Тогда же выделилась группа любителей американской одежды, так называемые "штатники". Они

носили рубашки "батен даун" с воротником на пуговках - "писк моды" тех лет, мешковатые костюмы,

шерстяные пальто с поясом. Причем, позже выяснилось, что это были вещи 40-х годов, уже давно

вышедшие из моды в самой Америке. Я это понял только лет 15 спустя, когда посмотрел

американские гангстерские фильмы военного времени.

ПОЭТ ЕВГЕНИЙ РЕЙН И МОДА 50-х ГОДОВ (интервью с Настей Смирновой) Впервые это интервью (сокращенный вариант) было опубликовано в журнале "HARPER'S BAZAAR" (март 1997 года)

НАЗАД ВПЕРЁД

феерические. Когда я приходил в танцзал, пляски прекращались, все останавливались и начинали смотреть на ботинки. Они были из ярко-

красной кожи - я даже не знаю, где наш сапожник такую достал - и прошиты рыболовной леской (сам покупал в магазине для охотников). Подошва была каучуковая и шла слоями - темный каучук, светлый

каучук. Сантиметров около десяти. Когда я надевал эти ботинки, то становился заметно выше... и потом, они пружинили на ходу - казалось, что я почти лечу...».

Алексей Семенович Козлов, пятидесяти с лишним лет, сидит в своем рабочем кабинете: темная старинная мебель, музыкальный компьютер «Ямаха», стопки видеокассет с записями последних поп-клипов. Образ

советского композитора новой формации. А. Козлов, как известно, - лидер популярного джаз-рок-ансамбля

«Арсенал», но сегодня я здесь по другому поводу. «Козел» (его давняя кличка, связанная, по-видимому, с неистребимой джазовой бородкой) — один из настоящих и хорошо сохранившихся «стиляг». «Стиляги» -

это скандально-шумная молодежная прослойка 50-х годов, первые фанатики экзотической музыки, первые экспонаты альтернативного стиля.

«Это слово — «стиляги» — придумали не мы. Был фельетон в центральной газете... Нас там называли «плесенью» (но это не очень привилось) и «стилягами». То есть это что-то вроде оскорбительной клички, и мы ее совсем не любили. А само слово «стиль» было для нас ключевым: мы танцевали «в стиле» и одевались

«стильно». Танцы вообще были центром существования. Тогда -- в начале 50-х - имелись танцы «рекомендованные» - вальс, полька, падеспань, и «нерекомендованные» - танго, фокстрот и прочие, которые мы знали только по

названиям - «джиттербаг», «линда»... И вот, когда изредка оркестр начинал играть фокстрот, мы выскакивали на площадку и начинали пляски. Было три стиля танца -«атомный», «канадский» и «тройной гамбургский». Откуда эти движения взялись — ума не приложу. Уже сейчас, насмотревшись кино и видео, я могу сказать, что танцы «в стиле» чем-то напоминали буги-вуги... То же и с одеждой: лишь в 1971 году я

увидел живой прототип нашего стиля. Это был Люк Эллингтон, когда его оркестр приезжал к мам на гастроли. Узкие короткие брюки, большие ботинки, длинный клетчатый пиджак, белая рубашка, галстук. Галстуки были очень яркие и длинные, ниже пояса, с узким узлом и широкие внизу. Мой любимый был с серебряной паутиной; другие носили галстуки с пальмами, обезьянами, девушками в купальниках. Мне

это казалось безвкусным. Иностранных вещей почти не было. Все, включая галстуки, было самодельным, и появление каждого нового удачного предмета становилось событием в кругу стиляг... Наконец, прическа. Образцом был, конечно, Тарзан. Длинные волосы, но уши оставались открытыми: все зачесывалось назад и обильно

смазывалось бриолином. Сзади гриву завивали щипцами — помню, у меня все время были ожоги на шее... И обязательно четкий пробор. Я умудрялся даже делать два пробора - симметрично слева и справа, а между ними - взбитый кок. Конечно, сооружение недолговечное - главное было донести его до Бродвея, показать

своим. Бродвей, или Брод, - это участок правой стороны улицы Горького от площади Пушкина до гостиницы «Москва». Там собирались все стиляги. Там был «Коктейль-холл», где мы всегда сидели по

субботам и воскресеньям. Холл был открыт до пяти утра - сейчас такого уже нет... Зимой самым главным местом был каток «Динамо». Именно этот каток, потому что там играл джаз. Я даже записался в какую-то спортивную секцию - только для того, чтобы иметь пропуск на каток. Мы выезжали при полном параде, как на танцы, - в костюмах и галстуках, только брюки иногда заправляли в красивые шерстяные носки. И с непокрытой головой. Удивительно, какие закаленные ребята! У нас были высокие

самодельные коньки, и когда все катались по кругу в одном направлении, мы ехали против течения, лавируя между парами в теплых костюмах и шапочках...

Вообще, стиляг было немного. И среди нас почти не было девушек. Требовалась особая смелость, чтобы стать стильной девочкой, «чувихой», как мы их называли. Все школьницы и студентки были воспитаны в

исключительно строгом духе, носили одинаковые косички и венчики, одинаковые темные платья с передниками, а у наших «чувих» - короткая стрижка:- «венгерка», туфли на каблуке, клетчатые юбки. Подозрения общественности шли далеко: вольная манера одежды

предполагала, что она не дорожит своей «девичьей честью». Реакция окружающих на нас всегда была очень активной, особенно в транспорте, когда мы ехали поодиночке к Броду.

Едва я заходил в троллейбус, все тут же начинали меня обсуждать и осуждать: «Ишь, вырядился как петух», «Не стыдно ли, молодой человек, ходить как попугай», «Смотри,

обезьяна какая»... Я стоял там весь красный. Но девочкам было еще хуже, представляю себе, какими комплиментами награждали их... Да, «чувих» были буквально единицы, и в

дансингах мы редко танцевали с девушками. Мы танцевали друг с другом». Трудно представить себе степень одиночества стиляг, живи они в маленьких или даже

средних городках. Поэтому, собственно, их там и не было. Помимо Москвы вся эта «плесень» завелась только в Ленинграде и нескольких городах с недавним «западным» прошлым - Таллинне, Риге, Львове. Но

никакого сообщества, да и просто мало-мальски тесных связей между стилягами разных городов не существовало. Поэтому даже манера одеваться была довольно разной: скажем, рижские стиляги,

оккупировавшие приморский ресторан «Лидо», одевались не в пиджаки, а в спортивные, на молнии, куртки с большими накладными плечами и кепки с длинным козырьком... Страсть к музыке и танцам,

однако, разделялась всеми «стильными» в равной степени.

Формально стиляги не имели никакого отношения к року. Они слушали довольно архаичный джаз. Их музыкальными кумирами были Луи Армстронг, Дюк Эллингтон и в первую очередь Гленн Миллер, чья

«Чаттануга Чу-Чу» считалась чем-то вроде гимна. Важнее другое: стиляги стали первой попыткой создания молодежной субкультуры, первой стайкой диковинных попугаев и обезьян, пожелавших отделиться от серого мира казенной обыденности. Стиляги не только искали развлечений. Важнейшим мотивом их

деятельности была острая потребность в информации. «Холодная война» и «железный занавес» искусственно и жестко ограничили обмен культурными ценностями. Для современного мира, для такой

развитой и урбанизованной страны, как СССР, это было неестественно, если не сказать, дико. Тем более что «занавес» существовал не вечно. Сразу после войны страна была наводнена американскими и трофейными

пластинками, в кинотеатрах шли фильмы с оркестрами Гленна Миллера, Каунта Бейси («Серенада солнечной долины», «Штормовая погода») и европейской шлягер-музыкой 30-х годов. Все это имело

огромный успех; за два года целое поколение успело впитать в себя эти ритмы, этот стиль. А затем - речь Черчилля в Фултоне, атомный

шантаж Гарри Трумена, «занавес»... И, разумеется, борьба с «космополитизмом» и «низкопоклонничеством» во всех их «тлетворных» проявлениях: от кибернетики до саксофонов.

Объектами вожделения стиляг были не одни лишь поп-продукты - мода и свинг. «Запретный плод» в конце 40-х разросся до

необъятных размеров: в ходе культивации сталинско-ждановской модели «народного» искусства почти все современные течения были

объявлены проявлениями «буржуазного декаданса» и «духовной нищеты». «Мы не только танцевали под джаз, - вспоминает Козлов, - мы много читали - Хемингуэя,

Олдингтона, Дос Пассоса, собирали репродукции импрессионистов (об абстрактной живописи мы тогда даже не слышали)... Все это было «не рекомендовано», а потому очень трудно достать».

- Я помню, Алексей Семенович, что на карикатурах стиляг всегда рисовали с очень длинными шеями. Имелась в виду их повышенная любознательность?

- Да, у нас была отработана и своя походка, и манера держать голову. Голова была задрана высоко и все время болталась, будто мы что-то высматривали. А для задранного носа и высокомерного взгляда у нас тоже были основания - мы чувствовали себя гораздо более информированными, чем все остальные. И

кстати, хотя мы проводили много времени в ресторанах и на всякого рода вечеринках, мы очень мало пили. Мы все время разговаривали, нам было интереснее обмениваться новой информацией, чем напиваться. .. Впрочем, не стоит идеализировать стиляг. Далеко не все они принадлежали к той же интеллектуальной, ищущей прослойке, что юный Козлов. Многих действительно интересовали только «пляски»: «Я носил свою стиляжную одежду всегда, а эти парни ходили как обычные серые мышки и лишь вечерами под

конец недели переодевались... Они становились стилягами на время танцев». Другой, совсем несимпатичной частью стиляг была так называемая «золотая молодежь»: дети крупных

чиновников, военных, ученых. Они были хорошо обеспечены, чувствовали свою безнаказанность, и это диктовало определенный стиль время препровождения: «загулы»

в ресторанах и шикарные вечеринки, часто сопровождавшиеся драками, разбоем, изнасилованиями и т. д. (Именно один из таких случаев, когда во время очередной

оргии девушка выбросилась из окна высотного дома, и послужил поводом для начала «антистиляжной» кампании в советской прессе.) По сути, они были не столько

«протестантами», сколько «изнанкой» циничной олигархии.* «Мне совсем не

нравилось то,

* Социальные корни и образ жизни тогдашней «золотой молодежи» исследованы в знаменитом романе Юрия

Трифонова «Дом на набережной».

что происходило у этих людей, — говорит Козлов, — но я не мог с ними не общаться, потому что именно там, как правило, можно было получить новые пластинки, журналы. «Золотая молодежь» имела более

свободный доступ к информации». Мотивы стиляг могли быть разными, но выглядели все они одинаково вызывающе. Естественно, что

общество, декларирующее свою абсолютную монолитность, не могло примириться с теми, кто позволил

себе казаться непохожими. Наиболее болезненной и обидной для стиляг была спонтанная реакция возмущенных сограждан на улицах, в учреждениях, в транспорте. Однако шла и организованная борьба, причем никакой гибкости не проявлялось: в отличие от тактики последующих десятилетий не делалось

особых попыток разобраться в причинах и сути движения, как-то «приручить» или «организовать» стиляг. Они однозначно считались «моральными уродами», вредной опухолью общественного организма. Главное, что им ставилось в вину, безыдейность и преклонение перед Западом. Моя мать училась на

историческом факультете Московского университета: «Мы презирали стиляг, поскольку считалось, что это люди без всяких духовных запросов, люди, для которых стиль, форма были всем, а внутри этой формы

была пустота. Танцы как смысл жизни... Когда мы говорили об этом, они обычно отвечали - да, ну и что? А что в этом плохого? На нашем факультете, в нашей среде их не было и быть не могло. Кажется, они

учились в основном в разных технических институтах, но даже оттуда их часто исключали... Я помню, мне всегда было смешно смотреть на них летом - как они ходили в своих огромных ботинках. Должно было

быть очень жарко...» Не знаю, видел ли я когда-нибудь «живого стилягу». Мое первое (и, кажется,

единственное) детское воспоминание об этом феномене связано с ярким сатирическим плакатом, на котором были изображены разодетые в пух и

прах «чувак» и его «чувиха», от которых в испуге отшатывались «нормальные» люди. Призыв на плакате гласил: «Очистим наши улицы от

подобных «сногсшибательных» парочек!» И это не было пустым назиданием: места скопления стиляг (Бродвей, танцзал «Шестигранник» в Парке Горького,

ресторан «Аврора», где играл джаз-банд Наци Олаха) регулярно подвергались «очистительным» рейдам. Главным оружием борьбы были

ножницы. Приперев очередного стилягу к стенке, блюстители строгого стиля выстригали ему изрядную прядь волос, чтобы жертва тут же шла в

парикмахерскую, и разрезали снизу узкие штанины брюк. (Это не шутка.) Нетрудно догадаться, что «борьба» не приносила ощутимых результатов, а

только подливала масла в огонь и продлевала агонию стиляжничества. Я говорю об агонии, потому что реальный и смертельный удар по стилягам был

нанесен совсем с другой стороны. Изменился - в сторону «потепления» - социальный климат в стране, приподнялся «железный занавес». Информационный голод и культурный дефицит, «контрпродуктом» которого были стиляги, начал стремительно таять. Моментом «прорыва» в процессе выхода из изоляции стал VII Международный фестиваль молодежи и студентов, ошеломивший

столицу летом 1957 года. Тысячи настоящих молодых иностранцев наводнили девственно-целомудренную Москву; среди них были джазмены, поэты-битники, художники-модернисты. И даже местные активисты были модно одеты и умели танцевать рок-н-ролл. Кстати, там был и молодой колумбийский журналист Габриэль Гарсиа Маркес, впоследствии нобелевский лауреат по литературе. Я встречался с ним во время

его второго визита в СССР, в 1979 году. Маркес был изумлен переменами, происшедшими за это время. Он вспоминал, что 22 года назад Москва еще не производила впечатления современного города - медленная,

тусклая, скорее «крестьянская», нежели урбанистическая... Что ж, многие считают, что именно с фестиваля начался распад этого патриархального уклада и постепенная европеизация столицы. Москва уже не могла оставаться прежней.Стиляги тоже не могли быть прежними. «Я подозревал об этом и раньше, но во время

фестиваля все смогли убедиться, что и наш «стиль», и музыка, и кумиры — все это было дремучим прошлым, — вспоминает Козлов.— Какие-то стиляги оставались и после

фестиваля, но это были отсталые элементы, запоздалые подражатели». Авангард движения распался на две группы: штатников и битников. Штатники (к которым принадлежал

Козлов) носили фирменные двубортные костюмы, широкие плащи и короткую с плоским верхом стрижку «аэродром». Они слушали (а некоторые уже и исполняли) современный

джаз: би-боп и кул. Битники отличались тем, что одевались в джинсы, свитера, кеды и тан-цевали рок-н-ролл. Козлов:

- У меня тогда уже был джаз-ансамбль, и мы выступали на вечерах в Архитектурной институте, где я учился. Когда мы начинали играть более ритмичные ритм-энд-блюзовые

номера, выходили несколько пар битников и пускались во всю эту рок-н-ролльную акробатику... Тогда все остальные останавливались и начинали на них смотреть.

- Так же, как когда-то на твои красные ботинки?

- Да, примерно так. «Рок — круглые сутки» и «До скорой встречи, аллигатор» Билла Хейли стали первыми рок-хитами в СССР.

Элвис Пресли был менее популярен и известен в основном как исполнитель сладких баллад. На том же уровне котировались Пол Анка и Пэт Бун. Однако все они находились в тени Робертино Лоретти — итальянского подростка, исполнявшего пронзительным фальцетом сентиментальные поп-песенки.

Карьера Робертино, впрочем, продолжалась недолго: возрастные мутации сломали трогательный голосок, и миллионы советских поклонниц облачились в траур по первой настоящей западной поп-звезде. Спрос на поп-записи в конце 50-х — начале 60-х был уже очень велик, а пластинок и магнитофонов катастрофически

не хватало. Это вызвало к жизни легендарный феномен - достопамятные диски «на ребрах». Я видел несколько архивных экземпляров. Это настоящие рентгеновские снимки - грудная

клетка, позвоночник, переломы костей - с маленькой круглой дыркой посередине, слегка закругленными ножницами краями и еле заметными звуковыми бороздками. Столь

экстравагантный выбор исходного материала для «гибких грампластинок» объясняется просто: рентгенограммы были самыми дешевыми доступными пластинками. Их скупали сотнями за копейки в поликлиниках и в больницах, после чего с помощью специальных машин - говорят, законспирированные умельцы переделывали их из старых патефонов -

нарезали дорожки, копируя пластинку-оригинал или магнитофонную запись. Предлагали «ребра», естественно, из-под полы, качество было ужасным, но и брали

недорого: рубль-полтора. Часто эти пластинки содержали сюрпризы. Скажем, несколько секунд американского рок-н-ролла, а затем голос, с издевкой спрашивающий на чистом русском языке: «Что, музыки модной захотелось послушать?» Затем несколько сильных выражений в адрес любителя

стильных ритмов - и тишина. И штатники и битники были немногочисленны и недолговечны. Их декоративно-подражательный стиль и американские замашки оказались явно не к месту в начале 60-х, когда вся советская молодежь пребывала в

эйфории по поводу полета Юрия Гагарина, кубинской революции и объявленной Хрущевым на XXII съезде партии программы построения коммунизма в ближайшие два десятилетия. Декаданс и

оппозиционерство оказались абсолютно вне моды. Герой тех лет (скажем, обаятельные парни из нашумевшего кинофильма «Я шагаю по Москве») был деловит и жизнерадостен, полон жажды знаний и

романтичен, а главное - мечтал принести пользу обществу. При этом он читал Хемингуэя и умел танцевать твист. Многое из обихода стиляг стало нормой. Но к этому добавилось то, чего у стиляг никогда не было, - сопричастность к жизни своей страны, позитивная социальная роль. Что до взрослеющих, но убежденных стиляг, то их заряд отчужденности был настолько велик, что они и в новой, «теплой» ситуации оказались в оппозиции, став бизнесменами «черного рынка», фарцовщиками, спекулянтами иконами, валютчиками, а

многие кумиры Бродвея спились и исчезли. Лишь «интеллектуалы» использовали свое преимущество и

информированность, некоторые из них стали известными музыкантами, дизайнерами, писателями*.

* Скажем, одним из самых «радикальных», стиляг был Юлик Ляндрес, который прогуливал по Бродвею

свою собаку, выкрасив ее в разные цвета. Впоследствии он сменил фамилию и придумал в числе прочих Штирлица. (имеется ввиду известный писатель и журналист Юлиан Семѐнов - Е.Р)

Мне нелегко разобраться в своих чувствах к стилягам. Да, они месили лед «холодной войны» своими

дикими ботинками. Да, они были жаждущими веселья изгоями в казарменной среде. И мне кажется, я тоже был бы стилягой, доведись мне родиться раньше. С другой стороны, почему, скажем, мои родители -

бесспорно интеллигентные и обладающие вкусом люди - стилягами не стали и до сих пор говорят о них с большой иронией? Их можно понять. Стиляги были поверхностны, и стиляги были потребителями. Свой «стиль» они подсмотрели сквозь щелку в «железном занавесе» и не добавили к этому практически ничего, кроме провинциализма. Единственным актом творчества стиляг были частушки и куплеты, которые они

распевали на мотивы «Сент-Луи Блюза» и «Сентиментального путешествия» типа:

Москва, Калуга, Лос-Анджелос Объединились в один колхоз»,

или: «Все чуваки давно ушли в подполье, И там для них играет джаз...

Последняя фраза могла бы быть высечена в мраморе на памятнике некоему Чарли, о котором Алексей Козлов рассказал следующее: «Чарли был одной из главных фигур на Бродвее, одним из лидеров стиляг.

Он носил желтое пальто, и у него всегда была масса пластинок. Я не видел его много лет, а потом, лет пять-шесть тому назад, случайно встретил. Он стоял на том же месте, на Горького, у книжного магазина, и был

одет точно так же. Он подошел ко мне, назвал «чуваком» и гордо предложил пластинки... Это были записи Гленна Миллера».

Спасибо, Чарли. Что бы мы без тебя делали

О стилягах

Стиля ги — советская молодѐжная субкультура второй половины 1940-х — 1960-х гг.,

имевшая в качестве эталона западный (преимущественно, американский) образ жизни.

Стиляг отличала нарочитая аполитичность, определѐнный цинизм в суждениях,

отрицательное (или безразличное) отношение к некоторым нормам советской морали.

Стиляг выделяла из толпы яркая, часто нелепая, одежда, определѐнная манера разговора

(особый сленг). Им был присущ повышенный интерес к западной музыке и танцам.

Существует мнение, что термин "стиляги" пришѐл из языка джазистов, музыкантов.

«Стилять» у исполнителей джаза означало играть в чужом стиле, кого-то копировать,

отсюда презрительное выражение «стилягу дует» — это о саксофонисте, который играет в

чужой манере. И, соответственно, термин переносится на самого исполнителя —

«стиляга».

«Стиляга» — это не самоназвание; сами себя эти молодые люди либо никак не называли,

либо именовались «штатниками» (то есть горячие поклонники Соединѐнных Штатов).

В 1949 году 10 марта в журнале «Крокодил» (№ 7) появился фельетон Д. Г. Беляева

«Стиляга» под рубрикой «Типы, уходящие в прошлое». В фельетоне описывался

школьный вечер, где появляется нелепо разодетый «на иностранный манер», тщеславный,

невежественный, глуповатый молодой человек, который гордится своим пѐстрым нарядом

и навыками в области иноземных танцев. И все эти навыки вызывают смех и брезгливую

жалость у остальных студентов.

Таким образом, термин стиляга не только потеснил самоназвание «штатник», но и

полностью заменил его.

Итак, "стиляги" - это аморальные антисоветские существа, которым не хватало мозгов

выделиться своими знаниями или достижениями на пользу Родине и которые по этой

причине пытались копировать как клоуны Запад. Очень похожим по сути занимается уже

20 лет россиянская "элита". Поэтому не удивительно, с каким трепетом и ненавистью к

советской власти жиды тодоровские промывают мозги этими шлаковыми кинофильмами

нынешней молодежи, формируя из нее толпу безродных дегенератов

О лениградских стилягах лучше всех написал А.Битов:

“Несколько лет назад мне еще довелось в последний раз

увидеть такого сорокалетнего, изъезженного жизнью по лицу,

но оставшегося верным тому, лучшему, своему, героическому

времени... Это был тот самый пресловутый “стиляга” начала

пятидесятых. В тех же брючках, в том самом спадающем с плеч

до колен зеленом пиджаке, чуть ли не на тех же подметках,

подклеенных у предприимчивого кустаря, в том же галстуке,

повязанном микроскопическим узлом, в том же перстне, с тем

же коком, с тою же походкой, в самом карикатурном, даже для

того времени, в самом “крокодильском” виде, который и на

рыжих-то у ковра давно уже вышел из моды. Этот ветеран

моды, леденцовый солдатик Истории, почему-то так и не

рассосавшийся на ее языке, обозначил позавчерашний вкус...”

Ленинградских стиляг, о которых писал в “Пушкинском доме”

Андрей Битов, в этом разговоре представляет лондонский

бизнесмен Александр Шлепянов.

— Ленинград был беднее. И поэтому все носило немножко

самодеятельный характер. Достаточно было одной какой-то

детали, чтобы ты уже стал стилягой. Узкие брюки, или там

юбка с разрезами, или прическа “венчик мира” у девушек. Но

поскольку голь на выдумки хитра, то довольно быстро нашли

всякие способы добывать шмотки. Появились патрули первые,

на пути финнов от Выборга до Ленинграда, давались мощные

взятки шоферам в виде бутылки водки, и они, шофера

автобусов, останавливались в специально оговоренных местах.

п о и с к

ok

последние вести

Все дороги

ведут через

Тишинку

Пластинки "на

рѐбрах"

Литературное

обозрение

В ритме буги -

Часть 1

а р х и в

январь 2

декабрь 1

февраль 1

июль 3

май 5

И там происходило раздевание финнов, уже в обмен на водку.

Таким образом получали какие-то заграничные вещи. Потом

поездки к посылочникам. Это был мощный источник для

добычи заграничных шмоток. Посылочники — это Австро-

Венгрия: Черновцы, Львов, Трускавец, куда американские

родственники посылали евреям посылки. И там на барахолках,

на толчках это продавалось.

Стоило очень дешево. Возвращалось в Ленинград — уже было

дорого. Но это все-таки лет на 5, на 10 позже. А тогда вот, на

заре движения, стиляги были очень скромны. Но тем не менее

представители, так сказать, ортодоксального мышления, они

все равно по крохотной детали узнавали врага, то есть

выделяли стилягу из толпы. Однажды мы шли с моей женой

Ниной по Невскому проспекту, и она отличалась от всех

остальных пешеходов тем, что у нее была юбка с разрезами,

сделанными мамой в соответствии с требованиями журнала

“Польша”, и носила прическу “венчик мира”, модную тогда. А

на мне был клетчатый, чешский какой-то пиджачок, купленный

в комиссионном магазине рублей за 8. Этого было достаточно,

чтобы дружинники нас схватили и попытались ее обрить, но,

на наше счастье, поэт Юрий Голубенский, который был в этой

дружине, “наш человек”, как-то заступился и нас отмазал.

Вообще в России одежда всегда была, скажем так, партийна.

Если еще до революции коломянковый костюм, пенсне и

шляпа немедленно выдавали либерала, а сапоги и косоворотка

говорили уже об ориентации на “черную сотню”, то в 50-е годы

стиляги были первой или одной из первых оппозиций. Вот у

людей, когда они, скажем, кончали университет, у них был,

собственно, выбор какой? Пойдешь направо — это советский

барак, в конце пути маячит зона, пойдешь налево, а там где-то

сказочный далекий Сан-Луи. Это был гимн первых стиляг:

“Подожди немного, слезы утри свои, ждет тебя дорога в

далекий Сан-Луи”. Не случайно сейчас где-то в Калифорнии

столько людей нашего поколения.

— Жаргон стиляг, сейчас по крайней мере, кажется архаичным,

даже, я бы сказал, безвкусным. Кто придумывал все эти

словечки?

— В Ленинграде это был лабужский жаргон, то есть жаргон

музыкантов. Ходить по Невскому значило “хилять по Броду”,

клеить — это было тоже из лабужского жаргона, и теперь это

стало частью великого и могучего. Есть — это берлять, но это

слово исчезло безвозвратно, по-моему. Скажем, штатники —

это те, кто носили исключительно американские вещи, — у них

был свой жаргон, построенный на английском языке, допустим,

“хеток олдовый” — шляпка старая. По кличкам стиляг вы сразу

определите, что они были несколько интеллигентней, чем их

последователи. Если у фарцовщиков были клички типа Тля,

Вобла, Гиена, Берем-и-Едем, Дуремар, а у девушек Софка-

Тусовка, Люська-Пиписька, Нинка-Раскладушка, Таня-Гитлер

— понимаете уровень, да? — то у стиляг первого призыва были

более изысканные кликухи, скажем, Владимир Михайлович

Березкин, один из ведущих стиляг 50-х годов, имел две

кликухи Джонни в дудах и Франтишик Берлиоз.

— А кто еще был героями движения стиляг в Ленинграде?

— Это был некий Жора Фридман, тоже музыкант, кстати

говоря, интеллигентный человек, затем Юра Надсон, приемный

сын композитора Дзержинского, написавшего любимую

сталинскую оперу “Тихий Дон”. О них был фельетон

“Сорняки” в газете “Смена” в 51-м году. Этот фельетон

положил начало ленинградской кампании против стиляг:

исключение из университета и прочее. Кстати, забавно, что в

университете единственный, кто выступил против этих

гонений, был Борис Михайлович Эйхенбаум, знаменитый

литературовед, который сказал, что стричь девушек под

машинку за приверженность несколько иной моде, нежели та,

которой придерживаются наши уважаемые законодатели, —

это Средневековье, и наш университет не должен... И тут

профессора Плоткин, Мейлах, Макогоненко стали кричать, что

он идет против линии партии и, в общем, все, что полагалось

кричать в те годы, и только один старик, профессор Пропп,

фольклорист, поддержал Эйхенбаума.

— Александр, а узнавали себя стиляги в модной тогда поэзии и

прозе?

— Нет, потому что тогда это была совершенно карикатурная

“крокодильская” поэзия и проза вроде “Кто любит джаз, тот

родину продаст”, “Может, болен он, бедняга, или попросту

стиляга?”, “Может, когда маленьким он был, кто-то его на пол

уронил?”, — понимаете уровень, да? То, что появилось

впоследствии — Аксенов, Евтушенко, — это уже носило почти

ностальгический характер. Помните, Евтушенко писал:

Носил он брюки узкие,

читал Хемингуэя.

“Вкусы, брат, не русские”, —

внушал отец, мрачнея.

Огорчал он родственников,

честных производственников,

вечно споря с ними

вкусами своими.

Евтушенко читал стихи в моей передаче по лениградскому

телевидению. Я там был редактором тогда. Но это уже были

совсем другие годы, 59-й, скажем. Но и тогда это звучало

совершенно кощунственно, и на следующий день меня

выперли с телевидения. Правда, в этой передаче был еще и

Окуджава, про которого было сказано на следующий день на

собрании, что это нищий из электрички: “Вы выпустили в эфир

нищего из электрички”.

— Александр, а как сложилась судьба стиляг?

— Юра Надсон стал генералом МВД. Не знаю, кто он теперь,

наверное, какой нибудь знаменитый демократ, но когда я

уезжал из России — он был генералом МВД. Ну, мой друг

Саша Бруханский, наш университетский стиляга, который

первый сшил себе костюм в Таллине, что было по

революционности равно докладу Хрущева на ХХ съезде, этот

Саша до последних лет сидел в дурдоме около Финляндского

вокзала. Другие два видных представителя движения, Боря

Коплянский и Сергей Огородников, которые на Невском

проспекте начала 50-х годов занимали очень видное место, они,

к сожалению, померли оба. Уходящее, прямо скажем,

поколение.

А как относились к стилягам, этим пехотинцам западничества,

люди с Запада? Этот вопрос я задал британскому слависту

Мервину Мэтьюсу. Во второй половине 50-х он работал в

британском посольстве в Москве.

— Игорь, должен сказать, что западному человеку

невооруженным глазом трудно было определить, кто стиляга, а

кто нормальный. В принципе была очень серая картина, ничего

общего со стилягами на Западе не было и быть не могло. В

Америке были костюмы, вот эти zoot-suit так называемые,

которые ужасно дорого стоили, такие узкие пиджаки с

широкими плечами, мешковатые брюки. У нас в Англии были

свои пижоны, teddy boys так называемые, которые одевались в

стиле начала века, времен короля Эдварда. Но о таком бедные

русские, естественно, и думать не могли... Они приставали к

нам, но это было для них опасно, ведь КГБ решил, что это

идеологическая диверсия, и здорово преследовал их. Но

стиляги не сдавались: у меня на этой почве остались хорошие

русские друзья и по сей день.

Андрей Битов:

“Но вот мы встретим однажды... небольшую группку на углу

Невского и Малой Садовой, человека три-четыре. Что-то

задержит на их лицах наш взгляд... Мы решительно никогда их

не видали и не знаем их в лицо, однако это именно они —

самые знаменитые люди Невского того времени! И Бенц, и

Тихонов, и Темп. Вот ведь, не были знакомы, а имена помним,

как помнит поневоле каждое поколение имена тех вратарей и

тех центрфорвардов”.

ID

• Назад к новостям

О стилягах

Стиля ги — советская молодѐжная субкультура второй половины 1940-х — 1960-х гг.,

имевшая в качестве эталона западный (преимущественно, американский) образ жизни.

Стиляг отличала нарочитая аполитичность, определѐнный цинизм в суждениях,

отрицательное (или безразличное) отношение к некоторым нормам советской морали. Стиляг

выделяла из толпы яркая, часто нелепая, одежда, определѐнная манера разговора (особый

сленг). Им был присущ повышенный интерес к западной музыке и танцам.

Существует мнение, что термин "стиляги" пришѐл из языка джазистов, музыкантов.

«Стилять» у исполнителей джаза означало играть в чужом стиле, кого-то копировать, отсюда

презрительное выражение «стилягу дует» — это о саксофонисте, который играет в чужой

манере. И, соответственно, термин переносится на самого исполнителя — «стиляга».

«Стиляга» — это не самоназвание; сами себя эти молодые люди либо никак не называли,

либо именовались «штатниками» (то есть горячие поклонники Соединѐнных Штатов).

В 1949 году 10 марта в журнале «Крокодил» (№ 7) появился фельетон Д. Г. Беляева

«Стиляга» под рубрикой «Типы, уходящие в прошлое». В фельетоне описывался школьный

вечер, где появляется нелепо разодетый «на иностранный манер», тщеславный,

невежественный, глуповатый молодой человек, который гордится своим пѐстрым нарядом и

навыками в области иноземных танцев. И все эти навыки вызывают смех и брезгливую

жалость у остальных студентов.

Итак, "стиляги" - это аморальные антисоветские существа, которым не хватало мозгов

выделиться своими знаниями или достижениями на пользу Родине и которые по этой

причине пытались копировать как клоуны Запад. Очень похожим по сути занимается уже 20

лет россиянская "элита". Поэтому не удивительно, с каким трепетом и ненавистью к

советской власти жиды тодоровские промывают мозги этими шлаковыми кинофильмами

нынешней молодежи, формируя из нее толпу безродных дегенератов.

О жидовстве Читать далее

Комментарии(6)Комментировать [+ в друзья]

LCR

Гуру

Регистрация:

29.04.2008

Адрес: Париж

Сообщений: 1,224

Спасибо: 2,283

Поблагодарили 3,604

раз(а) в 769

сообщениях

Репутация: 3604

Книга воспоминаний Михаила Чернышева "Москва. 1961-

67"

В пятьдесят девятом году живопись не была для меня самым главным, я был заворожен «Электрой-

225», «Бонневилем Виста», «Импалой». Коронным номером был красный Шевроле «Корвет» - он

вращался на круге перед постоянной толпой зевак, там я даже видел однажды улыбающегося

Никсона, он приезжал в Москву на несколько дней. «Рамак-305» отвечал на множество вопросов,

посетители уносили перфорированную ленту на память. Ажиотаж царил на производстве и раздаче

полиэтиленовых банок с надписью Ю-Эс-Эй на донышках, там надо было уметь работать локтями.

Около открытого круглого павильона выстраивались очереди любителей пепси-колы. Была она

бесплатная, и пили ее сколько влезет. Многие тогда усекли американский стиль одежды, стрижку и

т.д. После выставки я, как и многие ребята с улицы Горького, стал обязательно одевать белую

футболку под темную рубашку, вроде бы тишорт, постригся под крюкат (советский «бокс»). Забавно

было встречать на улице себе подобного, рыбак рыбака...

Стиляг-узкобрючников с набриолиненными коками и поджаками по колен еще хватало, потом и они

спохватились, усвоили новый строгий стиль – «айви лиг». Хрущ тогда катался в Америку, по телеку

сравнительно часто показывали жизнь и быт американцев, так что мы знали как одеваться, время

стиляг уже уходило.

. Мы садились на край тротуара, к памятнику было не пробиться. Кто-то засек, что настоящие

«Штатники» не боятся испачкать даже белые брюки – садятся, как воробьи, где угодно, шик. Какой-то

итальянец неожиданно шелкнул меня с друзьями, еле успел прикрыться, мы, видите ли, ему

показались «типичными».

1960-е годы - это время <строителей коммунизма>, несбыточных надежд <догнать и перегнать

Америку по яйцам и молоку>, химизации народного хозяйства и разведения кукурузы за Полярным

кругом, переселения из коммуналок в так называемые <хрущобы> - отдельные малогабаритные

панельные квартиры. Закончилась эра советских бараков, в которых в 193050-е годы проживало чуть

ли не полстраны (а вторая половина делила свой быт с соседями по коммуналкам), и начиналась

новая эпоха -обособленного квартирного бытия. Возводились крупнопанельные пятиэтажки как

временное средство улучшить быт советских людей - на 20-25 лет, а просуществовали чуть ли не

полстолетия. Для многих представителей шестидесятников и людей старшего поколения они стали

последним прибежищем в этой жизни

Спичечные коробки хрущевок - это совмещенный санузел с сидячей ванной и без раковины,

почти соединенный с полом потолок высотой 2 м 20 см, тонкие межквартирные перегородки,

позволявшие слышать соседей через два этажа. <Выселенные на окраины и втиснутые в

стандартные индивидуальные квартиры питерцы изобрели новую бытовую практику.

Центром жизни стала кухня. Здесь теперь не только готовили и питались всей семьей, но и

принимали гостей. На пяти квадратных метрах между холодильником "Ленинград" и

обеденным столом размером 60 на 70 см, сидя на тонконогих табуретках, шестидесятники

могли, не опасаясь доносов, поговорить о политике, послушать "вражеские голоса" по

"транзистору", попеть под гитару Окуджаву и Высоцкого> [608].

В хрущевские малогабаритные квартирки советские люди с удовольствием перетащили быт и

уклад жизни. Свойственный сталинским коммуналкам. Но теперь уже старым хламом

забивали не чуланы и коридоры, а балконы. Они навсегда превратились в кладовки. В

комнатах - уютные диваны и белые слоники, плюшевые медведи и палас на полу, стеклянные

люстры и хрустальные бокалы, на балконе - бочки с соленьями, пыльные пивные бутылки,

лыжи, немытый велосипед и ломаные санки, старинный буфет, синие трусы на просушке.

Киршин В. Рубеж шестидесятых

1960 год. Все дети в чулках. Мальчики и девочки пристегивали чулки резинками к лифчику,

и никто не считал лифчик принадлежностью пола. "Вова, ты надел лифчик?". У мальчиков на

коленках вечно были дырки от ползания по полу с машинками, в целях экономии нам в

садике разрешали скатывать чулки бубликом, девочкам - нет. Такая дискриминация.

Домашний интерьер тех лет: лакированная мебель светлого тона, портьеры на дверях,

скатерти с бахромой, оттоманки (диваны с турецкими валиками по бокам). Белые шторки на

ниточках закрывали только нижнюю половину окна. Фарфоровые статуэтки на этажерках:

балерины, кудрявые мальчики, голуби. Сувенир "Спутник" - шарик с четырьмя длинными

усиками - был у всех.

Картины на стены вешали повыше и под углом к стене. Так же под углом вешали портреты

партийного руководства - это в общественных местах, и зеркала. Симптом сталинского

комплекса: зритель смотрел на партию снизу вверх, а свое отражение в зеркале видел

прижатым к полу. При Хрущеве в моду вошли эстампы вплотную к стене - вровень со

зрителем.

По радио разучивали песни. Эфирное время тогда ничего не стоило, поэтому затейница не

спешила: "Березы... Березы... Родные березы не спят. Записали? А теперь поем вместе с

Владимиром Трошиным":

Я трогаю русые косы,

Ловлю твой задумчивый взгляд...

Той зимой мой язык впервые примерз к санкам. На железном полозе был такой красивый

иней - я лизнул... Вообще, я в детстве примерзал языком трижды: к санкам, к конькам и к

дверной ручке.

Ручьи, солнце и ожидание сухого асфальта. У меня был деревянный мотороллер с педалями,

копия "Тулы", и мне не терпелось его оседлать.

Лето. Белая панамка - три лепестка застегивались сзади на одну пуговицу, расстегнул - и она

плоская, очень удобно стирать и гладить (маме). Песок в сандалях. "Секретики" - фантик под

стеклом, закопанный в укромном месте, - девочки прятали, мальчишки их разоряли.

Мальчишек стригли наголо, но оставляли зачем-то челочку (чубчик). Стричь неслухов

следовало ручной машинкой с тупыми зубьями, осыпая хлюпающий калганчик проклятиями

и подзатыльниками.

Помню старый деревянный трамвай с рекламой "3%-го займа" на крыше: веревка вдоль окон,

тормозное колесо рядом с местом кондуктора, звонки, грохот и колыханье, визг стали на

поворотах. Кондукторша тогда с места не сходила, сидела барыней: "На передней площадке,

передаем на билеты!". Передавали. Двери не закрывались, большие парни на ходу

соскакивали, где хотели. Их ругали.

Почетные грамоты работникам несли уважение, ими гордились, хранили. Хранят до сих пор,

смеются да хранят. Портрет на Доске почета у проходной возносил трудягу до небес.

Весна 1961-го. Планетарная весна, планетарная любовь: люди, страна, планета - всѐ моѐ, мы

все едины, мы счастливы. Как весенний подарок - полет Юрия Гагарина. Ясным апрельским

утром голос Левитана по радио: "Передаем важное правительственное сообщение...".

Частная жизнь в ту пору не умещалась в квартирах, вылезала во дворы. Взрослые играли в

волейбол после работы, танцевали во дворах под Кристалинскую - летом это было каждый

вечер. Парни мастерили деревянные самокаты на подшипниках и с грохотом гоняли вокруг

дома.

Парни, парни - это в наших силах:

Землю от пожара уберечь!

- гремело радио.

А то затевали строить ходули. Качели. Подкидные доски - как они прыгали, наши парни, на

этих досках: выше облаков!

На лавочке соседки судачили про новые деньги. С 1 января ходили нового образца и

меньшего достоинства. А пучок лука на рынке как был 10 коп, так и остался. И Кубу

бомбят...

Сокращено по источнику: Киршин В. Очерки частной жизни пермяков // Уральская новь,

2002, № 13.

Период 1956-1961 годов называют счастливым временем в истории страны. Возможно, это

был один из редких периодов в истории России, когда устремления низов и верхов

совпадали, когда замыслы правящей партии отвечали чаяниям народа. И вот когда в 1961 г.

на ХХII съезде КПСС была принята новая Программа партии, согласно которой социализм

уже построен, а "нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме", поколение

шестидесятников было уже готово. Старшие сомневались, младшие - нет.

Запуск первых спутников Земли, космические путешественницы Белка и Стрелка и, наконец,

полет Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года - реальное доказательство великих свершений.

<Прорыв в Космос стал впечатляющим напоминанием о том, что будущее начинается

сегодня...>[609]. Страна шла от победы к победе. Идеи коммунизма побеждали в странах

Латинской Америки, Африки и Юго-Восточной Азии. Не было причин сомневаться в

истинности избранного пути. Да никто и не сомневался.

Королем эстрады 1960-х годов был, без сомнения, Аркадий Райкин. На его концер-ты

попасть было почти невоз-можно, поэтому большинство наших сограждан смотрели вы-

ступления Райкина по телеви-дению. Великий актер высмеивал социальные пороки и

социальных антиподов советского общества - само-уверенных и невежественных

чиновников, подхалимов и хамов, мещан и тунеядцев. Выражения из его монологов типа <в

греческом зале, в греческом зале>, <товаровед идет - все на него пилюют> или <вкус

спесифисский>, стали <крылатыми>.

"Шестидесятники - дети своего времени, жертвы своего времени"

В. Кардин

Тогдашняя молодежь подпевала Муслиму Магомаеву, исполнявшему эст-радные песни с

экранов черно-белых телевизоров. Шлягерами быстро стали <Королева красоты>, <С тобою

свя-зан навеки я>, <Шагает солнце по бульварам>. Эстрадные певцы превращались в

культовые фигуры, которые встречали у выхода и входа в театральные залы, просили

автографы, которых осыпали цветами и которым писали письма с признаниями в любви.

Именно в 1960-е родилось новое социальное и культурное явление - фанаты и фанатки. С

тех пор толпы поклонниц сопровождают своего сладкоголосого кумира во всех городах, где

он появляется. Среди культовых фигур советской эстрады тех лет можно отметить Эдиту

Пьеху ("Человек идет и улыбается, значит человеку хорошо!"), которая и в 1990-е годы

покоряла сердца пожилых шестидесятников, Тамару Миансарову, которая культовой песни

<Пусть всегда будет солнце> эмигрировала за рубеж.

Особенно много поклонников в СССР оказалось у британской группы <Битлз>. Фанаты

<ливер-пульской четверки> развешива-ли у себя над кроватью вырезанные из журналов или

ксерокопированные фотогра-фии любимых артистов, ус-траивали для друзей танцы под

музыку любимого ансамбля. Пластинки <Битлз>, выпускае-мые <Мелодией> во второй

половине 1960-х и в начале 1970-х годов, достать было невозможно - их раскупали

моментально. Выручали подпольные записи. Продавали их, как тогда говорили, <из-под по-

лы>, прямо на улице - в опреде-ленных местах. Долгое время на западную эстраду

существовало идеологическое табу, за соблюдением которого строго следили

парторганизации и комитеты комсомола, школьная администрация и городские власти.

<Битлов> слушали почти подпольно - в дружеской компании, на небольших вечеринках.

Любое разоблачение становилось предметом разбирательства на комсомольском собрании. В

начале 1970-х зарубежную эстраду уже никто не запрещал: в школьных залах и студенческих

общежитиях можно было слушать <Битл> или хоть всю ночь.

За исключением небольшого числа "антисоветских почвенников", о которых

речь пойдет отдельно, "шестидесятники" были сначала ярко выраженными

западниками, а затем сдвинулись к евроцентризму - крайней,

фундаменталистской идеологии. Отсюда пошла вся космополитическая

фразеология вроде "возвращения в цивилизацию", "столбовой дороге

цивилизации" и т.д.

С.Г.Кара-Мурза

Московские ленинградские шестидесятники - стиляги и диссиденты, познавшие в свое

время и деловой успех, и плотские наслаждения, и эстетические радости, в свои 60

лет не выглядят безнадежной архаикой. Они сумели навязать свой стиль жизни

стране и перестроечному поколению. И неудивительно, русский рок, постсоветский

джаз, лучшие советские кинофильмы созданы их талантливыми руками.

На обочине великого пути к коммунизму притулилась андеграундная культура, которая

сейчас только начиналась, а в 1970-80-е годы получит максимальное развитие, а именно

диссидентство и рок-музыка и авторская песня. Одним из лучших и оригинальных

проявлений индивидуализма следует считать авторскую песню, появившуюся именно тогда -

в шестидесятые. Ее авторов, сочинявших для себя и слова, и музыку, да еще исполнявших

произведение под собственный гитарный аккомпа-немент, именовали бардами. Хороших

бардов тогда было много, но несомненным лидером выступал Булат Окуджава. Его стихи не

только исполняли под гитару, но и читали на дружеских ве-черинках и даже печатали в жур-

нале <Юность>. Авторская песня привлекала молодежь прежде всего своей ин-

теллектуальностью и философским смыслом, романтикой и возвышенностью.

"Шестидесятничество выполнило социальный заказ времени, модернизировав

одряхлевшую сталинскую утопию: она осталась социалистической по

содержанию, став нравственной по форме"

А. Тимофеевский

Песни бардов пели в подъездах и в электричках. Вре-мя от времени КСП - клуб само-

деятельной песни - устраивал конкурсы-концерты с выездом на природу, с одной или двумя

ночевками. Помимо бардов, ко-торые на таких конкурсах испол-няли свои песни, на природу

вы-езжали и многочисленные по-клонники их творчества - слуша-ли любимые песни, жгли

костры, заводили новые знакомства и уезжали домой друзьями на всю жизнь. Популярность

походов с гитарой постоянно росла - все большему количеству народа хо-телось <кашу есть и

спать в па-латке, на плечах рюкзак носить и штаны с большой заплаткой>. Многие после

таких концертов начинали сами сочинять песни и исполнять их под гитару друзьям и

знакомым при каждом удоб-ном случае[610].

Модники и модницы

В 1960-е годы впервые за долгие десятилетия отечественная культура стала формироваться

не в отрыве, а в единстве с западной. Подобная возможность открылась после падения

<железного занавеса>. Первую брешь в <железном занавесе> пробили фронтовики -

победители, возвращавшиеся из "освобожденных" земель; они везли трофейные фильмы,

музыку, красивые, добротные вещи. "Наши" встречались на Эльбе с улыбающимися,

добродушными американцами, совсем не похожими на карикатурного "дядюшку Сэма",

пожирающего маленьких детей, каким он появился на страницах советских газет после

войны. Ломался стереотип капиталиста, потому что отличить его от мирового пролетария

оказалось непросто.

После падения или, лучше сказать, приоткрытия <железного занавеса>, на увлечения и образ

жизни советских людей все большее влияние стала оказывать массовая культура Запада и в

страну хлынул поток импорта. Горожане и горожанки приоделись в капроновые чулки и

безразмерные носки, в прозрачные кофточки и блестящие рубашки из нейлона, в химический

каракуль и плащи "болонью". <Перемены в обувной моде (в частности, уничтожение галош)

привели к появлению забавной практики снимания гостями обуви в квартирах. Мужчина в

костюме, галстуке и носках - знаковая фигура хрущевского времени. Внедрение деревенской

привычки хождения без обуви в городском доме до сих пор вызывает раздражение

многопоколенных традиционно питерских семей и воспринимается ими как посягательство

на питерские традиции со стороны мигрантов из села>[611]. Партийная номенклатура носила

солидные двубортные костюмы и габардиновые пальто, увенчанные сверху широкополыми

шляпами.

В середине 60-х годов в стране распространилась мода на плащи из синтетической ткани,

названные в народе почему-то <болонья>. Иметь и носить такие плащи было очень модно и

престижно. Но очень скоро выяснилось, что такой плащ не греет, не пропускает воздух,

быстро рвется, да и цвета не балуют разнообразием - черный, серый да темно-синий. И мода

на <болонью> быстро прошла. Одновременно с ними появилось еще одно поветрие -

мужчины стали носить белые нейлоновые сорочки, которые долго носились, не загрязнялись

и не мялись. Правда, наэлекризовавшись, сильно прилипали к телу. Плащи были польские,

сорочки - чешские.

БОЛОНЬЯ (ит.) - капроновая плащевая ткань с односторонним

водонепроницаемым покрытием; плащ из такой ткани Названа в честь

итальянского города Болоньи, где впервые изготовили эту ткань.

Модницы шестидесятых годов ходили в очень неудоб-ных, но изящных остроносых ту-

фельках на шпильках. Туфельки так и назывались - шпильки. Или туфли-гвоздики. В моде

бы-ли и широкие и узкие юбки. Классическая длина - на ладонь выше колена. Более ко-

роткие юбки считались непри-личными. К юбке надевали светлые кофточки с небольшим

круглым или треугольным выре-зом и прямыми рукавами. Самый модный материал -

плотный лав-сан или воздушный крепдешин. Капроновые чулки привозили из ГДР. Чулки

были настоящей роскошью - тонень-кие, прозрачные. Не каждая де-вушка могла себе

позволить их. Правда, они очень быст-ро рвались, но щеголихи нахо-дили выход из

положения - под-нимали петли на чулках. Современные девушки порванные колготки просто

вы-брасывают. А тогда длительное и кропотливое занятие - подни-мать петли на чулках - не

каза-лось бесполезным[612]. Модная новинка - капроновые чулки - стоили приличных денег.

В 1960-е годы на Западе появляется мода на пляжный отпуск, открытые купальники и на

солнечные очки. Мода на полуоткрытые купальники пришла из Америки. Когда Урсула

Андресс была признана самой сексуальной из всех девушек Джеймса Бонда, мало кто

сомневался, - награда была получена отнюдь не за ее актерские способности. Актриса смело

могла поблагодарить дизайнера своего купальника, открытость которого шокировала

пуритан и стала самой большой сенсацией в мире моды того времени. сорок лет спустя ее

роскошное бикини по-прежнему заставляет учащенно биться мужские сердца. Ну а женщины

по-прежнему мечтают как великолепно они бы выглядели в таких маленьких и

соблазнительных кусочках материи от La Redoute. Рюшечки и розочки - мода шестидесятых -

вновь возвращается к нам уже в 2000-е годы. Новый хит 2002 г. - ремикс моды

шестидесятых: высокие прически. Разумеется, прическа "Бабетты" больше подходит для

официальных приѐмов. А вот "ежедневная мода" свободных шестидесятых предлагает

романтику "хиппи": длинные волосы прядями ниспадают на плечи. <Бабета>, появившаяся в

1960-е годы, представляла собой огромное сооружение наподобие вавилонской башни,

созданное из волос, начесанных редкозубым гребеш-ком. Возникал громадный воздушный

замок, который требовалось нести на голове с особой осторожностью и достоинством. Чем

гуще и длиннее волосы, тем пышнее получалась "бабетта". Девушки с негустыми воло-сами

внутрь прически заталкивали всякие тряпочки, лоскутки, старые кол-готки, а сверху

сооружение прикры-вали волосами.

Бывают эпохи, когда дети староваты, а бывают эпохи, когда старики молоды.

И та эпоха, в известном смысле, была эпохой стариков. 1960-е годы я бы

назвал эпохой великих надежд и великих разочарований. Нынешнее время,

дай Бог ему здоровья, более опытно, более разумно, менее эмоционально,

более стариковское. Возможно, и даже наверняка, вслед за ним наступят

новые <молодые годы>.

Н.Эйдельман

Старшеклассницам, лю-бившим высокие начесы, при-ходилось совсем несладко. В школу

приходить с такими прическами не разрешалось. Косметикой старшекласс-ницам тоже не

разрешалось пользоваться. Тайком пе-ред школьными вечерами они при-носили в школу

помаду и краси-ли губы в уборных. Но дежурившие в коридоре учителя стирали помаду и

расплетали не установленные нормативом прически.

Если в 1960-е модницы выщипывали брови, превращая их в тонкую, удивленно изогнутую

ниточку, то сейчас акценты немного изменились. Визажисты нынче рекомендуют не

выщипывать брови, терзая их рейсфедером, а подстригать, сообразно рисунку модных

направлений. В этом сезоне модные стройные итальянские девушки ходят в узких бриджах

до колен, в основном черных. Мода шестидесятых годов возвращается. Вновь

актуализируется эстетика шестидесятых: клетка, желтый цвет, жакеты и свободный

трикотаж. Стиль шестидесятых - это свободная любовь, горнолыжные курорты,

геометрические орнаменты, французское кино и английская поп-музыка (www.woolstreet.ru).

В США и в России возвращается мода на 60-е годы. В СМИ поднимается волна радостного

интереса к возрождению постановки мюзикла "Hair" на Бродвее, который сыграл сыграл

серьезную роль в формировании взглядов на жизнь поколения 1960-70-х. В Америке это

подается как возрождение интереса к хипповской культуре и бунтарскому наследию.

Во второй половине 1960-х пришла новая контркультура - роллинги, битлы и широкие

брюки-клеши, сменившие брюки-дудочки. С ней власти тоже боролись, но уже не так сильно

и не так победоносно, как в конце 1950-х годов с контркультурой стиляг. Ширину брюк тогда

воспринимали как символ свободомыслия. Брюки клеш вскоре стали самым пис-ком

тогдашней моды. Как правило, это были джинсы. Им-портные джинсы приобретали через

фарцовщиков-спекулянтов. С джинсами носи-ли пестрые свитера или куртки, а летом -

ковбойки. И ботинки, которые называли мокасинами. Старшеклассников, кото-рые

осмеливались являться на уроки не в школьной форме, а в джинсах, учителя и комсомоль-

ские руководители всячески "прорабатывали" на комсо-мольских собраниях, чтобы за-

ставить их одеваться как все. Джинсы стали культом. Это был знак вызова господствующей

культуре и одновременно символ причастности альтернативной культуре. Но это еще и

символ борьбы против истеблишмента, символ не столько комсомольского, сколько уличного

процветания. Многие молодые люди, да-же не будучи хиппи, отращива-ли длинные волосы,

считая, что это модно. Носили их набриолиненными и расчесанными на пробор. Более

консервативные юноши носили короткие волосы. Большой популярностью пользовалась

стрижка <ежик> - -волосы стояли торчком, пер-пендикулярно голове[613].

Я помню, как при Хрущеве начали борьбу с иностранными названиями в

нашей жизни, и переименовали буквально все, от гостиниц до <французской>

булки, обозвав ее <Московской>. А футбольным комментаторам было

предписано не произносить таких слов, как <корнер>, <аут>, <пенальти>,

<хавбек>, <голкипер> и другие. Тогда это вызвало горькое сожаление у всех,

однако пришлось привыкать к <угловому удару>, <11-метровому удару>,

<полузащитнику>, <вратарю> и прочим нововведениям. С тех пор мы легче

воспринимаем, как все это звучит по-русски.

Алексей Козлов

Я помню, как при Хрущеве начали борьбу с иностранными названиями в

нашей жизни, и переименовали буквально все, от гостиниц до <французской>

булки, обозвав ее <Московской>. А футбольным комментаторам было

предписано не произносить таких слов, как <корнер>, <аут>, <пенальти>,

<хавбек>, <голкипер> и другие. Тогда это вызвало горькое сожаление у всех,

однако пришлось привыкать к <угловому удару>, <11-метровому удару>,

<полузащитнику>, <вратарю> и прочим нововведениям. С тех пор мы легче

воспринимаем, как все это звучит по-русски.

Алексей Козлов

Их называли <штатниками>. Они стриглись под , солдатским коротким ежиком, носи-ли

снежно-белые тишотки, идеально отстиранные джин-сы (фирмы Levi's или Riffle), черные

или белые баскетбольные та-почки, синтетические лыжные куртки и черные очки об-разца .

Книжек они не читали, не отличали Колтрейна от Джерри Ли Льюиса, не считали себя

патриотами. Многие из <штатников>, пройдя через активную фарцовку, стали ныне

президентами больших банков или серьезными интеллектуалами.

Были у нас и свои битники. происходит от , <удар>, но с русским окончанием, по аналогии со

<спутник>. Битники книги читали, року предпо-читали джаз и носили длинные обвисшие

свитера с воротником-гольф, джинсы, которые тогда назывались <техасы>, замшевые

ботинки, бороды и вообще были большими ин-теллектуалами. Их подружки делали прически

в духе тех, которыми 25 лет позже прославилась группа , а тог-да назывались <я у мамы

дурочка>. Еще они красили себе глаза <ласточкиным хвостом>, носили большие клипсы, об-

тягивающие блузки и широкие юбки-<солнце>[614].

В образовавшуюся в <железном занавесе> брешь на советскую читающую, смотрящую

публику обрушились Кафка, Пикассо, Брехт, подзабытые Ремарк и Хемингуэй, Феллини,

джаз - другой взгляд на мир, другой язык. В 1960-е годы в Англии появилась мода на

мотоциклы с мощными форсированными двигателями. Она называлась " кафеерэйсингом".

"Гонки вокруг кафе" были тогда излюбленным развлечением молодых людей-завсягдатаев

придорожных закусочных. Вскоре мотоциклы проникли к нам, где стали одним из атрибутов

молодежной субкультуры.

Стиляги

Возможно, что стиляги представляли собой самую первую форму советской субкультуры,

возникшей под прямым влиянием Запада. Возникновение самого термина относят к концу

1940-х годов, а расцвет стиляжничества как социального и культурного феномена - к рубежу

1950-60-х годов. Действительно слово "стиляга", вошедшее с 1948 года в обиход, с легкой

руки некоего Беляева, автора фельетона в "Крокодиле", уже вовсю использовалось в

пропаганде и воспитательной работе. Этот термин встал в ряд с такими словами-дубинками

как "космополит безродный", "низкопоклонник", "отщепенец", "плесень", и был

оскорбительным для тех, кого так называли. И если уж кого-то и назвали, то это было

предупреждением, что у него могут быть неприятности - выгонят из учебного заведения, из

комсомола[615]. С 1956 г. Советский Союз открывал через искусство другой мир: гастроли

Бостонского и Филадельфийского симфонических оркестров, балета Алисии Алонсо, театра

"Берлинер Ансамбль", Поля Робсона, победа Вэна Клайберна (Вана Клиберна) на 1-м

конкурсе Чайковского, выставки П.Пикассо, Р.Гуттузо, Р.Кента, приезд Ф.Жолио Кюри,

недели французского и английского кино, гастроли джаз-оркестра Бенни Гудмена в зале

Лужников, открытие школ с углубленным изучением иностранных языков, и, наконец, VI

Московский Всемирный фестиваль молодежи и студентов с его знаменитыми

"Подмосковными вечерами" Соловьева-Седого[616]. В результате складывалась новая

молодежная культура, новые ритмы, новые мелодии. В наш словарь входит новое слово -

стиляга.

По мнению К.Чуковского[617], новое слово стиляга произошло путем слияния

древнегреческого стиль, успевшего к тому времени обрусеть, и одного из самых

выразительных русских суффиксов: яг(а). Писатель напоминает, суффикс далеко не всегда

передает в русской речи экспрессию морального осуждения, презрения. Кроме сутяги,

бродяги, есть миляга, работяга и бедняга. Но в нашей речи этот суффикс встал в ряд с

неодобрительными ыга, юга, уга и пр., что сближает стилягу с такими словами, как

прощелыга, подлюга, ворюга, хапуга, выжига[618]. Спрашивается, можно ли считать это

слово иноязычным, заимствованным, если русский язык при помощи своих собственных -

русских - выразительных средств придал ему свой собственный - русский - характер? Вовсе

не обязательно, утверждает К.И.Чуковский. Русский характер нового слова подчеркивается

тем обстоятельством, что в нашей речи свободно бытуют и такие чисто русские

национальные формы, как стиляжный, стиляжничать, достиляжиться и т.д.

Тогда же появляется отечественный стиляга, экзотическое чудо в узких до вывиха суставов

штанах, в пиджаке с ватными плечами, в немыслимом галстуке с обезьяной и пальмой.

Кумиром молодежи стали лидеры западной молодежной субкультуры. От них проникла мода

на стиляг. Это название произошло от <стиль> и означало: человек, умеющий и знающий,

как одеваться со стилем. Пренебрежительное значение - городской пижон (в Англии их

называли teddy boys). Происхождения термина никто точно не знает - одни специалисты

полагают, что он пришел из западной музыки в конце 1940-х годов, другие - что из

советского фельетона середины 1950-х годов, высмеивающего буржуазный образ жизни.

Сами себя поклонники новой моды стилягами не называли. Слово употреблялось в

уничижительном значении как обзывание. Популярная тогда Нина Дорда под аккомпанемент

оркестра Эдди Рознера пела песню о стиляге, где были такие слова: "Ты его, подружка, не

ругай, может он залетный попугай, может, когда маленьким он был, кто-то его на пол уронил,

может болен он, бедняга, НЕТ - он просто-напросто СТИЛЯГА!"

1948 год. Фельетон некоего Беляева в журнале "Крокодил". Здесь и появилась

презрительная кличка "стиляга", которой клеймили всех, кто не желал быть

похожим на толпу.

Стиляги это, как правило, молодые люди, носившие западную одежду и усвоившие

некоторые западные образцы поведения - самые внешние, например танцы, пластинки или

западная одежда. Стиляги ненавидели все мещанское, добропорядочное и занудное. Они

бравировали своей оригинальностью, а часто доводили ею окружающих до исступления: вон,

смотри, пошел стиляга, - брезгливо морщились в след старушки у подъездов и рабочие,

забивающие козла во дворике. Стиляги ненавидели огромные толстые пластинки на 78

оборотов в минуту с песнями Бунчикова и Шульженко и боготворили только еще

появляющиеся и пока еще очень редкие виниловые пластинки на 33 оборота, которые были

для них символом высшей справедливости и торжества человеческого разума. Среди

музыкальных предпочтений, как и у многих шестидесятников, был джаз. Стилять, "шузы" на

"манке", Лабаем джаз и песенка "Twist again" - вот далеко не полный культурный

ассортимент 1960-х у настоящего стиляги. Однажды в Харькове даже состоялся съезд стиляг,

который проводила совсем не комсомольская организация под названием "Голубая лошадь".

Стиляги слушали бу-ги-вуги и первые рок-н-роллы, а книжек не читали. Но сочиняли

собственные песни типа <Зиганшин буги, Зиганшин рок, Зиганшин съел второй сапог>.

Позже, году в 60-ом, я увидел настоящего стилягу. Здесь, в Перми, - я чуть с

велика не упал. Около Дома офицеров стоял старикан лет 30-ти, одет как на

картинке: брюки дудочкой, ботинки "на манной каше", пиджак с плечами,

галстук с обезьяной, кок на темени - ну всѐ. Я в восторге кинулся к приятелям

- поделиться. А они моего восторга не поняли, идти смотреть на живого

стилягу не захотели. Мало того, оказалось, они не знали, что такое "стиляга", -

хотя сами этим словом дразнились! И из-за этого стиляга в моих глазах вырос,

а мои приятели как будто уменьшились. И лицо-то у него на самом деле было

человечье, и вел себя он разумно, не дергался, и в одежде его было некое

правило (как позже выяснилось - стиль)...

В.Киршин

Для стиляги обязательной частью гардероба являлись узкие брюки со стре-лочкой. В

студенческих общежитиях, где не всегда имелись утюги, молодые люди на ночь укладывали

аккуратно сложен-ные брюки под матрас - утром на каждой брючине было по стрелочке. К

таким брюкам по-лагалось носить остроносые ту-фли - корочки. Андрей Битов в

"Пушкинском доме" характеризует стиляг начала пятидесятых следующими словами: юноша

- в узеньких брючках, в спадающем с плеч до колен зеленом (или клетчатом) пиджаке, на

толстых подметках, подклеенных у предприимчивого кустаря, в пестром галстуке,

повязанном микроскопическим узлом, с перстнем на руке и набриолиненным коком на

голове, а главное - с особенной походкой; девушки - в юбках с разрезами и модной прической

"венчик мира".

Стиляг ловили комсомольские патрули, били, обрывали галстуки, прорабатывали на

собраниях, выгоняли из институтов и из комсомола. Но они появлялись вновь и вновь, и

место их обитания во всех городах называлось "Брод", сокращенное от "Бродвей".

Постепенно я вошел в круг молодежи, регулярно бывавшей на "Бродвее". Но произошло это лишь

после того, как мне удалось хоть как-то "прибрахлиться". Важным элементом внешности для чувака,

помимо одежды и обуви, была прическа. Официальной формой волос советских людей тогда был так

называемый "политический зачес", "бокс" или "полубокс". Главное, чтобы сзади, на затылке было все

аккуратно выбрито. Длинные волосы, свисающие на шею или, не приведи Господь, на плечи -

считалось недопустимым и приравнивалось к чему-то антиобщественному. Вообще, длина волос и

ширина брюк почему-то всегда были меркой политического состояния советского человека. Тогда

отношение к вещам было еще не таким требовательным, как позднее. Главное, чтобы это было

"стильно", то есть не как у "жлобов". Поэтому допускалось носить некоторые вещи, сшитые на заказ, у

специального портного, который шел на уступки заказчика и делал нечто поперек своему и

общественному вкусу. Ну например, ботинки на толстом многослойном каучуке, из малиновой кожи,

с широченным рантом, прошитым и проложенным нейлоновой леской. Их пошив стоил огромных

денег - пятьсот рублей. Весили они (я взвешивал сам) два с половиной килограмма. Отсюда и особая

походка. Я думаю, на Западе никто ничего подобного не носил, это была чисто нашенская выдумка. А

пресловутые узкие брюки, которые так раздражали советских людей в то время. Надо было пошить

брюки шириной внизу 22 сантиметра, да еще с двумя задними прорезными карманами, как у всех

американских брюк. Позднее, во второй половине 50-х, на волне начавшихся разоблачений культа

личности страсти вокруг стиляг поутихли, "стилягами" стали обзывать всех нехороших людей.

Модных, прозападно ориентированных молодых людей стало больше и они как-то сами собой

распались на разные категории

В тогдашнем Ленинграде функции Бродвея - своеобразного подиума для стиляг, где они

демонстрировали свои наряды, общались, заводили новые знакомства, обсуждали новости, делились

впечатлениями - выполняла центральная улица города - Невский проспект, поэтому ходить по

Невскому значило <хилять по Броду>. Именно на бродвеях можно было изучать всю субкультурную

атрибутику стиляжничества - от сленга и одежды до манер поведения и стиля проведения досуга. Со

временем у стиляг родился свой язык, который многое перенял у поклонников джаза. Специалисты

считают, что появление стиля и распространение джаза в послевоенное время - явления во многом

совпадающие. Именно поэтому стиляг 50-х годов называют еще <поколением джаза>. Музыканты

называли себя "лабухами", и джаз они не играли, а "лабали". Гонорар они называли "башли". Они не

ели, а "берляли". Не ходили, а "хиляли". Не отдыхали, а "кочумали". Не выпивали, а "киряли". Многие

словечки того времени, типа "чувак" и "чувиха", задержались в молодежном словаре и по сей день.

На жаргоне тех лет модная одежда именовалась <прикид> и <фирма>, летняя мужская рубашка с

коротким рукавом - <бобочка>, приодеться - <прибрахлиться>, комиссионный магазин - <комок>,

дом, квартира - <хата>, девушка - <чувиха>, <герла>, <фифа>, родители - <предки>; совершить

очередной обход комиссионных магазинов в поисках модной <вещицы> означало <прошвырнуться

по комкам>, а ухаживать за девушкой - <кадриться> (отсюда еще одно сленговое название девушки -

<кадр>). На языке московских стиля <плешка> означала любую площадку для встреч около метро или

в другом общественном месте. Возможно, что в других городах, где появлялись тусовки стиляг,

возникал свой жаргон либо использовался столичный сленг с региональными вкраплениями, но

судить об этом мы не можем, поскольку специальных исследований на эту тему не проводилось*