104
Одним из основных культурных мифов эпохи Просвещения является библиофили- ческий культурный миф – миф об исключи- тельном, а зачастую и единственном влиянии книги на нравственно-эстетическое самосо- знание и развитие человека. Ю. Лотман, го- воря об этом феномене русской культуры, от- мечал, что для нее «высокая <…> литература – эталон, по которому читатель должен себя перестроить» 1 . Это относится как к мироощу- щению эпохи классицизма, так и эпохи сенти- ментализма. Не случайно П. Н. Берков сказал: «XVIII век в России – это век исключительно усердного чтения» 2 . Культурный миф о книге находится в тесной связи с «умственным дви- жением», которое возникло в России в 60-х годах XVIII века и о котором писал М. Лон- гинов, отмечая, что любой, кто «…имел в ру- ках много русских книг, напечатанных в про- шлом [т. е. XVIII для М. Лонгинова. – Е. П.] столетии, конечно, заметил, как незначитель- но число их до этой эпохи, как необыкновен- но увеличивается оно около этого времени и как оно все растет впоследствии» 3 . Книги сы- грали решающую роль в реализации русского «проекта модерн» (термин Ю. Хабермаса) 4 , который в числе прочих включал в себя рас- ширение издательской деятельности и общий рост книгопечатания, активизация перевод- ческой деятельности просветителей, закон о «вольных типографиях» и его культурные по- следствия, возникновение частных библио- тек. Н. Карамзин в статье «О книжной торгов- ле и любви ко чтению в России» с гордостью констатировал: «За 25 лет перед сим были в Москве две книжные лавки, которые не про- давали в год ни на 10 тысяч рублей. Теперь их 20, и все вместе выручают оне ежегодно около 200000 рублей. Сколько же в России прибавилось любителей чтения?» 5 . В целом, для библиофилического мифа русской культуры была характерна абсо- лютная вера человека эпохи Просвещения в СЛОВО, творящее новый мир, новый Кос- мос, предназначенный для идеальных людей будущего. Совершенно особое место библиофиличе- скому культурному мифу суждено было сы- грать в жизни русской женщины эпохи Про- свещения. Именно книга служила естествен- ным основанием для воспитания идеальной женщины, человека «новой породы». Ю. М. Лотман справедливо отмечал: «…К концу XVIII века появляется совершенно новое по- нятие – женская библиотека <…> Женщина стала читательницей» 6 . Можно сказать, что чтение в жизни русской женщины второй половины XVIII века стано- вится вначале символом воспитания разума, а затем, с наступлением эпохи сентиментализ- ма, символом воспитания сердца и души. Впоследствии этот феномен книжного вос- питания, зародившийся в России во второй по- ловине ХVIII века, на рубеже XVIII – первой трети ХIХ века становится одним из наибо- лее ярких символов культурного дворянского воспитания вообще. Не только героинь А. С. Пушкина и И. С. Тургенева невозможно пред- ставить без французского романа в руках. То же самое можно сказать уже о героинях Н. Ка- рамзина. Предпосылки для подобной ситуации были созданы еще в петровскую эпоху. Как отмечает А. Улюра: «Новации Петров- ской эпохи вовлекли женщину в мир словесно- Е. Е. Приказчикова РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ В статье рассматриваются основные проявления библиофилического мифа эпохи Просвещения применительно к проблемам женского воспитания и образования XVIII века. Рассматриваются основные аспекты взаимоотношений женщины и книги, начиная с осо- знания необходимости самого факта разумного чтения для просвещенного человека, кончая созданием просветительских антропологических утопий, в которых книге отводится важ- нейшее месте в деле воспитания идеального человека. В статье подчеркивается принципи- альное отличие в отношении к книге для женского чтения в XVIII и XIX веках. Ключевые слова: библиофилический культурный миф, проект модерн, просветительская антропологическая утопия, гинекратический культурный миф. Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155). Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 56–63.

РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Embed Size (px)

DESCRIPTION

РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Citation preview

Page 1: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Одним из основных культурных мифов эпохи Просвещения является библиофили-ческий культурный миф – миф об исключи-тельном, а зачастую и единственном влиянии книги на нравственно-эстетическое самосо-знание и развитие человека. Ю. Лотман, го-воря об этом феномене русской культуры, от-мечал, что для нее «высокая <…> литература – эталон, по которому читатель должен себя перестроить»1. Это относится как к мироощу-щению эпохи классицизма, так и эпохи сенти-ментализма. Не случайно П. Н. Берков сказал: «XVIII век в России – это век исключительно усердного чтения»2. Культурный миф о книге находится в тесной связи с «умственным дви-жением», которое возникло в России в 60-х годах XVIII века и о котором писал М. Лон-гинов, отмечая, что любой, кто «…имел в ру-ках много русских книг, напечатанных в про-шлом [т. е. XVIII для М. Лонгинова. – Е. П.] столетии, конечно, заметил, как незначитель-но число их до этой эпохи, как необыкновен-но увеличивается оно около этого времени и как оно все растет впоследствии»3. Книги сы-грали решающую роль в реализации русского «проекта модерн» (термин Ю. Хабермаса)4, который в числе прочих включал в себя рас-ширение издательской деятельности и общий рост книгопечатания, активизация перевод-ческой деятельности просветителей, закон о «вольных типографиях» и его культурные по-следствия, возникновение частных библио-тек. Н. Карамзин в статье «О книжной торгов-ле и любви ко чтению в России» с гордостью констатировал: «За 25 лет перед сим были в Москве две книжные лавки, которые не про-давали в год ни на 10 тысяч рублей. Теперь

их 20, и все вместе выручают оне ежегодно около 200000 рублей. Сколько же в России прибавилось любителей чтения?»5.

В целом, для библиофилического мифа русской культуры была характерна абсо-лютная вера человека эпохи Просвещения в СЛОВО, творящее новый мир, новый Кос-мос, предназначенный для идеальных людей будущего.

Совершенно особое место библиофиличе-скому культурному мифу суждено было сы-грать в жизни русской женщины эпохи Про-свещения. Именно книга служила естествен-ным основанием для воспитания идеальной женщины, человека «новой породы». Ю. М. Лотман справедливо отмечал: «…К концу XVIII века появляется совершенно новое по-нятие – женская библиотека <…> Женщина стала читательницей»6.

Можно сказать, что чтение в жизни русской женщины второй половины XVIII века стано-вится вначале символом воспитания разума, а затем, с наступлением эпохи сентиментализ-ма, символом воспитания сердца и души.

Впоследствии этот феномен книжного вос-питания, зародившийся в России во второй по-ловине ХVIII века, на рубеже XVIII – первой трети ХIХ века становится одним из наибо-лее ярких символов культурного дворянского воспитания вообще. Не только героинь А. С. Пушкина и И. С. Тургенева невозможно пред-ставить без французского романа в руках. То же самое можно сказать уже о героинях Н. Ка-рамзина. Предпосылки для подобной ситуации были созданы еще в петровскую эпоху.

Как отмечает А. Улюра: «Новации Петров-ской эпохи вовлекли женщину в мир словесно-

Е. Е. Приказчикова

РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В статье рассматриваются основные проявления библиофилического мифа эпохи Просвещения применительно к проблемам женского воспитания и образования XVIII века. Рассматриваются основные аспекты взаимоотношений женщины и книги, начиная с осо-знания необходимости самого факта разумного чтения для просвещенного человека, кончая созданием просветительских антропологических утопий, в которых книге отводится важ-нейшее месте в деле воспитания идеального человека. В статье подчеркивается принципи-альное отличие в отношении к книге для женского чтения в XVIII и XIX веках.

Ключевые слова: библиофилический культурный миф, проект модерн, просветительская антропологическая утопия, гинекратический культурный миф.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 56–63.

Page 2: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

57Русская женщина и книга в контексте библиофилического мифа ... сти, создав тип “женщины-читательницы”»7. Впоследствии женщина-читательница начи-нает рассматриваться в качестве символа сво-ей эпохи. О. Чайковская пишет: «В Русском музее среди “смолянок” Левицкого есть пор-трет Е. Молчановой – юная девушка, веселая, энергичная, она сидит, весьма независимо и даже отважно выпрямившись, в руке ее кни-га, рядом – электрическая машина, – вот об-раз XVIII века»8.

Новый идеальный образ читающей жен-щины и девушки неизменно привлекал вни-мание русских писателей.

Например, Д. Фонвизин специально ввел в комедию «Недоросль» злободневную дис-куссию о женском образовании и воспита-нии. Достаточно вспомнить II явление IV действия, где Стародум застает Софью за чтением книги, автором которой оказывает-ся уважаемый просветителями Ф. Фенелон. Это вызывает сочувственную реплику Старо-дума: «…читай ее, читай. Кто написал “Теле-маха”, тот пером своим нравы развращать не станет»9. В этой же комедии госпожа Проста-кова возмущается тем, что Софья в состоя-нии прочитать полученное ею от дядюшки письмо: «Вот до чего дожили. К девушкам письма пишут! Девушки грамоте умеют!»10. А еще за 20 лет до появления «Недоросля» А. Сумароков в своем сатирическом «Хоре ко превратному свету» рисовал утопическую страну, где «учатся за морем и девки» и ни-кто не болтает: «Девушке-де разума не надо, Надобно ей личико да юбка, Надобны румяна да белилы»11. Через два десятилетия утопия оказалась реальностью, если иметь в виду ре-альность Смольного института.

Однако еще за несколько лет до возникно-вения Смольного института образованные и просвещенные русские женщины стали объ-ектом прославления в русской литературе. Тот же А. Сумароков в журнале «Полезное увесе-ление» за май 1761 года опубликовал басню «Лисица и статуя», обращенную к Елизавете Васильевне Херасковой, известной поэтессе своего времени, супруге М. М. Хераскова. В басне были такие строки:

Не возложил никто на женский разум уз.Чтоб дамам не писать, в котором то законе?Минерва – женщина, и вся беседа музНе пола мужеска на Геликоне.Пиши! Не будешь тем ты меньше хороша,В прекрасной быть должна прекрасна и

душа12.

Феномен Е. В. Херасковой отражал об-щую тенденцию русской литературы. Не слу-чайно исследователь XIX века П. Владими-ров насчитал в эпоху Екатерины II около 70 женщин-писательниц. Не только в столицах, но даже в провинции возникают женские об-щества и кружки. Так, во время губернатор-ства Г. Державина в Тамбове (1785–1789) там, как впервые выяснил тот же П. Владимиров, возникает кружок образованных женщин-писательниц, в работе которого принимала участие супруга поэта Е. Я. Бастидон13. Появ-ление во второй половины нового типа жен-щины, женщины образованной и читающей, не было оставлено без внимания западноев-ропейскими мемуаристами. Французский посол в России граф Л. Ф. Сегюр, описывая петербургское светское общество 80-х годов XVIII века, отмечал: «Женщины ушли далее мужчин на пути совершенствования. В обще-стве можно было встретить много нарядных дам, девиц, замечательных красотою, гово-ривших на четырех и пяти языках, умевших играть на разных инструментах и знакомых с творениями известнейших романистов Фран-ции, Италии и Англии»14.

Безусловно, на практике подобных женщин было меньшинство, но специфика мироощу-щения эпохи «проекта модерн» была такова, что именно такие женщины воспринимались как абсолютные выразители культурной мен-тальности своего времени. И в этом, между прочим, также проявляется закон культурной мифологизации действительности эпохи.

Ю. М. Лотман писал: «Вторая половина XVIII и первая половина XIX века отвели женщине особое место в русской культуре, и связано это было с тем, что женский характер в те годы, как никогда, формировался литера-турой. Именно тогда сложилось представле-ние о женщине как наиболее чутком вырази-теле эпохи – взгляд, позже усвоенный И. С. Тургеневым и ставший характерной чертой русской литературы XIX века <…> Жен-ский образ дал литературе положительного героя»15.

Такое высокое мнение о просвещен-ной русской женщине вполне разделял А. С. Пушкин, хотя, порой, он и позволял себе иронизировать относительно «семинариста в желтой шали» и «академика в чепце». Тем не менее, именно А. С. Пушкин заметил: «В са-мом деле: не смешно ли не почитать женщин, которые так часто поражают нас быстротою

Page 3: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

58 Е. Е. Приказчиковапонятия и тонкостью чувства и разума, су-ществами низшими в сравнении с нами? Это особенно странно в России, где царствовала Екатерина II и где женщины вообще более просвещены, более читают, более следуют за европейским ходом, нежели мы, гордые бог весть почему»16. Почти эту же самую мысль повторяет и пушкинская героиня Полина в «Рославлеве», образ которой, по классифика-ции Ю. М. Лотмана, воплощает собой герои-ческий тип русской женщины17.

Итак, в XVIII веке книга прочно вошла в быт и внутренний мир русской женщины. Правда, в эпоху Просвещения, в эпоху «про-екта модерн» еще не существовало четко противопоставленный друг другу мужских и женских библиотек. Подобное разделение произойдет позднее, в пушкинскую эпоху, когда Т. Ларина, прочитав книги из своей де-вичьей библиотеки, которая к 20-м годам XIX века действительно стала «женской», «дам-ской», знакомится с «мужским» книжным миром Е. Онегина в его усадьбе.

Н. Д. Кочеткова называла в качестве идеаль-ного «женского чтения» XVIII века Ф. Фенело-на, который рассматривается как образец чте-ния, приемлемого для благородных девиц18. Д. Фонвизин, устами Стародума, отвергая для ге-роини «Недоросля» Софьи творения «нынеш-них мудрецов» [просветителей. – Е. П.], делал исключение для Ж. Ж. Руссо, «поклонницей» которого была его сестра, Ф. И. Фонвизина, в замужестве Аргамакова. Не случайно многие исследователи считали Ф. Фонвизину возмож-ным прототипом образа Софьи19.

В романе Н. Ф. Эмина «Роза» Милон, го-воря о приличном чтении «для девиц», отме-чает следующее: «Мне кажется, что романы Фильдинговы, София и Емилий, новый Абе-лярд, Мармонтелевы сказки, сочинения г-жи Рикобони, девицы Штернгейм, Виландовы и тому подобные наградят скуку красавицы, не повреждая нежных сердец и не подавляя душевных доброт <...> многие, – примолвил я, – пропускают нравоучения и пленяются одною волшебною нитью восхищающего романа. Таковым, думаю я, наставники изби-рать должны повести, кои не воспаляют во-ображения; но прелести, находящие пищу в размышлении, прелести, символ добродетели и кротости, если не ошибаюсь: Юнг, Вертер, Грандисон – вот их утешение»20.

Однако необходимо добавить, что жен-щины XVIII века читали еще и серьезных

религиозно-мистических авторов, вроде И. Арндта, о чем упоминает в своих «Записках» А. Лабзина. А еще раньше они читали Воль-тера и Ш. Монтескье, труды французских просветителей, позднее – Тита Ливия и Плу-тарха.

В этом отношении существует не-преодолимая пропасть между буржуазно-рационалистическим взглядом на место кни-ги в жизни женщины и девочки в первую половину XIX века, в постромантическую эпоху, и просветительски-утопическим взгля-дом на эту проблему во второй половине века XVIII. В XIX веке, напротив, книга зачастую превращается в инструмент «порчи» и «раз-вращения» невинной барышни.

Так, литератор Н. Веревкин в своей статье «Женщина-писательница»21 подробно обсуж-дал вопрос, какую роль книги и сочинитель-ство могут сыграть в жизни женщины. Нераз-умные родители дают девочке в руки книги. Книги распаляют ее воображение, толкают к еще большему разврату – сочинительству. Здесь появляется и фигура Сатаны, «про-нюхавшего прибыль» и «девушка, мучимая великим чертом стихотворства, улетает в об-ласть туманного, неопределенного, дикого»22. Ее ум и воображение развращаются; вступая в замужество, она уже как бы не невинна, у нее слишком большой «опыт», и потому нор-мальная супружеская жизнь для нее невоз-можна, а в обществе она невыносима»22.

Подобная проблема совершенно не волно-вала просветителей XVIII века, когда женское чтение рассматривалось как необходимое условие реализации «проекта модерн». Чем больше и раньше начинает читать женщина, тем более с лучшей стороны это ее характе-ризует.

Вопрос о «развращении нравов» книгой для второй половины XVIII – начала XIX века в России практически не стоит. Правда, во многом это связано опять же со специфи-кой «проекта модерн»: предполагается, что женщина занимается серьезным чтением, а отнюдь не развлекательным, не специфиче-ски «женским». «Просвещенные» юноши и девушки в XVIII веке читают одни книги и обсуждают их в письмах (как М. Муравьев со своей сестрой Феоной). Это было насле-дие высокой «салонной культуры», идущей от просвещенной Франции XVII века, кружка Ю. Рамбулье, «смешных жеманниц». Однако такая ситуация невозможна уже в эпоху ро-

Page 4: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

59Русская женщина и книга в контексте библиофилического мифа ... мантизма, когда круг «женских» и «мужских» интересов принципиально расходится.

В XVIII веке книга – лучший друг девуш-ки, правда, книга, включенная в «проект мо-дерн». Достаточно вспомнить, как заболев-шая корью 15-летняя графиня Воронцова, будущая княгиня Е. Дашкова, еще в 50-годы XVIII века (в царствование Елизаветы Пе-тровны!), находясь на «карантине» в деревне в 17 верстах от Петербурга, открывает для себя мир просветительской литературы: Ш. Монтескье, К. Гельвеций, Вольтер. Под влия-нием книг происходит быстрое формирова-ние ее характера. Живая, веселая, насмешли-вая от природы девушка впадает в глубокую меланхолию, становится серьезной, говорит мало и всегда обдуманно. Из-за постоянно-го чтения у нее начинаются головные боли и расстройство нервов. Однако она мужествен-но продолжает свое самообразование, читает трактат К. А. Гельвеция «О разуме» и прихо-дит к выводу, что I том этой книги «…мог бы нарушить гармонию и порвать цепь, связую-щую все столь разнородные части, состав-ляющие государственность»23. Спустя четыре десятилетия Е. Дашкова признавалась: «Ни-когда драгоценное ожерелье не доставляло мне больше наслаждения, чем эти книги; все мои карманные деньги уходили на покупку книг»23. Эта страсть к чтению окажется пер-вым связующим звеном между юной графи-ней и великой княгиней Екатериной Алексе-евной. Е. Дашкова пишет: «…я смело могу утверждать, что кроме меня и великой княги-ни в то время не было женщин, занимавшим-ся серьезным чтением»24.

Это свидетельство мемуаристки под-тверждается высказываниями самой импера-трицы Екатерины II в ее записках, в которых представлена мифология книги как воспи-тателя идеального правителя. При этом есть все основания думать, что многие моменты, связанные с книжным воспитанием, Екатери-на II моделирует в записках совершенно со-знательно для создания нужного впечатления у читателей, творя таким образом просвети-тельскую антропологическую утопию.

Так, она специально подчеркивает, что до приезда в Россию ничего не читала, хотя в детстве ее и заставляли учить наизусть басни Лафонтена. При елизаветинском дворе, куда прибывает 14-летняя невеста наследника престола, книги не были особенно в почете. На это обстоятельство Екатерина II указывает

несколько раз, чтобы стала очевидна исклю-чительность ее поведения на фоне всеобщего невежества и равнодушия к вопросам высо-кой культуры. Она пишет: «…можно было побиться об заклад, что лишь половина обще-ства еле умела читать, и я не очень уверена в том, чтобы треть умела писать»25. Любовь к серьезной книге становится одним из важ-нейших критериев, отличающих будущего «хорошего» правителя от «плохого». Сфера литературных интересов великого князя Пе-тра Федоровича – любовные романы и при-ключенческая литература, то есть тот тип словесности, который сознательно игнориро-вался русскими просветителями, прежде все-го масонами, как бесполезный и, более того, развращающий человека26.

Достаточно вспомнить в этой связи эпизод из «Записок» А. Лабзиной, где юная воспи-танница М. Хераскова становится свидетель-ницей литературных споров в салоне его жены Елизаветы Васильевны. В это время обычный день мемуаристки начинался таким образом: «должна была рано вставать, молиться Богу», затем «заниматься <…> хорошей книгой», причем книги эти «мне давали, а не сама выбирала»27. В 15 лет мемуаристка даже не знала, что такое роман, и однажды, услышав, как Елизавета Васильевна, известная писа-тельница своего времени, упоминает это сло-во в разговоре, наивно решила, что речь идет об имени собственном. Она спросила ее: «…о каком она все говорит Романе, а я его у них ни-когда не вижу. Тут мне уж было сказано, что не о человеке говорили, а о книгах, которые так называются: но тебе их читать рано и не хорошо»27. А ведь мемуаристка к этому вре-мени уже три года была замужней женщиной. Представление о романе-развратителе нравов было характерно даже для Д. Фонвизина, ко-торый в «Чистосердечном признании…» пря-мо обвинял «соблазнительные» книги в пор-че его нравственности, что, в конечном счете, привело его в «вольтерьянский» кружок князя Ф. Козловского.

Если вернуться к Екатерине II, то импера-трица пишет, вспоминая литературные при-страстии великого князя: «Я любила чтение, он тоже читал, но что читал он? Рассказы про разбойников или романы, которые мне были не по вкусу»28.

Правда, Екатерина II при этом как бы за-бывает, что сама в первое время после заму-жества очень любила подобную литературу, а

Page 5: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

60 Е. Е. Приказчиковаименно романы: «…я в своей комнате воору-жилась книгою. Первая, попавшаяся мне под руку, и первая также, которую я прочла по своей воле от начала до конца, была “Tiran le blanc”: мне очень понравилась принцесса, у которой кожа была так тонка, что, когда она пила красное вино, видно было, как оно течет у нее в горле»29.

Тем не менее, эта правда мемуарного факта заслоняется в записках более высокой целью: показать, как под влиянием «хороших» книг маленькая принцесса Фике превращается в женщину, способную стать идеальной пра-вительницей России. По словам Екатерины II, ее пристрастил в Петербурге к серьезным книгам шведский граф Гюлленборг. Описа-ние этого эпизода есть и в раннем и в более позднем варианте «Записок» Екатерины II. Однако варианты принципиально отличают-ся друг от друга.

В раннем варианте записок, над которым Екатерина II начала работать еще в 1771 году, сцена выглядит так. Граф говорит 15-летней великой княгине: «“Каким образом <…> ваша душа, которая была сильной и мощной в Гам-бурге, поддается расслабляющему влиянию двора, полного роскоши и удовольствия? Го-тов держать пари, что у вас не было и книги в руках с тех пор, как вы в России”. Он доволь-но верно отгадал, но и в Германии-то я читала почти лишь то, что меня заставляли. Тогда я его спросила, какую книгу советует он мне читать; он мне рекомендовал три: во-первых, “Жизнь знаменитых мужей” Плутарха, во-вторых, “Жизнь Цицерона”, в-третьих, “При-чины величия и упадка Римской республики” Монтескье»30. «Я ему обещала прочесть их и действительно велела их отыскать; я нашла на немецком языке – “Жизнь Цицерона”, из которой прочла пару страниц; потом мне при-несли “Причины величия и упадка Римской республики”: я начала читать, эта книга за-ставила меня задуматься; но я не могла читать последовательно, это заставило меня зевать, но я сказала: вот хорошая книга, и бросила ее, чтобы вернуться к нарядам [выделено мной. – Е. П.], а “Жизнь знаменитых мужей” Плутарха я не могла найти; я прочла ее лишь два года спустя»31.

Итак, Екатерина II, «зевая», читает Ш. Монтескье, но затем «бросает книгу», что-бы «вернуться к нарядам». Думается, что подобное поведение 15-летней девушки, не приученной с детства к чтению, вполне со-

ответствовало действительности. Однако в окончательном варианте «Записок» эта сцена приобретает совсем иной вид. Граф говорит, что «…я окружена столькими подводными камнями, что есть все основания бояться, как бы я о них не разбилась, если только душа моя не исключительного закала; что надо ее питать самым лучшим чтением, и для этого он рекомендовал мне “Жизнь знаменитых людей” Плутарха, “Жизнь Цицерона” и “При-чины величия и упадка Римской республики” Монтескье. Я тотчас же послала за этими книгами, которые с трудом тогда нашли в Петербурге»32. Итак, как мы видим, во вто-ром окончательном варианте Екатерина II не думает о нарядах, а сразу берется за чтение, чтобы подготовить себя к будущей роли им-ператрицы Всероссийской.

Екатерина II уверяет читателей своих за-писок, что книги были для нее одной из глав-ных нравственных опор и развлечением во время 18 летней жизни при дворе императри-цы Елизаветы. Например, она читает, чтобы заглушить боль от несправедливых притесне-ний великого князя: «Несмотря на это, я чита-ла; я тогда принялась за “Историю Германии” отца Бара, каноника св. Женевьевы, девять томов в четверку; я окончила все девять в те-чение зимы и части весны»33. Для того чтобы читать на свободе, она добивается для себя отдельных комнат, где бы она не находилась под постоянным присмотром горничных: «…я оставалась с этой минуты одна со своей книгой у себя в спальной, честь, которой я из-давна домогалась; это был способ избавиться от всех шпионов, которые следили даже за малейшим из моих взглядов»34. Чтение спаса-ет ее от постоянного одиночества при дворе: «Мое положение, конечно, не из очень весе-лых; я была как бы одинока среди всей этой толпы; однако я к этому привыкла; благодаря чтению хороших книг и веселости, лежавшей в основе моего характера, я легко заглушала в себе сознание этого положения»35.

Постепенно чтение становится одним из основных ее занятий, как зимой в Петербурге, так и летом, в летних дворцах великокняже-ской четы. Жизнь в летнем дворце описыва-ется ею так: «Я устраивалась у одного из окон моей спальни, на правой или на левой сторо-не, смотря по тому, где не светило солнце; там я читала»36. Также великая княгиня про-водит свой досуг в Петергофе: «…я вставала между восемью и девятью часами утра; брала

Page 6: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

61Русская женщина и книга в контексте библиофилического мифа ... книгу и садилась читать до тех пор, пока не наступало время одеваться <…> я заходила к великому князю, или он приходил ко мне; я не чувствовала особенного удовольствия в его комнатах, а когда он приходил в мои, это была еще лишняя неприятность – я предпо-читала мою книгу; пока меня причесывали, я продолжала читать»37 и т. д.

Интересно, что Екатерина II, все время жалуясь в записках на строгий контроль со стороны императрицы Елизаветы, начиная от выбора друзей и кончая правом вести пере-писку с собственной матерью, никогда не жалуется на «дворцовую цензуру», препят-ствующую чтению ею «опасных» книг фран-цузских просветителей. Это можно объяс-нить только одним обстоятельством: ничего не читающая императрица Елизавета просто не видела никакой опасности в чтении как таковом, не воспринимала его как серьезное, угрожающее интересам кого-либо занятие.

В этом случае можно предположить, что вопрос о книге как запретном для девушки и женщины плоде, который часто повторяется в мужской беллетристике XIX века, своео-бразная реакция на библиофилический миф Просвещения, тесно связанный с феноменом гинекократии, власти женщины в обществе.

В первой же половине XIX века, с точно-стью до наоборот, книга становится главным орудием развращения, ей приписываются со-вершенно исключительные (сатанинские!) по отношению к женщине функции. Достаточно вспомнить повесть Е. Ган «Напрасный дар», вышедшую в свет в 1842 году, в которой рас-сказывается трагическая история девушки-поэта Анюты, ученицы старика-немца Гейль-фрейнда, который «становится ее учителем, открывает ей мир знания и познания»38, по-знакомив ее с… библиотекой. В результате происходит инициация посредством книги. Инициация оказывается неразрывно связана с гендерной проблемой «вхождения в фалло-центрический мир библиотеки»39, «взрослый (мужской) мир»39, вход в который женщине заказан и грозит ей гибелью.

Можно сказать, что на наших глазах тво-рится романтический миф о книге, под влия-нием которого будет находиться не только Е. Ганн, но и И. С. Тургенев. Достаточно вспом-нить его концепцию искусства и поэтического творчества в повести «Фауст», где открытие героиней мира «литературы чувств» в конце концов, приводит ее к гибели.

Нечто подобное происходит и с Анютой у Е. Ган. И. Савкина справедливо отмечает: «В повести Ганн вход в мир Слова, в библи-отеку – это своего рода инициация, вход во взрослый (мужской) мир, обретение свободы быть творцом, в определенном смысле потеря невинности, девственности. Парадокс в том, что в результате этой “дефлорации” Анюта не становится женщиной, ей как бы разрешает-ся стать “мужчиной”, что невозможно. Язык, на котором она могла бы творить, существует, но не в мире существенности, куда ведет би-блиотека и где ей места нет»39.

Но все-таки романтический миф Книги нельзя в полной мере сравнить с библиофи-лическим мифом эпохи Просвещения. В ро-мантическом мифе Книга уже не является единственным средством воспитания челове-ка, так как та же Анюта и без книг уже знает, что ей надо и чего ей недостает. Эпоха Про-свещения часто не признавала никакого дру-гого языка, кроме языка книжного слова.

Итак, уже к 40-м годам XIX века библио-тека часто превращается в «мужской» мир, не обязательный для женщин. Героини русской литературы часто исключаются из библио-филического контекста, что находит свое от-ражение в произведениях эпохи. Если «тур-геневские» девушки по инерции, идущей из эпохи романтизма, продолжают читать, как читали героини А. С. Пушкина, то героини Ф. М. Достоевского (за исключением ранней «сентиментальной» Неточки Незвановой) и Л. Н. Толстого – уже не читающие женщи-ны и девушки. Наташа Ростова не является читательницей, что нарушает историческую правду образа, но соответствует толстовской «правде» образа героини. В реальной жиз-ни эпохи наполеоновских войн читательни-цей была и мать тригорских барышень П. А. Осипова-Вульф, и юная фрейлина импера-трицы Елизаветы Алексеевны, Р. Стурдза, в замужестве графиня Р. Эделинг. Последняя в своих воспоминаниях рассказывала, что в раннем детстве зачитывалась и Плутархом, и Вольтером другими «безбожными» француз-скими книгами. При этом важным стимулом к подобному чтению были события француз-ской революции. Она пишет: «В то время все умы заняты были Французской революцией. С утра до ночи слышали мы толки о самых важных предметах и, благодаря этим заман-чивым разговорам, а равно и чтению Древней Истории, составлялось у нас столь же вос-

Page 7: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

62 Е. Е. Приказчиковаторженное, как и неверное понятие о том, что происходило на свете»40. Что касается П. А. Осиповой-Вульф, ставшей у А. Пушкина прототипом для «старушки Лариной», то она была очень необычной даже по меркам своего времени женщиной. Об этом говорила в сво-их записках ее племянница А. Керн, отмечая, как в молодости, пришедшейся на последнее десятилетие XVIII века, та гоняла на корде лошадей и читала «римскую историю» Тита Ливия, в то время как ее муж в шлафроке ва-рил варенье или присматривал за детьми41. Для А. Керн, барышни романтической эпо-хи, такие отголоски гинекратического мифа являлись уже почти экзотикой. Между тем, Прасковья Александровна, в девичестве Вын-домская, была дочерью ученика Н. Новикова и хорошего знакомого А. Радищева, Алексан-дра Вындомского, сотрудника журнала «Бесе-дующий гражданин», то есть с детства росла в атмосфере высокого просвещения. Надо ли удивляться, что она дала прекрасное образо-вание своим живущим в провинции дочерям, которые владели не только французским, но и английским языками. А как мы помним по «Герою нашего времени» М. Лермонтова, это было знаком исключительного для женщины образования, которое он дал своей княжне Мэри.

Вообще просвещенных барышень в России последней трети XVIII века было достаточно много не только в столицах, но и в провинции, где уже никто не сомневался в необходимо-сти женского образования. Можно вспомнить в этой связи рассказ мемуариста Г. Винского о своей 15-летней ученице из Уфы – дворян-ской девушке Наталье Сергеевне Левашовой, получившей от него, украинского шляхтича, следующее образование: «Скажу, не хваста-ясь, что Наталья Сергеевна чрез два года по-нимала столько французский язык, что труд-нейших авторов, каковы: Гельвеций, Мерсье, Руссо, Мабли переводила без словаря; писала письма со всею исправностью правописания; историю древнюю и новую, географию и ми-фологию знала также достаточно»42.

Это повсеместное распространение жен-ского просвещения (даже в провинции!) в стране, которая долгое время считалась вар-варской, в эпоху, когда социальный статус женщины стремительно понижался во Фран-ции и во всей Европе вместе с наступлением нового буржуазного века, было ярким свиде-тельством того, что в России начал проявлять

себя феномен гинекратического культурного мифа, связанного с осознанием исключи-тельно важной роли женщины в культурно-исторической жизни общества.

Примечания

1 Лотман, Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII в. // Из истории русской куль-туры XVIII – начала XIX вв. М., 1996. Т. IV. С. 108.2 Берков, П. Н. Проблемы исторического раз-вития литератур, Л., 1981. С. 148.3 Лонгинов, М. Н. Новиков и московские мар-тинисты. СПб., 2000. С. 34. 4 Речь идет о работе философа «Модерн – не-завершенный проект». См.: Хабермас, Ю. Модерн – незавершенный проект // Вопр. фи-лософии. 1992. № 4.5 Карамзин, Н. М. Записка о древней и новой России. СПб., 1914. С. 545. 6 Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре : Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб., 1994. С. 50.7 Улюра, А. А. Век восемнадцатый : «новое издание русской женщины, несколько допол-ненное и исправленное…» // Российские жен-щины и европейская культура : материалы V конф., посв. теории и истории женского дви-жения. СПб., 2001. С. 58. 8 Чайковская, О. Г. «Как любопытный сфинкс…» : Русский портрет и мемуаристика второй половины XVIII века. М., 1990. С. 6. 9 Фонвизин, Д. И. Драматургия, поэзия, про-за. М., 1989. С. 125. 10 Там же. С. 91. 11 Сумароков, А. П. Избранные произведения. Л., 1957. С. 280. 12 Там же. С. 213. 13 Владимиров, П. Первые русские писатель-ницы-женщины XVIII века. Киев, 1892. С. 31. 14 Сегюр, Л.-Ф. Записки о пребывании в Рос-сии в царствование Екатерины II // Россия XVIII века глазами иностранцев. Л., 1989. С. 132. 15 Лотман, Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII в. Т. IV. С. 233–234. 16 Пушкин, А. С. Полн. собр. соч. : в 10 т. Т. 8. М., 1957. С. 92–93. 17 См.: Лотман, Ю. М. Беседы о русской куль-туре.18 См.: Кочеткова, Н. Д. Герой русского сенти-ментализма. Чтение в жизни «чувствительно-го» героя // XVIII век. Сб. 14. Л., 1983.

Page 8: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

63Русская женщина и книга в контексте библиофилического мифа ... 19 Об этом писала Л. И. Кулакова в кн.: Кула-кова, Л. И. «Денис Иванович Фонвизин». М. ; Л., 1966; Западов, В. А. Проблемы изучения и преподавания русской литературы XVIII века. Ст. 2. Ранний русской реализм // Про-блемы изучения русской литературы XVIII в. Л., 1978.20 Эмин, Н. Ф. Роза, полусправедливая ори-гинальная повесть. СПб., 1788; Веревкин, Н. Женщина-писатель // Библиотека для чтения. 1837. Т. 23, отд. 1. С. 27–28. 21 См.: Веревкин, Н. Женщина-писатель.22 Там же. С. 164. 23 Дашкова, Е. Р. Записки. 1763–1810. Л., 1985. С. 6. 24 Там же. С. 7. 25 Екатерина II. Чистосердечная исповедь. Письмо к князю Потемкину около 1774 // Екатерина II. Записки императрицы Екатери-ны Второй. Репр. воспроизведение изд. 1907 года. М., 1989. С. 91. 26 Культурный миф о романе-развратителе создавался в контексте западно-европейской эстетической теории XVII – XVIII вв., где шла борьба за признание прозы, прежде все-го жанра романа, который «не вписывался» в классицистический формат и не признавал-ся классицистической поэтикой искусства. Представление о романе-развратителе при-шло в Россию из Франции и было связано с так называемым «запретом на роман», озву-ченном 25 февраля 1736 года в коллеже Лю-довика Великого иезуитом отцом Шарлем Поре, произнесшем по-латыни речь «О кни-

гах, в просторечии именуемых романами». Эта речь представляла собой горячую пропо-ведь против романов, которые, появившись во Франции в огромном количестве, портят нравы, прививают вкус к порокам, заглушают семена добродетели. 27 Лабзина, А. Е. История жизни благородной женщины // История жизни благородной жен-щины. М., 1996. С. 46. 28 Екатерина II. Чистосердечная исповедь. С. 104.29 Там же. С. 75. 30 Там же. С. 61. 31 Там же. С. 62. 32 Там же. С. 223. 33 Там же. С. 144. 34 Там же. С. 150. 35 Там же. С. 179. 36 Там же. С. 188.37 Там же. С. 189. 38 Савкина, И. Л. Искушение чтением, или Ба-рышня в библиотеке // Мальчики и девочки : реалии социализации : сб. ст. Екатеринбург, 2004. С. 164. 39 Там же. С. 167. 40 Эделинг, Р. Из записок графини Эделинг, урожденной Стурдзы // Рус. архив. 1887. № 1. С. 195. 41 Керн, А. Воспоминания. Дневники. Пись-ма. М., 1989. С. 104. 42 Винский, Г. Мое время // Рус. архив. 1877. № 1. С. 34.

Page 9: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Одним из перспективных направлений со-временной российской фольклористики яв-ляется былиноведение. В последнее время в различных публикациях на эту тему все чаще высказывается мысль о необходимости пере-смотра традиционных представлений, касаю-щихся происхождения и механизма эволюции древнерусского богатырского эпоса1. Пре-жде всего речь идет о необходимости отказа от однозначного и бескомпромиссного отне-сения былин Киевского цикла к продуктам крестьянского устного творчества. Эта точка зрения утвердилась еще в дореволюционной фольклористике и была провозглашена не-зыблемой аксиомой в советское время. Со-временная наука, не связанная в своих иссле-дованиях путами идеологических установок, все чаще обращает внимание на явное несо-ответствие мировоззрения и мироощущения богатырских былин идейно-художественным установкам тех произведений устного народ-ного творчества, принадлежность которых к продуктам крестьянского творчества (шире – социальных низов) не вызывает сомнений и которые имеют ту же, что и былины, установ-ку на воспроизведение истории (исторические песни, легенды, предания, сказы). В творчестве социальных низов (даже в произведениях, свя-занных своим происхождением с солдатской средой) наблюдается слабый интерес к воен-ной составляющей события, а акцент делается или на политическом аспекте происходящего, или на драматизме развивающегося конфлик-та, или на чудесности события.

Совершенно иную картину мы видим в бы-линах Киевского цикла. Здесь в первую оче-редь обращает на себя внимание резонация на подвиг, причем речь всегда идет о религиозно-воинском характере этого подвига, что абсо-лютно нехарактерно для крестьянства, где, во-первых, нацеленность на подвиг не являет-ся каждодневным состоянием, а проявляется

лишь в моменты национальной опасности, а, во-вторых, сам подвиг воспринимается лишь в воинском, а никак не в религиозном аспек-те. Уже это должно насторожить всякого, кто обращается к былинному тексту. И надо от-метить, что в общем стройном хоре сторон-ников крестьянского происхождения былин с самого начала звучали и голоса скептиков (Н. Л. Майков2, В. Ф. Миллер3, А. П. Скаф-тымов4), которые выводили богатырский эпос за рамки крестьянского фольклора. Правда, в основном их выводы строились на анализе предметного мира былин и характерных для представителей исторической школы поисков черт сходства между реальными историче-скими событиями и былинными сюжетами.

Современной фольклористике таких аргу-ментов, конечно, недостаточно. Еще в конце прошлого столетия на помощь филологам пришли информационные методы, позволяю-щие осуществить более глубокое проникно-вение в структуру художественного текста, найти его новые смысловые уровни. Поис-тине безграничные возможности современ-ной теории информации в области анализа текста продемонстрировали представители тартуско-московской семиотической школы. Но в фольклористике эти методы еще не полу-чили достаточного распространения. Между с тем перспективы такого исследования оче-видны. Ведь изначально фольклор выполнял утилитарную функцию и прежде всего слу-жил способом фиксации жизненного опыта как отдельного человека, так и рода, племени в целом. И в последующее время, когда к ути-литарной функции добавилась эстетическая, первую никто не отменял. Следовательно, фольклор – это прежде всего (по изначаль-ной функции) хранилище знания (народной мудрости), особым образом закодированной информации, и ее извлечение и интерпрета-ция должны помочь в постижении истинно-

М. С. Родионов

ИНФОРМАЦИОННОЕ ПОЛЕ БЫЛИН КИЕВСКОГО ЦИКЛА

В статье рассматриваются научные перспективы исследования информационного поля фольклорного текста, дается определение базового термина и анализируется доминанта информационного поля русских богатырских былин.

Ключевые слова: былиноведение, богатырские былины, информация, информационное поле, информационное пространство, социальная среда, вооружение, конный бой.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 64–70.

Page 10: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

65Информационное поле былин киевского цикла го смысла произведений устно-поэтического творчества. Выделив состав информации, за-кодированной в фольклорном тексте, мы смо-жем определить ту социальную или професси-ональную среду, для которой эта информация была предназначена, понятна, представляла интерес и, главное, которая могла данную ин-формацию извлечь из текста без искажений. А это в свою очередь позволит определить истинных создателей фольклорного текста. В случае с богатырскими былинами это имеет особое значение, ибо вынесение их за скобки крестьянского творчества заставит пересмо-треть и многие растиражированные представ-ления об их предназначении и идеологии. А это в свою очередь может позволить увидеть в ином свете и историческое прошлое России.

Решение этой задачи необходимо начать с рассмотрения информационного поля русско-го богатырского эпоса.

Информационное поле фольклорного тек-ста – это совокупность зафиксированной в тексте информации, порождённой всем мно-гообразием процессов, связанных с той соци-альной или профессиональной средой, в кото-рой данное произведение возникает и миро-воззрение которой находит в нем отражение. Эта информация жизненно необходима для нормального функционирования данной сре-ды и является объектом фиксации, хранения, тиражирования и последующей передачи но-вым поколениям.

При этом понятие «информационное поле» не следует смешивать с термином «информа-ционное пространство», под которым понима-ются совместно используемые общие инфор-мационные ресурсы и каналы коммуникации.

Стабильность информационного поля фольклорного текста напрямую зависит от того, насколько стабильна связанная с ним социальная среда. В процессе ее разрушения или исчезновения информационное поле де-формируется, теряя при этом часть присущих ему элементов. Это же происходит и в случае попадания фольклорного текста в чуждое ему информационное поле или при активном внешнем воздействии иного информацион-ного поля, когда происходит не только утрата части информации «атакованного» текста, но и ее активное замещение чуждыми элемента-ми, отражающими мировоззрение и жизнен-ный опыт иной социальной среды.

Таким образом, постижение истинного смысла фольклорного произведения невоз-

можно без анализа всего комплекса зафик-сированной в нем информации. А это в свою очередь позволит сделать выводы, касающие-ся условий и механизма возникновения кон-кретного текста, группы текстов или жанра в целом, поскольку у каждого вида информа-ции (особенно специфической, профессио-нально ориентированной) есть свой, доста-точно узкий, круг потребителей, пределами которого она оказывается невостребованной в силу неспособности ее декодирования и не-возможности практического использования представителями иных социальных или про-фессиональных групп.

Итак, информационное поле фольклорного текста, по сути, представляет собой информа-ционный банк, содержащий сведения как о на-стоящем (состояние всех текущих процессов), так и о прошлом (последствия, отпечаток дей-ствия процессов) и включающий историю как непрерывный массив данных. При этом полу-чить доступ к такой информации может лишь тот, кто владеет информационным кодом, с помощью которого она закладывалась в текст. Иначе говоря, нужно суметь правильно задать вопрос и адекватно воспринять полученный ответ. В этом случае информация становится побуждением к действию и кладется в основу принятого решения, в том числе и связанного с профессиональной деятельностью.

В свете сказанного рассмотрим информа-ционное поле русских богатырских былин. Оно включает в себя общеисторическую ин-формацию, связанную с внутри- и внешне-политической жизнью домонгольской Руси, имена исторических лиц и биографические факты из их жизни; систему этических, ду-ховных и нравственных ориентиров бога-тырского (рыцарского) сословия, связанные с ним бытовые подробности, описание ком-плекса вооружения конного воина и тактики ведения им боевых действий; географиче-ские привязки, особенности религиозных взглядов. Анализ информационного поля русского героического эпоса позволяет очер-тить примерное время его формирования, вы-делить социальную структуру общества этого периода и посмотреть, для какой социальной среды могла представлять интерес информа-ция, заключенная в богатырских былинах и какая социальная среда в принципе могла об-ладать такого рода информацией. В итоге это может дать ответ на вопрос, кто и когда в дей-ствительности создал эти былины.

Page 11: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

66 М. С. РодионовОдной из составляющих информационно-

го поля фольклорного текста являются отра-женные в нем исторические сведения, отно-сящиеся ко времени создания произведения и являющиеся частью его так называемой из-начальной, первичной информации. При этом следует сразу отметить, что, согласно закону сохранения информации, первичная инфор-мация обязательно остается в тексте хорошей степени сохранности, даже если само инфор-мационное поле подвергается значительной деформации или разрушению.

Говоря об историческом фоне богатырских былин, нужно отметить, что прежде всего они отражают активную фазу конфликта Руси со степью, включающую в себя вражеские на-беги, победы и поражения русского оружия, многочисленные полоны и их вызволение, юридические договоры с противником и их постоянное нарушение. В абсолютном боль-шинстве текстов в роли противника выступа-ют татары, а их ставка называется Ордой. От-сюда, казалось бы, сам собой напрашивается вывод: былины складывались не ранее второй половины XIII века и отражали реалии татаро-монгольского нашествия. Но при этом налицо оказывается одна странность. Как известно, реальных военных побед Руси над татаро-монголами было очень мало: первая из них имела место в 1377 году, когда войско Дми-трия Ивановича (Донского) подошло к Каза-ни и вынудило правящего там ставленника Мамая платить дань Москве, потом была впе-чатляющая победа на реке Воже в 1378 году, когда наголову были разбиты монгольские от-ряды во главе с мурзой Бегичем, и, конечно, Куликовская битва 1380 года. Итак, реальных военных побед было мало, все они укладыва-ются в очень узкий хронологический коридор и имеют не менее узкую географию, тогда как в былинах мы видим огромное количество та-ких побед с самой широкой географией, вклю-чающей в себя степь, Киев, Чернигов, вос-точные и европейские страны. Есть, правда, на этот счет одно объяснение. В ряде работ, посвященных русскому героическому эпосу, изображение безусловного доминирования русского оружия над монголо-татарами объ-ясняется историческим оптимизмом народа, верящего в неизбежную победу над врагом и реализовавшего эту убежденность (а точнее сказать, мечту) в былинах. Но тогда как объ-яснить известный былинный сюжет «С каких пор перевелись витязи на Святой Руси», в котором однозначно говорится о гибели рус-

ских богатырей и о том, что некому теперь за-щищать Русь?

В исполнительской традиции, зафикси-рованной еще первыми собирателями и ис-следователями эпоса, эта былина восприни-малась как своеобразный эпилог, венчающий историю жизни и подвигов русских бога-тырей. Так где же в таком случае народный оптимизм, если надежда и опора государства – богатыри – погибают в неравной схватке с врагами и дальнейшее видится отнюдь не радужным? Налицо фиксация той трагедии, что пережила Русская земля во время наше-ствия Батыя, отражение которого погубило много сильных и отважных воинов. «И тогда мгла опустилась на Русь». В этом контексте есть все основания считать, что победы, о ко-торых говорится в былинах, направлены не в будущее, а отражают прошлое, то есть ре-альные победы русского оружия над степью, имевшие место до 1237 г. На это указывает и то, что поражения в былинах представлены не как национальная трагедия, а как явления временные – следствие княжеских ошибок и княжеского высокомерия, за которыми после-дуют новые победы, поскольку живы богаты-ри, способные дать врагу должный отпор.

Говоря о времени формирования инфор-мационного поля богатырского эпоса, важно учитывать и еще одну немаловажную деталь: в былинах враг из степи всегда воспринима-ется как угроза церковным богатствам. При этом известно, что монголо-татары относи-лись к русскому духовенству достаточно ло-яльно, а массовое разрушение и разграбление церквей имело место лишь в годы самого на-шествия (1237–1240). В дальнейшем же цер-ковь не только сохраняла свои ценности, но и пользовалась рядом привилегий, делегиро-ванных и постоянно подтверждаемых Золотой Ордой. Это было связано с тем, что монго-лы рассматривали свое господство на Руси в долгосрочной временной перспективе, и цер-ковь воспринималась ими как одно из средств удержания населения в повиновении. Другое дело – печенеги и половцы, которые не могли и помечтать о господстве над русскими земля-ми и для которых все сводилось к простейшей схеме: набег – добыча. Им не нужна были ло-яльность или терпимость церковных иерархов, а аккумулированные в церквях и монастырях богатства представляли собой лакомый кусок, который к тому же было легче взять. Это было проще, чем рыскать по домам горожан и вы-гребать из них все ценное. Все это позволяет

Page 12: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

67Информационное поле былин киевского цикла четко очертить временной отрезок, в рамках которого формировался Киевский цикл былин: конец X – первая треть XIII века.

В пользу этого предположения выступает и тот факт, что в абсолютном большинстве бога-тырских былин Киев выступает в качестве ре-ального политического центра русских земель. Перед нами, действительно, стольный город, а киевский князь – носитель реальной власти. Эта деталь позволяет еще больше конкретизи-ровать временные рамки действия былинных сюжетов. Известно, что падение роли Киева как столицы Русского государства начинается с 1169 года, когда владимирский князь Ан-дрей Боголюбский перенес великокняжеский стол во Владимир-на-Клязьме, а окончатель-ная утрата Киевом своего статуса приходится на вторую половину XIII века и связана с его разорением монголо-татарами. Достаточно сказать, что в течение всей второй половины XIII века княжеский стол здесь был вакантен, на него просто не находилось охотников, в то время как между русскими князьями разгоре-лась нешуточная борьба за ярлык на Великое княжество Владимирское. Таким образом, если брать в расчет информацию о статусе Киева, можно сделать вывод, что в основной своей массе богатырские былины ограничены верхней хронологической планкой середины XIII века. В этой связи вряд ли можно принять утверждение ряда исследователей, что изобра-жение Киева в качестве политического центра русских земель могло иметь место и в более поздние эпохи и было связано с некими исто-рическими воспоминаниями. При существо-вании новых мощных центров политического притяжения у народа нет никаких оснований постоянно вспоминать старый. Эту тенден-цию подтверждает и древнерусская литерату-ра, где последний пример изображения Киева в качестве политического и духовного центра русских земель – «Киево-Печерский патерик», созданный в конце XIII столетия. В более поздних произведениях все внимание сосре-дотачивается уже на новых столицах – Влади-мире, Твери и Москве. Та же тенденция видна и в лиро-эпическом фольклоре. Имея пример Москвы, объединившей русских князей для борьбы с монголо-татарами, во главе общерус-ского войска выигравшей Куликовскую битву и ставшей признанным центром собирания русских земель, кто бы стал вспоминать на тот момент уже далекую окраину русских земель и делать в своих произведениях Киев центром событий?

Таким образом, можно уверенно гово-рить, что богатырские былины создавались в ту эпоху, когда Киев был действительной столицей Русского государства, и их инфор-мационное поле связано с реалиями домон-гольской христианской Руси. Оно включает в себя информацию внешнеполитического характера, касающуюся взаимоотношений с Хазарским каганатом, Византийской им-перией, Восточной Европой (прежде всего с Польшей), Степью – печенегами, половцами, о междинастических браках русских князей. Внутриполитическая ситуация, отраженная в героическом эпосе, связана с процессом рас-пространения христианства на Руси (причем здесь отражена активная фаза первых двух столетий), укрепления роли Киева как центра русских земель и борьбой между киевским и черниговским княжескими домами.

Если говорить о доминанте информацион-ного поля былин Киевского цикла, которой подчинено все их идейно-художественное содержание, то она связана исключитель-но с военной тематикой. Причем в первую очередь речь идет не об отражении в были-нах конкретных войн той эпохи. Их-то как раз идентифицировать сложнее всего в силу мощнейшего информационного сбоя, кото-рый претерпел эпос за шесть веков своего бы-тования в чуждой ему крестьянской среде. В результате произошло смешение и искажение исторических фактов, деформация и подмена имен, фольклоризация первоначально исто-ричного текста, хотя использование историко-типологического метода в сочетании с инфор-мационными подходами позволяет и здесь достаточно уверенно устанавливать прототи-пы многих эпических событий и героев.

Но, очевидно, в силу недостаточной за-щищенности все же не эта информация была главной для богатырских былин. Согласно закону Бредфорда, одно из свойств информа-ционного поля связано с постоянным рассеи-ванием формирующей его информации, что в итоге приводит к разбрасыванию сведений по одному вопросу в разные, иногда тематиче-ски не связанные источники. Применительно к эпосу это означает, что лучше всего сохра-няется наиболее важная, постоянно дубли-руемая информация, но при этом она рассеи-вается по разным текстам в пределах одного цикла или жанра. Следовательно, ее можно восстановить, собрав рассеянные элементы воедино. А вот информация, нашедшая еди-ничное отражение, не столько рассеивается,

Page 13: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

68 М. С. Родионовсколько разрушается, что делает очень слож-ным, а иногда и просто невозможным процесс ее восстановления.

В силу сказанного можно сделать вывод, что в первую очередь русские богатырские былины были нацелены не на сохранение информации исторического характера (оче-видно, в сознании их создателей эта роль в первую очередь отводилась летописям), а на фиксацию воинского опыта, причем связанно-го исключительно с конным боем. Именно эта информация обнаруживается в каждом тексте Киевского цикла. Она включает в себя подроб-ное описание вооружения (более двадцати ви-дов оружия) и особенностей его применения в разных боевых ситуациях, тактику конного боя, этический свод рыцаря. При этом создате-ли былин демонстрируют не просто хорошее знание данных аспектов жизни воина – в этих вопросах они выступают высокими профес-сионалами, для которых война и все, что с ней связано, и есть смысл существования. Иначе говоря, в былинах постоянно ощущается при-сутствие воинственного рыцаря, любящего звон и бряцание оружия. И, конечно, подобное мироощущение и состояние духа, а также та-кой комплекс знаний ни в коей мере не могли быть достоянием крестьянства, живущего со-всем другими интересами и не имеющего ни-какой специальной военной подготовки.

Последняя же в текстах былин проявляет-ся прежде всего в описании боевого комплек-та русского конного воина, точность характе-ристики которого подтверждается исследова-ниями авторитетных отечественных и зару-бежных специалистов по истории холодного оружия5. Точнее говоря, былины описывают два боевых комплекта – для боя с тяжелово-оруженным рыцарем и подвижным, манев-ренным кочевником. Такой арсенал сформи-ровался в силу геополитического положения Древней Руси, оказавшейся буфером между Востоком и Западом и в итоге вынужденной сражаться как с тяжелой конницей Хазарского каганата, защищенной шлемами, кольчугами, ламеллярными панцирями (а иногда и обои-ми доспехами одновременно); византийской армией, унаследовавшей римскую военную организацию; «бронированными» европей-скими рыцарями, так и с чрезвычайно манев-ренными, защищенными легкими кожаными доспехами и вооруженными луками и сабля-ми кочевниками. В былинных текстах эта специфика хорошо различается и видна уже в описаниях подготовки богатыря к походу:

А й берет-то ведь Добрыня да свой тугой лук,

А й берет-то ведь Добрыня калены стрелы,А й берет-то ведь Добрыня саблю вос-

трую,А й берет копье да долгомерное,А й берет-то он ведь палицу военную… (Гильфердинг, I, № 596)

Берет-то с собой [Потап Артамонович] да саблю вострую,

Да берет-то палицу боёвую,Берет-то лук со стрелами калеными,Да берет-то копейце бурзамецкое… (Ончуков, № 727)В первом случае в качестве потенциаль-

ного противника русского богатыря будет выступать тяжеловооруженный воин (рыцар-ский тип боя), во втором – кочевник (степной тип боя). Поэтому один богатырь берет с со-бой «копье долгомерное», а второй – «копей-це бурзамецкое». В этой детали проявляется профессиональная принадлежность авторов данных былин, имевших не только представ-ление о типах копий, но и знавших, где и ког-да каждый тип использовался.

Дело в том, что в домонгольский период на вооружении русских конников находились копья двух типов. Во-первых, это длинные тяжелые копья с пером ланцевидной формы (в былинах они часто называются «копье дол-гомерное»), предназначенные для пробива-ния мощных доспехов тяжеловооруженного и хорошо защищенного противника (рыца-ря). В X веке у Руси появляется новый враг – кочевники, в борьбе с которыми прежнее копье, ориентированное на не очень пово-ротливого противника, оказалось неэффек-тивным. Будучи чрезвычайно подвижными, печенеги и половцы без труда уходили от тяжелого европейского копья. Поэтому для борьбы со степняками на Руси было взято на вооружение легкое копье, имевшее пустоте-лое укороченное древко, очень узкое лезвие, предназначенное для прокалывания кожаных доспехов кочевников, и как следствие этого гораздо меньший вес. Такое копье известно под несколькими названиями: копьецо, копье басурманское (в былинах – «бурзамецкое», «бросумецкое», «бросуменское»).

Приведенные выше фрагменты былинных текстов эту особенность учитывают. И в по-давляющем большинстве богатырских эпи-ческих песен, информационное поле которых сохранилось относительно хорошо, эта точ-

Page 14: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

69Информационное поле былин киевского цикла ность сохраняется. Всегда, когда русский бо-гатырь собирается на равного ему по статусу противника (другого богатыря, рыцаря), он берт «копье долгомерное», если же его путь лежит в степь, то оружием служит копьецо, копье басурманское.

Отмечают былины и тот факт, что новый тип копья заставил выработать и новую такти-ку его применения, а вслед за этим изменил и тактический рисунок конного боя. Для таран-ного удара, которым рыцари вышибали друг друга из седла, облегченное копье, естествен-но, не годилось: оно легко ломалось даже о кожаный доспех, не говоря уже о металли-ческой защите. Поэтому в бою со степняком первый удар наносился не копьем, а булавой (палицей) с целью или «ошеломить» против-ника (то есть нанести удар по голове, по шле-му), или пробить (если металлический) или прорвать (если кожаный) его доспех, а затем в образовавшееся отверстие воткнуть копьецо, узкое длинное лезвие которого и было пред-назначено для таких целей. Былины, за ред-ким исключением, которое можно списать на некомпетентность их хранителей и исполни-телей из крестьянской среды, эту последова-тельность развития событий сохраняют: два богатыря (рыцаря) начинают бой с таранного удара копьями, бой со степняком начинается с удара палицей.

Интересно, что, описывая сражение, бы-лины учитывают не только характер встре-тившихся противников, но и место их встре-чи. Так, в былинах «Бой Добрыни с Дунаем», «Бой Добрыни с Ильей Муромцем» стычка происходит между двумя русскими богатыря-ми и начинается с обмена паличными удара-ми. Казалось бы, это противоречит всему, что говорилось выше о конном бое. Но в действи-тельности никакого противоречия или нару-шения логики боя здесь нет. Наоборот, в этом отношении былина чрезвычайно продумана и с точки зрения военного знания абсолют-но последовательна. Дело в том, что этот бой происходил в степи, куда Добрыня отправил-ся на поиски поединщика и в качестве тако-вого, конечно же, собирался найти кочевника. Поэтому и вооружение у русского богатыря соответствующее, то есть отвечающее требо-ваниям боя по схеме «богатырь – степняк»:

Распростился Добрыня с матушкой…Он брал с собой палицу тяжелую…Он брал копейце беструменское…Но в качестве противника Добрыня на-

шел себе Илью Муромца, который тоже был

экипирован для боя в степи. Поэтому-то двум русским богатырям ничего и не оставалось, как разворачивать бой по «степной» схеме, поскольку их легкие копья для таранного уда-ра просто не годились. По той же причине бой между Добрыней и Дунаем начинается с обмена ударами палицами.

Не менее точны былины и в описании рус-ского защитного вооружения. Например, в пес-не «Потап Артамонович» есть такая деталь:

Накладывал нагруднички укладныеДа на шею кольчужку позолочену,На головку колпак земли Греческой. (Ончуков, № 72)Здесь богатырь использует дополнитель-

ную кольчужную защиту для шеи – бармицу. Дело в том, что шлем типа «колпак» (а во-обще в былинах упоминаются шлемы четы-рех типов, бывших на вооружении в домон-гольский период) не защищал шею воина, и поэтому последнему приходилось одевать на шею или пристегивать к шлему специальное кольчатое ожерелье.

Более архаичный тип доспеха – куяк – упо-минается в былине «Михайло Казаренин» (Кирша Данилов, № 228). Такой тип доспеха был распространен в XII веке, но к концу сто-летия его начинают вытеснять более эффек-тивные чешуйчатые панцири. В том, что бы-линный Михайло Казаренин облачен именно в куяк, находим еще один информационный отпечаток эпохи создания данной былины. Прототипом этого эпического богатыря был киевский воевода Козарин, который в 1106 году освободил (как и по сюжету былины) русских пленников, уведенных половцами при набеге на Волынское княжество.

Другие аспекты описания вооружения русского конного воина и конского защитно-го комплекта также отличаются высокой сте-пенью достоверности и находят параллели в существующих исследованиях по истории средневекового вооружения.

Еще один блок сведений, формирующих информационное поле богатырских былин и имеющих узкопрофессиональную привязку, относится к сценариям развития боя и воз-можным моделям поведения в нем богатыря. Создатели былин имели четкое представле-ние о том, что отличает общую картину боя русской дружины против степняков от боя, в котором с обеих сторон принимали участие рыцарские (богатырские) отряды. В первом случае сражение всегда приобретало харак-тер побоища:

Page 15: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

70 М. С. РодионовИ поехал Илья по роздольицу чисту полюВо тую во силушку великую,Стал конем топтать да и копьем ко-

лоть,И он бьет-то силу, как траву косит… (Гильфердинг, II, № 75)Во втором – после первой атаки оба рыцар-

ских войска распадались на противоборству-ющие пары, и сражение трансформировалось в ряд параллельно протекающих поединков:

Они [богатыри] стали в бою да среди ар-мии,

Они первые съехались и розъехались,Они кажный один и на один. (Григорьев, III, № 469)Подобное различие было связано с тем,

что средневековое рыцарство XI–XIII веков исповедовало две концепции войны. Первой была война «mortelle» (смертельная война, война огня и крови), в которой все жестоко-сти, убийства и бесчеловечности были терпи-мы и даже систематически предписывались. В такой войне разрешалось использовать про-тив противника любые приемы, в сражении надлежало не брать пленных, добивать ра-неных, догонять и избивать бегущих. Целью такой войны провозглашалось максимально возможное истребление язычников или ере-тиков. Именно поэтому былина, например, не только не осуждает, но и с восхищением гово-рит о хитрости, которую использовал Алеша Попович в поединке с Тугарином, заставив последнего обернуться и ударив его в спину. С точки зрения рыцарской чести такой посту-пок недопустим (именно поэтому Алеша ни-когда и не применяет свою хитрость против другого богатыря или рыцаря), но на погано-го рыцарская этика и не распространяется.

Второй концепцией была война «guerroyable» (рыцарственная), «guerre loyale» (честная война), ведущаяся между «добрыми воинами», которую подобало вести в соответствии с «прямым правом оружия» и рыцарской наукой. В такой войне рыцари ме-рялись силой только между собой, без помех со стороны оруженосцев и вспомогательных отрядов, с соблюдением всех правил и услов-ностей. Целью подобного сражения было не физическое уничтожение противника, а выяс-нение силы сторон. Пленить или обратить в бегство рыцаря-противника считалось более почетным и благородным, чем убить его. По-этому в былинах русские богатыри никогда

не убивают противников-христиан, ограни-чиваясь их пленением.

Итак, информационное поле русских бо-гатырских былин включает в себя комплекс информации, связанной с внутри и внешне-политическими проблемами домонгольской Руси, помещенной в военный контекст. Не-сомненно, что подобные сведения не только не могут отражать информационные запросы крестьянства, творчеству которого традици-онного приписывается национальный герои-ческий эпос, но и в принципе не могут быть ему доступны. Следовательно, создатели бо-гатырских былин были связаны с верхушкой русского домонгольского общества, а их пер-воочередное внимание ко всему, что касается военного дела, явно указывает на принадлеж-ность к профессиональной воинской среде.

Примечания

1 См., например: Демин, В. Н. Тайны земли русской. М., 2000; Ларионов, В. Витязи Свя-той Руси. М., 2004; Фроянов, И. Я. Былинная история : (Работы разных лет) / И. Я. Фроя-нов, Ю. И. Юдин. СПб., 1997. 2 Майков, Н. Л. О былинах Владимирова цик-ла. СПб., 1863.3 Миллер, В. Ф. Экскурсы в область русского народного эпоса. М., 1892.4 Скафтымов, А. П. Поэтика и генезис бы-лин. М. ; Саратов, 1924.5 См, например: Кирпичников, А. Н. : 1) Во-енное дело на Руси в XII–XV вв. Л., 1976; 2) Вооружение Руси IX–XIII вв. М., 1970; 3) Древнерусское оружие. Л., 1966; Разин, Е. А. История военного искусства. VI–XVI вв. СПб. ; М., 1999; Робинсон, Р. Доспехи народов Вос-тока : История оборонительного вооружения. М., 2006.6 Онежские былины, записанные А. Ф. Гиль-фердингом летом 1871 года. Т. I–III. М. ; Л., 1949–1951.7 Ончуков, К. Е. Печорские былины. СПб., 1904.8 Древние российские стихотворения, собран-ные Киршею Даниловым. М., 1977.9 Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899–1901 гг. Т. I. М., 1904; Т. II. Прага, 1939; Т. III. СПб., 1910.

Page 16: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Способ существования текста во времени и пространстве, а также особенности номина-ции могут служить признаками, по которым сопоставляются различные типы текстов.

Исследование фактического материала по-казывает, что в плане выражения различных текстовых категорий взаимодействуют язы-ковые единицы разных уровней. С помощью ограниченного инвентаря языковых средств в тексте передается широкий круг понятий – наблюдается асимметрия между планом вы-ражения и планом содержания, т. к. языковые знаки в тексте могут приобретать функции, иногда выходящие за рамки функций, закре-пленных за ними в системе. Помимо интен-сионала значения языковой единицы в тексте могут актуализироваться и периферийные коннотативные значения.

Языковые средства полифункциональны и в силу этого способны одновременно уча-ствовать в выражении различных категорий текста.

В рамках данной статьи будут рассмотре-ны неконвенциональные способы выражения времени и пространства в художественном тексте и их роль в создании многоголосия в художественном произведении.

Вслед за О. В. Спачиль, неконвенциональ-ные способы выражения времени и простран-ства понимаются как окказиональные спосо-бы передачи осложненной пространственно-временной информации, которые возможны только в тексте, в этой функции в языке не за-фиксированы и формируют дополнительный смысл в связи с определенным контекстом1.

Материалом для исследования послужили английские региональные романы Т. Гарди и А. Беннета. Выбор материала обусловлен чет-кой локализацией в романах действия по ме-сту и времени, а также использованием ука-

занными авторами значительного объема со-циально- и территориально-маркированных элементов с целью характеристики персона-жей.

Используя маркеры английских диалектов юго-западного ареала для создания местного колорита, Т. Гарди выходит за рамки литера-турного языка. В подавляющем большинстве случаев диалектизмы употребляются в пря-мой речи персонажей. Однако диалектные элементы, характерные для того или иного персонажа, могут находиться и в авторском повествовании, сигнализируя появление еще одного голоса. При этом имеет место совме-щение текстов, принадлежащих разным авто-рам, «скольжение авторской позиции»2, когда говорящий в процессе речи меняет свою по-зицию. Подобная контаминация может быть проиллюстрирована следующим отрывком из романа «Тесс из рода Д’Эрбервиллей»:

(1) <…> a couple more men had elevated themselves on a chest of drawers; another rested on the oak-carved ‘cwoffer’, two on the wash-stand, another on the stool <…> 3.

Описывая интерьер местной пивной глаза-ми постороннего наблюдателя, автор пользу-ется кавычками для выделения диалектного cwoffer. Подражая произношению местных жителей, автор вставляет в нейтральное опи-сание диалектное слово, соответствующее литературному coffer. Для английских юго-западных диалектов характерно употребление полугласного [w] в позиции после смычного согласного перед гласным заднего ряда4.

В следующем фрагменте диалектное niaiseries (зд. в значении «ребячество, нераз-умные поступки»), соответствующее литера-турному nurseries, призвано сигнализировать партию Тесс, жительницу графства Дорсет, носительницу местного диалекта:

А. А. Савина

О НЕКОНВЕНЦИОНАЛЬНЫХ СПОСОБАХ ВЫРАЖЕНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА

(НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО РЕГИОНАЛЬНОГО РОМАНА)

Текст как сложное семантическое и структурное единство предполагает взаимодействие и взаимообусловленность присущих ему категорий. На материале английских романов рубе-жа XIX – XX веков в статье рассматривается роль окказиональных способов выражения времени и пространства в художественном тексте в создании эффекта полифонии.

Ключевые слова: категории текста, художественное время и пространство, полифония.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 71–74.

Page 17: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

72 А. А. Савина(2) When he was gone she stood awhile,

thoughtfully peeling the last bud; and then, awakening from her reverie, flung it <…> in an ebullition of displeasure with herself for her niaiseries <…>5.

В данном фрагменте наблюдается совме-щение в плане психологии партии повество-вателя и персонажа. Автор, описывая состоя-ние Тесс, которая корит себя за неразумное поведение, при помощи графонов и курсива выделяет сигнал «чужого» голоса в повество-вании.

Подобное вкрапление отдельных эле-ментов речи персонажа в авторский текст можно классифицировать как лексическую несобственно-прямую речь6.

В приведенном ниже отрывке из романа А. Беннета «Клейхенгер» наблюдается обратная ситуация, когда в речи персонажа, мальчика-посыльного, говорящего с сильным стаффорд-ширским акцентом, чужим является авторское слово. Используя скобки, автор графически обособляет вкрапление своего комментария-подсказки в диалектную речь персонажа:

(3) “… and will Mester Clayhanger step across to th’ Dragon tonight after eight, with that peeper [paper] as he knows on?”7

С помощью графонов автор показывает специфику местного произношения. Интегра-ция слова текстом как сложным структурно-семантическим единством объясняет также использование слова в различных непрямых функциях в художественном произведении. Таким образом, диалектизмы оказывают ирра-диирующий эффект на значительном участке художественного пространства, являясь спец-ифическим средством выражения категории локальности и, в то же время, способствуют созданию эффекта полифонии, т. е. являются одновременно средством выражения тексто-вой категории партитурности.

В ряде случаев локальные показатели могут одновременно выражать и локальную, и темпо-ральную характеристику. Говоря об определе-нии точки отсчета времени в художественном тексте, Р. Кверк использует термин «временнáя локазизация»8, метафоричность которого впол-не оправдана, т. к. пространственно-временные характеристики настолько тесно связаны, что в определенном контексте лексические едини-цы, обозначающие географические объекты или направление движения, могут служить не-конвенциональным способом выражения тем-поральности.

(4) It was nearly midnight on the eve of St. Thomas’s, the shortest day of the year. <…> The sky was clear – remarkably clear – and the twinkling of all the stars seemed to be but throbs of one body, timed by a common pulse. The North Star was directly in the wind’s eye, and since evening the Bear had swung round it outwardly to the east, till he was now at a right angle with the meridian. A difference of colour in the stars – oftener read of than seen in England – was really perceptible here. The sovereign brilliancy of Sirius pierced the eye with a steely glitter, the star called Capella was yellow, Aldebaran and Betelgueux shone with a fiery red.

To persons standing alone on a hill during a clear midnight such as this, the roll of the world eastward is almost a palpable movement9.

В рассмотренном фрагменте (4) из ро-мана Т. Гарди «Вдали от сумасшедшей тол-пы» конвенциональные способы передачи пространственно-временной информации на-ходятся в тесном взаимодействии с неконвен-циональными. Расположение звезд на небе (The North Star, the Bear, Sirius, the star called Capella, Aldebaran and Betelgueux) и направ-ление движения небесных светил (directly in the wind’s eye, outwardly to the east, at a right angle with the meridian) помогают фермеру Га-бриэлю, привыкшему обходиться без часов, определить время.

Приведенный отрывок оформлен как по-вествование не только графически – в отли-чие от прямой речи персонажей не заключен в кавычки, но и композиционно – закреплен за субъектом речи – рассказчиком. В данном отрывке практически отсутствуют сингналы-переключатели, указывающие на изменение степени объективности повествования. Здесь трудно отделить голос автора, описывающего ночное небо, от голоса его персонажа – Га-бриэля, который определяет время по положе-нию звезд. Только в последнем предложении отрывка субъект повествования – сторонние наблюдатели – указан прямо: persons standing alone. Степень отстраненности подчеркивает-ся дистанцированием наблюдателей от опи-сываемых событий в пространстве: alone on a hill, и во времени: повествовательное прошед-шее сменяется временной формой гномиче-ского10 настоящего в виде глагола-сказуемого is: the roll of the world is almost palpable.

Подобные отношения партий персонажей, когда одна тема исполняется несколькими го-лосами; объективное описание дополняется

Page 18: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

73О неконвенциональных способах выражения художественного времени ...субъективным, можно назвать комплемен-тарными (взаимодополняющими). Таким об-разом, наличие у повествователя и персонажа разного восприятия времени создает эффект временнóй полифонии.

Временнáя соотнесенность плана по-вествователя наиболее существенна для определения принципов функционирования видовременных форм в художественном тек-сте. В авторской речи легче всего проследить особенности текста как целостной системы. Повествователь в романах Т. Гарди «всеве-дущий»: он знает наперёд, что произойдёт с персонажами, при этом сам повествова-тель сохраняет дистанцию по отношению к изображаемому миру. Не являясь активным участником, он обнаруживает своё присут-ствие, давая метаповествовательные ком-ментарии. При этом происходит замедление сюжетного времени за счет переключения с простого прошедшего повествовательного на гномическое настоящее. Формы так назы-ваемого «гномического» настоящего времени выполняют функцию разграничения компози-ционных частей макротекста. Настоящее гно-мическое носит абстрактный характер, назы-вает абстрактное действие, субъект которого часто имеет обобщенно-личное значение11. В приведенном фрагменте, описывая монотон-ное вращение точильного камня, автор срав-нивает его с вечными муками мифического Иксиона, прикованного к огненному колесу:

(5) Bathsheba turned the winch, and Gabriel applied the shears.

The peculiar motion involved in turning a wheel has a wonderful tendency to benumb the mind. It is a sort of attenuated variety of Ixion’s punishment, and contributes a dismal chapter to the history of gaols. The brain gets muddled, the head grows heavy, and the body’s centre of gravity seems to settle by degrees in a leaden lump somewhere between the eyebrows and the crown. Bathsheba felt the unpleasant symptoms after two or three dozen turns12.

В то же время наблюдается совмещение партии рассказчика и партии персонажа в пла-не психологии: параллельные структуры при описании симптомов: the brain gets muddled, the head grows heavy, прием градации при-званы подчеркнуть монотонность занятия и передать физическое состояние главной ге-роини, Батшебы, которая почувствовала голо-вокружение от непривычного занятия. Пере-ключение к простому повествовательному

вновь возвращает читателя к сюжету и акцен-тирует внимание на состоянии героев.

Временным компонентом могут наделять-ся слова, в обыденном сознании не связанные с обозначением времени. Названия предметов окружающей действительности могут стано-виться словами-символами времени.

В нижеприведенном фрагменте из романа «Тесс из рода Д’Эрбервиллей» повествова-тель глазами Тесс описывает долину реки, где расположено новое место работы героини:

(6) The bird’s eye perspective before her was not so luxuriantly beautiful, perhaps, as that other one which she knew so well <…>The river itself, which nourished the grass and cows of these renowned dairies, flowed not like the streams in Blackmoor. <…> The Froom waters were clear as the pure River of Life shown to the Evangelist…13

Тесс неосознанно сравнивает реку около дома с рекой, которую она видит на новом месте. Для нее уход из дома это начало но-вой жизни, поэтому не случаен переход от описания реки как географического объекта, части пейзажа, к представлению ее в качестве точки отсчета времени в новой жизни и мета-форическому обозначению реки жизни, сим-волизирующей течение времени: the streams in Blackmoor -> the Froom waters -> the pure River of Life.

Мотивы природных стихий занимают осо-бое место в романах Т. Гарди. Упоминания о воде предполагают двоякую интерпретацию. С одной стороны, вода оказывается символом жизни, а с другой – символом ее угасания. В следующем фрагменте река предстает «изму-ченной и постаревшей» – эпитеты, традици-онно характеризующие одушевленных персо-нажей, призваны символизировать психоло-гической состояние главной героини – Тесс.

(7)The river had stolen from the higher tracts and brought in particles to the vale all this horizontal land; and now, exhausted, aged, and attenuated, lay serpentining along through the midst of its former spoils14.

Топонимы и слова со значением ориента-ции в пространстве функционируют как от-носительные показатели темпоральности и в следующем фрагменте:

(8) Bathsheba watched. So did all the rest. Tall cantered along the bridle-path through Sixteen Acres, Sheeplands, Middle Field, The Flats, Cappel’s piece, shrank almost to a point, crossed the bridge, and ascended from the valley

Page 19: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

74 А. А. Савинаthrough Springmead and Whitepits on the other side. Bathsheba walked up and down. <…>

Bathsheba continued walking. The horse was seen descending the hill, and the wearisome series had to be repeated in reverse order: Whitespits, Springmead, Cappel’s Piece, The Flats, Middle Field, Sheeplands, Sixteen Acres15.

Тревожное ожидание Батшебы, оказав-шейся беспомощной среди погибающей отары овец, подчеркивается градацией – пе-речислением всех мест, которые проезжал отправленный за помощью гонец. Батшеба следит за каждым его шагом, и ее томитель-ное (wearisome) ожидание возвращения гонца передается антиклимаксом, через перечисле-ние топонимов в обратном порядке, призван-ным также подчеркнуть напрасность ее ожи-даний.

Временная ориентация – один из принци-пов, лежащих в основе дифференциации по-вествования от первого лица и повествования от третьего лица. Важность категории време-ни для словесного произведения заключается в том, что временнáя ориентация повествова-ния определяет характер используемых авто-ром в произведении языковых средств.

В рассмотренных случаях наряду с основ-ным средством выражения художественного времени, видовременными формами глаголов, используются и неконвенциональные – топо-нимы и лексические единицы со значением ориентации в пространстве в определенном контексте могут функционировать как пока-затели темпоральности и маркеры временной позиции повествователя.

Диалектные элементы, характерные для того или иного персонажа, могут находиться и в авторском повествовании, одновременно являясь средством выражения локальности и сигнализируя включение партии персонажа-носителя диалекта в партию повествователя. Таким образом, неконвенциональные спосо-

бы выражения времени и пространства в ху-дожественном тексте участвуют в создании эффекта полифонии, т. е. являются одновре-менно средством выражения текстовой кате-гории партитурности.

Примечания

1 Спачиль, О. В. Художественное время в композиционно-речевой структуре южного романа США : автореф. дис. … канд. филол. наук. Одесса, 1988. С. 4.2 Успенский, Б. А. Поэтика композиции. СПб. : Азбука, 2000. С. 63.3 Hardy, Th. Tess of the D’Urbervilles. M. : Foreign Languages Publishing House, 1950. Р. 32.4 Trudgill, P. The Dialects of England. Padstow : T.J. Press, 1990. P. 43.5 Hardy, Th. Tess of the D’Urbervilles. P. 140.6 Труфанова, И. В. Прагматика несобственно-прямой речи. М. : Прометей, 2000. С. 354.7 Bennett, A. Clayhanger. Penguin Popular Classics, 1975. P. 70.8 Quirk, R. Words at work : lectures on textual structure. Longman : Singapore University Press, 1986. Р. 58.9 Hardy, Th. Far from the Madding Crowd. L. : Penguin Popular Classics, 1994. Р. 19.10 Труфанова, И. В. Прагматика несобственно-прямой речи. М. : Прометей, 2000. С. 354.11 Там же. С. 365; а также см.: Manfred, J. Narratology : A Guide to the Theory of Narrative. English Department, University of Cologne, 2005.12 Hardy, Th. Far from the Madding Crowd. P. 128.13 Hardy, Th. Tess of the D’Urbervilles. Р. 116.14 Там же. C. 118.15 Hardy, Th. Far from the Madding Crowd. P. 135.

Page 20: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Cлова немецкого писателя Фритца Зель-бманна, приведенные в качестве эпиграфа, как нельзя лучше и точнее, на наш взгляд, вы-ражают теснейшую взаимосвязь каждой от-дельно взятой личности и времени, в которое эта личность живет. Судьба каждого человека зависит в определенной степени от социально-исторических условий, от конкретной истори-ческой реальности, важнейшей конституентой которой является общественно-политический строй, идеология государства. Писатель, как конкретная «живая» личность, «пропускает через себя» события, происходящие в обще-стве, при этом пытается не только ответить на вопросы, которые ставит перед ним сама жизнь, но и осмыслить свою роль в этом об-ществе.

По справедливому замечанию Е. И. Шей-гал1, «…основной функцией собственно ху-дожественного дискурса является самовыра-жение», однако в ряде случаев наблюдается пересечение художественного дискурса с по-литическим. В этой связи цитируемый автор называет такие определенные литературные жанры, как: мемуары, ироническую поэзию, памфлеты и т. д. Кроме упомянутых жанров, официальная пропаганда может целенаправ-ленно использовать и те произведения худо-жественной литературы, которые не связаны с политикой, но помогают формировать «угод-ную» (соответствующей идеологической си-

стеме) ценностную картину мира. В отличие от прямой пропаганды и агитации художе-ственный дискурс благодаря эстетическому воздействию косвенным образом может слу-жить формированию соответствующих по-литических предпочтений. В условиях тота-литарных режимов роль пропаганды трудно переоценить, поскольку сила подобных режи-мов заключается в создании идеологических стереотипов, социально-политических ми-фов, цель которых – воздействовать на умы людей, заставить их поверить в непогреши-мость существующих режимов. Эта вера, по словам Л. С. Васильева, является «…по сути единственной, официально разрешенной»2. Оправдана ли постановка вопроса об исполь-зовании литературно-художественного дис-курса в ГДР в целях пропаганды? Положи-тельный ответ на этот вопрос представляется обоснованным, поскольку в условиях тотали-тарной системы (таким рассматривается со-циалистический строй в ГДР – мнение Л. С. Васильева)3 – формирование идеологических стереотипов предопределяло, хотя и в разной степени, «политизированность» дискурса не только политического, но и художественного. Официальный язык, как отмечали, например, все без исключения участники «языковых ин-тервью», бывшие граждане ГДР, был явно «за-идеологизирован», они приводили в качестве обозначения официального языка ГДР ряд

О. А.Степаненко

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТОНАЛЬНОСТЬ НЕМЕЦКОГО ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО ДИСКУРСА: НА МАТЕРИАЛЕ ПРОЗЫ ГДР

В статье рассматриваются особенности литературно-художественного дискурса, ха-рактерные для немецкой прозы ГДР. Отмечается наличие точек соприкосновения полити-ческого и литературно-художественного дискурсов в контексте тоталитарной системы. Автор приходит к выводу, что данное явление можно объяснить стремлением немецких пи-сателей достоверно представить историческую реальность.

Ключевые слова: дискурс, исторический контекст, тоталитарная система, аутентичность, когнитивная свобода, политическое поколение.

Natürlich hat kein Mensch eine Geschichte nur für sich allein. Stets ist seine Geschichte verbunden und verwoben mit der Geschichte seiner Zeit und der Gesellschaft, in der er lebt und an deren Veränderung er mehr oder weniger bewusst mitwirkt. Fritz Selbmann

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 75–80.

Page 21: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

76 О. А. Степаненкосинонимов: Schaumsprache, Behördensprache, Zeitungsdeutsch, Parteichinesisch4. Яркая отри-цательная коннотация перечисленных образ-ных обозначений свидетельствует о негатив-ном отношении бывших граждан ГДР («язы-ковые» интервью взяты авторами языковых биографий после объединения Германии) к официальному языку социалистической Гер-мании. Любой текст периодического издания во времена ГДР характеризуется как весьма «прозрачный» в идеологическом аспекте – Ideologie war leicht zu durchschauen5. В усло-виях тоталитарного общества политический дискурс вне сомнений является одновремен-но и тоталитарным дискурсом, поскольку его главная задача состоит в порождении едино-мыслия. В качестве наиболее ярких призна-ков тоталитарного текста рассматриваются следующие: прототипичность, лакировка действительности, принципиальное суже-ние мира до требуемых образцов поведения6. Большую роль в формировании готовых мо-делей поведения, используемых членами дан-ного лингвокультурного сообщества, играют стереотипы языкового сознания. В любом тоталитарном дискурсе используются соот-ветствующие языковые стереотипы, клише и формулы, шаблонные фразы. По справедли-вому мнению Н. Н. Трошиной, все это создает «свой мир, некую систему, в которой реципи-ент ориентируется на определенные опорные слова и сгруппированные вокруг них языко-вые средства»6. Кроме уже перечисленных признаков тоталитарного текста, отмечается жесткая когнитивная направленность дан-ного текста. Уместно, на наш взгляд, проци-тировать в этой связи меткое высказывание немецкого писателя Ф. К. Вейскопфа7, акту-альное для любого тоталитарного общества (ГДР – не исключение): «Wer keine Wahl hat, hat die Qual» [выделено нами. – О. С.] – тот испытывает мучение, у кого нет выбора. Ав-торская модификация (замена определенного артикля на отрицание) известной пословицы усиливает ее социальное звучание, подчерки-вая отсутствие какой-либо альтернативы.

Сравним мнение упомянутых выше участ-ников «языковых» интервью, которые, по их признанию, пребывали в состоянии опреде-ленной шизофрении – lebten in einer gewissen Schizophrenie, поскольку вынуждены были жить в почти полностью управляемом обще-стве – fast total manipulierter Gesellschaft8. Считается не без основания, что степень ког-

нитивной свободы языковой личности опре-деляется стилевой спецификой культуры9. Полистилистическая культура предполагает свободу для языковой личности как в выборе языковых средств выражения, так и в интер-претации происходящих явлений в обществе. Моностилистическая культура, с точки зре-ния Л. Г. Ионина10, характеризуется концеп-туальной нетерпимостьью, «предписанной» сверху иерархией средств выражения, доста-точно жесткой организацией дискурса.

Однако можно ли литературно-художественный дискурс в нашем случае рас-сматривать в полной мере (аналогично поли-тическому дискурсу) как тоталитарный или только как в определенной степени «полити-зированный»? Сам факт постановки подоб-ных вопросов вполне объясним, если учесть социально-исторические условия, в которых создавались художественные произведения писателями ГДР: преодоление прошлого, свя-занного с фашизмом, трудности новой жизни, противостояние двух государств, двух раз-ных социальных миров, осмысление новых социально-культурных условий и стремление сделать правильный выбор, не только по-литический, но и нравственный. По словам Манфреда, одного из главных героев книги Кристы Вольф «Расколотое небо», полити-кой можно считать все, что человек говорит, делает, думает, чувствует: – was ein Mensch sagt, tut, denkt, fühlt, Politik ist. Wir sind nun mal die politische Generation, nicht wahr?11. В 60-е годы вопрос о «политическом « поколе-нии был обращен и к самой писательнице, отвечая на который Криста Вольф заметила, что для нее и других писателей политика с самого начала не была политикой как тако-вой. Наряду с мировоззрением и философи-ей она была для их «политического» поко-ления жизненно важной. – Mag sein. Für uns war Politik von Anfang an keine Beschäftigung, die man selbst betreiben, aber auch ebensogut anderen überlassen konnte. In dem Alter, da die Weltanschauung eines Menschen sich bildet, waren unsere Pseudoideale zesammengebrochen und mut dem Nazireich der ganze Wust von Idolen und bürgerlichen Pseudoidealen hiweggefegt. Politik, Weltanschauung, Philosophie, das waren Lebensfragen für uns12. Выделенные [нами. – О. С.] слова писательницы представля-ются квинтэссенцией ее мировосприятия. Животрепещущие вопросы эпохи стали не-отъемлемой частью биографий Э. Нойча, Г.

Page 22: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

77Политическая тональность немецкого литературно-художественного дискурса ...Канта, М. В. Шульца и многих других из-вестных немецких писателей ГДР: в силу обстоятельств судьба каждого стала их об-щей судьбой и в значительной степени за-висела от того времени, в которое они жили и работали. Говоря, например, о творчестве М. В. Шульца, Вернер Нойберт справедливо отмечает, что писатель исходит из реальных жизненных взаимосвязей. На первом пла-не для него – духовность всех процессов, хотя духовность имплицирует определенное идеологическое содержание благодаря его героям – действующим и при этом изменяю-щимся – … indem er das Leben zwar in dessen realen Bezügen und Zusammenhängen, in seinen konkret- historischen Determiniertheiten fasste, jedoch primär die ideologiehaltige Geistigkeit aller Prozesse durch die Handelnden / sich Wandelnden herausstellte13. Для М. В. Шульца важен поиск идеологической, в том числе, философской, морально-этической, а также психологической «духовности» – Geistigkeit – испытываемой человеком в процессе его развития как личности.

Интересен тот факт, что после 1989 года – времени, известного как «Wendezeit», осо-бенно зло и предвзято стали оцениваться произведения писателей ГДР. Среди много-численных примеров разного рода «гонений» на литературу ГДР в лице ее авторов мож-но, на наш взгляд, привести эпизод из жизни Кристы Вольф. Ее дипломатичные попытки избежать конфронтации внутри Союза писа-телей получили нелицеприятную оценку со стороны Юргена Серке, который обвинил уважаемую всеми писательницу в раболе-пии перед СЕПГ, назвав ее «инструментом» в руках Социал-демократической единой партии Германии, а ее поступок – подхалим-ством – den Kriechgang einer letztendlich zur Instrumentalisierung durch das SED-Regime bereiten Genossin14.

Объективно оценивая ситуацию и защи-щая литературу ГДР (прежде всего – 50-х го-дов) от необоснованных обвинений в прямой агитации, Клаус Ярмац15 по праву утвержда-ет, что это происходит либо от незнания, либо по злому умыслу – Viele solcher Vorhaltungen wie die, dass Literatur der fünfziger Jahre blosseAgitation gewesen sei oder dass sie nur schematische Werke hervorgebracht habe, die es auch natürlich gab – genau wie heute, – beruhen im wesentlichen auf Unkenntnis, einige aber auf Böswilligkeit. Усматривать в том или ином ху-

дожественном произведении прямую агита-цию может лишь тот, кто не понимает или не хочет понять общего исторического контек-ста. Идеи, которые пытались донести до чи-тателя авторы немецкой прозы ГДР, увязаны с идейно-художественным контекстом того времени. Следует помнить, что есть не только художник как главное действующее лицо ли-тературной эпохи, но и конкретный истори-ческий мир, в котором живет этот художник. Если быть объективным, то следует признать определенные недостатки, как, например, схематизм, свойственные и более поздним произведениям (в 60-е и 70-е годы).

По замечанию Анны Зегерс16, далеко не каждая книга может претендовать на то, чтобы называться произведением – «Es gibt eigentlich nur sehr wenige Bücher, denen das Prädikat “Werk” so richtig zukommt». Мудрые слова известной писательницы наряду с кри-тикой, на наш взгляд, свидетельствуют и о той высокой планке, которую она ставила прежде всего перед собой.

Не исключая обоснованности упреков в адрес писателей ГДР относительно определен-ного схематизма произведений, стереотипных языковых средств (клише, шаблонных фраз), встречающихся идеологем и мифологем, не будем при этом забывать о том, что любой пи-сатель (имеем в виду авторов ГДР) стремится к достоверности, помогая читателю понять самого себя и окружающую его реальность. Так, в работах последних лет Криста Вольф, например, часто, по словам Т. Мотылевой17 пользуется термином «достоверность», «под-линность» – Authentizität. Понятие «социали-стический реализм», на наш взгляд, гораздо важнее было для политиков и литературных критиков, чем для самих писателей, которые стремились максимально приблизить литера-туру к действительности и, таким образом, для них (писателей) – гораздо актуальнее по-нятие «реализм жизни» – Lebens –Realismus – термин Вернера Нойберта.

В качестве конкретных примеров обратим-ся к произведениям известных мастеров не-мецкой прозы ГДР: «Der geteilte Himmel» и «Nachdenken über Christa T.» (Кристы Вольф), «Die Geschwister» (Бригитты Рейман), «Das Impressum» и «Die Aula» (Германа Канта). Главная тема, «звучащая» со страниц этих произведений, может быть названа одной из доминантных в немецкой прозе ГДР – станов-ление личности, ее формирование в социали-

Page 23: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

78 О. А. Степаненкостическом обществе. Главные герои (соответ-ственно – Рита Зейдель, Криста Т., Элизабет Арендт и ее брат Ули Арендт, Давид Грот и Роберт Изваль) проходят определенные этапы в своем личностном развитии, причем обяза-тельным условием развития индивидуально-сти рассматривается развитие общества, как и наоборот – развитие общества предполагает развитие каждой личности. Исходя из этого диалектического принципа, авторы созна-тельно подводят своих героев к пониманию того, что только в обществе, которое оказыва-ет доверие, можно быть счастливым, однако это доверие надо оправдать (пример главного героя Г. Канта – Давида Грота). Следует под-черкнуть, что тема «доверие» – Vertrauen – проходит в качестве «сквозной» темы и в ука-занных произведениях, и в ряде других (на-пример, у А. Зегерс, Г. Герлиха, В. Бройнига). В каждом отдельном случае данный мотив, по мнению писателей, выступает своего рода «метафорой», выражающей суть социализма и отношений между людьми в социалисти-ческом обществе18. Вариации этой темы объ-ясняются особенностями манеры и стиля пи-сателей, их индивидуальной трактовкой про-исходящего вокруг них, поэтому невозможно, на наш взгляд, «подвести» эти произведения «под некий общий знаменатель». На первый взгляд, герои стоят перед выбором полити-ческим, причем политика тесно увязывается с производством (примеры взяты из романа К. Вольф «Расколотое небо») – Entweder man ist in der Partei oder nicht (с. 88) – или – Ein Leben ohne dies alles ist für sie nicht denkbar (с. 150) – речь идет о работе в коллективе и учебе, сформировавших (последний пример) Риту Зейдель. Героиня Бригитты Рейманн – Элизабет – испытывает и поражение, и от-чаяние, но на помощь приходит Бергеманн (партийный секретарь), в лице которого она получает поддержку, важную для нее. Поли-тическая «окрашенность», имеющая место и в аналитических обзорах, посвященных про-зе ГДР, не удивляет, если принимать во вни-мание время (70-е годы ХХ века), когда эти критические статьи создавались. Так, читаем о « партийно-оптимистичной идентификации с нашим социалистическим государством» героя романа Г. Канта – Роберта – parteilich-optimistische Identifizierung mit unserem sozialistischen Staat19.

Писателей волнуют вопросы более ши-рокого – философского плана, что находит

выражение в их размышлениях над приро-дой человека, его возможностях в условиях конкретной исторической реальности (со-циализма), над процессом самопознания личности. Они пытаются ответить на вопрос, сформулированный еще И. Р. Бехером: «Was ist das:Dieses Zu – sich-selber – Kommen des Menschen?» Неслучайно эти слова «Как это понимать: приход человека к самому себе?» стали эпиграфом, взятым Кристой Вольф к ее повести «Размышления Кристы Т.». Герои анализируемых произведений, имеющие раз-личный социальный статус (рабочий, адвокат, люди творческих профессий), пытаются разо-браться в себе, своих возможностях, иными словами, все они включаются в процесс са-мопознания – das – Sich – selbst – Begreifen20. Становление, как правило, происходит в кол-лективе. Педагоги, друзья и коллеги по работе поддерживают главных героев. Наставники делятся своим жизненным опытом: в рома-не Кристы Вольф – это мастер Метернагель, доцент Шварценбах, в романе Бригитты Рей-манн – партийный секретарь Бергеманн и т. д. Оказываемое при этом влияние не ограничи-вается только политическим – это и помощь в работе, и поддержка в чисто человеческом плане.

Близость тематики предопределяет и сход-ство сюжетов: в центре, как правило, личный конфликт героя или героини, в ходе развития и разрешения которого раскрываются их нрав-ственные ценности. Личный конфликт проис-ходит тем не менее на идеологическом фоне. Социокультурные условия, в которых находи-лись сами писатели, объясняют наличие от-дельных признаков тоталитарного дискурса, сближающих литературно-художественный дискурс с политическим. Каковы же призна-ки тоталитарного дискурса, присутствующие (эксплицитно или имплицитно) в указанных произведениях? Прежде всего – это частично сознательное и, в большей мере, подсозна-тельное формирование определенных образ-цов поведения, например, «не поддаваться тлетворному влиянию Запада», которое виде-лось уже в самом факте отношения к посыл-кам и подаркам от близких и друзей с Запада. В этой связи следует, на наш взгляд, упомя-нуть об уроках в музее истории г. Лейпци-га, которые воссоздают атмосферу, присущую системе ГДР. Так, в фильме, действие которо-го происходит в социалистической Германии (фильм был показан по российскому теле-

Page 24: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

79Политическая тональность немецкого литературно-художественного дискурса ...видению в 2008 году), учителя запрещают ученикам читать журналы из ФРГ, а одну из учениц выставляют из класса за то, что она одета в яркий свитер, подарок, присланный родственниками из Западной Германии.

Обращает на себя внимание система язы-ковых средств, «предписанных» социалисти-ческой идеологией, среди которых опреде-ленные опорные и связанные с ними слова: Partei, Parteiversammlung, Parteifunktionär, Parteileitung, Hilfe der Partei, Verpflichtung, Brigade, ehrlich, Arbeitszeitvergeudung, den Plan erfüllen, der Planrückstand, die Flucht, die Republickflucht и многие другие. Многочис-ленные штампы и клише формировали мыш-ление, отмеченное соответствующими стере-отипами. Приводимые далее примеры взяты из романа Кристы Вольф «Расколотое небо»: «сделать все для партии» – alles für die Partei tun – (с. 88), «учитель в наше время должен знать крупное предприятие» – ein Lehrer muss heutzutage einen Grossbetrieb kennen – (с. 34), « кто сказал, что она (Рита) – слабая? – Wer sagte, dass sie schwach war? – (с. 25), «снизу и сверху (имеется в виду руководство завода и простые рабочие) поступают правильно» – von unten und oben zu gleicher Zeit das Richtige getan werde – (с. 92), «они (передовая брига-да) показывают путь» – Sie zeigen den Weg – (с. 88) и т. д. Свою лепту вносят следующие идеологемы: «Каждый работает в полную меру своих сил, честно» – Jeder leistet soviel er kann, ehrlich – (с. 70), «Он был нужен» (в контексте – коллективу) – Man brauchte ihn – (с. 92) и т. д. Не менее важную роль в воспи-тании читателя играют концептуальные мета-форы: «трудные времена, но мы преодолели трудности» – Harte Zeiten, aber wir sind wohl übern Berg, was? – (с. 101); «они были на раз-ных берегах» (речь идет о Рите и Манфреде, который не выдержал трудностей и покинул ГДР) – Sie standen an verschiedenen Ufern – (с. 95). Обращает на себя внимание еще одна особенность, сближающая политический и литературно-художественный дискурс – это придание героям романтического ореола. Таким человеком, не привыкшим отступать перед трудностями, показан бригадир Метер-нагель, он сравнивается с легендарными ге-роями старых книг и характеризуется как не-преклонный борец – unnachgiebiger Kämpfer – (с. 85), как самоотверженный и опытный – selbstlos und erfahren – (с. 68), надежный - zuverlässiges Element – (с. 67) и т. д. Положи-

тельным героем предстает и Эрвин Шварцен-бах. Подобно героям легенд их образ неотде-лим от борьбы, победы, умения жертвовать собой – der Kampf, der Sieg, opfern – (с. 85, 88). Финал, как правило, оптимистичен, т. к. герои произведений предстают победителями – Sieger – (с. 88). Однако заметим, что этот оптимизм не так уж «безысходен», как это имеет место в истинно тоталитарном дискур-се, поэтому далеко не случаен тот факт, что, например, Кристу Вольф обвиняли в недо-статке оптимизма, т. к. она, по словам Т. Мо-тылевой21, не показала действительность ГДР «в радужных красках» в полной мере. Это замечание относилось к роману «Расколотое небо», повесть писательницы «Размышления о Кристе Т.» интерпретировалась тем более как крайне пессимистическая, хотя на самом деле ее героиня – это не другое «Я» автора.

В отличие от тоталитарного дискурса в анализируемых нами произведениях не-мецкой прозы авторов ГДР нет «лакировки» действительности, есть стремление правдиво представить ту реальность, в которой жили они и их герои. Наряду с честностью пока-зана подлость людей, которые идут на пре-ступление и подводят прежде всего других, преданных своему делу и поступающих по совести (с. 69). Критикуются многие стороны жизни ГДР, среди которых, например, все-сильность политической власти, сосредото-ченной в руках СЕПГ: «Я всем управляю или мной управляют?» – Regiere ich das alles oder werde ich regiert? – (с. 67). Данный, на наш взгляд, риторический вопрос, который задает себе герой романа Кристы Вольф, экспли-цитно выражает альтернативу, однако импли-цитно (в контексте соответствующей истори-ческой реальности) в полной мере отражает невозможность личности самой решать свою судьбу. Авторитарность партийного руковод-ства проявляется во многих вопросах, в том числе, связанных с подбором кадров и ор-ганизацией производства, когда по необосно-ванному решению «сверху» (другими слова-ми – по решению партийного руководства) предприятие начинает выпускать другую продукцию: – Er sagte ihm noch, dass solche Leute wie sie beide jetzt die Macht zu handhaben hätten – wer denn sonst, wenn nicht sie! – (с. 67) или – Er (имеется в виду предприятие) produziert seit vier Wochen anderes Zeug. Sicher doch auf Anweisung höherer Stellen – ( с. 122).

Page 25: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

80 О. А. СтепаненкоИроничное отношение писательницы (с.

67, 97) к излишней риторике, громким словам своих героев, смысл которых иногда непоня-тен им самим, явно чувствуется в следующих контекстах: Ernsthaft hörten die Festgäste den ernsthaften Reden zu, und selbst bei den sorgfältig eingestreuten humorvollen Zitaten wollte sich das Lachen nicht rechtzeitig einstellen; <...> er lernte immer grössere Worte gebrauchen, je mehr ihm trotz seines verzweifelten Suchens ihr Sinn entschwand.

В ходе исследования подтвердилась наша гипотеза о том, что, в отличие от политиче-ского, литературно-художественный дискурс не является тоталитарным по своей сути, а имеет лишь его отдельные признаки. Следует учесть стремление писателей как можно реа-листичнее представить жизнь и поделиться своим видением социально-политической си-туации. В этой связи становится понятной не-избежность той политической тональности, которая присуща их прозе. Произведения из-вестных прозаиков ГДР «пронизаны» духом времени и могут по праву рассматриваться в качестве объективных свидетелей своей эпо-хи.

Примечания

1 Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса. М., 2000. С. 30.2 Васильев, Л. С. Комплекс «свои-чужие» как историко-культурный и политико-социальный феномен // Мы и они. Конформизм и образ другого. М., 2007. С. 96.3 Там же. С. 93.4 Fix, U., Barz D.Sprachbiographien : Sprache und Sprachgebrauch vor u. nach der Wende von 1989 im Erinnern und Erleben von Zeitzeugen aus der DDR / U. Fix, D. Barz. Frankfurt a.Main, 2000.

5 Там же. S. 150.6 Трошина, Н. Н. Когнитивная парадигма в лингвостилистике // Парадигмы научного знания в современной лингвистике. М., 2006. С. 121.7 Weiskopf, F. C. Wer kene Wahl hat, hat die Qual // Kleine deutsche Prosa. Л., 1976. S. 159.8 Fix U. Sprachbiographien. S. 152, 155.9 Трошина, Н. Н. Когнитивная парадигма в лингвостилистике. С. 124.11 Ионин, Л. Г. Социология культуры. М., 1996. С. 181.11 Wolf, Chr. Der geteilte Himmel. Leipzig, 1966. S. 80.12 Liersch, W. Von der Ankunft zur Anwesenheit // Ansichten. Aufsätze zur Literatur der DDR. Halle(Saale), 1976. S. 165.13 Neubert, W. Realer Sozialismus – Sozialistischer Realismus // Ibid. S. 49.14 Magenau, Jörg. Die Litarutur als Sehnsuchtsorgan // Christa Wolf. Eine Biographie. Berlin, 2002. S. 314.15 Jarmatz, K. Die Wirklichkeit der Erzähler // Ansichten. Die Aufsätze zur Literatur der DDR. Halle (Saale), 1976. S. 80.16 Neubert, W. Realer Sozialismus – Sozialistischer Realismus // Ibid. S. 49.17 Мотылева, Т. Проза Кристы Вольф // Криста Вольф. Избранное. М., 1979. С. 18.18 Plavius, H. Die Entdeckung des Ichs durch Phantasie // Ansichten. Die Aufsätze zur Literatur der DDR. Halle (Saale), 1976. S. 130.19 Spiewok, W. Hermann Kant // Romanführer A – Z. Berlin, 1979. S. 380.20 Liersch, W. Von der Ankunft zue Anwesenheit // Ansichten. Aufsätze zer Literatur der DDR. Halle (Saale), 1976. S. 171.21 Мотылева, Т. Проза Кристы Вольф. С. 9.

Page 26: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Ассоциативная лингвистика становится сегодня одним из приоритетных направлений в современной лингвистической науке. Изуче-ние ассоциативного значения слова позволяет глубоко и полно представить концептуальную природу элементов реальной действительно-сти, построить концептуальные модели язы-ковой картины мира. Цель настоящей статьи – построение ассоциативного поля концепта ‘огонь’ как средства конструирования про-цесса познания и выявление его общих и ин-дивидуальных концептуальных признаков в английской и татарской концептосферах.

Ассоциативный эксперимент (далее АЭ), несомненно, является ценным при понима-нии индивидуальных особенностей различ-ных культур, поскольку с помощью данного метода можно судить об особенностях функ-ционирования языкового сознания человека или целой нации. Настоящий метод можно рассматривать как «специфичный для данной культуры и языка “ассоциативный профиль” образов сознания, интегрирующий в себе ум-ственные и чувственные знания, которыми обладает конкретный этнос»1. Изучение язы-кового сознания предполагает, что в процессе исследования единиц языка и языковых струк-тур выявляется их психологически реальное содержание – в каком реальном, «психологи-чески достоверном» наборе семантических компонентов то или иное значение существу-ет в сознании народа, в каких отношениях по яркости и актуальности находятся между собой отдельные смысловые компоненты, об-разующие семантику слова, каковы реальные смысловые связи слов и структур в языковой памяти человека2.

Полученное ассоциативное поле слов-символов на определенное слово-стимул мо-жет рассматриваться как своеобразная форма «овнешнения» структуры одноименного кон-

цепта, существующего в сознании носителя данной культуры. Мы, вслед за Е. С. Кубряко-вой, считаем, что слово-стимул в данной си-туации выступает как «…тело знака для кон-цепта или группы концептов, как носитель определенного кванта информации, закре-пленного за его оболочкой в акте наречения соответствующего объекта», и одновременно является оператором, который при активиза-ции сознания вызывает к жизни целую цепоч-ку сложных ассоциаций3.

В нашем эксперименте принимали уча-стие 70 информантов-англичан, британцев, и 100 информантов-татар, всего – 170 респон-дентов в возрасте от 18 до 60 лет, различных профессий и родов деятельности. В ходе АЭ соблюдались следующие требования: 1) неза-интересованность информантов в результатах эксперимента; 2) при желании, анонимность участников; 3) неограниченность в количе-стве ассоциаций; 4) неограниченность дли-тельности латентного периода. В результате эксперимента было получено 386 реакций в английской аудитории и 660 реакций в та-тарской аудитории. Выявлялись также визу-альные стереотипы: некоторые англичане не ограничивались вербальными ассоциациями, сопровождая свои анкеты картинками.

На I этапе испытуемые получают слово-стимул (fire – англоязычные и ут – татароя-зычные респонденты), на который они реа-гируют первыми возникшими ассоциациями, при этом их выбор не ограничивается клас-сифицирующими или количественными при-знаками. На II этапе полученные реакции рассматриваются с лингвистической и психо-лингвистической точки зрения. При анализе данных АЭ с лингвистической точки зрения учитываются их формально-грамматические особенности: реакции классифицируются как реакции-предложения, реакции-сказуемые,

Д. Д.Хайруллина

КОНЦЕПТ ‘ОГОНЬ’ В АНГЛИЙСКОМ И ТАТАРСКОМ ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ

(ИЗ ОПЫТА ПРОВЕДЕНИЯ АССОЦИАТИВНОГО ЭКСПЕРИМЕНТА)

Статья посвящена описанию ассоциативного поля универсального концепта ‘огонь’ в ан-глийском и татарском языках и выявлению его общих и специфических когнитивных призна-ков в различных концептосферах.

Ключевые слова: ассоциативный эксперимент, ассоциация, концепт.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 81–84.

Page 27: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

82 Д. Д. Хайруллинареакции-словосочетания и реакции-словоформы4, рассматривается распределе-ние реакций по частям речи5. Определяется иерархия семем в составе семантемы, выяв-ляются дополнительные смыслы слова, ре-презентирующего концепт.

Ассоциативное поле полученных реак-ций в обеих группах является насыщен-ным и разнообразным как по семантике, так и по грамматическим признакам. Сле-дует отметить, что в обеих концептосфе-рах реакции-слова явно преобладают над реакциями-словосочетаниями (составляю-щими 19 % в обеих аудиториях) и реакциями-предложениями (7 % в английском языке и 3 % в татарском). Наиболее распространённым видом реакций (74 % и 78 % соответственно) является словоформа. При этом в английском языке информантами чаще употребляются имена существительные (60 %), менее частот-ными являются прилагательные (36 %) и гла-голы (4 %). В татарской аудитории реакции-существительные составляют 49 %, прилага-тельные – 26 %, глаголы – 22 %, наречия – 3 %. И в английском, и в татарском сознании преобладают парадигматические связи.

Респонденты дают ассоциации, отражаю-щие различные связи слова. Возьмем, к при-меру, ассоциативное поле слова-стимула fire: словообразовательные ассоциации (fireplace, fireman, fire-engine), синонимические (burning, flame, combustion), сочетаемостные (destructive, red, uncontrollable), фразеологи-ческие (play with fire, be on fire), тематические (smoke, ashes, coals, log), эмоциональные (passion, caution, fear, inspiration), ассоциа-ции, связанные с литературой, мифологией (scourge of Prometheus, the Red Dragoonus).

Ассоциативные связи характеризуются нами как частотные, если возникают у многих носителей языка, и единичные, если встреча-ются в ответах информантов не более двух раз. В составе ассоциативного поля слова-стимула fire наиболее частотными являются следующие реакции: hot (горячий) – отмеча-ют 53 % респондентов, flame (пламя) – 35 %, burning (горение) – 25 %, dangerous (опасный) – 21 %, destructive (разрушительный) – 21 %. Среди реакций слова-стимула ут маркера-ми являются: кайнар (горячий) – 74 %, учак (костер) – 63 %, ялкынлы (пламенный) – 40 %, җылы (теплый) – 35 %, куркыныч (опас-ный) – 31 %, якты (светлый) – 28 %. Среди единичных ответов можно назвать primitive

community (первобытное общество), survival (спасение), means of cooking (источник пищи), imagination (воображение) в английском и ри-зык (пища), машина утлары (автомобильные фары), табигать (природа), сафлык (чисто-та), чаткы (лучина) в татарском языках. Ре-спонденты приводят и некоторые конкретные номинации. Так, в татарском языке зафикси-рована реакция «Казан утлары» («Огни Ка-зани») – название журнала, являющегося до-статочно известным в татарской культуре.

В результате АЭ были восстановлены основные значения английского слова-имени концепта. Сравним словарную и ассоциатив-ную статьи: Fire 1. burning that produces bright light, heat and smoke; 2. destructive burning; 3. burning fuel in a grate, furnace, etc. for cooking food or heating a room; 4. apparatus for heating rooms; 5. shooting from guns; 5. strong emotion; angry or excited feeling; enthusiasm; 6. strong criticism6.

Выявленные ассоциаты к ЛСВ1 «состоя-ние горения с выделением яркого света, теп-ла и дыма» составляют 35 % всех ответов: heat, burning, flame, combustion, light, warmth, smell, ashes и др. Ассоциаты к значению «по-жар» – 24 %: water, disaster, danger, caution, devastation, forest fire и т. д. Ассоциаты к зна-чению «горящая куча чего-либо в камине или печи для приготовления пищи или обогрева комнаты» – 21 %: house fire, comfort, log fire, beach fire, food, bonfire и др. Ассоциаты, вы-являющие значение «обогревательные при-боры» – 6%: chimney, electric fire, gas fire, fireplace, furnace. Ассоциаты к значению «стрельба» – 7%: gun fire, weapon, expulsion, bomb, B 52, ferocious, bad, aggressive и др. Ассоциаты к значению «сильные эмоции и чувства» – 3 %: agony, love, passion, anger, inspiration. Другие ассоциаты составляют 4 %: constructive fire, mesmerizing of pleasant events, sad, crazy и т. д. Как видно из процент-ных соотношений, реализуются ЛСВ1, ЛСВ2 и ЛСВ3. Незначительно представлены в кон-цептосфере англичан восприятие огня как «стрельбы» (7 %), «обогревательного при-бора» (6 %) и «эмоции или чувства» (3 %). Интересно, что ЛСВ6 «сильная критика» (0 %) совсем не актуализируется в обыденном сознании, что может свидетельствовать о не-соответствии лексического и психологически реального значения слова.

В современном толковом словаре татар-ского языка отмечаются следующие дефини-

Page 28: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

83Концепт ‘огонь’ в английском и татарском языковом сознании ции лексемы-имени концепта ут (огонь): Ут 1) яна торган әйберне чорнап алган ялкын; 2) яктырткыч прибордан таралган якты-лык; 3) кабызылган, яндырылган яктырткыч әсбаплар турында; 4) атыш, ату; 5) сугыш, көчле сугыш хәрәкәтләре; сугыш барган урын; 6) янгын; 7) күзләрдәге ялтырау; 8) көчле хис, тойгы; 9) дәрт, ялкын; көч7.

В результате обработки данных АЭ были восстановлены многие значения имени изу-чаемого концепта. Ассоциаты к ЛСВ1 «охва-тившее предмет пламя» – 56 %: учак, стихия, ялкынлы телләр, очкын, төтен, кисәү и т. д.; к ЛСВ2 «свет» – 7 %: яшен, нур, кояш, чаткы, шәм, шырпы уты, машина утлары и др.; к ЛСВ3 «осветительный прибор» – 4 %: лампоч-ка, электричество, яктылык чыганагы, сүнә и т. д.; к ЛСВ4 «стрельба» – 6 %: үлем, шок, куркыныч, куркыта; к ЛСВ5 «война» – 4 %: юк итүче, кан, кайгы, усал; к ЛСВ6 «пожар» – 17 %: бәлә-каза, янгын, пожар, чырт-чырт, дөрли, камап ала, җимерә; к ЛСВ8 «сильное чувство» – 3 %: мәхәббәт, сөю, хис, романти-ка; к ЛСВ9 «страсть, пыл» – 2 %: көч, дәрт, энергия, тизлек. Другие ассоциации – 1 %: сафлык, яшьлек, кәеф, сердәш и др. Данные наблюдения позволяют предположить, что для наивного сознания более важными ока-зываются чувственно воспринимаемые свет и тепло горящего пламени и его разрушитель-ность для жизни, то есть реализуются ЛСВ1 и ЛСВ6. Значение «блеск в глазах» (ЛСВ7) не фиксируется в сознании татар.

В обеих концептосферах огонь представля-ется разноцветным (colourful / төрле төсле), красным (red / кызыл), желтым (yellow / сары) или оранжевым (orange / кызыл-сары), одна-ко в английском сознании встречается ассо-циация white flame (белое пламя), что может быть осмыслено не как цветовая характери-стика огня, а как реализация концептуального признака «святость», «благородство», так как белый цвет ассоциируется с чем-то высоко-нравственным, чистым. На шкале температур применительно к огню отсутствует полюс холода, что в принципе естественно: состоя-ние варьируется от теплого (warm / җылы) до раскаленного (high temperature / кызу), при этом высокая температура огня ассоции-руется британцами с горением тела, вызван-ным болезнью: fever (жар, лихорадка), bodily inflammation (жар, воспаление), pain (боль). В сознании современного носителя английского языка сохраняется и научное знание об огне –

the result of chemical reaction (результат хими-ческой реакции), fire transforms things through heat, i. e. water to air (огонь видоизменяет вещи температурой, например воду превра-щает в пар), combination of gases (комбинация газов) и т. д, что не отмечено в татарской кон-цептосфере. Наблюдается значительное сход-ство в стереотипах оценки настоящей стихии: в обоих языках огонь воспринимается, глав-ным образом, отрицательно, хотя встреча-ются и положительные реакции. Так, огонь вызывает у англичан ассоциации, связанные с приятными воспоминаниями, проведенны-ми на свежем воздухе: barbeque (барбекю), an open fire in ski resorts (открытый огонь на лыжных курортах), it’s so nice to sit around a fire to get warm in winter (так приятно сидеть вокруг костра и греться зимой). Наивное со-знание татар, в отличие от англичан, ассоции-рует огонь с молнией (яшен), солнцем (кояш), звездами (йолдыз), и здесь обнаруживается культурно-мифологическое содержание: в ве-рованиях многих народов они представляют-ся небесным огнем, столь же важным, как и земной огонь.

Данные психолингвистического экспери-мента позволяют выделить и некоторые до-полнительные смыслы концепта. Так, общи-ми для обеих концептосфер являются:

1) огонь – это необходимость в быту: source of heat and light / җылылык, яктылык чыганагы (источник тепла и света), means of cooking / пешерү чарасы (источник пищи);

2) огонь – опасность, разрушительность (в татарском сознании огонь вызывает образ же-стокого убийцы (үтерүче), разрушителя (юк итүче), ассоциируется с шоком (шок) и кро-вью людей (кан); в английском сознании его связывают с самолетом-бомбардировщиком (В 52), оружием (gun, weapon), взрывом (explosion), бомбой (bomb));

3) огонь – амбивалентное явление: friend and evil of a man (друг и враг человека), more of a taker than a giver (больше забирает, чем дает), good when under control (хорош под контролем); сердәш (наперсник), ярдәмче (по-мощник), яхшы (хороший) – бәлә-каза (бед-ствие), усал (злой), куркыныч (опасный);

4) огонь – тайна: magical (волшебный), серле (таинственный);

5) огонь – жизнь во всех ее проявлениях: яшәү (жизнь), яшьлек (молодость), мәхәббәт (любовь), үлем (смерть); в английском созна-нии огонь – не просто жизнь, это новая жизнь

Page 29: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

84 Д. Д. Хайруллина(new life), какие-то изменения в ней (changes), в то же время это судьба (destiny), которую нельзя изменить.

Концепт ‘огонь’ в английской этноконцеп-тосфере включает следующие дополнитель-ные признаки: 1) мужское начало: masculine (мужской); 2) тяжелое испытание, болезнь: survival (выживание), hell (ад), pain (боль), agony (агония, мучение); 3) божественное чудо, святость: God (бог), the gift of the world (подарок мира), white flame (белое пламя); 4) комфорт и удовольствие: warm (теплый), cosy (удобный), romantic (романтичный), nice (красивый), winter (зима); 5) центр, семей-ный круг: family (семья), Christmas (рожде-ство), campfire (костер); 6) праздник, веселье: fireworks (фейерверк), fun (веселье), barbeque (барбекю), Christmas (рождество).

В татарской этноконцептосфере отличи-тельными признаками являются: 1) родной очаг: өй (дом), гаилә (семья), мич (печь), рәхәтлек (комфорт); 2) живое существо: ка-мап ала (охватывает), оча (летит), тирбәлә (развевается); 3) символ свободы и продолжи-тельности: чиксезлек (свобода), дәвамчылык (продолжительность); 5) объект уважения и поклонения: мәңгелек ут (вечный огонь).

Итак, ассоциативная структура концепта “огонь” является многомерной и предполага-ет множество интерпретаций. Комплексный анализ ассоциативных реакций позволяет представить динамичную организацию дан-ного концептуального поля и выявить его национально-культурные особенности. Ре-

зультаты АЭ могут быть применены в межъя-зыковых и межкультурных сопоставительных исследованиях, при составлении националь-ных портретов носителей английского и та-тарского языков, а также при изучении взаи-модействия языковых систем.

Примечания

1 Уфимцева, Н. В. Сопоставительное иссле-дование языкового сознания славян // Мето-дологические проблемы когнитивной линг-вистики. Воронеж, 2001. С. 67.2 Попова, З. Д. Очерки по когнитивной линг-вистике / З. Д. Попова, И. А. Стернин. Воро-неж, 2003. С. 43. 3 Кубрякова, Е. С. Человеческий фактор в языке : Язык и порождение речи. М. : Наука, 1991. С. 103.4 Мартинович, Г. А. Опыт комплексного ис-следования данных ассоциативного экспе-римента // Вопр. психологии. 1993. № 2. С. 93–99.5 Горошко, Е. И. Интегративная модель сво-бодного ассоциативного эксперимента. Харь-ков ; М. : Изд. группа «РА – Каравелла», 2001. 320 с.6 Longman Dictionary of English Language and Culture. Longman Сorpus Network. British National Corpus. Longman Group LTD, 1992. С. 480.7 Татар теленең аңлатмалы сүзлеге. Казан : «Матбугат йорты» нәшрияты, 2005. С. 614.

Page 30: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Н. Р. Хамитова

СЕМАНТИКА И СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОТГЛАГОЛЬНЫХ ДЕРИВАТОВ В БАШКИРСКОМ ЯЗЫКЕ

Статья посвящена семантике и словообразовательной структуре отглагольных дерива-тов в башкирском языке. В процессе субстантивации самым продуктивным является переход имен действия, причастий настоящего времени, глагольных основ и залоговых форм неко-торых глаголов; при адъективации наблюдается достаточно активный переход причастий прошедшего и будущего времени, имен действия и залоговых форм отдельных глаголов; при адвербиализации продуктивным можно назвать переход деепричастий на -а/-ә,-п.

Ключевые слова: башкирский язык, словообразование, отглагольные дериваты, субстан-тивация, адъективация, адвербиализация, конверсия.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 85–89.

Характерной чертой развития современно-го башкирского языка на современном этапе является заметное усиление процесса слово-образования как основного пути обогащения его словарного состава.

В ходе словообразовательного процесса производящие основы подвергаются различ-ного рода изменениям: изменяются в количе-ственном плане – несколько производящих основ соединяются в одно целое, иногда по-является повторение одной и той же основы; нередко происходят определенные изменения в их морфемной структуре; происходят изме-нения также в фонемной структуре и в систе-ме ударения; иногда наблюдаются изменения в их семантической структуре и т. д. В силу этого в современном башкирском языке, как и в большинстве других тюркских языков, су-ществуют следующие способы словообразо-вания: лексический, лексико-семантический, фонологический, морфематический, аббре-виация, лексико-грамматический, лексико-синтаксический.

В данной работе нами рассмотрены осо-бенности образования имен существитель-ных, имен прилагательных и наречий в баш-кирском языке лексико-грамматическим спо-собом, производящей основой которых явля-ются глаголы.

Как известно, проблематика переходности частей речи охватывает обширный круг во-просов в лингвистической литературе.

В процессе исторического развития языка отдельные слова, хотя и сохраняют прежние фоно-морфемные структуры, утрачивают свои первоначальные лексические значения, изменяют грамматические признаки и фор-мы. В результате появляются новые лекси-ческие единицы, формально сохраняющие

прежние структуры, но в то же время обла-дающие новыми лексико-семантическими и грамматическими признаками. При этом из-меняются их морфологические и синтаксиче-ские функции; одним словом, эти процессы приводят к полному преобразованию приро-ды производящих основ и формированию на их базе новой лексемы, относящейся к друго-му лексико-грамматическому разряду, то есть к другой части речи.

Сведения по этому способу словообразо-вания в тюркологии можно найти в работах А. А. Юлдашева, Ф. А. Ганиева и других, а в башкирском языкознании – в работах Т. М. Гарипова, М. Х. Ахтямова, З. З. Абсалямова, К. Г. Ишбаева.

Переход слов из одного лексико-грамматического класса в другой, в результа-те которого одна и та же форма свободно упо-требляется в роли двух частей речи в научной терминологии носит название «конверсии». Этот термин впервые в тюркологии был упо-мянут Ф. А. Ганиевым в работе «Конверсия как один из способов словообразования в со-временном татарском литературном языке»1, а среди башкирских исследователей А. А. Юлдашевым в работе «Конверсия в тюрк-ских языках и ее отражение в словарях»2. По мнению этих авторов, слова одной части речи переходят в другую, не претерпевая при этом никаких внешне выраженных структурных изменений в лексемной основе, и рассматри-ваются как способ словообразования.

В тюркской лингвистике есть точка зрения о том, что явление переходности в системе ча-стей речи – это не грамматическое явление, а следствие недифференцированности лексем, нечеткости слов как представителей разных групп. Так, одной из важнейших граммати-

Page 31: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

86 Н. Р. Хамитоваческих особенностей, отличающих тюркские языки от других, В. Г. Егоров считал диф-фузность частей речи, морфологическую не-расчлененность имен и глаголов в тюркских языках: «Части речи не успели здесь оконча-тельно выделиться, так сказать, откристалли-зоваться и грамматически оформиться, как в некоторых индоевропейских языках»3.

Н. К. Дмитриев по этому поводу не раз пи-сал о том, что тюркские части речи совершен-но не похожи на части речи в русском языке, так как в первых части речи не вполне еще грамматически оформились, в результате чего можно выделить лексический пласт слов, «…которые по существу не вмещаются в рамки одной какой-нибудь части речи, а представ-ляют какие-то переходные величины между двумя или даже тремя категориями»4.

Переход слов из одной части речи в дру-гую сопровождается определенными лексико-грамматическими изменениями: 1) между производным словом и исходной основой возникает материально-семантическая связь; 2) иной становится в сравнении с исходной основой семантика производного слова; 3) в другом виде предстает и сочетаемость про-изводных слов; 4) изменяется парадигма сло-ва, то есть оно воспринимает все граммати-ческие признаки той части речи, в которую переходит.

Теперь рассмотрим некоторые случаи пе-рехода отдельных основ в имена существи-тельные, прилагательные и наречия на кон-кретных примерах.

I. Переход глагольных основ в имена суще-. Переход глагольных основ в имена суще-ствительные (субстантивация). В категорию имен существительных переходят обычно имена действия, причастные формы глаголов прошедшего, настоящего, будущего време-ни, инфинитивные формы глагола, залоговые формы некоторых глаголов (взаимный залог) и глагольные основы.

1. В результате субстантивации имен дей-ствий на -ш, -ыш/-еш, -ош/-өш; -у/-ү, -ыу/-еү, -оу/-өү; -маҡ/-мәк образуются существитель-ные, обозначающие названия результата дей-ствия и названия пищевых продуктов.

а) Имена действия на -ш, -ыш/-еш, -ош/-өш: ал/ыш ‘борьба’, ас/ыш ‘открытие’, бәрел/еш ‘столкновение’, йөрө/ш ‘ход’, ила/ш ‘плач’, йыйыл/ыш ‘собрание’, ҡара/ш ‘взгляд’, ҡас/ыш ‘прятки’, таны/ш ‘знакомый’, таб/ыш ‘на-ходка’, тор/ош ‘состояние’, ултыр/ыш ‘засе-дание’, уң/ыш ‘урожай, успех’.

Примеры: Самат уға шаян ҡараш таш-ланы (Ф. Аҡбулатова). ѓая төҫлө күтәрелеп, өҫтөнә йондоҙ ултыртылған һәйкәлдең йөҙләүенә кешелектең яҡты яҙмышы өсөн оло алыш барған йылдарҙа Блюхер етәкселегендәге партиҙандар армияһының ошо ауыл аша үтеүе тураһында яҙылған (Н. Мусин). Ярар, ҡолаҡҡа ятмаҫ хәбәреңде сурытма. ҫыйылыш нисек үтте һуң? (Н. Мусин). Ғ инде уларҙан ҡалған майҙандар сәсеүлектәргә әйләнеп уңыш бирә башлағас, был мәшәҡәттең ни тиклем файҙалы булғанын өҫтәлмә меңәр центнерҙар шунда уҡ тойҙорасаҡ! (Н. Мусин).

б) Имена действия на -у/-ү, -ыу/-еү, -оу/-өү: аптыра/у ‘удивление’, арна/у ‘посвяще-ние’, ат/ыу ‘выстрел’, бейе/ү ‘пляска, танец’, буя/у ‘краска’, бүл/еү ‘деление’, ең/еү ‘побе-да’, ила/у ‘плач’, көл/өү ‘смех’, көт/өү ‘ста-до’, килеш/еү ‘соглашение’, ҡызыҡһын/ыу ‘интерес, любопытство’, маҡта/у ‘хвала’, сәс/еү ‘сев’, уҡы/у ‘учеба’, шаяр/ыу ‘шутка’, яз/ыу ‘письмо’.

Примеры: Шаянлыҡ аптырау менән ал-машынды (Ф. Аҡбулатова). Бейеү башланғас, Гөлсирә уның янына үҙе килде (Ф. Аҡбулатова). Уҡыу – йәшлегенең иң матур йылдарын-да тәнендә, йөрәгендә ташып барған көс-ҡеүәтте аҡыллы рәүештә сарыф итер берҙән-бер сара ине (Ф. Иҫәнғолов). Шулай ҙа күңелендә ҡыҙыҡһыныу ҡуҙғалғайны инде (Б. Рафиҡов). Колхоздар ҡушылған йылда яңы ғына һайлап ҡуйылған председатель, парторг, комсорг гел генә бергә булдылар, теләһә ҡайһы мәсьәлә буйынса ла мотлаҡ кәңәшләшеп кенә килешеү төҙөнөләр.

в) Имена действия на -маҡ/мәк: ик/мәк ‘хлеб’, ҡой/маҡ ‘блин, оладья’, табыш/маҡ ‘загадка’, уй/маҡ ‘наперсток’, уҫ/маҡ ‘драка’, һуҡ/маҡ ‘тропа’.

Примеры: Сит ил ҡунаҡтарын колхоз хужалары икмәк, тоҙ менән ҡаршы ал-дылар. Түбән синыф уҡыусылары йүгереп арығанлыҡтан табышмаҡ уйнарға булдылар. ҫәйҙең йәмле иртәләрендә ҡоштарҙың моңло тауыштары, әсәйҙең тәмле ҡоймаҡ еҫтәре танауҙы ҡытыҡлап уята торғайны.

Юҡ унда тапалған юлдар,Тик ташлы һуҡмаҡ ҡына,Тауҙың үренә ҡыйыуҙарТырышып-тырмашып менә (Р. Ниғмәти).2. В результате субстантивации инфини-

тивных форм глаголов на -ырға/-ергә образу-ются имена существительные, обозначающие

Page 32: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

87Семантика и словообразовательная структура ...названия предметов быта и пищевых про-дуктов: ашарға ‘пища’, тартырға ‘курево, та-бак’, эсергә ‘питьё’, кейергә ‘одежда, обувь’, яғырға ‘дрова’.

Примеры: Эсеү арҡаһында унан да, бы-нан да ҡыуылды. Эшләмәгәс, эсергә ҡайҙан тапты икән? (Ф. Аҡбулатова). ғнүәр парт-ком секретарына ҡарата асыуын баҫыу өсөн тартырға алды ла сығып китте. Ниндәйҙер таныш түгел әҙәм ашарға алды ла тиҙ генә сығыу яғын ҡараны. ѓыҙҙар фатирға урынлашҡандан бирле яғырға еткерә алмай йонсонолар.

3. В категорию имен существительных переходят залоговые формы некоторых гла-голов. При этом образуются имена существи-тельные со значением «характеризующийся тем процессом, который обозначен произво-дящей основой»: ат/ыш ‘стрельба’, ҡыйрал/ыш ‘разгром’, от/ош ‘выигрыш’, саб/ыш ‘скачки’, сүк/еш ‘молоток’, үҫ/еш ‘развитие’, һөйлә/ш ‘говор’, һуғ/ыш ‘война, сражение, бой’, ынтыл/ыш ‘стремление’, языл/ыш ‘на-писание’.

Примеры: Атыш тауышына йоҡоһонан шашып уянған Шәмси унан аталыҡ йылмай-ыуын ала алманы, сөнки ул һалҡын ине инде (Ә. Хәйри).

Шартлау, ҡыйралыш ... Бөтә ир-егеткәКилеп тейҙе уның шауҡымы (Н. Нәжми).ѓыҙыл байраҡты ҡыҙыл һөңгө менән

һаҡларбыҙ.ѓанлы һуғыш булһа ла, ихтилалды

яҡларбыҙ (Ғ. Дәүләтшина).4. В результате субстантивации некото-

рых глагольных основ, образуются имена существительные, выражающие значение «результата действия, обладания качества-ми, свойствами, соотнесенными с глагольной основой»: бура– ‘рубить’ > бура ‘сруб’, күс– ‘переходить, переселяться, переезжать’ > күс ‘рой’, өң– ‘рыть’ > өң ‘берлога, логово, нора’, тын– ‘успокаивать’ > тын ‘дыхание’, уй– ‘вы-резать’ > уй ‘мысль, дума’, уң– ‘уродиться, удаваться’ > уң ‘удача, успех’, шеш– ‘опухать, распухать’ > шеш ‘опухоль’.

Примеры: Шул саҡта инә ҡорт кәңәшкә бөтә күсте йыйған («Айыу менән бал ҡорттары» әкиәте). Ата бурһыҡ, бер ни ҙә тота алмайынса, арып-талып, ас көйө өңөнә ҡайтып йығылған («Ике бурһыҡ» әкиәте). Таибәне ниндәйҙер кимәлдә кәмһетә алы-уынан ҡәнәғәтлек кисерҙе. Хатта күңел төбөндә ятҡан шеш һытылғандай булды

(Ф. Аҡбулатова). Ѓҙөк-өҙ тын алған апаһының нимә ишаралағанын баштараҡ аңламай торҙ (Ф. Аҡбулатова).

5. В результате субстантивации причастий прошедшего времени на -ған/-гән, -ҡан/-кән образуются имена существительные, выража-ющие названия конкретных предметов: бөк/кән ‘пирог’, ҡапҡан ‘капкан’, ҡор/ған ‘штора’, ойот/ҡан ‘катык, кислое молоко’.

Примеры: Тәҙрәләге ҡорғандарың селтәрле,Араһынан елдәр үтерме,Кулдарыңды ҡыҫып күрешмәгәс,Хатҡа яҙып һүҙҙәр бөтөрмө (ҫыр).ѓарт тирә-яғын байҡап сыҡҡандан һуң

ҡапҡан ҡуйыр өсөн урын әҙерләне.6. В результате субстантивации причастий

настоящего времени на -усы/-үсе, -ыусы/-еүсе, -оусы/-өүсе образуются имена существитель-ные со значением характерного действенно-го признака: бағ/ыусы ‘няня’, бейе/үсе ‘тан-цор’, буя/усы ‘маляр’, ең/еүсе ‘победитель’, йөз/өүсе ‘пловец’, кимер/еүсе ‘грызун’, көт/өүсе ‘пастух’, төз/өүсе ‘строитель’, туҡы/усы ‘ткач’, уҡы/усы ‘ученик’, уҡыт/ыусы ‘учи-тель’, һат/ыусы ‘продавец’, яз/ыусы ‘писа-тель’/

Примеры: Еңеүсе өсөн Тыуған илдең намыҫын һаҡлауҙан да артыҡ бәхет бар-мы икән донъяла? Мәктәпкә яңы уҡыусы килгәнме тип һораштылар әле, – тине Дилбәр (Ф. Аҡбулатова). Мин бәләкәйерәк саҡта уҡытыусы булырға хыяллана торғайным. Бер ниндәй ҙә картала күрһәтелмәгән Ерекле йылғаһы буйындағы иҫке баракта көнө буйы эшләп арыған төҙөүселәр йоҡлай ине (Н. Мусин).

Магазиныбыҙ һәләк шәп,Џҙе бейек, үҙе аҡ.Тик һатыусы вазифаһынБашҡара унда ... йоҙаҡ (Ф. Әүмәров).7. Также в разряд имени существительно-

го переходят причастия будущего времени на -асаҡ/-әсәк, -аһы/-әһе. При этом образуются существительные, выражающие названия отвлеченных, абстрактных понятий: ал/асаҡ (= ал/аһы) ‘долг (за кем-либо)’, бир/әсәк (= бирәһе) ‘долг, задолженность’, кил/әсәк ‘бу-дущее’, көт/әсәк (= көтәһе) ‘долг’, күр/әсәк (= күрәһе) ‘судьба’.

Примеры: Тимәк, киләсәккә ҡарап йәшәргә кәрәк. Китаптарҙа йыш яҙылғанса, яҡты киләсәккә! (Ф. Аҡбулатова). Күрәсәкте күрмәй – гүргә инеп булмай.

Page 33: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

88 Н. Р. ХамитоваII. Переход глагольных форм в категорию

имён прилагательных (адъективация).В категорию имён прилагательных пере-

ходят причастия прошедшего и будущего времени, имена действия, залоговые формы некоторых глаголов, начальные формы от-дельных глаголов.

1. Переход причастий прошедшего време-ни на -ған/-гән, -ҡан/-кән в разряд имен при-лагательных: бешмә/гән (ит) ‘сырое (мясо)’, бул/ған (кеше) ‘деловой (человек)’, ебе/гән (икмәк) ‘размякший (хлеб)’, ет/кән (ҡыз) ‘со-вершеннолетняя (девушка)’, йәшә/гән (кеше) ‘старый (человек)’, кип/кән (үлән) ‘сухая (трава)’, көтөлмә/гән (ҡунаҡ) ‘нежданный (гость)’, ҡайна/ған (һөт) ‘кипяченое (моло-ко)’, тыу/ған (ил) ‘родная (страна)’, һүн/гән (усаҡ) ‘затухший (костер)’.

Примеры: Таибә һалҡын, һүнгән ҡарашын иренә төбәне (Ф. Аҡбулатова). Туйған ерҙән тыуған ер яҡшы (Мәҡәл). Көтөлмәгән ҡунаҡтарҙың килеп төшөүе беҙҙең пландарҙың ҡырҡа үҙгәреүенә сәбәп булды. Уҡыусылар кипкән япраҡтарҙан гербарий эшләнеләр.

2. Переход причастий будущего времени на -р, -ар/-әр, -маҫ/-мәҫ в разряд имен при-лагательных: бош/маҫ (кеше) ‘беспечный (человек)’, бөт/мәҫ (дәрт) ‘неистощимый (за-дор)’, ҡайна/р (аш) ‘горячая (пища)’, ҡаҡша/маҫ (көс) ‘нерушимая (сила)’, ос/ар (ҡоштар) ‘перелетные (птицы)’, үт/мәҫ (балта) ‘тупой (топор)’, һүн/мәҫ (дан) ‘неувядаемая (слава)’, ян/ар (газ) ‘горючий (газ)’.

Примеры: Көсө арта һәр көн һайын,ҫәшәрә тыуған ерем.Ерзә һүнмәҫ ҡояш булыпБалҡы һин, бөйөк илем! (Ф. Әүмәров).ҫөрәгең һайрар ҡош булып урманға атылһа

ла, сабыр итәһең шул ... (З. Биишева).3. Переход имен действия на -у/-ү, -ыу/-

еү, -оу/-өү в категорию имен прилагатель-ных: аҫра/у (бала) ‘подопечный (ребенок)’, ауыры/у (кеше) ‘больной (человек)’, бөрк/өү (һауа) ‘душный (воздух)’, имше/ү (һыу) ‘еле теплая (вода)’, ире/ү (ҡар) ‘талый (снег)’, йонсо/у (көн) ‘пасмурный (день)’, ҡый/ыу (кеше) ‘смелый (человек)’, ҡырҡ/ыу (ел) ‘рез-кий (ветер)’, ҡыҫта/у (өй) ‘тесный (дом)’, ҡыз/ыу (ваҡыт) ‘горячая (пора)’, тынсы/у (бүлмә) ‘душная (комната)’, ура/у (юл) ‘круговая (до-рога)’, ярһы/у (күңел) ‘пылкая (душа)’.

Примеры: ҫүгерә-саба торғас, йөрәккә йыртҡыс тырнаҡтары шикелле батып инергә

әҙер торған хәтирәләренең үткерлеге кәмене, ярһыу уйҙары һүрелә төштө (Б. Рафиҡов). Тынсыу бүлмәләрҙән халыҡ йәһәтерәк сығыу юлын эҙләне.

Әүмер юлы бик ҡатмарлы, уйлап баҡһаҡ,Берәү һайлай урау юлды – еңел маҡсат (Ф.

Әүмәров).4. Переход залоговых форм отдельных

глаголов в разряд имен прилагательных: ау/ыш (юл) ‘покатая (дорога)’, ет/еш (тормош) ‘обеспеченная (жизнь)’, йәшер/ен (ойошма) ‘тайная (организация)’, ҡый/ыш (ситән) ‘ко-сой (плетень)’, таны/ш (кеше) ‘знакомый (че-ловек)’, ығ/ыш (ат) ‘медлительная (лошадь)’.

Примеры: ғйзә күрһен Таибә уның етеш донъяһын (Ф. Аҡбулатова). Бөтә тәненә рәхәтлек таратып, таныш көй яңғырай (Б. Рафиҡов). Уның йәшерен уй менән йөрөгәнен берәү ҙә белмәне.

5. Переход корневых глаголов в разряд имен прилагательных: ҡуш- > ҡуш (япраҡ) ‘парные (листья)’, туң- > туң (ер) ‘мерзлая (земля)’, тын- > тын (урын) ‘тихое (место)’, тырыш- > тырыш (уҡыусы) ‘старательный (ученик)’, уң- > уң (эш) ‘удачное (дело)’, һыҡы- > һыҡы (юл) ‘нескользкая (дорога)’, шым- > шым (бала) ‘тихий (ребенок)’, әсе- > әсе (борос) ‘горький (перец)’.

Примеры: Бер-ике йылдан беҙҙең колхоз да алдынғылар сафына баҫасаҡ, сөнки бының өсөн бөтә мөмкинлектәр ҙә бар һәм иң мөһиме – тырыш халыҡ йәшәй! Хужаһының холоҡ-ҡылығына тиҙ арала өйрәнеп, уның һәр теләгенә буйһонорға ғәҙәтләнгән ҡара ерән ҡашҡа, әле лә туң ерҙән сабыуын бер ҡаршылыҡһыз дауам итте.

III. Переход глагольных форм в категорию наречий (адвербиализация).

Переходят в разряд наречий образа дей-ствия следующие глагольные формы: деепри-частия, причастия прошедшего и будущего времени, имена действия.

1. Переход деепричастий на -а/-ә в раз-ряд наречий: аш/а ‘насквозь’, киҫ/ә ‘резко’, ҡайтар/а ‘раз’, ҡутар/а ‘вдоволь, очень много’, ҡуш/а ‘вместе, совместно’, ҡырҡ/а ‘резко, на-отрез, строго’, үт/ә ‘насквозь, навылет’, өт/ә ‘торопливо’, өз/ә ‘быстро, резко’, яз/а ‘мимо, ошибочно’.

Примеры: Ағастар ҙа улар менән ҡуша әйләнде (Ф. Аҡбулатова). ғ ул һиңә таныштыр тип уйлайым, сөнки беҙ ҙә йәш булдыҡ бит, Талип. Шуға күрә тотҡан урындан өҙә һуҡма (Ф. Аҡбулатова). Бәләкәй саҡтан үҙенсә хәл итергә өйрәнгән Таибә был юлы ла балаһынан

Page 34: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

89Семантика и словообразовательная структура ...ҡырҡа баш тартты (Ф. Аҡбулатова). «Етәкселәрен дә әйтер инем, үҙем менән ал-дан һөйләшмәйенсә, тот та өйгә хәбәрсе ебәр имеш», – тип һәр ваҡыттағыса өтә баҫып Мәфрүзә ҡайтып инде (Н. Мусин).

2. Переход в разряд наречий образа дей-ствия деепричастий на -п: алмашла/п ‘пооче-редно, посменно’, күплә/п ‘помногу, оптом’, көслә/п ‘насильно’, аптыра/п ‘недоумевая, озадаченно’, ярһып ‘взволнованно’.

Примеры: Аптырап ҡарап торғанда уның һуңғы икмәк һынығын да алып киттеләр. Ћуңғы көндәрҙә бик ныҡ арығанлыҡтан ҡыҙҙар эште алмашлап башҡарырға бул-дылар. Саматты күреү менән йөрәге ярһып тибергә тотондо (Ф. Аҡбулатова).

3. Переход в разряд наречий образа дей-ствия причастий будущего времени на -маҫ/-мәҫ (исх. п.): абайла/маҫ/тан ‘нечаянно’, аңғар/маҫ/тан ‘невзначай’, уйла/маҫ/тан ‘нео-бдуманно’, көт/мәҫ/тән ‘неожиданно’, кисек/мәҫ/тән ‘немедленно’.

Примеры: Улар мине тынысландырҙы, һиңә кисекмәҫтән хат яҙырға ҡушты (Н. Мусин). Аңғармаҫтан килеп сыҡҡан эштең аҙағы яҡшы булырына өмөт өҙөлгәйне инде.

4. Переход в разряд наречий образа дей-ствия причастий прошедшего времени на -ған/-гән (местн. п.): көтмәгәндә ‘неожидан-но’, көтөлмәгәндә ‘нежданно-негаданно’, уйламағанда ‘неожиданно’.

Примеры: ғсәләренә ҡайтып килгәндә Камила һис уйламағанда синыфташы Айгөл менән осрашты (Ф. Аҡбулатова). Көтмәгәндә ҡойма ямғырҙың башланыуы игенселәрҙең эшен туҡтатты. Уйламағанда ауыл халҡы оло шатлыҡ кисерҙе – ауыл урамдарына йылылыҡ селтәре үткәрелде. ѓыш буйы таш кеүек булып туңған боҙҙар, яҙғы ҡояштың үткер нурҙарында яйлап ҡына, беленмәй генә иренеләр ҙә бер көндө, һис көтмәгәндә, күтәрелеп тә киттеләр (Ә. Хәйри).

5. Переход имен действия на -маҡ/-мәк, -ыу/-еү (направ. п.) в категорию наречий об-раза действия: ҡара/маҡҡа ‘на вид’, ҡарап тороуға ‘на взгляд (вид)’.

Примеры: ѓарап тороуға сибек кенә күренһә лә тауҙай өйөлөп ятҡан утынды «һә» тигәнсе ташып ҡуйҙы.

Таким образом, проанализировав вышеиз-ложенный материал, мы можем утверждать,

что в процессе отглагольного словообразо-вания имен существительных, имен прила-гательных, наречий лексико-грамматическим способом наблюдается следующее:

– имена действия, причастия настояще-го времени, глагольные основы и залоговые формы некоторых глаголов очень часто пере-ходят в категорию имен существительных; а вот переход инфинитивных форм глаголов на -ырға/-ергә и причастных форм прошедшего и будущего времени в разряд имен существи-тельных встречается реже;

– в процессе адъективации наблюдается достаточно активный переход следующих глагольных форм: причастий прошедшего и будущего времени, имен действия, залоговых форм отдельных глаголов; а образование имен прилагательных лексико-грамматическим способом от глагольных основ встречается в очень малом количестве;

– в процессе адвербиализации продуктив-ным можно назвать переход деепричастий на -а/-ә, -п; переход в категорию наречий имен действия, причастий будущего и прошедшего времени встречается реже.

Рассмотрев наиболее широко распро-страненные случаи перехода слов из одного лексико-грамматического класса в другой, мы пришли к выводу, что конверсия в башкир-ском языке носит многоаспектный характер и выступает одним из продуктивных способов в отглагольном словообразовании имен суще-ствительных, прилагательных и наречий.

Примечания

1 См.: Ганиев, Ф. А. Конверсия как один из способов словообразования в современном татарском литературном языке / Ф. А. Ганиев // Учен. зап. Азгосуниверситета. Сер. яз. и лит. – 1969. – № 5–6.2 См.: Юлдашев, А. А. Конверсия в тюрк-ских языках и ее отражение в словарях / А. А. Юлдашев // Сов. тюркология. – 1970. – № 1.3 См.: Егоров, В. Г. Словосложение в тюрк-ских языках / В. Г. Егоров // Структура и исто-рия тюркских языков. – М. : Наука, 1991.4 См.: Дмитриев, Н. К. Строй тюркских язы-ков / Н. К. Дмитриев. – М. : Изд-во вост. лит., 1962.

Page 35: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В последнее время бизнес-коммуникация стала одной из наиболее распространенных в мире, а по мере повышения роли коммуника-тивных институтов в социальном устройстве общества отмечается рост общественной зна-чимости науки о языке. Не случайно с 70-х годов прошлого века складывается новая об-ласть науки, ориентированная на применение научной лингвистики в деловой практике.

В переведенном с английского языка сбор-нике статей научной конференции в Манн-хейме «Communication in organizations» пред-ставлены новые подходы, методы и идеи линг-вистов, изучающих организации. В предисло-вии научного редактора, кандидата филоло-гических наук А. А. Киселева утверждается, что коммуникация пронизывает и фактически образует современные компании, символиче-ское пространство – суть организационной культуры, но в то же время существует де-фицит инструментальных книг, в которых го-ворилось бы о применении лингвистических методов к изучению коммуникативных про-цессов в организациях. Составители сборника А. Кизер и А. П. Мюллер, называя предметом этой книги междисциплинарные связи линг-вистики и теории организации, поясняют, что интерес к «лингвистике организаций» или «организационной лингвистике» появился, когда организацию перестали воспринимать как большую машину, состоящую из челове-ка и техники, где люди функционируют как части машин1.

В статье Г. Маутнера «Лингвистика и ме-неджмент: неосуществленные связи», опу-бликованной в немецком сборнике «Sprache und Diskurs in Wirtschaft und Gesellschaft: Interkulturelle Perspektiven» утверждается, что бизнес, как все сферы деятельности, фор-мируется и осуществляется через вербальную

коммуникацию, однако лингвисты практиче-ски не имеют профессиональных контактов с коммерческими компаниями, в отличие от юристов, психологов, социологов, представи-телей точных наук и специалистов по пиару. Автор статьи справедливо полагает, что это взаимное отчуждение необходимо преодоле-вать, так как контакты были бы полезны обе-им сторонам: бизнес может получить от линг-вистики профессиональные практические со-веты, повышающие уровень коммуникации, а разностороннее изучение делового общения может быть весьма полезным лингвистике в плане анализа дискурса2.

Начало «лингвистического поворота» в науке России мы относим к концу прошлого века, когда люди перестали восприниматься как «колесики и винтики» государственного механизма, а исследователи осознали, что создание, существование и изменение ор-ганизаций в условиях рыночной экономики требует успешной коммуникации между со-трудниками и партнерами.

Однако до сих пор существует противоре-чие между необходимостью повышать эффек-тивность организационных коммуникаций и недостаточным вниманием россиян к культуре речевого поведения, к филологии, которую Д. С. Лихачёв охарактеризовал как основу всей че-ловеческой культуры. В целом культура харак-теризуется как способ духовно-практического освоения действительности, проявляющийся в отдельных актах поведения и образцах рече-вой деятельности. Понятийная система менед-жмента включает разнообразные культуры: административную, деловую, корпоративную, организационную, производственную, про-фессиональную, управленческую и т. д., – ко-торые четко не разграничиваются и не имеют признанных дефиниций.

Е. В. Харченко, Л. А. Шкатова

«ОРГАНИЗАЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА»:МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

В статье предлагается обсудить новое направление практического языкознания – орга-низационную лингвистику, объектом которой является языковая среда организации, а пред-метом – организационный дискурс. Отмечены актуальность и новизна возможных исследо-ваний, указаны методы лингвистического описания современной деловой практики.

Ключевые слова: организационная лингвистика, дискурс организации, корпоративные тек-сты, профессиональная речь, переговорный диалог, коммуникативный аудит, дискурс-анализ.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 90–94.

Page 36: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

91«Организационная лингвистика»: миф или реальность?В большинстве работ отечественных ав-

торов понятия «корпоративная культура» и «организационная культура» употребляются как синонимы, у западных авторов «корпора-тивная культура» обозначает то же самое, что и «организационная» (используются наравне термины «corporate culture», «organizational culture», «corporate identity»). Мы придержи-ваемся точки зрения В. А. Спивака о том, что «…корпоративная культура и культура орга-низации соотносятся как общее, универсаль-ное, всеобъемлющее (организационная куль-тура) и наиболее ярко представленное, разви-тое, частное (корпоративная культура)»3.

Организация – это субъект права, она обла-дает экономической самостоятельностью, име-ет устав, приобретает черты и качества иници-атора социального взаимодействия. Ключевое словосочетание к пониманию ее сущности – «организованные интересы». Организация объединяет специалистов разных областей знания в одну систему и вырабатывает для них общие нормы поведения, традиции, ритуалы и т. п. Корпоративная культура ориентирована на индивидуализацию и идентификацию впол-не конкретной организации, то есть она инди-видуальна и уникальна по своей сущности.

В «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой слово «орга-низация» толкуется как «общественное объ-единение или государственное учреждение», а глагол «организовать» – «объединить (нять) для какой-н. цели»4. Относительно данного понятия Ю. Д. Красовский, автор учебного пособия «Организационное поведение» для студентов вузов, обучающихся по специаль-ностям «Менеджмент» и «Маркетинг», пишет следующее: «В учебном пособии постоянно приходится употреблять понятие “организа-ция”. Это понятие имеет три разных смысла: оно употребляется как объект, как процесс и как свойство. В отечественной литерату-ре впервые такое разведение смыслов было предложено профессором А. И. Пригожиным в 1980 г. В первом случае понятие “органи-зация” означает объединение людей, зани-мающих определенное место в обществе, во втором – их деятельность, где есть фигура организатора и подчиненный ему персонал, в третьем – степень упорядоченности отно-шений между людьми <…> Автор понимает организацию как социально-экономическую общность работников по достижению со-вместно выработанных или заданных дело-

вых целей, что невозможно без определенной управленческой упорядоченности всех отно-шений между работниками»5.

В нашем исследовании мы рассматриваем организацию как способ социальной интегра-ции работников, которых объединяет целесо-образное речевое поведение для достижения общей цели и наличие иерархизированной структуры коммуникаций.

По мнению Т. Н. Персиковой, организа-ционная коммуникация – это составная часть самой организации: «…она по сути дела опре-деляет и формирует организацию, ее подраз-деления и функции»6.

Эдгар Шейн (Edgar H. Shein) – всемирно известная личность, основатель школы и на-учного направления «Организационная пси-хология» под культурой понимает паттерн (схему, модель, рамки) коллективных базовых представлений и считает, что по сути речь идет о духовной культуре группы (любая ор-ганизация, с его точки зрения, тоже группа), о культуре руководства, культуре взаимоот-ношений, коммуникаций, о выработке языка и концептуальных понятий группы, так как если участники группы не смогут общаться и понимать друг друга, ее создание становится невозможным по определению. Специальный раздел в его книге посвящен выработке языка и концептуальных понятий группы:

«Для того чтобы индивиды могли функци-онировать как группа, они должны задаться соответствующей системой коммуникации и языком, позволяющим адекватно описывать происходящее <…> Индивиды, участвующие в создании группы, должны изучить семанти-ческое пространство друг друга (даже в тех случаях, когда они изъясняются на обычном английском), чтобы понять, что подразумева-ется под такими абстракциями как: “хороший продукт”, “высокое качество”, “низкая стои-мость”, “быстрый” выход на рынок. Если раз-ные участники группы используют неодина-ковые категориальные системы, они не смо-гут договориться не только о цели или сути своих действий, но и о природе реальности, отличии истинного от ложного, о приорите-тах и т. д. Большинство коммуникативных неудач связано с тем, что люди не придают особого значения тому, что их представления о тех или иных категориях могут существен-но отличаться друг от друга»7.

Когда группа сталкивается с проблемами выживания и развития, т. е. когда начинает-

Page 37: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

92 Е. В. Харченко, Л. А. Шкатовася ее собственная история, она вырабатывает свой собственный язык (жаргон) и концепту-альные категории, которые способствуют из-менению и развитию исходного языка.

«Основные концептуальные категории обычно находят место в языке группы. Так, представители англоязычного мира посред-ством своего языка осваивают основные ка-тегории культурной традиции англосаксов. Скажем, слово менеджмент является отра-жением активного, оптимистического, праг-матического подхода, характерного для аме-риканской культуры. Для людей, владеющих только английским, может показаться уди-вительным то обстоятельство, что в других языках, например, в немецком, такое слово попросту отсутствует. Представляется еще более важным, что отсутствие слова может свидетельствовать об отсутствии соответ-ствующей концепции. Так, понятие менед-жмент не может быть адекватно переведено такими словами, как управление, руководство и тому подобное….»8.

Объектом организационной лингвистики мы считаем языковую среду организации, по-скольку наличие общеупотребительного язы-ка и концептуальных понятий группы явля-ется необходимым условием для достижения консенсуса и для обеспечения надлежащей внутригрупповой коммуникации. Предмет изучения – дискурс организации, отражаю-щий ее культуру, процесс взаимодействия и взаимовлияния сотрудников, результатом которого является совместный труд и его осмысление, а также изменение самих участ-ников процесса.

Коммуникативная модель организации за-ключается в следующем:

1) участники коммуникации;2) особые ситуации коммуникации;3) специфические способы и языковые

средства коммуникации;4) пересечение вертикальных и горизон-

тальных направлений коммуникации, обу-словленное характером организации.

Существует определенная закономерность взаимодействия культуры и коммуникации, в связи с чем возможно и предпочтительно комплексное изучение этих явлений в рамках теории межкультурной коммуникации: ком-пании, как правило, включают в свою корпо-ративную культуру ряд субкультур (профес-сиональные, гендерные, возрастные, нацио-нальные и др.).

Культурно-корпоративным кодом, накопи-телем информации, буфером между социаль-ной реальностью и действительностью явля-ется язык, особенность которого проявляется в том, что он одновременно совмещает в себе специальную, национально-культурную и ин-теркультурную информацию.

Язык организационной культуры, как и естественный язык, «…аккумулирует муль-тикультурные коды, способствующие успеш-ной интеграции различных культурных типов в единое поликультурное пространство»9. Коммуникация является одним из основных элементов организационной культуры – это акт общения, связь между двумя или более индивидами, с помощью которого проис-ходит обмен информацией между рядовыми членами коллектива, между сотрудниками и руководством, с клиентами, с партнерами, а также с общественностью.

Язык и культура неразрывно связаны, так что изучение организационной культуры не-мыслимо без изучения языка, который приоб-ретает в организации следующие функции:

1) структуризация коммуникативного про-странства;

2) формирование и поддержание позитив-ного имиджа;

3) паблисити (создание известности) орга-низации;

4) взаимодействие с органами управления и общественностью;

5) взаимосвязь с партнерами (поиск форм сотрудничества; обмен информацией; реали-зация совместных проектов и программ);

6) работа с клиентами (реальными и по-тенциальными);

7) работа с персоналом (командный дух, понимание и поддержка политики руковод-ства).

Разработка нового направления практи-ческой лингвистики особенно актуальна для отечественных ученых. Развитие русского литературного языка в настоящее время идет преимущественно в русле делового обще-ния: множатся рекламные и PR-тексты, по-являются новые жанры (брифинг, презента-ция, резюме, фокус-интервью), развиваются формы взаимодействия с помощью новых технических средств (Интернет, мобильный телефон, факс), проводятся тренинги бизнес-коммуникации. В то же время отчетливо вид-на тенденция к снижению уровня культуры речевого обихода: вульгаризация и кримина-

Page 38: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

93«Организационная лингвистика»: миф или реальность?лизация языка, агрессивность бытового об-щения резко снижают качество повседневно окружающего нас языкового пространства.

Эти две противоречивые тенденции приво-дят к тому, что в деловом мире все чаще про-является интерес к коммуникациям внутри ор-ганизации и анализу качества работы с клиен-тами тех специалистов, от речевой подготовки которых зависит конкурентоспособность фир-мы. Весьма популярной темой научных иссле-дований становится описание деловых культур специалистами разных отраслей науки, в том числе изучение лингвистами корпоративных текстов10. Наши наблюдения за новыми меж-личностными отношениями в складывающейся рыночной экономике России со всей очевидно-стью доказывают, что профессиональное ре-чевое поведение должно быть осознаваемым, структурированным, управляемым.

Организационная лингвистика призвана дополнить ряд «двойных» дисциплин (ког-нитивной, психо-, социо-, прагма и других лингвистик), отражающих то, что во второй половине ХХ века интересы языкознания переместились в сферу языковой коммуни-кации. Новизна данной дисциплины в том, что она использует дискурсивный подход к изучению организации, причем дискурс по-нимается широко – как все, что говорится и пишется, как речевая деятельность и языко-вой материал, как родовая категория по отно-шению к понятиям речь, диалог, текст, что все чаще встречается в научной литературе11. Организационный дискурс включает про-фессиональную речь, переговорный диалог, корпоративный текст как инструменты влия-ния, которые обладают направленностью на реализацию определенного результата. Они рассчитаны на потенциального внутреннего и внешнего клиента, прагматичны по своей функции и могут быть полностью разложены на свои составляющие.

Особого внимания заслуживают специфи-ческие методы анализа организационного дискурса. Основным методом для данной цели мы считаем коммуникативный аудит, суть которого в мониторинге системы комму-никаций, выявлении в ней слабых звеньев и определении причин коммуникативных сбо-ев12. В ходе коммуникативного аудита перед экспертами стоят преимущественно следую-щие вопросы:

1. Имеются ли в представленных для исследования языковых материалах лекси-

ческие, стилистические и содержательные компоненты, характеризующие данную кор-поративную культуру? Если перечисленные составляющие имеются, то в чем они вы-ражаются?

2. Имеются ли в речевой деятельности сотрудников организации компоненты, на-правленные на выделение группы лиц по признаку принадлежности к определенным субкультурам?

3. Имеются ли в письменных материа-лах языковые средства, соответствующие осуществлению имиджевой деятельности данной организации? В чем конкретно они выражаются?

Весьма полезными мог бы быть и дискурс-анализ высказываний в различных сферах деловой жизни данной организации. Пред-метом исследования могут быть и способы, с помощью которых передаются знания и мнения, и то, как влияют подразумеваемые, не проговоренные утверждения, касающиеся взаимоотношений с клиентами и партнерами, на поведение сотрудников. В основе анализа лежат ключевые понятия «речь» и «субъект». В дискурсно-аналитическом исследовании рассматриваются структуры дискурса и опре-деляются все социальные последствия пред-ставлений о действительности, воссозданных в корпоративных текстах той или иной орга-низации.

Инструменты для дискурс-анализа: 1) ключевые слова, которые можно назвать основными знаками в структуре дискурса; 2) синонимические ряды, раскрывающие значе-ния ключевых знаков; 3) понятия, касающие-ся философии компании и ее корпоративной идеологии: формулировки миссии, слогана, системы ценностей, кодекса поведения груп-пы (все то, что способствует идентичности организации и ее презентации); 4) понятия антонимического плана, создающие осно-ву противопоставления «чужим» и базу для анализа возможного конфликта в условиях конкурентной борьбы. Анализ должен быть сосредоточен на лингвистических особен-ностях текста и процессах, касающихся его продуцирования и восприятия (дискурсивная практика).

Стратегии анализа: сравнение (Каким об-разом рассматриваемый дискурс отличает-ся от других, и каковы последствия этого? Какое представление о мире считается само собой разумеющимся, а какие понимания не

Page 39: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

94 Е. В. Харченко, Л. А. Шкатовапризнаются?), замена (это форма сравнения, в которой сам аналитик создает материал), обнаружение специфических значений клю-чевых слов, преувеличение роли некоего ком-понента как текстовой детали (преувеличить деталь, а затем посмотреть, какие условия потребуются, чтобы эта особенность стала иметь смысл), полифоничность (описание различных субкультур организации).

Риторический анализ имеет целью уста-новить, какими языковыми средствами созда-ется позитивный образ данной организации, имплицитно содержащий противопоставле-ние конкурентам. Характерным для данного типа риторики является имиджевый дискурс, в котором противопоставление «мы-они» по-следовательно проведено с использованием ценностной шкалы «Добро-Зло» и воплоще-но в образах «нас» и «наших конкурентов».

Анализ должен быть сосредоточен на 1) риторических приемах; 2) способах речевого воздействия; 3) более широкой социальной практике, которой принадлежит коммуни-кативное событие как отдельный случай ис-пользования языка.

Метод идейно-стилистического анали-за корпоративных текстов – это исследова-ние их как идейно-стилистического целого. Основная задача данного анализа – понять тот набор идей и представлений, с помощью которых характеризуется организация. При этом в комплекс, который подлежит анализу, включаются не только те идеи, которые пред-ставлены открыто, но и те из них, из которых автор исходит в своих сужениях и которые можно вычленить, анализируя содержатель-ную сторону и используемые формальные средства.

В основе интерпретационного анализа ле-жит оценочное суждение и личная трактовка, которая основывается на данных дискурса, лингвистических, риторических реальностях и опирается на анализ конкретных значений, конкретных приемов.

Таким образом, «организационная лингви-стика» – новое актуальное направление прак-тического языкознания, имеющее свой объ-ект, предмет и методы исследования. Это уже не миф, но еще и не реальность, а скорее на-сущная необходимость в деятельности фило-логов, от которой во многом зависит уровень деловой культуры современного российского общества.

Примечания

1 Мюллер, Адреас П. Организационная ком-муникация / Адреас П. Мюллер, А. Кизер. Харьков, 2005. 438 с. 2 Sprache und Diskurs in Wirtschaft und Gesellschaft: Interkulturelle Perspektiven / hrsg. Doleschal U., Hoffmann E., Tilmann R. Frankfurt a. M. : Lang, 2007. 300 s.3 Спивак, В. А. Корпоративная культура : тео-рия и практика. СПб. : Питер, 2001. С. 20.4 Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка : 80 000 слов и фразеологических вы-ражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. 4-е изд., доп. М. : ИТИ Технологии, 2005. С. 458.5 Красовский, Ю. Д. Организационное пове-дение : учеб. пособие для вузов. М. : ЮНИ-ТИ, 1999. C. 11–12.6 Персикова, Т. Н. Межкультурная коммуни-кация и корпоративная культура. М. : Логос, 2002. С. 82.7 Шейн, Э. Х. Организационная культура и лидерство / под ред. В. А. Спивака. СПб. : Питер, 2002. С. 81.8 Там же. С. 83.9 Тер-Минасова, С. Г. Язык и межкультурная коммуникация : учеб. пособие. М. : Слово, 2000. С. 86.9 См., напр.: Белов, А. Н. Делопроизводство и документооборот : учеб. пособие / А. Н. Белов, А. А. Белов. 6-е изд., перераб. и доп. М. : Эксмо, 2007. 560 с.; Документоведение : учеб. пособие / Л. М. Васильева, Р. Е. Сквор-цова, Л. А. Шкатова ; Челяб. гос. ун-т. Челя-бинск, 2000. 111 с.; Лэйхифф, Дж. М. Бизнес-коммуникации / Дж. М. Лэйхифф, Дж. М. Пенроуз. СПб. : Питер, 2001. 688 с.10 Макаров, М. Л. Основы теории дискурса. М. : ИТДГК «Гнозис», 2003. С. 90.11 Шкатова, Л. А. «Коммуникативный аудит» как термин практической лингвистики // Язык. Культура. Коммуникация : материалы междунар. науч. конф. / отв. ред. С. А. Пити-на. Челябинск : Изд-во Челяб. отд-ния РАО, 2004. С. 199–192.

Page 40: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Функционирование и развитие языка об-условлено многочисленными процессами, происходящими в нем. Однако характер и уровень распространения этих процессов раз-ный. Одни явления могут носить универсаль-ный характер, находя свое выражение во всех или почти всех языках. Другие носят спец-ифический национальный характер. Одним из универсальных процессов можно считать аббревиацию, получившую широкое распро-странение в большинстве языков мира¹.

На продуктивность сокращенных лексиче-ских единиц, в частности, в английском язы-ке обращали внимание многие зарубежные и отечественные лингвисты. О. Есперсен пи-шет: «Сокращения <…> имеют параллели и в других языках, но, по-видимому, нигде они не являются столь многочисленными, как в со-временном английском языке; они в действи-тельности представляют одну из наиболее ха-рактерных черт развития английского языка на современном этапе»2.

В качестве причин и предпосылок возник-новения и широкого распространения аббре-виации на современном этапе развития обще-ства исследователи наряду с экстралингвисти-ческими факторами (научно-технический про-гресс, социальные преобразования, развитие межнациональных культурно-экономических связей) называют потребность в оптимизации речевого сообщения и устранении избыточ-ности информации3, возможность ассимиля-ции заимствованных слов, благодаря которым данные иностранные слова приближаются по своему звуковому облику к исконно англий-ским лексическим единицам с их характерной односложностью4, а также закон экономии языковых средств и речевых усилий5. Суть языковой экономии применительно к аббре-виатурам заключается в компрессии средств

выражения и обобщенном восприятии содер-жательной стороны новых языковых единиц, в повышении коммуникативной функции языка. Аббревиация сокращает материаль-ную оболочку коммуникативных единиц, увеличивая тем самым скорость поступления информации от говорящего к слушающему. Помимо средства экономии времени, аббре-виатура является и средством концентрации информации, а также выполняет экспрессив-ную, оценочную функцию.

Однако в сфере разговорного языка и слен-га вышеупомянутые причины и предпосылки возникновения сокращенных наименований отнюдь не являются в равной степени реле-вантными. В повседневной речи основным стремлением говорящего является желание выражаться ярко, живо, шутя.

Рассмотрим, к примеру, следующие типы аббревиатур:

усечение phiz – лицо, физиономия, образо-ванное от physiognomy;

инициальное сокращение Sarah, омони-мичное имени собственному, но происшед-шее от фразы «single and rich and happy» и обозначающее при этом одинокую женщину, получившую состояние в ходе бракоразвод-ного процесса;

блендинг chavalanche – банда подрост-ков, при образовании которого произошло слияние слов chav и avalanche; chav в пони-мании молодёжной субкультуры современ-ной Великобритании обозначает подростка или молодого человека, часто малообразо-ванного, слепо следующего моде, одетого в спортивный костюм, кроссовки белого цвета, кепку-бейсболку с бросающимися в глаза ло-готипами модных марок; он носит большое количество золотых украшений: массивные цепочки, кольца, браслеты; живет на пособие

О. А. Хрущева

ФРАЗОВЫЕ СРАЩЕНИЯ КАК ПОДТИП ТЕЛЕСКОПИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ

Статья посвящена анализу особого вида новообразований в системе телескопических единиц современного английского языка, исследованию их происхождения, свойств и типоло-гических характеристик. Одним из важнейших свойств таких наименований является эмо-циональная, комическая направленность и ограниченность употребления рамками неофици-ального дискурса.

Ключевые слова: словообразование, аббревиация, телескопические образования, блендинг.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 95–98.

Page 41: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

96 О. А. Хрущеваили устраивается на неквалифицированную работу; для представителей среднего класса «чав» олицетворяет лень, невежество и глу-пость.

Вышеприведенные примеры свидетель-ствуют о том факте, что в данном случае за-кон экономии речевых средств и усилий, при-водимый исследователями в качестве осново-полагающего фактора создания сокращенных единиц, уступает место созданию комическо-го эффекта. Именно стремление к комизму, наряду с экстралингвистическими причи-нами, вызывает возникновение телескопи-ческих единиц в английском языке. Яркие и неординарные по своей семантике и форме телескопические единицы, как средство экс-прессии, усиливают воздействие речи и пере-дают её своеобразие6.

Некоторые из наиболее ранних по проис-хождению примеров телескопических наиме-нований можно обнаружить в произведении Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье», в частности, в общеизвестном стихотворении Jabberwocky (Бармаглот), первые строки ко-торого звучат следующим образом: «'Twas brillig, and the slithy toves / Did gyre and gimble in the wabe». В отличие от всех остальных блендингов, лексическая единица wabe скры-вает за структурной краткостью целое пред-ложение, которое в шутливой форме дает ее толкование; Шалтай-Болтай и Алиса раскры-вают этимологию данного блендинга следую-щим образом:

«And “the wabe” is the grass-plot round a sundial, I suppose?» said Alice, surprised at her own ingenuity.

«Of course it is. It’s called “wabe”, you know, because it goes a long way before it, and a long way behind it – »

«And a long way beyond it on each side», Alice added7.

Рассматриваемый пример представляет собой фразовое сращение. Подобные едини-цы образуются в результате слияния слов в исходном предложении, употребляются в раз-говорной речи и создают комический эффект. Данный тип аббревиации не нашел до сих пор отражения в работах по теории словообразо-вания. Причиной, очевидно, является, ано-мальность структуры подобных новообразо-ваний, а также ограниченность употребления подобного рода единиц рамками неофициаль-ного дискурса.

Однако следует принять во внимание,

что привычные, кодифицированные спосо-бы производства слов, получившие широкое освещение в научных исследованиях, остав-ляют за рамками классификации огромное количество единиц, бытующих в языке, осо-знаваемых говорящими и активно ими ис-пользуемыми.

Рассматриваемое языковое явление связа-но с явлением языковой игры, креативными способностями носителей языка по созданию новых лексических единиц для удовлетворе-ния своих речевых потребностей и реализа-ции целей общения.

Несмотря на то, что данный словообразо-вательный процесс – явление современное, известны единицы, образованные по схожей модели и существующие в английском языке на протяжении многих десятилетий. Приме-ром может служить привычное всем носите-лям языка, используемое при прощании слово – Good-bye – «До свидания». Этимологиче-ски структура данной единицы представляет собой полноценное высказывание, элементы которого прошли слияние по модели телеско-пических наименований: good bye < good day (night) + God buy (save) you, либо вариант God be with ye.

Аналогичным примером относительно древнего происхождения является образование Lassy me, исходным полным коррелятом кото-рого является высказывание Lord save me8.

На современном этапе подобные телеско-пические новообразования являются атрибу-том сленга либо речи ограниченной группы лиц. Многие из блендингов, образованных на базе фраз и высказываний, возникают в кругу определенной семьи, и как следствие, явля-ются понятными лишь незначительному чис-лу носителей языка. Наименование snot яв-ляется одним из таких «семейных» слов, оно обозначает «маргарин» и обладает подобной структурой в связи со слиянием словоформ во фразе «it’s not butter»9.

Комический эффект, который является ключевой составляющей данных единиц, в определенном числе употреблений достига-ется за счет омонимичности звучания ново-образования и свободного общеупотреби-тельного наименования. Примером может послужить слово gofer – «мальчик на побе-гушках». Исходный вариант представляет со-бой приказ, команду «go for this, go for that», усеченный вариант которой обладает мета-форическим созвучием с gopher – «суслик».

Page 42: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

97Фразовые сращения как подтип телескопических единиц Однако существенная разница между сокра-щениями, образованными на базе омофонии, и рассматриваемыми телескопическими но-вообразованиями заключается в том, что пер-вые семантически всецело отражают фразу-коррелят, в то время как у последних связи с исходной нередуцированной формой более сложны и опосредованы.

Телескопические новообразования, воз-никшие в результате слияния единиц, входя-щих в состав определенного высказывания, можно разделить на два типа: омофонические единицы, созвучные общеупотребительным словам, и истинные новообразования.

Образование телескопизмов данных двух типов происходит путем слияния двух или более смежных элементов в единое целое либо путем присоединения несмежных слов. В результате словообразовательного процес-са в структуре телескопизма границы слов исходной формы могут быть четко различи-мы или же может наблюдаться явление на-ложения исходных основ друг на друга, при котором возникают сложности определения границ коррелята.

Достаточно очевиден факт, что при слия-нии исходных смежных форм может иметь место процесс их сокращения, что доказы-вается на следующем примере: блендинго-вое новообразование musty образовано от предложения «I must eat some more» и имеет редуцированную структуру. Примером теле-скопизмов, возникших на базе несмежных слов, является единица Bob Hope – «самолет-снаряд», употребляемая преимущественно в военной сфере и имеющая источником выска-зывание «Bob down and hope for the best».

Примерами фразовых сращений, полно-стью соответствующих ключевым параме-трам, характерным для указанного типа со-кращений, являются следующие единицы:

bitser < bits of this and bits of that – a mongrel dog, дворняжка;

brasco < from a toilet manufacturer Brass Co – туалет, уборная;

Ceefax < see facts – «Сифакс» (служба те-летекста Би-би-си);

doofer < it will do for later – сигарета, кото-рую оставляют, чтобы выкурить позже;

gazump < the price goes up – вымогать до-полнительную плату (после сделки, связан-ной с покупкой дома);

gazunder < the price goes under – снижать размер взимаемой платы;

twofer < two for … cents – данная единица имеет ряд толкований:

а) купон, дающий право купить две вещи по цене одной или предоставляющий скидку на каждую из двух услуг в размере пятидеся-ти процентов;

б) две вещи, продающиеся вместе по цене одной;

в) сделка, приносящая прибыль в двойном размере;

г) ситуация, когда затраты окупаются вдвойне;

д) работник, позволяющий работодате-лю погасить одновременно два вида квот по обязательному предоставлению рабочих мест определённым категориям граждан (напри-мер, при приёме женщины-инвалида);

е) инвестиционная стратегия на основе по-купке одного опциона «колл» и продаже двух опционов «колл» с более высокой ценой ис-полнения, причем сроки у всех одинаковые.

В рамках данного исследования не пред-ставляется возможным привести все телеско-пические новообразования подобного типа, существующие в современном английском языке; причина кроется в самой природе анализируемых единиц, которые возникают вследствие проявления носителями языка творческих языковых способностей с целью обслуживания речевых потребностей узкого языкового коллектива. Кроме того, значитель-ное число телескопизмов относятся к реклам-ному дискурсу, что обуславливает не только их необычность, но и недолговечность суще-ствования в языке.

Примечания

¹ Косарева, О. Г. Аббревиатура как одно из средств экономии и экспрессии речи // Иностр. яз. в шк. 2004. № 2. С. 85–86.2 Jespersen, O. Growth and Structure of the English Language. Oxford, 1946. С. 550–551.3 Сахибгареева, Л. В. Проблемы аббревиации в разноструктурных языках: деривационно-номинативные аспекты : дис. … канд. филол. наук. Уфа, 1998. С. 35.4 Арнольд, И. В. Лексикология современного английского языка. М.: Изд-во лит. на иностр. яз., 1959. С. 85.5 Косарева, О. Г. Аббревиация в языке совре-менной прессы : На материале французского, английского и русского языков : дис. … канд. филол. наук. Тверь, 2003. С. 43.

Page 43: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

98 О. А. Хрущева6 Сухорукова, О. Н. Структурно-семантические и функциональные особенности телескопи-ческих единиц в массово-информационном дискурсе : На материале англоязычной прес-сы : автореф. дис. … канд. филол. наук. Вол-гоград, 2004. С. 6.7 Кэрролл, Л. Алиса в Зазеркалье : на англ. яз. М. : Менеджер, 2004. С. 92–93.8 Bergstrom, G. A. On blendings of synonymous or cognate expressions in English. A contribution

to the study of contamination. LUND, 1906. P. 205.9 См. Матюшенков, В. С. Dictionary of Slang in North America, Great Britain and Australia (=Словарь английского сленга. Особенности употребления сленга в Северной Америке, Великобритании и Автралии). 2-е изд. М. : Флинта : Наука, 2003. 176 с.

Page 44: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Р. Я. Хуснетдинова

ИЗУЧЕНИЕ И КЛАССИФИКАЦИЯ БЕЗЛИЧНЫХ (БЕССУБЪЕКТНЫХ) ПРЕДЛОЖЕНИЙ БАШКИРСКОГО ЯЗЫКА

В башкирском языке безличными (бессубъектными) предложениями называются одно-составные предложения, которые обозначают процессы или состояния, независимые от активного деятеля (или признак, независимый от его деятеля). Вопросам изучения данных предложений в современной лингвистике уделено большое внимание, однако в их изучении в тюркологической науке много спорных положений. В обозначенной теме кратко рассматри-вается история изучения и классификации безличных предложений.

Ключевые слова: башкирский язык, безличные (бессубъектные) предложения.

В башкирском языке имеются предложе-ния, в которых действие, состояние и признак воспринимаются языковым сознанием как бессубъектные, т. е. не связанные с каким-либо носителем признака или производите-лем действия. Их в традиционной грамма-тике называют безличными предложениями. Безличными предложениями называются од-носоставные предложения, которые обозна-чают процессы или состояния, независимые от активного деятеля (или признак, независи-мый от его деятеля).

В башкирском языкознании безличные предложения как особый тип односоставных предложений были выделены К. Ахмеровым. К односоставным предложениям он отно-сит назывные, безличные, неопределенно-личные, обобщенно-личные и вокативные предложения.

Безличные предложения он определяет как односоставные предложения, в которых есть только состав сказуемого, в форме сказуемого не выражается ни значение лица, ни предмета. В таких предложениях только утверждается существование или не существование того или иного факта, процесса, состояния. К. Ахмеров классифицирует безличные предложения по морфологической природе главного члена. По его мнению, сказуемое безличного предложе-ния выражается именем существительным, именем прилагательным, глаголами 3-го лица страдательного, побудительного залогов, гла-голами повествовательного, желательного на-клонений, инфинитивных форм глагола.

Указывая на различия между безличными и назывными предложениями, он сопоставля-ет два предложения: Бик ҙур вокзал «Очень большой вокзал» и Элекке ике ҡатлы йорт урынында хәҙер вокзал «На месте прежнего

двухэтажного дома сейчас вокзал». Первое предложение – назывное, потому как главный член предложения – подлежащее вокзал – лишь называет предмет. Второе предложение, по мнению К. Ахмерова, безличное, потому что в нем присутствует значение сообщения, утверждения, т. е. значение предикативности: в данном случае значение, что на «Месте преж-него двухэтажного дома построен вокзал»1. Отметим, что в современном башкирском язы-кознании и первое, и второе предложения рас-сматриваются как назывные.

Н. К. Дмитриев в «Грамматике башкирско-го языка» отмечает существование в нем без-личных предложений, выражающих явления природы (Тышта буранлай «На дворе метет», Туңдыра «Морозит», Һыуытты «Похолодало», Яҡтырҙы «Рассвело» и др.). Интересно в связи с этим заметить, что если в работе «Турецкий язык» Н. К. Дмитриев отрицал наличие в этом языке безличных предложе-ний2, то в дальнейшем он их стал выделять в особый тип, включая в них и неопределенно-личные и обобщенно-личные конструкции. Безличные предложения башкирского язы-ка он также рассматривает в весьма широ-ком плане, включая сюда и неопределенно-личные, и обобщенно-личные конструкции3. Однако не со всеми его взглядами можно со-гласиться. Например, он считает, что личной формой передаются по-башкирски и такие русские выражения, как «мне хочется спать», «мне охота лежать» и пр. Для этого башкир-ский язык пользуется особой имеющейся в языке формой отглагольного имени на -гы, которое выступает как подлежащее при гла-голе килеү (приходить). Грамматическое лицо, с которым связано безличное действие, выражается аффиксом принадлежности при

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 99–101.

Page 45: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

100 Р. Я. Хуснетдиноваподлежащем. Примеры: бөгөн яҙғым килә (сегодня мне хочется писать), һинең ашағың киләме? (хочется ли тебе поесть?)3. Отметим, что данные предложения всеми современны-ми синтаксистами признаются безличными конструкциями.

Далее, предложения типа Күпме барылғандыр? Ашарға ултырылды, Иртән иртә торолдо, Һуң киленде Н. К. Дмитриевым относятся к обобщенно-личным. Однако предложения, в которых для выражения ска-зуемого употребляется 3-е лицо страдатель-ного залога, образованное как от переходных, так и непереходных глаголов, принято назы-вать также безличными.

В «Грамматике современного башкирско-го литературного языка» безличные пред-ложения характеризуются как предложения, которые «…выражают физиологическое или психическое состояние человека, желание действующего лица, возможность или невоз-можность совершения действия и описыва-ет явления природы как самопроизвольные факты, совершающиеся без указания на их производителя»4.

Наиболее полно безличные предложе-ния в башкирском языке изучены проф. Г. Г. Саитбатталовым5. По его мнению, безличное предложение выражает физиологическое, психическое состояние человека, желание действующего лица, возможность или невоз-можность совершения действия, процесса и описывает явления природы.

По их грамматической структуре он вы-деляет несколько типов безличных предло-жений: предложения, в которых в качестве сказуемого преимущественно выступают глаголы в форме третьего лица единствен-ного числа понудительного, возвратного и страдательного залогов, деепричастия на –п с вспомогательными глаголами (модификато-рами) була или булмай, глаголы желательного наклонения и наречия, сопровождаемые слу-жебными глаголами булып китте.

Термин «безличные предложения» проф. Г. Г. Саитбатталов считает не совсем удач-ным, «…потому что он не вполне совпадает с данным типом односоставного предложе-ния, не полно раскрывает его содержание, сущность. Было бы уместно назвать его бес-субъектным предложением». Правда, далее пишет он, в данном типе односоставных предложений нет подлежащего, не бывает и деятеля, субъекта действия. Однако в языке

– какой бы грамматической структуры он ни был – бесподлежащных предложений много, а бессубъектные предложения встречаются сравнительно реже5. В его трудах данный тип предложений называется безличными (бес-субъектными предложениями).

Отметим, что А. Н. Баскаков в свое время тоже опровергал термин «безличный» приме-нительно к данному типу глагольных односо-ставных предложений, считал его «…неточ-ным, поскольку глагольный конституирую-щий член в таких предложениях имеет форму “ненастоящего” третьего лица единственного числа как в русском, так и в турецком язы-ке». На его взгляд, наиболее удачным кажется термин «бессубъектный», особенно примени-тельно к предложениям, конституирующий член в которых выражен непереходными гла-голами в страдательном залоге, свойственны-ми турецкому и другим тюркским языкам6.

Безличные предложения рассматрива-ются и в работах проф. Д. С. Тикеева и Г. Г. Кагарманова, посвященных синтаксису про-стого предложения современного башкирско-го языка. Они разделяют точку зрения проф. Г. Г. Саитбатталова.

По мнению проф. Д. С. Тикеева, главный член безличных предложений – сказуемое не сообщает о деятеле, обозначает только дей-ствие, состояние, процесс. Сказуемое выра-жается глаголами, обозначающими физиоло-гические, психо-физиологические процессы. Д. С. Тикеев анализирует безличные пред-ложения по их структурно-семантическим признакам и по способу выражения главного члена. Таким образом, им выделяются следу-ющие группы безличных предложений:

1. Безличные предложения, обозначающие различные физические, психофизические чувства, состояния, переживания человека.

2. Безличные предложения, обозначающие различные природные явления.

3. Безличные предложения, обозначающие различные отношения, связанные с состояни-ем, процессом, явлениями, бытом.

4. Безличные предложения, обозначающие различные модальные значения: необходимо-сти, долженствования совершения процесса, действия7.

Г. Г. Кагарманов считает, что в безличных предложениях явления реальности могут быть отображены не только без деятеля, но и без субъекта, поэтому в них грамматическое сказуемое не употребляется, в формальном

Page 46: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

101Изучение и классификация безличных (бессубъектных) предложений ...строении предложений его и не требуется. Этим безличные предложения отличаются от трех видов личных предложений8.

Таким образом, безличное предложение – сложное грамматическое явление, в их изучении в тюркологической науке много спорных положений. Однако анализ лингви-стической литературы показывает, что среди языковедов-тюркологов превалирует мнение о наличии в тюркских языках наряду с дру-гими односоставными предложениями и без-личных предложений. Признавая безличные предложения, характеризуя их, лингвисты-тюркологи подчеркивают следующие основ-ные моменты данных конструкций:

предикативную основу безличных пред-ложений составляет лишь один главный член (глагольное или именное сказуемое);

в безличных предложениях отсутствует и не может иметь места грамматический субъект (подлежащее в форме именительного падежа);

отсутствие логического субъекта необяза-тельно, логический субъект может и быть (он выражается формой родительного, дательно-го, местного падежей);

сказуемое безличных предложений не мо-жет сочетаться с подлежащим, ибо в безличных предложениях само лексико-грамматическое значение сказуемого исключает возможность употребления подлежащего;

в глагольных конструкциях сказуемое всегда употребляется в форме 3-го лица един-ственного числа.

При классификации безличных предложе-ний лингвисты руководствуются двумя прин-ципами – структурным и семантическим.

Исходя из этого, в трудах тюркских ис-следователей содержится примерно одинако-вое определение данного типа предложений. Таким образом, безличными предложениями называются односоставные предложения, ко-торые обозначают процессы или состояния, независимые от активного деятеля (или при-знак, независимый от его деятеля).

В безличных предложениях предикатив-ность выражается одним компонентом – глав-ным членом предложения, глагольным или именным, который является предикативно са-модостаточным грамматическим ядром (цен-тром, основой). По мнению Р. М. Гайсиной, предикативная самодостаточность главного члена односоставного предложения в се-мантическом плане обусловлена тем, что он включает в свое значение в органической со-

вокупности две идеи – идею предицируемого признака и идею его носителя, т. е. субъекта.

Предикативная самодостаточность глав-ного члена односоставного предложения в формальном плане обусловлена тем, что его форма не содержит показателей зависимости: не обладает согласовательными категориями, не имеет управляемой формы9.

В башкирском языкознании в толковании синтаксического значения главного члена безличных предложений нет противоречия. И Н. К. Дмитриев, и К. З. Ахмеров, и Г. Г. Саитбатталов, и Д. С. Тикеев квалифицируют его как сказуемое. Мы же, опираясь на мнение Р. М. Гайсиной о том, что грамматическое ядро односоставного предложения самостоятельно организует его предикативную основу и не нуждается в другом главном члене, хотя по форме выражения и напоминает подлежащее или сказуемое двусоставного предложения9, назвали его обобщенным термином «главный член односоставного предложения».

Примечания

1 Ахмеров, К. З. Башкирский язык : учеб. для педучилищ. Уфа, 1941; Синтаксис просто-го предложения в башкирском языке. Уфа : Башк. книж. изд-во, 1958. С. 248–251.2 Дмитриев, Н. К. Турецкий язык. М., I960. С. 69–70.3 Дмитриев, Н. К. Грамматика башкирского языка. М. ; Л., 1948. С. 237–238.4 Грамматика современного башкирского ли-тературного языка. М. : Наука, 1981. С. 435.5 См.: Саитбатталов, Г. Г. Синтаксис про-стого предложения башкирского языка (на башк. яз). Уфа, 1972; Башкирский язык. Т. 1. Простое предложение (на башк. яз.). Уфа : Китап, 1999. С. 221–225.6 Баскаков, А. Н. Предложение в современном турецком языке. М. : Наука, 1984. С. 97.7 Тикеев, Д. С. Современный башкирский язык. Синтаксис простого предложения. Уфа : Гилем, 2002. С. 109–111.8 Кагарманов, Г. Г. Синтаксис простого пред-ложения башкирского языка. Стерлитамак, 2003. С. 31.9 Гайсина, Р. М. Синтаксис современного рус-ского языка. Ч. 1. Учение о синтаксической связи. Синтаксема. Словосочетание. Простое предложение. Уфа : БашГУ, 2004. С. 205.

Page 47: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

. .

-

. . , -

. - « » « »

, - .

: , , ,

.

- -

-

, . -

G. Cuendet, - :

- ( )

( )1. -

. . 2. . . -

, -

, – 3.

. . . ,

- -

. . . , -

- -

4.

( ) - . ,

- -

5. , -

- -

-

. , ,

- ,

-

. - ,

.

,

- -

. - L ,

. -

, -

, - . L -

- , -

- -

, -6. , -

, , -

-. -

, -

1

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 102–108.

Page 48: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

103К вопросу о варьировании синтаксических конструкций ...

, - . -

. , «… , , -

; neu`ron bovo", a neu`ron boveion»7.

, -

. yt,tc]y]sb wc=hm – ou*ranw`n o&

basileuv", -

– d] nt,@ ,j yt,tc]y]sb wc=hm dctkbcz gk]nmcr]s,

[ . 4: 34] ( - ) “ -

, . ”, - toVn basileva tou`

ou*ranou`. . .- . . ,

( . th`/ strativa tou` ou*ranou [2 . 33:3]; ai& stratiaiV tw`n ou*ranw`n [ . 9:6], -

, - (

- , - ) - pluralia tantum.

, - ,

-. B -

basileu` ou*ravnie , , -

- @Adhn h*/cmalwvteusa", puvla"

calka`" sunevtriya" basileu` ou*ravnie, kaiV a*fei`le" desmivou". -

- tou` ou*ranou -

ou*ravnio" - -

, . th/ stratia/ tou ou*ranou [ . 42:7]; stratia`" ou*ranivou [ . 2:13] « -

, . . ». -

, , , -

-. , -

-

, -

: stevfanon e*x a*kanqw`n [ . 27: 29; .19:2] // a*kavnqion stevfanon [ . 15: 17].

15- - :

stevfanon e*x a*kanqw`n peritivqetai - d@ytwm nh]yjd] yjcbn].

- -

, - .

- “ ” -

- d@ytwm 8 nh]yb1. -

nefevlh fwtov" “ ”, - . -

- nefevlh fwteivnh “ ”

[ . 17: 5], -

. :

fw`" seV e*k fwtoV", u&pavrconta nefevlh, fwteinhV u&pevlabe; o@qen nefevlh fwtov" u&polabou`sa [wd. h, tr. 1,4]; o& e&n nefevlh fwtoV" a*nalhfqeiV" kaiV swvsa" kovsmon; -

: fwteinhV fw`" u&pavrconta u&pevlabe nefevlh [wd. z, tr. 1, wd. z tr. 1]. : u&poV nefevlh" fwteinh" a*nalhfqevnta; nefevlh se fwtoV" a*nevlabe ei*" u@yo".

XIV 8 -

j,kfr] cd@ntk] - j,kfr] cd@nmk] d]pzn] nz - nefevlh fwteinhv, j,kfr] cd@ntk] gjl]`v] – nefevlh fwtov".

, - -

: yf j,kfw@[ cd@nf - e*n nefevlh/ fwtov". -

fwtoV" nefevlh -

cd@nkmsb j,kfxt. , -

2

Page 49: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

104 О. В. Чевела

, 9.

-, “ ” 10. , “ -

”, , « »

, - – a*ll * e&autou`

e*kevnwse, morfhVn douvlou labwVn, e*n o&moiwvmati a*nqrwvpou genovmeno" kaiV schvmati eu&reqeiV" w*" a!nqrwpo"[ . 2:7]. -

,

, - e*n

douvlou morfh`/, morfhVn douvlou labovnta, e*n dolikw`/ schvmati, e*n tw`/ morfou`sqai dou`lon.

,

, -

morfhv « » schvma « ». -

- - e*n douvlou

morfh~// - e*n tw/ morfousqai dou`lon. -

douvlou - dolikov", -

e*n tw`/ morfou`sqai.

« » -

-

: morfhVn douvlou labovnta – hf,bb phfr] ghqbv]ifuj, e*n douvlou morfh`/, e*n dolikw`/ schvmati – d] j,hfp@ hf,bb, e*n tw`/ morfou`sqai dou`lon – d] hf,bb j,hfp].

- (mevcri

douvlou morfh`" – lj hf,qf j,hfpf) - –

d]ytulf d]j,hf;fnbcz hf,f. ,

- .

, -

– limevna swthriva", swthriva" limevna, limevna swthvrion, -

- – cgfcmyj

ghbcnfybot (limevna swthriva"), ghbcnfybot cgfcmyj (limevna swthvrion).

- -

- :

ckjE;],my@b cd@nkjcnb – leitourgivan lamprovthti, ,fyz ,kfujdjkyf1 – loutroVn eu*gnwvmoni.

,

-: flfvmcr]svm – toi`" e*x Adavm,

uhj,y]sbv] – toi`" e*n mnhvmati, nmvmy]sz – toi`" e*n skovtei, ghtd@xmy]sb / gmhdjd@xmy]sb – o& proV ai&wvnwn. -

- . . «

, , -

- . - , -

, -

»11.

, ,

. -, , -

, . -

- -

. -

« » « » – - .

-, - -

- , -

3

Page 50: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

105К вопросу о варьировании синтаксических конструкций ...

. , -

: yf jlh@ ,jk@pymy@ kt;fof // yf jlh@ ,jk@pyb kt;fof – e*piV klivnh" o*duvnh", : e*n fwnh/

savlpiggo"- d] ukfc@ nhjE,myjvm, e*n savlpiggo" qeiva fwnh`/ – nhjE,]s ,;=cndmy]svm ukfc]vm; -

: stevfanon e*x a*kanqw`n – d@ytw] nh]yjd] // d@ymw] jn] nhmybz.

- :

limhvn th`" swthriva" ( -) - ghbcnfybot cgfctyj ( , ) // ghbcnfybot cgc=tyb. /

ghbcnfybot cgc=tyb1 ( , ); o& tw`n a*ggevlwn

basileuv" – fyukmcr]sb wc+hm ( , - ) // fyu=kv] wc+hm

( , ) a!rto" th`" zwh`" - ;bdjnmy]sb [k@,] ( ,

) / zwh`" u&pavrcwn a!rto" – ;bdjnf cb [k@,] ( -

, ). - , -

: e*n savlpiggo" qeiva fwnh, zwh`" u&pavrcwn a!rto". , -

, .

-, -

:

hfcnmk@d]ifuj xkd=rf¶ r]pymvb dhf;b1vb ¶ (e*cqrwn) njdj 1rj cy=f vjkb uhfl] cgc=nb ¶ jn] d]czrjuj gk@ytyb1¶b dhfuf yfgflfybz (e*cqrou).

-

. , -

, - e*cqrov" 1. , -

, . 2. -, .

-

, - :

dhf;lms ghtuhf;ltyqf hfpjhbdijE - fragmoVn th`" e*cqra`", dhf;qf hfpjhbk] tcb ub= chtljuhflqf – mesovteicon th`" e*cqra`".

mesovteicon th`" e*cqra`" fragmoVn th`" e*cqra`" : Au*toV" gaVr

e*stin h& ei*rhvnh h&mw`n, o& poihvsa" taV a*mfovtera e!n kaiV toV mesovtoicon tou fragmou luvsa", thVn e!cqran, e*n th`/ sarkiV au*tou` «

, ,

»[ .2:14]. . - , “

-

, , , ,

”12. -

: fragmoVn th`" e!cqra", mesovteicon th`" e!cqra". -

mesovteicon toV th`" e!cqra"

. -

– r&hvxa" toV mesovteicon toV th`" e!cqra" staurw`/ kaiV tw`/ pavqei sou « -

». fragmov" th`"

e!cqra" , -, , - , -

– tou` taV priVn e*nwvsanto", diestw`ta cavriti, kaiV fragmoVn toVn th``" e!cqra" luvsanto".

-

.

-: flfvmcr]svm / b;t 8 flfvf - toi`"

e*x *Adavm, d@ytwm nh]yjd] // d@ymwm 8 nmhybz – stevfanon e*x a*kanqw`n, fyukmcr]sb wc+hm // b;t fyu=kvm wc+hm - o& tw`n a*ggevlwn basileuv", yf djlf[] gjrjboyf[]// yf djlf[] gjrjbof– epiV tw`n u&davtwn th`" a*napauvsew", kbr] gfcn]shmcr]sb // kbr] cn[=] gfcn]shbb– o& covro" tw`n poimevnwn.

4

Page 51: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

106 О. В. Чевела

,

. , « » - « » -

« » -, -

-

, -.

. -

.

crdm=hyjE litdmyjE. // crd=h]yjE li=b– twn r&upoVn th`" yuch`", l]k]u] uh@[jdmy]sb // lk]u] uh@[7d]– o*filevsion a*marthmavtwn, cy=] ;tymcr] // cy=] ;tyms – ui&oV" th`" gunaikov", cy=] ld=x] // cy=] ld=msf – o& ui&oV" th`" parqevnou, c]vmhnmy]sz rk.xf // cvh=nb rk.xf– taV tou` qanavtou klei`qra, pfndjh] ldx=cr]sb[] // rk.xf ld=msf – taV" klei`" th`" parqevnou hff gbomyfuj // hff gbof– paradeivsou th`" trufh`", ;bdjnyjt lh@dj // ;bpyb lh@dj – th`" zwh`" tov xuvlon, ghfot.

l[=jdmyj.] // ghfot. l[=f – th`/ sfendovnh/ tou` pneuvmato".

- “ ” , -

: flfvmcr]sb – oi& e*x Adavm (= a!nqrwpoi), a*davmio", tou Adavm.

-

: uhj,f – tou mnhvmato", b;t dj uhj,@[]– oi& e*n mnhvmati « ,

», uhj,ymsb – e*nqavfio" “ - ”. -

: crhb;fkb pfrjyymsf - plavka" ta``" nomikav" // crhb;fkb pfrjyf - plavka" tou` novmou.

, -

- .

-

. , 15

-

( , , ) -

:

Shvmeron / krema`tai e*piV xuvlon o& e*n u@dasi thVn ghVn kremasav": stevfanon e*x a*kanqw`n / peritivqetai o& tw`n a*ggevlwn basileu": yeudh` porfuvran / peribavlletai o& peribavllwn/ toVn ou*ranoVn e*n nefevlai": &ravpisma katedevxato o& e*n *Iordavnh/ e*leuqerwvsa" toVn *Adavm h@loi" proshlwvqh/o& numfivo" th`" e*kklhsiva" lovgch/ e*kenthvqh /o& ui&oV" th`" parqevnou

Lytcm gjd@iftncz yf lh@d@ b;t yf djlf[ ptvk. gjd@itb dty@wm 8 nh]yb1 yjcbnm b;t fuu=ek7v wh=m dj k;jE gjh9bhjE j,kfxftnmcz j,kfxffb y,=j j,kfrms jElfhtyqt ghqzn] b;t d qjhlffyt cdj,jlbdmsb flfvf udjplmvb ghbudjplbcz ;tyb[] wh=rdb rjgqtvm ghj,jltcz cy=] ld=msf

, -

-. “ ”

, , “ ” -

. - -

, ,

-

. -

- ,

, - –

.

- , - « -

5

Page 52: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

107К вопросу о варьировании синтаксических конструкций ...

» « »,

. - -

- , -

« » « » -

. - - ,

« - ,

-»13.

1 . Cuendet, G. ordre des mots dans le texte grec, et dans les versions gotique, armenienne et vieux slave des evangiles. Paris, 1929. . 184. 2 , . .

- // . ., 1962. . 83–103. , -

-

, - -

. 3 . , . . -

. . : - . - , 1989. . 164, 250. , -

-

, , « -

, » ( . 250) 4 , . .

. . : . - , 1959. . 421 5 Pogorelov, V. Impornance de la form des mots grecs dans la traduction Cyrillo-Métodienne // Studi bizantini e neoelliniki. V. 5. Atti del V congresso internationale di studi bizantini. Roma 20–26 settembre 1936. Storia – fililogia. – Roma, 1939. XVII. – “n est-ce pas une chose étrange, que le traducteur prenne certain fois un adjectif grec pour un substantif et vice versa <…> le grec était pour eux une lange étrangère, dont la structure grammaticale ne leur était pas suffisamment connue” (P. 539–540.).

6 . , . LXX. - -. - ,

1897. LXX

- , , -

« » - , « ,

» (resp. ) ( . 448.). 7 . , . -

-

. ., 1873. . XLIV. 8 . .

. .: , . . //

. . : , 1983. . 38. . 25–38. -

XI . // . . : , 1992. . 45. . 200–219. -

( . 137) ( . 241, . 138).

« -», . -

. .: -, .

XIV - // : , -

, : -. . (28–30 . 2004 .) . : -

, 2005. 9 , . . :

. . . . .

. . . : - .- . - ; . : , 2005.

10 -

-. , ,

-, - , -

. - .

. , - . .: , . . -

. . . : , 1990. . 11–187.

6

Page 53: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

108 О. В. Чевела

« » « -» ( =« », « »). -

, (resp. ) « » ,

,

« ». - ,

-, -

( ) ( ).

11 , . . - . . : - . - , 1989.

. 18. 12 , . . . . 111. 13 .

. . . : -, 1978. . 149. -

- . . . ,

. .: , . .

. . . 340. - « -

» - ,

« » .

7

Page 54: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В русском языке, как и в некоторых запад-ноевропейских, категории действительности, типы явлений и связей оформлены в виде си-стемы частей речи. Каждой части речи при-суще определенное категориальное значение. Имени существительному – предметность, глаголу – действие, процессуальность, при-лагательному – качество, свойство. Глагол в системе частей речи является самой инфор-мационной категорией, по образцу которой формируют высказывания другие части речи [4]. Характеристика частей речи осуществля-ется по четырем признакам:

категориально-семантическое значе-−ние;

набор морфологических категорий;−способы словообразования;−способы синтаксического функциони-−

рования.В языке наблюдается тяготение и противо-

стояние двух полюсов – существительного и гла-гола. Между ними находятся прилагательные, категории оценки и состояния. Предикативные категории пользуются как синтетическими, так и аналитическими способами выражения.

«Глагол – самостоятельная словесная но-минативная часть речи, которая будучи ядер-ным компонентом мысли, выполняет функ-цию предиката и обозначает признак субъ-екта мысли в двусоставных высказываниях или признак как таковой в односоставных высказываниях» [5. С. 81]. Глагол выража-ет предикативное значение в рамках слова, глагольные суффиксы в потоке движущегося времени. Глагольные основы присоединяют к себе показатели времени, модальности и лица и являются морфологической базой предика-тивности, хотя надо помнить, что предикат – это не всегда глагол.

Референтом глаголов, в частности, вос-приятия является психическая деятельность человека. Она может быть направлена на:

восприятие окружающего мира;− на его осознание, т. е. операции и опе-−

раторы перцептивной деятельности.В словарях для характеристики глаголов

часто встречаются пометки «ход», «разви-тие», «смена состояний». Они содержат по-нятие «движение» и указывают, что нужна определенная активность субъекта, результа-тивность его действий. «Состояние» рассма-тривается как пребывание в каком-либо поло-жении, в котором кто-нибудь или что-нибудь находится, физическое самочувствие, а также расположение духа, настроения. Из этого сле-дует, что в смысловой структуре слова можно вычленить субъект – носитель состояния и объект, который подвержен влиянию.

«Свойство» определяется как качество, признак, способность, характеризующее кого-нибудь (что-нибудь). Способность выра-жает возможность осуществлять какую-либо деятельность, умение делать что-либо. Каче-ство и признак обозначают индивидуальные особенности личности и позволяют рассма-тривать субъект как пассивного носителя свойства. В такой ситуации свойства высту-пают как параметры, создающие качествен-ную характеристику объекта.

«Отношение» рассматривается как тот или иной характер поведения, обращение кого-либо с кем-либо, связь между кем-либо (чем-либо) на основе общения, личная связь различных предметов и явлений и т. д. Если проанализировать концепты, лежащие в основе образования процессуальных глаго-лов, глаголов отношения и состояния, то мож-но убедиться, что субъект рассматриваемых глаголов выступает как источник процесса, пассивный носитель состояния, свойства или объект отношения.

С точки зрения характеристики глаголов по отношению к субъекту происходит реали-зация признака: конкретное или результатив-

Н. И. Шелховская

КАТЕГОРИЗАЦИЯ ГЛАГОЛА В СОВРЕМЕННЫХ ЯЗЫКАХ

Статья посвящена изучению некоторых аспектов категоризации глаголов на примере русского, немецкого, французского и английского языков. Предлагается дополнить классифи-кацию констатирующими и интерпретирующими глаголами.

Ключевые слова: категориальное значение, информация, ядерный компонент мысли, про-цессуальность, акциональные, статуальные глаголы, коммуникативная функция языка.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 109–111.

Page 55: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

110 Н. И. Шелховскаяное воздействие на предмет. Наиболее адекват-но соответствуют пониманию неакционально-сти1 релятивные глаголы. Для них характерны инактивность субъекта и полное отсутствие какого-либо воздействия на объект.

Классификация глаголов связана с типологи-ей предиката [3]. При этом за критерий деления принимается возможность или невозможность участия глаголов в организации моделей того или иного типового значения, предполагающая связь с определенным видом высказывания. В центре глагольной системы – подкласс глаголов со значением действия, т. е. акциональных гла-голов. Именно эти глаголы наиболее полно вы-ражают его значение как части речи.

Несмотря на наличие ряда работ по дан-ной тематике мы предлагаем сопоставитель-ную классификацию глаголов в современных языках. Акциональные глаголы как в русском, так и в немецком, французском и английском языках представлены несколькими тематиче-скими полями [6. С. 66–68]:

движение, перемещение (бегать, ходить, a) ездить, путешествовать, плавать, прыгать; laufen, schwimmen, fliegen, reisen; marcher, courir, voyager, sauter, arriver; go, drive, travel, swim, jump, run);

конкретное физическое действие b) (брить, коптить, кормить, жевать, стрелять, крошить, красить, мыть, чистить, копать; waschen, weben, nähen; arracher, laver, fumer; teindre, wash, feed, share, cut, paint, dig);

речевое действие (бурчать, говорить, се-c) товать, лепетать, спрашивать, кричать, расска-зывать, сообщать; rufen, erzählen, nachrichten; crier, balbutier, parler, declarer; speak, complain, sell, babble, murmur, cry);

донативное действие (давать, брать, d) выручать; geben, nehmen, überreichen; donner, prendre; give, take, assist).

Действия, обозначаемые этими глаголами, носят межличностный, субъективный харак-тер, особенно с суффиксом «–ся» в русском языке, и смыкаются с глаголами интерсубъ-ектных действий (играть с кем-л., ссориться, мириться).

Все эти поля характеризуются активно-стью и целенаправленностью действия, ко-торое осуществляется живым существом. Другие тематические поля обладают этими признаками не в полном объеме. В анализи-руемых языках это касается глаголов:

ментальных действий (думать, раз-a) мышлять; nachdenken, grübeln, absehen;

penser, songer, réfléchir; meditate,reason, devise, conceive, deliberate, think, deliberate);

эмоциональных (баловать, бояться, b) гневаться, сердиться, ценить, ласкать, уте-шать, хвалить, желать, мечтать, нервничать, жалеть, буянить; sich ärgern, zörnen; estimer, caresser; pet, praise, dream, wish, appreciate);

физиологических (дышать, есть, пить, c) зевать, жевать; schlucken, kratzen, fressen; manger, buver, respirer; eat, drink, breathe, chew);

называющих способ поведения (дру-d) жить, капризничать, лицемерить, мошенни-чать, моргать, хозяйничать, хлопотать, слу-жить, врать, прятать; verwöhnen, betrügen, mogeln; servir, mentir; serve, hide, bilk).

Базовой основой классификации глаголов являются ранее не используемые критерии констатации и интерпретации. Перечислен-ные глаголы не лишены признаков активно-сти, но чаще всего представляют интерпрета-цию постоянного или итеративного процесса. Наличие элементов интерпретации дает еще один критерий категоризации глаголов:

констатирующие глаголы (дать кому-л, a) говорить о ком-л, сказать о ком-л; erzählen über; parler de, donner à qn; speak about smth, give smb);

интерпретирующие глаголы b) (ругать, осуждать, клеветать, очернить, преумень-шить, поручить; gronder; scold, sentence, blame, decrease, instruct).

Интерпретация и оценка возникают при известной дистанцированности от эмпириче-ски наблюдаемого, допускающего момент не-которого обобщения, осмысления (ошибить-ся, промахнуться, прозевать, проморгать; se tromper, manquer). Эти признаки наблюдают-ся у глаголов динамических, но могут быть у статуальных, неполнознаменательных, модально-каузативных.

Глаголы состояния – статуальные – при-знаками акциональности не располагают. Носителями состояний выступают субъекты трех видов:

лица, которые испытывают физиче-a) ские и душевные состояния (болеть, мерз-нуть, страдать, тосковать; souffrir; supper, freese) или пребывают в социально значимом состоянии, общественном положении (си-ротствовать, бедствовать, вдовствовать; vagabonder; travel);

предметы b) (вянуть, сохнуть, цвести, пе-ниться; sécher, fleurir; dry, wither, bloom, foam);

Page 56: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

111Категоризация глагола в современных языках среда, пространство, место c) (светать,

громыхать, сквозить, s’obscurcir).Подвижной может быть грань между не-

которыми видами действия и состояния в за-висимости от контролируемости (или пред-намеренности) / непроизвольности его (ды-шать, respirer, atmen – неконтролируемое и Дышите! Respirez! Atmen Sie! Brease!– регу-лируемое) [2].

Проведенные наблюдения за особенностя-ми глаголов дают возможность утверждать, что картина мира предстает в речи либо в статичном виде, либо в движении, в процес-се становления. Глагольные категории как формы языкового сознания служат средством отражения окружающего мира в сознании носителей того или иного языка [1. С. 14]. Категории глагола служат для реализации коммуникативной функции языка.

Примечание

1 В качестве антонима к общепринятому тер-мину «акциональность» предлагается рабо-чее наименование «неакциональность».

Список литературы

Болдырев, Н. Н. Языковые категории 1. как формат знания // Вопр. когнитив. лингви-стики. 2006. № 2. С. 5–22.

Золотова, Г. А. Коммуникативная грам-2. матика русского языка / Г. А. Золотова, Н. К Онипенко, М. Ю Сидорова. М., 1998. 528 с.

Кравченко, А. В. Язык и восприятие : 3. Когнитивные аспекты языковой категориза-ции. Иркутск : Изд. Иркут. гос. ун -та, 2004. 206 с.

Кубрякова, Е. С. Язык и знание : На 4. пути получения знаний о языке : Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в по-знании мира. М. : Языки славян. культуры, 2004. 560 с.

Шарандин, А. Л. Глагол в системе ча-5. стей речи. СПб. : Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена, 1992. 133 с.

Шелховская, Н. И. Отглагольное слово-6. образование в когнитивном аспекте : дис. … канд. филол. наук. Челябинск, 2001. 219 с.

Page 57: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Воображение, базисная когнитивная спо-собность человека, в настоящее время нахо-дится под пристальным вниманием психоло-гов, философов, лингвистов, когнитологов.

Одним из средств вербализации процесса воображения в языке и речи являются глаго-лы воображения. В данной статье рассматри-ваются семантические признаки, составляю-щие содержание левостороннего актанта при английских глаголах воображения imagine, fancy, conceive, dream, daydream, conjure up, picture, fantasize. Выбор данных глагольных единиц обусловлен тем, что они являются до-статочно частотными лексемами, которые наи-более полно отражают систематичность се-мантических отношений, свойственную всем глагольным единицам анализируемой лексико-семантической группы.

Ведущим понятием для трактовки глаго-лов воображения является «сила», т. к. дея-тельность, описываемая этими лексическими единицами, предполагает наличие субъекта, производящего определенную «работу» по созданию и функционированию объекта. Су-ществуют различные типы силы, что находит свое отражение в определениях слова «сила»: физическая, волевая, ментальная, духовная и т. д. Для нас важно, что под силой понимается «…любой тип энергии, способный произво-дить движения, действия, изменения, созда-вать денотат предиката»1.

В преобладающем большинстве случаев в качестве субъекта ситуации, которая обознача-ется исследуемыми глаголами, выступает чело-век – мыслящее существо, которое обладает ор-ганами чувств, функционирует на базе высшей нервной деятельности и может контролировать совершение действия на различных стадиях, осознанно воспринимает окружающий мир.

В работе органов чувств человек проявляет биологическую силу: он видит, слышит, осяза-ет и т. п. В результате этой работы происходит сенсорное восприятие объектов. Назовем мате-риал такого восприятия «первичной» денота-тивной ситуацией. Дальнейший процесс пере-работки и преобразования материала, постав-ляемого органами восприятия, и есть процесс воображения. В его работе человек проявляет креативную силу, которая понимается нами как способность индивида создавать образы (объектов, ситуаций). В результате работы креативной силы в сознании человека может создаваться мысленная копия или совершенно новый, ранее не существовавший образ объ-екта или ситуации. Назовем это «вторичной» денотативной ситуацией. Например:

(1) That is why Tereza, when she met the chairman оf the collec tive farm at the spa, conjured up an image of the countryside (a countryside she had never lived in or known) that she found enchanting. – М. Kundera.

В приведенном примере (1) выделенная информация when she met the chairman of the collective farm at the spa является той первич-ной денотативной ситуацией, на основе кото-рой происходит процесс воображения (conjured up). Результатом работы воображения, или креативной силы, явилось возникновение вто-ричной денотативной ситуации – мысленного образа an image of the countryside.

(2) It is easy to start daydreaming, looking out of the window, or concentrating on other things such as the speaker’s facial expressions or clothes. – E. and K. Sallis.

В примере (2) активность биологиче-ской силы (looking out of the window, or concentrating on other things) также стимули-рует работу креативной силы (daydreaming).

И. А. Шерсткова

СЕМАНТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА ЛЕВОСТОРОННЕГО АКТАНТА АНГЛИЙСКИХ ГЛАГОЛОВ ВООБРАЖЕНИЯ

В данной статье проблема семантической интерпретации значения английских глаголов-синонимов группы воображения решается в рамках метода семантического толкования, ко-торый предполагает разработку метаязыка применительно к конкретному пласту лексики. Используемый метод дает возможность раскрыть содержание левостороннего актанта анализируемых глаголов через набор составляющих его признаков.

Ключевые слова: актант, метаязык, семантическое толкование, семантический признак, глаголы воображения.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 112–118.

Page 58: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

113Семантическая структура левостороннего актанта В приведенных выше примерах наличие

первичной информации эксплицируется, од-нако этап сенсорного восприятия в значении глаголов воображения далеко не всегда ак-центируется, и тогда первичная денотация находится в пресуппозиции. Так, в предложе-нии He imagined how it must feel to be speeding along at this height with no visible means of support – J. K. Rоwling первичная денотатив-ная ситуация эксплицитно не выражена.

(3) When Charles tapped me on the shoulder I was daydreaming of golden beaches, palm trees and summer romance. – LLA.

В примере (3) дополнительное внимание к самому процессу работы креативной силы привлекается за счет использования предиката глагола воображения в форме Continuous.

Установлено, что психология определяет воображение как волевой акт2, соответствен-но субъект при глаголах воображения явля-ется носителем волевой силы, которая может контролировать работу креативной силы.

Волевая сила проявляет себя двулико: и как интенция, стимулирующая начало любой деятельности человека (в том числе и менталь-ной), и как контроль над ходом процесса этой деятельности. Следовательно, необходимо при-нять во внимание такую двуплановость воле-вой силы: реализацию проявлений воли будем рассматривать посредством таких понятий как «инициатива» и «контролируемость» – элемен-тарных, т. е. далее неделимых признаков.

При выделении элементарных признаков в содержании семантической структуры актанта следует учитывать стадиальную структуру пре-диката на линейной оси времени, т. к. «…каж-дый из признаков по-разному проявляет себя на отдельных этапах временного континиума действия»3. А. Фрид рассматривает структуру предиката как состоящую из предшествующей стадии, ядра и последующей стадии. Ядро в свою очередь состоит из начальной, централь-ной и конечной составляющих4.

В рамках такого подхода к структуре пре-диката признак «инициатива» понимается как реализация свободной воли субъекта по акти-визации мыслительной деятельности. Иначе говоря, это концептуализация этапа пробуж-дения креативных сил. Это еще не начало действия, а стимулирование начала прило-жения ментальной энергии субъекта на пред-шествующей стадии. Тестом, проверяющим наличие признака «инициатива» в структуре левостороннего актанта, является отсутствие

ограничения на употребление глагола в со-четании со структурами типа I want…, I’d like…, I made up my mind…. Однако исследуе-мые глаголы практически не наблюдаются с этими конструкциями. В предложении I want to imagine you in a wedding dress – you would definitely look funny in it (пример информанта) конструкция want to… не является проверкой на наличие «инициативы». Эта конструк-ция указывает лишь на то, что у говорящего недостаточно первичной информации для формирования правильного образа вторич-ной денотации. Иными словами, говорящий I никогда раньше не видел слушающего you в свадебном платье, поэтому говорящему не хватает того «первичного материала вос-приятия», на основе которого можно было бы построить адекватный ситуации образ объек-та, или слушающего. Поэтому неслучайна и фраза you would definitely look funny in it, слу-жащая продолжением несуразности ситуа-ции (информант-девушка могла использовать это предложение, лишь обращаясь к мужчи-не; при обращении к женщине предложение также имеет подоплеку сарказма). Нейтраль-ность значения предложения возможна толь-ко в случае I (can) imagine you in a wedding dress – you look so beautiful.

Волеизъявление может проявляться не только на предшествующей, но также и на дру-гих стадиях, контролируя процесс создания образов или его прерывание. В этом случае мы имеем дело уже с таким семантическим параметром, как «контролируемость». «Кон-тролируемость» как элементарное понятие толкуется как приложение субъектом воле-вых усилий в виде сознательного управления начинанием, продолжением, качественным изменением, прекращением «работы», на-правленной на поддержание существования, проявление, функционирование объекта5. В нашем случае мы имеем в виду «работу» ума. Другими словами, если субъект может начать или прекратить «работу» ума при вы-полнении операции воображения, т. е. может сознательно управлять формированием мен-тальных образов на различных стадиях, то в семантической структуре левостороннего ак-танта присутствует семантика «контролируе-мости». Если же «работа» ума происходит без сознательного управления субъектом процес-са воображения, то структура левостороннего актанта характеризуется отсутствием «кон-тролируемости». Наличие признака «контро-

Page 59: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

114 И. А. Шерстаковалируемость (приложения силы) на начальной стадии» действия или процесса можно кон-статировать при нормативности конструкций положительной повелительной формы с ис-следуемыми глаголами, например:

(4) Picture the belt down across his chest with the sun glinting on the bullets that filled most of the loops. – L. Elmore.

В следующем примере (5) «контролируе-мость» на начальной стадии действия не за-фиксирована в содержании семантической структуры правостороннего актанта:

(5) * Conceive that we might have souls.Традиционно признак «контролируемость

(приложения силы) на конечной стадии» об-наруживается при отсутствии ограничения на употребление глагола в отрицательной по-велительной форме, например: Don’t look at her. Но склонны думать, что в предложениях с глаголами воображения (Don’t imagine her in a wedding dress; Don’t dream of living abroad one day; Don’t fantasize about your future life with Kyle) внимание акцентируется не на фак-те того, что объект воздействия, т. е. тот, к кому обращены высказывания, контролирует свои ментальные действия. В таких случаях говорящий призывает слушающего к контро-лю. Именно говорящий хочет проявить свою власть над собеседником и инструктировать его в соответствии со своими представления-ми о целесообразности, правильности поло-жения дел в мире. Однако говорящий не мо-жет проверить, выполнены ли его инструкции надлежащим образом: ментальные операции протекают в коре головного мозга в большин-стве случаев без видимых внешних призна-ков в отличие от других видов деятельности (Don’t eat this cake – Не ешь это пирожное – и слушающий прекращает операцию жевания). Слушающий не может выполнить требование собеседника по прекращению поступления потока ментальных образов так же легко, как в ситуации с пирожным, поскольку «…чело-век не в состоянии по собственному желанию остановить поток мыслей, прекратить про-цесс воображения»6. Только воздействие со стороны может вывести замечтавшегося из этого состояния.

Процесс воображения может быть сопря-жен с тяжелыми ментальными усилиями, ко-торые предпринимает субъект. Человек, явля-ясь существом разумным, может осознавать наличие таких трудностей или даже тщет-ность предпринимаемых попыток по созда-

нию продукта воображения. Следовательно, в семантической структуре левостороннего актанта возможно установить наличие при-знака «осознаваемость» приложения силы. Например:

(6) It is hard for me to imagine Luke ever doing this: sitting up there, skewering his rings. – A. Gopnik.

В предложении (6) информация о том, что субъект осознает наличие препятствий по инициации работы креативной силы, просма-тривается в значении выражения It is hard.

Наличие признака «осознаваемость» так-же может проверяться при помощи тестовых конструкций с Why…? и find. Так, норматив-ность предложений Why did she dream of working with animals when she was a child? и There had even been times when he’d found himself imagining her with no clothes on at all – C. Lorrimer свидетельствует об осозна-ваемости субъектами she и he присутствия в сознании сформированных образов working with animals и her with no clothes on at all, ко-торые в свою очередь являются результатом ментальной работы.

Итак, содержание семантической струк-туры левостороннего актанта глаголов во-ображения определяет комбинаторика таких признаков, как «сила» (биологическая, креа-тивная), «приложение силы», « + / - инициа-тива», « + / - контролируемость», « + / - осо-знаваемость».

Примечания

1 Шабанова, Т. Д. Семантическая модель английских глаголов зрения : теоретико-экспериментальное исследование. М. : ИЯ РАН ; Уфа, 1998. С. 44.2 Петровский, А. В. Общая психология : учеб. для студентов пед. ин-ов / под ред. А. В. Пе-тровского. М. : Просвещение, 1986. С. 350–351.3 Шабанова, Т. Д. Семантическая модель ан-глийских глаголов зрения… С. 46.4 См.: Freed, Alice F. The Semantics of English Aspectual Complementation. Dordrecht ; London, 1979. Р. 30–35.5 Шабанова, Т. Д. Семантическая модель ан-глийских глаголов зрения… С. 46–48.6 Немов, Р. С. Психология : учеб. для студен-тов высш. пед. учеб. заведений : в 3 кн. Кн. 1. Общие основы психологии. М. : ВЛАДОС, 1997. С. 265.

Page 60: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В условиях рыночной экономики и сво-бодной конкуренции выбор удачного назва-ния для коммерческого предприятия являет-ся своего рода залогом выживания на рынке. Возникновение особых названий, выделяю-щих предприятия из числа однородных, со-циально обусловлено. Их назначение – ин-дивидуализация коммерческого объекта [4. С. 11]. Основная прагматическая интенция номинатора заключается в привлечении вни-мания потенциального потребителя к имену-емому предприятию с целью создания и за-крепления положительного образа заведения в сознании адресата. Процесс поиска назва-ния обычно включает «виртуального» потре-бителя, то есть воспринимающего адресата. Адекватность и конструктивность интенций номинатора измеряется желанием или неже-ланием адресата воспользоваться услугами коммерческого предприятия. То есть можно говорить о «номинативной норме» в процес-се называния объекта, которой следует при-держиваться [7. С. 67]. Проводя аналогию с общепринятым толкованием, номинативную норму следует понимать как совокупность средств и правил, регулирующих два аспекта номинативной деятельности: обоснованность прагматической установки номинатора и ре-зультативность номинации, достижение цели. К сожалению, не существует определенных правил, согласно которым то или иное слово должно появиться в качестве названия. По-этому мы ориентируемся на нормы литера-турного языка и, соответственно, те явления, которые выходят за пределы данных норм, обозначаем как «аномальные» явления в язы-ковой номинации, то есть предельное несоот-ветствие интенций номинатора и результатов номинативной деятельности. Если рассматри-вать концепт нормы относительно характера

отклонений, то он варьируется по следую-щим признакам: 1) возможность / невозмож-ность отклонений, 2) социальность / есте-ственность, 3) позитивность / негативность. Фиксация отклоняющихся от нормы явлений может эффективно служить целям идентифи-кации объектов, их выделению из класса им подобных, при условии отсутствия признака негативности [1. С. 83]. Очевидна связь с кон-цептом причины. В причинах кроется мотив создания аномальных наименований. Если потребительское восприятие, прежде всего, фиксирует аномальное явление, то факт, на первый взгляд, неудачной номинации, может являться приемом привлечения внимания. Тогда в трактовке понятия «аномалии» но-минации будет закономерно присутствовать аспект намеренного отклонения номинатора от нормы номинативной деятельности. Цель статьи заключается в анализе аномальных явлений в области искусственного наречения коммерческих предприятий, их классифика-ции и обоснованности их использования при наречении. На примере 90 названий Тюмен-ских предприятий.

Отклонение от нормы в номинативной деятельности может быть замечено в форме выражения и содержании. В связи с этим сре-ди указанных несоответствий представляется возможным выделить аномалии формы и ано-малии содержания. К аномалиям формы мы относим следующие случаи.

Допущение ошибок в орфографии, на-1. пример, магазины «Аракул», «Эфект», «Ап-полон», «Филип», «Асорти», «Агенство раз-влечений».

Использование асемантичных назва-2. ний, например, «Аюз», «Аверс», «Агаси», «Абрис», «Агора», «Вепрь», «Велнесс», «Вер-бена», «Квест+», «Контрол-альфа», «Квант»,

Т. В. Щербакова

«АНОМАЛИИ» ФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯ В КОММЕРЧЕСКОЙ НОМИНАЦИИ

В статье подвергаются анализу и классифицируются аномальные случаи в области

искусственного наречения (на примере названий коммерческих предприятий города Тюмени). Выявляется их связь с концептом причины как мотивом создания данных наименований. Выдвигаются рекомендации для выбора удачного названия предприятия.

Ключевые слова: коммерческая номинация, номинатор, языковая аномалия, аномалии формы и содержания, прагматические интенции номинатора.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 6–8.

Page 61: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

116 Т. В. Щербакова«Лота», «Лао», «Лолис», «Папильон», «Тар-го», «F1», «F2», «F3» и др. Мотивы выбора номинатором таких названий могут быть раз-личны: желание выделиться за счет необыч-ности звучания названия или желание упро-стить длинное название, сократив его, также могут превалировать личностные смыслы и ассоциации номинатора. В любом случае при выборе таких наименований не учитывается трудность их декодирования со стороны вос-принимающего адресата.

К аномалии содержания можно отнести следующие случаи.

Употребление неинформативных назва-ний. Это общеупотребительные слова, вы-бор которых в качестве названий коммер-ческих предприятий представляется ничем немотивированным с точки зрения адресата, поскольку эти названия никак не связаны семантически с характером товаров и услуг, предоставляемых предприятием, более того, семантика этих названий создает неправиль-ное представление о характере деятельности предприятия [3. С. 165]. Например:

1. «Архив-комплект» (мебельный магазин), «Акрополь» (стоматология), «Адда» (магазин по продаже бытовой техники), «Бегемотик» (магазин по продаже компьютеров), «Беге-мот» (магазин сантехники), «Белая лошадь» (кафе), «Домино» (салон красоты), «Сафа-ри» (магазин по продаже бытовой техники), «Скиф» (закусочная), «Король Солнце» (ре-сторан), «Меркурий» (медицинский центр), «Пеликан» (кафе-бар), «Перспектива» (мага-зин по продаже тканей), «Океан» (магазин по продаже одежды, обуви, косметики и детских товаров), «Рубин» (кафе), «Штурман» (про-дуктовый магазин), «Эдельвейс» (спортив-ный центр).

2. Выбор в качестве названий коммерче-ских предприятий слов с негативными конно-тациями: «Горячая скважина» (ночной клуб), «Медея» (торговый павильон), «Пещера» (кафе), «Пурга» (магазин одежды), «Улей» (диско-бар), «Халява» (магазин керамической плитки), «Черная кошка» (кафе), «Чердак» (ресторан), «Ширпотреб» (дом моды Лены Макашовой). Кроме слов с постоянными не-гативными коннотациями к неудачным на-званиям относятся слова, приобретающие подобные коннотации в определенном экс-тралингвистическом контексте. Так, можно поставить под сомнение, что крупным дамам приятно посещать магазины, которые име-

ют названия типа «Толстушка», «Богатырь», «Гулливер», «Большие люди», «Аршин» и т. п. Если для женщины ее полнота – комплекс, то указанные названия могут вызвать у нее резко отрицательную реакцию.

3. Необоснованное или ошибочное упо-требление в названиях иноязычных слов или слов с иноязычными словообразовательны-ми элементами. Среди аномалий номинации данного вида можно выделить следующие случаи:

А. Необоснованное написание иностран-ного слова русскими буквами с учетом или без учета его произношения (т. е. применя-ются приемы транслитерации и транскрип-ции), «Алла-Хаус» (англ. – дом) – магазин одежды, «Бон Престиж» (фр. – хороший) – обувной магазин, «Брависсимо» (итал. – пре-восходно) – магазин по продаже тканей, «Биг Маг» (англ. – большой) – магазин по продаже бытовой техники, «Бэтмэн» (англ. – летучая мышь) – ночной клуб, «Блэк Леди» (англ. – черный) – салон красоты, «Бьюти» (англ. – красота) – салон красоты, «Визави» (фр. – со-беседник) – кафе, «Даймонд» (англ. – алмаз) – ювелирный магазин, «Джорджия» (англ. – Грузия) – кафе, «Дредноут» (англ. – мертвый узел, петля; устаревшая коннотация – пальто из толстого сукна) – казино, «Джинджер» (англ. – имбирь; рыжий цвет) – салон красоты, «Строй Сити» (англ. – город) – строительный магазин, «Кантри-пицца» (англ. – деревня; город) – пиццерия, «Парадиз» (англ. – рай) – магазин одежды, «Рэмбо» (англ. – прозвище) – спортивно-оздоровительный центр, «Фри-мэн» (англ. – свободный мужчина) – клуб стриптиза, «Фридэй» (англ. – свободный день) – кафе-бистро, «Элефант» (англ. – слон) – обувной магазин. Для человека, не знающе-го иностранный язык, подобные названия ли-шены смысла, асемантичны.

Б. Неоправданное употребление иноязыч-ных словообразовательных элементов для создания названий-неологизмов от корней об-щеупотребительных слов с целью придания названию иноязычного звучания. В итоге зна-чение подобного названия может быть весьма двусмысленным. Например, номинатор назы-вает свое ателье «Модесса». Непонятно, что имеется в виду: дизайнер одежды, следящая за модой клиентка или нечто другое.

В. Неуместное использование иностран-ных слов, которые в сочетании с деятельно-стью конкретного предприятия могут приоб-

Page 62: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

117«Аномалии» формы и содержания в коммерческой номинации ретать негативные коннотации, связанные, как правило, с незнанием значений иностран-ных слов. Так, можно утверждать, что магазин одежды был весьма неудачно назван «Эклек-тика», поскольку указанное слово означает «беспринципное, механическое соединение разнородных, противоположных взглядов, теорий». Применительно к магазину одежды слово «эклектика» имеет негативную кон-нотацию, указывая на неумение покупате-лей правильно сочетать предметы одежды. Аналогичный пример, магазин молодежной одежды «Пурга».

Г. Написание словосочетаний иностран-ных слов русскими буквами без учета перево-да таких сочетаний на русский язык. Название аптеки «Вита-Бай» в переводе означает «Купи жизнь». Название, ставящее жизнь в ряд воз-можных покупок, противоречит морально-этическим нормам.

Д. Несовместимое употребление в одном слове иноязычных словообразовательных элементов с противоположным значением. Например, номинатор хочет назвать неболь-шой магазин в западной традиции супермар-кетом. Сделать это ему не позволяют размеры магазина. Стремление дать иностранное на-звание превалирует, и номинатор прибавляет к слову супермаркет приставку «мини» без учета того, что в сложных словах mini имеет значение малый, уменьшенный. Это значе-ние не позволяет приставке «мини» соеди-няться с элементом названия «супер» (super), имеющим значение: высшее положение в ие-рархии; обладание каким-либо свойством в крайней или чрезмерной степени [4. С. 38]. На наш взгляд, номинатор не видит ошибки в соединении двух противоположных по зна-чению элементов в названии из-за отсутствия соответствующих лингвистических знаний и представлений о культурных реалиях страны, из языка которой заимствуется название.

4. Допущение при выборе названия лингво-культурологических ошибок:

А. Нарушение норм этики и морали, глас-но или негласно существующих в обществе, в результате выбора в качестве названия определенных слов. Магазин мужского белья «Жигало», торговый павильон по продаже солнцезащитных очков «Кутузов», закусоч-ная «Буржуй». К данной разновидности ано-малий в области номинации можно отнести употребление в качестве названий коммерче-ских предприятий имен известных людей, ли-

тературных и мифологических персонажей, библейских образов. Например, название са-лона красоты «Далила» (библейский персо-наж, девушка, дважды предавшая любившего её Самсона), агентство недвижимости «Тита-ник» (корабль, затонувший во время своего первого плавания), магазин канцелярских то-варов «Недоросль» (ленивый и глупый под-росток, герой произведения Фонвизина).

Б. Ошибочное употребление в качестве названий коммерческих предприятий имен известных людей, литературных героев, ми-фологических образов и т. п., обусловленное, по-видимому, недостаточным уровнем об-разования номинатора. Трудно представить, сколько браков в жизни ждет невесту, об-ратившуюся в свадебный салон «Скарлетт» (имя героини известного романа «Унесенные ветром», многократно вступавшей в брак). Возникает также вопрос, насколько сложится все благоприятно для клиентов агентства не-движимости «Атлантида» (как известно, Ат-лантида – это затонувший континент).

Наличие аномалий номинации объясняет-ся тем, что аномальные названия не являются таковыми в контексте личностного смысла и ассоциаций самого автора названия. Вместе с тем следует отметить способность большин-ства аномальных названий к ассимиляции с нормой через постоянство употребления [1. С. 90]. В процессе функционирования языко-вые аномалии могут приближаться к норме на уровне бытового сознания. Объясняется это тем, что в процессе употребления названия в сознании воспринимающего связь с референ-том начинает доминировать над сигнифика-тивным значением названия.

Рассмотренные нами аномалии номина-ции не являются закономерностью. В целом при выборе наименования автор учитывает соответствие семантики названия деятель-ности предприятия. Также следует отме-тить, что названия предприятий чаще всего воспринимаются адресатами визуально, и, следовательно, оформление названия на вы-веске предприятия играет немалую роль в прагматическом воздействии наименования. Представляется возможным говорить о при-сутствии «невербальных компонентов комму-никации» в написанном названии.

Таким образом, успешность воздействия названия зависит от ряда причин. Выбирая название для своего предприятия, номинатор должен принимать во внимание адресата, по-

Page 63: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

118 Т. В. Щербаковатенциального потребителя товаров или услуг предприятия, учитывая, таким образом, адре-сованность широкой публике или ограничен-ному кругу лиц, предполагающую опору на фоновые знания потребителей. На эффектив-ность воздействия наименования влияет сте-пень информативности названия и его эмо-циональная окрашенность. Немаловажным условием успешного воздействия названия является способность автора наименования спрогнозировать систему ассоциаций, кото-рые может вызвать данное название в созна-нии адресатов, учитывая возраст и социаль-ный статус последних.

Использование аномальных языковых фактов в процессе номинации прагматически будет оправдано лишь тогда, когда в сознании адресата будет рождаться положительный об-раз с, естественно, положительной символи-кой. Человек зачастую ищет в повседневной жизни скрытый смысл в окружающих его символах и если условно наделить название объекта символической (знаковой) сущно-стью, то вполне очевидна необходимость в ее позитивном положительном семантическом оттенке [1. С. 91].

Рассмотренные аномалии формы и содер-жания встречаются весьма часто, как прави-ло, в области искусственного коммерческого наречения, но при этом они не являются за-кономерностью. В целом при наименовании автор стремится учесть соответствие семан-тики названия деятельности предприятия, а также особенности прагматического контек-ста функционирования данной номинативной единицы. Как отмечают исследователи Азна-урова, Кубрякова, Телия, и Уфимцева, «…со-вершенно очевидно, что “именующий субъ-ект”, используя уже существующие единицы номинации в новом отношении именования, руководствуется, прежде всего, смысловыми

мотивами выбора тех или иных средств для называния, т. е. пригодностью их семантиче-ского содержания для выполнения нового но-минативного задания» [5. С. 74]. Цель этого очевидна, название коммерческого предприя-тия должно выполнять свои функции: переда-вать определенную информацию, воздейство-вать на эмоции адресата, на его эстетические чувства и, конечно, привлекать внимание по-тенциальных потребителей товаров и услуг, выделяя предприятие из ряда подобных.

Список литературы

Арутюнова, Н. Д. Типы языковых зна-1. чений. Аномалии и язык. М. : Наука, 1988. 341 с.

Голомидова, М. В. Искусственная но-2. минация в русской ономастике : монография / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 1998. 232 с.

Коновалова, Д. А. Номинация коммер-3. ческих предприятий. Психолингвистичес-кий эксперимент // Вестн. Челяб. гос. ун-та. Сер. 2. Филология. 1996. № 2. С. 163–170.

Морозова, М. Н. Названия бытовых, 4. торговых, культурных объектов в городах Поволжья // Вопр. топонимики. 1969. С. 301–305.

Уфимцева, А. А. Лингвистическая сущ-5. ность и аспекты номинации / А. А. Уфимцева, Э. С. Азнаурова, Е. С. Кубрякова, В. Н. Телия // Языковая номинация. Общие вопросы. М., 1977. С. 7–100.

Языковая номинация. М., 1977. Т. 1 : 6. Общие вопросы. 359 с.

Языковое сознание : формирование и 7. функционирование : сб. ст. / под ред. Н. В. Уфимцева. М., 2000. 256 с.

Page 64: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В лингвистической науке осуществляются попытки реконструкции языковой картины мира (ЯКМ), выявления в ней национально-специфических черт. Особая роль отводит-ся при этом фразеологии, так как именно фразеологизмы (ФЕ) «...являются наиболее прозрачными для воплощаемых средствами языка концептов “языка” культуры, посколь-ку в образном основании фразеологизмов отображаются характерологические черты мировидения»1. На этом основании можно предположить, что существует фразеологиче-ская картина мира (ФКМ), наиболее «прозрач-но» раскрывающая национально-культурную специфику языка. Исследование наиболее значимых фрагментов ЯКМ, и, в частности, ФКМ, поможет определить концептуальную аксиологическую сферу языкового социума.

ЯКМ – результат процесса воссоздания мира посредством слова, система, включаю-щая в себя, прежде всего, лексические сред-ства языка и фразеологические средства. ФЕ отражают этническую логику и фантазию, присущие членам данного сообщества; спо-собствуют языковому проявлению самобыт-ности нации, обусловленной жизнью этноса. Выражаемые в языке значения представляют собой целостную систему взглядов носителя языка. Свойственный определенному языку способ концептуализации действительности, с одной стороны, универсален, а, с другой стороны, неуниверсален, или специфичен, так как носители разных языков видят мир немного по-разному, через призму своих языков. Универсальность / неуниверсаль-ность фундаментальных категорий и единиц мыслительного содержания квалитативной семантики и средств их выражения связана с тем, что существует вненациональное поня-тийное мышление, которое характеризуется

универсальностью восприятия действитель-ности, и мышление национальное, осущест-вляемое при помощи языка определенной на-ции, которое, в свою очередь, характеризует-ся неуниверсальностью, уникальностью вос-приятия мира. А. В. Бондарко2 выделяет два уровня фундаментальных категорий и еди-ниц мыслительного содержания. К первому уровню он относит универсальную систему фундаментальных категорий и единиц мыс-лительного содержания, отражающих содер-жательную категоризацию, связанную, пре-жде всего, с отражением предметов, свойств и отношений объективной действительность, и не зависящую от особенностей отдельных языков; «…этот уровень категоризации мыс-лительного содержания представляет собой основу, базис второго уровня, связанного с особенностями второго уровня». Первый уровень – ментальная абстракция от множе-ства более конкретных систем понятийных категорий и субкатегорий, являющихся не-посредственной понятийной основой зна-чений единиц того или иного языка. Второй уровень включает не только универсальные фундаментальные понятийные категории, но и неуниверсальные элементы, связанные с системой средств данного языка.

Мы исследуем адвербиальные ФЕ квали-тативной семантики. Квалитативность, или «…качество как основная категория в плане характеристики вещного мира, качество, но не количество, влечет законченностью и раз-нообразием радужных форм; через признак выявляется каждое новое качество, привле-кающее внимание своей неповторимостью»3. Концепты, репрезентирующие категорию квалитативности, занимают одну из основ-ных позиций в ЯКМ нации, так как благодаря этим концептам человек отражает окружаю-

Л. П. Юздова

АДВЕРБИАЛЬНЫЕ КВАЛИТАТИВНЫЕ ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ КАК СРЕДСТВО ОТРАЖЕНИЯ РУССКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА

В статье на примере адвербиальных фразеологизмов квалитативной семантики анализи-руются два уровня языковой картины мира, в частности русской фразеологической картины мира (универсальный и неуниверсальный). Для выявления специфики русских фразеологизмов используется пекьюлиаративный метод исследования, заявленный в статье впервые.

Ключевые слова: адвербиальные фразеологизмы, русская языковая картина мира, квали-тативная семантика, пекьюлиаративный метод.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 119–123.

Page 65: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

120 Л. П. Юздоващий мир не пассивно, не созерцательно, а ак-тивно, определяя отношение к объектам этого мира, оценивая их. Квалитативность – оценка свойств предмета речи и соответствия этих свойств эталону, принятому в конкретном обществе. С одной стороны, оценка – обще-человеческая, вненациональная, универсаль-ная категория, с другой стороны, оценка – акт мышления, а мышление имеет национальную специфику. Качественная оценка происходя-щего является одним из основных проявлений сущности носителя языка. «Категория оценки признаётся функционально-семантической и имеет особое, единое для всех репрезентиру-ющих единиц, содержание, многочисленную иерархическую структуру; связана с модаль-ностью, экспрессивностью и эмоционально-стью...», – пишет Е. А. Чернявская4.

Считается, что зафиксировать специфи-ку одного языка нельзя, не сопоставляя его с другим. Наше исследование не являет-ся сравнительно-сопоставительным. Перед нами стояла задача изучить адвербиальные квалитативные ФЕ одного языка. Изучая русские ФЕ квалитативной семантики, мы впервые применили заявляемый нами пекью-лиаративный метод (peculiar – особенный, peculiarity – особенность), который предпо-лагает реализацию следующих приемов: 1)установление основания сопоставления, 2)квалификация единиц или фактов изучаемо-го языка на фоне другого, который является своего рода «подложкой, фоном» для выявле-ния особенностей фактов изучаемого языка. Подчеркнем, что пекьюлиаративное изучение языка – это не параллельное изучение двух или более языков, как в случае сравнительно-сопоставительного анализа. Основной эле-мент любого сопоставления – выявление тождественных (интегральных) и различи-тельных (дифференциальных) признаков сравниваемых явлений, двух и более языков. При пекьюлиаративном анализе акцент де-лается на один изучаемый язык. Мы изучали специфику ФЕ русского языка на фоне ФЕ английского языка (для выявления особен-ностей мы могли взять и другой язык), таким образом, оттенив специфику одного явления посредством другого.

Рассматривая русские ФЕ на фоне англий-ских ФЕ этой же семантики, мы выяснили, что есть русские ФЕ, которые имеют универ-сальный семантический характер. Этот факт подтверждает однотипность, общность под-

ходов в номинации, возможно, в ряде случаев сказываются общие источники пополнения фразеологической системы языков, но, пре-жде всего, влияние оказывает общность ан-тропоцентрического подхода к номинации. Сравним: русская ФЕ со всех ног (во все ноги) имеет значение «очень быстро, стремитель-но», ей синонимична английская ФЕ аs fast as one’s legs will carry one − «так быстро, как ноги могут унести». Примеров идентичной или похожей номинации много: как убитый (-ая, -ые) (рус. ФЕ) − в значении «очень креп-ко, беспробудно (спать) // аs if killed (англ. ФЕ); как (будто, словно, точно) лиса (рус. ФЕ) − «подобно животному, которому люди приписывают чрезвычайную хитрость» // as sly as a fox (англ. ФЕ) – «хитер, как лиса»; из вторых (третьих) рук (рус. ФЕ) − «через по-средников» // at second hand (англ. ФЕ) – «из вторых рук»; как (будто, словно, точно) на иголках (рус. ФЕ) − «в состоянии крайнего волнения, нервного возбуждения, беспокой-ства (сидеть)» // be on pins and needles (англ. ФЕ) – «быть на булавках и иголках, то есть в возбужденном состоянии»; спустя рукава (рус. ФЕ) – «кое-как, недобросовестно (рабо-тать)» // up one’s sleeves (англ. ФЕ) «кое-как, спустя рукава»; с легким сердцем (рус. ФЕ) – «легко, без переживаний» // with light heart (англ. ФЕ) – «с легким сердцем»; с тяжелым сердцем (рус. ФЕ) – «с переживаниями» // with heavy heart (англ. ФЕ) – «с тяжелым серд-цем».

Отметим, что среди адвербиальных ква-литативных ФЕ русского языка большое ко-личество компаративных единиц (30 % от общего количества ФЕ). Это объяснимо: мир воспринимается носителями языка через ас-социации. Сравнение – это одновременно и ключ к познанию культурных аспектов разви-тия ментальности, и способ создания ЯКМ. Познавая мир, человек использует такие акты мышления, как анализ и синтез, которые воз-можны благодаря выявлению свойств, при-знаков, качеств и т. д. и их сравнения. Каж-дый народ-носитель языка использует свои семантические модели для создания единиц, репрезентирующих категорию квалитатив-ности. Анализ компаративных ФЕ квалита-тивной семантики русского языка на фоне английского, обнаруживает значительное со-впадение фразеологических средств выраже-ния компаративности, что свидетельствует о схожести восприятия различных языков объ-

Page 66: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

121Адвербиальные квалитативные фразеологизмы ...ектов окружающей действительности носи-телями русского языка. Универсальность от-ражения действительности компаративными ФЕ может быть зафиксирована в следующих примерах:

Как бог на душу положит / every which way − «кое-как» (что-то сделать) (Занесен-ные сюда гигантской метлой Божьего произ-воления, все они махнули рукой на внешний мир и стали жить, как бог на душу положит. А. Аверченко. Автобиография. / For example, he was very tall and very slim, with red hair blown every which way over a high and towering forehead that seemed as long as the face under it. Churchill, Winston. The Crossing. Перевод с англ.: Он был очень высок и тонок, с крас-ными волосами, торчащими, как бог на душу положит, на высоком лбу, который казался таким же длинным, как лицо под ним).

Как (будто, словно, точно) подкошен-ный (-ая, -ые) / fall as if shot − «Вдруг, разом» (рухнуть, упасть и т. п.) (Вне себя от ярости, Дмитрий размахнулся и изо всей силы ударил Григория. Старик рухнулся как подкошенный, а Дмитрий, перескочив через него, вломился в дверь. Ф. Достоевский. Братья Карамазовы. He starts, throws up his head, and falls instantly as if he had been shot. Wilkie Collins. The Two Destinies. Перевод с англ.: Он начинает, за-брасывает голову и падает немедленно, как будто подкошенный).

Как (будто, словно, точно) мышь / quiet as a mouse − «Быстро, проворно, скрытно, бес-шумно» (что-то сделать и т. п.) (But he reached his room safely, then quickly he rummaged in the drawers of the bureau. quiet as a mouse he took off his wet clothes, and put them in the darkest corner of the big closet. R. G. Anderson. Seven O’clock Stories. Перевод с англ.: Но он беспрепятственно достиг своей комнаты, за-тем быстро обыскал выдвижной ящик стола, бесшумно, как мышь, он снял свою мокрую одежду и положил ее в самый темный угол большого туалета).

Наряду с универсальными, в русском языке есть и уникальные, неуниверсальные представления действительности через ФЕ. Причина заключается в том, что «…за раз-личиями в семантических системах стоят в большинстве случаев не различия в поня-тиях, а различия в способах выражениях и в правилах употребления слова [и ФЕ. – Л. Ю.] в речи»5. Эти единицы интересны в первую очередь как отражающие специфику языко-

вого представления мира носителями разных культур.

Среди неуниверсальных русских адверби-альных ФЕ:

Проще пареной репы (рус. ФЕ) − «очень, чрезвычайно просто» // as easy as pie (англ. ФЕ) – «просто, как пирог». Для русских как для представителей сельскохозяйственной страны ближе пареная репа. «На Руси редька, как и репа, была одним из повседневных ку-шаний. Особенно часто редьку ели в долгие посты, и тогда редька особенно надоедала». Для англичан, наоборот, пирог является про-стой пищей, так как традиционно делается и в праздники, и в будни6.

Как (будто, словно, точно) пробка (рус. ФЕ) – «очень, до крайности» // вe daft as a brush (англ. ФЕ) – «глуп, как щетка». Что ка-сается русской ФЕ как (будто, словно, точно) пробка, то для человека русской ментально-сти пробка, которая первоначально делалась из дерева (Россия − страна лесов), – элемен-тарный предмет. Англичане помешаны на чи-стоте, и, возможно, щетка для них является тем элементарным, банальным предметом, который всегда под рукой. Очевидно, по этой причине родилось такое сравнение.

Как свинья (рус. ФЕ) − «очень сильно (на-питься, быть пьяным и др. под.)» // be drunk as a skunk (англ. ФЕ) – «напиться, как скунс». Для русской ментальности традиционно срав-нение со свиньей (рус. ФЕ: свинья свиньей, свинья в ермолке), кроме этой ФЕ, в значе-нии «очень сильно» (напиться)» использует-ся ФЕ как зюзя («Псковское слово зюзя и его варианты зюся, зюха, зюська, зюжка, зюшка, зюра, зюрька значат свинья…»7. Для англий-ского языка, очевидно, сравнение со скунсом обычно.

Во (на) всю ивановскую (рус. ФЕ) − «очень громко» // with all one’s might (англ. ФЕ) – «со всей своей мощью (способностью)». «Выра-жение собственно русское, известно с ХVII века. Ивановская – название площади в мо-сковском Кремле, на которой стоит колоколь-ня Ивана Великого – самая большая коло-кольня в России. По ней и площадь получила название Ивановская. Здесь были расположе-ны различные учреждения − судейские и др., в которые со всех концов стекалось много народу со своими челобитными. Бояре, дья-ки и чиновные люди приходили сюда также потолковать о своих делах, узнать последние новости или заключить какие-либо сделки.

Page 67: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

122 Л. П. ЮздоваЗдесь всегда было многолюдно. Поэтому на Ивановской, как и на Красной площади, ино-гда оглашали кличи, т. е. читали указы, рас-поряжения и прочие документы, касавшиеся жителей Москвы и всего народа Российского государства. Указы эти читались во всеуслы-шание, громким голосом, во всю Ивановскую площадь. Отсюда переносный смысл выра-жения8. В английском языке такой ФЕ нет.

Как (будто, словно, точно) у Христа за пазухой (рус. ФЕ) − «без забот и хлопот, очень вольготно, хорошо (жить, почивать, отды-хать)» // as safe as in God’s pocket (англ. ФЕ) – «как у бога в кармане; в полной безопас-ности (быть, находиться, чувствовать себя и т. п.)». «В основе образа − представление о пазухе как о надежном укрытии, безопасном месте»9. Интересно, что в английской ФЕ ис-пользуется компонент «карман», в русской – «пазуха». Возможно такое толкование этого факта: карман – меркантильность, а пазуха – близость к душе, душевность. Это своего рода ментальные метки.

Хуже горькой редьки (рус. ФЕ) − «невыно-симо, очень сильно (надоедать, осточертеть и т. п.)» // be sick and tired of it (англ. ФЕ) – «устать до тошноты». В русской ФЕ сравне-ние с редькой типично, так как «редька <…> была одним из повседневных кушаний»10. Для англичан редька нетипична, поэтому в английском языке и нет такой ФЕ.

Как (будто, словно, точно) в аптеке (рус. ФЕ) − «совершенно точно» // right on the mark (англ. ФЕ) − «точно по отметке». Как (будто, словно, точно) в аптеке – «выражение соб-ственно русское». «В основе образа – точ-ное и тщательное взвешивание составных частей лекарств в аптеках. Малый вес таких лекарственных веществ измерялся на граны, равные весу среднего ячменного зерна (лат. granum – «зерно»), – примерно 0,06 г.»11.

Уникальна ФЕ как (словно, будто, точно) Кощей (бессмертный) − «очень, в значитель-ной степени» (скупой, худой, тощий и др. под.). В русской культуре концепт «Кащей Бессмертный» противостоит понятиям радо-сти, красоты жизни. Иногда этот образ симво-лизирует дьявола. Кощей – персонаж русских сказок – главный антагонист героя, злобный старик-колдун. Сочетаемость ФЕ обуслов-лена внутренней языковой формой концепта «Кощей Бессмертный». В этом имени содер-жится несколько представлений. В значении «пленник, невольник» слово заимствовано

из тюрского, однако этот элемент значения остаётся на периферии. Слово приближено к слову «кость». Кощей − костлявый, худой. А возможно, и тот, кто сеет кости. С точки зре-ния семантики «тот, кто сеет кости» соответ-ствует обряду посева костей, сохранённому в русских сказках. Кости животных почему-то не съедались, не уничтожались, а закапыва-лись. Этот обряд можно объяснить так: чело-век и животные – один мир, убивая и съедая животных, человек нарушает гармонию, а за-капывая кости − восстанавливает. Посеянные кости возродятся к жизни, род животных не исчезнет, а у человека снова будет пища. Ко-щей Бессмертный по предположению ученых существовал в восточнославянской культуре (в западно- и южнославянской этого героя не было), он был тем лицом племени, кото-рое ведал посевом костей, был «костосеем». А следовательно, в то же время и посредни-ком между миром людей и миром животных. Поэтому в славянском фольклоре Кощей и связан со смертью. В значении ФЕ на перифе-рии, таким образом, заложена и другая соче-таемость: живучий, как Кощей Бессмертный; страшный, как Кощей Бессмертный12.

Национально специфична ФЕ как (словно, точно) хлеб (насущный) – «очень» (нужен, необходим). Хлеб для многих – основной продукт питания. В первой трети прошлого века нищим подавали хлеб. Хлеб у русских – больше чем пропитание, это символ про-питания. Недаром говорят, хлеб – всему голо-ва, картошка – второй хлеб, хлеб да соль. Во Франции, Испании нищие просят на чашечку кофе, в России на кусок хлеба. Во ФЕ зафик-сировано в качестве компонента «насущный», то есть на существование, благодаря хлебу человек мог существовать, жить13.

Анализ объектов сравнений в русских ад-вербиальных ФЕ русского языка показал, что в первую очередь объектами сравнений стано-вится внутренний мир человека (как (будто, словно, точно) в бреду, как (будто, словно, точно) в воду опущенный (-ая, -ые)) и мир природы (как (будто, словно, точно) вол, как (будто, словно, точно) грибы после дождя, как (будто, словно, точно) осиновый лист). Точкой отсчета является сам человек, особенно ярко проявляется антропоцентричность компа-ративных ФЕ. Изучение компаративных ФЕ с точки зрения специфики национального от-ражения действительности является перспек-тивным.

Page 68: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

123Адвербиальные квалитативные фразеологизмы ...В русских компаративных ФЕ квалитатив-

ной семантики мы не встретили сравнений, используемых в английских ФЕ, например, сравнения человека, ощущающего себя счаст-ливым, с жаворонком: (as) happy as a lark, с опоссумом на эвкалиптовом дереве: (as) happy as a possum up a gum-tree, с моллюском: (as) happy as a clam.

ФЕ как яркие, образно-эмоциональные, экспрессивные средства языка способству-ют созданию эстетически значимой ЯКМ. Во фразеологическом фонде национальная само-бытность языка получает свое яркое и непо-средственное проявление, это объясняется тем, что ФЕ представляют собой раздель-нооформленные языковые единицы, компо-ненты которых характеризуются полным или частичным семантическим преобразованием. Возникшая в результате этого новая семан-тическая структура в значительно большей степени зависит от экстралингвистических факторов, чем семантика слова, что во мно-гом и определяет специфику ФЕ как наибо-лее полно и ярко отражающей своеобразие жизни того или иного народа. Национально-культурная специфика ФЕ базируется, в первую очередь, на конкретных культурно-исторических условиях развития народа и его традициях. Каждая нация отражает факты, явления, события в форме образной интерпре-тации действительности, присущей именно ее менталитету. ФКМ является благодатной почвой для изучения национальной языковой модели мировидения; во фразеологии можно выявить глубинные философские воззрения человека об окружающей его реальности, по-нять истоки современной духовной культуры нации. ФКМ – это микромир в языке, кото-рый можно рассматривать как закрепление в языке результатов интеллектуальной обра-ботки информации о мире человеческим со-знанием, как отражение некоторых философ-ских категорий, формирующих мировоззре-ние народа, как ценностные картины мира. В основе ФКМ лежит образное мировидение,

формирующееся в процессе коллективного многовекового постижения и преобразования человеком окружающей его среды. Усваивая ФЕ, человек воспринимает ФКМ и сам соз-дает её в процессе использования ФЕ в речи. Каждый язык «рисует» свою картину, изобра-жающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Реконструкция ЯКМ, в частности ФКМ, составляет одну из важнейших задач современной лингвистиче-ской семантики.

Примечания

1 Телия, В. Н. От редактора // Фразеология в контексте культуры / под ред. В. Н. Телия. М. : Языки рус. культуры, 1999. С. 9.2 Бондарко, А. В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. Л. : На-ука. Ленингр. отд-ние, 1983. С. 63.3 Колесов, В. В. Русская ментальность в язы-ке и тексте. СПб. : Петерб. востоковедение, 2007. С. 49.4 Чернявская, Е. А. Оценка и оценочность в языке и художественной речи (на материале поэтического, прозаического и эпистолярно-го наследия А. С. Пушкина) : автореф. дис. … канд. филол. наук. Орёл, 2001. 20 с.5 Алефиренко, Н. Ф. Современные проблемы науки о языке : учеб. пособие. М. : Флинта : Наука, 2005. С. 141.6 Бирих, А. К. Русская фразеология / А. К. Би-рих, В. М. Мокиенко, Л. И. Степанова ; под ред. В. М. Мокиенко. 3-е испр. и доп. М. : АСТРЕЛЬ : АСТ : Хранитель, 2007. С. 594.7 Там же. С. 261.8 Там же. С. 262.9 Там же. С. 736.10 Там же. С. 594.11 Там же. С. 29.12 Степанов, Ю. С. Константы : слов. рус. культуры. М. : Академ. проект, 2001. 13 Там же. С. 860.

Page 69: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Башкирское народное творчество, исклю-чительно богатое различными жанрами (сказ-ка, эпос, кубаир, песня, баит, пословица, ска-зание, загадка, причитание и т. п.), оказывает положительное влияние на формирование и дальнейшее развитие нциональной литерату-ры. Уместно вспомнить и пророческие слова М. Горького, произнесенные на I-м Всесоюз-ном съезде писателей: «Источник искусства слова – в фольклоре. Собирайте фольклор у себя, изучайте его, работайте. Он и вам и нам, и поэтам и прозаикам союза дает много материала»1. Вообще, в любую эпоху идейно-эстетическое влияние фольклора в возник-новении своеобразного произведения было велико, оно способствовало разнообразию стилей и совершенствованию приемов изо-бражения духовного мира человека. Опора на традиции фольклора в литературном твор-честве напрямую связана с народностью, на-циональным колоритом, разносторонностью и полнотой описания характеров.

В древней литературе и литературе сред-них веков фольклорные мотивы и образы жили в неразрывной связи с произведениями письменности. Эта традиция продолжает-ся до сих пор. Фольклор и сегодня занимает важное место в жанрах публицистики, осо-бенно в очерках.

В очерках писателей использование образ-цов народного творчества является одним из выигрышных приемов. Для примера остано-вимся на творчестве Салимьяна Бадретдино-ва.

Какой бы очерк автора мы не взяли, он вос-принимается как целостное художественное произведение, так как в нем используются пословицы, поговорки и легенды. Обратим-ся к его очерку «Башкирский курай». Автор начинает его с легенды, связанной с кураем

[Курай – башкирский национальный инстру-мент. – Ф. Ю.].

«…Однажды, когда юноша, сильно устав, отдыхал в тени дерева, подложив вместо по-душки камень, вместо перины – траву, по-слышалась ему грустная мелодия. Быстро поднявшись с места, пошел он в сторону, откуда слышалась чудная мелодия. Так под-нялся он на вершину каменистого холма. И увидел там сухой стебель курая с развесистой короной на верхушке. Оказывается, это на ветру травинка-курай издает такой мелодич-ный звук. Юноша, сорвав курай, попробовал подуть в него, и звук тот стал еще сильнее. Юноша очень обрадовался этому. Так, стал он дуть в трубочку и скоро научился искусно играть на ней знакомые мелодии. Полегчало на душе у джигита, отпустили его грусть и то-ска, гложившие его душу»2.

Опираясь на легенду, автор рассказывает и о судьбе кураиста и историю курая, т. е. фоль-клорные мотивы помогают автору раскрыть значение его и решающую роль в судьбе че-ловека. Легенда в этом случае служит и для привлечения внимания читателей. Действи-тельно, в произведении, о котором идет речь, передаваемый из поколения в поколение в ка-честве наследия курай спасает жизнь от тра-гедии представителей двух поколений.

«Это было так. Во время третьего палом-ничества в Мекку знаменитого кураиста с бе-регов Сакмара Газиза Кадергулова их судно встречается с морскими чудовищами, и Ка-дергулов должен был стать их жертвой. Од-нако его спутник по имени Кулбакты, сказав: “Ты – кураист, ты должен жить, жертвой буду я, а ты в память обо мне играй на курае до самого возвращения домой…” – принес себя вместо него в жертву»3.

Особенность данного очерка в том, что,

Ф. Б. Юнусова

ФОЛЬКЛОРНЫЕ МОТИВЫ В СОВРЕМЕННЫХ БАШКИРСКИХ ОЧЕРКАХ

Статья посвящена показу использования образцов народного творчества в современных башкирских очерках. Рассматриваются очерки С. Бадретдинова, С. Имангулова, С. Повари-сова, Р. Султангареева. По мнению автора, использование фольклорных мотивов в очерках делает произведение своеобразным и оригинальным, повышает их художественное достоин-ство и значение.

Ключевые слова: фольклор, народное творчество, очерк, публицистика.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 124–127.

Page 70: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

125Фольклорные мотивы в современных башкирских очеркахпостроив произведение на мотивах фолькло-ра, автору удалось художественно осветить идейно-эстетическое содержание и достичь разнообразия композиции.

Но и в дальнейшем он не отходит от это-го приема: сравнивает войска фашистской Германии с чудовищем, а солдат Советской Армии отождествляет с образом батыра. Ска-зочная формула «С курая капает то кровь, то мед» предстает в качестве символа этой же-стокой войны. И автор также искусно вводит в очерк рассказ о том, как кураист пошел по стопам своего деда Газиза, т. е. посвятил себя искусству, а ныне стал известным кураистом, заслуженным деятелем культуры Республики Башкортостан Мухамметом Кадыргуловым. Далее автор описывает один эпизод, случив-шийся с Кадергуловым на войне, и приводит отрывки из записок гвардии капитана Ивана Гусарова.

«Второй год бушует вероломно начатая немецким фашизмом война. И бурзянские башкиры из Башкортостана в составе 225-й стрелковой дивизии отстояли в 1942 году Сталинград. В это время бухгалтер колхоза “Ударник” Баймакского района, талантливый музыкант-кураист Мухаммет Кадергулов был минометчиком. Его миномет был всегда в ря-дах наступающих и обороняющихся войск. И при любых обстоятельствах он нацеливает миномет с бухгалтерской точностью и громит врага»4.

В описании события, связанного с кураем, автор мастерски использует также прием диа-лога.

«– Так ты на курае играешь? – услышал он над собой и поднял голову: комбриг Юсупов из Татарстана, из Бугульмы. Мухаммет вско-чил.

– Не курай это, подсолнух, товарищ под-полковник. Мелодия не очень-то хорошо по-лучается.

– А на чем хорошо получается?– Если ничего другого нет – на трубе. Есть

она в самолетах, так ведь они летают.– Трубу найдем, Кадергулов. Только ты

играй, поднимай дух бойцов.Комбриг Абдулла Ибрагимович слово свое

сдержал. Из разведки приносит он алюмини-евую трубку, и с этого времени курай Кадер-гулова превращается в неразлучного друга и спутника фронтовиков...»5.

Этот эпизод, связанный с кураем, перекли-кается с очерком Сайфи Кудаша «На фронт».

«…Сирбаев – кавалерист, обладающий чувством юмора и не теряющийся ни при ка-ких обстоятельствах. Когда он не смог найти курай на Украине, не растерялся и изготовил курай из медной трубки, снятой со сбитого немецкого самолета»6.

Далее для более полного раскрытия об-раза С. Бадретдинов включает в свое произ-ведение народные песни. Для изображения глубины чувств и переживаний героя в пове-ствование вводит песню, которую, тоскуя по родине, пел на войне. Вот они, эти потрясаю-щие душу строки:

Много земель видноС вершин гор уральских.Много мужей погибаетВдали от родины.Падает лист на землюОт сильных осенних ветров.Тоскую я, друзья, печалюсь я Вдали от земли родной7.Итак, на примере только одного очер-

ка можно увидеть, как применение автором фольклорных мотивов влияет на глубину и выразительность образов. Возможно, посто-янное обращение к фольклору – веление вре-мени. Если бы это было не так, то эти очерки не оставались бы в памяти читателей и не чи-тались бы с таким интересом.

Помимо сказок, пословиц, легенд, в очер-ках наблюдается и использование шежере – родословных. Например, в очерке Сулпана Имангулова «Земля родная тайн полна» речь идет о земле.

Агроном Л. Салишев во время беседы с прибывшим из Америки агрономом Питером Чикалчуком касается вопроса о земле. Патри-арх земли ашкадарской Линир Салишев не соглашается со словами ученого: «В старину, оказывается, в вашем Башкортостане не толь-ко не сеяли хлеб, но и не ели…» и приводит веские доводы. Эта встреча производит силь-ное впечатление на Линира Ибрагимовича, он погружается в мысли о земле. Чувства и лю-бовь героя к своей стране, народу автор пыта-ется передать посредством легенд и шежере – родословных, которые еще более усиливают чувство гордости героя за свой народ и роди-ну. Через свой очерк автор проводит важный тезис о том, что «…народ наш издревле хоро-шо знал цену земле и родине и ради них не жалел не только крови, но и жизни».

Когда герой произведения на поезде воз-вращается в родные края, он неспроста вспо-

Page 71: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

126 Ф. Б. Юнусоваминает шежере рода Юрматы. Там речь идет о разделении исконных башкирских земель и о хозяйствовании там. Башкиры занимались хлебопашеством еще в 1550-х годах. Лишь в XIX веке в результате колониальной полити-ки России земли башкир отбираются, и вла-сти начинают принуждать кочевой народ к оседлой жизни и хлебопашеству.

Герой погружается в думы, представляя решающие и славные периоды жизни свое-го народа и родной земли. Какой бы ни была история, для народа земля священна, без зем-ли нет для него жизни. В этом отношении идейно-эстетическое значение имеет и то, что герой очерка вспоминает дошедшие до нас с IV века таинственные рунические надписи великого тюркского каганата и строки с над-гробий погибшего в 30-е годы VIII века Биль-ге кагана и его брата младшего Культегина.

…Народ тюркский и князья,Послушайте мои слова!Соберите тюркский народИ держите их в руках.Вот о чем написал я на камнеЕсли ошибетесь, умрете,И об этом высек я здесь8.Эти слова воспринимаются как завещание

будущему поколению, и, как видим из нашей истории, наследники тюрков – башкирские роды остаются верны ему. Следовательно, автор не напрасно приводит в очерке сюжет легенды целиком, включает мотив шежере, рунические письмена – они, выполняя опре-деленную художественную функцию, помо-гают раскрытию чувств и мыслей героя, его раздумий о земле.

Очерки, посвященные теме земли, имеют место и в творчестве Суфияна Поварисова. В своих произведениях он также использует образцы фольклора. Об этом говорит само название очерка – пословица «Краса земли в хлебе, а краса мужчин в знании». Обращаясь к жанру сказки, автор старается объяснить понятия «земля и счастье» и использует для этого весьма оригинальный прием.

Седобородый старец рассказывает поучи-тельную историю. Вопрос о земле становится вступлением в основную часть очерка. Крат-кое содержание легенды таково: парень по имени Изачемянасветпоявился [мать назвала сына так за то, что тот не ценил наследство, оставшееся от отца, и растратил его. – Ф. Ю.], покинув родные края, отправляется на пои-ски счастья. Считая, что счастье его на небе,

он месяцами и годами лезет на скалу. Не вид-но там счастья. Потом, усевшись на орла, ле-тит в небо. И вот летят они месяц, летят год. Счастье, которое ищут, так и не находится. Орел обессилел. Герой кормит орла мясом со своего бедра и икры ног. А сам, оказывается, питается кровью птицы, высасывая ее с ее за-гривка. Один раз, оглянувшись, орел увидел, что Изачемянасветпоявился сосет его кровь, и от обиды бросает его в большую реку со сло-вами: “И зачем поверил я его сладким речам, разве счастье земного человека может быть на небесах, ведь это ничтожное создание сме-ется надо мной!”»9.

Этот отрывок легенды напоминает бает «Сак и Сук». Там отрицательный герой пьет кровь у птицы, злом отвечая на добро священ-ной птицы, связывающей нижний и верхний миры, обрекает себя на страдания.

Изачемянасветпоявился превращается в доброго и отзывчивого человека. Люди ему даже дают имя Батыр Ильгам. И он понимает, что счастье земного человека на земле, в том, чтобы жить и помогать друг другу.

Итак, С. Поварисов в своем очерке ведет повествование, включая фольклорные моти-вы, и возвращает читателя в день сегодняш-ний: Мы знакомимся с Героем Социалистиче-ского Труда Талгатом Лутфулловичем Рахма-новым. Простой солдат, он в последние труд-ные годы войны был инструктором райкома в Илишевском районе, а затем секретарем райкома. Для раскрытия образа автор приме-няет приемы нарастания событий, описания мыслей героя, картин природы, диалоги и ли-рические отступления.

Опытный руководитель не любит много говорить. «У того, кто много трудится, речь должна быть краткой: землю ценить должен», – говорит он. Поэтому для выдвижения впе-ред в земледелии своего хозяйства он при-лагает все силы и старания, проводит опыты, день и ночь проводит с народом (с механиза-торами). И дисциплина у него жесткая. Хотя и работает он секретарем, а по сути Рахманов – хлебороб. Об этом свидетельствует и диа-лог с одним из делегатов, прибывших из Куй-бышева.

«Руку Рахманову пожал человек крепкого телосложения.

– Помните, как в Москве вы представились как “хлебороб”? А оказывается, вы Герой-секретарь! Это, наверное, от скромности?

Талгат Лутфуллович слегка улыбнулся.

Page 72: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

127Фольклорные мотивы в современных башкирских очеркахПристально посмотрел он на коренастого че-ловека.

– Да, говорил так. И сейчас говорю это. Разве слово “хлебороб” не сильнее звучит, чем “секретарь”? Мне ведь звание Героя дали не за то, что секретарь, а за то, что хлеб рас-тил! Хлеб – всему голова!»10.

Причину успехов в труде и в обществен-ной жизни Рахманов видит и в крепкой се-мье. И любит повторять восточную мудрость: «Мужчина и женщина, связавшие судьбу друг с другом, становятся крыльями одной птицы. Если крепки оба крыла, птица может поднять-ся высоко-высоко в небо. А если одно крыло ранено, птица совсем не способна летать».

В своем очерке автор изображает образ хлебороба, знающего цену земле и чувству-ющего дыхание ее. Он высказывает фило-софскую, в то же время и воспитательную мысль о том, что счастье человека не на небе, а счастлив он делами своими.

Для примера возьмем также очерк Рашита Султангареева «Туман». Свое произведение автор посвятил знаменитому певцу Абдулле Султанову, уроженцу Учалинского района. Для достижения художественного мастерства в описании важного события в жизни певца он обращается к стилю сказки.

…Молодой парень на поляне пасет стадо. Распускает он стадо, садится на пригорок и поет. Поет, о чем хочет и как хочет. Поляна просторная, слушателей у него нет – пой себе без оглядки.

Так-то оно так, но все же, оказалось, были такие, кто прислушивался к песням. Однажды к пастуху подошли девушки. Они, оказывает-ся, недалеко собирали ягоды. Много ли надо, чтобы девушка и юноша поняли друг друга, порой и мимолетного взгляда достаточно. Абдулле одна из трех девушек приглянулась. Девушки пообещали еще прийти послушать песню. И спустя некоторое время полюбив-шие друг друга парень и девушка поженились и зажили своей жизнью…11.

Есть в очерке и сравнения, и диалоги, и эпитеты. К примеру, картины природы автор описывает через различные сравнения.

«…Только что прошел дождь, словно при-рода обсыхает после теплой бани – повсюду разлился синеватый туман. На первый взгляд, это и не туман вовсе – как будто кто-то раз-бросал по земле мельчайшие, почти невиди-мые клочки синеватой ваты, затем попала она на вершины деревьев, торчащих словно зубья

огромной расчески, прилипла к низинам и не может сдвинуться»12.

Если вначале и настораживали автора ши-рота души своего героя, простота и беспеч-ность, потом эти мысли исчезают. Он не мо-жет скрыть своего восхищения талантливым и умным человеком с большим сердцем, всей душой преданного музыке. Его мелодии срав-нивает он с мирно несущей свои воды рекой Яик. Ибо нет человека¸ который может с такой же любовью к родине петь песню «Урал», как Абдулла Султанов. Не восхищаясь героизмом предков, не испытав сам чувство любви, не-возможно так душевно петь песни с трагиче-ским содержанием, такие как «Туман», «Аб-драхман», «Кулуй-кантон» и «Бейеш».

Как видно из анализированных несколь-ких примеров, удачное использование в очер-ках образцов народного творчества делает произведение своеобразным и оригиналь-ным, повышает его художественное достоин-ство и значение. Это, наблюдается особенно в очерках-портретах, от этого жанр творчески развивается и совершенствуется. Несомнен-но, здесь большую роль играют фантазия и мастерство писателя. Образцы народного творчества в жанре очерка и в дальнейшем не потеряют своего значения.

Примечания

1 Горький, М. Речь, произнесенная на I-м Все-союзном съезде писателей. М. : СПб, 1953. С. 129. 2 Бадретдинов, С. За жизнью – жизнь. Уфа : Башк. книж. изд-во, 1996. С. 22.3 Там же. С. 24.4 Там же. С. 25.5 Там же. С. 26.6 См. : Жанровые проблемы в башкирской ли-тературе / отв. ред. Г. Б. Хусаинов. Уфа, 1973. С. 74.7 Бадретдинов, С. За жизнью – жизнь. С. 26.8 Имангулов, С. Зори Ашкадара. Уфа : Башк. книж. изд-во, 2000. С. 18. 9 Поварисов, С. Легенда о счастье. Уфа : Башк. книж. изд-во, 1983. С. 46.10 Там же. С. 27. 11 Султангареев, Р. Судьба. Уфа : Башк. книж. изд-во, 1996. С. 264.12 Там же. С. 259.

Page 73: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Процессы эволюционирования классиче-ского искусства, обусловленные не фактом подлинного развития, но определяемые как результат бытования канона, его породивше-го, в культурном контексте нашего времени требуют постоянных уточнений в терминоло-гии. Для эстетики оперного спектакля, изме-нившейся в своём пространственном вопло-щении за последние двадцать – тридцать лет до неузнаваемости, сегодня требуется новые определения «первого ряда». Автор статьи предлагает ввести в обиход театроведения термин визуальная опера. Краткому обосно-ванию целесообразности его применения служит данная работа.

До последнего времени отечественное театроведение ограничивалось констатацией факта реформирования оперного искусства. С началом 90-х годов прошлого столетия в дан-ный вид театра пришли режиссёры, воспитан-ные драмой, исповедующие примат конфлик-та либретто над музыкой, а, следовательно, изначально исключающие из сценического воплощения спектакля драматургический метод, задаваемый партитурой. В результате такой концепции конструирования оперного спектакля его авторы сознательно игнориру-ют музыкальный тематизм и систему лейтмо-тивов; динамику, ритм и всю семантическую систему, созданную композитором. В теории, обосновывающей эстетику современного нам оперного спектакля, главным является вер-бальная конструкция спектакля, – пьеса, ко-торая в условиях мозаичной культуры нашего времени может быть трактована сколь угодно произвольно.

Правилам комбинаторики – зеркальному отражению сценического действия, заложен-

ному в ортодоксальной технике сценического мизансценирования; практике соотнесения объектов (декораторский фон – солист) или чередования искусств (пение – танец); варьи-рованию соотношений темпа сценического и ритма музыкального – сегодня противопо-ставляется принцип коллажности сцениче-ского действия. В данной эстетике спектакля «слышимое» всегда заслоняется «видимым». Феномен современного мировоззрения и ху-дожественного восприятия сценической ре-альности с его постоянными попытками пара-доксального эффекта включения действитель-ности прививается миру классической оперы, которая в слуховом пространстве являет собой один бесконечный канонический текст. В сце-нической реальности спектакля возникает со-всем иной парадокс: человек, наделённый спо-собностью слышать, должен соотносить мир звуков с видеорядом, произвольно рождённым аллюзиями постановщика.

Можно было бы предположить, что с оперой происходит некая анаморфоза, что непривычный ракурс трактовки режиссёра играет старой формой и даёт ей новое от-ражение, рождает новую эстетику вида. Но нет, классическая партитура (звучащее) ис-пользуется режиссёром как некий каркас для создания новой художественной реальности. И данная установка интерпретатора отрицает интегральную природу оперы, соединившего музыку/мелодию, поэзию/слово и пластику/жест в единый сплав, именуемый нами опер-ное искусство.

«Природа устроила так, что мы при сло-весном общении с другими людьми мы сна-чала видим внутренним взором то, о чём идёт речь, а потом уже говорим о виденном. Если

ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ

В. Ю. Богатырёв

НАЧАЛО XXI ВЕКА: ЭСТЕТИКА «ВИЗУАЛЬНОЙ ОПЕРЫ» КАК ПОПЫТКА РЕФОРМЫ ВИДА

Статья посвящена актуальной проблеме реформирования оперного театра, основанной на идеалах современной нам драмы. Механизмы и пути использования опыта того или иного вида театра в начале нашего столетия рассматриваются автором в историческом и обще-культурном контексте.

Ключевые слова: оперный канон и принципы драматического искусства, реформа опер-ного театра, рождение «визуальной оперы»

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 128–131.

Page 74: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

129Начало XXI века: эстетика «визуальной оперы» ...же мы слушаем другого, то сначала восприни-маем ухом то, что нам говорят, а потом видим глазом услышанное. Слушать на нашем язы-ке означает – видеть [курсив наш. – В. Б.], о чём говорят, а говорить – значит рисовать зрительные образы»1. Цитата выдающегося теоретика театра, много работавшего и в опе-ре, относится всё же к теории классической драмы, также испытывающей давление куль-турного контекста нашего времени. Но для оперного искусства, где художественной до-минантой является музыка и слово, музыкой преобразованное, слышу одно, а вижу другое, обостряет проблему и ставит устремления со-временной нам режиссуры в перпендикуляр, относительно предмета и направленности данного искусства, природы и правил его ка-нона. Таким образом, следуя за сценической практикой оперы начала XXI века, должен возникнуть и новый термин, определяющий этот феномен, – визуальная опера.

«Во Флоренции были убеждены в том, что, создав художественное произведение нового жанра, удалось заложить не только основы новой музыкальной формы, но и вообще, зна-чительно более совершенной разновидности драмы»2. Вероятно, революционность фено-мена dramma per musica для своего времени заключена не столько в попытке организации декламации актёра средствами музыки. Му-зыканты предположили, что сама сцениче-ская роль актёра может быть зафиксирована музыкальными средствами, а, следовательно, что драма как таковая может быть выражена музыкой. Именно с этим основополагающим правилом оперной выразительности, по су-ществу, и борется современная нам эстетика оперного спектакля. В доказательство данного утверждения обратимся к непреложным пра-вилам сценического воплощения dramma per musica в период, когда опера являла собой ре-презентативный вид театрального искусства.

«Сценическая практика со временем выра-ботала целую серию условных жестов, пере-дающих различные человеческие страсти. В канонизированном жесте фиксировался непо-средственный порыв, получающий неизмен-ную классическую форму: удивление – руки изогнуты в локтях, подняты до уровня плеч, ладони обращены к зрителям; отвращение – голова повёрнута направо, руки подняты на-лево и ладонями как бы отталкивают предмет презрения; мольба – руки сомкнуты ладонями и тянутся к партнёру…»3. Такое буквальное

следование правилам выразительности свой-ственно всякому каноническому искусству. «Произнесение слов изображается обычно с помощью соответствующих жестов. Гово-рящие жестикулируют, изредка указывают пальцем <...> Можно различить жесты изве-щения, жесты указания, жесты приказания. Выявляются позы послушания, согласия <…> Горе женщин передаётся подпирающей щёку рукой»4. Все виды театра, вне зависимости от их национальной или временной принадлеж-ности, подражают живописи до тех пор, пока культурный контекст эпохи остаётся единым, а следование канону – непреложным.

Современная нам эпоха не театральна. Не театр формирует нормы и эстетику нашего быта. Напротив, повседневная жизнь опреде-ляет правила сценической выразительности. Странно было бы предположить, чтобы опер-ный театр нашего века слепо бы следовал идеалам классицизма её породившего или ис-поведовал эстетику драмы XIX столетия. За четырёхсотлетнюю историю оперы этот вид театра реформировался не единожды. Про-блема соотношения звука и пластики волно-вали создателей оперы на рубеже XVI–XVII веков, им посвятили своё творчество Глюк, Вагнер, Мусоргский. Отчего мы сегодня вы-нуждены говорить о возникновении визу-альной эстетики в опере? Ведь спектакль на театре a priori есть синтез многих искусств, а сценическое действие всегда зрелище. Ответ лежит на поверхности, – прежде трансформи-ровалась музыка, рождались новые партиту-ры, и только тогда изменялись правила сцени-ческой выразительности.

Общеизвестно, что Вагнер делает вокаль-ную линию роли частью оркестровой парти-туры, обогащает её сложными контрапункти-ческими и тональными соотношениями с ин-струментальным сопровождением. Жест актё-ра и сценическое действие для композитора-реформатора должны быть прямо соотнесёны с музыкой, являвшей слушателям прежде небывалые для оперного искусства картины «Кольца нибелунга».

Режиссура, это изобретение драматиче-ского театра, появляется в опере в начале XX века. Мейерхольд трансформирует дан-ный вид театра в эстетике своего времени, но, следуя партитуре, всё же отталкивается в своих экспериментах от музыки. Работая над «Тристаном и Изольдой», постановщик добросовестно изучает наследие Вагнера. Но

Page 75: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

130 В. Ю. Богатырёвотказывается от, казалось бы, непреложных законов сценического воплощения музыкаль-ной драмы Р. Вагнера, предписанных самим композитором. Мейерхольд усиливает силу слова пластическим движением, находящим-ся в контрапунктических соотношениях с музыкальными и поэтическими акцентами. Мейерхольдом вводится понятие: «Пластика, не соответствующая словам»5.

Возможность усиления воздействия музы-ки через жест и пластику исследуются прак-тиками и теоретиками театра на протяжении всего XX столетия. «Жест, позы, взгляды, молчание определяют истину взаимоотно-шений людей. Слова ещё не всё говорят. Зна-чит, нужен рисунок движений на сцене <…> Можно фразе придать пластику, очень соот-ветствующую словам. Но это в такой же мере естественно, как совпадение логического уда-рения со стихотворным в стихе»6. Обратим внимание: можно следовать музыке, можно соотносить действие с музыкой прямо или, напротив, сталкивая ритм музыкальный и темп сценический, выстраивать сложную си-стему взаимодействий. В эстетике «прежнего театра» не возможно было ни в теории, ни в практике исключить музыку из причинного ряда, формирующего визуальное выражение партитуры, осознанно помещать музыку и пластику в параллельные плоскости, где со-гласно законам геометрии им не суждено пе-ресечься. Лишь в эстетике оперы начала XXI столетия рождается данный феномен. В этой связи сегодня и представляется целесообраз-ным введение искусствоведческого термина визуальная опера.

Одним из наиболее характерных примеров спектакля, подпадающим под это определе-ние, является постановка Дмитрием Черняко-вым «Евгения Онегина» в московском Боль-шом театре 2007 года. Его автор на материале музыкальной партитуры, преломляемой эсте-тикой нашего времени, предлагает нам со-переживать сценическому действию, не рож-дённому, но сопровождаемому музыкой.

На всех «экосезах и вальсах» оперы в партитуре Чайковским показаны два бала, персонажи едят (чередование танца и пения важный приём оперной комбинаторики). Та-тьяна Ларина в самый затаённый, трепетный момент «Сцены письма», цифры 180–181 (Andante, – piano, molto espressivo) с намерен-ным грохотом валит на пол стулья. Когда Д. Черняков, мыслящий кинематографическими

приёмами, осознал, что в опере принято петь в зал (требования акустики) и что вся система мизансцен и сценических построений a priori учитывает эту особенность оперного театра, у режиссёра-реформатора Онегин и Татьяна смело вокализируют «друг в друга». Этой непростой для певца задаче поможет немыс-лимо огромный стол, периодически запираю-щий солистов на заднике. Публика будет пло-хо слышать певцов и видеть только профиль героя или героини (в опере, с её огромным расстоянием между сценой и зрительным за-лом, вокалистов всегда учили стремиться к ракурсу в три четверти), но это, о, радость ве-ликая, не будет похоже на постановку Бориса Покровского. Стоит ли растерянной публике обращать внимание на хохот и преднамерен-ный шум, издаваемый хором в начале каждой сцены и во время действия (музыканты так трепетно относятся к тишине на сцене и в зрительном зале)?

К ужасу человека, способного слушать, а не только смотреть иногда, вдруг и оттого чу-довищно глупо (ведь певцы живут на сцене «реальной жизнью», не какой-нибудь опер-ной рутиной) Татьяна картинно (в опере всё картинно, иначе публика не увидит) прислу-шивается и «отыгрывает» звучание рожка сельского пастуха. Или вот ещё пример: захо-дящие в немыслимых размеров комнату люди «изображают слова» и машут немыслимо ши-роко руками, приглашая кого-то из-за кулис последовать их примеру. Но лишённые опер-ной условности, столь привычные для этого вида театра клише сценического поведения певцов становятся издевательским, чудовищ-ным анахронизмом.

В работе над партитурой Вагнера Мей-ерхольд сделал вывод о принципе экономии жеста в опере. По его мнению, именно же-сту следует «…дополнять пробелы партиту-ры или дорисовывать начатое и брошенное оркестром»7. Черняков искренне пытается создать пластический рисунок роли для каж-дого персонажа. Только этот жест рождён вне музыки, он ничего не соединяет и не дорисо-вывает. Сценическое действие рвёт, искажает музыкальный ряд; отвлекает от него слуша-теля и намеренно провоцирует его. Режис-сёр смело фонтанирует броскими красками современного нам театра, трансформирует персонажей оперы и «записывает» ритми-ку, пластику, а, в конечном счёте, и высший смысл, ту правду жизни, преобразованную

Page 76: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

131Начало XXI века: эстетика «визуальной оперы» ...искусством, ради которой творили и Пушкин, и Чайковский.

«Сценический ритм, вся сущность его – антипод сущности действительной, повсед-невной жизни. Поэтому весь сценический об-лик актёра должен явиться художественной выдумкой, иногда, быть может, и опирающей-ся на реалистическую почву, но, в конечном счёте, представшей в образе, далеко не иден-тичном тому, что видим в жизни. Движения и жест актёра должны быть в pendant к услов-ному разговору-пению»8. Вот блестящая, со-вершенная формула оперной режиссуры.

Эволюционирование эстетики оперы, на-блюдаемое нами сегодня, не есть факт её поступательного развития. Само разделение театра на виды всегда случалось в момент, когда одно из сценических искусств, заклю-чённое в постоянно трансформирующемся феномене синтетического театра, достигало высокой степени развития. Для оперы это голос-инструмент и искусство вокала; музы-кальная стихия, рождающаяся в звучании ор-кестра, и музыкальная драматургия, им выра-жаемая. Художественная доминанта оперного искусства целиком заключается в слуховом пространстве. Пластика актёра, сценическое

действие здесь лишь персонифицирует, свя-зывает, объясняет и дополняет мир звуков. Отвергая незыблемость канона оперы, а, если ещё точнее, отрицая актуальность его суще-ствования в эстетике театра нашего времени, визуальная опера не реформирует, а нарушает равновесие частей, формирующих явление целого.

Примечания

1 Станиславский, К. Работа актёра над собой // Ежегодник МХАТ. 1946. С. 114.2 Аберт, Г. В.-А. Моцарт : в 4 т. М., 1987 . Т. 1. С. 235.3 Дживелегов, А. История западноевропей-ского театра от возникновения до 1789 года / А. Дживилегов, Г. Бояджиев. М. ; Л., 1941. С. 347.4 Лихачёв, Д. Поэтика древнерусской литера-туры. М., 1979. С. 40–41.5 Мейерхольд, В. О театре. СПб., 1912. С. 44.6 Там же. С. 45.7 Там же. С. 64.8 Мейерхольд, В. Статьи. Письма. Речи. Бесе-ды : в 2 ч. М., 1968. Ч. 1. С. 147.

Page 77: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Вопросы конечности и бесконечности бы-тия, жизни и смерти, времени и вечности ока-зываются сверхзаданными в таком жанре му-зыкального искусства, как реквием, что изна-чально обусловлено культово-мемориальной ситуацией его функционирования. С перехо-дом из католического храма в концертный зал реквием не только не утратил этих своих со-держательных качеств, но и обрел особенную глубину их философско-этического осмысле-ния и эмоционального переживания. Начиная с ХVIII столетия, этот жанр вбирает в себя черты жанров апокалиптики и приближается по тематике к храмовым фрескам с изображе-нием «Судного дня».

Известно, что включение в заупокойную мессу текста «Dies irae», непосредственно связанного с апокалиптическими картинами Страшного суда, осуществилось не сразу. В эпоху средневековья секвенция «Dies irae», слова которой приписываются Томмазо да Челлано, содержала наиболее общие пред-ставления христианской эсхатологии (от гре-ческого «эсхатос» – последний, конечный и «логос» – слово, учение) о предстоящем суде над всеми живыми и мертвыми. В системе художественных образов этой секвенции просматривается явное знакомство автора с «Откровением Иоанна Богослова», но отсут-ствуют те «картины ужасов», которые есть в Апокалипсисе, и все мысли сосредоточены на идее «спасения». Необходимо отметить, что в эпоху средневековья секвенция «Dies irae» не являлась обязательной для ритуального бо-гослужения.

В тексте секвенции обнаруживаются два вида эсхатологии: малая (индивидуальная) и большая (всемирная). Малая эсхатология со-относится с концом жизни индивидуума, а большая – с концом всего мироздания, окон-чанием истории и с тем, что за этим после-

дует. Эсхатологическое пространство-время не только устремлено к завершению одного жизненного цикла, но и к началу другого пла-на существования. Выход за границы бытия – то, что создает мистическую ауру в секвенции и раскрывается в виде ниспосланного свыше божественного откровения или пророчества о грядущем.

Вторжение темы всемирной и индивиду-альной эсхатологии в ритуальную музыку по-следующего времени было обусловлено, пре-жде всего, той общественно-политической ситуацией, которая сложилась в эпоху Воз-рождения. Необычайный подъем ренессанс-ной культуры натолкнулся на жесточайшую реакцию со стороны римской католической церкви. Усиление цензуры и подавление вся-ческих проявлений свободомыслия, разгул «святой» инквизиции и беспощадное пресле-дование за одно лишь подозрение в ереси или колдовстве, происходившие на фоне эпиде-мии чумы, охватившей большую часть Запад-ной Европы, сеяли страх и порождали у лю-дей мысли о приближающемся конце света. Не случайно первые полифонические обра-ботки мелодии «Dies irae» появились именно после Тридентского собора (1545–1543), на котором происходила выработка общих по-зиций в тактике религиозной борьбы с инако-мыслием. На Тридентском соборе секвенция «Dies irae» была официально рекомендована для церковной службы, что, несомненно, спо-собствовало обострению эсхатологических настроений в обществе.

Так, особой экспрессией и беззащитно-стью людей перед грядущим Страшным су-дом проникнуты храмовые фрески художни-ков того времени. Изображения картин апока-липсиса, как правило, содержат обнаженные фигуры людей, прощающихся с жизнью и с надеждой простирающих руки к своим за-

Н. В. Васильева

ЭСХАТОЛОГИЯ В ЖАНРЕ РЕКВИЕМА

Статья Н. В. Васильевой «Эсхатология в жанре реквиема» посвящена вопросам конеч-ности бытия мира и человека, запечатленным в жанре реквиема. На протяжении истории развития музыкального искусства рассматриваются два вида эсхатологии: малая (индиви-дуальная) и большая (всемирная). Раскрываются причины выделения в XX столетии апока-липтической тематики в самостоятельную жанровую разновидность.

Ключевые слова: эсхатология, апокалипсис, секвенция, реквием, ритуал, история.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 132–133.

Page 78: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

133Эсхатология в жанре реквиема ступникам, – ангелам, деве Марии, Иоанну Крестителю, Иисусу Христу. Наивысший накал эмоционального отношения к проис-ходящему достигается великим итальянским мастером Микеланджело в росписи Сикстин-ской капеллы, который, порывая с традицией, воспроизводит образ Иисуса не как спасителя человечества, а как разгневанного Судии жи-вых и мертвых, которому отвечает титаниче-ское отчаяние покинутых Богом людей.

Однако в музыке того времени такая край-няя экспрессия была невозможной. Если изо-бражение сцен Страшного суда на фресках храмов было допущено в церковь в качестве «напоминания о будущем возмездии за гре-хи», то пение было призвано, прежде всего, вселять в души людей чувства благодати и благоговения перед Всевышним. На церков-ных фресках все события евангельской исто-рии в большинстве случаев размещались, начиная с левой стороны, и последовательно располагались по кругу в храмовом простран-стве. Помещение художественных образов Судного Дня с правой стороны, на выходе из храма, служило человеку предупреждением, но не должно было разрушить общего чув-ства религиозного воспарения духа, которое достигалось церковной службой в целом. Только в жанре реквиема эсхатологические представления получили возможность все-стороннего развития и интерпретации. Как известно, в соответствии с закрепленным Римской церковью порядком следования раз-делов в траурной церемонии, были написаны заупокойные мессы Брюмеля, Анерио, Мора-леса и Палестрины.

Трактовка части «Dies irae» в значении драматической кульминации реквиема от-носится к более позднему времени – началу XVIII века – и связана с именами Дж. Легрен-ци, А. Лотти, И. К. Баха и М. Гайдна. Расши-рение инструментального состава церковных капелл способствовало открытию новых зву-

коизобразительных возможностей в плане передачи яркой апокалиптической картины в музыке – трубных гласов ангелов, низвергаю-щихся языков пламени на землю или скорб-ных просьб человека о спасении. Эта линия продолжилась, прежде всего, в реквиемах В. А. Моцарта, Г. Берлиоза, Д. Верди, а в XX веке стала преобладающей – в «Военном рек-виеме» Б. Бриттена, реквиемах И. Стравин-ского, А. Шнитке, Д. Лигети и других. Более того, апокалиптическая тематика выделилась в самостоятельную жанровую разновидность («Квартет на конец времени» для скрипки, кларнета, виолончели и фортепиано (1941) О. Мессиана; поэма для оркестра «Апока-липсис» (1951) Д. К. Менотти; оратория па-мяти жертв Освенцима «Dies irae» (1967) К. Пендерецкого; «Мистерия конца времени» Виргилия (1972) К. Орфа; Шестая симфония «Апокалипсис» для солистов, органа, симфо-нического оркестра и чтеца на текст Откро-вения Святого Иоанна Богослова (1996) О. Янченко; цикл из шести симфоний «Бысть» по Апокалипсису (1976–1980) А. Караманова и другие). Эти сочинения стали знаком пре-дельной эсхатологизации сознания человека в современном мире. Эсхатология XX столе-тия подпитывалась не только войнами и соци-альными кризисами – экономическими, поли-тическими, духовно-нравственными, которые провоцировали в обществе состояния разо-чарования, страха, покинутости, отчаяния, но и той глобальной исторической ситуацией, в результате которой современное человечество уже не абстрактно, а реально оказалось перед угрозой гибели, всеобщей катастрофы (атом-ной, техногенной, экологической). Жизнь на грани смерти, утрата и поиск смысла жизни – ситуации, которые в философии, литературе, кинематографии и музыке XX века исследо-вались глубже и тщательнее, чем прежде.

Page 79: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Метафора, как один из самых значимых тропов, имеет богатые проявления и разноо-бразные формы воплощения во многих сферах социальной, творческой и научной деятель-ности современного человека. Всестороннее и заинтересованное изучение метафоры пред-ставляет интерес не только для наук, изучаю-щих язык, речь и литературный текст, но и для искусствоведения, рассматривающего мета-фору как художественный прием или средство создания выразительного образа в классиче-ских жанрах изобразительного и декоративно-прикладного искусства. Метафоричностью обладают произведения пластических видов современного искусства – архитектуры и ди-зайна. Феномен метафоричности художествен-ного языка формы объекта дизайна (по Е. В. Жердеву1) проявляется как в традиционных вещественных и объемно-пространственных разновидностях дизайна (индустриальный ди-зайн, дизайн интерьеров, дизайн среды, дизайн костюма, ювелирный дизайн), так и в совре-менных визуально-графических видах дизайна (дизайн рекламы и графики).

Таинство метафоры, ее согласованность с экспрессивно-эмоциональным характером поэтической речи, с сознанием и восприяти-ем человека – все это привлекало мыслителей, ученых-гуманитариев, деятелей культуры и ис-кусства, среди них Аристотель, Ж.-Ж. Руссо, Гегель, Ф. Ницше, Э. Кассирер, Х. Ортега-и-Гассет и многие современные исследователи. Приведем лишь одну цитату о могуществе и тотальном характере распространения метафо-ры. Величайший испанский философ, эстетик Х. Ортега-и-Гассет, рассмотрев метафориче-ские модели сознания, писал: «От наших пред-ставлений о сознании зависит наша концепция мира, а она в свою очередь предопределяет нашу мораль, нашу политику, наше искусство.

Получается, что все огромное здание Вселен-ной, преисполненное жизни, покоится на кро-хотном и воздушном тельце метафоры»2.

Современная теория метафоры опирается на рассмотрение ее свойств применитель-но к речи и литературному тексту, метафора привносит в речь и литературное произведе-ние поэтичность, образность, чувственность. Эти свойства метафоры, как и других тропов, основываются на способности человеческого сознания к сравнению. В рамках данной статьи нам важно изучить художественные, эстетиче-ские и образно-смысловые свойства метафоры в сфере изобразительного искусства, а именно в таком прикладном жанре, как плакат. Дру-гими словами, нас интересует, каким образом метафора участвовала в плакатном искусстве на протяжении всей его истории. Метафора, воплощенная в изобразительном жанре пла-ката, ни в коем случае не может противопо-ставляться вербальной метафоре. Скорей на-оборот, наша задача состоит в том, чтобы экс-плицитно продемонстрировать их единство на основании неразрывного взаимодействия в плакате изобразительно-иллюстративной (эмоционально-художественной) и текстовой (рационально-смысловой) составляющей. Эта двухкомпонентность плакатного про-изведения предоставляет художнику широ-кие возможности использования метафоры в качестве выразительного художественного приема. Нам важно рассмотреть механизм воздействия плакатной метафоры на чувства и эмоции зрителя, на понимание смысла и об-раза, заложенного художником-плакатистом в своем произведении.

Эмпирическим материалом для изучения метафоры в плакатном искусстве служат об-разцы российских плакатов или художествен-ных афиш в благотворительном, пропаган-

Т. С. Игошина

МЕТАФОРА КАК СРЕДСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТИ ПЛАКАТНОГО ИСКУССТВА

Статья рассматривает метафору применительно к сфере визуального искусства, а именно жанру плаката. Метафора придает художественному образу плаката эмоциональ-ную выразительность и насыщенность, через ассоциативность и символизм – глубину и до-ступность смыслового содержания, заложенного художником-плакатистом.

Ключевые слова: искусство плаката, метафора, символ, художественный образ, визуальный язык плаката.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 134–140.

Page 80: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

135Метафора как средство художественной выразительности плакатного искусства дистском, военно-политическом и социаль-ном жанрах. Исключены из нашего рассмо-трения образцы плакатов товарной рекламы, театрально-цирковые и кино-плакаты.

С целью изучения художественного насле-дия российского плаката автором статьи вы-делено четыре основных исторических этапа развития плакатного искусства:

первый этап – «дореволюционный», •хронологические рамки – конец XIX – начало XX века, до Октябрьской революции;

второй этап – «революционно-•авангардный», хронологические рамки – с 1917 года по 1930-е годы;

третий этап – «советский» – с 1930-х по •1990-е годы;

четвертый этап – «современный», с на-•чала 1990-х годов по сей день.

Искусствоведческие исследования россий-ских ученых в области плакатной графики, рассматривающие тематическое, стилистиче-ское и образно-метафорическое разнообразие плакатного искусства ХХ века, представляют непосредственный интерес для автора статьи. Среди них – исследования С. И. Серова, К. Вашика и Н. И. Бабуриной, А. Ф. Шклярука, Э. М. Глинтерник, Г. Л. Демосфеновой, В. В. Ученовой, Н. В Старых, а также зарубежные исследователи и коллекционеры произведе-ний плакатного искусства – М. Гало (Max Gallo) и Дж. Фостера (John Foster).

Можно с уверенностью утверждать, что с самого момента становления плакатного ис-кусства, на рубеже XIX и ХХ веков, метафора использовалась художниками в качестве твор-ческого приема для создания выразительного образа плакатного произведения. Для того чтобы понять причины происхождения про-цесса метафорического и символического насыщения плакатного жанра, необходимо рассмотреть не только сами произведения, но и культурно-исторический контекст, сопрово-ждавший их создание.

Конец XIX века был периодом бурного раз-вития рекламы и ее печатных форм в Европе и в России. Плакаты, театральные афиши, ка-лендари и прейскуранты становились обыч-ным явлением жизни. О возросшем влиянии на жизнь общества плакатного искусства свиде-тельствует факт открытия в Санкт-Петербурге в 1897 году первой в России «Международной выставки художественных афиш». На выстав-ке было представлено свыше семисот лучших плакатных произведений со всего мира, в том

числе и из России3. Значительная активизация социально-благотворительной деятельности и ее пропаганды происходила в начале ХХ века в связи участием России в Первой миро-вой войне. Практически все плакатные произ-ведения того времени отражали деятельность различных сил общества по сбору пожерт-вований в пользу раненых солдат, их семей, детей-сирот. В эту деятельность включались лучшие художники того времени: Л. Бакст, братья А. М. и В. М. Васнецовы, К. Коровин, Л. Браиловский, З. Пичугин, Л. Пастернак, А. Архипов, С. Виноградов. Художники считали работу над благотворительным плакатом сво-им гражданским и нравственным долгом.

Социально-благотворительный плакат 1914–1916 годов характеризуется многооб-разием графических стилей, тематическим и сюжетным богатством. Художники, которым поступали заказы на создание этих плакатов, ориентировались на свое личное (порой очень нечеткое) представление о том, каким именно должно быть плакатное произведение, чтобы оказать нужное информационное и эмоцио-нальное воздействие на зрителя. Поскольку каноны и «неписанные законы» жанра в то время еще не сформировались, каждый худож-ник работал над плакатным произведением, опираясь на приемы традиционного изобрази-тельного искусства, в частности книжной ил-люстрации. Благодаря заслуге лучших худож-ников начала ХХ века метафоризм и символи-ческая насыщенность стали неотъемлемыми признаками первых плакатных произведений в сфере социальной пропаганды. Таким обра-зом «закладывался фундамент» художествен-ных традиций плакатного искусства.

Рассмотрим работу известного русского художника Виктора Михайловича Васнецова – плакат «На помощь жертвам войны», 1914 год (рис. 1). Художник, мастер книжной ил-люстрации, автор хрестоматийных сказочных живописных полотен, таких как «Аленушка» (1881), «Витязь на распутье» (1882), «Иван царевич на Сером волке» (1889), «Богатыри» (1898), в работе над плакатом, посвященным актуальному событию действительности (сбор пожертвований для воинов), опирается на уместный в данной теме былинный сю-жет4. Метафора, используемая художником в плакате, прямолинейна и проста. Она со-средоточена в иллюстративном компоненте плаката, не затрагивает вербальный. Тексто-вое обращение, призывающее публику уча-

Page 81: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

136 Т. С. Игошина

ствовать в благотворительном базаре и делать пожертвования, выполнено с использованием старославянского шрифтового стиля. В целом плакат очень близок к русской дореволюцион-ной книжной графике (наличие декоративных виньеток и дополнительных изобразитель-ных элементов под основной иллюстрацией). Текстовый призыв иллюстрируется при по-мощи метафоры, связанной с традиционным русским сказочным сюжетом – сражение бо-гатыря с трехглавым змеем. Композиция ху-дожественной иллюстрации полна динамики и драматического напряжения – одна голова чудовища отсечена, богатырь, прикрываясь щитом, заносит руку, держащую окровавлен-ный меч, для удара, но противник еще силен (это видно по напряженной позе героя, впи-санного в активную диагональ иллюстрации). В общей структуре метафоры каждая деталь изображения может толковаться в аллегори-ческом, иносказательном соотношении с ре-альными событиями Первой мировой войны и духом патриотизма, милосердия и сопри-частности, царившими в обществе.

Аналогичное метафорическое сравнение мы можем обнаружить в плакате Апполи-нария Михайловича Васнецова (брата В. М. Васнецова) «Сибирский день», 1915 год. Вы-пуск плаката был приурочен ко дню сбора пожертвований, организованному Москов-ским отделом Сибирского общества помощи больным и раненым воинам и пострадавшим от войны. Сюжет художественной иллюстра-

ции в этом произведении основывается на исторической памяти о героическом завоева-нии Сибири Ермаком. Метафора апеллиру-ет к патриотическим чувствам, связанным с историческим, а не былинно-сказочным (как в предыдущем примере) персонажем. Тре-тьим плакатом времен Первой мировой вой-ны, основанном на героико-патриотической метафоре, является работа художника К. А. Коровина «Жертвуйте раненым», 1914 год. Автор в аналогичных целях использует об-раз Дмитрия Донского, освободителя русской земли от татаро-монгольского ига. На плакате в качестве поддержки и уточнения историче-ской метафоры, заключенной в художествен-ном образе, имеется временное обозначение «1380–1914», что дает нам основание кон-статировать более тесное взаимодействие художественно-иллюстративной и тексто-вой составляющей плаката в рамках единой культурно-исторической метафоры.

Жизнеспособность и убедительность пла-катных метафор, основанных на былинных и реальных исторических образах русских героических личностей, в последствии проя-вит себя в советском военно-патриотическом плакате времен Второй мировой войны. Красноречивой иллюстрацией этого тезиса может служить плакат Кукрыниксов (псевдо-ним трех карикатуристов, составленный из начальных слогов фамилий: И. В. Куприянов, П. Н. Крылов и Н. А. Соколов) «Бьемся мы здорово, колем отчаянно – внуки Суворова, дети Чапаева», 1941 год (рис. 2).

В этом произведении авторы использовали в рамках единой смысловой метафоры одно-временно три культурно-исторических образа разных периодов: образ богатыря в латах с не-изменными атрибутами былинного персона-жа – щитом и мечом; образ великого русско-го полководца – А. В. Суворова; образ героя

Рис. 1.

Рис. 2.

Page 82: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

137Метафора как средство художественной выразительности плакатного искусства

гражданской войны – В. И. Чапаева с пулеме-том и характерным призывным жестом руки. Полотно плаката по горизонтали поделено на две части, в нижней – черно-белое изобра-жение советских солдат и военной техники (соотносится с актуальным субъектом мета-форы), верхняя часть занята тенеподобными образами исторических героев (они соотно-сятся с образом вспомогательного субъекта метафоры, который действует как метафори-ческий символ). Зритель видит сосредоточен-ные, решительные лица советских солдат, их динамичные позы соответствуют экспрессии жестов исторических героев, что подчеркива-ет духовное единство защитников отечества разных эпох. Все изобразительные компози-ционные средства (цвет, графическая техни-

ка, световые пятна) подчинены раскрытию и усилению смысла метафоры. Стоит отметить, что в данном плакате текстовой части отведе-но второстепенное значение (это видно уже из композиционного соотношения иллюстра-ции и текста). По сути, текстовая компонента дублирует иллюстрацию, не добавляя какого-либо дополнительного смысла плакатной ме-тафоре. Лозунг плаката в выразительной сти-хотворной форме лишний раз подчеркивает и «закрепляет» метафорическое сравнение в сознании зрителя.

Описанная метафора реализована еще в двух плакатных произведениях, датированных 1941 годом. Это плакат В. Говоркова «Славна богатырями земля наша» и плакат В. Иванова «Пусть вдохновляет вас в этой войне муже-ственный образ наших великих предков!» (рис. 3). В первом произведении метафора использует сравнение советского танкиста с былинным богатырем, а во втором – доми-нирует образ защитника Москвы – Дмитрия Пожарского, который изображен на вздыблен-ном коне, с обнаженной саблей в руке. В виде цитаты (с использованием старославянского шрифта) вверху плаката, над историческим героем, располагается его изречение: «Наша правда. Бейтесь до смерти!». Основной лозунг плаката расположен в его нижней части, под изображением советских солдат, он компози-ционно доминирует и увязан с актуальным субъектом метафоры. За счет использования в плакате двух исторических текстовых цитат – актуальной (от имени Сталина) и историче-ской (от имени Пожарского) плакатная мета-фора приобретает большую убедительность для зрителя. В мировой истории искусства ХХ века советский патриотический плакат периода Великой Отечественной войны за-

Рис. 4 Рис. 5 Рис. 6

Рис. 3.

Page 83: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

138 Т. С. Игошинаслуженно считается ярким художественным феноменом, демонстрирующим величие духа русского народа. Исследователь плакатного творчества А. Ф. Шклярук писал о военном плакате следующее: «…его убедительность и высокий патриотический пафос во многом объяснялся профессионализмом советских художников-плакатистов, их большим жиз-ненным опытом и умением ясно говорить средствами плакатной графики»5.

В рассмотренных нами примерах плакат-ных произведений используются культурно-

исторические метафоры для создания поло-жительно ориентированного эмоционально-го отклика у зрителя – чувства патриотизма и национальной идентичности, гордости за героическое прошлое своей страны, желание дать отпор агрессорам. Далее мы обратимся к примерам плакатных метафор, использован-ных художниками для создания отрицательно ориентированных персонажей и сюжетов в структуре художественного образа плакатно-го произведения. Метафорические символы, появившиеся в «обличительном», «критиче-ском» советском плакате для изображения от-рицательных героев и пороков общественной жизни, наиболее ярко и многогранно проявили себя в плакатных произведениях следующих тематических направлений: борьба с врагами революции и мировым империализмом; борь-ба за всеобщую грамотность; борьба с дивер-сантами, вредителями и шпионами; борьба с алкогольной и табачной зависимостью; укре-пление трудовой дисциплины; борьба с за-грязнением природы.

С первых же дней своего существования перед молодой Советской республикой вста-ла острейшая необходимость донести до ши-

роких масс идеи новой власти и отстоять ее завоевания. При помощи художественной ме-тафоры, в карикатурном виде, плакат изобра-жал «внешних» и «внутренних» классовых врагов. В работе Д. Моора «Смерть мирово-му империализму» (1919) мы видим исполь-зование зооморфной метафоры – мировой империализм предстает в образе гигантской змеи (рис. 4), подобно сказочному образу трехглавого змея в рассмотренном ранее пла-кате В. М. Васнецова (рис. 1). Данный образ имеет однозначно отрицательное значение

врага (агрессора), которому противопостав-лены образы пролетариев.

Вообще метафорический образ змеи как символ зла, коварства, смертельной опас-ности и скрытой угрозы являлся едва ли не самым востребованным, убедительным и красноречивым в советском плакатном искус-стве. Например, работа художника А. Кейля «Уничтожим гадину! Стереть с лица земли троцкистско-зиновьевскую банду убийц – та-ков приговор трудового народа!» (1936), плакат С. Игумнова «Искореним шпионов и дивер-сантов» (1937) (рис. 5), плакат Б. Широкорада «Бдительность – наше оружие» (1953) (рис. 6) и антифашистский плакат А. Кокорекина «Смерть фашистской гадине!» (1941).

Символ змеи был настолько распространен в плакатах разных тематических направлений и временных периодов, что впоследствии сам стал восприниматься как имманентный символ (изобразительный штамп) плакатно-го жанра. То есть благодаря плакату приоб-рел более емкое художественное и культур-ное значение. Метафорический символ змеи присутствует в плакатах антиалкогольной пропаганды, это напрямую связано с устой-

Рис. 7 Рис. 8 Рис. 9

Page 84: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

139Метафора как средство художественной выразительности плакатного искусства чивой языковой метафорой, сравнивающей алкоголь с «зеленым змием», например, пла-кат неизвестного автора «Долбанем!» (1930) или плакат эстонского автора С. Бальчюнаса «Алкоголь – яд» («Alkoholis – nuodai») (1986) (рис. 7). Либерализация плакатной сферы и «сбрасывание оков» коммунистической идео-логии во времена горбачевской перестройки (вторая половина 1980-х годов) способство-вали появлению «критического» перестроеч-ного плаката. Практически все работы носи-ли политический характер, обличали негатив-ные моменты в истории Советского государ-ства – культ личности Сталина, лицемерие и бюрократизм власти, нищету и низкий уро-вень жизни людей в СССР, идеологическую тиранию КПСС. В плакате В. Островского «И снесла курочка яичко» (1995) (рис. 8) мы видим историческую метаморфозу, произо-шедшую с плакатным символом змеи, – если раньше в плакатных произведениях змея оли-цетворяла врагов советской власти, то теперь сама партийная власть (и ее история) пред-стает перед зрителем в образе клубка черных змей.

В современном социальном плакате ме-тафорический знак змеи утратил значение идеологического и политического противо-стояния, в основном он используется как метафора опасности. Например, в плакате «Кусачее электричество» (рис. 9), выпол-ненном по заказу канадской энергетической компании для пропаганды соблюдения тех-ники безопасности в быту и на производ-стве, слоган (текстовое обращение) плаката «Электричество может быть смертельным» уточняет образную метафору и придает ей актуально-практическое значение.

Зооморфная метафора была весьма по-пулярна в советских плакатах сатирического характера, обличающих пороки человеческой натуры и социально недопустимое поведе-ние. Чаще всего художественная изобрази-тельная метафора в плакате соотносилась с популярными в народе речевыми метафора-ми. Например, про сильно пьяного человека говорили «напился как свинья», эту тему от-ражает антиалкогольный плакат А. Мосина «А еще говорят, что мы свиньи…» (1958), любвеобильного мужчину в народе называли «жеребцом», на эту тему К. Ротовым был соз-дан назидательный плакат «Долой безобраз-ников по женской линии! Парней-жеребцов зажмем в дисциплине!» (1930).

Изучение большого массива образцов пла-катного искусства ХХ века дало автору статьи возможность обобщить содержание основ-ных плакатных метафор и предложить клас-сифицировать их по признаку «донорства» или заимствования метафорического сравне-ния из определенных сфер окружающей дей-ствительности. Условно плакатную метафору мы можем поделить на три вида: природная метафора (антропоморфизм, зооморфизм, фитоморфизм), помимо символических зна-ков живой и неживой природы в нее входят особые поэтические состояния природы, по-годные феномены; социально-бытовая мета-фора включает широкий спектр событий и феноменов социальной жизни (досуг, работа, семья) а также вещи, окружающие человека в повседневном быту; культурно-историческая метафора – более глобальная и духовно на-сыщенная, чем социально-бытовая метафора. Она опирается на феномены мировой культу-ры и значимые исторические события, а так-же судьбы знаковых и героических персон.

Сегодня социальный и политический пла-кат является продолжателем традиций худо-жественного плаката ХХ века, по-прежнему образ многих плакатных произведений осно-вывается на метафорах. Современные гра-фические дизайнеры-плакатисты, подхватив эстафету художников ХХ века, используют в качестве метафоры как вневременные симво-лы, укоренившиеся в культуре, так и метафо-рические символы современной жизни. Зна-чения метафоры для формирования художе-ственного языка дизайна подчеркивал в своих исследованиях доктор искусствоведения Е. В. Жердев: «Сила метафорического языка фор-мы продуктов дизайна действует по-своему не слабее утилитарных факторов. Метафо-рический дизайн приносит людям с точки зрения утилитарности ту “пользу”, которая настраивает их на подлинно человеческое утверждение в объективном мире. А это – не-мало, потому что люди всегда должны чув-ствовать их жизнеутверждающее единство с природой»6.

В заключении статьи хочется отметить одну специфическую особенность плакатной метафоры. В целом, для искусства плаката весьма характерна некая нарочитая катего-ричность художественного образа, его одно-значная «поляризованность» либо в положи-тельную, либо, наоборот, в отрицательную сторону. Художнику необходимо как можно

Page 85: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

140 Т. С. Игошинаболее наглядно донести до зрителя оценоч-ное суждение о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Порой, для этого в плакате достаточно только продемонстрировать со-циально одобряемое и социально неодобряе-мое действие в контрастном сочетании, в их противостоянии или по отдельности, а ино-гда автору в создании выразительного образа требуется помощь метафоры. Поэтому и ме-тафорическое сравнение в плакате довольно часто призвано подчеркнуть, усилить отно-шение художника к социальной проблеме или жизненной ситуации, сделать его более одно-значным. «Принцип однозначности» плакат-ного жанра обусловлен необходимостью точ-ного толкования художественного образа и метафорических знаков для достижения мак-симального коммуникативного, эмоциональ-ного и эстетического эффектов в процессе восприятия плакатного произведения зрите-лем. Идейное (смысловое) наполнение пла-ката должно восприниматься (трактоваться) зрителем четко и конкретно, без «шумов» и посторонних смыслов. Текстовое обращение добавляет рациональную компоненту к эмо-ционально окрашенной иллюстрации, кроме того, оно нередко уточняет и усиливает худо-жественную метафору в плакатном произве-дении.

Примечания

1 См.: Жердев, Е. В. Художественное осмыс-ление объекта дизайна. М. : АУТОПЛАН, 1993. С. 61–67.2 Ортега-и-Гассет, Х. Две великие метафоры // Теория метафоры : сб. / вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой ; общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М. : Прогресс, 1990. С. 77.3 См.: Вашик, К. Реальность утопии. Искус-ство русского плаката ХХ века / К. Вашик, Н. И. Бабурина. М. : Прогресс-традиция, 2004. С. 359.4 Русский графический дизайн. 1880–1917 / сост. М. Аникст, Н. Бабурина, авт. текста Е. Черневич. М. : Внешсигма, 1997. С. 155.5 Снопков, А. Е. Шестьсот плакатов / А. Е. Снопков, П. А. Снопков, А. Ф. Шклярук. М. : Контакт-Культура, 2004. С. 87.6 Жердев, Е. В. Художественное осмысление объекта дизайна. М. : АУТОПЛАН, 1993. С. 63.

Page 86: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

К. Сикорский - один из патриархов поль-ской композиторской школы второй полови-ны ХХ века, увенчанного именами К. Пенде-рецкого, В. Лютославского, З. Турского, М. Списак, Т. Шелиговского, А. Пануфника, Г. Бацевич, К. Сероцкого, Р. Палестра, в своем творчестве отдал дань неоклассическим тра-дициям. По мнению современных польских исследователей М. Томашевского и К. Бацу-левского, послевоенный польский неоклас-сицизм обладал особым, только ему одному присущим, обликом. Он соединил в себе ве-ликие романтические традиции с наследием ренессанса и просвещения [7. C. 55], кото-рые органично сочетались с использовани-ем фольклора. Примерами подобного синте-за стали Концерт для валторны с оркестром (1948 год), Третья и Четвертая симфонии (1953 и 1974 годы), а также Третья симфония в форме Concerto grosso. Данная статья посвя-щена исследованию стилистики музыкальной ткани в явлениях симфонического творчества Сикорского сквозь призму фактуры.

Период интенсивного развития симфониче-ского жанра в творчестве мастера охватывает семь десятилетий (с 1919 по 1979 годы). Боль-шую часть этого времени композитор был ори-ентирован на диалог с классикой. Такое своего рода «симфониефильство» [1. C. 301] связано, с одной стороны, с гибкостью и универсально-стью неоклассического симфонизма, удержи-вающего наиболее жизнеспособные традиции жанра, с другой – с возможностями расшире-ния «картины мира» путем непрерывного экс-периментирования. Однако именно в интересе к классическим канонам симфонии в музыке ХХ столетия, композитор видит свою спаси-тельную эстетическую нишу.

Четвертая симфония создана в период 1968–1969 годов и впервые исполнена только в 1974 году. Линеарность как ведущий прин-

цип организации музыкальной ткани прони-зывает все три части симфонического цикла: «Интраду» (к подобному жанру обращается также А. Малявский в «Симфонических этю-дах»), «Пассакалию» и трехголосную финаль-ную фугу. Произведение становится своего рода энциклопедией фактурных полифони-ческих форм, в ряду которых имитации, кон-трастные контрапунктические образования, полифонические вариации на basso ostinato, фуга. Трехчастная структура «Интрады», от-меченная контрастом сопоставления фактур-ных форм крайних частей и середины (piu mosso), имеет открытую форму «non-finitio».

«Зачином» первой части симфонии ста-новится остро диссоннирующий обратимый канон в партиях контрабасов, сменяющийся соло кларнета. С ц. 20 имитационно канони-ческие разновидности фактуры вертикализу-ются и управляются звуковысотным модулем 1+1+5+1 в партиях струнных. К ним подклю-чаются трели литавр, затем – там-тама, выдер-жанные в том же модуле, который расцвечен двенадцатизвучным кластером медных духо-вых. Он подчеркнут сменой фактурного плана, насыщающего первую часть лирическим тону-сом. Этим тонусом наделен контрапункт мед-ных духовых и флейты, фоном которому слу-жит педализирующий звуковысотный спектр в партиях валторн и фортепиано. Он сменя-ется разветвленным фактурным комплексом, в состав которого включены интонации темы кларнета соло в увеличении, кластерное со-звучие фортепиано, секундовая педаль низких струнных, порождающие эффект «многото-чия», ощущение недосказанности.

Вторая часть наполнена сосредоточенным аскетизмом и представлена крещендирующей формой. Многократное проведение темы, за-ключенной в двенадцатитоновый ряд с ча-стичной повторностью тонов, сопровождает-

Т. Н. Красникова

ФАКТУРA ЧЕТВЕРТОЙ И ПЯТОЙ СИМФОНИЙ К. СИКОРСКОГО:ПОД ЗНАКОМ НЕОКЛАССИЦИЗМА

Статья посвящена явлениям симфонического творчества патриарха польской компози-торской школы К. Сикорского, которые рассмотрены сквозь призму фактуры. В процессе анализа осуществлен выход на стилистику сочинений, которая выявляется в соотношении фактуры, формы, и драматургии сочинений.

Ключевые слова: фактура, К. Сикорский, неоклассицизм.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 141–145.

Page 87: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

142 Т. Н. Красниковася усилением фактурной плотности. Неожи-данное прекращение этого процесса отмечено внезапной фактурной модуляцией, основан-ной на кратких репликах деревянно-духовых, представленных в зеркально-симметричных фактурных формах. Далее тема имитационно проводится в уменьшении в партиях флейт и кларнетов (ц. 200), а затем в обращении, в пар-тиях фортепиано и струнных, растворяяcь в восходящих секвенциях гирлянд фигураций.

Третья фаза вариаций (tempo primo) вос-станавливает в высотном отношении экспо-зиционное проведение темы и, одновремен-но, благодаря тематическим и фактурным преобразованиям, существенно видоизме-няет ее. Эти видоизменения касаются, пре-жде всего, жанровой стороны тематизма, который в разработочном разделе утрачива-ет свой величественно-скорбный характер. Они сопровождаются интенсивной фактур-ной переменностью, которая воздействует на фактурные средства подачи и развития темы. Фактурный план тематического развития на-сыщается октавно удвоенными медью дими-нуциями в партиях струнных, ритмически подчеркнутыми перкуссионными и диссони-рующей дублировкой флейт. В заключитель-ном разделе начальные интонации темы зву-чат на фоне остинатных форм.

Третья часть, фуга, Allegretto schеrzando, в жанре инфернального скерцо начинает-ся агрессивным соло ударных: барабана и там-тама. Тема фуги, динамичная, моторная и интонационно сходная с темой второй ча-сти, проводится в партии фортепиано на фоне ударных инструментов.

Стремясь к разнообразию высотного по-каза темы, композитор помещает музыкаль-ную ткань экспозиции в пределы насыщен-ного событиями пространства. Весьма при-мечателен в этом отношении прием имита-ционного проведения темы в обращении (ц. 350). Горизонтально-подвижной контрапункт темброво-расцвеченных начальных интона-ций темы и противосложения приходится на интермедию.

Раздел a tempo отмечен выразительным ду-этом ударных на фоне длительно выдержива-емой педали в партии фортепиано, завершаю-щимся симметричным созвучием на фермате. Lento вносит в развитие новый контраст, где смещающаяся на тритон педаль дополняется тритоновой дублировкой в партии контраба-сов. Реприза (Tempo primo) демонстрирует

стабильность тембрового при вариантности звуковысотного и фактурного компонентов.

Итак, Четвертая симфония К. Сикорского являет собой уникальную по полифониче-скому мастерству циклическую композицию, основанную на сочетании приемов традици-онной полифонической техники с качествен-но новыми контрапунктическими средства-ми. Это своего рода контрапункт «между прошлым и будущим» [6. C. 197], где звуко-вой материал отмечен ощутимо усилившейся диссонантностью музыкальной ткани, скон-центрировавшейся в хроматической тональ-ности, модусах и двенадцатитоновых рядах. Особая роль здесь принадлежит фактуре, ко-торая сохраняет приоритет линеарности, от-меченный филигранной работой с музыкаль-ным материалом.

Пятая симфония была создана в поздний период творчества композитора. Она отли-чается тонким ощущением оркестрового ко-лорита, разнообразием фактурных форм, де-монстрирует совершенствование мастерства в области оркестровки. Ее композиция также представляет собой трехчастный цикл, где первая часть – Allegro moderato, выдержана в строфической форме, вторая - Adagio, третья – финал, Allegretto - фуга.

В основе симфонии – тематический инва-риант, который содержит в себе большие воз-можности для развития. Тема состоит из двух нисходящих мотивов, напоминающих звенья секвенции. Она присутствует во всех частях симфонии, обнаруживая постоянство в ла-довом и ритмо-формульном отношениях, в особенности – в первой и второй частях. Она группируется со скерцозными вариациями второй части, сохраняя при этом свою индиви-дуальность. Таким образом, трансформацион-ная поэтика является существенным фактором индивидуально-авторского стиля Сикорского.

Во взаимодействии с тематическим разви-тием находится и фактура. В ней особая роль отведена линеарности, насыщенной множе-ством мелодических образований, выявляю-щих глубину музыкальной ткани. Большое значение придается имитациям, порождаю-щим фактурную полирельефность. Таково начало разработки, где тема, излагающаяся приемом двухголосной канонической имита-ции у кларнетов и фаготов, сопровождается зловещей фигурой catabasis, представленной в оригинале и увеличении в партиях виолон-челей и контрабасов.

Page 88: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

143Фактура четвертой и пятой симфоний К. Сикорского ...В первой части каждый из двух разде-

лов экспозиция и разработка отмечены фак-турными контрастами на границах строф. Так, например, второй из пяти строф (ц. 10) свойственно полифоническое изложение, на-сыщенное репликами и диалогами, пронизы-вающими все оркестровые группы. Шестая строфа (начало разработки: ц. 80) основана на «блуждающем» - имитационном тематизме в партиях деревянных духовых, дополненном призывными интонациями виолончелей и контрабасов, красочными диссонирующими звучаниями гобоев и валторн. Ее тематиче-ские образования, сохраняющие широту ды-хания, устремлены к кульминации.

Кульминация (ц. 90) становится целью и итогом развития безрепризной формы первой части. Здесь мастерство создания оркестровой партитуры сказывается в пространственниза-ции ткани, усилении ее плотности за счет насы-щения мелодизмом ее пластов. Заметим, что во всех частях симфонии Сикорский использует принцип волновой драматургии, где каждый из разделов выделен синтаксически и фактурно.

Выделение сохраняется и в теме с вариа-циями, где некоторые разделы фактурно про-тивопоставлены. Так, теме, интонационно родственной главной партии первой части, предшествует хоральное вступление. Хорал струнных инструментов сменяется удиви-тельным по своей красоте полифоническим трио гобоя и двух кларнетов, к которым при-соединяется английский рожок.

Во второй вариации тема видоизменяется благодаря тончайшему мелодическому пле-тению фигурации на фоне чистых звучаний квинтаккордов. Этим же приемом пользуется В. Лютославский в Концерте для оркестра.

Третья вариация - скерцо, линеарное про-странство которого пересекается краткими пуантилистическими структурами pizzicato струнных и архаическими каденционными оборотами меди. Жанр скерцо положен и в основу шестой вариации. Подобные арки, являясь «знаками единого содержания» [4], становятся яркими показателями стиля про-изведения, а жанровые модуляции свидетель-ствуют о склонности композитора к трактовке вариаций в романтическом духе.

В четвертой вариации – марше – фактур-ный план образован тремя составляющими: линеарным комплексом, выдержанным в ло-крийском ладу у струнных инструментов и отмеченным ремаркой arco, хоральными ак-

кордовыми прогрессиями гобоев и кларнетов, подчеркнутыми репликами литавр (marcato), и звучанием вибрафона (di feltro).

Пятая и седьмая вариации насыщены осо-бой экспрессией. В начале пятой вариации флейтовая тема, имитируемая гобоем на фоне восходящей дублировки большими септак-кордами у скрипок, звучит изысканно и утон-ченно, в седьмой же - восторженно, благодаря специфике ее фактурного облика. Здесь мно-гокомпонентность частей фактуры слагается из индивидуализированных звуковых групп, порождающих сверкающее тембрами не-однородное пространство. Это и виртуозные формы противодвижения в партиях струн-ных и деревянных духовых, и хорал медных, и тритоновое остинато литавр, и фактурный блок перкуссионных, и отдельные реплики маримбафона – все направлено на воссозда-ние величественного экспрессивного тонуса кульминационной зоны.

В шестой вариации фактурным рельефом становится изложенная секвенционно, ди-намически выделенная тема фагота. Контра-пунктом ей служит контрастный подголосок в партиях флейт, где каждый звук украшен форшлагом. Еще один пласт фактуры при-надлежит кратким репликам перкуссионных. Струнные же оказываются во власти стихии остро диссонирующей линеарной факту-ры. Контрабасы и виолончели представлены остинато и восходящей хроматической лини-ей гармонического контрапункта.

В заключительной - восьмой – вариации восстанавливается первоначальный облик темы, которая варьируется интонационно. Она насыщается кантиленой и имитируется в партиях деревянных духовых на фоне орган-ного пункта, прерываясь лаконичными кадан-сирующими оборотами.

Финал - Fuga a quatro soggetti – представ-ляет собой жанр, технику письма, является носителем определенного музыкального об-раза. Пожалуй, это именно тот случай, когда «эмоция формы» (Л. Выготский) выходит на первый план. Структура фуги строфична. В этом отношении она подобна первой части. С самого начала тема скрипок, основанная на хроматических секвенционных изломах фак-турного фундамента, заимствованных из пер-вой части (ц. 10), сопровождается противо-сложением во фригийском модусе. Таким об-разом, в фактуре присутствуют одновременно motus recto и contrarium.

Page 89: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

144 Т. Н. КрасниковаОдной из важнейших отличительных черт

финала становится отказ от принципа «не-прикосновенности» темы фуги, которая ни разу не появляется в своем первоначальном виде. Построенная по барочному принципу «ядро-развертывание», тема финала органич-но сочетает в себе скачки на широкие, напря-женно звучащие интервалы, с поступенным движением. Приемы скрытого голосоведения наделяют ее графический рисунок объемом. Градации (по Вальтеру - секвенции) обогаща-ют ладовую организацию новыми варианта-ми тонов, которые складываются в одиннад-цатитоновую хроматику. Сочетания темы (in e) и ответа (in gis) показательны в тональном отношении.

В начале фуги стреттное проведение темы у деревянных духовых инструментов дано в обращении (ц. 390). При этом композитор дополняет его фигурами superficialis, сосре-доточенными в партии вторых скрипок [2]. В дальнейшем (после ц. 400) Сикорским ис-пользуется прием горизонтально-подвижного контрапункта, совмещающего проведения темы в оригинале и обращении. Именно здесь им применяется ритмическое варьирование самой темы путем введения залигованных нот и синкопированных ритмических групп. Используется и временное сокращение раз-вертывания ядра в партии кларнета, изложен-ного в обращении (ремарка poco meno mosso). Его появление сопровождается полутоновым сдвигом тритоновых созвучий, разделенных паузами у фаготов, имеющим иронический подтекст.

Наиболее существенные преобразования заключены в седьмом проведении темы (см.: ц. 450), где она звучит в увеличении у скри-пок и флейт, на фоне выдержанного тона fis в партиях низких струнных, медных и дере-вянных духовых инструментов. Здесь компо-зитором используется прием резкой смены фактурного плана – имитационная полифо-ния уступает место гомофонной фактуре с темброво-умноженной в пространстве темой, выходящей за пределы строгого четырехголо-сия.

Таким образом, каждое новое проведение темы отмечено фактурной модуляцией. Ис-ключение составляют заключительные разде-лы, связанные со структурными изменениями фактуры и последующим разрушением темы-инварианта (ц. 490), которая частично восста-навливается лишь в конце.

Как следует из анализа, кроме полифони-ческих и вариационных принципов развития Сикорский активно использует мотивно-разработочные приемы и преобразования темы, заключающиеся, например, в вычлене-нии ядра и его повторе (repetitio) [т. 408–409], а также интонационно-ритмические видоиз-менения тематического рельефа, восходящие к аллюзиям на классический стиль. Показате-лен в этом плане разработочный раздел, где ядро темы напоминает бетховеновский «мо-тив судьбы».

В обеих симфониях Сикорский стремится к сохранению классических традиций. Это сказывается в обращении к формам сонатно-го allegro, вариаций, фуге, полифоническим типам фактуры, симметрии в тональных от-ношениях. Заметно и влияние барочных тра-диций на индивидуально-авторский стиль. Органично включая риторические приемы в музыкальную ткань, мастер добивается эф-фекта «говорящей фактуры», свойственной искусству Барокко.

Помимо барочных влияний, в симфони-ческих произведениях Сикорского ощущает-ся связь с явлениями позднего романтизма, представленного творчеством Брукнера и Малера, выражающаяся в монументальных образах звукового пространства и времени, открытиях в области темброво-красочных возможностей фактуры, выявлении ее сте-реофонических свойств. Новаторская трак-товка интерпретации симфонического цикла сказалась и в неповторимом сочетании моно-тематизма, свободы строфического развития со строго организованной структурой его ча-стей. В отличие от тех художников, которые, по мнению О. Калабрезе, «…используют про-шлое дерзким, невероятным образом, уни-чтожая временные причинно-следственные связи», Сикорский проявляет особый пиетет к традициям жанра, трактуя его как своего рода каталог фактурных средств и приемов, доказавших свою жизнестойкость.

Симфоническая фактура стала своеобраз-ной «семиосферой» [4] средств выразитель-ности, объединившей в себе исторически сложившиеся ее типы. Культ фактурообра-зования, почитавшийся в творчестве венских классиков, нашел достойное продолжение в творчестве мастера. Он соединился с велико-лепным ощущением классических пропор-ций формы, которые позволяют провести ана-логии с монументальными архитектурными

Page 90: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

145Фактура четвертой и пятой симфоний К. Сикорского ...формами и тектоникой современных католи-ческих соборов в Польше, такими, например, как кафедральный католический собор в го-роде Калош. Особое чувство и чувствование материала, присущее Сикорскому, сказалась также в скульптурах Э. Виттига, творившего под знаком неоклассицизма.

Список литературы

1. Арановский, М. Г. Симфония и время // Русская музыкальная культура и ХХ век : cб. ст. М. : Гос. ин-т искусствознания, 1997. C. 303–371.

2. Дружинин, С. В. Система средств музы-кальной риторики в сочинениях И. С. Баха,

Г. Ф. Генделя, Г. Ф. Телемана. М. : РАМ им. Гнесиных, 2002. 210 с.

3. Дубинец, Е. А. Знаки звуков. Киев : Га-маюн, 1999. 305 c.

4. Лотман, Ю. М. Семиосфера. СПб. : Ис-кусство, 2000. 304 c.

5. Никольская, И. И. От Шимановского до Лютославского и Пендерецкого : очерки раз-вития симфонической музыки в Польше ХХ века. М. : Сов. композитор, 1990. 232 c.

6. Теория современной композиции / под ред. В. С. Ценовой. М. : Музыка, 2005. 624 с.

7. Baculevski, K. Historia muszyki polskej. Wspolcesnosc. Warsawa : Sutkowski Edition Warsawа, 1996. 378 s.

Page 91: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Немногие произведения П. И. Чайковского имеют подзаголовок «элегия», но элегичность пронизывает большинство его сочинений: от традиционного для неё жанрового воплоще-ния в романсах до симфонических и оперных произведений. Возникает вопрос: почему эле-гичность так свойственна стилю композито-ра и как она проявляется в его музыкальном языке. Несмотря на пристальное внимание исследователей к музыке П. И. Чайковского, этому аспекту в литературе не уделено до-статочного внимания. Поэтому целью данной статьи стало рассмотрение специфики пре-творения элегического начала в музыке П. И. Чайковского.

После знакомства с воспоминаниями со-временников о композиторе и его эпистоляр-ным наследием складывается впечатление, что склонность к элегическим размышлениям была свойством характера П. И. Чайковского. Конечно, нельзя полностью отождествлять художника и его произведения, но сам ком-позитор придерживался иного мнения. Он писал: «… я нередко слышал, что смеши-вать в художнике его литературные качества с человеческими – есть плохой и несправед-ливый критический прием. Из этого следует, что я плохой критик, ибо никогда я не могу отделить одну от другой эти две стороны в художнике»1. В его письмах много внимания уделено размышлениям о творчестве и му-зыке. В частности, нередко композитор опи-сывает своё эмоциональное состояние, пере-кликающееся с произведением, создаваемым в этот период. Например: «…я жестоко хан-дрил прошлой зимой, когда писалась эта сим-фония, и она служит верным отголоском того, что я тогда испытывал»2. Несомненно, не стоит буквально трактовать подобные парал-лели, но неоспорим и тот факт, что личность художника отражается в его произведениях.

На особенности психического склада П. И. Чайковского обращали внимание многие исследователи. Так, Б. Асафьев называл при-рожденными свойствами характера компо-зитора «чувствительность и острую впечат-лительность, полную зависимость от всяких “диссонантных” жизнеощущений»3. Еще в детстве, омраченном расставаниями и поте-рями любимых людей, Чайковский ощутил хрупкость, дисгармоничность жизни. В юно-шеские годы он уже чувствует себя стариком, осознавая бесцельность жизни, что отражает-ся в его словах: «…Наступила старость, когда уже ничего не радует. Живешь воспомина-ниями и надеждами…»4. В этом высказыва-нии мы отмечаем типичное состояние элегии – меланхолию, ощущение того, что всё луч-шее уже позади, стремление мысленно пре-бывать в воспоминаниях. Часто композитор в своих размышлениях обращается к минув-шему в поисках опоры, идеала, способно-го придать смысл последующей жизни. Эти поиски отражены в его письмах: «Прошлого всегда жаль, а когда прошлое так хорошо, как дни, проведенные в Браилове, то болез-ненно жаль. Была сирень, и вот ничего от неё не осталось! Были хорошие дни и прошли, и когда они возвратятся?»5. Таким образом, как и в элегии, мы находим в высказываниях ком-позитора стремление вернуться в прошлое – пространство, в котором живут Красота и Гармония. Сам композитор называл это «то-ской по идеалу»6.

Другое качество характера П. И. Чайковского, о котором писали современники, – замкнутость, некоторая самодостаточность. Он избегал общества, стремился отгородиться от внешнего мира, создав свой собственный. Так, например, читаем в одном из писем: «Да! Я очень счастлив с тех пор, как могу прятать-ся в своей норке и быть самим собой; с тех

И. В. Маричева

ЭЛЕГИЧНОСТЬ КАК СУЩНОСТНОЕ КАЧЕСТВО СТИЛЯ П. И. ЧАЙКОВСКОГО

В статье рассматриваются особенности претворения элегического начала в творчестве П. И. Чайковского. Отмечается склонность композитора к элегическим размышлениям. Выявляется близость комплекса выразительных средств музыкальной элегии и специфиче-ских особенностей музыкального языка композитора.

Ключевые слова: элегия, П. И. Чайковский, русская музыка, стиль.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 146–149.

Page 92: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

147Элегичность как сущностное качество стиля П. И. Чайковского пор как книги, ноты составляют моё всегдаш-нее и почти исключительное общество»7. Из литературы Чайковский предпочитал про-изведения Л. Толстого и А. Чехова, которые прочитывались им под определенным углом зрения. В частности, по его мнению, «…глав-ная нотка, всегда звучавшая в каждой страни-це Л. Толстого, как бы ни было, по-видимому, незначительно ее содержание, – это любовь, сострадание к человеку вообще (не только к униженному и оскорбленному), какая-то жалость к его ничтожеству, к его бессилию, к скоротечности его жизни, к тщете его стремлений» [курсив мой. – И. М.]8.

Особенности психики П. И. Чайковского, его типа темперамента не могли не проявиться в творчестве композитора. Склонность к ме-ланхолии, образам светлой печали сказалась как в органичном присутствии элегических мотивов в его произведениях, так и в обраще-нии к комплексу музыкально-выразительных средств жанра элегии.

Рассмотрим специфику претворения элегического начала в музыкальном языке П. И. Чайковского. В. А. Цуккерман в кни-ге «Выразительные средства лирики П. И. Чайковского» отмечает в качестве осново-полагающей черты интроспективность ли-рики композитора, т. е. склонность к само-наблюдению, «экспрессии, направленной “вовнутрь”»9. Она проявляется в преоблада-нии в лирических произведениях таких состо-яний, как созерцательность, светлая печаль, смирение, элегичность. Подобные самоуглу-бленность и приверженность к рефлексии яв-ляются характерными чертами элегии, ведь человек в элегическом пространстве отстра-няется от внешнего мира. Интроспективность музыки П. И. Чайковского, по мнению В. Цуккермана, выражается в выборе мелоди-ческих и гармонических средств. Они явно перекликаются с комплексом инвариантных признаков элегии. Так, например, элегиче-ское начало стиля композитора обнаружива-ется в преобладании нисходящего движения мелодии, частом использовании «мотивов-вздохов» – щемящих секунд или «мотива прощания» (мелодического хода VI – V – I или, как вариант, III – II – I).

Композитор продолжает развивать тради-цию кантиленно-песенной мелодики, отраз-ившуюся в типичной для элегии пластично-сти мелодической линии. С этой целью он применяет опевания и различные их вариан-

ты, которые вместе с включением хроматиче-ски обостренных ходов мелодии составляют так называемые «интонации эмоциональ-ного утончения» (В. Цуккерман). Мелодике Чайковского свойственна неразрешенность или неполная разрешенность неустойчивых звуков. То, что чаще нисходящие мотивы минуют разрешения в ближайший устой, по мнению В. Цуккермана, свидетельствует об отсутствии «активной воли к разрешению», такое «мягкое повисание неустойчивого зву-ка» характерно для элегических моментов в музыке. Типичен для передачи специфиче-ского элегического состояния угасания гар-монический лейтоборот П. И. Чайковского – альтерированная субдоминанта-тоника. Его особенностью является плагальность, т. е. отсутствие напряженной действенности. Ощущение статичности, скованности созда-ется и благодаря частому применению этого оборота на тоническом органном басу, из-за чего возникает чувство внутренней напряжен-ности. В. Цуккерман выделяет такой способ применения оборота Sальт – Т, как «втягивающе-еся, съёживающееся» голосоведение, вопло-щающее устремленность в себя. Характерно и тесное расположение, олицетворяющее ско-ванность, замкнутость пространства. Всё это работает на интроспективный характер лири-ки Чайковского и в то же время является ти-пичным для элегического начала.

К элегическому инварианту (комплексу неизменных черт) относится и прием «пре-одоления» или внутритематического кон-траста. Он проявляется, например, в виде ритмического сопротивления, которое об-наруживается в противоречии метрической четкости аккомпанемента «ритмическому запаздыванию» мелодии. Присущ стилю П. И. Чайковского и «принцип мелодического со-противления» (В. Цуккерман), выражающий-ся в противодвижении отдельных мотивов общему направлению мелодии.

Таким образом, в музыкальном языке Чайковского выделяются следующие харак-терные черты, сходные с комплексом вырази-тельных средств элегии:

преобладание нисходящего движения, «мотивов-вздохов» в окончаниях фраз;

использование «интонаций эмоцио-нального утончения» (В. Цуккерман);

применение приема внутритематиче-ского контраста, проявляющегося в мелоди-ческом, ритмическом сопротивлении;

Page 93: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

148 И. В. Маричевалейтоборота Чайковского S альт-Т как

олицетворения неудовлетворенности, бесси-лия.

Следовательно, элегическое начало явилось одной из основ стиля П. И. Чайковского.

Рассмотрим, как проявляются описанные качества в романсе «На нивы желтые…» (сл. А. К. Толстого). Содержание его включает типичные для элегии мотивы – это скорбная песнь об утраченной любви, невысказанных главных словах. Романс получает компози-ционное оформление в виде куплетной фор-мы, включающей две строфы, с различными запевами. Каждая из них завершается при-певом – выводом, в котором сконцентриро-вана эмоционально-смысловая суть сочине-ния, связанная с образом души, измученной «горькими сожалениями». Исходным момен-том концепции романса стал принцип психо-логического параллелизма, проявляющийся в созвучности состояния человека и природы. Ощущение оцепенения в природе, с которо-го начинается романс, перекликается с со-стоянием души героя, где всё так же замерло и застыло. Чувство статичности создается остинатным ритмом аккордов сопровожде-ния, ритмическая формула которых вызывает ассоциации с движением траурного шествия. Вместе с тем прием исполнения аккордов ар-педжато словно передает колебание осеннего воздуха. Таким образом, в небольшом всту-плении соединяются звукоизобразительное начало и психологизация пейзажа. Мелодия вокальной партии первой строфы будто сле-дует за обрывочными размышлениями героя. Созданию этого впечатления способствует её синтаксическое строение, которое представ-ляет собой периодичные мотивы, разделенные паузами. Это усиливает ощущение тяжести, весомости каждой фразы. Отстраненность чувствуется в интонационном характере во-кальной партии, опирающейся на псалмоди-ческие репетиции, словно неуверенно движу-щиеся по хроматизму. Лишь гаммообразный мотив на словах «нисходит тишина…» от-личается плавностью, внося чувство спокой-ствия и смирения. Особую роль в создании туманного и одновременно напряженного колорита выполняет гармония. На протя-жении всего первого построения ни разу не появляется тоника, в первых четырех тактах выдерживается гармония II2. Дальнейшее гар-моническое развитие строится на длительном альтерировании субдоминантовой функции,

эллиптических цепочках уменьшенных сеп-таккордов и внезапном разрешении в тональ-ность VI высокой (d moll в f moll). Всё это – на постоянном тоническом органном пункте, что служит внутритематическим контрастом. Тягостный характер усиливается повторяю-щимся звуком «а», передающим звучание ко-локола. На фоне такой отстраненности рож-дается мучительный порыв лирического ге-роя. Он проявляется в фразе «душа моя полна разлукою с тобой», которая стала предельной концентрацией смысла романса. Это главный психологический мотив сочинения, «обоб-щающая интонационная идея» (Асафьев). В ней использован характерный прием ком-позитора – «метрическая волна» (термин В. Цуккермана). Восходящая устремленность мелодии, достигающая пика напряженности на максимально неустойчивой повышенной IV ступени, внезапно обрывается бессильным ниспаданием. Таким образом, мелодия припе-ва опирается на тритоновый остов, который и придает ей, с одной стороны, напряженность, с другой, – устремленность к разрешению (внутритематический контраст по горизонта-ли). Как предельное напряжение душевных сил воспринимается ход на секунду вверх при разрешении повышенной IV в V ступень. Драматичность подчеркивается и гармониче-скими средствами – оборотом повышенной IV 65 ступени – I (лейтоборотом Чайковского). Еще большая порывистость звучит во вто-ром варианте этого мотива-волны, который теперь начинается с квартового ямбическо-го хода и захватывает диапазон октавы. Тем болезненнее воспринимаются нисходящие изломанные мотивы второй половины волны (интонации эмоционального утончения) в со-вокупности со сползающим по хроматизмам эллиптическим оборотом гармонического сопровождения. Структурное суммирование является логичным результатом внезапного усилия-порыва. Реакция на эмоциональный всплеск в припеве рождает порыв смятения во второй строфе, что обуславливает её но-вый тематизм. Характерен для элегии мотив воспоминаний («и каждый мой упрек я вспо-минаю вновь»), вызывающий стремление вернуться в тот момент и что-то изменить. Это отражается в напряжено развивающейся восходящей секвенции, каждый новый мотив которой словно преодолевает невидимое пре-пятствие, используя характерный приём мело-дического «преодоления». Взволнованность

Page 94: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

149Элегичность как сущностное качество стиля П. И. Чайковского и драматизм передает пульсация аккомпане-мента с октавным скачками в басу и аккор-дами гармонического сопровождения на сла-бых долях с «царапающими» слух секундами. Прерывистость дыхания создается синтакси-ческим дроблением на пике кульминации (на словах «моя любовь»). Начинаясь с секундо-вого мотива, мелодия уступами захватывает диапазон малой ноны (самого высокого звука – «ges»), двигаясь в момент кульминации по звукам особенно напряженного уменьшенно-го трезвучия. Тем сильнее контраст на срыве кульминации – «падении» на октаву, при сме-не динамики, темпа, нисходящее движение мелодии. Важную роль играет мотив оконча-ния, опирающийся на нисходящее движение от терции («мотив прощания»). В конце каж-дого построения на слове «сожалений» этот мотив звучит как приговор. Его устойчивости противостоит гармоническое сопровождение, в котором еще остается напряжение и не на-ходит разрешения драматичный лейтаккорд Чайковского. Главное в романсе – это осо-знание потери и чувство сожаления. Именно к слову «сожаление» как смысловому итогу приводит развитие обеих строф. Таким обра-зом, несмотря на то, что композитор не дал жанрового обозначения данному романсу, ис-пользование всех качеств комплекса вырази-тельных средств свидетельствует о его при-надлежности к жанру элегии и представляет

его как один из характерным примеров орга-ничного включения черт элегичности в стиль композитора.

Примечания

1 Немировская, И. Выразительное значение жанровых сплавов и трансформаций в сим-фониях // П. И. Чайковский : вопросы исто-рии и стиля (к 150-летию со дня рождения) : сб. тр. Вып. 108 / ГМПИ им. Гнесиных. М., 1989. С. 153.2 Чайковский, П. И. Полн. собр. соч. Т. 6. М., 1961. С. 128.3 Асафьев, Б. «Евгений Онегин», лирические сцены П. И. Чайковского // Асафьев, Б. Избр. труды. М., 1954. Т. 2. С. 182. 4 Орлова, Е. Лекции по истории русской му-зыки. М., 1977. С. 61.5 Чайковский, П. И. Полн. собр. соч. Т. 6. М., 1961. С. 286. 6 Чайковский П. И. К 150-летию со дня рож-дения. Вопросы истории, теории и исполни-тельства. С. 288.7 Чайковский, П. И. Полн. собр. соч. Т. 6. М., 1961. С. 123.8 Там же. Т. 7. М., 1962. С. 74–75.9 См.: Цуккерман, В. Выразительные средства лирики П. И. Чайковского. М., 1971.

Page 95: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Структура данного сборника подчинена за-конам научного познания действительности. Раздел «Методология» демонстрирует со-временные подходы анализа заявленной про-блемы (информационной безопасности). Так, доктором политических наук, профессором кафедры теории журналистики факультета журналистики Санкт-Петербургского госуни-верситета С. М. Виноградовой, доктором по-литических наук, профессором кафедры со-временной периодической печати факультета журналистики СПбГУ Г. С. Мельник в работе «Мягкая сила» в контексте информационной безопасности» рассматривается концепция «мягкой силы» – способности заставить дру-гих сделать то, что хотите вы не по принуж-дению, а в результате восхищения вашими успехами (с. 13). При этом идеологии анали-зируются как оружие борьбы. Е. И. Пронин, доктор филологических наук, профессор кафедры периодической печати факультета журналистики Московского государствен-ного университета им. М. В. Ломоносова, Е. Е. Пронина, доктор филологических, канди-дат психологических наук, профессор кафе-дры практической психологии Московского института открытого образования в статье «Информационная безопасность: медиате-рапия против политтехнологий» ведут речь о современной роли массмедиа и интернета сквозь призму психологических подходов. Б. Н Лозовский, профессор, декан факультета журналистики Уральского государственного университета в статье «Журналистика как таковая» рассмотрел проблему разграниче-ния журналистики и смежных практик. М. А. Мясникова, кандидат искусствоведения, доцент кафедры телевидения, радиовещания и технических средств обучения Уральского госуниверситета, в работе «Адаптивно-моделирующая функция телевидения: векто-ры воздействия на аудиторию» анализирует современные проблемы российского телеви-

дения и проблему информационной безопас-ности в контексте культурологических цен-ностей. Р. Л. Исхаков, старший преподаватель кафедры периодической печати Уральского госуниверситета, в статье «Человек как мера журналистики» подходит к изучению и оцен-ке профессиональной культуры с точки зре-ния антропоцентристского подхода.

Отметим, что в разделе «Методология» палитра научных подходов к заявленной про-блеме обозначена ярко и доступно.

Раздел «Теория» призван обозначить су-ществующие аспекты затронутой темы. Здесь обозначены масштабные направления развития профессиональной культуры, спо-собствующие повышению информационной безопасности самого журналиста, общества в целом, государства, как политического ин-ститута. Статья доктора филологических наук, профессора, заведующей кафедрой тео-рии массовых коммуникаций Челябинского госуниверситета М. В. Загидуллиной «Юрислингвистическая профессионализа-ция журналиста: аспект информационной безопасности (к постановке проблемы)» анализирует информационную безопасность журналиста с точки зрения современной юрислингвистики. Обозначаются противоре-чия, препятствующие свободе журналиста в выражении собственного мнения, приводят-ся примеры речевой агрессии. Кандидат со-циологических наук, доцент кафедры теории журналистики СПбГУ Н. Н. Колодиев в ста-тье «Социологическая культура журналиста» рассматривает «академический» и «практи-ческий» варианты социологической культуры журналиста. В. М. Амиров, кандидат фило-логических наук, доцент кафедры периоди-ческой печати УрГУ в статье «Анализирую, следовательно, существую! (Какие качества необходимы сегодня журналисту, пишущему на экономические темы?)» делает разверну-тый анализ методики работы экономических

ИНФОРМАЦИЯ. РЕЦЕНЗИИ

Е. А. Сарасов

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ : ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА ЖУРНАЛИСТА

КАК ФАКТОР ИНФОРМАЦИОННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ : СБ. СТ. И МАТЕРИАЛОВ / ПОД РЕД. ПРОФ. В. Ф. ОЛЕШКО.

ЕКАТЕРИНБУРГ, 2008. 352 С.

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155).Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 150–153.

Page 96: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

151Защита для журналиста. Риск – благородное дело ...журналистов. М. А. Мукимов, доктор фило-логических наук, доцент кафедры междуна-родной журналистики Таджикского государ-ственного национального университета, в работе «Специфика агитации и пропаганды в информационном обществе» подробно ана-лизирует методики информационной мани-пуляции, методы и примеры использования СМИ в военных и разведывательных целях. В статье Е. В. Олешко, дизайнера Издательского Дома «Урал-Принт» (г. Екатеринбург) анали-зируется оформительская культура печатных изданий и, в частности, газетный шрифт. Отмечается ее скороспелость и недоброкаче-ственность.

«Социология» – третья составляющая данного научного издания – отражает и ил-люстрирует проблемные аспекты сквозь призму социологических инструментов, а также демонстрирует важнейшие социально-политические тенденции в профессии журналиста. Опубликован проект Центра «Медиаресурс» Союза журналистов России под названием «Высшее журналистское об-разование в РФ: эффективность, качество, проблемы», где представлены рейтинги рос-сийских государственных и негосударствен-ных вузов, готовящих журналистов, а также лучших журналистов России. В. Ф. Олешко, профессор, заведующий кафедрой периоди-ческой печати Уральского госуниверсите-та, в статье «Чему учить и как обезопасить журналиста» анализирует особенности со-временного российского медиапространства. О. В. Сахань, заведующая отделом районной газеты «Знамя» (Омская область) в статье «Модельный подход в работе журналиста районной газеты» анализирует модель район-ных изданий. Доцент кафедры периодической печати УрГУ В. М. Амиров и РR-менеджер консалтинговой компании ООО «Столица» (г. Москва) А. С. Кинжегулова в работе «То ли эхо прошедшей войны… (Чеченский кон-фликт в зеркале российской прессы)» выяв-ляют актуальные вопросы, связанные с осве-щением журналистами этнонациональных конфликтов. М. Л. Еременко-Халтурина, ре-дактор газеты «Касли. ХХI век» (г. Касли), в статье «Манипуляция в местной прессе» под-робно анализирует понятие «манипуляция». Обращает внимание на существующие схе-мы манипуляций в местной печати. В рабо-те аспиранта кафедры периодической печати УрГУ В. А. Волкоморова, названной «Диалог

как составляющая информационной безопас-ности организации», рассматриваются фак-торы, способствующие и препятствующие налаживанию обратной связи с аудиторией в рамках крупного предприятия.

В разделе «Практика» разбираются кон-кретные практические явления и примеры, связанные с деятельностью журналистов и отдельных средств массовой информации. Он открывается публикацией руководителя адми-нистрации губернатора Свердловской области А. Ю. Левина «Журналистика – сфера сове-сти» где выявляются параметры профессио-нальной культуры журналиста, выделяется и анализируется такая важная ее составляющая, как «политическая культура». Председатель Областной Думы Законодательного Собрания Свердловской области Н. А. Воронин в ста-тье «Правовая культура журналиста» ставит проблему повышения правовой культуры журналиста, пополнения знаний об устрой-стве органов государственной власти раз-ных уровней и их сферы ответственности, а также корректности журналистов. Б. Н. Киршин, декан факультета журналистики Челябинского госуниверситета, подробно ана-лизирует проблему распространения прессы в Челябинской области. И. В. Малахеев, доцент кафедры периодической печати УрГУ в рабо-те «Светский и церковный варианты инфор-мационной политики» излагает особенности взаимодействия СМИ и власти в период ре-форм 1991 года. Ставится проблема сохране-ния в информационном пространстве духов-ных, нравственных ценностей. Е. А. Лялина, фотокорреспондент газеты «Золотая горка» (г. Березовский, Свердловская область) в ста-тье «Профессиональная культура фотожур-налиста» подробно разбирает особенности фотожурналистики. А. С. Айнутдинов, аспи-рант кафедры периодической печати УрГУ, в работе «Публицистический потенциал кари-катуры» исследует творческие, технологиче-ские и экономические особенности работы художников-карикатуристов.

В «Журналистском практикуме» публи-куются выступления профессиональных журналистов, практиков, руководителей жур-налистских проектов. Здесь преобладают ил-люстрации конкретных профессиональных методов работы, анализ повседневной прак-тики масс-медиа, рекомендации в отношении профессионального поведения. Раздел откры-вается статьей М. С. Вьюгина, заместителя

Page 97: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

152 Е. А. Сарасовшеф-редактора Российского информационно-го агентства «URA.ru», Д. Е. Колезева, журна-листа «URA.ru» под названием «Что вы себе позволяете?! Вы понимаете, с кем разгова-риваете?!» В ней речь идет о журналистском эксперименте. После оценки деятельности пресс-служб официальных органов власти и коммерческих структур Свердловской обла-сти делается вывод, что в целом органы го-сударственной власти сегодня становятся все более закрытыми для общества (с. 246). Веб-Мастер Е. А. Шматова в статье «Блог: новое средство массового информирования или са-мопрезентации?» анализирует предназначе-ние, структуру, содержание блогов, как одно-го из продуктов «народной журналистики». Статья журналиста «МК» Вадима Речкалова «Перья войны» («Московский Комсомолец», 29 марта 2007 г.) посвящена современным информационным войнам, где журналисты играют роль как субъектов, так и объектов. Радиожурналист Анастасия Изюмская в от-крытом письме гендиректору Русской службы новостей А. Я. Школьнику «Не хочу работать по шпаргалке», опубликованном в «Новой га-зете» 15 мая 2007 года, говорит о проблеме отстаивания политических свобод россий-скими журналистами. Журналист «Вести.ru» Ася Емельянова в статье, опубликованной 2 июня 2007 года в «Вести.ru», рассказывает о голландском шоу, предназначенном для про-свещения тех людей, которые нуждаются в донорских органах (в частности, в почке). П. Г. Шеремет, руководитель отдела специ-альных проектов Дирекции документального кино Первого канала ТВ (г. Москва) в статье «Миссия журналиста. Для чего мы работа-ем?» («Журналист», 2007, № 3) рассуждает о том, зачем, с какой целью приходят работать в журналистику?

В «Хрестоматии» собраны важнейшие документы, непосредственно связанные с центральной темой сборника. В частности, извлечения из «Доктрины информационной безопасности РФ». Разбирается «Окинавская Хартия», где указываются основные опас-ности нового мира (несанкционированный доступ, хакерство, компьютерные вирусы, электронно-цифровой разрыв внутри госу-дарств и между ними, отсутствие единых правил игры и разобщенность стран в усили-ях по формированию таких единых правил). Помещен анализ Доктрины информационной безопасности, утвержденной президентом

РФ в 2000 году. Отмечается, что в Доктрине заложены положения о необходимости про-тиводействовать монополизации рынка ин-формационных услуг. Здесь же говорится, что главным монополистом является государ-ство (с. 290). Вниманию читателей предлага-ется ряд извлечений из Федерального закона Российской Федерации от 27 июля 2006 года № 149-ФЗ «Об информации, информацион-ных технологиях и о защите информации». В «Докладе Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2006 год» («Российская газета», 13 апреля 2007 г.) речь идет о соблюдении прав человека в России, в частности, о свободе слова и пра-ве на информацию. Юрист Михаил Бундин в статье «Новый закон о персональных дан-ных и свобода выражения мнений, свобода массовой информации» существенное вни-мание уделяет общественным интересам в работе журналиста, проблеме соотнесения прав и свобод индивида и свободы выраже-ния мнений. Игорь Яковенко, член экспертно-го совета при Комитете по информационной политике и связи Госдумы РФ в материале «Что мы ответим на вызовы информацион-ного общества?» задается вопросом вхож-дения России в информационное общество. Разбирает те угрозы, которые будут при этом появляться. Далее помещается «Декларация принципов поведения журналистов», при-нятой Конгрессом Международной федера-ции журналистов в 1954 году (с поправками от 1986 года), «Принципы информирования общественности», принятые Национальной комиссией США по библиотекам и информа-тике 29 июня 1990 года, «Иоганнесбургские принципы «Национальная безопасность, сво-бода самовыражения и доступ к информа-ции», а также «Предполагаемые результаты Бухарестской паневропейской конференции в подготовке к ВСИО: 10 фундаментальных принципов информационного общества». Эти материалы чрезвычайно полезны для изучения юридической и этической стороны профессии.

Таким образом, сборник комплексно ана-лизирует проблему информационной безопас-ности, содержит полезные научные и практи-ческие рекомендации и выводы.

Page 98: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

153

SUMMARY

Alexandrov L. G. The Criticism of Magic and Mystique in the Satirical Publications of the Enlightenment Epoch: J. Swift's «A Tale of a tub» and I. Krylov's «A Mail of spirits» (to the 240-anniversary of the Russian fable-writer)The article compares the historical experience of English literary criticism of the magic and mystical elements with Russian cultural tendency of the Enlightenment epoch. J. Swift and I. Krylov become a clear examples of this tendency. Their satire frankly and indirectly touched upon the irrational doctrines preventing from the development of the Enlightenment ideology.

Alekseyeva M. L. Using Contextual Analogue by Translation the Russian Realia into the German LanguageThis article justifies the reason that the researchers address the issue of translation of the realias into foreign languages. It shows the place of the method of replacement of a realia by a contextual analogue in the classification of the realia translation methods; it reveals the essence of this translation technique, advantages and disadvantages of its application when translating fiction. Specificity of application of this translation method for translation of various types of the Russian realias is shown on the material of twenty parallel translations of Dostoyevsky’s novels into German.

Arslanova E. R. Functioning of Deixis on the Realization of Informational-interpretating Strategy in German Political SpeechIn this article we study the use of deixis in the political discourse according to the pragmatical point of view. For analysis we take the informational-interpretating speech strategy used in political speech. There is also an attempt to reveal certain regularities in incidence of different tactics of this strategy.

Bogatyryov V. Y. At the Beginning of the XXI Century: the Aesthetics of “Visual Opera” as a Species ReformThe article is devoted to the relevant problem of renovation of opera theatre on the basic of contemporary dramma ideals. The mechanisms and ways of using the opportunity and principles one or another kind of theatre at the beginning of our century are testing in proper perspective, in historical and cultural aspects.

Chtevela O. V. Towards the Matter on Variation of Syntactic Constructions in the Versions of the Slavonic Triodion Issued at Different TimesThe article is devoted to the problem on variation of the constructions with coordinated and uncoordinated attribute in the text of the Pentecostarion. A hypothesis is substantiated that the variation on an invariant base is typical for the Greek liturgical poetry from the very origin, and it is connected with the phenomenon of another existence of initial phrases of the Holy Scripture in the latest texts. A conclusion is made that the predominance of the “Greekanized” constructions in the latest translations was prepared by a historical “movement” of the text in the preceding period.

Vasilieva N. V. Eschatology in a Genre of a RequiemClause N. V. Vasilieva «Eschatology in a genre of a requiem» it is devoted to consideration of questions of fastening of a sequence «Dies irae» in doleful missal. In a genre of a requiem the author finds out presence eschatology in its two versions: small (individual) and big (world). Sources eschatology consciousnesses of the person during history of development of the West-European culture reveal.

Page 99: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

154Voeikova А. А. Concept of American Language Consciousness Based on the Analysis of Advertising SlogansThe aim of this study is to characterize the core and the periphery of the American language consciousness by means of using non-restricted associative experiment and semantic differential technique. American authentic advertisement the slogans of which contain the most relevant cultural values of the nation constituted the subject for the study.

Zhanturina B. N. Semantic Derivation of the Adjective DEEPSemantic variation of basic spatial semantic concepts in the adjective has been considered. The adjective has been shown to be derived semantically through metaphor, the basic concept from visual perception system being transferred to another perceptual system, that of audition. The polysemantic structure has been analyzed as representative of perceptual metaphors to describe experiences in other domains and relations among concepts.

Zhitenev A. A. Modernistic Text and the Problem of Speech CreationThe most important problem modernistic practice is correlation of infinite realities and limitations of discourse. Effects of continuous speech are always conditions and correlated with multiple options for specifying the scheme of speech. And grammaticalization and semantization utterances in modernism are not determined so speech rate, but are a product of conscious construction.

Zvereva Y. V. The realization of the Hermeneutic Circle Model in Text InterpretationThe article deals with the realization of the hermeneutic circle model (Whole-Parts) in text interpretation. The given model can be clearly observed through a number of oppositions, which are related to the levels of meaning organization of the text. Thus, the interpretation can be held with the help of expanding circles, on the certain phase the interpretator overpasses the limits of the initial text, facing the level of Semiosphere.

Igoshina T. S. Metaphor is a Tool of Artistic Expression of Poster’s ArtThe article examines the metaphor for the field of visual arts, namely, genre of poster. The metaphor artistic image of the poster’s attached to emotional expressiveness and richness, through associations and symbols. The artist provides the semantic content.

Kirshin B. N. Region’ Newspapers: Trends of Russian MediamarketThe article is devoted to general problems of dependences between the modern market situation and the quality of regional newspapers. The author demonstrates several factors of invasion in this part of Russian media and analyses the development of press.

Kikhtan V. V. News Requirement of an Education Sphere and It-technologies in the Conditions of Stratification Changes in a SocietyIn article are considered questions of interaction of IT-technologies with educational process and influence of mass media and network technologies both on separate individuals, and on a society as a whole is shown. It is shown, how special on-line programs can assist educational structures in application of modern innovative projects.

Krasnikova T. N. Texture of the Fourth and Fifte Symphony by K. Sikorsky: under the badge of NеоclassicismThis article is dedicated to the phenomena of the symphonic works of the Patriarch of the Polish School of Composers K. Sikorsky, which have been considered through the textural prism. The analysis has revealed and displayed the style of his works, which is represented by the relationship between both the texture and form and the dramatic composition of his works.

Page 100: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

155Kuzmina I. S. A Bard Song festival as a Mean of Mass CommunicationThe article is devote to studding of bard song festival at a context mass media. I compare festival and mean of mass communication, determine bard song as model of media culture and describe festival at a functional aspect of mass information mean.

Maricheva I. V. The Elegiac as Basic Property in Style by P. I. TchaikovskyThe article is devoted to the place and role of elegy in the creative works by P. I. Tchaikovsky. It is noted the inclined to elegiac reflection of composer. Author examines the connection of elegy genre and style of composer.

Prikazchikova E. E. Russian Woman and a Book in Context of a Bibliophylic Myth of the Age of EnligtmentThe article deals with basic display of a bibliophylic myth of the Age of Enligtment in reference to the problems of Russian woman’s brining up and education in XVIII century. Basic aspects of interrelations of a woman and a book are under consideration beginning from realizing the necessity that of rational reading for an enlightened man up to creating educational anthropological Utopias in which the book is considered to play an important role in education of an ideal man. The article underlines principle difference in attitude to the book for woman’s reading in XVIII an XIX centuries.

Rodionov M. S. Information Field of Bylinas of the Kiev CycleIn clause the scientific prospects of research of an information field of the folklore text are considered(examined), the definition of the base term is given and the majorant of an information field of Russian heroic songs is analyzed.

Savina A. A. On Unconventional Means of Expressing Literary Time and Space (on the Example of English Regional Novels)As a complex semantic and structural unity, text presupposes interaction and interdependence of its immanent categories. On the example of English novels of XIX – XX c., the article considers the role of nonce means of expressing literary time and space in creating text polyphony.

Stepanenko O. A. Political Sounding of the Literary Fiction Discourse (German Prose of GDR)The article deals with the peculiarities of the literary fiction discourse typical for German prose of GDR. Special attention is paid to the fact that in a totalitarian society political and literary fiction discourses have some features in common. The author comes to the conclusion that this phenomenon can be explained by writers efforts to represent historical reality true to life.

Khayrullina D. D. The Concept ‘Fire’ in English and Tatar Linguistic Consciousness (on the Basis of Associative Experiment)The article dwells on the associative field of the universal concept ‘fire’ in English and Tatar languages, investigates its common and specific cognitive features in different conceptual spheres.

Khrushcheva O. A. Phrasal Fusion as a Subtype of Telescoped WordsThe article gives the analysis of newly formed units in the system of telescoped words in the modern English language, their origin and typical features. One of the most important features of the units under discussion is their emotional, comic orientation and limited usage that is typical only to informal discourse.

Page 101: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

156Khusnetdinova R. YA. The Study and Classification of the Impersonal (non-subjective) Sentences in the Bashkir LanguageIn the Bashkir language the one-component sentences signifying a processes and conditions which are independent from an active figure (a figure-independent characteristic) were called impersonal (non-subjective) sentences. The matter of study of these sentences was widely considered in modern linguistic science, but there was a lot of disputable clauses of them in Turkic linguistics. In this article briefly reviewed the history of study and classification of impersonal sentences.

Sherstkova I. A. Semantic Structure of Left-position Actant of English Verbs of ImaginationIn this article the problem of semantic analysis of the meaning of English verbs of imagination is solved within the framework of the method of semantic interpretation. The method involves working out the meta-language that can be applied to the analyzed group of words. Thanks to this method, it becomes possible to find out the semantic structure of the left-position actant of the verbs under analysis through the set of its constitutive elements.

Shcerbakova T. V. Anomalies of the Form and Content in the Commercial NominationAnomal cases in the fielol of artificial nomination (on example of the commercial enterprises names of Tyumen) are analysed and classified in the article. Their linking with the concept of case as a motive of creation of these nomination is found out. The advice for the best choice for the enterprise nomination are given.

Yuzdova L. P. Adverbial Qualitative Phraseological Units as the Means of the Reflection of the Russian language Picture of the WorldThe article deals with two levels of the language picture of the world, particularly Russian phraseological picture of the world. These levels are considered at the example of adverbial phraseological units of qualitative semantics. To distract the peculiarity of Russian phraseological units there is used the peculiarative method of research, announced in the article for the first time.

Yunusova F. B. The Folklore Motivs in Modern Bashkir EssaysThe article is devoted to a demonstration of folk art specimens in modern Bashkir essays. Analysed are the essays by S. Badretdinov, S. Imangylov, S. Povarisov and R. Sultangareev. It is the author’s belief that application of folklore motivs in writing essays renders a work peculiar and original enhancing its artistic value and signiticance.

Pechagina T. V. Colour Names as a Way of Realizing Concepts ‘Good’ and ‘Evil’The concepts ‘good’ and ‘evil’ are analysed on the example of J. K. Rowling’s novels («Harry Potter and the Sorcerer’s Stone», «Harry Potter and the Chamber of Secrets») and U. Le Guin’s novels («The Wizard of Earthsea», «The Tombs of Atuan»). Colour names are discussed within linguistic and cultural approach.

Shelhovskaya N. I. Verb Categorization in Modern LanguagesThe article deals with some aspects of the verb categorization in modern languages. The author researches verb categorization in Russian and French, gives examples from German and English.

Page 102: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

157

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

Александров Леонид Геннадьевич – кандидат философских наук, доцент кафедры теории массовых коммуникаций Челябинского государственного университета.

[email protected]

Алексеева Мария Леонардовна – кандидат филологических наук, доцент кафедры немецкой филологии Уральского государственного педагогического университета.

[email protected]

Арсланова Елена Рафгатовна – старший преподаватель кафедры иностранных язы-ков Челябинской государственной медицинской академии, аспирант кафедры немец-кого языка Челябинского государственного университета.

[email protected]

Богатырёв Всеволод Юрьевич – кандидат искусствоведения, доцент кафедры вокала и музыкального воспитания Санкт-Петербургской театральной академии (СПбГАТИ).

[email protected]

Васильева Надежда Васильевна – кандидат искусствоведения, доцент, сотрудник комитета по культуре администрации г. Саратова.

[email protected]

Воейкова Анна Андреевна – аспирант Института языкознания РАН[email protected]

Жантурина Бахыт Нурмухановна – кандидат филологических наук, доцент кафе-дры грамматики Московского педагогического государственного университета.

[email protected]

Житенев Александр Анатольевич – кандидат филологических наук, доцент кафе-дры русской литературы XX века Воронежского государственного университета.

[email protected]

Зверева Яна Васильевна – ассистент кафедры иностранных языков Института го-сударства и права Тюменского государственного университета.

[email protected] , [email protected]

Игошина Татьяна Сергеевна – аспирант, старший преподаватель кафедры графиче-ского дизайна Уральской государственной архитектурно-художественной академии.

[email protected]

Киршин Борис Николаевич – кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики, декан факультета журналистики Челябинского государственного уни-верситета.

[email protected]

Кихтан Валентина Вениаминовна – кандидат филологических наук, доцент, препо-даватель кафедры журналистики Ростовского государственного экономического уни-верситета (РИНХ).

[email protected]

Красникова Татьяна Николаевна – кандидат искусствоведения, профессор кафе-дры гармонии и сольфеджио РАМ им. Гнесиных.

[email protected]

Page 103: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

158

Кузьмина Ирина Сергеевна – аспирант кафедры теории массовых коммуникаций Челябинского государственного университета.

[email protected]

Маричева Ирина Владимировна – старший преподаватель кафедры истории, те-ории музыки и композиции Челябинского государственного института музыки им. П. И. Чайковского.

[email protected]

Печагина Татьяна Владимировна – аспирант, ассистент кафедры теории языка фи-лологического факультета Челябинского государственного университета.

[email protected]

Приказчикова Елена Евгеньевна – кандидат филологических наук, доцент кафе-дры фольклора и древней литературы Уральского государственного университета.

[email protected].

Родионов Михаил Сергеевич – кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы Челябинского государственного университета.

[email protected]

Савина Анна Александровна – ассистент кафедры основ английского языка Ни-жегородского государственного лингвистического университета им. Н. А. Добролю-бова.

[email protected]

Сарасов Евгений Александрович – кандидат политических наук, старший препо-даватель факультета журналистики Челябинского государственного университета.

[email protected]

Степаненко Ольга Александровна – кандидат филологических наук, доцент кафе-дры немецкой филологии Курганского государственного университета, докторант ка-федры германской филологии РГПУ им. А. И. Герцена.

[email protected]

Хайруллина Динара Дилшатовна – преподаватель кафедры иностранных языков филиала Казанского государственного университета в г. Набережные Челны, аспирант кафедры контрастивной лингвистики и переводоведения Татарского государственного гуманитарно-педагогического университета г. Казани.

[email protected]

Хамитова Нафиса Радиковна – аспирант Стерлитамакской государственной педаго-гической академии им. Зайнаб Биишевой, г. Стерлитамак, Республика Башкортостан.

[email protected]

Харченко Елена Владимировна – доктор филологических наук, зав. кафедрой куль-туры речи и профессионального общения Южно-Уральского государственного уни-верситета.

[email protected]

Хрущева Оксана Александровна – соискатель кафедры теории языка Челябинского государственного университета, ассистент кафедры английской филологии и методи-ки преподавания английского языка Оренбургского государственного университета.

[email protected]

Page 104: РУССКАЯ ЖЕНЩИНА И КНИГА В КОНТЕКСТЕ БИБЛИОФИЛИЧЕСКОГО МИФА ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

159

Хуснетдинова Рамиля Янсафовна – кандидат филологических наук, доцент кафедры башкирского и общего языкознания Башкирского государственного университета.

[email protected]

Чевела Ольга Всеволодовна – кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Казанского высшего артиллерийского командного училища (военного института).

[email protected]

Шелховская Нина Ивановна – кандидат филологических наук, доцент кафедры теории языка Челябинского государственного университета.

[email protected]

Шерсткова Ирина Александровна – аспирант, ассистент кафедры межкультурной коммуникации и перевода Башкирского государственного педагогического универси-тета им. М. Акмуллы.

[email protected]

Шкатова Людмила Александровна – доктор филологических наук, профессор ка-федры теории языка Челябинского государственного университета.

[email protected]

Щербакова Татьяна Владимировна – аспирант кафедры русского языка Тюмен-ского государственного университета.

[email protected]

Юздова Людмила Павловна – кандидат филологических наук, старший научный сотрудник кафедры русского языка и методики преподавания русского языка Челябин-ского государственного педагогического университета.

[email protected]

Юнусова Фирдаус Бариевна – научный сотрудник отдела литературоведения Ин-ститута истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН.

[email protected]