Ю. К V Р> О Ч К и Н

/МЯТНЫ ЕТРОПЫ

Б Ь И ИР А З Н Ы Х Л Е Т

С р е д и е- У р а л ь с к о е

н и ж н о е И з д а т е л ь с т в о

С в е р д л о в с к 1 9 6 4

Книга представляет собой сборник краеведческих очерков. Ее автор — журналист Ю. М. Курочкин, горячо интересуется всем, что связано с уральским краем, с его прошлым и настоящим. Он рассказывает об истории настольной лампы Ильича, подаренной вождю кусин- скими мастерами художественного литья, увлеченно го­ворит о старинных гербах уральских городов, о замеча­тельном Чусовском парке, созданном лесничим-энтузиас- том Зануцци. Ряд очерков посвящен сегодняшнему Ура­лу, его людям, безгранично любящим уральскую при­роду, преобразующим ее.

Многие очерки печатались в журналах «Уральский 'следопыт» и «Урал», в центральных и местных газетах. Для этого издания они заново переработаны и дополнены новыми материалами. Книге предпослано предисловие писателя В. Лидина.

Писатель и его тропы

Любовь к своему краю бывает разная: можно про­сто любить места, где родился и рос, — это любовь пас­сивная. Но бывает и действенная любовь, когда о том, что любишь, хочешь рассказать другим и заставить их также полюбить это.

Юрий Михайлович Курочкин принадлежит к числу тех счастливых искателей, которые, обогащаясь сами, обогащают в то же время и других. Курочкин знает Крал и учит любить его.

По Уралу он походил, историей его глубоко инте­ресовался, искал и находил самородки его богатого прошлого, сокровища его великолепного настоящего.

Приятно вспомнить попутно, что есть уже целая пле­яда уральцев, обогативших историю Урала своими изысканиями, привлекших к нему внимание множества читателей наших, и среди имен В. П. Бирюкова, Е. Д. Петряева, А. А. Шмакова свое место занимает имя Ю. М. Курочкина. Очерки или, вернее, рассказы Курочкина — не только краеведческие. Они шире по своей теме и по тем задачам, которые поставил перед

собой автор. В сущности, они уходят в историю куль­туры России: Урал лишь составная часть этой истории, и часть интереснейшая не только по тому, что было в прошлом, но и по тому, что есть в настоящем и видит­ся в будущем Урала, поистине титаническом, когда все его силы и богатства будут поставлены на службу чело­веку. Обо всем этом и рассказал в своей книге «Памят­ные тропы» Курочкин, рассказал достоверно. Название «Памятные тропы» не заключает в себе некоего гео­графического понятия. Исследователь края, Курочкин ищет те тропы, по которым шло его культурное разви­тие. Читатель, несомненно, с признательностью к ав­тору прочтет эту книгу и многим заинтересуется, даже если это лежало дотоле вне круга его непосредствен­ных интересов.

Урал, о котором пишет Юрий Михайлович Куроч­кин, не только тот край, где на границе стоит каменный столб с надписью «Европа — Азия», это одна из самых мужественных, самых жизнестойких частей России, и, когда мы говорим об Урале, мы думаем и о его метал­лургии, и о каслинском чугунном литье, и о поисках геологами новых драгоценных ископаемых, и о его за­мечательных людях, — таким он предстает перед нами, Урал, выполнивший величайшую роль в самые тяже­лые для нашей страны годины, стальной её хребет, одна из кладовых ее могущества.

Курочкину предстоит еще много рассказать об Ура­ле, но и рассказанного в этой книге достаточно, чтобы читатель последовал за автором по открытым им-тро­пам, и не только обогатился какими-то сведениями, но и глубоко заинтересовался Уралом.

Вл. Лидин

/ I

ОВААЬ/ И И р /1

Старый завод

1 ■ танция Кусинский за- вод! — объявил провод­ник, когда поезд оста­

новился на берегу живопис­ной речки, стиснутой мох­натыми от ельника горами.

Новенький миниатюрный автобус проворно побежал от станции, сохранившей старое название населенного пункта, к городу (да, теперь уже город!) Кусе.

Кусинский завод... Нечасто мы теперь слышим о нем. То ли потому, что стоит он в стороне от больших дорог, на третьестепенной железнодорожной линии Дружинино — Бердяуш, то ли потому, что его былую славу затмили молодые, но более мощные соседи.

А некогда «казенный Кусинский чугуноплавильный, литейный и железоделательный завод», основанный еще в 1778 году, был достаточно известен своей про­дукцией. Изготовленные им чугунные ядра и снаряды летели на головы вражеских войск еще во времена Отечественной войны 1812 года. Немало было выдано заводом тонкостенного промышленного и бытового литья. «Кабинетные вещицы» — художественное литье с маркой Кусы — известны были и в Копенгагене, и в Стокгольме, и в Глазго, и в Милане, где на междуна­родных выставках мастерство кусинских умельцев от­мечалось высокими наградами.

Кусинский чугун всегда славился отменным качест­вом. Старенькая полукустарная домна на берегу ве­селой речки Кусы давала такой металл, о котором спе­циалисты говорили, причмокивая от удовольствия.

Пронюхавшие о его качествах иностранные фирмы не только причмокивали, но и действовали — чушки ку- синского чугуна усиленно шли за границу. Нередко тайно. Так, вспоминают, что накануне первой мировой войны из Германии поступил большой заказ на... пудо­вые чугунные гири.

Зачем немцам понадобились русские гири да еще пудовые? Об этом никто из царских чиновников не за­думался. Не обратили они внимания и на то, что к ка­честву гирь, вернее, чугуна, приемщики были особен­но придирчивы.

6

Л ларчик открывался просто: в России тогда дейст­вовал запрет на вывоз стратегических материалов в Германию. В том числе и на металлы. Но не на изде­лия из них. Этим и воспользовались немецкие милита­ристы, усиленно пополнявшие свои запасы высокока­чественного чугуна.

О достоинствах кусинского чугуна в Германии, по­жалуй, знали больше, чем в России. Известен такой случай. На одной из южнорусских тепловых электро­станций измучились с колосниками: уж очень быстро выходят из строя. Перепробовали продукцию доброго десятка заводов и все не то: через месяц-другой при­ходят в негодность. Хотели было уже выписывать до­рогой шведский или немецкий чугун, как кто-то из ин­женеров, побывавших на Урале, вспомнил про чудес­ный кусинский металл. Дали заказ. Установили новые колосники. И пришли в восторг— и служат они в не­сколько раз дольше, и по цене куда дешевле.

А еще славилась издавна Куса и ее окрестности сво­ей красотой. Лет восемьдесят-девяносто назад кто-то из заезжих журналистов назвал их «Русской Швейца­рией». Вероятно потому, что иные русские литераторы Швейцарию знали тогда больше, чем родные края, жи­вописностью не уступающие прославленным инозем­ным территориям. Побывайте-ка, например, на Аргусе. Это большой каменный утес на реке Ай, недалеко от города. Взберитесь на него, и у вас дух захватит от во­сторга перед чудесной панорамой горного Урала.

Но не думайте, что название утеса взято из грече­ской мифологии, в память стоглазого великана Аргу­са, которому богиней Герою было поручено неусыпно охранять Но — дочь аргивского царя, превращенную

7

богами в корову за какие-то там грехи. Имя утесу дали древние насельники края — башкиры. По-башкирски аргус — значит, разбойник. В былые времена, когда по Аю сплавлялись караваны горнозаводских барок, буй­ная в половодье река нередко бросала на каменную грудь вдающегося в реку коварного утеса зазевавшую­ся барку. И как еще, кроме разбойника, могли вели­чать его оставшиеся в живых барочники!

В конце прошлого столетия в Кусу специально при­езжали делегаты международного геологического кон­гресса и, как вспоминают старики, долго любовались великолепием уральской природы.

...Но вот автобус уже разворачивается на конечной остановке-— городской площади, окруженной совре­менными трехэтажными домами, корпусами нового для Кусы завода точных технических камней, громадой строящегося Дворца культуры. Внизу, в долине реки, у подножия Моховой горы дымит трубами старый завод.

Куса... Что-то удастся мне найти здесь? Как раз­решится загадка, распутать которую я приехал сюда?

Лампа Ильича

Давний друг «Уральского следопыта» Светлана Ва­лентиновна Семенова — научный работник Уральского политехнического института, привела в редакцию сво­его знакомого. Накануне вечером они встретились в ин­ститутской библиотеке. Михаил Артемьевич Мельнов, кандидат экономических наук, преподаватель инсти­тута, рассказал ей историю, давно волнующую его. Но история эта пока еще не имела конца.

8

Вот что рассказал Мельнов.

— В прошлом году мне довелось быть в Мо­скве, в Институте повы­

шения квалификации пре­подавателей обществен­ных наук. В числе всяких экскурсий по музеям и памятным местам столи­цы, в нашем плане стояло и посещение кабинета В. И. Ленина в Кремле. Ну, конечно, этого дня все ждали с нетерпением. И вот мы в Кремле. С вол­нением переступили порог комнаты, такой простой и вместе с тем необыкно­венной, комнаты, где ра­ботал он — Ленин! Рас­сказывать об ее обстанов­ке незачем — она извест­на из многочисленных описаний, хотя, конечно, ни одно из них не заме­нит того, что увидишь сам... Когда экскурсия уже подходила к концу, я заметил на маленьком столике, где Ильич хра­нил свернутые в трубочкуч

военные карты, чем-то знакомую мне вещь. Это была отлитая из чугуна скульптура, которую венчала лам­па в обрамлении стеклянных лепестков, развернутых в форме пятиконечной звезды. Чугунная фигурка изо­бражала рабочего, кующего лемех плуга. А около наковальни, установленной на кряжистом обрубке,— обломок меча, пушечный ствол, разбитый снаряд — материал, предназначенный для перековки на мирные орудия труда.

— «Перекуем мечи на орала»? — перебили мы.— Да-да, именно эта тема, воплощенная в извест­

ной работе скульптора Вучетича, была заложена в из­ваянии, созданном тогда, когда над молодой советской страной еще только-только утихали громы сражений.

— Она, конечно, каслинского литья?— В том-то и дело, что нет! На постаменте фигу­

ры начертано:

ПодарокВеликому Мировому Вождю С-кой Раб. крест. Рев.

т. ЛЕНИНУ от Рев. Раб. Кус. зав.

Кусинского, какого же больше! Но как же я, уро­женец Кусы, сын и внук кусинских мастеровых, раньше ничего не слышал об этом подарке вождю, об этой скульптуре? Отец мой — потомственный чеканщик, и уж, конечно, что-нибудь да знал о ней. Я забросал экс­курсовода вопросами, но на каждый из них получал одинаковый ответ: «не знаем». Больше того, мне сооб­щили, что среди экспонатов кабинета — это, пожалуй, единственный, о котором работникам музея-квартиры

10

Ленина известно очень немногое: только то, что каж­дый может сам прочесть на скульптуре... Я уходил из Кремля взволнованный и озабоченный. Здесь, в каби­нете Ильича, святыне трудящихся всего мира, хранит­ся подарок вождю от моих земляков, подарок замеча­тельный и многозначительный, а никто ничего не зна­ет о нем! История его — драгоценная страница жизни старинного уральского завода, и совершенно невоз­можно, чтобы она осталась забытой, непрочитанной на­ми... С тех пор ленинская лампа не дает мне покоя — надо, очень надо раскопать ее историю!

— И неужели вы не пытались раскапывать?— Пытался. Но это оказалось делом нелегким.

Списался с земляками и родственниками, порылся в памяти, заново перелистал «Ленинские сборники» и книги воспоминаний. И — пока ничего. Стариков, мас­теров чугунного литья уже мало осталось в живых, а кого удалось найти, те ничего не припомнили.

Через несколько дней я мчался в Кусу в надежде хоть сколько-нибудь прояснить загадку.

Куса включается в поиск

Чтобы восстановить драгоценную для нас историю кусинского подарка Ленину, предстояло узнать и найти немало. Ведь в Москве сказали, что о подарке почти ничего не известно.

А хотелось бы знать многое. При каких обстоятель­ствах возникла мысль о подарке? Кто автор скульпту­ры? Кто делал модель, кто формовал и отливал фигу­ру, кто чеканил и собирал ее? Кто автор надписи и кто

11

ее исполнитель? Как, когда и кем был вручен подарок? Ну хоть бы на некоторые вопросы найти ответы.

В поиск включились десятки людей. Среди них — старые и малые: старожилы и недавние жители Кусы; работники завода и пенсионеры; жены и дети старых рабочих; комсомольцы и пионеры.

В райком партии, который в эти дни стал чем-то вроде штаба поисков, то и дело приходили все новые и новые добровольцы «исследователи», здесь шли то тихие, то жаркие беседы и споры. С увлечением при­няли участие в поиске и многие работники райкома — большинство из них местные уроженцы. Звонил теле­фон: «Ну, как? Что нашли нового? А у Степана Егоры- ча были — он ведь в литейке работал?».

Искали архивные документы, живых свидетелей, родственников старых мастеров...

Однако первые результаты оказались неутешитель­ными. Архивы завода безвозвратно утрачены. Тех, кто в двадцатые годы работал на художественном литье, уже нет в живых. Никаких рассказов о подарке в па­мяти старожилов не сохранилось. Обстоятельная ру­копись по истории завода, хранящаяся в технической библиотеке, тоже ничего не прибавила.

Едва начавшись, поиски зашли в тупик.Возвращаясь вечерами в гостиницу, усталый и ра­

зочарованный, я с досадой думал о том, как иногда не­брежно относимся мы к близкой нам поре истории, го­раздо менее уважительно, чем она этого заслуживает. Много ли найдешь сейчас подшивок местных газет пер­вых лет Советской власти? Фотографии первых рабо­чих собраний на заводах освобожденного Урала, ру­кописные пьесы местных драматургов, написанные для

самодеятельных драмкружков, орудия труда строите­лей первых пятилеток — все это и подобное этому му­зейщики разыскивают сейчас с превеликим трудом. Л ведь это не такая уж далекая история. И, может быть, дело лишь в том, чтобы все мы сознавали, что история — это не только древнее прошлое, но и то, что было сегодня утром, даже час назад. И незачем дово­дить дело до того, чтобы экспонаты новой истории становились спустя год объектами археологических раскопок.

Кабинетчики— Как-никак, а искать надо! — сказал Василий

Александрович Лепешкин, узнав о первых неудачах.Лепешкин — старый коммунист, один из организа­

торов Красной Гвардии в Кусе, активный участник гражданской войны. Ему за семьдесят, но это не меша­ет быть молодым: без передышки взобраться на кру­тую гору, без устали отмахать десяток-другой кило­метров на охоте, переколоть добрую поленницу кря­жистых чурбаков.

В двадцатые годы он был на фронте, и, естествен­но, к истории с подарком не причастен.

Мы снова пошли искать, обходя городок из конца в конец, то взбираясь на верхние этажи новых домов в центре, то разыскивая на утонувших в сугробах окраи­нах какую-нибудь старенькую хибарку. Нужно найти старых «кабинетчиков» или хотя бы их родственников.

— Кабинетчики всегда молодцами были. И тут без них никак не обошлось, — говорит Василий Александ­рович, раздумчиво потирая лоб.

13

Кусинские кабинетчики. Снимок 1905 года.

Кабинетчиками на заводе называли мастеров бы­тового художественного литья — «кабинетных» вещей. Воспоминания старожилов и сохранившиеся докумен­ты позволяют подтвердить, что они действительно были «всегда молодцами» — вожаками рабочей массы, за­щитниками прав мастеровщины, бунтарями и бойцами. Это они составили ядро забастовщиков в памятном 1905 году; из них сколотился костяк первых рядов Красной Гвардии поселка; это они — безоружные! — смелостью и хитростью разоружили в 1918 году целый Эшелон вооруженных до зубов казаков; они дрались

а̂ фронтах гражданской войны, восстанавливали за- 4од после разрухи, донесли до нашего времени редкое Искусство чугунного художественного литья.

...Жена одного из старых мастеров показала нам выцветшую фотографию на крышке семейного сунду­ка. У крыльца управительского дома снята группа ку- сйнских забастовщиков 1905 года. Все — кабинетчики. Василий Александрович и Анастасия Павловна Икон­никова с волнением вглядывались в знакомые лица.

— Это вот мой Михаил Федотыч... А это Иван Его­рович Лепешкин... Брат его, Федот... Сабуров Иван Павлович... Говорят, жив еще. Где-то в Челябинске... Остальных пе припомню, да и вижу я плохо.

Кто знает, зачем понадобился тогда забастовщи­кам этот снимок. Конечно, товарищам по борьбе хо­телось бы сохранить память о трудных, но славных боевых днях — кусинцы одними из первых на старом Урале отвоевали для себя в результате 26-дневной стачки восьмичасовой рабочий день. Но поговаривали, будто дело не обошлось без провокации, что снимок весьма пригодился полиции: фотограф снабжал ее фо-

15

гографиями «бунтовщиков». Кое-кто из снимавшихся оказался потом за решеткой...

Уточнить имена изображенных на старом снимке помог Григорий Парфенович Андросов, бывший ко­миссар снабжения чапаевской дивизии, член одного из первых составов кусинского завкома.

— Харламов Андриан... Иван Павлович Баталов... Мишка Скребок. Так у нас Михаила Пургина звали... Это вот мой отец... Совсем еще недавно многие были живы, что бы нам пораньше спохватиться! А о подар­ке я что-то не помню — наверное, не при мне дело бы­ло, уезжать часто приходилось,— горевал он.

Найденная фотография позволила увеличить список старых кабинетчиков до тридцати с лишним человек. Предстояло разыскать хотя бы одного из них, чтобы установить, кто же именно изготовил скульптуру.

Снова поиски, расспросы, воспоминания, сопостав­ления, предположения... Но, увы, время безжалостно— никого из старых мастеров в Кусе не осталось.

Зато их родные, знавшие многое из того, что тво­рилось в цехе и на заводе, постарались определить круг лиц, которые могли иметь отношение к по­дарку.

Это — Иван Егорович Лепешкин, один из организа­торов забастовки в 1905 году, опытный формовщик. Сохранилась фотография 1930-х годов, где он снят 70-летним стариком с отлитым им бюстом Ленина.

Это — Михаил Федотович Иконников, тоже один из «бунтарей» пятого Года, потомственный мастер худо­жественного литья.

Это — Артемий Егорович Мельнов, механик-саморо­док, слесарь-изобретатель, талантливый чеканщик.

16

— И заводила литейного цеха — Николай Евстиг- неевич Самойлов, известный всему заводу выдумщик, закоперщик многих добрых начинаний.

Уж их-то рук не должна была миновать чугунная фигурка, стоящая в кремлевском кабинете Ленина. Ве­роятнее всего, что и делали-то ее всем цехом — кто од­ну деталь, а кто другую. Увез подарок в Москву как будто бы Самойлов — один из вожаков рабочего кол­лектива. Но сначала скульптура попала в Златоуст, где к ней приделали электрическую арматуру.

Воспоминания, конечно, не документ, но кусинцы уверены, что найдутся и документы.

Второе рождение «Коваля»

Десятки, а может, и сотни рук прошла в эти дни в Кусе фотография с подарка Ленину. И чуть ли не пер­вый, кому она была показана, воскликнул: «Да ведь это наш Коваль!».

Выяснилось, что кусинская фигурка кузнеца из­вестна давно, еще с начала 1900-х годов — делалась она по какой-то немецкой или французской модели. И выпускалась почти до последних лет — о ней писа­лось в газетах конца тридцатых годов.

По этим следам нашлась и первоначальная модель. Бронзовая статуэтка, разделенная для удобства фор­мовки и литья на части, лежала в шкафу у мастера. Почему она здесь, ведь завод сейчас не выпускает ее?

— Выпускаем... немножко,— ответили нам.— Пять штук недавно заказывал музей Ленина. Повторить, значит, понадобилось.

2 Ю. Курочкин 17

Чеканщик А. Е. Мельнов.

Однако среди старых бронзовых деталей модели встречаются и новые—-чугунные. Ответ на второе «по­чему» оказался еще интереснее: деталей этих раньше не было. «Коваль мира» был просто ковалем, кующим лемех. В таком виде он всегда и выпускался заводом. Новые детали — обломок меча, снаряд и пушечный ствол — созданы только для подарка Ильичу!

Старая скульптура пережила здесь второе рожде­ние. И какое! Обычная, ничем не примечательная «ка­бинетная вещица» обрела высокий смысл, выдающее­ся значение:

«Перекуем мечи на орала!»

Недаром, как говорят свидетельства, Владимир Ильич сам нашел место для скульптуры в своем ка­бинете. Да, это он сам поставил ее на столик с воен­ными картами. Кусинский «Коваль мира» и в дни во­енных гроз напоминал здесь всем о неустанной борьбе самого миролюбивого человека за мир во всем мире.

Когда ?

Шесть с небольшим лет прожил великий вождь со­ветского государства после Октябрьской победы. В ка­кой же именно год из этих шести мог быть ему подне­сен подарок кусинских рабочих?

Василий Александрович и его старый друг Григо­рий Парфенович пытаются уточнить это.

Период до июля 1919 года отбрасывается сразу — только к этому времени Кусинский завод освободился от белогвардейщины. Вспомнили, что с лета 1922 года

2* 19

по осень 1924 года завод не работал — значит, и эти годы отпадают. Отрезок для поисков сократился до трех лет: 1919— 1922.

Перебираем в памяти знаменательные даты трех лет. Годовщины Октября— 1919, 1920, 1921... Партий­ные съезды— 1920, 1921... Съезды Советов— 1919,1920, 1921... А может быть, какой-нибудь профсоюзный съезд?

Григорий Парфенович пытается припомнить даже фамилии делегатов: кажется, Андрей Баутин, Федор Иванов, Федор Забалуев, Поляков Андрей. За точ­ность, конечно, не ручается, память может подвести. Но что ездили и подарок возили — это точно.

И тут всплывает новое обстоятельство. Оказывает­ся, кусинцы посылали подарки Ильичу не один, а два раза! В музее В. И. Ленина хранится чугунная скульп­тура женщины в военных доспехах с мечом в одной руке и со знаменем в другой (Жанна Д ’Арк?). Есть и надпись: «Великому мировому вождю пролетариата В. И. Ленину от организованных рабочих Кусинского завода, Златоустовского уезда, 1921 г.». Не этот ли по­дарок отвозила делегация на профсоюзный съезд (IV съезд проходил в мае 1921 года)?

Если так, то это обстоятельство еще более сужает круг поисков — исключается 1921 год. Оставался 1920-й и конец 1919-го. А что было в эти годы? Седь­мой Всероссийский съезд Советов, принявший в декаб­ре 1919 года обращение о мире... Девятый съезд пар­тии в марте-апреле 1920 года... Третий съезд профсою­зов— тоже в апреле 1920 года.

Апрель 1920 года? Да ведь это дата пятидесятиле­тия Владимира Ильича! И лишь за пять месяцев до

20

■лого по инициативе Ленина принято обращение о мире...

И хоть все это пока еще только предположения, но зато па каких убедительных доводах строятся они!

Поиск продолжается

Да, я уехал тогда из Кусы, так и не найдя доку­ментов, подтверждающих историю подарка, име­на его изготовителей. Но никто из искателей не был обескуражен, не бросил поисков. Продолжал их и Ва­силий Александрович Лепешкин, и местный «летопи­сец» Юрий Давыдович Бакалинский, и работники за­вода. Вскоре к ним подключились юные следопыты Челябинской школы № 10. Им удалось разыскать в своем городе одного из старых кабинетчиков — Ивана Павловича Сабурова. Да, он подтвердил многие из на­ших предположений. Жаль, что и у него не сохрани­лось документов тех лет. Но энтузиасты поиска не те­ряют надежды найти их.

А пока — из крупиц отрывочных воспоминаний, из скупых строк пожелтевших газет того времени, из слу­чайно уцелевших в семейных архивах документов вы­рисовывается картина суровых и многотрудных, овеян­ных революционной романтикой дней жизни рабочего коллектива маленького южноуральского заводика,— создателя выразительного и многозначительного про­изведения искусства тех лет, поднесенного великому «Ковалю мира» — Ильичу.

Р /Ш С к И Игерювник

Олень на «Волге»

г п1 I I 0 улицам молодого го* рода мчатся машины. Серые, голубые, бирю­

зовые. Изящные «легко­вушки», грозно рычащие мощные грузовики. Вот про­скочил юркий «Москвич», сверкая никелем, плавно пронеслась «Волга», горде­ливо неся на моторе фигур­ку оленя; вздымая пыль, прогрохотали слоноподоб­ный ЯЗ с медведем на проб­ке радиатора и гигантский МАЗ с зубром на капоте двигателя...

22

Олень, медведь, зубр... как, почему они попали на наши автомашины, сделались их эмблемами?

На это ответит, пожалуй, даже не каждый из тех дотошных юных «специалистов», что еще издале­ка безошибочно узнают марку машины по ее очерта­ниям.

Разве только заядлые филателисты смогут ока­заться на высоте положения и сказать:

— А я знаю почему! Олень — потому что машину делали в Горьком, медведь— потому что в Ярославле, а зубр — потому что в Минске.

Ну и что же?— спросят их.— Причем тут мед­ведь? Во всей Ярославской области если и найдется хоть один медведь, то и тот в зверинце.

Тогда филателист может сбегать домой за альбо­мом и с торжеством продемонстрировать свою коллек­цию «земских» марок, которые выпускались для нужд земской почты уездными городами в царской России.

Он покажет, что на марке города Нижнего Новго­рода (теперь г. Горький) был олень, на марке Ярос­лавля— медведь. Он не затруднится доказать, что Шадринск на своих машинах мог бы на том же осно­вании поставить куницу, Красноуфимск — сокола, Че­лябинск— верблюда, Ишим — карася, а Бирск — оляпку, водяного воробья...

— И, все-таки, причем Тут карась и какая-то зем­ская марка, о которой, кроме филателистов, мало кто и знает?

— А при том,— мог бы ответить филателист,— что на земских марках изображены старинные гербы руш ских городов. Понимаешь — геральдика!

23

Забытые словаГеральдика... Слово — почти уже совсем забытое

теперь. Не до него нам было в суровые годы граждан­ской войны, в многотрудные наши пятилетки, в дни Ве­ликой Отечественной войны. Тогда в нашем лексиконе чаще встречались другие слова—революция, всевобуч, электрификация, ударничество, колхоз, индустриали­зация, социализм.

Наука (а, точнее, вспомогательная историческая дисциплина) о гербах — вот что обозначает это забы­тое слово. Но, значит, не так уж не до него было нам даже и в эти нелегкие годы. Еще на самой заре со­ветского государства на алых полотнищах флагов по­явился простой, но многозначительный герб с близки­ми сердцу каждого трудящегося символами: серпом и молотом. Каждый школьник хорошо знает его сей­час и может подробно рассказать, что на нем изобра­жено и что обозначает. Неплохо знают его и те, кому совсем не по душе символы, заложенные в эмблеме первого в мире государства трудящихся.

Можно вспомнить и о попытке в 1920-е годы соз­дать герб Москвы — с обелиском Свободы на нем.

Как подсказывают энциклопедии, геральдика изу­чает гербы государств, городов, знатных родов. Зна­чит, кроме гербов государственных, есть еще гербы го­родов и даже родов?

Да, еще в XVIII веке все русские города получили свои гербы — утвержденные в установленном поряд­ке символические изображения, говорящие об отличи­тельных и чем-либо примечательных особенностях города. Одни из них отмечали ратные подвиги горо­

24

жан, исторические заслуги, другие — богатства и осо­бенности природы, занятия жителей. Так, на гербе Нижнего Новгорода оказался олень, довольно обыч­ный в те годы насельник приволжских лесов, на гербе Ярославля — медведь.

Уральский гербовник

Получили свои гербы тогда и города Урала. Сейчас они могут служить интересным пособием к изучению истории городов.

Герб Екатеринбурга, например, отражал горноза­водский характер города — на нем изображены пла­вильная печь и рудокопная шахта, «означающие, что округа сего города изобильна разными рудами», как гласило описание герба в «Полном своде законов Рос­сийской Империи». В гербе Алапаевска — «железный молот, которым выделывается железо, означающий, что в сем городе находится железоделаемый завод». У Соликамска — «соляной колодезь», с опущенным в него ведром для вынугия соли и с означенными на оном соляными потоками». У Тюмени— река с плыву­щим по ней дощаником, «в знак того, что от сего го­рода начинается плавание по рекам всей Сибири». У Ялуторовска — старинного мукомольного города — мельничное колесо. У Камышлова — сноп с серпом и цепом, «означающие хлебородие в округе оного горо­да», а у Кунгура — рог изобилия с сыплющимися из него колосьями, «означающие плодоносие вокруг оно­го города». Прикамский городок Оханск имел в гербе рыболовные снасти (в том числе и «охан»). Золотой

25

Гербы городов Урала.

Верхотурье Всрезов

Гербы городов Урала.

бык в зеленом поле герба города Каинска бывшей То­больской губернии был там «в знак скотоводства на Барабинской степи». Город Оса Пермской губернии славился пчеловодством и поэтому получил в свой герб «стоящий на дереве улей с летающими около не­го пчелами». А в гербе Белебея — «в красном поле два, положенные со стрелами крестообразно, черные, оправленные золотом, колчана, употребляемые и по­ныне с похвалою оного города жителями». Не мешает вспомнить при этом, что в Отечественную войну 1812 года башкирских конников, вооруженных лука­ми и стрелами, французы прозвали «северными купи­донами».

На гербах многих городов изображались природные богатства их округи — звери, птицы и рыбы. Так мы можем узнать, что некогда окрестности Верхотурья бы­ли богаты соболями, Шадринска и Уфы — куницами, Верхне-Уральска и Тары (Тобольской губернии) — горностаями, а Сургута — чернобурыми лисицами. Ишим имел в своем гербе золотого карася в синем поле, ибо «в окружности оного города находится мно­жество озер, которые изобилуют сею рыбою и отмен­ною величиной оных». «В знак великого изобилия» редких или полезных птиц, в гербах некоторых городов поселились и птицы. У Мензелинска — кречет, у Кра- сноуфимска — сокол, у Стерлитамака — гуси, а у Бир- ска — водяной воробей, оляпка.

Лось в гербе города Чердыни означал, что «жи­тели округа оного города промысел имеют звериною ловлею, и что платят ясак лосиными кожами». Навью­ченный верблюд в гербе Челябинска — «что в сей го­род оных довольно с товарами приводят»,

28

Были гербы, отмечавшие какие-то достопримеча­тельности города. Например, герб Березова изображал три березы «в знак имени сего города», герб Курга­н а— два кургана — по имени города и «в знак, что оные при самом городе находятся». А в герб Сарапула был включен «на высокой горе деревянный рубленый город, которым зданием оное место примечания до­стойно». Этого строения давно уже нет. Но его видел еще академик П. С. Паллас, посетивший Сарапул в 1773 году. Он записал, что это развалившаяся дере­вянная крепость, построенная, вероятно, еще в XVII веке.

Среди уральских гербов есть и такие, которые ина­че как оскорблением жителей этих городов и не назо­вешь. Пермякам, например, «даровали» в эмблему медведя и евангелие, «означающие: первое — дикость нравов обитавших жителей, а второе — просвещение через принятие христианского закона». Напомним, что герб этот был утвержден в 1783 году, когда Пермь уже играла большую роль в культуре и промышленном раз­витии края. Дремучий лес и медведь в гербе Туринска также призваны были означать «дикость округа». Для заштатного города Далматова не нашлось ничего бо­лее примечательного, чем церковные колокола, увеко­вечивавшие память о местном монастыре. А Оренбур­гу и Ирбиту поставили «в вечную заслугу» то, что эти города не были взяты войсками Пугачева.

Герб уездного или заштатного1, города состоял обычно из щита, поделенного на две части. В верхней

1 Оставшегося без уезда, «за штатом», при реорганизации административного деления.

помещался герб наместничества, в которое входила гу­берния, а, следовательно, и город. В нижней — эмбле­ма города. Из уральских городов особняком стояли два: Оренбург и Ирбит — на их щитах не было герба наместничества, а лишь голубой «Андреевский» крест.

Помимо городов, свои гербы имели и дворянские фамилии, кичившиеся знатностью рода. В государст­венных «бархатных» книга* записывались все их пред­ки и потомки. Теперь уже эти книги, хотя и бархатные, никому не нужны. Разве только историкам могут ино­гда пригодиться. Зато стоит упомянуть, что были на Урале рабочие фамилии, которые тоже имели свои гербы, пусть и не утвержденные департаментом ге­рольдии, но от этого не ставшие менее славными.

Вспомните крылатого конька — тамгу Златоустов­ского умельца Ивана Бушуева. Иванко Крылатко — звали знаменитого мастера в народе по этой тамге.

Клеймо «МФК», стоявшее на медной братине, из которой М. В. Ломоносов сделал себе перегонный куб для опытов с нефтью, помогло найти мастера-изгото­вителя посуды. Оказалось, что это мастер Суксунского завода, наш земляк Федот Киселев.

А родовые знаки охотников-маиси, передающиеся из поколения в поколение, сохранившиеся и до нашего времени? Чем хуже они герба какого-нибудь ничем не проявившего себя в истории страны рода князей Бе- лосельских-Белозерских или купленного за народные деньги иноземного герба заводчиков Демидовых?

И не случайно - поэтому в последние годы стали все чаще слышаться голоса, ратующие за создание совет­ской геральдики, преемлющей и кое-какие традиции прошлого.

30

Л что же? Разве это было бы плохо — иметь со­ветскому городу свой герб? Разве мы и сейчас не хра­ним в памяти исторические заслуги городов, не гор­димся их трудовой славой, не почитаем их достопри­мечательности, не ценим богатства родной природы?

И хочется верить, что в недалеком времени мо­лодые и старые города нашей родины будут иметь свои новые — советские — гербы!

о с /ш и е потом мм

Гибель старой плотины

б Г )ш I та зима на Урале выда-

лась необычно снежной. По словам стариков вы­

ходило, что такой давно не бывало. И когда весной Ц)46 года пришло время снегам таять, с гор хлынули целые потоки воды. Забурлили пол­новодные ручьи, все полнее и стремительнее становились скромные уральские речуш­ки. С трудом сдерживали их старенькие, прадедами воз­веденные, плотины завод­ских прудов.

32

Река Межевая Утка, на которой некогда стоял со­зданный еще при Демидовых Висимо-Уткинский завод, не отстала от своих подруг — разлилась привольно, далеко зашла в прибрежные поля и огороды. Демидов­ского заводика уже давно не было, а плотина — непре­менная принадлежность всякого уральского завода тех лет — все еще держалась, играя ныне лишь роль мо­ста между основной и заречной частью села Висимо- Уткинского.

Дело было к маю. На сельсовете, школе и колхоз­ном правлении уже вывесили красные флаги и убран­ные пихтарником кумачовые лозунги. На заборах и столбах появились афиши о праздничном вечере в сельском клубе.

Но вот в ночь на тридцатое апреля жителей при­брежных домов разбудил необычный рев и грохот — не выдержала старая плотина единоборства с разбу­шевавшейся рекой. Вода прорвала водоспуск, слизну­ла часть земляной дамбы и ринулась в образовавший­ся пролом, все расширяя его.

С рассветом жители увидели, что наделала река за ночь: скрытые прежде дамбой мощные ряжи берего­вых устоев, срубленные из бревен чуть не в метр тол­щиной, стояли покореженные, исковерканные, будто неудачно сложенная поленница. Опора плотины — ог­ромный, схваченный коваными хомутами и болтами, мертвый брус из столетнего «бревнышка» был вырван и (виднелся теперь где-то внизу в излучине реки.

Отошел Первомай, жизнь села наладилась на рабо­чую колею, а река, вырвавшаяся из столетних оков, продолжала свою разрушительную работу, все уве­личивая пролом. Любопытных на берегу стало уже

3 Ю. К урочкин 33

меньше, лишь неутомимая ребятня перенесла теперь свои игры поближе к плотине.

Третьего мая новое событие опять взбудоражило село. Техрук артели «Электросвет» С. И. Рябков заме­тил в образованном прорывом глубоком коридоре тя­желую, изъеденную ржавчиной цепь. Она была проч­но прихвачена к основной балке правобережного ус­тоя. На конце цепи висел необычный чугунный ци­линдр.

Как ни гадали старожилы — что бы это такое могло быть, удовлетворительного объяснения никто дать не смог.

Загадочный цилиндр

Прошло целых две недели, прежде чем удалось добыть цилиндр и разгадать его тайну. Восемнадцато­го мая с большими трудностями извлекли его из воды и вынесли наверх.

Но и здесь к нему приступили не сразу, кто его зна­ет, что это за штука? Вдруг какая-нибудь бомба или снаряд...

Да и раскрыть цилиндр оказалось совсем не про­сто. Он был тщательно заделан с обеих сторон проб­ками из лиственницы. Густо залитые варом, просмо­ленные пробки так прочно сцементировались с чугун­ными стенками цилиндра, что выковырять их так и не удалось.

Интерес к загадочной находке возрастал. Догадки строились одна за другой. А может быть, это клад, со­кровища, замурованные кем-то?

34

К цилиндру подступали и так и этак, но он не рас­крывался. Наконец, решили рискнуть — разбить его.

Под ударами кузнечной кувалды пробка, наконец, раскололась и внутри трубы обнаружился... другой цилиндр, только уже не чугунный, а свинцовый...

Свинцовый баллон вскрыть, конечно, легче, хотя он и был наглухо запаян. Еще несколько ударов и... опять неожиданность. Внутри свинцового цилиндра находил­ся еще один — на этот раз медный. Как в детской иг­рушке «матрешка в матрешке» сидели они один в дру­гом. Но ведь и матрешка бывает «последняя» или с каким-то сюрпризом в ней. Что же все-таки внутри?

Медный цилиндр распечатывали уже с осторожно­стью, хотя и здесь не обошлось без кувалды.

Удар, еще удар... И вот таинственный цилиндр по­казал свою последнюю «матрешку».

Это были...Нет, не драгоценные камни или золотые монеты —

непременные атрибуты старых кладов. И не адская машина с зарядом взрывчатки. Это были какие-то бу­маги.

История цилиндра

Шел 1872 год. Плотина Висимо-Шайтанского за­вода, принадлежавшего наследнику знаменитой в ис­тории уральской горнозаводской промышленности ди­настии Демидовых — Павлу Павловичу Демидову,— построенная около ста лет назад, еще в 1770-х годах, явно нуждалась в ремонте. Остановили завод, собрали плотников и землекопов, из Тагила прибыл плотинный

3 * 35

мастер, и под окрики десятников работа закипела. Ис­правили оба прореза плотины. Она была готова снова иступить в строй и послушно крутить колеса старого железоделательного заводика.

В последние дни перед окончанием работ в глубине котлована появилась группа заводского начальства и рабочие, тащившие чугунный цилиндр, прикованный к толстой тяжелой цепи.

— Что это несут-то? Ай бомба какая? — спрашива­ли любопытные.

— Да нет, говорят — письмо-де правнукам о жиз­ни нашей, о работе.

— Да...— вздыхали слушатели,— о жизни нашей чего хорошего скажешь... Одно слово — робим. А уж жить — это хозяину Павлу Павлычу. Он где-то там по заграницам живет во дворцах своих, а мы — робим...

Когда цилиндр прочно приковали к стойке плоти­ны, начальство и рабочие разошлись. А через несколь­ко дней стихли на плотине тюканье топоров и цоканье лопат. Работы закончились, плотина вновь укрылась земляной дамбой, водоспуск закрыли, и пруд стал медленно наполняться водой. Загадочный цилиндр скрылся в глубине плотины, захороненный там, каза­лось, навеки, для каких-то неведомых целей.

Послание потомкам

И вот он, этот цилиндр, извлечен на поверхность и находится в руках тех, чьи прадеды замуровали его в недрах старой плотины. Цилиндр отвезли в Нижний Тагил и сдали в городской краеведческий музей.

37

— Там разберутся и нам расскажут!В музее разобрались и рассказали. Местный крае­

вед, знаток прошлого тагильских заводов, С. Н. Пан­кратов тщательно изучил и подробно описал «Висим- скую находку».

И вот что узнали висимо-уткинцы, правнуки ста­рых демидовских рабочих, из документов, планов и чертежей, замурованных в чугунном цилиндре.

Один из документов — обращение к потомкам — гласил:

«...В последнее пятилетие в округе Нижне-Тагиль­ских заводов были предприняты поправки и перестрой­ки плотин... в настоящем 1872 году исправлены оба прореза Висимо-Уткинской плотины. При этих пере­стройках... были положены свертки... в которые вло­жены сведения, относящиеся как до постройки этих плотин, так и вообще до действия заводов.

Сведения эти при будущих перестройках плотин должны показать картину настоящего положения за­водов, показать, насколько и в чем именно будущее поколение ушло от нас вперед.

К сожалению, картина эта далеко не полная. Крат­кость времени, при безотлагательной спешности работ не позволяет составить приложенные при этом сведе­ния в желаемой полноте.

Просим вскрывших этот сверток положить его об­ратно в малодоступное место. Чем больше времени пройдет до следующего его вскрытия, тем более инте­реса представят данные, из которых можно вывести заключение о состоянии горного дела в наше время,— может быть, очень и очень отдаленное для вскрывших сверток...»

3 8

О чем поведали документыДокументов было много: тут и «Записка о состоя­

нии Висимо-Уткинского завода», и «Статистическая ведомость», и «Штат служащих», и «Экстренные све­чения за неделю», и «Роспись о магазинных ценах», и планы заводов, и карты лесных заводских задач, и план плотины, и чертежи заводских устройств и ма­шин, и всякие «ведомости» — о сушке и поставке дров, о поставке угля, и образцы тонколистового проката, и таблицы расчетов с рабочими, и образцы телеграмм, н несколько фотопортретов заводского начальства.

Когда краеведы прочитали все документы, вникли в них, то выяснили немало интересного.

Оказалось, например, что, несмотря на распростра­ненное мнение об общей технической отсталости деми­довских заводов, где хозяева заботились только о вы­годе для своего кармана и больше ни о чем, заводские инженеры настойчиво боролись за прогресс отечествен­ной техники. Так, на заводе было проведено смелое и оригинальное для того времени использование «теряю­щегося жара» металлургических печей для пароко­тельной установки. Заметными новшествами были так­же замена штучного проката пакетным и подключение всех водяных турбин на один общий привод. На заводе работало много дровопильных машин и дровосушные печи. Все это говорило о смелых технических исканиях даровитых русских инженеров и мастеров-умельцев.

И уж как-то совсем неожиданно было узнать, что еще три четверти века назад все заводы Тагильского горного округа связывала между собой широко раз­ветвленная телеграфная связь. Да, да — в 1871 году, в

39

таком «медвежьем углу», каким считали Урал, дейст­вовало 130 верст собственных телеграфных линий! К документам была приложена карта с показаниями этих линий, а также бланки настоящих телеграмм, по­чти такие же, какими мы пользуемся сейчас.

Очень интересной оказалась литографированная тетрадь: «Материалы для справочной книжки поН.-Тагильскому заводскому округу». В ней подробно излагались — география округа, его геология, лесное хозяйство. Нынешние краеведы с удивлением обнару­жили, что старая карта и геологическое описание рай­она в какой-то степени могут быть полезными и сей­час, так как существенно пополняют новые данные: здесь упомянуты забытые теперь месторождения полез­ных ископаемых.

Но из документов можно было также узнать и о том, как нелегко было жить тогда рабочему люду. И никакие технические новшества, вводимые талант­ливыми инженерами й мастерами, не спасали рабочих от главного — от жестоких условий эксплуатации их хозяевами-заводчиками.

Приложенные к документам поистине кабальные договоры хозяев с возчиками дров и углежогами пока­зывали полную зависимость рабочего от прихоти смот­рителя, лесной стражи и других хозяйских слуг.

Из описания завода видно также, что хотя на нем имелось немало смелых технических нововведений, но не было устройств, облегчающих труд рабочих, охра­няющих его.

А посмотрите по «Имянной штатной ведомости» — кто сколько получал жалованья... «Господин управ­ляющий заводом» получал в месяц 727 рублей 17 ко-

40

Iк'ск (не считая бесплатной огромной квартиры, цело­го штата домашней прислуги и прочих благ), а моло- юбоец получал не выше рубля за смену. Женщины н подростки получали и того менее — при изнуритель­ной работе «от зари до зари» им платили за смену 52,5 копейки. Если вспомнить при этом, что рабочие семьи были всегда многочисленными, а работников в них не так много, то окажется, что на каждую душу рабочей семьи приходилось в месяц никак не более пяти рублей. Это в 145 раз меньше, чем получал управляющий! А если заглянуть в «Роспись магазин­ных цен», то не трудно подсчитать, что на пять руб­лей можно было купить всего лишь два пуда муки.

* #*Теперь все документы и «упаковка» их хранятся

и Нижне-Тагильском краеведческом музее.Оказывается, это послание потомкам не единствен­

ное. Из тех же Висимо-Уткинских документов можно узнать о том, что подобные снаряды были в разное время замурованы в нескольких плотинах: в 1868 году в Нижне-Салдинской плотине (у правой коренной стойки), в 1870 году — в плотине Лайского завода (около мертвого бруса) и в 1871 году — в плотине на р. Ис (под мертвый брус). Плотины эти уже старень­кие и дряхлые. Скоро придет и их черед отдать заклю­ченные в них «послания потомкам» по назначению.

Оермский краевед Александр Кузьмич Шарц до сих пор не может без волнения вспо­минать об этой истории.

Подумать только — дер­жал в руках такое сокро­вище и не знал об этом. Конечно, далеко не каж­дый на его месте мог бы оказаться догадливей: на­ходка тогда казалась обыкновенной, ничем не примечательной. Вот как рассказывает он сам:

42

«Как-то, в начале тридцатых годов, в груде куп­ленных у местного букиниста старых книг, я обнару­жил книжечку среднего формата в мягкой обложке из синей бумаги. На титульном листе ее стояло: «Н. А. Н. Как я велик. (Повесть из жизни литератур­ного гения). Пермь. 1882. Литография Злотникова». На обложке был гриф — «Не продается». В конце кни­ги имелась пометка: «Эта книжка вышла тиражом в 10 экземпляров» и подпись — «Н». Примерно такая же пометка была и на третьей странице обложки — красивым почерком красными чернилами кто-то вы­вел: «Эта книжка вышла в количестве 10 штук». И подпись — латинское N. Помню, что книжка имела 264 страницы, делилась на пять глав, без подзаголов­ков. Рисунков в ней не было. Книжка меня заинтере­совала: я давно собираю биографические и библиогра­фические материалы об уральских писателях, поэтах и журналистах. Подумалось, что Н. А. Н.— псевдо­ним какого-нибудь уральского писателя из тех, кто забыт, и со временем, может быть, удастся выяснить имя и фамилию автора. По собирательской привычке я завел для новонайденной книжечки особый конверт, пометив его этими же ничего не говорящими буквами «Н. А. Н.». Перебрал в своей картотеке десятки из­вестных мне имен местных литераторов и не нашел ни одного, который подходил под эти инициалы.

Кто такой Н. А. Н.— я так и не выяснил, и, пола­гая, что написал ее не уралец, не очень огорчился, когда через несколько лет она оказалась утерянной»...

Но лет через десять Александру Кузьмичу при­шлось вспомнить о книжке «Н. А. Н.». Да еще как вспомнить — с огромным, болезненным огорчением.

43

В 1946 году редакция историко-литературных сбор­ников «Литературное наследство», подготовляя к из­данию очередные тома, посвященные Н. А. Некрасо­ву, обратилась к уральским краеведам, в том числе и к Александру Кузьмичу, с просьбой сообщить: что им известно об изданной в Перми книге «Как я велик». Оказалось, что автором ее считают великого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова!

Можно представить себе удивление и огорчение краеведа, когда он узнал об этом... Все, что удалось вспомнить и что сохранилось в его рукописных «Ма­териалах для словаря псевдонимов уральских лите­раторов», он сообщил «Литературному наследству», но сама книга, увы, была уже к тому времени утраче­на. Книга, из-за которой у литературоведов идут та­кие жаркие споры, само существование которой до сих пор берется под сомнение.

Письмо Александра Кузьмича в «Литературное на­следство» произвело большое впечатление. Вновь вспыхнули затихшие споры: была такая книга или не была?

Историю споров незадолго перед этим рассказал в том же «Литературном наследстве» ленинградский литературовед С. Шестериков. Он, по-видимому, дер­жал в руках какие-то нити «Загадки Н. А. Н.», но раз­решить ее до конца не успел — погиб в дни Великой Отечественной войны.

А споры эти начались более сорока лет назад, ко­гда Корнею Ивановичу Чуковскому, писателю и ли­тературоведу, случайно удалось найти неизвестную до этого рукопись Некрасова. Исследуя ее, Чуковский ус­тановил, что это отрывок из повести, где в прозрачно

44

зашифрованном виде изображался кружок литерато­ров сортовых годов прошлого столетия, близких к пе­редовому Журналу того времени — «Отечественным за­пискам». Под вымышленными именами легко узнава­лись подлинные: И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, В. Г. БелинскНй, Д. В. Григорович, И. И. Панаев и сам Н. А. Некрасор.

К. И. Чуковский дал этому отрывку условное на­звание «Каменное сердце» и, снабдив его обширными комментариями, ^публиковал сначала в журнале «Ни­ва» (в № 34—37 за 1917 год), а в 1918 году в книжке «Неизданные произведения Й. А. Некрасова».

Исследователей и любителей русской литературы публикация Чуковского взволновала. Еще бы, ведь это ценнейший историко-литературный документ! О публикации много говорили и спорили. Правильно ли расшифрованы имена персонажей произведения, была ли эта повесть окончена или так и осталась в чернови­ке,— многое оставалось неясным. Но никаких новых документов не находилось, споры зашли в тупик и по­немногу стихли.

Затем они разгорелись с новой силой. В 1920 году в № 21 журнала «Книга и революция» появилась рецен­зия на книгу К- И. Чуковского. Автор ее, никому не известный М. Маврин, оспаривая многие доводы и вы­воды Чуковского, в заключение, как бы между про­чим, сообщал, что повесть Некрасова была полностью напечатана!

Он писал: «В 1884 году в Перми была выпущена литографированная в 16-ю долю листа книжка с ти­тулом «Й. А. Н. Как я велик. Повесть из жизни лите­ратурного гения. Пермь. Типография Злотникова. 1884.

45

/Не продается». Была ли эта книжка (в 264 страницы) отлитографирована в Перми, был ли там/ литограф Злотников — неизвестно, но эта повесть и/есть та са­мая, из которой Чуковский дал одну главу, только им и найденную в бумагах поэта. Между темУв повести пять глав: найдена Чуковским — третья. Текст ее значитель­но отделан автором сравнительно с черновиком, най­денным теперь».

Да, но где же она, эта книжка? Дитературоведы пе­рерыли все крупнейшие книгохранилища страны, опросили сотни книголюбов-коллекционеров, но, ока­зывается о книге никто до этого даже не слыхал.

Бросились искать автора рецензии-— Маврина. Вы­яснили, что этим псевдонимом подписался известный историк М. К- Лемке, человек, знания и исключитель­ная добросовестность которого не вызывали сомнений. Но к тому времени он умер.

Однако литературовед В. Е. Евгеньев-Максимов слышал как-то от Лемке, что тот действительно дер­жал в руках драгоценную книжку. Правда, всего лишь несколько часов — владелец, фамилии и адреса кото­рого он не запомнил, взял ее обратно. Но Лемке ус­пел просмотреть ее всю и записать выходные данные.

Но слова словами, а книжки-то нигде нет! Поэтому вопрос о ее существовании так и остался под сомне­нием. Тем более, что вскоре выяснились новые под­робности, еще более запутавшие дело. Дотошные ис­следователи установили, что в Перми никогда лито­графии Злотникова не было — так гласили офицаль- ные справочники! По записи Лемке книга датирова­лась 1884 годом, а по Ш арцу— 1882 годом... Невольно закрадывалось сомнение — да была ли книжка-то?

46

Поиски снова зашли в тупик.Один нз тех, кто держал в руках неуловимую не-

краеовекукГ.книжку— М. К. Лемке — умер, и не смог отстаивать дальше свою точку зрения. Пермский крае­вед А. К- Шэрц продолжает настаивать, что книжка существовалаДНо указание на то, что литографии Злотникова в Церми никогда не было, смутило и его.

Смутило, но не остановило поисков. Порывшись в памяти и в своих старых записях, он установил, что литография (или\типография) Злотникова, вопреки всем утверждениям и справочникам, существовала.

Вот что пишет Щарц:«В 1881 году в Пйрмь приехал князь Никита Всево­

ложский, владелец крупнейшего в Прикамье Сивинско- го имения. Приехал ой не один, а со знаменитой рус­ской актрисой Марией Гавриловной Савиной, которая вскоре стала его женой — в Сиве они обвенчались. Мот и кутила, великосветский шалопай, Всеволожский, по­лучив Сивинское имение в наследство, интересовался только его доходами, а то, что казалось ему убыточ­ным, стремился сбыть с рук. В этот приезд, в мае 1881 года, он продал принадлежавшую ему пермскую типо­графию. Продал своему бывшему крепостному Злот­никову, который больше 25 лет был заведующим и пе­чатником этой типографии. При продаже условились, что до полной уплаты стоимости типографии владель­цем ее официально будет считаться Всеволожский. Как вспоминал служащий Всеволожского Коровин, тогда же в его присутствии М. Г. Савина передала Злотни­кову какую-то рукопись с просьбой напечатать ее, но не для продажи. Коровин умер в 1930 году и в свое время много рассказывал мне о приезде М. Г. Савиной

47

в Сиву и о типографии Всеволожского. ВпоЛне воз­можно, что Злотников отпечатал книгу, ука/ав на ней свою фамилию — фактического, но не юридического владельца типографии». /

Все это похоже на правду. М. Г. с/вина, замеча­тельная русская актриса, была близкс/ связана с ли­тературными кругами, дружила со многими выдающи­мися деятелями русской культуры — к . И. С. Тургене­вым, И. А. Гончаровым, Я. П. Полонским, А. Н. Май­ковым, В. В. Стасовым, А. Ф. Кони/Нет ничего удиви­тельного, если ей в руки попала некрасовская рукопись и что именно она взяла на себя ^хлопоты по ее изда­нию, хотя, как говорят, Некрасов^ и не любила.

Таким образом, свидетельств и доказательств су­ществования книги собирается/все больше и больше. Но самой книги до сих пор ниг^е не найдено.

«Вопрос о розыскании повести «Как я велик» — во­прос важный и интересует не только ученых, но и ши­рокие круги советской общественности... Мне не хоте­лось бы умереть, не прочтя повести!» — писал в 1951 году на Урал В. Е. Евгеньев-Максимов— известный исследователь творчества Некрасова.

Он умер в 1955 году, не прочитав этой повести.А может, именно на Урале она и найдется. Может

стоит она где-нибудь на дальней полке в малоизвест­ной библиотеке или в шкафу у любителя старых книг, а владелец ее и не подозревает, какой замечательный историко-литературный документ хранит он.

С/

/10П.ОПЫТКНИЖНЫ X

троп

В того человека я нико­гда не видел. Но очень часто встре­

чался с ним в своих крае­ведческих поисках. И на­

всегда сохранил о нем са­мую теплую, самую ува­жительную память.

Он не ходил с рюкза­ком за плечами по горным тропам, не открывал зо­лотых россыпей, не про­кладывал новых дорог, не вскрывал древних курга­нов и не стирал белых пя­тен с карт далеких север-

49

ных областей. И все же его имя с уважепием/и благо­дарностью поминают все те, кто изучал и и^чает наш край. /

Поминают как истинного следопыта/Урала, внес­шего огромный вклад в изучение этог^ богатейшего района страны, человека, облегчившего людям кро­потливую и трудоемкую работу, с которой обычно на­чинается всякое изучение чего бы то ни было. Этой работе он посвятил свою жизнь. '

А жизнь его прошла среди узких коридоров биб­лиотечных стеллажей, забитых тесными рядами книг, в тиши кабинетов крупнейших книгохранилищ страны, за ящиками, заполненными сотнями тысяч каталожных карточек.

Это был человек редкой и нелегкой профессии, тре­бовавшей от того, кто посвятил себя ей, обширных, разнообразных и глубоких знаний, редкого упорства в достижении цели, исключительной аккуратности и точности, большой и бескорыстной любви к своему краю и к своему делу, чувства высокой ответственно­сти за свою работу.

Он был библиографом — так называют специали­стов по описанию и систематике книг. Академик С. И. Вавилов сказал когда-то: «Современный человек находится перед Гималаями библиотек в положении золотоискателя, которому надо отыскать крупинку зо­лота в массе песка». А библиография как раз и помо­гает нам с наименьшими трудами разыскивать такие золотые крупинки среди десятков миллионов томов, изданных за историю человечества. Стоит вспомнить, какое большое значение придавал библиографии В. И. Ленин!

50

Библиограф — следопыт книги. Он прокладывает тропы вхкнижных дебрях, открывает забытые печат­ные сокр&вища и, словно взяв за руку, ведет нас по лабиринта^м хранилищ человеческой мысли, заключен­ной в письменных памятниках мировой культуры.

Николай Васильевич Здобнов посвятил себя биб­лиографии еще со студенческих лет. Родился он в 1888 году в зауральском уездном городке Шадринске. Тру­довая жизнь его началась с пятнадцати лет, когда он, окончив четырехклассное училище, поступил работать писцом и счетоводом в земскую управу.

Но, отщелкав счетами положенное число часов в канцелярии управы, безусый счетовод торопливо бе­жал домой и садился за книги. Далеко за полночь светился огонек в квартире Здобновых — Коля с ж ад­ностью поглощал книгу за книгой, руководствуясь из­вестной в то время «Программой чтения для самооб­разования», послужившей хорошей школой для всех тех, кому специальная учеба была труднодоступна. Она помогла заложить прочный фундамент знаний и будущему библиографу.

Получить высшее образование, конечно, хотелось, но увольнения, аресты, тюрьма, ссылка за участие в революционном движении надолго отодвинули осуще­ствление этой мечты. Только в 1915 году удалось, на­конец, закончить так называемый народный универси­тет Шанявского в Москве.

Человек нелегкой и сложной судьбы, Здобнов му­чительно искал свой путь, свое место в жизни, но все­гда был искренен и честен, всегда жил мыслью, что быть полезным своему народу — высшее счастье для человека.4 * 51

Я. В. Здобнов

В первые же годы Советской власти его можно бы­ло видеть в различных комиссиях при отделах народ­ного образования, он создает первую в стране мест­ную книжную палату, участвует в работе краеведче­ских организаций, с головой уходит в научную и педа­гогическую деятельность.

Один за другим выходят его научные труды, по­могающие молодой Советской республике использо­вать книжные богатства на службу народу, строящему новую жизнь.

Все, кто хоть раз брал в руки тоненькую, скромно изданную книгу с суховатым деловым названием «Указатель библиографических пособий по Уралу» (издана в 1927 году), тот не мог не помянуть доб­рым словом автора ее — Н. В. Здобнова, не мог не обратиться к ней второй, третий, двадцатый раз. В ней описано свыше 250 работ, обобщающих все, что напечатано когда-то по различным областям урало- ведения,— по истории географии, геологии, ботанике, искусству и т. д. Это — библиография библиографии, книгоописание книгоописаний.

«Указатель» был так обстоятельно, полно и любов­но составлен, что вызвал много восторженных отзы­вов. Один известный библиограф-краевед писал о,нем автору: «Я не раз проверял Вас и все хотел поймать на каком-нибудь пропуске или ошибке, но Вы всегда вы­держивали экзамен на «отлично». Ваш «Указатель по Уралу» во время работы всегда у меня под рукой и является одним из самых любимых и надежных спра­вочников для меня. Я постоянно любуюсь им, как вку­сно и обстоятельно он сделан; так чувствуется в нем необыкновенная любовь к делу и предмету, та любовь,

53

без которой все дела человеческие мертвы и не убеди­тельны».

Работы Здобнова по библиографии Урала сделали огромной важности дело — они стали незаменимыми помощниками ученых, хозяйственников, краеведов в преобразовании старого демидовского Урала в могу­чий индустриальный край, гордость страны.

Много сделал Николай Васильевич и для того, что­бы поставить книжные богатства на службу строи­тельству социализма в таких отдаленных областях Советского государства, как Сибирь, Дальний Вос­ток, Бурят-Монголия.

Свыше двухсот научных работ оставил после се­бя Н. В. Здобнов (он умер в 1942 году). Среди них та­кой монументальный труд, как «История русской биб­лиографии», вышедший тремя изданиями — единствен­ное в своей области капитальное исследование. Над ним Николай Васильевич работал около двадцати лет.

Как создавались они, какого колоссального труда потребовали, можно судить по объему работы над «Библиографией Дальне-Восточного Края». Библио­графические разыскания производились коллективом, работавшим под руководством Николая Васильевича, в 30 крупнейших книгохранилищах страны. На учет было взято свыше 30 тысяч печатных единиц, поста­тейно обследовано почти 900 комплектов журналов и сборников (около 60 тысяч томов). Из этих тысяч тонн книжной руды было выловлено более 70 тысяч драго­ценных крупиц — трудов, имевших отношение к Даль­нему Востоку. Описание их заняло около 25 тысяч ма­шинописных страниц.

54

Труды Здобнова проложили торные тропы через труднопроходимые книжные Гималаи, которые пред­стояло преодолевать в те годы советским людям, ос­ваивавшим богатства страны для пользы освобожден­ного народа. Но и теперь, когда усилиями многих уче­ных эти тропы обратились в широкие, удобные доро­ги— значение их не утратилось: мы повседневно об­ращаемся к ним, с благодарностью вспоминая самоот­верженный, кропотливый труд замечательного нашего земляка, следопыта книги—Николая Васильевича Здобнова.

еверпый смзисесколько лет назад в народном музее уральского рабочего

городка Лысьвы я увидел старинную фотографию.

Колонна ребят с оркест­ром во главе торжественно шествует куда-то. С любо­пытством смотрят на нее взрослые. Процессию встре­чает невысокий сутулый че­ловек в форменной фуражке и с тростью в руках. Сним­ку, наверное, лет пятьдесят- шестьдесят.

— Это снято в день от­крытия нашего парка,— по­яснил мне организатор му­

зея, старый лысьвенец Михаил Андреевич Сибиря­ков.— Слыхали о нем? Знаменитый парк! Обязатель­но посмотрите.

О парке я слыхал кое-что и раньше. Видевшие его рассказывали об этом «северном оазисе» прямо-таки с восхищением. Как было не посмотреть на него!

В начале нынешнего века на окраине дымной, гряз­ной Лысьвы лежал обширный пустырь. Старший лес­ничий Лысьвенского округа Александр Владимирович Зануцци, большой любитель леса, давно пригляды­вался к нему. Обмерял его, что-то чертил, планиро­вал...

Однажды весенним днем, подговорив группу завод­ских ребят, учеников местных школ и училищ, строем, под звуки добытого где-то оркестра, он направился вместе с ними на облюбованный заранее пустырь. Здесь уже ждали их сотни саженцев, собранных Алек­сандром Владимировичем по окрестным лесам, при­везенных откуда-то издалека или выращенных из се­мечек здесь же в оранжерее.

Закипела работа, и к концу этого теплого весенне­го воскресного дня пустырь стал неузнаваемым. Строй­ные аллейки лип, березок, лиственниц, пихт, сосенок разбежались по легким склонам горы. Вокруг пусты­ря выросла оградка.

Покрытая вековой копотью Лысьва словно помо­лодела от этого зеленого пятна. Небывалое в истории древнего поселка дело свершилось: Лысьва получила

57

А. В. Зануцци.

парк. Небывалое — так как садить деревья-в своих усадьбах лысьвенцы считали баловством (лес-то ря­дом!), а хозяевам завода на озеленение поселка было, мягко говоря, начихать — прибыли это принести не могло.

Так появился парк, ставший гордостью Лысьвы. Деревца подросли, образовали тенистые аллейки, где

58

с удовольствием резвилась детвора, отдыхали утом­ленные от «огневой работы» мастеровые, по воскре­сеньям сюда приходили семьями, компаниями, звенела музыка, неслись песни...

* **Недалеко от входа в парк — чугунная литая дос­

ка. На ней надпись:«Парк сей создан по мысли и заботами старшего

лесничего Лысьвенского округа ученого-лесовода Александра Владимировича Зануцци, служившего с 15 ноября 1902 года по 7 марта 1913 года».

Посетители парка, проходя мимо нее, возможно, не раз поминали добрым словом человека, оставившего по себе такую хорошую память.

Почему не помянуть добрым словом имя человека, сделавшего хорошее дело?

Снаружи парк как парк. Но войдя в него, видишь, что он не совсем обычен, и это все время чувствуешь. Стройность и строгость его планировки —это еще не главное.

Хотя — как это красиво: вот стройная липовая ал­лея, вот высаженные в шахматном порядке ели, вот уголок лиственниц. Там семейка пихт, осколочек со­снового бора, содружество кудрявых березок. Тополь, осина, черемуха, рябина... А вот и менее обычные в этом краю деревья: яблонька, сирень многих сортов, неизвестная в здешних лесах акация, клен. Вон машет пушистыми пучками иголок темно-зеленый кедр. Уют­ную беседку со всех сторон заткал своими побегами хмель. А что это там — неужели дуб, богатырь южных и среднеуральских лесов? Да, это он. \ \ не один — ЦХ

59

тут несколько, редких для этих мест гостей. Начинает проясняться чувство необычности, охватившее при входе в парк. Ученый-лесовод решил показать прихо­дящему сюда: вот что растет в наших лесах, а вот что еще может расти — на радость и на пользу людям. Хорош дуб? Кто будет спорить — конечно, хорош! Так давайте же будем растить его в наших лесах, видите — он же может расти у нас!

Лысьвенский парк — богатейшая исследователь­ская и пропагандистская база. Вот где изучать жизнь представителей наших лесов, наблюдать за возможно­стью акклиматизации в наших краях южных гостей! Вот где, наконец, можно прививать молодежи любовь к «зеленому другу», растить энтузиастов лесоразведе­ния, будущих профессоров леса! Вот где пропаганди­ровать озеленение наших городов!

Старик Зануцци это предусмотрел. Можно не ссы­латься на воспоминания тех, кто остался в живых из участников закладки парка, это видно и так. Выйдя из парка, взгляните с пригорка на город. Тут и там вы увидите островки зелени. Подойдите к одному из них поближе, и убедитесь, что деревьям этим столько же' лет, сколько и парку. Старый лесничий посеял не толь­ко семена деревьев в местном парке, но и чувство люб­ви к лесу у многих из своих юных тогда друзей.

/10Ю О Б/ШЖИРСЮР

I /■О

пI I 1 от уже который год пароходы, идущие по Белой туристским

рейсом Москва — Уфа, не­пременно останавливаются у села Кушнаренково. Нет, не у пристани, а в стороне от. нее — под высокой горой, на вершине которой в зеленой кипени садов стоит издалека видное старинное белое зда­ние.

Туристы сходят на берег, вопросительно поглядывая па экскурсовода.

— Что будем смотреть?

61

Какой-нибудь археологический памятник?— Будем смотреть виноград.— Здесь? В Башкирии? Ну, знаете...Однако спустя час ирония и сомнения уступают

место восхищению и удивлению.Рассказывают, что один турист, виноградарь из

Узбекистана, так увлекся, что чуть не опоздал на па­роход. Уже был дан третий гудок, цепочка туристов спустилась с горы к причалу, а узбек все еще нежно гладил налитые соком полновесные виноградные кис­ти и, сияя счастливыми глазами, восклицал:

— Ай, молодец! Где еще видал такое? Нет, ты скажи — где? Нигде! Узюм на севере! Ай, молодец! Спасибо тебе, Лида Николаевна, ты мне сестра те­перь. Смотри, какая Мадлен-то у тебя! Ай, якши! Чок якши!

Мадлен с Луары на берегах Белой

Кем была Мадлен Анжевин, именем которой фран­цузский садовод Робер Моро назвал выведенный им и 1857 году новый сорт винограда, осталось неизвест­ным. Может быть — одна из герцогинь старинной французской провинции, а может,— простая анжуй­ская девушка, покорившая сердце садовода.

Но как бы там ни было, имя Мадлен Анжевин на­долго осталось в памяти людей и широко шагает по белу свету. В 60-х годах прошлого века его узнали садоводы Воронежа, куда были привезены черенки нового иноземного сорта винограда. Десятилетие спу­стя оно стало знакомо виноградарям Одессы, потом Крыма, Краснодара, Закавказья.

62

А ныне его с уважением .произносят и в столь да­леком от Франции крае — в Башкирии. С берегов Луары Мадлен перекочевала на берега Белой.

Дело было так. В 1928 году в село Кушнаренково', расположенное у речной пристани на Белой, в шести­десяти километрах от Уфы, приехали два молодых агронома, только что окончившие Тимирязевскую сель­скохозяйственную академию. Их направили сюда для организации первого в Башкирии государственного опытного сада и плодового питомника.

Разрушенная помещичья усадьба: дряхлый бело­каменный дом на высоком берегу красавицы Белой, запущенный, ставший полудиким, сравнительно не­большой— на одном гектаре — плодовый сад и чуть ли еще не оставшийся в наследство от помещика древний сторож — вот что нашли там Василий Пав­лович Стреляев и его молодая супруга Лидия Нико­лаевна.

Корчевали старое, отжившее, ненужное, садили новое — то, что могло стать полезным и выгодным для сельского хозяйства молодой республики. Василий Павлович занялся плодовыми и ягодными культура­ми, а Лидия Николаевна — испытанием новых сортов овощей. Тоскуя о родных местах, она заложила у себя на участке кусочек Украины — бахчу с невиданными здесь доселе арбузами, дынями, баклажанами в окру­жении столь близких сердцу украинца розовых мальв. А вскоре в районе бахчи появились и кустики виногра­да: еще учась в Академии, Стреляева интересовалась 1

1 Тогда еще Топорнино, позднее переименованное в честь безвременно погибшего первого начальника политотдела Топо- рнинской МТС тов. Кушнаренкова.

63

этой древней культурой, известной человеку уже 5—6 тысяч лет и занимающей сейчас в мире около 10 мил­лионов гектаров земли.

Мало было надежды, что теплолюбивое и доволь­но-таки капризное растение приживется здесь и даст плоды. Ведь для созревания винограда нужно, чтобы он получил за сезон солнца на сумму более трех ты­сяч градусов. А в Башкирии в лучшие годы набирает­ся всего лишь две-две с половиной тысячи. Да и баш­кирские морозы едва ли придутся по нраву южному гостю.

Но... кто-то из знакомых однажды обронил в раз­говоре, что виноград в Башкирии выращивали, да, ка­жется, и сейчас еще выращивают.

Кто же именно? Поиски привели в город Бирск, к старой учительнице Марии Афанасьевне Борисовой.

Это была неожиданная и очень приятная встреча. Мария Афанасьевна рассказала, что у нее виноград растет уже несколько десятилетий — с 1909 года! Правда, хлопот и возни с ним было много. Из попав­ших случайно в руки пяти черенков три отросли, а два погибли. Сохранившиеся в живых кусты через четыре года принесли плоды — мелкие, но очень сладкие. Из этих трех молодых кустов Борисова развила восемь больших, и много лет к ним применялась — как и что с ними делать, чтобы они приспособились к местной природе и давали бы хорошие плоды. И вот резуль­тат— с восьми кустов Мария Афанасьевна собирает до 20 килограммов крупных и вкусных ягод.

Еще удивительнее было узнать, что и до Борисо­вой виноград выращивали доктор Сафатеров в Беле- бее, уфимские садоводы Алексеев и Ишмухаметов.

64

Они получали по 8— 12 килограммов ягод с куста.А в наше советское время виноградом занимались

и коммуна имени Ленина в Бирском районе, и колхоз «Новый путь» Уфимского района, и артель «Питание».

Доктора Сафатерова приводил в пример в одной из своих работ сам Иван Владимирович Мичурин. Дока­зывая возможность продвижения винограда на север страны, он писал: «Про виноград вообще нужно ска­зать: несмотря на то, что он растение теплых стран, сеянцы некоторых разновидностей его могут приспо­собляться к таким климатическим условиям, при ко­торых даже простые сорта наших яблонь не могут ус­пешно развиваться, и, как бы ни казалось невероят­ным такое мое сообщение, на деле это неопровержи­мый факт. Например, в г. Белебее, Уфимской губер­нии, у доктора Сафатерова без всякой защиты в от­крытом грунте растет и плодоносит сеянец винограда, выведенный из семян ташкентского винограда г. Хра­мовым в Казани».

Писал Мичурин и Марии Афанасьевне. Письма эти после смерти М. А. Борисовой остались у кого-то из ее родственников (вот бы найти их!). 1

Окрыленная возвращалась домой Лидия Никола­евна—у нее есть соратники, есть доказательства, что виноград в Башкирии — не бесплодная мечта, а ре­альная возможность.

Но ведь это садоводы-любители, их посадки исчис­ляются всего лишь десятками кустов. А можно ли до­биться такого положения, когда виноград будет расти по всей Башкирии, в каждом колхозе и совхозе, когда массовое производство его будет выгодным? Что для этого нужно?

5 Ю. Курочкин 65

Нужно создать надежные местные сорта виногра­да, разработать научную методику его выращивания в условиях Башкирии. Вот и все.

Хорошенькое «все» — это же программа научных и опытных работ не на одно десятилетие!

И Лидия Николаевна решила посвятить себя баш­кирскому винограду.

Из южных сортов, прижившихся на ее участке и на участках любителей-садоводов, она отобрала те, что наилучшим образом применялись к местным усло­виям. Какой из них лучше переносит морозную зиму? Какой созревает раньше? Который из них дает наибо­лее высокий урожай?

Вот тогда-то в разговорах работников опытной пло­дово-ягодной станции и стало все чаще и чаще упо­минаться звучное имя заморской гостьи — Мадлен Ан- жевин. Да, этот сорт оказался, пожалуй, самым удач­ливым: он не требователен к почве, уже на третий год после посадки дает урожай, вызревает рано — в конце августа — в начале сентября и дает до ста центнеров ягод с гектара. Ай да француженка!

Как взять милости у природы?

На Мадлен можно было бы и остановиться, избрав ее основным сортом для распространения по всему краю!

Но иностранка имела свои недостатки. Цветы у этого сорта только женские, и для того, чтобы они не остались пустоцветом, им нужен опылитель. Конечно, есть выход: посадить рядом с кустами Мадлен Анже-

66

Л. Н. Стреляева.

вин какие-нибудь другие сорта, например, земляков француженки — Пино черный, Маленгр ранний, егип­тянку Шаслу, американку Лидию или венгерского го­стя Жемчуг Сабо. Но ведь для массовых садов это хлопотно и не всегда возможно.

Нет, надо выводить новые — свои, башкирские сор­та. И причем такие, которые бы сами себя опыляли.

Матерью для них была назначена старая знако­мая— Мадлен Анжевин.

Трудна и своеобразна работа опытника-селекцио- нера, создателя новых, не существовавших до этого в природе сортов. Программой для него служат заме­чательные слова великого экспериментатора Ивана Владимировича Мичурина: «Мы не можем ждать ми­лостей от природы, взять их у нее — наша задача».

Легко сказать — взять. А как? Тонкостью и точно­стью логики, настойчивыми исканиями, опробованием тысячи вариантов, изобретательностью и даже хитро­стью—вот чем приходится «брать» селекционеру ми­лости природы.

А сколько на этом пути огорчений, несбывшихся надежд, «коварств» природы, «капризов» подопытно­го растения?

Посадят тысячу зерен и с волнением ждут: что-то будет. То семена не всходят, то их умертвит суровая зима, то какое-нибудь стихийное бедствие... И вот, на­конец, появился первый зеленый росточек. Первый и, к сожалению, единственный. Но сколько же радости принесет он! С ним носятся как с новорожденным ре­бенком, боятся даже отойти от него, оберегают от всего, что может ему повредить. Ведь, может быть именно он несет в себе те качества, которые «задумал»

68

для него селекционер. Может быть, именно он — родо­начальник нового сорта, который станет желанным гостем — нет, не гостем, а хозяином! — многих гекта­ров в наших садах.

А какие фортели иногда выкидывает природа, ка­кие неожиданные беды приносит! Лидия Николаевна не может без внутренней боли вспоминать «черную бу­рю» 1952 года. Тогда, в ночь с 29 на 30 июля (она хо­рошо помнит это число — его не забыть!), часа в два, когда на востоке уже начинала заниматься заря, нале­тел невиданной силы шквал. Пятнадцать минут — только четверть часа! — бесновался он в районе Куш- наренково, но все хлебные нивы на территории трех сельсоветов оказались «сжатыми», «вымолоченными» и развеянными на десятки километров. Даже соломы не осталось на полях, уже готовых к уборке тучного урожая. Коллекционные яблони и груши, с корнями, вырванные из земли, летели по воздуху вслед за дос­ками и железными листами крыш. Крупный, не видан­ный по величине град выщелкал окна в домах, свалил с ног какого-то зазевавшегося телка, оставил глубо­кие (до сих пор видные!) вмятины на коре деревьев и на заборах.

От виноградника почти ничего не осталось, хотя именно в этом году он должен был дать завидный уро­ж ай — еще недельки три-четыре, и первые гроздья своего, местного сорта винограда уже полетели бы в Москву на выставку, где его с таким нетерпением жда­ли каждый год.

Утром страшно было выйти из дому в черный, слов­но обугленный сад, в котором, кажется, не осталось ничего живого.

69

Садоводы горько вздохнули и... начали все сна­чала.

Таких, пусть меньших по значению, неудач и огор­чений было немало. То жестокие морозы доберутся до глубоко упрятанных в землю, чутких к холоду кор­ней, и погубят с такими трудами выращенные кусты нового, многообещающего сорта; то стайка пакостли­вых 1Козочек заберется в питомник и опустошит луч­шие делянки; то озорные мальчишки оборвут еще не­зрелые гроздья долгожданного урожая нового гиб­рида; то лето выдастся хмурым и дождливым, и вино­град— это «дитя солнца» не успеет набрать до холо­дов живительных соков, и труды целого года наполо­вину пропадут. Да мало ли что еще!

Зато как радостны бывают успехи, как светятся счастьем глаза ученых и их помощников-рабочих, ко­гда опыт завершился удачей и новый •— их трудами со­зданный — сорт показал себя с самой отличной сто­роны. Забыты огорчения, бессонные ночи раздумий, томительные дни ожиданий, боли неудач, месяцы и го­ды кропотливого, порой очень утомительного труда. Радость открытия, счастье созидания превозмогают все.

Но и вывести сорт — это еще далеко не все. Надо разработать агротехнику: режим ухода за ним в мест­ных условиях.

Какие он любит земли? Какую форму придать ку­сту? В каком порядке садить? Как сохранить зимой? Как предохранить от болезней?

Ответить на десятки подобных вопросов — это и значит разработать агротехнику сорта в местных ус­ловиях,

70

И опять десятки и сотни опытов, волнительные дни ожидания, опять радости и огорчения. А в итоге — тоненькая брошюрка наставлений, инструкций, сове­тов с суховатым официальным названием: «Агроука­зания по культуре винограда в Башкирии».

Башкирская чудесница и Большой малыш

Мадлен Анжевин, опыленная смесью пыльцы раз­ных сортов, дала жизнь новым сортам — местным уро­женцам. Они унаследовали лучшие черты матери и приобрели новые качества, какими их мать-южанка не обладала.

Вот чудесный сорт — Башкирский изумруд. Год его рождения (начало плодоношения) — 1949-й. Он созре­вает раньше матери — в двадцатых числах августа. По сахаристости и вкусу также не уступает Мадлен. И к тому же не нуждается в опылителе: опыляет сам себя.

Вот Сеянец Стреляевой — посеянный в 1944 году и давший первые плоды через шесть лет. Его родители — Мадлен Анжевин и Шасла розовая. Тоже опыляет сам себя.

А вот Кечкене, что по-башкирски значит «малыш». В отличие от многих своих башкирских братьев он получил имя еще до рождения. Как-то на одном кусте Мадлен Анжевин Лидия Николаевна облюбовала очень красивую гроздь, значительно большую, чем обычно. Хорошо бы вывести местный гибрид, у которого были

71

бы такие же крупные кисти. Даже при мелких ягодах это будет неплохо. Семечки этой грозди посадили, за­неся их в журнал опытов под именем Кечкене. Но Ма­лыш преподнес сюрприз: когда он вырос и стал да­вать урожай, то обнаружилось, что ягоды е^о стали год от году крупнеть.

— Получился Кечкене-белеке (большой ма^ыш),— шутит Лидия Николаевна.

Можно было бы рассказать много интересного о новых сортах, выведенных Стреляевой. Об очень моро­зоустойчивом и высокоурожайном Башкирском ран­нем, о вкусном и высокосахаристом Башкирском чер­ном, об оригинальном по форме грозди Созвездии, о знаменательном Юбилейном, наконец, о сорте с не­сколько странным названием БСП, что значит «белый с пупочком».

Но хочется упомянуть хотя бы еще об одном заме­чательном и чем-то символичном сорте, названном Чу- десницей. Собственно, это имя у него пока еще неофи­циальное, по книгам он числится просто сеянцем № 5/2 (то есть куст пятый второго ряда делянки). Он — ре­кордсмен среди местных гибридов по величине и весу грозди. В среднем вес грозди 200 граммов, против обычных 100— 150 (а то и 30—50) граммов у других сортов. Это в среднем — с десяти кустов. А отдельные экземпляры выглядят великанами — чуть ли не до ки­лограмма весом. Но этот гибрид с прозаическим но­мером вместо имени сотрудники станции любовно зо­вут Чудесницей: много чудесного можно ожидать от него. А как при этом не вспомнить и ту чудесницу, тру­дами которой он создан — энтузиаста башкирского ви­ноградарства Лидию Николаевну Стреляеву.

72

Шш

Гроздь башкирской Чудесницы.

Виноград идет на поляНо что же, все эти замечательные сорта, редкост­

ные грозди, вкусные ягоды так и растут только на опытных делянках Лидии Николаевны?

Нет, созданные ею сорта уже давно перешагнули ограду Кушнаренковской усадьбы и разошлись по всему краю. Да что там по краю — по всей стране! Иные, выведенные здесь, оказались очень удачными для южных районов страны и отправились туда мно­жить славу башкирского винограда. Например, на Ук­раине и Кубани очень приветливо встретили Созвез­дие. Другие ушли на Дальний Восток и Алтай, в По­волжье и Казахстан и даже в такие края, где раньше винограда и в глаза не видали, а теперь, ободренные успехами Л. Н. Стреляевой, надеются получить свои, местные сорта. Только в 1961 году опытная станция разослала по многочисленным заявкам более 7 тысяч чубуков и около 14 тысяч саженцев.

Давняя мечта Лидии Николаевны — увидеть на колхозных и совхозных полях плодоносящие виноград­ники — сбывается. Приезжайте в колхоз «Россия», что в 15—20 километрах от Уфы. Колхозный садовод Петр Варфоломеевич Мельников покажет вам в своих «вла­дениях» (а они у него — не одна сотня гектаров) мо­лодой виноградник, площадью около трех гектаров. Он дает колхозу по пять-шесть тонн ягод. Плохо ли!

Плохо другое —Петру Варфоломеевичу уже 75 лет. Как-никак возраст! А помощников нет. Вернее, не по­мощников (их-то колхоз выделяет), а последователей, учеников, влюбленных в это дело. Кому передать опыт, «секреты» производства, искусство мастера? И дума-

74.

стоя с горечью — неужели в колхозе нет смышленых, любознательных ребят и девчат, которые приняли бы эстафету из рук старого садовода?

А на северо-западе от Уфы есть совхоз Дмитриев­ский. Ученица Стреляевой Зоя Андриановна Поскря- кова покажет вам здесь свою гордость — большую ви­ноградную плантацию. Почти на месяц раньше при- нозного урожай с нее поступает в детские сады и боль­ницы, в буфеты и магазины Уфы.

А ведь было так, что этот замечательный виноград­ник чуть не погубили. Новый главный агроном совхо­за, не веря в возможности виноградарства в Башки­рии, распорядился выкорчевать всю плантацию и перепахать ее.

Зоя Андриановна работала агролесомелиоратором совхоза, и виноградные дела ее, вроде бы, совершенно не касались. Но как тут будешь молчать, если гибнет дело, от которого можно столько ждать в будущем? Новое дело, плод многолетних трудов! Тем более, что и сама она еще девчонкой-третьеклассницей стала помогать Лидии Николаевне на ее участке, а потом пошла учиться «на агронома».

— Тут столько труда человеческого вложено! — кричала в конторе Зоя Андриановна, красная от вол­нения.— Не позволю, не дам!.. Разве можно такое дело губить?

Ее поддержал директор совхоза. Но спросил:— А кто ухаживать будет? Дело-то ведь, сама по­

нимаешь, незнакомое, тонкое... А у нас виноградарей нет.

— Да вот я и буду, — сказала Зоя Андриановна.— Немного дело знаю, а что не знаю — подучусь. Опять

75

же, Лидия Николаевна не оставит — всегда поможет.Взяться-то взялась, а первые дни чуть не плакала

ночами, придя с виноградника. Был он запущен, ку­сты уже два года подряд не укрывали на зиму, как того требовала агротехника северного виноградарства. Неужто все вымерзло, и труды пойдут впустую? Труды и совхозные деньги. Может, и вправду лучше было бы перепахать участок и отдать его под другие культуры?

Но не сдавалась. Холила, нежила запущенные ку­сты, наводила порядок на заброшенном виноградни­ке— ставила шпалеры, полола междурядья, удобря­ла, подрезала...

И виноградник выжил. Конечно, кое-что повымерз­ло, пробыв две зимы без теплого укрытия, но то, что сохранилось, не только выжило, но и дало отличный урожай — свыше 50 центнеров.

Потомки скажут спасибо!

Более тридцати лет прошло с тех пор, когда в саду на южном склоне Кушнаренковской «горы» появилась впервые невысокая фигурка' юного агронома Лиды Стреляевой. Но как и тогда, каждое утро в Кушнарен- ковский сад приходит заслуженный ученый, лауреат Государственной премии, трижды награжденный знач­ком «Отличника социалистического сельского хозяй­ства» и дважды — Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Башкирской АССР, дважды меда­лист ВСХВ, премированный автомашиной «Победа», депутат Верховного Совета СССР IV созыва — все та же Лидия Николаевна Стреляева.

76

И все эти награды и почести — за виноград. За свой — башкирский! Не уступающий по вкусу и дру­гим качествам южным сортам, а в сроках созревания и в морозостойкости превосходящий их.

Как-то на опытной станции провели закрытую де­густацию: расставили в вазах под номерами разные сорта винограда — крымского, краснодарского и мест­ного,— дали всем участникам по бумажке и предло­жили, отведав каждого сорта, поставить ему «отмет­ку» по вкусовым и иным качествам. Когда вскрыли запечатанные конверты и подвели итоги, противники местного винограда (а их у него и до сих пор немало) сконфуженно потупились: подавляющее большинство высших оценок получили башкирские грозди. И, как уверяют по секрету очевидцы, противники попали впросак, ставя завышенные оценки наиболее вкусным сортам, так как считали их привозными.

Да, есть еще у башкирского винограда и против­ники. Что делать — новое всегда встречает сопротив­ление косных, боящихся новизны людей. Вот и Лидии Николаевне одни люди помогали в ее исканиях, в ее стремлении покрыть земли Башкирии плантациями вкусного -и питательного винограда, а другие меша­ли, ставили палки в колеса, оправдывая это нереаль­ностью задачи.

Когда я читал документы об этой «борьбе» и слу­шал рассказы работников опытной станции, мне при­помнилась статья из «Комсомольской правды».

«В дни битвы на Волге к командующему армией пробился для личных переговоров «по большому го­сударственному делу» старый дубовокий колхозник Федор Васильевич Куликов. Он доложил:

78

— В Дубовке имеется небольшой садик, в котором выращиваются новые сорта яблок, слив, абрикосов и винограда. Садовод-мичуринец Виктор Андреевич Корнеев ушел ца фронт, а наблюдать за садом и охранять его поручил мне. Теперь фронт совсем близ­ко, в Дубовке стоят наши войска, проходят вереницы беженцев... Все заглядывают в сад. Больше всего опа­саюсь за молоденькую гибридную яблоньку под номе­ром шестьсот восемь. Она в этом году даст первый урожай. Я должен описать ее плоды при полном их созревании, а отчет выслать на фронт через полевую почту Виктору Андреевичу Корнееву...

Генерал заверил колхозника, что садик мичурин­ца Корнеева будут охранять.

Немедленно у входа в сад появилась надпись «За­претная зона», у калитки стал часовой с винтовкой: не подходить — тут научные яблоки и сливы!

Пост этот сохранялся до полного созревания пло­дов. Дым великой битвы клубился над Дубовкой, Волга грохотала взрывами, а корнеевские яблоки и сливы под охраной Советской Армии зрели, как им полагается».

Не знаю, читали или нет Лидия Николаевна и ее друзья эту историю, но, веря в необходимость своего труда, они не сдались, не пали духом. Они верили в новое и знали, что оно пробьет себе дорогу, встретит поддержку и внимание народа.

Так оно и получилось. Ибо нового, прогрессивного не остановить! Растут в Республике площади, занятые виноградниками, зреют под небом Башкирии увеси­стые гроздья налитых солнечным соком ягод, летят в Кушнаренково письма (иное с забавным адресом-опи­

79

ской: с. Стреляево) с разных концов страны с благо­дарностями и с просьбами выслать семена, черенки, инструкции. И даже стихи. Ну как не привести здесь первый стих о башкироком винограде, сложенный студентом Тихоновым.

Труд затрачен не напрасно!Убедиться всякий рад,Что в Башкирии прекрасно Созревает виноград.Крупный, сочный, полновесный,Облепивший все кусты,И к тому ж с названьем «местный»,Ставший былью из мечты.

Башкирский виноград есть. И будет. И мы еще не раз с благодарностью вспомним имя башкирской чу- десницы, агронома-новатора — Лидии Николаевны Стреляевой. Да и потовки не забудут сказать ей — спасибо!

о л ш е ш ягрязь

п1 I нтересы журналиста — это интересы читателя. Приходится быть гото­

вым отвечать на все возмож­ные «пять тысяч ЧТО, семь тысяч КАК, сто тысяч ПО­ЧЕМУ», летящие в редак­цию со всех краев страны. И чем только иногда не прихо­дится заинтересоваться, идя по следам какого-нибудь письма.

Однажды мне пришлось заинтересоваться... грязью.

Казалось бы, какой инте­рес, а тем более польза в грязи? Но, оказывается, есть и интерес и польза.

81© Ю. Курочкин

«Что такое сапропель? Чем он может быть поле­зен людям? Есть ли он у нас на Урале и где?» — до­пытывался в письме в редакцию один дотошный чи­татель.

Я позвонил знакомому краеведу.—■ Да это, в общем-то, грязь такая,—ответил он.—

На дне озер... На Урале ее много. Рассказывают, что когда-то один уральский рыбак открыл способ извле­кать из него светильный газ и парафин.

Позвонил химикам.— Да из него не только парафин, но и многое дру­

гое научились извлекать. Кроме того, это ведь и хо­рошее лечебное средство.

Позвонил врачу.— Да, лечатся... Очень полезная грязь. Ею и не

только людей, но и животных лечат.Обращаюсь к ветеринару.— А как же! — говорит он.— Лечим и свиней, и те­

лят, и жеребят, и птицу... Подкармливаем также этой, как вы называете грязью. Спросите-ка у животново­дов.

Спрашиваю.— Хорошая штука,— отвечают.— Животные от нее

увеличивают привесы. Да и не только животные. По­леводы вам скажут, что овощи тоже увеличивают уро­жай, если землю удобрять сапропелем...

Я понял, что эта цепочка может увести очень да­леко.

Вот тебе и грязь! Волшебная какая-то — куда ее ни примени, везде от нее польза.

Окружился научными трудами (а их набралось близко к сотне). Пошел к людям, которые занимают­

ся изучением и применением сапропеля (а их ока­залось тоже ие один десяток).

И из ответа на краткое читательское письмо родил­ся .вот этот очерк, о волшебной грязи, о долголетних стараниях многих людей использовать ее на службу человеку.

Лечебница Айболита

Случилось так, что открытие это сделали звери....Забрел как-то охотник в погоне за подранком

па глухое лесное озерко и видит, что в прибрежном иле, зарывшись в него по уши, лежит тощий, покрытый паршой и болячками, дикий козел — животное, вооб- ще-то чистоплотное. Завяз, наверное? Но не стре­лять же его больного... Ушел охотник. А в следующий раз, попав на это же озерко, обнаружил там другого гостя — подраненного в прошлую охоту кабана. По­хрюкивая от удовольствия, он нежился в грязи, купая в ней больную ногу.

«Ишь ты,— подумал охотник,— курорт себе тут устроили!»

А озеро и в самом деле оказалось звериным курор­том и лечебницей. Только доктора Айболита не хва­тает. Может, он и устроил, а потом уж в Африку по­дался?

К чудесному озерку сходились и раненый лось, и заболевшая волчица, слетались отощавшие дикие ут­ки и подбитый в неравном поединке коршун. Кто ва­лялся в грязи, а кто;— ел ее. Всем хватало места. Всем помогала волшебная грязь.

6* 83

И поэтому, когда заболела у охотника дома сви­нья, привез он с звериного курорта возок грязи и уст­роил хрюшке грязевую «ванну» — не поможет ли? По­могло. Таким же образом стал лечить и соседских жи­вотных, прослыл по деревне коновалом.

Так или не так это было, только кто теперь рас­скажет— как именно. А похоже на правду. Издавна во многих уральских деревнях лечили домашних жи­вотных грязью с ближних озер.

В деревне Деевой, что возле озера Молтаево, в Коптеловском районе, ходит такое предание.

— Когда Ермак прошел, здесь казаки стали жить. И был у них такой, что коня своего как лучшего дру­га любил. А как-то весной конь, случись, да и забо­лел. Старики казаки побалакали между собой и при­казали хозяину — убей коня, а то других заразит, и все мы коней лишимся. Жаль казаку коня, аж слеза ручьем идет, да как стариков ослушаться? Ну, взял он друга своего за повод и ушел из села. Ушел — и нет его...

Односельчане решили уж, что в другие места по­дался. А осенью смотрят — въезжает тот казак в село на добром своем коне, словно помолодевшие оба. Это он ушел тогда к озеру нашему, стал там купать коня в живой воде, грязью лечебной мазать и в корм ее до­бавлял. И вылечил. Стали опять жить да поживать.

Но в той же Деевой вам расскажут о том, как не так уж давно вылечили молтаевской грязью жеребен­ка, обкусанного волками (мясо клочьями висело!). Как у лошадей «мокрец» лечили, у свиней — рахит, у коров и овец — ожоги и раны. Да что жеребенок — кур и тех от чумы грязью выхаживали.

84

А люди?Ну, а люди? Неужели «прозевали»?Нет. Древние рукописи свидетельствуют о том,

что еще в XIII—XV веках народные лекари знали целебные грязи. Известны даже озера, которыми пред­ки наших бальнеологов пользовались для этой цели — Сакыское (в Крыму), Танакское (под Астраханью) и другие.

Волшебной грязью люди пользуются и до сих пор....На берегу озера Молтаево — того самого, о кото­

ром рассказывают много преданий — раскинулся го­родок белоснежных уютных дачек с деревянным, ажур­ной работы дворцом посреди. Это грязелечебный ку­рорт. Он построен в 1951 году, и за это время свыше двадцати тысяч больных побывали в нем.

Интересно, что предшественником его была грязе­лечебница, созданная колхозом «Закаленный боец» в селе Деево. Руководил ею молодой свердловский врач Николай Васильевич Орлов. Теперь он директор Уральского научно-исследовательского института ку­рортологии и физиотерапии, автор многих трудов по грязелечению, энтузиаст и неустанный пропагандист этого метода в медицине.

Слава о Молтаевском курорте разошлась далеко. Еще бы! Там бывают такие случаи исцеления, о кото­рых раньше разве только в оказках о живой и мертвой воде говорилось,

— Приехала к нам однажды девушка,— рассказы­вает массовик курорта Ю. Г. Сеначин, он же и мест­ный «историограф», — вернее, привезли ее к нам на носилках. Глаза живые, бойкие, видно, веселая была

85

До болезни... Пробыла у нас, как положено, месяц, и к концу уже, знаете, на костылях ходила. Придет на танцы, посидит молча и уйдет: невесело на душе... Когда прощалась, я ей и говорю: приезажйте к нам еще — танцевать с вами будем. И что вы думаете — танцевали-таки мы с ней на следующий год!

О таком же случае мне рассказали и в Тюмени, где в терапевтическом кабинете областной больницы хранится история болезни № 2853. Больной Г. В. 45 лет. Лечился грязями с 24 апреля по 9 октября 1950 года. Диагноз: ревмокардит, полиартрит. Что и гово­рить— нелегкие болезни!

Если опустить малоинтересные для неспециалиста подробности лечения, то итог его, зафиксированный врачами, таков: «В первые дни больного доставляли в грязевой кабинет на носилках; после шести сеансов больной пришел в сопровождении няни; а к концу кур­са лечения (25 сеансов) приходил один без сопровож­дающих».

Николай Федорович Нестуля — главный врач территориального курортного управления—-спокой­

ный, с неторопливыми движениями человек. Но заго­ворите с ним о наших уральских грязях, и он на гла­зах у вас преобразится: оживленный, даже взволно­ванный, он, не скупясь на жесты, часами может бесе­довать на эту волнующую его тему.

— Чудесное средство! Что только мы не лечим им: п ожоги, и раны, и сердечно-сосудистую систему, и ра­дикулиты, и экземы, и нервные болезни... Да разве это все? Уверен, что скоро мы будем лечить еще очень и очень многое —и все теми же грязями. Ведь мы еще очень мало знаем их. В молтаевских грязях, например,

86

найдены микроорганизмы, выделяющие антибиотики. Может быть, нам удастся составить новые лекарства, на смену тем, к которым организм человека начинает уже привыкать. Установлено, что грязи активизируют защитные силы организма, а механизм этого действия мы еще не знаем. Зато когда овладеем им, то — пред­ставляете себе, как используем его на благо человека!

Как не представишь, если это тебе говорят так страстно и убежденно.

Николай Федорович такой энтузиаст грязелечения, что, не удовлетворяясь опытами на животных, экспе­риментировал... на себе. Так он вылечил нажитую в годы войны язву желудка, принимая молтаевскую грязь внутрь. В те годы он был главным врачом молта- евского курорта. Сам строил его, сам организовывал, сам ставил эксперименты.

Да и сейчас у него в свердловском кабинете на видном месте — баночка с молтаевской грязью, обра­тившейся в сухой серый комочек.

— Память о Молтаево?— Да нет, не только... Мысль одна давно тревожит:

как бы научиться сухую грязь использовать. Ее же то­гда в аптеках продавать можно будет!

Таких энтузиастов грязелечения на Урале много: и признанный глава их — Н. В. Орлов, и врачи Молтаев- ского курорта, и профессор Д. Г. Шефер... А скольких еще поминают добрым словом воины Советской Армии, получившие ранения в Великую Отечественную вой­ну; чтобы облегчить их страдания, поскорее вылечить и поставить в строй, многие врачи в те годы использо­вали лечебные грязи озер Урала. Только в Челябин­ской области такими природными аптеками служили

87

26 озер и особенно продуктивным среди них было зна­менитое Увильды.

С Молтаевского озера ежедневно уходят несколько автомашин, груженных маленькими бочонками с ле­чебной грязью — ее отправляют в десятки больниц и поликлиник области.

— Еще вагон здоровья отгрузили! — смеются заго­товители, отправив очередную партию.

Лакомое блюдо

Чем питались свиньи и их сородичи до того, как их приручил человек? Как животное всеядное, древние хрюшки, конечно, ели и зелень, и коренья разные, не гнушались и мелкой живностью. Но только ли ими?

Известный на Урале знаток древних животных про­фессор М. О. Клер, выступая на одном совещании, сказал как-то, что предки свиней и их сородичи пи­тались еще и болотным илом. Это человек, приручив свинью, приучил ее к таким деликатесам, как мука и зерно, овощи и силос, и тому подобные продукты.

А может, они и сейчас не откажутся от этого ила? — задали себе вопрос ученые-животноводы в дни войны, когда с кормами у нас дело было худо.

И ответили: не отказываются. Едят! Да еще как!Впрочем, когда коснулись истории вопроса, то ока­

залось, что вводить в свинячье меню озерный ил про­бовали кое-где и до войны. В 1935 году, в тяжелую пору бескормицы, в Чебулинском совхозе Новосибир­ской области, например. В 1936 году — в колхозе «Верный путь» Режевского района.

§8

А результаты? Прямо сказать — стоящие! Вот смо* трите: в 1936 году на свиноферме «Верного пути» было 40 процентов падежа от бескормицы и разных бо­лезней. В 1937 году, когда уже стали добавлять в корм ил, только 24 процента. В 1940 году — еще меньше — 12 процентов. А в 1942 году, когда с кормами было совсем плохо, как ни странно — почти не имели слу­чаев падежа.

Поэтому в военные годы на Урале озерный ил обо­зами пошел на животноводческие фермы. Особенно после статьи в «Уральском рабочем» областного аг­ронома Т. П. Бородиной. Ил стали давать коровам, овцам, лошадям, курам. В 1943 году в Свердловской области несколько сот колхозов, совхозов и подсобных хозяйств использовали эту ценную минеральную под­кормку.

По опытным подсчетам Бородиной выходило, что если третью часть концентрированных кормов заме­нить озерным илом, то свиньи дают даже больший при­вес, чем те, которые получали нормальный рацион.

Бородина утверждала, что это позволит колхозам только одной Свердловской области сэкономить 38 ты­сяч тонн зерновых кормов и пропитать на эти тонны дополнительно 122 тысячи свинок со всем их припло­дом. Она доказывала, что содержащиеся в иле каль­ций, железо, фосфор и разные микроэлементы повы­шают деятельность организма животных, укрепляют у них кости, способствуют накоплению сала, снижают заболеваемость.

Конечно, основным кормом он стать не может — один килограмм сырого ила предположительно равен всего только двум десятым одной кормовой единицы.

89

Кроме того, ил разных озер (и даже разных его слбеЬ в одном озере) неодинаков по своим качествам. Но как подкормка — он очень выгоден. Бухгалтерия сов­хоза «Исток» в 1943 году подсчитала, что даже при­везенная за 11 километров тонна его обходилась сов­хозу в 40 с чем-то рублей. В год его скармливали на 5 тысяч рублей, вместо 21 тысячи, что требовалось на мел, костяную муку и другую минеральную подкорм­ку. А свиньи на эту экономию ответили... увеличени­ем привесов. По 19 центнеров мяса на свиноматку, вместо 14 по плану, сдал совхоз тогда государству.

Колхозные и совхозные животноводы по совету ученых стали подкармливать илом других животных. И что же? Лошади стали выносливее, коровы давали более жирное, чем прежде, молоко, кролики прибав­ляли в весе, овцы перестали болеть, куры чаще не­слись. Всем пришлось по желудку новое блюдо. Еще бы — ведь в нем около 10 процентов белков (вспом­ним для сравнения, что в пшенице— 11 — 14 процен­тов) .

Няша множит урожай

Но озерный ил (няша, бузга, салка, озернуга, тря- суга — на Урале зовут его по-разному) оказался спо­собен еще и не только на это. Когда за него взялись химики, то поняли, почему им издавна удобряли при­озерные огороды в Костромской, Ярославской и дру­гих областях, да и у нас на Урале. Азота в нем ока­залось в пять раз больше, чем в навозе, а кальция даже в пятьдесят раз. А ведь это все очень нужные- для роста растений вещества.

90

Провели опыты. Колхоз «Красный Куртугуз» Су- холожского района в 1940 году решил удобрить ни­шей участок в 12 гектаров. Вывезли по 90 тонн на гек­тар. Не знаю, были ли в колхозе тогда скептики, кто посмеивался, когда вывозили на поля озерную грязь. Но если и были, то представляю себе, как они про­чувствовали смысл поговорки — «хорошо смеется тот, кто смеется последним». По 36 центнеров овса сняли с каждого гектара, удобренного няшей, тогда как с удобренного навозом — 22, а с неудобренного ни­чем— только 12. На опытном картофельном поле по­лучили по 160 центнеров клубней, а на контрольном, смежном с ним, только 60.

В Белоруссии и в центральных областях России для подачи озерного ила на поля бросали мощную тех­нику— экскаваторы, грейферы и даже землесосные снаряды с пульповодами, протягивая их на несколько километров. И не пожалели — урожайность полей рез­ко поднялась.

Волшебная грязь открыла еще одну свою тайну.

Не последняя тайна

Еще одну? Да нет, не одну. Те же дотошные хи­мики вырвали их у невидной няши еще немало.

У уральского геолога Ф. К. Тарханеева есть рас­сказ «Тайна». В нем рассказывается, как старик-ры­бак Андреич, «пристрастный до всяких изобретениев»,. получил из няши с помощью сухой перегонки светиль­ный газ и парафин. Изобретение его украли «ученые господа» и опубликовали, а старик остался ни с чем.

91

Автор его упорно подчеркивал в подзаголовке, что это «из уральской старины». Значит, что-то похожее все же было. А уж что могло быть — безусловно.

Еще в трудные для страны годы гражданской вой­ны и всеобщей разрухи в городе Осташкове была со­здана лаборатория, где, наряду с торфом, стали иссле­довать, что можно получить из озерного ила.

Когда исследовали, то удивились — оказывается, точнее было бы так поставить вопрос: «а чего из него нельзя получить?».

В лаборатории путем сухой перегонки ила полу­чили из него и кокс, и светильный газ, и генераторный газ, и водный аммиак, и уксусную кислоту, и метило­вый спирт, и бензин, и керосин, и различные масла, и лаки, и фенолы, и парафин, и сульфат-аммоний и так называемые пиридиновые основания... Установили, что он пригоден как клеющее вещество при изготов­лении термоизоляционных плит и как сырье для гид­роцемента... Определили, что его теплотворные свой­ства выше, чем у торфа-...

И получили такие вещества не в каких-нибудь там мизерных количествах, а весьма изрядных. Из пример­но 7—8 тонн сухой няши выгнали 1600 килограммов смолы, которая при переработке дала: 48 килограм­мов бензина, 160 килограммов осветительных, 480 ки­лограммов легких и 320 килограммов смазочных масел да еще 160 килограммов парафина... Это — не считая пека, оставшегося от перегонки, который тоже кое- куда идет.

Совсем недавно свердловские химики нашли в золе молтаевских грязей до 18 процентов окиси алюминия и около 8 процентов окиси железа.

92

Конечно, ученых больше интересовал теоретиче­ский вопрос — что можно извлечь из озерного ила, чем практическая сторона дела —выгодно ли это.

Но то, что считалось невыгодным когда-то, с года­ми, с ростом техники может становиться не только выгодным, но просто необходимым. Вот Качканар. З а­пасов этой железной горы прожорливой металлургии Урала хватило бы на много лет. А только недавно протянулась к ней рука человека. Бедна качканарская руда железом и когда-то невыгодно было ее добывать. А теперь вот, оказывается, выгодно, ибо нашли способ обогащать ее.

Как волнительно было узнать, что еще на заре становления Советского государства о будущем сап­ропеля думал великий Ленин.

Да, да... в обстановке, когда и хлеба-то в стране не хватало, когда заводы и фабрики стояли притих­шие, уставив в небо бездымные трубы, и простой, обыкновенный гвоздь был проблемой, которой зани­мался сам Совнарком,— в эти беспросветные, как ка­залось иным, годы, «кремлевский мечтатель», выслу­шав доклад ученых о скрытых возможностях озерного ила, прозорливо увидел за ним то большое значение, которое он может иметь в экономике страны, и обещал полную поддержку новому делу. «При прощании со мной,— писал впоследствии академик И. М. Губкин,— он дал мне право обращаться прямо к нему в случае возникновения важных, безотлагательных дел. Об этом он всегда помнил». О его внимании к сапропелю свидетельствует и письмо президиуму ВСНХ, датиро­ванное 16 октября 1922 года.

Нет, сапропель еще заявит о себе!

93

Озерные кладовыеВот тебе и грязь! Да ее после этого и грязью назы­

вать не хочется: все-таки в этом слове есть что-то уни­чижительное. А тут тебе — и лечебное средство от мно­гих болезней, и корм для животных, и удобрение, и химическое сырье для десятка (а может, и сотни) раз­личных ценных продуктов.

Да у нее, у этой грязи, уже и есть свое имя, более благозвучное. Ученые назвали ее сапропелем, что по- гречески значит — гниющий ил.

Водоросли и водяные растения, мириады микроско­пически мелких живых существ, в достатке населяю­щие воды наших озер, просуществовав на белом све­те, сколько им положено, как и все живое на земле, умирали. Кладбищем их становилось дно этих озер. Время (тысячелетия!) обратило эти отложения в сту­денистую кашицеобразную массу. Слой за слоем она нарастала на дне озер, уплотнялась и преобразовыва­лась под влиянием разных химических и физических факторов в то, что мы теперь зовем сапропелем.

Возраст у сапропеля почтенный—-десять-двадцать тысяч лет. И сколько же за эти тысячелетия накопи­лось его на дне наших озер! На Урале не редкость встретить слои мощностью в девять метров. А в Ива­новской области есть озеро, где слой сапропеля дости­гает даже тридцати одного метра.

Можно представить себе, какие огромные богат­ства скрываются в озерных кладовых страны, если только в одной Свердловской области знают более 200 озер с запасом сапропеля в них около 150 миллионов тонн. В Молтаевском озере — свыше 8 миллионов,

9 4

В трех озерах Тюменской области (Большой и Малый Тарас-Куль и Тулубаево), изученных несколько лет назад, ученые насчитали около 20 миллионов тонн волшебной грязи. А взгляните на карту Тюменской области: она вся пестрит озерами, эта «область тысячи озер».

При обследовании одного небольшого озерка тю­менские геологи подсчитали, что его сапропелем мож­но подкармливать ежегодно сто тысяч свиней в тече­ние полувека.

И эти баснословные богатства все еще лежат не­тронутыми на дне озер, ожидая, когда человек прибе­рет их к рукам. То, что сейчас используется— лишь микроскопическая доля всех запасов.

Украденное озеро

Время делает свое дело: богатства в озерах растут и растут.

А знаете ли вы, что неиспользуемое сокровище не­редко становится обузой, а иногда даже приносит вред?

Свердловские старожилы помнят, что еще на их памяти пригородное озеро Шувакиш было все-таки, действительно, озером. На нем можно было покатать­ся на лодке, порыбачить, поохотиться, наконец, просто отдохнуть на берегах. Водоем вблизи крупного горо­д а — большая ценность.

А вот молодежь этого озера не знает. То, что было озером, стало болотом с небольшой лужей посредине. Озеро исчезло. Как будто кто-то украл его.

95

Многих горожан исчезновение озера взволновало. Мало того, что люди лишились хорошего места отды­ха, но изменился и микроклимат района: воздух в городке Уралмаша и его окрестностях стал суше.

Что же делать?Конструкторы Уралмаша В. Федосеев и Б. Сомов,

взволнованные судьбой озера, сами обследовали его по всем правилам науки. И вот что они установили: озеро «съели» сапропели! Ведь процесс образования озерного ила идет ежедневно, ежеминутно. Где-то быстрее, где-то медленнее, но идет беспрерывно и не­умолимо.

Инженеры взяли пробы ила, отнесли их в научные лаборатории и получили оттуда ответ: да, это сапро­пель, причем очень высокого качества. В нем и содер­жание белка богатое — будет хорошая подкормка для скота, и азота с 1Кальцием столько, что он как удоб­рение может смело конкурировать с навозом.

Добровольцы-исследователи Федосеев и Сомов, уз­нав это, и обрадовались и возмутились. Обрадовались, что нашли богатство. Возмутились, что оно не только не используется, но и вредит городу.

«Бывшее озеро Шувакиш представляет собой чу­десную «кастрюлю»,— писали они 13 июня 1959 года в газете «Вечерний Свердловск»,— поэтому мы пред­лагаем снять с нее крышку и отдать богатства озера на службу семилетке. Ценные органические удобрения Шувакиша надо вывезти на поля, включив в это дело организации садоводов, отделы благоустройства и т. п. Богатств Шувакиша хватит для всего Свердловска и близлежащих совхозов. Зимой сапропели легко добы­вать экскаватором, а летом можно установить неслож-

96

ную подвесную дорожку с грейфером. Общими уси­лиями и постепенно можно очистить озеро Шувакиш, и оно, несомненно, наполнится водой. Большое водное зеркало увлажнит воздух в районе Уралмаша, сде­лает его более здоровым. А у горожан будет еще один водоем для летнего отдыха. Значит, извлекая сейчас одну пользу из озера, мы в конечном счете добьемся второй».

За судьбу озера и его богатств вступились и другие свердловчане. Пенсионер П. Нестеров в том же «Ве­чернем Свердловске» 1 марта 1961 года упрекает Орд- жоникидзевский совхоз за то, что он, сетуя на низкие урожаи, не использует для удобрения полей сапропели Шувакиша, хотя озеро всего лишь в нескольких кило­метрах от усадьбы совхоза.

«Забытой кладовой» называет Шувакиш и Ю. Соловьев в газете «Уральский рабочий» 1 июня 1961 года. Он напомнил, что сапропель в озере открыт еще семьдесят с лишним лет назад, запасы его исчис­лены примерно в 12 миллионов кубометров, а до сих пор не используются.,«Стоит ли держать такую кла­довую на замке?» — спрашивает он.

Откроем озерные кладовые!

Да, слабо еще используем мы сапропели — это «озерное ископаемое», ценный дар природы!

Конечно, причин этому немало: и изучен-то он еще недостаточно, и способы добычи его еще почти не разработаны, и методика использования пока только в опытной стадии.

7 Ю. Курочкин 97

Но надо же когда-то открывать кладовую и отдать богатства ее народу!

И видится такое недалекое будущее, когда......Стоит на берегу пригородного озерка большое

белоснежное здание из стекла и бетона, с вывеской: «Уральский научно-исследовательский институт сапро­пеля». В его лабораториях — химики, биологи, врачи, агрономы, ветеринары, инженеры-конструкторы, эко­номисты, географы находят все новые многообещаю­щие пути комплексного использования сапропелей в народном хозяйстве.

...Самодеятельная экспедиция туристов-краеведов идет по «белым пятнам» Урала — искать новые зале­жи сапропеля.

...Мощный землесосный снаряд трудолюбиво пых­тит на озере, гоня по пульповодам на поля даровое удобрение. Грейфер грузит десятки закрытых само­свалов, выкрашенных в голубую краску, особо ценные слои сапропеля— для ближних курортов и больниц, на животноводческие и птицеводческие фермы. На дру­гом конце озера виден большой завод с многочислен­ными цехами. Бойко бегут по канату подвесной дороги вагонетки с грузом сырья для него — сапропелем. А от склада готовой продукции отходят вагоны и цис­терны, груженные десятками нужных стране продук­тов.

А может быть, и ты, читатель, тоже будешь среди этих людей, осваивающих озерные кладовые Урала?

о

о сводные/1УГЛ

Г)н | V наешь ли ты Урал?..

Не торопись с от­ветом, дорогой чита-

тель, если тебе зададут этот вопрос. Наш край так богат всяческими сокровищами, так сложна его интересней­шая история, так многооб­разна его природа, что по­знание его беспредельно во времени. Каждый день от­крываешь для себя что-то новое. Порой такое, что и лежит-то рядом с тобой, у тебя под ногами, а вот оста­валось незамеченным.

Однажды осенью, бро­дя по берегам небольшого

99

болотистого озерка в окрестностях села Арамашки, я увидел, что люди на лодке, которых я вначале при­нял за рыбаков, занимаются чем-то необычным. Они доставали из-под воды... траву.

— Что это? Зачем?— спросил я у них, когда лод­ка с копной травы пристала к берегу.

— Подводные луга косим...Вот тебе на! Сколько живу ,на Урале, о таких не

слыхал. А вы слыхали?

Ее зовут элодея

Ботаники зовут ее нежным, ласкающим слух име­нем элодея. Точнее, элодея канадензис, т. е. канад­ская. Это по-латыни, ибо еще со времен шведского натуралиста XVIII века Карла Линнея ботаники всех стран условились международную классификацию растений вести на латинском языке, древнем языке науки.

На Урале именуют ее по-всякому: лебяжник, ка­пуста, светочник, деряба и даже режим. Но чаще все­го зовут не очень доброжелательно, хотя и многозна­чительно: водяная чума.

И понятно, почему. Если это водное растение по­падет в какой-то водоем, то размножается в нем с поистине фантастической быстротой. Иногда за не­сколько лет оно полностью «завоевывает» водоем, омертвляет его. Озеро зарастает и превращается в болото, река становится непроходимой для судов, в ней зимой гибнут от недостатка воздуха рыба и раки.

Так, в частности, произошло на реке Пышме, что100

течет недалеко от Свердловска. Рассказывают, что лет семьдесят назад, когда элодея только что появи­лась на Урале, она прямо-таки заполонила эту неболь­шую речку и все мельничные пруды на ней. Купаться стало негде. На лодке не проедешь. В одну из зим в ней погибла почти вся рыба и раки. Пышминцы даже обратились с тревожным письмом в земство, прося помощи.

А не так давно, лет двадцать назад (многие сверд­ловчане еще хорошо помнят это), элодея «напала» на Волчихинское водохранилище и за несколько лет «освоила» его. На лодке можно было проплыть лишь местами— по бывшему руслу реки Чусовой. Заросли тянулись почти на пять километров в длину и до по­лутора километров в ширину. Этакий зеленый остров, занявший третью часть всей площади водоема.

Ну, чем не чума!

Заокеанская гостья

Элодея канадская пришла к нам из Канады. На европейском континенте ее до 1836 года не знали.

Предполагают, что она приехала к нам «зайцем»: на винтах пароходов, совершавших рейсы между Ка­надой и Ирландией, а может (что вернее), и в бочках с пресной водой. Из Ирландии незваная гостья рас­пространилась на материк. С неожиданной для людей скоростью она перепрыгивала из озера в озеро, из реки в реку. Зеленые армии невинного с виду расте­ния — с тоненьким стеблем и маленькими листика­ми — вскоре завоевали всю Европу. Спустя полвека они добрались и до Урала.

101

Впрочем, на Урал элодея добралась не сама — ей в этом помогли. Любитель цветов и аквариумов же­лезнодорожный служащий С. В. Логинов привез ее в 1889 году к себе в Екатеринбург. Года три она спо­койно обитала в стеклянных банках с золотыми рыб­ками, а затем как-то сумела «удрать» из них. Вскоре неизвестное растение стали замечать в городском пру­ду, в соседних озерах и речках. А там и пошло... К 1917 году элодея «оккупировала» уже почти весь Екатеринбургский уезд. Спустя лет пять ворвалась на территорию нынешней Челябинской области. В 1940-е годы пробралась в Западную Сибирь — в бассейн Иртыша.

Кто знает, где кончится ее победное шествие — не у берегов ли Тихого океана, где она может встретить­ся с сородичами, перебравшимися на евразийский ма­терик уже с другой стороны.

К 1951 году она заселяла на Среднем Урале и в Зауралье около ста водоемов — 38 озер, 20 прудов, около 20 рек, 15 стариц, пять-шесть карьеров и одно водохранилище. К 1963 году это число удвоилось.

Правда, надо сказать, что, поселившись в каком-то водоеме, элодея потом может и покинуть его. Не та­кая уж она неразборчивая: в некоторых озерах, на­пример, в Кунашакских, Еткульских, Чебаркульских (Челябинская область), на озерах Северного Урала она никак не хочет селиться — вода там оказалась для нее неподходящей, слишком насыщенной солями, вы­сокоминерализованной, как говорят гидрологи.

Если в какой-то водоем, облюбованный элодеей, начнут спускать промышленные отходы с неприятны­ми для нее примесями, она отвечает на это протестом:

102

погибает. Так, в частности, случилось на многих участках реки Чусовой и поблизости от Свердлов­ска — на Нижне-Исетском пруду.

Что такое хорошо и что такое плохо?

Что же, плохо это или хорошо, что элодея распро­страняется все дальше и больше?

Будет плохо, если не управлять ее распростране­нием и развитием и позволить ей омертвить озера, перегрузить пруды и реки так, что в них будет гиб­нуть рыба и станет невозможным судоходство.

И хорошо, если человек станет руководить ее раз­витием и распространением, разумно использовать ее. В одних водоемах она нужна, в других — нет. В одних — в одном количестве, в других — в другом.

Зато, если человек возьмет элодею под контроль, поставит на службу себе, сколько пользы она может принести!

Когда ученые присмотрелись к элодее, изучили ее (скажем прямо, пока еще недостаточно), то нашли...

Впрочем, еще до ученых перспективы использова­ния элодеи подсказал лучший из ученых: сама жизнь.

В трудную зиму 1934/35 года колхозники близких к озеру Иткуль деревень, спасая скот от голодной смерти, собрали всю массу зелени, сохранившуюся подо льдом, и свезли ее на ферму и конюшни. Рас­суждали так: «Конечно, пользы ждать трудно. Да нам не до жиру, а быть бы живу».

103

Каково же было удивление, когда весной увидели, что и «до живу» и «до жиру» — скот не только вы­жил, но и прибавил в весе, увеличились удои молока.

Суровые годы войны заставили обратиться к эло­дее не одних иткульцев: многие колхозы, совхозы и подсобные хозяйства. В Егоршинском районе доволь­но быстро очистили от элодеи Егоршинский пруд и другие водоемы. Ничего — не прогадали. С начала 1944 года взялись за «водяную чуму» сысертцы: для этого у них нашлась хорошая база — озеро Щелкун, площадью около 600 гектаров, обильно заросшее зе­леным кормом. Не отставали и свердловчане — из прудка на территории Зеленого строительства корми­ли свиней. А элодею из озера Шарташ использовали для удобрения огородов. Тоже оказалось неплохо.

Мне рассказывали, что в 1943 году колхоз «Зака­ленный боец», Коптеловского района, всю посевную кормил свой лошадиный «парк» (354 головы!) элодеей из озера Молтаево. До сих пор вспоминают: «Поро- бить конякам пришлось изрядно, а гляди-ко, все со­хранились на диво, словно овес до отвалу ели».

Я сам видел, как на Аромашевской свиноферме мо­лодые свинки набрасываются на вороха зелени, приве­зенной с озера Молтаево: жуют так, что за ушами пищит. А главный ветврач Герман Иванович Зелянин, глядя на них, только улыбается — ему-то хорошо изве­стно, как это отражается на здоровье и привесе жи­вотных. Это не замена, не суррогат, а то же самое, что нам с вами огурчик зимой: очень полезно.

Кормили элодеей и птицу. Очень охотно клюют ее курочки и утки. И благодарность свою выражают «кормильцам» так, как и следует: чаше несутся. В том

104

же «Закаленном бойце» куры начали нестись в нояб­ре-декабре, когда им подали на десерт «водяную чуму».

Кстати, чума, довольно распространенная среди кур болезнь, в тот год их не тронула. «Чуму чумой вышибли»— острили птицеводы.

Года два назад в Верхне-Пышминском совхозе в середине мая стали добывать элодею из озера Балтым для птицефермы «Вашты». Утиная армия в восемь тысяч голов отблагодарила хозяев за этот десерт та­ким количеством яиц, что бывалые птицеводы только удивлялись резвости своих подопечных несушек.

А удивляться, вообще-то говоря, было нечему. Когда ученые разложили элодею на все ее составные части, устроили ей «химический допрос», то обнару­жили, что она по своим питательным качествам пре­восходит многие «классические» корма. В среднем сене белков менее 10 процентов, а в элодее около 20, жи­ров тоже в элодее больше, почти на целый процент — 2,5, а углеводов в ней 43 процента — на 16 процентов больше, чем в самом лучшем сене. Много в ней и ви­таминов. По сумме всех питательных веществ ее мож­но сравнить с клевером в пору его бутонизации.

Но и это еще не все. Оказывается, любители не напрасно поселили элодею в своих аквариумах. Мно­гие рыбы питаются ею. Значит, элодея будет полезна и в рыбохозяйственных водоемах. Она дает приют громадному количеству водных организмов — моллю­скам, червям, насекомым, рачкам. А это основная пища рыб. Причем очень питательная, от которой раз­ные там караси и плотицы изрядно толстеют, на ра­дость рыбоводам и рыбакам.

105

И, кроме всего прочего, оказалось, что элодея спо­собна улучшать химический состав воды: извлекает из нее углекислый кальций, насыщает кислородом, борется с появлением сероводорода и свободной угле­кислоты... Словом, играет роль солидного химического завода.

Вот тебе и «чума»!

/рА/1в /!енинше

■ ■ ак уж устроен человек: где бы ни был он, па­мять о родных местах

всегда согревает его. И каж­дая встреча с близкими сердцу приметами родины волнует и радует. О таких встречах в далеком от род­ного мне Урала Ленинграде и хочется рассказать.

Уральские улицы

Однажды в Ленинграде я встретил старого знакомо­го, земляка.

107

— Заходи! — пригласил он,— живу на родной те­бе улице, Уральская называется!

— Есть и такая?— удивился я.— Есть, и не одна... Приезжай, посчитаем..Вечером того же дня я разыскал на северо-запад­

ной окраине города, на острове Декабристов, что за рекой Смоленкой, улицу с родным мне названием.

Это была довольно длинная, не очень прямая и не очень благоустроенная неширокая улочка, чем-то и в самом деле напоминавшая в Ленинграде наш край. Может быть, тем, что то на одной, то на другой сторо­не ее встречались небольшие заводики, каких немало можно было видеть на старом Урале. Может быть, гранитными плитами на тротуарах и кудрявыми ака­циями вдоль них.

Приятель рассказал мне и историю улицы. На пла­не города она появилась впервые в 1806 году, пока еще без названия. Но какая же улица проживет дол­го без имени — хоть как-то да назовет ее народ! В 1840-х годах ее именовали Проезжей, позднее — Винным переулком (по винному заводу и складам при нем), и только где-то в промежутке между 1877 и 1887 годами она получила официальное имя: «Ураль­ский переулок.» И, наконец, в 1890 году переулок воз­вели в ранг улицы.

Улиц с уральскими именами оказалось еще не­сколько. Есть в Ленинграде Челябинская, Магнито­горская, Тобольская, была улица Пермская (в 1849 го­ду переименована в улицу академика Графтио). И если Челябинская и Магнитогорская улицы назва­ны так в наше, советское время, то остальные — Уральская, Тобольская, Пермская — задолго до этого.

108

Улица Уральская в Ленинграде.

— Но это еще не все,— сказал мне приятель после нашего «путешествия» по уральским улицам. А раз­ве не «уральская»— улица Решетникова? А улицы Попова, Толмачева, Хохрякова? А сквер Воронихина?

Да, конечно, многие наши земляки, чьи имена по праву заняли почетное место в русской истории, памятны ленинградцам. Здесь протекала литератур­ная деятельность нашего земляка, писателя-демокра- та Ф. М. Решетникова: в подвале Апраксина рынка и в доме № 40 по Литейному проспекту, недалеко от редакции «Современника», он написал свои основные произведения. Здесь учился в университете, препода­вал в электротехническом институте и работал над своим гениальным изобретением — радио — уроженец Турьинских рудников профессор А. С. Попов. Гор­дость Ленинграда, замечательные архитектурные тво­рения — Горный институт и Казанский собор — созда­ны строгановским крепостным А. Н. Воронихиным. В боях за красный Петроград погиб герой граждан­ской войны екатеринбуржец комиссар Н. Г. Толмачев. Его могила—на Марсовом поле, почетном месте погре­бения героев революции. В Ленинграде и в его приго­родах прожил последние годы жизни Д. Н. Мамин- Сибиряк. Он похоронен, как и многие его земляки, на кладбище Александро-Невской лавры.

Мы немножко поспорили с приятелем: считать ли «уральской» улицу Хохрякова. Балтийский матрос, уроженец Вятской губернии, герой гражданской вой­ны на Урале, он может считаться и ленинградцем, и кировчанином, и уральцем. Но сошлись на том, что он одинаково дорог всем, и мы, уральцы, тоже можем называть его своим земляком.

110

По набережной Невы...

С тех пор, бродя по Ленинграду, я уже более при­стально вглядывался в знакомые мне ранее места, и все чаще и чаще находил в них наше, уральское. Давние связи старой русской столицы с краем добыт­чиков и умельцев, родиной многих замечательных рус­ских людей, оказались многочисленными и разнооб­разными. ;

...Мы перешли Дворцовый мост и идем по Универ­ситетской набережной, одной из старейших улиц Л е­нинграда. Налево — «Невы державное теченье», прямо — «береговой ее гранит», направо — знакомые с детства но тысячам фотографий, рисунков, картин дома.

Вот старинное здание со ступенчатой восьмигран­ной башней, увенчанной глобусом. Музей антрополо­гии и этнографии. Да ведь это «Петровская кунстка­мера», первый русский музей, колыбель нашей Ака­демии наук! Здесь работал Михайло Васильевич Ло­моносов.

Так и кажется, что сейчас из переулка выйдет он — грузноватый, широколицый, опираясь на массив­ную трость, откроет эти тяжелые двухстворчатые двери, поднимется к себе и, сбросив парик и кам­зол, засучив рукава рубашки, сядет за рабочий стол, где уже приготовлены мешочки с пробами руд, с вос­петых им «верхов Рифейсшх» (гор Уральских).

Большие надежды возлагал отец русской науки на Урал: собирал образцы уральских руд, исследовал их, настаивал на широком геологическом обследовании

111

края. И с далекого «Каменного Пояса» шли сюда мешочки с рудами, образцы минеральных богатств.

Почти рядом, за домом Академии наук, универси­тет. Когда-то это было здание «двенадцати коллегий», высших государственных учреждений. Фасад его, вы­ходящий на Менделеевскую линию, протянулся вдоль нее почти на полкилометра. Архитектор Трезини, по­строивший дом, расчленил его на двенадцать само­стоятельных, но связанных между собой частей. В од­ной из них помещалась «Бергколлегия», ведавшая горным делом в стране, то есть, главным образом, уральскими горными заводами. Позднее здание пере­дали университету. На протяжении полутора сто­летий в нем училось и работало много наших земля­ков.

Может быть, вон у того самого окна своего каби­нета (сохраняющегося и поныне) стоял в раздумье, поглаживая пышную бороду, наш земляк Дмитрий Иванович Менделеев, обдумывая план поездки в род­ной ему край, пристальное внимание к которому не ослабевало всю жизнь.

Где-то здесь слушал лекции юный студент из бур­саков Дмитрий Мамин, ставший известным потом Рос­сии как Сибиряк.

А вот и здание Академии художеств: напротив удобно расположившихся на набережной величествен­ных сфинксов, привезенных сюда из древних Фив, с берегов Нила. С волнением смотришь на него, вспо­миная, как некогда к этим заветным дверям с трепе­том подходили приехавшие с Урала скромные русские парни — выходцы из Нижнего Тагила, Златоуста, с Прикамья, крепостные горнозаводских царьков Деми-

112

давых, Строгановых, Всеволожских... Живописцы Худояровы, архитекторы Воронихин, Свиязев — здесь развилось и окрепло их мастерство, страсть к которо­му зародилась еще там, на родном Урале, в среде талантливых мастеров-умельцев, что и в «черной» работе своей умели увидеть и оценить красоту, укра­шающую человека.

В музее Академии можно найти студенческие ра­боты будущих замечательных мастеров кисти, резца, архитектурного циркуля. И если в первых залах вас остановит курсовая работа уроженца Уктуса, впо­следствии известного художника А. И. Корзухина, то несколькими залами дальше вы встретитесь с диплом­ной работой его земляка Г. С. Мосина, исполненной столетием позже, в 1957 году. «Уральский сказ» назы­вается эта картина, навеянная сказами Бажова.

...Еще несколько домов, и перед нами ничем внеш­не не примечательный домик на углу 7-й линии Ва­сильевского острова и набережной Лейтенанта Шмид­та. Но, подойдя поближе, невольно останавливаешься, удивленный. На небольшом — по современным мас­штабам — здании двадцать две мемориальные доски! Это истинно «академический дом»; в нем в разное время жили многие известные наши ученые-академи­ки, начиная с физика В. В. Петрова, основоположни­ка русской электротехники, кончая великим физиоло­гом И. П. Павловым. А на двух досках запечатлены имена А. Е. Ферсмана и А. П. Карпинского — людей, так много сделавших для Урала.

В самом конце набережной — одно из красивей­ших зданий города—-знаменитый Горный институт. С его историей связаны имена многих уральцев.

8 Ю. Курочкин 113

Проектировал и строил его А. Н. Воронихин, в его аудиториях получили образование А. П. Карпинский, Е. С. Федоров, П. П. Аносов и большинство горных инженеров Урала. Здесь преподавал бывший строга­новский крепостной, академик архитектуры И. И. Свиязев.

Весь второй этаж огромного здания занимает Гор­ный музей. Среди диковин, восхищающих ученых все­го мира, много даров Урала. Вот глыба малахита с Гумешек, весом 1504 килограмма, кажется, самая большая в мире. Вот кристалл-уникум горного хру­сталя, весом в полтонны, взятый в окрестностях Свердловска, гигантский аметист из Мурзинки, чудес­ные пиритовые друзы из Березовска, первые алмазы Урала, минералогическая горка, созданная другом

Мамина-Сибиряка художником А. К. Денисовым- Уральским.

Особо интересна коллекция слепков знаменитых золотых самородков Урала, начиная с «Большого тре­угольника» и кончая «Заячьими ушами». Ведь именно в «музеуме» Горного института в свое время храни­лась и пополнялась единственная в мире коллекция русских самородков. В 1841 году в ней насчитывалось 886 самородков, общим весом свыше 27 пудов.

В залах музея — образцы каслинского литья (те самые, что были в 1900 г. на Всемирной выставке в Париже), первые изделия Артинского косного завода и других горнометаллургических заводов Урала.

Камень Урала — одно из примечательных богатств края — представлен здесь так широко, что невольно испытываешь чувство гордости за наш «Каменный Пояс». !

114

История одной глыбыВ собор Петропавловской крепости меня привела

одна старая фотография....У знакомого коллекционера я однажды увидел

старинную открытку. На просторном фабричном дво­ре по крепкому бревенчатому настилу большая груп­па' рабочих с помощью нехитрых приспособлений передвигает огромную каменную глыбу. Надпись по­ясняла, что фотография запечатлела перевозку ред­костного монолита орлеца (родонита) на Екатерин­бургскую гранильную фабрику.

Позднее прояснилась и дальнейшая история глы­бы. Ее нашли в 1869 году на Среднем Урале, близ деревни Седельниковой. Весила она ни много ни мало — 47 тонн! С исключительными трудностями не­виданный монолит перевезли в Екатеринбург. Здесь, на дворе гранильной фабрики, он и пролежал почти двадцать л ет— до 1887 года, когда из Петербурга было получено распоряжение выпилить из него как можно больший кусок с прямоугольными очертания­ми и отправить в столицу. Камень пошел в обработку. Во дворе фабрики десятки рабочих трудились над этим редкостным даром природы. Пилили орлец ж е­лезными пилами с наждаком. В сутки удавалось про­пилить от* одного до трех сантиметров.

Подыскав надежный вагон, глыбу повезли по же­лезной дороге в Пермь. Здесь, на станции Левшино, ее перегрузили на баржу и водой доставили до стан­ции Копаево, а оттуда уже опять по железной дороге камень направился в Петергоф. Только в августе 1889 года ОН дошел, наконец, до места.

8* 115

Вспоминая старую открытку, я не раз гадал: како­ва же дальнейшая судьба седельниковского монолита?

...И вот он передо мной. В соборе Петропавловской крепости, где со времен Петра I хоронили русских царей и их близких родичей, луч света, прорвавший­ся сквозь высокое и узкое окно, выхватил вдруг среди унылых каменных надгробий неповторимый по кра­соте нежно-розовый саркофаг. Он как бы светится изнутри, мерцая чудесной гаммой розовых тонов, про­резанных черными прожилками. Искусная резьба скромного, но благородного рисунка украшает вол­шебный камень, достойный усыпальницы сказочной Спящей Красавицы.

Так вот какой она стала, неуклюжая седельников- ская глыба, «похудевшая» с 47 до 7 тонн! Вот во что обратили ее за шестнадцать лет труда умелые руки мастеров Петергофской гранильной фабрики, среди которых было немало уральцев!

А то, что это замечательное произведение русского камнерезного искусства и вместе с тем редкий дар природы, лежит теперь над костьми казненного наро­довольцами царя Александра II, а не над могилой кого-нибудь из великих людей труда и таланта, каки­ми всегда была богата наша Родина, то это лишь еще одно свидетельство великой несправедливости того времени, когда создавалась эта запечатленная в кам­не песня.

Встречи с камнемУральская яшма, мрамор, орлец, малахит, хрус­

таль в Ленинграде — в десятках музеев, дворцов, зда­ний и сооружений.

Вот Исаакиевский -собор-музей, о котором акаде­мик Ферсман сказал, что он «может считаться музеем облицовочного и цветного камня». Одной из главных достопримечательностей его ученый назвал восемь больших малахитовых колонн в алтаре: высота их около десяти метров, а диаметр — сорок три санти­метра. На мозаичную отделку их пошло около два­дцати тонн лучшего «демидовского» малахита из-под Нижнего Тагила.

Для того же Петропавловского собора, где уста­новлен родонитовый саркофаг, был в 1904 году сделан редкостный крест из горного хрусталя, подобно тому, как несколько ранее (в 1902 году) на другой церкви города — Вознесенской — сверкали кресты тоже из уральского хрусталя. Крупный хрусталь в то время на Урале встречался редко, и комиссионеры фабрики с трудом нашли шесть галек весом в пятнадцать ки­лограммов, заплатив за них двести рублей золотом.

Много уральского камня в пригородных дворцах- музеях: Павловске, Гатчине, Пушкине, Петергофе. Особенно богат им был знаменитый Екатерининский дворец в Пушкине, варварски разрушенный фашиста­ми в Отечественную войну. Туда шел серый (горно- щитский) и белый (становской) мрамор с месторож­дений, открытых незадолго перед этим вблизи моло­дого еще тогда города Екатеринбурга. Многочислен­ные сорта уральских яшм, малахита, орлеца, порфи­ра, агата шли на уникальные вазы, на отделку ками­нов, столиков, стен. Из «сибирского» (т. е. уральско­го) мрамора создана «сибирская мраморная беседка» и Сибирский мост в Пушкинском парке. Почти двести тонн лучшего камня пошло на нее, свыше двух лет

И 7

трудились над ней выписанные из Екатеринбурга мастер и его пять помощников. В Английском саду в 1771 году был установлен мраморный обелиск полко­водцу Румянцеву. Он состоял из двух камней, высо­тою (с пьедесталом) около восьми метров. Мрамор этот — тоже дар Урала.

Даже в недрах Ленинграда, глубоко под землей, вы можете встретить камни Урала. Да, да — и под землей! Спуститесь в метро на станции «Технологи­ческий институт». Легкие, стройные колонны вестибю­ля облицованы белым уральским мрамором. Именно он создает в подземном зале впечатление простора и высоты.

В Малахитовой палате

Но, вероятно, больше всего уральского камня в Эрмитаже, этом богатейшем мировом музейном хра­нилище, гордости нашей страны.

На несколько сот метров протянулись четыре его здания вдоль набережной Невы. Крупнейшее из них — Зимний 'дворец — имеет свыше тысячи комнат.

И почти в каждой из них— камни Урала или из­делия мастеров нашего края. Единственные в мире — то по величине, то по красоте, то по мастерству ра­боты — вазы из яшмы, орлеца, малахита, лиственита, мрамора. Изделия из цветного и драгоценного камня. Облицовка стен, колонн, каминов.

Есть во дворце Малахитовый зал. Та самая «...в царском дворце палата, коя здешним малахи­том изукрашена», где бажовская Танюшка из «Мала­

118

хитовой шкатулки» велела барину Турчанинову пока­зать ей царицу. Как не прослышать было о ней ураль­ским мастеровым, из рассказов которых П. П. Бажов черпал материалы для своих сказов,— ведь малахит- то наш, уральский!

Правда, сразу же надо сделать одно уточнение. Малахит здесь не с Гумешек, родины сказа, а из-под Нижнего Тагила, с Меднорудянского рудника. В 1836 году там нашли такую огромную глыбу мала­хита, о каких прежде «ни слыхом слыхать, ни видом видать» не доводилось никому. Как потом оказалось, свыше пятнадцати тысяч пудов весила она. Добыть ее из земли целиком нечего было и думать при тог­дашней технике. От глыбы отбивали куски в одну-две тонны весом и так, по частям, извлекали наверх.

Пока редкостную находку «осваивали», в столице в 1837 году огромный пожар почти полностью уничто­жил Зимний дворец. Его пришлось заново перестраи­вать и отделывать.

Весть о тагильском чудо-камне пришлась как нель­зя кстати. Архитектор А. П. Брюллов, руководивший отделкой дворца, решил впервые в истории применить малахит для декоративного убранства помещения. Он выбрал для этого один из залов, облицованных до по­жара яшмой.

Меньше чем через два года работы были окончены, «малахитовая палата» предстала во всей своей красе. Стоишь сейчас в ней и не знаешь, чем больше вос­хищаться: неповторимой переливчатой игрой замеча­тельного уральского камня, богатством выдумки и вкуса архитектора или трудом мастеров, умевших проникать в душу камня.

119

Восемь бархатно-зеленых колонн по длинным сто­ронам зала и восемь таких же пилястров — по корот­ким сторонам его, два малахитовых камина в соче­тании с белым мрамором, бронзой, зеркалами, со свет­лым наборным паркетом из редчайших пород дерева выглядят очень эффектно. А собранные здесь редкие изделия из малахита: вазы, столы, часы, шкатулки позволяют залу -по праву считаться музеем русского малахита.

Но как ни вспомнить в зале, выходящем окнами на Неву, еще и другое.

...Историческая ночь с 25 на 26 октября 1917 года, открывшая утро новой эры человечества. Здесь, в бывших аппартаментах царской семьи, заседает, дрожа от страха, Временное правительство. Выстрел «Авторы» заставил министров сбежать в комнату рядом. Не то, чтобы там было безопаснее, а, вероят­нее всего, потому, что на тихий внутренний дворик дворца, куда выходили окна комнаты, было спокой­нее смотреть, чем на бурную Неву, Петропавловку с «фонарем восстанья» на бастионе, на грозовые вспо­лохи революционного Питера, видные из малахитово­го зала. Здесь, в беломраморной царской столовой и раздались исторические слова:

Которые тут временные?Слазь!

Кончилось ваше время.

Бывшие министры бывшего правительства после­довали отсюда в Петропавловскую крепость, где они «заседали» уже поодиночке, решая теперь не судьбы русского государства, а только лишь свою судьбу.

120

Есть в Зимнем дворце один экспонат из уральско­го малахита, сведений о котором в справочниках и путеводителях по музею до недавнего времени не было. Он появился здесь только несколько лет назад, хотя по возрасту почти ровесник малахитовому залу. Это ротонда в аванзале, открывающем анфиладу па­лат дворца сразу же после парадной Иорданской лестницы. Восемь малахитовых колонн поддержива­ют легкий изящный купол, внутренняя поверхность которого отделана ярко-синим лазуритом, создающим впечатление безоблачного неба. Пол ротонды выстлан мозаикой из мрамора, яшмы, орлеца, лиственита — уральских цветных камней.

Редкостное произведение русских камнерезов и гранильщиков было подарено Демидовым Николаю I для Зимнего дворца, но попало почему-то в Тавриче­ский, а потом, почти через тридцать лет, в Александро- Невскую лавру. И только в 1958 году, после основа­тельной реставрации, оно поступило, наконец, туда, куда предназначалось.

Чудо-карта

Чаще всего карты бывают бумажными. Иногда их печатают на материи. А эта — каменная.

...Вспоминается ее история. В декабре 1935 года в газетах появились заметки: «Оргкомитет выставки «Индустрия социализма» предполагает поручить Свердловской гранильной фабрике изготовить карту СССР из уральских самоцветов». Называли и челове­ка, подавшего эту мысль: Серго Орджоникидзе.

121

Почетный заказ был принят фабрикой. Началась подготовка: изыскивали материалы, собирали старых мастеров, разрабатывали технологию, готовили меха­низмы и приспособления.

Вспомнили, что похожую работу фабрика уже вы­полняла: в 1898— 1900 годах наши мастера изготови­ли в подарок Франции небольшую карту этой страны. На мраморной доске весом 33 пуда, обрамленной рамкой из яшмы, мозаикой из уральских камней были показаны все 86 департаментов Франции. Рубинами и изумрудами обозначены сто шесть крупнейших ее городов, лазуритом — моря, низменности и горы — цветной яшмой.

Названия городов и департаментов были сделаны из золота, а реки, общая длина которых на карте до­стигала почти восьми метров,— платиной. Для мон­тажа различных обозначений пришлось просверлить около тысячи отверстий.

Карту изготовляли два года. В феврале 1900 года ее представили на Всемирную выставку в Париже, и с тех пор она хранится как одно из замечательных произведений камнерезного искусства в музее.

Спустя три с лишним десятка лет, из восьми мас­теров, трудившихся некогда над картой Франции, в живых осталось лишь трое. И все они продолжали ра­ботать на фабрике — потомственные «малахитчики» братья Татауровы, известные мастера этой редкой в наше время специальности, старый гранильщик В. А. Семенов, ставший за эти годы прямо-таки про­фессором своего дела.

Они первыми изъявили желание работать над кар­той «Индустрия социализма».

122

Чудо-карта в Георгиевском зале Эрмитажа.

В октябре 1936 года фабрика приступила к выпол­нению почетного заказа. Яшма из Орска, амазонит из Ильмен, орлец из Седельниковой, переливт из Шай- танки, змеевик с Сарановского месторождения... Ящик за ящиком шли на древнейшее предприятие Свердловска — «Гранилку», как любовно называли ее горожане. Строгие седоусые мастера придирчиво осматривали образцы камня, прибывавшего с разных концов края. Рубины для обозначения предприятий черной металлургии гранил потомственный граниль­щик Воронов. «Цветную металлургию»— Зверев, сын знаменитого горщика. Альмандины для «электро­станций» готовил старый мастер Овчинников: он лет двадцать назад оставил работу на фабрике, а теперь не утерпел, пришел, стал к станку: «Дозвольте и мне, раз такое дело...» Рубины гранили мастера Нехорош- ков, Боровских, Фролов, за плечами которых стоял почти полувековой «каменный стаж». Над огранкой аметистов трудился Ожгибесов.

К марту 1937 года последние камни были запако­ваны в ящики и отправлены в Ленинград. Там под руководством художника Бродского, одного из авто­ров проекта карты, десятки мастеров-мозаичистов при­нялись за монтаж.

В 1939 году карта побывала на Всемирной выстав­ке в Нью-Йорке. Гранильщик В. А. Семенов, прини­мавший участие в установке ее, рассказывал, что кар­та вызвала восторг американцев. Книга отзывов со­хранила восхищенные впечатления о «чудо-карте с Урала».

...И вот теперь эта чудо-карта в Эрмитаже в Геор­гиевском (или Большом тройном) зале Зимнего двор-

124

да, на том самом месте, где некогда стояло тронное кресло русских императоров, как бы символизировав­шее самодержавную власть страны.

Она и в самом деле замечательна! Мозаичная каменная плита площадью 27 квадратных метров, смонтирована из 45 тысяч кусочков камня на метал­лическом каркасе, в раме из белого мрамора с бронзо­вым багетом. Разделенная серебряными меридианами и параллелями на 98 секторов, она в точности повто­ряет карту нашей великой Родины. Коричневая и зе­леная яшмы различных оттенков рисуют рельеф точно так же, как мы видим его на учебной физической кар­те. Белорецким кварцитом выложены пески и пустыни, лазуритом — моря, океаны и реки. Вечные снега гор­ных вершин сверкают на карте накладными опалами. Орлецом и сургучной яшмой помечены границы госу­дарства, гранеными рубинами — границы республик. На Северном полюсе сияет рубиновый флаг, поляр­ные станции изображены серебряными звездами с горным хрусталем в центре. Москва обозначена боль­шим синтетическим рубином с алмазными серпом и молотом. Ленинград — красивым большим александ­ритом, горящим днем зеленым, а вечером, при искус­ственном свете, красным цветом. Четыреста пятьдесят золоченых звезд с рубином в центре — четыреста пятьдесят главнейших городов страны. Оксидирован­ным серебром проложены железные дороги.

С годами карта — увы!— все более старела. Нет, старели не камни, их удел — вечность. Изменялась география страны: появились новые моря, новые горо­да и дороги, и, конечно, все новые и новые предприя­тия. Карте пришлось «догонять жизнь»— ее решили

125

подновить, чтобы отметить все изменения в геогра­фии и экономике Родины. Ученики Ленинградского художественно-промышленного училища /прекрасно справились с этой задачей. На какое-то время карта идет в ногу с жизнью. Но всем ясно, что это не­надолго: каждый новый день быстротекущей творче­ской жизни нашей страны меняет ее облик. И, конеч­но, никто не будет досадовать на это — таким причи­нам реставрации можно только радоваться!

Приключения шпиля

Шпиль «Петропавловки» отмечен в десятках сти­хов, рассказов, романов. О нем писали Пушкин и Го­голь, Блок и Маяковский. Он знаком по сотням картин, рисунков и фотографий и стал как бы одной из эмблем старого Петербурга.

И, пожалуй, не напрасно. Колокольня Петропав­ловского собора — одно из старейших сооружений города. С нее, еще не совсем достроенной, Петр I со своими сподвижниками любовался панорамой моло­дой русской столицы. Высоко взметнувшийся над Не­вой шпиль служил маяком приближающимся судам, символизировал величие города-крепости, этого «окна в Европу». Верхушка величественной и вместе с тем изящной золоченой иглы, вонзившейся в балтийское небо,— самая высокая точка Ленинграда: почти на 122 метра отстоит она от уровня древних плит, усти­лающих двор Петропавловки.

И вот, Оказывается, знаменитый шпиль — в какой- то степени наш земляк, уралец.

126

...Каркас шпиля строился деревянным. И хотя он был '.покрыт медными золочеными листами, это не спас­ло его от пожаров. От ударов молнии он несколько раз загорался, а в 1756 году совсем сгорел вместе с диковинными курантами, вывезенными из Голландии за сорок пять тысяч рублей. Восстановили его толь­ко через пятнадцать лет. Но лишь спустя еще пять лет, когда гроза вновь сломала шпиль, академик Эйлер установил на нем громоотвод и обезопасил его от молний.

Но если громы небесные теперь меньше стали тре­вожить золотую иглу с вращающейся фигурой ангела наверху, то от действия других сил она застрахована не была. Летом 1830 года «весьма изрядная» буря так потрепала ее, что крест с ангелом наклонился, угро­жая падением. Надо было срочно ремонтировать, строить леса. Леса на такую высоту? Хозяева храма чесали в затылках: дорого.

Выручил кровельщик крестьянин-умелец Петр Телушкин. Без всяких приспособлений, с помощью од­ной лишь только веревки, он взобрался на сорокамет­ровый шпиль и отремонтировал его. Даже очевидцы недоумевали: как это ему удалось. Кто-то составил подробное описание работы, но, видно, сам мастер был не щедр на слова и методика этой выдающейся в истории техники операции осталась не очень понятной нам. Во всяком случае, когда столетие с лишним спустя альпинисты попробовали точно по описанию повторить ее, у них ничего не получилось.

Но, увы, при очередном ремонте постройки лесов избежать не удалось—• Телушкины находятся не каж­дый день. Зато достаточно мудро решили: чтоб не во-

127

зиться каждый раз с возведением лесов, капитально перестроить шпиль. /

Вот тогда-то и был заказан новый металличе­ский — каркас золотой иглы. Эту сложную и ответст­венную конструкцию разработали и 'изготовили в 1858 году мастера и инженеры Боткинского завода в Прикамье. Так непререкаема была в то время слава уральских умельцев!

Каркас привезли в разобранном виде, и уже на месте, прямо на колокольне, смонтировали его.

— Вы знаете, нас просто поразила прочность кон­струкции, хитроумность ее, при несомненной просто­те,— рассказывает мастер спорта альпинист М. М. Бобров.— Без заклепок, без сварки, только на болтах и гайках, она могла служить образцом вынос­ливости. Когда внизу рвались бомбы и снаряды, амплитуда колебаний шпиля была такова, что мы, стоя внутри его, касались друг друга плечами, а все же конструкция выдержала. Молодцы, уральцы!

С майором Бобровым, преподавателем одной из ленинградских военных академий, встретиться было очень интересно. Он мог продолжить рассказ о при­ключениях шпиля.

В первые же дни Великой Отечественной войны шпиль Петропавловки стал объектом разговоров... в штабе фронта. Приветливо сверкая позолотой, он, в числе других своих славных соседей — «адмиралтей­ской иглы», шпиля Михайловского замка и купола Исаакиевского собора — привлекал к себе взоры ленинградцев в мирные дни. По в дни лихой годины он невольно стал привлекать и иные — недобрые взо­ры, стал хорошим ориентиром врагу.

128

Ориентир надо убрать! Но как? Не уничтожать же замечательное сооружение русского народа, его бесценный исторический памятник!

Шпиль решали замаскировать. И так как верхо­лазов— представителей не очень-то распространен­ной профессии в эти дни найти было, конечно, невоз­можно, то пришлось обратиться к помощи альпинис­тов. Было известно, что в Ленинграде до войны су­ществовала крепкая секция опытных альпинистов. Но где они сейчас?

Они нашлись. Часть их сражалась в партизанском отряде где-то на Карельском перешейке. Ребята очень удивились, когда им напомнили о столь далекой те­перь от их дел спортивной профессии. Подчиняясь приказу командования, шесть партизан перешли линию фронта и вскоре уже готовились к совершенно неожиданному для них, не виданному в истории альпи­низма восхождению... на шпиль Петропавловской крепости. Они взошли на него, повторив через сто одиннадцать лет подвиг смельчака Телушкина, только в более сложных условиях: декабрь, жестокие морозы, беспрерывный обстрел.

Но не это волновало их: не морозы и трудности. Вид родного города, растерзанного бомбежкой, в дыму пожаров, непривычно безлюдного и заснежен­ного— вот от чего сжималось сердце, стеснялось взволнованное дыхание.

Серо-голубой — под цвет неба — краской они за­красили шпиль, балансируя на парашютных лямках, притянутых тросами к верхушке иглы.

Легко сказать — закрасили. А чего это стоило! Раскачиваясь под пронизывающим ветром, взлетая

9 Ю. Курочкин 129

под ударами взрывной волны от бомб, разрывавших­ся где-то внизу, у подножия собора, они Метр за мет­ром соскребали с золоченых листов цней и, держа кисти в негнущихся от мороза пальцах, покрывали поверхность шпиля краской, специально для этого случая составленной химиками.

У Людвига Зембы осколком перебило трос. Про­летев сколько-то, он сумел схватиться за висевшее неподалеку запасное ведро с краской. А Мишу Бобро­ва однажды взрывной волной так подбросило вверх и ударило о купол, что его еле живого затащили в люк. Руководитель работ инженер Жуковский, уже далеко не молодой человек, поднимаясь наверх, не раз терял сознание от голода и усталости, но, приходя в себя, упрямо продолжал восхождение.

Полмесяца длилась эта операция, которую по пра­ву можно назвать подвигом. Шпиль был закрашен, замаскирован, скрыт от глаз врага.

Прошли годы. Отгремели громы войны, город-ге­рой почистился и подремонтировался, принял свой прежний вид. Задымили трубы заводов, поплыли по Неве белоснежные катера, засуетились на Невском тысячи машин. И снова над городом радостно засия­ла золотая игла Петропавловки.

Грозные дарыНе только камнем славился Урал. Не только «ка­

менной кладовой» служил он Родине. Издавна его величали еще и «арсеналом страны». Не раз в лихую годину он помогал ковать победу над врагом и в сво­ей исполинской кузнице — в многочисленных заводах

130

и фабриках, готовых в любую минуту сменить мирную технологию на требуемую задачами дня. «Уральские гостинцы» памятны многим непрошеным гостям — добрые пушки и ядра, сабли и... кое-что другое гото­вили наши мастера-умельцы. А Ленинграду — городу- форпосту — не раз приходилось «вручать» эти подар­ки непрошеным гостям, когда он принимал на себя первые удары врага.

...В просторных залах бывшего Кронверкского ар­сенала, что позади Петропавловской крепости, раз­местился Артиллерийский исторический музей — хра­нилище русской военной техники. Чугунные и сталь­ные земляки и землячки, мирно покоящиеся здесь, могли бы рассказать многое.

Вот неуклюжая небольшая пушка, верно послу­жившая в свое время пугачевским войскам. Она была специально изготовлена рабочими одного из ураль­ских заводов в дар вождю крестьянской войны. Воз­можно, что когда-нибудь и сам Емельян Иванович, умелый артиллерист, любивший «побаловаться огонь­ком», нацеливал ее на крепости противника.

В том же зале музея — орудие, отлитое «из железа наподобие стали» уральским мастером Яковом Зо- тиным. Год рождения пушки примечателен: в1812 году такая продукция была особенно необходи­ма русским войскам для защиты от полчищ Напо­леона, мечтавшего о мировом господстве. Примеча­тельна пушка и другим: ее считают одной из ранних попыток «ожелезить» артиллерию. Дорогостоящую бронзу, из которой в те годы в основном делали ору­дия, уральский мастер задумал заменить более проч­ным, легким и дешевым металлом.

9* 131

Стоит встретиться в музее и с третьей земляч­кой— скромной на вид пушечкой, отлитой в 1860 го­ду в Златоусте. В середине XIX века инженер П. М. Обухов, работавший в те годы на Урале, за­вершил свои опыты по созданию специальной пушеч­ной стали. Для России это было замечательным изо­бретением: ведь до тех пор такой сталью нас моно­польно снабжал немецкий промышленник Крунп, державший в секрете ее технологию. Зависимость, что и говорить, незавидная! Поэтому Обухову после некоторой волокиты предоставили возможности для создания отечественной промышленности специаль­ных сталей. В 1858 году для этого была построена в Златоусте Князе-Михайловская пушечная фабрика. Оттуда-то в 1860 году и вышли первые четыре пушки обуховской стали — плод совместной работы ураль­ского инженера и крепостных рабочих во главе с мастером Ховриным. В марте на заводском пруду у горы Косотур солдаты горной роты опробовали их. Расстреляли большой запас чугунных ядер, сохра­нившийся на заводе еще со времен севастопольской кампании, но пушки ничем не посрамили себя. В ноябре в Петербурге каналы ствола пушек на­резали и вновь испытали. Четыре тысячи выстрелов сделали артиллеристы, и все же придирчивая комис­сия вынуждена была признать, что «правильность полета ядра не изменилась».

Через два года одна из пушек побывала на Все­мирной выставке в Лондоне и привлекла там всеоб­щее внимание специалистов. Еще бы! Помимо всех прочих качеств, пушка из обуховской стали стоила в три раза дешевле крупповской. Ей присудили пер­

132

вую премию — Золотую медаль. А после — с чекан­ной памятной надписью на казенной части ствола — первую русскую стальную пушку установили в «Артил­лерийский музеум», где она и стоит до сих пор. Что из того, что она не побывала в ратном деле — за нее с успехом поработали ее «сестры».

С волнением остановишься и в зале, где выставле­ны орудия-герои, прошедшие многотрудные дороги Великой Отечественной войны. Гаубица №6812 образ­ца 1938 года — рядовая работяга войны. Она изготов­лена на средства трудящихся Свердловска и подаре­на Н-ской артиллерийской части. О многом говорят царапины на ее серо-зеленом теле... Зенитная пушка № 9963, подарок железнодорожников Свердловска артиллеристам-зенитчикам, принимала участие в боях на Дальнем Востоке. Ей потрудиться пришлось мень­ше, чем соседке, но и ее вклад в дело окончания войны достоин большого уважения и хорошей памяти.

Конечно, не только эти «грозные дары Урала» вы­ставлены в музее, конечно же, многих и вовсе нет там: их еще рано показывать. Но если понадобится, их в свое время «покажут»: кому следует — на поле боя, а потом —■ всем —■ в музее.

* **Урал издавна знали и ценили. Но было у многих

раньше какое-то пренебрежительно-покровительствен­ное отношение к нему: «Дикий край, медвежий угол, где щи лаптем хлебают...»

Но, пожалуй, именно в Ленинграде, бывшем сто­лицей страны почти два столетия, где собрались луч­шие плоды русской культуры, убеждаешься, что наш

133

отдаленный край, сравнительно недавно освоенный, где завод и тайга и до сих пор нередко привычные соседи, а «сивка» и утлая сплавная баржа долгое вре­мя были единственными видами транспорта, что этот своеобразный, богато одаренный природою край был далеко не таким медвежьим углом, как о нем думали.

Край удивительных умельцев, край редкого мас­терства, умной выдумки, смелых начинаний и памят­ных свершений — вот каким выглядит Урал в Ленин­граде. Таков он и есть!

Слесарь Артамонов, приехавший из Тагила в Санкт-Петербург на коронацию Александра 1 на не­виданном дотоле двухколесном самокате. Механик- самоучка Егор Кузнецов, что изобрел и построил хитроумные музыкальные дрожки с верстомером, стоящие сейчас в Эрмитаже. Талантливейшие отец и сын Черепановы — создатели первого русского паро­воза, модель которого стоит в музее железнодорож­ного транспорта. Это все уральцы. Мало того — это близкие земляки и почти сверстники, мастеровые одного уральского,, Нижне-Тагильского завода. А сколько таких заводов было и есть на Урале.

Вероятно, и десятка подобных очерков будет не­достаточно, чтобы обстоятельно рассказать о том, что есть уральского в Ленинграде — так глубоки и разно­сторонни связи нашего края с этим замечательным русским городом.

рл го цен нмГМ П164

га^ ■■ коро будет тридцать лет, как я бережно храню эту папку. Она

поистине драгоценна. Так, как только могут быть дра­гоценны неповторимые ре­ликвии истории. Особенно дорога она нам, соотечест­венникам великого русского человека, сегодня.

...Маленькие, в зеленых, синих, желтых, красных об­ложках книжечки — «Давле­ние на плоскость при ее нормальном движении в воздухе», «Дирижабли», «Причина космоса», «Цели звездоплавания», «Растение135

будущего. Животное космоса», «Общечеловеческая азбука, правописание и язык», «Космические ракет­ные поезда», «Вопросы воздухоплавания. Отдельный оттиск из журнала «Научное обозрение» за 1901 год» и другие.

...Машинописная рукопись «Черты из моей жиз­ни»....... Старые фотографии, с надписями на обороте:«5—6 лет», «50 лет, март 1930 г.», «1934 год». От­крытка со стершимися карандашными строчками... Листок с таблицей каких-то черновых расчетов, ис­пользованный для обертки бандероли... И письма — в конвертах, надписанных групным 'старческим почер­ком: «Из Калуги, ул. Ц-го, д. 1».

Да, это «папка Циолковского».* **

Теперь уже мало кто помнит, что с 1928 по 1941 год в Свердловске издавался один из первых в стра­не детских научно-популярных журналов. В начале он назывался «ДВС» («Делай все сам!»), а затем, в годы первой пятилетки, был переименован в «Техни­к а— смене». Его маленькие (меньше ученической тетради) и тоненькие (в 16—24 страницы) книжечки хорошо знали школьники Урала и соседних с ним об­ластей. Юные читатели журнала и сами часто высту­пали на его страницах со своими статьями, описания­ми самоделок, с письмами о своей жизни и работе в туристских, юннатских и технических кружках.

С 1932 по 1936 год мне довелось работать в редак­ции «Техника — смене». И как ни скромен был этот журнальчик, при взгляде на который многие сейчас, пожалуй, лишь улыбнутся, право же, годы работы в

136

нем остались в памяти как лучшие годы всей моей журналистской жизни. Таким радостным и поучитель­ным было это общение с рабочей и сельской ребят­ней— первым поколением Октября, с ее азартной тя­гой к знаниям, с неуемным стремлением принести пользу народу, стать деятельным строителем нового общества.

В эти же годы журнал оказался как бы посредни­ком в дружбе уральских ребят с великим русским ученым, пионером звездоплавания Константином Эду­ардовичем Циолковским.

Было это так.В те годы идеи использования реактивного движе­

ния, идеи космических полетов стали объектом широ­кого внимания советского народа и уже начали полу­чать практическое воплощение. Газеты и журналы часто печатали материалы на эти темы. Писатель- фантаст Александр Беляев писал свои романы «Пры­жок в ничто» (с предисловием Циолковского) и «Звезду КЭЦ». Мосфильм снимал кинокартину «Кос­мический рейс».

Юные техники, как всегда чутко следившие за пульсом времени, за всем новым в технике, также увлеклись идеями, «носившимися в воздухе». Авиа­моделисты создавали ракетные секции; на прудах, озерах и авиаполигонах, на городских пустырях и за околицами сел получали «боевое крещение» первые модели с реактивными двигателями — лодки, дрези- ньц ракетопланы.

Составляя перспективный план журнала на 1935 год, мы решили послать Константину Эдуардови­чу письмо. Рассказали ему о работе юных умельцев

137

Урала, о нашем журнале, о том, что читатели «стар­шего поколения», т. е. читавшие журналы три года назад, помнят печатавшийся в нем тогда рассказ на­шего корреспондента Павла Чикаша о поездке в Калугу и беседе с ученым. Упомянули, что в чита­тельских письмах нередко встречаются вопросы о Циолковском и о его работе. Послали также несколь­ко номеров нашего журнала и просили Константина Эдуардовича написать для намечаемого в 1935 году отдельчика «И они были маленькими» хоть страничку воспоминаний о своем детстве, о пути в науку. Такие же письма, кстати, отправили тогда И. В. Мичурину, А. Е. Ферсману и А. Ф. Иоффе.

Примерно через месяц, в январе, пришел ответ. Это была открытка, написанная карандашом и за время пути изрядно потершаяся.

Только адрес на ней Константин Эдуардович на­писал чернилами. В открытке характерным круп­ным, несколько «старомодным» почерком было напи­сано:

«1935 г. 11 янв. Многоуважаемый Ю. М. Получил В [аше] письмо и В [аш] хороший журнал. Я Вам че­рез 20 дней вышлю мою автобиографию: 60 страниц машинописи. Вы можете взять из нее, что подойдет, и мою подпись. Машинопись всю возвратите по мино- вении надобности. Привет П. Д. Ч [икашу] . Привет Вашим юным читателям и товарищам по работе. По­слал Вам М онизм.1 К. Циолковский». .

1 Книга К. Э. Циолковского «Монизм», изданная в Калуге. Позднее К- Э. выслал еще несколько бандеролей со своими книгами.

138

Мы в редакции были очень обрадованы и взволно­ваны письмом, радовались за журнал, что ему уда­лось заполучить в сотрудники такого выдающегося ученого. И с нетерпением стали ждать, когда закон­чатся назначенные письмом двадцать дней. Высчита­ли, что в середине февраля 'рукопись уже должна быть в редакции. И не ошиблись — именно в эти дни ее и принесли нам.

Кстати, незадолго до получения открытки Циол­ковского, мы уже знали, что он откликнулся на нашу просьбу. В статье «Как живет и работает ученый», напечатанной 18 января в «Комсомольской правде», Константин 'Эдуардович сообщал (беседовавшему с ним корреспонденту следующее: «В свободные часы я пишу свою автобиографию».

Бандероль была сделана руками самого Циолков­ского и упакована в черновики каних-то расчетов и таблиц. С волнением вскрыли ее. Вот и рукопись. Это машинопись в пятьдесят восемь страниц. В ней много поправок, сделанных рукою автора. Называлась она «Черты из моей жизни». На первой странице, кроме даты (январь 1935 г.), имелась приписка: «Можно сде­лать извлечение. Прошу потом возвратить».

Конечно, я немедленно ответил Константину Эду­ардовичу большим благодарственным письмом, а вскоре, выбрав из интереснейшей рукописи наиболее доступное и близкое нашим читателям, послал ему на утверждение то, что мы решили печатать в журна­ле. Послал также, как он просил, и весь текст авто­биографии. Но не утерпел — оригинал с пометками автора и с его приветом оставил себе, а в Калугу по­слал машинописную копию.

140

Ответил Циолковский очень быстро, буквально через несколько дней. Он послал еще одну страницу своих воспоминаний и на обороте ее написал:

«1935 г. I м [а]р[та].Ничего против Вашей комбинации не имею. Полу­

чены и выдержки и оригинал автобиографии».Рукопись пошла в набор. Но как же ее иллюстри­

ровать? Кое-какие рисунки для первого номера мы заказали нашему художнику, нашли две-три фотогра­фии в журналах, но это, конечно, не то. Пришлось опять обращаться к Циолковскому: «Помогите фото­графиями. Да не найдется ли у Вас снимков детских лет?»

И вскоре опять на моем столе появился обычный голубоватый конверт со знакомым уже почерком Кон­стантина Эдуардовича. Посылая фотографии, он пи­сал 31 марта (привожу только выдержки):

«В этом письме прилагаю и свои фотографии...Относительно выбора сами смотрите, что более

подходит.Привет детям посылаю... Приветствий я писать не

умею, и Вы можете его заменить (сами) другим или изменить, как надо (сообразно моему духу и моей автобиографии)».

Но как можно исправить такое теплое и хорошее письмо, тем более — заменить каким-нибудь своим! Мы опубликовали его, не изменив ни слова, в апрель­ском номере журнала, где печаталось окончание авто­биографии.

Ученый писал:«Не только молодые люди, но даже дети иногда

приходят в отчаяние от препятствий и неудач. .

141

Берегите жизнь, дети, и вам останется впереди еще 60—70 лет работы, в течение которых вы можете, если захотите, достигнуть многого. Но всю жизнь надо стремиться к высшему и учиться. Смешно, что мне жалуются ребята чуть не с 10 лет: их де изобретения и мысли не осуществляются или не принимаются. Как оке мы-то терпели многие десятки лет и едва-едва кое-чего достигли. Мы оке не имели дртских технич. станций и тех хороших условий, в которые поставлены вы.

Берегите силы, никогда не падайте духом, и вы наверно достигнете успеха в своих стремлениях быть полезными людям.

Привет вам от дедушки Кости».Рассматривая сейчас оригинал рукописи, я вижу,

что она написана на обороте черновика таблицы рас­четов, где фигурируют графы: «полный запас взр. вещ»., «сожженный запас взр. вещ.», показатели для формул и т. п. Это, конечно, расчеты реактивных дви­гателей, над которыми тогда работал Циолковский.

К большому нашему сожалению, в журнале уда­лось поместить лишь часть автобиографии. Кое-как, со скорбью в душе, я сократил материал и убрал часть фотографий.

Кстати, насколько мне известно, полный текст автобиографии так до сих пор и не опубликован.

Несмотря на сокращения, автобиография «дедуш­ки Кости» была встречена нашими читателями с большим интересом. В редакцию посыпались письма с сотнями вопросов. Одно из таких писем пришло от нашего давнего и активного читателя, заядлого вы­думщика и изобретателя Володи Ворошилова из На-

142

деждинска (ныне г. Серов). Володя интересовался некоторыми подробностями конструирования ракет­ных двигателей. Мы решили направить его письмо Константину Эдуардовичу. Циолковский ответил на него небольшой статьей «Изобретателям реактивных машин». Она была датирована 28 апреля 1935 года.

В июньской книжке журнала мы с небольшими сокращениями опубликовали эту статью, сопроводив ее чертежами самого Константина Эдуардовича. С тех пор она неоднократно перепечатывалась в различных изданиях.

Этой статьей и закончилось сотрудничество Циол­ковского в журнале «Техника — смене», хотя он и продолжал следить за ним, получая его из редакции. Как известно, Константин Эдуардович в это лето тяжело заболел, а 19 сентября телеграф принес тяж­кую весть о его смерти.

С того времени прошло уже почти тридцать лет. Много воды утекло. По-всякому складывалась жизнь. Но всегда в эти годы было как-то особенно волнитель­но раскрывать драгоценную папку и вновь (в который раз!) бережно перелистывать памятные страницы писем и рукописей. Я держал ее в руках и в истори­ческий день запуска первого советского спутника, и в день, когда вырвался в космос первый человек — со­ветский майор Юрий Гагарин... Все чаще и чаще при­ходится мне доставать ее из шкафа сейчас — эра кос­мических полетов, о которой мечтал великий прови­дец, началась.

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Писатель и его тропы 3Коваль мира . . . • ■ - 5Уральский гербовник ■ 22Послание потомкам • 32Загадка Н. А. Н.................... -42Следопыт книжных троп ■ 49Северный оазис ......................... . . 56Слово о башкирской чудеснице • 61Волшебная грязь . . . .8 1Подводные луга . . .9 9Урал в Ленинграде .107Драгоценная папка .135

Юрий Михайлович Курочкин

ПАМЯТНЫЕ ТРОПЫРедактор И . К р у г л и к . Художник А . Т у м а н о в . Художественный редактор Я . Ч ер н и к о в . Технический редактор Л . Г о л о б о к о в а . Корректор К. У ш а ко ва .

Бумага 70x108 = 2,25 бумажного — 6,3 печатного листа.НС 38039. Тираж 15 000. Изд. № С-130. Заказ 366. Цена 27 коп.

Средне-Уральское Книжное Издательство, Свердловск, ул. Малышева, 24. Типография изд-ва «Уральский рабочий», Свердловск, проспект Ленина, 49.