/ 0 3 9 )

В. В. Мартынов

В ЦЕНТРЕ СОЗНАНИЯ

ЧЕЛОВЕКА

МИНСКБГУ

2009

УДК 811.1-112 ББК 81

М29

Р е ц е н з е н т доктор филологических наук,

профессор Е. Н. Руденко

Мартынов, В. В.М29 В центре сознания человека / В. В. Мартынов. - Минск : БГУ,

2009. -2 7 2 с.18ВИ 978-985-518-132-4.

Монография является итоговым трудом автора и включает его исследова­ния в разных областях лингвистики (этимология, историческая семантика, славяно-неславянские контакты) и искусственного интеллекта, а также обра­зец художественной прозы.

Книга предназначена для широкого круга читателей: гуманитариев (фило­логов, историков, этнографов), специалистов по искусственному интеллекту, студентов, магистрантов, аспирантов и всех интересующихся природой и ис­торией языка.

УДК 811.1-112 ББК 81

18ВК 978-985-518-132-4О Мартынов В. В., 2009 © БГУ, 2009

О Викторе Владимировиче Мартынове

Мы познакомились с Виктором Владимировичем Мар­тыновым несколько десятилетий назад, когда он воз­главлял отдел общего и славянского языкознания Института языкознания АН БССР, а мы, Е. Руденко и А. Гордей, были аспирантами Академии наук. Конечно, печатные работы В. В. Мартынова были известны нам со студенческой скамьи и стали образцом для подража­ния на будущее, поскольку А. Гордей занимался проб­лемами искусственного интеллекта, а Е. Руденко - эти­мологией и историей языка.

Виктор Владимирович Мартынов родился 25 января 1924 г. в городе Одесса. В 18 лет ушел на фронт и воевал простым пехотинцем, - им написаны трога­тельные воспоминания о юном солдате среди ужасов войны.

В 1948 г. В. В. Мартынов окончил Одесский университет, в 1951-м - аспи­рантуру по славистике при Львовском университете. В 1952-1960 гг. был за­ведующим кафедрой иностранных языков Одесского университета, а с 1960 г. переехал в Минск и работал в Институте языкознания Академии наук БССР, где с 1962 по 1990 г. заведовал отделом общего и славянского языкознания. В 1969 г. Виктор Владимирович защитил докторскую диссертацию на тему «Сла­вяно-германское лексическое взаимодействие древнейшей поры. К проблеме прародины славян», в 1971 г. стал профессором.

Доктор филологических наук, профессор В. В. Мартынов - автор более 20 книг и брошюр, более 200 статей (список трудов приведен в настоящем из­дании). Его ранние научные интересы были связаны с литературоведением и анализом художественного текста. В частности, В. В. Мартынову принадлежит ряд серьезных исследований о творчестве польского поэта Юлиуша Словацко­го. Названия этих работ не включены в библиографию по желанию автора: Виктор Владимирович счел, что его последующие научные интересы слишком далеко отстоят от ранних научных опытов.

Три темы наиболее близки профессору В. В. Мартынову. Первая касается белорусистики. С 1969 г. В. В. Мартынов - редактор и соавтор многотомного «Этымалапчнага слоушка беларускай мовы» (т. 1-7, 1978-1991). Материалы трех кандидатских диссертаций по диалектной лексикографии, подготовлен­ных под научным руководством В. В. Мартынова, обобщены в коллективной монографии «Лекска Палесся у прасторы 1 часе» (1971). Два других коллекти­ва, которые он возглавлял, подготовили монографии по современному белорус­скому языку «Марфемная дыстрыбуцыя у беларускай мове. Дзеяслоу» (1967) и «Словаутваральная сютэма сучаснай беларускай мовы» (семантико-словообра- зовательный анализ имен), а также новый тип словарей: «Канкарданс белару­скай мовы 19 ст.» и «Канкардансы беларуск1х шсьменшкау. Канкарданс Кузь­мы Чорнага» (не издан).

3

Вторая тема - славистическая, - выявление глоттогенеза и онтогенеза сла­вян. Виктор Владимирович - признанный авторитет и классик в области ком­паративистики и славистики. В монографиях «Славяно-германское лексиче­ское взаимодействие древнейшей поры. К проблеме прародины славян» (1963), «Язык в пространстве и времени. К проблеме глоттогенеза славян» (1983) и ряде других, более поздних книг и статей, в докладах на международных съез­дах славистов в Софии, Варшаве, Любляне, Киеве, Братиславе В. В. Мартынов снова и снова обращается к вопросам происхождения славянской лексики, славяно-неславянских контактов, становления праславянского языка в лингво­культурном аспекте. Именно этой проблематике посвящен первый раздел его монографии - «Кельто-славянские этноязыковые контакты».

Третье направление исследований В. В. Мартынова представлено в настоящем издании наиболее полно, и это соответствовало желанию автора. Лишь в 60-е гг. XX ст. в научной среде возникло понимание того, что без структурализации зна­ний создать искусственный интеллект невозможно. Однако добиться этого ин­туитивными эвристическими приемами не удалось, а как применить к столь сложной проблематике дедуктивные методы - никто не знал. До появления работ Виктора Владимировича погружение знаний в формализмы представления оста­валось за границами рационального познания мира. Опираясь на взаимосвязи лингвистики с семиологией, праксиологией и теорией информации, ученый предложил способ «исчисления языковых смыслов». В монографии «Кибернети­ка. Семиотика. Лингвистика» (1966) им излагаются основы и перспективы дедук­тивной семиологии, а его следующая большая работа «Семиологические основы информатики» (1974) уже содержит прототип универсального семантического кода (УСК) как средства снятия неопределеннозначности естественного языка. Первую версию УСК, описанную в одноименной монографии (1977), автор со­вершенствует в ряде последующих публикаций, одна из которых представлена во втором разделе книги «Основы семантического кодирования. Опыт представле­ния и преобразования знаний». Текст третьего раздела «Основы семантического кодирования. Язык и метаязык. Перспективы информатики» публикуется впер­вые. Неиссякаемый интерес к проблемам непротиворечивого описания естест­венного языка В. В. Мартынов проявляет и как руководитель центра «Семанти­ка», и как председатель Белорусского общества искусственного интеллекта.

Виктор Владимирович Мартынов занесен в «Книгу почета» Соединенных Штатов Америки (1989). В 1990 г. ему присвоено звание Заслуженный деятель науки БССР. В 1993 г. он объявлен Международным биографическим центром в Кембридже «человеком века» и удостоен самой престижной «награды XX сто­летия за достижения», которая присуждается раз в столетие.

Под руководством профессора В. В. Мартынова защищено 17 кандидат­ских диссертаций и 4 докторские. Виктор Владимирович был у нас научным консультантом по докторским диссертациям, и мы гордимся тем, что он был и остается нашим Учителем.

Профессор Е. В. Руденко, профессор А. Н. Гордей

ВОЗВРАЩАЯСЬ К ПРОШЛОМУ. КЕАМО-СААВЯНСКИЕ

ЭТНОЯЗЫКОВЫЕ КОНТАКТЫ'

Известная схема пространственного распределения индоевропейских языков в виде пересекающихся колец (схема Шмидта - Хирта) и тем бо­лее ее перенос на карту Европы (схема Сулимирского) способствуют возникновению ряда иллюзий (С2екапо\Узк1, 1957, 78-79). Особенно это касается взаиморасположения кельтов и славян. Поэтому сразу же следу­ет указать на более реалистическую для своего времени картографию К. Яжджевского (речь идет о картах его атласа, перекрывающих период времени от 5 до 8 страниц (1агс12е^8к1, 1949, 5-8). В дальнейшем мы ос­тановимся на более точном, узко ориентированном пространственном представлении, направленном на этнолингвистические контакты славян и кельтов.

Поставленная задача в значительной мере касается известной про­блемы прародины славян. Основные достижения в этой области при­надлежат польским лингвистам и археологам, о которых нам приходи­лось много писать. Поэтому мы не намерены повторять уже известное и если все же в какой-то мере это будет сделано, то оно коснется только конкретных вопросов, в отношении которых требуются некоторые уточ­нения, что в первую очередь по разным причинам касается кельто­славянских контактов, разработанных, сравнительно с другими, заметно хуже. И здесь мы считаем целесообразным остановиться на кельтской проблеме, минуя достаточно сложную общеиталийскую тематику.

Миграция кельтов началась, по имеющимся данным, в VIII в. до н. э., но нас интересует время территориального сближения со славянами, по крайней мере в пределах научной достоверности, которая определяется

-------------------:---------------------------------------------------------------------------------------------1 ---------------------------------------------------------------:-------------------------------------------------

1 Более ранняя версия данного текста опубликована в кн.: Мовазнауства. .Штаратура. Культуралопя. Фалькларыстыка: даклады беларускай дэлегацьй на XIII М1жнарод- ным з’ездзе славютау, Любляна, 2003 / НАН Беларусь Беларусю кам!тэт славютау. Мшск: Беларуская навука, 2003. С. 87-104.

5

1У-Ш вв. до н.э., когда активное кельтское племя боев проникло в Че­хию, Словакию и через Моравские ворота в Польшу. Литература про­блемы основательно представлена К. Ловмяньским (Ьо\угшап8к1, 1964, 192-194), который отметил особый вклад Я. Розен-Пшеворской: ею было представлено подробное описание кельтских захоронений в трех пунктах польской территории между нижней Одрой и нижней Вислой. Именно она, работая непосредственно на территориях захоронений, подчеркнула во введении в монографию: «Вклад кельтов в культуру населения буду­щей Польши оказался значительно большим, чем до сих пор предполага­лось. И проявился он во всех областях культуры» (Козеп-Ргее^огзка, 1964, 8-49). Эти доказательства сыграли большую роль и при решении нашей проблемы, поскольку способствовали постепенному отказу от тенденции отрицания наличия славянского населения между Вислой и Одрой, А непосредственно для нашей работы они к тому же недвусмыс­ленно определили место славяно-кельтских контактов, сняв таким обра­зом иллюзию их отсутствия. Эта ситуация была закреплена на картах, вошедших в монографию Ю. В. Кухаренко «Археология Польши». Об­ращаем особое внимание на схему распространения культур ранне- и среднелатенского времени (400-125 до н. э.) (Кухаренко, 1969, 101-106). На схеме отмечена временная параллельность кельтских памятников в Силезии и Малопольше и памятников ясторфской (германской) культу­ры, основной район распространения которой находился за пределами Польши. На схеме распространения культур позднелатинского времени кельтские памятники на юге (между нижней Одрой и нижней Вислой) расширили свою территорию. Таким образом, был рассеян туман отсут­ствия кельто-славянских контактов, который в свое время вызвал отри­цательную позицию Фасмера в вопросе кельто-славянской зоны, заста­вил Шахматова перенести место возможных контактов на балтийский восток, что фактически оправдало его отрицательное отношение к работе Шахматова в целом. Возникла ситуация, когда любые этимологии на балтославянском материале утрачивали свою убедительность по прин­ципу «этого не может быть», ибо это не могло быть на данной террито­рии. Известная отрицательная оценка этимологий Шахматова со стороны Фасмера и Буги оправдывалась неэтимологическими соображениями. К тому же авторитет критиков надолго закрыл доступ к работе Шахматова. В свое время мы уже обращали внимание на эту ситуацию, когда писали: «Критика была вызвана не столько этимологиями Шахматова, сколько неудачной попыткой локализовать славяно-кельтские контакты в бас­сейне Немана, что решительно противоречило уже известным в то время данным» (Мартынов, 1983, 35). На одном из примеров можно показать,

6

что Фасмер даже не считал необходимым приводить какие-либо аргу­менты в пользу отрицания этимологий Шахматова. Так он писал: «О за­имствовании славянских слов из кельтских вопреки Шахматову (АШРЬ, 33, 92), Файсту (\Уи8, 6, 45), Микколе (РФВ, 48, 273) не может быть и речи» (Фасмер, 1971, III, 676). Значительно мягче поступил Буга. Свой отзыв о работе в целом он начал следующим образом: «Славянская пра­родина обычно рассматривается как расположенная между средней Вис­лой на западе и Днепром на востоке, Карпатами на юге и Припятью на севере. Шахматов переносит прародину славян на север от расположения ,балтов, т. е. в бассейн Западной Двины и нижнего течения Немана. Этот подход встретит во многих случаях трудности» (Ви§а, 1913,5, 496).

Интересно отметить, что пример, который имел в виду Фасмер, от­вергая возможность славянского заимствования из кельтского - ирл. $1иа§ ’отряд’, (е§-Ъаск ‘домочадцы’ (*^е§о5^ои§о), - поддержал такой осто­рожный исследователь, как Лер-Сплавинский (Ье11г-8р1ашп8к1, 1956, 36).

Разумеется, список Шахматова подлежит тщательной проверке, но уже сейчас можно назвать несколько слов, этимология которых вполне надежна. Занимаясь решением лингвистических проблем, Шахматов по­считал возможным принять на веру преобладающее в его время решение проблем археологических.

Попытку особого рассмотрения проблемы демонстрирует Г. Налепа. Он обращает внимание на то, что «старое соседство между германским, славянским и балтийским языковыми областями и их языковые обмены являются вполне натуральными» (Ыа1ера, 1967, 91), замечая, что «еще не изученным фактом является то, что до сих пор многие надежные сравне­ния между кельтскими и балтийскими (соответственно балтославянски- ми) языками нуждаются в объяснении» (1Ча1ера, 1967, 91). В связи с этим предлагается некоторый список соотнесения кельтских языков со славян­скими и балтийскими, причем обнаруживается интересный факт: кельто­славянская близость определяется только для 15 из 52 примеров. Причи­ны этого достаточно прозрачны. Схема 1.1, предложенная В. В. Марты­новым (1983), показывает разное состояние для пяти основных индоевро­пейских групп.

На схеме 1.1 видно, что исходное протобалтийское языковое состоя­ние в процессе развития обогащается италийскими, иранскими, герман­скими и кельтскими ингредиентными и контактными наслоениями. По­этому кельто-славянские отношения как крайние в системе требуют фик­сации максимального разброса (несовпадения) между ними. Построение такого рода сеток предполагает неожиданные результаты, которые могут быть получены при изучении комбинаторных реализаций.

7

Схема 1.1

Протобалтийское языковое состояние 1 1

Западно-балтийское языковое Восточно-балтийское языко­состояние вое состояние

1 * ----------------- италийцы ХН-1Х вв. до н. э.Протославянское языковое со­стояние

1 *иранцы VIII—V вв. до н. э.

Праславянское языковое ^ ------- германцы V—III вв. до н. э.состояние Ч-.......... кельты

Исходя из этих соображений, мы обращаемся к кельто-славянским отношениям как замыкающей паре индоевропейского континуума.

Сейчас мы попробуем рассмотреть эту проблематику, исходя из истори­чески зафиксированного положения участников относительно друг друга.

Обратимся к загадочной истории славянских «Письмен черноризца Храбра». Этот памятник открывается следующим высказыванием автора: «...прежде славяне, когда были язычниками, не имели письмен, но чита­ли и гадали с помощью черт и резов». Таким образом очевидно, что «письмена», о которых идет речь, предназначались для сакральных дей­ствий. Комментатор обращает внимание на связь автора с Великой Мо­равией, ибо последний отмечает, что славяне пытались записывать сла­вянскую речь «римскими», т. е. латинскими буквами: «практика, имев­шая место в первой половине IX века именно в Великой Моравии и на соседних с ней западнославянских территориях» (Мартынов, 2001, 237).

Вернемся к начальным словам черноризца Храбра. Что такое в самом деле язык «черт и резов»? Этот язык имеет единственную надежную па­раллель в так называемой огамической письменности, в отношении ко­торой отмечается, что она не имела аналогов, представляла собой кельт­ские письмена в виде двух базовых знаков и их комбинаторики. Эти зна­ки сводились к точечным насечкам (резам) (от одной до пяти для разных гласных) и чертам (от одной до пяти по разным сторонам линии раздела или при ее пересечении.

Уникальность огамического письма сочетается с его мифологическим происхождением, связанным с Огмиосом, богом мертвых, сопровождав­шим усопших с посохом и луком. Огамическое письмо использовалось главным образом для надгробных надписей.

Возвращаясь к «чертам и резам», мы вскрываем внутреннее значение этих слов, которые фактически используются как синонимы. Ср. ст.-слав.

чръта 'черта, линия’ и др.-рус. чьрта ’нарезка, резец1, чеш. сеП 'черт, злой дух’, словац. сеМ ’то же’, в.-луж. сеП ’то же’, н.луж. саП ’то же’, польск. сгаН 'то же’, кашуб. саП ’то же’, др.-рус. черт ’то же’, укр. чорт ’то же’, бел чорт ’то же’. Этот набор слов с одинаковым значением является про­изводным от сыШ 'черта, линия', значение которых согласовано с маги­чески запретной чертой, не позволяющей ее переступить (Этимологиче­ский словарь, 1977, 4,164-166). Дополнительные комментарии, очевид­но, излишни (8сЬиз1ег-8е^с, 1971, 369-371).

И наконец, сг!-/кг1- реализуются в лат. сыПиз 'укороченный, обрезан­ный', ирл. сег!, кимр. согг 'маленький, короткий' (=*Ы=). Этот вариант нас особенно интересует в связи с его кельтской реализацией.

На славянской языковой почве мы находим семантически связанную лексику, уходящую в глубь мифологического видения. Для того чтобы относительно ясно представить этот процесс, следует сравнить разно­язычное значение слова карачун (< кг(-) в пределах некоторого языкового пространства: 'преждевременная смерть' (< короткая жизнь), 'кривое, су­коватое дерево' (низкорослый человек) 'пост перед колядами', 'злой дух, черт' (зю!),'солнцевороты (зимний и летний)'. Перечисленные значения с разной степенью представимости фиксируются в районах: западнорус­ском, белорусском, словацком, болгарском, румынском, албанском. От­дельным компактным районом выступает район Карпат, что также сви­детельствует о возможности кельтского источника: ср. кельт. сег1, согг (< кг1-) (Этымалапчны слоушк, 1988, 4, 265-266).

Перейдем теперь к изучению конкретных случаев кельто-славянских этноязыковых контактов.

В посмертно опубликованном «Проблемном авторезюме» Олег Ни­колаевич Трубачев писал: «...славяно-кельтские контакты, разработка их следов и их локализация, кажется, могли бы помочь выработать компро­миссный вариант между такими принципиально разными концепциями, как польская автохтоническая теория славянской прародины на Висле и Одере и новый современный вариант дунайской прародины славян, вы­двигаемый автором настоящей книги» (Трубачев, 2003, 7).

В свое время, еще без достаточных для этого оснований, мы поддер­жали концепцию Трубачева, имея в виду возможность параллельного существования славян на Висло-Одерском пространстве и «южных гра­ницах». Олег Николаевич по этому поводу писал: «В. В. Мартынов в своих устных выступлениях отметил актуальность нынешних поисков южных границ праславянского ареала, допуская их паннонскую (приду- найскую) локализацию, в частности славяно-кельтские контакты именно на этой территории» (Трубачев, 2003, 63-64).

Таким образом, речь шла о разновременном продвижении кельтов: с юга на север (дунайская ориентация) и с востока на запад (висло- одерская ориентация). Временной разрыв между ними мы пока не уточ­няли. Более глубокое изучение славяно-кельтских контактов, как пред­положил Трубачев, поможет получить объективный ответ.

Здесь мы ограничимся тем, что нам удалось сделать за последнее время. Как было подтверждено на XIII Международном съезде славистов в Любляне, «славяно-германское лексическое взаимопроникновение древ­нейшей поры (в соответствии с формулировкой Мартынова в моногра­фии 1963 г. - В. М.) отражает соседские контакты населения культуры подклошевых погребений с племенами ясторфской (германской. — В. М.) культуры. Следующий этап в истории славян характеризуется их тесными контактами с кельтами» (Седов, 2003, 4). Продолжая развивать эту мысль, автор пишет: «Одним из надежных свидетельств проживания славян в римском периоде в Висло-Одерском регионе являются лексические сла- визмы, фиксируемые в древнеанглийском языке, основу которого, как известно, составили диалекты англов, саксов и ютов... Очевидно, что в Ш-1У вв. саксы и англы междуречья Одера и Эльбы контактировали со славянами» (Седов, 2003,15).

К сожалению, мы не имели доказательств наличия или отсутствия контактов между кельтами и славянами в условиях до раннего латена (вУ-1У вв. до н. э.). Ответ на этот вопрос целиком зависел от определения географического положения кельтов в то время. По словам Яна Филипа, «начиная с У в. до н. э. название «кельты» быстро распространялось в тогдашней Европе. Но то, что было до У в., долго оставалось загадкой» (Филип, 1961, 11).

Во многом загадкой по-прежнему остается вклад кельтской культуры в восточноевропейские территории, «...с конца 6 века в них появляются греческие привозные изделия, в середине тысячелетия в инвентаре все больше заметно влияние средиземноморских зрелых культур» (Филип, 1961,20).

Однако прежде чем в достаточной мере изучить греческую состав­ляющую, необходимо вернуться к почти одновременной с ней кельтской. Здесь нас ждут неожиданности.

Для того чтобы привести имевшиеся данные к возможно полному виду, необходимо сопоставить традиционные кельтизмы у славян с известными главным образом по работам Ю. Покорного (Рокоту, 1938; Рокоту, 1959) и богатой фактами книги Е. Налепы (№1ера, 1967). Сопоставляя их с рабо­той, проведенной нами, мы обнаруживаем значительные несовпадения (см. Мартынов, 2003), ср. также (Мартынов, 1983) с учетом известных работ А. А. Шахматова, Т. Лер-Сплавинского, В. Махека, М. Рудницкого и кри­тики первого из них со стороны М. Фасмера и К. Буги.

10

Рассмотрим в качестве примера вост.-слав. колтун 'длинные жесткие волосы на голове у мужчины’. При этом обратим внимание на соответст­венно кашубскую и древнеирландскую параллели каЫип и са1агк. То, что последнее полностью совпадает с предшествующей, подтверждается ци­татой из книги Яна Филипа о кельтской манере смазывать волосы каким- то известковым раствором.

Архаическую кашубскую форму как вряд ли следует рассматривать как безаффиксную. Скорее всего, она отражает свое первичное значение ’кельт'. Ср. кельтские названия племен Са1ей, СаЫез, которые К. Мошин- ский связывал с древнегреческим каХщга (МозгунвИ, 1957, 286). Что ка­сается каш. каЫип, то эта форма предполагает соответствующее глаголь­ное образование типа польск. Иекас (Роро\у$ка-ТаЬог$ка, 1998, 46-48).

Переходим теперь к рассмотрению «верной мысли» Шафарика о том, что волохи - это кельты (Трубачев, 2003, 45), что в дальнейшем подкре­пляется решением проблемы невров и в целом получает гармоничное представление кельтского этнонима Уо1сае (волохи < волки) (Трубачев, 2003, 49). Последствия этого заключения оказываются весьма значимы­ми. Они отражают первичную ситуацию в регионе Карпат и Татр после проникновения кельтов из Подунавья. В первую очередь это касается по­следующих многократных кочевых переселений волохов.

Обратим внимание на карты, представленные Г. П. Клепиковой в ее монографии «Славянская пастушеская терминология. Ее генезис и рас­пространение в языках карпатского ареала» (М., 1974. 18-20). Схемати­чески эти события представляются следующим образом.

Схема 1.2

Кашубы Венеты (< Волохов)

Припять Южный Буг

Подунавье(кельты)

Оксывская культура

Карпаты ------------ ► Т атр ы

(Вольки < Кельтов)

Волохи (< Вольки)

Пути передвижения «валашских» пастухов могут рассматриваться как результат похода кельтов от карпатского ареала в обход его с выходом на Припять и Южный Буг. Именно такая направленность кельтов помогает нам понять проблему их проникновения на Балтику под именем венетов (МПе^зк!, 1993, 323-357).

11

Римские авторы не оставляют никаких сомнений в появлении венетов на Балтийском побережье. Кельтское происхождение последних под- 5 тверждается галльским племенем венетов, зафиксированным в известном труде Юлия Цезаря. В дальнейшем это имя было перенесено на славян, которые заняли часть территории оксывской культуры (современные ка­шубы и их окружение).

В заключение обратимся к двум заметным фигурам кельтской мифо­логии и их балтославянским соответствиям. Мы имеем в виду др,-ирл. а( ЪаШ 'умирает', кимр. Ъа11и ’то же’, ст.-сл. жаль 'гробница', др.-прусск. §аИап ’смерть’. (Ср. жля в «Слове о полку Игореве» и ОШтё - воплоще­ние смерти (Топоров, 1979, 142-143)), др.-ирл. Маска ’влажная, тучная, плодородная' - Мокозь 'влажная, сырая земля'. Кроме этих значений, Маска входит в военную группу женских божеств, а Мокозъ - в ряд за- 1 претов, связанных с женским трудом (см. соответственно (Ко1у§шпе, I 1997, 367-372; Иванов, Топоров, 1983,182,187,189 , 192-193, 194-195).

К числу других (параллельных) характеристик Моко§1 можно отнести персонажи словенской колдуньи Мокозкг или русской Бабы-яги. Здесь мы обращаем внимание на славянскую анаграмму 1а§-Оа] (ср. др.-иран. уагаШ 'божество', уаг 'приносить в жертву’. Обращаем внимание и на другую известную аналогию: М ать сыра земля - Агзйи 8ига АпаЬка (сы­рая - сильная).

И наконец, последнее, не менее важное. Колыгин пишет, что балто- славянские теонимы Белобог - Чернобог семантически полностью соот­ветствуют кельтским А1Ыо - ОиЪпо. При этом он замечает: «Универ­сальность элементарной оппозиции заставляет быть предельно внима­тельным при реконструкции, чтобы не принять типологическое сходство за генетическое» (Колыгин, 1997, 16).

Сейчас, когда мы знаем о кельтском происхождении этих корреляций в кашубской зоне и ближайшем окружении, нет необходимости видеть в этом другие возможные причины. Тем более что представленная нами схема демонстрирует движение кельтов от Подунавья к прибалтийским ке л ьтам-венетам.

1.1. Оружие и жилище

1.1.1. К1асИуо, ЫадьпьсьЧеш. ИасЦуо 'молот’, словац. ШосИуо 'то же', словен. ЫасЦуо ’то же’.

Обращает на себя внимание, что остальные фиксации слова встречаются непоследовательно в соседних говорах (серб.-хорв.-кайковское погра- ничье со словенским, польск.-силезское пограничье с чешским).

12

П пеходя к чисто семантической составляющей, обращаем вниманиепоследовательное значение 'молот', хотя родственное кЫъпъсь пока-

и^вает значение ’секира’, что свидетельствует об утрате одного из них. Считаем возможным определить исконное значение как 'меч'. Учитывая колоссальную распространенность артефакта 'меч' и наличие для него в Европе в лице прагерм. те!да (гот. теЫ и прасл. тесь (тъсъ) (первоис­точник, очевидно, восточного происхождения), можно считать, что Ыа- сЦ\ю имело то же значение. Это подтверждается следующими генетиче­ски совпадающими кельтскими названиями: др.-ирл. с1аШеЪ ’меч’, кимр. с1есШ{'то же', этимологически тождественными лат. §1асИи5 (Этимологи­ческий словарь, 1983, 9, 177—178).

Итак, слав. к1аШуо ограничено кельтским ареалом, а его значение совпадает со значениями кельтских слов. В то же время славянское кШъпъсь повторяет это кельтское значение (ср. сказочный эпитет меча Бовы) (Преображенский, 1910-1914, II, 310). Появление слова кЫъпъсь на русской территории не вполне ясно, но семантика и грамматика его невызывают сомнения.

Еще одно важное обстоятельство обращает на себя внимание. Широ­ко распространенный глагол ЫазП демонстрирует следующие значения: болг. клада 'раскладывать, разжигать костер, огни’, серб.-хорв. класты 'то жс\ чеш. ИазИ 'разжигать огонь' и 'хоронить, погребать', др.-рус. класти 'погребать, хоронить умерших'. Таким образом, мы обнаруживаем значе­ние, явно связанное с погребением путем трупосожжения. Наблюдается также форма Ыадъ 'сокровище', т. е. первоначально ритуальные предме­ты, помещенные с телом захороненного (серб.-хорв. клада 'добро, иму­щество', рус. клад 'ценность, тайно зарытое', бел. клады 'могильный по­гост, кладбище' и др. (Этимологический словарь, 1983, 9, 187-188; Зшкез, 1894, 81-82).

Возвращаясь к понятию ЫасИуо 'меч', мы фиксируем определение, ар­хеологически совпадающее с кельт. ЫаЫеЬ (< ШасЦу-) с тем же значением и совпадением ряда ритуальных характеристик. «Неслучайно, - пишет Я. Филип, - эти мечи появляются в могилах в качестве основной части погребального инвентаря не только в поясе Подунавья, но и в альпий­ской области» (Филип, 1961, 99-101).

1.1.2. КШь

Развитие значения прасл. кШъ (Мартынов, 1980, 161-164) можно представить в виде ретроспекции трех семантических циклов: 'подсобное помещение (кладовая, амбар, погреб)' < 'временное жилое помещение (пристройка)’ < 'хижина, шалаш'. Первый цикл охватывает практически все славянство, ср. болг. клет, макед. клед, серб.-хорв. клет, словен. Ыё1,

13

бел. клецъ, укр. клгть, рус. клеть, польск. (в других славянских языках преобладает уменьшительная форма Ые(ъка, чеш. Мес < Ыесё’ < кЫсё), Второй - преимущественно сербско-хорватскую, русскую, польскую язы­ковую территорию. Третий - тот же ограниченный ареал. Внутреннюю форму в полной мере сохранило лишь серб.-хорв. клет (Шуе! = 'шалащ} хижина, сплетенная из прутьев1). Ср. рус. клеть 'решетка', чеш. Ыес ’пле- тень, небольшой загон для животных', н.-луж. рок1е1 'решетчатая, плете­ная корзина'. На ту же внутреннюю форму указывает прасл. кШъка 'клет­ка для птиц и животных', имеющее рефлексацию во всех славянских языках. На основании всех этих фактов реконструируется прасл. кШъ в значении 'шалаш, составленный из жердей, оплетенных прутьями'. К этому можно добавить, что те же факты свидетельствуют о значении ’плетень, решетка' как исходном. Все остальные значения, в том числе восточнославянские 'амбар, кладовая', оказываются вторичными. Кроме того, они связываются с более поздними срубовыми постройками. По­этому нельзя согласиться с реконструкцией В. Махка, для которого слово кШъ у древних славян означало - как и до сих пор ШёНз у литовцев - са­мостоятельный рубленный из добротных бревен дом, с крепкой крышей, служащий прежде всего складом съестных припасов и мелких хозяйст­венных предметов.

В связи с этим вновь возникает проблема отношения прасл. кШъ к лит. Ыёйз 'амбар, кладовая', латыш. к1ё(з 'то же'. То, что для балтийских форм зафиксированы, сравнительно со славянскими, лишь вторичные (самые поздние) значения, казалось бы, свидетельствует в пользу неис- конности литовских и латышских лексем, их белорусского или польского происхождения. Такая точка зрения была общепринятой, пока Я. Эндзе- лин не подверг сомнению возможность подобного вокализма у лексем, заимствованных из слав. кШъ (ожидалось бы ге вместо ё в литовском и ё в латышском). Во всех последующих работах на основе аргументации Я. Эндзелина принято генетическое тождество балтийских и славянских форм и, следовательно, их балтославянская древность. Такой вывод, одна­ко, никак не согласуется с реконструкцией прасл. кШь 'шалаш, плетень' и поэтому должен подвергнуться пересмотру. Начнем с того, что отмечен­ные закономерности вокалической субституции литовских и латышских славянизмов относятся к старым проникновениям. Можно привести ряд примеров поздних литовских славянизмов с «нерегулярной» фонетиче­ской рефлексацией, что свидетельствует лишь о совпадении в и в. Ср. лит. ЪИёдпаз и Ыё<Апаз бледный', педё1е ’неделя’, §ауёй 'говеть', кШка и др.

Последний пример объясняется уподоблением лит. кШка лит. ЫёИз, однако с равным успехом можно объяснить вокализм ШёПз уподоблени­ем вокализму НёзИ 'раскладывать'.

14

Если приведенная до сих пор аргументация лишь ставила под сомне­ние генетическое тождество прасл. кШ и лит. Ыёпз, то лингвогеогра­фический анализ свидетельствует, как нам представляется, в пользу вто- ричности, неисконности балтийских форм.

На территории Белоруссии лексемы клецъ и свгран, выступая как аб­солютные синонимы, находятся в дополнительном распределении: на востоке до линии Бобруйск - Полоцк полностью преобладает клецъ, на северо-запад от Минска широкая пограничная с Литвой полоса демон­стрирует полное преобладание свгран. Но уже в белорусско-латышском гюграничье отмечается ряд случаев с фиксацией клецъ. Литовская терри­тория как бы продолжает белорусскую. Широкая примыкающая к Бело­руссии полоса до линии Капсукас - Зарасай фиксирует зуггпаз (за ис­ключением небольшого региона в районе Швянчонис, где с лит. Ыёйз со­относится по другую сторону границы бел. клецъ).

Основной ареал распространения Ыёйз занимает центральную зону с полным преобладанием в районе, пограничном с Латвией, и сравнитель­но небольшим массивом преобладания в районе польской границы.

Лингвогеографический анализ в целом показывает вторичный харак­тер Ыёйз. На территории, граничащей с Белоруссией, эта лексема вообще отсутствует, за исключением островка в районе Швянчонис, где она как бы продолжает соответствующий белорусский ареал, следовательно, ее белорусское происхождение должно быть отвергнуто. Остается предпо­ложить проникновение из польского периферийного диалекта, откуда лсксема должна была попасть и в латышский. В польском периферий­ном диалекте также зафиксировано зтгеп (< лит. зуггпаз).

Если признать лит. Ыёйз и латыш. Ыё1з относительно поздним по про­исхождению, то прасл. кШъ нужно считать либо славянской инновацией, либо древним инфильтратом (гезр. заимствованием). Доказать исконность славянской лексемы не удается. Фактически в этом случае в нашем рас­поряжении следующие теоретически возможные варианты решения. Во- первых, кШъ < Ыёй (*ке1-). Из семи зафиксированных у Покорного омо­нимичных корней *ке1- только один имеет продолжение *к1ё, но семан­тика его относится к сфере звукоподражания. Во-вторых, кШъ <*Ыёи-й. Этот вариант был изучен Махком и фактически дал отрицательные ре­зультаты, поскольку приходится в этом случае исходить из первичного значения сжимать, теснить, запирать’, что не соответствует первичнойсемантике славянского слова. В-третьих, кШъ < * Вег- (апофонический вариант */с1ог-й). Семантика прасл. кШъ хорошо соответствует семантике индоевропейского гнезда Вег- ('шатер из жердей', 'решетка'), однако фо­нетика не может быть объяснена, если мы не прибегнем к помощи к/к-

15

дублетов. Мы, однако, могли бы использовать данные третьего варианта, если бы признали прасл. кШъ заимствованным из кентумйого языка. Еще А. А. Шахматов указывал на кельтский источник славянской лексемы. Если абсолютное большинство его примеров было отвергнуто другими исследователями, то этого нельзя сказать о данном. Из кельтских лексем прежде всего имелись в виду др.-ирл. сНшк ’плетень из прутьев, ограда, решетка1, сШкаг ’навес, хижина1, галльск. кШа (франц. сЫ е , прованс. с1ес!а, кат. с1ед.а) ’плетень, решетка’. В отличие от славянской лексиче­ской группы кельтская имеет вполне удовлетворительную индоевропей­скую этимологию и восходит к архетипу /с1еП- (и.-е. е\ > пракельт. ё): гот. кШРга 'хижина, шатер1, др.-греч. %А,18га (*ЫШ 'то же’)> лит. з1Шз 'сеновал, сарай' и др. В основе этой группы индоевропейских паралле­лей лежат глагольные формы с общим значением 'складывать, присло­нять' (*/с1ег~): др.-инд. згауШе, др.-греч. %А,гуф, лат. сИпо и др. Поэтомупервичное значение производных имен (*к1еИ-) может быть восстанов­лено как 'постройки, сложенные из жердей и переплетенные прутьями' (решетчатые конструкции). Дополнительным доказательством родства этих кентумных и сатемных параллелей являются общие для них значе­ния 'лестница' (др.-греч. хАд^а^, др.-в.-нем. ЫеИага, н.-в.-нем. ЬеНег, лит. зШе) и ’плетень’ (ирл. сНшк, латыш. зШз). Все эти сопоставления, число которых можно многократно умножить, свидетельствуют о том,что прасл. кШъ отражает кельтскую фонетику {к < к, е < е!) и семантику. Что касается возражения Фасмера о том, что в случае признания кельт­ского источника мы бы ожидали в славянском *кШъ, то оно построено на недоразумении. Прасл. *кШъ ожидалось бы в случае праславянского заимствования из ирландского, что само по себе совершенно невероятно. Но и.-е. ег > пракельт. ё, следовательно, если признать пракельтский ис­точник (а период славяно-кельтских контактов относится к Ш в. до н. э.), то фонетическая субституция в прасл. кШъ совершенно регулярная.

1.1.3. 8сИь

Ст.-слав, ъититъ 'щит’, болг. щит ’то же', макед штит ’то же’, серб.- хорв. ттит ’то же’, словен. зсИ 'то же’, польск. згсту1 ’то же’, чеш. зШ ’то же’, словац. зШ ’то же’, в.-луж. зкИ ’то же’, н.-луж. зсП ’то же’,рус- щит ’то же’, бел. шчыт 'то же', укр. ьцит ’то же’ соотносимо с др.-прус.йау1ап (<зсауШп) (Мартынов, 2000, 204). Из других индоевропейских параллелей сюда традиционно включают ирл. зсТшк, лат. зсШит ’то ж е '. Первое восходит к *зкеИ, второе - к зкоИот. Таким образом, латинская форма фонетически, морфологически и семантически соответствует др.-прус. зсауШп, а ир­ландская - прасл. зсИъ.

16

Важно отметить, что подобно прасл. Нее (дослав. *1егк-) = (пракельт. *1ек (докельт. *Шк~), прасл зсНъ (дослав. *зкеИ) = пракельт. зке1. (до-

_ _ *ске/0 Иными словами, докельтские (италийско-кельтские *1егк- и келы. /■ ^*зкеИ проникли в западнобалтиискии ареал. В отличие от них прасл. к1е(ь является результатом собственно кельтского проникновения, которое осуществилось после перехода и.-е. ег > кельт, ё.

С увеличением числа таких примеров вероятность их неуклонно рас­тет К тому же в данном случае мы имеем дело с названием оружия, что усиливает культурно-историческую аргументацию в пользу направления влияния. Ср. прасл. Ъгыуа 'броня', восходящее в конечном счете к кельт­скому названию кожаного нагрудника.

1.1.4. 8ейъ1оДр.-рус. седъло, 'седло', болг. седло 'то же', серб.-хорв. седло 'то же', сло-

вен. зёсНо 'то же', чеш. зес11о 'то же', словацк. зесНо 'то же', польск. зюсНо 'то же', в.-луж. зесИо 'то же', н,-луж. зосНо 'то же' (ЕпгуЫорасИзсЬез НапсИэисЬ, 1966, 335; Ф и л и п , 1961, 28-29 , 103, 107-108). Ср. лат. зеНа <зес!1а 'то же', галльск. зесИоп 'то же1. Нет необходимости в предположении калькирования германских форм через Чехию. Имеется в виду гот. зШз 'сидение' и др. Рас­сматриваются в качестве исходных кельтские формы, что подкрепляется за счет знания особо эффективного кельтского коневодства. Известны отно­сящиеся к VII-VI вв. до н. э. захоронения с четырехколесными повозками и богатейшими деталями конской сбруи (Центральная Чехия). Особая про- двинутость кельтского коневодства отражена и в кельтской мифологии. Речь идет о богине Эпоне, галльской покровительнице лошадей. Сохрани­лось ее изображение сидящей боком в седле. Тацит дает высокую оценку галльской коннице. Галлия снабжала римские армии тягловыми и верхо­выми лошадьми. В целом археологические и исторические данные в этом случае оказываются более эффективными, чем лингвистические, хотя галльск. зесПоп также не противоречит этому.

1.2. Внешность

1.2.1. КоШ тъ

Бел. каутун 'болезнь, которую лечили, запустив волосы; скрученные жесткие космы волос; длинные волосы у мужчин', укр. ковтун 'то же', польск. коНип 'то же', чеш. коНип, коЫоип 'то же' (Филип, 1961, 84; 81оке8, 1894, 72). В. Л. Веренич обратил внимание на богато представленные кашубские параллели каНип, как. Он предложил классифицировать весь материал как кашубско-полесскую и полесско-карпатскую изолексы. Г. По-

17

повска-Таборска отметила наличие бессуффиксной формы как 'колтун' и ! то, что в кашубских диалектах имеются параллельные названия колтуна ргказ 'злой дух’. Веренич связал колтун с бел. калдун 'колдун'.

Обращаем внимание на следующие факты: во-первых, кашубские данные не могут быть объяснены заимствованием с востока, как чешско- моравские и словацкие параллели при польском посредничестве; во-вто­рых, подозрение вызывают мифологические ассоциации; в-третьих, нали­чие кашубской формы без суффикса каЫ\ в-четвертых, моравский дублет ко Шип и бел. калдун 'колдун’. Однако особо следует остановиться на том, что в случае исконности польского соответствия ожидалось бы ЫеНип. Необходимо заметить, что это ожидание справедливо только в том слу­чае, если связывать польские формы с польск. ЫеНас 'раскачивать’, что остается не доказанным. Мы полагаем, что распространение лексемы *кок, *ко1(ип шло по направлению чешско-моравское-польско-кашуб- ское-белорусско-украинское. Для такой гипотезы существует следующее основание. Современные территории Чехии, Моравии, Малополыни зани­мало могущественное кельтское племя боев, название которого скрывается в названии Чехии - Богемия (нем. ВбЬтеп). Обращаясь в связи с этим к этнографии кельтов, которые распространились в Ш-1У вв. до н. э. на огромной среднеевропейской территории, мы читаем в книге выдающе­гося кельтолога чешского ученого Яна Филипа следующее: «...мужчины (кельты) мазали себе волосы каким-то известковым раствором, чтобы прическа лучше держалась, а затем зачесывали их назад, что делало их похожими на сатиров. Поэтому-то мы находим в древности упоминание о длинных, жестких (подчеркнуто нами. - В. М.) волосах кельтов». И это еще не все: этнография кельтов находит свое подтверждение в кельтских языках и прежде всего в лучше других сохранившихся данных древнеир­ландского. Ср. др.-ирл. са1аХк, са1ас! 'твердый, жесткий' и кашуб, как 'колтун’. Несомненно, кельтский обычай носил сакральный характер, по­этому другое обозначение колтуна получило название ткав 'злой дух’, а имя самого мага - каЫип ’колдун’. Надежная этимология для последнего, как известно, отсутствует.

1.2.2. Ког8*аПрасл. ког$\а (ст.-сл. краста ’коная болезнь’, болг. краста ’парша, коро­

ста’, макед. краста ’короста, парша, чесотка’, серб.-хорв. краста 'короста, парша, струпья’, словен. кга81;а ’короста, струпья’, рус. короста ’то же', укр. короста 'чесотка’, бел. кароста ’короста, струпья, чесотка’ и др.) (Марты­нов, 1983, 42-43). Соотнесение этих форм с лит. кагзИ ’чесать шерсть, лен’, латыш. каг§1 ’то же’ семантически недопустимо. Значение ’чесать' в смыс­ле 'почесываться, скрести кожу ногтями' выражается в лит. казуН, латыш.

18

Ч С ДрУг°й стороны, обращает на себя внимание ирл. саггасЬ ' ш е л у д и в ы й , покрытый паршой'. В ирландской лексеме легко выделяется наиболее продуктивный суффикс прилагательных -аск , а сагг < *кагз Ложная болезнь, грубая кожа, парша, струпья'. Кельт. кагз- в свою оче-

едь регулярно соотносится с прасл. зых- (рус. шершавый, бел. шар- шыдь 'скрести, делать шершавым', чеш. згсЬу 'грубый, жесткий’ и др.) и балт : лит. зшгШйз 'грубый, жесткий', разшгй 'становиться жестким, шер­шавым'. Сравнение кельтских и славянских форм приводит к необходи­мости реконструкции *когз-/*кгз-. А это в свою очередь указывает на то, что прасл. когз1а отражает кельтскую фонетику и семантику и, следова­тельно, является инфильтратом в праславянском, в то время как прасл. зьгхъ отражает балтийский ингредиент.

1.2.3.1лееСт.-слав, лице 'лицо', болг. лице 'то же', макед. лице 'то же’, серб.-хорв.

чице 'то же', др.-рус. лице 'то же’, укр. лице ’то же', польск. Нее 'то же’, чеш. Псе ’то же’, словац. Псе ’то же', в.-луж. Нсо 'то же', н.-луж. Псе ’то же’ имеет в качестве ближайшей параллели др.-прус. 1ащпап 'щека' < *Шкпап (Мартынов, 2000, 198). Последняя форма могла возникнуть из *ккпап в результате дифтонгизации / на древнепрусской языковой почве. Мы так­же полагаем, что *Нкпап < Нкап как па§пап < па§ап (интервокальное § < §п под влиянием последующего п). Если наша реконструкция правильна, то славянские и прусское слова формально и семантически тождественны: *Икап (ср. р.) = Икот (ср. р.) (< прасл. Псе). Однако в любом случае гене­тическая соотнесенность сравниваемых форм несомненна. Так, *1тк-п~ап и Нее могут различаться ступенью вокализма и «-суффиксацией.

Все же нашу реконструкцию мы считаем предпочтительной, посколь­ку прусские и славянские формы совпадают семантически ('щека') и морфологически (они принадлежат среднему роду). Кроме того, судя по тому, что в славянских примерах реализовалась третья палатализация, их корневую огласовку следует реконструировать как /. С другой стороны, прусский осуществил дифтонгизацию Г (> ег).

В восточнобалтийских диалектах мы не находим следов этих форм: лит. уеМаТ 'щеки', уёШаз 'лицо', ср. польск. роНсгкг 'щеки', латыш, тщз 'щека, лицо', лит. зсгйозШз 'щека’.

Таким образом, есть основание полагать, что в этом случае мы имеем дело со славянопрусской инновацией. Характерно, что за пределами бал- тославянского языкового ареала мы находим единственное соответствие: др.-ирл. 1ессо 'щека’, ирл. 1еаса ’то же' (*1ек < *Шк-).

Др.-рус. усь 'ус, борода', бел. вус 'то же', укр. вус 'то же', польск.'то же', чеш. уоиз 'то же', словац./иг 'то же' (Мартынов, 2001, 238). У юж­ных славян лексема фактически отсутствует. Как во многих аналогичных случаях, переходную форму демонстрирует славянская параллель. Эти данные позволяют усомниться в исконности у<?$. Столь же сомнительны и балтийские фиксации, представленные лишь др.-прус, луато, которое может быть лехитского происхождения. Обращаем внимание также на то, что в ряде славянских языков, где реально существует лексема, ее значение сводится к названию разного рода волосяных покровов (ср. нем. ЗскпигЬаП 'усы', которое датируется лишь XVIII в.). Согласно Льву Диакону, описавшему облик Святослава, киевский князь был безборо­дый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Тако­го рода описание вызвано тем, что в греческом языке, на котором писал Лев Диакон, как и во многих других языках, понятие «усы» отсутствова­ло. Мы можем судить об облике богов и героев древней Славии лишь на основании достаточно скудных средств их изображения. Так, мы знаем, что идол Перуна как первого божества Киевской Руси благодаря лето­писцу достоверно имел «главу сребрену и оусъ златъ». Об облике запад­нославянского божества Свентовита мы знаем благодаря сохранившему­ся каменному изваянию, которое свидетельствует о наличии у него усов.

В настоящее время трудно обозначить территорию распространения традиции ношения усов, однако все же оказывается возможным опреде­лить истоки этой моды. По свидетельству Диодора Сицилийского, знат­ные кельты брили щеки, оставляя такие длинные усы, что закрывали ими рот. Усатая голова кельта зафиксирована в виде известного скульптурно­го изображения из опоки в Чехии (Мшецкие Техровицы).

Эти два этнографических свидетельства подкрепляются третьим лин­гвистическим: др.-ирл. /ез 'волосы на лице и на теле' (< */ат) с законо­мерным переходом ап > е перед последующим 5 и / < и в анлауте. В ре­

зультате /а т < иат (кельт, иат > слав. у<р$ъ).

1.3. Части тела, труд и пища

1.3.1. ВписЬоПрасл. Ъг'ихо, Ьг'ихь (др.-рус. брюхо, рус. брюхо, ст.-укр. брухо 'жи­

вот, желудок’, укр. брухо, бргх, бел. бруха, в.-луж. Ъг]иск 'живот, брюхо', н.~луж. Ъгиск, Ьгиско 'то же', польск. Ъггиско, Ъггиск 'то же', ст.-чеш.

1.2.4. Уфзъ

20

Ьгиск, Ьгиско 'живот, чрево', чеш. ЪНск, словац. Ъгиско 'живот, брюхо’) (Мартынов, 1983, 37). Южнославянские параллели и балтийские соот­ветствия незафиксированы. В качестве источника этих форм можно ука­зать на пракельт. *Ъпизо (и.-е. *Ъкгеизо), восстанавливаемое на основа­нии др.-ирл. Ъги 'живот', вал. Ъги 'брюхо, чрево'. В середине слова после слогового и перед главным закономерно подвергалось лениции (з > к) и совсем исчезло в ирландском, а дифтонг перед ленированным я пал. Та­ким образом, мы здесь имеем дело с пракельтским словом, формально и семантически адекватным праславянскому. Других столь близких соот­ветствий в индоевропейских языках славянское слово не имеет.

1.3.2. Тга§

Прасл. 1га%ъ (ст.-сл. трагъ 'след ноги', болг. траг, макед. трага 'то же', серб.-хорв. траг 'след ноги, наследственность', трага 'порода, проис­хождение’ натрага 'потомство', натраг 'назад, обратно', ст.-серб, трагъ 'потомство’, словен. 1га§ 'след ноги', кашуб. 1га§1, (ге§г 'назад'). Прасла- вянский характер лексической группы, представленной главным образом у южных славян и особенно в сербохорватском, подтверждается также кашубской реликтовой лексемой и внеславянскими лексическими связя­ми. Уже обращалось внимание на чрезвычайную близость славянских форм к кельтским, ср. ирл. 1гащ нога, ступня, шаг’, 1гащ, (гаще 'отпрыск, потомство', Для первого из двух ирландских омонимов существуют па­раллели в других кельтских языках: уэл. ггоед, бретон. 1гоа1 'нога (ступ­ня)'. Что качается ирл. ггащ в значении 'потомство', то оно находится в не совсем понятных отношениях с ирл. 1го% 'роды, потомок’, 1го$аск 'плодо­родный, плодовитый'. Возможно, здесь наблюдается контаминация (гащ 'потомство' и 'роды'. Если считать, что (гащ 'потомство' < (гащ 'на­следственность, след, шаг, нога', то сравнение со славянскими, в первую очередь сербохорватскими, формами обнаруживает два не полностью пе­рекрывающие друг друга семантических ряда: ирл. нога - шаг - *след ступни - ^наследственность - потомство; серб.-хорв. нога - шаг - след ступни - наследственность - потомство. Пропущенные звенья в обоих рядах восстанавливаются, поскольку единство семантического развития легко прослеживается. Кроме того, некоторые не принимавшиеся ранее в расчет факты словенской лексики прямым образом подтверждают пра­вильность восстановления семантического развития. Ср. словен. (га§е 'длинные ноги', что позволяет восстановить для славянского семантиче­ского ряда: нога - шаг. Ирл. 1гащ, в свою очередь, имеет значение 'отход,отступление', что совпадает с серб.-хорв. натраг 'назад, обратно', кашуб.

21

1га%1 'назад'. Все это свидетельствует об удивительно точном совпадении! семантики кельтских и славянских лексем. Различие, в долготе кельт, и 1 слав. (га§- объясняется сокращением предударного вокализма в кельт^ 1 ском в соответствии с правилом Дыбо. *

1.3.3. §а<11оБолг. сало 'сало', серб.-хорв. сало ’то же', словен. за\о ’то же', рус. сало

'то же', бел. сала 'то же', укр. сало 'то же', польск. засНо, чеш. зас11о 'то же’, в.-луж. за<Мо 'то же', как мы полагаем, генетически соотносится с др.- прус, закап (Мартынов, 2000, 203-204). Прежде всего традиционная этимология (засПо < зайШ + суффикс -/о) неправдоподобна, ибо М отта асйошв и И о т т а асй на -1о образуются из первичных глаголов с сохра­нением е-огласовки (рг^сПо < рг^зй, пасф1о < пасф), поэтому ожидалось бы зейей > зесЛо, а не зад\о. От засИИ должно было образоваться *зас1По. Следует также признать гадательными объяснения семантического пере­хода 'садить' > 'сало' (в отличие от 'садить’ > 'сажа'). Поэтому предпочти­тельнее представляются параллели с тем же значением 'сало', хотя фоне­тику корня при соотнесении прасл. засЛо и др.-прус, закап объяснить не­легко. Обращает на себя внимание семантическое и морфологическое тождество славянских и прусской форм (основа среднего рода на -о). Кроме того, фонетический переход -1с1- > -(И- не является беспрецедент­ным (ср. прасл. тосПШ 'молить' и лит. таЫуИ 'тж' и др.). Таким образом, фонетическое различие корней сводится к количеству корневого гласно­го. Дополнительные аргументы в пользу данной этимологии следует ис­кать в италийско-кельтских соответствиях прусской лексемы: лат. зёЬыт 'сало' (< зеЫкот) и ирл. заИИт 'солю', заШ, заИ 'солонина, сало' (< *заШЫ, заШк). Латинская лексема семантически и морфологически сов­падает с древнепрусской, а ирландские формы показывают направление семантической инновации: 'солить' > 'солонина' > 'сало'. Таким образом, каждая из параллелей усиливает надежность каждой другой.

1.3.4. 8ё1аПрасл. зёга 'скорбь’ (ст.-сл. (хорв.-глаг.) се^та 'скорбь', серб.-хорв.

сета, макед. сета, др.-рус. с гкта 'то же') (Мартынов, 1983, 43-44). Прасл. зё1оуай 'скорбить' отыменного происхождения и поэтому не рассматри­вается. Единственной близкой параллелью к прасл. зё1ау зё!оуай является пракельт. заки 'страдание, труд’ (др.-ирл. закк 'страдание, труд'). Однако, во-первых, пракельт. заки является кельтской словообразовательной ин­новацией (зал-Ш, ср. гот. зал-г 'боль, мучение' и др. германские соответст­вия). Во-вторых, семантические сдвиги на славянской языковой почве

22

1

отражают борьбу синонимов (проникшей и исконной лексем). Абсолют­но синонимической к пракельт. втЫ была прасл. т<?ка 'страдание, труд' (болг. мъка 'страдание, труд', серб.-хорв. мука 'то же' и др.; ср. прасл.тфка 'мука (мятое зерно)' и прасл. т<?къ1сь 'мягкий'). Столкновение абсо­лютных синонимов привело к семантическому перераспределению на славянской языковой почве, в результате чего прасл. $ё1а приобрело ближайшее маркированное значение скорбь' (скорбь — душевное страда­ние). О том, что процесс перераспределения проходил именно так, свиде­тельствует следующее отклонение от закономерной семантической пер­вичности южнославянской лексики. Серб.-хорв. скрб приобретает вто­ричное значение 'забота, уход, попечение'. Первичное значение сохраня­ется в восточнославянских языках: рус. скорбь и др. (ср. лит. зкигЪН 'печалиться, скорбеть, зкигЪе скорбь, горе’). Появление вторичного значе­ния у сербохорватской лексемы вызвано тем, что значение 'скорбь' при­обрело серб.-хорв. сета,

Рассмотренный нами пример типичен. Проникновению пракельт. хаНи > нрасл. зё(а привело к разрушению первичной семантической мик­росистемы тдка 'страдание' = акъгЬь 'душевное страдание', элементы ко­торой имеют надежные балтийские соответствия. В результате там, где хё1а приобрело маркированное значение 'скорбь, душевное страдание', хкъгЬь получило вторичное значение 'забота'. В языке-источнике мы чет­ко фиксируем словообразовательную инновацию (зтш < зт-1и).

Фонетическая субституция регулярная {т > ё). Что же касается раз­личий в основе, то славянские глагольные формы зё1и]о, 5ё1оуа11, воз­можно, отражают первичную и-основу исходного имени.

1.4. Природа

1.4.1. Ва^по

Прасл. Ьа§по (рус. багно 'низкое, топкое место', укр. багно 'болото, топь, трясина', бел. багно, багна 'топкое, болотистое место', польск. Ьа8по 'топь, трясина, болото’, чеш. Ьакпо 'болото', словац. Ьакпо 'топь^ большое болото', в.-луж. Ьакпо 'болото, ил', н.-луж. Ъа%по 'болото') (Мар­тынов, 1983, 36). Южнославянские параллели и балтийские соответствия не зафиксированы. Специальный интерес представляет форма Ьа§пъ\ рус. баган 'болото', бел. багон 'непроходимое болото', ст.-укр. баганъ то же, укр. багон 'болотистое, топкое место', н.-луж. Ьа§ап, Ьа§еп 'болото при ключе'. Древность этой формы гарантируется ее фиксацией на пери-

23

ферии северославянского массива. В качестве ее источника можно зать на пракельт. Ьд§ап (*Ъаи§~), восстановлено на основании галл Ьо§ап 'болото, трясина', ср. ирл. Ъо^-аск 'болото' (*Ъи§~). Кельт, о < аи следовательно, *Ъо§ап <Ьащ 'изгиб'. Кельтские формы имеют генетич соотносимую параллель в балтославянском: болг. буга 'трясина, бол< рус. буга 'заливаемый водой низкий берег реки’, латыш. Ьаи§а 'болотое место у реки' (< Ъои§- 'изгиб') (ср. прасл. 1дка 'изгиб реки’ и ’болоти место у реки'). Прасл. Ъа§по, Ьа§пь отражают кельтское развитие корне вокализма (о < аи) и кельтскую суффиксацию, формирующую N01

ё етти й у а среднего рода на -ал. Кроме того, учитывая слабость кель ских безударных гласных, вполне объясним переход *Ъб§ап > Ьа§пъ, Ъа\

1.4.2. -)атаПрасл. ]ата (болг. яма, макед. ]ата, серб.-хорв. ]а т а 'то же', слов

]ата 'яма, пещера', др.-рус. яма , рус. ялш , укр. яма 'яма, могила', бел. ям польск. ]ата ’яма, нора, пещера', чеш . ]ата 'яма', словац. ]ата то же, в. луж.]ата 'яма, пещера', полаб.у'огао 'могила' и др.) (Мартынов, 1983, 3 Лексема не имеет генетических параллелей в балтийских языках. В св время было обращено внимание на формально-семантическую близос к прасл.]ата кельтских форм: др.-ирл. иат 'яма, пещера', ирл. иагт 'нора, пещера, могила'. Эти формы восходят к пракельт. *ота (и.-е. *аита). Г нетическая связь между этими лексемами и прасл. ]ата действительно не может быть доказана, и тем самым доказывается лексическое проникно­вение: пракельт. дта > прасл. фата. Как и в случае прасл. Ъа§по, корне­вое а субституирует кельт, о (< аи).

2ОСНОВЫ СЕМАНТИЧЕСКОГО КОДИРОВАНИЯ.

ОПЫТ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ЗНАНИЙ2

Когда возникло человеческое общество, возник и язык, без которого оно не могло бы существовать. Опыт, передаваемый из поколения в по­коление благодаря языку, превращался в духовную и материальную культуру, формирующую духовный и материальный прогресс. Допись- менную эпоху относят обычно к доистории человечества, поскольку коллективная память людей поддерживалась лишь возможностями непо­средственного общения. Правда, доступ к знаниям был оптимальным, ибо непосредственное общение - лучший способ для этого, но он был недолговечен, ибо общались лишь люди, сосуществующие в ограничен­ном времени и ограниченном пространстве. Таким образом, при опти­мальном доступе к знаниям человек мог рассчитывать лишь на мини­мальное их хранение, ограниченное к тому же возможностями индиви­дуальной (внутренней) памяти.

Понадобилась новая эра, открывшая путь из доистории в историю, фа письменности, для того чтобы возникла внешняя память человечест­ва, не ограниченная индивидуальной памятью человека. Разумеется, эра письменности возникла у ряда древних народов Ближнего Востока, Ин­дии и Китая задолго до «нашей эры». Истоки этих письменностей уходят в глубину тысячелетий и их происхождение часто не прослеживается во­все. Любое человеческое общество проходит эти две стадии своего раз­вития: допиеьменную и письменную. Для новой европейской культуры начало письменности совпало с тем, что мы называем новой эрой, эрой принятия христианства.

Письменность открыла путь науке. Если в XIX—XX вв. стали говорить о веке пара, электричества, наконец, об атомном веке, то при этом как

Ьо.юе ранняя версия данного текста опубликована отдельной книгой: Мартынов В. В.сновы семантического кодирования. Опыт представления и преобразования зна­

нии. Минск: ЕГУ, 2001. 138 с.

25

будто забыли, что не будь эры письменности, не было бы ни одного \М этих веков. Наука без письменности сводится к мифологии и элементатЯ ной технологии. Щ

Возникновение эры письменности (внешней памяти человечества! привело к созданию для нее огромных хранилищ-библиотек. И здесь об! наружился известный парадокс: начиная с некоторой критической точки! дальнейшее увеличение объема внешней памяти ведет к резкому сокраЛ щению доступа к ней. Последствия этого процесса оказались катастроф фическими: в наше время нередки случаи, когда повторение опыта обхо-1 дится дешевле, чем поиск его описания. Отсюда известная максима: но-1 вое - это хорошо забытое старое. !

Итак, если схематически представить основные характеристики двух эр развития человечества, то они будут выглядеть следующим образом (табл. 2.1).

Таблица 2.1

....... ...Э ра.......... Эффективный доступ к знаниям Эффективное хранение знанийДописьменная + -

Письменности __ +

Все указывает на тенденцию появления третьей строки, где в первой 1 и второй колонках появился бы знак «плюс», который открывает, как мо- : жет показаться, эру «безбумажной информации», «компьютерную эру»!

Для того чтобы несовершенство подобного определения стало явным, попробуем аналогичным образом охарактеризовать эру письменности. Письменность определяется не материалом (камень, глина, кожа, бумага) или орудием (острая палочка, кисть, перо, печатный станок). Легко по­нять, что письменность определяется другими показателями, о которых речь впереди. «Безбумажная информация» указывает не на технологию I третьей эры, а на ее идеологию.

Как развивалась письменность? Все древние системы письма возник­ли на основе пиктографии, когда текст представлялся в виде последова­тельности рисунков. В иероглифике, которая сменила пиктографию, еще обнаруживается внешнее сходство с изображением предметов внешнего мира. Так, китайский иероглиф А «жэнь» означает «человек» и напоми­нает движущуюся фигурку. Иногда такого рода сходство сохранялось и на более поздних стадиях развития письма. Например, название фини­кийского слогового знака А «алеф» означает «бык» и напоминает своими очертаниями голову быка, а греческая буква а «альфа», возникшая в ре­зультате преобразования этого знака и передающая звук [а], лишена предметного значения и сходства с быком.

26

Итак, перед нами очевидная последовательность преобразований од­ного типа письменности в другую: пиктография иероглифика сло­говое письмо. На первый взгляд может показаться, что этот эволю­ционный процесс неизбежен. Однако иероглифика сохранялась в ряде мертвых и живых языков, прошедших длительное развитие. Иероглифи­ческое письмо имеет не только недостатки, но и достоинства, которые показывают, что развитие письменности могло пойти и иным путем.

Буквы кодируют звуки речи, и, следовательно, для представления текста используется ограниченный их набор (в пределах нескольких де­сятков). Иероглифы кодируют понятия, а это значит, что для представле­ния текста должны быть использованы тысячи знаков (до 50 тыс. иеро­глифов в древнекитайских памятниках). В этом основной недостаток иероглифики. Но в этом же и ее достоинство, ибо если буквенная запись лает нам возможность воспроизвести лишь звучащую речь, смысл кото­рой может оставаться неизвестным, то иероглифическая запись непо­средственно раскрывает смысл. Поэтому иероглифическую запись может читать человек, не знающий языка, на котором она сделана. Японец или кореец понимают китайский текст, не зная китайского языка. Таким об­разом, иероглифику можно было бы использовать в качестве универ- сап ьной, общечеловеческой нотации.

Если бы набор первичных иероглифов был ограничен, например, не­сколькими десятками единиц, а все смысловое разнообразие определя­лось их перестановками, размещениями, сочетаниями, тогда удобство иероглифической системы сочеталось бы с удобством буквенной. Но эволюция письменности пошла иным путем. Виной тому стихийное раз­витие иероглифики и сохранность ее традиций. Среди них следует в пер­вую очередь отметить закрепление метафорической во многом произ­вольной смысловой кодификации сочетаний иероглифов, составных зна­ков. Так, идеограмма, состоящая из иероглифа А «человек» и X «дерево», означает «отдыхать». Подобное представление навеяно образом челове­ка, лежащего под деревом, и это можно понять. Но каждый иероглиф, взятый в отдельности или в сочетании с третьим, уже не обнаруживает никакой смысловой связи с понятием «отдых». Представим себе состав­ную идеограмму, которая была бы основана на функциональном раскры­тии понятия «отдых». При этом под функциональным раскрытием по­нятия мы понимаем ответ на вопрос «Для чего X?», а не «Каков X?». Примем предварительно следующее определение понятия «отдых»: отдых Х-а - это положение Х-а, результатом которого является сохранение его нормального состояния. Кодируем «положение» - как А, «нормальное состояние» - как В, «результат» - как прямую последовательность этих

27

кодов (АВ), «сохранение», как результат положения (состояния). Такиш образом, мы обозначили «отдых» как АВ. Легко понять, что для А и Л взятых в отдельности, сохраняется смысловая связь с АВ. Сохраняете* она и в случае, если мы А заменим на некоторое С, например, со значЛ нием «воздействие (на себя)». Результат воздействия определяется у)Л не как «сохранение», а как «изменение», а «изменение», в результате коя торого возникает «нормальное состояние», есть его «восстановление»! Поэтому СВ мы расшифровываем как воздействие Х-а на себя, результа! том которого является восстановление его нормального состояния. Это! обычно соответствует понятию «лечение». Итак, АВ - «отдых», СВ -1 «лечение». И поскольку в обоих случаях результат один и тот же («нор.! мальное состояние»), то можно себе представить составную «идеограм-1 му» типа (СА)В «лечение через отдых».

Такой подход позволяет не только свести к минимуму набор первич­ных знаков, но и однозначно представлять некоторые рассуждения. К сожалению, развитие иероглифики не пошло и в силу своей стихийности не могло пойти по такому пути развития. Если бы эта возможность была реализована, возникла бы предпосылка формализации письменного ва­рианта естественного языка с его последующей компьютеризацией. По­нимание этой закономерности диктует стратегию, открывающую третью эру развития человечества.

Идеологически она характеризуется работающими семантическими интеллектуальными системами, т. е. системами, в которых смысл вложен в формализмы представления. Технологически она должна стать эрой «без­бумажной информации», эрой полной компьютеризации общества. По сравнению с эрой письменности она должна стать воистину новой эрой, столь же далеко продвинутой вперед, как эра письменности по сравне­нию с дописьменной. Таким образом, наша незавершенная таблица 1 в своем полном виде будет выглядеть следующим образом (табл. 2 .2).

Таблица 2.2Эра Эффективный доступ к знаниям Эффективное хранение знаний

Дописьменная + -

Письменности + -

Постписьменная + +

Для того чтобы читатель получил достаточно ясное представление о возможностях языка постписьменной эры, попробуем привлечь для сравнения данные такой далекой от лингвистики области, как органи­ческая химия, изучающая соединения углерода с ограниченным набором других элементов. Различают, как известно, эмпирические и структур-

28

ческие формулы. Первые показывают общий набор атомов в иые XI вещеСтва, вторые - их расположение в молекуле. Например, м о л е к у л е ^ ^ формулу С4Ню имеют два вещества с разными физическими ЗМП11МНческими свойствами: нормальный бутан (структурная формула: РН^СН^СНг-СНз) и изобутан (структурная формула: СН3-СН -СН 3),

те~ называются изомерами. Увеличение числа углеродных СН3, К°Т ов в органических веществах ведет к резкому увеличению числа и зо м ер о в . Так, СюН22 имеет уже 75 изомеров и т. д.

Учет этих характеристик позволяет в настоящее время выделить бо- ее трех миллионов разных по своим свойствам органических веществ.

С о в е р ш е н н о аналогичным образом мы можем получить из ограни­ч ен н о г о набора элементарных смыслов с учетом их повторяемости и по­зи ц и о н н о г о размещения описание безгранично разнообразного, безгра­нично меняющегося мира.

2.1. Введение в синтаксис

Крайняя ограниченность языковых ресурсов, которыми пользуется всякий говорящий, остается в основном незамеченной, если речь данного индивидуума не подвергается специальному изучению. К тому же ресур­сы языка, которые активно используются, оказываются неопределенно­значными. Когда мы обращаемся к полным словарям и грамматикам того или иного языка, нас в первую очередь поражает необходимость этих ре­сурсов при практической невозможности использования даже совсем не­значительной их части. Вместе с тем наблюдательные учащиеся по мере накопления опыта интуитивно обнаруживают некоторый предел из необхо­димости и достаточности. Трудности, с которыми они сталкиваются, могут быть сведены к двум основным: к незнанию того, что нужно знать для достижения полного языкового общения, и к незнанию того, как достиг­нуть однозначности высказывания без практически безграничного расши­рения контекста, которое в свою очередь требует расширения контекста. Первая трудность может быть преодолена путем дедуктивного построе­ния абсолютных языковых универсалий, т. е. есть универсалий типа «Во всех языках есть А». Легко понять, что такого рода универсалии нельзя построить путем сравнения языков. Для преодоления этой трудности мы строим на основе аксиом порождения алгебры УСК семантический клас­сификатор глаголов, который соотносится с индексом синтаксических моделей предложений, а он - с классификатором ситуаций. Этот послед­ний должен служить гарантом полноты и достаточности, которая, одна­ко, постоянно апроксимируется благодаря открытости системы.

29

Известно, что в большинстве лингвистических исследований в т Я или иной мере представлена семантическая классификация. НеизбеЯ ность этого самоочевидна. Однако не менее известным фактом являетЯ то, что такого рода классификация является игрой без правил, т. е. црЯ водится субъективно, в границах некоторой, обычно узкой предметнЯ области, и поэтому оказывается несопоставимой за ее пределами. ц Я скольку общие принципы объективной семантической классификации Я определены, такое состояние дел неизбежно, и преодоление застоя в этоЯ области возможно лишь в случае дедуктивного построения общей клаЯ сификационной схемы, независимой от предметных областей. ОбычнД против такого (глобального) подхода возражают лингвисты, ссылаясь нЯ сложность языка, необозримость языковой семантики, несоотносимосцЯ семантики и синтаксиса. Отсюда принципиальная антисемантичностш построений в духе Хомского, когда исчезает одна из двух сторон языко-1 вого знака - «обозначаемое». Такой подход неприемлем и для логиков, щ поэтому они в лице Монтегью вернулись к проблеме соотношения се-• мантики и синтаксиса. Действительно, между синтаксическими структу- ■ рами и семантикой нет одно-однозначных отношений. Это признают все. > Однако далеко не все признают, что между ними нет и одно-много- значных отношений и даже много-многозначных отношений, поскольку для всех естественных языков характерна не многозначность, а неопре­дел еннозначность. Только ясное осознание этого факта способно помочь преодолению основных бед лингвистической семантики. Лингвистику (как и математику) отличает от других наук одна весьма важная особен­ность: в ней объект и инструмент исследования совпадают. Лингвиста постоянно преследуют ошибки, сводящиеся к смешению языка и мета­языка. Носители языка привыкли к неполноте высказываний, поскольку взаимонепонимание до некоторой степени компенсируется единством модели мира. Еще Декарт считал, что определение значений слов изба­вит человечество от половины его заблуждений, а современные филосо- фы-семантисты утверждают, что от всех. Носителю языка подобная по­зиция представляется излишне драматизированной, поскольку ежечасное и ежеминутное проявление неопределеннозначности языка проходит не­замеченным. Искушенные в этих вопросах лингвисты и логики убежде­ны в том, что неопределеннозначность характерна только для абстракт­ной и метафорической сфер, поэтому мы не можем не привести здесь не­сколько примеров неопределеннозначности в самой конкретной и самой свободной от метафоричности области - области наших первичных про­странственных представлений, которые, согласно Л. Витгенштейну, ле­жат в основе логических построений человека.

30

м следующий мысленный эксперимент. Представим себе, что Р°одимся в пустой комнате, замкнутом пространстве, ограниченном

МЫ На по горизонтали, потолком и полом по вертикали, окном и две- стенами возможным ВЫХодом и входом. Казалось бы, любое описание в^ЬЮ х движения и положения тела в этом ограниченном пространстве рамках лишено неопределеннозначности. Однако дело обстоит со-Л°- не так. Начнем с того, что сами слова дверь и окно неопределенно- Вначны ибо никогда не известно, что имеется в виду: створки, проемы

ш нечто третье. В выражениях закрыть окно или закрыть дверь не воз­никает никаких зрительных ассоциаций ни со створками, закрыть которые можно только чем-то вроде занавесок или портьер, ни с проемом, закрыть который можно створками, но мы никогда не говорим так. Правильным выражением, соответствующим нашим зрительным ассоциациям, было бы выражение закрыть проем окна {или двери) его {или её) створками.

Теперь обратимся к обозначениям положения или движения человека относительно двери или окна. Мы говорим стоять под дверью {или ок­ном). И здесь, независимо от того, что мы понимаем под дверью (или ок­ном), прямая зрительная ассоциация исключается: нельзя стоять под створками или проемом. Нельзя также стоять в двери {стоять в две­рях). Стоять в створках невозможно. Стоять в проеме кажется воз­можным только в том случае, если проем нами воспринимается как неко­торый тамбур. Обратимся к движению относительно окна или двери. Нельзя войти в дверь или выйти в дверь, равно как и выйти из двери. В действительности речь идет о вхождении в комнату {или выхождениы из комнаты) при посредстве двери. При определении истинного смысла этого процесса мы употребили выражение при посредстве двери, потому что войти {или выйти) через дверь неточно в том смысле, что предлог через означает преодоление препятствия сверху, а сквозь означает пре­одоление препятствия путем прохождения отверстия в нем. Неопреде­леннозначным является и выражение выйти {войти) в окно по тем же причинам.

С рядом недоразумений мы сталкиваемся, определяя положение и движение нашего тела в пространстве. Так, нельзя стоять на ногах (стать на ноги). На собственных ногах стоять нельзя. Можно на чужих, хотя это не предусмотрено. Переступать с ноги на ногу тоже нельзя. Ре­альная ситуация, которая ассоциировалась бы с этим выражением, пред­ставляется как прохождение опоздавшего зрителя между рядами в кино­театре. По тем же причинам неопределеннозначными являются выраже­ния лежать на спине, ложиться на спину (на свою нельзя лечь).

Такого рода выражения, которые мы повседневно слышим и восприни­маем как обычные, могут быть поняты исключительно благодаря «здра-

31

вому смыслу», лежащему в основе нашей модели мира, нашего колле] ного и индивидуального опыта. Легко понять, какой опыт лежит в оснсэ? понимания таких выражений, как поднять флаг или спустить шлюпкиI

В конечном счете неопределеннозначность выражений естественно языка связана в той или иной мере с его принципиальной эллиптнчн стью, т. е. пропуском важных уточняющих элементов высказывания. Э липтичность определяется экономией, однако этот процесс оказываете спонтанным и неупорядоченным, поэтому до сих пор отсутствует скол» ко-нибудь значительный в смысле полноты перечень типов языковых э липсисов.

Одним из эффективных приемов снятия эллиптичности является п стулат однообъективности. Согласно этому постулату глагол управля одним и только одним объектом. Во всех случаях, когда объектов два более, соответствующие управляющие глаголы опущены. Рассмотрим один пример, подтверждающий справедливость этого постулата. Во фра­зе Маша пишет письма дедушке управляющий глагол один, а объектов управления два. Дательный падеж словоформы дедушке оказывает на пропуск глагола, управляющего этим падежом типа посылать, поэтому приведенную фразу следует понимать как Маша пишет письма (и посы­лает их) дедушке. Только фразовой эллиптичностью можно объяснить то, что среди словарных значений глагола писать встречается и значение посылать письма, явно не свойственное этому глаголу. Большинство из­быточных словарных значений объясняется именно таким образом.

Снятие эллиптичности ведет также к снятию синтаксической омони­мии. В самом деле, такие синтаксические омонимы, как рубить топором или идти лесом , закусывать дорогой, где формы творительного падежа как будто имеют совершенно разный смысл, снимаются при помощи эл­липсисов: рубить топором рубить (пользуясь в качестве средства) топором; идти лесом идти (пользуясь в качестве дороги) лесом', заку­сывать дорогой закусывать (пользуясь в качестве места передвиже­ния) дорогой.

Со снятия эллипсисов начинается канонизация языка. Например, для канонизированного русского языка единственным способом выражения инструментальности целесообразно выбрать форму творительного паде­жа. Тогда приведенные синтаксические омонимы перестанут быть тако­выми и примут следующий вид: рубить топором, но идти (пробираясь) сквозь лес и закусывать (находясь) в дороге.

Иными словами, снимается также и синтаксическая синонимия и уста­навливаются, таким образом, одно-однозначные отношения между смыс­лом высказывания и его синтаксической структурой при соблюдении стан­дартного порядка слов.

32

канонизированном естественном языке должна быть эксплициро- убинная семантика. Именно отсутствие такой экспликации лиши-

ВаНграмматику Монтегью возможности стать инструментом искусствен­ного интеллекта.

Неопределеннозначность, вызываемая эллипсисами, может сниматься помощью презумпций (горизонтальный контекст) и пресуппозиций

° тикальный контекст). Пресуппозиция не является языковой катего-! Она связана напрямую с моделью мира. Что касается презумпции,ПИС**' —г

ее способ снятия неопределеннозначности опирается на признаки, об­наруживаемые в самом тексте, в его синтаксисе.

Семантика фраз манифестируется в языке через синтаксис, ибо суще­ствуют языки без морфологии, но не существует языков без синтаксиса. Точнее, морфология может быть сведена к минимуму, синтаксис же должен быть достаточно развитым, чтобы представлять все универсаль­ные семантические категории.

Отсюда становится понятным, почему абсолютные лингвистические универсалии относятся к семантическому синтаксису, а не к морфоло­гии, которая, таким образом, выступает как своеобразная дублирующая система, способная гарантировать правильное понимание роли марги­нальных элементов фразы по отношению к ее предикатному ядру. Хотя взаимно обратная зависимость между морфологичностью языка и поряд­ком слов стала тривиальной истиной, тем не менее все необходимые вы­воды из этой зависимости еще не сделаны.

Первый и важнейший вывод заключается в том, что падежно-пред- ложное распределение элементов фразы отражает их позиционное рас­пределение. Иными словами, падежно-предложные характеристики лек­сем являются маркерами их синтаксических позиций и тем самым дела­ют возможными нарушения строгой линейности в распределении слово­форм. Полная вариативность фразы Иван пишет1 записку3 (Пишет1 за­писку Иван , Записку* Иван1 пишет2, Иван записку3 пишет1, Пишет2 Иван записку3, Записку3 пишет2 Иван1) возможна благодаря морфологи­ческой маркировке ее субъекта и прямого объекта, и, следовательно, эта маркировка не выражает ничего иного, кроме позиционного распределе­ния в первичном (исходном) варианте, в котором маргинальная позиция субъекта (позиция агенса) контрастирует с маргинальной позицией объ­екта (позицией пациенса), что дополнительно выражено как контраст именительный - винительный беспредложный. В английском языке эти характеристики выражены жестким порядком слов.

Подобное жесткое приведение семантико-синтаксических и морфоло­гических (падежных) категорий к их одно-однозначному отношению обыч­

33

I

но оспаривается на основании прямо наблюдаемого отсутствия такоД отношения в неканонизированных естественных языках. Высказывал ос* также скептическое отношение к возможности определения некоторого первичного значения падежа с последующим выведением из него всея остальных, поскольку так называемое адвербиальное употребление па! дежных форм, в отличие от синтагматического, синтаксически не обу! словлено. Есть, однако, веские основания усомниться в справедливости! такой оценки. Кажущееся свободное варьирование падежно-предложных! конструкций объясняется неэксплицированностью смысла предложений! естественного языка в его полном виде. 1

Как уже говорилось, существует две причины синтаксической кон-| денсации: неполнота фразовая (презумпция) и неполнота сверхфразовая I (пресуппозиция). В качестве примера, заключающего в себе оба вида не­полноты, можно привести предложение: Мать запрещает дочери ходить на танцплощадку. Во-первых, это предложение содержит презумпцию сообщения. Если устранить синтаксическую конденсацию, предложение восстанавливается в следующем виде: Мать сообщает дочери, что она запрещает ходить на танцплощадку. Этот вариант высказывания отли­чается от предшествующего тем, что объяснение получает словоформа в дательном падеже, которой закономерно управляет глагол сообщить (кому? - дочери). В предшествующем варианте благодаря эллиптичности фразы возникала иллюзия управления в словосочетании запрегцает до­чери. Между тем глагол запрегцать является модальным в смысле деон­тической логики и как таковой управляет неопределенной формой глаго­ла (запрещает ходить). Так, презумпция сообщения, выраженная не­управляемой словоформой в дательном падеже, позволяет восстановить важный элемент смысла фразы. Однако полный смысл фразы не может быть восстановлен на основании ее самой. Здесь в игру вступает сверх­фразовая неполнота, или пресуппозиция. Она выражается в том, что по­сле снятия фразовой неполноты, или эллиптичности, словосочетание хо­дить на танцплощадку само по себе не позволяет вскрыть его подлинное значение. Необходимы весьма обширные предварительные знания (мо­дель мира) для того, чтобы понять реальный смысл запрета, содержаще­гося в рассматриваемом предложении. Учет презумпций, как мы далее постараемся показать, позволяет отказаться от понятия адвербиального употребления падежных форм, поскольку возникает возможность уста­новления одно-однозначного отношения между множеством синтаксиче­ских позиций и множеством предложно-падежных конструкций. И в си­лу того, что семантика фраз манифестируется в языке через синтаксис, существует реальная возможность ее презумпциального представления в

34

{зл е имплицитно управляемых падежных форм. Иными словами, суще­ствует вероятность того, что типы презумпций совпадут с категориями

языка- - /о » ™Начнем с ядернои цепочки (Ъ-Р-О), построенной на основном кате­гориальном контрасте агенс - пациенс (именительный - винительный беспредложный). Предикатное ядро (Р) здесь обозначает любую форму воздействия субъекта (8) на объект (О), которая, вообще говоря, сводит- сЯ к его перемещению (включая удержание) или преобразованию (вклю­чая создание или уничтожение). При этом всякое преобразование своди­мо перемещению частей объекта. Так, например, X перемещает У может реализоваться как Старик перевозит дерево, а X преобразует У ~ как Старик рубит дерево (= X перемещает части У). Все остальные функции р в ядерной цепочке должны сводиться к данным.

Так, в предложении Художник задумал оригинальное произведение искусства прямое дополнение в винительном падеже указывает, что Р по отношению к О выполняет ту же функцию (перемещает, преобразует, соз­дает), однако глагол задумать не соответствует данной семантике, что заставляет нас видеть их имплицитное управление формой в винитель­ном падеже. Опираясь на «презумпцию воздействия», легко восстано­вить состояние до синтаксической конденсации. Художник задумал (соз­дать) оригинальное произведение искусства. В своем первозданном виде предложение содержит два регулярных случая управления. Информаци­онный глагол задумать, как и другие глаголы потенциального действия (модальные, фазовые), управляет инфинитивом (задумал создать, как хо­тел есть, начал ходить и др.). Восстановленный глагол воздействия соз­дать управляет неотглагольным именем в винительном падеже.

С другой стороны, глаголы потенциального действия, управляющие инфинитивом, могут также опускаться в результате синтаксической кон­денсации, что обнаруживается через презумпцию намерения. В предло­жении Отец садится обедать возвратный глагол садится не может, ес­тественно, управлять инфинитивом (как и любой другой формой), что заставляет нас и здесь видеть презумпцию. Поскольку инфинитивом управляет глагол потенциального воздействия, в нашем случае можно увидеть презумпцию намерения и восстановить предложение до его син­таксической конденсации как Отец садится за стол (намереваясь) обе­дать.

Таким образом, презумпции воздействия и намерения позволяют вос­становить утраченные в процессе синтаксической конденсации катего­рии воздействия и потенциального действия.

35

Расширение ядерной цепочки в цепочки с двумя субъектами и дву объектами (81-82-Р-О ; 8 -Р -0 1 -0 2 ) позволяет реализовать другие вид семантической конденсации. В цепочке типа 81-82-Р-О с агенсом кор релирует инструменталь (творительный падеж), который рассматрива ется нами как второй субъект. Известно, что творительный падеж высту пает в разных функциях, но функция инструменталя считается первич­ной, т. е. такой, к какой могут быть сведены все остальные.

Рассмотрим предложение: Мушкетер владеет шпагой. Глагол вла- деть ’иметь своей собственностью’ не может управлять творительным падежом. Функцию инструменталя могут иметь лишь имена, управляе­мые глаголами действия. Поэтому, предполагая для данного случая пре­зумпцию действия, восстанавливаем предложение в виде, предшество­вавшем синтаксической конденсации Мушкетер имеет шпагу и пользу- ется шпагой. В предложении Шел дорогой странник в отличие от пред- . ложения Странник шел по дороге подчеркивается инструментальный смысл словоформы дорогой (творительный падеж). Ср.: Он ехал желез­ной дорогой (= Он ехал поездом). И поскольку глаголы идти и ехать не являются переходными или глаголами действия, нельзя считать, что они управляют словоформой в творительном падеже. Это соображение по­буждает нас видеть здесь презумпцию действия и восстановить как ис­ходное предложение Странник шел (пользуясь) дорогой и вместе с ним утраченную в процессе синтаксической конденсации категорию актуаль­ного действия. Особой и важной является функция инструменталя в пас­сивных конструкциях типа Поэтом пишутся стихи (= Поэт пишет сти­хи). Хотя агенс в пассивной конструкции выступает в форме творитель­ного падежа, из соображений смыслового характера его нельзя квалифи­цировать как инструменталь. Возникает вопрос, нельзя ли восстановить критерий формального характера для определения инструменталя в предложениях, в которых агенс выступает в форме творительного паде­жа. Иными словами, нужно посредством трансформационного анализа показать, что в этом случае словоформа в творительном падеже исполь­зуется в роли второго субъекта. Сравним для этого два предложения: По­эт пишет стихи и Вода растворяет сахар. Интуитивно ясно, что во втором предложении субъект не является агенсом. Трансформы демон­стрируют это и формально:

Поэт пишет стихи Поэтом пишутся стихи (*Поэтом пишут стихи);

Вода растворяет сахар Водой растворяется сахар-5 (Водой рас­творяют сахар).

Предложение Водой растворяют сахар имеет имплицитный первый субъект, на что указывает неопределенно-личная квалификация этого

36

Ия с несогласованностью множественного числа глагола в ро~ пРеДЛ0 а т а П р И Н Ц И П И а л ь н о е различие между анализируемыми пред- ЛИ ПР ями заключается в том, что для первого из них исходным являет- П0Яд 0Эт пишет стихи (агенс в форме именительного падежа, первый СЯбъект) а для второго - Водой растворяется сахар (неагенс в форме ^У°пигельного падежа, второй субъект). Поскольку всегда возникает воз­можность транспозиции первого субъекта во второй и второго - в пер­вый решающим критерием для их разграничения является возможность преобразования пассивного трансформа в неопределенно-личное пред- аожекие.

Рассмотрим теперь предложение типа 8 -Р -0 1 -0 2 . Формальным эк­вивалентом этой формулы является пример: Студент читает книгу в библиотеке. Однако глагол читать не может управлять местным паде­жом. Для управления словоформами в местном падеже служат глаголы локализации, обозначающие фиксированное положение или движение из фиксированного положения / в фиксированное положение. Следователь­но и здесь мы вправе ожидать презумпцию (в данной случае презумп­цию локализации). Логично поэтому восстановить первичное предложе­ние как Студент читает книгу (находясь) в библиотеке или Студент читает книгу (находящуюся) в библиотеке. Здесь восстанавливается опу­щенная в результате синтаксической конденсации категория фиксиро­ванного положения.

Глаголы движения из фиксированного положения восстанавливаются в других случаях презумпции локализации. Так, в примере Иван доста­ет книгу из сумки нерегулярным представляется управление глаголом доставать словоформы в родительном падеже с предлогом из (исходя­щее движение). Это противоречие наглядно демонстрируется функцио­нальным несовпадением глагольной префиксации и соответствующих предлогов. Ср. достать до потолка и извлечь из сумки. Рассматриваемое предложение допускает реконструкцию следующего вида: Иван достает книгу (и извлекает ее) из сумки.

Глаголы движения в фиксированное положение также восстанавлива­ются благодаря презумпции локализации, но через объект - словоформу в винительном предложном: Хозяйка накрыла на стол. Глагол накрыть, разумеется, не относится к вышеназванным, поэтому исходное предло­жение должно восстанавливаться как Хозяйка накрыла (стол, поставив еду и питье) на стол (Ср.: Стол был накрыт).

И наконец, благодаря презумпции локализации синонимичные по от­ношению к предшествующим глаголы восстанавливаются через объект - словоформу в дательном предложном Всадник пробился к воротам - Всад­ник пробился (сквозь толпу, двигаясь) к воротам.

37

Как мы видим из примеров с презумпцией локализации, в последних трех случаях восстанавливаются глаголы движения типа извлечь (из), по­ставить (на), двигаться (к). С помощью презумпции локализации мы восстанавливаем категорию местоположения.

К категории локализации примыкает категория, восстанавливаемая по неуправляемым словоформам в дательном беспредложном. Доминантой среди глаголов, управляющих такого рода словоформами, является гла- 1 гол дать. Семантика этого варианта категории локализации может быть | раскрыта при анализе конкретных примеров. ]

В предложении Дед рисует внучке собаку словоформа в дательном ! падеже необъяснима, поскольку управляющим ею не может быть экс­плицитно представленный глагол рисовать. Глагол рисовать управляет словоформой в винительном падеже (собаку). Содержательный анализ ситуации, представленной в предложении, свидетельствует о том, что поступок деда только тогда может быть представлен как рациональный, если за созданием рисунка, изображающего собаку, последует его вруче­ние, дарование внучке. Таким образом, дательный беспредложный сло­воформы внучке указывает на пропуск в процессе синтаксической кон­денсации глагола дать. Дед рисует собаку (и дает рисунок) внучке.

Аналогичным образом оформляется презумпция, названная нами пре­зумпцией сообщения. Пример такого рода презумпции приведен в начале нашего изложения. Мать запрещает дочери ходить на танцплощадку. Это предложение, возникшее как результат синтаксической конденса­ции, восстанавливается следующим образом: Мать (сообщает) дочери (что она) запрещает ходить на танцплощадку. Как нетрудно заметить, все случаи неуправляемых словоформ в дательном беспредложном фак­тически указывают на скрытые акты передачи. Если X передает У-у фи­зический предмет, речь идет о собственно передаче. Если X передает У-у информацию, речь идет о сообщении. В то же время во всех этих случа­ях, как и в примерах на категорию локализации, мы усматриваем некото­рую обобщенную ситуацию с перемещением. Различие между переме­щением и передачей заключается в том, что в первом случае агенс всту­пает в отношение с пациенсом (X кладет У в 2), а во втором агенс всту­пает в отношение с агенсом (X дает У 2-у), и тем самым предполагается возможность конверсии. Ср.: X дает У 2-у - 2 берет У у Х-а; X продает У 2-у - 2 покупает У у Х-а; X сообщает У 2-у - 2 узнает У у Х-а и т. д. Фактически в этих случаях локальное значение перешло в посессивное, являющееся вариантом локального для агенса. В этом мы можем убе­диться, осуществив для примеров с конверсией следующую подстановку: 2 берет У у Х-а - 2 берет У у Х-а, в результате чего У есть у 2-а (2 имеет

38

2 покупает У у Х-а - Ъ покупает У у Х-а, в результате чего У есть у(7 имеет У), 2 узнает (информацию) У у Х-а - Ъ узнает (информа-

ик>) ^ У в РезУльтате чего (информация) У есть у 2 -а (2 имеет ин­формацию У) и т. д.

Сложные предложения классифицируются по типам связи, которые танавливаются между простыми предложениями, входящими в их со­

став Уже существует длительная традиция, соотносящая типы связи вну­три простого предложения и между предложениями в пределах сложного предложения. В последнее время этот подход распространился также и на сверхфразовые единства.

Традиционно устанавливается два типа связи между членами просто­го предложения: сочинение и подчинение. Под сочинением понимается такой тип синтаксической связи, когда вступающие в нее единицы одно­родны в синтаксическом и морфологическом смысле этого слова. К со­жалению, в этом определении понятна только морфологическая однород­ность (совпадение имен в числе и падеже, глаголов в числе и лице). Что касается синтаксической однородности, то утверждение о том, что одно­родные члены предложения являются одним (множественным) членом предложения (однородные подлежащие, однородные сказуемые и т. д.), недостаточно, поскольку оно определяет их отношение к другим членам предложения, а не между собой. Между тем мы ставим перед собой за­дачу определить их отношение между собой. Думается, что определение однородности должно опираться на понятие равноправия и неравнопра­вия единиц предложения. Так как синтагматическая связь - это связь по­зиционная, под равноправием и неравноправием единиц предложения (гезр. элементов цепочки) следует понимать равноправие и неравнопра­вие занимаемых ими позиций. Синтаксически неравноправными элемен­тами цепочки мы называем элементы, синтаксическая связь которых не позволяет их обращение, т. е. мену позициями. В этом смысле равноправ­ными являются единицы предложения Люблю и ненавижу, поскольку возможно обращение Ненавижу и люблю, неравноправными являются единицы предложения Люблю читать, поскольку невозможно обраще­ние *Читаю любить. Как видно, речь идет именно о мене позиций, а не мест. В языках со свободным порядком слов Люблю читать и Читать люблю одинаково допустимо только благодаря морфологической марки­ровке позиции. Поэтому мена позиций в морфологических языках типа русского может сводиться к мене морфологических маркеров, откуда при мене позиций Люблю читать *Читаю любить.

Таким образом, сочинительная связь сводима к равноправию элемен­тов цепочки, а подчинительная, следовательно, - к их неравноправию. В этом смысле так называемые однородные члены предложения - равно­

39

правные элементы цепочки. Если не принимать во внимание интонацию* элементы цепочки, между которыми существует синтаксическая связь■ используют для ее экспликации союзы. Так, простейший вид сочиниЯ тельной связи, так называемая соединительная связь, выражается по-Я средством союза и. Выше мы уже говорили, что союзы и союзные еловая употребляются для установления связей между предложениями как еди-.! ницами сложного предложения, в то время как для установления связи 1 между единицами простого предложения используются предлоги и ело- 1 воизменительные морфемы. Нет ли здесь противоречия? Мы полагаем,! что, например, соединительные союзы, используемые для связи между * однородными членами предложения, выполняют ту же функцию, когда 1 используются для связи между предложениями в сложносочиненном пред- я ложении, ибо предложение в первом случае можно рассматривать как 1 сконденсированное по отношению к предложению во втором случае. В 1 самом деле, простое предложение с однородными подлежащими Отец и 1 сын сели за стол можно рассматривать как сконденсированное сложно- | сочиненное предложение Отец сел за стол, и сын сел за стол (гезр. и ] сын сделал то же с введением заменителей).

Если признать целесообразность употребления в рамках одного про- стого предложения только одного первого субъекта (он может быть со­бирательным или множественным, но только одним), одного первого предиката и одного первого объекта, то соединительная связь в простом предложении будет ограничена только группами модификаторов; для ко­торых употребление союза и вовсе не обязательно.

Мы приходим, следовательно, к вторичному подтверждению нашего прежнего положения об использовании (явном или неявном) союзов и союзных слов для связи простых предложений в рамках сложного.

Кроме соединительной связи, для сочинения обычно декларируются еще два вида связи: противительная и разделительная. Легко убедиться в том, что разделение сочинительной связи на эти три вида определяется в основном теми союзами, которые мы используем для сочинения, т. е. так же, как и в случае с однородными членами предложения, в основу кла­дутся морфологические характеристики, план выражения морфологиче­ских единиц. А рпоп ясно, что это не должно нас устраивать, когда мы имеем дело с синтаксическими связями. Введение семантико-синтакси- ческих корректив приводит к обнаружению ряда явных противоречий. Так, если рассматривать простое предложение с противительным видом сочинительной связи между его единицами так же, как сконденсирован­ное сложное предложение, то его расширение в сложное приведет нас не к сложносочиненному, а к сложноподчиненному (во всяком случае то­гда, когда противительный союз а семантически несводим к соедини-

40

ому и) Рассмотрим один пример: Эти часы старые, но надежные. ТСЛЬ бпазование этого простого предлож ения в сложносочиненное с ис-

зованием заменителей дает нам следую щ ий результат: Эти часы П° ы но они надежны. Н етрудно, однако, заметить, что в смысловом — *ошении и исходное простое предложение, и полученное в результате иТП боазования сложносочиненное адекватны сложноподчиненному с

паточным уступительным: Хотя эти часы стары, но они надежны. Ниже мы покажем, что сложноподчиненные предложения с придаточ­ными уступительными никоим образом нельзя рассматривать как пери- , йные по отнош ению к основному ядру сложных предложений этого типа Как раз наоборот, они входят в ядро. Таким образом, обнаружива­ется явное противоречие в классификации видов сочинительной связи, противоречие, которое наруш ает всю систему синтаксиса.

Наконец, третий вид сочинения - разделительная связь. Она опреде­ляется по употреблению союза или: Мы или наши потомки должны за­вершить дело отцов Мы должны завершить дело отцов, или наши потомки должны завершить дело отцов Мы должны завершить дело отцов, или это сделают наши потомки. Этот пример иллюстрирует соб­ственно разделительную связь (строгое разделение). Другие значения разделительной связи (последовательная смена событий, чередование событий) совпадают со значениями соединительной связи.

Значит, сочинение может быть сведено к собственно соединению и разделению. Интуитивно ясно, что второе является отрицанием первого. Нашу интуицию можно проверить на подстановках. Ср.: Или ваша кровь прольется, или моя Я не думаю, что или ваша кровь прольется, или моя = Я думаю, что и ваша кровь прольется, и моя. И наоборот: Я не ду­маю, что и ваша кровь прольется, и моя = Я думаю, что или ваша кровь прольется или моя.

Таким образом, с учетом отрицания, которое включается в категорию модальности, мы вообще не разграничиваем сочинительную связь, имея в виду соединение в самом широком смысле слова. То есть речь идет о событиях, которые соотнесены во времени и пространстве.

Для подчинения декларируются также три типа связи: согласование, управление и примыкание. Последнее фактически означает отсутствие связи.

Согласование не означает ничего иного, как совпадение морфологиче­ских показателей единиц предложения, которые согласуются. Тем самым никаких семантико-синтаксических характеристик этому виду связи не дается. В то же время понятие согласования имеет свой скрытый смысл. Совпадение морфологических показателей единиц, между которыми ус­тановлена связь согласование, свидетельствует об их равноправии, воз-

41

(

можности обращения, т. е. чистой мене мест (зеленому свету свету з леному). Следовательно, между связью согласование и связью соедин- ние имеется определенное сходство. Как далеко оно распространяете" свидетельствует возможность преобразования сложноподчиненных пред ложений со связью согласование в сложносочиненные со связью соедц нение. Остановимся специально на такого рода преобразованиях. Под даются этим преобразованиям в первую очередь сложноподчиненные пред. ложения с придаточными определительными. Ср.: Иван разговорился с веселым и остроумным соседом Иван разговорился с соседом, кото- рый был остроумен и весел Иван разговорился с соседом, а тот был остроумен и весел.

Исходное предложение - простое с согласованием определения и оп­ределяемого имени. В результате первой трансформации мы получаем сложноподчиненное предложение с придаточным определительным. В результате второй трансформации - сложносочиненное предложение с соединительной связью (союз а в данном случае лишен противительного значения). Что касается сложноподчиненных предложений с придаточ­ным определительным в целом, то их изъяснительный вид имеет явно совершенно иную семантику и должен быть исключен из рассмотрения 1 данного вида сложноподчиненных предложений. Обращает на себя вни­мание тот факт, что придаточные определительные изъяснительного ви­да отображают информацию, на источник которой указывается в глав­ном предложении, и в этом смысле они могут отождествляться с прида­точными дополнительными. Ср.: Я лелеял мечту, что вновь увижу своих близких (придаточное определительное, изъяснительное) Я мечтал, что вновь увижу своих близких (придаточное дополнительное).

Нетрудно заметить, что по-разному квалифицируемые придаточные абсолютно идентичны, а некоторое различие наблюдается в главных предложениях: в первом - член предложения, к которому привязано при­даточное, - имя существительное (мечта), а во втором - соответству­ющий глагол (мечтать). Возможность такого рода трансформации сви­детельствует в пользу отнесения сложноподчиненных предложений с придаточными определительными изъяснительными к типу с придаточ­ными подлежащными и дополнительными, о которых подробнее ниже.

Другим своеобразным видом придаточного определительного, обыч­но не квалифицируемого как определительное, является придаточное сравнения. Напомним, что разграничение модификаторов-определений и модификаторов-обстоятельств несущественно при трансформационном подходе. Ср.: Петр волшебно играл на скрипке (Была) волшебная игра Петра на скрипке. Этот вывод распространим и на сложноподчиненные предложения: Петр волшебно играл на скрипке Петр как волшебник

42

на скрипке Петр играл на скрипке так, как если бы играл вол- игР^п , ^ образованном из простого с модификатором-обстоятельством ше)Н оподчиненном предложении придаточное выполняет роль развер- сяожи модификат0ра и в этом смысле сродни определительному." Я - выделили из предложений с придаточным определительным от-

осительные и показали их преобразуемость в сложносочиненные пред- Н0жения Те же трансформации возможны для других типов сложнопод­чиненных предложений с дополнительными сказуемостными и подле- жашными придаточными относительными. Ср.: Это поразило даже тех, кто повидал многое (дополнительное придаточное) -> Это поразило их,

они повидали многое (сложносочиненное предложение); Я уже не та­ков каким вы знали меня раньше (сказуемостное придаточное) Я уже не таков, таким вы знали меня раньше (сложносочиненное предложе­ние); То, что должно было произойти, произошло (подлежащное прида­точное) Это должно было произойти, и это произошло (сложносочи­ненное предложение). Такие трансформации сложноподчиненных пред­ложений более затруднительны и чаще вступают в конфликт с узусом, но обращает па себя внимание то, что в них совпадают четыре типа слож­ноподчиненных предложений.

Особую подгруппу сложноподчиненных предложений, преобразуемых в сложносочиненные, составляют предложения с придаточными времени и места. Поскольку в сложносочиненных предложениях мы имеем дело с отображением ситуаций, соотнесенных во времени и пространстве, спе­цифическая близость сложноподчиненных предложений с придаточными времени и места к сложносочиненным в общем виде понятна. Придаточ­ные этих сложных предложений в сконденсированном виде соответст­вуют обстоятельствам времени и места простых предложений. Ср.: Уча­стники конференции съехались в понедельник Участники конферен­ции съехались, когда наступил понедельник Наступил понедельник, и участники конференции съехались. Характерно, что сложносочиненное предложение имеет иной порядок простых предложений, входящих в его состав. Сохранение того же порядка, что и в сложноподчиненном, про­тиворечило бы смыслу ситуации, так как речь идет о прямой последова­тельности событий, и языковому узусу, так как предложения типа на­ступил... (мера времени) обычно предшествуют описанию событий. В сложноподчиненном предложении, вводимом союзным словом когда, опи­сывается предшествующее событие, поэтому несущественно, займет оно первое или второе место. Простые предложения сложносочиненного рав­ноправны и никак не маркированы, поэтому, естественно, должны отра­жать реальную последовательность событий. При одновременности со­бытий картина меняется. Ср.: В то время как в кабинете хозяина играли

43

в вист, в гостиной пели под фортепиано В кабинете хозяина играли Ш вист, а в гостиной пели под фортепиано или В гостиной пели под ф0рж тепиано, а в кабинете хозяина играли в вист. Здесь в сложносочиненной предложении можно так же менять последовательность простых предД ложений, как и в сложноподчиненных. Союз а выступает в значении одЛ новременности (= а тем временем). 1 ]

Аналогично ведут себя сложноподчиненные предложения с прида.1 точными места. Ср.: На открытой танцплощадке, где играл духовой орЛ кестр, собралось много народа На открытой танцплощадке играл 1 духовой оркестр, и собралось много народа. Соединительная связь слож-1 носочиненного предложения указывает на соотнесенность обоих собы- 1 тий в пространстве, что соответствует роли союзного слова где в слож-1 ноподчиненном предложении. |

Предложения с обстоятельственными придаточными цели, причины, следствия, условия, уступительными образуют собственно сложноподчи­ненные предложения и не могут быть трансформированы в сложносочи­ненные. Случаи, когда такая трансформация кажется надежной, пред­ставляют в действительности имплицитную подчиненность. Если прида­точные определительные, сказуемостные, времени и места модифициро­вали члены главных предложений и, таким образом, связывались с ними связью «модификация» (этим именно объясняется их способность транс­формироваться в сложносочиненные предложения), то придаточные це­ли, причины, следствия, условия и уступительные соотносились с глав­ными посредством связи «каузация». Каузация связывает предложения в целом, а не определенные их члены. Точнее, каузация связывает преди­каты, а тем самым и предложения в целом. Диагностирующей связкой являются русские глаголы вызывает, приводит к и др. Интуитивно ясно, что придаточные цели, причины, следствия, условия и уступительные, поскольку связь их с главными предложениями может быть пред­ставлена как причинно-следственная, характеризуются той же диагно­стирующей связкой. Эту гипотезу можно проверить на любой паре само­стоятельных предложений, между которыми мыслима причинно-следст­венная связь. Ср.: 1. Иван появился в саду; 2. Петр спрятался в сарае. — Иван появился в саду, чтобы Петр спрятался в сарае (придаточное це­ли); Так как Иван появился в саду, Петр спрятался в сарае (придаточное причины); Иван появился в саду, так что Петр спрятался в сарае (при­даточное следствия); Если Иван появится в саду, Петр спрячется в са­рае (придаточное условия); Хотя Иван появился в саду, Петр не спря­тался в сарае (придаточное уступительное).

Мы не отрицаем значительных смысловых нюансов в предложенных примерах. В двух случаях главным было первое предложение, в трех -

44

В предложении с уступительным придаточным главное предло-второе.^ отрйцательное и тем не менее все примеры содержат общийжение появляется в саду, и это приводит к тому, что Петр пря-смысл. П ричинно-следственное отнош ение, вообще говоря, мо­е т с я в г ^

быть приписано любой паре самостоятельных предложении, еслиаженные в них ситуации пространственно совмещены и протекают

° сл ед о в а тел ь н о одна за другой. Поэтому сложносочиненное предложе- П°С с о е д и н и т е л ь н о е может также квалифицироваться как отражающее

ч и н н о -с л е д с т в е н н о е отношение (Иван появился в саду, и Петр спря­тался в сарае), ибо последнее обязательно предполагает последователь­ность ситуаций во времени, хотя обратное неверно.

Мы хотим обратить внимание на еще одну особенность связей в сложных предложениях. Подобно тому как соединительная связь в слож­н о с о ч и н е н н ы х предложениях противопоставлена разделительной через отрицание первой, так придаточные цели, причины, следствия, условные противопоставлены уступительному также через отрицание. Если слож­н о со ч и н ен н ы е предложения отображают соотнесенность ситуации в про­странстве и времени, то сложноподчиненные, имея тот же смысл, ото­бражают дополнительно причинно-следственное отношение этих соотне­сенных в пространстве и времени ситуаций. Отсюда вытекают все воз­можности сводить один вид сложноподчиненных предложений к друго­му и сложноподчиненных - к сложносочиненным. Наличие иной раз­в етв л ен н о й классификации объясняется тем, что ее составители кладут в основу классификации не имплицитные семантико-синтаксические раз­личия, а союзные слова, которые, как уже говорилось выше, можно рас­сматривать как форманты предложений. Тем самым они поступают при анализе сложных предложений так же, как и при анализе простых, когда исходят из эксплицитных единиц и их формантов.

Не вошедшие в наше рассмотрение сложноподчиненные предложе­ния являются в семантико-синтаксическом отношении особыми образо­ваниями. Если все предшествующие виды сложных предложений (слож­носочиненные и сложноподчиненные) соотносят две и более ситуации внеязыковой действительности, то существует возможность соотнесения ситуации и сообщения о ситуации, т. е. внеязыковой и языковой дейст­вительности. Такие предложения, следовательно, мы должны будем от­нести к метаязыковым образованиям.

Примером такого типа предложений является следующее сложное предложение, в котором ситуация соотносится с сообщением о ситуации: Кто-то сообщил, что Петр спрятался в сарае. Ср.: Кто-то сообщил: «Петр спрятался в сарае». Во втором случае форма представления со­общения в виде прямой речи ставит четкую границу между предложе­

45

I

нием, обозначающим ситуацию сообщения, и самим сообщением, и тем и самым указывает на адекватное соотношение в первом примере, который II трактуется как сложноподчиненное предложение с дополнительным )| придаточным. Аналогичным образом интерпретируется следующая пара II примеров: Ивану сообщено, что Петр спрятался в сарае - Ивану сооб- 1 гцено: «Петр спрятался в сарае». Первый пример в этой паре трактуется как сложноподчиненное предложение с подлежащным придаточным.

Подлежащные и дополнительные придаточные изъяснительного типа соотносятся с главными предложениями, в которых в роли предиката выступают глаголы или предикативы со значением сообщения, информа­ции о ситуации, т. е. очевиден метаязыковой характер таких предложе­ний (соотнесенность ситуации с сообщением о ситуации, информацией). Простые предложения типа словарных дефиниций {Тахта - диван без спинки} были нами отнесены к метаязыковым, так как представляют со­бой перевод с одного кода на другой. Сложноподчиненные предложения типа Кто-то сообщил, что Петр спрятался в сарае были нами квали­фицированы также.

Таким образом, сложные предложения делятся па языковые и мета- языковые (или информационные). Последние характеризуются тем, что маргинальные элементы их цепочек могут быть замещены цельнооформ- ленными цепочками. Ср.: Ему было известно, что комиссия собиралась без него (информация - субъект); Он знал, что комиссия собиралась без него (информация - объект). Имплицитно первое предложение сводится ко второму, поскольку односоставное Ему было известно сводится к двусоставному Он знал. Отсюда все информационные предложения адек­ватны сложноподчиненным с придаточным дополнительным. Значит ли это, что и обратное верно, т. е. можно ли сказать, что все сложноподчи­ненные предложения с придаточным дополнительным являются инфор­мационными? Мы отвечаем на этот вопрос утвердительно. При этом не­которые случаи вызывают сомнения, и их анализ оказывается достаточно сложным.

Рассмотрим примеры с оптативными глаголами. Предложение Он хотел, чтобы комиссия собралась без него с трудом может быть причис­лено к информационным. Формальный показатель в виде союзного слова чтобы (вместо что в предшествующих примерах) усиливает эти сомне­ния. Однако следующие диагностирующие подстановки призваны укре­пить нас в нашем выводе. Ср.: Он хотел, чтобы комиссия собралась без него; Он пожелал, чтобы комиссия собралась без него; Он приказал, чтобы комиссия собралась без него. Каждый последующий из этих при­меров демонстрирует в более явном виде процесс «передачи инфор­мации». Если в первом примере «передача информации» замыкается на

агенсе, для второго варианта возможна двойная интерпретация, третий определенно свидетельствует о факте передачи информации. Различие между предложениями с чтобы и что в дополнительном смысле опта- ти в н ости для первых и отсутствии такового для вторых. Ср.: Он сказал, что комиссия собралась без него; Он пожелал, чтобы комиссия собра­лась без него (== Он сказал, что комиссия должна собраться без него). Из п о с л е д н е й подстановки видно, что для второго примера характерен до­полнительный модальный смысл. Таким образом, предложения с преди­катом главного предложения в виде оптативного глагола можно и нужно отнести к информативным.

То же самое можно сказать о случаях, когда главное предложение оформляется предикативнои формой с модальным значением типа воз­мож но. Такие предложения преобразуются в предложения с модальны­ми глаголами в придаточных, сохраняя общий смысл: Возможно, что комиссия собралась без него -> Известно, что комиссия могла собрать­ся оез него. Зто преобразование строится на основе презумпции извест­ности. В более четком виде презумпция известности обнаруживается при преобразовании предложений с оценочной семантикой главного: Хоро­шо, что комиссия собралась без него, Известно, что комиссия собралась без него, и хорошо, что это произошло. Как мы видим, эти преобразова­ния являются экспликациеи презумпции известности, которая сама по себе в чистом виде является высказыванием о некоторой информации. Все предложения, которые содержат главные, оформленные в виде пре­дикативной формы Известно, (что), являются, самоочевидно, информа­ционными, а следовательно, таковыми являются также и те предложения, для которых данные выступают в роли презумпции.

Из всего сказанного следует, что предложения, которые по традиции квалифицируются как сложноподчиненные с придаточными субъектны­ми и объектными изъяснительного типа, сводимые, как было показано, к предложениям с дополнительными придаточными, являются предложе­ниями информационными (выше была продемонстрирована также сво­димость определительного придаточного изъяснительного вида к соот­ветствующему дополнительному).

Выделив метаязыковые, или информационные, предложения из мас­сива сложных, обратимся теперь к собственно языковым, которые в за­висимости от типа связи между простыми предложениями, входящими в состав сложных, могут быть разбиты на два класса: модификативные и каузативные. Первые из них, как было показано нами, трансформи­руются в сложносочиненные, и поэтому в семантико-синтаксическом плане нет необходимости для различения сложносочиненных и сложно­подчиненных. Достаточным оказывается следующее дерево классифика­ции сложных предложений (схема 2 .1).

47

Схема 2.1

Сложные предложения

/ \ языковые метаязыковые (информационные)

/ \ модификативные каузативные

Все эти подклассы сложных предложений, подобно подклассам про­стых предложений, различаются своими структурными формулами или типами цепочек. Сложное предложение в отличие от простого включает в свой состав более одной цепочки.

Для информационных предложений, в которых соотносятся простые предложения, обозначающие ситуацию и информацию о ситуации (лю­бой другой или данной), их структура может быть представлена в общем виде как 8 -Р -(8 -Р -0 )-0 . Особенностью сложных информационных предложений является то, что включенное в его состав простое предло­жение, обозначающее информацию, занимает позицию первого объекта простого предложения, обозначающего ситуацию. Ср.:

Иван сообщил, что дедушка построил дом, Петру.8 Р О! 0 2

Иван передал письмо Петру.

В качестве главного предложения здесь могут выступать любые вари­анты простого предложения, сводимые к цепочке 8-Р -О 1-О 2. При этом придаточное дополнительное, содержащее информацию, будет неизмен­но выступать в позиции Оь Структура модификативных предложений, соотносящих простые, которые обозначают ситуации и в которых общий член предложения - субъект, предикат или объект, может быть пред­ставлена в общем виде как:

8 (8 -Р -0 )-Р -08 -Р (8 -Р -0 )-08 -Р -0 (8 -Р -0 )

Особенностью сложных модификативных предложений является то, что включенное в их состав простое предложение, выполняющее функ­цию модификатора, не занимает самостоятельной позиции, но может за­нимать позицию того члена другого простого предложения, который им модифицируется. Ср.: Человек, который ел сливу, раскусил косточку: 8 (8 -Р -0 )—Р-О; Человек раскусил, как гципцами раскусывается металл,

48

§ „ р (§ -Р -0 )-0 ; Человек раскусил косточку, которая была К°а металла: 8 -Р -0 (8 -Р -0 ) . Каждое из этих сложных предложений тве'РЖ^ЫТЪ представлено и в иной форме, и связь между простыми в их М°ставе будет определяться повторением одного из членов предложения, г • Чеповек ел сливу, и он же раскусил косточку; Щипцы раскусывают 1ета 7 7 и человек сделал то же; Человек, раскусил косточку, а она была

е металла. В качестве главного предложения здесь могут выступать любые варианты простого предложения, сводимые к цепочке 8-Р-О . Пои этом тип придаточного будет определяться элементом цепочки, по­зицию которого оно займет. Поскольку мы предположили, что любое модификативное предложение сводимо к сложносочиненному и, наобо- от любое сложносочиненное - к модификативиому, необходимо, чтобы

хотя бы один элемент цепочки у них был общий. Предположение о том, что могут существовать сложносочиненные предложения, простые пред­ложения которых не имеют ни одного общего члена цепочки, иллюзор­но Такого рода предложения соотносились бы как самостоятельные про­стые предложения. Подобная иллюзия может вызываться неэксплициро- ванностью того элемента, который является общим для простых предло­жений, входящих в состав сложного.

Структура каузативных предложений, соотносящих простые, которые обозначают ситуации и в которых не обязательны общие члены предло­жения, общие элементы цепочки, может быть представлена как (8-Р -О )- Р-(8-Р-0). Особенностью сложных каузативных предложений является то, что включенные в его состав простые предложения занимают пози­ции субъекта и объекта некоторого базового простого предложения, пре­дикат которого выражает отношение каузации. Ср.:

Дожди увлажнили землю, так что травы пошли в рост.8-Р-О Р 8-Р-ОВлажность земли вызвала рост трав.Разумеется, каждое из простых предложений, входящих в состав слож­

ного каузативного, может иметь любой допустимый формальными пра­вилами вариант, однако в целом каузативное предложение имеет только одну структуру.

Таким образом становится очевидной справедливость соотнесения типов связи между членами простого предложения и между предложе­ниями в пределах сложного предложения. Причем придаточное предло­жение может самостоятельно занимать одну определенную позицию главного (первого объекта для информационных предложений), может занимать любую позицию главного, но не самостоятельно, а в сочетании с одним из членов главного (для модификативных предложений), и на­

49

конец, может занимать позицию объекта некоторой ядерной структуру притом, что главное занимает в ней позицию субъекта и наоборот (д^ каузативных предложений). В то время как в первых двух типах предд^ жений устанавливаются отношения между членами главного предложен ния и придаточными, в третьем - в рамках ядерной структуры - устанав­ливается отношение между главным и придаточным предложениями т. е. собственно отношение между предложениями. Иными словами, в третьем типе предложений мы имеем дело с собственно сложным пред. ложением.

В заключение рассмотрим закономерности синтаксической конденса­ции сложных предложений перечисленных трех типов.

Синтаксическая конденсация в принципе возможна, если существует вероятность реконструкции опущенной части, или, иначе, если это позво- * ляет сделать некоторая презумпция. Так, презумпция сообщения позво- \ ляет восстановить семантику следующих сконденсированных в простые сложных предложений информации: Иван позволяет Петру пользовать­ся своей библиотекой Иван сообщает Петру, что он может пользо­ваться его библиотекой; Иван пишет Петру о своем отъезде Иван письмом сообщает Петру, что он уезжает. Мы хорошо понимаем смысл сконденсированных предложений, так как используем презумп­цию сообщения, которое эксплицируется в полной форме информацион­ных предложений. Однако, если бы такой презумпции не было, перед нами бы возник ряд трудноразрешимых вопросов. Так, было бы совсем непонятно, почему глагол позволять в первом примере и глагол писать во втором управляют дательным падежом. Относительно глагола позво­лять можно сказать, что он управляет неопределенной формой глагола (позволяет пользоваться) и, следовательно, лишен семантики оптатив- ности или модальности (хочет пользоваться, может пользоваться). Кстати, в реконструированном на основании данного предложения слож­ном информационном модальность действительно восстанавливается для придаточного (он может пользоваться). Но тогда совершенно непонят­но, как может тот же глагол управлять формами дательного падежа име­ни, Ср.: *Иван хочет ему уходить; *Иван может ему уходить и др. В действительности предложения типа Иван позволяет Петру..., Иван раз­решает Петру..., Иван поручает Петру..., Иван приказывает Петру и т. п. предполагают одновременно Иван сообщает Петру. Разница ме­жду первыми двумя предложениями и следующими двумя заключается лишь в том, что в первых Иван сообщает, что Петр может..., а во вто­рых Иван сообщает, что Петр должен...

50

Во втором из двух рассматриваемых сконденсированных предложе- И и пишет Петру о своем отъезде) странным кажется то же самое

НИИ ление формой дательного падежа имени, но уже по другим причи- " Глагол писать в соответствии со словарной дефиницией означает лТ'ображать графические значки на чем-нибудь», следовательно, писать

5-ип что-то но нельзя кому-то. И если среди словарных дефиниций можно 1 .' аагопа писать встретится в качестве одного из значении «сообщать что-чибо» то это означает лишь учет презумпции сообщения. Для того что-- читься в том, что сам глагол писать значения «сообщать» не име-ОЫ ) гг т~тст рассмотрим предложение Иван пишет Петру письмо с допущением двух разных презумпций (сообщения и локализации): 1. Иван пишет Петру письмо = Иван письмом сообщает Петру... 2. Иван пишет Петру письмо = Иван, который пишет письмо за Петра, намерен в дальнейшем передать его Петру. Вторая презумпция совсем не предполагает сооб­щения. Она предполагает, что Иван, который пишет письмо за Петра (например, из-за того, что Петр не владеет эпистолярным стилем), пере­даст его Петру (изменит локализацию объекта - отсюда дательный на­деж). Разумеется, ни в одном из словарей для глагола писать не преду­смотрено значение 'передавать', хотя, например, предложение Маша ежедневно писала бабушке письма означает, что Маша писала их и от­сылала. Все это говорит о том, что независимо от словарных дефиниций, в число которых могут попасть и презумпции, нужно различать экспли­цитный смысл предложения и имплицитный, т. е. презумпцию. Презум­пция же определяется не значением слов, а смыслом предложений, т. е. не лексической семантикой, а синтаксической. Отсюда две разные пре­зумпции для предложения Иван пишет Петру письмо предполагают два разных типа предложения, подвергшихся синтаксической конденсации.

Второе восстановленное нами сложное предложение относится к чис­лу модификативных, для сконденсированного варианта которых предпо­лагается презумпция локализации (ге§р. изменения локализации). Рас­смотрим еще два примера: Иван кипятил чай в номере Иван, который находился в номере, кипятил чай; У Ивана разбились очки <г Очки, ко­торые были у Ивана, разбились. Первое содержит смысловую нелепость. Слово номер можно принять за тип посуды, в которой кипятился чай. В более общем смысле неясно, о локализации чая или Ивана идет речь, ибо глагол кипятить не означает пространственной стратификации. Во вто­ром предложении недоумение должна вызывать форма родительного па­дежа с предлогом у, которая может обозначать локализацию вблизи от предмета и принадлежность (локализацию в агенсе в более абстрактном смысле). Первое значение, разумеется, здесь не подходит вовсе (Около

51

Ивана разбились очки). Но это соответствовало некоторой с ЗНачение не Удовлетворяет, если бы 0н0 означает пространственной ИТуации’ П0Т0МУ что глагол разбивается ] (пространственная стратификРаТИ(^ИКации' В любом слУчае локализац ванных модификативных п ре аЦИя^ как и во всех Других сконденсир

Итак, модификативные п ДЛ° Жениях’ переведена в презумпцию, ческой конденсации за с ч е т ^ ^ 0* 6™* Могут подвергнуться синтакСц. примеры с конкретным смы с Презумпции локализации. Мы приводИли пространяется и на предложен101*’ Н° ЭТ° положение в равной мере рас. бил: любовь еще, быть моэюе ^ » ° С м ы сл о м а б с т Р а к т н ь м - Ср.: Я вас лю. любил: любовь, которая была дУше моей угасла не совсем.. <г Я вас душе), может быть, еще Мое11 душе (которая принадлежала моей вать). «Локализация» любви6 °0всем Угасла (не перестала существо- душе принадлежит любовь (** Душе’ конечно, метафора, как и то, что очень привычная для нас (так В° лю®ви)> °Днако и эта метафора, стихотворении, переведена в Называемая мертвая метафора), опущена в

Переходя к третьему типуРеЗУМПЦИЮ л6кализаЧ™. каузативным, мы сразу же отм СЛожных предложений - предложениям вилам. Естественной для этих еЧаем’ что и они подчиняются тем же пра- ны. Рассмотрим несколько п П едложений была бы презумпция причи- предложений: Иван пробиваег^Ы^ ОЪ сконденсиРованных каузативных стену, в результате чего в ней ° твеРстие 6 стене <г Иван пробивает

Иван печет тесто, в резу возникает отверстие; Иван печет пирог самолетом в Москву Иван тате чего возникает пирогу Иван летит оказывается в Москве. Во в с е х ^ ^ самолетом, в результате чего он ект действия или движения пп СКонденсиРованных предложениях объ- действия или движения. НельзяДСТаВЛеН Фактически как результат этого рить кашу (каша - результат Л варить сУп (СУП ~ результат варки), ва- крупу. Нельзя рисовать к а р т и н ^ * ^ ’ Н0 можно варить курицу, варить лошадь, писать буквы. Во всех^ писатъ письмо, но можно рисовать допустимых высказываний обтГ ЭТИХ многочисленных случаях вполне тельно, причина выносится в п ^ ^ заменяется результатом, а следова- нужно рассматривать формы ^ ез^ Мпцию- & контаминационном плане винительного падежа как падеяГНИТеЛЬН0Г° падежа с предлогами. Для рактерно сочетание с предлогом ^ ,?рямого объекта не должно быть ха- кацию предмета в пространстве °Л03начаю1Чим локализацию, стратифи- именно так. Когда мы хотим пп ЖДУ тем в РяДе языков происходит странстве, мы объединяем функцДСТаВИТЬ резУльтат перемещения в про- и достигающее движение) с ф у ЙЮ Винительного падежа (направленное пространстве), формально об ъед Кцией местного надежа (положение в падежом, с формой винительног НЯЯ пРедлог> управляющий местным

0 падеж а имени.

52

Сведение презумпции сконденсированных предложений *• / шения, локализации, причины) является д о п о ^и теГ н ьш ^ (С° ° 6' нием релевантности различения трех видов сложных Г ПОДТВержде- формационных, модификативных и каузативных). Предложений (ин-

2.2. Введение в семантику

Любое знание приходит к человеку чепез ег представленный в явном виде, сводим к уже СА пт ЯЗЫК' ЭТ°Т ТРЮИЗМ- жению о том, что в лингвистике (как и в матема™1 Т Ф ВаНН° Му пол°- мент описания фактически совпадают Из этог объект и инстру-ны дальнейшие выводы (по крайней мере в я в ’ °ДНаК° ’ не были с к а ­чаются в следующем. Сходство математики и Н°М ВИДС)' А они заклю- также и в том, что совпадают основы м е т а л и н /™ ™ 6™™ выражается ки. И первая, и вторая сыграли решающую по ВИС™КИ и метаматемати- го мировоззрения и миропонимания Под ЛЬ В РаЗВИТИИ человеческо- развивались лингвистическая философия и °М ЭТИХ пРеДставлений Последние имели разные корни, но в конеч С°Временная герменевтика, что родственное. Мы, разумеется, не можем ° М 04676 В ШХ увидели не- сти и противоречия этого развития. Здесь и аНалИЗИРовать все сложно- саться только главных, узловых проблем * Дальнейшем мы будем ка-

Для начала процитируем слова ровесника у у который пишет буквально следующее: « я В6Ка 'Х ~Г' ГаДамера, рели семантика и герменевтика. Исходный Ю ак7 уальносгь приоб- вая форма выражения нашего мышления ПУрКТ И Т0Й и ДРУГОЙ - языко- ную нам языковую действительность как б “ ЗНТИКа описывает дан- даря чему стала возможной даже классиАи ЛЮдая ее извне, благо-знаков... Герменевтика ж е сосредоточиваете КаЦИЯ М использУемыхращения с этим миром знаков или лучш Ш ВНутренней стороне об- внутреннем процессе, как речь, которая из °Ка3аТЬ’ на таком глубоко мира знаков» (Гадамер, 1991, 60). А далее ^ Предстает как освоение трудностями, с которыми столкнулся Вит аВТОр„Сталкивается с теми же ского анализа, - пишет Гадамер, - МНе ' енштеин: «Заслуга семантнче- структур языка, повлекшей за собой отказИдится в Фиксации всеобщих ности знака (соответственно символа) и ложного идеала однознач-формализации языковых выражений» С Г я п ^ В° 1 жнос™ логическойно, кроме неявного заключения о том ч Т ’ б1)' Здесь в°е вер- только логической. Логическая формализя™ °РМализация может быть ние к последней несвойственных ей метол °дМанТИКИ - это примене-иентра тяжести с эвристик на представление знаний ДШ Перенесение

ие знании является не чем

иным, как вытеснением принципов математической логики принцип структурной семантики. На это обратил внимание М. Минский. Все означает, что к семантике должна применяться семантическая ф0р лизация. Речь здесь идет о структурной семантике, иными словами структурализации знаковых систем, превращении их в единую форма; зованную знаковую систему. В этом отношении крайне пессимисту скую позицию занял в свое время ученик Минского Т. Виноград, факт чески отказавшийся от положительных результатов своей монограф «Программа, понимающая естественный язык». Он, в частности, писал 1980 г.: «Никто еще не оперирует системами, которые бы не сводились изолированным примерам» (\\^по§гас1, 1980,1-2).

В настоящее время целесообразен пересмотр проблемы построен системы структурной семантики, независимой от предметных областей представленной исходным множеством знаковых примитивов с задан ным в этом множестве набором операций. На основе принимаемой таким образом структурной семантики строится семантический код. 1

Идея создания языка типа семантический код была сформулирована * известным французским этнографом К. Леви-Строссом. Попутно выска-1 занное им предложение, возможно, осталось бы незамеченным, если бы не реакция на него Р. Якобсона. Последний в статье «Лингвистика в ее отношении к другим наукам» (Якобсон, 1983, 377) процитировал следую­щий отрывок из статьи Леви-Стросса: «...мы должны задаться вопросом о том, действительно ли различные аспекты общественной жизни (вклю­чая искусство и религию), о которых мы уже знаем, что их исследование может включать методы и понятия, заимствованные из лингвистики, со­стоят из явлений, природа которых сводится к природе языка... Следует углубить анализ различных аспектов общественной жизни, чтобы дос­тичь такого уровня, на котором станет возможным переход от одного к другому, т. е. выработать некоторый универсальный код (ё1аЪогег ипе 80г1е с!е сод ипг/егзе!), способный выразить общие черты специфических структур, описывающих эти аспекты. Использование подобного кода пра­вомерно для каждой системы в отдельности и для всех систем ($1с!), в случае если встает вопрос об их сопоставлении. Тогда окажется возмож­ным понимание того, действительно ли мы описали их суть и состоят ли они из компонентов одного и того же типа» (Якобсон, 1983, 383). Ср. (Леви-Стросс, 1985, 59).

В настоящее время вряд ли возможно привлечение всех или, по край­ней мере, большей части работ, которые можно рассматривать как опре­деление общих принципов построения языка типа УСК (универсальный семантический код).

54

: (Декарт, 1 9 5 3 ,« ).Н а и б о л ь ш и й вклад в науку был сделан в этом смысле еще Леибни-

Здесь мы попытаемся реконструировать систему, которая восходит 11Ср1\7бокой древности и которая предшествовала системе Лейбница. В част­ости вступительная часть его «ТаЪи1ае с1ейп1с1апит» включает две со­с т а в л я ю щ и е : лат. епз «сущее» и со^капз «мыслящее». Второе определя-ности.

тся как «нечто, понимающее свои действия» (циос! ез! сопзешт зиагит асют) (Ьейзтг, 1975, 9). Нетрудно заметить сходство с максимой Декар­та «со§1*о ег§о 8шп». В непосредственном влиянии Декарта на Лейбница не приходится сомневаться, хотя терминологию, которую обычно связы­вают с максимой Декарта, составляют лишь два слова во вступлении к таб­лицам Лейбница. К тому же, как показал Рассел (Рассел, 1993, 370-371), максима Декарта восходит еще к «Монологам» св. Августина.

Три составляющие представлены в известной ведической триаде: 8а1- с11-апапс1а (самосознание - мышление - наслаждение). Ведическое сй-за! идентично декартовскому со§И;о-8и т , что легко доказывается невозмож­ностью «я есть, но без сознания» (формулировка Шри Ауробиндо). Вы­дающийся индийский философ говорил о 8а1-С11-апап(1а: «Никто из них в действительности не отделен, хотя наш ум и опыт может их не только различать, но и отделять...» (Шри Ауробиндо, 1972, 329).

Даже это достаточно поверхностное сравнение демонстрирует глуби­ну реконструкции. Соотнесение ведической триады, максимы Декарта, таблицы Лейбница, монологов св. Августина с системой семантического кодирования позволяет увидеть их общность. Это можно показать на примерах глагольной семантики, расположенной по возрастающей ин­тенсивности действия:

1. Самосознание: предполагает - планирует - существует.2. Информация: воспринимает - понимает - знает.3. Инспирация: любит - радуется - наслаждается.Интересно, что Шри Ауробиндо аналогичным образом противопостав­

ляет информацию и инспирацию (ананд) (Шри Ауробиндо, 1972, 334). Возникновение ведической триады - сугубо человеческая черта, опреде­ляемая антропогенезом, что также может быть семантически обосновано. Многие высшие животные пользуются орудиями и примитивной сиг­нальной системой (в пределах нескольких десятков сигналов). Однако

55

попытки обучить их знаковой системе человека не приводит к сколько, нибудь заметным результатам. Причины этого, мы полагаем, достаточно убедительны. Сигнальная система животных ситуационно связана, т. е сигнал и соответствующее действие животного совпадают по времени Человек оперирует тремя обобщенными временами: прошлым, настоя­щим и будущим. Он может анализировать прошлое, наблюдать настоя­щее и планировать будущее, что нашло свое отражение в его чрезвычай­но богатой знаковой системе. Этому способствует самосознание, которое отразилось и в языке. Он предполагает - планирует - существует, абст­рагируясь от себя самого (самосознание). Зтом у способствует накопле­ние его знаний о мире. Он воспринимает - понимает - знает (информа­ция). Этому способствует индивидуальная оценка событий. Он любит - радуется - наслаждается (инспирация). Если судить по ведической триа­де, человек стал человеком, именно обретя эти свойства. Они отразились в мифологии с ее синкретизмом, вобравшим в себя те элементы созна­ния, которые называются в соответствии с принятым здесь порядком: этиологией (представлении о причинах), этикой (представлении о спра­ведливости), эстетикой (представлении о прекрасном).

2.2.1. Универсальное семантическое кодирование

В настоящее время наблюдается тенденция к анализу ретроспективы развития, приведшего к нынешнему состоянию представления знаний.

Одной из такого рода попыток является представленный в Интернете обзор И. Баргера «Нурег Теггоп81’$ ТгтеИпе оГНурейех! Шз^огу». Автор на­чинает с А§е оГШп1т § (3000 лет до н. э.) и завершает концом 1990-х гг. с их ^^У^УеЬ Ега и Ке^зсаре Ега.

В этом обзоре, как и во всех прочих концептуальных попытках, про­сматривается методологическая пестрота без особых усилий ее упорядо­чения. Мы не будем касаться ранних этапов развития, где технические средства и лингвистические методики переплетаются самым удивитель­ным образом (например, код Морзе и тезаурус Рожэ). Поэтому мы наме­рены остановиться на современных достижениях науки, предпослав им обзор методик, объединенных «эрой гипертекста». В рассматриваемом обзоре начало этой эры обозначено 1987 г., а ее завершение 1991 г., по­сле чего начинается эра Ш \\^еЪ , определяемая как «глобальный гипер­текст с минимально оснащенной структурой». Таким образом, дальней­шая история, включая 1998 г., определяется современными судьбами Интернета с его «глобальным гипертекстом».

Гипертекстовые системы, как известно, определялись нелинейным пред­ставлением естественно-языковых текстов с прямыми ссылками на разно-

56

оит.те его фрагменты, подкрепляемые интерфейсом, устанавлива-обраЗНЬ л.м взаимодействие этих фрагментов с использованием «окон», сопо­с т а в л е н н ы х с узлами сети, которые в свою очередь являются текстами °ли другими информационными носителями. Последние не снабжены системой формализации знаний. Таким образом, гипертекст является 1 мально неупорядоченной экспертной системой. К этому следует до­бавить что современная тенденция в информатике склонна воздержи­ваться от любых признаков формальной упорядоченности.

Вместе с тем всегда существовало достаточно ясное сознание того, что трудность ориентации в гипертекстовой сети увеличивается пропор­ционально ее расширению, и особенно интенсивно этот процесс проте­кает в динамической сети, поэтому гипертекстовые программы прерыва­лись различными проектами с попытками логического исчисления. Пер­вой такой попыткой был, как известно, «логик-теоретик» А. Нюэла, Дж. Шоу и Г. Саймона. Фактически эта и последующие однотипные сис­темы предназначались только для поддерж ки эвристической интуиции человека.

Перелом в этой ситуации наступил, хотя далеко не сразу был осознан всеми, вместе с исследованиями С. Амарела. Именно в них обнаружился сдвиг в сторону представления знаний, т. е. пониманию того, что в каж­дом конкретном случае форма представления задачи определяет эффек­тивность ее решения. В наши дни в качестве центральной, наконец, при­знана проблема вложения семантической информации в формализмы представления.

Перенесение центра тяжести с эвристик на представление знаний явля­ется не чем иным, как вытеснением принципов математической логики принципами структурной семантики. На это обратил внимание М. Минский, когда писал: «Я воспринимаю все это как уход от традиционных подхо­дов и физиологов-бихевиористов и ориентирующихся на математиче­скую логику ученых в области искусственного интеллекта, которые пы­таются представить знания в виде совокупности отдельных простых фрагментов» (Минский, 1979, 249). Опыт ученика Минского Т. Виногра­да показал, в том числе и ему самому, бесплодность этого пути, что вы­разилось в его остро пессимистическом заключении: «...Существующие системы, даже лучшие из них, часто напоминают карточный домик... В ка­честве результата возникает крайне хрупкая структура, коллапсирующая при малейшей попытке поколебать область и даже отдельные примеры из области, для которой она построена» (В оЬгоу, Уто§гаё, 1977, 11). По­пытки изменить эту ситуацию предпринял ряд ученых от Р. Шенка до Л. Талми, но общая беда заключалась в том, что они расширили зону на­блюдений, сохранив при этом концептуально прямую зависимость от нее.

57

Литература по этой проблематике расширилась настолько, что стадД практически необозримой. Факторы, приведшие к необозримости, своД дятся к следующему: I

1 ) рост в геометрической прогрессии числа терминов, используемых а* разных областях, имея в виду и число самих областей; |

2) рост в геометрической прогрессии числа текстов, использующих® эти термины; 1 ]

3) неопределеннозначность терминов и высказываний, на них построй! енных. 1

Этих вопросов мы, так или иначе, касались. Вновь вспоминаются ело-1 ва Декарта: «Определите значение слов, и вы избавите человечество от I половины его заблуждений». Сегодня это высказывание особенно акту-1 ально. К нему можно добавить пункт четвертый в списке факторов: чис- ! ло заблуждений в сравнении со временем Декарта также интенсивно рас­тет. Приходится удивляться оптимизму тех, кто предполагает, что может устранить перечисленные отрицательные факторы усовершенствования­ми в компьютерной технологии в виде увеличения скорости обработки данных и расширения памяти. Вместе с тем продолжающиеся попытки «пробиться» через толщу отрицательных факторов тормозят прогресс и сеют пессимизм среди «инженеров знаний».

Один впечатляющий пример: ответвлением библиотечного дела явля­ется энциклопедическая деятельность. Можно сказать, что энциклопе­дия - это библиотека в миниатюре, в которой собраны знания (как счита­ется, наиболее значительные) и представлены в компьютерном виде. Эн­циклопедии снабжены алфавитными указателями, из которых можно уз­нать о темах, не обозначенных в заглавиях статей, входящих в издание. Предметный указатель в весьма скромных размерах опирается на так на­зываемые ключевые слова. Таким образом, структура энциклопедиче­ских словарей напоминает библиотечные картотеки, которые традицион­но подразделяются на алфавитные и предметные указатели. Энциклопе­дии напоминают предметно-синонимические словари, в которых темы разбиты на статьи, содержащие наборы функционально близких назва­ний предметов, снабженных алфавитным указателем. Уже здесь возника­ет проблема огромной важности: как найти название предмета по функ­ции, которую он выполняет. Этот вопрос ставился неоднократно. Для его решения необходим семантический классификатор универсального типа, который становится эффективным только при наличии обширной (эн­циклопедической) базы знаний.

Большая база знаний в сочетании с семантическим классификатором универсального типа необходимы в производстве любого интеллектуаль-

58

стройства. Структурно это тезаурус с предметно-синонимическим Н°Гсмантическим компонентами. Он же может быть использован как се- нтический решатель задач поиска слов по их значению. Это, наконец,

^нивереальная интеллектуальная система, которая содержала бы все пе- пенные компоненты, включая соответствующую графику. В иде-

1 тьном случае таковой может быть энциклопедия (тезаурус) в компью- 4 пном представлении, т. е. не в виде текста, а в виде предельно полной -истемы отношений ключевых слов и ключевых идей.

Самой продвинутой в этой области системой следует считать систему д тласа Леиата. Ленат начинал с известной программы Е1ЛИ8СО (1983 г.), в п р о ц е с с е ‘ работы над которой автор пришел к следующему заключе­нию’ «...рецепт повышения способности программы к рассуждению по аналогии так же, как и общего прогресса в программах искусственного интеллекта, заключается в том, чтобы расширять базу знаний... записать целую энциклопедию в форме, доступной для машины, но не в виде тек­ста а в виде системы структурированных, многократно проиндексиро­ванных фрагментов» (Ленат, 1986,182).

Задача оказалась намного труднее того, что предполагалось, однако автор пошел именно по пути создания такого рода энциклопедии. Пер­вые шаги в этом направлении ознаменовались программой СУС (назва­ние включает буквы, входящие в состав слова «епсус1оресИа») (1990— 1994 гг.).

Как было отмечено позднее, абстрактность этой доктрины требовала ее привязки к грамматике и лексике естественного языка.

В одном из своих выступлений Ленат говорил о том, что, если мы действительно хотим моделировать человеческий интеллект, необходимо создать огромную базу знаний, недоступную современной технике. При этом он полагал, что примерно через двадцать лет такого рода техниче­ские предпосылки будут созданы, т. е. будут созданы компьютеры с мно­гократно увеличенными памятью и быстродействием при значительном усовершенствовании программ. Это высказывание выглядит достаточно пессимистично и нисколько не обнадеживает.

Ленат прав лишь в полезности найти путь к созданию энциклопедии типа компьютерного тезауруса, на основе которого можно было бы мо­делировать человеческий интеллект или, точнее, его аналог. В связи с этим.целесообразно добиться решения следующих задач:

1) исчислить примитивы, т. е. семантически неразложимые ключевые слова и правила их комбинаторики;

2) установить необходимый и достаточный набор формальных харак­теристик, составляющий «словарную статью»;

59

3) определить набор семантических операций, позволяющий исчисй лять предметные области любого вида; я

4) выработать эвристические правила обучения работе с такой систе1 мой;

5) разработать систему взаимных отсылок на семантической основеПодобно экспертным системам в эти правила должны входить объяс­

нения всех преобразований и переходов.Поставленные задачи выполнимы с помощью семантического коли*

рования.Основная цель, стоящая перед разработчиками проблемы, заключа­

ется в том, чтобы продемонстрировать эффективность средств для по-1 строения динамической базы знаний и автоматического поиска на ней 1

Несмотря на тематическую удаленность друг от друга, у разных I предметных областей обнаруживается сходство в том смысле, что зада- чи, решаемые в их рамках, являются задачами по интеллектуальному информационному поиску. При этом базы знаний строятся не только на основе ключевых слов, а с использованием структурно-семантических средств, для которых отраслевая специфика не столь существенна, чтобы разрушать их общесмысловое единство. Например, понятие нормализа­тор., регулятор ооразует единый семантический подкласс путем обоб­щения семантики предметных областей типа гомеостат, медикамент, терморегулятор, стабилизатор, автопилот, иммуноглобулин и т. д. При этом построение единой системы классификации и поиска в динамиче­ской базе знаний выглядит следующим образом (табл. 2 .3).

В качестве оптимальных средств производства выступают интеллек­туальные роботы (табл. 2 .4 ).

В качестве оптимальных средств для информатизации выступают сис­темы, использующие процедуральные знания, т. е. знания, получаемые опе- рационно.

Таблица 2.3Производство

1. Усиление 2. ОтчуждениеАппаратура Эффектор Рецептор Аппаратура Эффектор Рецептор

Оптика и слуховые аппараты

— + Приборы-дат­чики

- +

Ручные орудия (инструменты)

+ - Автоматы + -

Человеческая сис­тема

+ + Интеллекту­альные роботы

+ +

60

Информатизация

Таблица 2.4

г—— 1. Усиление 2. Отчуждение

■^п^рпсташ^ние Хранение Доступ Система Хранение Доступ

Г\/гтно-оечевое - + Логическая система - +У 1 г ----- ■—Письменное + — Семантическая сис­

тема+

Компьютерное

__________ ■

+ + Универсальный се­мантический код

+ +

Семантические знания, полученные операционно, исчисляю тся на ос­нове правил преобразования. Н еобходимо иметь семантическую сеть ас­социативных связей вы сказы ваний, в которых процесс поиска автомати­зирован, а методы его реализации не зависят от предметной области и естественного язы ка высказывания.

В настоящее время наука располагает четырьмя типами средств пред­ставления знаний. Первый из них мы назвали информационными носи­телями. Обычно такие средства, как фреймы и семантические сети, назы­вают языками. Однако это столь же нецелесообразно, как называть язы­ками разные алфавиты. Вьетнамские тексты, записанные латинской гра­фикой и иероглифами, репрезентируют один язык. Высказывания на не- канонизированном естественном языке, погружение в семантическую сеть или фрейм, остаются высказыванием на том же языке. Поэтому все такого рода средства, удобные для компьютерной обработки, мы называ­ем не языками, а информационными носителями (в отличие от машин­ных носителей - лент, дисков и т. д.). Основные трудности представле­ния знаний не связаны с особенностями информационных носителей и не определяются теми подъязыками, которые в них вложены.

Ко второму типу относятся языки семантического представления. Су­ществует два таких проекта: модель концептуальной зависимости Р. Шен­ка и модель смысл ^ ^ текст И. А. Мельчука. В основе обоих лежат не­которые примитивы (семантические элементы): примитивные действия у Шенка и лексические функции у Мельчука. И те и другие формируют семантическую запись высказываний. Примитивы данных моделей не претендуют на полноту, независимость и противоречивость в строгом смысле, поскольку разрабатывались они эмпирически. К этим проектам примыкают ролевая грамматика, основанная на теории глубинных паде­жей Ч. Филмора, примитивы А. Вержбицкой, «силовая динамика» Л. Тал-

61

ми и другие представления эмпирически выделенных фрагментов уц Я версальной семантики без собственных средств ее преобразования. Щ

Третий тип, наиболее традиционный, - логические средства (исчисли ние предикатов первого порядка, модальные логики и др.). Основной Д недостаток - отсутствие собственных средств семантического предстаЩ ления. Понимание этого недостатка ведет к созданию псевдофизически логик. Имея в виду приложения в области искусственного интеллект* следует признать, что этот путь слишком долог, если и считать его ■ принципе целесообразным. В настоящее время неясно, каким образом основе псевдофизических логик (их общее количество не лимитированД и соотнесенность не определена) возникает некоторое цельное представЯ ление мира и как будет обеспечена полнота этого представления. 1

Особняком стоит семантическая интерпретация английской грамма! тики Р. Монтегью и иероглифика Р. Тома. Основной недостаток трудД Монтегью заключается в том, что интерпретируется поверхностная с м мантика, а глубинная остается вне поля зрения. Аналогичным недостат-1 ком обладает аппликативная грамматика С. К. Шаумяна, семантическая" теория которого остается на поверхностном уровне. Что касается интер­претации Р. Тома, то она отличается только частичным внешним сходст­вом знаков с их пространственным аналогом (например, -> объединение

распад, (- начало, -| конец). При этом сохраняется условность и пол­ная невозможность формального преобразования одного в другой.

Наконец, четвертый тип - это языки типа «универсальный семанти­ческий код» (УСК). Они отличаются полной экспликацией смысла, т. е. каждый комбинаторный тип цепочки элементов имеет один и только один смысл. Ограничения, накладываемые на УСК, не зависят от того, какой фрагмент мира он описывает. Это система, способная формиро­вать новые понятия и строить гипотезы о причинах и следствиях ситуа­ций. И то и другое реализуется в системе в результате формальных пре­образований цепочек. Таким образом, языки типа УСК представляют со­бой дедуктивные системы, семантика которых не задается, а исчисляет­ся. В итоге УСК располагает собственными средствами представления и преобразования семантики.

Сейчас, когда УСК-6 представлен в виде некоторой алгебры, вырисо­вывается возможность представления множества таких языков.

Все сказанное о средствах представления знаний можно оформить в виде таблицы (табл. 2.5).

62

Таблица 2.5

]7^ ф о 1Э м а ц и о ^- а т л а н т и ч е с к о г о пред- Язык**: тавления

’Сщ^ёскнесистемы---------;Т ^рсальны й семантиче-• СКИИ КОД ----------- -— -----------

Собственные средства пред­ставления семантики

Собственные средства пре­образования семантики

В заключение необходимо вернуться к вопросу о средствах создания чботаюшего семантического кода. Фактически (и это было в свое время

о т м е ч е н о нами) ответ на этот вопрос был дан И. А . Мельчуком, который писал в «Опыте теории лингвистических хмоделей « с м ы с л т е к с т » ,

поте изданной в 1974 г.: «Идеальной целью книги было бы последо­вательно и с достаточной полнотой изложить теорию моделей типа «смысл*- ->текст» так, как это принято для научных теорий: задать ис­ходные (неопределяемые, но однозначно охарактеризованные) понятия и на их основе шаг за шагом развить всю теорию целиком... Однако ука­занная цель в настоящее время не достижима, по крайней мере для авто­ра этих строк» (Мельчук, 1974, 5).

В изданной в том же году книге «Семиологические основы информа­тики» (Мартынов, 1974) были предприняты шаги, направленные на эти цели. К сожалению, как видно из приведенной выше цитаты и дальней­ших работ, Мельчук прекратил попытки создания такой теории, хотя, ра­зумеется, эта цель не была для него «недостижимой».

В настоящее время нами заданы первичные неопределяемые понятия и построена аксиоматика теории. Список первичных понятий сводится к четырем примитивам, состав которых однозначно охарактеризован на основании опыта построения аксиоматических теорий. В частности, мы опираемся на опыт аксиоматической геометрии Гильберта, в основе ко­торой лежат первичные термины и аксиомы, при этом первичные неоп­ределяемые элементы системы фактически являются ключевыми слова­ми аксиом. Их число, как было сказано, сводится к четырем. Это X - субъект, действующее лицо, целенаправленный деятель, живое существо или интеллектуальный робот, У - инструмент, орудие субъекта, двига­тель, потенциально замещающий субъекта, Ъ - объект воздействия целе­направленного деятеля, ^ - результат. Автомобиль, например, как сис­тема складывается из водителя (X), двигателя (У), кузова (7) и движите­ля (XV - ведущие колеса). Взаимодействие, которое складывается между этими четырьмя примитивами, определяется их действующим составом

63

и их расположением по отношению друг к другу. Аксиомы, включающц комбинаторные ограничения, составляют две серии (преобразования порождения). Знаменательно то, что этот подход зеркально отражен праксеологии Т. Котарбинского - новой универсальной науке, имеюще общие черты с тектологий Богданова, кибернетикой Винера и др. У к0

тарбинского мы находим наиболее близкий нам подход - семантический Он, в частности, пишет: «Существуют такие понятия, как «виновник» «орудие», «продукт труда»... Мы находимся здесь в сфере различны категорий, но видимости онтологических, а по существу семантически^ (подчеркнуто нами. - В. М.) (Котарбинский, 1975, 31).

Другим ярким примером обращения к семантике являются работы Дж. Бродбента, который обратился к тезаурусу Рожэ для использования корреляции таких понятий, как «порядок», «число», «время», «измене­ние», «причинность» и т. д., для решения изобретательских задач, имея в виду семантическую близость глаголов типа испариться, улетучиться выветриться и др. При этом в памяти изобретателя возникают разные типы ассоциативного решения задач (в данном случае на способы осу- шения).

Так мы возвращаемся к мысли, с которой начинали: «Любое знание приходит к человеку через его язык».

2.2.2. Модель внутреннего семантического кода

Одной из самых впечатляющих революций в научном мировоззрении человека стало в наше время семантико-герменевтическое видение мира. И семантика, и герменевтика (в виде экзегетики) уже давно были введе­ны в научный обиход, но в начале своего существования они выполняли вспомогательную роль методики, анализа и воспроизведения содержания текста, что легко понять, поскольку основу познания составляло непо­средственное метафорическое видение мира. По мере того как все боль­ше осознавалась необходимость выделения этиологии в виде определе­ния ее роли в процессе познания, философия науки обращалась к науч­ному посредничеству естественного языка. За этим скрывается процесс огромной важности, обсуждение которого в нашей работе нецелесооб­разно. Достаточно признать неизбежность посредничества языка при по­знании мира, ибо уже говорилось, без эры письменности не было бы ве­ков пара, электричества и ядерной энергии. Нередко приходится слы­шать, что человек помимо сознания одарен подсознанием, которое дос­таточно часто способствует научным открытиям. На это можно ответить, что подсознание - это тоже язык, на чем нам предстоит остановиться бо­лее подробно.

64

гт едставим себе ситуацию, с которой мы сталкиваемся ежедневно и но когда срабатывает долговременная память человека. Выража-

это в виде следующего процесса. Вы слушали заинтересовавший вас СТСЯ ный доклад. Ваш интерес к нему способствовал запоминанию его

пжания. Однако если сравнить текст доклада и текст, который вы С° пожили, передавая его содержание, то их вербальное различие мо-

быть достаточно большим. Если при этом вспоминает множество телей, то масштаб отклонения от исходного текста может быть

пельно большим. Проведем мысленный эксперимент. Поскольку из­вестно, что словесное восприятие определяется законами памяти, остает­ся непонятным, в каком виде записывается текст пересказа, ибо невоз­можно помнить содержание без средств выражения. Один из выдающих­ся современных психологов И. Хофман оценивает эту задачу следующим образом. «Согласно широко распространенному представлению, эта за­дача решается с помощью специального блока памяти - так называемой кратковременной памяти (КП)... Считается, что КП - самостоятельное хранилище, которое характеризуется в отличие от долговременной памя­ти (ДП) ограниченной емкостью, кратковременностью (секунды) сохра­нения и тем, что информация может находиться в нем только в форме гпецифического кода (подчеркнуто нами. - В . М.)» (Хофман, 1986, 245). Естественным образом вспоминается приведенное выше высказывание Леви-Стросса о необходимости выработки универсального кода, «способ­ного выразить общие черты специфических структур». Так независимо друг от друга к этой идее приходят этнограф и психолог. Исполнение пожелания Леви-Стросса означало бы моделирование того, о чем приро­да сама позаботилась, моделирование внутреннего семантического кода. Эту идею Хофман многократно повторяет. Он, в частности, пишет: «Ме­тодика соответствующих экспериментов основана на простой идее: если информация, переданная словом, последовательностью сцен, предложе­нием и множеством предложений, хранится в памяти в отрыве от свойств соответствующих физических стимулов, то можно ожидать, что по исте­чению длительного времени испытуемый будет в состоянии вспомнить переданную информацию, утратив однако детали ее носителей» (Хофман, 1986, 57).

Таким образом, предполагается, что между приемом и передачей дан­ной информации косвенно фиксируется некоторый внутренний семанти­ческий код, подобный языку-посреднику при переводе с одного языка на другой. Существует много похожего между этими двумя ситуациями, что может быть использовано для решения проблем автоматического пе­ревода.

65

(

Внутренний семантический код моделируется, потому что он не д Ц нам в прямом наблюдении, однако, кроме упомянутой концепции Х о Л мана, подытожившего обширный экспериментальный материал, сущеЛ | вует еще одна важная гипотеза, которая приближает нас к решению этом чрезвычайно важной проблемы. Мы имеем в виду гипотезу голограмм* выдвинутую известным нейропсихологом К. Прибрамом. Ему принаддД жит гипотеза, согласно которой «основные свойства нейронных гру^И могут комбинироваться в логические операции, усиливающие аналитм ческие и контрольные (серво) функции нервной системы» (ПрибраД 1975, 161). Автор далее пишет: «Учитывая их значение, а также то, чтш сейчас они игнорируются в нейропсихологической и нейрофизиологиче* ской литературе (это писалось в начале 1971 г. - В. М.), я подчеркнув что построение имеющих определенную структуру топологических, т « есть пространственных, представительств в нервной системе является! одной из форм, которые могут принимать состояние мозга... Эта гипоте-1 за основывается на предположении, что нейронное отображение вход-1 ных воздействий не является фотографическим и создается не только по-1 средством имеющейся системы фильтров, выделяющих признаки, но и с помощью особого класса преобразований, которые обладают значитель-: ным формальным сходством с процессом отображения графического об­раза, открытом математиками и инженерами. Этот оптический процесс, названный голографией, основан на использовании явления интерфе­ренции структур» (Прибрам, 1975, 161-162). И в другом месте: «Голо­грамма обладает фантастической способностью к эффективному (то есть восстановимому) хранению информации» (Прибрам, 1975, 171).

Гипотеза Прибрама подтверждает концепцию Хофмана и его едино­мышленников, которая поддерживает нашу лингвистическую версию мо­дели внутреннего семантического кода, поскольку отсутствие такого ро­да структурированного языка-посредника делало бы невозможным функ­ционирование кратковременной памяти. В свою очередь без голографи­ческого представления внутренний семантический код с его огромной компрессией информации не мог бы эффективно существовать. Послед­нее представляется не столь убедительным, если не учесть важного раз­личия двух типов хранения информации, противопоставление которых также убедительно обозначено Хофманом. Хофман различает деклара­тивное и процессуальное хранение информации. Первое из них, по его словам, «сопряжено с трудностью, состоящей в том, что число отноше­ний, которые индивид должен запомнить в течение жизни так, чтобы не возник хаос в результате пересечения образующихся при этом сетей... безгранично велико» (Хофман, 1986, 105). Напротив, процессуальное хра­нение является гораздо более экономным. Как мы видели, голограмма

ает фантастической способностью к эффективному хранению ин- и что позволяет решить эту проблему. В самом деле, деклара-

ое хранение информации предполагает изолированное представле- ТИВЙотдеЛьных ее элементов, получаемых сплошным перебором. В то НИ6 как для процессуального хранения должна существовать «опреде- время ... о^0^щенная процедура, позволяющая проверять наличие соот­ветствующего отношения между любыми двумя понятиями» (Хофман,Н)86 106), что обеспечивается их структуризацией.

В связи с последним приведем здесь два высказывания великого ма­тематика Анри Пуанкаре. Первое из них: «В чем, в самом деле, состоит математическое творчество? Оно заключается не в создании новых ком­бинаций с помощью уже известных математических объектов, это может сделать мало ли кто; но число комбинаций, которые можно найти этим

м было бы бесконечным (подчеркнуто нами. - В. М.) и даже самое большое их число не представляло бы никакого интереса. Творчество со­стоит как раз в том, чтобы не создавать бесполезных комбинаций, а строить такие, которые оказываются полезными, а их ничтожное мень­шинство. Творить - это отличать выбором» (Пуанкаре, 1990, 403). Вто­рое тесно связано с первым: «Настоящий геометр и производит этот вы­бор здраво, руководствуясь верным инстинктом или же некоторым смут­ным сознанием - я не знаю какой именно - более глубокой и более скры­тий геометрии (подчеркнуто нами. - В. М ), которая и составляет цен­ность воздвигнутого здания» (Пуанкаре, 1990, 480).

Прежде чем анализировать эти высказывания Пуанкаре, воспользуем­ся еще одной цитатой, на этот раз из труда выдающегося логика и фило­софа Витгенштейна. Речь идет о некоторых внешне разрозненных выска­зываниях из его «Логико-философского трактата»: «Язык переодевает мысли. Причем настолько, что внешняя форма одежды не позволяет су­дить о форме облеченной в нее мысли...» (Витгенштейн, 1999, 18). «При наличии хорошего знакового языка мы уже обладаем правильным логи­ческим пониманием...» (Витгенштейн, 1999, 25). «Предложение опреде­ляет место в логическом пространстве... геометрическое и логическое места сходны друг с другом в том, что оба суть возможность некоторого существования» (Витгенштейн, 1999, 18). «Вполне можно пространст­венно изобразить какое-то событие, противоречащее законам физики; событие же, противоречащее законам геометрии, - нельзя» (Витген­штейн, 1999,18).

Начнем наш комментарий с конца высказывания. Что значит «нельзя изобразить событие, противоречащее законам геометрии»? Это значит, что все события происходят в нашем трехмерном мире и ничего другого мы вообразить не можем. Но, по словам автора, геометрические и логи­

67

ческие места «сходны друг с другом», т. е. логика - это то, что соотйИ сится с геометрией. Для того чтобы в этом «убедиться», достаттЗИ сравнить геометрию Евклида с геометрией Гильберта, геометричесвИ преобразования с векторным исчислением и т. д. Таким образом, с о о т Д | симость геометрических и логических мест определяется первичшД представлением мира, в котором живет человек. ТЦ

Здесь мы можем перейти к комментарию цитат из статей Пуанкаре Все, что в них сказано, может быть сведено к одной чрезвычайно сод Л жательной фразе «о верном инстинкте и смутном сознании», «более гдИ бокой и более скрытой геометрии». Для этой «геометрии» геометр выбЩ рает, как считает Пуанкаре, то «ничтожное меньшинство комбинация которое оказывается полезным». Остается вопрос «полезным» для чего» Очевидно, речь идет о так называемых «примитивах», т. е. первичны* элементах, необходимых и достаточных для комбинаторного построение любых работающих сложных систем и чрезвычайно экономичного храЩ нения информации в процессуальном режиме. При этом впечатляет то! что, говоря о более глубокой и более скрытой геометрии, автор замечает;! «Я не знаю, какой именно». Мы рискнем выдвинуть гипотезу, что эта! «более глубокая геометрия» и есть внутренний семантический код. Он, как мы уже говорили, должен опираться на минимальный набор первич- ных элементов, получивший возможность бесконечно расширяться бла­годаря процессуальному хранению информации. Такую возможность по­зволяет осуществить, согласно гипотезе Прибрама, голографическая ор­ганизация нейронных соединений, которые более зависят от их функ­циональной организации, чем от самих нейронов. Таким образом, физи­чески и физиологически картина восстанавливается по весьма убеди­тельной программе. Остается снабдить последнюю семантическим на­полнением, не противоречащим общей концепции.

Поскольку внутренний семантический код принадлежит подсозна­нию, он должен передаваться по наследству, т. е. быть включенным в ге­нетический код. Он должен укладываться в наши пространственно- временные представления и каким-то возможным способом выражать их. Поскольку генетический код не дешифрован в лингвистическом смысле, мы вынуждены смоделировать такую возможность. Для этого мы долж­ны найти соответствующие средства в естественном языке. Как уже го­ворилось, согласно концепции Хофмана, внутренний семантический код обслуживается кратковременной памятью. Дополнительным аргументом в пользу такого рода ее интерпретации является то, что она ситуационно связана, реагирует на непосредственного раздражителя, т. е. является ус­тройством, которое объединяет человека с высшими животными. Что ка­сается долговременной памяти, то она в таком случае направлена на об­

68

е только человека, обеспечивает воспоминания и планироваслуживани _____ „ ________________________— __________

с о з д а н и я на её основе письменного языка. Таким образом, сама при-х е является ситуационно свободной и может быть использована

ниес ставит перед человеком задачу создания на основе внутреннего се

^°мтического кода системы особого рода, пригодной к отчуждению в МаЯ базового компьютерного кода, способного порождать развернутую ВИДе вую систему с встроенным в нее универсальным решателем интел- зН альных задач, некоторый прототип интеллектуального робота. Пред­ставление возможностей внутреннего семантического кода для работаю­щих компьютерных систем может значительно приблизить эру интеллек­туальных роботов с их полным отчуждением от человека." основании описанных средств внутреннего семантического кода,

используемых для работы кратковременной памяти, могут быть опреде- тены механизмы ее процессуального хранения. В отличие от преобла­дающего в настоящее время декларативного хранения информации про­цессуальное ее представление хранит список способов выполнения оп­ределенных операций, реализация которых позволяет проверить наличие того или иного отношения. Фактически декларативное хранение инфор­мации исключает семантическое кодирование, предполагающее манифе­стацию соотношения элементов хранения. В то же время процессуальное хранение предполагает определенные отношения между элементами сис­темы и маршруты их прохождения по семантической сети, представлен­ной в виде ориентированного графа. Построенная на основе теории гра­фов, семантическая сеть включает элементарные понятия (примитивы) на вершинах и семантические отношения на ребрах. Она может интер­претироваться как заданная система со всеми возможными операциями внутри ее.

Итак, речь идет о моделировании ВСК (внутреннего семантического кода). Моделирование не есть реконструкция: реконструировать ВСК мы не можем, поскольку не читаем генетический код в целом, тем более ту его часть, которую воплощает в себе ВСК. Должно быть ясно, что моде­лирование настолько же отличается от реконструкции, насколько интер­претация текста на неизвестном языке - от его прочтения (дешифровки). При решении проблемы ВСК мы сталкиваемся с теми же трудностями, с какими сталкиваются дешифровщики, лишенные билингвы. Поэтому не­обходимо предварительно определить правила моделирования ВСК. По­лученная в результате модель ВСК должна лечь в основу модели УСК. Если первая из них сформирует кратковременную память, то вторая на базе первой - долговременную. И здесь мы видим конечный продукт системы, способный, как мы предполагаем, заменить современную сис­тему компьютерного моделирования.

69

2.3. Лингвистические универсалии

В свое время в рамках отдельно взятых естественных языков возн ли различные традиции их описания. Первоначально эти традиции в т или иной мере способствовали структурному типу языка описания. О нако со временем они получили импульс распространения за предел данного языка. Так, европоцентризм привел к использованию грек латинских грамматических традиций в языках, не имеющих морфологи» Например, в китайском, у которого есть собственные грамматически традиции, причем такие, что они могли бы эффективно использоватьс при описании морфологических языков. Этому должно было бы спосо ствовать следующее простое соображение. Известно, что существу! языки без морфологии, но нет языков без синтаксиса. При этом все язы­ки не могут существовать без семантики. Следовательно, целесообразно языки описывать с помощью правил семантики и синтаксиса. Европей­ская традиция связана с греко-латинской школой и ее сложной морфоло­гической системой. Если мы переносим эту систему в китайскую или японскую грамматику, то мы ненужным образом усложняем их, отодви­гая в будущее эффективный структурный анализ. И, наоборот, если мы относительно простую систему языка, возникшую в китайско-японской языковой среде, переносим на почву европейских языков, мы ускоряем понимание их структуры и к тому же определяем метаязык, способный отразить то общее, универсальное, что объединяет все языки мира, т. е. общую глубинную структуру при всем различии поверхностных, тем са­мым отодвигая поверхностную в сферу метаязыка.

Наше дальнейшее изложение посвящено краткому описанию мета- языковых средств, которые могут быть использованы не только без вреда для живых языков, но с очевидной пользой для них.

Так, совершенно очевидна функция словообразования, которая имеет широкие инновационные основы, выраженные в суффиксальном образо­вании имен существительных как носителей признака. Типичная анало­гичная классификация имен прилагательных, хотя само прилагательное является носителем признака. Иными словами, теоретически возможно построение в явном виде цепочек типа прилагательное + существитель­ное и в неявном виде суффигированных существительных. Характерно построение многосоставных образований типа существительное + суще­ствительное ..., в котором каждое предшествующее существительное яв­ляется модификатором (определением) последующего. Аналогично дело обстоит у глаголов. Глаголы сращиваются в цепочку, а в качестве моди­фикатора глагола выступает наречие. Отсюда очевидность транс­формаций, которые характерны для всех языков, но с разной степенью представимости.

70

м образом, прилагательное имеет определяющую функцию, сво- к модификации имен, а наречие - к модификации глаголов. Ср.

димунэ ацию О ст рый бег -> быстро бежать. Синтаксически первая я интерпретируется как определение, вторая - как обстоятельст­

вах различие определяется различием имени и глагола. Первая явля- К° я о п р е д е л е н и е м в пространстве, вторая - во времени.СТ° Местоимения и предлоги выполняют родственные функции. Они со-

ветственно ориентированы на имя в пространстве (местоимение) и фиксируют имя в пространстве (предлог).

Ср (Люди) они там (за домом)... Там ориентировано на место на­блюдателя, за (домом) - на место наблюдения. Самостоятельного значе­ния они не имеют.

Ч и сл и тел ьн ы е и союзы аналогичным образом выполняют свое назна­чение Они соответственно ориентированы на глагол во времени (числи­тельное) и фиксируют глагол во времени (союз).

Ср. (Сохранилось) только пятеро (из них)... Только ориентировано на время наблюдателя, пятеро - на время наблюдения.

И звестны е трудности составляют последовательное разграничение этих понятий, что, естественно, учитывает постоянную смену узуса и правил в хаотически развивающемся живом языке.

Особую проблему составляет квалификация числительного как выра­зителя временных отношений. Для разрешения вопроса существует два подхода: общенаучный и лингвистический.

Первый из них может быть сведен к концепции Г. Рейхенбаха, кото­рый писал: «Одним из дополнительных существенных свойств времени является его направленность (подчеркнуто автором). Это специфическое свойство основано на том факте, что время и только время служит изме­рением пШ1таннМ2 ^Iелей (подчеркнуто автором), на которых мы осно­вываем нашу теорию пространства и времени. Время дает направление многообразию причинных цепей, тогда как пространство отражает толь­ко отношение смежности (подчеркнуто нами. - В. М.) или соседства ме­жду существующими причинными цепями» (Рейхенбах, 1985, 294).

Эти же проблемы разрабатывались Г. X. фон Вригтом, пришедшим к аналогичным выводам. Он пишет: «Поиск “причин” некоторого данного события или его свойств осуществлялся нами в процессе движения от настоящего к прошлому, я полагаю, мы должны принять его как тако­вой» (Вригт, 1986, 87). По-видимому, следует предположить, что извест­ная латинская пословица «Роз! Ьос ег§о ргор1ег Ьос» («После этого, сле­довательно, по причине этого»), которая использовалась как пример ло­гической ошибки, первично имела более глубокий смысл.

71

Переходя к лингвистическому подходу, начнем с примеров из одц0И | нашей ранней работы: «Попробуйте распознать морскую сигнализащЗН флажками, не развернутую во времени, т. е. в виде «залпа» десяти сигнйИ лов десятком выстроенных в нужной последовательности сигнальщиков! На это могут возразить, что такая передача приемлема, если принимакЛ! щий ее обладает хорошей зрительной памятью, если он в состоянии заШ помнить увиденные в течение секунды десять сигналов и их порядок, м запомнить в определенном порядке - это значит развертывать во вррлдД] ни. При этом сигнальщики должны стоять в той же последовательности! в которой передаются сигналы. Иными словами, они должны напоминать! слова в тексте, слова, которые хотя и «сигналят» одновременно, но та» как длительность сигнала практически не ограничена, читатель может в ! любом выгодном для себя темпе воспринимать сигналы, сохраняя лщць последовательность, в какой они стоят в строке. Пространственная раз­вернутость письменных знаков - это лишь иллюзия пространства. В дей- ствительности последовательность в пространстве только символизирует последовательность во времени» (Мартынов, 1966, 37-38). «...Независи­мо от материальной природы знаков, последовательность во времени, в согласии с определенными правилами, является для них строго обяза­тельной» (Мартынов, 1966, 39). «...Предметы Действительности II (зна­ковой действительности) имеют одно измерение, и оно не является про­странственным. Это измерение - время» (Мартынов, 1966, 37-38). «Сле­довательно, геометрия второй сигнальной системы (знаковой системы) - это геометрия времени» (Мартынов, 1966, 39).

Именно в этом заключается смысл знаменитого постулата Ф. де Сос­сюра: «Означающее, являясь по своей природе воспринимаемым, харак­теризуется заимствованными у времени признаками: а) оно обладает протяженностью и б) эта протяженность имеет одно измерение - это ли­ния» (Соссюр, 1977,103).

Таким образом, в отличие от местоимения и предлога, ориентиро­ванных в пространстве, числительное и союз ориентированы во времени.

Элементы пары имя - глагол и их производные исчерпывают семан­тическую часть текста. Элементы пар местоимение - числительное и предлог - союз - логическую часть, являясь, следовательно, в отличие от первой (собственно языковой) - метаязыковой (схема 2 .2).

Элементы пары имя - глагол и их производные исчерпывают содер­жательную часть текста. Элементы пары предлог - союз и их производ­ные исчерпывают формальную часть текста, заменяя также и знаки пре­пинания.

Схема 2.2

П^идага^тельное

Обстоя­ Г лагол Наречие\/ тельства < ------- г V

Им я 1 Определение Прилагательное,

V

Г "Место-имение

IПредлог

Семантикаязыка

Числи­тельное

СоюзЛогика

метаязыка

Имя 2

\ /

Опреде-

Место-имение

Предлог

Все сказанное во многом подтверждает концепцию Л. Теньера, кото­рая к сожалению, до сих пор не обрела общего признания. Именно Тень- еру принадлежит следующая оценка распространенной классификации «частей речи». Сам автор пишет по этому поводу следующее: «Эта клас­сификация, основывающаяся на смутном и бесплодном эмпиризме, а не на точной и плодотворной теории, не выдерживает никакой критики... Хорошая классификация не должна строиться одновременно (подчерк­нуто автором) на нескольких признаках. Следует различать главные при­знаки и второстепенные. Главные признаки подчиняют второстепенные. Благодаря принципу подчинения классификационных признаков уста­навливается иерархия критериев» (Теньер, 1988, 62-63).

Основное достижение Теньера заключается в убедительном обосно­вании так называемого «глагольного узла», который является центром предложения. Главный аргумент в его пользу заключается во взаимопре- образовании субъекта и объекта полноценных трехместных структур (актив <-“> пассив: рабочие строят дом дом строится рабочими), т. е. «способность актантов взаимозаменяться, которая лежит в основе залоговых преобразований» (Теньер, 1988, 63).

Трехместная структура может быть заменена двухместной только в случае совпадения субъекта и прямого объекта, т. е. при наличии вирту­ального или нулевого объекта: «человек бреется» = «человек бреет се­бя»; «человек ходит» = «человек перемещает себя».

Общий вывод Теньера весьма знаменателен. Он пишет: «Традицион­ная грамматика, опираясь на логические принципы (подчеркнуто авто­ром. - В. М.), стремится вскрыть в предложении логическое (подчерк­нуто автором. - В. М.) противопоставление субъекта и предиката: субъект -

73

то, о чем сообщается нечто, предикат - то, что сообщается о субъекте таком представлении следует видеть не что иное, как еще неопред елец ный пережиток тех времен - от Аристотеля до Пор-Рояля, когда Вся> грамматика была основана на логике» (Теньер 1988, 118). I

В связи с этим следует всячески приветствовать позицию, которую занял В. С. Яковишин в своей монографии «Формальный язык». В ней он решительно выступает против широкого распространения убежденности в первичности логической формы, в связи с чем грамматическая стру^ тура естественного языка рассматривается лишь как «поверхностная» отражение «глубинной» логической структуры... как если бы единиц естественного языка произошли от единиц логики, а не наоборот... пользование логики предикатов в качестве внутренней формы автомату ческого перевода лишь затрудняет анализ и синтез текста» (Яковишин 2000,14-15).

Переход от логического представления языка к семантическому от- личается чрезвычайно замедленным характером. Необходимость такого перехода в наше время подчеркнул Марвин Минский. Это тем более знаменательно, что нелингвисту было особенно трудно покинуть пози­цию математизированной логистики и принять необходимость перехода к семантике, которая не была еще достаточно математизирована. И тем не менее уже в 1975 г. он писал: «Если ставится задача объяснить глуби­ну и масштабность умственной деятельности, то необходимо, чтобы от­дельные достижения в области логического рассуждения, лингвистики, памяти и восприятия были более серьезными и тщательно систематизи­рованы, а их фактическое содержание было теснее увязано с процедур. ным» (подчеркнуто нами. - В. М.) (Минский, 1979, 249). Для того чтобы убедиться в справедливости данного замечания, следует заметить, что Минский отделяет «логическое рассуждение» от лингвистики, тем са­мым подчеркивая их принципиальное различие. Как мы показали, лин­гвистическая семантика не пересекается с уже ставшей традиционной логистикой, ибо последняя в отличие от первой относится не только к языку, а метаязыку (см. схему 2 .2).

Уже совсем недавно (в 1992 г.) в заметке по поводу будущего техно­логии искусственного интеллекта он заявил: «...Хорошие новые системы для различного рода «экспертных» приложений появляются ежегодно. Тем не менее прогресс в области понимания естественного языка остает­ся слабым... Это можно сказать в тысячах слов естественного языка... мы не имеем ни одной системы, которая могла бы оперировать общеприня­тыми языковыми значениями» (М тзку, 1992).

Таким образом, нелингвист Марвин Минский фактически солидари­зировался с лингвистом Люсьеном Теньером и теми еще немногими уче-

74

МИ (начиная с Декарта), кто придавал и придает особое значение се­м а н т и ч е с к о й системе языка.*' Близкая по замыслу к системе Теньера концепция Ч. Филлмора ока- алась бессильной в решении проблемы главным образом потому, что

чвтор пы тался избежать реконструкций исходного состояния. В 1988 г. \ П Г у м и н ск и й предложил метод пересмотра концепции Филлмора пу­тем у ст а н о в л ен и я правил рекурсивного порождения минимальных структур С использованием диагностирующих подстановок и трансфор­м ац ионн ого анализа.

Итак, не субъект противопоставлен акции, а субъект и объект, соот­ветственно имя + имя, противопоставлены разделяющему их глаголу. При этом прилагательное становится модификатором имени, а наречие - глагола. Первое из них выполняет функции определения, а второе - об­стоятельства. Их тесная взаимная связь проверяется трансформационно: веселая игра весело играть, весеннее настроение настроение вес­ной, слабое дыхание слабо дышать, сильный ожог сильно ожечься и др.

Способность прилагательного выступать в качестве модификатора используется в процессе порождения новой лексики. Эта проблема была изящно решена выдающимся польским лингвистом Я. Розвадовским. По Розвадовскому, единица языка состоит как бы из двух частей (компо­нентов): идентифицирующего и дифференцирующего. Так, например, знак родимое пятно характеризуется, во-первых, тем, что он отождест­вляется со знаком пятно, во-вторых, тем, что он противопоставляется знаку пятно при помощи признака родимое. То, что словосочетание ро­димое пятно является двумя компонентами одного знака, но не двумя знаками, доказывается его способностью к «свертыванию» при полном сохранении смысла: родимое пятно -> родинка. Такое свертывание А. В. Исаченко назвал семантической конденсацией. Нетрудно заметить, что идентифицирующий признак Розвадовского является собственно са­мим знаком, а дифференцирующий - его модификатором.

Определение двухкомпонентного характера единицы языка на уровне знаков представляет, однако, значительно большие трудности, т. к. знак выступает в большинстве случаев не в форме адъективного словосочета­ния (т. е. сочетания прилагательное + существительное, определение + определяемое типа родимое пятно). Но если перед нами действительно знак, его всегда можно свести к такого рода сочетанию модификатора и знака. Это нетрудно понять. Ведь если любой новый знак возникает в ре­зультате присоединения модификатора к старому знаку, то любой знак вообще должен в конечном счете восходить к какому-то породившему его знаку, снабженному модификатором. Например, знак ушанка можно

75

возводить к шапка-ушанка, шапка с ушами, но словосочетание *ущн шапка не отмечено в русском языке. Однако это не играет роли, п скольку с ушами является таким же модификатором к шапка, как и уи нал. Дело только в том, что в таких случаях преобразование носит сугуб'Я семантический характер. ■

В знаке хвойный лес (в свернутом виде хвойник) модификатор вырдЯ жен прилагательным-определением. При этом нужно иметь в виду, цу ! модификатор знака не обязательно присутствует в явном виде. Так, нш основе знака лес может быть порожден знак хвойный лес, где модификаЯ тор представлен в явном виде. В дальнейшем знак хвойный лес может* свернуться в хвойник, где модификатор еще присутствует в явном виде* хотя он и сконденсирован, модифицированный знак (лес) представлен! лишь суффиксом. Обычно же вместо хвойник в русском языке употреб-1 ляется бор, где уже нельзя обнаружить явных следов ни модификатора,I ни модифицированного знака. Мы не могли бы ничего сказать о моди^| фикаторе знака бор, если бы он не восстанавливался через определение «бор - это хвойный лес». Возможность преобразования некоторого пред. ложения в определение свидетельствует о постоянном признаке в его со­ставе, т. е. в конечном счете о модификаторе.

Модификатор может присутствовать в знаке как в явном, так и в не­явном виде. В последнем случае он восстанавливается через метаязы- ковое определение, а между материальными оболочками порождающего и порожденного знака (например, лес и бор) нет ничего общего. В ряде случаев, когда модификатор в явном виде присутствует в знаке, он мо­жет быть свернутым или несвернутым (хвойник или хвойный лес). В не­свернутом виде модификатор может выступать в разных формах опреде­ления, какие только позволяет тот или иной конкретный язык (посол Гвинеи, гвинейский посол, посол-гвинеец и т. д.).

Двухкомпонентный характер знака может быть прокомментирован и с точки зрения языковой коммуникации. Когда общество знакомится с новым понятием (предметом или явлением), возникают две возможности говорить о нем: для этого либо заимствуется знак, либо создается собст­венное описательное обозначение. Описательное обозначение должно опираться на уже известное, поэтому оно неизбежно превращается сна­чала в двухкомпонентный знак (модификатор + знак), а при предсказуе­мости второго компонента может наступить свертывание.

Семантическая система представляет собой систему знаков с линей­ной последовательностью номинативных и коммуникативных единиц. Номинативные единицы образуют первичную структуру с противопос­тавлением глагольной и именной группы (вербоцентрическую систему). Вербоцентрическая концепция подтверждается закономерными обмена-

бъекта и объекта в полноценных трехместных структурах (актив МИ ив* раб°цие строят дом -> дом строится рабочими). Таким обра- Па° гтпуктуре субъект - акция - объект не субъект противопоставленЗОМ, в гакции, а субъект и объект.^

р а сш и р ен и е первичнои тернарной структуры ведет к использованию (Ьикаторов, ПрИЧем такое, что модификатор при именах реализует

М° лагательное-определение, а при глаголе наречие-обстоятельство опы т ны е рабочие быстро строят дом).

Номинативные единицы репрезентируют (называют) постоянно одни те же реалии. Их репрезентация ситуационно не ограничена. Коммуни­

кативны е единицы не являются постоянными репрезентантами. Их ре- ентация ограничена ситуационно. Во фразе Юна для него всё» все

единицы коммуникативны. Фраза может получать самые неожиданные смыслы. Например, она может означать: «стабильная экономика для госу­дарства всё», в которой большинство единиц номинативны, является по­стоянным репрезентантом определенного отношения между определен­ными реалиями. Формально номинативные и коммуникативные единицы различаются способностью модифицироваться. Под модификацией знака понимается его способность к явной двусоставности (определение + опре­деляемое: письменный стол, железная дорога, голубая мечта и т. д. Н о­минативные единицы обладают такой способностью, коммуникативные - не обладают. Можно сказать молодой человек, но нельзя *молодой он, поскольку коммуникативные единицы не являются постоянными репре­зентантами реалий, их смысл не может модифицироваться.

Если номинативные единицы репрезентуют реалии, то коммуника­тивные организуют их в текст. Этим собственно и определяются явные и скрытые функции местоимения и числительного (соответственно квали­тативные и квантитативные).

Предлоги и союзы ничего не определяют и сами не подвержены оп­ределениям. Они выступают в роли пространственно-временных харак­теристик и используются при их ранжировании (градуировании) (в - около - вдали от и др.), т. е. фактически принадлежат метаязыку, не вхо­дящему в состав ВСК.

В этой системе правила часто подменяются узусом, что естественно объясняется длительным взаимодействием различных структурных эле­ментов. И все же первичное функциональное различение уровней (имя - глагол, местоимение - числительное, предлог - союз) просматривается. Это тенденция первого из них к модификационному статусу (молодой человек, но не *молодой он), тенденция второго (промежуточного и не­стабильного) к дейктическому статусу (этот человек = он, но не *моло­дой он), тенденция третьего к метаязыковому статусу (-и, -около, но не* молодое и и * молодое около).

Таким образом, только имя и глагол имеют самостоятельное значени что соответствует универсальной японской паре: тайген (название пре мета) и ёген (название действия). Японская система совпадает с любо' другой и тем самым является универсальной. Номинативные единиц- подразделяются на тайгены и ёгены. Тайгены репрезентируют сами ре . лии, ёгены - связи между ними (их постоянные и временные признаки) ^

Формально тайгены и ёгены различаются способностью к каузации координации. Под каузацией знака понимается его способность к нара-' щиванию минимальной фразы, реперезентирующие причинно-следствен­ные отношения следования во времени (знак + предшествует + знак)* «завтрак предшествует обеду», «тренировки предшествуют соревно­ваниям». Ёгены такой способностью обладают, тайгены - нет. Можно сказать «неоправданный риск ведет к катастрофе», но нельзя «'не­оправданный преступник ведет к катастрофе». Тайгены репрезен­тируют сами реалии, между которыми не могут быть установлены при­чинно-следственные отношения или отношения следования во времени в то время как ёгены репрезентируют постоянные и временные признаки (качества) и процессы реалий, связанные в мире реалий причинно-след­ственными отношениями и отношениями следования во времени.

Ёгены образуют ядро любой фразы. Поэтому фразы, состоящие из двух ёгенов, связанных ёгеном, реперезентирующим причинно-следст­венные отношения, могут быть преобразованы в две фразы, каузативно связанные. Так, фраза «учение ведет к знаниям» может быть преобразо­вана в сочетание фраз «если Xучится, он знает». То же можно сказать об отношениях следования во времени. Фразы, состоящие из двух ёге­нов, репрезентирующих отношения следования во времени, могут быть преобразованы в две фразы, координационно связанные. Так, фраза «тре­нировка предшествует соревнованию» в соответствии с данным прави­лом преобразуется в сочетание фраз: «после того как X потренировался, он начинает соревнование».

Мы определяем значение тайгена путем ответа на вопрос «Для чего он?», а не «Что он такое?». Поэтому тайген в известном смысле может рассматриваться как производная от ёгена. В самом деле: пилить > пила, и поскольку производность семантическая, совпадение корневых частей исходной и производной совсем не обязательно. Речь идет о супплетив­ной трансформации, характерной для любых перифраз типа Он пришел > Его приход. Поэтому рубить > топор, резать > нож, держать > рука и т. д. Такое решение вопроса предполагает для любого ёгена семантиче­ски с ним связанные единичные или групповые тайгены. В последнем случае это может быть набор инструментов для производства одного и того же действия. Списки тайгенов при этом находятся в одно-много-

78

отношении со списками ёгенов. Для чего, разумеется, возникает ЗНа\одим ость в создании словарей синонимов особого рода.Не°Из всего сказанного следует, что единственным независимым членом

е д л о ж е н и я остается ёген. Мы уже знаем, что предложений без гла- ПР-ьного центра не существует. Видимое отсутствие глагола означает 101 его неявное присутствие. Известная поэтическая фраза Блока

очь Улица. Фонарь. Аптека» была бы невозможна без первого эле­мента поскольку ночь восходит к неузуальной фразе (есть) ночь и ука­зывает на настоящее время с его эффектом непосредственного воспри­ятия & именно это хотел выразить поэт. Конечно, можно было сказать «Бьпа ночь...», но в этом случае был бы потерян эффект непосредствен­н о восприятия. Событийность слова ночь подтверждается диагности­ч еской подстановкой возможных короткая или долгая ночь и несобы- тийность остальных элементов высказывания. Ср. * долгая или короткая х шца, фонарь, аптека. Ночь в нашем примере отражает временную ха­рактеристику, а все остальные слова - пространственную, ибо перед на­ми при всей ее экстравагантности стандартная фраза, содержащая один ёген и несколько соподчиненных ему тайгенов, которые можно было бы расположить вокруг единственного ёгена.

Фактически, как уже нами отмечалось, речь идет о непосредственно составляющих, разделенных на группы подлежащего и сказуемого с по­следующим расширением путем добавления к ним модификатора (прила­гательные к первому и наречия ко второму). Уже здесь возникает проти­воречие в традиционном подходе к их соотношению, поскольку функцио­нально сказуемое (предикат) оказывается между субъектом и объектом, о чем свидетельствует возможность активно-пассивной трансформации с обменом местами между ними (человек читает книгу > книга читается человеком). В результате обнаруживается система трехсоставного стан­дартного предложения: субъект - акция - объект. Учитывая возможность эллипсиса, трехсоставное предложение минимально. Ср. реальный эллип­сис: человек перемещается < *человек перемещает себя\ виртуальный эл­липсис: человек идет < *человек перемещает себя', незавершенное пред­ложение: *человек перемещает... Аналогично человек спит > человеку спится. Ср. человек не спит > человеку не спится. Морф -ся ~ свидетель­ство возвратности: (*спится ~ *спит себя — *спит себе), т. е. и в этом случае обнаруживается виртуальная трехсоставность предложения.

В предложении одна или даже обе маргинальные позиции могут от­сутствовать, центральная - никогда. Концепция эллипсов может сущест­венно повлиять на теорию валентности и даже отказаться от нее. Так, можно постулировать унарность объекта в минимальном предложении. Иными словами, каждая отдельно взятая акция должна иметь не более

79

одного управляемого объекта. Поэтому предложение типа Он напцс - писъмо другу восстанавливается как *Он написал письмо и послал ^ другу. Такого рода неполнота должна рассматриваться как фразовая зумпция. Легко показать, что в предложении Он написал письмо дрь подразумевается, что письмо было написано и послано. Таким образов строго говоря, практикуемый тип предложения с фразовой неполнотой предполагает фактически виртуальность двух минимальных предлог ний: Он написал письмо. Он послал (его) другу. При этом заключенная в скобки словесная форма его принадлежит не языку, а метаязыку. Сущ ствует и другое доказательство презумпциального характера письма та. кого типа. В словарях мы можем среди эвентуальных значений слова пи­сать встретить значение сообщать, хотя здравый смысл и жизненный опыт подсказывает, что глагол писать не может содержать значение со­общать. Так, трансформ Он пишет другу письма может иметь и иное значение: *Он пишет письма за своего друга (возможно потому, что его друг не владеет в достаточной мере эпистолярным стилем), что подчер. кивается к тому же множественным числом слова «письма», означаю­щим многократность действия. И наконец, дательный падеж слова другу подтверждает факт отправления письма, поскольку предполагает нали­чие адресата действия.

Таким образом, предлагается концепция однообъектного управления (одна акция - один объект) и виртуальной трехсоставности предложений.

Итак, трехсоставность ограничивает отдельное предложение, которое может быть расширено только за счет модификаторов и актуализаторов: первые в маргинальных позициях, вторые в центральных, первые при посредстве прилагательных, вторые - наречий. Дополнительным доказа­тельством справедливости такого подхода служит известная трансфор­мация прилагательное наречие (страус быстро бежит > быстрый бег страуса). Трансформации актив -> пассив и актуализатор моди­фикатор подтверждают справедливость концепции «глагольного узла» Теньера. Мы можем также рассматривать быстрый бег как отдельно взя­тую номинативную единицу (гезр. слово). Ср. возможность преобразова­ния двусоставной единицы в явном виде в двусоставность в свернутом виде и далее в двусоставность в скрытом виде (с1е Гас1;о - односостав- ность): быстрый бег > быстрота > скорость.

Последствия этого многочисленны и многообразны. Во-первых, такой подход позволяет свести синтаксическое многообразие к стандартному структурному представлению предложения, предполагающему возмож­ность построения связного текста, состоящего из трехсоставных предло­жений, во-вторых, разграничить традиционный поверхностный синтаксис и нетрадиционный глубинный, в-третьих, квалифицировать первый из них

ги ч еск и й , второй - как семантический. Последний в свою очередь каК Л "л важных последствий. Он позволяет использовать в компьютер- имееГ едСТавлении неузуальный, не эстетический, но единообразный и ноМ ПР интаксический вариант, которому можно легко вернуть эстетич- г0чны и ИСПОльзовании. Он позволяет объяснить устойчивостьИ0,Л тотелевского подхода к проблеме, что в явном виде было объяснено

сэом обратившим внимание на то, что логика строилась на основе* СИ твенного языка, а не естественный язык на основе логики. Если при01 ^ учесть, что от Аристотеля до Монтегью на основе греко-латинской ' -^зой традиции использовалась чрезвычайно усложненная граммати- ^ (по сравнению с китайско-японской традицией), то понятно, почему Современная логика получила столь сложное развитие.

И спользование лингвистической (языковой) традиции в основном на основе японской системы тайгеи-ёген позволило увидеть основополага­ющую простую структуру синтаксиса и в дальнейшем опереться на нее в процессе формализации языка.

Итак, практически любой языковой текст может быть построен на осно­ве трехсоставных стандартно организованных цепочек по типу субъект - акция - объект (существительное - глагол - существительное) с расши­рением их посредством актуализатора для центра и модификаторов для маргиналий. Все остальное относится к метаязыку, т. е. вспомогатель­ным элементам, обслуживающим основной текст и организованным по­добно правилам уличного движения, обеспечивающего порядок в про­странстве и времени города. К числу таких метаязыковых элементов от­носятся местоимения и числительные, носящие промежуточный сме­шанный характер, а в чистом виде предлоги и союзы. Местоимения вы­полняют в основном указательные и заместительные функции, числи­тельные - порядковые и количественные. Союзы - временное ранжиро­вание, предлога - пространственное.

Разумеется, очень трудно выделить в чистом виде эти функции, по­скольку естественный язык прошел через горнило внешней лингвистики и разнообразия узуальных грамматических перемен, однако это разгра­ничение достоверно, что подтверждается диагностическими подстанов­ками.

Формализация семантики в том виде, в котором это допускает ее предварительная обработка в соответствии с вышеназванными принци­пами и тем более представленная в математизированном виде, снимает проблемы узуса и способствует компьютеризации и реальному интерфей­су с человеком.

Что же представляет собой функциональная двойственность естест­венного языка, разграничивающая верхнюю сферу (собственно язык) и

ниж ню ю сф еру (метаязык). Верхняя сфера определяет мир поогт и времени в котором мы ж ивем , мир семантики нижняя с Г е п Н внутренний мир, в котором сущ ествует мир логики. ^ ' «

Мы не хотим сказать, что эти два мира п одобно киплингорп,, току и западу никогда не сойдутся, но в настоящ ее время МР,!

Г м Т Р03Д“ " ° НИ Р » » ™ » ™ самостояте^яо и отаосятс/ 'ным областям человеческого знания. к

2.3 .1 . Л и н гв и сти ч еск и е ун и в ер са л и и и абст р ак т н ы е ал гебр ы

Выше мы обратили внимание на специфическую близость лин™ и математики, в которых инструмент и объект исследования с о в ш ™ ^ кономерность такого рода совпадения объясняется принципом й ^ штейна, согласно которому сущ ествует соответствие к, р-л ,т Витгец.полем геометрии, ,то , 1 ” Рго №1шления „а просунет,о и время, » которых „то

типология у™ и ™ „Т Речь Х Т ™ Г ь ^ Г Г Г о 0 РШ,",ЯМ>

Ж —

естественного языка М' ^ ° На СП0С° бна вьтол н я ть Роль, подобную р0*

ставляющ еи некоторое м нож ество элементов и заданные на нем гття мыслимые операции заданные на нем любые

= “ = = = = =

НИТЬ о выдающемся р о З Г ^ Х ^ Т и ВСП0М'

82

япгебраической системой называется объект Согласно дальне 3 ^ ^ ^ множеств: непустого множества А,

0 (М. Яг, М ’- й д определенных на множестве А и множесгве (мИо*ества °п^ “ виях объединения а Р и О , системы О мы вправе ,.редцкатов Пг- О У кж 0 = (А> причем система эта называется ал- 011ределить си с т е у ью> если = 0 . Существует при этом мне-гСброй, еСЛИ ° р т„ ’п р следует рассматривать как отношения, имеющие ||)1С. что прели‘к иями. Мы здесь придерживаемся выделенной умало обшего с о собственно алгебры (или абстрактной алгебры) и

Мальцева (М, } у н и в е р с а л и й как его аналог в лингвистике,рассматриваем синт Уаииом случае может идти о выделяемых выше

в л и н гв и сти к е Р (названии действий). Функцию деи-„.«гене д а формально в ы р о * » * вспомогательные ело-,-твия выпол ние следует обратить на ёгены и вспомогательные сло- „а. Особое ю т основную синтаксическую операцию и тем са-ва. которы е» операционной части абстрактной алгебры. Напоми- мым с00 ® ый шуточный пример Щербы, где при замене таигенов (ре-НЗСМ ИТ п о вТ б есш ы сл ен н ы м и мы сохраняем реальные признаки егенов альных сл ) й Глокая куздра || штепо бодланула бокра || и„ обшии смысл предо _чит А бстрагируясь от

^ аЧи: которая^здесь представлена в в^де''несуществующих слов, мы ССМаИТяем’основной «смысл» фразы: некая X || как-то подействовала на С°ТТ1одолж ает действовать на 2. Здесь выделяются таигены (X, У, 2),

гген (действие X „а У, X „а “ ос'озиахь

* Т ™ » С к » Г о Г Г ;Г „ о ^ « 6 р ь , „ формализованной „ь,-ояой стт>УКТУРы■ Именно это свойство концепции позволило, опираясь

ковои стру ур лов составить семантический классификатор языка.

рап" и;

Лето в том, что Мальцева может быть расширено путем п реор а МО > М —» Пи~ где абстрактное множество операции пред

чение в рамках формализованных языков неклассических логик.

И наконец, алгебру Линденбаума сменила алгебра А. Лукасевича Л 1 дающегося польского логика, который показал, что набор пропозимИ нальных связок сводится к двум: знаку импликации (если... то) и о т р у И нию (не...), т. е. М—* ~ Именно алгебра Лукасевича явилась математиЛ! ским гарантом УСК (Универсального семантического кода), для чего т*Ж1 обходимо было раскрыть содержание первично нечленимого операций 1 но минимизированного множества элементов. щ 1

Дальнейшие преобразования касаются множеств, на которых задан*! I соответствующие операции, и отношений между ними. Наиболее распр^ 1 страненной моделью такого рода является аппликативная модель, сво*1

дящая многоместное исчисление предметов к двучленным. Лингвисти- ческим аналогом аппликации является система непосредственно состав* ляющих, с той существенной разницей, что последняя предполагает не* линейное расположение элементов составляющих. Таким образом, опти* мальным является придание соответствующей модели свойств линейно* сти, для чего используется жесткий порядок элементов, предполагаемый для системы представления тайген - ёген.

Аппликативная модель может быть представлена в виде теоретически бесконечной последовательности документов типа ((ХУ)2)^/)... В дей­ствительности необходимо и достаточно четырех разных элементов. При этом мы рассуждаем следующим образом. Для производства действия необходимо и достаточно иметь три элемента: X - субъект действия, У - инструмент действия, 2 - объект действия. При этом результат действия остается за скобками. В случае фиксации результата действия должен быть как минимум добавлен четвертый элемент, некоторый V/, который и представит в явном виде этот результат, для чего выражение (ХУ)2 до­полняется до ((ХУ)2)\У. И поскольку именно (ХУ)2 должен получить новое выражение, происходит дубляж 2 (объекта воздействия) сначала в виде 2 в выражении (ХУ)2 (состояние до достижения результата), а по­том после получения результата: (2\У)\У. Все выражение получает структуру аппликативной модели (((ХУ)2)2)\У)ДУ, которую целесооб­разно привести к виду ((ХУ)2)((2\У)\У, адекватному фразе: «X посредст­вом У воздействует на 2, в результате 2 приобретает свойство 7Ж». Первое строго последовательное представление ((((ХУ)2)2)\У)\У получи­ло у нас название расширенной цепочки, второе ((ХУ)2)((2^)\У) - слож­ной. Второе позволяет линейность представить в виде нелинейности.

Мы постулировали постоянное сохранение семантических элементов цепочек со значениями: X - субъект, У - инструмент, 2 - объект, XV - ре­зультат. Так, сложную цепочку ((ХУ)2)((22)\У) следует читать: «X по­средством У воздействует на 2, в результате чего 2 входит в XV». При

84

нтика каждого отдельно взятого элемента может быть представ- зтом с вложения в него соответствующих цельнооформленных цепо- ЛСНа ибо циф рового элемента, соответствующего номеру цепочки из их Ч-К Л списка. Теоретически вложения могут иметь любую кратность и °^шеГ оЖдаться подчинениями. Вложения и подчинения могут быть при- солро ^ т о й символике в виде векторов-столбцов и векторов-строк. ^ В ы ш е п р и в е д е н н а я сложная цепочка при минимальной кратности

ий и отсутствии подчинений может принять следующий вид:В;ЮаХУ)2 )((2 2 )Ш):

Х((2^)У)У((2У)У)) 2((22)2))((22)\У((2\У)2)) =X 1а У ^ а ) 2 1Ха)((22)>У УПа) =

П роизводитель посредством разъединителя воздействует на двига­тель в результате чего двигатель входит в подъемник.

При построении данной сложной цепочки мы сознательно не заботи- тись о ее значении. Значение можно было выбрать более изящное. Но практически любое из них, учитывая отсутствие условной узуальности, п о пучит интерпретируемую реализацию. Последняя в свою очередь мо­жет быть уточнена последующими вложениями.

П онятие подчинение используется для выражения последовательных цепочек, определяющих составное действие. Два примера:

1) ((ХУ)2) (((2(У2»))(2(2У»))) = ((ХУ)2)(УШЪ - У1Ь) = X посредст­вом У держит 2 . двигаясь = X посредством У носит 2 ;

2) ((ХУ)2) ((2(У2»))(2(22))) = ((ХУ)2)(У1Ъ - 1Ха) = X посредством У двигаясь, находится около 2 = X посредством У вращается вокруг 2.

И наконец, последний этап осуществляемого нами преобразования. Сведение Лукасевичем пропозициональных связок к двум (импликации и отрицанию) нуждается в их ранжировании. В конечном счете стремитель­ное увеличение числа примитивов в естественных языках может быть объ­яснено не только и даже не столько современным информационным бумом, но и фактически неконтролируемым увеличением числа абсолютных сино­нимов с их дальнейшим условным разграничением («вавилонское столпо­творение» при отсутствии регламентированных правил «информационной экологии»). Последняя, как некоторая важная научная область, до сих пор не состоялась, а ее последствия столь же важны, сколь и неисчислимы. Ло­гическая импликация с этой точки зрения преобразуется в семантическую, т. е. строгую импликацию с разграничением трех ее рангов (начало воздей­ствия, воздействие, результат воздействия), что демонстрирует временное разграничение. Логическое отрицание преобразуется в семантическое от­рицание с разграничением трех его рангов (внутри, на поверхности, вне), что демонстрирует пространственное разграничение.

85

Существует тенденция семантическую импликацию соотносить с <у| зовыми характеристиками, а семантическое отрицание - с модальныШ Особенно характерно это для разграничения физической и информау! онной семантики, что нуждается в специальном исследовании. В спецЖ альном исследовании нуждается разграничение временного и постояцц(| го признака, что может достигаться изменением сложной цепочки чер дубляж ее правой части. Стандартные трехсоставные простые расширь ные цепочки образуют некоторую последовательность, определяемую так называемыми кортежами, длина которых ограничивается числом три Их сложная последовательность образует текст. Необходимым условием I построения сложных цепочек является их ранжирование. Последнее бьь I ло основательно изучено известным американским лингвистом Э. Сегщ. ром с использованием термина «градуирование». Однако лингвистиче­ский узус настолько сдвигает формы разграничения, что они становятся по ряду причин необозримыми. Именно основы градуирования и созда. ют то, что впоследствии независимо от лингвистов предпринял амери­канский исследователь в области информационных технологий Л. Заде который ввел понятие нечетких множеств (&ггу зе1з) и, что особенно ин­тересно, свел эти случаи к тому, что он назвал лингвистической пере­менной. К сожалению, Заде не смог, в отличие от Сепира, обозреть дос­таточно полный материал, масштабы которого он как нелигвист неясно себе представлял. С другой стороны, классификация Сепира идеологиче­ски слишком сложна, что необязательно отвечает реальной сложности самого предмета. Использование ранжирования в строгих рамках семан­тических классификаций примитивов языка открывает новые возможно­сти языковой семантики.

В итоге семантическое кодирование, построенное на рассмотренных выше принципах, может быть представлено в виде некоторой схемы, ко­торая позволяет обозреть, казалось бы, необозримые дали естественного языка. Сказанное может быть представлено в виде схемы 2.3.

Схема 2.3Лингвистические Синтаксические Семантические уни­ Праксеологические

универсалии универсалии версалии универсалии4 4

УСК-6Комбинационно­операционный со­став примитивов

Концепция тайген — ёген Состав примитивов

т т Т тАбстрактная Алгебра Мальцева Алгебра Линденбаума Алгебра Лукасевича

алгебра м а гОСТ2

М -+~

86

2.4. УСК-алгебра

гг слагаемая УСК-алгебра строго соотносима с алгеброй Линден- дуКасевича. Вариант Линденбаума имеет следующую структуру:

03>ма а = < м , 11 , п,3 ней использована идея интерпретации формул формального языка универсальной алгебры с операциями, соответствующими логиче-

КаК " связкам. Для этой алгебры законы коммутативности и ассоциатив­ности не выполняются.

г[укасевич доказал самодостаточность знаков импликации (-> ) и от- ания (-)• Через эти два термина м ож но определить остальные. Вари­

ант Лукасевича сводится к двум операциям: бинарной и унарной:

А = <М ,Сигнатура УСК-алгебры может определяться как: д = < М, ~ > вместо традиционной А = < М, *, ~ >Таким образом, УСК представим средствами варианта Лукасевича. Преимущество последнего перед вариантом Линденбаума очевидно.

Не очевидно преимущество УСК перед вариантом Лукасевича, если не учесть, что операция строгой импликации в нем разбита на три последо­вательные фазы:

( ) = ("*Ь ->з)Словесно это тождество может быть представлено следующ им образом:

Если... то = начало воздействия, воздействие, результат воздействия.

Выделение в строгой импликации трех фаз операции предполагает наличие последовательности: антецедента в роли субъекта, медиатора (посредника) в роли инструмента, консеквента в роли объекта:

X, воздействуя на У, воздействует на 2, в результате чего...Последняя операция (результативная) связывает данную цепочку со

следующей, представляющей результат операции.Вторая операция (унарная) - операция отрицания. Она также разбита

на три последовательные фазы:

Н = (~ь~ъ~з)Выделение в строгой импликации предполагает наличие такой же по­

следовательности наличия фаз отрицания:внутри - на поверхности - вне.

Содержательно это можно себе представить как ранжирование непре­рывного времени путем разделения его на некоторые кванты, которые опре­деляются как (начало воздействия - воздействие - результат воздействия,

87

после чего - начало нового кванта); как ранжирование непрерывного странства путем разделения его на некоторые кванты (внутри - на повер* сти - вне). Такой подход имеет общенаучное и конкретное обоснование любой прикладной науке, анализируя ее объект, мы стремимся бесконе* по природе преобразовать в дискретное. А в нашем случае само по себе рицание не может служить основой для определения. Легко понять к же, что фазы должны совпадать в виде общего ранжирования, поско мир представлен человеку в единстве времени и пространства. Более робно останавливаться на этой проблеме мы не считаем целесообразным

Комбинаторны е возм ож ности определяю тся аксиомами порождег правильных цепочек и аксиомами их преобразования. Первоначалыг располож ение X , У, 2 , V/ м ож ет позиционно меняться в соответствии с аксиомами преобразования.

2.4.1. Аксиомы порождения

2.4.1.1. Аксиома аппликации. Если <Х> и <У> элементы множества М, то <Х-^У> - также элемент множества М с бинарной операцией (ес. ли ... то). Вследствие этого элементами множества М являются:

Х->У (ядерная цепочка);(Х->У)->2 (расширенная цепочка);((Х -^У )->2)->((...->)...->) (сложная цепочка).

2.4.1.2. Аксиома канонизации 1. Левая часть сложной цепочки при­нимает следующие канонизированные формы:

(Х->У)->2 (сложная физическая цепочка);(Х->У)->Х (сложная информационная цепочка).

2.4.1.3. Аксиома канонизации 2. Начальный элемент правой части сложной цепочки тождественен конечному элементу левой части:

((Х -»У )-»2)-»(2-> ...)-» ...);((Х-»У)-»Х)-»(Х->...)-» ...).

В связи с этим записывается только правая часть сложной цепочки. Мы также можем исключить знаки импликации: (Х->У)->2 = (ХУ)2 и т. д.

2.4.1.4. Аксиома фиксации. Унарная операция «не» (отрицание) вы­полняется на третьем (конечном) элементе правой части сложной цепочки:

,..((2^У )-*~\У );...((Х-»У)-»~2).

Помимо того, что левая часть сложной цепочки не записывается, в це­лях краткости снимаются также знаки импликации и отрицания. Например: ((Х-»У)-»2) записывается как ((ХУ)2)((2АЛ0\У);((Х->У)->2) ((2-»№)->~\У записывается как ((ХУ)2)((2\У)\У'); ((Х ^У )-> 2)-* ((2->М0-»~ -V/ записывается как ((ХУ)2)((2\Уу\У") и т. д.

Аксиомы порождения обеспечивают создание классификатора слов и идей на основе семантического моделирования.

2 4 2. Аксиомы преобразования4 2 1 Аксиома транспозиции. Расширенная цепочка может быть

^к язована путем смены последовательности операций (перемещениепгобок на один шаг).с (г У ) ^ = > 2 :(у ^ ) и т -д -

1 4 2 2. Аксиома диффузии. Расширенная цепочка может быть пре- - вана путем распространения значения первого и второго элемен-

говна второй или третий:

и/Л/ г ™ х \у у х у \у

\ ] / \ Ф \ / ф2\у\\/ г ш 2У 2 2УУ Х\У\У Х ^ Х ХУХ ХУУ

ф ^ ф ф ^ ф

ггЧ )--------- > 2 2 2 < ------- 22У ХХ\У ----------> XXX < ------- ХХУ

2.4.2.3. Аксиома дивергенции. Левая часть сложной цепочки может быть преобразована распространением элемента первой позиции на третью:

(ХУ)Ъ -» (ХУ)Х.2.4.2.4. Аксиома корреляции. X правой части сложной информаци­

онной цепочки коррелируется с 2 правой части сложной физической це­почки:

((XV/)V/)((ХУ)Х) -» (2У)2.

2.4.2.5. Аксиома негации. Каждая цепочка обладает тернарым ранжи­рованием:

( (Ш )У -» ( Ш ) У'Потенциально может быть использовано ограниченное число базовых

цепочек. Их комбинаторные возможности, определяемые системой акси­ом с возможным включением двусоставных семантически сложных гла­голов, составляют вершины ориентированного графа, образующих поле УСК, предназначенное для решения семантических задач и порождения динамических предметных областей. Число вершин может многократно увеличиваться в соответствии с увеличением составности сложных гла­голов.

За каждой выделенной базовой цепочкой закрепляется некоторое се­мантическое значение. Близость семантических значений пропорциональ­на взаимной близости вершин, на которых располагаются базовые це­почки.

89

я'1

Следует особо подчеркнуть, что для определения семантического зна чения примитивов, т. е. минимально значимых глагольных единиц, йс пользуется функциональный тип значения. Имеется в виду примитив отвечающий на вопрос не каков он, а для чего он. Так, например, гла- гольная пара наблюдать - воспринимать является примитивной парой в отличие от слушать - слышать, поскольку последняя называет исполь­зуемый при этом конкретный инструмент (орган речи). Поэтому первый семантический тип мы называем функциональным, второй - реальным Цепочка с функциональным значением перекрывает множество семанти­ческих единиц с реальным.

Соотношение семантики сложных физических цепочек и соответст­вующих информационных в целом выглядит следующим образом:

Физические цепочки Информационные цепочки

Воздействие СодействиеПеремещение в физическом про­ Перемещение в информационном простран­странстве: стве:

I создает (воздействует) - приказывает (содействует)II уничтожает (противодейст- - отменяет приказ (противодействует инфор­

вует физически) мационно)III сжимает - обучает (концентрирует информационно)IV распускает - отучает (деконцентрирует информационно)V вводит - сообщает (вводит информационно)VI выводит - обманывает (лишает информации)VII поднимает - превозноситVIII опускает - унижаетIX движется (без перемещения, - мыслит

внутренне)

Ниже мы приводим списки глагольных примитивов сложных физиче­ских и информационных цепочек с последующей демонстрацией на их основе списка русских глаголов в частотном словаре (670 наиболее час­тотных глаголов, покрывающих 80 % текста). Продуктивность этих спи­сков может быть проверена на представленном далее алгоритме семан­тических преобразований модулей УСК в виде классификационного ори­ентированного графа. Полученные результаты в свою очередь проверяе­мы в виде ассоциативного эксперимента, практикуемого в психолингви­стике.

Общий список сложных физических цепочек (действие)

1а (7М)У создает 1Ъ 2(\УУ) имеется(2Ж)У' начинает (создавать) 2(\\^У) зарождается(2ЛУ)У" способствует (созданию) 2(\\^У") сохраняется

90

И (2У)^(2У)\У'

т а(2№УМ'(рыум"

1\'а (2 У )У (2У)У’(2У)У»

Ч'а (2 2 )^ (22)^’

• (22) V/" \'1а (22)У

(22)У (22)У »

\'11а (2^)2 (2^)2 (2^)2»

\'П1а (2У)2 (2У)2’ (2У)2»

1Ха (22)2 (22)2 (22)2»

уничтожаетзавершает (уничтожение)мешает (сохранению)соединяетсжимаетсосредоточиваетразъединяетраспускаетрассеиваетвводитприводитприближаетвыводитотводитудаляетподнимаетприподымаетберетопускаетснижаеткладетдвигает (внутренне)качаеттрясет

иь 2(У ^) отсутствует2(У\У') утрачивается2(У \Г) меняется

ШЪ 2(\У ^) совмещается2(\У\У’) сочетается2(\У\У") концентрируется

1УЪ 2(УУ) разобщаетсяг(УУ) распространяется2(УУ") рассеивается

УЪ 2(2\У) входитг ( Ш ') приходит2(2\У") подходит

У1Ъ 2(2У) выходит2(2У) отходит2(2У") перемещается

УИЪ г{умг) поднимается2(\У2') приподымаетсяг ( Ш ") дает

УШЪ 2(У2) опускается2(У2’) падает2( У2") держится

1ХЪ 2(22) находится2(22') колеблется2(22") вибрирует

1а

Общий список сложных информационных цепочек (преддействие)Х(\УУ) подчиняется

(Х\У)У приказывает (Х ^)У’ убеждает (ХАДОУ разрешает

На (ХУ)^ отменяет (приказ)(ХУ)\У разубеждает(ХУ)^" запрещает

Ша ( Х ^ )^ обучает(ХАУУМ1 учит(Х ^)\У просвещает

1Уа (ХУ)У отучает(ХУ)У’ запутывает(ХУ)У” обманывает

Уа (ХХ)\У сообщает(ХХ)\\ ' объявляет(ХХ)\*/М наблюдает

У1а (ХХ)У обманывает(ХХ)У’ утаивает(ХХ)У' молчит

1ЪХ(\Д^У') соглашается Х(\^ГУ") действует (в том

же направлении) ИЪ Х(У^) сопротивляется

Х(У\\0 настаивает Х(У\У") сомневается

ШЪ ХОй^О помнитХ (Л \^’) запоминает Х ( ^ Н узнает

1УЪ Х(УУ) отвыкает Х(УУ') забывает Х(УУ”) доверяет

УЪ Х(Х\У) знаетХ(Х\\0 понимает Х(ХШ") воспринимает

У1Ъ Х(ХУ) веритХ(ХУ') догадывается Х(ХУ") заблуждается

91

УИа (ХАУ)Х превозносит УИЪ Х(\УХ) ценит(Х\У)Х* воодушевляет Х(\УХ') ’ торжествует(ХУ/)ХН любит Х(\УХ”) наслаждается

УШа (ХУ)Х унижает УШЪ Х(УХ) огорчается(ХУ)Х' оскорбляет Х(УХ’) обижается(ХУ)ХМ ненавидит Х(УХ”) страдает

1Ха (ХХ)Х мыслит 1ХЪ Х(ХХ) существует(ХХ)Х’ хочет Х(ХХ') планирует(ХХ)Х" может Х(ХХ") предполагает

2.4.3. Частотный словарь русских глаголов Э» Штейнфельдт в УСК-интерпретации

Таблица 2.6

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на- 1 стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

1 быть существует IX Ъ, X (XX) - ™41862 мочь может IX а, (XX) X" 279 10763 говорить объявляет V а, (XX) V/' 268 1012 '4 знать знает V Ь, X (XV/) 266 9265 сказать объявляет У а, (XX) XV’ 264 Т419П6 стать меняется II Ь, 2 (У\У”) 258 7077 хотеть хочет IX а, (XX) X' 217 5808 идти идет VI а, (22) У” 216 6339 пойти идет VI а, (22) У" 213 505

10 видеть воспринимает V Ь, X (XXVм) 200 Г 45711 думать мыслит IX а, (XX) X 195 42312 есть существует IX Ъ, X (XX) 194 44513 давать дает VII а, ( Ш ) 2' 193 28914 стоять находится VII Ъ, 2 (\У2") 188 37315 сделать производит I а, (2\У) У” 178 33716 делать создает I а, (2\У) У 174 35417 прийти приходит V Ъ, 2 (2\У) 173 32918 работать создает I а, (2\У) У 170 47319 спросить спрашивает VI а, (XX) У 170 36420 смотреть воспринимает V Ь, X (Х№") 168 38021 взять берет VII Ъ, 2 0У2’) 161 31122 сидеть находится VII Ъ, 2 (\У2) 158 28123 жить существует IX Ъ, X (XX) 155 34324 казаться догадывается VI Ъ, X (ХУ) 147 27325 начать начинает I а, ( Ш ) У 146 25626 дать кладет VIII а, (2У) 2 м 145 26327 посмотреть передает V а, (XX) V/" 144 246

92

Продолжение табл. 2.6

№ 11 п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

уридеть воспринимает V Ь, X (Х\У") 143 20928

м РТ отсутствует II Ъ, 2 (У V/) 142 28829

Р тЙТИ выходит VI Ь, 2 (2У) 136 241.'0 1 1 пройти _ ... двигается У1Ь,2(2У") 133 211-> 1 слушать наблюдает V а, (XX) V/" 133 195

' и решить разрешает I а, (Х\У) У” 129 230ответить _ передает V а, (XX) V/” 128 254значить понимает V Ь, X (XXV') 127 226

лб понять ... . понимает V Ь, X (Х\У') 124 186

"г Г понимать понимает V Ъ, X (XV/’) 123 234уйти двигается VI Ь, 2 (2У”) 121 214

39 получить получает VII Ь, 2 (\У2”) 121 202ТгГ хотеться хочет IX а, (XX) X 121 189~~7Г учиться учит III а, (XV/) V/ 118 305"ТГ рассказать сообщает V а, (XX) V/ 118 211

Л - бывать находится IX Ь, 2 (22) 117 17844 любить ' любит VIII а, (XV/) X 116 23845 подумать мыслит IX а, (XX) X 115 1914б__ ждать верит VI Ь, X (ХУ) 114 20447 остаться находится IX Ъ, 2 (22) 114 17348 слышать воспринимает V Ь, X (XV/”) 113 168

_49_ прийтись подчиняется I Ь, X (У/У) 112 17250 рассказывать сообщает V а, (XX) \У 111 19051 найти воспринимает V Ъ, X (XV/”) 110 17752 ходить двигается VI Ь, 2 (2УИ) 110 17253 читать воспринимает V Ь, X (XXVм) 108 18554 лежать кладет VIII а, (2У) 2 104 15755 войти входит V Ь, 2 (2Л\0 99 13156 писать сообщает V а, (XX) V/ 97 25157 отвечать отвечает III Ь, X ( \ т ) 97 15558 помнить помнит III Ь, X 0 ^ " ) 97 14659 узнать знает V Ъ, X (XV/) 95 17060 помочь способствует I а, (2\У) У” 95 15761 подойти подходит V Ь, 2 (Ш") 94 13362 показать учит III а, (XV/) V/’ 90 13163 иметь имеет I Ь, 2 (\УУ) 89 17364 продолжать сохраняется I Ь, 2 (\УУ") 89 12265 начинать начинает I а, (2\\0 У 89 12166 заметить воспринимает V Ь, X (XXV”) 89 120

93

Продолжение табл ^

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Част<4|

иос , 1

67 просить убеждает I а, (XV/) У 88 "нГ* 168 успеть может IX а, (ХХ)Х" 87 и Г I69 приходить приходит V Ъ,2(2\У') 86 I70 спрашивать наблюдает V а, (XX) V/” 84 пТ" I71 оказаться находится IX Ь, 2 (22) 84 "ТзГ’ I72 бояться унижаться VIII а, (ХУ) X 83 13Г 173 уметь может IX а, (XX) Xм 83 121 174 уходить движется VI Ъ, 2 (2У”) 82 219 ’ I75 вернуться выводит VI а, (22) У 81 ~144 '76 поставить кладет VIII а, (2У) 2 м 81 10377 вести отводит VI а, (22) У 80 112"78 считать мыслит IX а, (XX) X 79 ИГ*79 сесть кладет VIII а, (2У) 2 м 78 12Г*80 приехать приходит V Ь, 2 (2\У’) 77 "ТзГ481 встать подымается VII Ь, 2 (\У2) 77 1 0 р82 помогать способствует I а, (2\У) У ' 76 Д И Г83 начаться начинает I а, (2\У) У 75 126 ' ;84 приходиться совмещается III Ъ, 2 (\У\У) 75 10785 брать берет VII а, (2\У) 2 м 75 ~ Т 6 Р86 собираться группируется IX а, (22) 2 75 9787 заниматься действует I Ь, X (\УУ’) 74 13188 играть действует I Ъ, X (\УУ) 74 12989 принести берет VII а, (2\У) 2" 74 10090 забыть забывает IV Ъ, X (УУ) 73 10591 появиться подходит V Ь, 2 (Ш") 73 9192 написать сообщает V а, (XX) V/ 72 12093 бежать двигается VI Ь, 2 (2У") 72 11794 молчать молчит VI а, (XX) У” 72 11695 вспомнить помнит III Ь, X (№№”) 72 8696 поехать движется VI Ъ, 2 (2УМ) 71 11397 поднять подымает VII а, (2\У) 2 70 108 |98 выходить выходит VIЪ, 2 (2У) 69 10899 звать убеждает I а, (XV/) У 69 105

100 встретить приближает V а, (22) V/” 69 91101 подняться подымает VII а, (2\У) 2 69 88 1102 стараться способствует I а, (2\У) У" 68 82103 попасть совмещается III Ь, 2 ( \\^ /) 67 96104 держать держит VIII Ь, 2 (У2М) 67 93105 спать забывает IV Ь, X (УУ) 66 136

94

Продолжение табл. 2.6

X?11 И

Инфинитив ИСХОД­НЫХ глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

ТоГТ ЕЛ08__ТоТ”! ! П

кричать объявляет У а, (XX) У 66 111г ПУЧИТЬСЯ существует IX Ъ, X (XX) 66 81проходить перемещается У1 ъ, г (У2) 65 106гя питься кладет УШ а, (2У) 2 м 65 103г МОЧЬ может IX а, (XX) X" 65 85

I К'т т т оставаться находится IX Ь, 2 (22) 65 77

пгтяновиться находится IX Ь, 2 (22) 64 91I 1 -пдинять берет VII а, ( Ш ) 2” 62 1031 1 -

Ти_ ТТГ ТТТ| ] 7

гпбраться сочетается III Ь, 2 (ШУ') 62 70вырасти подымается VII Ъ, ( Ш ) 2 61 75искать наблюдает У а, (XX) V/" 61 75нравиться любит ; VII а, (XV/) Xм 60 86

п Т показывать передает V а, (XX) V/" 60 85

119 улыбнуться торжествует VII Ъ, (ХЩ X' 60 80ро становиться меняется II Ь, 2 (У V/") 59 74

взглянуть воспринимает V Ь, X (XV/”) 58 75122 петь наслаждается VIIЪ, X (\УХ”) 57 114

_123_ открыть разъединяет IV а, (2У) У 57 78_124_ готовить начинает I а, (2 ^ ) У 57 74125 оставить завершает II а, (2У) V/ 57 72126 показаться появляется V Ь, 2 ( Ш ) 57 69127 подходить приходит УЪ, 2 ( Ш ’) 57 67128 ехать движется VI Ь, 2 (2У") 56 106129 следовать движется VI Ъ3 2 (2У ) 56 95130 называть объявляет V а, (XX) V/' 56 80131 стоить ценит VII Ь, X ОУХ) 56 64132 услышать воспринимает V Ь, X (XV/”) 56 63133 бросить кладет VIII а, 2 (У2”) 55 71134 называться объявляет V а, (XX) V/’ 55 63135 здравствовать сохраняется I Ь, 2 (\УУ") 53 92136 строить создает I а, (2\У) У 53 86137 требовать приказывает I а, (Х\У) У 53 75138 чувствовать воспринимает УЪ,Х(Х\У”) 53 66139 предложить передает V а, (XX) V/” 53 64140 следить познает III Ь, Х(\У\У) 53 57141 научиться обучает III а, (XV/) 52 78142 положить кладет VIII а, (2У) 2” 52 69143 провести вводит V а, (22) V/ 51 77144 достать берет VII а, 2 0У2") 51 75

95

Продолжение табд 2(

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Астату, 1

ность 1

145 поступить действует I Ь, X (\УУМ) 51 1146 получиться меняется II Ь, 2 (У\У") 51 66^ 1147 снять берет VII а, 2 (\У2") 51 1148 расти подымается VIIЬ, 2 (\У2) 50149 верить верит VI Ь, X (ХУ) 50 1

150 ставить кладет VIII а, (2У) 2 м 50 ~~~7Г"151 поговорить объявляет V а, (XX) XV' 50 бГ"152 передать сообщает V а, (XX) \У 50 бГ ”153 попросить убеждает I а, (Х\У) У 50 бз -154 глядеть познает III Ъ, ХОУАУ) 50 6(Г155 возвращаться выходит VI Ъ, 2 (2У) 49 59156 входить входит V Ъ, 2 (2\\0 48 162157 учить учит III а, (XXV) XV' 48 82158 нести берет VII а, ( Ш ) 2 ” 48 68159 послушать соглашается I Ъ, X С^У) 48 58160 крикнуть объявляет Уа, (XX) V/’ 48 54161 готовиться начинается I а, (2ХУ) У 47 65162 разговаривать объявляет V а, (XX) V/’ 47 65163 мечтать мыслит IX а, (XX) X 47 60164 принимать берет VII а, ( Ш ) 2 м 47 60165 согласиться соглашается I Ъ, X (\УУ) 47 60166 встретиться сочетается III Ь, 2 (УАУ) 47 49167 вызвать приказывает I а, X (^У ) 46 68168 начинаться начинает I а, (2ХУ) У 46 56169 заговорить объявляет V а, (XX) V/’ 46 53170 являться зарождается IЪ, 2 (\УУ) 45 90171 смеяться наслаждается VIII Ь, X СМХ") 45 72172 трудиться действует I Ь, (XXV) У" 45 70173 пытаться начинает I а, (2\У) У 45 58174 мешать мешает II а, (2У) V/’’ 45 57175 отдать кладет VIII а, (2\У) 2 ” 44 62176 назвать объявляет V а, (XX) V/’ 44 57177 попробовать начинает I а, ( Ш ) У* 44 54178 объяснить учит III а, (XXV) XV’ 44 51179 есть вводит V а, (22) XV 43 67180 уехать отходит VI Ъ, 2 (2У) 43 65181 броситься опускает VIII а, (2У) 2 43 57182 закончить завершает II а, (2У) XV 43 57183 понравиться любит 1 VII а, (XXV) X" 43 52

96

Продолжение табл. 2.6

М'п;п

1811 ^_1 6_] Ц

781]9<Гт щИ Г

221] | Г_19б__197_] | Г\99_200

Инфинитив ИСХОД­НЫХ глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

платиться объявляет Уа , (XX) V/’ 43 50упИВИТЬСЯ ценит VII Ь, X (У/Х) 43 507якричать объявляет V а, (XX) \У' 42 69-*яйти входит УЪ ,2(2\У’) 42 61удаться может IX а, (XX) X” 42 56перестать завершает На, (2У)\У' 42 50

‘ почувствовать догадывается VI Ъ, X (ХУ) 42 48добавить соединяет III а, (2\У) V/' 42 47представить мыслит IX а, (XX) X 41 52п о дн и мать ся подымает VII а, (2\У) 2 41 51находиться находится IX Ь, 2 (22) 40 74собрать сосредоточивает III а, (ХУ/) УГ 40 54висеть находится IX Ь, 2 (22) 40 50гореть утрачивается II Ь, 2 (У\У') 40 50сообщить сообщает V а, (XX) \У 40 50оказываться находится IX Ъ, 2 (22) 40 49желать хочет IX а, (XX) X' 40 46

201 находить догадывается VI Ъ, X (ХУ) 40 45202 устроить способствует I а, (2АУ) У” 39 55203 собирать сосредоточивает III а, (2\У) \У" 39~” 52204 вспоминать помнит III Ъ, X (У/УТ) 39 50205 получаться существует IX Ъ, X (XX) 39 49206 хватить ценит VII Ь, X (\УХ) 39 48207 побежать отходит VI Ъ, 2 (2У) 39 46208 кончиться утрачивается II Ь, 2 (У\У() 39 44209 выполнять соглашается I Ъ, X (У/У) 38 59210 произойти зарождается I Ъ, 2 (У/У) 38 53211 получать берет VII а, 2 (У/Г) 38 52212 вздохнуть вводить У а, (22) \У 38 47213 обещать понимает V Ь, (XX) V/’ 38 47214 добиться убеждает I а, (XXV) У 37 61215 познакомиться знает У Ь, X (ХАУ) 37 53216 делаться зарождается I Ъ, 2 (\УУ) 37 45217 привезти приводит V а, (22) У/' 37 42218 перейти движется VIЬ, 2 (2У ) 37 41219 купить берет VII а, (2\У) 2м 36 55220 прочитать догадывается VI Ь, X (ХУ) 36 52221 лечь падает VIIIЬ, 2 (У2') 36 49222 появляться зарождается IЪ, 2 (У/У) 36 41

97

Продолжение табл ^

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг

1

Част^ 1 иость

223 заставить приказывает I а, (XV/) У 36 з Г 1224 выступать выходит VI Ъ, 2 (2У) 35 63"'225 создать создает I а, (2ЛЛ0 V 35 56^226 проводить приводит V а, (22) V/’ 35227 подождать предполагает IX Ъ, X (XX") 35228 представлять мыслить IX а, (XX) X 35229 улыбаться торжествует VII Ъ, X (\УХ') 35 4Т"230 падать падает VIIIЪ, 2 (У21) 35 46"231 засмеяться торжествует VII Ъ, X (\УХ’) 35 I ? "232 побывать находится II Ь, 2 (У>У) 35 44"233 протянуть распускать IV а, (2У) У 35 43 "234 вступить входит V Ъ, 2 (2ХУ) 35235 закрыть соединяет III а, (2\У) \У' 35 ~4Г'~236 замечать догадывается VI Ъ, (XX) У 35 ~4Г^237 отправиться выводит VI а, (22) У 35238 привыкнуть познает ШЪ, ХОУХУ) 35 42239 относиться имеется IЪ, 2 ОУУ) 35 41240 привести приводит V а, (22) V/’ 35241 вскочить подымается VII Ъ, 2 (\У2) 35 39242 заглянуть воспринимает V Ь, X (XV/") 35 36243 плакать обижается VIIIЪ, X (УХ1) 34 49244 взяться начинает I а, (2\У) У’ 34 44245 происходить меняется II Ь, 2 (У\У") 34 44246 стремиться планирует IX Ь, X (XX') 34 44247 действовать действует IЪ, X ОУУ") 34 43248 держаться существует IX Ъ, X (XX) 34 41249 решать разрешает I а, (Х\У) У" 34 41250 ожидать догадывается VIЪ, X (XV) 34 40251 пустить разъединяет IV а, (2У) У 34 40252 схватить берет VIII а, (2\У) 2" 34 40253 ездить двигается VI Ь, 2 (2 У ) 34 38254 потерять вырождается II Ь, 2 (У\У") 34 38255 приняться начинает I а, (2\У) V 34 35256 выполнить завершает И а, (2У) V/’ 33 56257 придумать мыслит IX а, (XX) X 33 51258 произнести объявляет V а, (XX) XV' 33 48259 говориться объявляет V а, (XX) V/’ 33 47260 погибнуть утрачивается II Ъ, 2 (У V/") 33 47261 разрешить разрешает I а, (XXV) У" 33 46

98

Продолжение табл. 2.6

& п П

263

ЗбГЗбГЗб7_

ЗтГ"зтТ"32И1В -_275_“>76

Инфинитив ИСХОД­

НЫХ глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

упарить _ совмещается III Ъ, 2 (V/V/) 33 43открывать разъединяет IV а, (2У) У 33 42шлочесть понимает V Ъ, X (XV/') 33 40ргтречаться сосредотачивается III а, ( Ш ) \У" 33 39укятать берет VII а, (2\У) 2" 33 38родиться зарождается I Ь, 2 ОУУ') 33 37позволить разрешает I а, (XV/) У" 32 45носить держит VIII Ъ, 2 (У2") 32 44выбрать берет VII а, (2\У) 2 ” 32 42пригласить убеждает I а, (XV/) У 32 38встречать приближает V а, (22) \У' 32 36выскочить выходит VI Ь, 2 (2У) 32 35пить вводит V а, (22) \У 31 50участвовать сочетается IIIЪ, 2 (\У\У) 31 49послать отводит VI а, (22) У' 31 42

277278

зависеть сближает III а, (2\У) \У” 31 38отдыхать сохраняется I Ь, 2 ОУУ") 31 38

"79ЗйГ281

упасть падает VIII Ь, 2 (У2') 31 38убрать отводит VI а, (22) У 31 35наступить начинает I а, (2\У) У' 31 33

282 поднимать поднимает VII а, (2\У) 2 31 32283 лететь движется VIЬ, 2 (2У)" 30 49284 явиться зарождается I Ъ, 2 ОУУ”) 30 46285 заявить объявляет V а, (XX) ЛУ' 30 45286 позвать приказывает I а, (Х\У) У 30 45287 передавать кладет VII а, (2\У) 2" 30 38288 обращаться объявляет V а, (XX) \У’ 30 35289 выглядеть сохраняется I Ь, 2 ОУУ") 30 34290 повернуться движется VI Ь, 2 (2У") 30 33291 торопиться движется VI Ъ, 2 (2У") 30 32292 бороться содействует I а, (2\У) У" 29 43293 поступать действует I Ь, (Х\У) У" 29 39294 умереть утрачивается II Ь, 2 (У\У") 29 37295 надеяться доверяет IV Ъ, X (ХУ”) 29 36296 справиться завершает II а, (2У) \У' 29 36297 служить способствует I а, (2\У) У" 29 35298 повторять сохраняется I Ь, X ОУУ") 29 34299 задуматься мыслит IX а, (XX) X 29 31300 вытащить выводит VI а, (22) У 29 30

99

Продолжение табл

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Част|

ИОСТЙ

301 забывать забывает IV Ъ, X (УУ) 29 Зоя302 состояться завершает II а, (2У) XV' 28

— 'Ш6 3 |

303 построить создает I а, (2ХУ) У 28 4^1304 волноваться вибрирует IX Ь, 2 (22”) 28 ~"з(П305 сердиться ненавидит VIII а, (ХУ) X” 28306 подать кладет VIII а, (2У) 2" 28 ~~зГ"307 двигаться идет VI Ъ, 2 (2У") 28308 наблюдать наблюдает V а, (XX) XV 28 з Г309 тянуть приводит V а, (22) XV' 28 т г310 захотеться хочет IX а, (XX) X' 28 з(Г311 вызывать приказывает I а, (XXV) У 28 28 "312 выступить выходит VIЪ, 2 (2У) 27 1 Р .313 поверить верит VIЪ, X (ХУ) 27 39 ’314 спорить разубеждает IV а, (ХУ) XV' 27 37 '315 иметься имеет I Ъ, 2 (ХУУ) 27 зГ"316 звучать воспринимает V Ъ, X (XXV") 27 34317 захотеть хочет IX а, (XX) X' 27 33318 приносить кладет VIII а, (2У) 2 ” 27 32319 изучать учит III а, (XXV) XV" 27 31320 открыться разъединяет IV а, (2У) У’ 27 30321 послышаться воспринимает V Ъ, X (XXV") 27 30322 усмехнуться торжествует VII Ъ, X (ХУХ') 27 30323 повторить сохраняется IЪ, 2 (ХУУ) 27 29324 опустить опускает VIII а, (2У) 2 27 28325 шуметь воспринимает V Ъ, X (ХХУ") 27 28326 простить любит VII а, (XXV) X" 26 40327 обрадоваться наслаждается VII Ъ, X (ХУХ”) 26 34328 спешить движется VIЪ, 2 (2У") 26 34329 подарить дает VII Ъ, 2 (ХУ2") 26 32330 уважать воодушевляет VII а, (XXV) X’ 26 32331 звонить сообщает V а, (XX) XV 26 31332 поглядеть воспринимает V Ъ, X (XXV") 26 31333 объяснять учит III а, (XXV) XV' 26 30334 радоваться наслаждается VIIЪ, X (ХУХ") 26 30335 обойтись отучается IV а, (ХУ) У 26 29336 стать меняется II Ъ, 2 (УХУ”) 26 29337 полагаться верит VIЪ, X (ХУ”) 26 28338 убеждать убеждает I а, (XXV) У 26 28339 приезжать приходит V Ъ, 2 (2ХУ') 26 27

100

Ж

Продолжение табл. 2.6

Инфинитив исход­ных глаголов

окончитьзапомнить

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивовсовмещаетсяприказываетучитзавершает

Классификацион­ные формулы Ранг

III Ъ, 2 (\У\У)I а, (Х\У) УIII а, (Х\У) \УII а, (2У) \УIII Ь, X (ЛУЛУ”)

2525252525

Частот­ность

4734333332

раздаться_

надоесть 2Т найтись

исчезнутьотойтипахнуть

разобщается IV Ь, 2 (УУ)действует I Ъ, X ПУУ")подчиняется I Ь, X (УГУ)совмещается III Ь, 2 (\У\У)сохраняетсяприходитстрадаетузнаетубеждаетутрачиваетсяотходитвоспринимает

I Ь, 2 ОУУ")V Ъ, 2 (2\У')VIII Ь, X (УХ")III Ь, X (\У\У)I а, X ОУУ)II Ь, 2 (У\У")VI Ь, 2 (2У)V Ъ, X (Х\У")

252525252525252525252525

323231312530303030292929

посадить кладет VIII а, (2У) 2 м 25 29объявить объявляет V а, (XX) \У' 25 28предстоять суметь

предполагается IX Ь, X (XXм)может IX а, (XX) Xм

2525

2828

заниматьпроверять

находится IX Ь, 2 (22)знает V Ъ, X (Х\У)

2525

2727

363 считатьсявставать

соглашается I Ь, X ОУУ)подымается VII Ь, 2 РУ2)

2524

2634

365 узнавать366 прислать

узнает III Ь, X (\У\У)кладет VIII а, (2У) 2"

2424

3332зГзанять находится IX Ъ, 2 (22) 24

368 поймать берет VII а, 2 РУ2") 24 30369 предлагать убеждает I а, (Х\У) У 24 30370 бегать движется VI Ь, 2 (2У") 24 29371 класть кладет VIII а, (2У) 2 м 24 29372 пропасть вырождается II Ъ, 2 (У\У») 24 29373 остановить II а, (2У) \У" 24 28374 подхватить берет VII а, 2 РУ2П) 24 28375 создавать создает I а, (2\У) У 24 28376 воскликнуть объявляет V а, (XX) \У 24 27377 догадаться догадывается VI Ь, X (ХУ1) 24 27378 руководить приказывает а, (2\У) У 24 27

101

Продопжениегпдьп

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг

■—-О® 1

Частот. I Но<?п ( 1

379 шутить воодушевляет VII а, (XXV) X’ 24380 рассматривать воспринимает V Ъ, X (XXVм) 24 2(Г" I381 требоваться приказывает I а, (XXV) У 24 2Г" I382 поддержать разрешает I а, (XXV) У" 24383 тянуться приближает V а, (22) XV” 24 24 *384 существовать существует IX Ь, X (XX) 23 39^385 устать страдает VIIIЪ, X (УХМ) 23 ■ ^ з Г 1386 касаться совмещается III Ь, 2 (ХУХУ) 23 32^387 спасти сохраняется I Ъ, 2 (ХУУ") 23 зГ"388 снимать берет VII а, 2 (ХУ2") 23 Т (Р389 дышать вводит V а, (22) ХУ 23 29"""390 жалеть любит VII а, (ХХУ) X" 23 ~~~29^391 проверить знает V Ъ, X (ХХУ) 23 ~2<Р392 бродить движется VI Ъ, 2 (2У ) 23393 направиться движется VI Ъ, 2 (2У) 23 ~27394 оставлять сохраняется I Ь, 2 (ХУУ") 23 ~27395 приказать приказывает I а, (ХХУ) У 23 27396 составлять соединяет III а, (2ХУ) XV' 23 27_397 полететь движется VI Ъ, 2 (2У") 22 4Г"398 дружить любит VII а, (ХХУ) X" 22 34399 прибыть приходит V Ъ, 2 (2ХУ’) 22 30400 отказаться настаивает II а, (2У) XVм 22 29401 отдавать дает VII Ъ, (2ХУ) 2" 22 28402 сдать дает VII Ъ, (2ХУ) 2" 22 27403 уезжать движется VI Ъ, 2 (2У") 22 27404 плавать движется VI Ъ, 2 (2У") 22 26405 пользоваться имеет I Ъ, 2 (ХУУ) 22 25406 проговорить объявляет V а, (XX) XV’ 22 25407 кончить завершает II а, (2У) XV’ 22 24408 надеть сочетается III Ъ, 2 (ХУХУ’) 22 24409 подтвердить соглашается IЪ, X (ХУУ') 22 23410 раздаваться распространяется IV Ь, 2 (УУ) 22 22411 выпустить выводит VI а, (22) У 21 31412 завоевать берет VII а, 2 (ХУ2") 21 30413 научить учит III а, (ХХУ) ХУ' 21 28414 велеть приказывает I а, (ХХУ) У 21 27415 выехать выходит VI Ъ, 2 (2У) 21 26416 продолжаться сохраняется I Ъ, 2 (ХУУ") 21 26

1417 возразить разубеждает II а, (ХУ) ХУ’ 21 25

Продолжение табл. 2. б

у; ;1

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

лишить вводит V а, (22) V/ 21 25.* ’ ,4•,п мп пчать молчит VI а, (XX) У" 21 25ужиться падает VIII Ь, 2 (У2?) 21 25

■*Л] гПрятать сосредоточивает III а, ( Ш ) V/" 21 25I —-----

^и^аТЬ берет VII а, 2 0У2") 21 24ппе]ТНУТЬСЯ выводит VI а, (22) У 21 24

7 1 пгтянавливаться завершает II а, (2У) V/' 21 24• ■> ОТПУСТИТЬ опускает VIII а, (2У) 2 21 24

доставать берет VII а, (2\У) 2 м 21 234Л~ обидеться обижается VIII Ъ, X (УХ1) 21 23т ^ пожать соединяет III а, (2\У) 21 23т^г указать приказывает I а, (XV/) У 21 23~ргГ беседовать объявляет V а, (XX) V/’ 21 22Ъ ) посылать приказывает I а, (XV/) У 21 22~ллТ воспитывать обучает III а, (XV/) V/ 20 31ТТТ" постоять находится IX Ь, 2 (22) 20 30434~ закончиться завершает II а, (2У) V/' 20 28435 повести подходит V Ъ, 2 (Ш") 20 28436 лезть движется VI Ь, 2 (2УМ) 20 2643" ловить берет VII а, 2 (\У2") 20 264 3 8 успокоиться торжествует VII Ь, X (\УХ') 20 25_439_ беспокоиться страдает VIII Ъ, X (УХМ) 20 24440 заняться учит III а, (XV/) V/’ 20 24441 знакомиться знает V Ь, X (XV/) 20 24442 повернуть выводит VI а, (22) У 20 24443 помолчать молчит VI Ъ, (XX) У" 20 24444 приготовить способствует I а, (2Щ У" 20 24445 провожать выводит VI а, (22) У 20 24446 раскрыть разъединяет IV а, (2У) У 20 24447 спуститься опускается VIII Ь, 2 (У2) 20 24448 удивляться верит VIЪ, X (ХУ) 20 24449 заходить входит V Ъ, 2 (2\У) 20 23450 покачать качает IX а, (22) 2' 20 22451 проводить приводит V а, (22) V/’ 20 22452 проснуться воспринимает V Ь, X (XV/") 20 22453 скрыться утрачивается II Ь, 2 (У\У') 20 22454 терять утрачивается II Ь, 2 (У\У’) 20 22455 усесться держится VIII Ь, 2 (У2") 20 22456 выбежать выходит VI Ь, 2 (2У) 20 21

103

Продолжение

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг

'Я ;ЧастЩнЦМ

457 кивнуть качает IX а, (22) 2 ’ ~20~^'458 прислушиваться воспринимает V Ь, X (XXVм)459 слышаться воспринимает V Ь, X (XXVм) 20460 танцевать колеблется IX Ь, 2 (22') 19 '461 сообщать сообщает V а, (XX) XV 19462 блестеть воспринимает V Ь, X (XXVм) 19463 внести вводит V а, (22) XV 19464 отдохнуть сохраняется I Ь, 2 (ХУУМ) 19465 обсуждать убеждает I а, (XXV) У' 19466 перевести приводит V а, (22) XV' 19467 приближаться приближает V а, (22) XVм 19468 бросаться кладется VIII а, (2У) 2 м 19469 доити приходит V Ъ, 2 (2ХУ’) 19 й в470 подавать кладет VIII а, (2У) 2 19 211471 позволять соглашается I Ь, X (ХУУ) 19472 рассердиться ненавидит VIII а, (ХУ) Xм 19 ~~1Г1473 возиться действует I Ь, X (\УУМ) 19 2|Ч474 махнуть качает IX а, (22) 2 ’ 19 21 475 меняться меняется II Ь, 2(УХУ") 19 1 21 *476 обратить двигает VI Ь , (22) У" 19 1П477 оглянуться двигает VI Ь, (22) У" 19 ~ 1 Р478 отказываться разубеждает II а, X (УХУ') 19 21479 подвести приводит V а, (22) XV’ 19 21480 принадлежать имеет I Ь, 2 (ХУУ) 19 21481 бросать опускает VIII а, (2У) 2 19 20482 доказать убеждает I а, (ХХУ) У 19 20483 освободить распускает IV а, (2У) У 19 20484 отвернуться двигает VI а, (22) У” 19 20485 развести разъединяет IV а, (2У) У 19 20486 доноситься воспринимает V Ь, X (XXVм) 19 19487 целовать наслаждается VII Ь, X (ХУХ”) 18 29488 отметить воспринимает V Ь, X (ХХУМ) 18 28489 дежурить воспринимает V Ь, X (XXVм) 18 24490 сходить опускается VIII Ъ, 2 (У2) 18 24491 съесть вводит V а, (22) ХУ 18 24492 волновать колеблется IX Ъ, 2 (22’) 18 23493 вынести отводит VI а, (22) У 18 22494 интересовать ценит

><&Xдэм

н—н >

18 22495 тащить приближает V а, (22) XV” 18 22.

Продолжение табл. 2.6

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

105

Продолжение ща6л

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Част ;

ност

536 отозваться соглашается I Ь, X (\УУ) 17537 вывести выводит VI а, (22) У 17 2(Г*538 наладить способствует I а, (2\У) У" 17 2(П*539 постараться способствует I а, (2\У) У” 17 2(Н ’540 сунуть вводит V а, (22) V/ 17 ^ 2 0 ^541 вмешаться способствует I а, (2\У) У” 17542 гордиться ценит VII Ъ,Х (\УХ) 17 19 1 -543 гулять двигается VI Ь, 2 (2У ) 17 19"544 пускать опускает VIII а, (2У) 2 17545 успевать может IX а, (XX) Xм 17 19*"546 чувствоваться догадывается VI Ь, X (XV) 17547 вынуть выводит VI а, (22) У 17 и Р548 Дуть качает IX а, (22) 2 ’ 17 18"549 полагать мыслит IX а, (XX) X 17550 прибежать приходит V Ь, 2 (2\У) 17 П Г551 подобрать берет VII а, 2 (\У2") 17 « Л552 посидеть находится IX Ь, 2 (22) 17 Т р553 пробежать движется VI Ь, 2 (2УИ) 17 17554 торчать подымает VII а, 2 (\У2) 17 17555 удаваться может IX а, (XX) Xм 17 17556 производить создает I а, (2\У) У 16 25557 дождаться меняется II Ь, X (У\У") 16 24558 судить ценит VII Ь, X (\УХ) 16 23559 подписать соглашается I Ъ, 2 О УУ) 16 22560 болеть страдает VIII Ь, X (УХ") 16 21561 видеть воспринимает V Ъ, X (XV/") 16 21562 вспыхнуть начинается I а, (2\У) У 16 21563 выражать объявляет V а, (XX) V/' 16 21564 позвонить воспринимает V Ъ, X (XV/") 16 21565 ухаживать воодушевляет VII а, (XV/) X' 16 21566 доставить приводит V а, (22) V/’ 16 20567 погодить бездействует II Ь, X (У\У") 16 20568 приниматься начинает I а, (2V/) У 16 20569 отстать мешает II а, (2У) V/" 16 19570 предупредить предполагает IX Ъ, X (XX") 16 19571 присесть кладет VIII а, (2У) 2" 16 19572 строиться создает I а, (2\У) У 16 19573 обнять сжимает III а, (2 ^ ) АУ 16 18574 опускаться опускает VIII а, (2У) 2 16 18575 разойтись распространяется IV Ъ, 2 (УУ) 16 18

106

Продолэюение табл. 2.6

Г " "I N0п п

Инфинитив ИСХОД­

НЫХ глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

рпгг.прашивать узнает III Ь, (Х\У) \У 16 185 6 рнт^ся совмещается III Ь, 2 (ХУХУ) 16 17

прогнуть колеблется IX Ь, 2 (22’) 16 17N * О•"ТО ОХУОпить отходит VI Ь, 2 (2У) 16 17

]$<[ пережить сохраняется I Ь, 2 (\УУ") 16 17поглядывать воспринимает V Ъ, X (XV/") 16 17^ 1помешать мешает II а, (2У) ХУ" 16 17

Г'*- пробовать ценит VII Ь, X (\УХ) 16 17сделаться зарождается I Ь, 2 (\УУ) 16 17ПОПУСТИТЬ соглашается I Ь, X (\УУ) 16 16?о-’

'Х% защищать сохраняет I Ь, 2 (ХУУ) 16 167ю~ обеспечить способствует I а, (2ХУ) У" 15 25*88 плыть движется VI Ь, 2 (2У") 15 2389 запеть наслаждается VII Ъ, X (ХУХ") 15 21

590 извинить разрешает I а, (ХХУ) У" 15 21591 обедать вводит V а, (22) V/ 15 21592 глянуть воспринимает УЪ, X (XV/") 15 19593 кинуться падает VIII Ь, (2У) 2" 15 19594 стрелять падает VIII Ь, (2У) 2 м 15 19595 убегать отходит VI Ъ, 2 (2У) 15 19596 выдать кладет VIII а, (2У) 2 м 15 18597 кивать трясет IX а, (22) 2" 15 18598 отнестись ценит VII Ь, X (ХУХ) 15 18599 признаться соглашается I Ъ, X (\УУ) 15 18600 советовать убеждает I а, (XV/) У" 15 18601 возникнуть зарождается I Ь, 2 (ХУУ) 15 17602 договориться соглашается 1 Ь, X (ХУУ) 15 17603 заставлять приказывает I а, (ХХУ) У 15 17604 застать воспринимает V Ь, X (ХХУ") 15 17605 избрать берет VII а, (2ХУ) 2" 15 17606 кормить вводит V а, (22) ХУ 15 17607 мчаться двигается VI Ь, 2 (2У ) 15 17608 оказывать способствует I а, (2ХУ) У" 15 17609 покраснеть огорчается VIII Ь, X (УХ) 15 17•610 разобраться понимает V Ь, X (ХХУ) 15 17611 разуметься соглашается I Ь, X (ХУУ) 15 17612 расходиться распространяется IV Ь, 2 (УУ) 15 17613 тронуть совмещается III Ь, 2 (ХУХУ) 15 17614 заглядывать воспринимает V Ь, X (ХХУ") 15 16

107

Продолжение табл 2 5

№п/п

Инфинитив исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Часкуг.

ность

615 открываться разъединяет IV а, (2У) У' 15 'Г Г "616 пожелать хочет IX а, (XX) X' 15 ~нГ"617 полюбить любит VII а, (XXV) X’ 15618 поработать действует I Ь, X (\У V") 15 П Т "619 прозвучать воспринимает V Ъ, X (XXV") 15620 шагнуть двигается VI Ь, 2 (2У ) 15621 возражать разубеждает II а, X (У\У') 15 ~7Г"622 интересоваться ценит VII Ь, X (\УХХ 15 15 "623 настать начинает I а, ( Ш ) У' 15 15 '624 обращать колеблется IX Ь, 2 (7,1') 15 15625 отставать мешает II а, (2У) XV" 15 15626 пропадать утрачивается II Ь, 2 (УЧУ1) 15 ~~15627 пугать унижает VIII а, (ХУ) X 15 15628 разбирать разъединяет IV а, (2У) У' 15 15629 разглядывать воспринимает V Ъ, X (XXV") 15 15630 победить завершает II а, (2У) V/’ 14 27631 платить кладет VIII а, (2У) 2" 14 24632 заболеть страдает VIII Ь, X (УХ") 14 22633 курить вводит V а, (22) XV 14 22634 добиваться убеждает I а, (XXV) У 14 19635 мыть выводит VI а, (22) У 14 19636 выделить разъединяет IV а, (2У) У 14 18637 набрать берет VII Ъ, 2 (ХУ2") 14 18638 оказать способствует I а, (2ХУ) У" 14 18639 осмотреть наблюдает V а, (XX) XV" 14 18640 отмечать воспринимает V Ь, X (XXV") 14 18641 уснуть забывает VI Ъ, X (УУ) 14 18642 утверждать убеждает I а, (XXV) У 14 18643 докладывать сообщает V а, (XX) XV 14 17644 жаловаться страдает VIII Ъ, X (УХ") 14 17645 поздравлять превозносит VII а, (XXV) X 14 17646 сыграть торжествует VII Ь, X 0УХ') 14 17647 завидовать ненавидит VIII а, (ХУ) X" 14 16648 записать помнит III Ъ, X (ХУХУ") 14 16649 любоваться любит VII а, (XXV) X" 14 16650 повесить держит VIII Ъ, 2 (У2") 14 16651 прощать любит VII а, (XXV) X" 14 16652 рассмеяться торжествует VII Ь, X (ХУХ') 14 16653 таскать движет VI Ъ, 2 (2У ) 14 16

108

Окончаниее табл. 2.6

Г "N2п/п

Инфинитив .исход­ных глаголов

Интерпретация в на­стоящем времени с помощью УСК-

примитивов

Классификацион­ные формулы Ранг Частот­

ность

_о54_пмпнеться воспринимает V Ь, X (XXV") 14 15выдавать кладет VIII а, (2У) 2" 14 15

6_ заканчивать завершает II а, (2У) XV' 14 15закурить вводит V а, (22) XV 14 15

(л Я захватить берет VII а, 2 (ХУ2") 14 1503° мелькнуть зарождается I Ь, 2 (ХУУ') 14 150?“660 напомнить учит III а, (ХХУ) XV' 14 15

6616бГ663_664

определить объявляет V а, (XX) XV' 14 15ошибиться заблуждается VI Ь, X (ХУ") 14 15уговаривать убеждает I а, (ХХУ) У' 14 15уговорить убеждает I а, (ХХУ) У' 14 15

665 ворчать ненавидит VIII а, (ХУ) X" 14 14666 изменить меняется II Ь, 2 (УХУ") 14 14667 надевать кладет VIII а, (2У) 2" 14 14668 понадобиться хочет IX а, (XX) X’ 14 14669_ рассуждать мыслит IX а, (XX) X 14 14670 складываться соединяет III а, (2ХУ) XV’ 14 14671 сложить соединяет III а, (2ХУ) XV' 14 14

ПРИМЕЧАНИЯ К ЧАСТОТНОМУ СЛОВАРЮ ГААГОАОВ

Определяя значение глагола, мы исходим из введенного нами поня­тия неопред ел еннозначности номинативной единицы. Поэтому в словаре глаголов мы ограничиваемся одним значением, допуская при этом воз­можность дополнительного, сочетание которого с основным приближает нас к узусу. Конкретное воплощение этой процедуры можно продемон­стрировать на нескольких примерах образования семантически сложных, дву полярных номинативных единиц.

Физические номинативные единицы Нести == держать + двигаться Окружать = находиться + двигаться Бросать = двигаться + поднимать Наполнять = концентрировать + вводить Сверлить = вводить + вращать Тормозить = двигаться + прекращать Раздавливать = сжимать + разъединять

109

Расплющивать = сжимать + растягивать Производить = создавать + сохранять Прикреплять = соединять + сохранять и т. д.

Информационные номинативные единицы Планировать = думает + предвидит Предполагать = мыслит + учитывает Организовывать = соединять + управлять Конструировать = соединять + создавать Разубеждать = советовать + отговаривать Подытоживать = синтезировать + диагностировать Убеждаться = мыслить + знать и т. д.

Легко увидеть достаточно низкую надежность физических номина­тивных единиц двуполярного типа и еще более низкую надежность ин­формационных. Последнее объясняется тем, что информационные еди­ницы создаются по аналогии с физическими, которые в свою очередь от­ражают (не всегда последовательно) структуру пространственно- временных отношений.

Тем не менее всегда существует возможность узуальной переинтер- претации номинативных единиц обоего вида в рамках влияния общества на язык. Возможный проект такой узуализации содержится в анализе значений глаголов по предлагаемому частотному списку.

Это только первая попытка в этом роде, однако она может корректи­роваться экспериментально путем вербальных ассоциаций в психолин­гвистике.

Ниже мы предлагаем выборочный комментарий к анализируемому частотному словарю глаголов, перекрывающему 80 % текста. Обращаем внимание также на тот факт, что полиглоты начинают пользоваться оче­редным изучаемым языком, когда его словарное наполнение достигает 250-300 номинативных единиц, что приблизительно совпадает с нашим списком глаголов - примитивов, составляющих половину общего перво­начального списка. При этом мы должны отчетливо сознавать следую­щее. Во-первых, примитивы могут заменяться номинативными единица­ми основного списка, а замененные ими примитивы вступают в основной список, т. е. построенная система является динамической. Во-вторых, выделенный нами список стремится к системному, поскольку построен на лингвистической теории, имеющей математическое обоснование.

Все эти предварительные высказывания позволяют нам теперь перей­ти к некоторым замечаниям по конкретному материалу. Их мы построим в порядке частотного списка, сопроводив это номерами конкретных гла­гольных примитивов.

110

Г л аго л говорить и другие глаголы «говорения» определимы как соче- объявлять и колебаться, входящих соответственно в списки физиче-

таНИер17шформадионнь1Х единиц. Первая из них отражает понятие звуковой скИХ у ч и т ы в а я то, что мы ограничили себя представлением одного в°ЛНЬ1ии0нального) значения, мы оставляем лишь значение объявлять.

4 Глагол знать совпадает с соответствующим примитивом. В системеп р о т и в о п о с т а в л е н глаголу верить (УЪ, Х (Х ^)) - (У1Ь, Х(ХУ)). Иными

°аовами, информация, получаемая знанием, противопоставлена инфор­м ации, п о л у ч а е м о й без знания.

Ю Глагол видеть и другие глаголы «видения» функционально опре- ^еаяются как воспринимать. Другие глаголы восприятия указывают на отпичие от первых способов восприятия.

22 Стоять, сидеть, лежать передаются через понятие находиться, без разграничения «поз» (птица не сидит на ветке, а <1е Гас1:о стоит на ней

32. Глаголы «слушания» определяются через наблюдать. Глаголы «слы­шания» - через воспринимать. Ср. Уа, (Х Х )^" - УЪ, Х(Х\УИ), что объяс­няется их функциональным значением, в отличие от слушать - слышать, осуществляемом при помощи реального органа слуха. Поэтому мы под­чиняем пары слушать - слышать, смотреть - видеть, нюхать - обонять, щупать - ощущать и др., в том числе «одинарные» реальные глаголы, паре функциональных глаголов наблюдать - воспринимать.

35. Значить определяется через понимать. Для понимания знака необ­х о д и м а его дешифровка (~ понимание). Поэтому словосочетание пони­м ан и е значения тавтологично в том смысле, что фактически идентично ♦значению значения.

46. Ждать интерпретируется как отсутствие действия, сопровожда­емого потенциальным выражением цели. Ср. словосочетание На что ты надеешься? (= чего ты ждешь, чему ты веришь?). Отсюда ждать ~ верить (ожидаемое - это то, во что мы верим).

51. Найти объект значит обнаружить его, получить возможность его воспринимать (видеть, слышать, ощущать и др.).

53. Читать определяется через понимать. Ср. 35. Последнее является его функциональным выражением. Читать значит понимать путем де­шифровки.

70. Спрашивать приводится к наблюдать. Последнее воспринимается как его функциональное значение. Ср. опрашивать, осведомляться, узна­вать, следить. Общее функциональное значение этих глаголов - наблю­дать согласно известной поговорке: «лучше раз увидеть, чем сто раз ус­лышать». В глаголах увидеть и услышать отражено реальное значение, соответствующее функциональному наблюдать. Ср. 32.

111

75. Вернуться передает движение в обратном направлении и пре лагает предшествующий уход. Отсюда выражение уйти и не вернутЬс

100- Встретить соотносится с приближать. Фактически встреча пр" ставляет собой взаимное приближение.

105. Спать функционально коррелирует с забывать. Ср. выражен* забылся сном.

106. Кричать соответствует (громко) говорить. Функциональное чение, очевидно, ограничивается глаголом объявлять, т. е. делать

107. Случиться - это существовать (бытовать, случаться), т. е. суше: ствовать - постоянно случаться).

111. Оставаться - находиться по-прежнему. Ср. по-прежнему оста- ватъся дома = по-прежнему находиться дома. Ср. 22.

115. Вырасти - подыматься в смысле расти. Ср. уже поднялись хлеба117. Улыбнуться, улыбаться (228) передается как торжествует, подоб,

но тому как плакать (242) - обижается. Торжествовать (VII Ъ, Х(\\0(’) обижаться (УШЬ, Х(УХ’) функциональное значение для улыбаться плакать, поскольку в отличие от последних они не предполагают кон­кретный способ выражения этих эмоций. Ср. плакать от обиды и улы­баться торжествуя.

122. Для петь функциональное значение определяется как наслаж­даться. Ср. наслаждаться пением.

130. Называть - функционально понимать. Ср. читать - понимать (52). Остается соотнести называть и читать как функционально родст­венные. Общее для них значение раскрывается как выявлять.

185. Удивиться - ценить. Удивление связано с оценкой. Ср. удиви­тельный человек или человек, достойный удивления, что функционально воспринимается как прекрасный. Поэтому удивляться имеет значение ценить. Ср. быть равнодушным = не ценить.

206. Хватить также относится к категории оценки, ибо входит в ран­жированный показатель удовлетворения. Ср. удовлетворительный - хороший - прекрасный и соответствующую отрицательную шкалу: нехо­роший - плохой - отвратительный. Хватить означает удовлетворять и относится к первой позиции оценочной тройки.

212. Вздохнуть реально означает вобрать в себя воздух, т. е. функ­ционально вводить как абстрактное представление положения в про­странстве,

235. Закрыть - соединять (створки, занавески и т. д.). Ср. открыть - разъединять (315). Всякая преграда представляет собой соединение час­тей, не позволяющее проникнуть сквозь него.

112

Относиться - наиболее абстрактное понятие принадлежности, "^о^ередается в языке как: X относится к У = X имеется у У.

ЯаЛ?62 У д а р и т ь принадлежит к группе значений бить. Функционально "глаголы этой группы означают стремительное совмещение одного

В а " другим. Ср. 339, поэтому функционально представимо как совме-

^169 Н о с и т ь представляет собой равноправное объединение двух "к и и о н а л ь н ы х значений: держать и двигаться. Ср. список некоторых

10ЖНЫХ д в у п о л я р н ы х номинативных единиц.С ?78 Полыхать определяется как сохранять исходное состояние, нор- % ализоват'ь. Эта интерпретация опирается на принцип: любое зарожде- |^ ^ ^ п о л а г а е т сохранение, подобно тому как вырождение - измене-

НИе309. Тянуть - приводит (к себе), как толкает - отводит от себя.335. Обойтись - отучается 1Уа, (ХУ)У, как вынудить - обучать Ша,

(Хд а . Обучаться и отучаться противопоставлены друг другу пропор­ционально вынуждать и обходиться. Обучение семантически связано с вы нуж дением , предписанием.

356. Надоесть - страдать. Ср. интересоваться - наслаждаться.379. Ш у т и т ь - воодушевлять. Ср. я не пугаю, я шучу.408. Надеть - соединить. Ср. закрыть - соединиться.412. Завоевать - брать. Ср. брать крепость.452. Проснуться - (начинает) мыслить. Ср. 104 спать.486. Доноситься - воспринимать (доноситься = слышать).542. Горлиться - ценить (я горжусь - я ценю).558. Судить - ценить (давать оценку).586. Защищать - сохраняет. Ср. беречь (сохранять) от заболеваний.625. Отставать - мешать (движению).635. Мыть - сохранять (чистым) (восстановление первичного состоя­

ния).Комментирование проведено в рамках списка из около трехсот наи-

более частотных слов. Остальные слова в рамках обследованных шести­сот не представляют специального интереса. Это можно понять, если учесть, что наиболее абстрактные слова, входящие в функциональную семантику, перекрываются наиболее частотными. Полученные резуль­таты, имеющие предварительный характер, могут быть сопоставлены с результатами психолингвистического эксперимента, при котором слова­ми-стимулами является лексика разного уровня абстракции. При этом, разумеется, методику эксперимента следует менять. Однако и существу­ющая методика позволяет подтвердить разумность такого подхода.

113

2.4.4. Алгоритм семантических преобразований модулей УСК в виде классификационного ориентированного графа (схема 2.4)

Каждому модулю алгоритма соответствует шесть цепочек: 2ЖУ = а Щ У -> 2(У/У)

I( 2 ^ ) у -> г(Ш У)

4(2^)У " 2(^У ").

114

знак преобразования левой части (дивергенция цепочек):С ^ у )2 > (Х У )Х . ,

О знак преобразования правой части (диффузия цепочек):Г----------------% I *

хг 2 7ЖЧ1 > Ш Ъ .

Р е зу л ь т а т поиска по классификационному ориентированному графу:1) у н а р н а я цепочка типа: ЪТУН' - «вводить»;2) с д в о е н н а я цепочка типа: 2 2 V/ ЪТV/ - «вводить» + «вводить» =

=«накачивать»;3) с л и я н и е двух цепочек типа: 22ЛУ 2\У7, - «вводить» + «держать» =

= «вставлять».Аксиоматическая система УСК позволяет построить ориентирован­

ный граф, представляющий собой семантическое пространство в сотни тысяч вершин. Поиск в этом пространстве характеризуется эффективны­ми и равными возможностями ориентации маршрутов решения задач.

Система УСК позволяет минимизировать интерфейс человек - ком­пьютер, заменив его внутримашинными операциями с естественным языком. Пользователь вступает в игру только один раз, когда он должен заполнить форму типа: Я хочу... усилить - ослабить действие, увеличить - уменьшить параметр... Маршрут решения, который предлагает компью­тер, может быть открыт по желанию пользователя.

УСК позволяет преодолеть неопределеннозначность естественного языка в его полном виде, благодаря введению многоуровневого семанти­ческого анализа, при наличии достаточно обширного лексикона, для ко­торого строится система семантических расстояний. В результате анализ выделенного слова определяется его формулой и местом в одном из классов (подклассов) семантического классификатора. Далее в игру вступают аксиомы, которые определяют возможные шаги преобра­зования как в пределах класса, так и между классами. В результате мы получаем автоматически прогнозируемую систему - меню решений по­ставленной задачи. Из меню выбирается оптимальный вариант, опреде­ляемый минимальным расстоянием между исходной и целевой цепочкой.

Практикуемое у нас семантическое кодирование может получить ап­паратное воплощение в случае организации производства семантических микросхем по аналогии с существующими логическими, что достигается их формальной соотносимостью. При этом повысится скорость обработ­ки символьной информации и эффективность отображения в памяти об­рабатываемых символьных данных (в реальном режиме времени), а так­же снизится общая стоимость системы за счет использования минималь­ного числа типовых элементов и устройств: ~ вместо V, П, ~

115

Предлагаемая система семантического кодирования (УСК-6) быть эффективно использована при решении семантических (изобр 1 тельских) задач и создании экспертных систем нового типа с максимам ной степенью полноты представления предметных областей. Особое чение это имеет для поиска информации в Интернете как среде распре странения 1ауа-приложений. Последние легко адаптируются к системам построенным на основе нечетких множеств Л. Заде. УСК и нечет^ множества при всем их различии и даже «нестыкуемости» имеют одцу чрезвычайно важную общую характеристику: они используют ранжира вание, т. е. передачу непрерывных семантических характеристик в виде ограниченного числа дискретных. Это позволяет связывать совпадающие по значению элементы, дистантно локализованные в семантическом про* странстве УСК. В результате для глаголов, значение которых состоит ^ двух составляющих, расположенных далеко друг от друга в пространстве УСК, возможна скачкообразная операция по установлению дистантных семантических связей, что чрезвычайно расширяет число возможных маршрутов поиска. В свою очередь, расстояние между стыкуемыми эле­ментами определяет степень предпочтения в условиях выбора маршрута.

Для конкретизации поставленных задач необходимо определить их типы и возможные решения. Мы различаем три типа задач:

1) вычислительные;2) логические;3) семантические.(1) предполагает наличие эффективной процедуры решения (алгоритма);(2) предполагает логическое исчисление (формальный аппарат опери­

рования с единицами декларативно представленной информации);(3) предполагает семантическое представление объектов исчисления

(формальный аппарат оперирования с единицами процедурально пред­ставленной информации).

Различие между 2 и 3 заключается в том, что семантическое пред­ставление информации предполагает не декларативное, а процессуальное выполнение операций, позволяющих проверить наличие того или иного отношения в условии задачи.

(1) гарантирует удовлетворительную скорость и эффективность ре­шения задачи; (2) не гарантирует этого; (3) не допускает решения в авто­матическом режиме.

2.4.5. Типы решаемых задач

116

нципиальное отличие (3) может быть продемонстрировано сле- % 05разом: не существует достаточно универсального способа ав-

;1>К)Шического преобразования типа: Если X опорожняет У. то У стано- Т° М аТ п у с т ы м и даже Если X опорожняет У, то У становится порожним.и1тсяпУ51ЬШи

[докажем на известных примерах решение некоторых задач (от игро­вых Д° производственных).

2 4 5 1- Задача на преобразование. Задана последовательность шести аканов, такая, что первые три наполнены, а последующие три пустые.

Задача з а к л ю ч а е т с я в том, ч т о б ы заменить эту последовательность попе­ч е н н о й полных и пустых. При запрете на передвижение стаканов зада­

ла н е р а з р е ш и м а . Решение задачи как семантической предполагает пере­качку жидкости из второго стакана в пятый. Ответ может быть получен ва в т о м а т и ч е с к о м режиме.

2.4.5.2. Задача на интерпретацию. Установлено, что пик продажи тем ны х очков и мороженого приходится на июль. Требуется объяснить этот феномен в автоматическом режиме, для чего понятия разлагаются на семантические множители (темные очки - «защитные очки»). Соот­ветств ен н о в понятии мороженое выделяется защитная функция в виде «защ ит ы от перегрева».

2.4.5.3. Промышленная задача. Требуется исчислить возможные ти­пы водителя автомобиля. Мы покажем здесь фрагмент исчисления. Для построения модели используется язык УСК-5. На основе алгебры Лин­д е н б а у м а - Лукасевича строится модель, представляющая набор аксиом п о р о ж д е н и я и преобразования цепочек элементов. Первые ограничивают построение правильных цепочек, вторые - правила преобразования од­них цепочек в другие. Ниже показан подграф ориентированного графа, демонстрирующего правила преобразования одних цепочек символов в другие с указанием их буквенных кодов и семантических интерпретаций.

В этом фрагменте, кроме известных элементов надувного устройства (водитель как бы вводится в него) и привязного ремня (водитель как бы отводится им), используется новый элемент, неизвестная функция: груп­пировка кресла (в аварийной ситуации кресло складывается соответст­венно частям тела водителя). Складывание кресла по форме тела сидя­щего в нем не используется пока в автомобиле, но оно известно в другой области, где создаются мешкообразные сидения, которые принимают форму тела сидящего в них человека. Эти аналогии возникают при про­смотре следующего фрагмента преобразуемой семантики.

117

2.5. Правила интерпретации цепочек УСК

Правила интерпретации физических цепочек как преобразующих мантику:

I 2ШУ создает

*

II 2У\Ууничтожает

*

группирует

Все представленные здесь операции осуществляются на основе ак­сиомы диффузии. Содержательно они отражают семантическое расстоя­ние между двумя любыми цепочками при одношаговом минимуме.

Как мы показали, в общем списке сложных физических цепочек испо­льзование диагностирующих подстановок подтверждает семантические связи между элементами сложных информационных цепочек. Семанти­ческие связи всюду подтверждаются формально. Тем самым становится ясно, что формальное выражение цепочек не является условным, не при­писывается, а исчисляется на основе заданной аксиоматики.

Кроме основной аксиомы, аксиомы диффузии, в рамках аксиом пре­образования заданы еще три: импликация, негация и корреляция. На их основе исчисляются соответствующие цепочки. Третья из них позволяет преобразовывать физическую цепочку в соответствующую ей информа­ционную. Аксиома импликации подтверждается следующими отноше­ниями в общем списке:

Если... то = в результате (строгая импликация)

I создает -> имеетсяII уничтожает отсутствуетIII сжимает смещаетсяIV разъединяет -> разобщаетсяV вводит -> входитVI выводит -> выходитVII подымает -> подымаетсяVIII опускает -> опускаетсяIX двигает -> находится

(2\У)У -> 2(\У У) (2У)\У -» 2(У\У) (2\У)\У -» 2(\УV/) (2У)У -» 2(УУ) (22)V/ -> 2(2\У) (22)У -> 2(2У) 2\У(2) -> 2(\У2) 2У(2) -> 2(У2) (22)2 -> 2(22)

118

А к с и о м а негации подтверждается следующими отношениями в об-тем списке.

Не... а то­лько (кон­тактное ранжиро­ванное от­липание)

1а создает4

начинаетI

способствует

Па уничтожает

завершаетI

мешает Ша соединяет

сжимает

сосредоточиваетразъединяет

Iраспускает

Iрассеиваетвводит

I

1Уа

Уа

УНа

приводитI

приближает У1а выводит

Iотводит

Iудаляет приподнимает

гподнимает

4берет

УШа опускает4

снижает4

кладет

(2\У)У4

(2ЩУ4

(2ЩУ"

(2У)\У4

(2У)\Г4

(2У)ДУ”(2\У)\У

4(2\У)\У’

4(2Щ Ш(2У)У

4(2У)У

4(2У)У"(22Щ

4(22)\У

4(22 )\У' (22)У

4(22)У

4(22)У"{ гщ г

4( г щ г '

4{ г щ г ”(2У)2

4(2У)2'

4(2У)2"

Не... а (дис- создает (2\\0Утантное ран­жированное 4, ^ отрицание)

уничтожает (2У)\У

соединяет (2 Щ

4 X

разъединяет (2У)У

вводит (22)\У

4 I

выводит (22)У

приподнимает (2\У)2

44

опускает (2У)2

119

1Ха группирует (22)2I 1

меняет (22)2*4 4

колеблет (22)2"

Диагностирующие подстановки (1):1а не создает, а только способствует (= активно не участвует); це

собствует, а только начинает (участвует при минимальной активно^ ит. д.;

На - 1Ха —

Не... а IЬ имеется 2 (^У ) Не... а имеется г (Щ )только 4 4 (дистант­(контакт­ зарождается 2(\УУ’) ное ран­ 1 1ное ранжи­ 1 4 жирован­рованное сохраняется 2(\УУ») ное отри­ отсутствует 2(У\У)отрицание) цание)

ИЪ отсутствует

утрачиваетсяг

препятствует

2(У\У)4

2(У\У’)4

2(У\У»)ШЪ совмещается 2 (\У\У) совмещается 2(\у^)

г 4сочетается 20У\У’) 1 1

4 4концентрируется 2(\У\У») разобщается 2(УУ)

1УЬ разобщается

распространя­ется

рассеивается

2(УУ)4

2(УУ)

42(У У »)

- - УЬ входит г ( Ш )4

~ - входит 7.(Ш )

приходит 2(2 \^ ) г 1г 4

подходит 2(2\У») выходит 2(2У)VIЪ выходит

4отходит

4перемещается

2(2У)4

2(2У’)4

2(2У»)

120

УПЬ приподнимается 2(У/2) Не... а приподнимается 2(\У2)^ X (дистант-

приподнимается 2(\У2') ное ран- 4 4,I 4, жирован-

данное Д^т'1ГииаИИе') VIII опускается

2(\У2») ное 0ТРИ~ опускается 2(У2) цание)

2(У2)Ь

А

Адержится

1ХЪ находится4

падает 2(У2’)4,

2(У2»)2(22)

4становится

вибрирует

2(22')

2(22»)

Диагностирующие подстановки (2):1Ь не имеется, а только зарождается (проходит переходный период изме­

нения), ир зарождается, а только сохраняется (не меняется, ср. ПЪ) и т. д.;ПЬ - 1 Х Ь —

Аксиома семантической импликации предполагает строгую и только строгую импликацию (в противном случае логика утрачивает связь с с е м а н т и к о й ) . Предлагается различать контактное и дистантное ранжи­рование.

Поскольку отрицательное определение не может быть семантическим определением, мы не можем им пользоваться в семантике. Вспомним из­вестное шуточное определение с отрицанием: многотомное справочное издание «Пушкинские места» состоит из 1-го тома «Места, где бывал Пушкин» и последующих, еще не опубликованных, «Места, где Пушкин не бывал».

Возвращаясь к серьезной постановке вопроса, можно отметить пози­цию А. Тарского, сторонника строгого разграничения метаязыка и языка объектного. Это разграничение фактически совпало с разграничением логики и семантики. Из чего со всей очевидностью следует невозмож­ность семантического отрицания. Разумеется, тот факт, что мы не можем пользоваться неранжированным отрицанием в семантике, не означает отказ от неранжированного в логике. Следует просто не смешивать одно с другим, как не следует смешивать метаязык с языком объектным. Это

121

подтверждается также и тем, что логика высказывании строится сложных высказываниях, формулируемых логическими связками и, щи если... то, не..., набор которых можно было бы увеличить вплоть д0 полного совпадения с формами союза, т. е. метаязыковой составляющей языка.

Правила интерпретации информационных цепочек как преобразующих семантику:

1Х\УУприказывает

ФIIIобучает

ЧУХХ^

сообщаетФ

VII Х\УХпревозносит

II ХУ№отменяет

ФIV ХУУ

Выше было обращено внимание на то, что аксиома корреляции по­зволяет преобразовать любую физическую цепочку в соответствующую информационную. Легко понять, что аксиоматический подход достаточ­но затруднителен в семантике - вообще, тем более в информатике. Ин­туиция человека, к тому же усиленная методикой диагностирующих подстановок, более эффективна в мире физических реалий, локализован­ных в пространстве и времени. Что же касается информационных, то здесь наша убежденность в зеркальном соответствии этих двух миров, в их изоморфизме, базируется на бесспорном тезисе об обязательности для всякого информационного действия физического носителя. Данное ут­верждение может быть подкреплено рядом примеров, которые мы можем выбрать из приведенных выше правил интерпретации информационных цепочек как преобразованных физических (по принципу физическое воз­действие - информационное содействие).

Как и в случае интерпретации физических цепочек, обращаем внима­ние на то, что представленные здесь операции осуществляются на основе аксиомы диффузии. Соответственно последующие операции используют аксиому импликации:

122

тоЕсли-результатегтпогая импли­кация

I приказывает -> подчиняется: (Х^)У -> Х(\УУ)II отменяет сопротивляется: (ХУ)Ш ->Х(У\\Г)III обучает -> помнит: (Х\У)\У ->Х(\У\У)IV отучает -> отвлекается: (ХУ)У ->Х(УУ)V сообщает -> знает: (ХХ)\У ->Х(Х\\0VI обманывает -> верит: (XX) У ->Х(ХУ)VII превозносит -> ценит: (Х^)Х ->Х(\УХ)VIII унижает -> огорчается: (ХУ)Х ->Х(УХ)IX мыслит существует: (ХХ)Х ->Х(ХХ)

Аксиома негации подтверждается следующими отношениями в списке:

це..> а толь­ 1а приказывает (Х\У)У Не... а (дис­ приказывает (Х\У)Уко (контакт­ 1 4 тантное ран­ное ранжи­ убеждает (Х\У)У жированное 4 4рованное от­ 4 4 отрицание)рицание) разрешает (Х\У)УИ отменяет (ХУ)\У

На отменяет (ХУ)\У4 4

разубеждает (ХУ)\У'1 4

запрещает (ХУ)Ш"Ша обещает (Х\У)У/ обучает (Х\У)\У

1 4учит (XV/)\У' 4 4

4спрашивает (Х\У)\У" отучает (ХУ)У

1Уа отучает (ХУ)У4

опровергает (ХУ)У’1 4

пренебрегает (ХУ)У"Уа сообщает (ХХ)\У сообщает (ХХ)У/

1 4объявляет (ХХ)^' 4 4

4 4надеется (ХХ)\У” обманывает (ХХ)Уа У1а следит (ХХ)У

г 4замечает (ХХ)У'

г 4сомневается (ХХ)У’

УНа превозносит (Х\У)Х превозносит (Х\\Г)Хг 4

воодушевляет (ХШ)Х' 1 41 4

любит (Х^)Х' унижает (ХУ)Х

123

Не... а толь­ко (контакт­ное ранжи­рованное от­рицание)

УШа

1Ха

унижает4.

пугаетг

ненавидитмыслит

гхочет

4,может

(ХУ)Хг

(ХУ)Х'I

(ХУ)ХП(ХХ)Х

4,(ХХ)Х

г(ХХ)Х'

Не... а (дис­тантное ран­жированное отрицание)

Диагностические подстановки (3):1а не приказывает, а только убеждает, не убеждает, а только ря ^

шает (= разрешает, хотя и не убеждает) и т. д.На - 1Ха —

Не... а толь­ко (контакт­ное ранжи­рованное от­рицание)

1Ъ

ИЬ

ШЬ

1УЬ

УЬ

У1Ь

подчиняетсяI

соглашается4

действуетвозражает

4разуверяется

Iбездействуетпознает

4помнит

4отвечаетотвыкает

4забывает

молчитзнает

4понимает

4веритобнаруживает

4догадывается

4заблуждается

Х(\УУ)4

Х(\УУ)4

х о у у ")Х(У\У)

4Х(У\У')

4Х(У\У")Х (\ Ш )

4Х(\У\У’)

4Х(^ЛУ’)Х(УУ)

4Х(УУ')

4Х(УУ")Х(Х\У)

4Х(ХАУ")

4Х(Х\У")Х(ХУ)

4Х(ХУ')

4.Х(ХУ")

Не... а (дис- подчиняется

ранжиро­ванное от­рицание)

Х(\УУ)

4- 4

сопротивляется Х(У\У)

познает

отвыкает

Х(\УУ/)

4

Х(УУ)

знает Х(Х\У)

4 4

обнаруживает Х(ХУ)

124

Х(\УХ)

4

Х(УХ)

боится Х(УХ')

стыдится Х(УХИ)IХЪ существует Х(ХХ)

планирует Х(ХХ')

предполагает Х(ХХ")

Н е - а толь- УПЬк0 (контакт­

ное ранжи­рованное от-

рЦ11аНне)УШЬ

наслаждается4.

торжествует4

ценитстрадает

4

Х(\УХ)

Х(^Х')4

Х(У/Х")Х(УХ)

4

Не... а (дис- наслаждается тантноеранжиро- 4,ванное от­рицание) страдает

Диагностические подстановки (4):\\у не подчиняется, а только соглаш ается (= соглашается, хотя и не

подчиняется), не соглаш ается, а только действует (= действует без со - гчасия) и т. д.;

ПЪ - 1ХЬ —Обращает на себя внимание следую щ ее обстоятельство: первые шесть

групп (1-У1) информационных цепочек представляют внеш нее функцио­нирование информации (собственно информации), вторые три группы (УП-1Х) - внутреннее функционирование информации (инспирацию). Иначе, первые отражают «ф изическое общ ение», вторые - «духовное». Если мы примем аналогичное разделение и для физических цепочек, окажется, что по мере приближения их физических и информационных показателей к последним трем группам усиливается значение области фундаментальных наук о природе и человеке.

Ср. Физические цепочки Информационные цепочкиУПа подымает - УШа опускает УИа превозносит - УШа унижает

1Ха движет 1Ха мыслит

Ж. Пиаже назвал раннее овладение языком у ребенка сенсомоторным (т. е. «мыслительно-двигательным»), имея в виду усвоение системы жес­тов до овладения звуковым языком. Семантическая близость левого и пра­вого треугольников очевидна. Правила интерпретации физических це­почек, представляющих семантику:

125

№ цепочек Прогрессия Регрессия1-11 ЪУ/У 2У\У

Создание УничтожениеИНУ 2\У\У ; 2УУ

Соединение РазъединениеУ-У1 г ш ЪЪУ

Ввод ВыводУП-УШ Ш Ъ ЪУЪ

Подъем СпускIX ЪЪЪ

Движение---

1-Ц цепочки трехсоставны (три разных знака), что интерпретируется как двойное перемещение их составляющих (2 совмещается с V/, совмеща ется с У) и соответственно воздействие (2, перемещая \У, перемещает У)

111-1V цепочки двусоставны, что интерпретирует как одноразовое пе ремещение.

Цепочки I, III, V, VII характеризуются опорным V/ и имеют положи­тельное (прогрессивное) значение (создает, соединяет, вводит, подымает)

Цепочки II, IV, VI, VIII характеризуются опорным У-м и имеют отри цательное (регрессивное) значение (уничтожает, разъединяет, выво­дит., опускает).

Имеется в виду, что достигается перемещением вперед (прогрессия), а У - перемещением назад (регрессия). Это легко увидеть в последователь­ном представлении (рекурсии) элементов сложной цепочки: ХУ <г Ъ -> V/.

Цепочка IX характеризуется отсутствием опорного элемента, указы­вающего на отсутствие внешнего передвижения.

Таким образом, «правила интерпретации» с очевидностью показыва­ют не на условные структуры, а на методы исчисления, неразрывно свя­занные со всей системой УСК.

Правила интерпретации информационных цепочек как представляю­щих семантику:

№ цепочек Прогрессия Регрессия1-11 Х ^ У

ПриказХУ\УОтмена

Ш-1У Х\У\УОбучение

ХУУОтучение

У-У1 XXV/Сообщение

ХХУОбман

УН-УШ Х\УХПревознесение

ХУХУнижение

IX XXXМышление

—

126

Как уже говорилось, система физических цепочек в соответствии с !0мой корреляции зеркально отражена в системе информационных. 1_ц цепочки трехсоставны (три разных знака), что интерпретируется . информационное преддействие, двойное перемещение их составля­

вших (X совмещается с \У, XV/ совмещается с У).цЫУ цепочки двусоставны, что интерпретирует как одноразовое пе-

пемещение-Ц еп о ч ки I, III, V, VII характеризуются опорным \У и имеют положи-

гечьнос (прогрессивное) значение (приказывает, обучает, сообщает,'^возносит ).

Ц еп о ч ки II, IV, VI, VIII характеризуются опорным У-м и имеют отри­цательное (регрессивное) значение (отменяет, отучает, обманывает,унижает).

Имеется в виду, что достигается перемещением вперед (прогрессия), а у - перемещением назад (регрессия). Это легко увидеть в последователь­ном представлении (рекурсии) элементов сложной цепочки: ХУ <г Ъ -> \У.

Цепочка IX характеризуется отсутствием опорного элемента, указы­ваю щ его на отсутствие внешнего преддействия.

Таким образом, «правила интерпретации» с очевидностью и здесь по­казывают не на условные структуры, а на методы исчисления, неразрыв­но связанные со всей системой УСК.

Правила интерпретации в целом удовлетворяют требованиям рекур­сивной перечислимости.

Схема 2.5Преобразование физических цепочек

Схема 2.6 зеркально соответствует схеме 2.5 и преобразуется в нее по принципу «всякий 2 преобразуется в X». Содержательно это означает преобразование «преддействия» в соответствующее «действие». Под

127

«преддействием» понимаются «планы и намерения». Например, пры ^ парашютиста предшествует приказ тренера, преобразовавшийся в нам рение парашютиста. Затем следует физическое действие - прыжок пара шютиста.

Схема 2.6Преобразование информационных цепочек

Бинарные цепочки, представленные на схемах, соответствуют ядер- ным и как таковые определяют исходную семантику.

Особенность построенного нами алгоритма решения задач в семанти­ческом поисковом пространстве заключается в том, что классификаци­онные списки физических и информационных цепочек структурно сов­падают с самим алгоритмом. Они преследуют таким образом двойную цель: создание семантического поля в виде ориентированного графа, в котором все вершины представляют стандартные расширенные цепочки примитивов, а связывающие их дуги определяют различие на один се­мантический шаг. Полнота семантического пространства обеспечивается заданностью всех маршрутов поиска от ближайших контактных до даль­них предельно дистантных. Таким образом, можно попасть из любой вершины физического классификатора в любую другую, включая ин­формационную, что сопутствует возможности параллельного перекры­тия возможных маршрутов между исходной и целевой вершинами с оп­ределением их преимуществ.

Общая часть алгоритма ориентируется сверху вниз. В качестве ис­ходной предлагается левая часть сложной цепочки (ХУ)2. У нее прямая связь с левой (ХУ)Х. Корреляция их сводится к формуле «если... то»: (ХУ)2 -> (ХУ)Х. Формально это операция диффузии типа (ХУ)2 > (ХУ)Х. В соответствии с II.3 аксиомы корреляции правые части физических цепо­чек преобразуются в правые части информационных (типа У > Х\УУ).

128

мула «если... то» отражает зависимость сложных информационныхочек от соответствующих физических: не существует информацион­

ных цепочек без физических носителей. Сравним (2Ж)% (Х\У)Х (по­дымает превозносит) - (2Х)Х -> (ХУ)Х (опускает -> унижает) и др. Все перечисленные отношения иллюстрируют ориентацию алгоритма свер­ху вниз.

Модульная часть алгоритма ориентируется также сверху вниз. Пред­лагается дистантное ранжированное отрицание (аксиома негации) типа (2 \\/)У ( 2 ^ ) У (2ЛУ)У” - «создает - начинает (создавать) — спо­собст вует (созданию)». В этих условиях реальностью постепенно стано­вится структурное представление символьных преобразований, способ­ствующих автоматическому решению интеллектуальных задач, записан­ных на канонизированном естественном языке, значительно упрощенном без существенных информационных потерь.

В качестве первого контрольного для физической семантики можно принять ее геометрическое (векторное) представление.

1-П «Правило паралле- Сумма векторов - сила, харак-* лограмма» (парал- теризуемая модулем и направ-

лелограмм сил) лением в пространстве

Применение сил приводит к результирующему воздействию (созда­ние - уничтожение), что отражено в «параллелограмме сил».

Ш-1У А Величины, задаваемые направлением дви-жения (центростремительное и центробеж­ное движение), приводящее к соединению - разъединению.Величины, задаваемые горизонтальным (вводимым и выводимым) движением.Величины, задаваемые вертикальным (вос­ходящим и нисходящим) движением.Величины, задаваемые неподвиэюностью при внутреннем движении, приводящем к колебанию.

Девятый модуль завершает макроуровень векторых представлений (внутреннее движение) с переходом на макроуровни тех же модулей.

Понятия создания и уничтожения в обычной повседневной речи дос­таточно призрачные. Начать с того, что неопределеннозначность здесь легко обнаруживается, если мы представим их как «вполне созданное» и «вполне уничтоженное». Оба эти понятия выходят за пределы наших обычных представлений, поэтому, как и для остальных случаев, эти по­нятия должны быть ранжированы.

У-У1<— ~

УИ-УШ 4 *

IX

129

Действительно, в обоих случаях речь идет о фазах создания и ун тожения. Эти фазы в абстрактном виде представлены в тройках I а-Ь а-Ь. Важно понять, каким реальным ситуациям они соответствуют В 1 торное представление явно претендует на такой подход. Вспомним ^ само агрегатное состояние материи характеризуется трехфазовой стг^0 турой (газ - жидкость - твердое тело). По крайней мере, наивная фщиГ этим ограничивается. Учитывая то, что речь идет о закономерных смен^ агрегатного состояния, мы вправе выделить три фазы для понятия с о ^ ние: -ЩЩи

- затвердевание - сжижение - газообразованиеи понятия уничтожение:

- смягчение - разжижение - дегазация.

Это станет правильным подходом, если понятия создание - уничтоэк ние не будут ассоциироваться с такими фикциями, как аннигиляция (= ППГ вращение в ничто). ^

В действительности во всех подобных случаях речь должна идти о ранжированных изменениях, представляемых в виде смешанных обпазо ваний типа

создание и сосредоточение;

создание + рассеивание,

которые могут получить реальную интерпретацию в таких понятиях, как дисперсные системы (грубодисперсные и коллоидные, представляющие мелкие частицы в некоторых средних и как противопоставленные им растворы. Всевозможные комбинации, перечисленные выше, способны не только обозначить природные и созданные человеком феномены, но и определить еще неизвестные.

Аналогичноввод + сжатие и

вывод + роспуск

могут получить реальную интерпретацию в таких понятиях, как различ- ные типы прессовки и распыления. Соответственно

получат интерпретацию как действия различного рода подъемных кра­нов и домкратов (соответственно подъем + введение и подъем + выведе­ние),

130

личного рода устройств для шлифовки и шпаклевки (соответственно каК РЭЗ ение путем абразивной обработки или утапливания. Наконец,П0Пд группировка + подъем - различные виды устройств, провоциру-

ударную волну и т. д.В качестве второго контрольного для физическои семантики можно

ть представление средствами теории графов.ПРИ и д Мельчук, анализируя принципы теории Р. Шенка, заметил,

го формальный объект близок «к размеченному ориентированному чТ0.е н0-в строгом смысле термина не являющийся графом» (Мельчук, ^74 38). Он предложил его называть «квазиграфом». Причем, как заме-

Мельчук, «стрелки СЗ (семантической зависимости) могут связывать ТНЯ олько вершины квазиграфа, но и другие стрелки» (Мельчук, 1974, 39). Для системы представления УСК возможна строгость ориентированного

'^Придадим общему списку сложных физических цепочек следующий вид:

1а 2У > 2

1Ь XV

Ч

Уа 2V/ > 2

УЪ 2

- 4

V/ У 2 XV

На 2

Ч *XV > 2

ИЪУ

” 4

У1а 2У > 2

У1Ъ2

~ ч

V XV 2 У

Ша 2Ш > 2

ШЬ\У

- 4

УИа 22 > 2

УИ Ъ ^

” 4

XV V/ V 2

1Уа 2У > 2

1УЪУ

” 4

УШа 22 > 2

УШЪ У

“ Ч

V У 2 2

При этом:1Ь~ПЪ-У/У> У^;ШЪ ~ 1УЬ - У/Ш > УУ; УЬ ~ У1Ь - Ш > 2У ; УИЬ ~ УШЬ - \У2 >У2.

131

В общем виде У \У может рассматриваться методом рекур^ ных определений.

Что касается ориентации одной дуги на другую, то последняя м о ^ рассматриваться как вершина подграфа. Аксиоматика УСК это позводя ет, поскольку, согласно аксиоме аппликации, если X и У - элемент^ множества, то (ХУ) - элемент множества с операцией совмещения.

Таким образом, в нашем случае действуют аксиомы транспозиции ц аппликации с учетом рекурсивных определений, что дает основание счи­тать наше построение строгим ориентированным графом.

Учитывая действие аксиомы аппликации, можно подтвердить стро­гость перехода от физической семантики к информационной.

Отличие векторного представления от представления методом теории графов заключается в том, что первое позволяет ввести ранжирование а второе - нет, поскольку оно не использует модуль силы как точки при­ложения.

Первая попытка представления УСК (еще УСК-3) в виде ориентиро­ванного графа, принадлежащая А. П. Гуминскому, к сожалению, не была опубликована.

Следует заметить, что подобная «иероглифическая система» была при­думана Р. Томом и представляла архетипы простых ситуаций: — дли­тельность, |- начало, -| конец, > - объединение, -< распад и т. д. Обраща­ем внимание, что рассмотрение этих символов было предпринято Я. Свенцким, который в 1981 г. защитил диссертацию, посвященную сравнению ранних вариантов УСК с семантическими универсалиями ав­тора теории катастроф Р. Тома. Следует сразу же заметить, что символи­ка последнего не удовлетворяет нашим требованиям, которые предпола­гают исчисления, т. е. правила преобразования одного символа в другой при условиях относительной полноты системы в целом.

Подводя итоги рассмотрения способов представления семантики, мы вновь обращаемся к самому термину, многозначность которого не спо­собствует определению его значения. Употребляя термин семантика в первоначальном смысле «значение слов», мы попадаем в заколдованный круг, поскольку сам термин слово не имеет строгого определения, а из тех, которые не используются, едва ли найдется нечто более убедитель­ное, чем расстояние между двумя пробелами. Для этого достаточно упо­мянуть такой популярный пример, как сложное слово в немецком языке.

Опыт результатов, достигнутых в процессе нашего исследования, по­казал необходимость рассмотрения понятия семантики в синтаксическом аспекте, через определение его стандартного глубинного значения. При этом должны быть отключены метаязыковые «служебные слова».

132

Заключение

Вы не сможете ввести в компьютер знания до тех пор, пока не найдете средства его представления... Разве можно кого-либо поощрять к созданию систем, исполь­зуя разные методы представления и рассуждения?

М. Минский

Как можно заключить из вышесказанного, основная трудность проек-лования баз знаний заключается в несовпадении их экстралингвисти-

ческих и лингвистических вариантов.Такого рода замечание высказывалось американскими учеными и

аньше. Так Р. Томасон, четко различавший «представление знаний и знание слов», ставит перед собой задачу, аналогичную заданной. Он пи­шет: «Существуют исследования в области лексической семантики, пол­ностью ориентированные на приложения при отсутствии теоретической основы. С другой стороны, исследования по логике ограничивают их приложимость» (ТЬошазоп, 1980).

В статье С. Ниренбурга и Л. Левин «Синтаксическая и онтологи­ческая ориентация лексической семантики» читаем: «С точки зрения он­тологического направления лексической семантики предполагается... что в последней будет сочетаться синтаксическое и онтологическое направ­ление» (№гепЬиг§, Ь еут, 1991, 16-17). И хотя авторы предвидят необхо­димость «представления атомарных значений», но при этом предупреж­дают против «постулирования ограниченного числа такого рода прими­тивов». В конечном счете позиция Ниренбурга и Левин остается неяс­ной. Мы полагаем, и это отражено в нашей работе, что множество при­митивов должно не постулироваться, а рекурсивно исчисляться, для чего примитивы должны быть распределены в семантическом поле по степени близости значений.

База знаний понимается нами как семантически структурированная база данных. В нашем случае на основе УСК, который в виде канонизи­рованного естественного языка является также языком интеллектуально-

{ го интерфейса. Именно то, что один и тот же язык формирует базу зна­ний и общение человек - компьютер, обеспечивает эффективность рабо­ты системы.

Подобно тому как для экспертных систем вводится понятие пустой экспертной системы, целесообразно для баз знания ввести понятие пус­той базы знаний. Пустая база знаний являлась бы фактически базой зна­ний для макроситуаций, представленных в виде предельных высказыва­ний (примитивов) на УСК. Наличие такого рода пустой базы знаний дает

133

возможность строить на ее основе любую прикладную базу знаний пользуя правила регулярных расширений цепочек. * ^

Приведем минимальный фрагмент пустой базы знаний, реализо ный на УСК, и три примера ее наполнения в соответствующих пгт ***** ных базах знаний (см. общие списки сложных цепочек): ^

А.

Б.

В,

((ХУ)2)((2Х^У)

((ХУ)2)(2(\УУ” ))

((ХУ)2)((2У)ХУ)

((ХУ)2)(2(У\\Г))

X посредством У воздействует на 2, в резуль тате чего создает \\^=Х создает V/ - создан^ XVX посредством У воздействует на 2, в резуль­тате чего сохраняет \У=Х сохраняет XV - со­хранение XV ~X посредством У воздействует на 2, в резуль­тате чего уничтожает ХУ=Х уничтожает (лик­видирует) XV - ликвидация V/X посредством У воздействует на 2, в резуль­тате чего меняет ^= Х изменяет V/ - измене­ние (неустойчивость) XV

Переход от пустой базы знаний к прикладным возможен путем вложе­ния (включения уточняющих формул в структуру пустой базы знаний).

Предположим, что представление макроситуации содержит некото­рое вложение, которое сводится к следующему преобразованию пустой базы знания для получения некоторой микроситуации.

Первый пример:

А ((Х((2ХУ)У’)У ((22)2))2)((2^)У)

Б. ((Х ((2^)У ” )У ((22)2))2)(20УУ” ))

В. ((Х((2У)ХУ)У ((22)2))2)(2(УXV’))

Г. ((Х((2У)ХУ” ))У ((22)2))2)(2(УXV’)) -

X начинает посредством У внут­реннее движение 2, в результате создается (плод) XV. Имеется в виду плод как результат создания X способствует посредством У внутреннему движению 2, в ре­зультате сохраняется (плод)XV X уничтожает посредством У внут­реннее движение 2, в результате утрачивается (плод) XV X мешает посредством У сохране­нию внутреннего движения 2, в ре­зультате утрачивается (плод) XV

В данном случае речь идет о подобласти медицинской науки - аку­шерстве. Строчка А интерпретируется как роды, строчка Б - как сохра­нение плода, строчка В как аборт, строчка Г - как применение противо­зачаточных средств.

134

Второй пример:/|Х((2^)'У',)У'(РСХ)Х))2)((2\У)У) - X начинает посредством У мыш-

' ление, в результате создается(машина) XV. Имеется в виду ма­шина как любое устройство, соз­данное в результате мыслитель­ной деятельности человека

((Х((2^)У” )У ((ХХ)Х))2)(2(ХУУ”)) - X способствует посредством У У мышлению, в результате сохраня­

ется (машина) XVр ((Х((ХУ)^)У ((Х Х )Х ))2 )(2 (У \П ) - X отменяет посредством У мыш­

ление, в результате завершается (деятельность машины) XV

р ((Х((ХУ)У))У « Х Х )Х ))2 )(2 (У ^ ’)) ~ X отучает посредством У отмышления, в результате утрачи­вается (машина) XV

В данном случае речь идет о подобласти технических наук - машино- стр0ении. Строчка А интерпретируется как производство машин, строчка5 - как их техническая профилактика, строчка В - как ликвидация уста­ревшего оборудования, Г - как ограничение производства машин.

Третий пример:д ((Х((2ХУ)У)У ((ХХ)Х))2)(2(ХУУ)) - X создает посредством У мышле­

ние 2, в результате XV существует. (X мыслит, следовательно суще­ствует - максима Декарта)

Б. ((X((2XV)У»)У ((XX)X))2)(2(XVУ»)) - X способствует посредством Умышлению 2, в результате XV со­храняется (X помнит XV)

В. ((Х((2У)\У’)У ((ХХ)Х))2)(2(УХУ’)) - X завершает посредством V мыш­ление 2, в результате V/ утрачива­ется (X забывает XV)

Г. ((Х((2У)ХУ»))У ((ХХ)Х))2)(2(УУ/»)) - X мешает (препятствует) посред­ством У мышлению 2, в результа­те XV меняется (неустойчивое)

В данном случае речь идет о подобласти гуманитарных наук - пси­хологии. Строчка А интерпретируется как мышление, строчка Б - как память, строчка В - как исключение из памяти (забывание), строчка Г - как неустойчивость (сомнение).

Предложенная система физических и информационных цепочек подчиняется следующим правилам чтения с соблюдением последо­вательности:

1) фиксируются исходные цепочки (примитивные);

135

2) определяется порядок вложений в них: • - ^ 4;3) для уточнения семантики отыскиваются в границах модуля

более подходящие для данного случая значения и записываются в скоб­ках вслед за исходными.

Как уже говорилось, верхний ярус языка опирается на семантик ческое ядро глагол - имя с обязательным наличием глагола в явном или скрытом виде. На этой основе с семантическими вложениями строится любая фраза. Что касается нижнего и среднего ярусов (метаязык), то онн опираются на логическое ядро предлог - союз. Элементы метаязыка не имеют семантической интерпретации и нужны для создания связного текста. Если учесть метаязыковые проявления среднего яруса, то они ис­пользуют ядро числительное - местоимение также для создания связного текста. Будучи по форме близкими к элементам верхнего яруса, они по значению совпадают с элементами нижнего. Покажем это на примерах.

Так, лексема дело, являющаяся по форме именем существительным может быть заменена в тексте указательным местоимением (дело плохо 5 это плохо, какое тебе дело = какое отношение ты имеешь и т. д.). От- ногиение в любом контексте синонимично участию, касательству и др.} которые характеризуются сходством по смежности (первоначально про­странственной) и с этой точки зрения также относятся к компетенции предлога и/или союза. Ср. вдобавок, далее, еще, кроме, кстати, между, над, напротив, перед, притом, следовательно, собственно и др. К чисто временным относятся имена: год, день, время, минута, час, пора и т. д. К чисто пространственным: место, страна, вид, край и др. Пространствен­ные и временные показатели следует относить к метаязыку человека, от­ражающему непосредственное восприятие внешнего мира.

Таким образом, становится понятным другое высказывание М. Мин­ского в журнале «ТозЫЪа Кеу1е^»: «Для различных «экспертных» при­ложений хорошие системы появляются каждый год. Что касается про­гресса в других областях, то он по-прежнему слабый, например в области понимания естественного языка» (подчеркнуто нами. - В. М.). Итак, экс­пертные системы создаются, а семантика естественного языка не моде­лируется, и это расхождение демонстрирует полное несовпадение экст- ралингвистических и лингвистических представлений, не говоря уже об их преобразованиях.

ОСНОВЫ СЕМАНТИЧЕСКОГО КОДИРОВАНИЯ. ЯЗЫК И МЕТАЯЗЫК.

ПЕРСПЕКТИВЫ ИНФОРМАТИКИ

В самом начале нашей первой книги, посвященной основам семанти­ческого кодирования, мы процитировали «Введение в экспертные систе­мы» П. Джексона, в котором он четко и недвусмысленно сформулировал свою позицию в отношении возможности определения понятия «прими­тивы» и способы их комбинирования при построении сложной идеи. Здесь, во второй книге об основах семантического кодирования, мы предлагаем развернутый ответ на заявление Джексона.

Уже тогда, возражая ему, мы сформулировали в общем виде наш от­вет: «...Задача заключается в том, чтобы построить алгоритм, позво­ляющий заменить представление примитивов их исчислением». И далее: «Эту задачу мы решаем на основе... абстрактной алгебры Линденбаума - Лукасевича, построения классификатора примитивов в виде ориентиро­ванного графа и изоморфного ему векторного представления» (Марты­нов, 2001, 6), что и было реализовано в первой книге.

Теперь мы предлагаем читателю продолжение нашего исследования и, самое главное, - строгое определение способа решения поставленной задачи. В общем виде речь идет, во-первых, об отказе от системы, по­строенной на основе естественного языка, которая предполагает, что «компьютерный язык тем лучше, чем он ближе к естественному» («Вы­числительная техника», 1988, № 8, 9), и, во-вторых, о строгом доказа­тельстве на основе «УСК-алгебры» реальной возможности создания классификатора примитивов.

Естественный язык принципиально не может быть использован для компьютерного решения задач. Эта ситуация, о которой более подробно говорится ниже, привела нас к фактическому отказу от компьютерного решения задач и сосредоточению на «всеобщей компьютеризации». По­следняя, вне всяких сомнений, нужна и успешно разрабатывается. Одна­ко нет сомнений в том, что основной проблемой будущего остается ре­шение важнейших научно-изобретательских задач в условиях реального

137

интерфейса человек - компьютер. Что мы понимаем под «реальньщ 1 |Н | терфейсом»? Реальный интерфейс предполагает то, что в киберн^Щ было известно как «обратная связь» и что в конечном счете ведет данию интеллектуальных роботов. В самом деле, «полноценная» обпВ ная связь при интерфейсе человек - компьютер по сути своей ид ен ти Я 1 «сотрудничеству» интеллектуальный робот - человек, т. е. речь идедВ «сотрудничестве» при решении задач компьютера и человека. В насгЭЕ щее время этого не происходит. Но если мы признаем необходимость ъК кого «сотрудничества», то ведь «обучать ему» нужно не человека, а кои пьютер. Иными словами, нам нужен интеллектуальный компьютер щЖ робот в собственном смысле этого слова, для чего его следует снабд^Ж языком, обладающим способностью самостоятельно анализировать и сц^ тезировать текст или, еще точнее, пользоваться текстом своим и собесед ника, одинаково понимаемым обоими. Ш

В настоящее время человечество не располагает такого рода дейсг* вующим языком: математики не знают лингвистических проблем, лин­гвисты не умеют их объяснить математикам, а компьютер имитирует их взаимопонимание.

Подлинные проблемы - в естественном языке, в сути его структура Это те же проблемы, которые не позволяют человеку продвинуться в об­ласти автоматического взаимоперевода.

Естественный язык обладает свойством, которое очень трудно опре­делить из-за тавтологий. В самом общем виде это свойство принято на­зывать в лингвистике асимметрией (ЛЭС, 1990, 47). Его аспекты столь различны, что вряд ли мы сможем в настоящее время дать мало-мальски приемлемое определение, т. е. определение, которое было бы принято без возражений любой парой опытных лингвистов. Пожалуй, самым прием­лемым определением (при всех его недостатках) можно было бы считать «неполноту парадигмы слова, выражающейся в полисемии и синони­мии». В результате одно и то же содержание предстает в разных формах. Особенно большие трудности возникают в связи с постоянным развитием языка и внутренним взаимовлиянием его компонентов. Носители языка используют лишь ничтожную часть его объема, не понимая остального, на основе чего возникают разнообразные конфликты.

Понимание фраз на естественном языке обеспечивается так называе­мой пресуппозицией, т. е. всем предшествующим индивидуальным и коллективным опытом человека. Вот почему естественный язык в пол­ном виде не может быть использован как язык интерфейса (диалога) че­ловек - компьютер. В этом случае необходим некоторым образом кано­низированный подъязык или стандартизированный в соответствии с ог­раниченным числом правил вариант естественного языка.

138

Й теоретической возможностью было бы введение в компьютер зиции для понимания текста на естественном языке в полном его

преСУ^ (^учае само содержательное представление пресуппозиции В11ДС ествлялось бы также на естественном языке в полном его виде, т. е. в

очередь нуждалось бы в пресуппозиции и т. д. Легко понять, что эта С*0,° возможность практически неосуществима. Таким образом, канони-

есгвенного языка для интерфейса человек - компьютер необходи- этом она может осуществляться с использованием полярно проти­

в о п о л о ж н ы х стратегий: с ориентацией на данную предметную область или В° и е н т а ц и е й на ограничения, не зависящие от предметных областей. Пер- с я предполагает постоянное увеличение количества языков, сопровожда­е те информационной несовместимостью, и для каждого из них необхо- имо знать, как его расширять при расширении предметной области. В

д а л ь н е й ш е м положение усугубляется тем, что все эти трудности сочетают­ся с проблемами компьютерного программирования. Остается второе - 0рИеНтадия на ограничения, не зависящие от предметных областей. Иными словами, мы должны исчислить универсальную систему примитивов, базо­вых для построения любой «семантической микросистемы».

Остановимся на одном из аспектов динамической асимметрии, свя­занной с понятием «семантическая микросистема». Длительные занятия этимологией привели нас к убеждению, что изменение в семантике лек­семы, независимо от того, произошло ли оно в результате внутреннего развития или иноязычного воздействия, никогда не ограничивается дан­ной лексемой, но вызывает своеобразную цепную реакцию в значении некоторого количества семантически близких лексем. В связи с этим встает вопрос о более строгом определении характера этой близости. С самого начала ясно, что лексемы, втянутые в общий процесс семантиче­ских изменений, каким-то образом соотносятся между собой. Эти отно­шения характеризуются степенью семантической близости.

Появляется стремление определить сущность этой близости, даль­нейшее увеличение которой ведет к идентификации. В результате возни­кает предположение, что степень семантической близости между лексе­мами измеряется количеством дифференциальных семантических при­знаков и, следовательно, минимальная степень определяется расстояни­ем в один признак. То, что в том или ином случае имеет место противо­поставление по одному дифференциальному признаку, доказывается возможностью семантической нейтрализации.

Исследовательская практика потребовала выделения пар лексем, раз­личающихся одним признаком. В соответствии с известной традицией лексемы с дополнительным дифференциальным признаком мы назвали маркированными. Семантическая микросистема была нами определена

139

как элементарная семантическая подсистема, состоящая из одной кированной и минимум одной маркированной лексем. Количество ственных для семантической микросистемы признаков определялся этом количеством маркированных лексем. Как впоследствии оказ теоретическое обоснование такого подхода содержалось в теории н нации, разработанной Розвадовским.

Розвадовский считал, что всякий акт номинации естьдвухсоставного образования, состоящего из идентифицирующего иференцирующего элементов. Независимо от того, какой (идентмд^ цирующий или дифференцирующий) признак ляжет в основу корпе ции, вновь образованная номинативная единица будет состоять из лкч* элементов. В дальнейшем постоянное стремление языка к экономии плане выражения приводит к тому, что двухсоставное образование угр^ чивает свой идентифицирующий элемент, когда он становится легко предсказуемым (Мартынов, 2001, 57-58).

В одном из наших докладов был предложен пример такого рода ди. намической подсистемы номинации X воспринимает. В результате мыполучили:

X] чувствует + воспринимает = ощущаетХг наблюдает + воспринимает = обнаруживаетХз следит + воспринимает = замечаетХ4 читает + воспринимает = считываетХ5 смотрит + воспринимает = видитХб слушает + воспринимает = слышитХ7 нюхает + воспринимает = обоняетХз щупает + воспринимает = осязает и т. д. (Мартынов, 1996,13-14).

Показательное совпадение демонстрирует Х5. Шумерская идеограмма «глаз» + «лук» (оружие) = «смотреть» (Лоукотка, 1950, 33-34) (ср. рус, стрелять глазами, бросить взгляд) свидетельствует о регулярности вос­произведения. Этот пример, учитывая его древность и своеобразие язы­ковой системы, демонстрирует семантические возможности.

Аналогично построены правила интерпретации цепочек УСК, снаб­женные диагностирующими подстановками с контактным и дистантны* ранжированием отрицания:

% создает

I___________X начинает (создавать)

способствует (созданию)1

-► завершает (уничтожение)

мешает (уничтожать)

140

_ шя всех такого рода приемов обеспечивает п о л е с е м а щ ^ 1СУ1 п Ри этом решающую роль играет м е т а ф о р и з а ц и я Сз >

прИМ « я ыке мертвых метафор. За «первичныМи>> м е т а ф 0 рамй % - леНйеМппичные» и т. Д-, которые закрепляют ч р е зв ы ч а й н о е м к Ие > 101 <<ВТ гола Обработка материала приводит к с о х р а н е н и ю черезН,ачность (геФ- неопределеннозначность) о с н о в Н о г о г л а г о л а , в о щ ^ Ч

Гсписок примитивов.Об]зазе1]ЬШШ"Догола, « п о 1 т л 1 с п п ь »

понимаетзнает . „. видит

представляет ... верит ... чувствует .. в р а з л и ч а е т соображает ... слышит ... у л а в л и в а е т

анализирует ... о б ъ яв л яет ... охватывает ...

разбирается ... постигает ... д е к л а р и р у е т . .. распознает ... п р о во згл аш ает .

...обнаруживает...... рассматривает . . .

Эти два десятка глаголов расположены н а р о ч и т о хаотически л с ными оттенками. Настойчивое желание у т о ч н и т ь зн а ч е н и я может пвести к их существенному дополнению. О ни б у д у * - д о п о л н е н ы разй Р11'людьми. Если же последние будут о б с у ж д а т ь и х м е ж д у с о б о й , расш,/4' ние семантики увеличится. Такого р ода э к с п е р и м е н т п р о д е м о н ст р ^ 6' чрезвычайно пестрое «семантическое п о л е » , к о т о р о е , возм ож но, чит и само «продемонстрирует». Наша з а д а ч а з а к л ю ч а е т с я в том, сохранить «понимает» и ближайшее о к р у ж е н и е в н а ш е м списке н ы х информационных цепочек, где п р е д с т а в л е н ы т о л ь к о положите»,,’1'' примитивы, которые могут быть предельно у т о ч н е н ы н а о сн о в е асс0 тивного эксперимента. а'

При существенных недостатках и н ф о р м а ц и о н н о й с и с т е м ы способ преодоления целесообразно представить в в и д е п о с л е д о в а т е л ь н ы х оь,"’5 на три кардинальных вопроса: Что е ат^- Д л я . ««вво д е л а гц ь ? Каккм

Обратимся к первому вопросу. В о б щ е м в д д е т а к о Г о родаде^' ность начинается с выяснения недостатков с « » « т и ч е с * о / П0ДГ ^ что объясняется сложным характером и н е п р е щ е м э у е м

ных частей. __

Современный Х о м с к и й 3Д 2 Г ! 2 * о о т ' « Ч

. а н г л и й с к о й -119). Заеные идеи Х о к к о г о « « 'г б ы т ь СТ<М^ ' 1 ? ‘ ‘“ Р е а л ь н ы » » ’.шт

голубые мечты, которые у нас не вызывают никакого удивления ибо носятся они к так называемым «мертвым» метафорам с близким зн нием. Понятие регулярности в семантике со временем меняется, у вая то, что этот процесс сопутствует быстрому расширению зоны вых метафор, а также тому, что метафоры заимствуются из других ков и благодаря комбинаторным изменениям интенсивно увеличив' словарный потенциал, «догнать процесс» практически невозмоят"* Единственное, что по силам носителю языка: он может постоянно су» * объем личного употребления словарного состава и тем самым все более удаляться от своих соотечественников. В этом случае речь идет о неко­тором подобии «вавилонского столпотворения»: люди перестанут понц мать друг друга, что наблюдается уже сейчас и что будет усиливаться

Закрепление такого рода развития событий имеет явно негативный характер, ибо если взрослый человек благодаря своему жизненному огщ. ту в состоянии решать «семантические шарады», ребенок и тем более компьютер этого делать не могут, поэтому возникает ситуация, подобная известному диалогу:

Ребенок: Почему у дедушки голая голова?Отец\ Потому, что у дедушки волос вылез.Ребенок: Неправда, он не вылез. Если бы он вылез, он бы торчал. Он

влез.По-видимому, подобные диалоги имел в виду Декарт, когда говорил:

«Определите значения слов и избавите человечество от половины его за­блуждений». Что касается нашего времени, то «уровень заблуждения» заметно возрос.

Перейдем ко второму вопросу - Для чего делать? Разве нельзя огра­ничить потоки «новых слов»? Нельзя. Сейчас такого рода деятельность отвечает студенческому высказыванию: «Я не знаю, что надо знать». Борьба с подобной постановкой вопроса сулит еще больше хаоса, потому что в таких условиях «ужать» придется невообразимо много.

И все-таки новые научные технологии оказываются полезными. Бо­лее того, они способны спасти ситуацию уже сейчас, если будут опре­делены способы общения с ними. Имеется в виду интерфейс человек - компьютер и полярная к нему интеллектуализация робота. Речь идет о полном сохранении сегодняшней языковой ситуации при построении мощного компьютерного языка, условно представленного в виде сле­дующей схемы:

Компьютер интерфейсI 4

Интеллектуальный робот человек.

142

г

Современные компьютер ~ интерфейс - человек и человек - интел- еКт у а л ь н ы й Р°^от ~ компьютер призваны в этом случае насыщать друг

др у га информацией по направлению стрелок.учтя все это, мы можем обратиться к главному вопросу: Как это де-

илпь? Ответом на этот вопрос служит представленная ниже структура УСК-6, использование которой выглядит следующим образом. Перед нами система, включающая левую часть: (ХУ)2 (физика) и (ХУ)Х (ин­формация), так что первая преобразуется во вторую посредством Рекур­сии 1- Последняя в свою очередь преобразуется через добавление пра­вой части посредством Рекурсии 2 ((ХУ)2)((2\У)У) и ((ХУ)Х)((Х\У)У). Промежуточные преобразования осуществляются посредством Дивер­генции 1 и 2 и Транспозиции. В дальнейшем регистрируется только пра­вая часть, поскольку она строго соотносится с левой. В конечном счете посредством Диффузии и Негации (трехсоставной) мы получаем пред­ставление в той же символьной форме, но с добавлением ранжирован­ной негации. В целом все преобразования осуществляются на основе УСК-6 (Мартынов, 2001, 69-75); с разграничением глаголов и имен лишь путем заключения последних в квадратные скобки при их вложе­нии в систему.

Таблица 3.1

Первичный модульМесто ВремяХУ2Ш > (X 2) -> (У ->X 2 Пространственная смежность: У -> Временная направленность

Праксеологическая модель: Геометрическое представление фи­зической семантикиX - субъект,У ~ инструмент, 2 - объект, -

результат = ХУ2\У

((ХУ)2)(2(У\У)) зиция ((ХУ)Х)(Х(У\У))

вводит- выводит —» <—УН-УШ Вертикальное движение: поднимает - опускает Т4<IX Внутреннее движение: Колеблется

143

Глаг

ольн

ый

моду

ль

| Инф

орма

тика

: ХУ

Х |

Ь Ь Ь X X & (Х

(УУ)

)(Х

(УУ

’>)(Х

(УУ

”))

Р>< >нX X XX X X (Х

(УХ

))(Х

(УХ

’))(Х

(УХ

”))

Дифф

узия

2

>4 >Н >1X X X

^ ^ ^ >н >н >нX X X

>н >н >нX X XX X X

X X ^ р р р X X X

Р>н ^

X X X

Ё ^ ^

Н&К^ ^ ^ X X X X X X

X X Й

X X X

X X к X X XX X X

Р>н ^

X X X X >< ><х х х] X >^х

X X ^

X X X

X X кX X XX X X

>Н >н >Н >М >НN К т N

N N N

N N N

г—1

о?ксо*&■*&■к

и .1к>н >нN N N

>Н >н >нN N N N N N N N N

N N NР Р РN N N

Р>н >н

N

^ ^ ^ ^ ЬN N NN N N &&& N N N

N N N N N NN N N

^ к к § ! к к N N N N N NN ^ ^ ^ N N N Ы4 N ’ Й"

^ ^ ^ N N N N N N N N N N N NX Ч-Х Ч-/ ^ ^ ^ ^ ^сбЫКсоК > 1—< >е 7 1

1 3 >НН

> X

Д и и < ИГ К &

144

>X

груп

пиру

ет

- нах

одит

ся

IX мы

слит

-

сущ

еств

ует

Именной модульТаблица 3.2

^^оизводитель руководитель

: ПОМОЩНИК• V средство

орудие инструмент

Ъ материал сырье вещество

XV

X пользователь подчиненный продолжатель

методвещьпредмет

продукт произведение изделие_____

плодитогрезультат

Гипотетическая соотнесенность языкового и генетического кодов

\ У 2 Жх -> г X -» УПространственнаясмежность

Т Ц Г А Т - > Ц Г - > Г

Трансверсия

у ->\У 2 Временная направ­ленность

Г А Ц-> А Транзитивность

Таблица 3.3

Ключ к языковому коду!ххх ХУХ Х2Х XXVX X — субъектХХУ ХУУ Х2У ХХУУ У - инструмент

|ХХ2 ХУ2 ХЪЪ Х ^ 2 Ъ - объект!ХХ\У ХУХУ Х Ш ХХУ^ XV - результат|ухх УУХ У7Х УXVX;уху УУУ У2У УХУУ 64 триплета четырех буквенных языков,УХ2 УУ2 У 22 УXV2: Вышеозначенные формулы зафиксированы вУ XV/ УУXV У Ш УXVXV РНК. В ДНК вместо урацила (У) действует2ХХ 2УХ ЪЪХ тжх тимин (Т). Ср. соответственно генетический и2ХУ г у у ЪЪХ языковой коды.

!2Х2 тхъ ЪЪЪ ш ъ2Х\У 2УXV Т Ш 2:XVXVШ Х ХУУХ ХУ2Х XVXVXУ/ХУ XVУУ ХУ2У ^ШУ\ухг ХУУ2 ^Ъ Ъ XVXV2:\УХ^ XVУXV XV2:XV XVXVXV

145

Окончание табл. 3.3Ключ к генетическому коду

УУУ УЦУ УАУ УГУ А - аденин,УУЦ у ц ц УАЦ УГЦ Т - ТИМ ИН,

УУА УЦА УАА УГА У - урацил,УУГ УЦГ УАГ УГГ Г - гуанин,ЦУУ ццу ЦАУ ЦГУ Ц - цитозин,ЦУЦ ЦЦЦ ЦАЦ ЦГЦ входящих в состав РНК 64 кодов в видеЦУА ЦЦА ЦАА ЦГА триплетов.ЦУГ ц ц г ЦАГ ЦГГ Вышеозначенные формулы зафиксированыАУУ АЦУ ААУ АГУ в РНК. В ДНК вместо урацила (У) действу­АУЦ АЦЦ ААЦ АГЦ ет ТИМИН (Т).АУА АЦА ААА АГА Ср. соответственно генетический и языко­АУГ АЦГ ААГ АГГ вой коды.ГУУ ГЦУ ГАУ ГГУГУЦ г ц ц ГАЦ ГГЦГУА ГЦА ГАА ГГ АГУГ ГЦГ ГАГ ГГГ

«Можно сказать, что среди всех систем передачи информации толь­ко генетический код и языковой код базируются на использовании дис­кретных компонентов, которые сами по себе не имеют смысла, но служат для построения минимальных единиц, имеющих смысл, т. е. сущностей, наделенных собственым смыслом в данном коде» (Якобсон, 1985, 393).

КомментарийПраксеология - обобщение опыта человеческой деятельности: X посредством У-а

воздействует на 2 в результате XV;Аппликация - бинарная операция: если X и V - объекты, то ХУ - объект; Дивергенция - расщепление элемента: ((ХУ)2)(2..) -» ((ХУ)2)(2\У) -» ((ХУ)2)((2\\0У); Рекурсия - вычисление с помощью значения предшествующих элементов; Транспозиция - перемещение элементов со сменой места:

((ХУ)2)((2УУ)У) -» ((Х У )2)(2(^У ));Диффузия - распад целого на минимальные составляющие;Негация - ранжированное отрицание: ((2\У)У) (2\У)У’) -> ((2\У)У”).

Определения и утверждения

1а Если класс формул непротиворечив относительно следствия, то он непроти­воречив относительно выводимости.

16 Если формальная система имеет модель, то она формально непротиворечива. 2а Формальное выражение цепочек элементов УСК не является условным, не

приписывается, а исчисляется на основе заданной аксиоматики.26 Все цепочки элементов УСК имеют содержательную интерпретацию.3 Представленная выше семантическая система УСК перекрывает 80 % любого

текста.4 Семантические операции на УСК-6 позволяют построить реальный интер­

фейс человек - компьютер (гезр. интеллектуальный робот - человек).

146

3.1. Язык и метаязык

Как уже говорилось, эта книга является продолжением предшест­вующего исследования (см. главу 2) с преимущественным вниманием к проблемам метаязыка, содержание которого значительно глубже, чем принято считать, и в этом смысле вполне соответствует авторской тен­денции.

Как это было показано в нашей монографии «Категории языка», мы различаем языковые и метаязыковые (информационные сложные пред­ложения). Ср. Ему было известно, что комиссия собиралась без него (информация - субъект) и Он знал, что комиссия собиралась без него (информация - объект). Простые предложения типа словарных дефини­ций (Тахта - диван без спинки) были также отнесены к метаязыковым, поскольку они сводятся к Известно, что тахта - диван без спинки (все информационные имена).

Таким образом, сложные предложения делятся на языковые и мета­языковые. Что касается простых, то они могут сохранять метаязыковой характер на основе презумпции известности: Всем известно, что... ме- таязыковое образование...

Сведение презумпций сконденсированных предложений к трем (со­общению, локализации, причине) является дополнительным подтвержде­нием релевантности трех видов сложных предложений (информацион­ных, модификативных и каузативных).

Схема 3.1Сложные предложения

модификативные каузативные

Отдельное положение занимают простые предложения типа словар­ных дефиниций.

Все, что здесь сказано о метаязыковом синтаксисе, может служить опорой для формулировки общеязыковых закономерностей на словарном уровне метаязыковых образований (Мартынов, 1982, 63).

Однако то, что в лингвистике получило достаточно простое решение, оказалось непреодолимым препятствием в языке логики. Чтобы в этом убе­диться, достаточно познакомиться с двумя известными работами X. Фрей- денталя («Язык логики» и «Линкос») (Фрейденталь, 1969) и (Ргеи<1еп1;Ьа1, 1960).

147

В первой из этих книг автор, выделивший особо раздел «Язык и мета­язык», практически не смог эффективно выделить его составляющие. Вторая работа была прервана, по-видимому, по этим же причинам, о чем свидетельствует следующее высказывание исследователя: «Вопреки ори­гинальным идеям Пеано, логистический язык никогда не использовался как средство общения. Для общения использовался народный язык» (Ргеис1еп111а1, 1960, 12). Ирония судьбы заключается в том, что Фрейден­таль посвятил свою жизнь «космическому общению».

Лингвисты пришли к решению проблемы метаязыка в его словесном выражении через статистическое изучение объекта. Ю. Н. Караулов, усерд­но занимающийся разработкой проблемы, пишет: «Наблюдение, соглас­но которому самые частые слова в языке семантически пусты, было сделано, очевидно, на заре статистической лексикографии» (Караулов, 1986, 20). И в другом месте «Частотного словаря семантических множителей русского языка»: «Парадоксальность ситуации усиливается тем, что сравнение первой сотни самых употребительных множителей со списком дескрип­торов (лексической единицы информационно-поискового языка. - В. М.) ...показывает значительное совпадение: почти все высокочастотные мно­жители одновременно являются и дескрипторами» (Караулов, 1986, 20). Приведем в качестве образца первые пятьдесят слов частотного словаря русского языка (Хьюз, Мичтом, 1980, 807): в (в о и, не, на, я, быть, что, он, с (со), а, как, это, вы, ты, к (ко), мы, этот, она, они, но, по, весь, за, то, все, у, из, свой, так, о (об, обо), же, который, бы, от (ото), мочь, один, для, такой, сказать, тот, вот, только, еще, говорить, наш, да, се­бя, знать, год, его, нет, большой, до (с 42 854 до 2063). Подчеркнуты словосочетания, случайно получившие некоторое абстрактное значение. Выборка предлогов представлена лучше других: в (во), на, с, к (ко), по, за, у, из, о (об, обо), от (ото), да, до. Из 50 слов только 5 являются глаго­лами (быть, мочь, сказать, говорить, знать\ общее абстрактное значе­ние которых легко осознается. Пятерка глаголов может быть представле­на схемой 3.2.

Схема 3.2

бытьА

^—Т

- говорить (сказать) зн^ть-----►гмочь д

148

Семантическое построение очевидно. На его основе можно предста­вить максиму Декарта, совпадающую с таблицей Лейбница и «Моноло­гами» св. Августина: мыслю - существую ~ знать ~ быть. В первой сот­не из 1000 слов обнаруживается еще три примера: видеть, хотеть, ду­мать, что позволяет подключить древнеиндийские существую — мыслю - наслаждаюсь (заШ^а - сИа - апапёа). Ср. быть - думать - радоваться.

Напоминаем: в частотном словаре русского языка, несмотря на весь­ма далекие связи со старофранцузским и тем более санскритом, обнару­живается глубокая близость понятий на минимальном отрезке частотной семантики.

Все это свидетельствует об общности семантического развития в рамках языковых примитивов, с которых начинается отсчет метаязыка.

В целом первые пятьдесят слов большого словаря группируются сле­дующим образом (схема 3.3).

Схема 3.3

Язык {Имя] - Глагол - Имяг}5 слов

Метаязык {Местоимение - Числительное - Местоимение}18 слов

Метаметаязык {Предлог - Союз - Предлог}27 слов

Верхний уровень с глаголом в центре представляет глубинную трех­элементную структуру, характерную для любого естественного языка (при всем многообразии языка). Верхний уровень отображает мир в про­странстве и времени (семантика языка). Нижний - внутренний мир чело­века, отраженный в логике метаязыка. Средний является переходом от верхнего в нижний.

По мере развития отношений между уровнями растет упорядочение соотнесенности языка и метаязыка.

Каждое новое поколение носителей языка стремится усвоить тавтоло­гические новообразования, что, естественно, ведет к бурному увеличе­нию лексического состава языка со всеми вытекающими отсюда послед­ствиями. При этом ученые пытаются определить происхождение каждой новации путем установления пути ее развития. Этот процесс может быть реализован перспективно или ретроспективно. В первом случае исследо­ватель выбирает из лексических запасов некоторое слово, которое ему кажется предшественником данного, и пытается заполнить промежуток между ними. Во втором, достаточно редком случае, предшественника реконструируют, т. е. восстанавливают ретроспективно, что сужает и уп­

149

рощает поиск. Причины этого развития заключаются в том, что в первом случае анализ практически осуществляется от неизвестного, которому сразу же приходится приписать некоторые характеристики, а во втором анализ ведется от известного с пошаговым переходом к неизвестному. Это тонкое различие часто остается незамеченным, ибо исследователь предлагает решение ас! Кос в завуалированной форме. В прошлом всегда можно найти несколько кандидатов на решение. В настоящем - кандидат только один.

Эту достаточно простую мысль развивал Я. Бодуэн де Куртене, предъявляя и себе, и своим оппонентам строгие требования. Вот одно из его высказываний: «О недоступном для наблюдения мы не должны ут­верждать ничего такого, что не опиралось бы на изучение доступного наблюдению. Мы обязаны всегда придерживаться ретроспекции с пере­ходом от известного к неизвестному, но никоим образом наоборот» (Ваиёошп <1е СоиЛепаи, 1894, 45-57). Ср. (Мартынов, 1998,19-25).

Бодуэн применил свой метод к исторической фонетике. В историче­ской морфологии аналогичный подход осуществил М. В. Беляев. Его ис­следования малоизвестны в научной среде, поэтому постараемся доста­точно подробно изложить методику ученого.

Профессор ряда университетов и педагогических институтов М. В. Бе­ляев в 1948 г. закончил свой исследовательский путь в должности декана филологического факультета Одесского университета. Две его работы представляют для нас особый интерес. Это «Проблема грамматики» (Бе­ляев, 1939) и «Слово» (Беляев, 1957). Первая из них была опубликована в Волгограде (Сталинграде) в 1939 г., вторая - в Одессе в 1957 г. По мне­нию Беляева, изучение языка нужно проводить строго ретроспективно. Этот термин он не употреблял, но писал о том, что исследование должно идти от предложения в его простых формах к предложению же в формах более сложных с попутным соответственно всесторонним логическим и историческим (синтаксическим, морфологическим и фонетическим) ана­лизом элементов, создавшихся в процессе развития на его отдельных стадиях и этапах» (Беляев, 1939, 79). Легко увидеть здесь ретроспектив­ный подход. Близость Беляева к Бодуэну особенно заметна, когда первый в соответствии со вторым замечает, что, разорвав с последовательным развитием языка, логический подход вылился бы «в какую-нибудь про­извольную субъективную концепцию» (Беляев, 1939, 80). Близость к по­зиции Бодуэна здесь заметна. Однако Беляев идет дальше. Процесс дери­вации он сводит к логическому расчленению синкретического сигнала. «Этому логическому расчленению соответствует синтаксическое расчле- нение субъекта (гром) и предмета (гремит) (подчеркнуто нами. - В. М.)»

150

(Беляев, 1939, 83). В дальнейшем распространение простого предложе­ния осуществляется путем расширения предикативных слов. «...Процесс словообразования или деривации своими корнями проникает в «глубо­чайшую, часто недосягаемую древность» (Беляев, 1957, 85). Для нагляд­ности воспроизведем схему Беляева полностью.

Таблица 3.4"^кореньСлова-имена ГлаголыСуществительные Прилагательные Деепричастия ГлаголыПрилагательные Наречия Причастия ДеепричастияНаречия Предлоги Союзы Причастия

Пример:

^1$гт громъ громъ громъкъ] ь громкийгромъкъ громъко громко

гремитъ гремАтъ гремАт]ь гремящийгремитъ гремА гремя

Заметно отсутствие в этой схеме местоимения и числительного. Пер­вое было включено в слова-имена, второе - в количественные характери­стики (Беляев, 1957, 87), т. е. в первичные производные. В результате ис­ключается средний уровень, а предлог и союз оказываются противопос­тавленными опосредованно или непосредственно имени или глаголу (предлог - имени, через наречие, союз - глаголу через причастие). Такой подход усиливает впечатление о практической невозможности опреде­лить «количество слов в языке, ибо процесс словообразования делает его безграничным» (Беляев, 1957, 88).

Говоря о «недосягаемой древности» исходного корня, Беляев подчер­кивает «часто недосягаемой». Становится очевидным, что дальнейшая ретроспекция возможна. Беляев видит в условном обозначении л/корень (в его примере ^§гт) «синкретический сигнал», подвергнутый расчлене­нию. Для этого предположения есть серьезные семантические основания. Во-первых, известны конкретные примеры таких образований. Так, К. Мошинский, выдающийся польский этнограф, замечает, что во мно­гих языках употребляются слова, синтетически представляющие ситуа­ции и явления, которые мы можем описать только аналитически (пользу­ясь двумя или несколькими словами). Если, например, сказать «вихрь гонит снег», он использует только одно слово именно с таким значением, не располагая соответствиями для слов «вихрь» и «снег». В свою очередь некоторые языки имеют короткие слова для значений «возвращаться до­

151

мой с охоты», или «возвращаться домой с войны», или даже «отправить­ся лодкой на реку для ловли рыб» (Мо82упзк1, 1958, 728). Процесс полу­распада таких корней, как замечает Беляев, фиксируется в таких тавтоло­гических выражениях, как «свет светит», «ветер веет», «гром гремит», «пахарь пашет пашню», «певец поет песню». Он полагает, что в даль­нейшем такие образования могли сохранить лишь один составляющий от сдвоенных и строенных путем частичных замен.

Вспоминая Бодуэна, который еще в конце XIX в. «придерживался ретроспекции с переходом от известного к неизвестному», и понимая, что этот переход должен быть пошаговым, мы обращаем внимание на то, что в математике в конечном счете появилось свое «ретро», которое по­лучило название рекурсии. При этом рекурсивная функция определилась как точное описание совокупности числовых функций, значение которых можно вычислять посредством некоторого алгоритма. Лингвистическое исследование подчиняется той же формулировке: числовая функция за­меняется семантической, не составляя тем самым каких-либо особых трудностей для исследователя.

Итак, мы выяснили, что собственно язык ограничивается уровнем Имя] - Глагол - Имя2, что остальные уровни относятся к метаязыку. Это ограничение помогает снять ряд принципиальных трудностей, относя­щихся не только к противопоставлению язык - метаязык, но и решить другую проблему - проблему языковых примитивов. Последняя оказы­вается наиболее сложной вследствие традиции ее распространения на языковую систему в целом. Если языковым примитивом мы называем не имеющий собственного значения, нечленимый элемент языка, то тем са­мым мы уже ограничиваем представление примитивов уровнем Имя] - Г лагол - Имя2.

Это может быть представлено следующим образом:Синтагматически расчленяются язык и метаязык. Например, «Чело­

век вошел -> Он осматривается».Парадигматически расчленяются язык и примитив. Например, «Чай­

ник -> это емкость».Таким образом, может быть построена следующая табл. 3.5:

Таблица 3.5

Язык Метаязык(синтагматика)

Языковой примитив (парадигматика)

152

А генеральная система сводится к следующему представлению (схе­ма 3.4).

Схема 3.4

Имя 1 - Глагол - Имя2 Парадигматика (примитивы)

Прилагательное НаречиеСемантика

Местоимение ЧислительноеСинтагматика (метаязык)

Предлог СоюзЛогика

Начнем рассмотрение генеральной схемы с верхнего уровня (Имя - Глагол - Имя).

Самоочевидно, что нужно начинать с выделения примитивов в соот­ветствии с ограничениями, которые обозначены выше.

Человеческое восприятие мира не столь разнообразно, как может по­казаться на первый взгляд. Кинооператоры еще недавно обходились чер- но-белым представлением. Особенно интересно, что создатели фильмов длительное время выбирали тот же черно-белый фон, который, как они полагают, не мешает восприятию серьезных фильмов. Цветное разнооб­разие отвлекает зрителя. Звуковые фильмы появились ненамного рань­ше. И это тоже не вызывало отрицательных эмоций. Вначале был черно­белый «великий немой», который фактически полностью компенсировал современные технические изощрения. Зритель незаметно для себя вос­принимает их как художественные. Это привело также и к резкому со­кращению читателей книг. Все эти странные события, помимо уже из­вестных, приводят еще к одному выводу: главное в человеке - это вос­приятие мира, его видение. Поэтому необходимым и достаточным усло­вием созерцания мира является нечеткий пейзаж, освещенный лунным светом и люди на этом фоне. Можем ли мы продолжать ретроспекцию в этих условиях? Можем ли продолжать расчленение зрительного образа, не рискуя утратить его?

Легко понять, что для идентификации пейзажа под ветром необходи­мо воспринимать черно-белое изображение склоняющихся деревьев, т. е. необходимое пространство (ограниченное темными контурами) и время (представленное в сдвинутых контурах), т. е. что можно увидеть на вы­резанном из киноленты кадре с черно-белым изображением. Итак, про­странство и время.

Поэтому мир, в котором мы живем, - это пространство и время, от­раженные в огамическом письме древних кельтов или в современной аз­

153

буке Морзе. Поскольку примитивы по своей предельной значимости должны обладать высокой частотностью, их легко выявить в частотных словарях. При этом мы имеем в виду высокочастотные имена и их непо­средственные производные.

Мы намерены, как это делали в отношении глаголов (Мартынов, 2001, 73-91), обратиться к тому же частотному словарю Э. Штейнфельдт. Удобство заключается в том, что, как и глаголы, имена здесь представ­лены отдельно. Что касается понятия время, то оно оказывается в списке шестым с частотностью 647. Его непосредственные производные пэд - 810, день - 816, час - 210, минута - 219, ночь - 164, вечер - 174, месяц - 145, неделя - 89. Относительная компактность этих «времен» не нужда­ется в комментарии. Не столь четко это проявилось в примитивах, обо­значающих пространство, что естественным образом объясняется рас­членением значения пространство (ср. место). Наиболее близким к нача­лу списка оказывается место - 331. За ним следует сторона - 274 (ср. страна - 330, дорога - 234), край -- 70 и др. Основные показатели време­ни и пространства - место и время. Слово пространство - 18 оказалось удаленным, по-видимому, в связи со своим происхождением из научной терминологии.

Вслед за И. Хофманом и психологами, различающими два вида памя­ти (декларативную и процессуальную), мы видим важное различие меж­ду ними. Имеется в виду, что «...семантические отношения хранятся по­добно понятиям непосредственно в виде декларативной информации», в то время как при процессуальном хранении «семантические отношения рассматриваются... не как непосредственно хранящиеся в памяти едини­цы, а как предписания о выполнении определенных операций, реализа­ция которых позволяет проверить наличие того или иного отношения» (Хорошевский, 1990, 104-105). Наше понимание этой концепции отлича­ется тем, что мы признаем возможность постоянного преобразования декларативного хранения в процессуальное. И более того: создание ком­пьютерных средств для такого преобразования. Этой проблеме посвяще­на отдельная глава данной работы. Такие преобразования могут стать эффективными, учитывая возможности УСК.

Возвращаясь к проблеме примитивов, мы видим в них реальные воз­можности построения семантической системы, входящей в общую сис­тему УСК и позволяющей поэтому устранить сомнение П. Джексона, что «вряд ли когда-нибудь удастся прийти к единому мнению о том, что же представляют собой такие примитивные понятия и как их следует ком­бинировать при формировании более сложной идеи».

Далее мы покажем, как решается данная задача. Начнем с того, что обратимся к общему списку сложных физических цепочек (Мартынов,

154

2001, 73-74) и, следуя порядку построения глагольных элементов спи­ска (сверху вниз), зафиксируем для них именные соответствия. При этом соблюдается последовательность трех фаз: операции аптецендента в роли субъекта, медиатора (посредника) в роли инструмента, консек- вента в роли объекта (Мартынов, 2001, 69-70). К трем фазам добавляет­ся четвертая: результатив (Типология, 1983, 7). Строгая импликация трех фаз операции с результативной четвертой символически выглядит сле­дующим образом: X посредством У-а воздействует на 2, в результате чего \У. Глагольный модуль получает соответствия в виде именных мо­дулей вложения так, как это показано в работах автора (Мартынов, 2001,11-12) (схема 3.5).

Схема 3.5Реальные подсистемы в векторном представлении

Средний ярус Нижний ярус ПространствоМестоимение Предлог...я ты он... перед в за

мой (сам) над ствой свой на поэтот тот под коЧислительное Союз Время

один и

первый или

двое не

оба если

Перечисленное открывает практически безграничные возможности развития на основе первичных глагольных модулей. Так решается про­блема примитивов.

С решением проблемы примитивов мы покидаем верхний ярус языка - семантику, переходя в средний и нижний ярусы, определяющие логику метаязыка.

Местоимения и числительные образуют средний ярус и соотносятся между собой как пространство - время, парадигматика - синтагматика. Естественно ожидание пространственного представления в виде ориен­тированного параллелепипеда у местоимения и одиночного вектора у числительного. Аналогичная ситуация у предлога и союза.

155

Зафиксированные примеры современного среднего и нижнего яруса поддерживают для них концепции логики метаязыка. Однако ретроспек­ция типа схемы Беляева показывает неисконность этих образований, ко­торые в конечном счете восходят к словам верхнего яруса и далее - к полному отсутствию морфологических показателей (например, в древне­китайском).

Однако и в современных языках мы обнаруживаем реликты древних языков. Среди них образования типа местоимения «я» и числительное «часть». Первое из них восходит к *е§ош (лат. е§о - «я»), которое в свою очередь реконструируется в реальное для современного языка предложе­ние типа англ. II: 18 т е - «это я». Фактически это целое предложение с глаголом в центральной позиции. Числительное «часть» образовалось из с^8-1ь ~ козъ, ср. на-ча-ло/ конец. В предлогах и союзах значительно чаще встречаются лексемы с прозрачным древним образованием, что свиде­тельствует об их более позднем происхождении. Это предлоги типа: по­сле < по следу, кроме < крома, кромка, между < межа, около < коло Околесо), вокруг < круг и др. Союзы типа: если < есть, словно < слово, впрочем < прочит, хотя < хотеть, для < делить, однако < один и др. Результат такого исследования свидетельствует, что современная трехъ­ярусная система восходила к одноярусной, т. е. практическому отсутст­вию ярусов, или собственно морфологии.

3.1.1. Рефлексия. Симметрия. ТранзитивНекоторых единицы в определенных случаях способны заменять дру­

гие; такие единицы названы соответственно реалиями (К) и репрезен­тантами (г). С чисто формальной точки зрения невозможно и нецелесо­образно (если бы это было возможно) эксплицировать то, что скрывается под выражением «в определенных случаях». Однако при содержательной интерпретации предложений определение условий, в которых реализует­ся репрезентация, совершенно необходимо.

Поскольку в дальнейшем мы будем оперировать отношениями данно­го типа, целесообразно уже здесь представить схематически их разгра­ничение (табл. 3.6).

1

Таблица 3.6

Рефлексивность Симметричность ТранзитивностьРяд - + +Смежность - + -Порядок - - +Порядок по смежности - - -

156

Мы назвали эти отношения линейными. Для них характерна немар­кированность по рефлексивности, что следует понимать так: положение элемента в ряду не может быть определено по отношению к нему само­му. Отношение с наиболее полной маркировкой по двум другим свойст­вам (симметричности и транзитивности) получило название «отношение ряда». Примером отношения ряда может быть любое отношение между равноправными (равноценными) элементами некоторого ряда. Так, если «X около У-а», то «У около Х-а» (симметричность); если «X около У-а», а «У около 2-а», то «X около 2-а» (транзитивность). Соответственно: «X - сослуживец У-а» и т. д. Примером отношения смежности может быть «рядом с»: если «X рядом с У-м», то «У рядом с Х-м» (симметричность), но если «X рядом с У-м», а «У рядом с 2-м», то «X не рядом с 2-м» (анти­транзитивность). Соответственно: «X - друт У-а» и т. д. Примером от­ношения порядка может быть «над»: если «X над У-м», то «У не над 2- м» (антисимметричность); если «X над У-м», а «У над 2-м», то «X над 2- м» (транзитивность). Соответственно: «X - начальник У-а» и т. д. При­мером отношения порядка при смежности может быть «на»: если «X на У-е», то «У не на Х-е» (антисимметричность); если «X не на У-е», а «У на 2-е» (антитранзитивность). Соответственно: «X - кормилец У-а».

Представим себе упорядоченное по ряду множество элементов. Не­трудно заметить, что подмножества М1, М2, М3, М4 множества М - рав­номощны, а элементы разных подмножеств - попарно смежны. Любой фрагмент действительности может быть представлен в виде такого мно­жества. Так, множество всех позвоночных может рассматриваться как множество подмножеств их костей, суставов, связок, мышц, сосудов и т.д. Ясно, что элементы этих подмножеств попарно смежны. Смежность при этом понимается как пространственное соположение. Могут быть построены такого рода множества с временным соположением смежных элементов подмножеств. Так, множество «дождливых погод» можно рас­сматривать как множество подмножеств элементов «грозовое облако» - «дождь» - «влажная почва», смежных по времени.

Имея в виду такой подход, целесообразно рассмотреть тип отноше­ний между реалиями и репрезентантами, а также между самими репре­зентантами в тех случаях, когда часть из них выступает в роли реалий.

При этом выделяется отношение включения с его частным случаем - отношением тождества. Этот тип отношений может быть проиллюстриро­ван следующим образом. Известно, что по одной кости может быть ре­конструирован скелет ископаемого животного, по фрагменту сосуда мо­жет быть реконструирован не найденный археологами сосуд и т. д. Во всех этих случаях кость, фрагмент сосуда и другие элементы подмножеств ископаемых скелетов, гончарных изделий и т. д. могут быть их репрезен­

157

тантами, находящимися с ними в отношении включения. В этих случаях речь идет о смежности элементов подмножеств как пространственном со­положении. Если обратиться теперь к примерам смежности элементов подмножеств как временному соположению, то легко заметить, что точно таким же образом в ясный солнечный день по элементу «влажная почва» может быть реконструирована «дождливая погода» на основании времен­ных соположений «дождя» и «влажной почвы». В этом случае «влажная почва» может явиться репрезентантом «дождливой погоды». Разумеется, во всех этих случаях нужно иметь в виду функциональную связь между смежными элементами подмножеств, а не пространственно-временное от­ношение в чистом виде, которое может иметь случайный характер и тогда не объединяет такие элементы во множества.

Вне коммуникативного акта смежные элементы подмножеств могут выполнять роль симптомов. В коммуникационном процессе они могут использоваться как репрезентанты соответствующих множеств реалий, т.е. сигналов. Так, рога и звериные шкуры, которыми украсил свою квар­тиру охотник, должны сигнализировать его гостям о тех видах живот­ных, с которыми приходилось иметь дело хозяину. Такую же роль вы­полняли у некоторых примитивных народов скальпы убитых врагов, от­резанные конечности и т. д. Любовное письмо с расплывшимися в не­скольких местах чернилами должно сигнализировать о состоянии автора в момент его написания. Здесь смежность - соположение во времени.

Частным случаем отношения включения является отношение тожде­ства, при котором осуществляется саморепрезентация. Реалия репрезен­тирует себя. Коммуникационный процесс выражается в демонстрации различного рода предметов, постоянно или временно принадлежащих участникам акта коммуникации. Сюда же относятся знакомства {Вот наш сын. Моя жена).

Выделяется отношение отображения с его частным случаем - отно­шением однозначно-однозначного отображения. Этот тип отношений может быть проиллюстрирован следующим образом. Известно, что ка­рикатуры, шаржи, наброски карандашом, силуэты, несмотря на предель­ную неполноту информации, оказываются часто достаточными для того, чтобы узнать оригинал. Известно, что по описаниям очевидцев графиче­ски воссоздается портрет преступника, который затем предъявляется для опознания. Во всех этих случаях соответствие портрета и оригинала весьма приблизительно: каждой детали первого соответствует ряд дета­лей второго, и, таким образом, отношения между ними могут квалифи­цироваться как одно-многозначное отображение, если портрет предъяв­ляется в процессе коммуникации. Репрезентантами не являются «портре­ты», созданные природой или нецеленаправленно, как, например, оттис­

158

ки тел животных, погибших во время атомного взрыва. Впрочем, эти от­тиски и силуэты также могут быть превращены в сигналы, если их предъявить при-акте коммуникации.

Частным случаем отношения отображения является отношение одно­однозначного отображения. Этот случай предполагает возможность зер­кального отображения. К нему ближе всего цветная фотография (в на­стоящее время), цветная голография - в будущем и всякие иные возмож­ные методы дублирования действительности.

Репрезентантами такого рода дубляжи становятся только в процессе коммуникации.

Репрезентация, основанная на отношениях включения или отображе­ния, определяется как безусловная. Условной репрезентацией мы назы­ваем репрезентацию, при которой не используются эти виды отношений. При всякой безусловной репрезентации реалия должна связываться с ре­презентантом либо на основе ассоциации по смежности, либо на основе ассоциации по сходству. В первом случае предполагается включение ре­презентанта в реальную ситуацию, его ситуативность, во-втором - гомо­морфизм репрезентанта и реалии, необходимый для узнавания.

Первый из них назван сигналом-индексом. Второй иконическим сиг­налом.

Схематическое разграничение понятий сигналов-индексов и икониче- ских сигналов можно представить в виде таблицы (табл. 3.7).

Таблица 3.7

Смежность по отношению к реалии Сходство с реалиейСигнал-индекс + -Иконический сигнал - +Знак - -

Здесь знак характеризуется отрицательными показателями, поскольку он сопоставлен с двумя видами сигналов. Однако эта характеристика может получить некоторую дополнительную содержательную интерпре­тацию. Ограниченность сигнала-индекса заключается в том, что он свя­зан с ситуацией и вне ситуации не может использоваться. Иконический сигнал может быть использован и вне ситуации, но только в границах возможности наших рецепторов: в иконическом сигнале отображаются зрительные, слуховые, тактильные образы ограниченных в пространстве и времени фрагментов действительности и не отражаются постоянные свойства и способности реалий. Например, при помощи иконических сигналов нельзя ничего сообщить о подвижности, силе, хитрости кон­кретного животного, а тем более животных вообще или конкретного ви­

159

да животных. Таким образом, пространственно-временное поле накла­дывается и на возможности иконического сигнала. При помощи знаков человек впервые попытался выйти за пределы этих ограничений.

Представляется целесообразным рассматривать не только типы от­ношений между реалиями и репрезентантами, но и между самими репре­зентантами (репрезентация репрезентации).

Доказательство того, что элемент множества иконических сигналов может репрезентировать элемент множества сигналов индексов демонст­рируется следующим образом: множество реалий К ’ включает четыре типа элементов (по четыре элемента в каждом), и любому из этих типов соответствует по одному элементу во множестве иконических сигналов 1к’. Но поскольку множество реалий при этом включает множество сиг­налов-индексов 1п’, то может возникнуть ситуация, когда все типы эле­ментов представлены во множестве сигналов-индексов или подмножест­ве множества реалий, и тогда множество иконических сигналов окажется в отношении одно-многозначного отображения с множеством сигналов- индексов, а каждый из элементов первого будет репрезентировать соот­ветствующие элементы второго. Доказательство того, что элемент одно­го подмножества (множества иконических сигналов) может репрезенти­ровать элемент другого подмножества иконических сигналов демонстри­руется следующим образом.

Множество реалий включает четыре типа элементов и любому из этих типов соответствует по одному элементу в первом множестве ико­нических сигналов 1к и по два во втором. Легко увидеть, что в данной ситуации, когда во всех трех множествах представлены все типы элемен­тов, первое множество иконических сигналов находится в отношении одно-многозначного отображения со вторым.

Доказательство того, что элемент множества сигналов-индексов не может репрезентировать элемент множества иконических сигналов, де­монстрируется следующим образом. Если элемент множества сигналов индексов 1п’ репрезентирует элемент множества иконических сигналов 1к’, множество последних включает множество первых; поскольку мно­жество реалий включает множество сигналов, оно также включает (или пересекается с ним) множество иконических сигналов, что противоречит природе последних.

Доказательство того, что элемент одного подмножества сигналов- индексов может репрезентировать элемент другого подмножества мно­жества сигналов-сигналов индексов, показывает следующее. Если эле­мент первого подмножества множества сигналов-индексов 1п’ репрезен­тирует элемент второго подмножества 1п” , последнее включает первое, а

160

множество реалий включает подмножество множества сигналов-индек­сов. Таким образом, ничто не препятствует этой репрезентации.

Элементы множества реалий, множества сигналов-индексов и множе­ства иконических сигналов находятся в отношении порядка в том смыс­ле, что вторые репрезентируют первые; третьи - вторые, первые. Эту универсальную закономерность можно продемонстрировать следующим примером.

Ветка сирени может репрезентировать куст сирени, т. е. если, поло­жим, некто будет утверждать, что в саду не растет сирень, а некто дру­гой в доказательство противного принесет из сада ветку сирени, то это­го будет достаточно, чтобы сообщить первому о цветах сирени в саду. Изображение ветки сирени на листе бумаги может репрезентировать ветку сирени, т. е. если некто никогда не видел цветов сирени, некто другой может сообщить ему об их внешнем виде, изобразив ветку сире­ни на листе бумаги. Это изображение может также дать представление о растущей сирени. Точно так же и сама ветка сирени и изображение ее могут репрезентировать самих себя. Это наблюдается в тех случаях, ко­гда в ответ на пожелания собеседника, некто демонстрирует ветку си­рени и ее изображение. И невозможно придумать ситуацию, при кото­рой куст сирени рецрезентировал бы ветку сирени, ветка сирени - свое изображение.

Как видно, продолжение репрезентации оказывается невозможным в рамках отношения включения (тождества) и отображения (одно-одно- значного). Приходится допустить, что если бы существовало множество репрезентантов для иконических сигналов, исключая сами иконические сигналы, то оно бы не находилось ни в отношении включения, ни в от­ношении отображения с множеством иконических сигналов. Иначе гово­ря, эта репрезентация была бы условной. Условность здесь следует по­нимать в том смысле, что при отсутствии между реалией и репрезентан­том ассоциации по смежности (как в сигналах-индексах) и по сходству (как в иконических сигналах), репрезентация задается списком попарно соотносимых элементов множеств реалий и знаков. И поскольку в каче­стве некоторого множества реалий теперь принимается элемент множе­ства иконических сигналов, отношение репрезентантов второго порядка к реалиям первого порядка оказывается опосредованным и сложным.

В чисто формальном смысле репрезентанты второго порядка являют­ся таковыми по отношению к иконическим сигналам, и тем самым про­длевается ряд реалий - сигналы-индексы, иконические сигналы. Мы за­ведомо знаем, что вслед за иконическими сигналами идут знаки и что эти последние должны стать репрезентантами иконичсеких сигналов, причем

161

на основе иных отношений (иначе они совпадут с иконическими сигна­лами). Но наша задача при содержательной интерпретации этих фор­мальных отношений заключается в том, чтобы продемонстрировать ан­тологию отношений. Иконические сигналы (и в этом их особенность) не только репрезентируют цельнооформленные представления, как сигна­лы-индексы, но и манифестируют их, т. е. воспроизводят в том виде, в котором они находятся в психике человека как элементы первой сиг­нальной системы.

В самом деле, представления человека не являются средством комму­никации, ибо не могут быть переданы от человека к человеку непосред­ственно. Издавна существовал ряд средств передачи представлений, осо­бенно зрительных (рисунок, пантомима). Однако наиболее близкими к представлениям являются кадры цветного звукового кинофильма. Кино, как и человеческое воображение, может выделять определенные реалии из массы других (крупный план), может сопоставлять разные реалии (монтаж) и т. д.

Кинолента представляет собой непрерывную серию иконических сигналов. В этом она сходна с пиктографической записью, но в отличие от последней максимально приближена к потоку представлений. Поэто­му, когда мы говорим о том, что знаки репрезентируют иконические сиг­налы как некоторые множества более элементарных единиц, речь факти­чески идет о расчленении представлений. Если мы согласны с тем, что кадры цветного звукового кинофильма (представления, впрочем, могут быть беззвучными и даже черно-белыми) ближе всего к человеческим представлениям, тогда попробуем рассмотреть возможность членения кинокадра. Понятие «кинокадр» следует толковать в данном случае не чисто технически, т. е. как единичный снимок на кинопленке с фиксаци­ей на нем одной из фаз динамики действия, а как монтажную единицу, охватывающую не только некоторое пространство действия, но и неко­торый его период. При таком понимании у нас возникает двоякая воз­можность его дальнейшего членения: пространственная и временная. Сам кинокадр уже вычленяет какой-то кусок пространства, и зритель всегда «чувствует» его продолжение за кадром. Поэтому дальнейшее «пространственное» членение кадра оказывается малосущественным, особенно если съемка ведется движущейся камерой. То же самое можно заметить и в отношении «временного» членения кадра. Период его дли­тельности может быть меньше или больше, а значимость длительности целиком определяется содержательной стороной. Таким образом, как бы не членили кадр в пространстве и времени, его суть от этого не изменит­ся. Иное дело - передача кинокадром соответствующего отрезка текста киносценария. Здесь используется принципиально другое членение. Фак­

162

тически, пользуясь знаками для передачи представлений, мы совершаем действие, обратное по временной последовательности переводу сценария на кинопленку. Отражение смежных (во времени и в пространстве) эле­ментов, поток представлений (собственно кинокадров) мы заменяем от­ражением повторяющихся элементов потока представлений (соответст­венно) кинокадров.

Знак репрезентирует реалию, которая рассматривается как множество сходных элементов. Имеется в виду множество, упорядоченное таким образом, что все его подмножества рефлексивны, симметричны и анти- транзитивны по отношению друг к другу.

Поскольку отношения сходства мы определили через его свойства и в дальнейшем будем оперировать и другими отношениями данного типа, целесообразно уже здесь представить схематически их разграничение.

Мы называем эти отношения системными. Для системных отношений характерна маркированность по рефлексивности. Сопоставление элемен­тов системы по признакам предполагает возможность равенства или не­различения. Критерием неразличения является сопоставление элемента с самим собой. Элемент, равный самому себе, тем более сходен с самим собой. Примером отношения равенства может быть «идентичность», т. е. равенство по релевантным признакам (нерелевантные не оговаривают­ся): «X идентичен Х-у» (рефлексивность), «X идентичен У-у», «У иден­тичен Х-у» (симметричность), «X идентичен У-у», «У идентичен 2-у», из чего следует, что «X идентичен 2-у» (транзитивность). Примером отно­шения сходства, понимаемом в смысле толерантность Зимана, может быть «похожесть», т. е. различие только на один релевантный признак, элиминация которого вела к равенству. «X похож на Х-а» (рефлексив­ность), «X похож на У-а», из чего следует, что «У похож на Х-а» (сим­метричность), «X похож на У-а», «У похож на 2-а», из чего следует, что «X похож на 2-а» (антитранзитивность). Легко понять, что если X отли­чается на один релевантный признак от У-а, а У на один релевантный признак от 2-а, то различие между Х-м и 2-м будет уже определяться различием в два релевантных признака, а мы ограничили «похожесть» минимальным различием, т. е. различием в один релевантный признак (табл. 3.8).

Таблица 3.8

Рефлексивность Симметричность Т ранзитивностьРавенство + + +Сходство + + -

# + - +# + - -

163

Сопоставляя схему разграничения линейных и системных отношений, мы обнаруживаем во второй из них отсутствие строк «+ - +» и «+ — »? что показывает невозможность антисимметричности. Это объясняется ориентацией на сходство, а не различие системных отношений. Предпо­ложим, однако, что можно пренебречь этой ориентацией, рассматривая сходство как различие и противопоставляя один элемент другому на ос­новании отмеченности по определенному признаку.

Если X противопоставлен У-у по определенному признаку, то X про­тивопоставлен 2-у по признаку, равному сумме двух первых. В случае ограничения противопоставления одним признаком транзитивность не выполняется (антитранзитивность). В случае отсутствия данного ограни­чения транзитивность выполняется. В обоих случаях, разумеется, сим­метричность не выполняется (антисимметричность), поскольку наращи­вание признаков идет в одном направлении (по количеству релевантных признаков X больше У-а, У больше Ъ-а и т. д.). Таким образом, по сим­метричности и транзитивности заполняются еще две строчки таблицы системных отношений. Однако эти строчки не могут быть заполнены по рефлексивности, так как X не может быть противопоставлен самому себе по одному или нескольким признакам. X не может быть отмечен по от­ношению к самому себе. Отсюда ясно, что вместо строк «+ - +» и «+ - - » нужно принять «— +» и «------ », т. е. отношения отмеченности и корре­ляции принадлежат типу линейных отношений и сводятся к «порядку» и «порядку при смежности».

Вообразим множество равных элементов, Нетрудно заметить, что из пяти представленных здесь подмножеств множества элементов пяти ти­пов включают по четыре элемента одного типа, из этих пяти элементов могут быть составлены сочетания по одному, двум, трем, четырем и пяти элементам, т. е. при помощи пяти элементов может быть описано множе­ство реалий, каждая из которых представляет собой сочетание этих эле­ментов.

3.1.2. Симптом. Сигнал. ЗнакКажется, никто не возражает против определения семиотики как нау­

ки о наиболее общих закономерностях знаковых систем. Однако это оп­ределение не будет понято сколь-нибудь однозначно без предваритель­ного разграничения некоторых исходных понятий.

Прежде всего, нельзя считать семиотическими любые объекты, свиде­тельствующие о наличии прямо ненаблюдаемых явлений (положение флюгера, след ноги зверя, гром, непроизвольный крик ребенка и т. д.). Практически всякий элемент ситуации может стать такого рода объек­том, и тогда предмет семиотики совпадает с предметом эпистемологии. Семиотика должна заниматься исключительно объектами, несущими ком­

164

муникативную функцию, т. е. участвующими в двустороннем процессе целенаправленного обмена информацией. Поэтому следует различать объекты-симптомы и объекты-сигналы (МПе\^зк1, 1993, 9-10). И те и дру­гие являются носителями информации, но первые в отличие от вторых лишены коммуникативной функции. Непроизвольный крик ребенка, вы­званный болевым ощущением, - симптом. Крик ребенка, рассчитанный на сочувствие родителей, - сигнал. Следы преследуемого животного - симптом. Следы, специально оставленные для ориентировки на местно­сти, - сигнал, и т. д.

Мы определили сигналы как единицы, отображающие представление в целом, а знаки - как единицы, отображающие повторяющие элементы представлений. С этой точки зрения красный и зеленый цвет светофора («движение запрещено» и «движение разрешено») являются сигналами, а не знаками, поскольку их повторяющийся элемент («движение») не име­ет специального означающего. То, что речь идет о запрещении или раз­решении движения, предполагается обусловленным ситуацией. Это же можно сказать о других системах сигналов, которые вследствие своей ситуационной ограниченности могут играть лишь вспомогательную роль. Язык возникает тогда, когда система сигналов преобразуется в сис­тему знаков, т. е. когда отображенными оказываются повторяющиеся эле­менты представлений (ситуаций) и, следовательно, ситуационная огра­ниченность снимается. Выделение повторяющихся элементов представ­лений само по себе, вне знаковой системы, невозможно. Если представ­ления разграничиваются без помощи языка, то повторяющиеся элементы представлений разграничиваются с помощью языка. Можно себе пред­ставить небо голубое, облачное, ночное со звездами и т. д., но нельзя се­бе представить небо вообще. Небо как таковое в качестве повторяющего­ся элемента перечисленных представлений может быть выделено лишь с помощью языка, который в этом случае осуществляет свою вторую функ­цию - номинативную. Зеленый свет только в светофоре означает «движе­ние разрешено». Зеленая обложка книги уже ничего не означает, и, если нам нужно сообщить читателю, что повесть называется «Движение раз­решено», мы пользуемся знаками (в данном случае знаками письменной разновидности естественного языка).

Системами сигналов являются коммуникативные средства животных и ситуационно ограниченные специализированные коммуникативные средства человека. Реликты системы сигналов можно обнаружить и в ес­тественных языках. Системами знаков являются естественные знаки с коммуникативной и номинативной функциями. Системой знаков должен стать универсальный информационный язык.

Схематически разграничение понятий симптома, сигнала и знака можно представить следующим образом (табл. 3.9).

165

Таблица 3.9Информативность Коммуникативность Номинативность

Симптом + - _

Сигнал + + -Знак + + +XСубъект

Уинструмент

Ъобъект

XVрезультат

Физика Информатика

2\УУ/2У V/ ЯШ /ЯГ*

знак Х \Ш Х У \УХ\У^/ХУУ

знак

ТШ1ЪЪЧШЪ!ЪЧЪ

сигнал^^

индекс иконический

ХХ^/ХХУХ\УХ/ХУХ

сигнал^^

индекс иконическийЪЪЪ! симптом XXX/ симптом

Нетрудно заметить реверсивное расположение формул по сравнению с первой частью работы. Это объясняется тем, что, в отличие от УСК-ал- гебры, такое расположение здесь имеет убывающий характер, что соот­ветствует убывающей семантического наполнения знака, сигнала и сим­птома. Их соотнесение с показателями информативность (минимум ком­муникации), коммуникативность (наличие коммуникации) и номинатив- ность (максимум коммуникации) наглядно регистрирует прогрессивное развитие информационного потока. Аналогично действие субъекта без инструмента, с инструментом, с воздействием на объект, с получением результата. Все это свидетельствует о наглядной возможности демонст­рации информационного процесса человечества средствами семиотиче­ского представления.

Таким образом, практически бесконечное количество ситуаций, ото­бражаемое в бесконечном количестве представлений, может быть описа­но при помощи ограниченного количества знаков. Необходимость такого рода ограничения диктуется не только возможностями нашей памяти, но и коммуникативными возможностями. Коммуникация всегда пред­полагает априорное знание языка сообщения. Если в сообщении встреча­ется прежде нам неизвестный элемент семиотической системы, наступа­ет непонимание, нарушение коммуникативной функции. Ясно, что избе­жать подобного явления можно лишь путем регламентации элементов семиотической системы, т. е. преобразования сигналов в знаки.

Как показано в табл. 3.1 (первичная и праксеологическая модели) и табл. 3.9, четырехсоставность предполагает инструмент (информатив­ность) и результат (номинативность), которые соответственно перево­площаются в рекурсии 1 и 2. Вторая приняла вид результатива, о чем ниже.

166

Рекурсией принято называть возвратную последовательность с уче­том использования ее предшествующих элементов для решения какой- либо задачи, которую можно вычислять посредством некоторого алго­ритма (Шенфилд, 1977, 13-14).

Понятие рекурсивной функции связывается с именем С. К. Клини, ко­торый по выражению Дж. Шенфильда сделал теорию рекурсивных функ­ций настоящей теорией (Шенк, 1980, 5). Сам Клини обращал внимание на то, что впервые им в 1936 г. рассматривались такие функции и впослед­ствии была доказана их эквивалентность функциям, вычисленным по Тьюрингу (Клини, 1973, 330). Можно сравнить машину Поста, которая была разработана одновременно (Успенский, 1988, 92-94).

Как уже говорилось, понятие рекурсивной функции связывается с концепцией Клини, который пишет: «Назовем непустое множество, или класс натуральных чисел, рекурсивно перечислимым, если существует вычислимая функция такая, что Ч (0), Ч (1), Ч (2) ...есть перечисление (возможно с повторениями множества 8)» (Клини, 1973, 329-330). А вот что пишет Гильберт: «Рекурсия в рамках элементарной арифметики имеет смысл всего лишь соглашения о некотором способе сокращенного опи­сания определенных процессов построения, посредством которых одна или несколько заданных цифр перерабатывается в некоторую новую цифру» (Гильберт, Бернайс, 1979, 53).

Перед нами возникает чрезвычайно трудная задача соотнести рекур­сивную функцию с понятием лингвистического результатива и, коль скоро такое соответствие вероятно и объяснимо, доказать это последнее.

В этом вопросе следует сохранять чрезвычайную осторожность. Линг­вистическое доказательство весьма зыбко. Зыбкость доказательства объяс­няется особенностями естественных языков, которые проявляют себя в том случае, когда математические доказательства в арифметике при пе­ренесении их на материал естественного языка утрачивают доказатель­ность. Такие парадоксы можно обнаружить в той же работе Клини. Так, в § 27 «Примечания к естественному языку; еще о переводе слов символа­ми» (Клини, 1973, 170) переводчик замечает: «В этом параграфе часть примеров, специфичных именно для английского языка (зю!), при пере­воде опущена». Таким образом, аристотелевские категорические силло­гизмы в ряде случаев и в ряде языков не работают. Сравните, например, недоразумения, возникающие в теории множеств при переводе с языка на язык, несмотря на то, что используются европейские языки (Френ­кель, Бар-Хиллел, 1966, 227). Невозможно себе представить судьбу таких языков, как японский или китайский, у которых по сравнению с европей-

167

скими языками отсутствуют целые грамматические категории. Для того чтобы использовать данные естественных языков для математических исследований, необходимо предварительно построить межъязыковую сис­тему грамматических соответствий, иначе число парадоксов будет уве­личиваться с каждым шагом. Вопрос этот рассматривается в специаль­ном разделе. Здесь же мы ограничимся некоторыми важными методиче­скими замечаниями.

Итак, нам предстоит предварительное изучение возможности универ­сализации естественного языка для снятия противоречий между отдель­ными его представителями.

Объектом нашего исследования будет лингвистическое понятие ре­зультанте. Уже само название его демонстрирует, вопреки отсутствию научного определения и даже попытки его сравнения с математическим понятием рекурсии, их некоторую интуитивно понимаемую общность. Приведем лингвистическое определение понятия результатов: «Результа- тивом именуется форма, обозначающая состояние предмета, которое предполагает предшествующее действие». Различие между стативом и резулътативом состоит в том, что статив сообщает только о состоянии предмета, результатов же - одновременно о состоянии и о предшеству­ющем ему действии, результатом которого и явилось это состояние... .Например, в русском языке вместо (1а) На стене висит картина мож­но сказать (16) На стене повешена картина, но в предложении (1в) На ветках висят яблоки нельзя заменить висят на повешены, ибо речь идето естественном состоянии. Это значит, что русская форма повешен явля­ется результативом (Типология, 1983, 7). Иными словами, На стене ви­сит картина > значит Она повешена на стену (результатом явилось ее нынешнее положение). Картина висит, потому что ее повесили > Карти­ну повесили, в результате она висит. Напоминаем формулу X субъект, У инструмент, 2 объект, Ж результат.

Обращают на себя внимание стандартные результативы, особенно ха­рактерные для китайского языка с его зрительным (пространственным) представлением, что, по-видимому, объясняется последовательным иеро­глифическим влиянием. Этим же, очевидно, объясняются зрительные рифмы в древнекитайском. В китайском языке «результативы обознача­ют пространственное положение одного предмета относительно кон­тактно расположенного другого предмета...» (Типология, 1983, 21). При этом естественно сужается круг результативов. Это явление зафиксиро­вано в табл. 1 (Типология, 1983, 24), и оно аналогично рекурсивному по­строению глагольных примитивов сложных физических и информацион­ных цепочек (Мартынов, 2001, 73- 75).

168

Попробуем это показать на примере. Для этого сориентируем пред­ставленные здесь примитивы следующим образом:

создает имеется

Можно показать, что, следуя из любой точки в соотвествии с ориентацией стрелок, мы обнаруживаем закономерную последовательность событий. Теперь представим заданные глаголы в виде соответствующих УСК-це- почек:

Легко обнаружить закономерности сочетания рекурсивных функций с разграничением их типов по горизонтали в виде аксиомы транспозиции и по вертикали в виде тернарного ранжирования (аксиома негации). По­скольку все сложные физические и информационные цепочки УСК по­строены аналогично и полно, исчисление соответствующих задач гаран­тируется.

Что касается результативов, то они построены аналогично и могут быть представлены теми же средствами. Однако когда мы обращаемся к лингвистическому тексту, его сложность не позволяет нам идентифици­ровать рекурсии и результативы. Видимо, существует настоятельная не­обходимость все существующие типы результативов представить как ре­курсивные функции и тем самым в той мере, в какой это требует практи­ка, построить необходимые системы.

3.1.3. Знаки и фигуры

Сигнал репрезентирует множество реалий, каждая из которых рас­сматривается как множество с заданным им линейным отношением эле­ментов. Знак репрезентирует множество с заданным им системным от­ношением элементов (Мартынов, 1974,104-122).

Предположим, перед нами фотография ребенка, сидящего на ковре. Если мы отвлечемся от остальных деталей фотографии (одежда ребенка,

(2\У)У -> Т

(2№)У’

2(^У )

2(^У ’)т

(Ш ) У” <-I

2(\УУ”)

169

орнамент на ковре и т. д.), то перед нами множество некоторых зритель­ных образов, упорядоченное по ряду. Фотографии детей, сидящих на ковре, могут быть бесконечно разнообразными, но любой психически нормальный взрослый человек сможет определить общность этих фото­графий словами на естественном языке: «фотографии детей, сидящих на ковре». И что очень важно: никакими иными путями общность этих изо­бражений невозможно установить. Вне языка они сохраняют свое беско­нечное разнообразие. Элементы ряда могут быть отделены один от дру­гого и рассмотрены порознь. Так, в нашем случае можно вырезать фигу­ру ребенка из фотографии и наклеить ее на другой фон (без ковра). Точ­но так же можно вырезать изображение ковра, но нельзя отделить фигу­ру ребенка от его позы, как нельзя вырезать позу ребенка без него само­го. И если в языке мы совершаем этот акт (во фразе «ребенок сидит на ковре» слово «сидит» - обособленная единица), то только благодаря то­му, что здесь выделяются не элементы ряда, а равные элементы («ребе­нок сидит на ковре», «кошка сидит на ковре», «кукла сидит на ковре» и т. д.). На первый взгляд может показаться, что элементы «ребенок» и «ковер» принципиально отличаются от элемента «сидит», поскольку они могут быть отделены как элементы ряда. В действительности это - ил­люзия. Когда мы вырезаем фигуру ребенка или изображение ковра на фотографии, то делаем это по отношению к данному изображению. Мы не можем вырезать вообще «ребенка» или вообще «ковер», точно так же, как не можем изобразить «ребенка» без позы, «ковер» без рисунка и формы и т. д.

Из этого всего следует, что не может быть такого знака, который на­ходился бы в отношении отображения с иконическим сигналом. И по­скольку иконический сигнал находится в отношении отображения с реа­лией первого порядка, знак не может также находиться в отношении отображения с реалией первого порядка. Нередко произведения изобра­зительного искусства называют одним словом: «Радуга» (Айвазовский), «Рожь» (Шишкин), однако совершенно очевидно, что эти названия пред­ставляют собой лишь условный код и не претендуют на отображение то­го, что воспроизведено на полотне (морской пейзаж Айвазовского ни в каком виде не содержится в названии «Радуга»).

Формулировка «не существует такого множества знаков, которое на­ходилось бы в отношении отображения с множеством реалий», фактиче­ски является перефразировкой, экспликацией на основе предлагаемой теории знаковых систем знаменитого постулата де Соссюра о произ­вольности знака, вокруг которого, как известно, продолжается дискус­сия, объясняемая попросту отсутствием экспликации понятия «произво­лен» для данного случая.

170

Постулат сформулирован коротко: «Языковой знак произволен». Ком­ментируя собственную формулировку, де Соссюр поясняет, что под про­извольностью знака он понимает отсутствие прямой зависимости между двумя сторонами знака: означаемым и означающим, под которыми, по его же словам, понимаются понятие и акустический образ. Иными сло­вами, если французы выражают понятие «бык» при помощи акустиче­ского образа Ъоеи/, немцы ОсЫ и т. д., то уже этот факт свидетельствуето произвольности знака, ибо если бы произвольности не было, то одно и то же понятие принимало бы неизменно один и тот же акустический об­раз (материальную оболочку). Эти соображения де Соссюра подверглись критике со стороны Э. Бенвениста. Сущность критики Бенвениста может быть сведена к следующему: де Соссюр ошибался, когда говорил, что он якобы устанавливает произвольность отношений между акустическим образом и понятием. В действительности, он доказывает произвольность акустического образа не по отношению к понятию, с которым первый непрерывно связан, а по отношению к соответствующему объекту дейст­вительности. Произвольно не отношение между акустическим образом Ъоеи/ и понятием «бык», а отношение между Ъоеи/ и самим быком. По мнению Бенвениста, де Соссюр не имел в виду это последнее.

Таким образом, критика Бенвениста является критикой терминологи­ческой. Он запрещает говорить о произвольности отношения между оз­начаемым и означающим, т. е. между понятием и акустическим образом, между акустическим образом и соответствующим объектом действитель­ности. Р. Якобсон, присоединяясь к аргументации Бенвениста и концеп­ции де Соссюра, противопоставляет концепцию Н. Крушевского, которая в осмыслении Якобсона выглядит следующим образом. Существуют два типа отношений в языке: ассоциация по смежности и ассоциация по сходству. Отношение между означаемым (понятием) и означающим (акус­тическим образом) является ассоциацией по смежности и как таковая строго закономерна. Отношение между лексемами в пределах одного гнезда, т. е. между словами одного корня, но с разными суффиксами, префиксами и т. д., с одной стороны, и множеством соответствующих понятий - с другой, является ассоциацией по сходству. Например, сход­ство слов «дерево», «деревянный», «одеревенеть» и т. д. отражает связь соответствующих понятий.

Что касается ассоциации по смежности между означаемым и озна­чающим, то ее следует понимать лишь в том смысле, что между множе­ством акустических образов и множеством понятий существует отноше­ние отображения, что не вызывает никаких возражений, поскольку сами понятия формируются при помощи языкового (знакового) мышления, выделяющего в представлениях их повторяющиеся элементы.

171

Постулат де Соссюра следует понимать как немотивированность зна­ка по отношению к представлению, потому что объект действительности постоянно присутствует при соотнесении со знаком лишь как представ­ление, а не сам по себе. Присутствие быка необязательно, когда мы соот­носим с ним слова Ьоеи/ или Оскз, но требуется присутствие представле­ния о быке. И именно немотивированность знака по отношению к пред­ставлению как нерасчлененному единству предмета и его признаков мо­жет быть возведена в ранг универсалии.

Что же касается ассоциации по сходству между лексемами и соответ­ствующими им понятиями, то этот вид мотивации относится исключи­тельно к системным связям между знаками.

Наша дискуссия весьма напоминает известный диалог учителя с уче­ником:

Учитель: Что вы нарисовали?Ученик: Зайца.Учитель: Нет, вы нарисовали изображение зайца. (Ученик продолжа­

ет рисовать.)Учитель: Что вы теперь нарисовали?Ученик: Изображение волка преследует изображение зайца.Поскольку способы членения действительности бесконечно разно­

образны, набор реалий представляет собой потенциально бесконечное множество. Поэтому набор репрезентантов также должен представлять собой потенциально бесконечное множество. Это в свою очередь требует иного членения действительности с получением в результате конечного множества повторяющихся элементов и их закономерной комбинаторики.

При таком (знаковом) членении действительности осуществляется экономное ее описание и ограничение ее разнообразия, что является не­обходимым условием научности описания.

Как уже говорилось, условная репрезентация задается перечислением попарно соотносимых элементов. Такое перечисление может быть двоя­кого рода.

Оно может иметь произвольную последовательность, и тогда пере­численные знаки представляют собой реестр.

Оно может иметь последовательность, совпадающую со степенью близости значения, и тогда перечисленные знаки представляют собой те­заурус.

В этом случае отношения между знаками сводятся к системным от­ношениям, и тезаурус определяется как множество знаков, упорядочен­ное в соответствии с системными отношениями равенства и сходства.

172

Перечисление может иметь последовательность, соответствующую пространственно-временной близости реалий фрагментов действитель­ности, и тогда перечисленные знаки представляют собой текст.

В этом случае отношения между знаками сводятся к линейным отно­шениям, а текст определяется как множество знаков, упорядоченное в соответствии с линейными отношениями ряда, смежности и порядка.

В отличие от безусловной репрезентации, которая была возможна толь­ко для репрезентантов первой степени (сигналов-индексов и иконических сигналов), условная репрезентация таких ограничений не имеет. Поэтому теоретически возможна ступенчатая репрезентация. Иными словами, лю­бой репрезентант может быть принят за множество реалий последующей ступени. Если согласно принятой нами символики ступень (порядок) мы будем обозначать соответствующим числом букв, то структура ступен­чатой репрезентации может быть представлена в следующем схематизи­рованном виде:

к к к (= гг) <*птI

К К (= г) А г гI

К А г

Если г - это сигналы, гг - знаки, то пт - это соответственно знаки знаков. В естественных языках это фигуры, т. е. повторяющиеся элементы знаков, материальная природа которых определяется материальной природой варианта языка (устный или письменный). Фигуры в отличие от знаков не соотносятся с незнаковой действительностью (действительность 1) и служат исключительно для различения самих знаков.

В искусственном языке фигуры могут быть заменены знаками второй ступени (репрезентантами третьей ступени). Это значит, что во множест­ве сходных элементов реалий, отображаемом знаками первой ступени (репрезентантами второй ступени), в свою очередь могут быть выделены сходные элементы и т, д.

Попробуем рассмотреть эту возможность на следующем примере. Фотография бегущего человека является иконическим сигналом соответ­ствующей реалии (самого бегущего человека). Повторяющимися элемен­тами представления о бегущем человеке или сходными элементами фо­тографии бегущего человека являются знаки «бег» и «человек», посколь­ку количество разных людей по-разному бегущих неисчислимо. Однако и в знаке «бег» мы можем выделить сходные элементы, если примем во внимание, что бег, собственно, означает движения, выполняемые опре­

173

деленным способом. Преследующий бегущего человека велосипедист не «бежит», а «едет». С другой стороны, человек не может ехать при помо­щи собственных ног, хотя пешеход может «мчаться, как велосипедист» и т. д. Если пешеход и велосипедист могут «мчаться», то это значит, что в знаке «мчаться» не определен способ перемещения, поскольку пешеход и велосипедист различаются именно по способу перемещения. Действи­тельно, «мчаться» значит быстро перемещаться. «Бежать» же значит 'быстро перемещаться собственными средствами' в отличие от «ходить» 'перемещаться собственными средствами' и «ездить» - 'перемещаться при помощи средств передвижения'. Итак, знак «бег» слагается из трех сходных знаков второй ступени: «перемещение», «быстрота», «собствен­ные средства». Метафизически мы можем говорить о «беге светил» (в этом случае мы приравниваем «светила» к живым существам), но если мы говорим о «перемещении», то в этом случае мы можем иметь в виду планеты, микрочастицы, автомашины, человека и т. д. Иными словами, «перемещение» может рассматриваться как сходный элемент знака «бег» или знака второй степени по отношению к последним.

На основе ряда соображений мы пришли к выводу, что семиотика должна строиться как дедуктивная наука, как своеобразная геометрия знаковых систем. Причем сходство с геометрией не исчерпывается де- дуктивностью, аксиоматичностью. Семиотика - это геометрия времени, поскольку семиотические единицы (знаки) линейны, т. е. имеют протя­женность и направленность во времени. Эту геометрию времени нельзя смешивать с кинематической геометрией (геометрией движения или по­рождающей геометрией). Кинематическая геометрия, рассматривающая то или иное построение как порождение движущейся конфигурации ли­ний, занимается пространством и временем, в то время как для геомет­рии знаковых систем пространственные отношения несущественны.

Мы далеки от утверждения, что объекты семиотики являются единст­венно возможными объектами, для которых существенны их временные ограничения и отношения. Однако мы утверждаем, что они таковыми могут быть.

В зародыше эта концепция содержится в знаменитом втором постула­те де Соссюра, который гласит: «Означающее, будучи свойством слухо­вого (аудитивного), развертывается только во времени и характеризуется заимствованными у времени признаками: а) оно представляет протяжен­ность и б) эта протяженность лежит в одном измерении: это линия». Не­точность этого постулата заключается в некоторой его непоследователь­ности: де Соссюр предполагал, что только акустические знаки имеют протяженность исключительно во времени. Он приписывал оптическим знакам (например, морской сигнализации) пространственные характери­

174

стики. Однако последовательность любых знаков имеет временной ха­рактер, если они и передаются одновременно (например, в устном и письменном тексте), то принимаются всегда последовательно во време­ни. Их последовательность во времени строго закономерна: знаки сооб­щаются в определенном порядке фигур, их составляющих и пауз, их раз­деляющих. Поэтому второй постулат де Соссюра должен быть перефор­мулирован следующим образом: всякий знак линеен, т. е. имеет протя­женность и направленность во времени.

Следует заметить, что употребляемые здесь термины, знаки и фигуры нельзя понимать в том смысле, в каком их употребляет Л. Ельмслев. У него на знаки и фигуры членится как план выражения, так и план содер­жания. Иными словами, знаки в плане выражения, т. е. материальные но­сители знака (означающие), членятся на элементарные материальные единицы, фигуры; знаки в плане содержания (означаемые) - на элемен­тарные смысловые единицы, фигуры. Однако в то время как фигуры плана выражения могут быть выделены объективными методами, фигу­ры плана содержания фиктивны. Попробуем это показать на конкретном примере.

Фигуры {б}, {а}, {к} в знаке «бак» могут быть выделены путем рас­смотрения данного знака как входящего в два пересекающихся множест­ва: М ^бак, бок, бук} и М2 {бак, мак, рак}. Таким способом нельзя рас­членить знак в плане содержания. Ельмслев полагает, что знак «боров» в плане содержания распадается на фигуры «свинья» и «самец (он)». Но ведь «свинья» и «самец» являются такими же знаками, как и «боров», в то время как фигуры плана выражения {б}, {а}, {к} несут принципиаль­но иную функцию по сравнению со знаком плана выражения «бак».

Фонемы нечленимы в своей системе, и для того, чтобы вычленить их повторяющиеся элементы, нужно соотнести систему фонем с некоторой системой научной абстракции, т. е. воспользоваться метаязыком, в дан­ном случае - метаязыком акустики. Знаки в плане содержания также не­членимы, и для того, чтобы вычленить их повторяющиеся элементы, так называемые семантические множители, необходимо соотнести систему знаков с некоторой системой научных абстракций, т. е. воспользоваться метаязыком научной терминологии. Процедура соотнесения осуществля­ется при помощи научных определений, которые справедливо рассмат­риваются Якобсоном как «метаязыковые высказывания». Научное опре­деление типа «боров - это самец в семействе нежвачных млекопитающих отряда парнокопытных» является реализацией процедуры соотнесения языка с метаязыком биологии, в результате чего знак оказывается рас­члененным на четыре семантических множителя. Определение - всегда «перевод» с одного языка на другой, который по отношению к первому

175

выступает в качестве метаязыка. Из этого следует, что разбиение знака на семантические множители не является анализом языковых единиц Таким образом, фигура плана содержания Ельмслева, как и дифференци­альные элементы Якобсона, принадлежат не семантической системе (языку), а научным метаязыкам, с которыми язык соотносится при по­мощи определения. Например, определение «фонема {а} русского язы­ка - гласная компактная» сводит нечленимую в системе языка звуковую фигуру {а} к дифференциальным элементам метаязыка акустики: глас­ности и компактности. Определение «боров - это самец в семействе не­жвачных млекопитающих отряда парнокопытных» - сводит нечленимый в системе языка знак «боров» к дифференциальным элементам метаязы­ка зоологии. Правда, у Ельмслева определение более механистично: «бо­ров - самец свиньи» или «свинья - он». Однако слово «свинья» такой же знак, как и боров, и, следовательно, должен члениться далее. И тогда мы неизбежно придем к метаязыку зоологии.

То, что дифференциальные элементы фонем (по Якобсону) и фигуры «плана содержания» (по Ельмслеву), т. е. фактически дифференциальные элементы знаков, относятся к научным метаязыкам, можно обосновать и иначе. В толковых словарях встречается множество предложений, кото­рые по форме являются определениями. Когда определяются термины, то эти определения выдерживаются в духе метаязыка данной науки. Ко­гда же определяются (толкуются) лексемы, не относящиеся к научным метаязыкам, обнаруживается то, что можно было бы назвать квазиопре­делением. Так, лексема «вера» толкуется как «убежденность», а «убеж­денность» как «твердая вера». Таким образом, «вера = твердая вера» с очевидной нетождественностью правой и левой части. Лексема «застав­лять» толкуется как «принуждать делать что-либо», хотя очевидно, что тождественным последнему может быть только «заставлять делать что- либо».

Все это еще и еще раз подтверждает, что семантические множители относятся не к собственно языку как универсальной семиологической системе, а к метаязыкам множества уже известных и безграничного ко­личества еще не созданных наук. Это подтверждает также мысль о том, что «фигуры плана содержания» Ельмслева относятся, скорее, к числу лингвистических фикций, а, следовательно, само разделение языка на «план выражения» и «план содержания» нерационально. Разумеется, фиктивность «фигур плана содержания» еще не свидетельствует об от­сутствии «плана содержания» в знаке, ибо двойственный характер знака означает наличие в нем «плана выражения» и «плана содержания».

В знаке можно увидеть «план выражения» и «план содержания», если это понимать согласно де Соссюру как означающее (сочетание фигур) и

176

означаемое (соотнесенность с представлениями), но это только види­мость гомоморфизма между двумя планами. В действительности, если означающее знака предметно и поэтому членится на фигуры в рамках языка, то означаемое - только отношение между знаком и повторяю­щимся элементом представления, и как таковое не членимо. Отсутствие гомоморфизма между «выражением» и «содержанием» у Ельмслева при­водит к мысли о необходимости отказа от этих понятий и построения принципиально иной схемы отношений знаков и фигур, аналогичной той, которая была обоснована выше.

Итак, только знаки и фигуры относятся к собственно языку (семиоти­ческой системе). Исходя из этого, можно заключить, что язык как се­миотическая система соотносится с тремя типами метаязыков: метаязы­ками наук, в терминах которых определяются дифференциальные при­знаки фигур, и метаязыком языка, в терминах которого определяются знаки по их семиотической функции.

Для языков типа «семантический код» актуальным остается соотно­шение с метаязыками наук и метаязыком языка. Таким образом, семан­тический аспект информатики распадается на теорию информационных языков и теорию языка.

Независимо от того, рассматриваем ли мы язык как представляющий собой систему знаков и фигур, или язык, представляющий собой систему знаков первой ступени анализа множества знаков как тезауруса (системы).

Опираясь на текст, т. е. линейную последовательность знаков, мы вы­деляем знаки и фигуры (знаки второй ступени) на основе теории двойно­го членения языка А. Мартине. При этом применяются процедуры сег­ментации и субституции. Поскольку количество знаков конечно и задано списком, в тексте выделяются единицы, которые обнаруживаются в спи­ске. Таким образом сегментируется текст. Правила сегментации контро­лируются правилами субституции. Всякую идентифицированную при помощи процедуры сигментации единицу в тексте можно заменить (суб- ституировать) другой, синонимичной по отношению к первой. Процеду­ра субституции подтверждает полученную сегментацию текста. Едини­цы, выделяемые в тексте таким образом, Мартине назвал монемами. Сю­да отнесены как лексемы, так и морфемы (словообразовательные и сло­воизменительные). В языках без морфологии и в семантических кодах выделяются только лексемы и знаки. Так осуществляется первое члене­ние языка. Второе производится аналогичным образом; с применением тех же процедур выделяются фигуры. В знаковых системах, не разли­чающих знаки и фигуры, соответственно при первом чтении текста вы­деляются знаки первой ступени, при втором - знаки второй ступени.

177

Отправляясь от системы знаков, мы также выделяем знаки и фигуры (знаки второй ступени) на основе теории уровней Бенвениста, Согласно Бенвенисту единицы каждого последующего (высшего) уровня должны со­стоять из компонентов, формально тождественных единицам предшеству­ющего (низшего) уровня. Иными словами, единицы высшего уровня вклю­чают единицы низшего. Нетрудно заметить, что это положение полностью соответствует нашей формулировке отношения знаков и фигур (повто­ряющиеся элементы знаков находятся в отношении тождества с фигурами).

Однако в отличие от нас Бенвенист различает три уровня языка, или, в его понимании, «три уровня языкового анализа»: фонемы, морфемы, лексемы. Они характеризуются, по Бенвенисту, дистрибуцией на своем уровне и функцией на последующем уровне, т. е. фонемы как звуковые фигуры имеют свои законы дистрибуции - законы сочетаемости. В каче­стве закономерного сочетания они уже выступают не как фонемы, а как единицы последующего уровня - морфемы. То же можно сказать о мор­фемах и лексемах. Если под морфемой понимать минимальную знача­щую часть лексемы, то, например, в таких языках, как древнекитайский, где лексема не членится на значащие части, а грамматические значения выражаются специальными служебными словами, практически снимает­ся различие между уровнем морфем и лексем. Это же относится и к се­мантическим кодам. Так, три уровня языкового анализа у Бенвениста мо­гут быть сведены к двум - к «двойному членению» языка. Далее, по Бенвенисту, в отличие от единиц, составляющих уровни (фонемы, лек­семы), фразы не характеризуются ни дистрибуцией (распределение фраз между собой не подчиняется никаким закономерностям), ни функцией (их сочетание не выступает в качестве языковых единиц высшего уров­ня), поэтому можно утверждать, что язык не знает уровня фраз. Фразы порождаются языком в процессе языкового общения, следовательно, текст относится не к языку, а к языковой деятельности. Это положение Бенвениста чрезвычайно важно для семантики.

Формулируя предложение о линейности знаков, мы говорили, что они сообщаются в определенном строгом порядке фигур, их составляющих, и пауз, их разделяющих. Иными словами, существуют закономерности ди­стрибуции знаков в знаковой цепочке, так же как существуют законо­мерности дистрибуции фигур в цепочке фигур. Поэтому описать систему знаков данного языка значит описать не только способы их различения и отождествления, но и способы их комбинации. Точно так же описать систему фигур данного языка значит описать не только способы их раз­личения и отождествления, но и способы их комбинации.

Со времени де Соссюра в языке различают систему единиц, которая может быть названа парадигматическим планом, и комбинацию единиц, которая может быть названа синтагматическим планом.

178

Два уровня языка соотносятся с двумя его планами: парадигматиче­ским и синтагматическим. Разграничение их на уровне фигур привело к разграничению фонологии и фонетики. Фонология - это парадигматиче­ский план уровня фигур естественных языков, т. е. система фигур. Фоне­тика - это синтагматический план уровня фигур естественных языков, т. е. комбинаторика фигур.

Однако, если соотнесенность планов языка на уровне фигур является, по существу, общепризнанной, совсем иначе обстоит дело с соотнесен­ностью планов языка на уровне знаков. Этот вопрос до сих пор остается вне обсуждения. Создание семантических кодов и УСК, как кажется, устраняет, наконец, сомнения, обычно проявляемые при его решении. Единицы этих знаковых систем описываются как фигуры при помощи набора дифференциальных элементов в системе и правил комбинаторики в тексте. При этом снимаются две фундаментальные трудности. Во- первых, семантические коды, как и неморфологические языки, не знают морфологии и, таким образом, становится очевидной необязательность последней в достаточно полной знаковой системе. Изъятие морфологии очищает от нерелевантных сложностей отношение семантических еди­ниц к правилам их семантического комбинирования. Во-вторых, созда­ние УСК показало, что знаки, не различаемые как семантические множи­тели (семантические дифференциальные элементы) в специализирован­ных информационных языках, различаются как таковые в специализиро­ванном информационном языке семантики, т. е. в УСК.

Господствующая в теории порождающих грамматик трансформаци­онная модель Н. Хомского не отражает парадигматического плана языка. Факт этот весьма знаменателен и в то же время легко объясним. Созда­тель теории порождающих грамматик гораздо традиционнее, чем это принято думать, и в данном случае он, следуя традициям дососсю- ровского языкознания, как и дескриптивисты, предпочитает описывать то, что нам дано непосредственно в речи. Это было воплощено не только в его работах, но и в его прямых высказываниях, из которых следует упомянуть критику де Соссюра: «Соссюр считает, что язык (1ап§ие) - это прежде всего инвентарь знаков с их грамматическими свойствами, т. е. инвентарь, содержащий словоподобные элементы, устойчивые словосо­четания и, возможно, небольшое число типов словосочетаний... По всей видимости, он считал, что образование предложений - это область речи (раго1е), а не языка (1ап§ие) и что этот процесс представляет собой сво­бодное и произвольное творчество, а не процесс, подчиняющийся опре­деленной системе правил» (Хомский, 1965, 478-479).

Характерно, что Бенвенист, продолжающий традиции де Соссюра, сформулировал противоположную Хомскому концепцию: «Предложение

179

принадлежит речи. Именно так его можно определить. Предложение есть единица речи. Подтверждение этому состоит в том, что предложению присущи определенные модальности» (Бенвенист, 1965, 448).

Таким образом, для Хомского «ассоциативные ряды» де Соссюра, принявшие в дальнейшем вид парадигматического плана, оказались за пределами модели. Эта глубокая традиционность Хомского, на этот раз в виде положительной программы, нашла свое прямое выражение в тексте цитированной выше работы. Вот что мы читаем: «Не будет ошибкой, ес­ли мы рассмотрим трансформационную модель как формализацию принципов, неявно используемых в традиционных грамматиках, а эти последние - как неясные трансформационные порождающие граммати­ки... Традиционная грамматика ставит перед собой такие же (по крайней мере) широкие цели, что и описанная выше порождающая грамматика» (Хомский, 1965, 479). Итак, согласно самому Хомскому, его методы но­вы, а цели глубоко традиционны. Новизна методов заключена в принци­пах. Трансформационность модели, традиционность целей - в ограниче­нии описания синтагматическим планом языка. Мы этим отнюдь не хо­тим сказать, что у де Соссюра и лингвистов Пражской школы (прежде всего, Р. Якобсона и Н. Трубецкого) парадигматический план языка был установлен для всех его уровней. Но он определенно был установлен для уровня фонем, и это явилось первым важнейшим шагом от старой, ис­ключительно синтагматической лингвистики к новой, синтагматической и парадигматической. Старая лингвистика видела в фонетике только бес­конечную вариативность, новая увидела в ней некоторую систему эле­ментов, комбинаторика которых создает эту вариативность. Старая лин­гвистика видела в грамматике только бесконечную вариативность, новая пока еще не увидела в ней некоторую систему элементов, но предельно близко подошла к идее о наличии такой системы.

3.2. Перспективы информатики

В каждом куске мрамора со­держится прекрасная скульпту­ра. Надо только убрать лишнее.

Микеланджело

Нам уже приходилось говорить и писать, что главная цель информа­тики - реальный интерфейс человек - компьютер. То, что мы наблюдали до сих пор, может быть названо интерфейсом человека с самим собой при некоторой поддержке со стороны компьютера. В качестве обратной по отношению к данной задаче мы предлагаем краткую формулировку:

180

интеллектуальная робототехника. Это не разные задачи. Это та же задача с обратной формулировкой, ибо интеллектуальность предполагает обще­ние, искусственная интеллектуальность - общение человека и машины, поскольку общение человека с человеком - это реальное общение. Ин­теллектуальная машина тождественна интеллектуальному роботу, спо­собность которого не ограничивается двигательным процессом, на осно­ве которого совершаются действия над некоторым объектом.

Итак, интеллектуальная робототехника зеркально соответствует ин­терфейсу человека и машины. Пока у нас интеллектуальной робототех­ники еще нет. Ее заменяет техническая робототехника со множеством производственных недостатков. Мы обманываем себя, когда предполага­ем, что высшее достижение определяется объемом и скоростью. Про­гресс в этой области, разумеется, приветствуется, но вскоре наступит время и с ним понимание того, что объем и скорость эффективны скорее в спорте, чем в науке. Считается, что миллиарды долларов необходимы для создания новой информационной техники и подготовки (также и по­стоянной переподготовки) программистов. Тупик возникает в связи с по­становкой задачи создания универсального языка программирования при невозможности предвидения новых областей его применения. Сверхслож­ность - единственный реальный результат такой работы. Далее следует распад с приспособлением к разным отраслям науки и техники.

Г де же таится основная причина такой ситуации? Основная причина в том, что саморазвивающийся язык в современных условиях теряет вся­кие очертания и ограничения. Современные популярные словари опери­руют миллионами значений слов, а в комбинаторном представлении - бесконечно большими. Человек в обычных условиях использует, в луч­шем случае, несколько тысяч слов, причем значение большинства из них остается неясным для него самого и выясняется при повторных заменах с последующим забыванием других. Однако полиглоты, постоянно пере­ходящие к изучению новых языков, осуществляют этот переход в усло­виях относительного владения очередным из них в объеме до пятисот слов. Студенты, изучающие иностранные языки, на вопрос «почему они так плохо ими владеют?», отвечают, что не знают, что нужно знать.

Когда обнаруживается недостаточное владение языками программи­рования, возникает ситуация переноса некоторых полезных свойств одних языков в другие, и языков становится больше, а их знание - хуже. Недос­татки языков, как известно, не ограничиваются самими языками. В игру вступает целый ряд факторов, численность которых постоянно увеличива­ется, прежде всего, за счет аппаратных средств вычислительной техники.

Количество разработанных языков исчисляется тысячами, количество используемых - десятками, с весьма ограниченным применением, рас­

181

пыленным к тому же по разным организациям. Наблюдается увеличение первоначально незначительных различий. Причины такого поведения программы часто остаются непонятными для программиста, а поиск причин превращается в долгое и скучное расследование.

Вызывает подлинное удивление непонимание основных причин не­предсказуемости, наблюдаемой в процессе развития языков программи­рования. Обычно такая ситуация возникает в том случае, если скрытая причина принадлежит другой области знания. Ведь вряд ли кто-нибудь может усомниться в том, что эта неизвестная причина относится к дру­гой области знания, тем более знания, еще не сложившегося в рамках но­вой науки, когда новое знание возникает на основе дотоле неизвестной «соседней» науки. И то, что эту ситуацию даже не успевают осмыслить, следует признать вполне закономерным. Банальным становится любое незнание проблем, возникающее на пересечениях наук. Поэтому успеш­но работает не тот, кто больше всех работает, а тот, кто с самого начала попутно изучает пограничную науку. То же самое применимо к нашей науке, когда говорят: чтобы успешно заниматься в некоторой новой об­ласти, необходимо построение науки в пограничной. В действительности достаточно продвинутое знание может оказаться старым знанием погра­ничной науки. В нашей области это языкознание. Такая ситуация воз­никла потому, что обучение языкам - еще не научное языкознание. Лин­гвистика - наука, более древняя, чем математика, но привычка считать математику наукой наук приводит к тому, что сами лингвисты, даже наиболее образованные, не рискуют вспоминать об этом факте и, что уже совсем плохо, верят в непогрешимость математики. Конечно, верным решением этой проблемы является объективный непредвзятый подход к наукам пограничья. Самая древняя наука лингвистика - одна из самых отсталых. И это вполне естественно. В средней школе ее нигде не изучают, что несопоставимо с математикой, физикой. Знание школьной лингвис­тики остается на уровне александрийской школы (подъем во II в. до н. э. -II в. н. э., существовала до VII в. н. э.). Бурного расцвета она не испыты­вала, потому что было неясно, где ее можно применить. И только теперь одновременно в разных областях мировой науки установилось особое зна­чение лингвистики для информатики и кибернетики. Это удивительное прозрение наступило после того, как оказалось, что только две науки (математика и лингвистика) построены на основе совпадения объекта и инструмента описания. Это означает, что обе науки изучают самих себя. Вспомним знаменитую максиму Бурбаки: открытие в математике - это превращение скрытой тавтологии в явную. Однако самое удивительное заключается в том, что первое адекватно второму. Такова математика, но такова и лингвистика. И этот удивительный факт вряд ли многим известен.

182

Дело в том, что математики относятся с большим недоверием к не­формализованным представлениям, а лингвистика только начинает фор­мализацию. В,этом основное их различие. Поэтому необходимо обе нау­ки подвергнуть параллельной одно-однозначной формализации.

В отдельных случаях мы приближаемся к правильной формулировке критерия оценки компьютерных языков, и тогда такая оценка - одно­значна: компьютерный язык тем лучше, чем ближе к естественному язы­ку. Это легко понять, учитывая, что развитие языка, показанное через ре­курсию, единственно надежная его оценка. Но ведь речь идет не об от­дельных языках, а об их смешении. К тому же каждый из языков - это язык машинных кодов, операционная система, язык-транслятор. И здесь возникает вопрос, что лучше: если человек разговаривает с машиной на ее языке или, наоборот, машина «разговаривает» на языке человека. Оче­видно, для тех, кто выбирает естественный язык для всех видов опера­ций, его преимущество представляется абсолютным. Ведь человек воз­ник вместе с языком. Но одновременно мы не можем не видеть тех рас­хождений, которые обнаруживаются в языках, но не относятся к их ос­нове. Таким образом, для решения своих задач мы должны располагать не вообще естественным языком, а его релевантной частью. Такой язык может получить разные оценки, но то, что является для него определяю­щим, т. е. его релевантность, должно быть всегда точно представлено. Иными словами, чрезвычайно важным является распознание релевант­ной части, к чему мы всегда стремились и в определенном отношении его достигли. В первой книге мы постарались обосновать релевантность языков с их иероглифическим письмом как сохранившим древнюю структуру, а вместе с ней - первичные характеристики. Отсюда следует, что избрание английского языка в качестве основного для компьютери­зации, несомненно, ошибочно. Если иметь в виду иероглифику, то ос­новным языком мог стать, например, японский. Но и это необязательно. Можно перевести русский язык на условную иероглифику, и в этом слу­чае при соблюдении ряда важных правил любой развитой язык подошел бы для компьютерного представления и переводов этих языков друг на друга. При этом можно получить не определенную многозначность, а определенную неоднозначность.

Итак, спор вокруг проблемы, возможен ли универсальный язык про­граммирования, не корректен по самой постановке задачи. Он уже суще­ствует в виде ограниченного естественного языка.

К сожалению, ограничение естественного языка не практикуется, и, сле­довательно, реально речь идет о научно обоснованном ограничении есте­ственного языка. Но вопрос, который при этом возникает, не является вопросом, относящимся к программированию, компьютерной технике.

183

Это вопрос к естественному языку. Можем ли мы предельно сжать его грамматические и словарные возможности, сжать настолько, чтобы это реально обеспечило его приспособляемость к любой проблеме. Цель, по­ставленная таким образом, является целью всей нашей работы или, по крайней мере, целью информатики. Ведь искусственный интеллект не может продолжать жить в такой странной упаковке. Мы не собираемся ее менять. Речь, несомненно, идет об искусственном языке, т. е. языке, способствующем реальному интерфейсу человек - компьютер. Если та­кая постановка задачи принимается как единственно правильная, тогда остается (в той мере, в какой это возможно) ее минимизировать. Практи­чески это дает ответ на вопрос: каким должен быть искусственный язык, чтобы позволить осуществить интерфейс человек - компьютер. При этом мы напоминаем, что эта сложная и благородная задача совсем не касает­ся задач, предназначенных для естественного языка, который должен ес­тественно развиваться для нормального общения людей и развития всех искусств.

Итак, проблема искусственного интеллекта перефразируется в про­блему искусственного языка. Проблема старая, и в том виде, в каком она решалась, бесспорно, не может нас удовлетворить, потому что она пред­назначалась для облегчения общения между людьми. Другой проблемы, в то время когда она развивалась, не существовало, а ее рассмотрение в плане человек - компьютер было лишено всякого смысла.

Что же мы должны сделать для языка интерфейса человек - компью­тер, чтобы он стал эффективным?

В первую очередь мы должны его сделать мощным языком примити­вов, что в последнее время становится все более понятным (вспомним сказанное в начале первой части нашей работы). Для этого мы должны четко определить, как построить действующую систему примитивов в некоторой системе семантических сетей, позволяющей перемещаться по ним от одной вершины до любой другой с автоматической системой оп­ределения значимости этих переходов. Мы должны научно обеспечить возможность построения элементарного высказывания на основе стан­дартной группировки примитивов с безусловной их дешифровкой ком­пьютерными средствами. Нам представляется, что все эти требования не должны вызывать сомнения. Сомнения может вызывать их исполни­мость, по крайне мере, полная исполнимость. Таким образом, приняв и согласовав эти требования, мы должны шаг за шагом их реализовать, по крайней мере, до относительно удовлетворяющего нас состояния.

Все вышеозначенные требования можно сформулировать некоторым образом, рационально упорядочить, как этого требует любое достаточно сложное научное исследование. Итак, начнем с определения задачи. Чего

184

мы хотим достигнуть? Независимо от трудностей достижения, нужно до­говориться по некоторым вопросам:

1. Нам нужен реальный язык общения человек - компьютер.2. Этот язык должен быть построен на основе наиболее удобных об­

щих закономерностей естественных языков.3. Этот язык должен представлять собой обозримую семантическую

сеть со стандартизацией минимальной семантической удаленности со­седних вершин.

4. Семантическая сеть этого типа должна отвечать требованиям неко­торой абстрактной алгебры, по крайней мере, на основе системы аксиом с непротиворечивостью, полнотой и независимостью.

Если мы принципиально согласны с тем, что здесь представлено, мы должны обсудить вопрос, как этого достигнуть. Ответ на этот вопрос нужно осуществить в том же порядке:

1. У нас нет ситуации выбора языка. До сих пор мы отвечали на во­прос: что нужно компьютеру? Но в действительности компьютеру ниче­го не нужно. Он сам является средством достижения того, что нужно нам, т. е. человеку. Человеку нужно, чтобы компьютер выполнял его ре­шения. Когда мы говорим, что компьютер «должен понимать человека», этим ничего не сказано. Компьютер не может ничего понимать в смысле понимания человека. Компьютер должен переводить с некоторого языка на некоторый другой язык в условиях необходимой однозначности. Ос­тается вопрос: каким должен быть язык входа и язык выхода? Если отве­ты по пункту 1 нас удовлетворяют, перейдем к пункту 2.

2. Что такое общие закономерности естественных языков? Неспециа­лист полагает, что это бесконечно разнообразный набор средств с услов­ной семантикой. Для выяснения проблемы проведем параллель. Пред­ставим себе музейное помещение с самыми разнообразными типами ча­сов, начиная от песочных и солнечных и кончая электронными. Неспе­циалист, возможно, затруднится ответить на вопрос, что в них общего. Возможно, попробует обратиться к самым старым, самым примитивным часам, рассчитывая на выявление некоторого алгоритма, способного по­мочь в вопросе вычисления рекурсивной функции. Однако и без этой операции сообразительный человек может ответить на вопрос, что обще­го у солнечных и песочных часов, потому что это общее открыто для обозрения. Известно, что по часам мы определяем время, следовательно, должны быть самые разнообразные представления, по крайней мере, для небольшого временного отрезка. Для солнечных часов - это способ сме­ны времени через смену положения в пространстве, у песочных - это способ смены времени через перемещение песочной массы. И, наверное, существует бесконечное множество типов физических смен для передачи

185

смены времени. Однако мы в данном случае выбрали наиболее простые способы соотнесения изменений во времени и способа фиксации этого измерения. В самом общем виде речь идет о любых изменениях и спосо­бах их фиксации. А в качестве универсального средства мы пользуемся естественным языком. При этом мы можем осуществить выбор. Подобно тому как мы выбираем часы для фиксации времени, мы выбираем есте­ственный язык для фиксации любых изменений. Этот язык должен быть удобен, поэтому наш выбор естественного языка должен оказаться наи­более естественным, каковым является наш родной язык. Раньше не су­ществовало проблемы общения с компьютером. Сегодня она стала во главу угла. Поэтому наш выбор языка общения чрезвычайно ответстве­нен. Мы должны выбрать в качестве базового наиболее архаичный язык и предельно сократить его до того, что Микеланджело называл «убрать лишнее». Что в данном случае значит «убрать лишнее»? Это значит - ос­вободить от избыточности и восстановить релевантное, которое через изменения в веках постепенно утрачивалось. Сравнивая языки европей­ского типа, например, с языками древнего Китая, мы наглядно обнару­живаем знаковость позиционного изменения в предложении и позицион­ного срастания в словаре. Существо вопроса в том, что оно не требует перехода на древнекитайский язык, а только придания предложению и слову «китайской структуры». Примером такого «структурирования» может служить вполне русская фраза «Дровосек топором рубит лес и за­готавливает дрова», т. е. «X посредством У-а воздействует на Ъ и полу­чает \У». Дело в том, что в наших работах мы демонстрируем возмож­ность ограничиться фразой такого рода.

3. Как строится конечная семантическая сеть предлагаемого типа? Между двумя любыми вершинами сети имеются закономерные перехо­ды, определяемые количеством минимальных семантических смен, что позволяет по количеству шагов определять семантические расстояния. Формальное выражение цепочек не является условным, не приписывает­ся, а исчисляется на основе заданной аксиоматики. Но особенно важным является то, что в качестве первого контрольного задания для физиче­ской семантики принимается ее геометрическое векторное представле­ние. На основе этих заключений можно определить, что формальная сис­тема правильно интерпретируется и имеет модель. С другой стороны, ес­ли формальная система имеет модель, то она формально непротиворечи­ва (Френкель, Бар-Хиллел, 1966, 343). И далее - в качестве второго кон­трольного задания для физической семантики можно принять представ­ление ее средствами теории графов, т. е. тем, что здесь названо «квази­графом». Аксиоматика УСК это допускает, поскольку, согласно аксиоме аппликации, если X и У - элементы множества, то (ХУ) - элемент мно­

186

жества с операцией совмещения. Таким образом, в нашем случае дейст­вуют аксиомы транспозиции и аппликации с учетом рекурсивных опре­делений, что дает основание считать наше построение строгим ориенти­рованным графом. Соотнесение векторного исчисления и теории графов подтверждает ряд понятий непротиворечивости и полноты (Френкель, Бар-Хиллел, 1966, 346).

4. Роль абстрактной алгебры в построении семантических сетей отно­сится к одному из новых подходов. Мы впервые построили схему разви­тия абстрактной алгебры от Мальцева через Линденбаума к Лукасевичу (Мартынов, 2001, 69), что в значительной мере помогло разбиению стро­гой импликации на три последовательные фазы (кванты) и аналогичному разбиению отрицаний на фазы (кванты). Импликация и отрицание без ограничительной фазы приобрели немаловажные реалистические харак­теристики в нашей области.

3.2.1. УСК и теория множеств

Мы выделили в отдельную главу теорию множеств, понимая, что не­зависимо от современного и будущего состояния этой области науки ее влияние на судьбы математики будет чрезвычайно важным. Таким обра­зом, мы полагаем, что в настоящее время и возможно в ближайшем бу­дущем она будет оказывать влияние на постоянно возникающие попытки «глобализации» математики.

Судьбе было угодно сделать создателя теории множеств Кантора пер­вым, обнаружившим, но не признавшим этого, автором антиномии. По­добные открытия и сокрытия могли бы продолжаться длительное время, если бы не выступление Б. Рассела, который резко драматизировал си­туацию, превратив ее в огромную серию сомнений в области основ ма­тематики. Ее содержание широко известно, а смысл коротко можно све­сти к следующему.

Пусть М является множеством всех таких множеств, каждое из кото­рых не является своим собственным элементом. В таком случае М явля­ется своим элементом тогда и только тогда, когда М не является своим элементом.

Огромный вклад в решение проблемы внес Гильберт. Он предложил рассматривать данную теорию в виде формальной аксиоматической сис­темы, в которой будут выводимы те и только те утверждения, которые являются теоремами нашей теории. Тщательный анализ евклидовой гео­метрии, свободной от интуиции, привел к знаменитому «основанию гео­метрии». Однако, как известно, теорема Гёделя о неполноте арифметики вновь вызвала сомнения. Согласно этой теореме: «...если формальная система, содержащая арифметику, не противоречива, то утверждение о

187

ее непротиворечивости выразимо в этой системе, но не может быть дока­зано средствами формализации в ней самой». Таким образом, понятие антиномии (парадокса) вновь оказалось нестабильным, несмотря на ус­пехи в ряде областей математики.

Все это свидетельствует о том, что есть необходимость фундамен­тально пересмотреть выход за пределы самой математики. И здесь все началось с замечания Пеано в адрес одного из авторов так называемых семантических антиномий - антиномии Ришара. Пеано заявил: «Пример Ришара относится не к математике, а к лингвистике». По-видимому, это­му категорическому заявлению Пеано способствовала «квазисеман- тичность» данной антиномии. Во всяком случае Пеано обращается к вы­делению в основах математики формализованного языка взамен естест­венного, призывая к отказу от последнего при передаче информации о «логических основаниях» математики. В этом случае предполагался от­каз от интуитивных решений. К сожалению, Пеано оказался непоследо­вательным в своем заключении, поэтому не было сделано решающих вы­водов, содержащих, как можно было бы предположить, заключения, сде­ланного в наше время об особой близости математики и лингвистики. Всюду, где затрагивался этот вопрос, напоминалось о том, что более древняя, чем математика, лингвистика может рассматриваться как не­формализованная математика (Яковишин, 2000,18).

С другой стороны, ряд идей вложил в эту проблему один из наиболее выдающихся математиков нашего времени Дж. фон Нейман. Предвидя некоторые опасности, которые таятся в недрах математики, он, в частно­сти, писал: «Когда математическая дисциплина отходит достаточно да­леко от своего эмпирического источника, а тем более когда она принад­лежит ко второму или третьему поколению и лишь косвенно вдохновля­ется идеями, восходящими к “реальности”, над ней нависает весьма серьезная опасность. Она все более и более превращается в бесцельное упражнение по эстетике, в искусство ради искусства. Это не обязательно плохо, если вокруг данной дисциплины имеются другие родственные разделы математики, имеющие более тесные связи с эмпирическими нау­ками, или если данная дисциплина находится под влиянием людей с ис­ключительно хорошо развитым вкусом. Но существует серьезная опас­ность, состоящая в том, что математическая дисциплина начнет разви­ваться по линии наименьшего сопротивления, что поток вдали от источ­ника разделится на множество мелких рукавов, и что соответствующий раздел математики обратится в беспорядочное нагромождение деталей и всякого рода сложностей» (Данилов, 1981, 13).

Как уже говорилось, Пеано не смог последовательно осуществить на­правленность своей творческой мысли. В противовес ему великий поль­

188

ский математик С. Лесьневский сравнительно легко преодолел «трудно­сти» и построил непротиворечивую концепцию. Хотя языковые барьеры мешали длительное время оценить эти достижения, его ученикам уда­лось выйти на мировой уровень, опираясь на концепцию учителя.

В основе онтологии Лесьневского находится понятие есть. Концеп­туально оно обозначает существование только конкретных единичных вещей в пространстве и времени и тем самым позволяет избежать анти­номии. Пропозициональное исчисление относится к прототеке, которая совместно с онтологией формирует мереологию. Последняя определяет отношение части и целого, и фактически - всей концепции.

В своей работе «Основы общей теории множеств», вышедшей в 1916 г. на польском языке в Москве (очевидно, Первая мировая война не позво­лила ему издать ее в Польше), автор очень резко выступил против теории множеств Кантора. По-видимому, имеет смысл процитировать фрагмент этого исследования: «Я старался не писать свою работу так, чтобы она соответствовала всякого рода «свободе творчества» дедекиндствующих (имеется в виду немецкий математик Р. Дедекинд. - В . М.) творческих особ. А из этого следует моя глубокая озабоченность сохранить сжатую и совпадающую со здравым смыслом концепцию в противовес исследо­ваниям авторов теории множеств» (Ье8ше\У8к1, 1916, б).

Какой же видел Лесьневский свою творческую задачу? Вот основные положения его мереологии.

Аксиома I. Если предмет Р является частью предмета Р ь то Р] не яв­ляется частью предмета Р.

Аксиома II. Если предмет Р является частью предмета Рь а предмет Р! является частью предмета Р2, то предмет Р является частью предмета Р2.

Определение I. Ни один из предметов не является частью самого себя (на основании аксиомы I) (Ье8ше\У8к1, 1916, 9).

Различаются понятия ингредиента для определения самого предмета Р и каждой из частей предмета Р (Ье8те\У8к1, 1916, 9).

Отсюда - Определение И: Каждый предмет является собственным ин­гредиентом.

«Высказывание “множество предметов М” я использую для обозна­чения каждого такого предмета Р, который удовлетворяет следующим условиям: если I ингредиент предмета Р, то некоторый ингредиент пред­мета I является ингредиентом некоторого М, который является ингреди­ентом предмета Р» (Ье8ше\У8к1, 1916,11).

Аксиома III. Если предмет является М, т. е. такой предмет, который является классом предметов М (Ье8ше^8к1, 1916,12).

Эта аксиома рассматривается как устраняющая антиномию общей теории множеств. Также отпадает необходимость отличать предмет от

189

множества, содержащего только этот предмет. Под предметом понимает­ся «физический предмет».

Этот небольшой, но важный фрагмент работы Лесьневского пред­ставляется весьма характерным для его творчества, поражает четкостью, ясностью мышления и это на фоне длительного непонимания его после­дователями Кантора.

В известной книге Френкеля и Бар-Хиллела мы читаем: «Многие из важнейших их (Лесьневского и Хвистка) сочинений были написаны по- польски; стиль немецких статей Лесьневского представляет чрезвычай­ные сложности для читателя - некоторые из них написаны на особом, непонятном для непосвященных, символизме, с очень скупыми объясне­ниями на обычном языке...» (Френкель, Бар-Хиллел, 1966, 225). Сейчас нам ясно, что пояснения на обычном языке и являются самым опасным, о чем предупреждал Пеано.

«Дешифровка» представленного выше фрагмента легко реализуется. Трудности здесь ограничиваются термином «ингредиент», который помо­гает уйти от формулировки «ни один из предметов не является частью са­мого себя». Само положение в пространстве понятия «ингредиент» по от­ношению к предмету помогает дешифровать обоих. Оба термина должны соотноситься, но не быть тождественными друг другу. Поэтому выбирает­ся ингредиент как составная часть предмета, в то время как по определе­нию ни один из предметов не является частью самого себя. Максимальная обобщенность терминов позволяет видеть их только по отношению друг к другу, без их метафизического определения. «Ингредиент», который за­менил «часть целого» у Лесьневского, подтверждает необходимость раз­граничения реального представления и ирреального. Примером последне­го может служить абстрактная живопись (контуры, силуэты, очертания и др.), не связанная ни с одним из объектов, как в загадочных картинках. В то же время сложные физические цепочки имеют соответствия в инфор­мационных и тем самым получают реальное значение.

Концепция Лесьневского принципиально отличается от традицион­ной логики предикатов. Об этом писали и говорили многие, но, к сожале­нию, отсутствовало определение, чем именно. Сейчас уже ясно, что это отличие было отличием семантики языка от логики метаязыка в том смысле, в каком они разграничивались автором (Мартынов, 2001, 55). Это различие можно представить в виде схемы с учетом разграничения информации, коммуникации и номинации. Последние две, как известно, разграничивались как ситуационно связанные и ситуационно свободные. Первые определялись в пространстве и времени, вторые - вне простран­ства и времени. Первые опирались на материальную импликацию и от­рицание, вторые - на строгую импликацию и фазовость. Первые - на ло­

190

гистику теории множеств, вторые - на семантику мериологии. И нако­нец, первым был Кантор, вторым - Лесьневский.

Для большей концептуальной четкости представим эти отношения в виде табл. 3.10.

Таблица 3.10Инфор­мация

Комму­никация

Номи­нация

Симптом + - -Сигнал + + Ситуа­

цион­наясвязь

Во вре­мени и месте в прост­ранстве

Мате­риальная имплика­ция и от­рицание

Логикатеориимно­жеств

Кан­тор

Знак + + + Ситу­ацион­ная свобо-

1 да

Вне вре­мени и места в прост-

] ранстве

Строгая имплика­ция и фа- зовость

Семан­тикамерео-логии

Лесь­нев­ский

Лесьневский был убежден, что последовательный номинализм в ма­тематике должен прийти на смену старым разработкам в системе логи­стики. В его представлении реально существуют только конкретные ве­щи в пространстве и времени. Практика исследований в современной ма­тематике, изобилующая рядом антиномий, казалось бы, подсказывает направление дальнейших исследований. Лесьневский признал рациональ­ным введение частицы ]ез1; (= лат. е$1) для онтологии, обобщая тем са­мым даже уже столь обобщенные пространство и время. Тем самым он, по-видимому, не случайно поставил на первое место декартовское зи т «существую». Напоминаем, у Декарта со§Ио ег§о зит («мыслю, следова­тельно, существую»), т. е. зит на второй позиции. Интересно, что в древнеиндийской формуле за* - ск - апапёа (самосознание - мышление - воодушевление) (Шри Ауробиндо, 1972, 326) «существую» - на первой позиции.

Онтология у Лесьневского следует за прототетикой со следующим те- зисом: (рз ц) -> (Т (р) = Г (ч)).

В соответствии с этой закономерностью, если р и ц логически равно­ценны, то таковы и «Г(р)» и «Г(я)», и таким образом Г представляет одно­шаговую аргументацию в пользу Г (Вогко\У8к1, 1970, 96). Вслед за прото­тетикой в игру вступает онтология и далее мереология, рассматриваю­щая отношение части и целого.

Следует обратить особое внимание на тот факт, что на ее базе строит­ся геометрия. Таким образом, здесь существенным образом снимается

191

опасность неоправданных фантазий. В связи с этим вспомним цитирую­щуюся в первой части данного исследования максиму Витгенштейна: «Вполне можно пространственно изобразить какое-либо событие, проти­воречащее законам физики, событие же противоречащее законам гео­метрии - нельзя» (Витгенштейн, 1999, 49). Напомним также в связи с этой максимой наши комментарии, что значит «нельзя изобразить собы­тие, противоречащее законам геометрии?». Это значит: все события про­исходят в нашем трехмерном мире, и ничего другого мы вообразить не можем.

Великими революционерами в математике и лингвистике мы бы на­звали С. Лесьневского и Л. Теньера. Они действительно подобно Копер­нику изменили общую структуру наук, которые они представляли. Эта смена как всякая смена парадигм была болезненной, поэтому их обоих долгое время не воспринимали всерьез, и оба получили признание толь­ко после смерти и только в наше время. «Удивительно, что в свое время не удавалось даже опубликовать рукопись Теньера», - писал Р. Якобсон. Хотя Теньер умер своей смертью, а Лесьневский был убит оккупантами, поразительна близость их судеб. Оба они провели генеральное измене­ние ориентации наук, которыми занимались, и даже в аналогичном на­правлении, несмотря на то, что не только не знали друг о друге, но и не знали, что науки, которыми они были заняты, имели общую структуру, единство объекта и инструмента его описания. Однако в обоих случаях традиция, защищенная авторитетом Аристотеля и античной философии, во главу угла поставили логику, которая отстала от языка, на основе ко­торого была построена на тысячелетия. В той же мере она отстала от ма­тематики. Теньер выступил против того, чтобы априорная формальная логика, логика, не имеющая прямого отношения к лингвистике, служила основанием последней. И абсолютно таким же образом поступил Лесь­невский. Разумеется, в обоих случаях речь не идет не об отказе от логи­ки. Как мы стараемся показать в своей работе, речь идет о разграничении семантики языка и логики метаязыка, нужных и полезных науке.

Подводя итог главе, необходимо, по крайней мере, хотя бы опреде­лить роль концепции Лесьневского на фоне других концептуальных от­крытий. Это, прежде всего, касается лингвистики. Лингвистика тради­ционно входит в число гуманитарных наук. Это правильно и неправиль­но. Правильно, когда речь идет об анализе искусства и в первую очередь - литературы. Никто не может усомниться, что формальный анализ в ли­тературоведении относится к проблемам языкознания, т. е. к гуманитар­ной области. Что же касается языка семиотики (семиологии), то, учиты­вая к тому же формальную близость лингвистики и математики, мы должны отнести ее к числу так называемых точных наук.

192

Таблица 3.11математи"" лингвистика

геология (астрономия)физика

химия генетика биология

Неизбежность различного рода стыковок разных областей науки и разного рода открытий именно «на стыках» вызывает необходимость бо­лее гибкого подхода в этой области.

Интеграция наук всегда сопутствовала смене научных парадигм. В настоящее время, как представляется, мы близки к возникновению новой научной парадигмы, поэтому кажется целесообразным построить (в ка- кой-то мере) новую схему основных наук. Искусство - общая область, поэтому в табл. 3.11 не входит.

3.2.2. УСК и основы информатикиНеобходимость создания семантической теории информатики ощуща­

ется уже давно, однако общая теория, способная эксплицировать семан­тическую систему любого естественного или искусственного языка в ее связях с системой элементарных символов данного языка, еще не соз­дана. Программу создания такого рода теории можно увидеть в полных глубокого смысла словах А. Н. Колмогорова: «Быть может, для теорети­ческой науки одно из самых интересных исследований (в котором могут естественно сочетаться идеи кибернетики, новый математический аппа­рат и современная логика) есть исследование процесса образования слов как второй сигнальной системы... До настоящего, формально-логическо­го, мышления мысли возникали не формализованные в понятия, а как комбинирование слов, которые ведут за собой другие слова, как попытки непосредственно зафиксировать проходящий перед нашим сознанием поток образов и т. д. Проследить этот механизм выкристаллизования слов как сигналов, несущих в себе комплекс образов, и создание на этой базе ранней логики - крайне благодарная область исследования инфор­матики» (Колмогоров, 1963, 8).

Задача, поставленная Колмогоровым, фактически является основной, ключевой задачей информатики. Современное мышление человека уже не пользуется или почти не пользуется средствами, способными лишь «зафиксировать проходящий перед нашим сознанием поток образов» (ис­ключая вычурные литературные эксперименты и патологические случаи). Поэтому обобщенные структуры нашего языка и цепочки УСК должны

193

соответствовать некоторым моделям действительности. Ниже мы постара­емся показать, как выделенные нами диагностирующие смысл цепочки УСК соотносятся с праксеологическими и кибернетическими моделями.

Для демонстрации некоторого гомоморфизма диагностирующих смысл семиологических цепочек и праксеолого-кибернетических моделей необхо­димо представить воздействующее (активное) кибернетическое устройство с более четкой дифференциацией его механизмов. Так, предлагается раз­личать эффекторы физические и информационные, поскольку различается физическое и информационное воздействие. Соответственно предлагается различать физические и информационные рецепторы, поскольку разли­чаются физическое и информационное снабжение.

Вводится дополнительно механизм, который предлагается называть «ресурсы». При этом предлагается также различать ресурсы физические и информационные. Последние могут быть интерпретированы как объем памяти.

В целом воздействующее активное кибернетическое устройство может быть представлено в виде следующей схемы с тремя зонами механизмов, где П - программа, К - корпус устройства, ФР - физические ресурсы, ИР - информационные ресурсы, ЭФ - эффектор физический, РФ - рецептор фи­зический, ЭИ - эффектор информационный, РИ - рецептор информацион­ный, I, II, III - зоны механизмов:

АКТИВНОЕ , , , , ПАССИВНОЕ

194

УСКАктивное уст­

ройство

(X) УЪ (X) УХ

XV

1 2

V 1

XV |

1 X

V |

У

У

XV

X

Пассивное уст­ройство

Объект воздействия (пассивное устройство) может быть представлен в виде кибернетического устройства с учетом того, что любой объект рассматривается как отчужденный механизм.

Степень воздействия одного кибернетического устройства на другое при этом будет демонстрироваться глубиной проникновения в зоны ме­ханизмов. Цепочки УСК с временным признаком в центральной позиции будут поставлены в соответствие с блок-схемами потенциального и ки­нетического воздействия кибернетических устройств.

Цепочки УСК с постоянным признаком в центральной позиции, на­ходящиеся в отношении корреляции с первыми, рассматриваются как трансформы номинативных единиц с аналогичным смыслом.

«X палкой воздействует на У-а» («X бьет У-а»), что соответствует следующей блок-схеме:

ЭФи з

П0

0 ^ □

1 □ □□ □□ о □ о

□оIII

1 ~ I ~'~1.

195

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и физические ресурсы на эффектор физический и воздейст­вие его на рецептор физический пассивного устройства (прогрессивная доминация). Степень воздействия ограничивается первой зоной: воздей­ствие не является преобразующим.

«X водой обливается» («X моется»), что соответствует следующей блок-схеме:

П

□

□ е р □

□ □

□ □

□□ □

□..|~Д-1-Ч с-Ч-Д-ч -я

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и физические ресурсы на эффектор физический и воз­действие его на собственный рецептор физический (регрессивная доми­нация). Степень воздействия ограничивается первой зоной; воздействие не является преобразующим.

«X информацией воздействует на У-а» («X приказывает У-у»), что со­ответствует следующей блок-схеме:

□П К

□ □

□ □

эи —И ри

□□ □

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы че­рез корпус и информационные ресурсы на эффектор информационный и воздействие его на рецептор информационный пассивного устройства (про­грессивная доминация). Степень воздействия ограничивается первой зо­ной: воздействие не является преобразующим.

«X информацией действует» («X мыслит, размышляет»), что соответ­ствует следующей блок-схеме:

□ □ □

□ □

□□ □

□1,1 I '■ I ■ 11 ■ I " I ш I

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и информационные ресурсы на эффектор информационный и воздействие его на собственный рецептор информационный (регрес­сивная доминация). Степень воздействия ограничивается первой зоной: воздействие не является преобразующим.

«X снабжает У-а номером гостиницы» («X поселяет У-а в номере гос­тиницы»), что соответствует следующей блок-схеме:

[ ф р |----- ^ ^-►|ф р |

□ □П К

□ □ □

□ □

□ □

□III

1.1.. 1.;1-г 111

197

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и физические ресурсы на эффектор физический и воздействие его через рецептор физический пассивного устройства на физические ре­сурсы последнего (прогрессивная доминация). Степень воздействия огра­ничивается второй зоной: воздействие является преобразующим. Оно меняет физические ресурсы пассивного устройства.

«X обретает номер гостиницы» («X прибывает в номер гостиницы»), что соответствует следующей блок-схеме:

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и физические ресурсы на эффектор физический и воздействие его через собственный рецептор физический на свои физические ресурсы (регрессивная доминация). Степень воздействия ограничивается второй зоной: воздействие является преобразующим. Оно меняет физические ресурсы активного устройства.

«X снабжает У-а информацией» («X сообщает У-у о 2»), что соответ­ствует следующей блок-схеме:

III II II III

198

□ □

□ □

□ □п к □ □

III

Чр ___и р |— I I—►Гир]

□ □Д-*-Ч I' -Ч -Д--1—Ц

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы че­рез корпус и информационные ресурсы на эффектор информационный и воздействие его через рецептор информационный пассивного устройства на информационные ресурсы последнего (прогрессивная доминация). Степень воздействия ограничивается второй зоной: воздействие является преобра­зующим. Оно меняет информационные ресурсы пассивного устройства.

«X обретает информацию» («X узнает о 2»), что соответствует сле­дующей блок-схеме:

□П К

ИР

□ □□ □

□□

□□ □

□На схеме видны путь импульса активного устройства от программы

через корпус и информационные ресурсы на эффектор информационный и воздействие его через собственный рецептор информационный на свои информационные ресурсы (регрессивная доминация). Степень воздействия

199

ограничивается второй зоной: воздействие является преобразующим. Оно меняет информационные ресурсы активного устройства.

«X делает У влажным» («X увлажняет У-а»), что соответствует сле­дующей блок-схеме:

П

□

ЭФ РФ

I—* |ф р |

□ □ т

□ □

□

□ □

ч и п

III II 1 I----- Г II III

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и физические ресурсы на эффектор физический и воздейст­вие его через рецептор физический и физические ресурсы пассивного устройства на корпус последнего (прогрессивная доминация). Степень воздействия достигает третьей зоны: воздействие является преобразу­ющим. Оно меняет корпус (постоянные признаки корпуса) пассивного устройства.

«X становится сырым» («X сыреет»), что соответствует следующей блок- схеме:

&

ф р Ь

п

□ □

□ □

□□ □

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и физические ресурсы на эффектор физический и воздействие его через собственные рецептор физический и физические ресурсы на кор­пус (регрессивная доминация). Степень воздействия достигает третьей зоны: воздействие является преобразующим. Оно меняет корпус (посто­янные признаки корпуса) активного устройства.

«X делает У-а разочарованным» («X разочаровывает У-а»), что соот­ветствует следующей блок-схеме:

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и информационные ресурсы на эффектор информационный и воздействие его через рецептор информационный, информационные ре­сурсы и корпус пассивного устройства на программу последнего (прогрес­сивная доминация). Степень воздействия достигает третьей зоны. Воз­действие является преобразующим. Оно меняет программу (постоянные признаки программы) пассивного устройства.

«X становится разочарованным» («X разочаровывается»), что соот­ветствует следующей блок-схеме:

На схеме видны путь импульса активного устройства от программы через корпус и информационные ресурсы на эффектор информационный и воздействие его через собственные рецептор информационный, инфор­мационные ресурсы и корпус на программу (регрессивная доминация). Степень воздействия достигает третьей зоны: воздействие является пре­образующим. Оно меняет программу (постоянные признаки программы) активного устройства.

III II II III

□ □

□ □

о □

«X побуждает У-а сжимать 2», что соответствует следующей блок- схеме:

□ □I 11 I ' ! I ' ! “ I I

На схеме видны путь импульса активного устройства от программ! через корпус и информационные ресурсы на эффектор информационны] и воздействие его через рецептор информационный, информационны ресурсы и корпус пассивного устройства на программу последнего (про грессивная доминация) с последующим возбуждением импульса пассив ного устройства, проходящего также путь от программы через корпус : физические ресурсы к эффектору физическому, направляемому на некс торый объект (пунктирная линия на блок-схеме). Степень воздействи здесь также достигает третьей зоны. Оно меняет программу (временны признаки программы) пассивного устройства.

202

«X начинает сжимать У», что соответствует следующей блок-схеме:

□□ □

□■ ш I л I ■ 11 ■ I и I "■ I

На схеме видны путь импульса (I) активного устройства от програм­мы через корпус и информационные ресурсы на эффектор информацион­ный и воздействие его через собственный рецептор информационный, ин­формационные ресурсы и корпус активного устройства на программу по­следнего (регрессивная доминация) с последующим возбуждением нового импульса (2) активного устройства, проходящего также путь от програм­мы через корпус и физические ресурсы к эффектору физическому, направ­ляемому на некоторый объект (пунктирная линия на блок-схеме). Степень воздействия здесь также достигает третьей зоны. Оно меняет программу (временные признаки программы) активного устройства.

«X поощряет У подымать 2», что соответствует блок-схеме.На схеме видны путь потенциального импульса активного устройства

от программы через корпус и информационные ресурсы на эффектор ин­формационный, а далее - потенциальное его воздействие через рецептор информационный, информационные ресурсы и корпус пассивного устрой­ства на программу последнего (прогрессивная доминация) с последую­щим возбуждением импульса пассивного устройства, проходящего также потенциально путь от программы через корпус и физические ресурсы к эффектору физическому, направляемому на некоторый объект (путь по­тенциального импульса обозначен на блок-схеме пунктирной линией). Степень воздействия здесь не достигает первой зоны: воздействие не явля­ется преобразующим.

203

III

«X стремится двигать У», что соответствует следующей блок-схеме:

□□ □

□I 111 I 11 I 1 11 1 I Д -1

На схеме видны путь потенциального импульса (1) активного устройст­ва от программы через корпус и информационные ресурсы на эффектор информационный, а далее - потенциальное его воздействие через собст­венный рецептор информационный, информационные ресурсы и корпус ак­тивного устройства на программу последнего (регрессивная доминация) с последующим возбуждением нового импульса (2) активного устройства, проходящего также путь от программы через корпус и физические ре-

204

сурсы к эффектору физическому, направляемому на некоторый объект (путь потенциального импульса обозначен на блок-схеме пунктирной линией). Степень воздействия не достигает здесь первой зоны: воздейст­вие не является преобразующим.

3.2.3. УСК и инженерия знанийВ работе «Семиологические основы информатики» (1974) было отме­

чено, что «основной трудностью, стоящей на пути к установлению изо­морфизма предметных областей, является различие в их описании...» (Мартынов, 1974, 184).

Сошлемся на пример эвристически эффективной научной аналогии, приписанной Винеру, и укажем на возможность автоматического уста­новления этой аналогии средствами УСК. Обратим внимание на тот факт, что абсолютная величина насекомых имеет жесткие пределы, и это неожиданным образом объясняется структурой их органов дыхания, точ­нее, отсутствием последних.

Коттедж и небоскреб имеют разные системы вентиляции, вернее у коттеджа она вовсе отсутствует. Для него достаточно естественного про­никновения воздуха через оконные рамы и дымоход. Что касается внут­ренних помещений небоскреба, то их нормальные условия нельзя обес­печить без специальных вентиляционных систем.

На том же принципе основано различие между насекомым и млеко­питающим. Дыхание насекомых диффузно. Специального органа, нагне­тающего воздух в организм, у них нет. Но для их размеров и относитель­но простой структуры организма способ «дыхания» оказывается удовле­творяющим. Млекопитающие обладают легкими, и это обеспечивает жизнедеятельность их большого и сложного организма.

Легко показать, что оба процесса могут быть приведены к единому описанию, хотя в первом упоминаются «вентиляционные системы», «оконные рамы», «дымоход» и т. д., а во втором - «диффузное дыхание», «организм», «легкие» и др. Это кардинальное различие в описанных процессах полностью лишает нас понимания их единства и является ос­новной причиной непомерности использования различий в лексике, что способствует многозначности внутреннего единства, непозволительной для научно-технической тематики.

В итоге соответствие в системе реалий столь плотно прикрыто несо­ответствием в терминах, что обнаружить аналогии оказывается весьма трудным делом. В этих условиях пульверизатор и форсунка оказываются в разных областях технического знания, а рояль и облако, хотя и в шу­точном виде, определяются как предмет сходства (вероятно по сложной конфигурации и цвету).

205

Соответственно в нашем случае сходство может быть представлено схематически и параллельно на УСК, имея в виду, что в 1974 г. возникла только первая его версия, а сегодня мы пользуемся шестой.

При описании предметной области, которую условно можно было бы назвать «жилище», мы выбираем термин «вентиляция». При описании пред­метной области «организм» мы выбираем термин «дыхание», хотя в об­щем виде «вентиляция» и «дыхание» сводимо к снабжению воздухом не­которой относительно изолированной системы при помощи специальных средств.

Несопоставимость этих терминов возникает, однако, не потому, что «дыхание» и «вентиляция» не могут получить общего определения. Та­кого рода определение мы только что привели. Кроме того, если мы ни­когда не пользуемся или очень редко пользуемся термином «дыхание» для неживых объектов, то для описания ситуации в организме мы неред­ко используем термин «вентиляция». Их несопоставимость объясняется несоответствием терминологических систем этих двух предметных обла­стей. Так, дыхание насекомых названо диффузным дыханием, что, во- первых, не имеет уже терминологического соответствия в сфере вентиля­ции, во-вторых, строго говоря, диффузное дыхание не является дыхани­ем, поскольку оно представляет собой непроизвольное перемещение воз­духа в организме. Оно имеет свои пути, но не имеет своих средств. И чем больше мы будем расширять описание двух предметных областей, тем больше обнаружим несоответствий в терминосистеме.

Попытаемся показать, как все это выглядело бы, если бы обе предмет­ные области были описаны при помощи УСК.

Таблица 3.12Мертвый Организм Живой

Уничтожает СоздаетПростой Сложный

Разъединяет Соединяет

Закономерности внутри этой схемы трудно обнаружить, однако сле­дующие формулировки должны внести некоторую ясность.

Так, мертвый организм предполагает его уничтожаемость, живой - его создаваемость. Простой организм предполагает его разъединяемость, сложный - соединяемость. В нашем примере речь идет о двух типах ор­ганизмов. В соответствии с кибернетикой Винера это машина (мертвое и простое) и животное (живое и сложное). Результат уничтожения - мерт­вый, создания - живой; разъединения - простой, соединения - сложный. Представим эти два состояния с помощью УСК: характеристики в квад­ратных скобках отражают следующие соответствия (табл. 3.13):

206

Таблица 3.13

МертвыйГ(2У)\У1

Уничтожает

Организм ЖивойК2У0У]

Создает

Простой СложныйГ(2У)У1 [(2\У)\у]

Разъединяет Соединяет1Уа (2У)У Ша Г(2\У)\У1

Мертвый - живой, простой - сложный представляют собой вре­менное вложение (вложение в виде имен), соответствующее глагольному представлению (представление в виде глагола) в соответствии со спи­ском физических цепочек (действием: уничтожает - создает, соединяет - разъединяет). Согласно аксиоме транспозиции (2У)\У > (2\\^)У & (7 Ж )^ > 2(УУ), но обратное неверно, из чего следует: необходимость и достаточность правой части схемы (животное включает в себя машину, но обратное неверно (принцип бионики)).

Для существования «живого» необходимо «дыхание». Последнее пред­ставляется в УСК как подвижный обмен со средой. Этот обмен может осуществиться спонтанно (лат. 8роп1апеи8 - произвольный, возникающий вследствие внутренних причин) либо под действием особого органа (лег­ких). В первом случае речь идет о «дуновении» (к сожалению, более точного определения в русском языке мы не обнаружили). Во втором - о собственном «дыхании». Эти слова естественным образом подключа­ются к «начинает (создавать) - зарождается» ((2\\^)У ’ - 7,(^1 У ’)).

Следующая пара аналогично включает в себя слова «вентиляция - про­ветривание» ((2 \\0У ” - 2(\У У”)) с установлением зависимости от «спо­собствует созданию сохраняется». Во-первых, оба элемента тесно свя­заны между собой (если первое не «способствует», то второе не «сохра­няется»), во-вторых, действия «вентиляция - проветривание» направле­ны прямым образом на сохранение объекта.

Все сказанное может быть представлено в виде следующего фрагмен­та списка сложных физических цепочек (схема 3.6).

Схема 3.61а(2\У)У 1Ъ2(\УУ)создает имеется(Ш ) У’ .......................... 2(\УУ;)начинает (создавать) зарождается(2\У)У” 2(\УУ”)способствует (созданию) сохраняется

дыхание - дуновение вентиляция - проветривание

207

Такой подход позволяет заменить хаотически представленное прак­тически бесконечное число слов строго организованной мини-,системой языка.

Опубликованный каталог современных наук вмещает более полутора тысяч названий, и количество последних продолжает расти. Вместе с ними растет количество ученых и особенно вспомогательных единиц в науке. Но необходима ли армия научных работников и их помощников в условиях постоянно продолжающейся специализации наук? Пессимизм превращается в оптимизм, когда заговаривают о так называемых «науках на перекрестках», т. е. науках, находящихся на стыках разных наук, ко­гда подчеркивается, что именно здесь следует ожидать самых больших научных открытий.

Однако вряд ли сосуществование «частников» в науке и, более того, их несомненное количественное превосходство перед «учеными на пере­крестке» следует приветствовать. Ученые должны знать то, что они должны знать, работая в определенных областях, иначе они никогда не объединятся. Всякое открытие в науке есть изобретение, а всякое изо­бретение не может существовать без науки. Замечательный науковед Д. Пойа подчеркивал, что наука сводится к задачам на нахождение и за­дачам на доказательство (Пойа, 1970,145). Мы бы добавили: любые задачи являются изобретательскими, и в любой из них есть доля научности.

Нет сомнений, что современное человечество - на пороге новых ве­ликих открытий, а эти новации требуют объединения в науке, которое несводимо к соединению, но с очевидностью предполагает обмен зна­ниями. Необходимо лишь увидеть и правильно оценить знания там, где они действительно нужны. А для этого ученые должны найти общий язык не в самом общем виде, а во всей глубине этого понятия. Уже сей­час становится ясно, что необходима взаимная общепонятность таких наук, как математика, лингвистика и генетика, и что для них нужно соз­дать общее языковое поле. Именно оно требует выявить то общее, что объединяет три эти науки, что позволило бы объединить их в языковом отношении. Нам уже приходилось говорить и писать о той реальной бли­зости математики и лингвистики, которые уже сейчас близки по опреде­лению и к которым на той же основе приближается бурно развивающая­ся генетика. Современная биология - это генетика, бионика и обслужи­вающая их инженерия знаний. Это колоссальный комплекс научных и технических знаний, необходимость которых становится час от часу убе­дительнее, это прямой путь к изучению человека, т. е. фактически само- изучению в плане ближайших перспектив человечества. Мы уже давно говорим - «наука о человеке». Сегодня постепенно проясняется необхо­димость и реальность этой задачи. Мы хотим знать все о себе. Ведь до

208

сих пор преобладала знаменитая максима Сократа: «Я знаю то, что ниче­го не знаю», а сейчас мы спрашиваем: «Кто он, человек будущего?» Пока же одна из составляющих триаду генетика - бионика - инженерия зна­ний говорит о том, что она «копирует функции типовых систем, которые являются их аналогами». Копии никогда не составляли основы науки. Сходства всегда или почти всегда заключали в себе великую надежду на открытия, тем более когда к ним присоединилась сегодня инженерия знаний.

К сожалению, бионика понималась до сих пор как практическое при­ложение к биологии. Точнее, в ней рассматривались необходимые, но весьма частные случаи инженерного подражания природе (например, крепления на краях крыльев у стрекоз как образец для аналогичных кре­плений на крыльях самолетов). Эти очень частные знания в нашем слу­чае объединялись в сходные структуры (ср. летающую машину Леонардо да Винчи и фотоснимок летучей мыши).

В последнее время становится ясным, что прямолинейное сопостав­ление поведения живой природы и человека чревато грубыми ошибками и прямыми недоразумениями. Эффективными такие сопоставления мо­гут стать, если только человек и животное будут рассматриваться в плане строгой ретроспективности с учетом их разноместного положения на ленте машины Поста - Тьюринга, т. е. в разных точках их единого физи­ческого и информационного развития в пространстве и времени (Ельм- слев, 1960,15).

Напоминаем, что Бодуэн де Куртене еще в конце XIX в. строго при­держивался ретроспекции при переходе от известного к неизвестному. В математике появилось свое «ретро», которое получило название рекур­сии. При этом рекурсивная функция определяется как точное описание совокупности числовых функций, значения которых можно вычислить посредством некоторого алгоритма. Лингвистическое исследование под­чиняется той же формулировке. Числовая функция заменяется семанти­ческой, не составляя тем самым каких-либо особых трудностей у иссле­дователя. Живым аналогом такого рода исследования представляется по­слойное и параллельное сопоставление археологических культур и язы­ковых данных, получившее большое развитие в науке.

К сожалению, известные методики одной науки оставались неизвест­ными другой, что приводило и приводит к курьезам, подобным истории о том, как некий мальчик доказал, что органы слуха у пауков расположе­ны в ногах.

«Положив пойманного паука на стол, он крикнул: «Бегом!» Паук по­бежал. Мальчик еще раз повторил свой приказ. Паук снова побежал. За­тем юный экспериментатор оторвал пауку ноги и, снова положив его на

209

стол, скомандовал: «Бегом!» Но на сей раз паук остался неподвижен. «Вот видите, - заявил торжествующий мальчик, - стоило пауку оторвать ноги, и он сразу оглох» (Де Боно, 1976, 31). Истоки этого анекдота нам неизвестны. Он приводится исследователем путей великих открытий Эд~ вар до де Боно. Нечто отдаленно напоминающее сказанное мы находим в книге другого, более известного ученого и автора ряда открытий Реми Шовена «Поведение животных». Мы обратились к этой книге по ряду причин, непосредственно связанных с нашей тематикой. Поведение жи­вотных, как и поведение людей, характеризуется теми же двумя показа­телями (физическим и информационным), которые гармонично развива­лись. Последняя часть книги, в которой подводятся итоги, посвящается основным типам поведения разных животных на фоне аналогичных про­явлений человека. Особый интерес в таких случаях вызывают «высшие животные», максимально близкие к человеку, их рефлексы и обучение. Много загадочного обнаруживается в этой области. Мы обратимся толь­ко к примеру, одному из самых загадочных: возвращению «домой». И рыбы и птицы с поразительной точностью преодолевают пространство. Существует много версий, объясняющих эту загадку. Автор неохотно со­глашается с ними. Поскольку общесистемный подход в этих случаях должным образом не используется, вероятность правильного решения невелика. Рассмотрим это положение на примере с птицами, конкретно - с голубями, возвращение которых домой изучено лучше всего (Шенфилд,1977, 373-3 76).

Описание возможных аргументов в пользу того или иного поведения делится автором на ряд причин, которые при этом не согласуются одна с другой. Начинается с влияния местности, которое заключается выводом: «В каждой местности голуби отличаются определенными особенностями поведения». Далее влияние расстояния, с выводом: «При возвращении с относительно небольшого расстояния (80 км) результаты оказываются гораздо хуже». Далее: «Оказалось, что в общих чертах число возвраще­ний зависит от температуры, попытки с помощью половых гормонов и кастрации воздействовать на чувство дома не дали пока никаких резуль­татов»; «воздействие предыдущего опыта было доказано многими авто- рами... но неизвестно точно, чему именно животные учатся... возвраще­ние домой не исключено даже в густой туман». Имеет ли реальное зна­чение для возвращения в голубятню исходная ориентация? На этот чрез­вычайно важный вопрос отвечают отрицательно: «...Они возвращаются ночью так же хорошо, как и днем. Это убедительно доказывает, что го­луби ориентируются не только (?) по солнцу» (подчеркнуто мной. - В. М.). И наконец мы, к сожалению, должны здесь привести значительные от­рывки из текста, ибо это «наконец» представляет особую важность. «Во

210

\

время своих долгих перелетов птицы вероятно (?!) используют для ори­ентации не только небесные светила, но и заметные неровности земной поверхности. У них, по-видимому (?!), могут складываться настоящие «традиции», которые передаются из поколения в поколение, от старших к младшим, участвующих в перелетах вместе со взрослыми. Например, стаи многих перелетных птиц поворачивают над тем местом, где ранее был изгиб берега Зюдер-Зее, хотя сейчас этот место осушено и прежней береговой линии не существует».

Думается, что эти примеры не нуждаются в комментариях, а некото­рые из них напоминают приведенный выше пример с пауком, и все же... последнее сообщение абсолютно недвузначно свидетельствует о том, что у голубей действительно существует передающаяся из поколения в по­коление информация о деталях старого берегового очертания, которые долгое время не умели воспроизводить великие картографы. Иными сло­вами, речь с очевидностью идет о сохранении памяти одних животных и соответственно утраты ее у других, более близких по биоорганизации к человеку. Приведем известный пример. Новорожденная выдра, попадая в незнакомое природное окружение, решительно прыгает в реку и выплы­вает с рыбой в зубах. В тех же условиях новорожденный шимпанзе абсо­лютно не знает, что ему предпринять, охватывает руками дерево и пла­чет. Легко понять, что чем ближе животное к человеку (имея в виду био­логическую лестницу), тем меньше сохранилась у него родовая память и развилась обучаемость. Из этого известного примера следуют неисчис­лимые последствия. Например, вероятная невозможность сохранения в полном составе того и другого. У человека в этом смысле не просто по­вторяется эта закономерность (высокая обучаемость и практически нуле­вая (?) родовая память). У человека на протяжении его жизни к старости начинается угасание памяти о запомненном на протяжении жизни. Этот факт общеизвестен, и люди пытаются бороться с этим явлением. Но из­вестно, что и другие творческие представители человечества забывают то, что определяется как декларативное хранение информации, и за счет этого расширяют зону процессуального хранения информации. Запоми­нание декларативной информации связано с трудностью запоминания се­мантически изолированных слов, пересечение которых образует безгра­нично большое количество сетей. В то же время процессуальная память содержит слова, уже представленные в виде семантических сетей. Уче­ные на протяжении жизни накапливают такого рода сети, вытесняя в то же время изолированные слова (главным образом имена и названия) (Хо­рошевский, 1990,104-106).

Из этого следует чрезвычайно важный вывод о том, что человеку не­обходимо строить и использовать текст, достаточный для возможностей

211

памяти человека и безграничной памяти компьютера. Расширяя возмож­ности УСК, мы практически решаем эту чрезвычайно важную задачу.

Продолжая рассмотрение проблематики, связующей УСК с инжене­рией знания, вернемся на время к проблеме человек и высшие животные. Напомним, что знаменитая книга Винера «Кибернетика» имеет подзаго­ловок «Управление и связь в животном и машине». После работы Винера мы привыкли к тесной связи этих двух последних. И здесь обнаружива­ется основной аспект проблемы - бионический, позволяющий заменить не только физическую, но и информационную сторону робототехники. Учитывая, что в настоящее время роботы еще не стали в полном смысле интеллектуальными, и памятуя о том, что УСК - это информационная сторона интеллектуальной робототехники, необходимо в качестве одной из самых главных задач включить в проблематику пока еще скрытые возможности бионики и в первую очередь еще далеко не изученные ас­пекты дельфинологии. Прямое копирование природы в этом случае ка­жется полностью оправданным. Фотография, изображающая дельфинов, плавающих с огромной скоростью, ибо кожа их устраняет турбулент­ность - «свойство, которое используется в покрытиях корпусов подвод­ных лодок, созданных по образцу кожи дельфина. Разумеется, это очень важное приложение бионики дельфина, но ведь это только поверхност­ные знания» (Ельмслев, 1960, 77). Дельфин - весь загадка, и прежде все­го как морское животное с чрезвычайно развитым интеллектом, особен­ности которого далеко не раскрыты. В то же время именно эта сторона дельфинов представляет огромный интерес. И. М. Крейн, одна из самых активных исследователей дельфина, в частности, напоминает, что основ­ную роль при исследовании способа коммуникации у них играли сви­стовые сигналы. Что касается эхолокационных, то их считали средством ориентации. При этом автор работы предположила, что именно послед­ние являются носителями смысловой информации. Отсюда индивидуа­лизированный свист, который может выполнять функции позывного сиг­нала. Свист в этом случае не зависит от ситуации.

Был замечен новорожденный дельфиненок, обладающий определен­ным свистом, помогающим матери быстро находить его в стаде (Крейн,1978, 8). Свист изменялся, когда в бассейн входил ныряльщик, появлялся новый дельфин, одного из обитателей бассейна перевозили в другой бас­сейн, пускали в бассейн мертвого дельфиненка (Крейн, 1978, 8). Хотя свисты незначительно изменялись, основной контур оставался неизмен­ным. В процессе предварительного обучения, когда оба дельфина видели один и тот же источник света, первый издавал различные звуки, а второй в дальнейшем использовал эту информацию. Не было ни одного случая, когда эхолокационный сигнал подавался бы без предварительного сви­

212

стового, хотя обратное имело место, что представляет особый интерес (Крейн,1978, 9).

Нам пришлось быть оппонентом у Л. С. Красновой, которая защища­ла в Московском государственном университете диссертацию «Принци­пы изучения коммуникативных систем (на материале коммуникативной системы дельфинов)» (Краснова, 1971). Автореферат публиковался для служебного пользования. Работа была выполнена на кафедре структур­ной и прикладной лингвистики МГУ и защищена в 1980 г. В ней следует выделить два положения: 1) предложенный в работе объективный метод разбиения коммуникативных сигналов дельфинов на отдельные комму­никативные единицы, основанный на статистическом анализе их акусти­ческих параметров, может быть применен при дальнейшем исследовании коммуникативной системы этих животных; 2) выявленные в работе спо­собы кодирования информации, используемые дельфинами в свистовых сигналах, могут быть применимы при создании систем команд для управ­ления их поведением.

Особо следует отметить, что сопоставление частотного контура сиг­налов различных видов показало, что часть из них является комбинацией из других, более простых контуров. Часть этих элементов выделяется дельфином резким увеличением их амплитуды, часть встречается в виде отдельных самостоятельных сигналов. Дельфины применяют метод по­следовательного комбинирования, используя простые элементы для со­ставления более сложных свистовых сигналов.

Естественно предположить, что однообразная обстановка в условиях бассейна или вольера, не требующая от дельфина присущих ему дейст­вий (загон рыбы, коллективная охота и т. д.), налагает отпечаток на его коммуникативную активность. Очевидно, что для изучения «словаря» дельфинов наиболее целесообразно вести записи их сигналов в естест­венных условиях, причем в ситуациях, когда дельфин вынужден исполь­зовать коммуникации для передачи некоторого конкретного сообщения.

Особый интерес к дельфинам определяется, конечно, неутомимым поиском ближайших родственников человека и, прежде всего, в резуль­тате прямо наблюдаемой у них приязни к человеку: защиты человека, игры с ним, общения, в результате чего дельфин легко, с одного предъ­явления выполняет приказ человека. Вместе с тем, насколько нам из­вестно, люди не пытаются определить степень самосознания дельфина. И это поистине удивительно. Ведь человек, несомненно, обладает самосоз­нанием или, точнее, приобретает самосознание, когда в детстве (это не относится ко всем детям) перестает называть себя в третьем лице (типа: Ваня хочет пить), когда на протяжении всей жизни решает свои повсе­

213

дневные дела путем внутренней речи с обращением к самому себе (типа: Сначала мне нужно зайти к брату). В состоянии опьянения человек мо­жет, как известно, лишиться самосознания (именно самосознания, а не сознания). Феномен пограничья сознания и самосознания описывается в литературе, в том числе художественной. Так, герой романа Чарльза Диккенса «Дэвид Коперфилд», описывая пирушку молодежи, сообщает, как молодые люди спускаются по лестнице, как в его представлении один из них упал и скатился до самого конца лестницы, после чего «об­наружилось, что это был я». И наконец, именно наличие самосознания у человека (впрочем, как и все остальные его свойства) отражено в языке. Поэтому только человек использует так называемые грамматические времена (обычно три: прошедшее, настоящее и будущее) и утрачивает их при потере памяти. Существует мнение, что некоторые высокоразвитые животные обладают памятью в человеческом смысле этого слова. Одна­ко по этой проблеме возникло слишком много противоречивых мнений. Поэтому если под памятью понимается ассоциативная память, то в отли­чие от адресной она является привилегией человека. Возможно, что это различие является лишь условным, повторяющим разграничение двух типов хранения памяти (декларативного и процессуального), о чем у нас уже шла речь. Тем более, что мы не будем здесь касаться проблемы ло­кализации памяти.

Все это вновь возвращает нас к лингвистическому преломлению по­нятия памяти. И здесь мы утверждаем нечто о памяти на основе реаль­ных показателей. Лингвистическое понимание проблемы памяти касает­ся границы, которая проходит между сигналом и знаком. И в связи с тем, что та же граница проходит между поведением животного и человека, ее фиксация и в проблеме памяти оказывается достаточно надежной. В этом случае память у животных оказывается ситуационно связанной, в то время как память у человека ситуационно свободна. Это можно предста­вить в виде табл. 3.14.

Столь разнообразные применения таблицы демонстрирует ее универ­сальность, как и универсальность показателей языка в целом.

Далее нам необходимо использовать схемы для общего соотнесения с проблемой инженерии знаний.

Таблица 3.14Информативность Коммуникативность Номинативность

Симптом + - - Декларатив­ная памятьСигнал + + -

Знак + + + Процессуаль­ная память

214

Разумеется, мы уже далеко отошли от старой бионики, ровесницы древних цивилизаций. Хаотическое «развитие» этой бионики, как и хао­тическое накопление знаний через язык, ничего положительного челове­честву не сулит, как не сулит и не сулила ему ничего постройка Вави­лонской башни. Весьма полезной была американская попытка предста­вить список изобретений за последние сто лет. Польза этого исследова­ния проявилась в том, что создатели списка обнаружили в огромной мас­се данных, с неизбежным скрытым дублированием значительной их час­ти, группу изобретений с общим наименованием «Емкость». В группе оказались самые разнообразные ее представители, и можно было вообра­зить, сколь незначительное число названий следовало придумать для то­го, чтобы перекрыть эту бесформенную массу. Невольно вспоминается оригинальное изобретение выдающегося польского писателя-фантаста С. Лема. В романе «Возвращение со звезд» он, выступая в роли нового кутюрье, рассказывал о роскошных, сверкающих многоцветьем платьях, мгновенно возникающих на теле после погружения в особый раствор. Воистину нет границ для создания «высокой» моды.

В свое время мы предложили описать при помощи УСК построение интеллектуальных систем на базе технологических карт. Задание было выполнено, а результаты представлены в тексте с передачей формул на обычном литературном языке.

Новая информационная технология требует нового подхода к пред­ставлению знаний. Представлять знания в интеллектуальных системах на естественном языке было бы идеальным решением проблемы, но пред­ставление знаний на естественном языке, который бесконечно многозна­чен, в котором смысл большинства фраз не эксплицирован, затруднено даже для узкой предметной области.

В настоящее время работы, в основу которых положена новая инфор­мационная технология, ведутся во многих научных лабораториях. Уче­ные выдвигают и решают задачи, цель которых - создание интеллекту­альных систем, участвующих в принятии плана разработки и осуществ­ления той или иной проблемы. Развитие интеллектуальных систем в по­следнее время отмечено значительным интересом к лингвистике (Леоно­ва, 1990).

Объектом исследования в нашей работе оказалась область деловой прозы. Конкретно - тексты описания технологических процессов. Дан­ные тексты вызывают особый интерес потому, что они - источник ин­формации о производственных процессах и, в силу своей специфики, об­ладают минимальной неоднозначностью. При построении систем ин­форматики, которые предназначены управлять производственными про-

215

цессамй, за основу берутся тексты описания технологических процессов. Данные тексты по своей структуре для человека являются алгоритмом. Это снижает требования к его разработке. В результате тексты описания технологических процессов имеют, во-первых, много пропусков инфор­мации, которая рабочему-исполнителю определенной операции просто не нужна; во-вторых, пишутся они так, что одни и те же семантические понятия записываются по-разному. Когда такие тексты служат источни­ком информации для человека, трудности понимания у рабочего практи­чески не возникают, потому что у него есть личный профессиональный опыт, а если такие трудности и возникают, их решают путем консульта­ции с технологом, выполнявшим описание конкретного технологическо­го процесса. Совсем другая ситуация видится нам при представлении знаний о технологических операциях для интеллектуальных систем. В названных системах каждое понятие должно быть «объяснено» с необ­ходимой и достаточной степенью точности. Если за основу мы возьмем информацию, которая содержится в принятых текстах описания техноло­гических процессов без преобразования, то путь создания интеллекту­альной системы будет труден и едва ли осуществим.

Трудность заключается и в том, что технологи различных предпри­ятий для одних и тех же (в семантическом отношении) операций исполь­зуют различную терминологию. Создаются интеллектуальные системы для узкоспециальных предметных областей, которые имеют произволь­ный характер различных ограничений.

Для описания текстов технологических процессов однозначно решить вопрос о языке представления знаний невозможно. Но среди созданных языков представления знаний, известных нам, УСК наиболее полно от­вечает требованиям, предъявляемым к представлению знаний в базах знаний интеллектуальных систем.

Главные достоинства УСК состоят в том (повторим это обычное оп­ределение), что, во-первых, УСК - это язык с полной экспликацией смысла, т. е. каждый комбинаторный тип цепочки элементов имеет один и только один смысл; во-вторых, УСК - язык универсальной канониза­ции, т. е. ограничения, накладываемые на его систему, не зависят от того, какой фрагмент мира он описывает; в-третьих, УСК - это язык неконве- ционального представления семантики, т. е. его цепочкам семантика не при­писывается, она выводится из аксиом-универсалий; в-четвертых, УСК - это система, способная «понимать мир», т. е. формировать новые поня­тия и строить гипотезы о причинах и следствиях ситуаций.

Представляя в базе знаний информацию на УСК, мы получим форма­лизованную запись, в которой вся информация будет однозначной. Каж­

216

дая запись будет иметь один и только один смысл. Такое представление знаний снимает многие трудности создания реально действующих ин­теллектуальных систем в производственных процессах.

Чтобы представить неоправданное разнообразие терминологии в тек­стах описания технологических процессов различных производств, обра­тимся к технологическим картам Минского часового завода и производст­венного швейного объединения им. Н. К. Крупской (Леонова, 1990, 44-47).

Рассмотрим для примера, что может быть общего в технологических процессах изготовления часов и одежды. Технологический процесс изго­товления часов представляет собой последовательную всевозможную обработку металла и пластмасс, а изготовление одежды - это работа с тканью, а затем с деталями из нее.

После того как мы увидели с первого взгляда, что ничего общего в приведенных процессах нет, рассмотрим тексты описания технологиче­ских процессов соответственно часового завода и швейного объединения с семантической точки зрения. Изготовление каждого изделия начинает­ся с заготовительной операции (заготовка деталей). Детали из металла получают в результате выполнения операции «вырубка», а детали для из­готовления швейных изделий - в результате выполнения операции «рас­крой». Семантика, заложенная в названных операциях, одна. Мы не ви­дим принципиального различия в представлении знаний о таких опера­циях, как «вырубить отверстие» в металлической заготовке и «вырезать ткань по контуру» для кармана пальто.

В результате тексты описания технологических процессов для приве­денных выше операций синтаксически записываются так, что становятся семантически неузнаваемыми. Приведенные операции на языке пред­ставления знаний в УСК, независимо от предметной области, из какой они взяты (из текстов описания технологических процессов производст­ва часов или швейного производства), будут записаны:

Первый шаг: субъект] кладет УШа (2(У 2”) объект! на объект2.Второй шаг: субъект^ находится в 1ХЪ 2(22) на внутренней поверхности объекта УЬ 2(2\У).Третий шаг: объект находится + сжимает (Ша (2\Уу\У5 = давит). Четвертый шаг: объект! давит + разъединяет (1Уа (2У)У = пробивает); объект2 = вырубает, вырезает.

Интеллектуальная система, основу которой составляет УСК, незави­симо от предметной области ее использования, всегда будет «знать», встретив такую запись, что она означает операцию, в результате которой образуется отверстие.

217

При этом мы считаем, что для системы искусственного интеллекта не столь важно, какими техническими средствами будет реализована кон­кретная технологическая операция. Если в качестве языка представления знаний будет взят язык УСК, каждое высказывание, записанное на таком языке, имеет только один смысл. И в какой бы предметной области ни встретилась информация, записанная таким образом (в частности, данная операция «проделывания» отверстий), она всегда будет понята компью­тером однозначно. Что касается предметных областей, то выбор их по названиям осуществим по методу Бродбента путем их автоматического перебора. Для этого нужно иметь в компьютере их стандартный список в виде постоянного пополнения.

Вот другой пример. В текстах описания технологических процессов изготовления часов есть операция «кернить». Керн в металлообработке - точка, нанесенная кернером при разметке металлической заготовки. Кер­нер - слесарный инструмент в виде заостренного металлического стерж­ня из закаленной стали, применяемый для наметки (накернивания) точек- кернов при разметке заготовок, подлежащих механической обработке. В описании технологического процесса изготовления зимнего пальто есть операция «намелить место расположения отделочных строчек». В ре­зультате выполнения той и другой операции получаем нанесенные на де­тали точки (линию можно представить как совокупность точек), но по­скольку при этом используется различная терминология, то увидеть это можно только при представлении описания технологических процессов на семантическом уровне. Действительно нет никакой принципиальной разницы между кернером в операции «кернить» и обыкновенным мелом в операции «намелить».

Рассмотрим и такие операции из технологического процесса изготов­ления пальто, как:• настрочить клапан на бочок,• соединить хлястик с клеевой подкладкой,• притачать верхнюю часть спинки к юбке,• втачать рукава в проймы изделия и т. д.

И из технологического процесса изготовления часов:• припаять...• запаять...• заклеить...• приклеить... и т. д.

Приведенные выражения отличаются терминологией, используемой при описании технологических операций. Смысл же всех описанных опе­раций один: соединить две детали. Если в интеллектуальной системе

218

представлять объяснение каждого термина, то база знаний бесконечно увеличится. Следует отметить, что до «объяснения» понятий нам нужно заложить в память системы знания о процессе (как это делается). На УСК перечисленные операции как швейного производства, так и часового за­пишутся так:

соединять > совмещать.

Используемые при этом названия деталей должны быть стандартизи­рованы по их внешним показателям, а отнесенность к разным предмет­ным областям помечена в соответствии с классом последних.

Операцию совмещения необходимо «объяснить» один раз. Далее, где бы данная операция ни встретилась, система ее «поймет». Различными будут технологические средства для реализации каждой отдельной опе­рации. Результат действия во всех приведенных выше операциях один и тот же - соединение и совмещение двух деталей.

В заключение отметим, что при создании интеллектуальных систем на базе технологических карт нужно предварительно преобразовать тек­сты и представить их на семантическом уровне.

Технологические процессы, примеры которых мы здесь привели, фи­гурируют' в той области знаний, глаголы которой включены в общий список сложных физических цепочек (Мартынов, 2001, 73). Практика современной эпохи показала, что основные научные результаты относят­ся к глагольным примитивам, входящим в общий список сложных ин­формационных цепочек. Кажется нелогичным, что вторичное по отно­шению к физической информации оказывается более важным для науки. Однако в действительности ситуация вполне прозрачная. И физическое и информационное в науке используют как представление объекта иссле­дований, которое в конечном счете является наиболее трудным: матема­тику и лингвистику (как язык науки). Непонимание этого проявилось со всей яркостью в «борьбе за кибернетику». Кибернетика в свое время пе­режила два ярких периода развития. Сначала она подвергалась гонению как «мировоззренчески чуждая». Затем столь же бурно стала восстанав­ливаться, но «служанка Запада» к тому времени успела разочароваться в кибернетике, и в результате появились работы, в которых доказывалось, что все, что полезно кибернетике, существует в информатике. Началась бурная информатизация, которая в соответствии со своим естественным назначением свелась к созданию общества автоматизированных и авто­матических систем. Иными словами, все усилия были сконцентрированы на развитии вспомогательных ресурсов, на увеличении их мощностей, не говоря уже о стремительном развитии «игрового бизнеса». Разумеется,

219

не следует закрывать игровой бизнес, тем более не следует оставлять без внимания создание современных технологически мощных устройств. Речь идет, скорее всего, не о «закрытии» каких-то направлений в исполь­зовании информационных ресурсов. Хорошо известно, что в науке быва­ет трудно судить о степени полезности той или иной отрасли. Действи­тельно, западный мир слишком увлекся красивыми игрушками, позабыв, что же лежит в основе той самой кибернетики, имя которой очень редко теперь вспоминают, хотя и сохраняют в виде названий учреждений. Мы позабыли главную цель кибернетики (вспомним, что ее подзаголовком было «управление и связь в животном и машине»). Иными словами, речь идет о робототехнике, которая предполагает наличие человекомашинно­го естественно-языкового интерфейса. Роботы еще продолжают действо­вать в фантастических фильмах, но в романах их заменили мистические фантазии. Мы ушли от того, что составляет основу кибернетики, как уш­ли от самого названия. Между тем основа кибернетики имеет, помимо научного, и глубоко нравственный характер. Предполагается заменить техническое рабство умными машинами, предполагается облегчить труд человека заводами-автоматами, предполагается сделать науку и искусст­во основной сферой деятельности человека.

Читатель может посчитать все сказанное преувеличением. Посмот­рим, так ли это? Робот в основе своей не игрушка. Заглянем в предыду­щую главу об основах семантического кодирования. Там схематически представлена история человечества. Попробуем сделать эту схему более ясной, разделив ее на составляющие, которые должны наглядно пока­зать, к чему реально стремится человек, а подавляющее большинство людей, так или иначе, не довольно своим существованием.

Рассмотрим сначала первую часть схемы. Она названа «Производст­во» потому, что производство - основа деятельности человека. Человек начинает с попытки улучшить его. Это названо усилением, которое по­нимается как любое физическое улучшение состояния и средств (живот­ные не способны это сделать). Для этого создаются средства восприятия мира (рецептор) и средства изменения мира (эффектор). Они соответст­венно называются: оптика, слуховые аппараты и ручные орудия, инстру­менты. Это первый шаг человека производящего. В результате возникает человеческая система вчерашнего дня со всеми ее успехами и недостат­ками.

Параллельно осуществляется информатизация. Как видно, здесь тоже идет речь о вчерашнем дне и это тоже называется усилением, только ин­формационным. Для этого используется устно-речевое представление. Человек теперь получил доступ к информации и письменное представле­ние доступа к хранению информации. Это первый шаг человека говоря­

220

щего. В результате уже в наши дни человек приходит к идее компьютер­ного представления (хотя идея возникла еще в XVII в.).

Вторая (правая) часть схемы построена таким же образом, но названа «Отчуждением». Это чрезвычайно важное понятие. Человек пытается добиться отчуждения от некоторых элементов производства и информа­тизации. Сегодня мы живем на грани этих двух эпох человеческой исто­рии. Оптика и слуховые аппараты заменяются приборами, датчиками. Ручные орудия и инструменты - автоматами и, наконец, вся человече­ская система - интеллектуальными роботами.

Параллельно в информатизацию вступает то же отчуждение. Здесь устно-речевое представление заменяется логической системой. Письмен­ное представление - семантической системой. Компьютерное представ­ление - универсальным семантическим кодом. Человек становится чело­веком в полном смысле этого слова.

Теперь сконцентрируем наше внимание на последнем (но оконча­тельном ли?) процессе.

Вершина производства и отчуждения - интеллектуальные роботы. Вершина информатизации и отчуждения - универсальный семантичес­кий код. Разумеется, это только условные названия конечных пунктов будущей человеческой цивилизации. Мы можем назвать их по-разному, например, универсальные роботы и интеллектуальный семантический код. Существо вопроса не в этом. Робот должен иметь универсальный семантический код, ибо без него действовать он не может. Семантиче­ский код должен быть мыслительным аппаратом без самосознания и фи­зически неотделимым от тела робота. Существо дела видится в том, что интеллектуальный робот и его семантический код взаимно зависимы и могут существовать на основе человекомашинного естественно-языково- го интерфейса, т. е. так, как это происходит с самим человеком. Поэтому должна быть понятна необходимость глубокой разработки робототехни­ки в неразрывной связи с семантическим интерфейсом.

Именно таким образом действует современная научная Япония. В свое время здесь определили робототехнику как приоритетное направление, хотя дешевая рабочая сила в то время, казалось бы, препятствовала та­кому выбору. Страна была полностью разорена. И вот через несколько лет Япония уже обладала более чем половиной мирового парка роботов. Стремительное развитие получил ряд производств, в которые активно введены и используются робототехнические средства. Это касается, на­пример, таких важных отраслей, как автомобилестроение. Выбор, сделан­ный Японией, основан на высокой технологической культуре при почти полном отсутствии в стране природных ресурсов и земельных угодьев (в Японии обрабатываемая земля составляет 2 % общей площади).

221

История возникновения и развития робототехники в Японии пред­ставлена со многими подробностями в книге Э. Накано. Несмотря на то что разработка этой тематики в Японии проходила уже давно (с 20-х гг. XX в.), интенсивность ее, вызвавшая панику, возникла в 1982 г., когда японцы выдвинули проект создания «ЭВМ пятого поколения».

Термин «промышленные роботы» появился в США в начале 60-х гг. XX в., но механические манипуляторы применялись в США и Японии и задолго до этого. Основы промышленной робототехники создавались под влиянием из-за океана, однако в дальнейшем она стала изучаться по­всеместно, в том числе и в США. Как уже говорилось, особое впечатле­ние произвела роботизация автомобильной промышленности, которая привела к первому крупному успеху этой важной отрасли в Стране вос­ходящего солнца. Роботизация промышленных предприятий этой страны привела к интенсивному поиску своей ниши в ряде производств. Накано пишет: «Вот в этот-то самый момент, когда умом японцев овладела поч­ти маниакальная по своей силе неотступная идея автоматизации всех ви­дов производства и внедрения повсюду трудосберегающих технологий, появились промышленные роботы» (Накано, 1988, 25). У этого же автора мы находим диаграмму темпов роста годового выпуска промышленной робототехники в Японии в суммарном стоимостном выражении (в млрд иен) от 0,4 в 1968 г. до 145 в 1982-м.

Развитие шло от примитивных роботов к так называемым промыш­ленным роботам второго поколения с системами обратной связи.

Количество действующих в Японии промышленных роботов обеспе­чило стране первое место в мире со значительном отрывом от других развитых государств.

Задача постепенно преобразовывалась в ориентацию на интеллект и соответствие ему интеллектуальной робототехники с ее безлюдной тех­нологией. И здесь возникает самое важное в этой области: планирование эффективных систем человекомашинного интерфейса.

Итак, история роботизации в Японии весьма поучительна практиче­ски для любой промышленно развитой страны.

3.2.4. Два типа программированияСовременное программирование, несмотря на то, что эта особая об­

ласть знания, возникло совсем недавно и представляет собой грандиоз­ное сооружение. По количеству предложенных типов программ оно пре­высило количество живых языков Земли, а по количеству программистов - количество специалистов, занятых в любой другой области знания. Воз­никло даже предположение, что если столь же интенсивное развитие этой отрасли продолжится, в некотором близком будущем численность

222

программистов сравняется с численностью взрослого населения планеты. Разумеется, все эти предсказания несерьезны, но необходимы, хотя бы весьма предварительные выводы делать нужно.

Начнем с того, как программирование зарождалось и какое развитие оно получило.

Можно говорить о трех этапах развития теории программирования. Первый был подготовительным. Он заключался в том, что после очевид­ных неудач и первичного хаоса появилось естественное желание упоря­дочить эту деятельность, постепенно превращая искусство в науку. В ре­зультате возникло так называемое структурное программирование. Ему предшествовало то, то было остроумно названо «блюдо спагетти», т. е. нечто запутанное. Создавались программы, понятные только их авторам. Возникла ситуация, весьма близкая к известному анекдоту о преподава­теле, который жалуется на своих учеников: «Непонятливые у меня уче­ники. Раз объяснил - не понимают, два объяснил - не понимают, третий раз объяснил - сам, наконец, понял, а они все не понимают». В 70-е гг. XX в. большая часть рабочего времени тратилась на выявление и кор­рекцию логических ошибок в сочетании с модификацией программ в со­ответствии с вновь предлагаемыми спецификациями. Фактически речь шла о самообучении программистов в предвидение возможных модифи­каций программ без участия их авторов. Один из основателей грядущей науки Э. Дейкстра выдвинул «принцип динозавра», предлагая, как избе­жать ситуации, якобы типичной для этих животных, когда они, вытаски­вая из болота одну ногу, погружали в болото три другие. Иными слова­ми, возник вопрос, если такая деятельность является искусством, сколько в ней должно быть науки, а если наукой, то сколько должно быть в ней искусства. Усвоив эту банальную истину, мы можем перейти к опреде­лению того, что такое программирование как наука.

Как уже говорилось, первым ростком в этой области явился так назы­ваемый структурный подход (Хофман, 1986, 18-27). Логическая структу­ра программы сводилась к комбинации трех базовых структур: оператор, проверка и слияние путей. Эта формулировка выглядела достаточно ба­нально, но ее развитие позволяло делать первые шаги по урегулирова­нию систем.

Мы не будем здесь останавливаться на способах представления кон­цепции. Вместо этого кратко опишем методику. Она построена на логи­ческих принципах. Они определялись последовательностью «если - то - иначе», что соответствует логическому силлогизму «истина - ложь». В его последовательном применении это превращалось в движение по цик­лу до определения выхода из лабиринта. Путь стандартный для любой

223

науки. В последующем предлагалась работа с модулем, представлявшем собой внутренний регулятор (один модуль - одна функция). Модуль, та­ким образом, являлся элементом программы для отдельно взятой функ­ции, которая была представлена одной фразой. Остальные операции сво­дились к учету и перечислению модулей.

Далее речь пойдет о системе проектирования. Очевидно, что разрабо­танная таким образом система моделирует правила человеческого мыш­ления, реализуемые в каждом акте изобретения, которое, как всегда, ос­тается вне сознания. Но, поскольку компьютер лишен самосознания, все эти операции нужно представлять в явном виде. Это эффективно, ибо у человека последовательность операций часто согласуется с посторонни­ми субъективными заключениями. В системе очень важную роль играет тестирование, что также соответствует определенному этапу деятельно­сти человека. Однако и у компьютера есть свои «странности», которые требуют внимания к особенностям его внутренней структуры. Таким об­разом, происходит квазиобучение компьютера элементам «общения» че­ловек - компьютер.

Структурный подход к программированию постепенно превращается в построение на определенном логическом языке (от Лиспа до Пролога) (Хьюз, Мичтом, 1980, 37-50). Особенно много восторгов вызывал по­следний и, надо отдать ему справедливость, предельно близкий к про­грамме искусственного интеллекта, ибо он строился на логической осно­ве. Если считать, что подготовительная часть истории программирования на этом кончается, мы действительно можем говорить о двух, а не о трех и тем более не о множестве типов программирования.

Итак, на чем основаны положительные свойства Пролога? «Пролог - это язык программирования, предназначенный для обработки символь­ной нечисловой информации. Особенно хорошо он приспособлен для решения задач, в которых фигурируют объекты и отношения между ни­ми» (Братко, 1990, 18). К этому можно добавить, что исследования мате­матиков показали способность Пролога выступать в роли языка логиче­ского программирования.

В ряде случаев такие определения страдают неопределенностью, что подтвердилось в дальнейшем при попытке использовать Пролог как ос­нову для построения вычислительных систем пятого поколения.

Эта сторона Пролога наглядно демонстрируется в самом начале кни­ги Братко при рассмотрении программы «родственные отношения», что хорошо понимают лингвисты, которым известно неоднократное исполь­зование «родственных отношений» в качестве разнообразных языковых представлений. При рассмотрении «объектов и отношений между ними»

224

они выступают скорее как исключения из правил. Тем не менее сами по себе «объекты и отношения между ними» в виде устойчивого феномена могут оказаться более полезными, если к этой категории отнести значи­тельное число единообразных языковых примеров и объяснить трудно­сти такого рода предприятия. Основой для оптимизма здесь является, в частности, способность пролог-системы использовать рекурсивные пра­вила. Как пишет Братко: «Оказывается, что в пролог-системе очень легко обрабатывать рекурсивные определения. На самом деле, рекурсия - один из фундаментальных приемов программирования на Прологе. Без рекур­сии с его помощью невозможно решать задачи сколько-нибудь ощути­мой сложности» (Братко, 1990, 18), поскольку любой язык обладает та­кими системами в виде синонимических и антонимических представле­ний, и они зафиксированы в сети в виде ближних и дальних аналогов. УСК также состоит из набора подобных подсистем в виде семантических примитивов. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно использовать любой представительный фрагмент глагольных либо именных последо­вательностей.

Глагольный цикл:

В. создает Г. имеетсят 1

Б. начинает (создавать) Е. зарождаетсят 1

А. способствует (созданию) Ж. сохраняется

Этот цикл можно демонстрировать, как уже было показано, из любой его точки: Имеется А , что приводит к зарождению Б, в результате сохраня­ется В, что способствует созданию Г, которое начинает создавать Е: в итоге оно создает Ж, способное произвести А е1:с. В отличие от «дома, который построил Джек» здесь соблюдается, как показывают стрелки, полная цикличность.

Именной цикл (последовательные стадии эмбрионального развития):

A. РыбаI

Б. Цыпленок ,^ V- онтогенезФ

B. СвиньяI

Г. Человек -> рыба -> цыпленок свинья филогенез

225

Здесь цикличность определяется по принципу «онтогенез повторяет фи­логенез». Она может быть перестроена в соответствии с лингвистиче­ским принципом. Глагольный и именные циклы, как было показано, пе­рекрывают семантику языка, что для нас необходимо и достаточно, по­тому что она не зависит от логики метаязыка (Неаг81, Оге&п81ей:е, 1992).

Сложности, с которыми сталкивается Пролог, могут быть преодоле­ны, если вся система языка будет представлена в виде сочетания гла­гольных и именных циклов с рекурсивным определением. Фактически Пролог предназначен для такого представления, с учетом сочетания дек­ларативного и процедурного смысла (Братко, 1990, 43-44).

Поскольку Пролог в том его виде, в каком его представили, не смог выполнить все необходимые требования, возникла тенденция полного возврата к объектно ориентированному программированию, которое, ра­зумеется, не может компенсировать недостатки Пролога вкупе с собст­венными недостатками.

Мы не входим здесь в рассмотрение подробностей систем родствен­ных отношений. Так было и с логическим программированием, пред­ставленным Прологом. Мы также не считаем рациональным аналогично выбирать представителя объектно ориентированного программирования в 1ауа. В поисках причин читатель может обратиться к самоучителю 1ауа, а мы ограничимся обширной цитатой из того же источника: «Вся полувековая история программирования компьютеров, а может быть, ис­тория всей науки - это попытка совладать со сложностью окружающего мира» (подчеркнуто нами. - В. М.). Задачи, встающие перед программи­стами, становятся все более громоздкими, информация, которую нужно обработать, растет как снежный ком. Еще недавно обычными единицами измерения информации были килобайты и мегабайты, а сейчас уже гово­рят только о гигабайтах и терабайтах. Как только программисты предла­гают более или менее удовлетворительное решение предложенных задач, тут же возникают новые, еще более сложные задачи. Программисты придумывают новые методы, создают новые языки, предлагают множе­ство методов и стилей. Некоторые методы и стили становятся общепри­нятыми и образуют на некоторое время так называемую парадигму про­граммирования (подчеркнуто нами. - В. М.) (Хабибулин, 2001, 65).

Мы солидарны с этим достаточно пессимистическим высказыванием и полагаем, что вина лежит не на программистах: они делают все воз­можное в границах их компетенции. Всю вину автор возлагает на слож­ность окружающего мира, с которым, по его словам, нельзя совладать. Таким образом, виновата сложность окружающего мира. Вот с этим мы позволим себе не согласиться. Сложность окружающего мира пред­

226

ставлена в виде сложности естественного языка. Других способов представления источников реальности человек не знает. Что касается сложности естественного языка, то уже давно речь идет о его погруже­нии в формализмы семантического представления. Весь вопрос сводится к тому, какого рода семантические универсалии можно эффективно ис­пользовать. Последний вариант Универсального семантического кода (УСК-6) опирается на УСК-алгебру с ее аксиомами порождения и преоб­разования с общим списком сложных физических и информационных цепочек (действие и преддействие). Параллельные векторные представ­ления и представления методом теории графов позволяют получить на­дежную систему примитивов в виде прикладной базы знаний с вложе­ниями, причем множество примитивов не постулируется, а рекурсивно исчисляется. Последнее сближает УСК с РЕФАЛом, на что мы уже об­ращали внимание в связи с успешным сотрудничеством А. П. Гуминско- го с В. Ф. Хорошевским в 1985 г. (Мартынов, 2001, 120). Полученные к настоящему времени результаты обнадеживают. Система естественного языка, представленная в виде УСК-6 с предельно сжатым ограниченным списком в 108 глагольных примитивов с именными соответствиями в ви­де вложенных примитивов, составляет семантическую систему с возмож­ностями расширения вложений и не менее 80 % покрытия свободного текста.

Таким образом, предполагается, что окружающий мир с точностью до 80% любого текста будет представлен списком из 108 глагольных примитивов с возможной, не более чем двукратной, комбинаторикой именных, т. е. с общим числом 250-300 элементов, что заменит в компь­ютере неупорядоченный, с неограниченным количеством единиц, необо­зримый мир естественного языка. Такого рода искусственный язык пред­назначается для интерфейса человек - машина и не ограничивает разви­тие естественного языка.

Заключение

Самой молодой и самой революционной концепцией в лингвистике была, как известно, глоссематика, практически возникшая вместе с осно­вополагающей работой Л. Ельмслева в 1943 г. (датская версия) и ставшая общедоступной через десятилетие (английская версия). А одним из наи­более ранних откликов на нее стала статья А. Мартине, которого, не­смотря на его прогрессирующий структурализм, смутила крайняя рево­люционность датского лингвиста. Мартине, в частности, писал: «Мы вы­соко ценим многие его (Ельмслева. - В. М.) высказывания. Но мы долж­

227

ны задать вопрос - можно ли согласиться с автором, когда он предлагает полностью абстрагироваться от всякой субстанции - звуковой и семан­тической» (Мартине, 1960, 437). Сегодня этот факт никого не смущает, но, к сожалению, отсутствие смущения сочетается с ослаблением инте­реса к творчеству этого знаменитого ученого. Ведь Ельмслев писал: «...Язык, даже если он является объектом научного изучения, оказывает­ся не целью, а средством познания (подчеркнуто нами. - В. М ), основной объект которого лежит вне самого языка» (Джексон, 2001, 265).

Если внимательно рассмотреть это высказывание в «Пролегоменах к теории языка», то оно окажется само собой разумеющимся и «революци­онным» в той мере, в какой революционным можно считать конечную математику XX в.

В самом деле, как мы уже неоднократно замечали, еще Лейбниц пи­сал: «Единственный способ улучшить наши умозаключения - сделать их наглядными, как у математиков, чтобы глазами находить свои ошибки и при возникновении споров сказать: «Посчитаем!..» Если установить со­ответствия между словами и изображением, что я считаю возможным, и к чему не пришли авторы универсальных языков, то к этому результату можно прийти посредством слов».

Сопоставляя высказывания Ельмслева и Лейбница, приходишь к мысли о единстве (в скрытом и явном виде) лингвистики и математики, для которых характерно совпадение цели и средств, или объекта и инст­румента, и в этой своей ипостаси формируется язык как таковой.

Поэтому неточным представляется термин «математическая лингвис­тика», который можно было бы заменить непривычным «лингвистиче­ская математика». Проявления ее можно увидеть в таких лингвистиче­ских понятиях, как «устранение фразовой и сверхфразовой полноты» (соответственно «презумпция и пресуппозиция»), которые возможно ис­числить. Сюда же относится высказывание Н. Бурбаки о том, что откры­тие в математике является преобразованием скрытой тавтологии в яв­ную, а также выражение типа: «мать запрещает дочери ходить на танц­площадку» < *Мать сообщает дочери, что она запрещает ей ходить на танцплощадку. Глагол запрещать является модальным в смысле деонти­ческой логики и как таковой должен управлять неопределенной формой глагола (запрещает ходить), но не может управлять дательным падежом (запрещает дочери). Такая возможность возникает в силу фразовой не­полноты (эллипсиса). Поэтому для коррекции неполноты вводится па­раллельно глагол сообщать, управляющий дательным индексом (сооб­щает дочери). Эти рассуждения ведут к пока недосказанной теореме. «Всякое управление допускает не более одного из объектов в случае, ес­ли они представлены в разных падежных формах». Такая теорема имела

228

бы явный характер, если бы в языке не допускалась эллиптичность, что как известно, характерно не только для телеграфного стиля. Упорядоче­ние языка не предусматривает совпадения грамматики и узуса.

Преобразование в этом направлении вряд ли целесообразно. Зато вполне целесообразно определение стандартных фраз. Такого рода фра­зеологию на основе минимизации научного и производственного языков на примитивизации и структурной узуализации использовать чрезвычай­но важно. Следует напомнить, что разнообразие (грамматическое и се­мантическое) в обычном деловом языке преследует цель улучшения уст­ного восприятия, что, разумеется, не распространяется на компьютериза­цию, разрешающую многократный повтор и быстроту преобразования.

Несопоставимо сложная лингвистическая система в науке и технике после регулярных операций ее сокращения оказалась бы адекватной ма­тематической (особенно если учесть, что от естественного языка она не отказывается). Абстрактная алгебра выступила бы как модель лингвис­тики, что может быть представлено в следующем виде:

# - Пространство - Время Слово - Местоимение - Числительное

Предлог - Союз Предложение - Модификация

Сложное предложение - Каузация.

Как видно, в основе этого представления лежит первичный показа- тель человеческого языка, отраженный в понятии пространство-время и выступающий как первичный метаязык. В дальнейшем позицию слева занимает минимальная синтаксическая единица (слово), которая является постоянным определителем метаязыковых единиц разного уровня. Пере­ходом к дальнейшим семантическим выражениям является модификация и каузация:

Человек ленив > ленивый человек > лентяй (модификация).Я не доверяю > меня обманули > обман влечет недоверие (каузация).Следующее определение должно стать решающим. Оно использует в

самом общем виде соотносимость лингвистических и математических структур, обращаясь при этом к соответствующим понятиям результа­тивности и каузации. Напоминаем определения этих понятий: «Результа- тивом именуется форма, обозначающая состояние предмета, которое предполагает предшествующее действие». Соответственно каузальное - это результирующее умозаключение. Предполагается эквивалентность лингвистического и математического понятий. Это можно увидеть пе­рейдя на УСК-представление: ((ХУ)2) (2 ...) - X посредством У-а воз­

229

действует на Ъ в результате 2 ...> X посредством У-а воздействует на 72,... При этом легко обнаружить полное сохранение значения после изъятия «в результате», из чего следует, что пограничные Ъ...Ъ сами по себе имеют значение «в результате», что подтверждает непротиворечи­вость нашей аксиоматики и фактически введение некоторой новой тео­ремы.

Полученный результат может быть представлен и иным способом. Т. Котарбинский в его уже цитированной книге замечает: «При выпол­нении любой работы всегда налицо: агент действия, инструмент дейст­вия, некая цель и некий продукт труда...» (Котарбинский, 1975, 43). Что касается приведенных умозаключений, то они могут быть представлены средствами УСК, как ((ХУ)2)\У - «Агент действия посредством инстру­мента действия (осуществляет некоторую цель), (создает) продукт тру­да». Автор называет подобные воздействия результативными (Котар­бинский, 1975, 73). В свою очередь подготовка к действию (мы это на­зываем преддействием) также обнаруживается в «практическом опыте» «для уяснения динамики регресса». Рисуя общую картину праксеологи- ческого феномена, Котарбинский присваивает ей удивительно точную характеристику «кодификатор трюизмов». Нетрудно заметить глубокое сходство со «скрытой тавтологией» Бурбаки. А естественная близость к польской школе логики придала ему универсализм, который сказался на самом термине «праксеология»: тсрауца - действие.

Блестящий ум Котарбинского позволил ему во многих случаях избе­жать использования ложных заключений, основанных на неопределенно- значности языка, но у него это не всегда получалось, что признает он сам, когда пишет: «Обычная речь связывает с понятием деструкции ка­кой-то элемент раздробления сложной вещи, причем раздробления, не­сущего разрушительный характер. Разборка аппарата на части при его ремонте не будет деструкцией, но рубка шкафа на дрова - типичная де­струкция (Котарбинский, 1975, 47).

При таком подходе, однако, разборку аппарата пусть даже с целью его ремонта с точки зрения повседневной речи также можно считать де­струкцией, поскольку намерение действующих субъектов нельзя прини­мать во внимание. К тому же оно может быть непредсказуемо коварным. Мы обращаем особое внимание на этот нюанс для того, чтобы убедить читателя не обращаться и за аргументами к повседневной речи. К сожа­лению, таким образом ничего доказать нельзя, и единственным способом избежать неопределеннозначности языка является погружение его в формализмы представления.

С тех пор как семиотическими исследованиями были установлены наиболее общие закономерности знаковых систем, обращение к лингвис­

230

тике утратило первоначальный характер. Так осуществилась возмож­ность проникновения человеческой мысли за пределы языка человека. И здесь возникла возможность реконструкции того, что можно назвать «предъязыком».

Рассмотрение языка с точки зрения онтогенеза и филогенеза по ана­логии с биологическим развитием позволяет выделить три периода ан­тропогенеза. Особенно четко выделяются первые два, как это было убе­дительно показано Милевским, который разграничил симптомы и сигна­лы. И те и другие являются носителями некоторой информации, но пер­вые в отличие от вторых лишены коммуникативной функции. Непро­извольный крик ребенка, вызванный болевым ощущением, - симптом. Крик ребенка, рассчитанный на сочувствие родителей, - сигнал.

Мы определили сигналы как единицы, отображающие представление в целом, а знаки - как единицы, отображающие повторяющиеся элемен­ты представлений. Язык возникает тогда, когда система сигналов преоб­разуется в систему знаков, т. е. когда отображенными оказываются по­вторяющиеся элементы представлений (ситуаций) и, следовательно, си­туационная ограниченность снимается.

Выделение повторяющихся элементов представления само по себе, вне знаковой системы, невозможно. Только с ее помощью можно пред­ставить небо голубым, облачным, ночным, со звездами, но нельзя себе представить небо вообще. Небо в качестве повторяющегося элемента мо­жет быть выделено лишь с помощью языка, который в этом случае осу­ществляет свою вторую функцию - номинативную.

Системами сигналов являются коммуникативные средства животных и ситуационно ограниченные специализированные коммуникативные сред­ства человека. Системой знаков являются естественные знаки с комму­никативной и номинативной функциями. Такой же системой должен стать универсальный информационный язык.

Схематически разграничение понятий симптом, сигнал и знак можно представить следующим образом:

Х - У н а этой основе стороится (ХУ)Ъ - (2ГУ)\У или в виде табл. 3.15.

Таблица 3.15

Информативность Коммуникативность НоминативностьСимптом + - -Сигнал + + -

Знак + + +X У 2 ЧУСубъект инструмент объект результат

231

ПраксеологияТаблица 3.16

X У 2 XV 2XV 2У 2 2~~"]< I Ъ V/ У создает •« II 2 У XV уничтожает •к III 2 XV XV соединяет •ни IV 2 У У разъединяет •к V 2 2 XV вводит •РЭ1-н VI Ъ г У выводит •Ж VII 2 XV 2 приподнимает •5 VIII 2 У 2 опускает •

IX 2 2 2 группирует •

Четвертая строчка схемы 3.16 (вверху слева) дополнительная и отражает по­рождающую праксеологию относительно порождающей лингвистики, кото­рая в свою очередь представляет набор сложных физических цепочек. За­главные 7Ж, 2У и 22 отображают соответственно направленность вперед (прогрессия), направленность назад (регрессия) и конечное - нейтральное.

Таблица 3.17Праксеология

X У 2 XV 2XV 2У 22< I X XV У распоряжается •

II X У XV отменяет •1 III X XV XV обучает : •

О IV X У У отучает •к V X X XV сообщает •0Рг VI X X У следит •кнж VII X XV X превозносит •

VIII X У X унижает •IX X X X мыслит •

Четвертая строчка табл. 3.17 (вверху слева) дополнительная и отражает порождающую праксеологию относительно порождающей лингвистики, которая в свою очередь представляет набор сложных информационных цепочек. Заглавные Х"\У, ХУ и XX отображают соответственно направ­ленность вперед (прогрессия), направленность назад (регрессия) и ко­нечное - нейтральное.

Таблица 3.17, как и ее далекие предшественники (работы автора в шес­тидесятых годах), построена на глагольном универсализме. Наша практи­ка 1960-х гг. и сегодняшняя показала, что другого не могло быть вследст­вие кардинального различия глагола и имени (этим, в частности, объяс­няется тот факт, что ни тогда, ни теперь не удалось приравнять система­

232

тику имени к систематике глагола). Настало время не просто разграни­чить синтаксические роли глагола и имени, но и определить специфику синтактики и семантики имени. Эта особая и чрезвычайно важная про­блема нуждается в специальном рассмотрении, поэтому здесь мы огра­ничимся общеметодологическими определениями.

Для того чтобы представить достаточно наглядно суть дела, вернемся на время к разграничению глагола как названия действия и имени как на­звания предмета. Сопоставим их с проанализированной нами словообра­зовательной схемой Беляева.

Разграничение ретроспективным восстановлением слова-корня про­является как слово-имя и глагол.

гром_______ ...Пример Беляева: ~~ ’

гремит ... и т. д.

Первичность такого расщепления поддерживается множеством при­меров. Ср.: пахарь пашет, певец поет и другие тавтологические образо­вания такого типа. В процессе развития языка большинство из них «ра­зошлось» по разным корням.

Не входя в подробности этой чрезвычайно важной лингвистической проблемы, ограничимся рассмотрением пары имя - глагол, для чего вновь обратимся к частотному словарю русского языка Э. Штейнфельдт (доста­точно краткому и расчлененному по частям речи). Здесь первые пятьдесят слов, зафиксированных в начале раздела «Имена», дают основание для вы­деления категорий «время - пространство» и «человек - инструмент».

Как видно из списка слов (35 наиболее частотных имен), он почти полностью перекрывается двумя важнейшими категориями: 1. Время - пространство и 2. Человек - дело людей - части тела людей. Этот легко объяснимый выбор имеет универсальный характер противопоставления мира и человека (категории внешнего и внутреннего обзора).

Более компактным оказывается время. Исключения составляют назва­ния месяцев, которые относительно равномерно располагаются в конце общего списка, определяя их как некоторые самостоятельные единицы.

Менее компактным оказывается пространство, что также объяснимо, поскольку вследствие абстрактного характера это слово уступает боль­шую часть значений месту. К тому же слово место оказывается наибо­лее значимым и практически единственным в этом значении. Все осталь­ные имена, относящиеся к пространству, увязывают смысл места с кон­кретными значениями разновидностей места (город, улица, дом, комна­та, дверь, окно). Из шести начальных названий имен три являются назва­ниями времени (год, день, время).

233

Таблица 3.18

№п/п Ра

нг

Част

отно

сть

№п/п Ра

нг

Част

отно

сть

Примечания

1 год 290 810 27 земля 128 290 Время: год, день, время, жизнь, час, минута, по­ра, конец, ночь, вечер. Место (пространст­во): место, дом, сторо­на, город, земля, улица, дорога, путь, страна, комната, дверь, окно. Люди: люди, ребята, мальчики, девочки. Работа: дело, работа, слово, мысль, труд. Инструмент: глаз, ру­ка, лицо, голова, плечо, нога, голос, сила.

2 дело 261 773 28 человек 127 636

3 день 242 816 29 окно 127 2144 глаз 241 458 30 труд 126 3405 рука 234 746 31 сила 126 2456 время 234 647 32 стол 125 2907 жизнь 198 603 33 улица 124 2328 люди 194 558 34 минута 123 2199 работа 188 657 35 конец 123 199

10 слово 183 459 36 дорога 121 23411 ребята 164 847 37 пора 117 16412 место 162 331 38 класс 116 37213 лицо 161 262 39 мысль 116 15014 дом 159 513 40 мальчик 113 27915 голова 157 292 41 путь 112 19416 товарищ 155 496 42 вид 112 14817 сторона 154 247 43 машина 106 31718 школа 152 702 44 книга 105 22919 голос 151 226 45 правда 105 17220 сила 140 276 46 вода 103 26321 город 138 471 47 вопрос 100 14622 комната 133 309 48 разговор 100 14623 нога 132 199 49 девушка 99 27124 час 130 210 50 плечо 98 12625 дверь 128 320 51 ночь 97 19426 друг 128 398 52 страна 96 330

Второй важнейший массив имен принадлежит категории человек - дело людей - части тела людей.

По своему рангу слово человек находится достаточно далеко от нача­ла списка, хотя его частотность претендует на более высокое место. Осо­бое значение придается слову люди с преобладающим смыслом «множе­ство человек». Ср. «Человек привык к тяжелой работе» тождественно «Люди привыкли к тяжелой работе». Человек + люди оказался бы на первом месте по частотности, значительно опередив другие слова. Чрез­

234

вычайно высокая частотность слова ребята не должна скрывать истин­ное значение этого слова. Явное преимущество форм в именительном падеже (567 из 847) указывает на преобразование формы обращения («Ребята, нужно жить дружно»). Остальные примеры объединяются со словом человек. Таким образом, можно считать, что все три слова чело­век, люди, ребята следует рассматривать как семантически единое слово, к тому же относящееся к современному типу обращения {ребята, люди).

Вслед за обозначенными словами мы обращаемся к «делу людей», куда включаются дело, слово, работа, труд. Последние два близки се­мантически, а первые два - синтаксически (ни словом, ни делом).

Что касается «частей тела людей», то они разграничены следующим образом: глаз и руки объединены значением неотчуждаемого инструмен­тария, голова и ноги (с головы до ног) - собственно части тела, голос и сила - абстрактные названия человеческих способностей.

То, что наиболее частотные слова относятся к наиболее древним, бы­ло определено П. Гиро, известным представителем французской школы лингвостатистики (Ошгаиё, 1954, 29). Особое внимание он обратил на служебные слова, которые занимают верхнюю часть общего списка слов в порядке частотности. Обратившись к большому частотному словарю русского языка под редакцией Л. Н. Засориной (Частотный словарь, 1977), мы обнаруживаем следующее распределение слов по частотным пока­зателям.

Начнем с напоминания первых пятидесяти слов. Подавляющее боль­шинство их относится к числу служебных. Начиная с в, и, не, на, что, он, с, а, как, это, этот, она, они, по, за, то, все, у, из, свой, так, о, же, от, для, такой, тот, вот, только, еще, да, его, нет, до (всего 34 служебных слова). На эту линию становятся абстрактные глаголы: мочь, сказать, говорить, узнать.

Происхождение служебных слов от значимых мы рассматривали. Поэто­му они сразу могут быть отнесены к группе остальных высокочастотных.

Далее появляются знакомые нам слова: дело, время, человек, наука, жизнь, день, работа, думать, глаз, земля, слово и т. д. Постепенно перед на­ми появляются и остальные, знакомые нам по словарю Штейнфельдт, слова.

Вторая группа из пятидесяти слов, зафиксированных в конце раздела «Имена», дает основание для выделения категорий проект - продукт, почти полностью перекрывающих список. Особенностью этих категорий является их способность заменять друг друга, что определяется зеркаль­ным отношением физических и информационных цепочек.

235

Таблица 3.19

№п/п Ра

нг

Част

отно

сть

№п/п Ра

нг

Част

отно

сть

Примечания

1 Палатка 14 28 28 водка - - Проект (объект,2 продукт 14 28 29 завтрак 14 18 проект, путевка):3 старуха - - 30 капля 14 18 заседание, эконо­4 звездочка 14 27 31 плита 14 18 мия, испытание,5 проект 14 27 32 пространство - - итог, разряд, слой,6 пьеса 14 26 33 род - - сведение, микро­7 кандидат - - 34 сведение 14 18 фон, отпуск, пери­8 путевка 14 25 35 микрофон 14 17 од, ремонт, буфет,9 заседание 14 24 36 молоток 14 17 уход, вызов, дос­

10 кабина 14 24 37 отпуск 14 17 тоинство, началь­11 устройство 14 24 38 период 14 17 ство, распоряже­

12 экономия 14 24 39 ремонт 14 17 ние.Продукт (резуль­тат): палатка, звез­

13 корреспондент - - 40 тип 14 1714 боже - - 41 уход 14 1715 значок 14 22 42 буфет 14 17 дочка, пьеса, ка­

бина, устройство, значок, ботинок, крышка, тетрадка, болезнь, завтрак, капля, плита, мо­лоток, тип, кожа, пятерка, столб, шоссе, игрушка. Проект — 21

16 испытание 14 22 43 вызов 14 1617 памятник 14 22 44 достоинство 14 1618 пустыня - - 45 кожа 14 1619 ботинок 14 21 46 министерство 14 1620 журналист - - 47 обещание 14 1621 крышка 14 21 48 простор - -22 летчик - - 49 пятерка 14 1623 тетрадка 14 21 50 столб 14 1624 итог 14 20 51 шоссе 14 16 Продукт - 2125 разряд 14 20 52 игрушка 14 15 Нулевой - 1226 слой 14 20 53 начальство 14 15 42/1227 болезнь 14 19 54 распоряжение 14 15

Итак, мы соотнесли первые пятьдесят слов и столько же последую­щих, т. е. высокочастотных и низкочастотных. Предполагается, что сред­нечастотные слова характеризуются семантической нечеткостью. Опыт показывает, что это действительно так и, следовательно, не представляет интереса для пользователя.

В первых пятидесяти словах отражены категории пространство - время и человек (субъект действия) - орудие действия. Во вторых - объект и результатив.

236

Таким образом, выстраивается замкнутая структура ((ХУ)2)((2\\^)У) - субъект посредством инструмента воздействует на объект, в результате чего объект посредством результата воздействует на инструмент > * Ху­дожник создает картину.

Если мы эту структуру заменим в соответствии с аксиомой диверген­ции (Мартынов, 2001, 72) на ((ХУ)Х)((Х\^)У) - субъект посредством ин­струмента воздействует на себя, в результате чего он посредством ре­зультата воздействует на инструмент > *Художник распоряжается кар­тиной.

Из сказанного следует чрезвычайно важное заключение о том, что УСК предполагает использование четырехзначной структуры (X, У, X, \У) для любых высказываний, различие которых определяется комби­наторно.

ТРИ д н я в о й н ы(Рассказ)

Война вспоминается ему в виде причудливой смены чрезвычайно важ­ных и совсем незначительных событий. Странным образом они возникают в памяти без видимых причин и вне всякой связи.

Сейчас, через сорок лет, он с удивительной ясностью видит, как гро­зовая ночь бело-синими вспышками врывается в пустую комнату, где на полу головами к стене спят солдаты; чувствует, как его длинные ноги, согнутые в коленях, упираются в какую-то доску, иногда выскальзывая на ее ребро и вновь сгибаясь от ноющей боли в щиколотках. Где это бы­ло? Когда это было? Он не помнит. Ему вспоминаются три дня войны. Один бывалый солдат прозвал его Длинным, а его трехдневных товари­щей по оружию - Деточкой, Свистуном и Смазливым. Они остались в его памяти такими, какими были тогда, а их настоящие имена он забыл.

.. .Солдаты тяжело ступают по ночной дороге в пелене лунного света. Нагруженные автоматами, вещмешками, скатками, они оставляют после себя нелепо вытянутые тени. Длинный, который идет в хвосте колонны, часто оглядывается на свою тень. Его тело кажется еще уже, а ноги еще тоньше. Странно, что эти ноги выдерживают полную нагрузку во время многочасового ночного марша.

Время от времени кто-то из солдат выходит из строя, направляясь к обочине дороги. Его будят и возвращают в строй. Длинный с трудом пред­ставляет себе, как можно уснуть на ходу. Он знает, что люди спят сидя, а лошади стоя. Но чтобы кто-то спал на ходу! Между тем сам он начинает грезить. Вот они, плывущие в серой мгле автоматы, вещмешки, скатки. Те­перь уже его заталкивают в строй.

Длинный смотрит на висящий впереди медный круг в ореоле и тара­щит близорукие глаза, стараясь не уснуть. От этого лунный диск расши­ряется, грозно приближаясь. Вчера он потерял свои очки. Они просто не удержались на потной переносице. Бывалый сказал ему:

- Они тебе здесь без пользы.И он мигом успокоился, потому что все, что говорит Бывалый, вну­

шает доверие. Хотя нелепость фигуры Длинного осталась той же, лицо

238

его без очков приобрело новое выражение. Постоянный прищур близо­руких глаз как будто говорит теперь о презрении к опасностям.

Короткие привалы только обманывают не успевшее отдохнуть тело, и все ждут длительного утреннего отдыха. А пока они идут, идут, идут, время от времени возвращая в строй уснувшего.

Восход солнца застает их на опушке леса. Перед Длинным впервые в жизни возникло это громадное алое светило. Он, кажется, понимает, поче­му люди во все времена видели в восходящем солнце особое божество. И сейчас он готов по-язычески поклониться ему. Солнце сулит скорый отдых и рассеивает тревожную темноту ночи. Несмотря на то что фронт отступил на запад, после недавних боев в этих местах остались разрозненные группы неприятеля, которые стремятся прорваться к своим. Солдаты об этом зна­ют, но с наступлением утра тревожное состояние постепенно угасает.

Наконец долгожданный отдых в лесу. Здесь кто-то до них вырыл зем­лянки, поставил шалаши. Слышится команда «Разойдись!». Солдаты разбегаются. Длинный развязывает скатку, расстилает шинель. Достает сложенный в несколько раз газетный лист. Неумелыми деревянными пальцами прижимает горсть табака к обрывку бумаги, свертывает его, пропуская между губами.

Конечно, нет зажигалки. Ищет глазами Бывалого. Бывалый уже курит в группе солдат. Длинный прикуривает у него и возвращается в свой ша­лаш. Он засыпает с дымящейся самокруткой в зубах. Она выпадает изо рта и обжигает шею. Длинный просыпается. Сколько раз потом, после войны, ему будет сниться, как сигарета выпадает у него изо рта, сколько раз он будет просыпаться от мнимого ощущения ожога. Но теперь это настоящий ожог. Он прикладывает к больному месту мокрый от утрен­ней росы пучок травы. Возле соседнего шалаша кто-то рассказывает. От­дельные фразы доносятся до слуха Длинного:

- Фриц как физданет по буксиру... И пошел физдячить по баржам... Так все физдой и накрылись...

Длинный встает и подходит к группе расположившихся около рас­сказчика солдат. У рассказчика нет двух передних верхних зубов, поэто­му от говорит с присвистом. Бывалый, а вслед за ним и все остальные зо­вут его Свистуном. Свистун - круглолицый, веселый парень с оттопы­ренной верхней губой, от чего его щербатость особенно хорошо видна.

Справа от Свистуна сидит Смазливый. Он действительно красив, как падший ангел. Смоляные, по-женски изогнутые брови сходятся над кру­тым коротким носом, а в продолговатых, полных темной влаги глазах вспыхивают огоньки гордыни.

Слева от Свистуна - Деточка. У него толстые бело-розовые щеки. Светло-серые, чуть навыкате глаза почти лишены бровей, которые ушли куда-то вверх, придавая его лицу постоянно удивленный вид.

239

Против них - Бывалый и еще трое солдат, которых Длинный не пом­нит. Но облик Бывалого запечатлелся особенно ярко. По сравнению с ним остальные как за воздушной кисеей. У Бывалого вытянутое костля­вое лицо, чуть тронутое оспой, впалые щеки, острый подбородок, горба­тый нос и по-собачьему умные и грустные глаза.

- Так всех и уговорил? - переспрашивает Бывалый.- Всех. И мне бы физдец, не будь я на губе, - говорит Свистун и

умолкает.Молчание прерывает Смазливый:- Ни хрена. Дело это наживное.- Какое дело? - недоумевает Деточка.- Люди. Люди, говорю я, дело наживное.- Это как же? - продолжает недоумевать Деточка.- Рассказать тебе как?- Ну, ты скажешь.- Деточка прав, - вмешивается Бывалый. - Ушел человек, и замены

ему нет.Саркастическая улыбка искривляет губы Смазливого:- Так... И кладут этих незаменимых штабелями. Сколько чувствитель­

ных среди нас развелось. Потому и драпали в сорок первом, как могли.Смазливый встает и, повернувшись спиной к Бывалому, закуривает.- У нас только роба одна и та же, - замечает Бывалый, глядя куда-то в

сторону.- Это как же? - опять недоумевает Деточка.- А вот так, - Бывалый показывает на выцветшую, застиранную, за­

штопанную на спине гимнастерку Смазливого с ржавым пятном под ле­вой лопаткой. - Того, кто носил ее раньше, уговорили. Теперь она на этом. Глядишь, еще кому-нибудь придется в пору.

- Грудь в крестах или голова в кустах, - шепчет Деточка.- Это не про нас, - грустно улыбается Бывалый, - но ты не огорчайся,

Деточка. Всем вместе всегда веселее...Вновь прерывает молчание Смазливый:- Деточка, расскажи лучше, как ты тигра подбил.- Я уже рассказывал, - обиженным голосом говорит Деточка.- А ты еще раз, - без всякого выражения на лице говорит Смазливый.Внезапно кто-то из солдат предлагает Бывалому показать приемы

бокса. Это предложение подхватывает Смазливый:- Ты же из моряков. А они это умеют.Солдаты собираются вокруг Бывалого. Против него выталкивают

Длинного. Бывалый объясняет Длинному, что такое кулачный бой по правилам:

240

- У тебя подходящая фигура. Большой размер обуви - значит устойчи­вый. Руки во какие, и рост подходящий. Надо проверить твою реакцию.

Он неожиданно наносит боковой удар левой в скулу. Длинный про­пускает этот удар, но, к удивлению своему, не чувствует его. Кулак Бы­валого лишь коснулся его щеки.

- Попробуем еще.Бывалый повторяет прием, но уже правой. Результат тот же. И опять

Длинному кажется непонятным, как при такой стремительной скорости удара прикосновение почти не ощущается. Теперь очередь за Длинным, который наносит прямой удар. Его вытянутая рука, как кажется, достига­ет цели. Тем более что Бывалый стоит в открытой стойке, разбросав руки по сторонам. Но почти незаметный наклон влево - и Длинный, потеряв равновесие, едва удерживается на ногах. Кругом смеются. И Длинный тоже, хотя ноет рука в плече.

- Давай я попробую, - говорит Смазливый и занимает позицию. Быва­лый проводит серию ударов, и все они мягко обрушиваются на противни­ка. Вдруг, когда Бывалый что-то объясняет, Смазливый наносит резкий прямой удар в грудь. В этот момент на его лицо набегает какая-то тень, и оно искажается до неузнаваемости. Бывалый, глухо ахнув, говорит:

- Ты что? - он слегка задыхается. - Вот гаденыш, кажется, ребро по­вредил.

Солдаты молча расходятся....В полдень всех поднимают и под палящим солнцем отправляют

дальше. Такой марш долго не выдержишь. Но через два часа они уже в расположении части. Часть во втором эшелоне, на отдыхе, поэтому, как замечает Бывалый, никакого отдыха не будет. И действительно, после кратковременных смотрин они снова на марше, но это уже не марш. Они идут, убыстряя движение. «Шире шаг! Шире шаг! Бегом!» Они бегут на открытой местности под теми же неумолимыми лучами солнца. Длин­ный постоянно отстает. Они бегут мимо голубого озера, которое дышит прохладой, маня и привлекая к себе. Но они бегут мимо. Длинный отста­ет все больше. Глаза застилает желто-зеленое марево. Ему кажется, что он бежит на месте, а вокруг уже никого нет.

Вдруг перед ним возникают фигуры комбата и батальонного фельд­шера.

- Ты что, болен? - спрашивает комбат Длинного.- Не могу больше, - говорит тот. Его колени подламываются, и он

опускается не землю.- Посмотрим, - неопределенно говорит комбат, обращаясь к фельд­

шеру. - Марш в строй! - это уже Длинному.Длинный поднимается и сквозь слезы видит построенный взвод.

241

Взвод отправляется в расположение. За рядом землянок стоят две бочки с водой. Около них на бревнах поблескивают золотом пустые кон­сервные банки. Солдаты бросаются к банкам, черпают из бочек и пьют, расплескивая воду. Длинный падает на траву. Он перетерпит и подождет, пока все напьются. С наслаждением думает он о том, как будет пить не спеша, смакуя воду и не ощущая на себе чей-то жадно ощущающий взгляд. Наконец приходит его черед. Он один у бочек. В руках у него банка из-под американской тушенки. Она полна воды. Он медленно под­носит ее ко рту. Наслаждение в ожидании наслаждения. Длинный падает в скудную, но благословенную тень куста. Он видит, как на согнувшейся травинке качается кузнечик. «Кузнечик, кузнечик - зеленый человечек», - возникает откуда-то в засыпающем сознании.

...Поднявшись на вершину песчаной дюны, Длинный видит внизу уз­кую, подобную змее, желтую реку. Песчинки вырываются у него из-под ног, и он движется вниз, неотвратимо приближаясь к желтой реке. Длин­ный почему-то знает, что, окажись он на том берегу, возврата не будет, и изо всех сил пытается остановиться, но его ноги бегут сами, подбрасывая вверх колени. И вот желтая вода уже совсем близко. Вот он уже в ней. Она оказывается вязкой. Брызги ее поднимаются медленно и как будто повисают в воздухе.

- Я не могу остановиться, - говорит он себе. - Я бегу к тому берегу.Остается одно: исчезнуть отсюда, уйти в тот мир, откуда пришел.

Только усилие, еще одно отчаянное усилие.Он поднимает тяжелые веки. Тень куста ушла. Пилотка сдвинулась на

затылок. Лоб под прямыми лучами слепящего солнца. «Солнечный удар, - мелькает у него в голове, - оставалось мгновение до него». Длинный пы­тается встать. Его тело неохотно на это соглашается.

...Слышится сигнал на обед. В сознании Длинного звучит: «Бери лож­ку, бери бак...» Ему кажется, что он уже стоит на ногах, но поза его не изменилась. «Пускай я приду последним, - говорит он себе, - зато полу­чу свой обед в тишине». Он действительно получает свой обед послед­ним. У них двухлитровые круглые котелки. Обедают парами. В один из котелков наливают первое, во второй насыпают второе. У него нет на­парника, поэтому ему наливают первое и насыпают второе в один коте­лок. Он все это размешивает ложкой, наблюдая, как на поверхности сре­ди редких жировых пятен всплывают несколько ниточек мяса. Около Длинного останавливаются комбат с фельдшером.

- Да, ты был прав, - говорит комбат. - Он болен. Он оказался послед­ним у кухни.

И они куда-то уходят. Длинный внутренне благодарен за то, что его оставили в покое.

242

...Они идут по дороге в поисках кухни. Кухня куда-то пропала, и им поручили ее отыскать. Впереди идут Длинный и Деточка, а за ними - Смазливый и Свистун. Предвечерний ветерок волнами приносит труп­ный смрад. Время от времени они видят невероятно раздувшиеся тела людей и лошадей. Лица и руки людей как из желтой глины. Нельзя пове­рить в то, что эти куклы были живыми.

Слева, неподалеку от обочины, в тени деревьев на зарядном ящике сидит мальчишка в серо-зеленой форме без пилотки. Лица его не видно. Оно по­гружено в руки. Вокруг пробора рассыпались прямые, светлые, точно вы­цветшие, волосы. Деточка и Длинный проходят мимо и оглядываются. Смазливый приближается к мальчишке, толкает его рукой в плечо и жестом предлагает отойти. Тот, не поднимая головы, становится спиной к дереву.

- Ты что?.. Ты что, офиздел? - недоуменно и испуганно обращается к Смазливому Свистун. Смазливый молча, уверенным жестом переводит ав­томат со спины на грудь. Слышна короткая очередь. Мальчишку словно волной прибивает к дереву. Затем он медленно сползает по стволу. «По­шли», - деловито говорит Свистуну Смазливый. Они молча отправляются дальше. Деточка оборачивает искривленное гримасой лицо к Длинному.

- Этот, - говорит он, - если выживет, будет жить среди нас.Они идут дальше уже не оглядываясь....Длинный просыпается от жгучей рези в левой части живота. Знако­

мая резь. Она повторяется каждый раз в середине ночи. Ночь темная. Кое-где между облаками тускло просвечивают звезды. Длинный спешит, спотыкаясь о чьи-то ноги, руки, вызывая сонную вялую брань. Наконец он удаляется от спящих солдат. Впереди густо темнеют высокие заросли. Он спешит к ним. Торопливо раздвигает обеими руками кусты, провали­вается в какую-то рытвину. Выбирается из нее. Вслепую движется даль­ше. Наконец устраивается под кустом. Берет в зубы кончик болтающего­ся пояска. Резь понемногу проходит. Он успокаивается. Начинает ду­мать: минули сутки, как их отправили из запасного полка в часть. Длин­ный не позволяет себе думать долго. Он встает. Наугад затягивает реме­шок. Оборачивается и направляется в расположение. Становится как будто светлее. Звезды четче проступают сквозь марево. Вот они. Те же густые заросли. Он раздвигает кустарник резким движением обеих рук. И вдруг жаркий воздух ударяет ему в лицо. Между раздвинутыми куста­ми возникает фигура в белом. Это маленькая женщина под покрывалом, с закрытым лицом. Фигура как бы светится изнутри. Он слышит в себе ее ласково-насмешливый голос:

- От меня тебе не уйти.Длинный панически, стремительно сдвигает раздвинутые кусты и бе­

жит. По дороге опять какие-то кусты, какие-то ямы и, наконец, лежащие на расстеленных шинелях солдаты. Теперь он уже видит их.

243

- Где четвертая рота? Ребята, где четвертая? - лепечет он, и в ответ слышит хорошо знакомый голос:

- Ты что, офиздел? Тут четвертая.А вот и его шинель. Он как будто никуда не удалялся. Длинный опус­

кается на свою шинель, отстегивает хлястик и накрывается полой. Лихо­радочное состояние постепенно проходит. Он снова начинает думать. Что это было? Если это настоящее, то зачем волноваться? В самом деле, от него никуда не уйти. И есть надежда на тот, другой мир. А если это видение, то ничего не произошло и волноваться тоже не стоит. С такими мыслями он засыпает, и ему ничего не снится.

...Их поднимают по тревоге. Звучит команда: «Приготовиться к бою!» Солдаты рассыпаются в цепь. Противник не виден, не слышен и может быть всюду. Длинный держится Бывалого, но тот исчезает где-то в кустар­нике. С другой стороны тоже никого не видно. Длинный продолжает бе­жать, не меняя направления. И вдруг перед ним встает немая березовая ро­ща. Он останавливается и замирает. Мысль его панически мечется среди деревьев, ища выход и тех, кто несколько минут назад был с ним. Они уш­ли от него, или он ушел от них. Тоска мгновенного одиночества поражает его. Что он им скажет? Стоять нельзя. Он бежит, высоко выбрасывая коле­ни длинных ног и оказывается в густых колючих зарослях. Ничего не видя за ними, пробивается вперед, раздвигая ветки левой, уже исколотой рукой. И вот прогалина. Перед ним спина в серо-зеленом мундире. Тонкие пальцы руки, закинутой назад. В ней нож с желтой с черными прожилками рукоят­кой. Мгновенно он видит все. Стоящий тут же Бывалый рассматривает ка­кие-то бумаги. Наклонившись через его плечо, в них заглядывает Деточка. На земле перед ними трофейное оружие. Рядом немецкий солдат отстеги­вает часы. В траве сидит офицер с высоко задранной штаниной, бинтуя за­горелую, покрытую рыжими волосами ногу. В это мгновение какая-то сила толкает Длинного к возникшей на его пути спине. Он упирается в нее ду­лом автомата и с криком «Эй!». Пальцы немца роняют нож на траву, а руки медленно, очень медленно начинают подниматься. Бывалый бросает быст­рый взгляд на Длинного и на траву около него. Жестом приказывает уро­нившему нож отойти в сторону. Тот подходит к солдату, по-прежнему пы­тающемуся отстегнуть часы, и становится рядом.

- Молодец, Длинный, - говорит Бывалый. - Выражаю благодарность. Подойди-ка сюда. Ты ведь грамотей. Нам этот парень тычет какие-то письмена, а мы разобраться в них не можем. Вроде не по-немецки.

Длинный заглядывает в письма и узнает несколько французских слов. Прочитать он тоже не умеет.

Солдату наконец удается отстегнуть часы. Он протягивает их Длин­ному и говорит что-то по-французски. Длинный догадывается, что это

244

плохая французская речь, но ничего не понимает. Тогда он обращается к пленному по-немецки. Тот с видимой радостью переходит на немецкий. Он эльзасец. Считает себя французом и просится в армию генерала де Голля - так пересказывает Длинный содержание его речи.

Офицер, забинтовывавший ногу, трогает поверхность бинта кончика­ми пальцев и замечает брезгливо и односложно:

- Щайзе!Деточка собирает трофейное оружие. Бывалый приказывает пленным

идти. Улыбаясь, он спрашивает Длинного:- Боевых наград нет?Длинный удивленно качает головой.- Ничего, наградим, - говорит Бывалый.Показывая глазами на солдата, уронившего нож, добавляет:- Этот бы нас уговорил. Возьми себе на память его нож, а часы отдай

мне, они тебе здесь без пользы.Длинный поднимает нож, оглядываясь на его владельца. Темно­

голубые глаза полны еле сдерживаемой ярости. Прозрачная кожа гладко выбритого лица покрылась пятнами. «Породистое лицо, но жить он все же хочет», - думает Длинный. Его обуревает какая-то нестерпимая ра­дость. Он снова вместе с ними, он снова вместе с ними! Вдруг только что пережитые секунды опять возникают в памяти. Он пытается разглядеть желто-черный узор бархатистой рукоятки ножа. Рука с ножом дрожит мелкой дрожью, а в глазах возникает облачко тумана.

...С утра они на марше, и с утра их сопровождает беспросветный дождь. Серые облака, слившиеся в одно небесное покрывало, кажутся неистощи­мыми. Шинели напитались дождевой водой, а гимнастерки - потом, и все, что на них, кажется втрое тяжелее. Идти тяжело еще и потому, что солдат­ские ботинки глубоко погрязают в размытой земле. Утомленные ноги трут­ся друг о друга, обмотки покрываются грязью до самого верха.

Солдаты выходят на берег небольшой реки. У самой воды - ивы. Че­рез реку перекинуто толстое бревно с обрубленными ветками. В голове тревожная мысль: они, тяжелые и неуклюжие, должны пройти по нему через реку. А Длинный с детства не умеет ходить даже по краю ковровой дорожки. К тому же бревно круглое. Как удержать на нем равновесие? Но вот первые солдаты уверенно переходят на другой берег. Длинный ступает на бревно. Он идет быстро, сосредоточенно глядя на конец брев­на. Сомнения возникают с опозданием, уже на том берегу. Теперь они не опасны. Свершилось чудо. Родители бы ему не поверили.

Они идут дальше. Пейзаж по-прежнему однообразно серый. Нигде не намека на человеческое жилье. Объявляется привал. Солдаты пытаются закурить. В поисках сухого табака обращаются к офицерам. Комбат на

245

удивление приветлив. Чувствуется, что жизни во втором эшелоне прихо­дит конец. *

- Смотри! - Деточка показывает Длинному на что-то за чахлой рощей.Это похоже на старый заброшенный сарай. Они и еще несколько сол­

дат отправляются туда. Ко всеобщему удивлению, крыша его протекает весьма умеренно. Сбрасывают шинели и ложатся на прелую солому. Все это кажется неправдоподобным счастьем. И, как всякое счастье, оно кратковременно.

На пороге появляется взводный:-Встать! Выходи!Они выходят согнувшись. Из-под нахлобученных пилоток торчит со­

лома. Их выход из сарая напоминает пленение неприятеля. Солдаты сна­ружи встречают их смехом. Взводный продолжает распекать:

- Что, легкой жизни захотелось?., вашу мать!..Далее в речи взводного встречаются выражения, незнакомые Длинно­

му, но он понимает, что они с Деточкой совершили нечто несправедливое и даже позорное. Солдаты расходятся. Деточка и Длинный подходят к своим, чувствуя на себе взгляд Бывалого. Деточка смотрит в сторону.

- Деточка, - говорит, улыбаясь, Бывалый, - нехорошо, ох, как нехо­рошо покидать свой экипаж в такую минуту.

- Ты моряк, - говорит Длинный Бывалому, - для тебя свой экипаж - это все.

Бывалый как-то особенно внимательно смотрит на Длинного:- И для тебя и для всех. Чужим ты ни хрена не сделаешь ни хо­

рошего, ни дурного....Ночью ротный с дневальным поднимают солдат. Поднимают как-то

по-особому тихо. Без привычных «Подъем! Поднимайся!» И это кажется очень значительным и тревожным. Длинный догадывается, что они вы­ходят на передний край.

Солдаты тяжело движутся по размытой проселочной дороге. По обе­им сторонам возникает мелколесье. Что-то тоскливое и бесконечно зна­комое поднимается в душе Длинного. Это уже было? Когда и где? Доро­га ведет туда, откуда плывут трассирующие пули.

- Ну вот, Длинный, - говорит неизменно идущий рядом Бывалый, - нам отпустили еще три дня.

- Почему три? - шепотом спрашивает Длинный.- Учти, друг, - слышит он в ответ, - во время наступления пехотная

часть за три дня выбывает полностью. На четвертый ее уже нет.- Как нет? - еще тише спрашивает Длинный.- Кто в наркомздрав, кто в наркомзем. Отдает концы примерно каж­

дый пятый.

246

Они выходят на открытое место и стремительно сворачивают влево, рассыпаются в цепь. Бывалый удаляется направо. «Почему я должен быть пятым? .Это несправедливо. Я не хочу этого», - думает Длинный, но вспоминает прошлую ночь и успокаивается.

Впереди них что-то белеет. Длинный щурит близорукие глаза, но раз­глядеть не может. «Утром рассмотрю, - думает он, - если это утро на­ступит. Ведь отпущено три утра. И надо же кому-то из пятых в первое утро...» Опять вспоминает прошлую ночь и опять успокаивается.

По цепи передают приказ окопаться. У Длинного нет лопатки. Была ли она? Он этого не помнит. Кажется, сначала была. Слева от него ярост­но окапывается Смазливый. Они лежат в полужидкой грязи, поэтому окапываться можно руками. Так поступает Длинный. Теперь эта грязная жижа - его пристанище, и нет у него к ней отвращения. Погружая в нее пальцы, он сооружает холмик, прикрывающий голову. Потом ложится в образовавшееся углубление спиной, достает из вещмешка буханку хлеба и ест ее, отламывая кусок за куском. Он не чувствует голода, но так спо­койнее. Так он не думает. Слева все больше погружается в землю Смаз­ливый. Справа Бывалый курит, прикрыв огонек самокрутки ладонями рук. Длинный, покончив с буханкой, тотчас же засыпает. Сквозь сон ему слышатся моторы танков, какой-то визг, лязг и тишина.

От тишины Длинный просыпается и решает ползти к Смазливому. На­верное, все же следует окопаться. Того почти не видно. Он не спит и не окапывается. В ответ на просьбу Длинного одолжить лопатку разражается яростной руганью. Из окопчика Смазливого доносится тошнотворная вонь. Пахнет человеческим калом. Длинный уползает обратно и опять засыпает.

Снова просыпается от мелко моросящего дождя. В ямке около головы булькает скопившаяся там дождевая вода. Земля не в силах ее вобрать. Впереди на зеленом холме в утреннем тумане белеет церковь. Теперь Длинный уже ясно различает ее. Откуда-то с тылов доносится далекий глухой голос артиллерии. Справа он сопровождается органным звучани­ем гвардейских минометов.

По цепи проходит приказ. Солдаты поднимаются и движутся вперед почти в полный рост. Двигаться тяжело. Длинный стреляет перед собой короткими очередями. Тяжелая пачка патронов в кармане шинели бьет его по левой ноге. На мгновение он бросает взгляд направо. Бывалый ободряюще смотрит на него: "Молодец, Длинный!”

Переводит взгляд налево. Смазливого не видно. Длинный оглядыва­ется. Из окопчика Смазливого несуразно торчат две ноги. «Он наш пя­тый в это утро», - мелькает в голове у Длинного.

Вдруг что-то тупое и тяжелое ударяет его по левому бедру. Длинному кажется, что он может идти дальше, но почему-то ложится в грязь. Отку­

247

да-то слышны крики, и он тоже начинает громко стонать, хотя ему вовсе не больно. Он прикасается рукой к шинели в том месте, где его ударило, и смотрит на руку. Она покрыта черно-красной слизью. Бывалого уже не видно. Не видно и других. Там, дальше, кажется, стонет Деточка. К Длинному подползает санинструктор. Положив на свою шею левую руку раненого, он тащит его в рощу. Длинный волочит обе ноги. Санинструк­тор кладет раненого на живот, сдирает штаны и подштанники и туго пе­ревязывает рану. «Доберешься до реки сам», - не то спрашивает, не то приказывает он Длинному. Длинный безмолвно повинуется. Он оставляет автомат и патроны и, сильно хромая, идет через поле к реке. Впереди не­го каким-то чудом скачет на одной ноге раненый солдат. Длинный слы­шит и видит, что поле простреливается. Пока они не спустятся к реке, уг­роза стать пятым остается. «Не может быть, чтобы в меня попало вторич­но», - думает Длинный и стремится догнать скачущего на одной ноге солдата, но ему это никак не удается.

Наконец они спускаются к реке, и прыгающий солдат падает. Рядом с ним падает Длинный и обнаруживает, что это Деточка сжимает ему руку выше локтя.

- Я тебя сразу приметил, Длинный, - говорит Деточка. - Напишу до­мой, как мы здесь встретились.

Длинный помнит, что их матери через них договорились переписы­ваться.

- И не думай! Пиши о себе, что хочешь. Меня ты не видел!- Так ты же ранен... Почему же?.. Ну ладно, как хочешь. Твое дело.А Длинный уже видит перед собой письмо, которое напишет он сам.

Неровные, фиолетовые от химического карандаша строки на пожелтев­шей бумаге. И среди них такие: «Я по-прежнему здесь. Гул фронта сюда не доносится...»

Когда его поднимают и ведут к реке, он видит за возвышенностью за­рево и слышит привычный гул. Длинный машет рукой Деточке. Тот от­вечает тем же. Неплохо было бы увидеться когда-нибудь на гражданке. Да-да, конечно. Но сейчас голова занята не тем. А впрочем, он вообще ни о чем не думает. Его подводят к лошади и помогают залезть на ее круп.

- Удержишься? - спрашивают.Он кивает головой, хотя ему непонятно, куда его собираются таким

способом везти. Он обнимает шею лошади и видит ее большой корич­невый глаз, смотрящий куда-то в сторону. Лошадь ступает в реку. И здесь Длинный замечает, что она идет и плывет между двумя канатами, которые держат солдаты на обоих берегах. Лошадь выходит на другом берегу, отряхиваясь, и он соскальзывает с ее спины на протянутые руки.

248

Рядом стоит машина с опущенным задним бортом. Туда переносят ра­неных. Через некоторое время машина трогается. С высоты ее кузова Длинному хорошо видно зарево, а до ушей по-прежнему доносится уда­ляющийся гул передовой. «На этот раз все обошлось», - думает Длин­ный, но эта мысль исчезает так же быстро, как и рождается. Ее вытесняет грустно улыбающееся лицо Бывалого. «Что с ним и с другими ребятами? Да хранит их Бог!» - неожиданно для себя впервые в жизни шепчет Длинный...

И светлый день, и радость лета,И солнца сноп над головой...Небес далекие планеты...Всегда со мной, всегда со мной.

Взлетит, вспарит душа моя,Когда наступит это,И только ею буду я,Как был когда-то... где-то...

СПИСОК НАУЧНЫХ ТРУДОВ В. В. МАРТЫНОВА

К вопросу о древнейших славяно-германских языковых отношениях // Научный ежегодник ОГУ, 1956.

Шевченко в перекладах Франка на шмецьку мову // Зб1ршк праць у Шевченювенсю конференцн. Киев, 1957.

Проблема первюног префжсацп 1 найстарип слов'яно-германсю мовш зв'язки // Труды ОГУ. Фшол. сб. 1957. Т. VI.

Как следует представлять территорию славянской прародины // Сборник ответов на вопросы (к VI междунар. съезду славистов). М., 1958.

О древнейших славяно-германских языковых отношениях // Труды ОГУ. Фшол. сб. 1958. Т. VII.

Пушкин и Мицкевич. Некоторые вопросы языка и стиля // Пушкин на юге. Ки­шинев, 1958.

Деяю пршципи пор1вняльно-юторичного мовознавства у викладанш шоземних мов// Труды ОГУ. Фшол. сб. 1959. Т. VIII.

Рец. на кн.: К-Ы. ЗсЬбпГеЫег. Уо1кег- ипё 8ргас1шп5с1шп§ // Вопросы языкозна­ния. 1959. № 3.

Рец. на кн.: Трубачев О. Н. История славянских терминов родства // Вопросы языкознания. 1960. № 5.

Опыт построения общей теории значения// Питания прикладно'1 лшгвютики. Чершвщ, 1960.

Аб паходжанш славянскай фанемы X // Працы 1нстытута мовазнауства АН БССР.1961. VIII.

Акцентологическая адаптация славянизмов в прагерманском языке // Тезисы докл. I Всесоюз. конф. по вопросам славяно-германского языкознания. Минск, 1961.

К лингвистическому обоснованию гипотезы о Висло-Одерской прародине славян // Вопросы языкознания. 1961. № 3.

О некоторых закономерностях становления семантических микроструктур// Тези­сы докл. I Всесоюз. конф. по вопросам славяно-германского языкознания. Минск,1961.

Проблема славянских лексических проникновений в прагерманский язык // Учен, зап. Ин-та славяноведения АН СССР. 1962. Т. XXIII.

Выступление на IV Международном съезде славистов // Материалы дискуссии. М., 1962. Т. II.

Гото-славянское лексическое взаимопроникновение // Тези доповидей V М1жвуз. республ. слав1ст. конф. Ужгород, 1962.

Хроника и анкета I Всесоюзной конференции по вопросам славяно-германского языкознания // Вопросы языкознания. 1962. № 4.

250

Из славянских этимологий // Этимологические исследования по русскому языку.1962. Т. II.

До каква стеиен и по какъв начин може да се възстанови лексикалният фонд на праславянския език // Славянска филология. София, 1963. Т. I.

Лингвистические методы обоснования гипотезы о Висло-Одерской прародине славян. Минск, 1963.

Общая теория аккомодации и типология языков // Конф. по структурной лин­гвистике, посвящ. базисным пробл. фонологии. М., 1963.

Славяно-германские лексические изоглоссы // Учен. зап. Ин-та славяноведения АН СССР. 1963. Т. XXVII.

Славяно-германское лексическое взаимодействие древнейшей поры. Минск,1963.

Лингвистическая проблематика V Международного съезда славистов в Софии // Русский язык в национальной школе. 1964. № 1.

Опыт семантической классификации глаголов // Проблемы формализации семан­тики. М., 1964.

Происхождение славянского консонантизма с типологической точки зрения // Те- зи доповидей VI Укра1нськой славютично1 конференцп. Черновщ, 1964.

Проблема славянского этногенеза и лингвогеографические изучения Припятского Полесья // Проблемы лингво- и этногеографии и ареальной диалектологии. М., 1964.

Славянская и индоевропейская аккомодация // Проблемы сравнительной грамма­тики индоевропейских языков. М., 1964.

Уровни и планы языка как знаковой системы // Тезисы докл. к симпозиуму по проблеме «Методы различения и отождествления единиц языка». Минск, 1964.

Этногенез славян в свете новых лингвистических данных // Вопросы этнографии Белоруссии. Минск, 1964.

Дистрибуция глагольных морфем // Материалы науч. конф. «Проблемы синхрон­ного изучения грамматического строя языка». М., 1965. Соавторы П. П. Шуба, М. И. Ярмош.

Методы различения и отождествления единиц языка // Филол. науки. 1965. № 2. Метады рашэння некаторых тыпавых этымалапчных задач // Беларуская мова.

Мшск, 1965.Проблема славянского этногенеза и методы лингво-географического изучения

Припятского Полессья // Советское славяноведение. 1965. № 4.О надежности примеров славяно-германского лексического взаимопроникнове­

ния // Тезисы докл. II Всесоюз. конф. по славяно-германскому языкознанию. Минск,1965.

Опит за семантична класификация на руския глагол // Език и литература. 1965. №3. Соавторы П. П. Шуба, М. И. Ярмош.

Соотнесенность уровней и планов языка // Материалы науч. конф. «Проблемы синхронного изучения грамматического строя языка». М., 1965.

Выступление на V Международном съезде славистов // Славянска филология. София, 1966. Т. III.

Кибернетика. Семиотика. Лингвистика. Минск, 1966.Лингвогеография Припятского Полесья и этногенез славян // Древности Белорус­

сии. Минск, 1966.

251

Общая теория аккомодации и типология языков // Исследования по фонологии. М., 1966.

Принципы дистрибутивного анализа глагольной аффиксации (на материале бело­русского языка) // Кибернетику на службу коммунизму. 1966. Т. III. Соавторы П. П. Шуба, М. И. Ярмош.

Два уровня языковой действительности и двойное членение языка /У Уровни язы­ка и их взаимодействие. М., 1967.

Дедуктивная семиотика и типологическая лингвистика // Проблемы языкознания. М., 1967.

Дедуктивная семиотика и типология // Х-ете Ооп^гёз 1п1ета1юпа1 дез Ып^шз^ез Кезитез с1ез соттишсайопз. Висагез!, 1967.

Марфемная дыстрыбуцыя у беларускай мове. Дзеяслоу. Мшск, 1967. Сааут. П. П. Шуба, М. I. Ярмош.

О возможности италийско-славянских языковых контактов древнейшей поры // Проблемы диахронии в изучении романских языков. Минск, 1967.

Ответы на анкету // Материалы конференции «Язык как знаковая система особо­го рода». М., 1967.

Парадигматический план языка и порождающие грамматики // Межвуз. конф. по порождающим грамматикам. Тарту, 1967.

Происхождение славянских гуттуральных // Тыпалопя 1 псторыя славянсюх моу1 узаемасувяз1 славянсюх л1таратур. Мшск, 1967.

Семиотические методы описания естественных языков // Материалы конф. «Язык как знаковая система особого рода». М., 1967.

ИосЬ етша1 йЪег \уесЬзе1зе1%е $1а\У18сЬ~ёегташзс11е 1пШ1га1;юп аи!' <3ет ОеЫе1 с!ез ^о^зеЬа^гез // ^гззепзсЬаШюЬе ^ейзсЬпк с!ег НитЪо1сИ итуегзйа! ш ВегНп. 1967. Ъ%. XVI. Нек 5.

3 беларусюх этамалопй II // Беларуская лексшалопя 1 этымалопя. М1нск, 1968.3 беларусюх этымалопй III // Праблемы беларускай фшалогИ. М1нск, 1968.Моделирование процесса номинации и проблемы лексикологии // Беларуская

лексшалопя 1 этымалопя. Мшск, 1968.Рец. на кн.: Трубачев О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках //

Вопросы языкознания. 1968. № 1.Славянская и индоевропейская аккомодация. Минск, 1968.Ад рэдактара/ /Я. Раманов1Ч, П. А. Бузук. Мшск, 1969.Адказ на анкету // Лекс1чныя балтызмы у беларускай мове. Мшск, 1969.О надежности примеров славяно-германского лексического взаимопроникнове­

ния // Типология и взаимодействие славянских и германских языков. Минск, 1969.Об одном гипотетическом белорусском булгаризме // Тюркские лексические эле­

менты в восточных и западных славянских языках. Минск, 1969.Парадигматический план языка и порождающие грамматики // Проблемы

моделирования языка. Тарту, 1969. Вып. 323.Прадмова // Лекс1чныя балтызмы у беларускай мове. Мшск, 1969.Беларуская этымалопя (староню слоушка) // Маладосць. 1970. № 3, 7, 8. Сааут.

А. Я. М1хнев1Ч.Да семантычнай клас1ф1кацьй дзеяслова // Актуальные проблемы лексикологии.

Минск, 1970.

252

О структурно-семантической классификации имен // Структурно-математические методы моделирования языка. Киев, 1970.

Адказ на анкету // Беларуска-украшсюя хзалексы. Мшск, 1971.Анализ по семантическим микросистемам и реконструкция праславянской лекси­

ки// Этимология-1968. М., 1971.Лекска Палесся у прасторы 1 часе. Мшск, 1971. Соавторы Г. Ф. Вештарт, Л. Т. Вы­

гонная, I. I. Лучыц-Федарэц.О правомерности генетического соотнесения праславянскага хытръ с литовским

§ис1гйз // Исследования по славянскому языкознанию. М., 1971.Прадмова // Беларуска-украшсюя 1залексы. Мшск, 1971. Сааут. А. С. Аксамггау.Рец. на кн. Откупщикова Ю.В. Из истории индоевропейского словообразования //

Этимология-1968. М., 1971.Семантика и синтаксис падежа // Категория падежа в системе и структуре языка.

Рига, 1971.Беларусская этымалопя. Некаторыя аспекты // Беларуская лшгвютыка. 1972.Псторыка-этымалапчныя нататю // Беларуская лшгвютыка. 1972.Дасягненш беларускага мовазнауства за 50-гадовы перыяд юнавання СССР //

Весщ АН БССР. 1973. Серыя грамадсюх навук. № 6.Дзве найважнейшыя ушверсалй мовы // Беларуская лшгвютыка. 1972.3 беларусюх этымалопй // Беларускае 1 славянскае мовазнауства. Мшск, 1972.Рец. на кн. Р. де Брея // Советское славяноведение. 1972. № 2.Славянские этимологические версии // Русское и славянское языкознание. 1972.Адказ на анкету // Беларуска-русюя 1залексы. Мшск, 1973.Праславянская и балто-славянская суффиксальная деривация имен // Минск,

1973.Развщцё славянскага мовазнауства у Беларус1 // Беларуская лшгвютыка. 1973.

№ 3 .Псторыка-этымалапчныя нататк1 // Беларуская лшгвютыка. 1974. № 5.От старославянского вокализма к индоевропейскому // Известия северо-

кавказского научного центра высшей школы. 1974. № 1.Семиологические основы информатики. Минск, 1974.Экспериментальная проверка семантических дифференциальных признаков // Бе­

ларуская лшгвютыка. 1974. 6. Соавтор М. И. Ярмош.Этнографическая интерпретация славянских названий меди и железа // Тыпалопя

1 узаемадзеянне славянскгх моу 1 лгтаратур. Мшск, 1974.Адказ на анкету // Беларуска-польсюя 1залексы. Мшск, 1975.Балто-славянский инновационный процесс в области именного словообразования

// Тезисы докл. III Всесоюз. конф. по балтийским языкам. Вильнюс, 1975.Белорусский этимологический ландшафт // Тезисы докл. III Всесоюз. конф. по

балтийским языкам. Вильнюс, 1975.Лексические архаизмы на южнославянской языковой периферии // Тезисы докл.

конф. «Ареальные исследования в языкознании и этнографии». Л., 1975.018ки8510П8 Ве11га§ // Тезисы докл. III Всесоюз. конф. по балтийским языкам.

Вильнюс, 1975.Элементы белорусско-русского сопоставительного словообразования // Пробле­

мы обучения русскому языку в условиях близкородственного билингвизма. Минск, 1975.

253

Псторыка-этымалапчныя нататю // Беларуская лшгвютыка. 1975. № 7.Проблема интерпретации белорусско-болгарских изолекс // Бюлетин за

съпоставително изследване на българския език с други езици. 1976.Рец. на кн.: Ю. С. Степанов. Методы и принципы современной лингвистики //

Известия АН СССР. 1976. Серия литературы и языка. № 2.Типы лексических балтизмов в белорусских диалектах. 1976. IX.Универсальный семантический код науки и дедуктивная семиотика //

Вычислительная лингвистика. М., 1976.Этымалопя 1 л1нгвагеаграф1я // Беларуская лшгвютыка. 1976.Ареальный аспект в компаративистике // Тезисы докл. конф. «Ностратические

языки и ностратические языковые знания». М., 1977.О соотношении балтийского и италийского лексических ингредиентов в прасла-

вянском // Тыпалопя славянсюх моу 1 узаемадзеянне славянских л1таратур. Мшск,1977.

Семантические архаизмы на южнославянской языковой периферии // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1977.

Семантическая неоднозначность фраз и экспликация смысла // Тезисы докл. сим­позиума «Проблема значения в современной лингвистике». Тбилиси, 1977.

Универсальный семантический код. Минск, 1977.УСК-3 как язык описания и исчисления смыслов. Минск, 1977.УСК - язык описания и исчисления смыслов // Единая система информационно­

поисковых языков. Рига, 1977.Шлях1 славянскай кампаратывютыю у Беларус1 // Весщ АН БССР. Серыя

грамадсюх навук. 1977. № 5.8етап1лс апд РИгазе Мо<1е1§// XII 1п1ета1:юпа1ег 1лп§ш§1:еп-коп§ге5. КиЫазип^ег,

^1еп, 1977.Алгоритмы принятия решения в системе УСК // Программно-информационное

обеспечение систем искусственного интеллекта. М., 1978.Балто-славяно-италийские изоглоссы. Минск, 1978.Балто-славянские лексико-образовательные отношения и глоттогенез славян// Те­

зисы докл. конф. «Балто-славянские отношения». М., 1978.Балто-славянские лексико-словообразовательные отношения и глоттогенез сла­

вян // Этнолингвистические балто-славянские контакты в настоящем и прошлом. М.,1978.

Балто-славянский инновационный процесс в области именного словообразования // ВаШзИса. 1978. II Рпеёаз.

Псторыка-этымалапчныя натати// Беларуская лшгвютыка. 1978. № 14.Крыстьян Станг // Беларуская лшгвютыка. 1978. № 12.Реконструкция словообразовательных систем и глоттогоническая диагностика //

Тезисы докл. конф. «Проблемы реконструкции». М., 1978.Рец. на кн.: ТИ. А. ЗеЪеок. ЗШсНез ш Зетю^са // Известия АН СССР. 1978. Серия

ОЛЯ. № 2.Семиологические проблемы искусственного интеллекта // Известия АН СССР.

1978. Серия ОЛЯ. № 1.Этымалапчны слоушк беларускай мовы. Уводзшы. Мшск, 1978.Этымалапчны слоушк беларускай мовы. Т. 1. Мшск, 1978. Соавторы А. Е.

Супрун, Р. В. Кравчук.

254

Логика принятия решения в системе УСК // Семиотические модели при управлении большими системами. М., 1979.

Об основных принципах семантической классификации номинативных единиц // Материалы V Всесоюз. симпозиума по кибернетике. Тбилиси, 1979. Соавторы П. П. Шуба, М. И. Ярмош.

УСК как язык представления знаний в автоматизированных системах // Семантика естественных и искусственных языков в специализированных системах. М., 1979.

Человеко-машинные методы решения задач в системе УСК // Вопросы киберне­тики. 1979. № 60.

Этымалапчныя нататю // Беларуская лшгв1стыка. 1979. № 15.Принципы построения нелинейного графового кода // Семантический код в

линейном и нелинейном представлении. Минск, 1980. Соавтор В. П. Сидоренко.УСК как решатель задач // Семантический код в линейном и нелинейном

представлении. Минск, 1980.УСК — язык представления знаний и эвристического поиска. М., 1980.Балто-славяно-иранские языковые отношения и глоттогенез славян // Балто-

славянские исследования, 1980. М., 1981.Балто-славянские этнические отношения по данным лингвистики // Проблемы

этногенеза и этнической истории балтов. Вильнюс, 1981.Варианты и инварианты в синтаксисе // Вариантность как свойство языковой сис­

темы. М., 1982. 4.1.Категории языка. Семиологический аспект. М., 1982.Презумпции и функциональный синтаксис // Вопросы функциональной грамма­

тики. М., 1982.Становление праславянского языка по данным славяно-иноязычных контактов //

Минск, 1982.Балто-славянские этимологии // Ас1а ВаШсо-81ауюа. 1983. XVI.Западнобалтийский субстрат праславянского языка // Балто-славянские

этноязыковые отношения в историческом и ареальном плане. М., 1983.Об использовании аппарата УСК-3 при формировании алгоритма решения ин­

теллектуальных задач // Семиотические аспекты формализации интеллектуальной деятельности. М., 1983.

УСК-3: новый вариант // Материалы 18А1 - Междунар. симпозиума по искусст­венному интеллекту. Одесса, 1983.

Этногенез, глоттогенез и ареальная лингвистика // Полесье и этногенез славян. М., 1983.

Язык в пространстве и времени. К проблеме глоттогенеза славян. М., 1983.Славянские протезы и этимологическая эвристика // Материалы Междунар. сим­

позиума по проблемам этимологии, исторической лексикологии и лексикографии. М., 1984.

Универсальный семантический код: УСК-3. Минск, 1984.Ургазагуе §1о1о§епеге з1оуапоу // 81ау151юпа геууа. №\у Уогк, 1984. № 2.118С-3: №\у Уапап! о!” Ше Кполу1ес1§е ЯергезепИп^ апй Са1си1айп§ Ьап§иа§е // Рго-

сееёт§5 оГ 1Ье 1РАС 8утроз1ит «АгИГ1с1а11п1:еШ§епсе», Ох1Ъп1-Ке\у Уогк, 1984.Глоттогенез славян. Опыт верификации в компаративистике // Вопросы языко­

знания. 1985. № 6.

255

Глоттогенез славян и прусский лексикон // Тезисы Междунар. конф. балтистов. Вильнюс, 1985.

О необходимости конкордансов нового типа // Известия АН СССР. 1985. Серия ОЛЯ. № 5. Соавторы А. И. Демченко, Н. М. Счастная.

Построение и реализация алгоритма планирования, основанного на УСК // Извес­тия АН СССР. 1985. Серия «Техническая кибернетика». №5. Соавтор А. П. Гу- минский.

Прусско-славянские эксклюзивные изолексы //Этимология, 1982. М., 1985.Рец. на кн.: Энциклопедический словарь юного филолога (Языкознание) // Во­

просы языкознания. 1985. № 3.Функциональная грамматика и категории языка // Проблемы функциональной

грамматики. М., 1985.Этымалапчны слоушк беларускай мовы. Т. 3. Мшск, 1985. Соавторы Р. В. Крав­

чук, А. Е. Супрун, Н. В. Ивашина.Восточнославянская этимологическая лексикография // Славянская этимологиче­

ская и историческая лексикография. М., 1986. Соавторы А. С. Мельничук, П. Н. Шан­ский.

Конглютинация суффиксов. Синхроническая и диахроническая деривация // Сло­вообразование и номинативная деривация в славянских языках. Гродно, 1986.

Конкордансы нового типа. Проблемы и перспективы // Сочетание лингвистиче­ской и внелингвистической информации в автоматическом словаре. Ереван, 1987.

Славянские протезы и этимологическая эвристика // Этимология, 1984. М., 1987.Этымалапчны слоушк беларускай мовы. Т. 4. Мшск, 1987. Соавторы В. Д.

Лобко, И. И. Лучиц-Федорец, Р. В. Кравчук.Славянский, итальянский, балтийский (глоттогенез и его верификация) // Славя­

не. Этногенез. Л., 1990.Этнагенез славян. Мова 1 м1ф // Матэрыялы М1жнар. канф. «Славяне: адзшства 1

мнагастайнасць». Мшск, 1990.К реконструкции индоевропейского консонантизма // Славистика, индоевропей­

ская ностратика. М., 1991.Семантическое кодирование и решение интеллектуальных задач // Журнал ТРИЗ.

02.01.1991. Соавторы И. М. Бойко, А. П. Гуминский.Ш С (МепШопз, ахютз апс! ншпесИа1е тГегепсез // Знания - Диалог - Решения. Л.,

1991.Беларуская мова сярод шшых славянсюх 1 неславянских моу // Роднае слова. 1993.

№ 1- 2.

Семантические особенности представления и преобразования знаний в УСК-5// Материалы III конф. по искусственному интеллекту КИИ-92. Т. I. Тверь, 1992.

Семантическое кодирование для представления и преобразования знаний // Советская ассоциация искусственного интеллекта - САИИ. М., 1992.

Шлях фарм1равання беларускай мовы // Жывая спадчына. Мшск, 1992.Кпо^1ес1§е Ъазез сопз^гикйоп оГ зуз^етз Гог зо1уш§ т1е11есШа1 ргоЫетз //

Управляющие системы и машины. 1992. № 5/6. Соавторы И. М.Бойко, А. П. Гуминский.

81о\У1ап8ко-те8к м 1ап$к1е коп!ак!у зехуко^е лу окгез1е ргазЬлухатгсгугпу // Ро1опо-$1алпка Уаг80У1еп81а. \Уагзга\уа, 1992.

Святогор - былинная ипостась Перуна. М., 1993.

256

Этнагенез славян. Мова 1 м1ф. Мшск, 1993.Принцип объективной семантической классификации. Реализационный аспект

функционирования языка. Минск, 1995.118С Са1си1ш оГ Кеи \Уогс!8 апс! Кеу Ыеаз. 1пуепйоп МасЫпе Рго§ес1. СатЪгЫ^е,

1996.11шуегза1 8етапИс Сос!е. Ш С - 5. М тзк, 1995.Проблема происхождения славянской теонимии. Опыт верификации. 8\у1а1о\у11.

\Уагзга\уа, 1996.Славянизмы в древнеанглийском - славяно-германские языковые параллели. Минск,

1996.Принципы объективной семанитической классификации // Реализационный

аспект функционирования языка. Минск, 1996.К этимологии теонима Симаргл // Число. М., 1998.Прарадз1ма славян. Лшгвютычная верыфшацыя. Мшск, 1998.Типологический принцип Бодуэна и верификация одной лингвистической теории

// Ка1Ъо1уга. УИтаиз. 1998. № 46 (2).Конфуций сказал... // Беседы и суждения Конфуция. СПб., 1999.Эттчны склад насельнщтва старажытнага Палесся - Загароддзе, 1999. № 1.Глагол (к семантической классификации белорусского и русского глагола) //

Материалы конф. «Чтения памяти П. П. Шубы», Минск, 2001.Основы семантического кодирования. Опыт представления и преобразования

знаний. Минск, 2001.Поморско-Полесские этноязыковые контакты // 81исНа пас! ро1зс2у2П кгезолу

\Уагзга\уа, 2001. Т. X.Праславянский язык и его место в западнобалтийском диалектном континууме //

Ас1а ВаШса-81ау1са. \Уагзгалуа, 2001. № 25.Ложная декомпозиция в славянском словообразовании // 81шНа Е1уто1о§1С2пе.

РгаЬа, 2002. Вгипепз1а 1.Этимология и скрытая двухкомпонентность слова // 81исНа Е*уто1о§Ю2пе. РгаЬа,

2003. Втпепз1а 2.Кельто-славянские этноязыковые контакты // Мовазнауства. Л1таратура. Культу-

ралопя. Фалькларыстыка: даклады беларускай дэлегацьй на XIII М1жнародным з’ездзе славютау, Любляна, 2003 / НАН Беларусь Беларуси кам1тэт славютау. М1нск, 2003.

Лингвистика и постмодернизм. Минск, 2004.Китайская семантика в системе исчисления примитивов // Пути Поднебесной.

Минск, 2006. Ч. 1.Славянские анаграммы // Этимология, 1997-1999. Минск, 2006.Язык и метаязык (лингвистика текста). Художественный дискурс. Минск, 2006.Греко-славянские этюды и метафоризация слов // Ас! Гоп1;8 уегЪошт. Исследова­

ния по этимологии и исторической семантике. К 70-летию Ж. Ж. Варбот. М., 2006. С. 203-207.

ЛИТЕРАТУРА

Апресян, Ю. Д. Лингвистическое обеспечение системы Этап-2 / Ю. Д. Апресян [и др.]. М., 1989.

Апресян, Ю. Д. Лексическая семантика: синонимические средства языка / Ю. Д. Апресян. М., 1974.

Апресян, Ю. Д. Формальная модель языка и представление лексикографических знаний / Ю. Д. Апресян // Вопросы языкознания. 1990. № 6.

Апресян, Ю. Д. Экспериментальное исследование семантики русского глагола / Ю. Д. Апресян. М., 1967.

Беляев, М. В. Проблема грамматики (Методологические основы грамматического изучения языка) / М. В. Беляев // Учен, записки. Сталинград: ГПИ, 1939. Т. 1.

Беляев, М. В. Слово / М. В. Беляев // Пращ Одеського державного ушверситета. 1957. Т. 1. Вып. 2(55).

Бенвенист, Э. Общая лнгвистика / Э. Бенвенист. М., 1974.Бенвенист, Э. Уровни лингвистического анализа / Э. Бенвенист // Новое в лин­

гвистике. М., 1965. Вып. 4.Бодякин, В. И . Куда идешь, человек? Основы эволюциологии / В. И. Бодякин. М., 1998.Бойко, И. М. Семантическая интеллектуальная система и ее компьютерная реали­

зация / И. М. Бойко, В. В. Мартынов // Теория коммуникации. Языковые значения. Минск, 2000.

Большаков, И. А. Модель «Смысл <=> Текст»: Тридцать лет спустя / И. А. Больша­ков, А. Ф. Гельбух // 1п1ешайопа1 Рогиш оп 1п!огтайоп апё ОоситепШюп. 2000. № 1.

Братко, И. Программирование на языке Пролог для искусственного интеллекта / И. Братко. М., 1990.

Веэ/сбицка, А. Из книги «Семантические примитивы» / А. Вежбицка // Семиотика. М., 1983.

Вейнрейх, У. О семантической структуре языка / У. Вейнрейх // Новое в лингвис­тике. 1970. Вып. 5.

Вейценбаум, Дэ/с. Возможности вычислительных машин и человеческий разум / Дж. Вейценбаум. М., 1982.

Виноград, Т. Программа, понимающая естественный язык / Т. Виноград. М., 1976.Витгенштейн, Л. Философские работы / Л. Витгенштейн. М., 1999. Ч. 1.Гадамер, Г. Г. Актуальность прекрасного / Г. Г. Гадамер. М., 1991.Гильберт, Д. Наглядная геометрия / Д. Гильберт. М., 1971.Гильберт, Д. Основания математики / Д. Гильберт, П. Бернайс. М., 1979.Гладун, В. К. Процессы формирования новых знаний / В. К. Гладун. София, 1994.Гордей, А. Н. Дедуктивная теория языка / А. Н. Гордей. Минск, 1998.Гуминский, А. П . Построение и реализация алгоритма планирования, основанного

на УСК / А. П. Гуминский, В. В. Мартынов // Изв. АН СССР. Техническая киберне­тика. 1985. № 5.

Гуминский, А. П. УСК и ролевые структуры / А. П. Гуминский, В. В. Мартынов // Тез. докл. Всесоюз. конф. по искусственному интеллекту. М., 1988.

258

Данилов, Ю. А. Джон фон Нейман / Ю. А. Данилов // Новое в жизни, науке и тех­нике. Сер. Математика, кибернетика. М., 1981. Вып. 4.

Де Боно, Э. Рождение новой идеи // Э. де Боно. М., 1976.Де Соссюр, Ф. Труды по языкознанию / Ф. де Соссюр. М., 1977.Декарт, Р. Рассуждение о методе / Р. Декарт. М., 1953.Дэюексон, П. Введение в экспертные системы / П. Джексон. М., 2001.Ельмслев, Л. Пролегомены к теории языка / Л. Ельмслев // Новое в лингвистике.

Вып. 1. М., 1960.Жерарден, Л. Бионика / Л. Жерарден. М., 1971.Заде, Л. Понятие лингвистической переменной и его применение к принятию

приближенных решений / Л. Заде. М., 1976.Иванов, В. В. Чет и нечет. Ассиметрия мозга и знаковые системы / В. В. Иванов.

М., 1978.Иванов, Вяч. Вс. К реконструкции Мокоши как женского персонажа в славянской

версии основного мифа / Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров // Балто-славянские иссле­дования, 1982. М., 1983.

Иллич-Свитыч, В. М. Опыт сравнения ностратических языков / В. М. Иллич- Свитыч. М., 1971.

Караулов, Ю. Н. Частотный словарь семантических множителей русского языка / Ю. Н. Караулов. М., 1986.

Кельтская мифология. М., 2005.Клепикова, Г. П. Славянская пастушеская терминология. Ее генезис и распро­

странение в языках карпатского ареала / Г. П. Клепикова. М., 1974.Клини, С. Математическая логика / С. Клини. М., 1973.Колмогоров, А. Н. Автоматы и жизнь // Возможное и невозможное в кибернетике

/ А. Н. Колмогоров. М., 1963.Колыгин, В. П. Истоки древнеирландской мифопоэтической традиции / В. П. Ко-

лыгин // Научный доклад. М., 1997.Котарбинский, Т. Трактат о хорошей работе / Т. Котарбинский. М., 1975.Краснова, Л. С. Принципы изучения коммуникативных систем (на материале

коммуникативной системы дельфинов) / Л. С. Краснова. М., 1971.Крейн, И. М. Принципиальные моменты проблемы контакта человека с «разум­

ными» системами заданного класса. Препринт / И. М. Крейн. Киев, 1978.Кузнег(ов, И. П. Семантические представления / И. П. Кузнецов. М., 1986.Кухаренко, Ю. В. Археология Польши. Ю. В. Кухаренко. М., 1969.Леви-Стросс, К. Структурная антропология / К. Леви-Стросс. М., 1985.Леонова, Л. П. Построение интеллектуальных систем на базе технологических

карт / Л. П.Леонова // Искусственный интеллект - основы новой информационной технологии. Калинин, 1990.

Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.Лосев, А. Ф. Знак. Символ. Миф / А. Ф. Лосев. М., 1982.Лоукотка, Ч. Развитие письма / Ч. Лоукотка. М., 1950.Мартине, А. О книге «Основы лингвистической теории» Луи Ельмслева / А. Мар­

тине//Новое в лингвистике. М., 1960. Вып. 1.Мартынау, В. У. Марфемная дыстрыбуцыя у беларускай мове. Дзеяслоу / В. У. Мар-

тынау, П. П. Шуба, М. I. Ярмош. Мшск, 1967.Мартынов, В. В. Славянское название клети / В. В. Мартынов // 80. 1980.

259

Мартынов, В. В. Глагол (к семантической классификации белорусского и рус­ского глагола). Чтения памяти П. П. Шубы / В. В. Мартынов. Минск, 2001.

Мартынов, В. В. Динамическая система номинации // Языковая номинация / В. В. Мартынов. Минск, 1996.

Мартынов, В. В. Категории языка. Семиологический аспект / В. В. Мартынов. М., 1982.

Мартынов, В. В. Кельто-славянские этноязыковые контакты / В. В. Мартынов // Мовазнауства. Штаратура. Культуралопя. Фалькларыстыка. Даклады беларускай дэ~ легаций на XIII М1жнар. з’ездзе славютау, Любляна, 2003 / НАН Беларусь Беларусю камггэт славютау. Мшск: Беларуская навука, 2003. С. 87-104.

Мартынов, В. В. Кибернетика. Семиотика. Лингвистика / В. В. Мартынов. Минск,1966.

Мартынов, В. В. Основы семантического кодирования: Опыт представления и преобразования знаний / В. В. Мартынов. Минск, 2001.

Мартынов, В. В. Парадигматический план языка и порождающие грамматики. Проблемы моделирования языка / В. В. Мартынов. Тарту, 1969.

Мартынов, В. В. Поморско-полесские этноязыковые контакты / В. В. Мартынов // ЗШсНа пад роЫгсгуггщ. кге8о\\% \Уаг82а\уа, 2001. Т. X.

Мартынов, В. В. Праславянский язык и его место в западнобалтийском диа­лектном континууме / В. В. Мартынов // Ас1а ВаШсо-81аУ1са. \\^аг82алуа, 2000. № 25.

Мартынов, В. В. Семиологические основы информатики / В. В. Мартынов. Минск,1974.

Мартынов, В. В. Семиологические проблемы искусственного интеллекта / В. В. Мар­тынов // Изв. АН СССР. Сер. ОЛЯ. 1978. № 1.

Мартынов, В. В. Типологический принцип Бодуэна и верификация одной лин­гвистической теории / В. В. Мартынов // Ка1Ъо1уга 46(2), 81ау1зИса УПпеп818, 1997. УПшаиз, 1998.

Мартынов, В. В. Универсальный семантический код / В. В. Мартынов. Минск, 1977.Мартынов, В. В. Универсальный семантический код: УСК-3 / В. В. Мартынов.

Минск, 1984.Мартынов, В. В. УСК-4. Базы знаний и решение задач / В. В. Мартынов // Тез.

докл. Всесоюз. конф. по искусственному интеллекту. М., 1988.Мартынов, В. В. Греко-славянские этюды и метафоризация слов / В. В. Марты­

нов // Ас1 !Ъп18 уегЪогиш. Исследования по этимологии и исторической семантике. К 70-летию Ж. Ж. Варбот. М., 2006. С. 203-207.

Мартынов, В. В. Функциональная грамматика и функции языка / В. В. Мартынов // Проблемы функциональной грамматики. М., 1985.

Мартынов, В. В. Человеко-машинные методы решения задач в системе УСК /В. В. Мартынов // Вопросы кибернетики. 1979. № 60.

Мартынов, В. В. Этимология и скрытая двухкомпонентность слова / В. В. Мар­тынов // 8икНа е1уто1о§1са Вгипегша, Еиго81ау1са (2). РгаЬа, 2003а.

Мартынов, В. В. Язык в пространстве и времени. К проблеме глоттогенеза славян / В. В. Мартынов. М., 1983.

Маурер, У. Введение в программирование на языке ЛИСП / У. Маурер. М., 1976.Машина Тьюринга и рекурсивные функции. М., 1979.Мельчук, И. А. Курс общей морфологии: в 4 т. / И. А. Мельчук. Вена, 1997.

260

Мельчук, И. А. Об одной модели понимания речи (семантическая теория Р. Шен­ка) / И. А. Мельчук // Автоматизация обработки текстов. НТИ. 1974. Сер. 2. № 6.

Мельчук, И. А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл О текст» / И. А. Мель­чук. М., 1974.

Минский, М. Фреймы для представления знаний / М. Минский. М., 1979.Мифы народов мира. Энциклопедия. М., 1988. Т. II.Михневич, А. Е. О взаимодействии семантики и синтаксиса / А. Е. Михневич //

Филол. науки. 1969. Вып. 6.Мороз, О. В поисках гармонии / О. Мороз. М., 1978. Гл. 3. Музыка сфер.Накано, Э. Введение в робототехнику / Э. Накано. М., 1988.Оно, С. Генетические механизмы / С. Оно. М., 1973.Осуга, С. Приобретение знаний / С. Осуга, Ю. Саэки. М., 1990.Ото. Оранжевая книга измерения неведомого / Ото. М., 1991.Павилёнис, Р. И. Проблема смысла / Р. И. Павилёнис. М., 1983.Пойа,Д. Математическое открытие / Д. Пойа. М., 1970.Поспелов, Д. А. Логико-лингвистические модели в системах управления / Д. А. Пос­

пелов. М., 1981.Преображенский, А. Этимологический словарь русского языка / А. Преображен­

ский. М., 1910-1914. Т. 1-П.Прибрам, К. Языки мозга / К. Прибрам. М., 1975.Пуанкаре, А. О науке / А. Пуанкаре. М., 1990.Рассел, Б. История западной философии / Б. Рассел. М., 1993. Т. 2.Рейхенбах, Г. Философия пространства и времени / Г. Рейхенбах. М., 1985.Седов, В. 3. Славяне в римское время / В. 3. Седов /7 Доклады XIII Междунар.

съезда славистов. Словения. М., 2003.Ситчин, 3. Космический код / 3. Ситчин. М., 2005.Соколов, А. Н. Внутренняя речь и мышление / А. Н. Соколов. М., 1968.Степанов, Ю. С. Имена, предикаты, предложения / Ю. С. Степанов. М., 1981. Тенъер, Л. Основы структурного синтаксиса / Л. Теньер. М., 1988.Типология результативных конструкций. Л., 1983.Том, Р. Типология и лингвистика / Р. Том // Успехи математических наук. 1975.

Т. 30. Вып. 1.Топоров, В. Н. Прусский язык / В. Н. Топоров. М., 1979.Трубачев, О. Н. Этногенез и культура древнейших славян // Лингвистические ис­

следования / О. Н. Трубачев. М., 2003.Уатсон, Дж. Д. Двойная спираль / Дж. Д. Уатсон. М., 1969.Уилкс, Й. Значения структуры познания для понимания естественного языка с

помощью ЭВМ / Й. Уилкс // Импакт. 1982. № 1-2.Уиттен, Э. Универсальная теория / Э. Уиттен / Америка. 1989. Янв.Ульянов, Ю. Е. Психолингвистика / Ю. Е. Ульянов. Рига, 1999.Универсальный язык - возможно ли это? // Вычислительная техника и ее приме­

нение. 1988. № 8.Успенский, Б. А. Машина Поста / Б. А. Успенский. М., 1988.Успенский, Л. Д. Новая модель вселенной. Символика Таро / Л. Д. Успенский. М., 2002. Файн, В. С. Машинное понимание естественного языка в рамках концепции реа­

гирования / В. С. Файн. М., 1987.Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка / М. Фасмер. М., 1986-1987. Филип, Я. Кельтская цивилизация и ее наследие / Я. Филип. Прага, 1961.

261

Филлмор, Ч. Дело о надежде / Ч. Филлмор // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1981. Вып.10.

Фон Вригт, Г. X. Логико-философские исследования / Г. X. фон Вригт. М., 1986.Фрейденталь, X. Язык логики / X. Фрейденталь. М., 1969.Френкель, А. Основания теории множеств / А. Френкель, И. Бар-Хиллел. М., 1966.Хабибулин, И. Самоучитель 1ауа / И. Хабибулин. СПб., 2001.Хомский, Н. Логические основы лингвистической теории / Н. Хомский // Новое в

лингвистике. М., 1965. Вып. 4.Хомский, Н. Синтаксические структуры / Н. Хомский // Новое в лингвистике. М.,

1962. Вып. 2.Хорошевский, В. Ф. Языковые средства программирования / В. Ф. Хорошевский //

Искусственный интеллект. Кн. 3. М., 1990.Хофман, И. Активная память / И. Хофман. М., 1986.Хьюз, Дою. Структурный подход к программированию / Дж. Хьюз, Дж. Мичтом.

М., 1980.Частотный словарь русского языка / под ред. Л. Н. Засориной. М., 1977.Чилсевский, А. Л. Основное начало мироздания / А. Л. Чижевский. М., 1924.Шарден, П. Т. де. Феномены человека / П. Т. де. Шарден. М., 1987.Шаумян, С. К. Аппликативная грамматика как семантическая теория естествен­

ных языков / С. К. Шаумян. М., 1974.Шафаревич, И. О некоторых тенденциях развития математики. Есть ли у России

будущее? / И. Шафаревич. М., 1991.Шенк, Р. Обработка концептуальной информации / Р. Шенк. М., 1980.Шенфилд,Дж. Степени неразрешимости / Дж. Шенфилд. М., 1977.Широкий, В. Ф. Пушкин в последней квартире / В. Ф. Широкий. Л., 1938.Шовен, Р. Поведение животных / Р. Шовен. М., 1972.Шри, Ауробинда. Синтез йоги / Ауробинда Шри. СПб., 1972.Этимологический словарь славянских языков. Вып. 1. М., 1974.Этымалапчны слоушк беларускай мовы. Вып. 1. Мшск, 1978.Якобсон, Р. Лингвистика в ее отношении к другим наукам / Р. Якобсон // Избран­

ные работы. М., 1983.Яковишин, В. С. Формальный язык: теория, грамматика, применение / В. С. Яко-

вишин. Минск, 2000.Яценко, Г. Искусство каллиграфии / Г. Яценко // Пути Поднебесной: сб. науч. тр.

Вып. 1. Минск, 2006. С. 287.

АЬЬо(, В. ТЪе Гогта1 арргоасЬ Х,о теапт§: Рогта1 зетапИсз апс1 йз гесеп! ёеуе- 1ортеп1з / В. АЪЪо! // 1оигпа1 оГРоге1§п Ьап§иа§е$ (811ап§1ш). 1999.1апиагу.

А&гге, Е. ^о гё зепзе сИзатЫ^айоп ш т§ сопсерй1а1 ёешку / Е. А§1гге, Е. Ш§аи // Ргосееёт§5 оГСОЬШО’96. 1996. Р. 16-22.

АПеп, На1ига1 Ьап§иа§е Шёег$1:апс1т§ / 1 АПеп. КесКуоос! Ску, 1995.АПеп, То\уагё$ а §епега1 Шеогу оГ асйоп апё йте / 1. АПеп // Аг1лГ1С1а11п1;е1Н епсе.

1984. №23.Р.123-154.Атаге1, 8. Оп Ше КергезепШюп оГРгоЫетз оП1еа$опт& аЬои! Асйоп / 8. Атаге1 //

МасЫп 1п1;е1Н§епсе. 1968. № 3.Ап1:о1о§у-Ъа$ес1 сопй^игайоп оГ ргоЫет-$о1ут§ теНюёз апё §епегайоп оГ

кпо\у1ес^§е-ас^^ш^1:^оп 1оо1$: АррНсайоп оГ РЯОТЕОЕ-2 1о рго1осо1-Ъа$ес1 ёесшоп 8иррог1 / Ти 8 .^ ., Епк$$оп Н., Оеппагу ]. е1 а1. // А1 т МесЦсте. 1995. № 7.

262

Васк, Е. Оп 1нпе, 1епзе, апё азрес!: Ап еззау т Еп§НзЬ те^арЬузюз / Е. ВасЬ // ЯасИса1 Рга^таИсз / Её. Со1е Р. №лу Уогк, 1981. Р. 63-81.

Васк, Е, ТЬе а^еЪга оГ еуеп1з // Ьт§шз*юз апё РЫ1озорЬу / Е. ВасЬ. 1986 № 9(1)Р. 5-16.

Ваг-НП1е1, У. Ьо§1са1 зуШах апё зетапйсз / У. Ваг-НШе1 // Ьапдиаяе 1954 №30 (2)Р. 230-237. ''

Вагпеге, С. Сопсер! с1из1;епп§ апё кпо\у1её§е т1;е§га1:юп Ггогп а сЫЫгеп'з ёюйопагу / С. Вагпеге, Р. Роромск // Ргосееёт§з оГСОЬШО’96. 1996. Р. 65-70.

Вагмгзе, 7. СепегаНгеё яиапййегз т паШга1 1ап§иа§е / ]. Вагизе, К . Соорег // Ьт^шзИсз апё РЫ1озорЬу. 1981. № 4 (2). Р. 159-220.

Вагмгзе, ^. Зкиайопз апё АШШёез / ]. Вагизе, ]. Реггу. СатЪпё§е, 1983.Ваиёоит ёе Соиг1епау. Е т^ е з йЬег Ра1а1аИ51егип§ (Ра1а1аНзайоп) ипё Етра1а1аНз-

1егип§ ^зраШаНзаНоп) // 1пёо§егшатзЬе РогзсЬипзеп. 1894. Вё. 4.В1оопфеШ, I . Ьап§иа§е / Ь. В1оотГ1е1ё. №\у Уогк, 1933.В оЪгоу, О . О. Ап О у е т е ^ 0Г1Ж2, а Кпо\у1её§е Кергезеп1а1юп 1ап§иа§е / О. С. ВоЬ-

гоу/, Т. \Уто§гаё // Со^пШу 8с1епсе. 1977. Уо1. 1. № 1.ВоЪгои>, О. С. КЯ2 апоЛег регзресйуе / В. О. ВоЬго\у, Т. \Уто§гаё // Со§тйуе

8с1епсе. 1979. № 3 (1).Вооктап, Ь. Тпуеситез Лгои^Ь кпо\у1её§е зрасе: А ёупатю Ггателуогк Гог

тасЫпе сотргекепзюп / Ь. Вооктап. Воз1оп, 1994.ВогкошШ, Ь. Ьо^ка Гогта1па / Ь. Вогко\Узк1. \Уагз2алуа, 1970.Воггом,>, Тк. А ОгаУ1ё1ап е1уто1о§1са1 ёюйопагу / Тк. Вогголу, М. В. Ешепеаи.

ОхГогё, 1960.Вгас1еп-Нагс1ег, Ь. 8епзе ё15атЫ§иаИоп изт§ ап опНпе ёюНопагу / Ь. Вгаёеп-Нагёег

// Ыа1ига1 1ап§иа§е ргосеззт§: Тке РУМЬР арргоаск / Её. 1епзеп К. е1 а1. ВозШп, 1993. Р. 247-261.

Впзсое, Т. Оепегакгеё ргоЪаЫкзйс ЬЯ рагзт§ оГ па!ига1 1ап§иа§е (согрога) \укк ипШсакоп-Ъазеё ^гатшагз / Т. Впзсое, I. СаггоИ // Сотри1а1:юпа1 Ып^шзксз. 1993. Уо1. 19. № 1. Р. 25-59.

Вгоас1Ъеп1, О. Н. Сгеайуку: Тке Без^п МеЙюё / О. Н. ВгоаёЪеп*. Ьопёоп, 1966. Ви§а, К. Капп шап Кекепзригеп аиГЪаШзскет ОеЫе! паск\уе1зеп / К. Ви§а // Я8.

1913. VI. 1.СагЬопеЛ, К. №Шга1 зешапИсз т аг1Шс1а1 т1;еШ§епсе / I. Я. СагЬопеП, А. М.

СоШпз // Ргосееё1Пё оГ Ше ТЫгё 1п1егпаиопа1 1о1п1; СопГегепсе оп Агййс1а1 1п^еШ§епсе (ИСА1-73). 81апёогё, 1973.

СаНзоп, С. N. А ипШеё апа1уз1з оГ Ле Еп^ИзЬ Ъаге р1ига1. Ып§и1з11с5 апё РИНозорЬу / О. N. Саг1зоп. 1977. № 1. Р. 413-456.

СаПзоп, С. N. КеГегепсе 1о К тёз т Еп§НзЬ / О. N. Саг1зоп. N6^ Уогк, 1980.Сагпар, Я. ТКе Ьо§юа1 8уп1;ах оГЬап§иа§е / К. Сагпар. N6^ Уогк, 1937.СкоДогом?, М. Ех1гас11п§ зешап^с ЫегагсЫез Ггош а 1аг§е оп-Нпе ё1сйопагу /

М. С1юёого\у, Я. Вугё, О. Не1ёот // Ргосееёт§з оГ Ле 23гё Аппиа1 МееИп§ оГЙю АСЬ.1985. Р. 299-304.

Скотзку, N. Кпо\у1её§е оГ Ьап§иа§е, И NаШге, О п§т апё Ь зе / N. СЬотзку. Не\у Уогк, 1986.

Скотз1(у, N. Ьап§иа§е апё паШге / N. СЬотзку // М тё. 1995. № 104. Р. 1-61. Скотзку, N. Ьо§юа1 зуп1;ах апё зетапйсз: ТЬе1г Нп§и1з1:1С ге1еуапсе / N. Скотзку //

Ьап&иа§е. 1955. № 31 (1). Р. 36-45.Скотзку, N. ЗупШсИс З^гисШгез / N. СЬотзку. ТЬе На§ие, 1957.

263

Скотзку, N. ТЬе МтйпаНз! Рго§гат / N. СЬотзку. СатЪпё§е, 1955.Скггапошка-Юисгежзка. Рго апё А§атз1 Моп1а§ие зетапйсз / Скггапохузка-

К1ис2е\узка // 2ез2у1;у №ико\уе и ш уетЫ у 1а§1е116пзк1е§о. Ргасу Д^гукогпахусге. Кгако\у, 1993.

С1азз-Ъазеё п-§гат тоёе1з оГ па!ига1 1ап§иа§е / Вго\уп Р. [е* а1.] // Сотри1а1юпа1 Ып§ш51ю5. 1992. Уо1. 18, № 4. Р. 467-479.

Соп1пЪи1юпз 1о а БюЬопагу оГ 1Ье 1пзЬ Ьап§иа§е. БиЫт, 1953.Сгащ, I. В1аскЪоагё 8уз1етз /1. Сгах§. Ы отооё, 1995.СгекапомзИ, ^. \\^з*§р с1о Ыз{огп зкпуа / 1. Сгекапохузкь Рохпап, 1957.Оа§ап, I. 81г т 1ап{у-Ъазеё езйтайоп оГ \УОгё сопсиггепсе ргоЬаЬПШез / I. Оа§ап,

Р. Регека, Ь. Ьее // Ргосееёт§8 оГЙге 32пё Аппиа1 Мее1т§ оГ 1Ъе АСЬ. 1994. Р. 272-278.ОауШзоп, О. ТЬе 1о§1са1 Гогт оГ асйоп зегйепсез / Б. Вау1ёзоп // ТЬе Ьо§ю оГ

Беызюп апс! АсИоп / Её. КезсЬег N. РШзЪиг^Ь, 1967. Р. 81-95.Во!ап, IV. Аи^ошаИсаПу ёепут§ зй-исШгеё кпо\у1её§е Ъазез Ггот оп-Нпе ёюНопапез

/ \У. Оо1ап, Ь. Уапёепуепёе, 8. Кюкагёзоп // Ргосееёт§з о Г Ше Р1Г81 СопГегепсе о Г Ше РасШс Аззос1а1юп Гог Сотри1а1:юпа1 Ып^шзйсз. Уапсоиуег (Сапаёа), 1993. Р. 5-14.

Еп2ук1ораё1зсЬез НапёЪисЬ гиг 1)г- ипё РгШ^езсЫсМе Еигораз. Рга§, 1966. № 1.Раисоптег, С. Маррт§з т ТЬои§Ы апё Ьап§иа§е / О. Раисопшег. СатЪпё§е, 1997.Раисоптег, С. Меп1а1 8расез: Азрес1;5 оГМеапт§ СопзйисИоп т №1ига1 Ьап§иа&е

/ С. Раисопшег. СатЪпё§е, 1994.РШтоге, С. \Уогё Меапт§: 8*агйп§ \уЬеге Ше МКЭз 81ор / С. РШтоге, 8. А1ктз //

ШриЪНзЬеё, туНеё 1а1к а! Иге 29Ш Аппиа1 Мее1т§ оГ 1Ъе АззоспаЬоп оГ СотриШюпа1 Ьт^шзйсз. 1991.

РШтоге, СИ. ^. ТЬе розШоп оГ етЪеёёт§ {гапзГогтайопз т а §гаттаг / СИ. ]. РШ­тоге // \Уогё. 1963. № 19. Р. 208-231.

Рге%е, С. Оп зепзе апё геГегепсе / О. Рге§е // Тгапзквопз Ггогп 11ге РЫ1озорЫса1 \УгШп§з оГОоШоЪ Рге§е / Еёз.: ОеасЬ Р., В1аск М. ОхГогё, 1970. Р. 56-78.

Ргеис1еп(ка1, Н. Ыпсоз / Н. РгеиёепШак Атз1егёат, 1960. Раг! 1.Ригше, О. Ап Ехатр1е-Вазеё МеШоё Гог ТгапзГег-Опуеп МасЫпе ТгапзЫюп /

О. Ригизе, Н. Ыёа // Ргосееёт§з оГ 1Ье РоигШ 1п1ета1;1опа1 СопГегепсе оп ТЬеоге11са1 апё Ме1Ьоёо1о§1са11ззиез т МасЫпе Тгапз1а1юп. 1992. Р. 139-150.

Оеаск, Р. ТИ. КеГегепсе апё ОепегаН1;у / Р. ТЬ. ОеасЬ. НЬаса, 1962.ОепегаНгеё риапИИегз: Ып§и1зЬс апё Ьо§1са1 АрргоасЬез/ Её.: ОагёепГогз Р.

БотёгесЫ, 1987.Оепепс Воок, Ше / Еёз.: Саг1зоп О. И., РеИеНег Р. I. СЫса^о, 1995.Спзктап, К. СотЫшп§ КаНопаНз! апё Етр1пс1з1 АрргоасЬез 1о МасЫпе Тгапз-

1аИоп / К. ОпзЫпап К., М. Козака // Ргосееёт§з оГ Ше РоийЬ 1п1етаИопа1 СопГегепсе оп ТЬеогейса! апё Ме1Ьоёо1о§1са11ззие8 т МасЫпе Тгапз1а11оп. 1992. Р. 263-274.

Спзктап, К. 0епегаН21п§ аи1отаИса11у §епега1её зе1есйопа1 раИетз / К. Опзктап, ]. 81егНп§ // Ргосееёт§5 оГСОЬШО’94. 1994. Р. 742-747.

Сгоепепс1ук, У. Вупат1с ргеё1са!е 1о§1с / 1. Огоепепё^к, М. 81ок1т.оГ // Ып^шзИсз апё РЫ1озорИу. 1991. № 14 (1). Р. 39-100.

Сшгаис1, Р. Ьез сагас!ёгез з1а11з11диез ёи уосаЬиЫге Ггап9а1з / Р. Оикаиё. Рапз, 1954.НапёЬоок оГСоп1ешрогагу 8етап1;1с ТЪеогу, 1Ье / Её. Ьарр1п 8. ОхГогё, 1996.Нагш, 2. 5. 81пп§ Апа1уз1з оГ 8еп1епсе 8*гис1иге / 2. 8. Нагпз // Рарегз оГ Рогша1

Ып^шзИс. 1962. Уо1. 1.Нашзег, Я. Роипёа1:юпз оГ СотриШюпа! Ып^шзйсз: тап-тасЫпе соттитса11оп

1п паШга! 1ап§иа§е / К. Наиззег. 8рпп§ег-Уег1а§, 1999.

264

Наиззег, Я. Я. Тке Пасе оГ Рга^тайсз т Мос1е1 Ткеогу / К. К. Наиззег., А тз1;егёат, 1981. РаП.1.

Неагзг, М. К е1тт§ аи^отайсаПу-сИзсоуегес! 1ех1са1 ге1аИопз: СотЫтп§ у/еак 1:ес1и ^и е5 Гог з!гоп§ег гезикз / М. Неагз!, О. СгеГепз1еие // 81а1151лса11у-Ва5её №1ига1 Ьап§иа§е Рго§гаттт§ Тескшдиез: Рарегз Ггогп Ше 1992 ААА1 \Уогкз1юр. Меп1о Рагк,1992. Р. 64-72.

Н ет , /. РПе скап§е зешапйсз апс! Ше ГатШагйу Шеогу оГ ёеГшкепезз / I. Не1ш // Меашп§, Ь^е, апё 1п1егрге1а1юп оГЬап§иа§е / Еёз.: Ваиег1е К. е! а1. 1983. Р. 164-189.

Нет, I. Тке Зетапйсз оГ ОеГтке апё 1пёеГ1т 1е N01111 Ркгазез Аткегз!: МА: 1)туегзиу о Г МаззаскизеПз ёос1ога1 ё^ззегШюп, 1982.

Нщ%тЪо1кат, ^. Оп зетапИсз / 1. Ш§§тЪоШат // Ьт§шзИс Ьщшгу. 1985. № 16. Р. 547-593.

Но^зШ^ег, О. Р1шё Сопсер{з апё СгеаНуе Апа1о§1ез / Б. НоГз1аё1:ег. Ие\у Уогк, 1995.

Ые, N. Ех1гас1т § кполу1её§е Ьазез Ггот тасЫпе-геаёаЫе ёюНопапез: Науе \уе \уаз1её оиг Ите? / N. 1ёе, I. Уегошз // Ргосееёт§з оГ КВ&К8’93. Токуо, 1993. Р. 257-266.

Ыгоёисйоп Ю Моп1а§ие ЗешапИсз / Еёз.: Эо\у1у Э.К. е* а1. ЭогёгесЫ:, 1981.Шгоёисйоп 10 Шогё№1: ап оп-Нпе 1ехюа1 ёа!аЬазе / МШег О. е! а1. // 1п1ета11опа1

1оита1 оГЬехюо^гарку. 1990. Уо1. 3, №4. Р. 235-244.1згае1, М. Ро1ап1у зепзШуИу аз 1ех1са1 зетапИсз / М. 1згае1 // Ьт^шзйсз апё

РкИозорку. 1996. № 19 (6). Р. 619-666.^скепдо#', Я. 8етапИс 81гис1игез / К. 1аскепёоГГ. СатЬпё§е, 1990.^аскепс^о )', Я. Тке АгскИесШге о Г Ше Ьап§иа§е Расику / К. 1аскепёоГГ. СатЬпё^е,

1997.ТаЫгемзЫ, К. АЙаз 1о Ше РгеЫз1огу оГ Ше 81ауз / К. 1а2ё2елузк1. Ьоёг, 1949. Т. I.

М т. 5-8.Тетеп, Н. Б1е 8скпй т Уег§ап§епкек ипё Ое§еп\уап1 / Н. 1епзеп. ВегНп, 1969.^етеп, К. 01затЫ§иа1:т§ Ргерозкюпа1 Ркгазе АИасИтеп^з Ъу из1п§ Оп-Ппе Эюйо-

пагу ЭеГтШопз / К. 1епзеп, Ь-Ь. Вто! // Сотри1а1:юпа1 Ьт^шзНсз. 1987. Уо1. 13, № 3-4. Р. 251-260.

Тетеп, К. 1п1гоёисЬоп 1о Ше РЬНЬР Арргоаск / К. 1епзеп, О. Не1ёот, 8. Клскагёзоп /Жа1ига1 Ьап§иа§е Ргосеззт§: Ше РЬЛч[ЬР Арргоаск. Воз1оп, 1992.

^опе8, В. ^п-Н уЪ пё Ехатр1е-Вазеё МасЫпе Тгапз1айоп АгсЫЬсШгез / Э. 1опез // Ргосееёт^з оГ Ше РоигИ1 1п1егпа1юпа1 СопГегепсе оп ТИеогеИса1 апё МеШоёо1о§1са1 Ьзиез т МасЫпе Тгапз1а1юп.1992. Р. 163-171.

КаИзк, й . 8етапИсз / Б. КаПзЬ // ТЬе Епсус1ореё1а оГ РЫ1озорЬу. 1967. Уо1. 7. Р. 348-358.

Катр, Н. А Шеогу оГ 1гиШ апё зешапйс гергезеп^айоп / Н. Кашр // ТгиШ, 1п1ег- рге1аИоп апё 1пГогта1юп / Еёз.: Огоепепёук I. е! а1. ЭогёгесЫ, 1984. Р. 1-42.

Ка(г, ^. У. Ап 1п1е§га1её ТЬеогу оГ Ып§и1з1:1с Безсприопз / I. I. Ка1г, Р. М. Роз1а1. СашЬпё§е, 1964.

Ко1у§ыте, V. Эеих соггезропёапсез ёе УосаЬи1а1г шу11ю1о§1дие еп1те 1ез 1ап§иез се111диез е! Ьако-зЬуез / У. Ко1у§ите // ХеИзсЬпА Шг се1113сЬе РЫ1о1о§1е. 1997. Вапё 49-50.

Когта, Н. 81ш11ап1у Ье1\уееп \уогёз сотри!;её Ьу зргеаё1п§ асПуайоп оп ап Еп^ПзИ ё1сиопагу / Н. Ко21та , Т. Риги§оп // Ргосееёт§з оГ Ше 6Ш СопГегепсе оГ Ше Еигореап СЬар^ег оГШе АСЬ. 1993. Р. 232-239.

КгШгег, А. 81а§е-1еуе1 апё 1пё1у1ёиа1-1еуе1 ргеё1са1ез / А. Кга1гег // Саг1зоп & РеИеНег, 1996. Р. 125-175.

265

Кпрке, 8. А. № т т § апё песеззйу / 8. А. Кпрке // ОауЫзоп & Нагтап. 1972. Р .253-355.

Киппе, Ж Опес! КеГегепсе, 1пёехюаН1у, апё РгорозШопа1 АШШёез / XV. Киппе, А. №\уеп, М. Апёизскиз. 8{апГогё, 1997.

Ьас1шам?, Ш. А. Ьо§юа1 Гогт апё сопёкюпз оп §гатта1лсаН1;у / V/. А. Ьаёиза\у // Ып^шзйсз апё РЬПозорЬу. 1983. № 6 (3). Р. 373-392.

Ьагзоп, К. Кпо\у1её§е оГ Меапт§: Ап Ыгоёисйоп 1;о Зетапйс ТЪеогу / К. Ьагзоп,О. 8е§а1. СатЪпё§е, 1995.

Ееез, К. В. И оат СЬотзку. Кеу1е\у о Г 8уп1ас1;1с з1гисШгез / К. В. Ьеез // Ьап§иа§е. 1957. № 33(3). Р. 375-408.

ЬегЪтг, С. IV. ТаЪи1ае ёейпШопит / О. XV. Ьейзтг // 81о\утк 1 зепшПука. \^ос1а\у- XV агзга\у а-Кгако\у-Оёапзк, 1975.

Ьепаг, П. “Е1Ж18КО”: А Рго§гат Ша1; Ьеатз №\у Неипзйсз апё О о тат Сопсер1;5 / Б. Ьепа1;// Агййс1а11п1е11е§епсе. 1983. Уо1. 21, № 1- 2.

Ьепа1, Е). В. Вш1ёт§ Ьаг§е Кло\у1её§е-Вазеё 8уз1;ет8: Кергевеп^айоп апё 1пГегепсе т Ше СУС Ргхуес* / И. В. Ьепа1:, К.У. ОиЬа. Кеаёт§, 1990.

Ьезк, М. Аи^отайс 8епзе 01затЫ§иа1;юп изт§ МасЫпе КеаёаЫе ОюНопапез: Но\у 10 ТеП а Рте Сопе Ггот ап 1се Сгеат Сопе / М. Ьезк // Ргосееёт§з оГ Ше 1986 АСМ 81С ЭОС сопГегепсе, 1987. Р. 24-26.

ЬеШешИ, 8г. Роёз1а\уу оёо1пез 1еогп тпо§озс11 / 81. Ьезтеу/зЫ. Мозк\уа, 1916.Ьешз, Е>. АёуегЬз оГ ^иап1: Г са1: оп / О. Ье\У15 // Рогта1 Зетапйсз оГ Ш1ига1

Ьап&иа§е / Её. Кеепап Е. Ь. СатЪпё§е, 1975. Р. 3-15.Ьетз, П. Оепега1 зетапйсз / Э. Ье\У1з // Вау1ёзоп & Нагтап, 1972. Р. 169-218.Ы, X. А У/огё№1-Ъазеё а1§опйип Гог \уогё зепзе ёгзатЫёиайоп / X. 1л, 8 .

8грако\У1С2, 8. Ма1\ у т / / Ргосееёт§з оГНСАГ95. 1995. Р. 1368-1374.ЬоуутгатЫ, Н. Рос2 .1;к1 Ро1зк1 / Н. Еоушпапзкь ^агзгахуа, 1964.Ьиказгешсг, ^. Е1етеп1;у 1о§1к1 т а 1ета 1усгпе] / 1. Ьиказ1еу/Ю2. ^агзгау/а, 1958.Маг1упоу, V. V. 1Муегза1 Зетапйс Соёе: ШС-5 / У. V. Маг1:упоу. Мтзк, 1995.Маг(упоу, V. V. Ш С Са1си1из оГ Кеу ^огёз апё Кеу 1ёеаз. 1пуеп1лоп МасЫпе:

Рггцес^б / У. V. Маг1;упоу. СатЬпё§е, 1996.МаПупоу, V. V. Ш С ИеГтИюш, Акзютз апё 1т т е ё 1а1е 1пГегепсез // Знание - Диа­

лог - Решение / V. V. Майупоу. Л., 1991.МаПупоу, V. V. ШС-З: №\у Уапап1: оГ а Ьап§иа§е Гог Кергезеп1;т§ Кпо\у1её§е апё

ЕГГесйп§ Са1си1а1;юпз / V. V. МаПупоу // АгИГ1С1а1 1п1еШ§епсе. Ргосееёт§з оГ 1Ье 1РАС 8утрозш т, ОхГогё-Ые\у Уогк-Тогоп1;о-8уёпеу-РгапкГиг1;, 1983.

Маг1упоу V. V. ШС-З: №\у Уапап1: оГ а Ьап§ца§е Гог Иергезеп1т § Кпо\у1её§е апё ЕГГес1:т§ Са1си1а1:1оп5 / У. V. Майупоу // АгИПс1а1 1п1еШ§епсе. Ргосееёт§з оГ Ше 1РАС 8утроз1ит. ОхГогё; Ые\у Уогк; ТогопШ; 8уёпеу; РгапкГиг!, 1983.

МаПупоу, V. V. Кпо\у1её§е Вазез Сопз1хис1;юп оГ 8уз1етз Гог 8о1у1п§ 1п1;е11есШа1 РгоЫетз / V. V. Майупоу, I. М. Воуко, А. Р. ОиттвЫ // Управляющие системы и машины. 1992. № 5-6.

Магиуата, Н. Тгее Соуег 8еагсЬ А1§ог1111т Гог Ехатр1е-Вазеё Тгапзк^оп /Н. Магиуата, Н. ^ а 1:апаЪе // Ргосееёт§5 оГ 1Ье РоиЛк 1п1;ета1;юпа1 СопГегепсе оп ТЬеоге1;1са1 апё МеГЬоёо1о§юа115зиез т МасЫпе Тгапзк^оп. 1992. Р. 173-184.

МсСсш1еу, О. ЕуепДЫп§ ТКа1 Науе А1\уауз ХА/ап1её 1о Кпо\у АЪои!Ьо§1С Ви1; ^еге АзЬатеё 1;о Азк П. О. МсСа\у1еу. СЫса§о, 1993.

МсВегтоН, В. Яе§гезз10п р1аппт§ // 1п1;ета1;1опа1 1оита1 оГ 1п1е1Н§еп1; 8уз1;етз /О. МсОегтой. 1991. № 6. Р. 357-416.

266

МсЬеап, 1. Ехатр1е-Вазеё МасЫпе Тгапз1а1лоп изт§ Соппесйопз Ма1сЫп§ /I. МсЬеап // Ргосееёт§з оГ Ше РоигШ 1п1ета1;юпа1 СопГегепсе оп ТЬеогеИса1 апс1 МеШоёо1о§1са11ззиез т МасЫпе ТгапзкИоп. 1992. Р. 35-43.

Меапт§-Тёх1; ТЬеогу: Ьт^шзйсз, Ьехюо^гарку, апё ЬпрНсайопз / Её. 81ее1е I. Оиа\уа, 1990.

МеГсик, I. А. Оерепёепсу 8уп1ах: ТЬеогу апё Ргасйсе / 1. А. МеГсик. №\у Уогк, 1988.Ме1сик, 1. А. А Гогта11ехюоп т Ше теапт§-1;ех1 Шеогу (ог Ьо\у 1о ёо 1ехюа \у1Ш \уогёз)

/ I, А. Ме1сик, А. Ро1§иеге // Сотри1а1:юпа1 Ып^шзйсз. 1988. № 13 (3-4). Р. 261-275.МИешЫ, Т. Теопа, 1уро1о§1а, 1 Ыз1опа ^гука. Каг\уу ъ оЬзхаги Ро1зк1 роёезггапе о

росЬоёгеше хуепе^'зИе 1иЬ Шгу]зк1е / Т. МИехузкь Кгако\у, 1993.Мтзку, М. Тке 8ос1е1;у оГМ тё / М. Мтзку. №\у Уогк, 1986.Мтз1<у, М. Ь. РиШге оГ А1 Тес1то1о§у / М. Ь. Мтзку // ТозЫЬа Яеу1е\у. 1992. Уо1.

47. № 7 .1и1у.МИске1, Т. М. МасЫпе Ьеагшп§ / Т. М. МксЬе1. Ые\у Уогк, 1997.Моёегп Неипзйс 8еагсЬ МеШоёз. №\у Уогк, 1996.Моп1а§ие Сгашгпаг / Её. РагЧее В. №\у Уогк, 1976.Моп1а§ие, Я. Еп^НзИ аз а Гогта1 1ап§иа§е // Вгипо У1зеп1;1ш е1; а1. Ып§и১1 пе11а

8ос1е1:а е пе11а Тестса / Я. Моп1а§ие. МПап, 1970. Р. 189-224.МопШ^ые, Я. Рогта1 РЬПозорЬу / Я. Моп^а^ие // 8е1ес1:её Рарегз оГ Яюкагё

Моп^а^ие / Её. апё \\аШ ап т 1;гоёис1:юп Ьу ЯюЫпопё Н. ТЬотазоп. №\у Науеп, 1974.МопШ§ие, Я. ТЬе ргорег 1;геа1;теп1; о Г иап : Г1са1: оп т огётагу Еп^НзЬ / Я. Моп1а§ие

// АрргоасЬез 1о НаШга1 Ьап§иа§е: Ргосееёт§з о Г Ше 1970 81;апГогё ^огкзЬор оп О гаттаг апё Зетапйсз/ Еёз.: Шпйкка Ь &Х а1. ОогёгесЫ, 1973. Р. 221-242.

Моп1а§ие, Я. 1Муегза1 §гаттаг/ Я. Моп1а§ие // ТЬеопа. 1970. № 36. Р. 373-398.Моп1ета§т, 8. 81хис1ша1 РаИегпз уз . 81пп§ Раиешз Гог Ех1гас1т § 8ешап11с

1пГогта1лоп Ггогп Ою^опапез / 8. Моп1ета§ т , Ь. Уапёепуепёе // Ргосееёт§з о Г СОЫЫО’92. 1992. Р. 546-552.

Могпз, СИ. 81§пз, Ьап§иа§е апё ВеЬаУюг / СЬ. М отз. №\у Уогк, 1946.МозгупзЫ, К. Сг1о\у1ек \Уз1§р ёо еШо§гаГп ро\У32есЫ^' 1 еШо1о§п / К. Мозгупзкь

\Угос1а\у; Кгако\у; \Уагзгалуа, 1958.МозгупзИ, К. Р1ег\Уо1пу 2аз1 § з?2ука ргазНоу/гапзЫе^о/ К. МозгупзЫ. \\^агз2а\уа, 1957.Ми11ег, СИ. ЫШайоп а 1а з^айзйцие 1 п§и 51: ие / СЬ. Ми11ег. Рапз, 1968.Иа1ера, ^. 81о\У1апз2С2у2па роЫоспо-гасЬоёте / ]. Ыа1ера. Ьипё, 1967.МгепЬиг§ 8. 8уп1ах-Опуеп апё Оп1:о1о§у-Опуеп Ьех1са1 Зетапйсз / 8 . К1гепЬиг§,

Ь. Ьеу1п // Ьех1са1 Зетапйсз апё Кпо\у1её§е ЯергезепШхоп. ВегИеу, 1991.Окитига, А. А Р аи ет-Ь еатт^ Вазеё, НуЪпё Моёе1 Гог Ше 8уп1;ас1:1с Апа1уз1з оГ

81гисШга1 Яе1а1:1опзЫрз атоп§ 1арапезе С1аизез / А. Окитига, К. МигаЫ, К. УатаЪапа // Ргосееёт§з оГ Ше Роиг1Ь 1п1:егпа1;1опа1 СопГегепсе оп ТЬеоге1:1са1 апё МеШоёо1о§1са1 1ззиез т МасЫпе Тгапзкйоп. 1992. Р. 45-54.

Оите, \У. V. АиШЫо^гарЪу оГ\УУ. Ршпе / XV. V. Ошпе // ТЪе РЪПозорЬу оГШ. V. Ршпе / Еёз.: Ье\у13 Е. Н., 8сЫ1рр Р. А. Ьа 8а11е, 1986. Р. 3-48.

Рагзопз, Т. Еуеп1;5 т Ше зетапйсз оГЕп^НзЬ / Т. Рагзопз. СатЬпё§е, 1990.РаПее, В. Моп1а&ие Огаттаг апё ТгапзГогтайопа! Огаттаг / В. Раг1ее // Ьт§шз1лс

1пяшгу. 1975. № 6 (2). Р. 203-300.РаПее, В. Ыоип ркгазе 1п1;ефге1;а1;10п апё 1уре-зЫШп§ рппс1р1ез / В. РаЛее // 8шё1ез

1п В1зсоигзе ЯергезеШайоп ТЬеогу апё Ше ТЬеогу оГ ОепегаНгеё риапййегз / Её. Огоепепёук I. а1. ОогёгесЫ, 1986. Р. 115-144.

267

Реге%пп, Р. 8*гис1;ига1 Ьт^шзйсз апс! Рогта! Зешапйсз / Р. Реге^пп // Тгауаих ёи Сегс1е Ьт^шзйяие ёе Рга§ие. Ашз1;егёат, 1995.

Рокоту, У. 1пё§егтатзсЬе \Уог1;егЬис11 / I. Рокоту. Вет-МйпсЬеп, 1959.Рокоту, У. 7ш 11г§езсЫсЫ;е ёег КеЬеп ипё Шупег / I. Рокоту // ХейзсЬпЬ Гиг

2еШзсЬе РЫ1о1о§1е. На11е-8аа1е, 1938. № 20-21.Роролкзка-ТаЪогзка, Н. Е. 8гкюе 2 КазгиЬзгсгугпу / Н. Е. Роро>узка-ТаЪогзка.

Оёапзк, 1998.Рго§ес1:’96. СашЬпё^е, 1996.РгорозЫопа! АШ1иёез: ТЬе Ко1е оГ Соп1еп1 т Ьо§ю, Ьап§иа§е, апё М тё / Еёз.:

Апёегзоп С.А., 0 \уепз I., еёз. 81апГогё, 1990.Ргоу1ёт§ МасЫпе Тгас1:аЫе Бхсйопагу Тоо1з / \\^Пкз У., е* а1. // Зешапйсз апё 1Ье

Ьехюоп / Её. 1 Риз^оузку. Возит, 1992.Риз1е]ОУзку, ^. ТЬе Сепегайуе Ьехюоп / 1. Риз^оузку. СатЪпё^е; Ьопёоп, 1995.Риз1о]оУ8к1, Р. Ьап§иа§е апё Ше МиШрНсНу оГ Меапт§ / Р. Риз^'оузкг ВгапёПз

1]шуегз11у, 1995.(ЗиапйЯсайоп т КаШга1 Ьап§иа§ез / Еёз.: ВасЬ Е. е! а1. ОогёгесЫ, 1995.^и^пе, IV. V. С>иап1;Шег5 апё ргерозШопа1 аШШёез / XV. V. С>шпе // 1оита1 оГ

РЬПозорЬу. 1956. № 53.(Эшпе, IV. V. КеГегепсе апё тоёаЖу / XV. V. СКипе // Ргот а Ьо§юа1 Рот! оГ У1е\у.

СатЪпё^е, 1953. Р. 139-159.(Зите, IV. V. XVо ё апё ОЬ]ес1; / XV. V. (Зите. СатЬпё§е, 1960.Кат, йазз. М1гас1е о Г 2опе / Базз Кат. Кеу/ Уогк, 1979.Каркае!, В. 81К: 8етап1лс тГогтайоп ге1:пеуа1 / В. КарЬае1 // 8етап1лс 1пГогта1:юп

Ргосеззт§ / Её. Мтзку М. Ь. СатЬпё§е, 1968. Р. 133-134.Каркае1, В. ТЬе ТЫпкт§ Сотри1ег: М тё 1пз1ёе Майег / В. КарЬаек №\у Уогк, 1978.Казюч?а, Н. ТЬе МаШетайсз о Г МеЙттаШетайсз / Н. Казю\уа, К. 81когзк1.

XVа 52а\уа, 1963.КеаН, ^. РгоЪаЫНзйс Кеазопт§ т 1п1еШ§еп1; зуз1:етз / I Кеаг1 // Ие^огкз оГ

Р1аиз1Ые 1пГегепсе. Ьоз Акоз, 1997.КеГегепсе апё МоёаЫу / Её. Ыпзку Ь. ОхГогё, 1971.КеИег, К. ТЬе Ггате ргоЫет т 1Ье зНиаНоп са1си1из: а з1тр1е зокШоп (зотейтез)

апё а сотр1е1;епезз гезик Гог §1оЪа1 ге§геззюп / К. КеНег // Агййс1а1 ЫеШ§епсе апё Ма1Ьетайса1 ТЬеогу оГ СотриШйоп: Рагез 1п Нопог оГ 1оЬп МсСаЛу / Её. ПГзсЬйг V. Ые^ Уогк, 1991. Р. 359-380.

Кезтк Р. БхзатЫ^иайп^ поип §гоир1п§з \уНЬ гезрес!; 10 XVогёNе1; зепзез / Р. Кезтк // Ргосееёт§з оГ 1Ье ТЫгё XVо кзЬор оп Уегу Ьаг§е Согрога. 1995. Р. 54-68.

Кезтк, Р. 8етап11с с1аззез апё зетап^с атЫ§ийу / Р. Кезп1к // АКРА XVо^кзЬор оп Нитап Ьап§иа§е ТесЬпо1о§у. РппсеШп, 1993.

ШскаЫзоп, & Ое1егт1шп§ з1тПап1у апё 1пГегпп§ гекйопз 1п а 1ех1са1 кпо\у1её§е Ьазе: РЬБ. 01ззег1;а1:10п / 8. КюЬагёзоп. С\Ху иЫуегзйу оГКе\у Уогк, 1997.

ШскаЫзоп. М тё№ 1:: ас^и^^^п§ апё з1хис1:ипп§ зетапйс 1пГогта1;10п Ггот 1ех1 ШсЬагёзоп, [аХ а1] // М1сгозоГ1; КезеагсЬ, 1998.

Козеп-Рггемогзка, ^. Тгаёус]е сеЬусЫе \у 0Ьг2 ё0\У03С1 Рго1;оз1:о\У1ап / I. Козеп- Ргге\уогзка XV ос1:а\V-XVа 32а\уа-К ак6\у, 1964.

Ког^ас1о\уз1а, XVо 1;Ь 1ёип§ ипё ^оПЪеёеиШп§ / I. Когу/аёолузЫ. Не1ёе1Ьег§,1964.

Котмайоу^зЫ, У. ^уЪог р1зт / 1. Ко2\уаёо\Узк1. XVагз2а\Vа, 1960. Т. 3.

268

Кизрш, Е. Н. ШёегзШпёт^ еу1ёеп1:1а1 геазошп§ / Е. Н. Кизр1т [е! а1.] // 1п1ета1юпа11оита1 оГ Арргох1та1;е Кеазопт§. 1992. № 6 (3). Р. 401-424.

8аШег, V. \Уогкт§ удШ Апа1о§юа1 8етапИсз: Р1затЫ§иа*юп ТесЫ^иез т ВЪТ / V. 8аё1ег. Бог^есЫ, 1989.

8а%, I. А. 8уп1асИс Шеогу: А Рогта1 т 1хоёис1юп / I. А. 8а§, ТЬ. \Уазолу 81апГогё 1999.

8а(о, 8. Ехатр1е-Вазеё Тгапз1а1;юп Арргоаск / 8. 8а1о // Ргосееёт§з оГ Ше т1:ета1:юпа1 ^огкзЬор оп РипёатепЫ КезеагсЬ Гог Ше РиШге Сепегайоп оГ КаШга1 Ьап§иа§е Ргосеззт§, АТЫ 1п1егрге1лп§ КезеагсЬ ЬаЪога1опез. 1991.

8скег1, К. В. ТЬе Ггагпе ргоЫегп апё кпо\у1её§е ргоёист§ асйопз / К. В. 8сЬег1,Н. ]. Ьеуезяие // Ргосееёт§ оГ Ше Е1еуепШ №1юпа1 СопГегепсе оп Аг1Шс1а1 1п1еШ§епсе (ААА1-93). \УазЫп^оп, 1993. Р. 689-695.

8скиз1ег-8елце, Н. 31а\у1зсЬе Е1ушо1о§1еп / Н. ЗсЬиз1:ег-Зе\уе // 2Й1. 1971. Вё. XVI. № 3.8еаг1е, К. ТЬе Кеё1зсоуегу оГ Ше М тё / 1. П. 8еаг1е. СатЪпё^е, 1992.8е11з, Р. ЬесШгез оп Соп1етрогагу 8уп1асис ТЬеопез / Р. 8е11з. 81апГогё, 1985.8е1тап, В. А пелу шеШоё Гог зо1ут§ Ьагё зайзйаЫН^ ргоЫешз / В. 8е1шап [е1 а1.] //

Ргосееёт§ о Г Ше ТепШ Иа1:юпа1 СопГегепсе оп АгИЯс1а1 ЫеШ§епсе (ААА1-92). 8ап 1озе, 1992. Р440-446.

8е1тап, В. I. ТЬе сошр1ехИу оГ раШ-Ъазеё ёе!епз1Ые тЬегкапсе // АгйГ1С1а1 1п{еШ§епсе / В. 8е1тап, Н. I. ^еVез^ие. 1993. № 62 (2). Р. 303-339.

ЗетапИсз оГЫа!ига1 Ьап§иа§е / Еёз. Вау1ёзоп Б., Нагтап О. БогёгесЫ;, 1972.8ЫЪа1ат, М. 1арапезе Оепега1луе О гаттаг / М. 8ЫЪа1:ат. №\у Уогк, 1976.8кг১, О. Зетапйс е1з аз Метогу Моёе1з / С. 8кг১ // СотриШюпа1 Зетапйсз.

А тз1:егёат, 1978.8гтШ К. БюИопагу оГ АП:Шс1а11п1еШ§епсе / К. 8гтШ. 01аз§о\у, 1990.8ш1пакег, К. С. Рга§тайс РгезиррозШоп / 81а1пакег К. С. // 8етаписз апё

РЬПозорЬу/ Еёз.: Мипйг М. К., Ш§ег Р. К. Иелу Уогк, 1974. Р. 197-213.8юкез, IV. ШсеШзсЬег 8ргасЬзсЬа1:2 / XV. 81окез. ОбШп^еп, 1894.8ик, N. Р. ТЬе Рппс1р1ез оГОез1§п / N. Р. 8иЬ. №\у Уогк, 1990.8итИа, Е. Ехрептеп1;8 апё Рго8рес1з оГ Ехатр1е-Вазеё МасЫпе ТгапзЫюп /

Е. Витка, Н. 1лёа // Ргосееёт§з оГ Ше 29Ш Аппиа1 Меейп^ оГ Ше Аззосхайоп оГ СотриШюпа1 Ып^шз^сз. 1991. Р. 185-192.

8итИа, Е. Тгапз1аип§ \уИЬ Ехатр1ез: А Ые^ АрргоасЬ 1о МасЫпе ТгапзМоп / Е. Витка, Н. 1лёа, Н. КоЬуата // Ргосееёт§з оГ Ше ТЫгё 1п1:ета1:1опа1 СопГегепсе оп ТЬеогейса! апё МеШоёо1о§1са11ззиез 1п МасЫпе Тгапзкйоп. 1990. Р. 203-212.

8ч>щск1, ^. Теопа коёи зетап1у2пе§о 1 газШзолуате ёо Ыеголуата ргосезат1 котиткасу1пут1 лу ог^атга^асЬ паико\уусЬ (Ргаса ёок1огзка) / I. 8\У1?ск1. ^гос!а\у, 1981.

Такера, К. 8Ьа11; 2-а 8у т т е 1пс МасЫпе Тгапз1а1юп 8уз1:ет лукЬ СопсерШа1 ТгапзГег / К. Такеёа [е! а1.] // Ргосееётзз оГСОЬШО’92. 1992. Р. 1034-1038.

Та1ту, Ь. Рогсе Эупагтсз т Ьап§иа§е апё Со§пШоп / Ь. Та1ту // Со^пШуе 8с1епсе. 1988. Уо1. 12. № 1.

ТагзИ, А. ТЬе зетап1лс сопсерйоп оГ 1гиШ / А. ТагзИ // РЬПозорЬу апё РЬепотепо1о§1са1 КезеагсЬ. 1944. № 4. Р. 341-375.

Ткотазоп, К. Н. Кпо\у1её§е Кергезеп1а1;юп апё Кполу1её§е оГ ^огёз К. Н. ТЬота- зоп // Ьех1са1 Ветапйсз апё Кпо\у1её§е КергезепШюп. ВегИеу, 1991.

Тоиге1зку, П. ТЬе таШетайсз оПпЬеп1апсе 8уз1етз / Э. Тоиге1:зку. Ьоз АНоз, 1986.

269

Тзи1зитл, Т. \Уогё 8епзе В1затЫ§иа1;юп Ьу Ехатр1ез / Т. ТзиЬшт // №1ига1 Ьап§иа§е Ргосеззт^: 1Ье РЬИЬР АрргоасЬ/ Еёз.: 1епзеп К. е! а1. Во81оп, 1992.

Туеп^аг, IV. К. 8. Ы§Ы: оГУо§а / XV. К. 8. Туеп^аг. 01оззагу. №\у Уогк, 1976. УагкЗегмепс/е, Ь. ТЬе апа1уз18 оГ поип зедиепсез изт§ зетапйс тГогтайоп ех1гас1её

Ггот оп-Нпе ёкНопапез: РЬ.Э. сНззегШюп / Ь. Уапёепуепёе. Оеог§е1ошп 11туег8ку, \УазЫп§1:оп, 1996.

Уапс1епуепс1е, Ь. У зт^ ап Оп-Нпе РюНопагу 1о 018атЫ§иа1е УегЬа1 РЬгазе АПасЬтеп! / Ь. Уапёепуепёе // Ргосееёт^з оГ 1Ье 2пё 1ВМ сопГегепсе оп №Л\ 1990. Р. 347-359.

Ып^шзйсз т РЬПозорЬу / Ъ. УетПег. ИЬаса, 1967.Уегкиу!. А ТЬеогу оГ АзресШаШу / Уегкиу1, Ь Непк. СатЪпё^е, 1993.Уеготз, ^. ХУогё зепзе (НзашЫ^иайоп 1111 уегу 1аг§е пеига1 пеиуогкз ех1гас1её Ггот

тасЫпе геаёаЫе ёюйопапез / I. Уеготз, N. 1ёе // Ргосееёт§з оГ СОЬШС’90. 1990. Р. 289-295.

Уеготз, ^. \Уогё 8епзе В18атЫ§иайоп уч1Ь Уегу Ьаг§е №ига1 №1\Уогкз Ех1гас1её Ггот МасЫпе КеаёаЫе ЭкНопапез / Ь Уеготз, N. М. 1ёе // Ргосееёт&з оГ СОЬШО’90. 1990. Р. 289-295.

Уоззеп, Р. Ш§Ы ог ^гоп§. СотЫ пт§ 1ехюа1 гезоигсез т 1Ье Еиго\Уогё№1 рго]ес! / Р. Уоззеп// Ргосееёт§8 оГЕига1ех’96. Оое1ЬеЪог§, 1996. Р. 715-728.

Уоззеп, Р. Огаттайса! апё сопсер1иа1 тё1у1ёиайоп т 1Ье 1ехюоп: РШ. сИззеПайоп / Р. Уоззеп. 1Ттуегзйу оГ Атз1егёат, 1995.

УУаШпаЪе, Н. А 81пй1ап1у-ёпуеп ТгапзГег 8уз1еш / Н. А ХУа1апаЪе // Ргосееёт§8 о Г СОЫЫС’92. 1992. Р. 770-776.

ШеггЫска, А. 8ешап11с РптШуз. РгапкГиЛ, 1972.ЩеггЫска, А. ТЬе 8етапйсз оГОгаттаг / А. ХУ1ег2Ыска. А т 81;егёат, 1988.Ш1кз, У. А РгеГегепс1а1 РаПегп 8еект§ 8етапНсз Гог №1ига1 Ьап§иа§е 1пГегепсе /

У. ХУПкз // А1. 1975. № 6.Щ1кз, У. Огаттаг, Меапт§, апё 1Ье МасЫпе Апа1уз18 оГ Ьап§иа§е/ У. ^Пкз.

Ьопёоп, 1972.Щ1кз, У. Е1ес1пс \уогёз: ИюНопапез, сотри1ег8, апё теапт§з / У. ХУПкз, В. 81а1ог,

Ь. ОиЙте. СатЬпё§е, 1996.Шп1егз1ет, О. ТЛтПсайоп т 8есопё Огёег Ьо§1с / О. \У т1егз{ет // КуЬетеПЗ.

1977.Уагоу/зку Э. ХУогё-зепзе ёхзатЫ^иаЬоп из1п§ з1айз11са1 тоёе1з оГИо§е1’з са1е§ог1ез

1га1пеё оп 1аг§е согрога / В. Уаго\узку // Ргосееёт§ оГ СОЬШО'92. №п1ез, 1992. Р. 454-460.

Уп^уе, У. А. Моёе1 оГНуро1Ьез18 Гог Ьап§иа§е 81гис1иге / У. А. Уп§уе7/ Ргосееё1П§8 оГ Атепсап РЬПозорЫса! 8ос1е1;у. 1960. Уо1. 104. № 5.

2,а<3ек Ь. А. Риггу зе!8 аз а Ьаз1з Гог а 1Ьеогу оГ роз81ЫП1у / Ь. А. 2аёеЬ // Риггу 8е1з апё 8уз1етз. 1978. № 1. Р. 3-28.

2ек^-8р^а\V^пзк^, Т. Кл1ка и\уа§ о з1о8ипкасЬ ^^2укоVУусЬ се11уско-рга81о\У1апзк1сЬ / Т. 2еЬг-8р1а\утзк1 // К8. 1956. 18.

2ттегтапп, Н.-У. Тшху 8е1 ТЬеогу апё Из АррПсайопз / Н.-1. 21ттегтапп. ЭогёгесЫ, 1991.

2м>аг1з, 7. Ап а1§еЬга оГ сопсерй1а1 з1гис1:иге: Ап 1пуе8й§а1;10п 1п1о 1аскепёоГГ з соп- серШа! зетапйсз / 1. 2\уаг1з, Н. Уегкиу! // Ьт^шзНсз апё РЬПозорЬу. 1994. № 17. Р. 1-28.

270

СОДЕРЖАНИЕО Викторе Владимировиче Мартынове.................................................. ^

1. ВОЗВРАЩАЯСЬ К ПРОШЛОМУ. КЕЛЬТО-СЛАВЯНСКИЕ ЭТНОЯЗЫКОВЫЕ КОНТАКТЫ...............................................................................

1.1. Оружие и жилище............................................................................................ 121 .1 .1 . К1ас11уо, к1аёьпьсъ.................................................................... 121. 1. 2 . кшъ..................................................................................................................................................................................................................................

1.1.3. 8сИъ.............................................................................................................. .1 .1.4. 8есЫо........................................................................................................... .

1.2. Внешность............................................................................................................. 171.2.1. Кокипъ......................................................................................................... 171.2.2. Ког$1а ........................................................................................................... 181.2.3. П се................................................................................................................191.2.4. УфЗЪ............................ ................................................................................ 20

1.3. Части тела, труд и пища....................................................................................... 201.3.1. ВписЬо......................................................................................................... 201.3.2. Тгаё...............................................................................................................211.3.3. 8ас11о ..............................................................................................................221.3.4. 8ё1а ................................................................................................................22

1.4. Природа..................................................................................................................231.4.1. Ва§по.............................................................................................................231.4.2.1аша...............................................................................................................24

2. ОСНОВЫ СЕМАНТИЧЕСКОГО КОДИРОВАНИЯ. ОПЫТ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ЗНАНИЙ........................................ 25

2.1. Введение в синтаксис........................................................................................... 292.2. Введение в семантику.......................................................................................... 53

2.2.1. Универсальное семантическое кодирование.......................................... 562.2.2. Модель внутреннего семантического кода............................................. 64

2.3. Лингвистические универсалии............................................................................702.3.1. Лингвистические универсалии и абстрактные алгебры........................ 82

2.4. УСК-алгебра...........................................................................................................872.4.1. Аксиомы порождения................................................................................ 882.4.2. Аксиомы преобразования.......................................................................... 892.4.3. Частотный словарь русских глаголов Э. Штейнфельдт

в УСК-интерпретации................................................................................ 922.4.4. Алгоритм семантических преобразований модулей УСК

в виде классификационного ориентированного графа........................ 1142.4.5. Типы решаемых задач.............................................................................. 116

2.5. Правила интерпретации цепочек УСК......................... ...................................118

271

3. ОСНОВЫ СЕМАНТИЧЕСКОГО КОДИРОВАНИЯ.ЯЗЫК И МЕТАЯЗЫК. ПЕРСПЕКТИВЫ ИНФОРМАТИКИ................ *..........137

3.1. Язык и метаязык.......................... .......................................................................1473.1.1. Рефлексия. Симметрия. Транзитив............... ......................................... 1563.1.2. Симптом. Сигнал. Знак............................................................................ 1643.1.3. Знаки и фигуры....................... ................................................................. 169

3.2. Перспективы информатики............................................................................... 1803.2.1. УСК и теория множеств........................................................................... 1873.2.2. УСК и основы информатики................................................................... 1933.2.3. УСК и инженерия знаний........................................................................ 2053.2.4. Два типа программирования................................................................... 222

4. ТРИ ДНЯ ВОЙНЫ (Рассказ)..................................................................................... 238

СПИСОК НАУЧНЫХ ТРУДОВ В. В. МАРТЫНОВА...............................................250ЛИТЕРАТУРА.................................................................................................................258

Научное издание

Мартынов Виктор Владимирович

В ЦЕНТРЕ СОЗНАНИЯ ЧЕЛОВЕКА

В авторской редакции

Художник обложки Т. Ю Таран Технический редактор Г. М. Романчук

Корректор Л. Н. Масловская Компьютерная верстка А. А. Микулевича

Ответственный за выпуск А. Г. Купцова

Подписано в печать 08.03.2009.Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс. Печать офсетная.Уел. печ. л. 16,97. Уч.-изд. л. 18,95.Тираж 100 экз. Зак. 593.

Белорусский государственный университет. ЛВ № 02330/0494425 от 08.04.2009.220030, Минск, проспект Независимости, 4.

Отпечатано с оригинала-макета заказчика. Республиканское унитарное предприятие «Издательский центр Белорусского государственного университета».ЛП № 02330/0494178 от 03.04.2009.220030, Минск, ул. Красноармейская, 6