^Ъ { fa & jy c o Я А 'к /и ч ? и < ^Ш /л ^1 с и .и ^ и

V O Q j e f t n ,

АКАДЕМИЯ НАУК МОЛДАВСКОЙ ССР Институт истории имени Я. С. Гросула

Л. Л. ПОЛЕВОЙ

РАННЕФЕОДАЛЬНАЯМОЛДАВИЯ

Ответственный редактор доктор исторических наук

П. В. СОВЕТОВ

КИ Ш ИНЕВ «ШТИИНЦА» 1985

Рецензировали и рекомендовали к изданию кандидаты исторических наук Д. М. Драгнев и П. П. Бырня.

Монография представляет собой первый опыт восстановления конкретной исторической картины становления феодальных отношений в Молдавии (вто­рая половина XIII — начало XV в.). Показаны особенности разложения общин­ного строя, складывания феодального землевладения, господствующего класса феодалов-собственников земли, зависимого крестьянства, роль феодального го­сударства и господарской власти в становлении молдавского феодализма. В работе использованы все известные источники в комплексе: письменные, архео­логические, топонимические, этнографические, фольклорные и др.

Книга рассчитана на историков, археологов, этнографов, преподавателей истории высших и средних учебных заведений, студентов, краеведов и работ­

ников музеев; всех интересующихся историей Молдавии.

„ 0505040000-165 „ ог П -----------------------6—85М755/12)—85

© Издательство «Штиинца», 1985

ВВЕДЕНИЕ

Проблемы становления феодальной общественно-экономичес­кой формации в Молдавии постоянно находятся в центре внима­ния советских историков. В послевоенные годы возникла необхо­димость критического переосмысления наследия буржуазной историографии, в которой либо вообще отрицалось существова­ние в Молдавии феодализма, либо он признавался в качестве сферы правовых и политических отношений. Поэтому уж е в ран­них работах историков-марксистов утверждалось представление о том, что феодализм как способ производства, общественно-эко­номическая формация являлся одним из этапов поступательного исторического развития страны. Усилия историков первоначаль­но были сосредоточены на конструировании общеисторических схем и систематическом изложении истории феодальной М олда­вии, в том числе раннего средневековья.

Постепенно в советской историографии наметился переход к конкретно-историческому изучению феодализма в Молдавии, ис­следовались разные аспекты развития экономических и социаль­но-политических отношений. Среди них все большее значение стали приобретать вопросы становления феодальных обществен­ных отношений и молдавской государственности. Общая схема генезиса феодализма в Молдавии представлена в «Истории Мол­давской ССР», т. I (Кишинев, 1965). С изданием этого труда был завершен определенный этап развития советской молдавской историографии. В названном коллективном труде отражены ре­зультаты исследований Н. А. Мохова, В. М. Сенкевича1, П. В. Со- ветова2 и других авторов, которые изучали раннефеодальную историю Молдавии.

Советские ученые показывают во всей его диалектической сложности затянувшийся на тысячелетие процесс установления здесь феодальной формации, проходивший через этнокультурные, хозяйственные и социально-политические перемены. Выделяя ряд этапов, когда складывание феодальных отношений как бы начи­налось заново, связывают его окончательное завершение с перио­дом формирования молдавской народности и складывания Молдав­ского государства в XIII— XIV вв.3 В то ж е время в работах неко­торых зарубежных исследователей сформулирован иной , тенден­циозный взгляд на генезис феодализма как непрерывный нарас­тающий процесс, не испытывавший подъемы и спады4. Сторонни­ки концепции «единства и непрерывности» относят окончательное

3

установление феодальных отношений к более раннему времени — X в.5, не учитывая своеобразия их формирования на территории Молдавии.

Постановка концепций генезиса и установления феодальной формации в советской историографии обусловила дальнейшее углубленное конкретно-историческое исследование этого периода. Необходимость подобных исследований отмечалась на представи­тельных собраниях советских медиевистов6, в трудах Л. В. Череп- нина, В. Т. Пашуто, А. П. Новосельцева7, В. Д . Королюка8 и др. В условиях почти полного отсутствия источников по социально- экономической истории ранней феодальной Молдавии плодотвор­ным оказался ретроспективный подход, базирующийся на мате­риалах более позднего времени — развитого феодализма, пред­ложенный в работах П. В. Советова по истории землевладения и ренты, Д . М. Драгнева и П. В. Советова о развитии общины9, П. П. Бырни о молдавском селе10 и др. Ретроспективное исследо­вание исторических процессов исходит из теоретического положе­ния К. Маркса о том, что более высокая общественная форма служит ключом к пониманию предшествующих, дает «возмож­ность проникновения в организацию и производственные отноше­ния всех отживших общественных форм, из обломков и элементов которых оно строится, частью продолжая влачить за собой еще непреодоленные остатки, частью развивая до полного значения то, что прежде имелось лишь в виде намека и т. д . ... Они могут содержать в себе эти последние в развитом, в искаженном, в ка­рикатурном и т. д., во всяком случае в существенно измененном виде»11. Большое значение при ретроспекции имеет типологичес­кое изучение особенностей генезиса и развития феодализма, по­лучившее в последнее время распространение в советской мол­давской медиевистике. На решающую роль такого подхода при изучении генезиса и развития феодализма в Молдавии обращали внимание J1. В. Черепнин и В. Т. Пашуто.

Труды советских историков обеспечили изучение генезиса мол­давского феодализма на его завершающей стадии. В то же время ранние хронологические подходы в сущности оставались откры­тыми. Весь непосредственно предшествующий XV в. период, когда происходило становление феодального строя, представлен лишь в самых общих чертах социологического свойства схемой общест­венного развития Молдавии XIII— XIV вв.

В предыдущей работе, посвященной проблемам исторической географии Молдавии XIII— XV вв.12, автор стремился восстано­вить реалии экономических условий возникновения и становления молдавского феодализма, его развития вширь: движения народо­населения страны, связей природа — население — хозяйство, уг­лубления общественного разделения труда, товарного производ­ства, торговли и денежного обращения, появления сети городов и т. д. Настоящая работа продолжает предыдущую изучением со­циальной сферы генезиса феодализма в Молдавии. Предпринима­ется попытка, основываясь на комплексе письменных, археологи­

4

ческих, топонимических, этнографических, фольклорных, нумиз­матических и других источников, реконструировать процесс общ е­ственных преобразований, которые привели к установлению фео­дальных отношений в Молдавии, показать его особенности.

Прежний опыт представить историю раннефеодальной М олда­вии на базе одной из категорий источников, привлекая лишь для иллюстрации некоторые другие, приводил к схематичному и в сущ­ности одностороннему взгляду. Каждая отдельно взятая катего­рия источников не позволяла воссоздать особенности социальных перемен в период складывания феодализма в Молдавии. Прежде всего это касается письменных источников, которые главным об­разом представлены только с конца XIV в., то есть уже на за ­вершающей стадии генезиса феодальных отношений. Лаконичные сообщения молдавских летописей о смене господарей до XV в.13, краткие пассажи -венгерских хроник о появлении Молдавского кня­жества в середине XIV в., несколько актов венгерских королей и первых молдавских господарей XIVb. — вот в основном и все ис­точники социальной истории этой категории.

Только с рубежа XIV— XV вв., когда начинает действовать господарская канцелярия, появляется масса документальных ак­тов, особенно поземельных, позволяющая изучать социальную историю Молдавии на основе относительно более широкого круга письменных источников. В них зафиксированы сложившиеся за предшествующее время социальные отношения, содержатся ре­ликты более или менее отдаленного прошлого. В настоящей ра­боте представлен опыт выявления таких реликтов и реконструк­ции (ретроспективной) на их базе источников социальной истории предшествующего времени.

Формальным основанием ретроспекции данных поземельных актов XV в. послужила методика математико-статистического оп­ределения давности упомянутых в них сельских поселений — еди­ниц землевладения и землепользования — по формам их топони­мов14. Такой важный исторический источник, как топонимия, за ­нимает особое место в работе в комплексе с другими видами ис­точников. Селищная терминология и сельская ойконимия М олда­вии XIV—XV вв. еще находились в значительной части в процес­се формирования. Складывание названий сельских населенных пунктов, отражающих в своей форме социальные реалии, происхо­дило под влиянием зарождавшихся и развивавшихся частнособ­ственнических и феодальных общественных отношений в условиях интенсивного сельского расселения15. На связь географических названий, в частности сельских поселений, с их социальной сущ­ностью, общественной жизнью указывают все топонимисты16. Это свойство названий населенных пунктов, особенно на стадии фор­мирования, использовано для реконструкции их социальной эво­люции, развития аграрных отношений в прошлом, конечно, в пре­делах информативности «подобных данных.

Однако возникает вопрос о репрезентативности массы источ­ников и возможности их использования для реконструкции на

5

статистическом уровне. В источниковедческой литературе в послед­нее время обсуждается возможность существования зависимости между сохранностью (или утратой) определенного вида источни­ков и характером их первоначальных социальных функций. В не­малой степени сохранность источников предопределялась также их «вторичной» социальной функцией17. Поземельные документы, с конца XIV в. издававшиеся канцелярией молдавских господа­рей, имели функцию государственно-юридического акта на част­ное владение основным средством производства эпохи феодализ­ма — землей. Поземельные акты обладали также важной для их владельцев «вторичной» социальной функцией: служили юриди­ческим обоснованием права давности наследственной собствен­ности. Трудно переоценить значение такого документа для земле­владельца и его наследников, обеспечивающее сохранность акта многими поколениями. Благодаря этому до наших дней дошло большое число молдавских владельческих документов концаXIV— XV вв. (свыше 9 0 0 )18 и более позднего времени. По данным упомянутых источников, в XV — начале XVI в. зафиксировано около 1700 сельских хотаров, и эта численность считается макси­мально приближающейся к общему числу всех сел Молдавии того времени19. По-видимому, мы располагаем практически всей мас­сой поземельных актов указанного времени. Решающий довод в пользу этого связан с показанным П. В. Советовым изменением правительственной земельной политики при господаре Стефане III, повлекшим за собой перестройку структуры землевладения. Одной из причин изменения земельной политики господаря во второй половине XV в. было завершение в основном процесса «концент­рации крупного феодального землевладения по двум основным каналам генезиса феодальной земельной собственности (не толь­ко за счет крестьянских общин, но и за счет господарского доме­на)»20. Другими словами, оставалось очень мало поселений (не­существенная часть) за пределами частнофеодального землевла­дения, оформленного господарскими актами, которые, таким об­разом, зафиксировали почти всю совокупность селений феодаль­ной Молдавии XV в. Поэтому информация, содержащаяся в пере­численных актах, могла быть использована в данной работе для опыта реконструкции источников истории поземельных отношений конца XIII— XIV вв. на -статистическом уровне. Поземельные и другие документы XIV— XV вв. включают также данные, характе­ризующие разные стороны социальной жизни ранней феодальной Молдавии, в том числе реликты более ранних форм общественных, отношений, которые могут быть использованы для ретроспекции.

Ретроспекция материалов письменных источников проводится в комплексе с археологическими, нумизматическими, этнографи­ческими, фольклорными и другими данными, взаимно дополняю­щими и подкрепляющими друг друга, что повышает уровень до­стоверности выявленных закономерностей эволюции обществен­ных отношений в период генезиса феодализма в Молдавии. Сами по себе археологические материалы пока не позволяют в полной

6

мере использовать их возможности для реконструкции ряда важ ­ных сторон социальной жизни, ибо ранние молдавские средневе­ковые сельские поселения еще изучены слабо. Для уверенных со­циальных характеристик необходимо по возможности полное или значительное изучение большого ряда сельских поселений и мо­гильников XIII— XV вв. Однако проведенные археологами рас­копки позволили подтвердить достоверность методики математи- ко-статистической ретроспекции топонимических данных молдав­ских ранних феодальных актов для определения давности сущест­вования сельских поселений и восстановления динамики сельского расселения конца XIII— XIV вв.21, на базе которой осуществляет­ся здесь ретроспекция социальных процессов. Этнографические наблюдения и фольклорные произведения донесли до нашего вре­мени ценные сведения о древних общинно-семейных формах и социальной жизни крестьянства раннефеодальной Молдавии, су­щественно дополняющие материалы письменных, археологических и топонимических источников. Определенные штрихи в воссозда­ние картины складывания раннефеодальных общественных отно­шений внес ряд данных нумизматики, сфрагистики, дипломатики. Только возможно более полное использование и органичное соче­тание разного рода источников (позволяет преодолеть «барьер не­известности» конкретных реалий социальной истории раннефео­дального периода становления феодальных отношений в Молда­вии, молдавской феодальной государственности (вторая полови­на XIII — начало XV в.).

Автор очень признателен коллегам, рецензентам и научному редактору за внимание к работе и ценные советы.

ГЛАВА I

ТОПОНИМИЯИ СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

(основы реконструкции массовых источников)

Изучение генезиса феодальных отношений в Молдавии приоб­рело своеобразный характер в силу объективных обстоятельств: наиболее ранние массовые письменные источники конца XIV— XV вв. позволяют, исходя из общих социологических посылок, лишь предположительно представить ретроспективную картину исторического процесса в предшествующий период1. Другие виды источников (археологические, нумизматические), накопление ко­торых идет очень медленно, пока фрагментарны. Кроме того, они характеризуют в основном материальную культуру и некоторые сферы экономики преимущественно городов, начиная с середи­ны — второй половины XIV в. Раннее молдавское село, где про­исходили глубинные социально-экономические процессы в эпоху генезиса феодализма, находится лишь в начале археологического изучения.

Один из возможных в настоящее время путей преодоления сложившихся трудностей связан с представленной ранее динами­кой сельского расселения в Молдавии XIV— XV вв.2 Данные о ди­намике сельского расселения могут быть использованы при рекон­струкции источников социально-экономической истории до XV в., для выявления истоков тех явлений аграрных отношений, которые нашли отражение в молдавских господарских жалованных, дарст­венных, подтвердительных, судных и других грамотах. Поземель­ные и другие документы начали оформляться государственной властью только с конца XIV в., то есть спустя несколько десяти­летий после появления суверенного Молдавского княжества в се­редине этого столетия.

Происхождение названий сельских поселений

Сельское расселение Известно, что источники отражают дина-и топонимия мику сельского расселения Молдавии в

конце XIV— XV вв., когда оно происхо­дило организованно под эгидой государственной, власти. На пожа­лованных феодалам землях основывались селения и осваивались хозяйственные угодья3. Так, в 1434 г. господарь Стефан подтвер­ждает своему духовнику попу Юге села, а также жалует на р. Стрымбе земли «от верха до устья, что сможет себе осадить»4, где впоследствии возникают селения Стрымба, Ротарь и Пуешты5. Иван Каутиш получил во владение от господарей Ильяша и Сте­

8

фана в 1436 г. пустошь, «где его мельница, чтобы сделал себе особое село», около другого владения — Ильяшешты, на Кобыле, «где его дом». Основанное на пустоши селение затем сливается с Ильяшештами и они к XVI в. стали называться Каутишены6.

Однако в поземельных феодально-правовых актах, изданных канцелярией молдавских господарей, содержится информация, в ретроспективном плане способная приоткрыть завесу над лишен­ными источников, до сих пор недостаточно исследованными «до- государственным» периодом и первыми десятилетиями существо­вания самостоятельного Молдавского княжества. Появляющиеся только в конце XIV в. государственные поземельные акты юриди­чески оформляли иногда не феодальные приобретения пустошей для основания селений и хозяйственного освоения земель, а пожа­лования, дарения, подтверждения и т. д. уж е более или менее давно сложившихся частных и частнофеодальных владений — по­селений с их хотарами. В этих актах указываются названия по­селений, топонимическая форма которых позволяет определить давность их существования и суть исторических явлений, как из­вестно, адекватно отражающихся в географических именах.

Установлено, что топонимы сельских населенных пунктов фео­дальной поры (как, впрочем, и других эпох) обычно воспроизво­дили в своей форме их социально-экономическую и этнокультур­ную сущность. Изменения этих названий были связаны с переме­нами в этнодемографическом, хозяйственном, владельческом и т. д. положении селений7. И в Молдавии менялся этнический со­став жителей селений, их хозяйственный профиль, общинная зе­мельная собственность становилась феодальной, а затем перехо­дила из рук одних феодалов к другим. Всякие иные обстоятель­ства должны были влиять на названия селений или вовсе их ме­нять и неоднократно8. Зачастую по эволюции названия поселения можно представить основные вехи его истории.

Особо нужно подчеркнуть, что подавляющая часть (83%) мол­давских селений, упомянутых в источниках конца XIV — первой половины XV в., имела названия антропонимного происхожде­ния9. Эти топонимы относятся к группе названий, обозначающих жителей селения в период его образования, и сформировались при помощи восточнороманских суффиксов -ешть, -ень(-ань) и славянских -овцы, -инцы. В основе этих названий поселений лич­ные имена: Негрилешты (Негрила), Леонтинешты (Леонте), Ра- дешаны (Р аду), Опришаны (Опря, Оприш), Иванковцы (Иван), Демьяновцы (Демьян), Костинцы (Костя), Прокопинцы (П ро­коп) и др.

Следует учитывать мнение В. А. Никонова об изменениях в значении топонимов, первоначально обозначавших жителей селе­ния. «Их считали патронимичными, т. е. обозначавшими потомков по имени их предка. Действительно, они многочисленны и древни. Они естественны при родовом строе, но и после его распада еще долго могли возникать; были поселения, все обитатели которых, связанные кровным родством, назывались по своему родоначаль­

9

нику. Однако как тип при феодализме их сменяют названия, оз­начавшие уж е не потомков, а зависимых. Основа такого топони­ма не обязательно личное имя... Часто по инерции объединяют эти два типа термином «патронимичные». Этим заслоняют самое главное — коренное различие. Конечно, владельческие топонимы развивались из патронимичных, но справка о происхождении не раскрывает, а искажает действительность, если подменяет под­линную характеристику явления в его функционировании и раз­витии. Топонимы патронимичные и принадлежностные — два со­вершенно различных типа среди топонимов, обозначавших сна­чала жителей, а не место»10. Для нас особо важно признание не­преложного факта, что «владельческие топонимы развились из патронимичных», которые в своей основе обязательно имели лич­ное имя, т. е. антропонимы.

В определении значения антропонимных топонимов возникают трудности. Некоторые исследователи придавали подобным назва­ниям только генеалогическое значение11. В то же время другие полагают, что села получили свои названия по именам кнезов, жуде и ватаманов, возглавлявших общины12. Такая версия, види­мо, предполагает включение элементов предыдущей: жуде, кнезы и ватаманы могли быть также основателями и в конце концов стать владельцами селений, название которых затем приобретало генеалогическо-владельческий характер13.

Лингвистическая теория происхождения восточнороманских патронимических топонимов поселений получила развитие в ра­ботах Е. Петровича, Г. Болокана и др. Новое объяснение основано на установленном факте, что топонимы селений с окончаниями -ешть, -ень, -ань представляют собой лишь форму множественного числа первоначального прилагательного, ставшего нарицательным существительным. Это прилагательное с суффиксом единственно­го числа -еск образуется от имени какого-либо лица. Нарицатель­ные существительные с суффиксом -еск являются так называемы­ми промежуточными групповыми именами патронимического зна­чения, происходящими от личных имен. Они входят в топонимию, превращаясь в названия селений с окончаниями множественного числа этих суффиксов14. Образуется генетический ряд: Негрила— Негрилеск— Негрилешть. То же самое, несомненно, относится и к образованию топонимов восточнославянского происхождения с промежуточными «групповыми именами» патронимического зна­чения на -ич-, -ович: Костя— Костич— Костинцы.

Отражая исторические реалии, этот формально-лингвистиче­ский процесс характеризует развитие общественно-экономических отношений в период формирования сельских топонимов. Топони­мы на -ешть (также как -овцы, инцы) являются коллективным именем, объединяющим людей одного селения в их общем владе­нии недвижимым и, возможно, иным имуществом, земельными угодьями, различными средствами труда, и происходят от нари­цательных имен, содержащих «идею коллективизма», «идею груп­пы», указание на патронимичность15.

10

Названия сельских поселений Молдавии XIV— XV вв., обозна­чающих коллектив их жителей, обычно объединенных общностью происхождения от какого-либо лица, чаще всего формируются с помощью множественного числа суффиксов -еск, -ич, то есть со­ответственно -ешть, -овцы и -инцы, а также еще одного заимство­ванного славянского суффикса -ян(-ан), но ставшего восточноро­манским формантом множественного числа -ень (-ань)16. Группо­вые имена с суффиксами -еск, -ян (-ан), -ич и другие широко ра­спространены, как показали К. и А. Регуш, в молдавских доку­ментах конца XIV — первой половины XV в.17 Они переходят в сельскую топонимику в соответствующей форме множественного числа. Причем отмеченная романизация топонимов18 сказывается в доминировании чисто патронимического молдавского суффикса -еск, а также -ян(-ан), которые зачастую подменяют прочие при образовании названий сел. Однако главное в этом явлении, нуж ­но думать, заключается в продолжающемся господстве патрони­мического начала, находившего отражение в топонимике. Приведу лишь некоторые примеры: Крачун Белческул (1414.XII.20) — Бел- чешты; Крачун Пурчелескул— Пурчелешты (1429.1.10); Михаил Кристианескул— Кристианешты (1433.XI.3); «Калиманешты, где был Ион Калиманескул» (1448. V I .15); Влад Долхич (1406. V.I) — Долхешты; Штефан Борылович (1419. I V .8 )— Борылешты; «Бра- дичешты, где был Алб и Брадич» (1436.); Михаил Оцел — Оцелеш- ты (1438— 1442); Ж урж Унгуренул— Унгурены (1409.1.28); Мануил Башота — Башотены (1428.XII.4); Станислав Вериш (1414.VIII.2) — Верешаны в XVI в.; Тоадер Питик (1414.VIII.2) — Питич в XVI в.; Ивашко Подобит (1435.V.12) — Подобицы19 и т. д.

Топонимические закономерности формирования этой группы топонимов поселений подробно рассмотрены в ранее названных специальных работах, а по материалам молдавских источников конца XIV— XV вв. исследовались А. И. Еремией и автором20. Тем не менее молдавский топонимический материал как исторический источник полностью еще далеко не исследован и в данном случае к нему следует обратиться в надежде выявить типы ранних мол­давских поселений как единиц расселения.

Формирование антропонимных и других Поселки названий сельских поселений Молдавии

^паиюними?^ происходило на протяжении определен-главный типранних ного промежутка времени (в среднем,молдавских селений как удалось приближенно установить,

за 1 0 2 ± 2 9 л ет)21 и претерпевало ряд перемен. Вначале, вскоре после основания селения, появлялся его первичный топоним: «по имени ... где есть Балан и сын Д раж а- нов» (1436.VI.13); «Драгошев хотар», т. е. поселение Драгоша (1424.11.16); «село, где Стан сидит» (1437.XII.20)22 и т. д. Затем, спустя некоторое время23, название селения приобретало переход­ную форму. К примеру, Бодино (1398. VII.2); «село ... по имени, где был Нягое Ганескул» (1433. 1.28); «села на имя, где был Ва­на Синескул, и где был Борис, и где был Мындря» (1436.V.5);

11

«села ... на имя ... где Радул сидел... где сидели сыновья Коски...» (1437.XII.20)24 и т. д. Наконец, устанавливалось их полное назва­ние: Дружешты (ок. 1495 г .)25, Драгушаны (1520.VII.15)26, Стан- чены (1456.V.4), Бодинцы (1404.VII.20), Ганешты (1466.XII.8), Бо- рисешты (1462.Х.8 )27 и т. д.

Весь цикл формирования названия отдельного селения по до­кументам чаще всего не удается проследить, но последовательность его элементов установлена28. Как правило, селения с первичными, а затем вторичными топонимами в конечном итоге приобретают полные названия. Этого не происходит только в тех случаях, когда поселения исчезают до того, как их первичные или вторичные на­звания успевают оформиться в полные.

В ранних молдавских документах отдельное сельское поселе­ние обычно обозначается термином «село»: и селения с первичным или вторичным топонимом, и селения с полным, хотя, несомненно, за длительное время формирования названия они в большинстве случаев должны были не только увеличиваться в размерах, менять свою территориальную организацию, но и изменять социально-эко­номический статус. Очень редко упоминаются «куты» или «жуде- чии» как части села29.

Исследуя семантику слова «село», В. П. Лемтюгова установи­ла, что в социальной истории восточных славян оно обозначало «различные по хозяйственному укладу и бытовому облику сель­ские поселения». В Древней Руси X—XIII вв. «село» — все сель­ские места поселения и поселки с усадьбами крупных землевла­дельцев, и поселения крестьян30, а в Юго-Западной Руси, как от­метил Ф. П. Филин, — также любое жилье, поселение сельского типа31. Древнеукраинские письменные источники XIV— XV вв. ис­пользуют этот термин в значениях: «заселенный участок земли», «приселок около села», «пригородное село», «жители села». В украинских землях к XVI в. с развитием феодальных отношений селом стало главное крестьянское поселение при владельческом дворе, фольварке, замке32.

Возникает вопрос, обозначал ли термин «село» в языке мол­давских грамот конца XIV — XV вв. адекватно тот тип сельского феодального поселения, который по современным представлениям вырос на основе соседско-общинных, территориальных связей33. Чтобы решить этот вопрос, следует выделить ранний период сель­ского расселения в Молдавском княжестве и феодализации вширь до середины XV в., когда было основано множество новых селе­ний.

Из общего количества поселений (798), упомянутых в ранних молдавских грамотах конца XIV — первой половины XV в. под термином «село», 197 (24,7%) имеют первичный топоним, 126 (15,8%) — вторичный и 475 (59,5%) — полный. По расчетам ус­редненное время существования поселений с первичными и вто­ричными (переходными) топонимами к моменту их упоминания в источниках не могло превышать несколько десятилетий: соот­ветственно 3 2 (± 1 6 ) и 6 4 ( ± 8 ) года34. Это были новые поселения,

12

жители которых осваивают хозяйственные угодья на окрестных землях в пределах хотара.

Первичные и вторичные топонимы ранних поселений М олда­вии, в основе которых личное имя, находятся у истоков патрони­мических полных топонимов на -ешть, -овцы, -инцы и, судя по все­му, также -ень (-ань), развившихся впоследствии во владельчес­кие. Подобное преобразование значения топонимов, первоначаль­но означавших жителей, связанных кровным родством, во владель­ческие, выражающие уже их зависимость, происходит позднее, вместе с дальнейшей феодализацией. Поэтому следует считать, что именно первичные и вторичные топонимы в период массовой колонизации земель во второй половине XIII — середине XV вв. (когда возникла подавляющая часть селений ранней феодальной Молдавии35 и происходило формирование их названий) обознача­ли прежде всего большесемейные и патронимные поселки. В неко­торых документах встречаются первичные и вторичные топонимы даж е с упоминанием термина, обозначающего восточнославянское большесемейное поселение — дворище: «дворище, где был двор Думбравы» (1430.VII.7), «дворище Росомака» (1434)36.

Патронимными, видимо, на первых порах являются в большом числе случаев и поселения с полными названиями, образованны­ми от личного имени с помощью патронимичных суффиксов, ко­торые незадолго перед этим сформировались из первичных и вто­ричных топонимов и еще не утратили первоначального значения. Иногда полный топоним появляется еще при жизни лица — гла­вы семьи или патронимии,— имя которого дало название поселе­нию. В 1401 г., июня 28, господарь Александр жалует Плотуну село Плотунешты37. Селение Негашешты, где есть Негш жуде, упоминается в грамоте 1409 г., января 2838. Некий Пытка в 1448 г., июля 15, продает село свое Пыткаешты39. Чаще упоминаются селе­ния ближайших потомков таких лиц: Дурништы — Петра, Ива­на и Ж уржа Дурне (1433.VI); Кристианешты — Михаила Кристиа- нескула (1433.XI.3); Оцелешты — Михаила Оцела (1438— 1442); Дилцеганы — селение, где был Делцег, тесть Козмы Пивничара (1441.IV.16); Петрилешты, где дом дочери Петре (1443.VIII.24); Микшинешты — «детей Микшиновых» (1448.VII.15) и т. д .40 Встречаются селения с полными патронимными топонимами и од­новременным упоминанием вошедшего в их основу имени главы семьи или патронимии: Коцманешты, где был Коцман (1439.VII.30); Станижешты, где был Станига (1445.IV.5) и др.41 Д а ж е в тех случаях, когда имена этих лиц становятся уж е довольно отдален­ной (двумя или тремя поколениями) традицией, в документах сохраняется их патронимное звучание и, видимо, значение, в со­четании с полными названиями селений: Брадичешты, где был Алб и Брадич, т. е. сын Браду (1436); Калиманешты, где был Ион Калиманескул (1448.V II.15)— сын Калимана42.

Большая семья и патронимия как социальный организм и тип поселения продолжали существовать на протяжении всего XV в., постепенно сменяясь селом в современном понимании термина. С

13

них, как правило, начинаются многие из вновь основанных во второй половине XIV—XV вв. поселений. В ряде случаев можно даж е проследить их эволюцию.

Хоморский монастырь в 1415 г., принадлежавший Ивану-вор- нику, получает во владение «село, где есть Татомир и Пыртя»43, большесемейное или патронимное поселение, основанное по пред­ложенной методике ретроспективных расчетов где-то между 1367— 1399 гг. Став феодальным владением, это селение, «где был Татомир и Пыртя», в 1429 г. подтверждается сыновьям Ива- на-ворника, как «выслужение их отца». Спустя полтора десятиле­тия, в 1445 г., поселение с оформившимся полным патронимичным топонимом — Пыртешты вновь передается ими во владение Хо- морского монастыря, который к этому времени, видимо, стал са­мостоятельным44. Патронимичное название селения оформляется в рамках частнофеодального, подтвержденного господарской вла­стью, вначале светского, а затем монастырского владения.

В 1425— 1426 гг. сыновьям Штефана Стравича подтверждается феодальное владение, «выслужение» их отца — ряд селений, среди которых большесемейные с первичными (описательными) назва­ниями — «где есть Шерба Паушескул и Лазор», «где есть Her Барбоси и Драгомир Хасныш» и «где есть Михул и Панич», — впоследствии, видимо, превратившиеся в патронимии с соответст­вующими названиями, известными с XVI—XVII в., — Паушешты, Хаснашены и Паничешты45. Можно привести случай, когда патро- нимные селения появлялись на землях, полученных во владение отдельными феодалами.

В 1429 г. сыновьям крупного молдавского феодала Ивана-вор- ника подтверждаются их наследственные владения, среди которых «на Пруте десять мест, чтобы основали себе десять сел». Среди вновь возникших здесь селений с патронимическими названиями известны Барбешты, Рачулешты, а также Алботешты, в хотаре которых внуки Ивана ворника в 1489 г. продают участок земли46.

Подобных примеров можно привести множество. Главное то, что большая семья — патронимия на протяжении всего XV сто­летия и, в особенности, до его середины продолжает, играть зна­чительную роль как социальный организм и тип поселения. Из 323 селений с первичными и вторичными (переходными) топони­мами (см. табл. 1), 290 (90,0%) имеют в основе личные имена47. У 152 селений (более 50%) с такими топонимами на основе лич­ных имен впоследствии образовались полные молдавские и сла­вянские патронимичные, патронимично-владельческие и локали­зующие (мест обитания) топонимы, зафиксированные в докумен­тах конца XIV — середины XV в., в том числе у 143 из них — па- тронимично-владельческие, то есть у 48% всех первичных и вто­ричных топонимов с личными именами. Многие из остальных (около половины) селений с этими топонимами исчезают, не оста­вив следа в более поздних документах, и нам неизвестно, успели ли их названия приобрести полную форму; часть остается неиден- тифицированной или, видимо, сменила первоначальное название

14

на новое, хотя обычно такие случаи устанавливаются историко­географической локализацией. Обе последние категории состав­ляют сравнительно небольшое число пунктов. Итак, очевидно, по­давляющее число основанных во второй половине XIV — первой половине XV в. селений с первичными и вторичными топонимами являлись большесемейно-патронимичными и патронимично-вла-дельческими пунктами.

Среди поселений с полными топонимами (475 пунктов) две тре­ти пунктов — 369 (77,4%) — составляют патронимичные, патрони- мично-владельческие и локализующие имена; в том числе 286 (59,8%) патронимичных и только 83 (17,6%) патронимично-вла- дельческих и локализующих (см. табл. 1). Следует сказать, что последних относительно мало (хотя они не всегда четко устанавли­ваются) и они не меняют общую картину абсолютного преобла­дания патронимичных топонимов и в полных названиях сел. Та­кое распределение значений сельских топонимов в период колони­зации и массового их формирования, видимо, отражает борьбу владельческих тенденций, находившихся в процессе внедрения и расширения, с жизненностью большой семьи и патронимии.

По поводу патронимичных, патронимично-владельческих и ло­кализующих названий селений исследователями (JI. JI. Гумецкая, В. А. Никонов, И. Иордан, А. И. Еремия и др.) единодушно вы­сказано мнение, что, адекватно отражая в момент своего образо­вания историческую действительность, они затем «постепенно те­ряли первоначальные значения, выражая только топонимичность. Эти топонимы уже больше не значили «потомки такого-то», «люди какого-то», «обитатели такой-то местности», а только «село»48. Устанавливается даж е время утраты этими топонимами исходно­го значения. Например, для галицко-волынского топонимического материала подобное преобразование отмечено во второй полови­не XVI — первой половине XVII в. и в XV в. обнаруживается их первоначальное значение49.

Для сельских топонимов Молдавии такую работу еще предсто­ит провести, но независимо от этого упомянутый процесс преоб­разования их значения, видимо, не мог опережать галицко-волын- ские, ибо в XIV—XV вв. названия молдавских селений (главным образом восточнороманского происхождения) в массе находились на начальной стадии формирования или едва ее прошли вместе с самими поселениями, отражая исторические реалии. Однако у некоторой части названий селений, относительно давно сущест­вовавших и приобретших полный топоним, подобное преобразова­ние могло уж е начаться.

Соотношение процессов преобразования первоначальных зна­чений названий сел славянского (восточного и южного) и восточ­нороманского происхождения наглядно прослеживается по табл. 1. В молдавских топонимах (447 названий ясного значения) абсо­лютно преобладают большесемейно-патронимичные, владельчес­кие и локализующие — 390 (более 87%), а среди них в свою очередь большинство составляют чисто патронимичные — 264.

15

Таблица 1. Распределение топонимов поселений Молдавского княжества конца

Топонимы

Большесемейно-патронимные Владельческие и места обитания

молдавские славянские всего молдавские славянские всего

коли­чество % коли­

чество % коли­чество % коли­

чество % коли­чество 96

коли­чество %

Первичные 52 20,0 6 5,0 58 10,5 41 34.2 3 15,0 44 31,4% 26.5 3,0 29,5 21,0 1,5 22,5

Вторичные(переходные) 25 9.6 6 5,0 31 8,4 17 14,2 2 10,0 19 13,5

% 20,8 5.0 21,3 14,1 1,6 15,7Полные 187 70.4 99 90,0 286 81,1 68 51.6 15 75,0 83 55,1

% 38,8 21,0 59,8 14,4 3,2 17,6Итого 264 100 111 100 375 100 126 100 20 103 146 100

% 33,5 13.8 47,3 15,7 2,5 18,2

Среди названных топонимов высока доля первичных и вторич­ных — 29,6% и 70,4% полных патрошшичных. Примерно таково же соотношение полных и первично-вторичных топонимов в про­чих названиях молдавских поселений: из 57 географических имен 21 (около 40%) первичных и вторичных.

Иная картина в славянской топонимии. Патронимичные, па- тронимично-владельческие и локализующие названия (131) со­ставляют немногим больше половины (61,5%) всех топонимов яс­ного значения (208), а патронимичные в их составе — 55,5%. Осо­бенно показательна очень низкая доля первичных и вторичных топонимов — 10% (12 из 111) только патронимичных. Аналогич­ная картина в прочих славянских топонимах, где первичные и вторичные составляют лишь 15,5% всех названий (12 из 77). Не­сомненно, это следствие того, что славянская топонимия поселе­ний прошла более длительный путь развития и начальные патро­нимические черты в ней заметно уступали свои позиции иным, характерным для поры феодальных отношений. В молдавской же топонимии XIV— XV вв. патронимические тенденции еще сильны и во многих случаях продолжают играть активную роль в формиро­вании новых названий поселений.

Социально-хронологические пласты в топонимии поселений Молдавии X IV —XV вв.

Сельское расселение Молдавии в XIII — XV вв. интенсивно раз­вивалось, наблюдались высокие темпы роста населения50. Это от­ражалось в динамике названий населенных пунктов, из которых свыше 40% составляли переходные и первичные, то есть находив­шиеся в состоянии формирования, описательные топонимы (см. табл. 1) более или менее недавно основанных поселений.

16

XIV — середины XV в. по значениям (первые упоминания)

Большесемеп- но-патроннм- ные и вла­дельческие

неясные

коли­чество

Прочие

молдавские

колн-честпо

славянские

коли­чество

другие

коли­чество

всего

коли­чество

Итого

коли-чсство- %

75 55,0 13 26,0 7 10,038,0 6,5 3.5

63 45,0 8 16,0 5 7.152,3 6,6 4,1______ .— 36 58,0 65 82,9_ 7,6 14,0138 100 57 100 77 10017,2 7,1 9,6

— --- 20 14,2 197 24,6— 10,0 100

— 13 9,2 126 15,7— 10,7 100

5 100,0 106 76,6 475 59,71,0 22,6 100

5 100 139 100 798 1000,6 17,3 100

10. А. Карпенко считает значительное присутствие описательных названий населенных пунктов одним из главных признаков моло­дости «зарождающейся топонимической системы. Но удельный вес этих названий высок лишь на протяжении короткого периода предшествовавшего времени, когда новая система, как таковая, начинает функционировать: они первые из нее уходят». Связывая такое состояние с колонизацией соответствующих территорий, он подчеркивает, что «в процессе своего зарождения топонимическая система устойчивостью не обладает, ее пронизывают многочислен­ные, быстрые и разнообразные изменеиия». Подобное динамиче­ское состояние испытывает топонимическая система Молдавии конца XIII — середины XV в., в которой па фоне интенсивного расселения происходят глубокие преобразования, возникает мно­жество новых названий сельских поселений, что нашло отражение в источниках. Топонимическая система Молдавии того времени обладала также рядом других признаков ее молодости, отмечен­ных И. Донатом51. Все же около 60% поселений Молдавии, впер­вые названных в документах конца XIV — XV вв., имели полную, завершенную, давно сложившуюся форму топонимов. Они принад­лежали к наиболее древней части селений, куда уходят истоки исследуемых процессов общественной жизни молдавского ранне­феодального села. Таким образом, в сельской топонимии М олда­вии того времени выделяется два основных слоя: собственно «то­понимический» — названия поселений с полной, четко выражен­ной необычно устойчивой формой; более молодой «предтопоними- ческий» — названия поселений, функционирующих в виде неупо­рядоченных, описательных первичных и переходных новообразо­ваний.

Возникновение топонимов сельских поселений, как и других географических объектов, происходящее в определенной этноязы­ковой среде, тесно связано с общественно-историческими и други­ми условиями их образования, что неизменно подчеркивается то-2 Л. Л. Полевой 1 7

понимистами52. Более того, можно утверждать, что названия се­лений возникли прежде всего вследствие социальной необходимо­сти из различения и указания принадлежности, особенно с появле­нием разных форм собственности, в данном случае земельной. Это было результатом закономерного развития знаковой системы об­щественных отношений в ее топонимической части. Возникшие первоначально в недрах родового строя и обозначавшие общность населения или место, названия селений затем, вместе с разложе­нием родовой общности, приобретают патронимическое, а в период установления феодализма — владельческое (посессивное) значе­ние53. Подобная эволюция названий населенных пунктов в зави­симости от изменений в социально-экономической жизни их жите­лей, представленная В. А. Никоновым, носит социологический ха­рактер. Но в данном случае в ней важно сложившееся у топони- мистов представление, что такие названия являются носителями объективной информации об изменениях в общественных процес­сах. Это не оцененное и не используемое в должной мере истори­ками свойство топонимов поселений (ойконимов) помогает про­никнуть в сущность социальных процессов, особенно в условиях отсутствия или крайней скудности источников, непосредственно их фиксирующих. В подобном состоянии находится источниковая база аграрной истории ранней феодальной Молдавии XIII— XIVвв. Лексико-семантический анализ сельских ойконимов в сочетании с изучением закономерностей словообразования позволяет рас­крыть некоторые аспекты социальной жизни того периода.

Известно, что численно наибольшую группу названий сельских поселений в источниках конца XIV — первой половины XV в. со­ставляют полные, т. е. в завершенной форме, топонимы (475, или 59,7% всех названий), наиболее доступные комплексному лексиче­скому анализу. Для словообразования молдавских и славянских ойконимов, составляющих топонимический фон Молдавии того времени, по преимуществу характерна суффиксация, особенно ши­роко применявшаяся при образовании топонимов — прилагатель­ных как формы выражения признака. Суффиксация позволяет на основе выработанных в топонимике стратиграфических представ­лений определить относительные хронологические напластования названий поселений.

Среди суффиксов, характеризующих от-Ранний (I) пласт носительно наиболее ранний пласт сла-

топонимов поселений и гвянскои топонимии населенных пунктовМолдавии XIV—XV вв., самыми распространенными были фор­манты -ов(-ев) -ова(-ева) и -ин. В числе самых древних славян­ских суффиксов перечисленные форманты, как известно, вначале служили для образования относительных прилагательных, обо­значавших свойства и другие особенности места заселения, а по­зднее, с появлением частной и феодальной собственности — сред­ством выражения принадлежности какому-либо лицу (притяжа­тельные прилагательные)54. По мнению А. Д . Зверева, суффиксы -ов(-ев), -ин, сочетаясь с основами личных имен, образуют уж е с

18

древнерусского периода притяжательные прилагательные и «по­стоянно связываются со значением прямой принадлежности» или указывают лиц, «сосуществующих на почве семейно-родственной близости»55.

Относительными прилагательными являются топонимы: Вале- ва (1413.VII.6)56, Лознова, Садова (1420.IV.25), Кобылчин (1447.VIII.22) и др.57 В число наиболее древних славянских се- лищных топонимов Молдавии входят также конструкции относи­тельных прилагательных на -ье, (-ие), -че (-е), -ище: Проворо­тив (1418.111.17), Селище (1429.VI.3), Гливище (1413.VI.6), Дре- сливе (1432.VIII.14) и др., а также топонимы — прилага­тельные без специальных формантов: Каменное, Красное(1431.VI.15), Добруш а (1437.XII.20), Дубовая (1447.1.14) и др. Древние славянские топонимы — притяжательные прилагатель­ные — обычно имеют антропонимную основу: Страхотин (1398— 1399), Виков (1436.V.23), Детелева (1436.VII.17), Василов (1448.11.23) и др. Группа наиболее древних подобных славянских топонимов, в которую входят многие из названных выше, выде­лена Ю. А. Карпенко в названиях поселений Буковины до XVI в.58

Из топонимов — относительных прилагательных, обозначаю­щих место обитания, и топонимов — притяжательных прилага­тельных наиболее древними следует считать первые, хотя подоб­ные названия населенных пунктов продолжали появляться и по­зднее. Отражая этап разложения общинно-родовых связей59, ой- конимы, обозначающие место обитания крестьянских общин, с развитием частных и частно-феодальных отношений собственно­сти отодвигаются на дальний план топонимами принадлежност- ными (притяжательными прилагательными).

Среди самых древних славянских сельских ойконимов М олда­вии такого рода названия на -ов, -ин количественно намного ус­тупают предыдущим. Сочетаясь с антропонимической основой, эти суффиксы указывают на принадлежность поселений конкрет­ным лицам — их основателям и владельцам: Страхотин«-Стра- хота; Неготин^- Негота, Хмелев Хмель ( 1433.XII.13) и др. Бо­лее того, эти суффиксы топонимов-прилагательных совершенно четко указывают на то, что нарицательное имя объекта принад­лежности (форма поселения) является существительным мужско­го рода единственного числа. В селищной раннесредневековой терминологии Молдавии и Галичины такими нарицательными именами являются «кут», «катун», «дом», «двор», к которым и следует, видимо, относить первоначальное значение принадлеж- ностных топонимов на -ов, -ин. В редких случаях документы ука­зывают на такую связь: «село Аннушкин двор» (1433.XI.16), се­ление, «где был Нетедулов двор» (1436.VII.24), «двор Думбра- вы» ( 1430.VI 1.7), Романов дом (1429.VI.19); возможны и такие: «село, где дом (Батин)» (1423.III. 12) и т. д. Следовательно, при- надлежностные топонимы на -ов, -ин формировались в связи с небольшими, первоначально однодворными поселениями. Это, ви­димо, были выделившиеся из общин большесемейные поселки, в

названиях которых зафиксировались личные имена их глав — основателей и номинальных владельцев.

Древнейшая молдавская ойконимия состоит из относительных прилагательных, обозначавших свойства и другие особенности мест обитания. В документах конца XIV — первой половины XV в. она довольно скромна. Топонимы с молдавскими форман­тами (ед. числа жен. рода) -а/-я, -ча, -оа, аналогично славянским (ед. числа муж. рода) -ов и -ин, выполнявшим функцию образо­вания относительных и принадлежностных прилагательных60, дол­жны быть отнесены к группе древнейших названий населенных пунктов. Они единичны: Ардеоа (1412.11.19), Банила(1428.VIII.17), Босанча (1432.VIII.14), Боища (1446.IV.6) и Руб- ча (1448.11.18). Среди них, вероятно, имеются и принадлежност- ные топонимы— прилагательные (антропонимные), ибо названия с подобными формантами могут приобретать и посессивное зна­чение61.

Так же, как и славянские топонимы с суффиксами -ов, -ин, молдавские топонимы — прилагательные на -а, -ча, -оа (ед. чис­ла жен. рода) следует относить к соответствующим нарицатель­ным именам в молдавской селищной терминологии — существи­тельным (ед. числа жен. рода) «каса» (= д о м ) , «куртя» (= д в о р ) , с которыми сопрягались и славянские.

В состав относительно наиболее древних молдавских топони­мов можно включать омонимные названия населенных пунктов (в т. ч. метонимии): Пояна (1400.VI.29), Сакна (1428.IX.3), Сих- ла (1436 .V III .il) , Бахна (1440.VIII.20), Обыршия (1444.IX.1), Корни, Стрымби, Сочи (1428.IV.2) и т. д., а также, возможно, Гыртан (1400.VI.29; gyertyan -венг. граб). Для древнейшей во- лошской топонимии областей восточнороманского расселения ха­рактерно широкое распространение омонимии, особенно метони­мий в названиях населенных пунктов, и описательных прилага­тельных. Такие топонимы, происходящие от восточнороманских апеллативов, Г. Болокан относит к самому древнему слою топо­нимии поселений62. Названия поселений, происходящие от апел­лативов, нарицательных имен природных объектов или прилага­тельных, описывающих их свойства (пояна = поляна; бахна = бо­лото; сака = высохшая, сухая; сихла = густой молодой лес и т. д .) , составляли около 70% всей восточнороманской топонимии насе­ленных пунктов ряда Карпатских областей XIII—XVI вв.63, при­чем преобладая среди наиболее ранних. В отличие от украинской топонимии Северной Буковины, где роль омонимных названий поселений (в большинстве метонимий) усиливается к XVIII — XX вв.64, на территории молдавского расселения, наоборот, их зна­чение к указанному времени существенно уменьшается, метони- мы составляют ничтожную долю всех названий65. Эта тенденция, а также отмеченное выше66 широкое распространение омонимных (в том числе метонимий) топонимов поселений восточных роман- цев Карпатских земель в раннее средневековье подтверждают,

20

что подобные названия необходимо относить в молдавской топо­нимии XIV— XV вв. к самому древнему пласту.

Итак, наиболее ранний пласт названий сельских поселений в молдавских документах конца XIV — первой половины XV в. (47 пунктов, то есть около 10% всех известных полных топонимов) составляют топонимы — относительные прилагательные и мето- нимы, а также посессивные прилагательные. Топонимы — отно­сительные прилагательные и метонимы, характеризующие природ­но-географические и другие особенности места обитания группы людей, не фиксирующие отношений их зависимости или родства, видимо, следует связывать с поселениями первоначально «сво­бодных» от частнофеодального подчинения в прошлом волошских общин. Топонимы — посессивные прилагательные — уж е отмеча­ют принадлежность, нужно думать, небольшого вначале, одно- или малодворного, отделившегося от общины поселка определен­ному лицу — главе большой семьи.

Среди раннего пласта топонимов сельских поселений М олда­вии XIV—XV вв. преобладают славянские названия — 30 из 44 (т. е. 65,2%). Причем их основная масса концентрируется на Б у­ковине — области древнейшего восточнославянского расселения, но они также встречаются в северо-восточной части и Кодрах Днестровско-Прутского междуречья. Территория распространения славянских топонимов практически совпадает с ареалом славян­ских археологических памятников XIII— XIV вв., особенно в Се­верной Буковине и Днестровско-Прутском междуречье67. Мол­давские топонимы раннего пласта (15 названий68, или 32,6%) за ­нимают подгорные районы между Карпатами и р. Сирет, т. е. территорию первоначального расселения волохов в землях к во­стоку от Карпат. Здесь, по археологическим данным, к середине XIV в. наблюдался заметный рост числа поселений69.

Подобная ж е картина славянского и восточнороманского рас­селения получена при изучении динамики сельского расселения в Молдавии XIV—XV вв.70 Представленное здесь распростране­ние топонимов поселений раннего пласта, вероятно, отражает расселение в предшествующее середине XIV в. время, ближе к началу этого столетия.•j

г о /тт. Преобладающую часть полных назва-Среднпи (II) пласт * 7топонимов поселений нии населенных пунктов Молдавии кон­

ца XIV — первой половины XV в. со­ставляют топонимы (379 пунктов, около 81%), которые образу­ются с помощью молдавских суфбиксов -ешть, аньГ-ень), -и, -ць; славянских -овцы f-евцы), -инцы: Негпилешты (1409.12Я). Пяшка- ны (1419.IV.8), Пуочелешты ( 1429.1.10), Жуматанены (1430.VIT.7), Владимировны (1392.111.30), Вакулинцы (1419— 1421) и др. Сое- ди топонимов этого пласта абсолютное большинство (325, или бо­лее 86.0%; свыше 70% всех полных топонимов) составляют антоо- понимные названия, происходящие от личных имен или прозвищ людей. Остальные (54 названия, или 14,2% пласта) — неантропо- нимные топонимы с молдавскими формантами -ень/-ань: Загоре-

21

ны (1429.VI.3), Спинены (1430), Глодяны (1433.X I.16), Волосе- ны (1448.VII.27) и др.; а также -и: Калугари (1428.IV.15), Фау- реи (1429.IX.24), Сырби (1423.111.31) и др.

Как правило, подобные топонимы формируются по модели: «село, где есть (имя или прозвище лица)» или «село на (около) и другая характеристика места поселения»— ^«село, где был (имя или прозвище лица»7 1 полный топоним с антропонимной основой (имя или прозвище лица) или характеристикой места заселения, указанием на происхождение его жителей72 и т. д. + суффикс.

Наиболее продуктивным суффиксом этой части топонимов Молдавии XIV—XV вв. и вообще всей топонимии того времени был молдавский формант -ешть, с помощью которого образовано 44,5% всех зафиксированных полных названий поселений конца XIV— XV вв., а также множество полных названий топонимов XVI— XVIII вв. На втором месте по продуктивности молдавский суффикс -ань(-ень) (18,5%), далее славянские -овцы(-евцы), -ин- цы(-енцы) (12,5%)73, молдавские -ць, -и, славянский -и (8%), аналогичные по функциям молдавскому -ень.

В отношении антропонимных топонимов поселений с суффик­сами -ешть, -овцы/-евцы, -инцы/-енцы специалисты единодушно отмечают их первоначальный патронимический характер, указы­вающий на общность происхождения жителей от какого-либо лица и коллективную собственность74. Молдавский суффикс -ешть (187 пунктов, 49,2% пласта), как показано ранее, являлся резуль­татом топонимического развития притяжательного прилагатель­ного с суффиксом -еск, в форме множественного числа (хотарул албеск— ^Албешть, от имени собственного Албу). В молдавской топонимии XIV— XV вв. формы на -еск обычно не фиксируются75. Вместо них в славянских по языку древних поземельных актах составители используют описательные и другие формы первич­ных и переходных топонимов поселений, которые затем с помо­щью молдавского патронимического суффикса -ешть приобретают завершенность: село, где дом Батина (1423.III.12)— НБатинешты П469.Х.13); село, где есть Коман (1409.1.28)— Жоманешты (1481.111.31); селоПанково (1399.XI.28)— ИПанчешты (1448.IX.15); село, где был Ганескул (1433.1.28)— НГанешты (1466.XII.8) и др.

Славянские же суффиксы множественного числа -овцы, -инцы (99 пунктов; 26% пласта) являются следствием развития при­надлежности суффиксов единственного числа -ов и -ин предыду­щего пласта топонимов. Сочетаясь, так же как и те, в основном с антропонимной основой, форманты множественного числа -ов- цы и -инцы отражают переход от первоначально большесемейно­го характера поселения и собственности к патронимному с кол­лективной собственностью жителей, связанных общностью про­исхождения: Бодино (1398.VII.2)— НЗодинцы (1404.VII.20), Бори­сово (1448.11.23)— ^Борисковцы (1456.VI.8) и т. д.

Пока нет четкого представления о функции молдавского суф­фикса -ань(-ень) (68 топонимов, 17,7% пласта). Обычно он ха­рактеризуется как формант, с помощью которого в почти равной

22

степени создавались как антропонимные топонимы, так и неан- тропонимные. В тех случаях, когда этот суффикс употребляется для образования названий поселений с антропонимной основой, его функцию сближают с суффиксом -ешть, с патронимическим значением или указанием на какую-то недостаточно ясную форму отношений его жителей с определенным лицом. В его связи с не- антропонимной основой видят обычно указание на зависимость жителей от определенного лица, а также на принадлежность жителей поселения к данному месту или их происхождение из других мест76. Согласно определению И. Иордана, образованный с помощью суффикса -ань(-ень) топоним обозначает жителей се­ла вообще, независимо от возможных родственных или иных связей между ними, в отличие от суффикса -ешть, который под­тверждает строго родственные связи с конкретным лицом. Осно­вываясь на этом, А. И. Еремия склоняется к владельческому зна­чению форманта -ень/-ань с антропонимной основой, а также ме­ста проживания жителей данного поселения. Последнее значение топонимов с названным суффиксом обусловлено также его про­исхождением от древнего славянского -ане/-яне, имевшего ана­логичную функцию. Тем не менее он допускает возможность его второстепенной патронимичности в сочетании с личным именем77.

Молдавские прилагательные на -ень(-ань), (ед. ч. -ан -ян) можно сопоставить с восточнославянскими оттопонимическими прилагательными на -ские (ед. ч. -ский), которые передают зна­чение собственности и качественной принадлежности конкретной группы лиц. В сочетании с основой личного имени последние мо­гут выражать значения от принадлежности (зависимости), не родственного характера, этому лицу до качественного определе­ния78.

При выявлении значения и функциональности суффикса -ень(-ань) (-яны/-аны) важны также наблюдения за изменением их продуктивности в сопоставлении с суффиксами -ешть, -овцы, -инцы. В ранний период распространения перечисленных суффик­сов, как было показано, самым продуктивным формантом был -ешть, с помощью которого образованы 44,5% всех полных наз­ваний поселений Молдавии XIV— XV вв. Аналогичные молдав­скому -ешть по своим функциям славянские суффиксы -овцы, -инцы участвовали в образовании 12,5% топонимов поселений это­го времени. Обе группы, таким образом, включают почти две тре­ти всех полных топонимов поселений (57%). Суффикс же -ень(-ань) отмечен лишь у 18,5% названий поселений XIV—XV вв.79 Один из древнейших восточнороманских топонимических форман­тов суффикс -ешть встречается в источниках уж е с XIV в.80, а в XV в. получает широкое распространение на всей территории во­сточнороманского расселения в землях к северу от Дуная81. И г­рающий значительно более скромную роль в топонимии того вре­мени суффикс -ань(-ень) зафиксирован в источниках только с XV в. главным образом в Молдавии и Валахии82, то есть в зем ­лях, где проходила волошская колонизация. В течение XV—

23

XVI вв. продуктивность суффикса -ешть увеличивается, а в XVIII надает до минимума83.

Для Северной Буковины Ю. А. Карпенко установил84, что пер­воначально также возрастает продуктивность суффикса -ешть вXV—XVI вв. от 1,5% до 14%85, после чего значительно сокращает­ся, составляя в XVIII в. всего 4%, а в XX в. — даж е 1%. Еще бо­лее разительны изменения продуктивности славянских суффиксов аналогичной функции -овцы, -инцы: от 40% в XV в .— до 21% в XVI и 4% в XX столетиях. В то же время формант -ань(-ень), -аны(-яны)86 постепенно увеличивает продуктивность от 2% до 16% на протяжении XV—XVII вв., несколько сокращая ее до 12% в XVIII, а потом еще больше — до 4% к XX в. Суффикс -и, имевший аналогичные функции, наращивает продуктивность от 2% до 8% в XV— XVIII в. и сокращает ее до 7% в XIX в.

Более показательны изменения в соотношении и продуктив­ности этих суффиксов названий населенных пунктов Днестровско- Прутского междуречья. В XV в. молдавский суффикс -ешть уча­ствовал в образовании около 15% всех топонимов поселений, а аналогичные ему по функции славянские -овцы, -инцы — около 16%. Общая доля этих патронимических суффиксов составляла более 30%. Доля продуктивности молдавского суффикса -ань(-ень), возможно, вместе со славянским -ань(-янь) — 14%. Очевидно, претерпев аналогичную формантам Буковины эволю­цию в их продуктивности, эти суффиксы в XX в. предстали в следующем^ соотношении: на первом месте оказался суффикс -ань (-ень) (15,3%), продуктивность которого выше, чем всех патро- нимных формантов; -ешть (9,6%) и -овцы, -инцы (3,2%)^.

Итак, мы пришли к выводу, что строго патронимические мол­давский (-ешть) и славянские (-овцы, -инцы) суффиксы играют ведущую роль в топонимии Молдавии XIV—XV вв. (57% всех топонимов сельских поселений). Позднее они проявляют стойкую тенденцию к снижению продуктивности в пользу форманта -ань/ -ень (-ань/-янь). Продуктивность последнего возрастает в в XVI— XVII вв. и вплоть до наших дней остается на первом месте среди прочих формантов, составляя теперь «особенность топонимии Молдавии»88. Тенденцию более широкого употребления суффикса -ень (-ань) в образовании топонимов поселений Мол­давии XV— XVII вв. следует связывать с социально-экономиче­скими процессами завершения феодализации, установления и развития новых отношений собственности89. На передний план выдвигается не коллективная собственность жителей поселения, объединенных общностью происхождения (большая семья, па­тронимия), а частно-феодальная и государственно-феодальная земельная собственность и зависимость жителей поселения от частновладельца и государства. В связи с этим более уверенно можно утверждать, что молдавский формант -ань/-ень, по край­ней мере в ранний период XIV— XV вв., служил в основном для образования названий поселений, указывающих на зависимость жителей от какого-либо лица или их принадлежность, происхож-

24

дсние из конкретного места (селения), находящегося во владении данного лица. Следует обратить внимание также на снижение ан- троионимичности суффикса -ань/-ень, после XV в. все чаще соче­тающегося с апеллятивной основой90.

Тем не менее патронимические форманты (-ешть, -овцы, -инцы) продолжают сохранять после XV в. довольно значительную про­дуктивность, еще не полностью формализовавшись. Такое явле­ние, видимо, было связано с особенностями развития аграрных отношений в феодальной Молдавии, перестройкой системы земле­владения в XVI в. и возникновением новой категории коллектив­ных землевладельцев — резешей91, в жизни которых древние се- мейно-патронимические корни родства, как это будет представле­но далее, имели большое значение.

Таким образом, большую часть второго пласта селищной то­понимии Молдавии XIV— XV вв. составляют названия населен­ных пунктов на -ешть, -овцы, -инцы (286 пунктов, 75,2% всех то­понимов второго пласта и более 60% всех топонимов полной фор­мы), обладающие выраженной патронимичностью. Поселения с подобными названиями в этот ранний период формирования мол­давской топонимии, несомненно, являлись патронимиями — то есть коллективными владениями и социальными общностями, со­стоящими из лиц, связанных происхождением, хозяйственными, организационными, обычно-правовыми и идеологическими у за ­ми92.

Другая часть этого пласта топонимии состоит из полных наз­ваний поселений с суффиксами -ань/-ень, -цы, -и (92 пункта, 24,8% топонимов пласта); формообразующими элементами, обла­дающими преимущественно владельческим и локализующим зна­чениями. Они свидетельствуют о постепенно усиливающейся ча­стнофеодальной тенденции развития аграрных отношений в Мол­давии XIV— XV вв. Заметное снижение патронимичности назва­ний поселений этой части пласта (из 92 топонимов только 38 можно с большей или меньшей уверенностью отнести к названи­ям, в основе имеющим личное имя или прозвище), очевидно, от­ражает территориализацию крестьянских общин, оказавшихся в феодальной зависимости.

Топонимы второго пласта распространены по всей территории расселения в Молдавии XIV—XV вв., составляя основной фон то­понимии этого времени: молдавские — главным образом в за ­падной и центральной частях страны, славянские — большей ча­стью в северной и северо-восточной. Однако в географическом распределении молдавских патронимических названий на -ешть и владельческо-локализующих на -ань/-ень наблюдаются некото­рые особенности. Почти половина патронимических названий (90 из 187) располагалась в западной, подгорной, части страны — зоне самого раннего расселения восточных романцев. Большин­ство владельческо-локализующих названий (40 из 68) оказалось восточнее, в центральной зоне более позднего заселения. Это

25

служит дополнительным доводом при определении относительной хронологии обеих групп топонимов, из которых патронимические должны быть древнее.

Еще более четко выражена эта тенден-Поздний (III) пласт Лтопонимов поселений топонимах третьего, относительно

более позднего пласта полных топони­мов (42 названия, 8,9%). Он включает названия населенных пунк­тов, образованных от антропонимной или неантропонимной осно­вы с помощью молдавских суффиксов: -ел (-ей), -еле, -ий, -иш,-оае, -оане, -орь и др.); славянских: -ица (-ница), -инец (-анец), -авец (-овец, -овца), -овка (-авка), -ка, -на, -ок (-ак): Фаурел(1429.IX.24), Фынтынеле (1426.VIII.12), Тримедечий (?), (1427.IX.16), Михордей (1428.11.16), Алмашеул (1436.IV.12), Ро- шиоры (1434.1.29), Голымбоане (1448.VII.27), Вышняя Чернавка (1412.IV.5), Солка (1418.1.15), Лукавец (1428.11.16), Маморница (1436.VII.I), Круглик (1436.VII.27) и др.

Для молдавских и славянских названий поселений Буковины Ю. А. Карпенко установил закономерность снижения продуктив­ности моделей, образованных при участии в основном суффиксов предыдущих пластов топонимов, и роста в XV— XIX вв. продук­тивности неантропонимичных моделей с указанными форманта­ми93, многие из которых в связи с этим отнесены здесь к третье­му пласту. На Подолье в XV — XIX вв. также наблюдалась об­ратно пропорциональная зависимость между продуктивностью то­понимов на -овцы, -инцы, отнесенных нами ко второму пласту, и -овка-, -ка из третьего пласта. Продуктивность первых с XV в. постоянно снижалась, от 50 к 15% в XIX в., вторых — соответ­ственно возрастала от 0 до 30%94.

Суффиксы третьего пласта в большинстве случаев выполняли функции диминутивности, обозначения места поселения, сочета­ясь с антропонимной или неантропонимной основой. Подобные функции эти форманты должны приобретать на развитой стадии сельского расселения, когда складывается и усложняется иерар­хичность поселений, появляются новые поселения выходцев из старых. Г. Болокан также относит к более поздним диминутивные топонимы и формы на -еле, -ица, -оае95. На распространение раз­личных локализующих суффиксов третьего пласта влиял процесс формализации топонимических средств образования названий на­селенных пунктов, который отмечают топонимисты в соседних с Молдавией землях, особенно с XVI—XVII вв.96 Высказанные со­ображения позволяют считать такие топонимы относительно са­мыми поздними образованиями, связанными с развивающейся тенденцией в топонимии феодальной Молдавии.

Этим обусловлена и география топонимов третьего пласта, большая часть которых расположена на периферии молдавского расселения, в районах сравнительно позднего освоения. Исключе­ние составляют только украинские топонимы Буковины. Неболь­шое число полных названий сельских поселений (6 топонимов; 1,9%) трудно отнести к какому-либо из выделенных пластов топо­

26

нимии Молдавии XIV—XV вв. Здесь и славянские метонимии, не­которые этнонимные названия, топонимы с неясной семантикой и другие топонимы: Несфой (1432.1.4), Мордвина (1437.XII.20), Герце (1437.XII.20), Грецкое (1403.1.7), Безхачи (1445.VII.15), Цуцора (1448.IV.5).

Еще раз следует подчеркнуть относительность выделенных здесь пластов полных топонимов сельских населенных пунктов Молдавии XIV—XV вв. В это время они существуют одновре­менно и характеризуют тенденцию развития топонимической си­стемы от более ранних форм названий к более поздним. Однако прежде чем анализировать тенденцию, необходимо определить роль первичных и переходных топонимов в напластованиях на­званий сельских населенных пунктов. Существовавшие более (пе­реходные) или менее (первичные) продолжительное время, они лишены топонимических формантов, описательны, и их появление отражает интенсивное сельское расселение в сравнительно недав­нем, от времени их существования, прошлом.

Первичные и переходные топонимы сельских поселений Мол­давии составляют более 40% всех названных в документах кон­ца XIV — первой половины XV в. пунктов (322 названия).

Первичные топонимы в подавляющем Первичные числе антропонимичны: из 191 поселе-

н переходные топонимы (т0 есть 84,5% первичных ТОПО- fi относительной ч г «хронологической нимов) содержит в основе личные, фа-стратификации мильные имена или прозвища людей,

указания на наличие в данном селении лома или двора этих лиц и т. д. Описательные по форме первич­ные топонимы обычно (при достаточно продолжительном суще­ствовании селений) преобразуются в полные (дериваты). Из 161 антропонимного первичного названия 50 (26,0%) впоследствии приобрели патронимные (село, где дом Крачуна Белческула — 1414.XII.20— ИЗелчешты — 1492.111.30) и 34 (18,0%) владельче- еко-локализующие (село, где дом Оники — 1429. VI.I— ИЭнича- ны — 1459.11.16) дериваты, которые принадлежат ко второму пласту топонимии Молдавии XIV—XV вв. Всего два первичных топонима (примерно 1%) имели дериваты, видимо, относящиеся к переходным, например: село, где есть Алекса Рышкович — 1435.IV. 14— ^-Рышкова97; и 3 (около 1,5%) — к третьему пласту, топонимов, например: село Ружи Петра — 1436.IX.19— ^Роши- орь98. Таким образом, представляя предшествующий развитию патронимных и владельческо-локализующих названий этап, пер­вичные антропонимные топонимы должны характеризовать боль­шесемейные поселения. Эти принадлежностно-локализующие на­звания (село Комана — 1398.VII.2; село, где дом Долхича — 1406.V.I; село, где есть Паушескул — 1425— 1426; село, где Стан- ко поселился — 1429.VI.3; дворище Росомака — 1434; село, где сидит Драгомир — 1437.XII.20; село, где «осадил» Оана — 1445.VIII.il и т. д.) следует отнести к первому пласту.

Значительно число первичных антропонимных топонимов посс-

27

лений (72, или 37,8% первичных), дериваты которых неизвестны, а нынешние названия сел не происходят от их первичных топони­мов XIV—XV вв. Антропонимная основа последних позволяет их отнести в основном к первому пласту". Доводом к этому служит также соотношение установленных документально дериватов (пол­ных названий) первичных антропонимных названий поселений, подавляющая часть которых (84 из 89) входит в топонимию второ­го пласта.

Только 30 первичных топонимов (15,5%) неантропонимны и имеют локализующее значение (село в устье Красны— 1399.XI.28; село у каменного креста— 1430— 1431 и др.). Из них пять приоб­рели затем дериваты второго пласта (село у «става»— 1428.XII.28 — ^Ставчаны— 1475.IV.25), семь дериватов— омонимов (село на Войтине— 1427.VIII.18-^BoflTHH100). Одно селение с описательным первичным топонимом получило полное название, не связанное с этим топонимом, относящееся к третьему пласту (село на Суча- ве — 1393.Х1.18-^Викшинец — 1429.11.1). Дериваты остальных 16 первичных неантропонимных названий поселений не установ­лены. По своей форме (описательной, неантропонимной) все они должны быть отнесены к локализующим топоиимам первого пласта101.

Из 130 переходных описательных и неописательных топонимов населенных пунктов Молдавии в документах конца XIV — первой половины XV в. только один (село, где было летовище,— 1437.V.15) неантропонимный, локализующий. Остальные 129 имеют в основе антропоним. Во многих случаях (63 пункта; 48,4% всех переход­ных топонимов) эти селения впоследствии приобретают полные то­понимы, производные от соответствующих переходных. Значи­тельное число из них (35 пунктов, около 27%) патронимные: село Панково ( 1399.Х1.28)->Панчешты (1448.IX.15); село, где был Пыр­тя (1415.IV. 13)-^Пыртешты (1456.1.20); село, где дом сыновей ШтеЛана Борылевича102 (1419.ГУ.8)-И5орлешты (1428.VII.11);село Шепелевых ( 1431)-^Чепелевцы (XVI в .)103, или владельчеоко- локализующие (23 пункта; 17,6%): село, где Лацко (1425— 1426)-»- ->Лацканы (XVI в .)104; село Веришчаково (1429.Х.15)-^Верешче- каны (1458.III. 12), то есть относящиеся ко второму пласту топо­нимии. Всего четыре переходных топонима (3%) имеют дериваты третьего пласта: село, где был Рошка (1437.Х.5)~^Рошиоры (1473.Х.11); село Павустино (1437.ХИ.20)-ЧТаустовка и др.

По своей форме и основе эти переходные топонимы селений за ­нимают промежуточное положение между первичными первого и полными второго и третьего пластов, показывая определенное раз­витие отношений собственности и зависимости по пути к патрони­мии и частнофеодальному владению.

Остается довольно значительное число переходных антропоним­ных топонимов (66 пунктов; 50,8% переходных) населенных пунк­тов, полные названия которых либо не нашли отражение в доку­ментах, а поселения исчезли, либо их полные названия очень позд­него происхождения и не связаны с впервые упоминаемыми в кон­

28

Относительная стратификация

сельских топонимов Молдавии XIV—XV вв.

це XIV — первой половине XV в. Форма и антропонимическая ос­нова этих переходных топонимов, аналогичные показанным выше, также позволяют их характеризовать как промежуточные между первичными и полными первого и второго— третьего пластов.

В табл. 2 представлены итоги относи­тельной стратификации топонимии сель­ских поселений Молдавии по данным поземельных актов конца XIV — первой половины XV в. К самому раннему пер -

вому пласту отнесены неантропонимные локализующие топони­мы— относительные прилагательные (типа Каменное, Лознова), молдавские омонимы (Сихла, Обыршия) и описательные назва­ния (село на Сучаве, село у «става»), которые обозначают место обитания общин. Относительно ранними топонимами населенных пунктов являются также антропонимные описательные (первич­ные) названия, возникшие вскоре после основания соответствую­щих селений (село Комана, село, где есть Станчул). Они уже но­сят, несомненно, принадлежностный характер, указывая на кон­кретное лицо, владеющее селением, и на связь жителей с этим ли­цом. Превращение первичного названия, в основе которого имя данного лица, в патронимический или владельческо-локализующий дериват свидетельствует, как было показано, о его первоначальной патронимической и владельческой функции. Лица, имена которых связаны с названиями селений, жили в этих небольших, по-види- мому, большесемейных поселках и являлись их главами.

Таблица 2. Относительная стратиграфия топонимии населенных пунктов Молдавии по данным поземельных актов конца XIV — первой половины XV в.

Л окализую ­щие

IПрина-длеж-

ностныепер­

вичные

Принадле-жностныепереход­

ные

Патро­нимич­

ныеВладельче-

ско-локэли-зующие

Владельче-ско-локали-

зующиеПрочие Всего

Пласты

Относитель­ные прилага­тельные

Антро­поним­

ныеописа­тель­

Антропони­мные при­тяжатель­

ные прила­гательные

Антро-ноним-

ние

Антропони­мные

Антропони­мные дими­

нутивные

Этноним- ii ые

Молдавскиеомонимы

Неантропо­нимные опи­сательные

ныеАнтропони­мные опи­сательные

Неантропо­нимные

Неантропо­нимные (в

т. ч. дими­нутивные)

Славянскиеомоцнмы

Неясные

I

II

70 161138

286 92 9

231138378

III 42(+ 9 )

42

70 161 138 286

29

92 42 9 798

Итак, в самом раннем пласте молдавской сельской топонимии XIV— XV вв. выделены пережиточные формы локализующих топо­нимов, которые следует связывать с общиной, откуда обособляет­ся большая семья. Община и большая семья были ранними про­изводственными и социальными формами изменяющейся общест­венной структуры Молдавии105.

Антропонимные топонимы — притяжательные прилагательные (Неготин, Романов) и описательные названия (где был Р о ш к а),— по своим формам переходные, располагались между антропоним- ными описательными названиями первого пласта и патронимич- ными, а также владельческо-локализующими топонимами селений второго пласта. Преобразование первичных описательных антропо- нимных топонимов в переходные отражает определенную тради­цию в жизни жителей данного селения, связанную с их главой — владельцем.

В 1431 г., апреля 30, за попом Югой закрепляется в его соб­ственность селение «на имя ...Балан от Стрымбы», а в 1434 г., апреля 24, среди других поселений, подтверждается, «где есть Балан от Стрымбы». Спустя два года, в 1436 г., декабря 7, следует новое подтверждение владений попа Юги, то есть пере­шедших ранее в его собственность, среди которых «на устье Стрымбы, где есть Балан и где есть Барб Стан и Станчул, на верх Стрымбы». В 1439 г., июля 2, следует новая господарская грамота, в которой указаны эти два селения «на Стрымбе, где был Барб Стан» и «где есть Балан»106.

Сопоставляя измененные названия этих селений, можно заметить, что одно из них приобрело переходную форму, появление которой, видимо, связано со смертью Барба Стана — главы большой семьи. Селение продолжает сохранять в своем топониме его имя. К со­жалению, по документам не удалось проследить дальнейшее раз­витие этого топонима. Известно лишь нынешнее название села Стрымба, по имени речки, на которой оно находится. Возможно, селение, «где был Барб Стан», как это прослежено по другим слу­чаям, вошло в состав сельской общины с соответствующим назва­нием. Однако обычное преобразование переходных антропоним- ных топонимов в патронимичные и владельческо-локализующие установлено и не вызывает сомнения.

Самый значительный второй пласт топонимии Молдавии XIV— XV вв. состоит из патронимичных (Пынтечешты, Давидов- цы) и владельческо-локализующих (Пашканы, Сакарены) назва­ний поселений. Существование патронимии в феодальной Молда­вии и ее реликтов вплоть до наших дней является установленным фактом107. Тем не менее столь широкое отражение ее в топони­мии ранней феодальной Молдавии, несомненно, свидетельствует о большой социально-экономической значимости патронимии в период установления феодальных отношений. По данным позе­мельных актов конца XIV — первой половины XV в. патронимич­ные топонимы и их предшественники (антропонимные описатель­ные первичные и переходные названия), а также главным образом

30

владельческо-локализующие антропонимные топонимы, в извест­ной мере связанные с большесемейно-патронимной традицией, со­ставляют около 90,0%. Д а ж е если исключить владельческо-лока­лизующие названия, то доля большесемейно-патронимных топони­мов станет не намного меньше — 83,1%. Появление массы указан­ных топонимов селений свидетельствует о широком обособлении этих социальных организмов, основавших свои отдельные поселки, получившие соответствующие названия. Как увидим далее, значе­ние большой семьи и патронимии в общественных отношениях фе­одальной Молдавии выходит далеко за рамки эволюции крестьян­ской общины.

В третьем пласте топонимии Молдавии XIV— XV вв. представ­лено сравнительно небольшое число неантропонимных и антропо- нимных топонимов, имеющих владельческо-локализующее значе­ние. Они образованы с помощью поздних, характерных для периода развитых феодальных отношений формантов и указывают на мес­то заселения или зависимость жителей селения от какого-либо ли­ца. Такие названия селений должны быть связаны с сельской тер­риториальной феодально-зависимой общиной — селом в социально- экономическом значении этого термина.

Среди выделенных четырех основных стадиальных социально- обусловленных форм в сельской топонимии Молдавии XIV — пер­вой половины XV в., связанных с волошской общиной, большой се­мьей, патронимией, сельской соседской общиной, наибольший удельный вес принадлежит большой семье и патронимии. Они со­ставляют более 3/4 всех названий населенных пунктов — основных единиц землеустройства и землепользования. Не вполне ясны так­сономические отношения общинных (волошская община, сельская община) и родовых (большая семья, патронимия) форм, из кото­рых последние как будто обретают на время некоторую социаль­но-экономическую самостоятельность. Высокий удельный вес большой семьи и патронимии, несомненно, характеризует их роль в социальной жизни страны периода формирования феодальных отношений, становления молдавской государственности.

ГЛАВА II

ОБЩИНА

В отечественной историографии остается актуальным изучение социально-экономических структур, находившихся в основе об ­щественной жизни докапиталистических формаций. Советская ис­торическая этнография уделяет особенное внимание теоретическо­му осмыслению сущности и таксономического соотношения этих структур. Несмотря на остающиеся дискуссионными многие труд­ные аспекты их изучения, намечается определенное сближение раз­ных точек зрения на конкретные формы общинно-родовых струк­тур, их взаимодействие в историческом развитии1. Исходные мето­дологические принципы изучения форм общественной жизни в их изменении, разработанные основоположниками марксизма-лениниз- ма2, служат основой для конкретно-исторических исследований, от­ражающих «определенный уровень накопления и обобщения фак­тических данных»3.

В разработках последнего времени следует выделить рассмот­ренные Д . А. Ольдерогге «линии общинных структур» и «линии родовых структур», которые находились в постоянной тесной вза­имной связи. В линии общинных структур — первобытная община, первобытная соседская община, собственно соседская (сельская) община; в линии родовых структур — племя, род, подразделение рода, группа ближайших родичей, входящая в состав домашней общины (большой семьи). Причем, если первая линия носит диа- хронный характер, то вторая — в различных сочетаниях обычно синхронна, проявляя устойчивый консерватизм своих форм вплоть до окончательного разложения родовых связей (в их социальной роли). Относительно постоянные родовые структуры, очень мед­ленно менявшие свое социальное содержание, приспосабливались к более быстрым изменениям в общинных структурах, особенно в переходные периоды общественного развития4.

Волошская (протосельская) община

Социальной структурой переходного времени от бесклассового к раннеклассовому обществу, привлекшей внимание К. Маркса и Ф. Энгельса, была община, названная ими «земледельческой». «Земледельческая община, — писал К. Маркс, — будучи послед­ней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой ко вторичной формации, т. е. переходом

32

от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности»5.

Развивая марксистский взгляд на общину переходного типа, отечественные исследователи пришли к общему мнению об ее дуализме, сочетающем родовое (генеалогическое) и территори­альное (соседское) начала. Как выяснилось, эта община харак­терна для периода разложения первобытного строя не только земледельческих, но и скотоводческих, и даж е охотничье-рыбо- ловческих обществ6. Предложено большое число названий: «ге­терогенная община», «большесемейная соседско-родовая общи­на», «соседско-большесемейная община», «земледельческая общи­на», «архаическая соседская община», чаще всего «первобытная соседская община» и др.7

К представлению о переходной форме общины, экономической сущностью которой было сосуществование территориально-общин­ной и отдельной семейной собственности, приходят С. Д . Зак8 и Ю. И. Семенов. Противопоставляя ее первобытной коммуне, Ю. И. Семенов выделяет переходную стадию «протокрестьянской, или пракрестьянской, общины», где вызревали предпосылки ста­новления классов9. Для «протокрестьянской общины», по мне­нию исследователя, характерен дуализм, который состоит в сочета­нии общинной собственности на землю и парцеллярного ведения хозяйства10. Однако здесь следует, видимо, упомянуть о появле­нии в такого типа общине, наряду с коллективной собственностью, также и отдельного владения землей, на котором основан парцел­лярный труд. Вообще, как отметил Ю. В. Бромлей, многие со­циально-экономические аспекты функционирования переходных форм соседской общины ждут своего дальнейшего раскрытия, уточнения11.

Сочетание разных форм собственности и владения в соседско- большесемейной общине связано с особенностями ее структуры, в понимании которой у исследователей почти нет значительных расхождений: она включала в себя большее или меньшее число больших семей и патронимий, сохранявших между собой родовые связи или уже частично их утративших12.

Семейная община (большая сем ь я )— наименьшая экономиче­ская ячейка общественного строя переходного периода от перво­бытнообщинного к ранним классовым формациям. По этому по­воду Ф. Энгельс писал, что «...патриархальная домашняя община, встречающаяся теперь еще у сербов и болгар, под названием Zâdruga (примерно означает содружество) или Bratstvo (брат­ство) и в видоизмененной форме у восточных народов, образовала переходную ступень от семьи, возникшей из группового брака и основанной на материнском праве, к индивидуальной семье совре­менного мира»13. Находясь, по определению Д . А. Ольдерогге, на пересечении родовой и общинной структурных линий она занимала особое положение, так же как и протосельская семейно-родовая община, более или менее долго сохраняясь в условиях классового общества. «Большие патриархальные семьи, или домашние обши-

3 Л. Л. Полевой 3 3

ны, сохранявшиеся во Франции почти до конца XVIII в., общинные порядки в кантонах Швейцарии, равно как и задруга и русские печища, в течение веков существовали в окружении феодального, а порой и капиталистического общества... С исчезновением родо­вых порядков формы общинной организации продолжают сущест­вовать в виде сельской и домашней общины — это остатки арха­ической формации»14.

Конечно, можно усомниться в существовании во Франции и других местах вплоть до XVIII в. патриархальных семей; вероят­но, это были большие неразделенные семьи, так сказать «вторич­ной генерации». В процессе эволюции в составе архаической со­седской общины большая семья, как считает ряд авторов, под­верглась сегментации на производные, относительно самостоя­тельные, большие и малые семьи, сохранившие, однако, кровно­родственные, некоторые экономические, социальные и идеологиче­ские связи, составлявшие так называемую патронимию. Выявлен­ная М. О. Косвеном15, она привлекает все большее внимание ис­следователей и является предметом дискуссий между признающи­ми или отвергающими ее существование. Стадиально патронимии существовали наряду с большими семьями16. Архаическая сосед­ская община рассматривается как первичная форма социальной стратификации общества в силу своего гетерогенного характера, имущественной и социальной неоднородности17. Изучая эволю­цию деревенской общины на индонезийском материале с широ­кими сравнительно-историческими параллелями, Ю. В. Маретин пришел к выводу, что при делокализации соседско-родовая общи­на преобразуется в соседско-большесемейную. «Хозяйственная обособленность большой семьи особенно ярко проявляется на позднем этапе существования соседско-большесемейной общины... в общине этого типа постепенно развивается частная собствен­ность»18. Нормы коллективного владения, по уточнению Л. П. Ла- шука, все больше нарушались «по мере... углубляющейся соци­альной стратификации внутри деревенских общин»19.

Подводя итоги многолетним исследованиям социально-эконо­мических структур в процессе разложения первобытнообщинного строя и формирования классовых отношений, дискуссиям об их месте в изменяющихся обществах этой поры, Ю. В. Бромлей пи­шет: «...основное экономическое значение имели первобытная со­седская община, и большая семья, т. е. максимальная и минималь­ная общинные структуры эпохи, в которых на разных таксономи­ческих уровнях, но параллельно и взаимообусловленно, шло вызре­вание частнособственнических начал позднейших классовых об­ществ», «патронимия же ...представляла собой в большей мере ор­ганизационно-идеологическое, нежели экономическое образова­ние»20. В данном случае опыт изучения общинных структур при­меним только с учетом того, что после массового переселения во- лохов в земли к востоку от Карпат в период формирования в Мол­давии феодальных отношений община находится отнюдь не на стадии разложения первобытнообщинного строя. Волошские пере-

34

ходныс к классовому обществу структуры, уж е задолго до этого включенные в состав феодальных обществ Юго-Восточной Евро­пы, носили анклавный характер, подвергаясь воздействию послед­них. В составе феодальных обществ Юго-Восточной Европы во- лошские общинные структуры в своем имманентном развитии про­шли уж е значительный путь зарождения классовых отношений21.,

Теоретически назрела потребность осмыслить возможную эво­люцию общины переходной стадии, ранние формы которой, несом­ненно, были теснее связаны с родовым строем, и в этом смысле вполне оправдывают признанное определение «первобытная со­седская община». Однако оно представляется неприемлемым для поздних форм переходной к классовому обществу общины, в ко­торой уж е утрачены или сильно ослаблены многие элементы родо­вых связей и начинают преобладать территориальные, вместе с развитием отдельной и зачатками частной собственности. Поздняя форма переходной общины, в сущности, уже утратила свою «пер­вобытность». Может быть, позднюю форму такой общины следу­ет называть «протосельской (или протокрестьянской) соседско- большесемейной общиной», прощ е— «протосельской общиной». Общину переходной стадии необходимо исследовать в развитии при изучении истории обществ с затянувшимся порой на очень длительное время становлением классовых феодальных отноше­ний, как, в частности, в Молдавии.

Изучение ранней истории общины в землях к востоку от Кар­пат осложнено почти полным отсутствием современных ей, осо­бенно письменных, источников. Самые ранние источники по аграр­ной истории Молдавии — поземельные акты господарей — как из­вестно, появляются только в конце XIV в. Они относятся к на­чальному периоду развитого феодализма и содержат лишь неко­торые сведения о реликтах общинного строя днестровско-карпат­ской ветви волохов и славян, проживавших на этой территории. С оговорками их можно использовать для ретроспекции еще мало­известных черт волошской общины к востоку от Карпат в ранне­феодальное время. Возможность познания черт волошского об ­щинного строя в раннее феодальное время на территории Днест- ровско-Карпатских земель открывается пока только в сочетании ретроспективного подхода с историко-сравнительными параллеля­ми по сопредельным территориям расселения волохов в Карпат­ском регионе и на Балканах.

Особенности и развитие общественнойжизни волохов в Карпатах и на Бал- волошской общины 1 „

Карпат канах с момента первых упоминанииих в источниках IX— X вв. изучены

сравнительно мало из-за скудности сведений об организации древнейших волошских общинных коллективов и их территориаль­ных объединений. Больше всего известно о социальной жизни балканских влахов X— XVI вв.22

Устройство волошской общины Карпат даж е в некоторых по­дробностях удается реконструировать по реликтовым чертам сель­

3* 35

ских общин «волошского нрава» XV— XVIII вв. в Южной Польше, Галичине и других странах Карпатского региона, где эти общины претерпевали определенные изменения под влиянием развития феодальных отношений. К этому времени община «на волош- ском праве» прошла уж е длительный путь эволюции. Под воз­действием различных социально-экономических и политических факторов развитых феодальных отношений ее устройство долж ­но было значительно деформироваться. Поэтому их ретроспек­ция для восстановления строения ранней волошской общины требует особой тщательности. Тем не менее даж е в поздний пе­риод своего существования сельские поселения «на волошском праве» сохранили, как полагают исследователи, ряд архаических черт волошской общины. Реконструируя имущественные отноше­ния волошской общины, находят нераздельную собственность со­ставлявших ее больших семей, совместное владение землей и скотом. Как следствие распада волошской общины затем проис­ходит раздел имущества между входившими в большую семью индивидуальными малыми семьями23.

Существование семейно-патронимных групп в составе волош- ских сельских общин прослеживается по археологическим дан­ным. В юго-восточной части Карпато-Дунайских земель при рас­копках поселений и могильников X— XIV вв. установлена груп­пировка жилищ и погребений, которую Г. Бако связывает с се- мейно-патронимными структурами сельских общин24. Шт. Паску обнаружил такую ж е большесемейную структуру волошских сельских общин Карпат по документальным материалам XIV — первой половины XVI в.25 Большие семьи и патронимии продолжали долго существовать в составе сельских общин вос­точнороманского населения Карпатского региона. На многих сельских кладбищах сохранялись особые, часто загороженные места захоронения отдельных «фамилий», («спице де ням») — ши­рокого большесемейно-патронимического круга лиц, связанных общностью происхождения26.

Сельские общины «волошского права» в Галицком Подкар- патье XV— XVIII вв., первоначально также состоявшие из дво­рищ — больших семей, со временем, видимо, превращались в па­тронимии. Отцовская и братская (fratribus indivisae — нераздель­ные братья) большие семьи, совместно владевшие имуществом и ведшие хозяйство, с обособлением «дымов» — индивидуальных семей27 — становились патронимиями, из которых затем выделя­лись хозяйства малых семей. Еще в XVIII в. в селах «волош­ского права» Галицкого Подкарпатья сохранялись дворища с па­тронимическими названиями»28.

Волошские сельские общины владели установленной террито­рией хозяйственных и других земель (хотар). Пастбища, рыбо­ловные и лесные угодья обычно находились в общем пользовании. Земледельческие угодья между большесемейными или патроним­ными группами распределялись не всегда, это стало, видимо,

36

практиковаться лишь с начала разложения волошской общины. Отчуждагься могли только вновь очищенные от леса земли, ста­новившиеся таким образом частной собственностью по праву ос­воения29.

Для решения 'наиболее важных вопросов несколько раз в году собирались сельские веча, или сборы. Исполнительная власть и ведение суда находились в руках совета старейшин («старых и добрых людей»), а также избиравшихся из их числа на опреде­ленный срок отдельных лиц, которые должны были выполнять под контролем общины руководящие функции и представлять ее пе­ред феодальными властями30. Основные реликтовые особенности ранней волошской общины, сохранившиеся в более позднем сель­ском устройстве, складывались, как это отмечено К. Марксом31, не только из коллективной собственности на землю, но также из совместной хозяйственной деятельности на части сельских вла­дений.

Об общественном устройстве карпатской волошской общины свидетельствуют этнографические записи, приведенные JI. М ар­ку, о селении Борша, упоминаемом в источниках с XIV в. (1365 г .)32. «Село — это ограниченный участок земли, населен­

ный несколькими семействами и состоящий из нескольких ло­щин... В прошлом село было создано несколькими семейными группами, но в каждой лощине обитал только один род с одним общим именем и единой группой родителей — потомки одного клана, носящего то же самое имя... Каждый род составлял отдель­ный квартал (кэтун); семь первоначальных родов составили на­ше село Борша соединением этих родов, а также пришлых чу­жаков»33. Это селение — волошская община, начало которой по­ложили семь названных семейных общин, поселившихся в ра­зобщенных горных лощинах. Они составили сельскую общину, сообща владевшую землями селения Борша. Название селения происходит от гипокористической (уменьшительной) формы лич­ного имени34, по-видимому, родоначальника и основателя перво­го поселения, которое со временем разрослось в соседско-боль­шесемейную, а затем и сельскую общину. В ее общественном ус­тройстве переплелись старые родовые и новые соседские связи, воспринявшие и чуждый пришлый элемент.

«Из состава этих семи семейств избирался главный — «нем- неш»35, то есть воевода, возглавлявший старейшин всех семи се­мейств. Воевода вместе с немногочисленными старейшинами уп­равлял делами селения, и их решения были обязательными для всех жителей; их слово было законом». В особых случаях (для установления порядка сельскохозяйственных работ, обеспечения охраны селения, распределения налогов и т. д.) созывался об­щинный сбор, в котором «участвовали старейшины селения и гла­вы кланов, а также молодежь; женщины не участвовали». О б­щинные селения охранялись вооруженными группами семейных кланов, объединенных под командованием воеводы36.

37

Типология общины у волохов пока остается не вполне ясной. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы подтверждают, что по общественно-экономическому устройству, по-видимому, ее можно отнести к одной из разновидностей протосельской сосед- ско-болынесемейной общины. Разложение протосельской волош- ской общины обусловило появление собственно сельской сосед­ской общины развитого феодализма в Молдавии, Валахии и дру­гих странах Юго-Восточной Европы, где проживало восточноро­манское население.

Постепенный переход общинных сель­скохозяйственных угодий в индивиду­альное владение и пользование, чему

способствовала усилившаяся связь волошского хозяйства с земле­делием, приводил в конечном итоге к появлению и расширению частной земельной собственности37. Среди членов волошской об­щины усиливалось имущественное и социальное расслоение. В хо­де археологических исследований памятников волошского и дру­гого населения X— XIV вв., анализа документальных источников выявлены различные типы жилищ на сельских поселениях (зем­лянки, наземные деревянные дома), обнаружена разница между бытовыми предметами (простые и серебряные искусного исполне­ния украшения, простая и художественная керамика и т. д . )38, а также изучены крупные накопления в виде кладов монет и ук­рашений39. Источники уже с XI в. сообщают о существовании у во­лохов знати40.

В волошской общине выделяются своим богатством и влияни­ем некоторые большесемейные коллективы, из которых уже тра­диционно «избираются» кнезы, стоявшие во главе общинного са­моуправления. Такая большая семья-задруга кнеза Войхны — представлена в Хиландарской грамоте 1293— 1302 гг. Кроме са­мого кнеза «с детьми», она включала его зятя «с детьми» и двух братьев41. Мнение о коллективном, семейном характере института волошских кнезов, его связи с «фамилией» (большой семьей) уже давно существует в литературе42. Узурпировав наследственное право на выбор только из своей среды общинных кнезов, такая семья приобретала и все соответствующие материальные и право­вые привилегии43.

Привилегии волошских кнезов, «фамилий» кнезов предопреде­лялись их первоначальным положением глав общинного самоуп­равления, превратившимся в наследственное. Кнезы сел на «во- лошском праве» Галицкого Подгорья приобретали привилегиро­ванное положение прежде всего благодаря увеличенному в два— шесть раз наделу в составе общины, который они обрабатывали с помощью общинников. Каждое домохозяйство волошской общи­ны обязано было работать на кнеза три— шесть дней в году, а также «по приглашению» идти на княжеские толоки. Обществен­ные обязанности крестьян фактически превращались в примитив­ную форму отработочной ренты. Формой натуральной ренты ста-

38

Разложение волошской общины

«овились постоянные подношения кнезам дважды в год на пасху и рождество. Кнезы постепенно замещали общинный суд старей­шин. Если раньше денежные судебные сборы и штрафы полнос­тью шли в общинную казну, то затем частично (одна треть) по­ступали в пользу кнезов, которые стали исполнять функции су­дей. Они обладали преимущественным правом держать корчмы и мельницы. Кнезы становились феодализирующейся знатью во­лошских общин, эксплуатировавшей крестьян44.

Возвышение «фамилий» в сельских общинах происходило вследствие их внутренней сегментации. Материальной основой такого отмежевания была большесемейно-патронимная структура земельной собственности волошской сельской общины, реликты которой прослежены в селах «волошского права» Галицкого и Польского Подкарпатья, в Югославии и других местах волош­ского расселения. Дворищную (большесемейную) структуру зем ­левладения и землепользования, наряду с общинной, в селах «волошского права» отмечают К. Кадлец45, Д . Мототолеску46, В. Инкин47, Е. Черня48. В распоряжении большой семьи были прежде всего пахотные земли, а леса, пастбищные, сенокосные, рыболовные и другие угодья — в общинном пользовании. ВXVI—XVII вв. большая семья, находившаяся в составе сел на «волошском праве» Галицкого Подкарпатья, уже пользовалась правом отчуждения земли49, которое своими корнями, видимо, восходит ко времени распада волошской общины.

С выделением аллода из общины следует связывать появление на нем отдельного поселения владевшей этим аллодом (бэтрын, отчина, дедина) большой семьи или патронимии с соответствую­щим названием. Д о второй половины XIII— XIV вв. волошские поселения Карпатского региона носили непатронимические назва­ния, не связанные с именами каких-либо лиц50. По наблюдению Шт. Паску, подавляющую часть (70%) названий волошских се­лений этого региона XIII— XVI вв. составляют топонимы, кото­рые происходят от аппелативов (метонимии и описательные при­лагательные): Копачь (Kopascsfalva, 1360; копак-дерево, мн. чис­л о — копачь); Лунка (Lonka, 1441; лунка = пойма, прибрежный лесок); Селище (Keetzelesthe, 1365); Карпениш (Karpenyis, 1405— 1424; карпениш = грабовая роща); Портица (Porthelek, 1354; портица = маленькие ворота); Валя (Walya, 1341— 1402; ва- ля= доли н а); Рогоз (Rogos, 1332; рогоз = осока); Сака (Zaka, 1215— 1588; сек = сухой, сакэ = сухая долина); Фынац (Fonaczfal- va, 1464; фынац = сенокос, луг); Кэпруца (Kaprocht, 1350; кэпри- ца = козочка); Балта (Baltha, 1366— 1485; балтэ = болото); Рыу- шор (Rewsor, 1377— 1485; рыушор = речка); Салчия (Solcwa, 1365; салчие=ива);С эрата (Zaratha, 1473; сэратэ=соленая, здесь соленая вода, речка, ручей, название, перешедшее на селение); Вад (Vad, 1390; вад = брод) и др. Топонимы такого рода, несом­ненно, принадлежали волошским общинам.

Обособление у волохов в XIII— XIV вв. большесемейных и

39

патронимных групп, видимо, ранее входивших в состав протосель- ских, соседско-большесемейных общин, прослеживается по топо­нимике. Такие селения отделившихся домашних общин и патрони­мий (частная аллоидальная собственность) приобретают назва­ния по имени их глав, родоначальников (антропонимные топони­мы), что зафиксировано в документах с XIII в. в этом отношении особенно показательны Карпатские топонимические материалы. Они позволяют лучше понять сущность аналогичного явления, ко­торое представлено также в топонимии молдавских документов конца XIV—XV в.

Первоначальной формой названий болыиесемейно-патроним- ных селений Карпатского региона был первичный описательный топоним: «селение Фэт» (villae Fotud, 1211)51, «земля Андриан» (terra Adrian, 1262); «село Петра» (villa Petri, 1291, на западе Трансильвании), или просто «Данеш» (Danus, 1348), «владение Билк» (poss. Bylk, 1339), «селение Дан» (villa Dan, 1385)52 и т. д. Характерно, что в большинстве случаев такие первичные описа­тельные названия волошских, по-видимому, большесемейных селе­ний встречаются в раннее время, в документах XIII—XIV вв., и очень редко позднее.

В XIV в. широкое распространение приобретают сложные то­понимы селений, состоящие из имени главы отделившейся боль­шесемейной домашней общины и терминов, обозначающих соци­альный тип селения. Они представляют собой вторичные образо­вания от начальных описательных топонимов.

Одним из таких терминов был «хаз» (венг. h a z ) — дом, семья. В течение 1291— 1373 г. «селение Иванки» (villa Ivanci) получает название «Иванкин дом» (Ivankahaza), а в документе 1360 г. на­ходим «селение Гернича дом» (villa H ernicshaza)63 и др. Особен­но показательно отождествление понятий селение (villa) и дом, семья (haz), судя по всему, свидетельствующее об односемейном характере такого селения. Н. Дрэгану, проанализировавший об­ширный топонимический материал из источников IX— XVI вв., приводит большое число таких названий волошских селений в землях к северу от Дуная, в границах Венгерского королевства и за его пределами.

Самый ранний восточнороманский топоним с термином — хаз, видимо, Чунтухаза (Chonthhaza), 1265 г., от восточнороманского прозвища Чунту — однорукий, хромой54. Их основная масса от­носится, однако, к XIV — началу XV в.; «селение Татомиров дом» (villa Tathemerhaza, 1330 г.), «Кристи кнеза дом» (Kereztyenke- nezhaza, 1337— 1344 гг.), «селения волохов Мачу дом и Ласло дом» (villas Olahales ... Machahaza ... Lazlouhaza, 1374 г .)55 и др. Та­кие большесемейные поселки, очевидно, имеются в виду в акте 1398 г., относящемся к селению Редиу в Западных Горах «вместе с волошскими владениями, а также домами и волохами, в них обитающими (cum sessione olacaly ас domibus ct Holacys in eisdem

40

residentibus)»56. Однодворный поселок «дом Влада» упоминается в акте 1405 г. (Domum V lad i)57.

Гораздо шире представлены сложные топонимы волошских се­лений, состоящие из антропонима и термина — фалва/— фалу (венг. falu — население селения, селение)58; Крачуна селение» (Charachunfolua, в Венгрии, 1275 г.), «Строи селение» (Stroyafal- va, 1366 г.), «Стана селение» (Sztanfalva, 1374 г.), «Радула селе­ние» (Radolfalva, 1427 г.), «Нягое селение» (Nagoiafalua, 1439 г.), «Драгоша селение» (Dragosfalva, 1453 г .)59* Особенно многочис­ленны топонимы, оканчивающиеся на -фалу, в XV — начале XVI в., когда они в массе приходят на смену названиям селений с элементом -хаз, отражая превращение селений семейных общин в патронимные. Зачастую это можно проследить по конкретным случаям: в 1360 г. в Марамуреше упоминается волошское селе­ние Hernicshara (то есть «Гернича дом»), которое в 1415 г. на­зывается Hernechfalu (селение потомков Гернеча»)60, нынешнее с. Герничешты. В том же 1360 г. документы зафиксировали селе­ние большой семьи Deszehaza, которое спустя некоторое вре­мя приобретает патронимный топоним Dezefalva61, нынешнее село Десешты; Batizhaza (1373) — Batizfalva (1473); Karajnokhaza (1 3 9 1 )— Karaynokfalva (1406)62.

Изучая историю марамурешских сел, Р. Попа ссылается на документы, которые непосредственно касаются происхождения их названий: «волох Винч (Оачча) сынт Буды из Будфалвы» (ныне Будешты, 1361, 1405 гг.). Нынешнее село Ончешты было основа­но неким Ванчуком (Оанчей), сыном Стана Лупу (Wanchuk fily Farkstan fidelis Olachy noştri), как это указывается в документе 1360 г.; в 1405 г. селение упоминается как Vancsfalva63. Основан­ные домашней общиной в лице ее главы, селения считались на- следственным владением. В 1341 г. «наследственное ... владение Максима дом» (possesio ... hereditaria Makszemhaza) принадлежа­ло волоху Максиму, сыну Татомира64.

С XV в., когда ослабляется центральная власть и трансиль­ванские магнаты укрепляют свою политическую автономию в рамках Венгерского королевства65, в поземельных актах, вышед­ших из канцелярии трансильванских воевод, прежний венгерский селищный термин -фалу в названиях селений замещается восточ­нороманским патронимическим суффиксом -ешть (-esd, -est, -esth). Тождественность их значения подтверждается упоминани­ем селения потомков Килди в одном документе с обеими форма­ми топонимов; Kwldofalwa и Kulduesth (1479 г .)66. Селение Ge- denfalua (1418 г.) в 1468 г. названо как Gadonesth67. Часто обе формы встречаются в одном названии; Baylesthfalva (1441— 1464), Bogylesthfalva (1464), Bukoresthfalva (1439— 1525), Bulyzesthfal- wa (1441 — 1464)G8. Можно привести много романских патроними­ческих названий селений: Fratest, 1444; Kosthanesth, 1454; Roma­neştii, 1464; Miculest, 1470; и др.), особенно в юго-западной

41

Трансильвании (Kosthesd, 1444; Malaesd, 1453; Petresth, 1468; Kamarzenesth, 1468; Radulyesd, 1491; Balsesth, 1491; и д р .)69, в ■пределах владений магнатов Хунедоары (Хунъяда).

Исследователи карпатской топонимии считают, что селищные антропонимные топонимы с окончаниями -хаз, фалва (-ешть) по­являются с XIII70 или даж е XIV вв.71, то есть, очевидно, вместе с возникновением обособленных большесемейно-патронимических поселений. Этот процесс хорошо показывает динамика топонимов поселений соответствующего типа в Карпатском регионе (табл. 3), представленная по их корпусу XIII— XVI вв.72 Ранний период появления здесь большесемейно-патронимических селений, то есть отделение этих социальных коллективов от волошской общины, вероятно, приходится в основном на XIII и особенно первую поло­вину XIV в., когда среди антропонимных топонимов преоблада­ют названия с окончанием -хаз. К первой половине XV в. их про­дуктивность резко падает, сменяясь топонимами патронимическо­го свойства с окончанием -фалва (-ешть), особенно широко рас­пространяющимися с этого времени. Массовое появление в Кар­патском регионе антропонимных топонимов, связанное с возник­новением новой социальной формы большесемейно-патронимиче- ских поселений, относится к XIV— XV вв.

В топонимии Карпато-Дунайских земель, на территории В а­лашского княжества, в середине XIV— XV в.73 почти все селения имели завершенные, полные по форме названия, что, видимо, ука­зывает на затухание здесь к этому времени интенсивности волош­ского колонизационного движения за пределами Карпат, отмечен­ного многими исследователями74. В многочисленной группе антро-

Таблица 3. Динамика восточнороманских топонимов поселений Карпатского региона с окончаниями -хаз (семейство, дом) и -фалу/-ешть (население посе­

ления, селение) в XIII — первой половине XV в.

XII ХШ XIV XV

ко-ли-

чест-во

перваяполовина

втораяполовина

перваяполовина

втораяполовина

перваяполовина

ко-ли-

чест-во

%

ко-ли-

чест-во

о//о

ко- ' ли- чест-

во%

ко-ли-

чест-во

%ко­

ли­чество

%

Впервые на­званные посе­

около

ления, всего В том числе с окончанием:

72 563 100 591 100 1398 100 812 100 650 100

-хаз — 1 0,17 — — 14 1,0 16 1,9 1 0,15-фалу(-ешть)

1 0,16 11 0,7 46 5,6 144 22,1

Всего — 1 0,17 1 0,16

42

25 1,7 62 7,5 146 22,2

понимных названий поселений Валахии весьма значительная доля принадлежала патронимическим топонимам с восточнороманским суффиксом -ешть и реже славянскими -овцы, -инцы и др. (Ба- дешты, 1351— 1352; Дабэчешты, Хрсомуинцы, 1385; Жарковцы, 1387; Беривоешты, 1429; Богданешты, 1494 и др .)75* Здесь уж е почти нет особенно характерных для обстановки сельской коло­низации этих земель первичных, описательных или иных форм на­званий селений76.

Патронимные названия влашских селений распространяются в XIV— XV вв. на Балканах, южнее Дуная. Е. П. Наумов приводит ряд таких сел в Сербии: Влахи—Шилеговцы (1382 г.), Влахи— Голубовцы (1380— 1388 г.), Власи— Радивоевцы, Власи— Войков- цы (20-е гг. XV в .)77. Однако здесь не всегда удается достаточно четко дифференцировать этнических и социальных влахов. Д рев­ние патронимические названия с восточнороманской основой И. Зай­мов находит в Западной Болгарии и Македонии (Бардовцы, Бу- коровцы, Иорговцы, Мурговцы, Негриновцы, Фоловцы), где и по­ныне имеются компактно заселенные влахами районы78. Патро­нимия, по мнению JI. Марку, исследователя общественно-право- вой истории балканских влахов, в условиях преимущественно пастушеского хозяйства становится специфической формой их со­циальной жизни, в отличие от южнославянской большесемейной задруги и албанского племенного «фиса»79.

К XIV— XV вв. волошская община проходит длительный путь развития, особенности которого прослеживаются только в са­мых общих чертах и могут иметь лишь предварительное значение. Пока рано говорить о возможных локальных отличиях и неравно­мерном развитии волошской общины на всем обширном ареале расселения волохов в Юго-Восточной Европе, требующих специ­ального, углубленного исследования. Нынешние знания позволя­ют составить лишь общее представление, что это была община переходного типа, возникшая в период складывания ранних клас­совых отношений — протосельская соседско-большесемейная об­щина, видимо, в ее поздних формах. Несомненно, что этот тип об­щины на протяжении порой очень длительного существования (как, к примеру, волошская община) должен был претерпеть оп­ределенную эволюцию. Волошская протосельская община состоя­ла в основном из больших семей, видимо, связанных между собой отдаленным родством, при соответствующих условиях превращав­шихся в патронимии. Имущественная и социальная дифференциа­ция создавала предпосылки для выделения из состава волошской общины отдельных больших семей и патронимий. Источники сви­детельствуют, что к XIV— XV вв. происходит их массовое обособ­ление и появление у волохов Карпатских земель отдельных боль- шесемейно-патронимных селений. Топонимия, чутко реагирующая на всякие сдвиги в социальной жизни общества, отражает возник­новение нового типа поселений с соответствующими формами на­званий таких селений. Это сложные топонимы, состоящие из име­

43

ни главы большой семьи или патронимического родоначальника и термина, обозначающего тип населения: -хаз (семья, дом), -фалу (население поселения, селение) или патронимического суффикса -ешть.

По данным Р. Попа, антропонимные названия селений Мара- муреша XIV— XV вв., которые следует связывать с большесемей- но-патронимными коллективами, составляли 25% всех селищных топонимов80. Подобная же доля антропонимных топонимов селе­ний в районах компактного волошского расселения в XIV— XV вв. на востоке Баната (Караш) и юго-западе Ардяла (Хуне- д о а р а )— соответственно 25 и 20%. Причем этот процент в дей­ствительности мог быть и выше81. В приведенном Шт. Паску полном документальном списке восточнороманских топонимов селений Трансильвании XIV—XVI вв. среди антропонимных на­званий преобладают семейно-патронимные: просто по имени гла­вы семейного селения; сложные с -хаз, -фалу, суффиксом -ешть82.

Волошские большесемейно-патронимные селения, первоначаль­но являвшиеся частной родовой собственностью (аллодом) насе­лявших их сородичей, в поземельных актах XIV— XV вв. либо продолжают выступать в этом уж е признанном феодальными пра­вителями качестве, либо попадают в зависимость от феодалов, часто в прошлом таких же аллодистов. В качестве примера мож­но привести владение Джулештов, т. е. потомков Джулы. Около 1317 г. королевским актом за ними было закреплено родовое вла­д е н и е -с е л е н и е Джулешты (Gyulahaza, G yulafalva), а в 1349 г., кроме этого, также селение Местеканиш (Nyres). К середине XIV в. семейство Джулештов совместно владело шестью волош- скими селениями (villas ... O lachles), среди которых большесе- мейно-патронимные «дом Гернича» (Hernicshaza), позже Герни- чешты (Hernicsfalva); «дом Д еж е» (D eszehaza), затем Дешешты (Dezefalva); и Копачешты (K opacsfalva); а также селами Шуга- таг (Sugatagfa lva), Слатина (Zlatina) и Бреб (H atpatokfalva)83.

Дезинтеграция волошских протосельских общин Карпатских земель в результате имущественной 1и социальной дифференциации, формирование феодальных отношений были ускорены наступлени­ем венгерского феодализма на относительную автономию этих об­щин в составе королевства и создали условия для завершения формирования феодальных отношений у волохов.

Материалы истории волошской общины XIII— XIV вв. Карпат­ского и других регионов были рассмотрены по необходимости, ибо они отсутствуют для Молдавии, где история волошской общины раннего феодализма вовсе не освещена письменными источника­ми, а археологические и другие данные только накапливаются. Их привлечение для осмысления развития волошской общины к вос­току от Карпат, хотя бы ориентировочно, оправдано тем, что сю­да с Внутрикарпатского плато происходило постоянное движе­ние восточнороманского населения на протяжении почти всей фе­одальной эпохи, особенно волохов в ранний период84. Общий для

44

волошского мира процесс распада протосельской, соседско-боль- шесемейной общины (волошской) в XIII— XIV вв. происходил и в Молдавии. Отраженный в сельской топонимии названиями массы новых поселков, отделившихся от общины больших семей и па­тронимий, он приобрел особенную интенсивность в XIV в., когда эти социальные организмы играли важную роль в общественных преобразованиях, содействующих формированию феодальных от­ношений.

Семья и патронимия

От волошской (протосельской) общины — максимальной об­щинной структуры — вместе со своей частной земельной собствен­ностью обособлялись большие семьи, которые наряду с малыми представляли собой минимальные общинные структуры эпохи формирования классового феодального общества.

В отечественной науке в изучение большой семьи и патрони­мии значительный вклад внес М. О. Косвен. После его иссле­

дований85 оживился интерес к этим общественным формам86. Большая семья и патронимия, по мнению М. О. Косвена, взаимо­связанные, универсальные формы общественной структуры, свой­ственные патриархально-родовому строю. Однако они обладали свойством приспосабливаться к разным общественным укладам, стойко сохраняясь у многих народов в пережиточном состоянии и в классовых формациях вплоть до капитализма87. Данное М. О. Косвеном определение большой семьи как родственной груп­пы, состоящей из ряда поколений (три-четыре, реже большего числа) потомков одного отца, ведущей единое хозяйство, основан­ное на коллективных собственности, труде и потреблении88, уточ­няется другими исследователями. Д . А. Ольдерогге отметил, что для уяснения экономической характеристики большой семьи прежде всего следует обращать внимание на число составляющих ее малых семей89. Ю. В. Бромлей считает этот принцип заслужи­вающим внимания90. Показанная М. О. Косвеном как особая об­щественно-историческая форма патронимия появилась вследствие естественного увеличения и разделения семейной общины (боль­шой семьи) на новые большие или малые семейные группы91, со­храняющие «в той или иной мере и форме хозяйственное, общест­венное и идеологическое единство и носящие общее патроними­ческое, т. е. образованное от собственного имени главы разделив­шейся семьи, наименование»92.

В развитии большой семьи сейчас признаны три универсально­исторические формы существования: допатриархальная демокра­тическая братская семейная община, патриархальные демократи­ческая и деспотическая семейные общины93. Причем, как выясни­лось, последние две формы обратимы94. Каждая из них при опре­деленных условиях может превратиться в патронимию, ибо исторически большая семья и патронимия — «явления в основ­

45

ном одновременные»95 в переходную к классовому обществу эпоху.Большая семья (минимальная общинная структура), наряду

с первобытной соседской общиной, признана одной из важнейших социальных форм, характерных для эпохи разложения первобыт­ного и перехода к классовому обществу96. Многие исследователи отмечают возможность ее существования только в составе сосед­ской общины как таксономически более низкой, чем община, структурной единицы97. Однако ряд авторов, подробно изучивших пережиточные социально-экономические формы у нынешних на­родов, считают, что на поздних этапах развития архаической со­седско-большесемейной общины возможно появление выражен­ной хозяйственной обособленности и большой семьи98. Подобная обособленность может привести даж е к появлению отдельного по­селения большой семьи, сопровождавшего возникновение обособ­ленной семейной земельной собственности, а затем и частной99.

Патронимия, зафиксированная у многих народов в разных общественно-экономических условиях, на разных стадиях их ис­торического развития вплоть до недавнего времени, вызвала ожив­ленное обсуждение ее сущности как социально-экономического явления, продолжающееся и поныне. Ю. И. Семенов отметил, что патронимия выступает в трех аспектах: «ядерном» — основа пат­ронимии, состоящая из мужчин-родичей; генеалогическом — все кровные родственники, потомки предка-энонима, от имени кото­рого происходит ее название, включая женщин, вышедших замуж и перешедших в другие патронимии; и, наконец, локально-хозяй­ственном — состав патронимии на месте ее поселения, включая жен и других лиц, происходящих из иных патронимий100. Многие исследователи патронимии вслед за М. О. Косвеном придают ей универсальное, самостоятельное значение, наряду с иными общин­ными структурными формами — большой семьей, родом и перво­бытной соседской общиной. Они считают, что в определенный мо­мент развития большая семья замещается патронимией, хотя в разных социальных структурных образованиях они могут сосуще­ствовать101. Другие отводят ей второстепенную роль в обществен­ном развитии по сравнению с большой семьей и соседской общи­ной. Уточняя в соответствии с таким мнением предложенное М. О. Косвеном понимание патронимии, они представляют ее в большей мере организационно-идеологическим, чем экономичес­ким образованием102. Отсюда следует вывод, что главными соци­ально-экономическими и общинными структурными образования­ми переходной эпохи к классовому обществу были первобытная соседская община (максимальная единица) и большая семья в ее составе (минимальная единица). Патронимии же принадлежит промежуточное положение между ними103. Некоторые исследова­тели вовсе отрицают существование патронимии, впрочем как иН. А. Кисляков, признавая ряд ее реалий 104.

Возникновение и развитие патронимии обычно относят к пат- риархально-родовому строю, допуская возможность ее сохране­ния и в классовых обществах105. Можно назвать авторов (Андре­

46

ев И. Л .), которые считают, что «разложение первобытнообщин­ного строя и генезис классов» происходят «на общинно-патрони­мическом уровне»106, или ставят вопросы: Для какой исторической эпохи наиболее характерны семейная община и патронимия — для эпохи классообразования или для эпохи в основном сложив­шегося классового общества?107 Не может ли патронимия вообще быть более характерной для классового общества?108. Рассматри­вая связь общинных форм классового общества с общиной до­классового строя, Л. Б. Алаев доказывает возможность разных путей их возникновения, а не единственного — вследствие распада первобытной общины и превращения ее непосредственно в сель­скую общину. Одним из таких путей могло быть возникновение в раннеклассовом и классовом обществе долевой общины, источ­ником которой он считает «развитие широких структур, основан­ных на семейных связях (патронимических или «клановых»). Однако само образование патронимических структур в каждом случае требует объяснения на конкретном материале»109. Завер­шая обзор, следует сказать, что П. В. Советов показал развитие в средневековой Европе долевой общины, у истоков которой на­ходились патронимические структуры110. Однако многие исследо­ватели недооценивают роль большесемейно-патронимических структур в экономике и формировании раннеклассовых отноше­ний. Отечественные этнографы в основном понимают большую семью и патронимию как важные формы социальной организа­ции в период разложения первобытнообщинного и складывания раннего классового общества, при определенных условиях сохра­няющие какие-то позиции в ряде классовых формаций. Среди ис­ториков ж е и археологов распространено традиционное мнение об ограниченной, пассивной роли большой семьи как пережиточ­ной формы организации общественной жизни, кое-как приспосо­бившейся к новым условиям классового строя. Патронимия вооб­ще обычно находится вне поля зрения многих историков — ис­следователей генезиса и развития феодальной формации. Актив­ные процессы появления частной собственности и классообразо­вания относят часто только к уровню территориально-общинных и надобщинных организаций, отводя главенствующую роль выде­ляющейся малой, индивидуальной семье111.

Тем не менее увеличивается число историков и археологов, которые также придают большое значение семейной общине и па­тронимии среди средневековых общинных структур в появлении феодальной собственности, прежде всего на землю, и в классооб- разовании112.

Мы рассмотрели существующие в советской специальной ли­тературе точки зрения о семье и патронимии для соотнесения их с молдавским конкретно-историческим материалом и выяснения ро­ли этих социальных форм при складывании феодальных отноше­ний в Молдавии.

Существование в далеком прошлом у молдаван и других вос­точно-романских народов семейной общины (большой семьи) и

47

патронимии наиболее глубоко исследовал Г. Шталь, выявив­ший в этнографическом материале их реликтовые черты113. Как пережиточные явления в условиях господства феодальных отно­шений в Молдавии (с. XV в.) представил патронимии П. П. Быр- ня, отождествивший с ними упоминаемые в документах того вре­мени части сельских поселений — куты. Кут, т. е. патронимный поселок, по его мнению, — господствующий тип поселения в XII— XIV вв. В XIV— XV вв. с развитием феодальных отношений на смену кутам приходит село — новый тип поселения соседской, территориальной феодально-зависимой общины114. Патронимия рассматривается только как реликт явления, к XV в. уже почти утративший самостоятельное значение в феодальной общественной структуре, а большая семья — архаический, вовсе исчезнувший социальный организм.

Установление системы общинных форм, в том числе опреде­ление роли в ней семейной общины и патронимии, имеет перво­степенное значение для понимания социально-экономических про­цессов в период складывания феодальных отношений. Поэтому обратимся к конкретному материалу молдавских источников. Со­гласно своей социальной функции эти документы — поземельные акты — регулировали взаимоотношения между землевладельца­ми и феодальным государством. Поэтому в актах представлены исключительно владельческие семьи. Однако, как увидим далее, среди них были не только частнофеодальные владельцы, эксплуа­тировавшие зависимое крестьянство, но и так называемые «тру­дящиеся субъекты» — широко распространенный, особенно в ран­нефеодальное время, в Европе слой привилегированного полу- крестьянского населения, владевшего наследственными родовыми участками земли (племичи, дедичи, meredes, одальманы, эделинги, эрлы и т. д . ) 1’15. Их отличало отсутствие зависимости от частных лиц, но с появлением феодального государства — слу­жилая зависимость от королевской или княжеской власти, кото­рая скреплялась «пожалованием» родовых (семейных) владений, то есть в сущности происходило их признание государством.

Феодальные и полукрестьянские семьи, владевшие родовой собственностью, в раннефеодальное время генеалогически восхо­дили к формам семьи дофеодального периода, хотя первые посте­пенно отрывались (или уже вовсе оторвались) от своей прежней основы, то есть перестали быть «трудящимися субъектами», одна­ко как собственники земли они сохранили производственное отно­шение к объекту производства. Полукрестьянские же семьи на­ряду с этим оставались «трудящимися субъектами», обрабатывая землю в основном собственными силами. Описывая общественные перемены в период возникновения феодального государства, Ф. Энгельс обратил внимание на то, что «родовой строй может продолжать существовать в течение целых столетий в измененной территориальной форме в виде маркового строя и даж е на неко­торое время восстанавливаться в более слабой форме в поздней­

48

ших дворянских и патрицианских родах, и даж е в родах крестьян­ских»116.

Другими словами, феодальные, особенно полукрестьянские, владельческие семьи раннего феодализма ретроспективно могут характеризовать формы семейной жизни переходной к классово­му обществу эпохи, когда они были социально нивелированы об­щинно-правовым равенством. Семья раннего феодального време­ни в сравнении с дофеодальной, вероятно, еще относительно мало была деформирована классовыми общественными отношениями.

В поземельных актах на владение селе-«Родовая» и неродовая ниями часто фиксировалась одна из

коллективная » « ^собственность главных черт семейной общины и патро­

нимии — коллективная собственность ближайших и более отдаленных родичей, особенно на землю, ко­торая в условиях господства феодальных отношений становилась «фамильной», наследственной феодальной собственностью. Се­мейная, в широком смысле, собственность на основное средство производства — землю — отражена в часто употребляемой формуле грамот, предусматривающей в качестве собственников — наслед­ников, кроме основного и прямых его потомков, также и братьев. Так, в 1432 г. Драгош Урлат получил во владение «село его, на Тутове, где есть дом его... чтобы было ему... урик, нерушимо ни­когда, навеки, а также и детям его, и братьям его, и внукам его и правнукам»117. Иногда братья как ближайшие наследники вы­ступают прежде детей, как в акте 1400 г., октября118, на имя Мо- гоша, владевшего селом на реке Вильня, «чтобы было ему урик... братьям и сыновьям его, внукам, правнукам и праправнукам». Реж е после всех прямых наследников: «Урик со всем доходом ему, и детям его, и внукам его, и правнукам его, и пращурам его, и братьям его» с характерным окончанием «кто будет близкий» (1425.V.12)119. В последнем случае вырисовывается уже линия наследования индивидуальной семьи. Один из актов (1436.VII.17) сохранил еще более широкую и характерную формулу круга «ро­дового» наследования, идущего от большесемейной коллективной собственности: «Урик со всем доходом и детям его, и братьям его, и племянникам со стороны сестер («сестричичам») его, и племян­никам со стороны братьев («братаничам») его, и внукам его, и правнукам его, и пращурам его, и ближайшему роду его»120.

Однако в фамильной земельной собственности следует разли­чать два вида по происхождению, один из которых условно назван «родовым», другой — соответственно неродовым. Источником про­исхождения «родовой» земельной собственности был аллод («отчи­на») большой семьи, или патронимии, на котором находился ее поселок, называвшийся по имени главы, родоначальника. Такая большая семья или патронимия обрабатывала свою аллоидальную землю собственными силами. С конца XIV в., когда начала функ­ционировать молдавская государственная канцелярия, еще оста­валось небольшое число таких аллоидальных, коллективных се- мейно-патронимных владений, видимо,«трудящихся субъектов», ко-

4 Л. Л. Полевой 49

торым господарскими актами «жаловалась», то есть признава­лась, «за службу» их земельная собственность. Один из самых ранних таких документов относится к 1424— 1425 гг. и закрепляет «родовое» владение некоего Нэнбача Барбосула («служил нам правою и верною службою »), его жены Марены, ее внучек Анну­шки и Станы, их детей и потомков, селение на реке Шумуз, «где есть дом его»121.

В 1433 г. «слуге» господарскому, то есть служилому лицу, Петру Дурне и его братьям Ивану и Ж урж у («служили нам пра­вою и верною службою») жалуется «село их Дурнешты на Чу- гуре»122. Особенно информативен уникальный акт от 15 июля 1439 г., который следует процитировать: «Слуга наш Иван Стын- гач служил нам право и верно и, видя его верную службу нам... дали ему и подтвердили... село его по имени, где есть его дом, на Ракове, которое он сам себе сделал на пустоши и в лесу... сам ра­ботал на расчистке леса... чтобы был ему... урик со всем доходом и детям его, и внукам... и всему роду их... навеки»123. Впоследствии здесь было село, носившее патронимное название по прозвищу его основателя и владельца — Стынгачи, показывающее, что его ж и ­тели — потомки Стынгача. Сведения этого документа позволяют допустить, что и в других подобных случаях речь шла о госпо- дарском подтверждении владений, основанных семейными кол­лективами «трудящихся субъектов».

Однако феодализация привела к тому, что зажиточные алло- дисты, экономически подчинив себе другие большие семьи и пат­ронимии, узурпировали также их аллоидальную землю, а с кон­ца XIV в. сложившиеся феодальные поземельные отношения фик­сировались господарскими «жалованными» актами, получали официальное феодально-правовое обоснование и признание.

Из многочисленных примеров приведем лишь некоторые. П о­казателен акт от 20 декабря 1414 г., которым «слуге господарско­му, уже имевшему степень пана, Крачуну Белческулу, то есть сы­ну или более дальнему потомку Белчи, его детям Петру, Ивану, Иосифу и Андриашу и внукам — детям четырех братьев — трем поколениям большой семьи, жалуются в «урик со всем доходом» два селения: на р. Белой, «где у него есть дом извека» (родовое аллоидальное селение, основанное Белчей и во второй половине XV в. получившее патронимичное название Белчешты) и другое— Негоешты (патронимный поселок, попавший в зависимость от «фамилии» Крачуна Белческула), полученные в наследство от отца124. Господарский акт только подтверждает подчинение Не- гоештов, живших на прежде принадлежавшем им большесемейно- иатронимном аллоде. Такое положение установилось еще задол­го до издания господарского акта, при предках Крачуна Белчес­кула, приблизительно во второй половине XIV в. Другой пример. Братья Драгомир и Ионыш, сыновья пана Стефана Борыловича, господарским актом 1419 г. получают во владение поселение, «где их дом», а также селения Пашканы, Драготешты, Провозешты и поляну Оприша. Еще не имеющий названия поселок братьев Бо-

50

рыловичей, то есть потомков Борыли в третьем поколении, впо­следствии носивший патронимное название Борылешты, был их родовым аллоидальным владением, очевидно, основанным их д е­дом Борылой также в XIV в., а остальные — феодально-зависи­мые от них патронимные и другие селения125.

Источником неродовой болыиесемейно-патронимной коллектив­ной земельной собственности были захват или действительное по­жалование господарем поселений с государственных земель в фео­дальное держание. Так, актом от 18 ноября 1393 г. сыновья Бело­го Драгомира — Дмитро, Петр, Михайло и Ж урж — братская семейная община (?) — получили в общее владение селение на р. Сучаве126. Из документа 1418 г. следует, что большая семья или патронимия в составе Маиколи, дочери Стояна, ее сыновей Коз- мы и Сина, внуков Балоты и Драгоша совместно владела общин­ным селением Сока (непатронимное название), полученным в наследство от отца и подтвержденным господарским актом127. П о­добных примеров существует достаточно много.

По меньшей мере 48 из 298 поземельных и других владельчес­ких актов конца XIV — первой половины XV в. (т. е. 16%) содер­жат сведения о коллективном, «фамильном» владении землями, включая родовые. Эти данные сведены в таблицу, характеризую­щую различные варианты таких владений, идущих от семейно­общинных традиций (табл. 4). Следует напомнить, что, помимо предполагаемых владельческих аллодов больших семей и патро­нимий «трудящихся субъектов», в большинстве случаев мы встре­чаем совместные феодальные владения родственных коллективов, составляющих номинальную большую семью или патронимию уже не «трудящихся субъектов», оторвавшихся от производственной основы. Однако, являясь собственниками земли, они вступали в производственные отношения, носящие феодальный характер их господства и подчинения других семейно-патронимных и сельских общин, утративших свою землю. Построенные на традиционной обычно-правовой основе, характерной для ранней феодальной Молдавии, эти владельческие коллективы становились как бы кальками прежних свободных больших семей и патронимий вре­мени, предшествовавшего установлению феодальных отношений, генеалогическим продолжением которых, как увидим далее, они зачастую были. В этом смысле подобные родственные владель­ческие коллективы можно использовать при ретроспективном вос­становлении черт прежней, стадиально предшествовавшей им до­феодальной семейно-патронимной общины. Прибегнуть к такому исследовательскому приему с соответствующими оговорками вы­нуждает отсутствие источников, которые могли бы характеризо­вать не только современную им крестьянскую семейно-патроним- ную общину, но также предшествовавшую ей и коллективной вла­дельческой «фамилии» свободную большую семью и патронимию, существовавшую в начале формирования феодальных отношений.

Конечно, в феодально-государственных поземельных актах молдавских господарей землевладение семейной общины высту-

4* 51

Таблица 4. «Родовая» и неродовая коллективная земельная собственностьтов)*

Коллективные

А к т Первоначальное название селения

Родо

вое

влад

ение

**

Имя главы се­мейной общины

отец

мат

ь

сыно

вья,

доче

ри

брат

ья

( +

двою

родн

ые)

* 2 3 45

6*

8

1393.XI.18 Село на Сучаве Белый Драго- 5мнр

91397.IV.181400. VI И.4 31403. VII 1.1 1 21410.III.1S 2(4-1)1411.IX.22 Тамырташовцы Шолдан Петр -ь 21412.11.19 21414.VIII.2 11414.VIII.2 Село на Быр-

ладе+ Тоадер Питик 2

1414.XII.20 Село на Белом + Крачун 1 4потоке Белческул

1418.1.15 1 21419.IV.8 Село, где дом + Стефан

1422— 1431Борыловичей Борылович 2

41422.XII.25 1 11424.11.16 21424.Х.9 2?1425— 1426 21427.IX.16 31427.Х. 15 Село, где был

дом Добрачинов + Добрачин +1428.VII.24 Село, где был

дом Синаты + Сината 31428.IL16 2( + 4)1428.XII.28 31429.IX.24 Село, где был

дом отца Бени + Бена 61432.1.4 11433.1.28 1 1 1-Г1433.11.261433. VI. Дурне 31433.XI.161434.1.29 31435.IV.4 Село, где дом

КындиКындя 1 2

1436.V.4 21436.VIIL11 31436. VI 11.27 31437.11.7 + Калиан 21437.111.12 + Цолич Иван 21440X 22 21441.VI.25 11442.11.24 21442.VIII.I + Бонте 1

52

владельцы Патронимное название селения в ладе.--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ния, Всего в

- кроме коллек-S = родово- тивномg S * * § го, влаДе“= ° х л ( К О Л И - НИИ

2 = к Я • « ч топоним д ата чество селе"н S | * я £ Л ° I S селе“ НИЙg S £ a s S S S НИЙ)о _______ С _______ В S X O w ________ И ^ я ____________________________________________________________________________

9 | 10 | и | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19

5 Фратовцы 1412.11.19 1

2 13 13 33 4

1 3-)-? Ш олданешты 12 2

1 1 3 12 Питичи XVI в. 2 35-J-? Белчешты 1492. II 1.30 1 2

2 5 Борылешты 1481.11.1 3 12

1 52 42 22 1

2 4 13 1

7“Ь 1 1 + 2 + ? Добрачины XIX в. 2

3 Синатешты XVI в. 2 3I 7 2

3 3+

6 + ? Бенешты 1462.VIII.10 2 31 1 3 2

2 f ? 11 1 1 3 1

3 Дурнешты 1433. VI 11 I ,+ 2 + ? 4

3 13 Кындрешты 1

2 93 23 I2 Калианешты 1437.11.7 12 Цоличи 1

1 3 21 2 6

2 11 1 3 Бонтешты 1442.VIII.I 1 2

Молдавии конца XIV — первой половины XV в. (по данным поземельных ак-

пает уж е в другом виде, преобразованном новыми отношениями собственности. Здесь обнаруживается тенденция к индивидуализа­ции, как будет показано далее, вначале идеальных долей земле­владения каждого правоспособного члена семейной общины, а также впоследствии их реального выделения и даж е отчуждения. Подобная индивидуализация проявляется в поименном перечисле­нии в актах всех совладельцев — членов семейной общины.

В табл. 4 представлены три группы «фамильных» земельных владений.

Первая включает большие семьи или патронимии, так сказать, в чистом виде, владевшие только землями одного, притом своего собственного селения, которое приобретает патронимическое на­звание по имени генеалогического предка — главы семейной об­щины (Шолданешты, Дурнешты, Кындешты и т. д . ) 128. Это селе­ние семейной общины, как было показано выше, и является в строгом смысле родовым.

Вторая — большие семьи и патронимии, владеющие, кроме своего собственного родового, также селениями других общин, пожалованными господарем на праве феодальной собственности (Белчешты + одно феодально-зависимое селение; Борылешты + + три зависимых селения; Бенеш ты +два зависимых селения и т. д .) .

Третья — большие семьи и патронимии, владеющие селениями, пожалованными им в феодальную собственность господарем. Место проживания «фамилий» последней группы неясно. Если они имеют свое собственное селение, то тогда входят во вторую группу либо поселяются в пожалованном владении.

В конце XIV — первой половине XV в. «фамилии» коллектив­ных владельцев состояли из 2— 7, а может быть, и большего ко­личества малых семей, включая, по-видимому, бобылей. Другими словами, исходя из принятого для этого времени показателя (4,5 человека на малую семью )129, они могли насчитывать от 9 до 32 человек и более, в среднем 20. Однако, как увидим далее, доку­менты второй половины XV в. засвидетельствовали существова-

54

1443.IV.16 1 51443.V.4 21443.V.28 + Влад 11443.V.31 21445.IV.5 + Станига 21446.XII.18 Село, где дом + Сима 2

Симы и Баико1448.VII.15 + Чернат 21448.IX.3 21450.1.23 2

1 | 2 I 3 I 4 I 5 I 6 I 7 I 8 I

10 I 11 I 12 I 13 I 14 I 15 I 16 I 17 I 13 19

6 22 2

1 2 Владешты 1443.V.28 12 22 Станижешты 1445.1 V.5 12 Симешты 1

2 Чернатешты 1468.IX.24 28 292 82 1

генеалогическим предком, обладавшим землями этого селения по обычному праву, под- родовое владение служит упоминание в документе дома владельцев и связь патронимного основателя, главы, олицетворяющего общину «владельца» (собственника) общинных земель,

господарем или благоприобретенная земельная собственность семейной общины.

ние гораздо больших коллективов землевладельческих фамилий, скорее всего, патронимного свойства. В некоторых случаях их чис­ленность доходила до 34 семей, т. е. составляла приблизительно 150 человек.

Круг ближайших родственников, состав-Состав ляющих субъект общинно-семейногосемейной общины ^

и патронимии землевладения, был достаточно широкпо прямой и боковым линиям родства.

По табл. 4 ретроспективно можно восстановить экономическую ос­нову древней молдавской семейной общины (коллективный ха­рактер земельной собственности), ее генеалогическую структуру. Молдавская семейная община могла состоять из ряда поколений (малых семей), включая ее главу — отца, реже мать или одного из братьев, их детей (племянников), сестер, а также их детей (племянников), внуков, жен и детей жены главы семейной общи­ны от других браков. В некоторых случаях, видимо, когда семей­ная община уже превращалась в патронимию, в ее составе появ­лялись также братья жены главы общины.

К концу XIV — началу XV в. среди владельческих явно пре­обладала «братская» семейная община, возглавлявшаяся одним из братьев (39 из 48), которая, несомненно, находилась в пред­дверии превращения в патронимию. Такими совместными владе­ниями были села Лукавец, Панковцы и Михордя, принадлежав­шие Юрию, Козме и Матрене — детям Стана Лукавецкого, и Се­мену, Косте, Диенишу и Шандру — детям Шербки (1428.11.16). Они, очевидно, и жили в одном из этих сел, не являвшемся их родовым в строгом смысле. Господарским актом от 1429 г., сентя­бря 24, пану Бене жалуется во владение три села, одно из кото­рых, «где был отца его Петра дом... ему урик со всем доходом, ему и детям его, и братьям его Макре, и Михаилу, и Ж уржу, и Микулу, и Мане, и сестрам его, и детям их, и внукам их, и прав­нукам их, и пращурам их, и всему роду их, кто будет из близких, нерушимо никогда навеки». Впоследствии (на этот раз родовое) селение Бени и его братьев приобретает сохранившееся до наших

55

дней патронимическое название Бенешты130. «Братский» харак­тер семейной общины подчеркивается тем, что патронимическое название происходит от имени не отца, а возглавлявшего ее брата.

Как правило, «родовые» семейные селения — владения пре­вращаются в патронимии с соответствующими формами (на -ов­цы, -инцы, -ешть). Такие превращения прослеживаются по источ­никам конца XIV—XV в. К тем, что были показаны выше, можно добавить следующие.

1. Из документа 1443 г., мая 27, являющегося копией первой половины XIX в. более раннего молдавского перевода, поэтому, очевидно, недостаточно адекватно передающей первоначальный славяно-молдавский текст жалованной грамоты, мы узнаем, что некий боярин Гереу получает во владение ряд селений. Одно из них — «Нена (на) Студинице, где его дом...» — вероятно, следует понимать как селение Нены, либо где дом Нены. Это явствует из подтвердительного акта 1495 г., января 17, далеким потомкам Н е­ны, жившим в селении с патронимическим названием Нанешты; Марице, внучке Тоадера Нанескула, ее племянникам Фэтулу и Стурдзе, племянникам последних Глигору, Иону, Малине, Мир- че, Доброину и Луш ке131.

2. Братьям Ж урж у Драгушанулу и Алексе в 1443 г., мая 31, были пожалованы владения — селение Драгушены, на р. Став­ник, и вблизи место для основания нового села. Спустя полвека, в 1493 г., марта 7, потомкам Алексы — Работе, его сестре Соре, их племянницам Аннушке и Елисафете, Иону, его братьям Иону, Михулу, Андрушко и сестрам Параске и Арманке, а также Вла- шину селение на речке Вилна (рядом с р. Ставник) «по имени, где был дом Алексин», т. е. основанное после 1443 г. В 1497 г. это же село уже носит патронимическое название Алексешты. Тож­дественность этого селения тому, что было основано Алексой, братом Ж уржа Драгушанула из акта 1443 г., подтверждается упоминанием последнего в документе 1493 г., марта 7, как брата Алексы132.

3. Братскую семейную общину составляли сыновья Флори — Ион, Данчул, Михалко, Синат, Тома и Симион, «все братиници», которые продавали находившуюся в их владении половину посе­ления Урдешты (1467.VI.30)133. Патронимическое название селе­ния, половиной которого владели сыновья Флори, а другая, ви­димо, принадлежала близким родичам последнего, потомкам осно­вателя поселка, некоего Урдэ, позволяет полагать, что Урдешты в середине XV в. представляли патронимию.

4. Особый интерес вызывает подтвердительная грамота от 18 января 1490 г., в которой отразилась дальнейшая сегментация патронимии. Подтверждая «родовое» общее владение из трех се­лений на р. Куцитна, господарь закрепил его раздел: Марине и Федке, дочерям Мирчи Чуческула — селение Мирчешты; Ромаш- ко и его сестрам Неге и Улке, детям Данчула Чуческула — селе­ние Данчешты; Тоадеру, а также Пашке и брату его — Лие и их

56

сестре Илке, детям Пашко — селение Пашканы; Драгушу, его сестрам Банице и Арманке, детям Мары — селение с неизвестным названием из-за повреждения документа134. По этому акту можно реконструировать предполагаемый путь эволюции общины от по­селения на р. Куцитна сыновей Чучу-Мирчи и Данчула, очевидно, составивших братскую общину, которая стала превращаться в патронимию. Здесь же поселились еще две чужие семьи неких Пашко и Мары. В общем хотаре патронимии образовались четыре обособленных селения, два из которых — Мирчешты и Данчеш- ты — родственные и два — пришлых людей. В поселении, где жили дети Пашко с семьями, осел также чужой им Тоадер, и оно получило локализующее название Пашканы, в отличие от патро- нимных названий двух предыдущих.

Обширный семейно-общинный круг родичей, потомков основа­телей поселений и коллективных собственников земли, особен­но четко представлен в ряде документов конца XV в.

1. Потомкам дружинника одного из первых молдавских гос­подарей Братула витязя в 1491 г., января 7, господарь подтверж­дает их «отнину» — родовое владение Братулешты и ряд других селений. В составе большесемейной или патронимической общины родные братья и сестры, двоюродные братья и сестры, племянни­ки (или внуки), всего 15 человек с семьями135.

2. Д о 1491 г. внуки Ласло Бухаича (Михул Пожар, его сест­ра Настя, их племянник Фарча, его брат Митителул, их сестры Анна, Марина и Станка, их племянники Кристе и Аннушка) сов­местно владели родовым селением Бухаичешты и другими «отни- нами», которые они затем делят136.

3. Актом 1491 г., октября 15, господарь покупает ряд владений, среди которых несколько родовых селений. У Драгалины и ее сестры Марушки, дочерей Козмы Стряшины, и их внуков Иона, его сестры Марии, — потомков Феера — село Ферешты, «где были дома их дедов Феера, Петра и Козмы Стряшина», с грамотой на это владение всем трем, видимо, братьям, от господарей Ильяша и Стефана. Село Ферешты, получившее название по имени одного из братьев — Феера, первоначально было местом жительства брат­ской семейной общины, а затем патронимии. Костул Пэрэш, его сестра Драгита и их двоюродные брат Тоадер и сестры Саска, Параска и Досика продали господарю свою «отчину» — селение, «где был дом их деда Штефана Месехна». Анна и ее сестра Ма- рушка и Арманка продали свою «отчину» — владение их деда Брудура — Брудурешты137.

Семейные общины владели не только родовыми, но также «выслуженными» их родоначальниками или благоприобретенны­ми селениями.

1) В 1489 г., марта 14, потомки Исайи логофета — Мушата, внучка Исайи, ее братья Иванко, Петр и их племянники Тоадер, Исайко, Марина, Балш, Юга, Тоадер, Петр и внук Юрий продали господарю селение Владены, на Сирете, где был Орыш В лад138.

2) Стана и ее племянник Ион с сестрой Федкой, Тутора с сес­

57

трой Аннушкой, Шандру и его брат Васко с сестрой их Аннуш­кой — внуки Грозы Кашота в 1491 г., января 16, продали свою «отчину» — селение, «где был Балач»139.

3) Интересен случай перехода владения из рук одного семей­но-родового коллектива к другому, отмеченный актом 1491 г., февраля 26. Станчул Старостескул и его братья Иванко и Исай- ко, внуки Михула Старостескула и Ж уржа Фратовского, прода­ли свою «отчину» — селения Дрисливое и «где был Носко» пану Пурече, спатару, его брату Иванко Толочко, сестре Олюшке, пле­мянникам Данчулу, Петриману, Михайлашку и Копачу140.

4) Особенно большой коллектив родичей, происходящих, ви­димо, от двух братьев, отмечен в акте 1492 г., ноября 24. Братья Левичи, их племянники, сыновья и дочери Ходко Долбнича, их племянники и внуки (всего 34 человека с семьями) продали свою «отчину» — владение дедов их Ходка Костича и Леви селение Щ убеюл141.

Подобных примеров можно привести множество. Естественный демографический процесс расширенного воспроизводства семьи приводит к увеличению численности «родовой» общины на пути ее превращения в патронимию, которая начиналась с семьи ее пред­ка, либо нескольких братьев, составляющих братскую семейную общину.

В течение XIV— XV вв. наблюдались па­раллельно два процесса — появление новых семейных и патронимических об­щин и их распад с выделением земель­ной собственности малых семей, часто

отчуждающих ее, как написано в поземельных актах, «по их доб­рой воле». Табл. 5 в известной степени отражает названные про­цессы. Она составлена по данным молдавских поземельных актов конца XIV— XV вв. и свидетельствует об участии в феодальном землевладении значительной (по-видимому, большей) части вла­дельческих родственных групп.

При определении семейных общин и патронимий, объединен­ных в одну категорию из-за трудностей их отличия в актах, при­нимались во внимание упомянутые выше критерии: указание втексте поземельной грамоты поименно (как равно правоспособ­ных) сородичей, не только по прямой, нисходящей, но также бо­ковым линиям, коллективно участвующих в общем владении. Типичными для этой категории родственных владельческих групп являются следующие акты:

а) Симе Тунсулу, Балошу Хоржескулу, Стефану Тунсулу и Оане Хоржескулу жалуются их «отнина» — селение на р. Богда­на — Хоржешты и выкупленное ими родовое владение, там же рядом, с. Тунсешты, оба с патронимическими названиями по про­звищам их предков Хоржи (хыршит — скупой, злой?) и Тунсу (туне — стриженый, подрезанный) (1453.VI.12)142;

б) Шандру Гарду, его двоюродный брат Шушман, их дядя Иван со своими сестрами Магдой, Марой и Негой, все потомки

58

Динамика семеино-«родовых» форм. Малая индивидуальная

семья

Таблица 5. Семейная община, патронимия и малая семья в феодальном земле­владении Молдавии конца XIV—XV в., %*

Родственные вл а­дельческие группы

1391— 1400

1401— 1410

1411— 1420

1421— 1430

1431— 1440

1441— 1450

1451 — 1460

1461— 1470

1471 —■ 1480

1941 — 1490

1491— 1500

Всего(количество) 10 6 15 49 84 50 42 59 50 124 192Семейная об­щина и патро­нимия, % Переходная форма, %

50,0 41,2 52,9 39,2 38,0 26,0 38,9 40,0 61,3 60,8

_ 39,4 6,6 14,5 23,8 42,0 35,7 18,6 4,0 3,2 1,5Индивидуаль­ная (малая) оемья, % 50,0 60,6 52,2 32,6 36,9 20,0 38,1 42,3 56,0 35,4 37,4

* Таблица составлена по: МЭФ, I, II; DRHA, I—III .

Кости Мэзэрескула совместно владели селением Штилбиканы (1488.VIII.17)143.

В переходную категорию, от семейной общины и патронимии к индивидуальной (малой) семье, включены владельческие семьи со специфической формулой наследования в жалованных подтвер­дительных актах. В этих грамотах в качестве владельца обычно фигурирует лишь одно лицо — глава семьи и наиболее распро­странена формула: «ему и детям его, и братьям его, и внукамего, и правнукам его, и пращурам его и всему роду его» или ва­рианты более редкие — «ему ... и детям его, и внукам его, и прав­нукам его, и пращурам его, и братьям его, кто будет ближний». Другими словами, при единоличном владельце еще сохраняется характерный для семейной общины и патронимии порядок насле­дования не только по прямой нисходящей линии, но и по боковым. Документ 1425 г., января 30, содержит важное пояснение: Ш тефа­ну Зографу жалуются во владение селения на р. Милетин «ему урик со всем доходом, навеки нерушимо и детям его, и внукам его, и правнукам его, и пращурам его. А если не будет у него детей, то будет братьям его, и детям их, и внукам их, и правну­кам их после его смерти»144. В некоторых случаях братья даж е сохраняют в наследовании преимущество перед детьми, как в акте 1435 г., октября 18, на имя Стана Бабича: «Ему урик... также ибратьям его прежде, и детям его, и внукам, и правнукам его, и пращурам его, и всему племени его»145. Ряд формул включает бо­лее широкий круг родичей, в том числе и по женской линии: «Ему... и детям его, и внукам его, и правнукам его, и пращурам его, и наиближним братьям его и сестрам» (1433.VI.15); «Ему... и детям его, и братьям его, и племянникам его по сестрам, и племянни­кам его по братьям, и внукам его, и правнукам его и пращурам его» (1436.VII.17); «Ему ... и детям его, и внукам его, и сестрам его, и правнукам, и пращурам его» (1436.V .5)146. Однако следует подчеркнуть, что во всех актах, относящихся к родственным вла­дельческим группам переходной формы, фигурирует единоличный

59

владелец — глава семьи. Таким образом, прослеживается явная тенденция экономического и социального обособления малой семьи. С прежней большесемейной или патронимической группой эту форму семьи еще связывает в известной мере сохраняющийся порядок наследования недвижимости.

Наконец, в источниках представлена полностью обособившаяся малая семья с наследованием только по прямой нисходящей ли­нии. Так, уж е первым из дошедших до нас поземельным актом от 1392 г., марта 30, Иванышу витязю жалуются селения на р. Се- рет: «Ему ... и детям его, и внукам его, и правнукам его, и пра­щурам его, со всем правом»147. Довольно часто таким индивиду­альным владением малой семьи в результате выделения ее из патронимии становится родовое владение. Так, в документе 1458 г., ноября 11, подтверждающем владение Станчула Сине­скула, его «отнины», селения Синешты; «ему, и детям его, и внукам его, и правнукам его, и пращурам его, и всему роду его»148.

Актовый материал, послуживший основой табл. 5, позволяет составить представление о соотношении семейной общины и па­тронимии, с одной стороны, и малой семьи — с другой, только в сфере феодально-владельческих отношений. В силу объективных обстоятельств таблица охватывает владельческие группы не в полном объеме. В нее не вошли владельческие семьи, земли ко­торых (аллоды) не были оформлены господарскими актами и остались за пределами сведений источников. Эти владения на­ходились в зависимости от государственной власти. Являясь «естественной» выборкой с высокой степенью репрезентативности, табл. 5 показывает, что семейная община и патронимия на про­тяжении XV в. не только сохраняют значительные социально-эко­номические позиции в поземельных отношениях, но, возможно, даж е несколько укрепляют их к концу столетия. Это подтвержда­ет, в частности, резкое падение в указанное время доли переход­ной формы семьи. Малая семья в основном занимает постоянно высокую долю с колебаниями на протяжении всего периода. Тем не менее, если не учитывать колебания долей различных владель­ческих родственных групп (табличные данные доходят только до рубежа XV— XVI вв.), видимо, общая тенденция склонялась в пользу переходной и индивидуальной (малой) семьи. Подъем д о ­ли семейной общины и патронимии, снижение доли переходной формы семьи и колебания доли малой семьи происходили во вто­рой половине XV в. вследствие циклического процесса воспроиз­водства из малой семьи семейной общины и патронимии с после­дующим распадом последней снова на малые семьи. По-видимо­му, именно на вторую половину XV в. пришелся максимум появ­ления так называемых «вторичных» владельческих семейных об­щин и патронимий.

Для вторичной формы большой семьи в литературе предложен термин «неразделенная семья», подчеркивающий принципиальную разницу между нею и патриархальной большой семьей. Патриар­

60

хальная семья «в условиях более ранних общественных отношений бытовала постоянно как определенный институт», а неразделен­ная семья «в эпоху феодализма систематически регенерировалась на основе малой, но не будучи неизменно существующей, в зависи­мости от местных обстоятельств, через относительно короткое время, затем распадалась... История неразделенных семей — от­цовских и братских — как вторичных образований свидетельству­ет о их подчиненности семье малой. Именно поэтому сложную семью в эпоху феодализма наиболее целесообразно на­зывать неразделенной, тем самым генетически и терминологичес­ки не связывая ее с большой семьей периода разложения перво­бытнообщинного строя»149.

На основе материалов XVIII — начала XIX в., относящихся к русским неразделенным семьям, исследователи рассматривают принципиальные отличия экономических и правовых черт восточ­нославянских больших патриархальных и неразделенных семей. Патриархальные большие семьи — экономически и в правовом от­ношении единые коллективы с общей ответственностью и распо­ряжением землей, предметами и орудиями труда, совместным тру­дом и взаимопомощью, коллективной правовой ответственностью. Неразделенные большие семьи — родственные коллективы, обла­дающие совместным правом собственности на землю и хозяйство, которое ведут совместно, однако «при личной уголовной и иму­щественной ответственности членов неразделенных семей и сво­боде семейного выдела»150. Другими словами, при всех значитель­ных отличиях названных форм сложной (большой) семьи они свидетельствуют только о том, что в XVIII в. — начале XIX в. происходило постепенное разложение русской неразделенной семьи на малые семьи, то есть завершался естественный цикл эволюции этого новообразования феодальной поры, на начальной стадии которого «неразделенная», а в сущности та же большая семья могла обладать чертами, близкими к патриархальной.

Безусловно, правы сторонники принципиальных отличий пат­риархальной и неразделенной семей, подчеркивая их стадиальные особенности как институтов разных формаций: первая — распа­дающегося первобытнообщинного строя, вторая — классового феодального общества. Неразделенная большая семья появляется вслед за возникновением малой, индивидуальной, воспроизводит­ся из малой семьи, является вторичным образованием и в этом смысле генетически связана с ней, в конечном итоге распадаясь снова на малые семьи. Видимо, имманентная феодальному общ е­ству вообще, как новообразование, неразделенная большая семья не была для этого общества уходящим архаическим явлением в его социальном строе. Сосуществуя с малыми индивидуальными семьями, большие неразделенные семьи в условиях феодализма могли формировать вместе с ними таксономически более высо­кую форму социальных объединений крестьян — сельскую сосед­скую общину.

61

Коллективные и индивидуальные феодальные землевладельчес­кие семейные группы Молдавии XV в. привлекли к себе внимание преимущественно как носители преобразованных феодальными отношениями реликтов семейно-родовых форм, восходящих к «до­феодальным» большой семье, патронимии и малой семье. Однако, как было уж е отмечено, молдавские источники не содержат све­дений о составе и соотношении крестьянских больших семей, па­тронимий и малых семей указанного времени, также восходящих к «дофеодальным». Исключение составляют полукрестьянские владельческие семьи «трудящихся субъектов», которые редко можно обнаружить в источниках. Они по составу ничем не отли­чались от семей прочих земельных владельцев и тем самым как бы делали еще более достоверным их использование для ретро­спекции прежних семейно-родовых форм периода формирования феодальных отношений. Владельческие, полукрестьянские и кре­стьянские семейные группы имели общие корни в больших семь­ях, патронимиях и малых семьях частных владельцев аллодов «дофеодального» времени, когда происходила их поляризация на феодально-владельческие и зависимые от них крестьянские семьи. Первые, по-прежнему коллективно (большая семья) или индиви­дуально (малая семья) владея основным средством производ­ства — землей, отрывались, однако, от этой производственной ба­зы, переставали быть «трудящимися субъектами», коллективно или индивидуально, в зависимости от форм земельной частнофе­одальной собственности, эксплуатируя труд зависимых крестьян. Последние, лишившись земельной собственности, оставались кол­лективными (большая семья) или индивидуальными (малая семья) «трудящимися субъектами» в зависимости от форм поль­зования владельческой землей. Однако и владельческие, и кре­стьянские семьи в раннюю пору феодализма должны были со­хранить многие прежние черты социально-экономических и обыч­но-правовых отношений. Более того, по-видимому, именно фео­дальные владельческие семьи какое-то время могли быть, так сказать, последовательными носителями реликтовых особенностей прежних выделившихся из древней общины коллективных алло- идальных владений. Оказавшиеся же в феодальной зависимости большие семьи, патронимии и малые семьи к XV в. формировали уже таксономически более высокую форму социальных объедине­ний крестьян — сельскую территориальную общину, в которой ускорилось обособление малой крестьянской семьи, становившей­ся основной хозяйственной ячейкой непосредственных производи­телей. Эти во многом гипотетические рассуждения основаны на имеющемся материале источников и объясняют отраженные в них социальные явления ранней феодальной аграрной истории М олда­вии, возникновения молдавской феодально-зависимой сельской общины.

62

Вопрос о возникновении В современной историографии сложилисьсельской общины две основные точки зрения на возник-

в Молдавии новение сельской общины в Молдавии.Их объединяет понимание процесса по­

явления сельской, соседской общины как объекта феодального землевладения вследствие преобразования общинной земельной собственности в феодальную путем ее захвата представителями формирующегося господствующего класса, поглощения общинной собственности частной феодальной.

М ежду этими точками зрения существуют и отличия. Сторон­ники концепции «непрерывности» считают, что общинная собст­венность на землю в Молдавии (в виде резешской) все ж е со­хранялась в значительной массе вплоть до XIX в. Такое мнение разделяет основная часть зарубежных и лишь некоторые совет­ские историки151. В советской историографии сложилось иное убеждение, базирующееся на статистическом анализе источни­ков152, в результате которого выяснилось, что «в период станов­ления феодализма общинная собственность была в основном поглощена частнофеодальной. Д о конца XV в. феодалы захватили почти все земли в Молдавии»153. Из этой концепции возникновения феодального землевладения следует, что в ходе феодализации сельская соседская община пришла на смену прежней волошской. Сторонниками такого взгляда являются почти все советские исто­рики154. К такому мнению в той или иной мере склоняется и часть зарубежных авторов155.

Разложение волошской общины, появление сельской и села как типа феодального поселения — основной единицы землеполь­зования — рассмотрены в работах К. Чиходару, Г. Шталя, П. П. Бырни, П.В. Советова и Д . М. Драгнева. Например, К. Чи­ходару полагает, что дофеодальная территориальная община, со­стоявшая из кутов — патронимия, в результате феодализации распадается на отдельные селения со своими хотарами, которые и становятся селами — единицами феодального владения156. Про­цесс выделения из родственно-территориальной общины путем так называемого «роения» отдельных поселков, превращающихся в феодально-зависимые села, исследовал Г. Шталь157. Он счита­ет, что сохраняющиеся свободные общинные села являются остат­ками более ранних крупных общинно-племенных организаций158. П. П. Бырня исходит из представления о генеральной линии раз­вития «типа поселения (села. — JI. Я .) на основании имеющихся уже общинных поселков»159 на раннем этапе появления села до середины XIV в. Поздний ж е этап (вторая половина XIV — пер­вая половина XVI в.) связан с основанием сел феодалами на по­жалованных господарем пустошах или около боярского двора160.

Таким образом, представления названных исследователей о путях возникновения молдавской сельской общины и села как но­вого типа поселения отличаются лишь в ряде деталей механизма

Молдавская (сельская) община

63

рассматриваемого процесса161. В основе раннего этапа появления села (в «догосударственный» период, т. е. до середины XIV в.) они видят общинные патронимные поселки-куты. Главное, что отличает взгляды К. Чиходару, с одной стороны, Г. Шталя и П. П. Бырни — с другой, — это мнение первого о кутах как частях распадающейся семейно-родовой общины и вторых — о кутах как самостоятельной пережиточной форме родоплеменных отношений.

В то ж е время П. П. Бырня высказывается довольно пессимис­тически о возможности выяснения процесса возникновения патро- нимных поселков-кутов в Молдавии на базе одних письменных ис­точников. Разделяя мнение П. П. Бырни и понимая необходимость привлечения комплекса источников, особенно археологических, мы считаем, что при решении этого вопроса следует также исходить из исторической обстановки, в которой появлялись молдавская сельская община и село.

Многие отечественные и часть зарубежных историков в послед­нее время пришли к убеждению, что становление феодальных от­ношений в Молдавии XIII—XV вв. происходило на фоне интен­сивных демографических движений162, в которых главенствующую роль на раннем этапе играли внутренняя и особенно внешняя ко­лонизация163. Наиболее активным элементом последней были пе­реселения волохов из Карпат и в меньшей степени русин из Гали- чины164. П. П. Бырня совершенно справедливо связывает появле­ние ранних молдавских поселений с заселением территории Дне- стровско-Прутских земель восточнороманским населением165. Основной поток внешних переселенческих движений на протяже­нии второй половины XIII—XIV вв. направлялся главным образом из Трансильвании и Галичины в Восточное Подкарпатье и между­речье Прута и Сирета, и в середине— второй половины XIV в., осо­бенно после вытеснения золотоордынцев, достиг Днестровско-Прут- ского междуречья166.

Изучая процесс возникновения молдавского села, следует учи­тывать, что в странах, откуда шли переселения волохов и русин, также складывалась и существовала сельская соседская община. Галицкая соседско-территориальная община XIII—XV вв. доволь­но хорошо изучена167, а характер волошского села Карпатских областей до сих пор во многом остается неясным168.

В Карпатских областях в XIII— XV вв. аграрные отно­шения у волохов, как было показано выше, находились на той ж е стадии феодализации вширь, что и в Молдавии указанного периода. Феодализация происходила вместе с изменениями струк­туры волошского села, распадом протосельской соседско-больше­семейной общины и обособлением аллодов больших семей и пат­ронимий, которые затем поляризовались на феодально-владель­ческие и зависимые. Повсюду подобные процессы сопровождались интенсивной внутренней сельской колонизацией, в Молдавии уси­ленной внешними волошскими переселениями из Вутрикарпатско- го плато. В подавляющей части селения Молдавии XIV — середины XV в. были представлены большими семьями и патро­

64

нимиями (около 83%), которые, несомненно, выделялись из во­лошской и русской общин. Мы полностью разделяем высказанное Д . М. Драгневым и П. В. Советовым мнение о стадиальном рас­пространении патронимного долевого землевладения в XIV— XV вв.169

Преобладание в сельском расселении Молдавии поселков се­мейных общин и патронимий снимает критику Г. Шталем рацио­нальных элементов известной теории героя-эпонима, первоос­нователя села. Первооснователь селения, глава большой семьи или патронимии — лицо реальное, имя которого вошло в назва­ние основанного этими крестьянскими коллективами поселка. Гла­ва семейной общины (большой семьи) или патронимии одновре­менно олицетворял ее частновладельческие права на землю, ос­военную конкретным родственным крестьянским коллективом. Д о ­кументы XV в. содержат очень скупые сведения, позволяющие су­дить о том, что было распространенным явлением в прошлом. Некий Иван Стынгачул, видимо, со своими родичами, основал по­селение, «где есть его дом, на Ракове, которое он сам сделал на пустоши и в лесу... сам трудился на расчистке леса....», впослед­ствии получившее патронимическое название Стынгачи170. В 1439 г., июля 15, господарь жалует ему это селение, т. е. оформля­ет признание владения государственной властью «за службу вер­ную» как «урик со всем доходом» — освобожденную от крестьян­ских повинностей привилегированную земельную собственность «трудящегося субъекта», в недавнем прошлом не только обраба­тывавшего ее своими руками, но также несшего бремя государст­венных повинностей. Значительная часть таких селений — част­ных аллоидальных владений больших семей и патронимий — в первой половине XV в. еще, наверное, продолжала оставаться в зависимости от государства (та, что не отражена в документах этого времени), но ко второй половине столетия в массе оказыва­ется в зависимости от феодалов. Так, в документе от 3 сентября 1459 г. среди прочих селений, пожалованных боярину Гостилу, впервые фигурируют патронимии Бырзотешты, Воровешты, Бало- шешты, Шпаторешты, Геуроешты171, а во владении Бистрицкого монастыря по акту от 15 сентября 1462 г. — Соболешты, Дарма- нешты, Раидачешты, Торторешты, Каучелешты, Мындрешты на Орбике, Власанешты172. Среди последних селение Дарманешты, несомненно, существовало уже в конце XIV в. Известен принадле­жавший названному селению небольшой могильник, относивший­ся к последней четверти XIV — первой половине XV в.173 и слу­живший местом погребения, судя по его характеру, семейной общины. Подобные примеры многочисленны. Это было массовое явление, связанное с переходом большей части государственных земель в частнофеодальное владение ко второй половине XV в.174

Будучи продуктами распада или разделения волошской и рус­ской общины, большая семья и патронимия снова воспроизводят общину, но уже феодально-зависимую сельскую соседскую, на землях, ставших государственной или частной феодальной соб-

5 Л. Л. Полевой g g

ственностью. Именно такой путь зарождения села в феодальной Молдавии следует считать главным. Возникновение же сел непо­средственно из разложения волошской общины для Молдавии, ви­димо, не характерно и прослеживается по документам очень сла­бо. Д а ж е приводимые К. Чиходару175 и П. П. Бырней176 примеры, подтверждающие установление хотара села с подробным описа­нием только одной его стороны, якобы свидетельствующие об от­делении общинного поселка от соседской общины, могут быть по­ставлены под сомнение, ибо в них перечислены селения с патрони­мическими названиями. Наличие у них старого хотара не являет­ся аргументом: его имела как компактная, так и большаяпатронимия.

Основные этапы эволюции общины в Село —новый, Молдавии от волошской до появления

посеЬ̂ нпяТПП феодально-зависимой сельской общиныпрослежены в уж е упоминавшейся ра­

боте Д . М. Драгнева и П. В. Советова. В интересующем нас ас­пекте следует принять во внимание их мнение о появлении сель­ской общины в результате поглощения общинных земель частно­феодальной собственностью177. П. П. Бырня выделяет три пути формирования села как нового типа поселения: 1) «зарождение села в результате разложения сельской общины и выхода из ее хотара общинных (?) поселков»; 2) «путь разрастания несколь­ких расположенных смежно патронимных поселков и слияние их в одно село с одним хотаром»; 3) «путь дальнейшего разрастания патронимных поселков — кутов, их отделения друг от друга и пре­вращения каждого в самостоятельное село»178.

На основе полученных результатов исследования и имеющих­ся материалов попытаемся установить наиболее характерный из путей появления молдавского села.

При определении села как нового типа поселения феодального времени следует исходить прежде всего из его социально-экономи­ческой сущности, отличающей село от других типов поселений, и в таком аспекте рассматривать его признаки. Хотар — строго очерченная межеванием владельческая территория — характерен не только для села, но и для патронимного поселка. Наличие дво­ра владельца179 — важный, но не обязательный признак, ибо в Молдавии насчитывалось много владельческих сел без такового. Значительные размеры могли быть не только у села, но и у боль­шой патронимии, которая включала часто и более мелкие селе­ния-патронимии. Так что не всякое поселение, состоявшее из ря­да частей-кутов180, обязательно являлось селом. Все названные признаки характеризуют село, однако не они определяющие.

Существующие определения села — как типа поселения фео­дальной эпохи — либо пригодны только для той страны, на ма­териале которой они построены, и страдают неполнотой, односто­ронностью; либо, наоборот, общими формулировками181. Мы не будем их рассматривать в данной работе. Важно выявить основ­ной, обязательный признак села, отражающий особенности фео­

6 6

дальных производственных отношений. Таким признаком, видимо, следует считать территориализацию отношений феодально-зави­симого крестьянства в рамках сельской соседской общины, где связи между общинниками основываются на общности производ­ственных, а не кровно-родственных отношений. В пределах сель­ской территории соединены разные, не родственные между собой группы жителей182.

Ранние молдавские источники позволяют проследить сущест­вование этого главного признака села. Поселение Большой Коц- ман имело катуны (куты) Суховерх, Гливиште, Давидовцы (1413.VII.6)183. Названия самого селения и двух его катунов не патронимичны, и лишь один катун Давидовцы имел топоним, в основе которого было коллективное, групповое имя потомков не­коего Давида. В 1430— 1431 гг. боярину Владу Адишу подтверж­дается его владение селом «Петровцы (позднее Патрауцы. — Л. Я .) , у Сучавы, верхняя часть, где есть его дом (подчеркнуто мной. — J1. Я .) , и выше другой кут, также из Петровцев, где есть Мунтени, а третий кут, также из Петровцев, где были греки из Дарманешт, у колодца, и часть Тисачешты, где был Тоадер Не- груц»2. В 30-е гг. XV в. Петровцы были большим селом с пестрым населением. Судя по топониму главной части села, давшей ему название, она вначале принадлежала русинам — потомкам некое­го Петра и являлась патронимией. Возможно, из их среды проис­ходит и феодальный владелец всего села Влад Адиш, где нахо­дился его дом и, следовательно, двор — центр управления вотчин­ным хозяйством. Один из кутов носит характерное непатроними­ческое название Мунтени, указывающее на происхождение его жителей — переселенцев из горных карпатских областей. Еще один кут был заселен греками, возможно, пришедшими сюда из соседнего села Дарманешты. Наконец, часть села — Тисачешты, также вошедшая в ег-о состав, видимо, некогда составляла мол­давскую патронимию.

Такими ж е селами были, очевидно, Левошовцы «со всеми сво­ими кутами» (1425.V .12)184; «Мындрин двор, на Серете, и со сво­ими прикутками» (1435.IV.14)185; Ловцы с прикутками (1446.1.25); Репчичаны «со всеми прикутками» (1446.11.22)186 и др. По мнению П. П. Бырни, наличие прикутков свидетельствует об усложнении структуры патронимии187, что в условиях феодализации неизбеж­но приводило к появлению села — как нового типа поселения, и являлось одним из его признаков188.

Таким образом, в XIV— XV вв. в Молдавии возникал новый тип поселения — село как основная единица феодального земле­владения и землепользования. Его основными признаками следу­ет считать: а) соседско-территориальную структуру, включающую группы различного по происхождению, неродственного населения;б) в ряде случаев наличие двора феодального владельца; в) за ­частую существование церкви189; г) заимствованный от большой семьи, патронимии, иного типа досельского поселения или вновь образованный строго очерченный хотар; д) как правило, более

5* 67

значительные, чем обычного патронимного или другого рода ран­него досельского поселка, размеры, хотя в последнем случае труд­но. видимо, отличить большую патронимию от села.

Существование сельской соседской общины в феодальной Мол­давии — факт, не требующий доказательств. Цель предпринятого в этой главе исследования крестьянских социальных общностей— проследить их эволюцию в процессе генезиса молдавского феода­лизма. На наш взгляд, при их изучении следует обратить особое внимание на преобладание в определенный период семейно-патро­нимических общинных структур. Необходимо отметить, что боль­шие семьи и патронимии сыграли значительную роль в процессе складывания особенностей молдавского феодализма, хотя общей тенденцией было постепенное укрепление позиций малой индиви­дуальной семьи.

Однако требуют дальнейшего изучения остающиеся недоста­точно ясными таксономические связи большой семьи и патрони­мии с более высоким уровнем общинных структур. Ю. В. Бром­лей считает, что исторически «большая семья, патронимия, позд­ний род и первобытная соседская община — явления в основном одновременные; и переходной формой от родовой общины к соб­ственно соседской, причем формой, адекватной им таксономически, была не большая семья, а первобытная соседская община»190. На поздней стадии протосельской соседско-большесемейной общины она, очевидно, была формой волошской общинной организации, которая довольно хорошо прослеживается в основном ареале во­лошского расселения (Карпато-Балканские земли). На террито­рии Молдавии, кроме ее поздних реликтов в Кымпулунге и Вран- че, волошская община в интересующее нас время XIV— XV вв. выявляется в источниках только косвенно. Напротив, большая семья и патронимия представлены в качестве распространенных социальных форм землевладения и землепользования. Создается впечатление, что в период складывания феодальных отношений в Молдавии, перехода от протосельской к сельской феодальной со­седской общине большая семья и патронимия, а вслед за ними и малая семья, выдвигаются на передний план как основные соци­ально-экономические ячейки общинных (и не только общинных) структур.

ГЛАВА III

ОБЩИННЫЙ СТРОЙ И ЗАРОЖ ДЕНИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Имущественное расслоение,Появление аллода («отчины»)

Социальные процессы ранней феодальной Молдавии в той или иной мере поддаются конкретному изучению только с последней четверти X I V в. Предшествующий же начальный период возник­новения молдавского феодализма и появления государства из-за почти полного отсутствия соответствующих письменных источни­ков, фрагментарности медленно накопляющихся археологических, нумизматических и других материалов, оставался предметом со­циологических конструкций самого общего свойства. Предприня­тая в предыдущих разделах попытка ретроспекции в топонимии сельского расселения Молдавии X I V —X V вв. позволяет, правда, с определенной гипотетичностью, переступить ограниченный не­посредственными сведениями источников рубеж последней четвер­ти X I V в. и хронологически углубиться в изучение социальных явлений.

В относительной стратификации топони- Топонимпка мии Молдавии X I V — X V вв. выделены

и археология ранний ( I ) , средний ( I I ) и поздний ( I I I )пласты названий сельских поселений. Ранний пласт включает на­звания населенных пунктов — сельских общин и большесемейных поселков — с наиболее архаическими по происхождению топони­мами, которые могут быть отнесены к древнейшим пунктам сель­ского расселения, известным по письменным источникам. К сред­нему пласту отнесены большесемейно-патронимные и владельчес- ко-локализующие названия общинных селений на -ешть, -овцы, -инцы, -и, -ень, которые в своем начале, в виде первичных описа­тельных топонимов, также принадлежали к раннему пласту. Вла- дельческо-локализующие топонимы на -ень среднего пласта (И б) относительно более поздние, чем остальные названия селений ( II а). Наконец, топонимы позднего пласта ( I I I ) — только вла- дельческо-локализующие названия сельских соседских общинных селений. Применив ретроспективный метод расчета давности их жизни до момента первого упоминания в источниках, можно вы­делить те из них, которые могли существовать уже с последней трети XI I I — первой трети X I V в1.

Ретроспективное картирование таких поселений показало, что в основной своей массе они расположены в районах заселения после ордынского нашествия середины XI I I в. — Восточном Под- карпатье, Буковине и Кодрах Днестровско-Прутского междуречья. Особенно показательна этногеография селений с топонимами I пласта, судя по всему, самыми древними. Селения этого плас­

69

та с молдавскими топонимами сосредоточены исключительно в подгорных районах, а в Буковине и Кодрах — славянские. Гео­графия топонимов селений последней трети XIII — первой трети XIV в. практически совпадает с географией и археологическими материалами разведок и раскопок памятников послемонгольского времени, подтверждающих достоверность ретроспективного кар­тирования. В ряде случаев давность существования конкретных селений, названных в документах, доказана результатами раско­пок на их идентифицированных селищах2. Так, ряд поселений и могильников Восточного Подкарпатья подвергались раскопкам (Тулова, Лунка, Худум, Литень, Брашауць, Дойна, Извоаре, до- городские слои в Сучаве и Байе и др.)- Их результаты подтвер­дили датировку (первая половина XIV в., возможно вторая поло­вина XIII в.), а также этнокультурную принадлежность многих из них восточнороманскому населению3. В Буковине в ходе архео­логических исследований установлено появление большого числа новых славянских сельских поселений в послемонгольское вре­мя (Капливцы, Васлововцы, Шипинцы и др.)4* Поселениями га- лицких «выгонцев» конца XII— XIV вв., как показал П. П. Бырня, были памятники, открытые в Кодрах Днестровско-Прутского меж­дуречья (Бранешты III, X и XIII, Иванча II, Юрчены и д р .)6. География, датировка и этнокультурная принадлежность архео­логических памятников почти в деталях повторяют ретроспектив­ную карту топонимов Молдавии, отнесенных к последней трети XIII — первой трети XIV в. Систематические раскопки сельских поселений Днестровско-Карпатских земель XIII— XV вв. ведутся со сравнительно недавнего времени, но уж е дали первые обнаде­живающие результаты. Медленно накапливающиеся археологи­ческие материалы позволяют лишь предварительно представить некоторые стороны социально-экономического развития сельских поселений.

Материалы, полученные во время раско- Археологпя пок на ряде поселений, возникших до

И СОЦИОЛОГИЯ VTT л т^ середины XIV в., составляют впечатле­ние однородности уровня их культуры. На всех поселениях ж и­лищами служили небольшие (7— 15 кв. м) однокамерные землян­ки, полуземлянки или слабо углубленные в землю дома, стены которых сооружались из плетня, обмазанного глиной. Отаплива­лись они печами-каменками (у славян), глинобитными печами (у молдаван и славян) или очагами (у молдаван)6.

Из всех открытых поселений выразительные материалы полу­чены при раскопках селища Лунка на левом берегу Прута около г. Сирет. Здесь были открыты две землянки и глинобитная назем­ная печь для выпечки хлеба. Привлекает внимание внушительное количество найденных металлургических и кузнечных шлаков, ж е­лезных криц и предметов (ножи, наконечники стрел, игла, пояс­ные пряжки и др.). Однако судя по высокому остаточному содер­жанию железа в шлаках (около 30%), его производство остава­лось на технически низком уровне7. Бедная по формам, довольно

70

грубая глиняная посуда, в основном горшки, изготовлялись ремес­ленниками на примитивном гончарном круге, в меньшем объеме на усовершенствованном8. Аналогии форм керамической посуды и особенно ее декора устанавливаются как на ранних молдавских (однорядный волнообразный орнамент)9, так и галицких поселени­ях (многорядный, волнообразный орнамент и ряды, сделанные зубчатым колесиком)10. Исследователи считают, что они открыли местоположение селения Добриновцы (конец XIII— XVII вв.). Впервые оно упоминается в акте 30 марта 1392 г.11 и по ретро­спективному расчету действительно берет начало в последней тре­ти XIII в. — первых десятилетиях XIV в.12 Славянское по проис­хождению патронимическое название селения, галицкие аналогии в керамике, его расположение в ареале славянского расселения, видимо, могут служить указаниями на то, что поселок был осно­ван семейной общиной галичанина Добри, а позднее, превратив­шись в патронимию или даж е сельскую общину, стал селением молдаван и украинцев. Селение Добриновцы только некоторым образом может характеризовать социально-культурный уровень села Молдавии второй половины XIII — первой половины XIV в., ибо оно отличалось от других большим развитием ремесленного производства13.

Раскопки на других археологических памятниках, в том числе идентифицированных с названными в источниках, подтвердили достоверность ретроспективного расчета давности их существова­ния. При исследованиях селищ Туловы (1415.IV.1 3 )и , Захарин- цев и Литановцев (1429.VI.3)15 в верховьях р. Шомуз добыты ма­териалы XIV в., в том числе его первой половины, а возможно, даж е конца XIII в.16 В бассейнах левых притоков р. Прут— Чугу- ра и Каменки, где также отмечены пункты раннего расселения, от­крыты две группы поселений (Старые Малаешты, Стынкауцы, Хуча и Варатик, Городище), относящиеся к первой половине XIV в. и позднее17. В нашем распоряжении пока нет достоверных находок орудий труда, остатков культурных растений и других материалов из раскопок поселений Молдавии второй половины XIII — первой половины XIV в., которые позволили бы достаточ­но основательно проанализировать их экономику. Поэтому пра­вомерно прибегнуть к близким сопоставлениям и общим оценкам хозяйства этого времени в Карпатском регионе.

Для волохов Карпатского региона, живших в природных усло­виях, сходных с Восточным Подкарпатьем, в XIII— XIV вв. было характерно комплексное животноводческо-земледельческое хозяй­ство с преобладанием в стаде овец. Отгонное овцеводство (а так­же другие отрасли животноводства) сочеталось с залежно-пере­ложным земледелием, роль которого увеличивалась в хозяйствах, расположенных в более отдаленных от гор местностях с лучшими природными условиями, в лесостепных районах. У волохов были развиты домашние промыслы и ремесла, связанные с природными особенностями горно-лесных мест их обитания, но главным обра­зом с основными отраслями их хозяйства — скотоводством и зем-

71

леделием: выделка кож, меха, изготовление различных изделий и одежды из них, сыроделие, обработка дерева, добыча железа, ме­ди и кузнечное дело, изготовление грубого сукна и шерсти (пря­дение и ткачество) и предметов одежды и домашнего обихода, производство глиняной посуды, мелких орудий труда и быта и т. д. Были развиты пчеловодство, рыболовство и охота. Это было в основном замкнутое натуральное хозяйство, обеспечивавшее себя почти всем необходимым для простой жизни скотоводов и земледельцев Карпатских предгорий и гор. Однако волошское хо­зяйство, уже втягивалось в обмен, в общественном разделении труда выступало с продукцией основной отрасли своего хозяйст­ва — животноводства18. Аналогии волошского хозяйства Карпат­ского региона с необходимыми оговорками приемлемы для харак­теристики хозяйства волохов Восточного Подкарпатья, тем более, что близость уровня и черт культуры сельского населения по обе стороны гор в связи с переселением волохов к востоку от Карпат, в частности в XIII— XIV вв., можно считать установленным фак­том19. Как следствие волошской колонизации земель за предела­ми Карпат специфическое волошское хозяйство и культура оказа­ли существенное воздействие на формирование традиционной куль­туры населения региона20, в том числе славянского.

Расселение волохов восточнее Карпат поставило их значитель­ную часть в несколько иные условия ведения хозяйства. Те, что жили в непосредственной близости от карпатских полонин, в гор­ных и подгорных котловинах, продолжали заниматься преиму­щественно отгонным овцеводством и подсобным земледелием. Ос­новная ж е масса восточнороманского населения, жившая в зна­чительном удалении от гор, в лесных, холмистых местностях, при­спосабливала свое хозяйство к этим природным условиям. Таким образом, следует думать, что отгонное овцеводство постепенно утрачивало ведущую роль и на передний план выдвигалось раз- ведение крупного рогатого скота и свиней, которое наблюдается у молдавского населения уже во второй половине XIV в. Большее значение в хозяйстве молдавского села приобретает земледелие, развиваются пчеловодство, рыболовство, другие промыслы. Скла­дывается характерное молдавское комплексное лесное животно- водческо-земледельческое хозяйство, в цикле которого ведущая роль принадлежит животноводству. Расчистка леса обычно начи­налась с обеспечения пастбищных и сенокосных угодий, которые затем переходили под пашню, а затем на залежных и переложных землях они снова использовались под выпас и пасеки21.

Ведение подобного хозяйства было под силу только таким кол­лективам, как большая семья и патронимия, особенно в услови­ях колонизации, освоения новых земель в вековых лесах Восточ­ного Подкарпатья. В то же время отгонное овцеводство, для ко­торого требовались большие площади открытых горных или степ­ных пастбищ с сочными кормами, в лесных условиях быстро те­ряло свое прежнее значение. Вместе с ним утрачивался цементи­рующий социально-экономический фактор, служивший основой хо­

72

зяйственного и общественного единства волошской общины, — совместное ведение полонинного овцеводства, общинное владение и управление пастбищными и другими угодьями. Распаду волош­ской общины на меньшие, отдельные и во многом самостоятель­ные социально-экономические организмы, какими стали на опре­деленное время большие семьи и патронимии, способствовало углублявшееся общественное разделение труда в сельском произ­водстве между скотоводческо-земледельческим трудом и ремес­лом.

Сельское ремесло в феодальную эпохуРазвитие существовало в условиях господства на-

общественного „ ттразделения труда турального хозяйства. Несмотря на тог

и сельское ремесло что крестьянское хозяйство в основномсамо обеспечивало себя необходимыми

орудиями труда и предметами быта, по мере развития сельскохо­зяйственного производства оно уже не могло обходиться только за счет своих внутренних возможностей. К XIV в. в селе М олда­вии выделяется ряд ремесел. Ремесленники производили ж елез­ные топоры, ножи, орудия труда, приспособления для кожевенно­го, мельничного дела и т. д. Так как письменные источники отсут­ствуют, документирование ремесел молдавского села конца XIII— XIV в. возможно только по археологическим данным. Археологи­ческие материалы, добытые при раскопках и разведках сельских поселений и могильников этого времени Лунка, Хлинча22, Корла- тены23, Сучава-Шкея24, Дарманешты25, Брэшэуцы26, Извоаре27, Траян28, Трифешты29, Тишеуцы30, Ионешты31, Дэнешты32, Негоешты, Рэдэуцы и др.33, показывают, что в селах, расположенных в ареале формирования молдавской народности существовал ряд отраслей ремесла.

Получение и обработка металла засвидетельствованы наход­ками на поселениях небольшой сбитой из глины домницы (Хлин­ча)34, железных шлаков, кусков кричного железа, сопел и доволь­но многочисленных изделий, однако представленных сравнительно небольшим ассортиментом предметов (ножей, шильев, игл, облом­ков топоров, тесел, гвоздей, колец). Как отмечают исследователи, кузнечное дело еще не вышло за рамки довольно примитивной технологии изготовления предметов путем горячей ковки и сварки железных пластин и колец35. Видимо, применялись зубила и вкла­дыши36. В селе изготовлялись из медной проволоки и пластинок простые украшения (кольца, перстни и т. д . )37. Судя по всему, все эти производства, еще являясь делом одного мастера, не распада­лись на самостоятельные специальности38. Керамическое производ­ство на сельских поселениях конца XIII — первой половины XIV в. — одно из главных занятий. Массовыми находками при раскопках являются обломки глиняной посуды, как изготовленной лепкой от руки и обожженной в обычных бытовых печах, так и формированной на медленном гончарном круге с обжигом в спе­циальных гончарных горнах. Лепная посуда — предмет домаш­него производства. В связи с этим А. А. Бобринский замечает,

73

что глиняная посуда «таких производств используется по-преиму- ществу в пределах одной или нескольких семей, члены которых находятся в кровнородственных отношениях. За рамки этих хозяй­ственных единиц посуда выходит редко...»39. Горшки, изготовлен­ные на медленном гончарном круге, одними считаются также сде­ланными в домашнем хозяйстве крестьянина40, другими — уже ремесленными изделиями41. В обширной литературе по этому во­просу существует в основном единое представление, согласно ко­торому появление для формовки посуды специализированного орудия — гончарного круга — является первым признаком по­степенного превращения домашнего производства в ремесло42. К такому же выводу приводят наблюдения керамического произ­водства XIV в. Днестровско-Прутского междуречья43. Сельские гончары делали посуду из грубого глиняного теста с большой примесью отощителей (крупного песка, известняка и т. д .), под- формовывая ее на медленном круге и обжигая в еще плохо при­способленных для этого специальных печах (обжиг неполный, неравномерный). Они изготовляли в основном горшки разных форм и размеров44. Такое производство могло быть уже ремеслен­ным на заказ45. Остатки костерезного производства открыты в догородском слое в Яссах. Из кости и рога изготовлялись прокол­ки, иглы и накладки на рукоятки ножей46.

В сельском производстве конца XIII — начала XIV в. архео­логическими материалами документированы всего три неспециа­лизированные отрасли ремесла. Видимо, и в действительности их было несколько больше. Основанное на примитивной технике, сельское ремесло представляло собой очень мелкое, раздроблен­ное производство, снабжавшее достаточно замкнутый и узкий круг потребителей и удовлетворявшее их спорадические индивидуаль­ные заказы. Посуда того времени, сделанная гончарами даж е одного поселения, очень разнородна, хотя они производили в ос­новном только горшки47. Это объясняется тем, что «керамика производилась многочисленными гончарами, каждый из которых работал для ограниченного круга потребителей, а уровень изго­товления определялся существовавшими техническими средства­ми и достаточно низким опытом»48.

В течение первой трети XIV в. в экономике Молдавии в основ­ном господствовало натуральное хозяйство. Это привело к то­му, что почти полностью отсутствовали товарные отношения. Вя­лый и весьма скудный обмен, видимо, ограничивался в основном узкими сельскими рамками и также носил, по представлению ис­следователей, натуральный характер49. Однако к середине XIV в. увеличивается число отраслей сельского ремесла, появляются бо­лее совершенные и производительные орудия труда, вырабаты­ваются новые технологические приемы, позволившие мастерам увеличить объем производства, улучшить ассортимент и качество изделий. Общественное разделение труда достигает такой степе­ни зрелости, когда процесс совершенствования техники и техно­логии ремесла сопровождается его специализацией и концентра­

74

цией в отдельных пунктах, где создаются благоприятные соци­ально-экономические условия для производства и сбыта. В этих пунктах через некоторое время возникают города (Сирет, Байя, Сучава и др.). Замкнутый натурально-хозяйственный характер экономики начинает размываться товарными отношениями, д е­нежным обращением, особенно в районах возникновения городов. В последней четверти XIV в. товарно-денежные отношения дости­гают такой степени развития, которая приводит к появлению соб­ственной, молдавской денежной системы и чеканке монеты50.

Замедленное развитие экономики, ее сугубо натурально-хо- зяйственный характер наблюдаются в стране почти до конца первой трети XIV в., затем происходит чрезвычайно быстрый, по меркам феодализма, в течение примерно столетия, подъем произ­водительных сил до начала XV в. Этот молдавский феномен объ­ясняется относительно быстрым ростом населения и активным хозяйственным освоением земель в условиях внутренней и внеш­ней волошско-русинской колонизации Днестровско-Карпатского региона. На первых порах, вплоть до середины XIV в., происхо­дили в основном количественные накопления: увеличивалось чис­ло поселений, расширялась площадь освоенных земель, формиро­валась сеть сельских хотаров, устанавливалась новая общинная структура, в которой преобладающее значение имели большая семья и патронимия. На уровне преимущественно этих крестьян­ских социальных общностей продолжались процессы имуществен­ной и социальной дифференциации.

Степень имущественных различий в из­вестной мере можно проследить по ар­хеологическим материалам из раскопок поселений конца XIII — первой трети

XIV в. Единообразные простые, однокамерные жилища, довольно скудный бытовой инвентарь встречаются в основной части иссле­дованных поселений. Только некоторые из них выделяются боль­шим числом находок, что объясняется их близостью к главным путям транзитного торгового движения. В качестве примера та­кого поселения приводят Добриновцы (Л унка)51, где в землянках конца XIII — начала XIV в. найдены разные железные предметы и среди них часть замка — свидетельство начала накопительст­ва52. Тем не менее имущественные различия наблюдаются и среди жителей поселений, находившихся в отдалении от главных путей торговли, сеть которых начинает складываться лишь во второй половине XIV в. вместе с вытеснением ордынцев за Днестр53.

В табл. 6 представлена сводка доступных по литературе пред­варительных данных о находках на сельских могильниках Мол­давии конца XIII— XIV в., показывающая заметные отличия м еж ­ду ними. Особенно беден погребальным инвентарем могильник Извоаре, в котором из открытых 49 погребений оказалось всего два с довольно скудными находками (две медные серьги и две медные декоративные пластинки от налобной повязки, входившей тогда в костюм молдавской женщины). Разнообразнее и много-

75

Углубление имущественных различий. Поселения и могильники

Таблица 6. Находки в сельских могильниках Молдавии конца XIII—первых

Периоды Могильники

Общее число Погребения

всег

оот

кры

то

в. т.

ч.

детс

ких

и по

дрос

т­ко

в

в гр

обах

без

гро­

бов

с ин

вент

а­ре

м

без

инве

н­та

ря

Конец Х Ш - - Трифешты 25* 60% 4 15 7 12первая поло­вина XIV в. Дойна 30 48,5%

Извоаре 49 30% 1*** 2 47

Последняя четверть XIV—пер­вые десяти­летия XV в.

Худум I 88

Худум II 44

Дарманешты 25

Воловец 42

59%

больше50%

g***

24

8

+

25

+ 6 36

* документировано лишь 19 погребений, остальные 5 не раскопаны и одно — разрушено.** — в числителе — количество предметов и металл, в знаменателе — количество погребений.

*** _ установлено.з — золото; с — серебро; м — медь, бронза; Ч имеются находки; + — значительноТаблица составлена по данным: V u lp e R . Op. cit., p. 53—64, 331—332; S p i n e i V .,1970—1972.— ТВ, 1974; N i ţu A . , Z a m o ş t e a n u I . , Z a m o ş te a n u M . Sondajele de la Pea tra la P ea tra Neam ţ.— MCA, VII, 1961, p. 348; S p in e i V. Necropola medievală de la I o n i ţa / . Săpăturile de sa lvare de la Trifeşti; A r t im o n A l. C îteva consideraţii Istorico- SCIVA, 1981, n. 3.

численней находки в могильнике Трифешты, где к тому же замет­но выше доля погребений с инвентарем: более трети. Наряду стеми же медными серьгами и декоративными пластинками, здесь были также металлические пуговицы, наконечник стрелы и даж е обломок бронзового креста — энколпиона, возможно, принадле­жавшего священнику. Однако оба могильника отличаются лишь разной степенью бедности, что особенно заметно в сравнении с могильником Худум I. Хотя в последнем погребения с инвентарем составляют немногим больше четверти всех открытых, следует, однако, учесть, что свыше половины из них детских и подростков, в которых обычно не бывает находок или они очень редки. Таким образом, доля погребений с находками составляет почти половину всех погребений взрослых людей. В могильнике Худум I, наряду с обычным для предыдущих могильников набором предметов, по­являются новые — перстни, височные кольца, поясные пряжки (к тому же не только медные, но и серебряные), височные коль­ца и золотые декоративные пластинки.

Могильники принадлежали чаще всего, видимо, большим или меньшим семейно-патронимическим селениям. Об этом свидетель­ствует компактное расположение погребений в небольших, при­надлежавших, по-видимому, отдельным большим семьям могиль-

76

десятилетий XV в.

Инвентарьпе

рстн

и с

печа

тью

перс

тни

с де

кора

­ти

вной

пл

асти

н­ко

й

висо

чны

еко

льца

серь

ги

пуго

вицы

деко

рати

в­ны

е пл

ас­

тинк

и

бусы

мон

еты

энко

лпио

-ны на

коне

ч­ни

кист

рел

tRО.С проч

ее

2мхх - 3 2м 1 12 2 1 1 1

? ? ? ? е ? ? ? ?2м 2м

1 1+

2с 2с + м 1м з,с,м + +2 1 1 9 10 1

1с 1с + 1м + 4с 4-1 1 1 1 4 3

Зс 2с 13м 8 1 7 5с ~г3 2 7 1 6 5

1м 4м 2м + м 4-1 2 2 1 2

число находок.P o p e s c u - B a l tă R . P rinc ipale le rezu lta te ale săpăturilor de la H udum -Botoşani din anii

N eam ţ.— MCA, VI, 1959, p. 370; Mă/asă C ., Z a m o ş t e a n u / . , Z a m o ş t e a n u M . Săpăturile de P ia tra Neam ţ—D ărm aneşti ; Idem. Cercetările arheologice de la P ia tra Neamţ—Dărmăneşti;

arheologice asupra bisericii din secolul al XIV-lea descoperită la Volovăţ (jud. Suceava) .—

никах (Трифешты, Дойна, Дарманешты) или групповое (патро- нимное) — там, где в могильниках хоронили несколько семей (Хородник)54. В то же время уж е в XIV — начале XV в. появля­ются могильники (Худум), где погребения расположены рядами, что свидетельствует о смене семейных начал в общественной ж из­ни данного селения другими55. Здесь теряет свое значение при­надлежность к «фамилии», т. е. большой семье — патронимии, и на передний план уже выдвигается малая семья, ее принадлеж­ность к соседско-территориальной общине.

Отличия между инвентарем могильников отражали разницу в зажиточности жителей селений. В их составе выделялись по сво­ему положению и личному имуществу отдельные семьи, обычно главы этих родственных коллективов, которым, наверное, при­надлежали погребения с инвентарем. И чем выше уровень заж и­точности семейно-патронимических коллективов в целом, тем за ­метнее признаки богатства и социального положения возглавляв­ших их лиц. В могильнике Худум I появляются серебряные перстни и декоративные пластинки, украшенные полудрагоценными кам­нями в обрамлении узора из серебряных гранул (зернь), сере­бряные и золотые декоративные пластинки от налобных повязок, а также серебряные височные кольца56. Серебряные перстни с

77

богато украшенными пластинками, а позднее с печатями, на ко­торых вырезался личный знак их владельцев, серебряные височ­ные кольца с тремя нанизанными филигранно-сканными аж ур­ными бусинами очень тонкой ювелирной работы, пластинки для налобных повязок с тисненным орнаментом свидетельствовали об особом имущественном и общественном положении их владель­цев, видимо, глав общин, старейшин и их жен. Особенно это ка­сается перстней, повсеместно распространенных в могильниках восточнороманского населения — молдавских, валашских и тран­сильванских57. В средневековую пору иметь личный отличитель­ный знак мог лишь человек, пользовавшийся особыми социаль­ными правами и властью. Перстни с печатью появляются в мол­давских могильниках во второй половине XIV — начале XV в. (Дарманешты58, Сучава59, Литены60 и др.) и служат признаком социальной стратификации феодализирующегося общества.

Гарнитуры таких украшений становятся фамильной реликви­ей и вместе с наследственной недвижимостью, являясь свидетель­ствами принадлежности к привилегированным знатным сослови­ям, передаются из поколения в поколение. Клад серебряных предметов, зарытый в первой трети XVI в. близ с. Поприканы, се­вернее Ясс61, содержал один перстень с печатью, пять великолеп­ной ювелирной работы перстней с декоративными пластинками, украшенными филигранью и сканью, а также вставками из цен­ных камней, две филигранно-сканные серьги, богато орнаменти­рованную поясную пряжку и другие предметы, известные в на­ходках XIV— XV вв. В этом отношении особенно интересны два роскошных височных кольца с ажурными филигранно-сканными бусинами — распространенные женские украшения X— XIV вв. византийского происхождения. Подобные височные кольца най­дены в кладе XIII в. из Войнешт близ Ясс62 и в могильнике XIV в. Худум I63. Клад из Поприкан — видимо, сокровище реликвий знат­ной «фамилии», особенно возглавлявшей ее семейной пары, склады­вавшееся на протяжении XIV (может быть даж е X III)— XV вв.

В могильнике Трифешты среди погребений с находками мож ­но выделить 4 относительно более значимых: два с серьгами, одно с декоративными пластинками от диадемы и металлической пу­говицей и одно с обломком креста-энколпиона. В могильнике Из- воаре вообще всего два погребения имели инвентарь: в одном — две медные серьги, в другом — медные декоративные пластинки. Особенно показательны в этом отношении некоторые погребения с инвентарем из могильника Худум I: два мужских погребения с серебряными перстнями, одно женское с серебряными височными кольцами и еще одно женское с золотыми декоративными плас­тинками от налобной повязки. Вообще этот могильник, как уж е было сказано, отличается сравнительно большим числом нахо­док. Медные и серебряные декоративные пластинки от налобных повязок найдены еще в восьми погребениях, в десяти погребени­ях — железные поясные пряжки, в нескольких погребениях — медные серьги и др.

78

Могильники последней четверти XIV — первых десятилетий XV в. также имеют особо выделяющиеся погребения. В могиль­нике Худум II это одно погребение с перстнем, одно — с височ­ным кольцом и одно — с декоративными пластинками, а в могиль­нике Дарманешты, который выделяется значительным числом найденных предметов, три погребения содержали серебряные перстни с печатями, два — серебряные перстни с пластинками, одно с декоративными пластинками.

Д а ж е столь в сущности скудный материал, полученный из рас­копок могильников конца XIII— XIV в., возможность исследования которого ограничивается далеко не равнозначными его публика­циями, позволяет заметить, что имущественное и социальное рас­слоение в молдавском селе этого времени шло параллельно м еж ­ду обособленными родственными коллективами (семейными об- шинами и патронимиями), а также внутри них, с выделением, видимо, в конечном итоге индивидуальных, малых семей, поляри­зующихся в крайних общественных сферах — бедности и беспра­вия, с одной стороны, богатства и власти, с другой.

Чтобы рельефнее представить, как осо­бенности этого расслоения отразились в археологическом материале, сопоста­вим его с находками в пределах терри­

тории, включенной в состав Золотой Орды, и контактной полосе на юго-востоке Днестровско-Карпатских земель. Здесь прожива­ло смешанное население (восточно- и южнославянское, аланское, проникавшее сюда молдавское, половецкое, татаро-монгольское и д р .)64. Именно на этой территории найдены все клады второй половины XIII — середины XIV в., известные в пределах Днестров- ско-Карпатских земель (табл. 7 ) 65, ибо она обычно служила теат­ром военно-политических столкновений того времени66,

Клады с вещами содержат предметы только женского обихо­да. Это серебряные и позолоченные украшения высокой худо­жественной и довольно значительной материальной ценности, в своей массе не находящие аналогий среди оригинальных женских украшений инвентаря молдавских могильников. Исключение со­ставляют только серебряные трехбусинные филигранно-сканные височные кольца. Известен обычай украшать голову диадемой или налобной повязкой с нашитыми декоративными золотыми, сере­бряными или медными пластинками. Так, в Котнарском кладе найдена диадема, а пластинки от повязки представляют собой обычные находки в молдавских могильниках XIII—XV вв. Видимо, подобные повязки носили более или менее знатные женщины. Р а з­ная ценность украшений свидетельствовала не только о матери­альном, но и об общественном положении носивших их лиц. М. Попеску находит довольно близкое сходство между диадемой ъз Котнар и диадемой, украшающей голову Десиславы, жены бол­гарского севастократора, на фреске XIII в. Боянской церкви (Со­фия)67.

Широко распространенный в средние века у славян Юго-Вос-

79

Углубление имущественных различий.

Клады

Таблица 7. Состав кладов XIII—XIV вв. с вещами, монетами и смешанных (с

Дати­ровка

Местонаходки лав

аЯU

оSg-i1 “ * С X W

Височные кольца

>. о о 2 X К о я о. я н и о,

брас-

- ан о £ о 3 w га н о с; га а С 9* С

а

X=*сихо

Войнешты

ЧерновцыОцелены

Белгород I

(б’предм.) 4 (+ 6 )* * 1

(и

2(4-1)

1

CQ>XedИS

<иCUа>Г

Прэжешты

Котнар

'Рашков IРаш ков IIЛозовоБелгородНезавертай-ловкаДнестровско- Прутское меж ­дуречьеПроисхождениетиповДатировка

К Г

X II—X III

1( + 1)

к, вX III—XIV

к, г к, в кX II— X III— X II— X III XIV нач.

XIII

* Таблица составлена по: Теодору Д. Раннефеодальный клад украшений, найденный в riu descoperit la Oţeleni.— AM, I I —III , 1964; Iliescu O. M onede din tezau ru l descoperit nr. 11; Spinel V. Moldova in sec. XI—XIV. Buc., 1982, p. 100-101, fig. 18-19;

карта Молдавской ССР. Вып. 8, Кишинев, 1976, с. 90—92; он же. Монеты из раскопок1974, с. 200; Полевой Л. Л. Очерки исторической географии, табл. 13, 15.

** в скобках — фрагменты этих ж е предметов, К — киевский тип, Г — галицкий тип, В —

точной Европы68 этот обычай отмечен также в соседней с Мол­давией Галицкой земле в X — начале XIV в. Могильники древне­русского населения Прикарпатья отличает значительная разница между массой бедных погребений, часто вообще без инвентаря, и сравнительно небольшим числом разной степени богатства69. Все клады с вещами (Войнешты, Черновцы, Оцелены, Котнар) XIII—XIV вв., обнаруженные в центральной и юго-восточной час­тях Днестровско-Карпатских земель содержали предметы украше­ния женского костюма, в основной своей части типологически от­личающиеся от большинства предметов из сельских могильников. Различна также художественная и материальная ценность укра­шений, принадлежавших лицам, пожалуй, из полярных имуще-

80

вещами и монетами), открытых в Днестровско-Карпатских землях*

леты •e f • Zi я

соа

Всег

о пр

ед­

мето

в (ц

елы

х и

обло

мко

в)

Монетыпл

асти

н­ча

тые

ук­

раш

енны

е

виты

е

Диа

дем

а

Дру

гие

пр<

меты

ук

р ш

ения

Обл

омки

f

ных

пред

­м

етов

1зо

лото

ор-

дынс

кие

имит

ации

золо

тоор

­ды

нски

х

виза

н­ти

йски

е

Примечания

7 (+ 1 ) 1 31 2 предметапотерянных

2 2 1 131 (+ 1 ) б 78 11 2 последняя

Q1 монета кла-У1 да 1298/

1299 г.3246 17

3263

52 456

1 3 9 клад сохра­нился час­тично

23 — »—5 —»—

29 1717 —

8 —»-

К, Г, В К, Г, В В В

X II— X II— X III— X III-нач X III XIV XIVXIV

Войнешты (Яссы).— Dacia V, 1961; idem. Obiectele depodoabă din tezauru l feudal tim pu- de Oţeleni, ibidem; Popescu М. M. Obiecte de popoaba sud-dunnrene .— RM, 1967,

Нудельман А. А. Топография кладов и находок единичных монет.— Археологическая и сборов 1972—1973 гг.— Археологические исследования в Молдавии (1973), Кишинев,

византийско-балканский тип.

ственных и социальных слоев населения. Эти клады обнаружены на территории, входившей в состав Золотой Орды или распола­гавшейся в непосредственной близости от ее границ. Нам пока неизвестны особенности общественной жизни оседлого населения, включенного в сферу влияния ордынского феодализма. Однако есть основания считать, что влияние это было непродолжитель­ным70 и поэтому не могло оказать решающего воздействия на развитие феодальных отношений местного оседлого населения, а тем более на процессы имущественного и социального расслоения, отдаленного от границ Золотой Орды молдавского населения Восточного Подкарпатья и славянского населения Буковины.

6 Л. Л. Полевой о 1

Попытаемся представить общую карти­ну этого расслоения в период, пр едш е­ствующий появлению суверенного мол­давского феодального государства.

Общинная земельная собственность представлена селениями с молдавскими топонимами I пласта («волошская» об ­

щина). Галицкие общинные селения этого же пласта, уцелевш ие после золотоордынского нашествия середины XIII в. и переж ив­шие к XIV в. длительную историю развития феодальных отнош е­ний в составе первоначально Киевской Руси, а затем Галицкого княжества71, в своей значительной части должны были составлять объект частнофеодальной собственности. Упомянутые поселения, судя по их топонимам — относительным прилагательным, свиде­тельствующим о свойствах места поселения, а не происхождения от какого-либо лица, являлись сельскими общинными поселения­ми. Семейно-патронимная земельная собственность II а пла­ста уже представляла главным образом выделившуюся из общ и­ны форму собственности, в известном смысле носившую частный характер. Наконец, селения II б пласта следует считать, как по­казано в предыдущем разделе, уже частнофеодальной собствен­ностью.

Ретроспективная (с применением расчетных данных давности существования поселений по их топонимам) «естественная» вы­борка объектов исследования (сельских поселений — зем левла­дений), учитывающая высказанные выше соображения о соци­ально-экономической сущности их топонимических форм, мож ет с известной долей вероятности характеризовать распределение землевладений по категориям в генеральной совокупности первой трети XIV в. В табл. 8 представлены распределения поселений — землевладений по категориям в выборке и генеральной совокуп­ности. Полученные данные показывают господство в М олдавии первой трети XIV в. большесемейно-патронимного землевладения (около 75% всей генеральной совокупности поселений). М ож н о лишь предположить, что эти владения представляли собой выде­лившуюся самостоятельную, начальную, переходную к полной, частную форму собственности.

При определении места большесемейно-патронимных п осел е­ний ранней феодальной Молдавии в системе формирующегося землевладения следует исходить из установленной особенности их социально-экономической организации — соединения коллектив­ной и частной собственности. Причем, если в большой семье по­явление начал частной собственности еще наталкивается на гос­подствующие традиции коллективизма, то «в патронимии н еудер ­жимо идет развитие частной собственности»73. Оригинальное объ ­яснение характера собственности большой семьи и патронимии дано Ю. И. Семеновым. Говоря об отличиях между коллективной собственностью первобытной коммуны и «семейной общины», он отмечает, что «отношения коллективной собственности в «семей-

82

Имущественное расслоение

и развитие частной и частно-феодальной

земельной собственности

Т а б л и ц а 8 . Распределение землевладений (поселений) по категориям в Мол­давии первой трети XIV в. («естественная» ретроспективная выборка и вычис­

ленная генеральная совокупность)*

Категория земле­владения

Выборка (п)Генеральнаясовокупность

(N)

коли­честв)посе­лений

доля,%

сред­няядоля,

%

^среднее .количес­т в о по­селений

Общинное Волошская и славянскаяобщины 18 8,5 8,5 51

Аллоидальное, Больш ая семья и патронимия 150 74,5 74,5 447(«отчинное»)Феодальное Молдавские поселения 10 4,5 4,5 27

Галицкие поселения 26 12,5 12,5 75В с е г о 204 100,0 100,0 600

* Распределение землевладений по категориям в генеральной совокупности вычислялось путем определения средних ошибок их долей (см.: П о л е в о й Л . J I , Очерки историчес­кой географии Молдавии, с. 174—175, табл. 20). Величина генеральной совокупности определена по диаграм ме темпов роста и прироста количества сел Молдавского кн я­жества в XIV—XV вв. (Там же, рис. 2).

ной общине»... отношения не в социальном организме в целом, а лишь внутри небольшой его ячейки. Они не образуют базиса со­циального организма, фундамента общества. Коллективной эта собственность является по отношению лишь к «семейной общине», но не к социальному организму. Поэтому она ни в коей мере не является общественной собственностью. По отношению к социаль­ному организму собственность «семейной общины» является соб­ственностью не коллективной, не общей, а обособленной и в этом смысле частной. И обособленной она является ничуть не в мень­шей мере, чем собственность одного лица... Крестьянский двор вообще, «семейная община» в частности, возникли только в про­цессе перехода к классовому обществу... Специфичными для крестьянского, а не первобытного общества являются и теснейшим образом связанные с «семейными общинами» «патронимии»73.

Трудности дифференциации поселков большой семьи и патро­нимии, особенно при ретроспекции материалов ранних молдав­ских источников вынуждают условно объединить их в одну кате­горию крестьянского коллективного землевладения с менее или более выраженными частнособственническими тенденциями в ши­роком социальном смысле, то есть по отношению к складываю­щемуся феодальному обществу как социальному организму. Можно лишь предполагать, что это была ранняя форма аллода (если применять западно-европейский термин)74, или «отчины», в первоначальном значении термина — отцовское владение75. Други­ми словами, зачаточная форма частной собственности раннефео­дальной поры с ограниченным правом индивидуального насле­дования и отчуждения, в данном случае в генеалогических пре­

83

делах большой семьи или патронимии. Возникнув в условиях со- седско-большесемейной общины как обособленное совместное на­следственное земельное владение большой семьи76, «отчина» (ал­лод) постепенно превращается в ее частную собственность77. Одна­ко этот процесс был достаточно длителен и в своей финальной стадии перешел в форму частной собственности индивидуальной семьи78. В Молдавии последней трети XIII — первой трети XIV в., судя по довольно низкому уровню имущественного расслоения и слабости обмена, он, видимо, находился у своего начала — в ос­новном неполной «отчины» (аллода) большой семьи и патронимии. Возникавшая полная частная отчуждаемая собственность посте­пенно превращалась в феодальную. Определяемая в ретроспекции феодальная земельная собственность составляла всего 17%, вклю­чая молдавскую и галицкую феодально-зависимые сельские сосед­ские общины.

Итак, приблизительно с последней трети XIII в. на территории Молдавии появляется аллоидальная, вначале неполная, а затем полная частная собственность «отчины» большой семьи и патро­нимии, обособившихся от волошской и славянской общины. Вна­чале слабый, вследствие низкого уровня имущественного рассло­ения и обмена, этот процесс набирает темпы к середине XIV в., видимо, к концу первой трети которого уже около 75% сельских поселений принадлежало большим семьям и патронимиям (аллои­дальная, «отчинная» собственность). Образование за сравнитель­но короткий срок высокой доли «отчинной» собственности, оче­видно, связано не только с внутренними процессами разложения общины и сельской колонизации, но также освоением земель большими семьями и патронимиями, приходившими в Восточное Прикарпатье из-за его пределов73. Появление аллода образует тот рубеж, с которого собственно и начинаются непосредственно процессы формирования феодальных отношений собственности и зависимости, складывания крупного феодального землевладения. Разложение волошской общины, ее имущественное и социальное расслоение, появление частной земельной собственности (алло­д а — «отчины»), мелкого крестьянского землевладения в М олда­вии к середине XIV в. сопоставимо с теоретическими высказыва­ниями Ф. Энгельса о процессах, непосредственно подготовивших развитие феодальных отношений. Он писал: «...чем больше обмен вытесняет также и внутри общины первоначальное, стихийно сло­жившееся разделение труда, — тем более неравным становится имущественное положение отдельных членов общины, тем глубже подрывается старое общинное землевладение, тем быстрее общи­на идет навстречу своему разложению, превращаясь в деревню мелких собственников-крестьян»80. К середине XIV в., несмотря на еще остававшиеся в силе старые общинные структуры, форми­рующийся молдавский феодальный строй все явственнее вступал ь переходную фазу общества по-преимуществу мелких крестьян­ских землевладельцев-аллодистов («отчинников»).

84

П реобладание в социальной жизни Молдавии свободных об­щинных и семейно-патронимических форм землевладения еще в первой трети XIV в. (более 4 /5 всех сельских поселений) предпо­лагает господство соответствующих социальных организмов тра­диционных институтов их внутреннего управления и начальных форм социально-политического объединения, подобных тем, что существовали у волошского населения Карпато-Балканских зе ­мель. Речь идет об упомянутых выше органах общинного само­управления — общих собраниях-сборах, совете старейшин, ж уде и кнезах, а также надобщинных организациях — кнезатах81 и воеводатах. В преобразованном феодальными отношениями и ру­диментарном виде их можно проследить по источникам более позд­него времени XV— XVIII вв. в Молдавии и сопредельных краях позднего волошского расселения82. Как увидим далее, черты об­щинного строя в большей или меньшей мере еще сохраняются в социальной и политической жизни Молдавии в переходный к раз­витой стадии феодализма период. Остановимся на содержащ их­ся в молдавских поземельных актах конца XIV— XVI в. упомина­ниях о кнезах, ж уде и ватаманах.

В обширной литературе, посвященной этим социально-потестарным институ­там, стало общепринятым мнение об их

непосредственной первоначальной связи с общинным строем, хотя представления о конкретных путях их происхождения различны. И. Богдан, Д . Арион, П. Панаитеску, К. Чиходару, Р. Попа, Ш. Паску и другие считают кнеза по происхождению выборным судебно-административным и военным главой родовой или сель­ской общины и надобщинных организаций. Ж уде обычно отождествляют по происхождению и функциям с волошскими кнезами, хотя обращают внимание также на военно-политическую роль последних83. Г. Шталь, вначале полагая, что институт кнезов не возник в самом общинном устройстве села, управлявшегося собранием его членов, затем допустил возможность появления кнезов под влиянием необходимости уплаты дани кочевникам84. Советские молдавские историки Н. А. Мохов, Д . М. Драгнев, П. В. Советов, также отождествляя функции кнезов и ж уде, свя­зывают их происхождение с развитием волошской общины, как ее выборных судебно-административных глав, власть которых на первых порах ограничивалась советом старейшин и общим сбо­ром общинников85. Н е пытаясь пересмотреть или уточнить сущ е­ствующие точки зрения, мы хотим лишь высказать некоторые соображения о месте кнезов и ж уде в общинной структуре во­лошского села, ибо возникновение названных институтов в общи­не нам представляется несомненным.

Известно, что в волошской общинной верхушке обособляются лица, обладающие богатством и властью, на первых порах кон­тролируемые общиной. С самых ранних известий источники, свя-

Общественные отношения

85

Кнезы, жуде и ватаманы

зывая эти лица (носящие звания жуде и кнезов) с общинами, в то ж е время как бы противопоставляют их, выделяя жуде и кне­зов из массы общинников. Первые достоверные сообщения о во­лошских жуде и кнезах относятся к концу XII—XIII в. В акте сербского жупана Стефана Немани 1198— 1199 гг. упомянуты «судства» (т. е. жудечии)86 Раду и Ж уржа, состоявшие из 170 влашских домохозяйств87. Грамоты других сербских королей XIII — начала XIV в. называют 219 влашских домов (ряд кату- нов?) с кнезом Грдом, несколько групп (катунов?) домохозяйств влахов с кнезом Войхна и др.88 К XIII в. относятся первые упо­минания о волошских кнезах в землях к северу от Дуная. Во вре­мя нашествия 1241— 1242 гг. и кратковременного пребывания ордынцев в Трансильвании покоренное население, «согласно своим обычаям», «избирало» кнезов (caneseos), которые совершали правосудие, собирали подати и т. д. По словам очевидца этих со­бытий монаха Рогерия, каждый кнез правил примерно тысячью домов, число которых, по-видимому, не следует понимать бук­вально. Эта могла быть податная «тысяча», введенная здесь ор­дынцами. Кнезов, которых он называет господами, насчитыва­лось около сотни, они собирались еженедельно для обсуждения своих дел. В случае военной необходимости каждый кнез высту­пал во главе дружины89.

Термин кнез (князь), в данном случае заимствованный у сла­вян, первоначально означал «вождя», главу племени90. Появив­шиеся в период славяно-романского синтеза, наряду с прежними жуде, кнезы представляли волошские надобщинные институты, оформившиеся еще в дофеодальную эпоху. Заимствование у сла­вян нового термина «князь» можно объяснить только необходи­мостью обозначить им до этого, видимо, не существовавший у волохов институт главы общинных объединений.

Итак, возникновение институтов жуде и кнезов обусловлено внутренними нуждами общинного управления и суда, потребно­стями организации труда, охраны общинной собственности от по­кушений извне, защиты личности общинников и т. д. Территори­альные союзы общин составили «кнезаты», первоначально выбор­ные главы которых, пользуясь своим преимущественным мате­риальным и правовым положением, возвысились над общинами, подчинив их своему влиянию, узурпировали титул, власть, а также общественные повинности и подати. Говоря о превращении выборности вождя в наследственную привилегию его знатной семьи, Ф. Энгельс писал, что «...установленное обычаем избра­ние их преемников из одних и тех ж е семейств мало-помалу... переходит в наследственную власть...»91

Территориальные союзы волошских общин реконструированы для XIV— XV вв. в виде вотчинных «кнезатов долин» во Внутри- карпатских областях, где они включали от 4 до 23 селений. Во мно­гих из них находились княжеские укрепленные резиденции92. Од­нако к этому позднему периоду институты кнезов и жуде претер­пели серьезные изменения, распадаясь как социальная прослойка:

8 6

часть кнезов и жуде пополняла крупную феодальную землевла­дельческую знать, а основная их масса была низведена до поло­жения собственников одного—двух сел или даж е просто глав сельских общин93. В Галичине и Польше волошские кнезы полу­чали королевские грамоты на основание сел «волошского права», суд и взимание в свою пользу части общинных податей и повин­ностей94. На Балканах к XIV в. кнезы также выступали в качест­ве глав катунов-общин или сел и постепенно вытеснялись при- микюрами95. Примикюр (греко-лат.) — первый в списке, глава, старейшина. В Молдавии XV—XVI вв. кнезы вместе с жуде, судя по всему, выступали как феодально-зависимые сельские старей­шины и со временем постепенно заменялись назначенными вла­дельцами вотчин — ватаманами96.

Широко представленный в славяно-молдавских грамотах га- лицкого происхождения термин ватаман первоначально обозначал главу русской сельской общины, выполнявшего, по представлению В. Ф. Инкина, функции, аналогичные волошскому (молдавскому) жуде. В известном смысле противопоставляя князей (как клано­во-династический институт надобщинного характера) ж уде и ва- таманам (дожностным лицам — главам общин), он заметил тер­минологическую особенность употребления названий этих институ­тов в источниках. На основании этого он утверждает, что перво­начально термин князь не применялся для обозначения главы сельской общины. Однако он мог выступать как официальное ли­цо, представитель общины перед властями, либо исполнять функ­ции жуде или ватамана. «По-видимому, первоначально термин князь обозначал «династический» титул, тогда как остальные — должность в общине». Впоследствии происходит их определенная терминологическая нивелировка97. Эти наблюдения, сделанные в работе над галицким материалом, важны в сравнительно-истори­ческом плане для уяснения более скудных данных молдавских источников конца XIV— XV в. Кроме того, интересен заключитель­ный вывод В. Ф. Инкина, что институт князя «своими корнями упирался в славяно-волошскую социальную структуру военной демократии с военно-аристократическим элементом. Смятая верх­ними слоями феодального общества, эта система дошла до нас в виде очаговых сельских инфраструктур»98.

Представителями этих инфраструктурбыли упомянутые в молдавских доку­ментах конца XIV— XV в. кнезы, жуде и ватаманы. В указанное время они дей­

ствительно выступают в качестве сельских старейшин, место ифункции которых в сельской общественной структуре, вероятно,начинают отождествляться уж е самими составителями грамот. В этой связи характерны документы, относящиеся к селениям в местности Поляны на р. Молдова, «где были князья Балош и Данчул» (1471.VIII.13). В грамоте 1488 г., октября 15, указано в одном месте акта, «два села на Молдове по имени Поляна, где были князья Балош и Данчул», в другом — «села... Поляна, обе

87

Реликтовые сельские структуры

Молдавии XV в.

жудечии»99. Видимо, здесь кнезы оказались на положении прос­тых сельских общинных жуде, функции которых они могли ис­полнять, однако сохранив свой прежний «династический» титул.

Всего пунктов (селений), где фигурируют кнезы, жуде и ва- таманы, в документах конца XIV—XV в. — 93, из них больше половины (53) в первичных и вторичных топонимах содержали личные имена этих лиц. Из 40 поселений с установленным по документам ходом появления полных топонимов только у 18 на­звания формируются из первичных или вторичных топонимов, имеющих в основе имена кнезов, жуде или ватаманов. Пану Тоа- деру Питику и его брату Драгулу жалуются селения, в том чис­ле «на имя, где был Лие и Цыганешты князья» (1414.VIII.2). К 1436 г. в документе на это же село находим уже его полный то­поним Лиешты100. В 1425 г., января 30, Стефан Зуграву ж алу­ется селение, «где есть жуде Пашко»101, которое позднее, в XVII в., именуется Пашканы. Некий Стая в 1432— 1433 гг. полу­чает во владение селение, «где есть кнез Оника» — нынешнее село Нишканы (Онишканы)102 и т. д. В ряде случаев в документах упоминаются селения, названия которых происходят от имен не­когда бывших там жуде или ватаманов: «Слипотены, где был жуде Слипота» (1438— 1442); «Прокопинцы, где был Прокоп и Василе ватаманы» (1436.VII.17); «Ионашешты, где был жуде Иоаныш» (1497.1 II. 16)103 и др. Видимо, большинство полных на­званий селении формируются независимо от имен кнезов, жуде и ватаманов, которые упоминаются в связи с ними. Особенно рель­ефно это выступает в документах второй половины XV в., когда из упоминающихся в то время 34 кнезов, жуде и ватаманов толь­ко 7 дали свои имена селениям.

Иногда удается установить, что жуде выступали в роли глав сельских общин, земли которых первоначально принадлежали со­ставлявшим их большесемейным или патронимным коллективам. Господарской грамотой от 15 июня 1448 г. крупному феодалу пану Чернату плоскару и его брату Штефулу подтверждаются владения, среди которых селения «Радулово и Радичево, где ж у­де Драгоши». Из более позднего документа 1520 г., апреля 24, узнаем, что «село, где были Радул и Радич, обе жудечии» было пожаловано Штефулу господарем Ильяшем и Стефаном, то есть в 30-х гг. XV в. Д о этого селение, принадлежавшее двум семей­ным общинам Радула и Радича, видимо, возглавлялось также жуде из семейства Драгошей, которые могли быть в каких-то родственных отношениях с первыми двумя, что впрочем остает­ся неясным. В XVI в. селение приобретает патронимное название Радичешты одной из семейных общин104. Еще один аналогичный случай в документе 1502 г., марта 10. Маренка, дочь Михула Епу- ре, внучка Томы Солескула меняет на другое селение родовое владение «Солешты, где был прадед ее Андрей, где был жуде Михайло Негрул»105.

Селения, патронимные названия которых происходят от имен

8 8

бывших кнезов, жуде или ватаманов, являлись родовыми владе­ниями их кланов, которые в процессе феодализации могли пре­вращаться в феодальную частную собственность отдельных се­мей, входивших в этот клан (патронимию). В большинстве же случаев фигурировавшие в поземельных актах как бывшие вла­дельцы кнезы, ж уде и ватаманы— представители общинных и надобщинных институтов — в «догосударственный» период пре­вращались в наследственных собственников захваченной ими об­щинной земли106. На первых порах, очевидно, они еще в извест­ной мере были ограничены традициями, общинными обычаями, стремились порвать с общинным строем, обрести материальную и социальную независимость, возвыситься над общиной. Особен­но этому способствовал интенсивный распад общины выделе­ние и распространение патронимии как в сущности самостоя­тельной социально-экономической ячейки, с ее дуальным харак­тером, наличием коллективистского и частнособственнического начал. И тем не менее кнезы, особенно ж уде и ватаманы, оста­вались так или иначе связанными с общинными структурами, принадлежали к ним, были скованы рамками общинных отноше­ний и в ходе феодализации те из них, которым не удалось по­рвать с общиной, разделили ее судьбу. В источниках XV в. упо­минаются кнезы, жуде и ватаманы в качестве глав — старейшин общин, чаще всего зависимых от феодалов. Более того, звания кнезов или ватаманов в это время носят также, видимо, немало общинных глав татар и цыган, находившихся на положении хо­лопов. Цыганский князь Коман упомянут в документе 1428 г., июля 8; татарский ватаман Туля (1443.V.7); татарин Иле вата- ман (1462.IX.15)107.

В молдавских грамотах конца XIV—XVI в. названы 17 кне­зов, 74 жуде и жудечии и 23 ватамана; всего 114 в 93 селени­ях108. Сотня сохранившихся в источниках имен представителей общинных и надобщинных институтов, которые чаще всего фигу­рируют в составе первичной формулы топонима, «где был кнез (жуде, ватаман)...», отражающей уходящие социальные реалии, характеризует в известной мере общественную структуру «дого- сударственного» времени, вернее ее реликты.

Пункты, где упоминаются кнезы, жуде и ватаманы, позволя­ют выявить сеть сельских общинных структур, несомненно, веду­щих свое начало с «догосударственных» времен, придавленных, смятых новыми феодальными вотчинными и территориально-ад­министративными структурами. Эти пункты, где находились кне­зы, жуде и ватаманы, в общем равномерно распределены по тер­ритории расселения и, если иногда прослеживаются небольшие лакуны, то их, видимо, следует отнести за счет не дошедшего до нас документального материала или исчезновения этих лиц к мо­менту издания поземельных актов. Большая часть ватаманов (16 из 23) находилась в селениях ареала славянского расселения в северо-восточной части страны. Ж уде — только в ареале молдав­

89

ского расселения на западе, в Подкарпатье, в центральной и юж­ной Молдавии. Кнезы представлены в обоих ареалах и, что вызы­вает особый интерес, чаще в районах наиболее густого расселе­ния: Восточном Прикарпатье, Бырладском плато и Кодрах Дне- стровско-Прутского междуречья. В пространственном распределе­нии кнезов, с одной стороны, жуде и ватаманов, с другой, выявля­ется (из-за пробелов в источниках может быть и недостаточно четко) иерархичность их положения в общинных структурах. От­дельные кнезы территориально связаны с несколькими жуде или ватаманами, а иногда и теми, и другими: наверное, таким образом обрисовываются общинные и надобщинные образования, некогда возглавлявшиеся жуде, ватаманами и кнезами. Особенно показа­тельны в этом смысле территории в ттодкарпатских долинах рек Молдовы и Бистрицы, на Бырладском плато, в Кодрах Днестров- ско-Прутского междуречья.

Так, в актах 1438— 1442 гг. в верховьях р. Берхеч рядом на­ходились селения, «где был Лолуш жуде», «где был Стан жуде» и «Слипотены, где был жуде Слипота», а также селения, где лом Михаила Оиела (с XV в. носило патронимическое название Оце- лешты) и Добрана, «где был Златар»109. Названные селения рас­полагались компактно в долинах истока р. Берхеч и его правого притока Дунавец и могли составлять сельскую общину во главе с тремя жуде, причем ее земли были ограничены речными доли­нами и холмистыми лесными местностями. Такие же группы се­лений находились в долинах ручья Стрымба, правого притока р. Тутова (селения на устье Стрымбы, «где есть Балан и где есть Барб Стан и Станчул, на верх Стрымбе, обе ж удечие»— 1436.XII.7, «в устье Стрымбы на Тутове, где был жуде Тодоп»— 1510.IX.21V 10, речки Лапушна («Юрчены и у Петре Круче, и Сакарены, и Лепо- вешна... и где был Крысте жуде, и ниже, где был Стаила жуде, и где был Жула ж у д е — 1430— 1431.IV.10)111, п ряде других мест. Не говоря уже об известных частых упоминаниях двух жуде, ва­таманов и даже кнезов в одном или двух селениях, составлявших один хотар.

Ж уде — главы молдавских обшин в селениях восточнороман­ского ареала расселения к востоку от Карпат. Ватаманы — гла­вы славянских обшин112 главным образом на севере и северо-вос- токе Днестровско-Карпатских земель — в ареале восточнославян­ского расселения113, хотя встречаются в селениях, вкрапленных в ареал • молдавского расселения в западной и центральной частях этих земель.

Ж уде и ватаманы — общинные старейшины — часто располо­жены более или менее компактными группами, с которыми без особых натяжек территориально можно связать также кнезов — прежних представителей надобщинных образований, или, веонее, общинных соединений, союзов. Такие общинные союзы (кнеза- ты?) могли составлять селения с несколькими группами жуде в долинах р. Кракэу, где упомянуты четыре жуде, два ватамана и

90

один кнез (1415.V II.12)114, р. Тутова — с семью ж уде и одним кнезом Чорсаком (1428.V II.24)15, в Высоких Кодрах Днестров- ско-Прутского междуречья — три ж уде и два ватамана с одиим кнезом Никорой (1432— 1433)116 и т. д. Это лишь реликты преж­них общинных и надобщинных структур с меньшим, чем преж­де, числам жуде, ватаманов и кнезов, отражают их строение и территориальное расположение на всем заселенном пространст­ве Днестровско-Карпатских' земель. В процессе расселения на протяжении XIII— XV вв. общинные структуры возникали, вклю­чались затем в процесс феодализации, частично или полностью распадаясь, и сохранились в таком виде или, гораздо реже, в виде как-то еще функционирующих организмов в документах XV— XVI вв., в народной традиции.

Упомянутые в актах XV— XVI вв. всего 17 кнезов в 13 пунк­тах соотносятся с 97 ж уде и ватаманами в 80 селениях. Д аж е с учетом того, что документы, несомненно, не сохранили всех пунк­тов, где существовали некогда кнезы, ж уде и ватаманы, можно с большой долей вероятности считать зафиксированное в них число и их соотношение в какой-то степени приближающимся к прежнему положению вещей. Поземельные акты до перестройки старовотчин­ной структуры землевладения в 1526— 1570 гг.117 довольно последовательно отражали еще бытовавшие общинно-правовые традиции, которые влияли на поземельные отношения и своими корнями уходили в «догосударственное» прошлое. Носителями этих традиций оставались кнезы, ж уде, ватаманы, просто главы семенных общин и патронимий, упоминания о которых исчезают из поземельных актов в середине XVI в.

В документах кнезы упоминаются реже, чем многочисленные ж уде и ватаманы. Это заметил еще Р. Росетти, поставив

первых в социально-правовом смысле выше, т. е. в ранг наслед­ственных землевладельцев. По его представлению, кнезы «состав­ляли владельческий класс или касту, с правом наследования, а вторые являлись лишь простыми, назначенными или избранными должностными лицами»118. Не принимая полностью такого «объ­яснения отличий социальных «догосударственных» институтов кне­зов и ж уде (ватаманов), следует заметить, что исходное наблю­дение о том, что их численное соотношение отражает разницу в общественном положении, в сущности свидетельствует о реалиях общинной структуры того времени, к XV в. уж е значительно де­формированной феодальными отношениями.

В Молдавии конца XIII — первой половины XIV в. кнезы, ви­димо, еще находились в положении, во многом аналогичном тому, которое они занимали в волошской общинной структуре Внутри- карпатских областей, откуда шло переселение волохов. Так, Р. Попа пришел к выводу, что марамурешские кнезы, свя­занные своим происхождением с сельскими общинами, возвысив­шись над ними, превратились в «класс наследственных владель-

91

Черты общественного строя

цев сел». Однако при этом он признает, в отличие от П. Панаи- теску, приобретение кнезами права их отчуждения, раздела, по­лучения в приданое только с момента вступления в силу юриди­ческих норм феодальной государственности119. Другими словами, в «догосударственное» время владельческие права кнезов остава­лись ограниченными обычным общинным правом, а их владения еще не превратились в частнофеодальную собственность, хотя и были на пути к этому. П. Панаитеску и Р. Попа подчеркивают коллективный, семейный характер владений кнезов, считая их кланы «общинами владельцев»120, составляющих «социальный класс периода раннего феодализма, класс владельцев земли и крестьян, того времени, когда это владение еще не было гаран­тировано и привилегировано феодальным государством»121.

В литературе недостаточно четко определены понятия соб­ственности, особенно частной собственности, владения и пользо­вания, что порождает подмену перечисленных понятий, особенно первых двух, при изучении вещного и наследственного права фе­одальной поры. Оставаясь экономически, социально и в правовом отношении тесно связанными с общиной, кнезы могли реализовать свои материальные преимущества и пользоваться привилегиями лишь в условиях развития товарно-денежных отношений, даль­нейшего имущественного и социального расслоения при поддерж­ке государственной власти. Только тогда, когда земля и другая недвижимость, составлявшая общинную собственность, стала сво­бодно отчуждаться (продаваться, дариться в целом и по частям), передаваться по прямому нисходящему наследству и в приданое, она превращалась в частную и частно-феодальную собственность. Ф. Энгельс писал, что свободно отчуждаемая земельная собствен­ность— это товар122. «Частная собственность образуется повсюду в результате изменившихся отношений производства и обмена, в интересах повышения производства и рязвития обмена, — следо­вательно, по экономическим причинам»123. Отмечая гЬакт возник­новения частной собственности с развитием обмена, В. И. Ленин указывал, что в основе этого находится «зарождающаяся уже специализация общественного труда и отчуждение продуктов на рынке»124. Таким образом, в этих высказываниях, базирующихся на глубоком диалектико-материалистическом познании общест­венно-экономических процессов, определены условия распростране­ния частной (а затем и частнофеодальной) собственности, которые в Молдавии проявляются только с середины XIV в., когда углубление общественного разделения труда привело к его специ­ализации, развитию товарно-денежного обмена, рыночной тор­говли, появлению сети городов125. В предшествующее время, как было отмечено выше, названные процессы только набирали си­лу на фоне господства натурального хозяйства, слабости обмена во многом замкнутых общинными рамками социальных отноше­ний. Условия массового возникновения частной собственности только начинали складываться, а вместе с ними появлялись ее

92

первые ростки. Права кнезов, ж уде и ватаманов на землю могли носить во многом еще владельческий характер и узурпация воен­ной и духовной знатью общинной собственности и связанных с ней повинностей тормозилась существующими экономическими от­ношениями, скованными общинными порядками.

Анализируя известные суждения К. Маркса об особенностях и судьбах общинной собственности в Дунайских княжествах, следу­ет обратить внимание на существование уж е свободной частной собственности в показанной им экономической модели волошской общины. «Часть земель самостоятельно возделывалась членами общины как свободная частная собственность, другая часть — ager publicus [общинное поле] — обрабатывалась ими сообща. Продукты этого совместного труда частью служили резервным фондом на случай неурожаев и других случайностей, частью го­сударственным фондом на покрытие военных, церковных и дру­гих общинных расходов. С течением времени военная и духовная знать вместе с общинной собственностью узурпировала и связан­ные с нею повинности»126. Это была волошская община уж е на стадии выделения в ней свободной частной собственности отдель­ных семейных общин, патронимий, малых семей и начала захва­та «общинного поля» в условиях существования политической и религиозной власти, скорее всего в период появления и начала существования феодального государства. В предшествующее это­му время еще господствовали общинные порядки, хотя и разла­гавшиеся процессами имущественного и социального расслоения. Кланы общинных (жуде, ватаманов) и надобщинных (кнезов) глав еще не могли составлять оформившегося класса феодальных собственников земли, противостоявшего простым общинникам и эксплуатировавшего обезземеленное, зависимое крестьянство. Од­нако они были на пути складывания такого класса.

При практически полном отсутствии письменных источников и крайней скудности археологических и других материалов ретро­спективный взгляд на социальное прошлое в «догосударствен- ное» время получает подкрепление в народной традиции, приоб­ретающей в данном случае значение первостепенного источника. Молдавские исторические легенды донесли до нас бесценные све­дения о далеком «бесписьменном» прошлом, приоткрывают заве­су времени над жизнью общинного крестьянства до появления фе­одального государства. Это не эпические и тем более сказочные произведения, в которых реальные исторические события и лица приукрашивались или даж е искажались народной художествен­ной фантазией во временном и пространственном планах, сплета­ясь с мифологическими персонажами и волшебными сюжетами127. Задача исследователя в зачастую лишенном внешних эффектов повествовании молдавских исторических легенд определить реа­лии прошлого, найти их место и время в историческом ходе со­бытий.

В фольклорном наследии молдавского народа выделяется

93

цикл исторических легенд, повествующих о жизни крестьянства до появления господ — земельных собственников, феодальной эксплуатации, государства. Уже первые их собиратели и иссле­дователи И. Сбиера, и С. Мариан128 оценили исторические леген­ды как памятники народного творчества, своими сюжетными кор­нями уходящие в «догосударственное» время, источники позна­ния «патриархального» прошлого молдавского крестьянства.

Легенды рассказывают о слабо населенной стране к востоку от Карпат, в которой небольшие группы крестьян (семейные об­щины, патронимии?) вели пастушеское хозяйство. В эти земли переходили такими же небольшими группами пастухи из Кар­пат. «Говорят, что в древности в местах, где сегодня находятся Сучава и окрестные села, были только леса, сколько ни оки­нешь взглядом. Можно было идти неделями в любую сторо­ну и не встретить ни города, ни села, и только кое-где пастуха, что пасет стадо по лугам и полянам» (Легенда об основании Су- чавы)129. В легенде «Татарская полонина» три овчара из Тран- сильвании «собрали все стада и все нужное людям, которые жи­вут только разведением скота, отправились на восток, переходя с места на место, с одной горы на другую. Так бродили они по горам на западе Буковины... были они простыми пастухами»130. Но затем оказывается, что эти три простых пастуха — «хозяева» (стэпынь), имевшие в своем подчинении старших (бачий) и про­стых чабанов, дойщиков овец (струнгарь), с которыми, однако, советуются для принятия жизненно важных для всех решений. «Собравшись все пастухи, то есть те три хозяина вместе с бачиу, чабанами и струнгарами в одном месте, столковались... уничто­жить... (татар), совершавших грабительский поход»131. Характер­ный для семейных общин и патронимий обычай общего совета; даж е их главы носят часто употребляемое в больших семьях на­звание — хозяин132. Соединенные родственными, хозяйственными и прочими узами, эти возможные большие семьи или патронимии образовали сельскую общину: «Три пастуха были первыми, кото­рые заселили и основали село, носящее название Фундул Мол- довей»133.

Еще в одной легенде, также рассказывающей об очередном татарском походе в Трансильванию через Буковину, упоминается о трех общинных главах. Легенда передает, что сначала не было «правителей и господ, как ныне»; «люди жили рассеянные по различным краям и управляли сами собой. Они выбирали среди своих, на каждые три года, трех мужей из самых разумных и мудрых, и эти мужи... советовались между собой, вместе руково­дили общественными делами и все остальные подчинялись и слушались их советов и поручений»134. В той же легенде об ос­новании Сучавы пастухи в поисках новых пастбищ и мест посе­ления также устраивают общий совет: «После долгих толков, размышлений и колебаний... один из них, самый старый, самый сообразительный и бывалый» высказал свое предложение, кото­

94

рое было принято к исполнению135. В такую руководящую вер­хушку крестьянской общины входили старейшины — главы се­мейных общин, патронимий, жуде, ватаманы и даже, наверное, кнезы, упоминаемые в соседствующих группах селений, а в от­дельных селениях по два или даж е три, фиксируя в документах XV— XVI вв. прежние общинные структуры, к этому времени сильно нарушенные вотчинно-феодальными поземельными отно­шениями.

Источники позволяют определить элементы надобщинных до- государственных организаций (кнезаты?), сведения о которых также донесла до нас народная традиция. В исторической леген­д е «Капитан Негря»136 рассказывается, что «над частью Молдо­вы между Марамурешем и Ардялом властвовал некий Негря, капитан137 края (капитан де плай), который богатством равнял­ся королю, силой — дракону... Негря имел свой дом в Кымпу- лунге, на большой дороге, и правил краем с помощью капита­нов «де чете». «Капитан де плай» (плай— слав, край, отсюда во- лошский «крайник» Галицкого Подкарпатья), «кэпитаний де че­те», наверное, не только и не столько начальники отрядов, сколько военные предводители образующих эти отряды «чете де ням», то есть отрядов общинной самообороны соединенных боль­шесемейных и патронимных групп. Терминология легенды, со временем претерпевшая определенные перемены, видимо, отра­жает существование прежней общинной организации с ж уде и ватаманамн, возглавлявшими общинно-родовые структуры, ко­торые включали семейные общины и патронимии, и кнезами — может быть «а разных уровнях глав больших общинных и над­общинных территориальных образований. В обязанности капи­танов (кэпитаний де чете) входило своевременно предупреждать о надвигающемся вражеском нападении. Однажды кто-то из них принес весть о нападении татар. Немедленно собралось народ­ное ополчение, «все, кто умел сражаться, а старики, женщины и дети» были укрыты в горах. В жестоком сражении татары были разбиты, а место схватки в долине р. Дорна получило название ручей Негрештов (пырэул Негрештилор), патронимическая фор­ма которого, вероятно, свидетельствует о родственных связях общинников — участников сражения — с «капитаном» Негрей, владевших этими землями, где и сейчас существует с. Пояна Негрий.

В легенде присутствуют мнопие характерные для «догосудар- ственных» общинных отношений элементы: всеобщее ополчение, военно-административное управление, осуществляемое «капита­нами»— главами общинных и надобщинных организаций, одна из основных функций этих организаций — оборона от внешних, вра­жеских нападений, сохраняющиеся родовые связи на разных уровнях общинной структуры и др. Особенно показательно в этом смысле, что стоявший на самом верху общинной иерархии «капитан» Негря, возвратившись в разрушенный татарами Кым-

95

пулунг, «взялся и сделал свое хозяйство» на прежнем месте, на­верное собственными руками, откопал спрятанное богатство и «наделил от своих излишков одних и других», то есть в порядке общинной взаимопомощи.

После этих событий из Марамуреша пришел Драгош «со сво­ей четой» (ку чата луй — молд.), то есть как капитан отряда, и женился на дочери Негри, унаследовав, видимо, согласно легенде, и его положение. В связи с этим вспоминается замечание Миса- ила Калугера (втор. пол. XVII в.), интерполятора летописи Гри­гория Уреке, что вначале господарство было как «капитанство» (ка о кэпитэние — молд.); а Драгоша, «который казался и самым уважаемым, и самым лучшим, чем остальные», они «поставили самым главным и своим вожаком»138. Русско-молдавская лето­пись «Сказание вкратце о молдавских господарях» также пред­ставляет Драгоша первоначально как предводителя, видимо, об­щинного отряда («Драгош... пошел себе с дружиною»), в кото­ром отношения были основаны на демократических началах и важные решения принимались совместно («И пришла им от бога в сердце мысль выбрать себе место для жительства и поселить­ся там, и согласились единомышленно»). Возвратившись в Мара- муреш, они уж е всей общиной решают и переселяются «со всею дружиною, и с женами, и с детьми»139.

В молдавских исторических легендах, хотя и в идеализирован­ном виде, представлены картины жизни крестьянства в далеком прошлом, основанной на демократических общинных началах, еще не вытесненных феодальными отношениями господства, подчине­ния и эксплуатации. Молдавские летописцы использовали народ­ные предания как источник для воссоздания самых ранних стра­ниц истории страны140.

Итак, общественная структура Молдавии «догосударственно- го» времени включает два главных социальных слоя:

1) общинная и надобщинная знать (кнезы, жуде, ватаманы, просто старейшины) формально, по обычному праву, обладав­шая выборной властью, которая превращалась в наследственную, становилась орудием умножения богатств знати, узурпации об­щинной земельной собственности, а вместе с ней и общинных по­винностей;

2) свободное общинное крестьянство, еще участвовавшее в общественной жизни (общинные советы, народное ополчение, формальное избрание общинной руководящей верхушки и т. д .) , однако, видимо, уже обязанное нести отработочные и натураль­ные повинности в пользу старейшин и надобщинных глав. Внеш­не эти не столь пока обременительные повинности, а также су­дебные и другие сборы (работа 3—6 дней в году в хозяйствах старейшин, преподношения два раза в год, треть судебных штра­фов, выкуп за невесту и др.) взимались в рамках волошского обычного права как вознаграждение общинной знати, несшей «бремя» административно-хозяйственного управления и военного

96

предводительства. Наряду с этими повинностями, общинники дол­жны были создавать также общественный фонд, обрабатывая об­щинное поле, внося в пользу общины две трети судебных и дру­гих сборов. Они составляли первоначально шедшие на совместные хозяйственные, военные, ритуальные и другие нужды средства, впоследствии узурпированные государством и церковью.

Оба этих социальных слоя, формально обладая равными пра­вами в волошской общине, все более социально отдалялись в процессе ее распада. Полноправная общинная и надобщинная знать располагала властью и использовала ее для материального и личного подчинения себе простых общинников, ограничивая их в правах и усугубляя формально общинные обязанности. В дей­ствительности становившаяся неполноправной, теряющая свои земли и разоряющаяся основная масса общинников попадала в зависимость от феодализирующейся знати, обладавшей богат­ством и властью. Подобные отношения складывались на одном из путей формирования классового общества, состоявшем «в возник­новении системы надобщинных социально-экономических отноше­ний, которая и становилась базисом протоклассового социального организма. Он предполагал выделение представителей формиру­ющего класса из состава общин и соответственно превращение последних в организации, объединяющие лишь представителей угнетенного класса»141. Как увидим далее, в Молдавии, однако, складывание классовых отношений приобрело в дальнейшем су­щественные особенности.

Картина социальной жизни основных слоев населения М олда­вии «догосударственного» времени воссоздана по косвенным сви­детельствам, ретроспективным данным и, конечно же, является гипотетичной. Однако ей не противоречат пока все имеющиеся в нашем распоряжении факты. Более того, в ней следует искать объяснения глубоких и стойких корней общинно-семейных и пат­ронимических традиций, долгое время сохранявшихся в социаль­ном строе феодальной Молдавии.

Показанные в табл. 8 ретроспективные данные о распределе­нии землевладений (поселений) по категориям в первой трети XIV в. должны быть проанализированы в свете высказанных здесь соображений о социальной стратификации общественной жизни Молдавии в «догосударственное» время. Эти сведения, видимо, скорее всего отражают положение вещей, сложившееся ближе к финальной часта периода, т. е. накануне появления суверенного молдавского феодального государства.

Довольно значительна доля феодального землевладения (17%), хотя формирующегося собственно молдавского — всего 4,5%. Ос­тальные 12,5% — феодальное землевладение Шипинской земли и прилегающих территорий, находившихся вплоть до середины XIV в. в составе Галицкого княжества, где процесс феодализации завершился в древнерусское время. Относительно невысокий про­цент молдавского феодального землевладения объясняется тем,

7 Л. Л. Полевой 97

что переход общинных земель в собственность феодализирующей- ся знати сковывался еще сильными общинными отношениями.

Общинные структуры охватывали 83% всего освоенного земель­ного фонда. Однако уже около 75%, то есть 3/4 находилось во владении отделявшихся от общины или уже практически эконо­мически выделившихся больших семей и патронимий, станови­лось или уже стало обособленной или частной собственностью (аллодом). В рамках этих земельных владений, видимо, происхо­дила борьба между феодализирующейся общинной знатью — кне- зами, жуде, ватаманами, старейшинами — и массой общинников за землю, общинные «свободы» и «несвободы». В этой борьбе на стороне рядовых общинников были старинные традиции волош­ского обычного права, перед которым все общинники (а общин­никами были и знать — кнезы, жуде, ватаманы, старейшины, и масса простого люда) были формально равны, имели одинако­вые права на общинные земли и «свободы». На стороне знати богатство и фактическая власть, которые мало-помалу, в усло­виях дальнейшего роста производства, общественного разделения труда и обмена, разрушали общинные отношения и пробивали путь новым, феодальным отношениям собственности, господства и подчинения. В борьбе за общинные земли и свободы феодали- зирующаяся знать, несомненно, использовала также надобщинные институты (кнезаты) с их первоначальной охранительной, оборо­нительной функцией. Однако наталкиваясь на значительные труд­ности, постоянное сопротивление общинников, феодализирующа- яся знать, по-видимому, зачастую прибегала к захвату в благо­приятных обстоятельствах чужой феодальной собственности. Д у ­мается, что так следует объяснить известное сообщение одного из папских документов 1332 г. о «захвате владений, имущества и прав епископии (Милковской)... сильными (людьми) тех краев»142.

Особым путем, который открывало волошское обычное право, было освоение пустующих земель переселенцами из других мест. По волошскому обычаю земли, находившиеся за пределами при­надлежавшей общине территории и освоенные какими-либо лица­ми, пусть даж е членами этой ж е общины, становились их соб­ственностью и могли свободно отчуждаться143. Может быть, этим лицам принадлежало довольно значительное число поселений с владельческо-локализующими названиями на -ань/-ень и антропо­нимной или неантропонимной основой: Пашканы (1419.IV.8), Бу- чумены (1424.11.16), Мунтены (1398), Унгурены (1409.1.28), Са- карены (1420.IV.25) и др. Видимо, они были основаны их вла­дельцами с помощью переселенцев, о чем зачастую свидетель­ствуют сами названия поселений. Помимо названных селений (Мунтены, Унгурены) известны и другие (Салажаны, Бырсоме- ны, Быржовены, Секуяны и пр.), основанные переселенцами из Карпатского региона144.

Отделение земельных владений больших семей и патронимий в составе общины, а затем постепенное превращение их в част­

98

ную собственность сопровождалось развитием отношений зави­симости в среде общинников, в том числе внутри семейных кол­лективов. Известно, что зачастую глава большой семьи, стремил­ся к неограниченной власти и единоличному распоряжению се­мейной собственностью145. В народной легенде «Татарская поло- нина», по-видимому, показаны такие главы семейных коллекти­вов («хозяева»), которые, хотя и собирали общий совет, решения однако принимали самостоятельно: «...и так как были только три хозяина, а все остальные были работниками, решили отделиться один от другого, чтобы каждый обосновался на отдельном ручье, что впадают в воды Молдовы, а потом каждый, чтобы устанавли­вал свой порядок»146. В этих скотоводческих семейных коллекти­вах уже сложилось свое разделение труда (бачиу, чабаны, струн- гари и распорядитель всей хозяйственной жизни общины — «хо­зяин»), которое неизбежно приводило к имущественному разли­чию и отношениям зависимости внутри домашней общины, а по­том и за ее пределами. В легенде рассказывается об основании села Фундул Молдовей этими тремя отдельными семейными об­щинами, образовавшими сельскую соседскую общину.

Конечно, народные традиции, дошедшие через столетия ле­генды, предания, баллады далеко не всегда адекватно передают конкретные события прошлого. Действующие в них лица и опи­сываемые события переосмысливаются последующими поколени­ями в свете новых тенденций жизни общества, наделяются иными качествами, вводится новая социальная терминология. Все это су­щественно осложняет работу исследователя, пытающегося вы­явить подлинные свидетельства далекого прошлого при изучении фольклорных произведений как исторических источников, требует постоянного сопоставления с другими видами источников и тем не менее оставляет открытыми, гипотетичными многие наблюдения.

Итак, социальная структура Молдавии в период, предшеству­ющий появлению суверенного феодального государства, довольно явственно еще напоминала характерное для «предфеодального» («дофеодального») переходного к феодализму общества деление на знать (кнезы, жуде, ватаманы, старейшины общин), свободных (масса общинников)147 и небольшое число зависимых. Главные черты этого строя: господство общинной собственности на землю и мелкокрестьянского хозяйства, общинных свобод в межлич­ностных отношениях, зарождение частной собственности и отсут­ствие еще деления общества на классы148. Однако в Молдавии по многим своим чертам общинный общественный строй нахо­дился уж е на стадии оформления феодальных отношений. О б­щинные образования Молдавии рассматриваемого времени, по- видимому, напоминали русскую общину «предфеодального» пе­риода, которая, по определению Ю. Г. Алексеева, представляла собой «территориальный союз свободных равноправных аллодис- тов на разных стадиях аллода»149. Хотя в основе социального строя еще продолжали оставаться общинная собственность и

7* 99

«свободы», происходил распад общинных структур, возникала от­дельная, а затем частная и частнофеодальная собственность, фео- дализировались отношения господства и подчинения вследствие отчуждения общинных земель экономически обособившимися большими семьями и патронимиями, постепенного превращения свободных общинников в феодально-зависимое крестьянство, т. е. входили в силу явления, характерные для раннефеодального вре­мени.

В этих условиях классообразования процесс феодализации тор­мозили еще сильные общинные традиции, огражденные волош- ским обычным правом, несмотря на распад протосельских общин. Сохранялись и действовали надобщинные формирования, главной функцией которых на первых порах была организация общинной самообороны. Феодализирующаяся знать, видимо, пыталась ис­пользовать надобщинные институты в своих интересах, но это бы­ли лишь полумеры. Она нуждалась в новом аппарате социально­го и политического господства, построенном не на общинных на­чалах, а противостоящем им, который мог обеспечить утвержде­ние феодальных отношений собственности и зависимости. Этим аппаратом принуждения, когда возникало разделение общества на классы, стало Молдавское феодальное государство, появление которого в XIV в. было обусловлено предшествующим ходом со­циально-экономической и политической истории.

Во многом сходную картину движения к феодализму у фран­ков накануне появления государства нарисовал Ф. Энгельс. «Толь­ко с трудом могли еще удержаться союзы отдельных сельских об­щин, основанные на кровном родстве, и благодаря этому они ста­ли настоящими политическими единицами, из которых составлял­ся народ... народ растворился в союзе мелких сельских общин, между которыми не существовало никакой — или почти ника­кой— экономической связи, так как каждая марка удовлетворяла свои потребности собственным производством... Обмен между ни­ми был поэтому почти невозможен... Вследствие такого состава народа только из мелких общин, экономические интересы которых были, правда, одинаковые, но именно поэтому и не общие, усло­вием дальнейшего существования нации становится государствен­ная власть, возникшая не из их среды, а враждебно им противо­стоящая и все более их эксплуатирующая». И далее «господству­ющим классом, который постепенно складывался здесь с ростом имущественного неравенства, мог быть лишь класс крупных зем­левладельцев»154.

ГЛАВА IV

ФОРМИРОВАНИЕ ФЕОДАЛЬНОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ

Отношения собственности — одна из важнейших сторон соци­альной жизни, общественно-экономических формаций. Это поло­жение проходит по многим трудам основоположников марксизма- ленинизма и составляет смысл их высказываний, в частности по поводу феодальных отношений собственности1. К. Маркс писал, что «рабство и крепостная зависимость являются... лишь дальней­шими ступенями развития собственности»2. «Принадлежность земли земледельцу в средневековых формах, — отмечал В. И. Л е­нин в отношении феодальной России, — «это только одно из зве­ньев тогдашних производственных отношений, которые состояли в том, что земля разделена была между крупными землевладель­цами, помещиками, что помещики наделяли крестьян этой землей для того, чтобы эксплуатировать их»3.

В отечественной историографии феодализма постоянный инте­рес к проблемам генезиса, природы и развития земельной соб­ственности4 связан с тем, что она являлась основным средством производства той эпохи. Значительный вклад в понимание типо­логических особенностей феодальной земельной собственности внесли историки Молдавии5. Однако генезис феодальной соб­ственности на землю в Молдавии, находившийся в основе форми­рования ее общественно-экономического строя, остается одной из наименее изученных проблем.

Большая семья и патронимия в период складывания феодального землевладения.

Категории землевладения

В системе землевладения Молдавии до середины XIV в., как показано выше, преобладала собственность большой семьи и па­тронимии, составлявшая 3/4 всех сельских хотаров. Еще находясь в рамках общинных (волошская община) и надобщинных (кне- заты) структур, большая семья и патронимия обретали экономи­ческую самостоятельность. Большие семьи и патронимии в Мол­давии были осколками волошской (протосельской соседско-боль- шесемейной) общины, а их появление — следствием роста, сег­ментации и распада волошской общины. Массовое появление по­селений семейных общин и патронимий произошло не только в условиях внутренней, но и внешней колонизации из Карпатско-

101

го региона, ставшей следствием распада волошских общин и в свою очередь способствовавшей этому распаду.

Выделявшиеся из общины большие семьи и патронимии ста­новились самостоятельными ячейками общественной структуры, основанными на определенных формах земельной собственности, землепользования, со своей организацией внутренней жизни, во многом сохранившей общинный уклад. Это были отдельные боль­шесемейные или патронимные селения — господствующий тип раннего молдавского сельского расселения, преобладавший тип сельского поселения в его социально-экономическом и локацион­ном смысле.

Сельские поселения Молдавии, которые Большесемейно- в ранних молдавских документах конца

патронимный поселок— XIV— XV вв. назывались «селами», в по-в системе давляющем большинстве имели больше-

землевладения семейные или патронимичные названия.В таких поселках, обычно небольших (в

среднем 15— 17 домов), проживало несколько поколений род­ственных семей6, связанных общим предком, который в условиях колонизации являлся главой большой семьи, находившейся у на­чала отдельной патронимии и основавшей ее поселение. Каждая большая семья или патронимия имела отдельный поселок, и ее хозяйственные угодья на первых порах располагались обычно в пределах хотара сельской общины7, за исключением тех, что воз­никали на вновь осваиваемых землях вне общинных хотаров.

В такой общинный хотар входили патронимные поселки Чур- сачовцы, Владимировцы и Букуровцы близ г. Сирет, которые, ви­димо, выделились из него в самостоятельное феодальное владение господарским актом от 1392 г., марта 30; или Комановцы и Кре- метонешты на Красном потоке, недалеко от г. Роман (1403.VIII.1); селения, «где дом Крачуна Белческула» (впоследствии Белчеш- ты) и Негоешты выделяются из общинного хотара, в котором, су­дя по всему, остаются соседние патронимные поселки Тотоешты и Хлапешты, а также большесемейный — Левета Миклоша (затем Леутешты) (1414.XII.20). То ж е самое можно сказать в отноше­нии селений Крайничешты и Левкушешты (1414— 1419); селений, «где дом сыновей Штефана Борыловича» (затем Борылешты), Пашканы и Драготешты (1419.IV.8) и многих других8.

Особый интерес вызывает акт от 25 апреля 1420 г., в соответ­ствии с которым боярину Ване, ворнику, жалуются селения в Кодрах Днестровско-Прутского междуречья на р. Быковец с оп­ределением их нового хотара: Корнешты, Миклаушешты, Сакаре- ны, Лознова, Дворничаны, Думешты, Циганешты, Лаврешты, Са­дова и Хомичешты9. Очевидно, еще сравнительно недавно они со­ставляли большую протосельскую (соседско-большесемейную) об­щину. В Днестровско-Прутском междуречье лишь незадолго до этого, в конце XIV в., вошедшем в состав Молдавского княже­ства, могли сохраняться подобные реликтовые общинные образо­

102

вания. В XV в. она стала феодальным владением и на этих зем­лях появились новые поселки, по-видимому, пришлого зависимого населения — Сакарены, Дворничаны. Такая же община распола­галась на речке Кунилова, в Кодрах и состояла из патронимных поселков (Вранешты, Белешты, Кындрешты, Хришаны и др.). Это подтверждает формула их общего хотара: «А тем селам да будет хотар по старому хотару, как от века жили» (1429.11.10)10.

Всего в актах конца XIV — первой половины XV в. насчитыва­ется примерно десятка три случаев выделения большесемейных и патронимных селений из прежних общинных хотаров, в которых упоминается только 58 поселений. Иногда такие общинные хота- ры, в пределах которых был ряд патронимных поселков, в целом переходили во владение феодала. Однако подавляющая часть большесемейных и патронимных поселков (свыше 500 из 585 упо­мянутых в документах) к первой половине XV в. имела само­стоятельные хотары, образовавшиеся в прошлом.

Установленные по волошскому обычному праву, они зафикси­рованы в формулах документов: «А хотар этого села, чтобы был по всем старым хотарам, как было извека» (селение, где дом Влада Долхича, затем Долхешты; 1406.V.I); «А хотар тому селу со всеми старыми хотарами, как пользовались извека» (селение, где был Татомир и Пыртя, затем Пыртешты; 1415.1V.13); «А хо­тар тому селу, что есть на Молдаве, со всеми старыми хотарами, со всех сторон, как хотарили то село извека» (Бузешты, 1422.111.12)", и др.

Упомянутые хотары формировались на протяжении XIV в. то ли вследствие их отделения от общины, то ли в результате появ­ления переселенческих обособленных домашних общин и патрони­мий, основывавших свои поселки на вновь осваиваемых свобод­ных землях. Согласно волошскому обычному праву такие земли считались изначальной собственностью освоивших их лиц. К на­чалу XV в. подавляющая часть общинных хотаров уже распа­лась, но еще сохранялась в реликтовом состоянии часть общин­ных и надобщинных социально-управленческих структур — с жуде, ватаманами, кнезами — в значительной степени также «размы­тых» и придавленных новыми феодальными общественными и ад­министративно-государственными институтами. Так же как и се­мейная община, молдавская патронимия сохраняла совместное владение землей. В поземельных актах конца XIV— XV в. часто подтверждаются давние традиционно нераздельные хотары патро­нимных селений. Исследователи отмечают существование в селе­ниях волошского права неразделенности, распространившейся на все виды основных средств производства — землю, скот и т. д. Раздел появился вначале лишь в идеальных долях. Животновод­ческое комплексное хозяйство велось совместно в его основной скотоводческой отрасли, в то время как пахотные земли распре­делялись в пользование каждой семьи. В совместном пользовании оставались леса, луга, рыболовные и другие угодья12.

103

Следует заметить, что оставалась довольно расплывчатая грань перехода от большой семьи к патронимии. М. О. Косвен, а вслед за ним и другие авторы, находят их внешнее отличие в том, что первая представляла собой компактный единый семейный коллек­тив, а вторая состояла из ряда больших или малых семей13. О д­нако, рассматривая конкретный древнерусский материал, Я. Н. Щ а­пов склонен отождествлять большую семью с патронимией14. Д ей ­ствительно, по зачастую лаконичным древним письменным источ­никам бывает трудно обособить основанные на родственном при­знаке общественно-экономические коллективы, особенно в про­цессе начинающейся сегментации большой семьи и превращения ее в патронимию. Д а ж е археологические источники не всегда мо­гут в этом помочь, ибо жилище или взаимосвязанный комплекс жилищ большой семьи, где бы проживало три—четыре или боль­шее количество поколений (60— 70, до сотни или даж е более лю­дей), в средневековом археологическом материале обычно не вы­являются. И все прочие признаки хозяйственного и общественно-' го единства большой семьи и патронимии различаются с большим трудом и очень редко. В частности, это относится и к молдавским материалам XIV— XV вв. из раскопок поселений и могильников, к тому же еще довольно фрагментарным15.

Дифференциация большой семьи и патронимии по ранним средневековым молдавским источникам пока довольно проблема­тична. Можно предположить, что поселки с названиями типа, «где есть Коман», «где дом Долхича», являлись, вероятно, местом оби­тания большой семьи. Об этом может свидетельствовать в частно­сти первичный топоним селения, основанного еще при жизни гла­вы родственной группы. Возможно также, что большая семья уже подвергалась патронимической сегментации, ибо, как мы отмеча­ли выше, патронимия характерна как составляющая для волош­ских сельских общин, от которых, очевидно, отделились больше- семейно-патронимические группы, расселившиеся в Днестровско- Карпатских землях. Менее уверенно о наличии большой семьи можно говорить в тех случаях, когда название поселка содержит сведения о некоторой длительности его существования («где был Лупше», «где был дом отца Бени», «Килдино» и т. д .) , о прожи­вании уже до 4 и более поколений потомков его основателя и до­статочно далеко зашедшей патронимической сегментации. Посе­ления с полным патронимичным названием вплоть до приобрете­ния им просто топонимического значения, несомненно, являются патронимиями.

При определении места большесемейно-патронимных поселе­ний ранней феодальной Молдавии в системе землевладения сле­дует исходить из установленной особенности их социально-эконо­мической организации — соединения коллективистских и частно­собственнических начал. Причем, если в большой семье появле­ние частной собственности еще наталкивается на господствующие традиции коллективизма, то «в патронимии неудержимо идет раз-

104

витие частной собственности»16. Но это в тех случаях, когда боль­шая семья или патронимия приближаются к окончательному рас­паду на индивидуальные (малые) семьи. Если же они продолжа­ют сохранять свое единство, особенно экономическое, то обособ­ленная большая семья или патронимия обладает собственностью, которая является коллективной лишь внутри нее самой, а по от­ношению к социальному организму (сельской общине, обществу) не коллективной, а обособленной, частной17.

Используя ретроспективно материалы ранних молдавских письменных источников конца XIV— XV в., можно представить, что в «догосударственное» время и первые десятилетия становле­ния Молдавского феодального государства существовала, напри­мер, объединяющая большие семьи и патронимии категория коллективного зем левла д ен и я с выраж енным внеш ним частнособ­ственническим характером в широком социальном смысле по от­ношению к распадающейся волошской общине и складывающе­муся феодальному обществу как социальному организму. Это бы­ла форма собственности раннефеодальной поры аллоидального характера или «отчинная» в первоначальном смысле своего зна­чения «отцовского» наследственного владения18, в данном случае в пределах семейной общины или патронимии. Возникнув в усло­виях общины как совместное земельное владение большой се­мьи или патронимии, «отчина» постепенно превращается в ее частную собственность. «Аллодом, — писал Ф. Энгельс, — создана была не только возможность, но и необходимость превращения первоначального равенства земельных владений в его противопо­ложность... с того момента, как возник аллод... возникновение крупной земельной собственности стало лишь вопросом време­ни»19. К началу XV в. эта категория землевладения оказалась по большей части размытой вследствие феодализации. Меньшая часть прежних «отчинников» перешла в категорию феодальных вла­дельцев, основная ж е масса оказалась в зависимости от феодалов наряду с сохранившимися сельскими общинами.

В условиях феодализации, особенно с появлением Молдавского княжества, частнособственнические тенденции патронимии реали­зуются достаточно быстро. В этом отношении характерен акт 1401 г., июня 28, которым Плотуну, ставшему к указанному вре­мени уже боярином, жалуется «село» Плотунешты, несомненно, селение его патронимии20. Во многих документах подчеркивают­ся патронимические права собственников, как, например, в акте 1433 г., июня, которым жалуется во владение Петра Дурне и его братьев Ивана и Ж урж а «село их» Дурнешты21. Особенный ин­терес вызывает патронимичность не только топонима, восходя­щая к имени главы патронимии Дурне. Следует отметить, что это владение принадлежало трем братьям, потомкам Дурне, со­ставлявшим, понвидимому, патронимию.

Однако встречаются многочисленные случаи, когда патрони­мия становится частным достоянием чужих ей лиц, приобретая

105

феодально-владельческий характер. В 1419 г., апреля 8, госпо­дарь Александр жалует Драгомиру и Ионашку, сыновьям пана Штефана Борыловича, скрепляя своим актом, видимо, уже сло­жившееся положение, четыре «села» на Драгошевом поле и р. Тазлэу22. Одно из них, «где их дом», т. е. «дом Борыловичей», было их семейно-родовым владением — патронимией и впослед­ствии стало называться Борылешты23 (ныне с. Борлешты у г. Пя- тра-Нямц). Другие (Драготешты и Провозешты) патронимные поселки, ставшие феодальным владением Борыловичей, так же как селение с владельческо-локализующим названием Пашканы. Подобного же рода акт 1423 г., марта 12, которым жалуются Батину «три села» на Путне по имени: где его дом, другое, где был дом Лупше, третье, где есть брод на Путне»24. Селение, «где дом» Батана — затем получившее полный топоним Батинешты (ныне с. Батинешты) — семейно-патронимное владение Батинеш- тов. Другие два, «где был Лупше» и «где есть брод на Путне», впоследствии Калиманешты25, — патронимные поселки, попавшие в феодальную зависимость от Батинештов. В подобных случаях обращает на себя внимание территориальная близость часто смыкающихся хотарами феодально-зависимых патронимий и се- мейно-патронимного владения их феодала.

Большесемейно-патронимное землевладение, определенный пе­риод занимавшее господствующее положение в отношениях соб­ственности, представляло собой как бы промежуточное звено в механизме перехода от общинной к феодальной системе земле­владения. Однако прежде, чем приступить к изучению его дей­ствия, попытаемся установить все звенья — категории землевла­дения ранней феодальной Молдавии.

Материалы предыдущих глав, особенно Категории отражение социально-экономической

землевладения стратификации в селищной топонимииМолдавии XIV— XV вв., позволяют вы­

делить следующие категории землевладения в период складыва­ния старовотчинной структуры. Он завершается, как показал П. В. Советов, в течение XV в. (до 70-х гг. этого столетия), ког­да «феодальная собственность поглотила к XV в. абсолютное большинство земель, принадлежавших ранее волошской общине, и достигла довольно высокой степени унификации вотчинной тка­ни»26. Однако в предшествующее время процесс феодализации вширь набирал темпы, охватывая общинное землевладение.

а) Категорию общинного зем левла д ен ия в XIV в. составляют поселения волошской и славянской сельских общин. К волошским общинным владениям ретроспективно отнесены поселения с древ­ними восточнороманскими названиями, локализующего значения: Сочи, Корни, Стрымби (1428.IV.2); Сакна (1428.IX.3); Выртоп (1436.11.17), Сихла (1436.V III.il) и т. д. Такие названия, как от­мечено в предыдущих разделах, характерны для древнейших во­лошских общинных поселений. Славянские, в том числе южносла­

106

вянские, общинные поселения также носили локализующие на­звания: Тулова (1414— 1419), Лознова, Садова (1420.IV.25), Бе­лая Криница (1436.VII.17) и др.

Селения с подобными названиями на территории Шипинской земли (Северная Буковина) не включены в категорию общинного землевладения, а отнесены к феодально-зависимым. На террито­рии Северной Буковины процесс феодализации завершился еще в древнерусское время27.

Поселения с наиболее древними непатронимическими названи­ями можно с известной долей уверенности считать селениями, со­хранившими общинную форму владения землей по крайней мере до момента появления Молдавского княжества, а в ряде случаев и позднее, до момента их перехода в частнофеодальную собствен­ность, оформленного в конце XIV— XV вв. господарскими актами.

б) Болынесемейно-патронимные поселения связаны с общин­ным землевладением лишь традициями своего уклада, представ­ляя собой особую категорию землевладения. Больш есемейно-па- тронимная категория зем левла д ен ия включает селения с соответ­ствующими названиями (тина «где есть Коман», «где был Ба­лан», Аверешты, Митюковцы, Балинцы и т. д .), по своей внутрен­ней природе принадлежавшие коллективному «землевладельцу», который начинает выступать как частный собственник (в лице главы большой семьи или патронимии) по отношению к общине или надобщинной организации. Еще в известной мере находясь в составе общинных и надобщинных структур, подчиняясь их соци­альному строю, традиции и правовым нормам, отделяющиеся эко­номически и хозяйственно большие семьи и патронимии на деле постепенно становятся частными собственниками своих «вотчин». Это своеобразная, еще ограниченная общинными узами, но уж е формирующаяся частная собственность на первых порах была сродни франкскому «неполному» аллоду28.

Сложнее определить место в составе раннего молдавского фео­дального землевладения селений, связанных с жуде, ватаманами и кнезами, то есть древними институтами общинного управления, к рассматриваемому времени претерпевших значительную эво­люцию. К моменту появления Молдавского княжества они пред­ставляли собой феодализирующуюся знать, вышедшую из недр волошской общины, земли которой она захватывала29. В усло­виях ранней феодальной Молдавии в их социально-экономическом положении, в частности при возникновении владельческих прав существовали определенные отличия. Общинные и надобщинные институты жуде, ватамана и кнеза в XIV в., особенно после появления Молдавского княжества, вследствие интенсивного про­цесса феодализации в значительной степени меняют свои преж­ние социальные позиции, войдя, по мнению ряда исследовате­лей30, в формирующийся класс феодалов-земельных собственни­ков. Дуальная природа семейно-патронимической собственности с коллективным и частнособственническим началами в условиях

107

феодализации содействовала победе последнего и неизменно при­водила к подавлению общинных традиций в землевладении.

Исходя из названных посылок, можно предположить, что сов­падение основы полного патронимического названия селения с именем жуде, кнеза или ватамана, свидетельствует в пользу того, что оно становится или уже стало частной собственностью упо­мянутого лица, вернее, представляемого им патронимного вла­дельческого рода. Например, в документе 1409 г., января 28, упо­минается селение Негишешты, где есть Негиш жуде; селение «Прокопинцы, где были Прокоп и Василе ватаманы»; на р. Реут известно из акта 1436, июля, 17. То же самое относится к Слипо- тенам, где был ж уде Слипота, из документа 1438— 1442 гг.31 В иных случаях можно предположить сохранение, до включения в частнофеодальное землевладение, элементов коллективистского начала, хотя и тогда связь жуде, кнеза или ватамана с патроним- ным селением скорее предполагает возможность определенных от­ношений зависимости и какой-то переходной формы приобретения ими владельческих прав на землю. Об этом может свидетельство­вать упоминание в документах, вместе с патронимичным или вла- дельческо-локализующим названием селения, имени жуде, кнеза или ватамана: Кытешты, где есть Мик и Ильяш, обе жудечии (1438 г., VIII.24); жуде Улиу в поселении Милешты (1448,V II .15); Мунтени Скуташь, где есть кнезы Литу и Шербан (1414.VIII.2)32 и т. д.

Однако такое положение могло сохраняться только до оформ­ленного господарскими актами включения этих владений в част­нофеодальную систему к концу XIV — первой половине XV в., ког­да большинство патронимий с упоминаниями жуде, кнезов и ва­таманов попадают в собственность иных лиц. В редких случаях в документах встречаются указания на то, что сами жуде, кнезы или ватаманы становятся собственниками земли. Например, гос- подарский акт 1423 г., апреля 15, завершает в пользу Вериги ватамана тяжбу с сыновьями Ротомпана, которые вынуждены отдать ватаману участок земли33.

Общинные и болынесемейно-патронимные землевладения сель­ских производителей, еще не попавших в частновладельческую зависимость, а подчиненных только феодальному государству, принято считать принадлежащими крестьянскому сельскому на­селению, не зависимому от других лиц. Зависимость от феодаль­ного государства превращалась в феодальную вместе с преобра­зованием государственных налогов в ренту34.

Частнофеодальное землевладение включает в себя ряд кате­горий.

в) Светское частнофеодальное зем левлад ение начинает скла­дываться до появления Молдавского княжества. В эту категорию входили селения с владельческо-локализующими названиями (ти­па Пашканы и т. д .) , раскрывающими принадлежность их земель частному собственнику и какую-то форму зависимости от него ж и­

108

телей, а также локализующие (поздних типов — Глодяны, Тер- новка, Фынтынеле и т. д .) , этнонимические (Сырби, Греки и т. д .) , соционимические (Фауреи, Калугари и т. д .) , указывающие мест­ности и поселенцев на частнофеодальных землях. Многие из на­званных селений либо находились на пути, либо уже преврати­лись в села — новый тип сельского поселения феодальной поры. Такими можно считать уже упоминавшиеся Большой Коцман с приселками Суховерх, Гливиште, Давидовцы, Валева; Петровцы с частями — Тишевцы, Греки, Мунтени; возможно, Волховец «с селами и приселками» (1421.XII.13) и др.

Упоминания в связи с некоторыми селениями, имеющими не- патронимичные названия, жуде, кнезов и ватаманов могут слу­жить указанием на сравнительно давно установившуюся извест­ную степень зависимости общин от последних вследствие узур­пации ими общинных земель и повинностей. Приведем некото­рые из них: Кучуров, где был ватаман Герман (1422.XII.25); Гло- дены, где есть Ненчул жуде (1433.XI.16); Русчоры, где был жуде Стан (1491.XI.6); Ризина, где был Алекса ватаман (1495.11.5) и др. Связывая названия сел с именами жуде, кнезов и ватаманов, поземельные документы молдавских господарей как бы подтверж­дают их прошлые владельческие права. В этом смысле интере­сен акт, который скреплял пожалование господарем Ильяшем «своему слуге» Стае в 1432— 1433 гг. селения Тузара, «где есть князь Никора», а также другого селения, «где есть князь Оника». Спустя ряд лет, в 1440— 1441 гг., тот же господарь Ильяш вместе со своим братом Стефаном, не упоминая о Стае, подтверждает владельческие права на «место по имени Тузара» и вместе с ним жалует новые места (пустоши) под поселения «своему слуге Ни- коаре от Тузары»35. Во втором акте, несомненно, тот же Никора, из первого, уж е не выступает как кнез, перейдя в новое владе­тельное феодальное сословие. Редкость свидетельств документов о переходе селений в частную собственность жуде, кнезов и ва­таманов может указывать на то, что названный процесс к концуXIV — первой половине XV в. в основном завершился и многие из них утратили свои прежние звания, став господарскими служи­лыми людьми («слугами»), остальные оказались в положении простых сельских старост.

г) Церковно-монастырское частнофеодальное зем левладение появляется, видимо, во второй половине XIV в., после создания православной церковной организации Молдавского княжества (епископатов, митрополии) и основания ряда крупных монасты­рей. Самыми древними из них были Нямецкий, Поянский (Про­бота), Молдавицкий, Хуморский, Бистрицкий, Хородник, Яцкан- ский и другие менее значительные. Всего по источникам к началуXV в. установлено существование не менее 13 монастырей, 6 из которых к этому времени уж е имели земельные владения.

В источниках зафиксированы земельные и другие пожалова­ния монастырям со времени господаря Петра Мушата (1373—

109

1391 гг.). Господарь Александр актом 1407, января 7, подтвер­дил неразделенным' Нямецкому и Бистрицкому монастырям сре­ди прочего «два села монастырские в устье Немца... что их дал... Петр воевода, и две водяные мельницы и два виноградника, один из которых дал Петр воевода». В 1398 г. господарь Стефан дарит Поянскому монастырю два села36.

Итак, в «догосударственный» период и начале существования Молдавского княжества выявляется ряд категорий землевладе­ния, стадиально характеризующих процесс разложения общин­ного и развитие феодального землевладения: а) общинное (во­лошская и славянская общины); б) большесемейно-патронимное, переходящее в частное («отчинное»); в) светское частнофеодальное и г) церковно-монастырское. Главной особенностью этого процес­са в Молдавии было массовое появление особой, переходной от общинного к частнофеодальному землевладению, категории — мелкого (аллоидального) коллективного большесемейно-патро- нимного землевладения с выраженными частнособственническими тенденциями. Земли многих семейных общин и патронимий неиз­бежно становились частной собственностью, а затем и феодаль­ной. Видимо, таким был путь зарождения семейно-родовой (кла­новой) нераздельной земельной собственности, столь характерный для феодальной Молдавии до перестройки структуры землевла­дения в XVI в.37

Выделенные категории землевладения стадиально диахронич- ны, но в XIV — первой половине XV в. сосуществуют, характери­зуя процесс феодализации вширь. Каждое отдельное владение за рассматриваемый период могло пройти через все стадии и из общинного стать частнофеодальным. В конечном итоге тенденция развития должна привести к возобладанию частнофеодальной зе­мельной собственности и сложению старовотчинной структуры землевладения. Однако прежде чем перейти к изучению особен­ностей и механизма складывания старовотчинной структуры, не­обходимо рассмотреть трудный вопрос о господарском домене и его соотношении с государственной земельной собственностью в системе феодального землевладения Молдавии.

Государственная земельная собственность i i господарский домен:

синкретизм или тождество

Сущность Вопрос о соотношении государственнойи история вопроса земельной собственности и господарско-

го домена давно находится в центревнимания историков Молдавии. Суть его состоит в следующем: существовал ли господарский домен как личное владение молдав­ских воевод наряду с государственной собственностью на «сво­бодные», то есть не закрепленные за феодалами земли (синкре-

110

тиз'м), или они тождественны, и господарским доменом были зем ­ли, остававшиеся непосредственно в государственном владении.

Решение этого вопроса связано с пониманием природы фео­дальной земельной собственности. Особенностями феодальной соб­ственности на землю принято считать монопольность, иерархич­ность, условность и привилегированность, хотя в конкретно-исто- рических условиях они проявляются, видимо, по-разному38. Это была, по формулировке М. А. Барга, историческая форма «зе­мельной монополии иерархически сочлененной корпорации соб­ственников», опосредованной «отношениями прямого господства и принуждения»39. Подобная коллективная монополия на земель­ную собственность класса феодалов, как считают Л. В. Черепнин, В. Л. Янин, Ю. В. Бромлей и другие, выступала в виде верховной государственной собственности, которую олицетворял глава фео­дального государства, а ее экономическая реализация происходи­ла в виде государственных налогов и податей, превращающихся в феодальную ренту40. Условность иерархической феодальной соб­ственности на землю предопределялась ее расщепленностью41 (расчлененностью, по терминологии части советских историков), ограниченностью, связанностью определенными нормами отноше­ний внутри класса феодалов. Представляя собой верховную госу­дарственную собственность, земля, как считают, в то ж е время была собственностью отдельных феодалов, пользовавшихся пра­вом ее отчуждения и передачи по наследству42. Глава феодально­го государства олицетворял монополию всего класса феодалов на территорию страны, выступая как верховный собственник земель и частнофеодальный собственник своих родовых владений. Одна­ко он и наследники его власти постоянно стремились превратить государственную собственность в личный домен. В то время как прочие феодалы разных рангов старались закрепить свои едино­личные частнособственнические права на землю путем освобож­дения крестьян от повинностей в пользу государства43. В таком диалектическом единстве противоречий, видимо, заложен источ­ник развития феодальной собственности на землю, по поводу природы которой до сих пор продолжается дискуссия между со­ветскими историками.

Так, И. И. Смирнов, А. Л. Шапиро, А. И. Копанев, Ю. Г. Алек­сеев44 и другие отрицают фактическое существование верховной государственной собственности на землю в Европе, считая ее лишь номинальной, «титульной». Приводят случаи якобы свобод­ного распоряжения землей на Руси даж е общинным крестьян­ством. Поэтому они не признают расчлененности феодальной соб­ственности на землю, существования категории государственной собственности на землю, отождествляя ее с княжеской домениаль- ной. Стремясь объединить, не как «компромисс или эклектическое соединение», результаты исследований советских историков, М. Б. Свердлов исходит из формирования верховной собственнос- сти на землю господствующего феодального класса, выступавшей

111

как собственность государства. В то же время она подразделяет­ся на привилегированную княжескую домениальную и частнофео­дальную собственность, а также непривилегированную собствен­ность свободных крестьян-общинников. Он считает неправомерной характеристику феодальной земельной собственности как расчле­ненной45, фактически присоединяясь к мнению предыдущей груп­пы историков об отсутствии государственной земельной собствен­ности в качестве категории землевладения.

Таковы в общих чертах результаты исследований отечественны­ми историками остающейся еще во многом неясной природы фео­дальной земельной собственности и ее генезиса. Этот вопрос при­влекал внимание и историков Молдавии.

В молдавской феодальной и буржуазной историографии про­тивостояли друг другу две главные концепции. Одна из них при­знавала в Молдавском княжестве с момента его появления сущ е­ствование только верховной государственной (господарской) зе ­мельной собственности, распространявшейся на всю территорию страны (официальное летописание XV— XVI вв., Димитрий Кан­темир, Б. П. Хашдеу, Д . Арион, И. Филитти, П. Панаитеску и др .). Другая отрицала ее, доказывая изначальное и исключительное право частной земельной собственности, в том числе боярской (Григоре Уреке, Мирон Костин, Ион Некулче, Михаил Когэл-ни- чану, А. Д . Ксенопол, И. Богдан, К. Д ж уреску и др .).

В отличие от буржуазной историографии, рассматривавшей поземельные отношения только как правовую сферу, марксист­ская историография основывается на представлении о производ­ственной сути отношений собственности, отраженных и закреплен­ных в феодальном праве. Среди зарубежных историков-марксис- тов преобладает мнение о том, что верховная государственная зе­мельная собственность (dominium em inens) появилась вследствие феодализации вместе с возникновением Молдавского княжества около середины XIV в. Причем одновременно существовали соб­ственные владения воеводы (В. Костэкел, К. Чиходару, Б. Кым- пина, Шт. Штефэнеску, М. Нягое и др .). Среди историков, отри­цающих наличие верховной государственной собственности, мож­но назвать Г. Шталя. В советской молдавской историографии этот вопрос либо вобще не рассматривался (в работах середины 60-х гг.), либо господарскую (государственную) собственность на землю княжества отождествляли с господарским доменом (Н. А. Мохов; История Молдавии, т. 1, 1965; П. В. Советов; И с­тория народного хозяйства МССР до 1812 г., 1976 и др .).

При изучении истории землевладения феодальной Молдавии, в том числе и самого раннего периода, следует исходить из раз­работанной П. В. Советовым концепции внутриформационных ти­пологических перестроек его системы46. Можно допустить, что к моменту завершения формирования старовотчинной системы фео­дального землевладения в третьей четверти XV в. оно претерпело определенные изменения по сравнению с раннефеодальным. В пе­

112

риод генезиса феодальных отношений глава только что возникше­го государства, главный землевладелец-феодал, выступает среди прочих как представитель силы, призванной утвердить, охранить и расширить собственность формирующегося класса феодалов, путем захвата общинных или приобретения иными путями земель, а также в результате увеличения территории государства за счет соседних держав. Это был не единовременный акт, а постепенный процесс феодализации вширь, истоки которого в Молдавии не поддаются детальному изучению, так как отсутствуют соответ­ствующие источники, поземельные акты, появляющиеся лишь с конца XIV в. Тем не менее привлечение других видов и источников позволяет хотя бы в общих чертах его реконструировать, начиная прежде всего с господарского домена.

В известной легенде о воеводе Драго- ше — «основателе» Молдавии — повест­вуется о его переходе из Марамуреша

во время охоты в Восточное Подкарпатье. Один из дошедших до нас вариантов этой легенды содержит подробное географическое описание земель, на которых обосновался Драгош «со своими то­варищами». Это долина р. Молдовица (левого притока р. М олдо­ва в верховьях) и ее притока с примечательным названием Д р а ­гоша. Обширное открытое пространство в месте их слияния и сей­час называется Поле Драгоша. К этим местностям примыкают долины ручьев Хумор, притока Молдовы, и Драгошины, а также р. Сучевицы, вплоть до ее впадения в Сучаву, вместе с долиной ручья Воловец. Обследовав окрестности, Драгош увидел, что эта страна «скорее пустынна, чем населена, но очень обширна, краси­ва и плодородна... и решил во что бы то ни стало завладеть ею полностью». Поэтому он переселил сюда своих людей из М ара­муреша. На Воловце Драгош, согласно легенде, соорудил кре­пость— свою первую резиденцию, где позднее был господарский двор и возникло селение Воловец. Потом жители Сучавы и Сире- та попросили Драгоша взять их под свое покровительство, защ и­тить от татар ... а затем Драгош перенес свою резиденцию в Сирет47. По варианту легенды, включенному в русскую Воскресен­скую летопись XVI в., «Драгош воевода основал первое поселение на реке на Молдове, а потом основал поселение Баня (т. е. Байя) и другие селения по рекам и по ручьям»48.

Независимо от того, соответствует ли действительности сооб­щение легенды о приходе Драгош а из Марамуреша49, можно предположить, что на этом пространстве между р. Молдавица, Огретом и Сучавой находились земельные владения Драгош а и его семьи, в частности на Воловце. Видимо, здесь находились и те владения («их добро»), которые потеряли сыновья Caca50 — Балк со своими братьями Драгом, Драгомиром и Стефаном, из­гнанные из Молдавии воеводой Богданом, к которому перешли их земли. Венгерский король, возмещая Балку с братьями поте­рю феодальных владений в Молдавии, актом от 2 февраля 1365 г.

8 Л. Л. Полевой J J 3

Формирование господарского домена

отдает им взамен 9 сел в Марамуреше, принадлежавшие некогда Богдану51. Балк владел землями совместно со своими братьями, сражавшимися вместе с ним против Богдана. Об этом можно су­дить по тому, что король пожаловал им бывшие села Богдана в совместное владение. В этот клан помимо Балка и его трех остав­шихся в живых братьев входили еще братья, погибшие в столкно­вениях с Богданом в Молдавии52. Земли в Молдавии были их ро­довым владением, несомненно, коллективного семейно-патроним- ного свойства. Однако обстоятельства перехода в их владение этих земель неизвестны.

Владения клана Сасов в Молдавии, очевидно, носили частно­феодальный характер. О феодальной сущности владений сыновей Caca в Молдавии свидетельствует тот же королевский акт 1365 г., согласно которому возмещается потеря также феодальными села­ми в Марамуреше. В самом начале феодализации молдавские во­еводы выступают на волошском обычно-правовом уровне как частные владельцы вновь осваиваемых пустовавших земель, кото­рые заселяются зависимым населением. В этом смысле они напо­минают кнезов-осадников сел на волошском праве Галицкого Прикарпатья XIV— XVI вв.53

Насколько молдавские народные предания отражают истори­ческую действительность, предстоит еще всесторонне исследовать. Заметим лишь, что они, как и археологические, топонимические, лингвистические, этнографические источники, летописи и хроники, в той или иной степени приближения показывают реальную обста­новку волошского расселения в землях к востоку от Карпат. Н еза­висимо от того, как разрешится вопрос, действительно ли пришел первый молдавский воевода Драгош со своими людьми из М ара­муреша или он выдвинулся из среды волохов, живших на этой территории уж е длительное время54, его частными владениями, становятся в соответствии с нормами волошского обычного права вновь освоенные земли, которые населяются зависимыми людьми/

Какие бы разночтения ни содержались в молдавских летопи­сях и исторических легендах о географии селений, принадлежав­ших семейно-патронимному клану первых молдавских воевод, не­сомненно, что они располагались между р. Сирет и верховьями рек Сучава и Молдова, на территории, где возник молдавский во- еводат. Дополнительным свидетельством в пользу этого может служить отсутствие здесь селений с жуде, ватаманами и кнезами, то есть общинных структур. Другими словами, поселения, видимо, возникали на частных землях, которые согласно легенде были ос­воены Драгошем и его людьми.

Однако не исключено, что прежде здесь могли существовать и общинные образования, земли которых были затем захвачены воеводами. Вполне возможна ситуация, описанная в одной из молдавских легенд об основании Молдавского княжества. О сущ е­ствовании общинного образования во главе с «капитаном Негрей» сообщается в одноименном народном предании: «Из Марамуреша

114

перешел в Молдову Драгош , охотясь со своей четой. Д обрался до Кымпулунга, увидел дочь Негри и не захотел отправиться обрат­но. Остался там на поселение и женился, и имел он и его четаши потомков...»55. Одним из путей захвата общинных земель было проникновение в общину в результате браков лиц, обладавших властью и силой. Таким образом они приобретали права на учас­тие в наследовании и отчуждении общинных земель.

Как следует из королевского документа 1365 г., владения Са- сов перешли к семейству Богдана. Эти владения положили нача­ло его родовому наследственному домену. Именно там, где со­гласно легенде, были владения Драгош а, локализуется большин­ство селений из тех немногих актов XV в., которые свидетель­ствуют об их принадлежности господарю.

а) Самый первый дошедший до нас господарский акт Петра Мушата 1384 г., мая 1, оформленный в имении (curia — двор) ма­тери господаря Маргареты — «город н а ш — ...Серет (civitate no­stra C erethensi)»56.

б) 1403 г., января 7. — «Мы, Александр воевода, господарь Земли Молдавской... вы д ели ли из наш ей отнины и дали... еписко- пии нашей, из Земли нашей Молдавской, два села: Аверовцы, что на Сучаве и второе, село Грецкое, что близко от Сучавского тор­га»57.

в) 1421, дек. 13. — «Мы, Александр воевода, господарь Земли Молдавской... дали Серет город и Волховец с селами и присел­ками... ничего себе назад впредь не забирая... княгине Римгайле, бывшей жене нашей, пожизненно»58.

г) 1437, окт. 5. — «Милостью божьей, мы, Ильяш воевода... господарь Земли Молдавской... прибавили ему (Поянскому мо­настырю) из наш его имения... села по имени: где был Михаил Рошка и Рыпчинцы, и Радовцы, и где есть Балан, и где есть Д ра- гота, и где есть Ш андру, и где есть Петре Бумбота и место в пусто­ши пон иже Бум боты»59.

д) 1443, мая 2 2 .— «Милостью божьей, Илья воевода, госпо­дарь Земли Молдавской... дали наш двор Волховец... со всеми приселками» старосте подольскому Д идриху Бучацкому60.

е) 1446, января 25. — «Милостью божьей, мы, Стефан воевода, господарь Земли Молдавской... дали ему (Михаилу, логофету)... в нашей земле, одно село из н аш их сел, по имени Ловцы наши, на Бистрице, которое ниже Крачунова Камня»61.

И з приведенных актов только один позднейший список (1437, окт. 5 ) , текст которого не совсем тождествен, видимо, подлиннику, может быть поставлен под сомнение.

Город Серет, очевидно, возник на месте поселения, издревле принадлежавшего господарскому клану. Кроме документа от 1 мая 1384 г. это подтверждают акты 1421 г., свидетельствующие о передаче его в пожизненное владение бывшей господарской ж е­не Римгаиле, вместе с другими господарскими домениальными вла­дениями, а также 1456 г. — во владение Марии, жене умершего

8* 115

господаря Ильяша62. Д ва документа, касающиеся господарского двора в Волховце, сел и приселков Сучевица, Великосельцы и др., взаимно дополняют друг друга и не оставляют никаких сомнений в том, что это владение являлось личным господарскнм. Остальные также содержат указания на принадлежность ж алуе­мых господарем сел к его личному имуществу. Среди господар­ских владений и села в окрестностях Пятры.

По-видимому, к гооподарским домениальным владениям мож­но отнести также г. Романов (ныне Роман) с окрестностями. Су­дя по его названию, происхождение города связано с именем гос­подаря Романа. Построив крепость близ ремесленно-торгового по­селка, впервые упоминаемую в документе 1392 г. («в нашей кре­пости Романа воеводы»), господарь способствовал его развитию и дальнейшему превращению в город. В конце XIV — начале XV в. он именуется в источниках «Романов торг», то есть местом сосре­доточения торговой и связанной с ней ремесленной деятельно­сти63. Подобно тому как на Руси города, названные именами кня­зей, являлись их домениальной собственностью64, очевидно, и Ро­манов (Роман) входил в господарский домен.

К владениям господарского рода следует отнести и села, быв­шие собственностью господарских жен и их детей. Ж ена господа­ря Александра Анна в 1419— 1421 гг. подарила Молдавицкому монастырю села Вакулинцы и «где Зырна сделал расчистку, под лесом», около г. Дорохой. Другой своей жене — княгине Марене «и ее детям, нашему возлюбленному Петру и другим сыновьям и дочерям нашим, что будут от княгини Марены, и детям их, и внукам их, и правнукам и пращурам их... на веки» господарь Александр в 1429 г. жалует монастырь на Вышневце, «где есть игумен Киприян» и села Калиновцы, Вранешты, Белешты, Кын- дешты, Прижолтены, Хришаны и др., в Кодрах, где у господар- ской жены уж е были владения: «хотар кнепинин». Актом от 20 декабря 1437 г. господарь Ильяш подтверждает владения бо­ярина Михаила Дорохойского и среди них села, которые ранее принадлежали княгине, т. е. какой-то господарской жене, также в Кодрах65. Д ва последних акта свидетельствуют о наличии круп­ных господарских родовых владений в Кодрах Днестровско-Прут- ского междуречья и косвенно подтверждают идентичность текста молдавского сурета начала XIX в. грамоте господаря Ильяша от 5 октября 1437 г., указывающей на существование господарского «имения» в Кодрах66. По мере расширения территории княжества в господарский домен включались новые земли, в частности при­близительно в конце XIV — начале XV в. в Кодрах. Это были владения, на которые, как и на прочие частнофеодальные, види­мо, распространялись все «обычаи земли», регулировавшие по­земельные отношения67.

Земельные владения, составлявшие господарский домен на первых порах очень редко были источником дарений, пожалова­ний и других подобных операций. Редкими являлись отмеченные

116

документами случаи дарения сел церкви и монастырям на помин души (1403, янв. 7; 1419— 1421; 1437, окт. 5 ), пожизненные пож а­лования бывшим женам господарей (1421, дек. 13), передача сел частным лицам на ограниченное время за особые заслуги (1443, мая 22) или пожалования в полное наследственное владение (1437, дек. 20; 1446, янв. 25). Как правило, в перечисленных до­кументах так или иначе оговаривалась принадлежность владений к господарскому домену.

В то же время господари использовали любые возможности для увеличения своих личных и родовых владений. Для этого членам господарской семьи жаловались частные владения, но были и другие пути. Например, в уж е приведенной выше жалован­ной грамоте от 1429 г., февраля 10, господарской жене Марене, сыну Петру и другим господарским детям в их владение закреп­ляется монастырь, «где игумен Киприан» и ряд сел в Кодрах. Среди них село Калиновцы, принадлежавшее Кристе, что, одна­ко, не было закреплено господарским актом. Характерно, что в этих же местах, в Кодрах, находились села, уж е принадлежав­шие господарской семье «хотар кнегини», как указано в этом ж е акте, и «имение» господаря из документа 1437 г., окт. 5.

Господари стремились включить в личные владения целые волости с селами и крепостями. В литературе по разным пово­дам освещался территориальный спор между молдавскими госпо­дарями и польскими королями в связи с принадлежностью По- кутии и Шипинской земли68. Рассмотрим этот вопрос в связи с интересующим нас аспектом. Известно, что после вассальной присяги молдавский воевода Петр Мушат обязался предоставить польскому королю Владиславу заем. В 1388 г., янв. 27 была оформлена частная долговая запись польского короля, который с целью обеспечения займа обязался передать во владение П ет­ра Мушата «и его брату Роману и детям их или тем, кто из них жив останется» крепость Галич с волостью69, в случае невозвра­та займа к указанному сроку, до уплаты долга. К 1395 г. мол­давские бояре от имени господаря Стефана Мушата отказались от претензий на Коломыю, Снятии и Покутию, входивших в Га- личскую волость, оставляя открытым вопрос о другой спорной территории — Шипинской земле с крепостями Хмелев и Цецин. Однако в вассальной присяге Стефана и бояр того же года о тер­риториальных неурядицах двух владетелей ничего не сказано70. От претензий на эти владения в пользу короля Владислава, а так­же от давнего долга короля, «что... Петр воевода одолжил», от­казывается в 1400 г. поддерживаемый польским королем претен­дент на молдавский престол Ивашко, один из сыновей Петра М у­шата71. Но надежды Ивашко свергнуть господаря Александра не сбылись и попытки польского короля возвратить свои владения также оказались безуспешными.

В дальнейшем^ в вассальных актах молдавского господаря Александра, приносившего присяги польскому королю Владисла­

117

ву в 1402, 140472, 1407, 1411 гг., не упоминался давний имущест­венный спор, хотя в последнем содержится, видимо, косвенный намек на необходимость в интересах добрососедских отношений признания польским королем существующих границ между дву­мя государствами: «Если нам господарь наш, король, кривды не сделает в нашей земле и в моей вотчине, и в моей всей грани­це»73. В том ж е 1411 г. была сделана попытка урегулировать лич­ные имущественные взаимоотношения господаря и короля. Спе­циальным актом король обязался через два года погасить свой давний денежный долг («что нам одолжили предки их»), а в случае неуплаты в срок передать крепости Снятии и Коломыя, и Покутскую землю во владение господаря Александра и его д е­тей «со всем доходом и со всем правом, и со всеми границами»74.

Таким образом, существовали две линии взаимоотношений молдавских господарей с польским королем: государственная и личная. Первая из них оформлялась государственными актами вассальной присяги молдавских господарей и представителей мол­давского боярства. В них не оговаривались взаимные территори­альные и денежные претензии, носившие, судя по всему, личный характер. Другая линия отражена в источниках в виде взаимных личных обязательственных актов, затрагивающих частные интере­сы обоих владетелей, хотя они, конечно, не могли не влиять на межгосударственные75.

Особое положение крепостей Хмелев и Цецин «с теми волостя­ми и селами, которые к ним принадлежат», отмечено в акте ко­роля Владислава от 13 декабря 1433 г. Как сюзерен молдавского господаря Стефана он жалует ему «свою землю волошскую всю держать, во всех своих границах, так как его предки держали». Что ж е касается спорных владений, то Хмелев и Цецин с волостя­ми король дает Стефану «на веки и его детям с потомками», счи­тая «его законным отчичем и дедичем этих крепостей». Причем он оставляет за собой Покутию и устанавливает границу между этими владениями76.

Однако актом от 23 сентября 1436 г., то есть вскоре после описанных выше событий, господарь Ильяш отдает польскому ко­ролю, чтобы возместить убытки, нанесенные военными действия­ми своего отца в Покутии «Землю Шипиньскую, которую Мол­давская земля от короны имела... возвращаем с наших панов и бояр ведома, совета и воли... со всеми приходами»77. Этим доку­ментом как будто опровергается принадлежность Шипинской земли господарскому домену. Однако спустя ряд лет, после из­гнания Ильяша с престола, его жена Маринка вновь претендует на эту землю как семейное господарское владение. В 1444 г. от имени ослепленного и бежавшего в Галичину с семьей Ильяша она обратилась к польскому королю из Львова и попросила вза­мен крепостей Хотин, Цецина и Хмелев с волостями, в свое время переданных королю, «имущество, что полагается здесь в Коро­левстве польском светлейшему господину Ильяшу, и нам, и на­

118

шим детям; имущество королевское (т. е., видимо, из домена польского короля. — Л . П .), которое будет для удовлетворения господаря Ильяша, и нас, и наших детей», либо возвратить Ши- пинскую землю78. По «обычаям земли», корнями уходящими в се- мейно-патронимные отношения собственности, родовые, «вотчин­ные» земли опального члена господарского рода оставались за его прочими членами. Вновь ж е приобретенные земли, какой бы­ла Шипинская земля с ее неясным феодально-правовым статусом то ли личного благоприобретенного или ленного владения кон­кретного господаря, то ли территории, интегрированной в состав государственных владений (а может быть, она меняла этот ста­тус), становились предметом споров и раздоров. Лишившись лич­ных домениальных и родовых земель в Молдавском княжестве, опальный Ильяш теперь претендовал на компенсацию.

Не достаточно определенное и понятное положение личных господарских земельных владений по отношению к государствен­ной собственности вынуждает обратиться к изучению ее возник­новения.

В актах молдавских господарей концаВерховная XIV—XV в. отразилось установлениефеодально- «»

государственная правосознания верховной государствен-земельная собственность ной земельной собственности в лице гла­

вы государства. При отсутствии кодифи­цированного законодательства, появляющегося в Молдавском княжестве лишь в XVII в.79, такие акты в совокупности приобре­тали силу законодательно-правовых документов. В первом дош ед­шем до нас акте Петра Мушата, от 1 мая 1384 г., он титулован «божьей волей воевода Земли Молдавской»80, то есть как глава формирующегося государственного аппарата, облеченный много­численными военными, политическими, судебными и администра­тивными прерогативами. В последующих актах он также высту­пает лишь в качестве воеводы молдавского (Petruswoyeuda mol- daviensis — 1387, мая 6; «Петра воеводы молдавского» — 1388, февр. 10)81.

Впервые формулы, свидетельствующие о существовании вер­ховной государственной земельной собственности, появляются в интитуляции грамот господаря Романа: «Великий, самодержав­ный, милостью божьей господин Ио Роман воевода, владеющий Землей Молдавской от гор до моря» (1392 г., марта 3 0 )82. В этом титуле отмечены все существенные моменты общего укрепления феодальной государственности в Молдавии. Подчеркнуто указа­ние на расширение границ княжества господарем. Подобные вер­ховные государственные прерогативы на землю княжества еще нуждались «в правовом обосновании. Оно содержится в другом до­кументе (1393 г., янв. 5), где Роман титулует себя «мы, Роман воевода молдавский и дедич всей земли волошской от плонины до самого берега моря»83. Ссылка на наследственные права воеводы как верховного собственника земель княжества (дедич) должна была служить таким обоснованием.

119

Однако феодальное правосознание верховной государственной земельной собственности к концу XIV в. еще окончательно не ус­тановилось. В поземельной грамоте того же господаря от 1393 г., ноября 18, содержится противоречие. Хотя в ней Роман титуло­ван как «великий, самодержавный господин» и «воевода Земли Молдавской от планины до берега моря», этот документ издан также от имени его сыновей Александра, Богдана и бояр. Поэто­му новая формула «в нашей земле, в Молдавской»84, появляюща­яся далее в тексте, может трактоваться как указание общей фео­дальной собственности на землю княжества. В немногих грамо­тах Стефана 'воеводы указание на верховную государственную зе­мельную собственность присутствует лишь во внутреннем, позе­мельном акте 1397 г., апреля 18: «Божьей милостью, мы, Стефан воевода, господин Земли Молдавской»85. Во внешнеполитических ж е документах Стефан фигурирует только как воевода М олда­вии86.

Формула верховной государственной собственности на землю получает завершенный вид в грамотах Юги и окончательно за ­крепляется при Александре уж е в первых его поземельных актах: «Милостью божьею, мы, Ио Александр воевода, господин (или господарь) Земли Молдавской»87. Причем характерно, что в инти- тулатуре молдавских внешнеполитических актов право суверен­ной верховной земельной собственности отражено с некоторым запозданием, окончательно закрепляясь лишь с 1407 г.88 Д о этого молдавские господари во внешних сношениях, в частности в актах о вассальной присяге, выступали только как воеводы. Видимо,это обусловлено укреплением внешнеполитических позиций Мол­давского княжества при Александре и приобретением признанного государственного суверенитета — феодальной земельной собствен­ности, сконцентрированной в масштабе всей страны89. Вскоре пос­ле принесения вассальной присяги господарем Александром поль­скому королю Владиславу в 1402 и 1407 гг., где он фигурирует лишь как «воевода молдавский», в 1407 г. оформляется новый акт, подтверждающий предыдущие, но уж е с титулом «господаря Земли Молдавской». В таком качестве Александр выступает д а ­лее во всех внешнеполитических актах90. В этом случае вассаль­ная присяга стала, по-видимому, формой союзнических отноше­ний суверенных государей.

Таким образом, в актах молдавских господарей отразился процесс закрепления феодальным правосознанием государствен­ной власти молдавских воевод как волевого, насильственного на­чала, установления верховной земельной собственности государ­ства на всю землю княжества.

Первоначально земли княжества, не являвшиеся общинной или частнофеодальной собственностью, а также те, что входили в его состав по мере расширения государственных границ во второй половине XIV в., особенно слабо или вовсе не заселенные, состав­ляли государственные владения. Они охватывали большую часть

120

Днестровско-Карпатских земель. Противостоявшее прежним об­щинным порядкам феодальное государство стремилось осущест­вить монополию формирующегося господствующего класса новых крупных землевладельцев на основное средство производства — всю землю княжества. Это, несомненно, произошло постепенно в борьбе господарей и служилых людей не только с прежними соб­ственниками и владельцами земли — общинным крестьянством, но также, видимо, и старой общинной знатью (кнезами, ж уде и вата- манами), захватывавшей общинные земли еще до возникновения государственности. В этой борьбе укреплялся государственный аппарат. В частности, возникла необходимость появления канце­лярии как органа, оформлявшего господарские, прежде всего по­земельные акты, феодально-правовые документы, отражающие ус­тановление верховной государственной собственности на землю, коллективной собственности формирующегося класса «новых» фе­одалов. Установление верховной государственной земельной соб­ственности происходило на протяжении второй половины XIV в. и получило юридическое оформление на рубеже столетий, совпав с окончательным закреплением территориальных границ кня­жества91.

Сам факт массового издания государственных поземельных грамот, закреплявших с конца XIV в. земли за «новыми» феодала­ми, господарские дарения, пожалования, обмен, покупку и т. д., то есть практически все акты перемещения земельных владений из одних рук в другие, свидетельствует о том, что к этому времени государство вступило в свои права верховного собственника зе ­мель и стало осуществлять их путем контроля за движением зе ­мельной собственности. Исследование дошедших до нас поземель­ных актов позволяет обнаружить этот скачок в феодальных позе­мельных отношениях Молдавии XIV— XV вв. Так, с 1392 по 1399 гг. — 8 актов; в первой трети XV в., за время правления гос­подаря А лександра,— около 100 и т. д.

Осуществление господарями права верховной земельной соб­ственности в Молдавии сказалось и в постоянном подтверждении новыми господарями уж е однажды пожалованных феодалам вла­дений. К примеру, в 1424 г. господарь Александр жалует попу Юге и его брату Нану село Бучумены, а в 1428 г. подтверждает это ж е село Нану. Преемник и сын Александра господарь Стефан в 1434 г. подтверждает село Бучумены пону Юге. Спустя пять лет, в 1439 г. в совместное правление господарей Ильяша и Стефана понадобилось новое подтверждение прав попа Юги и сына его Михаила на это ж е село. К концу правления братьев-господарей, в 1442 г., близкие родичи попа Юги и его сына Михаила некие Ван- ча и Илья, сыновья Станиги и, видимо, братья попа Юги, меняют село Бучумены («их отчину») на половину другого с боярином Андроником и его сыном Костей логофетом92. Обмен узаконивает­ся только господарским актом. Впоследствии, видимо, это село вновь возвращается во владение потомков Станиги93, ибо актом

121

господаря Стефана от 1490 г. оформляется продажа Бучумен, при­надлежащ их Марушке, дочери Михаила логофета, внучке попа Юги, и Драгош у Станижеску, сыну Нана, со ссылкой на привилей господаря Александра, следует думать 1424 г.94 Подобных приме­ров можно привести множество. Все они свидетельствуют о том, что молдавское государство в лице господарей активно осущест­вляло свое право верховной земельной собственности.

Право верховной государственной земельной собственности, субъектам которого был господарь, как глава государства олице­творявший коллективную, корпоративную собственность господ­ствующего феодального класса на земли страны, зафиксировано в ставших стереотипными формулах этих актов: «Милостью бо­жьей, мы, воевода, господарь Земли Молдавской... дали и под­твердили... в нашей земле (в М олдавской)...» Стереотипность формулировок поземельных актов сама по себе служит признаком зафиксированных или устоявшихся юридических норм, приобре­тавших таким образом характер законодательного прецедента.

Верховная государственная земельная собственность вначале не была тождественна личному господарскому домену, который в строгом смысле являлся частнофеодальным владением молдав­ских воевод — господарей. Как и многие другие подобные владе­ния, господарский домен, по-видимому, складывался из земель, ко­торые могли быть выделены из семейно-патронимных владений господарского рода в результате его сегментации и индивидуали­зации, либо вновь освоенных и населенных зависимыми непосред­ственно от господаря как феодала людьми, либо благоприобре­тенных.

В последнем случае отличие господарских домениальных вла­дений от государственных особенно выражено, когда господарь выступает в одном лице, объединяющем два субъекта поземель­ных сделок. Как глава государства — субъект верховной государ­ственной собственности на землю, оформляющий собственную сделку на покупку земли и дарение ее монастырю в качестве субъекта частнофеодального (домениального) владения. Госпо­дарь Александр, актом от 7 января 1407 г., скрепляет свою по­купку и дарение виноградника Нямецкому и Бистрицкому монас­тырям95. В этом смысле интересен документ от 15 сентября 1466 г., который необходимо процитировать: «Мы, Стефан воево­да, господарь Земли Молдавской... сообщаем... всем... что пришли перед нами и митрополитами нашими кир Феоктистом из Сучавы и кир Тарасие из Романа, и перед боярами нашими молдавскими, великими и малыми, младшими и старшими, боярин наш пан Стан Бабич, его брат пан Яким, и их брат пан Симион Бабич, также и сыновья Якима Бабича Васко и Федко, вместе с другими их пле­мянниками, ...и продали нам их село... Верхний Виков за 200 та­тарских золотых вместе со всеми полянами и сенокосами, с хол­мами и источниками, со всеми доходами и хотарами, что издавна принадлежали этому селу. А мы... при митрополитах наших и при

122

всех боярах наших молдавских заплатили полностью им 200 золо­тых... А они...отдали нам... древние их привилеи, которые они име­ли на это село от двух господарей Ильяша воеводы и Стефана во­еводы и отдали нам село навсегда.

А мы... своей волей... дали это вышеназванное село Верхний Виков... монастырю Путна... со всем доходом, нерушимо никогда, навеки». Д алее следует обычная запись свидетелей бояр, скреп­ляющих грамоту своими печатями96. Частнофеодальная сделка купли-продажи между семейно-патронимным родом Бабичей и господарем обусловила символический переход села Верхний Ви­ков в личный господарский домен и немедленное дарение его Путнянскому монастырю, оформленные господарским государст­венным актом с его печатью как главы государства и печатями бояр из господарского совета.

Можно предположить, что в какой-то форме продолжала су­ществовать и земельная собственность господарского рода. Д р у­гими словами, могли сохраняться наследственно-правовые связи уж е фактически экономически отделившихся индивидуальных владений членов господарской семьи, о чем свидетельствуют при­веденные выше данные источников о «селах княгини», пожало­ванных господарским женам и детям не только из личного госпо­дарского домена, но также составлявших иные категории земле­владения.

Верховная государственная земельная монопольная собствен­ность в Молдавии XIV— XV вв. (dominium em inens) перекрыва­ла другие виды собственности, придавая им феодально-иерархи- ческий характер зависимости, известную ее условность и разную степень привилегированности. Государственная феодальная рента взималась с разных категорий землевладения в виде налогов и повинностей. Почти полное отсутствие иммунитетов частнофео­дальных земельных владений (определенное исключение состав­ляли церковно-монастырские владения) подчеркивало значитель­ную роль верховного государственного права собственности на все земли Молдавского княжества97.

Феодализация и становление старовотчинной структуры землевладения

Верховная Утверждение верховной государственнойгосударственная земельной собственности сказалось наземельная собственность АЛ

и категории системе землевладения в Молдавскомземлевладения княжестве. Оно отразилось на феодаль­

ном юридическо-правовом регулирова­нии земельных держаний господарскими

актами с конца XIV в., разных форм зависимости их владельцев от государственной власти, олицетворявшей верховную государ­ственную земельную собственность. В этом плане следует выде­лить часть родового семейно-патронимного землевладения, сфор­

123

мировавшегося, как будет показано далее, в предшествующее время. С конца XIV в. упомянутое землевладение располагало господарскими жалованными поземельными грамотами, то есть феодальными владельческими правами. В то же время подобные владения, видимо, не являлись в собственном смысле феодальны­ми. Мы не располагаем никакими данными, свидетельствующими о том, что экономическая реализация такой формы земельной соб­ственности носила феодальный характер, осуществлялась путем эксплуатации зависимых крестьян. Большая семья или патрони­мия, владевшая хотаром своего поселка в лице ее главы, несом­ненно, собственными силами вела хозяйство, вносила подати и исполняла повинности феодальному государству.

В феодализирующихея и ранних феодальных обществах сохра­нялась подобная, зависимая от государства масса сельских про­изводителей— мелких землевладельцев или общин98. В Молдавии рассматриваемого периода — это общинники и мелкие частные (аллоидальные) семейно^патронимные владельцы.

Исследуя социальный статус не зависимых от частных лиц об­щинников и мелких землевладельцев, их отношение к феодально­му государству, Ю. В. Бромлей связал его с появлением верхов­ной государственной земельной собственности и, вместе с этим, превращением государственных налогов в феодальную ренту. В этой массе он выделил категорию полноправных землевладельцев. В экономическом отношении они оставались «трудящимися субъ ­ектами», самостоятельно обрабатывавшими землю, находившуюся в их наследственной частной собственности, на которую, однако, постепенно распространялась верховная государственная собст­венность. В то же время часть этих лиц (дедичи, племичи, heredes и т. д.) в сословно-юридическом смысле обладала привилегиями, являлась мелкой знатью, обязанной военной службой князю99.

В ранних молдавских феодальных поземельных актах встре­чаются некоторые свидетельства, позволяющие допустить сущ ест­вование подобного мелкого землевладения привилегированных «трудящихся субъектов» — непосредственных производителей. Д о ­кументы не различают владения «трудящихся субъектов» — мел­кой землевладельческой знати— и собственно феодальные, офор­мляя в обоих случаях господарские пожалования «за верную служ бу», т. е. определяют их юридический статус по отношению к верховной государственной земельной собственности. В таких ак­тах обычно нет указаний на участие владельцев непосредственно в ее освоении и обработке. Они воспринимаются как юридическое оформление частнофеодального владения, использующего труд зависимого сельского населения. Однако в ряде приведенных вы­ше (гл. III) случаев имеются косвенные или прямые свидетель­ства того, что владельцы селений одновременно являлись «трудя­щимися субъектами» на собственной земле. Привлекает внимание пожалование некоему «слуге» господарскому Ивану Стын- гачулу «за правую служ бу нам» селения, «где дом его...

124

которое сам сделал себе на пустоши в лесу... собственным трудом очистил от леса... чтобы было ему... со всем доходом» (1439.V II.15 )100. Категория мелкого землевладения не зависимых от каких-либо частных лиц непосредственных производителей могла включать, конечно, только земли, которые обрабатывались сила­ми живших на них большесемейно-патронимных коллективов. Эта категория землевладения возникла из свободной, частной (аллои- дальной) собственности раннефеодального времени. Факт пожало­вания родового земельного владения («отчины») большой семье или патронимии господарем, олицетворявшим верховную государ­ственную земельную собственность, «за верную службу... со всем доходом» свидетельствует о переходе их в категорию привилеги­рованной мелкой землевладельческой знати, судя по всему, со­стоявшей из «трудящихся субъектов», непосредственных произво­дителей. Пожалование господарем родовому коллективу (большой семье или патронимии) ее наследственного землевладения («от­чины», «дедины») «со всем доходом» являлось феодально-государ- ственным признанием его привилегированности и выделяло в осо­бую категорию в отличие от других семейно-патронимных кресть­янских владений.

Можно привести множество подобных случаев. Некий Нэнбач Барбосул получил в 1424— 1425 гг., сент. 4 господарскую ж ало­ванную грамоту на владение селением на Ш омузе, «где есть дом его, чтобы ему был урик со всем доходом», то есть хотар посел­ка большой семьи («где дом его»). В 1427 г., сент., такой ж е акт па поселение в Кырлигатуре, «где есть дом его», получил Онич- ка101. По другому поводу уж е приводился акт от 15 октября 1427 г. о пожаловании Оанче, его жене Насте, ее сыну от преды­дущего брака с Добрачином, и их детям, а также братьям и сестрам Оанчи, с их детьми, селения, «где был дом Добрачинов и Братул Плешескул» — патронимии, впоследствии приобретшей соответствующее название по имени ее основателя Добрачины102. Крачуну Пурчелескулу подтверждается «отнина его... село его, Пурчелешты, где есть дом его» (1429.1.10). Драгош у Урлату ж а­луется «село его на Тутове, где есть дом его... и детям его, и бра­тьям его» (1432.1.2)103 и т. д.

Однако в самом статусе этих владений заложена возможность их превращения в собственно феодальные, на что чутко реаги­руют топонимы поселений, выступающие индикаторами социаль­ных перемен. В одном из приведенных выше случаев большесе­мейное поселение Онички (1427.IX) позднее приобретает владель- ческо-локализующее название Оничканы104, сохраняющееся по сей день. В 1429 г., июня 1, господарь жалует Онике «село на Ж и- жии, где есть у него дом... и детям его... и сестрам его» (во вто­рой половине XV в. Оничены). Уже в 1432 г. этот же Оника вы­ступает как феодал, во владение которого переходит соседнее се­ление Виколены105. Привлечение для обработки родовых земель большой семьи или патронимии холопов и особенно другого за ­

125

висимого населения превращало такие владения в частнофео­дальные.

Таким образом, в рамках верховной государственной земель­ной собственности к концу XIV — первой половине XV в. выде­ляются следующие категории землевладения:

I. Собственно государственное, включавшее земли, заселен­ные зависимым от государства населением, а также незаселен­ные земли (приблизительно 65% всей территории страны в первой трети XV в .)106, составлявшие резерв сельской колонизации и фе­одализации. Однако их охват системой формирующегося фео­дального землевладения зависел от ряда факторов и прежде все­го ограничивался имевшимися людскими ресурсами.

II. Полукрестьянское:родовое (семейно-патронимное), привилегированное, частное,

мелкое, аллоидальное, «трудящихся субъектов».III. Частнофеодальное:Родовое и неродовое (семейно-патронимное), индивидуально­

семейное, в том числе господарский, личный домен, привилегиро­ванное, с зависимым крестьянством.

церковно^монастырское, привилегированное с зависимым кре­стьянством.

Критерии классификации категорий землевладения основаны главным образом на правовой и номинативно-селищной сторонах поземельных отношений, зафиксированных источниками. За ними скрыты глубинные социально-экономические явления, нашедшие соответствующее отражение в правовых нормах, актах и топони­мических реалиях. Эти категории землевладения взаимодейство­вали в процессе феодализации вширь, что привело к становлению старовотчинной структуры землевладения.

Исследование процесса формирования феодального землевла­дения и становления его старовотчинной структуры, в уж е сло­жившемся виде впервые показанной П. В. Советовым107, при от­сутствии для большей части этого периода источников возможно лишь путем их статистической реконструкции. Методика такой реконструкции основана на ретроспекции данных поземельных ак­тов конца XIV — первой половины XV в. о распространении сель­ских поселений — единиц землеустройства и в известном смысле единиц землевладения того времени.

Ретроспекция сельского расселения XIV в.Методика реконструкцииисточников построена на расчете давности сущест­вования каждого селения по форме его

впервые упоминаемого топонима в поземельных документах более позднего времени108. Вычисленная в соответствии с формой топо­нима давность существования конкретного села сопоставляется с содержащимися в актах прямыми и косвенными указаниями на владельческий статус этого селения и его изменения. Такой инди­видуальный анализ не поддается классификации, поэтому мы ог­раничимся лишь некоторыми примерами.

126

В 1392 г., марта 30, господарь Роман жалует Иванышу витязю «за его верную службу» три села на р. Сирет: Чурсачовцы, Вла- димировцы и Букуровцы109. Ретроспективный расчет давности этих сел с полными патронимичными названиями показал, что они как семейно-патронимные частные владения могли существовать по крайней мере с конца X III— начала XIV в. и это качество сохра­няли вплоть до перехода в конце XIV в. как феодальное владение в руки Иваныша. В иных случаях, как увидим далее, документы содержат указание на прежнего владельца. С утратой патроним­ных прав на землю упраздняются старые хотары этих сел, и гос­подарским актом устанавливается новый общий для них хотар частнофеодального владения.

В 1397 г., апреля 18, пан Кошку и его брат Тоадер за «служ­бу» господарям Роману и Стефану получают как частнофеодаль­ное, оформленное господарским актом, владение — свою «отнину» (т. е. перешедшее в наследство от отца) Ругашешты110. П оселе­ние с патронимичным полным названием к этому времени уж е су­ществовало не менее столетия111 и являлось частнопатронимич- ным владением предков Кошку и Тоадера, по крайней мере на протяжении последних двух поколений владельцев. Так как па- тронимичная и частная формы владения практически тождествен­ны, то и это селение следует включить в соответствующую катего­рию землевладения, до преобразования его (в правовом отноше­нии) в частнофеодальное владение в конце XIV — первой трети XV в. Определение хотара этого селения, очевидно, служит ука­занием на его выделение из большой патронимии или формирую­щейся сельской общины.

В 1400 г., июня 29, два селения Пояна и Гыртан на р. Тазлэу жалуются господарем во владение боярину Строе и, видимо, его брату Ивану112. Оба села с ранними непатронимичными молдав­скими названиями, что свидетельствует об их общинном характе­ре (волошская община) и соответствующих владельческих пра­вах вплоть до оформленного господарским актом перехода в руки феодалов — боярина Строе и Ивана. Указанием на отделение упомянутых селений — частей общины — может служить установ­ление их хотаров в господарской грамоте113.

Интересные результаты дает подобный анализ уж е приводив­шейся жалованной грамоты на имя пана Ж урж а Унгурянула, ко­торому господарь Александр, в 1409 г., января 28, дает во владе­ние «отнину его» селения Унгурены, «где его дом», и рядом Су­ходол, а также несколько селений на р. Турлуй в непосредствен­ной близости от предыдущих: Порчешты, Сперлешты, Негрилеш- ты и Her (ашешты), «где есть Негш жуде», и ниже, «где есть Коман»114. Этим актом оформляются владения крупного феодала, в которые входят два селения, полученные в наследство от отца («отнины»). Одно из них — Унгурены. Судя по владельческо-лока-

лизующему названию, оно, видимо, издавна перешло во владение его семейства, жившего в этом селении, о чем свидетельствует

127

прозвище Ж урж а Унгурянула и прямое указание документа — «где его дом». Происхождение его прозвища связано с группой волошских переселенцев из венгерской стороны (Унгария, молд.- Венгрия), то есть из Трансильвании115. Другое селение (Сухо­дол) имеет раннее непатронимичное «общинное» название и могло перейти к отцу Ж уржа, вероятно, во второй половине XIV в. Оба села с полными топонимами по расчетам существуют по крайней мере с конца XIII — первой трети XIV в. Остальные селения, все с патронимичными названиями, не были «отниной» Ж урж а, то есть являлись его феодальным владением так сказать в первом поколении. Четыре из них, с полными топонимами, до этого были частнопатронимичными владениями, а также большесемейный по­селок с первичным названием, «где есть Коман», основанный по расчетам, судя по топониму, в последней трети XIV в. Несколь­ко особняком стоит поселение «Нег (ашешты), где есть Негш ж у­де». Очевидно, оно являлось патронимичным осколком прежней общины, возглавлявшейся ж уде, который к моменту перехода па­тронимии во владение Ж урж а Унгурянула утратил свои владель­ческие права на это поселение. Прежние его права можно про­следить по совпадению имени ж уде с названием селения. Соеди­нение в одно феодальное 'владение владельческо-родового поселка Ж урж а Унгурянула — Унгурены и общинного поселка Суходол прежде с обособленными хотарами определено в господарском акте их общим хотаром. Прочие селения остались со старыми хо­тарами. Д о того, как они составили феодальную вотчину Ж уржа Унгурянула и его отца, эти селения на протяжении XIV в .116 бы­ли либо общинными (С уходол), либо частными семейно-патро- нимными (Прочешты, Сперлешты, Негрилешты, Негашешты, где есть Коман»).

Обычно каждый из дошедших до нас молдавских поземельных актов требует особого ретроспективного анализа. К примеру так­же, жалованная грамота 1414 г., августа 2 117, на имя пана Тоадера Питика и его брата Д рагула, в которой упоминаются три селения с первичными и вторичными топонимами, то есть основанными при жизни одного—двух поколений. Причем в двух из них нахо­дились «дома» Тоадера Питика, поэтому трудно объяснить при­надлежностью его сразу к двум семейным общинам, особенно ввиду большой отдаленности этих селений. «Село на Бырладе, где у него (Тоадера Питика. — Л . П . ) есть другой дом, где есть Та- маш и Иван кнезы», впоследствии приобрело полный патроними­ческий топоним Питешты (1507 г., 11.28)118 и, вероятно, являлось родовым владением Тоадера Питика, который выбившись в со­словие панов, включил его в свое феодальное владение. В озм ож ­но, Тамаш и Иван кнезы были его семейно-патронимными роди­чами либо чужаками, первоначально подчинившими это селение своей власти в составе волошской надобщинной структуры и ут­ратившие ее с переходом селения в феодальное владение Тоадера Питика. Другое село «на Кобыле (северо-восточнее г. Бакэу), где

128

у шего (Тоадера Питика. — Л. П. ) сеть дом, где был Вериш Ста­нислав», к XVI в. получило владельческо-локализуюицее название Питичены (1528.111.4)119. «Дом» Тоадера Питика (т. е. семья) в этом селении мог появиться вследствие родственных связей, воз­можно, матримональных контактов с семьей Вериша Станислава, скажем, при отсутствии у него потомков по мужской линии или женитьбе брата или сына Тоадера Питика на дочери одного из жителей. Этим он мог воспользоваться с целью внедрения в се­мейную общину Вериша Станислава и подчинения ее себе. Х а­рактерно, что третье село, попавшее во владение Тоадера Питика, «в устье Ж еравца, где впадает в Бырлад, по имени, где был Лие и Цыганешты кнезы», в 1436 г. уж е имеет собственный полный патронимический топоним Лиешты120. Итак, одно из сел, в 1414 г. пожалованных господарем пану Тоадеру Питику за «верную службу», следует считать его первоначальным, родовым, частно- патронимным владением (Питешты). Другое, большесемейное се­ление, «где есть Вериш Станислав», оказалось во владении Тоа­дера Питика при неясных обстоятельствах, в силу которых у него там появился еще один «дом» (Питичены). Третье, частнопатро- нимное селение было пожаловано господарем (Лиешты). Все три селения вначале были частными семейно-патронимными вла­дениями. В пределах вычисленных периодов их существования до момента первого упоминания в документах этим статусом они могли обладать примерно в середине — второй половине XIV в.121

На таком индивидуальном социально-экономическом анализе всех дошедших до нас 288 поземельных актов молдавских госпо­дарей конца XIV — первой половины XV в., в которых упомянуто 798 пунктов заселения — единиц землеустройства (землевладе­ния), и расчетах давности существования каждого из них были построены ретроспективные рабочие таблицы землевладений (по категориям) в Молдавии середины XIV в. и первой трети XV в.122 Они составили достаточно репрезентативные «естественные» вы­борки по соответствующим периодам, с распределением в них землевладений по категориям. Выборка, относящаяся к середине XIV в., составляет 54,2% (542) всего определенного для этоговремени количества сельских поселений — генеральной совокупно­сти — около 1000 пунктов123. Выборка первой трети XV в.— 47,0% (705) генеральной совокупности (около 1500 поселений)124. П о­добные крупные выборки не нуждаются в расчетах степени их репрезентативности.

В табл. 9 показаны результаты вероятностных расчетов долей и число поселений и владений по категориям землевладения125 в генеральных совокупностях для первой трети XIV в. (см. также табл. 8), середины XIV и первой трети XV в.126, в сопоставлении с данными П. В. Советова по старовотчинной структуре последней трети XV в.127 Табл. 9 характеризует динамику становления фео­дальной системы землевладения в Молдавии конца XIII— XV вв.

9 Л. Л. Полевой 129

Три этапа формирования П ервы й этап, остающийся наименее изу-феодального ченным, заканчивается с появлением су-землевладения АЛверенного Молдавского княжества в

середине XIV в. Начало его, видимо, от­носится к XIII в. Некоторое представление о поземельных отноше­ниях этого периода можно составить по гипотетической структуре землевладения, определенной для первой трети XIV в. (см. табл. 8 ). В названный период происходило интенсивное разложение об­щинного землевладения и выделение из него большесемейно-па- тронимного с частновладельческими тенденциями (неполный алло- идальный тип землевладения). Большесемейно-патронимное зем ­левладение в первой трети XIV в. составляло около 3/4 всех вла­дений (73,5% ).Возникают какие-то формы принадлежности по­селений отдельным лицам, видимо, постепенно приобретающие феодальный характер, то есть зависимости населяющих их лю­дей. Феодализирующаяся общинная знать — чаще всего жуде, кне­зы и ватаманы, «вместе с общинной собственностью узурпирова­ла и связанные с ней повинности»128.

В середине XIV в., к концу первого этапа, владения, приобре­тающие собственно феодальный характер, занимали уж е треть (по расчетам около 33%) всех владений. Они были небольшими, как правило, в одно селение. Наряду с ними появились владения, со­ставлявшие личную земельную собственность первых молдавских воевод как крупных феодалов. Домениальная собственность вое­вод также еще не очень велика: приблизительно 15 селений, при­надлежавших одному владельцу. Интересна география феодаль-

Таблица 9. Динамика землевладений в Молдавии XIV—XV вв. по категориям

ПериодыГенераль­ волошскаяные сово- и славянскаяк>пности общины

селе­ владе­ния ния

Светское земле-

большесемей-но-патронимное

селе­ния

владе­ния

1—.* селения

селе­ния

владе­ния

частно-

4—5 селений

селе­ния

владе­ния

треть XIV в.

на*XIV в.

треть XV в.

XV в.

Кол-во 53 53 441 441 106 106 — —

% 8.8 8,8 73,5 73,5 17,6 17,6 — —

Кол-во 64 64 608 608 312 312 _ _

% 6,4 6,5 60,9 61,7 32,6 33,0 — —

Кол-во 24 24 361 361 414 352 174 49% 1,6 2,9 24,1 43,6 27,6 42,8 11,6 5,9

Кол-во 11 11 272 988 446 352 162 61% 0,6 0,7 16,0 66,6 26,3 23,7 9,6 4,1

• Государственная земельная собственность распространялась на часть общинного и семейно-патронимного землевладения, а также пустующие земли в процессе территори­

ального становления Молдавского княжества.

130

ных владений, сосредоточенных в массс в Восточном Подкарпатье от Южной Буковины до долины р. Бистрица, в пределах первона­чальной территории Молдавского княжества. Селения господар­ского домена исследуемого времени встречаются только в Буко­вине, в районах Сучавы и Сирета.

Основную часть землевладения в середине XIV в. по-прежнему составляло большесемейио-патронимное, неуклонно превращавше­еся в частную (аллоидальную, «отчинную») собственность. Оно ох­ватывало около 600 селений, или 60%, т. е. немногим меньше 2/3 их общего количества, и соответствующее число владений. Соб­ственно общинное землевладение, сохраняя еще некоторые пози­ции (примерно 6— 7 десятков селений, или 6— 7%), уж е значи­тельно уступало большесемейно-патронимному, источником появ­ления которого оно служило.

Показательна география общинного землевладения, которое сосредотачивалось главным образом по периметру предполагае­мых первоначальных границ Молдавского княжества и за их пре­делами, восточнее, в районах р. Тутова-Васлуй, днестровско-прут- ских Кодрах и других местах, где феодализация проходила менее интенсивно. Основу системы землевладения Молдавского княжества к середине XIV в. в количественном и пространствен­ном отношении составляли болынесемейно-патронимные владе­ния, ставшие или становившиеся частной собственностью. Но большесемейио-патронимное землевладение, приобретая частно­собственнический характер, сохраняло многие социальные узы с общинной организацией, из которой оно возникло. Эта форма зем-

(средние величины генеральных совокупностей)

владение

Церковно-мона­стырское зем­левладение

Всегофеодальное

ti—10 селении более 10 се­лений

господарскийдомен

селе­ния

владе­ния

селе­ния

владе­ния

селе­ния

владе­ния

селе­ния

владе-ьня

селе­ния

владе­ния

600 600100,0 100,0

_ 15 1 999 985— — — — 1.5 0,2 — — 100,0 100,0

76 10 294 12 42 1 112 12 1496 8235,1 1,2 19,6 1.5 2,8 0,2 7,5 1,5 100,0 100,0

264 39 303 16 100 1 134 16 1692 14&415,6 2,6 17,9 1,0 5,9 0,06 7,9 1,0 100,0 100,0

** Верховная государственная собственность покрывала все категории землевладения, также пустошн; всю территорию княжества.

9* 131

левладения составляла широкую структуру, основанную на об- щишю-родственных традициях, с одной стороны, и частнособст­веннических тенденциях, с другой; структуру переходного типа, ставшую, по мнению П. В. Советова129 и Л. Б. А лаева130, предпо­сылкой распространения долевого землевладения. Отмечена дли­тельная устойчивость значительного большесемейно-патронимиче- ского землевладения в странах со сходными с Молдавией природ­ными и хозяйственно-культурными условиями на Балканах, вплоть до XV — начала XX в., в Скандинавии, до X III—XIV вв., на Кавказе, почти до XX в.131 и др.

Второй этап формирования феодального землевладения охва­тывал первые десятилетия существования Молдавского государства до завершения процесса складывания верховной феодально-государ­ственной собственности на все земли страны (dominium em inens). Государственная собственность на общинные и семейно-патроним- ные земельные владения, а также пустующие земли, вместе с их «окняжением» в процессе территориального становления М олдав­ского княжества преобразовалась в феодально-государственное право на все земли страны. Юридическое оформление это право получило в поземельных и прочих актах молдавских господарей конца XIV — начала XV в. Л. Шиманский и Ж . Игнат проследи­ли по документальным материалам постепенное формирование феодального правосознания верховной государственной собствен­ности на землю Молдавского княжества, отразившееся в титула- туре господарей и других формулах грамот. Впервые оно отчет­ливо зафиксировано в документах с именем господаря Романа (1391— 1393) и закреплено при Александре (1400— 1432)1 в фор­мулах «Великий самодержавный, милостью божьей господин, Ио Роман воевода, обладая Землей Молдавской от планины до мо­ря» (1392.111.30), «в нашей Земле в Молдавской» (1393.XI.18), «Милостью божей, Ио Александр воевода, господин Земли Мол­давской» (1400.X I.29)132, «Милостью божией мы, Александр вое­вода, господарь Земли Молдавской...» ( 1412.IV .5)133 и т. д.

Существование верховной государственной собственности на землю подтверждают также сборы государственных налогов и по­датей, по сути ренты, со всех земель (сельских поселений). Кос­венное свидетельство о складывании постоянной государственной организации взимания налогов и податей примерно к этому же времени находим в упоминании глобника (1397 г.) и вистиерника (1400 г.) 134, там, где перечисляются боярские должности в составе господарского совета. Однако прямые сведения о налогах и дру­гих видах сбора государственной поземельной ренты встречаются в документах только начиная с 20-х гг. XV в. 135

Всякие перераспределения земельной собственности независи­мо от ее принадлежности с конца XIV — первой трети XV в. оформлялись государственными, господарскими актами, засви­детельствованными боярским советом. Приведенные в исследова­нии Л. Шиманского и Ж . Игната доказательства того, что появ­

132

ление таких актов только в конце XIV в. закономерно и не явля­ется следствием утраты более ранних источников136, думается, исчерпывают давний дискуссионный вопрос. П режде во многом стихийное, хотя и опиравшееся на поддержку государственной власти, возникновение новой феодальной системы землевладения с конца X IV — первой трети XV в. вступает в период более ак­тивного вмешательства Молдавского феодального государства, его аппарата управления и принуждения. Возникновение в конце XIV в. господарской канцелярии, составлявшей господарские по­земельные акты, явилось следствием установления верховной го­сударственной собственности на землю всей страны и отражением его в феодальном делопроизводстве и правосознании137. Особенно интенсивная деятельность господарской канцелярии с первой тре­ти XV в. характеризовала возросшую степень вмешательства го­сударства в процесс формирования феодальной системы земле­владения.

К первой трети XV в. в основном завершается складывание границ Молдавского княжества, территория к о т о р о г о намного расширилась после вытеснения золотоордынцев за Днестр138. Зн а­чительные земли за пределами первоначальных границ княже­ства в Восточном Подкарпатье вошли в государственный фонд или частично стали господарской домениальной собственностью (Кодры в Днестровско-Прутском междуречье). Они стали обшир­ным источником господарских пожалований в частнофеодальное владение вотчин за службу в государственном аппарате, войске и за другие заслуги.

На втором этапе феодализация вширь достигает своего апогея, вначале при благоприятных условиях существования феодального государства, а затем при непосредственном его участии как вер­ховного собственника всех земель страны. Этот процесс проходит вследствие дальнейшего превращения семейно-патронимных, част­ных владений в частнофеодальные узурпации общинных земель. Уже в первой трети XV в. собственно общинное землевладение значительно сократилось, составив небольшую часть всех поселе­ний страны, охватывая лишь два—три десятка, или всего около 1,6% селений (см. табл. 9 ). Значительно уменьшилось также се- мейно-патронимное землевладение, в которое, однако, по-прежне­му входила большая доля всех поселений — приблизительно 360, или около 24%. Зато за счет общинного и семейно-патронимного резко выросло частнофеодальное — 957 пунктов, или 64,0% всех поселений страны. Появилась новая категория феодального земле­владения— церковно-монастырское, сразу же занявшая заметное место в его структуре— 112 селений (7,5%). Постепенно расши­рялся господарский домен, охватывавший примерно 42 селения (2,8%).

Однако на этом этапе расширение частнофеодального земле­владения, церковно-монастырского и господарского доменов про­исходило не только за счет патронимного и общинного. Значи­

133

тельную роль здесь сыграло увеличение государственных земель­ных фондов Молдавского княжества, намного раздвинувшего свои границы к концу XIV в. и массовая колонизация -новых земель. Количество вновь появившихся поселений с середины XIV по пер­вую треть XV в. — около 500, в полтора раза увеличивало об­щее число сельских поселений Молдавского княжества (примерно от 1000 до 1500). Новые поселки, основную часть которых состав­ляли большие семьи и патронимии, сразу ж е основывались на частнофеодальных землях (феодал получал участок земли под заселение) или вскоре были пожалованы во владение феодалов. Семейно-патронимное землевладение частью растворилось в раз­ных категориях феодального землевладения, превратившись в феодально-зависимые поселки, частью составило мелкую приви­легированную земельную собственность «трудящихся субъек­тов».

Остающийся в общем недостаточно ясным социальный статус большесемейно-патронимного землевладения в составе феодаль­ной системы позволяет лишь предположить, что это было мелкое землевладение полукрестьянского типа. Такое мелкое землевла­дение могло сохраняться до того момента, когда патронимия рас­падалась на экономически самостоятельные индивидуальные се­мьи. В каждом конкретном случае это происходило в разное вре­мя, хотя общие закономерности социальной истории страны со­действовали усилению и соединению подобных явлений в опреде­ленные периоды, как это было при перестройке структуры земле­владения в Молдавии XIV — середины XV в. и появлении старо­вотчинного землевладения (крупной вотчины I генерации) или в последних десятилетиях XV — 70— 80-е гг. XVI в., при новой пере­стройке структуры землевладения и появлении затем крупной вотчины II генерации139.

В первой трети XV в. около 3/4 всех сельских поселений (74,3%) были сосредоточены в руках немногочисленного класса феодалов. Так как семейно-патронимное, частное землевладение представляло собой естественный резерв феодализации и находи­лось накануне превращения в частнофеодальную собственность, то можно сказать, что феодализацией была охвачена подавляю­щая часть землевладений (98,4%). Собственно частнофеодальное землевладение (3/4 всех селений) принадлежало сравнительно не­большому числу юридических ли ц — 436 индивидуальным и кол­лективным владельцам. Причем появившаяся крупная феодаль­ная светская вотчина (свыше 3 селений) охватывала более трети (36,3%) всех поселений страны и находилась в руках всего 70 вла­дельцев, а вместе с господарским и церковно-монастырским до­менами— половину всех владений (46,6%), принадлежавших 84 (10,3% всех владельцев) индивидуальным и коллективным соб­ственникам. Уже в первой трети XV в. во владении ничтожно ма­лого числа крупных вотчинников находилась половина всех осво­енных богатств Молдавии.

134

Разрушаются отдельные, ранее пространственно обособленные территориальные структуры категорий землевладения, которые можно обнаружить при исследовании предыдущего этапа форми­рования феодального землевладения. Распространяется частно- феодальное светское и появляется церковно-монастырское земле­владение, все более проникая на территории, где раньше преоб­ладало общинное и семейно-патронимное землевладение.

Именно этот период феодализации характеризуют слова К. Маркса о судьбах восточнороманской общины: «Остаток ста­рой общинной собственности на землю, сохранившийся после пе­рехода к самостоятельному крестьянскому хозяйству... послу­жил... предлогом для того, чтобы осуществить переход к более низким формам земельной ренты. Часть земли принадлежит от­дельным крестьянам и обрабатывается ими самостоятельно. Д р у­гая обрабатывается сообща и образует прибавочный продукт, ко­торый служит отчасти для покрытия расходов общины, отчасти как резерв на случай неурожаев и т. д. Эти две последние части прибавочного продукта, а в конце концов и весь прибавочный продукт вместе с землей, на которой он вырастает, мало-помалу узурпируются государственными чиновниками и частными лица­ми, и первоначально свободные крестьяне-земельные собствен­ники, для которых сохраняется повинность совместной обработки этой земли, превращаются таким образом в обязанных нести бар­щину или обязанных к платежу продуктовой ренты, между тем как узурпаторы общинной земли превращаются в собственников не только узурпированной общинной земли, но и самих крестьян­ских участков»140.

Н а третьем этапе (40—60-е гг. XV в.) завершается формирова­ние старовотчинной структуры феодального землевладения М ол­давии. Этот этап характеризует устойчивая тенденция дальней­шего роста крупного землевладения (см. табл. 9 ). В последней трети XV в. светская частнофеодальная крупная вотчина (53,1% всех поселений страны) вместе с господарским (5,9% поселений) и церковно-монастырским (7,9%) доменами занимали господству­ющее положение в структуре землевладения, охватывая почти две трети (56,9%) всех поселений. Количество ж е крупных владель­цев выросло не столь значительно— 117 (против 84 на предыду­щем этапе), а их доля в общем числе владельцев даж е уменьши­лась (8,7% против 10,3%).

В то же время сравнительно мало увеличивается среднее фео­дальное землевладение (1— 3 поселения), составив примерно 450 селений, принадлежавших тому же числу (352) владельцев, а доля его даж е несколько снижается с 27,6 до 26,3% всех поселе­ний. Доля ж е владельцев сократилась особенно сильно — с 42,8 до 23,7%.

Семейно-патронимное держание земли в последней трети XV в. занимало сравнительно небольшое место в общей структуре зем ­левладения (16,0% всех поселений) с наибольшим числом вла­

135

дельцев (988, или 66,6%). Это были остатки так называемого до­левого (дробного) землевладения мелкокрестьянского тина, столь широко распространенного в период, предшествующий формиро­ванию старовотчинной структуры феодального землевладения. Общинное держание уменьшилось еще больше, занимая ничтож­ную долю всех поселений (0,6%), и, можно сказать, практически полностью перестало существовать как социально-экономическое явление.

Таким образом, на завершающем этапе складывания старовот­чинной структуры землевладения происходил дальнейший интен­сивный рост главным образом крупного феодального землевладе­ния. Этот рост шел, видимо, за счет продолжавшегося поглощения семейно-патронимного, мелкокрестьянского землевладения. В та­ком виде предстает показанная П. В. Советовым141 старовотчин­ная структура феодального землевладения, складывавшаяся на протяжении более полутораста лет в ходе разложения общинного землевладения, пожалований из государственных земель. Появле­ние суверенного Молдавского государства активно содействовало интенсификации процесса феодализации вширь, большую роль в котором сыграло значительное расширение границ княжества и массовая сельская колонизация земель. Здесь происходило ана­логичное тому, что отмечал JI. В. Черепнин, характеризуя эволю­цию древнерусского погоста — общины. «Эволюция погоста (вер­ви) совершалась в двух направлениях. Во-первых, происходила экономическая дифференциация его членов, росла частная, а за ­тем и феодальная собственность на землю. Во-вторых, шло освое­ние общинной земли и подчинение свободных общинников путем распространения на них суда и дани государственной (княже­ской) властью как органом правящего класса. Оба эти процесса развивались одновременно и взаимно переплетались, ибо форми­рование государства было связано с расслоением общины и появ­лением частной собственности и классов феодального общества, а укрепление государством верховной собственности на землю яв­лялось одним из рычагов феодализации. При этом насилие и вне­экономическое принуждение содействовали проявлению социаль­но-экономических закономерностей»142.

Своеобразием для Молдавии явилось то, что «окняжению» здесь подвергалось в основном не собственно общинное землевла­дение, хотя и это наблюдалось, а большесемейио-патронимное, частное, аллоидальное. землевладение, и «аллоидисты делаются держателями земли, верховная собственность на которую принад­лежит государству»143. Завершалась длительная эволюция земле­владения по генеральной линии от общинного в основном к боль- шесемейно-патронимному (долевому) и далее старовотчинному землевладению, находившаяся в основе процесса складывания со­циальной структуры феодальной Молдавии.

ГЛАВА У

ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ РАННЕЙ ФЕОДАЛЬНОЙ МОЛДАВИИ

Отношения собственности, связанные с землей — главным средством производства феодальной поры, находились в основе социальных связей, хотя немаловажное значение для них при фе­одализме имели также личностные отношения1. Классики марк­сизма рассматривали отношения собственности как главное про­изводственное отношение, в конечном счете определявшее все ос­тальные стороны социальной жизни общества. Так, К. Маркс пи­сал: «Мои исследования привели меня к тому результату, что правовые отношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого об­щего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях... и что анатомию граждан­ского общества следует искать в политической экономии»2.

Изучая исторический аспект отношений собственности, К. Маркс и Ф. Энгельс сделали основополагающий вывод о сос­ловном характере феодальной, прежде всего земельной собст­венности, которая находилась в монопольном обладании господ­ствующего класса феодалов3, и соединении земельной собствен­ности с феодальными правами господства и подчинения, ибо в феодальную эпоху функции суда и управления были атрибутами земельной собственности4, «...в большинстве известных в истории государств предоставляемые гражданам права соразмеряются с их имущественным положением... Так было и в средневековом феодальном государстве, где степень политического влияния оп­ределялась размерами землевладения»5.

Исследование процесса формирования феодального землевла­дения в Молдавии показало, что оно возникает в ходе разлож е­ния общинной собственности на землю, обособления аллоидальной (семейно-патронимной) собственности. Освобождение семейно- патронимного землевладения от оков общинной собственности, превращение в частное, неизбежно привело к складыванию фео­дальных форм земельной собственности, крупного феодального землевладения. С середины XIV в., когда в землевладении пре­обладал семейно-патронимный «неполный» или «полный» аллод, появление молдавской государственности, а вслед за ней верхов­ной государственной феодальной собственности, содействовало установлению монопольного права класса феодалов на весь зе ­мельный фонд страны. Феодальное государство обеспечило так­ж е монополию господствующего класса на гражданские права,

137

его привилегированное положение, экономической базой которо­го была монополия земельной собственности. Однако прежде, чем это произошло, в формирующемся молдавском феодальном обществе продолжала действовать инерция общинных порядков.

В догосударственный период феодальная социальная струк­тура Молдавии складывалась в ходе медленного разложения об­щинных отношений, тормозивших развитие новых вещных и лич­ностных отношений. Постоянная узурпация общинной и надоб- щинной верхушкой (старейшины, жуде, кнезы) общинной земель­ной собственности и власти наталкивалась на сопротивление ря­довых общинников, еще обладавших правоспособностью свобод­ных членов общины. Этот процесс тормозило существование тра­диционной общинной правовой и вооруженной самозащиты.

Д о наших дней не дошли документальные свидетельства о со­бытиях того времени, однако их отголоски донесли памятники устного народного творчества, самые ранние из которых могут послужить историческим источником так сказать «дописьменной» истории феодальной Молдавии. В некоторых ранних вариантах народной баллады «Миорица» нашли отражение стремления кре­стьянства сохранить нераздельность общинного, семейно-патро- нимного имущества, равенство во владении им, сберечь его от по­сягательств со стороны чужаков. Подобные стремления обуслови­ли существование различных форм борьбы,происходившей в ходе складывания феодальных отношений6.

В догосударственное время классообразование осуществля­лось в недрах разлагавшегося общинного строя. Класс феодалов начал формироваться из общинной знати — старейшин, жуде, ва­таманов и кнезов. Оставшиеся лично свободными и правоспособ­ными рядовые общинники были обязаны нести натуральные и от­работочные «общинные» повинности приобретавшие борму при­митивной феодальной ренты, шедшей в пользу знати и надоб­щинных институтов. Холопы (татары и цыгане), не обладавшие личной свободой и общинными привилегиями, стали первой не­правоспособной категорией зависимого населения. Такова в об­щих чертах социальная, раннеклассовая структура Молдавии накануне событий середины XIV в., приведших к завершению формирования феодального общества и государственности. Эту структуру венчала надобщинная по своей первоначальной сущ­ности воеводская организация. Молдавские воеводы при поддер­жке феодализирующёйся общинной знати стремились стать той третьей силой, «которая, — как пишет Ф. Энгельс, — якобы стоя над взаимно борющимися классами, подавляла их открытые столкновения и допускала классовую борьбу самое большее толь­ко в экономической области, в так называемой законной форме»7.

Политический акт воеводы Богдана в середине XIV в., высту­пившего против венгерского короля и перешедшего из М арамуре­ша в Молдавию с несколькими сотнями сторонников, привел к существенным переменам в социальной жизни страны.

138

Установление первоначальной структуры господствующего класса феодалов

Венгерское сочинение XIV в., включен­ное в свод XV в., так описывает это событие: «Богдан, воевода волохов М а­рамуреша, собрав волохов того дистрик­та, перешел втайне в Землю Молдавию, которая была подчинена венгерской ко­

ролевской короне... и хотя ему многократно пришлось сражаться с войском самого короля, он одержал верх, число волохов, насе­ляющих эту землю, намного выросло, и она расширилась (пре­вратилась?) в королевство»8. О событиях, последовавших за пе­реходом Богдана в Молдавию, мы можем строить лишь более или менее достоверные догадки, ибо источники крайне немного­численны.

К середине XIV в. внутреннее социально-политическое поло­жение страны было сложным. Оно усугублялось зависимостью от Венгерского королевства. Вероятно, воевода Богдан восполь­зовался предполагаемой междоусобицей местной феодализирую- щейся общинной знати9, чтобы обрести новых сторонников и ук­репить социальную базу собственной власти. Богдан мог найти сторонников среди той части молдавского феодализирующегося общества, интересы которой противостояли общинной знати, сре­ди появившейся частнофеодальной семейно-патронимной владель­ческой верхушки незнатного происхождения. Возможно, па пер­вых порах он вступил в борьбу с «провенгерской» группой об­щинной знати, опираясь на силу не только своей дружины, но также новой феодализирующейся верхушки аллодистов — мелких землевладельцев. Как увидим далее, именно они заняли ключе­вые социальные позиции в общественной структуре, составив во второй половине XIV в. основную часть формирующегося господ­ствующего класса феодалов.

К 1365 г. многолетняя борьба и столкновения закончились победой Богдана, утвердившегося воеводой Молдавии, изгнани­ем Балка с братьями — сыновьями воеводы Caca, видимо, васса­лов венгерского короля10. Бежавшие в Марамуреш Балк и его братья королевским актом от 2 февраля 1365 г. за «бесчислен­ные службы его, которые он сослужил нам с тех пор как ... при­шел из нашей Земли Молдавской, оставив возлюбленных роди­телей своих и многих братьев, родичей своих, также как все свое добро, что имел в нашей земле... службы его... что он сослужил... повсюду и особенно в указанной Земле нашей Молдавской не без пролития собственной крови... и жестокого убийства его братьев и многих слуг» были пожалованы владениями, которые венгер­ский король конфисковал у «воеводы Богдана и его сыновей, то ссть известных неверных наших... за то, что Богдан и его сыно­вья... тайно перешли из королевства нашего в указанную Землю

139

Переход воеводы Богдана

п социально- политическая жизнь

Молдавии

нашу Молдавскую и пытаются ее удержать на позор нашему ве­личеству...»11. В борьбе против местной феодализирующейся об­щинной и надобщинной знати во главе с сыновьями воеводы Ca­ca Богдан должно быть опирался также на ту часть отделивших­ся от общины и обогащавшихся аллодистов-землевладельцев, которая впоследствии составила социальную базу феодальной вла­сти суверенных молдавских воевод, а затем и господарей. Види­мо, они были теми «многими мятежными волохами» Молдавии (in terrae nostre M oldauane, plures Olachos rebellantes), которые упоминаются в документе венгерского короля 1360 г.12 Привлечен­ная возможностью свергнуть господство общинной и надобщин­ной знати, а заодно и венгерских ставленников, обретя благода­ря мятежному марамурешскому воеводе надежду на собственное возвышение и переход в привилегированное сословие, масса сво­бодных аллодистов («отчинников») стала на сторону Богдана. Возможно, этим движением была захвачена и часть еще сравни­тельно немногочисленного феодально-зависимого от старой об­щинной знати крестьянства.

Скупые и разрозненные сведения источников делают выска­занные здесь соображения довольно гипотетичными. Однако то, что именно аллоидальное (семейно-патронимное, «отчинное») землевладение в середине XIV в., во время событий, связанных с приходом к власти в Молдавии воеводы Богдана, находилось в руках большой массы населения страны (60% всех поселений), составляло главную социально-экономическую базу феодализации и появления ряда категорий феодального землевладения, делает эту картину достоверной. Видимо, далеко не всем «отчинникам» удалось перейти в привилегированное феодальное сословие, боль­шая часть из них образовала затем семейно-патронимное непри­вилегированное долевое землевладение, но в середине XIV в. именно они могли составить ту главную массовую силу, которая обеспечила успех воеводы Богдана.

Власть нового воеводы Молдавии опиралась не только на под­держку массы «отчинников», особенно их феодализирующейся верхушки, но также, несомненно, на дружину, костяк которой, очевидно, составили пришедшие с ним люди. Уже давно отмечено значительное венгерское влияние на раннюю молдавскую антро­понимика Его связывают с проникновением из Внутрикарпатского плато волошского населения, в обиходе которого были имена венгерской огласовки или просто венгерские имена13. Н. А. Кон- стантинеску даж е считает, что Молдавию с Марамурешем связы­вал слой венгерских имен, привнесенных оттуда последователь­ной колонизацией14.

Некоторое представление об участии переселившихся из района Карпат волохов в становлении социального и государст­венного феодального строя Молдавии при воеводе Богдане и его преемниках помогает составить антропонимия боярства и других служилых людей. Из бояр — членов господарского совета, завс-

140

рявших внутренние поземельные и другие документы, а также внешнеполитические акты, 10—20% носили имена венгерско-тран­сильванского происхождения: бояре Бырла (Borla, 1384.V.1), Ж у- ла (1384.V.1), Ориш (1392.111.30), Шандр (1395.1.6), Янош — Ива- ныш (1395.1.6; 1404, V III .1), Томаш (1400.VI.29), Могош(1400.IX.1), Дамакуш, Лацко Боц и Миклош Боц, другие Мик- лош и Лацко (1421.XII.13) и др. Некоторые из них стали родона­чальниками известных в Молдавии XV в. владетельных боярских кланов Бырличей, Жуличей. Землевладельцы пан Ж урж Унгуре- нул (1409.1.28), Вана Попша и Моиш Философ (1423.111.31), Та- вадар (1428.IV.8) и т. д .15 Среди них могли быть также люди просто венгерского происхождения, как, видимо, к примеру, паны Домонкуш стольник, Блаж и Якоб, сыновья Гелеба Миклоша16, в первой половине XV в. владевшие 8 селениями (1410.111.15; 1434.1.29).

Выявление в составе феодальной знати русин (например, пан Гринко — 1407.III.8; пан Богуш — 1422.XII.25; пан Ходко Маму- ринский и его брат Лев — 1429.11.10 и др.) должно стать предме­том особого исследования. Однако оно существенно осложнено тем, что многие имена были общими для молдаван и русин, отра­жая их тесные этнокультурные связи.

Конечно, только некоторые из упомянутых в конце XIV — на­чале XV в. лиц могли быть современниками Богдана. Осталь­н ы е— это их потомки, сохранившие по традиции привычные, распространенные у волохов в Трансильвании имена, или новые переселенцы. Следует также учитывать, что среди карпатских во­лохов в ходу были в еще большей степени общеволошские имена Драгош, Богдан, Юга, Нан, Бора, Дума и т. д . ) 17, частью славян­ского происхождения, несомненно, распространявшиеся в землях восточнее Карпат гораздо ранее середины XIV в. Такие волош- ские имена могли носить не только новые переселенцы из-за гор, но также многие из давних.

На первых порах пришельцы могли селиться, осваивая неза­нятые ̂земли собственными силами или с помощью зависимых лю­дей. Внедрившись в местную среду, они, пользуясь своим приви­легированным положением, как служилые люди воеводы, захва­тывали земли соседних селений, подчиняя их жителей — преж­них владельцев. Полное отсутствие современных этим событиям источников вынуждает обратиться, с соответствующими оговорка­ми, к подобным примерам более позднего времени.

Среди наиболее ранних упоминаний бо­яр конца XIV — начала XV в. следует назвать имена Бырлы, Жулы, Ж уржа, Могоша и др.

О пане Бырла (domino Borla), приближенном к воеводе Пет­ру Мушату, читаем в акте от 1 мая 1384 г.18 В 1387 г. он (Borla) заверяет вассальную присягу Петра Мушата польскому королю Владиславу среди высших советников (supremi consiliarij) воево-

141

Пути появления феодальной знати

д ы 19. С 1303 г., после его смерти, в господарском совете фигури­руют сыновья Бырлы — бояре паны Б али ца Бырлич и Син (С и­меон) Бырлич. Видимо, сын одного из них боярин пан Стан Б ы р­лич состоял в боярском совете с 1411 по 1439 гг., а его родич Петр Бы рлич (дьяк?) составил поземельный акт в 1436 г.20 Н е­сколько поколений клан а Бырли — Бырлеш ты — служ или госуда­рям М олдавии, по-видимому, начиная от Богдана, и, несомненно, при П етре М уш ате и его преемниках. Умерший где-то меж ду 1387 и 1393 гг. Б ы рла, имя которого трансильванского происхождения, вполне мог быть среди приш лого волош ского окруж ения воеводы Б огдана. В ладения клан а Бы рлеш тов начались, вероятно, с ро­дового поселения, о сущ ествовании которого мы косвенно узнаем из акта от 23 ноября 1499 г.21 Здесь упоминается Бы рлин ручей (иное его название Б ы рлеш ты )22, на котором находились селе­ния, принадлеж авш ие роду Бы рлеш тов (Б ы рличей). П роисхож ­дение посессивного по форме названия ручья и его долины, а так ж е патронимическая форма их более позднего названия под­тверж даю т сущ ествование здесь родового селения, подобно тому к ак это встречается в других местах М олдавии: селение и ручей Д оброславеш ты (1438.V III.24), селение и ручей Ханцеш ты (Хен- цовцы ,1431 .VI. 15), селение и ручей Илиш еш ты (И льяш инцы , 1490.111.14)23 и др. В 1499 г. внуки и правнуки С тана Бы рлича (11 человек), совместно владею щ ие селениями, «продали свою правую отнину... от урика деда их С тана Бы рлича с привилеем, что имел дед их Стан Бы рлич от... А лександра воеводы два села н а Серете по имени Д рагом иреш ты , в устье Бырлинского ручья, а другое село по имени Талвеш ты »24. О ба проданные селения, видимо, смы кались хотарам и с родовым, семейно-патронимным селением Бырлеш ты , составляя одно владение. П ри господаре А лександре отец или дяд я С тана Б ы рлича — боярин Син Бы рлич, в 1418 г. подарил М олдавицкому монастырю селения П роворотие и Оприш инды «вознаграж дение, которое его отец Б ы рла заслуж ил верной и правой службой от предш ественников наш их»25. Н ахо­дясь на высоких боярских постах в ближ айш ем окружении госпо­дарей, Б ы рла и его прямые потомки во втором и третьем поколе­ниях стали владельцам и приобретенных разными путями, а позд­нее пож алованны х им господарями за служ бу зем ель и поселе­ний с зависимым населением. По крайней мере до третьего по­коления они были панами, зан и м ая боярские посты в господар­ском совете. Кроме пана Бы рлича, упоминаемого в совете до 1439 г., в 1421 г. назван такж е его брат В ана (О а н а )26. О днако уж е во второй половине XV в., в следую щ их поколениях, род Бырличей, видимо, теряет свои позиции в государственной и со­циальной иерархии, хотя его представители остаю тся в катего­рии служ илы х людей. К рупная вотчина потомков Бырли — Б ы р­леш тов, во второй половине XV в. распадается, а владельцы ее н а ­следственных частей лиш аю тся степени панов. В 1487 г. «слуге» господарскому И ванко Бы рличу и его сестре А ннуш ке подтвер-

142

вдаю тся Sa «верную н правую службу» как «отнина» селения Быргая1иы, Вербия (часть Иванко) и Корлатены27. Потомки Ста­на Бырлича в упоминавшемся акте 1499 г. не названы даж е слу­гами, хотя и владели «отниной» из двух селений, которые госпо­дарь, судя по всему, вынудил их продать себе для последующего дара Бистрицкому монастырю.

Акт от 28 января 1409 г. закреплял пожалование господаря Александра «слуге и пану» Ж урж у Унгурянулу, который «пра­вой и верной службой служил... села, отнина его, по имени Ун- гурены, где дом его, и возле того Суходол и виноград, что поса­дил он себе, и на Турлуе, села по имени Прочешты, и Сперлеш- ты, и Негрилешты, и Нег(аш еш ты ), где есть Негш жуде, и по­ниже, где есть Коман»28. В документе определен хотар селения Унгурены, а хотары прочих селений, на Турлуе «со всеми поля­нами и со всеми своими старыми хотарами, как из века освои­ли». Селение Унгурены, с владельческо-локализующим названи­ем, перешло во владение Ж урж а от отца, по происхождению «ун- гуряна» (т. е. волоха, выходца из Карпатского региона, с венгер­ской стороны, из пределов Венгерского королевства) и носившего соответствующую кличку, перешедшую к сыну. Видимо, служив­ший Богдану или его ближайшим преемникам, отец Ж урж а Ун- гурянула был пожалован этим селением, возникшим, судя по то­пониму, приблизительно в конце XIII — первой трети XIV в., посе­лился там с семьей («где дом его»), подчинив своей и воеводской властью жителей селения, земли которого он захватил. Свидетель­ством этого может служить форма названия, показывающая ж и­телей поселения, принадлежащего Унгуряну — Унгурень29. Сын его Ж урж продолжал служить господарям, добившись степени пана, и был пожалован в 1409 г. не только подтверждением сво­его родового владения («отнины»), но также еще пятью селения­ми в непосредственной близости от него, став крупным феодалом. Трудно сказать, перешли ли эти пять селений в его владение до господарского пожалования или с этого момента. Однако служба господарю и связанное с ней привилегированное положение были условием, обеспечивающим стабильность феодального владения, социальное место владельца. Ж урж Унгурянул доживает до 1438 г., 18 мая, когда, может быть, из-за отсутствия прямых на­следников, «дал... из своего выслужения, своему сестричичу (пле­мяннику со стороны сестры) Уле и брату его Юге два села на Турлуе по имени Прочешты и Негишешты; а после его смерти, где есть его дом, на Невире (Унгурены), половина того села Уле самому... урик, и детям их, и всему роду их навеки». Спустя все­го месяц, 20 июня 1438 г., видимо, после смерти Ж урж а Унгуря­нула, некий пан Строе обменял другую «половину села, где был Ж урж Унгурянул», на селение Рохтинцы. Очевидно, пан Строе — родич и наследник Ж урж а Унгурянула. Через десять лет, в 1448 г,, господарь Петр жалует (и подтверждает) «слуге и пану» Уле, а также его брату Юге, раньше переданные им во владение

143

Ж уржсм Унгурянулом половину селения Унгурены, Прочешты и Негашешты (см. выше док. 1438.V.18), а также Сперлешты, на­ходившееся во владении рода Ж урж а Унгурянула (см. док. 1409.1.28). Селение Сперлешты составляло долю его сестры, от которой перешло к племянникам Уле и Юге. В 1448 г. пану Уле и его брату Юге жалуют новые три селения и одно селище. Они становятся крупными феодалами — владельцами шести целых по­селений, половиной родового владения Унгурены, с половиной мельницы, и одним селищем30. Уже в XV в. коллективное владе­ние Унгуренов начинает распадаться: в 1462 г. дочь Ули Марена отдала своей тетке Стане и ее братьям половину селения Спер­лешты и продала мужу тетки Симе Турлянулу, «слуге господаря», Команово селище31, принадлежавшее еще Ж урж у Унгурянулу (см. док. 1409.1.28: «село, где есть Коман»).

На таких примерах мы проследили два возможных пути появ­ления владетельных фамилий из предполагаемого пришлого окру­жения Богдана. Они могли составить заметную часть класса фео­далов и являлись наиболее надежной опорой власти воеводы, за ­нимая высокие посты в государственной администрации. По-види­мому, многие из них, также как, впрочем, из местных феодализи- рующихся частновладельцев «отнин», составили воеводскую дру­жину своего рода молдавских рыцарей — «витязей». В докумен­тах конца XIV — начала XV в. мы находим нескольких «витя­зей» в составе бояр господарского совета: Ж ула капитан (Dzula capitaneus, 1387.V.6), Михаил капитан (M ychahel capytaneus m oldaviensis, 1397.II.3 )32, Иваныш-Януш витязь (1392.111.30; 1395.1.6; 1397.11.3; 1399.XI.28; 1404.VIII.1), Драгош витязь(1392.111.30; 1395.1.6; 1399.XI.28; 1400.VI.29; 1407.Х.6; 1428.11.16), Костя витязь (1395.1.6; 1399.XI.28), Грозя витязь (1395.1.6;1399.XI.28), Драгой витязь (1399.X I.28)33. Из более поздних ис­точников известен также Братул витязь. Его внуки и правнуки в конце XV в. владели родовым патронимным селением Брату- лешты и еще тремя другими34. Воеводская дружина составила военно-феодальную элитарную знать. Витязи влились затем в со­став высшего молдавского боярства вместе с потерей значения дружины как вооруженной опоры утверждавшейся в сложных вну­триполитических условиях власти первых молдавских господа­рей35. Они утрачивают свою степень «витязя» и упоминаются как паны в составе бояр господарского совета36.

Однако во второй половине X IV — начале XV в. витязи пред­ставляют собой категорию феодальной знати, обладавшей круп­ными земельными владениями и селениями зависимых крестьян. Среди них выделялся Драгош витязь, с именем которого или дру­гого феодала связывают появление так называемого Драгошева поля37 — между р. Бистрица и Тазлэу, в долине правого притока Бистрицы — Некида38, которое, возможно, было им в значитель­ной степени колонизовано, заселено зависимыми от него крестья­нами. Драгош витязь был крупным феодалом. Только судя по до­

144

шедшим до нас актам конца XV — первых десятилетий XVI в., некоторые из его внуков и правнуков владели четырьмя селами, некогда принадлежавшими прадеду39, которые они продают или делят между собой.

Помимо пришедших и других служилых людей, Богдан и его преемники могли опираться, особенно на первых порах, на часть отделившихся от волошской общины свободных владельцев се- мейно-патронимных аллоидальных земель («отчинников»), заин­тересованных в поддержке новой воеводской власти против об­щинной феодализирующейся знати — кнезов, жуде, ватаманов, старейшин. Служилая часть «отчинников», судя по всему, соста­вила привилегированную, видимо, освобожденную от государст­венных налогов, но обязанную военной службой прослойку мел­ких полукрестьянских собственников земли. Социальная прослой­ка привилегированных, полукрестьянских ( «трудящихся субъек­тов») землевладельцев-воинов продолжала существовать и в XV в. Так, актом 1432 г., января 2, господарь Ильяш жалует не­коему Драгош у Урлату «село его, на Тутове, где есть дом его. То, чтобы ему жудечия урик... и детям его, и братьям его... на веки. И под урик, чтобы ничего не дали никому никогда. И да держит к стягу (административно-воинской единице. — Л . П .) Тутовскому... а других судцов да не имеет»40. Братская семейная община Драгош а Урлата («дом его») получила привилегии за воинскую служ бу господарю. Это очень важный, но, к сожалению, единственный документ такого рода.

В среде аллодистов, видимо, также шла феодализация, кото­рую тормозили используемые в интересах старой знати общинные традиции. В этом отношении интересен акт от 8 апреля 1419 г., которым господарь Александр жалует сыновьям пана Штефана Борыловича — Драгомиру и Иоанышу, служившим «предкам на­шим правой и верной службой, а сейчас служат нам... три села на поле Драгошево, на Некид: одно село, где их дом», другие — Пашканы и Драгошешты, а также село Провозешты и поляна на р. Тазлэу41. Уже во втором десятилетии XV в. пана Ш тефана Бо­рыловича не было в живых. Более того, с 1384 г. он не фигури­рует вообще ни в одном внутреннем или внешнеполитическом ак­те. Следовательно, его отец Борыля, вероятно, жил в первой половине — середине XIV в. и мог быть, так же как и Штефан Бо- рылович, на служ бе у Богдана и его преемников. Сьш Борыли — Штефан, а может быть и еще сам Борыля, обрел достоинство пана, войдя в состав привилегированного феодального сословия. Судя по топониму (село, где дом сыновей Штефана Борылови­ча)42, родовое селение Борыловичей (Борылештов) было основано сыном Борыли — Штефаном Борыловичем, возможно, после того, как их семейство выделилось из общины. Пан Штефан Борылович стал крупным феодалом, захватив земли еще трех селений, кото* рые в 1419 г. были закреплены господарским актом за его сыно­вьями. В конце XV в. внучка Ш тефана Борыловича Марина Лол-

10 Л . Л . П олевой

ка, дочь Иоаныша Борилескула, меняет свою «отнину» — селение с родовым, патронимным названием Борилешты, а также Драго- шешты, в Драгошевом поле на Некиде, на другие владения43. Владения рода Борыловичей, очевидно, начинались с патроним­ного аллода («отчины»), а привилегированное впоследствии по­ложение с позиции зависимого только от господарской власти частновладельца («отчинника»), обязанного, согласно обычному праву, податями и повинностями на «общинные» административ­ные, военные и финансовые нужды, узурпированные воеводской (господарской) властью. Военная и иная служ ба господарю вы­двинула Борыловичей в число приближенных к нему лиц, при­несла им привилегии панов и новые феодальные владения.

В поземельных источниках конца XIV — первой половины XV в. сохранилось очень немного подобных свидетельств о пе­реходе в ряды привилегированного сословия феодалов прежних владельцев семейно-патронимных селений, основанных не позд­нее 50— 70-х гг. XIV в. Некоему Крачуну Пурчелескулу, слуге господарскому, подтверждается его «отнина» — селение «Пурче- лешты, где есть дом его, и половина мельницы... ему урик со всем доходом» (1429.1.10); слуге господарскому Тадеру Владе- скулу и его сестре Л оле подтверждается «очина» Владешты «урик со всем доходом» (1443.V.28) и др.

Еще один интересный пример перехода семейства, видимо, аллодиста в феодальное сословие содержится в целой серии по­земельных актов XV в. Господарским актом от 16 февраля 1424 г. поп Юга за верную служ бу господарю44 со своим братом Наном был пожалован селением Бучумены, «где его дом», которое, как оказывается, вместе с селением Станижаны составляло их «от­нину» (см. акт 1428.VII.29). А из акта 1442 г., февраля 24 узна­ем, что «очиной» Бучумены владели Ванча и Иле, сыновья не­коего Станиги, — селение которого фигурирует в первом акте (1424.11.16), в описании хотара Бучумен. Его имя мы находим в акте 1445 г., апреля 5, где указывается «селище Станижешты, близ Байи, где был Станига... со всеми старыми хотарами, что к тому селу... прислушало при Станиге». Создается впечатление, что поп Юга и его брат Нан находились в каких-то близкород­ственных отношениях с сыновьями СтанИги — Ванчей и Иле, ско­рее всего, это был их общий отец. Действительно, в акте 1490 г., марта 15, фигурирует Драгош Станижескул, сын Нана, и внучка попа Юги Марушка, продающие свою «отнину» — селение Бучу­мены. Трудно сказать, жил ли еще Станига в 1424 г., когда упо­минается селение Станиги, и каково было его социальное поло­жение. Судя по топониму, Станижаны (1428 г.), т. е. селение Ста­ниги, носящее владельческо-локализующее название, могло воз­никнуть в конце X III— середине XIV в. как владение, заселенное зависимыми от Станиги людьми. Видимо, находившиеся рядом Бучумены еще Станигой были присоединены к его владению, ибо в акте 1428 г. они значатся «отниной» его сына Нана. Перешед­

146

шие к четырем сыновьям владения Станиги не оставались в их коллективном владении, на первых порах разделенные между ни­ми попарно. Были попытки дальнейшего разделения между ними, когда вначале Нан в 1428 г., а в 1434 г. Юга были пожалованы единоличным владением Бучуменами, которым позднее снова совместно владели их потомки (1490 г.). Однако другие сыновья Станиги — Ванча и Иле, видимо, после смерти Юги и Нана, в 1442 г. предъявили свои права «а «отчину» Бучумены, продав ее Косте логофету, может быть вместе со Станижанами. Во владе­нии Кости логофета селения находились до 1445 г., когда послед­нее было выкуплено сыном Юги паном Михаилом, выслужившим высокий боярский пост логофета45.

Близкий к господарям поп Юга получает степень протопопа (1436 г. X II.7), становясь в то ж е время крупным феодалом. В его владении, кроме двух «отчин», насчитывалось 17 селений и несколько пустошей, которые наследовали его трое сыновей. Д ва из них стали боярами и панами — Михаил логофет и Д ум а по­стельник, а третий Тадор — граматиком46. Начав свою карьеру около 1422 г., граматик Михаил, в 1443 г. уж е логофет, боярин и пан. К наследственным владениям он присоединил новые селения и их общее число, исключая другие угодья, достигло примерно 50, которыми братья владели сообщ а47.

Владения рода Станижештов, по-видимому, начинались с вы­деления аллода («отчины») Станиги, а, может быть, еще его от­ца, из общины; или поселения кого-то из них в период колониза­ции земель к востоку от Карпат в долине р. Молдова. Богат­ство и, вероятно, какая-то форма власти позволили им привлечь пришлых людей и примерно в первой половине — середине XIV в. основать поселение, в котором, судя по топониму (Станижаны), жили зависимые от них крестьяне. Феодализирующийся частно- владелец-аллодист, родоначальник фамилии Станижештов, навер­ное, служивший первым молдавским господарям, создает основу будущих очень больших владений его потомков и их привилеги­рованного положения крупных феодалов, бояр и панов.

Ряд других подобных свидетельств источников подтверждает переход прежних частновладельцев-аллодистов в сословие феода­лов: боярин Оприш (родовое имя?) владел к 1428 г. селением Опришаны (1428.IV); пану Фунде (родовое имя?) подтверждается селение Фундены (1428.IX.3); некий Башота Мануйло владел се­лением Башотены (1428.XII.4); боярин, пан Ион Ж умэтате в пер­вой трети XV в. владел селением Жуматацены, которое вместе с несколькими другими поделили между собой его дети — также бо­яре и паны (1430.VII.7); паны Штефул и Исак, дети Цудко вла­деют «отчиной» селением Цудканы и еще несколькими (1440.V III.20) и т. д.

Основанные в 50— 70-х гг. XIV в. подобные селения с зависи­мыми людьми, становились феодальными владениями собствен­ников земли, которые также жили обычно в таких селениях

10* 147

(на это указывает часто употреблявшаяся формула «где его» или «их дом»). Эти лица приобретали привилегии слуг господарских, панов и бояр.

Наряду с пришлым окружением Богдана, его «слугами», дру­жинниками, часть господствующего класса феодалов составило некоторое число, видимо, наиболее зажиточных аллодистов («от- чинников»), которым удалось занять привилегированное положе­ние в феодализирующемся обществе Молдавии второй половины X IV — начала XV в. За исключением одного известного случая, в источниках нет указаний на то, чтобы представители прежней об­щинной знати — кнезы, жуде и ватаманы после прихода к власти воеводы Богдана и его преемников сохранили свои привилегиро­ванные социальные позиции, войдя в состав формирующегося класса феодалов48. Служившая социальной опорой власти первых молдавских воевод, противостоявшая массе простых общинников, из которых вышли владельцы-аллодисты («отчинники»), с сере­дины XIV в. общинная верхушка в основном была низведена, по-существу, на их уровень. Очевидно, еще некоторое время она сохраняла свои прежние звания и какие-то преимущества, сопря­женные с выполнением соответствующих функций в отмиравших волошских общинных и надобщинных структурах, до тех пор пока эти структуры окончательно не вытеснили феодально-зави­симые сельские соседские общины. В XVI столетии в источниках исчезают упоминания о кнезах и жуде, а ватаманы превращают­ся в простых сельских старост49.

Итак, общий процесс социально-эконо­мического разложения волошской общи­ны, появления свободного аллоидально- го («отчинного») землевладения и фео­

дализации общинной знати привел к коренной перестройке об­щественной структуры, которая происходила на семейно- патронимном уровне. Изучая процессы классообразования, клас­сики марксизма отмечали, как их далекий исходный р у б еж — по­явление патриархальной семьи, через развитие которой как од­ной из основных социальных форм происходило движение обще­ственных структур. Свое исследование истории разложения пер­вобытнообщинного строя и образования классового общества «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф, Энгельс начинал с различных форм семьи и семейных отно­шений. Особенное внимание в этой работе он уделил переходной форме семьи — патриархальной домашней общине, в связи с чем сослался на высказывание К. Маркса: «...семья содержит в заро­дыше не только (рабство) servitus, но и крепостничество, так как она с самого начала связана с земледельческими повиннос­тями. Она содержит в миниатюре все те противоречия, которые позднеее широко развиваются в обществе и в его государстве»50. Говоря о патриархальной домашней общине (большой семье) «с

148

Формы социальной жизни

и классообразование

общим землевладением и совместной обработкой земли», Ф. Эн­гельс подчеркнул: «Мы уж е не можем подвергать сомнению ту важную роль, которую она играла у культурных и некоторых других народов Старого света при переходе от семьи, основанной иа материнском праве, к индивидуальной семье... она была так­же переходной ступенью, из которой развивалась сельская общи­на, или община-марка, с индивидуальной обработкой земли от­дельными семьями и с первоначально периодическим, а затем окончательным разделом пахотной земли и лугов»51. Ф. Энгельс подошел к открытию патронимии и ее эволюции в общину-марку, хотя в то время, когда он писал, в науке еще не было сформу­лировано понимание патронимии как формы развития большой семьи: «...когда число членов домашних общин так возросло, что при тогдашних условиях производства становилось уж е невоз­можным ведение общего хозяйства, эти общины распались; нахо­дившиеся до того в общем владении пашни и луга стали под­вергаться разделу по уж е известному способу между возникав­шими теперь отдельными домашними хозяйствами, сначала на время, позднее — раз навсегда, тогда как леса, выгоны и воды оставались общими»52. Исследуя пути классообразова-ния, он от­метил, что владение этими земельными парцеллами, которые ста­ли принадлежать отдельным лицам на правах наследственной собственности, привело к концентрации богатств в руках не­большой части общества. «Так вместе с расширением торговли, вместе с деньгами и ростовщичеством, земельной собственностью и ипотекой быстро происходила концентрация и централизация богатств в руках немногочисленного класса, а наряду с этим росло обнищание масс и возрастала масса бедняков»53.

М ежду тем Ф. Энгельс обращал внимание также на длитель­ное существование домашней общины (большой семьи) в клас­совых обществах, иногда вплоть до XIX в.54 Нам представляет­ся, что новый подход в понимании сущности собственности боль­шесемейной домашней общины, предложенный Ю. И. Семеновым, поможет объяснить это явление. Несмотря на коллективное вла­дение основными средствами производства, частнособственниче­ский характер домашней общины по отношению к социальному организму (общ еству)55 делал возможным ее существование, на­ряду с малой семьей, в экономических условиях классовых об ­ществ с их господством частной собственности. Но для проверки этой гипотезы необходим конкретно-исторический подход.

Сведения поземельных актов конца XIV—XV в. позволяют представить феодальное землевладение Молдавии, его первона­чальную старовотчинную структуру в семейно-групповом аспек­те. Как было показано ранее, эти документы содержат указания на индивидуальное или родственно-групповое владение землей, которые позволяют показать их соотношение и эволюцию (см. табл. 10).

149

Таблица 10. Старовотчинная структура землевладения Молдавии конца XIV—XV вв. (семейно-групповой аспект)

В л аден и я 1391— 1400

1401— 1410

1411— 1420

1421—1430

1431— 1440

1441—1450

1451— 1460

1461— 1470

1471— 1480

1 4 8 1 -1490

1491— 1500

Семейно-патронимные (родовые) 2* - т 4 7 7 4 2 3 16 2620,0 26,6 14,5 8,3 8,0 4,7 5,0 12,9 13,5

Семейно-патронимные (неродо­ 31 4 19 26 15 9 20 20 60 91

вые) 30,0 26,6 38,4 30,9 30,0 21,3 33,9 40,0 48,4 47,3

Семейно-патронимные (переход­ 2 1 7 20 21 15 11 2 4 3ные) 39,4 6,6 14,5 20,8 42,0 35,7 18,6 4,0 3,2 1,5

Разделенные семейно-патронимные 21 4 8 10 12

Индивидуально-семейные (малая 5' 4 6 162,4

292 10 166,821

16,020

8,034

6,260

семья) 50,0 60,6 40,2 32,6 34,5 20,0 38,1 35,5 40,0 27,4 31,2

Всего 10 6 15 49 843 50 42 59 50 124 192

100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0

* В числителе — количество; в зн ам ен ател е — д о л я по деся ти л ети ю , %.

Примечания к табл. 10В таблице представлены следующие категории владений в се­

мейно-групповом аспекте:а) Семейно-патронимные (родовы е), т. е. совместные владения

большесемейных или патронимных коллективов, состоящих из не­скольких поколений (3— 5) родичей по прямой и боковым лини­ям, живущих в родовом поселке, основанном общим предком, патронимическое название которого происходит от его имени. Кроме родового поселка в подобное коллективное владение часто входят и иные феодально-зависимые селения. К примеру, в 1491 г., янв. 7, «слугам» господарским Мирче, Лазарю, Косте, их бра­тьям, сестрам, племянникам поименно, всего 15 лицам, внукам и правнукам Братула витязя, подтверждается их «отнина» — селе­ние Братулешты, а также еще три селения с привилеями, что бы­ли у них (их деда и отцов) от господарей Александра и Ильяша. Диспозитивная формула в этом и других актах, оформлявших подобные владения, носила коллективный характер: «То все вы­шесказанное да есть им от нас урик со всем доходом, им и детям их, и внучатам их... и всему роду их... навеки» (DRH.A.III, р. 167).

б) Семейно-патронимные (неродовы е), совместные владения большесемейных или патронимных коллективов, живущих в неро­довом поселке, т. е. вместе с иными пришлыми зависимыми от владельцев и не родственными им людьми. Этот поселок также мог быть основан общим предком владельцев с названием от его имени или другого происхождения, владельческо-локализующего и иного значения. К примеру, панам Ш тефулу и Исаку, сыновьям Цудко подтверждается их «отчина» — поселок Цудканы и еще не­сколько селений (1440.VIII.20 — Idem, 1 р .292). В 1428 г., февр. 16, господарь Александр подтверждает «отчину» сыновьям и до­чери Стана Лукавецкого и сыновьям Шербки, всего семи назван­ным по именам лицам, три селения Лукавец, Панковцы и Михо- дрея (МЭФ, П, с. 51); диспозитивные формулы актов в подобных случаях, как и в предыдущих.

в) Семейно-патронимные (переходны е), совместные владения братских семей или патронимий, в которых главенствует один из братьев (обычно старший), как известно, подверженные быстро­му распаду на владения индивидуальных (малых) семей. К при­меру, в 1407 г., марта 8, пан Попша Михаил с братьями, не на­званными поименно, получил во владение селения Скорцевцы и Панковцы (не то, что выше). При такой форме владения право наследования по боковым линиям указывается в диспозитивной части документа: «То ему урик со всем доходом, на веки вечные, и детям его, и внучатам его, и братьям его... и правнучатам его...» (Там же, с. 27).

г) Разделенные семейно-патронимные владения, однако еще принадлежавшие родичам по общему предку, живущим или не живущим в родовом поселке, а также включающие другие селе­

151

ния. В 1461 г. некая Града со своими внуками отдала своей сес­тре Черне, жене пана Ивула, селение Никулешты, «где дом отца их Николы» и третью часть дохода от брода на Молдаве. Тогда же пан Ивул Солка отстоял от претензий своего зятя Богдана и его жены Станы, своей внучки, принадлежащую ему часть селе­ний Моисея и Солка — два дома и слатину (DRH.A., П, р. 140— 141). Разделенные семейно-патронимные владения могли уж е от­чуждаться по частям: Грозав, сын Могоша из Вилны (с. Мого- шешты) в 1438 г. «продал свою часть половину села... Могша из Вилны» (Там же, I с. 256) и др. Пример такого владения находим в акте 1491 г., ноября 6, которым господарь Стефан подтвердил девяти поименованным лицам и потомкам Ласло Бухаича, их «от­нину»— семь селений, «да есть им от нас урик со всем доходом... да есть им на четыре части: слуге нашему Михулу П ожару да есть село по имени Богданешты и половина Оанчиной жудечии... а слуге нашему Кристе и сестре его Анушке... Секуяны, а также половина от Оанчиной жудечии; а слуге нашему Фарче и брату его Митутелу, и сестрам их Анне, и Марине, и Станке, да есть Русчоры и Думбравица... а Насте да есть Бухаичаны (выше в акте Бухаичешты). То все да есть им, и детям их, и внучатам их... и всему роду их... навеки» (Там же, III, с. 208— 209). Внуки (или правнуки) Ласло Бухаича, уж е меньшие близкородственные группы или отдельные лица, владеют отдельными частями в со­ставе общего «отчинного» владения. Следующим шагом было полное отделение в индивидуальную собственность этих частей. Например, документом 1497 г., марта 10, Марушке, дочери Ста­на Максина, подтверждается во владении «ее отнина» — полови­на селения Максинешты, «верхняя часть, что была та часть отца ее Стана Максина... да есть ей от нас урик и со всем доходом, ей, и детям ее, и внучатам... и всему роду ее... навеки... да есть от всего хотара половина» (Там же, с. 380). Основанное Макси­ном, дедом Марушки, где-то во второй половине XIV или начале XV в. патронимное селение Максинешты было разделено между его двумя детьми, один из которых (Стан Максин) передал свою часть дочери.

д) Индивидуально-семейные (малая семья) владения, которые в поземельных актах представлены пожалованиями отдельным лицам с указанием в диспозитивной части права наследования только по прямой нисходящей линии. К примеру, уж е в первом сохранившемся поземельном акте 1392 г., марта 30, господарь Роман жалует Иванышу витязю три селения: «урик со всем до­ходом, навеки, и детям его, и внучатам его, и правнучатам, и пращурятам его, со всем правом». (Там же, I с. 3 ). Прежние се­мейно-патронимные селения также переходили в индивидуальное владение: в 1429 г. Крачуну Пурчелескулу подтверждается его «отнина» — Пурчелешты, «где есть дом его... да будет ему урик, со всем доходом, ему и детям его, и внучатам его, и правнуча­там его... и всему роду его» (Там же, с. 121).

152

Итак, как следует из таблицы, семейно-патронимные, коллек­тивные землевладения занимают достаточно прочные позиции в старовотчинной структуре, составляя (по десятилетиям) с коле­баниями около четверти — половины всех владений (26— 60%, в среднем 46%). В их число входят и такие, у истоков которых находятся родовые, основанные предками владельцев семейно-па­тронимные поселки (5—26%, в среднем 12,6%). Если ж е к ним добавить переходные и разделенные семейно-патронимные владе­ния, в сравнительно недавнем прошлом входившие в категории неразделенных (6—42%, в среднем 22,8%), то напрашивается вы­вод об абсолютном преобладании семейно-патронимных владе­ний в старовотчинном землевладении (колебания по десятилети­ям 32— 80%, в среднем 68,8%). Интересна их динамика: сокра­щение доли неразделенных семейно-патронимных владений в 30— 50-х гг. XV в. сопровождается ростом доли переходных и разде­ленных семейно-патронимных владений, а затем, вплоть до кон­ца XV в., их соотношение вновь меняется в пользу первых. По- видимому, ко второй половине этого столетия произошло массо­вое воспроизведение большесемейно-патронимных владельческих коллективов. Однако владения малой индивидуальной семьи так­же занимали значительное место в старовотчинной структуре зем ­левладения феодальной Молдавии XV в., колеблясь по десятиле­тиям от 20 до 60%, в среднем составляя 37,2%, то есть более трети всех владений.

Ранее было отмечено, что все эти формы семьи феодальной Молдавии XV в. находились в постоянном взаимном влиянии и преобразовании. Многие болынесемейно-патронимные группы рас­падались на малые индивидуальные семьи, значительная часть которых через несколько поколений вновь превращалась в домаш ­ние общины, а затем патронимии, которые вновь распадались. Теоретически можно допустить, что со временем, по мере углуб­ления общественного разделения труда, развития товарно-денеж­ных и частнособственнических отношений в эти циклы вовлека­лось все меньшее число малых семей и воспроизведение больше­семейных и патронимных коллективов постоянно сокращалось. В то ж е время продолжался процесс распада семейно-патронимных групп, увеличивая число малых индивидуальных семей, доля ко­торых в социальной структуре, таким образом, должна была по­стоянно повышаться. Для Молдавии, в частности, немаловажное значение при этом имели также перестройки феодального зем ле­владения с XVI столетия, коренным образом изменившие соотно­шение семейных форм держания земли. Они привели к массовому раздроблению старовотчинной структуры и появлению основанных на держании малых индивидуальных семей обширного слоя мел­ких землевладельцев — резешей и крупной вотчины новой второй генерации57. Тем не менее и в XVI— XVIII вв. большая семья и патронимия не исчезли, сохраняясь или воспроизводясь из малой семьи в условиях продолжавшегося при феодализме господства

153

натурального хозяйства, особенно под воздействием османского экономического пресса. Большая семья и патронимия сохрани­лись в Молдавии вплоть до середины XIX в.58 Изучение эволю­ции и соотношения форм семьи в этот период выходит за рамки нашего исследования, но оно, несомненно, заслуживает специ­ального рассмотрения.

Важно отметить, что в Молдавии в ходе классообразования происходила социальная дифференциация среди малых, больших семей и патронимий, часть которых становилась владельческими феодальными фамилиями, другая, большая часть, составляла объединения нового типа — сельские соседские феодально-зависи- мые общины. Мелкие, средние и крупные земельные владения принадлежали как индивидуальным малым семьям, так и семей- но-патронимным родам, занимавшим соответствующие места в со­словной иерархии господствующего класса феодалов. Класс фео­далов формировался из таких владельческих малых семей, боль­ших семей и патронимий в ходе их постоянного взаимопревраще­ния. Находившиеся на служ бе у воевод и господарей главы и члены этих семейных групп добивались различных привилегиро­ванных степеней в социальной структуре господствующего класса феодалов и должностей в государственном аппарате.

Служилое Наиболее многочисленным было слу-сословпе жилое сословие — «слуги господарские»,

феодалов. в состав которого входили люди разныхПолукрестьянская привилегированных степеней и должное -

служилая прослойка в ГОСПОд а р СКОМ аппарате. Уже в од­ном из первых дошедших до нас документов от 18 ноября 1393 г. находим пожалование родового (патронимного или братской се­мьи) поселка «слуге» господарскому Тодору «и со своей братнею, сыновьями Белого Драгомира: Дмитро, Петр, Михайло, Ж урж — служили нам правой верой и служат, и еще на их большую служ ­бу надеемся»59. Многие из господарских слуг, то есть служилых людей, видимо, занимали разные должности в формировавшемся во второй половине XIV — первой трети XV в. государственном административном аппарате (посты местных сборщиков налогов, судебных исполнителей и т. д .) . В источниках своего времени они наряду с собирательным названием урядников указаны также по должностям: глобники, судцы, илишары, припашары, перерубцы, браништеры, десятники, ослухари, жолдунары и др. Служилыми людьми были также писари (дьяки), граматики господарской канцелярии60.

В служилое сословие входили также бояре. Первое упомина­ние о них в источниках относится к 1387 г. и содержится в акте о вассальной присяге господаря Петра Мушата польскому коро­лю Владиславу (boyaronum nostrorum )61. Занимая высокие дол­жности в государственной администрации (логофета, ворника, вистерника, спатаря, комиса, пахарника, стольника и др.) и во­енной организации (капитан, пыркалаб и др.) бояре составляли

154

господарский совет, визируя большинство актов, издаваемых господарской канцелярией62. В правление господаря Александра Доброго в административной иерархии уж е выделялись бояре большие и малые63. Принадлежность бояр к служилому сосло­вию неизменно подчеркивается в документах: «слуга и боярин» Строе (1400.VI.29), «слуга и боярин» Вана дворник (1420.IV .25), «слуга и боярин» Ж урж Фратовский (1429.11.1) и др.

Н е достаточно ясен социальный статус степени «пана», впер­вые, видимо, упоминаемой в акте 1384 г. в ее латинском анало­ге: domino Poruczno, domino Borla, domino Jula64. Господарь Р о­ман в 1393 г. -приносит вассальную присягу польскому королю Владиславу «по мудрому совету своих слуг и панов наших вер­ных»65, а в первой поземельной грамоте того ж е господаря 1392 г. среди засвидетельствовавших ее «всех бояр молдавских» указаны жупан Юга Ж уржевич, жупан Стецко, просто Братул Нятедул, Станислав, пан Драгой, Андрияш, пан Ж урж , пан Драгуш ви­тязь, Стравич, пан Влад, пан Гидев, пан Грозя, пан Костин и Ориш66. Другими словами, в конце XIV в. не всякий боярин имел степень пана или жупана. Спустя год в акте от 18 ноября 1393 г. многие из бояр, не имевших степени пана, обретают ее: жупан Братул Нятедул, пан Станислав Еловский, пан Андрияш67. В мол­давских внешнеполитических актах степень пана обязательно указывается и сопоставляется с должностью боярина, как в доку­ментах, оформлявших вассальную присягу господаря Стефана в 1395 г.: «Мы, паны и бояре земли Молдавской, пан Михаил, брат воеводы, пан Братул Нятедул, пан Станислав, пан Драгош ви­тязь, пан Грозя витязь, пан Иван Стравич, пан Влад дворник, пан Михаил, пан Иваныш витязь, пан Гидев, пан Роман, Костя витязь, иные паны бояре...»68

В сохранившихся подлинниках документов господарей Юги и первых лет правления Александра Доброго степень пана либо вовсе не указывалась, либо указывалась только у некоторых лиц. В грамотах Юги степень пана не указывалась даж е у тех бояр, которые ее имели в актах предшествовавших господарей. В актах Александра Доброго 1400— 1402 гг. упоминания некоторых бояр со степенью пана относятся к прежде ее имевшим при гос­подарях Романе и Стефане. Так, в грамоте 1400 г., июня 29, на­ряду с братом господаря жупаном Богданом, указан жупан Ан­дрияш и пан Драгой, судя по всему те ж е лица, что в актах на­чала 90-х гг. XIV в. Остальные 12 свидетелей — бояр без степени пана и в их числе прежде ее носивший Драгош витязь. Однако эти 11 бояр — новые лица, ставшие боярами, видимо, только при господаре Александре. Аналогичный случай встречаем в докумен­те 1400, августа 4, а в 1401, июня 28, со степенью пана названы брат господаря жупан Богдан и пан Оана стольник. С 1403 г. все бояре — члены господарского совета — носят степень пана69. По­добное явление наблюдаем в отношении лиц, пожалованных зе ­мельными владениями: слуга и боярин Строе (1400.VI.29), слуга

155

и боярин Никула (1400.VIII.4), слуга и бояринМогош (1400.IX .1); слуга и боярин Плотун (1401.V I.28), а с 1403 г. он ж е — слуга и боярин, пан. Д алее в XV в. и позже каждый боярин непременно обладал также степенью пана и его титул звучал: «слуга и боя­рин наш (т. е. господаря), пан» (см. 1403.VIII.1 и т. д .).

Однако степень пана гораздо чаще носили не только бояре, но и просто «слуги» господарские. Уже с акта 1397 г., апреля 18 и далее мы находим: «слуга наш, пан Кошку»70, «слуга наш, пан Брае» (1398— 1399), «слуга наш, пан ПопшаМ ихаил» (1407.III.8), «слуга наш, верный пан, Стрович» (1425.V.12), «слуга наш, пан Кристя Ворнунтаи» (1434.Х.8), «слуга наш верный, пан Фете» (1440.VIII.6) и т. д.

В отличие от боярского чина, связанного с занимаемой долж ­ностью в господарской администрации, степень пана была, оче­видно, пожизненной. Близость родителей к господарю создавала для детей панов, бояр благоприятные возможности для получения боярских должностей и степени пана, хотя не всегда. Об этом свидетельствуют рассмотренные ранее судьбы родов Бырличей, Унгуренов, а также Драгоештов.

Основатель родового, семейно-патронимного селения Драгоеш- ты — Драгой (Draguy m arscalcus) впервые, видимо, фигурирует среди высших советников (supremi consiliarij) господаря Петра Мушата в акте 1387 г., мая 671, затем пан Драгой упоминается среди бояр господарского совета с 1392 по 1415 гг. Вероятно, Драгой ворник, пан Драгой в боярском совете (1392— 1415), Д р а­гой витязь (1399 г. XI.28) и пан Драгой из Туловы (в актах 1415— 1 4 1 9 )— одно и тоже лицо. Пан Драгой из Туловы впер­вые с этим прозвищем появляется среди членов боярского сове­та в документе 1415 г. IV. 13, что, может быть, связано с перехо­дом в его владение этого поселения. М еж ду 1415 и 1425 гг. селе­ние перешло в руки другого крупного молдавского феодала И о­на ворника, который теперь зовется «пан Вана Туловский». Пос­ле смерти последнего в руки его сыновей переходят огромные земельные богатства и среди них селение «на Тулове, где есть двор их»72. В местности, где находилось это селение, на притоке р. Ш омуз в ходе археологических исследований обнаружены ос­татки феодального «двора» (боярской усадьбы) первой трети XV в., вероятно, появившегося еще в XIV в.73 Господарский двор был построен вблизи издавна здесь существовавшего общинного (если судить по его названию — Тулова) селения, попавшего в XIV в. в зависимость от завладевшего этими землями вначале пана Драгоя, а затем Иона ворника и его наследников. Как яв­ствует из акта 1462 г., XII.3, «великий пан» Драгой и его сын пан Ромашка, помимо родового селения Драгоешты, в верховьях р. Ш омуз, были феодальными держателями по меньшей мере еще трех других. Находившиеся рядом с родовым эти селения (Лу- качешты, Ботешты, Какачаны и др.) составляли с ним один большой владельческий массив. Ими владела по наследству

156

внучка Драгоя, дочь Ромашки, и ее муж пан Лацко. В 1498 г. эти владения подтверждаются Васутке, дочери Ромашки, внучке Драгоя. Васутка, по-видимому, имела сына, также Драгоя. Со­хранилась его надгробная плита, найденная в с. Драгоешты: «В году 7000-м и 20 (1512 г.) умер раб божий пан Иоан Драгой пыркалаб, месяца октября 16»74. Степень пана сохранялась в не­скольких поколениях рода Драгоештов, остававшихся держ ате­лями феодальных владений и находившихся на господарской службе.

Пример другого рода. В акте 1419 г., апреля 8, сыновья па­на Ш тефана Борыловича, которым господарь жалует владения за «правую и верную службу», не названы панами75. То ж е в другом документе, от 28 дек. 1425— 1426 гг., подтверждающем наследство сыновей, видимо, покойного Ш тефана Борыловича, не названных панами76, в то время как их отец был боярином и па­ном77. А вот сыновья Ивана ворника, которым в 1428 г., дек. 28, и 1429 г., июня 3 подтверждаются их наследственные владения, именуются панами78.

Выяснение социально-правового статуса панов, как, впрочем, и бояр или просто господарских слуг, во второй половине XIV— XV в. остается не вполне ясным и должно стать предметом даль­нейшего исследования. Паны, видимо, составляли высший слой служилого сословия Молдавии второй половины XIV— XVI вв., феодальную знать, обладавшую широкими феодальными приви­легиями, суть которых остается неизвестной. Обращение к панам в prom ulgatio ранних поземельных актов (до 1401 г.) свидетель­ствовало об их особых правах в наблюдении законности фео­дального держания: «Всем добрым панам, кто этот лист увидит

Таблица 11. Служилое сословие Молдавии в первой трети XV в. (по поземель-ным и внешнеполитическим актам) _______________

К оличество В том числе,

К атегории сл у ж и л о го сословиял и ц , у п о м я ­

н уты х в ак тах

%количество

лиц, п о ж а л о ­ванны х в л а ­

ден иям и

%

« аса я к са л сa wси 2 А ^“ со

О)а45* S

А 2C J CJ

Слуга господарские бояре, паны

Слуги господарские- паныСлуга господарские

Слуга господарские из духовного сосло­вияПрочиеВсего

108 47,8 23 18,2

57,151

31,7

22 9,7) 17 13,566 29,2' 46,8

59

30, 48,7

2 0,9 2 1,028 12,4 25 19,8

226 100 126 100

157

или услышит его чтение»79. К верхушке феодальной знати, навер­ное, относились жупаны, как правило, упоминаемые в начале пе­речисленных лиц в составе господарского совета. Степень жупана обычно носили также братья господаря80.

Некоторое представление о численном составе и соотношении титулованных лиц служилого сословия и простых держателей ф е­одальных владений дает табл. И — выборка-срез за довольно стабильное время правления господаря Александра Доброго. Это не полные данные, ибо не все документы дошли до нас, но срав­нительно большая их «естественная» выборка, которая достаточ­но достоверно отражает действительное положение вещей в пер­вой трети XV в., конечно, с известными оговорками, обусловлен­ными особенностями источников.

В общем количестве лиц служилого сословия, упомянутых в сохранившихся источниках первой трети XV в., феодальная знать преобладает за счет списков бояр — членов господарского совета в cognitio поземельных и внешнеполитических актов. Это явно искажает соотношение категорий феодального служилого сосло­вия. Господарь Александр Добрый в сравнительно стабильных ус­ловиях внутренней социально-политической жизни в период сво­его длительного правления81 придерживался сбалансированной политики в отношении служилого сословия. Это должно было объективно отразиться на соотношении слоев служилого сословия в землевладении. По табл. 11 феодальная знать составляет треть всего сословия (31,7%), простые слуги господарские, не занимав­шие боярских должностей и не носившие степени пана, — около половины (48,7%), наконец, лица, занесенные в категорию про­чих, видимо, выбивавшиеся в слуги господарские, наиболее заж и­точные из аллодистов, крестьян — землевладельцев (19,8%).

Соотнеся эти цифры с соответствующими показателями систе­мы землевладения первой трети XV в. (табл. 9 ), обнаружим, что феодальная знать (31,7% по табл. 11) должна была включать всех крупных землевладельцев (8,6%) и значительную часть сред­них (приблизительно 23,1 из 42,8% по табл. 9 )82. В абсолютных числах, в генеральной совокупности, около 70 человек крупных землевладельцев и 190 — средних, то есть всего примерно 260 семейств составляли молдавскую феодальную знать — панов. Простые служилые люди (48,7% по табл. 11) включали оставшу­юся часть средних (42,8— 23,1 = 19,7% по табл. 9) и значительную часть (48,7— 19,7 = 29%) мелких землевладельцев. В абсолютных числах, в генеральной совокупности (табл. 9 ), они составляют 400 семей «слуг господарских», средних и мелких землевладель­цев83. Таким образом, все служилое сословие феодальной М ол­давии первой трети XV в. включало, по приблизительным под­счетам, 650— 700 семейств. Достоверность полученных данных подтверждается в результате сопоставления с положением к на­чалу XVI в. М ассовая раздача господарями земель в феодальное держание во второй и меньшей степени последней трети XV в»,

159

Таблица 13. Распределение землевладений по категориям служилого сословия (по данным поземельных актов 1432—1456 гг.)*

К атегория зем л ев л аден и я

мелкое ср ед н ее крупное

Категории служ илого сословиясем ейно-патро-

нимное1-3

селений4-5

селений6-10

селенийболее 10 селений

Всего

коли­чество %

коли­чество %

коли­чество %

коли­чество %

коли­чество %

коли­чество %

оо

ксеSЛ5 Л

Л *Т 7 СО

Слуги, паны, бояре 1 6,7 30 43,5 10 43,5 10 58,8 8 80,0 59 44,0

Слуги, паны 1 6,7 15 21,7 10 43,5 7 41,2 2 20,0 35 26,1

О)аСлуги 10 66,7 17 24,6

Слуги из духовных —

Прочие 3 20,0 6

1,4

8,7

8,7 — — — — 29 21,6

4,3 - - 1,5

9 6,7

Всего 15 100,0 69 100,0 23 100,0 17 100,0 10 100,0 134 100,0

* В табл и ц у включены сведения из позем ельны х актов 30—50>х гг. XV в., д о начала правления господаря С теф ана Великого.

♦начало их перераспределения в пользу средних и мелких земле­владельцев при господаре Стефане Великом84, на фоне роста на­селения страны85, привели к увеличению служилого сословия в 3 раза. Оно составило почти 2000 семейств86.

Итак, прежде чем завершить исследование положения слу­жилого сословия феодальной Молдавии первой трети XV в., не­обходимо выяснить немаловажный вопрос, насколько правомер­но были соотнесены его слои (феодальная знать — паны, простые служилые люди) с категориями крупного, среднего и мелкого зем ­левладения. Таблицы 12, 13 показывают их соотношение87.

Данные таблиц подтверждают тесную корреляцию социально­го положения категорий военно-служилого сословия с величиной землевладения. Другими словами, закономерно, что более высо­кий социальный статус сопровождался большим размером зе­мельной собственности. Свыше половины средних землевладений (52,1%) и почти все крупные в конце XIV — первой трети XV в. (табл. 12) принадлежали феодальной знати (боярам-панам). Причем, расшифровав данные по среднему землевладению всех категорий, мы обнаружим, что из 12 владений по 3 селения 9 также принадлежали феодальной знати, а вот количество владе­ний по 2 селения и, особенно, 1 селению уж е в пользу простых служилых людей: соответственно 8 — феодальной знати против 10, и 7 против 11 владений простых служилых людей. А мелки­ми землевладельцами являлись главным образом простые слу­жилые люди и неслужилый элемент — 62,5%. Еще более явствен­но обнаруживается подобная связь в приведенных для перспек­тивы данных по второй трети XV в. (табл. 13), когда феодаль­ная знать обладала почти 2/3 всех средних владений (65,2%) и подавляющей частью крупных. Из 50 таких владений 47 принад­лежали феодальной знати, причем только ей все самые крупные (от 6 хотаров и более). Расшифровка среднего землевладения также подтверждает существенный сдвиг в пользу феодальной знати. Она имела 9 из 11 владений по 3 селения, уж е 12 из 21 владения по 2 селения, то есть в отличие от прошлого и здесь наблюдается преобладание, и, наконец, 24 владения феодальной знати по 1 селению против 13 владений простых служилых лю­дей. Перераспределение среднего и крупного землевладения в пользу феодальной знати прослеживается и в том, что уменьша­ется степень ее участия в мелком землевладении, уж е 86,7% ко­торого в середине XV в. принадлежало простым служилым и неслужилым людям. Последние, не занимая мест в государст­венной администрации, оказывали, видимо, господарям какие-то услуги, за что удостаивались официального признания их «от­чин», закрепленного соответствующим документом, или даж е по­жалований земельных владений.

Как показали проведенные выше изыскания, основная масса средних и крупных феодальных земельных владений создавалась двумя главными путями:

П Л. Л . Полевой 161

1. Непосредственным захватом или приобретением общинных, большесемейно-патронимных и других земель, либо заселением вновь осваиваемых земель зависимыми людьми, с последующим «пожалованием и подтверждением отчин», то есть наследован­ных владений, господарской властью, за службу.

2. Приобретением владений через господарские пожалования людьми из его окружения, служившими в господарской админи­страции или стремившимися занять в ней какое-либо место. Бы­ли также и смешанные варианты, особые случаи и т. д. Второй путь преобладал при формировании крупных землевладений, как правило, принадлежавших феодальной знати — панам, многие из которых занимали высокие боярские посты в господарской ад­министрации.

М ежду имущественным и социальным положением в феодаль­ной Молдавии конца XIV— X V в. существовала довольно слож ­ная и не всегда достаточно ясная взаимозависимость. Несомнен­но, что условием социального выдвижения и умножения богат­ства была постоянная сл уж ба воеводе и господарю. Д ля этого необходим определенный минимум зажиточности, который у час­ти семей появился уж е в «догосударственное» время в процессе имущественного расслоения волошской общины, выделения фео­дализирующейся общинной знати (кнезов, ж уде, ватаманов, ста­рейшин) , обособления большесемейно-патронимных коллективов. Небольшими семейно-патронимными поселками— владениями вна­чале наверное были «отчины» Бырлештов, Борылештов, Стани­жештов и др. В XV в. они превратились в знатные фамилии па* нов — крупных феодальных собственников, пожалованных «за службу» многими селениями, их представители занимали бояр­ские посты в господарском совете и администрации.

Таким образом, исходным пунктом формирования господству­ющего феодального класса в Молдавии стала имущественная и социальная дифференциация волошской общины. Особенностью исторического пути здесь было последовавшее в результате пово­рота во внутриполитической жизни страны (приход к власти вое­воды Богдана со своими людьми в середине XIV в.) «отстране­ние», видимо, большей части феодализирующейся общинной зна­ти и участие в становлении класса феодалов зажиточных вла- дельцев-аллодистов («отчинников»), наряду с дружинниками первых молдавских воевод составившими военно-служилое сосло­вие. Средняя и крупная феодальная собственность создавалась теми, кто находился в рядах военно-служилого сословия, занимая различные должности в государственной администрации, расши­ряя свои владения путем покупки, захвата под разными предло­гами или господарских пожалований из государственного домена «за верную службу».

Нам представляется, что в Молдавии XIV— XV вв. не созда­валось подобных западноевропейским знатных кланов, не зави­севших от службы государю, в которых передавались по наслед­

162

ству не только земельные владения, но также социальное положе­ние, выраженное в феодальных титулах и достоинствах. Социаль­ное положение и привилегии здесь, судя по всему, носили личный характер и непосредственно зависели от заслуг того или иного лица перед господарской властью. Однако родственные связи при этом, конечно, имели немаловажное значение. Личностный харак­тер социальных связей, видимо, установившийся вместе с феодаль­ным общественным строем Молдавии к началу XV в., разрушал прежде господствовавшие семейно-патронимные порядки, способ­ствовал расширению процесса отделения малых индивидуальных семей, усилению их позиций в жизни господствующего класса.

Данные табл. 14 свидетельствуют о преимущественно личном характере социальных степеней служилого сословия, хотя, конеч­но, в ряде случаев свою роль, как уж е отмечалось, играли род­ственные отношения. В первой части таблицы для сравнения д а ­ны примеры равного или почти равного социального статуса всех членов родственной группы.

Вторая часть таблицы 14 содержит примеры неравного соци­ального статуса членов родственного коллектива.

Наконец, третья часть таблицы 14 подтверждает утрату преж­него социального статуса уж е во втором, третьем или четвертом поколениях многих феодальных владетелей, знатных бояр и панов.

Конечно, некоторые владетельные фамилии сохраняли свои высокие социальные позиции довольно длительное время, благо­даря большей или меньшей близости к господарю. Особенно те, кому удавалось оставаться в составе боярства в сложной и посто­янно меняющейся внутриполитической обстановке Молдавии XV в. после господаря Александра Доброго. Такие боярские роды со­ставляли потомки Драгош а витязя (Драгошеш ты), Драгоя, Оаны ворника и других современников и сподвижников первых молдав­ских господарей XIV в., находившиеся на высоких государствен­ных должностях вплоть до XVI в., когда и они утрачивают свое привилегированное положение, а их владения вследствие первого этапа перестройки структуры землевладения88 распадаются. М но­гие роды теряют высокое социальное положение и вслед за этим лишаются также своих владений. Не этим ли объясняется массо­вая, видимо, насильственная, продажа владений, особенно госпо­дарю, в последних десятилетиях XV в. потомками некогда знат­ных феодалов. Из табл. 14 (III) видно, что наследники бояр и панов Цибана, Ж урж а Фратовского, Нана, Стояна Прочельника, Оаны Порки, Ш андра, Иона Ж умэтате, Лацко Боца, Гораеца в конце XV в. были уж е просто служилыми людьми или не принад­лежали даж е к этому сословию.

Такой экскурс, хронологически отдаленный от интересующего нас времени генезиса феодальной общественной структуры, был предпринят для того, чтобы показать длительно сохранявшуюся тесную взаимозависимость феодального права на земельную собственность, ее величины и принадлежности к служилому со­словию, занимаемого в нем положения. Феодальные земельные

* 1* 163

Таблица 14 (1)

Д ата документа Родственная группа Источники

1422.XII.25 Слуга, пан Богуш; его отец пан МЭФ, II, с. 44Нестяк

1428.IL16 Слуги Юрий, Козма, Симеон, Костя, Диениш, Ш андро

» , с. 51

1428.VIII.17 Слуги Станчул и Кристя DRH, А. I, р. 1141429.VI.3 Слуги, бояре — пан Л азар, пан Стан­ Там же, I, с. 134

чул, пан Костя сыновья Ивана вор­ника

1430.VII.7 Бояре, пан Ж урж Ж умэтате и пан » , с. 1461437.11.24 Штефан, пан Мындрул, его братья » , с., 2351435.1.3 Слуги Мик Негое и Распоп Оприш » , с. 1881435.Х.8 Слуги, бояре Илиеш, Личул постель­

ник и его брат Симион» , с. 196

1436.V.4 Слуга, боярин, пан Дума Ураний, его брат пан Петр

» , с. 204

1436.VI—V II.15 Слуги, бояре, пан Мойка дворник » , с. 2131443.VIII.24 глотный и брат его пан Тадор

спатарь» , с. 340

1437.11.7 Слуги Драгомир и Симион » , с. 2331443.V.14 Слуги, бояре, пан Михул писарь, » , с. 3301443.V.30 его братья пан Д ум а апрод и пан МЭФ, II, с. 96

Тадор граматик1443.V.31 Слуги Ж урж Драгуш анул и брат DRH.A. I, р. 332

его Алекса1443 .VI Слуги Пэтраш, Козар, Думка сын » , р. 334

Пэтраша, Юрий и Мындре, его братья

1446.XII.18 Слуги Байку и Сима » , р. 381—3821450.1.23 Пан Штефул и его брат пан Мындре » , и , р. 10

владения, с появлением феодального государства в Молдавии, создавались социально привилегированными слоями населения, хотя это было обусловлено первоначальным имущественным раз­ложением волошской общины, появлением богатств, частной зе ­мельной собственности, знати, свободных крестьян-аллодистов. Богатство и связанная с ним знатность прослежены в конце XIII— XIV в., в частности по материалам могильников.

Мужские погребения могильника Худум I (первая половина X IV в.), выделяющегося среди современных ему подобных археоло­гических памятников относительным богатством инвентаря, содер­жали серебряные перстни с декоративной пластинкой, служившие признаком особого социального положения их владельцев. В мо­гильниках второй половины XIV — начала XV в. такие перстни встречаются чаще и, наряду с ними, также медные — своего рода свидетельство развивающейся социальной иерархии. Еще более ярким признаком этого служит появление во второй половине XIV в. серебряных перстней с личными печатями (могильник Дар- манешты), которые, очевидно, были вправе иметь только лица служилого сословия. Особое место среди упомянутых знаков знат-

164

Таблица 14 (II)

Д ата документа Родственная группа Источники

1414.VIII.2

1414.XII.20

1425— 1426. X II.281427.VIII.181428. VI 1.24

1429.IX.24

1430.II.2i 1433. VI

1434.1.29

1434.11.101436.V.23

1436.VI.13

1436.VIH .il

1437.I I I .12

1437.VIII.19

1439. VI 1.30 1448.VII.151440.Х.22

1441. VI .25

1443.IV.16

1443.VIII.3-

1448.VII.15

1448.IX.3

Слуга, пан Тоадер Питик и брат его ДрагулСлуга, пан Крачун Белческул и его дети Петр, Иван, Иосиф, Андриаш Слуги Тоадер и Петр, сыновья Ш тефана Стравича (боярина, пана) Слуга Герман и его брат Ядко Слуга Снната и его братья Тоадер и БеряСлуга пан Беня и его братья Макре, Михаил, Ж урж , Микул, Маня Слуга Войняг и его брат Бера Слуга Петр Дурне и его Братья Иван и Ж уржСлуга, пан, боярин Блаж и его братья пан Домонкуш стольник и ЯкобСлуга Гроза и его брат Михаил Боярин, пан Стан Бабич и его брат пан Яким, и другие братья Андриаш, Семеон, ЮрийСлуга, пан Михайло Стынгач и его брат Ж урж БицаСлуга Лука из Снхле и его братья М алят и СтроеСлуга, боярин, пан пан Иван Цолич и его брат Ш андру Слуга, боярин, пан Немирка Чарторыйский и его брат Ивашко Слуги, пан Оана Рошка граматик и его брат Кожа Петра Слуги Ивул, брат пана Данчула стольника, и его внук Негра Слуга, пан Влад Ж иков и его внук ДрагошСлуга, пан Тымпа и его сыновья Миклауш, Ж урж , Янкул и Миху Слуга Стан из Викова и его сын ДрагушСлуги, пан Чернат плоскар и его брат ШтефулСлуга, пан Уле и его брат Юга

DR Н. А. I, р. 52

Там же, с. 53

» , с. 90

\ч л Q R

МЭФ, II, с. 53—54

DRH, А. I, р., 141

Там же, с. 144 » , с. 166

» , с. 175— 17'

» , с. 178» , с. 209

» , с. 211

» , с. 222

DRH. А. I, р. 237

МЭФ, II, с« 83

DRH, А. I. р. 281, 400Там же, с. 295

» , с. 300

» , с. 317

» , с. 338

» , с. 397

» , с. 405

ного достоинства занимают дошедшие до наших дней восковые от­тиски боярских печатей на перстнях, подвешенные к актам мол­давских господарей конца XIV— XV в. Среди них многие принад­лежали известным нам лицам: + S. DOMINI BORVLES («Печать пана Бырли», акт 1387 г.), + ПЕЧАТЬ ПАНА ИВАНЫШ А (витя­зя, 1395 г.) + S. DOMINI IOHANVS («Печать пана Иоанна», т. е. Ивана-Оаны ворника, 1407 г.) + SIGILVM DOMINI DRAGOSCH («Печать пана Драгош а», витязя, 1421 г.) и др.89 Боярские печати, впрочем и другие, были знаками личного достоинства. И зображ е-

165

Таблица 14 (III)

Д а т а документа

Последнее упоминание

лиц служилого сословия

Д ата документа Социальный статус их потомков второго и следующихпоколений

Источники

1 2 3 4 5

1401.VI.28.

1420.1V.25 1425.V.12

1439.Х.28

1439.Х.281440.Х.22

(Боярин) Цибан 1489.1.22

1429.VI.3Слуга, боярин, пан Вана (Иван, Оана) ворник; пан Вана Туловский

Боярин, пан Исайя (лого­фет)

Боярин, пан Ж урж Фра- товский, ста­роста

1456. VI.5 1479.V.24

1489.111.131490.XI.26

1527.111.15

1538.1V.23

1489.I I I .14

1489.Х. 14

158; 162; DIRA. XVI, I, р. 236; III, р. 213—214.

Тома, его сестра Сорица, дети Марины, дочери DRH. А. I, р. 19; III,Цибана р. 87Слуги, бояре пан Лазор, пан Станчул и пан Кос- Там же, с. 67, 88, 134;тя, сыновья Ивана ворника II, с. 85, 331; III, с. 91,Боярин, пан Л азорБоярин, пан Станчул (вистиер, постельник, пыр- калаб)Слуга Сима пахарничел, его сестра Анна «пани пана» Ш андра комиса, дети Л азора; Настя,«пани пана»

Германа, ее сестра Илка, их брат Тома пахарни­чел, дети Кости, все внуки Оаны (Ваны) ворника Слуга Тома, сын Кости, его племянницы Сорка и Марена, двоюродные братья и сестры Оана,Исак, Настаска, Марийка и др., внуки Оаны вор­ника и КостиОдокия, Ильяш, его сестры, Ион Герлик, его брат Кондря и другие правнуки Оаны ворника.

Мушата, внучка Исайи логофета «кнегиня» пана DRH. А., I, р. 286; III, Збери, ее братья Иванко, Петр, ее племянники р. 94.Тоадер стольник, его брат Исайко, Марина, дочь Думы Ио, сскула, «кнегиня» Фете Якобескула, их племянники Балш, Юга, их внук Юрий, их пле­мянники Тоадер, Петр, все внуки Исайи логофета Слуги Станчул Старостич, его братья Иванко и Исайко, дети Федко Старостича, внуки Михула Старостескула, правнуки Ж урж а Фратовского

Там же, I, с. 286—296; III, с. 104

J428.VII.29 Слуга, пан Нан 1490.111.15

1420.IV.25 Боярин, пан 1490.Х.141423.111.31 Стоян Про­

чел ь ни к

1448.Х.5 Боярин, пан 1491.1.16Вана (Оана)Порка

1422.XII.25 Боярин, пан 1457.IX.13Шандр

1480.V.27

1503.IX.30

^ 1415.VII.12 Боярин, пан 1430.V 11.7Ион Ж умэтате 1433.VI. 15

1443.V.221448.11.23 1491.Х.15 14-92.111.17

1421.XII.13 Боярин, пан 1491.XI.2Лацко Боц

1437.11.24 Боярин, пан 1443.VI.8

1443.VI.8 Ходко Костич

1446.1.25 постельник

Драгош Станижескул, сын Нана

Слуги Юрша, его внук Ильяш Саула, внуки Стояна Прочельника

Слуга Петриман, его сестры Софийка и Саска внуки Оаны Порки

Боярин, пан Козма Шандрович

Марена, дочь пана Якуша вистиера, ее дочери Аннушка и Васутка, ее племянники — сыновья Юрия БучацкогоВасутка, дочь Козмы Шандровича, ее племянники слуги Данчул, сын Бучацкого, Исайко, сын Юрия

Боярин, пан Мурж Ж умэтате, вирник, боярин, пан Мындря Ж умэтате, боярин, пан Штефул Ж умэтате, сыновья Иона Ж умэтате.Слуга Штефул и его сестра Марика, внуки Штефула Ж умэтате Марина, дочь Ж урж а Ж умэтате, ее дети Била и Оанча, внуки Ж урж а Ж умэтате; Марина, дочь Мындрн (Ж умэтате), ее племянни­ки Силя и Доня, все внуки Иоана Ж умэтате

Слуга Лука Боц, его двоюродные сестры Нега и Марина, внуки Лацко Боца

Боярин, пан Шандр Левич

» , с. 113; III,с. 130

I, с. 67, 79; III, с. 155— 156

I, с. 411; III, с. 170.

—»— I, с. 76 II, с. 97, 343 III, с. 520, 524.

DRH. А., I, р. 59, 60, 146, 168, 326. 390; III, р. 190, 214, 217

Там же, I, с. 69; III, с. 205.

Там же, I, с. 236, 335, 368; II,

Продолжение табл. 14 (III)

Боярин, пан Лев, его брат

1456.VI.5

1492.XI.24

Боярин, пан Васко Левич и боярин, пап Хринко с. 86; III, с. 230 ЛевичСлуга Иванко Левич, племянница его Федора и Милка, дети Васко Левича, двоюродный брат их

Ж улка Пынтече, двоюродный брат Хринко из Л у ­кавицы, двоюродный брат пан Штефул пыркалаб, его двоюродная сестра, и сыновья Ходко Долб- нича — Оанца, Иванко, Васко, их сестры 1шт, Ста­на, Марушка, Олена, их дядя Думитру, их двою­родные сестры и братья (еще 16 человек), их внуки (3 человека), все внуки Ходко Костича постельника и Левы

1423.111.12

1401. VI.28

Слуга Батин 1497.111.14

Боярин, пан Гораец (висти- ер, чашник)

1418.1.151421.XII.13

Ион Батин из Сучавы, внук БатинаI, с. 77, III, с. 388

Влад и Кристя (Гораец) «3 Солки » , с. 19, 61; 69; II,Боярин, пан Гораец (?), брат его (боярин, пан?) с. 140; III, с. 477 Станислав

1461.VII.8 Пан Ивул Солка

1502.111.7 Слуга Сима, его сестра Настасня, дети Стана, внуки Кристи Гораеца (Солка); слуга Ивул, его сестра Настя, дети Михула, их двоюродный брат Драгота и сестра Стана, дети Ивула (Солка).

ния на них90 не передавались обычно по наследству91, соответ­ственно тому, как не наследовались степень пана и тем более бо­ярские должности. Их приобретали потомки панов и бояр только в зависимости от их службы господарю. Это еще одно подтвержде­ние того, что в ранней феодальной Молдавии отсутствовали на­следственные знатные роды, а также возможности достижения вы­сокого социального положения чуть ли не крестьянами (конечно, аллодистами). Известна поговорка: «Тот, кто сегодня пасет коз,— завтра может стать великим боярином»92. Как считают Д. М. Драгнев и П. В. Советов, вплоть до середины XVIII в. мол­давские землевладельцы «не консолидировались окончательно в замкнутое юридическими барьерами сословие»93.

Экономико-правовое положение различных слоев феодального военно-служилого сословия, по-видимому, было неодинаковым. Однако состояние источников позволяет судить лишь о том, что в целом одной из главных его привилегий было освобождение от государственных податей. Это не касалось крестьян, живших на землях феодалов, несших повинности не только в их пользу, но и государства. Особенностью феодальных отношений в Молдавии было ограничение податного и правового иммунитета светских феодальных вотчин94.

Привилегированное духовное. сословиеДуховное составляли церковники и обитатели(церковно-монастырское) г

сословие феодалов молдавских монастырей, конечно, глав­ным образом монастырская верхушка.

Официальная молдавская церковь сложилась во второй полови­не X IV — начале XV в., когда появились первые монастыри95. В этот же период складывается церковно-монастырское феодальное землевладение, в первой трети XV в. охватывавшее 7,5% всех сельских хотаров страны (табл. 9). Щедрые дарения господарей и членов их семей сделали всего 12 монастырей и церковных ре­зиденций (митрополия, епископства) крупными феодальными владельцами более сотни поселений и других источников д о ­ходов.

Уже первый дошедший до нас акт господаря Петра Мушата 1384 г. жалует церкви Иоанна крестителя в г. Сирете доход от городской таможни. Тот ж е господарь подарил Нямецкому мо­настырю два села, две мельницы и два виноградника96. Преемни­ки Петра Мушата наделяют владениями Нямецкий, Поянский, Бистрицкий, Молдавицкий и другие монастыри, Сучавскую ми­трополию, Радауцкую и Романскую епископии. И в отличие от светских феодалов дают им полный или частичный экономиче­ский и правовой иммунитет: государственные подати и повинно­сти крестьян, юрисдикция в пользу духовных владельцев вотчин. Духовное (церковно-монастырское) сословие стало одной из глав­ных опор господарской власти97, «наиболее общей санкцией су ­ществующего феодального строя»98.

169

Распад волошской общины, выделение свободной аллоидальной частной соб­ственности крестьян — «отчин ни ков» не­избежно привели к имущественному и

социальному расслоению в их среде. Часть «отчинников» вошла в состав военно-служилого сословия феодалов, заняв различные уровни в его иерархии, а некоторые, видимо, достигли высоких боярских степеней. Остальная, гораздо более значительная мас­са, оказалась в зависимости от господствующего класса феода­лов. Закрепление их зависимости от феодалов — обычное явле­ние, оформлявшееся актами молдавских господарей конца XIV— XV в.

Один из наиболее ярких примеров уже приводился нами: в 1409 г. во владении пана Ж урж а Унгурянула закрепляется его «отнина» селение Унгурены, где находился его «дом», то есть мес­то проживания семьи, а также селение Суходол, ряд патронимных поселков Прочешты, Сперлешты, Негрилешты, Негашешты, «где есть Негш жуде», и селение, «где есть Коман»99. В документе от­разились различные пути, которые привели жителей этих селений к зависимости от феодала. Топоним Унгурены показывает жите­лей селения либо принадлежавшего Унгурянулу, либо пересе­лившихся из венгерской стороны, но в обоих случаях попавших

в зависимость от отца Ж урж а Унгурянула, дом которого нахо­дился там же. Господарская грамота официально оформляет «отнину» Ж урж а Унгурянула — селение Унгурены как его фео­дальное владение. Таким ж е владением становится, видимо, об­щинное селение Суходол, находившееся рядом с Унгуренами и также оказавшееся в феодальной зависимости еще при отце Ж ур­жа Унгурянула. Сам ж е он получил в феодальное владение па- тронимные поселки крестьян-аллодистов Прочешты, Сперлешты, Негрилешты, Негашешты и поселок большой семьи, «где есть Ко­ман». В свое время они, очевидно, составляли свободную прото- сельскую соседскую общину — жудечию, сохранившую своего гла­ву Негша жуде, родовой патронимный поселок которого (Н ега­шешты) входил в ее состав. Поселки, составлявшие общину, как указано в документе, обладали отдельными хотарами («а тем се­лам от Турлуя, со всеми полянами и со всеми своими старыми хо­тарами»), которые, однако, смыкались между собой и с «отниной» Ж урж а Унгурянула — Унгуренами и Суходолом, составляя один крупный владельческий земельный массив с семью поселениями феодально-зависимых крестьян.

В этом документе представлены три пути появления феодаль- но-зависимого населения. Один из них— колонизация пришлым населением земель, оказавшихся в частном, а затем феодальном владении. Молдавские поземельные акты конца XIV — первой по­ловины XV в. часто закрепляют в феодальное владение пустоши

Феодально-зависимое крестьянство

170

Пути появления феодально-зависимого сельского населения

и селища, на которых затем возникают селения зависимых кре­стьян.

В 1428 г., апреля 8, господарь Александр жалует некоему Та- вадару селение, где находился его дом, и пустошь на ручье Ме- лешки, «сколько необходимо для села». А в 1438 г., августа 21, господари Ильяш и Стефан снова жалуют своего слугу Тавадара уж е двумя селениями, одно из которых, «где дом его», а другое — на ручье Мелешки, «где есть Тодор Мелешка»100. Первое — семей­ный поселок Тавадара, впоследствии получивший патронимное на­звание Тавадарешты, второе приобрело название Мелешканы101, то есть обозначало людей, живущих на земле Мелешки102. Одно­му из крупных молдавских феодалов пану Петру Худичу ворнику в 1435 г., апреля 14, господарь Стефан жалует владения, среди которых «место от пустыни» на Войнавце103, притоке Икеля, где впоследствии появилось поселение феодально-зависимых кресть­ян, нынешнее село Войново.

Такие земли осваивали переселенцы из других краев М олда­вии и из-за рубежа. Один из документов от 1453 г., февраля 23104, раскрывает подобный факт, который, несомненно, мог иметь мес­то и в гораздо более раннее время. Яцков монастырь под Суча- вой основывает село, впоследствии называвшееся Яцканы — топо­ним, обозначающий живущих на монастырской земле и зависи­мых от него людей. Отмечая обычное, видимо, для того времени явление «и кого позовут (т. е. поселенцев. — Л .Я .) , или из чужой земли, или из земли Ляхов, или из нашей земли (т. е. М олда­вии.— Л .П . ) » , господарь предоставляет монастырским поселен­цам привилегии («слободу»): «Все ж е люди... да будут свободно пахать себе, и пшеницу сеять, и сено косить... А также те люди имеют свободу: мастера ли будут, кожевники или какие другие мастера, русины ли, греки ли, другого ли какого языка, да не д а ­дут те люди ни дань, ни посаду, ни илиш, ни на мельницах наших не работают, ни в крепости, не дают десятину от пчел, ни от ви­нограда, ни иное ничего да не дают». Жителям монастырского се­ла предоставляется также широкая свобода торговли и освобож­дение от суда местных властей в пользу монастыря («весь этот доход монастырю нашему»), который на первых порах для при­влечения поселенцев, наверное, освобождал их от части повиннос­тей. Светские феодалы и господари также, несомненно, предо­ставляли первопоселенцам привилегии, активно способствуя сель­ской колонизации. В акте 1414 г., августа 2, находим топоним се­ления Мунтены105 Слобода (? )106, пожалованного пану Шандру, повторяющийся в документе 1499 г., августа 31107.

Другой путь появления феодально-зависимого населения— пе­реход в частное владение земель, прежде принадлежавших во- лошским и русским общинам. Так, господарь Александр в 1400 г. жалует боярину Строе два общинных, судя по топонимам, селе­ния Пояна и Гыртоп, на р. Т азлэу108. Господарским актом от 1420 г., апреля 25, во владение пана Оаны ворника были пожало­

171

ваны среди прочих общинные селения Лознова и Садова на р. Бы- ковец109.

Однако наиболее значительная масса крестьян оказывалась в феодальной зависимости вследствие перехода во владение част­ных лиц земель, принадлежавших ранее большесемейным и пат- ронимным коллективам, обособившимся от волошской или рус­ской общин. В том ж е акте от 1420 г. среди селений на Быков- це, ставших феодальным владением одного из самых крупных бояр Оаны ворника, были также патронимные поселки Корнеш- ты, Миклаушешты, Думешты, Цыганешты, Лаврешты, Хомичеш- ты. Во владение Оаны ворника перешли, наряду с многочислен­ными другими, большесемейные поселки, «где был Татомир», «где был Баши», «где есть ватаман Минко», «где есть Стан», «где Станко поселился», «где Андриаш», о чем мы узнаем из документа 1429 г., июня З110.

Мы зафиксировали эти пути, когда процесс феодализации близился к завершению. Они отражены в актах конца XIV—XV в. Только ретроспекция позволяет восстановить картину предшество­вавшего времени. Данные табл. 15, значительная часть которой составлена по ретроспективным материалам, подтверждают эво­люцию социального статуса основной массы крестьянства М олда­вии на протяжении XIV — XV вв. На фоне общего роста числен­ности сельского населения (количества поселений) вследствие ин­тенсивной сельской колонизации доли общинного и семейно-па- тронимного землевладения постоянно уменьшаются, особенно зна­чительно с последней трети XIV в. Наоборот, с этого времени рез­ко возрастает численность феодально-зависимого крестьянства, а с момента установления верховной государственной собственности на все земли страны в конце XIV — начале XV в. все крестьян­ство оказывается в феодальной зависимости от государства или частнофеодальных владельцев.

Таблица показывает, что численность феодально-зависимого крестьянства увеличивается за счет свободного семейно-патроним- ного и в гораздо меньшей степени общинного крестьянства. Здесь, правда, не представлен путь появления феодально-зависимого крестьянства из поселенцев на уж е принадлежавших феодалам пустующих землях, скрытый общим ростом сельских поселений. Однако и он не мог быть особенно значительным, ибо до уста­новления верховной государственной собственности они предпо­читали селиться на «Ничейной» земле, которая по действовавшим нормам волошского обычного права, по-видимому, большей частью становилась их частной собственностью. Лишь впоследствии по разным причинам она переходила в феодальное владение. После установления верховной государственной собственности на зем­лю пожалованные господарями под заселение пустоши и селища, где появлялись поселки феодально-зависимых крестьян, состав­ляли в конце XIV — первой половине XV в. всего 16% всех пунк­тов сельского расселения111. Основная масса феодально-зависи-

172

Таблица 15. Свободное («догосударственного» времени) и феодально-зависимое сельское население Молдавии в XIV—XV вв.*

Свободное Феодально-зависимое

государственное частнофеодальное

Периоды общинное** семейно-патро-нимное

общинное** семейно-патро­нимное***

непатроним-ное****

семейно-па-тронимиое*****

Всего

коли­чествопосе­лений

%

коли­чествопосе­лений

%

коли­чествопосе­лений

%

коли­чествопосе­лений

%

коли­чествопосе­лений

%

коли­чествопосе­лений

%

коли­чествопосе­лений

%

Первая треть XIV в. 53 8,8 441 73,5 — — — — 106 17,7 — — 600 100,0

Середина XIV в. 64 6,9 608 65,4 — — — — 266 27,5 — — 928 100,0

К концу первой трети XV в. — --- — — 24 1,7 361 25,4 575 40,5 465 32,6 1425 100,0

Последняя треть XV в. 11 0,7 272 16,8 769 47,4 569 35,1 1621 100,0

* Таблица составлена по данным из таблиц 3. 9, 10.** В графу включены поселки волошской и русской общины.

В граф у включены поселки — держ ания крестьянского типа и полукрестьянские, грань меж ду которыми обычно не прослеживается в источниках.

**** В граф у включены поселения крестьян — сельские соседские общины.***** Семейно-патронимные родовые поселки владетельных фамилий феодалов не учитывались.

мого крестьянства формировалась из населения поселков семей­ных общин и патронимий. К XV в., когда практически все кресть­янство находилось в государственной и частнофеодальной зави­симости, они составляли не менее половины всех сельских посе­лений Молдавии (см. табл. 15).

Остается неясным появление специфической категории фео­дально-зависимого населения — холопов. В Молдавии холопами обычно были цыгане и «татары»112. Почти полностью бесправные, холопы считались собственностью своих господ, распоряжавших­ся ими по своему усмотрению, и отличались от античных рабов в этом смысле лишь тем, что не могли быть казнены.У них были семьи, кое-какое имущество, они вели свое небольшое хозяйство и иногда организовывали даж е общины (существовали целые по­селки цыган и татар»)113 во главе со своими кнезами, жуде и ватаманами114.

Жизнь основной части крестьянстваПовинности Молдавии XIV— XV вв. регулироваласьфеодально-зависимого ^ и*

крестьянства волошским обычным правом115, функци­онировавшим, однако, уж е в условиях

феодализации, приспособленным к складывавшимся новым отно­шениям господства и подчинения, эксплуатации владетельным меньшинством массы непосредственных производителей. Уместно снова привести высказывание К. Маркса о возникновении барщи­ны в Дунайских княжествах. Судя по всему, это высказывание должно быть соотнесено со временем феодализации в Молдавии, особенно периода становления феодальной государственности. «Их первоначальный способ производства был основан на об­щинной собственности... Часть земель самостоятельно возделыва­лась членами общины как свободная частная собственность, дру­гая часть — ager publicus [общинное п о л е ]— обрабатывалась ими сообща. Продукты этого совместного труда частью служили резервным фондом на случай неурожаев и других случайностей, частью государственным фондом на покрытие военных, церковных и других общинных расходов. С течением времени военная и ду­ховная знать вместе с общинной собственностью узурпировала и связанные с ней повинности. Труд свободных крестьян на их об­щинной земле превратился в барщинный труд на похитителей об­щинной земли»116. Мы проследили на конкретном материале почти все отмеченные К. Марксом явления, имевшие место в ходе фео­дализации: волошскую общину в состоянии распада и появления свободной частной земельной собственности, особенности общест­венно-экономических отношений в общине, жившей по волошско­му праву, вторжение феодальной государственности в эти отно­шения, а затем узурпация феодализирующейся знатью (К. Маркс не указал, что это была именно общинная знать) общинной зе ­мельной собственности и связанных с ней повинностей.

Нормы волошского обычного права, регулировавшие соци­ально-экономическую и потестарную жизнь общины, предусматри­

174

вали общественные обязанности ее членов, обеспечивавшие вы­полнение коллективных работ, охрану, материальные и финансо­вые текущие расходы и резервные фонды общины117. Подобные общественные обязанности, видимо, выполнялись не только в пользу собственно общины, но также надобщинных организаций, расширялись и усложнялись в зависимости от особенностей их структуры (юнезаты, воеводаты). В то ж е время по волошскому обычному праву общинники, должны были работать и подносить подарки (продуктами и т. д.) в пользу первоначально выборной общинной верхушки118 как компенсацию и обеспечение выполняе­мых ею общественных функций управления, суда, военного руко­водства.

Возникшее феодальное государство стало выполнять прежние общественные функции общины. Это привело не только к превра­щению прежних общественных (общинных) обязанностей кре­стьян в государственные повинности, налоги и подати, но и к по­явлению новых, которые все вместе постепенно становились на­чальными формами государственно-феодальной ренты. Формиро­вавшаяся феодальная знать, превратив свои прежние обществен­ные (общинные) функции в наследственные привилегии, узурпи­ровав их вместе с общинными землями, «по волошскому праву» закрепила за собой эти некогда общинные обязанности крестьян, приобретавших формы феодальной владельческой ренты.

Эта гипотетическая картина превращения общинных трудовых, натуральных и в известных случаях денежных обязанностей крес­тьян в феодальную ренту вырисовывается в ее структуре, сло­жившейся к XV в. Феодальные повинности молдавских крестьян складывались из государственных и частновладельческих форм отработочной, натуральной и денежной ренты119.

Государственными повинностями облагалось все непривилеги­рованное, зависимое население Молдавии, в первую очередь кре­стьянство. В раннем составе феодально-государственных повин­ностей XV в.120 следует искать отражение традиционных прежде общинных обязанностей волохов. Отработочные повинности и службы в пользу феодального государства складывались из ра­бот на нужды городских посадов и крепостей, на виноградниках, мельницах и прудах, сенокосах, участия в преследовании пре­ступников («следогонение», которое в XV в. превратилось в на­лог), различных перевозках, в военно-сторожевых мероприятиях, и,наконец, все крестьянские дворы должны были выделять по одному человеку в «великое войско» господаря. Приспособлен­ные для нужд феодального государства, часть этих повинностей в прошлом, вероятно, были общинными обязанностями крестьян, которые должны были участвовать в строительстве и поддержи­вать общинные укрепления, обслуживать общинные угодья и ус­тановки (сенокосы, виноградники, мельницы, пруды и т. д .) , со­блюдать известный общинный обычай «следогонения», организо­вывать перевозки для нужд общины, охранять общинный хотар,

175

угодья и сами селения, создавая вооруженную стражу, и выпол­нять одну из самых важных, характерных для общинного строя обязанностей, еще с времен военной демократии являющуюся также и неотъемлемым правом всех свободных общинников уча­ствовать в «народном ополчении, правом вооруженной самозащи­ты. С появлением Молдавского феодального государства обязан­ность участвовать в «великом господарском войске» стала повин­ностью. Только в последней четверти XVI в. молдавских зависи­мых крестьян окончательно освободили от военной повинности и не призывали в господарское войско121.

Натуральные государственные повинности молдавских кре­стьян в XV в. складывались из податей сельскохозяйственными продуктами на содержание господарского войска, администрации и двора (илиш, десятина от пчел, вина, капусты, свиней, рыбы), которые, очевидно, прежде шли в общинный резервный фонд и на содержание общественных служб. Наконец, денежные государст­венные повинности, судя по всему, ранее были либо также нату­ральными, либо их ввели после появления государства. «Дань» прежде, видимо, взыскивалась как ценными предметами (ювелир­ными изделиями, мехами и т. д .) , так и деньгами: в тех районах Днестровско-Карпатских земель, где до XIV в. сохранялось де­нежное обращение. Однако на протяжении XII и до конца XIII в. на большей части территории страны оно отсутствовало122. Про­исхождение этой подворной подати в Молдавии остается неясным. Она могла существовать в Среднем Поднестровье и Северной Бу­ковине с установлением власти киевских князей в X в. «Окняже- ние» земель в Киевском государстве сопровождалось установле­нием дани-ренты с их населения, которая считается рядом иссле­дователей основным на том этапе фактором феодализации123. З а ­тем дань (ясак) с покоренных земель между Днестром и Карпа­тами в XIV в. собирали ордынские ханы124, а после свержения их господства к концу XIV в. эта подать с зависимого населения, ви­димо, перешла в казну Молдавского феодального государства. Однако взаимоотношения Молдавского княжества и Золотой Ор­ды в этой связи требуют специального рассмотрения.

Денежные подати в XV в. «посад» и «жолд» (последний тер­мин венгерско-трансильванского происхождения) взыскивались на содержание военных гарнизонов, наемных отрядов и другие военно-сторожевые нужды. Их происхождение (возможно, внача­ле они также преимущественно выплачивались ценностями, юве­лирными изделиями, мехами и др.) следует связывать с надоб- щинными военно-сторожевыми институтами кнезатов и воевода- тов: содержание дружинного окружения кнезов и воевод, органи­зация охранной службы, строительство укреплений и т. д. «Бру- дина» — пошлина за проезд через господарские мосты и броды и «мыто» — торговая пошлина — могли появиться с развитием тор­говли в пределах освоенной и организованной территории Мол­давского феодального государства.

176

В XV в. преобладали отработочные (9) и натуральные (6) государственные повинности, хотя и денежные (6) уже занима­ли в них значительное место125. Учитывая общий процесс комму­тации ренты, следует полагать, что в прошлом господствовали только первые две формы общинных обязанностей, с появлением государства превратившиеся в феодально-государственную ренту.

Помимо повинностей в пользу феодального государства мол­давское зависимое крестьянство XV в. несло также частнофео­дальные повинности, скрытые за известной формулой поземель­ных документов «урик со всем доходом». Только с конца XVI в., как показывает П. В. Советов, «в ходе государственной фикса­ции натуральной ренты в вотчине оказывается, что такое надель- ное землепользование предусматривало взыскание с крестьян продуктового оброка — дижмы только зернового производства, сенокошения, пчеловодства, садоводства, виноградарства, огород­ничества, рыболовства... Согласно более старым феодальным тра­дициям (очевидно, возникшим в период генезиса феодализма, но дожившим до XVIII в.) за пастбищное содержание скота в рам­ках надельного землепользования в хотаре села землевладельцу следовали отработочные повинности»126. С другой стороны,, нам известны восходящие к периоду генезиса феодальных отношений нормы обычного волошского права, зафиксированные в селах Га­лицкого Прикарпатья XV— XVIII вв., согласно которым каждое крестьянское домохозяйство было обязано отрабатывать в хо­зяйстве сельского кнеза 2— 3 дня в году, идти «по приглашению» на его толоки и делать дважды в год (на пасху и рождество) подношения курами, яйцами, овсом и др .127 По другим источни­кам обязанность крестьян селений волошского права работать в хозяйствах кнезов была выше — 3—6 дней в году128.

Конечно, по структуре феодальной ренты XV— XVI вв. сел «волошского права» в Молдавии и Галичине только приблизи­тельно можно судить об ее исходных корнях в отдаленном прош­лом. Особенно, если иметь в виду значительные перемены, кото­рые претерпели обязанности крестьян селений волошского права в ходе развития феодальных отношений. В частности, появление в Молдавии XV— XVI вв. вместо подношений волошской общин­ной знати подарков дважды в году, систематического сеньори­ального натурального оброка (ренты )— десятины129 со всей про­дукции крестьянского хозяйства, за исключением надельного со­держания скота130. Для нас наиболее существенно то, что, по всей видимости, многие феодально-государственные и феодально­частновладельческие формы эксплуатации зависимого населения вырастают во многом из прежних общинных обязанностей свобод­ного крестьянства в рамках волошского обычного права, превра­тившегося в санкцию феодального строя. Старая общинная фор­ма социальных отношений наполнилась новым феодальным содер­жанием. Источники XV — начала XVI в. не позволяют судить о соотношении сеньориальной и феодально-государственной рент в

12 л . Л. Полевой 1 7 7

эксплуатации молдавского крестьянства. Но государственная (централизованная) рента уже в это время «была весьма значи­тельной» и в ней отработочные повинности и денежные взносы занимали большее место, чем в сеньориальной, где господствова­ли натуральные повинности. Барщинные работы (сенокошение, уход за скотом, ремонт мельниц, сооружение и содержание пру­дов, гужевая повинность и др.) были ограничены слабой разви­тостью господского хозяйства131.

Высказанные здесь соображения, разумеется, только предва­ряют дальнейшие углубленные исследования происхождения по­винностей феодально-зависимого крестьянства Молдавии, с уче­том также, вероятно, древнего русского влияния. Эти исследова­ния, в которых представленная рабочая гипотеза будет проверена и уточнена, должны учитывать сохранение и приспособление норм волошского обычного права в социальной жизни феодальной Мол­давии, возможное преобразование прежних общинных обязаннос­тей крестьян в феодальные повинности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Молдавский феодализм в типологическом смысле этого поня­тия складывался в процессе появления и развития феодальных отношений в волошском обществе земель к востоку от Карпат, его синтеза с восточнославянскими общинными и феодальными структурами, вместе с формированием молдавской народности и государственности. Одна из основных линий формирования мол­давского феодализма берет свое начало в волошском общинном «протофеодальном» строе. Этот строй вначале развивался в фео­дальной системе государств Юго-Восточной Европы (Венгерского королевства, Сербского и Болгарского царств и др.) и на боль­шей части ареала волошского расселения, как показали Ю. В. Бромлей, В. Д. Королюк, носил анклавный характер1.

Структура волошского строя характерна для обществ началь­ной ступени раннего феодализма. Социальной базой волошского строя было разделение общества на знать (старейшины семейных общин, жуде, кнезы, воеводы), свободных общинников и зависи­мый люд, сохранение общинных свобод, частично напоминавших черты «предфеодального» («дофеодального») строя. Это общество переходное к феодализму, по выражению А. И. Неусыхина, «об­щинное без первобытности»2, общинный строй на своей последней стадии.

Волошский общинник видел себя в составе концентрических «кругов» социальных связей — в ближайших преимущественно родственных, по мере их расширения главным образом террито­риальных: большая и малая семья (касэ, фамилие), патронимия (крынг, чатэ де ням), протосельская община (жудечие), малое территориальное объединение сельских общин (кнезат), большое территориальное объединение общин (царэ, воеводат).

В этой системе общинных организаций родственные связи, кол­лективизм, взаимопомощь и общая ответственность каждого ин­дивида постепенно ослабевали по мере удаления от первоначаль­ной самой узкой общественной ячейки его бытия — семьи. Итак, на передний план выдвигалась его принадлежность к более широким «соседским», территориально-общинным структурам: ро­дич, сородич, (руде, рубедение, ням), сосед (межиеш, вечин), зем­ляк, соотечественник (цэран).

В отличие от «дофеодального» для волошского общинного строя, входившего во взаимодействие с феодальными системами государств Юго-Восточной Европы, было уже характерно зарож ­

12* 179

дение вначале частной, а затем и частнофеодальной собственнос­ти на главные средства производства, распад общинных структур, постепенная феодализация отношений господства и подчинения, начало формирования феодальных классов. Феодальный общест­венный строй государств, в структуру которых входили или в не­посредственной близости находились волошские общинные орга­низмы, оказывал воздействие на развитие в них процессов феода­лизации. В частности, это относится к карпатским волошским об­щинно-территориальным образованиям (кнезатам и воеводатам) в составе Венгерского королевства, а также южно- и восточно-кар- патским, оказавшимся по соседству с Галицкой Русью, Венгер­ским королевством, Золотой Ордой и Болгарским царством. В о­лошские кнезаты и воеводаты преобразовывались в раннеполити­ческие организации власти феодализирующейся общинной знати.

Можно предположить, что на территории Днестровско-Карпат­ских земель на протяжении длительного периода ее заселения во- лохами приблизительно с XII вплоть до XIV в., включая какую-то часть этого столетия, воспроизводились присущие волохам общин­ные структуры. В них происходили в частности процессы имуще­ственного и социального расслоения через обособление семей и па­тронимий. Общинные структуры (большие семьи, патронимии, протосельские общины, кнезаты, воеводаты) были общественными потестарными формами, в рамках которых первоначально совер­шались преобразования по пути складывания феодальных соци­ально-политических отношений.

Волошская община была переходной к сельской общине клас­сового общества. Такая переходная община соединяла в себе прежнее родовое начало, преобразованное в родственные отноше­ния, с территориально-соседскими связями. Она сочетала вначале обособленную, постепенно превращающуюся в частную собствен­ность отдельных больших и малых семей с коллективной собствен­ностью (или владением) на главные средства производства. Мы еще далеки от понимания социальной сущности волошской общи­ны, особенно на ее ранней стадии. Можно лишь предполагать, что в ранней волошской общине, производственной основой которой было отгонное овцеводство, сильнее выражены кровнородствен­ные связи и коллективная собственность на основные средства производства. Волошская община на поздней стадии приобрела форму протосельской общины, находившейся в преддверии появ­ления собственно сельской общины классового общества. Для во­лошской протосельской животноводческо-земледельческой общины характерно усиление территориально-соседского начала, экономи­ческой базой которого было большее, чем прежде, развитие зем­леделия и включение земледельческих угодий в состав главных средств производства, развитие неполной частной собственности на землю больших семей и патронимий, выделяющихся малых семей.

Домашняя община (большая семья) и патронимия вместе с

180

существующей малой семьей в период зарождения феодальных от­ношений в Молдавии становились основными хозяйственными, производственными ячейками. Домашняя община (касэ, фами- лие) — связанный родственными узами коллектив, состоявший не менее чем из трех поколений, который совместно владел вначале лишь обособленным участком общинной земли в составе прото­сельской общины, вел общее хозяйство, имел внутреннюю органи­зацию совместного управления, распределения и потребления. И с­точники не позволяют составить представление о конкретных фор­мах большой семьи. Однако по некоторым указаниям можно предположить существование как реликтовой патриархальной, так и неразделенной больших семей. В патронимии (чатэ де ням, крынг), также входившей в состав протосельской общины, сегмен­тировались вторичные большие и малые семьи, первоначально соединенные коллективной собственностью («бэтрын») и, по-ви­димому, еще многими элементами совместного управления и за ­щиты, но обособленные владением землей («отчина») и раздель­ным распределением и потреблением.

Возникла обособленная, затем неполная и полная частная соб­ственность «а главные средства производства домашней общины (большой семьи) и патронимии, соединявших коллективистские и частнособственнические начала, а также малой семьи. Большая семья и патронимия становились одними из главных социальных ячеек, из которых, наряду с малой семьей, вслед за распадом об­щинных структур складывались социальные слои феодализирую­щейся общественной структуры.

Наряду с обособлением большой семьи (и патронимии, как формы эволюции и начавшегося распада большой семьи), в эко­номической и социальной жизни общины происходило одновре­менное выделение малой индивидуальной семейной ячейки обще­ственной структуры. Однако, как показывают молдавские мате­риалы, здесь не меньшее, а может быть и большее место в обще­ственной структуре периода генезиса феодализма занимали боль­шая семья и патронимия. Нам представляется, что в переходный к установлению феодального общественного строя период в пре­образующихся социально-экономических отношениях значитель­ная роль принадлежала большой семье и патронимии. Подобно многим европейским и азиатским странам средневековой эпохи в раннефеодальной Молдавии при переходе от архаической сосед­ско-большесемейной общины к феодально-марковой сельской ор­ганизации максимальная общинная структура была слабой и отно­сительно аморфной, уступив на время основное структурообра­зующее значение большой семье и патронимии. Во многих из этих стран роль большой патриархальной и неразделенной се­мей и патронимий оставалась значительной на протяжении почти всей феодальной эпохи, накладывая определенный отпечаток на всю систему общественно-политических отношений. В Балканских

181

странах они сохранялись даж е в капиталистическую эпоху, усту­пив позиции малой индивидуальной семье.

С семейной общиной и патронимией сохраняло свое место в общественной жизни феодальной Молдавии общинное обычное право. Здесь длительное время нормы волошского обычного пра­ва («обычай земли», «закон земли», «волошский закон») во мно­гом регулировали общественные отношения, особенно в период генезиса феодализма. Кодификация феодального права в М олда­вии произошла довольно поздно. Д о этого феодальное право по­степенно вырабатывалось в повседневной социальной жизни. Ве­ковое волошское общинное обычное право, обеспечивавшее общин­ные коллективизм и свободы, которые являлись правовым выра­жением волошской общественно-потестарной жизни, также пре­терпевало определенную эволюцию. Нормы волошского обычного права приспосабливались к изменяющимся общественным отно­шениям, формирующимся феодальным отношениям собственно­сти, власти, господства и зависимости.

Вместе с развитием социально-экономических отношений про­исходило формирование молдавской народности в результате кровнородственных, хозяйственных и культурно-языковых кон­тактов волохов с восточнославянским населением Днестровско- Карпатских земель. Этнокультурные контакты, несомненно, созда­вали базу для синтеза социальных институтов волошского и вос­точнославянского населения, который являлся одной из особен­ностей формирования молдавского феодализма.

Социальный волошско-восточнославянский синтез должен стать предметом специального исследования. В его изучении не­обходимо учесть губительные последствия для населения наше­ствий кочевников ордынского в XI — середине XIII в. Исчезло большинство сельских поселений, были разрушены все города, княжеские крепости, частновладельческие феодальные замки3. Тя­желый урон, нанесенный древнерусской культуре, очевидно, со­провождался распадом сложившихся здесь феодальных со­циальных структур собственности, господства и подчинения. Только наверное местами сохранились немногие прежде зависи­мые от галицких бояр — крупных феодалов крестьянские общины. Судя по тому, что во второй половине XIII — первой половине XIV в. в северной части древнерусской Буковины строятся только крепости галицких князей и появляется большое число новых га­лицких сельских поселений4, эта территория стала княжеским до­меном и вновь заселялась восточнославянским населением. За пределами линии княжеских крепостей (Карапчев, Цецина, Пере- биковцы, Хотин — пограничье?), особенно в ранее слабо населен­ном правобережье Прута и далее к югу, до Сирета и Сучавы, также появляется много новых поселений восточнославянского на­селения, в среде которого воспроизводились прежде всего тради­ционные общинные отношения.

В период, предшествовавший появлению в середине XIV в.

182

Молдавского феодального государства, в общественном строе упо­мянутых земель к востоку от Карпат формировалась новая фео­дальная общественная, классовая структура. Волошские общины встретились в землях к востоку от Карпат с восточнославянскими; они находились в процессе социального синтеза на пути форми­рования феодальных отношений.

По мере сложения животноводческо-земледельческого хозяй­ства, развитая форм животноводства, связанных с земледелием, и увеличения роли самого земледелия у формирующейся мол­давской народности углублялись процессы имущественного и со­циального расслоения. В силу производственной специфики хо­зяйства и вековых общинных традиций эти изменения происхо­дили преимущественно на большесемейно-патронимном уровне, возрастало значение также индивидуальной (малой) семьи. П о­являлась масса общинников-держателей выделяющегося аллода («отчинников») с сохранением на первых порах общественного поля — отгонных пастбищ, лугов, лесов, рыболовных и других угодий — в составе земель распадающихся протосельских общин и общинных объединений. Первые признаки появления аллода в Молдавии удается пока проследить во второй половине — конце XIII в.

Появление в Молдавии аллода («отчины») вследствие разло­жения протосельской (соседско-большесемейной) общины можно считать исторически переломным моментом собственно начала процесса складывания феодальных отношений, начала формиро­вания феодального землевладения. «Аллодом,— писал Ф. Эн­гельс,— создана была не только возможность, но и необходи­мость превращения первоначального равенства земельных владе­ний в его противоположность. С момента установления аллода... противоположность между богатством и бедностью становится все резче и собственность все более концентрируется в немногих руках... Итак, с того момента, как возник аллод, свободно отчуж­даемая земельная собственность, земельная собственность как то­вар, возникновение крупной земельной собственности стало лишь вопросом времени»5. Положения, разработанные Ф. Энгельсом, основанные на исторических знаниях того времени, развиты со­ветскими исследователями. Они показали возможность сущест­вования аллода как частной собственности первоначально так­же в условиях господства натурально-хозяйственной экономики раннего средневековья6.

В первой половине XIV в. явственно наметилось разложение волошских общинных структур в землях к востоку от Карпат. Развивались общественно-географическое разделение труда, то­варно-денежные отношения, имущественное и социальное рассло­ение, зарождение первых городов, содействовавшие ускорению процессов феодализации, классообразования.

Феодальные классы складывались из разложения волошских и восточнославянских общинных образований через обособление

183

больших семей и патронимий, а также малых семей. Однако, на­ряду с формирующейся феодальной знатью земельных собствен­ников и образованием обезземеленного зависимого от них кресть­янского сословия, пожалуй, основную общественную массу в это время составляли свободные большие семьи и патронимии мелких собственников земли (аллодистов— «отчинников»).

Появление Молдавского феодального государства как продук­та феодализации стало закономерной необходимостью. В свою очередь государство содействовало дальнейшему ходу феодализа­ции, переходу большей части остававшейся в руках свободных аллодистов земли к феодальной знати, обеспечило полноправие последней и неполноправие зависимых держателей земли, созда­ние феодальных отношений господства и подчинения. Феодальное государство было той силой, которая могла противостоять преж­ним, сдерживавшим темпы складывания феодальных социально- экономических отношений, общинным отношениям собственности, личностным отношениям коллективизма и взаимопомощи. В этот период процессы классообразования и замены общинной поздне- потестарной организации общества феодально-политической (го­сударственной) находились в диалектическом единстве, происхо­дили параллельно, одновременно, однако при определяющей роли социально-экономических факторов.

Феодализация, несомненно, проходила в ожесточенной борьбе за землю и связанные с ней повинности, и появившееся Молдав­ское государство стало орудием формировавшегося класса круп­ных земельных собственников — феодалов в подавлении сопро­тивления общинников, лишавшихся земельной собственности и попадавших в зависимость от феодалов. Отголоски этой борьбы донесла до нашего времени народная традиция. Государство участвовало также в борьбе внутри формировавшегося класса феодалов за землю и повинности зависимого населения. Появле­ние в процессе формирования молдавской государственности су­веренного Молдавского княжества (середина XIV в.) было свя­зано с политическими событиями, которые оказали существенное воздействие на ход феодализации. Основная часть феодализиру­ющейся общинной знати (старейшины, жуде, кнезы), служив­шая опорой свергнутого воеводы — ставленника венгерского ко­роля, лишилась богатств и власти. На ее место, судя по всему, выдвинулись наиболее зажиточные землевладельцы-аллодисты («отчинники»), поддержавшие нового воеводу Богдана в борьбе со старой, общинной знатью. Наряду с дружинниками они форми­руют новую землевладельческую феодальную знать, становятся опорой воеводской власти, стремившейся не только к сохране­нию, но также расширению границ суверенного Молдавского кня­жества.

Совершалась эволюция от воеводской власти, ограниченной традиционными волошскими .общинными институтами и обычно­правовыми нормами, к феодально-государственной господарской

184

власти, присвоившей себе прерогативы верховной земельной соб­ственности и высшего суда. Параллельно в процессе феодализа­ции вширь происходил переход от преобладавшего прежде пути формирования феодального землевладения вследствие захвата об­щинных земель к приобретению, теперь в основном за счет мел­ких держаний «отчинников», земельных владений и привилегий за службу господарю, олицетворявшего государственную власть и верховную государственную земельную собственность (dominium eminens). К. Маркс, касаясь одного из путей возникновения фео­дальных отношений, писал: «...действительное dominium (владе­ние— ред.) узурпируется короной, аристократией и т. д.; патри­архальные отношения между dominium и крестьянскими община­ми ведут к крепостничеству... Подобная ж е судьба dominium и кре­стьянина у романского населения Молдавии, Валахии и т. д. Этот ход развития интересен тем, что тут можно показать воз­никновение крепостничества чисто экономическим путем, без про­межуточного звена в виде завоевания и национального дуа­лизма»7.

Если в конце XIV в. государственная собственность охватыва­ла значительную часть земель, то в первой трети XV в. в феодаль­ном землевладении уже преобладает крупная вотчина: около по­ловины (46,6%) всех поселений (хотаров) сосредоточивается в руках всего 10,3% владельцев. Завершение складывания феодаль­ной формации марксистско-ленинская теория связывает с появ­лением крупной феодальной земельной собственности: «...крупная земельная собственность была подлинной основой средневеково­го феодального общества» (К. М аркс)8. Ф. Энгельс, характери­зуя социальный строй Каролингской империи, возникшей в фи­нальный период генезиса франкского феодализма, указал, что Карл совершил «...уничтожение сословия рядовых свободных... разделение народа на крупных землевладельцев, вассалов и кре­постных»9. Развивая положение об историческом значении появ­ления феодальной, в особенности крупной, земельной собствен­ности, К. Маркс писал, что она материально реализуется в эко­номической форме присвоения ренты10. Эти производственные от­ношения, свойственные феодальной формации, уж е вступившей в свою зрелую стадию, характеризуются В. И. Лениным: «...земля разделена была между крупными землевладельцами, помещика­ми... помещики наделяли крестьян этой землей для того, чтобы эксплуатировать их, так что земля... являлась фондом для несе­ния крестьянами повинностей в пользу помещика»11.

Появление и преобладание крупного частнофеодального зем­левладения к первой трети XV в. — один из важнейших момен­тов генезиса феодальных отношений в Молдавии.

В 40— 60-е гг. XV в. завершаемся формирование старовотчин­ной структуры феодального землевладения Молдавского княже­ства. Продолжается рост крупного феодального землевладения. В последней трети столетия частнофеодальная крупная вотчина

185

вместе с церковно-монастырским и господарским доменами со­ставляли уже почти две трети (56,9%) всех поселений (хотаров), а доля крупных землевладельцев-феодалов даж е уменьшилась — 8,7% против прежних 10,3%. Это свидетельствует о дальнейшей концентрации крупного феодального землевладения и его без­раздельном господстве в сложившейся старовотчинной структуре землевладения. Частнофеодальное, среднее (26,3% селений) и мелкокрестьянское (семейно-патронимное) землевладение (16,0% селений) охватывало 42,3% всех селений, а общинное — ничтож­ную долю (0,6%), не изменяя общей тенденции сосредоточения в руках относительно немногочисленных крупных и средних фео­далов (32,4% владельцев) подавляющей части земельных богатств (83,2% поселений).

В течение первой половины XV в. молдавский феодализм пере­шел в свою зрелую стадию — господствовала крупная земельная собственность в старовотчинной структуре землевладения, слу­жившей основой классово-сословной социальной организации об­щества. Вступавшее в период развитого феодализма молдавское общество состояло из классов-сословий: привилегированных круп­ных и средних феодалов-землевладельцев, видимо, неполноправ­ных мелких (семейно-патронимных), подчиненных только госу­дарству крестьян-землевладельцев, феодально-зависимых кресть­ян, бесправных холопов, ограниченных в правах горожан, кото­рые в свою очередь подразделялись на ряд социально-правовых групп. Это довольно сложная социальная структура молдавскогофеодального общества, характерная уже для развитого феодализ­ма, на вершине общественной лестницы которого находился гос­подарь с его государственным аппаратом принуждения.

Социальное положение представителей феодального класса зависело не только от обладания земельными и другими богат­ствами, но также службы господарю. Более того, последняя по­степенно выдвигается на передний план, становясь одним из опре­деляющих факторов экономического и социального положения фе­одалов, во многом зависящего от личностных отношений. В Мол­давии периода до установления османского господства не созда­валось наследственных кланов феодальных землевладельцев и знати. Здесь не существовало полного частнофеодального имму­нитета, и наряду с сеньориальными формами эксплуатации, пожа­луй, не менее значительными были одновременно также феодаль­но-государственные. Ранний молдавский феодализм содержал воз­можность с возникновением соответствующих условий возоблада­ния одной из этих форм эксплуатации. Очевидно, частично пред­посылки относительно быстрого перехода в период османского ига к преимущественному развитию государственного феодализма12 содержались в типе молдавского феодализма предшествующего времени.

ПРИМЕЧАНИЯ

Введение1 Мохов Н. А. Социально-экономические предпосылки образования фео­

дальной монархии в Молдавии.— УЗКГУ, т. 2, 1950; Он же. Феодальные от­ношения в Молдавии в XIV—XV вв. Кишинев, 1950; Он же. Формирование молдавского народа и образование молдавского государства. Кишинев, 1959; Он же. Молдавия эпохи феодализма. Кишинев, 1964; Сенкевич В. М. Образо­вание Молдавского государства.,— УЗКПИ, т. 1, 1949; Он же. О влиянии древ­нерусского народа на социально-экономическое развитие Молдавии в XIV— XV вв.— УЗКГУ, т. 16, 1955 и др.

2 Советов П. В. К истории наследственного права феодальной Молдавии.— ИМФ, 1959, iNs 2 (56); Он же. К вопросу о правильном освещении термина «третина» в иммунитетных грамотах Молдавии XV в.— ИМФ, 1961, № б (8&); Он же. О наименовании крестьян — мелких землевладельцев в Молдавии XV — сер. XVI вв.— ИМФ, 1964, № 8; Он же. Проблема долевого землевладения в Европе. VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1964.

3 История народного хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.). Кишинев, 1976, с. 46—84.

4 Giurescu С. С. T îrguri sau oraşe şi cetăţi moldovene. Buc., 1967 Panaites' cu P. P. Introducere la istoria culturii rom âneşti. Buc., 1969.

5 Cm.: Olteanu Şt. Probleme prioritare ale evului mediu tim puriu românesc.— St., 1973, nr. 4.

6 Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. Материалы науч­ной сессии «Итоги и задачи изучения генезиса феодализма у народов СССР» (1964 г.). М., 1969; Становление раннефеодальных славянских государств. М а­териалы научной сессии (1969 г.). Киев, 1972.

7 Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феода­лизма. М., 1972, с. 5—8; Черепнин Л. В. Некоторые вопросы истории докапи­талистических формаций в 'России.— Коммунист, 1975, № 1..

8 Королюк В. Д. О так называемой «контактной» зоне в Юго-Восточной и Центральной Европе периода раннего средневековья.— В кн.: Юго-Восточная Европа в средние века. Кишинев, 1972.

9 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии (Очер­ки истории землевладения в XV—XVIII вв.). Кишинев, 1972; Он же. Развитие феодализма и крестьяне Молдавии (очерки истории ренты в XVI — начч XVIII вв.,). Кишинев, 1980; Дравнее Д. М., Советов П. В. О резешском земле­владении в Молдавии XVI — сер. XVIII в.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1962 год. Минск, 1964; Они же. Основные этапы развития и разложения общины в Молдавии (до нач. XIX в.).— В кн.: Славяно-волош- ские связи. Кишинев, 1978.

10 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев, 1969.

11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 73-1—732.12 Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии X III—XV вв.

Кишинев, 1979.13 Т о л ь к о в русской Воскресенской летописи XVI в. содержится довольно

пространная легенда об «основании» Молдавского государства, требующая особого критического подхода по выявлению отраженных в ней реальных событий.

14 Полевой Л. Л. К исторической демографии Молдавии XIV в. (метод

187

ретроспективного анализа актовых материалов).— Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975.

15 История народного хозяйства, с. 70, 92—93.16 Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965, с. 11— 14; Сели-

щев А. М. Избранные труды. М., 1968, с. 45; Мурзаев Э. М. Очерки топони­мики. М., 1974, с. 11, 15— 16, 85; Жучкевич В. А. Общая топонимика. Минск, 1980. с. 51—63.

17 Тартаковский А. Г. Социальные функции источников как методологичес­кая проблема источниковедения.— ИС, 1983, № 3, с. 127— 128.

18 См.: тома коллекций документов, включающие акты конца XIV—XV вв. М олдавия в эпоху феодализма. Кишинев, т. I, 1961; т. II, 1978; т. III, 1982(далее: МЭФ). Documenta Romaniae H istorica. A. Moldova. Buc., I, 1975; II,1976; III, 1980 (далее: DRH.А).

19 Советов П. В . Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 81, 214—215.

20 Там же, с. 149.21 Emandi Em. / .— S, VI, V II, 1979— 1980, p. 595; Matei M. D., Eman-

di Em. /., Monoranu O. Cercetări arheologice privind habitatul medieval rural din bazinul superior al Şomuzului M are şi a Moldovei (sec. X'IV—X V II).— Su­ceava, 1982, p. 15, 87, 128.

Глава I1 История МССР. Кишинев, 1965, т. I., с. 81—84, 95, 97—99; История на­

родного хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.). Кишинев, 1976,с. 59—61, 71—73; Дравнее Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 68— 77.

2 Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии. Кишинев, 1979, с. 8—42, 84—99 (далее: Полевой Л. Л. Очерки...).

3 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев, 1969,с. 78—83; Полевой Л. Л.. Очерки..., с. 35—42.

4 МЭФ, II, с. 64.5 DRH.A, I, р. 499.6 Там же, с. 207—208, 467-7 Веселовский С. Б. Топонимика на службе у истории.— Исторические за­

писки, вып. 17. М., 1945; Попов А. И. Топонимика как историческая наука.— УЗИЯ АН УССР, т. 14. Киев, 1957; Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965, с. 11— 14, 28—33; Еремия А. И. Нуме де локалитэць. Студиу де то- понимие молдовеняскэ. Кишинэу, 1970, п. 8, 21; Мурзаев Э. М. Очерки топо­нимики. М., 1974. с. 11— 16; Он же. География в названиях. М., 1979, с. 41—45; Жучкевич А. В. Общая топонимика. Минск, 1980, с. 51—63.

8 Полевой Л. Л. К исторической демографии Молдавии XIV в.— В кн.: Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975, с. 76—77. Он же. Очерки..., с. 109— 110; DRH.A, I, р. 434—510; И, р. 462—533; III, р. 560—646.

9 Полевой Л . Л. Очерки..., с. 102.10 Никонов В А. Две волны в топонимии Полесья.— В кн.: Полесье. М.,

1968. с. 198— 197: см. также: Он же. Введение в топонимику. М.. 1965, с. 30.11 Rosetti R. Păm ântul, sătenii şi stăpînii în Moldova, p. 85—86; Iordan /.

Toponimia rom ânească. Buc., 1963, p. 155— 156; Idem. Les rapports entre la toponimie et l’antroponym ie.— On, XIV, 1969, 1—2, p. 20.

12 Stahl H. H. Contribuţii la studiul satelor devălmaşe rom âneşti, I. Buc., 1958, p. 64—68; Cihodaru C. Judecia şi cnezatul în M oldova.— ASUI, ist., 1965, p. 27—32;.

13 Constantines cu N. A. D icţionar onom astic românesc. Buc., 1963, p. XXXI— XXXII. Petrovici E. Vechimea atestării sufixului -esc (pl.-eşti).— CL’, 1968, n. 1, p. 34: Еремия А. И. Оп. чит., п. 71—76, 138.

14 Petrovici E. Op. cit., p. 3*3—34. Bolocan Gh.— LR, 1975, n. 6; LR, 1976,n. 1.

15 LR, 1976, n. 1, p. 89—92; Constantinescu N. A. Op. cit., p. XXXVI— XXXVII, LVIII.

16 Вопрос о значении топонимов с суффиксом -ень (-ань) рассмотрен в следующем разделе.

17 SCL, 1974, п. 6, р. 595—599.

188

16 Полевой Л. JI. Очерки..., с. 109— 110.19 DRH.A, I, p. 53, 438; 101; 121; 170; 337; 400; 28, 455; 64, 441; 213; 263;

39; 117; 52, 508; 52, 502; 195, 488.го Еремия А. И. On. чит., п. 71— 103, 133— 139, 144— 148; Полевой Л. Л .

Очерки..., с. 101— 104.21 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 172. Появление топонимов поселений в источ­

никах зависело от интенсивности их издания, а вот в какой форме представ­лено в документах название селения (первичной, переходной или полной), не зависело от этого. Форма топонима поселения отраж ала в известной мере пе­риод его существования, особенно, первичные и переходные описательные на­звания и перемены за это время в его социальном статусе к моменту появле­ния упоминаний селения в документах (см.: Полевой Л. Л. К исторической демографии Молдавии XIV в., с. 73—79).

22 DRH.A., I, р. 211, 81, 246.23 Переход к вторичному топониму, видимо, происходил тогда, когда уста­

навливалась традиция, связанная с именем какого-либо лица — основателя села, главы общины, его владельца (совпадения части или всех этих качеств); обычно после его смерти или других обстоятельств исчезновения.

24 DRH.A., I, р. 7, 163, 246; МЭФ, II, с. 72.25 DRH.A., III, р. 280.26 DIR.A., XVI, I, р. 166— 167.27 МЭФ, II, с. 153.28 Полевой Л. Л. К исторической демографии Молдавии XIV в., с. 72—78,

табл. 2, 3, 4.29 См.: Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 40—45.30 Лемтюгова В. П. Формирование восточнославянской ойконимии в связи

с развитием типов поселений. Минск, 1983-, с. 6.31 Филин Ф. П. Лексика русского литературного языка древнекиевской

эпохи.— УЗ ЛГПИ, т. 80, 1949, с. 151.32 Лемтюгова В. П. Указ. соч., с. 7.33 Воронин Н. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси.—

ИГАИМК, вып. 138, 1935, с. 69; Витое М. В. О классификации поселений.— СЭ, 1953, No 3, с. 36.

34 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 14; См.: обоснование расчетного времени существования селений, приближающееся к действительному, с учетом довери­тельного интервала периода, в рамках которого оно могло быть основано (Там же, с. 10—18).

35 Там же, с. 26—29.,36 DRH.A., I, р. 146, 175,37 Там же, с. 19.38 Там же, с. 34.39 Там же, с. 397. Однако возможно также то, что имена этих лиц совпа­

дали с именами генеалогических предков.40 Там же, с. 34, 166, 170, 263, 299, 340, 400.41 Там же, с. 281; МЭФ, II, с. 109.42 DRH.A., I, р. 213, 400.43 Подробнее о большой семье и патронимии см. в следующей главе.44 DRH.A., I, р. 57, 134, 355. Уже с 1456 г. Хоморский монастырь как са­

мостоятельный коллективный феодал получил господарские иммунитетные и подтвердительные грамоты на села, находившиеся в его владении, в том числе Пыртешты (Там же, II, с. 79, 303).

45 Там же, с. 90, 463, 485, 486.46 Там же, с. 134; III, с. 91.47 Эти и следующие перспективные наблюдения в таблице не отражены.48 Никонов В. А. Д ве волны в топонимии Полесья, с. 197— 198; См. также:

Гумецька Л. Л. Нарис словотворчо! системи украшсько! актово! мови. Кшв, 1958, с. 50; Еремия А. И. Оп.( чит., п. 134, 136, 138; Iordan I. Op. cit.,p. 158— 172.

49 Никонов В. А. Указ. соч., с. 193, 198.50 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 18—42.51 Карпенко Ю . А. Признаки молодости топонимической системы.— В кн.:

189

Перспективы развития славянской ономастики. М., 1980, с. 55—57; Donat I. LR, 1964, № 6, p. 278.

52 Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965, с. 23—31; Мурза­ев Э. М. Очерки топонимики. М., 1974, с. 7— 19; Он же. География в назва­ниях. М., 1979, с. 3— 8; Жучкевич В. А. Общая топонимика. Минск, с. 51—63н др.

53 Никонов В. А. Указ. соч., с. 30.54 Никонов В. А. Указ. соч., с. 69—70; Жучкевич В. А. Указ. соч., с. 100—

101. Корепанова А. П. Apxai4Hi типи як вих^дна база для кторико-типологично- го досл1дження топошми.— Мовознавство, 1983, № 3, с. 33.

55 Зверев А. Д. Словообразование в современных восточнославянских язы­ках. М., 1981, с. 120—.128, 139— 140.

56 Здесь и далее в скобках указаны даты документов, опубликованные в МЭФ, I— II, и DRH.A., I—II.

57 В некоторых случаях возможно перенесение древнего славянского на­звания природного, географического объекта, заимствованного молдавским на­селением, на вновь основанное поселение. Такими могли быть включенные в этот пласт Суходол (1409.1.28) и Дохтана (1436.IX.8), находящ аяся на р. Дохтана.

58 Карпенко Ю. О. Топошм1я Буковини. КиТв, 1973, с. 46— 52.59 Никонов В. А. Указ. соч., с. 30.60 Еремия А. И. Нуме де локалитэць, с. 139— 144.61 В документе 1490 г., марта 15, название поселения антропонимного про­

исхождения на -а (-ча) Михалча, несомненно, посессивного значения (DRH.A., III, р. 140). См. также Еремия А. И. Оп. чит., п. 142— 144.

& LR, 1975, N 6, р. 584.63 Pascu Şt. Voevodatul Transilvaniei, II, с. 478—4£4.64 Карпенко Ю. О. Указ., соч., с. 86—87.65 Еремия А. И. Оп. чит., п. 130— 131.66 Pascu Şt. Doc. cit.67 Тимощук Б. О. niBHÎ4Ha Буковина — земля слов’янська. Ужгород, 1969;

Бырня П. П. К вопросу о керамике галицкого типа на территории Молдавии.— В кн.: Далекое прошлое Молдавии. Кишинев, 1969; Федоров Г. Б., Чеботарен- ко Г. Ф. Памятники древних славян (VI—XIII вв.).— Археологическая карта Молдавской ССР. Вып. 6. Кишинев, 1974.

Небольшая часть славянских топонимов (4 названия) отмечена за преде­лами Буковины в Восточном Подкарпатье, между горами и р. Сирет, где пока не обнаружены соответствующие археологические памятники. Однако возмож­ность их открытия несомненна, учитывая довольно слабую изученность здесь средневековых археологических памятников.

68 Этнолингвистическая принадлежность одного поселения неясна.69 Zaharia N., Petrescu-Dîmboviţa М., Zaharia Em. Aşezări din Moldova.

Buc., 1970, p. 141— 142; Spinei V. Moldova în sec. XI—XIV. Buc., 1982, p. 197— 198.

70 Полевой JI. Л. Очерки..., с. 89—93.71 Зачастую в качестве переходного топонима выступает посессивная фор­

ма с суффиксом -ов (-ев): село Опришево (1415.VII.12)— >-Опришены (1428.VII.II), село Панково (1399.XI.28) — >-Панчешты (1448.IX.15), село Бо­рисово (1448.11.23)— >-Борисковцы (1456.VI.8) и др.

72 Серьезные затруднения вызывает этимология ряда названий населенных пунктов, образованных от основ, которые указывают места происхождения жителей поселений, либо могут быть соответствующими прозвищами лиц — выходцев из тех мест. Эти топонимы, как правило, формируются с помощью суффиксов -ень (-ань). К примеру, Салажаны (1432.VIII.41), Бырсомены (1439.1V.3), Быржовены (1448.VI 1.27) и другие подобные названия могут озна­чать жителей, переселившихся из Сэлажа, Бырсы, Быржавы. в Трансильванию, или в своей основе включать прозвище основателя и владельца поселения, про­исходившего из тех мест. Так, селение Унгурены принадлежало Ж урж у Унгу- рянулу (1409.1.28), видимо, сыну лица по прозвищу Унгурян, т. е. переселен­ца из Венгрии (молд. Унгария), точнее Трансильвании, входившей в состав Венгерского королевства; селение Быргаяны (1437.XII.20) связано с боярским

190

родом Быргэу, представитель которого Штефан Быргэу упоминается в госпо- дарском совете (1401.VI.28), а предок происходил также из Трансильвании, где находилась область с таким названием.

73 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 102— 103.74 Constantinescu N. D icţionar onomastic, р. XXXI—XXXII; Iordan I. Topo­

nimia, p. 157— 158; Еремия А. И. Оп. чит., п. 137— 138, 146; Никонов В. А. То­понимы -iBui, мнщ на Украине.— Вопросы географии, № 70, 1966, с. 19—27; Он же. Две полны в юпоянмии Полесья, с. i 94; Карпенко Ю. О TonomMin Буковини, с. 16, 88; Жучкевич В. А. Указ. соч., с. 202. Зверев А. Д. Указ. соч., с. 40. Патронимическое значение эти суффиксы сохраняют только до установ­ления феодальных отношений, в период их формирования. В XIV—XV вв. они сочетаются, как правило, только с личными именами или прозвищами. Затем они постепенно формализуются, становятся так называемыми «топонимичными» суффиксами, приобретая зачастую (в сочетании с личными именами) владель­ческий оттенок.

Появление единичных названий поселений неантропонимического происхож­дения с этими суффиксами (Непоколовцы — 1425.V. 12; Карбунешты — 1429.VI.3 и т. д . ) — свидетельство начавшегося процесса топонимизации или связано с прозвищами их основателей.

75 Эти формы широко известны в антропонимии молдавских грамот XIV— XV вв.: Крачун Белческул (1414.XII.20), Шерба Паушеекул (1425— 1426.XII.28); Михаил Кристианескул (1433.XI.3), Вана Синескул (1436.V.5) и т. д., наряду с другими также патронимными именами со славянским суффиксом -ич: Влад Долхич (1406.V.I), Ш тефан Борылович (1419.IV.8), Штефан Стравич (1421.XII.13), Иван Купчич (1429.V.27), Стан Бабич (1435.Х.18) и др. П оказа­

тельно, что в молдавской топонимии того времени эти формы преобразуются в полные названия поселений с суффиксом -ешть: Белчешты (1492.111.30), Паушешты (1547.1V. 15), Долхешты (1523.111.25), Борлешты (1428.VII.II) и т. д.

76 Graur A. Nume de locuri. Buc., 1972, p. 70, 118— 120.77 Еремия А. И. Оп. чит., п. 134, 136. Из 83 полных топонимов поселений

с этим суффиксом 45 можно отнести более или менее уверенно к обозначаю­щим место обитания или место происхождения: Загорены (1429.VI.3), Спинены (1430), Сакарены (1430— 1431), Глодяны (1433.XI.16) и др. В ряде случаев устанавливается связь личного или фамильного прозвища с названием села, которые требуют каждый раз специального объяснения. Радул Думбравник (1430), видимо, получил свое прозвище по названию селения Думбравены (1432.VIII.14). То же самое можно сказать в отношении Ж урж а Унгурянула, во владении которого оказалось селение Унгурены, где находились его дом и ряд соседних (1409.1.28). Подобные примеры можно найти и в связях топони­мов со славянскими суффиксами и прозвищами людей: четыре брата Дмитро, Петр, Михайло, и Ж урж (Ю рий), сыновья Драгомира Белого, владеют селом на Сучаве, которое получило затем название Фратовцы (возможно, молдавская калька славянского Братовцы), а один из его владельцев соответствующее прозвище — Ж урж Фратовский (1429.III.I). I вот название села Быргаяны (1437.XII.20), кажется, наоборот, происходит от имени его владельца Штефана Быргэу, названного в составе господарского совета в 1401 г., июня 28 (DRH,A, I, р. 19).

78 Зверев А. Д. Указ. соч., с. 183— 185.79 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 102— 103.80 Petrovici Е. Vechimea atestării sufixului -esc (p.—eşti).— CL’, 1968;

Pătruţ M. Despre vechimea toponimelor în -eşti.— SUC, phil., 1969, fasc. 2.81 См. список топонимов в кн.: Pascu Şt. Voievodatul Transilvaniei, II,

p. 479—494; DRH, В., I.82 DRH. В., I, passim.83 Donat I. Aspects chronologiques de la toponymie roum aine.— Proceeding*

of the E ight Intern. Congress of Onim astic Sciences, H ague-Paris, 1966, p. 122— 123; Graur Al. Nume de locuri. Buc., 1971, p. 71.

84 Карпенко О. Ю. TonoHÎMiH Буковини, с. 87, табл. 7.85 М алая продуктивность молдавского суффикса -ешть в Северной Букови­

191

не XV в. (1,5%) объясняется тем, что это была тогда область почти сплош­ного украинского расселения.

86 На Буковине в XV—XVII вв. функционировал славянский аналог -ань (-янь) молдавского суффикса -ань(*ень), который получил там распро­странение лишь в XVII—XVIII вв. (Карпенко Ю. О. Указ. соч., с. 61, 63—64, табл. 7), вместе с продвижеиием украинско-молдавской этнической границы к северу (Полевой Л. Л. Указ. соч.., с. 112).

87 Продуктивность суффикса -и оставалась малой на протяжении всего времени.

88 Еремия А. И. Оп. чит., р. 134. В исследовании-рецензии на книгу И. Иордана („Nume de locuri rom âneşti“ ) В. Трушковский пришел к выводу о более позднем бытовании топонимов с суффиксом -ень (-ань) по отношению к суффиксу -ешть (Truszkowski W. Z agadnenia klasyfikacji rum unskich nazw miejscowych.— Onom astica, R. V III, z. 1—2, 1963, s. 383).

89 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии. (Очер­ки по истории землевладения в XV—XVIII вв.). Кишинев, 1972, с. 87—90, 2 1 1 ^ 224.

90 Говоря о строго «локализационной» функции суффикса -ень, (-ань), И. Иордан пишет, что он «обозначает... людей соответствующего села, прежде всего пришедших из местности, на которую указывает» топоним, и может быть «использован при исследовании миграции». Тот же суффикс обладает также другой функцией, обозначая, как и суффикс -ешть, «принадлежность, как по­селения, так и людей, живущих в соответствующем поселении». Однако иссле­дователь подчеркивает, что их «первоначальная функция очень отличалась». И в связи с этим дает определение: «Оба суффикса (т. е. -ань/-ень и -ешть)говорят нам, откуда происходят люди какого-либо села: первый — из какого места, второй — от какого лица». Синонимичность, смещение функций обоих суффиксов, по мнению И. Иордана, начались со второй половины XV в. (Ior­dan /. Op. cit., p. 403—404, 157— 16(X

91 Советов П. В. Указ. соч., с. 456—486.92 Косвен М. О. Патронимия и ее роль в истории общества. М., 1964.93 Карпенко Ю. О. Указ. соч., с. 86—89.94 Бучко Д. Г. Ареалы украинских топонимов на мвц1, -инщ в XIV—

XV вв.— Перспективы развития славянской ономастики. М., 1980, с. 98.95 LR, 1975, N 6, р. 585; АО, 1, 1981, р. 261—264.96 Гумецька Л. Л. Нарис словатворчо1 системи украш сько1 актово! мови,

с. 50; Никонов В. А. Две волны в топонимии Полесья, с. 193, 198.97 DRH. А., I, р. 491.98 Там же, с. 492.99 Следует оговориться, что в ряде случаев у некоторых переходных и пер­

вичных форм топонимов второго пласта удалось проследить эволюцию дери­ватов от патронимических к формам третьего (например: село Грозы —1429.V.27— >-Грозинцы— >Трозница.— DRH.Â., р. 463). Возможно, то Же на­блюдалось и у прочих.

100 Там же, с. 509.101 У пяти из этих топонимов этимология неясна и они не включены в

табл. 2.юг Этот топоним ранее был включен в число первичных (см. Полевой Л. Л.

Очерки..., с. 169, табл. 18) вместе с тремя другими подобными ему.103 DRH. А., р. 500.104 Там же, с. 471.105 Основанная на отгонном овцеводстве крестьянская община «в силу специ­

фических естественно-географических условий» длительное время сохранялась в горно-лесных районах Молдавского княжества. Со временем она претерпела изменения, но древние характерные черты волошской общины удается отделить от более поздних наслоений (см. Драгнев Д. М., Советов Я. В. Основные эта­пы развития и разложения общины в Молдавии, с. 72—75). Обычно для такой реконструкции привлекаются материалы из Вранчи и Кымпулунга, которые, однако, не анализировались с точки зрения топонимики.

Исследуя топонимы древнейших сел горной котловины Вранчи (по переде­лу земель 1765 г. см.: Stahl Н. Н. Contribuţii..., I, р. 151), располагающихся

192

в долине верховьев реки Путна и ее притоков Зэбала, Н эружа и других, сни­зу вверх по течению, легко заметить, что вначале преобладают неантропоним- ные омонимные (в том числе метонимии) топонимы, а затем антропонимные. Другими словами, при заселении котловины наиболее пониженные ее места были заняты в большинстве селениями с неантропонимными названиями об­щинного свойства: Колак, Валя Сэрий, Пояна, Нэружа. В глубинных, видимо, позднее освоенных местах, преобладают антропонимные (патронимичные) то­понимы: Бырсешты, Спинешты, Паулешты, Негрилешты, Тульничи, Визовцы.

106 МЭФ, И, с. 59, 61, 81—82, 85—86.107 Бырня П. Я. Сельские поселения..., с. 45—55; Драгнев Д. М., Сове­

тов П. В. Основные этапы развития и разложения общины в Молдавии — В кн.: Славяно-волошские связи. Кишинев, 1978, с. 72—75, 79.

Глава II

1 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981, с. 176— 197.2 Зак С. Д. Методологические проблемы развития сельской поземельной

общины.— В кн.: Социальная организация народов Азии и Африки. М., 1975; Он же. Некоторые черты однотипности и отличия германской и русской зем­ледельческой общины в работах К. Маркса и Ф. Энгельса.— В кн.: Проблемы аграрной истории, ч. I. Минск, 1978; Андреев И. Л. К. Маркс о закономернос­тях развития общины.— Вопросы истории, 1979, № 12; Он же. К. Маркс о мес­те общины во всемирной истории в набросках ответа на письмо В. И. Засу­лич.— СЭ, 1979, № 5; и др.

3 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 177.4 Ольдерогге Д. А. Иерархия родовых структур и типы большесемейных

домашних общин.— В кн.: Социальная организация народов Азии и Африки.5 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 419.6 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 192.7 Першиц А. И. Развитие форм собственности в первобытном обществе как

основа периодизации его истории.— Труды Института этнографии АН СССР, т. IV. М.—Л., 1960, с. 168— 172; Бутинов Н. А. Этнографические материалы и их роль в изучении общины древнего мира.— В кн.: Община и социальная ор­ганизация у народов восточной и юго-восточной Азии. Л., 1967, с. 177— 178; Маретин Ю. В. Община соседско-большесемейного типа у минангкабау (Зап. С уматра).— В кн.: Социальная организация народов Азии и Африки, с. 63; Лашук Л. Я . Введение в историческую социологию. Вып. 2. М., 1977, с. 47—50 и др.

8 Зак С. Д. Указ. соч., с. 241.9 Семенов Ю. Я. Первобытная коммуна и соседская крестьянская общи­

на.— В кн.: Становление классов и государства. М., 1976, с. 84—85; Он же. О стадиальной типологии общины.— В кн.: Проблемы типологии в этнографии. М., 1979, с. 84.

10 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская общи­на, с. 84.

11 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 192— 193.12 Першиц А. И. Указ. соч., с. 166; Косвен М. О. Семейная община и па­

тронимия. М., 1963, с. 120— 121; Маретин Ю. В. Основные типы общины в Индонезии. Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968, с. 341; Бутинов Н. А. Указ. соч., с. 148— 154 и др.

13 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 62.14 Ольдерогге Д. А. Указ. соч., с. 13— 15.15 Косвен М. О. Указ. соч.16 Першиц А. И. Проблема типологизации общины в дореволюционной рус­

ской и советской этнографии.— В кн.: Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. Вып. V III. Труды Института этнографии АН СССР, т. 107. М., 1978, с. 152.

17 Лащук Л. П. Указ. соч., с. 30—35.18 Маретин Ю. В. Указ. соч., с. 341.19 Лащук Л. Я. Указ. соч., с. 34.20 Бромлей Ю. В . Современные проблемы этнографии, с. 194.

13 Л. Л. Полевой | 9 3

21 Бромлей Ю. В К о р о л ю к В. Д. Славяне и волохи в Великом переселе­нии народов и феодализация Центральной и Юго-Восточной Европы.— В кн.: Ю го-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973, с. 31—33.,

22 Литаврин Г. Г. Влахи византийских источников X—X III вв.— В кн.: Юго-Восточная Европа в средние века. Кишинев, 1972, с. 116— 121; Фрейден- берг М. М. Род и семейная община в югославской литературе за последние десять лет.— СЭ, 1972, № 2; Он же. Влахи в Далмации в XV—XVI вв.— В кн.: Исторические аспекты славяно-волошских связей. Кишинев, 1973; Наумов Е. П. Волошская проблема в современной югославской историографии.— В кн.: Сла- вяно-волошские связи. Кишинев, 1978; Маринов В. Расселение пастухов-кочев- ников влахов на Балканском полуострове и за его пределами.— В кн.: Славя- но-волошские связи; Симпозиум о среднев^ковном катуну. CapajeBO, 1963; Frances Е. Păstorii vlahi din Im periul B izantin în secolele X II—XIV.— St., 1956, nr. 1; Dragomir S. Vlahii din Nordul Peninsulei Balcanice în evul mediu. Buc., 1959, etc.

23 Среди работ последнего времени: Fastnacht A. O sadnictw o ziemi Sa- nockiej w latach 1340— 1650. W roclaw, 1962, s. 213—222; Инкин В. Ф. Двори­ще и сельская община в селах волошского права Галицкого подгорья XVI— XVIII вв. по материалам Самборской экономии.— В кн.: Ежегодник по аграр­ной истории Восточной Европы за 1966 г. Таллин, 1971; Он же. К вопросу о социально-политической организации галицких сел на волошском праве (О сбо- рах-вечах).— В кн.: Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975; Он же. К вопросу о происхождении и эволюции волошского института «князя» (кнеза) в галицкой деревне в XV—XVIII вв.— В кн.: Славяно-волошские свя­зи; Грицианская Н. Н. Этнографические группы Моравии. М., 1975, с. 80—90, 105; Мохов Н. А. Очерки истории формирования молдавского народа. Киши­нев, 1978, с. 69—79; Драгнев Д. М Советов П. В. Основные этапы развития и разложения общины в Молдавии (до начала XIX в.).— В кн.: Славяно-во­лошские связи; Popa R. Ţara M aram ureşului în veacul al XIV-lea. Buc., 1970, p. 135— 143; Cernea E. Quelques considerations sur le Ius Valachicum dans la Pologne feodale.— RRH, 1971, nr. 5; Pascu Şt. Voevodatul Transilvaniei, 1. Buc., 1971, p. 33—40, 323—333.

24 SCI VA 1975 n. 3.25 Pascu Şt. Op. cit.,* II, p. 348—349, 414—415, 419—420.26 Stahl H. H. Op. cit., II, p. 9— 11, 147— 151; fig. 3; Ghinoiu /. MSŞFLA,

t. III, 1983, p. 90—91.27 Инкин В. Ф. Дворище и сельская община в селах волошского права

Галицкого Подгорья, с. 117— 120; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 71.

28 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 118.29 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 71.30 Мохов Н. А. М олдавия эпохи феодализма, с. 107— 112; Инкин В. Ф. К

вопросу о социально-политической организации галицких сел на волошском праве, с. 299—306; Драгнев Д . М., Советов П. В. Указ. соч., с. 70.

31 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 249.32 Mihălyi /. Diplome m aram ureşene din secolul XIV—XV, Siget, 1900, p. 57*33 06n4ajHo право и самоуправе на Балкану и у суседним земльама. Бео-

град, 1974, с. 137.34 Pătruţ I. Onom astica rom ânească. Buc., 1980, p. 25, 106.35 В других местах кнез, чельник, кехаелу и т. д. — 06ii4ajHo право..., с. 137.36 Там же, с. 137— 138.37 Stahl Н. Н. Op. cit., II, р. 184— 206.38 Pascu Şt. Op. cit., I, p. 37—38; II, p. 108— 119.39 Iliescu O. M oneda în România. Buc., 1970, p. 12— 13*.40 St., 1956, n. 1, p. 142— 145; Литаврин Г. Г. Указ. соч., с. 117— 118.41 Hurmuzaki Е., Densuşianu N. Op. cit., I, part. 2, p. 797.42 Panaitescu P. P. Obştea ţărănească..., p. 68; Popa R. Op. cit., p. 146;

Pascu Şt. Op. cit., II, p. 267, 419.43 Об обязанностях общинников в пользу кнезов см.: Драгнев Д. М., Со­

ветов П. В. Указ. соч., с. 70, 72.44 Инкин В. Ф. К вопросу эволюции феодальной ренты в Галичине XVI—

194

XVIII вв.— В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1963 г. Вильнюс, 1964, с. 231; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 70, 72.

45 Kadlec К Valasi a valasske pravo v zemîch slovanskych a uherskych. P raha, 1916, s. 319.

46 Mototolescu D. Ius Valachicum în Polonia. Buc., 1916, p. 39.47 Инкин В. Ф. Дворище и сельская община в селах волошского права,

с. 117— 118.48 RRH, 1971, п. 5, р. 849—850.49 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 119.50 Впрочем, это, видимо, было характерно в отдельных регионах не только

для волошских общин. Коллекция изданных документов истории Трансильва- нии XI—XV вв. позволяет проследить появление патронимических названий се­лений к XIV в., в том числе у волохов. Трансильванский документальный ма­териал содержит обширную информацию о сельской топонимии, сотни названий сел, среди которых антропонимические, патронимические появляются лишь со второй половины X III—XIV в. Вначале единичные, в массе такие названия трансильванских селений встречаются в документах второй половины XIV— XV вв.— См.: D IR .C , veacul XI—XII, I (1075— 1250); veacul XIII (1251— 1300); veacul XIV, I (1301— 1320), II (1321— 1330), III (1331— 1340), IV (1341— 1350); DRH. С, X (1351— 1355); Mihâlyi /. Op. cit.

51 Drăganu N. Românii în veacurile IX—XIV pe baza toponimiei şi a ono­masticei. Buc., 1933, p. 63—64.

52 Pascu Şt. Op. cit., II, p. 480, 482, 493, 479.53 Там же, с. 479, 482.54 Drăganu N. Op. cit., p. 211.55 Там же, с. 266, 287, 304.56 Documenta H istoriam Valachorum. Bud., 1941, p. 500—507.57 Mihâly /. Op. cit., p. 132— 134.58 См. венгерско-русский словарь.69 Drăganu N. Op. cit., p. 97, 138, 278, 312, 380.60 Mihâly I. Op. cit., p. 38, 53.61 Там же.62 Drăganu N. Op. cit., p. 392, 393. При смене этих терминов, видимо, на­

блюдалась неустойчивость в их применении в течение сравнительно короткого времени. См. с. Джулеш ты — Mihâly I. Op. cit., p. 27, 34, 35—36, 96, 258.

63 Popa R. Op. cit., p. 72, 93.64 Там же, с .116— 117.65 История Венгрии, т. I. М., 1971, с. 205—225.66 Drăganu N. Op. cit., p. 254.67 Там же, с. 285.68 Pascu Şt. Op. cit., II, p. 483.69 Drăganu N. Op. cit., p. 254—265, 285. Со ссылкой на издание докумен­

тов: Csânki D. M agyarorszâg tortenelm i foldrajza a H unyadiak korâban, I— III, V. Bud., 1890, 1894, 1913.

70 Pătruţ /., Pătruţ M. Toponimice bănăţene în-eşti.— CL, 1967, nr. 2; 1968; nr. 2; Kălmăn B. The world of names. A Study in H ungarian Onom atology. Bud., 1978, p. 140.

71 Goicu V., Suflefel R. Toponime în -eşti şi -on în B anat.— LR, 1980, nr. I.72 Pascu Şt. Op. cit., II, p. 457—468, 479—494.73 За исключением стоящего особняком акта 1247 г. на пожалование вен­

герским королем владений Ордену иоаннитов в Олтении, поземельные доку­менты валашских господарей, содержащие топонимы селений, появляются с середины XIV в.

74 См.: Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 234—236. Это ж е подтверждает боль­шая редкость пожалований пустошей для оснований новых сел во второй по­ловине XIV—XV в.

75 DRH .B., I, р. И , 20, 23, 126, 402.76 Среди единичных селений такого рода «село Кости на Топологе».— Там

же, с. 18.77 Наумов Е. П. Указ. соч., с. 123.78 Займов И. Заселване на българските славяни на Балканския полуостров.

!3* 195

Проучвани на жителските имена в българската топонимия. София, 1967, с. 304/9 Ethnologica, 1981, р. 103— 104.80 RI, 1977, nr. 8, р. 1464.81 Pascu Şt. Op. cit., II, p. 478.82 Там же, с. 479— 494.83 Mihâlyi I. Op. cit., p. 27, 34—38, 61, 96, 258.84 Vlad M. D. Colonizarea rurală în Ţara Românească şi Moldova (secolele

XV—X V III). Buc., 1973, p. 53—58; Полевой Л. Л. Очерки исторической гео­графии Молдавии X III—XV вв. Кишинев, 1979, с. 27—42; и др.

85 Косвен М. О. Семейная община (опыт исторической характеристики).— СЭ, 1948, № 3; Он же. Северорусское печище, украинские сябры и белорусское дворище.— СЭ, 1950, № 2; Он же. Семейная община и патронимия. М., 1963; Он же. Патронимия и ее роль в истории общества. М., 1964.

86 См.: Бромлей Ю. Б. К вопросу о сохранении семейных общин в Д алм а­тинской Хорватии XI в.— В кн.: Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963; Он же. Современные проблемы этногра­фии. М., 1981, с. 202—209; Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская община, с. 37—47; Бутинов Н. А. Первобытнообщинный строй, с. 149— 150; Маретин Ю. В. Основные типы общины в Индонезии.— В кн.: Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968; Он же. Опыт ста­диально-генетической типологии общины.— В кн.: Проблемы аграрной истории, ч. 1. Минск, 1978; Фрейденберг М. М. Родственные коллективы в Д алматин­ской Хорватии в XI—XVI вв.— СЭ, 1967, № 1; Он же. Род и семейная община в югославской научной литературе за последние десять лет.— СЭ, 1972, № 2; Колесницкий Н. Ф. К вопросу о раннеклассовых общественных структурах.— В кн.: Проблемы истории докапиталистических обществ; Робакидзе А. И. Осо­бенности патронимической организации у народов горного К авказа.— СЭ, 1968, № 5; Андреев И. Л. О характере социальных связей в эпоху перехода от пер­вобытнообщинного строя к классовому обществу.— СЭ, 1971, № 2; Алаев Л. Б. Проблема сельской общины в классовых обществах.— ВИ, 1977, № 2; Гуре­вич А. Я. Норвежское общество в раннее средневековье. М., 1977; Фроя- нов И. Я., Кудрявцев М. К , Бутинов Н. А., Ревуненкова Е . В. Общинная ор­ганизация народов Азии и Африки (обсуждение).— Народы Азии и Африки, 1977, № 5; Давыдов А. Д. Сельская община и патронимия в странах Ближ ­него и Среднего Востока. М., 1979; Не всегда применяя соответствующую тер­минологию, по сути о большесемейно-патронимических коллективах пишут ис­следователи кочевнической общественной организации.— См.: Марков Г. Е. Ко­чевники Азии. М., 1976, с. 54—70, 140— 141, 217—222, 288—312.

87 Косвен М. О. Семейная община и патронимия, с. 6—7, 97—98.88 Там же, с. 3—4, 6.89 Ольдерогге Д. А. Указ. соч., с. 15.90 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии, с. 192.91 Обычно после смерти ее главы (отца), хотя большая семья могла су­

ществовать еще какое-то время в виде так называемой братской патриархаль­ной семейной общины, во главе с одним из братьев, обычно старшим (Кос- вен М. U. Семейная община и патронимия, с. 83—84).

92 Там же, с. 3—4, 97.93 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 192, 202—209.94 Ольдерогге Д. А. Указ. соч., с. 16.95 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 193.96 Першиц А. И М о н г а й т А. Л ., Алексеев В . П. История первобытного

общества. М., 1968, с. 175— 176, 181— 185, 198—201; Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 192— 194 и др.

97 Семенов Ю. И. Указ. соч., с. 37—38, 44, 48; Маретин Ю. В. Опыт ста­диально-генетической типологии общины.— В кн.: Проблемы аграрной истории, ч. I. Минск, 1978, с. 114; Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 194.

98 Маретин Ю. В. Основные типы общины в Индонезии.— В кн.: Проблемы истории докапиталистических обществ, с. 341; Он же. Опыт стадиально-гене­тической типологии общины, с. 114.

99 Маретин Ю. В. Указ. соч.; Лаш ук Л. П. Указ. соч., с. 34.

196

100 Семенов Ю. И. О некоторых теоретических проблемах истории первобыт­ности.— СЭ, 1968, № 4, с. 81—85.

101 Косвен М. О . Семейная община и патронимия, с. 97—98; Он же. П атро­нимия и ее роль в истории общества. М., 1964; Маретин Ю. В. Основные типы общины в Индонезии, с. 341; Л. П. Л аш ук даж е выделяет стадию соседско- патронимической общины.— См.: Лашук Л. П. Указ. соч., с. 33—35.

102 Крюков М. В. О соотношении родовой и патронимической (клановой) организации.— СЭ, 1967, № 6; Давыдов А. Д. Сельская община и патронимия в странах Ближнего и Среднего Востока. М., 1979, с. 9— 11; Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская община, с. 45.

103 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 194; Першиц А. И. Проблема типологиза- ции общины, с. 154.

101 Кисляков Н. А. О сущности понятия «патронимия». В кн.: Страны и народы Востока. Вып. XVIII. М., 1976.

105 Косвен М. О. Патронимия и ее роль в истории общества, с. 1.106 Андреев И. Л. Специфика некапиталистического развития народов, не

завершивших процесса складывания классов.— ВИ, 1970, № 9, с. 57.*07 См.: Першиц А. И. Проблема типологизации общины..., с. 156.108 См.: Давыдов А. Д. Указ. соч., с. 120— 129.109 Алаев Л. Б. Проблема сельской общины в классовых обществах.— ВИ,

1977, № 2, с. 108— 110.110 Советов П. В. Проблема долевого землевладения в Европе.— VII М еж­

дународный конгресс антропонимических и этнографических наук (доклад). М., 1964.

111 В обширной отечественной литературе можно выделить следующие ра- работы: Греков Д. Б. Полица.— Избранные труды, т. I. М., 1957, с. 157— 158; Он же. Польская правда.— Там же, с. 320—327; Он же. Киевская Русь.— Там же, т. II. М., 1959, с. 63—78; Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945, с. 122— 124; Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949, с. 74— 87; Похилевич Д. Л . Крестьяне Белоруссии и Литвы в XVI—XVIII вв. Львов, 1957, с. 15 и след.; Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959, с. 287; Ща­пов Я. Н. Больш ая и малая семьи на Руси в V III—X III вв.— В кн.: Станов­ление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972; Черепнин Л. В . Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX— XV вв.— В кн.: Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути разви­тия феодализма. М., 1972, с. 147, 155—-157; Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории. Л., 1974, с. 26—29; Свердлов М. Б. Семья и община в Древней Руси.— ИС, 1981, № 3; и многие другие.

112 Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. М., 1953, с. 177; Коро- люк В. Д. Древнепольское государство. М., 1957, с. 74—76; Гуревич А. Я. Больш ая семья в северо-западной Норвегии в раннее средневековье..— В кн.: Средние века, вып. 8, 1956; Он же. Норвежское общество в раннее средневе­ковье, с. 42—84; Фрейденберг М. М. «Вервь» в средневековой Хорватии.— Ученые записки Великолукского пединститута, вып. 15, 1961; Он же. Родствен­ные коллективы в Далматинской Хорватии в XI—XVI вв.; Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии, с. 192— 197; Он же. К вопросу о сохра* нении семейных общин в Далматинской Хорватии в XI в.; Горемыкина В. М. К проблеме истории докапиталистических обществ (на материале Древней Руси). Минск, 1970, с. 42—43; Анохин Г. И. Общинные традиции норвежско­го крестьянства. М., 1971, с. 103— И З; Корсунский А. Р. О крестьянских об­щинных организациях в Астурии, Леоне и Кастилии в IX—X III вв.— В кн.: Проблемы аграрной истории, ч. I. Минск, 1978; Закс В. А. Балкано-сканди­навские кровнородственные параллели.— В кн.: Общество и государство на Балканах в средние века. Калинин, 1980; Видимо, патронимиями являлись «многоячейные» семьи раннефеодальной французской деревни.— Бессмерт­ный Ю. Л. К демографическому изучению французской деревни IX в.— СЭ, 1980, № 2; Абрамович Г. В. К вопросу о критериях раннего феодализма на Руси и стадиальности его перехода в развитой феодализм.— ИС, 1981, № 2, с. 62—65, 70 и др.

113 Stahl Н. Н. Contribuţii..., II, р. 109—174. Г. Ш таль отмечает, что Вран-

197

ча представляет материал довольно далеко зашедшей в своем развитии преж­ней «архаической» общины, в которой сохранилось уже ограниченное число прежних «родовых» групп (чата де ням), т. е. патронимий. Например, в селе Нереж 140 «родов» объединяло 537 семей, из которых часть проживала в 13 катунах. Из 13 катунов 4 носили патронимические названия: 7 семей «рода» Крачун жили в катуне Крачунарь; 3 семьи Беза — в катуне Безарь. Из 18 се­мей Кофаря 12 — в катуне Кофэрешты, а остальные — в самом селе. Из 19 семей Кирика 11 жили в катуне Кирикарь (Stahl Н. Н. Op. cit., II, р. 157).

114 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев, 1969, с. 38—55.

115 Греков Б. Д. Избранные труды, II. М., 1959, с. 211; Неусыхин А. И. Судьбы свободного крестьянства в Германии в V III—XII вв. М., 1964, с. 32— 50; Он же. Собственность и свобода в варварских правдах.— В кн.: Пробле­мы европейского феодализма. М., 1974, с. 115— 157; Гуревич А. И. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М., 1967; Бромлей Ю. В. Некоторые ас­пекты изучения статуса свободных общинников в раннесредневековых славян­ских государствах.— В кн.: Исследования по истории и историографии фео­дализма. М., 1982, с. 133— 136.

116 Маркс К Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 21, с. 169.117 D RH .A., I, р. 156.118 Там же, с. 18.119 Там же, с. 88.120 Там же, с. 218.121 Там же, с. 83—84.122 Там же, с. 166.123 Там же, с. 280.124 Там же, с. 53, 438.125 Там же, с. 64*, 441.126 Там же, с. 5.127 Там же, с. 61.128 Такая форма названия (в основном личное имя + суффикс -ешть), как

определили топонимисты, первоначально происходит от имени общего предка коллектива родственников, жившего в селении. Потомки и наследники этого главы большой семьи и одновременно владельца земель семейного поселения, получали коллективное фамильное имя от его личного имени (в данном слу­чае, например, Кындя > Кындескул > Кындешты), которое становилось также названием селения в коллективном владении (см. Еремия А. Нуме де локали- тэць. Стидиу де топонимие молдовеняскэ. Кишинэу, 1970, п. 137— 139).

29 Полевой Л,. Л. Очерки... , с. 178.30 DRH .A., I, р. 142— 141, 438.31 Там же, с. 327; 111, с. 305.32 Там же, I, с. 332; III, с. 248, 359.33 Там же, И, с. 213.34 Там же, III[, с. 118— 119.35 Там же, с. 167.36 Там же, с. 208,37 Там же, с. 188— 189.38 Там же, с. 94.39 Там же, с. 173.40 Там же, с. 182.41 Там же, с. 230.42 Там же, I I , с. 42—43.43 МЭФ, II , С. 192.44 Там же, с. 48.45 Там же, с. 69—70.46 DRH.A., I, р. 168; МЭФ', II, с. 77, 72.47 Там же, с. 3.48 Там же, II,, с. ИЗ.49 См.: Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи в эпоху

феодализма.— ИС, 1981, № 3, с. 93'.150 Александров В. А. Семейно-имущественные отношення по обычному

198

праву в русской крепостной деревне XV III — начала XIX в.— ИС, 1976, № 6; Он же. Типология русской крестьянской семьи..., с. 93; Свердлов М. Б. Семья и община в Древней Руси, с. 105— 106.

151 Costăchel V., Panaitescu Р., Cazacu A. V iata feudală în Ţara Rom âneas­că şi Moldova (sec. XIV—X V II). Buc., 1967, p. 225—235; Грекул Ф. А. Аграр­ные отношения в Молдавии в XVI — первой половине XVIII в. Кишинев, 1961, с. 141— 184; Panaitescu Р. Р. Obştea ţărănească în Ţara Românească şi M ol­dova, p. 235—266.

152 Советов П. В. Указ. соч., с. 74—90.153 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения

общины в Молдавии (до нач. XIX в.) — В кн.: Славяно-волошские связи. Ки­шинев, 1978, с. 67.

154 Драгнев Д. М., Советов П. В. О резешском землевладении в М олда­вии XVI — сер. XVIII вв.— В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1962 г. Минск, 1964; Драгнев Д. М., Советов П. В. Перестройка структуры землевладения в Молдавии XV—XVIII вв.— История СССР, 1969, № 1, с. 75; Мохов Н. А. М олдавия эпохи феодализма. Кишинев, 1964, с. 257; История Молдавской ССР, т. I. Кишинев, 1965, с. 98— 100, 185— 186; Быр­ня П. П. Сельские поселения..., с. 66—83; История народного хозяйства М ол­давской ССР (с древнейших времен до 1812 г.). Кишинев, 1976, с. 93—94; Полевой Л. Л. Очерки..., с. 163.

155 Cihodaru С. Cîteva constatări în legătură cu proprietatea feudală şi si­tu a ta ţărănim ii în M oldova în a doua jum ătate a sec. al XV-lea.— SCŞI, 1961, fasc. 1; Stahl H. H. Contribuţii la studiul satelor devălmaşe..., III, p. 190— 192.

156 Cihodaru C. Contribuţii la cunoaşterea obştii ţărăneşti în Moldova, p. 17.157 Stahl H. H. Op. cit., p. 197—206.158 Там же, с. 54— 62.159 Бырня П. П. Сельские поселения..., с., 76—78.160 Там же, с. 78—83.161 В частности, К. Чиходару считает, что сельская община состояла из

основного материнского селения — ватры и дочерних, отделившихся от основ­ного поселка кутов или приселков (Cihodaru С. Contribuţii la cunoaşterea obştii ţărăneşti în M oldova, loc. cit). П. П. Бырня ж е считает куты пережиточной формой более ранних форм патронимных поселений. Исследуя процесс появ­ления кутов, он, вслед за Г. Ш талем, считает, что «куты являются пережит­ком родоплеменного строя» (Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 49).

162 Meteş Şt. E m igrări din Transilvania în sec. X III—XIX. Buc., 1971, p. 96— 98; Vlad M. D. Colonizarea rurală în Ţara Românească şi Moldova (sec. XV— X V III). Buc., 1973, p. 53—58.

1б* Мохов H. А. М олдавия эпохи феодализма, с. 104»— 105, 113— 115, 120; Он же. Очерки истории формирования молдавского народа. Кишинев, 1978, с. 83—97; П. П. Бырня. Сельские поселения..., с. 23—33; История народного хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.), с. 70—71; Молдаване. Очерки истории, этнографии и искусствоведения. Кишинев, 1977, с. 23— 27; Полевой Л. Л. Очерки..., с. 27—42; 114— 120, 162î— 165.

Полевой Л. Л. Очерки..., с. 99— ИЗ.165 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 38—45.168 Бырня П. П. Северо-западный путь заселения территории Молдавии

восточнороманским населением.— КСИА, вып. 105. М., 1965; Vlad М. D. Ор.cit., р. 57—58.

187 Линниченко 3. И. Черты из истории сословий Ю го-Западной (Галиц­кой) Руси XIV—XV вв. М., 1894, с. 195— 196; Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. М., 1946, с. 250—255; Гошко Ю. Г. Населения украУнських Карпат XV— XVIII ст. КиТв, 1976, с. 45—76 и др.

168 Д ля характеристики волошской общины привлекаются в основном уже, видимо, значительно модифицированные под влиянием местных условий мате­риалы Галицкого Подкарпатья XV—XVIII вв. (Греков Б. Д. Крестьяне на Руси, кн. I. М., 1952, с. 292—293; Мельничук Я. С. К вопросу о так называе­мой волошской колонизации и волошском праве в Карпатах в XVI—XVIII вв.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1964 г. Кишинев, 1966; Инкин В. Ф. Дворище и сельская община в селах волошского права Галнц-

199

кого Подгорья XVI—XVIII вв. по материалам Самборской экономии. Ежегод­ник... за 1966 г. Таллин, 1971; Он же. К вопросу о социально-политической организации галицких сел на волошском праве (о сборах-вечах.) — В кн.: Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975; Он же. К вопросу о происхождении и эволюции волошского института «князя» (кнеза) в галицкой деревне XV—XVIII вв.— В кн.: Славяно-волошские связи. Кишинев, 1978; Мохов Н. А. Очерки истории формирования молдавского народа, с. 69— 79; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 68—82 и др. Необходимы даль­нейшие поиски более детальных сведений об особенностях поземельных отно­шений в волошской общине X III—XIV вв., вещного и наследственного права, изменений ее социальной и территориально-организационной структуры, пока не поддающихся достаточному раскрытию.

169 Драгнев Д. М., Советов П. В. О резешском землевладении в Молдавии XVI — сер. XVIII вв.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1962 г. Минск, 1964, с. 259.

170 DRH. А., I, р. 280.171 Там же, II, с. 124— 125. :172 Там же, с. 152.173 Spinei V. Necropola m edievală de la P ia tra N eam t-D ărm ăneşti.— MA, I,

1969._174 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,

с. 144— 156.175 Cihodaru С. Op. cit., р. 6— 16.176 Бырня П. А. Сельские поселения..., с. 76— 77.177 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения

общины в Молдавии, с. 75—77.178 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 76—77. ■179 Там же, с. 59. '180 Там же, с. 66.131 Воронин Н. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси.— И з­

вестия ГАИМК, вып. 138, 1935, с. 69; Витое М. В. О классификации поселе­ний.— Советская этнография, 1953, № 3, с. 3; Романов Б. А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма.— В кн.: Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве X II—XVIII вв. М.—Л., 1960;Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси в период образования Русского цент­рализованного государства. Конец X I I I — начало XVI в. М.—Л., 1965, с. 110— 111; Георгиева Б. Характерни черти в развитието на българските селища до началото на XX в.— Българска етнографня, 1981, № 1, с. 25; Podwinska Z. S tructure et formes de l’hab itat rural sur le territoire polonaise depuis le VI s. jusqu’au debut du X III.— KHKM, 1972, n. 3, p. 131.

182 См.: Романов Б. А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма, с. 382—383; Ковалев С. А. Сельское расселение. М., 1963, с. 61.

183 D RH .A., I, р. 145.184 Там же, с. 88.185 Там же, с. 193. В 1430 г., при разделе владений между сыновьями

боярина Иена Ж умэтате, боярин Мындрул получил во владение двор с мельни­цей на Сирете с татарами, «что в этом дворе». (Там же, с. 146) впоследствии село Мындрешты (Там же, с. 478).

186 МЭФ, II, с. 115; I, с. 17.187 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 53.188 Там же, с. 66.189 По документам конца XIV — первой половины XV в. наличие церквей

в селах не прослеживается. Упоминания о них встречаются только со второй половины XV столетия в многих селах, известных по документам предшеству­ющего времени.

190 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 193.

Глава III1 При расчете приняты значения полученного доверительного интервала

периода появления всех полных форм топонимов 102±29 (131—73).— См.: Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии. Кишинев, 1979,

2 0 0

с. 172. В пределах этого доверительного интервала рассчитать документальные средние величины и их доверительные интервалы каждого из фактических че­тырех пластов полных топонимов непосредственно по источникам невозможно из-за недостаточности данных. Поэтому пришлось прибегнуть к пропорцио­нальной разбивке доверительного интервала для всех полных форм топонимов на четыре части — условные доверительные интервалы для каждого напласто­вания названий поселений. Наименьшее значение (поздний предел) каждого из полученных условных доверительных интервалов принято для расчета давности существования соответствующих селений (см. Там же, с. 87, сноска 3): I п л аст— 117 лет, II а — 102, II б — 87 и III пласт — 72 года. Н иж няя хро­нологическая грань периода последней трети X III — первой трети XIV вв. определена по допустимому времени существования самого древнего топонима I (раннего) пласта (С трахотин— 1398— 1399 гг.— 1 3 1 = 1 2 6 7 — 1268 гг.).

2 Полевой Л . Л. Очерки..., с. 17, табл. 1. В последнее время получены но­вые археологические свидетельства достоверности результатов ретроспективных расчетов давности существования сельских поселений: Захаринцы, Литановцы (первое упоминание в источниках 1429 г.) по археологическим данным осно­ваны во второй половине X III — начале XIV в. (Matei М., Ematidi Em. I., Mo- noranu O. Op. cit., p. 87, 125).

3 Spinei V. Unele consideraţii cu privire la descoperirile arheologice din M ol­dova, p. 598—601; Busuioc E. Ceramica de uz comun nesm ăltuită din Moldova. Buc., 1975, p. 10— 11, 13—26; Afeamfu E., Neamfu V., Cheptea S. O raşul medieval Baia în secolele XIV—XVII. Iaşi, 1980, p. 100; Matei M. D., Emandi Em. Op. cit., p. 107— 114. Полевой Л. Л . Очерки..., с. 28, 32.

4 Тимощук Б. О. Шипинська земля за археолопчними даними.— Минуле i сучасне niBHÎ4Hoi Буковини, вип. 2, 1973; Населения Прикарпаття i Волиш за доби розкладу перв^нообщинного ладу та в давньоруський час. КиТв, 1976, с. 147— 148.

5 Бырня П. П. К вопросу о керамике галицкого типа на территории М ол­давии.— Далекое прошлое Молдавии. Кишинев, 1969.

6 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев, 1969, с. 35—37; Населения Прикарпаття..., с. 148; Тимощук Б. О. Твердиня на Пруть Ужгород, 1978, с. 81.

7 Teodor D ., Neamţu Е., Spinei V. Cercetări arheologice la Lunca-Dorohoi.— AM, VI, p. 187— 190.

8 Там же, с. 190— 191.9 Spinei V. Op. cit., p. 600; Busuioc E. Op. cit., р. 23—26.10 Малевская М. В. К вопросу о керамике Галицкой земли X II—X III вв.—

КСИА, вып. 120, 1969, с. 8, 10.11 Teodor D., Neamţu Е., Spinei V. Op. cit., p. 209.12 1392 г.— (131 и 73) « 1 2 6 1 — 1319 гг.; или по принятой для расчетов дав­

ности существования селений с топонимами II а) пласта величине 1392— 102» «1290 г.

13 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 44.14 Селение Тулова (I пласт), по расчету для всех полных топонимов,

могло возникнуть: 1415— (131 и 73) « 1 2 8 4 — 1342; или, применяя величину для этого пласта, 1415— 117«уж е существовало около 1298 г.

15 Селение Литановцы (II а пласта) соответственно: 1429— (131 и 73) 1298— 1356; или 1429 — 102« 1327 г.

16 Matei М. D ., Emandi Е. Noi puncte arheologice pe harta judeţului Suceava (Bazinul Şomuzului M are).— SCI VA, 1976, n. 1, p. 98.

17 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 34—3»5.18 Полевой Л . Л . О хозяйственно-культурном типе волохов.19 Dunăre N. Fenomene de comunicare etnoculturală în regiunea Curburii

carpatice nordice.— Apulum, XVIII, 1980; Spinei V. Moldova în sec. XI—XIV, p. 197— 198.

20 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981, с. 233—244.

201

21 История народного хозяйства Молдавской ССР (с древнейших времен до 1812 г.), с. 73—76.

22 Petrescu-Dîmboviţa М. şi col. Şantierul H lincea-Iaşi.— SCIV, 1953, n. 1—2; idem.— SCIV, 1954, n. 1—2; idem. 1955, n. 3— 4; Cheptea S. Săpăturile arheolo­gice de la H lincea-Iaşi din anul 1964.— CI. 1970.

23 Tudor D. şi col. Şantierul Corlăteni.— SCIV, 1953, n. 1—2.24 Diaconu Gh.t Constantinescu N. Cetatea Şcheia. Buc., 1960, p. 66—86;

Matei M. D. Contribuţii arheologice la istoria oraşului Suceava. Buc., 1963, p. 34—46, 85.

25 Spinei V. Necropola m edievală de la P ia tra N eam ţ-D ărm ăneşti.— MA, I, 1969; Spinei V. Cercetările arheologice de la P ia tra N eam ţ-D ărm ăneşti.— Db, V I—VII, 1972— 1973.

26 Spinei V., Monah D. Şantierul arheologic Brfişăuţi. jud. Neamţ (1969).— MCA, X, 1973.

27 Vulpe R. Izvoare. Săpăturile din 1936— 1948. Buc., 1957, p. 318—332.28 Dumitrescu H. Şantierul arheologic Traian.— SCIV, 1955,— n. 3—4, p. 471;

Dumitrescu H., Dumitrescu V. Săpăturile de la Traian — Dealul F în tîn ilor.— MCA, VI, 1959, p. 175.

29 Ioniţâ /. Săpăturile de salvare de la Trifeşti.— MCA, V III, 1962.30 Neam\u V., Neamţu E. Contribuţii la cunoaşterea satului Tişăuţi — SM,

istorie, III, 1973.31 Petrescu-Dîmboviţa M . şi col. Şantierul arheologic Truşeşti.— SCIV, 1955,

n. 1—2, p. 177.32 Petrescu-Dîmboviţa М., Zaharia E. Sondajul arheologic de la D ăneşti.—

MCA, V III, 1962.33 Spinei V. Unele consideraţii cu privire la descoperirile archeologice din M ol­

dova, p. 600.34 Petrescu-Dîmboviţa M. şi col. Şantierul H lincea-Iasi.— SCIV, 1954, n. 1—2,

p. 694—695, fig. 5-86 SCIV, 1955, n. 3—4, p. 694; Teodor D., Neamţu E., Spinei V. Op. cit.,

p. 191, 201; Olteanu Şt., Şerban C. M eşteşugurile din Ţara Românească şi M ol­dova în evul mediu. Buc., 1969, p. 14—23.

38 Они необходимы для изготовления топоров и тесел.— См.: Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948, с. 138.

37 Такие изделия найдены в погребениях сельского могильника Дэрмэнеш-ты—П ятра—Нямц.— Spinei V. Necropola medievală de la P ia tra N eam ţ—Dăr-m ăneşti, p. 219, fig. 2/1, 2, 3, 5; в могильнике Извоаре.— Vulpe R. Op. cit., p. 54, 325, fig. 338/2; 341/3, 4.

38 Шт. Олтяну, К . Шербан считают, что с XIV в. начинается отделение производства от обработки металлов, но в качестве примера обращаются лишь к городским материалам.— Olteanu Şt., Şerban С. Op. cit., p. 49—50.

39 Бобринский А. А. Гончарство Восточной Европы. М., 1978, с. 26.40 М. Матей и Е. Бусуйок начало ремесленного производства посуды свя­

зывают с появлением быстрого гончарного круга.— Matei М. D. Contribuţii arheologice la istoria oraşului Suceava, p. 35—39; Busuioc E. Ceramica de uz comun nesm alţuită din Moldova, p. 69—71.

41 Olteanu Şt., Şerban C. Op. cit., p. 23—25.42 Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси, с. 74—77; Бобринский А. А. Указ.

соч., с. 26—27.43 Полевой Л. Л. Городское гончарство Пруто-Днестровья в XIV веке.

Кишинев, 1969, с. 67—69, 187.44 Busuioc Е. Op. cit., р. 14, 16— 17.,45 Бобринский А. А. Указ. соч.48 Andronic AL, Neamţu Е., Dinu М. Săpăturile arheologice de la curtea

dom nească din Iaşi.— AM, V, 1967, p. 194— 198.

2 0 2

47 Busuioc E. Op. cit., p. 16, 26.48 Matei M. D. Op. cit., p. 45.49 Matei M. D. Prem isele form ării oraşului medieval Suceava şi aşezării lui

p înă la mijlocul secolului al XlV-lea. SCIVA, 1977, n. 4, p. 72—73. Три креста — энколпиона, датированных X III—XIV вв. (Spinei V. Les relations de la Mol- davie avec Ie Byzance et la Russie au prem ier quart du II mill, â la lumiere des sources arheologiques.— D, XIX, 1975, p. 241) и два сомнительной датировки клада ювелирных изделий (Войнешты, Котнар) не меняют картины чрезвычай­ной слабости обмена в землях восточнее Карпат после золотоордынского нашествия, во второй половине XIII — первой половине XIV в., исключая тер­риторию, вошедшую в состав Золотой Орды. См. также.: Полевой Л. Л. Очер­ки..., с. 141— 142.

50 История народного хозяйства СССР, с. 76— 84.51 SCIVA, 1978, п. 3, р. 378.52 Teodor D.t Neamţu Е., Spinei V. Op. cit., p. 191.53 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 153— 158.54 В ătrîna L., Bătrîna A. Cercetările arheologice de la Horodnic.— S, V,

1978, fig. 1.55 Matei M. D., Emandi Em. /., Monoranu O. Op. cit., p. 84—85, 87.56 Spinei V., Popovici-Baltă R. Op. cit., p. 124— 128, fig. 5i—6.57 Ştefănescu A. Cercetarea arheologică a satului din Ţara Românească

(sec. XIV—X V ).— SCIVA, 1980, п. 1, p. 139.58 Niţu A., Zămoşteanu M. Op. cit., p. 370; Mătasâ C.t Zămoşteanu 1., Zămoş-

teanu M. Op. cit., p. 348.59 Mitrea B., Nestor /. şi col. Şantierul Suceava;.— SCIVA, 1953, п. 1—2,

p. 361.60 Matei M. D., Emandi Em. /., Monoranu, O. Op. cit., p. 83.61 Neamţu E. Obiecte de podoabă din tezaurul medieval de la Cotul Morii,

Popricani (Iaşi).— AM, 1, 1961.62 Теодор Д. Раннефеодальный клад украшений, найденный в Войнешты

(Яссы).— D, V, 1961, р. 512.63 Spinei V., Popovici-Baltă R. Op. cit., p. 126, fig. 5/2, 4, 6.64 История народного хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.)

с. 64.65 Все клады с вещами (Войнешты, Оцелены, Котнар) содержат серебря­

ные и позолоченные предметы украшения женского костюма. Часть из них, аналогичных типов (трехбусинные височные кольца, подвески-колты, витые браслеты), содержится во всех трех кладах, синхронизируя их датировку. Время зарытия клада из Войнешт, определенное Д. Теодором моментом ордын­ского нашествия 1241— 1242 гг. (Теодор Д . Указ. соч., с., 519—520), после опубликования датированного монетами рубежом X III—XIV вв. клада из Оце- лен, содержащего аналогичные височные кольца и витые браслеты, должно быть пересмотрено и такж е отнесено к рубежу X III—XIV вв. Клады без мо­нет из Войнешт, Котнара, а такж е недавно введенный в научный оборот клад с аналогичными вещами из Черновцов (Spinei V. Moldova in sec. XI—XIV, p. 101, fig. 18, 19) следует отнести к широкому периоду X III — середине XIV в.,имея в виду, что каждый из них мог быть зарыт в любой драматический мо­мент: ордынского нашествия середины XIII в., усобиц Токты и Ногая на рубе­ж е X III—XIV вв., вытеснения ордынцев из Юго-Восточной части Днестровско- Карпатских земель в 60—70-х гг. XIV в. или др.

66 Параска П. Ф. Указ. соч., с. 30—49; 63— 84.67 Popescu М. М. Op. cit., р. 54.68 Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956, с. 241; Бобчева Л . Сохра­

ненные древние славянские обычаи в жизни болгарского населения XIV в.— В кн.: Rapports du III Congress international d ’arcneologie slave, t. 2. B ra ti­slava, 1980, c. 67—70.

203

69 Населения Прикарпаття i Волин! за доби розкладу перв1снообщинного ладу та в давньоруський час. КиТв, 1976, с. 173— 177; 183; Тимощук Б. О. niB- шчна Буковина — земля слов’янська, с. 121— 122.

70 Захват Золотой Ордой значительной территории на юго-востоке Днест- ровско-Карпатских земель с издавна проживавшим на ней оседлым населением произошел, видимо, только в правление хана Узбека (1313— 1339) или с при­ходом к власти Джанибека (1339— 1357) (см. Полевой Л. Л. К истории де­нежного обращения в Ю го-Западной Руси и Молдавии.— Известия МФ АН СССР, № 5 (25), 1955, с. 89—90; Параска П. Ф. Золотая Орда и образование молдавского феодального государства.— В кн.: Ю го-Восточная Европа в сред­ние века. Кишинев, 1972, с. 187). Во всяком случае только во второй трети XIV в. здесь материализуется ордынская экономическая структура в виде но­вых городов, служивших опорными пунктами золотоордынского феодализма, происходит колонизация захваченных земель переселенцами из Северного При­черноморья, наблюдается подъем хозяйства этих краев, на базе которого раз­вивались феодальные отношения собственности и зависимости, судя по всему, по золотоордынскому типу (См. Полевой Л . Л. Памятники золотоордынского времени.— В кн.: Д ревняя культура Молдавии. Кишинев, 1974). Вытеснение ордынцев из этих краев произошло уж е в 60—70-х гг. того же XIV в. (Поле­вой Л. Л. Городское гончарство Пруто-Днестровья в XIV в. Кишинев, 1969, с. 10; Параска П. Ф. Внешнеполитические условия образования Молдавского феодального государства, с. 102— 107; Абызова Е. Н., Бырня П. П ., Нудель- ман А. А. Древности Старого Орхея. Золотоордынский период. Кишинев, 1981, с. 85).

71 Греков Б. Д. Крестьяне на Руси, кн. I. М., 1952, с. 283—293.72 Косвен М. О. Указ. соч., с. 54— 69; 112— 115.73 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская общи­

на, с. 44—45.74 А. И. Неусыхин называет эту форму «неполным аллодом», отличая от

«полного» — частной собственности (Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе V I— X III вв. М., 1956, с. 10— 15. См. такж е: Гуревич А. Я . Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970, с. 31—39).

76 Черепнин Л. В. Основные этапы развития феодальной собственности на Руси (до XVII вв.).— Вопросы истории, 1963, № 4, с. 49, 54—55; Он же. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв.— В кн.: Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития фео­дализма. М., 1972, с. 156— 157.

76 Неусыхин А. И. К вопросу об эволюции форм семьи и земельного алло­да у аллеманов в V I—IX вв. — В кн.: Средние века, вып. 8, 1956.

77 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497,78 Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства, с. 17—20.79 Полевой Л . Л. Очерки..., с. 24—27*80 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 165— 166.81 Р. Попа предложил для них название «кнезаты долин», то есть общин­

ные объединения, обычно существовавшие в естественных границах речных долин и горных котловин, в отличие от сельских «княжеств», ограниченных пределами земель собственно сельской общины (Popa R. Ţ ara M aram ureşului, p. 150— 152).

82 Драгнев Д . М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения общины в Молдавии (до начала XIX в.).— В кн.: Славяно-волошские связи. Кишинев, 1978; Инкин В. Ф. К вопросу о социально-политической организа­ции галицких сел на волошском праве (о сборах-вечах).— В кн.: Карпато-Ду- найские земли в средние века. Кишинев, 1975; Он же. К вопросу о происхож­дении и эволюции волошского института «князя» (кнеза) в галнцкой дерезне в XV—XVIII вв.— В кн.: Славяно-волошские связи.

83 Bogdan /. Despre cnejii rom âni. Buc., 1903; Arion D . Cnejii (chinejii)

204

rom âni. Buc., 1938; Panaitescu P . P. O bştea ţărănească în Ţara Românească şi Moldova, p. 66— 74; Cihodaru C. Judecia şi cnezatul în Moldova. — AŞUI. ist., 1965; Popa R. Op. cit., p. 144— 146; Pascu Şt. Voievodatul Transilvaniei, 1, p. 203—204, 394—397.

84 Stahl H. H. Contribuţii..., II, p. 31—32; III, p. 11— 14.85 Мохов H. А. Очерки истории формирования молдавского народа. Киши­

нев, 1978, с. 73— 74; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 70—72, 76;86 Ж уде, жудечия от лат. judex= судья,87 Hurmuzaki Е., Densuşianu М Documente, 1/2, р. 772.88 Там же, с. 775, 797.89 Rogerii Carmen M iserabile,— Izvoarele istoriei rom ânilor de G. Popa-Lis-

seanu, V. Buc., 1935, p. 49—50.90 Свердлов М. Б. Общественный строй славян в VI — нач. VII. вв.— Со­

ветское славяноведение, 1977, N° 3, с. 52.91 Маркс К Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 21, с. 164.92 Popa R. Op. cit., p. 148— 168; Idem. S tructures socio-politiques...,

p. 304—314.93 М олдаване, с. 27, 29, 32; Cihodaru С. Op. cit., p. 21— 27; Popa R. Ţara

M aram ureşului, p. 148.94 Инкин В. Ф. К вопросу о происхождении и эволюции волошского ин­

ститута «князя» (кнеза), с. 138— 142; Fastnacht A. Op. cit., р. 209—213.95 ФилиповиН М. С. Указ. соч., с. 85—86; Маринов В. Указ. соч., с. 28.96 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 82.97 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 132— 134.98 Там же, с. 142и99 DRH, А., И, р. 256; III, р. 77—78.100 Там же, I, с. 52, 227.101 МЭФ, II, с. 48.î02 DRH. А., I, р. 159, 484.103 Там же, с. 263, 218; III, с. 394.104 Там же, с. 397, 490; DIR. A, XVI, I, р. 163.105 DRH.A., III, р. 482.106 Мохов Н. А. М олдавия эпохи феодализма, с. 107— 112; Драгнев Д. М.,

Советов П. В. Указ. соч., с. 72, 76.107 DRH.A., I, р. 109, 322; II, р. 152.108 В ряде пунктов упоминаются по два кнеза, жуде и ватамана, а в очень

редких случаях даж е три ватамана или три—пять кутов—жудечий. Дуальную организацию общинных институтов считают пережитком родоплеменного строя (Stahl Н. Н. Op. cit., I l l , р. 36—37; Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 49).

109 DRH.A., р. 262—263.1,0 МЭФ, II, с. 80; DIR. A., XVI, I, р. 83.111 DRH.A., I, р. 145.112 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 133.113 Полевой JI. Л. Указ. соч., с. 111— 112, рис. 5.114 DRH.A., I, р. 59.115 Там же, с. 111.118 МЭФ, I, с. 1.117 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,

с. 90—97.118 Rosetti R. Op. cit., p. 33—40. Это наблюдение Р. Росетти очень близко

по смыслу к приведенному выше мнению В. Ф. Инкина.119 Popa R. Op. cit, p. 146— 147.

205

120 Panaitescu P. P. Op. cit., p. 67; Popa R. Op. cit., p. 146.121 Panaitescu P. P. Op. cit., p. 72.122 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497.123 Там же, т. 20, с.. 166.124 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 136.125 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 77—84.126 Маркс К Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 23-, с. 249.127 Ботезату Гр. Артиколул ынтродуктив.— Ын: Креация популарэ молдо­

веняска. Леженде, традиций ши повестирь орале. Кишинэу, 1975; Пути- лов Б. Н. История эпическая, история реальная.— Фольклор и история. София, 1982.

128 Sbiera I. С. Traiul rom ânilor înain te de fondarea sta te lor naţionale. Cernăuţi, 1890; Tradiţii poporane din Bucovina, ad. de S. FI. M arian. Buc., 1895.

129 Marian S. F. Legende istorice din Bucovina. Iaşi, 1981, p. 6.130 Там же, с. 122.,131 Там же, с. 125.132 Косвен М. О. Указ. соч.133 Marian S. F. Op. cit., p. 129.134 Там же, с. 11.135 Там же, с. 6—7.136 Креация популарэ молдовеняска. Леженде, традиций ши повестирь

орале. Кишинэу, 1975, п. 199—200.137 В ранних молдавских актах среди приближенных господаря есть Ж ула

капитан (1387 г.), Михаил капитан (1397).— Costăchescu М. Documente m ol­doveneşti înainte de Ştefan cel M are. II. Iaşi, 1932, p. 601, 616.

138 У реке Гр. Летописецул Цэрий Молдовей. Кишинэу, 1971, п. 67.139 Славяно-молдавские летописи XV—XVII вв. М., 1976, с. 57—58; Славян­

ское понятие «дружина» в своем основном старославянском значении — това­рищество, в различных славянских языках сохранило такж е иные его значения: болг. = отряд, компания, близкие, семья, домочадцы; сербохорв. = общество, отряд, челядь, домочадцы; словенск.=домочадцы , семья, челядь; чешек., сло- вац. = сообщество, свита, дружина; польск. = сообщество, отряд, компания, др.-русск. = товарищи, община, дружина — войско, дружина — близкие к князюлюди и др. (Этимологический словарь славянских языков. Вып. 5. М., 1978,с. 134— 135). Многозначность понятия «дружина» связана с его появлением (семантикой) в общинной среде еще в пору военной демократии и доживани- ем в новых социальных условиях вместе с общинными реликтами. В русско- молдавской летописи это понятие «дружина» вначале выступает в значении «отряд», «товарищество», а затем — «община, семья, домочадцы, челядь».

140 Руссев Е. М. Кронография молдовеняскэ дин вякуриле XV—XVIII. Кишинэу, 1977, п. 487.

141 Семенов Ю. И. Указ. соч., с. 86.142 „Possesionibus, bonis et iuribus Episcopatus et ecclesiae praefatorum a

Potentibus illarum partium occupatis“.— Hurmuzaki E., Densuşianu N. Documen­te, I, 1, p. 622.

143 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 71.144 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 37—38.145 Косвен М. О. Указ. соч., с. 74—77.146 Marian S. F. Op. cit., p. 128.147 М ожет быть, это «земляне» (молд. «цэрань») — понятие, во второй по­

ловине XIV—XV вв. распространявшееся на все правомочные сословия фео­дальной Молдавии.

148 Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному. — В кн.: Проблема истории до­

206

капиталистических обществ, кн. I. М., 1968; Гуревич А. Я . Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970, с. 152— 154.

149 Алексеев Ю. Г. Основные этапы развития русской общины.— Тезисы докл. XIV сессии симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Вып. II. М., 1972, с. 205—206.

150 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 496, 497—498.

Глава IV

} Колганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации. М., 1962, с. 3— 17; Колесов Н. Д. Общественная собственность на средства производст­в а — основное производственное отношение. Л., 1967, с. 30; Столяров П. П. Вопросы теории и историческое развитие форм собственности в работах К. Маркса. Киев, 1970.

2 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 482.3 Ленин В. И . Поли. собр. соч., т. 1, с. 191.4 Назовем лишь некоторые из работ: Поршнев Б. Ф. Феодализм и народ­

ные массы. М., 1964, с. 33—43; Сказкин С. Д. Очерки по истории западноев­ропейского крестьянства в средние века. М., 1968, с. 115— 132; Шапиро А. Л.О природе феодальной собственности на землю.— Вопросы истории, 1969, № 12; Гуревич А. Я. Проблема генезиса феодализма в Западной Европе. — М., 1970, с. 26— 82; Новосельцев А. Н., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути разви­тия феодализма. М., 1972, с. 101— 102, 131— 166; Барг М. А. О природе фео­дальной собственности.— Вопросы истории, 1978, № 7; Свердлов М. Б. Гене­зис феодальной земельной собственности в Древней Руси.— ВИ, 1978, № 8и др.

6 Драгнев Д . М., Советов П. В. Перестройка структуры землевладения в Молдавии XV—XVIII вв.— История СССР, 1968, № 1; Советов П. В. Иссле­дования по истории феодализма в Молдавии (Очерки истории землевладения в XV—XVIII вв.). Кишинев, 1972; Драгнев Д. М. Сельское хозяйство феодаль­ной Молдавии. Кишинев, 1975, с. 124— 160, 191—225.

6 Если принять за среднее минимальное количество потомков в каждом поколении 2 сыновей (патрилокальные семьи), то в четвертом поколении, ко­нечно при условии полного выживания, окажется полученное среднее количе­ство домохозяйств — 15. Однако в действительности были большие и меньшие поселки с разным количеством поколений.

7 Stahl Н. Contribuţii..., I, р. 196— 197.,8 DRH. А., I, р. 3, 25—26, 53—54, 55—56, 64.9 МЭФ, II, с. 37—38.10 DRH.A., I, р. 124.11 Там же, с. 28, 57, 73.12 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 71, 77.13 Косвен М. О. Семейная община.— СЭ, 1948, № 3; Он же. Семейная

община и патронимия, с. 4, 97; Крюков М. В. О соотношении родовой и па­тронимической ^клановой) организации.— СЭ, 1957, № 6.

14 Щапов Я. Н. Больш ая и малая семьи на Руси в V III—XIII вв.— В кн.: Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972, с. 192.

15 Бырня П. П. Указ. соч., с. 35—37; Полевой Л. Л., Бырня П. П. Средне­вековые памятники XIV—XVII вв. Археологическая карта МССР, вып. 7. Ки­шинев, 1974, с. 46—49, 52—55.

16 Косвен М. О. Указ. соч., с. 54—69, 112— 115.17 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская общи­

на, с. 44—45.18 Черепнин Л. В. Основные этапы развития феодальной собственности на

Руси (до XVII в .).— ВИ, 1953, № 4, с. 49, 54—55; Он же. Русь. Спорные во­просы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв., с. 156— 157;

207

Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефео­дального общества в Западной Европе, с. 10— 14, 110— 117.

19 Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497.2° DRH. А., I, р. 18— 19.21 Там же, с. 166— 167.22 Там же, с. 64.23 См. док. 1481 г., февраля I.— DRH. А., И, р. 365.24 DRH. А., I, р. 77—78.25 См. док. 1497 г., марта 14 — DRH. А., III, р. 388.26 Советов Я . В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 87,

с. 216—217.27 Греков Б. Д. Крестьяне на Руси, т. I. М., 1952, с. 283—293; Кот-

ляр М. Ф. Д ж ерела складання та форми феодального землеволодшня в Дав-нш Pyci.— УкраТнський тторичний журнал, 1984, № 2.

28 Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества, с. 10— 14, 17—20.

29 Драгнев Д. М С о в е т о в Я. В. Указ. соч., с. 72.30 Там же, с. 70, 82; Инкин В. Ф. К вопросу о происхождении и эволю­

ции волошского института «князя» (кнеза) в галицкой деревне в XV— XVIII вв.; Мохов Н. А. Очерки истории формирования молдавского народа. Кишинев, 1978, с. 73, 82—83.

31 D RH .A., I, р. 34—35, 218—263.32 Там же, с. 268, 397, 51.33 Там же, с. 80.34 См.: Бромлей Ю. В. Некоторые аспекты изучения статуса свободных

общинников в раннесредневековых славянских государствах.— В кн.: Исследо­вания по истории и историографии феодализма. М., 1982.

35 МЭФ, I, с. 1, 5.36 DRH.A., I, р. 7—8, 29.37 Советов Я. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,

с. 134— 140, 159, 303—308.38 В Молдавии, как показали исследования советских историков Н. А. Мо-

хова, П. В. Советова и др., типологической особенностью феодального земле­владения была его частичная привилегированность, почти полное отсутствие иммунитета светского землевладения. Зависимое население земель, находив­шихся во владении молдавских феодалов, облагалось государственными нало­гами и повинностями, хотя сами землевладельцы освобождались от них (Исто­рия народного хозяйства Молдавской ССР до 1812 г., с. 94—97).

39 Барг М. А. Указ. соч., с. 100.40 Новосельцев А. Я., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Указ. соч., с. 126— 130;

Янин В. Л. Указ. соч., с. 272—279; Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 134— 135.41 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 744.42 Черепнин Л . В. Указ. соч., с. 154— 155; Каштанов С. М. Феодальный

иммунитет в свете марксистско-ленинского учения о ренте.— В сб.: Актуаль­ные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970, с. 172— 181; Барг М. А. Указ. соч., с. 95 и др.

43 Барг М. А. Указ. соч., с. 95— 96.44 Смирнов И. И. Заметки о феодальной Руси XIV—XV вв.— История

СССР, 1962, № 2, с. 148— 152; Шапиро А. Л. О природе феодальной собствен­ности на землю.— ВИ, 1969, № 12; Алексеев Ю. Г., Копанев А . И. Развитие поместной системы в XVI в.— В кн.: Дворянство и крепостной строй РоссииXVI—XVIII вв. М., 1975, с. 63—66.

45 Свердлов М. Б . Указ. соч., с. 54— 56.48 Советов Я. В. Типологические пути развитого феодализма и турецкое

208

завоевание Юго-Восточной Европы (к вопросу о типологических сдвигах в Молдавии). — В кн.: Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинёв, 1973.

47 Marian S. FI. Legende istorice din Bucovina, p. 29—36.48 Славяно-молдавские летописи XV—XVI вв., с. 58.49 П. Ф. Параска в противоположность сложившемуся в историографии

представлению о приходе Драгош а из М арамуреша, полагает его местным мол­давским воеводой (Паарска П. Ф. Внешнеполитические условия образования Молдавского феодального государства, с. 50—62).

50 Согласно сообщениям молдавских летописей, впрочем не подтвержден­ным другими источниками, Сас был потомком (даж е сыном) Д рагош а (Сла- вяно-молдавские летописи XV—XVI вв., с. 24, 58, 62, 68; Уреке Григоре, с. 67).

51 Mihâlyi I. Diplome m aram ureşene, p. 56—57.52 Там же.53 Инкин В. Ф. К вопросу о происхождении и эволюции волошского ин­

ститута «князя» (кнеза) в галицкой деревне в XV—XVIII вв., с. 115— 122*.54 Параска П. Ф. Внешнеполитические условия образования Молдавского

феодального государства, с. 50—55.55 Креация популарэ молдовеняскэ. Леженде, традиций ши повестирь ора­

ле. Кишинэу, 1975, п. 200.56 Указанный в документе двор (curia) в селении «Хорлеганойо» (Villa

H orleganoio), которое последнее время идентифицируют не с г. Хырлэу, а с. Хорлачены близ г. Сирет — см.: DRH, I, р. 1—2.

57 Там же, с. 24.58 МЭФ, И, с. 41—42.59 Там же, I, с. 8—9; DRH. А., I, р. 244—245. Документ представляет со­

бой молдавский перевод начала XIX в., по-видимому, не совсем адекватно пе­редающий оригинальный славянский текст акта XV в. Однако смысл вы раж е­ния, подчеркивающего принадлежность владения лично господарю, очевидно, сохранен.

60 DRH. А., I, р. 325—326.61 МЭФ, II, с. 115— 116.62 Costăchescu М. Documente moldoveneşti înain te de Ştefan cel M are, II,

p. 782.63 Полевой JI. JI. Очерки исторической географии Молдавии X III—XIV вв.

Кишинев, 1979, с. 50—53.64 Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине

X III в. М., 1977, с. 222—223: Свердлов М. Б. К изучению древнерусских топо­нимов как исторического источника.— Вспомогательные исторические дисцип­лины, X III. Л., 1982; Тимощук Б. О. Давньоруська Буковина. Khîb, 1982, с. 138— 153-

85 DRH.A., I, р. 66, 124— 125, 245—247.66 Возможно, молдавский текст сурета не является подстрочным переводом

со славянского языка грамоты XV в., передает лишь смысл.67 Советов П. В. К истории наследственного права феодальной М олда­

вии.— ИМФ, 1959, № 2; Галбен А. И. К вопросу о праве наследования в си­стеме обычного права (XV — первая половина XIX в.).— Известия АН МССР, сер. общ. наук, 1980, № 3.

68 Iliescu О. Le pret accorde en 1388 par Pierre M uşat a Ladislas Jagel- lon.— RRH, 1973; Параска П. Ф. Указ. соч., с. 112— 125.

69 Вместо первоначально оговоренных 4000 руб. «фряжского серебра» Петр шлет всего 3000 (Грамоти XIV ст., упор. М. М. Пещак. Khîb, 1974, с. 81).

70 Там же, с. 126— 127.71 Там же, с. 148.72 В этом акте в числе соприсяжников — молдавских бояр — упоминается

пан Хотко Цецинский — начальник крепости.

14 л . JI. Полевой 209

73 Costăchescu M. Op. cit., II, p. 621, 625, 628—629, 637—638.74 Там же, с. 640.76 Известно, что господарь Александр пытался вооруженным путем возвра­

тить себе Снятии и Коломыю (Там же, с. 654—655, 686—687).76 Там же, с. 654—655.77 Там же, с. 706—707.78 Там же, с. 721.79 Баскин Ю . Советов Я. В. Некоторые проблемы создания курса «Ис­

тория государства и права MCCP»w— Уч. зап. КГУ, т. II (юрид.), 1960, с. 110.80 DRH .A ., I, р. 1.81 Costăchescu М. Op. cit., 11, р. 599—603.82 DRH. А., I, р. 3.83 Costăchescu М. Op. cit., р. 607.84 DRH .A ., I, р. 5.85 Там же, с. 7.86 Costăchescu М. Op. cit., р. 609—610, 611, 616ц87 D R H .A ., I, р. 1 3 -1 4 , 16, 17, 19, 21 и т. д.88 Costăchescu М. Op. cit., р. 628, 630, 637 и т. д. Только 'Роман делает по­

пытки обосновать суверенность своей власти, ссылаясь на то, что является «де- дичем» Земли Молдавской.

89 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, с. II, с. 354. См. такж е Бромлей Ю. В. Некоторые аспекты изучения статуса свободных общинников..., с. 134.

90 D RH .A., р. 621, 625, 628, и т. д.91 Параска П. Ф. Территориальное становление М олдавского феодального

государства во второй половине XIV в.— В кн.: Социально-экономическая и политическая история Юго-Восточной Европы (до середины XIX в.). Кишинев, 1980.

92 D RH .A., I, р. 81—82, 112, 180, 182, 276—277, 305—306.93 Роду Станиги принадлежало еще одно село Станижаны — Станижешты,

пожалованное его сыну Нану в 1428 г. (Там же, с. 112). К 1445 г. оно такж е попадает во владение боярина Кости Андрониковича, который в свое время купил это село у тех же Ванчи и Ильи, сыновей Станиги. В этом же 1445 г., сын попа Юги логофет Михаил выкупил у Кости свое родовое владение, что такж е скрепляется господарским актом (Там же, с. 358—359).

94 D RH .A., III, р. 130— 131.95 Там же, I, с. 29.96 Там же, II, с. 202—204.97 История МССР, 1982, с. 61—62.98 Греков Б . Д. Избранные труды, II, с. 211.99 Бромлей Ю. В. Некоторые аспекты изучения статуса свободных общин­

ников..., с. 133— 136.100 D RH .A., I, р. 280.101 Там же, с. 83—84, 96.102 Там же, с. 101, 454.103 Там же, с. 121, 156.104 Там же, с. 484.105 Там же, с. 132, 484, 160.108 Полевой Л . Л. Очерки..., с. 97, табл. 8.107 Советов Я. В . Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 74—

90, табл. 1.108 Полевой Л . Л. Очерки..., с. 14, 166— 173.109 DRH. А., I, р. 3.110 Там же, с. 7.

210

111 Селение Ругашешты было основано по расчетам в период 1266— 1324 гг. (1397—73=131 = 1266— 1324).

112 Там же, с. 13— 14.113 По расчетам эти селения возникли (1400—73=131) в 1269— 1327 гг.114 Там же, с. 34—35.115 Iordan /. Toponimia rom tnească, p. 302—304.116 Селения Унгурены, Прочешты, Сперлешты, Негрилешты, Негашешты

могли быть основаны в период (1409—73= 131) 1278— 1336 г., а «где естьКоман» (1409— 16=48) 1361— 1393 гг.

117 DRH.A., I, р. 37.118 Там же, XVI, I, с. 56.119 Там же, с. 250.120 DRH. А., I, р. 227.121 Селения, «где есть Тамаш и Иван кнезы» (1414— 16= 48= 1366— 1398);

«где есть Лие и Цыганешты кнезы» (1414—56 = 72=1342— 1358); «где был Ве- реш Станислав» (1342— 1358).

122 Л окализация и идентификация селений проведены по данным М. Кос- тэкеску (Costăchescu М. Documente m oldoveneşti, înain te de Ştefan cel M are, I— II. Iaşi, 1931, 1932) и А. Гонца (DRH .A., I—III, indice de num e), с опре­деленными авторскими коррективами.

123 Полевой JI. JI. Очерки..., табл. 6.124 Там же, табл. 8.125 При составлении таблицы 9 использованы разработанные П. В. Сове-

товым принципы распределения сел по категориям землевладения: крупная вотчина—свыше 3 селений, средняя — от 1 до 3 селений, мелкая собствен­ность— дробные владения в пределах села (Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 80).

126 Средние ошибки долей категорий землевладения в выборках определе-f ( l—f) n

ны по формуле L i= 1— "т;' где f — частость единиц наблюдения (посе-n N

лений и владений) в выборках, п — величина выборок (соответственно 542 и 705 поселений, 535 и 390 владений), N — величина генеральной совокупности (соответственно 1000 и 1500 поселений, 985 и 821 владений). Число владений в генеральных совокупностях определено усредненно, по величинам выборок. Предельные ошибки генеральных совокупностей поселений и владений опре­делены с вероятностью 0,997, которая обеспечивает достаточно высокую досто­верность результатов расчета. При этой вероятности предельная ошибка Д = 3 м. Система расчетов из-за ограниченности объема работы здесь не при­водится.

127 Приведенные в книге П. В. Советова данные (Советов П. В. Исследова­ния по истории феодализма в Молдавии, табл. 1, 15, с. 81—90, 212—215) были использованы при составлении «естественной» выборки и аналогичном расчете распределения категорий землевладения в генеральной совокупности поселений Молдавского княжества последней трети XV в.

128 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 249.129 Советов П. В. Проблемы долевого землевладения в Европе.— Д оклад

на VII М еждународном конгрессе антропологических и этнографических наук. М., 1964.

130 Алаев Л. Б. Проблема сельской общины в классовых обществах.— ВИ, 1977, Кя 2, с. 108— 110.

131 Фрейденберг М. М. «Вервь» в средневековой Хорватии.— Ученые запис­ки Великолукского пединститута. Вып. 15, 1961; Он же. Деревня и городская жизнь в Далмации X III—XV вв. Калинин, 1972, с. 66—70; Бромлей Ю. В. К вопросу о сохранении семейных обшин в Далматинской Хорватии. — Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963; Ро- бакидзе А. И. Особенности патронимической организации у народов горного

14* 211

К авказа.— СЭ, 1968, № 5, Грозданова Е. Българската селска община презXV—XVIII век. София, 1979; Закс В . А. Балкано-скандинавские кровнородст­венные параллели.— В кн.: Общество и государство на Балканах в средние века. Калинин, 1980.

132 DRH.A., р. 3, 513.133 МЭФ, т. II, с. з а134 DRH.A., р. 7, 14.135 Первое упоминание «платежей от налогов» в 1421 г. (Там же, с. 69).136 См.: Şimanschi L., Ignat G. Op. cit., I, p. 125— 130.137 Там же, II, с. 135-136 .138 Параска Я. Ф. Территориальное становление Молдавского феодального

государства, с. 81—82.139 Советов Я. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,

с. 90— 112, с. 277—349.140 Маркс КV Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 367—368.141 Советов Я. В. Указ. соч., с. 81—90.,142 Черепнин Л . В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной

собственности в IX—XV вв., с. 150.143 См.: Там же, с. 157.

Глава V

1 А. Я. Гуревичу принадлежит заслуга в «реабилитации» личностной сто­роны производственных отношений при феодализме, неоправданно почти забы ­той медиевистами. Однако высказанная им важная мысль, что «необхо­димо» взглянуть на процесс перехода от варварского строя к феодальному и в свете таких наук, как социология и социальная психология (Гуревич А. Я . Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе, с. 5), обернулась абсолю­тизацией «типа личностных отношений», при котором вещные отношения яко­бы оттесняются на второй план (Там же, с. 21). Видимо, правильным будет сбалансированный подход к упомянутым сторонам социальных связей с при­знанием ведущей роли вещных отношений.

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,, т. 13, с. 6.3 Там же, т. 3, с. 22—23.4 Там же, т. 25, ч. I, с. 426.5 Там же, т. 21, с. 172.6 Хынку А. С. Б алада популарэ «Миорица». Кишинэу, 1967, п. 81—82, 242.7 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 2il, с. 169.8 Scriptores Rerum H ungaricarum , ed. I. G. Schw andtner, t. 1. Vindobonae,

1746, p. 196.9 Параска П. Ф. Внешнеполитические условия образования Молдавского

феодального государства, с. 93—94.,10 Мохов Н. А. М олдавия эпохи феодализма, с. 116.11 Mihălyi /. Op. cit., p. 56—58.12 Там же, с. 38.13 Graur A. Nume de persoane. Buc., 1965, p. 54; Cihodaru C. Judecia şi

cnezatul în Moldova.— ASUI, istorie, 1965, p. 29.14 Constantines cu N. D icţionarul onom astic românesc, p. XV.15 См. Там же, с. 167, 202, 204; 365; 7; 82, 83, 84; 163, 325; 45; 94; 212;

118; 113; 159; Pătruţ I. Onom astica rom ânească. Buc., 1980, p. 95—97; Коснича- ну М. Студиу асупра нумелор де персоане. Кишинэу, 1973, р. 33.

16 Constantinescu N. Op. cit., p. 173.17 Там же, с. 264—265, 24, 67, 9, 209, 268.18 D RH .A ., I, р: 1.

212

19 Costăchescu M. Op. cit., II, p. 601.20 DRH. А., I, p. 6, 43, 286, 209.21 Там же, с. 438— 439.22 Там же, с. 567. Бырлнн ручей, левый приток Сирета против нын. г. П аш ­

каны, находился в пределах границ Молдавского княжества середины XIV в.23 Там же, с. 268, 454; 152, 463; 136, 594. В акте от 1428 г. 8 апреля зна­

чится пустошь на ручье Мелишки, а 21 августа 1438 г. уже селение «на Ме- лешкове потоке, где есть Тадор Мелешка» (Там же, с. 107, 267).

24 Там же, III, с. 438.25 МЭФ, II, с. 36.26 DRH. А., I, р. 69.27 Там же, III, с. 8. Иванко Бы рлич—, возможно, Вана из акта 1421 г.28 Там же, I, с. 34, 35.29 Возможен вариант, что в группе семей, переселившихся из венгерской

стороны, «унгурян», выделилась семья отца или деда Ж урж а, которая, поль­зуясь поддержкой воеводы, захватила земли поселения и подчинила себе ос­тальных жителей.

30 DRH.A., I, р. 259, 184; 405.31 Там же, II, с. 147..32 Титул капитана — главного среди витязей, видимо, носили братья воевод,

как это явствует из сопоставления документов от 3 февр. 1397 г. и 18 апреля1397 г., в первом из которых во главе бояр указан Михаил — капитан молдав­ский, а во втором братья воеводы Юрий и Михаил (Costăchescu М. Op. cit., 11, р. 616; DRH.A., I, р. 7).

33 См. соответствующие документы в указанных выше изданиях.34 DRH.A., III, р. 167.35 П. В. Советов показал, что «витязи» — социальная категория молдав­

ского феодального общества, появившаяся при господаре Стефане Великом — не имели ничего общего с раннефеодальным институтом витязей — рыцарей. «Эти люди не оформлялись в сословие, обеспеченное землей — основным сред­ством производства и эксплуатации. Витязь, как правило, сохранял свое преж­нее положение. Если он не имел какой-либо вотчины, то оставался крестьяни­ном, сидящим на земле господаря или частного владельца». Витязь второй половины XV в.— звание особо отличившихся воинов, получавших от случая к случаю господарские дары и, как предполагают, какие-то льготы (Сове­тов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 287—290).

36 Витязи Костя и Грозя в документах XV в. вообще не фигурируют. Последнее упоминание витязя Иваныша, как уже сказано, в 1404. августа I. Витязь Драгой, в источниках XV в., вплоть до последнего упоминания в 1415 г., июля, 12, выступает лишь как боярин и пан (DRH. А., I, р. 60). Толь­ко Драгош витязь сохраняет свое звание вплоть до 1428 г. и без него указы­вается в составе бояр и панов совета до 1431 гг., июня 15 (Там же, с. 153), видимо, дожив до преклонных лет.

37 Mâtacă С. Cîmpul lui Dragoş. P ia tra Neamţ, 1934, p. 42; Spinei V. M ol­dova în sec. XI—XIV, p. 308.

38 DRH. А., I, p. 447.39 Ciurea D. Evoluţia şi rolul politic al clasei dom inante din M oldova în

sec. XV—XV III-lea.— AIIAi, XVII, 1980, p. 184.40 DRH. A., p. 156.,41 Там же, с. 64.42 1419— 16= 48= 1371— 1403 гг. — предполагаемое время основания посе­

ления (см. Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии, Кишинев, 1979, а 14).

43 DRH.A., II, р. 355.44 Поп Юга, кажется, был духовным отцом господарской семьи: он служил

213

господарям Александру (см. 1434.1 V.24), а потом его сыну Стефану (молеб- ник наш поп Ю га— 1434.IV.24).

« Там же, I, с. 81, 112, 180, 182, 276, 305, 358; III, с. 130.48 Там же, с. 151, 180, 182, 231, 276, 358.47 Там же, с. 314, 320, 330, 356, 368, 395, 408—409; II, с. 24, 44—45, 67, 88-48 В 1432— 1433 гг. селение Тузара, «где есть кнез Никора», жалуется гос­

подарем Ильяшем во владение некоему Стае, а в 1440— 1441 гг. во владение «слуге» господаря Никоре из Тузары, вместе с другими местами для основа­ния сел и угодьями (МЭФ, I, с. 1, 5 ). Не исключено, что некоторой, небольшой части прежней общинной верхушки удалось адаптироваться к новым условиям и власти, рано или поздно, как кнез Никора из Тузары, стать привилегирован­ными феодальными владельцами. Однако как воеводская власть Богдана и его преемников, так и новая феодализирующаяся знать были враждебны ос­новной части прежней общинной верхушки, захватывая ее владения вместе с владениями свободных крестьян-аллодистов. Финал этого процесса зафиксиро­ван в поземельных актах конца XIV—XV вв., закрепляющих прежние владе­ния кнезов, жуде и ватаманов за новыми вотчинниками.

49 Драгнев Д . М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения общины в Молдавии, с. 82.

50 Архив М аркса и Энгельса, т. IX, с. 31.51 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 63.62 Там же, с. 140*53 Там же, с. 167.54 Там же, с. 62*—63.Бб Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская общи­

на, с. 45.58 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,

с. 90— 106-57 Там же, с. 90— 117, 277—349.68 Stahl Н. Н. Contribuţii la studiul satelor devălmaşe, II, p. 105—225;

Драгнев Д. M Советов П . В. Указ. соч., с. 72—75.89 DRH.A., I, р. 5.60 Там же, с. 16, 74, 265, 284, 377 и др. См. Мохов Н. А . М олдавия эпохи

феодализма, с. 161-61 Costăchescu М . Documente, И, р. 599.82 Мохов Н. А. Указ. соч., с. 135, 159— 161.63 См. акты 1401 и 1421 гг.— DRH. А., I, р, 21; МЭФ, II, с. 41.84 DRH .A ., I, р. 1.85 Грамоти XIV ст. Khîb, 1974, с. 120.88 DRH. А., I, р. 3.87 Там же, с. 5— 6«88 Грамоти XIV ст., с. 127. См. такж е: Costăchescu М. Op. cit., р. 625,

628—629, 630—633, 637 (док. 1404.VIII.1; 1407.Х.6; 1408.Х.8; 1411.V.25).89 DRH А., I, р. 13— 14, 16, 18— 19, 24.70 Там же, с. 7.71 Costăchescu М . Op. cit., р. 601.72 D RH .A., I, р. 56, 84, 134.73 Matei М. D., Emandi Em . I H abitatu l medieval rural..., p. 107.74 Bătrîna A., Emandi Em. Cercetările arheologice de la D răgoieşti (Sucea­

v a ).— S, V, 1978.78 DRH. A., I, p. 64.78 Там же, с. 90.77 МЭФ, И, с. 41.

214

78 DRH.A., I, p, 119, 134.79 Там же, с. 18— 19.80 Там же, с. 5, 14 и др.81 История МССР, т. 1. Кишинев, 1965, с. 121— 122.82 Число 23,1% получено из вычитания от общей доли феодальной знатн

31,7% (табл. 11) доли крупных землевладельцев 8,6% (табл. 9).83 Д оля крестьян-держателей земли (19,8%, табл. 11) несколько отлича­

ется от оставшихся при сопоставлении с системой землевладения первой третиXV в. 17,5% — части мелкого й общинного крестьянского землевладения(табл. 9) — за счет разницы: при сопоставлении не учитывались доли церковно­монастырского и господарского землевладения (1,7%, табл. 9).

84 Советов Я. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 144— 156, 275—290.

85 Полевой Л. Л. Очерки..., табл. 10.86 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 490.87 Таблица 13 (1432— 1456 гг.) приведена для понимания перспективы

предшествующего периода.88 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,

с. 290—317.89 Şimatischi L. Cele mai vechi sigilii domneşti şi boiereşti din Moldova

(1387— 1421).— AIIAI, XVII, 1980, p. 150, fig. 19.90 На печати пана Бырли изображение неясно; пана Иваныша витязя — яст­

реб; пана Ивана ворника — щит с поперечной волной; пана Драгош а витязя — лук со стрелой (Там же, фиг. 12, 19, 2—3, 34).

91 Попытка господаря Петра М ушата учредить фамильный герб (щит с лилиями) продержалась только до Александра Доброго.

92 История Молдавской ССР, т. I (1965 г.), с. 128— 129.93 Драгнев Д. М., Советов Я. В. О резешском землевладении в Молдавии

XVI — сер. XV III вв.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европд 1962. Минск, 1964, с. 264.

94 История МССР (1982 г.), с. 61..95 Мохов Н. А. М олдавия эпохи феодализма, с. 164— 166.96 DRH.A., I, р. 1, 29.97 История М олдавской ССР, I, с. 96, 106, 121.98 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 361.99 DRH.A., I, р. 34^-35.100 Там же, с. 107, 266—267.101 Там же, с. 475, 503.102 Возможно, Тодор Мелешка — родич Тивадара (оба имени трансильван­

ского происхождения).103 Там же, с. 193».104 Исторические связи народов СССР и Румынии, т. I. М., 1965, с. 50—51.юб Мунтены — топоним, обозначающий происхождение жителей селения с

гор (Трансильвании) или Мунтении (Валахии), или людей, живущих на земле некоего М унтянула (см. Iordan /. Toponimie, p. 297—298; Еремия А. Нуме де локалитэць, п. 111, 135).

106 Тексты грамот сохранились только в молдавских переводах.107 DRH.A., I, р. 51; III, р. 418.108 Там же, с. 14.109 МЭФ, II, с. 37—38.110 DRH.A., I, р. 134.111 Полевой Л. Л. Очерки..., табл. 2.112 Разные точки зрения на происхождение холопов цыган и «татар» в

215

Молдавии см.: История МССР, т. 1 (1965 г.), с. 100; Grigoraş N. Robia in Moldova — AIIAI, IV, 1967, p. 31—40. «Татары» — либо военнопленные из раз­ноплеменных ордынских отрядов или населения юго-восточной части Днестров­ско-Карпатских земель, входивших в состав Золотой Орды до конца XIV в., либо, как считает Н. Григораш, те же цыгане, прежде находившиеся в рабстве у ордынцев. Возможны другие версии.

113 Эти поселки в Молдавии зачастую носили соответствующие названия: Цыганешты, Татары, и т. д. (см.: Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 104).

114 История МССР, т. I, с. 100— 101; История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 95—96; Grigoraş N. Op. cit., p. 52.

115 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 95—96.116 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 249.117 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения

общины в Молдавии, с. 70.118 Там же, с. 72.119 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 96.120 Советов П. В. Развитие феодализма и крестьяне Молдавии (Очерки

истории ренты в XVI — начале XVIII в.,). Кишинев, 1980, табл. 5.121 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,

с. 340—347.122 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 141.123 Черепнин Л. В., Пашуто В. Т. О периодизапии истории России в эпоху

феодализма.— ВИ, 1951, № 2; Рапов О. М. К вопросу о земельной ренте в Древней Руси в домонгольский период.— ВМГУ, 1968, история, № 1; Череп- нин Л. В. Спорные вопросы феодальной земельной собственности в IX— XV вв., с. 151— 153.

124 Параска П. Ф. Территориальное становление Молдавского феодального государства во второй пол., XIV в., с. 78.

125 Советов П. В. 'Развитие феодализма и крестьяне Молдавии, с. 218.126 Там же, с. 54—55.127 Инкин В. Ф. К вопросу об эволюции феодальной ренты в Галичине

XVI—XVIII вв.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1963 г. Вильнюс, 1964, с. 231.

128 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения общины в Молдавии, с. 70.

129 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 96.130 В Галичине сохранились прежние, более легкие нормы сеньориальных

и других обязанностей крестьян сел на волошском праве, что привлекало туда переселенцев, возможно, также и из Молдавии.

131 См.: История народного хозяйства МССР, с. 96; Советов П. В. Разви­тие феодализма и крестьяне Молдавии, с. 87—95.

Заключение

1 Бромлей Ю. В., Королюк В. Д. Славяне и волохи в Великом переселении народов и феодализация Центральной и Юго-Восточной Европы.— В кн.: Юго- Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973.

2 Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному— ВИ, 1967, № 1, с. 76.

3 Тимощук Б. О. Давньоруська Буковина. КиТв, 1982, с. 195— 197.4 Там же, с. 100— 119, 202^-203.5 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497.6 Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса ран­

нефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М., 1956, с. 10—20, 110— 117; Гуревич А. # . Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе.

216

М., 1970, с. 31—34; Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968, с. 88—97; Черепнин Л. В. Русь. Спор­ные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв., с. 126-127 , 146— 149, 155— 157 и др.

7 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч., т. 29, с. 63.8 Там же, т. 6, с. 258.9 Там же, т. 19, с. 497—498.10 Там же, т. 25, ч. II, с. 183— 184.11 Ленин В . И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 191.12 Советов П. В. Типологические пути развитого феодализма и турецкое

завоевание Юго-Восточной Европы (к вопросу о типологических сдвигах в Молдавии). — В кн.: Ю го-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

ВИ — Вопросы истории. Москва.ВЛГУ — Вестник Ленинградского госуниверситета.ВМГУ — Вестник Московского госуниверситета.ИГАИМ К — Известия Государственной Академии истории мате­

риальной культуры. Москва.ИМФ — Известия Молдавского филиала АН СССР. Киши­

нев.ИС — История СССР. Москва.КСИА — Краткие сообщения Института археологии.

Москва.МЭФ — М олдавия в эпоху феодализма (сборник докумен­

тов). Кишинев.СС — Советское славяноведение. Москва.СЭ — Советская этнография. Москва.УЗИЯУ — Ученые записки Института языкознания АН УССР.

Киев.УЗКГУ — Ученые записки Кишиневского госуниверситета.У ЗЛ ГП И — Ученые записки Ленинградского государственного

педагогического института.AIIAI — A nuarul Institu tu lu i de istorie şi arheologie. IaşiAM — Arheologia Moldovei. BucureştiАО — Arhivele Olteniei. CraiovaASUI — Analele ştiinţifice ale U niversităţii din IaşiCI — Cercetări istorice. IaşiCL — Cercetări de lingvistică. ClujD — Dacia. BucureştiDB — Danubius. G alajiDIR. A — Documente privind istoria României. Moldova. B u­

cureştiDIR. С — Documente privind istoria României. T ransilvania.

BucureştiDRH. A — Docum enta Rom aniae H istorica. Moldova. BucureştiDRH. В — Documenta Rom aniae H istorica. Ţară Rom ânească.

BucureştiDRH. С — Docum enta Romaniae H istorica. T ransilvania.

BucureştiHB — H ierasus. BotoşaniLR — Limba rom ână. BucureştiMA — M emoria Antiqvitatis. P ia tra NeamţMCA — M ateriale şi cercetări arheologice. Bucureşti

218

MSSFLA — Analele RSR. Memoriile sec te i de ştiin ţe filologice, literatură şi arte. Bucureşti

On — Onoma. Leuven (Belgium)RESEE — Revue des E tudes Sud-E st Europeennes. BucureştiRI — Revista de istorie. BucureştiRM — Revista muzeelor. BucureştiRRH — Revue Roumain d’Histoire. BucarestS — „Suceava" (revista)SCIV — Studii şi cercetări de istorie veche. BucureştiSCIVA — Studii şi cercetări de istorie veche şi arheologia.

BucureştiSCL — Studii şi cercetări lingvistice. BucureştiSM — Studii şi m ateriale. SuceavaSt — Studii. Revista de istorie. Bucureştisue — Studia U niversitatis Babeş—Bolyai. Cluj—NapocaТВ — Din trecutul judeţului Botoşani

RÉSUMÉ

Polévoi L. L. La Moldavie à la période initiale du féodalisme

La monographie représente une première tentative de reconstituer le tableau historique concret de le devenir des relations féodales en Moldavie (la deuxème moitié du XIII — le début du XV siècles).

Cette étude est effectuée sur la base de tout un complexe de sources con­nues jusqu’à présent: écrites, archéologiques, folkloriques, linguistiques et autres. Une place à part est réservée à l’information historique des sources toponymi- ques, sur la base de laquelle on fait une tentative de reconstituer certaines réali­tés sociales de la Moldavie des débuts de l’époque féodale.

On y montre les particularités de la communauté des volokhs, le rôle impor­tan t de la grande famille et de la patronymie dans la réorganisation des s truc tu ­res sociales pendant le processus de la formation des relations féodales, l’appa­rition des communautés rurales moldaves dépendantes des féodaux. La propriétéfoncière féodale se formait au cours de la destruction de la communauté des volokhs. L’apparition des détenteurs de terre particuliers — les allodistes („les ottchiniks“ ) — a été accompagnée par la prise des terres de la communauté et des allodes de la part de la noblesse, qui est devenue une classe de grands féodaux — des patrimoniaux. Avec l’apparition de l’extension des frontières de la principauté de la Moldavie vers la limite des siècles XIV—XV peu à peu s ’instaurait la propriété foncière d’état suprême.

Le fait que les princes moldaves conféraient leurs terres en propriété person­nelle féodale à ceux qui étaient à leur service contribuait à la formation des classes de propriétaires-fonciers féodaux et de la paysannerie dépendante d ’eux. Dans la monographie on m ontre les voies de la formation de la structure patri­moniale ancienne de la propriété foncière et de la structure initiale de la classe féodale dominante, de la paysannerie dépendante et de ses charges.

DIE ZUSAMMENFASSUNG

L. L. Polewoj „Das frühfeudale Moldawien"

Die Monographie stellt den ersten Versuch der Wiederherstellung des kon­kreten historischen Bildes in der Periode die Aufstellung der Feudalverhältnisse in Moldawien (die 2. Hälfte des XIII.— A nfang des XV. Jns.).

Die Forschung hat man bei der Verwendung aller bekannten schriftlichen, archäologischen, ethnographischen, folkloristischen, linguistischen und anderen Quellen im Komplex durchgeführt. Eine Sonderstellung hat die historische Infor­mation, der toponpmastischen Quellen, auf deren Basis ein Versuch gemacht wurde, einge soziale Realien des frühfeudalen Moldawiens zu rekonstruieren.

Es wirden die Besonderheiten der woloschsker Gemeinde, eine bedeutende Rolle der Grossfamilie und der Patronim ie bei der Umstellung der Gesellschafts­strukturen im Laufe der Entwicklung der Feudalverälthnisse sowie die E nts te­hung der feudalabhängigen moldauischen Landgemeinde gezeigt. Die Bildung des feudalen Grundeigentums begann vom Verfall der woloschsker Gemeinde durch -das- Entstehen einer Menge von privaten Grundbesitzern — Allodisten („Ottschinniken“) bis zur Grundergreifung der Gemeindeländereien und Alloden von dem sich in die Grossfeudalherren, d. h. in die Grossgrundbesitzer verw an­delnden Adel. Mit dem Entstehen der Staatlichkeit begann (Zeitraum: Ende14.— Anfang des 15. Jhs.) eine allmähliche Errichtung des höchsten s taa tli­chen Grundeigentums. Die Beschenkungen den Lehnsleuten von den Fürsten mit den Ländereien für den feudalen Privatbesitz, trugen zur Bildung der Klassen der Feudalherren — Grundbesitzer und der von ihnen abhängigen Bauernschaftbei. In der Monographie wurden die Wege und Perioden des Werdens der alten stammgü- terlichen Grundeigentum sstruktur sowie die Wege und Perioden der ursprüngli­chen Struktur der herrschenden Klasse der Feudalherren, der von den Feudalen abhängigen Bauernschaft und deren Verpflichtungen gezeigt.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение . 3Глава /. ТОПОНИМ ИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (основы рекон­струкции массовых и с т о ч н и к о в ) .................................................................................. 8

Происхождение названий сельских п о с е л е н и й ............................................. 8Социально-хронологические пласты в топонимии поселений М олда­вии XIV—XV вв........................................................................................................... 16

Глава II. О Б Щ И Н А ................................................................................................................. 32Волошская (протосельская) о б щ и н а ..................................................................... 32Семья и п а т р о н и м и я ......................................................................................... 45М олдавская (сельская) о б щ и н а .............................................................................63

Глава III . О БЩ И ННЫ Й СТРОИ И ЗА РО Ж Д Е Н И Е Ф ЕОДАЛЬНЫ Х ОТ­НО Ш ЕН ИИ ................................................................................................................................ 69

Имущественное расслоение. Появление аллода («отчины») . 69Общественные о т н о ш е н и я ...........................................................................................85

Глава IV. ФОРМ ИРОВАНИЕ Ф ЕО ДА ЛЬН О ГО ЗЕМ Л ЕВ Л А Д ЕН И Я . . 101Больш ая семья и патронимия в период складывания феодальногоземлевладения. Категории з е м л е в л а д е н и я ........................................................... 101Государственная земельная собственность и господарский домен: син­кретизм или т о ж д е с т в о .................................................................................................110Феодализация и становление старовотчинной структуры землевла­дения .............................................................................................................................. 123

Глава V. ОБЩ ЕСТВЕННЫ Й СТРОИ РА ННЕЙ Ф ЕО ДА ЛЬНО Й М О Л ­ДАВИИ .............................................................................................................................. 137Установление первоначальной структуры господствующего классафеодалов ...................................................................................................................... 139Феодально-зависимое к р е с т ь я н с т в о .......................................................................... 170

Заключение ..............................................................................................................................179Примечания .............................................................................................................. 187Список с о к р а щ е н и й ...............................................................................................................216Resume .............................................................................................................. 218Die Z u sa m m en fa ssu n g ........................................................................................................ 2 1 9

Лазарь Львович Полевой

РА Н НЕФ ЕО ДА ЛЬН АЯМ ОЛДАВИЯ

Утверждено к изданию Редакционно-издательским советом Академии наук Молдавской ССР

Редактор Т. И. Акимова Художник А. Г. Остапенко

Художественный редактор Я . А. Абрамов Технический редактор В. И . Мериакре

Корректоры М. Я. Склифос, И. Д. Коваль

И Б 2746

Сдано в набор 19.07.85. П одписано к печати 11.10.85. АБ06400.

Ф ормат 60X90Vie. Б ум ага типогр. № 1. Л итературная гарнитура.

П ечать высокая.Усл. печ. л. 14,0. Уел. кр-отт. 14,0.

Уч.-изд. л. 15,7.Тираж 1425. З а к а з 779. Цена 2 р. 70 к.