Порочный круг мифа

«Холодная война» давно

Цуладзе А. Политическая мифология. - М., ЭСКМО. 2003. - 383 с.

Политические мифы

Политический миф — это миф, используемый для реализации политических целей: борьбы за власть, легитимизации власти, осуществления политического господства. Используемые в качестве инструмента политической борьбы политические мифы оказывают колоссальное влияние на все общество. Политическую мифологию можно было бы назвать прикладной мифологией, поскольку за любым политическим мифом всегда скрыты вполне материальные интересы определенных лиц и групп.

Особенность политического мифа в том, что он всегда стремится стать реальностью. В этом крайне заинтересованы те лица и группы, которые данный миф эксплуатируют. Попытки подменить реальность часто кончались трагически. Но, с другой стороны, без этих попыток не было бы истории. Гюстав Лебон писал: «Все наши художественные, политические или социальные понятия непременно носят на себе могущественный отпечаток иллюзий. Человек иногда повергает в прах эти иллюзии ценой ужасных переворотов, но он всегда бывает вынужден снова извлечь их из-под развалин.

Без этих иллюзий ему не удалось бы выйти из состояния примитивного варварства, и без них он скоро снова впал бы в то же состояние. Все это пустые тени, дочери наших мечтаний, но они вынудили народы создать все то, что составляет теперь славу искусства и величие нашей цивилизации. Главным фактором эволюции народов никогда не была истина, но всегда заблуждение»1. Иллюзии, о которых пишет Лебон, это и есть политические мифы — истинные «локомотивы» прогресса.

Политические мифы можно разделить на два основных вида. Первый вид — технологические мифы, которые создаются для реализации сиюминутных политических задач. Например, когда в СССР шел процесс суверенизации республик, демократы, чтобы оправдать «независимость» России, придумали миф о том, что Россия «кормит» союзные республики и поэтому живет плохо. «Стоит избавиться от этой ноши, и россияне заживут в достатке», — утверждали сторонники «независимости». Сегодня об этом мифе мало кто помнит, но в те годы он сыграл свою роль.

Примеров таких мифов-однодневок можно привести множество. Жизнь этих мифов коротка, поскольку они базируются на конъюнктурных изменениях в общественном сознании, на эмоциональных порывах, не затрагивая при этом глубинных слоев подсознания. С технологическими мифами можно довольно эффективно бороться, разоблачая их на ра-циональном уровне, создавая контрмифы и т.д. В этом противостоянии побеждает тот, кто грамотней работает и обладает сопоставимыми или превосходящими противника ресурсами.

Есть мифы другого рода, которые можно назвать «вечными». Они основаны на архетипах, и их практически невозможно уничтожить, поскольку эти мифы глубоко укоренены в менталитете народа. Их можно либо актуализировать, т.е. вызвать к жизни, либо загнать обратно в глубины подсознания, поставив им мощный заслон. Например,

закончилась, противостояние двух сверхдержав ушло в прошлое, нет больше СССР, а в России до сих пор не могут смириться с этими очевидными фактами. В каком-то смысле «холодная война» для России не завершена по той простой причине, что она так и не признала поражения в этой войне. США ведут себя как победители, Россия же не может смириться с мыслью о поражении. Для мифологического сознания распад СССР явился не следствием поражения в гонке с США, а следствием предательства кучки партийных вождей во главе с М.Горбачевым1. «Холодная война» воспринималась советским населением как пропагандистский фантом, и таким же фантомным представлялось поражение в «холодной войне».

Возможно, миф этот возник потому, что поражение в «холодной войне» не было сокрушительным, как, например, поражение Германии во Второй мировой войне. Так, немецкий журналист Оскар Фе-ренбах считает, что возрождение Германии началось в 1945 году. «Только потому, что в этом году был подписан «акт о безоговорочной капитуляции», произошло расставание с темным прошлым и открылись совершенно новые перспективы развития. Побежденные смогли воспользоваться предоставленным им шансом»2.

К сожалению, Россия не может расстаться со своим «темным прошлым». Абсурдные дискуссии вокруг восстановления памятника Дзержинскому на Лубянской площади — лишь один из многочисленных симптомов возвращения старых мифов. Призраки разрушенной империи снова нависли над страной. О власти мертвой империи над живыми пророчески писал М.Мамардашвили: «Все реальное смертно (лишь мертвое не может умереть). Поэтому ирреальная империя, империя-мертвяк, империя-призрак, упыреобразная потусторонность, питающаяся живой кровью, может быть вечной»3.

Насилие мифа над реальностью отражается на состоянии общественного сознания. Нежелание россиян мириться с суровой реальностью, с одной стороны, и потребность в победах и в былом величии, с другой стороны, создают эмоциональное напряжение, которое требует разрядки. Чтобы снять напряжение в обществе, власть научилась делать населению периодические  «информационные инъекции»: руководство страны делает жесткие заявления на международной арене, грозит всему миру «показать кузькину мать», а потом тихо сдает позиции. Но народ на время успокаивается, поскольку получил свою дозу «имперского наркотика». Так было во время дискуссии по поводу расширения НАТО на Восток; перед войной в Югославии (чего стоил картинный разворот самолета Е.Примакова над Атлантикой); так было с угрозами в адрес Грузии начать бомбардировки приграничных с Чечней районов и т.д. Россиянам не хватает ощущения побед, но в то же время они не готовы приносить жертвы для реальных схваток. Поэтому сегодня востребованы символические войны и победы. Проще говоря, ПР-войны позволяют людям «отвести душу», ослабить внутренний конфликт между потребностью в величии и потребностью в личной безопасности. Возможно, этим объясняется психологическая привлекательность брежневской эпохи — страна была великой, но не требовала от своих граждан жертв. Поэтому, кстати, власть не пропагандировала войну в Афганистане, поскольку она нарушала благостный психологический климат в стране.

Для исследования модели «успокоительных» ПР-кампаний, периодически проводимых властью, рассмотрим скандал вокруг российской сборной на зимней Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити. Зарождение этого скандала, его развитие и развязка позволяют составить алгоритм этих кампаний.

Почву для скандала подготовили российские СМИ. Необъективное судейство, снятие спортсменов с дистанции за применение допинга — все это подавалось в духе «наших обижают». Мол, не любят на Западе русских, вот и ставят палки в колеса. Почему-то не принималось во внимание, что проблемы с Допингом были и у других сборных, что с каждым годом требования к спортсменам становятся все жестче, что за здоровье атлетов несут ответственность и Российские чиновники от спорта. Проблема была в том, что правила игры в

123

мировом спорте заметно ужесточились, а российская спортивная бюрократия не поспевает за изменениями. Поэтому российская делегация избрала традиционный путь — стала требовать к себе особого отношения. Поскольку добиться его не удалось, было решено закатить скандал.

Л.Тягачев сотрясал воздух «страшными» угрозами в адрес Международного Олимпийского комитета и организаторов игр. Он угрожал бойкотировать Олимпиаду и даже выдвинул идею проведения в России альтернативной Спартакиады (была в прошлом такая — Спартакиада народов СССР).

Россия пригрозила миру добровольной изоляцией, но мир не испугался. Испугались сами инициаторы скандала. В случае бойкота Олимпийских игр Россия попадала под такие международные санкции, что нашим спортсменам дорога на все мировые соревнования была бы заказана. А это нанесло бы сильнейший удар по всей спортивной индустрии страны и интересам чиновников от спорта в том числе. Таким образом, бойкотировать Олимпиаду означало самим себя высечь. Чисто внешняя аналогия с бойкотами Олимпиад в период «холодной войны», без учета современных реалий, обернулась неприятным конфузом. Вместо «демонстрации силы» получилась демонстрация бессилия. Вместо продуманной ПР-акции, преследующей определенные практические цели, мы стали свидетелями сумбурного, «квасного» ПР-а. Скандал, который инициировало руководство российской делегации в Солт-Лейк-Сити, не дал практических результатов, но зато серьезно навредил репутации сборной России.

Бросилось в глаза разительное несоответствие между жесткостью риторики российских чиновников и готовностью к жестким действиям в реальности. Пригрозили бойкотом Олимпиады, подкрепили серьезность своих намерений заявлениями на уровне президента, а затем сами же испугались последствий и отступили. Последствия приведения угрозы в исполнение не были заранее просчитаны, что поставило российскую делегацию в глупое положение.

Переведя проблему в конфронтационное, политизированное русло, российская делегация взяла на вооружение теорию мирового «антироссийского заговора». Россияне должны были ощутить себя в «осажденной крепости». Пропагандистская формула гласила: «Весь мир против нас».

Такая постановка вопроса вызвала бурную реакцию в стране, расколов ее на сторонников решительных действий и «соглашателей». Одни были за бойкот, другие за продолжение соревнований. Одни хотели играть только по своим правилам, другие готовы были подчиниться международным правилам игры.

Итак, какие основные этапы можно выделить во всей этой истории?

1. Неготовность России4 действовать в какой-либо области по заведенным правилам ведет к конфликту.

2.  Россия настаивает на «особых условиях» для себя.

3.  Не получив «особого статуса» Россия пытается всех напугать своей непредсказуемостью, угрожает вообще выйти из игры.

4.  Внутри страны общественное мнение разделяется — одни за то, чтобы «стоять на своем» до конца, другие — за общие правила игры.

5.  Угроза не срабатывает, оппоненты не сдают своих позиций.

6.  Россия вынуждена давать «задний ход».

7.  В результате конфликта «лицо» страны потеряно, Россия теряет даже те позиции, которые могла удержать до конфликта.

4

8.  Население получает психологическую разрядку и не обращает внимания на реальные последствия конфликта. Политическая элита уходит от ответственности.

Этот алгоритм имел место не только во время скандала в Солт-Лейк-Сити. Его можно распознать, анализируя позицию России по проблеме Калининграда, условий вступления в ВТО, конфликта с Грузией и т.д. Создается впечатление, что страна ходит по замкнутому кругу. При этом круг постепенно сужается, а выйти на прямую дорожку никак не удается. В чем же здесь дело?

Технологически это можно объяснить инертностью общественного сознания, стереотипностью его реакций. Приученное реагировать на раздражители по одной схеме, оно уже не в состоянии реагировать по-другому. Как у собак Павлова вырабатывался условный рефлекс на определенный раздражитель, так и в случае с массовым сознанием приходится иметь дело с годами вырабатывавшимися условными рефлексами.

Однако глубинные причины такого состояния общественного сознания коренятся в том, что Россия застряла в мифологическом времени. Старые мифы держат ее, не позволяя двигаться вперед. Страна ходит кругами, не в силах вырваться в «осевое время».

Чтобы разорвать порочный круг мифа, нужно совершить радикальный перелом в сознании масс, расстаться со старыми, обветшавшими имперскими мифами и выйти в историческое время. Запад стремительно удаляется от нас в отрыв, и мы рискуем снова безнадежно отстать. Возможно, в этот раз навсегда.

1 Вообще в России сложилось два механизма вытеснения поражений: первый — «назначение» предателей, несущих ответственность за поражение (например, «предатель» Горбачев развалил СССР), второй — акцентирование не на поражении, а на героической борьбе с врагом. Например, в исторической памяти народа поражение в русско-японской войне вытеснено подвигом крейсера «Варяг»; поражение в Крымской войне — героической обороной Севастополя; сдача Москвы в 1812 году героизмом в Бородинской битве и т.д. Для русского человека сама мысль о поражении невыносима, и эти уловки позволяют защититься от нее (Прим. авт.).

2 Ференбах О. Крах и возрождение Германии. М., 2001. С. 127.3 Мамардашвили М. Записи в ежедневнике // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000. С. 361.4 В данном случае словом «Россия» обозначается не страна, а лица, представляющие ее на

внешней арене и имеющие полномочия принимать политические решения (Прим. авт.).

Политическая магия

Примитивные народы верили, что с помощью магических обрядов и заклинаний можно повлиять на природные силы (например, вызвать дождь), на других людей (допустим, навести порчу), путешествовать во времени (скажем, вызвать дух предков) и т.д. Магические возможности представлялись намного шире реальных возможностей человека и поэтому обладали притягательной силой для наших предков. При этом вера в магию гораздо важней тех конкретных результатов, которых можно достичь с ее помощью. Магия может решить разом проблемы, против которых в повседневной жизни человек бессилен. Всегда существует некое чудодейственное средство, овладев которым человек выходит за рамки своих обычных возможностей.

1234

Вера в магию существует и в наши дни. «Вера в то, что человек путем умелого использования магических формул и ритуалов может изменить ход природных событий, доминировала на протяжении сотен и тысяч лет человеческой истории. Несмотря на все неизбежные крушения и разочарования, человечество все так же упорно и отчаянно держится за эту веру. И вследствие этого неудивительно, что в наших политических действиях и мыслях магия продолжает сохранять свои позиции»1.

Политики реально недоступны избирателям, однако постоянно создают иллюзию доступности, совершая всевозможные политические ритуалы. В ритуале человек «общается с незнакомыми, далекими и таинственными существами как с близкими и родными, настолько близкими, что на их волю, на проявление их желаний можно подействовать актами ритуала, заклинания, актами магии»2.

Примеров современной политической магии более чем достаточно. Так, сжигание чучела какого-либо политического деятеля или его портрета есть типично магическое действие. То же можно сказать и о сжигании флага ненавистного государства. При этом государство воспринимается как одушевленное мифологическое существо, Дракон или Минотавр, ко-торого можно убить актом магии, уничтожая его символы и «тотемы». Магические ритуалы преследуют вполне практическую цель — уничтожить врага или хотя бы нанести ему ущерб.

Часто встречаются в наше время и многочисленные «пророки», «маги-предсказатели». Они ежедневно вещают с телеэкранов, предсказывая нам инфляцию, рост преступности, политические катаклизмы и прочие ужасы, подобно тому, как их предшественники из первобытных племен предсказывали хороший или плохой урожай, мор скота, дожди, засухи и т.д. В роли современных «шаманов» выступают политики, журналисты, артисты, а также многочисленная армия экспертов — шаманов-профессионалов. Как в Средние века при дворе короля обязательно был предсказатель, так и наличие армии экспертов и советников у современных глав государств считается само собой разумеющимся делом.

Один из курьезных примеров современного «шаманства» — «предсказания» Бориса Березовского, заявлявшего в своих интервью, что президент Путин не досидит на своем посту до конца 2001 года. Разумеется, «пророчество» не сбылось, хотя за Березовским давно закрепилась репутация чуть ли не дьявола во плоти. Как это ни парадоксально, математик Березовский пытался с помощью магии воздействовать на Путина. Но «магия» не подействовала.

Для создания «магической ситуации» необходимы определенные условия. По мнению К.Леви-Строса, «действенность магии требует веры в нее, предстающей в трех видах, дополнительных по отношению друг к другу. Прежде всего существует вера колдуна в действенность своих приемов, затем вера больного, которого колдун лечит, или жертвы, им преследуемой, в могущество колдуна и, наконец, доверие общества и его требования, создающие нечто подобное постоянно действующему гравитационному полю, внутри которого складываются взаимоотношения колдуна и тех, кого он околдовывает»3. Березовский оказался плохим «колдуном».

 

ЧЕСТНЫЙ ПРЕДСКАЗАТЕЛЬВеликий итальянский математик XVI века Джероламо Кардано (кстати, знакомый

каждому автолюбителю карданный вал носит его имя) наряду с наукой увлекался предсказанием будущего. Для большей убедительности своих пророчеств он «предсказал» дату своей смерти. Когда злополучный день настал, Кардано, дабы

123

сохранить лицо и подтвердить верность своего пророчества, выбросился из окна. Современные «предсказатели» не столь щепетильны.

 

Еще один пример современной магии — это широко распространенный в России прием, когда какой-либо региональный политик в период избирательной кампании распространяет плакаты, на которых он сфотографирован с Путиным. В Москве, во время выборов в Мосгордуму, кандидаты стремились фотографироваться с мэром Лужковым. Это тоже элемент магии. По замыслу авторов плакатов, «сила» Путина или Лужкова передается тому кандидату, рядом с которым он изображен. Самое интересное, что прием срабатывает. Магия действует.

Итак, в современной политике магия занимает далеко не последнее место. Власть всегда обладала какой-то мистической притягательностью, и рационально относиться к этому феномену трудно. Тем более на уровне обыденного сознания. Человек, верящий в магию, убежден, что от его магических манипуляций зависит состояние объекта магии. Эта вера в особенности характерна для революционных эпох. Разве не было магическим актом разрушение Бастилии? Ведь ломали не просто крепость-тюрьму, а весь сложившийся строй. Такими же магическими актами были оборона Белого дома в 1991 году, снос памятника Дзержинскому и т.д. Советские люди искренне верили, что от них зависит будущее страны, что они «меняют систему», которая мешала им жить, на лучшую, и т.д.

С началом демократических преобразований в СССР магические функции стали выполнять выборы. Это позволило направлять и контролировать преобразовательную энергию масс в соответствии с задачами политических лидеров и групп. Политики олицетворяли собой различные социальные силы и стихии, которыми избиратели «управляли», ставя галочки в бюллетенях. Однако настоящая магия длилась недолго. На сегодняшний день сама идея сво-бодных выборов вызывает у большинства населения усмешку. Люди разуверились в магии, поскольку их «заклинания» (голосование) уже никак не влияют на исход выборов.

Однако это вовсе не означает, что магическое мышление исчезло из нашей жизни и рассудок взял верх. Еще Гюстав Лебон писал о том, что «в своей вечной борьбе против разума чувство никогда не бывало побежденным»4. Просто одни магические ритуалы заменяются другими. Избирательный бюллетень утратил свои магические свойства, зато в моду вошли обращения лично к президенту с самыми различными просьбами. Так, во время интервью Владимира Путина российскому телевидению 24 декабря 2001 года, когда вопросы задавались в прямом эфире, одна бабушка пожаловалась, что ей недоплачивают пенсию. Президент обещал разобраться. Но ему не пришлось ничего предпринимать. Местные власти мгновенно отреагировали на «сигнал» и восстановили бабушке пенсию. Чем не магия? Ее отличие от ма-гии эпохи Ельцина в том, что теперь все магические функции делегируются Верховному магу — президенту. При Ельцине существовала иллюзия, что магией может заниматься каждый — избирательные бюллетени, ваучеры, чеки Мавроди и т.п., — все это были аналоги «палочки-выручалочки», с помощью которой можно повлиять на исход выборов, стать в одночасье крупным собственником, разбогатеть и т.д. Череда дефолтов, «грязные избирательные технологии», разочарование в кумирах, крушение финансовых пирамид — эти и другие события подорвали веру в «народную магию». Поэтому люди охотно приняли Верховного мага, который может все.

В известном смысле все вернулось на круги своя. В Советском Союзе «магическое» общение власти и народа было возведено в систему. «Простые» люди писали письма генеральным секретарям, «всероссийский староста» Михаил Калинин лично принимал ходоков и т.д. Показательна история, рассказанная в свое время артистом Евгением Моргуновым. Оказывается, Моргунов был простым рабочим, но очень хотел работать в театре. Чтобы исполнить свою мечту, он написал письмо Сталину с просьбой помочь устроиться в театр. Самое поразительное, что ему пришел ответ. Моргунова направили работать в театр, и страна получила замечательного артиста. Понятно, что лично Сталин

4

письма Моргунова не читал. Этим занимались в секретариате. Но указание «сверху» воспринималось как слово самого Сталина. Только его воля могла творить такие чудеса. И таких примеров в те времена было довольно много. Так советская власть поддерживала «магическую» связь со своими подданными.

 

ПУТИН И ДЕТИСоветскую модель общения власти и народа попыталась возродить партия «Единая

Россия». Газета «Новые известия» написала об одной из инициатив единороссов: «В свердловском отделении «Единой России» состоялось недавно дед-морозовское действо: двенадцатилетней школьнице Свете Зорькиной торжественно вручили двухмесячного щенка немецкой овчарки — подарок от имени президента Путина. Началась эта почти рождественская история государственного значения несколько месяцев назад. «Единая Россия» проводила в Екатеринбурге партийную акцию под названием «Народный контроль»: на специально отпечатанных трехцветных бланках-открытках, помеченных, естественно, портретом Путина и госсимволикой, предлагалось народу в письменном виде высказать все свои боли и чаяния. Пачку таких открыток принесли и в школу, где училась Света, пояснив детям: «Кто чего хочет — просите Путина». Света от души, как Дедушке Морозу, загадала: «Я очень сильно хочу щенка. А именно породы овчарка (мальчик). Родители говорят мне: «Найдешь щенка — бери». Но я не могу найти щенка. Помоги мне, пожалуйста!»5.

 

Политическая магия, как видно из приведенных примеров, выражается в различных ритуалах и выполняет функцию коммуникации вождя с народом. Однако для утверждения своего господства над толпой вождю мало одной магии, ему нужен политический миф.

1 Кассирер Э. Политические мифы // Реклама: внушение и манипуляция. М., 2002. С. 393.2 Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000. С. 41.3 Леви-Строс К. Структурная антропология. М, 2001. С. 172—173.4 Лебон Г. Психология масс. Мн., 2000. С. 200.5 Добрынина С. Собака Пугина — уральский вариант // Новые известия. 21.09.2002. С. 1.

Миф и стереотип

Термин «стереотип» ввел американский журналист Уолтер Липпман в своей книге «Общественное мнение», вышедшей в 1922 году. Термин заимствован из полиграфии. Так называются типографские формы, с которых печатается тираж газеты или любой другой полиграфической продукции (речь идет о старой технологии высокой печати). Сравнение с типографским процессом довольно наглядно отражает технологию распространения стереотипов в обществе: создается некий шаблон, который затем тиражируется в обществе с помощью СМИ.

512345

Липпман считал, что существует только та действительность, которая отражена в СМИ. Последние создают некий «псевдомир», который представляется аудитории истинным миром. Строится этот мир с помощью стереотипов.

Понятие «стереотип» прочно вошло в научный и повседневный обиход. Даже марксистская социология не отрицала наличия этого феномена. Так, польский исследователь Л.Войтасик определял стереотип как «распространенные с помощью языка или образа в определенных социальных группах устойчивые представления о фактах действительности, приводящие к весьма упрощенным и преувеличенным оценкам и суждениям со стороны индивидов»1.

Говоря проще, стереотип — это клеймо, которое общественное мнение ставит на тех или иных людей, явления, социаяьные группы и т.д. Это «истина», которая не нуждается в доказательстве. Кстати, в социологии есть т.н. теория стигмации, или клеймения (labellig theory). Она изучает процессы клеймения личностей или групп. В роли «клеймовщиков» могут выступать СМИ, органы государственной власти, политики и др.

Войтасик выделяет две причины возникновения стереотипов: склонность людей к упрощенному мышлению и стремление выразить абстрактные понятия в конкретных образах. Из этих двух источников «возникают стереотипы, которые выступают как условные «ярлыки», наклеиваемые на людей и явления. Они глубоко затрагивают весь процесс восприятия. Стереотипы также участвуют в создании устойчивых взглядов, определяющих ложное отношение к некоторым идеям, людям и предметам»2.

Другими словами, стереотипы искажают реальность, что позволяет искусственно конструировать ложную «картину мира», создавая и внедряя в массовое сознание те или иные стереотипы.

Когда политик адресует аудитории некое сообщение с целью побудить ее произвести (или, наоборот, не производить) те или иные действия, то он неизбежно сталкивается с проблемой восприятия своего сообщения аудиторией, которая уже обладает набором определенных стереотипов. Внедрить новое сообщение можно несколькими путями:

1.   Используя уже существующие стереотипы путем их усиления.

2.   Незначительно скорректировав существующие стереотипы путем смещения акцентов в сообщении.

3.   Заменив существующие стереотипы другими. Замещающие стереотипы должны быть более эмоционально окрашенными, жесткими, побуждающими к активным действиям.

Замещение старых стереотипов происходит за счет их разрушения новыми в ходе «войны стереотипов». Но при этом сама привычка мыслить стереотипами остается у людей неизменной. Через призму стереотипа человек смотрит на окружающую его действительность. При этом стереотип отторгает любую поступающую извне информацию, которая не укладывается в заданные им рамки. Даже личный опыт индивида пасует перед силой стереотипа.

АФГАНИСТАН ДЛЯ СРЕДНЕГО АМЕРИКАНЦАНакануне начала военной операции США в Афганистане американское

телевидение проводило психологическую обработку своих граждан. Как и положено в таких случаях, к делу были подключены многочисленные эксперты.

Однако тут не обошлось без осечки. «Американский писатель афганского происхождения Тамим Ансари сначала, ко всеобщему удовольствию, сравнил бен

12

Ладена с Гитлером, а афганский народ — с евреями в концлагерях, но потом вдруг сказал в телеэфире:

— Только не надо Афганистан бомбить.

— Почему не надо? — удивилась ведущая.

— Видите ли, бомбят ведь для того, чтобы разрушить коммуникации, дороги, мосты и военные укрепления противника. А в Афганистане нет дорог, мостов, коммуникаций и военных укреплений. Афганистан уже разрушен, и бомить его бессмысленно.

Писателю никто не поверил. Беда в том, что американец не может представить себе страну, в которой не было бы коммуникаций, дорог и мостов»3.

Приведенный пример наглядно иллюстрирует, как стереотипы затрудняют коммуникацию. Писателя не услышали, поскольку он говорил вещи, не вписывающиеся в систему стереотипов среднего американца.

 

Стереотип строится на обобщениях. Например, личность обязательно рассматривается через принадлежность к какой-либо группе. Качества этой группы (тоже стереотипизированные) переносятся на конкретного человека. Так, стереотипные представления о той или иной нации автоматически переносятся на конкретных ее представителей. Поскольку стереотип предельно категоричен, то исключения из него не до-пускаются. Существует, скажем, в России стереотип, что «немцы расчетливые». Это значит, что все немцы расчетливые, хотя здравый смысл подсказывает, что такого не может быть. Однако стереотип успешно приглушает голос разума.

Стереотипы формируются как стихийно, так и искусственно. Стихийные стереотипы возникают в отсутствие целенаправленного воздействия, у них нет конкретных авторов. Это массовые представления, которые помогают людям упростить реальность, приспособить ее к своим повседневным нуждам. Стихийные стереотипы могут передаваться из поколения в поколение, не претерпевая существенных изменений. Наиболее ярким примером стихийных стереотипов являются стереотипы, закрепленные за различными нациями и народами: англичане — сдержанные, французы — галантные, немцы — педантичные, американцы — предприимчивые и т.д.

Что касается искусственных стереотипов, то они создаются целенаправленно и тиражируются с помощью СМИ. Создатели стереотипов рассчитывают получить какую-нибудь выгоду в ближайшей или отдаленной перспективе. Например, американцы создали стереотип, что «Саддам Хусейн — это Гитлер сегодня». В данном случае осуществлена привязка не к конкретной группе (нацистам), а к человеку, ее символизирующему (Гитлеру). Гитлер — хорошо «раскрученный» злодей, и поэтому привязка к нему позволяет дискредитировать в глазах западного общественного мнения Саддама Хусейна.

В чем же разница между мифом и стереотипом? Стереотип — это ярлык, который навешивается на человека или группу людей. Например, «Сталин — диктатор». Мы получаем некоторую заданную оценку, формулу. Но раскрывается она только в мифе о «Сталине-диктаторе». Стереотип лишь задает тональность, контекст. Но в нем нет рассказа, story. К.Леви-Строс полагал, что сущность мифа составляет «рассказанная в нем история»4. Стереотип лишь выступает в роли указателя, отсылает нас к тому или иному мифу, но сам мифом не является. Стереотип отливает формы, которые затем поступают в распоряжение мифа.

34

Сознавая нищету стереотипа перед мифом, не стоит умалять его значимость и силу. Часто стереотип выступает в роли тарана, который взламывает сопротивление аудитории, пробивает брешь в ее сознании. А в эту брешь уже устремляется миф.

Благодаря чему стереотип способен «пробивать» защитные укрепления, выстраиваемые сознанием? Прежде всего благодаря эмоциям. Вообще, вся публичная политика строится преимущественно на эмоциях. «Упаковкой» стереотипа являются различные эмоциональные состояния, искусственно пробуждаемые у людей. Чтобы вызвать нужные эмоции, существует масса способов. В основном используются базовые человеческие потребности и страхи, такие, как потребность в любви и одобрении, чувство безопасности, страх перед неопределенностью, сексуальные инстинкты, престижные ценности, чувства долга и справедливости, чувство вины и т.д.

Стереотипы лишь на какое-то время фиксируют то или иное состояние общественного сознания, эмоционально окрашивая его, сообщая ему имя, некое символическое значение. Но, анализируя массовое сознание, нужно проникать глубже, искать социально-психологические, исторические источники этих страхов и фобий, которые обретают форму стереотипов. Например, антиамериканизм, развившийся в последнее время в России, является не только следствием воздействия СМИ. Здесь можно обнаружить ряд более серьезных причин: преодоление комплекса неполноценности; направление социальной агрессии вовне, что позволяет ослабить напряжение внутри страны; способ самоидентификации через проти-вопоставление внешнему врагу и т.д. При этом реально существующие психологические и социальные болезни общества вместо того, чтобы подвергнуться лечению, еще больше усугубляются, но протекают в другой форме.

«Лечить» общество трудно. Для этого требуется приложить много сил. Гораздо легче имитировать «лечение». Это делается при помощи политической магии.

1 Войтасик Л. Психология политической пропаганды М., 1981. С. 119.2 Там же. С. 120.3 Панюшкин В. Сотворение Афганистана // Коммерсантъ-Власть. 2.10.2001. С.254 Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 2001. С. 218.

Наследство прошлого: архетипы

Каким образом архаичные формы мышления сохранились до наших дней? Почему эмоции, владевшие нашими предками, могут при определенных обстоятельствах проявиться и у нас? Почему у разных народов, которые никогда не соприкасались друг с другом, обнаруживаются сходные мифологические сюжеты?

На эти вопросы нет однозначных ответов. Однако покров таинственности позволяет приподнять выдвинутая К.Г. Юнгом гипотеза об apxemunax. «Архетип означает типос (печать — imprint — отпечаток), определенное образование архаического характера, включающее равно как по форме, так и по содержа-

1234

нию мифологические мотивы»1.

Юнг считал, что человеческий разум имеет свою историю: «Сам мозг рождается с определенной структурой, работает современным образом, но этот же самый мозг имеет и свою историю. Он складывается в течение миллионов лет и содержит в себе историю, результатом которой является. Естественно, что он функционирует со следами этой истории, в точности подобным телу, и если поискать в основах мозговой структуры, то можно обнаружить там следы архаического разума»2.

По Юнгу, в глубинах нашего бессознательного заключено безличное, мифологическое содержание, которое он назвал «архетипами» или «коллективным бессознательным». На этом уровне исчезает всякая индивидуальность. «Наиболее глубоко лежащий слой, в который мы можем проникнуть в исследовании бессознательного, — это то место, где человек уже не является отчетливо выраженной индивидуальностью, но где его разум смешивается и расширяется до сферы общечеловеческого разума, не сознательного, а бессознательного, в котором мы все одни и те же»3. Этот «глубоко лежащий слой» есть не что иное, как первобытное мышление. «Первобытное мышление выражает основную структуру нашего разума, тот психологический пласт, который в нас составляет коллективное бессознательное, тот низлежащий уровень, который одинаков у всех»4. Таким образом, коллективное бессознательное, насыщенное мифо-логическими образами и мотивами, есть некий общий базис для всех людей независимо от национальности, цвета кожи и вероисповедания.

Архетипы — это наследство, доставшееся нам от предшествующих поколений. Наследство, от которого мы не можем отказаться при всем своем желании.

«Коллективное бессознательное как оставляемый опытом осадок и вместе с тем как некоторое его, опыта, a priori есть образ мира, который сформировался уже в незапамятные времена. В этом образе с течением времени выкристаллизовывались определенные черты, так называемые архетипы, или доминанты. Это господствующие силы, боги, т.е. образы доминирующих законов и принципы общих закономерностей, которым подчиняется последовательность образов, все вновь и вновь переживаемых душой»5. Эти «боги» могут менять обличье, но сила их воздействия черпается из прошлого. «Поскольку мы через наше бессознательное причастны к исторической психике, мы, конечно, бессознательно живем в некоем мире оборотней, демонов,

12345

колдунов и т.д.; ибо это вещи, которые наполняли все прежние времена мощнейшими аффектами»6.

Легко убедиться, что и в XXI веке мы продолжаем верить в демонов, колдунов и т.п. Разве не «демон» Усама бен Ладен — «враг всего человечества»? Разве не «колдуном» был Г.Явлинский, когда обещал реформировать страну за 500 дней? Разве в период «перестройки» Сталин не был превращен в «дьявола во плоти»? Примеры можно продолжать до бесконечности.

Итак, миф — это феномен коллективной психики. Включаясь в миф, индивидуальная психика растворяется в коллективной. Точнее, по Юнгу, будет сказать, что сознание индивида погружается в бессознательное, где всякая индивидуальность отсутствует, а есть лишь коллективное бессознательное.

Миф как бы подводит всех людей под общий знаменатель. Поэтому миф является мощным инструментом воздействия на людей. Политики, умело использующие мифы, способны творить чудеса. В дальнейшем мы рассмотрим немало конкретных примеров подобных «чудес». И наоборот, политики, недооценивающие силу мифов, могут потерпеть сокрушительное поражение. Часто эта недооценка связана с тем, что под словом «миф» подразумевают нечто другое. Так, очень часто миф путают со стереотипом. В чем же состоит отличие между мифом и стереотипом?

1 Юнг К.Г. Аналитическая психология. СПб., 1994. С. 31.2 Там же. С. 343 Там же. С. 35.4 Там же. С. 31.5 Юнг К.Г. Психология бессознательного. М., 1996. С. 141.6 Юнг К.Г. Психология бессознательного. М., 1996. С.

139-140.

Миф и время

Принятие гимна на музыку Александрова было знаковым жестом со стороны Путина. Он словно сделал полшага назад,

6123456

следуя пожеланиям большинства. Попытка сделать шаг назад для того, чтобы выйти на другую дорогу, сделать прыжок в бу-дущее, характерна для общества, ожидающего пришествия очередного мифа.Может показаться странным, почему в 1996 году общество отвергло возвращение коммунистов, а в 1999 году уже созрел запрос на возвращение в прошлое. В этих пертурбациях есть своя логика. В 1996 году прыжок в прошлое представлялся преждевременным. Оно было слишком близко, в одном шаге. Возвращение коммунистов было реально. Мифу о «светлом прошлом» негде было развернуться. Однако в 1999 году возвращение в СССР было уже невозможно. Поражение Зюганова в 1996 году стало своего рода водоразделом между советским прошлым и капиталистическим настоящим. В обществе стал зреть запрос на символический возврат в СССР. После дефолта 1998 года этот запрос перерос в настоятельное требование, поскольку мифология демократии рухнула окончательно, а альтернативы предложено не было. Поэтому символический шаг назад был данью Путина своим избирателям.Возвращение советских мифов неизбежно должно было обернуться пародией. Так, в Москве кто-то додумался развесить плакаты с лозунгом «Реформу ЖКХ — в жизнь!» по аналогии с советскими плакатами типа «Решения партии — в жизнь!». Смешно, но закономерно, поскольку советские мифы «похища-ются» нынешней властью.Возврат в прошлое в мифе возможен, поскольку мифологическое время циклично. Оно движется по кругу: прошлое — настоящее — будущее. В славянской мифологии это называется коловращением. В мифе нет необратимости, свойственной истории. «При воспроизведении мифа... происходит «свертывание» реального времени, его уплотнение, дефрагментация, при которой из повествования исчезает все лишнее, случайное и остается только то, что составляет суть мифа и что должно произвести эпическое впечатление на восприятие масс. Мы начинаем иметь дело с мифическим, дискретным временем, которое при должном уровне эпичности, поэтики, архаики производит эмоционально сильное, «божест-венное» впечатление»1.

ОСТАНОВКА «ЗАСТОЙ»Одним из ярких примеров попытки остановить реальность был «застой». Хрущев пообещал советским людям, что они будут жить при коммунизме через двадцать лет. Тем самым он подорвал веру в «светлое будущее». Поэтому Брежнев сделал опорой режима «славное прошлое». Главный упор в пропаганде делался на победе в Великой Отечественной войне. Однако миф не может опираться только на одну «ногу». Прошлое должно служить материалом для воспроизводства образов будущего. Но в годы «застоя» этого не происходило. Прошлое застыло, сковав настоящее и не позволяя пробиться росткам будущего. В годы «застоя» время и впрямь будто бы остановилось, как в

1

сказке Л.Кэрролла «Алиса в Зазеркалье». Была нарушена цикличность мифологического времени, триада «прошлое — настоящее — будущее» не работала. Именно поэтому в годы «перестройки» стрелы критики ее «прорабов» были обращены в первую очередь против «славного прошлого» СССР — единственной идеологической опоры советского режима. «Перестроечная» мифология вернула страну в циклическое мифологическое время: позорное прошлое (прежде всего сталинское) — тяжелое настоящее («перестройка») — светлое будущее (как на Западе). Философ Карл Ясперс ввел понятие «осевого времени». Оно характеризуется тем, что «человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность»2. Когда это произошло, «мифологической эпохе с ее спокойной устойчивостью пришел конец»3. Именно тогда появился «человек такого типа, какой сохранился и по сей день»4. То есть «человек исторический». Однако следует помнить о том, что сохранился и «человек мифологический». Более того, часто он берет верх над своим историческим собратом.По мнению М.Мамардашвили, Россия не смогла вырваться из объятий мифа, поскольку в России не удалось Просвещение. По определению Канта, Просвещение — это взрослое состояние человечества, когда люди способны жить собственным умом, действовать, не нуждаясь во внешних авторитетах и опеке. Однако «русский человек всегда ожидает помощи извне, всегда ему нужен наставник, авторитет внешний и т.д.»5.Патерналистские настроения усиливаются в обществе в периоды кризисов, когда массовое сознание сильно мифологизировано. Возвращаясь в мифологическое время, Россия возвращается в прошлое, делает возможным его повторение. Выпадение из исторического времени ведет к повторяемости многих российских проблем, которые не получается преодолеть, несмотря на все социальные катаклизмы. Мамардашвили полагал: «Надо хоть однажды пребыть до конца, исполниться. Именно неисполненность яв-ляется одной из постоянно действующих отрицательных сил в российской истории»6. Пока что действие этой силы сохраняется. Разорвать порочный круг мифа никак не удается.Поразительная сила мифов, их цепкость не могут быть объяснены без анализа глубинных пластов человеческой психики, без изучения архаичных форм мышления.

1 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 55.2 Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Смысл и назначение

2345612

истории. М., 1994. С. 33.3 Там же.4 Там же.5 Мамардашвили М. Философия и религия // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000. С. 274.6 Мамардашвили М. Философия и религия// Мой опыт нетипичен. СПб., 2000. С. 276.

"Похищение" мифа

Для того чтобы «похитить» миф, Р.Барт предлагает создать вторичный миф, в котором означающим выступит значение первичного мифа. «Сила вторичного мифа в том, что первичный миф рассматривается в нем как наблюдаемое извне наивное сознание»1. Иными словами, вторичный миф превращается в сатиру на первичный.

Первичный миф является реальностью для человека, который в него верит. Философ А.Лосев считал: «Миф — это есть сама жизнь. Для мифического субъекта это есть подлинная жизнь, со всеми ее надеждами и страхами, ожиданиями и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью. Миф не есть бытие идеальное, но — жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность»2. Однако с высоты вторичного мифа эта реальность выглядит как сказка и небылица.

Наглядным примером различного восприятия мифологической реальности служит история Дон Кихота. Отважный идальго воевал с реальностью, постоянно живя в мире мифов (т.е. в первичном мифе). Он воображал себя рыцарем, а свои безумства подвигами. Так, нападая на ветряную мельницу, Дон Кихот видел перед собой великана и побеждал его. Никто на всем белом свете не в силах был переубедить обезумевшего «рыцаря печального образа». А вот Санчо Панса создал вторичный миф о Дон Кихоте и тайком посмеивался над хозяином. Санчо — это здравый смысл, передвигающийся на ослике, в то время как миф облечен в рыцарские доспехи и восседает на коне.

Покинуть мир мифа чрезвычайно трудно, а порой и просто невозможно. Тот же Дон Кихот упорно не желал расставаться со своим воображаемым миром, несмотря на все синяки и шишки, которые ему доставались от мира реального. Миф обладает очень большой сопротивляемостью. Несчастный Дон Кихот не выдержал расставания с созданным им самим мифом и умер с горя. Ведь миф стал его подлинной жизнью.

В политической практике «похищение» мифа довольно распространено. Достаточно напомнить, какую роль сыграла сатира в разрушении советской мифологии. Советская власть лишилась сакральности после «разоблачения культа личности Сталина» Хрущевым. И сам Хрущев пал жертвой своих действий. Он лишил власть «ощущения недоступности и признания за ней той высшей мудрости, которую прежде за этой властью признавало большинство граждан страны. Внешне простоватый, Хрущев разрушил те психологические

345612

барьеры, которые отделяли и защищали власть от критики и насмешек. Любимый герой бесчисленных анекдотов, Хрущев не воспринимался ни как мудрый, ни как страшный»3.

Шутовская фигура Хрущева была злой насмешкой истории. Власть пародировала сама себя. Население страны очнулось от гипноза фигуры «вождя всех времен и народов» благодаря комизму Хрущева. Значение фигуры вождя, исполненное глубочайшего смысла в сталинской мифологии, превратилось в пустую форму в хрущевском мифе. Хрущев, сам того не желая, демифологизировал советскую власть, лишил ее легитимности. От этого удара она так и не смогла оправиться.

 

КОТЕНОК И ЛЕВЛюбопытен пример демифологизации противника из истории Второй мировой

войны. Известно, что Гитлер любил сравнивать себя с Наполеоном. Так, прибыв в оккупированный Париж, он прямо с вокзала направился к Дому инвалидов поклониться праху императора. Дата нападения на СССР (22 июня) практически совпала с датой нападения Наполеона на Россию (24 июня).

Естественно, советская пропаганда не могла оставить это без внимания. И вот 6 ноября 1941 года в своей речи, произнесенной на станции метро «Маяковская», Сталин говорит, что «Гитлер походит на Наполеона не больше, чем котенок на льва»4. Это в то время, когда войска «котенка» стояли под Москвой. Тем не менее пропаганда стала лепить образ комичного, нелепого, безумного и полуграмотного ефрейтора, дорвавшегося до власти. Гитлера подняли на смех, и это в какой-то мере позволило преодолеть страх перед ним. Советская печать сыпала в адрес фюрера и его окружения самыми уничижительными эпитетами, по привычке переименовывая, отменяя реальность. В бой была брошена и фундаментальная наука. Так, в вышедшей в 1942 году исторической монографии Е.Тарле «Наполеон» все введение было посвящено доказательству «глубоких, коренных отличий, существующих между исторической почвой первой французской империи и той почвой, на которой гитлеровская банда воз-двигла свой шаткий кровавый шатер»5. Такая установка привела к парадоксальному следствию — идеализации Наполеона, чьим «светлым, трезвым умом» и «прогрессивной ролью» в истории Европы восхищался Тарле. Но это было неизбежно, т.к. требовалось во что бы то ни стало принизить Гитлера до уровня мелкого уголовника.

 

Таким образом, «похищение» мифа позволяет вернуться к реальности, избавиться от очарования мифа. Однако это прозрение недолговечно и иллюзорно. Реальность постоянно ускользает от нас. Освободившись от одного мифа, человек открывается для другого. Свято место пусто не бывает. Поэтому в истории случается так, что люди просят вернуть им «похищенный» миф. Так было с Хрущевым, отставку которого население восприняло с облегчением. Ранний Брежнев поначалу пытался восстановить сакральность советской власти, пока сам не превратился в посмешище.

Сработал этот механизм и при передаче власти от Ельцина к Путину. Образ Ельцина регрессировал от народного героя к нелепому «дирижеру оркестра». Выходки Ельцина нарушали тайну власти. В какой-то мере восстановил эту тайну Владимир Путин. Пресловутая «загадка Путина» была ответом на массовый запрос восстановления тайны власти, возвра-щения «похищенного» мифа.

345

Путинская эпоха началась с отрицания ельцинской мифологии и частичного возвращения к советской мифологической системе. Однако советские мифы оказались слишком слабы, чтобы захватить воображение россиян. Когда Путин восстановил старый советский гимн и предпринял ряд других символических шагов, многие восприняли это как возрождение советской мифологии, а следовательно, и советских порядков. На самом деле ничего подобного не случилось. Путин, выражаясь словами Ролана Барта, «похитил» советский миф. Превратил его из довольно весомого фактора российской политики в декорацию, пародию. Но символический возврат в прошлое позволил ему укрепить свои позиции в настоящем.

1 Барт Р. Миф сегодня. М., 1996. С. 262.2 Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М., 2001. С. 40—41.3 Пихоя Р. Советский Союз: История власти. 1945—1991. М., 1998. С. 273.4 Сталин И. 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции // О

Великой Отечественной войне. М., 2002. С. 32.5 Тарле Е. 1812 год. Наполеон. М., 1959. С. 11-12.

Миф как "похищенный" язык

Ролан Барт рассматривал миф как семиологическую систему, что позволило ему дешифровать миф.

В семиологии исследуется соотношение двух элементов — означающего и означаемого. В совокупности они образуют знак. Для наглядности Барт приводит следующий пример: «Означающее пусто, тогда как знак полон, он представляет собой смысл. Возьмем черный камешек — я могу по-разному наделять его значением, он всего лишь означающее; но коль скоро я придал ему раз и навсегда некоторое определенное означаемое (к примеру, смертный приговор при тайном голосовании), то он становится знаком»1.

По мнению Барта, миф можно разложить по описанной схеме: означающее — означаемое — знак. Однако «миф представляет собой особую систему в том отношении, что он создается на основе уже ранее существовавшей семиологической цепочки: это вторичная семиологическая система. То, что в первичной системе было знаком (итог ассоциации понятия и образа), во вторичной системе оказывается всего лишь означающим»2.

Согласно Барту, миф надстраивается над первичной системой — языком, — и происходит сдвиг. Этот сдвиг Барт изобразил в виде следующей схемы.

Рис. 1. Структура мифа по Р.Барту3.

12345123

Естественный язык выступает в данном случае в качестве языка-объекта, которым овладевает миф для создания собственной системы. Миф Барт именует метаязыком, т.е. вторичным языком, на котором говорят о первичном.

Означающее мифа рассматривается Бартом с двух точек зрения — как итоговый член системы языка и как исходный член системы мифа. В первом случае означающее Барт называет смыслом, во втором формой. Означаемое в мифе он называет понятием, а знак — значением.

Предложенная схема позволяет Барту описать явление, которое он назвал «похищением языка». «Миф — это похищенное и возвращенное слово. Просто возвращается слово уже не совсем таким, каким было похищено; при возвращении его поставили не совсем на свое место. Такое кратковременное умыкание, результат неуловимой ловкости рук, как раз и сообщает слову-мифу его ледяную застылость»4.

Суть «похищения» состоит в том, что миф превращает смысл в форму. «В смысле уже заложено некоторое значение, и оно вполне могло бы довлеть себе, если бы им не завладел миф и не превратил внезапно в пустую паразитарную форму. При превращении смысла в форму из него удаляется все случайное; он опустошается, обедняется, из него испаряется всякая история, остается лишь голая буквальность... Смысл низводится до состояния формы, языковой знак — до функции означающего в мифе»5.

В мифе форма, которая «очищена» от смысла, наполняется понятием. Понятие наполнено конкретикой, оно исторично. Но при этом «в понятие влагается не столько сама реальность, сколько известное представление о ней; превращаясь из смысла в форму, образ во многом теряет содержавшиеся в нем знания, дабы наполниться теми, что содержатся в понятии»6.

Под воздействием понятия смысл деформируется. Поэтому Барт отмечает, что функцией мифа является деформация реальности.

Таким образом, миф выступает в качестве фабрики по переработке реальности. Он перерабатывает «руду» окружающей действительности и дает на выходе некий новый сплав. «Миф возникает из убывания историчности в вещах; вещи в нем утрачивают память о том, как они были сделаны. Мир поступает в область языка как диалектическое соотношение действий и поступков людей — на выходе же из мифа он предстает как гармоническая картина сущностей. С ловкостью фокусника миф вывернул его наизнанку, вытряхнул прочь всю историю и вместо нее поместил природу, он отнял у вещей их человеческий смысл и заставил их обозначать отсутствие такового. Функция мифа — удалять реальность, вещи в нем бу-квально обескровливаются, постоянно истекая бесследно улетучивающейся реальностью, он ощущается как ее отсутствие»7.

Рассмотрим, как миф «вытряхивает историю», на примере Сталина. Миф получает в свое распоряжение смысл, т.е. реальную историческую личность, носившую кличку Сталин. У этой личности была биография, личностные особенности, желания и т.д. Но миф берет только

4567

форму, отметая «лишние» детали. Он берет имя «Сталин», очищает его от реальной биогра-фии, превращает в заклинание. Далее эта форма наполняется понятием. В данном случае имя «Сталин» олицетворяло понятия единства, дисциплины. На выходе мы получаем — значение, т.е. сакрализованного Сталина, земного бога, «гениального вождя и учителя».

Эта схема позволяет понять, почему Сталин фальсифицировал собственную биографию. Потому, что был опытным мифологом и прекрасно понимал разницу между мифологизированным образом и реальным человеком. Поэтому биография превращалась в легенду. В ней оставалось только то, что соответствовало понятию, сообщенному имени «Сталин». Все остальное отметалось.

Предложенная Р.Бартом схема дешифровки мифа позволяет не только проследить технологию формирования политических мифов, но и найти против них противоядие. В частности, Барт предлагал «похитить» сам миф.

1 Барт Р. Миф сегодня. М., 1996. С. 238. 2 Там же. С. 239.3 Там же.4 Там же.С. 251.5 Барт Р. Миф сегодня. М., 1996. С. 242.6 Там же.С. 2447 Там же. С. 269-270.

Миф и обыденное сознание

Обыденное сознание является главной цитаделью мифов. Оно характеризуется консерватизмом, автоматизмом реакций, отсутствием рефлексии, избирательностью восприятия.

Обыденное сознание — это навыки жизни, накатанная дорожка, по которой движется индивид, не задаваясь при этом вопросами о смысле своего существования. Основная функция обыденного сознания — адаптация индивида к условиям жизни, окружающей реальности.

Наша повседневная жизнь является объектом для разного рода манипуляций. Именно обыденное сознание постоянно атакуется СМИ и другими источниками информации. Именно обыденное сознание подвергается ежедневным испытаниям в различных ситуациях. Поэтому эта форма сознания представляет большой практический интерес.

Наиболее яркий пример воздействия на обыденное сознание — реклама. Как сделать так, чтобы обыденные вещи обрели для людей притягательность? Как преодолеть серый покров повседневности? Только с помощью мифа. Миф взламывает обыденность, озаряет привычные будни фейерверком ярких красок. Реклама — лучшая тому иллюстрация: «Обычный порошок отстирывает плохо, а порошок фирмы N отстирывает в два раза лучше!» Подтекст — порошок фирмы N необычный, особый порошок. Реклама создает миф о стиральном порошке. Обы-денная вещь приобретает магические свойства. В рекламе она оживает, одухотворяется,

1234567

вступает в эмоциональный контакт с потенциальным покупателем. Реклама — это мифологическая реальность, в которой люди и вещи «общаются», «знакомятся» друг с другом. Посмотрев рекламу, домохозяйка идет в магазин и покупает «знакомый» порошок. Не только из-за его «магических свойств». Она уверена, ч го «знает» этот порошок. Миф работает.

В приведенном примере эффективность рекламы опирается на древний человеческий инстинкт — привычку разделять людей на «своих» и «чужих». Манипулятивное воздействие получается двухступенчатым. Сначала мифологизация продукта приводит к тому, что он «одушевляется», возводится в ранг живого существа. Затем реклама подчеркивает доброже-лательность этого «существа», его «желание» служить людям, его особые качества. Так товар-существо становится для потребителя «своим».

Механизм «свой—чужой» является одним из основных ресурсов манипуляций обыденным сознанием не только в коммерческих целях, но и в политических. Политика и бизнес взаимообогащаются разного рода манипулятивными приемами.

Большим «подспорьем» для манипуляторов сознанием являются психические автоматизмы, которые можно привить и искусственно. По мнению Е.Доценко, «психические автоматизмы выступают в роли передаточных рычагов, благодаря которым энергия желания (воздействия) манипулятора превращается в энергию стремления (или действия) адресата»1. Это действия, которые индивид совершает не думая, механически. В данном контексте слово «манипуляция» приобретает практически буквальный смысл. Индивид уподобляется кукле, которую дергают за веревочки. Важно, что объект манипуляции ни о чем не догадывается, воспринимая происходящее как естественный ход вещей.

Однако самолюбие обывателя не позволяет превращать его в безмолвного «зомби». Когда он начинает задумываться над происходящим, выясняется, что у него есть свое мнение практически по всем вопросам. Правда, на поверку часто оказывается, что мнение обывателя является инкорпорированным мнением других людей (авторитетных личностей, лидеров мнений и т.д.). Этот феномен немецкий философ Эрих Фромм назвал «псевдомышлением». По мнению Фромма, «на самом деле людям кажется, что это они принимают решения, что это они хотят чего-то, в то время как в действительности они поддаются давлению внешних сил, внутренним или внешним условностям и «хотят» именно того, что им приходится делать»2.

«Псевдомышление» — характерная особенность обыденного сознания. Оно ведь не формализовано как научное. В быту достаточно сказать: «Я считаю...» И необязательно приводить аргументы. В демократической политической культуре каждый человек имеет право на собственное мнение и не обязан доказывать это право.

Убеждения человека — это область его переживаний и самоутверждения. Любое проникновение в нее вызывает острую ответную реакцию. По сути дела, убеждения — это мифы, которыми человек живет, мифы, которые определяют его поступки. Сколько убежденных коммунистов читали «Капитал» Маркса? А сколько из тех, кто читал, поняли, что прочитали? Мифы позволяют управлять обыденным сознанием, создавая у обывателя иллюзию самостоятельности.

Часто человек попадает под воздействие мифов в той сфере деятельности, в которой он является дилетантом. Но и высокий профессионализм в одной области не оберегает от наивности в других. Хороший математик может быть полным профаном в истории и поддаться очарованию какого-нибудь исторического мифа. Например, обаянию «наполеоновской легенды». Вместо критического восприятия исторического материала будет иметь место эмоциональное вживание в миф. Наш математик, если он попал в объятия мифа, будет пестовать его и дальше, читая о Наполеоне все хорошее с восторгом и с гневом отвергая негативные факты и материалы о своем кумире. Здесь уже начинает работать система «свои—чужие». Герой мифа — «свой». Те, кто против него, — «чужие», т.е. злодеи и враги. Известная

12

формула «кто не с нами, тот против нас» становится основным критерием подхода к реальности. Изначальная поверхностность дилетанта, отсутствие критичности восприятия делают миф чрезвычайно устойчивым.

Подобное восприятие действительности хорошо иллюстрируется примером из области спорта. Поклонники, скажем, футбольных команд, т.н. фэны, четко разделяются по принципу «свой—чужой». Фэны команды-соперника для них лютые враги. Футболисты «своей» команды — мифические герои, Добро, сражающееся со Злом — командой соперника. Пора-жению «своих» всегда находится объяснение: плохое судейство (судья как еще одна враждебная сила, злой бог), плохая погода (виновна природная стихия), ошибки тренеров (тренер как сила рока, судьбы) и т.д. Неудивительно, что между фэнами часто происходят потасовки, порой кончающиеся трагически.

«Феномен болельщика» существует и в политике. Футбольные фэны воспроизводят своего рода микромодель политических состязаний. Особенно это касается периода общенациональных выборов, когда население страны делится на «болельщиков» различных «команд» и их лидеров.

Приведенные примеры показывают, что миф искажает действительность. Однако непонятно, как это происходит, каков механизм этого искажения. Одно из объяснений «коварства» мифа предложено Роланом.

1 Доценко Е. Психология манипуляции. М., 1997. С. 150.2 Фромм Э. Бегство от свободы. Мн., 1998. С. 237.

Animal simbolicum

В обыденном представлении миф — это сказка, вымысел. Современный человек считает себя рациональным существом и ни за что не признает, что его поступки и образ мыслей могут определяться мифами. Однако, при ближайшем рассмот-рении, наша рациональность оказывается всего лишь рационализацией, т.е. попыткой прикрыть рациональными доводами те мысли и поступки, которые продиктованы импульсами, исходящими из недр бессознательного. Наши представления об окружающем мире носят мифологический характер, хотя мы сами этого не осознаем. И это естественно — для человека, живущего в мифе, мифология и есть единст-венно возможная реальность.

Какая сила толкает нас в миф? Немецкий философ Эрнст Кассирер считал, что человек «не противостоит реальности непосредственно, он не сталкивается с ней, так сказать, лицом к лицу. Физическая реальность как бы отдаляется по мере того, как растет символическая деятельность человека. Человек не может жить в мире строгих фактов или сообразно со своими непосредственными желаниями и потребностями. Он живет скорее среди воображаемых эмоций, в надеждах и

12

страхах, среди иллюзий и их утрат, среди собственных фантазий и грез»1. Иными словами, между «голой» реальностью и человеком должно быть еще нечто. Необходим посредник, который помог бы человеку воспринять реальность в той или иной форме, выработать отношение к ней. Одна из форм, в которую можно «упаковать» реальность, — это миф.

Кассирер полагал, что человека надо определять не как animal rationale (рациональное животное), а как animal symbolicum (символическое животное), поскольку «разум — очень неадекватный термин для всеохватывающего обозначения форм человеческой культурной жизни во всем ее богатстве и многообразии»2.

Реальная жизнь не укладывается в рациональные схемы. Полнота и сложность бытия передаются с помощью закодированных сообщений — мифов. Обыденное сознание с древних времен до наших дней живет в мире мифов. По словам Мирча Элиаде: «Мифологическое мышление может оставить позади свои прежние формы, может адаптироваться к новым культурным модам. Но оно не может исчезнуть окон-чательно»3.

Итак, миф позволяет нам осуществлять коммуникацию с внешним миром. Эту функцию мифа отмечал французский культуролог Ролан Барт, который считал, что миф представляет собой коммуникативную систему. «Поскольку миф — это слово, то мифом может стать все, что покрывается дискурсом. Определяющим для мифа является не предмет его сообщения, а способ, которым оно высказывается; у мифа имеются формальные границы, но нет субстанциальных. Наш мир бесконечно суггестивен. Любой предмет этого мира может из замкнуто-немого существования перейти в состояние слова, открыться для усвоения обществом — ведь никакой закон, ни природный, ни иной, не запрещает нам говорить о чем угодно»4, — писал Барт5.

Всеядность мифа отмечал и Эрнст Кассирер: «Нет такого природного явления или явления человеческой жизни, которое не могло бы быть мифологически интерпретировано и не допускало бы такой интерпретации»6. Миф обладает огромной преобразующей силой. Обыденные вещи превращаются в знаки и символы. Неживая природа оживает. Человек приобщается к миру мифических богов и героев. Слово-миф создает реальность. «Даже всякая неодушевленная вещь или явление, если их брать как предметы не абстрактно-изолированные, но как предметы живого человеческого опыта,

123456

обязательно суть мифы. Все вещи нашего обыденного опыта — мифичны; и от того, что обычно называют мифом, они отличаются, может быть, только несколько меньшей яркостью и меньшим интересом»7.

Но миф не только позволяет осуществлять коммуникацию с окружающим миром. Миф создает самого человека. Философ Мераб Мамардашвили считал, что «человек есть искусственное существо, рождаемое не природой, а саморождаемое через культурно изобретенные устройства, такие, как ритуалы, мифы, магия и т.п., которые не есть представления о мире, не являются теорией мира, а есть способ конструирования человека из природного, биологиче-ского материала»8. Таким образом, миф как «машина культуры» перекидывает мостик от природного состояния человека к цивилизации, конструирует самого человека.

«Конструирование» человека предполагает формирование его внутреннего мироощущения, «картины мира». Иными словами, миф не просто посредник, некое передаточное звено между человеком и реальностью. Миф завладевает внутренним миром человека, программирует его. Миф управляет человеком, помещая его в особую, мифологическую реальность.

Сегодня трудно говорить о существовании какой-то «объективной реальности». Нескончаемые потоки самой различной информации, обилие символов, образов, «картинок» создают у людей ощущение, что окружающий мир непрерывно и стремительно меняется прямо на глазах. Все переменчиво, постоянно лишь одно — сами перемены. Одна «картинка» сменяет другую, и разглядеть в этом калейдоскопе образов некую «объективную реальность» представляется невозможным.

Изобилие «картинок», в свою очередь, ведет к де-вальвации образов. Человек еще не успел «переварить» тот или иной образ, а ему уже предлагается новый. Как подопытное животное он «отрыгивает» старую приманку и заглатывает новую и т.д. Разум остается не у дел, т.к. ему не дают времени на то, чтобы осмысливать, обрабатывать потоки поступающей информации. Человек подчиняется лишь рефлексам, подобно собаке Павлова.

Бешеный круговорот образов способствует мифо-логизации сознания современного человека, поскольку миф является устойчивой структурой и позволяет внести какую-то упорядоченность в хаотичную «картину мира». Миф оказывается той самой «реальностью», в которую человек искренне верит.

Конечно, законы физики не перестают действовать и в XXI веке. Подлодка «Курск» утонула, и с этим ничего не

78

сделаешь. Однако весь вопрос в том, как интерпретировать это событие. Когда произошла катастрофа, СМИ бурно отреагировали на гибель атомохода и неудачную спасательную операцию. Они вели жесточайшую борьбу, навязывая аудитории определенное видение, трактовку происходящих событий. Именно информационные баталии вокруг «Курска» убедили руководство страны в необходимо-сти «мочить» медиаолигархов Гусинского и Березовского.

В информационной войне побеждает тот, кто сумеет навязать свою «картину мира» целевой аудитории. Но т.к. «картина мира» предстает в форме мифа, то, следовательно, в чей миф народ поверит, тот и выиграл. В ситуации с «Курском» медиаолигархи потерпели сокрушительное поражение — рейтинг Путина слегка качнулся на 5% и устоял. А для самих олигархов начались не лучшие дни в их жизни.

Таким образом, политический миф призван упорядочить политическую реальность. Он выступает как орудие интерпретации действительности.

Миф создает особую, мифологическую реальность, которая воображается человеком как истинная, объективная реальность. Причем, как уже отмечалось выше, конструировать реальность мифа можно из любого материала. В мифе работают «структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно и указывают на его осмысленность. В мифе мир освоен, причем так, что фактически любое происходящее событие уже может быть вписано в тот сюжет и в те события и приключения мифических существ, о которых в нем рассказывается. Миф есть рассказ, в который умещаются любые конкретные события; тогда они понятны и не представляют собой проблемы»9.

В приведенной цитате фактически описана технология создания мифологизированного образа политика. Задав определенные рамки толкования той или иной политперсоны, можно в дальнейшем любые ее поступки и высказывания интерпретировать в рамках созданного мифа. Это делает его высокотехнологичным средством манипуляции общественным сознанием. Реальная политическая жизнь постоянно преподносит сюрпризы, в то время как миф позволяет упорядочивать «картину мира». «Миф есть организация такого мира, в котором, что бы ни случилось, как раз все понятно и имело смысл»10. Поэтому миф доступен обыденному сознанию, что делает его эффективным оружием в политической борьбе.

1 Кассирер Э. Опыт о человеке. М., 1998. С. 471.

911

2 Там же. С. 472.3 Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995. С. 28.4 Барт Р. Мифологии. М., 1996. С. 233-234.5 Правда, «говорить о чем угодно» можно далеко не в

каждом обществе. Нам ли, бывшим homo soveticus'aм, этого не знать. В таком случае, как, в свете рассуждений Барта, толковать тоталитарный запрет на Слово? Почему можно говорить только то, что разрешено? Потому что крамола означала выход из советского мифа. Покидая советский миф, человек автоматически становился предателем, поскольку переставал верить советским вождям, коммунистическим лозунгам и т.д. Предательство мифа рассматривалось как предательство Родины. Последствия известны.

6 Кассирер Э. Опыт о человеке. С. 525.7 Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М., 2001. С. 102.8 Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт

нетипичен. СПб., 2000. С. 47.9 Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт

нетипичен. СПб., 2000. С. 40.10 Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт

нетипичен. СПб., 2000. С. 40.

Феномен "расколотого сознания" в России

Фраза Федора Тютчева «умом Россию не понять» стала своего рода визитной карточкой страны. Пресловутая «загадка русской души» является одним из стержневых национальных мифов.Но в чем корни этого мифа? Некоторые авторы считают, что русские так и не оправились от травмы, которая была им нанесена многие века назад. Они полагают, что причину «противоречивости русской души следует искать в столкновении в общественном сознании двух систем миропонимания — древнерусской и византийско-христианской, нашедших свое философское и поэтическое отражение соответственно в славянской и христианской мифологии»1.Довольно распространена версия, что византийцы, отчаявшись

2345678911

противостоять русам с помощью военной силы, решили прибегнуть к хитрости. Они «экспортировали» на Русь православие, прекрасно понимая, что для правителей Руси христианство выгоднее, чем язычество, и они будут активно способствовать насаждению новой религии. В то же время с христианским государством им было бы легче иметь дело, чем с «варварским». Поэтому «византийцами была поставлена цель подменить национальную («поганую») мифологию русского народа собственной мифологией и тем самым уничтожить идеологию вольного русского национального государства»2. Иными словами, языческая Русь пала жертвой «заговора» коварных византийцев. ВЫБОР ВЕРЫО прагматизме князя Владимира, выбиравшего веру для Руси, говорит факт его отказа от принятия ислама из-за запрета пить вино. Л.Гумилев так объясняет поступок князя: «По русскому обычаю, князь делил трапезу с дружиной. Этот обязательный ритуал скреплял дружбу князя с воинами, а что могло быть для князя важнее? Менее значимым, но довольно существенным было еще одно обстоятельство. Славяне и русы привыкли к хмельным напиткам, так как вино и пиво снимали усталость по-ходов, но строгий ритуал пиров не допускал «буйства во хмелю». В итоге мусульманским муллам Владимир отказал известными словами: «Руси есть веселие пити»3. Насколько правдива эта легенда, известная нам по «Повести временных лет» Нестора-летописца, установить сегодня практически невозможно. Важно другое. Князь «выбирал веру», руководствуясь чисто практическими соображениями. Он не был фанатиком ислама или христианства, им не двигала религиозная одержимость. Князь Владимир поступил как политик.«Выбор веры» приходится осуществлять и современным российским лидерам. Так, коммунист Ельцин принял в 80-х годах прошлого века «демократическую веру», что открыло ему путь к власти. В настоящее время Россия вновь очутилась в ситуации «выбора веры» — перед ней открывается несколько альтернатив. Во многом история страны будет зависеть от того, какую «веру» выберет «князь» Владимир Путин. Сторонники теории «византийского заговора» настаивают на том, что мировоззрение славян коренным образом отличалось от мировоззрения византийцев, а следовательно, принятие новой религии было актом психологического насилия над славянами. Например, у славян не было такого понятия, как «грех». В христианской религии это ключевое понятие. Именно грех Адама и Евы положил начало истории человечества. В христианстве сама природа человека греховна. Славянам же «была чужда мысль, будто земной мир греховен и лежит во зле. Наоборот, наши предки были устроителями этого земного мира. В их представлении боги выступали как благодатная сила, к

23

которой следовало обращаться лишь в самых крайних случаях с просьбами о помощи в реализации земных начинаний. Поэтому и не знали они судьбы как фатального предопределения богов, которое людям не дано изменить»4. Поскольку отсутствовали понятия ада и греха, то «в качестве инструмента контроля над общественной моралью выступал культ предков, следивших за земными делами потомков»5.У славян не было наместнической власти. «Вольнолюбие, презрение к рабству, народоправство, радостное земное жизнестроительство, реализм — такова суть мировоззрения и миропонимания восточных славян. Не знали они никакого обожествления носителей земной власти, которые выбирались народом и служили общему благу»6.Данная историческая концепция является, по сути дела, мифом. Она напоминает теорию «естественного состояния человека» Ж.-Ж. Руссо. По Руссо, человек, лишь выйдя из «естественного состояния» и вступив во взаимодействие с другими людьми, стал зол. А в «естественном состоянии» он добр и невинен. Сторонники теории «антиславянского заговора» полагают, что славяне, жившие в гармонии по законам Природы, приняв христианство, вышли из своего «естественного состояния» и стали деградировать. По этой теории, цельное мифологическое мировоззрение славян, основанное на единстве с Природой, было разрушено, «завозной идеологией» христианства7. Христианство принесло Руси огромный вред, поскольку славянам была навязана рабская идеология. Пишут даже о «тысячелетнем христианском терроре против нашей исконной культуры»8. В результате дохристианская эпоха оказалась забытой. «В России было вычеркнуто все, что относилось к истории русского народа до 988 года — года государственного обращения значительной части населения Киевской Руси в византийскую версию римского христианства»9.Есть и противоположная точка зрения. Например, Лев Гумилев считал, что «крещение дало нашим предкам высшую свободу — свободу выбора между Добром и Злом, а победа православия подарила Руси тысячелетнюю историю»10. Славянские народы сумели создать могучее государство и стать единой нацией именно благодаря христианизации Руси. По мнению Гумилева, «принятие христианских норм морали не было психологическим насилием для новообращенных, которые привыкли к элементарному противопоставлению добра и зла»11. Православие почитается сторонниками этой точки зрения как исконно русская религия. Формулы «Россия — третий Рим», «православие, самодержавие, народность» относятся к Святой (т.е. христианской) Руси, а не к ее языче-

45678911

ской предшественнице.Этот подход так же мифологичен, как и первый. На самом деле, речь идет не о столкновении различных исторических школ, а о столкновении двух версий национальной мифологии — языческой и христианской.Истина, наверное, где-то посередине. Хоть русские князья и выжигали огнем и мечом язычество, полностью покончить с ним не удалось. Языческие представления остались в обрядах, привычках, традициях русского народа. Христианство на Руси «мирно сосуществовало» с языческим «наследием». Н.Бердяев считал, что «у русских «природа», стихийная сила, сильнее, чем у западных людей, особенно людей самой оформленной латинской культуры. Элемент природно-языческий вошел и в русское христианство. В типе русского человека всегда стал-киваются два элемента — первобытное, природное язычество, стихийность бесконечной русской земли и православный, из Византии полученный, аскетизм, устремленность к потустороннему миру»12.Представляется очень точной метафора М.Мамардашвили, считавшего, что христианство «не перепахало» русский народ, глубинные пласты его сознания. Видимо, в этом следует искать причину «раскол отости сознания» русского человека, в котором одновременно уживаются язычество и православие, анархизм и государственность.«Мифологические остатки» в сознании, или, скорее, в подсознании российского народа отчетливо различимы до сих пор. Они играют большую роль в жизни страны, и их воздействие на течение российской истории необходимо пристально изучать. Часто они выступают как негативный фактор, препятствующий развитию страны, окончательному выходу ее из мифа во время. «Неперепаханность» России христианством отбрасывает ее обратно в объятия мифа.Однако, с другой стороны, мифы предохраняют общественное сознание от вредных внешних воздействий, выполняют роль своего рода «страховки», удерживающей общество от социальных и политических катаклизмов. Эту функцию «мифологических остатков» также необходимо учитывать.Итак, «расколотость» сознания россиян происходит от того, что в нем одновременно уживаются культурные коды и архетипы дохристианского и христианского периода истории страны. Возможно, «особость» России состоит в том, что русский народ смог пронести «тайком» через всю историю свои языческие представления, сумев уберечь их от разрушения? Христианство «перепахало» тонкий слой образованных социальных «верхов», в то время как неграмотные «низы» жили своей «народной» жизнью, в которой миф чувствует себя весьма вольготно. Этот разрыв объясняет и феномен русской интеллигенции, которая всегда ощущала в себе миссию нести «свет» непросвещенным массам и всегда была «страшно далека от народа».Наверное, тоска по Советскому Союзу отчасти объясняется и тем, что в СССР был осуществлен своего рода синтез христианского и дохристианского мировоззрений. Кстати, на

1

всем пространстве бывшего СССР ностальгия по советскому прошлому наиболее сильна именно в России. Видимо, с распа-дом Союза Россия утратила нечто большее, чем территории и геополитическое могущество. Она утратила миф, который сейчас пытается хоть частично вернуть. А поскольку в мифологическом времени возможен возврат в прошлое, то задача эта не представляется невыполнимой. Поэтому следует подробней остановиться на феномене «русского коммунизма».

1 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 10.2 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 371.3 Гумилев Л. От Руси к России. М., 2002. С. 71.4 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 15—16.5 Там же. С. 18.6 Там же.7 Шатунов М. Русская профессиональная драка. М., 2002. С. 751.8 ШатуновМ. Русская профессиональная драка. М., 2002. С. 181.9 ПолосинВ. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 370.10 Гумилев Л. От Руси к России. М., 2002. С. 7411 Там же.12 Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма М., 1990. С. 8.

Коммунизм как миф и религия

После революции большевики удержались у власти не только благодаря репрессиям. На штыках они бы долго не усидели, если бы не додумались создать свой религиозный культ. Центральной фигурой этого культа стал Ленин. «Образ Ленина еще при жизни пролетарского вождя стал обретать признаки сверхчеловека — божества с типичными чертами цикличности: мессианская цель — страдание за народ — победа, которая создает новую общность. Был создан квазирелигиозный культ Ленина как Бога Отца. Его преемник Сталин, подобно древнеегипетским фараонам, по должности унаследовал божественную природу Ленина, согласно формуле: «Сталин — Ленин сегодня»1.

Большевики не могли опереться на церковь, поскольку сами же ее и преследовали. Однако взорвать церкви не означало покончить с религиозным сознанием, которое складывалось веками. Изворотливость новой власти проявилась в том, что она использовала

1234567891111

высвободившуюся религиозную энергию для создания нового культа. Появился знаменитый лозунг: «Могила Ленина — колыбель свободы человечества». «Могила Ленина» стала сакральным фундаментом нового мира, новой эпохи. Мавзолей — местом паломничества новообращенных верующих. После смерти Ленина Сталин сказал в надгробной речи: «Вы видели за эти дни паломничество к гробу Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина»2.

Создав новый культ, большевики решили многие насущные проблемы своей власти, прежде всего обеспечив ее легитимность. «Должность главы партии стала сакральной, объединив жреческо-идеоло-гические и властные земные функции. В России опять возродилась наместническая власть. Коммунистический вождь должен был восприниматься как наместник «нового Христа» — Ленина»3.

Русские революционеры оказались изобретательней французских. Робеспьер пытался создать культ Верховного существа, но у него ничего из этого не получилось. Смерть Робеспьера на гильотине стала смертью Революции. Наоборот, смерть Ленина укрепила власть его соратников. Робеспьер пытался построить религию на культе Разума. Большевики об-ратились к Вечности.

Писатель А.Синявский сравнил Октябрьскую революцию с Апокалипсисом. После него наступает новый мир, новая эпоха. Но это «Апокалипсис, обоснованный с позиций диалектического материализма, без Божественного вмешательства. Идея «Божьего промысла» превращается в историческую закономерность, заповеданную Марксом»4. Коммунисты обещали наступление Золотого века в будущем. Коммунизм — это конец истории, конец рабству и эксплуатации, счастливая пора человечества. Коммунизм — земной рай для трудящихся. Эта идея четко выражена Сталиным в его знаменитой «клятве»: «Величие Ленина в том, прежде всего, и состоит, что он, создав Республику Советов, тем самым показал на деле угнетенным массам всего мира, что надежда на избавление не потеряна, что господство помещиков и капиталистов недолговечно, что царство труда можно создать усилиями самих трудящихся, что царство труда нужно создать на земле, а не на небе»5.

Коммунизм позаимствовал многие атрибуты религии. «Священные писания» классиков марксизма-ленинизма не могли подвергаться сомнению. Их «учение» было объявлено единственно верным, вершиной человеческой мысли. Революционные теории «классиков» стали догматами новой веры. При Сталине удалось создать достаточно цельный квазирели-гиозный культ со своей системой мифов.

Как в свое время православие, коммунизм насаждался в России «огнем и мечом». «Новый человек» должен был безоговорочно расстаться с прошлым, преодолеть его «пережитки» и перейти в новую веру. Те, кто не подчинялся этим требованиям, объявлялись «врагами» и подлежали уничтожению.

Очередной «великий перелом» произошел в СССР после XX съезда партии. Некоторые исследователи считают, что «закат в СССР социально-футуристической версии наместнической власти начался после XX съезда КПСС, поскольку с разоблачением культа Сталина разрушилась ее сакральная формула: Сталин — Ленин сегодня»6.

Хрущев и впрямь не обладал религиозным чугьем. Он был человеком сугубо земным, с конкретным складом мышления. Поэтому религиозная составляющая коммунистической идеологии от него ускользнула. Среди идеологических просчетов Хрущева публицист С.Кара-Мурза называет «приземление идеалов». При Хрущеве произошла «замена далекого образа

23456

справедливой и братской жизни в изобильной общине прагматическими критериями потребления, к тому же необоснованными («Догнать Америку по мясу и молоку»). Утопия была уничтожена ее недопустимым приближением («нынешнее поколение Судет жить при коммунизме») и опошлением («коммунизм означает «бесплатный проезд в городском транспорте»)»7.

Если мы сравним хрущевские лозунги с величественной риторикой Сталина, говорившего о «царстве труда» на земле (без уточнения, когда оно наступит), то разница бросается в глаза. Хрущев уловил, что люди устали от борьбы с «врагами», от «трудовых подвигов», войн и хотят нормальной жизни. Но при этом он сам находился в плену старых мифов, не понимая, в чем их сила. Сталин создавал мифы, а Хрущев был всего лишь их «потребителем». Поэтому он и «опошлил» советскую мифологию, пообещав коммунизм через 20 лет.

Обещания Хрущева породили огромные ожидания, которые стали питательной средой для советского мифа и позволили ему пережить низвержение старого божества. Приземлив коммунистический образ земного рая, Хрущев создал идеологические предпосылки для формирования в СССР «потребительского общества». Но советская экономика не была настроена на удовлетворение растущих потребностей людей. Поэтому 70—80-е годы прошли под знаком «дефицита», т.е. неудовлетворенных потребностей. И когда в годы «гласности» на политической арене появились силы, которые обещали в СССР западное изобилие при условии перехода страны к рынку и демократии, то эти обещания легли на удобренную почву. Инфляция ожиданий стала инфляцией мифа. Последствия известны.

В начале правления Брежнева советский миф пытались как-то спасти. «Миф еще не оправился после разгрома «культа», но в нем было слишком много жизненных сил — он внутренне перестраивался, приспосабливался к изменившейся ситуации. Тяжелейший удар стал для него импульсом к развитию. Стала прорисовываться принципиально новая концепция — чехи ее назвали «социализм с человеческим лицом», — подразумевавшая степень политической и экономической свободы, немыслимую не только при Сталине, но и при Хрущеве. Миф на удивление легко и динамично вбирал в себя эти новые представления. Людей охватывала вера, что именно во имя такого коммунизма была совершена революция, именно этим путем завещал нам идти Ленин»8.

Это была своего рода коммунистическая Реформация, попытка очищения «истинной веры» от «искажений». Сталин был обвинен в отступничестве от «заповедей Ленина». А вероотступник заслуживает самой суровой кары, и сама память о нем должна быть уничтожена. Пикантность ситуации заключалась в том, что Сталина противопоставляли мифологическому Ленину, которого сам Сталин и создал. Таким образом, мифологический Ленин пережил !> своего создателя. Что же касается самого Сталина, то миф о нем был заменен антимифом («гений» превратился в необразованного выскочку, «добрый царь» — в кровожадного деспота, «великий полководец» — в человека, руководившего военными операциями по глобусу, и т.д.). Благодаря этому пошатнувшаяся было вера в коммунизм обрела новую силу, но после «пражской весны» эйфория закончилась и начался «застой».

Урон, нанесенный коммунистической религии разоблачением «культа личности», идеологи от КПСС пытались компенсировать еще большим обожествлением Ленина. Легитимность власти самого Брежнева обеспечивалась сложившейся коммунистической традицией. Наместником Бога-Ленина Брежнев уже не признавался. Совпадение отчеств Брежнева и Ленина стало предметом насмешек типа: «От Ильича до Ильича без остановки и паралича». Веры в вождя, который приведет народ к коммунизму, у людей уже не было. Правда, власть требовала лишь соблюдения религиозно-коммунистических ритуалов и лояльности. Как это ни парадоксально, но именно в годы «застоя» произошло постепенное ос-вобождение от советской мифологии. Магическое мышление все больше уступало место рациональному.

78

Горбачев не мог опираться на традиции своих предшественников, поскольку страна нуждалась в реформах. Горбачев отказался от опоры на сложившиеся традиции и принялся их ломать. Горбачев искал основу легитимности своей власти в поддержке населения, поскольку без этого ресурса ему было трудно преодолеть сопротивление переменам в аппарате. Однако новый тип легитимности вознес на вершину власти другого лидера — Ельцина. Ельцин же порвал с коммунизмом окончательно и бесповоротно, перейдя в другую «религию» — демократическую.

Современные коммунисты напоминают скорее сектантов. Зюганов смешал православие с коммунистическими догмами, получив некую алхимическую смесь. Это спасло коммунистическую религию от полного отмирания, но в то же время лишило ее важного преимущества. При всех параллелях с религией коммунизм все же светская идеология. Это материалистическое учение, не признающее загробного царства. Поэтому слияние православия с коммунистическими доктринами — дело абсурдное. Это мертворожденная идеология, которая не обладает ни энергетикой коммунизма, ни святостью религии. Зюгановщина — это диагноз общества, симптом болезни, которую надо лечить. И в то же время показатель того, что коммунизм, как миф и религия, уже не страшен России. Он исчерпал все свои внутренние Ресурсы и возможности.

1 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 244.2 Сталин И. По поводу смерти Ленина // Соч. Т. 6. М., 1947. С. 513 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 244.4 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 105 Сталин И. По поводу смерти Ленина // Соч. Т.6. М., 1947. С. 486 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 252.7 Кара-Мурза С. Советская цивилизация. М., 2001. Т.2.8 Белкин А. Вожди или призраки. М., 2001. С. 165.

Магия слов

Целью политических мифотворцев является искажение реальности. Делается это из вполне прагматических соображений для реализации определенных политических интересов. Жертвой мифа становится, прежде всего, язык, который он «похищает». Так, Э.Кассирер считал, что первым следствием насаждения нацистской идеологии в Германии 30-х годов стало изменение функций языка. Магическая функция языка стала доминировать над семантической. «Магическое

12345678

слово не описывает вещи или отношения между вещами; оно стремится производить действия и изменять явления природы. Подобные действия не могут совершаться без развитого ма-гического искусства. Только маг или колдун способен управлять магией слова, только в его руках оно становится могущественным орудием»1. В реальности нового магического языка фюрер выполнял роль верховного жреца, колдуна, повелевающего стихиями. Нацисты формализовали свой магический язык. Был создан т.н. Lingua Tertii Imperil (LTI) — язык Третьего рейха. «Для него были характерны введение множества неологизмов или изменение, выхолащивание и фальсификация старых общепринятых терминов и понятий, которые были приспособлены к духу и форме нацистской идеологии»2.

То же самое можно сказать и о советском новоязе («новояз», или «новоречь», — перевод термина newspeak, введенного Джорджем Оруэллом в антиутопии «1984»). Новояз искажал реальность так, как того хотели советские вожди. Мераб Мамардашвили считал: «Это — совершенно первобытное, дохристианское состояние какого-то магического мышления, где слова и есть якобы реальность. Так что дело не в цензурном запрете слова, а в том, что есть какое-то внутреннее табу, магическое табу на слова. Ведь в магии они отождествлены с вещами. Эта машина создана несколькими десятилетиями разрушения языка и появления вместо него советского новоречья, и беда в том, что у людей, оказывающихся лицом к лицу с реальностью, это вызывает онемение чувств и восприятий»3. Мамардашвили считал, что новояз «отменяет реальность», ведет к одичанию сознания (т.е. возвращает нас к первобытному состоянию магического восприятия слов).

В «отмененной реальности» советского новояза пульсировала своя особая жизнь. «Всему старому надлежало исчезнуть. И сам язык нового мира должен был обновиться и стать совершенно новым»4. Советское государство стало активно переименовывать окружающий мир: министры стали наркомами, офицеры — командирами, солдаты — красноармейцами и т.д. По магическому принципу новые слова должны были изменить реальность. Города и улицы переименовывались в честь пролетарских вождей: Ленинград, Сталинград, Киров, Орджоникидзе и т.д. Появились искусственно образованные имена: Эр-лен (эра Ленина), Ревдит (революционное дитя), Марксина, Нинела («Ленин» наоборот), Лестан (Ленин, Сталин), Марлен (Маркс, Ленин) и т.д.

О необходимости «переименования вещей» в революционные эпохи писал Г. Лебон. «Когда после разных

1234

политических переворотов и перемен религиозных верований в толпе возникает глубокая антипатия к образам, вызываемым известными словами, то первой обязанностью настоящего государственного человека должно быть изменение слов»5. Лебон считал главной обязанностью государственных людей «переименование и поименование популярными или нейтральными названиями тех вещей, которых толпа уже не выносит больше под прежними именами»6. По мнению ученого, новые названия препятствуют появлению старых образов, которые вызывают раздражение у людей. Таким образом, «переименование вещей» спасает их от гнева толпы и разрушения.

«Переименование вещей» практикуется и в современных демократиях. Ярким примером является т.н. политическая корректность. Идеологи политкорректности исходят из того, что в «традиционном» языке закреплены отношения господства и подчинения между мужчиной и женщиной, белыми и неграми и т.д. Меняя названия, можно избавляться и от заключенного в них «насилия». Например, американская феминистка предпочтет называть свою должность не chairman, как положено по нормам английского языка, a chairwoman.

Концепция политкорректности во многом опирается на труды французского философа Жака Деррида, создателя теории деконструкции. Объектом деконструкции является письмо. Чтение письма зависит от точки зрения, от фиксации «центра», которая может быть произвольной. Поэтому в политкорректном языке предпринимается попытка устранить этот самый «центр» или, по крайней мере, сместить его. Скажем, выражение «дебил» в отношении умственно отсталого человека является фиксацией точки зрения здорового. Политкорректно будет употребление термина differently abled (альтернативно одаренный) и т.д.

Блюстители политкорректности занимаются не только переименованием вещей, но и видоизменением слов: «Американские феминисты (-ки) усмотрели в слове history (история) слово his (его), и предложили историю женщин называть herstory, хотя слово history — греческого происхождения и к современному английскому притяжательному местоимению his никакого отношения не имеет. В параллель к слову hero (герой) предложено употреблять shero»7. Так слова превращаются в заклинания, цель которых — изменить окружающий мир, превратить его в «политкорректный».

 

НЕПОЛИТКОРРЕКТНАЯ

567

ПОЭЗИЯПолиткорректность является одной из форм

цензуры. «Крамолу» при желании можно обнаружить где угодно. Например, в сатирической статье «Политическая корректность» Т.Толстая демонстрирует «смотризм» (lookism) в русской литературе:

«Для вас, души моей царицы,

Красавицы, для вас одних.

(Автор-мужчина прямо сообщает, что его текст не предназначается для уродок, старух, меньшинств, инвалидов; доступ к тексту — выборочный; это недемократично)»8.

«Грешна» и советская поэзия:

Коммунизм — это молодость мира,

И его возводить молодым.

Здесь прямо, внаглую содержится требование отстранить от рабочих мест лиц старшего и среднего возраста»9. В данном случае имеет место т.н. «возрастизм» (ageism).

 

Одна из функций политкорректного языка — уни-фицировать языковое пространство. Для политиков является серьезной проблемой тот факт, что одно и то же слово может иметь разное значение для различных политических субкультур. Эту трудность отмечал еще Г.Лебон. По его мнению, искусство правителей заключается в том, чтобы «уметь обращаться со словами. Главная трудность этого искусства состоит в том, что в одном и том же обществе, но в разных социальных слоях одни и те же слова весьма часто имеют совершенно различный смысл»10.

В политическом языке зашифровано видение мира, которое недоступно человеку, принадлежащему к другой политической культуре. Политический язык «можно рассматривать как естественный код политической культуры, причем код, открывающий доступ едва ли не ко всем ее сферам и пластам»11. Так, А.Синявский отмечает: «Внутри советского языка складывается совершенно особый, специфический жаргон, на котором объясняются между собою и с народом люди, управляющие страной. Они пользуются не словами, а словами-сигналами, под которыми подразумевается что-то многозначительное, но что именно — никто не может в

8911

точности объяснить, включая самих говорящих»12.

Наблюдение очень точное, но оно имеет отношение не только к советскому политическому языку. Любой политический язык имеет свой жаргон, понятный только «своим». Язык выступает в роли сигнальной системы, которая упрощает коммуникацию лидера и его последователей и позволяет отличить «своих» от «чужих». Слова-сигналы являются непременным атрибутом политического языка. В них закодирован смысл, доступный только представителю «своей» политической субкультуры. Политический жаргон свидетельствует также об общей системе ценностей представителей данной субкультуры.

Разницу между языковыми кодами различных по-литических течений легко ощутить, если, например, сравнить тексты леворадикальных газет типа «Завтра» и тексты «буржуазных» газет, скажем, «Коммерсанта». Пропасть между ними столь велика, что аудитория «Коммерсанта» не в состоянии читать «Завтра», а читателей «Завтра» бесит уже само название газеты — «КоммерсантЪ».

Слова-сигналы позволяют обеспечить резонанс мыслей и чувств лидера и его последователей. Достаточно Зюганову произнести слово «ворократия», чтобы вызвать у коммунистического электората целую серию ассоциаций, связанных с «антинародным режимом». Слова-сигналы обладают большой энергетикой и способны вызывать у аудитории сильные эмоции. Чем ярче вызываемые словом-сигналом ассоциации и образы, тем большим энергетическим потенциалом оно обладает.

Одни и те же слова воспринимаются по-разному населением разных стран. Г.Лебон приводит пример различного восприятия слова «демократия» англосаксонскими народами и романскими (к которым относятся и французы). «У латинян слово «демократы» означает главным образом исчезновение воли и инициативы индивида перед волей и инициативой общин, представляемых государством... У англосаксов в Америке то же самое слово «демократы» озна-чает, наоборот, самое широкое развитие воли и индивида и насколько возможно большее устранение государства»13.

Приключения понятия «демократия» в России — отдельная тема. Отметим лишь, что популярность «демократов» в СССР была вызвана тем, что Ельцин и его соратники сумели вписаться в традиционный российский миф о правде. Кампания по борьбе с привилегиями, за восстановление социальной справедливости в те годы ассоциировалась с понятием «демократия», и поэтому «демократы» пользовались всенародной поддержкой. Но как только правительство Гайдара приступило к жестким рыночным реформам, миф рухнул в одночасье. Замена

11

принципа солидарности и социальной справедливости принци-пом конкуренции, переход к англосаксонской модели демократии превратил Ельцина из народного героя в средоточие всех российских бед.

Большой силой воздействия на воображение людей обладают аббревиатуры. В годы становления советской власти они сыпались как из рога изобилия. ЦК, ВЧК, ВСНХ, ВЦИК, ОГПУ и проч. аббревиатуры обладали силой заклинания. «В начале революции для рядового российского гражданина все это звучало как «заумный язык», лишенный смысла и одновременно исполненный какого-то скрытого, тайного, зловещего содержания. Поскольку все эти буквы были не просто буквами, но угрожали жизни либо лежали в ее основании как некая магическая подоплека самой действительности»14.

Сила аббревиатур и впрямь поразительна. Так, давно уже нет КГБ, а магические три буквы до сих пор действуют на воображение людей, вызывая у них самую пеструю гамму чувств: от отвращения до восторга.

Одним из наиболее действенных орудий политического языка являются манипулятивные термины, или «ярлыки», которые «навешиваются» политическим оппонентам. Они создаются и вводятся в употребление с вполне определенной целью. Опасность их в том, что, входя в широкий обиход благодаря прежде всего СМИ, они «приживаются» надолго, становятся привычными, повседневными словами, вытесняя другие менее агрессивные термины. Синявский, например, пишет о «ругательном языке» советской прессы, который был «призван представить врага или вообще человека иного образа жизни, иного образа мыслей в черном свете. Начало этому ругательному языку, задолго до революции, положил сам Ленин, который был мастер наклеивать ярлыки на идейных противников»15. Традиция наклеивать ярлыки оппонентам прочно вошла в советский политический язык. Сегодня мы наблюдаем ее «достойное» продолжение в российских СМИ.

Ярлыки обладают действенностью, когда вписываются в определенную систему мифологии. Сами по себе обидные эпитеты не производят должного эффекта. А вот, например, ярлык «империя зла», изобретенный Рональдом Рейганом, органично вписался в мифологию противостояния Добра в лице США и Зла в лице Советского Союза. Это была удачная находка, которую быстро подхватили и растиражировали СМИ всего мира. Кстати, попытка Джорджа Бу-ша-младшего повторить успех Рейгана, введя термин «ось зла» применительно к Ирану, Ираку и Северной Корее, не имела ожидаемого успеха, хотя термин и наделал много шума. Случился даже любопытный курьез: стал известен настоящий автор термина — спичрайтер президента Дэвид Фрам. Это

11

послужило причиной его увольнения с работы. Подобного рода секреты выдавать не принято16.

Ярлыки могут использоваться и для взламывания вражеской мифологии. Например, термин «красно-коричневые», который возник в период ожесточения борьбы «демократов» и КПСС. Цель, которую преследовали создатели термина, очевидна: поставив знак равенства между коммунизмом и фашизмом, разрушить советский миф. После развенчания культа Сталина несущей опорой советской мифологии служила победа в войне над фашизмом. И вдруг знак равенства между фашизмом и коммунизмом! Это вы-зывало шок и замешательство, взрывало советский миф изнутри.

Ярлык также пригоден для дискредитации политического режима, как это было с «семьей» Ельцина. Под «семьей» подразумевалась узкая группа приближенных «к телу» президента лиц. Как известно, «семьями» называют мафиозные кланы в Италии. Благодаря многочисленным боевикам про мафию о значении этого термина публика знает достаточно давно. Называя президентское окружение «семьей», журналисты подспудно отождествляли его с мафиозным кланом, который правит всей страной в своих узких групповых интересах. Поэтому Ельцин выдвинул на роль преемника человека, который в общественном сознании не ассоциировался с «семьей». Кремлевской пропаганде удалось убедить избирателей, что Путин не человек «семьи», создав ему имидж «государственника».

Политический язык служит для отправления сим-волических ритуалов. Каждая политическая культура располагает своими ритуальными формулами и магическими заклинаниями, которые безоговорочно принимаются ее представителями. На Западе к такого рода «заклинаниям» относятся «права человека», «свобода слова», «демократия» и др. Но «заклинания» могут не действовать на представителей другой политической культуры. Для них это лишь «пустые фразы» — возражение очень часто встречающееся и довольно красноречивое. Оно является прямым признанием того, что слово-сигнал не несет для данной аудитории никакого эмоционального и смыслового заряда. Мы имели возможность убедиться в этом во время борьбы вокруг НТВ. Магическая формула «защиты свободы слова» не возымела воздействия на большую часть населения. Среди активных сторонников НТВ, по результатам опросов, было лишь около 10% телеаудитории. Такова примерно доля представителей политической субкультуры, ориентированной на западную систему ценностей. На них эти «заклинания» действовали, т.к. несли в себе мощный заряд ассоциаций, который был недоступен представителям других субкультур.

В политическом языке также зашифрованы архетипы, которые характерны для той или иной политической культуры.

1

Архетипы могут активизироваться с помощью слов, фраз, образов. Например, невинная на вид формула «президент всех россиян» напрямую отсылает нас к архетипу «царя Всея Руси».

Обращение к архетипам позволяет решить проблему различного восприятия слов разными социальными слоями, о которой говорилось выше. Так, Гитлер говорил: «Я размешиваю народ и не общаюсь с ним, пока он не превратится в массу». Умело нагнетая эмоции толпы, он действительно «смешивал» рабочих, крестьян, почтенных бюргеров, военных, домохозяек и др. в единую серую массу. Не случайно нацисты превращали свои сборища в феерические шоу. Когда толпа впадала в экстаз, Гитлер начинал говорить то, что хотел донести до людей. Он общался с толпой на языке образов, обращаясь к самым примитивным структурам сознания людей, к тем мифологическим его пластам, которые Юнг назвал архетипами. По Юнгу, на этом уровне исчезает индивидуальность, а присутствует лишь коллективное бес-сознательное.

Язык является мощным средством мобилизации последователей. В емких формулах он позволяет зашифровать целые пласты ассоциаций, включающих в себя представление об опасности для данной группы, постановку целей, указание средств ее достижения и т.д.

Изучение политического языка представителей той или иной политической культуры позволяет понять ее особенности, способы мобилизации электората и, что для нас особенно важно, ее систему политических мифов. Для политтехнолога такой анализ имеет сугубо практическое значение. Зная мифы, зашифрованные в политическом языке, он может использовать их как во благо политического лидера, так и во вред. Может встроить политика в систему мифов той или иной социальной группы, а может, наоборот, «выбить» из нее. Политический язык — ключ к сердцу избирателя. Подбор «ключа» — одна из важнейших задач политика и его консультантов.

Приведенные примеры показывают, какова сила слова, насколько велик его энергетический потенциал, когда оно подключено к мифу. Слово — важнейшее орудие, с помощью которого политики воздействует на массы. Слово — это инструмент, позволяющий политику создавать значимые для избирателей образы, «заряжать» людей энергией, побуждать их к действиям. «Действует магия удостоверенных, повторяемых слов и формулировок. Она распространяется, подобно заражению, с быстротой электрического тока и намагничивает толпы. Слова вызывают четкие образы крови или огня, воодушевляющие или мучительные воспоминания о победах либо о поражениях, сильные чувства ненависти или любви»17. Магия слов действительно способна захватить душу человека, изменить ход его мыслей, чувств, определять

1

поступки. Чем пользовались и продолжают пользоваться создатели политических мифов.

1 Белкин А. Вожди или призраки. М., 2001. С. 387.2 Гаджиев К. С. Политическая философия. М., 1999. С.

549.3 Мамардашвили М. Философия действительности // Как я

понимаю философию. М., 1990. С. 203.4 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001.

С. 274.5 Лебон Г. Психология масс. Мн. — М., 2000. С. 227.6 Там же. С. 2287 Толстая Н., Толстая Т. Двое. М, 2002. С. 251-252.8 Толстая Н., Толстая Т. Двое. М, 2002. С. 251-252.9 Там же. С. 244.10 Лебон Г. Психология масс. Мн. — М., 2000. С. 228.11 Баталов Э. Политическая культура современного

американского общества. М., 1990. С. 154.12 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001.

С. 282.13 Лебон Г. Психология масс. Мн. — М., 2000. С. 22914 Синявский А.  Основы советской цивилизации. М.,

2001. С. 27715 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001.

С. 295.16 Зимин Н. Автора! // Итоги. 5.03.2002. С. 4.17 Московичи С. Век толп. М., 1996. С. 189.

12345678911111111

Назад • Дальше

Магия имени

Философ А. Лосев считал, что миф есть «в словах данная чудесная личностная история»1. В мифе раскрывается данная уникальная и неповторимая личность. «Имя личности есть то, что выражено в личности, что выявлено в ней, то, чем она является и себе и всему миру»2. Причем имя не простое, а магическое, поскольку с ним связано представление о чуде. Таким образом, Лосев приходит к следующему определению: «Миф есть развернутое магическое имя»3.

Магия имени активно используется в современной массовой культуре. В области «высокой моды» это проявляется особенно наглядно. Армани, Валентине, Пьер Карден, Ив Сен-Лоран — все это магические имена. Если на вас костюм «от Армани», значит, вы можете быть допущены в высший свет. Магическое имя действует как сказочное заклинание «Сезам, откройся!».

В политике похожая ситуация. Ленин, Робеспьер, Пиночет, де Голль и др. — это магические имена. Они и есть мифы. В каждом из этих имен содержится «чудесная личностная история». Имя вводит нас в царство мифа.

Магией имени успешно пользовались большевики. Партийные клички, бывшие первоначально одним из способов конспирации, постепенно обрастали легендами и превращались в магические имена: Ленин, Троцкий, Свердлов и т.д.

Клички вождей имели и религиозный смысл. Приняв новую веру, человек принимает и новое имя. Поэтому, перейдя в большевистскую «веру», революционер расставался со своим прошлым и вступал на новый путь. Открещиваясь от старого мира, большевики переименовывали окружающую действительность и считали необходимым носить революционные имена, а не «старорежимные».

Психоаналитическое объяснение партийных кличек предлагает А.Белкин: «Мое имя — это я сам, фамилия — тоже я в бесконечной череде поколений. С ними неотделимо спаяна первичная идентификация — фундамент нашего Я. Имя вбирает в себя личность целиком, с ее характером и миром эмоций, со всеми регуляторами высшего порядка (Сверх-Я, по Фрейду) — той самой инстанцией бессмертной нашей души, которая требует нас к ответу за каждый поступок.

Сверх-Я бдительно и неподкупно, его нельзя заставить умолкнуть, но зато довольно легко перехитрить. Смена имени — одна из таких универсальных, издавна известных уловок. Совершается как бы превращение в другого человека, за которого Я уже не несет такой ответственности. И сразу слабеют укоры совести, страх перед расплатой»4. Другими словами, революционеры прятались за кличками от укоров своей «старорежимной» совести. Кличка давала жизнь новой, другой личности. «Чужое имя — маска. Она помогает спрятаться от других. Скрыв настоящее имя за вымышленным, легче делать то, чего делать нельзя. Отречение от старого мира — и себя в нем — освобождало сразу от всех правовых и моральных ограничений. У революции — свои законы, своя особая шкала понятий о добре и зле. Убийство жандарма — не убийство, а акт справедливого возмездия. Экспроприация — не грабеж, а возвращение подлинному хозяину неправедно похищенного»5.

12345

Таким образом, кличка помогала революционерам расстаться со старой системой ценностей, встать «по ту сторону Добра и Зла». Но это был не просто уход от реальности. Ими двигало сознание собственной исторической миссии — создания нового мира, нового человека, а следовательно, и новой системы ценностей — коммунистической. Создавался новый миф, который должен был сокрушить старый. Если миф – это имя, то новое имя рождает новый миф. Большевики верили в магическую связь слов и тех объектов, которые они обозначали, будь то живые люди или неодушевленные предметы.

Магическое мышление вождей XX века мало чем отличалось от мышления первобытных людей. Так, Дж.Фрэзер считал: «Первобытный человек, не будучи в состоянии проводить четкое различие между словами и вещами, как правило, воображает, что связь между именем и лицом или вещью, которую оно обозначает, является не произвольной и идеальной ассоциацией, а реальными, материально ощутимыми узами, соединяющими их столь тесно, что через имя магическое воздействие на человека оказать столь же легко, как через волосы, ногти или другую часть его тела. Первобытный человек считает свое имя существенной частью самого себя и проявляет о нем надлежащую заботу»6.

Такое убеждение вело первобытного человека к необходимости скрывать свое подлинное имя, чтобы уберечься от злоумышленников. Например, египтяне выходили из положения, давая детям два имени: «У каждого египтянина было два имени: истинное и доброе или, иначе, большое и малое. Доброе, или малое, имя было известно всем, истинное же, или большое, имя египтяне держали в глубокой тайне»7. Похожие обычаи, кстати, встречаются и в наши дни. Ребенку дается светское имя, которое записывается в паспорт, а при крещении дается другое имя, которое, «по приметам», рекомендуется держать в тайне от незнакомых людей.

Первобытные народы прибегали также к прозвищам. «Когда настоящее имя человека необходимо держать в тайне, в ход нередко идет его прозвище или уменьшительное имя. В отличие от первичных, настоящих имен эти вторичные имена не считаются частью самого человека, так что их можно без опасения разглашать, не рискуя поставить под угрозу безо-пасность называемого лица»8.

Это наблюдение помогает кое-что понять в психологии большевиков. Видимо, они относились к своим кличкам, как к вторичным именам. Об этом свидетельствует привычка говорить о себе в третьем лице, свойственная многим из них. Так, Сталин недвусмысленно выразил отношение к своей кличке в знаменитом ответе на поздравления в связи с его 50-летним юбилеем. Документ стоит того, чтобы процитировать его полностью: «Всем организациям и товарищам, приславшим приветствия в связи с 50-летием т. Сталина. Ваши поздравления и приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию. И именно потому, что отношу их на счет нашей славной ленинской партии, беру на себя смелость ответить вам большевистской благодарностью.

Можете не сомневаться, товарищи, что я готов и впредь отдать делу рабочего класса, делу пролетарской революции и мирового коммунизма все свои силы, все свои способности и, если понадобится, всю свою кровь, каплю за каплей. С глубоким уважением, И. Сталин. 21 декабря 1929 г.»9.

Этот текст — удивительная смесь религии, магии и утопии. Библейское выражение «по образу и подобию», подчеркивание магической связи с партией рабочего класса образом крови, апелляция к большевистской утопии — мировому коммунизму. Как это ни удивительно, именно на этой религиозно-магическо-коммунистической мешанине держалось мировоззрение большевиков.

6789

Люди с таким причудливым мировоззрением могли одновременно верить в магию, отрицать существование бога и создавать собственное божество. Сломав тысячелетние культурные запреты, воздвигнутые христианской религией, они попали во власть архаичных форм мышления, вернулись в магическое прошлое человечества. Поэтому не следует удивляться совпадениям в мировосприятии первобытных народов и большевиков. Вера в могущество человека и его всевластие над природой была одной из основ большевистской идеологии. А эта вера, в свою очередь, берет начало в примитивных, дохристианских формах мышления, для которых характерна вера в магию.

Таким образом, «магические» клички служили пролетарским вождям защитой от недоброжелателей. Они также позволяли конструировать некую вторичную (мифологическую) личность, к которой вожди имели как бы косвенное отношение. Например, Джугашвили был лишь носителем сверхъестественной личности Сталина. Имя-кличка жило своей собственной жизнью. Перефразируя Р.Барта, мифологическая личность — это похищенная личность.

Если мы допускаем магический характер имени «Сталин», то становятся понятными абсурдные для «нормального человека» вещи. Так, малейший намек на непочтительность к Сталину при употреблении его имени мог закончиться арестом. Советский человек даже в мыслях не смел посягнуть на имя Сталина. Казалось бы, что может быть безумней: держать огромную армию доносчиков, чекистов, чтобы охранять имя вождя? Ведь хватало забот посерьезнее!

С рациональной точки зрения это абсурд. Но если принять во внимание магическую природу имени «Сталин», то все становится на свои места. Отзываясь плохо о Сталине, человек вредил вождю лично, посягал на его магическую силу и власть. А поскольку от силы вождя зависело благополучие всей страны, то, следовательно, произнося хулу о Сталине, че-ловек вредил всей стране. Значит, он — вредитель, враг народа. А врагов надо уничтожать. Эта абсурдная логика стоила жизни многим людям. Но в то время она не вызывала ни у кого возражения.

Та же первобытная логика, что и в случае с именем, действовала и в отношении портретов Сталина. Непочтительное обращение с портретом вождя также заканчивалось тюрьмой, а то и расстрелом. Первобытные народы считали, что портреты «содержат в себе душу изображенного лица»10, а следовательно, могут стать объектом черной магии. Поэтому можно понять священный ужас и трепет, который охватывал людей, ставших свидетелями осквернения имени или изображения Сталина. Это был не примитивный, животный страх ареста, а страх магического свойства, ужас перед последствиями такого действа для всей страны. Только этот иррациональный страх мог служить оправданием репрессий. Не будь его, как можно было бы объяснить сам факт ареста за неуважение к портрету? Следуя все той же магической логике, советские мастера пропаганды создавали гигантские портреты и скульптуры Сталина. Чем монументальней изображение, тем больше магическая сила вождя.

Могут возразить, что при самодержавии портреты царей тоже нельзя было осквернять. Логично предположить, что Сталин лишь продолжил и довел до абсурда былые традиции. Однако в случае с царями действовала другая логика. Царь — наместник Бога на земле. Он носитель божественной власти. Портрет царя чем-то сродни иконе. Посягательство на портрет — это, прежде всего преступление перед верой. А поскольку в России церковь и государство не были разделены (царь возглавлял Синод), то преступление против веры становилось государственным преступлением. Однако надругательство над портретом не могло причинить вреда царю. Между царем и его изображением не признавалось наличия магической связи. Христианство отрицает материальную связь между людьми и вещами (словами). Сверхъестественной властью обладает лишь Слово Бога. Все остальное от лукавого.

В случае же со Сталиным речь шла именно о посягательстве на власть вождя-мага. Если бы народ не верил в магию сталинского имени, то вряд ли бы смиренно терпел все

1

издевательства над собой. В том-то и дело, что магическое мышление охватило практически всю страну. Это объясняет и тот энтузиазм, с которым люди поддерживали культ Сталина, стараясь внести в него свою лепту. Лишь отдельные интеллектуалы пытались этому как-то сопротивляться, но что они значили перед «массой», ослепленной магией?

Магическое мышление обладает большой разрушительной силой. В определенной степени жертвой магического мышления был последний русский царь Николай II, склонный к мистицизму. Разрушение легитимности самодержавия выразилось в том, что массовое сознание также оказалось во власти мистических суеверий и предрассудков. На этой почве и возник феномен Распутина. Он своей деятельностью довершил разрушение легитимности власти царя, сломал сознательные установки, сдерживавшие коллективное бессознательное, и открыл дорогу архаичным формам мышления, вырвавшимся на арену истории. Российская империя не выдержала напора стихии и рухнула, чтобы вновь воскреснуть в обличье советского государства. Реинкарнация российской империи в советской произошла благодаря мифу — мифу о государстве.

1 Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М., 2001. С. 212.2 Там же. С. 213-214.3 Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М., 2001. С. 214.4 Белкин А. Вожди или призраки. М., 2001. С. 90—91.5 Там же. С. 91.6 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 2617 Там же. С. 262.8 Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 265.9 Сталин И. Всем организациям и товарищам, приславшим приветствия в связи с 50-

летием т. Сталина // Соч. М., 1949. С.140.10 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 208

Миф о государстве

Государство — один из самых грандиозных политических мифов. Слово «государство» окружено легендами, предрассудками, нагромождением всевозможных «теорий» и, конечно же, мифов.

1234567891

Это вполне объяснимо. Зарождение и развитие ци-вилизации было неотделимо от зарождения и развития государства. История человечества — это история государств. Без государства нет истории, нет нации, нет национальной мифологии. Поэтому понятие «государство», отношение к нему населения играют важнейшую роль в истории народа.

Сразу оговоримся, что реальное государство (т.е. государственная машина, бюрократия) не имеет ничего общего с субъектом мифа о государстве. Государства, о котором идет речь в мифах, никогда не было и не будет. Хотя бы по той простой причине, что мифологическое государство — существо одушевленное и обожествленное. Вспомним распространенные клише советской пропаганды: советское государство заботилось о пенсионерах, боролось за мир во всем мире, открывало дорогу талантам, защищало рядовых граждан от преступности, карало изменников и предателей, славило героев и т.д. Таким образом, государство было всегда в действии, на страже интересов своих граждан. Но это не герой-одиночка, а скорее некая сверхъестественная, божественная сила. Сверхъестественная природа советского государства подкреплялась культом Ленина. Мавзолей служил храмом, освящавшим советскую власть.

Государство — это миф, являющийся краеугольным камнем национальной мифологии. Бюрократическая машина мифом не является. Это именно машина, которая живет по своим собственным законам. Но это не законы мифа.

Разрушение мифа о государстве лежит в основе всякой революции. Так, большевики во главе с Лениным шли к власти под лозунгом уничтожения государства как машины угнетения. Они смогли подорвать веру в божественное происхождение власти царя. Государство перестало быть мифом, став машиной. А пролетарии воспринимали машину как средство угнетения и эксплуатации. Самодержавие утратило свою легитимность.

Однако когда большевики пришли к власти, то им понадобились новые мифы. Революция является отрицанием мифа, восстанием против него. «Революция — это своего рода катартический акт, в котором делается явной наполненность мира политикой; она делает мир, и весь ее язык функционально поглощен этим деланием. Создавая слово полностью, от начала до конца политическое (в отличие от мифа, чье слово является изначально политическим, в итоге же природным), Революция тем самым исключает миф. Революция тождественна отсутствию мифа»1.

Таким образом, революция разрушает мифы и облегчает задачу захвата власти. Но удерживать власть уже невозможно без новых мифов, без новых оснований легитимности. Революция таковых не предоставляет. В отсутствие новой политической мифологии революционное правительство

1

может удерживаться у власти лишь с помощью террора, как это было в годы Французской революции и в первые годы после Октября. Поэтому для укрепления новой власти необходимо остановить стихию революции. Сделать это можно только с помощью мифа. Миф делает мир неподвижным, в то время как революция абсолютизирует перемены и движение. Например, Наполеон смог победить революцию с помощью национального мифа; Сталин создал культ Ленина, тем самым возродив мифологию наместнической власти, и т.д.

«Демократическая революция» в России также сопровождалась разрушением мифа о советском государстве. После установления в 1993 году нового политического режима государство создало класс, который должен был послужить ему опорой, — олигархов. Но олигархи не могли стать охранителями устоев новой России. Они продолжали революционную ломку общества. Олигархи взяли на себя функцию преобразования окружающего мира, добивания советского мифа. Апофеозом их деятельности стал 1996 год. Однако, разрушив старые мифы, они не создали новых. Власть Ельцина день ото дня теряла легитимность. Поэтому назрела необходимость в свертывании революции и возрождении мифа о государстве. На этой волне к власти пришел Путин.

Для утверждения новой государственной мифологии необходимо было покончить с жреческой кастой, которая осуществляла идеологический демонтаж государства. Этой кастой были олигархические медиаимперии. Наиболее крупными и влиятельными из них были империи Гусинского и Березовского. Поэтому сразу после инаугурации Путина власть «наехала» на «МедиаМОСТ». Была объявлена война средствам массовой информации, которые подрывали миф о государстве.

Выдвинувшая Путина «семья» намеревалась осуществить проект создания бюрократического государства. Была предпринята попытка выстроить адекватную мифологию. Мифология бюрократического строя «складывается из двух оснований: 1) реального и эксклюзивного профессионального преимущества бюрократии перед другими элитами и 2) абсолютизации-обожествления этого преимущества вплоть до обожествления государства и самих символов государственности. Соединение этих двух оснований оп-равдывает для общественного сознания суверенность и неподотчетность бюрократии народу и вечность ее корпоративного права на власть»2.

Верховным символом бюрократической иерархии является глава государства, который также обожествляется. «Обожествление» Путина происходило на фоне «обожествления» государства. Понятие «государство» было провозглашено высшей ценностью, на которую никому не

2

будет отныне позволено покушаться. Путин стал главой и защитником государства.

Однако абсолютизация государства выгодна не только бюрократии. «Миф о государстве» пытается использовать в своих интересах и военная корпорация (так мы будем именовать «силовиков» в окружении Путина, не проводя различий между военными и спецслужбами). Бюрократии довольно сложно сдержать напор военных. «В отношениях с другими элитами бюрократия легко поглощает жреческую корпорацию, но остается практически не защищенной от военной аристократии, особенно при наличии внешних угроз. В экономической сфере бюрократия безнадежно проигрывает олигархии при хотя бы относительной политической стабильности, и потому — при угрозе от военной аристократии — бюрократия способна сохранить статус правящей элиты только в союзе с олигархией»3.

Российская «военная аристократия» стремится перехватить инициативу у бюрократии, конструируя внешние угрозы. Самым ярким примером является обострение конфликта с Грузией. 11 сентября 2002 года Путин в своей резиденции «Бочаров ручей», после совещания с «силовиками», выступил по телевидению с обращением, в котором пригрозил Грузии нанесением бомбовых ударов по ее территории в том случае, если она не покончит с боевиками в Панкисском ущелье. Беспрецедентная пропагандистская кампания, которая развернулась после выступления президента, преследовала цель не только надавить на Грузию, но и создать ощущение внешних угроз для России внутри страны. Для ликвидации этих угроз нужен «спаситель». Таким образом, военные попытались «перехватить» Путина у бюрократии.

Мифология военно-аристократического строя предполагает «абсолютизированное, обожествленное «спасение Отечества» от врагов, отсюда обожествление всей военно-государственной машины, возглавляемой правителем в военном мундире — носителем и воплощением Божества воюющего и карающего, придание качеств религиозной святости воинскому долгу, придание всему общественному устройству образа военного лагеря, вторичность по отношению к «спасению Отечества» всех иных ценностей, включая личную свободу и даже жизнь отдельного человека»4.

Эта трансформация образа Путина началась еще летом 2002 года, когда страну захлестнула очередная волна катастроф. Путин лично выезжал осматривать последствия наводнений на Юге России, призывал карать виновных, выступал в роли «спасителя». Его поведение резко контрастировало с тем, как он вел себя во время катастрофы «Курска». Было очевидно, что ПР-ом президента занялись другие люди. Логическим продолжением этой линии стал

34

ультиматум Грузии.

Бюрократия, чтобы противостоять «силовикам», вынуждена сомкнуться с олигархами. Для олигархии «по определению невыгодна и опасна любая иная диктатура, препятствующая свободе торговли и свободному обогащению через рынок и конкуренцию. Олигархия по своей природе не может существовать в режиме прямой и тотальной диктатуры, при которых она будет легко вытеснена более способными к командным или административным методам управления военно-аристократической или бюрократической элитами»5. Поэтому олигархия культивирует мифологию либерализма и выступает против мифа о государстве.

Наиболее радикальным выразителем олигархических кругов является опальный олигарх Борис Березовский. Он создал партию «Либеральная Россия» и ведет игру на подрыв возрождающегося мифа о государстве, сделав мишенью своей критики «чекизм» Путина. Фактически Березовский ведет революционную деятельность. Не случайно он сам себя срав-нивал с Лениным в изгнании, а свою партию с партией большевиков. Его цель — не допустить воссоздания мифа о государстве. В то же время он сам превращается в мифологического персонажа. Первым шагом к этому стал фильм «Олигарх», повествующий о нелегкой судьбе человека, желающего быть свободным в России и ведущего войну с Кремлем, т.е. с государством. Этот фильм является первым шагом к превращению Березовского в миф, в символ либерализма по-русски.

Таким образом, в России не просто идет процесс восстановления мифа о государстве. Идет борьба нескольких мифологических конструкций, которыми прикрываются конкурирующие элиты. Бюрократическая корпорация создает свою государственную мифологию, «силовики» свою. Олигархам выгодней либеральная мифология. Центральной фигурой всех трех конструкций является президент Путин, предстающий перед народом в образе сверхчеловека, героя. В конечном итоге, та элитная группировка, которая склонит его на свою сторону, сможет окончательно утвердиться у власти. Но для этого надо выиграть войну мифов.

1 Барт Р. Миф сегодня. М., 1996. С. 273.2 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 320.3 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 321.4 Там же. С. 315.

51234

5 ПолосинВ. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 324.

Человекобоги

В политическом мифе центральной фигурой является сверхчеловек, носитель верховной власти. Архетип сверхчеловека может проявляться в самых различных формах — от монарха-самодержца До диктатора какой-нибудь «банановой республики». Даже в развитых обществах в кризисные моменты истории возникает потребность в сильном лидере. «Тяга к сильному лидеру возникает тогда, когда кол-лективное желание достигает небывалой силы и когда, с другой стороны, все надежды на удовлетворение этого желания привычными, нормальными средствами не дают результата. В такие моменты чаяния не только остро переживаются, но персонифицируются. Они предстают перед глазами человека в конкретном, индивидуальном обличье. Напряжение коллективной надежды воплощается в лидере»1.Иными словами, когда все рациональные механизмы политики перестают работать, на арену истории выходит миф. Архаичные формы мышления вступают в законную силу. Психолог Т.Дмитриева пишет: «Реликты былинного мышления все еще прочно владеют умами немалого числа современных россиян. Многие из них ждут, что явится герой-избавитель и мгновенно решит все проблемы, скопившиеся у нас едва ли не с тех самых былинных времен: поднимет хозяйство целого края, удержит от развала какую-то область экономики, спасет страну от грозящих ей бед»2.«Былинное», т.е. мифологическое, мышление изжить невозможно в принципе. «Современный человек» — понятие относительное. Архаичные формы мышления не являются одинокими островками, затерявшимися в его сознании. Как показывает политическая практика, они зачастую определяют поведение и поступки — как политических лидеров, так и большинства населения. За внешним покровом современности при внимательном анализе можно обнаружить движущие механизмы времен младенчества нашей цивилизации.Идея сверхчеловека имеет давнюю историю. Чтобы понять ее «истоки», обратимся к исследованиям жизни первобытных народов.Дж. Фрэзер различал в примитивных культурах два типа человекобога: религиозный и магический. «В первом случае предполагается, что существо высшего порядка вселяется в человека на более или менее продолжительный срок и проявляет свою сверхъестественную мощь и мудрость путем совершения чудес и изречения пророчеств. К данному типу человекобога подходит название вдохновенного и вопло-

512

щенного: человеческое тело здесь лишь хрупкий скудельный сосуд, наполненный бессмертным божественным духом»3.Что касается магического типа человекобога, то здесь «человекобог-маг есть не более как человек, но человек, обладающий необычайной силой»4. Он «черпает необычайную силу из некой физической общности с природой. Он не является простым вместилищем божественного духа. Все его существо — и тело и душа — столь тонко настроены на гармонию с природой, что прикосновение его руки и поворот головы за-ставляют вибрировать всю материальную структуру мира»5. В дальнейшем Фрэзер оговаривается, что на практике провести разделительную черту между двумя типами человекобогов довольно сложно.В христианской традиции короли были наместниками бога на земле, проводниками его воли, но при этом уже не претендовали на обладание магическими способностями (хотя существует множество примеров, когда христианские короли «исцеляли» своих подданных прикосновением руки, это следует рассматривать как «пережитки» магического восприятия мира). Религия избавила монархов от занятий магией и позволила им сосредоточиться на вполне земных обязанностях. В отличие от вождей примитивных племен особа христианского короля была священна и неприкасаема. Судьбу проводника воли божьей мог решать только сам бог.Поворотным пунктом современной истории Альбер Камю считал суд над королем Людовиком XVI. «Этот суд символизирует ее десакрализацию и развоплощение христианского бога. До сих пор бог принимал участие в истории через королей. Но его исторического представителя убивают, нет больше короля. Следовательно, остается только видимость бога, сосланного в небеса принципов»6.Процесс «развоплощения христианского бога» растянулся на целое столетие. И лишь к началу XX века достиг своего апогея. Объявленная Ницше «смерть бога» означала, что идея божественности власти уже не может удерживать широкие массы в повиновении. Поэтому в XX веке снова стали возро-ждаться магические ритуалы. Вновь на историческую сцену выходят вожди, человекобоги. Дохристианские формы мышления вступают в свои права.К.Г. Юнг в своем интервью в 1938 году произвел психологический анализ современных ему вождей и, в частности, Гитлера: «Не возникает сомнений в том, что Гитлер принадлежит к категории действительно мистических шаманов. Гитлер, который неоднократно показал, что осознает свое мистическое призвание, предстает для фанатиков Третьего Рейха чем-то большим, чем простой человек»7.Юнг считал, что «религия» Гитлера «наиболее близка к магометанству, реалистичная, земная, обещающая максимум

34567

вознаграждений в этой жизни, но с мусульманоподобной Валгаллой, попасть в которую и наслаждаться жизнью в ней имеют возможность достойные немцы»8. Ученый видел в Гитлере мистическое, магическое начало: «Гитлер шаман, род божественного сосуда, полубожество, более того, миф... Гитлер вас пугает. Вы понимаете, что никогда не будете способны разговаривать с этим человеком, потому что это никто; это не человек, а коллектив. Он не личность; он целая нация»9.Таким образом, Гитлер соединил в себе религиозный и магический типы человекобогов. С одной стороны, он служил «сосудом» для неких сверхъестественных сил, которыми был ведом. С другой стороны, отождествляя себя с германской нацией, он обретал над ней огромную, «магическую» власть. ВОЖДЬ И ВЕЧНОСТЬОсознает ли себя человек, являющийся предметом обожествления, «земным богом» или всего лишь играет отведенную ему роль? Этот вопрос всегда занимал биографов «великих диктаторов». Ниже приводится стихотворение, которое предположительно написано Сталиным в 1949 году. Рукопись вольного русского перевода с грузинского языка была обнаружена случайно в архивах. Стихотворение следующее: ПОСЛУШНИКИПоговорим о вечности с тобою: Конечно, я во многом виноват! Но кто-то правил и моей судьбою, Я ощущал тот вездесущий взгляд. Он не давал ни сна мне, ни покоя, Он жил во мне и правил свыше мной. И я, как раб вселенного настроя, Железной волей управлял страной. Кем был мой тайный высший повелитель? Чего хотел он, управляя мной? Я, словно раб, судья и исполнитель, — Был всем над этой нищею страной. И было все тогда непостижимо: Откуда брались силы, воля, власть. Моя душа, как колесо машины, Переминала миллионов страсть. И лишь потом, весною, в 45-м, Он прошептал мне тихо на ушко:«Ты был моим послушником, солдатом, И твой покой уже недалеко!»10. Если это стихотворение действительно принадлежит Сталину,

891

то фигура вождя предстает совершенно в другом свете. Выходит, что он действительно осознавал себя человекобогом, вместилищем высших сил.Итак, архаичные формы мышления не только не отступают, а, наоборот, становятся доминирующими в эпоху, когда «бог умер». Политические лидеры уподобляются магам, человекобогам. Не случайно Э.Кассирер писал, что «политик — священник новой, совершенно иррациональной и загадочной религии»11. Он имел в виду прежде всего Гитлера, но эта оценка верна и для современных политических лидеров.Стержнем магического восприятия власти и ее верховного носителя является убеждение подданных, что все в стране зависит от первого лица государства. Дальше простая логика подсказывает, что все проблемы страны может решить только сверхчеловек, наделенный неограниченной властью. Так миф готовит почву для диктатуры.

1 Кассирер Э. Политические мифы // Реклама: внушение и манипуляция. М., 2001. С. 384—385.2 Дмитриева Т. Характер: русский. М., 2001. С. 64.3 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 69.4 Там же.5 Там же.6 Камю А. Бунтующий человек. М., 1990. С. 210.7 Юнг К. Г. Диагностируя диктаторов // Одайник В. Психология политики. М., 1996. С. 346.8 Там же. С. 352.9 Там же. С. 354-355.10 Цит. по: Легион «белой смерти» / Сост. В.Ставицкий. М., 2002. С. 69, 70.11 Кассирер Э. Политические мифы // Реклама: внушение и манипуляция. М., 2001. С. 386.

Здоровье и власть вождей

Одной из особенностей магического мышления является увязывание здоровья вождя с благополучием страны (племени, клана и т.п.). Примитивные народы были убеждены, что от их царька зависит погода, урожай, поголовье скота и проч. «По убеждению соплеменников, любой признак вырождения у царя повлечет за собой аналогичные симптомы у людей, живот-

112345678911

ных и злаков»1. Поэтому занемогший царь умерщвлялся, а его душа передавалась следующему царю. «Дух умирающего от болезни богочеловека, несомненно, покидает его тело на последней стадии дряхлости и бессилия: в таком ослабленном состоянии он и в новой телесной оболочке сможет влачить лишь жалкое существование. Предавая богочеловека смерти, верующие выигрывали в двух отношениях. Во-первых, они перехватывали его душу и передавали ее подходящему преемнику. Во-вторых, ко времени умерщвления крепость его тела — а вместе с ним и всего окружающего мира — еще не пришла в упадок. Таким образом, убивая человекобога в расцвете сил и передавая его дух могучему преемнику, первобытный человек предупреждал все опасности»2.

К.Г. Юнг выделял в примитивном обществе два типа сильных людей или, говоря современным языком, лидеров. «Один из них — вождь, физически более мощный и сильный, чем все соперники, другой — шаман, сильный не сам по себе, а в силу власти, спроецированной на него людьми»3. Исследуя диктаторов, Юнг пришел к выводу, что Гитлер относится к типу шаманов, а Сталин и Муссолини к типу вождей, выделяющихся физической силой. «Сталин, несомненно, животное — хитрый злобный мужик, бессознательный зверь, — в этом смысле, несомненно, самый могущественный из всех диктаторов. Он напоминает сибирского саблезубого тигра с этой мощной шеей, этими разглаженными усами, этой улыбкой кота, слизывающего сливки»4.

Физическое превосходство в примитивных обществах служило основой легитимности власти вождя. Но это превосходство имело и магическое толкование. Физическая сила вождя напрямую соотносилась с судьбой племени. Стоило вождю утратить свою силу, он мог накликать несчастье на все племя.

В советской пропаганде Сталин представал человеком мощного телосложения, довольно высокого роста, внушительным и грозным. Его огромные памятники должны были внушать мысль о физическом превосходстве вождя.

К концу правления Сталина его здоровье расшаталось. Он месяцами не появлялся в Кремле, подолгу болел. В то же время в его руках была по-прежнему сосредоточена колоссальная власть. Дряхление вождя не было заметно народу, зато было очевидно для его «ближнего круга». Люди из окружения Сталина начинали подбираться к трону, плетя сети вокруг диктатора. В марте 1953 года Сталин был, по сути дела, убит своими «соратниками», т.к. медицинская помощь была ему оказана слишком поздно.

В борьбе за власть после смерти Сталина одерживали верх наиболее энергичные и физически крепкие члены Политбюро. Сначала инициативу захватил Берия, чьи физические кондиции подтверждала не только внушительная внешность, но и слухи о его бесчисленных любовных похождениях. Кстати, некоторые первобытные народы напрямую увязывали сексуальную силу со способностью отправления власти. Так, шиллуки, африканское племя, признаком неотвратимого упадка считали «неспособность вождя удовлетворять своих многочисленных жен. При первых симптомах появления зловещей слабости жены сообщали об этом подчиненным вождям, а они, согласно местному обычаю, ставили верховного вождя в известность об ожидающей его участи. Казнь следовала вскоре за объявлением приговора»5. Конечно, Берия был устранен не по причине половой слабости, тем более что таковой за ним вроде бы не было замечено. Однако любопытно, что после казни Берии были распущены слухи о том, что он болел сифилисом, причем уже в тяжелой форме. Т.е. в недалекой перспективе он мог стать немощным.

Следующий вождь — Никита Хрущев, — по отзывам современников, отличался необыкновенной энергией и завидным здоровьем. Он не блистал интеллектом, манерами,

12345

образованностью, но зато был бодр и полон жизненных сил. Эти качества обеспечили ему популярность в народе. Ко времени своей отставки Хрущев был еще в хорошей форме, но уже далеко не молод. «Молодые волки» в его окружении в конце концов решили «сдать» своего патрона.

Пришедший на смену Хрущеву Брежнев выглядел здоровым, энергичным и привлекательным мужчиной. Однако Брежнев сумел удержаться у власти и после того, как резко сдал физически. Поздний Брежнев с шамкающими губами, передвигающийся, как робот, стал символом дряхления самой Власти. Парадоксальный факт — СССР в 70-е годы достиг невиданного могущества и влияния в мире. Но дряхлость лидера подточила легитимность всего советского строя, прежде всего в глазах советских людей. Магическая связь здоровья лидера и состояния страны представлялась населению Советского Союза очевидным фактом. Эта вера практически ничем не отличалась от веры примитивных народов. Например, «шиллуки уверены, что жизнь и душа царя симпатическими узами связаны с благосостоянием всей страны, что в случае его заболевания или старения заболеет и перестанет размножаться скот, урожай сгниет в полях, а эпидемия унесет людские жизни»6.

Наиболее ярко вера в связь физического здоровья вождей и состояния страны проявилась в промежутке между смертью Брежнева и приходом к власти Горбачева. Когда в течение трех лет в мир иной один за другим отошли Брежнев, Андропов и Черненко, физические кондиции и возраст очередного генсека стали играть определяющую роль. На Горбачева возлагали большие надежды не в силу каких-то выдающихся качеств его личности, а в силу его относительной молодости (54 года) и энергичности.

На закате своей политической карьеры Горбачев проиграл физически более мощному Борису Ельцину. На фоне богатырской фигуры Ельцина маленький, юркий Горбачев просто терялся. Опять-таки проведем аналогию с примитивными народами. «После того как обычай умерщвления прекратил свое существование, эфиопы выбирали своих правителей за большой рост, физическую силу и красоту»7. Борис Ельцин соответствовал всем этим трем критериям. (Напомним, что в то время он был очень популярен среди женского населения.)

Подобное преклонение перед физическими кондициями политиков встречается не только в России. Так, низкорослый Майкл Дукакис — кандидат в президенты США от демократической партии — не имел никаких шансов выиграть у высокого, обладающего орлиным профилем Джорджа Буша-старшего. Начиная с Рональда Рейгана (первого «имиджевого президента» Америки), все американские президенты, как на подбор, люди высокого роста с хорошими внешними данными. Рейган, несмотря на возраст, был обаятелен, Буш — значителен, Клинтон — типичный плейбой, а Буш-младший — ковбой.

Здоровье американских президентов также является объектом пристального внимания. Когда во время президентской гонки в 1996 году претендент от республиканцев Роберт Доул, человек пожилой, но утверждавший, что полон сил и здоровья, упал в обморок во время одного из своих выступлений, его участь была предрешена. Избиратели не могли доверить ему страну.

Вернемся, однако, в Россию. Мистическая связь здоровья лидера и страны не оборвалась с распадом СССР. Болезни Ельцина стали одной из основных причин резкого падения его популярности. Экономические неудачи можно было списать на Гайдара, плохих советников, МВФ — да на что угодно. Что, кстати, Ельцин и делал. Но его физическое дряхление бросалось в глаза, и избиратели не могли этого простить «царю Борису». Во время президентской гонки в 1996 году Ельцин отплясывал на концертах, чтобы доказать, что здоров и полон сил. Эти танцы кончились операцией шунтирования, а могли кончиться и летальным исходом.

67

Весь второй срок Ельцина прошел под знаком его нескончаемых посещений ЦКБ. Эти магические буквы — «ЦКБ» — методично подрывали основы власти Ельцина. Поэтому «преемник» должен был в первую очередь отличаться хорошим здоровьем8. И Путин прекрасно подошел на эту роль. Он молод, в хорошей спортивной форме, энергичен, работоспособен. Не случайно в период президентской кампании 2000 года избирателям постоянно показывали, что Путин здоров и полон сил. То он летал на истребителе, то демонстрировал приемы дзюдо, то катался на горных лыжах. Здоровье и спортивность Путина во многом стали залогом его популярности.

А вот его основного противника Евгения Примакова прокремлевские СМИ представляли больным, немощным человеком, сравнивая с поздним Брежневым. Самый чувствительный удар нанес Сергей Доренко, когда продемонстрировал операцию на бедре, аналогичную той, которую сделали Примакову в Швейцарии. Эта программа имела для экс-премьера колоссальные негативные последствия. И дело не только в его неадекватной реакции. Глав-ным результатом этой передачи была демифологизация образа Примакова. Из всесильного героя он превратился в простого смертного, подверженного физическим недугам. Такому человеку опасно доверять власть.

Доренко было очень важно показать кровь. Кровь ведь сама по себе несет огромный заряд информации мифологического свойства. И хотя на экране была кровь не Примакова, а другого пациента, зрителям доказывали, что с Примаковым врачи делали то же самое. И кровь у него такая же. В символической реальности кровь на телеэкране была кровью Примакова. Таким образом, «пролитая» Доренко «кровь Примакова» привела к демифологизации образа лидера ОВР, потере им своей магической притягательности для избирателей. Древние народы казнили вождей, которые получали ранения, т.е. проливали кровь. Считалось, что они утрачивают магическую силу. Современные избиратели «убили» кандидата в президенты, отказав ему в доверии, — рейтинг Примакова к концу 1999 года опустился до 5%.

Итак, мы можем заключить, что отношение населения к здоровью лидеров обуславливается не какими-то рациональными соображениями, а издревле сформировавшимися архетипами, которые продолжают действовать даже в наш компьютеризированный век.

1 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 286.2 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 283.3 Юнг К. Г. Диагностируя диктаторов // Одайник В. Психология политики. М., 1996. С.

345.4 Там же. С. 345-346.5 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 284.6 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 285.7 Там же. С. 290.

81234567

8 Образ Путина ассоциировался с другой магической аббревиатурой — «КГБ». Если аббревиатура «ЦКБ» свидетельствовала о бессилии Ельцина, о его нездоровье и неспособности отправлять власть, то аббревиатура «КГБ», наоборот, сигнализировала о ресурсе тайной власти Владимира Путина, власти, данной ему помимо официальных президентских полномочий.

Жертвы вождей и жертвы вождям

Как уже говорилось выше, у первобытных народов было принято умерщвлять вождей, если те заболевали и тем самым теряли свою магическую силу. Однако даже среди первобытных племен встречались «просвещенные» вожди, которые осмеливались нарушить традиции и не позволяли себя умерщвлять. Так, царь Эфиопии Эргамен, «которого греческое воспитание освободило от предрассудков его соотечественников, решил пренебречь приказанием: с отрядом солдат он вошел в Золотой храм и предал смерти жрецов»1.

Но такие случаи происходили нечасто. Просто со временем обряды реального умерщвления царей заменялись другими. У некоторых народов был распространен обычай избрания временных царей на несколько дней. Они пользовались всеми привилегиями царя, в том числе его гаремом, а потом их казнили. Реальный царь возвращался на трон и продолжал править. В символическом мире он считался воскресшим после казни. Следовательно, власть обновилась, энергии у царя прибавилось.

В современном мире тоже есть «временные цари». Например, Ельцин периодически уходил в тень и какое-то время позволял «рулить» своим приближенным, а потом неожиданно возвращался к активной политической жизни со свежими силами. «Временные цари» покидали политические подмостки, обремененные к тому же грузом ответственности за свои деяния.

Вообще политики хорошо освоили искусство пе-рекладывания ответственности на своих подчиненных: Рейгану удалось уйти от ответственности в скандале «Иран-контрас», пожертвовав ближайшими соратниками; Горбачев чудесным образом оказывался «не в курсе» действий военных в Тбилиси, Баку, Вильнюсе и т.д. Практика перекладывания ответственности с лидера на приближенных настолько Распространена, что считается само собой разумеющимся деянием. Однако для нас важно подчеркнуть, что она имеет «магические» корни. Если лидеру не удается найти оправдание, то он утрачивает легитимность.

Некоторые цари жертвовали богам своих сыновей, чтобы удержаться у власти. Так, Фрэзер пишет2, что шведский король

812

Он приносил в жертву богу Одину каждые девять лет одного из своих сыновей. Он был готов пожертвовать и десятым, но этому воспрепятствовали его подданные — к тому времени Он уже не мог передвигаться и даже есть самостоятельно.

Однако жертвы приносились не только для продления сроков царствования. Например, у евреев «в случае великой опасности правитель города или народа во имя благополучия общины должен был послать на смерть в качестве выкупа мстительным демонам возлюбленного сына своего»3. Здесь мы можем снова обратиться к нашей истории. Почему Сталин не обменял своего сына Якова на генерала Паулюса, как предлагали немцы? Знаменитая фраза «Я лейтенанта на фельдмаршала не меняю» прочно вошла в миф о Сталине, но не раскрывает его мотивов. Некоторые историки объясняют его поступок тем, что он не любил своего старшего сына и, чтобы не ронять свой авторитет в народе, без особого труда пошел на такую жертву.

Представляется, однако, что в эту жертву он вкладывал более глубокий смысл (независимо от степени привязанности к Якову). Сталин понимал, что несет ответственность за внезапное нападение Германии на СССР и катастрофические поражения советских войск в первые месяцы войны. Ему необходимо было искупить свою вину перед страной, и он принес эту жертву. Этот мотив вполне укладывается в рамки христианской культуры. Возможно также, он брал пример и с грузинского военачальника Георгия Саакадзе, оставившего своего сына заложником врагам и принесшего его в жертву своей Родине. Был даже снят художественный фильм «Георгий Саакадзе», сценарий которого Сталин утвердил еще до войны в 1940 году.

Однако был, наверное, в этом поступке и мистический мотив, описанный выше Фрэзером. Желание ублажить некие высшие силы, выкупить у демонов победу в войне. Пойти на обмен для него означало проявить слабость, а обстоятельства требовали от него обратного — проявления максимальной твердости. Таким образом, обменяв Якова, он ослабил бы свою власть, ее магический фундамент.

Жертва Сталина не единичный случай в российской истории. Петр I казнил своего сына Алексея, хотя мог этого не делать. Но этой казнью он доказывал свою власть, укреплял ее, защищал дело всей жизни — создание могучего государства российского.

Иван Грозный убил сына в припадке ярости. Но не исключено, что подсознательно он собирался это сделать, а припадок ярости придал убийству вид несчастного случая. Иван Грозный ведь был опытный лицедей. Возможно, русские цари верили, что подобные жертвы укрепляют их власть, считали их неизбежными, сопутствующими их доле. Во всяком случае, рациональному объяснению эти поступки не

3

поддаются.

Народ ценит жертвы царей. Поступок Сталина до сих пор вызывает одобрение и восхищение его поклонников. Цари приносят жертвы не потому, что им этого очень хочется, а потому, что их к тому обязывает положение. Кстати, самопровозглашенный «царь Борис» оказался неспособен принести в жертву членов своей семьи. Он не отрекся от ставшей объектом народной ненависти дочери Татьяны Дья-ченко. Напомним, что обвинения в финансовых махинациях на самого Ельцина не распространялись. Зато Дьяченко фигурировала в скандальных хрониках как одна из ключевых фигур в коррумпированной «семье». Ельцин не стал приносить в жертву других. Он предпочел уйти сам.

Но вожди-боги не только сами приносили жертвы. Они требовали приносить жертвы себе. Например, «на Маркизских (или Вашингтоновых) островах существовал класс людей, которые обожествлялись при жизни. Считалось, что они обладают сверхъестественной властью над природными стихиями: они могли ниспосылать обильные урожаи и поражать землю бесплодием; они же могли насылать болезнь и смерть. Чтобы отвратить гнев таких людей, им приносились человеческие жертвы... Кровожадный монарх Бирмы по имени Бадонасчен... за время своего правления лишил жизни большее число жертв, чем враги государства»4.

В XX веке мы наблюдали нечто подобное. Разве не наслал вождь-бог голод на Украину в 1933 году? Разве не с его именем шли в атаку во время войны? Вдумаемся в смысл фразы «погибнуть за Сталина» — разве не веет от нее первобытным прошлым? А Гитлер, который принес себе в жертву Германию? Есть даже теория, что он с самого начала подсознательно вел Германию к военной катастрофе, движимый суицидальным комплексом.

Любопытным представляется сопоставление советских и немецких мифов периода Второй мировой войны. Советские мифы носили явно выраженный жертвенный характер. Герои погибали, разменивая свою жизнь на жизни превосходящего количества врагов, и таким образом одерживали над ними победу в будущей жизни, в памяти потомков. В то время как немцы рекламировали успехи своих асов люфтваффе, подводников и т.д. Однако «практически все советские жертвенные мифы возникли в наиболее тяжелый для СССР период войны — в первые два года, еще до завершения коренного перелома в войне победой на Курской дуге. В германской пропаганде тенденция к подобному мифотворчеству проявилась только в последний год войны, когда оставалось уже мало сомнений в скором поражении рейха»5.

По мнению Б. Соколова, «здесь проявилось сходство

45

реакции пропаганды тоталитарных режимов на критическую для них военную ситуацию. Как коммунистическая, так и национал-социалистическая идеология рассматривали жизнь граждан как достояние государства. В случае необходимости они должны были без колебаний принести эти жизни на алтарь Отечества, обменяв их, как думали вожди, на еще большее число жизней врагов соответственно Советского Союза и рейха»6.

XX век заплатил за возвращение к первобытному мышлению очень дорогую цену. Жертвы вождям и политическим мифам были чудовищными. Однако политическая мифология не отступает. Она остается действенным средством манипулирования огромными массами людей и поэтому используется в качестве эффективной политтехнологии. В XXI веке технологии мифотворчества будут еще больше совершенствоваться. Поэтому следует подробнее изучить миф с технологической точки зрения. Этому посвящена третья глава книги.

1 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 283.2 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 307.3 Там же. С. 310.4 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. С. 107, 110.5 Соколов Б. Тайны Второй мировой. М., 2001. С. 422.6 Там же.

Миф как политический инструмент

Одним из первых, кто предложил использовать миф в качестве политического инстру-мента, был теоретик синдикализма Жорж Сорель. Он считал, что мифы должны создаваться искусственно, чтобы воодушевлять массы. Эти идеи, видимо, были навеяны сочинениями Г. Лебона. Но если Лебон осуждал революции и относился пренебрежительно к толпе, то Сорель, наоборот, был певцом революционного насилия. Во всеобщей забастовке он видел мифологическую концепцию, олицетворяющую социализм.

В России выдающимся теоретиком и практиком использования мифов как политического инструмента был Ленин. Он как никто другой в большевистском руководстве чувствовал

6123456

великую преобразующую силу мифов. Ленин доверял своему чутью и отметал рациональные аргументы соратников. Так, Зиновьев и Каменев считали, что большевикам было бы выгоднее сотрудничать с другими социалистическими партиями в коалиционном правительстве, «ведь в случае вооруженного захвата власти за все придется нести ответственность им одним. Но на Ленина эти аргументы не действовали. «Позиция Ленина была утопической, даже апокалиптической: для него большевики воплощали, в некоем мистическом смысле, народ, и если они захватят власть, то она ipso facto окажется в руках народа»1.

Однако утопическая вера в преобразующую силу социалистической революции не помешала Ленину точно и прагматично рассчитать благоприятный момент для захвата власти, несмотря на все «оборонческие» доводы своих коллег. Он ждал этого момента с тех пор, как загорелся идеями Маркса, и полагал преступным упустить его. Хладнокровный расчет опирался на привлекательный политический миф.

Но конечной целью Ленина была не революция в России, а мировая революция, которая должна была за ней последовать. «В ленинских планах России как слаборазвитой в промышленном отношении стране, с ее огромным крестьянским населением, придавалось гораздо меньше значения, чем западноевропейским государствам с их мощным классом городских пролетариев. В то же время он полагал, что поражение царской России ускорит наступление мировой революции. Победить Россию могла только Германия, а посему долг каждого «настоящего» революционера — помочь Германии в этом деле»2. Логика Ленина была такова: сначала нужно использовать Германию для свержения царского режима, а после установления социализма в России ее примеру последуют народы Европы, и германский империализм будет повержен. Поэтому он и не брезговал германскими деньгами и поддержкой, вероятно, даже упиваясь мыслью, что немцы сами приближают мировую революцию.

Однако мировой революции не последовало. Миф, который был мотором Октябрьской революции, рухнул вскоре после ее победы. Существует мнение, что «если бы эта утопия не владела Лениным, он, возможно, не решился бы на столь рискованный эксперимент»3. Но его последующие действия показывают, что пролетарский вождь умел находить оправдание самым резким поворотам в своей политике.

Главный миф, который владел Лениным, состоял в неотвратимости победы социализма над капитализмом, в объективном характере выведенных Марксом законов исторического развития. Ленин выразил это в формуле: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Поэтому, когда ожидания мировой революции не оправдались и пришлось заключать позор-ный Брестский мир, Ленин нашел новые аргументы. «Для мировой революции, считал он, наиболее ценным было существование советского правительства. И его, как ничто иное, нельзя подвергать опасности. Из этого следовало, что единственной возможной политикой было получение «передышки» посредством капитуляции перед германскими требованиями. Следовало сохранить то, что может быть сохранено, а международная революция откладывалась на далекое будущее»4. Это был очередной технологический миф, который позволял решить практические задачи и сохранить реальную власть в своих руках. Вера в близкий крах мирового капитализма от этого не пострадала, и при этом удалось преодолеть кризис власти.

Ленин действовал как непревзойденный кризисный управляющий, умело управляя мифами. Когда ему было выгодно, он с легкостью опрокидывал старые мифы, тут же замещая их новыми. Ленин блестяще владел искусством переключения мифов. Смена доминирующих мифов позволяла Ленину переломить ситуацию. Поскольку он всегда владел инициативой, то перелом оказывался в его пользу. Например, когда российская империя разваливалась, Ленин

1234

сумел привлечь на свою сторону ее нерусское население, провозгласив «право наций на самоопределение». Но это не помешало ему вскоре сколотить Советский Союз, фактически вновь отобрав это право.

Ленин знал силу мифов и пользовался ею как никто другой. За короткий период своего правления он так часто и резко менял свои взгляды, что сегодня трудно с уверенностью сказать, а во что же он все-таки верил. Это был политик в чистом виде, идеальный «государь» Макиавелли, который тонко чувствовал требования момента и умел использовать ситуацию в своих интересах.

Ленин не боялся давать обещания. Раздать землю крестьянам, отдать управление фабриками в руки рабочих, установить равенство в армии, добиться мира, решить продовольственную проблему, всю власть в стране отдать Советам — большевики все это обещали, не колеблясь. Они сыграли на распространенных среди рабочих и крестьян мифах, чтобы прийти к власти, после чего очень быстро взяли назад многие из своих обещаний. Временное правительство оказалось в какой-то мере более честным. Оно, например, пыталось на самом деле подготовить земельную реформу, которую Керенский в своих мемуарах назвал «величайшей в истории Европы»5. Однако это требовало времени, а массы хотели решить проблему одним махом. Ленин обещал «Землю — крестьянам!», и его поддержали. Ленин поддержал анархистский лозунг «Вся власть Советам!». А придя к власти, «задушил» Советы в объятиях партии.

Любопытно, что некоторые левые публицисты ставят этот поступок в заслугу вождю пролетариата: «Ленин, возглавив движение «Вся власть Советам!», смог овладеть этим процессом, а не встать у него на дороге. А овладев процессом, он смог «укротить Советы» и направить их энергию на самопостроение сильного государства»6. Насчет «самопостроения» сильного государства можно поспорить. Но ленинская технология описана верно. Ленин умел овладевать силой мифа и использовать ее в своих интересах. Выражаясь современным языком, он действовал как «черный пиарщик», обещая все, что от него хотели услышать, лишь бы получить власть. Так что современные российские политтехнологии опираются на славные традиции.

Ленинские методы манипуляций массовым сознанием успешно применяли и преемники вождя. Например, любопытные метаморфозы претерпела советская мифология после нападения Германии на СССР. Сталин, понимая, что революционная мифология уже не справляется с задачей мобилизации всех сил и возможностей страны, сумел скрестить революционную и русскую национальную мифологию. В своей речи на параде 7 ноября 1941 года он, подобно шаману, вещал: «Дух великого Ленина и его победоносное знамя вдохновляют нас теперь на отечественную войну так же, как 23 года назад»7.

Но «духа Ленина» Сталину показалось недостаточно. Поэтому он апеллировал к национальному сознанию русского народа: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!»8 Любопытно, что грузин Сталин назвал русских героев «нашими предками». Тем самым он дал понять, что является не только пролетарским вождем, но и русским царем.

Итак, мы видим, что к мифологии политики обращаются в переломные моменты истории, в годы кризисов и революций. Миф обеспечивает доступ к рычагам управления массовым сознанием в условиях острого дефицита властных ресурсов. Суммируя вышесказанное, перечислим преимущества мифа как политического инструмента. Миф позволяет:

5678

• в корне переломить сложившуюся на политической арене ситуацию, резко изменить расстановку сил в свою пользу;

• перераспределить властные ресурсы, не встречая серьезного сопротивления со стороны деморализованных противников;

• получить доступ к новым рычагам власти.

Примеров переключения мифов в современной истории тоже достаточно. Так, во время выборов 1999 года Кремль сделал ставку на возрождение патриотического мифа, начав войну в Чечне. Именно обращение к мифу позволило власти выйти из, казалось бы, безнадежной ситуации. Был обновлен образ Кремля. Из «гнезда коррупционеров», пропагандируемого оппозиционными СМИ, он превратился в оплот российской государственности. Угроза «распада государства», которую педалировал Путин, позволила переключить массовое сознание с оппозиционных мифов на государственнические. Вообще события 1999—2000 годов во многом можно объяснить, только анализируя их мифологический подтекст. Так, процесс передачи власти от Ельцина Путину прошел удачно благодаря тому, что был обставлен как мифологическое действо. Рассмотрим этот ключевой эпизод недавней российской истории подробнее.

1 Хоскинг Дж. История Советского Союза. М., 2000. С. 42.2 Керенский А. Россия на историческом повороте. М., 1996. С. 283.3 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 87.4 Соколов Б. Тайны Второй мировой. М., 2001. С. 422.5 Керенский А. Россия на историческом повороте. М., 1996. С. 209.6 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. С. 612.7 Сталин И. Речь на параде Красной армии 7 ноября 1941 года на Красной площади // О

Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 2002. С. 36.8 Там же. С. 37.

Миф и преемственность власти

Когда Ельцин назначил Путина премьер-министром и объявил своим «преемником», многие комментаторы расценили это как «смертельный поцелуй». Казалось, что выдвиженец непопулярного президента обречен.

Однако в жизни все вышло иначе. Уже накануне президентских выборов обозреватель оппозиционного

12345678

журнала «Итоги» Г.Ковальская удивленно писала: «Не верится, что с того дня, когда Борис Ельцин вытащил из своей изрядно замусоленной кадровой колоды маленького невзрачного директора ФСБ и провозгласил его своим преемником, прошло немногим более полугода. Кажется, век миновал. Тогда к назначению Путина одновременно премьером и преемником отнеслись как к очередной президентской «загогулине» — чудит Б.Н.! Чтобы вот эдакий, блеклый, ничем не запоминающийся, напрочь лишенный не то что харизмы, но малейшего намека на обаяние, сумел «отбить» избирателя у стремительно набиравшего силу дуэта Лужков — Примаков? В тот момент думалось, что ставка на Путина сделана ельцинской командой просто от отчаяния»1.

Успех Путина был ошеломляющим. И российские и зарубежные наблюдатели терялись в догадках, пытаясь объяснить «феномен Путина». Но вразумительного объяснения нет до сих пор. Видимо, и не будет — по той простой причине, что взлет популярности «преемника» Ельцина невозможно объяснить ни рациональным выбором электората, ни воздействием пропаганды. Глубинный смысл перемен в общественном сознании можно понять, лишь рассматривая произошедшее через призму мифологии.

В древних мифах получение власти часто связано с мотивом отцеубийства. Зевс убивает Кроноса, Эдип — своего отца Лая и т.д. «Выросший герой находит своих знатных родителей или псевдородителей и мстит им: либо родному отцу-предателю, либо псевдоотцу-узурпатору — и, в конце концов, занимает (телесно или духовно) их место в новом качестве и получает признание как сверхчеловек»2.

Назначив Путина премьер-министром и одновременно своим «преемником», Ельцин сразу отошел в тень, хотя формально оставался действующим президентом. В своих мемуарах он пишет: «Я сознательно и целенаправленно начал приучать общество к мысли, что Путин — это и есть будущий президент... Мне было очень важно, чтобы люди начали привыкать к Путину. Начали воспринимать его как главу госу-дарства»3.

Однако власть Путина стала легитимна лишь после того, как Ельцин досрочно подал в отставку. Подсознательно это читалось так: Путин сверг «отца» с престола и занял его место. Если бы Ельцин ушел со своего поста, как положено, по окончании срока своих полномочий, то такой трактовки не возникло бы. Именно досрочная, вынужденная отставка обрела мифологический смысл. «Сын» сверг одряхлевшего «отца» и сам стал правителем.

Как это ни парадоксально, но именно низкая

123

популярность Ельцина была залогом успеха его «преемника». Ельцин, на которого молились в конце 80-х и начале 90-х, к концу своего правления стал средоточием всего зла, творимого в России, виновником всех ее бед. Поэтому нужен был новый герой, который сверг бы тирана. «При отсутствии в глазах народа положительных результатов, при наличии поражений, природных катаклизмов, катастроф («проклятия свыше»), самодержцы превращаются по законам ко-ловращения мифа из богочеловеков в носителей тьмы, являющихся из прошедшего времени в демонизированном облике, в образе «силы реакции», узурпаторов, самозванцев, тиранов и т.п.»4.

Мог ли Ельцин не объявлять Путина своим «пре-емником»? И как бы тогда это было истолковано об-щественным сознанием? Скорее всего в этом случае шансы Путина были бы гораздо ниже. Он воспринимался бы не как мифологический герой, а лишь как один из претендентов на президентское кресло, а значит, стал бы уязвим для критики оппонентов («маленький, невзрачный» и проч.). «Наличие в общественном сознании всех основных компонентов его триадической структуры, условно названной «отец-мать-сын», является совершенно необходимым, ибо без отца или без матери нет и сына, а значит, нет и не будет сверхчеловека-героя. Более того, отсутствие у героя легитимного мифического «отца» выводит его за рамки непрерываемой преемственности истории и превращает в самозванца!»5. Объявив Путина своим «преемником», т.е. «сыном», Ельцин одновременно даровал ему право на завоевание власти, передал ему, по собственным словам, «шапку Мономаха»6. Без этого никакие имиджмейкеры не смогли бы создать «феномен Путина».

Для полноты мифологической конструкции необходим был и образ матери. В данном случае был использован архетип Родины. «Родина-мать» оказалась в смертельной опасности после того, как подверглась нападению террористов (вторжение боевиков в Дагестан). «Отец» не в состоянии ее защитить. За дело берется «сын». Ельцин вспоминает: «Новый премьер решил использовать предоставленные ему, как он думал, два-три месяца для решения одной-единственной задачи — спасения федерации, спасения страны... Он понимал, что ситуация   в Чечне   грозит   перекинуться   на   весь Северный Кавказ, а затем, при таком развитии событий, мусульманские сепаратисты при поддержке извне могли бы начать процесс отделения от России и других территорий.

Такой мощный взрыв сепаратизма внутри страны грозил ее окончательным распадом на несколько частей, религиозно-этническим конфликтом по всей территории, гуманитарной

456

катастрофой большего размера, чем это случилось в Югославии»7. Официальная пропаганда умело раскрутила угрозу «распада России». А в роли «спасителя» выступил Владимир Путин. Здесь прочитывается мотив древнего средиземноморского мифа о матери сырой земле и ее сыне спасителе. Этот миф имеет глубокие корни и в России.

Часто в мифах герой, свергающий отца, выступает в роли освободителя народа от тирании. Например, Зевс поверг тирана Кроноса. Путин также поверг «тирана» Ельцина. Поэтому ошибкой было бы думать, что российский народ хочет видеть в Путине нового диктатора. Наоборот, в нем видят Освободителя от диктатуры и гнета.

Несомненно, герой должен быть сильным, чтобы побеждать врагов. Поэтому силовой элемент является стержневым в имидже Путина. Но сила эта должна быть направлена не против народа, как в случае с «тираном», а на его защиту от внешних и внутренних врагов. Именно так прочитывается образ Путина массовым сознанием при его сравнении с Ельциным. Вот почему все усилия СМИ Гусин-ского и Березовского доказать россиянам, что Путин — «диктатор», «гэбист» и т.д., не возымели своего действия. Примитивная пропаганда разбилась о мощные укрепления, воздвигнутые мифом. Сломать их может только другой миф — более сильный, мощный, воскрешающий глубинные архетипы массового сознания.

 

«ИСПОВЕДЬ» ЕЛЬЦИНАНовогоднее обращение Ельцина, в котором он

отрекся от власти, представляет собой любопытный документ. Ельцин начал свое обращение необычно: «Дорогие россияне! Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие»8.

Вряд ли Ельцин имел в виду многочисленные предсказания конца света, когда говорил о «магической дате». Он попытался придать «магический» смысл наступающему году своим отречением от власти: «Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку»9. В этих словах явно сквозит желание придать своему поступку эпохальный, чуть ли не космический смысл.

Мифология передачи власти «преемнику» выражена Ельциным довольно четко: «Полгода еще держаться за власть, когда у страны есть сильный

789

человек, достойный быть президентом и с которым сегодня практически каждый россиянин связывает свои надежды на будущее?! Почему я должен ему мешать?»10 Тем самым Ельцин признал, что вынужден уступить трон Путину, поскольку стал для него по-мехой.

Важен был в этом выступлении мотив покаяния. Президент просил у «дорогих россиян» прощения за несбывшиеся надежды. Но при этом он напомнил, что был всем нам «любящим отцом»: «Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моем сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания — что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше? Не было у меня более важной задачи»11. Старый миф о добром царе-батюшке, о вожде народа, дни и ночи радеющем о благополучии людей, был нужен Ельцину, чтобы закрепить образ «отца нации» в массовом сознании. Только «отец» имел право передать власть более сильному и энергичному «сыну».

 

В истории России и СССР мотив «отец — сын» прослеживается довольно четко. Сталин объявляет себя учеником Ленина, т.е. его «сыном». Именно это позволило ему одолеть своих соперников в мифологическом пространстве нового государства. Его главный конкурент Троцкий, напротив, постоянно пытался доказать, что он был ровня Ленину и даже в чем-то выше его. По крайней мере Октябрьскую революцию он считал своей заслугой, и не без оснований. Троцкий даже не помышлял о том, чтобы назвать себя «сыном» Ленина. Очарованный самим собой, Троцкий совершенно не чувствовал мистическую сторону власти. Зато Сталин отличался превосходным религиозным чутьем. Он сделал ставку на миф, и его победа была предрешена. Троцкому же была уготована участь самозванца. В истории России самозванцы либо кончали жизнь на плахе, либо уда-лялись в изгнание. Троцкий был изгнан, а позже убит советским агентом Рамоном Меркадером.

Хрущев, несомненно, обладал инстинктом власти. Именно поэтому он осмелился низвергнуть Сталина с почетного пьедестала, что обеспечило ему перевес над политическими противниками. Однако вместе с тем он нарушил и преемственность власти. Хрущев совершил «убийство» Великого Отца, не имея на то права, поскольку не воспринимался как «преемник», как «сын» Сталина. Поэтому сам Хрущев не стал «отцом народа». Хрущев нарушил преемственность власти в СССР, заложив начало процессу размывания основ легитимности советской власти.

Брежнев попытался остановить процесс разрушения

11

мифологии власти. Он стоял на страже устоев, Системы, традиций. Его функции были чисто охранительными. Но Брежнев не был вождем и героем. При нем миф утратил свою энергетику и уступил место ритуалам. Власть утратила динамизм. Поэтому брежневское время окрестили «застоем».

Попытка возрождения советского мифа была предпринята при Андропове. Миф об Андропове целенаправленно создавался КГБ с использованием методов ПР. По сути, это было первое применение современных политтехнологий в советской внутренней политике. «Имидж Ю.Андропова создавали писатель Юлиан Семенов, историк Николай Яковлев и «собственная» организация — КГБ. Семеновские произведения «Семнадцать мгновений весны» и «ТАСС уполномочен заявить» создали популярный и благородный образ органов безопасности, отсветы которого легли и на фигуру их руководителя. Н.Яковлев, написав книгу «ЦРУ против СССР», выдержавшую три издания, показал масштабы «холодной войны» и значение огромной работы службы безопасности. КГБ ориентировал западного обывателя на то, что руководитель советской службы безопасности демократ по натуре, говорит по-английски, курит «Кент», увлекается Флемингом, а Солженицына выслал из страны, чтобы сохранить его как художника слова»12.

При Андропове поползли слухи о возможной реа-билитации Сталина. Поговаривали даже, что Волгоград снова переименуют в Сталинград. Были и другие симптомы возвращения к старым мифам. Андропов добивался восстановления преемственности власти. Видимо, он пытался стать «сыном» Сталина. (Сегодня предпринимаются попытки объявить «сыном» Андропова Путина.) Но Андропову не хватило времени.

Горбачев пытался найти опору легитимности, провозгласив себя истинным «сыном» Ленина. Он взял курс на «очищение» ленинизма от всяких наслоений, на возрождение «истинного» наследия «отца». Сталин был объявлен еретиком, отступником, исказившим учение Ленина. Горбачев хотел от-делить «плохого» Сталина от «хорошего» Ленина. Поэтому была развернута дискуссия вокруг политического завещания Ленина, в котором он критиковал Сталина. Была принята следующая трактовка «завещания»: Ленин не хотел, чтобы Сталин стал его преемником, и написал «Письмо к съезду», но Сталин убедил соратников не зачитывать делегатам съезда письмо, пообещав исправиться. В дальнейшем же ему удалось захватить власть вопреки воле Ленина. Иными словами, Сталин был объявлен узурпатором, т.е. нелегитимным правителем. Следовательно, преступления его режима не имеют отношения к «истинному» социализму.

Однако эта хитроумная схема продержалась недолго. Довольно скоро выяснилось, что Ленин был не менее жестоким, чем Сталин, и подписал массу расстрельных

1

списков. Советский миф стал стремительно разрушаться, а его место стали занимать энергетически мощные контрмифы. В конечном счете они смели советскую мифологию со своего пути.

Чтобы понять силу мифа, загадку его высокой эффективности как политического инструмента, рассмотрим технологические характеристики мифа более подробно.

1 Ковальская Г. Приидите и володейте. Наши сограждане хотят получить президента, не похожего ни на Ельцина, ни на них самих // Итоги. 21.03.2000.

2 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 180.3 Ельцин Б. Президентский марафон. М., 2000. С. 367.4 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 352.5 Там же. С. 181.6 Ельцин Б. Президентский марафон. М., 2000. С. 315.7 Ельцин Б. Президентский марафон. М., 2000. С. 366.8 Ельцин Б. Президентский марафон. М., 2000. С. 422.9 Ельцин Б. Президентский марафон. М., 2000. С. 422.10 Там же. С. 423.11 Там же. С. 424.12 Карпухин О., Макаревич Э. Формирование масс. М.,

2001. С. 408.

Назад • Дальше

Технологические характеристики мифа

Политический миф является составной частью веками

123456789111

отработанной и отшлифованной технологии управления обыденным сознанием. В известном смысле публичная политика представляет собой некое мифологическое пространство. Не случайно выражение «политический Олимп», уподобляющее политиков мифическим богам. Эта метафора возникла не на пустом месте. Олимпийские боги выполняли целый ряд функций. У каждого из богов была своя «зона ответственности». Афродита «отвечала» за любовь, Аполлон — за искусства, Гея — за плодородие и т.д. «Президентом» греческих богов был Зевс, который на правах главного бога отвечал за все. В известном смысле олимпийские боги были прообразами политиков. С их деятельностью греки увязывали решение вполне конкретных земных проблем.Монотеистические религии рисовали другую картину мира. Есть король (царь, шах и т.п.), который является наместником бога на земле. Через него Единый Бог и вершит свою волю. «Политбюро» античных богов было предано забвению. Однако появление массового общества сделало возможным возврат к прежнему мифологическому восприятию политических лидеров и политики вообще. Развитие средств массовой информации, новых информационных технологий еще больше способствует мифологизации мышления современного человека. Не случайно М. Маклюэн еще в 50—60-х годах прошлого века писал о наступлении эры «нового племенного человека». Современные политики воспринимаются обывателями как античные боги, которые повелевают природой и людьми.Мифологичность восприятия действительности, свойственная «современному человеку», делает миф очень эффективным политическим орудием. Перечислим ряд характеристик мифа, которые позволяют понять некоторые механизмы воздействия с его помощью на массовое сознание.Миф позволяет упростить реальность и существующее в ней множество противоречий свести к простейшей формуле борьбы Добра и Зла. Во время революций и войн (как «горячих», так и «холодных») мифы становятся суровой реальностью. Наступает время реализации метафор. Например, французским революционерам за каждым углом чудились «враги народа». Принятый Конвентом «закон о подозрительных» — типичное порождение мифологического сознания. Миф всегда тяготеет к простым формулам и решениям.Как известно, талант упрощать реальность был присущ многим политическим демагогам. Проблемы общества они сводили к простейшим формулам, которые затем становились лозунгами и руководством к действию. Деятели Великой французской революции, Наполеон, Ленин, Троцкий, Сталин, Гитлер и др. — все эти люди умели просто и ясно, доходчиво и без премудростей объяснять массам стоящие перед ними задачи. Они были творцами и одновременно действующими лицами мифологической реальности.В мифе мир понятен и полностью познан. Это важнейшее свойство мифа. Он расставляет все по своим местам. В мифе всегда есть ответ на вопрос: «Что такое хорошо и что такое плохо?»

Поскольку окружающий мир в мифе познан и понятен, то он не пугает человека. Благодаря мифу человек обретает чувство гармонии, единения с Природой. Миф оберегает его от непосредственного соприкосновения с суровой реальностью. В первобытных обществах «миф был нужен, чтобы в манере, щадящей  мистифицированный  рассудок  большинства, донести знание, пусть и в иносказательных опоэтизированных образах. Проще говоря, сознание человека оберегалось от вторжения в него реальности, которая большинству кажется жестокой. Поэтому любая информация кодировалась с помощью сакральной символики, чтобы не травмировать не го-товое к трезвой оценке реальности сознание человека. Более мудрые охраняли менее мудрых от опасного для них знания, как ребенку подкладывая вместо способного отнять жизнь орудия — безопасную игрушку»1.В наше время правящие элиты подбрасывают «игрушку-миф» массам, чтобы отвлечь их внимание от других проблем. Именно поэтому в России такое огромное значение придается СМИ. Не случайно Путин начал свое правление борьбой с неподконтрольными государству СМИ. Он считал необходимым поставить производство «игрушек» (т.е. мифов) под свой контроль, чтобы олигархи типа Гусинского и Березовского не травмировали «мистифицированный» рассудок россиян. НУЖНА СВОБОДА ПЕЧАТИ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!1111Миф, избавляя людей от страха перед реальностью, является своего рода обезболивающим, наркозом, который вводится обществу, когда его постигают сильные травмы и потрясения. Если ощущение общественной тревожности перерастает допустимый предел, то возникает запрос на лидера, который все проблемы разом решит, т.е. запрос на героя. Примеры у нас еще свежи в памяти — взрывы в Москве, гибель «Курска». В первом случае Владимир Путин пообещал «замочить террористов в сортире» и начал войну в Чечне. Путин стал героем-защитником. Он подчеркивал необходимость «уничтожения террористов», т.е. декларировал беспощадность к врагам. Тем самым враги представали еще более грозными, чем были на самом деле. Кроме того, беспощадность к врагу — русский архетип, который способствовал сплочению нации вокруг своего лидера.В случае с «Курском» президент повел себя неадекватно общественному запросу, что вызвало бурю возмущения в СМИ — он не выступил в роли «героя-спасителя». И лишь после того, как стало ясно, что все матросы погибли, ситуация начала выравниваться. Погибших возвели в ранг героев. Отныне они перестали восприниматься как реальные люди. Физическая смерть для героя не страшна — он продолжает жить в мифе. Таким образом, переведя реальную катастрофу в область мифологии, властям удалось избежать дальнейшей обструкции. Приезд Путина в Видяево на встречу с родственниками, обе-щание поднять лодку и последующая оркестровка ритуальных поступков президента сняли напряжение в обществе.

1

Стержень мифа — действие. По этому поводу Кассирер пишет: «Мир мифа — драматический мир: мир действий, усилий, борющихся сил. Миф не система догматических верований: он состоит не только из образов и представлений, но в гораздо большей мере из действий. Жизненный принцип мифа — этот принцип не статичен, а динамичен, и описать его можно только в терминах действия»2.Мифологический герой всегда в действии. Он может терпеть временные неудачи и трудности, но он всегда деятелен, всегда в борьбе. В эпоху «перестройки» множество «борцов» сделало политическую карьеру, пользуясь мифологизированностью сознания избирателей. Например, имя Ельцина «Борис» «демократы» расшифровывали как производное от «борись». Получился лозунг: «Борис — борись». В тот период не было нужды в изощренных политтехнологиях. Достаточно было «бороться с Системой». Действие в мифе — это всегда борьба Добра со Злом. Яркий пример — «холодная война». Рональд Рейган объявил «крестовый поход» против «империи зла» в лице СССР. В одной из своих речей он даже заявил, что предпочел бы, чтобы его внуки умерли, чем жили бы при коммунизме. «Крестовый поход» против коммунизма был поддержан и римским папой, что еще больше усилило религиозную составляющую провозглашенного Рейганом курса.Советский Союз не нашел адекватного мифологического ответа. Нам по старинке твердили о загнивающем Западе, капиталистической эксплуатации и прочих страшилках, которые не оказывали никакого воздействия на население. «Перестройка» и «новое мышление» оказались конструкциями непригодными для идеологических войн, — в них не было «об-раза врага». Нет врага — нет борьбы, нет борьбы — нет действия, нет действия — нет мифа.Миф заменяет реальность. Необходимо иметь в виду, что «в мифологическом воображении всегда присутствует акт веры. Без веры в реальность своего объекта миф теряет свою основу»3. Это ведет к тому, что мифологические образы начинают восприниматься как реальные фигуры, реальностью становится сам миф. «Миф начисто и всецело реален и объективен; и даже в нем никогда не может быть поставлено и вопроса о том, реальны или нет соответствующие мифические явления. Мифическое сознание оперирует только с реальными объектами, с максимально конкретными и сущими явлениями»4.Миф настолько реален, насколько реальны наши эмоции и переживания. Неважно, по поводу чего переживает человек. Важно, что он это делает. Постановка вопроса о реальности мифа — шаг к его разрушению. Так, например, был разрушен советский миф.Пока есть вера, жив и миф. Поэтому миф всегда несет в себе религиозное начало. Вера предполагает подавление критического мышления. Религия начинается там, где

234

исполняется заповедь «Не сомневайтесь!». Вера абсолютна. Нельзя верить наполовину. Поэтому, пока человек верит в своего героя, он отождествляет реальность с мифом, реального политика с героическим образом. Соответственно и поведение человека, захваченного мифом, становится программируемым и предсказуемым. Усилия мифотворцев направлены на конструирование ложной реальности и поддержание веры в миф.Закон метаморфозы мифа. Эрнст Кассирер считал, что в мире «ни каких-либо специфических различий между разными сферами жизни, ни определенных постоянных, устойчивых форм не существует. Внезапная метаморфоза может превратить каждую вещь в любую другую»5. Эта пластичность мифа дает политику свободу маневра. Герой мифа не ведает преград, любой объект действительности может быть наделен сверхъестественными свойствами. По словам Р.Барта, «миф не определяется ни своим предметом, ни своим материалом, так как любой материал можно произвольно наделить значением»6. Ветряные мельницы становятся «великанами», владельцы фабрик — «эксплуататорами-кровопийцами», главы государств — «отцами нации» и т.д. В мифе нет застывших форм, действительность динамична, метафорична. Мир мифа напоминает мир сказок Андерсена, где вещи живут своей жизнью. Обыденное и сверхъестественное в мифе неразделимы. Между ними нет никакого противоречия. Поэтому миф «легко переводится со своего высшего уровня на любые простые ситуации»7. И наоборот, с низшего уровня миф позволяет «воспарить» к высшим сферам. Архетип Золушки позволяет из заурядной личности сотворить «великого политика», «из грязи» подняться «в князи».Миф создает ощущение сакральности власти и ее носителей. Любое действие или слово мифологического героя приобретают значение символа или знака. Миф позволяет политикам сотрясать воздух, ничего реально не предпринимая до тех пор, пока они сохраняют одежды героев.Миф оперирует образами. Это обеспечивает ему запоминаемость, узнаваемость, цельность. В то же время любой образ допускает различия в толкованиях его деталей, что позволяет мифу обрастать бесчисленными подробностями, вариантами. Каждый человек может «обжить» полюбившийся ему миф, добавив в него красок из палитры собственного воображения. Таким образом, миф превращается в продукт совместного творчества множества людей и при этом сохраняет свою изначально заданную структуру и смысловую нагрузку. Вот почему для современного политтехнолога миф — это бесценный кладезь для манипуляций общественным сознанием. Достаточно задать некую матрицу, а детали позволить людям домыслить самим. Миф создает иллюзию сопричастности происходящим событиям.Миф имеет иррациональные корни. Его средой обитания

567

являются человеческие эмоции и чувства. Именно они питают миф. В мифологии зашифрованы переживания и опыт народа, ее создавшего. Архетипы коллективного бессознательного кочуют из одной эпохи в другую, делая миф вечным спутником человечества. Типичный пример для России — архетип «доброго царя и злых бояр», который пережил самодержавие, советский строй, реформы Ельцина и жив по сей день.Искусственно конструируемые или технологические» мифы также замешаны на эмоциях. Управление эмоциями человека осуществляется с помощью стереотипов.Без эмоций не будет сопереживания герою, идентификации с ним. А это непременное условие эффективности политического мифа. Поэтому миф всегда имеет собственную драматургию. Он увлекателен, динамичен, образен. В его основе, как правило, лежит страх, избавиться от которого можно только с помощью героя.Драматургия мифа проста и доступна всем. Миф позволяет связывать воедино различные события, создавая ощущение цельности, осмысленности происходящего. Поскольку сюжет всегда можно придумать, то для политтехнологов здесь открывается необъятный творческий простор.Значительное количество российских мифов опирается на религиозные мотивы. Традиционная для России вера в «чудо» имеет религиозное происхождение и в то же время часто эксплуатируется в политическом мифотворчестве. Мифы периода «перестройки» основывались на другом религиозном мотиве — «чувстве вины». Тогда модно было призывать к «по-каянию», «признанию преступлений прошлого» и т.д. «Комплекс вины» тяжелым грузом довлел над общественным сознанием россиян. После взрывов в Москве в 1999 году россияне расстались с «чувством вины» не только по отношению к чеченцам, но и к своему прошлому. Общественное мнение, словно отыгрываясь за годы морального унижения, на 70% поддержало принятие советского гимна. В исторической памяти народа воскресли воспоминания о былой мощи и величии державы.В мифе время циклично. Мифологическое время существует в рамках цикла «прошлое — настоящее — будущее». Для политтехнологов важен тот факт, что миф помогает как бы «остановить» настоящее. «Мифологизация опирается на точки замедления действительности. Это прошлое или будущее. Отнюдь не случайно советская действительность опиралась на мифологизацию Октября 1917 года (прошлой точки) или «Вперед к победе коммунизма» (будущей точки). Это «остановленные ситуации», которые могут служить опорой для интерпретации вечно изменяющейся действительности. При этом замедление произведено чисто искусственно, только так можно затормозить ситуацию для выработки в ее рамках мифа»8.Другими словами, настоящее воспринимается как нечто производное от прошлого и будущего. Настоящее всего лишь повтор того, что уже было, и фундамент того, что будет.

8

Актуального настоящего вроде бы и нет. Все предопределено. Места для проявления воли человека не остается, т.к. он либо вынужден повторять прошлое, либо подчиняться велению Судьбы, т.е. уже запрограммированному будущему. Такова ловушка для мифологического человека.В центре мифологического сюжета герой и его главный враг. Исключительный статус героя придает всему происходящему в мифологическом пространстве сверхъестественный смысл. Преодолевая трудности и препятствия, герой идет к намеченной цели. При этом чем сильнее враг, тем ценнее победа, достаю-щаяся герою. Бывает и так, что антигерой подтягивает героя до требуемого технологам уровня. Хрестоматийный пример — выборы 1996 года. Зюганов, конечно, представлял определенную опасность для режима Ельцина, но СМИ сумели создать у избирателей ощущение «конца света». «Если к власти придет Зюганов — неминуема катастрофа и гражданская война», — таков был лейтмотив кампании 1996 года. Когда президент России вступил в героическую схватку с созданным СМИ коммунистическим монстром, его рейтинг сразу стал расти. В процессе борьбы герой Ельцин, демонстрируя решимость бороться до конца, сравнялся с антигероем и в конце концов вырвал победу.В политической мифологии в роли героев выступают политики. Собственно, политический миф для того и нужен, чтобы создать из политика героя, включить его в героический контекст. Поэтому изучим подробней «анатомию» героя.

1 Шатунов М. Русская профессиональная драка. М., 2002. С. 2022 Кассирер Э. Опыт о человеке. М., 1998. С. 529—532.3 Кассирер Э. Опыт о человеке. М., 1998. С. 528.4 Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М., 2001. С. 51.5 Кассирер Э. Опыт о человеке. М., 1998. С. 535.6 Барт Р. Мифологии. М., 1996. С. 234.7 Почепцов Г. Имиджелогия. М. — К., 2001. С. 152.8 Почепцов Г. Имиджелогия. М. — К., 2001. С. 164.

"Анатомия" героя

Существует некий набор требований к герою, зная которые можно конструировать или, наоборот, дешифровать политические мифы.

В биографии героя (точнее, в легенде о нем) важную роль играет его происхождение. Происхождение должно быть

12345678

необычным. Вот, например, как описывает один из биографов Платона, Олимпиодор, рождение философа: «Говорят, будто однажды ночью призрак Аполлона возлег с его матерью Периктио-ной, а потом предстал перед Аристоном и повелел ему не сочетаться более с Периктионою до тех пор, пока она не родит ребенка, и тот повиновался. Когда же Платон родился, то родители отнесли его, младенца, на Гиметт, чтобы там за него принести жертву тамошним богам — Пану, нимфам и Аполлону-пастырю. И вот, пока он лежал, к нему слетелись пчелы и наполнили его рот медовыми сотами, чтобы воистину сбылись о нем слова: «Речь у него с языка стекала, сладчайшая меда»1.

Многие древнегреческие герои были полубогами (т.е. происходили от союза бога и земной женщины), и биограф Платона воспользовался этим приемом для того, чтобы подчеркнуть исключительность философа. Примечательно также использование Олимпиодором мотива непорочного зачатия для «доказательства» божественного происхождения философа.

Другой популярный сюжет о происхождении героев строится на распространенном архетипе Золушки, или «из грязи в князи». Например, после французской революции герои «божественного» происхождения не имели шансов завладеть умами масс. Наоборот, герой демократического мифа Нового времени должен был иметь самое низкое происхождение. Миф давал шанс любому гражданину Фран-ции независимо от сословной принадлежности достичь успеха. В моду вошли молниеносные карьеры. Сын конюха Ланн, сын бочара Ней, сын трактирщика Мюрат и др. — все они выдвинулись во время революции и стали впоследствии маршалами «великой армии» Наполеона. Сам Наполеон усердно поддерживал миф о фантастических возможностях, доступных каждому солдату «великой армии». Он способст-вовал стремительным карьерам, давая высокие звания отличившимся в сражениях. Его любимая поговорка была: «В ранце каждого солдата лежит жезл маршала».

Происхождение героя играло большую роль и в советской мифологии. В маленьком грузинском городке Гори в семье сапожника родился будущий «вождь всех времен и народов» — звучало фантастически и в то же время экзотично. Для большинства жителей СССР город Гори был каким-то далеким, непонятным и мифическим местом. Происхождение Сталина было неотъемлемой частью мифа о нем. Во время знаменитой выставки подарков вождю к его 70-летию, в 1949 году, среди экспонатов была неказистая табуретка, возле которой красовалась табличка: «Сапожный стул отца вождя». Тем самым подчеркивалось низкое происхождение вождя, который благодаря своей «гениальности» смог вознестись на вершины власти.

В жизни каждого героя есть момент, когда наступает

1

перелом в его биографии. Герой принимает судьбоносное решение, которое в корне меняет всю его дальнейшую жизнь. Перелом в жизни героя происходит, как правило, из-за внешне незначительного эпизода. Лишь с течением времени от-крывается важность произошедшего события. Из обыденного вырастает чудо. В этом притягательная сила мифа.

Герой не может состояться без странствий, долгих поисков своей цели. Классические примеры — Одиссей, Синдбад-мореход. Мотив странствий часто встречается в русских сказках. Герой отправляется «в путь-дорогу, куда глаза глядят» в поисках счастья и приключений. Русские революционеры скитались по ссылкам, бежали за границу и т.д., что придавало им героический ореол.

В пути героя ожидают препятствия и испытания. Собственно героем он становится, преодолевая эти испытания и продолжая намеченный путь. Например, режиссер А.Митта так описывает технологию создания киногероя: «Имея цель, мы весь путь героя можем развить как цепь катастроф, цепь сильных поражений и побед. Мы можем удаляться от цели, не боясь потерять ее. Герой в перспективе должен покорить Северный полюс, поэтому сюжет может забросить его в Африку или Японию. Мы знаем, он вырвется и достигнет цели. Далекая цель, ведущая героя через весь фильм, — это сверхзадача. Ее лучше всего выполняют активные действия»2.

 

РОМАН О ПРЕЗИДЕНТЕВ недавно изданном романе А.Ольбика

«Президент» Путин предстает в роли российского Джеймса Бонда. Он лично едет в Чечню ловить террористов, угрожающих стране. По официальной легенде, он в отпуске. Перед телекамерами периодически появляется его двойник — охранник Павел Фоменко. Путин объясняет мотивы своего поступка подполковнику Шторму: «Нелегко отдавать приказы, но, поверьте, еще тяжелее осознавать, что они не выполняются. При этом все ссылаются на недосягаемость противника. Хочу вложить свой посильный вклад в борьбу с терроризмом, которому, между прочим, я сам публично объявил войну»3. Шторм пытается возразить, что президент не должен рисковать собой. Путин отвечает: «Важен результат. Если я приведу в наручниках Барса, меня люди поймут и скажут спасибо. Ну а если провалюсь. Ну что ж, на войне как на войне»4.

Итак, угрозу стране может устранить только герой — президент Путин. Разумеется, он подвергается

234

смертельному риску, но иначе и быть не может. Писатель Ольбик воплотил миф о Путине-защитнике в художественную реальность. В финальной сцене он реализовал и метафору Путина «мочить террористов в сортире». Президент оказывается один на один с боевиками: «В проеме появилась статная, тонкокостная фигура боевика номер три. Путин успел разглядеть в его опущенной руке автомат, в другой — рубчатый окорочок гранаты, которую он подносил ко рту, видимо, намереваясь зубами выдернуть предохранительное кольцо. И хотя у президента была еще целая вечность — пять-шесть секунд, он тем не менее не стал особенно медлить. Быстро отступая по коридору, он подправил ствол автомата и «вписал» большую часть магазина в живот Гараева... Когда президент переступил порог помещения, он понял, что попал в туалет. Он подошел и наклонился над Гараевым, чтобы убедиться, что, когда он будет уходить из подземелья, в спину ему не прозвучит автоматная очередь»5.

 

Герой действует в особом пространстве. Он не ищет легких путей. «Пространство нормы отличается от пространства, необходимого для героя. Герою нечего делать в троллейбусе, кроме показа контролеру прокомпостированного талончика. Герою требуется танк, пулемет, горячий конь, который может перенести его в иное пространство, где будет возможность проявить свои геройские качества»6.

Выйти из пространства нормы можно по-разному. В 1991 году Ельцин взобрался на танк и стал героем. В 1999 году Путин произнес фразу о своем намерении «мочить террористов в сортире». Никто не ждал от главы государства матерной лексики. Но люди ждали именно такой реакции на теракты. Путин вышел из пространства нормы и стал «героем-защитником».

Правда, далеко не всегда герою нужен танк. Бывает и так, что обыденные поступки способствуют героизации лидера. Например. Ельцин, будучи первым секретарем МГК КПСС, ездил в троллейбусе, что способствовало росту его популярности. Когда люди, занимающие высокие посты в государстве, спускаются до уровня «простого народа», то это воспринимается как нечто исключительное.

В этой связи примечателен следующий пример из жизни наших олигархов: «Фридман поспорил с Авеном, что сможет проехать в метро одну остановку без охраны. Проехал. А потом долго рассказывал всем, как он ездил в метро и как на него смотрели, явно узнавая, окружающие пассажиры»7.

567

«Героизм» М.Фридмана в том, что он вышел из «пространства нормы» олигарха. Для олигархов лимузин, машины сопрово-ждения, вооруженная охрана — обыденные вещи. А поездка в метро — выход за пределы нормы. Но Фридман сыграл в «принца и нищего» лишь для того, чтобы выиграть пари. Ельцин же проторил себе таким образом путь к власти. Так что даже трамвай или метро могут стать ареной «героических» поступков. Важен сам по себе факт выхода за пределы принятых в обществе представлений. На афише одного из аме-риканских блокбастеров красовался слоган: «Историю делают те, кто нарушают правила». О технологии создания героев точнее не скажешь.

Герою благоволят сверхъестественные силы. Антей прикасался к матери своей земле и оставался непобедимым, от земли черпали свою силу и русские богатыри. Героям везло и на различные приспособления: меч Экскалибур, шапка-невидимка, нить Ариадны и т.п.

Но как бы ни были благосклонны к герою высшие силы, в решающей схватке он полагается только на себя. У героя всегда есть особое качество, которое выделяет его среди остальных. Одиссей выпутывался из передряг благодаря своему уму и хитрости (хитроумный Одиссей), Геракл обладал необыкновенной физической силой, Ахиллес — ловкостью и т.д.

У героя, как правило, присутствует какая-нибудь метка, или стигма. Например, у Ельцина нет на руке двух пальцев. У Горбачева — родимое пятно на лбу, которое легло в основу мифа о Михаиле Меченом. В годы «перестройки» поговаривали, что в Библии написано о пришествии Меченого и скором наступлении конца света (живучести мифа способствовал тот факт, что в СССР мало кто имел дома Библию, поэтому проверить слухи было трудно). Чернобыльская катастрофа закрепила этот миф в массовом сознании. У Путина тоже есть стигма — это характеристика, данная ему во время службы в КГБ: «пониженное чувство опасности». Она выводит Путина за пределы общепринятых норм. В этом и состоит смысл стигмы — она выделяет героя из массы «обычных» людей.

Герой должен совершать исключительные поступки — подвиги во имя какой-то благородной цели. Он избран для совершения подвига, который не по силам другим: только Геракл смог одолеть Лерней-скую гидру, только Ивану-Царевичу удалось победить Кощея Бессмертного и т.д.

Герой должен осознавать свою миссию, свое пред-назначение, цель жизни. Он избран, и вся его жизнь подчинена осуществлению возложенной на него миссии. «У героя, как у Христа, должна быть сверхценная идея. Христос хотел убедить людей, что Он — Мессия, чтобы они изменили свою жизнь.

Он идеальный герой драмы»8.

Однако «предназначение героя является некоторое время тайной и обнаруживается лишь пророчески и иносказательно»9. Вот, например, как политтехнолог Глеб Павловский выстраивает миф Путина: «Есть подлинная история Гамлета, который вообще-то не Шекспиром придуман. Это принц Амлет из хроник Саксона Грамматика. Он был под подозрением тирана и долгое время жил на соломе, в хлеву, притворяясь простачком, — пока не пришло его время. Точнее, он решил, что его время пришло. Он стелил себе соломку, а на самом деле имел чрезвычайно амбициозные планы. И дождался своего, кстати! Ясно, что все это время он был не так прост, как о нем думали. Вероятно, то же можно сказать и о Путине, который очень давно, может, еще до прихода на работу в петербургскую мэрию имел некое ощу-щение своей миссии. Он мог позволить себе ждать. Кстати, таков же Солженицын. И это свойственно необязательно простым и приятным людям, но таких объединяет внутренняя свобода, она позволяет им ждать. Это стайеры, они рассчитывают надолго»10. Здесь все: и привязка биографии

891

героя (Путина) к широко известному сюжету (о принце Гамлете), но с некоторыми поправками (подлинная история принца); и осознание героем своей миссии задолго до начала политической карьеры; и ассоциация с «живой легендой» Солженицыным, несколько неожиданная, но оттого делающая Путина еще «загадочней». Происходит незаметная подмена: оказывается, официальная биография Путина — это лишь видимость. Его подлинная история состоит в том, что он чуть ли не с детства собирался стать президентом и спасти страну. Миф выдается за реальность, а реальность за миф.

Сам Путин тоже не чужд мифотворчества. В книге «От первого лица» он следующим образом объясняет мотивы своего поведения после назначения «преемником» Ельцина: «Все это происходило на фоне только что начавшейся агрессии в Дагестане. Я как бы внутренне для себя решил, что все, карьера на этом, скорее всего, закончится, но моя миссия, историческая миссия — звучит высокопарно, но это правда, — будет заключаться в том, чтобы разрешить эту ситуацию на Северном Кавказе. Тогда совсем непонятно было, чем все закончится, но мне, и не только мне, наверное, было ясно, что на Северном Кавказе «башку себе этот паренек сломает». Я к этому так относился. Сказал себе: Бог с ним, у меня есть ка-кое-то время — два, три, четыре месяца, — чтобы разбабахать этих бандитов. А там уж пусть снимают»11.

У каждого героя есть смертельный враг, которого он должен победить. Победа над врагом — главное предназначение героя. Побеждая врага, герой выполняет функции «спасителя» и «защитника». Иван-царевич спасает Василису Прекрасную, побеждая чудо-юдо; Илья Муромец защищает родную землю от вражеского нашествия и т.д. Герой появляется там, где существует смертельная опасность. По этой причине героев рождают войны, революции, теракты, природные катаклизмы, техногенные катастрофы и другие несчастья.

Когда герой достигает конечной цели, то наградой ему становится слава. «Слухами о его подвигах земля полнится», «разнеслась весть по всей округе» и т.д. Герой может почивать на лаврах, пока новая опасность не призовет его в бой. Если же он погиб за правду, то его ожидает либо чудесное воскрешение в этой жизни (например, с помощью «живой воды»), либо воскрешение символическое через своего преемника.

В современной политике слава героя — это рейтинг. Падение рейтинга — сигнал для политика: пора совершать новые подвиги. Если нет возможности сразиться с реальными врагами, то политический миф позволяет бороться с врагами мифическими. Не следует думать, что мифический враг — это вымышленный враг. Вовсе нет. Для человека, погруженного в миф, он реален. И борьба с этим врагом также реальна.

Среди технологий конструирования мифических врагов

1

особое, «почетное» место занимает «теория заговора». Это одна из самых распространенных и эффективных технологий политического мифотворчества. Познакомимся с ней поближе.

1 Олимпиодр. Жизнь Платона // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 412.

2 Митта А. Кино между адом и раем. М., 2000. С. 280—281.

3 Ольбик А. Президент. Донецк, 2002. С. 143.4 Там же.5 Ольбик А. Президент. Донецк, 2002. С. 426—427.6 Почепцов Г. Психологические войны. М. — К., 2000. С.

209.7 Стрингер. Сентябрь, 2001.8 Митта А. Кино между адом и раем. М., 2000. С. 281.9 Полосин В. Миф, религия, государство. М., 1999. С. 180.10 Ежков Д. Втюхать можно кого и кому угодно (интервью

с Г. Павловским) // Собеседник. 2001. № 43.11 Геворкян Н., Колесников А., Тимакова Н. От первого

лица. Разговоры с Владимиром Путиным. М., 2000. С. 132—133.

Назад • ДальшеСодержание

"Теория заговора" как технология конструирования мифов

«Теория заговора» (conspiracy theory) — один из самых удобных и проверенных способов объяснения реальности. Схема, по которой строится «теория заговора», проста и очень эффективна. Она позволяет найти рациональное объяснение различным явлениям и событиям, создавая цельную и непротиворечивую картину мира.

12345678911

«Теория заговора» является продуктом мифологического сознания, поскольку в ней всегда присутствуют обязательные персонажи любого мифа: «злодеи-вредители», «жертвы» заговора («жертвой» может быть не только отдельная личность, но и целый народ), а также положительный герой, который раскрывает «заговор» и борется с «врагами». Такие «теории» позволяют упрощать действительность, создавая при этом видимость ее «научного» объяснения. В результате каждой кухарке понятно, откуда все ее беды.

Рационально разоблачить «теорию заговора», как правило, довольно сложно, поскольку она строится на недоказуемых (а соответственно, и неопровергаемых) аксиомах. Приняв эти аксиомы, человек вынужден принять и «теорию» в целом. Сами же аксиомы являются элементами того или иного политического мифа.

Критика «теории заговора» только укрепляет веру ее сторонников. Они начинают рассуждать от противного: поскольку их оппоненты отрицают заговор, значит, он на самом деле имеет место.

 

ОПЕРАЦИЯ «ГОЛГОФА» – «ТЕОРИЯ ЗАГОВОРА» ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

Одна из самых популярных «теорий заговора» строится на аксиоме: «Все, что происходит в стране, — это происки спецслужб». Желая развеять этот миф, отставной полковник КГБ писатель Михаил Любимов напечатал в 1995 году в газете «Совершенно секретно» свои «откровения» по поводу операции «Голгофа», якобы задуманной Юрием Андроповым. Любимов описывал, как, уже будучи генсеком, Андропов вызвал его к себе и изложил свой «секретный план перестройки»: «Система умерла, и восстановить ее невозможно, да и не надо, зачем нам нужен живой труп? Задача состоит в том, чтобы окончательно уничтожить ее и построить на ее месте истинный социализм, который поддерживал бы весь народ! Весь народ, причем на свободных выборах!.. Любовь к социализму вырастет у нас из ненависти к капитализму. Поэтому вам поручается составить план внедрения капитализма в СССР, причем не мягкого, шведского социал-демократического типа. Мы должны ввергнуть страну в дикий, необузданный капитализм, где царит закон джунглей»1.

Впоследствии сам автор поражался тому факту, что многие политики, журналисты и чиновники поверили в «Голгофу». Даже бывший сотрудник секретариата Андропова заявил, что через него такой план не проходил. Любимов написал в газету письмо, полное недоумения по поводу легковерности наших сограждан и вершителей их судеб — политиков. В письме автор старательно перечислял «ляпы», специально допущенные в статье, чтобы выдать подделку. Но ничего не помогло. Сила мифа о про-исках спецслужб оказалась столь велика, что многие приняли розыгрыш всерьез.

После того как бывший работник КГБ Владимир Путин стал президентом России, теория «заговора спецслужб» была вновь реанимирована. Шутка Путина после вступления в должность: «Операция внедрения прошла успешно» — была похожа на признание. В самом деле, восстановление советского гимна, поддержанное 70% населения, — разве не свидетельство того, что народ вновь воспылал любовью к социализму, к советскому прошлому? Дискредитация демократии, реанимация ряда элементов советской политической системы, подавление свободы СМИ, не встречающее сопротивления населения, — разве это не реализация «плана» Андропова, который прикладывал титанические усилия для борьбы с диссидентством и инакомыслием? Можно привести еще массу «доказательств» в подтверждение справедливости теории «заговора спецслужб». Ответ представляется настолько очевидным, что не вызывает никаких сомнений. Хотя можно привести массу

1

аргументов, противоречащих этой «теории». Но все эти аргументы будут бессильны перед мифом.

 

Большим любителем «теорий заговора» является лидер коммунистов Геннадий Зюганов. Вообще пропаганда левых основана преимущественно на «теориях заговора». И это неудивительно. Ведь в самом фундаменте коммунистической идеологии уже заложен вселенский «заговор» «капиталистов-эксплуататоров» против «пролетариев-эксплуатируемых». КПРФ модернизировала эту формулу с учетом политических реалий России. Теперь в образе «врага-эксплуататора» выступает Запад, который эксплуатирует «про-летария-Россию», выкачивая из нее природные ресурсы. Политическая и бизнес-элита России являются «агентами Запада» и соответственно «врагами-эксплуататорами». Зюганов сумел создать причудливый сплав националистического и коммунистического мифов, который оказался чрезвычайно эффективен.

В брошюре «Россия и современный мир» Зюганов «раскрывает» один из «антироссийских заговоров». Он описывает т.н. методику «контролируемых взрывов», или «управляемой катастрофы», которую «враги» реализуют в России. «Ее главной целью является последовательное устранение с политической арены всех сил, которые в состоянии воспрепятствовать интеграции страны в единую сверхгосударственную систему «нового мирового порядка». Принцип ее действия основан на использовании политических и общественных антагонизмов, естественным образом существующих во всяком государстве, тем более — в государстве, охваченном, подобно России, глубоким системным кризисом. Исходной точкой реализации подобной методики является сложившаяся на некоторый момент политическая реальность, конечным результатом — перевод всей общественно-политической системы в принципиально новое состояние с определенными заданными характеристиками.

Для простоты и удобства схематического описания установим, что в процессе участвуют: «игроки», преследующие самостоятельные политические цели, и «дирижер», задача которого с помощью описываемой методики обеспечить определенные правила игры, гарантирующие заданный результат. В сущности, «дирижер» — такой же «игрок», как другие, но только более высокого порядка, высшей квалификации. Он тоже преследует самостоятельную цель, с той лишь разницей, что от большинства «игроков» она скрыта и это — необходимое условие ее реализации»2. Отметим, кстати, оговорку Зюганова: «Для простоты и удобства». Действительно, «теория заговора» — простая и очень удобная для мифотворчества конструкция.

«Дирижер» — ключевая фигура в «теории заговора». Это может быть либо конкретная личность, либо чаще всего некая тайная организация, плетущая сети заговора, — что-то типа организации «Спектр» из фильмов о Джеймсе Бонде. В наше время кинематографический «Спектр» заменила вездесущая «Аль-Каида» во главе с «доктором Но», т.е. бен Ладеном. Демонизация «дирижера» является одним из важнейших условий создания «теории заговора». Чем больше страха внушает «дирижер», тем большая степень мобилизации требуется от тех, кто должен противостоять козням врагов, тем больший простор открывается для «героев».

Феномен мифологических «дирижеров» можно объяснить с помощью психологического механизма, названного К.Г. Юнгом «проекцией», «Проекция — психологический феномен, под которым следует понимать перенос содержимого сферы бессознательного на некий объект; в этом объекте скрытое прежде содержимое бессознательного находит свое проявление. Своей высшей формы проекция достигает в политической пропаганде»3. Последнее замечание Юнга можно отнести и на счет «теории заговора», без которой не обходится политическая пропаганда ни в одной стране мира.

23

Проецирование бессознательных страхов на таинственного «дирижера» создает почву для «теории заговора». Коллективное бессознательное «для своего обнаружения стремится найти соответствующее «вместилище» — масонов, иезуитов, евреев, капиталистов, большевиков, империалистов и т.п.»4, т.е. тех самых мифологических «дирижеров». Сюда можно добавить «транснациональные корпорации», «мировую олигархию», «компрадорскую буржуазию», такие организации, как Мировой банк, МВФ, ЦРУ, и др.

Иногда случается, что люди, которые не верят в «теории заговора», становятся их жертвами в силу своей недоверчивости. Показателен следующий исторический курьез. Присутствовавший на открытых судебных процессах 1937 года писатель Лион Фейхтвангер уверовал в истинность признаний «заговорщиков», мотивируя это следующим образом: «Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью. Короче говоря, гипнотизеры, отравители и судебные чиновники, подготовившие обвиняемых, помимо всех своих ошеломляющих качеств должны были быть выдающимися режиссерами и психологами»5.

Фейхтвангер поверил в истинность «заговора» именно потому, что не допускал мысли о наличии столь талантливого «режиссера», который смог бы организовать эти процессы. Правда, он поверил в наличие другого «режиссера» — Троцкого, который организовал мифический «заговор». «После тщательной проверки обвинений оказалось, что поведение, приписываемое Троцкому обвинением, не только невероятно, но даже является единственно возможным для него поведением, соответствующим его внутреннему состоянию»6.

Фейхтвангер не поверил в реального «режиссера» процессов Сталина и уверовал в вымышленного «режиссера» — Троцкого. Реальность показалась ему невероятной, зато созданный Сталиным миф — логичным и непротиворечивым. В этом и состоит сила мифа, стоит лишь окунуться в него. Миф не нуждается в доказательствах, он создает их сам.

«Теории заговора» широко использовались в ходе думских выборов 1999 года. Например, газета «Завтра» утверждала, что Примаков, возглавив блок ОВР, лишь создает видимость оппозиционности Кремлю, будучи наделе верен ему7. Коммунисты боялись, что Примаков будет претендовать на часть их электората, поэтому выставили перед ним заслон мифа.

После взрывов в Москве газета «Московский комсомолец» опубликовала статью, в которой утверждалось, что взрывы организованы «семьей», а «чеченский след» взят для отвода глаз. Журналисты свели воедино отставку Примакова, попытку объявить импичмент президенту, конфликт в Карачаево-Черкесии, отставку Степашина, назначение Путина пре-мьером, скандалы вокруг «Мабетекса» и «Бэнк оф Нью-Йорк» и пришли к выводу, что имела место спланированная акция, т.е. «заговор»8. Авторы статьи рисовали ужасающую картину: «По сути, «семья» назначила не премьера, а ответственного за проведение операции. Напомним, что на место главы Белого дома рассматривались две кандидатуры: Рушайло и Путин. Но в последний момент то ли «семья» предпочла Путина, то ли Рушайло сам решил отойти в тень... С назначением Путина и.о. премьера операция перешла в заключительную стадию. Помещения под закладки уже сняты. «Сахар» заложен. В ночь с 8 на 9 сентября на куски развалился дом на улице Гурьянова, а ранним утром 13 сентября кирпичная восьмиэтажка на Каширском шоссе сложилась, как карточный домик»9.

456789

Кремлевская команда выдвинула в ответ свои «теории заговора». В передаче «Однако»10 ее автор Михаил Леонтьев назвал публикации «МК» «Операция взорванный мир» и «Тополиный бух» «бредом, который не стоит и обсуждать». По его мнению, такие публикации, в то время как Россия ведет войну в Чечне, есть не что иное, как предательство «пятой колонны». Он также обвш л Примакова и Лужкова в раздувании финансового скандала с «Бэнк оф Нью-Йорк» с целью дискредитации российской власти, т.е. в «заговоре» против нее.

В ходе избирательной кампании 1999 года СМИ активно эксплуатировали «антироссийский заговор», якобы существовавший на Западе, цель которого — изолировать Россию. Мол, на Западе специально нагнетаются русофобские настроения, чтобы загнать Россию в угол и диктовать ей свои условия. Предполагалось, что Запад больше устраивает «предсказуемый Примаков», чем «сильный Путин», и поэтому последнему строятся всевозможные козни11.

Миф о том, что дома в Москве взорвали спецслужбы, попытался реанимировать Борис Березовский, уже будучи «опальным олигархом». Он организовал публикации в прессе на эту тему, способствовал изданию книги и съемкам фильма о том, как «ФСБ взрывала Россию». Однако все его усилия оказались напрасными. Проблема Березовского в том, что ему никто не верит, — за ним закрепилась стойкая репутация мошенника и обманщика. Поэтому он не годится на роль мифотворца. Миф начинает работать только тогда, когда люди в него ис-кренне верят.

Скорее, Березовский достиг обратного эффекта. Если у кого и закрадывалась мысль о том, что ФСБ могла быть причастна к взрывам домов, то после эскапад Березовского эти сомнения отпали. Теперь версия о взрыве домов спецслужбами воспринимается как плод фантазии Березовского — человека, не заслуживающего доверия, — а не как одна из возможных версий произошедшего. Волей-неволей Борис Абрамович создал ФСБ железное алиби.

«Теории заговора», как мифологические конструкции, бывают «вечные» и технологические, т.е. искусственно конструируемые. Например, мифы о «международном заговоре сионистов», о «заговоре Запада против России», о «загнивании Запада» прочно прописались в российском политическом сознании. Можно проследить определенную закономерность их усиления или ослабления на различных этапах российской истории.

Что касается перечисленных выше «теорий», возникавших в ходе избирательной кампании, то они относятся к разряду технологических мифов. Это ничуть не умаляет их действенности, но эти мифы живут недолго, и их энергетический потенциал ограничен рамками избирательной кампании. Поэтому в долгосрочной перспективе наибольшую опасность представляют «вечные» «теории заговора».

«Теория заговора» является высокоэффективной политической технологией. Однако чрезмерное злоупотребление ею ведет к обратным последствиям. Люди перестают верить в бесчисленные заговоры, «образ врага» меркнет, машина пропаганды начинает крутиться вхолостую. В подобной ситуации начинают пользоваться успехом проекты сотрудничества с противниками, перенимания полезного опыта и т.д. В 60-е годы приобрела популярность т.н. «теория конвергенции». Смертельному противостоянию двух систем она противопоставляла альтернативу их мирного слияния. Предлагалось взять все лучшее от капитализма и социализма, а стратегию вражды сменить на стратегию сотрудничества. Консервативные круги соперничающих сверхдержав восприняли ее в штыки, поскольку она грозила разрушить всю мифологию противостояния СССР и США.

11

1 Любимов М. Операция «Голгофа» — секретный план перестройки // Совершенно секретно. 1995. № 2.

2 Зюганов Г. Россия и современный мир. М., 1995. С. 39—41.3 Юнг К.Г. Современный миф о «небесных знамениях» // К.Г. Юнг о современных мифах.

М., 1994. С. 23.4 Там же.5 Фейхтвангер Л. Москва. 1937. М., 2001. С. 95-96. 6 Там же. С. 89.7 Анисин Н. Проект «Примаков» // Завтра. 1999. № 36.8 Кочергин Ю., Крутаков Л. Операция «взорванный мир» // Московский комсомолец.

24.09.1999. № 183.9 Кочергин Ю., Крутаков Л. Операция «взорванный мир» // Московский комсомолец.

24.09.1999. № 183.10 Леонтьев М. «Однако». ОРТ. 27.09.1999.11 Ульянов Н. Операция «преемник» для России. Похоже, Запад не хочет «сильного

Путина», а потому делает ставку на «предсказуемого» Примакова // Независимая газета. 05.11.1999.

Миф и "теория конвергенции"

«Холодная война» была прежде всего войной мифов. «Железный занавес» был опущен между двумя мирами, двумя системами мифов. «Капиталистический мир» и «социалистический лагерь», казалось, были обречены на вечное противоборство. А «теория конвергенции» грозила нарушить сложившийся порядок.

Ряд отечественных авторов считает эту теорию провокацией Запада, которая способствовала демонтажу социализма в СССР и в мире. Они рассматривают «теорию конвергенции» как «способ остановить стремительное расширение социалистического лагеря после войны... Американские «мозговые тресты», особенно такой, как «Херитидж Фаундейшн», разработали и поэтапно осуществляли на практике систему мер по деформации идей марксизма-ленинизма, постепенную подмену ценностей социализма, расшатыванию идейно-нравственных позиций советских людей. Конечная цель — внести раскол в ряды участников социалистического лагеря, произвести сперва ослабление, а затем и демонтаж СССР»1. В отношении стран Восточной Европы США преследовали цель «постепенного «размягчения» социалистического строя, вплоть до превращения его в разновидность социал-

123456789111

демократии западного типа»2. Свое отношение к «размягчению социализма», или «социализму с человеческим лицом», советские руководители недвусмысленно продемонстрировали в 1956 году в Венгрии и в 1968-м в Чехословакии.

Известно, что венгерские события оказали огромное влияние на Ю.Андропова, который в 1956 году был послом СССР в Венгрии. «Венгерский синдром» преследовал Андропова на протяжении всей его карьеры. Он был противником «теории конвергенции», поскольку считал, что «размягчение социализма», т.е. отход от принятых догм, может привести страну к катастрофе. Страх перемен был присущ, естественно, не только Андропову, но и всему высшему руководству СССР. Однако Андропов, после того как возглавил КГБ, вел непосредственную борьбу с распространением в обществе и элите «вредных идей».

Что настораживало Андропова в «теории конвергенции»? Во-первых, конечно, сказалась позитивистская вера коммунистов во всесилие научного знания и социальных теорий. Советские вожди верили, что, вооружившись сильной теорией, можно преобразовать окружающую действительность. Во-вторых, «теория конвергенции» грозила обрушить всю систему советской мифологии. Глобальное противостояние социализма капитализму утрачивало смысл. Власть компартии лишалась своей легитимности. В-третьих, сказался менталитет чекиста — во всем видеть происки вражеской спецслужбы, преувеличивать значе-ние работы спецслужб вообще.

Хорошей иллюстрацией мировоззрения Андропова может служить выдержка из его речи на совещании КГБ СССР в феврале 1979 года. Речь озаглавлена: «Идеологическая диверсия — отравленное оружие империализма». Несомненно, «теория конвергенции», о которой впрямую, речь не идет, относится к разряду идеологических диверсий, с которыми боролся Андропов. «Идеологическая диверсия — это, прежде всего, форма подрывной деятельности империализма против социализма. Ее цель — ослабление, расшатывание социалистического строя... Эта диверсия направлена на то, чтобы воздействовать на взгляды и настроения людей, на их мировоззрение, а через посредство сознания — на их политическое и нравственное поведение... Само слово «диверсия», если перевести его с латыни на русский язык, означает отклонение, отвлечение. Вот и пытаются империалистические спецслужбы «отклонить, отвлечь» советских людей от принципов нашей идеологии. Наши недруги рассчитывают на то, чтобы путем постепенного размывания веры в коммунистические идеалы уводить отдельных «заблудших» все дальше по чужому и опасному пути. Через «эрозию» сознания отдельных лиц они добиваются расшатывания политических институтов социализма, всего нашего обще-ственного строя»3.

Естественно, что «спасение» приходит в лице КГБ: «Чекисты обязаны бороться за каждого советского человека, когда он оступился, чтобы помочь ему встать на правильный путь. В этом и заключается одна из важнейших сторон деятельности органов госбезопасности»4. А чтобы «помогать каждому», надо за всеми следить. Вот так оригинально мотивировались тотальная слежка и доносительство в соцлагере. Понятно, что даже мысль о вживлении в капитализм была для шефа КГБ категорически неприемлемой. Такая мощная структура могла существовать только в условиях глобального противостояния. Она стояла на страже советской мифологии, прослушивая разговоры граждан, пряча диссидентов в психбольницы, глуша западные радиостанции, внедряя во все организации своих агентов.

После смерти Брежнева в 1982 году Андропов стал генсеком. Он сразу проявил себя сторонником жесткой линии во внешней политике и «наведения порядка» внутри страны. Однако, что называется, коса нашла на камень. Президентом США в то время был Рональд Рейган — консервативный и воинственно настроенный политик.

И Рейган, и Андропов были убежденными консерваторами. Обоих лидеров характеризовала крайняя идеологизированность мышления. Рейган ненавидел коммунизм,

234

Андропов — капитализм. И тот и другой прошли школу идейной нетерпимости. Рейган «отличился» в молодые годы, будучи одним из организаторов «охоты на ведьм» в Голливуде. Андропов проявил свое рвение в деле защиты коммунистических идеалов на посту председателя КГБ. При Андропове это ведомство приобрело такое могущество, которого оно не имело ни до, ни после него. Оба руководителя готовы были отстаивать свои убеждения всеми доступными средствами. Андропов защищал советский миф, Рейган — консервативный американский миф. Андропов хотел очистить социализм от «грязи». Рейган звал Америку вернуться к консервативным ценностям.

Активизировать мифы оба руководителя были вынуждены из-за кризиса во внутренней политике. Обострение противостояния двух сверхдержав должно было сплотить народы вокруг своих руководителей. Возможность «конвергенции» двух систем в этот период исключалась: Рейган объявил «крестовый поход против коммунизма»; Андропов сорвал переговоры о разоружении и приступил к «закручиванию гаек» внутри страны.

Однако смерть Андропова сорвала мобилизационный проект в Советском Союзе. Недолго правивший Черненко был настроен более либерально и миролюбиво. А пришедший ему на смену Михаил Горбачев являлся уже человеком другого поколения.

При Горбачеве произошел отказ от мобилизационного проекта. Новый генсек разделял многие идеи авторов «теории конвергенции». Вместо андропов-ских попыток ужесточения идеологического пресса за счет возврата к некоторым идеологемам сталинского периода (ходили даже слухи, что Волгоград переименуют в Сталинград) Горбачев взял курс на пре-словутое «смягчение» социализма, обратившись к опыту нэпа и хрущевской «оттепели». Фактически речь шла о построении «социализма с человеческим лицом» — немыслимый при Андропове поворот событий. Поколение «шестидесятников», занимавшее тогда доминирующие позиции в искусстве и культуре, стало локомотивом горбачевских преобразований в сфере идеологии.

Ошибка Горбачева состояла в том, что он так и не смог предложить новой мифологии взамен той, что сложилась при его предшественниках. «Смягчение» советской мифологии переросло в ее разрушение. Внутри СССР это привело к делегитимизации режима. Во внешней политике — к распаду «соцлагеря». Горбачев отказался от мифологии «холодной войны», предложив концепцию «нового мышления». Но она не была всерьез воспринята на Западе. Консервативно мыслящий Рейган принимал различные инициативы Горбачева за проявление слабости, односторонние шаги в деле разрядки — за уступки и т.д. В результате Горбачев оказался один на один со своим «новым мышлением», и логика «холодной войны» победила.

В мифологическом пространстве не может быть никакого другого мышления, кроме мифологического. Добро должно победить Зло. Горбачев пытался доказать, что СССР — не «империя зла». На это ушли огромные ресурсы. Но он так и не смог сформулировать, а что же тогда такое СССР. И ради чего две державы столько лет держали в напряжении весь мир. Он пытался исправить «искажения социализма», «смягчить» советскую мифологию, взять «все лучшее» от социализма и капитализма. Однако «размягчение» мифа вылилось в его разрушение. Рассмотрим подробнее, как разрушалась советская мифология во время «перестройки».

1 Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению. М., 2001. С. 64.

2 Психологическая война. М., 1972. С. 67.

12

3 Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению. М., 2001. С. 266.

4 Там же. С. 64.

Разрушение мифов: опыт "перестройки"

В годы «перестройки» многие питали иллюзию, что, разрушив советскую историческую мифологию, можно обрести «подлинную» историю. Однако этого не произошло по той простой причине, что технологически мифы разрушаются только мифами. Вместо советских мифов появились мифы «демократические». Последнее название довольно условно, поскольку отражает не мифы классической теории демократии, а мифы той политической группы, которая тогда называла себя «демократами».

К началу 80-х годов, геронтократия почти загубила советский миф. Не было притягательных образов, которые могли бы мобилизовать население на новые «подвиги». Миф постарел и одряхлел вместе с его носителями.

В то же время дряхлый советский миф стал проигрывать молодому и динамичному потребительскому мифу, просочившемуся с Запада. Многочисленные препятствия, которые чинила советская власть, давали обратный эффект. Они создавали поле напряжения, в котором этот миф рос как на дрожжах. С мифом невозможно бороться запретами. Против него рациональные доводы бессильны. Сколько бы фактов, опровергающих миф, ни обнародовалось, все равно поверят тому, что вписывается в миф. Имеющий уши не слышит, имеющий глаза не видит. Миф, владеющий сознанием человека, отсеивает все, что угрожает его целостности.

Придя к власти, Горбачев предпринял попытку вдохнуть в советскую мифологию свежие силы. Это была попытка модернизации мифа, усиления силы его воздействия. Вспомним, как Горбачев призывал: «Больше социализма!» Однако призыв не был услышан, и Горбачев пошел дальше, начав выстраивать собственную мифологию власти. С этой целью была начата кампания заполнения «белых пятен» совет-ской истории. На практике она вылилась в развенчание советского мифа по двухступенчатой схеме.

Сначала были созданы «зеркальные» мифы. Для этого в рамках атакуемого мифа были перераспределены роли «злодеев» и «жертв». Смена ролей в мифе переворачивает его с ног на голову. Получается зеркальное отражение мифа — структура прежняя, а действующие лица меняются местами. Расстрелянные при Сталине «злодеи» и «враги народа» превратились в героев. Вспомним, как засверкали в годы

34

«перестройки» имена «гениального полководца» Тухачевского, «кристально чистого большевика» Кирова. Даже Троцкий, зарубленный агентом НКВД Мер-кадером, предстал в ореоле несчастной жертвы тирана. И наоборот, «героев» развенчивали. Павлик Морозов предстал не героем, а чудовищем, предавшим отца; Александр Матросов якобы совершил свой подвиг под страхом расстрела, т.к. был в штрафбате, и т.д. «Перестройка» внесла путаницу в советский миф, он утратил свою целостность, а следовательно, и силу воздействия.

Вторым этапом борьбы с советской мифологией стало разрушение «зеркальных» мифов. Советский миф даже в зеркальном отражении мог существовать до тех пор, пока «новые святые» в свою очередь не были развенчаны. В частности, выяснилось, что Тухачевский вовсе не был гениальным полководцем. Ему припомнили бесславный поход на Варшаву. Киров тоже оказался далеко не идеальным человеком. Был известным бабником, во всем поддерживал Сталина, да и с «врагами народа» не цацкался. Троцкий ока-зался еще более кровожадным человеком, чем Сталин. В пожаре «мировой революции» он готов был сжечь хоть всю Россию. Таким образом, «зеркальные» герои были дискредитированы, «зеркальный» миф оказался населен одними «злодеями» и потому рухнул. Рухнула и вся советская мифология.

Параллельно с разрушением советского мифа рос и креп антисоветский миф. Именно он был взят на вооружение «демократами» и позволил им завладеть умами миллионов. Антисоветский миф был практически скопирован с западных образцов. Мифы вчерашнего врага были объявлены истинными, а мифы коммунистического режима — ложными. Черное и белое поменялись местами. В фильме «Покаяние» на похоронах диктатора Варлаама Аравидзе один из присутствующих говорит о нем: «Это был великий человек. Он обладал редким даром превращать друга во врага, а врага в друга, делать черное белым, а белое черным». Эти слова характеризуют Варлаама как искусного мифотворца. В годы «перестройки» «демократы» активно занимались превращением друзей во врагов, а врагов в друзей, по рецепту Варлаама. Они разрушали советский миф, противопоставляя ему «зеркальный миф». В дальнейшем «зеркальные мифы» тоже были разрушены, утянув за собой на дно всю советскую мифологию.

 

БОРЬБА ЗА «КАРТИНУ МИРА»Во времена «перестройки» борьба за интер-

претацию прошлого являлась отражением борьбы конкурирующих политических группировок:

консерваторов во главе с Е.Лигачевым и радикалов во главе с А.Яковлевым. В советской прессе шла активная кампания по разоблачению сталинизма, как вдруг 13 марта 1988 года в «Советской России» вышла статья преподавательницы одного из ленинградских вузов Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Предыстория появления статьи была такова: «Небольшое письмо Н.Андреевой, пришедшее «самотеком» в ЦК и попавшее в обзор писем, понравилось Лигачеву. Редактору «Советской России» В.В. Чикину «рекомендовали» подготовить статью с этим автором. В Ленинград был командирован опытный журналист, сотрудник газеты В.Денисов.

В результате совместной работы с Андреевой была подготовлена большая, в полной мере программная статья, опять-таки «согласованная» с заказчиком. Названием статьи стала цитата из одного из выступлений Горбачева»1.

Статья вызвала замешательство в рядах либерально настроенной интеллигенции. Какое-то время казалось, что маховик истории вновь повернулся вспять. Однако Горбачев, почувствовав угрозу своей власти, решил дать отпор. На заседании Политбюро 24 апреля генсек назвал статью «антиперестроечной». На следующий день на Политбюро выступил А.Яковлев, который настаивал на публикации ответа Н.Андреевой. 5 апреля в «Правде» была опубликована редакционная статья «Принципы перестройки: революционное мышление в действии», в которой статью Н.Андреевой окрестили «манифестом антиперестроечных сил», а саму Нину Андрееву превратили в символ этих самых сил.

Таким образом «архитекторы перестройки» отстояли свою интерпретацию советского прошлого, и эта победа имела последствия в настоящем. «Лигачев остался в Политбюро, но его влияние заметно ослабло. Он постепенно утратил право проводить Секретариат ЦК КПСС. Значительно возросла роль Яковлева. Он стал идеологом перестроечного процесса»2.

 

«Перестройка» также легализовала неформальные мифы и легенды, ходившие в народе. Это произвело поначалу сильный эффект. То, о чем раньше шептались на кухнях, стали печатать в газетах. Снятие запрета на инакомыслие привело к перевороту мировоззрения. Запретные трактовки истории стали казаться истинными, а все предыдущие официозные версии считались заведомо ложными.

Постепенно снимались табу с исторических тем. В рамках

12

антисталинской кампании всплывали убийство Кирова, расстрел в Катыни, секретный протокол Молотова — Риббентропа и т.д. Однако вскоре стало понятно, что все эти признания не укрепляют, а последовательно разрушают советский миф изнутри. Более того, они имели прямые политические последствия. Например, прибалты ухватились за советско-германский пакт, чтобы провозгласить советский режим оккупационным. Поляки напирали на Катынь и т.д. Размягчение и последующее уничтожение мифа имело разрушительные последствия в реальности.

Крушение советского мифа означало лишение легитимности советской системы в целом. Миф стали препарировать. Мифологических персонажей (например, Ленина) — подвергать сомнению. Но мифический герой не может быть познан рациональными методами. Либо веришь в его правоту и силу, либо нет. Третьего не дано. Признания исторических преступлений закончились требованием отмены шестой статьи Конституции и «парадом суверенитетов». Идеократическое государство, лишенное своей главной опоры, стало разваливаться на глазах. Советский миф рухнул, а вместе с ним рухнул и Советский Союз. Технологии разрушения мифов, применявшиеся в годы «перестройки», используются и в современной политике. Сейчас это называется «черным ПР-ом». Ни одна избирательная кампания в России уже не обходится без этого.

1 Пихоя Р. Советский Союз: История власти. 1945—1991. М., 1998. С. 535.

2 Пихоя Р Советский Союз: История власти. 1945—1991. М., 1998. С. 537.

Миф и политический спектакль

Политические мифы активно используются в избирательных кампаниях, поскольку мифологизация политика позволяет выделить его среди конкурентов, подключить его образ к энергетическим потокам коллективного бессознательного, ко-торое проявляется в мифах. По мнению Г.Почепцова, «эффективная коммуникация не столько задает новые сообщения, сколько подключается к уже имеющимся в массовом сознании представлениям. Миф и архетип — это именно тот тип информации, который на глубинном уровне присутствует в каждом из нас, и задача состоит в том, чтобы

12

активизировать эту символику на выгодном для коммуникатора уровне»1. Таким образом, миф сообщает образу лидера энергетику столетий. Эмоциональная сила воздействия политика на избирателей многократно возрастает.Однако миф, будучи отсылкой к бессознательному, к архаичным праструктурам, искажает действительность, вводит избирателей в заблуждение. Так, преследуемый властями «борец с привилегиями» Борис Ельцин стал в конце 80-х мифологическим героем. Его популярность не оставляла шансов конкурентам. Но последующее развитие событий показало, что «борьба с привилегиями» была далеко не главной целью Ельцина. Это была борьба за власть, борьба за привилегии, а не за народное счастье. Созданный в те годы миф одурманил народные массы и сыграл не последнюю роль в распаде СССР.Некоторые авторы считают, что «имидж неразрывно связан с мифом. Он производное от мифа, пропущенное через сознание и чувство человека»2. Это утверждение слишком категорично, поскольку имидж не всегда связан с мифом. Имидж при внеш-ней экспрессивности может быть выстроен довольно рационально. Кандидат адресует избирателям message (послание), который становится стержнем его имиджа. И избиратель в состоянии сделать рациональный выбор, то есть выбор с позиций «выгодно—невыгодно». Таким образом, имидж формируется в процессе торга политика с избирателями. Например, в 1992 году кандидат в президенты Билл Клинтон взял на вооружение «мессидж»: «Перемены или продолжение старого». По мнению Брайана О'Дея, «кампания Клинтона блестяще связала воедино вопросы кампании и «мессидж». Если, например, Билл Клинтон говорил о реформе медицинского обслуживания, вопрос звучал так: изменения или продолжение того, что было? Если он говорил об образовании, экономике, социальных благах или о чем-либо еще, вопрос оставался тем же: изменение или продолжение старого»3.Этот «мессидж» нашел отражение и в названии книги Клинтона и Гора «Народ прежде всего. Как мы вместе можем изменить Америку». В предисловии к ней авторы писали: «По всей Америке люди высказываются за перемены. Путешествуя по стране, мы повсюду слышали эти высказывания и многое для себя уяснили... Настало время для перемен, для лидеров, готовых принять на себя ответственность и поставить президентскую власть на службу американскому народу»4.Сама книга представляет собой развернутую программу перемен, которую обещали воплотить в жизнь претенденты. Постоянное повторение необходимости перемен, опиравшееся на реальные проблемы в американском обществе, дало желаемый эффект — Клинтон выиграл выборы у Буша-старшего.Ни о каком торге и выгоде не может быть и речи в случае с

1234

мифом. Какая выгода в том, чтобы идти сражаться и умирать «за Родину и за Сталина»? Но ведь люди шли и погибали. Кто-то боялся штрафбата и заградотрядов, а кто-то искренне верил в «великого вождя». Кстати, вытесненный страх перед наказани-ем в мифе может трансформироваться в любовь к вождю.Мифологизация политика происходит в период, когда страна переживает кризис, находится на крутом повороте истории. Т.к. общество наэлектризовано,  актуализируются дремлющие в коллективном бессознательном архетипы. Вильгельм Вундт считал, что источником мифов являются аффекты. Когда мифы поднимаются на поверхность сознания, они начинают править бал. Их энергетика требует выхода. Общество впадает в «психотическое состояние», по выражению К.Г. Юнга. В этот момент и должен появиться герой.Например, страдающая от «вьетнамского синдрома» и страха перед «советской угрозой» Америка выбрала Рейгана, который обещал вернуть стране былое величие. Объявленный Рейганом «крестовый поход» против коммунизма — типичный пример мифотворчества. Речь Рейгана не случайно изобиловала религиозными мотивами. Ведь он выполнял «священную миссию» борьбы с «мировым Злом». Рейгановская мифология позволила американцам избавиться от комплексов и воспрянуть духом.Униженная во Второй мировой войне, теряющая свои колонии, Франция нуждалась в лидере, каковым был Шарль де Голль. Этот гордый и замкнутый человек словно олицетворял историческое величие Франции, воскрешал в подсознании смутные образы Наполеона, Людовика XIV, легендарного Карла Великого.Именно благодаря мифу удалось победить на выборах Владимиру Путину. Маленькая победоносная (по крайней мере, по сообщениям СМИ) война в Чечне, словно хирургический скальпель, вскрыла нарыв копившихся в стране эмоций. Утрата статуса «великой державы», разочарование в реформах, кризис национального самосознания, возросшее недоверие к Западу, страх перед будущим, ужас от взрывов в Москве — вся эта пестрая гамма чувств вылилась в поддержку войны в Чечне. На рациональном уровне понятно, что война не только не решает накопившиеся проблемы, но, наоборот, усугубляет их и создает новые. Однако, когда народ взвинчен, рациональные доводы неуместны. Миф живет по своим законам.Еще одним примером подключения к мифу является название избирательного блока «Медведь». Здесь уже налицо отсылка к национальному фольклору, в котором медведь символизирует русский народ. Изображение медведя в символике блока было своего рода тотемом, указывающим на родовую при-надлежность его членов. Этот прием, несомненно, сработал. Но он также затруднил рациональный выбор избирателям, поскольку они голосовали за «родовой тотем», а не за программу блока. Сознательный выбор сменился бессознательными реакциями.Выборы часто называют «политическим спектаклем». И это не просто художественная метафора. Публичную политику

действительно можно рассматривать как спектакль, в рамках которого разворачивается политическое действие. Такой подход, например, содержится в работе М.Эдельмана «Конструируя политический спектакль»5.Актерами «спектакля» являются политики. По мнению Эдельмана, «политические лидеры стали символами компетентности, зла, национализма, обещания будущего и других добродетелей и пороков и таким образом помогают придавать смысл беспорядочному миру политики. Наделяя образы лидеров смыслом, зрители определяют собственные политические позиции. В то же время вера в лидерство является катализатором конформизма и повиновения. Термин, который возбуждает воображение большого числа людей и в то же время помогает организовать и дисциплинировать их, является эффективным политическим инструментом, хотя и неопределенным в последствиях его применения»6.Рассматривая лидерство как политический инструмент, Эдельман изучает технологии воздействия лидеров на население, которому отведена роль «зрителей» в «политическом театре». По мнению ученого, создаваемая лидерами символическая реальность помогает держать «зрителей» в повиновении. Завороженные разворачивающимся на их глазах политическим «спектаклем», они перестают быть активными субъектами политики. Вся социальная активность сосредотачивается в образе лидера, срабатывает механизм перекладывания ответственности за свою жизнь на плечи политика. «Зритель» политического театра «бежит от свободы», предпочитая созерцание активному действию, ответственности за свои поступки — покровительство лидера-отца. Поэтому «преимущества лидерства обычно маскируют возможность, которой обладает любое население, игнорировать лидеров и их предупреждения о сконструированных угрозах, проблемах и врагах и таким образом лишать их способности требовать жертв»7.Игнорирование политиков является мощным средством самозащиты избирателей от манипуляций. Как и драматические актеры, актеры-политики постоянно привлекают к себе внимание. Иначе публичный политик не может состояться. Он должен держать своих потенциальных избирателей в посто-янном напряжении и не может позволять им расслабиться. От него ждут действий, поступков, заявлений, т.е. всего того, что принято называть «публичной политикой».Лидер, разыгрывающий политический «спектакль», ориентируется не на реальные потребности общества, а подчиняется законам политической драматургии. Он активно участвует в конструировании реальности, постановке зрелища, участником которого сам же и является. Важнейшую роль в драматургии «спектакля» играют политические мифы. Они предоставляют «драматургам» набор героев и антигероев, мифологические сюжеты, которые могут оказать влияние на

567

общественное сознание. Подвох заключен в том, что политик пытается представить миф как реальность и навязать его ау-дитории.Для того чтобы победить на выборах, лидеру и его избирательному штабу необходимо выстроить миф, который сможет сломать преграды сознания и завоюет воображение избирателей. Политик должен стать мифологическим героем.Прежде чем выводить героя на сцену, необходимо создать соответствующую атмосферу. Для этого политтехнологи конструируют угрозы, которые герою предстоит устранить. Эмоциональная сила мифа рождается страхом перед Злом, «темными силами», перед Хаосом. Герой, чтобы оправдать самое свое существование, должен противостоять какой-то угрозе. Иначе в нем нет необходимости.Поскольку герой раскрывается в борьбе с врагом, необходимо создать убедительный и яркий «образ врага». Чем красочней портрет злодея, тем правдоподобней миф. В роли злодея могут выступать как конкретные личности, например, Г. Зюганов, Осама бен Ладен, Саддам Хусейн, так и отвлеченные понятия: «империя зла», ваххабизм, коммунизм и т.п. Чем больший страх внушает фигура врага, тем больше лавров достанется герою, который его одолеет. Поэтому раскрутка врагов является необходимой артиллерийской подготовкой выхода на сцену героя мифа.Мифологический злодей всегда действует с неким тайным умыслом. У него есть четкая цель, которую он тщательно скрывает от других. Ради ее достижения он готов на все. Тайный умысел злодея объясняет все его действия. Поэтому столь эффективна «теория заговора». Она позволяет раскрыть скрытый умысел врага, даже если его нет в природе. Но ведь на то он и скрытый. Только «проницательным» политикам дано проникнуть в планы врагов. Как говорил диктатор Варлаам Аравидзе в фильме «Покаяние»: «Мы найдем черную кошку в темной комнате, даже если ее там нет». «Теория заговора» позволяет возвысить и укрепить авторитет героев и клеймить врагов.«Злодей» должен быть отталкивающим, внушающим отвращение. Иначе избиратель может поддаться очарованию Зла. Поэтому в период выборов штабы кандидатов не жалеют пороха на дискредитацию конкурентов. Например, против мэра г. Екатеринбурга А.Чернецкого на губернаторских выборах в Свердловской области применялись следующие приемы: «Показ по телевидению крупным планом немаленького живота Аркадия Михайловича; того, как он ковыряется в носу, дремлет на каком-то заседании; серия карикатур, где Чернецкий предстает в еще более неприглядном свете»8.За «злодеем» необходимо закрепить негативные стереотипы. Так, за Чернецким пытались закрепить образы «слабого хозяйственника», «диктатора», «барина»9 и др.Когда нужная атмосфера создана, на сцену выходит герой. Он может появиться в разных одеждах, в зависимости от

89

общественного запроса: «спасителя», «защитника», «страдальца за правду» и т.п. Герой борется не ради собственной выгоды, а ради торжества принципов, высоких идеалов. Герой задает модели поведения, которые в той или иной мере становятся эталоном для его последователей. Идентификация с героем служит залогом его популярности.Поскольку в мифе прошлое и будущее взаимосвязаны, то уверенность в будущей победе иллюстрируется победами в прошлом, обращением к деяниям великих предков, предшественников. Герой мифа должен быть готов к самопожертвованию в схватке со Злом.В реальной политической практике технологии разрушения мифов и создания новых могут быть самыми разными. Многое зависит от политического контекста, в котором создается миф, личностных особенностей политиков — героев мифа, — таланта мифотворцев и др. Однако есть некие общие закономер-ности, некоторые из которых мы перечислили выше.Мифологизация политики, превращение ее в спектакль может вести к трагическим последствиям. Самым страшным примером являются теракты 11 сентября 2001 года в США. Они были срежиссированы, как голливудский боевик. Но человеческие жертвы были реальными.

1 Почепцов Г. Имиджелогия. М. — К., 2001. С. 148.2 Карпухин О., Макаревич  Э. Формирование масс. М., 2001. С. 287.3 О' Дей Б. Планирование политических кампаний. Шаг за ша-гом к победе на выборах. М., 1999. С. 30.4 Клинтон Б., Гор А. Народ прежде всего. Как мы вместе можем изменить Америку. М., 1995. С. 7.5 Edelman M. Constructing the Political Spectacle. Univ. of Chicago Press. 1988.6 Edelman M.  Constructing the  Political Spectacle.  Univ.  of Chicago Press. 1988. С. 37.7 Edelman M. Constructing the Political Spectacle. Univ. of Chicago Press. 1988.8 Минченко Е. Как стать и остаться губернатором. // Челябинск, 2001. С. 157.9 Там же. С. 156-157.

Назад • Дальше

123456789

Миф и террор

11 сентября 2001 года в одной точке сошлись миф и реальность. Произошло то, что не должно было произойти по законам евклидовой геометрии, — две параллельные прямые пересеклись. Теракты привели к взаимопроникновению реальности и мифа. Когда CNN показало телевизионную кар-тинку с врезающимися в небоскребы самолетами, многих поразило сходство происходящего с продукцией «фабрики грез» — Голливуда. Российские телеканалы обыгрывали это обстоятельство, монтируя кадры CNN с эпизодами из фильмов-катастроф. Целлулоидные кошмары стали явью — таков был лейтмотив многих комментариев в те дни. Создава-лось впечатление, что во всем виноваты Голливудские режиссеры и сценаристы, которые невольно подсказали террористам идею этой кровавой акции. Вера в воздействие кинематографа на людей оказалась в Америке столь сильна, что кинокомпании приостановили производство и прокат картин, в которых были сцены крушения зданий и теракты, чтобы не травмировать психику соотечественников.

Однако единство реальности и мифа продлилось недолго. С того момента, как рухнули две «башни-близнеца» Всемирного торгового центра, миф стал брать верх над реальностью, удаляясь от нее все дальше и дальше. Казалось бы, террористы добились своего — погибло много людей, США был нанесен огромный финансовый ущерб, американцы пережили сильный психологический шок. Однако в симво-лическом мире Америка не только не потерпела поражение, но, наоборот, получила новый импульс для сплочения нации. Поначалу растерявшись, президент Буш быстро пришел в себя и смог мгновенно поднять свой рейтинг, предприняв ряд публичных шагов. Согласно данным социологических опросов, проведенных через несколько дней после терактов, более 90% американцев поддержали действия Буша, объявившего войну международному терроризму. Американский президент призвал в союзники против «мирового Зла» весь остальной мир. Буш назвал и конкретное воплощение Зла — Усаму бен Ладена. Новый, глобальный миф родился в одночасье. Теперь уже неважно, причастен или не причастен бен Ладен к этим терактам. Главное, что его образ позволил добиться поддержки международной антитеррористической операции общественным мнением ве-дущих стран мира.

Когда в Россию пришло известие о терактах, на канале ТВ-6 вышел экстренный выпуск программы «Итоги». Евгений Киселев пригласил в студию своего коллегу Владимира Познера. Познер сделал весьма симптоматичное заявление о том, что во время «холодной войны» чувствовал себя в большей безопасности, чем в современном мире. Подобное

заявление звучит несколько странно в устах известного журналиста-международника, знающего не понаслышке, как протекало противостояние СССР и США в годы «холодной войны». Например, если бы в период Карибского кризиса сторонам не удалось договориться, то последствия были бы несопоставимы с тем, что случилось в Нью-Йорке и Вашингтоне. Однако мнение Познера оказалось созвучным ощущениям многих людей. Одна из основных задач террора — вызвать панику, лишить людей чувства безопасности. Именно эту возросшую тревогу и транслировал Познер, пытаясь найти опору в прошлом, которое якобы было безопаснее настоящего.

Больше всего людей потрясают бессмысленные жертвы. Человек в принципе не выносит отсутствия смысла в том, что происходит вокруг. Поэтому он ищет защиту в мифе. Миф позволяет интерпретировать действительность, т.е. сообщать ей определенный смысл.

Смысл, который вложили в теракт сами террористы, ни русским, ни американцам не доступен. Для американцев теракт обрел свое значение, когда Буш объявил войну мировому террору. А вот для большинства россиян теракт так и не приобрел смысловой нагрузки. Этому может быть несколько объяснений.

Главная причина состоит в том, что Россия все еще находится в промежуточном положении между Западом и Третьим миром, между «угнетателями» и «угнетенными». Вот откуда умеренная поддержка международной операции против террористов, вот откуда мнение, что Америке досталось поделом. Так, опрос ВЦИОМ от 21—24 сентября 2001 года показал, что 71% опрошенных хорошо относятся к Америке, 54% сочувствуют американцам в связи с произошедшим, у 38% теракты вызвали возмущение. Однако на вопрос: «Согласны ли вы с теми, кто считает, что американцам досталось поделом, теперь они на своем примере узнали, что чувствовали во время бомбардировок люди в Хиросиме и Нагасаки, в Ираке и Югославии?» — 50% россиян ответили положительно.

Надо отметить, что вопрос был задан в провокационной форме. Упоминание Хиросимы и Югославии, несомненно, сбило с толку участников опроса. Однако Фонд «Общественное мнение» (опрос от 22—23 сентября) задал тот же вопрос более корректно: «Террористическую атаку на Америку некоторые называют расплатой за политику, проводимую США по отношению к другим странам. Вы склонны согласиться или не согласиться с таким утверждением?» Результат оказался еще более удручающим — положительно ответили 63% респондентов. Зато на вопрос: «По телевидению показывали людей, радовавшихся трагическим событиям в США. Вы осуждаете или не осуждаете людей, которые радовались произошедшему в Америке?» — 79% ответили, что осуждают.

Все эти кажущиеся абсурдными противоречия в ответах объясняются тем, что Россия все еще не вписалась в новую мировую мифологию, в черно-белый мир. Она пытается найти третий путь там, где его нет в принципе. Однако вопрос стоит ребром: либо Россия впишется в систему координат западной мифологии, либо окажется в одном лагере с бен Ладеном. Третьего не дано. Фраза Буша, которую перевели, как «кто не с нами, тот против нас», открывает эру нового глобального противостояния, как в свое время объявленный Рейганом «крестовый поход против коммунизма».

В основе мифологического восприятия мира лежит его разделение на Добро и Зло. Собственно, без этого разделения невозможна была бы цивилизация. Адам и Ева были изгнаны из рая, когда познали Добро и Зло. До этого они жили в гармонии с природой и подчинялись ее законам. Познание Добра и Зла открыло им совсем другой мир, другое измерение жизни. Разделение мира на Добро и Зло, темное и светлое начала является краеугольным камнем всех религиозных и мифологических систем.

В обыденной жизни нет Добра и Зла: мы сталкиваемся с различными проявлениями того и другого, но не с абстрактными Злом или Добром. Если рядового обывателя обворовали, он пойдет не в церковь, а в милицию, поскольку он жаждет наказать конкретного вора, а не само Зло.

Мифы рождаются тогда, когда люди от конкретных понятий переходят к абстрактным. Например, Усама бен Ладен, как грамотный пропагандист, представляет Америку как «средоточие Зла», дьявольскую систему, которая должна быть повержена. Он делит мир на мусульман и неверных, на черное и белое. Самое любопытное, что в американской про-паганде ситуация зеркальная: Бен Ладен и его люди, представляют «мировое Зло», в то время как США . являются защитниками Добра, т.е. западной цивилизации от угроз со стороны «изгоев», т. е. «неверных». В мифе не может быть просто события. Например, в обыденной жизни авария — это несчастный случай, который касается лишь тех, кто попал в нее, и их близких. В мифе любое событие имеет универсальное значение. Сами события — лишь форма для передачи некоего потаенного смысла. В мифе авария — это знак или символ. Например, можно истолковать конкретную аварию как перст судьбы, расплату за какие-то прошлые грехи, карму и т.д.

То же самое относится и к терактам в Нью-Йорке и Вашингтоне. Это не просто разрушенные здания, разбившиеся самолеты и тысячи погибших и раненых. Это была атака на символы. Пентагон — символ военной мощи США, ВТЦ — символ процветания и финансовой власти Америки. Террористы хотели разрушить символический мир Америки с помощью катастрофы в реальном мире. Однако атаковать сим-волы имеет смысл только в мире символическом. Поэтому столь важное значение приобрела символическая интерпретация случившегося. Американцы сумели

развернуть во всем мире кампанию по всеобщему осуждению тех, кто совершил теракт. Даже такие «изгои», как Саддам Хусейн, открестились от обвинений в подготовке терактов. Благодаря этому американцы получили моральное преимущество перед остальными странами. Именно это преимущество США вынудило Россию согласиться на ввод американских военных в страны СНГ для поддержки операции в Афганистане. До 11 сентября это было невозможно. Это яркий пример того, какие дополнительные ресурсы получает страна в свое распоряжение, одержав победу в символической войне и имея моральное преимущество перед своими партнерами и соперниками.

Кстати, любопытно, что термин «империя зла» тоже появился после катастрофы. Рейган ввел его в оборот в речи по поводу корейского пассажирского «боинга», сбитого советским истребителем в 1983 году. Советский Союз из идеологического противника превратился во врага человечества, коммунизму была объявлена священная война. Не случаен термин «крестовый поход», не случайно активное взаимодействие Рейгана с римским папой. То была рели-гиозная война с атеистической державой, поправшей нормы христианства.

Возьмем пример из советской истории. Столкновение демонстрантов с армейскими частями 9 апреля 1989 года в Тбилиси сделало процесс суверенизации Грузии необратимым. Лживость и трусость советской власти проявились тогда в полной мере. Объясняя свои действия, военные говорили о неких «специально подготовленных боевиках, владевших приемами карате», которые, мол, нападали на солдат, и те вынуждены были защищаться подручными средствами (в том числе и саперными лопатками). Хотя понятно, что при лобовом столкновении военных колонн с демонстрантами драка неизбежна независимо от того, владеет кто-то в толпе карате или не владеет. После 9 апреля в глазах грузин советская власть окончательно утратила свою легитимность.

Однако далеко не всегда реальные катастрофы оборачиваются для властей катастрофами символическими. Например, после гибели АПЛ «Курск» рейтинг Путина, несмотря на его неудачные действия, не был поколеблен. Медиаолигархи понадеялись на мощь своих СМИ, но они не смогли ничего предложить взамен мифологии, сложившейся благодаря действиям Путина после взрывов в Москве. Путин оступился, но потом сам себя поправил, выступив в Видяеве перед родственниками моряков и в публичном обращении к народу возложив вину за развал российского флота на олигархов. Президент подключил миф о разграбленной кучкой олигархов России, и это объяснение вполне удовлетворило большинство населения. Олигархи ничем не смогли побить эту карту.

Итак, реальные катастрофы и социальные катаклизмы при определенных обстоятельствах могут стать катализаторами

перемен в мире символическом. Реальное событие может разрушить старую мифологию в том случае, если будет мифологически интерпретировано, т.е. станет мифологическим событием.

Теракты в Америке знаменуют собой конец безвременья, царившего в мире после окончания «холодной войны». В период «холодной войны» мир был поделен на две части, на Добро и Зло. Каждая сторона зеркально отображала мифы и ценности другой стороны. Все было ясно и понятно. Окончание «холодной войны» поставило для победившего Запада на повестку дня вопрос о новом враге. США одно время по старинке эксплуатировали миф о «красной угрозе», исходящей из России. Однако после 1996 года «красная угроза» перестала восприниматься всерьез. Появилась концепция о «государствах-изгоях», которые представляют опасность для цивилизованных стран. Речь шла об Ираке, Северной Корее и др. Именно под эту угрозу предполагалось развернуть национальную противоракетную оборону. Недоста-ток этой «угрозы» и ответа на нее был в том, что речь шла только об интересах США. Остальной мир не вписывался в новую систему координат.

После 11 сентября наступает новая эпоха. Глобальное противостояние отныне будет не между общественными формациями, а между цивилизациями. С одной стороны, — западная цивилизация, с другой — традиционалистская. «Империю зла» сменила мировая террористическая сеть. Вместо коммунизма, радикального социального учения, на арену! выходит радикальный ислам — учение религиозное. Мир вновь становится биполярным. Добро и Зло вновь вступают в противоборство. Главную роль в  этой битве будут играть не самолеты и пушки, а слова и образы. Поэтому с усилением напряженности в международной политике будет возрастать значение пропаганды.

Миф и пропаганда

Карл Клаузевиц считал, что война есть продолжение политики другими средствами. У Клаузевица был перед глазами пример наполеоновских войн, поэтому такая формула напрашивалась в то время сама собой. Сам Наполеон считал, что война первична. Он говорил: «Политику делают большие батальоны». Другими словами, политика является продолжением войны, но мирными средствами.

Однако ни формула Клаузевица, ни формула Наполеона не предусматривают еще одного важнейшего компонента, без которого невозможны ни политика, ни война. Речь идет о пропаганде. Наполеон был великим пропагандистом и умело использовал жажду славы французов для достижения своих

целей. Но лучшей пропагандой для него были военные победы. Он никогда не задумывался о том, чтобы заменить войну пропагандой. Эта мысль посетила другого человека — министра пропаганды Третьего рейха Йозефа Геббельса.

Геббельс задался целью заменить войну пропагандой. И ему многое удалось. Европейские политики оказались совершенно не готовы ответить на вызов, брошенный им Геббельсом. «Геббельс гипнотизировал мир. В Париже и Лондоне людям уже явственно слышались разрывы бомб, и государственные деятели готовы были пойти на что угодно, лишь бы предотвратить катастрофу. В результате всех охватил страх перед войной, из-за чего на свет появился Мюнхенский пакт, предавший Чехословакию. Подписание пакта было в значительной мере ускорено усилиями геббельсовской пропаганды»1.

Однако Гитлер не собирался ограничиваться словесными войнами. Он ведь вооружал немецкую армию для настоящих битв, веря в силу «больших батальонов». Но замысел Геббельса не удался и по другой причине. «Он двинул свою пропагандистскую машину в наступление на противника в надежде запугать его до такой степени, чтобы тот не осмелился вступить в войну. Но он перестарался, он запугал противника настолько, что тот в отчаянии решил поставить на карту все. Немецкая пропагандистская машина оказалась слишком эффективной»2. Геббельс допустил ошибку, загнав своих оппонентов в угол и не оставив им возможности «сохранить лицо». Оказавшись в безвыходном положении, они вынуждены были перейти в атаку.

Современные политические лидеры склонны повторять «ошибку Геббельса», полагая, что чем агрессивнее и мощнее пропаганда, тем больший эффект она может дать. Однако при этом плохо учитывается феномен сопротивления подобной агрессии. Именно этим можно объяснить растущую конфронтаци-онность в мире, «глухоту» стран Третьего мира к пропаганде западных стран.

Еще одной «заслугой» Геббельса как пропагандиста является полное пренебрежение к фактам. Для него существовали только те факты, которые вписывались в его «картину мира». Все остальное отбрасывалось. Если в реальности не было «нужных» фактов, то Геббельс их просто изобретал. Его теория «большой лжи» заключалась в том, что врать надо так нагло, чтобы никому в голову не пришло, что сказанное может быть неправдой. Выражение «геббельсовская пропаганда» и сегодня употребляется как синоним чудовищной лжи.

Создав грандиозную «машину пропаганды», Геббельс превратил «акты в строительный материал, не обладающий

12

самостоятельной ценностью. Чтобы факты начали «работать» на цели пропагандиста, их необходимо объединить в общую картину. Это достигается повторением. За счет подчеркивания ассоциативных связей между фактами повторение «создает видимость логической цепочки. Складывается впечатление, что за фразами вырисовывается система, за частой связью несовместимых понятий стоит принцип... Человеческое существо имеет особенность быть привлеченным и соблазненным упорядоченным представлением о мире, который его окружает»3.

Для упорядочения представления о мире необходим миф. Пропаганда только тогда достигает своих целей, когда вписывается в определенную мифологическую систему. Миф сообщает пропаганде два важнейших качества — цельность и достоверность. Рационалистическое мышление требует проверять факты. Оно всегда требует доказательств. Но миф не нуждается ни в проверке, ни в доказательстве. В миф можно либо верить, либо не верить, либо жить в мифе, либо быть вне его. Поэтому пропаганда эффективна только тогда, когда она встроена в определенную систему политической мифологии.

В XX веке были созданы политические мифы, в центре которых фигура вождя. Вождь в тоталитарном мифе — родоначальник нового государства, новой нации, нового миропорядка. Он же олицетворяет государство и нацию. Правда, наиболее хитроумный из диктаторов XX века, Сталин, поступил изящней. Он объявил родоначальником советского государства Ленина, а себя лишь его «учеником». Таким образом, он создал не только новую мифологию, но и религию. В этом было отличие советской идеологии от нацистской. Гитлер сделал ставку на мифы. Сталин пошел дальше — он опирался и на мифологическое, и на религиозное мышление подвластных ему народов. Видимо, учась в духовной семинарии, Сталин понял, сколь велика сила религии, и усвоил многие приемы воздействия на людей, отработанные церковью на протяжении веков.

На опыт церкви любил ссылаться и Йозеф Геббельс, аргументируя необходимость бесконечного повторения в пропаганде: «Никто из прихожан не скажет: «Святой отец, вы об этом уже говорили в прошлое воскресенье». Дело обстоит как раз наоборот: люди идут в церковь и изо дня в день слушают одни и те же проповеди. Мало того, они слушают их с терпением и вниманием. То, что годится для церкви, годится и для пропаганды»4. Геббельс умело использовал «технологии» церкви, поставив их на службу мифологии Третьего рейха.

Конечной целью тоталитарного государства был «новый человек». Для этого нужно было сломать традиции недавнего прошлого и вписать людей в новый миф. Народу приписывалась некая историческая миссия, ради достижения

34

которой он должен быть готов к любым лишениям. Немцам обещали «восстановить справедливость» и расширить «жизненное пространство». Миссией народов Российской империи стало «счастье всего человечества», т.е. коммунизм и борьба с «эксплуатацией человека человеком». Мао Цзэдун для того, чтобы покончить с тысячелетними конфуцианскими традициями, затеял кровавую «культурную революцию». Рождение «нового человека» было обильно полито кровью.

С высоты сегодняшнего дня нацистская и советская пропаганда кажутся наивными и нелепыми. Не верится, что люди всерьез воспринимали всю эту «чушь». Но не верится лишь тем, кто не включен в нацистский или советский миф. Не верится тем, кто изучает эти мифы со стороны. Однако современники «великих диктаторов» воспринимали происходящее совсем иначе. Далекие для нас мифы были их каждодневной реальностью. Они не могли отменить ее. Кто-то сопротивлялся тоталитарной мифологии, создавая свою собственную, кто-то искал убежища в религии, но большинство так или иначе было включено в тоталитарный миф. Поэтому пропаганда достигала своей цели.

Когда миф ослабевал, падала эффективность пропаганды. Так произошло в Советском Союзе. После смерти Сталина советская мифология стала постепенно терять свою притягательность и силу. При Брежневе миф дряхлел вместе с генсеком. Между тем пропагандистская машина не сбавляла обороты. Но ее снаряды уже были холостыми. Угасание советского мифа сделало пропаганду абсолютно беспомощной. Лозунги потеряли свою эффективность. Из средства, побуждающего людей к действию, они превратились в элемент декорации режима. В конечном итоге власть утратила свою легитимность (т.е. право повелевать) в глазах людей. Участь СССР была предрешена.

 

КАК ХРУЩЕВ АМЕРИКУ ДОГОНЯЛ

22 мая 1957 года Никита Хрущев выдвинул знаменитый лозунг: «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения». Этот лозунг является типичным примером мифологического мышления, веры в то, что воля партии может пересилить законы природы и общества.

Советская пропаганда подхватила лозунг Хрущева, а партаппарат принялся столь ретиво исполнять наказ «дорогого Никиты Сергеевича», что ситуация в сельском хозяйстве стала еще хуже, чем была раньше. Возник чудовищный разрыв между реальностью и пропагандистским мифом. «Газеты, радио и

телевидение постоянно твердили о том, как успешно труженики села догоняют Америку по производству мяса и молока на душу населения, как уже перегнали капиталистические страны по ряду показателей, как страна выигрывает соревнование со всем миром, но продуктов-то в магазине становилось все меньше и меньше. Причем пропадали те самые продукты, которых, если послушать радио, становилось все больше»5.

 

Абсурдные «гонки» с Америкой кончились полным провалом — правительство вынуждено было поднять цены на мясомолочные продукты. Пропаганда «успехов» вызывала лишь раздражение населения. В стране росло напряжение, раздавались призывы к забастовкам. В городе Новочеркасске митинг рабочих был подавлен войсками, пролилась кровь. Попытки заменить реальность пропагандой всегда кончаются трагически.

Методы современной пропаганды совершенствуются вместе с развитием информационных технологий. «Геббельсовская пропаганда» возможна только в закрытом обществе, в котором власть является единственным пропагандистом. В открытых обществах, к которым пока относится и Россия, пропаганда вынуждена становиться все изощренней и изворотливей. СМИ превращаются в самостоятельный фактор политики. Следующая глава посвящена роли СМИ в создании политических мифов.

1 Рисс К. Адвокат дьявола Геббельс. М., 2000. С. 218.2 Рисс К. Адвокат дьявола Геббельс. М., 2000. С. 230.3 Московичи С. Век толп. М., 1996. С. 191.4 Цит. по: Рисе К. Адвокат дьявола Геббельс. М., 2000. С.

339.5 Пихоя Р. Советский Союз: История власти. 1945—1991.

М., 1998. С. 198.

Назад • Дальше

Содержание

СМИ как орудие господства

512345

СМИ часто упрекают в манипулировании общественным мнением. Например, М.Паренти считает, что СМИ «отбирают большую часть информации и дезинформации, которыми мы пользуемся для оценки социально-политической действительности. Наше отношение к проблемам и явлениям, даже сам подход к тому, что считать проблемой или явлением, во многом предопределены теми, кто контролирует мир коммуникаций»1.

Такого рода абсолютизацию роли СМИ, конечно, нельзя признать адекватной реальности. Однако этот подход плодотворен, поскольку позволяет лучше понять механизмы воздействия СМИ на массовое сознание, их роль в мифологизации действительности.

Сверхзадача СМИ — постоянно находиться в настоящем, в точке, где действие происходит в данный конкретный момент времени. СМИ создают и постоянно воспроизводят мифы, которые мы получаем под видом новостей. Поэтому СМИ являются мощным инструментом оперативного управления массовым сознанием.

Одним из первых мифологический потенциал СМИ подметил канадский социолог Маршалл Мак-люэн. Маклюэн занимался изучением воздействия телевидения на массовое сознание. Он считал, что телевидение мифологизирует человеческое общение. Присущая телевидению постоянная смена картинок приводит к тому, что единственным способом объединения разрозненных частей информационной мозаики является миф. Согласно Маклюэну, вместе с телевидением наступает эпоха «нового племенного человека».

Телевидение — один из инструментов осуществления политического господства, поскольку позволяет контролировать мысли и поступки миллионов людей. СМИ тоталитарны по своей природе, т.к. стремятся взять под свой контроль волю людей, их мысли и чувства, тем самым ограничивая свободу личности, порабощая ее.

У современного человека существует настоятельная потребность в получении информации самого разного свойства, и политической в том числе. В России телевидение — самый доступный и к тому же бесплатный источник информации. Но, как и все бесплатное, телевидение оказывается «мышеловкой». В эту «мышеловку» попадает сознание зрителей. Им предлагают ту интерпретацию действительности, которая выгодна группе, контролирующей телеканал. Российское общество еще не готово оплачивать независимую прессу. Поэтому оно расплачивается за

1

«дармовщинку» своими заблуждениями.

Нужно учитывать и то, что распознать манипуляции большинству людей довольно сложно, т.к. у них нет возможности проверить информацию «на вшивость». У рядового зрителя «нет ни аналитических центров, ни советников и консультантов. Нет возможности обратиться к специалистам»2. Поэтому приходится либо верить на слово, либо не верить. Зритель инстинктивно начинает «щупать» информацию на правдоподобие — может такое быть или нет. Если ему кажется, что может, то он соглашается с ус-лышанным, нет — оставляет без внимания. Зная это, манипуляторы от телевидения умело создают ощущение правдоподобия, совершенно не заботясь о том, насколько изложенные факты соответствуют истине.

СМИ не в состоянии трансформировать саму реальность, но им вполне по силам изменить представление о ней. Если это удается, то в действительности происходят изменения, вызванные информационным воздействием.

 

НАХОДЧИВЫЙ ДОКТОР ГЕББЕЛЬС

Когда нацистская Германия была уже близка к поражению в войне, Гитлер приказал организовать отряды «вервольфа» — банды подростков, которые терзали бы вражеские армии в тылу. Иными словами, немцы решили создать партизанское движение. Пропаганду вервольфа должно было обеспечить министерство Геббельса. Пикантность ситуации заключалась в том, что движения «вервольф» в реальности не существовало (правда, были секретные подразделения СС, носившие такое же название). Геббельс оригинально решил эту проблему: «Он исходил из предположения, что оно уже зародилось и набрало размах. За одну ночь он создал «Радиостанцию вервольфа». В ее передачах дикторы говорили, что и они, и их радиостанция располагаются на оккупированных территориях. На самом деле вещание велось из пригорода Берлина. Геббельс лично отобрал авторов и дикторов; сами передачи в основном состояли из веселой народной музыки, перемежавшейся краткими выпусками новостей о подвигах мифического вервольфа»3.

Геббельс сам изобретал и описывал подвиги вервольфа. Когда в одной из бесед ему сказали, что «новости вервольфа» фальшивка, он ответил: «Это

23

новости, которые должны быть!» Принцип геббельсовской пропаганды заключался в том, чтобы «с помощью хитрости и обмана представить нечто несуществующее как реальное, чтобы, в конце концов, оно и стало свершившимся фактом, приукрасить действительное таким образом, чтобы оно стало похоже на желаемое»4. Геббельс был искренне убежден, что пропаганда творит реальность.

 

Индивидуальное сознание не существует автономно. Оно интегрировано в массовое сознание независимо от того, ощущает это сам индивид или нет. В известном смысле нами всеми управляет некая Матрица, которая во многом определяет наши действия. У этой Матрицы нет конкретного автора. Она сама является продуктом коллективного труда, коллективного взаимодействия.

Наша умственная лень предрасполагает к шаблонному мышлению, создавая прекрасные возможности для опытных манипуляторов. «Человек в принципе не может жить в мире, который ему непонятен. Но принцип этого понимания всегда сращивается с фундаментальным отношением человека к самому себе и в смысле способности идентифицировать себя и способности уважать себя. Если же он достигает степени самоуважения посредством упрощенных схем, то он скорее убьет того, кто покусится разрушить эти схемы, чем расстанется с ними»5.

Цель информационного воздействия заключается в изменении поведения объекта воздействия путем трансформации существующей в его сознании «картины мира». При осуществлении информационного воздействия на людей используются обходные пути, лазейки в сознании, которые позволяют найти оправдание действиям, не согласующимся с существующей у объекта манипуляций «картиной мира».

Это хорошо видно на примере побуждения к сдаче в плен в ходе военных действий путем психологического воздействия. Чувства долга и патриотизма не позволяют солдатам сложить оружие. Однако когда моральные и физические силы на исходе, то сознание солдат легче поддается на уловки. Например, в ходе операции «Буря в пустыне» американцы распространяли среди окруженных иракских частей листовки следующего содержания: «ВЫ ОТРЕЗАНЫ! Саддам Хусейн повернулся к вам спиной. Он бросил вас умирать. Не будет ни пополнения, ни подкрепления. Бросай свое оружие и присоединяйся к своим арабским братьям в интересах мира!»6. С помощью этой листовки совершалась перестановка в системе «свой— чужой». Хусейн

456

представал как «чужой», как человек, бросивший на произвол судьбы армию, а многонациональные силы, проводившие операцию, преподносились как «свои». Тех, кто соглашался с такой перестановкой, уже не сковывало чувство долга перед своей страной, поскольку, сдаваясь, иракский солдат предавал Хусейна лично, а не страну.

Подобного рода перекодирование используется и в избирательных кампаниях. Правда, когда речь идет о выборах, то на избирателя оказывается воздействие через формирование и изменение имиджей политиков и политических объединений. Например, в думской кампании 1999 года образ Примакова как умудренного опытом, солидного, предсказуемого политика был «перекован» в образ больного, старого, неповоротливого человека, лишенного каких-либо политических перспектив. Это удалось сделать благодаря радикальной смене контекста избирательной кампании, трансформации ее смыслового поля, смещения политических акцентов. Телевидение словно заменило Матрицу, и исход кампании был предрешен.

Роль СМИ в политическом процессе России очень велика. СМИ являются объектом постоянной борьбы различных политических сил. Контроль над СМИ означает контроль над созданием мифов, которые внедряются в массовое сознание. А мифы управляют мыслями и поступками людей. Поэтому в России борьба за власть сопровождается ожесточенной борьбой за контроль над СМИ.

1 Паренти М. Демократия для немногих. М., 1990. С. 216.2 Грачев Г., Мельник И. Манипулирование личностью:

организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. М., 1999. С. 46.

3 Рисс К. Геббельс. Адвокат дьявола. М., 2000. С. 445.4 Там же. С. 447.5 Мамардашвили М. «Третье» состояние // Как я понимаю

философию. М., 1990. С. 168.6 Крысько В. Секреты психологической войны. Мн., 1999.

С. 290.

Назад • Дальше

Государство и СМИ

123456

В России в первой половине 90-х годов телевидением как орудием политического господства активно пользовались олигархи. Наиболее могущественные медиаимперии принадлежали Б.Березовскому и В.Гусинскому. Первый контролировал ОРТ, второй владел НТВ. С помощью телевидения олигархам удавалось решать свои политические и коммерческие задачи. Однако после прихода к власти Владимира Путина ситуация изменилась. Государство пустило в ход свои силовые ресурсы, и в результате олигархи утратили контроль над телеканалами.

Конфликт российских медиаолигархов с государством не случайное явление. В этом смысле Россия движется в русле мировых тенденций. СМИ все больше приобретают глобальный характер, выходят за пределы национальных государств и стремятся закрепиться в качестве самостоятельной силы.

Эта тенденция четко прослеживалась в тактике защиты, которую избрал Гусинский. В борьбе с Кремлем он пытался опереться на международное общественное мнение, т.е. искал поддержку за пределами российского государства. Поскольку НТВ не транслируется на весь мир, как CNN или ВВС, то непосредственно обратиться к «глобальной деревне» журналисты НТВ не могли. Эта задача решалась с помощью политического скандала, разгоревшегося в мире из-за притеснения свободы слова в России. НТВ осуществило «глобальный охват» мира опосредованно. Но тенденция, что называется, налицо.

Однако есть и встречная тенденция. Государство пытается противостоять глобализации и автономиза-ции СМИ, используя доступные ему рычаги влияния. Даже в США, которые так гордятся Первой поправкой к Конституции, после терактов 11 сентября государство предъявило свои права на контроль над информацией. Так, CNN «порекомендовали» не по-казывать интервью с Бен Ладеном якобы из-за того, что террорист может подавать своим сообщникам некие тайные знаки, которые послужат сигналом для новых терактов. Политкорректное CNN не стало спорить.

В России «ответный ход» государства был менее дипломатичным. Олигархические СМИ «мочили», обрушив на них всю мощь государственной машины. Борьба «Медиа-МОСТА» и Кремля носила очень драматический характер. В конечном итоге государству удалось сломить сопротивление «Моста», но проблема взаимоотношений между государством и СМИ в России далеко не решена.

Государство будет и в дальнейшем наступать на СМИ просто в силу своей природы. Американский футуролог Элвин Тоффлер считает: «Государство — любое государство — занято тем, чтобы быть у власти. Чего бы ни стоила экономика для остальных людей, оно будет искать пути к обузданию последних революционных перемен в области коммуникаций, желая использовать их в своих целях, и оно будет создавать преграды свободному течению информации»1. Тоффлер имеет в виду общемировую тенденцию (книга Тоффлера вышла в 1990 году). В России эта тенденция вылилась в жесткое противостояние олигархических СМИ с государственной машиной.

Тоффлер считает, что «государство изобрело новые формы контроля над умственной деятельностью, когда индустриальная революция привела к созданию СМИ, и оно станет искать новые средства и методики, которые помогли бы ему сохранить хотя бы некоторый контроль над образами, идеями, символами и идеологиями, доходящими до простых людей через новую электронную инфраструктуру»2.

Одним из способов защиты государства от СМИ служат соображения «информационной безопасности». В 2000 году была принята «Доктрина информационной безопасности России», в которой, в частности, говорится: «Информационная сфера, являясь системообразующим фактором жизни общества, активно влияет на состояние политической, экономической,

12

оборонной и других составляющих безопасности Российской Федерации. Национальная безопасность Российской Федерации существенным образом зависит от обеспечения информационной безопасности и в ходе технического прогресса будет возрастать»3. Другими словами, чем дальше идет технический прогресс, тем активнее государство должно заниматься «обеспечением информационной безопасности» самого себя.

Конфликт между СМИ и государством неизбежен, поскольку интересы этих институтов зачастую противоположны. «Цели СМИ отличаются от целей правительственных чиновников. Чиновникам нужны истории, в которых их работа отражалась бы точно и в благоприятном для них свете. Они также хотят доминировать над процессом создания новостей, чтобы публикуемая информация отражала их понимание того, что имеет значение, а что не имеет. С другой стороны, журналистам нужны новостные (newsworthy) истории, отбираемые по общепринятым критериям. Они верят, что их аудитория больше заинтересована в захватывающих фактах и человеческих историях, чем в академических дискуссиях по про-блемам публичной политики, их предыстории и их предполагаемого воздействия, выраженного в статистике»4.

Различие в понимании того, какими должны быть новости с точки зрения чиновника и журналиста, довольно ярко проявилось после победы на конкурсе за вещание на «шестой кнопке» «Медиа-социума». Один из руководителей «Медиа-социума» А. Вольский в одном из телеинтервью заявил о том, что, возможно, он и Е.Примаков будут вести на «шестом канале» «круглые столы» на актуальные темы. Когда об этих планах Вольского спросили Киселева, последний ответил, что это, наверное, была шутка и никаких «круглых столов» не плани-руется.

Конечно, это была не шутка. Человеку с менталитетом чиновника трудно понять законы функционирования телевидения. Чиновники, в особенности «старой закалки», все еще мыслят по законам «галактики Гуттенберга», в то время как телевидение живет по законам «галактики Маклюэна». Чиновник полагает, что рассуждения, «круглые столы», симпозиумы, «мудрые мысли» способны оказывать влияние на людей. Однако телевидение требует шоу, эмоций, мифов, а не рациональных аргументов. Вот почему ток-шоу «Свобода слова» привлекает внимание телезрителей, а нудные «круглые столы», наоборот, отпугивают. Ведь в шоу важно не что говорится, а как говорится и кем говорится. Главное — наличие конфликта. Нет конфликта — нет спектакля. Поэтому на программы типа «Свобода слова» обязательно приглашаются такие специалисты политического шоу, как В.Жириновский, В.Новодворская, и др.

Точка зрения чиновников на роль СМИ в обществе отражена в уже цитировавшейся нами «Доктрине информационной безопасности»: «Современные условия политического и социально-экономического развития страны вызывают обострение противоречий между потребностями общества в расширении свободного обмена информацией и необходимостью сохранения отдельных регламентированных ограничений на ее распространение»5. К источни-кам угроз информационной безопасности России авторы документа относят «неразвитость институтов гражданского общества и недостаточный государственный контроль за развитием информационного рынка России»6. Видимо, ликвидация олигархических медиаходцингов преследовала цель установить «достаточный» контроль над СМИ.

Но у журналистов, что называется, собственная гордость. Журналисты образуют некое подобие профессиональной касты, у которой существует представление о своей роли в обществе, своя мифология профессии. Журналисты «ощущают за собой особую миссию, подобно Марку Антонию Шекспира: «Похоронить Цезаря, а не молиться на него». И, подобно Бруту, они убеждены, что их критицизм не означает нелояльности по отношению к

3456

правительству. Они не меньше любят правительство, они лишь больше любят свой народ»7. Это относится не только к американским журналистам. Такова природа современных масс-медиа и психология людей, в них работающих.

Однако государство не намерено сдавать без боя свои позиции. Оно использует довольно широкий спектр средств для того, чтобы контролировать СМИ. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

1 Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001. С. 448.2 Там же. С. 448.3 Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. М., 2001. С. 269.4 Graber D. Mass Media and American Politics. 4-th ed. P. 321—322.5 Цит. по: Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. М., 2001. С.

280.6 Цит. по: Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. М., 2001. С.

280.7 Graber D. Mass Media and American Politics. 4-th ed. P. 322.

Методы контроля над СМИ

Существует два основных подхода к пониманию роли журналистики в обществе. Сторонники либерального подхода считают — все интересное и важное для аудитории должно быть отражено в новостях. Наиболее ярко эта идеология проявляется в США, где право личности на доступ к информации обеспечивается Первой поправкой к Конституции.

Социально-ответственная журналистика подразумевает использование СМИ для поддержания моральных основ общества и воспитания людей с целью совершенствования их как социальных субъектов. Такого рода подход характерен для обществ, где СМИ монополизировано государством, а само государство одержимо опекой своих граждан. Чтобы проиллюстрировать разницу между этими подходами, приведем таблицу, составленную Д. Грэбер.

Таблица 1. ПРОТИВОПОЛОЖНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РОЛИ СМИ В ОБЩЕСТВЕ

Требования авторитарного режима Требования демократического режима

Правительство знает и отражает лучшие побуждения людей

Правительство может ошибаться, и зачастую оно коррумпировано

Пресса не должна критиковать правительство и его политику

Пресса должна критиковать правительство, когда кажется, что чиновники и политики

71234567

ошибаются

Новости должны побуждать к поддержке политики правительства

Новости должны стимулировать критическое отношение к политике правительства

Новости и развлекательные программы должны отбираться по принципу их социальной значимости

Новости и развлекательные программы должны отбираться по вкусам аудитории

Обе модели журналистики, и либеральная и социально-ответственная, служат для поддержания политической мифологии соответствующих режимов. И в демократическом, и в авторитарном государствах политическая мифология является одним из средств управления обществом. Авторитарное государство опирается на миф о государстве. Демократическое — на мифологию «прав человека».

«Производство» мифов в авторитарном и демократическом государствах организовано по-разному: в первом случае условием создания мифов является искусственное ограничение информационного поля, влекущее неизбежное искажение и фальсификацию фактов; во втором случае мифы создаются в условиях переизбытка информации и плюрализма мнений. Таким образом, методы создания мифов зависят от характеристик информационного пространства данного общества.

Авторитарные государства стремятся достичь единообразия информационного пространства. Они часто прибегают к административному давлению на СМИ, если те «неправильно» отражают факты.

В демократических государствах, наоборот, поощряется разнообразие источников информации, конкуренция между ними. Система фильтров носит не административный, а нормативный характер. «Цензором» СМИ выступает не государство, а общество.

Д. Грэбер выделяет четыре типа контроля над СМИ: легальный, нормативный, структурный и экономический1. Комбинация методов контроля СМИ, отмечает Грэбер, может быть различной. В авторитарных обществах используются легальный, структурный и эконо-мический рычаги воздействия для того, чтобы добиться от СМИ одобрительной оценки политики государства. Для неавторитарных обществ более характерно использование нормативных рычагов давления.

Легальный контроль над СМИ основан на применении законов, защищающих от преднамеренной лжи и клеветы со стороны СМИ. Однако если в либеральных обществах закон защищает от СМИ личность, то в авторитарных и тоталитарных государствах закон защищает интересы самого государства. Например, законы об измене и подстрекательстве могут использоваться для контроля над СМИ. В СССР это называлось «антисоветской пропагандой». Измена и подстрекательство трактуются настолько широко, что любые критические высказывания могут быть потенциально изменническими и подстрекательскими. Обвиненные по этим статьям люди могут быть лишены работы, посажены в тюрьму и даже казнены. Подобная жесткость дает свои результаты, и случаи неповиновения крайне редки. Большинство журналистов избегают сложностей с государственными цензорами и законодательством.

Нормативный контроль над СМИ носит во многом скрытый характер. Он основан на неписаных правилах и договоренностях, принятых в данном обществе. Чем стабильней общество, тем сильней нормативный контроль, «внутренний цензор». В демократических странах СМИ, как правило, поддерживают существующую политическую систему и редко подвергают сомнению ее фундаментальные основы. Они ограничивают свой критицизм тем, что, по их мнению, является искажением фундаментальных социальных и политических ценностей или в случаях коррупции и неприличного поведения.

1

Структурный контроль проявляется в том, какова форма собственности на СМИ и как они управляются. Продукция частных медиахолдингов и государственных компаний заметно отличается, в особенности в России.

Экономический контроль над СМИ заключается в их прямой или косвенной финансовой поддержке какой-либо группой, корпорацией или самим государством. К этому способу прибегали еще в дореволюционной России. Так, в период правления Александра III «субсидии лояльной журналистике принимают систематический характер»2. Однако «экономический пряник дополнялся экономическим кнутом»3. Наиболее распространенными мерами были запрет на рекламу и запрет розничной продажи изданий. В наши дни палитра экономических методов давления на СМИ стала богаче. Однако политика «кнута и пряника» остается неизменной.

В любой стране СМИ зависят от власти, как от главного ньюсмейкера. Это дает правительству возможность предоставлять информацию лояльным СМИ и ограничивать доступ к информации оппозиционным. Так, президент Р.Никсон исключил «Вашингтон пост» из своего пресс-плана во время Уотергейтского скандала.

В демократическом обществе СМИ подвержены не только нормативному контролю общества, но и сильно зависимы от рынка. Экономическая независимость от государства возможна только в том случае, если СМИ приносят прибыль. Погоня за рейтингами, превращение новостей в шоу являются платой за независимость СМИ от государства.

Для современной России характерно преимущественное использование экономических рычагов воздействия на СМИ в сочетании с «диктатурой закона». Самым ярким эпизодом борьбы государства за контроль над СМИ явилась эпопея вокруг холдинга «Медиа-МОСТ».

1 См.: Graber D. Mass Media and American Politics. 4th ed. P. 26.2 Жирков Г. История цензуры в России XIX—XX вв. М., 2001. С. 174.3 Там же. С. 175.

СМИ против государства: крах медиаполитики и либеральной мифологии

Противостояние «Медиа-МОСТа» и Кремля было не просто «разборкой» властей с неугодным олигархом. Это была схватка мифологии ельцинского режима и мифологии новой власти.

При Ельцине существовал миф о демократии. При всех пороках его режима следует отметить интересный факт — первый президент России до конца своего правления пытался сохранить имидж «демократа». Хотя самому Ельцину пресса давно отказала в этом звании, миф о демократии в России держался благодаря наличию на политической арене такой фигуры, как Ельцин. С уходом Ельцина единственным оплотом демократического мифа оказались олигархические СМИ. Но без политического прикрытия они были обречены.

Путин пришел к власти на фоне крушения демократического мифа в

23123

России. Разрушение мифа имело вполне осязаемые политические последствия. В 2000 году началось наступление Кремля на институты формальной демократии. Новая власть посчитала их ненадежными, провоцирующими нестабильность государства. Начался отстрел «священных коров» ельцинского режима. Частные, независимые от госу-дарства СМИ были «построены». Институт выборов, и без того дискредитированный «грязными избирательными технологиями», стал дискредитироваться самой властью. Снятие с дистанции неугодных кан-дидатов с помощью суда, продление сроков пребывания у власти губернаторов, открытое использование административного ресурса — все говорило о том, что Кремль не видит в самой процедуре выборов одну из основ легитимности власти. Выборы лишь инструмент для решения прикладных политических задач.

Победа Кремля в конфликте с «Медиа-МОСТом» стала возможна не только благодаря административным ресурсам государства. Если бы население воспротивилось закрытию «старого» НТВ, то государству пришлось бы отступить. Но власть смогла решить задачу переключения общества с демократического мифа на миф о государстве. После начала войны в Чечне в общественном сознании произошел перелом. Война, как это часто бывает в истории, выполнила роль «переключателя» мифов. С этого момента в своей борьбе с государством «Медиа-МОСТ» был об-речен. Кремлю предстояло решить чисто технологическую задачу по «выстраиванию» неугодных СМИ. Сопротивление, оказанное медиахолдингом, свидетельствует о том, что это была мощная информационная крепость, рассчитанная на длительную осаду. Однако без помощи извне даже самая надежная крепость рано или поздно вынуждена сдаться.

Положение «Медиа-МОСТа» усугубили пропагандистские просчеты, допущенные в ходе противостояния с Кремлем. Рассмотрим некоторые из них:

• СМИ «Моста», в особенности НТВ, критиковали усиление государства, несмотря на то, что большинство населения поддерживало этот курс. «МОСТ» выступал против доминирующего общественного запроса. Подобная позиция позволила Кремлю позиционировать НТВ как антигосударственный канал.

• Гибель «Курска» и промахи Владимира Путина активно эксплуатировались СМИ «МОСТа», но Кремлю удалось выправить ситуацию. После встречи Путина с родственниками погибших в Видяеве его рейтингу уже ничего не грозило. Кроме того, внимание СМИ удалось переключить на причины аварии. В СМИ вбрасывались самые фантастические версии, среди которых особо выделялась версия столкновения с американской подводной лодкой. «Теория заговора» в очередной раз выручила власть.

• Критика Путина шла вразрез с настроениями большинства. Вера во всесилие телевидения, в то, что можно с помощью пропаганды создавать и низвергать президентов, подвела владельца «Медиа-МОСТа». Пропаганда, идущая вразрез с доминирующим в обществе мифом, была обречена на провал.

• Аргументация «МОСТа» была отголоском ельцинской кампании 1996 года. Население пугали тоталитаризмом и диктатурой,  не

учитывая того факта, что у людей нет ощущения надвигающейся диктатуры. Более того, многие даже приветствовали бы «сильную руку».

• НТВ совершенно не учло резкой идеологической смены, произошедшей в Кремле. Как справедливо заметил Скуратов: «Маски сброшены!» Ельцин играл в демократию, чтобы получать на Западе кредиты и политическую поддержку. До 1999 года Кремль не решился бы открыто давить на НТВ. После 1999 года это стало возможно. Конец «имитационной демократии» означал и отказ от ее ритуалов. Правила игры в высших коридорах власти изменились, а Гусинский пытался играть по старым правилам.

• Война в Чечне освещалась НТВ вопреки позиции большинства населения. Никто из российских политиков не смог сформулировать аль-тернативное путинскому решение чеченской проблемы. НТВ критиковало Путина за Чечню, но не предлагало реальных путей устранения угрозы терроризма. Претендуя на роль оппозиционной протопартии, НТВ не выполняло функций такой партии — не формулировало альтернативных программ и решений. Как и положено СМИ, оно ограничивалось критическим взглядом на ситуацию. Лишаясь политических подпорок, НТВ превращалось в обычное средство массовой информации. Однако при этом оно продолжало использоваться своим владельцем в качестве политического инструмента. Это противоречие не могло не сказаться на результате.

• НТВ во многом следовало идеологическим клише времен «перестройки»: транслировались фильмы о преступлениях КГБ, «честном коммунисте» Бухарине, «кровавом тиране» Ленине и др. Вся эта идеологическая продукция давно уже устарела, приелась. На фоне ностальгии по прежним временам, желания большинства населения страны вспомнить хорошее из советского прошлого такая линия не могла найти серьезной поддержки. Не был учтен тот факт, что советская действительность уже не ассоциируется напрямую с коммунизмом. Советский Союз гораздо больше, чем просто коммунистическое прошлое. Это «старые песни о главном», ушедшая молодость, спортивные достижения, любимые кинокомедии, привычный гимн и т.д. В Кремле уловили эти настроения и умело использовали их для поднятия рейтинга Путина.

• Компроматы на ФСБ, прокуратуру, членов «семьи» и т.д., публиковавшиеся в СМИ «МОСТа», утратили смысл после прихода к власти Путина. Кремлевским  политтехнологам  удалось перекрыть негативный  образ власти  позитивным. Пропаганда НТВ рождала чувство безысходности и беспросветности. А с новым президентом население связывало надежды на обновление власти, на решение наболевших проблем. Поэтому проверенные методы давления на власть стали давать сбои.

• «МОСТ» апеллировал к мировому общественному мнению, к Западу. На фоне усиления антизападных настроений в обществе такая стратегия имела много минусов. Давление западных лидеров на российское руководство воспринималось в России как вмешательство во внутренние дела страны.

Поражение «Медиа-МОСТа» в информационной войне с Кремлем свидетельствует о том, что медиа-технологии, которые были эффективны

при Ельцине, перестали работать при Путине. Созданная в 1996 году легенда о всесилии СМИ была развеяна. Новая интерпретация реальности, предложенная властью, оказалась созвучна массовым ожиданиям, в то время как «Медиа-МОСТ» использовал в своей пропаганде уже отработанные идеологические клише.

Восстановив против себя практически всю государственную машину, Гусинский оказал Путину неоценимую услугу — он консолидировал ее. Никогда еще за последние годы она не действовала так агрессивно и слаженно. Множество просчетов, совершенных чиновниками в ходе гонений на «Медиа-МОСТ» и обыгранных в СМИ, не оказали влияния на конечный результат. Система победила.

После смены собственника на НТВ «команда Киселева» ушла на канал ТВ-6, принадлежавший Борису Березовскому. Журналисты сохранили свой авторитет, им сочувствовали, их твердость в отстаивании своих убеждений вызывала уважение. Но, несмотря на то, что Киселев пытался избежать политических игр, делая коммерческое телевидение, ему не удалось уклониться от очередной «разборки». Знамя «борцов; за свободу слова» было тем товаром, за который владелец ТВ-6 Борис Березовский готов был платить деньги. Ему нужен был не коммерческий, а политический канал. Поэтому в своих интервью он постоянно подчеркивал, что рассматривает ТВ-6 как инструмент политического влияния. Тем самым он провоцировал Кремль на репрессии по отношению к ТВ-6. Репрессии последовали, но, к неудовольствию Березовского, спектакля, аналогичного тому, что был разыгран на НТВ, не получилось. Канал закрыли очень быстро, не оставив возможности для ведения информационной войны. В то же время «команда Киселева» начала переговоры с администрацией президента. Произошел курьезный инцидент с отзывом лицензии на вещание, после которого Березовский заявил, что Киселев его «кинул». СМИ Березовского развернули кампанию по дискредитации Киселева, который из поборника «свободы слова» превратился в «кидалу» и «обслугу» Кремля.

В конечном счете, киселевцы встали под опеку администрации президента и «комиссаров» Путина — Вольского и Примакова. Они получили новую лицензию и вышли в эфир под новым брэндом — ТВ С. Но этот брэнд уже лишен былой славы. История с НТВ сделала журналистов героями, а история с ТВ-6 лишила их героического ореола. Они сдались Кремлю, с которым так ожесточенно боролись. Миф рухнул.

Натерпевшись позора с НТВ, власть усвоила урок. ТВ-6 довольно быстро закрыли. Больше того, Кремлю удалось разрушить мифологию «свободы слова», олицетворяемую командой Киселева. Березовский очень хорошо подыграл власти в этом вопросе. Сознательно он это сделал или так получилось — сейчас уже трудно судить.

А что же народ? Ведь, в конечном счете, телевидение существует для зрителя. Согласно социологическим опросам, закрытие ТВ-6 не стало трагедией для россиян. Это хорошо видно из данных ВЦИОМ.

Таблица 2. Экспресс-опрос ВЦИОМ от 25—28 января 2002 года (1600 респондентов. Опрос проводился в 83 населенных пунктах 33 регионов страны (150 точек опроса). Статистическая погрешность в пределах 3,8%)

Слышали ли Вы о закрытии телеканала ТВ-6 и, если да, какие чувства вызвало у вас это известие?

Недоумение 21

Возмущение 11

Тревогу 5

Удовлетворение 4

Страх 0

Никаких эмоций 38

Ничего не слышал об этом 18

Затруднились ответить 3

Таким образом, у 41% опрошенных это известие вызвало какие-то эмоции, у 38% не вызвало никаких эмоций. Остальные ничего об этом даже не слышали. Лишь 3% затруднились с ответом. Картина довольно удручающая для борцов за «свободу слова», если учесть, что возмущение и тревогу испытало всего 16% респондентов. 21% испытывает недо-умение, т.е. не понимает, что происходит. Недоумение сложно отнести к категории сильных эмоций. В принципе эти 21% можно смело плюсовать к тем 38%, которые никак не откликнулись на событие. Порадовало закрытие ТВ-6 всего лишь 4% россиян, что уже хорошо. Однако самое интересное, что ни у кого прекращение вещания ТВ-6 не вызвало страха. Это означает, что ПР-кампания ТВ-6, строившаяся на тезисе «сегодня пришли за нами, завтра придут за вами», полностью провалилась. В угрозу наступления тоталитаризма население упорно отказывается верить.

Конечно, ПР ТВ-6 был несравнимо слабее и мягче ПР-а НТВ Гусинского. Но даже НТВ не удалось запугать людей, как видно по данным опроса ВЦИОМ, проведенного после захвата НТВ «Газпромом» в апреле 2001 года.

Таблица 3. Какие чувства вызвало у Вас известие о происшедшей на прошлой неделе смене руководства телеканала НТВ и уход из компании многих ведущих журналистов?

Недоумение 20

Возмущение 19

Тревогу 10

Удовлетворение 5

Страх 1

Никаких эмоций 35

Затруднились ответить 10

Чувство страха испытал лишь 1% опрошенных, что можно рассматривать как статистическую погрешность. Правда, 10% россиян

испытали чувство тревоги. Это значит, что беспокойство все же имело место. 19% были возмущены произошедшим. Если все это сложить, то получится 30% активных сторонников НТВ против все тех же 20% недоумевающих и 35% равнодушных (в сумме 55%).

Из этих двух таблиц видно, что доля пассивных созерцателей «удушения свободы слова» практически неизменна в обоих случаях. В опросе по ТВ-6 появилась графа «ничего не слышал об этом», которой не было в опросе по НТВ. Это объясняется тем, что ТВ-6 имел гораздо меньший охват аудитории, чем НТВ. Тех же, кто возмущался действиями властей, в случае с НТВ было больше, что вполне объяснимо — конфликт НТВ с Кремлем растянулся на целый год, в то время как ТВ-6 вело себя довольно тихо до самого последнего момента.

Общий вывод таков — более половины населения равнодушно отнеслось к проблеме «свободы слова», а доля тех, кто возмущался политикой властей, уменьшилась. Население без особого сопротивления приняло предлагаемые правила игры.

В этой связи любопытна следующая диаграмма из того же опроса ВЦИОМ.

Рис. 2. Как Вы думаете, что явилось главной причиной закрытия канала?

(Ответы приводятся от числа тех, кто слышал о закрытии канала ТВ-6.)

В случае с НТВ весь спор как раз вертелся вокруг того, носят ли претензии «Газпрома» экономический характер или это все же политика. Тогда Путин и произнес вошедшие в фольклор слова о «споре хо-зяйствующих субъектов». По той же схеме шла пропагандистская борьба и в случае с ТВ-6. Как видно из рисунка, ТВ-6 проиграло идеологическую битву с разницей в 10%. Любопытно, что 24% опрошенных не удалось убедить ни ТВ-6, ни Кремлю. Эти люди избрали «золотую середину», т.е. не поверили ни тем, ни другим. Надо сказать, что это довольно убедительная идеологическая победа Кремля, поскольку ТВ-6 закрыли по откровенно надуманному предлогу. Тем не менее сработал стереотип «спора хозяйствующих субъектов», сформировавшийся во время битвы НТВ с «Газпромом».

Слабость политической версии закрытия канала подтверждает и следующая таблица.

Таблица 4. Кто, на Ваш взгляд, больше всего потерял от закрытия телеканала ТВ-6?

Журналисты ТВ-6 36

Телезрители 20

Березовский 18

Демократия в России 9

Затруднились ответить 17

(Ответы приводятся от числа тех, кто слышал о закрытии канала ТВ-6.)

Итак, «угрозу демократии» почувствовали лишь 9% опрошенных. Большинство (54%) считает, что закрытие канала — это проблема его работников и владельца. Лишь 20% телезрителей ощутили себя ущем-ленными в правах. Но большая часть из них скорее сожалеет о «Ментах» и «Последнем бифштексе», чем о «свободе слова». Иначе они пополнили бы ряды тех, кто обеспокоен перспективами российской демократии.

Интересные результаты были получены социологами по вопросу о том, имел ли отношение к закрытию канала Владимир Путин. 

Таблица 5. Как Вы считаете, принимал ли Владимир Путин участие в решении судьбы канала ТВ-6? (Ответы приводятся от числа тех, кто слышал о закрытии канала ТВ-6.)

Ни он сам, ни его окружение не вмешивались в решение этого вопроса

36

Сам не вмешивался, но его окружение активно влияло на ход дела

20

Основные решения принимал сам 18

Затруднились ответить 9

В деле ТВ-6 Путин дистанцировался от происходящего настолько, насколько это было возможно, и результат превзошел все ожидания. Лишь 8% считали, что он лично командовал закрытием канала. 32% свалили ответственность на его окружение. 27% поверили в то, что Кремль не вмешивался вовсе, и 33% оказались в затруднении. Этот опрос показывает, что в народе вновь ожила вера в «доброго царя», не ве-дающего о происках своих «бояр».

Все эти шекспировские страсти вокруг телевидения делают актуальным вопрос: в чем именно состоит сила воздействия телевидения на массовое сознание? Понятно, что оно формирует общественное мнение. Но как? Каковы механизмы этого влияния? Почему новости становятся мифами? Рассмотрим эти вопросы подробнее.

Телевидение как "фабрика мифов"

Массовые коммуникации немыслимы без мифов. Чтобы информация воспринималась миллионами людей, она должна быть облечена в форму мифа. В России телевидение является самым влиятельным средством массовой информации. Именно с помощью телевидения создается виртуальная, мифологическая реальность, которая навязывается миллионам зрителей.Мифологично даже само слово «телевидение», которое означает «видеть на расстоянии». Сбылась вековая мечта человечества, отраженная в сказках различных народов. С помощью «волшебных зеркал», «магических шаров» и прочих колдовских приспособлений сказочные герои могли видеть на расстоянии. Теперь эту «сказочную возможность» имеет любой человек, которому доступен телевизор. Телевидение представляется как бы продолжением наших органов зрения. Однако на самом деле то, что мы видим на экране, — это не наше «видение». Но психология телезрителя такова, что он принимает чужой взгляд за свой собственный. В этой подмене кроется одна из разгадок огромного влияния телевидения на людей.Телевидение — это не просто посредник между мифотворцами и зрителями. Это особая среда, обладающая рядом уникальных свойств, которые превращают его не только в канал доставки мифов, но и в фабрику по их производству.Когда в Москве в августе 2000 года загорелась Останкинская башня и жители столицы на несколько дней остались без телевидения, власти в экстренном порядке принялись восстанавливать передатчики. Оно и понятно: оставить народ надолго без такого эффективного «полицейского» было рискованно. Ведь телевидение не просто средство развлечения. Оно активно влияет на наше умонастроение, поступки, модель поведения в различных ситуациях и т.д.После того как вещание было восстановлено, на временно организованном канале ОРТ-РТР телепрограмма состояла лишь из новостей и сериалов. Это два стратегических продукта, которые производит российское телевидение. Власти вернули их на голубые экраны в первую очередь.С телесериалами более или менее понятно. Домохозяйки и пенсионеры с нетерпением ждут каждую новую серию латиноамериканского «мыла», которое восполняет им дефицит общения и отвлекает от проблем. Это огромная аудитория, которой дорожит любой канал.Что касается новостей, то это уже политический продукт. Новости формируют «картину мира», представление о реальности, поскольку в стране и в мире происходит только то, что попадает в программы новостей. Подбор новостей, их подача, интерпретация формируют отношение к происходящему, задают оценки людям, событиям и т.д. Новости предоставляют огромные возможности для манипулирования телеаудиторией. Они являются эффективным инструментом политического и экономического влияния.Телевизионные новости — это мифы. Они основаны на реальных событиях (и то не всегда), но они не являются зеркалом реальности. Факты лишь повод, отправная точка для формирования телевизионного мифа. При этом мифологическая трактовка реальных событий осуществляется телевидением столь правдоподобно, что зритель принимает миф за реальность. Люди склонны верить увиденному, поскольку визуальный канал восприятия интуитивно кажется наиболее достоверным. Не случайна русская поговорка: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз ус-

лышать».Хрестоматийный пример воздействия телевидения на зрителей — теледебаты Р. Никсона и Дж. Кеннеди. Более телегеничный Кеннеди одержал верх над более основательным Никсоном. Но, что самое интересное, радиослушатели, которые не могли видеть; внешние преимущества Кеннеди, отдали предпочтение Никсону1. Таким образом, телевидение исказило восприятие дебатов, отодвинув их содержательную сторону на задний план. На первый план вышли внешний вид политиков, их одежда, манера себя держать и т.д. Телевидение неизбежно превращает политику в спектакль.Погоня телевидения за рейтингами подвергается в научной литературе серьезной критике: «Создается впечатление, что граждане демократий нуждаются лишь в новостях, которые могут доставить им удовольствие, — в новостях, которые они смотрят из тех же побуждений, что и комедии положений. Но это означает, что зрителей рассматривают не как граждан демократического общества, а как потребителей, настроенных на развлечение и лесть. Но если новости создаются для того, чтобы взять на крючок и удовлетворить по возможности большую аудиторию, то они превращаются из «диалога о демократии» в «развлекательный разговор». Новости начинают «завоевывать зрителя тем же путем, каким Рональд Рейган завоевал избирателей: давая им «чувствовать себя хорошо»2. Но новость, позволяющая «чувствовать себя хорошо», в принципе поверхностна, эпизодична, необязательна, непритязательна. Она льстит культуре, но не изучает ее; она доставляет удовольствие людям, но не учит их думать»3.Превращение новостей в шоу, влекущее за собой превращение граждан в потребителей, отвечает интересам правящих классов, поскольку при этом политическая активность населения снижается. Гражданин — это активный политический субъект. Превращаясь в потребителя, он становится политически пассивным, инертным, что и требуется для осуществления успешных манипуляций сознанием аудитории.Телевидение берет валом, напором, бесчисленными повторами и сменой ярких «картинок». Калейдоскоп «картинок» гипнотизирует зрителя, завораживает его. Телевизионный гипноз позволяет отключить сознание, снять барьеры для восприятия информации, сделать человека более внушаемым, навязать ему «повестку дня». «Современный человек живет в состоянии вечного референдума. Он всегда вынужден определяться, согласен он с мнением или фактом или нет. Поддерживает он что-то, или он против. Калейдоскоп тем вертится все быстрее и быстрее».4 Чем быстрее вертится «калейдоскоп тем», тем выше внушаемость телезрителей.Нужно отметить, что, обладая такой силой воздействия на людей, российское телевидение в отличие от американского не позволяет «чувствовать себя хорошо». Как раз наоборот, оно создает довольно мрачную «картину мира». Ярко выраженный катастрофизм российского телевидения — не случайное явление. В революционную эпоху опасность массовых возмущений довольно велика. Нагнетание негативной атмосферы через телевидение приводит к подавленности и социальной пассивности зрителей. Телевидение, выплескивая на аудиторию потоки

1234

«чернухи», подавляет волю людей к сопротивлению, критической оценке реальности. К тому же после телевизионных ужастиков реальная жизнь начинает казаться не такой уж страшной. Телевидение проводит своего рода «вакцинацию» населения. Однако результатом многолетнего нагнетания негативных эмоций стала острая потребность в позитивной «картине мира» и притупленность восприятия даже действительно трагических событий.Перемены на рынке масс-медиа, произошедшие после прихода к власти В.Путина, кардинально не изменили ситуацию. СМИ продолжают нагнетать страсти, только теперь место внутренних «врагов» заняли внешние. Отсутствие мифов, способных консолидировать общество, неизбежно ведет к информационному хаосу. Культивировать социальный оптимизм и создавать позитивную «картину мира» российские СМИ пока не в состоянии, поскольку нет соответствующего политического контекста.Конечно, существует соблазн взять на вооружение советский опыт пропаганды оптимизма в обществе. Тоталитарные государства всегда уделяли пропаганде оптимизма большое внимание. Однако эта модель для России уже пройденный исторический этап. Советская пропаганда строилась на отрицании реальности. Следовало делать вид, что все хорошо, не замечать пороков Системы и благодарить партию за счастье жить в СССР. Государство относилось к народу как к детям, которых следует оберегать от взрослой жизни. Но «дети» выросли и отказались от своих «отцов». Поэтому розовые советские очки России не подойдут.Есть и другой путь поддержания социального оптимизма. Это американская модель «общества равных возможностей». У каждого человека есть шанс, и, насколько он реализует его, зависит от него самого. Как в старой русской поговорке, «каждый сам кузнец своего счастья». Эта модель поощряет конкуренцию в обществе, повышает мотивацию людей на достижение своих жизненных целей.Российские СМИ не имеют законченной идеологической концепции, поскольку нет ее и у российских политиков. Поэтому модели социальной активности и оптимизма пока еще не внедряются целенаправленно в массовое сознание. Зато проверенные технологии устрашения населения, конструирования угроз, разжигания политических страстей продолжают повсеместно применяться.

1 MacDonald J.F. One Nation Under Television. New York: Panteon Books. 1990. P. 150.2 Alter J. Taking CBS to Task. Newsweek. Sept. 15. 1986. P. 53.3 Abramson J.B., Arterton F.C., Orren G.R. The Electronic Commonwealth. Basic Book Inc., Publishers. New York. 1988. P. 287.4 Гусев Д., Матвейчев О. и др. Уши машут ослом. Пермь, 2002. С. 103.

1234

Технология создания телевизионных мифов

«Магия» телевидения, как и магия колдунов-шаманов, является результатом применения определенных технологий и техник воздействия на сознание людей. Рассмотрим некоторые аспекты телевизионной «магии», ее технологии.

Как уже говорилось выше, одним из «стратегических товаров» телевидения являются новости. Стержнем новостей является событие. Однако далеко не каждое событие может удостоиться чести попасть в но-востную программу. Для этого событие должно иметь ряд отличительных признаков. Американские исследователи Джемисон и Кэмпбелл1 выделили пять основных признаков значимого для СМИ события.

Первый признак — наличие главного героя, вокруг которого развивается сюжет. Зритель подсознательно идентифицирует себя с героем телесюжета, переживает вместе с ним различные перипетии. Эмоциональная вовлеченность зрителя облегчает усвоение заложенной в сюжете информации.

Второй признак — драматургия события, конфликт интересов, который может сопровождаться открытым насилием. Телевидение так устроено, что чем сильнее конфликт, чем жарче страсти, тем больше времени оно уделяет такого рода событиям. Подобная установка может иметь далеко идущие последствия. «У телезрителя порой формируется ошибочное представление, что сцены насилия, которые он видит на экране телевизора, являются нормой. На события, не содержащие

1

элементов насилия, средства массовой информации могут вовсе не обратить внимания, а о важных проблемах, которые нельзя преподнести эффектно, где нет конфликтующих сторон и отсутствует, яркая личность, будут упоминать лишь вскользь»2.

Третий признак — событие должно содержать активное действие, чтобы приковывать внимание зрителя. Действие является своего рода «крючком», на который подсаживают зрителя, чтобы довести до него какую-либо информацию. Особенность телевидения такова, что оно вынуждено иллюстрировать, показывать даже самые отвлеченные понятия. Если пишущий журналист может позволить себе рассуждать о безработице как социальном явлении, не привязываясь к конкретным людям, то тележурналист должен показать безработного или безработных. На бумаге — отвлеченное понятие, на телеэкране — живые люди, имеющие имя, возраст, цвет кожи и т.д. На телевидении все предельно конкретно. «Например, увеличение инфляции можно представить в виде серии репортажей из магазинов, где конкретные покупатели выражают свое отношение к росту цен на товары. Важные события, которые невозможно подвесить на подходящий «крючок», как правило, привлекают гораздо меньше внимание журналистов»3.

Четвертый признак — новизна события и степень отклонения от общепринятых норм. Самый яркий и жуткий пример — это теракты 11 сентября 2001 года в США. Это событие не имело аналогов за всю исто-рию существования телевидения. Воздействие на людей постоянно транслируемой CNN телевизионной картинки с врезающимся в небоскреб самолетом оказалось столь велико, что в конечном счете было принято решение отказаться от показа этих кадров. Событие было настолько из ряда вон выходящим, что привело к расстройству психики у огромного количества американцев.

Пятый признак — возможность привязки события к темам, которые в данный момент активно разрабатываются СМИ, т.е. актуальность события.

Ричард Харрис среди подобных тем выделяет так называемые «вечные темы». Одна из «вечных тем» — противоречие между личиной и подлинной сущностью человека. В результате журналистских расследований общественности становятся известны теневые стороны деятельности политиков, различные махинации, аферы и проч. Вспомним знаменитое восклицание Юрия Скуратова, разоблачавшего обитателей Кремля: «Маски сброшены!» Финансовый скандал вокруг «семьи» Ельцина, раскрученный российскими и зарубежными СМИ, привел к

23

острейшему политическому кризису в стране.

Другая «вечная тема» — противоборство власть имущих и простых людей. «С этой темой тесно связана тема борьбы добра и зла, часто используемая как своего рода моральная рамка, обрамляющая многие сюжеты новостей, например, хороший борец за чистоту окружающей среды и плохая корпорация, эту среду загрязняющая»4.

На «вечность» претендует оценка эффективности и неэффективности, например, правительства в решении насущных задач. Для политика очень важно прослыть перед избирателями человеком, не пасующим перед обстоятельствами, умеющим решать самые трудные задачи.

Поскольку в каждом человеке живет ожидание какого-то чуда, то к числу «вечных тем» относятся сверхъестественные события и явления. Человечество всегда будет интересоваться НЛО, падающими на землю астероидами, «снежным человеком», загадкой Бермудского треугольника и прочими чудесами.

Если мы приглядимся внимательнее, то обнаружим, что так называемые «вечные темы» телевидения есть не что иное, как мифы. Для наглядности можно представить себе телевизионный экран в виде трафарета, в который заливаются краски реальной жизни. Краски варьируются, а шаблон остается. Эта особенность телевидения во многом объясняет силу его воздействия на аудиторию. За внешним разнообразием скрывается довольно ограниченный набор шаблонов, которые вырабатывают у зрителей определенные стереотипы восприятия информации, формируют установки часто помимо их воли.

Выделенные Джемисоном и Кэмпбеллом пять признаков значимого для СМИ события лишний раз подтверждают, что пространство, формируемое современными СМИ, есть пространство мифологическое. Таким образом, телевидение не просто информирует о событии, а превращает его в миф.

Существуют также вторичные признаки важного события. Например, необходимость правдоподобия репортажа о событии5. Это важная характеристика искусственно создаваемого мифа. Зритель должен поверить, что происходящее — реальность. Тогда он подключится к мифу. Даже если речь идет о «летающих тарелках». Ведь многие верят в их существование, иначе не смотрели бы передачи о такого рода «явлениях».

Р.Харрис также выделяет остроту события, возможность рассказать о нем вкратце. Время телевизионного репортажа крайне

45

ограниченно. Конкуренция между телеканалами очень жесткая. Поэтому журналист должен в считанные секунды уметь приковать внимание зрителя к своему сюжету.

Еще один признак важности события — степень влияния последствий события на конкретное сообщество людей6. Если даже новость непосредственно «не касается» большинства зрителей, телевидение обладает средствами для того, чтобы убедить их в обратном. Как правило, подобная обработка производится в рамках какой-нибудь пропагандистской кампании. Впрочем, это удается не всегда. Наиболее яркий пример — попытка «старого» НТВ убедить телезрителей, что защита «свободы слова» — дело каждого. «Сегодня нам закроют рот, а завтра придут за вами» — таков был лейтмотив многочисленных апелляций НТВ к общественному мнению страны. НТВ пыталось до-казать, что давление власти на телекомпанию — не частная разборка с опальным олигархом, а событие всероссийского и даже мирового масштаба (за НТВ вступались лидеры западных стран). Однако эта линия защиты не сработала — общество посочувствовало журналистам, но не встало на их защиту. Последствия смены руководства канала не представлялись большинству телезрителей столь трагическими, как это изображало НТВ, — наступление диктатуры, политическая цензура, чуть ли не повторение 37-го года и т.д. Изменилась телепрограмма, появились новые лица, сменился стиль, но никого не арестовали, не расстреляли и т.д. НТВ так и не удалось создать миф, который побудил бы общество встать на защиту телекомпании. Итак, телевидение не отражает действительность, как может показаться на первый взгляд, а мифологи-чески интерпретирует ее. Препарируя реальность, телевидение создает некий образ, который зритель принимает за саму реальность. Эта способность телевидения делает его мощнейшим инструментом создания и разрушения политических мифов.

В дотелевизионную эпоху в качестве «фабрики мифов» вне конкуренции был кинематограф. Но технологии конструирования мифологической реальности в кино и на телевидении существенно различаются. Главное различие состоит в том, что кино имеет дело с художественной реальностью, вымыслом, в то время как телевидение  препарирует реальные факты в оперативном режиме. В кино главное — сюжет и образы, на телевидении — контекст событий, факты и их интерпретация. Кино как бы останавливает течение времени, фиксируя его в конкретном сюжете и художественных образах. Телевидение следует за «рекой времени», порой даже обгоняя ее течение.

Различается также воздействие телевидения и кино на зрителей. Кинообраз может долгое время оказывать свое воздействие уже после просмотра фильма. А вот влияние телевидения основано на том, что телевизор смотрят регулярно. К телевидению быстро привыкают, но от

6

него можно довольно быстро отвыкнуть. Телевизионная «дубина» эффективна лишь в том случае, если постоянно опускается на головы телезрителей.

Этот недостаток телевидения восполняется наличием телевизионной программы. Телепрограмма задает некие рамки для зрителей. Она обеспечивает регулярность телепросмотра, что позволяет оказывать долговременное воздействие на зрителей. Поведение людей программируется в буквальном смысле слова. Искусство составления программы состоит в умелом чередовании развлекательных телеприманок с политическими новостями и передачами. В результате сознание зрителя оказывается «многослойным», если воспользоваться термином Теодора Адорно. Развлекательные программы наслаиваются на политические, на них наслаивается кино и т.д. У «многослойного человека» при этом «возникает полная мешанина понятий и никакой взаимосвязи событий. Единственная система, в которую он способен под-ставить отдельные факты, — это система стереотипов, уже сложившаяся у него в голове. Это система, ориентированная главным образом на соревнование и борьбу, где понятия добра и зла принимаются на веру»7.

Пульт дистанционного управления сделал процесс просмотра телепередач еще более хаотичным. Переключаемость каналов возросла в разы. Это явление называется «зэппинг» (от восклицания «zap» — «бац!»). Когда на телеэкране появляется реклама, зритель переключается на другой канал, потом на следующий, потом обратно и т.д. Некоторые психологи полагают, что первоначально вызванный желанием «убежать» от рекламы «зэппинг» стал приобретать характер болезни. Телезритель не в состоянии долгое время сосредотачиваться на чем-то одном и бессознательно «прыгает» с канала на канал. Сознание телезрителя, подверженного «зэппингу», напоминает уже не «многослойный пирог», а калейдоскоп, в котором постоянно меняются разные «картинки». Среднестатистический телезритель не обладает способностью к цельному восприятию того, что он видит. Он выхватывает отдельные куски, которые складываются в пеструю мозаику фактов, мнений, образов и т.д.

Такое сознание может стать легкой добычей для манипуляций. Главное, найти «крючок», на который можно поймать зрителя, чтобы он перестал метаться и употребил предлагаемый телепродукт полностью.

Отдавая должное мощи телевидения, не следует сбрасывать со счетов и другие виды СМИ. В России ближайшим конкурентом телевидения латается пресса (на Западе прессу сильно потеснил Интернет. Но Россия еще недостаточно компьютеризирована, и поэтому Интернет пока не может конкурировать на равных с офф-лайновыми СМИ). Учитывая тот факт, что Россия «самая читающая страна»,

7

мифологический потенциал прессы надо рассмотреть отдельно.

1 Jamiesоn K.H., Campbell K.K. The Interplay of Influence: News, Advertising, Politics, and the Mass Media. 3rd ed. 1992. Belmont, CA: Wadsworth.

2 Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М., 2001. С. 233.3 Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М., 2001. С. 233.4 Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М., 2001. С. 235.5 Meyer P. News Media Responsiveness to Public Health. In: CAtkin &

L.Wallack (Eds.). Mass Communication and Public Health: Complexities and Conflicts. Newbury Park, CA: Sage.

6 Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М., 2001. С- 236-237.

7 Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. М., 1992. Т. 2. С. 255.

Назад • Дальше

Содержание

 

Мифология прессы

Не будет преувеличением сказать, что газета обладает убеждающей силой «документа». Не зря говорится: «Написанное пером не вырубишь топором». Газета живет дольше телевизионной «картинки», поэтому у читателя больше возможностей «вникнуть» в прочитанное, чем у телезрителя осознать увиденное.

Для определенной целевой группы газета обладает большим авторитетом, чем телевидение. Существует стереотип, что газета более серьезный источник информации, чем телевидение. Это соображение важно для представителей интеллектуальных элит, бизнеса и т.д.

Некоторые исследователи тоже считают, что печатные СМИ являются более содержательными, чем электронные. Например, по мнению американского ученого Нейла Постмана, массовое использование телевидения превратило американцев в нацию дилетан-тов, которые отвыкли думать и хотят только развлечений. Постман считает, что телевидение упрощает мировые проблемы. Оно дает людям

1234567

иллюзию знаний. Однако, по мнению Дорис Грэбер, исследования не позволяют с точностью утверждать, что читатели газет более информированны, чем телезрители. При опросах люди отдают предпочтение теленовостям перед газетными. Телевизионные новости внушают большее Доверие, поскольку «видеть — значит верить»1.

Газеты являются атрибутом принадлежности к определенной социальной группе, классу или партии. Например, солидный бизнесмен читает «Коммерсантъ», «Ведомости»; коммунист — «Советскую Россию», «Правду», «Завтра» и т.д. Предпочтение определенных газет гораздо жестче, чем предпочтение тех или иных каналов телевидения. Дистанционный пульт управления, по сути дела, привел к тому, что большинство зрителей смотрит телевидение вообще, без привязки к конкретному каналу — где интереснее, там и задерживается непостоянное внимание современного телегурмана. Поэтому между телеканалами идет очень жесткая конкуренция. При этом они становятся похожи, поскольку перенимают друг у друга приемы и удачные программы в борьбе за рейтинг.

«Лицо» газеты более постоянно, консервативно. Радикальные перемены могут только навредить ей, отпугнув постоянных читателей. «Лицо» телевидения, напротив, должно периодически обновляться.

Немалое значение имеют и особенности носителя информации. Газету можно читать в любое удобное время, практически в любом месте (на работе, дома, в транспорте и т.д.). Можно выписать что-то инте-ресное, сделать вырезки, собрать подшивки. Все это делает чтение газет более интимным занятием, чем просмотр ТВ.

В информационных войнах газеты используются для вброса компромата, который затем раскручивается телевидением. Ссылка на публикацию в газете придает ощущение достоверности сообщаемым телевидением фактам. Тем более если в распоряжении телевидения нет «картинки», которая могла бы подкрепить компромат.

Газетные материалы состоят в отдаленном родстве с художественной литературой. Не случайно журналисты часто используют литературные сюжеты, персонажей, цитируют известных авторов и т.д. Играя на стереотипах, созданных литературой, а также используя литературные приемы для воздействия на читателя, газетные журналисты достигают поставленных целей с не меньшим успехом, чем их телевизионные коллеги.

В качестве примера использования литературных образов в компрометирующем материале сошлемся на статью А. Хинштейна «Собачье сердце первого президента»2. По словам автора статьи, начиная с 1997 года и «до конца президентского срока Ельцину регулярно делались омолаживающие уколы»3. Криминал, однако, не в том, что Ельцина «омолаживали», а в том, как это делали. «Из органов человече-ских эмбрионов — то есть неродившихся ельцинских подданных — берутся ткани, растираются в специальном устройстве наподобие мясорубки, затем смешиваются со специальным раствором, и все — кле-

123

точный препарат готов. Его вводят через шприц прямо в живот, после чего пациент немедленно чувствует прилив сил»4.

Ельцину приписали прямо-таки библейский грех — убиение младенцев. Чем не царь Ирод (правда, в момент публикации Ельцин был уже в отставке)? К тому же звучит довольно правдоподобно: эта версия объясняет периодические всплески активности Ельцина, которые чередовались у него с резкими спадами и госпитализациями.

Для усиления эффекта материала Хинштейн использует цитаты из «Собачьего сердца» М.Булгакова. Например: «Это неописуемо, — конфузливо заговорил посетитель. — Пароль д'оннер — двадцать пять лет ничего подобного, — субъект взялся за пуговицу брюк, — верите ли, профессор, каждую ночь обнаженные девушки стаями... — Вы, однако, смотрите, — предостерегающе и хмуро сказал Филипп Филиппович, грозя пальцем, — все-таки, смотрите, не злоупотребляйте!»5. Статья сопровождалась фотографиями Ельцина и Шарикова (кадр из известного фильма «Собачье сердце»), чтобы закрепить созданную ассоциацию.

Вообще, фотографии играют большую роль в газетных и журнальных публикациях. Телевизионная картинка появляется и тут же исчезает, а вот понравившуюся фотографию можно хорошо рассмотреть и даже вырезать, если есть желание. Кроме того, как отмечает французский философ Жан Бодийяр, «фотография (разумеется, отнюдь не всякая) пытается остановить что-то. Она делает попытку остановить это ускорение, это бесконечное размножение образов. В фотографии, в ее способности фрагментировать мир, останавливать его есть мощная магия... В основе фотографии — попытка задержать ускорение»6.

В попытке остановить реальность, зафиксировать образ заключен огромный мифологический потенциал фотографии. Ведь миф предпочитает застывшие формы. Поэтому фотографии играют важную роль в формировании политических мифов.

Насколько важно политику уметь держаться перед фотообъективами, можно судить по рассказу генерала Коржакова, одно время служившего в охране Горбачева. Дело было во время визита генсека в Женеву. «На следующий день после встречи Горбачева с Рейганом я стал просматривать швейцарские газеты и обомлел — на всех фотографиях Михаил Сергеевич либо утирает нос рукавом, либо сморкается. Погода тогда выдалась скверная, сырая. Дул пронизываю-щий ветер, с неба постоянно капало. Рейган тоже сморкался, но как опытный политик вовремя отворачивался от фото- и телеобъективов. Журналисты так и не смогли запечатлеть его в неловкой позе»7.

Среди приемов мифологизации политиков наиболее распространенным является проведение исторических параллелей. В этом отношении характерна статья в американском журнале Newsweek «Новая Россия товарища Путина»8. В ней проводятся параллели между режимами двух Владимиров — Ленина и Путина. Автор статьи считает,

45678

что смысл реформ Путина не возврат к коммунизму, а «возрождение эле-ментов старого режима»9, чтобы дать россиянам ощущение былого величия и безопасности. Среди таких «элементов» называю «партию власти» «Единая Россия», аналог комсомола «Молодежное единство», возрождение народных дружин, сосредоточение власти в одних руках и т.д. Иллюстратор журнала изобразил Путина в традициях советской плакатной живописи сильно похожим на Ленина. Подтекст очевиден: «Путин — это Ленин сегодня».

Таким образом, возможности воздействия прессы на аудиторию не следует недооценивать. Если добавить к этому, что напечатанный текст лучше запоминается, чем телевизионный (прочитанное легче усвоить, чем услышанное), то еще можно поспорить, что обладает большей убеждающей силой — телевидение или пресса.

Другие СМИ — радио, Интернет — не обладают таким влиянием, как пресса и телевидение, поэтому мы их не будем рассматривать отдельно. Однако, кроме средств массовой информации, есть еще два канала массовой коммуникации, которые в России всегда играли заметную роль. Это кино и литература.

1 См.: Graber D. Mass Media and American Politics. 4th ed. P. 202-203.2 Хинштейн А. Собачье сердце первого президента // Московский

комсомолец. 13.02.2002. С. 2.3 Там же. С. 3.4 Там же. С. 3.5 Хинштейн А. Собачье сердце первого президента // Московский

комсомолец. 13.02.02. С. 3.6 Алексеев Н. Конечно, это противоречие (беседа с Ж. Бодиияром) //

Иностранец. 23.04.2002. С. 21.7 Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М., 1997. С. 47.8 Caryl С. Comrade Putin's New Russia. Newsweek. May 7, 2001.9 Там же. С. 22.

Назад • Дальше

Политические мифы и кино

9123456789

В первой половине XX века тоталитарные государства эффективно использовали кино для создания политических мифов. Причем вера в силу кинематографа иногда доходила до абсурда. Показательна в этом смысле история с созданием в фашистской Германии фильма «Кольберг» (режиссер Файт Харлан).

После поражения под Сталинградом нацистской пропаганде требовались образцы для поддержания мужества и упорства солдат рейха в трудную минуту. В 1943 году началось производство фильма «Кольберг» об обороне неоднократно осажденного немецкого города и мужестве его защитников. По тем временам фильм был очень дорогим. Он обошелся гер-манской казне в 8,5 млн. марок. При этом «было сделано 10 тысяч костюмов, использовано 6 тысяч лошадей, несколько товарных составов с солью превратили луга и крыши в снежный ландшафт. Когда Харлану для французской атаки потребовалось 4 тысячи матросов и генералитет отказался предоставить их, то Геббельс дал личное распоряжение»1. Для съемок фильма снимались дивизии с фронта! Вот какое колоссальное значение придавалось созданию мифов.

Фильм был закончен в 1945 году, когда войска союзников теснили немцев с двух сторон. «Окруженным немецким солдатам в Ля Рошель были с самолета сброшены коробки с пленкой, настолько важным даже в минуты агонии казался просмотр фильма. Создатели машины пропаганды, кажется, сами поддались ее влиянию, верили в свои заклинания»2.

Силу кинематографа быстро поняли и большевики. Крылатая фраза Ленина о том, что «из всех искусств важнейшим для нас является кино», отражала убеждения ее автора. Ленин «настойчиво требовал, чтобы в кинохронике постоянно рассказывалось о политических акциях советской власти и активно развенчивалась религия»3. Религиозную мифологию Ленин атаковал посредством кино.

Его преемнику, Сталину, «кино представлялось сугубо государственным искусством, которому нет равных по силе психологически концентрированного воздействия на большие коллективы людей. Он полагал совершенно необходимым программировать советское кино, диктовать ему свою волю»4. Кино послужило Сталину мощным орудием для формирования его культа, образа земного бога. Исполнение роли Сталина в кино было почетной обязанностью в те годы. Вождь лично контролировал создание мифа о самом себе. В тоталитарном государстве вождь и бюрократия непосредственно надзирают над кинопроцессом. Государство полностью содержит и, следовательно, контролирует киноиндустрию.

В демократических государствах с рыночной экономикой такой контроль осуществлять сложнее. Здесь работают несколько иные механизмы, но они действуют скрытно, как «невидимая рука рынка». Однако после терактов 11 сентября эти механизмы проявились вполне отчетливо. Появились запреты на трансляцию фильмов-катастроф; был создан список запретных песен, которые могли напомнить о терактах; одна рок-группа изъяла из продажи выпущенный перед трагедией альбом своих песен, на обложке которого были взрывающиеся башни Всемирного торгового центра и т.д. Но в отличие от тоталитарного государства в Америке защитные механизмы включило само общество. Оно санкционировало все эти меры и дало возможность государственным чиновникам проявлять рвение в тех сферах, куда ни за что не пустило бы их в мирное время.

В США фильм должен окупаться и приносить прибыль. Иначе производитель разорится. С другой стороны, чем большее количество людей посмотрит фильм, тем сильней

1234

пропагандистский эффект, производимый им. Поэтому коммерция идет бок о бок с пропагандой. Ведь цель одна — завладеть умами как можно большего числа зрителей.

Коммерциализация кино привела к стандартизации кинопродукции. Для минимизации рисков в кинематографе воспроизводятся популярные, оправдавшие себя клише. Избитые клише, которые перестали привлекать зрителей, периодически заменяются новыми.

В годы «холодной войны» продукция Голливуда в основном была ориентирована на западного потребителя по той простой причине, что СССР был закрытой страной и фильмы не могли попасть на экраны, не пройдя частокол цензуры. С появлением видео эта проблема стала преодолимой. Но КГБ гонялся за распространителями кассет, а видеомагнитофоны были у небольшой части населения Союза. Так что воздействие голливудского кинематографа на советских зрителей было ограниченным. Тем не менее в СССР многим были знакомы имена «антисоветских» голливудских персонажей — ведь советская пресса обличала их, хотя сами фильмы были большинству населения недоступны. Информационное поле неизбежно расширялось, т.к. для дискуссии с Западом нужны были западные примеры. А толковать их можно было по-разному. Такая парадоксальная получалась картина.

Одним из заклятых врагов «советского образа жизни» теоретики коммунистической пропаганды провозгласили Джеймса Бонда. Они увидели опасность «бондовских» фильмов в том, что «острые политические проблемы в них закамуфлированы весьма хитроумным образом, а увлекательность действия, динамизм развития сюжета притягивают зрителей, заставляя их почти незаметно проглатывать враждебные выпады по адресу социалистических стран»5. Понятно, что фильмы о Бонде были запрещены в «соцлагере», чтобы его обитатели не попались на коварные уловки Голливуда.

Однако запретный плод всегда сладок. Чем больше неистовствовала официальная пропаганда, тем сильнее подогревался интерес истосковавшегося по зрелищам советского человека.

«Бондиана» — один из примеров удачного создания киномифологии. В фильмах о Бонде, по сути дела, один сюжет: некий обезумевший террорист угрожает человечеству, точнее, западной цивилизации. Его хитроумные планы близки к осуществлению, но в дело вступает «агент Ее Величества» Джеймс Бонд и спасает мир. В лице Бонда Порядок борется с Хаосом, Добро со Злом. Слуги Хаоса всегда терпят поражение. Бондовские фильмы отличаются друг от друга лишь «начинкой» и спецэффектами — мифологическая конструкция остается неизменной.

Как и героев древних мифов, в критические моменты Бонда выручают диковинные приспособления — разного рода технические новинки, изобретенные «кудесником» Q. Все эти летающие машины, стреляющие авторучки и проч. являются прямой отсылкой к «коврам-самолетам», мечу Эскалибуру, «сапогам-скороходам» и т.п.

Бонд появился на экранах в середине шестидесятых годов, когда в памяти американцев еще был свеж Карибский кризис. Америка была жутко напугана возможностью ядерной войны. «Ядерный страх», возникший в США после того, как Трумэн объявил, что у СССР тоже есть атомная бомба, после Карибского кризиса только укрепился. «В начале 50-х годов эксперты считали, что главную опасность для США составляют уже не сами атомные и водородные бомбы СССР как средства разрушения, а та паника, которая возникла бы в случае войны»6.

Появление на экранах Америки бесстрашного суперагента, который ликвидирует любые угрозы человечеству, было воспринято публикой с энтузиазмом. Страх перед угрозой войны был иррациональным, и столь же иррациональным был способ преодоления этого страха.

 

56

БЕРЕЗОВСКИЙ В КИНО И НАЯВУОдной из попыток использовать кино для создания политических мифов является

фильм «Олигарх». Прототипом главного героя — Платона Маковского — стал опальный олигарх Борис Березовский.

Одна из идеологических целей этого проекта — создать новый, позитивный образ олигарха в противовес существующему. Из «врага общества номер один» олигарх должен превратиться в романтичного героя, наделенного недюжинными талантами, который хочет быть свободным человеком в России. Главным препятствием к свободе являются спецслужбы. Маковский-Березовский объявляет им войну не на жизнь, а на смерть.

Однако авторам фильма не удалось создать эффективный миф. Положительный герой из Маковского не вышел. Герой вызывает сочувствие и симпатию тогда, когда борется за интересы других людей и готов ради них на самопожертвование. Маковский же думает только о себе. Он слишком эгоцентричен для героя.

В «Олигархе» предпринята попытка найти оправдание происхождению крупных капиталов в России. Ведь нелегитимность капиталов, нажитых олигархами за время ельцинских реформ, — одна из серьезнейших проблем современной России. Зрителю пытаются доказать, что Маковский имеет право на миллионы в силу своего превосходства над окружающими, в силу своей «гениальности». Олигарх — это сверхчеловек, который живет в свое удовольствие. Но ему мешают недочеловеки из спецслужб. И Маковский вынужден воевать с ними, чтобы защититься.

Такая мифологическая схема не сработает в России. У русского человека обостренное чувство социальной справедливости, и доказать ему, что мошенник имеет право жить припеваючи, а честный следователь с Урала должен считать жалкие копейки (в фильме эта метафора воплощена буквально), — невозможно. Это идет вразрез с традиционным российским «мифом о правде». Олигархическая «правда» Ма-ковского-Березовского, лишена опоры на национальные архетипы и потому обречена на провал.

 

Кинематограф и в наше время сохраняет свое значение как средство конструирования мифов. Телевидение и другие СМИ являются главной «артиллерией» в современных информационных войнах. Однако кинематограф по-прежнему остается поставщиком мифологических образов, которые завоевывают воображение миллионов людей. Поэтому не-удивительно, что в России начинают проявлять интерес к идеологическим функциям кино: государство принимает программу поддержки отечественного кинематографа, Б.Березовский становится прототипом главного героя фильма «Олигарх», рожденную в годы «перестройки» премию «Ника» вытесняет державный «Золотой орел» и т. д. В общем, кинематограф в России начинает постепенно возвращать себе утраченное звание «важнейшего из искусств».

Есть еще одна область, которая после развала Союза оставалась идеологически «бесхозной». Это литература. В России сегодня можно писать все. Ограничений нет никаких. Однако и на этом фронте начинаются перемены. Процессы, которые ведет молодежная организация «Идущие вместе» против ряда современных российских писателей, — признак того, что «инженерами человеческих душ» снова начинают интересоваться компетентные товарищи.

1 Ханютин Ю. Кинематограф — нацизм — пропаганда // Киноведческие записки. № 2. 1988. С. 87.

1

2 Там же.3 Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1998. С. 182.4 Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1998. С. 182.5 Психологическая война. М., 1972. С. 265.6 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием

Инженеры мифов

XIX век был веком небывалого расцвета русской литературы и одновременно веком превращения ее в политическое оружие. В условиях отсутствия институтов политической оппозиции литература превратилась в «трибуну» протеста. Русская классическая литература предельно исторична, полемична, социально заострена. Писатели моделировали на художественном материале последствия разных социальных теорий того времени. Отсюда Базаров Тургенева, Рахметов Чернышевского, галерея героев Достоевского.

Федор Достоевский постоянно экспериментировал на своих героях. Убийство дозволено? Раскольников убивает совершенно незнакомую старуху-процентщицу. Бога нет? В доказательство этого Кириллов кончает жизнь самоубийством и т.д. По справедливому замечанию Альбера Камю, «в романах Достоевского вопросы ставятся с такой силой, что допустимыми оказываются только крайние решения»1. Достоевский берет некие абстрактные идеи, вкладывает их в уста героя, а затем начинает исследовать последствия воздействия этих идей на жизнь героя. Как правило, в столкновении с реальностью идеи разбиваются в пух и прах и ведут либо к гибели героя, либо к его очищению, отречению от идеи.

Достоевский ставил мыслительные эксперименты в

234561

литературе и пришел к выводу о губительности идей, владевших умами нигилистов и революционеров. Однако в XX веке большевики поставили эксперимент в реальности. В итоге жизнь опрокинула все их первоначальные замыслы. Пророчества Достоевского стали сбываться, подтверждая точность его литературных опытов.

Если на Западе роль катализатора общественных преобразований выполняли философы, то в России эту роль взяли на себя литераторы. Сила и значимость русской литературы заключались в том, что русские писатели одновременно были и философами, и идеологами, и критиками современного им общества. Собственно беллетристика часто отходила на второй план. Так, Достоевский, приступая к «Бе-сам», сначала намеревался писать памфлет, но в ходе работы над ним перерос первоначальный замысел и создал знаменитый роман.

Писатель в России стал «солью земли». Не случайна фраза: «Поэт в России больше, чем поэт». Художественное слово приобрело в России такую силу, которую не имело ни в одной западной стране. Русская литература как никакая другая богата политическими и социальными мифами, которые завоевали миллионы умов благодаря силе литературных обра-зов и мастерству русских писателей.

Российский публицист С. Кара-Мурза, ссылаясь на слова В.Розанова о том, что «Россию убила литература», продолжает мысль: «Нас сгубила именно чрезмерная впечатлительность, свойство русского дорисовывать в своем воображении целый мир, получив даже очень скудный, мятый обрывок образа. Из-за этой артистичности сознания русские заигрываются в своем воображении, взмывают от земли далеко ввысь, а потом расшибаются. Чтобы летать в заданном коридоре и на орбите, нам требовались шоры идеологии, хотя бы и тупой. Не стало ее — и воспарили»2.

0  склонности советских читателей смешивать реальность и вымысел писал Лион Фейхтвангер, побывавший в СССР в 1937 году: «Для читателя Советского Союза как будто не существует разницы между действительностью, в которой он живет, и миром книг. Он относится к персонажам своих книг как к живым людям, окружающим его, спорит с ними, отчитывает их, видит реальность в событиях книги и в ее людях»3.

Фейхтвангер встречался со своими советскими

23

читателями, и эти встречи произвели на него неизгладимое впечатление. «Автор создал своих людей, он за них отвечает, и если он на вежливые, но решительные возражения и сомнения своих молодых читателей дает не вполне правдивые ответы, то читатели немедленно дают ему почувствовать свое неудо-вольствие»4. Писатель с удивлением констатировал, что «герои прочитанного романа становятся в Советском Союзе такими же живыми существами, как какое-нибудь лицо, участвующее в общественной жизни»5.

Неудивительно, что Сталин, который называл писателей «инженерами человеческих душ», поставил их на службу государству. Советские писатели конструировали по заказу вождя героические образы, которые затем завладевали воображением миллионов советских людей. Посадить писателей на государственное довольствие и превратить их фактически в разновидность чиновников — это было дья-вольски гениальное решение. Советские литераторы под неусыпным личным контролем Сталина пестовали новую государственную мифологию, получая за это зарплату и премии.

В годы так называемой «оттепели» именно литераторы были идеологическим рупором и локомотивом перемен. Где еще поэты могли собирать стадионы?

Во время «перестройки» именно писатели разрушали советскую мифологию, создавая произведения типа «Детей Арбата», «Плахи», «Ночевала тучка золотая» и др. Толстые литературные журналы были бестселлерами.

Огромную роль в разрушении советских мифов сыграла диссидентская литература. Не самые выдающиеся, с точки зрения их художественных достоинств романы типа «Доктора Живаго» Пастернака или  «Архипелага  ГУЛАГ» Солженицына  оказали большое влияние на умы советских людей, хотя многие знали о них лишь понаслышке. Но важно было не содержание книг, а сам факт их написания и запрета официальными властями. Книга становилась поступком, а писатель превращался в героя.

КГБ пытался исправить положение. Известно, что Андропов создавал себе имидж покровителя интеллектуалов. От репрессий КГБ перешел к опеке диссидентов, что давало свои плоды. Кроме того, наличие диссидентов придавало советской власти некий мистический налет. Кто такой

45

диссидент? Это человек, который хочет выдать страшную тайну советской власти, скрытую от глаз непосвященных. А КГБ эту тайну охраняет. И абсолютно бредовое, с точки зрения современного человека, занятие, преследование писателей, обретало великий смысл.

Среди диссидентов особенно примечательна фигура Александра Солженицына. Прекрасно осознавая силу слова, он поставил своей целью разрушить советскую империю с его помощью. Произведения Солженицына насквозь пропитаны идеологией, и художественная форма повествования часто служит для нее лишь прикрытием. Солженицын разрушал советские мифы, создавая контрмифы. Самое поразительное, что проект Солженицына удался. Конечно, СССР распался в силу массы обстоятельств, и слишком преувеличивать «заслуги» писателя не стоит. Однако факт, что солженицынское творчество серьезно подорвало легитимность советского строя в глазах граждан страны.

Привилегированность советских писателей производила большое впечатление на их западных коллег. Приезжая в СССР, они удивлялись статусу писателя в советском обществе. Тот же Фейхтвангер не без зависти писал: «Если писатель привлек к себе внимание советских граждан, то он пользуется у них такой популярностью, какой в других странах поль-зуются только кинозвезды или боксеры, и люди открываются ему, как верующие католики своему духовному отцу»6. Приметой того времени были огромные тиражи, которые сметались с полок магазинов. Возможно, это было связано с кампанией по ликвидации неграмотности в Советском Союзе, проведенной в 30-е годы. Для тех, кто еще вчера не знал алфа-вита, книга значила гораздо больше, чем для образованного человека. Понятно, что критичность восприятия у таких читателей крайне низка и они все написанное принимают за чистую монету.

Исключительный статус советских писателей способствовал тому, что у СССР на Западе было много «друзей» среди писателей. «Друзей» Советского Союза издавали огромными тиражами, оказывали им знаки внимания и почести, на которые они не могли бы рассчитывать у себя на родине. В общем, «инженеры человеческих душ» всего мира работали на конструирование советской мифологии.

Для современного общества такое влияние писателей не назовешь нормальным. К счастью, рынок оказал на ситуацию в России оздоравливающее воздействие. Сегодня в нашей стране один из самых либеральных издательских рынков в мире.

6

Напечатать можно все, что угодно. Нет никакой цензуры. Главное — раскупаемость тиражей. Современные литераторы перестали быть небожителями, растворившись в огромной массе литературных произведений. Многим писателям это не нравится, и они тоскуют по тем временам, когда был Союз писателей, госпремии, льготы и т.д. Будем надеяться, что эти времена не вернутся.

Итак, мы рассмотрели технологии создания и разрушения мифов, технологии их распространения. В заключительной главе мы коснемся содержания наиболее распространенных в России мифов, чтобы иметь представление о том, в каком направлении может пойти дальнейшее развитие страны. Ведь Россия вновь оказалась на перепутье. Мифологические конструкции прошлого разрушены, новые еще не возведены. Пока нет ответа на вопрос: под знаком какого мифа пройдет для России XXI век?

1 Камю А. Миф о Сизифе // Бунтующий человек. М., 1990. С. 81.

2 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. С. 345.

3 Фейхтвангер Л. Москва. 1937. М., 2001. С. 21.4 Там же. С. 21-22.5 Там же. С. 41-42.6 Фейхтвангер Л. Москва. 1937. М., 2001. С. 42.

Назад • Дальше

"Разоблачители" мифов

В России одной из «народных забав» является «разоблачение» мифов. «Разоблачители» выступают с разных идеологических позиций. Соответственно и объектом «разоблачений» являются самые разные мифы. Но на самом деле подобного рода «разоблачения» множат новые мифы и придают свежие силы старым. Взаимные разоблачения выливаются в «войну мифов».

Пока конкурирующие мифы не приняты на вооружение той или иной партией или политической силой, они кажутся безвредными. Но в СМИ происходит их незаметная обкатка. Мифы пробуются на прочность. Рано или поздно наиболее сильные из них станут политическим орудием какой-либо властной группировки. Поэтому важно отслеживать

123456

перипетии идейной борьбы на раннем этапе, когда она еще не переросла в политическую кампанию.

На протяжении последних 15 лет психика россиян подвергалась тяжелейшим испытаниям. Поэтому после революционных бурь люди инстинктивно стремятся в «тихую гавань». Такой «тихой гаванью» Для сознания является миф. Проблема, однако, в том, что пока еще нет национального мифа, который завладел бы умами большинства населения страны.

Отсутствие национального мифа, способного сплотить граждан России, находит свое отражение и в образе президента Путина. Этот образ вобрал в себя ожидания и надежды избирателей практически всего политического спектра страны. Высокий рейтинг Путина свидетельствует о том, что в России существует потребность в объединяющем символе. В то же время размытость президентского имиджа свидетельствует об отсутствии национальной идеи.

Путинский миф во многом снизил уровень тревожности населения, вызванный хаотичными «реформами» Ельцина. Но миф о Путине — искусственный, технологический. Его ресурс довольно ограничен. Этот миф не может полностью заменить национальный миф, если, конечно, Путин не отождествит себя с нацией и не приступит к построению тотали-тарного государства. Но для такого поворота событий пока нет реальных предпосылок. В то же время отсутствие нового национального мифа провоцирует появление массы различных идеологических течений.

Объектом «разоблачений» мифоборцев являются советская история, история Российской империи, роль христианства в истории России, «реформы» Ельцина, Великая Отечественная война, исторические фигуры, такие как Петр I, Иван Грозный, Ленин, Сталин и др. Герои и антигерои прошлого часто меняются местами. Гетман Мазепа, генерал Власов, «лесные братья» из врагов и предателей превращаются в героев. Соответственно герои, например Павлик Морозов, превращаются в предателей и т.д.

В результате «разоблачения» старых мифов Россия осталась без истории. Есть набор различных мифов о российском прошлом — от левых до правых, но нет национального, т.е. общепризнанного, исторического мифа. История нации — это ее мифология, ее самооценка, понимание своей роли и миссии в окружающем мире. Набор исторических фактов сам по себе еще не есть история. Поэтому «утрата нацией собственной исторической памяти, хранящейся в национальной мифологии, автоматически ведет к утрате нацией представлений о своем начале, своих истоках, родословии, т.е. об истории великой Семьи. Вместе с историей теряются и очертания всего мифологического исторического пространства нации, а исторические события становятся цепью случайных фактов, относящихся уже не к одному, а к разным историческим субъектам. Не только отдельные события, но и целые пласты истории, целые эпохи оказываются принадлежащими к другим цивилизациям, другим народам. Народ уподобляется ребенку, ищущему в толпе своих мать и отца, лица которых он никогда не видел»1.

«Разоблачители» мифов часто декларируют намерение открыть людям истину. Так, по мнению публициста А. Горянина, «работа по выявлению мифов помогает выявлению истинного образа России. Пока мы не уберем искажающие наслоения, наша родина будет оставаться, по большому счету, неизвестной страной. Неизвестной даже для нас самих»2. Тот же пафос звучит со страниц книги «разоблачителя» мифа о Великой Отечественной войне Б.Соколова: «Новой России сегодня жизненно необходима национальная самокритика и отказ от мифологического взгляда на действительность. Только тогда станет возможным определение истинного места нашей страны и народа в окружающем мире и трезвый взгляд на стоящие перед нами проблемы»3.

123

Но так называемый «истинный образ» на самом деле лишь очередная мифологическая конструкция. А «трезвый взгляд» на поверку оказывается интервенцией контрмифа в старый миф. И это вполне естественный процесс. Мы живем в эпоху войны образов, борьбы интерпретаций действительности. Истинен тот образ и та интерпретация, которые призна-ются большинством. Новые мифы всегда рождаются в борьбе со старыми. Поэтому «разоблачение» одних мифов неизбежно порождает новые. Например, Горянин призывает «избавиться от привычного, как привычный вывих, Большого Негативного Мифа о России»4. Предложенный термин — Большой Негативный Миф — уже несет в себе заряд мифологичности. В нем есть целостность, злой умысел, угроза стране. БНМ — это образ Зла. Очевидно, что с ним необходимо героически бороться.

Горянин также предлагает объяснение восприимчивости России к негативным мифам. Он сравнивает национальные мифы других стран с русскими. «У большинства цивилизационно близких нам народов они горделивы, а порой и напыщенны. Но есть народы и страны с выраженно скромной и некичливой национальной психологией. К сожалению, они вполне способны усваивать отрицательные мифы о себе — по большей части умело и намеренно сконструированные. К таким странам, увы, относится и наша»5. Иными словами, скромность губит Россию, делает ее уязвимой для внешнего воздействия. В самом деле, «Москва — Третий Рим» — куда уж скромней. А бесконечные претензии на звание «великой державы» на фоне общего развала и упадка — разве это не от скромности? В действительности «скром-ность» выступает в данном случае лишь как один из элементов очередного мифа о России, ее «истинного образа».

Приведенный пример лишний раз демонстрирует, что «разоблачать» мифы можно, только создавая новые — контрмифы. Поэтому всякое «разоблачение» есть как минимум попытка создания новых мифов. Удачливые «разоблачители» старых мифов вошли в историю как создатели новых, которые предопределили течение истории. Достаточно упомянуть французских просветителей, которые, «разоблачив» теологические и абсолютистские мифы, создали миф о царстве Разума. В результате костры инквизиции сменила «революционная бритва» — гильотина.

И мифотворцы, и мифоборцы (это две стороны одной медали) используют одну и ту же схему для разрушения/создания мифов о России. Схема включает в себя миф о народе (характер народа, его миссию, его отношение к другим народам), мифологию прошлого (происхождение народа, галерея героев и злодеев, победы и поражения нации и т.д.)» мифоло-гию настоящего (картина окружающего мира, смысл бытия, место человека в социуме, готовность к жертвам ради будущего) и мифологию будущего (образ награды за страдания в прошлом и настоящем, образ цели деятельности народа). Рассмотрим некоторые трактовки этих компонентов мифа о России.

1 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 370.2 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 7.3 Соколов Б. Тайны Второй мировой. М., 2001. С. 7.4 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 6.5 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 6.

4512345

Мифы о русском народе

В центре мифа о России — миф о русском народе. Это стержневой миф, на который нанизываются все остальные в рамках мифа о стране. Есть две противоположные трактовки народа — как субъекта и как объекта истории. В первом случае народ рассматривается как деятельное начало, как творец истории. Во втором случае народ оказывается жерт-вой истории.

Пересекаясь с мифом о прошлом, эти два мифа рождают разные мифологии народа. Например, если мы согласны с тем, что 37-й год был чудовищным преступлением в истории, то в зависимости от того, является народ объектом или субъектом истории, мы получим две разные мифологии народа. Если народ субъект истории, то это значит, что он несет ответственность за 37-й год. Народ повинен в преступлении. Народ преступен и т.д. Если же мы исходим из того, что народ объект истории, то выходит, что он жертва 37-го года, что во всем виновата горстка палачей во главе со Сталиным, и т.д. То есть народ совершенно не несет ответственность за репрессии, а, наоборот, заслуживает сочувствия и сострадания.

Представление о характере народа является ключевым в мифе о нем. Русскому народу даются прямо противоположные характеристики за счет абсолютизации какой-либо черты национального характера. Русский народ в одних мифах сказочно терпелив, в других, наоборот, нетерпелив. В одних мифах это народ-государственник, в других — народ-анархист (русская вольница). Народ-богоносец соседствует на одной территории со славянами-язычниками и т.д.

Для политического мифа о народе важнейшим элементом является отношение народа и власти, восприятие народом феномена власти. И здесь мы сталкиваемся с самыми противоречивыми характеристиками: от утверждений о покорности и служении государству до мифа о постоянном сопротивлении народа государству.

Национальная идентичность также может иметь различные основания: от этнических (славянские народы) до религиозных (православный народ-богоносец). В Советском Союзе идентичность русских обеспечивалась идеологией. После распада СССР Россия оказалась единственной из бывших союзных республик, которая не выдвинула собственного национального мифа. Вместо коммунистической идеологии Ельцин попытался сформулировать новый демократический миф. Он же ввел в употребление политически корректный термин «россияне». Фактически «россияне» — это другое название «единой общности — советского народа». В принципе Ельцин поступил довольно разумно, поскольку ему нужно было как-то остановить «парад суверенитетов» внутри самой России и не допустить бунта национальных республик. Однако результатом такой политики стал кризис национального самосознания русских. Из-за отсутствия национального мифа Россия до сих пор воспринимается как усеченный вариант СССР. Отсюда и популярность идеи восстановления СССР.

Если бы демократический миф утвердился на российской почве, то вполне возможно, что кризиса самоидентификации удалось бы избежать. По крайней мере он был бы отложен по времени. Но дискредитация демократического мифа, его крах приблизили наступление этого кризиса. Путин пришел к власти на волне разочарования в демократии и ожидания какого-то нового мифа, который объединил бы нацию. Пока таким мифом является сам президент. Однако это не является решением проблемы. Нации нужен новый миф, в рамках которого она ощутила бы свою целостность, свое предназначение в истории. В России еще нет господствующей мифологии русского народа. Во многом выбор

очередного официозного мифа о народе будет зависеть от того, куда качнется режим Путина. Пока сохраняется неопределенность политического габитуса режима, не будет и «главного» мифа о русском народе.

Россия оказалась у опасной черты. Воображение русского человека могут захватить мифы самого разного толка. А воспользоваться ситуацией могут силы далекие от того, что мы до сих пор называли «демократией». Рассмотрим наиболее распространенные мифы о русском народе, которые могут сыграть определенную роль в политической жизни страны.

Консерваторы придерживаются двух диаметрально противоположных концепций о русском народе. Например, А.Горянин «развенчивает» миф «о много-терпеливости» россиян, доказывая, что им,

наоборот, свойственно нетерпение. «Россия — едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов»1. По мнению Горянина, русские — «народ, мало способный, сжав зубы, подолгу смиряться с чем-то постылым, если впереди не маячит, не манит какое-нибудь диво. Когда же наш предок видел, что плетью обуха не перешибешь, а впереди ничто не маячило и не манило, он уезжал, убегал искать счастья в другом месте. Именно эта черта русского характера сделала возможным заселение исполинских пространств Евразии»2.

Когда бежать стало некуда, русские стали искать другие формы сопротивления государству. Большевики пытались сломить это

12

сопротивление: «С помощью самого чудовищного в истории «профилактического» террора коммунисты тайно ломали потенциал народного сопротивления. Сила карательного действия вполне адекватно отразила силу и потенциал противодействия»3.

Горянин невольно легитимизирует репрессии. Ведь либеральный миф гласит, что коммунисты губли людей зря, поскольку никакого сопротивления не было. Горянин же настаивает на обратном. Сопро-тивление было, причем очень мощное. Поэтому потребовалось много крови, чтобы его сломить. Но и большая кровь не помогла. «Загнанное

3

внутрь, сопротивление вылилось в формы неосознанного саботажа, превратив все затеи большевистских вождей в пародию и карикатуру на первоначальный замысел. Оно отразило процесс постепенного тканевого отторжения Россией большевизма из-за их биологической несоместимости»4.

Кстати, «генетический» мотив в мифах о русском народе встречается довольно часто. На «генетику» русского народа любят ссылаться все: либералы, коммунисты, националисты, консерваторы и др. Естественно, у каждого свои данные о «генетическом коде» русского народа. По

4

Горянину, родина большевизма является едва ли не самой антикоммунистической страной в мире. А 70 лет советской истории предлагается выбросить на помойку.

Режиссер Андрей Кончаловский, причисляющий себя к консерваторам, придерживается противоположной точки зрения. «В России по любому поводу апеллируют к президенту, он единственный отец-спаситель и защитник. Опять-таки корни надо искать в культуре народа. У русских людей абсолютистское сознание... Жаль, политкорректность мешает Путину открыто сказать, что в России не может быть демократии, как и еще в 90 процентах стран»5.

Кстати, сам президент придерживается схожих взглядов: «Вообще Россия с самого начала создавалась как суперцентрализованное

5

государство. Это заложено в ее генетическом коде, в традициях, в мен-талитете людей»6. Правда, непонятно, что считать «самым началом». Явно не раздробленную Киевскую Русь. Видимо, началом «суперцентрализованного государства» следует признать правление Ивана Грозного.

По мнению Кончаловского, природа русского народа неизменна: «Полагаете, если в каждом городе посадить по Лужкову, который сутками станет класть асфальт на улицах, ситуация изменится? Или, к примеру, сетования на грязь в общественных туалетах. Дескать, как было триста лет назад на Руси, так и осталось. И, уверяю вас, останется, поскольку грязь в

6

туалетах — не отсутствие культуры, а часть ее... Да, можно попытаться при помощи брутальной силы изменить культуру. Но это удавалось немногим. Оттого мне интересны Андропов, Ярузельский, Пиночет, понимавшие, что именно культура определяет политику, а не наоборот»7.

Итак, если исходить из того, что у русских «абсолютистское сознание» и поделать с этим ничего нельзя, то какой напрашивается политический вывод? Режиссер отвечает: «Для меня совершенно ясно, что рынок у нас должен  быть  контролируемым. Вспомните слова Столыпина, что либеральные реформы в России можно проводить только

7

при ужесточении режима. Нельзя иначе с людьми, считающими воровство нормой, а любую поблажку — слабостью. Нужна дубина. Кто-то должен управлять процессом, говорить, когда бежать, а когда — стоять. Людям нужно, чтобы они могли спокойно ходить вечерами по улицам, чтобы в подъездах мочой не воняло, чтобы было безопасно. Но безопасность невозможна без органов... Органы принуждения — тормоза, без которых быстро не поедет даже самый совершенный автомобиль. Скорость нуждается  в контроле. А кому сегодня этим заниматься, если все чекисты разбежались по коммерческим структурам?.. Положение нужно менять, если хотим спасти государство. Необходимо реанимировать налоговую инспекцию, милицию, ФСБ, то есть службы надзора»8. Кончаловский

8

призывает «к дубине». И это не просто досужие размышления отдельно взятого человека, пусть и выдающегося. Это политическое требование определенной части российской элиты. Тех, кто сумел заработать не на «фабрики и пароходы», а на обеспеченную жизнь. Тех, кто имеет довольно высокий статус в обществе, но не чувствует себя защищенным от народной стихии. У этих людей угоняют дорогие машины, грабят их шикарные особняки. Их убивают в своей постели, убивают их родственников и близких. Эти люди требуют от государства гарантий личной безопасности. Это требование политическое, поскольку выдвигает

его довольно авторитетная и многочисленная (в отличие от олигархов) часть элиты. Идейными союзниками зовущих «к дубине» классов являются те властные группировки, которые проводят курс на усиление полицейских функций государства.

Либералы также придерживаются полярных точек зрения на русский народ. Среди «реформаторов» до сих пор продолжает бытовать точка зрения, что «народ не тот», не подходящий для реформ. Поэтому, чтобы проводить «настоящие реформы», нужно обманывать народ. Иначе он будет «против». Такого рода философия в конечном итоге привела к краху либералов ельцинского призыва.

Есть и другой подход, который сегодня популярен среди тех, кто

считает себя правыми (и либералов, и консерваторов). Суть подхода заключена в том, что народ очень даже прогрессивный, а вот элита никуда не годится. Например, И.Клямкин и Т.Кутковец в статье «Нормальные люди в ненормальной стране»9 для доказательства этого тезиса «развенчивают» мифы о русском народе. Поскольку миф взламывается только мифом, авторы в качестве объекта критики избрали т.н. «русскую систему»: «Ее основные характеристики — самодержавная власть, патернализм, закрытость страны от внешнего мира, доминирование интересов государства над интересами личности, великодержавные внешнеполитические амбиции. Предполагается, что именно такая го-

9

сударственность соответствует особенностям россиян как народа (их врожденной приверженности коллективизму и православным ценностям, предрасположенности к патерналистской опеке и т.д.)»10.

Мифическая «русская система» — пропагандистский термин, изобретенный на Западе. Он бессодержателен, и в этом его привлекательность. Под «русскую систему» можно подверстать любой политический режим. Важно другое. «Русская система» — это плохая система. Нечто вроде «империи зла». Поэтому режим, который получит этот ярлык, — плохой режим.

Авторы статьи приводят данные социологического исследования «Самоидентификация россиян в начале XXI века», согласно которым

1

убежденных сторонников «русской системы» в стране насчитывается всего 7%, а сочувствующих 22%. Между тем сторонники модернистской альтернативы составляют 33% при 37% сочувствующих. Из этого следует вывод: «Вектор развития российского общества вопреки распространенному мнению явно направлен в сторону, противоположную традиционализму. Общество это в большинстве своем отторгает отноше-ние к себе, как к пассивному объекту государственного управления и государственной опеки. «Русскую систему» оно переросло еще при коммунистическом режиме, что и стало главной причиной падения последнего. Дальнейшая модернизация блокируется не менталитетом

населения, а российской элитой, неготовой и неспособной управлять свободными людьми. Стремясь компенсировать эту свою неспособность, она реанимирует два старых мифа о русском народе»11.

«Разоблачители» создали мифологическую пару «недееспособная элита — прогрессивный народ». Понятно, что эти два субъекта обречены на борьбу, которая является главным нервом мифа: модернистски настроенный народ борется с элитой, которая навязывает ему ужасную «русскую систему».

Что же это за мифы, которые элита использует против своего народа? «Миф первый — о православном народе-богоносце, обладающем уникальными духовными качествами, которые позволяют ему пре-

1

тендовать на мессианскую роль в мировой истории. Но эту роль, согласно данному мифу, он может исполнить только благодаря безоговорочной преданности и беспрекословному подчинению православному самодержавному государству, в пользу которого готов добровольно отказаться от своих политических и других прав»12. Вообще этот миф культивирует Геннадий Зюганов, поскольку он составляет стержень его идеологии. Но в официальной пропаганде православие не играет существенной роли. В Кремле предпочитают обходить религиозные и национальные темы, а не педалировать их. Однако среди определенных кругов элиты такие воззрения действительно имеют место.

«Миф второй — о народе-«овоще», состоящем из инертных,

1

пассивных и ленивых людей, неспособных на самостоятельную и ответственную инициативу, и нуждающемся в поливке и окучивании посредством технологий пропагандистского обмана и политических механизмов «управляемой демократии». Предполагается, что только при такой опеке со стороны власти можно ввести его в рыночную экономику, к которой он исторически не готов и которую отторгает»13. Это вариация либерального мифа о «неправильном народе», о котором говорилось выше. Исповедовавшая этот миф команда Гайдара рассматривала народ не как субъект реформ, а как объект. Результаты не замедлили себя ждать. Миф о народе-«овоще» или «ботве» широко распространен среди т. н. политтехнологов. Собственно, без этого мифа невозможен был бы расцвет

1

ПР-технологий в России, который поражает даже видавших виды запад-ных специалистов.

Оба мифа авторы статьи опровергают данными социологического исследования. Так, с православными установками себя идентифицируют всего 4,5% опрошенных, с атеистическими — 15%, а с протестантскими — 66%! Настоящая сенсация для страны, в которой мало кто знает, что такое протестантизм. «В стихийном массовом «протестантизме» россиян проявляются их самоидентификация с ценностями земного существования, причем здесь и теперь, а не в «светлом будущем», их потребность в индивидуальной свободе при готовности считаться с ее моральными и юридическими ограничениями, необходимыми для

поддержания общественного порядка»14.

Авторы статьи заключают, что «на протяжении XX столетия в России формировался и сформировался качественно иной, чем прежде, народ. Это — не результат воспитания и пропаганды. Это — результат смены ценностей. Но в России нет соответствующей новому качеству народа элиты»15.

Итак, в отличие от консерваторов типа Кончаловского, считающих, что народ не меняется, либералы выдвигают тезис о том, что народ стал другим за годы реформ. Этот «качественно иной» народ уже не несет на

11

себе груз прошлого и, стало быть, не отвечает за него. Это новая общность, возникшая в результате революционной смены ценностей. Если верить данным социологического исследования, на которые ссылаются авторы статьи, то русские в большинстве своем стали «стихийными протестантами», индивидуалистами и модернистами.

Таким образом, новый либеральный миф о народе строится на полном отрицании всего предшествующего социального опыта. Прошлого как бы и нет, поскольку народ только что возник. Прошлое и настоящее слиты. Идет поиск путей прорыва к будущему. Главное препятствие — правящая

элита. От этого утверждения один шаг до призыва к бунту. Если консерваторы призывают «к дубине», т.е. созданию полицейского государства, то либералы подталкивают общество «к топору», т.е. бунту против государства, неповиновению государству. Революционный (т.е. антигосударственный) характер либеральной мифологии в полной мере проявился в период конфликта вокруг НТВ. Ведь «Медиа-мост» боролся за независимость от государства, за свою автономность и открыто это декларировал. Но реализовать свою программу холдинг мог, только воюя с государством. Результат известен.

Московский мэр Юрий Лужков, которого нельзя причислить ни к

либералам, ни к консерваторам, попытался примирить эти два похода. В своей брошюре «Российские законы Паркинсона» он пишет: «Проблема заключается не в том, что Россия страна плохого народа, а в том, что она сегодня страна плохого управления. Вот в чем загвоздка»16. Загвоздка действительно серьезная. Страна, правда, сумела приспособиться к плохому управлению — строгость российских законов компенсируется необязательностью их выполнения. Другая вариация этого «закона»: «Вы делаете вид, что платите, мы делаем вид, что работаем».

Лужков так описывает суть взаимоотношений власти и народа: «Мы наблюдаем две взаимосвязанные тенденции, две склонности российского

1

человека: потребность в вожде, царе, сильной верховной власти и потребность обязательно эту власть обмануть. Это вещи взаимодополняющие.

Идеальное состояние подобной системы — чтобы был царь, который плохо соображает, которого надо хвалить, опутывать, подсовывать разные кризисы и вообще всеми способами выводить из строя. Чтобы он за все отвечал и не мог сообразить, что делает. А под крышей у этого царя-вождя-кумира заниматься своими делами, не по закону, а по понятиям, то есть законам неписаным, которые воплощают единый принцип

российского общежития: «Живи и жить давай другим»17.

Другими словами, московский мэр разделяет мнение, что у русских «абсолютистское сознание», но при этом поправляется, что народ всегда сопротивлялся власти, саботируя ее решения. Источник всех бед России, по Лужкову, — плохое управление, т.е. неэффективная элита. Возможно, как практик мэр Москвы и близок к истине. Но как мифотворец он явно не состоятелен. Его склонность к эклектике очень ярко проявилась в лозунге, который он выдвинул во время думской кампании 1999 года: «Работать по-капиталистически, распределять по-социалистически». Попытки совместить несовместимое, смешать разные символы заведомо обречены

1

на провал.

Российские левые культивируют консервативные мифы о русском народе. В этом смысле они правые (по западной классификации). Коммунизм является лишь упаковкой традиционализма, устоявшимся брэндом, который умело использовал Геннадий Зюганов. По Зюганову: «Россия — выразитель культурно-исторической и нравственной традиции, фундаментальными ценностями которой являются соборность, коллективизм, державность (государственная самодостаточность) и стремление к воплощению высших идеалов добра и справедливости»18. Эти «генетически» заданные качества русского народа служат

1

оправданием советскому периоду истории, который предстает в розовом свете как строй, «органически» присущий русской нации. Эти же качества создают базу для критики «антинародного режима», Т.е. нетерпимого настоящего. Соответственно, будущее рисуется как возвращение в «светлое прошлое».

Надо отдать должное Зюганову — он создал классическую мифологическую схему, которая позволяет ему удерживать значительный электорат, ничего не меняя в реальности. Зюганов использовал конструк-цию мифа о «золотом веке», но с некоторыми поправками на политическую ситуацию после октября 1993 года. Он исключил из него

революционный компонент. «Поскольку миф о «золотом веке» лишен палингенетического (революционного) аспекта, то, стихийно тяготея к циклическому восприятию времени, «традиционалисты» оказываются в ситуации постоянного воспроизведения неприемлемого настоящего. Неизбежность невозможного в какой-то степени компенсируется для них более высокой, чем в других мировоззренческих группах, приверженностью мифу о Правде. Но фактически они оказались в онтологической ловушке: хотя настоящее невыносимо, нет сил прорваться к «золотому веку»... В этом смысле излюбленный тезис лидера КПРФ Г.Зюганова об «исчерпанности лимита на революции в России» блестяще иллюстрирует свойственные нынешним коммунистам онтологическое

смирение и покорность перед историей»19.

Пресловутая «расколотость» сознания россиян рождает два противоположных мифа об их религиозном облике. Один миф утверждает, что русские — народ православный, народ-богоносец, Москва — это Третий Рим, т. е, преемница Византии, и т.д. Главная угроза исходит с Запада, а не с Востока. Так, идеолог евразийства Л.Гумилев превозносит выбор, сделанный Александром Невским: «Александру предстоял тяжелый выбор союзника. Ведь выбирать приходилось между Ордой, в которой погиб его отец, и Западом, с представителями которого

1

новгородский князь был хорошо знаком еще со времен Ледового побоища. Нужно отдать должное Александру Ярославичу: он великолепно разобрался в этнополитической обстановке и сумел встать выше своих личных эмоций ради спасения Родины». Иными словами, сделал выбор в пользу союза с Ордой.

Согласно концепции евразийства, Запад представляет для России не только военную угрозу. С Запада идет все самое худшее — разврат, нигилизм, революции и т.д. Тезис о «загнивании Запада» выдвинут еще в XIX веке. Другими словами, Запад угрожает нравственной, духовной

жизни русских. Православие выступает в роли щита, который должен оградить Россию от дурного, разлагающего влияния Запада. Россия сильна своей православной верой, своими традициями. Ее спасут «Вера, Надежда, Любовь», т.е. традиционные ценности. Прошлое идеализируется, служит источником положительных, святых образов. Беда пришла на русскую землю в 1917 году. Но ошибку истории можно исправить, вернуть Россию на ее истинный путь.

Этот миф используется в различных вариантах коммунистами, многое заимствуют из него и те, кто относит себя к «партии власти». Но

сам по себе миф о народе-богоносце не обладает достаточным энергети-ческим потенциалом, чтобы «жечь сердца» миллионов.

Есть и противоположная точка зрения. Русские — народ языческий. Православие — рабская идеология, навязанная славянам византийцами. Славяне были здоровой, свободной, сильной нацией до принятия христианства. Они жили в гармонии с природой и самими собой. Вернуться в это первородное состояние — вот путь к возрождению нации. Нужно преодолеть как оковы коммунизма, так и оковы православия. Политически такого рода идеология может использоваться

праворадикальными организациями. Эта мифология близка расистскому мифу об «арийской расе». Их объединяет культ животной, природной силы и отрицание христианской морали.

Мифы о народе являются важнейшим элементом мифологии той или иной политической партии или группировки. Мифология позволяет легитимизировать цели и методы политической силы, которой она используется. За политическими мифами, в особенности за мифами о народе, нужно всегда искать реальные интересы того политического класса, который их выдвигает. Важно понять, почему ему выгодна та или

иная версия мифа о русском народе и в каких целях он собирается этот миф использовать. В цитируемой выше статье Клямкина и Кутковец связь между целями элиты и мифами показана достаточно хорошо, хотя и с элементами «теории заговора».

1 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 16.2 Там же. С. 17.3 Там же. С. 14.4 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 16.5 Ванденко А. Утомленный свободой (интервью с А. Кончаловским) //

12345

Итоги. 21.05.2002. С. 42.6 Геворкян Н., Колесников А., Тимакова Н. От первого лица.

Разговоры с Владимиром Путиным. М., 2000. С. 167—168.7 Ванденко А. Утомленный свободой (интервью с А. Кончаловским) //

Итоги. 21.05.2002. С. 41.8 Ванденко А. Утомленный свободой (интервью с А. Кончаловским) //

Итоги. 21.05.2002. С. 43.9 Кутковец Т., Клямкин И. Нормальные люди в ненормальной стране.

Старые мифы о народе отторгаются сегодня самим народом // Московские новости, 2—8.07.2002.

10 Там же.11 Кутковец Т., Клямкин И. Нормальные люди в ненормальной стране.

Старые мифы о народе отторгаются сегодня самим народом // Московские новости, 2—8.07.2002.

12 Там же.13 Там же.14 Кутковец Т., Клямкин И. Нормальные люди в ненормальной стране.

Старые мифы о народе отторгаются сегодня самим народом // Московские новости, 2—8.07.2002.

15 Там же.16 Лужков Ю. Российские законы Паркинсона. М., 1999. С. 61.17 Лужков Ю. Российские законы Паркинсона. М., 1999 С. 32-33.18 Зюганов Г. Россия и современный мир. М., 1995. С. 20.19 Соловей Т. Русские мифы в современном контексте. www.tomin.ru.

С. 8.

Мифология прошлого

67891111111111

Отправной точкой создания мифов о стране является периодизация ее истории. В зависимости от этого и избранной точки отсчета (начала истории) выстраивается вся мифологическая конструкция. В истории всегда есть «вершины» и «пропасти». Их классификация и интерпретация — также необходимый элемент создания «истинного образа» России. Рассмотрим некоторые примеры современного мифотворчества и мифоборчества.

Например, А. Кончаловский не склонен идеализировать прошлое. Он исходит из того, что традиции и менталитет народа есть некоторая данность и не надо их ломать. Он не видит предмета для гордости в про-шлом. «В отличие от Никиты, идеализирующего романовскую Россию, совсем не люблю те времена. Ничего в них не было хорошего. Русь оставалась дикой, грязной, нищей, коррумпированной. Будь она другой, переворота в 1917 году не случилось бы»1. Негативный образ прошлого провоцирует пессимистический взгляд на настоящее и будущее. Конча-ловский как бы останавливает время. В России на протяжении столетий ничего по сути дела не меняется. И с этим надо смириться, нужно отбросить все революционные иллюзии, расслабиться и жить, как живется.

Никита Михалков, наоборот, видит опору для национального мифа в дореволюционном прошлом, в Российской империи. Свои идеи он воплощает в фильмах. Например, в нашумевшем «Сибирском ци-рюльнике».

Проблема либералов в том, что им почти не на что опереться в прошлом. Политических традиций, которые могли бы составить мифологическую основу российской либеральной партии, нет. Поэтому их приходится изобретать. Например, лидер СПС Борис Немцов предложил установить в Москве памятник Александру II — «царю-освободителю» — и объявить день отмены крепостного права (19 февраля) национальным праздником — «как памятный день отмены крепостного права, с которого в России начались демократические реформы»2. Иными словами, «точкой отсчета» для СПС, по мысли Немцова, должна стать «магическая» дата — 19 февраля 1861 года.

Инициатива Немцова — наглядная иллюстрация попытки найти опору в прошлом для создания политического мифа. Проблема в том, что для россиян отмена крепостного права не является знаковым ис-торическим событием. СПС придется затратить огромные ресурсы для того, чтобы убедить их в обратном. Одним памятником эту задачу не решить. Нужна мощная пропагандистская кампания. Но технологически это не оправданно. Гораздо эффективней было бы «подключиться» к более знаковому событию, найти архетип, который мог бы стать «опорным» для либералов. Например, перспективней вести отсчет борьбы за демократию в России от декабристов. Их хорошо «раскрутила» в свое время советская власть (даже больше, чем они того реально заслуживали), но сегодня о них как-то позабыли. Между тем восстание на Сенатской площади — прекрасный сюжет для мифа. Молчаливый протест против тирании, разгон мятежников, суды, казни, ссылки, возмущение

12

интеллигенции, стихи Пушкина — все это и многое другое уже было использовано в советском мифе о декабристах. Его достаточно лишь немного отреставрировать и взять на вооружение для решения своих политических задач.

Среди левых преобладает точка зрения, что советский период был спасением для России. Например, публицист С. Кара-Мурза считает т.н. «проект Ленина», т. е. революцию и строительство социализма в России, — спасением для страны. Ленина он так и называет — «спаситель» в полном соответствии с законами мифа. При коммунистах Россия достигла вершины своего могущества, развития своего потенциала, но пала жертвой «предателей» внутри страны и «заговора» извне. Эти «предатели» — «демократы-западники», продавшие страну за 30 сребреников. Кара-Мурза «разоблачает» некий «антисоветский проект», который закончился крахом СССР. СССР рассматривается им как модернизационный проект, но в рамках традиционной русской культуры. Т.е. с опорой на коллективизм, соборность и т.д. Эта точка зрения является основой зюгановской идеологии. Царская Россия не рассматривается как образец для подражания, поскольку там было крепостное право, неравенство, отсталость, нищета народных масс. По-этому самодержавие было обречено.

Г. Зюганов подчеркивает прежде всего «особость» России, ее исключительность. «С точки зрения исторической, Россия являет собой особый тип цивилизации, наследующий и продолжающий тысячелетнюю традицию Киевской Руси, Московского царства, Российской империи и Союза ССР»3. Таким образом, лидеру коммунистов история страны видится как единый процесс от Киевской Руси до СССР. Создание СССР было как бы вершиной истории русского народа. После развала СССР начался спад, который продлится до тех пор, пока у власти не окажутся коммунисты, пока не вернется прошлое.

Некоторые исследователи противопоставляют российскую империю и национальное государство. Согласно этой точке зрения Российская империя и Советский Союз подавляли развитие русской нации. Народ нес имперскую ношу, но при этом приносился сам в жертву потребностям империи. По словам М. Мамардашвили, «это была не империя русского народа, а империя посредством русского народа»4. По мнению историка Дж.Хоскинга «для русских имперское величие может быть достигнуто только ценой задержки в развитии нации»5. Обе империи пали, и у России есть шанс вновь приступить к строительству национального государства. Хоскинг считает, что «большинство русских ощущают сильную тоску по законной власти и большей социальной сплоченности. Сильное национальное самосознание по-прежнему наилучший путь, чтобы достичь того и другого. Однако в России его не создать без бурь, которые повлияют на соседние страны»6.

Строительство национального государства действительно процесс бурный и опасный. Например, разбуженное революцией национальное самосознание французов довело их в 1812 году аж до Москвы. Строительство национального государства всегда идет бок о бок с

3456

войнами, этническими и религиозными конфликтами и т.д. В современном мире немало тому примеров. Поэтому этот путь для России обещает быть тернистым и очень опасным, учитывая тот простой факт, что Россия — многонациональное государство.

 

ЛОВУШКА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИОдна из попыток выстраивания антимифа о государстве

принадлежит перу автора российских либеральных реформ Егора Гайдара: «Началось быстрое расширение государства — Сибирь, Урал и т.д. Но эта территориальная экспансия (последние приращения были сделаны уже в 1945 г.) лишь загоняла Россию в «имперскую ловушку»: с каждым новым расширением территории увеличивалось то, что надо охранять, удерживать, осваивать. Это высасывало все соки нечерноземной метрополии. Россия попала в плен, в «колонию», в заложники к военно-имперской системе, которая выступала перед коленопреклоненной страной как ее веч-ный благодетель и спаситель от внешней угрозы, как гарант существования нации. Монгольское иго сменилось игом бюрократическим. А чтобы протест населения, вечно платящего непосильную дань государству, не принимал слишком острых форм, постоянно культивировалось «оборонное сознание» — ксенофобия, великодержавный комплекс. Все, что касалось государства, объявлялось священным»7.

Вот так, политический миф способен даже кажущееся очевидным благо — приращение новых территорий — объявить злом и источником всех бед страны.

 

Критики православных традиций в России видят идеал в дохристианской Руси. Христианство рассматривается как рабская религия, которая поработила вольные славянские народы. Славяне не знали рабства, наместнической власти, жили в гармонии с природой и т.д. Это возвращение к самому началу, к мифу в чистом, первозданном виде. Обилие всякого рода «ведической» литературы свидетельствует об интересе широкой публики к этой теме.

Однако «язычники» пока менее влиятельны, чем их противники, считающие, что спасение России в православии. Идея некоей особой «духовности» русского человека, его отличия от европейцев популярна и сегодня. Согласно этой точке зрения, восстановление православных ценностей, попранных коммунистами, должно привести к возрождению России.

«Вершиной» пересмотра истории является «новая хронология» А.Фоменко. Согласно этой теории, реальные исторические события сдвинуты во времени на 200, 400 и даже 1000 лет летописцами и историками. Кроме того, фоменковцы утверждают, что одни и те же исторические персонажи именовались в летописях по-разному и поэтому создавалось впечатление, что это разные люди. Но Фоменко и его учени-ков не обманешь. В результате выясняется, что Чингисхан — это великий

7

ростовский князь Георгий Данилович, что под именем «Иван Грозный» скрывается четыре царя, что Лжедмитрий был реальным царевичем Дмитрием, и т.д. Причем утверждается, что история России была сфальсифицирована сознательно «прозападной» династией Романовых. «Теория о монголотатарском иге на Руси, как справедливо отмечал известный историк Л.Н.Гумилев, была создана лишь в XVIII веке иностранцами (Байером, Миллером, Шлецером) в ответ на определенный «социальный заказ», под влиянием идей о якобы рабском происхождении русских. Новая версия русской истории играла на руку пришедшей к власти династии Романовых. Им было необходимо исказить предшествующую историю, чтобы доказать законность своего воцарения на троне»8.

Пересмотр истории, который проводит «школа Фоменко», не идет ни в какое сравнение с теми фальсификациями, которыми «прославилась» советская власть. Это, безусловно, новая технология изменения существующей «картины мира».

Итак, мы перечислили несколько мифологических схем. В качестве опорной точки в прошлом предлагаются: языческая Русь, Святая Русь, доимперская Русь (Московское царство), Российская империя, Советский Союз как реинкарнация Российской империи.

Соответственно негативные образы прошлого России складываются в противопоставлении этим «точкам опоры». Вольной дохристианской Руси противостоит крепостническая христианская Россия; православной России — варварская языческая Русь и безбожная коммунистическая Россия; Московскому царству как национальному государству противопоставляются две империи (Российская и Советская); Российской империи, великому детищу Петра I, противопоставляется извращенный вариант империи — СССР; Советскому Союзу как вершине российской истории — Российская империя, которая не справилась со своей ношей, и «демократы», которые разрушили «великий и могучий».

Другим инструментом перелицовывания истории является интерпретация исторических фактов. Факты тасуются в угоду создателям политических мифов. Поэтому неизбежна фальсификация истории. Это одна из самых распространенных технологий разрушения мифов и создания контрмифов. Она широко применялась в годы «перестройки». Под видом заполнения «белых пятен» истории и борьбы с ее фальсификаторами история СССР была сфальсифицирована, но уже с обратным знаком. Историки и публицисты словно соревновались друг с другом, кто назовет большую цифру потерь СССР в войне, наибольшее количество жертв сталинских репрессий, разрушенных исторических памятников и т.д. В конце концов люди настолько запутались в этих цифрах, что перестали их воспринимать. Но общий вывод засел в головах — жертв было чудовищно много.

Все эти манипуляции с количеством жертв были не случайны. То была завораживающая магия цифр. Например, официальная цифра потерь в войне, названная Хрущевым, была 20 миллионов человек. Эта цифра годами вдалбливалась в сознание людей. Она обрела свое магическое значение для миллионов советских граждан. Горбачев задал новую планку — 27 миллионов. Этот шаг имел свой скрытый смысл. Цифра

8

существенно возросла. Власти все эти годы скрывали от нас 7 миллионов жертв. А может, признали не все? Может, было еще больше? «Гласность» выплеснула наружу эти подозрения. Назывались цифры 50 и даже 100 миллионов. Непонятно только, кто же тогда остался в живых после войны? Но мифологическое мышление так устроено, что логика здравого смысла перед ним пасует.

Завышение количества жертв в войне неминуемо вело к обесцениванию Победы. Более того, Победа стала интерпретироваться как Поражение. Один из «разоблачителей» «мифов о Великой Отечественной войне» Б.Соколов пишет: «Победа стала главным оправданием

существования советской власти... Победа дала моральное оправдание советскому тоталитаризму и продлила его существование на четыре с лишним десятилетия и законсервировала неэффективную экономическую и политическую систему. Побежденные же Германия, Италия и Япония... извлекли уроки из поражения и ныне процветают. Сталин одержал победу только благодаря тому, что сумел заставить миллионы людей безропотно идти на смерть и исключил саму возможность организованного сопротивления собственной диктатуре. От поражения Советский Союз также спасла большая территория и помощь США и Англии»9.

Даже удивительно, как в одном небольшом абзаце умещается такое количество мифов и контрмифов. Победа в войне объявляется главной причиной застоя советской экономики. В то же время поражение Германии и ее союзников интерпретируется как причина их нынешнего процветания. Вывод очевиден: если бы СССР проиграл войну, то советские I люди жили бы, как в Германии. Этот миф был довольно распространен в «перестроечные» годы. В частности, он проявился в виде злой народной шутки: если бы мы не выиграли войну, то сейчас пили бы баварское пиво.

В приведенном абзаце содержится еще два мифа: о том, что победа была одержана исключительно благодаря людоедской жестокости Сталина, и о том, что без помощи союзников СССР проиграл бы войну. Последнее утверждение является контрмифом. Советская пропаганда утверждала обратное — поставки союзников по ленд-лизу были незначительными, а западный фронт для немцев вплоть до капитуляции оставался второстепенным. Более того, американцы запросили помощи у СССР после арденнского наступления немцев. Кроме того, именно СССР победил миллионную Квантунскую армию Японии. Все эти утверждения — составная часть мифологии Победы, против которой борется Соколов. Поэтому он выдвигает контрмиф о решающей роли США и Англии в исходе войны.

Разрушение мифологии Победы предполагает и разрушение мифов о тех битвах, в которых она выковывалась. Например, мы привыкли к мысли о том, что на Курской дуге советские войска одержали победу, которая «окончательно сломала хребет фашистам». Но Соколов выдвигает контрмиф. Он приводит «свои» данные потерь советских войск и вермахта в битве на Курской дуге. Соотношение оказывается в пользу немцев. По Соколову, «на последней стадии германское командование стало рассматривать «Цитадель» только как средство истощения сил противника. Советские войска, несмотря на свое превосходство в людях и вооружениях в 2—3 раза, практически подчинились воле противника и вынуждены были атаковать в тех секторах фронта, где немцам было легче всего обороняться, исходя из диспозиции германских сил»10. В конечном итоге, Соколов пришел к выводу: «В тактическом и до некоторой степени в оперативном отношении вермахт выиграл Курскую битву. Но превосходство в людских и материальных ресурсах было столь подавляющим, что для немецкой стороны невозможно было выиграть сражение за Курск полностью в оперативном и особенно в стратегическом отношении»11. Вот так «легким движением руки» победа превращается в

911

поражение, а поражение в победу. Соколов «разоблачает» мифы о превосходстве советского военного искусства над немецким, заменяя их распространенным мифом о том, что русские воюют не умением, а числом.

Подобных примеров  «разоблачения»  мифов  о Второй мировой войне можно привести очень много. Причем у «разоблачителей» довольно прочные позиции. Советская военная историография действительно была далека от объективности. Советские мифы не соответствовали реальным событиям. Но на то они и мифы. Однако истинная цель «разоблачений» военных мифов — вовсе не восстановление объективной картины войны и «трезвый взгляд» на историю, а разрушение советских мифов и замена их контрмифами. Мифология Победы подменяется мифологией Поражения. В годы «перестройки» любили сравнивать «победителей» и «побежденных» — ветеранов Советской армии и ветеранов вермахта, уро-вень жизни в ФРГ и в СССР. Вывод был очевидный — «побежденные» живут лучше «победителей». Войну выиграли они, а не мы. Победа обесценилась. А вместе с ней рухнула вся советская мифология.

Любопытным примером создания мифологии прошлого для решения текущих политических задач является мифотворчество Бориса Березовского. Показательна его статья в «Ведомостях» «Три вертикали Владимира Путина» под рубрикой «Авторитарное государство»12.

Стержень статьи — «теория заговора», суть которой состоит в том, что Путин воссоздает авторитарное государство. «Заговор» имеет три этапа. «Первый этап был пройден весной—летом 2000 г. и назывался восстановлением вертикали власти... Второй этап — восстановление вертикали СМИ... Операция по восстановлению вертикали СМИ прошла куда болезненнее, чем операция по восстановлению вертикали власти, да и времени потребовала чуть ли не два года... Однако это все еще промежуточный результат. Окончательным результатом в построении любого авторитарного государства может быть только контроль со стороны власти над основными отраслями экономики и финансами. Без этого третьего этапа два предыдущие бессмысленны»13.

Здесь есть обязательное для мифа деление «заговора» на этапы, наличие злого умысла — строительство авторитарного государства — и опора на прошлое — Путин воссоздает, а не создает авторитарное государство. Тем самым Березовский ищет для мифологизированного образа Путина негативную «опору» в авторитарном прошлом страны.

«Злодею» Путину противостоят сам Березовский и те круги, которые он представляет. Мы уже привыкли к термину «олигархи», но Березовский переименовывает их в «крупный капитал». В концепции Березовского враги общества «олигархи» уступают место «представителям крупного капитала», которые это общество намерены защищать от авторитаризма. «Крупный капитал всегда и везде пытается влиять на власть. Власть всегда и везде пытается сопротивляться этому влиянию. Если для власти нет ограничителей в виде демократических механизмов, гражданского общества и независимых от государства СМИ, то крупный капитал остается последним противовесом, не допускающим ее концентрацию (и, в конечном счете, узурпацию). Поэтому авторитарная

11

власть обязательно должна подмять под себя капитал, чтобы уж потом беспрепятственно подмять под себя все общество»14. В мифе Березовского «крупный капитал» — последняя надежда на демократию в России. Без него общество погибнет под пятой государства. Как и положено мифотворцу, Березовский конструирует смертельные угрозы для общества.

Однако, чтобы создать миф, нужно не только пугать будущим. Нужна позитивная опора в прошлом для создания позитивного образа будущего. Сегодня общим местом является утверждение, что приватизация в России была грабительской и преступной. Но Березовский предлагает свой взгляд на недавнюю историю. «Приватизация 90-х годов, т.е. перераспределение государственной собственности в пользу частной, происходила крайне болезненно, но обошлось без большой крови — без гражданской войны. Государственная собственность, т.е. ничья, с помощью чиновника, т.е. за взятку, передавалась в частные руки. И чиновник не схватился за ружье только потому, что никогда не считал государственную собственность своей, частной»15. Все это нагромождение стереотипов и просто ложных утверждений не тянет на миф. Здесь Березовский потерпел неудачу. Не выдерживает критики определение приватизации как «перераспределения» госсобственности в пользу частников. Приватизация есть продажа государственной собственности в частные руки с целью повышения эффективности управления продаваемых предприятий, пополнения госбюджета, оживления экономики и т.д. А «перераспределение» есть не что иное, как воровство. На каком основании Березовскому достался кусок «перераспределенной» собственности, а какому-нибудь Сидорову из Урюпинска нет? Березовский оправдывает приватизацию тем, что обошлось без гражданской войны. Но в Восточной Европе умудрились провести приватизацию не только без войны, но и с пользой для государства. Чехия, Польша, Венгрия — лучшие тому примеры.

Далее Березовский именует государственную собственность «ничьей» — весьма распространенный миф эпохи «перестройки». Однако государство такой же юридический субъект, как и представитель «круп-ного капитала» Березовский. Миф о «ничейности» госсобственности служит оправданием жуликам и тем, кто не хочет работать, но не имеет никакого отношения к реальности.

Березовский утверждает, что «ничейная», т.е. государственная, собственность «с помощью чиновника, т.е. за взятку» передавалась в частные руки. Это хороший пример попытки «отмыва» репутации через институционализацию преступления. В этой конструкции взятка не преступление, а необходимый элемент системы. Более того, по Березовскому, взяточники спасли Россию, поскольку «чиновник не схва-тился за ружье», удовлетворившись взяткой.

Пассаж о «чиновнике с ружьем» показателен и одновременно комичен. Так и представляешь себе наших чиновников с ружьями наперевес строящими баррикады перед Белым домом. А напротив баррикад расположились «представители крупного капитала» с чемоданами, полными денег для покупки государственной собственности.

11

Чиновники, понятное дело, стоят насмерть.

Образ «чиновника с ружьем» выдает с головой искусственность мифологической конструкции Березовского. Он не опирается на национальные русские архетипы, а придумывает рациональные доказательства своей новой теории. Как математик он прав, как мифотворец — он глубоко заблуждается.

На самом деле счастье Березовского и его коллег в том, что «за ружье» не схватился простой русский мужик. Что же касается чиновников, то они люди договороспособные, как следует из письма Березовского.

Провал попытки Березовского превратить нелегитимный передел собственности в благо для страны закономерен. Невозможно создать миф там, где для него нет никакой почвы. Миф начинает жить только тогда, когда его разделяет большинство населения. Убедить большинство, что его справедливо обворовали, — задача невыполнимая. В мифе своя, очень жесткая система ценностей. Не соблюдая ее, невозможно вписаться в миф.

Для большей убедительности своих доводов Березовский попытался сыграть на противопоставлении «реформ» и 1917 года. «Революция 1917 года, основным содержанием которой тоже было перераспределение собственности, но с противоположным знаком — отбирали у частника и отдавали государству, — имела иное продолжение. Миллионы собственников, лишившись своих домов, земель, рудников, заводов, фабрик, магазинов, лавок, взялись за оружие. Результат — гражданская война, унесшая жизни десятков миллионов людей»16.

Во-первых, у «миллионов собственников» не было рудников и фабрик. Потому и родился лозунг «Фабрики рабочим!». Во-вторых, в гражданскую войну не погибли «десятки миллионов людей». Здесь уже имеет место обычная фальсификация цифр. Наконец, в-третьих, даже если принять версию Березовского о 1917 годе, все равно «позитивная альтернатива» 90-х годов слишком слаба, чтобы можно было составить равноценную пару. А без этого нет мифа.

Итак, мы рассмотрели несколько примеров мифологии прошлого. Для эксперимента можно сконструировать новую мифологическую конструкцию по принципу «сделай сам». Технология нам уже известна.

Итак, для создания нового мифа о России введем такие исходные понятия, как Первая империя (т.е. Российская) и Вторая (т.е. советская). Неизбежно возникает ощущение преемственности между двумя империями. Вместо противопоставления друг другу они начинают взаимодополняться. Вторая империя — своего рода продолжение Первой, ее реинкарнация.

Крушение обеих империй было вызвано двумя причинами — мировой войной и революцией. Первая империя рухнула вследствие поражения в Первой мировой войне и двух революций (февральской и ок-тябрьской). Вторая империя рухнула в результате поражения в «холодной войне» и «перестройки», т.е. «Революции сверху», внутри страны.

Что следует из этой концепции? Революции гибельны для империи. Но после окончания революции империя возрождается в новом обличье.

1

Следовательно, после окончания «демократической революции» должна быть создана новая — Третья империя. Таким образом, будет восстановлена преемственность, связь поколений.

Негативными периодами российской истории являются ее доимперские этапы и революции. Поэтому такие личности, как Петр I и Сталин, будут возвеличиваться, а такие, как Ленин и Горбачев, будут изо-бражаться черными красками.

Империи необходима некая сверхмиссия. Например, Российская империя жила мифами «собирания русских земель» и «защиты

единоверцев». Советская империя жила мифом «защиты угнетенных  всего мира». Третья империя могла бы взять на себя ношу антиглобализма. Главным врагом будут объявлены страны «золотого миллиарда». Союзниками — все, кто с ними борется. Это оправдано и экономически. Россия явно проигрывает от процессов глобализации. Так же как проигрывает большинство стран мира. Став вождем антиглобализма, Россия обретет «великую историческую миссию» и множество союзников и т.д.

При создании мифа важно угадать доминирующие в обществе

комплексы и страхи, понять, в каком направлении развивается массовое сознание, что оно готово воспринять и поддержать, а что нет. Чтобы миф стал национальной идеей, его должны «обкатать» политики и поддержать избиратели.

В настоящее время Россия не готова нести имперскую ношу, хотя дорожит ощущением «великой державы». Поэтому «проект» Третьей империи пока нереализуем. Но потенциал такого рода идей довольно велик и в случае ухудшения ситуации в стране они могут найти поддержку у большинства населения.

1 Ванденко А. Утомленный свободой (интервью с А. Кончаловским) //

1

Итоги, 21.05.2002. С. 43.2 Корзун А., Филимонова А. Александр II примирил Лужкова с

Немцовым // Известия, 18.07.2002. С. 3.3 Зюганов Г. Россия и современный мир. М., 1995. С. 20.4 Мамардашвили М. Записи в ежедневнике // Мой опыт нетипичен.

СПб., 2000. С. 364.5 Хоскинг Дж. Россия: народ и империя. Смоленск, 2001. С. 501.6 Там же. С. 503.7 Гайдар Е. Государство и эволюция. М., 1995. С. 50.8 Бочаров Л., Ефимов Н. и др. Заговор против русской истории

(Факты, загадки, версии). М., 2001. С. 12.9 Соколов Б. Тайны Второй мировой. М., 2001. С. 8.10 Там же. С. 19411 Там же. С. 195.12 Березовский Б. Три вертикали Владимира Путина // Ведомости,

7.08.2002. С. А4.13 Там же.14 Там же.15 Березовский Б. Три вертикали Владимира Путина // Ведомости,

7.08.2002. С. А4.16 Березовский Б. Три вертикали Владимира Путина // Ведомости,

7.08.2002. С. А4.

234567891111111

Назад • Дальше

Содержание

 

Мифология будущего: образы ада и рая

Разрушение мифологии прошлого привело к тому, что сегодня многие россияне, выражаясь словами Мирча Элиаде, испытывают «ужас перед историей». Этот «ужас» лишает людей опоры в настоящем и

рождает пессимистические картины будущего. Например, по данным социологов, «апокалиптическая позиция вообще распространена среди современных русских. Катастрофического взгляда на будущее в целом придерживается 34,9% респондентов против 30,6 %, верящих в прогресс, и 27,3%, полагающих, что человечество будет жить так же, как и раньше. Апокалиптические настроения питаются остро переживаемым кризисом бытия, который «ставит под сомнение как реальность Мира, так и присутствие человека в Мире»1. Социальные катаклизмы, выпавшие на долю наших сограждан, не освящены для них метаисторическим смыслом; они не верят в возможность высшего искупления своих страданий и не

1

надеются на посмертную компенсацию. Отсюда закономерно возникает ощущение отсутствия социальной и исторической перспективы»2.

Образ будущего является непременным атрибутом политического мифа. Миф о «золотом веке» проявляется в различных формах: «коммунизм», «общество благоденствия», «конец истории» и т.д. В основе этого мифа — ожидание награды за лишения в настоящем и прошлом.

 

ТОННЕЛЬ НАДЕЖДЫМеханизм работы мифологии будущего в сатирической форме

очень наглядно показан в романе Ч. Амирэджиби «Дата Туташхиа». Роман состоит из новелл-притч. Герой одной из них — помещик по имени Сетура. На территории его усадьбы рабочие добывали какую-то ценную землю. Работали они в поте лица почти даром. Сетура так объяснял Дате Туташхиа свою систему   управления   производством:   «Человеку надо надеяться. Надежду следует выдумать. Когда у народа есть надежда, он ничего лишнего себе не позволит. Для своих людей надежду я выдумал сам»3. Сетурова надежда представляла собой глухонемого карлика, сидящего в колодце. Возле колодца стоял столб с колоколом, к языку которого была привязана веревка. Карлик, сидящий в колодце, держал конец этой веревки. Люди, копающие в пещере, надеялись, что тоннель выведет их к колодцу. И тогда карлик ударит в колокол. Все ждали этого удара, как манну небесную.

Парадокс ситуации заключался в том, что тоннель рыли в противоположную от колодца сторону. Следовательно, если рассуждать логически, тоннель никогда к колодцу не выйдет. Но Сетура смотрел на дело иначе: «Додуматься до этого нетрудно. Вот они и соображают: раз до этого так легко своим умом дойти, значит, все не так, как им кажется. Не стал бы Сетура, думают они, на такой простенький обман идти. Выйдет тоннель в колодец. Непременно»4.

Эта притча — модель коммунистической мифологии. Людям обещали коммунистический рай, но «рыть тоннель» заставляли в противоположном направлении. И в этом был весь расчет. Тоннель никогда не выйдет к колодцу. Но пока люди верят, что это когда-нибудь произойдет, они будут копать.

 

Однако коммунисты сами подорвали веру в «золотой век». Сначала Хрущев пообещал построить коммунизм через двадцать лет (лозунг: «Наше поколение будет жить при коммунизме»). Обещание не сбылось, но потребность уже была сформирована. Поэтому ее удовлетворил либеральный миф. «Либеральный «рай» находился рядом, и, чтобы оказаться в нем здесь и сейчас, надо было, казалось, лишь разрушить «железный занавес» и позаимствовать западные формы жизни. Такому

234

облегченному пониманию западного идеала в немалой степени способствовало «обмирщение» русского мифа о Правде. Утерявшая революционное начало коммунистическая идеология свела его с неба на землю, пообещав советским гражданам скорую материальную реализацию небесного блаженства. У конкурировавших мифологических систем: советской, питавшейся архаичной русской традицией, и более «молодой» либеральной — появилась почва для реального сравнения в виде объемов и качества потребления, которые неизбежны были не в пользу коммунизма. При этом изолированное советское общество не обладало иммунитетом к внешним влияниям, не выработало механизмов и

институтов саморегуляции»5.

Наиболее разрушительным для Советского Союза был миф о том, что коммунизм, т.е. «рай», существует для партийной элиты, а народ держат в черном теле. В советских анекдотах эти представления отражены очень четко. Официальная пропаганда была не в состоянии дать ответ на вопрос: почему у нас ракеты летают в космос, а колбасы в магазинах нет? Ответ нашла контрэлита: виновата номенклатура, которая сама ест колбасу по спецпайкам, а народ держит впроголодь. Миф о Правде был разбужен и дал толчок мощному протесту. Тлевшая годами ненависть к партийной

5

элите вышла на поверхность после того, как Ельцин выступил со своим знаменитым докладом на пленуме ЦК КПСС. Борьба с привилегиями стала тем троянским конем, на котором он въехал во власть. Инфляция надежды, инфляция мифа кончилась революцией.

Но и сам Ельцин пал жертвой мифологии. Именно по чувству социальной справедливости он нанес удар своими реформами. Ельцин уничтожил миф о Правде, который привел его к власти. Этого ему не могли простить. Поэтому идол был низвержен с постамента.

Традиция идолопоклонства имеет языческое происхождение. Большевики возродили ее и создали в стране целую индустрию

поклонения идолам. «Была сотворена масса небольших и дешевых кумиров, которые заслонили основные идеалы. Но отношение к идолам совершенно особое — не такое, как к великим идеалам. Как только дело не идет на лад, старого идола сначала наказывают — его бьют, на него плюют и т.д. А потом выбрасывают и делают нового. Разумеется, и новый надолго не тянет, что мы и видим в хаосе свержения и сотворения кумиров, — но этот процесс разрушителен для общества и отдельного человека»6.

Режим слабел, терял свою энергетику, мельчали и идолы. В годы

6

«застоя» коммунистическая идеология выродилась в пародию на самое себя. Потребность в идолах была, но идолов уже не было. Идеологическая машина не производила их. Дефицит идолов был восполнен во время «перестройки». Тогда в полной мере проявилась мифологичность мышления советского человека, его несамостоятельность, беззащитность перед психологическим воздействием более мощных мифов, чем позднесоветские.

После несбывшихся обещаний о коммунизме и капиталистическом «рае» люди ищут некие заменители этих мифов. Очередной «вывих» в

массовом сознании — поиск «отца нации». Этим частично объясняют высокий рейтинг президента. С ним связывают надежды на будущее страны и свое собственное. От него ждут обещания нового «рая». Но Путин по своему темпераменту не является харизматическим лидером. Поэтому он не может выдвинуть свою мифологию будущего.

В результате Россия как бы повисла в неопределенном настоящем. Прошлое ужасно, будущее — неопределенно. В таком состоянии общество довольно податливо для политических манипуляций. Снижается порог критичности, повышается восприимчивость к СМИ. Людьми в

таком состоянии легче манипулировать, но невозможно управлять. Страна лишается ресурсов для развития, для рывка вперед. Без мифов невозможно мобилизовать нацию. Без мифов нет того, что Гумилев называл «пассионарностыо». Какая сила может взять на себя груз пассионарности? Это всегда меньшинство, но пока непонятно, откуда оно будет черпать свои ресурсы для броска вперед.

В современном постиндустриальном обществе традиционная модель мобилизации нации себя изживает. Поэтому для России возврат к советской модели будет шагом назад. Если диктаторы XX века делали

ставку на то, чтобы всех вогнать в прокрустово ложе той или иной идеологии, «стричь под одну гребенку», то тоталитаризм XXI века держится на противоположных принципах. Современной капиталисти-ческой экономике требуется полная отдача от работника. Погоду делают не коллективы, не массы рабочих, а специалисты, профессионалы. Разнообразие не преследуется, а поощряется. Главным товаром являются новинки. Причем это касается всех сфер человеческой деятельности, в том числе и политической. Мы живем в эпоху инноваций, торжества разно-образия. Экономики стран, где думают одинаково, где нет выбора, чахнут на глазах. Поэтому традиционная модель сплочения нации вокруг

всезнающего вождя уже принадлежит прошлому. Развитые нации прошли этот этап, и Россия принадлежит к их числу. Деятели типа Ким Чен Ира вызывают у нас снисходительную улыбку. Это свидетельство взросления народа.

В XX веке русский народ проделал большой исторический путь. Можно сколько угодно переписывать историю, но нельзя отменить память, социальный опыт народа. Нельзя отменить перемены, произошед-шие в психологии людей, в их восприятии окружающего мира. Нельзя отменить те мифы, которые сформировались за этот период. Поэтому

возврат к отработанным политическим схемам вряд ли состоится. Если что и захватит русский народ, так это политическая новинка. Не затасканные советские и монархические мифы, а совершенно новый взгляд на вещи.

Новый тоталитаризм стремится контролировать каждую личность в отдельности. Современные технологии позволяют это делать. Интернет является одним из таких инструментов. В маркетинге давно уже отказались от схем, рассчитанных на массового потребителя. На Западе его просто нет. Потребительский рынок дробится на все более мелкие

сегменты, Доходя до отдельного индивида. Развитие информационных технологий позволяет отслеживать поведение покупателей, составлять их «портрет». Эта информация является также предметом купли-продажи.

Со своей стороны, государство опутывает индивида всевозможными контролирующими устройствами. Западная демократия настолько транспарентна, что скрыться от всевидящего ока государства просто невозможно. Не случайно на Западе так популярны шоу типа «Большой брат». Дело не только в желании подглядывать за другими. Стеклянный дом — это модель западного общества. Такого рода передачи позволяют

снять стресс у людей. Ведь западный обыватель чувствует себя более защищенным от подглядываний, чем участники шоу. Значит, все не так плохо.

Россия в этом смысле оазис приватности. Традиционные ограничители сломаны. У государства пока недостаточно ресурсов, чтобы «подглядывать» за всеми гражданами. Поэтому делается это выборочно. В принципе большинство такое положение дел устраивает. Возможно, поэтому сегодня мало кто хочет коренных перемен. Удивительным образом государству и обществу удалось достичь некоего status quo. Одна-

ко в таком состоянии страна обречена на отставание. Запад ушел слишком в большой отрыв. Динамично развивается Китай. Русский медведь не имеет возможности впасть в спячку, поскольку его поджимают и с Запада, и с Востока. Поэтому такое положение дел продлится недолго. Видимо, наступление государства на общество продолжится более форсированными темпами. Иначе не догнать.

1 Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 130.2 Соловей Т. Русские мифы в современном   контексте. www.tomin.ru.

С. 4, 5.3 Амирэджиби Ч. Дата Туташхиа. Тбилиси, 1982. С. 73.4 Амирэджиби Ч. Дата Туташхиа. Тбилиси, 1982. С. 74.5 Соловей Т. Русские мифы в современном контексте. www.tomin.ru.

С. 9, 10.6 Кара-Мурза С. Советская цивилизация. М., 2001. Кн. 2. С. 205.

Назад • Дальше

Содержание

 

Мифология настоящего

Поскольку общенациональной мифологии прошлого и будущего в России сегодня нет, то и мифология настоящего тоже как таковая отсутствует. Различные политические силы ведут борьбу за свою интерпретацию действительности.

В настоящем правят бал СМИ. Они фиксируют внимание только на том, что происходит в момент трансляции. Прошлое и будущее также возможны только в настоящем, транслируемом СМИ. Идет ковровая бомбардировка сознания. Человек возможен только сейчас, в данный момент. Память не успевает обрабатывать потоки информации. Картинка сменяет картинку, информация информацию и т.д.

Таблица 6. Что, по Вашему мнению, прежде всего, должно быть в стране, чтобы она считалась великой? (Выберите 2—3 ответа.)

  XII

1998

XII

1999

X

2000

I

2002

123456

Высокий уровень благосостояния граждан

63 72 64 67

Высокоразвитая промышленность 70 74 69 66

Ядерное оружие 14 27 27 30

Соблюдение прав и свобод человека 32 41 39 34

Богатые природные ресурсы 16 24 29 25

Великое культурное наследие 24 27 27 17

Другое 1 0 1 1

Затруднились ответить 4 4 2 6

В результате образуются разрывы между прошлым, настоящим и будущим. Картина мира утрачивает цельность. По этой причине массовое сознание россиян представляет сегодня мешанину несовместимых убеждений, осколки различных мифов выкладываются в причудливую мозаику. Для примера рассмотрим результаты экспресс-опроса ВЦИОМ от 25—28 января 2002 года.

По мнению россиян, для того чтобы страна считалась «великой», необходимо прежде всего обеспечить высокий уровень благосостояния граждан и обладать высокоразвитой промышленностью. По сравнению с данными 2000 года постепенно уменьшается число тех, кто считает, что в основу «великой державы» должно быть положено соблюдение прав и свобод человека. На 10% уменьшилось число тех, кто до сих пор был убежден, что культурное наследие — необходимое условие того, чтобы страна считалась «великой».

Таким образом, по приведенным критериям «величия» (благосостояние и промышленность) Россия не может считаться «великой державой». Такие традиционные показатели, как «ядерное оружие», «культура» и «природные богатства», отошли на второй план. Но миф о том, что Россия — «великая держава», остался, о чем свидетельствует приводимый ниже график. Даже сдвиг в ценностях не смог его по-колебать.

Рис. 3. Какие страны из следующего списка Вы назвали бы великими?

Массовое сознание довольно точно фиксирует реальное положение вещей. Но отказаться от мифа о «великой державе» россияне также не в состоянии. Признавать Россию слабой и второстепенной страной общественное мнение отказывается. Оно требует нового позитивного мифа, который позволил бы привести в соответствие существующие противоречия. Но такого мифа пока нет. Поэтому срабатывают защитные механизмы коллективной психики — старый миф пока уживается с новой «картиной мира».

Однако миф нуждается в постоянной энергетической подпитке. Политическое руководство страны периодически подбрасывает «дрова в топку», делая жесткие заявления по вопросам международной политики, играя военными мускулами, пропагандируя укрепление государства и т.д. Но ПР может лишь на какое-то время затушевать существующие проблемы. Он не в состоянии их решить. Поэтому новые политические мифы будут пробивать себе путь независимо от того, хочет этого Кремль или нет.

Как уже говорилось выше, мифология страны складывается из мифологий прошлого, будущего, настоящего и мифов о народе. Рассмотрим мифы о России в привязке к различным ориентирам.

Наиболее распространенной является «привязка» к Западу. Здесь возникает несколько конструкций: в России жизнь уже как на Западе, Россия нормальная страна; Россия еще далека от западного идеала; в России лучше, чем на Западе, и менять здесь ничего не надо. Демократическая революция завершена.

Первую конструкцию эксплуатирует СПС. Под лозунгом «Нормальные люди в нормальной стране» под эгидой этой партии и журнала «Искусство кино» был даже проведен конкурс киносценариев. Цель конкурса — позитивные, жизнеутверждающие киносюжеты.

Слабость этой мифологической конструкции заключается в том, что будущее в ней слито с настоящим. Цель реформ достигнута. Мы добились того, к чему стремились. Куда двигаться дальше? Ответа нет.

Вторая точка зрения распространена среди либералов. Их лозунгом можно считать название статьи Клямкина и Кутковец «Нормальные люди в ненормальной стране». Идеологическим рупором этой мифологии были СМИ «Медиа-моста».

В этой конструкции задается образ будущего — западная демократия. Все происходящее в России рассматривается в сравнении с ней. Сравнение, естественно, не в пользу России. Вывод — демократическая революция должна быть продолжена. Слабость этой конструкции в том, что западная демократия как цель уже малопривлекательна для широких слоев народа. По той простой причине, что понятие «демократия» сильно дискредитировано в стране и мало кто верит в достижимость «западного рая».

Наконец, третья точка зрения основана на убеждении, что в России ничего не меняется на протяжении веков. Все трансформации носят поверхностный характер, но не затрагивают глубины народного сознания. Поэтому в России ничего менять не надо, не нужны стране революции. Здесь и так лучше, чем на Западе: народ душевней, просторы шире, природа богаче и т.д. В России, конечно, много недостатков, но ее надо любить такой, какая она есть, и не пытаться ее изменить.

В данном мифе начисто отсутствует идея прогресса. Время как бы останавливается. Настоящее, прошлое и будущее не разделены, а пребывают в некоем единстве, сжаты в одну точку. Такого рода взгляды характерны для крестьянства, для людей, близких к природе. Но ими охвачены и другие слои населения. Не случайно одним из горячих сторонников этого мифа является потомственный интеллигент А. Кончаловский.

Другая распространенная «привязка» — СССР. Здесь также три конструкции: В России лучше, чем в СССР; в России хуже, чем в СССР; в России ничего не изменилось после развала СССР.

Сравнение с СССР дает еще больше простора для мифотворчества, чем сравнение с Западом. Мифо-творцы могут использовать самые различные основания для того, чтобы обосновать, лучше или хуже в России, чем в СССР.

Если верить А.Чубайсу, то лучше, поскольку благодаря реформам в России есть «нормальная работающая рыночная экономика».

Левые считают, что сейчас хуже, ссылаясь на социальные и экономические показатели. Так, С.Кара-Мурза разоблачает миф об изобилии товаров в России, сравнивая статистику потребления продуктов питания в СССР и в России1. Вообще вся пропаганда левых держится на мифе о том, что в России все хуже, чем в СССР.

Либеральная интеллигенция считает, что лучше, поскольку теперь есть свобода слова, самовыражения и т.д.

Наконец, консерваторы считают, что в стране ничего не изменилось, кроме названия.

В России существует давняя традиция сравнивать Действующего главу государства с предшественником. Поэтому следует рассмотреть и привязку к Ельцину. Здесь также три конструкции: при Ельцине было лучше; было хуже; все осталось как было.

Первой точки зрения придерживаются либералы, у которых Путин отнял демократический миф. Разборки с олигархической прессой тяжело

1

переживались либеральной интеллигенцией. Миф о наступлении тоталитаризма является характерным для этой группы.

Тех, кто считает, что при Ельцине было хуже, — большинство. Главный критерий — стабильность. Даже несмотря на войну в Чечне, ситуация в стране в целом воспринимается как устойчивая. Связано это, прежде всего, с экономическим ростом и консолидацией власти в центре.

Консерваторы не видят большой разницы между Путиным и Ельциным. Режим не изменился, социальный уклад прежний, прорывов нет и быть не может и т.д.

Тот факт, что разные слои населения, различные политические силы имеют свою собственную мифологию страны, неудивителен. Однако в современной России отсутствует официальная мифология. Даже у Ельцина она была. Первый президент России так и не расстался с одеждами демократа. Путин же антимифологичен. Он разрушает старые мифы, но не предлагает новых.

В результате бытие нации утрачивает смысл. Ведь именно миф придает смысл бытию, существованию народа, пробуждает его творческую энергию. Можно, например, сегодня с иронией относиться к Стахановскому движению, но в те годы люди воспринимали его всерьез. Стаханов был пролетарским богатырем. Он выполнил за одну смену четырнадцать норм. Для былинного богатыря подвиг — это норма. И власть призывала всех подражать Стаханову. Архетип русского богатыря сработал. Действительно удалось вызвать «трудовой энтузиазм». Конечно, работали не только лозунги и призывы, но другие рычаги принуждения. Однако миф был создан и «раскручен» очень удачно. Работа шахтеров приобрела особый смысл, их профессия стала мифом.

Со временем эта технология утратила свою эффективность, поскольку, как и любая технология, она устарела. Нужно было придумывать новые способы поддержания «трудового энтузиазма», но за-стойная номенклатура была не способна на такие подвиги.

Сейчас главным стимулом для поднятия «трудового энтузиазма» являются деньги. Однако отношение к деньгам в России очень сложное. Историк А.Панченко в одном из телеинтервью отмечал, что в России традиционно относились к деньгам «как к дерьму». Причем это отношение характерно как для тех, у кого есть деньги, так и для тех, у кого их нет. Привычка «новых русских», многие из которых происходят из социальных низов, сорить деньгами проистекает как раз от подобного отношения к деньгам. Стереотипы православной культуры все еще очень сильны. Быть богатым нехорошо и даже преступно. Поэтому, чтобы быть богатым, надо совершать преступления. Такая извращенная логика лежит в основе действий «нового русского», человека, который пытается порвать со своими корнями ради лучшей жизни насильно, т.е. через преступление.

Ценности стабильных демократий — свой бизнес, свой дом, семья — с трудом пробивают себе дорогу. В основном это связано с тем, что средний класс формируется медленно. Правительство декларирует под-держку малого бизнеса, однако число малых предприятий не только не возросло за годы «стабильности», но даже упало. Политическая стабильность не получает социально-экономического выражения.

В начале реформ Ельцина все бросились делать деньги. Кто-то

разбогател, кто-то разорился, у кого-то ничего не вышло, кого-то убили конкуренты и т.д. Сейчас призыв «Обогащайтесь!» уже работать не будет. Рынок насыщен. Открыть новое предприятие не просто. Заработать сразу много уже не получится. Между тем, при Ельцине работала мифология мгновенного обогащения. Поэтому, кстати, люди столь охотно вкладывали последние сбережения в финансовые «пирамиды». Теперь нужно трудиться в поте лица годами, чтобы достичь определенного уровня. Для этого нужно культивировать другие мифы, другие ценности. Но этого не делается.

В отсутствие новых созидательных мифов старые делают свою разрушительную работу. «Мертвые держат живых». В массовом сознании все еще присутствуют «остатки» советских мифов. Например, в некоторых слоях общества популярно представление о Путине как о «Сталине сегодня». Люди многое ему прощают, поскольку «понимают», что Путину нужно время для того, чтобы разделаться с «врагами народа».

Старые мифы довлеют не только над массовым сознанием. Ими охвачены и элиты. Это ведет к очень серьезным последствиям, поскольку именно элиты распоряжаются ресурсами страны, принимают поли-тические и экономические решения, управляют обществом и т.д. Мифологизированность элит, искаженное восприятие действительности ведет к серьезным политическим просчетам, принятию ошибочных решений. Зазор между мифом и реальностью иногда достигает просто чудовищных размеров, что приводит к глубоким провалам в экономической, социальной, информационной политике, ставит под вопрос саму возможность осуществления реформ в России.

1 См.: Кара-Мурза С. Советская цивилизация. Кн. 2. М., 2001.

Назад • Дальше

Содержание

Крах "модельного подхода" в России

Оглядываясь назад на реформы Ельцина, мы видим, что в основе этих реформ были мифы, а не трезвый политический расчет. Реформы Ельцина проходили в рамках так называемого «модельного подхода». Это означает, что существует некая идеальная модель, по образцу которой должна была формироваться молодая российская демократия. Понятие «западная демократия» выступало в качестве такой идеальной модели, поскольку в природе ее не существует. Французская демократия отличается от американской, шведская от итальянской, немецкая от английской и т.д. Для населения России «западная модель» была пропагандистским мифом, заменившим собой миф о коммунизме. В отличие от коммунизма западное «общество изобилия» представлялось реальностью, следовательно, к этому может прийти и Россия. Такова была логика тех лет.

1

Что касается элит, то представления о «западной модели» у нее были не менее размытыми. Экономическая элита, представленная петербургской группой, брала за основу американскую концепцию либе-рализации экономики. Авторы российской Конституции скорее опирались на опыт французской республики. Поэтому говорить о какой-то единой модели, по которой проходили российские реформы, нельзя.

Тем не менее, нельзя отрицать наличия целого ряда требований, которые предъявлялись к России. В рамках «модельного подхода» особое внимание уделялось внедрению в России демократических политических институтов. Один из «архитекторов перестройки» Александр Яковлев признает: «Меня лично сильно подводила (и не один раз) склонность к ро-мантическим, идеальным оценкам. Например, активно участвуя в российской Реформации, в движении страны к свободе, я был уверен, что альтернативные выборы и другие демократические процедуры выдвинут в законодательные и исполнительные органы людей достойных, честных, компетентных, нравственных. Исчезнет душная атмосфера страха, двуличия, лжи, единомыслия»1. Реальность оказалась далека от идеала.

Подобный идеализм имел место и за океаном. Администрация Клинтона исходила из того, что демократические институты будут способствовать становлению и укреплению демократических традиций в российском обществе, а либерализация экономики послужит базой для укрепления демократии. Но поскольку это становление проходило на фоне продолжающейся борьбы с коммунистической идеологией, то перед США встал выбор: либо наперекор общественным умонастроениям любой ценой поддерживать реформаторов, либо следовать классической доктри-не демократии, т.е. опираться на мнение большинства и столкнуться с реставрацией коммунистического режима в России.

Страх перед коммунизмом оказался сильнее. Стратегический выбор был сделан в пользу Ельцина. Наиболее ярко это проявилось во время октябрьских событий 1993 года. США фактически поддержали расстрел парламента, как спасение демократии. В реальности же октябрьские события привели к созданию полуавторитарного режима Ельцина.

Последовательный критик политики Клинтона, нынешний советник президента США по национальной безопасности Кондолиза Раис пишет: «Ставка клинтоновской администрации на Ельцина и тех в его окружении, кого считали реформаторами, потерпела неудачу. Наша поддержка демократии и экономической реформы выродилась в поддержку Ельцина. Его планы стали нашими планами. США видели реформы там, где их не было, продолжая выделять России средства через МВФ, невзирая на отсутствие каких-либо реальных перемен. Проводившаяся сомнительными методами приватизация превозносилась как либерализация экономики; разграбление богатств страны влиятельными людьми либо не замечалось, либо замалчивалось. Российская реальность попросту не соответствовала тому представлению о ходе экономических реформ в этой стране, которое сложилось у администрации США»2.

«Модельный подход» довольно быстро исчерпал себя и в политике, и в экономике. Между тем Карл Ясперс еще в 1948 году писал: «Формальная демократия, т.е. право на свободное, равное и тайное

12

голосование как таковое, отнюдь не является гарантией свободы, напротив, скорее угрозой ей. Свобода, особенно если она предоставляется народу, не подготовленному к этому самовоспитанием, внезапно может не только привести к охлократии и в конечном итоге к тирании, но уже до этого способствовать тому, что власть окажется в руках случайно поднявшейся клики, поскольку население, по существу, не знает, за что оно отдает свои голоса. Тогда партии теряют свое значение. Они уже являются не органами народа, а самоудовлетворяющимися организациями. Они выдвигают на высшие государственные посты не элиту, а рутинеров-«парламентариев» и духовно зависимых людей.

То, как подлинную демократию защищают от охлократии и тирании, от случайной клики и духовно зависимых людей, является жизненно важным вопросом свободы. Необходимо создать сдерживающие инстан-ции, способные противодействовать самоубийственным тенденциям формальной демократии»3. Лучше о произошедшем в России за последние годы не скажешь. К сожалению, «сдерживающие инстанции» либо не были созданы вовсе, либо оказались столь хрупкими, что не выдержали испытания на прочность.

После октября 1993 году вопрос о власти для Ельцина был решен. С этого момента интересы господствующей элиты входят в противоречие с классическими понятиями о демократии. Однако отказаться от навязанной модели Ельцин не мог, т.к. сидел на игле западных кредитов. Поэтому он стал создавать более реалистичную модель «имитационной демократии», в которой демократические институты служили ширмой, сценой для публичных политиков, в то время как реальная политика осуществлялась фактически в тени.

По мнению политолога Л. Шевцовой, «основное качество российской системы власти, которое объясняет наличие многих других, — это несовпадение между каркасом власти, ее организационной структурой и внутренним содержанием, реальными механизмами, в которых решающую роль играют теневые отношения»4. Эта проблема была присуща и советской системе, но «демократические» преобразования еще больше ее усугубили. Парадокс, но «демократизация» загнала в тень едва ли не всю реально действующую систему власти. Произошло это во многом под влиянием «модельного подхода» к российским реформам.

Экономический провал либеральных реформ нашел свое символическое воплощение в дефолте 1998 года. Финансовые потери от дефолта население довольно быстро восстановило и в конечном счете даже оказалось в выигрыше, т.к. экономика получила импульс к развитию. Однако в символическом пространстве дефолт был воспринят как конец либеральной экономической политики.

С приходом к власти Владимира Путина произошел отказ от «модельного подхода». Экономически это стало возможно благодаря высоким ценам на нефть. Россия перестала зависеть от кредитов МВФ. Перестала она нуждаться и в «нравоучениях» Запада по поводу того, как строить демократию в стране. Политическая независимость от Запада стала возможна благодаря консолидации власти в 1999—2000 годах.

34

Сегодня кредо российской власти можно определить как «прагматизм». При всех своих кажущихся преимуществах прагматизм (в его российском варианте) имеет множество недостатков. Прагматичная политика означает приоритет тактических целей над стратегическими; решение проблем по мере поступления, а не в соответствии с программой и стратегическими целями; отказ от ценностного подхода в пользу экономической и политической выгоды; преобладание экономических интересов различных групп над интересами страны и т. д. Политические лидеры заняты решением частных, сиюминутных проблем, но не способны указать четкие ценностные ориентиры, задать стратегию развития страны, сформулировать общенациональную программу дейст-вий, предложить законченную идеологию.

При всех недостатках нынешнего курса он в ближайшем будущем останется неизменным. Ельцин оставил после себя огромное количество нерешенных проблем, и Путин, делая за него эту работу, может довольно долго удерживать популярность. Однако, не имея перед собой стратегической цели, общественного идеала, невозможно привести страну к «светлому будущему». Политика прагматизма на поверку оказывается

политикой отложенного стратегического выбора. Но рано или поздно выбор делать все же придется.

1 Яковлев А. Постижение. М., 1998. С. 175.2 Раис К. Во имя национальных интересов. Pro et Contra. M., Весна,

2000 г. Т. 5. № 2. С. 115.3 Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Смысл и назначение истории.

М., 1994. С. 179-180.4 Шевцова Л. Режим Бориса Ельцина. М., 1999. С. 509.

Назад • Дальше

Россия на распутье

В русских сказках и былинах главный герой нередко оказывается на распутье. Перед ним

1234

открываются три дороги, на каждой из которых его поджидают опасности. Герой все же делает выбор и, преодолев многочисленные опасности, достигает цели.Россия сегодня тоже находится на распутье. Перед ней открываются три возможные альтернативы развития. Первый путь — интеграция в западное сообщество. Второй путь — опора на собственные силы, обособление от Запада. Третий путь — возрождение империи, противостояние с Западом.Интеграция с Западом означает не только модернизацию экономики, улучшение законодательства и т.д., но и очередную ломку ценностей. Призыв Немцова «жить, как в Европе», невозможно осуществить без принятия европейской шкалы ценностей. Осу-ществление этого проекта требует обновления демократической мифологии, новых харизматических фигур, проведения реформ по укреплению демократических институтов. Все это маловероятно в сегодняшней России. Мифологической основы для такого поворота в России нет. Религиозная мифология — все люди братья, все равны перед богом и т.д. — в какой-то мере выполняет эту функцию. Но Россия «слабо перепахана христианством». Чтобы «жить, как в Европе», надо «перестраивать» себя, равняться на Запад. Россия к этому не готова.Вторая альтернатива опирается на национальные архетипы, на мифологию «особого пути» России. На практике это означает построение национального государства. Поскольку это войдет в противоречие с процессом глобализации, то Россия будет отгораживаться от Запада. Она вполне может существовать за счет своих ресурсов, а технологии закупать в обмен на нефть и газ. Другими словами, повторение советской модели, но уже с национальной мифологией. Национальная буржуазия будет правящим классом, а не партийное сословие, как в СССР. Образ будущего — жить по традициям, «по-русски», ни под кого не подстраиваться.Третья альтернатива — попытка возрождения империи. Имперские архетипы довольно сильны в России. Причем неважно, имеется в виду возрождение советской империи или российской. В основе одни и те же мифологические образы. На практике это будет означать усиление власти чиновничьего аппарата, подчинение олигархов государству. В международной политике это приведет к противостоянию с Западом, попыткам вернуть влияние на бывших советских территориях, выстроить антизападные альянсы на Востоке и на Юге. Образ будущего — жить, как в СССР или как в романовской империи. Возможны

варианты, но суть одна.Сейчас в России осуществляются все три сценария. Вернее, идет борьба различных политических сил за то, по какому пути все же пойдет Россия. Путин пытается совместить все три альтернативы. Образно говоря, он начинает двигаться по одной дороге, потом отступает, переходит на другую, снова отступает и т.д. В результате движения вперед нет.Данная ситуация является следствием аморфности российской политической системы, ее неустойчивости. Сегодня даже трудно сказать, кто представляет в стране правящий класс. Если взять за основу определение французского социолога Алена Турена, то правящим классом «является тот, который управляет созданием культурных моделей и социальных норм; а управляемым — тот, который участвует в историчности подчиненным образом, соглашаясь на роль, предписанную ему правящим классом, или, напротив, стремясь разрушить присвоение историчности со стороны правящего класса»1.Управление созданием «культурных моделей и социальных норм» осуществляется путем создания политических мифов. Точнее, целой системы мифов, которые обслуживают интересы правящего класса. А управляемый класс принимает эти мифы, включается в пространство созданной мифологии.Возможно, отсутствие в России общенациональной мифологии связано с тем, что в стране пока не сформировался правящий класс как субъект истории. По определению Турена, «правящий класс — это особая социальная группа, берущая на себя груз историчности, особое действующее лицо, которое оказывает самое общее воздействие на функциони-рование и трансформацию общества. Этот правящий класс, отождествляя себя с историчностью, в то же время отождествляет ее со своими особыми интересами. Он является «прогрессистским» в той мере, в какой он приводит в движение самый высокий уровень воздействия общества на самого себя, и ведет борьбу против прежних господствовавших слоев и старых инструментов социального контроля, но, с другой стороны, он возводит преграды в целях защиты своих привилегий»2.Российский правящий класс не в состоянии взять на себя «груз историчности». Не может он сформировать и новую мифологию. Более того, правящий класс постоянно ощущает угрозу потери власти. Чтобы избежать этого, он стремится отождествить себя с государством. В России это выразилось в т.н. «приватизации государства» олигархами. «Повсюду, где в силу самых разных причин правящий класс оказывается на деле господствующим классом, последний должен опираться на государство, чтобы защитить благоприятный для него

12

порядок и пресечь попытки его изменения. Со своей стороны, народные классы должны тогда атаковать государство, главного покровителя господствующего класса, который без опоры на его оружие и законы был бы неспособен защищаться»3.Народ «атаковал» олигархическое государство, выражая полное недоверие его руководству. Поддержка оппозиционного Ельцину ОВР была также выражением этого протеста. И Путин завоевал доверие населения как человек, который сможет противостоять олигархам.Путин начал свое правление с «равноудаления олигархов» и «деприватизации государства». Национальная буржуазия была несколько оттеснена от государственных рычагов. Однако сломить систему не удалось. Изменилась не столько суть взаимоотноше-ний власти и бизнеса, сколько форма. Теперь проблемы принято решать кулуарно. При Ельцине олигархи предпочитали защищать свои интересы через подконтрольные СМИ. Теперь те же задачи решаются «в режиме консультаций».Именно в силу того, что правящий класс по-прежнему остается господствующим классом, государство оказывается неспособным выступить субъектом реформ, субъектом модернизации России. По Турену, «государство — это агент, представляющий общество в его внутрисоциальных отношениях. Одновременно оно выражает общество в качестве творца его собственной истории»4.Однако российское государство является «агентом» не общества, а правящего класса, национальной буржуазии, которая сдерживает развитие страны. «Нет ничего более поверхностного и даже ложного, как утверждать тождество государства и правящего класса. Никто никогда не забывал, что правящий класс вследствие большей или меньшей степени его господства в политической системе имел большое влияние на государство. Но самый важный и устойчивый исторический феномен заключается в дистанции, которая отделяет государство от правящего класса. Экономическое развитие Италии, Германии и Японии стало возможным гораздо более вследствие государственных инициатив, чем в результате деятельности национальной буржуазии. И чем более удаляются от центров капиталистической индустриализации, тем, очевидно, более сильной становится роль государства в исторических изменениях. Поэтому кажется абсурдом делать из государства слугу правящего класса, который или вообще даже не существует или который государство торопится ликвидировать»5.Как это ни парадоксально прозвучит для российских либералов, но усиление государства дает шанс России интегрироваться в западное сообщество. Другое дело, что под

345

усилением государства следует понимать не возрождение советского тоталитаризма, а правовое государство, в котором превыше всего Закон.Однако на практике усиление государства оборачивается наступлением на демократические институты. В России пока не удается создать политическую систему, в которой сильное государство сочеталось бы с сильным (гражданским) обществом. Поэтому страну бросает из крайности в крайность.Тем не менее некоторая надежда на то, что баланс между обществом и государством будет достигнут, есть. Россия устала от крайностей. Сегодня в стране не пройдет ни диктатура, ни анархия. Существующая в России политическая система держится благодаря высокому рейтингу Путина. А рейтинг Путина следует рассматривать как своего рода договор между властью и обществом. Путин выступает как от имени государства, так и от имени общества6. Его функция сохранять баланс интересов между ними.Однако это очень хрупкая система. Стоит нарушить существующий баланс в чью-либо пользу, и «договор» будет немедленно расторгнут. Вся политическая конструкция в одночасье рухнет. Как после этого станут развиваться события в стране, можно только догадываться.Чтобы не «свалиться» в очередной политический кризис, российскому руководству предстоит в ближайшие годы пройти буквально по лезвию ножа. Слишком много противоречий накопилось в российском обществе. И пока никто не сформулировал, как их разрешить.

1 Турен А. Возвращение человека действующего. М., 1998. С. 137.2 Турен А. Возвращение человека действующего. М., 1998. С. 137.3 Там же. С. 113.4 Там же. С. 109.5 Турен А. Возвращение человека действующего. М., 1998. С. 109-110.6 Путин воспринимается населением не столько представителем высшей власти, сколько представителем общества во власти. В Кремле он «свой среди чужих», разведчик (Штирлиц), выполняющий «инструкции» избирателей (Центра). Он находится во враждебной среде и поэтому вынужден маскироваться, делать вид, что сотрудничает с Западом, российскими олигархами, «семьей» Ельцина и т.д. Однако на самом деле он «за народ» и действует в его интересах. Пока эта иллюзия сохраняется, рейтингу Путина ничто не угрожает (Прим. автора).

6123456

Содержание

Назад • Дальше

Вместо заключения. После "Норд-Оста"

Когда рукопись книги уже была готова к печати, произошел захват террористами музыкального центра на Дубровке. Теракт показал, какой ожесточенной может быть борьба за интерпретацию реальности. Идет в Чечне война или контртеррористическая операция? Ситуация в Чечне стабилизируется или сопротивление федеральному центру нарастает? Если в Чечне все-таки идет война, то какая это война: гражданская, колониальная, национально-освободительная?

Одной из задач террористов было внедрение в массовое сознание своей интерпретации конфликта в Чечне: это война, уносящая жизни мирных чеченцев, и Россия должна ее немедленно прекратить. Реакция власти последовала не сразу. На следующий день после захвата заложников президент Путин заявил, что теракт организован за рубежом. Власть предложила свою интерпретацию происходящего: музыкальный центр захватили международные террористы, цель которых сорвать мирные процессы в Чечне, дестабилизировать обстановку в стране и в мире. Примирить эти две позиции было невозможно, поэтому штурм был неизбежен.

В СМИ разгорелась бурная дискуссия, смысл которой сводился к спорам о том, что важнее: сохранить жизнь заложников или не идти на поводу у террористов и штурмовать здание? Проводились параллели с Буденновском. Много говорилось о том, что Буденновск стал национальным позором России и повторять его нельзя. Этот аргумент оказался одним из самых действенных. Большинство россиян поддержали штурм, поскольку не хотели повторения прошлого. Штурм «Норд-Оста» стал еще одним актом символического расставания с прошлым. Проведенные после завершения операции социологические опросы

зафиксировали поддержку действий президента большинством населения, а также резкий рост сторонников продолжения войны в Чечне. «Норд-Ост» показал, что Россия готова на человеческие жертвы ради восстановления своего национального престижа.

Теракт подвел черту под прошлым, но контуры будущего по-прежнему неясны. Понятно, от чего мы пытаемся уйти, но не понятно, к чему движемся. По этой причине в СМИ высказывалось множество самых разных точек зрения на произошедшее. Власть, в свою очередь, не смогла предложить обществу миф, который позволил бы реагировать на подобные вызовы более или менее однотипно. Попытка увязать теракт на Дубровке с международным терроризмом и 11 сентября, может, и имеет какой-то смысл для дипломатической игры на международной арене, но для россиян неубедительна. Гораздо действенней миф о восстановлении и укреплении государства, в Рамках которого бессмысленно даже обсуждать, нужно было штурмовать музыкальный центр или нет. Но миф этот довольно слаб и в реальной жизни ничем не подкрепляется. Власти пытаются подпитывать его символическими жестами. Одним из таких жестов было принятие советского гимна. В эту же логику укладывается дискуссия о восстановлении памятника Дзержинскому, которая разгорелась в СМИ незадолго до теракта.

«Норд-Ост» перечеркнул весь этот неуклюжий пиар. Реальность жестоко напомнила о себе. Сегодня уже глупо требовать восстановления памятника Железному Феликсу. Очевидно, что нужно предпринимать реальные шаги для укрепления безопасности в стране, а не играться памятниками. ПР не может заменить реальную политику. Видимость решения проблем не отменяет самих проблем.

Тем не менее, власть пошла проверенным путем «отмены реальности» путем ее мифологизации. После того как заложники были освобождены, начался «наезд» на СМИ. Госдума приняла поправки к закону о СМИ с целью более жесткой регламентации работы журналистов во время такого рода событий; Министерство печати создало кодекс правил для журналистов; руководство канала НТВ было вызвано в Кремль и подверглось высочайшей критике за то, что НТВ «неправильно»

освещало события 23—26 октября и т.д.

Реакция Кремля понятна — он добивался от СМИ такой интерпретации действительности, какая представлялась выгодной в данной ситуации. Реальность крайне неприятна, а власть слишком слаба, чтобы изменить ее. Поэтому она пытается защититься от нее мифами. Эти мифы должны пестовать и воспроизводить СМИ. А те, кто тиражирует «враждебные» мифы, должны быть наказаны.

Однако действительность чрезвычайно подвижна. Ее пытаются омертвить, втиснуть в рамки того или иного политического мифа, а она уворачивается, ускользает, опрокидывая все схемы. Та же Чечня стала местом столкновения различных политических мифов, различных схем интерпретации действительности. Теракт на Дубровке послужил катализатором нового обострения войны мифов. Приутихшие было споры вокруг Чечни разгорелись с новой силой.

Какова перспектива этой войны мифов? Как она закончится и когда? В чем ее причина? Простых ответов на эти вопросы нет. Во многом это связано с тем, что Россия до сих пор не определилась с выбором своего исторического пути. Страна еще не избавилась от многих иллюзий. Глубоко символично, что был атакован именно «Норд-Ост». Это мюзикл по советскому роману «Два капитана». Это ответ шоу-бизнеса на сформировавшийся в обществе запрос: в советском прошлом люди пытаются разглядеть стабильность, безопасность, высокие чувства и самоотверженных героев. «Розовый» миф о прошлом помогает переживать тяготы настоящего. Но в этот миф, в буквальном смысле слова, вторглись чеченские боевики. Заложники рассказывали, что, когда в начале второго акта люди в масках и с автоматами выбежали на сцену, зал встретил их аплодисментами. Зрители посчитали это находкой режиссера спектакля. И лишь автоматные очереди вернули их с небес на землю. Реальность прорвалась сквозь пелену мифа.

«Норд-Ост» взорвал атмосферу самоуспокоенности в российском обществе, развеял иллюзию стабильности и благополучия. Атмосфера страха, предчувствие новых угроз создают в стране качественно новую ситуацию. Комфортные «застойные» мифы уже не в состоянии защитить

от растущих угроз. Поэтому в обществе начинает формироваться запрос на новые мифы, на новые политические фигуры. Нас ожидает впереди новый виток борьбы за власть, который будет сопровождаться эскалацией войны мифов.

"Человек толпы" и "собранный субъект"

Сила мифа в том, что он воздействует на внеличностные структуры сознания. Миф подключает человека к коллективному опыту. Личность исчезает, растворяется в мифе. Ее место занимает «человек толпы». Поступки, образ мыслей, переживания «человека толпы» подчинены коллективному бессознательному. Поэтому он легко управляем и целиком зависит от внешних сил, которые направляют его. «Человек толпы» не несет ответственности за свои поступки, т.к. решения принимаются за него.Сказанное не следует истолковывать в духе «теории заговора» — мол, нами управляют масоны или кто-то еще. Дело не только в сознательных манипу-ляциях людьми. Обыденное сознание в принципе мифологично. Связано это с тем, что в повседневной жизни люди ленятся думать. Многие действия совершаются на «автомате», по привычным, накатанным схемам. С одной стороны, это рационально, поскольку значительно упрощает жизнь. С другой стороны, чревато, поскольку снижается критичность восприятия действительности и человек становится уязвим для внешних психологических воздействий.Беспомощность обывателя становится особенно вопиющей в период массовых политических кампаний в обществе. Если его сознание не защищено культурными стереотипами и предрассудками, то он становится легкой добычей манипуляторов.В современных мегаполисах культурные перегородки ломаются довольно быстро. И на сцену выходит «человек толпы» — лишенный корней, прошлого и будущего. Человек, принадлежащий моменту, мигу, сиюминутному порыву. Человек, находящийся в плену бессознательных импульсов1.«Человек толпы» лишен критического восприятия действительности, он

1

выполняет чужие приказы. «Приказывать» ему могут реклама, пропаганда, политические лидеры, киногерои и т.д. «В большом современном городе буквально невозможно сделать шаг, не получая приказов, не попадая под действие рекламы или пропаганды, не сталкиваясь с общественными лестницами, на которых можно было бы отыскать свое место»2. При этом сам «человек толпы» не ощущает свою зависимость от внешних воз-действий. М.Мамардашвили следующим образом описал этот механизм: «Человеческие поступки, деяния, диктуемые определенными намерениями, вливаются в общие сцепления и в общий контекст бытия и свой смысл обретают или получают там, а не в голове совершающего поступок. В каждый данный момент, когда мы делаем что-то, мы совершаем зависимые поступки, которые лишь кажутся нам свободными, продиктованными нашими желаниями, а в действительности они вызываются натуральным ходом событий»3.Эрих Фромм, описывая данный феномен, ввел понятие псевдомышления. Он считал: «Форма и содержание наших мыслей, идей, чувств и стремлений бывают индуцированы в наш мозг извне, причем это случается так часто, что мы склонны считать подобные псевдоакты правилом, а собственные мысли индивида — уже скорее исключением»4.Сила воздействия СМИ состоит как раз в том, что авторитетные мнения, которые через них транслируются, усваиваются индивидом и впоследствии выдаются за свои собственные выводы. Фромм разделял мысли, которые являются продуктом самостоятельного мышления, или усвоенные чужие мысли. Он пришел к неутешительному выводу, что «на самом деле людям кажется, что это они принимают решения, что это они хотят чего-то, в то время как в действительности они поддаются давлению внешних сил, внутренним или внешним условностям, и «хотят» именно того, что им приходится делать»5.Цель манипуляторов действительно заключается в том, чтобы отучить людей самостоятельно мыслить. Это им удается по многим причинам. Одна из них вполне может считаться уважительной. В условиях глобальной тенденции к узкой специализации практически во всех сферах человеческой деятельности люди не в состоянии иметь собственное мнение по всем проблемам, которые обрушивает на них современная действительность. Но не иметь мнения вообще индивид тоже не может, поскольку он лишается таким образом возможности хоть как-то объяснить те или иные факты. Ему нужна некая схема, матрица, в которую он может уложить разрозненные факты действительности. Поэтому в большинстве

2345

случаев приходится заимствовать чужие мысли и матрицы. Но поскольку от осознания такого заимствования может пострадать чувство самоуважения, то включается защитный механизм — рационализация. Она позволяет найти объяснение тем чувствам и эмоциям, которые возникли у индивида под воздействием «псевдомысли». По мнению Фромма, подобные акты замещения ведут, в конечном счете, «к подмене подлинной личности псевдоличностью. Подлинное «я» является зодчим психических проявлений личности. Псевдо-«я» всего лишь выполняет функцию, пред-писанную ему извне, причем делает это от своего имени. Человек может исполнять множество ролей, не ведая о том и принимая их за проявления своей личности»6. Таким образом, индивидуальное «я» становится лишь функцией коллективного «мы». Но индивид об этом даже не подозревает. В этом и заключается сила манипулятивного воздействия.Фромм критиковал средства массовой информации за то, что они лишают человека способности составить целостную картину мира, подменяют ее абстрактной мозаикой из массы разрозненных и не связанных между собой фактов. Это приводит, по его мнению, к заторможенности критических суждений, неспособности людей проявлять свои эмоции7.Неужели все так безнадежно? Или все-таки есть выход? М. Мамардашвили предложил последовать совету древних мудрецов — познать самого себя. «Познать самого себя означает — задать себя целиком во всем том, что ты есть, но чего ты не видишь... Держите в голове полноту бытия. Полнота бы-тия — вот что имеет отношение ко мне, рассыпанное, как в осколках зеркал. Мы отражены в тысячах зеркал, которые не собираем, хотя эти отражения и есть мы... Так как же собрать то, что есть я, и одновременно все, что ускользает от меня, распадается в тысяче осколков? Пребыть целиком»8.Осколки «зеркала», т.е. «кусочки» личности разбросаны где попало. Их «подбирают» манипуляторы, встраивают в какую-нибудь манипулятивную мозаику, и человек начинает совершать «зависимые поступки», т.е. те поступки, на которые его программируют. Таким образом, обыватель оказывается тотально зависимой личностью. Он зависит от родственников, близких, знакомых, коллег по работе, от телевизионных дикторов, авторов газетных статей, политиков, рекламных призывов, лозунгов, моды и т.д. Сознание обывателя постоянно дробится на более мелкие «осколки» — каждому хочется получить свой «кусочек». Поэтому, чтобы перестать зависеть от чужих «приказов», нужно «собрать себя». «И вот возникает идея таких актов, таких состояний человека, которые являются собиранием себя в точке, целиком, когда ты уже не зависишь от того, как что-то сцепит-ся, — ты собрался. Это собранное и называется «полнотой бытия». Это собранное и есть философский идеал мудрости, первичная философия. И

678

одновременно — свобода. Потому что те рождения, которые вызваны неизвестными мне последствиями и содержанием моих собственных поступков, суть (как выражались древние) «зависимые рождения». Это не я рождаюсь как свободный человек, а меня рождает что-то в каком угодно виде и смысле, подвластном натуральному ходу вещей. Рождает страданием, связанным с тем, что я в разных местах и не собран. Поэтому со мной можно сделать что угодно... Свобода — это свободные, а не произвольные деяния: не делаю, что хочу, а делаю, собравшись, такое, что не зависит от того, в реку каких последствий и в какие сцепления упадет мой поступок»9.Именно «собранная», цельная личность способна противостоять воздействию мифов. Если «человек толпы» растворен в коллективном бессознательном и полностью от него зависит, то «собранный субъект» является полной противоположностью ему. Он отвечает за свои поступки, он мыслит сам, а не усваивает мысли других. И у него есть индивидуальная воля, в то время как «человек толпы» подчинен коллективной воле. Мамардашвили считал, что личность проявляется в поступках. Поступить не так, как диктуют внешние обстоятельства, а поступить личностно может только «собранный» человек.

1 Мы употребляем термин «человек толпы», позаимствовав его из одноименного рассказа Эдгара По (The Man of the Crowd). У «человека толпы» есть множество «родственников»: «одномерный человек», Г.Маркузе, «многослойная личность» Т.Адорно, mass man К.Фридриха, «новый племенной человек» М.Маклюэна, «рыночный характер» Э.Фромма и т.д. (Прим. авт.).2 Турен А. Возвращение человека действующего. М., 1998. С. 132.3 Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000. С. 76.4 Фромм Э. Бегство от свободы. Минск, 1998. С. 237.5 Фромм Э. Бегство от свободы. Минск, 1998. С. 249.6 Фромм Э. Бегство от свободы. Минск, 1998. С. 253.7 Там же. С. 308, 309.8 Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000. С. 78.9 Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000. С. 78.

Техника защиты от мифов

Что касается техники защиты от мифов, то здесь, несколько стратегий.  Первое, что доступно большинству избирателей, — это игнорирование политики вообще. Это довольно

9123456789

мощная защитная реакция. Мозг устанавливает своего рода фильтры, которые отсеивают всю поступающую «политинформацию».

Слабость этой позиции заключается в том, что политические мифы умеют рядиться в «светские одежды». Политтехнологи умеют упаковывать их в неполитическую оболочку. А в разгар избирательной кампании от политики укрыться просто невозможно. Она преследует обывателя на каждом шагу. Поэтому убежать от политики по большому счету невозможно.

Другой путь — занять твердые идеологические позиции. Такая стратегия хороша тем, что, как и в первом случае, думать и напрягаться не надо. Есть идеологическая система координат, есть лидеры, работающие в них, и достаточно лишь поддерживать их. Таких избирателей социологи причисляют к «ядерному электорату» партий или политических лидеров.

Однако российская партийная система практически развалена. Даже КПРФ находится в кризисе. Большая часть населения принадлежит к числу колеблющихся, т.е. тех, кто принимает решения под воздействием СМИ. Примечательно, что у «партии власти», «Единой России», нет «ядерного электората». Связано это с тем, что «Единая Россия» не имеет какой-то определенной идеологии. Расчет делается на политический ПР, на актуализацию советских архетипов. Но идеологии нет.

Таким образом, даже при большом желании избирателю трудно руководствоваться идеологическими симпатиями ввиду очевидного идеологического кризиса в стране.

Можно сделать рациональный, прагматичный выбор. Т.е. голосовать за лидера или партию, чья позиция выгодна избирателю. Однако и этот путь не усеян розами. В России нет механизма контроля за народными избранниками. Соответственно, с политическим лидером невозможно заключить социальный контракт: я отдаю тебе свой голос, а взамен ты делаешь то-то и то-то.

Большинство избирателей предпочитает голосовать за личность. Однако и здесь их поджидают разочарования, поскольку создаваемый СМИ имидж политика редко соответствует реальности. Тем не менее, если научиться отделять «мух от котлет», показное от истинного, то ориентация на личность политика может себя оправдать.

Какие бы стратегии выбора ни использовали избиратели, им всегда придется сталкиваться не с самими политиками и партиями, а с тем, как их преподносят СМИ. Поэтому, чтобы не попадать впросак, необходимо критически анализировать сообщения СМИ. Для этого вовсе не обязательно углубляться в дебри политологии. Достаточно научиться читать информацию, т.е. отделять факты от их интерпретации, дешифровать политические мифы, которые нам навязываются.

Первое, что нужно для этого сделать, — исключить из информации эмоциональную составляющую. СМИ потчуют нас «информационными сандвичами». Нужное сообщение помещается среди других, которые зритель «проглотит» с легкостью. «Сандвичи», в свою очередь, заворачивают в «упаковку» сильных эмоций.

Каждый вид СМИ имеет свои способы воздействия на аудиторию. Например, телевидение берет зрителя «картинкой», визуальными образами. Чтобы понять силу воздействия «картинки», достаточно провести простой эксперимент — попробовать слушать телевизионные новости, не смотря в телевизор, и записать их на кассету. А потом уже посмотреть их на видео. Разница в восприятии будет довольно ощутимой. Еще сильнее можно почувствовать контраст, если прочитать стенограмму телепередачи. Например, стенограммы программ С.Доренко, которые вывешивались на сайте телеведущего, не шли ни в какое сравнение с тем шоу, которое он устраивал в эфире.

Другой яркий пример — работа команды Е.Киселева на радио «Эхо Москвы» и в Интернете после закрытия канала ТВ-6. Репортажи корреспондентов, привыкших работать

«под картинку», по радио откровенно терялись. А стенограммы «радио-Итогов» в Интернете выглядели еще бледнее.

Такая же неудача постигла команду С.Пархоменко из журнала «Итоги», которая покинула издательство «Семь дней». Радиоверсия журнала на «Эхе Москвы» не могла заменить сам журнал и служила больше целям пропаганды и самозащиты журналистского коллектива.

Таким образом, каждый вид СМИ имеет свои уникальные особенности, позволяющие ему воздействовать на аудиторию. Телевидение бессильно без картинки, журнал без ярких иллюстраций и напечатанного текста и т.д.

Для газет и журналов близким по своим функциям носителем является Интернет. Здесь можно читать текст, смотреть картинки, распечатывать статьи и т.д. Недостаток Интернета в том, что для работы в нем требуется компьютер, а Россия еще недостаточно компьютеризирована. Но в перспективе бумажные носители будут уступать пальму первенства электронным.

Итак, зная, в чем сила воздействия того или иного вида СМИ, можно научиться нейтрализовывать его. Это не значит, что телевизор нужно только слушать и ни в коем случае не смотреть. Просто смотреть его надо другими глазами. Присказка режиссеров «Не верю!» поможет защититься от атак на сознание.

Кроме того, полезно знать уловки, применяемые СМИ. Назовем некоторые из них:

•  «Определение». Идеи, личности, объекты сопрягаются с положительными или отрицательными характеристиками, которые принимались бы людьми без рассуждений.

•  «Блестящая всеобщность». Описывая какие-то события, в которых необходимо получить поддержку аудитории, применяются «добродетельные слова» («всенародная поддержка», «подавляющее большинство», «общественное мнение»).

•  «Рекомендация», или «свидетельство». Нужное положение вкладывается в уста личности, пользующейся уважением и авторитетом у объекта воздействия или, наоборот, ненавидимого им.

•  «Подтасовка карт». Подбор только положительных или только отрицательных фактов для доказательства справедливости той или инойь оценки или суждения. Факты преподносятся в такой последовательности и в таком контексте, что аудитория приходит к нужным для манипулятора выводам.

•  «Наклеивание ярлыков», или «присвоение кличек». Этот прием используется для дискредитации идей, личности или явления с помощью оскорбительных метафор и выражений. Он позволяет формировать негативное отношение к противникам манипулятора без разумных и логически оправданных на то оснований за счет эмоционального воздействия на аудиторию.

•  «Перенос». С помощью этого приема бесспорный авторитет какой-то личности переносится на другого человека, нуждающегося в популяризации. Например, Саддам Хусейн изображается иракской пропагандой как преемник древних властителей Междуречья.

•  «Свои ребята», или «игра в простонародность». Этот прием направлен на пробуждение ощущения близости какой-то личности или группы объекту воздействия. Знаменитые поездки Ельцина в трамвае, его походы в районную поликлинику преследовали цель показать «простым людям», что он «свой», такой же «простой», как и они.

•  «Вместе со всеми», или «общая платформа». Индивид побуждается принять то или иное суждение, образец поведения или идею на том основании, что так поступают (думают) все, либо представители той социальной группы, к которой относится объект воздействия, и т.д.

Следует отметить, что общество стихийно учится защищаться от манипуляций. Обилие ПР-кампаний и компроматов выработало уже у населения иммунитет к ним. Психика человека сама выстраивает защитные механизмы. Люди стали уже не так легковерны, как в начале «реформ». Это значит, что мышление становится более рациональным. Однако разрушение партийной системы, разрушение демократического мифа, отсутствие официальной идеологии — все это провоцирует избирателей на поиск ответов в новых мифах.

Чтобы противостоять мифам, достаточно вспомнить, как создаются мифы, и расчленить информационное сообщение на составляющие. В любом сообщении СМИ есть несколько слоев. Нужно научиться раскладывать «информационный сандвич» на составляющие, соблюдать своеобразную информационную диету. Надо быть разборчивым в информационных блюдах, вырабатывать у себя чувство вкуса, не «хавать» что попало (чтобы не оправдывать любимую присказку «черных пиарщиков»: «Пипл схавает»).

Одним из непременных условий создания мифов является конструирование угроз. Без угроз невозможно создать миф. Угроза формирует потребность в герое. Миф становится востребован. Поэтому угрозы часто создаются искусственно. Одним из примеров искусственного конструирования угроз является информационная кампания, развернутая официальными российскими СМИ вокруг ситуации в Панкис-ском ущелье. Телевидение настойчиво внушало зрителям, что главная угроза для России исходит из Панкиси. Эта угроза нужна была для того, чтобы внедрить в массовое сознание миф о том, что причиной затянувшейся операции в Чечне является наличие боевиков в Панкисском ущелье.

В мифе всегда есть герои и антигерои. Поэтому когда вам предлагают набор героев и антигероев, значит, от вас чего-то хотят. Задайтесь вопросом — чего именно? Зная уже, как создаются мифологические персонажи, можно защититься от их воздействия. Для этого не надо сопереживать им. Не следует включаться в ту систему координат, которую вам на-вязывают. Ведь цель воздействия состоит в том, чтобы встроить человека в определенную систему координат.

СМИ всегда драматизируют происходящее. Это делается для того, чтобы информация лучше усваивалась. Поэтому нужно скептически относиться к всевозможным «сенсациям». В большинстве случаев они высосаны из пальца. Например, во время президентских выборов 2000 года на передаче «Глас народа» (НТВ) было устроено шоу с добровольным снятием Е.Савостьяновым своей кандидатуры в пользу Г.Явлинского. Савостьянова целую передачу «уговаривали» уступить дорогу Явлинскому. Киселев старательно делал вид, что, «кажется, у нас назревает сенсация». И когда «сенсация» состоялась, Киселев вспомнил слова Стефана Цвейга о «звездных часах человечества». Для такого опытного лицедея, как Киселев, это был явный перебор. Савостьянов, чей рейтинг был близок к нулю, снял свою кандидатуру в пользу Явлинского, рейтинг которого колебался на уровне 4—5%. Маловато для «звездного часа человечества».

Этот эпизод — наглядный пример создания телевидением событий на пустом месте. И в то же время пример нерационального использования возможностей телевидения. Да и для авторитета Киселева это был удар, пусть и не очень ощутимый. Явлинскому разыгранный Киселевым спектакль не помог, зато люди увидели, что их дурачат. Вопрос в том, все ли увидели. На таких «сенсациях», к сожалению, строятся многие телепередачи.

Миф рождается, когда человек переживает сильные эмоции — страх, ненависть и т.п. Поэтому, если в вас поселились эти чувства, задайтесь вопросом: под воздействием чего они возникли? Кто внушает вам ненависть к представителям других наций? кто внушает вам страх за свою жизнь? кто играет на ваших патриотических чувствах? и т.д.

Всеми этими вопросами надо задаваться, чтобы манипуляторы не разбили вас на «осколки». Чтобы решения принимали Вы сами, а не кто-то другой. Личность имеет право на ошибки. В этом нет ничего зазорного. Важно, чтобы это были Ваши ошибки.

Список литературы

1. Алексеев Н. Конечно, это противоречие (беседа с Ж. Бодийяром) // Иностранец. 23.04.2002.

2.  Амирэджиби Ч. Дата Туташхиа. Тбилиси, 1982.

3.  Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001.

4.  Анисин Н. Проект «Примаков» // Завтра. 1999. № 36.

5.  Барт Р. Мифологии. М., 1996.

6.  Баталов Э. Я. Политическая культура современного американского общества. М., 1990.

7.  Белкин А. Вожди или призраки. М., 2001.

8.  Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.

9.  Березовский Б. Три вертикали Владимира Путина // Ведомости. 7.08.2002.

10.  Бочаров Л., Ефимов Н. и др. Заговор против русской истории (факты, загадки, версии). М., 2001.

11.  Ванденко А. Утомленный свободой (интервью с А. Кончаловским) // Итоги. 21.05.2002.

12.  Гаджиев К. С. Политическая философия. М., 1999.

13.  Гайдар Е. Государство и эволюция. М., 1995.

14.  Геворкян Н., Колесников А., Тимакова Н. От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным. М., 2000.

15.  Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002.

16.  Грачев Г., Мельник И. Манипулирование личностью: организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. М., 1999.

17.  Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1998.

18.  Гумилев Л. От Руси к России. М., 2002.

19.  Гусев Д., Матвейчев О. и др. Уши машут ослом. Пермь, 2002.

20.  Дмитриева Т. Характер: русский. М., 2001.

21.  Дневник императора Николая П. М., 1991.

22.  Добрынина С. Собака Путина — уральский вариант // Новые известия. 21.09.2002.

23.  Доценке Е. Психология манипуляции. М., 1997.

24.  Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению. М., 2001.

25.  Ежков Д. Втюхать можно кого и кому угодно (интервью с Г. Павловским) // Собеседник. 2001. № 43.

26.  Ельцин Б. Президентский марафон. М., 2000.

27.  Жирков Г. История цензуры в России XIX—XX вв. М., 2001.

28.  Зюганов Г. Россия и современный мир. М., 1995.

29.  Иноземцев В. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М., 2000.

30.  Камю А. Миф о Сизифе // Бунтующий человек. М., 1990.

31.  Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000.

32.  Кара-Мурза С. Советская цивилизация. М., 2001. Кн. 2.

33.  Карпухин О., Макаревич Э. Формирование масс. М., 2001.

34. Кассирер Э. Опыт о человеке. М., 1998.

35. Кассирер Э. Политические мифы // Реклама: внушение и манипуляция. М., 2001.

36. Керенский А. Россия на историческом повороте. М., 1996.

37. Клинтон Б., Гор А. Народ прежде всего. Как мы вместе можем изменить Америку. М., 1995.

38. Ковальская Г. Приидите и володейте. Наши сограждане хотят получить президента, не похожего ни на Ельцина, ни на них самих // Итоги. 21.03.2000.

39. Коленкур А. Поход Наполеона в Россию (мемуары). Смоленск, 1991.

40.  Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М., 1997.

41.  Корзун А., Филимонова А. Александр II примирил Лужкова с Немцовым. Известия. 18.07.2002.

42.  Кочергин Ю., Крутаков Л. Операция «взорванный мир» // Московский комсомолец. 24.09.1999. № 183.

43.  Крысько В. Секреты психологической войны. Мн., 1999.

44.  Кутковец Т., Клямкин И. Нормальные люди в ненормальной стране. Старые мифы о народе отторгаются сегодня самим народом // Московские новости. 2-8.07.2002.

45.  Лебон Г. Психология масс. Мн. — М., 2000.

46.  Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 2001.

47.  Лернер М., Развитие цивилизации в Америке. М., 1992. Т. 2.

48.  Лосев А. Диалектика мифа. М., 2001.

49.  Лосев А. Философия имени. М., 1990.

50.  Лужков Ю. Российские законы Паркинсона. М., 1999.

51.  Любимов М. Операция Голгофа — секретный план перестройки // Совершенно секретно. 1995. № 2.

52.  Мамардашвили М. Введение в философию // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000.

53.  Мамардашвили М. Записи в ежедневнике // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000.

54.  Мамардашвили М. Философия действительности // Как я понимаю философию. М., 1990.

55.  Мамардашвили М., Философия и религия // Мой опыт нетипичен. СПб., 2000.

56.  Минченко  Е. Как стать и остаться губернатором. Челябинск, 2001.

57.  Митта А. Кино между адом и раем. М., 2000.

58.  Московичи С. Век толп. М., 1996.

59.  О'Дей Б. Планирование политических кампаний. Шаг за шагом к победе на выборах. М., 1999.

60.  Олимпиодор. Жизнь Платона // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986.

61.  Ольбик А. Президент. Донецк, 2002.

62. Панюшкин В. Сотворение Афганистана // Коммерсанть-Власть. 2.10.2001.

63.  Пихоя Р. Советский Союз: История власти. 1945-1991. М., 1998.

64.  Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999.

65.  Почепцов Г. Имиджелогия. М. — К., 2001.

66.  Почепцов Г. Психологические войны. М. — К., 2000.

67.  Психологическая война. М., 1972.

68.  Раис К. Во имя национальных интересов. Pro et Contra. М., Весна, 2000. Т. 5. № 2.

69.  Рисе К. Геббельс. Адвокат дьявола. М., 2000.

70.  Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001.

71.  Соколов Б. Тайны Второй мировой. М., 2001.

72.  Соловей Т. Русские мифы в современном контексте. www.tomin.ru.

73.  Сталин И. Всем организациям и товарищам, приславшим приветствия в связи с 50-летием т. Сталина // Соч. М., 1949.

74.  Сталин И. Выступление по радио 3 июля 1941 г. // О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 2002.

75.  Сталин И. 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции // О Великой Отечественной войне. М., 2002.

76.  Сталин И. По поводу смерти Ленина // Соч. Т. 6. М., 1947.

77.  Сталин И. Речь на параде Красной армии 7 ноября 1941 года на Красной площади // О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 2002.

78.  Стендаль. Жизнь Наполеона. М., 1959.

79.  Стрингер. Сентябрь, 2001.

80.  Тарле Е. Михаил Илларионович Кутузов — полководец и дипломат // 1812. М., 1959.

81.  Тарле Е. Наполеон // 1812 год. М., 1959.

82.  Тарле Е. Нашествие Наполеона на Россию // 1812 год. М., 1959.

83.  Толстая Н., Толстая Т. Двое. М., 2002.

84.  Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001.

85.  Турен А. Возвращение человека действующего. М., 1998.

86. Ульянов Н. Операция «преемник» для России. Похоже, Запад не хочет «сильного Путина», а потому делает ставку на «предсказуемого Примакова» // Независимая газета. 5.11.1999.

87.  Уорнер У. Живые и мертвые. М. — СПб., 2000.

88.  Ференбах О. Крах и возрождение Германии. М., 2001.

89.  Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998.

90.  Фейхтвангер Л. Москва. 1937. М., 2001.

91. Ханютин Ю. Кинематограф — нацизм — пропаганда // Киноведческие записки. 1988. № 2.

92.  Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М., 2001.

93.  Хинштейн А. Собачье сердце первого президента // Московский комсомолец. 13.02.2002.

94.  Хоскинг  Дж. История Советского Союза. Смоленск, 2000.

95.  Хоскинг Дж. Россия: народ и империя. Смоленск, 2001.

96.  Шатунов М. Русская профессиональная драка. М., 2002.

97.  Шевцова Л. Режим Бориса Ельцина. М., 1999.

98.  Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994.

99.  Юнг К. Г. Аналитическая психология. СПб., 1994.

100.  Юнг К. Г. Диагностируя диктаторов // Одайник В. Психология политики. М., 1996.

101.  Юнг К. Г. Психология бессознательного. М., 1996.

102.  Юнг К. Г. Современный миф о «небесных знамениях» // Карл Густав Юнг о современных мифах. М., 1994.

103.  Яковлев А. Постижение. М., 1998.

104.  Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Смысл и назначение истории. М., 1994.

105.  Abramson J. B., Arterton F. С., Orren G. R. The Electronic Commonwealth. Basic Book Inc., Publishers. New York. 1988.

106.  Аller J. Taking CBS to Task. Newsweek. Sept. 15. 1986.

107.  Caryl C. Comrade Putin's New Russia. Newsweek. May 7, 2001.

108.  Edelman M. Constructing the Political Spectacle. Univ. of Chicago Press. 1988.

109.  Jamieson К. Н., Campbell К. К. The Interplay of Influence: News, Advertising, Politics, and the Mass Media. 3rd ed. 1992. Belmont, CA: Wadsworth.

110.  MасDоnald J. F. One Nation Under Television. New York: Panteon Books. 1990.

111.  Meyer P. News Media Responsiveness to Public Health. In: C. Atkin & L. Wallack (Eds.). Mass Communication and Public Health: Complexities and Conflicts. Newbury Park, CA: Sage.

Назад