Вадим Месяц

В а д и м м е с я ц

и м П е Р с К и Й Р О м а Н с е Р Ок н и г а с т и х о т в о р е н и й

Водолеймосква

2012

ISBN 978–5–91763–121–9

© В. Месяц, 2012© Издательство «Водолей», оформление, 2012

ББК 84(2Рос=Рус)6УДК 821.161.1 М53

Месяц В.М53 Имперский романсеро: Книга стихотворений. – М.: Во-

долей, 2012. – 176 с.

ISBN 978–5–91763–121–9В «Имперском романсеро» Вадим Месяц возвращается к легко-сти письма: питерское обериутство, британский абсурд, дзен-ский уход, закадровый диалог с московским метареализмом. Обращение к жалким мелочам и великим судьбам России вхо-дит в неожиданное тождество с классическим «смехом сквозь слезы». Подобные интонации присутствовали в его поэтике и раньше, но в нынешней книге, наконец, обрели стилисти-ческую законченность. Тончайшая лирика и жандармская грубость расшаркиваются и толкаются в этой зазеркальной прихожей, словно Достоевский и Гоголь. К этим авторам отече-ственной хрестоматии он незаметно для себя и обращается, черпая не только иронию, но и державную мощь.

ББК 84(2Рос=Рус)6УДК 821.161.1

Г Л а д и О Л У с Ы

5Г л а д и о л у с ы

ЖмУРКи В ПОеЗде

Ливень шуршит гравием в небесах,дюны сахарный пересыпают песок.Черный платок, затянутый на глазах,больней, чем белый платок, сжимает висок.

Дети, они коварнее могикан.Но время проходит. Усталые старикидуют, согласно ранжиру, в пустой стакан.И в стакане слышится гул неземной реки.

Доисторическая раковина поет.История, как чужая жена, на ковре лежит.Она больше не бьется рыбой об лед.И, как прежде, мужу принадлежит.

Я беру губами орехи из чьих-то рук,они сладки, как ягоды, без скорлупы.Вдруг одна из кормилиц ломает каблук.Люди вокруг меня – слепы.

Они мне родня, мне жалко моей родни,когда сходит в гроб один и другой народ.Лишь тот, кому удалось задремать в тени,с восторгом увидит восход.

На вершину вулкана железнодорожный путьвзбирается по спирали, мешая дым.Кондуктор главу свою уронил на грудь.И стал святым.

6 В а д и м м е с я ц

РЫБацКая сЧиТаЛКа

Одеялом фиолетовым накрой,нежно в пропасть мягкотелую толкни.Я бы в бурю вышел в море, как герой,если справишь мне поминки без родни.

Верхоглядна моя вера, легок крест.Не вериги мне – до пояса ковыль.По ранжиру для бесплодных наших местпричащеньем стала солнечная пыль.

Только спящие читают, как с листа,злые смыслы не упавших с неба книг,вера зреет в темном чреве у китаи под плитами томится, как родник.

Возле виселицы яблоня цветет,вдохновляя на поступок роковойнебесами тайно избранный народзатеряться средь пустыни мировой.

Рвется горок позолоченных кольцо,сбилась в ворох сетка северных широт,раз за мытаря замолвлено словцо,он с улыбкой эшафот переживет.

Присягнувшие морскому янтарю,одолевшие молитву по слогам,я сегодня только с вами говорю,как рыбак твержу унылым рыбакам.


Трепет пальцев обжигает тело рыб,мы для гадов – сгустки жаркого огня.Если я в открытом море не погиб,в чистом поле не оплакивай меня.


ЧеРНецЫ

Можжевеловые прелые скиты,воскрешенья пустотелые китынезаметно размягчаются в теплеи с молитвой растворяются в земле.

Годы их трудолюбивой тишины,урожай прощенья истинной вины,и отчаявшийся легковесный грехвместе с дымом поднимается наверх.

Ты постигнешь первый опыт немоты,тайны плоти, превращения воды,равнозначности полета в вышинеи глухого прозябания на дне.

Что земля, вбирая боль ночных теней,с каждым возгласом становится сильней.И деревья, что повалены грозой,поднимает оборонной полосой.

Если ты на битве праведной погиб,то сейчас тревожишь души вечных глыб.И престолов заколдованный оплотот движения расходится, как лед.


ЗаБРОШеННая КаПЛица

Э. Сокольскому

Не иконы здесь висят – зеркала.Этот храм который год нелюдим.Точит сердце ледяная игла,ест глаза мои разборчивый дым.

Рыбьи блюдца от пылищи мутны.Полнолунье светит в каждом окне.По плечам бегут лучи со спиныи вослед сквозит озноб по спине.

Не кощеевы ли мощи в теплепод престолом, как в охапке гнезда,отражаясь на поникшем челе,воскрешают очертанья креста?

Тут владыка выл, как пес на цепи,и случалось – с прихожанами лют.Может, темная часовня в степи –мой единственный в пустыне приют.

Опьяненная страданьем душатайно выбраться на свет временит,серебро разъели копоть и ржа,но оглохший колокольчик звенит.


У раскрашенных ворот алтаря,приглашающих неверных на суд,колыхается волнами заря,будто цапли коромысла несут.

Все готово для последних крестин.Скоро ты утратишь веру и весть,чтобы с Господом один на одинотказаться от всего, кто Он есть.


сОЛОВецКая ВеЧеРя

На воду не дуй, на зеркало не дыши:в сердце, как в мировом яйце, нарастает звук.циркуль на дне опустевшей душивычертил ровный круг.

Лица за кругом в медлительный ряд встают:ангелы в праздники все на одно лицо,смотрят, как будто студеную воду пьют,а на дне кувшина – кольцо.

Это не смелость, а ясный, как белый день,холод возмездия, что заменяет духтем, кто в молитве неистовой стал как тень.Три раза уже прокричал петух.

Четки сосчитаны. Оборваны лепестки.Но никто не решается задать вопрос.Серафимов престол над островом Соловки.Это здесь был распят Христос?

Башня растет, расширяются кольца зим.В плотном огне проступает белесый брод.Небо – это всего лишь пасхальный дым.Оно сейчас с грохотом упадет.


ГЛадиОЛУсЫ

Б. Колымагину

Ставни смотрятся окладами икон,только в ликах нет воскресного тепла.И стучит по сапогу прощальный звонот бутылочного жалкого стекла.

Навалившись ярким цветом на забор,гладиолусы мерцают все наглей:многоглавый, как дракон, цыганский хор,онемевший вместе с криком журавлей.

Сколько нас, осиротелых и немых,бродит утром по стеклянным площадям,растеряв на деревянных мостовыхжизнь, приросшую к беспомощным горстям. Наиграешься с фарфоровым котом,обведешь ему помадой красный рот.Все, что бережно оставишь на потом,не с тобой, скорей всего, произойдет. Нет ни сахару доверья, ни свинцу.За последним перевалом сентябрядух проснется от удара по лицу,как мороз вдохнет заряд нашатыря.


Утонуло в ряске старое весло,горькой плесенью пропахли паруса.И закат ложится в воду тяжело,как монеты на уcталые глаза.


БеЛОВОдЬе

На ветру газета ярко горит,развернешь – и не удержишь в руках.Как сыграли Лиссабон и Мадрид,не успеешь дочитать впопыхах.

Керосинками чадят пикники,господа уходят в фанты играть.Тянут жребий боевые полки,за кого идти теперь умирать.

Дворник медленную стружку метет,и на камешках железо искрит.В Божьем храме удивленный народдетским голосом с царем говорит.

Ниткой бусинок он нижет слова,колыхая разноцветную ртуть:за венедами звенит татарва,за мордвою – белоглазая чудь.

Мы оглохли от бессонных цикад,обнимая глупых девок во сне,по откосам ниспадает закат,застывает страшным комом на дне.

Люди белые идут за стога,а выходят, будто тени темны.На ковре пылает след сапога.а на солнце – отпечаток луны.


БОЙцОВЫе ПеТУХи Петухи срастаются, как близнецы,шаром вкатываются в хоровод:волчья стая сцепилась в шкуре овцы,сапогами стучит в живот.В жженый сахар растаяли леденцы,опустились в пучину вод.

Раздуваясь волынкой в клубах огня –не до музыки в звоне шпор.И снует вездесущая пятерня:не наказан, не пойман вор.Недолго осталось до Судного дня,из избы уж вымели сор.

Сколько злата ты в черепном чепцеунесешь в черноту аллей?День, как порох, сгорит на твоем лице,но с приходом луны оно – злей.Два бога в одном мировом яйце,ветер слушают из щелей.

В душе моей горбятся инь и янь,валетом спят дочь и сын,но руке не дано превратиться в длань,даже если в ней – апельсин.Ну, куда ты, несчастный, в такую рань.Если любишь, живи один.


Переходим студеное море вброд,места нет в снегу – янтарю,голос сердца баюкает мой народ,дай дорогу поводырю.Мы любому встречному смотрим в рот:не пора ли трубить зарю.

Очи черные. Лоб белизной горяч.А любовь, как хмельная взвесь.алым гребнем победы летит кумач,за горою, то прямо здесь.И мой хохот бесстыжий, как жалкий плачна исходе. Вот вышел весь...

Петухи, сокрушающие дворцы…Тяжким тленом изъеденные венцы…


ЗимНиЙ ГОРОд

Снежинок мельничные колесазастрянут промеж домов,с зеркального отразив откосатяжесть дневных дымов.

За их расправленные каркасыуходят под кров сетейразлуки трагические гримасы,рожи пустых страстей.

Елок унылые колокольнирешают, клонясь челом,кто беззаветней и добровольнейпервый пойдет на слом.

Солеными псами стоят на страже,познали на вкус моря,все глубже вмерзая в глухие пляжи,корявые якоря.

Но тщетно трещит, наливаясь злобойи мощью подледных рыб,укрыт маскировочною робой,реки локтевой изгиб.

И мы, кто, увы, рождены глупцами,гремим за ночным столом:во рту – разноцветными леденцамиза пазухой – битым стеклом.


ПРОсЫПаЮТся деТи

Просыпаются дети, размягченные сном.Сыромятные плети укрепились вином.Безразличие тела поднимая с колен,налились до предела разбухания вен.

Вожделение трещин бьет куриным яйцомпо смятению женщин с недовольным лицом.Нервом в кукольном лике обрывается нитьчтоб расслабиться в крике и навеки застыть.

Как подводные травы в быстром шорохе рыб,создают костоправы несуразный изгиб:в дорогом постоянстве обнимая просторв искривленном пространстве взбаламученных штор.

Пони ходит по кругу, а пророк по воде.Окажите услугу неизбывной беде,той, что ставни открыла, и стоит у окна,безмятежно забыла, что могила одна.

Наши взрослые страхи, как столбы, высоки.Сколько силы во взмахе сиротливой руки:пустотелой перчатки, оброненной на пол,лошадиной брусчатки торопливый глагол.


ЧеТВеРГ

Котенок играет в шторах,будто ветер ворвался в дом,Воспламеняется порох.Стынет вода подо льдом.

Дети поýтру в школе.Отец в семейных трусахбродит по хате на воле,словно олень в лесах.

Зеркало – небосклоном,блестит изумрудом брошь.Пардон, старинным иконам,скажешь, когда чихнешь.

Ворон стоит на страже,радуга ест сугроб.В днище проржавленной баржиутопленник вылепил гроб.

Шитые ниткой камни,красный в конце узелок.Люди бредут по Каме,путь их совсем продрог.

В мире два государяделят твою судьбу: у первого – грустная харя,у второго звезда во лбу.


дВе ТеНи

Две тени, как черные кошки, бегут за мной.Я слышу, ступени растут за моей спиной:две тени, проворные звери, скользят по ним,из сорванной двери рядами слоится дым.

Мелькают, меняясь местами, теряя след,две тени, две страшные тайны, которых нет.Когда расстаешься, разлуку себе представь;едва обернешься, и сон превратится в явь.

Я горе измерил, мой хохот живет в глуши.Я долго не верил, что в теле есть две души,пока не утратил одну, но как прежде пел,сокрыв белизну, черный уголь крошится в мел.

Две тени, две старых истории, две стрелыв столичной Астории я огибал углы:меня волочили две дочери, две женылюбовью лечили от древней двойной вины.

В безжалостной вьюге мне хочется их тепла,но вывернут руки мне два вороных крылак мольбе заоконной, к которой почти привыкуслышавший свой незнакомый влюбленный крик.


БеЛая РеКа

Твои косы в мою лодку не войдут,не уместятся на скрипнувшей корме,на летящую стремнину упадут,черным облаком по белой Колыме.

На закате лес испариной горит,и на скатерти щербится ржавый нож…Ты решала, кто тебя уговорит,выбирала с кем под музыку пойдешь…

Вот и плыть мне в заколдованную глушьс неучастливой невестой молодой.За покой невинно убиенных душраспускать унылый невод под водой.

Нам сердца стояли свадебным столом,нам кукушки вили гнезда на лету.В отчем доме, сбитом мамкиным теплом,нету места ни иконе, ни кресту.

Мои сестры память ведьмы проклянут,надсмехаясь над ужасной красотой.В тихом омуте утопят жесткий кнут,задавив его могильною плитой.

Расплетает косы белая река,что годами точит льды и белый снег.И глазами кучевые облакапровожает несвободный человек.


Грузят уголь на поддоны, тащат соль,неприкаянных невольников ведут.По реке плывет растравленная боль,и века за гробом праведным идут.

Надоела парню участь палача.Хватит прошлого, а будущее – прочь.Если тело, словно белая свеча, если волосы – распахнутая ночь.


ГОЛОВа мОя сЛУЧиТся БОЛЬНОЙ

Голова моя случится больнойпритяжением растущей луныНад звенящею ночной тишинойв кадках крепкие скрипят кочаны

утрамбованы и свернуты так,чтобы было невозможно дышать,жалкий мозг, что превратился в кулаки не в силах холод пальцев разжать

жабры жадные с крюками внутрибеспощадные судьбы жерновамне молитву наугад подберитяжким камнем тонут в глотке слова

в тесном поприще холопьих головзавороженных мечтою однойсредь рассыпанных в степи валуновпред Великою Китайской стеной

научи меня угрюмо молчатьчтобы вечно на устах таял ледразмыкающий присяги печатьтак безмолвствует в Сибири народ

или звонница погибшая спитпо макушку в вертикальной водекаждый колокол бедою налит,но не слышен никому и нигде.


я БеЗЖаЛОсТНОГО ЗВеРя ОБмаНУ

Я безжалостного зверя обману,хоть не знал от зверя горести и зла.Лютый вой его зальет мою страну,сдавит в сердце горсть последнего тепла.

В черной проруби замерзнет волчий хвост,жесткий лес взойдет на сгорбленной спине,И душа его, теряясь между звезд,даст присягу ненасытной тишине.


я цаРЮ В сТОЛице ПОВеРиЛа

Ю. Казарину

Я царю в столице поверила, пожелала ему быть царем всегда. В лес вошла, а там скрипит дерево, так скрипит, что стынет в реке вода. И в дубравах с распростертыми кронами нет покоя, а скрыта в глуши беда: облетевшими обагренными листопадами плачет, как от стыда. Я искала его, воздух слушала, прислонялась щекою к глухим стволам. И могилы с уснувшими душами удивлялись словам моим и делам. Я нашла его там, где не ходит зверь, где синица падает замертво. Среди леса стоит и скрипит, как дверь, то ли дерево, то ли зарево. И увидела я темную страну, где столица горит ярким пламенем. Вот и вспомнил мой царь давнюю вину, огню теперь грозит черным знаменем.


Половецкою стрелой – червоточиной сверлит сердце ему, как алмаз нефрит. И лицо его моею пощечиной уж который год на ветру горит.


Не ПОсмОТРи мНе В ПУсТУЮ ЛадОНЬ

С. Ярошевичу

Не посмотри мне в пустую ладонь,не называй меня сыном.Непостижимый пылает огоньв черном гнезде аистинном.

Аисты пляшут на ярком огне,к облаку крылья воздели…Мы не остались в холодной стране,вместе на юг улетели.

Мамка славянская в темном домус бледным лицом онемелымпряжу прядет, не нужна никому,даже влюбленным и смелым.

Светит звезда над родимым углом,ширится даль пепелища.Блудных детей не одарит теплом,очи не выжжет до днища.

Жалким предателям бедной земли,в тайне грехи отпусти нам.Длится пожар, раскалились углив черном гнезде аистином.


Дай нам дорогу пройти до конца,пусть нас не вспомнят ни словом.В горе не скрыться Господня лица.И не уснуть под Покровом.


КУРиНЫЙ Бес

Твои очи смотрели вдаль,а глаза опустились вниз.Под рубахой блестела сталь,как последней любви каприз.

Все чем жил, и чему был рад,без смятения перемерь.Открываются десять врат,а нужна на дорогу дверь.

Свет недолго людей хранит,позабавился да исчез.Обернешься – в глазах горити ликует куриный бес.

Горизонт до предела стерт,а за ним беспросветный ров.И по телу словесный чертоткрывает зиянье ртов.

То ли звезды в тебе поют,то ли гвозди в груди гниют.Как под радугу входишь в раж:мне блаженством казалась блажь.

Вон из дома сундук с добром.Кушай кашу из отрубей.Пред распахнутым алтаремчелобитную тверже бей.


И огонь превратится в лед.И письмо вдруг напишет мать.Верный пес мне щеку лизнет.И товарищ уложит спать.


НОЖНицЫ сТРиГУТ ТемНОТУ

Ножницы стригут темноту,режут наугад темный мрак.Крылья голубей на летупадают на холки собак.

Храмы, своды чьи небеса,славятся молвой на крови.Шалью затяни туеса,линию слезы оборви.

Черные, как горы, стогане заменят дым деревень,собраны почти на века,полыхнут на праздничный день.

Ножницы кромсали сукно,в угол уводя зряшный блуд.И горело в небе окно.И гореть ему, когда разобьют.

Хорошо устроена жизнь,только в основанье темна.А когда в постели лежит,добрая, почти как жена.

В звездах по колено идем,в омутах намоленных спим.Что нажили тяжким трудомпревращаем в радостный дым.


НОВОГОдНее

Мерзким клубком катаясьпо снеговому насту,чурка, цыган, китаец:кто бы ты ни был – здравствуй.

Порча брезгливой спесив счастье моем мажорномвклинилась в голос песнилязганьем подзаборным.

В складках песцовой шубкирябь нефтяных разводов,кратким полетом шуткискрыт разговор народов.

В полночь в облаке пылилюди выйдут из комнат.Кем они раньше были,больше уже не вспомнят.

Так мы забудем солнце,севши под сенью ели.И проклянем господствоархангела Михаэля.

Все мы отныне вместе,будто семейство в бане,в гари паленой шерсти,в дикой стрельбе шампани.


Вышвырнем на рубахувместе со снедью душу,вывернем, как на плаху,красный карман наружу.


маРия ОБНимаеТ ПОдУШКУ

Мария обнимает подушку,прижимает ее к животу:мягкую, влажную от болезни,пахнущую курятником.

Ей отсекает головумаятник старых часов,подруга вносит Библиюна подносе с чаем.

Марат убит любовницей,Робеспьер казнен.Вот и ты куксишься.Инфлюэнция – это блажь.

Полюби кого-нибудь.Это полезно душе.Пусть колониального прошлогонам не забыть.

Я не хочу любить,а хочу соблазнять, –говорит Мария,она, наконец, поняла себя.

Температура не спадает неделю.Народные волнения не утихают.Мария кормит грудьювымышленного ребенка.


Откроешь кран – течет молоко.Ванная полная молока.Бумажный кораблик плывет в молоке.Дети плещутся в молоке.

И когда закрываешь глаза –все становится белым.

Молоко… вино… какая разница…


ОБиТеЛЬ

Детства поднебесные розыв трудовом стекле водолаза:не морская пена, а слезыкаплют из влюбленного глаза.

Тянутся резинкой улитки,зацепляя кромку бумаги,длинно распускаются свиткипод дорожкой медленной влаги.

Обвенчалась едкая серас женской первозданною ртутью,на устах рождается вера,дышит осмелевшею грудью.

Экскурсанты вышли на тропы,в камеры направили взгляды:разобрали сердце Европы,как на барахолке наряды.

Тряпочное сердце не бьется,воздухом наполнены жилы.В чистоту глухого колодцазадувает холод могилы.

Мы великодушно забудемнепрощенный грех Вавилона,дремлющую Прагу разбудимгромом стеклотары с балкона.


Шабаш переходит на шепот,проступает смысл зыбкой вязи…Времени беспечного ропот,вечности случайные связи…


сТаРиК

Пробудишься в безмолвии больниц,отпразднуешь в тоске рассветный час.В окне кружатся стаи белых птиц:они пришли не к нам и не про нас.

В домашних тапках выйдешь в коридор,прошлепаешь за этажом этаж.Лифт барахлит, и не поймать мотор…Мы налегке отправимся в тираж.

Зеленых стен зловещий шепотокс незрячею душой поводырядаст на прощанье воздуха глоток,убойный, как удар нашатыря.

Там в глубине накрыт уютный стол.И над столом таинственный фонарькачается как пьяный богомол,роняя незатейливый янтарь.

Одним из самых главных, вкусных блюдты ляжешь на него, как царь Кащей.И над тобой склонится честный людв позвякиваньи вилок и ножей.

Застава меж мирами иль вокзал,где в четком расписанье поездоводни поедут на лесоповал,другие на альбомы бедных вдов…


Жизнь теплится в стареющих телах,и героизм, как музыка, нелеп,когда в подземных мусорных углахвам кто-то молча подает на хлеб.

Скрестите пальцы, крепче кулаки.Из-под дверей клинических палатвыходят бурой крови языки.И тут же возвращаются назад.


В ОКНаХ сВеТ ТаКОЙ БесПОКОЙНЫЙ

В окнах свет такой беспокойный легкий, как пожар на закате:так самоубийца запойный мечется в горящем халате

в знойной петушиной отвагеизвлекает хриплые ноты,глохнут пузыри мутной браги муторно растут обороты

в вечной беготне муравьиной проступают пятна на солнцевзорванною барской периной в мировом бездонном колодце

медленно пульсируют шторыслушая гармонь стеклодуваводы золотого Босфора размыкают бухту Гурзуфа

в миг, когда холеное теложенщины, завещанной богом,на руках влюбленных истлело,вспыхнув электрическим током

в окнах свет такой беспокойный высветил фигурные скальпыподнятые к лампе ладоникрасные крапленые карты…


ЧаБаКЛЫ

Кони встали у деревни Чабаклы,за заборами услышав волчий вой.В голове моей звенели кандалы:так бежал я с одурелой головой.

Улюлюкала встревоженная степь.Я на площади пустой упал на снег,уцепившись за колодезную цепь,в ней увидел свой последний оберег.

Полетели с перевернутых санейпо оврагам крутобокие кули.Ты не станешь ни богаче, ни бедней.коль придешь испить воды на край земли.

Я пил воду ледяную из ковша,Я не мог в ту ночь насытиться водой.Руку левую держала мне душа,Руку правую сковал мне дух святой.

Только сердце не досталось никому:ни волкам, ни добропамятной жене,я пил воду, будто нянчил кутерьму,на роду Тобой написанную мне.

Мрачным войском встали за полем леса,словно ворон крылья черные раскрыл.Я на небе видел мамкины глаза,Я пил воду – будто с нею говорил.


ЖдеТ ТеБя медВеЖиЙ УГОЛ

Ждет тебя медвежий угол,темной родины закут.В хоровод дворовых пугалнас проселки завлекут.

Не поманят сладким дымом –обоймут морозной тьмой. Ты рожден моим любимым,даже мертвый будешь мой.

Ты гулял в заморской шляпе,терся в вечных городах,сжав на гибельном ухабелегкий трепет на устах.

К женской ласке равнодушен,лестью искренней смущен,растревожен и разрушенторможением времен.

Одураченный любовью,как порукой круговой,делишь зимнее безмолвьес безутешною вдовой.

а Р Т е м и Й,

В а Р В а Р а

и д а Р Ь я

45а р т е м и й , В а р в а р а и д а р ь я

ЖасмиН

А. Гаку

В сорок пять лет, я узнал, как цветет жасмин,обломав с сыном ветки с каких-то кустовна обочине серпантина в графстве Монро.Лесная дорога петляла по холмам:из-за поворота в любой моментмогли появиться менты или взбешенные садоводы.Мы привезли букет нашим дамам,и они сообщили нам названье трофея.Подумать только, свершилось!Начался новый виток судьбы под знаком жасмина.

Леса дышали влагой разлагающейся плоти,в духоте парниковой отсыревали папоротники и хвощи,в июле окунь и басс начали клевать на червя,забыв о своей хищнической природе.

Цветы стояли на столе в обрезанной пластиковой бутылиот «Кока-колы» почти десять дней.

Тем летом из Нью-Йорка ко мне часто приезжал мой друг.Мы сидели на дощатых мостках у воды,говорили про Каббалу, Барака Обаму, женщин Востока…Он рассказывал, каким прекрасным будет наш мир,когда американская духовность войдет в каждый дом.Я не спорил, лишь повторял, что свобода,это когда ты можешь идти день за днем по лесам и полям,


питаться сушеной рыбой, спать там, где тебя настигнет ночь,рвать грибы и цветы, чтобы когда-нибудь случайноузнать, что такое жимолость… жерест… жасмин.


КУРОРТНицЫ

Ласточке

Колени толкали большую юбку,искрили в колоколе тепла.И мне становилось легко и зябко,когда ты берегом моря шла.

Движенье рождается раньше смысла,в безмолвье лопается струна.Все, что мне нужно, – двинуться с места,если дорога мне – тишина.

Смотреть им вслед это – шествовать рядом.Пусть щеки опять на ветру горят.Они идут. Лишь одарят взглядом.Неважно, что они говорят.

Любовь, словно смерть, отрицает Бога,настолько глубок ее взрослый след.И тени пластаются у порога,и соль полыхает как горний свет.

Вода, овладевшая тайной плоти,душа, овдовевшая, как сестра –их тайна о нашем бесстыдном взлетев зиянье утраченного ребра.


Мы были вчера беспристрастной глиной,свинцом, уходящим на глубину.Приходит время придти с повинной.И тщательно выбрать себе вину.

Они идут. Ты уходишь с ними.Курортный роман обречен на ложь.И ты невпопад произносишь имя,как будто ребенку его даешь.

В Эдеме пустеет последний ярус,уборщики брачный чертог метут.И в сердце вселенной белеет парус,лишь волны вокруг времена влекут.


ЛеГеНда О масТеРе ХаНЬ-ШаНе

Памяти Георгия Балла

В долине неспешно смолкает собачий лай,пороги предместий омыты святой водой.Мой сын ушел на большую гору Утай,что под Полярной звездой.

Он не взял с собой никаких дорогих вещей.Уголек из печи я вложила в его ладонь.И остался качаться в окошке для малышейдеревянный конь.

Бубенец на четках сына едва звенит,полыхает старая лампа в другой руке.Мой мальчик уходит молча в ночной зенит,к мерцанию вдалеке.

Его восхождение к Господу длится век.Чем выше поднимешься, тем бесконечней путь.Он жилище находит и расчищает снег.Он решил в нем уснуть.

Я вижу, как он растворяется в пустоте,Вот-вот, и годы образ его сотрут.Возносится дух его прямо к Полярной звезде,я чувствую, он не тут.


Пусть небеса дают нам хороших учителей,от греха отводят признание и почет.Мой сын больше не чувствует плоти своей.Река не чувствует, что течет.

Переписчикам книг в награду за тихий трудкаждую ночь приходят древние мастера.В зеркале тусклом рыбы и птицы плывут.И одна прошептала: пришла пора.

Имя Будды Амиды повторено столько раз,сколько вода перебирает в море песка.Он войдет на порог, он не поднимет глаз.В его лампе – огонь родимого очага.

У дороги могилу я рыла себе сама.На земле было славно, но и на небе – рай.У наших ворот, словно лес, расступилась тьма.Мой сын вернулся с горы Утай.

Свет Полярной звезды размывает густую тьму.Колокольчик звенит, разыгрался в печи огонь.И качается в полузабытом пустом домудеревянный конь.


саНсаРа

Рассыпчатая сущность кирпича,стены Китайской детская основа,коричневая охра, умбра, марс,сиена жженая, и городской дымокпрозрачно рыжеватый на закате,такая сладкая забытая болезнь. Хромые стулья, проржавевший ключ…

Кто погружает вещи в пустоту,становится пустым и безразличным.В чаинках заболоченной воды,всплывающих со дна, не меньше света,чем в искрах… Вечер веслами скрипит,изображая старческий восторг: Незрячие глаза, застывший воск…

Весь мир окутан ветхой паутиной.Пожарная кренится каланча,пузырчатый надломлен позвоночник…Расталкивая нянек любопытных,в руках живое зеркало растет.И хлеб как еж сжимается в комок. Окрепший голос, обгоревший флаг.


ХеЛЬВиГ и ТОРТ

Д. Давыдову

К Хельвигу приближается торт,переливаются его купола,в нем отблески хитроумных мордмелькают, что в чаще перепела.Народы вносят нарядный гроб,сладкий сон, освещающий мрачный лоб,белоснежный айсберг вплывает в порт,раскаленный восторгами добела.

Царь принимая вызов, колотит в щит;вожделенье его навсегда удлиняет тенькаждой руки, что на весу дрожит.День рождения бога – не каждый день.Хельвиг проснется, он паклей глаза протрет,а потом, ослепленный, упадет из седла.Торт сверкает, словно хрустальный грот,в нем смысла не меньше, чем в нас тепла.

Старость капризна, детство – обитель зла,если на праздники не зажигают свеч.веданта записана, составлена каббала,до лучших времен позабыта родная речь.Храм святой это мамкою взбитый крем, пенки от мирового яйца,манна с неба, что станет по вкусу всем,кто ушел, не ослушавшись мудреца.


Мы кидаемся в битву как будто идем к венцу,срываем с правды покровы со страстью льва.Пирожные растекаются по лицу,по щекам размазаны патока и халва.Мы ужесточаем или смягчаем нрав,но по большому счету, делаем вид.Неважно, кто сейчас оказался прав,важно, кто, в конце концов, победит.

К Хельвигу приближается торт:щедрый Хельвиг швыряет его в толпу.На небесах баритоном поет мой Лорд,Авраам поворачивается в гробу.Колышутся в танце живые тела рабынь,карты в пасьянсах разложены по местам.И рыжие грозди промерзших к зиме рябинприслонены к размыкающимся устам.


УмЫВаЛся Не ВОдОЮ сВяТОЮ

Умывался не водою святою,вытирался не рубахой исподней:черствым снегом, омраченной бедою,пересохшею травой прошлогодней.

Не крещенный ни варягом, ни греком,называвший братана побратимом,в одиночку вековал с мертвым веком,зимовал в его дому нелюдимом.

Есть колодец под отеческим храмом:из людей пьет поднебесную воду.Рана высохла очерченным шрамом,серебро хранит пустую породу.

Свечи целыми обратно не станут,пусть их нежно на прощанье задуешь,воск сгорит, а души вечные канут…И проклятья не расколдуешь.

Коль в раю прозрачном бога не видно,в преисподней не горят очи зверя,мне от чуда отвернуться не стыдно,и свобода мне уже не потеря.

Безутешностью вселенских соборов,безоглядностью вселенских пожаров,усмири мой неразборчивый норов,отврати от топоров и товаров.


В каждом сердце скрыт колодец бездонный,глубины его никто не измерил.И поет во тьме тропарь монотонный –отзвук голоса, которому верил.


аРТемиЙ, ВаРВаРа и даРЬя

Мои русские дети,Артемий, Варвара и Дарья,вы родились в рыбацкой деревне за морем:красивые негры вас поднимали на руки,для вас танцевали кадриль нарядные слуги,но мы вернулись на весельной лодке обратно.

Мои русские дети обожали плавать по морю.Артемий, Варвара и Дарья…

Мучители майских жуков, черепах и мышей,ловцы человеческих душ, рисовальщики денег,чокнутые флейтисты и дирижеры…О, Боже! Только не поджигайте шторы!

Артемий, Варвара и Дарья…

Для кого-то горечь это последнее счастье,а разговоры с врагом – способ любви.Мы предпочитали водить хороводы,на берегах пресноводных рек.Мы любили реки на букву «О»:Обь… Ориноко… Онон..

На берегу Окимы построили храм в березовой роще,в честь архангела Михаила его назвали,стояли три ночи с факелами у входа, отгоняя бесов…


И наш каменный храм стоит поныне,застывший будто корабль в ледяной пустыне…И теперь мы можем ехать куда хотим,но почему-то не едем…


ЗаБЛУдиВШиЙся деРВиШ

Кожа да кости, а тело как у змеи;тяжелая на голове коронамешает идти и кланяться заставляетчахлым кустам и народам, встающим на пути.

Люди дарят ему арбузы,травяные тарелки разбросаны у деревеньнапоминаньем о празднике, чтодавно уже кончился.

Он придет на наш хлопотливый базарс головою медузы в мешке.И фарисеи прикусят язык, и менялы окаменеют.

О, дервиш, если кто-то не любит тебя,не обязательно он – плохой человек.Наполни свой левый глазживою водой – и правый наполнится мертвой.

И железом тебя не убить. Только льдом.Оставь свои странствия, брат.В каждой деревне среди блудных бабесть дочери Бога.

Они не знают любви, что изводит сердца, для них наши сердца это цветы.Воспоминание о тебебелеет как сахар в черной моей голове.Радуга, пронзенная водопадом,увиденная в Халдее, забытая в Хевроне…


КРЫШи деРеВеНЬ

Крыши деревень, восточные караваны,идущие со всех сторон к водопою,россыпь шкатулок резных, отправленных в дар капризной царевне.

В этих сердцах деревянных вызревала наша победа,летели искры с точильных кругов, кукарекали петухи.

Вы это – войско троянских лошадок,что баюкает в лоне своем простодушную месть.

Какие пророчества я смогу воспринять,когда ваша солома стала мягка как волосы сына,а в замшелых сырых погребах и колодцахзабродили сера и ртуть?

Зверь буравит дорогубудто копье из Sinus Frontalis, седалище Иеговыскрипит, как перед ледоходом река.

Погосты плывут к недостроенной башне,и уже не погосты они, а Сорок Сороковмногоголосых.

Дымят как стога на закате вершины холмов, души предков готовы вспороть плотный дерн, чтоб вырваться к нам.


Давно ли затих восторг пасторальной игры,когда деревни звенели главами тяжелых колосьев,скакали как лягушата у подножья лесов,и выводками черепах на пути к океану рассыпались из материнских рук…


КОсТОЧКа

М. Максимовой

Косточка слюдянаясвернутая в клубокмамку припоминаявозьми ее на зубок

сахарную сухуюраковину в горстивспомни жену плохуючтобы ее спасти

спрятанная в ключицебусина в пустотев скачке ночной волчицы,в выпаренной воде

косточка-колокольчиксолнечный бубенецшвейной иголки кончикв мутной крови сердец

косточка, что прочнеекремня и миндаляпламенно коченеяв черной дыре нуля


не смертоносным ядомчто в тайнике кольцаа неразменным кладомпод скорлупой ларца

косточка-невидимкабледная на просветвзятая с фотоснимкагде меня уже нет.


КОЛОКОЛ-ВаВиЛОН

К. Латыфичу

Он безмолвием раскален,побледнел его грозный лик:мертвый колокол Вавилон,проглотил золотой язык.

Без дверей стоит, без окон,он повернут в дремучий лес.Опустевший тяжелый трон,на котором кривлялся бес.

Дух великий, Отец и Сын,я однажды вам присягнул.Из каких горловых глубинподнимается этот гул?

За околицей солнце спит,слово, что изначальней нет.Его тень над землей горит,и по памяти сеет свет.

Я пришел к тебе на поклон,головою уткнулся в дверь.Мертвый колокол Вавилон,пред охотником падший зверь.


Кто тебя с небес уронилна беду и зависть племен?Исполин посреди могил:мертвый колокол Вавилон.

В чем твоя неземная суть,точный список твоих имен?В твоих жилах гуляет ртуть,и любовью ты обделен.

Как нарыв, вызревает плод,полыхает кострами сад.В чреве Бога молчит народ,что достроил Небесный град.

Рождества колокольный звон,что на раны земли – заплат.Мертвый колокол Вавилон,как услышать мне твой набат?


иНесса и дед мОРОЗ

В. Гандельсману

Дед Мороз любит Инну.В ее имени ему слышится «иней неба».Сухой спирт сгорает без дыма,клубит искусственный лед.С похмелья стали вещественныдаже тени: они тычутся в щеки, как рыбы.И котенком, прижатым к груди,кажется гудящий где-то над нами самолет.

Дед Мороз ждет знака.Пусть отключится электричествоили, ошибившись номером, зазвонит телефон.И на смену чувства любви вернутся долг и присяга.Новый год приближается, как колокольный звон.И в души домохозяек вселяется немыслимая отвага.

Почему-то я вспомнил тоску молчаливых квартир.Треск отходящих от стен обоев, капанье крана,рыданье собак, переходящее в волчий вой.

И потом на глазах, как в кино, затягивается рана.И ты встаешь с табурета, и на все пуговки

застегиваешь мундир.И маршируешь в пути до следующего стакана.


Можно гадать, как на картах,листками отрывного календаря:что ни число – день рождения какой-нибудьАзалии или Розы, что хотели бы статьпривлекательней для свободных мужчин в ранге Деда Мороза.

Уютный тупик последних минут декабря…Облом, наважденье, засада, время сушить якоря.Он готов отдать себя людям, образно говоря,отдать себя людям… Людям… образно говоря…


деНЬ ПаРиЖсКОЙ КОммУНЫ

День Парижской коммуны в школе напротив,девочки пляшут канкан в актовом зале,праздник немного пикантен, немного юродив –как мы любили! как мы скакали! как мы дерзали!

в темных сортирах припрятаны тонны спиртного:сходишь по малой нужде, а вернешься под мухой –как это смачно! как это модно! как это ново!члена парткома назвать престарелою шлюхой

на баррикады под первый аккорд марсельезыпоторопитесь в народ с оголенною грудью:их капиталы! их дивиденды! их интересы!длинные булки! газеты с продажною мутью!

мы впопыхах в революции шумно сгорали,мы присягали не розе, а красной гвоздике,а у Петровой французскую пудру украли –как это грубо! как это пошло! как это дико!

смотрит брюнетка на папика в вытертом твиде,у батареи чулок поправляя украдкой,гадкий тщедушный утенок, что станет в обидеженщиной тайной! женщиной сказкой! самою сладкой!

ладан дешевых духов и рабочего пота,тайна французской любви под глухими замками!даже любовь заграницею это – работа!мы не допустим! укутайте брюхо! не трогать руками!


класс выпускной мельтешит в кружевных панталонах,бьет по фоно пианист с раскрасневшейся рожейсколько несчастных! сколько счастливых!

сколько влюбленных!сколько мельчайших прожилок под тонкою кожей!


РассВеТНая ВаХТа

М. Погарскому

Пульсирует каменной кроной небесный свод.Составы упрямо фамильным гремят серебром.Прибился челнок у твоих материнских вод.Под сердцем стоит. И ты чуешь его нутром.

Чем больше пустыня, тем тяжелей засов.В пути нет запрета, он строится взаперти.Крадутся кошачьей походкой шаги часов,щекочут под ложечкой – время идет к шести.

Рассветная вахта, сладчайшая из разлук…Старуха следит – и в глазах ее стынет жуть –как бреется над лоханью угрюмый внук,и падают мыльные клочья ему на грудь.

Сейчас он накинет рубаху и выйдет вон.И дверь громыхнет, заглушая возможный крик,как проданный с потрохами с/в вагон,вкатившийся под Бугульмою в глухой тупик.

Рассвет горемычен. На ощупь еще найдешьиголку в стогу, из застенка спасешь княжну.И в старой посуде отыщется новый нож,что перережет, как глотку, твою мошну.


Кто торговал кипятком в ледяном краю,полчашки плеснув на базарный пустой лоток?В парящих клубах царство Божие узнаю,оно, как обморок сумрачный, валит с ног.

Отборный картофель, насущный, как райский плод,блестит самородком подземной ночной руды.Наст крошится, и полыньей проседает ледв неловких объятьях горящей стыдом воды.


ТаЙНа мУсОРОВОЗа

Н. Горбаневской

Солнце уходит за ржавые гаражи,зажигая в глазах Пасхальный огонь.Раскрывает объятья боярышник многоглазый,голуби ударяют в лицо прелым ветром.

Скоро праздник согласно календарю,но город по-прежнему трезв.Воздух искрит, словно кто-то рвет простыни на бинты.В пространстве зияют озоновые разрывы…

Зверь живет внутри нас, зубы драконарастут в каждом сердце. Это похоже на правду,к которой я не привык. Соседкаждет возвращения марсиан, электрикздоровается важно, как шляхтич, дети…Хорошо, что у многих из нас есть дети…

Когда приходит мусоровоз, народсобирается для отправленья обряда.Кто знает тайну мусоровоза? Ты знаешьтайну мусоровоза?

Когда я гляжу в его ненасытную пасть,полную ярких отбросов,я вижу костры и могилы.


Мятеж в столице подавлен:на лицах гуляет злорадство.

Небеса шуршат луковой чешуей,словно альковы со смятым крахмальным бельем.Отправляется поезд, скрежещет лед на реке.И ватными глыбами рушатся книги библиотек.

Нарочь, зима 2010


EIGENES ERZEUGNIS

Черные бабочки – в белых полях,поминальным застольем – стеклянные ковыли.Монашьи скиты выныривают, как рыбы,и только сон заглушает их неслышимый рев.

Ты хотел быть царем в царстве теней,но предпочел вместо царства Хедальский лес,двери еловых лап закрываются за тобой,

как ряды анфилад…

Так душа уходит в обитель бессмертных душ,так дух стремится в царство святого духа,пусть люди считают, что ты ушел на охотуили ищешь смерть от волчьих зубов.

Трапезой солнца станет кровавый труд,слова благодарности наполнят дымы костров,и зверье, убитое Хельвигом, станет свитой его,когда он пойдет на тот свет.

Кто сказал, что мы убиваем затем, чтобы жить?Мы хотим укрепить то, что порождает жизнь.

Черные бабочки – в белых полях…Детские игры в ожидании снега…Царь – это тот, кто укрепляет собой другого царя.


саРациН

Сарацин, неубитый воин,ты тень моя, шкура моя,штора в окне, вырванная ветром…Нездешняя душа моя поменялась местами со здешней:И мне по нраву чужая душа,легче она, веселее.

Брел по дороге во тьмеиз шумного дома в другой шумный дом.Кто сбил меня с ног, повалил наземь,словно сеть светящихся рыбобрушилась на меня из тьмы?

И понял я, что не с кем мне говоритьв городе этом, что чужим ястал для людей – и для самых близких.От богохульства избавился, но и обряд забыл.Подожди, это бывает с каждым,кто полюбит.

Прыгай, сидя в тазу,пусть слезы брызжут при каждом прыжке.Или луной, изъеденной шрамами,смотри в разоренный квартал.Души животных отделены друг от друга,но души людей не лучше.


В Палестину теперь не ходитьза святым Бернардом.а жить там среди песка, спать под верблюдом,смотреть, как пустыняпожирает нетленные тайны.И великие башни строят пастухи.

Небытие, что притворяется бытием,вот и вся наша жизнь,которой когда-то гордился.Положи на скатерть горсть соли,съедим по крупице,ты, а потом уже – я.


В ЛОдОЧКе мОеЙ ТРУПНЫЙ яд

И. Кутику

Лето в сладострастье жрецастроит непреложный закон:бьются домочадцев сердца,длится колокольчиков звон.

Мои дети рубят тальник,тупят наугад топоры.В этом мире жизни родникбьется из змеиной норы.

Высится заоблачный град,в бороду смеется судья.В лодочке моей трупный яд,пена от ночного дождя.

Лодочка полна чешуичто листвой прелой шуршит.У какой подземной швеимой колпак кровавый пошит?

Кто назначил мне мрачный труд,в детстве не исполненный долг…На закате плечи сомкнутдерева, как яростный полк.


Это мой спасительный тыл,песня, что поют на краю.Всех кого я в жизни убил,будут – мои слуги в раю.

В музыке цыганских монетрадуги восходит изгиб.С кем поеду я на тот светв свите ослепительных рыб?

Что же вы отводите взгляд,болью душу мне бередя?В лодочке моей – трупный яд,пена от ночного дождя.


ВеТРеНОе ЛеТО

Листья шумят рыбьей чешуей,Листва в трепетанье теряет цвет.У моих детей мерзнут руки,тонкие, как листья, ладошки.

Что за лето? Сколько дней дует,не переставая, западный ветер?В моей голове ни мыслей, ни слов.Но и покоя нет. Одно беспокойство.

Душа моя стала как бесконечный лес.Шумит на ветру, но не облетает.А когда наступит пора листопада,мы уедем отсюда туда, где тепло.

Вдали от больших городов забываешь,что мир – это кладбище, и все,что тебе остается теперь – делать вид,что ты живой и подвижный, как ветер.

Детские шалости, взрослые вздохи,бесцельные дни. Ветер с озеравыстуживает взгляд. И передо мной в рядвстают серебряные пули, отлитые на вурдалака.


SURF CITY

Памяти Ю.А. Ивановой

Приснился сон, лишающий сил,изощренно-беспредметный.И я полночи курил на веранде, не зная как жить дальше.На следующий день в Сибириумерла тетка Юлька, старшая сестра отца.Утром я позвонил родным,и мы сразу уехали в Нью-Джерси,с новорожденной Дашкой на океан.

Песчаные пляжи ослепляют,словно вспышки молнии разлились и застыли.Вышки спасателей обезглавлены и пусты,дробятся в воздухе отражения якорей.Жена была счастлива (отель у самой воды),из Нью-Йорка мне позвонил Давид,ах, сколько лет – сколько зим…

Меня не покидала навязчивая мысль,что мир остался прежним, но вера стала другой.То ли потеряна буква в алфавите,то ли послы иноземные смогли убедить каганаповерить в чудо Голгофы…Или вот. Скифы прислали лягушкуцарю всемогущих персов,а он так и не понял, в чем намек…


яЗЫЧНиК

Твое плечо на фоне стальной реки.Тяжелые скобы слагаются в коловрат,как проблеск мгновенный моей мировой тоски –студеная жажда поблекших в ночи утрат.

Мы вышли к воде, выдыхая тяжелый хмель.Стыдливо взглянули на блеклую россыпь звезд.На горизонте сомкнулась слепая цель.И небо с землею сошлись, словно темный мост.

Смятенье едва ли знакомо большой реке.Решенье подобно прощенью – предрешено.Беленая церковка в белом березняке,на черной вершине – мерцающее пятно.

Кто видит ступени, всегда ощущает боль.Он смотрит под ноги – и ноги его горят.В пути растворяется выбравший путь любой,едва лишь ступив налегке в бесконечный ряд.

Охотничий сокол взлетает, закрыв глаза,и в поиске крови чужой приговор вершит,но в танце его изменяются полюса:он вторит почтовому голубю, он кружит.

Незыблемость расправляет полярный день,белесые крылья, что на просвет ясны,они на свободу отпустят живую тень,которая встанет за сердцем прочней стены.


От страха тебя избавляет последний страх,в котором печаль неуместна, и странен всхлип.В глазах комариной толпою клубится прах,И яркие как лепестки плавники у рыб.

Дворовое братство. Больная тщетою честь.Присяга завещана до гробовой доски.Война бесконечна. Священная правда есть.И месть небывалым похмельем стучит в виски.


ОКамеНеВШиЙ сНеГ

Чернильные слезы карликовых берез,ледяные монисты, прощальные бубенцы…Плесы прогалин уходят в небесный плес.Шагнешь – и он распахнется во все концы.

Можно лететь до самой ночной черты,посолонь до престола с крестом брести.Не отличить ледышки живой водыот инея мертвой воды, что скрипит в горсти.

У жителей рая над головой – нимб:круг, треугольник или простой квадрат.Когда возвращаются, то расстаются с ним,с чем расстаются они, опускаясь в ад?

Бивни гигантов взывают из мерзлоты,цветами цветут, подавая пугливый знак,что вряд ли придет пора собирать цветы,незабудку, пушицу, мытник и желтый мак.

Вологда мне из косынки кисет пошьет,в Пинеге над кормой воскурится дым.На юге сгорит, но на севере не сгниетвсе, что на этом веку почитал святым.

Искры летят от колесницы пророка Ильи,в Двинской губе садится на мель ковчег.И в темной ложбине от тракторной колеипервой любви – окаменевший снег.


ТРи ПОПа

1.

Отец Федор смотрит на деревянную маску Пхайрава.Мой муж язычник, не бойтесь, вздыхает хозяйка.Раннее утро воскресного дня, освященье жилища.

Я вижу в этом излишество, вежливо говорит поп,и окропляет страшные маски на стенах святой водой.Я бормочу что-то про тропический климат.

Пушкин крестился в вашем храме, ведь так?Отец Федор рассеянно качает головой.Таинство крещенья принял у нас Петр Первый…

Мне стыдно, как и несколько лет назад,когда ранним Пасхальным утром

я ввалился в храм пьяным,и практически заставил его освятить мои куличи.

Так мы и познакомились.Он крестил мою жену с младенцами в животе.Через два года крестил и младенцев.

Когда я иду по Полянке, всегда вспоминаю,что храм основал русский царь,

спасшийся от татарского плена,и подходя к Москве, наконец, увидел башни

оставленного на время Кремля.


2.

Мы были на грани развода,когда я позвонил отцу Алексею,настоятелю храма Николы Чудотворца в Аксиньино.

Я объяснял ситуацию по телефону.Потом приехал к нему домойи повторил сюжет мелодрамы по новой.

Казалось, он не слушает меня.Почему-то именно это расположиломеня к нему еще больше.

Я чувствовал глупость своих шагов,но слишком устал от разборок,чтобы собраться с духом.

Не мучайте ни себя, ни других, сказал он.Понимание – это слишком большая роскошь,неужели вам мало любви?

Дашку, наше третье чадо, мы крестили у него.Она хохотала, когда ее обливали холодной водой.Счастливый ребенок: плачет раз в месяц.

Когда подрастет, мы уедем в путешествие вдвоем.


3.

Храм Михаила Архангела в Пущино-на-Окестоит среди берез, красивый,из красного кирпича.

Это дорога на пляж. И купальщикимогут подумать о Боге,когда уходят к воде.

Отец Сергий узнал мою жену, воссиял.Скажите что-нибудь по-белорусски,говорит он. – Давно не был в родных краях.

«Жонка мая на вострове Дубавое з’бирае мяту…»говорит Ирка мой текст,который еще не написан…

«Каля млына, каля млына, расцвiла калiнa...»

Как хорошо мы поговорили, отвечает он.В Беларуси природа похожа на нашу, но мягче.Трава мягче, да?

В 90-е был адвокатом, атеистом…Рано или поздно я приду именно к нему.

Сергей похож на моего друга, которого я вряд ли опять увижу.


ЗаТаиЛся Бес (дописанное стихотворение из детства)

За окошком лес,будто тайный спуд.Затаился бесв самый темный кут.

Как крысиный носк плошке молока,в межвременье слезтянется рука.

Так из темнотычерез сотни летмертвые цветытянутся на свет.

В хатах образасмотрят на порог.Мертвые глазавидят между строк.

Уплотняет вессердца существо,В нем таится бесдетства моего.

Не познать чудес,Не осмыслить труд.Затаился бесВ самый темный кут.


сКаЗКа О ПОЛяРНОЙ ТРОе

Тонут амфоры в снегудогорают стены Троиобнаженные героиоблачаются в пургу

море вместо лебедейна волнах качает льдинына безбрежности картиныни богов, и ни людей

нарисованный народсобранный гончарным кругомхороводит друг за другомнаблюдая вражий флот

цепь развалин, словно лес, лес поваленный и сгнивший,жалко руки опустившийв ожидании чудес

конь дощатый на мелис воем ветра в черном брюхе…песни стихли, смолкли слухиразговорчивой земли

стародавнее кинокрутят на ночном погостетолько зрители и гостиразошлись уже давно


вспоминаешь вновь и вновь,где и с кем все это было,как любовь тебя забыла…как в земле застыла кровь.


ПОдЗемНЫЙ деНЬ

Мне конское мыло сгодилось бы для петли,но выпала участь плясать на чужих гробах.Мы все мимоходом отведали соль земли,она звездной пылью скрипит теперь на зубах.

Когда белоручка литую косу берет,и в поле выходит, то губы сестры дрожат,но барские руки ее холодны, как лед,и словно на плахе – на черенке лежат.

Мы с нею похожи отсутствием простоты,несчетностью в желтых полях единиц зерна.Ее обреченность с судьбой говорит на ты,но милость Господняя вовсе ей не нужна.

Вода обойдет стороною. Водобоязньоставит кораблик на черной цепи стеречь.Я руки свои принесу москалю на казнь,язык проглочу. И с ним вместе родную речь.

И в темном кувшине последний глоток вина,как жажда колодца скорее увидеть свет,зажжется очами в погибельном блеске дна,не чтобы ослепнуть, а взять уходящий след.

Пусть мельницы режут крылами густой туман,пусть вязнут в тумане, и застывают в нем.И если что в сердце живет, то живет обман,надежда на встречу, на жизнь, и на смерть вдвоем.


Кресты перевернуты. Заволокло часы.Прилипчивым дымом задушен кукушкин крик.И яростным громом июльской ночной грозывот-вот разразится зажатый в камнях родник.

Пожарные башни, заставы, кресты церквейрастут на рассвете, что возле дорог грибы.Безлиственны крючья обуглившихся ветвей,голы словно идолы в этих лесах столбы.

Деревья, что накрепко врыты корнями вверх,на лица людские бросают иную тень.И небо сегодня – в зиянье земных прорех,а день наступивший – это подземный день.


дОБРОе имя ВаВиЛОНа

1.

Звездный ковш втиснулся в ландшафтстолицы и нашел себе верное место.Я мог бы его не видеть, но мне стало легче дышать.Фрагмент гармонии, эфемерной, как дождь.

Женщины хохотали в кустах сирени, обсуждая женихов.я чувствовал по их голосам, все они – рыжие.Качели скрипели, будто птицы поют.

Мы шли из ночной стекляшки.Мишка помогал мне идти, но я все равно пел.

Мне казалось, все Замоскворечьеслушало слова незнакомой песни, затаив дыхание.Мы стремительно роднились с городом, что, по слухам, не верит слезам.

Гарри стоял на общем балконе восьмого этажа,(прилетел из Сибири, и ждал, когда я вернусь).Он неожиданно подхватил: «Милая, зови меня милым».Испугал нас, таких трепетных, таких московских…

Вскоре пошли в бесхозный Донской монастырь.Петр Яковлевич, сколько выпито на Вашей могиле!Таксисты, фарцовщики, следователи, бандиты,


они никогда не читали «Философических писем»,но поминали Вас вместе со мной добрым словом.

Думаю, Вам становилось теплей от этих слов!

2.

Остался ли жив «Лошадиный Виталик»?Последний раз мы виделись на Шаболовке,когда он приехал ко мне с Воронойсмотреть «Человека-амфибию».Перед фильмом увлекся «Криминальной хроникой».«Вот как надо жить!А мы тут сидим, прозябаем…»

Народ подходил и подходил.Утро мы встретили кто где:на полу, креслах, сомкнутых табуретках.Кто с девушкой, кто без…Я поставил пластинку с веселой песней«Хава Нагила» в исполнении сестер Берри.

– Слушайте, семиты, – неожиданно встрепенулся Виталик.Почему вы на одной странице проклинаете Вавилон,а на другой превозносите?

Хорошо бы определиться…

Люди в ужасе уставились на него,такая глубина мысли в начале 90-х казаласькощунственной.


И только МишкаПробормотал:«Шумерская цивилизация инопланетна…»

3.

Через пару лет тема всплыла опять.Я гостил в России, гусарил.Успех с дамами мне сопутствовал,но в ту ночь дело ограничилось бутылкой винаи литературной беседой.Это было неожиданно и приятно.

Когда рассвело, я подарил девушке метательный нож,хотя не понимал в чем суть подарка.Она предложила зайти в храм Ризоположения, стоящий напротив.

Была Троица: люди принесли в церковь много травы.

В ее аромате духмяном я разомлел.

Во тьме, несмотря на праздник, отпевали покойника.И я понял, что проклятие городаможно отдать даже случайному человеку.

Это было необъяснимым, бестактным поступком,но я должен был его совершить.


Я поцеловал старика в белый лоб,отдал ему анафему Вавилона,будто таскал эту страшную ношу всю жизнь.

Обоюдоострыми мечами привиделись мнесвечи его родни, когда я обернулся.

Они разгорались.И лица людей были внутри огня.

15 апреля 2012 г. Пасха


ОсеННиЙ мемУаР (глазами Ванги)

Мы пили вино на озябшей крыше,И грустно смотрели вдаль.Все тяжелей, тяжелей и тишеВ тумане звенел хрусталь.

Еще не знакомые с горьким горем,которым больна земля,мы обнимались. И пестрым моремкачались внизу тополя.

Трамваи уныло гремели в склянки,на паперти пел слепой.Осеннее небо глазами Вангиглядело на нас с тобой.

Оно нас не видело, но узнавало,покорно на голос шло.На ощупь злопамятным раздавалобеспамятное тепло.

В столицу неспешно входили танки,шар летел голубой.И блеклое небо глазами Вангиглядело на нас с тобой…


ЛеГРаН В ПаРиКмаХеРсКОЙ…

А. Таврову

Легран в парикмахерской на фонов трескучем эфире сквозь треск помех.Как ты аккуратна, но все равнов рабочей серьезности слышен смех.

«Сегодня для стрижки хороший день,мой бог откровенен со мной одной,глазами меня не спеша раздень».А завтра у девушки выходной.

Сегодня для жизни хороший день,я каждое утро привычно вру,что место под солнцем заменит тень,а ночь – вспышка памяти поутру.

Мы с вами знакомы давным-давно…Да, я разговорчивый человек…Легран в парикмахерской на фоно.Последний день месяца. Первый снег.

и м П е Р с К и Й

Р О м а Н с е Р О

В. Пуханову

99и м п е р с к и й Р о м а н с е р о

мОНаШКа с аРБУЗОм

Часики тикают гулко,время не вяжется с грузом.По городскому проулкубежит монашка с арбузом.

В виде инопланетныхчудищ сидят на террасахдамы в платках разноцветных,их кавалеры в лампасах.

Им хорошо и приятнокушать дырявую брынзу,солнца вечернего пятнафокусируя в линзу.

Им феноменом культурывидится все, что случится:гроб пронесут трубадуры,лошадь шальная промчится.

Празднуют дружным союзомили кронпринца хоронят.Бегает баба с арбузом,никак его не уронит.

Точится злато коронок,слышится грохот из штольни.И белоснежный ребенокплачет на колокольне.


КОНцеРТ

В хорошем городе Варшаве,в родимой русской сторонедрагуны блещут палашамии каждый едет на коне.

Следы зверей ведут к трактиру,и вот пред нами коновязь.Отдался городу и мируна празднике великий князь.

Коньяк, пропахнувший клопами,девицы князю подают.Евреи с желтыми зубамитам песни барские поют.

Они кричат нестройным хором,но так приятно слушать их,что жизнь становится позоромкогда концерт на миг затих.

Но вновь певцы берут гитары,смычки по скрипочкам снуют.И улыбаются гусары,когда по барабану бьют.

И улыбаются друг другу…И обнимаются певцы…А ты так любишь слушать вьюгу,что кружится во все концы.


смеРТЬ ГеРОя

Ты умрешь на билиарде,проигравши миллиард.Скиснет пиво в черной квартена сырой колоде карт.

На манер Вильгельма Телля,ты поднимешь тонкий кий,и стремительно по пылипроскользнет летящий киль.

Звонко шарики столкнутся,хлипко треснут небеса.Ты уснешь, чтоб не проснуться,поспешив закрыть глаза.

И хмельные фурьеристыспешно сгрудятся гурьбой над твоим обмякшим телом,над героем, над тобой.

Нет, империи не будет:ни небесной, ни земной.Революция разбудитв людях голос нутряной.

Ты умрешь на билиардечтоб китайцев миллиардв демоническом азартепоиграли в билиард.


ШаПиТО

В наш городок приедет шапито.Утихнет допотопная обида.Его шатер велик, как пирамида,и жалок, как забытое пальто.

Мы приобщимся к боли неземной,теряющейся в золоте и блеске.И наших жизней краткие отрезкиизмерим небывалою длиной.

Пока пацан возился с леденцом,шурша в потемках сладким целлофаном,мои глаза наполнились туманом,ослеплены вертящимся кольцом.

Павлин раскрыл узорчатый свой хвост,Иван царевич обнялся с медведем.Нам на сегодня хватит ярких звезд,за счастьем мы в столицу не поедем.

Истоптанной ареной дышит страсть,скрепляя напряжение в затылках.И женщина-змея лежит в опилках,вздымая окровавленную пасть.


ПаН КУдРеВиЧ

Ссыльный ксендз ласкает кошкуи глядит на аметист,что на пальце безымянномв круглом перстне так игрист.

А потом глядит на завтрак,сделав строгое лицо.Ему кажется нелепымна подставочке яйцо.

Лысым, глупым, бесполезным.И надменным, как монгол,раболепием известнымводруженным на престол.

И сидящем на престоледо скончания времен,пока с вестью о свободене придет Наполеён.

Ксендз бежит по коридору,жадно смотрит в зеркала.А за ним летят вдогонкуи звонят колокола.


РеКа ПОТУдаНЬ

Овчинные механа женских телесахскрывают от грехаогонь на небесах.

В пути на рыхлый снегиз запотелых бань,измерив жуткий векрекою Потудань.

От воздуха во ртупороховая гарь.Монахом в темнотуушел последний царь.

Безвестная странасмирением светла:крестьянская жена,что барыней была.

Окончена игра,кричит зловещий грач.И суп из топора,как белый лоб, горяч.


мОНаХи У ПРОРУБи

У полыньи, будто вокруг костра,готовы в нужный час взойти на дыбу,сидят монахи с самого утраи, как медведи, хищно ловят рыбу.

В Сибири много рыбы. Рыбакуесть чем заняться на его досуге.Вину предаться. Или табаку.И отдохнуть от нежностей супруги.

Но у монахов есть священный долг.От Господа не спрятаться, не скрыться.Мужик, медведь и одинокий волкне спрячут от него мохнаты лица.

Родимый человек всегда мохнат,монах мохнат, он синим мхом поросший,живет вдали от наших мирных хат,зато он духом искренне возросший.

Мы от души отделим сильный дух,мы станем сыновья земли и неба,мы будем говорить о Боге вслухсо вкусом черствого, ржаного хлеба.

Но волки воют по брегам рекии роют снег когтистыми ногами.И под гармонь хмельные мужикистучат в трактире злыми каблуками.


Уйди в леса от радостей мирских.Лукавый демон правит городами.Там декаденты в шубах воровскихфривольности поют прекрасной даме.

Ты дольше века длись, Великий Пост,вдали от трона, армии и женщин.О мерзни… мерзни… мерзни волчий хвост!Ловись, осетр, побольше и поменьше!


маРФУШа

У Марфушеньки кораллы,изумруды на груди.Ее любят либералы,нашей Родины вожди.

В волосах ее монисты,на плите журчат борщи!Ее любят фурьеристы,фармазоны и хлыщи.

Вот она приходит в лавку,покупает пастилу,вызывая в лавке давкупо толченому стеклу.

Все желают приобщиться,враз отведать пастилы.Рассыпается корицана гранитные полы.

Разливается горчица,бьется камень и фарфор.За спиной восходят лица,потные, как мухомор.

Она шарит на баяне,что строчит, как пулемет.Об одной сердечной ранекаждым вечером поет.


Про бездомную собаку,что от дворника ушла.Она верит зодиаку,ее книга – Каббала.

У Марфушеньки кораллы,пироги и бигуди.Приходите либералы.Наша свадьба впереди!


КУТУЗОВ

За генералом одноглазымбегут дворовой детворойсолдат, и летчик с водолазом,и дворник с пыльной кобурой.

Кухарка, ключница и прачкачто правила, как фарисей,сожженною Москвою всей.И бил брандспойтом Енисей,чтоб не прошла на море качка,чтоб развалился Колизей,и полз, как мерин на карачках.

Утешь меня хотя бы малым.И несерьезным. Нет, постой.Лубянкой с голым пьедесталом,Рейхстага взорванным подвалом,где привидений рой густой.

В фольклорных жалобных заплачках,восторженных парах коньячных,где в небесах клубится Гжель,словно подводный сапропель.

Пылай же во главе когорты,как будто яблоня в цвету.Три Рима было. Где четвертый?Кто вспомнит эту красоту?


иВаН и ФедОР

Два друга, Иван и Федор,едут в телеге на отдых к морю.У одного часы на цепочке,У другого – крест золотой.Один постоянно сверяет время,другой вожделенно кусает крестик.Два человека, Иван и Федор,один старый, другой молодой.

Федор имел большое хозяйство,его жена каждый год рожала,но вся семья умерла от тифа,он остался совсем один.В грязном трактире города Псковаон повстречал Фролова Ивана,и они легко подружились.Ваня стал ему брат и сын.

Они пошли на прогулку, обнявшись,стуча сапогами в чужие ворота,кидая камнями в уютные окна,веселые песни пели они.В Златоустовском переулкеони для смеха раздели студента,а потом топорами убили,чтобы он тайну лучше хранил.


Два друга, Иван и Федор,в тряской телеге кушают щуку,они роняют в несвежее сеноее соленую чешую…Один из них станет матросом,поднявшим восстание на броненосце.Другой в операции под Перемышлемгеройски погибнет в ночном бою.


ЧеРНиЛа

В темном небе беспризорно,неуютно и уныло, словно смерть загородилачерной тряпкою трюмо.В деревенском магазинемой сынок купил чернила,очень черные чернила,чтобы написать письмо.

Он сейчас идет по снегуи несет в руках покупку,обнимая рукавицейдрагоценный бутылек.На последнюю копейку,на последнюю страницускоро ляжет ровный почерк,загорится огонек.

Во дворах грохочут цепи,в стойлах кушают крапивубольшеглазые коровы,ледяную воду пьют.Наши тетки в Могилевестали нынче нездоровы,заболели черной оспой,песен больше не поют.


Мы для них письмо напишем,что мы их как прежде любим,что мы к ним приедем в гости,если кончится зима.По прямым, чугунным рельсам,мы, примчавшись, скажем здрасьте,и подарим им продукты,и починим их дома.

А потом письмо напишемЕвдокимову – жандарму,прокурору Кухаронку,близорукому судье…Мы царю пошлем поклоны,мы икону поцелуем.И еще письмо напишеммы попу и попадье.

Потому что в нашей вёскев белом храме нет владыки,он совсем проворовалсяи уехал на Восток.Мы запалим керосинку,И на стенах вспыхнут блики.В горах скомканной бумагизагорится огонек.


КаРТиНа

Танцует на ринге с боксером боксер,стуча кулаком о кулак,в багровых подтеках гнилых помидорсудья, как дежурный дурак.

Тяжелую гирю тягает силач,пуская таинственный газ,в цветных панталонах он свеж и горячв сиянии женственных глаз.

Как много занятий в Одесском порту,как много событий сейчас!И может быть, рядом с конфетой во ртугуляет Шевченко Тарас.

И, может быть, он надкусил леденец,а, может быть, нервно сосет.Загадки свободных, великих сердец,не мне разгадать повезет.

С дубов осыпая златое руно,листва покрывает барак.Играют на деньги всю ночь в доминодва друга, козел и моряк.

Искурено столько плохих папиросчто хватит огня на маяк,устали как от поцелуя взасос,два брата, козел и моряк.


А воздух красив как густой купорос,и солнце как орденский знак.Кто кассу срывает, козел иль матрос?Врагу не сдается «Варяг».

Шпионы повсюду, шпионы кругомшпионят в личине зевак…Прокисшее пиво заешь пирогом,запей маринадом коньяк.

Любезный товарищ, не верь никому,упорствуя, как маниак.И лебедь тебя пронесет через тьму,и щука поможет, и рак.


КЛад

Мы поедем на Север в большом купе,что Столыпин старик завещал тебе.За свободой, ее обещал мертвец,он царю был слуга, а братве отец.

Нам бушлаты хорошие в путь дадут,с них железные пуговки украдут,чтобы охотничьей дроби из них отлить…Никого не помиловать, не казнить.

Будет в тамбуре мглистом бродяга петь,будет лампа качаться и пол скрипеть.Проводница внесет на подносе чай,в ее голосе – смех да собачий лай.

Она станет для нас дорогой женой,а простившись, покроется сединой,обернется тревожно – и жизнь прошла,а в осадке не сахар – кружит зола.

Мы на Севере мрачном кирки возьмем,и лопаты возьмем, мы поднимем лом,чтоб по вечному льду, будто в дверь стучать,и с кладбищенской тайны сорвать печать.

И далекого Севера рудникизажурчат как апрельские родники,и бандитские клады в сырой землезагорятся отметиной на челе.


Мы поедем на Север в большом купеи построим дворец на Обской губе,где под черным крестом над обрывом рекстанет равен безмерности человек.

В волчьих шкурах на молодых плечахс полнолунием ярким в пустых очах,мы ворвемся гурьбой за полярный круг,привезем на загривках своих подруг.

Они будут все громче в ладоши битьчтоб скорее родимую мать забыть,что стоят на дороге с твоим отцоми меняются с ним ледяным лицом.


я ТаНцеВаЛ В ОБНимКУ с самОВаРОм

Я танцевал в обнимку с самоваром,кружились блики солнца по стенáм.И жизнь, что нынче виделась кошмаром,супругой молодой вернулась к нам.

Глафира очень нравится гусарам,ей государь восторги выражал.Я танцевал в обнимку с самоваром.И вместе с ней себя воображал.

Когда бы бал случился или раут,я б на гавот Глафиру попросил.За этот миг драгуны умирают,уланы в ноги падают без сил.

И вот они лежат, упав под ноги,И не дают красавице пройтив наполненные запахом чертоги,лежащие, как рай, в конце пути.

Да что Глафира, если есть Варвара,ее идеей каждый окрылен.На гладком отраженье самовара,Варвары нежный бюст запечатлен.

И мы встречаем юную невесту,на чьей руке хохочет воробей,а на груди, приподнятой как тесто,покоится гнездовье голубей.


Но больше всех мы влюблены в Матрену,она капусту рубит топором,и в то же время древнюю иконув уста целует искренним нутром.

Когда мой ус припудрен кокаином,Я, к орденам прижавший самовар,стал так понятен нравственным мужчинам,смиряющим как похоть Божий дар.


В ТемНОм ХРаме ПОЛ Не мОЮТ

В темном храме пол не моют.И на паперти пометзолотым ножом не скоблят,не обламывают лед.

Сладким ладаном не дышат,а, дыхание собрав,тяжкий воздух не колышут,ожидая редких прав.

Никогда не мироточитв той земле иконостас.Настоятель храма хочетЦарства Божьего сейчас.

Бедный батюшка Василий,он качается в петле,а венок из белых лилий,как корона на челе.

А вокруг глухонемыеголосят без тропаряо пришествии Батыя,иноземного царя.

Чтобы в отблесках багряныхв виде северной горывстали всюду на полянахбесконечные шатры,


чтобы мерзостные рекивытекали из-под них,чтобы люди-человекипеределались в других,

чтоб иной слепорожденныйне прозрел в субботний день,чтобы в Господа влюбленный,не отбрасывал бы тень.


сТаЛи НаШи ХОЛОПЫ сеРдиТЫ…

Стали наши холопы сердиты,панскую усадьбу спалили,мельницу подвергли пожару,а конюшню вовсе сожгли.И теперь гуляют по полю,нарядившись в дамские платья,в шляпки с опереньем павлина,в зеркала глядят – щеки пудрят.

Карнавал у нас в селе,славный праздник!

Клавесин стоит над обрывом,ветер партитуру листает,малые крестьянские детиприобщают нас к полонезу.Это удивительный танец,быстрый, горделивый, изящный,говорят, что в нем дух народа,энциклопедия жизни.

Танцы бальные у нас на деревне!

Барин на березе повешен,барыня в Париж укатилаза красивой, модной одеждой,за здоровой, вкусною пищей.Еще бедняжка не знает,что выводок ее в колодце,


что барчуков и панночек сладкихлакеи, как котят, утопили.

Нам бы траур объявить в честь усопших,но праздников сегодня так много…

Лично мне жалко кобылу,с сатрапами оно как-то понятно,но животное в чем виновато?Почто брюхо ей распороли?Зачем кишками ее обмоталистолбы верстовые вдоль улиц?Церковь не приемлет убийства!Преступлений она не одобрит!

Не пора ли нам предаться молитве?Исповедаться и причаститься!

Есть у нас в стране два народа:один большой, другой малый.Малый народ поучает,а большой народ отвечает.Нет бы тем и тем подружиться,на великую стройку поехать,Или написать письмо всем миромдля турецкого султана Мехмеда.

Пусть вернет православному тронугород вечный – Константинополь!


ОЧеРедЬ

Мой тебе, солдатик, совет:позабудь, что слышал про рай.Эта очередь, она на тот свет,Ты штыком народ не стращай.

Пусть они еще постоят,думая, что в гости идут.Горизонт закатом объят,солнце до сих пор где-то тут.

Дай им потолкаться в толпе,обсудить любимый товар.Им идти по узкой тропебез тромбонов и без фанфар.

Я не знаю, что там дают,что за смачный деликатес.Посмотреть прощальный салютвремени осталось в обрез.

На прием к родному вождювопросить, что будет потомне спеши, и я подожду,щерясь перекошенным ртом.

Ну, кого из них ты любил,искренне по имени звал?Чьею смертью дух укрепил,на груди гайтан разорвал?


Старики – укутаны в драп,а старухи в теплых чепцахвходят не спеша в черный шкап,проклиная долю в сердцах.

Женщины коляски везут,яблоки в колясках горят.Смертным не унять страшный зуд,а бессмертные не говорят.


БаРаШКи

А. Румянцевой

Дети гладили барашков,щекотали теплый мех.на веснушчатых лужайкахраздавался звонкий смех.

И барашки хохоталиот щекотки легких рук,в небо мячики взлетали,каждый ярок и упруг.

И тяжелые тулупыобвисали на плетне.И на шахте пели трубыоб ударном трудодне.

И простуженною глоткойпел старинный патефон,и дружил с моею теткойодноногий солдафон.

И за мельницей сожженнойгде кончатся земля,грустно брел умалишенныйчерез минные поля.


маТЬ и сЫН

Ночь аукает глухо,будто уши в крови.Престарелая шлюхаучит сына любви.

Проявляет манеры,разливает вино.Роль стыдливой гетерыподглядела в кино.

У заборов фабричныхсобирается мгла.Сколько снов неприличныхя тебе отдала.

Сколько свечек иконкаммы успели задуть,когда малым ребенкомты ласкал мою грудь.

Материнского долганикому не уйти.Она думала долго,как ей душу спасти.

И теперь камасутрамназначает дисконт.Все равно ранним утромон уходит на фронт.


Никакая разлукаим теперь не страшна.В нашем городе – вьюга,а в глазах пелена.


сЛУЧаЙ На ОБВОдНОм КаНаЛе

Зима, метель и в крупных хлопьях при сильном ветре снег валит. Страна превратностей холопьих. Средь них Ахматова стоит.

Перчатку левую наделана руку правую. Над нейсоперница шутить не смела,а становилась все бледней.

Манеры царственной особы,орлиный профиля изгиб,министр Просвещенья чтобыее увидел – и погиб.

Ею нагую Модильянитайком от мира рисовал,мечтая о девичьем стане,ни разу не поцеловал.

Сказать ли вам, старушка эта как двадцать лет тому жила, она была мечтой поэта, она богинею слыла.

А нынче продает селедкус барыгами на Обводном.Останови свою походкуперед ужасным полотном.


Как в сером воздухе казенномона поет в зловещей мглеоб императоре казненном,о сероглазом короле.

Чужого ей уже не надо,а надо только своего.Сияй очей моих отрада,достигнутое торжество!


исТОРиЧесКиЙ РОмаН

Круглолицые лакеи,Самуил и Патрикей,каждый в бархатной ливрее,встали около дверей.

Добрый барин выйдет скоро.И не сходит с их лицацвет китайского фарфораи пасхального яйца.

Петр Степаныч Верховенскийв этом флигеле живети случайный образ женскийсердцем пламенным жует.

До утра в Английском клубепредводитель отдыхал,танцевал в бобровой шубе,от шампанского чихал.

А теперь ужасно занятв кабинете под замком,он сидит, его не манитдумать ни о чем другом.

Перед ним раскрыта книга,исторический роман,там рассказ, как поп-расстригажил в плену у басурман.


Его мучили кошмары,но спасала – Красота.Хоть плясали янычарыу священного скита.

Клирик не имел лакея,но молился до утрабез Фомы, без Патрикея,без Абрама, без Петра!


На деРеВНе сВадЬБЫ иГРаЮТ

На деревне свадьбы играют,на гармони громко играют,рушниками пот вытирают,голыми в траве загорают.

Небеса кишат комарами,на столбе портрет в черной раме,И коровы бродят дворами.Коммунизм не за горами.

Слышен голос радиоточки:в армию пора вам, сыночки.Свежим ацетоном из бочкипахнут тополиные почки.

На столах расстелены шторы,яблоки красны, помидоры,И слезятся пьяные взоры.Кривичи, венеды, поморы.

Поднимают тяжкие крынки,обрывают с девок косынки,размыкают настежь ширинки,или кажут кровь на простынке.

Из оркестра выпадут трубы,словно из товарища зубы,загорятся в горнице шубы.Нам любые праздники любы.


На деревне свадьбы играют,для себя судьбу выбирают.На линкоре палубу драют,будто за царя умирают.


сеЛО семеНеК

Памяти Прасковьи Калинниковой

Несет река семена,на склонах сеет цветы.Родных отцов именав лесу не помнят кресты.

Кусты свободно растут,садовник им не указ.Если огнем зацветут,то нам они в самый раз.

Хорош помещика дом,да не по нраву жених,обременять лишним ртомне будем, праведных, их.

Я полюбила того,кто ходит в белых пимах.Его найду одного,он различимей впотьмах.

Отец мне сладит кожух,что с вышивкой на груди,на волю выпустит дух,укажет свет впереди.


И побреду я пешкомв свободный Серпухов-град.И побредет с вещмешкомна фронт далеко солдат.

И дням тяжелым воследпридут веселые дни.Купи на поезд билет,младенца не оброни.

Плыла по морю коза без паруса и без весла,Закрыла в счастье глаза:мою дочурку спасла.


деТсКиЙ сад №2 Мы на войну ходили в гулкой рани,а вечером – у Родины в плену.Предатель на суде угрюмой няни,глотающий предсмертную слюну.

Мне нечего сказать жене унылой,ведущей счет салатам и борщам,когда знакомство с общею могилой,подобно врытым в землю овощам.

Картошкам, огурцам и помидорам,опущенным в строительные рвы,пока нет веры северным просторам,с героев не сорвавшим головы.

Когда меня подхватит этот ветер,и на руках до дома донесет?Когда из урагана добрый сеттер,меня возьмет за шкирку – и спасет?

Когда мне пол-лица снесет шрапнелью,оставив часть счастливого лица.И лик беды накроется шинелью.И вечность будет длиться до конца.

Вдоль огородов встанет дым разлуки,гряды уйдут пешком в чертополох.И чучело поднимет к небу руки,откликнувшись на окрик «хенде хох».


имПеРаТОР ЧиНГаНЧГУК

Индеец в шелковом жилетеи длинной трубкою во ртусидит царевичем в карете.Он ждет Полярную звезду.

Когда Она весь мир осветити льдистый Берингов пролив,его орлиный глаз отметитдороги правильный извив.

Среди сугробов и торосов,промеж могучих снежных баб,карету, полную матросов,он повезет в имперский штаб.

В объятья жарких камчадалок,к тоске отзывчивых телес…Там, где шалаш из лыжных палокукрасил пышный русский лес.

Смешенье крови не греховно,когда мы братья во Христе.Мы рождены дышать неровнок туземной дикой красоте.

Она цветет по всей Сибири,индейцам родина – Алтай,доверься солнечной псалтыри,и радость власти испытай.


Ты ознакомлен с русским духом,накормлен огненной водой,ты раньше ластился к старухам,теперь стремишься к молодой.

О, Чингачгук, какой ты смелый,святой России новый вождь,ты лучше всех бросаешь стрелыи криком вызываешь дождь.

Нам дождик твой ужасно нужен,с престолом дело решено.Даруй нам вечный хлеб на ужин,а к хлебу – хлебное вино!


ГОЛОВа ГОГОЛя

У меня в мешке череп Гоголя,Я украл его из могилы,Я брожу с ним вдвоем по городу.И Гоголь дает мне силы.

Голова его не тяжелая,я бы даже сказал – пустая.Но я брежу теперь средней школою,хрестоматию чаще листаю.

Я кормлю ее в баре пельменями,она водку пьет и не морщится.И дрожат алкаши коленями,и от ужаса на пол мочатся.

Мы ходили с ней смотреть памятник,что стоит на бульваре лиственном.Закачалась голова, как маятник,загорелась светом воинственным.

Ей задумчивость его не понравилась,элегичность беспричинно позерская,«Как я в нынешнем свете подставилась,и личина моя – прокурорская».

Я люблю ее, как дитятко малое,уважаю будто старца премудрого…По Москве течет вода талая,и весна гуляет лахудрою.


А когда становится холодно,я ей шапку надеваю с помпонами.И рассветы мы встречаем с Гоголемв ярком зареве под иконами.

И поем, как малороссы беспечные,звонким голосом душу трогая.И она бормочет глупости вечные,белозубая, черноокая.


дОсТОяНЬе имПеРии

Червем богата пашня наша. В отвале вспаханной межи... Они шевелятся, Наташа! Какие крупные, скажи...

Червям отвратен птичий клекот, им неохота умирать, такие ловкие, что могут аккорды струн перебирать.

С таким червем пахать не надо,он сам суглинок разрыхлит,Червяк мне – радость и отрада,покуда трактор барахлит.

Здесь похоронены троцкисты, крестьян российских палачи. Свой танк пропившие танкисты...И отравители-врачи...

Вот на кого мы ловим рыбу и существуем не по лжи, для них душевное спасибо скажи, Наташенька, скажи…

В любой семье не без урода, лежат без лычек и погон в земле сырой враги народа, проклятым имя легион.


Их плоть равнины удобряет, шлет плодородие в поля, и каждый русский одобряетдеянья мудрого Кремля.

А, может быть, они невинны, как нынче думают в Кремле... Но все же русские равнины всех урожайней на земле.

Неплох червяк в мятежной Польше, но худосочен и белес. А наш червяк красней и больше, он на крови твоей возрос!

Земля, что западнее Бреста, она девица, не жена, пусть в ожидании ареста застынет каждая страна!

Пусть зарождается по новой бесстыдный креативный класс, что не присмотрит за коровой, и не заварит терпкий квас!

Врага идея не свершится, пока Петрова судоверфь стучит, и в недрах копошится, и жаждет крови русский червь!


сЛеПая деВОЧКа В ЛесУ

Слепая девочка в лесу,теряя жалкие пожитки,роняет жаркую слезу…Она – промокшая до нитки.

В ее очах пылает мрак,разжав оковы тьмы вселенской.Ее душа осталась так:полузвериной, полуженской.

Она не чувствует следа.Она бредет, как будто бредит.В живых ручьях журчит вода,и дятел сук трухлявый метит.

Где принц на медленном коне,что вдруг протиснется сквозь чащи?Когда закат в ночном огнеогонь запалит настоящий?

Кто разорвет пурпурный шелк?Кто деву юную погубит?К ноге прижмется ль серый волкиль дровосек слепой зарубит?

Кто поцелует ей глазаи оживит больные веки?В сырые, темные лесаона скрывается навеки.


Ее в неведомое путьосыпан густо лепестками.И в длинном градуснике ртутьбежит тревожными шажками…


ПРОсТи меНя, НаЧаЛЬНиК РаБиНОВиЧ

Н. Френкелю

Прости меня, начальник Рабинович,что я Советской власти не люблю:Сынок попа, по-вашему – попович,я Страшный суд в мечтаньях тороплю.

И ты не убежишь Господней кары,как солнца свет не облачится в тень.И цианидом горьким комиссарыотравятся всем скопом в этот день.

Манжет твоей сорочки накрахмален,но мне чифирь казенный подсластитпобедою в Кремле товарищ Сталин.Он за меня жестоко отомстит.

Кто изменил Христу и Моисеюуйдет во тьму, как с белых яблонь дым.Врагов моей возлюбленной Россеинавеки не забудем, не простим.

Преступников мы знаем поименно,пускай молчим, когда заткнули рот.И пестрые антихриста знаменанесет Шестой американский флот.


Но над твоей уютною могилой,что обрела народную тропу,мой мальчик скажет, Господи помилуй,чтоб ты комфортней спал в своем гробу.

Для правдолюбов – наши ледорубы.И у надгробий – кофе с молоком.А я ко дню Победы вставлю зубы,что ты мне выбил черным сапогом.


идиОТ

Выдумщик на всякие затеи,фурьерист, картежник, идиот…Нет, не пистолет из портупеи,он бутылку рома достает.

Вот какой веселый этот барин,попросил бокалы, чтоб разлить…Щедр… искрометен… светозарен,а ведь мог так просто пристрелить.

За колонной спрятавшись игриво,он меня часами поджидал.Чтобы ром гишпанского разливая теперь воочью увидал.

Угощу голландскою селедкойя повесу юного в ответ.И пойду домой такой походкой,что во всей столице включат свет.

На бульваре встречу я старуху,у которой умер старичок.Ей наган приставлю прямо к ухуи нажму на спусковой крючок.

Нет, не слышит женщина глухая.Лишь в свисток задумала свистеть.Нам, Россия, стала ты плохая.Мы в тебе не можем жить хотеть!


асТРаХаНЬ (по памяти)

Приказчик Петр Матвеич Горчаковнамазал чесноком от хлеба коркуи не спеша вкушает ее запах.И также величаво тает ледна Волге и соседнем Бахтемире.И на лиманах проседает снег.

Яиц пасхальных светят померанцыто тут, то там, то сразу целым блюдом.Как паровоз дымится самовар,когда его проносят по трактиру.В ушах звучит «Прощание славянки».И сразу вспоминается война.

Мы смотрим в погреб, в хладной глубинепод половыми досками на кухнебыстрее обвыкаешься с могилой:в загробном мире запах самогонамешается с дыханием солений,картофельной землею вороной…

В святых углах подсвечены иконы,и с ними – фотографии родни,где грудь солдат украшена крестами,а женская – улыбчивым младенцем.К ковру прибито дедово ружье,оно не выстрелит в последнем акте.


Татарка под наличником резнымверблюдицу одной рукою доит.В Успенской церкви запевают немцы,армяне в католической читальнечитают, как указом Александраизгнали иезуитов из России.

По улице идут под красным флагомв фуражках белых гневные жандармы,они сегодня вышли на свободу,за правду и гражданские права.Вслед демонстрации бредет короваи лают разноцветные собаки.

Приказчик Петр Матвеич Горчаковкоторый день тоскует в пыльной лавкеи нехотя взирает на портрет,где государь с арбузом полосатымсидит верхом на синем осетре,и вроде бы куда плывет по морю...

Что за сюжет? Кто автор? Что за нравы?


ТяЖеЛеЮТ ВедРа В мамКиНЫХ РУКаХ

Памяти Андрея Сенаторского

Тяжелеют ведра в мамкиных руках,звезды незнакомо светятся в окне.Смерть твоя гуляет в заливных лугахчерной кобылицей в белом табуне.

Прячет в жесткой гриве добрые глаза,перед первой встречей укрощая взор.А в глазах уснули темные леса,гребни гор высоких, синева озер.

Сонные поляны держат на плавуочертанья нежной воровской волны.Ты устал, и нынче бредишь наяву,грезишь завершеньем праведной войны.

Помнишь в диком поле горькую полынь,в воротник бушлата вшитую слезу,лютого безмолвья звонкую латынь,что на перепутье стыла на весу?

Я раскаюсь кротко за былую ложь,радостно узнаю прежнюю звезду.Я к тебе привыкну, но когда придешьслов для утешенья сразу не найду.


Нам бы на мгновенье пересилить страх,старую икону прислонить к стене.Смерть твоя гуляет в заливных лугах,расправляя крылья на крутой спине.

Жадно к горизонту тянется рука.Гул копыт стихает, исчезая прочь.Белые на небе тают облака.И она осталась, черная, как ночь.


я ПРидУ В ВОеННУЮ ЧасТЬ

Ю. Кублановскому

Я приду в военную часть,что острогом стоит в тайге:вместо двери – стальная пасть,голова – на хромой ноге.

Среди елей седых кичасьстрастью скрытого в ней огня,затаилась от мира часть,часть страны моей и меня.

Я пришел из чужих краев,я полжизни мотаю срокна киче дармовых даров,и на старость готовлю впрок.

А сегодня, голодный пес,тру бока у тяжелых врат:я до мозга кости промерз,я от голода – зверю брат.

Прикажи – и я отслужуза ночлег и сухой паек.Мне бы к вашему шалашу…Из чащобы – на огонек.


Ты теперь мне – родная мать,ты – как яблоня в том саду.Твой земной покой охранятьмне написано на роду.

Не позволить цветам упасть,белым днем обнажая срам.Я войду в военную часть,как в разрушенный чернью храм.

Почему потускнел твой взор,истончился девичий стан.За забором растет забор,меж заборами спит туман.

Где былая краса и власть,Что сияли в ночной пурге?Вместо двери – стальная пасть,голова – на хромой ноге.


сВадЬБа В ПРиГОРОде

Разбросаны яблоки по подъездудух святой зверем плутает по миружених ищет в дому невестустучится в каждую квартиру

не заходила? да вот – украли…древний, но глупый какой обычай…играет девочка на роялевальс собачий рукою птичьей

он пьян сегодня, забыл детализастолья, несущего весть благуювы золушку в туфельке не видали?как жаль, придется найти другую

капают краны, скрежещут трубыистекает период полураспадажених безутешно кусает губына них осталась ее помада

в небо ночное спешат петардысредь звезд – избыток пустого местасоседи неспешно тасуют картыи в каждой постели его невеста

мусором старым и перегаромдышат щели дверные в миры иныеи летят далеко, как в орду к татараммендельсона унылые позывные…


мОсКОВсКОе РОЖдесТВО

Москва плывет в глазах девчонки-полукровки,кресты на куполах сверкают, как обновки,и к небу вознесен Рождественский напев,установив закон и души не раздев…Нас умиляет час младенчества Господня.Пока что он – не царь, и он не Бог – сегодня.Нас радует дитя у мамкиной груди.И вековечный крест пока что – впереди.

И девушка глядит на сгорбленные души,на их огонь простой в объятьях зимней стужи.Ее глазам привычней млечность пелены:полутона… сомненья… трепетные сны.Ее слегка страшит народное упрямство,где вера лишь предлог тоски и постоянства.Ей неуютен стал угрюмый Третий Рим.Ах, как его стерпеть? И что ей делать с ним?

За цельностью натур таится образ зверя.В нас прячется изъян, глубинная потеря.Мы все обречены на страшные дела.Нам Сорок Сороков гудят в колокола.Столица голосит на празднике сиротства,коварный маскарад различия и сходства,он пестует в толпе наш укрощенный дух:кто выбрал одного – не выбирает двух.

Но девушка Москве игриво глазки строит,от дьявольских сетей ее пурга укроет,


когда колокола друг с другом говорят,вплетая скрип колес в военный звукоряд.Она вдохновлена кануном и итогом,от ладана пьяна, но истекает соком,когда гвардейский чин в погонах золотыхей дарит апельсин под шорохи шутих.

Вот барыня в сердцах перчаткой бьет лакея.Нам жалко подлеца, мошенника, злодея…Для нас престола нет, мы не приемлем власть,нам просвещенья свет – единственная страсть.Родимая, поверь, тебя судьба приметит:и барыня в Париж изгнанницей уедет…Хозяйкой молодой с сияющим челомты радостно войдешь в ее степенный дом.

Пока гремят замки в странноприимном доме,ты кормишь птиц с руки в предательской истоме.В полу-отчизне, где нам мачехой – земля,синица на груди, дороже журавля.На башне бьют часы, и возвещают полночь.И фея не пришла любимице на помощь.Окончен шумный бал, и сдан последний грош.Назад возврата нет. И правдой стала ложь.

Столица, ты сама – девчонка-полукровка:На талии – тесьма, прилежная головка,не верь моим слезам, надменная Москва,чурайся простоты, что хуже воровства.


Тебе, увы, чужда ухмылка душегуба,что устремляет взор мечтательно и грубо…А солнце на крестах, смиреньем налитых,в толпе хватает блик сережек золотых.

м а Л Ь Ч и К

О Л О В я Н Н а я Л О Ж К а

Я хотел написать «детский роман», пытался представить себе, что чувствует ребенок из резервации Пуспотук, если влюбляется в белую девочку.Потом занялся другим, к этой работе больше не возвращался.Прочитал недавно – показалось законченным.Стихотворение написано для поэтических чтений в Новом Орлеане для нового 2002 года, единственное давнее стихотворение в этом сборнике, хотя ранее в книжках не публиковалось.

161м а л ь ч и к О л о в я н н а я Л о ж к а

Глава 1. КаТаРиНа

*

Мальчик Оловянная Ложка раздвигает тальник. Рассвет сводит скулы до самолётного гула. Остров за островом как за рушником рушник проскальзывает мелководье. Он пьёт холодные яйца, склонясь сутуло над гусиным гнездом, вдруг слышит крик матери и бежит на школьный автобус. Он думает: а что бы было, если бы мир состоял только из пожарников и храбрецов? И автобус взрывается хохотом, готовый рассыпаться в прах.Вдоль дороги фосфорными медведями горбятся пни. В бойлерных зажигаются бенгальские огни. Всё говорит о том, что жизнь очень серьёзна.

*

Дядька играет с товарищами в хоккей, у собачьей сырой конуры встав на ворота. Щелкает галька, капает с подбородка землистый пот перегара. И лиственные костры, поднимающиеся с индейского околотка, принимают формы деревьев.Урожай кленовых сосулек грохочет в ведре. Мы, с коварством енота, хищно смотрим на дачников, особенно на их жен.


Мальчик Оловянная Ложка в одну женщину погружен. Отчаявшись, уходит жить на деревья.

*

Покачиваются распускающиеся леса, листья закрывают ладонями глаза, чтобы не было страшно, если встретишь в лесу вампира. Дворовые государства охватывают полмира, а далее простирается неведомая земля. С самострелами и воздушными ружьями три патруля берегут границы родной ойкумены. Наши посты на берегах Святой Елены охраняют покой великого короля по имени мальчик Оловянная Ложка.

*

Он ночует в скворечниках; иногда спускается вниз, чтоб попросить холодного чая в яхт-клубе. Смерть многословна, это только каприз на пути к Катарине Эрнестус. Он загибает пальцы один за другим. Они горбятся как погорельцы, как скитальцы, начиная незнакомым словом «вернись» (в нём шорох знакомства проскальзывает, как рысь), возвращаясь к тому, чтобы ты в живых «остался».Катарина вплетает в косы фиолетовые огни. Наконец они остаются одни. Он катается вокруг неё на велосипеде.


*

Он кричит: нас позвали в бассейн! Нас позвали в бассейн! К соседям! У них есть бассейн! Проходит несколько дней, возвращается холод. И собаки невероятной белизны молча протискиваются в детские сны, как белые облака океана в огромный город.Нас позвали в бассейн, а сегодня не позовут. Катарина рыдает: меня обокрали индейцы. И всё больше света от каждой солёной слезы. Утрачены бусы и кварцевые часы. Он качается на качелях и балдеет от правды.

*

Они входят на кладбище. Там белые кресты ниже колена, и конфеты на ровной поляне оставлены у крестов специально для них. И по реке по Святой Елене, побелевшей от известки и бересты; ни глубины не знающей, ни простоты, плавают перья. Он говорит Катарине: «Я их найду. Ты, Катарина, не бойся, я их найду. Я поступлю на службу, я не пропаду... Оставь свои суеверья».


*

Она не верит, хотя не ведает лжи. Подозревая любовника в первой измене, она слушает его лепета ласкательные падежи, Считает, что он похититель и авантюрист. «Я устроюсь экстерминатором – уничтожителем крыс, – кричит мальчик. – Как мой родной дядька, он заработал денег. Он теперь во главе нескольких деревенек Южного берега, он специалист». Катарина в страхе ломает кленовый лист размером с её ладошку. И говорит: «Нет, у тебя будет очень мало денег, хотя всё такое мне нравится, потому что ты – серьёзный человек, а не бездельник».

*

И уже назавтра, в понедельник он приходит на свалку и глядит на неё внимательно, как на древнюю пирамиду. Он растерян, но не подаёт виду, что не знает, как быть. Катарина что-то читала про яд, но где взять его – непонятно. И взрослые ничего не говорят. На всякий случай он встает на колени перед мусорной кучей и читает свою молитву семь раз подряд:«Святый крепкий, святый безгрешный, прогони крыс, а тех, кого не сможешь прогнать, преврати в белок».


Вдруг оглядывается и оробело узнаёт Катарину с подругами, сидящую у церковного крыльца. Они хохочут. И этому унижению нет конца.

*

Мальчик Оловянная Ложка всхлипывает от стыда. Смолкает, вдруг понимая, что он должен делать. Он теперь знает, что он должен делать! Он врывается в чащу, бежит напролом. Ему развязывает шнурки бурелом. От слёз в глазах ничего не видно. Под землёй зловеще стучит вода. Ей вторят товарные поезда. Теперь он никогда не будет ничего бояться. Он собирает листья, рвёт пучки травы, вплетает в них седые перья совы. Тайна открылась, не выходит из головы.

*

Мальчик Оловянная Ложка курит кошачью шерсть, выдувая дымы из короткой болотной флейты: они клубятся, ползут по земле, словно ведьмы дают разгуляться своей метле; играют шуршащими камышами. Катарина как прежде смеётся где-то во мгле. Двери скрипят, собаки поводят ушами. Волшебник плетёт свою страшную месть. Теперь все узнают, кто он есть. И дымы всё растут и заползают в лес, прильнув к каждой лощине, к каждой ложбине.


Дыханье работы и горький запах чудес напоминают душе, что при жизни она на чужбине. Тебя вряд ли попутает бес, если душа отдана одной Катарине.

*

Мальчик Оловянная Ложка курит кошачью шерсть, по острову пролетает счастливая весть освобождения. И с обреченным видом из потайных нор, в печали опущенных глаз воплощая позор, появляются звери: еноты, опоссумы, крысы...Дым на секунду раздвигает свои кулисы:и мы видим, как они тысячами строятся в ряды, как неловко помогают друг другу встать на задние ноги. Они в грязных платках и картузах бредут по пыльной дороге. И, прощаясь с ними, народ открывает рты, смолкают птицы, склоняются долу цветы. Их исход нарушает круговращенье привычных забот.

*

Они идут, отгоняя зловещий дым еловыми ветками и лопухами. Облаянные собаками, обсмеянные петухами, они не могут не думать без содроганья о новом тиране, народившемся на этой земле,


о великом волшебнике и короле. Катарину тоже смущает дым, она говорит: «Прекрати сию же минуту. Конечно, я плакать не буду, но это немыслимая жестокость. Ты мог бы пожалеть хотя бы стариков и детей. Я смертельно устала от твоих затей».Мальчик смеётся: он слышал, что женщины сами не знают, чего хотят. Потом она уезжает, дни летят. Листва стала древней любого Завета. Ему плевать, что о нём не написала ни одна газета. Только жалко, что проходит лето.

*

И вот петухи на школьном дворе топчут кур, солнце в увеличительном стекле прожигает скамейку. Плюшевый медведь, изъеденный молью до дыр, воплощает собой прошлогодний свадебный сувенир. Ничто не говорит о былых победах. Горбики детей на шелестящих велосипедах проскакивают по просёлку в небогатый плодовоягодный мир.Листья шуршат словно пачки сушеных сердец, и ни в одном из них не обходится без изъяна. Телевизор звучит трагичнее, чем фортепьяно, где ртом, полным пузырей, на дне океана Пиноккио ищет отца, и кричит: отец, отец!


Глава 2. ГОББЛеР

Буддистский глаз, горящий на горе... Округлый панцирь царского доспеха... А если тайно подойти поближе: болотный шар, огромная игрушка, ужасная, как вырванное сердце ночного василиска светлым днём.

В кровавом капюшоне палача ты бряцаешь глухими бубенцами, и синева морщинистых глазниц налилась влагой.Богоподобный гобблер, это ты? Что бы на это нам сказал ребёнок? Разве он помнит воздух погребённых, и тянет из недавней немоты бессвязный гул дремучей красоты, в листве уснувшей с ликами чудовищ?(И всё разобрано в базарный день до крошки.)Над миром ты маячишь и молчишь. И за спиной твоей молчат гаремы, похожие на восхожденья солнца.

Густые складки пёстрой чешуи дрожат и рассыпаются. Ты дышишь. И хвост раскрытый, словно рыжий лес, охотнику на голову надел другое солнце...


К полудню высыхают небеса, только улитки по бокам упавших яблок текут, как Марко Поло корабли. И, как следы детей, лопочут листья. И ты всё ждешь, чтобы однажды вздрогнуть, нащупать глазом грозди красных ягод, блеснуть улыбкой в красной бороде и, звякнув шпорами, на цыпочки привстать.


Глава 3. ШКОЛЬНЫЙ аВТОБУс

девочка это качается желтый автобус это качается желтый школьный автобус в сентябрьских деревьях желтых автобус качается год наступает тяжелый тяжелый год наступает а осень становится алой сколько желтых лет остаётся а ты не знала ах катится желтый автобус год наступает прощальный прекрасный автобус он убегает он убегает и он бежит в деревьях промытых дождями для нас с тобою ещё неубитых тяжелый автобус осенью алой и желтой подберите щегла голубой-голубой кошелкой подождите воды из водопроводного крана пока зачерствеет роза затянется рана


с О д е Р Ж а Н и е

Г Л а д и О Л У с Ы

Жмурки в поезде ................................................................................ 5Рыбацкая считалка ............................................................................ 6Чернецы ............................................................................................... 8Заброшенная каплица ...................................................................... 9Соловецкая вечеря ........................................................................... 11Гладиолусы ........................................................................................ 12Беловодье ........................................................................................... 14Бойцовые петухи .............................................................................. 15Зимний город .................................................................................... 17Просыпаются дети… ....................................................................... 18Четверг ................................................................................................ 19Две тени .............................................................................................. 20Белая река .......................................................................................... 21Голова моя случится больной ....................................................... 23Я безжалостного зверя обману ..................................................... 24Я царю в столице поверила ........................................................... 25Не посмотри мне в пустую ладонь .............................................. 27Куриный бес ...................................................................................... 29Ножницы стригут темноту ............................................................ 31Новогоднее ........................................................................................ 32Мария обнимает подушку ............................................................. 34Обитель ............................................................................................... 36Старик ................................................................................................. 38


В окнах свет такой беспокойный ................................................. 40Чабаклы .............................................................................................. 41Ждет тебя медвежий угол .............................................................. 42

а Р Т е м и Й,

В а Р В а Р а

и д а Р Ь я

Жасмин ............................................................................................... 45Курортницы ...................................................................................... 47Легенда о мастере Хань-Шане ...................................................... 49Сансара ............................................................................................... 51Хельвиг и торт ................................................................................... 52Умывался не водою святою ........................................................... 54Артемий, Варвара и Дарья ............................................................ 56Заблудившийся дервиш ................................................................. 58Крыши деревень .............................................................................. 59Косточка ............................................................................................. 61Колокол-Вавилон ............................................................................. 63Инесса и Дед Мороз ........................................................................ 65День Парижской коммуны ............................................................ 67Рассветная вахта ............................................................................... 69Тайна мусоровоза ............................................................................. 71Eigenes erzeugnis ............................................................................... 73Сарацин .............................................................................................. 74В лодочке моей трупный яд .......................................................... 76Ветреное лето .................................................................................... 78


Surf city ................................................................................................ 79Язычник .............................................................................................. 80Окаменевший снег ........................................................................... 82Три попа ............................................................................................. 83Затаился бес ....................................................................................... 86Сказка о полярной Трое ................................................................. 87Подземный день ............................................................................... 89Доброе имя Вавилона ..................................................................... 91Осенний мемуар (глазами Ванги) ................................................ 95Легран в парикмахерской… .......................................................... 96

и м П е Р с К и Й

Р О м а Н с е Р О

Монашка с арбузом ......................................................................... 99Концерт ............................................................................................ 100Смерть героя ................................................................................... 101Шапито ............................................................................................. 102Пан Кудревич ................................................................................. 103Река Потудань ................................................................................. 104Монахи у проруби ......................................................................... 105Марфуша ......................................................................................... 107Кутузов .............................................................................................. 109Иван и Федор .................................................................................. 110Чернила ............................................................................................ 112Картина ............................................................................................ 114Клад ................................................................................................... 116

Я танцевал в обнимку с самоваром ........................................... 118В темном храме пол не моют ...................................................... 120Стали наши холопы сердиты… .................................................. 122Очередь ............................................................................................. 124Барашки ........................................................................................... 126Мать и сын ....................................................................................... 127Случай на Обводном канале ....................................................... 129Исторический роман .................................................................... 131На деревне свадьбы играют ........................................................ 133Село Семенек .................................................................................. 135Детский сад № 2 ............................................................................. 137Император Чинганчгук ............................................................... 138Голова Гоголя .................................................................................. 140Достоянье империи ....................................................................... 142Слепая девочка в лесу ................................................................... 144Прости меня, начальник Рабинович ........................................ 146Идиот ................................................................................................ 148Астрахань ......................................................................................... 149Тяжелеют ведра в мамкиных руках ........................................... 151Я приду в военную часть .............................................................. 152Свадьба в пригороде ..................................................................... 155Московское Рождество .................................................................. 156

м а Л Ь Ч и К

О Л О В я Н Н а я Л О Ж К а

Глава 1. Катарина ............................................................................ 161Глава 2. Гобблер ............................................................................... 168Глава 3. Школьный автобус .......................................................... 170

Вадим Месяц

Имперский романсеро Книга стихотворений

Технический редактор А. Ильина Корректор Н. Федотова

Подписано в печать 15.07.12. Формат 70х108/32. Бумага офсетная. Гарнитура Антиква. Печать офсетная

Печ. л. 5,5. Тираж 500 экз. Заказ №

Издательство «Водолей»127254, г. Москва, ул. Гончарова, 17-А, кор. 2, к. 23Официальный сайт: http://www.vodoleybooks.ru

E-mail: [email protected]

ФГУП Издательство «Известия» Управления делами ПрезидентаРоссийской Федерации

Генеральный директор Э.А. Галумов127994, ГСП-4, г. Москва, К-6, Пушкинская пл., д.5.

Контактные телефоны: 694-36-36, 694-30-20e-mail: [email protected]

Книги издательства «Водолей»можно приобрести в следующих магазинах Москвы:

ГУП «ОЦ»Московский Дом книги»119019, Москва, ул. Н.Арбат,7

тел. (495) 789-35-91

ТД «Библио-Глобус»101990, Москва, ул. Мясницкая, 6\3, стр. 1

тел. (495) 781-19-00

Дом книги «Молодая гвардия»119180, Москва, ул. Б. Полянка, 28, стр. 1

тел. (495) 238-00-32

ТДК «Москва»125009, Москва, ул. Тверская, 8, стр. 1тел. (495) 629-73-55, (495) 629-64-83

Галерея книги «НИНА»Москва, ул. Бахрушина,28

тел. (495) 959-21-03. (495) 959-20-94

Книжный магазин «Русское зарубежье»109240, Москва, ул. Н. Радищевская,2тел. (495) 915-00-83, (495) 915-27-97

Книжная лавка при Литературном институтеим А.М. Горького

123104, Москва, Тверской б-р,25тел. (495) 694-01-98

Книжный магазин «Фаланстер»109012, Москва, М. Гнездниковский пер.,12\27

тел. (495) 749-57-21

Оптовая торговля: ООО «КнАрт» E-mail: [email protected] тел. 8-916-119-67-20

Documents

Вадим Месяц