А К А Д Е М И Я Н А У К С С С Р И Н С Т И Т У Т И С Т О Р И И

Т. В. БЛАВАТСКАЯ

АХЕЙСКАЯ ГРЕЦИЯ

ВО ВТОРОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ

ДО Н. Э.

И З Д А Т Е Л Ь С Т В О « Н А У К А » Г Л А В Н А Я Р Е Д А К Ц И Я В О С Т О Ч Н О Й Л И Т Е Р А Т У Р Ы

М о с к в а 1 9 6 6

ВВЕДЕНИЕ

Изучение древнейшей истории Греции дает возможность проследить претворение общих закономерностей исторического процесса в одной из крупнейших стран Восточного Средиземноморья и выделить специфиче­ские особенности, присущие развитию населения только южной части Бал­канского полуострова.

Появление новых проблем в современной исторической науке застав­ляет вновь и вновь обращаться к отдаленным эпохам. С этой точки зрения изучение древнейшей истории Греции помогает расширить представления о всем ходе мировой истории.

Экономическая и социальная история жителей юга Балканского полу­острова между XXIV и XII вв. до н. э. свидетельствует о весьма своеоб­разном переходе от первобытнообщинного строя к классовому рабовла­дельческому обществу. Сложившееся здесь во II тысячелетии до н. э. ран­неклассовое общество ахеян, или данайцев, характеризуется социальными отношениями, отличающимися от институтов ряда современных ему об­ществ Переднего Востока. Вместе с тем роль наследия ахейской Греции II тысячелетия в формировании античной рабовладельческой социальной системы I тысячелетия была, как 'показывают открытия последних деся­тилетий, весьма значительной.

Не менее важно изучение политических устоев ахейской Греции, столь непохожих на древневосточные деспотические монархии. Сложившиеся в ахейском обществе идеологические представления вошли в значительной степени в мировоззрение классической Эллады, давшей человечеству та­кие категории, как понятия о гражданине, демократии, республике.

Можно найти немало элементов, появившихся и развившихся в недрах ахейского общества, которые не только были восприняты культурой клас­сической Эллады, но и вошли в сокровищницу мировой цивилизации. От­метим хотя бы то, что во дворцах Микен, Тиринфа, Пилоса и других ахейских столиц выкристаллизовались черты плана и ордера классиче­ской греческой архитектуры.

Следует назвать еще один комплекс исторических проблем, для изу­чения которых необходимы данные об ахейской Греции,— это вопросы древнейшей истории индоевропейских народов. В 30-е годы XX в. было об­наружено, что ряд индоевропейских народов играл большую роль в исто­рии и цивилизации Передней Азии, внеся значительный вклад в культуру Востока. Длительные контакты ахеян с хеттским миром в Малой Азии также являются интересными источниками для освещения упомянутой выше проблемы.

Назовем еще одну область исторических знаний, для разработки кото­рой весьма важно изучение ахейской истории. Как известно, племена, на­селявшие северочерноморскпе территории во II тысячелетии, имели не­которые, пусть эпизодические, связи с населением Греции того времени. Для установления хотя бы важнейших хронологических вех развития этих еще не владевших письменностью народов их общение с ахейским миром имеет огромное значение.

Цивилизация Греции в III—И тысячелетиях до н. э. является самым западным из известных ныне (Китай, Индия, Месопотамия, Хеттская дер­жава и Египет) очагов культуры эпохи бронзы. По своему территориаль­ному охвату она уступает' древнеиндийской культуре, распространившейся на площадь, которая в два раза превышала Египет эпохи Древнего цар­ства и в четыре раза территорию Шумера и Аккада. Но сравнение ахей­ской цивилизации с цивилизацией древнего Египта и Месопотамии позво­ляет говорить об исключительной жизнеспособности ахейской культуры. Ей удалось преодолеть тяготение к сепаратизму в областях Греции, обо­собленных горными грядами и лишенных таких великих водных путей, как Нил, Тигр и Евфрат или Инд. Более того, с середины II тысячелетия она охватила обширный островной мир Эгейского моря и выдвинула свои форпосты на западные берега Малой Азии.

Внутреннее единство богатейшей цивилизации Греции в XV III— XIII вв. до н. э. позволяет предполагать большую степень монолитности ахейского общества и близость между собой экономических, социальных и политических установлений самых отдаленных областей ахейского мира. Это влечет за собой необходимость подробного изучения социальной структуры ахейского общества, впервые определенного В. С. Сергеевым как общество раннерабовладельческое Рассмотрение характерных черт этого древнейшего классового общества расширит наши представления не только о типах рабовладельческих обществ, но и о всем: ходе развития человечества в этот исторический период.

Научное исследование истории Греции в III—II тысячелетиях до н. э. началось лишь'70—80 лет назад, причем за последние 15—20 лет произо­шли особенно большие сдвиги. Напомним, что до 1939 г. сведения о пись­менности материковых ахеян почти отсутствовали. Лишь в начале 50-х годов ученые пришли к единому мнению об этнической принадлежности ахеян, входивших в массив древнейших греческих племен. Стало бесспор­ным этническое единство населения Греции во II и I тысячелетиях до н. э. Археологические исследования 1940—1950-х годов открыли много новых ярких страниц жизни Греции в эпоху бронзы. Это позволяет достаточно подробно проследить развитие интересующей нас цивилизации, внесшей столь великий творческий вклад в европейскую культуру.

В большинстве работ западных исследователей нет общего очерка про­цесса исторического развития страны в эпоху бронзы, поскольку главное внимание они уделяли изучению разнообразного и многочисленного ве­щественного материала.

В советской историографии также нет подобной работы на эту тему. Поэтому представляется целесообразным предложить историко-археоло­гический очерк, посвященный Греции X X —X III вв. до н. э. Разумеется, автор не пытался осветить все стороны развития страны в течение этого периода. Например, опущены проблемы лингвистической истории, рели­гиозного мировоззрения или истории искусства. В данной работе автор предпринял попытку собрать воедино имеющиеся археологические источ-

1 Материалы дискуссии советских ученых об эгейской культуре см.: ВДИ, 1940, № 2, стр. 204—218 (обзор Т. М. Шепуновой).

ники и, сопоставив их с другими, наметить контуры происходившего тогда исторического процесса.

Пытаясь собрать материал, освещающий различные стороны жизни ахейского общества — развитие производства, направления социального, политического и отчасти культурного роста страны,— автор стремился воз­можно полнее изложить новые данные по важнейшим конкретным вопро­сам.

Приступая к рассмотрению намеченной темы, отметим, что назрела необходимость решительно отказаться от условного термина «микенсжая Греция», которым часто обозначают период между XVII и XII вв. до н. э. Применение упомянутого термина к истории всей страны означало бы не­оправданное сужение характеристики исторического процесса. И хотя тер­мин «микенский» благодаря легкости применения все еще очень распро­странен 2, мы присоединяемся к мнению Дж. Пендлбери, который в 1939 г. писал, что термин «повдне-элладский» уместнее термина «микенский», так как он не «навязывает» название культуры одного города целой стране. Кроме того, обозначая памятники как «поздне-элладские», археолог и ис­торик имеют в виду лишь то, что они были созданы в Элладе в течение позднего периода бронзового века3. С другой стороны, необходимо найти специальный термин для обозначения истории, культуры и языка матери­ковой Греции на протяжении всего II тысячелетия. Полезно напомнить, как удачно Эванс ввел наименование «минойский» для культуры Крита эпохи бронзы, основываясь на том, что для самих греков воспоминания об этом времени связаны с именем Миноса 4. Обращение к терминологии са­мих греков представляется наиболее удачным. В литературной традиции последних столетий II тысячелетия до н. э., сохраненной в эпосе о троян­ском походе, жители страны чаще всего упоминаются под именем ахеян5. Поэтому термин «ахейский» наиболее подходит для общего наименования истории и культуры Греции в X X —XII вв. до н. э .6.

ИСТОЧНИКИ

До сих пор археологические памятники остаются самой разнообразной ' и полной категорией источников по истории ахейской Греции. Поскольку в последующем изложении будет идти речь преимущественно о веществен­ных памятниках, постольку было бы нецелесообразным останавливаться

2 Он появился в 80-х годах прошлого столетия, когда Фуртвенглер и Лешке клас­сифицировали гончарные изделия из некрополя Микен и сопоставили с ними анало­гичную посуду, найденную в ряде мест островной и материковой Греции. Тогда Микены казались единственным культурным центром всей страны, и наименование это было наиболее удачным. Но сами авторы термина, говоря о «микенском» искус­стве, сочли необходимым поставить кавычки (Furtwaengler — Loeschcke, Мук. Vasen, S. XV).

3 Дж. Пендлбери, Археология К рита , М., 1950, стр. 24.4 Evans, Palace of Minos, vol. I, p.l.5 Правда, Фукидид сначала приводит наименования данаев и аргивян и лишь

затем ахеян (Thuc., I, 3, 3), но последний термин предпочтительнее потому, что он имеет более общий характер. Кроме того, так как он существовал у греков н вI тысячелетии до н. э., то в нем содержится идея преемственности этнического со­става страны.

6 Лингвисты охотно обратились к термину «ахейский»: Вентрис и Чадвик назва­ли «микенский греческий» язык древнеахейским (Ventris and. Chadwick, Evidence, p. 103), Георгиев именует диалект, на котором говорило население Пелопоннеса в XVI—XII вв., «ахайвианским» или протоахейским (VI. Georgiev, M ycenaean among the other Greek dialects,— «Мус. Stud. Wingspread, 1961», p. 135). Термин «ахейский» в советской исторической литературе уже получил признание, например, в трудах К. М. Колобовой.

здесь на них подробно, тем более что количество раскопанных городов и поселений изучаемого времени с каждым годом все возрастает7.

Письменные источники составляют три группы: известия древних ав­торов, гомеровский эпос и памятники ахейской письменностиXV—XIII вв. до н.э. Некоторое значение имеют также малочисленные сведения негре­ческих источников: египетских, хеттских и угаритских надписей.

В трудах греческих и латинских авторов древнейший период истории страны отражен слабо. Пожалуй, один лишь Фукидид (ок. 46Ö—400 гг. до н. э.) понимал значение эпохи, предшествующей дорийскому переселению, поскольку в общем очерке истории Эллады до Пелопонесской войны, ко­торый охватывает первые 20 глав его труда, девять посвящены историче­ской характеристике изучаемого нами периода. Обычная для Фукидида тщательность, с какой он подбирал свои источники, проявлена и при опи­сании додорийского времени. Отдельные ссылки Фукидида на устную тра­дицию ών av.ûïj ϊσμεν или λέγουσι ôè καί ot τα σαφέστατα Πελοποννησίω μνήμ,η παρά των πρότερον, δεόεγμένοι, которую он весьма резко от­граничивает от сведений Гомера и других поэтов: όσον ot τε ποιηταί είρή- κασι και ό λόγος χοίτεΧει или και τού νδν περί αυτών διά τούς ποιητάςλόγου κατασχηκότος 8, указывают, что Фукидид пользовался богатой мест­ной традицией, сохранившейся в некоторых областях Эллады до времен Павсания. Этой традиции Фукидид придавал большое значение. Видимо, объем и характер сохраненных народной памятью сведений о додорийском времени были таковы, что Фукидид сумел увидеть в далеком прошлом контуры главных событий и связать воедино историю Эллады II и I тыся­челетий до н. э. Прославленный рационализм Фукидида помог ему осво­бодить сведения легенд от мифологической формы и создать пусть несколь­ко отрывочный и схематичный, но все же очень ценный очерк истории ахейской Греции.

Вторым по значению следует назвать Павсания (середина II в. н. э.). Благодаря ему известны генеалогические схемы царских домов додорий­ского времени из разных областей Эллады, причем в 'отличие от «Библио­теки», приписываемой Аполлодору (теперь считают, что она появилась вI — II вв. н. э.), в «Описании Эллады» Павсания местные хроники изложе­ны с большей осторожностью. Легенды о древнейшем периоде, видимо, переданы Павсанием в той редакции, в какой он услышал их от местных хранителей преданий. Обширный мифологический материал, собранный Павсанием, значительно уступает по объему своду мифов, сохраненному в сочинении «Библиотека».

Изучение греческой мифологии может дать ценнейшие сведения, по­скольку мифы сохраняют далекие исторические воспоминания, о чем писал К. Маркс: «...минувшая действительность находит свое отражение в фан-

7 В 1950 г. Ф. Матц обозначил на своей карте основных эгейских находок, включавшей помимо материков'ой Греции острова Эгейского моря и западную часть Малой Азин, лишь 96 пунктов (F. Matz, Ä gäis,— «Handbuch der Archäologie», Mün­chen, Bd IV, Ί950, Abb. 70). А в 1960 г. в одной лишь Ажайе, второстепенной области, было зарегистрировано около 20 пунктов поздне-элладского (ПЭ) времени (Е. Town­send— Vermeule, The M ycenaeans in A chaia ,— AJA, vol. 64, 1960, pp. 2—21). Столь быстрый рост числа известных ахейских поселений заставляет нас отказаться от исчерпывающего перечня этих мест, аналогичного составленному Г. Каро (Karo, Му- kenische K ultur,— Р — W — К, RE, Supplementband VI, [19ι35], Sp. 584—Θ15). Мы соч­ли необходимым на прилагаемой карте-схеме (см. стр. 168) ,указать лишь те пунк­ты, которые играли 'сколько-нибудь 'существенную роль в истории изучаемого времени.

8 Thue., 1, 4; 9, 2; 10, 1; 10, 3; 11, 3. Сведения эпоса он сопровождает иногда оговоркой, например сообщая мнение Гомера о масштабах троянского похода.

^хаотических образах мифологии»9. Блестящий анализ мифологической традиции, проведенный Нильссоном для выявления микенских корней гре­ческих мифов 10, показал, что сохраненные Павсанием и Аполлодором ре­лигиозные легенды имеют немалое значение для восстановления культур­ной и религиозной истории ахеян.

Гораздо скромнее данные, которые сообщает о древнейшем периоде Эллады Геродот, но некоторые его известия имеют первостепенное зна­чение. То же самое можно сказать и о немногочисленных сведениях Страбона.

Совершенно особое место среди последорийских источников занимает Паросская хроника — перечень событий политической и культурной жиз­ни, который начинается от 806 г. до первой олимпиады, следова­тельно с 1581/80 г. до н. э.

Хроника начинается с воцарения в Афинах Кекропса, и в дальнейшем ■события легендарной истории датируются правлением афинских царей. По-видимому, жители Пароса, подчиненного Афинам в период составле­ния надписи11, занесли на свою мраморную скрижаль какой-то вариант устной традиции Аттики, возможно уже записанный до них, судя по пер­вой сохранившейся строчке хроники. Содержание документа разнообразно, в нем собраны сведения из династической, военной, религиозной и куль­турной истории. Существование Паросской хроники позволяет заключить, что после Фукидида какая-то часть устного предания эллинов была за­писана и из хроникальных сводок попала в позднейшие исторические труды.

Сохраненная Паросским мрамором древнейшая аттическая традиция представляет для нас большой интерес, поскольку в ней даны отдельные сведения, идущие еще от II тысячелетия до н. э.

Можно было бы назвать имена еще нескольких авторов, таких, как Ари­стотель, Плутарх или Диодор, в трудах которых сохранились отдельные отрывки греческой традиции, повествующей о далеких временах могуще­ства критских и микенских царей. Но сообщаемые ими данные носят весь­ма частный характер.

Упомянутые известия историков и писателей разностаропяи й интерес­ны, однако все они обладают одним общим недостатком, значительно сни­жающим их ценность, а именно: содержащиеся в них сведения являются записанным преданием, повествующим о давно прошедших временах. Как бы бережно ни хранили эллины свои исторические воспоминания, сколь аккуратно ни вели они счет времени по поколениям 12, все же дошедшая до нас традиция несовременна описываемому в ней периоду. Поэтому пись­менные данные I тысячелетия до н. э. и последующих столетий могут быть названы второстепенными источниками по сравнению с памятниками ахей­ского времени;.

Приписываемые Гомеру поэмы Илиада и Одиссея и известные только по названиям другие поэмы являются частью большого литературного на­следства II и начала I тысячелетия до н. э., переданного певцами, аэдами, державшими в памяти стихотворные повести о деяниях героев и богов. Объединяемые в общую группу эпических произведений, эти былины13

9 К. Маркс, Конспект книги Л. Моргана «Древнее обществом,— «Архив Маркса и Энгельса», т. IX, стр. 139.

10 Nilsson, Мус. Or.u C. Müller, Marmor Parium ,— FHG. vol. I, 1874, p. 537.12 Геродот, рассказывая о счете времени у египтян по поколениям, замечает:

-γενεα'ι γάρ τρεις άυδρών εκατόν ετεά έστι (Her., II, 142).1,5 Оговоримся, что нас интересуют древнейшие героические песни, написание

которых относится традицией ко времени не позже VIII—VII вв. до н. а. Искусст-

т

древнейшего населения Эллады хранили, несомненно, песни, возникшие задолго до дорийского вселения. Можно предположить, что поэмы, посвя­щенные событиям в Фивах или рисующие морскую экспедицию Аргонав­тов, нмели в основе своей оймы, более ранние, чем поэмы троянского цикла. Однако невозможность литературного и исторического истолкования про­изведений, содержание которых известно только по пересказам поздних авторов, ставит неодолимые препятствия на пути изучения почти всего эпоса. Только дошедшие в целости Илиада и Одиссея являются полноцен­ными источниками.

Как всякое выдающееся явление, обе поэмы привлекли к себе большое внимание: о них написаны сотни книг и статей. Для нас углубление в деб­ри так называемого гомеровского вопроса бесполезно, тем более что мно­гие вопросы, некогда бурно обсуждавшиеся гомероведами, потеряли теперь свою ценность. Вообще в изучение гомеровских поэм было внесено очень много ложного и субъективного, что несомненно принесло большой вред науке. Это отметил еще Ф. Ф. Соколов |4, указавший на крайнюю слабость многочисленных работ, авторы которых пытались без достаточных основа­ний определить подлинные и подложные места текста. С тех пор гомеров­ский вопрос усложнился новыми проблемами 15. Важнейшей из них явля­ется задача установления хотя бы приблизительного времени создания бы­лин, вошедших в Илиаду и Одиссею.

В 1930—1950-х годах появились исследования, авторы которых, как нам кажется, находились на единственно верном пути, относя героический эпос к ахейскому времени. События осады Трои и возвращения ахеян до­мой могли быть воспеты только ахейскими сказителями, хорошо знавшими историческую канву устных преданий о троянском походе. Нам кажется, что теория ахейского происхождения эпоса стоит на гораздо более прочных основаниях, чем все прежние мнения. Обратимся к рассмотрению доказа­тельств сторонников нового течения.

Чрезвычайно важен вопрос о языке гомеровских поэм, который настоль­ко отличен от греческих диалектов I тысячелетия до и. э., что среди линг­вистов до сих пор существует мнение об искусственности гомеровского диа­лекта 16. По-видимому, уяснение истоков эпического языка станет возмож­ным после более глубокого изучения памятников ахейской письменностиII тысячелетия до н. э. Впервые большой шаг в этом направлении сделал С. М. Боура, нашедший в гомеровской речи слова, родственные терминам, известным ' лишь в аркадском и кипрском диалектах. Это позволило анг­лийскому лингвисту прийти к выводу, что диалект эпических поэм, так же как и аркадское и кипрское наречия начала I тысячелетия до н. э., являет­ся производным от одного общего источника — диалекта «микенских» гре­ков 17-

Начало изучения языка ахейской Греции, на котором писали деловые

венная эпическая поэзия, которую пытались создать поэты, начиная с Эпнменида (конец VI в. до н. э.) вплоть до позднеримской эпохи, не входит в круг наших интересов. ,

14 Ф. Ф. Соколов, Гомеровский вопрос,— ЖМНП, ноябрь 1868, стр. 360—442; де­кабрь 1868, стр. 834—886. Отстаивавший принадлежность обеих поэм Гомеру, Соколов: полагал, что они были записаны уже в X в., сравнительно скоро после их создания.

15 Лаконичное, но содержательное изложение историографии, посвященной Или­аде и Одиссее, сделано М. М. Покровским, С. П. Шестаковым, Б. В. Горнунгом и С. И. Радцигом в разделе «Эпос» в «Истории греческой литературы» (т. I, под ред. С. И. Соболевского и др., М.— Л., 1946, стр. 71—152). Что касается статьи Б. В. Ка­занского, Нынешнее состояние гомеровского вопроса (сб. «Классическая филология», Л., 1959, стр. 3—23), то в ней рассматриваются одни лишь противоречия между аналитиками и унитариями.

16 С. И. Соболевский, Древне-греческий язык, М., 1948, стр. 354.17 С. М. Bowra, Homeric words in Cyprus,— JHS, vol. LIV, 1934, pp. 54—74.

документы в XV—XIII вв. до н. э., принесло новые открытия в этом же- направлении. В 1956—1957 гг. болгарский лингвист В. Георгиев отметил некоторые лингвистические черты языка ахейских документов, имеющие точное соответствие в гомеровском диалекте. Названные Георгиевым во­семь пунктов позволили ему заключить, «что крито-микенское койнэ пред­ставляет собою прбтотип, основу гомеровского диалекта», который, несмот­ря на присутствие в нем более поздних черт и искусственных форм, яв­ляется живым языком и «был в употреблении в микенскую эпоху» 18. Убе­дительность этого мнения подтверждается исследованием английского фи­лолога Дж. Чадвика, также поставившего вопрос о микенских элементах в гомеровском диалекте 19. Ему удалось выделить некоторые термины, встре­чающиеся на ахейских табличках и известные в греческом языке I тыся­челетия до н. э., лишь в поэтических произведениях, но не в живой речи, что позволяет относить данные слова к древней поэтической лексике, вос­ходящей еще к додорийскому времени. Выводы обоих упомянутых линг­вистов позволяют предположить, что после прочтения большего числа ахейских инвентарных списков количество лингвистических общностей' между эпическим и «микенским» языками возрастет.

Не менее плодотворно изучение эпического языка в связи с данными археологии. Нам известно пока только исследование С. М. Боура, изучив­шего гомеровские эпитеты Трои и пришедшего к выводу, что часть эпите­тов из поэм могла возникнуть только во времена существования Трои VIIA (около 1275—1240 гг. до н. э.) и, может быть, даже более слабой Трои VII В (1240—1100 гг. до и. э.), но не позже, так как с 1100 по 700 г. до н. э. городище оставалось покинутым и поэты того времени не могли представить себе облик погибшей столицы Приама. Свои наблюдения Боу­ра подкрепляет следующими интересными замечаниями: «Устный изоби­лующий формулами стиль, подобный стилю Илиады и Одиссеи, может удерживаться столетиями и сохранять в застывших фразах много сведе­ний, которые идут из отдаленного прошлого. Подобно тому как поэмы до­несли неожиданные детали микенской цивилизации до тех времен, когда некоторые, из них стали почти непонятными, точно так же эпос сохранил сведения о Трое и Троянской войне, которые должны восходить к людям, знавшим этот поход на основе личного в нем участия» 20. Автор полагает, что отмеченные им эпитеты лучше всего подходят для гекзаметра, и это наталкивает на предположение, что гекзаметр существовал уже в микен­ские времена. Составленные из него шоэмы рассказывали о подвигах под Троей, независимо от того, пелись ли они в честь живого героя или как' рассказ об умершем герое. Ссылаясь на свои исследования героической поэ­зии, Боура утверждает, что оба отмеченных вида поэм легко переходят од­на в другую, как показывает практика многих народов. Весьма убедитель­но мнение исследователя о том, что рассказ о Трое стал сюжетом песен в очень раннее время и что некоторые детали и эпизоды, которые стали понятными только в свете того, что теперь известно о Трое VI—VIIA, со­хранялись столетиями как неотъемлемая часть традиции.

Следует подчеркнуть, что выводы Боура справедливы в отношении очень многих частей эпоса, как показывает многолетнее изучение гомеров­ских поэм.

Давность эпических поэм может быть подтверждена их поэтической формой. Уже В. Крист полагал, что столь сложные поэтические произведе-

|в Георгиев, И с с л е д о в а н и я стр. 70.19 J. Chadwick, M ycenaean elements in the Homeric dialect,— «Minoica», Berlin,

1958, S. 116—122.20 C. M. Bowra, Homeric epithets for Troy,— JHS, vol. LXXX, 19Û0, p. 21.

нпя, какими являются Илиада и Одиссея, должны были иметь предшест­венников в виде кратких рассказов и небольших героических песен. Осо­бенно убедительным представляется анализ героического гекзаметра, кото­рый Крист считает возникшим из других форм стиха. Гомеровский гекза­метр возник, по мнению Криста, из соединения двух трехстопных стихов, причем всей эпической поэзии с ее длинными строками предшествовала

■система стихосложения с краткими строками21. Мнение В. Криста заво­евало широкое признание. Упомянем хотя бы недавнее исследование К. Марота, где он рассматривает гомеровский гекзаметр в зависимости от

•содержания его и указывает, что «история догомеровского гекзаметра пол­ностью неизвестна» 22.

Раннее возникновение троянского цикла подтверждается и особенностя­ми языка обеих поэм, который не может быть полностью идентифицирован

'С каким-нибудь из диалектов греческого языка начала I тысячелетия до н. э. По мнению английского филолога Дж. Вотмуфа, «гомеровский», т. е. эпический, язык был создан в пределах ахейской группы диалектов (эолийско-лесбийский, фессалийский, беотийский и аркадо-кипрский с

.памфилийским), и лишь потом он получил аттико-ионийскую обработку 23. Таким образом, специфика гомеровского языка также говорит о возникно­вении эпоса в период, предшествующий XII в. до н. э., так как ахейские диалекты сложились в Элладе до дорийского переселения24. В то время эпос не был тем единым сводом былин, каким он стал к концу VII в.

.до н. э. Исследователи поэм в настоящее время в большинстве прини­мают иоложение В. Криста о том, что эпос явился результатом собрания воедино многих ойм и сказаний об отдельных героях (Ахилле, Агамемно­не, Диомеде, Несторе, Аяксе, Одиссее), которые были объединены Гоме­ром 25. Эта теория «компиляции» поддержана Нильссоном, указавшим, что предтечей гомеровских поэм являются мифы, причем некоторые цик­лы преданий восходят еще к микенскому времени, в частности круг ска­заний о Троянской войне26. Исследования Нильссона показали, как ши­роко использованы явления культурной жизни ахейского общества в го­меровском эпосе.

Сочетание выводов филологических, лингвистических и мифологиче­ских исследований гомеровских поэм позволяет более решительно гово­рить о возникновении основных частей эпоса в эпоху именно ахейского, а не дорийского преобладания. Если верны частности, то тем больше осно­ваний думать, что главная нить повествования также была создана ахей­скими, но не эолийскими певцами, как считал Крист. Слушатели былин требовали от сказителей точной передачи песен, что заставляло певцов тщательно заучивать эпические сказания. Нельзя предполагать, что ахей­ские аэды и их последователи в раннедорийское время (XII—IX вв. до н. э.) могли действовать наперекор этому правилу, которое является обя­зательным для сказителей всех племен и народов27. В русском народном 'творчестве А. Ф. Гильфердинг выделил в каждой бьптате неизменную

21 W. von Christ, Geschichte der Griechischen Literatur, Ausg. 5, München, 1908, S. 18—19.

22 K. Marot, Die Anfänge der Griechischen Literatur. Vorfragen , Berlin, 1960, -.S. 212—320.

23 J. Whatmough, ΩΣΠΕΡ ΟΜΗΡΟΣ Φ Η Σ Ι,— AJA, vol. 52, 1948, pp. 45-50.24 Nilsson, HM, pp. 86—92.25 W. von Christ, Geschichte der Griechischen Literatur, S. 48—56.16 Nilsson, HM, pp. 35—38, 55. Точка эрекия Нильссона noiryiw-na признание со­

ветских филологов (см. «История греческой литературы», т. I, стр. 130—131).27 Подчиненность деятельности сказителя интересам и требованиям его аудито­

рии в ранней Греции нашла прямое отражение в терминологии: певцы относились к разряду δαμιούργοι вместе с плотниками, врачами и другими категориями ремес­

ленников (Od. XVII, 383).

•часть, типическую, содержащую основные сведения о богатыре, которую левцы былин всегда оставляли неизменной, сохраняя в ней каждое слово.

В ахейском эпосе также существовала такая типическая часть, присут­ствие которой обнаруживается не только упомянутыми выше лингвисти­ческими и филологическими данными, восходящими к X III—XII вв. до я. э., но и реалиями, относящимися к еще более отдаленному прошлому. Многие предметы, упоминаемые в эпосе, бытовали в ахейском обществе лишь в XVI—XV вв. до н. э., позднее они уже вышли из употребления. Вы­яснение этой типической части возможно лишь при помощи веществен­ных источников, к которым филологи обращаются пока еще редко.

Правда, английский исследователь X. Лоример предприняла изучение бытовых и военных древностей гомеровских поэм, с тем чтобы доказать составление эпоса в V III—VII вв. Но ее выводы продиктованы полным непониманием огромной культурной традиции Греции додорийского вре­мени 28. Поэтому новые археологические данные полностью доказывают несостоятельность основных положений названного автора.

Необходимо хотя бы кратко перечислить случаи бесспорного сохране­ния ахейских реалий в обеих поэмах29. Назовем прежде всего золотой ку­бок № 412 из могилы IV гробничного круга А в Микенах, который перво­начально не имел украшений — и лишь позднее был украшен двумя фи­гурками птиц,— видимо, потому, что позднее появилась мода на орнамен­тированные подобным образом кубки30. Могила IV датируется временем около 1570—1550 гг. до н. э., так что распространение подобной посуды следует отнести к середине XVI в. Согласно Илиаде, схожий кубок приве­зен Неотором из дома31; очевидно, в представлениях ахеян XVI—XV вв. такой кубок являлся обязательным атрибутом царского быта. Так как по­добных кубков в более позднее время в Элладе не встречено, то данный отрывок поэмы должен быть отнесен к числу частей эпоса, возникших в X V I—XV вв. до н. э. Следует заметить, что данный вывод не является чем-то новым: начиная Шлиманом и кончая Лоример32 все исследователи признают сходство кубка Нестора с микенским кубком № 412.

Весьма важны следы типической части эпоса ахейского времени в опи- -сании оружия, которое является самым необходимым атрибутом героев.

Таков прежде всего большой щит, закрывавший воина с головы до ног и называвшийся сакос — σάκος. Уже Рейхель успешно сопоставил описа­ния большого щита в эпосе с изображениями щитов на микенском клинке .№ 394 и на других памятниках ахейской культуры, что позволило прийти к блестящему выводу об идентичности больших щитов в эпосе и у мике- я н 33. Мнение Рейхеля остается непоколебимым и в настоящее время, хотя Лоример и пытается, иногда даже достаточно убедительно, отнести неко­торые упоминания о щите в поэмах не к большому, а к меньшему, кругло­му щиту, употреблявшемуся ахеянами в X III—XII вв. до н. э .34. Все же

28 Lorimer, НМ, pp. 452—528.29 К сожалению, Б. В. Казанский считает, что «дальнейшее изучение Гомера

в плане археологии показало отсутствие в поэмах свидетельств о разновременных ■слоях... Микенских предметов, за исключением щита Аянта в рост человека и кубка Нестора, не оказывается...» (Б. В. Казанский, Нынешнее состояние..., стр. 14).

30 Marinatos, КМН, S. '118—119, АЬЬ. 188. Маринатос считает, что на кубке № 412 представлены не голуби, как обычно полагали, а соколы (Lorimer, НМ, pp. 328—335).

31 II., XI, 632—636.32 Schliemann, Mykenae, S. 272—276; Lorimer, HM, p. 335.33 Reichel, HW, S. 3—12. Очень интересны замечания Рейхеля, что большой ми­

кенский щит имел двойную функцию (служил щитом и панцирем) и что конструк­ция этого щита повлияла на микенскую фортификацию: подходы к воротам устроены так, что противник идет с открытым боком и спиной (ibid., S. 17—18).

34 Lorimer, НМ, pp. 132—192.

и Лоример вынуждена признать, что в эпосе сохранены указания на боль­шой щит.

К сожалению, она не обратила внимания на рассказ в Одиссее, где ясно выражено отношение позднеахейской традиции к большим щитам, уже· вышедшим из употребленияЗд.

Данный отрывок можно рассматривать как прямое свидетельство того,, что аэды X III—XII вв. до н. э. считали сакос устаревшим видом вооруже­ния, которым пользовалось поколение, предшествующее Троянской войне. Мнение традиции отражает реальную действительность — в конце XIV в. ахеяне отказались от большого щита и стали защищаться относительно не­большим круглым щитом36. Столь яркое совпадение позволяет рассматри­вать все эпизоды с упоминанием о большом щите как остатки древнеахей­ского былинного творчества, вошедшего в свод гомеровских поэм. П о - е и - дпмому, деление эпоса на древне- и позднеахейский периоды вызовет со­мнения, но введение его необходимо.

Подчеркнем еще одну интересную деталь: Ахилл, образ которого вос­ходит к былинным героям дотроянского времени37, вооружен именно с-а- косом. Мотив изготовления оружия царю-герою божественным кузнецом сам по себе чрезвычайно^ архаичен, он мог возникнуть на тех этапах раз­вития общества, когда утверждение превосходства царей над простым на­родом требовало привлечения божественной помощи. Нас, однако, особенно интересуют приемы работы Гефеста над щитом. Бог-ремесленник пользо­вался инкрустационной техникой, употребляя разные материалыas. Пол­ная аналогия подобной работы встречена только в оружейных изделиях древнеахейского времени — в инкрустированном оружии и посуде Микен: и Пилоса XVI—XV вв. до н. э. Позднее эта техника не применялась, в на­чале I тысячелетия до н. э. она отсутствовала полностьюзэ. Не только тех­нология орнаментации, но и стиль некоторых изображений на щите ука­зывают на раннее время, например описание пахоты, жатвы, сада и в осо­бенности стада волов, на которых нападают львы40. Последняя сцена41 чрезвычайно близко перекликается с многочисленными изображениями львов, терзающих быков, на памятниках ахейской глиптики.

Таким образом, и термин, обозначающий щит, и прием его орнамента­ции, и содержание некоторых представленных на сакосе сцен единогласно свидетельствуют о том, что описание щита Ахилла принадлежит к древ­нейшей части ахейского эпоса42, восходящей еще к XVI—XV вв. до н. э.

Такую же давность имеет шлем, покрытый пластинками из клыков ди­кого кабана, который критянин Мерион передал Одиссею перед вылазкой Лаэртида вместе с Диомедом в стан противника 43. Бесспорная пдентифи-

35 Od., XXII, 184—186.36 torimer, НМ, pp. 152—153.37 Этого мнения придерживаются ученые, занимавшиеся изучением эпоса.38 II., XVIII, 481—608.39 Впервые это высказано Пайном, отметившим, что в- греческом архаическом

искусстве нет подобной инкрустации металлами по металлу (Н. Payne, Necrocori'i- thia,— «A Study of Corinthian art in the Archaic period», Oxford, 1913, p. 95). С ним соглашается и Лоример (Lorimer, НМ, p. 452).

40 Примечательно, что рассказ о перечисленных сценах сопровождается указа­ниями, из какого материала сделаны части рисунка, тогда· как в описании предшест­вующих сцен нет таких пояснений.

41 II., XVIII, 573-586.42 Нельзя согласиться с Лоример, полагающей, что в указанном месте Илиады

(XIX, 373—374) сравнение щита Ахилла с луной подразумевает то, что щит круглый (Lorimer, НМ, р. /187). В данном месте речь идет о свете (блеске), исходящем от-

щита, подобно свету луны. На основании этой фразы делать выводы о- формге щита, рискованно.

43 II., X, 261-265.

кация этого доспеха с изображениями ахейских шлемов XV—XIV вв. так­же является большим успехом Рейхеля и.

Архитектурные описания в обеих поэмах говорят о сохранении в них типических частей раннего времени. Впервые Майре провел убедительный анализ данных эпоса о жилищах царей, сопоставив их с раскопанным в то время Тиринфским дворцом45. Последующие исследования ахейских двор­цов показали, сколь достоверны архитектурные сведения создателей геро­ических песен, точно воспроизведших жизнь в дворцах XIV—X III вв. до н. э. Сложность этих зданий такова, что аэдам раннедорийского времени было бы трудно понять, как должны вести себя герои в ахейском дворце, и, конечно, если бы поэмы создавались столь поздно, то они содержали бы множество неточностей. Однако этого нет, описания дворцов в поэмах под­лостью созвучны царским жилищам XIV—XIII вв. до н. э.

Можно многое сказать об отдельных деталях убранства ахейских двор­цов, сохраненных эпосом, но гораздо более важно совпадение общего ха­рактера дворца гомеровского басилея и ахейских дворцов, уже полностью разрушенных в X I—VIII вв. до н. э.

Дворцовые древности в эпосе подтверждают, что ахейское былинное творчество не остановилось на повторении саг, созданных в XVI—XV вв., но в XIV—XIII вв. до н. э. обогатилось мощным потоком сказаний, свя­занных не только с военной деятельностью, но и с роскошным образом жизни царей-басилеев.

Аэды этого времени продолжали уделять большое внимание вооруже­нию своих героев, и поэтому в поздних былинах появились новые воен­ные реалии: ’ круглый щит, который несли на руке, бронзовые панцирь и поножи. Все этш* предметы теперь известны в боевом снаряжении ахеян 46.

Таким образом, археологические источники красноречиво свидетельст­вуют, что нет разрыва между ахейским оборонительным и наступательным оружием и боевым снаряжением гомеровских героев. Все перечисленные в эпосе виды оружия имелись в обиходе ахеян в XIII в. до н. э. Теперь понятно, почему герои троянского похода сражались только бронзовым оружием: составители былин точно описывали современное им исключи­тельно бронзовое снаряжение воинов. Возможность поставить возникнове­ние троянского эпоса в надлежащую ему эпоху снимает рассуждения о каком-то «сентиментальном консерватизме» традиции47. Вместе с тем от­падают предположения и о сознательной архаизации, которую нужно бы­ло бы приписать творцам эпоса, если допускать возникновение троянских саг в X I—VIII вв. Видимо, аэды X I—VIII вв. пели стихотворные легенды •о деяниях .ахейских героев в том виде, в каком они получили их от своих предшественников. Поэтому они сохранили в эпосе описание ахейской па- ноплии, несмотря на то что в эпоху господства железа бронзовое оружие должно было казаться устаревшим и неэффективным. Примечательно, что в изобразительной традиции начала I тысячелетия до н. э. порою можно заметить полное незнание ахейских реалий. Так, на коринфской пиксиде VII в. до н. э. работы мастера Хареса представлены бой Ахилла с Гектором, сидящих верхом на конях, и вереница других героев 48, также верховых. Приведенный пример интересен полным отходом позднего художника от понимания гомеровских батальных сцен, в которых колесница занимала

44 Reichel, HW, S. 102.45 J. L. Myres, On the plan of the Homeric house,— JUS, vol. XX, 1900, pp. 128—451.46 G. Daux, Chronique 1960, pp. 671—673; Chronique 1962, p. 748.47 Lorimer, HM, p. 453*.48 В. Д. Блаватский, История античной расписной керамики, М., 1953, стр. 109

(см. рис. на стр. 107).

определенное место, причем «микенский» (т. е. ахейский) характер гоме­ровского описания колесницы выступает довольно сильно 49.

Итак, археологические данные позволяют выделить в эпосе два ахей­ских пласта, восходящих к более раннему (XVI—XV вв.) и к более позд­нему (XIV—XIII вв. до н. э.) периодам50.

Однако не только частности убедительно свидетельствуют об ахейском- происхождении гомеровского эпоса. Лишь в додорийскую эпоху могла воз­никнуть такая живая и удивительно совпадающая с действительностью· картина совместного военного выступления правителей ахейских царств. Можно без преувеличения сказать, что существовавшие между гомеровски^ ми басилеями отношения созвучны тому единству ахейских царств XIV— XIII вв., которое сказывается в сходстве их дворцовых древностей. Общая монолитность при сохранении местной автономии свойственна обоим обще­ствам — ахейскому и гомеровскому. Поэтому мнение Нильссона, что осно­вы греческого эпоса — троянский цикл и концепция могущества Микен не могли возникнуть из простого слияния мелких песен и мифов, весьма убедительно. Эпосу предшествовал цикл сказаний, подобный германским сказаниям о Нибелунгах или русским былинам о князе Владимире, при­чем в основных чертах троянский цикл возник в микенское время51.

Справедливость данного мнения подтверждается анализом «Каталога ахейских кораблей» 52, который лет 50 назад впервые получил настоящее признание. Тогда англичанин Т. В. Аллен решительно выступил против мнения о каталоге как о поздней интерполяции. Каталог дает развернутую- картину политических, этнографических-и географических условий герои­ческой эпохи и является, таким образом, важным историческим докумен­том 53. Несмотря на то что Аллен обосновал свою точку зрения весьма убе­дительно, его мнение не сразу завоевало сторонников, и Эд. Майер даже в 1928 г. отрицал возможность того, что «Каталог кораблей» является самой древней и подлинной частью Илиады54. Солидным подкреплением гипоте­зы Аллена можно считать исследование тюбингенского ученого В. Бурра, который подробно рассмотрел географические сведения каталога ахейских: кораблей и его источники55. Бурру удалось заметить, что все упоминаемые в каталоге ахейские города существовали в XIV—XIII вв. до н. э.; особен­но важно его наблюдение, что в каталоге отсутствуют известные лишь позднее названия Акарнании, Мессении, Мегары, Дориды или Озолийских Локр56. По мнению Бурра, источником для каталога ахейских кораблей послужил список участников совместной морской экспедиции, который был составлен в микенские времена и затем перешел в эпос57. Результаты исследования Бурра достаточно красноречивы и позволяют судить о сте­пени выработанности ахейского эпоса, который содержал былины, сложен­

49 Lorimer, НМ, р. 328.50 Нильссоп полагает, что догомеровские песни-былины могли существовать к

памяти аэдов самое большее четыре-пять поколений (Nilsson, Мус. Or., pp. 11—12).51 Nilsson, Мус. Or., pp. 24—25. Интересно отметить, что еще в 1868 г. Ф. Ф. Со­

колов писал о возможности «существования народных песен, обнимавших весь цикл троянский и, может быть, гораздо более» (Ф. Ф. Соколов, Гомеровский вопрос, стр. 147).

52 IL, II, 494—760 (Далее — «Каталог кораблей»).53 Th. W. Allen, The Homeric catalogue of sh ip s , Oxford, 1921. Статья Аллена в JH&

(vol. XXX, 1910, pp. 292—322) осталась нам неизвестной.54 Ed. Meyer, Geschichte des Altertum s, Bid II, Leif. I, Stuttgart — Berlin, 1928,

S. 293, Anm. I.55 V. Burr, ΝΕΩΝ KAT ΑΛΟΓΟΣ. Untersuchungen zum Homerischen Sch iffskatalog ,—

«Klio», Leipzig, 49 Beiheft, 1944.56 Ibid., S. 110—131.57 R. Hope — Simpson, J. iF. Lazenby, Notes from the Dodecanese,— BSA, vol. 57,

1962, pp. 154—475.

ные, по-видимому, весьма талантливыми сказителями. Высокие художест­венные качества обеспечили ему сохранение в памяти многих поколений.

Ахейское происхождение эпоса является фактом первостепенной важ­ности для культурной истории общества XV—XII вв. до н. э. Перед исто­риком же указанное обстоятельство ставит весьма сложную проблему: - в какой мере эпос может служить источником для политической и соци­альной историй ахейской Греции времени троянского похода./Осветить на­званный вопрос сколько-нибудь исчерпывающе в настоящее время не представляется возможным. Героические оймы ахеян сохранили детали и даже первостепенные сведения, точно совпадающие с рядом известных нам сторон ахейской культуры. Особенно важно то, что вырисовывающая­ся по данным археологии основная черта политической жизни Греции XV —XIII вв. до н. э.— множественность суверенных царств в пределах, какой-то всеахейской общности — совпадает с картиной военного союза ахейских владык, нарисованной в троянском эпосе.

Возможно даже, что точность, с которой аэды описывали ахейские реа­лии, в некоторой мере соблюдалась и при изложении отдельных политик ческих событий. Оговоримся, что в некоторой мере исполнявший песню* аэд должен был считаться с желаниями самых влиятельных из слушате­лей, следовательно, ему приходилось применяться к вкусам правившего·' в той или иной области царского дома. Ведь аэды занимали в обществе подчиненное положение58. Поэтому наибольшим вниманием пользуются в эпосе вовсе не Агамемнон или его брат Менелай, но другие цари и прежде всего Ахилл, Диомед, Аянт Саламинский. Стремясь к наибольшей: поэтической выразительности, увлекательности и образности своих ойм,.. творцы этих песен могли свободно обращаться с историческими фактами,. составляющими основу их повествования, оставляя неизменными лишь., основные черты исторического события. Так, в русских былинах о подви­гах богатырей, собравшихся вокруг киевского князя Владимира, верно передана идея борьбы со степью. Право сказителя на художественное., обобщение и на творческую переработку исторической темы бесспорно существовало. Правда, в ахейском обществе от аэдов требовалось хорошее знание излагаемых ойм(и точность рассказа, как свидетельствуют стих,и 489—491 и 496—498 в восьмой песне Одиссеи. Но тем не менее героичес­кие песни были поэтическими произведениями, ценившимися в первую очередь за их художественные качества.ДПоэтому в поэмах можно видеть, достоверный источник по бытовой или 1 религиозной истории ахеян, но конструировать конкретную политическую историю ахейской Греции по­данным эпоса следует с большой осторожностью. Допустимо утверждать, лишь то, что в основе Илиады и Одиссеи лежат рассказы о действитель­ных походах ахейских царей на Трою и последующем их возвращении на' родину.

Так же осторожно нужно разбирать и картину социальных отношений,, нарисованную в обеих поэмах. Аэду, певшему оймы о деяниях великих героев старины, сама тема подсказывала идеализацию героев и отноше­ний их с окружающими людьми. До известной степени возвеличение ба- силеев прошлого времени могло даже выражать социальный протест и: осуждение правящей группы, современной сказителю. С другой стороны,., сохранение в эпосе реалий, отвечающих ахейской культуре XV—XIV вв., дает возможность предполагать, что некоторые из черт социального строя этого раннего периода также могли удержаться без изменений в устном- творчестве ахеян вплоть до XII в. до н. э. Разновременность ойм, во­

58 И. И. Толстой, Аэды, М., 1958, стр. 16—17. Впервые на особенности социального положения аэдов обратил внимание Нильссон, подчеркнувший, что певцов считали· демиургами, «работниками для народа» (Nilsson, НМ, р. 208).

шедших в эпос, должна иметь следствием сильную архаизацию характе­ристики общественного строя в Илиаде и Одиссее, так как аэды позднего времени стремидись следовать и здаЕ на установившимся канонам. Успех данного приема аэдов объясняется еще тем, что в молодом классовом обществе ахеян весьма сильны были формы общественной жизни, воз­никшие в эпоху родового строя, но наполненные уже новым содержанием. Поэтому воспевание басилеев-героев, «получавших» почет н лучшие участки земли за особые подвиги на поле брани, находило внимательных слушателей среди ахеян.

Особенность освещения эпосом социальных отношений вела к их зна­чительной примитивизации.

В связи с этим следует напомнить слова Ф. Энгельса, который, анали­зируя общественный строй по данным эпоса, писая: «Мы видим, таким -образом, в греческом строе героической эпохи древнюю родовую органи­зацию еще в полной силе, но, вместе с тем, уже и начало разрушения ее...» 59. Будучи художественными произведениями, эпические поэмы не могли с полной ясностью показать глубину социальной дифференциа­ции в позднеахейском обществе60, в них отражена эпоха разложения родового строя и в меньшей степени складывание классового госу­дарства.

Итак, описание состояния гомеровского вопроса показывает, что на­копление твердых знаний по истории Греции во второй половине II ты­сячелетия до н. э. все более подкрепляет и делает неоспоримым мнение, согласно которому обе поэмы — Илиада и Одиссея — достояние ахейской культуры, некоторые же поздние вставки не могут служить достаточным аргументом для перенесения создания былин о троянском походе, разу­меется в устной их форме, в эпоху после дорийского завоевания.

Илиада п Одиссея, не являясь строго документальным историческим источником, тем не менее могут дать ценные сведения для истории ахей­ского общества, при условии уточнения времени возникновения каждой оймы, чтобы не смешивались данные различных столетий61.

Документы ахейской письменности относятся ко второй половине изучаемой эпохи. Население Греции начиная с XVI в. до н. э. было ши­роко знакомо с письмом62. Материал дл!я записей был различен^ Чаще всего употребляли сырые глиняные таблички, на которых острым инстру­ментом наносили буквы, располагавшиеся горизонтальными стрючками, часто ограниченными такими же врезными линейками. Обычно таблетки имели прямоугольную форму. В настоящее время на материке известно более 1300 таких документов; происходят они из Микен и Пил оса. Глиня­ные «страницы» покрыты пространными записями и, видимо, широко пе­реходили из рук в руки. Свидетельством этому служит наблюдение Бенне­та над грамотами, найденными в «Доме маслоторговца» и в «Доме сфинк- ■соб» в Микенах. Около пяти десятков табличек были написаны, шестью

59 Ф. .Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства,— К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, юд. 2, т. 21, стр. 108.

60 Сходную организацию видим мы и в русской былине, особенно в былинах ■о Вольге и Микуле Селяниновиче, являющихся весьма выразительными свидетелями неодобрительного отношения народа к князьям и боярам.

61 Ахейская принадлежность гомеровских поэм раскрывается все новыми иссле­дователями. К сожалению, нам осталась неизвестной работа Б. Аттизани [В. Atitisani, U l i s s e «Maia», vol. XI, 1959, pp. 132—161 (цит. no: «Année Philologique», Paris, vol. XXX, 1960, p. 82)], который доказывает, что глубокая и тонкая психологичность образа Одиссея является свидетельством изысканного вкуса и сдержанности, кото­рые характеризуют агейскую культуру.

62 S. Dow, Minoan writing,— AJA, vol. 58, 1954, p. 121. E. Grumaeh, Linear A auf .dem Festland — «Kadmos», Bd I, Berlin, 19Ö2, S, 85—86.

различными по ч е р ка м и Е с л и корреспонденция в частных домах была столь обширна, то нет ничего удивительного в том, что на грамотах архи­ва Пилосского дворца выделены почерки 40 человек. Данные ахейской палеографии указывают на четко выработанную манеру письма многих авторов записей.

Еще более индивидуальны надписи, наносившиеся краской или наца­рапанные на глиняных сосудах. Обычно это написанные аккуратно, но довольно раз-машисто отдельные буквы или группы букв, возможно, со­ставляющие какие-то сокращенные слова. »Сосуды с надписями: найдены в Микенах, Тиришфе, Фивах, Ор,хомене и Эл ев сине64.

Третий вид эпиграфических памятников ахеян — короткие надписи на печатях, которые ставились на глиняных пробках или бирках.

Разнообразие уже известных эпиграфических документов свидетель­ствует о том, что ахеяне активно пользовались письмом, несмотря на сложность начертания знаков и их большое количество: 90 одних толь­ко слоговых знаков, к которым следует добавить 153 идеограммы и зна­ки чисел и дробей 6®.

Сложность ахейской письменности делает особенно интересным вопросо том, какие слои общества обладали грамотностью. Изысканность и един­ство приемов ахейского письма привели исследователей к заключению, что грамотность была достоянием преимущественно писцов, бухгалтеров и купцов, которые «ревниво охраняли 199-значное письмо от измене­ний» бб. Несомненно, что трудоемкое, требовавшее времени и большого умения ахейское письмо не могло широко распространиться среди кресть­янского населения. Письменность, как известно, появляется на заре клас­сового общества и первоначально служит интересам господствующих групп населения; так было и в ахейской Греции. Однако необходимо ого­вориться: система счета в ахейской письменности весьма простая, не­сомненно ведущая свое происхождение от самой примитивной системы чисел, изображавших вертикальными л горизонтальными черточками и кружками. Такая система была доступна даже совсем неграмотному человеку.

Обилие эпиграфических памятников II тысячелетия до н. э. заставляет более внимательно отнестись к единственному свидетельству эпоса о при­менении письма в быту героев. Почти полное отсутствие указаний на грамотность анактов, ходивших под Трою, не должно нас удивлять. Так, в древнейших былинах о киевских богатырях трудно найти сведения о письменности, хотя на Руси уже в XII в. н. э. многие лица писали на бересте67, а около 1110 г. была составлена древнейшая часть «Повести временных лет». Посвященные военным подвигам оймы ахейских аэдов также не упоминали о занятиях грамотного населения68. Интересно от­метить сдержанное отношение эпоса к письму, которое чувствуется в рассказе о Беллерофонте, покинувшем родную Эфиру (Аргос) по злым наветам клеветшщы6Э. Уже давно отмечено, что сказание о Беллерофонте содержит весьма архаичный мотив борьбы героя со сказочным чудовищем Химерой. Поэтому упоминание здесь грамоты-письма достойно особого

63 Bennett, Мус. tabl. 11, р. 90.64 Перечень известных до 1950 г. ваз с надписями составлен Лоример (Lorimer,

НМ, pp. 122—123).65 A. E. Kober, The Minoan scripts: fact and theory,— AJA, vol. 52, 1948, pp. 91—99.66 S. Dow, Minoan writing, p. 122.67 А. В. Арциховский, Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1954 г.),

М., 1954.68 Феодалы эпохи раннего средневековья в Европе часто не умели читать и

писать.69 II., VI, 152—211.

2 Т. В. Блаватская 17

внимания. Примечательно, что в данном эпизоде грамотен царь Пройт, тогда как Беллерофошг читать, по-видимому, не умел. Общий тон повество­вания соответствует действительно широкому употреблению письма, кото- >рое наблюдается во дворцах ахейских баеилеев (Пилос, Фивы) и в бли­жайших к правителям кругах (дома микенских торговцев). Это не может быть случайностью, вероятно, эпос сохранил здесь один из эпизодов не­урядиц, происходивших в ахейских царствах.

Отдельные упоминания о том, что во II тысячелетии до н. э. сущест­вовала письменность, можно встретить и в поздней греческой традиции. Так, Плутарх передает старинное беотийское предание, по которому в находившейся в Беотии могиле Алкмены, матери Геракла, спартанским царем Агесилаем были найдены письмена, сходные с египетскими зна­ками 70.

Следует отметить явное созвучие изысканности шрифта ахейских гра­мотеев с 'Общей рафинированностью культуры страны в течение трех сто­летий после 1450 г. до н. э.

Сложная письменность ахеян была расшифрована в результате мно­голетних исследований. А. Эванс, И. Сундвалль, Д. Майре, А. Кобер и Е. Беннетт 71 классифицировали и систематизировали знаки и доскональ­но изучили многообразие ахейских документов. Но чтение текстов оста­валось недоступным, так как языковеды следовали старой теории П. Креч- мера о неиндоевропейском характере древнейшего населения страны. Принципиально важными этапами исследования явились работы Б. Гроз­ного (40-е годы), где «минойский» язык решительно отнесен к индоев­ропейской группе, и В. Георгиева (1948—1953), показавшего тесную близость «минойского» языка к старинному критскому греческому диалек­ту и прочитавшего несколько знаков 72.

Эти теории вели к истине: в середине 1952 г. выдающийся дешифров­щик М. Вентрис определил ряд силлабограмм и прочел некоторые тексты, исходя из того, что язык «микенских» надписей греческий. Так было най­дено правильное решение вопроса о характере языка ахеян, и начато чтение документов, написанных слоговым письмом. В. Вентрис вместе с классиком-лингвистом Дж. Чадвиком выработал систему фонетических значений слоговых знаков и составил очерк грамматики «древнеахейского языка» 73.

Дешифровка Вентриса и Чадвика положила начало углубленному изу­чению языка ахеян. Уже создан ряд фундаментальных руководств 74, мно­гие лингвисты разрабатывают лексику и грамматику крито-микенского греческого диалекта.

Отдельные выводы лингвистов представляются еще спорными, однако остается незыблемым главное достижение филологии — язык ахейских

70 Plut., Ge Genio Socratis, 7.71 A. J. Evans, Scripta Minoa 1, Oxford 1909; Evans, Palace of Minos IV, pp. 681—

6812; J. Sundwall, Die K retische Linearschrift,— JDAI. Bid 30, 1915, Ss 411—64; J. L. My- res. The Minoan signary ,— JHS, (vol. LXVI, 1946, pp. 1—4; A. E. Kober. The Minoan scripts, fac t and theory,— AJA, vol. LII, 1948, pp. 82—103; E. L. Bennett, Fractional quan- taties ire Minoan bookkeeping,— AJA, vol. LIV, 1950, pp. 204—222.

72 В. Нгогпу, Ancient history of Western A sia , Prague, 1953, pp. 198—231; W. Geor- giev, Le déchiffrement des inscriptions minoènnes, Sofia, 1949; В. Горгиев, Проблемы минойского язы ка, София, 1953.

73 М. Ventris and J. Chadwick, Evidence for greek dialect in the M ycenaean archi­ves,— JHS, vol. LXXIII, 1953, pp. S4—103; M. Ventris and J. Chadwick, Documents in Mycenaean Greek, Cambridge, 1956; J. Chadwick, The decipherment of L inear B , Cam­bridge, 1958.

74 В. Георгиев, Словарь крито-микенских надписей, София, 1955; P. Meriggi, Glos- sario miceneo (Minoico В ) , Torino, 1955; О. Landau, M ykenisch-griechische Personenna­men, Göteborg, 1958.

надписей представляет собой особый старинный греческий диалект. Дан­ный факт имеет огромное вначегаие для истории древней Греции, по­скольку он устанавливает единство исторического процесса во II и I ты­сячелетиях до н. э.

ВОПРОСЫ ПЕРИОДИЗАЦИИ И ХРОНОЛОГИИСуществующая периодизация истории Греции III—II тысячелетий

до н. э. основана на сопоставлении последовательно сменявших друг друга ступеней развития материальной культуры страны с абсолютными хроно­логическими вехами из истории древнего Египта, Трои, Хеттского царства и Месопотамии. Такая периодизация (хронотомия) вполне достаточна для классификации более ранних периодов, но для завершающего этапа разви­тия ахейской Греции необходим иной принцип деления, при котором хро­нотомию определяли бы события внутренней истории страны.

Изучение культуры материковой Греции позволило археологам уста­новить последовательность и взаимосвязь отдельных этапов этой цивили­зации, наметив приблизительные рамки абсолютного летосчисления. Гра­ницы двух основных ранних эпох на юге Балканского полуострова опре­деляются следующим образом: неолитическая эпоха (последняя треть VII тысячелетия до н. э. — 3000/2800 гг. до н. э.); эпоха меди и бронзы (ок. 3000/2800—1100 гг. до н. э. 75) .

Век меди и бронзы материковой Греции получил специальное наиме­нование элладского, которое отличает его от соответствующих ступеней в развитии культуры эпохи бронзы на островах Эгейского моря (там ее на­зывают Кикладской цивилизацией) и на острове Крите, где культура брон­зы носит наименование Минойской.

Подобно Минойской и Кикладской культурам, Элладская цивилизация разделена на три периода: ранне-элладский период (РЭ) (ок. 3000/2800— 2200/2000 гг.); средне-элладский период (СЭ) (ок. 2200/2000—1600 гг.); поздне^элладский период (ПЭ) (ок. 1600—1100 гг.).

Приведенные даты следует рассматривать как приблизительные вехи, абсолютная датировка каждого периода еще не принята всеми учеными. Так, Милонас конец неолита и начало ранне-элладского периода относит ко времени около 2600 г .76 Кроме того, в отдельных областях страны на­чало того или иного периода иногда не совпадает с указанными датами, возникшими в результате анализа культуры преимущественно восточных областей Греции — Арголиды и Аттики. Исследование мессенского центра Дориона привело Валмина к выводу, что хронологическая схема в областях Адриатического побережья должна быть несколько отлична77. Он предла­гает следующее деление:

Неолитический период — до 2500Ранне-элладский » — 2500 — 2200 Средне-элладский » — 2200 — 1800Поздне-элладский » — 1800 — 1100

В настоящее время ранне-элладский, средне-элладский и поздне-эллад- ский периоды расчленены каждый на три подпериода, обозначаемые со­кращенно: РЭ I, РЭ II, РЭ III, СЭ I, СЭ II и т. д.

75 В дальнейшем указание «до н. э.» почти всюду опускается, поскольку изло­жение событий в нашей работе доведено до XI в. до н. э.

78 Г. Μολωνκάς, ‘ Η Νεολιθική Εποχή εν ΈλλάΒι, AiHjvai, 1928, σ. 174, πίναξ II.77 Valmin, M essenia expedition, pp. 398—411.

Относительная хронология ранне-элладского периода была впервые разработана Блегеном на материале Кораку и Зигуриеса, поселений в Ар- голиде78; выводы его получили подтверждение при исследовании других ранне-элладских поселений. Сравнительно недавно уточненный вариант относительной и абсолютной хронологии изучаемого периода был предло­жен С. Вейнбергом, который положил в основу своих расчетов абсолютную хронологию слоев Трои, созданную Блегеном. Принцип этот представляет­ся нам заслуживающим серьезного внимания, особенно при рассмотрении истории северных областей, так как уже в Средней Греции аналогии, про­исходящие из Трои, не всегда могут быть успешно использованы 79. Со­гласно хронотомии Вейнберга, ранне-элладский период Средней и Южной Греции следует делить80:

РЭ I — около 3100 — 2900 РЭ I I — » 2900 — 2400 РЭ I I I — » 2400 — 2000

Период средней бронзы — средне-элладская культура — был изучен в меньшем количестве поселений- Наиболее полно последовательность и взаимосвязь явлений в производственной жизни общества прослежена Перссоном на материале из Асины — центра на восточном побережье Ар­госского залива. Перссон определяет хронологию эпохи средней бронзы следующим образом81 :

СЭ I — около 2000 — 1900 СЭ I I — » 1900 — 1700 СЭ I I I — » 1700 — 1600

Периодическая схема средне-элладского периода получила дальней­шее уточнение при раскопках Кирры, в Фокиде. Исследователи этого селища помещают средне-элладский период между XX и XVI вв., при­чем, подразделения СЭ I и СЭ III разбиты ими на две ступени. Многие черты общности погребального обряда в Кирре и в Микенах позволили определить дату СЭ ΙΠ периода — XVII век.

Если вопросы хронотомии периода конца III — начала II тысячелетия еще недостаточно изучены, то хронологическая шкала следующего перио­да, поздне-элладского, разработана с большей детализацией. Обильный ке­рамический материал позволил наметить очень дробную классификацию гончарных изделий, причем хорошо датированные предметы из Египта, Малой Азии и Сирии помогли выделить устойчивые вехи абсолютной хро­нологии. Как и предшествующие ступени эпохи бронзы, поздне-элладский период82 разделен на три подпериода — ПЭ I, ПЭ II ж ПЭ III, каждый из которых в свою очередь расчленен на более мелкие подразделения. Вопро­сы абсолютной хронологии изучаемого отрезка ахейской истории представ­ляют весьма остро обсуждаемую и не решенную еще проблему. Поэтому мы приведем хронологические таблицы Уэйса и Фурумарка, поскольку мнения этих исследователей наиболее расходятся.

п Biegen, Когакощ pp. 120—123; Biegen, Zygouries, pp. 216—221.7β Mylonas, Aghiûs K osm as, pp. 106—161.80 S. S. Weinberg, A egean chronology: Neolithic period and Early Bronze Age,—

AJA, vol. 51, 1947, pp. 163—182.8t Frödin — Persson, Asine, pp. 433—434.82 А. Уэйс, посвятивший всю свою жизнь исследованию Микен и упорно боров­

шийся за установление действительного значения Греции в Восточном Средиземно­морье во II тысячелетии, отдает предпочтение этому наименованию перед названием «Микенский» (Wace, M ycenae, p. 10, η. 2).

ПЭ I . . . . 1580 — 1500 ПЭ I . 1550 — 1500ПЭ и . . . 1500 — 1400 ПЭ II А 1500 — 1450ПЭ III . . . 1400 — 1100 ПЭ и в 1450 — 1425причем:■ПЭ III А раннии . . . 1400 — 1375 ПЭ III А : 1 .................. . 1425 — 1400ПЭ III А поздний ■ . . 1375 — 1300 ПЭ III А : 2 ранний . . 1400 — 1375ПЭ III В . 1300 — 1200 ПЭ III А :: 2 поздний . 1375 — 1300ПЭ III С ....................... . 1200 — 1100 ПЭ III В 1300 — 1230

ПЭ III С : 1 а ................. 1230 — 1200ПЭ III С : 1 в ................. 1200 — 1125ПЭ III С :: 1 с ................ 1125 — 1075ПЭ III G : 2 ................ 1075 — 1025

Хронологические построения Фурумарка основаны на скрупулезном исследовании ахейской керамики. Несомненно, что они верно отражают изменения форм и росписей посуды, созданной гончарами Греции XVI— XI вв. Его периодизация позволяет заметить следующее. Короткие под­разделения, например ПЭ III А: 1 или ПЭ III С: 1а, охватывающие отре­зок в 25—30 лет, указывают на сравнительно быструю смену ведущих на­правлений в области художественных требований, которые предъявляло жившее тогда поколение ахеян своим вазописцам. Выделение более длин­ных отрезков обусловлено, видимо, тем, что в художественной жизни об­щества тех лет развитие характерных тенденций шло медленнее. Возмож­но, что анализ ахейской вазописи, сделанный Фурумарком, позволит ис­следователям не только составить представление о художественных вкусах того или иного поколения, но и отметить некоторые направления в идео­логических представлениях всего общества. Помимо общей хронологиче­ской системы, имеются отдельные спорные вопросы: дата Троянской вой­ны или время гибели главных ахейских центров 85.

Все эти разногласия живо отражают те искания и ту большую работу, которую ведут исследователи ахейской Греции в области периодизации.

83 Wace, Mycenae, p. 10; Mylonas, Ancient Mycenae, p. 181.84 Furumark, A nalysis, passim; Chronology, passim.85 Разрушение Мнкен Уэйс и Милонас относят к 1100 г., Фурумарк — к 1150 г.,

Берар — к 1190 г., Брониир — к 1200 г., Матц — к 1240 г. и между 1150—1100 гг.

Г Л А В А

I

ДРЕВНЕЙШЕЕ НАСЕЛЕНИЕ МАТЕРИКОВОЙГРЕЦИИ

ПРИРОДНЫЕ УСЛОВИЯ

Территория континентальной Греции занимает около 107 тыс. кв. км, к которым следует прибавить свыше 25 тьгс. кв км островной земли. ]Одна- ко сложный рельеф страны, покрытой крутыми горными хребтами, приво­дит к тому, что полевая земля занимает здесь менее пятой части общей площади1. Такая скудость пахотных угодий сильно отразилась на эконо­мических возможностях общества, особенно в период, когда зерновые яв­лялись основными сельскохозяйственными культурами.

Сравнение юга Балканского полуострова с совершенно плоскими про­странствами долин Нила или Тигра и Евфрата показывает, сколь менее благоприятны были условия работы земледельца в Греции по сравнению с хлебопашеством в Египте или Месопотамии. Зажатые горными хребтами глубокие долины могли прокормить ограниченное население, тем более что отвесные склоны гор по большей части были неудобны для садоводства и скотоводства.

Частые и разрушительные землетрясения также наносили большой ущерб сельскому хозяйству. Вертикальные движения суши, приведшие некогда к разделению Балканского полуострова и Малой Азии2, продолжа­лись и позднее. В конце XVIII в. до н. э. вулканические извержения раз­рушили остров Феру3; тектонические процессы большей или меньшей си- лы происходили и в более поздние времена. Изредка проходящие летом сильные ливни в свою очередь вредили земледельцу, смывая с покатых склонов тощий слой плодородной земли.

Таким образом, если крестьянину Египта или Вавилонии ежегодные разливы рек приносили регулярное обновление почвы и восстанавливали ее плодородие, то ахейский земледелец не только не получал такой помо­щи от природы, но должен был сам отыскивать способы удобрения и удержания грунта на своем поле. Разница в условиях сельскохозяйствен­ного производства сказывалась и на размерах урожаев, данные о которых относятся к середине I тысячелетия до н. э., т. е. к сравнительно близкой ахеянам эпохе: Геродот считал Вавилонию самой плодородной страной и приводил цифры урожая в сам-двести или даже сам-триста, Египет же

1 Например, в 1939 г. в Греции под пашней было всего 17,8% всей территории (сб. «Балканские страны», М., 1946, стр. 394).

2 Понижение обширной территории, соединявшей Грецию с Малой Азией, про­изошло, видимо, в начале четвертичного периода (Б. Л. Богаевский, Очерк земледе­лия Афин, Пг., 1915, стр. 24).

3 М. Сагу, The geographic background of Greek and Roman history, Oxford, 1949, p. 40.

он выделял как страну, где крестьянин на заливаемых землях затрачивал минимальные усилия 4.

Климат Греции из-за гористого рельефа подвершен значительным коле­баниям. Если в низменных прибрежных частях страны, площадь которых не столь велика, господствует теплый, мягкий и влажный климат, то во внутренних областям он становится суровым, континентальным. Наиболее неблагоприятны условия в восточных областях, где зимы достаточно про­хладны, особенно в горах, а жаркие и засушливые летние месяцы приводят к выгоранию почти всего травяного покрова. Правда, большая влажность климата в Северной Африке в эпоху неолита5 позволяет предполагать в те времена меньшую засушливость и на юге Балканского полуострова. Одна­ко уже с конца IV тысячелетия происходит уменьшение количества дож­дей над африканскими территориями. Возможно, такой же процесс в III—-II тысячелетиях происходил и в Греции. Наиболее благоприятны в отно­шении осадков северо-западные окраины страны. Но в расположенном здесь гористом Эпире дожди приносят не много пользы сельскому хозяй­ству. Реки Греции, в большинстве пересыхающие летом, также не могут оказать помощи хлебопашцу, так как их режим весьма неустойчив.

? Естественная растительность Греции в III—II тысячелетиях отличалась разнообразием. Горы были покрыты густыми лесами из бука, дуба, каш­тана, сосны, пихты. В долинах их сменяли плодовые деревья и кустарники.

Богатство естественной флоры позволило населению Балканского полу­острова очень рано начать выведение полезных сельскохозяйственных культур. Н. И. Вавилов, исследовавший центры, где возникали культурные растения, указал, что Греция входит в средиземноморский очаг происхож­дения главнейших полевых, огородных и садовых растений®. Средиземно­морский очаг охватывает все побережье Средиземного моря (включая Северную Африку, Испанию, Италию, Грецию с островами, Палестину, Сирию и частично западные и юго-западные районы Малой Азии).Н. И. Вавилов называет твердые пшеницы в широком смысле, отдель­ные виды культурных овсов, крупносемянные льны, крупноплодные горо- хи, чину, конские бобы, чечевицу, сахарную свекловицу, много огородных растений и плодовых деревьев 1. Как мы увидим ниже, уже в самых древ­нейших поселениях на территории Греции были найдены остатки некото­рых из названных растений. Это говорит о том, что человек начал приспо­сабливать флору для своих потребностей еще за несколько тысячелетий до расцвета ахейского общества.'* Животный мир юга Балканского полуострова отличается большим раз­

нообразием, причем фауна являлась переходной между европейской, аф­риканской и переднеазиатской. Жителям Греции в древнейшие времена приходилось вести борьбу и со львами8, и с бурыми медведями, и с волка­ми. Многочисленный отряд грызунов включал и дикобраза. В большом ко­личестве водились дикие косули, лани, серны и олени, а также дикие бы­ки, охота на которых составляла, вероятно, один из распространенных промыслов. Но особенно упорную борьбу должны были вести ахеине с ди­кими кабанами: нападения прожорливых вепрей на посевы приносили ко­лоссальный ущерб полям и огородам. |

4 Нет., I, 193; II, 14. Это общее впечатление Геродота, побудившее его к столь преувеличенным цифрам, весьма интересно: ведь в те же почти времена поле в Ат­тике иногда возвращало пахарю лишь 13 медимнов зерна из засеянных 20 медимнов {Б. JI. Богаевский, Земледельческая религия Афин, т. I, Пг., 1916, стр. 20).

5 X. А. Кинк, Египет до фараонов, М., 1964, стр. 6—7.6 Вавилов, Центры происхождения..., стр. 3—138.7 Там же, стр. 13Ö—135.8 В начале V в. львы водились еще в южной части Македонии, где в 480 г. от

них страдали войска Ксеркса (Her., VII, 125—126), и в Фессалии (Paus., VI, 5, 4—5).

Береговая линия Греции намного превосходит протяженность берегов других средиземноморских государств 9, поэтому здесь был развит морской промысел. Действительно, в культурных напластованиях III и II тысяче­летий следы постоянного общения жителей страны с морем чрезвычайно многочисленны. И хотя длительные непогоды и сильные ветры мешали выходу моряков в открытое море в течение почти двух третей года, все же рыбаки могли промышлять на протяжении многих месяцев, особенно около берегов.

Природные условия, в которых жили ахеяне, несомненно оказывали воздействие не только на материальную основу этого общества, но и на формирование психологии различных групп населения. Племена, живущие в окруженных горами долинах, сообщение между которыми иногда преры­валось на несколько месяцев, вели изолированный и малоподвижный об­раз жизни. Жители приморских районов, наоборот, отличались предприим­чивостью и большей подвижностью. Все это привело к некоторым отличи­ям в характере и психологии обитателей горных долин и приморских низ­менностей.

НАСЕЛЕНИЕ В ЭПОХУ ПАЛЕОЛИТА И НЕОЛИТА

Заселение территории Греции человеком надежно засвидетельствовано в эпоху среднего палеолита, когда бродячие охотничьи племена, изготов­лявшие довольно однообразные кремневые орудия, умели уже пользоваться огнем. До недавнего времени сведения о палеолитическом периоде на юге Балканского полуострова были ничтожны10, теперь палеолитические сто­янки открыты в разных местах страны. Еще в 1941 г. в Беотии в пещере «Сеиди» была открыта стоянка, относящаяся к концу верхнего палеолита, следовательно к периоду между 30 тыс. и 15 тыс. лет назад и. В Фессалии в долине Пенея орудия среднего палеолита типа Леваллуа (ок. 120 тыс.— 70 тыс. лет назад) и верхнепалеолитические Ориньякской эпохи (ок. 70 тыс.—50 тыс. лет) были найдены в 1958 г. при работах В. Милойчича, обнаружившего их в 14 местах. Спустя два года, в 1960 г., в. Западной Элиде Ж. Сервэ открыл палеолитическую стоянку, а в Халкпдике (Ма­кедония) впервые был обнаружен череп неандертальского человека |2. Стоянки среднего и верхнего палеолита дают немалое количество крем­невых орудий. Так, 'в стоянке в пещере «Соиди», между Фивами и Лева- дией, было обнаружено несколько сот орудий. В Эпире, в районе Пан- танассы, в 1962 г. раскрыто несколько стоянок среднепалеолитического времени, обитатели которых изготовляли весьма доброкачественные мустьерские орудия ,3. Эти поселения указывают на интенсивное заселе­

9 Кэри сообщает, что территория материковой Греции составляет лишь треть территории Италии и шестую часть Пиренейского полуострова, однако береговая линия Греции (2600 миль) превосходит береговую линию Италии (2150 миль) и бе­реговую линию Пиренейского полуострова (2300 миль) (М. Cary, The geograpnic background of Greek..., p. 45).

10 К 1928 г. были известны лишь слабые следы жизни человека этого периода в Аттике (Пикермион), в Аркадии (Мегалополь) и на Евбее (Кимы) — Μυλωνάς, Νεολιθική Εποχή ..., σ. 5.

11 P. A. Bialor, Μ. Η. Jameson, Paleolithic in the A rgalid ,— AJA, vol. 66, 1982, pp. 1 8 1 -1 8 2 .

!2 J. Servais, Outils paléolithiques d. Elide,— BCH, vol. LXXXV, 1961, pp. 1—9. Но­вые материалы были опубликованы в 1964 г. (A. Leroi — Gourhan, Découvertes Paléo­lithiques.en E lide ,—-BCH, vol. LXXXVHI, d&64, pp. 1—8).

13 E. Î5. Hiiggs, A middle paleolithic industry in Greece. Prelim inary report,—. «Man», vol. LXIII, 1963, pp. 2—3; Daux, Chronique 1962, pp. 797—800.

ние юга Балканского полуострова сначала мустьерским человеком — Homo primigenius u. а затем и человеком верхнего палеолита, относя­щимся уже к виду Homo sapiens.

Эпоха верхнего палеолита, окончившаяся в Греции приблизительно 15 тыс. лет назад, охватывала и период последнего оледенения. Суровые условия заставляли человека прилагать больше усилий к тому, чтобы вы­жить, и эта борьба побудила людей того времени значительно усовершен­ствовать орудия труда. Можно предположить, что общественные отноше­ния верхненалеолитического населения Греции аналогичны социальным установлениям населения Передней и Средней Азии, Северной Африки, Средней и Южной Европы того времени. Видимо, тогда уже формирова­лись родо-племенные устои с особым почитанием женщин-родоначальниц. Конечно, местные особенности играли некоторую роль в ускорении или замедлении общеисторических процессов. Однако несомненно, что в эпоху верхнего палеолита территория юга Балканского полуострова служила ме­стом, где кочевали многочисленные родовые коллективы охотников.

Окончание ледниковой эпохи сопровождалось значительным потепле­нием, что привело к корейным изменениям географической среды юга Балканского полуострова. Исчезли крупные животные типа мамонтов и зубров, взамен появились новые виды, охота на которых была ничуть не легче. Зато изменение растительного покрова открыло перед человеком но­вые и более доступные способы пополнения пищевых ресурсов. В после­ледниковый период человек от собирательства стал переходить к прими­тивным формам земледелия. Ступени эволюции хозяйственной деятельно­сти племен, населявших Грецию вскоре после XV—XII тысячелетий, пока не поддаются точному определению. Неоомненио одно — активная деятель­ность человека по выбору полезных видов из множества растений, покры­вавших горы и долины Балканского полуострова, велась уже в ранний пе­риод неолитической эпохи. Изучение культурных растений и их дифферен­циации на географические группы (нередко сопровождаемой их резким физиологическим обособлением, вплоть до невозможности скрещивания сортов между собой) показало, что происхождение культурных растений нужно относить к отдаленнейшим эпохам, для которых обычные периоды археолога в пять-десять тысяч лет представляются коротким сроком ,5. Территория Греции входила в средиземноморский мировой очаг происхож­дения культурных растений. Там в изучаемый период происходил отбор наиболее выгодных форм. Действительно, памятники следующей неоли­тической эпохи свидетельствуют о том, что население страны уже пере­шло к оседлоземледельческой жизни.

Эпоха неолита длилась в Греции приблизительно от середины VII ты­сячелетия до 3000/2800 гг., причем в западных областях страны местами он мог удержаться и до середины III тысячелетия. Внутренние подразде­ления неолитической культуры до сих пор носят предварительный харак­тер — лучше всего названный период изучен в Фессалии16, но соотноше­ние ступеней фессалийского неолита с аналогичными фазами истории бо­лее южных областей еще не получило окончательной разработки. Кроме того, сама классификация фессалийского неолита в недавнее время пере­

и Орудия мустьерекой техники были открыты в 1963 г. в Элиде в бассейне р. Алфея к востоку от Олимпии (N. Chavaillon, J. Chavaillon, Fr. Hours, Une industrie paléolithique du Péloponnese: le Mousterien de V asilaki.— BCH, vol. LXXXVIII, 1964, pp. 616—622). Еще одна новая находка осталась малоизвестной: в 1964 г. в Аспро- халико (Эпир) была открыта палеолитическая стоянка, напластования которой со­держали не менее 35 тыс. обработанных кремневых орудий (Е, S. Higgs, A middle paleolithic industry....).

15 Вавилов, Центры происхождения..., стр. 137.16 A. J. В. Wace and М. S. Thompson, Prehistoric Thessaly , Cambridge, 1912.

смотрена Д. Феохарисом, предпринявшим новое исследование напласто­ваний в Сескло (Фессалия) 17. Сопоставляя результаты исследований Фео- хариса, Вейнберга, Кларка, Роддена и других археологов, допустимо по­строить следующую предварительную схему классификации неолита в Греции:

Докерамический неолпт — VII тысячелетие Ранний неолит — конец VII тысячелетия — около 4600 Средний неолит — около 4600 — 4100/4000 Поздний неолит — около 4100/4000 — 3000/2800

Эти абсолютные цифры служат лишь приблизительными вехами, под­лежащими уточнению для каждой области Эллады. Как известно, в Фесса­лии и Македонии поздний неолит продолжался на 200—300 лет дольше, чем в Центральной и Южной Греции 1S.

В задачу нашего обзора не входит детальное рассмотрение неолитиче­ской эпохи в Греции — эта проблема требует специального изучения. Од­нако представляется целесообразным затронуть некоторые вопросы, каса­ющиеся характеристики общих путей прогресса населения страны.

И на Балканском полуострове население прошло ступень докерамиче- ского неолита. Данные о названном периоде дают некоторые поселения Фессалии. Наиболее интересны последние работы Д. Феохариса в Сескло, где исследователь обнаружил слой докерамического поселения, восходя­щий еще к середине VII тысячелетия. Обитатели этого поселка пользова­лись изделиями из кости и микролитическими орудиями, ведя оседлый образ жизни 19. Жители поселения Аргисса-Магула, раскопанного В. Ми- лойчичем в окрестностях Лариссы (Северная Фессалия), также занима­лись земледелием и скотоводством. Эти данные свидетельствуют о том, что докерамическая земледельческая культура неолита охватывала всю терри­торию Фессалии20.

Следует полагать, что производственные навыки, выработанные именно в этот период местным населением, позволили ему перейти к новому виду хозяйства — к аемледельческо-скотоводческому. Это был крупный перелом в развитии материальной базы населявшего тогда Грецию племенного ми­ра. Такой коренной сдвиг произошел не потому, что обитатели юга Балкан­ского полуострова заимствовали более высокую культуру на Востоке (по Шахермайеру) или на Севере (по Матцу). Он осуществился лишь потому, что в среде самого общества, обитавшего тогда на Балканском полуострове, сложились необходимые экономические и культурные предпосылки.

Открытия последних лет сделали известной существовавшую в послед­ней трети VII тысячелетия раннеземледельческую культуру неолита в Южной Македонии и Фессалии. Весьма важно то обстоятельство, что по­следовательность напластований в Сескло показывает, что переход от до- керамической к раннекерамической ступени неолита происходил в данном поселении постепенно, без какого-либо разрыва линии культурного .разви­тия21. Следовательно, есть все основания считать, что племена докерами-

17 Daux, Chronique 1962, pp. 800—802.18 W. A. HeurÜey, Prehistoric Macedonia, Cambridge, 1939, pp. 126—127;

S. S. Weinberg, A egean chronology: Neolithic period and Early Bronze A ge,— AJA, vol. 51, 1947, p. 181.

19 Daux, Chronique 1962, pp. 800—802.20 VI. Milojcic, A usgrabungen in Thessalien «Neue Deutsche Ausgrabungen im Mit­

telm cergebiet und im Vorderen Orient», Berlin, 1959.21 Это результат работ Д. Феохариса в 1963—1964 гг. (см. предварительное сооб­

щение: A. H. S. Megaw, Archaeology in Greece, 1963—1964,— JHS, vol. LXXXVIII).

ческой ступени в своем последующем развитии явились создателями мест­ной раннеземледельческой культуры.

Наиболее полные представления о характере этой культуры дают ис­следования поселения Неа-Никомедня (в нижнем течении р. Галиакмон, окрестности Беройи, Южная Македония), начатые в 1961 г. английскими археологами Г. Кларком и Р. Родденом. Ранние слои этого древнейшего земледельческого поселения на территории Европы датируются радиокар- бонным методом около 6230 г. ( ± 150 лет).

Судя по предварительным публикациям22, в древнейшей фазе раннего неолита в Неа-Никомедии сменились последовательно два поселения.

Прямоугольные дома нижнего слоя были построены по одному плану и имели общую ориентацию. Жилища рядового населения имели площадь около 8X 8 м и состояли из одного помещения. Эти дома окружали квад­ратное сооружение площадью около 12X12 м, которое было разделено внутри двумя рядами очень толстых столбов на три помещения. Это цент­ральное здание сгорело и было восстановлено по старому плану. В слое по­жарища под полом восстановленного большого дома были найдены пять женских фигурок из необожженной глины, два больших топора из зелено­го камня, глиняные сосуды в форме тыкв, несколько скоплений кремневых орудий, еще не употреблявшихся (в каждом до 400 пластин), и много гли­няных катышков нерегулярной формы. Почти в центре поселения был раскрыт еще один дом площадью 8 Х 11 м. Строительство всех домов велось одним способом: ряд толстых столбов переплетали камьппом, поверх кото­рого стену обмазывали глиной. Полы помещений были также из глины, перекрывавшей плетенки из листьев, камыша и трав.

Та же строительная техника была применена и при сооружении домов второго периода, ориентация которых, однако, несколько отличалась от ранней. Дома второго поселения состояли обычно из двух помещений: главное, западное, имело площадь около 8X 8 л«, второе, восточное, почти тех же размеров, но возводилось гораздо менее тщательно.

В напластованиях второго поселения найдены женские статуэтки из глины и такие же фихурки баранов и коз, три фигурки лягушек из поли­рованного зеленого камня, обломки пяти антропоморфных сосудов, напо­минающих аналогичную посуду из переднеазиатских культур Хаджилара и Хассуны (VII—VI тысячелетия), мелкие стержни из глины и камня, также имеющие аналогии в находках из Западной Азии.

Глиняная посуда в первом поселении преимущественно темных цветов с преобладающими ладьевидными формами, есть керамика с черной по­верхностью; орнамент вдавленный, инкрустированный или расписной. Ке­рамические изделия второго поселения заключают большое количество раз­новидностей. Простая керамика представлена здесь монохромной посудой с серой, красной, розовой и коричневой поверхностью. Расписная керамика изготовлялась росписью красным по белому и белым по красному или ко­ричневому. Здесь же найдена посуда, украшенная орнаментом посредством вдавливания ногтем. Вся эта разнообразная посуда свидетельствует о боль­шой тяге ранненеолитического населения Неа-Никомедии к жизнерадост­ным, ярким предметам быта. Типы посуды из Неа-Никомедии говорят о связи с фессалийским ранним неолитом, а также о соприкосновении с се­веробалканскими неолитическими культурами.

Обитатели поселка занимались и земледелием и животноводством. В на­пластованиях раннего неолита Кларк и Родден обнаружили более 2 тыс.

22 Daux, Chronique 1961, pp. 798—800; Daux, Chronique 1963, pp. 787—790; A. H. S. Megaw, Archaeology in Greece, 1963—1964, pp. 16—18; G. Clark, R. Rodden, Nea-Niko- media,— ШЧ, April 11, 18, 1964, pp. 5Θ4—5Θ7, 604—607.

зерен пшеницы, ячменя, чечевицы, гороха и, возможно, диких злаков. Были найдены и орехи. Предварительный анализ более чем 25 тыс. об­ломков костей показал, что обитатели Неа-Никомедии разводили преи­мущественно овец и коз. Крупный рогатый скот и свиньи занимали еще небольшое место. Весьма примечательно высокое качество небольших каменных орудий, изготовлявшихся обитателями Неа-Никомедии.

Приведенные выше материалы показывают, что обитатели Неа-Нико­медии перешли к устойчивому оседлому образу жизни уже к последней трети VII тысячелетня. Непрерывное существование поселения в течение многих столетий указывает на полное завершение перехода от охотничье- собирательского быта к производящему хозяйству. Примечательно, что ко­личество костей диких животных значительно уступает остаткам одомаш­ненных коз и овец. Важно и то, что перечень культурных растений до­вольно разнообразен. Отмеченные обстоятельства позволяют сделать вы­вод, что обитатели Неа-Никомедии давно прошли стадию сочетания охот­ничьего хозяйства и архаических форм оседлого земледелия, их экономика полностью основывалась на земледелии и скотоводстве.

Духовная жизнь родовой общины в Неа-Никомедии была уже доста­точно сложной. Фигурки лягушек из полированного серпентина позволяют думать о том, что представления эпохи тотемизма еще не исчезли в ранне­неолитический период. Судя по тому, что одна из фигурок имела отверстие для подвешивания, эти изображения древних священных животных сохра­няли свое магическое значение и носились в качестве амулета. Но вместе с новыми формами экономической деятельности обитатели Неа-Никоме­дии вырабатывали и новые религиозные нормы. Развивается культ жен­ского божества, покровителя плодородия полей и стад, от которого так за­висела жизнь тогдашних людей.

Представления о загробной жизни указывают на существование кон­цепции о единстве рода: членов общины хоронили между домами внутри родового поселка. Захоронения, совершали в неглубоких грунтовых ямах, покойники лежали в скорченном положении, без погребальных даров. Это обстоятельство говорит об отсутствии представлений о личной собственно­сти даже на предметы обихода: видимо, община жила нерушимыми еще законами коллективной собственности. Возможно, что большое здание в центре являлось хранилищем производственного и ритуального имущества всего поселка. Но уже во втором поселении Неа-Никомедии засвидетель­ствовано появление печатей из обожженной глины с несложным рисун­ком, вырезанным на еще полутвердой глине. Введение в обиход печатей было вызвано, видимо, появлением какой-то системы запретов и ограниче­ний для части общинников, налагаемых особо авторитетными членами ро­дового коллектива. Наличие печатей в ранненеолитической Неа-Никомедии весьма важно для определения происхождения печатей всего юга Балкан­ского полуострова.

Раннеземледельческая культура Южной Македонии конца VII тысяче­летия развивалась в том же направлении, что и неолитическая цивилиза­ция Фессалии. Богатые напластования раннего (керамического) неолита в Сескло и некоторых других поселениях23 позволяют предполагать, что плодородные долины Македонии и Фессалии приблизительно в одно и то

23 После исследований Уэйса и Томпсона (A. J. В. Wace and М. S. Thompson Prehistoric Thessaly) картина фессалийского неолита долгое время казалась доста­точно освещенной. Но работы В. Милойчича в Оцаки-Магула (с 1953 г.) показали, что типичной неолитической культуре Сескло в Фессалии предшествовали еще че­тыре неолитических периода (VI. Milojcic, A usgrabungen in Thessalien ,— «Neue De­utsche Ausgrabungen im Mittelmeergebiet und im Vorderen Orient», Berlin, 1959, S. 225-236).

же время стали местом деятельности древнейших земледельцев и ското­водов. Видимо, здесь следует искать один из локальных центров возник­новения земледелия и оседлого образа жизни. Открытие этого очага, ко­торый следует назвать Южно-Балканским, еще раз подтверждает справед­ливость теории выдающегося русского ученого Н. И. Вавилова, в 1935 г. назвавшего восемь самостоятельных мировых очагов происхождения важ­нейших культурных растений, что позволило ему говорить о восьми древ­них основных очагах мирового земледелия24. Особо пригодные для разви­тия земледелия горные субтропические области Балканского полуострова с их разнообразием видов дикого растительного и животного мира явились естественной материальной базой для перехода человека к производящей экономике путем одомашнивания местных видов из флоры и фауны. Поли­центризм процесса сложения раннеземледельческих цивилизаций, деталь­но прослеженный В. М. Массоном на материале культур Переднего Во­стока и Средней Азии 25, теперь получает дальнейшее освещение на основе данных из средиземноморского очага происхождения культурных расте­ний. Сопоставление радиокарбонных дат древнейших земледельческих культур, произведенное недавно Г. Кларком26, показывает, что в период приблизительно от 6500 до 5200 г. возникновение земледельческих посе­лений в областях между Ираном и Грецией происходило в сравнительно немногочисленных районах. Кларк называет следующие пункты с востока на запад:

Джармо — около 650ÛХассуна — около 6400Рас-П1амра — около 6410Мерсин — около 6000Кносс — около 6100Хаджилар — около 6000Неа-Никомедия — около 6230Элатейя — около 5530Вршник — около 4915

Исследовавший раннеземледельческие комплексы Передней Азии В. М. Массон полагает, что можно говорить лишь о двух больших культур­ных ареалах, приблизительно локализующихся в западных и в восточных областях Передней Азии. В пределах каждого из ареалов имеется ряд куль­турных общностей, видимо, отвечающих племенным группам древности. Несмотря на взаимовоздействие этих общностей в зонах соприкосновения, каждая из них представляла собой отдельный культурный вариант.

Черты сходства и отличия неолитических культур разных областей Балканского полуострова заставляют поставить вопрос о необходимости изучения существовавших там культурных общностей и их локальных ва­риантов, Но даже и на нынешней ступени знаний следует пересмотреть некоторые сложившиеся ранее представления о ходе исторического про­цесса в Греции.

Так, отставание в изучении древнейших обитателей Балканского полу­острова привело к возникновению и широкому распространению теории о культурной отсталости Греции в древнейшие эпохи, о неизмеримом пре­восходстве качества и темпов культурного прогресса стран древнего Во­

24 Н. И. Вавилов, Ботанико-географические основы селекции,— «Избранные тру­ды», т. II, М.— Л., 1960, стр. 21—70.

25 Массон, Средняя Азия, стр. 11—120.26 J. G. D. Clark, Radiocarbon dating and the spread of farm ing economy,— «Anti­

quity», vol. XXXIX, 1965, № 153, pp. 45—48.

стока над движением племен, населявших некогда Грецию. Подобные мнения можно встретить почти во всех старых и новых работах, посвящен­ных древним цивилизациям Востока. Г. Чайлд в 1952 г. с уверенностью пишет о том, что европейская предыстория «в своей начальной стадии яв­ляется главным образом историей подражания восточным достижениям или, в лучшем случае, их усвоения. О самих же достижениях мы узнаем из археологии Востока» 27. Та же мысль определяет доклад Ф. Шахермайера в 1958 г. на VII Международном конгрессе классической археологии в Ри­ме: «Открытием культур Иерихона, Джармо, Хассуна и Телль-Халафа твердо установлено бесспорное превосходство Передней Азии в ее самом раннем развитии над Европой» 28. После открытия в 1961 г. раннего нео­литического поселения земледельцев в Неа-Никомедии, относящегося к последней трети VII тысячелетия, очевидна излишняя категоричность при­веденных мнений. Следует заметить, что не одно только отсутствие источ­ников побуждало ряд западных исследователей к тенденциозным утверж­дениям об исключительном превосходстве стран Переднего Востока над соседними областями Средиземноморья. Если Чайлда можно упрекнуть в стихийном, по-видимому, преувеличении роли Востока, порожденном ха­рактером накопленного в его время археологического материала, то другие исследователи руководствовались иными, идеалистическими по своей при­роде побуждениями. Глубокая вера в догмы религиозных систем, называю­щих Передний Восток ареной, где бог сотворил первого человека, толкает некоторых исследователей в сторону «востокоцентризма» при поисках научной основы для библейских преданий. Естественно, что такой подход далеко уводил ученых от научного познания исторического процесса. Иде­алистическая переоценка роли древнейшего Переднего Востока встретила должный отпор в работах советских исследователей. В. М. Массон в своем фундаментальном труде, посвященном древнейшей Средней Азии, прихо­дит к выводу о полицентризме процесса сложения древнейших земледель­ческих культур в областях Передней Азии, об отсутствии в них признаков культурного единства, которые позволили бы возводить их к единой «про­токультуре» 2Э. Сложение древнеземледельческих культур происходило в странах Восточного Средиземноморья в одну и ту же эпоху, причем пере­ход к оседлому земледелию совершался во многих очагах на основе локаль­ных культурных традиций. Только такое понимание процесса развития человеческого общества, исходящее из материалистической концепции, приближает исследователей к исчерпывающему познанию сложного и мно­гообразного пути, пройденного человеческим обществом в отдаленные эпо­хи бесписьменной истории. История Греции в эпоху неолита еще неизве­стна полностью, так как источников пока слишком мало. Можно заме­тить лишь, что и тогда некоторые области были заселены менее густо, чем Фессалия или Беотия. Так, в Аттике интенсивность жизни гораздо слабе'е. Малочисленность известных в настоящее время неолитических поселков Аттики несомненно является результатом не только слабой изученности памятников этого времени, но и того обстоятельства, что неолит Аттики не оставил каких-либо значительных следов. Из всех пунктов Аттики, где най­дена неолитическая керамика 30, наиболее богатые находки дало поселение

27 Г. Чайлд, Древнейший Восток в свете новых раскопок , М., 1956, стр. 24—25.28 Schachermeyr, Die Kulturbeziehnngen, Atti-I, S. 235.29 Массон, Средняя А зия , стр. 91 и сл., 118 и сл., 450 и сл.30 Следы неолитического времени открыты лшць в следующих местах:а) Афины: см. «Hesperia», vol. V, 1936, pp. 20—21; vol. VII, 1938, pp. 335—338;

vol. VIII, 1939, pp. 21, 226, 235; vol. IX, .1940, pp. 297—298; vol. VI, 1937, pp. 539—570. Ср.: J. Tb. Hill, The ancient city of Athens, London, 1953, p. 3.

б) Коропн (в 1949—1950 гг. М. Коциас в окрестностях Коропи, на холме «Замок

Неа-Макри возле Рафины. Оно расположено на восточном побережье Ат­тики, что дает основание предполагать наличие связей этого населения с неолитическими обитателями островов Эгейского моря.

Характерно, что афинский Акрополь в числе весьма немногих пунктов Аттики имеет следы древнейшего обитания. Самые ранние остатки отно­сятся к концу эпохи неолита, причем и в настоящее время трудно опреде­лить, велико ли было это самое раннее поселение. На южном склоне Акро­поля итальянскими археологами были найдены остатки неолитического дома и поздняя неолитическая керамика. На южном же склоне, несколько западнее театра Диониса, на самой высшей части, в естественном гроте была найдена в большом количестве расписная полихромная неолитиче­ская керамика âI.

Много неолитической керамики было обнаружено на северных склонах Акрополя, откуда происходят фрагменты сосудов почти всех типичных для неолита групп. При раскопках американской экспедиции на Агоре, т. е. в низине к северо-западу от Акрополя, были найдены великолепные образцы красной и серой лощеной керамики неолитического времени. Все эти находки показывают, что поселение на месте Афин относится к тому же времени неолита, что и в остальной Греции.

Наиболее полное представление об исторических процессах в Средней Греции дают работы С. Вейнберга в беотийской Элатейе (Драхмани) 32. Это пока единственное урочище в Центральной Греции, где жизнь не пре­рывалась в течение всех периодов неолита, приблизительно от 5500 до 3200 г. до н. э. Раскопки Вейнберга открыли богатую и разнообразную культуру тогдашних обитателей Элатейи. Исследователю удалось просле­дить развитие гончарного дела, изменения в типах жилищ и другие осо­бенности в повседневной жизни населения. Заслуживает большого внима­ния вывод Вейнберга о «необычайном консерватизме» в керамике Элатейи, сохранявшей неизменными основные формы сосудов в течение всего пе­риода неолита33. Столь длительное бытование одних и тех же традицион­ных форм посуды может быть истолковано как свидетельство большой устойчивости состава населения в рассматриваемом поселении.

Процесс эволюции оружия протекал более быстро. В период раннего неолита жители Элатейи были вооружены пращами, для которых изготов­ляли специальные глиняные «камни» 34. Подобные предметы найдены в большом количестве в тогдашних поселениях Фессалии. Уже в конце сред­него или в начале позднего неолита в Греции появились лук и стрелы, найденные не только в Элатейе, но и в Коринфе. Прогресс в области воору­жения отражал также движение всего общественного производства и ус­

Христа» нашел много обсидиановых лезвий и наконечников стрел, вместе с камен­ными инструментами и клыком кабана) : см. JHS, vol. LXXI, 1951, р. 237.

в) Неа-Макри (равнина Рафины) на южном конце Марафонской равнины (в 1954 г. Феохарис открыл здесь богатое неолитическое поселение, существовав­шее с раннего неолита. Другое, тоже ранненеолитическое поселение, он открыл в 1954 г. в 2 км от Рафины) : см. JHS, vol. LXXV, 1955, suppl., р. ß.

г) Трахонес (к северу от Афин; в 1952 г. найдены обсидиановые орудия): см. JHS, vol. LXXII, 1953, р. 112.

31 Г. Μυλωνάς, 'Η Νεολιθική Εποχή εν (ΕλλάΖι, Α&ήναι, 1928. σ. 75—76. G. Ε. Mylonas, Athens and Mlnoan Crete,— «Athenian Studies presented to W. S. Fer­guson», Cambridge, 1940, suppl. 1, pp. 11—36; C. W. Biegen, Athens and the Early Age of Greece,— «Athenian Studies presented to W. S. Ferguson», pp. 1—9; «Annuario della Regia Scuola Archaeologica di Atene», vol. IV—V, 1918, p. 490; D. Levi, Abitazioni preistoricke sulle pendici dell. Acropoli,— «Annuario...», vol. X III—XIV, pp. 411—491.

32 S. S. Weinberg, Excavations at prehistoric E lateia , 1959,— «Hesperia», vol. XXXI, 1962, pp. 158, 209.

33 Ibid., pp. 199—200.34 Ibid., pp. 202—203.

ложнение отношений внутри племенного мира неолитической Греции. По- видимому, причиной военных конфликтов была борьба за пахотные угодья, пастбища для скота. Логическим завершением этого процесса явилось воз­ведение оборонительных стен вокруг поселений в эпоху позднего неолита. Весьма монументальным памятником такого рода можно считать укреп­ленный акрополь Димини в Фессалии, обнесенный несколькими линиями стен 35.

Учащение войн — результат тех больших изменений в общественном сознании, которые происходили в это время в Греции. Памятники религи­озной жизни также отражают усложнение представлений тогдашнего оби­тателя страны. Так, появились новые, специально ритуальные сосуды на четырех ножках, повторявшие очертания вымени коровы36. Видимо, в си­стеме религиозных воззрений крупный рогатый скот получил особое место.

В истории Греции эпохи неолита остается еще очень много неясного. Одним из самых трудных вопросов по-прежнему является выяснение ха­рактера связей населения страны с племенами, обитавшими на севере Балканского полуострова и в соседней Малой Азии. Борьба между сторон­никами теории миграций и учеными, не согласными с концепциями о ко­ренных изменениях состава населения страны, продолжается и поныне37. Видимо, необходимы еще новые источники для решения вопроса о том, ка­кое место в историческом движении следует отвести перегруппировкам сло­жившихся племенных групп и сколь эффективными могли быть контакты между соседними странами в эти отдаленные времена.

Эпоха неолита в Греции характеризуется созданием высокой культур­ной традиции, принадлежавшей, по-видимому, довольно устойчивым группам. На основе больших производственных достижений .этого земле­дельческого населения в конце IV — первой половине III тысячелетия до н. э. стал возможен переход к изготовлению орудий из меди.

35 A. J. В. Wace anid М. S. Thompson, Prehistoric Thessaly, p. 80.36 S. S. Weinberg, Excavations..., 1959, pp. 190, 195. Автор склонен связать упо­

мянутый сосуд преимущественно с культом воды. Однако приводимые Вейнбергоч аналогичные сосуды из поселения Данило в Югославии были найдены вместе с гли­няными моделями фаллов. Это заставляет думать о принадлежности сосуда в форме вымени к широкому кругу представлений, связанных с почитанием производящих сил природы.

37 После Г. Чайлда (Г. Чайлд, У истоков европейской цивилизации, М., 1952, стр. 93, 97) теория миграций нашла выражение в ряде работ: Dow, The Greeks..., pp. 1—5; E. I. Holmberg, The Appearance of Neolitic black burnished ware in Main­land Greece,— AJA, vol. 68, 1964, pp. 343—348.

Г Л А В А

II

ГРЕЦИЯ X X III-X V II вв.

В Греции металлические орудия широко вошли в обиход лишь спустя несколько столетий после первого знакомства обитателей страны с медью. Этот во многом еще неясный период приблизительно с 3000 до 2500 г. ха­рактеризовался дальнейшим развитием богатых культурных традиций, унаследованных от предшествующей эпохи. Одновременно усиливалась обособленность местных культур *. В результате возраставшего прогресса .хозяйства, культуры и общественных отношений возникает неравномер­ность в развитии отдельных племенных групп. С середины III тысячеле­тия можно заметить некоторые разлитая в темпах развития отдельных областей страны. Огромный качественный сдвиг в производственной жиз­ни общества — внедрение металла — также происходил неравномерно.

До сих пор вопрос о том, как именно жители Греции узнали о возмож­ности использовать металл, остается еще не выясненным. В советской историографии пока нет работ, посвященных этому вопросу. Большинст­во западных ученых высказываются в пользу теории миграций. Они счи­тают, что в кояце неолита — начале ранне-элладском периода произошло переселение новой этнической группы из Малой Азии. Прибывшие на юг Балканского полуострова индоевропейские племена, принадлежавшие к анатолийской языковой семье (той же, что и хеттские языки), умели плавить медь. Эта точка зрения, выдвинутая в с-вое время Блегеном2, по­лучила широкое распространение в работах Шахермайера, Милойчича, Меллаарта, Доу, Милонаса и других исследователей3. Б противовес «ана­толийской» теории Г. Чайлд в одной из своих последних работ выдвинул положение, что в начале эпохи бронзы в Грецию прибыли переселенцы из северных областей Балканского полуострова 4.

1 М илойчич выделяет в пределах культуры Димини ((Фессалия) по .меньшей мере четыре различные группы (V. Milojcic, A usgrabungen in Thessalien ,— «Neue Deutsche Ausgrabungen in Mittblmeergebiet und. im Forderen Orient», Berlin, 1959, S. 228).

2 C. W. Biegen, The coming of the Greeks,— AJA, vol. 32, 1928, pp. 141—154. Позд­нее Блеген вновь подчеркнул этническое отличие неолитического населения страны от обитателей Греции эпохи ранней бронзы (C. W. Biegen, Athens and the Early Aqe of G r e e c e «Athenian Studies presented to W. S. Ferguson», Cambridge, 1940, pp. 1—9).

3 Schachemmeyr, A ltesten Kulturen, S. 52 и а. (заметим, что и неолитическое население Греции, по мнению Шахермайера, состояло из племен «восточного про­исхождения»); V. Milojcic. Bericht über die Ausgrabungen und Arbeiten im Thessalien im Herbst 1959,— AA, 1960, [Berlin, 1901], S. 150—178; Dow, The Greeks..., pp. 2—5; I. Mellaart, The end of the Early Bronze Age in A natolia and the A egean,— AJA, vol. 62, 1958, pp. 9 -3 4 .

4 V. G. Childe, The relation between Greek and prehistoric Europe,— «Acta Congres- sus Madvigiani», vol. I, Copenhagen, 1958, pp. 293—316.

3 T. В. Елаватсная 33

Обе названные теории не кажутся нам убедительными, так как в ос­нове их лежит один и тот же принцип — объяснить каждое движение об­щества вперед влиянием извне, воздействием другого, более развитого этнического единства. Такое объяснение причин прогресса во внутреннем развитии Греции III тысячелетия кажется узким и оторванным от реаль­ных исторических событий. Мы не склонны отрицать переселения вооб­ще, но хорошо известные примеры дорийского переселения в XII в. и пере­селения кельтских племен в страны по среднему и нижнему течению Ду­ная в V—III вв. показывают, что иммиграция больших масс людей «опро-- вождается заметными изменениями в материальной жизни той области, которая подвергается натиску вселяющихся племен. Возражения против теории миграций можно изредка услышать и на Западе. Например, М. Га- рашанин недавно призывал к более осторожному отделению старых и новых элементов в культурном развитии, с тем чтобы этот процесс не представлял собой «цепи непрерывных катастроф», как это получается у В. Милойчича5. Вместе с тем новые выводы по отдельным отраслям знания настойчиво говорят против теории вселения в Грецию III тысяче­летия иноязычных племен.

Чрезвычайно важны лингвистические исследования древнейших язы­ков Балканского полуострова. Болгарский ученый В. Георгиев в своих работах успешно показал, что в эпоху неолита в VI—IV тысячелетиях уже сформировались четыре главные индоевропейские языковые группы и что Балканский полуостров в то время был давно заселен индоевро­пейскими племенами6. Так отпала теория неиндоевропейского субстрата в догреческой Элладе, господствовавшая в лингвистике с 1896 г., когда ее выдвинул П. Кречмер1.

Открытие В. Георгиевым индоевропейского языка, на котором гово­рило население Эллады до греков, было следующим важным шагом в уяснении этнической принадлежности древнейших обитателей страны. Пеласгскжй язык, как назвал его Георгиев, получил полное признание лингвистов8. Теперь оказывается, что слова с суффиксами ιθ-, —ισσ, —ησσ ir некоторыми другими могли быть только иеласгского происхождения.

Археологи, исследовавшие культуру Эллады III тысячелетия, обыч­но объясняют появление характерной для эпохи ранней бронзы посуды тем, что ее принесли с собой «переселенцы». Но следует заметить, что· до настоящего времени в Греции известно очень мало селищ ранне-эл­ладского времени с четко выраженной последовательностью слоев позд­него неолита и раиней бронзы. В восточных областях лучше всего из­вестна судьба поздненеолитического поселения в Лерне (Лерна-П), по­кинутого жителями и остававшегося необитаемым несколько столетий9.

В Коринфе отложения неолитического и ранне-элладского времени обнаружены перемешанными; то же явление наблюдалось, по мнению Вейнберга, и в Гонии 10.

s М. V. Garasaniii, The neolitlc in Anatolia and the B a lk an s ,— «Antiquity», 1961, p. 278.

6 Георгиев, Исследования..., стр. 265; VI. Georgiev, La toponymie ancienne de la- péninsule balkanique et la thèse mediterranéene, Sofia, 1961.

2 P. Rretschmcr, Einleitung in die Geschichte der griechischen Sprache, Göttingen,. 1896.

8 A. J. Van Windekens, Le pêlasgique, Louvain, 1952; J. Harmatta, D as Pelasgische und die alten «Backansprachen»,— «Балканское езикознание», София, т. IX, 1964, № I ,. стр. 41—47.

9 I. L. Caskey, The Early Helladic period in the Argolid,— «Hesperia», vol. XXIX, 1960, pp. 285—303.

10 S. Weinberg, Bem ains from the prehistoric Corinth,— «Hesperia», vol. VI. 1937,. pp. 487—524; H. S. Robinson and S. Weinberg, Excavations at Corinth, 1959—«Hespe­ria», vol. XIX, 1960, pp. 240—253.

Более ясная картина на западе — в Мессении. Раскопки: в Мальтж на месте античного Дориона показали, что между неолитическим ж ражне- члладским поселениями не было полного разрыва, новые типы посуды и домов уживались со старыми. Выводы Валмина 11 важны тем, что ему удалось установить наличие контактов неолитических обитателей Дорио- па-1 с племенами Южной Италии.

Приведенных материалов достаточно, чтобы утверждать, что архео­логических следов вселения новой этнической группы в Грецию в нача­ле эпохи бронзы до юих пор нет. Что касается появления новых типов по­суды в Греции ранне-элладского времени, то объяснение этому, видимо, нужно искать в дальнейшем развитии керамического производства, свя­занного с общим прогрессом культуры.

Приведенные выше данные дают возможность считать, что исконное неолитическое население Греции, говорившее на пеласгском языке, оста­валось в стране и в первой половине III тысячелетия. Проникновение в Элладу протогреческих племен из областей позднейшей Македонии долж­но было происходить на протяжении многих столетий. Слиянию при­шельцев и аборигенов способствовало то, что общественное развитие пе­ласгов и протогреческих племен было в основном сходным: у тех и у других родо-племенная организация достигла своего наибольшего раз­вития. Дальнейшее развитие хозяйства в условиях начавшегося распро­странения металла привело к глубоким социальным изменениям, кото­рые происходили в течение очень длительного времени12. Подобный процесс имел место и в Греции. Начало распада родо-племенной органи­зации и превращения родовых общин в сельские или территориальные можно заметить уже во второй половине III тысячелетия.

ПОСЕЛЕНИЯ ЭПОХИ РАННЕЙ БРОНЗЫ

Период с XXV по XX вв. был ознаменован большими событиями в Во­сточном Средиземноморье. На юге небывалого расцвета достиг Египет Древнего царства. Мелкие царства сирийского побережья к концуIII тысячелетия подпадали под египетское влияние. В Малой Азии скла­дывалось государство хеттов. Островной мир Эгейского моря в изучаемое время создал яркую локальную культуру, получившую наименование Кик- ладской. На Лемносе 13 развивается ранняя городская культура, о чем сви­детельствуют остатки поселений Полиохни-Ш и Полиохни-IV, датируе­мые 2500—2300 гг. Город Полиохни-IV, превосходящий вдвое Трою-П, был обнесен мощной оборонительной стеной, внутри которой стояли дома различных размеров. Здания с мегаронами, внутренними дворами и много­численными жилыми комнатами и кладовыми свидетельствуют о далеко зашедшей имущественной дифференциации населения. О том же говорит и клад золотых изделий. Общий характер Полиохни-IV, погибшего от зем­летрясения около 2300 г. до н. э., допускает предположение, что в нем уже складывались те отношения, которые в дальнейшем приводили к возник­новению государства. Еще дальше ушел в своем развитии Крит, где от­деление ремесла от земледелия, рост индивидуальной собственности и другие явления в социальной жизни завершились возвышением неболь­ших царств с дворцами в Кноссе, Маллии и Фесте 14.

11 Valmin, M essenia expedition, pp. 52, 398—400.12 А. Я. Брюсов, О характере и влиянии на общественный строй обмена и тор­

говли в доклассовом обществе,— СА, т. XXVII, 1957, стр. 17.13 L. Bernabo Brea, Scavi a Poliochni,— FA, vol. XI, 1955, 2122; E. Vanderpool,

News letter from Greece,— AJA, vol. 58, 1954, pp. 238—240.14 Evance, Palace of Minos·, Дж. Пендлбери, Археология Крита, М., 1950, стр. 60—

Жители прибрежных областей Греции, находившиеся в более благо­приятных условиях, б X X III—XIX вв. уже вступили на путь распада родо-племенных отношений. Свидетельства этому доставляют несколько центров ранне-элладской культуры в Средней и Южной Греции.

Поселение Лерна на берегу Арголидского залива является пока уни­кальным памятником того времени. Сильная крепость Лерна-Ill с двой­ным кольцом стен, башнямп и воротами15 заключала пространное жи­лище правителя — «Дом черепиц»16,— имевшее площадь около 12X25 м (см. схему 1). Строительная деятельность лернейских владык восходит к более раннему времени, так как под «Домом черепиц» обнаружено здание BG, также имевшее ширину 12 м. Уровень развития производства в Лерне допускает предположение, что там появлялось уже раннегосударственное образование, в котором полномочия племенного вождя перерождались в царскую власть, а развитие строительной техники и медно-бронзовой металлургии убедительно свидетельствует об отделении ремесла от зем­леделия. То обстоятельство, что в Лерне-IV впервые на территории Эл­лады появляется медленно вращающийся гончарный круг 17, лишь допол- пяет уже ясную картину: крепость в Лерне свидетельствует о движении населения Эллады от родовых установлений к классовому обществу. Из­вестия о существовании укреплений того же времени в Рафине и Аскета- рионе показывают, что и в прибрежных землях Аттики происходил по­добный исторический процесс.

Но особенно важны раскопки на западном побережье Аттики — в Агиос-Космасе. Там открыты два последовательно сменившихся поселе­ния — Агиос-Космас-1 (ок. 2300—2100 гг. до н. э.) и Агиос-Космас-П (ок. 2100—1900 гг.), которые относятся к интересующей нас эпохе.

От поселения Агиос-Космас-1 осталось довольно мало, наиболее ха­рактерная его черта — наличие многочисленных бофров (ям), служив­ших, как правильно отметил Милонас, для хранения зерна 18. Вырубка в скале таких больших хранилищ показывает, что население Агиос-Косма- са-1, как и жители других поселений материковой Эллады того времени (бофры найдены в Орхомене, Евтресисе, Кораку, Гонии, Зигуриесе, Асине it Лерне), имели достаточное количество зерна, чтобы создавать его боль­шие запасы.

Около 2100—1900 гг. земледельческое поселение в Агиос-Космасе до­стигает большого расцвета19. Жители его обитали в изолированных до­мах, составляющих группы строений со смежными глухими стенами. Такой блок представлял собой почти прямоугольный квартал, отделенный неширокими мощеными улицами от других. Однако встречаются и совсем изолированные дома. Характер раскопанных в слое Агиос-Космас-П до­мов говорит о том, что это было жилье отдельной довольно большой семьи: площадь некоторых домов достигает 100 кв. м. Строение состояло обычно из двух-четырех комнат и имело внутренний дворик.

Рассматривая инвентарь и утварь обитателей, можно отметить, что имущественная дифференциация здесь проявляется еще не очень резко, масса селян жила в основном в сходных условиях. Однако признаки на-

15 J. L. Caskey, Excavations at Lerna, 1957,— «Hesperia», vol. XXVII, 1958, pp. 132— 136, fig. 1, tabl. 33—34.

16 J. L. Caskey, Excavations at Lerna, 1955,— «Hesperia», vol. XXV, 1956, pp. 162— 166, fig. 5; The Early Helladic period..., pp. 288—289.

17 J. L. Caskey, The Early Helladic period..., p. 295, fig. 70, a-i.18 Mylonas, Aghios K osm as, pp. Ii6—20.19 Кэскей оспаривает датировку Милонаса («Hesperia», vol. XXIX, 1960, p. 300)

и считает, что конец Агиос-Космаса-II относится не к ранне-элладскому III, но к ранне-элладскому II периоду. Осторожность заставляет нас следовать хронологии Милонаса.

Схема 1, Лерна. План «Дома черепиц» и других ранне-элладских зданий:1. Здание EG; 2. «Дом черепиц»; 3. Здание EV; 4. Дома ранне-элладского времени; 5. Укрепления ранне-зладокого

времени

давшегося расслоения уже есть. Пространный и стоявший изолированно дом, который Милонас считает жилищем должностного лица2Q, видимо, принадлежал более зажиточному земледельцу. Обитатели дома имели вещи, привезенные в деревню, возможно, с Крита,— серпентиновую пе­чать и стеатитовый амулет в виде ноги. Эти скудные данные показывают, что достатки разных домовладельцев в изучаемой деревне были неодина­ковы.

Погребальные обычаи жителей Агиос-Космас-П особенно интересны тем, что именно здесь мы находим еще более ясное указание на обособ­ление хозяйства одной семьи. Как отмечает Милонас, каждая могила имела вокруг небольшой участок земли и эта резервированная террито­рия была отмечена каменной границей21. Поскольку могилы обычно пред­ставляли собой семейные усыпальницы22, то вполне закономерно сделать вывод: на рубеже III и II тысячелетий обитатели деревни Агиос-Кос- мас-II уже имели установившуюся практику, когда одна семья пользова­лась отдельным земельным участком. Мы употребляем термин «пользо­вание», так как в то время земля составляла собственность всей общины. Единое, яерасчлененное родовое кладбище уже не отвечало представле­ниям деревенских жителей того времени. Можно предполагать, что эти изменения в их идеологии находятся в некоторой связи с изменением форм пользования общинной земельной собственностью.

Значительные размеры жилищ в Агиос-Космасе-П позволяют заклю­чить, что обитавшие в них семьи являлись большими патриархальными семьями. О том же говорит и количество орудий труда одной группы, ко­торые найдены почти в каждом доме. Эго зернотерки, на которых женщины изготовляли муку. Они обнаружены и в могилах, и в домах. В доме F найдено пять целых зернотерок и три обломка, в доме Н — три целых, в доме Е — четыре целых и несколько обломков. Эти цифры показывают, что в каждом доме ко времени гибели деревни яа зернотерках работали три-четыре женщины: число, соответствующее именно большой семье.

Интересные сведения можно почерпнуть из раскопок более позднего поселения в районе Рафины, на восточном берегу Аттики, датируемого последним периодом ранне-элладской эпохи. Раскопки данного поселения начали в 1952 г. И. Пападеметриу и Д. Феохарес; в 1953—1954 гг. по­следний вел работы о д т 23. В Рафине (или, вернее, возле нее, так как холм Аскетарион находится в 2 км по берегу к югу от современной Ра­фины) найдено некоторое количество керамики, относящейся еще к РЭI времени, что указывает на появление здесь человека в первой половинеIII тысячелетия.

В конце III тысячелетия поселение в Рафине имело уже городской вид: оно было защищено оборонительной стеной (к 1955 г. раскрыто око­ло 3U м этой стены), имевшей каменный цоколь шириной до 2,5 м, на который были положены сырцовые кирпичи. В некоторых местах жилые дома подходили вплотную к оборонительной стене (раскопки 1953 г.). План домов в Рафине весьма сходен с планом мегарона. Дома состоят из трех помещений: первое, являвшееся, видимо, открытым портиком, из которого вход вел в среднюю, самую большую комнату, за которой' распо­лагалось третье помещение. О длительности обитания в этих домах сви­детельствует то, что в доме, раскопанном в 1953 г., вскрыто пять наслос-

20 Myloaas, Aghios K osm as, pp. 20—46.21 Ibid., p. 66. Вот аде прообраз круглых парских могильников В и А в Мике пах.22 Mylonas, Aghios K osm as, pp. 117—Ί20,23 О работах Пападеметриу и Феохареса к концу 1955 г. известно лишь по

кратким сообщениям в JHS, vol. LXXIII, 1953, р. 112; vol. LXXIV, 1954, р. 147; vol. LXXV, 1955, Suppl., p. 6.

ний пола, а сам дом имел два строительных периода. В Рафине, как и в Лгиос-Космасе, жители обращали большое внимание на благоустройство своего поселения; раскрытая дорога шириной до 1,2 м была замощена камнем.

Столь высокий уровень развития обитателей Рафины в конце III тыся­челетия несомненно был следствием их значительного экономического благосостояния. Действительно, раскопки 1952 г. показали, что в рассмат­риваемое время Рафина обладала крупным бронзолитейным производст­вом, являясь самым ранним металлургическим центром на территории Европы. О размерах производства можно судить на основании того, что в результате раскопок 1952 г. открыты две рядом находящиеся мастер­ские бронзового литья. Примечательно, что один из горнов был высечен в скале — видимо, мастера стремились достичь наибольшей жароустой­чивости.

В мастерских в Рафине были найдены три глиняных литика для литья бронзы, кусок литейной формы из глины и две бронзовые булавки. На­личие такого производства позволяет поставить вопрос о том, что данное поселение Аттики может рассматриваться как поселение городского типа. Конечно, это еще очень молодой город, но тем не менее он является сре­доточием ремесла. Обитатели Рафины имели тесный контакт с населением островов Эгейского моря, привозя оттуда глиняные и каменные сосуды и фигурки. Несомненно, эта торговля основывалась на обмене ремеслен­ными изделиями рафинских металлургов, возможно снабжавших брон­зовыми изделиями острова Эллады.

В упоминавшемся выше поселении Агиос-Космас встречены много­численные вещи привозного происхождения; амулеты в форме ног — с Крита или из Египта, кикладские «сковороды», костяные трубочки, мра­морные кикладские скульптуры, каменные- плитки для растирания кра­сок — с островов. Все эти предметы указывают на существование по­стоянной морской торговли, которую вели жители побережий Аттики во второй половине III тысячелетия.

Отделение ремесла от земледелия24 и довольно оживленная торговля должны были способствовать появлению имущественного неравенства. Одним из признаков его служит употребление личных печатей минойско- го и местного происхождения, засвидетельствованное находкой печатей в Агиос-Космасе. Слабая изученность некрополей этого времени25 не позволяет судить более определенно, и потому подробное рассмотрение вопроса следует пока отложить. Несомненно, однако, что тесное общение с Кикладами и с Критом должно содействовать намечающемуся процессу экономической дифференциации. Возможно, что родовые общины, оби­тавшие в Агиос-Космасе и Рафине, приближались по своему уровню к прибрежному населению Арголиды.

Столь бросающаяся в глаза интенсивность развития родовых общин Эллады, имевших возможность общаться с более передовыми обществами Крита и Киклад, делает весьма правдоподобным предположение, что эту интенсивность можно объяснить некоторым воздействием более развитых соседей. По-видимому, эти влияния захватывали преимущественно берего­вую полосу Аттики, не проникая далеко в глубь страны. Косвенным дока­

24 Данных о земледелии пока очень мало. Но уже в это время жители Аттики культивировали и лозу, как показывают виноградные, косточки, найденные в Агиос- Космасе.

25 Вскрытые в 1951 г. Г. Милонасом десять погребений в Агиос-Космасе пред­ставляли собой плитовые могилы, в которых покойники лежали в скорченном по­ложении, а над ними ставились погребальные дары.

зательством служит малочисленность поселков эпохи ранней бронзы внутри Аттики.

Интересно проследить жизнь Афин в III тысячелетии, но известный в настоящее время материал еще весьма скуден. Необходимо отметить, что на территории Акрополя и в некотором отдалении от него в эпоху ранней бронзы существовали небольшие поселения. В другом важном пункте — в Элевсине — найдено очень мало остатков III тысячелетия. Небольшие поселения возникли в это время на скалах над морем в совре­менном Форике, в Сунионе, в Афидне на севере Аттики, в центре стра­ны — в Спате26.

История Аттики не укладывается полностью в схему, начертанную на основании смены керамических стилей, однако некоторое соответствие сказывается при рассмотрении истории Аттики в начале II тысячелетня. Согласно принятой ныне хронологии, на 2000—1600-е годы приходится средне-элладский период, т. е. эпоха средней бронзы. Начальная дата т. с. рубеж III и II тысячелетий, действительно является значительной вехой в жизни обитателей Аттики, так как в это время прекратили свое существование наиболее крупные центры предшествующего периода, на­пример Рафина и Агиос-Космас. Видимо, и здесь, как во многих поселе­ниях Пелопоннеса, в конце III тысячелетия произошла смена населения, вызванная, нужно думать, передвижениями внутри массива племен, на­селявших юг Балканского полуострова.

Число поселений, судя по доступным нам данным, заметно уменьши­лось по сравнению с предыдущими столетиями. Оживление начинается лишь с конца или с поздней фазы средне-элладского периода, т. е. с на­чала XVII в. Данное предположение подсказано тем, что обычно куль­турные напластования средне-элладского времени или слабы и бледны, пли относятся уже к последним столетиям изучаемой эпохи27.

Важны сведения из западных областей Эллады. Поселение Дорион находилось на севере области, почти в 20 км от западного побережья Мес- сении. Оно располагалось на плоской вершине холма (наибольшая высо­та — 280 м над уровнем моря), окруженного плодородной равниной, изо­билующей источниками. Благоприятные условия для земледелия созда­вали прочную основу для быстрого экономического и социального разви­тия этой общины. Ее наивысший подъем приходится на время существо­вания четвертого по счету поселения (Дориои-IV), относящегося к XIX— XVIII вв. (СЭ II период).

Поселение Дорион-IV было обнесено оборонительной стеной толщиной от 1,60 до 3,55 м и длиной по периметру 420 м 28. Ее внешний и внутрен­ний панцири сложены из более крупных блоков; пространство между панцирями заполнено ломаным бутовым камнем. В стене пять ворот, причем некоторые имеют хорошо продуманную систему защиты.

Наибольшая длина городища — 138,8 м, наибольшая ширина — 82,4 м. Здесь открыто 320 помещений (см. схему 2), из которых подавляющая масса (не менее 80% всех построек) была сооружена одновременно с возведением оборонительной стены. Территория города делилась на три части: 1) верхняя центральная терраса, на которой стояли постройки

26 Все эти поселения бегло перечислены В. Вреде, который отмечает, что они расположены преимущественно на плоских холмах, окруженных плодородными по­лями или стоящих на краю таких полей (W. Wrede, A ttika , Athen, 1934, pp. 6—7).

27 Даже в общей массе антропологического материала III—II тысячелетий изу­чаемое время в Аттике выделяется своей бедностью. И. Л. Ангел смог привлечь для средне^элладсмого времени лишь четыре черепа из Элевсина, опубликованных К. Курониотисом и Г. Мжлонасом в 1932 и 1933 гг. (J. L. Angel, Skeletal m aterial jrom A ttica ,— «Hesperia», vol. XIV, 1954, pp. 279—363).

28 Valmin, M essenia expedition , pp. 16—23.

очагСхема 2. Мессения. Платт поселения Дориои- ΐγ

A l — Α60 2Э, отделялась от других внутренней подпорной стеной, 2) длин­ная вереница построек в один-два ряда, тянущаяся вдоль оборонительной стены, 3) три довольно значительных открытых места, служивших, по- видимому, городскими площадями и местом, куда пригоняли скот3Û.

План Дорнона-IV вызывает аналогии: это глиняная модель дома с о-ва Мелос с открытым внутренним двором и с идущими по периметру внешних стен круглыми помещениями. Она датируется приблизительно 2000 г. до н. э .31. И план любого из трех ахейских дворцов — Пилосского, Микенского или Тиринфского. Всюду повторяется тема открытого про­странства, окруженного со всех сторон сплошной цепью помещений. Вал- мин считает Дорион-IV городом, в планировке которого ясно сказывается воля н желание его правителя 32. Однако нам кажется, что расположение построек Дориона;1У было определено издавна установившейся ахейской строительной традицией, одинаковой и для небольшого дома и для об­щинного поселка.

На верхней террасе Дор ион а-IV, рядом с более крупным домом, ви­димо жилищем главы общины, расположены мастерские, составляющие целый ремесленный квартал. Примыкающие к оборонительной стене по­стройки — довольно скромные жилые дома, склады и простые навесы. В системе тесного и экономного расположения всех этих подстепных зда­ний чувствуется специальный расчет, тщательный учет затрачиваемых .усилий и средств. Особенно интересны западные пристенные амбары33, состоящие из 15—20 весьма сходных помещений, солидные стены кото­рых (толщина большинства — 0,60 м) сложены из хорошо подобранных; или обработанных камней. В каждой кладовой стояли большие пифосы, накрытые каменными крышками,— важная предосторожность для защи­ты хранимого зерна от грызунов. Доступ в центральную верхнюю террасу городища, отделенную от более низкой территории подпорной стеной, шел через ворота или проходы, которых было пять. Здесь в южной самой вы­сокой части холма находился комплекс объединенных единым планом пяти помещений34, составлявших дом, площадь которого в свету была -около 130 кв.м. В самой большой его комнате Ai открыт монументальный -очаг, сложенный из двух массивных плоских каменных плит, по краям которых идет невысокая каменная обкладка. Валмин полагает, что это культовый очаг, а вся комната была чем-то вроде святилища. Как можно заметить, в более поздней ахейской жилой архитектуре обширная ком­ната с большим очагом была обязательным элементом и крупных дворцо­вых сооружений, и более мелких домов. Поэтому комнату Ai (см- схему 2) следует, как нам кажется, рассматривать как главное жилое и вместе •с. тем культовое помещение, соответствующее залу с очагом в позднейших ахейских дворцах.

Постройка большого дома обнаруживает довольно высокое архитек­турное мастерство его зодчих — почти прямые стены образуют прямо­угольные помещения35.

Северная часть верхней террасы была занята жилыми и служебными постройками.

29 Обозначение помещений взято из нумерации Валмина.30 Valmin, M essenia expedition, pp. 52—55.31 C. Schucbhardt, A lieuropa, 2 Auf., Berlin — Leipzig, 1926, S. 83. Taf. XVI.32 Valmin, M essenia expedition, p. 53. С ним соглашается и Доу (Dow, The

·"Greeks..., p. 8).33 Valmin, Messenia expedition, pp. 140—158.34 Ibid., pp. 69—90. Возможно, что в этом доме было два входа.35 Валмин называет это здание дворцовым, однако такое определение не оправ­

дано ни размерами постройки, ни сохранившимся в ней инвентарем.

В помещениях, датируемых средне-элладским II периодом, найдено 'много зернотерок, пряслиц, каменных и бронзовых орудий. Численность этих находок показывает, что в этом квартале жили и работали ремеслен­ники 36.

Дорион-IV — первый полностью и тщательно раскопанный ахейскип протогород, т. е. поселение городского типа, которое являлось админист­ративным и ремесленным центром для окружающей территории. В нем ;уже заметны черты, присущие ахейским городам второй половиныII тысячелетия: выделение дома правителя, хранение на акрополе боль­ших ценностей в кладовых, возведение мощной оборонительной стены вокруг верхнего города. Но в Дорионе-IV вместе с правителем на акропо­ле живет большое количество простого народа, дом и утварь вождя нена­много отличаются от жилищ остальных обитателей акрополя. Видимо, правитель этого времени представлял собой главу племени, руководителя хозяйственной жизни общины. Этот «лучший из мужей», избираемый об­щиной за Военную доблесть (иными словами, за более высокую военную квалификацию) и умение оберегать интересы племени, еще составляет •единое целое со своим народом.

Употребление гончарного круга показывает, что населявшая До­рион-IV община уже прошла период отделения ремесла от земледелия, но ремесленники, судя по концентрации мастерских на акрополе, нахо­дились еще под контролем общинных властей. В этот период они дейст­вительно были демиургами, т. е. работавшими на народ людьми, знаю­щими такие тайны ремесла, которые недоступны простому общиннику. Сооружение такого комплекса требовало мобилизации большого числа ра­бочих рук. Этими строителями, по всей вероятности, были сами члены общины, избравшей холм своим местожительством. Однако вполне воз­можно, что на помощь были привлечены обитатели мелких поселков,, раз­бросанных по всей прилегающей территории37. Взаимопомощь членов одного и того же племени вполне оправдывалась: в случае войны вы­строенная совместными усилиями твердыня могла защитить многих окрестных жителей. Оохранение традиций общинного единства засвиде­тельствовано другим мессенским памятником XIX или XVIII в. Это кол­лективное захоронение воинов в кургане Агиос Иоаннос Папулиа38. Большой, слегка удлиненный курган диаметром 14 м был окружен клад- тсой из тесаных плит, достигающей 2 м. В нем обнаружено 18 погребений, причем часть захоронений была в пифосах. Данные городища Дорион-IV позволяют проследить, как в ахейском обществе происходило разделение народа на богатых и бедных, на «лучших», которые используют свой авторитет для обогащения, и простой народ, который работает на себя и на знать, видя в ней часть древней родовой общины39. Но эта следую­щая ступень в Дорионе отсутствует, сведения о ней дают другие области Эллады.

36 Доу упоминает в числе ремесленников, работавших на акрополе Дориона-IV, я кузнецов (Dow, The Greeks..., p. 8), однако, судя по следам обработки железа, кузнечные мастерские должно отнести к поздне-элладскому III периоду.

37 Валмин отмечает, что окрестности Дориона были густо заселены.28 F A, vol. XII, 1956, 2217; ПАЕ, 1954, σσ. 311-316.39 С. Доу рассматривает поселение Дорион-IV как город, где существовала цент­

ральная власть; по его мнению, город является в значительной части продолжением дворца, откуда «дворцовая бюрократия» управляла мастерскими, кладовыми и во­енной организацией населения (Dow, The Greeks..., p. 8). Эта концепция основы­вается на перенесении в глубь веков той картины, которая заметна в ахейской Гре­ции XIV—XIII вв. до н. э. Но весь облик культуры Доряопа-IV, дышащей во многом первобытнообщинной простотой (очень показательна бедность почти всех захороне- лий этого времени), опровергает эту характеристику Доу.

Схема 3. Мессения. Агиоо Иоаннос. План кургана с коллективным захоронением воинов

В юго-западной части Мессении к началу XVI в. большого могущества достигли правители Пилоса, расположенного в бухте, очень удобной для стоянки кораблей. О значении пилосской династии можно судить по остаткам погребений, открытых к югу от деревни Корифасион в круглой купольной гробнице (фолосе) в непосредственной близости к Пило су. Этот самый ранний ахейский фолос был раскопан в 1925 г. К. Куруниог- тисом40.

Погребальное сооружение состояло из вырубленного в материке дро- моса и круглой камеры, сложенной из мелких плоских необработанных камней. Диаметр камеры — около 6 м , вероятно, приблизительно такой же была и ее высота. Дверной проем высотой 2,75 м, шириной 1,95 м и глу­биной около 1,50 м был перекрыт сверху большими необработанными при- толочными плитами, стены его выложены из мелкого рваного камня. Вход в камеру был заложен кладкой.

Так как в гробнице уже побывали грабители, то захоронения в ней были смещены и обломки костей разбросаны по всей камере. Над полом залегал слой темной земли толщиной около метра, который Куруниотис принял за след от погребальных костров.

От погребального инвентаря осталось очень мало — мелкие фрагменты серебряных сосудов, большой пиксиды из египетского фаянса и обломки

40 ПАЕ, 1925—1926, σσ. 140—141. C. W. Biegen, An early tholos-tomb in Western. M essenia,— «Hesperia», vol. XXIII, 1954, pp. 158—162.

нескольких глиняных сосудов — как лепных, так и сделанных на гончар­ном круге. Их (формы характерны, как определил Блеген, для керамики средне-элладского II периода и для поздне-элладского I периода41. Леп­ные сосуды относятся к разряду керамики с матовой росписью и, по- видимому, составляют остаток инвентаря самого раннего захоронения.

Сделанные на гончарном круге вазы относятся к более позднему вре­мени. Таким образом, судя по керамике из фолоса Корифасиона, можно предположить, что в этой камере было несколько погребений в течение XVI столетия. Остатки привезенного из Египта сосуда говорят о том, что царская семья, хоронившая в этой гробнице своих покойников, имела до­вольно обширные морские связи.

Круглая купольная гробница является, как отметил Блеген, признаком того, что обитатели континентальной Греции были знакомы с конструкци­ей подземных фолосов еще в конце периода средней бронзы, т. е. в самом начале XVI в. Как нам кажется, Блеген убедительно доказывает, что по­следовательность среднего и позднего элладских периодов в Западной Мессении такая же, как и в восточной части Пелопонпеса. Поэтому нет оснований предполагать бытование матово-расписной керамики в Пилосе после начала поздне-элладского времени42. Добавим, что открытие осенью 1956 г. мирсинохорийского фолоса, возведенного к востоку от Пилоса около 1500 г. до н. э., прямо подтверждает осторожное предположение Б л его 71 а. Очевидно, пил о ос кие династы уже в XVI в. возводили •фолосы, тогда как в остальных областях Греции еще господствовала ста­рая конструкция в виде прямоугольной грунтовой могилы различной глубины.

Сооружение совершенно необычной и весьма индивидуальной гроб­ницы для покойников из семьи анактов свидетельствует, что «владыки мужей» в Пилосе уже не только считали себя возвышающимися над ос­тальным народом, но активно искали средства для подтверждения и за­крепления этого превосходства. Изобретение фолоса в самом начале XVI в. отражает те большие изменения в общественном сознании населе­ния Мессепии, которые происходили в предшествующее время. Фолос слу­жил одним из внешних средств, которыми господствующая группа под­черкивала прочность своего главенства.

Столь раннее появление фолоса в Западной Мессении весьма важно и для решения вопроса о происхождении этого вида сооружения. Дискус- •сия об истоках фолосной конструкции тянется уже давно43. Первоначаль­но господствовало мнение о возникновении круглой купольной гробницы по образцу критских фолосов, однако все три упомянутые гробницы на Крите относятся к более позднему времени. Круглые гробницы, строив­шиеся на Крите, на равнине Мессары, еще в III тысячелетии, не могут быть привлечены, так как они имели или плоское перекрытие, или крышу из тростника44. Поэтому все больше утверждается мнение, что фолос является созданием материковых ахеян, выработавших эту конструкцию без каких-либо внешних влияний45. Эта точка зрения более правдоподоб­на : фолос по своей идее является каменным курганом, т. е. наследником простейшего земляного сооружения, возводившегося над могилами вож­дей еще в эпоху господства родового строя. Курганы насыпались ахея-

41 Ibid., р. 162.42 Ibid.43 A. Evans, The shaft graves and beehive tombs of Mycenae and their interrela­

tions, London, 1929.44 Дж. Пендлбери, Археология К рита , стр. 79—8ϋ.45 A. Fummark, The settlem ent at Ja ly sos and the Aegean history с. а. 1550—1400

В . С.,— «Opuscula Archaeologica», Lund, vol. VI, 1950, p. 187; Wace, Mycenae, p. 18; Mylonas, Ancient M ycenae, pp. 99—lOO.

нами в течение всего додорийского времени46, и сами фолосы были по­крыты всегда небольшой курганной насыпью, закрывавшей верх купола..

Если обратиться к другим областям Греции, то окажется, что там фор­мирование классового общества происходило местами столь же интенсив­но, как и в Мессенжи, местами гораздо более медленными темпами (Эпир,. Акарнашш).

В Фессалии типичность средне-элладского облика Лианоклади-Ш за­ставляет предположить, что ахейские поселения первой половины II ты­сячелетия были здесь гораздо многочисленнее, чем это сейчас известно..

Между 1900—1600 гг. до и. э. в Лианоклади существовало поселение47, одно из строений которого раскрыто полностью и является простейшим типом мегаронного дома, отвечавшего требованиям крестьянского хозяй­ства. Здание делилось на две части. В жилой комнате на продольной оси расположен круглый очаг, в кладовой стояли шесть больших пифосов с шарообразным туловом и специальной ножкой для укрепления сосуда, в земле. Эти лепные сосуды довольно грубы по качеству, тогда как мно­гочисленная группа обломков также лепной, но расписной керамики от­личается лучшими очертаниями и разнообразием геометрического орна­мента. Наряду с упомянутой керамикой встречено большое количество» серой средне-элладской посуды, изготовленной на гончарном круге; часть ваз имеет лощеную поверхность. Многочисленность обиходной посуды· вместе со значительными размерами дома (площадь в свету достигает 72 кв. м ) наводит на мысль, что дом в Лианоклади-Ill является образцом зажиточного крестьянского дома Южной Фессалии в XVIII—Х \ГН вв. до н. э. Несколько позднее сооружение сгорело, и над ним еще в XVI в. были устроены захоронения.

Таким образом, в конце I I I —начале II тысячелетия племенной мир- Грещш переживал период глубоких внутренних изменений.

Это было время гибели институтов родо-илеменного строя, выразив­шейся прежде всего в обособлении племенной знати.

Необходимо ясно представлять те условия, в которых происходило это- выделение. Основную массу населения составляли земледельцы, живу­щие чрезвычайно примитивно и вместе с тем консервативно. Весь строй сельской жизни благоприятствовал косному сохранению исконных, пра­дедовских норм и обычаев, что затушевывало проявление экономического· неравенства среди крестьянской массы. Еще большую роль играло то- обстоятельство, что в среде сельского населения накопление богатства выражалось сначала лишь в количественном возрастании тех же самых ценностей, которыми владели менее зажиточные и даже бедные общин­ники. Обладание большим количеством зерна, скота, кож, особенно ору­дий труда и пахотной земли выделяло зажиточную семью. В этом ска­залась специфика сельской жизни далекой древности, сущность которой состояла в повторении человеком одних и тех же трудовых процессов на своем участке земли. Крестьянину нужны были орудия и домашняя утварь добротного качества, умение изготовлять которые передавалось от одного поколения к другому в течение многих столетий.

Зажиточный земледелец на первых порах употреблял свое богатство на приобретение хозяйственного инвентаря, не отличавшегося каче­ственно от таких же предметов в хозяйстве бедного крестьянина.

46 Павсаний упоминает несколько курганов, относимых греческой традицией коII тысячелетию до н. э. (например, Paus., II, 7, 2; VI, 21, 3; VIII, 16. 3; X, 4, 5). В эпосе постоянно говорится о возведении кургана над могилой павшего героя (И. XXIV, 799; Od. XII, 13—14).

47 A. J. В. Wace and М. S. Thompson, Prehistoric Thessaly , Combridge, 1912, pp. 171, 180-191, fig. 125—138.

Должно было пройти очень много времени, прежде чем в ахейском обществе с его натуральным хозяйством не только выработалась привыч­ка господствующей группы подчеркивать свое превосходство употребле­нием редких вещей, но и возникли материальные условия для этого. По­надобилось время, чтобы ремесленное производство приспособилось к но­вым требованиям части потребителей и стало выпускать не только обыч­ные свои изделия, но и особую категорию, предназначенную для богачей. Поэтому так трудно уловить по археологическим источникам следы эко­номического и социального расслоения внутри ахеян в XXVIII — XVTII вп. Понять этот процесс помогает эпос, в котором богатство исчислялось пре­жде всего скотом. Скот и лишь потом количество пахотной земли опреде­ляют социальный вес ахеянина в Илиаде, т. е. даже в воззрениях XII в., до н. э. Лишь имущество басилеев включает, кроме этих основных компо­нентов богато устроенные дома, драгоценную утварь, ткани, искусных: рабынь и т. д. Примитивная форма богатства — скот — в первые столетия И тысячелетия имела исключительно всеобъемлющий характер. Поэтому трудно проследить всю начальную фазу развития неравенства внутри ахейского общества.

Все сказанное позволяет утверждать, что выделение микенских влг- дык около середины XVII в. следует считать сигналом того, что процесс экономического и социального расслоения всего ахейского общества за­шел уже довольно далеко. Длительное количественное накопление боль­ших материальных ценностей привело к качественному изменению их формы: часть богатств стали превращать в предметы роскоши, т. е. в ве­щи, специально подчеркивавшие господство басилеев и поэтому ставшие· как бы неотъемлемыми атрибутами их власти. Изложенные соображения позволяют утверждать, что рост могущества микенской династии в XVII— XVI вв. не представлял необычайного, изолированного явления в истории ахейской Греции, как полагали ранее. Изучение данных о микенских ди- настах поможет понять некоторые общие черты исторического процесса; той эпохи, охватившего всю Грецию.

ВОЗВЫШЕНИЕ МИКЕНСКОГО ЦАРСТВА

Согласно имеющимся в настоящее время источникам, город Микены в XVII в. до н. э. еще не существовал. Все ранние следы поселения сосре­доточиваются на микенском акрополе — холме высотой 278 м над уров­нем моря, огражденном с севера и юга двумя горами — Агиос Элиас· (750 л<) и Зара (600 м ). Холм этот возвышается над северо-восточной частью аргосской долины, что позволяло его обитателям господствовать. над прилегающей территорией.

Следы наиболее ранней деятельности жителей Микен сохранились на вершине акрополя, где имеются остатки укреплений, и на нижней части; его юго-западного склона, где расположено кладбище, включающее две группы царских захоронений, ограниченных круглыми в плане оградами. Последнее обстоятельство определило наименование царских усъгаалъ- ниц могильными кругами А и В. Некоторые данные доставляет кладбище на холме Калькани, отстоящее немногим более 600 м к юго-западу от микенского холма (см. схему 4).

Царский некрополь наглядно демонстрирует, как возрастали богатство- и могущество микенских владык на протяжении около полутораста лет (1650—1500 гг. — по хронологии Милонаса).

Весьма примечательно то, что оба места царских погребений — могиль­ные круги А и В — в первой половине XVI в. использовались одновремен­но. Данное обстоятельство говорит о принадлежности микенских владык

<й° о 100 200 300 „

о могильный КРУГ

® ФОЛОС

некрополь

т склеп Ж 505

X верхний колодезь

Схема 4. Микены. Схема расположения царских усыпальниц XVII—XIV вв.Могильные круги А и В; i. Фолое Киклопической кладки; 2. Фолос Эпано-Фурнос; 3. Фолос 1892 г. («Эгисфа»); 4. Фолос Панагии; 5. Фолос Като-Фурнос; 6. Львиный фолос; 7. Фолос

Гениев; 8. Большой фолос («Гробница Атрея»); 9. Фолос 1876 г. («Клитемнестры»)

■к двум близким группам, допускающим захоронение членов царской семьи (или семей) на общем родовом кладбище. Необходимо отметить и то, что

дарокий некрополь с самого начала находился æ пределах общего кладби­ща микенян, следовательно, династия происходила из коренного населе­ния, из среды микенской аристократии.

Упомянутые выше два круга царских могил находятся на отметках, лежащих много ниже уровня сооружений XVII—XVI вв., возведенных на вершине холма. Такое расположение позволяет предположить, что в Мике­нах в изучаемое время было уже проведено четкое разграничение между ■обителью мертвых и местопребыванием живых, тогда как в остальных .областях Греции продолжали хоронить умерших внутри населенного пункта. Это разграничение широко распространилось уже в XVII в. до п. э., когда возник более ранний могильный круг — круг В 48, относящийся it периоду около 1650—1550 гг. В пределах круглого погоста В заклю­чено 24 могилы49. Вся эта группа находится на территории кладбища, существовавшего, по мнению Уэйса50, с первой половины II тысячелетия до конца XV в. и занимавшего довольно большое пространство на запад­ном склоне акропольской скалы. Это кладбище примечательно заметным

48 Обозначение более раннего могильного круга литерой В, более позднего — ли­терой А имеет совершенно случайный характер. Могильный круг А был открыт Г. Шлиманом в 1876 г., причем его поспешные раскопки, не обеспечившие должной ■фиксации и консервации найденного материала, оставили очень много невыяснен­ных вопросов. Гробничный круг В раскопан в 1951—1954 гг. греческими археологами И. Пападеметриу и Г. Милонасом. Исчерпывающая публикация могильного круга В еще не вышла, и описание его взято из книги Милонаса, содержащей в силу своего обзорного характера далеко не полный разбор найденных вещей (Mylonas. Ancient M ycenae, pp. 128—175).

49 Необходимо отказаться от неправильного наименования микенских царских грунтовых могил «шахтовыми» погребениями, принятого в русской литературе. Нп- гже мы увидим, что эти погребения не имеют ничего общего с шахтами.

50 Wace, Mycenae, p. 51, fig. 19.

делением могил на отдельные группы, по-видимому, скопления семейных захоронений. В 1939 г. там была раскопана одна грунтовая могила, но только в 1951 г. при реставрации фолоса 1876 г. (обычно его называют гробницей Клитемнестры), который частично прикрыл изучаемый па­мятник, здесь были обнаружены погребения, обнесенные круговой огра­дой. Охватывающий царские могилы круг имеет в диаметре около 28 ж. Сохранность линии ограды очень плохая, только в северной части про­слеживается ее отрезок длиной 16 м. Кладка обводной стены имела под­стилающий слой из мелких плоских камней, на которые были поставле­ны прямиком крупные грубо обломанные блоки разного размера и вы­соты. Стена имела внешний и внутренний панцири из таких блоков, сред­няя часть ее была забита мелкими камнями и грунтом. Толщина стены —1,55 м — находится в несоответствии со сравнительно небольшими разме­рами самого круга. Высота ограды — 1,20 м, верхняя поверхность ее была горизонтальной. '

Временем сооружения каменной ограды Милонае считает поздний средне-элладский период, поскольку в стене встречены обломки «минин­ской» керамики серой и черной глины, а также матово-расписная керами­ка. Расположение могил в гробничном кругу дает возможность считать, что круговая стена была возведена специально для того, чтобы оградить пространство для будущих могил51. Возможно, однако, что огораживание имело место уже спустя некоторое время после появления первых цар­ских захоронений, так как монументальность круговой кладки указывает на желание отделить более сановных покойников от остального некропо­ля. Это говорит о весьма развитых представлениях о превосходстве цар­ской семьи.

Возможно, что участок служил первоначально местом захоронения членов большого аристократического рода МикенS2.

Из 24 погребений внутри круга В только четырнадцать можно счи­тать захоронениями членов царской семьи53. Остальные могилы Дзэта, Эта, Фэта, Ламда-I, Пи и Сигма со скудным инвентарем, вероятно, со­держали останки малозначительных членов правящего рода. Даже разме­ры этих могил по большей части наполовину меньше, чем гробницы ба- силеев, причем конструкция небольших могил совершенно простая — прямоугольная яма (например, Дзэта имеет площадь 1,10 X 1,90 м и глу­бину 0,60 м ) . Таким образом, они не отличаются ничем от простых могил того времени.

Наоборот, могилы покойников из царской семьи имели довольно раз­витую архитектуру, хотя в основе своей они повторяли форму тех же обычных грунтовых могил. Отличие заметно прежде всего в размерах: и площадью, и глубиной могилы правителей микенян54 резко отличаются от усыпальниц их подданных. Например, самая большая могила, Гамма, имеет следующие измерения: вверху — длина 3,80 м, ширина 2,80 м\ глу­бина ее — 3,50 м, площадь пола равна 3,20 X 1,80 м. Самая мелкая из цар­ских могил — Хи — имеет длину 1,95 м, ширину 1,38 м, глубина ее — 2 ж

51 Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 131, 165.52 Среди царских могил обнаружены следы ранних погребений. Таково погребе­

ние Альфа-1, прорезанное царской могилой Альфа, и собранные в кучу кости одного скелета, лежащие между могилами Альфа и Дельта (Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 152—153) ; могилы Tay и Ламбда-2, опустошенные при сооружении могилы Ламбда (ibid., р. 157). '

53 Mylonas, Ancient Mycenae, p. 131.54 Характеристика царских могил круга В основана на описании их Милонасом:

(Mylonas, Ancient Mycenae, p. 131 sq.), но могила Po не упомянута нами здесь, так как она относится к середине или второй половине XV в. до н. э.

4 Т. В. Блаватскар 49

Как было отмечено уже Уэйсом55, могилы микенских владык повторя­ют принципы конструкции каменных ящиков-усыпальниц простого на­рода, имевших большое распространение в первой половине II тысячеле­тия. Для создания подобия каменного ящика стены могильного колодезя обкладывались внизу каменной кладкой56 высотой 0,70—1,25 м от уров­ня пола; иногда колодезь могилы уменьшался в плане на расстоянии около 0,80 м над уровнем пола. В обоих случаях получались естествен­ные или искусственные уступы, на которых помещали концы деревянных брусьев, положенных горизонтально поперек могил. На эти стропила укладывали плоские каменные плиты или плетень из ветвей, покрывав­шиеся сверху тонким слоем водонепроницаемой глины. Эта крыша от­стояла от пола могилы в среднем на 0,70 м. Последний обычай также весь­ма распространен в ахейских каменных ящиках того времени.

Большие размеры царских могил, по-видимому, явились причиной от­каза от традиционного скорченного положения трупов. В большинстве случаев костяки находились в вытянутом состоянии, иногда колени по­койников сгибали и поднимали немного вверх. Только в одной из больших гробниц, в могиле Эпсилон, покойник был положен в «сильно скорченном положении», как отмечает Милонас. Такая поза настолько противоречит значительным размерам могилы, что напрашивается вывод, что усы­пальница Эпсилон должна быть отнесена к числу самых ранних царских могил в круге В 57. Сооружение больших гробниц вызвало изменения чис­ла захоронений в одной могиле. Теперь в одну обширную могилу клали двух-трех покойников 58, причем иногда кости и инвентарь более ранних захоронений сдвигали в сторону, чтобы очистить место для нового усоп­шего.

В больших могилах круга В ранних микенских династов обнаружен богатый погребальный инвентарь. Это говорит о том, что уже оформился полный разрыв идеологии правящей группы и воззрений простого ахей­ского люда, который iro-прежнему хоронил покойников в каменных ящи­ках с небольшим инвентарем, а иногда и совсем без него. Появление обильного инвентаря умерших царей было обусловлено не только огром­ными экономическими возможностями царского дома, но ж утвердившим­ся в то время мнением, что могущественный правитель продолжает быть таковым и в потустороннем мире. Эти взгляды усиленно насаждались са­мими микенскими владыками, поскольку они усиливали их земную власть и придавали им еще больший авторитет59.

Погребальный инвентарь состоял из разнообразных предметов — ук­рашений, оружия, посуды как глиняной, так и металлической 60.

Могила Омикрон по изобилию в ней изделий из горного хрусталя по­лучила название хрустальной. Эта большая гробница глубиной 3 м была отмечена гладкой известняковой стелой, стоявшей на каменном основа­нии. В ней обнаружены собранные вместе кости раннего остава, которые были сдвинуты к западной стене могилы, чтобы освободить место для по­следующего захоронения женщины. Покойница имела роскошный набор

5ί> Wace, Mycenae, p. 13.56 В могиле Ламбда толщина этих стен достигает 0,45 м. В некоторых могилах

внутренние стенки возводили не из камня, а из сырцового кирпича.57 Пападеметриу считает возможным датировать посуду гробницы Эпсилон кон­

цом средне-элладского III периода (ПАЕ, 1952, σ. 465).ss В самой большой могиле — Гамма — было четыре захоронения, больше, чем

в какой-либо другой могиле круга В.53 Милонас в своей работе о культе мертвых в ахейской Греции пытается дока­

зать, что ахеяне не имели такого культа (G. Е. Mylonas, The cult о/ the dead in Hel- ladle times,— «Studies presented to D. M. Robinson», vol. I, 1951, pp. 64—105), однако вопрос этот представляется нам еще не решенным.

60 Mylonas, Ancient Mycenae, p. 143.

урашений: две золотые ленты с тисненым орнаментом, две бронзовые булавки с головками из горного хрусталя, серебряную булавку с дере­вянной головкой, покрытой золотой фольгой, и десятилепестковую розет­ку из тонких золотых листиков. На груди покойницы находились много­численные бусы из аметиста и сердолика, среди которых имелись две нластинки слоновой кости с рельефным украшением. Упомянем золотые спирали с филигранным орнаментом, золотые бусы в форме птиц, две зо­лотые серьги, янтарные бусы.

В полном соответствии с роскошным убранством покойницы находится ее хозяйственный инвентарь. Обнаружены остатки 30 ваз, большая часть которых стояла внизу в камере, некоторые были разбиты и брошены в засыпь могилы. Среди последних обнаружен кубок амиклейского типа с круглым кольцом по дну, который Милонас относит к поздне-элладскому Г периоду, к XVI в. Из больших сосудов следует упомянуть яйцевидную амфору с четырьмя ручками, высотою в 0,65 м.

Этот большой изящный сосуд, повторяющий форму, распространенную в конце первой половины II тысячелетия, орнаментирован обычным для средне-элладского времени мотивом зигзага61, нанесенного тремя пояса­ми, причем перекрещивающиеся зигзаги образуют ромбы. Помимо этой местной посуды, покойница получила в загробную жизнь великолепный сосуд из горного хрусталя, имеющий форму утки. Эта дорогая безделуш­ка (длина ее — 0,132 м) исполнена мастером, являвшимся первоклассным художником и искуснейшим камнерезом. Вопрос о месте изготовления столь уникального памятника остается пока нерешенным. Некоторые ис­следователи склонны назвать Египет, однако более убедительна точка зрения Маринатооа, видящего в этом фигурном сосуде отзвук ранне-эллад- ских «соусников» и указывающего на родство его с восточнокритскими ка­менными сосудами из Мохлоса62.

Краткий обзор находок в могиле Омикрон показывает, что захоро­ненный в ней покойник из царской семьи был окружен большой роско­шью, несмотря на то что это была женщина.

Поскольку почти все захоронения в круге В относятся Мило на сом ко времени до середины XVI в., следовательно, даты жизни и этой погре­бенной доля-сны приходиться на 1600—1550 гг. до н. э.

Видимо, близкими по времени являются последние захоронения в са­мой просторной могиле Гамма, которая служила местом захоронения в течение длительного времени.

Над могилой Гамма стояли надгробные камни. В засыпи ее были най­дены фрагменты простой, без орнамента, надгробной стелы из раковис­того известняка, половина одной базы и целиком сохранившаяся база второй стелы. Последняя представляет особенный интерес, так как она оказалась плитой вторичного использования. Первоначально это было надгробие с рельефным орнаментом, которое позднее превратили в осно­вание другой стелы, вырезав в ней довольно глубокое прямоугольное от­верстие. Стела эта отличается меньшими размерами от известных над­гробий 63 микенских владык XVI в., однако техника орнаментации ее весьма сходна с приемами изготовления более поздних стел: это невысо­кий рельеф, вырезанный на заглубленном поле и обрамленный рельефной

61 Furumark, A nalysis, pp. 386—3S7. ,62 Marinatos, K U H , S. 60—61.{3 Размеры ее — 1,05 X 0,60—0,62 лг, тогда как степа № 1428 из могилы V гроб-

ничиого круга А имеет высоту около 1,80 м и ширину около 0,98 м. Две другие стелы из того же круга А имеют ширину 0,95—0.97 м (Sohliemann, Муке пае, S. 91, АЬЬ. 140; S. 97, АЬЬ. 141; S. 103, Abb. 142; Bossert. Altkreta, Berlin, 1923, S. 7, Abb. 234>. Стаис определяет высоту всех надгробий из круга А (№ 1427—1431) приблизительно равной 1,50 л (Staïs, M ycenaean collection, p. 78).

прямоугольной рамкой. Рисунок разделен на два поля. В верхнем выре­заны спирали, взаимосвязанные по вертикали и по горизонтали, совер­шенно аналогичные, как справедливо отметил Милонас, верхнему поясу в орнаментации упомянутой стелы № 1428. В нижней зоне находилась фигурная композиция, схема которой была восстановлена С. Маринато- сом64 следующим образом: в нижней части рельефа представлены два стоящих на задних лапах льва, видимо нападающих на стоящего между ними быка или корову. Над этими тремя борющимися зверями изображе- кы также по бокам рельефа две человеческие фигуры. Стоящий справа че­ловек, по мнению Маринатоса, нападает на львов с дубинкой в руке; муж­чина, расположенный слева, видимо раненый или умирающий, лежит на спине, охватив руками голову и подняв вверх ноги. Вся сцена представля­ет нападение двух львов на стадо, охраняемое воинами. По-видимому, этот подвиг был совершен одним из первых воинов, похороненных в могиле Гамма. Это истолкование Маринатоса убедительно: ахеяне из царского рода часто охраняли стада, как можно судить по рассказам из гомеровско­го эпоса.

В могиле Гамма было найдено четыре скелета — три мужских и один женский. Два из них — № 2 (мужской) и № 3 (женский) — были сдвину­ты к восточной стене камеры так, чтобы очистить место. Справа от этих костяков лежало вооружение — несколько мечей, кинжалов, небольших ножей и наконечник копья. При третьем захоронении вдоль южной стенки камеры был положен высокий молодой человек, лет 28, имевший проломанный череп (костяк № 4). При нем не было никакого оружия, кроме двух типичных «минийских» кубков с высокими ручками и гидрии с матовой росписью в виде двойных концентрических кругов. Это мотив, присущий более ранней группе средне-элладских сосудов 65. Скудость ин­вентаря побудила Милонаса высказать предположение, что костяк № 4 принадлежал младшему члену семьи или еще столь молодому, что он не успел захватить военной добычи66. Нам представляется возможным иное объяснение: остав без оружия принадлежал воину, побежденному в бою и потому потерявшему йвои доспехи и оружие. Тело его было отдано родственникам, возможно даже за выкуп, как это было в обычае у ахеян еще в X III—XII вв., согласно рассказу о выкупе тела Гектора67.

Между черепами костяков № 1, 2 и 3 и северной стенкой камеры об­наружены богатые погребальные дары, принадлежавшие, по-видимому, оставам № 2 и 3 и отодвинутые позднее в сторону. Здесь была найдена электровая маска, представляющая бородатого мужчину. Это был старый человек, лицо его измождено и сохраняет усталое выражение. Эта новая маска весьма сходна с двумя золотыми масками № 253 и 254 из IV мо­гилы могильного круга А.; В северном конце могилы были найдены мечи, бронзовый сосуд, золо­той кубок и четыре глиняные вазы. Под мечами обнаружены остатки деревянной шкатулки и аметистовая бусина (диаметром 9 см). На ней вырезано лицо мужчины без усов, с бородой и густыми волосами68. Ря­дом с оружием обнаружен еще один золотой кубок с канеллированным туловом 6Э, а под ойнохоей лежали тонкие золотые ленты.

64 Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 136—137.65 Furumark, A nalysis, p. 225.66 Mylonas, Ancient Mycenae, p. 138.67 II., XXIV.68 Причебка его, по определению Маринатоса, критского типа (Marinatos, КМН,

S. 123), однако возникает вопрос — была ли это «критская» или общеахейская при­ческа?

63 Судя по фотографии (Mylonas, Ancient Mycenae, fig. 48), кубок этот весьма сходен с золотым кубком № 442 из могилы IV круга A (Marinatos, КМН, АЬЬ. 191).

Инвентарь могилы Гамма дает очень яркое представление о той рос­коши, которая окружала микенских династов. Это захоронение обнару­живает большое сходство с могилой IV могильного круга А, которая да ·■ тируется XVI в.

Другие царские погребения круга В существенно дополняют эту кар- тину.

Могила Дельта, близкая по времени могиле Гамма, примечательна роскошным оружием, сопровождавшим три остава. В кожаном футляре хранились 17 каменных наконечников стрел, вдоль костяков лежали два бронзовых меча. Один, более простой, имел навершие из слоновой кости. Другой является выдающимся произведением оружейного мастерства,: с обеих сторон клинка, достигающего 0,945 м, выгравированы вереницы грифонов, имеющих сильно вытянутые пропорции70. Рукоять меча дли­ной 0,14 м, покрытая золотой обкладкой, представляет сложную компози­цию (рис. 16) : ствол рукоятки с навершием из слоновой кости, диамет­ром 0,10 м, украшен сложной спиралью и заходящими на клинок двум« симметричными львиными головами. Милонас указывает на сходство этой рукояти с обломками рукояти из IV могилы круга А, которую Ш ли­ман ошибочно считал частью скипетра71. Остальной инвентарь составляла два кинжала, два ножа, бронзовый кубок и два сосуда. Высокое качество оружия выделяет могилу Дельта среди прочих захоронений в круге В. Ви­димо, владелец уникального меча являлся крупным микенским правите­лем начала XVI в.

К этой же группе более поздних гробниц относится и могила Ламбда, имевшая значительные размеры: верхняя площадь ее равна 3,65 X 2,68 л«. Здесь находились два остава и очень немного вещей, так как погребения были ограблены, видимо, при сооружении могилы Ламбда-1. При раннем костяке, сдвинутом к восточной стенке могилы, обнаружены бронзовый нож и три золотые полосы с тисненым орнаментом. Возможно, что най­денные на крыше камеры глиняные сосуды относятся к этому же захо­ронению. Сосуды эти, расписанные матовой краской72, датируются, види­мо, концом средне-элладского периода, так как орнамент одного из них близок росписи поздне-элладского времени73. Во второе погребение, где захоронен также мужчина, были положены два меча, нож с ручкой из слоновой кости, треугольный кинжал, наконечник копья и 24 наконеч­ника стрел, двадцать из которых были обсидиановыми. Один из мечей имел кожаные ножны, украшенные тиснеными нашивками из золотых полос и листов. Одна из нашивок совершенно аналогична, как отметил Милонас, украшению, найденному в IV могиле круга А 74. Это обстоя­тельство позволяет считать второе захоронение могилы Ламбда синхрон­ным одному из погребений в IV могиле круга А, следовательно, относя­щимся уже к XVI в. Инвентарь обоих погребений позволяет говорить о сложении специального «царского» стиля в оружейном деле Микен первой половины указанного столетия.

Характер инвентаря в царских захоронениях более ранней группы отличается несколько меньшей пышностью и богатством. Видимо, кон­цом XVII в. может быть датирована могтила Альфа75, отмеченная большой надгробной плитой с прочерченным рисунком, представляющим борьбу

70 Παπαδημητρίον,— ПАЕ, 1952, σ. 457, ε ΐκ . 26, рис. 26.71 Sehliemann, М укепае, S. 330, Abb. 451, 452.72 Παπαδημητρίον,— ПАЕ, 1953, σ. 218.73 Сравним кубок со спиралями, приведенный Пападеметриу на рис. 8, с кубком

нз Кораку (Biegen, Котакоп , р. 41, fig. 56).74 Mylonas, Ancient Mycenae, p. 157; Sehliemann, М укепае, S. 291, Abb. 369.75 Mylonas, Ancient M ycenae, pp. 131—132.

охотников с быком. По классификации Хертли, такая техника орнамента­ции ставит стелу могилы Альфа в самую раннюю группу микенских цар­ских надгробий. В погребальной камере найдено два костяка, причем и здесь кости ранее погребенного были сдвинуты для освобождения мес­та. Погребальные дары включали три бронзовых меча, клинок со спи­ральным орнаментом, два бронзовых и два серебряных сосуда, около 25 глиняных сосудов конца средне-элладского времени, булавку с хрусталь­ной головкой, немного золотых изделий: ленты, изящную перевязь с тис­неным спиральным мотивом и браслет.

К разряду более ранних царских могил относится и могила Ню, отме­ченная неорнаментированной стелой, вокруг основания которой был на­сыпан небольшой холмик высотой 0,40 м. Согласно предположению Керамопуллоса, разделяемому и Милонаоом, подобны« холмики были насыпаны над каждой могилой в гробничных кругах.

В гробнице Ню было два захоронения. Более ранний костяк оказался сдвинутым к западной стенке могилы и закрытым насыпью из глины вместе с частью его инвентаря. Его оружие — меч, наконечник копья, ко­роткий нож и треугольный кинжал — хранилось в кожаных, деревянных и матерчатых ножнах. Довольно многочисленны и другие погребальные дары: алебастровый сосуд, бронзовые щипчики и небольшой золотой ку­бок с ребристым туловом, в котором оказались золотые полосы, видимо, упавшие с деревянного древка копья за время между первым и вторым захоронениями. Несколько вещей сохранилось очень плохо: большой брон­зовый сосуд, серебряный кубок и отдельные пластинки из кабаньих клы­ков. Последние свидетельствуют, что первый покойник имел шлем с обли­цовкой из кабаньих клыков. По-видимому, глиняная посуда этого костяка была вынута при совершении второго захоронения и поставлена на крышу камеры вдоль ее западного края в два ряда76.

Второй костяк в могиле Ню принадлежал также воину, тело которого было положено на шкуру. Сохранившаяся у шеи золотая полоса с тис­нением свидетельствует, что одежда его заканчивалась вверху этой бо­гатой отделкой. Однако оружие его — два меча с алебастровым и слоно­вокостным навершиями и широкий кинжал — довольно простое. Возмож­но, что в гробнице Ню вместе с лицом царского достоинства был захоро­нен его близкий родственник, не обладавший, однако, рангом верховного владыки Микен.

К той же группе ранних, еще XVII в., захоронений относится гроб­ница Йота, по-видимому, отмеченная некогда плитой. Дата Йоты опре­деляется многочисленной посудой средне-элладского времени. Это кону­сообразные кубки на длинных ножках и матово-расписные сосуды. Вла­делец этих ваз получил в загробную жизнь меч со слоновокостным на- вершием, нож и щипчики. Однако и он имел золотые полосы с тиснеными точечными кругами, по-видимому, украшавшие его одежду. Остатки пер­вого погребения — кости вместе с серебряным одноручным канеллирован- ным кубком — были сдвинуты в юго-западный угол могилы Йота.

Примечательно, что в XVII в. женщины из царского рода получали не меньше ценностей в загробную жизнь, чем представители мужской половины дома. Так, взрослая покойница, погребенная в могиле Ипсилон, наряду с девятью глиняными сосудами средне-элладского времени имела головной убор с золотыми тиснеными листьями и полосами, укрепленны­ми на бронзовой основе, серебряные серьги в виде кругов, три бронзовых кольца и пять булавок, две из которых серебряные. Одна из бронзовых

76 К сожалению, ни Пападеметриу ( ПАЕ, 1953, с. 226), ни Милонас (Milonas, Ancient Mycenae, p. 149) не приводят хронологических определений этой керамики.

булавок имеет изящную головку из горного хрусталя. Ожерелье из полу­драгоценных камней, золотых и серебряных бус и фаянсовых амулетов- подвесок найдено на груди костяка.

Весьма сходный инвентарь обнаружен в могиле Х и 77, сравнительно небольшой, в которой первый остав лежал еще в скорченном состоянии. Второй костяк принадлежал девочке лет шести и был снабжен обильным погребальным инвентарем. Не менее десятка ваз, типичных для средне­элладского времени, было в мотле. На голове сохранился убор из золотой ленты, украшенной тремя золотыми розеттами, которые были прикрепле­ны бронзовыми булавками; на висках были подвешены бусы из горного хрусталя, аметиста и сердолика, волосы украшены кольцами из золотых полосок. Ожерелье из горного хрусталя включало амулет-подвеску из го­лубоватого фаянса: видимо, ребенок был слаб здоровьем я родители обра­щались к помощи оберега. Кроме двух серег и колечка, на левой руке ■остава найдена еще золотая безделушка, полая внутри, которая, по предположению Милонаса, служила погремушкой.

Богатство, которым была окружена маленькая покойница, весьма зна­менательно, так как оно принадлежало далеко не главному члену цар­ской семьи.

Обзор погребений круга В показывает, что здесь близкие по времени захоронения содержат загробные дары, весьма сходные по качеству и разнообразию видов. Совершенно очевидно, что вещи эти происходили из кладовых одного рода, значительно разбогатевшего на протяжении того столетия, когда он хоронил своих покойников в пределах изучаемой усыпальницы. Далее, погребения первой половины XVI в. свидетельству­ют, что роскошь в быту микепских владык пустила глубокие корни и что .ахейская знать умела превращать свои богатства в утонченные произве­дения искусства.

Обычай погребения царя вместе с его ближайшими родственниками позволяет думать, что в XVII—XVI вв. не существовало еще прямоли­нейного порядка передачи царской власти от отца к сыну, она могла пе­реходить к другим членам топ же семьи, обладавшим большим военным авторитетом и богатством, чем прямой потомок умершего царя.

Интересно отметить, что семья микенских владык была не очень мно­гочисленной. В 12 несомненно царских могилах (А, В, Г, Δ, Е, I, Λ, М, N. О, У, X) найдены оставы 26 человек. Если полагать, что на столетие приходится три поколения, то одновременный состав семьи78 определя­ется цифрой 8 и л и 9. Предварительные данные о соматическом облике79 указывают, что мужчины этой семьи были крепкие и высокие люди, пре­вышавшие средний рост ахеян того времени на 0,06 м, причем некоторые оставы (в могилах Гамма и Ню) принадлежали воинам, имевшим не ме­нее 1,80 л« роста. Эти физические отличия сложились в течение жизни нескольких поколений, находившихся в более благоприятных условиях, чем основная масса народа. Дети знати получали больше мяса хотя бы потому, что их отцы могли уделять больше времени охоте на диких жи­вотных, чем ахейский крестьянин или ремесленник.

77 Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 146—148.78 Милонас рассматривает круг В как некрополь знатных, возможно царствую­

щих семей Микен в XVII — начале XVI в. (G. Е. Mylonas, The grave circles of My­cenae,— «Minoica», p. 276), предполагая, таким образом, что это была гробница нескольких семей. Малочисленность погребенных заставляет все же думать, что изучаемая усыпальница принадлежала не нескольким, а только одной семье, воз­главлявшей микенскую аристократию.

79 Эти первые выводы греческого антрополога Ангела опубликованы Милонасом ^Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 174—175).

Мы остановились на затронутом вопросе потому, что физические осо­бенности покойников из могильного круга В были истолкованы как сви­детельство принадлежности их к греческой этнической группе в проти­воположность «минойскому» типу, к которому относится остальное, на­селение страны80. Такое противопоставление не имеет достаточных дока­зательств, оно основывается на игнорировании условий жизни, в которых находились различные экономические группы населения. Между тем со­вершенно очевидно, что социальное неравенство знати и простого народа могло вызвать некоторые соматические отличия, особенно такие простые, как различия роста.

Длительность использования круга В свидетельствует о непрерывно­сти Династии в Микенах в изучаемый период. Как известно, в ранних варварских обществах аристократические роды удерживали власть и вли­яние в течение многих поколений81. Точно так же и в Микенах знатный род, выдвигавший басилеев из своей среды, сохранял господствующее положение на протяжении длительного времени.

Видимо, на рубеже XVII и XVI вв. внутри знатнейшего микенского рода выделилась ветвь, возможно старшая, представители которой в даль­нейшем обладали царской властью более часто, чем остальные члены тога же рода. Эта предположительно старшая ветвь стала хоронить своих по­койников отдельно, выбрав место на том же склоне, также в пределах давнего средне-элладского кладбища, но несколько выше и ближе к акро­полю. Там была устроена вторая круглая усыпальница, гробничный круг А, отстоявшая от первой на расстояние лишь околю ι120 м гао прямой. Как уже говорилось, раскопки этой усыпальницы Шлиманом были проведены на очень низком уровне, причем инвентарь разных гробниц смешан я от­сутствует сколько-нибудь точное описание. Большая часть известий о раскопках круглого погоста А сообщена эфором Стаматакисом. Шлиман раскопал только пять могил, шестая гробница круга А была открыта Ста­матакисом82. В шести могилах круга А было обнаружено 19 оставов, воз- моясно, что пропущено какое-то число ранних костяков, сгребенных к стенкам камер, как это делали в могилах круга В 83. Характер инвента­ря в могилах I—VI значительно отличается своим богатством и разнооб­разием от вещей из гробничного круга В. Но в то же время сходство между инвентарем некоторых могил, например Гаммы и VI, таково, что не возникает сомнений в близких родственных связях обеих семей.

Остановимся кратко на обзоре могил I—VI, датируемых обычно XVI в. К сожалению, нам не удалось воспользоваться наиболее обстоя­тельной публикацией всего материала84, поэтому приводимые нами дан­ные об этих захоронениях весьма отрывочны85.

Гробничный круг А, имеющий в диаметре 27,5 м, был окружен сперва, как и круг В, простой каменной стеной, от которой сохранилась лишь нижняя часть в западной стороне круга. Позднее, во время расширения

80 Ibid.81 Право на эту власть поддерживалось частыми ссылками на могучих и сильных

предков, что приводило к сохранению генеалогических сведений в народном эпосе.82 Нумерация могил римскими цифрами сделана Стаматакисом и принята во

всей последующей литературе {могила 1 = № 2 у Шлимана, могила II = № 5, моги­ла III = № 3, могила IV = № 4, могила V = № 1 (могила VI открыта позднее)].

83 В могиле VI, раскопанной Стаматакисом, было отмечено два разновременных погребения. Кости первого были сдвинуты в сторону, второй покойник лежал в вы­тянутом положении (Wace, M ycenae, p. 14). Такой же порядок встречен во всех погребениях нижнего могильного круга В.

84 G. Karo, Die Schachtgrabe'r von M ykenai, München, 1930—1933.85 Сведения о погребениях круга А почерпнуты большей частью из следующих

работ: Bossert, Altkreta', Wace, M ycenae; Mylonas, Ancient Mycenae·, Stais, Mycenaean collection...; Marinatos, KMH.

крепостных стен в XIV в., верхняя круглая усыпальница получила новую ограду из двойного ряда прекрасно обработанных плит, в которой был сделан вход с северной стороны86. Тем самым, как справедливо отметил Уэйс, гробничный круг стал теменосом, где происходило совершение об­рядов заупокойного культа в честь предков царствующей семьи. Выде­ление двух строительных периодов в конструкции гробничного круга А, сделанное Уэйсом, устраняет то несоответствие, которое имеется между высокой архитектурой кольцевой ограды и довольно примитивной техни­кой сооружения самих могил.

Могилы верхнего гробничного круга сооружены в такой же технике, как и усыпальницы нижнего, однако они имеют несколько большие раз­меры. Колодезь некоторых могил достигает глубины 5 м, тогда как в кру­ге В самая глубокая могила, Гамма, имеет лишь 3,50 м. Наибольшая в круге А могила IV имеет площадь по верху 4,30 X 6,40 м. Отмеченное увеличение размеров царских гробниц свидетельствует о стремлении анак- тов резко отличить свои усыпальницы от могил рядовых ахеян. Создание таких усыпальниц было разрывом с традицией ахеян, непрерывной, как показал некрополь Карры, с XX в. до н. Э.

Погребения круга А были отмечены надгробными памятниками, из которых на месте обнаружены только три стелы над могилой V, две над могилой III и по одной над могилами I, II, IV и VI. Часть этих плит имела рельефные изображения, часть была лишена украшений. Всего най­дено, целых или в обломках, 17 стел, по-видимому, почти каждое погре­бение имело свой камень. Особенно ясно это видно на примере могилы V, содержавшей три остава и отмеченной тремя же стелами, № 1427,1428 и 1429. В исследованиях, посвященных микенским стелам, рассматривался вопрос о том, какие памятники ставили над мужскими и женскими по­гребениями. Шухардт высказал мнение, что простые, неорнаментирован- ные стелы воздвигались над женскими костяками87. Милонас полагает, что открытие простых плит над могилами Гамма и Омикрон нижнего кру­га, содержавшими женские и мужские костяки, подтверждает предполо­жение Шухардта88. Нам представляется, что вопрос этот доляшо поста­вить в связь не только с полом, но и с социальным рангом покойника, а также с развитием погребального ритуала у микенян. По-видимому, еще в XVII в. могилы отмечались очень простым способом, возможно лишь простыми каменными плитами, какие встречены в лернейском некрополе средне-элладского --времени89. В следующем столетии погребения выдаю­щихся войнов-басилеев были особо выделены стелами с рельефами, воз­можно представлявшими их личные подвиги. Этот обычай кажется нам созвучным практике ахейского эпоса, воспевавшего деяния героев.

Следует заметить, что орнаментация микенских надгробных рельефов представляет некое цельное явление, быстро развивавшееся в тесном взаимодействии с общими течениями ахейского искусства XVI в. Сначала рисунок наносился острым инструментом, так что изображались лишь об­щие контуры фигур, причем вся поверхность стелы служила полем для композиции. Эта самая примитивная техника 90, показывающая, как слабо владел микенский скульптор-каменотес своим материалом, вскоре была

8i Wace, Mycenae, p. 62.87 С. Schuchardt, Schliem ann's excavations, London, 1891, p. 168 sq. (цит. no: My-

lenas, Ancient Mycenae, p. 109).88 Mylonas, Ancient M ycenae, p. 110.69 J. L. Caskey, Excavations at Lern a, 1952—1953,— «Hesperia», vol. XXIII, 1954, p. 14,

tabl. 3 c.50 Наиболее детально орнаментированные микенские стелы исследованы Хертли,

который разбил их на три группы (W. A. Heurtly, The grave stelai of M ycenae,— BSA ,vol. XXV, 1921—1923, pp. 50-161).

заменена более совершенными приемами: очерчивали контуры фигур и стесывали поверхность плиты между ними, так что получался невысокий рельеф. Такой прием, по мнению Стаиса 91, возник под воздействием де­ревянных скульптур, вернее резьбы по дереву. Все же следует отметить, что композиция рельефов отвечает расположению росписи на вазах того времени: на плитах изображения размещены горизонтальными или вер­тикальными поясами, разделенными рельефными полосами, совершенно аналогично вазовой росписи. Геометрический орнамент на стелах — взаи­мосвязанные спирали — повторяет мотивы, распространенные во всех ви­дах ахейского искусства. Однако он расположен здесь очень тесно, как бы предваряя ту густоту орнамента, которая характеризует росписи «дворцового» стиля на вазах первой половины XV в. до и. Θ.

Особенно интересны три рельефные надгробия могилы V. На двух (№ 1428 и: 1429) представлены, помимо геометрического орнамента, слож­ные композиции с изображениями воинов на колесницах, на третьей, № 1427, под фигурами бегущих зверей также изображен воин на колес­нице. Обычно эти рельефы трактовали как изображения военных или охотничьих подвигов покойников. Это мнение находит подтверждение в сюжете упоминавшегося выше рельефа надгробия, служившего базой для надгробия могилы Гамма. В недавнее время Милонас предложил видеть в рельефах упомянутых стел изображение колесничных состязаний, не относящихся специально к каждому отмеченному такой плитой покойни­ку, но входящих в программу погребальных игр, устраивавшихся при по­гребениях вождей92. По мнению Милонаса, искусство ахеян того времени еще не могло подняться до идеи увековечивания личных подвигов усоп­шего на его надгробии. Последнее соображение кажется нам весьма на­тянутым. Если вспомнить великолепные реалистические изображения на современных стелам микенских клинках или голову ахеянина на резном аметисте из могилы Гамма, то отпадают всякие сомнения в возможности ахейских художников XVI в. изображать индивидуальные подвиги. О том, что это не отвлеченные схемы, говорит различие сюжетов на каж­дой стеле93, причем сюжеты разнятся не только на стелах нижнего и верхнего погребального круга, но и на стелах из одной могилы 94.

Общий облик надгробий круга А до некоторой степени отображает соотношение между погребальным инвентарем круга В и круга А: черты, которые в нижней, более ранней усыпальнице сначала вовсе отсутствуют и появляются лишь в погребениях первой половины XVI в., в погребе­ниях верхнего круга заметны с самого начала и достигают особенно пыш­ного расцвета к концу бытования гробничного круга А. Таким образом, можно заметить, что в культурной жизни микенян в первой половине XVI в. возникают новые явления, достигающие большого развития к кон­цу того же столетия'.

Рассмотрим инвентарь могилы VI, которая считается самой ранней в верхнем круге, а также вещи несколько более поздней могилы IV. Обе эти

S1 V. Staïs, M ycenaean collection, pp. 78—79.92 G. E. Mylonas, The figured, M ycenaean stelai,— AJA, vol. 55, 1951, pp. 134—v î t .эз Весьма важно изображение лошадей, которые здесь впервые появляются в ис­

кусстве Греции. О проникновении лошади в Грецию существовали разные гипотезы. Вероятнее всего, что это животное было известно ахеянам уже давно: ведь в Ма­кедонии лошадь была в поселениях ранней бронзы (Heurtley, Prehistoric Macedonia, Cambridge, 1939, p. 88). Севернее, в срединной части Балканского полуострова, конь был известен уже в 1900—1700 гг., как показали находки конских костей в поселе­нии Караново V (В. Миков, К ультура неолита, энеолита и бронзы в Болгарии ,— СА, 1958, № 1, стр. 52).

94 Эта разнохарактерность хорошо выступает при сопоставлении нескольких плит из круга A (Wace, Mycenae, tabl. 79).

гробницы вместе с могилой II, вероятно, могут быть отнесены 95 к проме­жутку времени от 1600 до 1550 г. до н. э., т. е. они синхронны второй группе погребений нижнего круга.

Могила VI, открытая эфором Стаматакисом в 1877 г., содержала ран­ний костяк, сгребенный в кучу вместе со своими сосудами и утварью, и более поздний остав, лежавший вытянутым. Погребальные дары обоих состоят из мечей, кинжалов и наконечников копий, мелких брон­зовых сосудов и глиняной посуды. Золотые предметы представлены не­большим кубком, идентичным с кубком № 220 из II могилы 97, и тонкой золотой аппликацией, по-видимому, украшавшей ремень98. Некоторый интерес представляет керамика; вазы № 946, 947 и 952 орнаментированы фигурами птиц, № 948 имеет вверху пояс с изображением осьминогов. Оба эти мотива, по мнению Фурумарка 09, находят близкие параллели в керамике Крита (средне-минойский III) и Киклад того времени.

Довольно скромное имущество покойников в могиле VI позволяет предположить, что перед нами погребение воинов, хотя и являвшихся близкими родственниками микенского басилея, но занимавших в семье не очень высокое положение, какое, например, обычно имели младшие братья.

Совершенно отличную картину являет могила IV, заключавшая три мужских и два женских скелета. Обилие и роскошь погребальных даров указывают с несомненностью, что в этой камере были погребены лица царского ранга.

Золотые маски № 253, 254 и 259 передают лица трех пожилых муж­чин Iû0, причем две первые принадлежали весьма сходным между собою лицам, тогда как маска № 259 отражает лицо совершенно иного облика. Оригиналом ее был круглолицый человек с большими выпуклыми глаза­ми. Эти воины-басилеи, долгое время стоявшие во главе микенской рати, имели хорошее доброкачественное боевое оружие 101, а также особое па­радное оружие — бронзовые кинжалы, инкрустированные золотом, сере­бром и черной эмалью.

Клинок № 394 (длиной 0,238 м ) , прикреплявшийся к ручке тремя заклепками с большими золотыми шляпками, имеет на обеих сторонах разные композиции 102. На одной представлена охота на львов: пять вои­нов, вооруженных копьями или луком и защищенных большими ахей­скими щитами, нападают на львов. Два льва уже обратились в бегство, большой третий зверь повернулся к охотникам и, повергнув одного, ки­

95 Согласно группировке Уэйса, принятой и Милонасом (Mylonas, Ancient My­cenae, p. 124), последовательность могил в гробничном круге А такова: самая ран­няя VI и почти одновременно с ней II; далее идут IV и V могилы, самыми поздними являются III и I могилы.

96 V. Staïs, M ycenaean collection, pp, 72—74.97 Schliemann, Mykenae, S. 335, Abb. 453. Кубок имеет плоскую приклепанную

ручку и украшен орнаментом, который Стаис считает подражанием мотивам пле­тения из соломы.

98 Аналогичные накладки были найдены в могилах Альфа и Йота (Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 132, 152).

99 Fummark, A nalysis, p. 215. Видимо, к той же категории должна быть отнесена амфора с птицами из могилы Ламбда (Mylonas, Ancient Mycenae, p. 157, fig. 81).

100 Marinatos, KM E, № 164, 165, 166. Маринатос, отмечая сходство обеих этих масок с маской из могилы Гамма как по технике исполнения, так и по физиономи­ческим признакам, ставит вопрос о кровном родстве трех покойников из могил Гам­ма и VI (ibid., S. 115).

101 Здесь встречены простые однолезвийные и длинные обоюдоострые мечи с але­бастровыми навершиями, наконечники копий, кинжалы и 35 великолепных обси­диановых наконечников стрел различных форм (Scbliemann, Mykenae, Abb. 435, 441-449).

102 Marinatos, КМН, Taf. XXXV (средний рисунок), XXXVI.

дается яа остальных (рис. 13). На обратной стороне клинка мы также видим сцену борьбы: лев схватил одну лань, а четыре другие в страхе бегут (рис. 14). Обе эти сцены поражают высоким мастерством. Худож­ник с большим чувством подчеркнул опасность, которой подвергались охотники, противопоставив массивное жилистое тело льва стройным мус­кулистым фигурам воинов. Второй сюжет несколько ниже по качеству работы. Следует отметить, что украшение бронзового клинка светлыми серыми и желтыми фигурами производит огромное впечатление благода­ря искусно избранной полихромии. Без преувеличения можно сказать, что ахейский мастер-оружейник, творивший в полном созвучии с жизне­радостными традициями своих совремепников-керамистов, оказался много выше их не только по тонкости исполнения сложного замысла, но и по умению использовать эффект полихромии.

Второй инкрустированный клинок № 395, длиной 0,214 м, имеет иден­тичные изображения на обеих сторонах 103 : по три распластанных в беге львиных фигуры, над которыми изображены облака; внизу, под ногами животных, обозначены скалы. В этой же камере был и третий инкрусти­рованный клинок № 405, плохая сохранность которого не позволяет уста­новить характер рисунка. Этому кинжалу принадлежала, по мнению Стаиса 104, золотая рукоятка № 294. Цилиндрическая часть его покрыта узором из четырехлепестковых взаимокасающихся цветков, промежутки между которыми заполнены кусками горного хрусталя. Рукоятка закан­чивается фигурой в форме полумесяца, образованной двумя чешуйчатыми головами драконов (?), держащих в открытой пасти верх клинка.

Эти три инкрустированных по-разному парадных кинжала заставляют думать, что со второй четверти XVI в. в Микенах уже сложились пред­ставления о необходимых для царя атрибутах, в число которых обяза­тельно входили драгоценное оружие и золотая маска. Каждый из муж­ских оставов могилы IV имел эти вещи, тогда как покойники других могил были лишены их. Другие предметы также свидетельствуют о цар­ском ранге их владельцев. Таков массивный золотой браслет № 263, имеющий диаметр 0,093 м и предназначенный для мужской руки (рис. 18). В середине он украшен многолепестковой розеттой, которая была покрыта серебряной фольгой 105.

Погребенные в могиле IV династы получили немало драгоценных со­судов из золота и серебра, что позволяет судить о роскоши, окружавшей микенских царей в изучаемый период. Этих сосудов столько, что можно ограничиться лишь их перечислением.

Серебряный кубок № 481 на верхней части имеет рельефное изобра­жение ожесточенной борьбы у стен города (рис. 27): группы обнаженных воинов направили свое оружие против неприятеля, женщины на башнях воодушевляют своих защитников. Особенно интересны фигурные сосуды. Наиболее изящен ритон (рис. 26) из серебра в форме бычьей головы № 384, высота сосуда без рогов — 0,155 м. Тонкомоделированная голова животного имеет ipora, покрытые золотой обкладкой, 16-лепестковую зо­лотую розетту посередине лба и нос, также покрытый золотой фольгой. Стаис думает, что розетта на лбу придает этой голове сакральный харак­тер 106. однако наличие в могиле IV второго свинцово-серебряного рито-

103 Ibid., Taf. XXXV (нижний рисунок), XXXVII (нижний рисунок).104 Staïs, M ycenaean collection, pp. 48—50.105 Такая техника дает основания полагать, что в Микенах того времени серебро·

ценилось выше золота [Marinatos, К М В , S. 120, № 201 (верхний рисунок)]. Однако не исключена возможность, что умеренное применение серебра было вызвано чисто художественными соображениями: ведь серебряных сосудов в могилах обеих круг­лых усыпальниц не так уж мало.

106 Staïs, M ycenaean collection, pp. 46.

на 107 в виде фигурки оленя № 388 (рис. 28) и массивного золотого ритона в форме львиной головы № 273 высотой 0,20 м (рис. 22), позволяет по­лагать, что зооморфные фигурные сосуды занимали большое место в оби­ходе микенских владык XVI в.

Весьма разнообразны по формам сосуды из золота (девять экземпля­ров) и электрона (одна ваза) (рис. 21, 23—26) 108. Ометим, что некоторые из них сходны с золотыми сосудами из могил круга- В, тогда как боль­шинство представляет собой вазы еще более сложной и изысканной фор­мы. Среди них имеются как массивные, предназначенные для длитель­ного употребления сосуды (например, № 351, 392), так и сделанные из тонкого листового золота (например, кубок № 412, две ручки которого украшены головами соколов) lû9. Чисто серебряных сосудов немного, це­лой дошла лишь одна ойнохоя по.

Еще более, чем золотая утварь, интересна обиходная бронзовая посу­да из могилы IV, которая обычно меньше привлекает внимание исследо­вателей. Это массивные, добротно сработанные изделия бронзолитейщи- ков: трезубец или вилка № 515 для вынимания кусков мяса из котлов ш , два больших котла с поставленными вертикально двумя и тремя ручка­ми, один сосуд типа ситулы с двумя ручками, два больших кувшина, массивный треножник в виде глубокой сковороды на трех ножках112. Наличие такого большого количества высококачественных крупных брон­зовых вещей служит ясным показателем того значительного уровня, ко­торого достигло микенское бронзолитейное дело к середине XVI в.

Трудно описать все драгоценные предметы в могиле IV. Тут найдены два замечательных золотых перстня (№ 240 и 241) с изображением сцен охоты и сражения на овальных щитках ш , две золотые диадемы и четыре золотые полосы, украшенные тончайшим тисненым орнаментом, два боль­ших алебастровых сосуда, бусы из янтаря, фигурные накладки в виде плоских шишечек или более сложных фигур, покрытых тисненой золотой фольгой, четыре большие алебастровые розетты и много других высокоху­дожественных ремесленных изделир.

Мы посвятили сравнительно много внимания гробнице IV круга А, так как инвентарь ее свидетельствует о еще большей, чем в круге В, про­пасти, лежавшей между микенскими анактами и подвластным им народом. Правда, как отметил недавно Маринатос, могила IV является самой бога­той в верхнем гробничном круге, однако следующие за ней по времени три могилы мало отлжчаются от нее. Самая значительная из последних — могила V имеет три костяка, из которых последний совсем лишен погре­бального инвентаря, тогда как два более ранних обладали золотыми мас­ками и нагрудными пластинками, инкрустированным оружием, золотыми кубками и украшениями, причем количество и разнообразие этих пред­метов близко напоминает набор в могиле IV. Могила III с костяками трех женщин и двух детей изобиловала золотыми украшениями, мелкой золо­той утварью, бусами и огромным количеством золотых бляшек с разно­образными тиснеными изображениями. То же самое может быть сказано

107 Маринатос указывает на существующее мнение о привозе этой фигурки с Во­стока (Marinatos, КМН , S. 117). Гораздо вероятнее, что фигура оленя была ахейским произведением.

108 Marinatos, КМН, № 186—188, 190—192 (нижний рисунок), 193 (верхний рису­нок), 194 (нижний рисунок).

109 Это знаменитый так называемый «кубок‘Нестора», напоминавший описанный в Илиаде сосуд (II., XI, 632—635), который Нестор взял с собой из дома в лагерь под Троей.

110 Schliemann, Mykenae, S. 293, Abb. 372.111 Ibid., S. 280, Abb. 353.112 Ibid., S. 319, Abb. 440.113 Bossert, A likreta, S. 234, Abb. 325 d, h.

о могиле I, в которой находились три женских остава. Здесь также было множество драгоценных изделии.

Обзор погребений царской семьи в верхнем гробничном круге показы­вает, что на протяжении XVI столетия произошел большой сдвиг в со­циальной структуре микенского общества. Если в XVII в. богатство ба­силея сказывалось прежде всего в количественном преобладании его иму­щества над имуществом зажиточного ахеянина 1U, то в XVI в. заметно- значительное качественное отличие имущества царя, к тому же быстро возраставшее в течение всего столетия. Теперь басилей является облада­телем больших ценностей, накопление которых велось двумя путями. Один состоял в присвоении части труда свободных производителей — крестьян и ремесленников, которые снабжали басилея продуктами своего хозяйства в виде натуральных податей. Другой способ обогащения зави­сел от военных успехов самого царя, который, предводительствуя войском микенян, должен был сам биться в первом ряду 115, что давало ему пра­во на львиную долю в добыче. Многочисленные изображения военных и охотничьих сцен на предметах царского обихода свидетельствуют об ин­тенсивной военной и охотничьей деятельности микенских владык XVI в.

Нет оснований сомневаться, что увеличение имущественного нера­венства между царской семьей и остальным народом сопровождалось не­которыми изменениями в представлениях ахеян о власти басилея, хотя источники об этом ничего не говорят.

Возможно, что обилие золота в распоряжении микенских владык, по­разившее умы современников, породило эпитет «златообильные», которым: не раз награждены в гомеровском эпосе Микены116. Рассматривая содер­жание нетронутого погребения в фол-осе Мирсинохори (1957 г.), где от­крыты захоронения 1500—1425 гг., уже можно заметить более умеренное употребление золота в Пилосе по сравнению с Микенами.

Богатство царского некрополя 1650—1500 гг. заставляет думать, что микенские династы того времени должны были иметь на вершине акро­поля достаточно импозантную резиденцию, которая полностью отвечала бы их господствующему положению. Предположение это было высказано Уэйсом 117, но ни он, ни другие исследователи не могли привести решаю­щих доказательств, так как все остатки построек XV II—XVI вв. на ми­кенском акрополе являются лишь разрозненными кладками. Правда, упо­мянутые стенки находятся на месте дворца второй половины II тысяче­летия и, без сомнения, должны быть связаны с жилищем басилея: в Пилосе поздний дворец также имел предшественника в XVI—XV вв. Насколько монументален был микенский дворец XV II—XVI вв., судить трудно.

Характер кладки ограды вокруг гробничного круга В, который Мило­нас определяет как примитивно-киклопическую 118 и датирует поздним средне-элладским периодом, а также конструкция могил круга В застав­ляют думать, что в упомянутое время не могло быть еще сколько-нибудь значительного дворцового сооружения, так как микенский строитель не

114 Если отбросить бронзовый кинжал и тонкие золотые полоски из могилы Бэта (Mylonas, Ancient Mycenae, p. 132), то ее покойник с семью средне-элладскими гли­няными сосудами окажется ненамного богаче ахеянина из Асины, похоронившего в то же время своего ребенка с четырьями расписными сосудами (Frödin — Persson, Asine, pp. 117, 291).

115 II., XII, 321:... μέτα πρώτοισι μάχονται — объясняет басплей главенствующее положение царей.

1,6 Ibid., VII, ISO; XI, 46; Od., Ill, 305.117 Wace, Mycenae, p. 87.118 Mylonas, Ancient M ycenae, pp. 130—131.

овладел в полной мере техникой возведения каменной кладки. Перелом произошел в начале XVI в., о чем свидетельствуют прекрасные каменные надгробия, стоявшие над более поздними захоронениями в могильных кругах В и А, а также каменные цоколи из почти правильных блоков на золотых бляшках середины XVI в. Поэтому мы склоняемся к мнению, что в XVII в. не существовало еще большого дворцового здания в Микенах, оно могло появиться лишь позддее. К тому же трудно допустить, что жилище микенских владык испытало быстрое качественное изменение вслед за превращением их первоначальной власти племенных вождей в царскую. Более вероятно, что хоромы ранних микенских басилеев, так же как и их могилы, отличались от домов знати не столько качественно, сколько количественно. Они включали такие же жилые комнаты и раз­личные хозяйственные помещения, но в гораздо большем числе, чтобы вместить все те богатства (хлеб, скот, оружие, орудия труда, одежду и посуду), которыми владели династы Микен.

К сожалению, известные ныне остатки ранних построек на микенском акрополе не позволяют установить их план и размеры: при переплани­ровках XIV—XIII вв. до н. э. их сносили. Согласно детальному описанию Уэйса, на микенском акрополе в настоящее время имеются остатки ран­них сооружений.

В юго-западном углу дворцовой территории к западной подпорной стене подходит кладка длиной 6 лг, сложенная из крупных грубо обрабо­танных блоков в технике киклопической кладки113. Эсга «Старая стена» (по терминологии Уэйса) не имеет точной датировки и лишь предполо­жительно отнесена исследователем к XVI—XV вв. Судя по фотографии, кладка ее много примитивнее стен Киклопического фолоса, так что «Ста­рая стена» может быть датирована серединой XVI в. Еще один участок ранней стены определен Уэйсом у северной стены дворцового Большого двора 12°, причем стена эта была покрыта глиняной обмазкой. На расстоя­нии не менее 15 м от этой кладки Уэйс проследил еще одну стену того же времени, потом служившую южной стеной в вестибюле хозяйственных помещений позднего дворца 121. Значительный промежуток, разделяющий обе эти кладки, показывает, что протяженность раннего здания была изрядной.

На основании фрагментов XVI—XV вв., найденных Уэйсом под по­лом западной и восточной прихожих Большой лестницы позднего дворца, можно заключить, что в раннее время дворцовые постройки Микен так же располагались на разных уровнях, как и спустя два-три столетия.

К XVI—XV вв. Уэйс относит 122 еще одну стену, тянущуюся севернее западного конца северного коридора (на плане Уэйса рис. 4, № 17). Эта кладка покрыта глиняной обмазкой, в толще ее проложены горизонталь­ные деревянные брусья. Кроме кладки № 17, Уэйс упоминает в западной части акрополя несколько других кладок, также с глиняной обмазкой. Еще одна ранняя стена была обнаружена в юго-западном углу Большого двора ниже уровня его пола. По мнению Уэйса, все это остатки XVI—XV вв.

Следует отметить, что одна из ранних стен, от которой сохранилось лишь два или три ряда камней, составляла часть оборонительной стены на акрополе, отделявшей царскую резиденцию 123.

иэ Wace, M ycenae, pp. 71, 78.120 Ibid., pp. 72, 87. Милонас называет эту обмазку plaster {Mylonas, Ancient My­

cenae, p. 50).121 На плане Уэйса это стена № 33 (Wace, Mycenae, fig. 14).122 Ibid., pp. 74, 82, 87.

По мнению Уэйса, уже в изучаемое время на микенском акрополе стояло большое дворцовое здание. Возможно, что верхние части его стен были сырцовыми 124 или даже деревянными. Если присмотреться к модели дома или святилища на золотых пластинках 125 из могил III и IV кру­га А, то ясно видно, как на каменном цоколе возведена деревянная стена. Эти пластинки были сделаны в середине XVI в.

Возможно, что в XV II—XVI вв. на микенском акрополе стояло не­сколько зданий и не было еще замкнутого дворцового комплекса. Это подтверждается и тем фактом, что микенский правящий род имел два одновременно функционировавших круговых некрополя — нижний и верхний. Такое разделение могло отражать дробность жилого архитек­турного комплекса на вершине акрополя. Если мертвые имели отдельные места упокоения, то, очевидно, и живые родственники обитали в разных домах 12s. Поэтому обширность территории со следами построек XVII — XVI вв. не должна, нам кажется, быть истолкована как бесспорное сви­детельство существования в Микенах лишь одного большого дворца в XVI в. Только позднее, когда наступила пора особенного выделения личности носителя царской власти и возвышения его над остальной знатью независимо от близких или дальних родственных связей (этот перелом засвидетельствован появлением фолосов), только тогда можно ожидать возведения особо монументального комплекса. Видимо, этот мо­мент наступил в конце или последней четверти XVI в.

Сведения об экономическом и социальном положении других групп микенского населения в XVII—XVI вв. еще довольно ограниченны. От домов этого времени сохранились лишь незначительные остатки, пока­зывающие, что в прилегающей долине и на соседних с акрополем хол­мах находились строения 127.

Погребения средне-элладского времени, открытые на западном склоне микенского акрополя 128, отличаются большим однообразием: неглубокие грунтовые могилы, заключавшие скорченные оставы, лишенные каких- либо погребальных даров. По-видимому, обнаруженные захоронения от­носятся к первой половине периода, когда данный участок служил общим кладбищем для всей общины. Видимо, уже в XVII в., после того как семья басилеев оградила свой могильник, простые микеняне перестали хоронить здесь покойников.

Гораздо более интересные данные доставляет кладбище на холме Калькани, находящемся приблизительно в 0,7 км к югу от гробничного круга В. В мягкой породе северного склона Калькани, начиная с XVI в., стали вырубать небольшие склепы с открытым дромосом, некоторые из которых, как удалось выяснить Уэйсу, служили семейными усыпальни­цами в течение не менее 300—400 лет.

124 Сырцовые кладки встречены в стенах могил Бэта и Гамма, а также в неяс­ной сырцовой конструкции в могиле (?) Каппа-2 (Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 132, 133, 154).

125 Sta'is, Mycenaean collection, p. 18; Marinatos, KMH, Abb. 205 (средний рису­нок). Очень интересно сведение, что все пять пластинок были оттиснуты одним штемпелем (Marinatos, КМН, S. 121).

126 Мнение С. Маринатоса, что наличие двух некрополей указывает на две ветви микенской династии, было очень убедительно поддержано Милонасом (Mylonas, Ancient Mycenae, p. 175), сославшимся на тот порядок наследования, который при­веден в Илиаде: Атрею наследует не сын Агамемнон, а брат Фиест, ж лишь по смерти дяди Агамемнон стал царем (II., II, 107—108).

127 Wace, Mycenae, pp. 21, 47.128 gT0T могильник был в большей части раскопан Цуной и остался неопубли­

кованным. Часть погребений открыта Уэйсом (Wace, Mycenae, pp. 61, 65, 68), часть могил была раскрыта при исследовании гробничного круга В — могилы Дзэта, Эта, Фита, Ламбда-I и II, Сигма и, возможно, Тау (Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 143— 144, 154—158).

К интересующему нас времени относится сооружение склепов № 516, 517, 518 и 529 и самые ранние в них захоронения 129. Характерной осо­бенностью всех четырех гробниц, расположенных поблизости одна от другой, является неправильный план и неровные очертания дромоса и камеры. Только в склепе № 529 погребальная комната имеет почти пря­моугольные очертания. Планы этих четырех склепов — весьма весомое возражение мнению Перссона, будто склепы вошли в употребление у ахе­ян внезапно и в полностью развитой форме 130. Ломаная, неровная линия плана вместе с длинным (от 3,40 до 8,00 м) открытым дромосом ноказы-

' вает, как неуверенно и нерешительно подходил ахейский каменотес к поставленной задаче. Продольный разрез склепов № 516 и 517 ясно обна­руживает корни изучаемого погребального сооружения. Исходной формой для этих склепов служили обычные могильные ямы, в которых стали устраивать подбои, разросшиеся в настоящие склепы. Поиск нового типа гробницы обычно стоит в прямой связи с изменениями в социальной структуре общества, когда особое значение приобретали знатные семьи. Большой спрос со стороны зажиточных кругов определил быстроту рас­пространения этого нового вида гробниц по всей Элладе, которую Перс- сон не мог истолковать иначе, как заимствованием из египетской погре­бальной архитектуры. Но проводимые Перссоном131 параллели между планами ахейских склепов XVI—XIII вв. и планами египетских погре­бальных сооружений в фиванском некрополе представляются нам совер­шенно недостаточными, так как сходство этих планов объясняется одной и той же мыслью, руководившей зодчими и каменотесами обеих стран.— стремлением устроить погребальную камеру в скале. Сопоставления Перс­сона носят весьма формалистический характер, так как исследователь привлекает только одну черту конструкции, оставляя без внимания об­щий облик, технику сооружения.

Коренные различия в социальной структуре и идеологической жизни обществ Греции и Египта заставляют отвергнуть теорию египетского про­исхождения ахейских склепов. Мы считаем более убедительным мнение Уэйса, полагающего, что форма склепа в материковой Греции могла раз­виваться из пещерных захоронений, имевших место еще в III тысячеле­тии, как показали раскопки в Зигуриесе, Аспне, в Старом Коринфе, на Евбее, в Димини. Видимо, в XVI в. ахеяне вновь обратились к устройст­ву захоронений в скалах.

Упомянутые выше склепы Калькани имеют не очень большие разме­ры (2,5 X 3,8 м; 2,0 X 3,00 м\ 3,70 X 2,60 м). Больше всех самый позд­ний склен № 518, имеющий две камеры (5 X 3,80 м и 1,00 X 1,50 м). Последние несколько меньше большинства могил в гробнлчных кругах В и А. К сожалению, первые оставы во всех четырех усыпальницах были или позднее сдвинуты в сторону (№ 529), или закопаны в специальные ямы (№ 516, 517), или перемещены во вторую камеру (№ 518), так что порядок погребений и точная принадлежность инвентаря тому или иному покойнику остаются неизвестными.

Однако можно заметить, что погребенные в склепах происходили из семей, которые обладали значительным достатком. Усопшим в загроб­ную жизнь давали разнообразные расписные сосуды, не очень тонкого, но вполне доброкачественного изготовления, оружие, украшения. Пред­ставления о частной собственности были уже развиты в этой среде, так

129 Wace, Chamber tombs, pp. 63—87, 89—106. iso Persson, New tombs, p. 163.131 Ibid., pp. 164—175. Милонас полностью разделяет его точку зрения, основы­

ваясь на данных о взаимосвязях ахеян и Египта ή XVI в. i(Mylonas, Ancient, Myce­nae, p. 99), что представляется нам неубедительным.

5 Т. В. Бпаватская

как и в загробном мире полагали необходимой стеклянную печать 132г бронзовые весы 133 (из склепа № 529), которые должны были помочь взвешивать драгоценные металлы, как это делалось и на земле. Приме­чательно, что в том же склепе найдено изящное сердоликовое ожерелье (№ 36), которое Уэйс считает одинаковым с сердоликовыми бусами из могилы III гробничного круга А на микенском акрополе ш . Обе эти на­ходки позволяют высказать предположение, что устроившая склеп № 529· семья в XVI в. обладала значительным богатством. Эцо позволяло жен­щинам этого рода носить некоторые драгоценности царского обихода.

Даже эти скудные данные свидетельствуют, что обитавшие в нижнем городе некоторые ахейские семьи принадлежали к обеспеченному соци­альному слою, тесно примыкавшему к группе верховной знати города. Вместе с тем в Микенах была еще одна группа населения, которая по- прежнему хоронила своих покойников в неглубоких могилах, уделяя им очень скромные погребальные дары 135.

Все эти разрозненные свидетельства говорят о быстром экономиче­ском и социальном развитии Микен в XV II—XVI вв., которое является продолжением начавшегося еще ранее имущественного расслоения ахей­ского общества. Но если в Дорионе-IV и Элевсине мы присутствовали при ранних фазах этого процесса, то микенское общество XVI в. являет нример полного отхода от давних установлений доклассового общества. Басилеи Микен этого времени представляли собой уже не вождей эпохи военной демократии, а царей пусть молодого, но достаточно крепкого небольшого государства.

Возникновение государственного организма в Микенах не было столь изолированным явлением, как это обычно кажется исследователям. Выше мы говорили о появлении раннеклассовой структуры населения Мессении. В самой Арголиде можно отметить развитие социальной дифференциации в более мелких центрах, которое происходило, может быть, несколько· медленнее и проявлялось не так резко, как это наблюдалось в Микенах. Однако результат был такой же.

Интересные сведения доставило археологическое изучение Асины — небольшого приморского города на восточном побережье Арголидского за­лива, около 30 км к юго-востоку от Микен. Здесь в погребениях, относи­мых к СЭ III отложениям, которые, по-видимому, следует датировать 1аб концом XV III—XVII в., встречены немногочисленные еще погребальные дары 137, свидетельствующие о значительном единообразии имущества по­гребенных. Возможно, однако, что раскрытые могилы, найденные внутри города, принадлежали более бедному населению, которое из-за своих ограниченных средств держалось обычного, средне-элладского, порядка захоронения между жилищами. Более богатая часть общины устраивала погребения вне жилых кварталов.

Однако в последней фазе средне-элладского времени в А сине строи­лись дома различных размеров, в том числе весьма обширные. Это зда­

1в2 Wace, Chamber tom bs, p. 125. Уэйсу в 1932 г. были известны только зигу- рийские погребения (более полный каталог см.: Frödin — Persson, Asine, p. 338).

1за Wace, Chamber tombs, p. 66, fig. 26 (овальная бусина из склепа № 517 с врезным изображением птицы с распущенными крыльями).

is·* Wace, Chamber tombs, p. 105.135 Wace, Mycenae, p. 13. И в Кирре более бедное население в XVI в. хоронило

своих покойников в простых грунтовых ямах.136 Перссон и Фродин воздержались от хронологического определения слоев в

Асине.137 Frödin — Persson, Asine, pp. 116—128 <(могила № 4 — матово-расписной кувшин

и две бронзовые бусины; могила № 12 — гидрия без росписи; могила № 18 — четыре вазы и пурпурная улитка; двойное погребение № 52—53 — бронзовые щипчики и одна ваза).

ния В, С, Д и Е в нижнем городе 138, стены которых сложены из рваного камня средних и мелких размеров. Перечисленные сооружения относят­ся к двум последующим строительным периодам средне-элладской Асины, однако это здания одной эпохи, судя по тому, что они подчиняются одной системе застройки города. Примечательна тесная застройка, дома распо­лагаются близко один к другому, без каких-либо следов усадеб. Поэтому Асина изучаемого времени имела ярко выраженный городской облик.

Дома ее жителей различались довольно сильно. Более простой по своему плану 139 дом Е состоял из четырех помещений, причем вся его площадь в св'ету была не более 112 кв. м, очертания дома не были строго прямоугольными. Примечательно, что этот сравнительно простой дом Е был построен над развалинами обширного здания Д, разрушение кото­рого означало, вероятно, какие-то перемены в имущественном положении населения этого участка города.

Дом Д и одновременный с ним комплекс В являют пример больших монументальных зданий 140. В плане дома Д можно заметить как бы дву­членное его продольное деление, которое впоследствии нашло отзвук в планировке великолепных ахейских дворцов. Здание имеет два смежных входа с северо-западной торцовой стороны. Правый вход вел в неболь­шие сени со стенами-антами, откуда открывался доступ в главную ком­нату дома, отделенную от остальных помещений. Левый вход вел в кори­дор, от которого налево отходили два очень неправильных в плане поме­щения. Юго-западная часть здания была занята четырьмя небольшими и двумя сравнительно просторными помещениями. Анализируя план дан­ного дома, Вестхольм находит многие черты сходства в замысле этого сооружения и позднейших дворцов, например Тиринфа и Филакопи-Ш. Важной общей чертой он считает подчеркнутое выделение фасада здания.

Дом В, отделенный от здания Д лишь узким проходом, имеет апси- дальную в плане западную сторону. Здание явно нежилого назначения. Внутреннее пространство его разделено поперечными стенами на длин­ные узкие коридорообразные помещения, иногда пересеченные попереч­ными перегородками 14Ч Судя по фотографиям, кладка стен комплекса В аналогична технике возведения большого дома Д. Исследователи опреде­лили данное сооружение как комплекс кладовых, связанных с дворцовым зданием Д 142. Проход между обоими сооружениями сами исследователи характеризуют как «переулок», так что прямой связи между домами Д и В не обнаружено.

Определение дома Д как «настоящего дворца» изучаемого времени вызывает некоторые сомнения. Вестхольм называет в качестве основных доказательств большие размеры дома и его «великолепное расположение» на краю склона. Действительно, расположение дома Д весьма эффектно, но это лишь одно из строений в нижнем городе, к тому же в его более низкой части. Все известные нам ахейские дворцы располагались на вы­сотах, и уже по расположению они отделялись от остальных строений. Здесь же дом Д не только не выделялся, но даже находился много ниже других кварталов нижнего города Асины. Что касается его размеров, то и они не представляют чего-либо из ряда вон выходящего. Поэтому на­прашивается предположение, что дом Д принадлежал не царскому роду,

138 Frödin — Persson, Asine, p. 68 sq.139 Ibid., pp. 73—74, fig. 49.140 Ibid., 68, 69, fig. 47, 49, pp. 72, 73, 102—'104.141 Ibid., p. 103.142 Ibid., pp. 68—69, 88, fig. 47, 48, 50. С этой характеристикой Вестхольма пол­

ностью согласен Фродин (Frödin — Persson, Asine, p. 104), подчеркивающий важное место, отводимое кладовым помещениям в ахейских дворцах.

а одному из богатых и знатных асинских семейств. Быстрая замена дома Д другими строениями показывает, что благополучие его владельцев было весьма кратковременным и спустя одно-два поколения семья за­хирела.

Но как бы ни были спорны те или иные определения асинских строе­ний средне-элладского времени, весь характер зданий и захоронений у к а - зывает на значительную имущественную разницу жителей этого горо­да ш . Сведения о быте асинской аристократии до некоторой степени поз­воляют представить облик микенских домов, принадлежавших знатным и богатым соратникам-подчиненным царя, обитавшим на микенском ак­рополе.

История населения Средней и Северной Греции в XVII—XVI вв. из­вестна гораздо хуже, так как пока имеются лишь разрозненные данные из многих мелких поселений.

В Аттике наиболее яркую картину своего развития являет Элевсин, тогда как на месте Афин в средне-элладское время существовало лишь скромное поселение 144. Некрополь Элевсина в XV III—XVII вв. указы­вает на интенсивную жизнь поселения 145. Уже одно чрезвычайно густое расположение могил на северо-западном кладбище 146 свидетельствует о многочисленности населения в Элевсине. Эволюция погребальных обрядов ахеян, которую удалось проследить на элевсинском некрополе, явно свя- вана с ростом богатства. Еще в XVIII в. элевсиняне погребали своих усопших с очень небольшим числом погребальных даров, так же как это было и в Асине 147. Зато в следующем, XVII столетии количество и раз­нообразие погребального инвентаря значительно возрастают. Наряду с массовым керамическим материалом в некоторых могилах рассматривае­мого времени были найдены сравнительно дорогие вещи — три длинные бронзовые булавки и несколько золотых браслетов. Браслеты интересны своими мелкими размерами: видимо, количество золота, которым владели наиболее богатые люди в Элевсине в конце XVII в., было еще довольно ограниченным.

Появление драгоценных изделий в могилах неоспоримо свидетельст­вует о возрастании экономических возможностей часта элевсинского на­селения. Вместе с тем все более укреплялось понятие о семейном един­стве. Ясные признаки этого выделения семей доставляют захоронения в обычных для средне-элладского времени каменных ящиках не одного, как делалось раньш е, а нескольких покойников. Так, в могиле I в ногах Самого позднего скорченного погребения были обнаружены сгребенные

143 Возможно, что детальное изучение отложений в Асине позволит поставить ев на следующую ступень развития ахейского города после Дориона-IV. В настоящее время мы не решаемся на это, однако великолепный расписной пифос СЭ II с дет­ским захоронением (Frödin — Persson, Asine, p. 276, tabl. 1) указывает на значи­тельное развитие ремесла и богатства отдельных лиц уже в это время, т. е. в XVIII в. Во всяком случае средне-элладская Асина незаслуженно пропущена С. Доу в его последней работе (Dow, The Greeks...).- . 144 H. D. Hansen, The prehistoric pottery on the North slope of the Acropolis, 1937,—

«Hesperia», vol. VI, 1937, pp. 539—570. Однако заключение Хансена о бедности афин­ского поселения корректируется результатами раскопок на территории афинской Агоры. Последние свидетельствуют о довольно интенсивной жизни на упомянутом месте (Н. A. Thompson, A ctivities in the Athenian Agora,— «Hesperia», vol. XXV, 1956, p. 49).

145 О раскопках Г. Милонаса в 1952, 1953, 1954 и 1956 гг. см.: ПАЕ, 1952, σσ. 58— 7,1; 1953, σσ 77—87; 1954, σσ 50—65; «Archaeology in Greece»,— IHS, vol. 77, 1967, p. 5; Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 12)2—123.

не Открыто вдоль дороги на Мегару.147 Нам кажется, что Милонас несколько преувеличивает отсутствие погребаль­

ных даров в некрополях средне-элладского времени (Mylonas, Ancient Mycenae, p. 123). Асинский некрополь является как бы предшественником Элевсина XVII в.

воедино кости трех предшествующих покойников 148. Такой же метод об­ращения с костями предков прослежен и в других могилах. Практика за­хоронения нескольких покойников в одну могилу заставила элевсинян увеличивать размеры каменных ящиков (могила VI имела площадь2,54 X 1,70 м при глубине 0,90 м ) . Такие большие каменные ящики было трудно складывать из двух длинных и двух коротких каменных плит, как делалось раньше. Поэтому на смену каменным ящикам очень скоро при­шла новая конструкция: стены могильного колодезя внизу обводили ка­менными кладками, заменившими вертикальные плиты. Так на протя­жении около 150 лет в Элевсине был создан тот тип гробниц, который уже около середины XVII в. встречен в могильном круге В в Микенах. В Микенах могила типа неглубокого колодезя с одетыми в каменную кладку стенами продержалась в неизменном виде до конца XVI в., види­мо являясь традиционной гробницей басилеев. Напротив, в Элевсине более активно искали новые формы усыпальниц, и очень скоро, еще в средне-элладское время, там появились «шахтные» гробницы с входными проемами, а затем и с входными коридорами. Так из обычной колодезной могилы возник земляной склеп, послуживший прототипом для столь ши­роко распространенного в XVI—XIII вв. ахейского склепа, вырубленного в скале 149. Эволюция погребального сооружения элевсинян в течение 1800—1600 гг. вновь доказывает правильность мнения Уэйса, считавшего ахейские склепы оригинальным изобретением населения Греции 1Б0.

Увеличение числа погребальных даров вместе с изменениями гроб- ничной архитектуры позволяет отметить, что элевсинское население, имевшее однородный характер еще в начале XVIII в., спустя три или четыре поколения уже разделилось на резко разграниченные имущест­венные группы.

Пути развития Северной Греции в эту же эпоху остаются во многом неясными. Эпир еще так мало исследован, что о населении его почти ни­чего нельзя сказать. Для Фессалии как будто остается в силе вывод Уэйса и Томпсона о спаде культурного развития во II тысячелетии по сравнению с блестящим периодом расцвета в предшествующем тысяче­летии IS1.

Приведенный краткий очерк археологических данных по истории ахейской Греции в X V II—XVI вв. носит весьма беглый характер. Но и перечисленные сведения позволяют заметить, что ахейское общество пе­режило большие изменения в указанный отрезок времени. По всей стра­не растет число населенных пунктов, появляются отдельные крупные центры, часть которых — Дорион, Микены, Тиринф — была окружена оборонительными укреплениями. Превращение акрополей в крепости, где обитали басилеи, свидетельствует, что власть местных правителей быстро теряла свой общенародный характер, становясь институтом господства над народом.

Трудноуловимый на первых порах процесс возвышения царского рода и противопоставления одной богатейшей семьи остальным членам общи­ны прослеживается довольно ясно на примере роста экономического мо­гущества правящего рода в Микенах. Нельзя полагать, что в ту эпоху обогащение царя шло за счет резкого понижения материального благо-

ч« ПАЕ, 1952, а. 60—61, είκ. 2.149 К сожалению, нам осталась неизвестной обзорная статья Милонаса (G. Е. My­

lonas, The cemetry of E a le sis and M ycenae,— «Proceedings of the American philosophi­cal society», 1955, pp. 57—67).

150 В пользу этого мнения говорит и повсеместность формы усыпальницы. В 19*48 г. Милонас насчитал более 138 открытых ахейских склепов (G. Е. Mylonas, Homeric and M ycenaean burial custom s,— AJÀ, vol. 52, 1948, p. 68).

151 A. J. B. Wace and M. S. Thompson, Prehistoric Thessaly, p. 249.

иолучия членов общин. Увеличение производительности труда благодаря широкому употреблению бронзовых орудий и создание ряда технических приспособлений (в особенности внедрение гончарного круга) привели об­щество к созданию больших материальных ценностей, чем раньше. Ве­роятно, некоторая часть этих богатств еще оставалась в распоряжении членов, общины.

Носители царской власти тогда еще не выработали приемов всесторон­него обирания народа, так как благодаря живучести многих пережитков родового строя свободные общинники, главы семей, имели большие права. Имущественная дифференциация внутри широких слоев на­селения позволяет думать, что система распределения материальных благ достигла большой неравномерности. Главной ценностью в тогдашнем об­ществе была земля, поэтому можно полагать, что наделы земли не были одинаковыми и некоторая часть общинной аристократии имела гораздо большие земельные наделы, чем простые люди. Видимо, и военная добыча делилась в зависимости от военных усилий, затраченных разными чле­нами общины. Это существенно увеличивало долю членов военной ари­стократии, вырабатывавших к тому же специальные военные навыки.

Получение большей доли общинного дохода (то ли в виде урожая с большего надела, то ли в виде добавочной части военной добычи) выде­ляло над всей массой свободного населения общины более богатые семьи, гробницы которых к концу XVI в. содержали не только доступные почти всем керамические изделия, но и некоторые предметы роскоши.

Данные о развитии ахейского общества в XVII—XVI вв. показыва­ют, что это было время распространения имущественного неравенства, углубление которого в дальнейшем достигнет огромной степени. Теперь же происходит главным образом накопление богатства немногими семь­ями, причем одна и та же богатая семья могла состоять из людей весьма различного состояния. Назовем скромное захоронение девушки в могиле Мю и очень богатое почти одновременное ей погребение девочки в мо­гиле Хи могильного круга В в Микенах.

Возможно, что экономическое неравенство внутри микенской царской семьи являлось следствием того явления, которое имело место в поздних варварских обществах: глава семьи присваивал труд младших членов и обогащался за их счет. Подобным образом библейские патриархи умно­жали свои стада. Можно думать, что в ахейском обществе существовали аналогичные установления и поэтому младшие члены семьи занимали подчиненное положение, что также подрывало устои рода 152.

Рост имущественного неравенства должен был привести к дальнейше­му развитию и качественному изменению института патриархального рабства, т. е. системы, «направленной на производство непосредствен­ных средств существования» 153. Картина экономического развития ахей­ского общества XVII—XVI вв. позволяет думать об ограниченном при­менении рабского труда. Производство носит еще такой сильно индиви­дуализированный характер, что нет никаких сомнений в том, что основ­

152 Ф. Энгельс отмечает в 1891 г., как сильно сельское население Ирландии живет представлениями родовой эпохи: крестьянин, уплачивающий аренду, считает земле­владельца чем-то вроде вождя клана, и последний, согласно обычаю, обязан помо­гать своим менее состоятельным соседям в случае необходимости (Ф. Энгельс, Про­исхождение семьи, частной собственности и государства.— К. Маркс и Ф. Энгельс, Собрание сочинений, изд. 2, т. 21, стр. 133). Можно представить, как живучи были воззрения родовой эпохи в ахейском обществе интересующего нас времени, когда ро­довой строй для ахеян был не вчерашним днем, как в Ирландии XIX в., а утром того же самого дня.

153 К. Маркс, К апитал, т. I I I ,— К. Маркс и Ф. Энгельс, Собрание сочинений, изд. 2, т. 25, ч. I, стр. 364—365.

ной работник как в земледелии, так и в ремесле — свободный произво- дитель. Но несомненно, что уже тогда рабы использовались в домах ба- силеев и знатных воинов в качестве обслуживающего персонала. Мы счи·» таем возможным это утверждать потому, что пользование массивными вещами из повседневного обихода микенских династов XV II—XVI вв. несомненно требовало наличия в доме подсобной рабочей силы. Напри­мер, не только хозяйка дома, но и средних сил ахеянин не мог бы пере­нести бронзовый котел с водой. Даже хранение и уход за накапливае­мыми в доме богача ценностями (посуда, оружие, украшения) также требовали затраты большого количества труда. Положение слуг-рабов в ахейском быту, вероятно, было во многом сходным с «богоравным» Ев- меем или ключницей Евриномой из дома Одиссея. Ведь рассматриваемый период в истории ахеян был временем, когда только возникало понятие «раб», когда (Только узнавались полезные качества подчиненной рабочей силы |54. В то время лишь начинали использовать рабский труд. Поэтому еще длительное время порабощенное население продолжало сохранять некоторые черты утраченной свободы.

Что касается политической структуры ахейской Греции этого времени, то и здесь, так же как и в области социальных отношений, должно было оставаться еще много от предшествующей эпохи родо-племенного строя. Единство материальной культуры на большой территории от Южной Фессалии до Пелопоннеса указывает, что население здесь общалось не­прерывно,— видимо, обитавшие в Греции этнически единые племена со­ставляли союз, несмотря на наличие ряда диалектов.

Отмеченное выше возвышение правителей отдельных земель, видимо, отражает завершение в XV III—XVII вв. процесса перерастания власти племенных вождей в царскую и дальнейшего роста ее в сторону наслед­ственного монархического института. Действительно, захоронения нилос- ских и микенских владык XVI в. не могут быть названы погребениями верховных военачальников эпохи доклассовых отношений. Изысканная роскошь, окружавшая микенских басилеев, похороненных в могиле IV круга А, попытка бальзамирования одного из анактов, похороненных в близкой по времени могиле V 15Б, и великолепная по архитектурному за­мыслу купольная гробница Пилоса — все это атрибуты того нового содер­жания, которое получила власть племенного вождя на протяжении изу­чаемых 400—500 лет и которое обусловило вовникновение государствен­ной структуры в ахейском обществе. Как бы ни было примитивно ахей­ское государство в конце XVI в., оно существовало уже в политической жизни Греции в форме системы обособленных мелких царств.

Для полноты картины развития ахеян в XVII—XVI вв. следует при­влечь данные об ахейской торговле. Многочисленные свидетельства гово­рят об оживленном обмене товарами материковой Греции с островным миром.

Население материка и островов поддерживало очень тесный и посто­янный контакт. Примечательно, что длительный обмен товарами (с ост­ровов везли обсидиан и, вероятно, мрамор, а также и керамику) привел

154 Фродин отмечает в средне-элладском акрополе Асдны погребения № 80 и 81, одно из которых могло быть погребением рабыни. Находки весьма убедительны: женский остав погребен в каменном ящике (захоронение 180), крышка которого нависает с северного конца на 0,45 м, и под этим выступом крыши был найден скелет более молодой женщины (Frödin — Persson, Asine, pp. 124, 125, fig. 103). Напомним, что ахеяне начала II тысячелетия тщательно погребали покойников в специально приготовленной могиле, поэтому захоронение под сдвинутым перекры­тием чужой гробницы производит впечатление погребения действительно обездо­ленного человека.

155 Sehliemann, Мукепае, S. 339—342, Abb. 454.

к сравнительно небольшому воздействию несколько более развитой кик- ладской культуры на ахейскую культуру материка. Фурумарк, исследо­вавший этот вопрос на примере керамических изделий, наиболее богатого- раздела источников, пришел к выводу, что хотя некоторые криволиней­ные мотивы росписи и были взяты материковыми гончарами из киклад- ских росписей, средне-элладская вазовая живопись, несмотря на это,, представляет собой «индивидуальный и независимый стиль, присущий ма­терику и характеризуемый строго тектоническим построением и ярко вы­раженным предпочтением абстрактных геометрических рисунков» 156.

Относительно связей ахейской Греции с Критом Фурумарк делает аналогичный вывод: несмотря на наличие критского импорта в Асину, на Эгину и на Киферу, керамика материка остается почти не затронутой минойским декоративным стилем. По-видимому, связи с Критом в первой трети II тысячелетия не были ни широкими, нп глубокими.

Перелом происходит в начале поздне-элладского I периода, т. е. при­близительно на рубеже XVII и XVI вв., когда внутри ахейского общества заметны большие социальные сдвиги. В XVI в. микенские гончары бояее широко используют кикладские мотивы. Фурумарк отметил роспись на сосудах из могилы VI круга А 157. Как нам кажется, некоторые сосуды из могил Бэта и Ламбда круга В должны быть причислены к этой же группе ,58. Гораздо большее воздействие оказывает в это время и Крит, ввозивший значительное количество своих великолепных керамических изделий.

В керамике ахейской Греция появляются критские мотивы. Изделия оружейников, ювелиров и камнерезов носят черты восприятия критских канонов. Эта новая волна культурного воздействия долгое время истолко­вывалась как свидетельство несомненного политического господства Кри­та, причем Эшанс предполагал полное подчинение материка 159, тогда как Пендлбери считал возможным отношения ахейских династов к владыкам Крита определить как вассальные 160.

Однако более детальный анализ памятников, носящих следы «минои- зации», показал, что проблема взаимоотношений материка и Крита гораз­до более сложная. Несмотря на заимствование мотивов керамической росписи или причесок критян 161, культура материковых ахеян остается в своей основе элладской, характеризуемой господством тех же принци­пов, которые доминировали в XVII столетии ,62. Впервые вопрос о поли­тической и культурной самостоятельности ахейской Греции был постав­лен Блегеном, который справедливо отметил, что развитие скромной деревни у Коринфа в первой половине II тысячелетия объясняет после­дующее блестящее развитие Микен и Тиринфа. Именно Блеген поста­вил вопрос о том, что материковая культура лишь до известного момента В п и ты вал а в себя критские традиции, а затем, обогащенная ими, она:

15s Furumark, A nalysis, pp. 234. К этой характеристике следует добавить еще- одну черту, отмеченную Хаманном: математичность материковой орнаментации: (R. Hamann, Geschichte des K unst, Berlin, 1956, S. 439). Математичность росписи· означает, вероятно, тщательный расчет художника при росписи им каждого сосуда. Аналогичный тщательный расчет господствует в ахейской архитектуре XVI—XV вв.

157 Furumark, A nalysis, S. 232.158 Mylonas, Ancient Mycenae, fig. 43 left; fig. 81 left.159 Evans, Palace of Minos, vol. I, pp. 23—24. Весь его монументальный труд

проникнут идеей о гегемонии Крита.160 д ж Пендлбери, Археология Крита, стр. 244.161 Mulonas, Ancient Mycenae, p. 139; Marinatos, КМН, № 212 (и комментарий

к нему).162 Поэтому недавнее заявление Доу, что «по содержанию и по форме культура

материка стала минойской» в XVI в. до н. э., представляется нам слишком катего­ричным (Dow. The Greeks..., p. 9).

стала доминировать над минойской ш . Уэйс уже в 30-х годах XX в. счи­тал возможным говорить о взятии ахеянами лишь внешних черт критской культуры 1б4. Наиболее ярко положение о самобытности культуры Греции во II тысячелетии было сформулировано Уэйсом и Блегеном в 1939 г. 1б5. С этих позиций Уэйс пишет очерк о микенской цивилизации 166, закон­ченный в 1949 г. В дальнейшем точка зрения Блегена — Уйса получает новые подтверждения в обстоятельных работах Фурумарка167 и Кан­тор168. Упомянутые исследования показали, что нет оснований говорить о полной миноизации ахейской культуры, что совершенно неправильно представление о культуре Греции в XVI—XIII вв. как ответвлении крит­ской цивилизации.

Интересующий нас период — XVI столетие — лучше всего исследо­ван Фурумарком, пришедшим к выводу, что материковая культура этого времени была по существу средне-элладской и что миноизация была мед­ленным и постепенным процессом. Изучая керамику, Фурумарк отметил, что керамика в течение поздне-элладского I периода (отвечающего XVI в.) является определенно элладской по своему характеру, изготов­ленной ахейскими гончарами на материке, лишь имитировавшими неко­торые мотивы из критских росписей. Это стиль параллельный, но не идентичный полностью критскому поздне-минойскому IA стилю росписей и технического построения сосудов169. Выводы Фурумарка о господстве «элладского» характера в керамическом производстве Греции XVI в. весь­ма важны. Видимо, обмен, служивший сначала удовлетворению потре|бно- стей высших слоев ахейского общества, не оказывал сколько-нибудь зна­чительного воздействия на всю производственную жизнь. Он осуществлял­ся в интересах меньшинства населения, и поэтому круг его влияния был еще не столь велик.

В еще большей степени эта характеристика приложима к ахейско- егйпетскому обмену. В погребениях микенских басилеев XVII—XVI вв. встречены предметы египетского импорта, например фаянсовые амуле­ты 17°, так же как и следы знакомства ахейских анактов с египетской культурой (золотые маски на лицах покойных царей 171 или изображения египетского знака «War» на надгробной стеле из могилы Гамма микен­ского круга В). В свою очередь в Египте встречены привезенные из Греции предметы, преимущественно керамика. Возможно, что ввозились изредка образцы парадного микенского оружия с инкрустацией, как по­казывают два клинка фараона Амосиса (1580—1558) из гробницы цари­

163 Biegen, Korakou, p. 117.164 Дж. Пендлбери, Археология К рита , стр. 249, прим. 1.165 A. J. В. Wace and C. W. Biegen, Pottery as evidence for trade and colonisation

in the Aegean Bronze Age.— «Klio», Bd. XXXII, 1939, S. 131—147.166 Wace, Мукепае, p. 102 scf.167 Furumark, A nalysis, p. 471 sq. Еще более определенны взгляды Фурумарка

в работе: «The settlement at Jalysos...» (p. 186).168 E. J. Kantor, The Aegean and the Orient in the Second Millenium B. C.,— AJA,

vol. 51, 1947, pp. 1—103. Подробное освещение вопроса см. на стр. 50—53.169 Furumark, A nalysis, p. 477; The seulem ent at Jalysos..., p. 186.170 Хрустальная утка из могилы Омикрон в Микенах (Mylonas, Ancient Mycenae,

p. 146) относится египтологами к числу изделий Нильской долины (ВСН, vol. LXXVIII, 1954, р. 113).

17’ Заимствование лицевых масок из египетского погребального обряда представ­ляется нам весьма спорным толкованием. Тщательное исследование захоронений в гробничном круге В показало, что никаких следов деревянного гроба или антропо­морфного саркофага, подобного египетскому, у ахеян не существовало. Поэтому гипо­теза Стаиса (цит. по: Persson, New tombs, p. 112), развитая и дополненная Мойрером (М. Meurer, Der Goldschmuck der mykenischen Schuchtgräber,— «Jahrbuch der Deut­schen Alchaeologischen Instituts», Berlin, Bd. 27, 1912, S. 208—227), о наличии гроба или саркофага у ахеян не выдержала проверки.

цы Ах-хотеп, изготовленных по микенским образцам 172. Как бы то ни было, не приходится сомневаться, что ахейская Греция в XVI в. имела установленный торговый обмен с Египтом. Но торговые связи ахеян с Египтом не оказывали такого глубокого воздействия на культуру Гре­ции XVI в., как полагают Перссон и Милонас 173.

Отдельные вещи в быту басилеев не вносят существенных изменений в облик ахейской культуры. Что касается вопроса о египетском проис­хождении микенских надгробий и ахейских склепов, то выше мы уже пытались показать спорность выдвигаемых Перссоном положений.

Коммерческая деятельность ахеян распространялась не только в юго- восточном направлении, в XVI в. существовали также связи и со Средней Европой. О них свидетельствуют находки янтарных украшений в моги­ле VI круга А й в могиле Омикрон круга В в Микенах 174. Обе гробницы относятся к одному столетию, и разнообразие форм положенных в них поделок из янтаря позволяет сделать вывод о более или менее регуляр­ном поступлении его с берегов Балтийского моря через земли Унетицкой культуры и вдоль берегов Адриатического моря.

Перечисленные выше данные о внешних связях ахейской Греции в XVII—XVI вв. являются хотя и неполным, но красноречивым отраже­нием развития торговли.

Можно предположить, что внутри ахейского общества еще не выде­лился специальный торговый класс. Однако развитие обмена привело к тому, что ахеяне стали ценить драгоценные металлы и пользоваться ими в качестве всеобщего товара — денег. Деньги эти не чеканные, но весо­вые, и для взвешивания их в ахейском быту появляются весы. Это обыч­ные весы с коромыслом, к которому подвешены две чаши. Найденная модель золотых весов из могилы III круга А и бронзовые весы из склепа Калькани № 529 в Микенах достаточно ясно показывают, что знатные и зажиточные мнкеняне считали весы необходимой частью погребального инвентаря. Это представление могло возникнуть только в результате весь­ма развитой практики пользования ими, следовательно, взвешивание дра­гоценных металлов являлось обыденной операцией во второй половинеXVI в.

172 Persson, New tom bs, p. 178. Однако Фурумарк считает, что передача микен­ского влияния в Египет шла через Сирию (A. Furumark, The settlement at lalysos..., pp. 220—221).

173 Mylonas, Ancient Mycenae, pp. 99, 123.174 Г. Кларк, Доисторическая Европа , М., 19БЗ, 212; Mylonas, Ancient Mycenae,

p. 145. К сожалению, ни Милонас, ни Пападеметриу (ПАЕ, 1953, σ. 236) не сообщают точного количества янтаря, найденного в могиле Омикрон.

Г Л А В А

III

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ГРЕЦИИ ВО II ТЫСЯЧЕЛЕТИИ

За 400—500 лет ахеяне создали огромные материальные и культурные ценности, унаследованные эллинами последующей эпохи и влившиеся затем в европейскую цивилизацию. Быстрое развитие общественного про­изводства Греции во II тысячелетии основывалось на больших достиже­ниях населения страны в предшествующую эпоху, однако останавливать­ся на этом периоде мы не имеем возможности. В этой главе автор пы­тается наметить главные черты производственной жизни ахеян начиная с XV II—XVI вв., т. е. в период, когда уже полностью было закончено отделение ремесла от сельского хозяйства. В это время хозяйство страны состояло из нескольких отраслей — земледелия, скотоводства, ремесла и торговли.

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

Жители многочисленных сельских общин добывали средства к жизни обработкой земли и разведением скота. Земледелие включало в себя не только хлебопашество, но садоводство и огородничество.

Орудия труда ахейского земледельца а по сей день известны еще весьма недостаточно. Все же один вид орудия известен довольно деталь­но — это бронзовый серп, представляющий собой немного искривленный нож, прикреплявшийся прочной заклепкой к деревянной рукоятке. Эк­земпляр хорошей сохранности, длиной 0,195 м, шириной до 0,022 л*, был найден в Зигуриесе '. К. Блеген отмечает, что подобные серпы происходят и из Микен: видимо, у ахеян была уже выработана единая форма серпа. Действительно, в 1952 г. в Микенах вновь было найдено шесть (целых и фрагментированных) бронзовых серпов такой же формы, причем один был необычно длинный — 0,29 м 2. Устойчивость формы ахейских серпов дала возможность Ф. Стаббингзу предположить, что данный тип орудия является материковой греческой формой, отличной от критских серпов этого типа: ахейский серп находился в употреблении вплоть до падения ахейских царств в конце XIII в. В Микенах в 1959 г. был найден клад бронзовых изделий, спрятанный в последние дни обороны крепостиа.

1 Biegen, Zy gonries, p. 203, fig. 190 : 2.2 F. H. Stubbings, A bronze founder's hoard,— BSA, vol. XLIX, 1954, pp. 292—293,

№ 401—408. Серпы воспроизведены: BSA, vol. XLVIII, 1953, tabl. 2Ь. Стаббингз пере­числяет находки таких же серпов в Афинах, Микенах (в 1891 г. обнаружено около20 штук) и Коринфе (см. О. Montelius, L a Grèce préclassique, vol. I, Stockholm, 1924—1928, p. 153; fig. 491; p. 156, tabl. 16, 8, 17, 4.

3 G. E. Mylonas, Three late M ycenaean knives,— AJA, vol. 66, 1962, pp. 406—408.

Среди этих изделий было три лезвия серпов, близких и по форме и псу размерам уже известным.

Ахейский серп отличен от египетского и гораздо ближе к серпам и» Туркестана и областей Ла-Тенской культуры4. Все эти малоизогнутые серпы, по мнению Петри, были предназначены для срезания хлебных стеблей близко к земле5— способ жатвы, обеспечивающий сохране­ние урожая в снопах и скирдах и дальнейшее использование соломы.. Можно думать, что ахейский крестьянин имел и вилы, возможно де­ревянные 6.

Основные орудием ахейского земледельца был плуг, сделанный из де­рева, но имевший бронзовый лемех. Земледелец пользовался и мотыгой, о чем говорят найденные на афинском Акрополе бронзовые мотыги '. Ф. Петри, приведя их на таблице LXVII, 13—15, указывает, что эти длинные и заостренные инструменты были приспособлены для работы на каменистых почвах: острие мотыги выворачивало камни, узкое лезвие легче проходило между ними 8.

О культурах, которые выращивали ахейские земледельцы, известно гораздо больше, так как на городищах и селищах неоднократно находили различные зерна и плоды.

Основными растениями были злаковые культуры, обеспечивавшие- хлеб людям и зимний корм скоту. Находки хлебных зерен пока немного­численны, но они говорят о разнообразии культивировавшихся сортов. В ранне-элладских отложениях Евтресиса найдены зерна пшеницы Tri- ticum, а в микенском «зернохранилище» на акрополе найдены обуглив­шиеся зерна пшеницы, ячменя и вики9. Все эти культуры выращивались населением южной части Балканского полуострова начиная с неолитиче­ского периода. Примечательно, что в ахейском обществе хлебное зерно- пользовалось почетом, например богатые горожане заказывали ювелирам золотые бусы в виде пшеничного зерна 10. Может быть, эти украшения име­ли отношение к культам, поскольку многие ахейские драгоценности воспро­изводили сакральные сюжеты.

Ахеяне использовали не только зерно злаковых культур, но и солому,, которую в измельченном виде они добавляли в глиняную обмазку стен жилищ 11.

4 W. М. FI. Petrie, Tools and weapons, London, 1917, pp. 46—47, tabl. 54. Два- микенских серпа воспроизведены здесь под № 15 и 16.

5 Вероятно, небольшая дуга ахейского серпа возникла вследствие особых усло­вий жатвы на обегающих по склону горы нив, где было удобнее захватывать стебли, росшие на одном уровне. В северных областях Балканского полуострова хлебопа­шество велось в больших долинах, и там серпы имели резко загнутое лезвие, напри­мер из Русенско (Р. Попов, Култура и живот на предисторическия човек в България11 М еталла епоха, София, 1930, стр. 19. рис. 8).

6 Ф. Петри считает ахейскими вилами (W. М. FI. Petrie, Tools and weapons, p. 55, tabl. 67—50) бронзовый трезубец, насаживавшийся на деревянную рукоятку, найден­ный в могиле IV круглого погоста А в Микенах (Scliiiemann, Mykenae. S. 294, Abb. 372). Однако наличие этого предмета в царской могиле заставляет думать, что микенский трезубец предназначался для поворачивания жарившейся на вертеле туши животного, так же как и двузубец, найденный Маринатосом в фолосе Мирсо- вихорк-Н и объясняемый исследователем как fire-hook (ILN, April 27, 1957, p. 544, fig. 20).

7 О. Montelius, L a Grèce préclassique, vol. I, p. 134. Здесь Монтелиус также называет ряд сельскохозяйственных культур, найденных в Орхомене в средне-эллад- ских слоях.

8 W. М. FI. Petrie, Tools and weapons, p. 55.9 A. I. В. Wace and others, Excavations at M ycenae,— BSA, vol. XXV, 1921/23, p. 49.

J ° Frödin — Persson, Asine, p. 406. Более ранние находки перечислены Б. JI. Бога­евским в работе «Очерк земледелия Афин», (Пг., 1945, стр. 38—39).

11 Даже в микенском дворце, в Восточной прихожей применена такая обмазка (A. I. В. Wace and others, Excavations of Mycenae, p. 156).

Садоводство также играло важную роль в ахейском хозяйстве. Одной из наиболее распространенных садовых культур была маслина, что засви­детельствовано уже в XVII в. до н. э. Ахеяне употребляли оливковое масло 12, которое в XIV—XIII вв. служило предметом хорошо налажен­ной торговли 13. Кроме того, маслины употреблялись в пищу в виде пло­дов 14. Эти археологические данные позволяют понять, почему в эпосе падение воина на поле брани сравнивается с гибелью оливы, взращенной земледельцем и затем вырванной с корнем ураганом 15. Горечь потери большого дерева-кормильца для ахейского крестьянина, видимо, была весьма понятна творцам героических песен. Возможно, что полезные ка­чества оливкового дерева, дававшего пищу, дрова и материал для ору­дий, сделали его священным в глазах ахеян. Так, на перстне из фолоса Мирсинохори побеги масличного дерева украшают алтарь16, покрови­тельство богини Афины этому растению также имеет истоки в ахейской мифологии. Ахейские садоводы взращивали и фиговое дерево. По-види­мому, фигу сушили на солнце н хранили затем в керамической посуде 17. Немалую роль играла культура винограда. Судя по просторным винным складам в пилосском дворце, виноделие было весьма распространено. Остатки виноградных листьев были обнаружены в Спарте при раскопках Менелайона 18.

Многочисленные изображения растений на ахейских вазах не рас­ширяют наши представления о возделывавшихся культурах, так как из­вестные мотивы — лилия, шафран, ирис, папирус, плющ, пальма, трост­ник и различные розетты 19 — передают растения отнюдь не сельскохо­зяйственного назначения, к тому же некоторые тогда в Греции даже и не росли (папирус). Правда, финиковая пальма растет в Элладе, хотя и не дает зрелых плодов. На некоторых перстнях и печатях вырезаны изображения священных деревьев, отягощенных плодами, однако опре­делить виды их пока не удалось 2Û.

Известия эпоса об ахейском сельском хозяйстве созвучны археологи­ческим данным. Разнообразие возделываемых растений и деревьев, раз­витая сельскохозяйственная техника и огромная роль культа богини- матери, богини природы у ахеян весьма близки тем аграрным сюжетам, которые встречаются в Илиаде 21 (сцены сельской жизни на щите Ахил­ла и очень частые параллели между событиями на поле брани) или в

12 В царской могиле Йота круглого погоста В в Микенах находился кувшин, стенки которого пропитаны маслом (Mylonas, Ancient Mycenae, p. 152).

13 «Дом маслоторговца» в нижнем городе Микен с его специальным устройством для подогревания и разлива масла, с печатями на тщательно закупоренных кув­шинах с маслом и с табличкой-документом Fo 101 (Bennet, Мус. tabl. I l , pp. 6—9) может считаться вполне убедительным свидетельством обращения значительных масс оливкового масла в качестве товара в больших ахейских городах.

14 В Кораку, в доме Р, относящемся к XIV—XII вв., найдено много обуглившихся косточек оливы i(Blegen, Когакои, р. 86, η. 1). Масличные косточки были найдены в могилах Микен и Тиринфа (Б. JI. Богаевский, Очерк земледелия Афин, стр. 39).

15 II., XVII, 53—57.16 Marinatos, КМН , Abb. 208 (средний правый).17 Дерпфельд обнаружил в Каковатосе остатки смокв в шести пифосах (W. Dör-

pfeld, Tiryns, Olympia, P y los,— «Ath. Mitt.», Bd XXXII, 1907, S. XIV). Вероятно, это след больших запасов сушеных фиг. Богаевский отмечает, что одна из золотых диа­дем в могиле III круглого погоста А украшена листьями, похожими на листья смокв (Б. Л. Богаевский, Очерк земледелия Афин, стр. 40).

18 BSA, vol. XVI, 1909/10, р. 9, tabl. 3.19 Furumark, A nalysis, pp. 257—301, motives 9—19.20Шлиман ifiSchliemanti, Мукепае, S. 403—404) приводит мнения двух боталиков

о дереве, изображенном на микенском золотом перстне из клада 1877 г. [Marinatos, КМН, Abb. 207 (нижний)], которое один ученый считает хлебным деревом (!), дру­гой — виноградной лозой, укрепленной на каком-то дереве.

21 II., XVIII, 541-572.

Одиссее, где много строк уделено описанию богатых полей и садов баси­леев 22.

Перечисленные выше культуры, зерновые и садовые, выращивались в условиях пашенного земледелия и садоводства. Обе названные отрасли аграрного производства особенно благоприятствовали развитию индиви­дуального хозяйства земледельца, выделению доставшихся ему участков земли в постоянное пользование. По крайней мере садовые участки очень рано должны были выпасть из круга общинных земель, подвергав­шихся периодическим переделам в связи с изменением состава общинни­ков. Эти внутриобщинные переделы в ахейской деревне нам еще неиз­вестны (возможно, что правильное чтение памятников ахейской письмен­ности прольет в дальнейшем свет на систему внутриобщинного земле­пользования), однако сведения эпоса о том, что сады басилеев находились в пределах усадьбы 23, побуждают предполагать, что пахотные земли не­которое время периодически подвергались переделу и поэтому сады за­кладывали на приусадебных участках, находившихся в прочном и по­стоянном владении одной семьи.

Что касается скотоводства, то, возможно, оно велось не только на частновладельческих землях, как можно наблюдать в хозяйстве Одиссея, но. и на общинных пастбищах. Есть основания полагать, что второй спо­соб находил широкое применение в скотоводстве мелких землевладель- цев-крестьян, для которых единственной возможностью прокормить ско­тину был выпас ее на общинных угодьях. Из всей суммы земель, кото­рыми владела сельская община, пастбища дольше всего оставались в общем пользовании, в некоторых странах даже в эпоху господства капи­талистического способа производства.

Животные весьма ценились в ахейском обществе, обладание скотом давало почет, силу, богатство. В самом деле, численность стада и темп его воспроизводства не только влияли непосредственно на плодородие земли 24, но и выражали в общепринятых единицах обмена богатство или бедность того или иного ахеянина.

Среди домашних животных особенно ценили крупный рогатый скот. Уже в XVII в. ахейские гончары лепили фигурки быков и коров, как показывает находка в Элевсине в 1955 г. 25. Изображения крупных, туч­ных быков и коров встречены на многих памятниках ахейского искус­ства. Очень часто мы видим их на ювелирных изделиях, например на ритоне в виде головы быка (Микены, Погост А, могила IV, инв. № 384). Далее назовем золотые амиклейские кубки и выполненные в сходной с ними манере два золотых перстня из пилосского фолоса Мирсинохори-П с фигурами раненого быка и быка, запутавшегося в сети. В мирсинохо- рийском фолосе II был найден сердоликовый перстень с изображением двух быков, мирно лежащих под деревом2б,— мотив, повторенный на сердоликовом перстне из Вафио 27. Столь же часты изображения быков и на вещах басилея, похороненного в фолосе Дендры: здесь на злато­серебряном кубке представлены такие же крупные, стремительно мча­щиеся быки, на другом злато-серебряном сосуде изображены несколько стилизованные бычьи головы, на четырех перстнях вырезаны или быки,

22 Примечательно, что сад Алкиноя состоял в большей части из тех пород де­ревьев, о которых говорилось выше (Od., VII, 112—132).

23 Сад Алкиноя при дворце, сад Лаэрта в хоре вокруг дома, бывшего, видимо, деревенским жилищем (Od., XXIV, 205 sq).

24 Тягловый скот для неоднократного перепахивания поля Гефест изобразил υεόν ... τρίπολον на щите Ахилла.

25 FA, vol. XI, 1956, № 1992 (сообщение о раскопках Милонаса).26 Marinatos, КМН, Abb. 208 (верх, справа).27 Ibid., Abb. 211 (середина, второй сверху).

или сцены нападения льва на быка28. Приведенных примеров вполне достаточно, они не оставляют сомнений в том, сколь велика была потреб­ность ахейских басилеев XVI—XIV вв. видеть изображения своих стад на окружавших их предметах роскоши.

Сюжет и стиль всех перечисленных произведений искусства порази­тельно совпадают с некоторыми эпизодами в гомеровском эпосе. |Так, в Илиаде упоминается бык, которого связанным уводят пастухи, далее описано стадо круторогих быков, подвергшихся нападению львов 2Э. Даже эпитеты, которыми награждены волы в обеих иоэцах, подходят как нельзя лучше для описания фигур быков на предметах быта ахейской знати. Правда, в упомянутых сценах на сосудах и перстнях отсутствуют изобра­жения рабочих быков: вероятно, могущёственный владыка Пилоса или басилей Дендры настолько вознеслись над народом, что изображение па­хоты, которой занимались общинник-хлебопашец или работник-земледе­лец, казалось им недостойным сюжетом для украшения своих драгоцен­ностей. Последние орнаментированы большей частью охотничьими или звериными мотивами 30.

Сопоставляя эти композиции ахейских ювелиров с сюжетом, который, судя по XVIII песне' Илиады, изобразил на щите Ахилла Гефест, можно заметить, что он воспроизвел сюжеты, отражавшие более сложное об­щество, идеологическая жизнь которого продвинулась значительно даль­ше. И хотя техника Гефеста аналогична приемам работы ахейских ювели­ров и оружейников XVI—XIV вв., вдохновившая сказителя картина из жизни земледельца могла сложиться не раньше XV—XIV вв., когда в социальной жизни ахеян появилось много новых категорий.

Обладание крупным рогатым скотом было важно и для земледельца- общинника, который с парой упряжных быков и с одной коровой мог обеспечить себе независимое существование 31. Материалы из могил де­ревенского населения свидетельствуют о заботе ахейского крестьянина о своих кормильцах. Покойников снабжали глиняными фигурками хотя и грубоватыми по исполнению, но все же достаточно определенно пере­дающими очертания рогатого животного — быка и барана. Эти полосатые ярко раскрашенные жизнерадостные фигурки вошли в широкое употреб­ление на рубеже XIV и XIII вв., согласно мнению Фурумарка 32

Терракотовые фигурки рогатых животных, изготовлявшиеся в XIV— X III вв. в различных местах страны33, представляют весьма сходные между собой предметы, отражающие стремление мастера-коропласта удовлетворить несложным религиозным потребностям покупателей этих

28 Persson, Tiendra, p. 33, tabl. XIV; p. 38, tabl. XV (верх); tabl. XIX.29 II., XIII, 571-586.30 В мифологической традиции образ героя, одолевающего опасное животное,

весьма популярен. Тесей убил кромионскую свинью и поймал марафонского быка (Plut., Tk.es., 9, 14). Еще раньше Геракл одолел льва, кабана и гидру (ApoDod., II, 4).

а! Мы не останавливаемся на драгоценных вещах с изображениями быков, при­надлежавших наиболее богатым жителям больших и малых городов. Например, в Дендре в склепе № 8 обнаружена агатовая печать со сценой нападения льва на быка, в склепе № 10— восемь фаянсовых бус в виде бычьей головы (Persson, New tombs, pp. 48, 86) ; в Асине в богатом склепе № 1 находились два золотых перстня с изображением акробатических игр с быками и три агатовых перстня с вырезан­ными коровьими ф и гурам (Frödin — Persson, A sine, pp. 371, 373); в Микенах в не­скольких склепах также найдены резные камни с изображениями быков (Wace, Chamber tom bs, pp. 11, 85, 86).

32 Furumark, Chronology, p. 86, n. 1.33 Biegen, Когакои, pp. 108—109, fig. 132: 3—7, 9, 10; Biegen, Zygouries, p. 206;

Wace, Chamber tombs, p. 216, tabl. 23: 47, 24; Valmin, M essenia expedition, p. 334, tabl. XXV: 51; O. Broneer, A Mycenaean fountain,— «Hesperia», vol. VIII, 1938, p. 307, fig. 89 :0 .

терракот 34. Эта тенденция заметна при изучении десятков и сотен оди­наковых человеческих статуэток того же времени, именуемых Ф-, Т- и Ψ-образными фигурками.

К сожалению, ни один из известных нам памятников не сохранил изображения быка на пашне, тянущего плуг или телегу. Возможно, что частью такой композиции были две одинаковые терракоты, происходя­щие из микенского склепа 513. Каждая фигурка изображает быка с си­дящим на нем человеком; от его вытянутых рук идут вожжи к голове животного. Несмотря на обычную для ахейского искусства малых форм того времени условность и схематичность изображения, мастер передал напряжение погонщика, сдерживающего сильное животное. Здесь как бы повторяется мысль о том тяжелом труде, который приходился на долю скотовода. Эта же идея ясно выражена в изображениях на амиклейских кубках. На фресках Крита сцены с быками были лишены живого со­держания.

Конечно, двумя быками пахал бедный ахейский крестьянин, богатые земледельцы имели двойную бычью упряжку или даже несколько пар рабочих быков.

Производственное значение быка в сельском хозяйстве делает вполне понятным его большую роль в религиозных представлениях.

Лошадь, известная в Греции, видимо, уже в конце III тысячелетия а5, использовалась не только в извозном деле, но и в военной и религиозной жизни. Для тяжелой пахоты на каменистых полях страны это быстрое нервное животное не находило применения не только во II, но даже, судя по Гесиоду, и в I тысячелетии до н. э.

В ахейских городах и селах неоднократно встречались кости лоша­ди 36, в:о еще чаще находили ее изображения. Лошадь служила для ко­лесничной и верховой езды, причем такое животное могло принадлежать лишь более зажиточным кругам населения; средний и бедный крестьянин не имел средств кормить верхового коня. Действительно, не говоря о над­гробиях микенских басилеев-царей, прочие свидетельства — статуэтки всадников и костяки лошадей — относятся к бытовым древностям бога­тых ахеян37.

Более состоятельные ахеяне ездили на парной упряжке, хотя не исклю­чена возможность, что применение одной или двух лошадей диктовалось не только средствами, но и потребностью в легкой38 или в более тяжелой, но быстроходной повозке. Двухконная упряжка имела широкое расиро-

34 Можно отметить особое единство стиля, которое обнаруживают терракоты жи­вотных из могил некрополя Перати (Πρακτικά, 1954, <s. 9 είκ. 11).

35 Валмин называет с некоторым сомнением голову глиняной фигурки лошади в слое средне-элладского времени в Дорионе (Valmin, M essenia exp er it ion, p. 334, tabl. XXV: 52), но изображения колесниц на микенских надгробиях начала XVI в. не оставляют сомнений в давнем знакомстве ахеян с лошадью, тем более что в Ма­кедонии лошадь была известна в эпоху ранней бронзы.

36 В Дорионе в ПЭ III отложениях найдены зубы лошади (Valmin, M essenia expedition, p. 161).

37 Описание микенских рельефов см. в гл. 2 данной работы. Костяк лошади был обнаружен в склепе в некрополе Пронойп, что лежит у восточной окраины совре­менной Навплии (Tsountas — Manatt, Mycenaean age, p. 152), где вели раскопки в конце 1870 г. Конечно, убнть лошадь при погребении ее хозяина могло только богатое семейство. Этот обычай встречен и в Марафоне: в начале дромоса марафон­ского фолоса 1358 г. в специальной выемке были обнаружены скелеты двух сим­метрично расположенных лошадей, видимо привезших покойника на дрогахЕРГПМ, 1958, а. 25, είκ. 23. Обломок статуэтки всадника найден в Кораку (Biegen, Когакои, р. 109), в Микенах (М. S. F. Hood, A M ycenaean cavalrym an ,— BSA, vol. XXXXVIII,1954, pp. 84—93, fig. 47), в Просимне и Евтресисе.

3S Знатным девушкам на тиринфских фресках (Bossert, Altkreta, Berlin, 1923, 213), конечно, подобало управлять двухконной колесницей.

странение в ахейском хозяйстве. Горожане и селяне перевозили на ло- лошадях разные продукты и товары 39, причем для облегчения перевозок в наиболее передовых областях страны имелась сеть благоустроен­ных дорог.

Вероятно, особую отрасль коневодства составляло выведение специ­альных лошадей для боевых колесниц, на которых богатые и знатные воины появлялись на поле сражения. Эти животные особенно ценились аристократией: ведь от них зависели боевые успехи воина и его жизнь. Не удивительно, что стремительно мчащаяся лошадь, запряженная в бое­вую колесницу, или свободно бегущий конь много раз воспроизводились ахейскими художниками на расписных сосудах, бытовавших в обиходе отнюдь не беднейшей части общества40. Ко'ропласты лепили недорогие статуэтки воинов на лошади 41.

В религиозных представлениях ахеян лошадь была связана с культом женского божества в Аттике. В Хорватии найдена статуэтка богини, сидя­щей на лошади42. Возможно, что богиня выезжала и на колесницах. В Афинах встречены изящные вотивные колеса, вероятно относящиеся к этому культу 43, но в то же время очень точно воспроизводящие колесо с восемью спицами и массивной ступицей.

В хозяйстве ахеян встречались и другие разновидности домашних жи­вотных — козы, бараны 44, свиньи 46, собаки 46. Этот разнообразный пере­чень следует дополнить домашней птицей, хотя сведений о птичьем по­головье, за исключением уток 47, пока у нас нет.

Ахейский земледелец и скотовод были вынуждены заниматься охо­той, чтобы защитить свои посевы и стада от нападений многочисленных диких животных. Распространенность шлемов, обшитых клыками диких кабанов, говорит о том, что борьба с этими хищниками велась постоянно.

39 Терракотовые повозки найдены в Микенах и в Пронойо (Staïs, Mycenaean ccllecüon, № 2262, 3492). Парные статуэтки лошадей, запряженных в подразуме­ваемую повозку, встречены в неизвестном месте Арголиды (Wace, Chamber tombs, p. 216, tabl. XXIVa), в склепе XIII в. до н. э., раскопанном в 1958 г. в Аргосе (JHS, vol. LXXIX, 1959, р. 6, fig. ЗЬ).

40 Подробный перечень вазовых рисунков с лошадью и колесницей приведен Фу- румарком (Furumark, A nalysis, p. 242, motiv 2, fig. 26:2, p. 332, motiv 39, fig. 56:39). Упомянем новые рисунки: на фрагментах кратера из Микен (BSA, vol. 51, 1956, tabl. 26) и на плечике псевдостомной бутылки из могилы 92 в Перати (EPION, 1958, <з. 10, еЬс. 6).

41 Frödin-Persson, Asine, p. 310, fig. 213:4. Количество найденных фигурок не при­ведено.

42 D. Levi, L a Dea, Micenea a Cavallo,— «Studies presented to D. M. Robinson», Saint Louis, vol. I, 1951, pp. 108—125, tabl. 4a.

4ä О. Broneer, A M ycenaean fountain , p, 413, fig. 98. Возможно, вотивным было ко­пыто лошади из слоновой кости, найденное в «Доме сфинксов» (A. I. В. Wace, Ivory carvings from Mycenae,— «Archaeology», vol. 7, 1954, № 3, p. 150).

44 Marinatos, KMH , Abb. 211 (середина внизу). На пиксиде из Меници изображе­но стадо баранов (Q. Montelius, L a Créee péelassiqae, vol. I, p. 162, fig. 513).

45 Tsountas — Manatt, M ycenaean age , pp. 69, 96. Свинья встречена еще в ранне-эл- ладское время (Biegen, Zy gonries, p. 194).

46 Frödin-Persson, Asine, p. 310; O. Broneer, A Mycenaean fountain , p. 407, fig. 89p. Фурумарк отмечает, что на ахейских вазах изображали обычно борзых (Furumark, A nalysis, p. 256), так же как и на фреске из Тиринфа (Bossert, A ltkreta , S. 162, Abb. 215). Действительно, на стенке пифоса из ранне-элладского поселения Арафииы (Аттика) процарапана очень характерная фигура поджарой длинноногой собаки

(Δ. Р. βεο'/άρης, ^Ανασκαφή έν5ΑραφηΐΊ, Πρακτικά, 1954, в. I l l , six. 8). Однако были и другие породы. В Микенах в XIV—XIII вв. разводили крупных собак типа датско­го дога (A. J. В. Wace and others, Mycenae, 1939—1953,— BSA, vol. XLIX, 1954, p. 288), на Хиосе встречены небольшие собаки, несколько крупнее английского фокстерьера (J. Clutton-Brok, The origins of the dog.— «Science in archaeology», Bristol, 1963, pp. 269—274).

47 Marinatos, KMH, Abb. 218 (верх слева).

Среди аристократии была широко распространена охота как занятие, и доставляющее мясо и воспитывающее ловкость и мужество 48.

Даже неполные и отрывочные известия о сельском хозяйстве ахей­ской Греции позволяют заметить, сколь была развита эта сторона об­щественного производства. Большое разнообразие возделываемых расте­ний, успешно произраставших не только в плодородных долинах Фесса­лии, Беотии или Пелопоннеса, но и на скудных почвах Аттики, достаточ­но убедительно свидетельствует о том, что ахейский земледелец в массе умело использовал агрономические знания своего времени, видимо, бу­дучи заинтересован в лучшем их применении на своем участке. Неболь­шие размеры сельскохозяйственных орудий, например серпов, указывают на то, что работали ими свободные работники, требовавшие от орудий труда легкости и удобства при использовании. Такими работниками были члены крестьянской семьи, обычно вкладывавшие массу труда в обраба­тываемый ими участок.

К сожалению, в настоящее время еще нельзя использовать в полной мере данные ахейской письменности, особенно документы, относящиеся к землепользованию и положению основного производителя в сельском хозяйстве. Эгги вопросы можно пытаться понять лишь в соединении с другими данными о социальной структуре ахейского общества.

РАЗВИТИЕ РЕМЕСЛА

Полное отделение ремесла от земледелия заняло в Греции период при­близительно от XXII до XVIII в. Состояние источников, освещающих эту вторую по значению отрасль ' ахейского производства, неодинаково. Одни виды ремесла, как, например, керамическое, уже подробно изучены, другие — назовем хотя бы ткацкое дело — известно очень мало. Различ­ное толкование письменных источников создает дополнительные труд­ности.

Говоря о ремесле Греции II тысячелетия, следует принимать во вни­мание его отличия от ремесленного производства более поздних обществ. Наряду с новыми формами организации труда некоторое время жили и старые. Одновременно со специализированным ремесленным производств вом у ахеян существовало и домашнее ремесло, игравшее в некоторых отраслях немалую роль даже в X III—XII вв. Специализированное ре­месло не сразу стало производством, удовлетворяющим спрос всей стра­ны, т. е. потребности общеахейского рынка. Первоначально изделия ре­месленников были рассчитаны только на местный рынок. С течением времени, не раньше XVII в., из некоторых отраслей отдельных местных ремесел стало складываться общеахейское ремесло, которое продолжало развиваться уже в городах и поселениях городского типа. Они отличались только качеством и количеством продукции, рассчитанной на продажу.

Количественное соотношение между названными категориями меня­лось в зависимости от изменения экономического и социального харак­тера общества. iB течение II тысячелетия заметно уменьшилась роль до­машних ремесел в городе и деревне. При этом некоторые виды производ­ства (мукомольное дело или прядение и ткачество), по-видимому, про­должали сохранять прежние размеры.

48 Изображения охоты на львов на микенском клинке № 394 и на многих других памятниках искусства показывают, что ахейское общество высоко ценило охотничью доблесть. Например, в 1963 г. в фолосе Акона близ Пилоса был найден резной халце­дон зеленого цвета с изображением мужчины, который вскакивает на оседланного дикого козла. Несомненно, это сцена из какой-то онмы, воспевавшей охотничьи под­виги героев (Daux, Chronique 1963, p. 774, fig. 7). To же уважение к охотнику высту­пает и в мифах о подвигах Геракла.

Удельный вес местных ремесел в ахейском обществе был немалым, так как они отвечали потребностям подавляющего большинства населен ния. Средний деревенский потребитель имел низкую покупательную спо­собность, что замедляло рост местного ремесла. Узость деревенского рын­ка вынуждала сельского ремесленника заниматься наряду с ремесломт иногда имевшим сезонный характер, также и земледелием. В иных слу­чаях ему приходилось искать покупателей подальше от своей деревни. Странствующий ремесленник долгое время оставался ведущей фигурой в некоторых сельских ремеслах ахеян.

Городское ремесло имело разнообразные группы потребителей. Внут- ри страны оно не ограничивалось городским рынком. Более изящные и дорогие изделия городских мастерских приобретались зажиточным насе­лением сельских местностей. Изделия городских мастерских достигали не только отдаленных областей ахейской Греции, но и проникали на замор­ские рынки Передней Азии, Египта, Сицилии и Италии.

Следует остановиться на некоторых частных вопросах, позволяющих яснее представить ахейские ремесла. Домашние ремесла включали за­нятия, связанные с первоочередными задачами — изготовлением пищи, одежды и самых простых предметов домашнего обихода. Характер неко­торых трудовых операций в домах крестьян, горожан и анактов был приблизительно одинаков и требовал больших затрат труда и времени. Например, перемалывание зерна ручным способом было повсюду оди­наковым (рис. 51) 49. Таким же образом шло изготовление различных мо­лочных продуктов (в Кораку найдены сосуды-цедилки для изготовления сыров), частично вина и оливкового масла.

Иное дело изготовление одежды и обуви. Многочисленные находки пряслиц и ткацких грузил в жилищах различных социальных слоев 50 ука­зывают, что в высших кругах этим занятиям уделяли большое внимание. Примечательно одобрение составителей эпоса искусности ахейской жен­щины-аристократки в рукоделиях. Хотя домашнее ткачество является доминирующим у многих народов (по феодальную эпоху включительно), однако для знатных ахеян оно имело особенное значение: их костюмы, в частности женские одежды, были сложными и красочными, требовав­шими материй с изящно вытканными узорами. Даже короткие, туго об­тягивающие тело мужские одежды шились из мягких пластичных тканей, обладавших большой прочностью.

Что касается женской одежды, которая известна по фрескам и изобра­жениям на печатях и по слоновокостным изделиям (например, сложный костюм на фигурах группы двух богинь и ребенка, найденной в помеще­ниях над микенским мегароном в 1939 г.) (рис. 89), то она была весьма пышной, особенно у представительниц высших слоев общества. Длинные широкие юбки с тонкими складками, изящные обтягивающие грудь блуз­ки, иногда легкие шали — все это шилось только из высококачественных материй. Искусство изготовления дорогих тканей передавалось ахеянка-

49 Для этого трудоемкого процесса ахейские каменщики создали массивные ка­менные ступы, образцы которых найдены во многих городах и селениях (О. Broneer, A M ycenaean fountain, p. 412, fig. 94).

50 В старом пилосском дворце были найдены стеатитовое пряслице и ткацкие грузила (Biegen, Pylos, 1956, p. 131). В Микенах, б так называемых караульных ком­натах дворца, было обнаружено 19 больших ткацких грузил (Wace, Mycenae, p. 70).В домах простого народа эти предметы встречаются постоянно. Типологический ана­лиз пряслиц произведен Фурумарком (Furumark, Chronology, pp. 89—91), который считает возможным вслед за Цуитой и Манаттом (Tsountas — Manatt, Mycenaean age, p. 174) признавать в указанных изделиях скорее пуговицы, чем пряслица. Однако эта конические поделки весьма сходны с пряслицами многих племен и народов. Вряд ли был смысл собирать 160 пуговиц и класть их в одну могилу, как это было обнаруже­но в Микенах в 1893 г. Подлинные пуговицы у ахеян пока неизвестны.

ми из поколения в поколение 5I, о чем свидетельствуют данные эпоса о занятиях Пенелопы и Навсикаи. Можно думать, что знатные ахеянки, уп­равлявшие женской половиной дома и многочисленными рабынями, вы­ступали в роли высококвалифицированных наставниц в домашнем пря­дильно-ткацком ремесле.

Полихромия женских платьев на ахейских фресках заставляет пред­полагать наличие домашнего красильного дела, несомненно весьма раз­витого, если вспомнить красочность и яркость, присущие ахейской жи­вописи и росписям на терракотовых фигурках.

Обувь, которую шили из кожи, вероятно, также относилась к изде­лиям домашних ремесел, однако о сапожном деле нам пока ничего не известно.

Многие предметы домашнего обихода изготовлялись руками домохо­зяина 52, его близких или слуг, но самой распространенной продукцией была грубая, вылепленная от руки, глиняная посуда. Нет необходимости перечислять все типы бочек, горшков, кувшинов, стравниц, мисок и пло­шек, которые делали без применения гончарного круга для самых про­стых домашних потребностей 53 — хранения зерна, молочных продуктов, варки пищи и т. д. Количество лепной посуды, довольно многочисленной в слоях XV II—XV вв., с течением времени сильно уменьшается, и вXIII в. применение лепных сосудов даже в маленьких деревнях сокра­щается, как можно судить по изменению состава черепков в Кораку.

Хотелось бы заметить, что требования к изделиям домашних ремесел у представителей различных социальных групп были неодинаковыми, что отражалось и на количестве труда, затрачиваемого на изготовление каж­дого вида. Например, изготовление одежды знатного горожанина или вои­на требовало больше усилий, чем скромное одеяние крестьянина.

Специализированное ремесленное производство ахеян к концу XVI в. до н. э. уже занимало главенствующее положение по сравнению с до­машним 54. Выросли и развились многочисленные самостоятельные отрас­ли с богатой ремесленной техникой и традицией. Металлургия, камнетес­ное дело, керамическое производство, строительное дело и вместе с. ним инженерная практика, ювелирное искусство — все эти виды ремесла де­лились в свою очередь на специальные разделы.

В ремесленном производстве ахейской Греции ясно выступают общие черты. Рассмотрим прежде всего примеры соблюдения общеустановлен­ных канонов в изготовлении каждого вида изделий. Глиняный кратер из Микен и из Мессении или Аттики имеет почти одинаковые размеры, пропорции и схему расположения орнамента, хотя технические особен­ности отличают произведения мастеров, разделенных большим расстоя­нием. Ахейский ремесленник соблюдал правила наиболее целесообразного изготовления предмета, и это часто приводило к появлению устойчивых производственных навыков. В городских ремесленных кругах совершенст­вовались старые и вырабатывались новые традиции ахейских ремеслен­ников, передававшиеся и в сельские мастерские.

Нам представляется полезным сделать обзор одного из распростра­ненных видов посуды, которая обнаружена в кладовых дома В в Зигу-

51 Вопрос о ткачестве или вышивании узоров героинями эпоса рассмотрен Уэйсом (A. J. В. Wace, Wcawing of embroidery? — AJA, vol. 52, 1948, pp. 51—55), который от­метил, что в эпосе речь идет не о вышивании, а о ткачестве. Многочисленные приме­ры искусного ткачества многих народов на ранних ступенях их развития подтверж­дают мнение Уэйса.

52 Даже домашняя мебель иногда была сделана самим хозяином, о чем напоми­нает рассказ, как Одиссей мастерил себе ложе (Od., XXIII, 184—204).

53 Biegen, Korakou , pp. 73—74; p. 127, tabl. II.54 Здесь мы не согласны с Г. Чайлдом, считающим таким рубежом 1400 г. до н. з.

(Г. Чайлд, У истоков европейской цивилизации, М., 1950, стр. 118).

риесе. Это светлоглиняные килики с двумя ручками на высокой ножке. Хотя К. Блеген считает, что среди киликов не встречается двух совер­шенно одинаковых по размерам и пропорциям, однако вообще расписные килики очень близки друг к другу, так как колебания в размерах неве­лики55. Обратимся к цифрам. Наименьший килик имеет высоту 0,170 м, диаметр устья — 0,164 м, диаметр ножки — 0,082 м. Наибольший килик имеет высоту 0,199 м, диаметр устья — 0,167 м, диаметр ножки — 0,082 м. Еще один килик имеет высоту 0,186 м, диаметр устья — 0,175 м, диа­метр ножки — 0,081 м.

Эти цифры показывают, что практически все 33 более или менее це­лых сосуда (из общего количества около 70 фрагментированных распис­ных киликов) почти одинаковы. Если напомнить, что все производствен­ные навыки и рецепты передавались устно от мастера его ученикам, то становится понятным строгое следование наиболее удачным образцам56.

Это должно было иметь место и в ремесле и в инженерном деле ахеян, где встречается то же самое строгое следование строительной традиции, что подтверждается 'не только домами простых ахеян, но и великолеп­ными дворцами в Пилоое, Тиринфе, Микенах, сходных между собой так, как если бы их строил один архитектор. Последнее предположение совер­шенно неприемлемо: ведь огромные массивы «младших» ахейских двор­цов XIV—XIII вв. возводились обычно по плану одного или двух архи­текторов за сравнительно короткий срок — не более 20 лет, причем к проектированию такого дворца, вероятно, привлекали опытного и хорошо известного мастера, познавшего все сложности архитектурной науки за многие годы работы. Отсутствие письменных руководств по архитектуре и строительству очень удлиняло время, необходимое для подготовки строителя-архитектора столь высокой специальности. История постепен­ного возведения пилосского дворца (аналогичные процессы отмечены и в других дворцовых комплексах) позволяет понять, что ахеяне создавали теорию построения дворца в течение трех столетий при сохранении тра­диционных приемов и принципов, берущих свои истоки в практике жи­лищного строительства страны начала II тысячелетия.

Говоря о сохранении исконных ахейских традиций в ремесле матери­ковой Греции, мы не отрицаем восприятие ахеянами отдельных элемен­тов из соседних культурных областей, особенно с Крита и других остро­вов Эгейского моря. Но эти заимствования не следует считать основным двигателем ахейской культуры. Приведем мнение Фурумарка, подчерки­вающего особенность заимствований в гончарном ремесле — одной из тех отраслей производства, где внешние влияния проявлялись особенно часто. Говоря о проникновении минойских мотивов на материк, он отмечает, что керамическая миноизация была медленным и постепенным процес­сом, что «микенский» I стиль сохранял свой основной элладский характер и что даже позднее, когда микенские гончары восприняли поздне-миной- ский I В стиль, они все еще соблюдали свои собственные стилистические традиции. В дальнейшем был выработан новый, независимый стиль, ко­торый послужил основой для последующего развития 57.

Можно думать, что сначала в стране имелось очень немного центров распространения того или иного ремесла. Особенно ясно это заметно на изделиях ювелирных мастеров и оружейников, которые уже в XVI в.

55 Biegen, Zygouries, p. 143.56 В гончарном деле однотипность того или иного вида изделий проявляется осо­

бенно ярко, как хорошо показывают обе работы Фурумарка по «микенской», т. е. ахейской, керамике XV—XII вв. (Furumark, A nalysis; Chronology).

57 A. Furumark, The settlement at la ly so s and the Aegean history c. a. 1550— 1400 B. C.,— «Opuscula Arcliaeologica», Lund. vol. VI, 1950, p. 199.

изготовляли однотипные изделия, встречавшиеся в царских домах Арго- лиды, Мессении, Лаконии.

Вскоре техника изготовления предметов роскоши достигла высокого уровня. Остановимся на способах производства золотой посуды, непре­взойденными образцами которой являются оба амиклейских кубка, изго­товленных в последней трети XVI в. Большое сходство обоих сосудов позволяет считать их изделиями одного и того же очень опытного масте­ра. Некоторые технологические особенности говорят о довольно значи­тельных технических знаниях и эстетических требованиях создавшего их художника. Мастер сумел скрыть малопривлекательную изнанку стенок с рельефами: каждый кубок имеет двойные стенки из золотых листов, которые аккуратно спаяны. Однако прием спайки золота с золотом соз­датель амиклейских кубков применил еще раз лишь на ручках, поэтому стенки сосудов не имеют вертикальных швов. Туловища сосудов были изготовлены следующим образом5е: толстый золотой диск помещали внутрь массивной формы и выбивали молотком нужную форму. Такая выбивная или чеканная работа сходна с техникой вмбивки ахейских кот­лов из цельного куска меди. После того как сосуд был выбит целиком, рельефные изображения на его стенках наносились опять-таки путем че­канки. Вся основная работа выполнена молотком и штемпелями, и толь­ко для тончайших деталей применен резец59.

Амиклейские кубки сочетают чеканную технику с работой резцом и спайкой. Кроме того, прикрепление ручек к тулову сосудов было осу­ществлено обычным приклепыванием.

Вопрос о разделении труда внутри одной мастерской выяснить труд­но. Сопоставляя амиклейские кубки, Перро пришел к выводу, что эти изделия принадлежат двум мастерам, хотя оба сосуда были задуманы одним художником, выполнившим их модели. Однако кубок с изображе­нием укрощенного стада мастер поручил одному из своих учениковÖJ. Те оттенки, которые отличают исполнение двух изучаемых вещей и ко­торые были отмечены Перро, помогают понять условия работы в ахейской ювелирной мастерской конца XVI в. Очевидно, крупный мастер имел подручных художников, несколько более слабых по своей квалификации. Объединение группы ювелиров в стенах одной мастерской позволяло им наладить сравнительно обширное производство даже таких уникальных вещей, как инкрустированные золотом, серебром и чернью клинки баси­леев Микен и Пилоса. Спрос на драгоценное оружие и утварь был велик, так как каждый царствующий дом XVI—XV вв. стремился обладать теми же сокровищами, что и самые могущественные цари. Поэтому для удовлетворения потребностей растущего рынка ахейские ремесленники нашли один из простейших способов увеличения массы своей сложной продукции.

Изделия из одной и той же мастерской могли встречаться в разных областях страны. Упомянем серебряные сосуды с инкрустациями И'> ™- лота и черни, обнаруженные в Микенах и Пилосе.

Микенский сосуд сохранился почти целиком61. Это низкая (высота — около 8,5 см) круглая чаша на невысоком плоском поддоне с одной плос­кой ручкой, возвышающейся над краем сосуда. Чаша украшена фризом из повторяющихся одинаковых профилей бородатого и безусого мужчи­ны; первоначально всех голов было 21. Головы сделаны из одного тон­

58 G. Perrot. Les Vases d‘or de V afio.— BCH, vol. XV, 1891, p. 499.59 Jbid., p. 501.60 Ibid, p. 509.61 Найден в одном из склепов (Staïs, Mycenaean collection, p. 87, № 2489; Bossert,

A llkreia, S. 200, Abb. 382—284).

кого золотого листика, по которому детали (волосы, брови, борода и гла­за) обозначены вдавленными линиями, заполненными чернью. Обычно считается, что чаша № 2489 была изготовлена в конце XV или началеXIV в. Фрагменты весьма сходного кубка были найдены разбросанными в воротах пилосского дворца 62.

Пилосский кубок также был сделан из серебра и украшен по верхне­му краю фризом из инкрустированных золотом и чернью одинаковых мужских голов (найдено 9 —10 таких голов 63).

Поскольку пилосский дворец был разрушен и погиб от пожара в кон­це XIII в., то длительность сохранения серебряной чаши в кладовых двор­ца может быть определена в 250—300 лет. Близость обоих сосудов по орнаменту и по инкрустационной технике позволяет предположить, что обе эти чаши вышли из одной и той же мастерской, вероятно снабжав­шей ахейскую аристократию драгоценной посудой. Что касается места изготовления обеих вещей, то сначала полагали, что микенская чаша была сделана на самом континенте, но критянином или микенянином, следовав­шими критской школе 64. Но это объяснение не может быть принято не только потому, что оно исходит из давней теории о полном культурном господстве Крита над Грецией, но и потому, что оба изучаемых памят­ника категорически свидетельствуют против критских влияний. Прежде всего тип изображенных на кубках бородатых мужских голов отличается от типа мужских голов, принятого в критском искусстве, где критяне всегда изображались бритыми65. Если обратиться к форме самих чаш, то она распространена не только в металлической, но и в глиняной посу­де материковой Греции 66.

Появление крупных товаропроизводящих мастерских имело место прежде всего в тех отраслях производства, где требовалась особая одарен­ность мастера и искусность в обращении с дорогостоящим сырьем, каким €ьтлн драгоценные металлы и слоновая кость. Здесь в первую очередь и вырабатывались твердые технические нормы. Напротив, в ремеслах, изго­товлявших более массовую дешевую продукцию, допускались локальные варианты. Убедительным примером являются колебания в размерах сыр­цовых кирпичей в пределах небольшого района внутри Арголиды 67, шири­на которых разнится на 0,06 м.

Усложнение ремесленной техники неумолимо требовало соблюдения комплексов технических навыков, обеспечивавших высокое качество про­дукции. Если обратиться к изделиям гончаров, то сразу станет очевидным наличие сложной ремесленной теории, принятой сначала в арголидских мастерских, затем в остальных. Это можно заметить уже по изделиямXV в., так как великолепные амфоры дворцового стиля могли быть созда­ны только мастерами, в совершенстве владевшими профессиональными знаниями. Например, большие амфоры-триовисы из фолоса А в Какова- тосе при монументальных размерах (амфора № 1 имеет высоту 0,79 м, наибольший диаметр тулова — 1,62 м, диаметр устья — 0,34 .щ амфора

52 Biegen, Pylos, 1954, pp. 32—33.63 Ibid., tabl. 23, fig. 3; (Marinatos, KMH , Abb. 204 (низ).64 G. Glotz, L a Civilisation égéenne, Paris, 1952, p. 382.65 Замечательно живое изображение ахеянина на аметистовой бусине из могилы

Гамма повторяет те же черты — пышная шевелюра, длинная борода (рис. 9).66 Микенский некрополь XVI в. доставил большое число подобных чаш в глине,

богато расписанных (Wace, Chamber tombs, p. 149, tabl. II, XXXIII, XXXIV. Ср.: Furu- mark, A nalysis, pp. 46—47). Сходная форма встречена и в серой «мининской» керамике (Frödin-Persson, Asine, p. 268, fig. 185, 4).

67 Размеры сырцового кирпича: в Микенах около 0,35 X 0,16 м (Mylonas, Ancient M ycenas, p. 154), в Зигуресе — 0,35 X 0,22 X 0,085 м (Biegen, Zygouries, p. 37), в Фоки- де в XIX в.— 0,25 X 0,17 X 0,09 м (L. Dor, J. Jannoray, H. et M. van Effenterre, Kirrha, Paris, 1960, p. 46).

№ 2 — 'соответствелло 0,91, 2,04 и 0,41 м) обладают весьма гонкими стен­ками, от 0,01 м вверху до 0,006—0,008 м внизу.

Позднее, в XIV—XIII вв. применение высокоразвитой ремесленной традиции отчетливо наблюдается в самых массовых изделиях гончарного ремесла. Напомним почти невесомые плошки с округлым или плоским дном, обладающие емкостью в 1—1,5 л, но весящие много меньше, чем современный стакан тонкого стекла. Другие отрасли ахейского производ­ства свидетельствуют о том же.

Говоря о выработке ахейской ремесленной традиции, одерживавшей иногда верх над самыми сильными внешними влияниями68, йе следует думать, что ахейская техническая мысль отличалась косностью и консер­ватизмом. Напротив, в XIV—XIII вв., когда заметен наибольший подъем и расцвет производства, происходят значительные сдвиги, касающиеся самых важных сторон жизни общества. 'Появляются новые формы орудий и оружия, в металлургии хотя и медленно, но все же бесспорно вырабаты­вается техника получения нового материала — железа, требовавшего го­раздо больше усилий литейщиков, чем бронза.

Нагляднее всего переход ахеян к новым нормам виден в столь важной отрасли производства, как оружейное дело. Изменилась форма некоторых частей оружия, появились новые виды вооружения, в гораздо большем, чем раньше, количестве стали применять бронзу для личного вооружения воинов.

Отмеченные явления совпадают по времени с интенсивной инженерно­фортификационной деятельностью, которая заметна во всех крупных центрах позднеахейского времени. Все это говорит о возрастании роли войны и военной техники в X lV —XIII вв.

Новые черты, появившиеся в ахейском арсенале, заслуживают внима­ния. Необходимо остановиться на тех видах вооружения, существование которых у ахеян ранее отрицалось, а именно бронзовых поножах и пан­цире.

В гомеровских поэмах многочисленные упоминания о кнемидах — поножах ахеян органически вплетены в текст былин. Однако филологи считали, что выражение έϋκνήμιδες ^kyjxïoi было вставлено в эпос позд­нее, при дополнениях в начале I тысячелетия, когда гоплиты уже носили поножи. Даже в 1950 г. Лоример придерживалась этого мнения, задолго до нее развитого филологом К. Робертом69. Правда, рисунки на ахейских памятниках XIV—XIII вв. и стихи 228—229 в XXIV песне Одиссеи убе­дили Лоример в том, что ахеяне имели кожаные кнемиды, но все же она считает термин -χα.λ*οκΜήμιδ3ζ несомненно поздним дополнением. Таким образом, Лоример отступила от более убедительной позиции Рейхеля, ко­торый доказывал существование кожаных поножей и обмоток у ахеян70 на основании рисунков на микенской стеле воинов и на кратере Воинов (рле. 69). Рейхель очень логично обосновал появление поножей переходом ахеян в начале XIII в. к употреблению небольшого щита взамен более раннего большого щита. Принцип Рейхеля был повторен Кэтлингом, пола­гавшим, что металлические поножи пришли в Грецию в связи с распро­странением приемов рукопашной схватки и с появлением нового вида

68 Фурумарк подчеркивает, что в стилистическом развитии микенской керамики постоянно имеет силу материковый стилистический стержень, не поддающийся ми- яоизации·. Он склонен видеть в развитии ахейского керамического орнамента борьбу, в ходе которой критские воздействия были сначала приняты, затем переработаны в соответствии с элладскими схемами и, наконец, устранены (A. Furumark, The set- tlement at Jalysos..., p. 187).

69 Lorimer, HM, p. 252.70 Reichel, BW , S. 75—76.

клинка71. Правильность метода Рейхеля получила блестящее подтвержде­ние в 1957 г., когда были впервые найдены бронзовые поножи в погребении ахейских воинов. Они обнаружены в склепах Каллифеи № 1 и 2, датируе­мых временем между 1250—1200 гг., которые были открыты Н. Гиалури- сом в Ахайе.

Две пары кнемид из Каллифеи показывают, что ахеяне делали поножи из бронзовой кованой пластины, лишь в общих чертах передающей очер­тания ноги. Внешний вид обеих пар поножей из Каллифеи весьма сходен, что говорит о типичности. Кованые полосы, пересекающие поверхность поножей, и бронзовые шишки показывают, что сначала кнемиды делали из кожи пли материи, укрепляя их на голени ремнями, обмотанными вокруг ноги крест-накрест. Затем эти ремни начали прибивать гвоздиками на корпусе кнемиды. Позднее старая конструкция осталась в виде чисто орнаментального мотива.

Ранее были известны три комплекта поножей из некрополя XIII в. под Энкоми на Кипре, однако эта находка еще не позволяла предполагать наличие таких поножей в самой материковой Элладе72.

Две пары ножных лат в каллифейских склепах, относящиеся к одному времени, позволяют говорить об изготовлении их в пределах Пелопоннеса в XIII в. Н. Гиалурис отмечает, что общий вид и украшение кипрских поножей весьма близко напоминают кнемиды Каллифеи. Однако кипрские поножи имеют некоторые отличия от более грубоватых каллифейских кнемид73. Эти отличия позволяют предположить, что каллифейские и кипрские поножи были изготовлены в различных ремесленных центрах ахейского мира. Что касается вопроса о появлении поножей на Кипре, то, очевидно, справедливо мнение Кэтлинга, полагавшего, что употребле­ние кнемид пришло сюда из материковой Греции74.

Изучаемое время ознаменовано еще одним шагом вперед в развитии оружейного дела. Около 1400 г. ахейские ремесленники уже начали изго­товлять и цельный бронзовый панцирь, представлявший собой сплошной металлический футляр, сгибающийся в поясе, имеющий низко опускаю­щиеся плечи, которые образуют как бы короткие рукава.

Изменения в оружейном деле XIV—XIII вв. могли быть, конечно, связаны с темп новыми задачами, которые ставило в это время перед ахеяиами развитие военного дела. Но вместе « тем замеченные явления отражают ту подвижность и способность к быстрому техническому раз­витию, которые присущи ахейскому ремеслу, несмотря на сохранение издавна сложившихся производственных норм. Поэтому в XIV—XIII вв. ахейское ремесленное производство достигло невиданного ранее размаха и по объему производимой продукции и по разнообразию изделий. Еще в XVI в. лишь микенские цари получали для загробной жизни вместитель­ные бронзовые котлы иди сосуды-треножники75. Все же увеличение массы

71 H. W. Catling, A bronze greave from, a 13-th century tomb at Encom i,— «Opuscula Atheniensia), vol. II, 1956, pp. 21—36.

72 Впервые Уэйс отнес кипрские поножи к числу ахейских изделий (Wace, Myce­nae, p. 112). Поножи каллифейских склепов являются веским аргументом в споре с филологами, склонными считать эпос творением позднего, уже дорийского, времени.

73 J. L. Myres, Homer and his critics, London, 1958, p. 176. Кроме того, кипрские наголенники имели проволочные лямки, перекрещивавшиеся, по словам Майрса, на икре. Ничего сколько-нибудь похожего на каллифейских поножах Н. Гиалурис не обнаружил.

74 H. W. Catling, A bronze greave...75 Staïs, M ycenaean collection, p. 28; Frödin-Persson, Asine, pp. 178, 393. Правда,

в деревенских поселениях бронза всегда оставалась столь ценным предметом, что ее почти никогда не клали в могилы, а бытовавшие бронзовые изделия всегда употреб­лялись до полного износа (Valmin, M essenia expedition, p. 365). Это обстоятельство побудило Валмина сделать вывод об ограниченности бронзовой продукции в стране и

используемого ахеянами металла не означало перехода к его непроизво­дительной трате, так как бронза оставалась дорогим предметом. Даже в таких крупных городах, как Микены, изношенные бронзовые орудия со­бирали и отправляли на переплавку76. Один из таких кладов, например клад литейщика, был обнаружен и в Анфедоне в Беотии, что указывает на повсеместное бережное отношение ахеян к бронзе.

Общий характер ахейского ремесленного производства позволяет гово­рить о том, что ахеяне достигли самого высокого уровня производительных сил, какой только возможен в эпоху бронзовой техники. Разностороннее и интенсивно производящее ремесло ахеян показывает, что население Греции сумело добиться наиболее полного использования и затрачиваемо­го человеческого труда л имевшихся орудий.

Следует отметить, что уровень технических знаний позволил ахеянам начать выплавку железа в XII в. до н. э.

Метеоритное железо широко использовалось ахейскими ювелирами, как отметил исследовавший этот вопрос Перссон 77. Действительно, самой ранней находкой в эгейском мире является мелкий кусочек железа из могилы, открытой поблизости от Кносса78, которая датируется приблизи­тельно 2000 г. В дальнейшем находки почти всех железных вещей сосре­доточиваются в погребениях ахейских царей и знати — семь находок в Греции против двух на Крите.

Несмотря на твердость железа, ахейские ювелиры использовали этот материал довольно смело. Очень интересны три драгоценных перстня, найденных в золотом кубке, орнаментированном осьминогами, в царском фолосе Дендры79. Каждый из перстней, снабженных большими плоскими гнездами, был сделан из последовательных слоев серебра, свинца, меди и железа80. О высокой ценности железа свидетельствует и подвеска из склепа № 2 в Дендре81, где золотая оправа, украшенная зернью, обрамляет слегка выпуклую железную бусину (размеры ее— 0,025X0,01 л*).

От использования метеоритного железа для украшений в конце поздне- элладского времени ахеяне перешли к выплавке железа из руды и к изго­товлению из него обиходных вещей, как показывают остатки железоли­тейной мастерской на акрополе Дориона-V, где обнаружена плавильная печь, куски руды и даже железные изделия82.

Большие трудности стоят при изучении системы организации ремес­ленного производства. Перссон еще в 1942 г. полагал, что существовали некоторые мастерские, которые тем или иным путем были связаны с царским дворцом, сами же ремесленники были бродячими мастерами, которые переносили мотивы и традицию из одной области в другую83.

слабой торговле бронзой в мелких поселениях, каким был Дорыон-V в XIV—XII вв. Мнение шведского ученого весьма спорно: он забыл о том, что в деревне даже при капиталистической формации металл является дорогостоящим материалом, каждое металлическое изделие служит крестьянину очень долго.

76 F. Н. Stubbings, A bronze founder's hoard, pp. 292—296.77 A. W. Persson, Eisen and Eisenbereitung in ältesten Zeit,— -«Bulletin de la Société

Royale des Lettres de Lund», Lund, vol. VI, 1934, p. 6, n. 2.78 Ibid., p. 5.79 Persson, Dendra, pp. 33, 56—57. Эту гробницу исследователь датирует около

1350 г. до н. э.80 Перссон полагает, что эти четырехслойные перстни могли иметь особое маги­

ческое значение, так как свинец, медь и железо, взятые вместе, порождают электри­ческий ток. Если бы это было так, то мы имели бы еще одно доказательство высокого уровня технической мысли ахеян (Persson, D endra, p. 57).

81 Persson, Dendra, pp. ;1Û2—103, № 14.82 Valmin, M essenia expedition , pp. .103, 157, 371—373. Уже в некрополе Перати

(XIII—XII вв.) в могиле 28 встречен железный нож (Прсм-пуа, 1954, а. 98, είκ. 10).83 Persson, New tombs, pp. 147—151.

Эта мысль нашла дальнейшее развитие уже в 1950-х годах, когда появи­лись попытки осветить социальную жизнь ахеян при помощи чтения и истолкования пилосских табличек. Так, С. Лурье полагает, что ремеслен­ники в Пилосе получали сырье от правителя и сдавали ему выработанные предметы, «таким образом, они тоже являлись по существу государствен­ными служащими и в известном смысле привилегированным сословием» 84. Некоторые ремесленники, по мнению Лурье, получали урок на дом, другие являлись в мастерские. Такая система маловероятна в свете имеющихся данных о ремесле Микен.

Там дома богатых ремесленников стояли возле дворца царя — это дом на акрополе, у Львиных ворот налево, в котором в 1890 г. Цунта открыл •следы ювелирной мастерской85, «Дом щитов» и «Дом сфинксов» в нижнем городе. Два последних дома находятся вблизи «Дома маслоторговца», который представляет собой достаточно ясно выраженное индивидуальное торговое предприятие. Поэтому более правдоподобно, что владельцы упо­мянутых домов со следами ремесленного производства были достаточно самостоятельными мастерами, хотя и работавшими на обитателей дворца. Свидетельством свободы иридворных ремесленников является погребение ремесленника вместе с его бронзовыми орудиями труда, которое обнару­жено в одном из иилосскнх склепов 8б. Берущий с собой в загробный мир ■ценные орудия мог быть лишь достаточно независимым человеком.

Другие остатки ремесленных мастерских — в Бербати, в Фивах87, в Дендре, в восточном конце Микен — почти ничего не дают для опреде­ления социального положения местных работников. Можно заметить лишь, что это были не очень богатые люди. Наблюдаемый резкий контраст между имуществом костореза и гончара может быть объяснен как еще одно сви­детельство частновладельческих отношений в ахейском ремесле. Конечно, нельзя отрицать какой-то доли участия басилеев в операциях крупнейших ремесленников. Но колоссальный размах ахейского производства с его ярким децентрализованным характером не оставляет сомнений в том, что в системе ремесла доминировала деятельность индивидуального произво­дителя, не ограничиваемого указаниями из дворца.

Расширение ремесленного производства сопровождалось рядом глубо­ких сдвигов в общественном мировоззрении ахеян. Несомненно, что разно­сторонний технический прогресс вел к обогащению духовного мира, к по­явлению новых понятий. Отделение ремесла от сельского хозяйства поставило перед обществом новые сложные задачи. Специфика ремеслен­ного дела и расширявшиеся внешние связи непрерывно создавали новые условия труда для части населения, пусть сначала весьма немногочислен­ной. Этот процесс, происходивший в конце III тысячелетия, остается для нас неясным, однако можно отметить некоторые частные явления, связан­ные с развитием греческого ремесла.

Так, в X X —XVII вв. до н. э. в Греции сложилась профессиональная разобщенность земледельческого и ремесленного населения. Труд ремес­ленника и труд земледельца представляли столь различные виды деятель­ности, что постепенно между работниками каждой отрасли производства выросло ясное различие. Первые признаки этого разграничения хорошо заметны в поселении Дорион-IV, где территориальное разграничение ре-

64 Лурье, Язы к и культура , стр. 251. Автор говорит, что «мастера должны, были регулярно являться на работу и их явке велся строгий учет». Сомнительное свиде­тельство привилегированности, если в упомянутых документах действительно идет речь о регистрации работников (там же, стр. 253).

95 В ней, видимо, отливали стеклянные украшения и резали полудрагоценные кам­ни (JDAI, 1911, S. 252—259).

ей Σ. Μαρινάτος, -Άναακαφαι έν Πύλω. Πρακτικά 1953, с. 239, είκ. 11.87 Persson, New tom bs, p. 148.

месле,иного квартала ясно указывает на одну из ступеней профессиональ­ного разделения земледельца и ремесленника. Данный процесс неизбежно приводил к некоторым изменениям в духовной ж и з н и общества. Внутрн ранее монолитного мировоззрения появились два течения: наряду со ста­ринными земледельческими представлениями появились понятия, прису­щие одним лишь ремесленникам. Совершенно новые технические знания и производственные навыки, которые вырабатывались в довольно мало­численной среде ремеслешшков-профессионалов, были уже малодоступны или вовсе ку'жды земледельческому большинству населения.

Некоторые сведения об этих явлениях дает нам греческая традиция о древнейших богах-металлургах— Тельхинах, Дактилях, Корибантах, Кабирах. Весьма примитивные мифы, связанные с этими существами, позволяют заключить, что предания о них появились еще в доолимшш- ский период, т. е. до середины II тысячелетия. Так, Тельхины приняли участие в борьбе Кроноса против Урана, изготовив серп88 для оскопления последнего 89. Имя Тельхинов встречается в древнейшем сикионском мифе, называющем Тельхина третьим царем в ряду автохтонных царей Сикио- нии90. Отнесение ТельхкноЕ и других подобных им таинственных божеств- ремесленников к древнейшему периоду металлургии, приблизительно к XXV—XVIII вв., диктуется и тем обстоятельством, что олимпийский бог- кузнец Гефест заслонил названных древнейших металлургов. Характер- Тельхинов весьма противоречив, они сделали много полезного для элли­нов, но иногда могли быть и злыми силами βΙι.

Столь загадочный характер божественных металлургов мог быть создан именно тогда, когда металлургическое ремесло не превратилась еще в широко распространенное занятие и когда рядовой житель Греции смот­рел с некоторой опаской на вооруженных неведомыми ему техническими знаниями литейщика, кузнеца или другого мастера.

Следует отметить значение различий в организации ремесленного и земледельческого труда. В деревне давние коллективные начала сохраняли свою силу значительно дольше. В ремесле, напротив, ведущей фигурой был и л и индивидуальный работник, или -сравнительно небольшая группа MacTepoiB. И так как успешное развитие ремесленного производства часто зависело от индивидуальных способностей работников, то это еще больше развивало Обособленность ремесленников от земледельцев.

Рост ремесленной техники шел более быстрыми шагами, чем рост агрикультуры, и это требовало от ремесленного населения большей гиб­кости и умения приспосабливаться к новым условиям труда, чем это было нужно земледельцу. Так зарождались дополнительные отличия в пред­ставлениях крестьянина и ремесленника.

Вместе с тем ремесло создавало наиболее благоприятные условия для роста частной собственности. В деревне с ее общинным строем жизни принцип индивидуальной собственности на средства производства с боль­шим трудом пробивал себе дорогу. Право собственности семьи и рода на землю значительно тормозило развитие частной собственности земледель­ца. Напротив, в ремесле было гораздо больше условий для развития част­ной собственности, тем более что основные средства и орудия труда легко становились собственностью самого работника. Возможность более быст­рого обогащения и накопления богатства делала ремесленника активным

88 Strab., XIV, 2, 7.80 Сохраненная Евстафием легенда рассказывает, что Тельхинов было трое и что

они именовались названиями открытых ими металлов (Eu'stath.. Schol. 11., IX, 525); на Родосе, древней Тельхиниде, прочитали девять Тельхинов (Strab., X, 3,19).

90 Pans., II, S, 5.91 Diod., V, 64.

распространителем идеи частной собственности и тем самым еще больше отрывала его интересы от идеологии членов сельской общины.

В условиях столь интенсивного развития ремесленного производства и торговли в середине и второй половине II тысячелетия до н. э. происхо­дило дальнейшее усложнение структуры свободного общества: внутри го­родского населения намечались новые профессиональные подразделения на ремесленников, мореходов, купцов. В этой социальной среде возника­ли новые представления, ранее разрозненные понятия складывались в ■единую систему воззрений, отвечавших духовным запросам как всего го­родского населения, так и его отдельных групп.

Усиление различий между идеологией сельских и городских жителей в Греции XV—XIII вв. до н. э. шло не только вследствие сближения ин­тересов богатых ремесленников и басилеев. Некоторую роль играло и ■общее различие условий труда для сельского и городского населения. В силу большей устойчивости земледельческого производства идеология крестьян медленнее отражала изменения социальной структуры общества, тогда как более быстрый те\пт жизни в городах обусловливал большую динамичность представлений городского населения.

Это можно проследить при изучении религиозных представлений ахе­ян во второй половине II тысячелетия. Появление на Олимпе Гефеста, представителя ремесленного люда, должно быть отнесено к результатам роста социального самосознания названного слоя населения. Фигура Ге­феста сложная, и это, видимо, отражает особенности взаимоотношений ремесленного люда с разными слоями ахейского общества. По своему происхождению Гефест равен другим олимпийцам, и он является верхов­ным божеством над всеми старыми духами-металлургами. Но отношение к Гефесту других богов весьма двойственное. Иногда оно пренебрежи­тельное. Снисходительно-покровительственное отношение могучих олим­пийцев к хромому богу, вероятно, отражало взгляды сильных воинствен­ных басилеев и аристократов, мало ценивших на первых порах повсе­дневный труд ремесленника,— ведь им случалось во время удачного по­хода захватывать сразу столько материальных ценностей, сколько иной мастер не мог сделать за всю свою жизнь. Рядовой воин-земледелец не был чужд подобных же взглядов, так как и он получал свою долю из военной добычи. Можно отметить еще одно обстоятельство — постоянные занятия ремеслами отрывали ремесленный люд от военных занятий боль­шинства членов общества, что сказывалось на взаимоотношениях на­званных групп населения. Отсюда, вероятно, возникли представления о хромоте Гефеста, делавшей его небоеспособным, несмотря на всю его силу.

Но эпос доставляет и другие данные. Хотя поэмы, особенно Илиада, посвящены описанию битв и сражений героев, большое внимание в них уделено работе мастера-ремесленника. Тщательные описания ремеслен­ных изделий сопровождаются подробными сведениями об их цене и весе. Искусство мастера высоко ценится в обществе, породившем гомеровский эпос, и самое яркое подтверждение этому — описание работы Гефеста при изготовлении щита Ахилла.

Важным обстоятельством, подтверждающим возникновение проремес- ленных тенденций в греческом обществе изучаемого времени, является' тщательно разработанная ремесленная терминология, сохранившаяся в эпосе 92.

92 В эпосе можно обнаружить тенденции, отражающие некоторый протест ремес­ленников. Так можно истолковать тот из эпизодов борьбы богов, когда оскорбленный Гефест заковывает в золотые сети свою прекрасную супругу и ее возлюбленного. В этом предании Арей, бог войны, оказывается побежденным умом хромого бога-ре- месленника.

ТОРГОВЛЯ И ДЕНЬГИ

В экономической жизни ахейского общества XV—XIII вв. до н. э. тор­говля занимала гораздо большее место, чем раньше. Большое количество продукции ахейских ремесленников этого времени красноречиво свиде­тельствует об усиливающемся развитии товарного производства и обслу­живающей его торговли.

«По самой природе вещей получается так, что как только городская промышленность как таковая отделяется от земледелия, ее продукты с самого начала становятся товарами и, следовательно, для их продажи требуется посредничество .торговли. Связь торговли с развитием городов и, с другой сторо'ны, обусловленность последнего торговлею понятны та- •ким образом сами собой» 93,— пишет К. Маркс.

Действительно, коммерческие связи ахеян в изучаемый период были очень интенсивны. Их корабли вывозили ремесленные изделия Эллады в отдаленные страны и привозили оттуда другие товары. Широкое рас­пространение импортных изделий, проникавших даже в небольшие посе­ления, говорит о том, что заморская торговля в XV—XIII вв. удовлетво­ряла запросы не только самых богатых членов ахейского общества, как раньше, но даже и запросы среднего населения. Несмотря на заметное расширение круга потребителей привозимых изделий, внешняя торговля ахеян стояла на втором месте после внутреннего обмена. Последний те­перь осуществлялся не только в пределах местных рынков, возникала коммерческая деятельность, охватывавшая многие области страны.

На местных рынках, как и прежде, основным покупателем был кресть­янин, что определяло ограниченность числа обращавшихся здесь това­ров. Низкая покупательная способность основной массы сельского насе­ления сказывалась и в том, что совершавшиеся на местных рынках тор­говые операции представляли собой по преимуществу мелкую розничную торговлю. Количество товаров, реализуемых на местных сельских рынках в Элладе второй половины II тысячелетия до н. э., было по-прежнему не очень велико; купив медный топор, ахейский крестьянин берег его не меньше, чем сельское население поздних эпох берегло железные орудия.

Другую картину представляла торговля в ахейских городах, населе­ние которых — ремесленники, купцы, знать — нуждалось в рынке гораз­до больше. Здесь объем меновых операций был шире, он увеличивался не только за счет чаще совершавшихся торговых сделок, но и благодаря тому, что в обращение поступали более дорогие товары. Наряду с продук­цией сельского хозяйства на городских рынках продавали сырье и раз­нообразные ремесленные изделия. Последние в XV—XIII вв. до н. э. составляли длинный список товаров, начиная от простой глиняной круж­ки и кончая дорогостоящим оружием и ювелирными поделками. Торговля изделиями, рассчитанными лишь на богатого потребителя, или продажа особо модных товаров охватывала уже тогда достаточно обширные тер­ритории. Открытие одинаковых изделий оружейного, ювелирного и ко­стерезного ремесел в Арголиде и Мессении, в Аттике и Фессалии говорит о том, что в сбыте предметов роскоши у ахеян в XV—XIII вв. уже су­ществовала система торгового посредничества, распространявшегося од­новременно на далеко отстоящие друг от друга районы страны.

В больших ахейских центрах в XIII в. до н. э. можно заметить появ­ление крупных торговцев. В Микенах в «Доме маслоторговца» были при­

93 К. Маркс, Капитал, т. I I I ,— К. Маркс и Ф. Энгельс, Собрание сочинений, изд. 2, т. 25, ч. I, стр. 365.

готовлены к продаже 30 запечатанных псевдостомных амфор 94. Посколь­ку емкость каждого сосуда не меньше 5 л, то из этой лавки на рынок поступало сразу около 150—200 л оливкового масла. Обыденность харак­тера остальных находок позволяет утверждать, что (хотя в настоящее время микенский маслоторговец является единственным хорошо извест­ным представителем крупного ахейского купечества) такие фигуры не были единицами в хозяйственной жизни Эллады XIII в.

Микенский купец вел деловую переписку по меньшей мере с шестью разными лицами, судя по отличию почерков на табличках из его дойа ай. Данное обстоятельство позволяет говорить о значительном развитии си­стемы торгового учета и деловой документации у ахейских торговцев во второй половине XIII в. Приемы ведения деловой документации, веро­ятно, вырабатывались на протяжении предшествующих двух-трех сто­летий.

Интенсивный торговый обмен неизбежно приводил к употреблению нескольких товаров, более или менее постоянно выполнявших функции эквивалентов для остальных обмениваемых предметов. Лишь после дол­гого хождения разных товаров в роли денег эти функции стала выпол­нять одна категория товаров. Обычно превращение того или иного товара во всеобщую форму эквивалента связано, как отмечал К. Маркс, с двумя обстоятельствами: «Форма денег срастается или с наиболее важными из предметов, которые получаются путем обмена извне и действительно представляют естественно выросшую форму проявления меновой стои­мости местных продуктов, или же — с предметом потребления, который составляет главный элемент местного отчуждаемого имущества, как на­пример, скот» 96.

В ахейском обществе XVI—XII вв. функции денег выполняло не­сколько товаров.

Традиционная единица измерения богатства у первобытных народов — бык — и у ахеян долгое время служила мерилом стоимости при обмене,о чем свидетельствует эпосs7. В Илиаде приведены оценки многих пред­метов, исчисленные в быках: золотые украшения Афины стоили по сто быков каждое, золотой доспех Главка — столько же, тогда как медный доспех Диомеда ценился лишь в девять быков 98.

Судя по Илиаде, бык стоил больше, чем половина таланта золота, но он был вторым по ценности после серебряного кратера. Среди наград состязающимся на колесницах нет упоминания быков, но второй приз — кобылица — стоит больше, чем четвертый приз в два таланта золота " . Приведенные примеры подтверждают большую роль скота в обмене, при­чем товаро-деньгами быки и коровы стали во времена более отдаленные, чем эпоха Троянского похода. По-видимому, уже в XV—XIV вв. крупный рогатый скот выполнял данную функцию. Интересно отметить, что кри­тяне употребляли бронзовые гири в форме бычьей головы 10°.

94 Bennett, Мус. tabl. II, pp. 7—8.95 Ibid., p. 90.96 К. Маркс, Капитал, т. I ,— К. Маркси Ф. Энгельс, Собрание сочиненийй, изд. 2,

т. 23, стр. 98—99.97 Роль быка в качестве мерила ценностей в поэмах Гомера впервые детально ос­

вещена В. Риджуэем (W. Ridgeway. The Homeric talent, its origin, value and affin i­ties,— JHS, vol. VIII, 1887, pp. 133—158). Позднее более глубокое исследование этого вопроса было проведено И. Свороносом (I . N. Σβόρβνος Μανήματα Νομισματικής «Journal Internationale d’Archéologie numismatique», Athenes. vol. IX, 1906, pp. 147— 236, 156—157). Выводы Риджуэя в основном приняты С. Зепьтманом (С. T. Seltman, Athens, its history and coinage before the Persian invasion, Cambridge, 1924).

98 IL, II, 449; VI, 235—236.99 II., XXIII, 741—751; 263—270.100 A. J. Evans, Minoan weights and mediums of currency from Crete, Mycenae and

Cyprus.— «Curolla numismatica, numismatic essays in honour of В. V. Head», Oxford,

Эпос свидетельствует и о том, что на внутреннем ахейском рынке помимо скота в качестве денег ходили и другие товары. Металлические сосуды, тонкие ткани и одежды — все это предметы, которые часто от­чуждались не только в X III—XI вв., но, по-видимому, и много раньше. Перечисление названных вещей в составе выкупа приза победителю или подарков говорит о том, что они относились к разряду наиболее ценных и часто обмениваемых 101.

Точно так же и менее ценные, но постоянно необходимые бытовые предметы служили товаро-деньгами в меновой торговле. Об этом свиде­тельствует тот факт, что в кладовых пилосского дворца в конце XIII в. хранились одновременно около 6 тыс. киликов и чашек. Очевидно, часть этих изделий могла быть принята пилосским царем в качестве оплаты, так как они имели устойчивую потребительскую ценность. Также и в Зигуриесе в Доме В хранилось несколько сотен однотипных простых ки­ликов — видимо, запас общепринятых ценностей, предназначенных для обмена. Примечательно, что в эпосе ясно заметна второстепенная роль металлов в обмене, так как золото часто упоминается лишь после других видов ценностей.

Во внешних торговых операциях, когда обменивались значительные количества товаров, очень рано возникла необходимость выделить удоб­ный для всех товар, который мог бы служить преимущественным мери­лом стоимости. Потребность в легко отчуждаемом товаре существовала и на внутреннем рынке 102. Как и многие другие народы древности, ахея­не избрали самый удобный вид товаро-денег — металлы 103. Известно, что в обращении у них находились золото и медь.

В ахейском обществе, как и в современных ему других раннеклассо­вых обществах II тысячелетия до н. э., хождение металлов в качестве денег не достигло еще ступени чеканной монеты. Металлы взвешивали и определяли общепринятыми единицами веса каждый раз, когда про­исходила меновая операция. Название меновой единицы у ахеян сохра­нил эпос — это талант — греческое слово τάλαντον , означающее «чаша весов» и происходящее от глагола ταλαντόω «качаться, двигаться вперед и назад» 104.

Размер ахейского таланта золота был небольшим, поскольку эпос счи­тает быка более ценным, чем половина таланта. Абсолютный вес этой единицы, установленный В. Риджуэем, равен лишь 8,5—8,7 г. Употребле­ние такого таланта восходит еще к XVI в., как определил Риджуэй, ис­

1906, pp. 336—367, 352—353. Эванс приводит табличку с инвентарными записями из Кносса и публикует бронзовую гирю, заполненную свинцом, найденную в поздне- минойских отложениях пещеры Дикте.

101 II., XXIV, 229—236; XXIII, 264, 267, 270; IX, 264—266.102 О способах такой мены рассказывают картины на египетских погребальных

сооружениях времени Старого царства, т. е. IIT тысячелетия, где продавцы и покупа­тели изображены на рынке меняющими вещи или съестные припасы. В конце перио­да у египтян, по мнению КЗ. Я. Перенелкина, роль единообразного и употребительного средства обращения играло зерно, далее, в эпоху I Междуцарствия (на рубеже II ты­сячелетия), наряду с зерном как средство обращения стала распространяться медь (Ю. Я. Перепелкин, О деньгах в древнейшем Египте,— сб. «Древний Египет», М., 1960. стр. 162—171).

103 А. Н. Зограф, Античные монеты, М.— Л., 1951, стр. 23.104 Ранние находки ахейских весов и их употребление в качестве идеограммы

в ахейском письме показывают, что возникновение понятия «талант» должно быть отнесено еще к первой половине TI тысячелетия. В ахейских надписях встречен тер­мин tarasija- ταλασία, родственный эпическому τάλαντον, что подтверждает древ­ность этого наименования (В. Георгиев, Словарь крито-микенских надписей, София, 1955, стр. 69). Однако позднее tarasija стали читать как производное от τλασιος, что указывает на сомнительность первого чтения (В. Георгиев, Дополнение к словарю крито-микенских надписей, вып. Т, стр. 25).

следовав вес золотых колец и спиралей из царских могил круга А в Ми­кенах 105.

Кратность веса названных вещей единице в 8,5—8,7 г послужила для Риджуэя основанием сделать вывод о том, что ахеяне в XVI в. пользо­вались весовой системой, основывающейся на таланте, весящем именно столько Шб.

Высокая точность веса в соединении с искусностью создавших упомя­нутые вещи ювелиров создает впечатление, что мастера XVI в. в работе с золотом опирались на давние традиции как в области технических прие­мов, так и в методике определения количества металла. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что система ахейского золотого таланта сред­ним весом 8,6 г зародилась в Арголиде не в XVI в., а несколько раньше.

В вопросе о происхождении ахейского таланта пока еще нет единого мнения. Сначала исследователи считали, что эта единица измерения за­имствована ахеянами из Египта или из стран Переднего Востока.

Раньше всего ахеяне вступили в коммерческие связи с Египтом, и по­этому там следует искать родину таланта. Правда, величина микенской золотой единицы отличается от веса древнейшей египетской золотой еди­ницы, известной еще в эпоху I династии и равной в среднем 13,14 г. Лишь при фараонах XVIII династии в Египте появилась весовая система, в осно­ве которой находился кедет, весивший от 8,812 до 10,108 г. Заметивший это А. Званс полагал, что микенский талант является уменьшенным ке- детом, заимствованным ахеянами 1о;. Интересно отметить и то, что ахей­ское общество знало лишь золото и медь. Отсутствие серебряной единицы в Элладе резко контрастирует с распространенностью серебра в денеж­ных системах ее восточных соседей, например хеттов 108 и Угарита 109.

Величина таланта, появившегося у ахеян позднее прочих товаро-де- нег, всей логикой меновой практики должна была находиться в каком-то соотношении с уже распространенным общепринятым мерилом ценно­стей — единицей крупного рогатого скота. Поставивший впервые этот вопрос Риджуэй пришел к убедительному выводу, что ахейский талант основывался на стоимости быка. Это наиболее простое соотношение удер­живалось довольно долго. Неоднократные находки весов показывают, что взвешиванне металлов было весьма обычным явлением в жизни общества в XVI—XIII вв. Все известные ныне экземпляры весов — бронзовые, с

105 W. Ridgeway, Metrological notes I II : had the people of Mycenae a weight stan- dart? — JHS, vol. X, 1889, pp. 90—92. В статье о гомеровском таланте (JHS, vol. VIII, 1887, pp. 133—135) Риджуэй привлек данные традиции, сохраненные одним из алек­сандрийских ученых, что гомеровский талант равен одному позднему дарику (8,34 г) или двум аттическим драхмам (общий вес — 8,62 г), и сопоставил эти известия с по­лученной им микенской золотой единицей.

106 Зельтман, соглашаясь с выводами Риджуэя, отметил, что отклонения в '/'г и 3/ί грамма, которые заметны в весе микенских золотых вещей, представляются не­значительными в условиях взвешивания мелких количеств металла в столь раннее время (С. Т. Seltman, Athens, its history and coinage..., pp. 112—113).

107 A. J. Evans, Minoan weights..., pp. 342—353; Evans, Palace of Minos, vol. IV, pp. 663—656. Мнение Эванса находит подтверждение в данных о торговле ахеян с Пе­редней Азией, которые приводит Стаббингз: до середины XV в. контакт ахеян с Кип­ром, Сирией и Палестиной был весьма узок |(F. Н. Stubbings, The Mycenaean pottery of the Levant, Cambridge, 1951, pp. 26, 53, 58), так что из этих стран ахеяне не могли заимствовать золотую единицу в XV III—XVII вв.

108 В Хеттском царстве серебро играло большую роль в обращении (В. Hrozny, Ancient history of the-Near East, Prague, 1953, pp. 141—144).

108 Cl. Schaeffer — Ch. Virolleaud, Textes en cunéiformes alphabétique des Archives Est, Ouest et centrales. Mission de R as Sham ra VIL Le P ala is royal d'Ugarit, vol. II, Paris, 1957. Согласно чтению издателей, таблички из Угарита свидетельствуют, что1 сикль серебра стоил 30 сиклей меди (ibid., p. XXXVI). Далее Шеффер выводит из таблички № 130, что железо относилось к меди как 1 : 60.

чашками, предназначенными для небольших тяжестей110. Ιίχ конструк­ция та же, что и конструкция весов из круглого погоста А в Микенах.

Гирь в материковой Элладе найдено пока очень мало в отличие от Крита, где обнаружены многочисленные разновесы ахейской и египетской систем. Видимо, гирей является диск диаметром 0,12 м, найденный в Фо- рике. Поверхность пластины с обеих сторон покрыта концентрическими кругами111, большой диаметр позволяет предполагать, что это единица большая, чем один талант.

В Спарте в 1892 г. была найдена гематитовая гиря в форме утки, ве­сящая 167,18 г. Э-ранс 112 считал ее равной 20 легким «псевдовавилон- ским» шекелям по 8,359 г. Однако с теми же основаниями ее можно счи­тать гирей в 20 ахейских талантов' по 8,45 г, так как недостающие 1,72 г могли быть утрачены вследствие потертости камня.

Подобно критянам, материковые ахеяне, вероятно, в более позднее время пользовались и египетскими единицами из. Длительные коммерче­ские связи с Египтом вполне объясняют такое заимствование.

Распространенным средством обращения служила медь — сравнитель­но дешевый и необходимый широким кругам населения металл. Хожде­ние меди вызвало к жизни не только несколько разных форм медных слитков, но и установление канонического типа слитка бронзы определен­ного качества. В начале XIV в. уже вошли в употребление небольшие медные стержни, которые служили средством оплаты. В фолосе Дендры обнаружена связка из трех тонких стержней одинаковой длины, связан­ных воедино таким же четвертым 114. А. Перссон истолковал эти вещи как медные «оболы», и данное объяснение весьма убедительно, так как ахеяне не имели обычая класть в могилы необработанный металл. Вклю­чение не очень ценных совершенно однотипных медных стержней в бога­тый инвентарь погребения в Дендре объясняется лишь особым значением этих предметов.

Гораздо лучше известны крупные медные слитки, употреблявшиеся в ахейском обмене. Ахеяне пользовались бронзовыми чушками, ходившими во многиу странах Восточного Средиземноморья, но изготовлявшимися лишь в одном месте — на Кипре 115.

Форма названных кипрских слитков (рис. 64) на протяжении XVI —XII вв. претерпела изменения, которые позволили разбить известные ныне образцы на три группы: 1) ранняя (Подушкообразный тип) — око­ло 1500 г; 2) средняя (Ранняя Vierzungform) — около 1400 г; 3) поздняя (Поздняя Vierzungform) — около 1200 г П6.

110 В Афинском музее хранятся весы из фолоса Амикл, из склепов в Фивах и пз Микен (Stais, Mycenaean collection , p. 183). В микенских склепах № 515 и 529 сохра­нились чаши трех весов (Wace, Chamber tombs, pp. 58, 105, 190, tabl. XXIX:20). В Мидее в одном склепе найдено двое весов (Persson, New tombs, p. 73). В Просимпе найдено много весов (Biegen, Prosym na, pp. 351—352, fig. 215:6, 7; fig. 543:3; fig. 196, fig. 485). Описывая эти весы, Блеген отметил, что все они были предназначены для небольших тяжестей: толщина дисков, колебалась от 0,0005 до 0,001 м. Примеча­тельно и то, что почти все весы из Аргивского гереона сделаны очень аккуратно. Это признак стремления к большой точности во взвешивании.

111 Staïs, Mycenaean collection, pp. 155, N° 3688.112 A. J. Evans, Minoan Weights..., p. 351, № 28.113 В Микенах был найден слиток золота весом 22,66 г. который Эванс считает

равным 2,5 египетским кедетам в 9,025 г. (Evans, Palace of Minos, vol. IV, p. 665).114 Persson, Dendra, pp. 65—66, fig. 45. Вес стержней не указан.115 H. G. Buchholz, Der Kupferhandel des Zweiten vorchristlichen Jahrtausends im

Spiegel der Schriftforschung,— «Minoica», Berlin, S. 92—115, Taf. I—II.1,6 Ibid., S. 94—96, Abb. 2. Возможно, этот тип III возник еще в XIV в., как пола­

гает Г. Бэсс на основании изображений в гробницах амарнского времени в Египте (G. F. Bass, The cape Gelydonya wreck: prelim inary report,— AJA, vol. 65, 1961, pp. 267—

В ахейских землях были найдены слитки двух первых групп. Возле берегов Евбеи в море у г. Кумы обнаружено 19 слитков первого типа |17, а в развалинах микенского дворца Цунта нашел один слиток второго типа весом 23,625 кг П8. Таким образом, ахеяне ввозили кипрскую медь уже с середины II тысячелетия, несмотря на добычу у себя на родине.

Хождение названных слитков в Греции и других странах Средизем­номорья 119 справедливо считалось до недавнего времени признаком того, что эти предметы служили средством оплаты, особенно в морской торгов­ле, нуждавшейся в удобном товаро-эквиваленте. Полностью разделяющий это мнение Зелътман сопоставил форму второго типа слитков с очерта­ниями высушенной бычьей шкуры и пришел к выводу, что такой слиток был ахейским медным талантом, имеющим средний вес 25,220 кг и рав­ноценным быку 12°. Таким образом, Зельтман приравнял микенский золо­той талант в 8,5 г и медный слиток в 25,220 кг, что дает отношение зо­лота к меди 1 : 3000. Однако не все в концепции Зельтмана можно при­нять безоговорочно. Следует помнить, что понятие «талант меди» в эпосе ни разу не встречено. Поэтому существование у ахеян медного таланта требует еще специального доказательства, так же как и вывод о соотно­шении золота и меди как 1 : 3000 12 Ч

Вопрос о весе бронзовых слитков дополнен данными измерения 40 чу­шек второго типа с корабля, затонувшего» у мыса Гелидония 122 около 1200 г. Бэсс сообщает, что слитки имеют от 16 до 27 кг веса и лишь немногие равны между собой, так что изучаемые слитки не могут быть равны каждый одному таланту 123. Однако решительное утверждение ис­следователя, будто слитки вовсе не были одной из форм товаро-денег, неправильно. Видя в найденных им предметах лишь сырьевой металл, Бэсс упускает из виду то, что именно производственное значение меди сделало ее общераспространенным мерилом ценностей при обмене. Отре­занные от слитков небольшие кусочки меди, найденные на гелидонском корабле и еще раньше в Микенах, подчеркивают повсеместную ценность данного вида товара. Отрицая употребление названных медных слитков в качестве средства обращения, Бэсс недооценивает устойчивую тради­цию, которая сохранялась в производстве этих предметов в течение более 400 лет. Строгое сохранение определенной формы изделия показывает, что плавильщики придавали ей большое значение, следовательно, это был особо ценный вид меди. Наличие знаков на многих слитках говорит о том же. Исследовавший надписи на медных чушках Бухгольц отметил, что самый ранний первый тип уже снабжен знаками, вырезанными на остывшем металле, позднее появляются клейма, оттиснутые на горячем металле. На слитках третьего типа знаки только оттискивались 124.

276, п. 19). Несмотря на это исправление, система Бухгольца выглядит вполне убе­дительной.

117 I Σβορβνος, Μαβήματα Νομισματικής, σ. 161—181, πί&αξ. III.118 C. Τ. Seltman, Athens, ist history and coinage..., pp. 3—5, ,113—1:15, fig. 3, 4;

Wace, Mycenae, p. 8$.119 Кипрские слитки обнаружены в Греции, Малой Азии (даже в Богазкеое в слое

рубежа XIV—XIII вв.), Сирии, Египте, на Крите, в Сардинии (H. G. Buchholz, Der. Kupierhandel..., S. 108).

120 Q т Seltman, Athens, its history and coinage..., pp. 113—115.121 Сопоставление формы слитков с бычьей шкурой вызвало возражение Бух­

гольца, который заметил, что шкуроподобная форма появилась после подушкообраз­ной (H. G. Buchholz, D er Kupjerhandel..., S. 92—93).

122 G. F. Bass, The cape Gelydonya wreck..., pp. 272—276.123 Ibid, pp. 272—273.124 Изучаемые штемпеля содержат знаки, основывающиеся на слоговом письме

Эгеиды и Кипра. Поэтому Бухгольц считает, что вся известна» ныне группа происхо­дит с Кипра. Таким образом, своими штемпелями киприоты как бы гарантировали

Слиток металла с гарантированным качеством являлся удобным по­средником при обмене других товаров. Это было необходимо для торговли и являлось одной мз функций процесса зарождения монетной системы.

Обширные заморские связи материковых ахеян могли успешно осу­ществляться лишь при наличии флота. Можно полагать, что в прибреж­ных областях Эллады постройка кораблей дальнего плавания относится еще к концу III тысячелетия. Расцвет мореходства у соседних обитате­лей Кикладских островов 125 мог оказать некоторое воздействие на раз­витие морского дела у ахеян, живших на материке. У жителей Киклад- ских островов уже во второй половине III тысячелетия были длинные изящные многовесельные суда с высоко поднятым носом. На Крите уже тогда был известен и парус J26. Первое изображение корабля из матери­ковой Греции относится, судя по определению Эванса, ко второй поло­вине XIV в. На щитке малого золотого перстня Тиринфского клада у1? вырезан корабль с высокими носом и кормой. Одна мачта и четыре весла указывают на два способа движения. Ближе к корме расположена каюта с плоской крышей. Этот схематичный рисунок достаточно ясно воспроиз­водит судно, предназначенное для долгих переходов по морю. Два вазо­вых рисунка X III в. показывают дальнейшее усовершенствование судов. На сосуде, относящемся к группе леванто-микенской керамики 128, изобра­жен корабль с одной мачтой и сплошной палубой. На обломке сосуда, обнаруженного Куруниотисом в , 1912 г. в мессенском Пилосе129, изобра­жено длинное сооружение, имеющее сплошную палубу, поддерживаемую равномерно расположенными стойками. Вазописец не нарисовал ни од­ного весла, что говорит о парусном ходе корабля. Необычна овэлъвая фор­ма паруса, соединенного со сложной системой снастей. Очень важно об­стоятельство, отмеченное Авансом,— на этом корабле впервые появился настоящий руль, снабженный специальным рычагом, правйлом. На всех эгейских кораблях более раннего времени обычно изображали рулевое весло. Поскольку знак румпеля встречен в надписях слогового письма В уже в конце XV или в XIV в., то появление правила Эванс отнес к сере­дине II тысячелетия.

В последние столетия ахейской цивилизации типы кораблей услож­нились, как показывает изображение корабля конца XII или самого на­чала XI в. на псевдостомном сосудике из Асины130, который датирован Фурумарком 131 временем от 1125 до 1075 г. Схематичный набросок пред­ставляет высокобортный, крытый сплошной палубой корабль (рис. 63) 132. Судно приводили в движение весла и два паруса.

.соответствие качества меди форме елптка. Большое внимание к качеству медных чу­шек позволяет думать, что предметы этого сорта не были простыми кусками сырья, пусть даже и высококачественного. Ведь найденные на том же гелидонском корабле болванки иной формы имеют качество металла более низкое, видимо, удовлетворяв­шее одних лишь кузнецов (II. G. Bucliholz, Der K u p f e r k a n d e l S. 97—103).

125 H. Gallet de Santerre, Délos prim itive et archaïque, Paris, 1958, pp. 24—29.156 Evans, Palace of Minos, vol. II, pp. 239—252, iig. 136—138. Огромная роль море­

ходства в жизни Крита того времени свидетельствуется и тем, что знак корабля имел­ся в критском иероглифическом письме (ibid., р. 248).

127 Evans, P a la c e o f M in o s , vol. II, pp. 245—246, fig. il42.128 Furumark, A nalysis, p. 335, fig. 56, motive 40:1.129 Evans, Palace of Minos, vol. II, pp. 246—247, fig. 143. Более точное воспроиз­

ведение см.: L. Cohen, Evidence for the ram in the Minoan period,— AJA, vol. 42, 1938, pp. 490—492, fig. 9. Однако Коген неправильно датирует фрагмент серединой XV в. Фурумарк относит его к керамике между 1230—1075 гг. до и. э. (Furumark, A nalysis, p. 335).

133 Frödin — Persson, Asine, p. 300, fig. 207:2.131 Furumark, A nalysis, p. 335, n. 2.132 Аспнский рисунок почти современен Троянскому походу и позволяет лучше

попять описание ахейских кораблей в эпосе, где говорится о кораблях с 20, 50 и118 гребцами.

Детали специального оснащения ахеиских военных кораблей остаются еще неясными. До сих пор неизвестно, были ли ахейские суда снабжены таранами. В специальном исследовании JI. Коген пришел к выводу об их отсутствии ш . Однако нам кажется, что массивная конструкция но­совой части корабля на фрагменте вазы из пилосского фолоса, раскрытого К. Куруниотисом в 1912 г., позволяет ответить на этот вопрос положи­тельно. Обширный флот ахеян обеспечил возможность расширить торго­вые связи в самых различных направлениях. В XV—XII вв. с западными областями контакт был уже достаточно обширным, о чем свидетельствуют находки «микенской» керамики в Сицилии и Южной Италии. Долгое время эта посуда считалась происходящей с Крита, пока Уэйс и Блеген не подвергли сомнению данный тезис 134. Их предположение, что «микен­ские» вазы из Сицилии принадлежат местной керамике одного из Ионий­ских островов, например Итаки или Кефаллонии, поскольку морской путь ахеян в Сицилию должен был идти мимо этого архипелага, подтверди­лось. В. Тэйлур, исследовав керамические находки, наметил основные этапы проникновения ахеян в Италию и Сицилию 135.

Территориальный размах ахейской торговли на западе довольно зна­чителен. Самый южный пункт — остров Мальта, где давно были замече­ны следы влияния эгейской культуры. Недавно найдена «микенская» ке­рамика, датируемая 1300—1230 гг. 136.

Сведения о сношениях ахеян с Сицилией более полны. В юго-восточ­ной части острова ахейская керамика найдена в семи поселениях. Осо­бенно много материала в могильнике Фапсоса. Воздействие ахейской культуры на сицилийскую было особенно сильно между 1425 и 1230 гг.,. когда" оно проявлялось в архитектуре погребальных сооружений, в форме бронзовых мечей, в употреблении украшений, привезенных из матери­ковой Греции. Расширяя выводы Орси о глубине «микенских» влияний, Тэйлур высказывает предположение, что на месте Палермо могло быть «микенское» поселение 13?. Важно отметить, что на восточном побережье Сицилии после прекращения привоза «микенской» керамики около 1230 г. традиции последней сохраняются в местной посуде вплоть до конца XI в .138.

Лежащие к северу от Сицилии Эолийские или Липарские острова так­же посещались кораблями ахеян. Завязанные еще в XVI в. отношения особенно развивались в следующем столетии, когда население островов пользовалось не только ахейской керамикой, но также и бусами.

Однако после конца XV в. торговля ахеян с Липарскими островами ослабела, возможно потому, что Эллада стала свободнее использовать обси­диан с о-ва Мелоса, который ранее привозила с Липарских островов 13э.

Места самого дальнего проникновения ахеян на запад — небольшие островки Ишия и Вивара, лежащие у западного берега Италии, против Неаполя. На них найдены обломки «микенской» посуды, относящейся к 1240—1300 гг. Дальше была Сардиния, куда доставляли шкуровидные бронзовые слитки, меченные знаками линейного письма А и В 14°.

133 L. Cohen, Evidence for the r a m pp. 486—494.134 A. J. B. Wace and C. W. Biegen, Pottery as evidence for trade and colonisation

in the A egean Bronze A ge ,— «Klio», Berlin, Bd XXXII, 1939, S. 136.135 W. Taylour, M ycenaean pottery in Italy and adjacent areas, New York, Cambrid­

ge, 1958.136 Ibid., pp. 79—80.137 Ibid., pp. 54—79, 183.133 Ibid, pp. 73—77.139 Ibid, pp. 13—53, il82.140 Ibid, pp. 7—12, 176—177.

Еще большая активность ахейских мореходов известна в бассейне Ионического и Адриатического морей.

Наиболее хорошо известны следы пребывания ахеян на южном по­бережье Апулии, восходящие еще к первой четверти XIV в. Здесь, на мысу против античного Тарента и в ближайших окрестностях его обна­ружено четыре пункта с «микенской» керамикой141. Урочище Скольо дель Тонно под Тарентом, по мнению Тэйлура, было настоящим «микен­ским» поселением. Начало апойкии ахеян в Скольо дель Тонно восходит к первой четверти XIV в. Оно служило активным проводником ахейских товаров в быт местного населения. Уже в XIII в. ахейская керамика упо­треблялась не только жителями прибрежных поселков (Лепорано, Toppe Кастеллуччао), но и обитателями внутренних земель (Сан Козимо на пути из Тарента в Бриндизи).

Подобно ахейским центрам Кипра, этот италийский выселок ахеян сохранял свою жизнеспособность и после конца XIII в., когда произошло ослабление ахейских царств Эллады. Общение Скольо дель Тонно и со­седних поселений с Кефалленией позволило Тэйлуру говорить 142 о про­должении морской торговли в изучаемой части Средиземноморья в X II— XI вв. и позднее; вплоть до VIII в. в Скольо дель Тонно продолжалась жизнь. Вероятно, в ахейское время здесь был часто посещаемый морской порт, при котором вырос большой населенный пункт.

Исследуя ахейскую керамику из апулийских центров, Тэйлур при­шел к заключению, что главную роль здесь играл привоз с Родоса и Кип­ра и в значительно меньшей мере из материковой Эллады, хотя она и

.имела поселок в Скольо дель Тонно.В других местах Италии встречен ряд местных изделий, хранивших

отпечаток «микенских» влияний. Довольно явственны следы ахейских воздействий в оевероиталийской культуре Террамары. Общение ахеян с этим этническим массивом не ограничивалось одним только обменом, но сопровождалось некоторым взаимовлиянием, сказывавшимся в том, что в инвентаре поселений Террамары встречены многие аналогии ахейским вещам (тесла, наконечники стрел и копий, пряслица, булавки), а в Ми­кены была завезена литейная форма для отливки бронзового топора тер- рамаровского типа ш . Привоз литейной формы подсказывает нам, каким образом в те далекие времена происходил обмен технической информа­цией. Вероятно, после ознакомления с заморскими типами орудий кора­бельщики привозили на родину формы для их изготовления, и местные мастера отливали новые вещи, которые могли получить широкое распро­странение или, наоборот, быстро выходили из употребления и4.

Связи с североадриатическими областями не ограничивались долиной р. По. В Далмации на побережье был найден бронзовый слиток, который мог попасть туда из южных земель145. В южноиллирийских областях также встречены свидетельства о проникновении туда ахейского импор­та. Так, в 1960 г. на равнине Пажок близ Церрика (Албания) в кургане № 1 обнаружены бронзовый меч и глиняный сосуд, происхождение ко­торых из Эллады не подлежит сомнению 146. Мечь, судя по фотографии, весьма походит на ахейские мечи XV—XIV вв. Глиняный сосуд — это

141 Ibid., pp. 81—169.,4а Ibid., pp. 184—185.143 Ibid., pp. 170—180.144 Тэйлур считает, что упомянутая форма из Микен принадлежала литейщику,

бродившему между Северной Италией и Эгеидой (W. Taylour, Mycenean pottery ..., р. 173). Нам это объяснение кажется далеким от действительности.

145 О нем упоминает Данбэбин (BSA, vol. XVI, 1948, р. 3, п. 10 в ) .146 Ф. Пренди, Новые находки в области иллирийской культуры ,— «Новая Алба­

ния», 1961, № 1, стр. 20—21.

одноручная кружка типа «кубков Вафио», покрытая росписью, мотив которой столь же хорошо известен в материковой ахейской керамике 147. Особенно интересна кружка из иллирийского кургана Пажок № 1. Она имеет посредине рельефный кольцевой обод, напоминающий о том, что данный вид глиняных потир восходит к металлическим прототипам. Позд­нее идея первоначального шва передавалась лишь полосой краски, ко­торая очень часто встречается на потирах «типа Вафио» материкового производства. Иллирийская находка свидетельствует, что ахейские мо­ряки в XV—XIV вв. неоднократно плавали в северных водах Адриатики и вели оживленный обмен с местным населением.

Приведенные данные о мореходстве ахеян в средиземноморском бас­сейне обнаруживают то историческое начало, которое лежит в основе богатой мифологической традиции о проникновении критян и Геракла в эти области Средиземноморья. Легендарные сведения, сохраненные Геро­дотом я Диодором 148, говорят о том, что я критяне и материковые ахеяне поддерживал® связи с южными областями Италии и Сицилии.

Интересно отметить, что критская мифология связана с одной лишь Сицилией, видимо, критяне не успели установить связи с Италией. Вместе с тем легенда о взаимоотношениях Сицилии с Критом обстоятельна и изобилует подробностями. Такой характер предания заставляет думать, что оно возникло тотчас после смены критского морского преоблада­ния ахейской гегемонией, т. е. еще в XIV в., и было тогда же включено в обширный поток ахейских легенд и сказаний. Сицилийский миф о Деда­ле и Миносе также относится к более раннему пласту этих предал и fi. так как он возник тогда, когда сами материковые ахеяне не очень хорошо знали Сицилию, но в то же время сильно интересовались этой страной.

Активность ахейских мореходов в Адриатическом море также под­тверждает существование морских путей стран Восточного Средиземно­морья с областями Средней Европы. Однако существовали и сухопутные. По-видимому, в рассматриваемое время уже не один только янтарь слу­жил предметом торговли. Янтарь у ахеян встречается чаще в погребе­ниях XV в., чем в могилах двух следующих столетий us. Уменьшение привоза балтийского янтаря 15°, вероятно, объясняется распространением у ахеян украшений из других материалов. Но связи не прекращались, так как имеются некоторые данные о продолжении контактов ахеян со среднеевропейскими племенами, носителями Унетицкой культуры. Эти племена во II тысячелетии имели весьма развитое меднолитейное произ­водство и, возможно, уже давно меняли часть своих изделий на пред­меты роскоши, привозимые с юга. Так, бронзовые гривны, отливавшиеся в начале II тысячелетия в Словакии в большом количестве, имеют пол­ные аналогии в таких же гривнах из Угарита ш . А в Унетицких могиль­

147 Интересно отметить, что обломки кружек аналогичной формы и росписи встре­чены и в Италии (W. Taylour, Mycenaean pottery..., tabl. 2:18, 3:19, 3:24).

148 Her., VII, 170; Diod., IV, 24—25, 29.149 Возможно, что данный вывод, основанный на изобилии янтаря в царских по­

гребениях XV в. (фолосы Каковатоса и Пилоса — только в Мирсинохори около 300 бус) и малочисленности янтарных украшений в микенских склепах XIV—X III вв. {Wace, Chamber tombs, p. 204), вызывает сомнения, так как нельзя сравнивать могиль­ный инвентарь анактов и зажиточных горожан. Но отсутствие янтаря в фолосе Денд- ры (ок. 1375 г.) подтверждает правильность данного наблюдения.

150 Химический анализ янтарных украшений из ахейских захоронений показал, что все они сделаны из балтийского янтаря, который сильно отличается от румын­ского и сицилийского (K. Müller, Alt-Pylos II. Die Funde aus den Kuppelgräbern von K akovatos — «Ath. Mitt.», Bd XXXIV, 1909, S. 282).

151 J. Filip, Pocatky bronzové industrie ve stfedni Europe,— «Archeologieke rozhledy», t. IV, 1952, str. 333; B. Chropevsky, Pohrebisko zo starsey deby bronzove; vo Velkorn grobe, Bratislave, 1960 («Arch. Slov. Fontes», III), str. 67.

никах в Моравии встречены бусы эгейского происхождения и критская булавка 152. Эти следы общения датируются очень приблизительно, поэто­му особенно важна для освещения интересующего нас вопроса одна на­ходка в Англии. Это ахейский бронзовый кинжал, изготовленный, по мне­нию опубликовавшего его Чайлда153, между 1400—1300 гг. Проникнове­ние изделия ахейских оружейников так далеко на запад могло произойти лишь через области Средней Европы, так как предполагать посещение Британии ахейскими мореплавателями довольно трудно. Указанный факт, несмотря на свою единичность, служит достаточным основанием для того, чтобы предполагать наличие сухопутных связей ахейской Эллады с за­падноевропейскими племенами в XIV—X вв. до н. э.

Объем и интенсивность взаимоотношений ахеян с иллирийскими и фракийскими племенами, населявшими северные земли Балканского по­луострова, остаются пока недостаточно ясными. Население Фракии уже в III тысячелетии имело достаточно развитое медное производство, как показывают находки в Караново154, так что ахеяне могли получать от­сюда медное сырье наряду с золотом, которым изобиловала Пангейская область. Более северные земли бассейна Дуная во II тысячелетии также имели весьма высокое бронзолитейное производство. Тут в горных рай­онах, по которым текут многочисленные мощные притоки Дуная, встре­чены богатые остатки металлургии интересующего нас времени ,55. Не удивительно, что ахеяне общались с населением этих стран.

На территории Фракии в разных местах найдены вещи, привезенные из материковой Греции или с островов во II тысячелетии 15δ. Упомянем также находку ювелирной поделки ахейского изготовления в Добрудже 157 и серебряную булавку из Меджидие.

Таким образом, связи ахеян с северными областями Балканского по­луострова имели постоянный характер. Материалы по экономической жизни ахейской Греции, которые приведены в этой главе, позволяют сде­лать вывод об интенсивной производственной жизни во всех ахейских царствах.

152 К. Тигелка, Унетицкие могильники в Моравии,— «Pamatky Archeologické», t. XLIV, 1953, № 2, str. 229.

153 V. G. Childe, Bronze dagger of Mycenaean type from Pelynt, Cornwall,— «Pro­ceedings of Prehistoric society», vol. XVII, 1931, p. 95.

154 p Георгиев, За някои op дия за производство от неолита ̂ и енеолита в България. Изследвания в чест на акад. Д. Дечева, София, 1958, стр. 368—387. Приме­чательно, что уже в III тысячелетии ясно заметны следы общения фракийских земель с островами Эгейского моря. Назовем хотя бы костяные фигурки, обнаруживающие большое сходство с кикладскими изображениями человека (А. Д. Чилингиров, К ост па идоли от прансторичното селище в селе Султан, София, 1910).

iss х отя начало эпохи бронзы в Румынии устанавливается около 1800 г. до н. а. («Istoria Rommiei», vol. I, Bucuresti, 1960, p. 130), ему предшествовало там длитель­ное употребление медных орудий (Р. Кларк, Доисторическая Европа , М., 1953, стр. 189). Изобилие медных месторождений в Словакии, Боснии, Венгрии, Хорватии определило высокий уровень металлургического дела и значительную его продуктив­ность. Ясное представление об интенсивности меднолитейного дела в среднем тече­нии Дуная дают остатки поселения с пятью медеплавильными печами, которое от­крыто на холме Вучедол в области Сирмии в Хорватии (П. R. Schmidt, Die B urg Vu- cedol, Zagreb, 1944, S. 22^26, Abb. 10, 111).

156 Это два бронзовых меча (из села Карагларе в Панагюрищенском районе и из Перущицы) и двойная вотивная секира из села Семчиново в Татар-Пазардшишковом районе (Г. И. Кацаров, България в древности, София, 1926, стр. 14). Р. Попов, сопо­ставив семчиновскую находку с аналогичными вещами из Олимпии и других мест Эллады, высказал предположение, что во Фракии существовала тогда какая-то разно­видность культа топора, распространенного в эгейском мире (Р. Попов, Култура и живот на предисторическия човек в България..., стр. 21—25).

157 Опубликована в оставшейся нам неизвестной статье: G. Severeanu, A Mycenae­an gold object found in Dobrogea,— «Bucuresti», vol. Ill, 1937, JV· 1—2, pp. 25—06.

Г Л А В А

IV

ДЕРЕВНЯ И ГОРОД АХЕЙСКОЙ ГРЕЦИИ

В XV—XIII вв. ахейское общество достигло наивысшего расцвета. Это было время самого полного использования производительных сил благодаря усовершенствованию бронзовых орудий и повышению уровня знаний работников в каждой отрасли хозяйственной жизни страны. Па­мятники материальной культуры отражают большие изменения во всех отраслях общественного производства. Характерны преобразования внеш­него облика всей страны: взамен более или менее единообразных сель­ских поселений III тысячелетия Греция этого времени была покрыта густой сетью деревень, городов, городов-столиц.

Широкое строительство, развернувшееся в деревнях, городах и на ак­рополях, привело к созданию многообразных и сложных памятников. Изучение их чрезвычайно обогащает представления о характере всей ахейской культуры и позволяет полнее понять коренные изменения со­циальной структуры ахейского общества.

ДЕРЕВНЯ

'В XV—XIII вв. главной фигурой в общественном производстве ахей­ской Греции продолжает оставаться земледелец. Однако по мере развития классовых отношений социальное положение ахейского земледельца за­метно менялось. В селах и деревнях Греции происходило формирование различных сло$в сельского населения, сопровождавшееся исчезновением старых и появлением новых социально-правовых норм и законов. О всех этих процессах приходится судить лишь на основании археологических памятников, так как, насколько нам сейчас известно \ ахейская деревня письменностью не пользовалась.

Исследуя материальную культуру деревни, мы видим, что и там про­изошли коренные изменения.

Еще в начале II тысячелетия во всех областях, исключая некоторые прибрежные пункты, наблюдается большее или меньшее единообразие, особенно ярко сказывающееся в погребальных обрядах. Каждый ахеянин того времени получал одинаковое жилище для своей загробной жизни — могилу, в нижней части которой сооружали ящик из плоских каменных плит, его земляное дно было усыпано мелкими камушками. Скорченные оставы, которые находят в этих ящиках, ничем не отличаются один от другого по инвентарю, что дает основания предполагать такое же равен­ство ахеян и в их повседневной жизни. Свидетельства могильных древ­

1 Данные эпоса освещают все эти вопросы лишь в очень небольшой степени.

ностей ахеян находят подтверждение и в однородности жилищ большин­ства членов общины, которое демонстрирует мессенское городище До- рион-IV (первые века II тысячелетия).

В XVII—XVI вв. в ахейском обществе произошли крупные социаль­ные сдвиги, особенно ярко сказавшиеся в характере царских захороне­ний. В последующие три столетия социальная дифференциация была осо­бенно заметна, о чем можно судить по дворцовым древностям из многих областей страны.

В массе сельского населения происходили тогда не менее важные из­менения. К тому времени среди земледельцев Греции уже начинают по­являться различные имущественные группы. Деление на богатых и бед­ных ставило общественные преграды между членами одного и того же рода. Внутри общины оформилась новая хозяйственная единица — семья, рост экономического значения которой ясно заметен благодаря инвента­рю ахейских склепов. Этот вид усыпальниц, служивших одной семье в течение трех, а иногда и четырех столетий, с XVI—XV вв. вытеснял прежние одиночные погребения.

Превращение родовой общины в сельскую шло в ахейском обществе так же медленно, как и у других народов. И если пережитки родовых обычаев и установлений сохраняли какую-то силу в общественной жизни Эллады эпохи наивысшего расцвета рабовладельческих отношений (пусть преимущественно в сфере религиозных представлений) 2, то в начальный период роста классового общества институты родового строя должны были еще долго сохранять не только формальную, но и какую-то реальную силу.

Отсутствие достаточного числа источников затрудняет последовательное изучение всех ступеней, которые проходила ахейская община на пути от родовой к сельской, заметны только некоторые наиболее яркие явления этого процесса.

Прежде всего следует отметить численный рост деревенских поселе­ний в XV—XIII вв. Многие поселения возникают впервые, а жизнь в уже существовавших становится более интенсивной. Этот количественный сдвиг следует объяснить, по-видимому, главным образом новыми уста­новлениями сельской общины. Теперь, когда родовые связи стали играть второстепенную роль, ничто не могло препятствовать выделению из пере­населенных деревень части жителей, основывавших новые поселки, ве­роятно, вблизи от старых. Поэтому Греция XV—XIII вв. представляет собой страну, покрытую густой сетью деревень и сел. Каждая долина со сколько-нибудь пригодной для обработки землей была освоена, и на вер­шине одного из ограничивавших ее холмов обязательно находилась де­ревня.

Рост числа селений был вызван также и демографическими явления­ми, т. е. удлинением яитзни каждого поколения 3, что в свою очередь при­водило к быстрому увеличению населения. В условиях тогдашней техники это неизбежно требовало расширения используемой земли.

Наиболее полные представления об ахейском селе XV—XIII вв. дали раскопки одного из многочисленных пунктов того времени, расположен­

2 Нельзя преуменьшать роль религии в античном обществе, считавшем выполне­ние религиозных норм обязательным условием для благополучного свершения важ­нейших трудовых процессов, обеспечивавших обществу возможность существования и дальнейшего воспроизводства. Следовательно, сохранение традиций родового об­щества в этой области идеологии говорит об их важной роли в сознании греков.

3 В «микенский» период средняя продолжительность жизни в Арголиде подня­лась у женщин до 40 лет, а у мужчин — до 45 лет (на пять лет по сравнению с пер­вой половиной II тысячелетия) (R. P. Charles, Etude anthropologique des nécropoles d'Argos, Paris, 1963, p. 76).

ного на южном побережье Коринфского залива, в километре к востоку от Лехея, гавани древнего Коринфа. На месте последнего также сущест­вовало поселение в XIII в., а может быть и много раньше 4. Присутствие ярких следов жизни ахеян в самом Коринфе позволяет предполагать, что главным центром всей этой области и во второй половине III тысячеле­тия был Коринф5, а окружающие населенные пункты имели характер простых деревенских поселений.

Деревня, о которой идет речь, расположена на высоком плоском хол­ме на мысе, возвышающемся на 35 м над уровнем моря. Место ахейского поселка теперь называется Кораку, и под этим наименованием он вошел в современную литературу. Исследовавший Кораку в 1915—1916 гг. Бле­ген высказал предположение, что здесь находилась гомеровская Эфира6. Но предполагаемое решение вызывает возражения, так как в эпосе Эфи­ра названа городом, которым правил получивший от Зевса власть Пройт. Поселение Кораку не обладает чертами, присущими ахейскому городу, к тому же размеры поселка (площадь его — не более 115 X 260 м или около 3 га) таковы, что в нем нет места для строения, напоминающего сколько-нибудь пространный царский дворец. Поэтому следует воздер­жаться от предложенного отождествления Кораку и Эфиры 7.

Отложения XIV—XIII вв. раскрыты Блегеном в центральной части холма Кораку. Здесь обнажена8 густая сеть фундаментов, возведенных из грубообработанных камней на глине, в общей массе которых выде­ляются контуры пяти хорошо сохранившихся домов. Эти здания имеют приближающиеся к прямоугольным очертания с прямыми внешними и внутренними стенами из сырца 9. Все открытые здания отличаются раз­мерами и деталями планировки, хотя в основе их лежит мегаронныи тип жилья.

Три дома, с внутренней площадью от 50 до 80 кв. м, состоят из ме- гарона и одного-двух примыкающих помещений (дома L, Μ, Н), тогда как дом Р превосходит их и площадью (около 114 кв. м в свету, без восточной пристройки) и числам комнат. Возможно, что ранее упомяну­тые дома были жилищами сравнительно небольших семей. Напротив, в доме Р, где очаги стояли не только в мегароне, но и в двух внутренних комнатах, помещалась большая семья, возможно объединявшая одно-два поколения. В крестьянской семье число работников всегда влияет на бла­госостояние этого дома. Поэтому без колебаний владельцев дома Р можно

4 S. S. Weinberg, Investigations at Corinth, 1947—1948,— «Hesperia», vol. XVIII, 1949, pp. 156—157.

5 О древности поселения говорит и само название города, относящееся к числу пеласгских слов, вошедших в словарный фонд позднего греческого языка (Георгиев, Исследования..., стр. 95).

6 Biegen, Korakou , p. 54; ср.: II., VI, 152, 210. Это мнение было поддержано в осто­рожной форме Данбэбпном (Т. J. Dunbahin, The early history of Corinth,— JHS, vol. LXVIII, 1948, pp. 59—60) и более решительно Биллом (E. Will, Korinthiaka, Paris,1955, p. 26).

7 Даже генеалогическая традиция подчеркивает особое значение Эфиры, откуда в Ликию был выслан Пройтом Беллерофонт, сын Сисифа; внук Ееллерофонта Главк в числе ликийских союзников пришел в Трою, под стенами которой он возобновил старинную дедовскую дружбу с могучим басилеем Тиринфа Диомедом (II., VI, 215—236).

8 Последующее изложение основано на описании Блегена (Biegen, Korakou, pp. 79—99).

9 Блеген отмечает полное отсутствие апсидального дома в постройках XIV— XII вв. (Biegen, Korakou, p. 98). Что касается неправильностей плана дома, порожден­ных рельефом местности или внутренними делениями здания, то они встречаются не только в ахейском доме, но и в жилищном строительстве Эллады V в. до н. э., па- пример в Олинфе [D. М. Robinson and J. W. Graham, The hellenic house, Baltimore, 1938 («Olynthus», vol. VIII), tabl. 98—101, 103, 106].

отнести к числу зажиточных земледельцев, превосходивших богатством своих средних соседей из домов H, L и М.

Возможно, что в ахейской деревне имущественное неравенство жите­лей сказывалось на группировке их домов, так же как это иногда замет­но в деревнях более поздних времен. Три менее зажиточных дома тесно примыкают один к другому (М и Н — вплотную, между М и L идет про­ход шириной 2—2,75 м), западнее расположились жилища деревенских богачей 10. В этом квартале Блеген раскрыл остатки многократно пере­страивавшегося здания К, мегарон которого обладал цементированным гладким полом. Далее расположено строение О, которое Блеген считает частью какого-то большого дома, его мегарон был украшен стенной рос­писью. Не менее значительное сооружение находилось к северу от дома Р — от него сохранилось два элемента. Первый — массивная плпта из конгломерата (0,87 X 1,74 м ), в которой вырезан порожный проем длиной 1,48 Λί. Столь монументальная деталь и могла принадлежать лишь весьма большому строению. Видимо, порог находился при входе в мега­рон, перед которым был небольшой двор длиной 6,50 м. На продольной оси двора находится второй элемент дома «алтарь» из грубых камней диаметром 0,95 м, покрытый толстым слоем золы, в которой найдены обломки костей животных и керамики. По аналогии с внутренним дво­ром тиринфского дворца Блеген называет упомянутое возвышение «ал­тарем», однако в Кораку это был и алтарь и очаг для приготовления пищи.

Описанные выше строения обнаружены на сравнительно небольшой площади: длина главного большого раскопа — около 80 м, ширина — не больше 25 Λί, так что можно с уверенностью говорить о тесной застройке деревни в XV—XIII вв. Отсутствие улиц или переулков наводит на мысль о небольших перевозках, которые производились в раскопанном конце деревни. Этот факт следует сопоставить с другим: в известных нам домах найдены 12 только посуда и орудия домашних ремесел (ткачества, мукомольного дела) и совсем нет сельскохозяйственных орудий. Видимо, объяснение следует искать в сохранении общинных порядков, при кото­рых часть сельскохозяйственных орудий, так же как часть запасов, хра­нилась в общественных амбарах, сосредоточенных в другой части дерев­ни, к которой вели удобные дороги и подъезды. Возможно, что хранив­шиеся в домах ценности были унесены жителями, обратившимися в бег­ство перед дорянами ,3.

Но все же в жилищах обособленных крестьян-домохозяев должны были бы сохраниться какие-то следы земледельческого производства в виде обломков орудий, остатков зерен или навоза. Таких находок в Ко­раку не оказалось, даже сами дома по своей планировке не приспособ­лены к хранению собранного с полей урожая или к содержанию скота, так как в них недостает клетей и хотя бы маленького дворика для жи­вотных. Развитие экономической жизни страны в рассматриваемое время заставляет предполагать, что какая-то часть сельскохозяйственных ору­дий, скота и продуктов находилась в руках каждого земледельца. Не имея веских доказательств, можно все же предположить, что ахейский земле­делец держал свой скот в огороженных местах возле пастбища, а в садах и на пашнях возводились небольшие постройки, в которых хранили ору-

10 К сожалению, поврежденность всех этих строений очень велика, ясно выступа­ет только план дома Р.

11 Напомним, что плита порога из главного двора в мегарон микенского дворца имела соответственные размеры 0,52 X 2,52 м и 1,80 м.

12 Biegen, Когакои, р. 109.13 Ibid., р. 126.

дня и семена. В эпосе при описании крупного земледельческого хозяйст­ва^14 говорится, что стада басилея пасутся в разных местах, иногда до­вольно далеких, причем в некоторых угодьях были даже выстроены жи­лые дома для пастухов, как, например, для свинопаса Евмея у Одиссея. Хотя богатство Одиссея превышало достояние 20 ахеян, все же его .хо­зяйство было в основном однотипным с хозяйством богатого ахейского крестьянина.

Конечно, такое истолкование годится лишь для хозяйств владельцев больших домов, например дома Р или почти совсем исчезнувшего «Дома большого порога». Что касается небогатого хозяина дома Н, то в нем можно видеть члена общины или с очень небольшим земельным наделом, или даже совсем лишенного своего участка и работающего за плату на­турой у богатых односельчан.

Наличие различных группировок внутри ахейской деревни подтверж­дается не только раскопками Кораку, но и других пунктов. К сожале­нию, деревенские поселения исследованы еще недостаточно.

Пожалуй, наиболее яркие сведения можно почерпнуть в Зигуриесе 15, небольшом земледельческом поселении, раскинувшемся на низком холме посредине плодородной равнины, тянущейся от Микен к Коринфу. Посе­лок занимал не только вершину возвышенности, но распространялся и у ее подножия.

В изучаемое время поселение на холме Зигуриес переживало второй период подъема — после длительного застоя в XIX—XVI вв. Особенно интересные данные доставили раскопки большого здания В на восточном -склоне холма 16, относимого исследовавшим его Блегеном к поздне-эллад­скому III периоду, причем скорее к его началу.

Это солидное сооружение стояло на склоне холма, который был под­вергнут специальной подрезке, вынутый грунт был использован для под­сыпки склона, так что восточная часть здания была возведена на искус­ственно созданной террасе. С течением времени терраса осыпалась по склону, и вместе с ней исчезла восточная часть дома В, тогда как за­падная сохранилась сравнительно хорошо под складкой склона. Раскры­тые стены сооружения образуют прямоугольник площадью около 11,5 X X 15 м. Толщина внутренних стен достигает 0,80 м, внешние были, по- видимому, еще толще. Дом В в Зигуриесе обнаруживает характерные черты ахейской архитектуры: сложенный из мелкого необработанного камня, он представляет в плане прямоугольное строение с прямыми ли­ниями стен и тщательно выведенными углами.

От здания сохранилось только пять комнат, выходящих в коридор, тянущийся с юго-запада на северо-восток.

Лучше всего сохранилась комната 13 в северном углу здания, где сте­ны высятся на 1,40 м. Продолговатая в плане комната (2,55 X 4,90 м) имеет только один вход в юго-восточной стене. Стены комнаты 13 были покрыты тонким слоем грубой штукатурки, без каких-либо следов роспи­си. На глинобитном полу помещения стояли непотревоженными большие сосуды и более мелкие, сложенные в стопы. Всего здесь было найдено более 500 простых глубоких горшков, около 75 мелких блюдец, 20 неболь­ших кувшинов с тремя ручками, 3 больших псевдостомных сосуда и 10 той же формы, только более мелких, кувшины, миски, чаши и т. д.

Комната 12, примыкавшая к комнате 13, также служила кладовой для керамики. Здесь найдены целыми и фрагментированными около 70 рас­писных киликов на высокой ножке и около 300 киликов той же формы,

14 II., XVIII, 541-589; Od., XIV, 5 sq.15 Раскопано Блегеном в 19121—1922 гг.16 Biegen, Zygouries, pp. 28—38, 143—167.

но без росписи. В западном углу комнаты стояли опрокинутыми вверх дном в два ряда пять больших кратеров.

.Выход из комнаты 12 на юго-запад вел в новое помещение, совер­шенно несохранившееся 17, но из которого можно было попасть в комна­ту 30 площадью около 6,5 кв. м. От предыдущих она отличается тем, что в ней не было склада посуды и отсутствовала керамика. Самая инте­ресная находка в этом помещении — глиняный треножник, на который, возможно, ставили горшки над огнем.

Рядом расположенная комната 33 (около 12 кв. м) имеет вход из ком­наты 32, не сохранившейся, но, видимо, симметричной комнате 31.

Стены довольно просторной комнаты 33 были покрыты толстым слоем грубой штукатурки, тогда как пол обмазан светлой глиной. Вдоль южной стены этого помещения двумя рядами стояли опрокинутые вверх дном большие кратеры, большей частью разбитые. Всех сосудов было около двух десятков. Над этими сосудами найдена более мелкая разбитая по­суда — кухонные горшки, миски, кувшины и т. д.

Следующее крайнее юго-западное помещение — комната 34 площадью 1,75 X 5 м — было все завалено большими камнями. Здесь лежала плита из известняка, которую Блеген считает остатком лестницы, ведущей на второй этаж.

Блеген, исходя из того, что все помещения дома В в Зигуриесе яв­ляются кладовыми, да еще и несколько углубленными в землю, полагает, что главные помещения дома находились на втором этаже. О наличии его свидетельствует огромная масса обожженных строительных остатков (сырца и камня), заполнявшая все нижние комнаты. Видимо, дом погиб от пожара, при котором верхний этаж обрушился 18. Большое количество сырцового кирпича (размером 0,35 X 0,22 X 0,085 м) показывает, что ιυ камня были сооружены только нижние части стен, вся остальная часть была из сырца. Блегену удалось выделить в Зигуриесе росписи двух ви­дов. Одна фреска имеет светлое, почти белое с желтоватым оттенком поле, по которому яркими красками нанесен небесно-голубой, красный и жел­тый орнамент. Общая гамма этого типа фресок чрезвычайно жизнера­достная и светлая. Иное впечатление производят росписи-второго рода. Здесь фон серого цвета, по которому выведен довольно сложный орна­мент: вертикальные спирали, окаймленные поясом из поперечных гори­зонтальных линий (белый, черный и красный цвета), или красные зиг­заги 19. Блеген допускает, что верхний этаж дома, где находились поме­щения с фресками, тянулся в западном направлении почти до вершины холма, выступая далеко за пределы первого этажа 20.

Помещения дома В содержали более тысячи целых или разбитых со­судов 21, большая часть которых простая (кухонная посуда), меньшая — расписная керамика. Блеген неоднократно отмечает, что посуда, найден­ная в доме В, не была в употреблении и некоторые предметы после

17 Ibid., fig. 25.18 Ibid., p. 37.19 Этот рисунок Блеген сопоставляет с росписью пола двора в микенском дворце.2Q В 2,5 м к западу от комнаты 30 среди камней был найден небольшой водосбор­

ный колодезь 15. Его стеньг выложены из камня и покрыты слоем хорошей водоне­проницаемой штукатурки. Водосточное назначение сооружения ясно демонстрирует­ся двумя неглубокими каналами, входящими в колодезь в его северном и южном углах. Водосток в комнате 30 расположен почти на одной линии с южным углом ко­лодезя, что дало Блегену полное основание заключить, что оба объекта были связа­ны между собой, хотя связующие элементы исчезли (Biegen, Zygouries, pp. 37—38).

21 Biegen, Zygouries, p. 143. Здесь автор приводит более точные цифры — не ме­нее 1330 сосудов, из которых целыми дошло около 65 и около 200 было склеено из обломков.

мытья имели вид только сделанных22. Посуда была сгруппирована по форме в различных кладовых. Это позволило исследователю Зигуриеса предположить, что раскопанное им сооружение представляло часть ма­стерской гончара, где хранились готовые изделия, тогда как помещения с гончарной печью оказались обрушившимися по склону холма и потому не сохранились 23. На этом основании Блеген назвал дом В «Мастерской гончара», и это определение прочно укоренилось во всей последующей литературе.

Однако данная характеристика, хотя она и была предложена столь · авторитетным ученым, как Блеген, не лишена спорных сторон. Прежде всего следует заметить, что включение гончарной печи в рассматривае­мый строительный комплекс представляется малоправдоподобным. Гон­чарные печи ахеян находились или на окраине нижнего города (Микены), или в самой низкой части акрополя, где был легкий доступ к воде (Бер­бати). Для мастерской гончара требовались хорошие коммуникации, по которым можно было бы подвозить глину и дрова и вывозить отходы производства. В Зигуриесе нет и намека на такие дороги. Кроме того, судя по конструкции гончарной мастерской в Бербати, перед печью для обжига должен был находиться открытый двор, а рядом — место для хранения запасов глины. Этих элементов в Зигуриесе не видно, напро­тив, дом В окружен близко подступающими строениями. По соседству с домом В не найдено ни обломков керамического брака, ни скоплений выброшенной золы, которые в 1:аком изобилии обнаружены в Бербати.

И весь общий характер двухэтажного расписанного фресками дома В не свидетельствует о ремесленных занятиях его жителей.

Вероятно, придется отказаться от характеристики дома В в Зигуриесе как гончарного склада24. Скорее всего это был дом богатого землевла­дельца, представителя поместной ахейской знати, которая уже выдели­лась в особую прослойку в деревенском населении XIV—XIII вв.

Дом В в Зигуриесе достаточно красноречиво рисует большие мате­риальные возможности сельского богатея. Еще более подробно говорят об этом могильные древности ахейской сельской знати. Последняя не вхо­дила в высший круг аристократии и, по-видимому, не имела права соору­жать себе купольные гробницы. Однако, возводя для своей семьи про­стые по форме склепы, они наполняли их ценностями.

Пожалуй, особого внимания из числа таких богатых сельских склепов заслуживает усыпальница в Спате, которая была открыта весной 1877 г., т. е. почти одновременно со столь нашумевшими находками Шлимана в Микенах25. Для нас Спата — яркое свидетельство единства ахейской культуры в городе и в деревне и тесного общения между всеми обла­стями ахеян.

Спата расположена26 во внутренней части Аттики, между северо- восточным краем Гиметта и морем, в 15 км к востоку от Афин. Ахейский некрополь открыт на западном склоне холма, где находились три рас­положенных рядом склепа.

Самый большой склеп в Спате имеет дромос длиной около 20 м, ши­риной до 2,50 м. Он вел в большое помещение (площадью около 24 кв. м ),

22 Biegen, Zygouries, pp. 38, 143.23 Ibid., p. 31.24 Ibid., pp. 143-167.25 U. Köhler, Uber die Zeit und den Ursprung der Grabanlagen in Mykene und Spa-

ta .— «Ath. Mitt.», Bd III, 1878, S. 1—13.26 Ol 4v Σπάτα τής ’Αττικής άργαΐοι τάφοι καί εν αΰτοΤς άνευρε-Οέντα ,^Α-όγναιον"

τομ. ς \ τεογγ. 1877, σ. 167—172, πίναξ Α1—Ζ1 A. Milchhöffer, Altes Grab bei Spata .— «Ath. Mitt.», Bd II, 1877, S. 82—84.

от которого отходили две изолированные боковые камеры. Все помещения гробницы вырублены в материковой скале.

Склепы Спаты были разграблены еще в древности, и археологам уда­лось обнаружить только мелкие поделки или обломки крупных вещей. Примечательны материалы вещей, положенных некогда в погребения этой семьи: бронза, стеклянная паста, золото, слоновая кость, камень и глина.

Самыми многочисленными были изделия из стеклянной пасты. Сход­ные украшения в виде подвесок, пластинок, пронизей, бус и т. д. най­дены и в склепах микенских горожан27 и в могилах микенского круглого погоста А, и в могилах династов других центров, например в склепе № 2 в Дендре 28. Но в Спате эти украшения особенно многочисленны: Кума- нудису и Касторхису в сильно опустошенной гробнице удалось собрать около 1300 штук.

Изобилие и разнообразие пастовых украшений, которые довольно часто были покрыты золотой фольгой, говорят о том, что знатная семья в этом небольшом ахейском поселении стремилась блистать драгоценно­стями, хотя бы и поддельными. Появление поддельных золотых украше­ний свидетельствует о росте потребности в подобных безделушках и о том, что не имевшие достаточных средств довольствовались подделка­ми 2â. Все же и эти мишурные драгоценности представляли немалую цен­ность и имели хождение даже в царской семье Микен, о чем свидетель­ствуют находки в фолосе Гениев.

Зажиточность местной аттической знати в XIV — начале XIII в. ярко выступает при рассмотрении второй по численности группы могильных древностей усыпальницы Спаты, где было обнаружено около 730 изде­лий из слоновой кости 30. Костяные изделия из Спаты многочисленны и разнообразны, довольно часто это непревзойденные предметы искусства, стоящие в первом ряду ахейских памятников. Все костяные поделки, за исключением одного гребня, принадлежат к числу облицовочных пласти­нок, служивших или вставками, или накладками.

Следует заметить, что гребни из слоновой кости не относились к раз­ряду очень редких вещей в ахейском обществе. Их неоднократно находят в склепах зажиточного населения и в Афинах31, и в Микенах32, и в дру­гих местах. Наличие их в склепе Спаты лишний раз говорит о разви­тости ахейского костерезного дела, свободно обрабатывавшего массу при­возного сырья, каким была слоновая кость.

По сравнению с числом поделок из стекла и слоновой кости гробница в Спате бедна остатками металлических изделий. Золотые предметы ма­лохарактерны, чаще всего это листики, покрывавшие изделия из других материалов. Некоторые золотые подвески полностью повторяют форму подвесок из стеклянной пасты (бусины, черепашки, валюты) 33. Бронзо­вые предметы представлены наконечниками стрел, обломками сосудов и щипчиками. В склепе обнаружено большое число наконечников стрел из обсидиана. Их найдено свыше 500. Здесь же обнаружены остатки шле­

27 Waoe, Chamber tom bs, pp. 220—222.28 Persson, Dendra, pp. ,103—105.,29 Wace, Chamber tom bs, p. 222.30 B. Haussoulier, Catalogue descriptive des objets découvertes à Sp ata ,— BCII,

vol. II, 1878, pp. '185, 205—209.31 H. A. Thompson, Excavations in the Athenian Agora, 1951,— «Hesperia», vol. XXI,

1952, p. 107.32 Wace, Chamber tombs, p. 210. В работе дан каталог ахейских гребней из слоно­

вой кости. Новый образец найден в фолосе Мирсинохори II (А. Сидорова, Новые от­крытия е области античного искусства , М., 1965, стр. 49—50).

33 В. Haussoulier. Catalogue..., pp. 220—221.

ма — около 50 клыков кабана с отверстиями для нашивки на кожаную основу34. Керамические находки в склепе Спаты содержали как распис­ную посуду, так и простые кухонные горшки 35.

Датировка склепа в Спате является очень важным вопросом истории Аттики. Некоторые предметы из сохранившегося инвентаря продолжают традиции микенского погребального круга А, относящегося к 1600— 1500 гг. до н. э., тогда как самые поздние находки относятся уже к позд­не-элладскому III периоду, т. е. ко второй половине XIII в .36. Принимая во внимание и то, что усыпальница в Спате дважды расширялась (путем прибавления второй и третьей камер), можно предположить, что изучае­мый склеп находился в употреблении около 200—250 лет, вероятно с кон­ца XV по XIII в.

Инвентарь и архитектура склепа в Спате доставляют важные сведе­ния по истории ахейской сельской знати.

Остатки богатого вооружения говорят о том, что некоторые члены этой семьи принадлежали к военной знати (lavos), занимавшей второе место после басилеев в ахейском войске.

Семья, хоронившая своих покойников в склепе в Спате, принадлежа­ла к самым зажиточным кругам сельского населения.

Рассмотренные археологические источники из Зигуриеса и Спаты по­казывают, что в XIV—XIII вв. до н. э. сельская знать составляла пре­успевающий слой ахейского общества.

Если обратиться к погребениям широких слоев деревенского населе­ния, то можно заметить, что могильная архитектура здесь та же, что и у зажиточных слоев. Это склеп с дромосом, выбитый в материковом кам­не. Но характер погребальных даров здесь иной.

Содержимое зигуриесских склепов XXXIII и XXXV помогает опреде­лить материальный уровень крестьянской семьи. Инвентарь обоих зигу­риесских склепов оставляет впечатление обыденности и заурядности по сравнению с вещами из богатых сельских усыпальниц 3?. Видимо, земле­делец-общинник имел достаточно устойчивое хозяйство, которое позво­ляло ему не только прокормить себя и семью, но обзаводиться также добротными необходимыми предметами, однако не больше. Остальные результаты его труда шли на содержание местных правителей и «рожден­ных Зевсом» царей.

Несомненно, в ахейской деревне был и еще слой населения — наибо­лее бедные общинники, имевшие очень мало земли или совсем не имев­шие и добывавшие средства к существованию тем, что нанимались на работу к богатым землевладельцам. Этот разряд, представители которого в эгосе именуются фетами (получали плату натурой: хлебом, одеждой, посудой и т. д.), оставил о себе очень скромные свидетельства. Можно думать, что простые неглубокие могилы, иногда с каменным ящиком, иногда без него, и были последними жилищами представителей этой низ­шей категории свободного ахейского населения. Отсутствие сколько-ни­будь ценных предметов в этих могилах достаточно красноречиво расска­зывает о бедности их владельцев.

Изложенные выше материалы показывают, что в ахейской деревне XV—XIII вв. разрыв между различными группами населения в соци­альном отношении был уже достаточно велик. И хотя в деревне внешние

34 Ibid., р. 225.35 Среди последних отметим два троногих котла — форма, встреченная в Афинах,

в Арголиде и других местах. Блеген отмечает появление этого типа обиходной кера­мики в поздне-элладский II период, т, е. между 1500—1400 гг. (Biegen, Котакоп , р. 59).

36 Furumark, Chronology, p. 76.37 Biegen, Zygouries, p. 174.

формы этого процесса не достигали такого яркого выражения, как в го­роде, значение его для истории всей страны было огромным.

Инвентарь погребений знати и простого народа говорит о том, что де­ревенское население широко пользовалось покупными изделиями, в том числе и привозными. В те времена внутренняя торговля в сельских мест­ностях была сравнительно широко развита.

К сожалению, облик ахейского земледельца известен еще не пол­ностью. Изображения на некоторых произведениях искусства (напри­мер, на амиклейском кубке I I ) позволяют сделать вывод, что сельский юноша знатного рода мало чем отличался от богатого горожанина. Он обладал такой же стройной, мускулистой фигурой, как и воины-охотни­ки, изображенные на микенских клинках. Видимо, в представлениях ахейских художников большой разницы между сельской и городской знатью не было.

Имущественное расслоение и развитие торговли свидетельствуют о том, что населявшая ахейскую деревню сельская (территориальная) об­щина прошла уже довольно большой путь развития. К этому времени основной проблемой в жизни деревни становится вопрос о собственности на землю. Согласно пилосским документам, верховным собственником зем­ли был народ, т. е. в изучаемое время господствовала общинная собствен­ность ша землю с разделением земли между земледельцами. В гомеров­ском эпосе встречается обозначение земельного участка термином κλήρος, указывающим на практику жеребьевки при разделе пахотных земель38, причем богатые люди упоминаются как «многонадельные» зэ.

Территория, принадлежавшая сельской общине, находилась обычно под контролем старейшин деревни. В ахейской Греции общинные ста­рейшины происходили из среды родовой аристократии. Возможно, что во вновь основанных деревнях пост старейшины мог перейти и.к человеку из чужого племени, но выделявшемуся своим богатством и деловитостью. Люди, занимавшие общинные должности, имели наиболее благоприятные условия для увеличения своих стад и расширения своих наделов.

Что касается рядовых крестьян-земледельцев, то их положение все еще неясно. В эпосе простой земледелец-общинник занимал почетное место не только за ратные подвиги, но и за умение хорошо пахать и об­ращаться с животными 40.

К сожалению, система земельных отношений в деревне не получила сколько-нибудь ясного отражения и в ахейских документах41. Судя по некоторым, наиболее точно истолкованным документам, в ахейской Мес- сен-mi существовало крупное частное землепользование, развивавшееся на землях, пожалованных царем42. Обладатели этих земель — tereta — уже не были связаны с местной сельской общиной, они представляли новую фигуру. Определить, каковы были взаимоотношения общины и крупных держателей типа tereta, в настоящее время еще трудно. Даже относитель­но краткий обзор данных об ахейской деревне показывает, что от бы­лого единства сельского населения в X IX —XV вв. до н. э. осталось очень мало.

39 II., XV, 498; Od., XIV, 64.39 Od., XIV, 211.40 Мы не согласны с мнением Финли, что данные эпоса и пилосских табличек не

соответствуют в вопросе о собственности и владении землей (М. J. Finley, Homer and M ycenae: Property and tenure,— «Historia», Bd. VI, 1957, Heft. 2, S. 133—159).

41 Записи из Пилоса и других дворцовых архивов относятся к области .взаимоот­ношений царей с должностными лицами, управлявшими отдельными частями цар­ского имущества.

42 А. И. Тюменев, Tereta пилосских надписей,— ВДИ, 1959, № 4, стр. 24—32.

ГОРОД

Материалы по истории ахейского города еще очень немногочисленны, однако даже то, что имеется, позволяет сделать вывод о большой роли города в экономической и социальной жизни Греции XVII—XIII в в .43

Нам представляется, что в настоящее время уже нельзя сомневаться в существовании городов в ахейской Греции.

Зарождение элементов городской жизни в Греции относится еще к последней трети III тысячелетия. Одновременное появление таких цент­ров, как Лерна и Рафина, показывает, что предпосылки особого выделе­ния некоторых древних родо-племенных центров получили наибольшее развитие в приморских областях страны. После гибели этих центров в X X I—XX вв. до н. э. наступает перерыв, который, возможно, будет за­полнен в ходе дальнейших открытий. '

Однако уже в X IX —XVIII вв., в средне-элладский период, внутри страны мы вновь встречаем у ахеян поселение, представляющее собой самый ранний тип города, где жила община во главе с вождем. Здесь же находился и центр ремесленного производства. Такое поселение обна­ружено в местности Дорион 44 в северной части Мессении, находившейся на расстоянии 20 км от берега моря, окруженной плодородной равниной.

Интересующее нас средне-элладское поселение — Дорион-IV (схе­ма 2) — окружено мощной оборонительной стеной толщиной от 1,60 до3,55 м, длина кольца стен достигает 420 м. Сохранившиеся части стены показывают, что она была сложена из камня. Доступ в укрепление шел через пять ворот или просто проходов.

Общий облик укреплений Дориона-IV создает впечатление, что строи­тели понимали необходимость эффективной обороны для своего жилища. Внутри городище имеет наибольшую длину 138,8 м , ширину — 82,4 м. Здесь было расположено не менее 250 различных помещений, сооружен­ных одновременно с возведением оборонительных стен. Конечно, между датой возведения отдельных зданий могли быть промежутки в 20— 30 лет, однако весь массив поселения относится к одной эпохе, о чем неоспоримо свидетельствует единство плана его застройки. Внутренняя оборонительно-подпорная стена с пятью входами выделяет верхнюю цент­ральную террасу, на которой расположены постройки AI—А60. На ниж­ней террасе акрополя находились постройки, примыкавшие непосредствен­но к внутренней стороне укреплений, и три довольно просторные свобод­ные площади, служившие, вероятно, местом сборищ жителей, военных упражнений и т. д. Характер планировки построек Дориона-IV отличается некоторой суровостью и единообразием. Техника кладки почти всех поме­щений идентична, и даже самое крупное здание, которое Валмин склонен назвать дворцом, мало отличается от прочих сооружений. Значительная часть помещений имела хозяйственное назначение. Так, пристенные по­стройки на западе служили амбарами45. Здесь открыто до 20 одинаковых комнат, стены которых сложены из хорошо подобранных или аккуратно

43 Мы не можем согласиться с Я. А. Ленцманом, который считает, что в «микен­ской Греции» отсутствовали крупные города и что центрами политической и эконо­мической жизни были не города, а дворцы местных правителей (Я. А. Ленцман, Рабство в микенской и гомеровской Греции, М., 1963, стр. 130—134). Такое утвержде­ние не только противоречит конкретным материалам из ахейских городов, но и гре­шит некоторой расплывчатостью. Например, отрицание «крупных городов в ГрецииII тысячелетия» означает, что автор согласен допустить наличие средних и мелких городов. Но средний или мелкий город — это однородное явление в экономической и политической ж и з н и общества. Важно то, что это город.

44 Valmin, M essenia expedition.45 Ibid., pp. Ί40— 141.

выломанных камней. Внутри каждой кладовой находилось по нескольку пифосов, накрытых каменными крышками. В других местах к стене при­мыкают даже не комнаты, а простые навесы — возможно, помещения для скота. Некоторая часть пристенных сооружений служила жилыми апарта­ментами.

На верхней террасе городища в ее северной части сосредоточены не­большие жилые и рабочие помещения. Там было найдено много зерно­терок, пряслиц, каменных и бронзовых орудий (топоры, тесла и т. д.), позволяющих сделать вывод о том, что в этой части городища был рас­положен ремесленный квартал, где ремесленники не только работали, но и жили 46.

Серьезным источником является крупнейшее жилое здание (Большой дом — дом вождя) на акрополе, состоящее из пяти комнат; его общая площадь в свету не превышает 130 кв. м. В плане этого определенно прямоугольного дома можно заметить основной принцип планировки ахейских дворцов XIV—XIII вв. до н. э.: большая комната AI с мону­ментальным очагом окружена более мелкими помещениями, иногда имев­шими изолированный вход. При сооружении Большого дома зодчие До- риона-IV проявили несколько больше старания и мастерства, чем при возведении остальных домов, находящихся в укреплении. План Большого дома обнаруживает значительный размах, стены его сложены тщательно и основательно. Валмин 47 и Доу 48 рассматривают Большой дом как дво­рец, тогда как Богаевский49 сомневается в этом, считая, что Дорион-IV — «единое общинное поселение» эпохи родового строя.

Обе эти точки зрения не отражают истинного положения вещей. Един­ство планировки и техники постройки поселения Дорион-IV объясняется не тем, что оно было продиктовано волей единоличного правителя, а силь­ной общинной традицией, издавна созданной ахейским обществом. Еще в эпоху первобытнообщинного строя родовые поселки хранили свои запасы и всякое имущество в одном укрепленном месте, что получило дальней­шее развитие в раннеклассовом обществе. Нельзя согласиться и с мнени­ем Богаевского, так как появление Большого дома, где жил вождь, так же как и большое количество амбаров и кладовых, указывает, что горо­дище Дорион-IV принадлежало не родовой общине. Это был центр не­большого племени, в котором находились и общественные запасы и ре­месленные мастерские, удовлетворявшие потребности жителей городища и группировавшихся вокруг него деревень.

В этом племенном центре, который можно назвать протогородом или поселением городского типа, находилась административная власть, осу­ществлявшая контроль над общственными богатствами и над ремеслен­никами, демиургами, обслуживавшими свое племя.

Каков был характер власти правителя, обитавшего в Большом доме, точно сказать трудно. Предметы, найденные в жилище вождя, почти не отличаются от вещей из домов рядового жителя, можно отметить лишь несколько большее количество находок. Но общий уровень производства, в котором уже произошел отрыв ремесла от земледелия 50, дает возмож­ность предполагать, что населявшие городище ахеяне уже вступали в классовое общество. Формы первобытнообщинной жизни еще сохраня­

46 Ibid., р. 97 sq. Однако предположение Валмина, что эти ремесленники были личными рабами владыки Дориона-IV, кажется нам еще недоказанным.

47 Valmin, M essenia expedition, p. 77.48 Pow, The Greeks..., p. 8.49 Б. Богаевский, Малъти Дорион,— ВДИ, 1939, № 4, стр. 125—133.60 Среди массы керамики из слоя Дорион-IV имеется много образцов сосудов, сде­

ланных на гончарном круге.

лись в полной мере, но содержание их было уже иным. Весь механизм общественного хозяйства, созданный родовым строем, действовал, но те­перь он становился орудием в руках членов племенной верхушки, посте­пенно присваивавшей себе продукты труда общинников. Постройка комп­лекса Дорион-IV представляет яркий пример усилий многих и многих общин, находившихся под властью владельца Большого дома на акро­поле. Дорион-IV — памятник, отражающий переход ахеян из родового общества в общество классовое. Спустя 100—120 лет басилеи Микен пред­стали в истинно царском обличье.

Появление городского поселения типа Дорион-IV свидетельствует, что около X IX —XVIII вв. до н. э. ахеяне уже находились в условиях полу- городской жизни — этот термин А. Я. Брюсова 51 удачно определяет пе­реходное время, когда общество не довольствовалось более изолирован­ными поселениями общин, перераставших из родовых в сельские, а нуж­далось в крупных поселениях с развитыми ремеслами, т. е. в городах.

Наибольший подъем Дориона приходится на средне-элладский II пе­риод. Однако город существовал и в последующие столетия, причем в конце ахейской эпохи на акрополе были обнаружены кузнечные мастер­ские. К XIV—XIII вв. до н. э. он утерял свое административное значе­ние и оставался чисто ремесленным центром.

Развитие городской жизни в XVII—XV вв. до н. э. остается неясным, но в XIV в. до н. э. ахейский город предстает уже как сформировавшееся явление. Это позволяет думать, что процесс роста городов не прекращал­ся. Если вспомнить, как сильно шагнули вперед ремесла и торговля ахеян в эти столетия, то не удивителен и рост ахейских городов.

В XIV—XIII вв. до н. э. можно отметить два типа ахейского города. Первый — крупный город, центр политической власти и одновременно место значительного и разнообразного ремесленного производства. Тако­вы Микены, Тиринф, Пилос и, вероятно, многие другие, еще неизвестные нам города. Другой тип — небольшой городок или городское поселение с сильно развитой ремесленной жизнью (Бербати, Дорион-V). Многочис­ленность больших и мелких городов в ахейской Элладе изучаемого вре­мени отражена в «Каталоге кораблей». Правда, называемые там города­ми пункты были неодинаковы по своему значению. Однако значительная часть резиденций эпических басилеев — действительно крупные центры X V -X III вв. 52.

Наиболее полное представление о структуре ахейского города XIV—XIII вв. дают Микены, где раскопаны и дома и сотни погребений изучае­мого времени. Разнообразные типы жилищ отражают различное иму­щественное положение и занятия отдельных групп населения. На акро­поле в пределах крепостных стен по соседству с дворцом частные дома могли принадлежать только представителям высших кругов микенской аристократии или приближенным басилея 53. Упомянем «Дом с колонна­ми», раскопанный Цунтой и Уэйсом на восточной окраине акрополя, не­сколько ниже царского дворца, который вполне отвечает требованиям бо­гатого аристократа. Его общая площадь — 966 кв. м. Парадные и жилые комнаты с большим количеством кладовых и чуланов вмещали обширную семью владельца и многочисленных слуг. В «Доме с колоннами» нельзя найти следов торговых или ремесленных занятий его обитателей. Кладо­вые по своим размерам были предназначены хранить припасы лишь для личного потребления. Недаром Уэйс, сопоставив «Дом с колоннами» с

51 А. Я. Брюсов, К вопросу об индоевропейской проблеме,— СА, 1958, № 3, стр. 19.52 Это еще раз подтверждают недавние работы Теохариса в Иолке.53 Впервые это мнение было высказано X. Цунтой в 1888 г. («Ephemeris Archaio-

logiki», 1888, p. 1191 sq.).

описанием дворца Лаэртида, пришел к убедительному выводу об их пол­ном сходстве

Часть зданий на акрополе была предназначена для складов. Таково, например, на нижней террасе «зернохранилище», имевшее не менее двух этажей, в котором стояли пифосы с ячменем, пшеницей и викой. Это зда­ние интересно тем, что оно несколько напоминает амбары Дориона-IV, однако теперь это хранилище принадлежит только царю.

Жилые дома, расположенные здесь же, на самой нижней террасе кре­пости, имели более скромный характер. Около середины XIV в., после реконструкции западного склона и укрепления его киклошгческой стеной (названа так по характеру кладки.— Т. Б .), возник небольшой квартал, густо застроенный сравнительно небольшими домами. 'Владельцы этих жилищ были тесно связаны с дворцом и, вероятно, принадлежали к числу менее знатных приближенных или родственников царя55. Перепланировка этого участка города указывает на большой сдвиг в развитии городской жизни Микен в конце XV — начале XIV в.

На склонах холмов вокруг акрополя Микен в XIV—XIII вв. до н. э. находился густонаселенный ннжний город.

В 1950-х годах в Микенах были раскрыты Уэйсом и продолжавшими его работы греческими археологами три дома («Дом щитов». «Дом масло­торговца» и «Дом сфинксов»). Эти находки говорят о расположении тор- гово^ремесленнот квартала у самых стен микенского акрополя в течение всего XIII века до п. э. II с сколько загадочен «Дом щитов», состоящий из трех больших помещений, в которых были найдены многочисленные и разнообразные поделки из слоновой косш, в "том числе изображения ци­ничных ранних ахейских щитов в виде цифры восемь. План строения вызвал у его исследователя сомнения, можно ли назвать это здание частным домом 56. Богатый и разнообразный ассортимент изделий из сло­новой костя, которые здесь найдены, позволяет предположить, что «Дом щитов» был райочгам помещением искусного мастера, работавшего но де­реву и слоновой штооти. Только так можно объяснить наличие стольких ценных вещей в доме, не обнаруживающем никаких других признаков богатства его владельца.

К югу от «Дома щитов», оиделенйое лишь узким переулком, находи­лось другое здание— «Дом маслоторговца », имевший большую площадь и но меньшей мере два этамоа. В сох^ранившемся нижнем этаже обнару­жена кладовая с 11 пифосами, а в коридоре — 30 больших псевдоетом- ных кувшинов. Ясно, что эти кувшины 'былш предназначены для продажи, причем печати гарантировали качество товара.

Третий, «Дом сфинксов», доставивший совершенно непревзойденную коллекцию поделок из слоновой кости, также характерен тем, что одно из помещений его нижнего этажа содержало какие-то ящики или лари, опечатывавшиеся специальной печатью. Характер занятий владельца «Дома сфинксов» не может быть установлен точно, по наиболее вероятно предположение, что и он принадлежал к торгово-ремесленной прослойке. Подтверждением может служить не только его соседство с двумя упомя­нутыми выше домами, но и большое количество поделок из слоновой кости, найденных в доме. Вероятно, в ахейском городе, так же как и в

54 Wace, Mycenae, pp. 91—97; Mylonas, A ncient Mycenae, p. 67.55 Уэйс полагает, что в небольших домах могли находиться «солдаты, ремеслен­

ники, писцы и рабы» (Wace, Mycenae, p. 103), однако для ремесленников здесь не было достаточно места, для рабов эти дома были слишком роскошны (например, «Дом Цуиты» был украшен великолепными фресками, в «Доме вазы с воинами» употребля­лась очень дорогая посуда), а писцы и воины занимали более привилегированное положение.

56 Wace, Mycenae, 1939—1954,— BSA, vol. L, 1955, p. 184.

городах -более позднего классического времени, ремесленники одной и той же профессии селились поблизости, образуя кварталы гончаров, ору­жейников, костерезов и т. д.

Важным доводом, свидетельствующим о ремесленном характере рас­копанного квартала, является то, что и в «Доме маслоторговца» и в «Доме сфинксов» найдены таблички с надписями слоговым письмом В, которым пользовались при деловой переписке. В первом доме, в комнате 1, слу­жившей хранилищем пифосов с маслом, была найдена одна табличка, в соседней — целых 37, причем большинство их относится к счетным документам 57. В «Доме сфинксов» найдена только одна исписанная таб­личка, но вместе с нею обнаружено семь оттисков печатей, на обратной стороне которых было написано несколько знаков слогового письма В. Это говорит о том, что владельцы этих домов вели обширную деловую учетность, столь необходимую при значительных количествах ценных вещей, проходивших через их руки. Возможно, что не все таблички от­носятся к деловым записям, но ведение таких расчетов говорит о принад­лежности жителей этих домов к торгово-ремесленным кругам 58.

В некотором отдалении от описанной группы домов были обнаруже­ны другие строения, которые тоже могут быть охарактеризованы как жи­лища торгово-ремесленного населения города. Примечателен здесь «Дом петсаса», доследованный в 1950 г., имевший в нижнем этаже кладовые, в одной из которых хранилось около 600 тщательно упакованных, совер­шенно новых глиняных сосудов 59. Вероятно, этот дом принадлежал круп­ному торговцу глиняной посудой. Поблизости раскрыты остатки еще од­ного дома со складом готовых гончарных изделий. Несколько поодаль на­ходятся стены третьего строения XIV—XIII вв.—> «Дома виноторговца», получившего свое название от большого количества хранившихся в нем пифосов и псевдостомных амфор, вероятно наполненных некогда вином. Характерно, что в обоих домах отсутствовали предметы, которые могли бы свидетельствовать о постоянном в них жилье. Это позволяет заклю­чить, что открытый квартал города имел преимущественно коммерческий характер 6Û.

Все эти строения свидетельствуют о том, что городской район у входа на акрополь через Львиные ворота был густо заселен богатыми ремес­ленниками и торговцайи. Некоторые ремесленники, работавшие на очень дорогом импортном сырье (слоновая кость), являлись, вероятно, сразу и мастерами и купцами.

Еще один городской квартал открыт в районе Большого фолоса в 1962—1963 гг., где Милонас раскопал три дома «микенского» времени61.

О населении других городских кварталов можно судить пока лишь по обширным некрополям, находящимся около Микен. Исследовавшие их Цунта, Уэйс и др. отмечают преобладание здесь зажиточного населения, строившего основательные фамильные склепы и снабжавшего своих умер­ших родственников ценными погребальными дарами. Значительная часть этого населения не имела никакого отношения к военной деятельности, ■гак как оружие было найдено в немногих склепах62. Следовательно, можно полагать, что эти зажиточные горожане Микен относились к тор-

57 Mylonas, Ancient Mycenae, p. 7i2; Bennet. Мус. tabl. II, p. 96.58 Милонас считает возможным говорить в данном случае даже о «регулярных

деловых записях» (Mylonas, Ancient Mycenae, p. 74).59 BSA, XVIII, 1953, p. 4; JHS, vol. XXI, 1951, pp. 239—140.60 A. J. B. Wace, Mycenae, 1939—1953,— BSA, vol. XLIX, 1954, p. 291.61 Daux, Chronique 1963, p. 725, fig. 7.62 Уэйс полагает, что бронзовое оружие было унесено при последующих захороне­

ниях (Wace, Chamber tombs, p. 187), однако данное объяснение спорно.

гоВо-ремесленной группе или к земледельческой. На основе данных о со­ставе жителей эллинских городов I тысячелетия до н. э. можно допустить, что в ахейском городе также проживала какая-то часть земледельческогоНЭ'С'бЛ'бНИЯ^

В настоящее время ничего не известно о беднейших слоях обитателей Микен, так как лопата археолога еще не добралась до их жилищ. Однако находки печей и гончарных кругов свидетельствуют, что и в крупных городах типа Микен и Тиринфа были ремесленные кварталы63, ' причем имущественное положение мастеров, изготавливавших массовую продук­цию, было гораздо скромнее положения ремесленников типа владельца «Дома щитов».

Микены, представлявшие весьма пространный город (только на юг он тянется на 400—500 м) и в полной мере заслуживавшие эпитетаетт^ос «хорошо застроенный», являются типичным крупным городом с велико­лепным дворцовым комплексом и большими ремесленными кварталами. Обилие импортных вещей в обиходе жителей дворца и нижнего го­рода указывает на значительное развитие торговли, что сопровождалось появлением денег. В Микенах найдены медные слитки в виде шкуры быка.

Иной тип ахейских городов XIV—XIII вв. представляют небольшие ремесленные центры. Некоторые, например, Дорион-V, не играли никакой административной роли и были средоточием локального ремесленного производства, возможно обслуживавшего ближайшую округу.

Другая категория представлена небольшим городом, находившимся к востоку от Микен,— Бербати. Из столицы в Бербати вела мощеная доро­га. Видимо, правители Микен понимали необходимость хорошей дороги при перевозке керамических изделий.

Бербати исследован лишь частично, но и открытые остатки имеют очень большое значениеб4. Обнаруженный там комплекс домов, окру­жающих большой двор, на который выходит гончарная печь, представ­ляет собой ярко выраженный ремесленный гончарный квартал. Характе­рен большой двор перед печью и многочисленные обломки керамического брака и готовой Посуды, которые неоспоримо свидетельствуют об огром­ных размерах производства. Бербати был центром гончарного дела, и даже своих покойников его население хоронило в могилах, выложенных глиня­ными черепицами. Видимо, ремесленники этого города специализирова­лись на керамических изделиях.

Недалеко от столицы Пилоса находился город средних размеров на месте современной Иклайны, окруженный в XIV—XIII вв. мощной сте­ной киклопической кладки, достигавшей в ширину 10 м 65.

Некоторые центры, находившиеся в запустении в первой половинеII тысячелетия, в XV—XIII вв. вновь обрели значение. "Упомянем город Лерну, улицы и дома которого в XIII в. ничем не отличались от облика других ахейских городов того временибб.

Нет сомнений, что перечисленные выше центры не исчерпывают все разнообразие типов ахейских городов;

Известно о некоторых новых ахейских городищах, характер которых еще не поддается определению. Так, в Трифилии, на месте античного

вз Следы гончарного производства найдены за северо-восточным углом акрополя по дороге в Бербати (Wace, Mycenae, pp. 46—47).

54 A. Akerström, D as Mykenische Töpferviertel in Berbati in der A rgalis ,—«Bericht über den VI Internationalen Kongress für Archäologie, Berlin 21—26 August 1939», Ber­lin, 1940, S. 296—298.

65 Πρακτικί 1954, a. 308—311.65 J. L. Caskey. Lerna 1953,— «Archaeology», vol. 7, 1954, № 1, p. 30.

Птелеона открыт город с массивными оборонительными стенами, с лест­ницами, с домами, горожан и дворцом на акрополе 67.

Рассмотренные выше данные о развитии городской жизни в ахейском обществе показывают, что потребность в ремесленных поселениях город­ского типа возникла в ахейском, обществе очень давно. Первые следы та̂ - ких поселений относятся еще к X X III—XXII вв. В первой трети II ты­сячелетия ахеяне уже строили хорошо укрепленные городские поселения, носившие еще яркий отпечаток первобытнообщинного строя. Но в этих центрах шла полугородская жизнь общества, вступившего на путь обра­зования классов. Позднее в ахейской Греции возникли многочисленные и разнохарактерные города, ставшие центрами разнообразных ремесел, торговли и административного управления 68.

ПИЛОССКИЙ ДВОРЕЦ

Далеко зашедший процесс консолидации и укрепления верховной власти.в ахейских царствах XV—XIII вв. получил отражение в вели­чественном и монументальном облике жилищ царей. Расположенные на акрополях и высоко вознесшиеся над домами знати и простого народа, царские резиденции того времени представляли обширные и благоуст­роенные комплексы, объединявшие многочисленные парадные, жилые и хозяйственные помещения. Дворцы Пелопоннеса (Микены, Тиринф, Пи- лос), Средней Греции (Афины, Фивы, Гла), Северной Греции (Полк) и на островах (Кеос) позволяют представить все великолепие царского быта. Несомненно, что в дальнейшем перечень дворцов будет расширен — ведь еще неизвестны хоромы владык, погребенных в фолосах Каковатоса, Перистерии, Амикл, Орхомена и других мест.

Ахейские дворцы XIII в. поражают не только своими размерами пли мастерством решения сложных архитектурных задач. Примечательно то единство архитектурной традиции, которое заметно в дворцовых ансамб­лях Фессалии, Беотии, Арголиды или Мессении. Оно говорит о том, что практика строительства дворцов прошла в Греции достаточно долгий путь развития. Вместе с тем это единство указывает на непрерывную общность строительных приемов в самых различных областях Греции.

Характер резиденций ахейских царей в 1300—1200 гг. лучше всего можно представить по остаткам дворца в мессенском Пилосе, где рас­копки акрополя были произведены очень тщательно. Результаты этих работ позволили понять многие неясные факты в истории других ахей­ских городищ.

Впервые археологические изыскания в районе Пилоса производил гре­ческий ученый К. Куруниотис, который в 1912 г. на западном берегу Мессении к северу от Наваринской бухты обследовал два фолоса. В 1938 г. для изучения Западной Мессении была организована совмест­ная греко-американская экспедиция, во главе которой стояли К. Курунио­тис (Греция) и К. Блеген (США). Разведывательные работы этой экспе­диции показали, что из всех городищ II тысячелетия наиболее крупное в данном районе расположено на холме Эпано-Энглианос. Раскопки, на­чатые 4 апреля 1939 г., уже в первую кампанию привели к открытию развалин обширного дворца и многочисленных мелких предметов, среди которых особенно важной была находка более чем 600 глиняных табли­

67 Е. Townsend Vermeille, M ariatacha ,— AJA, vol. 65, 1961, p. 193.68 Развитие городской жизни в Греции сказалось и на физическом состоянии

жителей городов. Исследования зубов покойников из поздне-элладского некрополя Аргоса показывают, что с XV в. население Аргоса находилось в городской среде (R. P. Charles, Etudes..., p. 76, η. 2).

чек, написанных слоговым письмом В. Прерванные началом второй ми­ровой войны работы в Пилосе возобновлены в 1952 г. и Еедутся до на­стоящего времени.

Урочище Эпапо-Эрглиапос расположено посредине между нынешними поселениями Хора и Корифасий, в 17 км к северу от современного го­рода Пилос. Холм, на котором лежал дворец, представляет собой плоское плато, наибольшая длина которого 170 м, наибольшая ширина — менее 90 м. Оно тянется с северо-востока на юго-запад, края его круто возвы­шаются над окружающей местностью на высоту от 4 до 7 л« и только у восточного края понижаются.

Весь дворцовый комплекс погиб во время пожара в конце XIII в. В дальнейшем жизнь здесь не возобновлялась, и последующие поколения ничего не знали об этом акрополе. Поэтому уже во времена Страбона вопрос о местонахождении Пилоса, которым некогда правил мудрый Не­стор, вызывал разногласия.

Сведения 69 о заселении плато Эпано-Энглианос в древнейшие времена очень ограниченны, так как ранние напластования были покрыты куль­турным слоем XIII- в. или срыты при строительстве после 1300 г. Несо­мненно, что уже на рубеже III и II тысячелетий здесь существовало по­селение 70.

Возведенный в начале XVI в. ранний пилосский фолос подтверждает, что уже тогда здесь находилась резиденция местных правителей71. Не­сколько позднее, во второй половине XVI в., пилосские династы обнесли акрополь оборонительной стеной, от которой сохранились небольшие участки и ворота в северо-восточном конце плато72. Плохое состояние этих сооружений не позволяет сказать о них много. Ворота были фланки­рованы двумя башнями, ширина прохода между ними превышала 3,50 м. Судя по тому, что вход в ворота шел по ступенькам, они были рассчита­ны лишь на пешеходов. И ворота и стены сложены из грубообработанных камней средних размеров. Толщина оборонительной стены не была опре­делена, так как сохранилась лишь ее часть, достигающая ширины 1,50 м. Подавляющее большинство фрагментов керамики, относящейся к пилос- ским укреплениям, датируется поздне-элладским I периодом (1550— 1500 гг.), некоторые обломки могут принадлежать поздне-элладскому II периоду, охватывающему уже XV в.

Монументальность оборонительной линии свидетельствует о могущест­ве Пилоса. Очевидно, это был большой и густонаселенный центр. У глав­ного дворцового корпуса были найдены обломки высококачественной ке­рамики, в том числе и расписных сосудов поздне-элладского I периода, причем многие фрагменты указывают на контакты с критским керамиче­ским производством того времени 73. Уже тогда акрополь не мог вместить всех обитателей Пилоса: на южных склонах холма были обнаружены

69 Предлагаемое ниже описание основано на работах К. Блегена в сотрудничестве с К. Куруниотисом, Сп. Маринатасом и М. Лэнг, опубликованных в AJA в 1939 и 1952—1964 гг. (см. список сокращений).

70 Фолос Эпано-Энглианос (1953 г.), лежащий в 80 ж к северо-востоку от дворцо­вого холма, был засыпан землей, содержавшей черепки средне-элладского типа (XX— XVII вв.). Возможно, там даже были обломки неолитического и ранне-элладского вре­мени (Biegen, Pylos, 1953, p. 31). Большое число обломков керамики СЭ периода было найдено на холме, ближайшем к северо-востоку от дворцового холма (Biegen, Pylos,1956, p. 134). На самом плато Эпано-Энглианос в разведочном шурфе был прослежен слой XX—XVII вв., в котором обнаружены обломки керамики и небольшая кладка (Biegen, Pylos, 1955, p. 99).

71 Biegen-Lang, Pylos, 1959, pp. 155—156; Biegen-Lang, Pylos, 1964, p. 96; Blegen- Rawson, Guide., p. 30.

72 Biegen-Lang, Pylos, 1963, p. 97.73 Ibid.

стены домов с сопровождающей их керамикой от позднего СЭ до ПЭ I и II периодов74, что подтверждает существование здесь жилищ в XVI — XV вв.

Несколько позднее, в XV—XIV вв., в северо-восточной части акрополя была проведена улица7S. Остатки строительства обнаружены и в других местах плато, правда очень невыразительные 76. Наличие верхних и ниж­них кварталов уже в XVI в. позволяет предполагать, что тогда на акрополе жила наиболее богатая и знатная часть пилосского населения. Жилые кварталы на акрополе говорят о том, что приблизительно до конца XIV в. владыки Пилоса жили рядом со своими подданными, пусть даже самыми знатными. Затем приблизительно на рубеже XIII в. на пилосском вышго- роде произошли большие изменения. Были снесены частные дома, и здесь стали возводить лишь постройки, принадлежавшие царскому жилищуу7. Видимо, это отражает какие-то сдвиги в идеологической жизни общества: теперь царское достоинство требовало предоставления правителю всего акрополя. Право исключительного обитания на акрополе, присвоенное от­ныне пилосскими владыками, свидетельствует о значительном росте мо­нархических идей в ахейском обществе, о том, что представления о пре­восходстве царя над остальным населением получили новую силу.

Между 1300—1200 гг. на пилосском акрополе было возведено несколь­ко корпусов (схема 5) дворцового ансамбля 78, погибших одновременно при пожаре около 1200 г. Каждый из корпусов имел специальное назначение, являясь в то же время органической частью всего дворцового ансамбля. Столь совершенное сочетание могло быть достигнуто лишь при условии сооружения главных корпусов по единому плану. Единовременная пере­планировка акрополя и постройка нового дворцового комплекса могли быть осуществлены лишь при накоплении больших материальных средств. Это еще раз заставляет обратить внимание на огромный экономический потенциал пилосской династии в конце XIV в.

Не только архитектурный замысел, но и метод его претворения в жизнь свидетельствуют о высоком мастерстве пилосскнх зодчих начала XIII в. Так, сооружение дворцовых корпусов было начато с крайнего юго-запад­ного здания. По наблюдениям Блегена, это самый древний элемент комп­лекса на акрополе, что обеспечивало наиболее, рациональные условия ра­боты не только при сооружении юго-западного здания, но и при возведении главного корпуса.

Первоочередность постройки юго-западного корпуса определила его весьма своеобразную планировку: это достаточно обширное двухэтажное здание, включавшее не только жилые и хозяйственные помещения, но и парадные залы с мегароном. Очевидно, здание должно было служить жи­лищем царю на то время, пока шло строительство главного дворцового корпуса. Архитектор, проектировавший юго-западный («старший») кор­пус, не забывал о том, что основное назначение здания — быть вспомога­тельным корпусом при большом дворце. Поэтому расположение комнат нижнего этажа, в том числе и мегарона, носит ярко выраженный характер зависимости от планировки будущего «главного» корпуса.

74 Biegen-Lang, Pylos, 1959, p. 157.75 Blegen-Rawson, Guide, p. 30.76 Biegen, Pylos, 1952, p. 64; Biegen-Lang, Pylos, 1960, p. 154; Biegen, Pylos, 1955,

p. 98; Biegen, Pylos, 1954, р. ЭЗ; Biegen, Pylos, 1955, p. 97.77 Biegen-Lang, Pylos, 1959, pp. 157—15S; Pylos, 1963, p. 97.78 Здесь и в дальнейшем мы пользуемся планом, опубликованным К. В. Блегеном

по окончании раскопочных работ на акрополе (Biegen-Lang, Pylos, 1964, tabl. 22, fig. 8). Следует заметить, что нумерация объектов на этом плане произведена иссле­дователями заново и полностью отличается от тех .номеров помещений, которые при­водились в раскопочных отчетах.

Винный склад

Юго-Зап.корпус Винный склад

Г О статки Л / зданий ÿ t !

нижнего города

CeSepa - Восточный (Jкорпус wo

(оружейная кладовая) п

Схема 5. Пилос. План дворцового комплекса X III и. (Цифры см. в тексте)

Поскольку юго-западный корпус возведен несколько раньше «главно­го», то целесообразно рассмотреть его в первую очередь. В этом здании воплощены идеи, появившиеся еще в конце XIV в.

Прежде всего бросается в глаза изобилие помещений, хотя южная часть дома и очень сильно разрушена при хищнической выборке камня в новое время. Однако и сейчас можно насчитать не менее 20 комнат в нижнем этаже, а вместе с помещениями второго этажа общее число их могло достигать 35—40. Вход, по-видимому, был только один — из обшир­ного цементированного двора 63 в проходной зал 64. Обрамленный антами дверной проем был украшен двумя деревянными колоннами, стоявшими на каменных базах. Поверхность каждой колонны покрывали 64 желобка. Внутреннее убранство зала 64 отличалось пышностью. Пол этого обшир­ного (7 X 10 Λί) помещения был покрыт прочным цементным раствором, стены оштукатурены79. По тонкозернистой штукатурке шла роспись: внизу полоса под мрамор, выше тянулся фриз из. фигур собак в натураль­ную величину 80; а еще выше была изображена батальная сцена: воин в шлеме из кабаньих клыков стоит среди изогнутых тел мертвых воинов в1. Почти в центре зала 64 на каменном основании стояла колонна, поддер­живавшая потолок. Из этого помещения дверной проем шириной около 2 м вел в больший по размерам зал 65. В нем справа от входа сохрани­лось слегка приподнятое, покрытое штукатуркой возвышение — место для слуги или стража. Здесь же находится на своем месте каменная база одной из четырех колонн, поддерживавших потолок зала. Посредине этих колонн, по мнению Блегена, должен был находиться центральный очаг82· Стены зала 65 были также украшены расписной штукатуркой.

Помещения 64 и 65, имевшие явно парадное назначение, бесспорно могут быть названы приемным ж тронным залами в этой ранней резиден­ции царя. Сравнивая особенности их планировки с очертаниями анало­гичных помещений в других ахейских дворцах XIII в., Блеген отметил гораздо большие размеры, чем обычно, у переднего зала 64 и поворот на­лево при проходе из приемного зала 83 в тронный зал 65. Обе черты Бле­ген склонен объяснять как проявление строительной традиции, предшест­вующей каноническим очертаниям ахейского дворца XIII в.

В вопросе о соотношении размеров переднего зала и тронного зала Блеген, очевидно, прав, поскольку именно в XIII в. могли усилиться тен­денции к расширению тронного зала в ущерб проходному помещению. Что касается принципа поворота, то этот прием, встречающийся в двор­цовых ансамблях Микен и Тиринфа, мог быть применен в юго-западном корпусе из-за необходимости увязать направление входа в этот корпус с входом в главный дворец.

Южное крыло юго-западного корпуса сохранилось так плохо, что ни количество, ни характер находившихся там помещений не поддаются оп­ределению. Гораздо лучше удалось исследовать северную часть здания. Здесь открыто около 15 комнат, имевших жилое или хозяйственное назна­чение. Доступ в них шел только через один вход — дверной проем ши­риной немногим более метра, расположенный в северо-западной стене зала 64, прямо против его входа с двумя колоннами. Переступив порог,

79 Biegen, Pylos, 1956, p. 429.80 Сначала здесь восстанавливали фриз из фигур грифонов малинового цвета [еще

в 1962 г. Блеген и Роусон опубликовали акварельную реконструкцию де-Джонга (Ble­gen-Rawson, Guide, p. 25, fig. 31). Но уже к 1964 г. М. Лэнг восстановила из обломков этих фрееок девять собачьих фигур (Biegen-Lang, Pylos, 1963, p. 98].

81 Biegen, Pylos, 1955, p. 95.82 Biegen, Pylos, 1953, p. 29; Pylos, 1956, pp. 129—130.8Î Blegen-Rawson, Guide, p. 25.

вошедший оказывался в коридорчике 66, из которого налево, по лестни­це 69, можно было пройти на второй этаж 84, а прямо и направо шел ряд больших или маленьких комнат, соединенных небольшими переходами (№ 68—81). Каково было их первоначальное назначение — решить трудно. Так как в комнате 78, имевшей цементный пол, в северо-запад­ной стене была проведена каменная труба для стока воды, то можно с уверенностью говорить о том, что часть этих помещений первоначально была жилыми апартаментами, возле которых находилась и ванная. О ха­рактере помещений второго этажа вообще ничего не известно. Вероятно все же, что там располагались и жилые и хозяйственные комнаты.

Заканчивая описание юго-западного корпуса, следует отметить высо­кое качество его постройки. Ровные линии массивных стен поражают своей прямизной. Сложенные из рваного камня и оштукатуренные из­нутри, стены с внешней стороны облицованы тесаными каменными пли­тами. Особенно интересен прием строителей, возведших наружные стены здания гораздо более толстыми, чем внутренние. Благодаря этому выхо­дящие к обрыву западные стены имеют массивные очертания, а северо- западный и юго-западный углы здания напоминают башни.

Общий облик изучаемого флигеля таков, что он вполне мог бы быть самостоятельным дворцовым зданием, если бы не был оттеснен к краю возвышенности. Последнее обстоятельство заставляет сопоставить его с Г-образным зданием на акрополе Гла, также отодвинутым к обрыву. Ви­димо, подобное расположение одного из подсобных корпусов в ахейских дворцовых ансамблях считалось целесообразным.

В последние годы своего существования «старший» корпус был пре­вращен в подсобный флигель, где работали дворцовые слуги и хранились предметы домашнего обихода. Ко времени катастрофической гибели пи- лосского дворца 85 ряд комнат юго-западного корпуса использовался для хозяйственных целей. Так, маленькая комната 68 служила кладовой ^ в которой находилось около 300 предметов простой керамической посуды. Здесь были сосуды на трех ножках, жаровни, двуручные кувшиныв7, а также другие горшки. Следует особо упомянуть две неглубокие круглые миски или тазы. Все сосуды были аккуратно расставлены по группам в зависимости <от формы. Большие экземпляры стояли на полу, вверх дном, параллельными рядами*. В комнате 72 также хранились какие-то мате­риальные ценности: сна каменном пороге здесь нашли фрагменты пяти исписанных глиняных табличек, очень сильно пострадавших от огня. В просторной комнате 71 с хорошим цементным полом найден толстый диск из необожженной глины диаметром около 0,41 л*, служивший, ве­роятно, крышкой большому сосуду типа пифоса. Большой сосуд обнару­жен и в комнате 73, также имевшей цементный пол. Из других находок в юго-западном флигеле следует отметить несколько глиняных ткацких грузил, стеатитовое пряслице, довольно много кусков бронзы, бронзовые иглы и долотообразное орудие, а также обломок терракотовой фигурки псиобразной формы88. Отсутствие дорогих изделий в обиходе последних жителей юго-западного флигеля говорит о том, что проживавшие здесь царские домочадцы принадлежали к наименее привилегированному раз­

84 Biegen-Lang, Pylos, 1957,, p. 29; Biegen, Pylos, 1956, p. 130.85 Юго-западный корпус за время своего существования два раза горел и оба раза

был восстановлен (Blegen-Rawson, Guide, p. 27).86 Biegen, Pylos, 1955, pp. 97—98; Pylos, 1956, p. 130.47 Влеген отмечает сходство простых двуручных кувшинов Пилоса с аналогич­

ными сосудами из «Мастерской гончара» в 'Зигуриесе (Biegen, Zygouries, p. 159, fig- 152).

88 Biegen, Pylos, 1956, p. 131.

ряду обитателей пилосского акрополя 89. Занятие прядением и ткачеством было, конечно, уделом невольниц, которыми руководили женщины из цар­ской семьи. Возможно, что лучшие комнаты юго-западного корпуса были заняты родственниками царя, а в худших помещениях содержали рабов и рабынь.

Итак, в XIII в. юго-западный флигель играл второстепенную роль, жилище царя находилось тогда в Главном корпусе, занимавшем централь­ное место во всем пилосском ансамбле. Именно это здание отвечало всем требованиям, которые предъявлял к своему дому владыка Пилоса, пра­вивший во второй половине X III в.

Главный корпус имеет длину свыше 50 м, ширину — около 32 м. Ос­новное ядро здания составляет типичный «мегарон классического мате­рикового типа», как определил его Блеген 90. Пилосский мегарон сходен с тиринфским и — менее — с микенским тронными залами. Элементы сходства дворцовых зданий Микен, Тиринфа и Пилоса можно заметить и во второстепенных узлах этих комплексов.

Вход в Главный корпус был расположен с юго-востока, где перед зданием находился открытый цементированный двор. Доступ во дворец шел через крытые пропилеи91, состоявшие из двух боковых стенок с одной колонной по каждому фасаду. Колонны были из дерева, ствол каждой покрывали 64 вертикальных желобка. На каменных базах колонн сохранились декоративные обводные валики из алебастровой штукатурки, украшавшие низ колонн. Эти обводные муфты были окрашены в крас­ный цвет, причем красную краску возобновляли пять раз, когда наносили новый слой штукатурки. Наличие только одной колонны отличает фасад пилосских пропилей от дистильных фасадов аналогичных сооружений в Микенах и Тиринфе. Эта особенность, по мнению Бпегена, обязана лич­ной выдумке архитектора, строившего дворец в Пилосе.

Пропилеи разделены поперечной стеной с дверным проемом шириной около 1,40 м на помещения 1 и 2, стены которых были покрыты цветной штукатуркой. Во внешнем помещении 1, слева от двери внутрь дворца, находилось место привратника, отмеченное прямоугольным углублением длиной 0,90 л*. Видимо, тут стояла каменная скамья для стража, кото­рый охранял одновременно и вход, ведущий налево в две боковые ком­наты 7 и 8. Эти небольшие помещения (площадь в свету — около 3 X 6 и4 х4 л) , изолированные от всего массива Главного здания, имели осо­бое назначение: в них хранились хозяйственные записи и, вероятно, здесь работали царские писцы и руководивший ими эконом. Блеген считает У2, что комнаты 7 и 8 были отведены сборщику налогов (tax — col — lector), однако такое объяснение кажется нам маловероятным. Сложный харак­тер царского хозяйства в XIII в. заставляет думать, что документацию во дворцах вели должностные лица, функции которых ограничивались цар­ским домохозяйством. Небольшая рабочая площадь наводит на мысль, что здесь могло работать не более шести-семи человек единовременно (такой штат экономов был, видимо, достаточен). На простом глиняном полу ком­нат 7 и 8 сохранились интересные остатки. В первом помещении обнару­жены: огромный раздавленный пифос93, обуглившиеся кости животных и более дюжины мелких двуручных киликов. Блеген считает, что эти со­судики имели вотивное назначение94. Деловой характер помещения натал­

89 В кладовой 68 хранилась лишь простая посуда, видимо, дорогие виды керами­ки не употреблялись в юго-западном корпусе.

90 Biegen, Pylos, 1952, p. 60.31 Biegen, Pylos, 1954, p. 32.92 Blegen-Rawson, Guide, p. 7.93 Очевидно, в нем хранили воду.94 Biegen, Pylos, 1952, p. 63, tabl. 37, fig. 17.

кивает на иное объяснение: эти мелкие вместилища могли содержать воду, необходимую при письме по сырой глине, или какой-либо вид чернил. На полу же кучами лежало более 300 написанных табличек. Комнатка 8, по­лучившая наименование Архивной95, содержала erne большее число доку­ментов. Свыше 600 табличек было обнаружено здесь не только на полу, но и на монолитной глиняной лайке (высота — 0,40 Λί, ширина — 0,60 л«), которая тянется вдоль трех стен комнаты. Прочие' находки немногочислен­ны. Это несколько небольших бронзовых петель, возможно от деревянных ящиков, в которых хранились таблшчки, затем глиняные оттиски печатей. Изображения на некоторых оттисках удалось разобрать: два крылатых грифа в геральдической позе, над ними третий маленький гриф; два от­тиска, возможно, одной печати, представляют мужчину с поднятыми ру­ками, стоящего перед бегущим животным (лошадью или быком) ; на од­ном отпечатке изображена собака, бегущая рядом с лошадью (через весь рисунок процарапана одна большая буква; на обороте этой бирки написа­ны четыре знака). Других находок в Архивной комнате не было, что го­ворит об ее исключительно служебном характере. Оба рассмотренных по­мещения несколько выделены от многочисленных кладовых и других нежилых комнат Главного и юго-западного корпусов. Видимо, являясь ме­стом, где велись основные записи внутридворцового хозяйства, эти комна­ты служили также и местом встреч экономов дворца с населением для раз­решения хозяйственных вопросов. Расположение комнат, где велись хо­зяйственные записи, возле самого (входа во дворец указывает на частые связи пилосских экономов с внешним миром. Вместе с тем их деятельность протекала как бы на периферии дворца, не затрагивая ежечасно жизнь обитателей парадных покоев.

Вход внутрь Главного корпуса шел через упомянутые выше пропилеи, пол которых был покрыт ровным слоем строительного раствора. Пропилеи являются -обычным сооружением для оформшения входа в ахейсиих двор­цах. Особенностью пилосской архитектуры является то, что здесь этот узел составлял гораздо менее значительную часть дома, чем, например, во дворцах Микен и Тиринфа. Внутреннее помещение имело стены с разно­образным "декором96. Обломки различной штукатурки показывают, что здесь тянулись по меньшей мере три орнаментальных пояса, разделенных голубыми и оранжевыми линиями. На одной полосе были представлены наутилусы, на других — лошади, несущаяся лань, фасад небольшого свя­тилища с одной колонной в антах и сидящие женские фигуры.

При расчистке пропилей исследователи нашли много обломков сереб­ряного сосуда, украшенного фризом из инкрустированных золотом и чернью мужских голов. По мнению Блегена, этот сосуд аналогичен се­ребряной чаше, найденной Цунтой в одном из склепов Микен 97. Минуя пропилеи, входивший попадал во внутренний двор 3 — открытое поме­щение с цементированным полом, являвшееся важным узлом в дворцовой планировке. Отсюда в трех направлениях можно было пройти в различ­ные части здания. Внутренний двор, авла, играл большую роль в жизни ахейских династов, и эпос сохранил об этом очень точные сведения. В нем приносили в жертву и сжигали куски жертвенных животных γέρων Ô’ ίππηλάτα Πελευς tu ο vac beats βόος Δ ι ί τεριπ-χεραύνφ αύλης έν χόρτω....а Пелей престарелый тучные бедра вола сожигал молнелюбцу Крони- ду, стоя в отраде двора...98.

95 Blegen-Kourouniotis, Pylos, 1938, pp. 563 569.96 Biegen-Lang, Pylos, 1960, p. 157.97 Biegen, Pylos, 1954, p. 32.98 П., XI, 772—774 (во Фтии). Здесь и далее перевод Н. И. Гнедича.

Двор, по-видимому, был совершенно необходим в обиходе басилеев, поэтому даже в ставке Ахилла под Троей мирмидоняне возвели своему басилею двор, хорошо огражденный и хорошо запираемый αμφί δέοί μεγάλην αυλήν ποίησαν σταupoîatv πνκινοΐσι θύρην δ5εχε μοΰνος έπιβλής είλάτινος . . . Около кущи устроили двор властелину широкий, весь оградя частоко­лом; ворота его запирались толстым засовом...9а.

Рассказ Фойника, сына Аминтора Орменидова, о том, как он бежал из отчего дома 10°, позволяет сделать вывод, что дворы были хорошо ог­раждены во всех резиденциях ахейских басилеев. Эти и другие гомеров­ские описания дворцовых дворов столь точно отвечают ахейским авлам, что достоверность эпоса в данном вопросе не вызывает сомнений ,01. При­мечательно и то, что внутренний дворик принадлежит к числу тех эле­ментов ахейской архитектуры, которые получили дальнейшее применение в греческой архитектуре классического времени 102.

Как и в Тиринфе, ось двора в Пилосе совпадает с осью всего комп­лекса мегарона. Из авлы доступ в мегарон вел через небольшой дисталь­ный портик 4, имевший глубину около 4 м при ширине 11,20 м ,— это ширина и самого мегарона. Колонны портика имели диаметр 0,52 м, по­верхность их гладкая 103. Массивные каменные базы колонн находятся на 0.15 м ниже уровня пола; многократное возобновление цементного по­крытия сильно подняло пол помещения ,04. Стены портика внизу были облицованы хорошо отесанными каменными блоками. Справа от двери в следующее помещение открыта немного приподнятая над полом портика прямоугольная площадка — место для стража.

За портиком тянулся проходной зал 5 или сени (продом) πρόδομος площадью около 4,60 X 11,20 м. Стены продома, так же как и его пол, расчерченный на квадраты, были покрыты росписью, почти полностью уничтоженной огнем 105. Судя по мелким обломкам, на стенах была пред­ставлена процессия 106 — возможно, какое-то торжественное шествие. Справа от двери из продома в мегарон 6 расположено прямоугольное оштукатуренное возвышение (1,00 X 1,25 м), обнесенное по краям невы­соким валиком. Видимо, это также место для слуги, стоявшего у двери. Увеличение числа мест привратников в парадных комнатах Главного дворца по сравнению с одним аналогичным возвышением в юго-западном корпусе может служить свидетельством той быстроты, с какой шел про­цесс усложнения дворцового этикета в Пилосе на протяжении одного века.

Внутри продома найдено несколько кусочков золота, много обломков бронзы, два фрагмента исписанных табличек и золотая брошь тонкой работы со следами инкрустации голубой пастой 107.

Из сеней, через дверной проем шириной 3,58 м, вход вел в мега­рон 6. Размеры зала 12,90 X 11,20 м; они весьма близки к размерам ми­

99 II, XXIV, 452—454.100 II., IX, 472.101 Lorimer, НМ, pp. 406— 407.102 «Всеобщая история архитектуры», т. I, М., 1944, стр. 171.103 Biegen, Pylos, 1952, p. 62.104 Первоначально из авлы в портик вели две ступени, которые позднее были за­

литы раствором так, что образовался небольшой пандус. При расчистке пола портика4 удалось выявить орнамент (геометрические мотивы в прочерченных прямоугольни­ках) , который покрывал слой более раннего пола (Biegen-Lang, Pylos, 1964, p. 97).

юз g Микенах оштукатуренный пол сеней мегарона был расписан зигзагами, заполнявшими квадраты (Wace, Mycenae, p. 77).

105 Blegen-Lang, Pylos, 1964, p. 97.107 Блеген допускает, что эти предметы могли попасть в сени из верхнего этажа,

так как они были найдены в верхней части засыпи помещения, образовавшейся при обвале второго этажа (Biegen, Pylos, 1952, p. 62).

кенского мегарона, имеющего площадь в свету 12,92 X 11,50 м Ios. В цент­ре мегарона находился большой круглый очаг (диаметр его равен 4,02 м, в Микенах — 3,70 м ) , возвышавшийся над полом па 0,20 м. Поверхность очага покрыта твердой известковой штукатуркой, трижды возобновляв­шейся 109. Каждый слой обмазки был расписан, причем последняя роспись сохранилась довольно хорошо. На боковой поверхности изображен ряд следующих один за другим языков пламени, нанесенных черной краской с красной обводкой. По краю очага тянется пояс с темными треугольни­ками. На валике, ограничивающем огнище, идет изящный спиральный орнамент, состоящий, судя по фотографии, из шести полос. По расчетам Блегена, по всей окружности _ было нарисовано 40 спиралей. Весьма ин­тересна яркая палитра этой росписи: контуры спиралей нанесены черным цветом, середина заполнена желтым с большими белыми глазками и крас­ными треугольниками между спиралями. Монументальный облик очага не оставляет сомнений, что он играл важную роль в культовых церемо­ниях, выполнявшихся пилосскими династами. Ритуальное значение спи­рального орнамента делало этот мотив особенно уместным в росписях священного очага.

Вокруг очага на каменных базах стояли четыре деревянные колонны, поддерживавшие потолок и балки, на которых покоился фонарь верхнего света. Через него же по трубам из простой глины 110 выходил дым из оча­га. Примечательно, что, несмотря на наличие дымохода, пилосский архи­тектор устроил только один дверной проем в мегароне, так как боковые двери могли породить сквозняк, при котором дым мог бы испортить укра­шения зала. Этот же принцип Соблюдали зодчие и в Микенах и в Тирин- фе ш . Однако, судя по свидетельству Одиссеи И2, дым и копоть в мега- ронах некоторых дворцов были весьма обычным явлением, так что изло­женного правила придерживались не всегда. Действительно, в дома Одис­сея в мегароне имелся узкий дополнительный выход.

Против очага пилосского мегарона, почти в центре правой стены (как и в Тиринфе), стоял трон, от которого сохранился прямоугольный след в полу. Справа от трона находится круглое углубление, соединенное уз­ким каналом длиной около 2 м с, более глубоким подобным же углубле­нием. Это устройство, по мнению Блегена, позволяло царю совершать возлияния в честь богов, не покидая трона ш . Круглый жертвенный стол (из глины, покрытой алебастровой штукатуркой), стоявший у западной колонны, также служил ритуальным целям.

Стены и пол мегарона покрывала яркая разнообразная роспись. На стене за царским троном изображены два грифа в геральдической схеме, сопровождаемые львами; у восточного угла зала представлен сидящий на скале мужчина с пятиструнной лирой, перед которым летит большая птица 114. Другие мотивы стенной росписи, сильно пострадавшей от по­жара, остаются пока еще не выясненными.

Пол тронного зала, покрытый твердой известковой штукатуркой, был расчерчен двойными врезными линиями на четырехугольники. Сетка на­несена не всегда правильно, так что часть фигур составляет квадраты со сторонами около 1,08 м, часть же является трапециями. В длину было

108 Mylonas, Ancient Mycenae, p. 54103 Очаг микенского мегарона имеет 10 слоев обмазки (Wace, Mycenae, p. 77),

что говорит о более длительном сроке употребления.1,0 Biegen, Pylos, 1952, p. 61.111 «Всеобщая история архитектуры», т. I, стр. 168.1,2 Od., XVI, 286—290.113 Biegen, Pylos, 1952, p. 61.114 Блеген полагает, что эта композиция может отражать отзвук мифа об Орфее

(Biegen, Pylos, 1955, p. 95).

начерчено 12, в ширину — 10 четырехугольников, общее число их дости­гает 107. Каждый четырехугольник заполнен многоцветным линейным орнаментом, причем роспись нигде точно не повторяется. Исполненные красной, желтой, голубой, белой и черной красками орнаментальные мо­тивы аналогичны орнаменту ахейской керамики XIV—XIII вв. Только во втором от трона к очагу четырехугольнике вписано изображение осьми­нога, выдержанное в стиле керамических росписей XIII в. 115, Последний мотив встречен в орнаменте пола мегарона в Тиринфе, где чередовались четырехугольники с изображением осьминогов и, рыб.

Внутри мегарона не обнаружено интересных находок, однако найден­ные здесь мелкие кусочки золота, серебра, бронзы и обломки керамики позволяют сделать вывод о богатом убранстве тронного зала. Мегарон с предшествующими ему портиком и продомом составлял в «главном» кор­пусе пилосского дворца центральное ядро, имевшее ярко выраженный самостоятельный характер. Этим он принципиально отличается от анало­гичных помещений юго-западного корпуса, где мегарон отнюдь не играет такой первостепенной роли в планировке всего здания.

Столь подчеркнутое главенство мегарона роднит планировку пилос­ского дворца с архитектурным замыслом строителей тиринфского акро­поля. В Микенах же мегарон занимает южный край дворцового комплек­са: вероятно, микенская династия не спешила так решительно отказывать­ся от старых традиций планировки акрополя.

Помещения, окружавшие со всех сторон пилосский мегарон, имели разнообразное назначение.

С левой стороны тянулись комнаты почти исключительно служебного характера. Доступ в них шел из коридора, позднее разделенного попе­речными стенками на небольшие комнатки (13, 16, 18, 22). Первыми в этом крыле дворца следует назвать горницы 10 и 9, в которые входили из авлы 116 через небольшой коридорчик 11. Комната 10 примечательна тем, что вдоль ее северо-западной и юго-западной стен тянется низкая скамья, сооруженная из сырцового кирпича на глине (высота — 0,325 Λί, ширина — 0,40 м ) , покрытая сверху штукатуркой, на которой остались следы росписи. В южном углу помещения обнаружена подобная же скамья, в толщу которой были вставлены два пифоса. Через дверь с доб­ротным каменным порогом из этой горницы входили в комнату 9, на ош­тукатуренном полу которой обнаружили несколько сот киликов, упавших во время пожара с деревянных полок. Связь обоих смежных помещений с авлой и весьма ясное назначение хранившейся в них посуды позволили Блегену определить комнату 10 как приемную, где ожидали допуска к царю, а комнату 9 — как кладовую, в которой уставших путников уго­щали вином или водой. Соглашаясь с мнением исследователя относитель­но характера комнаты 9, мы думаем все же, что нельзя считать горни­цу 10 приемной: ахеяне очень четко разграничивали помещения и, судя по изолированному характеру комнат 9 и 10, обе они были кладовыми, где стояли питье и посуда.

Для приема гостей служила, вероятно, комната 12, расположенная по соседству с горницами 9 и 10. Довольно просторная (площадь в све­ту — около 20 кв. Jtt), она имела хороший пол из алебастровой штука­турки 117 и стены, расписанные фресками. Сохранились изображения мужчины с копьем, собак в ошейниках и на своре, а также еще непонятые мотивы118. Возможно, что (в этой затейливо расписанной комнате по­

115 Biegen, Pylos, 1953, p. 28.116 Biegen, Pylos, 1955, pp. 96—97.117 Biegen, Pylos, 1954, p. 34.118 Blegen-Lang, Pylos, 1960, p. 157.

мещали гостей, прибывших издалека. В остальное время ее использовали в качестве помещения для хранения посуды: на полу было найдено не­сколько стопок вложенных один в другой сосудов. Примыкающий к опи­санной горнице коридор 13 открывался на лестницу 14—15, ведущую на второй этаж и в небольшой коридор 16. Последний первоначально состав­лял часть длинного коридора, но когда-то был выделен глухой стеной. Благодаря этой перестройке помещения 16 и 17 приобрели весьма изоли­рованный характер. Комната 17 была также расписана фресками, от ко­торых сохранились изображения оленя и папируса 119. Вероятно, эти ком­наты в последний период жизни дворца использовались в качестве жилья для младших членов семьи басилея. Вещей, в частности, посуды, здесь было найдено очень мало.

Отгороженный глухой стеной комплекс помещений в западном крыле Главного корпуса имел чисто хозяйственное назначение. Попасть в эти кладовые можно было лишь из внутреннего двора 88. Весьма интересна строгая логичность в организации хранилищ пилосского дворца. Распо­ложенные здесь горницы 18, 19, 20, 21 и 22 были отведены под хранение кухонной и столовой посуды. В них найдено в общей сложности более 6 тыс. сосудов, имевших не менее 23 различных форм.

Узкое помещение 18 (длина — около 9,5 л«, ширина — 1 м) содержало около 286 сосудов, начиная от больших горшков, мисок, кувшинов, куб­ков и кончая миниатюрными киликами с высокоподнятыми .ручками. Здесь же найдена часть стола для жертвоприношений 120. Комнатка 18 имела первоначально цементный пол, так же как и соседние помещения 19 и 20. Но в дальнейшем здесь был устроен земляной пол, более удоб­ный для размещения легко бьющегося инвентаря. В хороших цементных полах горниц 19 и 20 были выбиты круглые ямки, симметрично располо­женные у стен. Видимо, это следы оснований деревянных стоек, поддер­живавших полки, на которых стояли вазы. Примечательно, что различных форм сосуды были поставлены отдельно. Так, в комнате 19 хранилось, судя по числу ножек, 2853 мелких простых (без росписи) килика на вы­сокой ножке и с двумя ручками. В комнате 20 обнаружены фрагменты 521 сосуда разных форм — куски, чаши, килики, кратеры, кувшины, кружки, кувшин с крышкой и большая миска, а также одна табличка с надписью о сосудах разных форм. Все эти керамические изделия не име­ют росписи, за исключением небольших кувшинов, изредка украшенных одной-двумя полосками по тулову.

В угловой комнате 21, имевшей вход со двора 88, обнаружены остатки не менее 2147 сосудов, среди которых исследователями выделены 1099 мелких кубиков, 1024 чашки, дюжина киликов, большая миска, два не­больших пифоса и несколько других сосудов.

При расчистке смежной и тоже проходной комнаты 22 (площадью около 5,5 кв. м) найдены фрагментированными свыше 600 сосудов: про­стые, без орнамента чашки, глубокие чаши или ковши (имевшие одну высокую лентообразную ручку) и мелкие чаши типа соусников с горизон­тально поставленными ручками. Примечательно, что мелкие чаши были сложены одна в другую, чаще всего по десять в стопке.

Одновременное хранение более 6 тыс. сосудов в пяти кладовых по­буждает задуматься о назначении столь больших запасов. В комнатах 21 и 22, которые были связаны с центральными парадными помещениями корпуса, логично было хранить посуду, употреблявшуюся при больших пиршествах. Следовательно, приблизительно 2750 сосудов из 6 тыс. могли

119 Biegen, Pylos, 1953, p. 28; Biegen-Lang, Pylos, 1964, p. 97.120 Biegen, Pylos, 1953, p. 28.

иметь бытовое назначение, но в изолированном блоке из трех кладовых 18, 19 и 20 стояло еще около 3250 предметов, видимо не предназначенных для ближайшего использования. Находка здесь таблички с записью, от­носящейся к посуде, позволяет рассматривать эти кладовки как храни­лища запасов керамических изделий. Очевидно, эта керамика составляла один лз видов богатств царя, исчислявшихся, как и у гомеровских баси­леев, слитками меди, колесницами, оружием и — среди прочих предме­тов — глиняными сосудами. Последняя категория почти не упоминается в гомеровском своде, но в повседневной жизни ахейского общества эта форма богатства пользовалась, несомненно, лишь несколько меньшим ува­жением, чем богатство, исчислявшееся медью и скотом.

Вопрос о том, из каких источников происходили собранные в дворцо­вых хранилищах сосуды, не может быть разрешен в настоящее время. Но, вероятно, значительная часть этих довольно простых изделий, сред­них по качеству исполнения и в большинстве случаев лишенных росписи, поступила в царские хранилища в качестве натуральной подати от дере­венских гончаров, обычно изготовлявших недорогую посуду. Интересно отметить, что даже эти простые сосуды были строго учтены в пилосском дворце. Правивший в эпоху перед катастрофой царь был, видимо, очень экономен, хорошо знал цену даже дешевым изделиям.

Минуя керамические склады, житель дворца попадал в группу кла­довых, предназначенных для хранения оливкового масла. Это помещения23, 24, 27 и 32, гораздо более просторные и в силу этого более удобные для хранения припасов, требующих особого места для разлива и перелива. Кладовые 23 и 24, почти одинаковые по площади (около 23 кв. м), были так распланированы, что посредине оставался свободный проход для иду­щих из правого крыла в левую часть корпуса, или наоборот. Удобство иду­щих и сохранность размещенных в этих кладовых запасов достигались спе­циальным устройством для установки пифосов с маслом. Эти приспособ­ления заключались в том, что вокруг стен комнат 23 и 24 была устроена стойка — завалинка из глины высотой около 0,40 м, шириной 0,70—0,80 м, покрытая белой гипсовой обмазкой121. Туда были, вставлены пифосы, при­чем только их шейки возвышались над стойкой, а тулова уходили глубоко вниз ниже уровня пола кладовых. Один из пифосов был вытащен, он имея около 1,2 м высоты. При расчистке комнат найдено несколько крышек пифосов, что говорит о тщательном закупоривании сосудов. В кладовой 23 стояло 17 пифосов, в кладовой 24 — 16. В западном углу кладовой 23 устроена (из камней и глины, покрыта хорошей штукатуркой) овальная ступенька такой же высоты, что и стойка пифосов; возможно, это была подсобная скамеечка 122. В этой же комнате, в восточном углу, рядом со етойной стояли на полу 'два больших пйфосообразных кувшина и глубо­кий кубок — кратер. На юго-восточной стойке найдены два небольших сосуда, служивших, видимо, ковшами или чумичками. В этой комнате было найдено 33 целые или фрагментированные таблички, в соседней кла­довой 24 — только одна. В записях идет речь о различных сортах масла, причем термин elawon встречается здесь неоднократно. В угловой комна­те 27, образующей северный выступ дворца, 16 пифосов очень большого размера были поставлены прямо в углубления, сделанные в земляном по­лу 123. Эта комната 27 площадью 6 X 7 м имела в середине четыре стойки или колонны, поставленные на кварцитовые плиты.

121 Устройство этой специальной стойки указывает и на то, что хозяева дома гчиталн необходимым обеспечить путь потоку домочадцев, пробегавших и проходив­ших за день через проходные комнаты 23 и 24.

122 К. В. Блеген отмечает, что специальные стойки для пифосов представляют особенность архитектуры пилосского дворца.

133 Biegen, Pylos, 1954, p. 35.

Еще один способ укрепления пифосов отмечен в комнате 32, где дю­жина сосудов средних размеров была установлена вдоль стен комнаты, причем вокруг доньев были забиты большие плоские сырцовые кирпичи, державшие таким образом пифосы. Кроме глиняных бочек в этой кладо­вой нашли много мелкой посуды — горшков, кувшинов и псевдостомных' сосудов, частью простых, частью расписных. В организации хранилищ оливкового масла ясно выступает тот же рациональный принцип, что и в устройстве керамических складов. Здесь есть кладовые для более дли­тельного хранения, частью даже сильно изолированные (комната 27), и выделено специальное помещение 32, которое служило местом разлива масла из пифосов, по более мелким, легко переносимым вместилищам. Нарядные расписные амфоры-триовисы, амфоры-псевдоетомии и кувти- II ы- п с е в д ос то мии, видимо, содержали масло для ежедневного потребления самого анакта и его семьи, тогда как обслуживающему персоналу масло отпускалось в простых сосудах. Наличие простой керамики среди нахо­док из комнаты 32 позволяет несколько дополнить определение Блегена, считавшего, что в этой кладовой хранилось масло только самого высшего качества 124.

Независимо от того, на чей стол шло масло из комнаты 32, учет рас­хода продукта велся и здесь, как свидетельствуют найденные тут два обломка табличек и бирка с надписью.

Кладовая 32 входит в группу сравнительно изолированных помещений, соединенных с большим коридором маленькой прихожей. 29. Остальные комнаты — 30, 31, 33 и 34 — не сохранили никаких предметов, которые могли бы пролить свет на назначение этих помещений. Блеген предпо­лагает, что здесь в дни перед катастрофой или ничего не хранилось, или были сложены материалы, полностью погибшие в огне. Возможно, что обычно в этих комнатах хранились съестные припасы, предназначенные для прокормления жителей" дворца. Первоначально между комнатами 31 и 33 существовала внутренняя дверь, которая была позднее заделана; видимо, появилась необходимость в большей изоляции обоих помещений.

Перечисленные выше кладовые, начиная от комнаты 27, занимают се­веро-восточную часть Главного корпуса. Здесь длинный коридор, отделяв­ший тронный зал от прочих помещений, был сохранен неделимым вплоть до катастрофы. Он тянется в длину125 на 29 м , начинаясь от правого анта (выступа) портика мегарона. Ширина126 его — 1,60 м — вполне достаточ­на для того, чтобы служить соединительной артерией многочисленных помещений обоих этажей дворца. Небольшие поперечные стенки членят весь коридор на три секции 25, 28 и 35; возможно, так боролись с холод­ными течениями сырого воздуха в дождливые зимние месяцы.

Здесь, так же как в противоположном крыле Главного корпуса, лест­ничная клетка 36 отделяла серию описанных выше кладовых от помеще­ний в южной части дворца. Но если группа юго-западных апартаментов носила преимущественно служебный характер, то юго-восточные помеще­ния являлись внутренними покоями, в которых, видимо, протекала жизнь царской семьи. По своему убранству эти комнаты могут быть поставлены на второе место после большого мегарона. Следует отметить также и то, что, распланировав юго-восточную площадь дома на много мелких ком­нат, архитектор создал уютные и достаточно изолированные комнаты, сгруппированные по две-три вместе. Такое расположение обеспечивало большие удобства для их обитателей. Доступ во внутренние покои шел

124 Blegen-Rawson, Guide, p. 14.125 Biegen, Pylos, 1955, p. 99.126 Biegen, Pylos, 1954, p. 35.

из авлы мегарона через небольшую двухколонную стою 44, отделенную от правой стороны главного двора двумя деревянными колоннами. Последние стояли на каменных основаниях и имели каждая штукатурную муфту, прямоугольную в сечении и покрашенную сверху в красный цвет. Отпе­чаток внутри одной муфты показывает, что колонна была покрыта 60 тонкими вертикальными желобками. Эти две колонны поддерживали стропила деревянного балкона, выходившего на двор мегарона. Блегет основывается на том, что на штукатурном полу стой ясно прослежены следы обгорелых бревен, часть которых лежала под прямым углом к ос­тальным, что свидетельствует о массивных деревянных конструкциях, стоявших над стоей.

Двухколонная стоя 44 служила соединительным узлом для помещений юго-восточного квартала дворца. В правом ее углу рядом расположены два входа, ведущие на юго-восток. Первая дверь открывается на каменную лестницу 54, за которой находится небольшая площадка 127. С лестничной площадки открывался вход в комнату с глиняным полом 55, которая вме­сте с помещениями 56 и 57 составляла, по-видимому, часть привратного укрепления Главного корпуса. Выборка камня в новое время сильно по­вредила этот участок здания. Однако солидные основания стен делают весьма правдоподобным предположение, что здесь находилась правая башня.

Второй вход в юго-восточном углу стой 44 ведет в коридор 45 шири­ной около 1,40 м, длиной 12 м. Первая 'дверь налево по этому коридору открывается в квадратную комнату 46 площадью околю 40 кв. м. Она особенно сильно пострадала от огня, даже ее пол, покрытый известковой штукатуркой, полностью обгорел.

В центре комнаты 46 расположен круглый очаг, сделанный так же, как и очаг в большом мегароне, из глины и обмазанный штукатуркой. Диаметр этого очага равен лишь 1,88 м, высота над уровнем пола — 0,10 м. Боковая. поверхность очага профилирована промежуточным выступом. Штукатурное покрытие * очага обнаруживает не менее четырех слоев, каждый из них был расписан, причем мотивы росписи одни и те же- на боковой поверхности — языки пламени, на выступе — ряд треугольников, на валике, окружающем топочное место на верхней поверхности, лента спиралей 128. Таким образом, орнаментация обоих очагов в главных по­мещениях пилосского дворца совершенно однотипна.

Стены покоя 46, который К. Блеген называет мегароном царицы, были богато орнаментированы фресками, но почти вся штукатурка обвалилась яа пол, лишь внизу юго-западной стены сохранился на месте участок с росписью. К концу 1957 г. часть обломков фресок подверглась расчист­ке 129, и работавшей над ними М. Лэнг удалось восстановить голову гри­фа, голову пантеры (?) и несколько кусков различных композиций, в ко­торых представлены грифы, львы и другие животные. Сопоставляя рос­писи обоих пилосских дворцов, Блеген утверждает, что львы и грифы, особенно последние, играли большую символическую роль в качестве по­кровителей семьи пилосских басилеев. Он отмечает также, что на многих оттисках печатей, найденных в северо-восточном крыле дворца, встрече­ны изображения грифов.

В комнате 46 среди обломков посуды были найдены разбитыми два куска дымоходных труб из обожженной глины 13°. Первый кусок имеет

127 Biegen, Pylos, 1956, p. 131.128 Ibid., tabl. 42, flg. И.129 Biegen-Lang, Pylos, 1957, p. 180.130 Biegen. Pylos, 1956, p. 132.

высоту 0,78 м , нижний диаметр — 0,507 м , верхний — 0,48 м; другой ку­сок, высотой 0,713 л«, имеет нижний диаметр 0,57 Λί. Коническая форма указывает на то, что эти колена вставлялись, вероятно, одно в другое. Блеген отмечает, что куски этого дымохода весьма сходны с кусками дымохода, найденными в большом тронном зале. В малом мегароне обна­ружено немного керамики, в том числе один кратеровидный кубок с рос­писью в стиле Granary Class.

В восточном углу комнаты 46 дверь вела в небольшой внутренний двор 47, обнесенный со всех сторон стенами и покрытый известковой штука­туркой. Площадь его — около 62 кв. м. Вероятно, вход в этот дворик был пробит уже после постройки всего дворца. На полу дворика у входной двери лежало много битой посуды, удалось выделить свыше 30 расписных псевдостомных сосудов и большую двуручную чашу. В полу дворика 47 было выбито два-три ряда небольших ямок: вероятно, для установки ка­ких-то легких деревянных конструкций.

В юго-восточной стене мегарона 46 находится еще одна дверь, которая выходит в небольшой коридор 48 (1,60 X 6,50 м). Проход 48 имеет в се­редине дверной проем, за которым тянется узкий проход 49 шириной в метр и длиной около 2,60 м. Хорошо сохранившийся штукатурный пол коридорчика 49 орнаментирован так же роскошно, как и полы больших зал: он расчерчен двойными линиями на три ряда прямоугольников раз­мером по 0,31 X 0,35 м. Клетки двух внешних рядов были расписаны темным по светлому линейным орнаментом: круги, дуги в виде волнис­той линии, рыбьей чешуи и т. д.; в среднем ряду сохранилась роспись только одного прямоугольника — удлиненный осьминог, исполненный красной краской.

Дверь в конце прохода 49 приводила в квадратную комнату 50 пло­щадью около 7 кв. м. Богатая роспись стен и пола говорит о ее особом назначении. Возможно, это были личные покои царицы. Разделенный двойными линиями на семь рядов по семь квадратов (сторона. равна 0,35 Λί), пол комнатки расписан очень затейливо. Квадраты вдоль стен заполнены линейными мотивами ■— двойные круги, рыбья чешуя, трой­ные дуговые линии, волнистые линии, морские звезды,— причем эти узо­ры иногда полностью совпадают с росписью внешних квадратов на полу соседнего коридора 49. Клетки внутри были заполнены фигурами двух- тр'ех рыб или одним осьминогом.

К описанному комплексу помещений 45—50 относится и комната 53 площадью около 8 Λί, вход в которую шел из коридора 51—52. Роспись в горпице 53 почти не сохранилась. Находки в комнате 53 очень красно­речивы: у юго-восточной стены ее обнаружена на уровне пола туфовая плита со сквозным отверстием, ведущим в подземный сток, уходящий в юго-восточном направлении, а на полу комнаты лежали разбитыми 17 больших и мелких псевдостомных сосудов. По-видимому, это помещение служило умывальной при апартаментах 45—50. Возможно также, что здесь хранились и запасы питьевой воды.

Заканчивая описание юго-восточного угла Главного корпуса, отметим еще раз ту полную изолированность остальных дворцовых апартаментов, которой могли в полной мере пользоваться обитатели описанных горниц. Они были хорошо отгорожены даже от помещений 37—43. Примечатель­но, что входы из стой 44 в эти два соседних комплекса были максимальнг удалены один от другого. Группа покоев 37—43 состояла из неболыпич комнат.

Блеген видит в этих помещениях личные апартаменты царя, который находил здесь отдых от парадной торжественности большого мегарона. Данное предположение звучит довольно убедительно.

Пройдя из стой 44 через коридор 37, вошедший попадал 131 в довольно· просторные сени 38, в которые выходили разнохарактерные помещения. Налево шел вход в смежные комнаты 39 и 40, в которых не сохранилось, почти ничего, за исключением нескольких сосудов. Эта пустота позволяет думать, что здесь находились вещи, исчезнувшие бесследно в огне. Ими могли быть деревянные ложа, стулья и прочие бытовые предметы из де­рева, материи или кожи. Обитатели этих комнат через сени 38 могли прой­ти в ванную комнату 43, очень хорошо сохранившуюся. Площадь ван­ной — около 15 кв. м, у ее юго-восточной стены стояло основание бас­сейна— глубокое глиняное корыто (0,75 X 1,78 м ), хорошо оштукату­ренное снаружи, в которое была .вставлена изящная терракотовая ванна. Края ванны в середине несколько понижались. Обращенный к стене край ванны имеет отогнутый бордюр толщиной около 0,05 м. Со стороны ком­наты край ванны образует широкую, мягко изогнутую полосу, удобную для входа и выхода из ванной. Этой же цели служила небольшая сту­пенька из глины (0,60 X 0,40 X 0,146 .м), сооруженная перед глиняным футляром.

Терракотовая ванна, по-видимому, вынималась и ставилась обратно,, так как она снабжена ручками. Внутренняя ее поверхность расписана белесыми спиралями по темному фону, неясные следы росписи видны, и яа внешней стороне. Внутри ванны найден небольшой килик.

В стороне от ванной в углу устроена оштукатуренная стойка из гли­ны, нечто вроде высокого ящика с внутренней перегородкой. В каждом его отделении стояло по большому сосуду типа кратера, высотой 1,20· л«. Видимо, в них приносили извне теплую 132 воду и уже отсюда ее брали во время купания и смешивали с холодной. В каждом из этих сосудов на дне нашли целые простые одноручные килики (в одном — 7, в дру­гом — 9) и несколько других мелких сосудиков133, служивших черпака­ми. Небольшой канал под северо-восточной стеной отводил использован­ную воду в подземный водосток 134_

Рациональное и весьма комфортабельное устройство ванной вновь свидетельствует о тон рафинированной архитектурной традиции, которой обладали ахейские архитекторы в XIII в. Конструкция помещения 43 отвечала высоким санитарным нормам, выработанным в быту ахеян. Ведь не только знать, но и средние слои населения считали необходимым иметь ванную в своем доме 135. Данные эпоса вполне гармонируют с архитек­турными памятниками: мытье в ваннах гостей, прибывавших во дворец,, было столь же обязательным, как и угощение пищей 136. Творцы и испол­нители ахейских былин считали омовение именитого гостя в дворцовой ванной непременным условием радушного приема. Обычай омовения гос­тя соблюдался героями эпоса даже по отношению к пришельцам, зани­мавшим очень невысокое место на общественной лестнице. Пенелопа от­

131 Biegen, Pylos, 1955, p. 99.132 QI0T ящик-стойка обеспечивал длительное сохранение тепла водой и вместе-

с тем служил как бы водяной плитой, согревавшей комнату в холодные зимние ме­сяцы. Судя по Одиссее (Od., X, 368—359), воду подогревали в медных треногих ког- лах, что должно было происходить где-то вдали от ванной комнаты.

133 Biegen, Pylos, 1955, p. 100.134 Искусство мессенского архитектора, проектировавшего ванную в пилосском

дворце, несколько уступает размаху, проявленному арголидским архитектором, поло­жившим на полу ванной комнаты дворца в Тиринфе одну большую плоскую камен­ную плиту весом 20 т (A. W. Lawrence, Greek architecture, Harmondsworth, 1957, p. 73).

135 Остатки ванной найдены в поселении Иклайна (Πρακτικά, 1954, а. 310, eiκ 8)·.136 Od., Ill, 464—468; IV, 47—50 (во дворце Менелая упомянуты две ванны). Наз­

ванные в Одиссее две серебряные ванны, подаренные Менелаю (Od., IV, 128), видимо, имели серебряную оковку.

дает рабыням распоряжение, чтобы они утром омыли нищего Одиссея, но предварительно поручает старой Евриклее вымыть ему ноги. «Разумная» Евриклея берет медный таз, употребляемый ею для мытья собственных ног, и выполняет распоряжение царицы137. Даже волшебница Кирка устраивает в своем доме купанье товарищам Одиссея 138.

К комнатам 38—40 относился внутренний дворик 42, в который попа­дали из сеней 38 через одноколонный портик 41. Двор 42 имел хорошо цементированный пол. В него была подведена вода, как показывают ос­татки водопроводной трубы. Этот внутренний двор был устроен лишь в самый последний период эксплуатации Главного корпуса139 — очевид­но, династ, правивший в конце X III в., стремился к большим удобствам.

Обзор помещений первого этажа Главного корпуса указывает на слож­ное хозяйство жившей здесь семьи басилея. Из почти 30 комнат лишь одна треть (включая мегароны, ванную и кладовую с водой 53) служила непо­средственно для жилья. Остальные помещения имели служебное назначе1 ние — главным образом это были кладовые. Такое распределение площади в нижнем этаже могло быть продиктовано прежде всего соображениями удобства транспортировки припасов. Примечательно, однако, что эти склады находились возле главного мегарона,— вероятно, хранившиеся в них продукты шли прежде всего на потребление в большой зал. А такие ценные припасы, как оливковое масло, стоявшее и на втором этаже, спе­циально хранилось вблизи от царских покоев, чтобы облегчить контроль за хранением и расходом этого дорогого продукта. Владыки Пилоса пони­мали разницу в значении материальных ценностей, сосредоточенных в их кладовых.

Немногочисленные остатки второго этажа Главного корпуса показы­вают, что и там находилось много помещений. Данные пилосского дворца в полной мере подтвердили многочисленные свидетельства эпоса об апар­таментах и кладовых второго этажа во дворцах басилеев 14°, а также и наблюдения Уэйса над архитектурой микенского дворца 141. Правда, ос­тается неясным вопрос, находился ли второй этаж над центральным ме- гароном, который, по мнению Блегена, должен был иметь большую высо­ту, чем примыкающие к нему помещения.

Симметричное устройство двух лестничных клеток по обе стороны большого мегарона с входами прямо из продома 5 свидетельствует о со­общении между центральными апартаментами и горницами второго эта­жа. Конструкция лестниц предусматривала достаточно удобное передви­жение. Правая лестница 36, от которой сохранилось на месте восемь ка­менных ступеней, имеет ширину около 1,5 м . Сохранившаяся ее нижняя часть и сейчас производит впечатление прочного сооружения 142. Лестница 36 состояла, по-видимому, из 21 ступени, образовывавших один пролет. Более сложна конструкция лестницы 14—15, от которой сохранились лишь две ступени из таких же каменных, хорошо отесанных плит и той же вы­соты, что и ступени первой лестницы. Лестница 14—15 состояла из трех частей, нижний пролет имел девять ступеней, затем поворот направо по трем ступеням и опять направо вели девять ступеней. Эта неэкономная конструкция была обусловлена тем, что лестницу 14—15 возводили уже -после завершения строительных работ в левом крыле Главного корпуса:

137 Od., XIX, 320, 356. Не мыть же нищего в царских сосудах: разница положения ‘соблюдена.

'3S Od., X, 449-451.139 Blegen-Rawson, Guide, p. 16.140 Например, во дворце Одиссея верхний этаж занимали покои Пенелопы. Там

же были и кладовые с доспехами.141 Wace, Mycenae, pp. 87, 88, 104.142 Biegen, Pylos, 1954, p. 35.

ее нижние ступени были уложены прямо на оштукатуренном полу поме­щения из. Видимо, первоначально предполагали обойтись одной лестницей на второй этаж или же второй подъем планировали соорудить где-то в другом месте.

На основании размеров лестниц Блеген установил 144, что высота пер­вого этажа достигала 3,25 м. Можно полагать, что светлицы второго этажа кмели столь же высокие потолки. О назначении верхних комнат прихо­дится судить по их обгоревшим остаткам. Так, над комнатой 31 была рас­положена комната, обитательницы которой применяли в своем обиходе гребни из слоновой кости и туалетные шкатулки с накладками тоже из слоновой кости — остатки этих вещей были найдены при раскопках 145. Над проходом 38 в пифосах средних размеров и в больших расписных триовисах стояли запасы оливкового масла, которым также вели строгий учет: найденные в обвале со второго этажа 19 табличек содержали доку­менты о разных сортах оливкового масла. К этой кладовой наверху при­мыкали, видимо, жилые покои — остатки росписей их стен найдены в за- сыпи ванной комнаты 43. Лэнг удалось выявить три сюжета этих фресок. Один изображает в миниатюрном стиле два ряда мужчин с копьями, дви­жущихся в противоположные стороны и сопровождаемых собаками,— они преследуют каких-то копытных животных. Другая фреска представляет большого размера львов и собак. На третьей улавливаются очертания гри­фов Н6.

Также жилыми были, по-видимому, покои над кладовыми 18 — 21. Среди обломков второго этажа, обрушившихся в эти помещения, было найдено много фрагментов стенных росписей 147. Расчищавшая эти, куски Лэнг отметила, что здесь изображены фриз с морскими корабликами, ар­хитектурный фасад, много лошадей, ведри. Эти сюжеты аналюшчны темам росписей в пропилеях, но стиль фресок в верхних горницах иной 148.

Расчеты Блегена о потолках первого этажа позволяют думать, что все здание Главного корпуса имело не менее 7 м высоты. Возможно, что эту цифру следует увеличить за счет междуэтажных перекрытий, так что об­щая высота дворца была значительной. Напомним, что в гомеровском эпосе о жилище басилея часто говорится как о ΰψηρεφής 149t причем падение с крыши дворца оканчивалось иногда смертью 15°.

Конструкция крыши Главного корпуса остается неясной. В эпосе упоминаются и плоские и двухскатные крыши151, поэтому допускалось применение и двухскатного покрытия152, которое должно было придать основному корпусу более монументальный вид.

С восточной стороны к Главному корпусу примыкало несколько вспо­могательных построек, очевидно возведенных после сооружения цент­рального здания.

143 Ibid., р. 34.144 Blegen-Rawson, Guide, p. 16.145 Ibid., p. 14.146 Biegen-Lang, Pylos, 1958, p. 127.147 Biegen, P y lo s , 1953, p. 29.148 Biegen-Lang, Pylos, 1960, p. 157.149 II., IX, 582; Od., IV, 757.150 Od., X, 552—560 (гибель Элпинора).151 Вопрос этот детально рассмотрен В. Мальмбергом в работе «Древне-греческие

•фронтонные композиции» («Записки классического отделения Императорского Рус­ского археологического общества», СПб., т. I, 1904, стр. 55—468), отметившим устойчи­вое сосуществование обеих форм перекрытия (там же, стр. 70—72). Аналогичные наб­людения сделала и Лоримор (Lorimer, НМ, р. 418).

152 Уэйс предполагает, что крыши дворцов были только плоскими (Wace, Mycenae, p. 104), но изображения святилищ на бляшках из могилы IV круглого погоста А в Микенах указывают на применение и крутых двускатных крыш.

В северо-восточном углу был построен одноэтажный флигель с той же ориентацией, что и Главный корпус 153. Доступ в него шел возвышающим­ся по склону холма пандусом 91, имевшим ширину 3,40 м и покрытым добротным цементным полом.

Южный угол северо-восточного флигеля занят открытым двором с ош­тукатуренным полом, уровень которого резко поднимается к северо-восто­ку ,54. Во дворе обнаружен стоящий на месте большой прямоугольный блок 92 из известняка (около 0,67 X 1,26 м ) , покрытый со всех сторон расписной штукатуркой; по светлому фону здесь изображены тройной линией волны. Блеген считает его алтарем. Против алтаря 92 располо­жено открытое в его сторону помещение 93, площадью около 10 кв. м 155. Вход в эту комнату обрамлен выступами (антами), пол ее намного выше уровня всего двора. По мнению Б л сгона, здесь находилось святилище.

К северо-востоку от алтаря 92 сохранились каменные базы — видимо, здесь был двухколонный портик 94, откуда по коридору 95 можно было пройти в следующие помещения. В самом проходе 95 обнаружено немного находок: сосуд типа пифоса, стеатитовая печать чечевицеобразной формы, оттиск печати на глине, обломки обгоревшей слоновой кости, наконечник стрелы, кусочек серебряной проволоки. Еще меньше находок было в ком­натах 96 и 97. Отметим, что у дверей горницы 96 обнаружена грубая терракотовая фигурка животного ,Б6. В комнате 97, так же как и в ко­ридоре 95, пол был покрыт не штукатуркой, но утрамбованной глиной ь7. На полу лежало много остатков обугленного дерева и еще каких-то сго­ревших ветцеств. Над спекшимися остатками находился толстый слой красноватой глины — остатки сырца, из которого в основном были сложе­ны стены изучаемого здания, каменными были лишь их цоколи.

В угловой комнате 98 площадью около 44 кв. м найдены раздавлен­ными два больших сосуда и много мелких, а также 21 глиняный оттиск, сделанный печатями или перстнями-печатями.

Самым большим помещением в изучаемом флигеле является средняя комната 99, имеющая площадь около 100 кв. м. На ее глиняном полу не­симметрично располагались каменные 'основания для стоек или подпорок. Уже Блеген в своем отчете отметил158, что ширина комнаты 99 такова, что перекрытия ее не нуждались в промежуточных подпорах. Вдоль боковых стен исследователи обнаружили много мелких плоских камней, котопьте могли служить основанием для вертикальных стоек деревянных скамей или полок. Наличие полок по бокам помещения позволило исследователям предположить, что утопленные в земляной пол большие плоские камни служили основаниями для вертикальных столбов, между которыми были развешаны хранившиеся в этом помещении вещи. Блеген отмечает, что на полу помещения 99 помимо приблизительно дюжины разбитых сосу­дов были найдены два кремне пых наконечника стрел и несколько мелких наконечников из бронзы. Это подтверждает его предположение, что изу­чаемое помещение служило хранилищем военного снаряжения и что в пей,, как в доме Одиссея159, были устроены деревянные полки, на которых

153 Biegen-Lang, Pylos, 1957, pp. 175—176.154 Влеген предполагает, что двор прикрывает здесь какое-то препятствие или

стену (Blegen-Iang, P y lo s , 1957, p. 176).iss ч исло находок и в этом дворе невелико: фрагменты трех табличек (№ Сс 1285,

Эп 1322 и Хв 1‘337), четыре прекрасно выточенных наконечника стрел из ротового камня и обломки пяти или шести сосудов на полу между алтарем и помещением 93..

156 Biegen, Pylos, 1956, p. 176.157 Блеген сообщает, что такой пол имели почти все помещения северо-восточно­

го крыла.158 Biegen-Lang, Pylos, 1957, p. 177.153 Od., XXI, 9—13, 50. Из описания видно, что оружейная располагалась в даль­

нем конце дома Одиссея ( θάλαμον έσχατον ), где были собраны преимущественна

Хранились доспехи. Позднее Блеген почему-то не повторял этого пред­положения 160. Нам кажется, однако, что изучаемое помещение могло слу­жить мастерской, в которой среди прочих предметов чинили и приводили в порядок доспехи самого анакта и близких ему воинов. Интересно то, что среди 56 документов, встреченных в помещении 99, имеются записи, относящиеся к колесницам, сбрусе, запасам кожи и бронзыш . Все эти предметы имеют прямое отношение к военному снаряжению ахеян.

Следующая, почти квадратная комната 100 площадью 44,8 кв. м ин­тересна тем, что в ней обнаружены скопления миниатюрных бронзовых наконечников стрел и много обломков из слоновой косий. Эки находки позволили Блегсну предположить ,62, что весь сеβό"Ρ'ο-воеточиый флигель мог служить арсеналом,— гипотеза убедительная, так как хранение ору­жия и уход )за иим должны были занимать большое место в жизни муж­ского населения дворца. Расположение оружейной кладовой прямо у вхо­да в Главный корпус представляло наибольшие удобства для анакта и его приближенных, жизнь которых ‘ обычно протекала, судя по гомеровским поэмам, в авле и большом мегароне. Осуществленная здесь планировка подсобного рабочего корпуса указывает сна то, как тщательно пилосский архитектор продумывал все условия быта и труда в дворцовом хозяй­стве, как рационально стремился он устроить рабочее место для ору­жейников.

Из прочих строений справа от Главного корпуса надлежит описать ещм и винный склад 105 163. Переднюю часть здания, имевшего длину 18,40 л», ширину 8,50 м, занимала проходная комната 104, в которой найдено 14 оттисков печатей. Сам винный склад длиной около 12,4 м являет при мер рационального решения вопроса хранения жидких припасов. Вдол! стен помещения в один ряд, а в центре комнаты в два ряда стояли боль­шие пифосы. Большинство сосудов было опущено в углубления в глино­битном полу. Незаглубленные пифосы по правой стороне хранилища были укреплены обкладкой из камней, скрепленных глиной. Судя по найден­ным обломкам, каждая бочка была закрыта глиняной крышкой.

К сожалению, исследователям не удалось восстановить полностью те 35 пифосов, которые стояли на складе в момент гибели дворца, и поэтому нет возможности вычислить хотя бы приблизительно общее количество хранившегося там вина.

Среди пифосов были найдены довольно многочисленные сосуды, часть которых предназначена для питья. Особенно интересна находка свыше 60 оттисков печатей. На оборотной стороне четырех из них нанесена идеограмма, которую Сундвалл, а за ним Вентрис и Чадвик истолковали как знак для обозначения вина 164. Оттиски были- поставлены на кусках глины, покрывавших веревки: видимо, ими завязывали крьшгки сосудов с доставленным на склад вином.

Здание винного склада имело второй этаж, комнаты которого были расписаны фресками. Сохранились куски миниатюрной фрески с изобра­

металлические изделия: Évôa 5έ οι κειμήλια κεΐτο άιιακτος -χαλκός τε χρυσός та ■πολύκμ,ητός τε σίόερος, εΐ/θα 2ε τβξον κεΤτο πολίντογοκ ήδέ φαρέτρη όιδόκος, πολλοί ό’ εΐγεσαν στονβεντες όϊσοί.

Многим хозяйским добром была та полная кладовая:Золотом, медью, а также для выделки трудным железом.Там же и лук находился упругий царя Одиссея Вместе с колчаном, набитым несущими стоны стрелами.

160 Blegen-Rawson, Guide, p. 29.161 Это документы Ас 1272—1280, Ап 1281—1.282, Сс 1283—1284, Сп 1286—1287 и др.

(Biegen-Lang, Pylos, 1957, pp. 177, 181—191).162 Blegen-Rawson, Guide, p. 29.163 Blegen-Lang, Pylos, 1958, pp. 121—122.164 Blegen-Lang, Pylos, 1958, p. 122, tabl. 31, № 1358—Ί361.

жением по голубому полю мужчин с красным телом в белых туниках, бе­лых лошадей и головы вепря 1б5. Блеген полагает, что в этих горницах мог жить кто-либо из главных дворцовых слуг, ведавших хранением и раз­ливом вина во дворце. Однако сюжеты росписей позволяют думать о более привилегированном статуте обитателей этих покоев.

Остается упомянуть более мелкие постройки, замыкавшие дворцовый: ансамбль с других сторон.

Между Главным и юго-западным корпусами на южной окраине плато стоял флигель с помещениями 60 и 62. Первая комната площадью около 21 кв. м служила складом керамики. Здесь найдено около 850 сосудов раз­личных типов, начиная от мелких блюдец и чашек, киликов, кратеров, глубоких кувшинов, псевдостомных сосудов и кончая простыми кухонны­ми горшками, кувшинами и ковшами. Здесь же были найдены и неболь­шие курильницы. Примечательно, что сосуды стояли в комнате 60 по группам, возможно на особых деревянных полках, поэтому во время по­жара каждая группа падала особняком. Посуда в основном без орнамен­та, хотя многие псевдостомии и кувшины имеют несложную роспись крас­но-коричневой краской. Блеген высказывает предположение, что посуда из кладовой 60 могла использоваться для гостеприимной встречи приби­рающих во дворец, ссылаясь на описание приема, устроенного Невтором Телемаху166.· Однако посуда для гостей должна была бы быть изящной, расписной и предназначенной для питья. В кладовой 60 хранилась не только столовая, но и кухонная посуда: вероятно, здесь находился запас обиходной керамики попроще, которой ведали дворцовые слуги. Возмож­но, что те стопки простой посуды 1б7, которые были найдены на оштука­туренном полу соседнего прохода 61, были вынесены из кладовой 60 слу­жанками, охваченными паникой во время пожара. Иначе трудно объяс­нить появление стопок поюуды в бесспорно часто посещаемом коридоре, где был найден выточенный из камня большой открытый светильник, украшенный орнаментом из спиралей улиток и стоявший на пьедестале. Переход 61 соединял ряд служб на южном конце акрополя, но характер· этих строений остается неясным из-за разрушения их стен при выборке камня в новое время. Из них помещение 62 также служило окладом по­суды. Оно интересно тем, что под полом его обнаружена засыпь из строи­тельных обломков, в числе которых куски стенных росписей (фриз из спи­ралей с розеттами, исполненный белой, тюлубой, черной красками), при­надлежавших здашию предшсствующего периода 16В.

Из коридора 61 несколько ступеней вверх вели к дверям в большой внутренний двор 63. На нем находок оказалось очень мало: несколько· обломков исписанных табличек, фрагменты посуды и одна терракота ггси- образного типа. Двор 63 ограничен с севера помещениями 89—90, за ко­торыми тянется двор 88. В глубине последнего располагались помещения 82 — 87. Назначение этих служб еще не совсем ясно. По-видимому, об­ширная комната 82 служила складом для вина: в ее полу были установ­лены большие пифосы. Блеген полагает, что это мог быть винный погреб, для юго-западного корпуса 169. Может быть, в дальнейшем здесь хранилось самое простое вино для слуг и менее значимых членов царской семьи, обитавших в прилежащем второстепенном корпусе.

К группе служебных помещений 83—85 примыкает круглое сооруже­ние 87, имеющее диаметр около 3 м. Сложенный из необработанных кам:-

165 Biegen-Lang, Pylos, I960, pp. 157—158.166 Biegen, Pylos, 1955, p. 96; Od., III, 390.167 Biegen, P ylos, 1955, ip. 96.168 Biegen-Lang, Pylos, I960, p. 157.169 Blegen-Rawson, Guide, p. 26; Biegen-Lang, Pylos, 1958, p. 124.

ней (сохранилось лишь два ряда), этот круг не имел фундамента и, види­мо, был частью какой-то легкой хозяйственной постройки. Описанные выше корпуса и флигели дворцового ансамбля соединялись дворами и переходами. Следует отметить, что, как и в других известных ахейских дворцах -ϊογο времени, пилосские дворы были покрыты слоем прочного, цемента, обеспечивавшего чистоту во время длительных зимних дождей.

Коснемся теперь вкратце системы водоснабжения. Согласно предполо­жению Блегена, водопровод был проложен от источника Рувелли, нахо­дящегося в километре к северо-востоку от Пштоса 17°. На акрополе про­слежено ложе канала, вырубленного в материке и обложенного камнями. От главного канала отходило несколько боковых, подававших воду в раз­ные места дворцового комплекса. Так, круглая терракотовая труба пода­вала воду во дворик 42, к которому с внешней стороны примыкал резер­вуар 102. Местами водопроводные терракотовые трубы имели пи-образное сечение 171. В отдельных пунктах дворцового ансамбля стояли небольшие терракотовые резервуары для воды, по форме напоминавшие ванну,— пока обнаружено четыре таких бассейна 172. Не менее сложной и развет^ вленной была сеть водосточных каналов, проходивших и под зданиями и под дворами. Дренажная система обнаруживает такое же высокое строи­тельное качество, что и весь дворцовый комплекс. Одна и та же конструк­ция освобождала дворы от дождевых вод — в каждом дворе в одном месте уровень пола понижался, и здесь была положена каменная плита с про­сверленными в ней- отверстиями, через которые вода поступала в прохо-- дящий внизу водосток173. Сложенные из камня каналы выводили сточ­ные воды в главный дренажный канал, имевший солидную конструкцию: его стенки были выложены из камня, пол устлан плоскими плитами, боль­шие плоские плиты накрывали верх желоба 174. Этот сточный канал вы­ходил на крутой юго-западный склон акрополя, где в нижнем конце ши­рина его несколько уменьшалась, достигая лишь 0,40 л*.

Многочисленные корпуса дворцового ансамбля были возведены из разных материалов, в зависимости от назначения каждого здания. Глав­ный и юго-западный корпуса имели стены в первом этаже каменные, во втором — сырцовые. У одноэтажных служб сырцовые стены стояли на добротных каменных основаниях. В толщу каменных и сырцовых стен были введены деревянные брусья и столбы — как горизонтальные, так и вертикальные. Эти прокладки должны были усилить антисейсмичность строений. Они же, как справедливо отметил Блеген 175, вместе с деревян­ными частями (колоннами, рамами, решетками, стропилами и т. д.) и по­служили благодарным материалом для ошя во время последнего пожара.

Следует отметить ясно выраженное стремление экономного расходо­вания строительных материалов и труда: наружная кладка внешних стен зданий состояла из горизонтальных рядов хорошо отесанных прямоуголь­ных плит известняка, тогда как внутренние части этих стен были сложены из рваного камня. Все внутренние стены были возведены из рваного камня, скрепленного глиной, причем в эти кладки вводили довольно много прямоугольных блоков и больших камней — видимо, для усиления проч­ности. Внутри помещений стены были оштукатурены.

Все отмеченные особенности строительной техники дворца в Эпано- Энглианосе указывают на полное единство строительных приемов зодчих

170 Biegen-Lang, Pylos, 1958, p. 124.171 Biegen-Lang, Pylos, 1960, p. 29.172 Blegen-Rawson, Guide, p. 29.173 Biegen, Pylos, 1955, p. 97.174 Biegen-Lang, Pylos, 1960, p. 155, tabl. 55, fig. 10.175 Blegen-Rawson, Guide, p. 6.

Пилоса и Микен 176, отражающее монолитность ахейской культуры во вто­рой половине II тысячелетия.

Пилосский дворцовый ансамбль занимал немногим меньше половины всего плато. Остальная часть акрополя в XIII в. была расчищена от по­строек предшествующих времен и оставалась свободной. Назначение до­вольно большой площади возле дворца остается пока неизвестным. Может быть, ее нужно сопоставить с пространным двором тиринфского дворца. Наличие таких больших свободных территорий позволяет поставить во­прос: не происходили ли здесь религиозные или политические собрания граждан столицы?

Как и в остальных резиденциях ахейских царей, в непосредственной близости от пилосского акрополя располагались царские усыпальницы. Ближайший фолос лежал в 80 м к северо-востоку от холма Эпано-Энгли­анос 177, на расстоянии 135 м к югу находился другой фолос, раскопанный в 1957 г. Последний фолос интересен тем, что его использовали в течение длительного периода — от ПЭ II до ПЭ IIIA, приблизительно от серединыXV в. до 1300 г„ причем в нем встречены четыре захоронения ib больших сосудах 178. К западу от дворца на расстоянии около 500 м обнаружено кладбище с захоронениями в склепах. Видимо, как и в Микенах, некро­поль зажиточного населения Пилоса располагался вблизи царских усы­пальниц.

Изложенное выше описание пилосского дворцового ансамбля не пре­тендует на исчерпывающую полноту179. Так, прекрасная сохранность кла-. довых, складов и других хозяйственных помещений в пилосском дворце позволяет понять назначение множества помещений в других, хуже со­хранившихся, ахейских дворцах. Рациональная организация хранилищ освещает малоизвестную ныне экономическую деятельность ахейских царей. В жилищах анактов в XIV—X III вв. копили тысячи гончарных изделий, сотни литров зерна, вина и масла. Доставляемые во дворцы продукты были, по-видимому, податями, вносившимися натурой царю от каждого подвластного ему города или селения. Недаром в «Каталоге ко­раблей» тщательно перечислены города, доходы от которых наполняли царские закрома и кладовые. Концентрация такого количества матери­альных ценностей и распоряжение ими делали ахейского басилея крупной фигурой в экономической жизни общества.

Перейдем к эпиграфическим данным об экономической деятельности последнего пилосского царя. Записи на глиняных табличках и бирках я тексты на печатях сохранились не только в архивной комнате 8 и при­мыкающих помещениях 7 и 2, но и во многих местах дворцового комплек­са (в мегароне 6, в помещениях 5, 20, 23, 24, 32, 38,41, 43, 45, 55, 63, 71, 98, 99, в винном складе 105 найдены только оттиски печатей). К 1961 г. было известно 1180 'документов, с тех пор, было найдено еще несколько десятков. Называя эту цифру, следует помнить, что большое число надпи­сей дошло в обломках (рис. 103), следовательно, целых текстов гораздо меньше.

По внешнему виду документов можно заметить, что тщательно велась хозяйственная отчетность в Пилосе. Однако сложность знаков и необхо­димость быстрого написания по сырой глине приводили к нередким ошиб-

17« Wace, M ycenae, p. 105.177 Biegen, Pylos, 1953, pp. 30—32.178 Blegen-Lang, Pylos, 1957, p. 178.179 Многие характерные детали опущены, поскольку они могут быть интересны

лишь специалистам по строительному делу. Некоторые черты обойдены молчанием, так как они остались непонятными для автора этих строк, не видевшего изучаемый памятник.

кам 18°. Возникновению последних, по мнению П. И лионского, способство-' вало и то, что дилоссние документы начертаны не только профессиональ­ными писцами, но и грамотными подручными людьми, писавшими таблич­ки по мере надобности. Выявленные ошибки чаще всего являлись резуль­татом рассеянности писавших — это описки, пропуски или повторения знаков.

При написании чисел соблюдалась особая точность. Как известно, си­стема счета ахеян была десятиричной, так что каждое десятикратное числовыражалось особым знаком: например, единица — 1; десять----- ; сто —О.Комбинации основных знаков для выражения чисел были строго регламен­тированы, например, 5 обозначали только {j1 ; 9 — ; 20 —* = ; 60 —■

; 70 — == . В случае исправления цифры писец полностью уничто­жал неверное число, стараясь избегать помарок,81.

Разнохарактерность пилосских хозяйственных документов весьма усложняет их изучение. Первый исследователь этих текстов Е. Беннетт удачно классифицировал таблички в зависимости от упоминаемых в них одушевленных и неодушевленных предметов. Как известно, в ахейской сло­говой письменности существовало правило писать перед цифрой идеограм­му учитываемою объекта. Основываясь на идеограммах, Беннетт разбил документы из Пилооа и других центров ахейской Греции на большие клас­сы, обозначив их прописными буквами латинского алфавита 182. Согласно этой системе А объединяет документы с перечислением людей; класс В — документы с идеограммой сидящего чловека; классы С и Д — записи до­машних и диких животных; классы Е, F, G, J, К, L, М — инвентарные записи различных предметов обихода; классы Ν, О, Р — документы с не­понятными еще идеограммами; класс R заключает таблички с перечисле­нием оружия; в класс S входят инвентарные записи боевых колесниц ж их частей; в класс Т включены надписи с «посвящениями» богам; класс U объединяет таблички со смешанными идеограммами; класс V состоит из записей с одними числами без идеограмм; класс W объединяет бирки и оттиски печатей; в класс X отнесены обломки надписей, не поддающиеся определению, тогда как класс Ζ включает надписи, нанесенные краской на сосуды (рис. 102).

Каждый из перечисленных классов надписей подразделяется на грун- пы, обозначаемые латинскими минускулами. Например, в классе А группы текстов Аа и Ав содержат записи женщин и детей обоего пола, в группе Ап упомянуты мужчины, в группу Сп отнесены таблички с перечисле­нием овец и коз и т. д.

Изложенная система классификации помогает представить все много­образие одушевленных и неодушевленных предметов, подлежавших уче­ту в Пилосе183.

Более подробные данные можно получить при рассмотрении идео­грамм, употреблявшихся в пилосских документах. Количество этлх зна­ков в ахейской письменности ныне достигает цифры 153 и почта: все они

iso р ν ilievski, Non-greek inflections of scribal errors in the mycenaean texta ,— «Ziva antika», Skoplje, 1965, god XV, sv. rl, pp. 45—59.

181 S. Dow, Minoan writing,— AJA, vol. 1954, p. 124.182 E. L. Bennett, The Pylos tablets, a prelim inary transcription, Princeton, 1951.

Второе издание книги вышло в 1955 г. В дальнейшем эта классификация была сум­мирована (S. Dow, The Minoan writing..., p. 96).

183 Обозначение документов ах&йокой письменности построено на использовании этой системы, каждая надпись обозначается формулой, заключающей сокращенное название места находки, принадлежность к классу и группе и инвентарный номер. Например, называя надпись PYJn 725 исследователи подразумевают, что это надпись из Py(los) группы Jn, имеющая инвентарный номер 725; надписи из Фив имеют на­чальную литеру ТН, из минея — литеру МУ, из Тиринфа TI и т. д.

уже известны в пилосских текстах184. До сих пор не все идеограммы рас­шифрованы и, следовательно, еще неизвестен полный перечень всех поня­тий, которые ахеяне передавали этими знаками. Но и прочитанные идео­граммы достаточно характеризуют обилие материальных ценностей, обра­щавшихся в ахейской экономике. Например, три различные идеограммы означали лошадь, четыре идеограммы — овец, свыше полутора десятка идеограмм — керамические изделия. Для меди и золота были введены специальные знаки.

Многочисленность идеограмм для разных видов одного и того же про­дукта или скота говорит о том, что в каждом случае подразумевались осо­бые категории, твердо установленные в ахейских деловых кругах.

Последнее обстоятельство убедительно свидетельствует о существова­нии сложной экономической терминологии в ахейском языке XIII в., что было вызвано потребностями широкого производства и обмена. Появление этих терминов, видимо, можно отнести еще к первой половине II тысячеле­тия, когда обитатели Греции пользовались пиктографическим письмом. Созданные тогда знаки-рисунки настолько прочно вошли в употребление грамотных людей, что удержались и в период замены пиктографического письма слогов ими знакам^, силлабограммамш. Правда, теперь начертание идеограмм становилось всё более и более схематичным, некоторые из них были усложнены добавлением слоговых знаков (например, идеограммы 120, 125, 130) 185.

Судя по следующим за идеограммами цифрам, экономы пилосского царя тщательно регистрировали движение любых количеств материальных ценностей1Е6.

Но каковы были социальные и экономические установления, породив­шие необходимость составления изучаемых записей, можно узнать из той части ахейских документов, которая написана силлабограммами. Чтение 70 из 90 силлабических знаков ахейской письменности теперь уже уста­новлено достаточно точно, однако значительная доля недешифрированных знаков 187 тормозит изучение ахейской лексики. Это, в свою очередь, за­держивает окончательную интерпретацию наиболее сложных ахейских до­кументов.

181 Наиболее полно ахейские идеограммы представлены на таблице обязательной их транскрипции, принятой III Международным коллоквиумом микеноведов в Впигс- преде («Мус. SUid. Wingspread, 1961», pp. 258—259, Tab. IV).

185 Ibid.186 Например, в записи PYSa 794 идет речь об одной паре колес с бронзовыми

ободьями, в PYEb 297 упомянуты 474 меры зерна, в PYTa 722 описаны три табурета, инкрустированных слоновой костью. В табличках группы Сп речь идет о десятках, сотнях и тысячах овец и т. д.

187 «Мус. Stud. Wingspread, ,1961», pp. 255—257, tabl. I—III. Вентрис и Чадвик дали точное определение значимости 62 слоговых знаков из рассмотренных ими 65 (Ventris and Chadrick, Evidence, p. 86, fig. 2), причем в дальнейшем полностью было изменено понимание лишь трех знаков q0 2 , da2 и пиг, которые означают su, du и nwa (Chadwick, Decipherment, p. 74). Остальные силлабограммы до сих пор не поддаются расшифровке.

Г Л А В А

V

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ ГРЕЦИИ XVI—XII вв.

При изучении исторического развития Греции на рубеже III и II тыся­челетий до н. э. прежде всего необходимо правильно понять те изменения в жизни населения страны, которые произошли при смене раннеэлладокой ступени культуры следующей, среднеэлладской. В некоторых поселениях отложения 'Средне-элладского времени отделены от предыдущих слоем пожарищ (в Зигуриесе, Кораку и др.); это дало возможность предполо­жить, что около 2000 г. до н. э. произошла смена населения страны. Так появилась теория этнической смены населения. Формирование некоторых новых культурных явлений в первой трети II тысячелетня было исполь­зовано западными исследователями для подтверждения этой теории. Обычно они опираются на три основных положения,, будто бы свидетель­ствующих о вселении греков в Элладу около 2000 г.,— появление мегарон- ного дома, нового типа погребений и нового вида керамики («миний- ской»1).

Большинство историков Запада считают, что именно в это время произошла впервые смена неиндоеврол ейского населения страны арий­ским. Это утверждение порождено приверженностью ряда ученых теории «миграциояизма»,, которой буржуазная наука пытается объяснить все неясные отрезки развития истории тех или иных племен и народов. «Миграционисты» объясняют развитие человечества результатами воз­действия более культурных племен на менее развитое население, отвергая самостоятельное внутреннее развитие каждого конкретного * общества* Ошибочность и вредность теории «миграционизма» достаточно полно по­казаны в работах советских археологов 2. ‘

На первых порах теория миграций отчасти помогла исследователям классифицировать разнообразный материал и наметить некоторые вехи исторического развития3. Но позднее стало очевидно, что миграция не может все объяснить. И хотя Блеген в 1940 г. продолжал утверждать, что в ранней Греции, согласно археологическим данным, можно различить

1 Найденная впервые Шлиманом в Орхомеяе-Ш эта керамика была им названа «мпнийской» в связи с. легендой о населявших Орхомен миниях. Фиммен предложил именовать всю группу орхоменской, хотя сам впервые выяснил большой ареал рас­пространения посуды — от Фессалии до Мелоса и от острова Левки до Трои (Fimmên; Kretisch-M ykenische Kultur, Leipzig, 1924, S. 79, 140—142).

2 A. Я. Брюсов, E вопросу о передвижениях древних племен в эпоху неолита и бронзы,— СА, т. XXVII, 1S57, стр. 5—13; В. С. Т и т о в , Первое общественное разде­ление труда, древнейшие земледельческие и скотоводческие племена,—КСИА, вып. 88, 1962, стр. 10—25.

3 A. I. В. Wace Crete and Mycenae,— «Cambrindge Ancient history», vol. II, 1924.

три главные культурные и, по-видимому, также три расовые группы4, теория переселения встретила возражения уже в среде самих буржуазных ученых. М. Нильссон был первым, кто обратил серьезное внимание на несоответствие «теории разрушительного завоевания около 2000 г. до н. э.» действительному ходу событий5. Он подчеркнул, что не во всех ахейских поселениях смеша ранне-элладских слоев отложениями средне-элладского периода сопровождалась полным культурным; разрывом. Его взгляды по­лучили основательное подтверждение s материалах из Лерны. Заслуга Нильссона и в том, что он ука1зал на отсутствие резкого разрыва между культурой страны конца III и культурой начала II тысячелетия. Однако «миграциошистские» объяснения исторических процессов в Греции не прекращаются и по сеп день.

Принципиальной ошибкой сторонников ('переселенческих» теорий яв­ляется недооценка самостоятельного экономического развития населявших Грецию племен. Прогресс в развитии связывается ими лишь с появлением новых этнических элементов в Греции. Между тем данные археология достаточно убедительно указывают на преемственность культурных тра­диций III и II тысячелетий.

Теперь стало известно, что мегарон имеет своим прототипом прямо­угольные дома в ранне-элладских поселениях Рафины и Ашос-Космаса и особенно в Лерне («Дом черепиц»). Появление в Средней Греции прямоугольного жилища, состоящего из двух помещений, отодвигается, таким обрааом, за 200—300 лет до предполагаемого «греческого вторже- пия». Жилище типа мегарона долго .существовало в Фессалии6, поэтому отпадает всякая необходимость находить «переселенцев», создавших ме­гарон.

Второй аргумент «миграционистов» — распространение обряда захоро­нения в каменных прямоугольных ящиках — потерпел крушение после исследования ранне-элладского некрополя в Агиос-Космасе. Там населе­ние пользовалось прямоугольными Платовыми могилами, послужившими прототипом последующим каменным ящикам.

Более сложен вопрос о распространении серо- иди желтоглиняной «мшышской», или «орхюменской», керамики, сделанной на гончарном кругу. Однако теперь стало известно, что сосуды «орхоменского» типа изготовлялись не только на гончарном кругу, но и от руки, что говорит о продолжительности проникновения этого вида керамики в обихЗД насе­ления Греции7. Исследования последних лет в Ларисе показали, что происхождение «орхоменской» керамики, видимо, нужно искать в Фес­салии — там были найдены сосуды типичных для «минийской» керамики форм, но сделанные еще от руки л в черной лощеной глине 8. Таким обра­зом, появление «минийской» керамики свидетельствует лшпь о том, что в конце III тысячелетия на территории Греции происходили локальные

4 C. W. Biegen, Athens and the E arly Age o f Greece — «Athenian Studies presented to W. S. Ferguson», Cambridge, 1940, Suppl. 1, pp. 1—θ. Взгляды Блегена о трех расовых слоях продолжает развивать Хольмберг (Е. I. Holmberg, Som e notes about the etnical relations of prehistiric Greece,— «Opuscula Archaeologica», Lund, vol. VI, 1950, pp. 1129—138).

5 Например, С. Доу в 1960 г. говорит о том, что в Грецию из Малой Азии около 3000 г. вселилась «анатолийская» этническая группа, которая в свою очередь была покорена около 2000 г. до н. э. «недорийскими греками». В некоторых областях они утвердились путем завоевания, в других — мирным путем (Dow, The Greeks..., pp. 2 - 4 , 6 - 7 ) .

6 FimmeH, Kretisch-M ykenische K ultur , S. 45—46.- 7 Ibid., S. 141. Еще Фиммен указывал на постепенность проникновения «миний-

едой» керамики.8 АА, 1955—1956 (отчеты о раскопках Мплойчича).

передвижения племен. Эти перемещения происходили в рамках, этни­чески единого племенного массива.

Итак проверка фактами показывает несостоятельность теории втор­жения греков в Элладу около 2000 г. и подчинения ими живших там ранее негреческих племен, создавших ранне-элладскую культуру.

Говоря об этнической близости населения Греции в III и II тысяче­летиях, необходимо подчеркнуть, что это был массив родственных племен, среда которых лишь постепенно выдвинулись яа первое место гречеокие племена. Еще в I тысячелетии население Греции включало наряду с эллинами остатки древних племен пеласгического происхождения. Следов пребывания пеласгов в Элладе много э. Геродот говорит о принадлежности ионян к пеласгическим племенам и об выделении эллинов от пеласгов 10. Несомненно, что за две тысячи лет до Геродота грань между греками и пеласгами была еще менее четко выражена. Очень важны наблюдения Н. Валмина над сменой наслоений в Дорионе, позволяющие утверждать, что потомки неолитического населения Мессении продолжали обитать там и в эпоху ранней бронзы11. Возможно, что в числе этой общей массы пеласгов были и не выделившиеся еще в достаточной степени эллинские племена.

Все это имеет решающее значение для понимания истории ахейской Греции во II тысячелетии. Становится ясным, что нужно отбросить тео­рию о слиянии в X IX —XVI вв. двух чуждых этнических групп, сильно разнящихся по своему уровню. Приход переселенцев из Северной Греции в Среднюю и Южную означал приток родственной племенной группы; возможно отличавшейся лишь менее высоким экономическим и социаль­ным развитием. Сравнительно неглубокое качественное отличие коренного населения и вновь прибывшего послужило одним из условий того мощ­ного экономического и хозяйственного движения, которое наблюдается в Греции в последующие столетия. Следует оговориться, что, подчеркивая новые данные, свидетельствующие о самобытности (можно сказать, даже автохтопности) культуры населения Греции в III—II тысячелетиях, и об­ращая особое внимание на внутреннее развитие ахейского общества, мы не склонны полностью отрицать значение внешних влияний на население материка. Самое большое воздействие оказывал развитый островной мир, и прежде всего Крит.

Однородность населения Греции в период после переселений XX или XIX в. очень скоро сказалась в монолитности, проявляющейся во всех областях ахейской культуры. От Южной Фессалии и до южных берегов Пелопоннеса в это время бытовали одинаковые приемы постройки домов, изготовления оружия, посуды л орудий труда. Можно с уверенностью сказать, что уже тогда стала складываться та общность, которая так ярко выступает в культуре ахейской Греции XVI—XII вв.

Внутренняя жизнь племен, населявших Грецию в конце III тысяче­летия, была наполнена междоусобными войнами и передвижениями от­дельных племенных групп. Неопределенность границ очень легко при­водила к войнам. Военная добыча быстро обогащала сражавшиеся войска, и ради ее захвата совершались даже очень далекие походы. По-видимому, ареной таких локальных войн оказались некоторые области восточной половины Греции, в которых культура ранне-элладского времени достиг­

9 Strab., V, 2, 4.10 Her., I, 56, 58. Очень важно сообщение Геродота о том, что оракул в Додон-е —

древнейший из всех эллинских оракулов: ведь окрестности Додоны были заселены пеласгами, так же как и значительная часть Эпира (Her., II, 52, 4; VIII, 44).

11 Valmin, M esseniâ expedition, pp. 399—400.

ла высокого уровня. Так, богатое жилище правителя Лерны — «Дом чере­пиц» — было разрушено и сожжено задолго до конца ралше-элладского времени, причем .скромное поселение вокруг его руин продолжало суще­ствовать еще не менее одното-двух -столетий 12. Значительно позже подоб­ная судьба постигла некоторые цветущие поселения Арголиды (Асина, Кораку) и Аттики (Рафина, Агл-ос-Коемас). Очевидно, эти богатые густо­населенные прибрежные пункты привлекали внимание менее развитых племен, обитавших во внутренних районах страны,

В западных областях политическая обстановка не завершалась ката­строфами, вероятно, потому, что там экономический контраст между отдельными районами не был таким резким. Но и там войны были по­стоянным явлением, как свидетельствуют массивные укрепления Дорио­на-IV, относящиеся к началу II тысячелетия.

Военные конфликты остаются пока единственными засвидетельство­ванными событиями в политической жизни ахеян в первой трети II тыся­челетия. В социальной жизни страны в этот период происходили процессы, завершившиеся коренной сменой социальных отношений внутри общест­ва. Мы имеем в виду формирование классов, которое выразилось прежде всего в выделении богатых -слоев и противопоставлении их широким на­родным массам. Появление золотых ювелирных изделий в немногих еще погребениях XVII в. говорит о том, что экономическое неравенство и обусловленные им социальные градации уже получили достаточно выра­зительные формы в общественных воззрениях общества того времени. Эти процессы сопровождались качественными изменениями института патриархального рабства, зародившегося еще в условиях родо-племенного строя. Эксплуатация рабов стала приобретать новое качество, поскольку хозяева использовали их для получения прибавочного продукта, претво­рявшегося затем в - материальные ценности. Это изменение означало превращение рабов из угнетенной категории населения в особый класс.

Формирование классов происходило особенно медленно в условиях производства эпохи бронзы. Должно было пройти не одно столетие, пока проявилось несоответствие между новой социальной структурой общества и старыми институтами общественного управления. Поэтому сложение государственности происходило в период уже далеко зашедшей социаль­ной дифференциации общества. Говоря о том, что формирование классов предшествовало образованию государства, следует помнить и о том, что эти процессы в ахейской Греции происходили в рамках распадающегося первобытнообщинного строя. Поэтому кристаллизация новых форм обще­ственных институтов могла иметь место лишь тогда, когда народившиеся социальные отношения достаточно прочно вошли в жизнь наиболее интен­сивно развивавшихся племенных групп.

Первые признаки зарождения новых институтов общественной власти проявились уже в XVII в. до н. э. По всей стране стали создаваться небольшие политические единицы, управлявшиеся династами, власть которых вырастала из власти племенных вождей. Размеры этих ранних государств были еще очень невелики — черта, обычно присущая зарож­дающимся государственным образованиям, как было отмечено ещеВ. И. Лениным: «И общество и государство тогда были гораздо мельче, чем теперь, располагали несравненно более слабым -аппаратом связи — тогда не было теперешних средств сообщения. Горы, реки и моря служили неимоверно большими препятствиями, чем теперь, и образование госу­дарства шло в пределах географических границ, гораздо более узких. Технически слабый государственный аппарат обслуживал государство,

12 I. L. Caskey, Excavations at Lerna, 1957,— «Hesperia», vol. XXVII, 1958, p. 144.

распространявшееся на сравнительно узкие границы я узкий круг дей­ствий» 13.

Природные условия Греции благоприятствовали возникновению имен­но мелких государств, так как общества, заселявшие изолированные до­лины, представляли собой более или менее самостоятельные экономические единицы. На примере близко расположенных друг от друга укреплений Арголиды — Микен и Тиринфа — можно судить о размерах этих ранних политических образований у ахеян.

Период сложения ахейских государств получил очень скудное осве­щение в античной историографии: Историки I тысячелетия неоднократно упоминают о древних племенах, живших в том или ином месте, и в этих известиях находятся скрытые пока указания на возвышение более пере­довых племен, у которых государсквенная структура появилась ранее других. Важные сведения приводит Фукидид в первой книге своего труда 14.

О самом раннем периоде Фукидид говорит следующее: προ γάρ των Τρωικών ούδέν φαίνεται πρότερον κοινή έργασαμένη ή Ελλάς, δοκεϊ δέ μοι ούδέν τοΰνομα τούτο ςύμπασά πω είχεν, αλλά τά μέν προ ‘Έλληνος του Δευκαλίωνος καί πάνυ οΰδέ είναι ή έπίκλησις αυτη, κατά εθ·νη δέ άλλα τε καί τό Πβλασγιχόν έπί πλεΐστον άφ5 εαυτών την έπονυμίαν παρεχεσθαι, ‘Έλληνος Se καί τών παίδων αύΐοΰ έν τή Φ&ιώτιδι ΐσχυαάντων, καί. επαγομένων αΰτούς έπ' Λφελία ές τάς άλλας πόλεις, καθ·' έκαστους μέν ήδη τη ομιλία μάλλον καλεΐ- σ&ιχι‘Έλληνας,ού μέντοι πολλοί) γε χρόνου ήδΰνατω καί απασιν έκνικήσαι. Τε'*μηρ№ΐ δέ μάλιστα ‘Όμηρος* πολλω γάρ ύστερον Ιτι καί τών Τρωικών γενόμενος ουδαμοδ τούς ξύμπαντας ώνόμσεν ούδ5 άλλους η τούς μετ5 Άχιλλέως έκ τής Φθ-ιώτιδος, διπερ καί πρώτοι ‘Έλληνες ή σαν, Δαναούς δέ έν τοΤς έπεσι καί Άργείους καί ’Αχαιούς ανακαλεί ού μην ούδη βαρβάρους είρηκε διά τό μηδέ ‘Έλληνας πω, ώς έμοί δοκεϊ, αντίπαλον ές έν όνομα άποκεκρίαθαί οί δ3 ouv ώς έκαστοι Έλληνες κατάος πόλεις τε όσοι άλλήλων ξυνίεσαν καί ξύμπαντες ύστερον κληθ·έντες, ούδέν προ τών Τρωικών δι’ ασθένειαν καί άμιξιαν άλλήλων άθ-ρόοι Ιπραξαν. Αλλά καί τάυτην τήν στρατείαν θαλάσση ήδη πλείω χρώμενοι ξυνήλθ-ον.

«...до Троянской войны [Эллада], очевидно, ничего не совершила об­щими сипами. Мне даже кажется, что Эллада, во всей своей совокупности, и не носила еще этого имени', что такого обозначения ее и вовсе ие суще­ствовало раньше Эллина, сына Девеалиона, но что названия ей давали по своим племенам отдельные племена, преимущественно пеласги. Только когда Эллин и его сыновья достигли могущества во Фтиотиде, и их стали призывать на помощь в остальные города, только тогда эти племена, одно sa другим, и то скорее вследствие взаимного соприкосновения друг с другом, стали называться эллинами, хотя все-таки долгое время это название не могло вытеснить все прочие. Об этом свидетельствует лучше всего Гомер. Он ведь жил гораздо позже Троянской войны и, однако, нигде не обозначает всех эллинов, в их совокупности, таким именем, а называет эллинами только тех, которые вместе с Ахиллом прибыли из Фтиотиды,— они-то и были первыми эллинами,— других же Гомер в своем эпосе называет данаями, аргивянами и ахейцами. Точно так же не употребляет и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обосновались еще под одним именем, противоположным названию вар­

13 В. И. Ленин, О государстве,— Полное собрание сочинений, т. 39, стр. 74.14 Афинский историк пользовался не только Гомером. Когда Фукидид говорит

κμεριοΐ Sè μάλ юта δμηρος «главным свидетелем же является Гомер» (Thuc., I, 3),он тем самым подразумевает и другие источники; ниже историк ссылается на устную традицию. Зная, сколь взыскательно относился Фукидид к фактическому материалу, можно думать, что сведения о давних ахейских временах были им почерпнуты из уст­ных преданий, которые сохранялись почти неизменными в течение многих столетий.

варов. Итак, эллины, жившие отдельно по городам, понимавшие друг друга и впоследствии названные все общим именем, до Троянской войны, по слабости и отсутствию взаимного общения, не совершили ничего сооб­ща. Да и в этот-то поход о™ выступили вместе уже после того, как больше освоились с морем» 15.

Эти сведения несомненно относятся ко временя до возвышения микен­ской династии, которой Фукидид уделяет довольно много внимания. Основное в его известиях — то, что население страны говорило на одном языке, но жило разобщенно в политическом отношении и каждое племя имело свое название. Употребленные Фукидидом выражения κατά Ιθνη и κατά πόλεις чрезвычайно важны для характеристики политической об­становки того времени. Термин πόλις нужно понимать здесь не как «город», а как «царство» или «область», так как основная мысль Фуки­дида направлена на раскрытие разобщенности эллинов. Конечно, в этот период страна не могла иметь общего названия, лишь по мере возвыше­ния того или иното племени или его центра его название распространялось на прилежащую область. Возможно, что так обстояло дело с названием области Арголида по имени города Аргос.

Приводя характеристику Фукидида, следует сделать некоторые ого­ворки. Критерий, с которым афинский историк V в. до н. о. подходил к оценке политической разобщенности ахейской Греции, до некоторой степени был определен деятельностью двух мощных политических сою­зов, протекавшей ,на его глазах.

Необходимо заметить, однако, что в изучаемый период перерастания аппарата управления племенем в государственный должны были сохра­нять поошую силу многие институты племенного строя, особенно в области межплеменных отношений. Союзы между соседними племенами или сок)- зы, охватывающие довольно крупные территории, должны были быть унаследованы раннеахейскими племенными государствами, так как только соблюдение многочисленных сложных норм международного права того времени обеспечивало им возможность существования. Конечно, нельзя считать, что структура союзов сохранялась в ахейской Греции незыблемой столетиями. Передвижения племен нарушали установившиеся отношения, но ноше войн и переселений между соседями вновь завязывались союз­ные отношения.

Все сказанное имеет гипотетический характер, но еще более далеким от действительности было бы предположение, что взамен союзов племен, установившихся в рамках родо-племенного строя, в эпоху сложения ран­них государств произошло уничтожение давних связей и наступила пол­ная изолированность. Сделать такой вывод не позволяют и археологиче­ские данные, свидетельствующие о тесном контакте самых отдаленных областей Грбции в изучаемое время. Несомненно, что давние формы внешнеполитического общения при возникновении государственного строя стали служить новым задачам, хотя форма их сохраняла старые очертания.

Считая необходимым внести эту поправку в1 известия Фукидида, мы полагаем, что в первой трети II тысячелетия в Греции существовало не­сколько различных союзов. Они объединяли и растущие в передовых областях государства и сохранявшиеся в более отсталых районах племен­ные группы. Цели и характер этих объединений в XVI—XIII вв. претер­пели значительные изменения. Первоначально союзы регулировали взаи­моотношения между отдельными государствами и племенами и, вероятно, имели какое-то отношение к общим религиозным установлениям ахеян.

15 Time., I, 3 (перевод Ф , Мищенко).

Археологические данные показывают, что уже в XVI в. международные отношения стали особенно острыми 16.

В изучаемое время ясно заметно выделение некоторых местных дина­стий, превосходивших правителей соседних земель своим богатством и силой. Этот процесс отразился и в археологических материалах и в ахей­ской традиции. Сохраненные Павсанием и другими авторами многочис­ленные родословные царей ж героев из различных областей Греции свидетельствуют о частых столкновениях и войнах.

Возвышение династий, правивших в таких крупных центрах, как Микены, Пилос, Амиклы, Аргос, сопровождалось появлением более мел­ких обособленных политических единиц. Так, в Аттике аналогичные процессы происходили, может быть, с задержкой на 5 0 —100 лет. Па рубеже XVI—XV вв. династ Форш;а уже возвел себе усыпальницу в форме фолоса.

По-видимому, период между 1 80 0—1500 гг. был временем расширения политической активности этих местных династий. Немногие сведения о внешних связях позволяют сделать вывод, что уже тогда ахейские цар­ства поддерживали торговые связи со странами Центральной Европы и с островным миром Эгейского моря. Население Кикладских островов яви­лось той средой, откуда материковые ахеяне почерпнули некоторые эле­менты культуры, причем не только местной кикладской, но и минойской, шедшей с Крита. Анализ росписи ахейской материковой керамики позво­лил Фурумарку прийти к заключению, что между Грецией и Критом до конца средне-элладского периода, т. е. до начала XVI в., не было прямых связей 17. Аналогичное наблюдение сделали Уэйс и Блеген на основании исключительной редкости находок средне-олладекой керамики на самом Крите. Это обстоятельство навело их на мысль, что в то время между материком и Критом были непостоянные и враждебные отношения1В.

Такое объяснение представляется нам весьма убедительным: можно предположить, что ахеяне опасались нападений критян яа свои берега или даже попыток захвата их земель переселенцами с Крита 1Э. Упомя­нутые выше связи Микен о Египтом, вероятно, осуществлялись через посредничество кикладских мореходов. Около середины XVI в. государ­ственная структура ахейского общества претерпела значительные измене­ния. Возможно, что именно в это время завершился процесс формирова­ния государственного аппарата в ранних ахейских царствах. Теперь уже окончательно выкристаллизовались внешние формы нового института, и это облегчило их распространение по всей Греции.

Благодаря этому, как показывают памятники того времени, в концеXVI — начале XV в. число отдельных царств заметно увеличилось. Кроме двух крупных центров — Микен и Пилоса, выделившихся еще в концеXVII в. до н. э., в стране появилось много обособленных царств, прави­тели которых стремились к возможно большей полноте власти. Именно тогда басшлеи стали усиленно создавать кодекс общественных норм и представлений, возносивших носителя монархической власти высоко над народом,— проявлением этой идеологической деятельности следует счи­

16 В Пилосе акрополь был укреплен около 1550—1500 гг., причем ширина крепост­ных ворот достигала 3,50 м (Blegen-Lang, Pylos, 1959, pp. 155—156; Pylos, 1964, p. 36). В Микенах стояли стены, возведенные еще в средне-элладский период, т. е. около X IX —XVI вв. (Wace, Mycenae, p. 62).

17 A. Furumark, The settlem ent at Ia ly so s and the A egean history c.a. 1550— 1400 B. C.,— «Opuscula Archaeologica», Lund, vol. VI, 1950, p. 185.

18 A. J. B. Wace and C. W. Biegen, Pottery as evidence for trade and colonisation in the Aegean Bronze Age,— «Klio», Bd. XXXII, 1939, S. 141.

19 Лишь на Эгине и на Мелосе была найдена критская посуда этого времени (Дж. Пендлбери, Археология Крита, М., 1950, стр. 165).

тать возведение фолосов для загробной жизни царских семей. К этому времени нужно отнести возникновение древнейших царских генеалогий у ахеян, так как сказания о доблестях правивших ранее царственных предков как нельзя лучше содействовали возвеличению их потомков, стоявших у власти.

Приспособление старинных генеалогических преданий к интересам правящих семей было особенно важно для ахейской знати. Общество того времени хранило много черт, порожденных равенством общинников в эпоху родо-плсменного строя. Живучесть этих взглядов и представлений таила большую опасность для растущего еще института царской власти.

Следует заметить, что ахейские династы довольно быстро сумели изобрести нужные им средства для сохранения своих интересов. Возмож­но, что некоторые приемы были навеяны знакомством с ритуалом цар­ского почитания в Египте: золотые маски на лицах покойных микенских владык XVII—XVI вв. и попытка бальзамирования тела одного из них, по всей видимости, явились следствием контакта с Египтом20. Однако эта заимствованная извне практика не привилась у ахеян. Мало того, микен­ская династия оказалась не в силах создать новый вид усыпальницы, которая отвечала бы новым представлениям о царской власти. Фолос был создан в Пилосе, откуда он быстро распространился во все области Гре­ции, включая и северные 21.

Видимо, круглая в плане усыпальница была связана у ахеян с очень далекими реминисценциями, имевшими еще в конце III тысячелетия сакральное значение. Об этом свидетельствует круглая форма, которая была придана остаткам «Дома черепиц» в Лерне, созвучная глиняным моделям круглых домов с Киклэдскмх островов. Давно известно взаимо­действие жилищной л погребальной архитектуры на Крите и на остро­вах 22, но в XVI в. у ахеян уже не было круглого дома и они жили в почти прямоугольных домах. Поэтому изобретение фол оса говорит о стремлении использовать архаические представления23, которые должны были при­дать жилищам усопших басилеев особое сакральное значение. Тенденция установить связь между царствующим домом и божественными силами -ясно выступает и в легендах о рожденных Зевсом баеилеях24. Изучение ахейской легендарной традиции позволяет заметить, что в сказаниях о божественных родоначальниках правящих династий наблюдаются два течения — более древнее и более позднее. Божественные генеалогии, устанавливающие родство главных героев эпоса — Нестора (внука Посей­дона), Ахилла (сына Фетиды), Агамемнона, (находящегося, по преданию, в свойстве с Персеидами, потомками Зевса и Данаи),— связаны с боже­ствами, включенными в круг олимпийских богов.

Более архаичны божественные генеалогии второстепенных - героев троянского эпоса, связанные с древнейшими, еще доолимпийскими, боже­ствами ахеян. Они показывают, что истоки легенд о божественных пред­ках царей нужно искать в те отдаленные времена, когда складывалась

20 Этим чертам особое значение придает Перссон (Persson, New tombs, p. 117—1:18).21 Недолговечность воспринятых у египтян некоторых черт царского погребально­

го обряда показывает, как трудно воспринимает общество принесенные извне обычаи. Поэтому необходимо особенно осторожно подходить к вопросу о внешних заимствова­ниях ахеян.

22 Fimmen, Kretisck-M ykenische K ultur, S. 63.23 Напомним, что мифические пастухи, Киклопы, созданные воображением ахеян

еще в то время, когда основным занятием их было скотоводство, обладали именно круглым глазом. Позднее в XXIII в. круглая форма была придана очагу в «Доме че­репиц» в Лерне, и той же формы были оча/ги в ахейских домах II тысячелетия: ви­димо, фигура круга играла значительную роль в религиозных воззрениях ахеян.

24 Sp. Marinatos, Διογενεΐς Βασιληες, — «Studies presented to D. M. Robiftson», vol. I. 1951, pp. 126—'134.

наследственная передача власти вождя племени и когда было необходимо наделить носителей этой 'власти необычными качествами. Вождь племени выполнял многочисленные религиозные обряды, что создавало представ­ление о его кровном родстве с божеством, а также облегчало господство над соплеменниками. Ахейское общество II тысячелетия всегда придава­ло особое значение общению царей с богами, даже в былинах о Троян­ском походе божественные покровители басилеев играют большую роль.- Маринатос видит в возникновении разбираемых сказаний воздействие

на ахеян со стороны монархий древнего Воетока, считая, что «вое великие цивилизации Восточного Средиземноморья образуют в некотором роде единое целое, в котором взаимное влияние и общие культурные элементы должны были быть более значительными, чем это кажется ша первый взгляд» 25, причем переносчиками египетских мифов в Элладу он считает ахейских наемников. Изложенное мнение греческого археолога неубеди­тельно. Ахеянам не было смысла заимствовать теогонические схемы про­исхождения своих царей из египетской или переднеазиатской мифологии, так как они имели воззрения о сверхъестественных качествах отдельных людей задолго до установления тесного контакта с заморскими теократи­ческими государствами,— данные о погребении злого колдуна в Асине в начале II тысячелетия подтверждает это26. Уже тогда ахеяне твердо верили в возможность общения человека с неземными существами, так что божественная генеалогия царей-вождей должна была оказывать боль­шое воздействие на умы их подданных.

В пользу раннего времени зарождения ахейской династической тради­ции говорит и то, что в ней сохранилось много остатков древнейших легенд. Пожалуй, наиболее показательны сказания Арголиды. В гомеров­ском эпосе сохранились лишь более поздние части традиции — так, в пе­речне войска, кроме владык Тиринфа и Микен, упомянут лишь сикион- ский басил ей Адраст. И хотя «Каталог кораблей» относится к одной из древнейших частей эпоса, излагаемая нм картина соответствует позднему времени, когда централизация области под главенством Микен достигла уже высокой степени, что имело место приблизительно в XIV—XIII вв. Даже Аргос, древний центр, передавший свое название всей области, лишь упоминается среди подвластных городов. Но в той же Арголвде сохранялась и более ранняя легендарная история, относящаяся несомненно к эпохе до возвышения Микен. Обрывки этой традиции сохранились у Страбона в рассказе о поселении Даная на акрополе Аргоса и о подчи­нении им многих правителей, владычествовавших ранее:

Τήν Sk άν.ρόπολιν των Ά ργείω ν οικίσαι λέγετα ι Δαναός, ος τοαουτον τους προ αΰτοδ δυναστεύοντας έν τοίς τόποις ύπερβαλέσ'θαι δοκεΤ.«Как говорят, акрополь аргивян был впервые заселен Данаем, который намного превосходил царей, которые правили до него в этих ме­стах» 27. Видимо, Данай впервые утвердил главенство Аргоса над соседни­ми дипастами.

Следы таких местных династических'былей можно найти в рассказе Павсания об аргосском городе Ларисе, в котором некогда правил царь Фороней, а затем потомки Пройта, причем все это происходило задолго до того, как Персей променял у Мегапента Проитида Аргос на Тиринфию, где он основал заново Микены28, следовательно, еще до возвышения Микен и установления ими постоянных контактов с монархиями Перед­него Востока.

25 Ibid., pp. 1*26, 128.26 Frödin — Peisson, A sine , pp. 119—354.27 Slrab., VIII, 6, 9.28 Paus., II, 16; Apollod., II, 4, 1—5.

Особенно красноречив аргосский рассказ о том, как жители города поделили власть между тремя царями: в древние времена Аргосом правил царь Анаксагор, сын Мегапента, и при нем все аргивянки стали безум­ными. Сыновья А ми ф а он а — Мелами и Биант — исцелили больных ар πι­ε янок с условием, что они получат равную долю в. царской власти, и в Аргосе стало сразу три царя — Анаксагор, Меламп и Биант29, причем оба последние приходились правнуками Эолу, который был внуком Эллиг- на !И правнуком Прометея30. Эта легенда, возводящая родоначальников аргосских царей к древнейшим божествам, Титанам, по -своему характеру принадлежит еще к домикенской эпохе в Арголиде, когда в религии ахеян отсутствовал принцип строгой централизации, присущей олимпийской си­стеме. Рассмотрение некоторых звеньев аргосской традиции позволяет сразу заметить, сколь она архаична. Такой же характер носят легенды о ранних династиях других областей страны, особенно те, которые пове­ствуют о событиях в небольших захолустных местностях.

Связь с давними, весьма примитивными, религиозными верованиями,, присущая упомянутым легендам, подтверждает предположение о том, что сложение царских генеалогических схем началось у ахеян в ту пору, когда общество их состояло из самостоятельных политических единиц. Каждая местная династия стремилась поднять свой авторитет, среди соплемен­ников и энергично протягивала родственные линии к богам и богиням.

Отмеченные следы идеологических сдвигов в духовной культуре ахеян полностью гармонируют с характером материальных памятников XVI— XV вв. Обе группы источников свидетельствуют о политической раздроб­ленности страны.

В это время очень остро стоял вопрос взаимоотношений между пра­вителям крупных и мелких владений в пределах одной области. Здесь наследие родо-племеиного строя особенно сказалось в том, что вожди мелких племен, издавна зависимых от более крупных, превращаясь в царей, не могли избавиться от этой зависимости, если они не располагали возможностями победить своего давнего гегемона31. Поэтому возникала ситуация, когда в одной области находилось одновременно несколько по­лунезависимых царств, хотя и признававших главенство самого сильного в области царя, но все же сохранявших значительную долю самостоя­тельности (например, Аттика, где фоласы конца XV — начала XIV в. в Марафоне и Мегги ди говорят о существовании таких царств). В Мессе­нии и Арголиде п'роцесс шел по пути большей централизации власти, как показывает история Пилоса, Микен и Тиринфа. С течением времени должно было начаться исчезновение мелких владений и поглощение пре­рогатив местного династа властью самого крупного в данной области басилея. Этот процесс был далек от завершения и к началу Троянского похода.

Наличие местной родовитой знати, в которую иногда вливались аристо­кратические пришельцы из соседних царств, создавало постоянные воз­можности появления новых претендентов на трон царя. В этих условиях внутриполитическая жизнь каждой области была насыщена династиче­ской и межродовой борьбой. Идея монархии была еще очень нова, и стоило только басилею-царю оставить после себя малолетнего сына, как власть

29 Paus., II, 18, 4—5. Потомки этих царей играли заметную роль в ахейской традиции. Правнук Анаксагора Сфенел, сын Капанея, участвовал в рати Диомеда под Троей (II., И, 564). В роду Мелампа его правнук Амфиарай и внук Бианта Адраст ходили в поход против Фив в числе Семи героев (Her., V, Û7).

30 Strafe., VII, 7, 1.31 Греческий термин «гегемон» лучше, чем сюзерен, так напоминающий феодаль­

ные порядки.

захватывал представитель другого рода, имевший в глазах общества ,не меньшие права на царствование. Иногда соседний царь брал на себя заботы опекуна. Например, Диомед и Евриал опекали аргосского Киашип- па. Часто отсутствие прямого наследника помогало более сильному баш- лею захватить тот или иной город. Так, Орест Агамемношид овладел Аргосом после смерти Киларба Сфенелида. Конечно, эти сказания не являются верным пересказом событий, но они отражают воспоминания об имевших место фактах.

Еще более сложной была проблема взаимоотношений между отдель­ными царствами. Вопрос войны или мира с соседями уходил в отдален­ные эпохи. Так, в этолиискои традиции мы находим миф о гибели Меле­агра32, погубленного родной матерью Алфеей из-за того, что при дележе добычи между калыдонянами и куретами юноша убил своего дядю из племени куретов. Детали этого мифа могли возникнуть и в более позднее время, но основная мысль — отмщение сыну, убившему брата матери,— весьма архаична и заставляет отнести предание к давним ахейским вре­менам, когда матрилинейная система родства значила больше патрили- нейной.

С ростом ахейских государств взаимоотношения между крупными цар­ствами становились все более .напряженными. Мощные укрепления Микен или Мидеи — Дендры, расположенных во внутренней части Аргосской долины, позволяют допускать, что в XV—XIV вв. угроза нападения со стороны близких соседей была весьма реальной. Конечно, крепости, рас­положенные на морском берегу или вблизи него — в Каковатосе или Ти- ринфе,— отражали не только внутренние сухопутные, но и внешние морские нападения33.

В современной историографии высказывались различные мнения о причинах возведения укреплений вокруг царских резиденций34. Но во всех этих объяснениях не учтена в достаточной мере та жестокая поли­тическая борьба, которая происходила в Греции в изучаемое время. Здесь имели место те же процессы, которые обычно сопровождают рост каж­дого государства, рабовладельческого или феодального.

Сложению единого централизованного монархического государства препятствовало отсутствие экономических стимулов для объединения. Немалую роль играла политическая деятельность постоянно враждовав­ших между собой соседних династов. В ахейской легендарной традиции можно найти следы интриг и попыток поддержать оппозиционные элемен­ты во владениях враждебного царя. Таков часто повторяющийся рассказ о предоставлении убежища родственнику правителя того или иного цар­ства, а иногда даже и оказание ему вооруженной помощи.

Ярким примером этому являются события из истории Фиванского царства, происходившие в конце XIV в. Внутренняя борьба местных царевичей была использована соседними дияастами в своих интересах. Легендарная традиция рассказывает о совместном походе Семи героев против Фив. Это были Адраст, Амфиарай, Капаней, Гиппомедоит, Пар- тенопей, Тидей, Полиник. Рассказ о походе Семи героев сохранен многими источниками35, относящими это событие к поколению, предшествующему

32 II., IX, 529—999 (содержит самый ранний вариант сказания).33 Thuc., I, 7.34 Например, Уэйс связывает появление микенских укреплений с общим ростом

мощи царей Микен (Wace, Mycenae, p. 132) ; тогда как Милонас допускает возмож­ность возведения самых поздних укреплений во время внутренних смут в Микенах после смерти Агамемнона (Mylonas, Ancient M ycenae, p. 39). Доу вообще предпола­гает наличие «какой-то» опасности для Микен в XIX в. (Dow, The Greeks..., p. 22).

35 II., IV, 376; V, 802; X, 285; [Apollod.], I ll, 6, 7; Her., V, 67; Paus., II, 20, 5; IX, 5, 12—13.

участникам Троянского похода36. Как сообщает предание, царь Аргоса и Сикиона Адраст собрал коалицию сильных героев, чтобы помочь фиван­скому царевичу Политику отвоевать полагавшуюся ему долю в царстве у его брата Этеокла. Как бы ни разнились отдельные версии мифа, о чем говорит уже Аноллодор, несомненно, что в нем переданы черты ахейского предания о происходившей некогда войне между царями Арголнды и Беотии. Примечательно, что в элевстнеких легендах сохранился рассказ о погребения Тесеем на мегарской дороге героев, участвовавших в походе на Фивы, что подтверждает и фиванское предание 37.

Недавно под Элевсином вдоль мегарской дороги открыт некрополь ахейского времени, причем несколько больших грунтовых могил пользо­вались почитанием уже в геометрическую эпоху — это позволяет исследо­вателям считать данные Захоронения принадлежавшими воинам, погиб­шим под Фишами 38.

Результатом междоусобных войн было подчинение мешких династов сильным анактам. При этом в отдельных областях Греции складывалось не одно, а два-три крупных обособленных царства, правители которых не­редко находились в родстве. Отношения между последними строились на союзных началах и были довольно близкими, о чем говорит устойчивое единство дворцовых древностей — ахейские басияви уже с начала XV в. пользовались сходными бытовыми предметами. По-видимому, политически Греция XV—XIII вв. представляла собой союз единоплеменных царств, довольно тесный благодаря этнической общности населения страны. Еди­ная письменность служит ярким признаком глубокого культурного един­ства страны.

Каковы были формы этих союзных отношений, судить пока трудно. Большая независимость облика каждой из известных ныне царских рези­денций позволяет думать, что жившие в них династии пользовались пол­ной неограниченностью власти.

Характерно, что в Илиаде нельзя найти указание на подчиненность ахеян единодержавной воле Агамемнона. Наоборот, довольно часто гово­рится об обязательствах самих ахеян, поклявшихся взять Трою. Напри­мер, на сходке ахеян Одиссей говорит: έΰ'έλουσι,υ 'Αχαιοί πασιν ελέγχιατον Φέμεναί μ,ερόπεσσι βροτοίσιν, οΰδέ τοι έν.τελεοοσίΜ ΰπόσγεσιν, ήνπερ όπέσταν ένθίδ’ ετ ί στείχοντες άζ’ ’Άργεος ίπποβότοίο, 'Ίλιον έκπέρσαΜτ’ εΰτείχεον άπονέεσθαι...ведь вечный позор ожидает ахеян, которые принесли самые священные клятвы в том, что они выступят от многоконного Аргоса и будут стоять здесь (под Троей) до тех пор, пока не разрушат еезэ. Об этих же обяза­тельствах напоминает и Нестор: δή σϋνυεσίαι τε καί ορν.ιχ Βήσεται ήμΐν «куда денутся наши соглашения и клятвы», не допуская мысли о том,что они будут невыполнены ахеянами40. Очевидно, существовала какая-то, система договоров, которые связывали участников совместных походов41. Нет сомнений, что практическое значение подобных оичигз’.аи «соглаше­ний» было велико.

По-видимому, отношения царств, входивших в союз, строились на более или менее равноправных началах. Во всяком случае перечисление почти

зв Это хронологическое определение' не вполне отвечает действительности: рас­копки фиванского дворца показали, что он погиб много раньше — около 1300 г.

37 Paus., I, 39, 2.38 FA, vol. X, 1955, 1874.3» II., II, 284—289.« Ibid., 339.41 Сведения традиции о том, что отец Елены, Тиндарей, потребовал от претен­

дентов на руку своей дочери обязательства помогать ее будущему мужу (Т1ше., I, 9), показывают, насколько, были распространены в те времена союзы между царями.

25 морских отрядов в «Каталоге кораблей» 42 оставляет впечатление боль­шого равноправия каждой част*и ахейского ополчения.

Проблема взаимоотношений между анакта ми, возглавлявшими отряды из каждого царства, представляется весьма сложным вопросом. В совре­менной литературе можно отметить тенденцию к чрезмерному возвыше­нию роли Микен) и власти их басилеев в истории ахейской Греции43. Правда, некоторые основания этому можно найти в ахейской традиции, сохранившейся в эпосе, и у историков I тысячелетия.

Преувеличение роли Микен порождено не только характеристикой Гомера, но и отношением к ним Фукидида. Для него поход на Трою яв­лялся важнейшим событием истории, а организатор похода — верховным династом. Полнота власти, которой обладал Агамемнон, как верховный военачальник ахейского войска, вероятно, была перенесена Фукидидом и на отношения внутри ахейских царств. Однако если присмотреться вни­мательно, то и в эпосе44 можно найти немало аргументов в пользу иной точки зрения.

Вернемся к «Каталогу кораблей», ближе всего стоящему к описывае­мым событиям. В нем трудно усмотреть указания на безоговорочное пре­восходство микенского владыки над остальными анактами. Перечень «вождей данаев» производит впечатление рассказа о союзниках, отличав­шихся своим военным потенциалом, но сохранявших при этом самостоя­тельное положение45. Составитель «Каталога кораблей» ставил Агамем­нона впереди остальных басилеев, исходя из численного превосходства выставленных им кораблей и воинов. Но это говорит лишь о большей мощи микенского владыки по сравнению с другими басилеями Пелопоннеса46.

Представление об исключительном могуществе Агамемнона в мире ахейских царств становится особенно шатким, если принять во внимание, что микенский династ не властвовал даже над всей Арголидой, так как

42 Заметим, что попытки поставить под сомнение древность «Каталога кораблей» иногда оказываются чрезвычайно неубедительными. Так, Лоример полагает, что льняной панцирь, упоминаемый в нем, мог появиться в Элладе из Египта лишь после победы Псамметиха в 666 г., и только тогда греки вставили упоминание о нем в «Каталог кораблей» (Lorimer, НМ, pp. 210—211). Однако почему ахеяне могли пользоваться льняными латами лишь по примеру египтян, исследовательница не объясняет.

43 Эта оценка, данная еще Эд. Майером («Geschiche des Altertums», Bd II, Taf. 1, 1928, S. 2й9—250) и Нильссоном (Nilsson, НМ, pp. 215, 229), распространена и сейчас. Так, Дэниэл видит в преддорийской Греции «единое царство под главенством царей Микен» (AJA, vol. 52, 1948, р. 108), а С. Я. Лурье полагает, что «микенский царь мог дарить своих приближенных населенными городами в любом государстве Пелопон­неса» (Лурье, Язы к и культура, стр. 215)." 44 Не останавливаясь подробно на вопросе о характеристике власти Агамемнона в разных частях эпоса, отметим лишь, что прилагаемые по большей части к Ага­мемнону эпитеты™ *! άνδρών, ποιμήν λαών,κρείων, χύδιστός «вождь мужей», «пастырь народов», «сильнейший», «опытнейший» и др. не содержат прямых указаний на без­граничное господство Агамемнона над всеми ахейскими землями, относясь скорее к функциям верховного военного главнокомандующего. Что касается сообщения, что Фиест вместе с жезлом оставил Агамемнону власть на многими островами и всем Аргосом φβρήναι, πολλήβιν νήσοισι και "Αργεί παντί άνάσσεw (II., II, 108), то и здесь понятие «весь Аргос» пока остается невыясненным. Таким образом, данное сведе­ние эпоса лишь подтверждает власть Агамемнона над всей Арголидой (IL, II, 559).

45 Составитель «Каталога кораблей» подчеркивает большее число и лучшее ка­чество воинов, которых привел микенский басилей на своих 100 кораблях, а также отличие Агамемнона от всех героев — οΰνεκ άριστος έην, πολύ δέ πλείστοος αγε λαούς (IL, II, 580). «...наилучший из всех, ибо он вел самое многочисленное войско». К ним нужно прибавить еще 60 кораблей, данных Агамемноном царю аркадян Агапенору (II., II, 612—614).

46 Составитель «Каталога кораблей» именовал ахейских басилеев одними и теми же терминами; так κρείων приложим и к Агамемнону и к владыке аркадяп (II., II, 609). Наиболее почетные эпитеты он относил не к басидею Микен, а к западным царям ахеян (II., И, 527, 6Ö8, 636).

большая ее часть принадлежала басилею Диомеду, сыну Тидея, вместе с подчиненными ему Сфенелом и Евриалом47. Владения Диомеда зани­мали не только юго-восточную часть Арголиды, но захватывали даже и Эгину.

Политическая независимость диомедовых владений была бы неправдо­подобной, если бы данные эпоса не нашли подтверждение и в ахейских легендах Аргоса, сохраненных позднейшей античной традицией48, и боль­ше всего в археологических источниках. Равноценность Тиринфа и Ми­кен, каждый из которых представлял одинаково неприступную крепость, позволяет усомниться в справедливости мнения Г. Каро, рассматриваю­щего Тиринф как одну из нескольких крепостей вблизи Микен, как пере­довой форпост на аргосской равнине. Близость обеих царских резиденций говорит скорее о том, что это были центры соседних царств, правители которых в течение двух столетий стремились укрепить свои акрополи. Только автономность Тиринфа могла продиктовать огромные затраты на укрепление такого невысокого холма. Несомненно, что в течение почти 200 лет перед Троянским походом в этих соседних городах правили само­стоятельные династии.

Но и к началу Троянской войны ахейские царства сохраняли, по-ви- димому, свою независимость. Об этом свидетельствует сообщение Фукиди­да, что до похода жители Эллады ничего не совершали сообща и что Ага­мемнон повел в поход ахеян не по их доброй воле, но потому, что царь Микен превосходил их силою49. Предшествующие исследователи не об­ратили достаточного внимания на то, что Фукидид связывает стремление Микен объединить все ахейские царства в это время исключительно с личностью Агамемнона. Во всем рассказе Фукидида нельзя найти ука­заний на длительное и установившееся господство Микен над остальными ахейскими владыками. Греция в его изложении предстает такой же раз­дробленной, какой рисуют ее данные эпоса и археологических исследо­ваний.

Басилеи Микен несомненно стремились подчинить себе других анак- тов Греции. Разница в силе между Агамемноном и вождем Сима Ниреем, приведшим три корабля Б0, была, конечно, столь разительна, что позволяла правителю Микен притеснять своего формально равноправного союзника. Эта политика Агамемнона встретила осуждение со стороны ахейского об­щества. Мы подчеркиваем единодушие ахеян в этом вопросе, так как эпос, доставляющий сведения о неодобрении микенских устремлений, отражал взгляды широких кругов ахейского населения. По-видимому( против геге­монии микенского царя выступали на военных советах цари-союзники61. Конфликт Ахилла (царя далекого Иолка) с Агамемноном и яркое вы­ступление Ферсита против самовластия Агамемнона — все это отзвуки разногласий внутри ахейского союза. О них знал весь народ, и потому аэды и рапсоды включали рассказы о них в исполнявшиеся ими песни (оймы).

Особенно красноречивы части эпоса, относящиеся к Диомеду, который занимает особое место в героическом эпосе, выступая рядом с Ахиллом52. Действительно, оба эти анакта' выведены много более положительными героями, чем владыка Микен. В битвах, которые ведут ахеяне, главную роль играет не Агамемнон, а Диомед (в отсутствие Ахилла). Трояне стра-

47 П., II, 559-568.48 Paus., II, Э0, 10.49 Thuc., I, 3, 9.

II., И, 671-675.61 Об эолийской принадлежности Ферсита см. P. Chantraine, A propos de Thersi-

te,— AC, vol. XXVII, 1963, pp. 18—27.52 Bethe, Diomedes,— P — W — K, RE, S. V.

Схема 6. Микелы. План акрополя XIV—XIII вв.:1. Львиные порота, 2. Средне~элладский некрополь. 3. Зернохранилище, 4. Могильный круг А. 5. Дорога по склону. 6. «Дом кратера ночной». 7- «Дом на склоне». 8. «Южный дом». 9. Эллинистические постройки. 10. «Дом Цунты». И. Дворец. 12. Фундамент класси­ческого храма. 13. «Дом с колоннами». 14. Древнейшая северо-восточная стена. 15. Вылазная калитка. 16. Водоотвод. 17. Эллини­стическая цистерна. 18. Потайной ход к подземному колодезю. 19. Боковые ворота. 20. Подпорная стена террасы ПЭ III времени.

шатся именно Диомеда53, который неоднократно спасает ахеян, даже тогда, когда сам Агамемнон обратился в бегство. Особенно интересны воз­зрения ахеян, считавших Диомеда воином, способным одолеть даже Аф­родиту и Арея54. Главенствующее положение Диомеда проходит через весь эпос, так как даже в состязаниях колесница Диомеда далеко обго­няет остальных ахеян, в том числе и Менелая55.

Число приведенных примеров легко умножить, так как идеализация Диомеда в эпосе очевидна. Все это несомненно говорит о благоприятном отношении ахеян к аргосским басилеям в конце XIII — начале XII в. Со­поставление этой тенденции эпоса с отсутствием в нем прямых указаний на зависимость Диомеда от Агамемнона 56 и с описанным выше обликом крепости-дворца в Тиринфе позволяет характеризовать Тидида как доста­точно автономного правителя, мало в чем уступавшего микенскому дина- сту. Участие же его в Троянском походе явилось следствием существова­ния союзных отношений, 'связывавших издавна ахейских владык.

Ахейский военно-политический союз родственных царств и племен можно сравнить с теми большими объединениями племен и царств, кото­рые отмечены в середине I тысячелетия у скифов и фракиян, на рубеже нашей эры — у галлов, позднее — у германцев. Видимо, эта форма поли­тического сосуществования была наиболее устойчивой, обеспечивавшей наилучшие условия объединениям независимых царств57. Довольно рано деятельность ахейских военно-политических союзов вышла за пределы страны.

Длительный контакт с населением Кикладских островов позволил ахеянам распространить свое влияние прежде всего на северную часть этих островов, остававшуюся вне критского влияния58. Уже в XVI—XVвв. на некоторых островах заметны устойчивые связи с материком. С конца XV в. можно говорить о прочном господстве ахеян не только над Салами- ном или Эгиной, но я над Делосом, Кеосом, Паросом, Наксосом, Мелосом. Здесь раскрыты центры ахейской культуры, доставившие неопровержимые свидетельства их полной «ахеизации». Достаточно назвать Филакопи на Мелосе или немного ему уступающий город на Делосе50. Интенсивная ахейская политика в Эгейском море имела успех на Кипре. Если с 1600 по 1400 г. связи ахейского материка с Кипром были довольно редкими и ограничивались, по-видимому, одними лишь торговыми контактамиео, то в 1400—1200 гг. происходит большее сближение. Во всех кипрских центрах появляется в большом количестве «микенская» керамика, возни­кают местные традиции, повторяющие ахейские каноны. В конце XIII в. на Кипр произошло переселение ахеян, выстроивших там много типично ахейских городов. Раскопки в Энкоми, Синде и Китионе 61 показали, что это вселение ахеян прервало развитие местной кипрской культуры (позд­не-кипрский II период) и определило новое направление истории острова.

53 11 Y T 5 0 4

54 IL, V, 330—417; V, 846-904.55 IL, XXIII, 262. Популярность Диомеда в ахейском обществе в позднейшие

времена, видимо, сказалась в почитании его в качестве героя, особо связанного с Афиною (Paus., II, 24, 2). В Италии некоторые города чтили его как полубога (Strah., VI, 284).

56 В ахейском «Каталоге кораблей» иногда ясно говорится о подчиненном поло­жении некоторых «младших» вождей (II., II, 567).

57 Особенно сильной могла быть независимость островных анактов, таких, как второй богатырь эпоса Аякс Теламонид Саламипский или правитель Кеоса.

58 Е. H. Gallet de Santerre, Délos prim itive et archaïque, Paris, 1968, pp. 54—59.59 Ibid., pp. 107—112. #60 H. W. Catling, Cypriot bronze work in the Mycenaean world, Oxford, 1964,

pp. 35—38.SI V. Karageorghis, Fouilles de K ition ,— BCH, vol. LXXXIII, 1963, pp. 364—370.

Естественно, что в своем проникновении на острова ахеяне должны были столкнуться с интересами Крита. Скудные данные традиции пока­зывают, что критские цари пытались обосноваться на берегах материко­вой Греции, но удалось им это лишь на территории Аттики62. Усиление флота ахейских царств привело к решающему столкновению враждебных сил, закончившемуся завоеванием Крита ахеянами и разрушением его столицы — Кносса — около 1400 г. Дж. Пендлбери отметил, что опустошение Крита явилось результатом хорошо организованной военной экспедиции. Это наблюдение подтвердилось той внезапностью, с которой погибла около 1410 г. критская апойкия на Родосе, в Трианде63. Можно полагать, что уничтожение таласоократшт Млноеа действительно явилось результатом деятельности какой-то крупной и хорошо слаженной коали­ции ахейских династов не только материковых, но и островных государств. Вряд ли можно согласиться с ведущей ролью Микен уже в это время.С. Доу воссоздает поход против Крита по образцу Троянской войны. Но микенские фолосы, датируемые 1460—1400 гг. (рис. 386, 39), и следы критской военной добычи в фолосах Дсидры, Бербати и Траганы, позво­ляют думать, что в XV в. между участниками ахейских федераций было· гораздо большее равновесие, чем в XIII в.. Видимо, после завершения войны созданная для критского похода федерация анактов распалась. Позднее возникали временные коалиции подобно сотовариществу Ар­гонавтов·64. Но, по-видимому, деятельность ахеян в Восточном Среди­земноморье в X IV —начале X III в. не требовала постоянного объеди­нения.

Экономические связи с Египтом, установившиеся между 1425—1300 гг. и достигшие своей кульминации, как отмечает Фурумарк, в XIII в., долж­ны были играть заметную роль во внешней политике ахейских анактов. Пока что неизвестно, какие именно государства Греции вели коммерцию с южным соседом. Новые находки показывают, что мореходы не только Аттики, но и Южной Этолии плавали в Египет. Эти данные вводят поправ­ки к выводу Ф. Стаббингза о том, что вся «микенская» керамика, найден­ная в Египте, происходит с Родоса и Кипра65.

Более тесными были деловые связи с мелкими царствами сиро-пале­стинского побережья, находившимися под главенством' Египта, причем контакты эти сохранялись и в XII в., как показывают находки сиро- египетских цилиндров в Перати.

Интересные подробности общения ахеян с этими землями доставили раскопки в Угарите. Деловые связи, установившиеся еще в XV в., про­должались 66 и после подчинения этого небольшого царства Хеттской дер­жаве в XIV в. Подобно критянам, жившим в Угарите в XVIII—XV вв., ахеяне имели здесь обособленный квартал. Такое постоянное «ахейское- подворье» обеспечивало непрерывность контактов67. Возможно, что по­

62 {Apollod.], IUI, 15, 8; Paus., I, 27,9; P lu t, Thes., 15.63 Дж. Пендлбери, Археология Крита, стр. 247—Й51. A. Furumark, The settlement,.

pp. 177—183. С. Доу относит падение Крита к 1480 г. и считает, что г&гемотш в·· этой операции были 'Микены (Dow, The Greeks, pip. 14, 31—32, № 43).

64 Her., I, ’2; IV, 179; VII, 197; Paus., IX, 34, 4; Pindar, Puth. 4.65 Скарабей с именем Аменофиса III (1405—1370) найден в некрополе Агиос-

Илиос в Этолии (Daux, Chronique 1963, p. 763), картуши Рамсеса II (1301—1234) про­исходят из склепов № 1 и 104 в Перати, в Аттике (Е. Vanderpool, News letter front Greece,— AJA, vol. 65, 1961, p. 300); F. Stubbings, Mycenaean pottery from the Levant, Cambridge, 1951, pp. 20—101.

66 C. A. Scliaeffer, U garitica , vol. IV, Paris, 1962, p. 148.61 Данный вопрос освещен С. Сегертом (S. Segert. Ugarit und Griechenland.—«Das

Altertum», Bd. 4, 1958, Ss. 67—80). Хотя автор верно отметил некоторые культурные заимствования обоими народами, но он ошибается й том, что ахейские пантеон и эпос возникли под влиянием угаритских.

стоянная фактория ахеян в Угарите обеспечивала связи не только с самими угаритянами, но и с лежащим к востоку касситским Вавилоном. О контактах с последним говорят найденные в Фивах цилиндры-печати.

Связи ахеян с западным побережьем Малой Азин были сложнее и не ограничивались только торговлей. Пользуясь тем, что местное население не везде могло дать им отпор, ахеяне заселили некоторые участки мало- азийского побережья. Видимо, уже в те времена проблема выселения из­быточного населения стояла очень остро в ахейской Греции, обладавшей ограниченными земельными ресурсами.

В настоящее время вырисовывается картина интенсивного стремления ахеян обладать областями вблизи устья р. Меандра. Уже давно были из­вестны находки «микенской» керамики в Калимне. Исследования древ­нейших слоев Милета68 показали, что ахеяне появились здесь уже во второй половине XVI в. В течение XV в. ахейское поселение на месте Милета достигает размеров города. В XIV в. он был окружен мощной обо­ронительной стеной. Видимо, отсюда ахеяне распространились и на со­седние области побережья. Следы длительного, пребывания ахеян были обнаружены и в Насосе,69.

Еще более яркие свидетельства доставили раскопки на Галикарнасеком полуострове у деревни Мюсгеби, в пяти милях к западу от Бодрума, рас­положенного на месте древнего Галикарнасса. Там открыт некрополь с «микенскими» могилами70, находящийся на расстоянии 5—6 км от берега моря,— видимо, и здесь выбор места для поселения был определен боязнью нападений пиратов. В некрополе Мюсгеби открыты каменные склепы с коротким дромосом, высеченные в материковой скале. Интересно приме­нение здесь наряду с обычным трупоположением и обряда трупосожже- ния71. Керамические находки указывают на то, что ахеяне населяли мест­ность Мюсгеби главным образом в XIV—XIII вв. В X II в. здесь сохрани­лись лишь слабые остатки жизни. Обитатели ахейского Мюсгеби пользо­вались «микенской» посудой собственного изготовления. Однако ввоз ке­рамики из Аттики, Арголиды и с Крита продолжался все время.

Данные о пребывании ахеян в Эфесе дополняют картину их широкого расселения на малоазийском побережье. Открытый в 1963 г. там же склеп лишний раз свидетельствует об экономическом потенциале зажиточного населения ахейского .Эфеса. Устойчивость форм ахейской культуры указы­вает также и на то, что малоазийские ахеяне тщательно сохраняли тра­диции, принесенные ими сюда из родной Греции.

Большое количество ахейских поселений (апокий) в Малой Азии и расцвет культуры в этих городах (рис. 100) заставляет внимательнее от­нестись к данным легендарной традиции о переселениях героев из Греции в Малую Азию или наоборот. Так, вполне возможно, что Пелопс прибыл из Азии с большим богатством 72.

Проникновение ахеян в Малую Азию было осложнено необходимостью считаться с великой ХеттскОй державой. Достигшее наибольшего могу­щества в период новохеттского царства (1460—1200 гг.) это государство

68 C. Weickert, Neue Ausgrabungen in Milet,— «Neue Deutsche Ausgrabungen in Mittelmeergebiet und im Vorderen Orient», Berlin, 1959, S. 181—186; M. J. Mellink, Archaeology in A sia Minor,— AJA, vol. 68, 1964, pp. 161—162.

69 L. Levi, Minoan research crosses the A egean: recent excavations of Ja so s in Caria — ILN, July 20, 1963, pp. 88—91.

70 G. F. Bass, Mycenaean and protogeometric tombs in the H alicarnassus penin­su la ,— AJA, vol, 67, 1963', pp. 357—361, tabl. 81—84; M. J. Mellink, Archaeology in Asia Minor, p. 181.

71 M. J. Mellink, Archaeology in A sia Minor, p. 167; A.TA, vol. 68, 1964.72 Thuc., I, 9, 2. Живой рассказ Павсания о переселении ионян в Малую Азию

(Paus., VII, 2) теперь также звучит правдоподобно.

распространило свое влияние и на западные земли Малой Азии73. Можно предполагать, что ахейские династы Милета, Родоса и царств материковой Греции из-за угрозы конфликта с хеттами смогли проникнуть только на побережье Малой Азии. Несмотря на это, деятельность их там привлека­ла внимание хеттов, как показывают тексты из Богазкея74. Вопрос о вза­имоотношениях ахеян и хеттов получил подробное освещение в работах Е. Форрера, Ф. Шахермайера, Б. Грозного, Д. Пэйджа. Впервые ахеяне упомянуты в надписи эпохи царя Суипилулиума (правил с 1385 г.), где названа страна Аххиява (Ahhiyava). Точная локализация Аххиявы не установлена, наиболее убедительным нам представляется мнение Б. Гроз­ного, которое поддержал Д. Пейдж, считающий, что Аххиява была на Ро­досе75. В дальнейшем ахеяне и их город Миллаваяда ( Мтгллавата-Милет) вступают в дипломат:ичеекие_ связи с хеттами. В конце XIV — начале XIII в. царь Мурсилис II писал царю Аххиявы, которому была подчинена Миллавата, с просьбой выдать ему непокорных подданных Тавагалаваса и Пиджамарада, укрывавшихся в Милете. Весь тон письма, как отметил Д. Пейдж, мягкий и сдержанный, видимо потому, что островная Аххиява была недосягаема хеттскнм войскам76. Позднее, в царствование хеттского царя Арпуваггда IV (1220—1190), ахейский царь Аттарасия совершал враждебные акции пропив мелкого династа Маддувагтаса. Маддуваттас искал и получил покровительство у Арнуванда, но затем начал захваты­вать земли, подчиненные хетгской монархии. В конце документа говорится о том, что Маддуваттас в союзе с царем ахеян Аттарасиджасом напал на Алашию (Кипр) и увел оттуда пленных77. Излагающий эти факты доку­мент, озаглавленный «Перваяскрижаль проступков Маддуваттаоа», показы­вает, что ахейский царь Аттарасиджас вел энергичную политику в Малой Азии, грабил там чужие земли и уводил население в рабство.

Почувствовав ослабление Хеттской монархии, ахеяне решительно дви­нулись в Малую Азию. Видимо, главным препятствием на соверо-папад- ном побережье было Троянское царство и для сокрушения его Мчкены организовали мощную федерацию ахейских царей. Этим событиям посвя­щены «Илиада» и «Одиссея». Правы те ученые, которые признают исто­рическое значение эпоса и полагают, что Троя V ila была именно тг>м го­родом, который осаждало и разрушило войско ахейской федерации78. Гибель Трои античная традиция датировала по-разному: Геродот относил ее к 1280—1270 гг., Эратосфен — к 1193—1184 гг. Археологические данные побудили исследователя Трои К. Блегена остановиться на 1260 г. '9.

Победа над Троей должна была неизмеримо усилить роль ахейской Греции в международной жизни Восточного Средиземноморья. Это было время, когда ахейское общество достигло самого высокого уровня. Можно

73 В. Hroznÿ, Ancient history of Western A sia, India and Crete, pp. 119—136; В. B. Иванов, Хеттский язык, М., 1963, стр. 29—40.

74 В. Hroznÿ, Ancient history..., 130—134; W. F. Albrighi, Som e oriental glosses on the Homeric problem,— AJA, vol. 54, 1950, p. 169.

75 D. Page, History and the Homeric Iliad, Berkeley, 1963, p. 15.76 Ibid., pp. 12—44.77 Ibid., pp. 97—101, Сомнения в силе проникновения ахеян в Малую Азию

(В. Г. Ворухович, Ахейцы в Малой Азии,— ВДИ, 1964, № 3, стр. 91—106) неоснова­тельны, поскольку автор не учел длительной жизни ахейского Милета — Милла- ваты.

78 D. Page, History and the Homeric Iliad ; C. W. Biegen, Troy and the troyans, New York, 4963, pp. 19—20, 162—164. Дж. Кэскей, Г. Кирк л Д. Плйдж правы, осуж­дая неудачную попытку М. Финли изъять эпос о Троянской войне из_ рамок истории и приписать разрушение Трои V ila «северным грабителям» (М. I. Finley, J. L. Cas­key, G. S. Kirk, D. L. Page, The Troyan war,— JUS, vol. LXXXIV, 1964, pp. 1—20).

' 79 Her., II, 145; Clem. Alex., Strom., I, 21, p. 402; C. Biegen, Troy and the troyans, p. 163.

с уверенностью говорить о том, что эти раннерабовладельческие царства были обязаны своим расцветом всестороннему использованию производи­тельных сил, какой только возможен в условиях применения бронзовых орудий.

Особенность исторической судьбы ахейского общества состоит в том, что развитие его было прервано в период наивысшего подъема. Пересе­ление дорян, происходившее на протяжении XII в., сокрушило формы государственной организации ахеян. Принесенные менее цивилизованны­ми родственными народами архаические политические институты были довольно легко восприняты широкими кругами архейского населения. Это объясняется тем, что они напоминали многие исконные установления са­мих ахеян. Все это облегчило сохранение ахейской культурной традиции населением Эллады в X I—X вв.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 1

Вавилов, Центры происхождения...— Н. И. Вавилов, Центры происхождения культур­ных растений,— «Труды по прикладной ботанике и селекции», JL, т. XVI, 1926, вып. 2.

ВДИ — «Вестник древней истории».Георгиев, Исследования...— В. Георгиев, Исследования по сравнительно-историческо­

му языкознанию, М., 1968.ЖМНП — «Журнал Министерства народного просвещения».КСИА — «Краткие сообщения Института археологии АН СССР».Лурье, Язы к и культура.— С. Я. Лурье, Язык и культура микенской Греции, М.— Л.,

1957.Массон, Средняя Азия.— В. М. Массон, Средняя А зия и древний Восток, М.— Л., 11964.СА — «Советская археология»

АА — «Archaeologischer Anzeiger».AJA — «American journal of archaeology».«Ath. Mitt.» — «Mitteilungen des Deutschen Archäologischen Instituts, Athenische Ab­

teilung».BCH — «Bulletin de Correspondance Hellénique».Bennett, Мус. tabl. 11.— E. L. Bennett, The Mycenae tablets 11,— «Transactions of the

American Philosophical society», vol. 48, 1968, № i.Biegen, Korakou.— C. W. Biegen, Korakou, a prehistoric settlem ent near Corinth, Boston

and New York, 192il.Biegen, Prosym na.— C. W. Biegen. Prosym na, the Helladic settlem ent preceeding the

Argive Heraeum. vol. 1, Cambridge (Mass.), 19137.Biegen. Pylos. 1952.— C. W. Biegen, The Palace of Nestor excavations 1952,— AJA, vol. 57,

1953 (Отчеты за 1953—1956 гг. помещены в AJA: vol. 58, 1954; vol. 59, 1955; vol. 60, 1956; vol. 61, 1957. Цитируется нами аналогичным образом).

Biegen, Zygouries.— C. W. Biegen, Zygouries, a prehistoric settlem ent in the valley of Cleonae, Cambridge (Mass.), 1928.

Biegen — Kourouniotis, Pylos, 1938.— C. W. Biegen, К. Kourouniotis, Excavation at Py­los,— AJA, vol. XLIII, 1939*.

Biegen — Lang, Pylos, 1957.— C. W. Biegen, M. Lang, The Palace of Nestor excavation,1957,— AJA, vol. 62, 1958 (Отчеты за 1957—1964 гг. помещены в AJA: vol. 62,

1968; vol. 63, 195Ö; vol. 64, I960; vol. 65, 1961; vol. 66, 1962; vol. 67, 1963; vol. 68, 1964; vol. 69, 1965. Цитируется нами аналогичным образом).

Biegen — Rawson, Guide.— C. W. Biegen and M. Rawson, A Guide to the Palace of Nes­tor, [Cincinnaty], 1962.

BSA — «The Annual of the British school of Athens».Chadwick, Decipherment.— J., Chadwick, The decipherment of linear B., Cambridge,

1958.Daux, Chronique 1959.— G. Daux. Chronique des fouilles et découvertes archéologiques

en Grèce en 1959,— BCH, vol. 84, 1960 (соответственно последующие хроники напечатаны в ВСН за 1961, 1962, 1903 гг.).

1 В список сокращений вошли названия работ и журналов, наиболее часто употребляемых в книге.

Dow, The G reeks...— S. Dow, The Greeks in the Bronze A ge ,— «XI-е Congrès Internatio­nale des seiences historiques. Rapports», Stockholm, vol. II, 1960.

Evans, Palace of Minos.— A. Evans The Palace of Minos at K nassos, vol. I—IV, London, 1921—1935.

FA — «Fasti Archaeologici».FHG — C. Müllerus, Fragm enta Historicoram Graecorum.Frödin — Persson, A sine .— O. Frödin and A. W. Persson, Asine, results of the Swedish

excavations, 1922—1930, Stockholm, 1'9Q8.Furtwaengler — Loeschcko, Mylc. Vasen .— A. Furtwaengler und G. Loeschcke, Mykeni-

sche Vasen. Vorhellenische Thongefässe a a s dem Gebiete des M ittelmeeres, Ber­lin, 1886.

Furumark, A nalysis.— A. Furumark, The M ycenaean pottery. A nalysis and classification, Stockholm, 1941.

Furumark, Chronology.— A. Furumark, The chronology of M ycenaean pottery, Stock­holm, 1941.

JDAI — «Jahrbuch des Deutschen Archaeologischen Instituts».JHS — «Journal of Hellenic studies».ILN — «Illustrated London news».Lorimer, HM .— H. L. Lorimer, Homer and the monuments, London, 1950.Marinatos, KM H .— Sp. Marinatos, Kreta, und das Mykenische H ellas, München, 1959.«Мус. Stud. Wingspread, 1961».— «Mycenaean studies. Proceedings of the third Interna­

tional colloquium for Mycenaean studies held at Wingspread, 4—8 September 1961», ed. by E. L. Bennett, Madison, 1964.

Mylonas, Aghios K osm as.— G. E. Mylonas, Aghios K osm as, an E arly Bronze Age settle­ment and cemetery in A ttica , Princeton, 1959.

Mylonas, Ancient Mycenae.·— G. E. Mylonas, Ancient Mycenae, the capital city of A ga­memnon, London, 1957.

Nilsson, H. M .— M. P. Nilsson, Homer and M ycenae, London, 1933.Nilsson, Мус. Or.— M. P. Nilsson, The Mycenaean origin of Greek m ythology, Berkeley

(Calif.), 1931.Nilsson, MMR.— M. P. Nilsson, The Minoan-Mycenaean religion and its survival in Greek

religion , 2-nd ed., London, IffiO.Persson, D endra.— A. W. Persson, Royal tombs at Dendra near M idea, Lund, 1901.Persson, New tombs.— A. W. Persson, New tombs at Dendra near Midea, Lund, 1943.P — W — K, RE.— «Realencyclopadie der klassischen Altertumswissenschaft», hrsg. von

Pauly-Wissowa-Kroll.RA — «Revue Archéologique».REG — «Revue des Etudues Grecques».Reichel, HW .— W. Reichel, Homerische W affen , 2 Aufl., Wien, 1901.Schachermeyr, Ältesten K ulturen .— F. Schachermeyr, Die ältesten Kulturen Griechen­

lands, Stuttgart, 1955.Schachermeyr, Die Kulturbeziehungen, A.tti-1.— F. Schachermeyr, Die Kulturbeziehungen

zwischen dem A nato lisch— Vorder-asiatischen Bereich und der Ä gäisländern in Stein- lind Bronzezeit,— «Atti del VII Congresso Internazionale di archeolo- gia classica», vol. I, Roma, 1961, pp. 233—241.

Sehliemann, М укепае.— G. Sehliemann, Мукепае. Bericht über meine Forschungen und Entdeckungen in Мукепае und Tiryns, Leipzig, 1878.

Staïs, M ycenaean collection.— V. Staïs, M ycenaean collection of the National Myseum, vol. II, Athen, 1962.

Tsountas— Manatt, M ycenaean age .— C. Tsountas and J. I. Manatt, The M ycenaean age , Boston, 1897.

Valmin. M essenia expedition .— M. N. Valmin, The Sw edish M essenia expedition, Lund, 1938.

Ventris and Chadwick, Docum ents.— M. Ventris and J. Chadwick, Documents in Myce­naean Greek, Cambridge, 1956.

Ventris and Chadwick, Evidence .— M. Ventris and J. Chadwick, Evidence for Greek dia­lect in the Mycenaean archives,— JHS, vol. LXXIII, 1953, pp. 84—103.

Wace, Chamber tombs.— A. J. B. Wace, The Chamber tombs at M ycenae,— «Archaeolo- gia», Oxford, vol. LXXXII, 1932.

Wace, M ycenae.— A. J. B. Wace, Mycenae, an archaeological history and guide, Prince­ton, 1949.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ *

Агамемнон 10, 15, 154, 158—160, 162Агесилай 18Адраст 155, 157Алкмена 18Аллен Т. 14Алфея 157Аменофис III 163Амифаон 156Анаксагор 156Аполлодор 6, 7, 158Аргонавты 8, 153Арей 162Аристотель 7Арнуванд IV 165Аттарасиджас (Аттарасия) 165Афина 77, 95Афродита 160, 162Ахилл 10, 12, 13, 15, 77, 79, 93, 129,

151, 154, 160 Ах-хотеп 74 Аякс i0Аянт Саламинский 15

Беллерофонт 17 Беннетт Е . 16, 18, 145 Бпант 156Блеген К . 20, 33, 45, 72, 73, 75, 85,

101, 107—111, 121, 123, 125, 127, 130, 132, 134-136 , 139—143, 147, 153, 165

Богаевский Б . 116 Богазкей 165 Боур С. М. 8, 9 Брюсов А. Я . 117, 147 Бурр В. 14 Бухгольц 99 Бэсс Г. 99

Вавилов Н. И. 23, 29Валмин Н. 19 , 35 , 42, 116, 148, 149Вейнберг С. 20, 26, 31, 34Вентрис М. 18, 141Вестхольм 67Владимир 14, 15Вотмуф Д. 10

Гарашанин М. 34Гектор 13, 52Георгиев В . 9, 18, 34Геракл 18, 103Геродот 7, 22, 103, 149, 165Гесиод 80Гефест 12, 79, 92, 93 Гиалурис Н. 89 Гильфердинг А. Ф . 10 Гомер 6—8, 10, 151, 159 Грозный Б. 18, 165

Дактили 92 Данай 155 Даная 154 Дедал 103Диодор Сицилийский 7, 103 Диомед 10, 12, 15, 95, 157, 160, Дионис 31 Доу С. 33, 116, 163

Евмей 71, 109 Евриал 157, 160 Евриклея 138 Евринома 71

Зевс 107, И З, 154 Зельтман С. 99

Илиевский П. 145

Кабиры 93Каковатос 87, 121, 157 Кантор Е . 73 Каро Г. 160 Касторхпс 112 Кекропс 7Керамопуллос А. 54 Кианшш 157 Киларб Сфенелид 157 Кпрка 138 Кларк Г. 26, 27, 29 Клитемнестра 49 Кобер А. 18 Коген JI. 100

* Указатели составлены М. И. Фурсовой.

Корибант 93 Кречмер П. 18, 34 Крист В . 9, 10 Кронос 92Куруниотис К . 44, 100, 101, 121 Кэтлинг Г. 88, 89

Лаэртид 12, 118 Ленин В. И. 150 Лоример X . И , 12, 88 Лурье С. 91 Лэнг М. 135, 139

Майре Д. 13Маддуваттас 165Маринатос С. 51, 52, 59, 61, 155Маркс К. 7, 94, 95Марот К. 10Массон В . М. 29, 30Матд Ф . 26Мегапент Проитид 155Мейер Э. 14Меламп 156Мелеагр 157Меллаарт И. 33Менелай 15, 162Мерион 12Милойчич В . 24, 26, 33, 34 Милонас Г. 19, 33, 36, 38, 47, 48, 50—

55, 57, 58, 74, 119 Минос 5, 103, 163 Мурсилис II 165

Навсикая 84Нестор 10, 11, 122, 142, 154, 158 Нильссон М. 10, 14, 148 Нирей 160

Одиссей 10, 70, 71, 77,109, 130, 138, 158 Орест 157 Орси П. 101

Павсаний 6, 7, 153, 155 Пападеыетриу И. 38 Пейдж Д. 165 Пелей 128 Пелопс 164Пендлбери Дж. 5, 72, 165 Пенелопа 84, 137 Перро Г. 86 Персей 155Перссон А. 20, 65, 74 90 , 98Петри Ф . 76Пиджамарад 165Плутарх 7, 18Полиник 157, 158П осейдон 150Приам 9Пройт 18, 107, 155 Прометей 156

Рейхель В. 11, 13, 88, .89 Риджуэй В . 95—97 Роберт К . 88 Родцен Р . 26, 27

Сервэ Ж. 24 Сергеев В . С. 4 Соколов Ф . Ф . 8 Стаббингз Ф . 75, 163 Стаис В . 58, 60 Стаматакис М. .56, 59 Страбон 7, 122, 155 Сундвалл Д. 18, 141 Суппилулиум 165 Сфенел 160

Тавагалавас 165 Телемах 142 Тельхины 92 Тесей 158 Тидид 162 Титаны 156 Томсон М. 69 Тэйлур В . 101, 102

Уран 92Уэйс А. 20, 21, 48, 50, 57, 62, 6 3 -6 6 ,

69, 73, 101, 117-119 , 153

Феохарис Д. 26, 38 Ферсит 160 Фойник 129 Фороней 155 Форрер Б . 165Фукидид 6, 7, 151, 152, 159, 160, 170 Фурумарк А. 20, 21, 59, 72, 73, 79,

85, 100, 153, 163

Харес 13 Хертли В . 54 Химера 17

Цунта С. 91, 99, 117, 119, 128

Чадвик Дж. 9, 18, 141 Чайльд Г. 29, 30, 33, 104

Шахермайер Ф . 26, 29, 30, 33, 165 Шлиман Г. И , 53, 56, 57, 111 Шухардт К . 57

Эванс А. 5, 18, 72, 97, 98, 100Эллин 151, 156Энгельс Ф . 16, 95Эол 156Эратосфен 165Этеокл 158

УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ И ЭТНИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ

Агиос-Иоаннос-Папулиа 43 Агиос-Космас 36, 38, 39, 40, 148, 150 Агиос Элиас 47Адриатическое море 74, 102, 103 Адриатическое побережье 19 Азия 164

Западная 27Малая 3, 4, 20, 21—23, 32, 35,

163—165 Передняя 3, 25, 30, 83, 163 Средняя 25, 29, 30

Акарнания 14, 46 Аккад 4 Алашия 165 Амиклы 86, 121 Амосис 73 Англия 104 Анфедон 90 Апулия 102 Аргивяне 151 Аргисса Магула 26Арголида 19, 20, 39, 66, 86, 87, 94,

97, 121, 150, 151, 155, 156, 158— 160, 164

Арголидский залив 20, 36, 66 Аргос 17, 152, 153, 156—158, 160 Аргосская долина 157 Асина 20, 36, 65—68, 72, 100, 150, 155 Аскетарион 36Аттика 7, 19, 30, 31, 36, 38—40, 68,

81, 82, 84, 94, 111, И З, 153, 156, 163, 164

Афидна 40Афины 7, 31, 40, 68, 81, 95, 111, 121 Ахайя 89Ахеяне 3, 4 ,5 ,8 ,1 1 ,1 2 , 13, 16, 17, 18,

24, 58, 65, 71, 73—77, 79—84, 86, 88, 90, 91, 9 4 ,95 ,97 , 98, 100—104, 107, 112, 115, 121, 146, 150, 151, 153—156, 158, 160, 162—165

Аххиява 165

Балканский полуостров 3, 19, 22—26,29, 32—34, 40, 76, 104

Балтийское море 74 Беотия 18, 24, 30, 82, 121, 158 Бербати 91, 117, 120, 163 Бодрум 163 Бриндизи 102

Британия 104

Вавилон, Вавилония 22, 164 Вафио 78, 103 Вивара 101Восточное Средиземноморье 3, 30, 35,

115, 163—165 Вршник 29

Галиакмон 27Галикарнасский полуостров 164Галлы 162Гелидоний 99Германцы 162Гиметт 111Гла 121, 126Гония 34, 36Греция 3, 4—6, 8, 15, 17, 19, 21—23,

25, 29, 36, 41, 45—48, 65, 68, 69, 70—72, 76, 80, 82, 84, 87, 88, 90—93, 101, 104, 105, 106, 121, 147,148, 152, 154, 157—159, 160, 163,164

Далмация 102 Данайцы (Данаи) 8, 151 Делос 162Дендра 78, 79, 90, 91, 98, 112, 157,

163 Джармо 30 Димини 32 Добруджа 104 Дорида 14 Дорион I 19, 35, 69 Дорион IV 40, 41—43, 66, 91, 106,

114, 116, 117, 150 'Дорион V 90, 117, 120 Доряне 108, 166 Древнеиндийская культура 4 Древний Восток 29, 154 Дунай 34, 104

Евбея 65, 99 Европа 27, 30, 39

Средняя 25, 74, 103, 104 Центральная 153 Южная 25

Евтресис 36, 76 Евфрат 4, 22

Египет 4, 19, 20—23, 35, 39, 45, 51, 65, 73, 74, 83, 97, 98, 153, 154,163

Зигуриес 20, 36, 65, 75, 85, 96, 109— 111, 113, 147

Иасос 164 Иерихон 30 Иклайна 120Иллирийские племена 104 Инд 4 Индия 4Индоевропейские племена 34 Иолк 121, 160 Ионийские о-ва 101 Ионическое море 102 Иран 29 Испания 23 Итака 101Италия 23, 83, 101, 102

Южная 35, 101, 103 Ишия 101

Каковатос 87, 157 Калидоняне 157 Калимна 164 Каллифея 89 Калькани 47, 64, 65, 74 Караново 104 Кастелуччпо 102 Кельты 34 Кеос 121, 122 Кефалления 101, 102 Кикладская культура 19, 35 Кикладские острова. Киклады 39, 59,

100, 153, 154, 164 Кипр 88, 89, 98, 102, 162 Кирра 20, 57 Китай 4 Китион 162 Кифера 72Кносс 29, 35, 90, 163 Кораку 20, 36, 83, 84, 107—109, 147,

150Коринф 31, 34, 72, 107, 109 Коринфский залив 107 Корифасий 122 Корифасион 44, 45Крит 5, 19, 35—39, 45, 59, 72, 80, 85,

87, 98, 100, 101, 103, 149, 153, 154, 163, 164

Критяне 95, Г53 Куманудис 112 Кумы 99 Куреты 157

Лакония 86 Ларисса 26, 148, 155 Ла-Тенская культура 76 Левадия 24 Лемнос 35 Лепорано 102Лерна 34, 36, 115, 119, 120, 143, 148,

149, 154 Лехей 107, 111 Лианоклади 46

Македония 26—28, 35 Южная 28

Маллия 35 Мальта 35, 101 Марафон 156 Меандр 164 Мегары 14 Меджидие 104 Мелос 42, 161, 162 Менелайон 77 Мениди 156 Мерсин 29 Месопотамия 19, 22 Мессара 45Мессения 14, 35, 40, 44—66, 84, 86,

94, 114, 115, 121, 149, 156, 159 Микены 3, И , 12, 14, 16, 17, 20, 47—

49, 53, 54, 55, 60, 62—64, 66, 69, 72, 74, 75, 78, 84, 85, 86, 90, 91,94, 96, 97, 99, 100, 102, 107, 109,111, 114—121, 124, 125, 127, 128, 130, 131, 144, 151—153, 155—157, 159, 160, 163, 165

Милет 165Миллаванда (Милавата) 164 Мирсинохори 62, 77, 78, 144 Моравия 104 Мохлос 51 Мюсгебп 164

Наваринская бухта 121 Наксос 162 Неа-Макрп 31 Неа-Никомедия 27—29 Неаполь 101 Нил, 4, 22

Озолийские Л окры 14 Олимп 93Орхомен 17, 30, 120, 121

Пажок 102, 103 Палермо 101 Палестина 23 Пангейская область 104 Паптанасса 24 Парос 7, 162 Пеласги 35, 149, 151 Пелопоннес 40, 45, 70, 71, 82, 89, 121,

159 Пеней 24 Перати 163Передний Восток 3, 30, 97 Перистерия 121Пилос 3, 12, 16, 18, 44, 45, 62, 70, 71,

79, 85, 86, 91, 100, 117, 120—123, 125—131, 138, 144, 145, 153, 154, 156

Пилосский дворец 17, 42, 85, 87, 96,121

По 102Полиохни III 35 Протогреческие племена 35 Птелеон 121

Рас Шамра 29Рафина 31, 36, 38—40, 115, 148, 150 Рим 30Родос 102, 163, 165 Рувелли 143 Русь 17

Саламин 162Сан Козимо 1G2Сардиния 101Северная Африка 23, 25Северная Греция 68, 69, 121, 149Сеиди 24Сескло 26, 28Сикион 158Сикиония 92Сим 160Синд 162Сирия 20, 21, 23Сицилия 83, 101, 103Скифы 162Скольо дель Тонно 102 Словакия 103 Спарта 77, 98 Спата 40, 111—113Средиземное море (Средиземноморье) 23,

30, 35, 98, 99, 102, ГОЗ, 163 Средняя Греция 31, 36, 68, 121, 148,

149Старый Коринф 65 Сунион 40

Тарснт 102 Телль—Халаф 30 Тигр 4, 22Тиринф 3, 17, 69, 72, 85, 117, 120, 121,

125, 127—131, 155—157, 160, 162 Тиринфия 155Тиринфский дворец 13, 42, 85 Toppe Кастеллучо 102 Трианда 163 Трифилия 120Троя. Троянское царство, Илион 8, 9,

13, 17, 19, 20, 35, 129, 158, 160, 163-165

Троянская война. Троянский поход 9, 10, 12, 21, 95, 151, 152, 155, 156, 158-160 , 162, 163

Туркестан 76

Угарит 97, 103, 163, 164 Унетицкая культура 74, 103 Унетицкий могильник 104

Фапсос 101 Фера 22Фессалия 24—26, 28, 30, 31, 32, 46,

69, 71, 82, 94, 121, 148, 149 Фест 35Фивы. Фиванское царство 8, 17, 18,

24, 91, 121, 157, 158, 164 Филакопи III 67, 162 Форик 40, 98Фракийские племена. Фракияне 104,

162 Фракия 104 Фтиотида 151

Хаджилар 27, 29 Халкидика 24 Хассун 30Хеттская держава, хетты 3, 4, 19, 35,

97, 163—165 Хора 122 Хорватия 81

Церрик 102

Черное море 163

Шумер 4

Эгейское море 4, 19, 31, 35, 39, 85, 153, 162

Эгина 72, 160, 162 Элатейя 31Элевсин 17, 40, 66, 68, 69, 78, 158 Элида 24Эллада 3, 5—10, 26, 34—36, 39, 40,

43, 77, 89, 94, 95, 98, 99,101,104,149, 154, 164

Эллины 149, 151, 152 Энкоми 89, 162Эолийские или Липарские острова 101Эпано—Энглианос 121, 122, 143Эпир 23, 24, 46, 69Этолия южная 163Эфес 164Эфира 17, 107

T. li. БлнвнтонпяВОСТОЧНОЕ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ в о 11 ТЫ С Я Ч Е Л Е Т И И д о и . п .

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Рис. 1. Jlepna:а ) Оборонительные сооружения; б) «Дом черепиц» («Hesperia». vol. XXYvM. 1H.Ï8.

tabl. 33a, 31a)

Pue. 2. Аттика. Агнос-Космас-11. Улица А и дома К и F ( .Mylonas, A gh in s K o sm a s, fig 13)

Рпс. 3. Аттика. Апюс Космас-П. Ти­пичная кладка стены

(Mylonas, A gliio s K o sm a s, fig. 10)

Рис. i. Аттпка. Агпос-Космас-П. Пифос из дома F.(Mylonas, A g h io s K o sm a s, fig. 132, .Vs 50)

Рис. 5. Аттика. Агиос-Космас-П. Посуда из дома К (Mylonas, A g h io s K o sm a s, fig. 126, „V 17, 57, 55, 38, G2)

Рпс. 6а ) Арголида. Зигуриес. Чаша с лощеной поверхностью п врезным орнаментом (РЭ время);

б) Аттика. Агнос-Космас. «Сковородка» из могилы Λϊ 12 (Biegen, Z ygb u ries. p. 124. fig, 116; Mylonas, A g h io s K o sm a s, fig. 148, Λ'» 210)

Piic. 7. Арголида. Зигуриес. Кан- фар желтой «мшшйской» кера­

мики (XVII— XVI вв.).(Biegen, Z y gou ries, p. 126, fig. 118)

a оРпс. 8.

о) Арголида. Зигуриес. Кувшин с «матовой» росписью; ß) Беотия. Евтресис. Амфора с «матовой» росписью (Biegen, Z y gou ries, p. 130, fig. 122; F. Matz,

Le m onde égeen, Paris, 1956, pl. 110)

Рис. ί). .Микены. Круглая усыпальница В, могила Гамма, портрет ахеянина (нач. XVI в.)

(Mylonas, A n cien t M y cen ae , fig. 49)

Рис. 10. Микены. Круглая усыпальница Л. могила V, золотая маска № 623 (Mnrjnatos, К М Н , Abb. 163)

Рпс. 11. Микены. Круглая усыпальница А, могила V. Золотая маска № 62\ (Marinatos, КМ Н , Abb. 162)

Рис. 12. Мпкены. Круглая усыпальница В, могила Гамма. Электровая маскаMarinatos, К М Н , Abb. 167)

Рпс. 13. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Охота на львов на клинке№ 394

(Marinatos, К М Н , Taf. ΧΧΧΥΓ)

Рпс. 14. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Нападение львов на ланей (обратная сторона клинка № 394)

(Marinatos, К М Н , Taf. XXXVI)

т

Рис. 15. Микены. Круг­лая усыпальница А, мо­гила V. Бронзовый кли­нок с золотой инкруста­

цией № 744 (Marinatos. КМ Н , АЫ). 170)

Рпс. 10. Микены. Круглая усыпальница В. моги­ла Дельта. Золотая рукоять меча

(Marinatos. КМ Н, Abb. 170)

Рпс. 17. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Золотой мужской браслет № 263 (Marinatos, К М Н , Abb. 201)

!

1‘ис. 18. Микены. Круглая усыпалышца А, могила 111. Золотая серьга № 61.

(Marinatos, К М Н , Abb.

Pue. 19. Микены. Круглая усыпальница А, могила III. Фигура Великой богини (золотое навершие серебряной булавки Л; 75)

(Marinatos. КМ Н. Abh. 200)

Рис. 20. Микены. Круглая усыпальница А, могила III:о) золотая модель иесов; 0 ) золотые диски Л« 2. . в. х 14

(«Journal Intel national d’Archéologie Numismatique», vol. IX. ISIOK. labl. Yll l : Marinatos, К М П . Abb. 202)

Рис. 21. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Золотой сосуд с розет­ками № 351

(Marinatos, КМ Н , Abb. 187)

Рис. 22. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Зо­

лотой ритон № 273 (Marinatos, К М Н , Abb. 176)

Plie. 2.3. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Золотая чаша № 313 (Marinatos. КМ Н. Abb. Ι9'ι)

Рис. 24. Мнкены. Круглая усыпальница Л, могила IV. Золотой кубок№ 427

(Marinatos, КМ Н. Abb. 190)

Рис. 25. М жены. Круглая усыпальница Л, могила IV. Золотая утварь:и) чаша л ; 392; б) канфар Л"а 440; в) флакон Λΐ 391; г) чаша Л5 441

(Marinatos, К М Н , ЛЬЬ. 190—193)

Рис. 26. Микены. Круглая усыпальница Л, могила IV. Злато-серебрянынритон № 384

(Marinatos, К М Н , Abb. 175)

Рис. 27. Микены. Круглая усыпальница Л. могила IV. Серебряный сосуд с батальными сценами № 481

(Marinatos, КМ Н , Abb. 174)

Pire. 28. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Серебряный фигурныйсосуд № 388

(Marinatos, КМ Н . Abb. 177)

Рис. 29. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Золотые бляшки: а) святилище; б) осьмипоги

(Marinatos, КМ Н , Abb. 204—205)

« » n m n n m m u Ш Ш Ш Ш Ш и ш м » « у » о м

Р ис. 30. Микены. Круглая усыпальница Л. могила V. Золотые накладки коробки Л» 808(Marinatos. К М Н , Abb. 198)

Рис. 31. Микены. Круглая усыпальница А, могила IV. Алебастровый сосуд № 389(Marinatos, К М Н , Abb. 213)

Рис. 32 Мпксиы. Круглая усыпальница В, могила Омикрон. Хрустальныйсосуд

(Marinatos, КМ Н , Abb. 212)

Рис. 37. Аргос. Микены. Клад грабителей возле круглой усыпальницы А:а) золотой киляк; б) голова борзой собаки на ручке второго золотого килика

(Marinatos, КМ Н , Abb. 189)

Рис. 38. Микеныа) Циклопический фолос (дромос и фасад);

и фасад) (Wace, M y cen ae ,

8

б) фолос Эпано-Фурнос (фасад); в) фолос Панагии (дромос fig. 63а, 66а, 52Ь).

Рис. 39. Микены. Фолос Като-Фурнос (внутренняя часть)(Wace, M ycen ae, fig. 65а)

Рис. 40. Микены. Фолос Гени­ев (фасад)

(Wace, M y cen ae , fig. 63b)

Рис. 41. Трифилия. Каковатос. Амфора-трновис I. «Дворцовый» стиль(ок. 1500 г.)

(«Ath. M itt.», 1909, taf. XVI)

Рис. 42. Трифилия. Каковатос. Амфора-триовпс II. «Дворцовый» стиль(ок. 1500 г.)

(«Ath. M itt.», 1909, taf. X V II).

Рпс. 43. Трпфилия. Каковатос. Сова п жаба. Золотые накладки (Marinatos, К М Н , Abb. 203)

Рис. 44. Лакония. Аминлы. Фолос Вафио. Золотой кубок II (деталь) (Marinatos, К М Н , Abb. 184)

Рис. 45. Лакония. Амиклы. Фолос Вафио. Прорисовка композиций на кубках I и II (Marinatos, КМ Н , S. 118, Abb. 34, 35)

а

---------- в5

Рис. 46. Лакония. Амиклы. Фолос Вафио:а) боевая колесница на сардояиковом щитке перстня;б) охота на дикого кабана (Халцедоновый щиток перстня);

в) головы баранов на аметистовом щитке перстня.(Marinatos, К М Н , Abb. 211)

Рис. 47. Мессения. Пи- лос. Фолос Мирсипохори. Кинжал царицы с золо­той рукоятью и инкру­стацией па клинке (охо­

та леопардов)(Marinatos. К М Н , Taf.

XXXVIII)

Рис. 48. Мессения. Пилос. Фо­лос Мирсинохори. Клинок с инкрустацией золотом и сере­

бром по черни (Marinatos, КМ Н , Taf. XXXVIII)

Рис. 49. Мессения. Пплос. Фолос Эпано-Энглианос (1953 г.). Оттиски зо­лотого цилиндра-печати с изображением грифа и золотых перстней

(Marinatos, КМ Н , Abb. 209)

Рис. 50. Аргос. Мидея. Фолос Дендры. Дно золотого кубка с изображе­нием осьмннощк?

(Marinatos. К М Н , Abb. 197)

Mr#

.'

Рис. 51. Афины:а ) ступка из трахита; б) обломки зернотерок из трахита; в) обломки черепиц из слоя конца

XIII в.; г) черепицы в сечении ( «Hesperia», vol. VIII, 1939, p. 412, fig. 94, 95; p. 409, fig. 90b, c, 91b, c)

a

Рис. 52. Арголида а) Зигуриес. Бронзовый серп; б) Микены. Бронзовый молоток (Biegen, Zygouries, p. 203, fig. 190, Λ5 2; BSA, vol. XLIX, 1954.

fig. 413)

H

Рис. 53.a) Арголида. Каменная форма бронзового топора и реконструкция отливки; б) Аттика. Афины. Обломок литейной формы XIII в.;в) Малая Азия Смирна. Форма для отливки украшений из пасты ( «Hesperia», vol. VIII, 1939, p. 408, fig. 90a, 91a; Furtwaengler —

Loeschcke, M y κ. V asen , S. 34, Abb. 22)

Рис. 54. Аттика. Перати: а) бронзовые орудия; б) веретено из слоновой кости

(ВСН, 1962, р. 667, fig. 23, 24; 1964, р. 699. fig. 6)

Рис. 55. Мессения. Пилос. Нижняя часть гончарной печи XIII в. (AJA, vol. 04, 1960, р. 155, tabl. 40, flg. 9)

аРис. 56. Арголнда.

а) формы для отливки украшений из пасты;('Α βτ,να ιο ν TvjjL. 6, T tvX -

бМикены:б) базальтовый куб с формами Г , π ίνα ξ е ' ; π.'ναξ οτ )

Рис. 57. Аттика. Спата. Пронизи украшения и пластинки для накладки из цветнойпасты

Рис. 58. Аттика. Спата. Накладные пластинки пз слоновой кости (ВСН, 1878. pl. XIII, XV)

а

5

Рис. 59.а ) Арголида. Зигуриес. Двуручные кастрюли XIV в.; б) Аттика. Афины. Кастрюли на трех ножках; в) Аттика. Афины. Одноручный кувшин; г) Арголида. Асина. Простыв килики с од­ной и двумя ручками (XIV в.); 9) Зигуриес. Переносные жаровни (XIV в.); в) Аттика. Афины.

Ковшик(Biegen, Zygouries, p. 159, fig. 152; «Hesperia», vol. II, p.372, fig. 45; vol. VIII, P· 399,, fig. 81; p. 396. fie 77b; Frodin-Persson, Asine, fig. 271, MX. 1, 7, Biegen, Zygouries, p. 160, fig. 156;

«Hesperia», vol. II, p. 371, fig. 44c)

Рис. 60.а) Мессения. Пилос. Одноручная чаша (XV в.); б) Родос. Амфора-триовис (XIV в.)

(XIV в.) с росписями наутилусами (F. Matz, Le Monde Ëgéen, pl. 110)

Рис. 61.о) Мессения. Пилос Волимидия. Горлач с головками быка и двух оленей (XIV в.); б) Арго- лида. Микены. Псевдостомий из Зернохранилища (конец X III—XII вв.); в) Ахайя. Клаус. Пиксида на трех ножках. Роспись «сжатым» стилем; г) Ахайя. Клаус. Аск в виде утки.

(Mailnatos, К М Н , abb. 235; AJA, vol. 64, 1960, p. 9. № 25, tabl. 3, tig. 19; p. 12, J\R 45,tabl. 4, fig. 31)

Рис. 62. Расписная керамика X III—XI вв.:а ) Родос. Ялис. Килик X III в. с изображением стилизованного осьминога;б) Микены. Кратер X III в.; в) Микены. Кратер с росписью «метопным» сти­лем X III—XII вв.; г ) Аттика. Афины. Псевдостомий субмикенского времени

(X II—XI вв.)(F. Matz, Le Monde Ëgéen, pi HO, 112; Wace, M y cen ae , fig. 76a, b)

а

Рис. 64.а ) Евбея. Кимы. Бронзовые слитки; в ) Микены. Бронзовый слиток

(«Journal International d’Archeologie Numismatique», vol. IX. 1906, tabl. I l l , IV)

Рис. 65. Микены. Изображение воинов на боевой колеснице (XIV и.) (MariDatos, К М Н , Abb. 234)

а

Рис. 66. Модели щитов: а) Микены. Золото; б) Пилос. Слоновая кость

(Marinatos, К М Н , Abb. 223)

а

Рис. 67. Арголида. Микеиы:а) вход; б) верхняя часть галереи с лестницей к позднему колодезю·

(Фото И. Б. Зееет и Т. В. Блаватской)

Рис. 68. Арголида. Дендра. Латы ахейского воина (вторан половина XV в.)

(ВСН, vol. 87, 1963, р. 749, fig. 4)

*

Рис. 69. Лрголнда. Микены. Микенские воины на кратере из «Дома кратера воинов»(ок. 1200 г.)

(Marlnatos, К М Н . Abb. 233)

Рис. 70. Тиринф. Бойница в стене крепости

(Фото Т. В. Блаватской)

Рис. 72. Тиринф. Галерея внутри крепостной стены <Фото Т. В. Блаватской)

Рис. 74. Тирииф. Укрепленный проход к восточным воротам крепости(вид с юга)

(Фото Т. В. Блаватской)

Рис. 76. Аргос. Микены. Керамика из могилы III (BSA, vol. XLV, tabl. 21а)

Рис. 77. Аргос. Микены. Серебряная чаша с инкрустацией золотом и черньюсклепа XIII в.

(Marinatos. КМ Н . Abb. 196)

Рис. 78. Лакония. Некрополь у Кампоса. Юноша, играющий в кости (свинец)

(Marinatos, К М Н , Abb. 224)

и

Рис. 79. Мессения. Пилос:черни, из пропилей 1—2; б)

комнаты 12(Marinatos К М Н , Abb. 204; AJA, vol. 65. 1961, tabl. 60, fig. 17)

а ) головки из золота и черни, из пропилей 1—2; б) голова собаки из росписикомнаты 12

Рис. 80. Мессения. Пилос. Главный корпус. Портик 44 и лестница на второй этаж (AJA, vol. 61. 1953. tabl. 42, «κ . 8)

Рис. 82. Мессения. Пилос. Главный корпус. Фреска из мегарона 46. Головасобаки

(AJA, vol. 62, 1958, tabl. 42, fig. 19)

Рис. 83. Мессения. Пилос. Главный корпус. Покои царицы. Роспись пола в ко­ридоре 49

(AJA, vol. 61, 1956, tabl. 45, flg. 17).

Рис. 84. Мессения. Пилос:а) главный корпус. Дымоходная керамическая труба из мегарона 46; б ) проход акве­

дука через стену дворца (AJA, vol. 61, 1957, tabl. 43, fig. 14; vol. 63, 1959, tabl. 32, fig. 7)

, η ι̂Τι

i ' i ' j V n J m t _ v u ; · ! * in I и Ж 'й У н У '

.«г ^ .W \V '.w ?w<ift w .1 >™ a^<w SРис. 86. Тиринф. Доорец (ранний). Фреска щитоь (реконструкция)

(F. Mat7., Le Monde Égéen, pl. 103)

аРис. 87. Мпкены. Акрополь. Группа из слоновой

(Marinatos, К М Н ,

кости (XV в.) пз святилища Abb. 218, 219)

Рис. S8. Тиринф. Дворец. Фрагмент фрески спиралей (F. Matz, Le Monde Êgéen, pl. 103)

Рис. 89. Тиринф. Дворец. Мотивы росписи пола в мегароне Осьминог и дельфины (F. Matz, Le Monde Êgéen, pl. 102)

Рис. 90. Микены. Голова богини из алебастра (Marinatos, К М Н , Taf. XLII)

Рис. 91. Микены. Акрополь. Участок ограды круглой усыпальницы А(ок. 1350 г.)

(Фото В. Д. Блаватского)

Рис. 92. Микены. Акрополь. Дверной проем Львиных ворот

с пазами для засовов (Фото В. Д. Блаватского)

Рис. 93. Микены. Большой фолос. Стена дромоса (Фото Т. В. Блаватской)

Рпс. 94. Мпкепы. Акрополь. Слпв для отвода сточной воды в одном из поме­щений дворца

(Фото Т. В. Блаватской)

Рис. 95. Микены. Большой фолос. Деталь кладки дромоса (Фото Т. В. Блаватской)

а

Рис. 96. Микены. Большой фолос:а ) обломок одной облицовочной плиты фасада гробницы;

б) полуколонна входа(Marinatos, К М Н , Abb. 149)

Рис. 97. Микены. Большой фолос (внутренний вид) (Marinatos, КМ Н , Abb. 150)

Рис. 98. Микены. Фолос 1876 г. Стена дромога(Фото Т. В. Блаватской)

Риг. 99. Беотия. Орхомен. Большой фолос. Резьба по потолочным плитам (Marinatos. K U H , Abb. 161)

Рис. 1(Ю. Малая Азия. Милет. Ч а т а XIII в.(C. Weickert, Nette A u sg ra b u n g en in M ile t ,— «Neue Deutsche Ausgrabungen

im Mittelmeergebiet und im vorderen Arient», Berlin, 1959, Abb. 8)

Рис. 101. Арголида. Псевдостомпй XIV в.

(Коллекция Берлинского музея)

Рис. 102. Тнрпнф. П севдостомная а м ­фора с надписью слоговым письмом В

(F. Matz. Le Monde Égéen, pl. 113)

Рпс. 103. Мессения. Пилос. Табличка 832 (AJA , vol. 63, 1959, tabl. 28)

Рис. iOA. Арголида. Микены. Золотой перстень пз клада к югу от круг­лой усыпальницы А (XIV в.)

(Marinatos. К М Н , Abb. 207)

Рис. 105. Аттика. Асина. Голова мужчины из святилища (Frödin — Persson, Asine, p. 307. fig. 211)

Рис. 106. Арголида. Микены. Золотые перстни-иечати из склепов микенской знати(Marinatos, К М Н . Abb. 206)

.Vue. 107. Тиринф. Золотой перстень из клада в нижнем городе (Marinatos, К М Н , Abb. 207)

Рис. 108. Арголида. Микены. Север­ная Киклопическая стена акрополя (ΧΓΙ1 в.). Терракотовая статуэтка

молящейся ахсянки(ВСН, vol. 87, 1963, р. 740, fiR. 7)

С О Д Е Р Ж А Н ИЕ

В в ед ен и е .............................................................................................................. 3И сточ н и ки ............................................................................ .... 5Вопросы периодизации и .хронологии................................... 19

Г л а в а 1. Древнейшее населения материковой Греции . . . . 22Природные у с л о в и я ......................................................................... 22Население в эпоху палеолита и неолита ......................... 24

Г л а в а II. Греция XXIII—XVII пп. . . .............................................. 33Поселения эпохи ранней б р о н з ы ............................................. 35Возвышение Микенского ц а р с т в а ............................................. 47

Г л а в а 111. Экономическая жизнь Греции во II тысячелетии . . 75Сельское хозяйство ........................................................................ 75Развитие ремесла ............................................................................ 82Торговля и д е н ь ги ........................................................................... 94

Г л а в а [V. Деревня и город ахейской Г р е ц и и ................................... 105Д е р е в н и ............................................................................................... 105Г о р о д ................................................................................................... 115Пилосский дворец . . . . .................................................. 121

Г л а в а V. Некоторые вопросы истории Греции XVI—XII вв. . . 147Список сокращ ен и й ........................................................................................ 167Именной у к а з а т е л ь .......................................................................................... 169Указатель географических и этнических н а зв а н и й ................... ..... . 171И л лю страц ии............................................................ .... ................................... 175

Стр. Строка Напечатано Следует читать

ß И сн. IV , 1950 II, 1954, S. 192И 8 сн. полагали, а соколы полагали (Larimer, Н. М.,

pp. 328—385), а соколы12 14 св. периоды части17 30 св. изображавших изображавшихся20 8 си. pp. 106—- pp. 160—24 20 сн. «Соиди» «Сеиди»31 И сн. L X X II L X X J I I33 12 сн. 141—154 146—15434 30 св. полное широкое34 31 св. ιθ V&40 2 сн. 1954 194543 17—18 св. составляет единое целое сохраняет много общего43 16 сн. общины39. общины38. Очень скоро это

привело к глубоким различиям между знатью и простыми оя-

щинниками49 4 св. прикрыл перекрыл53 7 и 5 сн. ΠαπαΒν,μητρίον Παπαδημητρίοο63 4 св. цоколи из цоколи зданий из64 5 сн. Цуной Цунтой76 22 сн. нив нивах78 5—4 си. поля Гефест поля (νειόν ... τρίπολον}

Гефест81 25 сн. ΕΡΙΟΝ ΕΡΓΟΝ92 3 сн. прочитали] почитали95 8 сн. Μα νήματα Μαόγ'ματα99 15 сн. Μάγματα Μαθ-ν,ματα99 15 сн. πίθαξ π ίν α ξ

100 2 сн. попять ПОНЯТЬ100 18—17 сн. удовлетворявшее одних лишь

кузнецовгодившееся лишь для грубых

изделий102 И сн. мечь меч102 12 св. Кастеллуччао Кастеллучо103 28 св. пт,тгй связей104 И св. В XIV'—X вв. в X IV —X I вв.107 13 св. решение отожествление114 15—14 сн. представляли новую фигуру занимали иное положение116 12 св. Серьезным источником

являетсяВыделяется среди других

сооружений119 21 св. петсаса» Петсаса»123 13 св. в идеологической в идеологической и полити­

ческой129 4 св. ποίησαν ...πνκινοΐς ποίησαν ... άνακτι,πϋκι,νοτσι’140 11 сн. прикрывает перекрывает

Татьяна Васильевна В л а е а т с к а я

АХЕЙСКАЯ ГРЕЦИЯ во в т о р о м т ы с я ч е л е т и и до н. э.

Утверждено к печати Институт».» истории Академии паук СССР

Редактор H. Н. Ермолаева Художник if. М. Расина

Xудожественный редактор И. Р. Бескин Технические редактор С· В, Цееткова

Корректоры М. Я. Гарбер Η Λ. В. Попкова

Сдано в набор 31/1 1066 г. Подписано к печати 26/VI1 1966 г.

A-I3771. Формат 70x108·/»Печ. Л. 16,0+1 ВНл. 0,25 п.,[. Уст. п. л. Ü2.3S.

Уч.-над. л. 21,35. ИндексТираж 2600экз. Изд. М 1353. Зак. № 241.

Цена 1р. 24к.*

Главная редакция восточной литературы издательства «Наука*

Москва, Центр, Армянский пер., 22-я типография издательства «Наука»

Москва, Шубикскнй пер., 10