Литературно-художественное издание

© Руслан Маратович Мухамедьяров, 2013 г.© Дизайн обложки - электронное издательство "Со-Автор", 2013 г.

http://co-a.com/skype: co-a.com

e-mail : co@co-a.com

Руслан Маратович Мухамедьяров Стереопара

Немного света, разве что только отзвёзд… Немного слов, разве что только ответра… Немного мыслей, разве что толькомечты…

На небе повалилась звезда. Это кто-то позвал своё прошлое. Моим звёздам также приходится на время возвращаться комне в виде объёмных слёз и широкихулыбок.

Недавно я нашёл свою фотографию,которую до сих пор не видел. Снимоксделал равноимённый Пилад моего отца.На чёрно-белой фотографии лето. Восьмицифр, приводящих в порядок прошлое, наобороте снимка не оказалось. Я сижу напеньке, утаивая, сколько мне лет: три иличетыре. А позади меня стоит лес, утаивая,которое это моё лето: третье или четвёртое.Моя левая нога чуть выставлена вперёд,левая рука еле дотрагивается травы. Наклетчатой рубашке карман только с левойстороны, в месте, где мог бы быть правыйкарман, я в ладони сжал длинный цветочек.В милой улыбке я свернул язык.Постановщик света положил тень на моёлицо под смешной панамой так, что мойязык в точности повторял воротник моейрубашки. Мне кажется, солнцевосхищается нами, способными влюблятьживыми формами и, чтобы хоть как-то вэтом участвовать, оно подражает намтенью. Солнце со своими сёстрами никогдане обнаружит около себя своей тени.Вбираю этот снимок и представляю, какфотограф выжидал красоту. Он смотрит,как красота на облаке упирается в верхниелисточки дерева, незаметно спускается полиствяной лестнице, ныряет в траву имедленно подкрадывается к нам, лишьаплодисментами растений выдавая себя.Она идёт, поглаживая одни цветы и ехидноперешагивая другие. Затемостанавливается, закрывает глаза иначинает прыгать. Прыжок влево, прыжоквперёд, прыжок вправо, прыжок вперёд,прыжок вправо, снова прыжок вправо,прыжок влево. Она запуталась, но глаза неразомкнула. Её прыжки ближе, дальше,

ближе, ближе, дальше, ближе. Он знает, чтоу него будет избранная секунда, чтобыпоймать её. Он умел ловить красоту. Послечего красота назначала ему новое свиданиеи удалялась. Видно, за ней он один раз иушёл. Должно быть, ему там изумительнопонравилось. Спасибо ему за то, что онзапечатлел мои встречи с красотой, окоторых я и не догадывался.

Я сейчас надену любимые джинсы,любимую куртку, возьму багаж, и черезполчаса мой самолёт своими чуткимикрыльями будет привычно ласкать облака.За приятным ожиданием самолёт, наконец,начал подниматься над моим прошлым,которое становилось меньше и меньше,меньше и меньше, меньше и меньше, покаоно окончательно не запуталось и неутонуло в объятиях приветливых облаков.Скоро от них отделилось маленькое облако,в которое, пожалуй, они обратили моёпрошлое. Оно простояло, предпочитая,куда ему следовать: где облака или где нетих. Оно отправилось с нами: где всёголубо, где всё близко, где всё ничьё.

Я вспомнил друзей-романтиков. Вотмы сидим у оранжевого костра и делимсярозовыми мечтами. Вот мы гладимлюбимую речку и придумываемнеобычный корабль, на котором поплывёмна необитаемый остров, и будем гладитьволшебный океан. Вот мы лезем на деревьяи привязываем упавшие листья обратно наветки, пытаясь продлить осень. Вот мыворочаемся на ватном снегу и рисуем нанём лето, нисколько не сожалея о том, чтоокружающее не зелёное, а белое, и что наспестует не летнее солнце, а зимнее.Переживания, обёрнутые слезами,пощекотали мои щёки.

Детство – заводящее ускорение,переходящее в вечный полёт. Это времяотрицания неинтересного, невесёлого,некрасивого.

Прошлое постоянноидеализируется. Не потому ли мы его такиечастые посетители?

То ли самолёт позвал за собой

дождь, то ли дождь позвал за собойсамолёт. Кто дожидался на земле:уфимский дождь или стерлибашевскийсамолёт? Не задумываясь об этом,вертикальная очередь капель целовалась сгоризонтальным тротуаром и дарила емутысячи букетов из брызг. Похоже, ожидалдождь, потому как он вежливо проводилменя до дома, где обменяв ровные бумагина ломаное железо, я мог лежать на софе инабирать номер одного из двух лучшихдрузей. Посланные на поиски кучные гудкискоро возвратились голосом довостребования.

– Tell me why.– Like a friend.– Beautiful place.– Magical moment.– Words.– Words.Салават терял последовательность

чувств, но вовремя пожелал мне спокойнойночи. Договорившись увидаться за ночью,мы каждый по-своему отошли от телефона,который только что связывал нас, давноразлучённых.

Я выключил люстру, распахнул окнои пустил свой взгляд по ночной Уфе. Онзамер у окна соседнего дома и порадовалсяза тех влюблённых, которые дарили другдругу удовольствия в утончённых позах.Распластался на крышах машин ипринимал разноцветный солярий улиц.Подождал на скамейке в парке, пока егоместо займёт уже не столь нужный надголовой зонтик. Затем пробежался пофонарным столбам до моста и сидел там,подчёркивая, как волны фотографировалина свои спины засыпающий город. Подконец я побаловал его косморамой ночногонеба, откуда звёзды встречно посылалиробкие взоры. Как же ночной городнапоминает звёздное небо. Стоит поднятьглаза и перед нами идеал – звёздное небо,внизу же – весьма виртуозное егопретворение – ночной город. Неужели,стремясь жить среди совершеннойкрасоты, мы приблизились к ней такблизко?

По ледяному полу в холоднуюпостель. Почему ответная любовьнастойчиво обходит меня?

Мир населяют шесть миллиардовпятьсот миллионов человек. Пусть дляпростоты ровно половина из них женскогопола. Если теперь выделить четвёртыйвозрастной интервал в пять лет, то остаётсясто шестьдесят два миллиона пятьсоттысяч девчонок. Подытоживаю, чтовероятность идеальной взаимности чувствсоставляет примерно одну из двадцатишести квадриллионов четырёхсот шеститриллионов двухсот пятидесятимиллиардов. Но, даже отодвинутое далеконулями, число не может утешитьодиночество. Я думаю, реальностьпомыкает нами, влюбляя нас в тех, в когомы должны влюбиться, строго по своемуусмотрению. Тогда как постичь, чтоочередная любовь не игра, искусносозданная реальностью?

Всякий раз, ложась спать, я пытаюсьвоспринять момент, когда я отворяю дверьс пятью полуквадратами (первый изкоторых идёт, второй из которых стоитперед зеркалом, четвёртый из которыхлежит на кровати).

Я слышу музыку… Тихую-тихую. Ялюблю её. Я вижу бабочку… Она кружитнад цветком. Я люблю её. Она улеталанаверх, чтобы затем вновь вернуться ктому же цветку. Опять поплыла вверх и насей раз смогла не обернуться.Незатейливое солнце удивлённо следило занепредсказуемым полётом бабочки. Вокругтемнее, она дальше, ей легче. Примерив задень всевозможные наряды от самогостильного кутюрье, щеголеватое небопотянулось в свой гардероб доставатьпоследний. Оно надело цилиндр изастёгивает пуговицы. Бабочка обняла егошею и навсегда украсила его чёрныйсмокинг. Показалась луна. Это серьёзноенебо закурило сигару. Нервно встряхиваяпепел и спокойно выдувая облака, оногипнотически всматривалось вниз.

Я фланирую… Рядом со мной

фланирует Регина. Я люблю её. Поэтомумне проще притронуться к небу.

– Dreamland.– Universe.– Astralis.– Connective.Я опустил руку. Я с тремя моими

подружками на берегу речки, что теклавдоль нашего дома. Среди них мненравилась Гульнара. Берег напротив почтиотвесный, точно он старался приникнуть крослому дереву, которое само старалосьприникнуть к нему и ещё полнеепогрузиться в воду. Мы вчетвером строиличетыре маленьких бассейна, в которыхбудем держать четыре маленьких солнца.Случайно мы заприметили массивныйкамень, маняще выглядывавший изстоячего берега. Мы торопливораскапывали валун, даже не сомневаясь,что под ним обязательно сказочное,обязательно сверкающее. Лишь по тому,что берег и небо скованы тёмно-синимцветом, мы смирились, что кругом ночь.Мы успели. Завтра подвинем камень инайдём обязательно сказочное, обязательносверкающее. Под началом общего солнцамы поспешили к берегу. Наш камень лежалв речке, а там, где он прятался, ничегосказочного, ничего сверкающего не было.Мы заплакали. Следом пустился сильныйдождь. Четверо, схватившись за руки, мыпобежали к дереву. Мы умели торопитьвремя, как те капли, которые падали на нас,и умели укрощать время, как те капли,которые терялись в зелёном лабиринтедерева.

Во дворе прямо под фонарём стоялкоричневый диван. Зимой он белый, и мыобожали валяться на нём с Гульнарой ивзирать, как шёл снег. Над жёлтой сценойпролетали белые снежинки. Мы лежали иоткрывали новое. Мы догадывались, чтозначки нам посылают ребята планеты свечноснежной зимой. Оказалось, еслипредставить, что снежинки стоят на месте,то мы летим в космосе. Когда замерзали,мы вставали и бушевали на диване,

поднимая уснувший снег. Диван, как илетом, был коричневым.

Мы осенними листьями рисовали наснегу. Слева от матовой тропинки рисовалаГульнара, справа – рисовал я. Редкоцелующая зиму сверху осень осталасьдовольной. Осталась во фрагментах. Своифрагменты любви зима-осень мыпоказывали друг другу, и те, которыеприходились нам по душе, засыпалиснегом, чтобы увидеться с ними, но ужевесной. Таким образом мы научились вбудущем встречаться со своим прошлым.

Регине нравилось что и как ярассказывал. Она улыбалась. Я, казалось,пытался влюбить Регину в тогомалолетнего Руслана, который и мнесамому был очень симпатичен. Любоеслово, любой жест, любой взглядувеличивал наше прошлое. Как же легковлюбиться, ничего не зная о будущем, и какже сложно разлюбить, имея хоть что-то впрошлом.

Стало душно. Капли дразнят нашилица. Мы побежали к остановке, в которойникогда никого нет. Вдруг вокруг сталосветло. Регина читала вслух приклеенныеобъявления, я вперился в лоснящийсяасфальт.

– Регина, видно, небо рассердилосьза то, что мы вчера не вышли гулять!

Мог ли я предположить, что всёбыло наоборот, и хотело ли постояннонекстати меняющее чёрный костюм нанеподходящий белый небо сказать, чтоничего у нас не выйдет?

Я с крепким кофе подошёл квитрине дня и созерцал, что за нимпроисходит. Выпивая девятнадцать порцийрастворённой ночи и обнажая дно, яокончательно прощался с ночью. К моемукофе город приготовил бутерброд:перекрёсток в котором был вместо ломтикахлеба, пешеходная дорожка в котором былавместо масла, спешащие люди в которомбыли вместо стекающего сыра,затормозившие машины в котором быливместо колбасы, а семиконечный самолёт в

котором был вместо листочка салата.Улица проснулась. Скоро разбудили

и мою дверь. Кофе поймало отражениелица, несколько отражений комнаты,отражение двери и отражение лиц.Подслушивающая лестница так чего-тодиковинного и не услышала.

– Привет, Салават!– Привет, Руслан!– Проходи, сейчас я сделаю своей

кружке близняшку. Я быстро.Колесо обозрения солнца, качели

кофе, карусель колёс, тир светофоров.Девочка в ситцевом сарафане

обняла пушистого щенка. Он никак неможет уснуть, потому что его всё времяцелуют. Её вот-вот догонит дяденька вшёлковом костюме с кожаным дипломатом,сумевший договориться даже с солнцем,судя по тому, как оно покорно метается сноса на нос его туфель.

Броский и шумный коктейль изосколков названий магазинов, реклам,залитый обрывками гудков, в которыйопускались и опускались трубочки изуличных фонарей. Я расслабился.

Мне уютно в квартире Салавата.Минимальная мебель. Мне уютно навосьмом этаже. Много неба.

Как и прежние двести девять утра,круглое солнце своими треугольнымипальцами будило прямоугольные дома.Некоторые их прямоугольники могут бытьразбужены только вечером.

Касание лестницы, касаниетротуара, три касания секундной стрелкиминутной, касание лестницы, касаниеручки двери, касание пола и нас касаетсятранс.

Все устроили безумный полёт. Нашаточка отрыва – танцпол, а топливо –музыка. Красивый свет, красивый полёт,красивый транс. Разрезая атмосферуруками, мы добирались до околотрансовыхорбит, на которых вращались сотниспутников, не желая их покидать.

Высадив меня на диван, Андрейнужным радиусом стартовал за билетами вполёт.

Я наблюдал за продолжающимисяполётами спутников. Вблизи возвратилсяна Транс ещё спутник. Это был красивыйспутник. Глаза с поволокой, согнутыеволосы у узких плеч.

Внешнее касание белого круга иголубого круга и внутреннее касаниезелёного круга и голубого круга. Таблетка-число. Столько стоит выйти в космос.

Я повернулся к оставляемоймерцаниями Юле, но она погасла. Тогда яповернул таблетку во рту и двинулся ккосмодрому.

Выход в открытый космос. За моимшлемом размывалось, мой скафандрраздувался. Казалось, я лечу так резво, чтоне успеваю различать вещей. Волшебныйсвет, волшебный полёт, волшебный транс.

Касание лестницы, которое должнобыло быть; касание тротуара, котороедолжно было быть; касание ручки такси,которого могло и не быть; касание сиденья,которое должно было быть; касание пола,которое должно было быть; касание ручкитакси, которого могло и не быть; то лиодиннадцать, то ли шестнадцать касанийсекундной стрелки минутной; касание рукиАндрея, которое должно было быть;касание ручки такси, которое должно былобыть; касание тротуара, которое должнобыло быть; касание ручки такси, котороедолжно было быть; касание лестницы,которое должно было быть; касаниекармана, которое должно было быть;касание ключа, которое должно было быть;касание ручки двери, которое должно былобыть; касание пола, которое должно былобыть; касание ручки двери, которое должнобыло быть; касание кровати, которое точнобыло.

Я утопал ногами в пёстром море,которое разливалось по тротуару. Это моремне не нравилось. Мне было холодно. Язашевелил пальцами и лепил забавныефигуры в воздухе, откуда моих пальцевзадело тёплое облако. Кокетливо болтая сними, оно подарило пять тёплых колец иодин тёплый браслет. Натянуло между

кольцом среднего пальца и браслетомтёплый гамак, и заснуло. Мне было тепло.Переворачиваясь с бока на бок, облакоглубже проваливалось между моимипальцами. Я покачал его. Но облако непросыпалось. Тогда я слегка стиснул его.Но вместо него там очутилась рука Юли.

– UR.– Obsession.– Forever today. In my memory.– Magic journey.Почему навсегда сегодня, почему не

навсегда двадцать семь дней тому назад?Может, потому, что всё обязанопроисходить ни на день раньше? Может,нам нужны подтверждения?

Такое море, в котором тонули уже недве ноги, а четыре, мне нравилось. Мыкружились в нём, опрыскивая одежду другдруга.

Подружившиеся наши шаги.Бодрящиеся фонарями деревья.Придуманные масштабные материки,щекочущие небо. Небо, которое ониуменьшали. Небо, на котором я ждалподсказки. Упавшая звезда.

Любовь начинается во сне.Солнцельон спешил разложить над

окнами утро девятого апреля две тысячишестого года миллиардным тиражом.Превосходно, когда прочитаешь утро.Уяснив его, мы продолжаем писать деньсами. Иногда немного и для других.Позавчера я написал для Вероники.

– Perfect silence.– Secrets & lies.– What you need.– Unknown treasure.Вероника написала для Юли. Юля

написала для Вероники.Сегодня Вероника написала для

меня:– Номер Юли.– Придется выгореть.Я прошёлся по мокрой траве и

присел возле тюльпанов. У тюльпана естьсобственное солнце, которое он прячет надне лепестков. Утром тюльпан раскрывает

красный занавес и высвобождает его. Дванеба. Два солнца. Вечером, попрощавшисьс настоящим небом и настоящим солнцем,тюльпан заворачивает своё небо и скрываетпод ним своё солнце.

Пятой и шестой цифрами в номереЮли были три и один. Тридцать первогоиюля я впервые променял красоту ночногонеба на красоту Регины. Дальше шлачетвёрка. Ровно четырнадцать променадовнасчитали наши с Региной отношения.Финалью в номере Юли были восемь иодин. Если наоборот, то один и восемь.Восемнадцатому октября тоже подобалобыть противоположным.

Зачем утро накладывает тень старойлюбви, которая в течение дня растёт иисчезает лишь под ночь? Подозреваю, итогда она не пропадает, а лежит там, где мыпрежде с Региной гуляли?

Четыре минуты – и завтра. Ядописал для Юли сегодня. Я хотел стать еёлюбимым писателем. Я им стану.

– Немного света, разве что только отзвёзд… Немного слов, разве что только ответра… Немного мыслей, разве что толькомечты…

73:61 40.41 – первая встреча. Яхотел стать её любимым попутчиком. Я имстану. Площадь. Чувства. Улицы. Чувства.Парк. Чувства. Улицы. Чувства. Парк.Чувства. Улицы. Чувства.

Квартира Салавата. Чувства.– Салават, у Юли есть парень!

Причём долго.– Не получится.Улицы. Чувства. Площадь. Чувства.

Салон электронной музыки. Чувства.Площадь. Чувства. Улицы. Чувства.Квартира Салавата. Чувства. Улицы.Чувства. Дом. Чувства.

Вторая встреча. Дождь. Укрытые отнего навесами рассказы.

После второй встречи первыйразговор по домашнему телефону. Тогда,как никогда более, мы будем вместе близкик утру. Я хотел стать её любимымсобеседником. Я им стану.

«…Двенадцать палочек. Оранжевыйкирпич, наклонно на ней лежит короткаядоска, которая одним концом касаласьземли. На этот конец мы складывалидвенадцать тонких палочек. С помощьюсмешных считалок выбирали того, ктобудет водить, и поднимали в воздухждавшие того палочки. На этот раз салитРаиль. Мы должны были успетьспрятаться, пока Раиль соберёт вседвенадцать палочек на конце доски.

Я стою за пожилым деревом и вижу,как его обнимают его дети, молодыелистья. Артур не смог добежать до доскипроворнее Раиля. И если никто не сможетснова пустить в групповой полётдвенадцать деревянных ракет со словами«Стуки-стуки за всех!», то следующимбудет водить Артур. Я лежу в траве ицелую маленький цветочек, который скоротоже будет меня драпировать. Я сижу закустарником и вижу, как время передомной его ветками разбивается мозаикойэмоций. Я сижу за шероховатым блоком иодну руку грею на его тёплой спине, авторую руку прохлаждаю в щели на егобоку.

Ко мне подбегает Ринат и говорит,что нас в игре всего трое. Потом услышал«Руслан, спаси!» Артура. Значит, теперь:либо Раиль, либо я.

Раиль неохотно и ненадолгоразлучается с доской с заветнымипалочками. Я на четвереньках замелкотравчатым пригорком подступил кдеревьям. Они стояли в ряд. Надо пройтидеревья, а там можно будет и бежать. Яждал, когда же Раиль отдалится от палочекхотя бы на такое же расстояние, на каком отних был я. Похоже, Раиль отважился.Минуя его взор, я пробрался до первогодерева. Раиль думает, что я за камнем. Еслион дойдёт до него, то решат скорости. Ядотерпел, пока он приготовится заглянутьза камень. Не застигнув меня там, онпопытался застигнуть меня на пути кпалочкам: рысью, галопом, иноходью, вкарьер.

Мне было шестнадцать, мыпереехали в наш новый дом. Вначале там уменя не было друзей.

Я смотрел на голубое небо, покоторому расплывался белый следсамолёта. Вдруг появилось смуглое лицомальчика. Я пригласил его смотреть на тоже голубое небо, по которому расплывалсятот же белый след самолёта.

Затем мы день за днём гонялись закрасотой. И сейчас чую запах туалетнойводы, которую брызгало небо, напоминая овстрече с нами. Я побежал к Винеру. Мыпоехали к небу. Первые водяные поцелуи.

Мы остановились. Молчали.Наблюдали, как капли на стекле ждалисвоих друзей, чтобы прокатиться с ними наамериканских горках. Двое, трое, четверо,а когда и пятеро друзей неслись вниз.Водяные друзья иногда замедляли водяныевагончики и сажали в них ещё водяныхдрузей. Когда водяные рельсы сходились,водяные друзья прицепляли водяныевагончики и спешили на водянуюостановку, где было много водяных друзей.

Мы вышли. Смеялись. Засунулируки в карманы и уткнулись вверх. Капли,капли, капли. Они лизали нас. Облака,облака. Они радовали нас. Небо. Онолюбило нас.

Служа небу, мы до самой ночикатали присевшие на машину озорныеовальчики.

Четырнадцатого июня папа принёсмне путёвку в пионерский лагерь. Если бымы переехали на четыре года скорее, то ужеспустя минуту её в руках держал бы Винер.В этот день так бы мы встретились на час.Уже спустя час её в руках заново держалбы я. В этот день так бы мы попрощалисьна восемнадцать дней.

Отужинав, мы с вожатымивскарабкались на гору, на вершине которой,оказалось, нас дожидалась клумбанезабудок. Клумбу окольцевалисамобытные камешки. Вожатые попросилинас найти поразительные камешки идобавить их к тем, которые нашли другие

ребята и которые уже услаждали цветы.Я нашёл свой камешек. Он был

бронзовый. С серебряными точками. Яукрепил его выше всех, чтобы он, как и я,видел это солнце. Солнце, по которому ятосковал. Солнце бы накренялось к домуВинера, по которому я бы тосковал.Солнце, которым я бы привык клеймитьсяс Винером. Я бы помахал и солнцу, иВинеру.

Потом вожатые рассадили нас поокружности и пустили по ней незабудку.Мы должны были с эстафетным цветкомподелиться и собой, а далее стать тем,приключившееся вместе с которым влагере все превратят в лелеющиевоспоминания.

От скучающего между двух горфутбольного поля спускались две тропинкипо обеим сторонам второго корпуса, гдепоселили наш отряд. Я так же скучал.Футбол – моё единственное веселье. Когдая бежал с мячом, цепенела грусть; когда яотдавал пас, принималась дружба; когда япадал, поднимались глаза; когда япропускал гол, выпускалась улыбка; когда язабивал, доставалась слеза. Солнце, мойпреданный болельщик, был на каждойигре. Он нехотя снижался, длиннымирядами убирая за гору свой яркий флаг, иуходил с нами. Умиляющий мячик,умиляющее поле, умиляющий футбол.Такими они и остались.

Ликующий день на второй горе.Завязывая на шее цветов кончиком шарф,мы обретали зелёные браслеты сцветковыми бриллиантами посередине.Прижимали зелёными браслетами на рукидруг друга красные, белые, жёлтые,оранжевые лепестки, затем раздвигалируки и бежали друг за другом. Девичьикавалеры галантно прельщали танцемнаших дам, которые любезно соглашалисьи плясали с ними позади нас.

После мы обернулись к горе, скоторого и сегодня глядели давниекамешки и давние незабудки, и слушали ихрассказы. Шёпотом пообещали им

приехать сюда и будущим летом.Утром мы громко разъехались, увезя

с собой кусочки летнего пирога, которыйразрезали все восемнадцать дней.

Конечно, я бы сразу побежалугощать им Винера. Я ожидал лета, вкотором вновь будет один футбол, вкотором вновь будет одно солнце; вкотором вновь будет две горы, в которомвновь будут две взявшихся руки; в которомвновь будет много облаков, в котором вновьбудет много красоты. На листьях я вырезалцифры, что меня от всего этого отделяли.Листик с номером триста сорок семь,листик с номером триста сорок шесть,листик с номером триста сорок пять.Убывающие числа на листьях приближалидень, о котором я грезил всё меньше. Япросто не мог столько медлить. Мне нужнобыло пребывать с красотой постоянно.

Мы с Винером навестилиизлюбленный лес. Тринадцать минутсомнений стрелки между девяткой и нулём– и мы в лесу. Выбрав квадрат из четырёхдружных деревьев, принялись ихобматывать верёвками, чтобы смастеритьещё четыре квадрата. Между верёвокзасовывали сырые ветки. Домик-шишка.

Иглы-очереди перегородили лес надесятки прогалин-прихожих. Мы забегалипо этим прихожим. Солнце бежало рядом.Солнце неизменно салило. Набегавшись,как и мы, оно отправилось отдыхать.

Внутри домика мы развели ручноесолнце. Лягушки света прыгают на лодки,посидят и теряются в чёрном озере.

Девчонка читает книгу. У неё естьсочитатель. Это ветерок. Он развеваетлевые страницы, словно не успел дочитать.Поспорив с ветром, девчонка придавилалисты. Тогда ветерок заскакал на уголках.Бумажные пружины и пружина терпения.Девчонка возвращается на несколькостраниц назад и выдёргивает лист. Первыйи второй большие треугольники, третийсамый-самый большой треугольник,четвёртый и пятый маленькие треуголь-ники, шестой самый-самый маленький

треугольник, седьмой и восьмой самыемаленькие треугольники, девятый идесятый самые большие треугольники.Плоские треугольники трансформиро-вались в рельефный самолёт. Девчонкапосадила на него божью коровку иустремила их перед собой. Затем разверзласвою книжку и опять приступила читать.

Я показывал пальцем на спутник,чтобы Винер не промигал, как он сейчасстолкнётся со звездой. Винер же спал. Мнепочему-то казалось, что он претворяется. Яждал его улыбки. Но он спал.

Пожелав спокойной ночи своимзвёздам и нашим листьям, спутникуходил».

Третья встреча. Солнце.– Я люблю этот цвет травы, когда за

них цепляется отблеск сползающегосолнца.

– А я ресницы, я вижу, какие онистали пушистые.

До четвёртой встречи первоерасставание:

– …Спокойных ночей!Пятая встреча. Снег, упразднивший

наше тепло друг для друга.Шестая встреча. Отложенное днём

тепло до ночи лишь для того, чтобы мырасстались.

– Мы познакомились с нимчетвёртого августа.

– И у нас есть своя дата.Оставляя любовь за спиной, мы

сразу надеемся услышать стук её каблуков.Как быть, если милее всего у меня

получается расставаться?Повторение – красиво! Возвраще-

ние, расставание, возвращение, расстава-ние. Частый дождь с огромными каплями.Я полюбил дождь. Мне хотелось, как иоблако, скрыть лицо, явив одни слёзы.

Увлечённые дарят часы.Необыкновенные часы. Часы, по которымпоначалу нельзя ничего определить. Оникруглые, с двумя стрелками и однотоннымциферблатом, с заводным устройствомсзади в центре. Когда мы любим, мы

начинаем наносить на лимб надписи. Япривыкал, что свежих их на моих часах небудет. Я привыкал, что Юля не рискнуламенять облик своих часов.

Будет. Рискнула.– Немного света, разве что только от

звёзд… Немного слов, разве что только ответра… Немного мыслей, разве что толькомечты…

Это полюбила Юля? Окажется –дождь.

Расставание упрямее возвращения.Ночь интереснее дня. Сад темнее неба.Скамейка удобнее кровати. Спектакльлистьев невероятнее сна.

Мальчик срывает белые цветочкияблони и наполняет ими свой портфель.Через левое плечо у него перекинутфотоаппарат, который он сделал изпенопласта. Повесив и портфель, онпобрёл по городу.

Он усеял цветочкамипотрескавшийся асфальт, лужи, ифотографировал их. Подарил девочке.Заснял. Девочка достала два воздушныхшара, два листочка, два карандаша и двеленточки. Они усадили в шары остальныецветочки и письма небу. Сравняв шары, инекоторое время продержав, онивыпустили их. Цветочки в шаре девочки,наверно, разобрали «Небо, познакомь их,пожалуйста, со звёздами!». А цветочки вшаре мальчика, очевидно, обговорили«Небо, преврати их в звёзды». Если нет, тоещё успеют. Две пары: одна – идущаявверх и другая – идущая вперёд.

Любовь – желание вместе отыскатьна звёздном небе все восемьдесят восемьсозвездий.

В моей жизни всегда хорошеечередуется с плохим. Поэтому я не могу доконца радоваться, когда мне хорошо, ведьза ним неизбежно придёт плохое. А когдамне плохо, я не сильно расстраиваюсь,потому что я уверен, что уже сейчас ко мнеторопится хорошее. Но когда мне особеннохорошо или особенно плохо, я могу об этомне думать.

Едва ли один из двух лучших друзейожидал, что я погощу у него с такимпрошлым.

– Communication.– Stay.– Burned with desire.– Never wanted this.Любовь к Юле, что уместилась в

пять тысяч пятьсот метров. Любовь к Юле,что уложилась в пять тысяч четырестасекунд. Любовь к Юле, чья скорость – метри два сантиметра в секунду. Самый раз,чтобы пройтись с ней, представляя еёВинеру.

– Руслан, получится!С задержкой в день прошлое от

Винера ринулось ко мне. Его место – рядомсо мной. Мне хотелось, как и луна, скрытьсвоё лицо, явив одну улыбку. Небо всегдаточно ведает, каким ему быть.

Удивительно, что недавнее прошлоеспособно изменить прошлое, котороепроизошло ранее. Не надо считать, чтослучившееся с нами однажды, сохранитсянетронутым в прошлом. Смелый деньможет переделать прошлое настолько, чтооно вовсе станет обратным.

Правдивей всего о предыдущейвстрече расскажет следующая. Но ни опоследней. Если лишь о первой последнейвстрече не расскажет вторая последняявстреча.

Иногда мы говорим только для того,чтобы потом из-за сказанного не сделатьчто-то.

– Я люблю его! Я никогда неполюблю тебя!

Своей любовью доказать, что любятдругого. Что мне ещё испытать? Я хотелстать её любимым. Я им не стал.

– Отпусти мою руку, Руслан!Сегодня – не вчера.

Почему никогда сегодня, почемуникогда не завтра? Может потому, что всёобязано происходить ни на день позже?Может, нам нужны опровержения?

Оставляя любовь за спиной, мыдолго ждём, что она закроет нам глаза. И,

конечно, мы её угадаем.Любовь – это семь расставаний и

шесть возвращений?Кому бы я ни признаюсь в любви,

признание в обратном словаре будетавтоматически обращено Юле.

Предательский неизбывный дождьсвоими отточиями довёл Юлю догеркулесовых столпов. Нередко решениепринятое ночью, отклоняется утром.Решение-калиф.

Один из двух лучших друзей,который я хотел, чтобы оказался не прав,оказался прав. Один из двух лучшихдрузей, который я хотел, чтобы оказалсяправ, оказался не прав.

Уставившись на небо, не заметишь,как ночь проводила день и как деньпроводил ночь. Проводить любовь, какпадающую звезду. О чём жалеть? Что онаупала слишком быстро. Во что верить? Чтоона окажется кометой.

Время забыть – ровно день. Потомучто у четвёртого июня своё 15:39. Если втот же час очередного дня ты не забыл –значит, не сможешь?

Последние звёзды, первые лучи,первые проезжие, первые пешеходы. День– фаворит.

Пополам лепестки тюльпана,половины опять пополам, пока они небудут с рафинад, и засыпать ими кофе.Попробовать кофе с тюльпаном.

Первые звёзды, последние лучи,последние проезжие, последние пешеходы.Ночь – аутсайдер.

Я ставил на ночь. Ночь исполнитчто угодно, лишь бы не отдать нас дню:вычернит небо, зажжёт луну, соблазнитзвёзды. Мне легко среди звёзд. Все ночиони занимали меня и Полярную звездусвоим маршем.

День исполнит что угодно, лишь быотнять нас у ночи: выбелит небо, зажжётсолнце, соблазнит облака.

Порой бывают такие моменты, когданичего не происходит. Тогда я призываюреальность: «Ну же, произойди что-

нибудь!». Случается, но не тотчас, чтобыэто не было похоже на то, будто реальностьвоплощает в жизнь мою просьбу.

Четырнадцать минут – и вчера. Юлядописала для меня сегодня.

– Красивый салют, ты смотришь?К Юлиному году шестому сложить

мой месяц шестой – получился бы одиндень двенадцатый. Но день двенадцатыйвычел мой месяц шестой и получился одинЮлин год шестой.

Представления подавляющейпроистекающего. О них знал я, поэтому яне ответил на первый вопрос. О них узналаи Юля, поэтому она не задала второйвопрос.

Любовь – это семьдесят шесть днейили шестьсот семьдесят восемь, шестьсотсемьдесят девять…?

Если день, зачем так темно? Еслиночь, зачем так светло? Если неделя, зачемтак длительно? Если я, зачемравнодушный?

Совсем юным скопироватьпонравившееся облако, поставить дату. Этовлюбиться. Прождать год, чтобы сойтись сним. Это любить. Не застать своё облако иубедиться, что оно появляется единожды.Это потерять любовь.

«П» под «Т» прощается с «О». Кто-то видит сейчас как «З» под «Д» прощаетсяс «О». Кто-то видит сейчас как «Л» под«Ф» прощается с «О». Мы понимали, вечер– время для прощаний. Когда бы ни был, оннепременно забирает у нас что-то.

Когда я был рядом с Юлей, любовьпоказала, что волосы Юли – март, бровиЮли – апрель, нос Юли – май, глаза Юли –июнь. Любовь, для отошедших чутьдальше, в силах только предполагать.

Зелёно-белый день: и глаза, и чай, ипарк. На девочке зелёное платье. Трава.Белые обшлага рукавов девочки.Покрашенные снизу известью тополя.Зелёные ногти. Листья. Девочка делаетсебе маникюр. Ветер сдувает с тополейпух. Руки Юли – июль.

Сквозь дверь дома я вошёл в улицу.

Дверь автомобиля выпустила меня изулицы. В дверь улицы я покинулавтомобиль. За порогом улицы очутился вфамильном очагу.

Традиционно небрежноеавгустовское небо роняет звёзды.

Я не люблю задёргивать шторы наночь. Я не лишаю свои глаза тёмных очковв горошек, пока я не усну. Я не люблюукрываться одеялом на ночь. Я не лишаюсвоё тело ночного загара, пока я незамёрзну.

– Innerspace.– Another dimension.В известняковой пещере на

пьедестале сталагмит, который в приёмнеизмеримо вырос.

– Список звездолётов.– Умоляю, назовите.– Список самолётов.– Я не самолёт. Я не буду летать на

тропосферно-стратосферном поводкеЗемли. У меня в космосе неотложные дела.Ковш побольше сошёл с крюка. ПодтоплюПечь. Содрана Корма и обрушены Паруса.Налажу судно.

– Успей!– Там имеются Часы.– Ученики, урок фантазий окончен.

До завтра.У луж я тихоход в ажитации, потому

что намереваюсь обнаружить в нихспектральную стаю рыб от пролитогобензина. Пузырьковые поплавки. СкулыЮли – август. Ошуюю пропал поплавок.Должно быть, рыбак вытащил или рыбаунесла под воду.

Дурманит ориентальная заря.Надземное небо поцелуем в губы –солнцем – вытягивает небо, что подгоризонтом. Губы Юли – сентябрь.

Мать Р-7 вынашивает сына ПС-1 .Лишь начали отходить оранжевые воды,она опрометью тронулась ввысь.Жеманный плач младенца. Мужчины,выбегавшие из домов, подкидывавшиешапки и кричащие «Ура!», чувствовалисебя отцами. Радиолюбители слушали ихжизнь.

Самое же романтичное событиедвадцать первого века – четверговыеэпизоды «A state of trance» Армина ванБьюрена. Недельные исповеди через сеткуколонок. Уши Юли – октябрь.

Краплёное первоснежьем девятоеоктября.

Многоточие улиц. Двоеточиемашин. Точка кинозала.

Стеклянный рот охотно простилсясо своим пластмассовым языком. Ему кудаприятнее ощущать во рту язык героини.Язык Юли – ноябрь. Немедля герой игероиня установили темноту вокруг себя, ашампанское – между. Героиня не открываетглаза. Да и не зачем. Ей не нужно былознать, что она в квартире, что за окнамигорят фонари, ей даже не нужно былознать, что это герой. Всё, что она знала –она возбуждена.

Без антракта в фойе демонстри-руется дополнительный сеанс – коротко-метражная зрительная растерянность.Чудо, от которого все щурятся. Инеразборчивое паломничество запосланием из Голливуда завершаетсяхвалебно.

Автобус пристал к полосе,ограниченной пунктирным орнаментом.Что если она киноплёнка? Вот бы съёмкавелась Стэнли Кубриком.

Не продлив роль до двенадцати-остановочной, но, не отказавшись отСтэнли Кубрика, я в экипаже «2001 :Космическая одиссея» курсирую поВселенной, повторяя про себя священныйтекст внизу экрана телевизора.Необузданно мчимся по цветной галерее.Закрывая глаза, я вижу то же самое.

Зима питает страсть к папье-маше.Слепки отражают изменение ландшафта иуказывают, сколько снега понадобитсягрядущей зимой, чтобы всё покрыть.

До зимы река заботливо толкаетноги. Белый уголь. Зимой для движителейдоступен исключительно голубой уголь.Ноги Юли – декабрь.

Новый год остался. Вид снизу

выразительной гирляндами ёлки. Анфаскресла. Профиль стенки. Вид сверхупаласа. Сечения арахисов. Зубы Юли –январь.

Параллельно-слоистая посадка в трилинии, склонённая над поляной. При моейезде пересекающиеся деревья изображалимартышек, которые взбирались по стволам.Зело напуганная мартышка пряталась вгнездо. Подбородок Юли – февраль.Переменно-постоянный пассеизм.Крупноизмельчённый город.

Как никогда, люди меняются вотсутствии вожделенного. Действительно,любовный год выдался для менягалактическим.

Стерня обросла отавой. Тучныйтранжир кидает на ячменное поле фишки,не пропуская позиций и пополняя их. Мотпрекратил. Крупье закрутил шарик внаручной рулетке. Обманутый жуиротстранился к пшеничному столу. От него кгречишному.

Уходя из пары, вручи кого-нибудь.Недостающее правило, и Джулиявыполнила его за меня.

Небо орфиста, развлекательныйкомплекс кубиста, проспект футуриста,поцелуи и обнимания ташиста, подъездконструктивиста, сон сюрреалиста.

– Second day.– My all.– I need you.– Closer.Заключительный парк, которому мы

с Юлей делали тайский массаж. Тот жепарк, та же влюблённость, но закон Долло.Нельзя заменить того, кого так и незаимел?

– Неудовлетворённый протяжениемлюбви и периодичностью свиданий неможет любить рубрику «Киноакадемия» нателеканале «Россия».

– Ты сумасшедший, Руслан!– Спасибо.– Я тоже.– Пожалуйста!Двое любящих осень. Мы не

должны её испортить.

– Готовлюсь к ежедневной свадьбе,когда ночь поженит меня со сном.

Я высунул в форточку руки в формебуквы Y. Будто я держал телескоп исмотрел в него на звёзды. Мечта –телескоп. Но она успела измениться, ведьвместо него я держал шею Юли. Крутилмочки её ушей, точно настраивал линзы,чтобы чётче разглядеть два её пульсара. Еёчёрная дыра поцеловала мою щёку.

Любовь не заканчивается во сне.Сон верен только тому, кому снится,

но его не забрать с собой.– Искусственность нелюбви и

любви разоблачить несложно. Юля нелюбила меня естественно.

За Лену миру я отплачу своейсимволикой к XXII Зимней Олимпиаде.Определив «sochi» и «2014» в разныестроки и составив литерно-цифровыеколонны (пятой колонне – не быть), увиделзелёный луч. Именно зелёный луч! Потомучто «2014» – вертикальное отображение«soch», я же переверну «h», как «k» вподписи. Стеснённые по бокам знакивписаны в эллипсы. Стираю «i» и вращаюэмблему Олимпиады из колец на минусдевяносто градусов. «i»!

До пятнадцатого марта тысячадевятьсот шестьдесят седьмого годаталисман на белом скате отплыл от Сочи.Бог Чёрного моря покарал его.Растерзанного талисмана на спине скатапоказали Травинова Е. В. и ВоротынцевМ. А.

Живи тут! Пламя – снова твоитрёхклочковатые волосы, чаша – лицо,солнца – глаза. Банановидные ветвипальмы – две слева и три справа – куртка,шарф и варежки. Холодно. Я их связал изЖ-образных снежинок. Верхний ободок,когда ветви ещё не разъединяются,среднюю ветвь и конечные снежинкикрайних ветвей заплёл красной пряжей.Куртка – голубая. Горы – лыжи и шаговыешвы спортивных брюк. Капля –ненормальная «h».

Недосчитавшись красоты, мир изъялЛену. Мои иллюзия и умение в нетях.

Небесный кто-то затеял моветон.Ночью постриг ноготь на пальце.

В мрачной кухне зажигаю конфорки.Полярные сияния.

Глиссада белых мух. Тогда наАлининых губах отнюдь не красная помадаи не любовь у меня к Лене.

Мы обитаем в безвозрастномокеане. Плывёт летающая рыба. Блуждаетмедуза и осьминог. Дрожат водоросли.Поверхность океана выдаёт пена, да и топо ночам.

Для Алины на небе ничего нового.Я отложил любовь до греческой

календы.Славировав меж чужих морей, я

нырнул в семейное море Полевое-6. Нашеморе двускатное и с маяком.

Небо ночью – старый фотограф. Оннабрасывает тёмное покрывало. Повсюдугорят лампы, но вспыхивают невидимыедоныне. По ним находить его объектив.

Осень днём – молодой фотограф. Онснимает солнце, и ленту относит ночи.Ночь проявляет фотолистья, развешанныена деревянных верёвках. Утром осеньраздаёт их. Столько, чтобы каждый могвозвысить послушное солнце над собой,когда его не хватает.

Подле глаз сон. Подле комнаты утро.Подле окна первый снег. Замешкался нашестнадцать дней. Снеголюбы теперьмогут им вдоволь насладиться.

Сначала дождь учит листья какпадать. После листья учат снег как падать.Всё, что падает, – красиво.

День Марса. Враждебный Востоквыстрелил, надымив, в Запад иззаряженной ядром пушки. На Севересражаются Венеты и Прасины. Я во взводеЮжного фронта.

Ночь – космос. По ночам якосмонавт. А днями скапливаю осколки ибутылки, крошу их камнями, насыпаю впакетики от сигаретных пачек и шагаю кзатёкшей гудроном цистерне. На вязкоенебо звездообразно втыкаю стекляшки.

Я люблю небо!

Самое важное – рождение, истаялюбовь, смерть – с нами происходитнеожиданно. О первом я узнал, когда задулпять свечей.

О втором я узнал, когда провёл подним семнадцать лет.

Вырытая яма накрыта рубероидом.Протыкаю его изнутри. Обсерватория сметеором.

Голубокожее небо страдаетвитилиго, у него повышенное давление.Меня также приводит в сознание по утрамсолнце. Мы одинаково больны.

Я и есть небо?Я люблю себя?Любовь имеет два делителя (сама

любовь и единица), сиречь проста.

2004–2009

Руслан Маратович Мухамедьяров

Положительная иррадиация (Белое на чёрном больше чёрного на белом)

– Horizon.– Reflections.– Redemption 2.0.– Deep down below.– Zeitwand.– Midnight.– Tribal.– Wonders of life.– The trick.– Controlled force.– Eternal faith.– The void.– Horizon.Печатная плата – город с зелёным газоном. На его дорожках проходит карнавал

заряженных частиц. В конденсаторах торгуют ценными бумагами. Космонавты упражняютсяна катушках индуктивности.

– Красивый город! Посмотри на эти цветные полоски на резисторах!– Девятое сентября две тысячи девятого года – Международный день красоты.

Поздравляю красоту!Гулливые элементарные частицы беседовали на ходу и выписывали потрясающие

эпюры.Каждый человек – устройство, на входе которого будущее, а на выходе – прошлое.

Настоящее – инерция будущего, прошлое – инерция настоящего. Он всю жизнь преобразуетсигналы настоящего. Будущее и прошлое всегда причудливы.

– Dreaming of you.– Waiting here for you.Шапка фантазий, перчатки ласк, очки взглядов, компас наслаждений, часы снов.Ночью двадцать второго сентября я стоял на дне, пребывая в ультраабиссали.Невыделившееся в первые моменты чудесное неотличимо от обыкновенного.В обед того дня я с Еленой очутился в абиссали. Мы посылали друг другу стаи рыб

(знаки азбуки и препинания), среди которых мне были известны акула-молот («Т»),широкорот («У»), морской бекас («А»), кузовок («Ю»), луна-рыба («Ф»). В вопросительномзнаке я приметил морского конька, в запятой – многошип Челленджера, в скобке-улыбке искобке-печали – скалярию. Соответствующих остальным буквам и знакам препинания рыб яне ведал.

– Напиши, пожалуйста, номер телефона, чтобы я своевременно делился чувствами имыслями.

– В любом случае, я на следующей неделе уезжаю в Москву, поэтому тебе, наверное,лучше поискать кого-то более стабильного.

– Я буду ждать и другую искать не намерен.– Меня ты не знаешь и поэтому, мне кажется, ещё более странным такое твоё

заявление. Правда, приятным:).– Мне нужна одна!– Не надо зацикливаться на ком-то. Тем более на том, кого совсем не знаешь. А по

фото сложно составить правильное представление.– Сложно составить правильное представление, но постараюсь составить правильное

предложение. Ты мне понравилась!– По одной фотографии??

«Firstflight»

– Почему так настойчиво пристала к моей симпатии?– Со мной всё будет у тебя хорошо.– А ты не слишком самонадеян?? Я, было, решила пойти тебе навстречу, но последнее

твоё заявление меня вновь смутило.. .– Не думаю, что хорошее будущее может огорчить настоящее.– Я сражена! Не думала, что в Салавате можно встретить молодого человека, столь

искусно владеющего языком! Похвально:).– Ты не в курсе всего таланта моего языка. Хочу язык под стать.– Я сейчас тебя не поняла. Будь добр, разъясни.– Секрет.– Мне показалось, или здесь просматриваются уже какие-то намёки на

непристойность?– Самую малость.– Если это так, то можешь на меня своё время не тратить!– Язык во время поцелуя. Рассчитываю, приемлемая непристойность для тебя. Твоё

молчание выглядит как реквием. Извини.– Надеюсь, ты сделал определённые выводы.– Да.– Я не испытываю к тебе должного доверия, чтобы оставить номер. По крайней мере,

на данный момент.– Придётся принять твоё решение, ведь у меня нет больше права на ошибку.– У тебя есть право выбора – это главное!– Похоже, ты миленькая.– Ты тоже мне интересен! Из моих уст это значит больше, чем просто «нравишься»!

По крайней мере, в мужчине я ценю умение заинтересовать женщину!– Интересен>нравишься! Может, это лишь часть неравенства? И каков его результат?– Я, к сожалению, допустила несколько погрешностей((. Опять же ввиду моей

эмоциональности! И от этого мне обидно и стыдно, поскольку сама всегда обращаю на этовнимание)).

– Я их не заметил.– Твоё сердце всё-таки несвободно.. .– Свободно. Просто занять его сможет лишь удивительная. Моя высшая оценка

девушке – удивительная!– Любопытно, и чем же таким она должна обладать, чтобы заслужить столь высокую

оценку?– Фантазии – вот что меня покоряет!– Фантазии? Например?– Фантазии по жизни! У тебя мечтательный взгляд.– О, тут ты попал в самую точку!– Именно поэтому я обратил на тебя внимание.– Для начала постарайся удержать моё увлечение тобой. А это не так легко сделать.. .

Что любишь ты? Любишь по-настоящему??– Красивый, красивую, красивое, красивые.– Ах, вот оно что.– Ты выгодно выделяешься в модернистском мире своим присутствием.– Мне порой кажется, что я не в ту эпоху родилась.. . Мне надо идти. С собакой

гулять:).– Это мы поторопились твою эпоху покинуть, извини нас.

«Secondhorizon»

– У нас номера похожие, не находишь?– В обратном порядке).Уже вечером мы поднялись до батиаля, где я встретился с русалкой, а она с тритоном.

Знакомство голосами прошло для меня достаточно нервно. Мерзляческими пальцами яподнёс многогранную серёжку к уху, которая чуть не доставала до губ. Разговорбеспрестанно нанизывал на мой вампум раковины разной окраски. Собранное угнеталожелание и успокаивало обречённость.

От совершенной градации синего на небе двадцать пятого сентября почти ничего неосталось. За остановкой «Дружба» простиралась элитораль. В кармане плаща, в руке, я нёсвчетверо сложенный начальный лист моей «Стереопары». В руках Елены баловалась собачкаЛаки. Мы по очереди опустошили руки. Пусть хоть и на время, но мы поделились теми, вчём и ком заключаются, вероятно, самые трепетные поступки наших жизней.

Шагая по педалям велосипеда, Елена внезапно услышала загадочный звук. Траваоврага перестала быть единственной сопереживающей юдоли щеночка. Коричневато-чёрнаясобачка на фоне зелёной травы есть красота. Она обязательно вырастет красивой!Привязанность Елены на фоне в силу ограниченной даруемой заботы природы есть любовь.Она обязательно вырастет любимой! Спасение на фоне благорастворения воздухов естьудача. Она обязательно вырастет удачливой!

Шасть из-за угла дома выбежала Лаки. При свете чьей-то кухни Елена глазамизачёркивала мои строки. Возле её ног на корточках сидел я, обхватив за спину Лаки, котораяпередние белоконечные лапы клала мне на колени, потом на туфли. За подпалинами вокругглаз показывалась подпалина на груди. У Лаки уши стояли, хотя иногда одно ухо или обаопускались. Она непринуждённо виляла своим завёрнутым поросячьим хвостом.

Елена выразила желание прочитать продолжение произведения. Она возвращалаотрывок и еле коснулась моих пальцев. Мы впервые на миг в сублиторали. В дальнейшемостаток «Стереопары», как и завершение встречи, не придётся ей по душе. Ночь прибавляетмне наглости, дерзости. Обезобразив ночь своими зажжёнными устами колючимиобижающими звёздами, я взирал вслед Елене и Лаки. Наверно, они уснут головами на общейподушке.

По миновании пути, дома, судья-Елена вынесла мне приговор – судить закономТалиона: «Моё сердце отдано другому». Добровольно приняв ссылку, через день яотправился в Стерлибашево. Со стыда чуждался всех, кроме родителей, и выходил напрогулку лишь под надзором ночного караула. Всё ещё темница.

Округлив угол Полевой и Садовой (одной из трёх коротких параллельных друг другуулиц) улиц я прошёл последний ламповый столб. Его света хватало только до линийэлектропередач вдоль улицы Тукаева. По ту сторону улицы – тьма египетская. Днём тамполе, а сейчас – что воображу – солнечные батареи. Можно представить, что судья поменяетсвоё решение. Поэтому я и люблю ночь – она скрывает имеющееся.

Вдалеке небо над пригорком улицы Тукаева начало белеть. Свод разрастался. Эторассвет. Я дождался пока машина, которая устроила зарю, проедет и вернулся в дом.

Выясняется, заседание не прерывалось, пока я отбывал четырёхдневный срок.Пересмотренный вердикт куда мягче: «Привет! Завтра я уезжаю, и вот решила тебе написатьна прощание. Не знаю почему, но ты запал мне в душу. Я часто о тебе думаю и ничего немогу с этим поделать. Может, это от того, что мне кажется, будто я тебя обидела.. . Или на этоесть какая-то другая причина.. . В любом случае, я очень хочу, чтобы у тебя всё получилось иты, наконец, нашел ту единственную! ! И ещё хочу, чтобы ты реализовался как писатель иполучил всеобщее признание! И чтобы все-все твои мечты обязательно осуществились! ! ! Я втебя действительно верю! Не обижайся на меня, пожалуйста! )))) P.S. У меня Лаки

«Thirdstarsky»

потерялась.. .((».На условное наказание я не надеялся. Когда ты покидаешь отвратительное или

отвратительное покидает тебя, ты вдруг поразительно преображаешься – становишьсясентиментальным, добрым, раскованным, смелым, воодушевлённым, умелым, красивым.

Почти во всякую комнату встроен хотя бы один телевизор. Включателями ивыключателями этих телевизоров являются занавески или жалюзи. Открою-ка я форточку –добавлю громкости. Жаль, что они показывают только определённый свой канал. По мне такближе чёрно-белое немое кино, трансляцию которого еженощно может видеть большинствозрителей. Мои телевизоры работают целыми сутками.

Занимательно, что вещает сейчас телевизор Елены в поезде? Если она не в купе,смотрит ли она с попутчиком на весь экран или они разделили его? Тогда у кого из нихверхняя часть? Глядят ли вместе на нижнюю часть?

Вагонный телевизор ловит много тысяч каналов. Счастливая Елена.Второе октября, день Венеры. Мной мысленно была запущена автоматическая

межорганная станция «Сердце». На второй космической скорости она достигла атмосферыСердца, где от неё отстыковался спускаемый аппарат. Он доставил на поверхность Сердцавымпел с изображением Елены. Орбитальный отсек и спускаемый аппарат были оснащенысверхчувствительными приборами. Наблюдения выявили многократное увеличениеинтенсивности вспышек солнечных лучей по сравнению с годами минимума солнечнойактивности. Девяносто семь процентов атмосферы Сердца занимают грёзы, два процентаили того меньше составляют сомнения и забота, бессилие не добирает и десятой долипроцента. На поверхности Сердца выгнулся большой круглый бассейн Гульнара, напырилсядугообразный горный массив Регина, вытянулся колоссальный потухший вулкан Юля,распласталась огромная гладкая равнина Джулия, съёжился громадный разлом Лена.

Я настолько влюблён в Елену, что сердце готов подвинуть вправо.Ночные мысли вслед за третьим октябрём, днём Сатурна, перерастают в сон. Сегодня

волею судьбы и времени мы произнесли королеву предложений – «Я люблю тебя!».– О чём я думаю? Встретить тебя в парке. Кушать слова друг друга. И любить.

Любить. Люби.Мечты не могут навредить! Представления не могут лишить зрения! Любовь не

может разочаровать!– Некоторые открывают глаза и знакомят свои два солнца с Солнцем. Другие

открывают глаза и пускают дождь. Любящие же открывают глаза любимым. Доброе утро,Еленочка! С четвёртым октября, днём Солнца!

Пятого октября, в день Луны, мне захотелось поселиться с Еленой на Луне, и остатьсятам жить. Половина нашего трёхэтажного стеклянного полусферического дома будетнаходиться на светлой стороне Луны, половина – на тёмной. На первом этаже стена «плюс»отталкивает четыре равновеликие комнаты: коллекционную, кухню, гостиную, ванную стуалетом. Стена «минус» второго этажа притягивает взрослую и детскую спальни. Вспальнях расположены круглые кровати, а над головой висит такого же размера круглаялюстра. Круг с фосфорной минутной шкалой и фосфорными часовыми цифрами крутитсявокруг неподвижного кольца с фосфорной отметиной. Часы-люстра над тобой всегдаподскажет время. Третий этаж – комната одиночества. Около дома припаркуемсмастерённые машины. «First flight» – для езды по понедельникам, «Second horizon» – повторникам, «Third star sky» – по средам, «Fourth atom of water» – по четвергам, «1975e» – попятницам, «Sixth letter of the word dream» – по субботам, «Seventh detail on the logotypeBMW» – по воскресеньям. Земляне будут с нетерпением ждать ночи, чтобы следить за нами.

– Под завершение шестого октября, дня Марса, я не обнаруживаю тебя под нашим

«Fourthatom

ofwater»

одеялом. Либо оно такое здоровенное и ты на другом его конце, либо ты развлекаешься сночью. Подумай, ночь лежит сверху на каждой из девушек. Тебе это нравится? Давай, сбросьс себя врождённого бабника!

Седьмого октября, в день Меркурия, я постиг, что небо уж очень похоже на землю сдвумя колодцами. Звёзды-ослы без устали толкают по кругу невидимые жерди – качают воду.Из колодцев Полярная звезда и Октант берётся дождь и снег.

Наконец восьмого октября, в день Юпитера, Елена нырнула в одеяло. Согревшисьспонтанными движениями, трясь о простыню на кровати, она вскоре вылезла по шею. Накраю кровати сидел Руслан. Его одна рука была под одеялом – ему хватало этого тепла. Онрассказывал про страну, где сейчас 30 градусов жары. У Руслана покатилась слеза. Видно, втой стране начинался дождь. Елена не заметила, как уснула. Руслану стало холодно, но онпродолжал свой рассказ. Только вот страну накрывало снегом. Руслан прилёг рядом сЕленой. Без одеяла, зажав руки между колен, он заснул. Ему казалось, что он в раю – чьи-торуки грели его тело. Руслан открыл глаза и тут же попытался уснуть, чтоб вернуться туда.Вдруг он обнаружил на себе руки Елены и одеяло. Я всё ещё в раю – подумал Руслан.

На девятый день осенняя аллея как место, высокое солнце как время. Пунктуальная,словно настоящий джентльмен, Елена сидела на скамейке, опаздывающий, словно настоящаяледи, я ступил на бульвар Салавата Юлаева. Бело-жёлтыми лилиями я подарю Елене день, аплюшевым коричневым медведем – ночь. Ведь если подмешать в чёрное небо оранжевуюлуну, то получится коричневое!

Многоэтажные пирамидальные тополя с зажигаемыми солнцем окнами-листьямизвали нас в девятиэтажный дом по соседству, в котором я жил. Лилии попали в объятия вазы,плюшевая игрушка попала в объятия Елены, Елена попала в мои объятия. Взлюбилилитораль. Я даже боялся, что мы обменяемся голосами. Позже постранствовали всупралиторали.

Седьмооктябрьские первые снежинки упали на меня на десять дней позже, чем впрошлом году. Немногие оценили терпение неба. Мне кажется, самыми противоречивымичувствами являются оргазм и досада. Прилёту Елены ко мне предшествовало наличие у менядосады. Отлёту Елены от меня предшествовало отсутствие у нас оргазмов.

Сошло на нет присутствие Елены, взамен – холод между светом, ветер между домами,слёзы между словами.

Диффузия мыслей однодума. Дифракция надежд одновера. Конденсация чувстводнолюба.

– Елена, пора спать. Космически проведи время! Так же долго и так же неповторимо.Не забудь вернуться в Русландию, где тебя бесконечно любят!

Пробуждался на боку, якобы держа подле уха телефон и якобы доселе болтая сЕленой.

Тактичная ночь вовремя встаёт из-за стола и удаляется. За стол вот-вот усядется утро.В Москве всем желающим составить компанию утру предоставлялось кофе без молока, а вСалавате – вовсю подливали молоко. Полдничать с Еленой уже должны вместе в Салавате.

Любовь влюбляет нас в новое – я пристрастился к зефиру. Любовь воскрешаетзабытую любовь – я, как и в детстве, прильнул к экрану телевизора, который показываетдиснеевский мультфильм «Новые приключения Винни-Пуха». Любовь даже превращает всебя неприязнь – я ощутил актёрский талант Хью Гранта.

Я живу будущим. Я жду каждого четверга, чтобы посмотреть фильм в рубрике«Киноакадемия» на канале «Россия», и когда будет транслироваться очередной «A state ofTrance» на DI.FM. На одной полке у меня всегда есть музыкальные альбомы, которые я неслушал. Их я держу на тот случай, если со мной произойдёт что-то исключительное. На

«1975e»

другой полке по той же причине нетронутыми лежат фильмы «Лолита» и «Сияние» СтэнлиКубрика. В гардеробе имеется ненадёванная одежда. Я то и дело чего-то ожидаю. Я живубудущим, когда я влюблён.

Я живу прошлым. Я нюхаю опустевшую туалетную воду «Gucci Rush for Men». ВРоссии их теперь не продают. Я лижу с внутренней стороны упаковку жевательной резинки«Орбит Корица с мятой». Её сняли с производства. Я перечитываю сказку Оскара Уайльда«Замечательная ракета». Я живу прошлым, когда я люблю.

И лишь глядя в небо, я живу настоящим. Нынче Елена километров на десять ближеменя к небу.

Более всего в моей жизни меня бесит то, что я редко могу определить свои чувства внастоящем! Вместо этого я только понимаю, что совершающееся сейчас потом мнеобязательно покажется таким-то, причём каким – точно знаю. Получается, я нечувствителенк настоящему!

Моё бумажно-пастовое письмо приветствовало Елену юго-восточной экспедициейчувств.

«За стерлибашевским зальным окном колышутся саженцы яблони. Они освещеныхолодным блеском. Небо, усмирившее солнце, безмятежно. Обречённые деревца скидываютпоследние листья, пытаясь согреть хоть землю. Какие же они заботливые. Утром на землепокажутся слёзы. Неизбежный холод настал.

Мир, потерпи, пожалуйста! Придёт тепло! Небо и солнце одумаются!Я сегодня сплю с парой листьев из сада. Я скоро усну, я знаю.За окном огромное солнце, Елена сидит на качелях: то удаляясь, то приближаясь. Она

легко спрыгнула на траву и подошла к окну. Елена что-то говорит, я ничего не слышу. Онапостучалась, и я отворил окно. Её губы сели на мои, и запрыгали вместе.

Я проснулся. Оказывается, листья превратились в Елену. Может, ей тоже спать слистьями, чтобы они превращались в меня? Я присылаю тебе листья».

В конце симметричного по вертикали августа симметричного по горизонтали 2002года я уехал от Винера в Уфу учиться, отдалив центр симметрии на девяносто двакилометра. Мы ждали моего раз в три-четыре недели приезда на выходные. С октябряначали писать-рисовать друг другу письма. В декабре я получил невообразимое письмоВинера, в котором помимо расписанно-разрисованного двойного клетчатого листа былсложенный лист, замотанный аудиолентой. Я взял свою аудиокассету с музыкой, вывернулпять винтиков, отделил верхнюю половинку корпуса, вытащил плёнку из катушек и вставилвместо неё ленту Винера. Пришлось переделывать, потому что речь Винера пряталась наобратной стороне ленты.

Скажу не обинуясь, что дружба с Винером и дружба с Салаватом стали несравнимосамыми важными отношениями для меня. Вряд ли я полюбил бы кого-нибудь, хоть на время,не будь этих дружб. Я любил девушек благодаря дружбам с парнями! Дружбаизобретательней любви!

Папа рассказывал, как он с друзьями любил подниматься на засаженную елями гору внескольких метрах от их домов и смотреть на красноватый островок света в направлениигорода Салават. Силою вещей я работаю в «Салаватнефтеоргсинтезе», который и светился.На заводе факелы и разноцветные лампочки, окутанные паром и газом, напоминают космос.Папа был прав, ведь здесь словно рождаются звёзды.

Зима всё время идёт. Будь то засыпанные снегом треугольные крыши домов, похожиена ноги ходока. Будь то метель, перебегающая дорогу. Винер ехал не очень быстро, как будтопропускал эшелоны снежинок, боясь их задавить. Я обожаю ехать в машине ночью. Фары,которые освещают десятки метров впереди и несколько метров по бокам, прибавляют

«Sixthletteroftheworddream»

волшебности.Деревня Кызыл-Яр, подобно любому населённому пункту, для меня примечательна

дорогой к ней. Никогда не любил короткие поездки. Помню, в детстве на заднем сиденьемашины я опускал голову на колени и не смотрел, куда мы едем с родителями и ихзнакомыми. Я с закрытыми глазами считал секунды про себя. Мне хотелось насчитать ихмного-много, ведь тогда мы уедем далеко, возможно даже туда, где я ещё не бывал.

За отвлекающими снежинками тянутся в стороне невысокая посадка деревьев,зияющее меж ними поле, порой оборачивающееся в холмы. Интересно, в какое место спешитснег? Вот бы отследить их. Зима всё время идёт, поэтому она прошла быстро.

Деревня Кызыл-Яр, подобно любому населённому пункту, для меня примечательнанебом над ней. Единственная улица, клуб слева, трансформаторная будка справа от негопомогали мне поверить в то, что такого неба я нигде не видел.

Село Стерлибашево, подобно любому населённому пункту, для меня примечательнодорогой к нему. За отвлекающими снежинками тянутся в стороне невысокая посадкадеревьев, зияющее меж ними поле, порой оборачивающееся в холмы. Дорога из Кызыл-Ярав Стерлибашево показала мне дорогу из Стерлибашева в Кызыл-Яр. Неужели и небо надКызыл-Яром и Стерлибашевом одинаковое? На стерлибашевском небе кто-то запустилзвёздным комком.

Люблю нашу квартиру на втором этаже двухэтажного дома, с трёх сторонокружённого враждебными домами и с одной стороны дружащего с природой. Дошестнадцати лет смену сезонов года я определял видом за тополями Лысой горы из окна взале и на кухне. Летом гора не обозревалась вовсе. К осени она проглядывала в лысеющейкроне. Зимой гора виднелась целиком. К весне она начинала фабрить себе бакенбарды, усы ибороду. В окне сорокометровые тополя в двадцати метрах от меня были вышедвухсотметровой Лысой горы в километре от меня. Далёкое кажется нам меньше, чем есть!

Я, видимо, желал испытывать нечто другое. В противном случае как объяснить то, чтоя невзначай вынырнул из океана? Похоже, я предпочитаю воде воздух.

Некоторое время океан напоминал о себе рыбкой-фломастером на небе: примернополовина туловища жёлтая, словно Солнце; хвост и плавники белые, словно облака и звёзды;примерно половина туловища розовая, словно зори; глаза сине-чёрные, словно ночь.

21 .02.2010–19.05.2011

«Seventh detail on the logotype BMW»

РУСЛАНКВИ-

МАРАТОВИЧПРО-

МУХАМЕДЬЯРОВКВО

Двенадцатого мая две тысячи десятого года море Татьяны-Руслана выбросило наберег Михаила.

В двенадцать часов самолёт, создававший искусственные перистые облака, начал postmeridiem.

Точь-в-точь помню то размежевание век, перед тем, как за левыми кулисами моих глазвышла на подиум дефилирующая Татьяна с Лианой. Несомненная модель Татьяна высока,блондинка, на каблуках, резка, красива, празднична. Очевидный дизайнер Лиана низка,брюнетка, в очках, мягка, со вкусом, деловита. Выкуренные ими в беседке-гримёрнойсигареты выглядели всего-навсего очередной проверкой ими в памяти пропорции золотогосечения.

Бирюзовая футболка, с окантованными белыми Y-вырезом и короткими рукавами, ибирюзовые кеды поверх белых коротких носков на мне явились предчувствием бирюзовогодома Татьяны с белыми оконными рамами. Поселиться во мне уже по внешнему подобию ейбудет проще.

Я нарисовал в телефоне забордюрный тюльпан, посидел на зелёно-жёлто-краснойскамейке, пока Татьяна переодевалась. Даже теперь она нисколько не схожа с моим домом.

Время от времени я закручивал на голове Татьяны цвета ультраблонд её пряди-беспримерности на мои бигуди-упоённости.

Пятнадцатого мая, слушая «Trance Around The World 320 (Guestmix Sunny Lax)», зреяурочища, обоняя помидорную рассаду, вкушая жевательную резинку, осязая кожаную сумку,интуитивируя влюблённость, я ехал в автобусе в Стерлибашево.

– Home.– Stealing time.– Air for love. Good for me.– Can’t sleep.– No one on Earth.– Alone tonight.Язык возлюбленной поначалу всегда является суперстратом.– Кииисий, с твоими педовскими очками я ведь чёткая?Татьяна и я сплочённо восхищаемся её красотой: более красивые восторгаются своей

красотой, менее красивые – чужой. Общее увлечение определило, кто какую сторону отфотоаппарата займёт. Я вдохновенно переносил зрительный ряд в фоторяд нерушимойТатьяниной красоты.

Татьяна маниакально задаёт и задаёт вопрос:– Я красивая? Красивая?Она спрашивает про свою красоту, которая лишь её. Курьёзно, что личное лицо

именно мы не можем наблюдать вживую, только по плоской проекции. Поэтому такая нуждав заверениях? Красота нанесена на обладателя, но созерцанию в оригинале она емунедоступна. Изнутри перед моим лицом я чувствую моё лицо-мираж: на уровне взгляда –глаза, на уровне дыхания – нос, на уровне слов – губы. Тогда как подлинная внешностьпринадлежит обозревающим окружающим.

– Да, ты очень-преочень красивая!Сине-бело-сиреневое платье, которое примеряет Татьяна, как и два предыдущие в

других магазинах, для несведущих упрощало до безрассудства постижение того, что Татьянамодель. Она снимала наряд за ширмой, в моей руке протрясся её телефон. НайденныйТатьянин поцелуй в переписке с каким-то парнем вчера лишил меня даже чувства, что влевой руке я держу её сумку и пакет, а в правой – телефон, пока она их не выхватила.

Уходя в себя, попутно приходя в себя, я торопился домой, где увидел первые слёзы

Татьяны «Ты меня не бросишь!» Выставленной за дверь квартиры ей ничего не оставалоськак самой выйти за дверь дома. Вряд ли она успела обогнуть дом, я сиюминутно вернулТатьяну звонком, и за порогом обречённо решил своим поцелуем накрыть поцелуй втелефоне.

Доброе салаватское утро добавило к позавчерашнему виртуальному поцелую Татьяныи реальный трёхдневной давности, когда мы поссорились, ведь я пообщался с тем парнем отимени Татьяны.

Спокойная стерлибашевская ночь взбудоражила Татьяну обличительным сообщениемв ответ на её пожелание приятных снов. И на причитающиеся сообщения она неоткликнулась. Татьяна оставила или забыла телефон, в панике покинула подругу, котораяприняла мой вызов.

Без дальних разговоров я забоялся, Татьяна померещилась мне нечеловечески слабой.Её мог сбить ветер, раздавить дождь, сжечь фонарный свет. Лишь по прошествии тёмно-тёплого вакуума в светающе-прохладном дрейфе объявилась Татьяна, и услышала первыймой всхлип «Я люблю тебя!»

Татьяна многоавантюристична. Она нацепила на себя мой джемпер, мои джинсы, моимокасины и потащила меня к киоску – у неё закончились сигареты. Закрепляя образ парняподделанным мужским голосом и лёгким матом, Татьяна смутила недлинную очередь. Ктоне дал пощёчины поворачивающимся взором по любви достойному лицу Татьяны, так и неразгадал её аферы.

Татьяна многоавантюристична, многонепристойна.– Меня одолевает идея фикс! Займёмся сексом на улице!Я проволочил по полке шкафа и засунул в левый карман толстовки неполную пачку

презервативов. В киоске мы обременили свои руки бутылками пива: я – правую, Татьяна –левую. И ударились в поиски нашего интимного уголка. Остановив свой выбор на сорокдевятом-пятидесятом квартале, мы сели на скамейку и распивали пиво. Татьяна поройвытягивала из правого кармана куртки неполную пачку сигарет и поддерживала горение наконце сигарет.

При малом опьянении весь антураж сродни расплывающемуся виду за воздухом близкостра или за открытой зимой форточкой. Такой же зрительный эффект появляется, когда стобой расстаются. Ты жаркий, она сравнительно холодная.

Перед высоким кованым забором школы или детского сада росла широкая ива.Татьяна повернулась ко мне спиной и облокотилась на ямку в дереве, которая растроила его.Спустив джинсы на себе и на Татьяне, я блаженно проник в Татьяну. Каждое движениеподтверждалось наслаждением. Я переставал чувствовать ноги. У меня впечатление, что яеду в лифте вниз. Вскоре небо, как потолок кабины при остановке, чуть просело, мои ногипрогнулись в коленях и с подпрыгиванием земли, как пола кабины при остановке, я ощутилпотягивания в продольных сводах стоп.

Июньскими, июльскими, августовскими днями возле дачных обвитых хмелем заборовмы сворачивали с пятого маршрута, и, дойдя до неглубокого откоса, оказывались надберегом пруда. Исключительно Татьяне удалось научить меня плавать, пусть и на спине. Ямог лежать на водном пруду и смотреть на воздушный пруд, мог по воде сопутствоватьоблакам, мог водиться в невесомости.

Благодарность безотказна. Мы помчались в зоомагазин, чтобы сегодня же укотеритьпитомца. В серенькую девочку с белым слюнявчиком оба влюбились, как кошки.

Назвали не по-моему – не Миядзаки, хоть я и настаивал на имязвучии и подобной егоаниме красоте. Назвали по-Татьяниному – Саюри, подобно гейше. Так или иначе, она будетяпонкой.

Первую пору Саюри спала на моей голове. Когда Татьяна ночевала у меня, Саюриукладывалась в одеяльной расселине между нами. Татьяна уверена:

– Мы всегда будем вместе! У нас будут дети! И Сайка будет жить с нами!Саюри просовывала свои лапки под дверь ванной и, цепляясь за коврик на кафеле, как

сейчас, пыталась дотронуться до моей ноги. Я поддавался. Татьяна брала Саюри на руки и сословами «Боже, Руслан, коснись этого бархатного носика!» смыкала наши носы. В разномпорядке, но мы втроём неугомонно тянулись друг к другу.

Какого чёрта я в любви через короткое время ухожу в тень? Зачем становлюсь влюбовном диалоге вторым? Нормально ли то, что любовь для тебя – вереница замещений?

На пять дней до восьмого августа я отрёкся от Салавата с Татьяной, Саюри и работой(на шестое и седьмое августа подменился) в пользу Стерлибашево с Ринатом, Винером,торжеством. Седьмого августа я приглашён на свадьбу друга-соседа Рината и Лианы.

А третьего августа мы с Винером в честь его отложенного на два днядвадцатипятилетия поехали на Нугушское водохранилище. Забавно, но впредь о днерождения мы не вспомнили. Вероятно, причины выражались в багажах задач для решений, скоторыми прибыли все без исключения.

Первой из машины в коричневых очках с металлической оправой, сиреневойхлопковой тунике с пестриной, оранжевых кожаных сандалиях вылезла жена Винера Лия;потом вылез Винер в белой хлопковой футболке, синих джинсовых бриджах, чёрныхрезиновых шлёпанцах; за ним вылезли друг Винера я в белой поролоновой бейсболке ссеткой, чёрных пластиковых очках, серой хлопковой майке, чёрных нейлоновых шортах,синих резиновых сланцах и подруга Лии Юлия в зелёном хлопковом топе, голубой льнянойюбке, зелёных сатиновых балетках.

Мы походили на съёмочную бригаду, где чтобы снимать коллективный фильм,каждый выполнял выбранное им занятие. Я воплощал собой заведующего кастингом. Ума неприложу, как я не утвердил на роль оператора Татьяну, предпочтя ей Юлию. Юлии сюжетявно казался скучно-растянутым, и цейтраферную съёмку она считала достаточной. Винербыл сценаристом. Он в мельчайших подробностях описывал происходящее на суше и в воде,встревал во всякую речь. Лию-композитора, наоборот, бросало то в жар, то в холод. СтилемIDM она домогалась до нас, чтоб мы уразумели музыку. Слушая композицию, не зная еёназвания, никогда не скажешь о чём одном она. Кажется, для неё подходит абсолютно любоеназвание. Но стоит выведать название, вдруг обнаруживается, что музыка единственно обэтом. Надо же я привёл в известность своё чувство – оно именовалось «Татьяну я люблю!»

После трудового дня мы прилегли на наклонную площадку. Ветки дубов козырькомсвисали над озером, и, сдавалось, касаются озера на другом берегу. Солнце каплей стекло поветке, ударилось об озеро и разбрызгало небо марганцовкой. Плохой закат не так уж плох!

Сбившись с Винером в бодрствующую пару, мы наполнили собой лесной подъём,убавив постояльцев палаток и оборвав перед тем две пары, правда, незаметно для спящих.

Привольная панорама стала доступна спустя час восхождения. Слева зияли зелёныеущелья образованные дубовыми горами.

– Винер, видя межгорье, мы можем прикинуть его глубину, а в случае с озером –невозможно.

– Я лучше побуду возле озера. Мне не по себе от высоты.– Высота пугает до тех пор, пока ты различаешь внизу детали. Поэтому я не

страшился бы летать в космосе.– Всё равно земля заботливее. На ней уютно, как нигде. Давай, обратно к земле!«Сходили на вершину горы» – неправильное утверждение. Мы покорили пик. Мы

спустились в ущелье. Возвращение как часть полного пути мне неинтересно. Возвращение

должно быть самостоятельным.Я и Винер попеременно возглавляли бег вниз. На скорости руками, выставленными

вперёд, намеренно наталкивались на дубы средних лет, которые отбрасывали нас немногоназад – тем самым снижая наш темп. Через считанные минуты подножие горы протиснулосьпод крайними кронами деревьев.

Меж проглатываемого вчерашнего шашлыка, сегодняшнего салата и торта, которыймы намечались оставить на завтра, из моих с Винером уст для Лии и Юлии кускамивырывался рассказ об утренних странствиях. Продолжая спуск теперь всей группой, мыпричалили к озеру, боящемуся в этот момент ветра. Ветер вызывает у озера судороги.Посреди волн торчит парусная яхта. Вокруг рта собирается пена. Чтобы у озера не запалязык, предусмотрена мачта. Волнами пена разносится по всему телу озера. Купающиесягладят эпилепсика: кто-то без брызг, кто-то бултыхается. Приметив, что приступ утихает,опекуны озера разожгут у его кровати костры. Ранним утром костры тех, кто присматривалза озером всю ночь, вот-вот перестанут различаться на свету.

Вечером солнце поднимало на поверхность воды косяк золотых рыб. Поплавав сними, мы на машине потерялись для них за холмом. Но они нашли нас и на реке Узя, и нареке Белая, и на реке Мекатевли, и на реке Сухайля, и на реке Ашкадар, и на Бала-Четырманском рыбопитомнике, и на реке Беркутла, и на реке Иныш, и на реке Кундряк.

У Татьяны в Салавате ночью полил дождь. Думаю, дождевые капли, которыевытягивались в струнку и шлёпались в лужи, кишели в них стаями серебряных рыб.

Любая квартира обладает неповторимым запахом. Двадцать второго августа Татьянаизменила его, когда переехала ко мне. Запах, напоминающий мокрые доски, высох. Онананесла запах косметических красок и лаков.

Люблю в Салавате перекрёсток Ленинградская-Островская. Наверно, потому что заним природа выселяет город, и улица Островская переходит в короткую дорогу доСтерлибашево. Взгляда в эту сторону мне достаточно, чтобы сползти до меланхолизма. Ещётут улица Островская, достигшая окраины, изгибается почти на триста шестьдесят градусови вновь ведёт к центру города. Если сидеть на последних сиденьях автобуса, то при поворотеугловой дом калейдоскопически огибает автобус по стёклам: от задних левых через лобовоедо правых задних. Слева и справа от дороги поля. Татьяне больше понравилось поле справа.Чуть проваливаясь ногами в мягкую землю со жнивьём, мы отошли метров на пятьдесят,разложили покрывало и сели. Наконец-то падение акций сменилось падением звёзд.

Картавит Татьяна, шепелявят кузнечики, заикаются машины, у меня афазия.Ненормально, но я тотально счастлив в полевом хосписе. Из-за того, что больной может бытьсчастлив лишь среди больных? Или комар уколол мне морфин? Совершив десятиминутныймоцион, я с Татьяной заснул на общей койке уже в квартирном хосписе.

Ранее, чем за месяц я принёс свадебную пригласительную, из которого Татьянавычитала, что Руслана и Татьяну двадцать пятого сентября в четырнадцать двадцать на своёбракосочетание в ЗАГС зовут Константин и Ирина.

Татьяна воодушевилась, её голос искажался форшлаговыми слёзными нотками. Вданном состоянии, в эйфории, мои глаза ощущаются большими; ноздри раздуты; моя нижняягуба отлипает от верхней, обнажая разомкнутые зубы, будто я говорю «Дааа!»; сжимает ввисках; от затылка до висков удирают мурашки; от чуждого тумана в голове закладываетуши.

Женитьба Константина стала первым застольным празднеством, где я предстал сосвоей возлюбленной. Появление любой пары в новом обществе – своего рода свадьба длянеё. Под завершение торжества мой час пробил дважды.

Отодвинув стулья, с разных точек стола за спиной жениха столпились холостые

парни, намеренные принять у него обручальную эстафету. Я стоял левее всех и позади всех.Константин взмахнул рукой, но подвязку не выпустил. Кроме меня, все наклонились вперёд.После отдачи наивности и когда все встали ровно, Констанин швырнул подвязку. Сбыстротою молнии я выбросил руку среди других и увёл трофей. Позже в качествеуникального владельца подвязки дал интервью перед видеокамерой, в котором по наитиюозвучил надежду на скорую свадьбу с Татьяной, куда Константин и Ирина будут приглашеныв первую очередь.

Своим изощрённым тостом, сопровождавшимся нервным тиком щеки, я удивилприсутствующих вторично.

После танцев я открыл дверь кафе, после салюта – дверь такси, после песен – дверьквартиры. За несколько минут до сна и Татьяна проговорилась:

– У нас будет небывалая свадьба!Свадебная примета не сработает – поэтому достаточно о свадьбе.Автобус до Стерлибашево часто служил мне дормезом. Тонированные боковые стёкла

встречных машин отражают засыпающего при солнце меня. Все люди сделаны из зеркала.Но на одних слой алюминия нанесён изнутри – и они отражают около себя. А на других слойалюминия нанесён снаружи – и они отражают вовнутрь себя. Стёкла нашего автобусаотражают просыпающегося без солнца меня.

Любовь к Татьяне заключена сугубо во мне. Я не могу ей её отразить. Видимо, из-заэтого я несменяемо уезжаю на выходные от Татьяны. От этой любви я получаю удовольствиев каком угодно сопровождении, кроме Татьяниного. Парадокс. Или мой любовный фокус?

– Мечтатели, творческие люди пожалуй что должны спать одни. Когда я в постели неодин, то моя кожа по всему телу, будто набухает, растягивается, я только её и ощущаю, онащекоча зудит. Я засыпаю не расслаблено.

– Жизнь со мной – гекатомба для тебя, потому что так ты не можешь жаловатьостальных девушек? Извини, остальных красивых девушек. Ленишься прятать мои вещи ипотом по фотографии воссоздавать былое?

– Я помню всех понравившихся мне девушек. Девушки, имён которых я не знаю,девушки, которых второй раз я не встречал, сидят в моей душе наравне с теми, с кем ястроил отношения. В другом качестве, но сидят.

Татьяна воротила большинство вещей в свою комнату. Я урезал совместные ночи,неизбежно захватывающие с собой совместные дни и утра. Чем не правильнее план, темпозднее его ошибочность осознаешь.

Во сне я постоянно вижу небо. Иногда одна часть неба припадает в паре шагов отменя и с несуществующими созвездиями. Иногда на небо перенесено цветное изображениепопугая, окантованное звёздами.

Зима без объявления войны вторглась в город. Сверху полетели десант и бомбы.Бомбы падали на нас, десант садился на землю. Угодившие на провода, заборы снарядыпревратили их в колючую проволоку. По следам на снегу было несложно нас вычислять.Заняв землю, рой пехотинцев затеял метать по нам сюрикенами. Если зима морила насстужей, то её солдаты слепили наши глаза своими блестящими щитами.

Мы с Татьяной пожалели одну ёлку и спрятали в квартире. Окоченевшие веткисогрели зажжённой гирляндой.

Я встречу Новый год тет-а-тет – чего не было ранее. На бой курантов про себя я иТатьяна накладывали давно подготовленные желания. Мои – не сбудутся. Так что довольно оНовом годе.

В январе я откручивал на голове Татьяны цвета ультраблонд её пряди-беспримерности от моих бигуди-упоённостей. Тут же она выпрямила волосы и попросила

меня саморучно перекрасить их в цвет шоколад.Татьяна маниакально задаёт и задаёт вопрос:– Ты меня любишь? Любишь? Не любишь?Она спрашивает про мою любовь, которая лишь моя. Курьёзно, что тот, кто вызывает

чувства, никогда достоверно не знает, какие он чувства вызывает. Поэтому такая нужда взаверениях? До чувств я законченный эгоист. Окружающим достаётся немногое.

– Чуть-чуть!Денно и нощно мою голову из-под спуда угнетала потребность создавать. Я писал

«Положительную иррадиацию (Белое на чёрном больше чёрного на белом)», рисовал«Seventh detail on the logotype BMW», придумывал сайт, корпел над мультфильмом, сочинялмузыку. Отчего Татьяна бескрыла, раз твердит о своей любви? Может, ты её не любишь – ивдохновением обязан не собственной любви, а чужой?

Я вечно надеюсь, что стану узнаваем, и кто-либо когда-либо возьмёт у меня интервью,ведь я буду находчив. Узнай это – дай интервью самому себе.

– Почему Татьяна не дождалась от тебя цветов?– Она недостаточно женственна.– Я смотрю, ты с Татьяной нечасто занимаешься сексом.– С недавних пор мне неловко трахать красоту.– Ты полагаешь секс низостью?– Конечно, но в основном после секса.– Небрежно-пренебрежительное поведение с ней объясняется готовностью

прекратить отношения?– Ты только что спросил мой ответ.Гумидный климат посетил старого приятеля, нивальный климат. Прошли месяцы с их

последней встречи. По обыкновению они играли в чалую погодку с зажорами. Намартовских деревьях созрели прозрачные капельные плоды. Их никто не собирает. Паданцыприминают снег и достаются ему. Некоторые плоды валятся на крышу и с края шифераопускаются долу. Плодопад-походка. Татьяна походкой на цыпочках идёт ко мне.

Конечные пятнадцать дней марта и начальные пятнадцать дней апреля были омраченысериями безмолвий. Татьяна манежила меня. Я и не подозревал, что это затишье перед бурей.

Двенадцатого числа любого месяца мы отмечали наш союз, подчас по телефону, еслиэтот день заставал меня на выходных в Стерлибашево. Двенадцатого апреля традициянарушилась. Надо же, что это случилось в любимый мой праздник, притом в егопятидесятилетний юбилей.

На счету космического корабля Татьяны было одиннадцать колец, выписанных околоЗемли (кольца хранили в себе возраст любви), каждое из которых ознаменовалось стыковкойс космической станцией «Мир». Но сегодня он не пожаловал на дозаправку, а развил вторуюкосмическую скорость – и устремился прочь. Пару дней прождав на «Мире» космическийкорабль Татьяны, мой космический аппарат отделился от «Мира» и тяжело сел. Ещёнесколько месяцев я буду возвращаться на космическую станцию в указанный срок. Однаков последствие приму решение о бесполезности «Мира», и потоплю.

В двенадцать часов спутник, облачившись в звезду, начал ante meridiem.Двадцать четвёртого апреля две тысячи одиннадцатого года море Татьяны-Михаила

выплеснуло меня на берег. С переливающейся всеми цветами Татьяной во мне я кидалсяобратно в море.

При погружении в море возлюбленного, на переставшего быть возлюбленнымвоздействует выталкивающая сила возлюбленной, направленная вверх и равная весувытесненной возлюбленным моря. Закон Архимеда-Татьяны.

Расставшись, нужно скорее бежать прочь от берега, а то упрямые частые приливыноровят унести меня в уже бескислородное море. Достаточно мне неконтролируемых во сненыряний, ведь, когда я сплю, морю так легко со мной договориться. Глубокой ночью япросыпаюсь с одышкой и учащённым сердцебиением. Луна – столица ночного неба, сердце –столица чувств.

Асфальт в бездождье третирует нас незатейливой контурной тенью. Лишь смоченныйон милует-жалует подробным отражением. Своё воспроизведение в моих мокрых глазахТатьяну ничуть не разочаровывало. Сухие Татьянины глаза в ведренный день выглядят кудауместней. Поэтому права она!

Двадцатого апреля впервые со знакомства с Татьяной я не поехал на выходные кродителям. За это через пять дней, слушая «Trance Around The World 369 (Guestmix DanielKandi)», зрея напольный кафель, обоняя экскременты, вкушая дёсенную кровь, осязаятуалетную бумагу, интуитивируя фатальность, я сидел на унитазе в Салавате.

Точь-в-точь помню то смежевание век, перед тем, как за правыми кулисами моих глазушла с подиума отдефилировавшая Татьяна с Марией. Убеждён, что только сейчас в первыйраз практически за год я закрыл глаза.

Спустя четыре часа, открыв глаза на том же месте, но двадцать девятого апреля, янаписал на предбордюрной дорожке две буквы К, три буквы И, две – С, одну букву Й, одну –Х, одну – В, одну О, две – Т, одну запятую, две – Я, одну – Е, две – Б, две – Л, две – Ю;посидел на чёрно-белой скамейке, пока Татьяна спала. Даже теперь она нисколько не схожа ссобой.

Эволюция нашей любви охватывалась одним взглядом. Как же много, должно быть,на всех таких любовных отрезков в городе.

Добился своего? Теперь чувствуешь любовь к Татьяне – чего сильнее всего желал?Тебя вывернуло наизнанку! Ты стал отражать любовь вокруг! Лишь с неба навсегда исчезлалуна-светолов.

Грозди сирени за подоконником, на котором обожала курить Татьяна, переняли у неёсигаретный пепел.

Даже малознакомым людям есть до тебя дело, но не Татьяне.Тебя спросят, о чём ты замечтался.Кто же мечтает, смотря вниз? Мечтают, смотря вверх! А когда смотрят вниз, то

вспоминают!Утешать тебя будет кто угодно, но не Татьяна.Ты из какого-нибудь почтового ящика в подъезде вытаскиваешь газету, стелешь её на

траву и устраиваешься спиной к дому Татьяны. На игровой площадке дети лет восьми-десяти резвятся с резиновым мячом. Приметив твою неподвижность, они наведаются, идевочка-активистка полюбопытствует.

– I can’t stand…– Gravity.– I will not forget.– Desperate religion.Девочка-активистка мгновенно выдаст:– Хотите, я станцую для Вас?– Незачем.Они дружно возвращаются к волейбольной сетке и перекидывают через него мяч. Ты

следишь, как за ветками дерева приземляется солнце. Колючий горизонт протыкает его, исолнце тихо сдувается.

– А Вы и завтра будете здесь?

Ты настраиваешь себя на то, что ты уйдёшь с этого места вместе с этим днём,обещаешь ему, что откажешься от мыслей о Татьяне, клянёшься, что будешь отвергатьпопытки вернуться.

Ночь принимается закапывать солнце. Светлый небосвод всё уже. Звёзды траурнойпроцессии по кругу простятся с усопшим, некоторые из них упадут в обморок.

Но на утро солнце опять во здравии. Похороненное заживо воскрешает.Настоящее сильнее прошлого, будущее сильнее настоящего. Продолжая любить, ты

создаешь тандем, который легко расправится с будущим. Если при этом ещё и надеешься навоссоединение, то взрастишь диктаторский триумвират. Настоящее и будущее должно бытьсвободно от прошлой любви.

Сдаётся мне, судьба отдельно взятого человека обладает тем же характером, тем жевкусом, той же выдумкой, что и сам этот человек. Не скоры ли мои претензии к судьбе?Неужели ты думаешь, что судьба, сумевшая подогнать тебе Татьяну, так бездарна и большене знает, кого тебе предложить?

Пробовал подняться на гору, но закон Архимеда-Татьяны справедлив и для газов.

23.05.2011–21 .11 .2011

чивотарам

н а л с у р м у х а м е д ь я р о всингулярность

Любовь к Ульяне – это новоявленная Вселенная. По теории пузырей эта любовьобразовалась после её отделения от какой-то другой любви. Из теории мембран эта любовьвозникла в результате столкновения этой любви, пустующей до удара, с другой. Обе теориипредполагают множественность любовей, в которой я ничуть не сомневаюсь.

И отделение, и столкновение любовей – влюблённость в Ульяну – Большой Взрыв.– Ordinary people.– Road to perdition.– The sin.Любимое моё число – 27. Двадцать седьмого мая я нашёл Ульяну.– Я тоже рисую, только придуманные мной автомобили. Я тоже пишу, только

высмотренную мной прозу.– Все слова есть просто слова. То, на что ты взираешь, не обязательно запечатлевать в

другой форме. Лучше всего ты передашь видимый образ, если удовлетворяешь полученнымглаза. Сняв или нарисовав.

– Линии, цвета слишком близки с обозреваемым. А вот мысли, слова – далеки. Люблюдалёкое.

– Воображая, не пройдёшь мимо простого и прекрасного?– Два свойства в жизни я ставлю выше красоты. Талант и воображение.– Ну да, согласна. Ведь они и рождают красоту.– Думаешь, мы встретимся?– Даже, если нет, мне хватит воображения представить, что мы встретились.Ульяна горделиво повествовала об отношениях и чувствах, выдавшихся ранее. О том,

как влюбилась в садике в мальчика Антона, с большими голубыми глазами. К её счастью егов школе перевели в Ульянин класс, где он узнал, что ему посвящены стихи и картины. НоУльяна разлюбила Антона – он скучный.

В Евгения Ульяна влюбилась с первого взгляда. Голубоглазый, да ещё сильный (егоникто не смог победить в драках), умный. Правда, грубый, и предложил выждать паузу дляпроверки притяжения.

Раскрыла тайну одной прогулки по аллее с подружкой. На скамье сидел подросток внаушниках, который приглянулся Ульяне. Она подсела рядом, вынула из уха наушник иуслышала там любимую песню. Александр вторил, что ей надлежит быть с куда болеекрасивым парнем.

Я опешил, хоть бы один упомянутый Ульяной союз отягощался граммом сожаления.Премного вероятней, что наша связь так же упростится до несомненно беззаботного-лучистого рассказа, поэтому ненароком насторожился.

Вряд ли Ульяна хотела меня нарисовать или снять, спрашивая о возможном днерандеву. Я, который мог бы Ульяну сфантазировать, видел её. Ульяна, которой необходимолицезреть, не видела меня. Посылаемое ею мне однозначное «когда встретимся-то?»,совершив четыре дневных витка, превратилось в посылаемое мною себе многовариантное«когда встретимся, то…». Дверь-купе автобуса отворилась – и в тёмном салонеобнаружилась Ульяна. Над красно-фиолетовой толстовкой медно-коричневые волосы, подсветло-серо-синими джинсами призрачно-белые кеды. Туманность Спираль (планетарнаятуманность).

– Я рада, что наши отношения начинаются в первый день лета! Вдруг они закончатсяна исходе лета?

Неужели это Барнард 68 (тёмная туманность)?Опять. Что за напасть? В первый час красота девушки вгоняет меня в краску. На сей

раз всё случилось в кафе, под боком моего дома. Должно быть, из побега папайи я изменился

до очищенного миндаля, потом стал розовым щербетом. Комплекс Хамелеон (отражательнаятуманность).

Ульянина красота, будто родитель, разведший руки в стороны и зовущий ребёнка ксебе. Я младенец, который сделает шаг-два и падает, с трудом долго встаёт, уходит вперёд исадится. Вначале я ощущаю себя перед красотой маленьким.

– Руслан, что с тобой?Казалось мне, мой жар истребляет виды Ульяны на меня. Я ненавидел

проистекающее. Создалась чёрная дыра. Насильственно проглатываемый с вилки рис непомогал. Мне срочно нужно было найти спасательное зрелище. В огромном окне тоисчезающие, то показывающиеся из-за домов и деревьев люди и машины пришлись какнельзя более кстати.

Нам дали пробыть в кафе до тех пор, пока в нём не потушили свет и не заперли занами дверь. Недолго думая мы перекочевали в кинобар «Октября», откуда нас по телефонуУльяны выгнала ёё мама.

По берегам улиц выстроились солнечные цапли. Мы внимательны: я впиваю сизигииочей Ульяны, Ульяна следит за тем, чтобы мы шагали нога в ногу.

Некоторое время до Ульяниного выгоревшего оранжевого дома выдалось почтичёрным. Словно мне не надлежало запоминать путь. Я убедился в хоминге и разуверился вдогадке.

– Когда кровь бросилась в твоё лицо, я решила, что ты до редкости впечатлителен. Ох,как ты мне вмиг понравился!

Чёрная дыра сделалась вспышкой сверхновой звезды.– Вчера с тобою рядом был я счастлив, и жду опять, ведь день податлив.– Сбегу из дома после часа на ночь.– Подъеду на такси, чуть изворотлив, но авантюрам я угодлив.– Сон мамы сохранит ей дочь.Ради заднего женского общества я покинул переднее мужское. Попросил таксиста

повторить маршрут обратным курсом. Зигзаги нахально наклоняют Ульяну в мою сторону,затем меня к ней.

В квартирной гризайли мы поиграли на столе. Привели в движение мультфильм. Заногами ноутбука я пластом лежу на диване, за моей головой, на кресле, сидит Ульяна. Вдругдля меня она пальцами взялась щупать мои волосы. От головы к ногам подул бора. Глаза моиоткрыты, но Ульяна сзади – её не вижу. Моя любимая – светловолосая, бледная, с голубымиили серыми глазами.

Чаемо для неё я сличил наши губы. По телу вниз катится фён. Ульяна предо мной, ноглаза мои закрыты – её не вижу. Моя любимая – тёмноволосая, смуглая, с карими иличёрными глазами.

Ульянины руки не слезали с меня. Прогуливаясь по Салавату, переходя улицы иплощади, агорафобическая она клала мне на плечо свою ладонь, которую я накрывал своей.В автобусе, на трамвае, в машине клаустрофобическая Ульяна обхватывала меня за талиюили, держась за руку, чередовала наши пальцы.

Десятого июня мы стали попутчиками Константину и поехали вместе с ним вОренбург. Ульяна по субботам посещала студию «Живопись. Рисунок. Дизайн» во Дворцеюных техников «Прогресс» при Оренбургском государственном университете. Онадоговорилась с преподавателем провести занятие в этот раз в пятницу.

Ульяна распахнула планшет для рисования и достала ватман. Я открыл тетрадь вклетку, листы которой разделил, переводя карандаш через линеечный мост, напрямоугольники шириной четыре сантиметра, высотой – три. Ульяна, согнув ватман

пополам, порвала его на два листа формата А2. Я ножницами из одного листа вырезалчетыре вертикальные полоски: в каждой шесть прямоугольников и одна горизонтальнаяполоса внизу высотой в одну клетку, чтобы к ней приклеить следующую полоску. Ульянаприлепила лист к мольберту липкой лентой за четыре угла. Я крутил карандаш в точилке,снимая с него откуда-то появляющиеся рюшечки и удлиняя ноги. Ульянин карандашстранствовал по приглаженной горе.

Я – любящий без головы – шестигранный мягкий карандаш без ластика на конце. Моялюбовь не требует сильного нажима, широкая, цветонасыщенная, не подлежит изменению. Явыбираю такой карандаш. В руке Ульяны – он же. Туманность Карандаш (остаткисверхновой).

Мой мультфильм я показывал на экране из внутренней части спичечной коробки бездна; через надрезы на её длинных боках кадр за кадром вытягивал вверх бумажную ленту;озвучиваемый текст кадра был написан на обратной стороне кадра.

– Distractions (Movement 1 ).– Distractions (Movement 2).– Distractions (Movement 3).– Distractions (Movement 4).Это их вторая встреча. В первую встречу они успели лишь поприветствовать друг

друга рукопожатием и попрощаться помавающими руками.За непоявлением девушки парень на перекрёстке свернул налево, шёл прямо, после

дугового моста свернул направо перед появлением девушки.– Просрочила свидание, извини. Давай я покажу тебе короткую дорогу до твоего

дома!Дуговой мост остался слева. Они сошли с дороги и брели по тёмной грунтовой улице.

Вскоре поменяли её на тропинку. По деревянному мосту вприскочку перебрались черезречку. Открылся пригорок, заживший тысячелистниками. Ноги тревожили их, сонных.Осуждая нашу бестактность, они позади презрительно качали головами.

На вершине путешественники оглянулись назад. Малозаметная улица только на одномучастке озарялась фонарным столбом, сразу за которым поднимался лес.

– По-моему, красивей всего свет закрашивает каменную стену дома и листву деревьев.– Идём.В небе барельеф здания. Поднявшись на холмик, они устремились к заброшенному

кирпичному заводу. Ворота ближней стороны здания заперты, стёкла на окнах целые. Онипустились осматривать кирзавод по периметру. Здание оказалось П-образным, площадкамежду его крылами выложена бетонными плитами, под которыми зияли горизонтальныешахты. По передней шахте вслед свету телефонов спелеологи прокрались в здание. Они ненашли там ничего любопытного, кроме слабого страха.

В небе горельеф луны. На площадке в углу к крутой листовой крыше центральнойчасти здания приставлена лестница. С краю осталась узкая полоса непокрытых кровлейобрешёток, по которой альпинисты вскарабкались до верха, и переправились на отлогуюкрышу крыла. Они смотрели вокруг, гремели крышей и с нового места смотрели вокруг.

Сидя на запотевшей крыше, астрономы обсуждали звёзды.Ульяна воспроизвела с натуры в профиль гипсовую голову Сократа.Я свернул в рулон мультфильм, начиная с конца. Ульяна затянула рисунок резинкой

для волос.Вечерний час для наших променадов пробивал в десять часов, когда Ульяна

проходила у себя дома примерку платья к выпускному, которое ей сшила мама-швея. Из устУльяны я выведал, что на тканевую основу длинного платья чуть перекрывающимися рядами

пришивались тысячи блестящих круглых базальтово-серых пластин, пайеток. Наряд долженбыл получиться верхом красоты.

Девятнадцатого июня тонкотелая Ульяна по пути к Дворцу культуры «Нефтехимик»колыхала испускающие блики пайетки, под её шпильки так и лез подол. Она нервничала. Нокрасива несусветно. Вплоть до калитки в заборе, в которую входили участники бала, я шёлбоком, чтобы длительно озирать Ульяну. Она: макияжем вечер, парфюмом гейзер,босоножками солитер, серьгами пропеллер, клатчем маузер, браслетом фарватер, зеркаламиревность, кольцами верность, волосами вечность, чешуями нежность, глазами резвость,губами новость.

Ульяна проронила:– Евгений тут.Так уж было заведено на «Баллы бал», что любящие оставались следить за своими

выпускниками за невысоким кованым ограждением. Площадку вокруг Дворца оформили вкосмической тематике: неземные конструкции, танцующие девушки с полосатымищупальцами. Я чувствовал себя, как в обсерватории, где наблюдают за диким космосом.

После окончания официальной части Ульяна подобралась к забору передо мной. Надлевой грудью у неё был приколот значок в виде нисходящей звезды с надписью «Баллы бал-2011». Пограничные поцелуи, пограничные хватки рук.

Вдохновляемые Уранией певцы на сцене перед Дворцом, а затем и ди-джеи во Дворцепомогали делать этот день нетленным сейчас и в памяти. Я направил шаги домой. Впередименя звучала музыка дискотеки и позади – тоже. Я, как регулятор громкости, весь путьубавлял слышимость.

Во сне я оказался рядом с Ульяной, и мы созерцали рождение звезды. Окутанныеразноцветным газом следили, как вот-вот забьётся новое небесное сердце. Наверно, егопульс сродни моему, когда я люблю Ульяну. HH32 (объект Хербига-Аро).

По взлетающей в бледно-синее небо ярко-жёлтой стае из воздушных шаров понял,что немного опоздал. Небу нравится пунктуальность. На площадь хлынула толпа, котораяобтекала меня. Врасплох сбоку на меня запрыгнула Ульяна. Выясняется, она переоделасьночью в маечку и джинсы. Мы обняли друг друга за талию – и поволокли улицами кподъезду Ульяны.

Пожалуй, она уже спала, когда я вернулся в свою кровать и, игнорируя солнце,задремал.

Через неделю я услышал про Евгения в третий раз. С этого момента он станетсопряжён с нами до самого конца.

Ульяна по телефону известила:– Я села в машину Евгения, потому что он просил поговорить. Потом мы поехали в

пиццерию покушать. Теперь он меня не отпускает. Жаждет тебя видеть. Приходи и заберименя, если хочешь.

Я изрядно замешкался – чем вызвал порицание и дожидающейся, и выжидающего. Вруке Евгений стиснул складной нож, из рукоятки которого веером, трясясь, вымахнулклинок. Мне померещилось – будто в руках Евгения сорванная ветка саблелистых ив,растущих неподалёку. Евгений с головы до ног охотник: стойкий взгляд из-под сросшихсябровей; атлетичное тело; осторожно-упругие перемещения (когда он описывал петли вокругменя). Туманность Орион (эмиссионная туманность). Евгению суждено будет нависнутьдамокловым мечом над нашими отношениями.

Ульяне-инженю я не поддался. Удручение Ульяны в мой адрес. Оскорбления Евгенияв мой адрес, моя оплошность в адрес Евгения. Этот фортель всем казался никчёмным.Попросив у меня разрешение на то, чтобы завершить неоконченную беседу за четыре-пять

часов зачинщики удалились первыми. Их малиново-красный автомобиль-универсалпокатился назад, повернул передние колёса и поехал прямо. Я смотрел им вдогонку.Трапеция (рассеянное звёздное скопление).

Потребность в одновременной любви не от одного – неотъемлемая особенностьтворческих людей. Они считают, что в единственном числе с таким же успехом они могутлюбить и себя.

Небо превратилось в гигантский полиэтиленовый пакет, заполняемый жидкостью.Дотяну ли я до дома, пока он не лопнет и из него не выльется вода на землю? Скоро пакетначал шумно трещать, вот-вот он разорвётся.

Я даже толком не побыл в грустях, как позвонила Ульяна, - прошло меньше часа.Возле её дома небесный пакет взорвался. Ветер не справлялся. Он не поспевал сушитьмочимые дождём одежды.

– Мы с Евгением договорились так: если я буду ему нужна, он везде меня найдёт, и, скем бы я ни была, уведёт меня; я тоже отобью его в любой момент у всякой, когда пожелаюбыть с ним. Я и Евгений – приверженцы аннибаловской клятвы.

Стать адептом такого я явно не предполагал. На мне, поди, лица не было.– Почему ты ему не врезал? Я так вожделела, что ты его ударишь. Мне немедленно

следует забыть о случившемся. Пошли в кино!По пути в кинотеатр я вроде уже развернул Ульяну и повёл обратно, но под её «Мы

расстаёмся, да?» вернул нас к исходному маршруту. На Ульяну, на город, на экран я смотрелвполглаза, будто Евгений набил мне физиономию.

Три дня как июль. До обеда я с Ульяной проходил не один километр в старыхкварталах; просидел не одну минуту на скамейках; узнал много нового, например, что оназавтра рано утром собирается в Оренбург, чтобы подать документы для поступления. Лишьтрамвай, который вёз меня на работу, выехал за город, я от Ульяны получил сообщение, гдеона объявила о нашей конечной остановке. Вот и всё! Смену, сколько есть, меня безпоблажек угнетала нервотрёпка.

Возвращение домой и пребывание там в одиночестве – представлялось мневызывающим дрожь жупелом. При душераздирающих пытках сойдёт любая компания. Янавязался к Андрею со Светланой. Вкратце прослушав мою боль в своей душной квартире,они предложили спуститься к скамейке у подъезда. Я алчно заполнял глаза звёздным небом,нос – свежим воздухом, рот – прохладным пивом.

Во хмелю было не столь страшно заходить в квартиру. С моего изволения забрезжилмонитор ноутбука. Его света мне было достаточно, чтобы раздеться и постелить постель. Янамеревался забыться сном, но не хватило выдержки, и я нажал «ВКонтакте». Растерянностьдо прочтения письма Ульяны обернулась бравадой после. Запинаясь о тянущееся неверие, ямгновенно зачитал Андрею и Светлане Ульянино послание:

«Руслан… Фотографии со мной пришлёшь, если можно.Прости… Я постоянно плачу. Просто в голове не укладывается, что я смогла сказать

тебе «Давай разлучимся!» Ты не представляешь, как это было сложно. Да я и не хотелатакого говорить. Небось, ты отклонишь это сообщение, как ты это любишь делать, когда тебезвонит бывшая. Я ещё не ощущаю себя бывшей, поэтому и пишу. Ещё есть, что сказать, носкажу опять всё то же: «Я ждала от тебя действий, и, наверное, продолжаю ждать. Такхотелось услышать «Ты моя, и никакой Евгений нам не помешает, я тебя никому не отдам!».Тебя устроило, что я выберу. Я не хотела выбирать, я хотела решить чуть-чуть попозже,чтобы быть уверенной в своём выборе, но нет же, надо было непременно ответить сегодня,сейчас! Я не желала расставаться. Я грезила, чтобы ты действовал, сам управлял, рулилнашими отношениями, а ты меня даже не держал. Я тебе когда-то обмолвилась, что самое

ужасное – когда тебя не держат и не отпускают. Не отпускать ты мог только в одном случае,если бы я рвалась уйти. Меня стоило держать, я бы не ушла.

Я ребёнок, я дура, и, видимо, рассуждаю глупо, неправильно. Не знаю. Со своейстороны обещаю, что никаких Евгениев не будет.

Пожалуйста, не связывайся больше с такими малолетками, как я. От нас ничегохорошего. Я не забуду тебя и твои прекрасные сообщения». Туманность Пламя (эмиссионнаятуманность).

– Ульяна, люблю тебя!– Что? Это кто?– Руслан.– А который час, Руслан?– Четвёртый час.– Выходит, я недавно уснула. Я рыдала долго, перевернула подушку на сухую сторону.

Помню, корчилась в бессилии, тщетно пытаясь погрузиться в сон.– Я завтра отправлюсь с тобой в Оренбург! Спи, в семь буду у тебя.– Сегодня?– Другой день наступает, когда просыпаешься.В ликовании я стукнул по дивану, соскочил с него и убрал постель. Морфей в своих

объятиях меня не застанет!Многие пассажиры автобуса везли свои рассказы. Сын спрашивал у отца, почему

огонь факела короткий, хотя огонь-то из труб добавляется, и он должен тянуться, а огонькакой есть, таким и остаётся. Одни беседовали про осень и весну, что визуально не отличишьпозднюю осень от ранней весны. Мы тоже не молчали.

– Вчера с Евгением я плакала и плакала. Он выкинул твои цветы. Как вообще можновыбрасывать чужие вещи? Отказался сопровождать меня в дороге. Подумала, что Руслан быни за что не отпирался. Я немо присутствовала возле него, где бы мы ни очутились. Ясидела и выгоняла слёзы из глаз.

– Скучать – это чудо!– Скучать, по-моему, – грустно.– Я не столько говорю про скучание по прошлому, сколько по будущему.– Объясни своё «скучание по будущему»!– Ты представляешь что-то, ты придумал вожделенное. И начинаешь скучать по этому

тому, что пока не свершилось или вовсе не свершится. Непроизошедшее живёт лишь вбудущем!

– Попроси меня о чём-нибудь.– Трогай меня, кусай меня, терзай меня! Не оставляй меня в покое!Ульяна ныне без макияжа, но и без того она надзвёздной красоты. Её профиль

напомнил мне туманность Конская Голова (тёмную эмиссионную туманность).Ульяна сняла свою правую ногу с пола автобуса и ступила на землю, как ощутила, что

возле застёжки порвался надпяточный ремешок сандалии. Я купил секундный клей уженщины, которая продавала всякую всячину ровно перед дверями автовокзала, и приклеилремешок. Теперь можно было идти.

Зал одного корпуса университета, отведённого для приёма документов, кишелочередями, будто аэропорт в момент бронирования мест. Каждый летящий теребил в рукахбилеты в выбранную им родную страну, как он считал. Архитектурно-строительноенаправление, куда стояла Ульяна, было загружено. Спустя четыре часа Ульяниныдокументы, наконец, упали на стол. После анкетирования Ульяне велели сфотографироватьсядля студенческой книжки. В малой комнате нас поразил солнечный удар от вспышек камеры.

Мы уселись в длинный автобус с двумя открытыми люками на потолке и снеоткрывающимися окнами без форточек, зарытыми плотными тёмными занавесками.Автобусный зной заменил путь до Салавата переходом через пустыню. Опахала из бумаг несправлялись, ветер перепрыгивал над люками, точно над кострами.

Мне явился мираж: Ульяне названивает Евгений, она быстро уведомила его об ихвечерней встрече, где Ульяна разлучится с Евгением с глазу на глаз. Туманность Сетчатка(планетарная туманность).

Остановка в Кумертау стала всечудным оазисом. Здесь ветер, мороженое, холодныенапитки.

Не давай возможности сделавшему выбор испробовать оба варианта!Напрасно я понадеялся на краткость последнего Евгение-Ульяниного словесного

размена мыслей и чувств. Несколько моих периодичных звонков натыкались на ихсплошную компанию. Я превентивно поругался с Ульяной.

Однако уже растопыренным утром исключительно собственными силами онасотворила между нами мир. Прямые графитно-чёрные босоножки, пояс, стрелки подводкой,слоновой кости изогнутые юбка, блузка и жёлтой слоновой кости завитые волосы манилименя. Я подпёр стену плечами Ульяны и, за талию прижав к себе, поцеловал.

Куда-то подевался Евгений, седьмого июля я проводил Ульяну на экзамены. Онапоселится у подруги, с которой подружилась на подготовительных курсах. Её семья жила вдеревне, неподалёку от Оренбурга. Я завидовал Ульяне, потому что ей в новой местностивскроется совершенно иная природа, освещаемая водящимся только там светом.

Солнце влияло на людей, занявших вокзальные платформы с первой по восьмую, по-разному. Мы спокойно стояли под табличкой «8: Оренбург, Орск, Соль-Илецк». И вот моемуэлектрону – Ульяне – солнце ниспослало световой фотон с частотой, которая позволит ейперейти с салаватского энергетического уровня на оренбургский и пробыть в возбуждённомсостоянии восемь дней. Туманность Восьми Вспышек (планетарная туманность).

Тихой сапой день за днём Северной Короной короновалась ночь.– Спутник, что сейчас кружит вокруг нашей планеты, отметит нас на Земле одной

точкой. Сообщения прежде, чем до нас дойти, выходят в космос. Говорят, ни единое слово,сказанное на Земле, не исчезает во Вселенной, а разбросано в космосе. Я твой спутник, итвои слова всегда отыщу среди звёзд. Неземной ночи, моя Земля…

– Квартиру оккупировала безжалостная жара. Я отворил дверь балкона и впустилсоюзника – ветер. Жара забилась по углам и слушала моё признание: «Ветер, у неёдиковинное имя – Ульяна. Она красива, как развевающаяся цветочная поляна, изящна, какволны на водной поверхности. Иди же к ней, и до утра тверди ей про мою любовь!

– Ты толкуешь, мол, тебе в деревне дурно, не способна больше оставаться в ней ивпредь в жизни не пожалуешь. Откуда берётся неприязнь к тому месту, куда вряд липовторно наведаешься? Разве творческому человеку может быть бескрасочна, безынтереснадеревня? Город – родина неверующих притязательных эгоистов. Деревня – родинаобожествляющих природу натуралистов. Природа – их незыблемый натурщик. Ониубеждены в том, что ничего красивее природы не создать. Они подпускают к домам реки, неотбирают цветы и деревья, любят смотреть на все звёзды сразу.

– Когда тоскуешь, то это схоже с бессонными ночами. Они накапливаются, и тывалишься с ног и надолго засыпаешь. Я очень соскучился по тебе, что тотчас рухну накровать и задремлю.

– Твоя мама, наверняка, опередила меня. Тут прошёл ураган с ливнем. На глазах увсего города взбешённое небо бранило, брызгая слюной, и хлестало землю молниями.Возмутительно – обвинять землю в измене, ведь у неё, помимо неба, никого и быть не может.

Это у неба много планет.– Я угожу по ту сторону твоих век. Мы пойдём под ночным звёздным небом, и будем

ловить падучие звёзды. Лишь недовольное расточительностью ночи солнце по другуюсторону твоих век прервёт нашу сонную прогулку. Затворяй глаза! Пошли гулять!

– Нет, я не сплю, хоть через два часа вставать. Твои стихи могли бы небо залатать, нооба любим небо и луну. Под ними снова свидимся. Ко сну!

– Лист вечно не останется на ветке. Звезда и та сойдёт с небес. Пусть наши встречикрайне редки, но верю в чувств я перевес.

Пятнадцатого июля Ульяна, выплеснув энергию, возвращалась обратно на роднойуровень. Я переехал её дорогу на ходу к работе. Ни по какому номеру я не дозвонился доУльяны. Она должна быть в Салавате, а вместо этого вдруг запропастилась. ТуманностьМаленький Призрак (планетарная туманность). У меня дух заняло. Но из-под пятницысуббота у Ульяны «Online» в «ВКонтакте».

Ещё вчера я мысленно прикинул, что, отработав ночную смену, ранним утромнеожиданно для Ульяны разбужу её. Мама Ульяны мои гибкие просьбы оставитьвнутреннюю дверь квартиры открытой твёрдо отвергала. От внешней двери ключи у менябыли с последней прогулки. Тогда мы их положили в мою сумку, чтобы они не продырявилиУльянины джинсы, и запамятовали.

Из ночной синей двустворчатой раковины насыщенного пурпурно-розового изнутривзмыла жёлто-оранжевая жемчужина. Верхние части зданий и деревьев обретались насолнце. Утро всегда зябкое. Солнце греет вполнакала. На моих руках высыпали мурашки иволосы встали дыбом. Когда руки попали под солнце, и я ощутил угодливое тепло, я уже нёслиловые альстромерии с нераскрывшимися бутонами. Туманность Спирограф (планетарнаятуманность).

Весьма обрадованный прикрытыми дверями я проник в комнату Ульяны. На плечиках,которые держались крючком за ручку дверца шкафа, висело её выпускное платье. На пуфенебрежно разместились джинсы с ремнём и майка, купленные в Оренбурге. Форточканастежь, еле покачивается тюль, но воздух спёртый. Ульяна лежала на диване задом. Одеялобыло натянуто до мочек её ушей. Судя по одеялу, она согнула ноги в коленях. Я прижал к еёбоку шуршащий обёрткой букет и поцеловал в щёчку. Спросонья Ульяна ничего неразобрала. Перевалилась на спину, несколько раз моргнула и улыбку увенчала поцелуем. Яна полчаса пристроился рядом и руками вспоминал её тело.

После утренней прогулки я уснул на своей кровати. Пробудился после обеда, однаконе вставал. Я покину постель только по пришествии Ульяны.

– Быть такого не может! Я хотела утром сама тебя разбудить, ты же меня опередил. Ясначала подумала, что это мама.

Блуждания по городу довели нас до трамвайной остановки, где возлежелезнодорожных путей сидели на корточках ребята. Их карманы набиты металлическимикрышками от бутылок. Увидав надвигающийся трамвай, ребята клали на рельсы крышки. Поним проезжал трамвай и делал крышки дочиста плоскими. Среди ребят выделился мальчик,который положил на дно крышки светлый матовый камешек, пальцами неторопливо сгибалброскую крышку пополам, затемняя таящийся внутри камешек. Вот пластины ракушкисомкнулись, и жемчуг скрылся.

В следующий день примерно в то же время приблизительно в том же месте яуговорил Ульяну вскочить на меня сзади. Она руками обхватила мою шею, ногами стиснуламои бёдра и прижалась к моей спине. Южная крабовидная туманность (планетарнаятуманность). Я впопыхах понёс Ульяну к её дому, иногда останавливаясь, чтобы подброситьУльяну выше, потому как её ноги сползали. Смеясь от изнеможения и преодолев два

квартала, я влез в подъезд, и на втором этаже высадил Ульяну.Не успел я отдышаться, Ульяна заперла дверь. Я вызвал такси. Спустя минут двадцать

диспетчер извинилась и не пожелала меня обнадёживать. Другое такси притормозило напороге подъезда через тридцать-сорок минут.

Водитель ехал во всю прыть. При опущенных стёклах ветер разнуздался. И километране разменяли, я заприметил, что в огнях фонарей и фар левый глаз видел туманность Бабочка(планетарную туманность), а правый – туманность Кольцо (планетарную туманность).Правый глаз нервно моргал от режущей боли. Туманность Мигающий Глаз (планетарнаятуманность).

Ранее рассвета я узрел в зеркале правый глаз люминесцентного красного цвета.Красный Прямоугольник (протопланетарная туманность).

Прошло четыре дня, пока я воротился в Салават из Стерлибашево, и три дня, покакраснота глаза рассосалась.

По небу, живущему над Стерлибашево, тащится стадо слонов. До поры до времениони собирали в свои складчатые хоботы влагу, чтобы далее обливать им свои гигантскиетела. Вода стекала по их телам, и накрывала многих сельчан. Слоновий Хобот (тёмнаятуманность). Стадо проползло буквально в сотнях метров от нашего дома. Вечеромродители, я и сестрёнка тронулись к пруду окрест Арсланово, со стороны которого слоны ипожаловали. На водоёме мы вдоволь окатили себя водой. Обмелевшие берега подсказывалимне, что слоны частенько высасывают отсюда воду.

Накануне отъезда в Салават я написал Ульяне:– Привет! Теперь у меня есть здесь «ВКонтакте».– Ааа… Чёрт, чёрт, чёрт! Я обрадовалась, что ты дома. Хотела к тебе мчаться, а у тебя

там «ВКонтакте» появился. Блин. Нееет.– Мама не выпустила бы.– Плевать! Я бы сбежала!– Завтра сбежишь.– Завтра не будет смысла сбегать – я тебя днём увижу.– В 11 :30 приеду.– Если не встретимся на вокзале, то обязательно – дома.Переменная туманность Хаббла.Домофон прозвучал в районе двенадцати. В течение полутора часов наши рты

вкушали поцелуи и секс. Вождение по телу Ульяны руками приятней даже засовывания рукпо локоть между подушкой и простынёй перед сном.

От улыбающейся на остановке Ульяны сосредоточенного меня увёз рабочий автобус.Ночью меж Ульяной и мной пролетел тихий ангел. Я кричал во все стороны, сложив

ладони рупором. Туманность Конус (тёмная эмиссионная туманность). Я звонил на номер еёмамы. Никто не брал. Я звонил лучшей подружке Ульяны, Любаве, которая нынче из Уфыприбыла в Салават погостить у бабушки. Любава не знала, где Ульяна, дома она её не нашла.В трубке Любавы доносились многолюдные оживлённые речи.

Моё нелюбимое число – 23. Двадцать третьего июля в двадцать три минуты первогоночи я потерял Ульяну. На улице мрак. Аж во мгле она что-то разглядела в нашихотношениях, и прислала прощальное письмо в «ВКонтакте». Туманность Кошачий Глаз(планетарная туманность).

Выходит, вчера в 14:1 7 состоялось наше последнее целование. Послевкусиепринялось сжигать мои губы. Моё тело чудилось мне муравейником, в котором поры на кожебыли ходами. Одиночный муравей залезал в муравейник, потом стремглав вылезал обратно.Выбирал другой проход, проникал и со всех ног бежал вспять. Куда бы муравей ни ткнулся,

пусто. Туманность Муравей (планетарная туманность). А в левом ухе царапает барабаннуюперепонку жук. Жук не смекал, что выход на противоположном конце, и упорно нервируяменя, раздирал перепонку. Туманность Жук (планетарная туманность). Из носа то и деловыползала кровяная продолговатая стая пауков. Сколько же их там? Туманность КрасныйПаук (планетарная туманность). В голове приютились тараканы. Чем травить этихнасекомых?

Странно, но для меня неполная Луна – это вся Луна. То есть при любовании ею язабываю о той её части, которая из-за определённой ориентации Луны к Земле и Солнцу ненаблюдается. Растущая Луна подобна букве Р, если из верхнего кончика Луны вниз черезнижний кончик провести вертикальную прямую. Растущая Луна сменяется полнолунием,полнолуние сменяется убывающей Луной. Убывающая Луна подобна перевёрнутой букве Р.Цепочка фаз моих воспоминаний об Ульяне не досчитывается новолуния. ТуманностьПолумесяц (эмиссионная туманность).

Восемнадцатого августа за сорок минут до Стерлибашево придорожная трава,множащаяся в неглубоком овраге, забавляла меня всевозможными островками оттенковзелёного. Не чаял, что смежные цвета так красиво сочетаются. Туманность Лагуна(эмиссионная туманность).

Наша с Ульяной любовь испортилась! Я заключил любовь между указательным ибольшим пальцами, и сквозь неё смотрел на солнце. На Солнце отпечатывалось тёмноепятно. Любовь высохла. Любовная жидкость сделалась любовным газом. Воздушная камераувеличилась. Любовь стала весить меньше, хоть скорлупа цела. Разве такое возможно? Как ивсё мёртвое, любовь всплыла на гладь. Туманность Тухлое Яйцо (протопланетарнаятуманность).

Память является преданной собакой. Мы с детства с ней играем, дрессируем, кормим,поим, ухаживаем за ней. Порой мы швыряем от себя прочь палку из разрозненноговоспоминания, но обученная верная собака борзо ринется за ней, ловко зажмёт её в зубах ибез задней мысли воротит хозяину. Туманность Бумеранг (протопланетарная туманность).

Пару лет я мечтал пролежать-проспать ночь под звёздным небом. Двадцать седьмогоиюля в куртине сада я в предвкушении вытянулся на кровати.

Для близорукого меня на небе мало звёзд, и они большие. На лицо давил тяжёлыйхолодный воздух. Глаза выделяли слезинки. Ресницы окунались в них и слегка залипалидруг к другу при размыкании. Глаза, веки чесались. Туманность Эскимос (планетарнаятуманность). В 2:1 5 через забор перепрыгнула звезда, в 2:21 - перепрыгнула вторая.

Наверно, Ульяна проснулась, продела через дырки на ушах серьги лебединой фигуры.Дни напролёт они послушно висят на своих взгорбленных шеях. На ночь Ульяна снимаетлебедей и кладёт их вместе. Они держатся на месте, на столе, подсвечиваемом луной. Сутром приходит их разлука. Туманность Лебедь (область звездообразования).

До сна я снимаю свои контактные линзы и опускаю их в контейнер, который затемставлю на подоконник, поближе к окну, не закрывая крышками, чтобы линзы могли смотретьна звёзды. Надевая утром линзы, я надеюсь, что за ночь с ними что-то произошло, и я увижуневиданное.

Гамбургер Гомеса (протопланетарная туманность). Едва ли не всё лето Ульянанаходилась между Харибдой и Сциллой. Сцилле удалось потопить Ульянин корабль иокончательно взять её в плен.

Я истерически приставил к виску пистолет, бесстрастно выстрелил. Любовная пуля,не раз срикошетив от дула внутри, вломилась в мою голову. Я надеялся, что пуля пройдётнасквозь. Увы, она разорвалась в черепе и распотрошила мозги. Воспоминания пришли враздражение, мысли об Ульяне усилились.

Я замуровывался от людей и общения в квартире. Даже днём я не открывал шторы.Лишь двадцать первого сентября я чуть подвинул их, и свет сел на край дивана.

– Ты знал, что самые красивые глаза у девочек в семнадцать лет? Что их лицаидеально пропорциональны? Что в семнадцать – непревзойдённейшие именины сердца?

– Много ты знаешь.Я не смог отказать на предложение-приглашение света прогуляться с ним. Уличный

свет ослепил меня. Глаза потихоньку привыкали, я становился прекраснодушным. Я был радабсолютно всем прохожим. Как же я соскучился по людям и воздуху. Вообще считаю,осеннее небо глубочайше-голубым, и солнце на нём – вовсе не формальностью. Чего толькостоят его сполохи на стенах и окнах домов. Недавние солнечные цапли вдоль улицперевоплотились в стимфалийских птиц, которые нарочито сбрасывают на людей своибронзовые перья, впрочем, никто и не думал на них обижаться. Туманность Орёл (тёмнаяэмиссионная туманность).

Ежедневно люди, как на бис, выходят на улицы, где через шаг царят рекламныереволюции: на домах, на баннерах, на столбах, на транспорте. Люди расширяют этиреволюции. Одиночки агитируют для пар свободу, пары агитируют для одиночек занятость.Полагаю, одинокий человек увлекательней того, кто в паре. У последних есть с кем идти,кому говорить, кого обнимать, кого целовать, кого любить. Они живут взаимно, порциями,постоянно делятся собой, по их душу не воображается. Ульяна с Евгением. Стало быть, онане рождает во мне фантазий. Да и возвращением к былым отношениям Ульяна показалаотсутствие у неё воображения. Туманность Пузырь (эмиссионная туманность).

Природа различимо жухнет. Неказистый мальчик уселся на землю, в которой горелаглина. Грязными пальцами он брал глину, клал её в мелкую посудину, где мешал глину сводой. Когда глина начала вязнуть, мальчик потянулся за пустой упаковкой из-под таблеток,валявшейся у ног. Он тщательно заполнил каждую форму для таблеток мокрой глиной ипоставил упаковку сушиться на солнце. Миновали дни, пока мальчик перевернул её илёгкими постукиваниями отлепил глиняные монеты. Туманность Песочные Часы(планетарная туманность).

В последнее время меня преследует лелеющее наваждение. Якобы я, согнувшись,стою в подъезде у двери Ульяны. Сначала гляжу в замочную скважину и вижу её прихожую:зеркало, велосипед, тумбу, отрезок коридора. Позднее прикладываю ухо и слушаю играющеестарые песни радио. Туманность Замочная Скважина (область звездообразования). Яощущаю обветшалый запах. Там моя несчастная любовь. Эта скудно обставленная квартиразапала мне в душу.

– Попади я туда, я бы заплакал, боже? Я присел бы на тумбу, передо мной встала быУльяна. Те же глаза извлекали бы иной взгляд, тот же голос выдавал бы иную речь, те жеруки обнимали бы по-иному. Я бы верил в то, что Ульяну всего-навсего заколдовали.

Призрак любви к Евгению всегда преследовал Ульяну. И в конце концов вручилУльяну Евгению. Вообще, эти отношения были на троих. Трёхдольная туманность (областьзвездообразования). Известное дело, призрак любви к Евгению – вылитый Евгений. Говорилон голосом Евгения и водил Ульяну туда, где они бывали вместе, и во сне подговаривалУльяну. Интересно, как бы поступал призрак любви к Руслану? Счастливые не задаютсявопросами и не ищут правды. Думаю, спросил бы:

– Ты зачем ушла? Чтобы ты приходилась мне меланхоличным сожалением? Чтобынепринуждённо представлениями о тебе я улучал моменты для утопии? Взять хоть сейчас,под тёмным небом со штучными звёздами и чуть светлыми клочками над длинной горой,покрытой хвойным лесом.

А повёл бы он Ульяну по городу, в воздухе которого сыпался пух от линяющих

тополей. Пушинки ниспадали бы настолько медлительно, вроде нарочно, чтобы можно быловсе их сосчитать.

Во сне призрак любви к Руслану признался бы, что Ульяна у него внутри, а когда онивидятся, ещё и снаружи, что это такая благодать.

Двадцать шестого сентября городская улица Ленина предстала для меня дорогойнаказания за любовь к Ульяне. Старые берёзы хлыстали меня прутьями – был веткопад.Альфа и омега осуждения таилась в пренебрежении обречённостью. Омега Центавра(шаровое скопление) и Альфа* Стрельца (сверхмассивная чёрная дыра).

Мой с Ульяной драматический комикс подходит к концу. Право последнего слова я спиететом отдаю Ульяне. На последнем кадре рисуется Ульяна, над её правым плечом паритразговорное облако с «Ты не дал мне самое чувственное путешествие в моей жизни, хотяобещал!» Туманность Скат (планетарная туманность).

Как выдержать, когда от тебя уходит красота в лице Ульяны? Помню, после Татьянымне было тошно и тяжело углядеть другую красоту, отличную от Татьяниной. Красотынемало, но не любая красота отвечает. Поэтому особенно хороша красота, которая принялатебя, была с тобой. И тебе кажется, что уж не найти ей ровню. Тогда я решил искать девушку,которая была противоположностью Татьяне: светлоглазую, русую, творческую. Не ведаю,каким образом справиться ныне.

Двадцать седьмого октября в пять часов пятьдесят минут пал первый снег, к обедуувеличившись.

Двадцать второго января две тысячи двенадцатого года в восемь часов пять минуты явпервые в жизни наблюдал, как маленькие облака тумана выборочно на четверть окутывалифонарные столбы выше середины.

Восьмого марта в девять часов тридцать три минуты мне довелось смотреть на дверавноудалённые от солнца в разные стороны радуги – ложные солнца.

Неуверенными шагами я иду по земле, примечая красоту. Центр Млечного Пути(галактическое ядро).

Любовь, всеконечно, конечна! Если верить Большой Стуже, то зажжённые когда-толюбовные действия со временем погаснут, любовные события распадутся, установитсямерзлота. Большой Водоворот разгонит любовные события, они отдалятся и перестанутбыть досягаемыми. Под Большим Хрустом любовные события будут сталкиваться исливаться, любовные действия будут разрушаться до столкновений, воцарится пекло, любовьсожмётся до единственной точки.

23.07.2011–16.03.2012

ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Невидел, ученик.Видел, студент.Вижу, инженер.

ХАРАКТЕРЫ И КОСТЮМЫ

Невидел, слепой с рождения мальчик, в возрасте двенадцати лет. Бледный, тощеготелосложения. Волосы пострижены коротко, чёлка прямая. Его голос немногим нижедевичьего, малоречивый. Поочерёдно одет то в рубашки с геометрическим узором, то ванимированные футболки.

Видел, восемнадцатилетний ослепший юноша. Сухотелый, светло-шатеновые волосызалакированы в причёску с пробором на левый бок. Носит просторную одежду, очки в формекапли с коричневыми стёклами. Компанейский, сплошь и рядом витает в эмпиреях, накаждом слове говорит патетически, через каждое слово горазд на выдумку. Зарождающийсязападофил. Не может надышаться на вечера и ночи.

Вижу, молодой мужчина с плохим зрением, двадцати семи лет, хотя выглядитзначительно моложе, примерно на треть. Высокий, худощавый, с овальным лицом,каштановыми волосами средней длины с проседью, острым подбородком, пышнымибровями, толстыми губами, ушами с ямкой в верхней точке завитка, ровным носом, и чутьсуженными карими глазами. Считает себя гением, нарцисс, эстет, педант, эгоист. Придирчив,неумышленно издевается над другими. Собственный талант к открытиям чаще раскрывает вдиалоге. До чужих творений спесив, в знак чего наобум берётся за всё, что ни попадя,правда, из-за слабодушия, слабоволия того и жди запросто охладевает. В кои веки, завершаяначатое, корпит до бессилия. Изъясняется неспешно, заглатывает концы слов, продлевая итак протяжные паузы. Ленив, безынициативен, больше пессимист, но мечтатель. Средилюдей безо всякой причины волнуется, краснеет, вплоть до головокружения, слывётпаникёром. Ходит легко, размахивая руками. Свой гардероб заполнил впритык джинсами,поло, кедами, сознательно желая выглядеть игривей; не имеет костюма, порой надеваетединственную рубашку, плащ и туфли.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

В селе Стерлибашево, в доме номер шесть по улице Полевой, в комнате Видела. Для

вошедшего Вижу стены комнаты из прямоугольных брусьев с воздушной паклей между ними

спрятаны: позади Вижу – самодельной белой, горчичной стенкой под дерево возле двери;

справа от Вижу – светлыми желтовато-розовыми обоями в цветочек; впереди Вижу –

глубоким коричневым, белым, насыщенным пурпурно-красным, чёрным, восходом солнца

ковром в цветочек и с орнаментом; слева от Вижу – серебряными, латунными,

перламутровыми медными шторами в цветочек подле окна. Под ковром лежит

терракотовый, песочный диван под дерево и в цветочек, на котором распластался Видел;

справа от него сидит пюсовое, сангиновое кресло под дерево и в цветочек. До окна стоят

умеренно зелёный, белый стол и дымчато-белый стул.

– Are you fine?– Made of Sun. Velvet morning. This love.– Always a fool.– Great.

Видел встаёт с дивана и прислоняется к окну.

– Вижу, почему ты передумал влюбляться? Стараешься показаться преданным,порядочным перед каждой старой любовью? А они ведь не знают, что ты любил после них,забывая о прежних любовях. Ты нимало одинок, нимало несчастен.

– Лишь когда ты один, ты уделяешь всякой любви, случившейся в твоей жизни,достаточно времени и прокручиваешь их.

– Достань, пожалуйста, из ящика в столе тетрадь и ручки, там и фломастеры, икарандаши должны быть. Если нет, то в стенке на подставке под телевизор.

– Они в ящике.– Выдерни осторожно лист с середины тетради. Что происходит за окном?– На улице ни души. Всё, кроме неба, засыпано снегом.– Солнце где?– Недавно скрылось за домом навстречу.– Ааа… Запиши то, что я сейчас произнесу, – моё письмо. Прописью синей пасты.– Мне нет разницы. Я каллиграфически вывожу и печатные буквы, и прописные.

Вижу несколько раз в воздухе над листом повторяет ручкой косую черту как часть любой

буквы, тем самым, готовясь начать писать.

«Свет моих очей! Как обычно случается, солнце поднялось раньше меня. Когда яподошёл к окну и распахнул шторы, солнце нависало над домом соседей слева. Зимнеесолнце низкое, оно ненамного возвышается над горизонтом. Неудивительно, что солнцу нехватило высоты прыжка, чтобы перемахнуть через дом соседей напротив, и оно на некотороевремя оказалось за ним.

В моей голове появился твой образ. Твои длинные прямые волосы нисходят до грудии изгибаются, точно водопад, бьющийся о лежащие камни. На твоих карих глазах неотыскать зрачков. Твои пухлые губы напоминают снег, полосато заполнивший выборочныевпадины шифера. После моргания перед моими глазами сползает маленькая чёрная точка,подобная еле приметной родинке над твоими губами.

Нежданно-негаданно взошло солнце, и ослепило меня и крышу соседей справа.Пробыв около часа между домами, оно скрылось за домом соседей справа, и сегодня уже непоказалось. Унося вслед за собой яркость, солнце опускалось к горизонту. Горизонтневидимой рукой, обняв солнце, прижимал его к себе. Ты в момент поцелуя поступаешь также.

Солнце днём кометой промчалось по небу. Скоро на небе исчезнет и хвост,оставленный им. Небо стало темнее звёзд – и они проступили. Пора задёргивать шторы,ложиться спать. Одним нажатием выключателя я погасил все пять лампочек люстры.Спальня почернела. На ощупь пошёл к кровати. Рукой задел ручку кресла. Ногой наткнулсяна ножку кровати. Перебрав типичные для себя позы, продолжил лежать на спине. Окно,затянутое толстыми шторами, стало выделяться светлым местом. В комнате темнее, чем наулице. Я заново оделся и вышел из дома.

Ты свет в моём окошке! Неуверен, что тебе когда-либо удастся взглянуть наружу

сквозь моё окно. Поэтому я нарисую тебе тот вид, который открывался, пока солнцепребывало за домом соседей напротив».

Видел накрепко засыпает. Вижу зажигает настольный светильник и принимается

изображать денную картину.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Стерлибашево, улица Ленина, дом номер сто семь, квартира номер двенадцать, комната

Невидела. Та же стенка (только целиком, со складным столом у окна), тот же ковёр, тот

же диван, что у Видела. Помимо этого трельяж, другие обои и шторы.

– I am.– You won’t see me cry. Lost cause. Cause you know.– Fly to colors.– Travelling light. Perception.– Lifted. Unsaid.

Вижу подсаживается к Невиделу, попутно отвечая на его вопрос.

– Моё наилюбимейшее место в комнате – это окно. Глаза очень похожи надвустворчатое окно. Вот лишь, в отличие от век, шторы изнутри.

– Я не вижу не из-за того, что мои веки сомкнуты, а потому что мои глаза заштореныв глубине.

– Держу в памяти, несу в сердце случившееся со мной на уроке чтения в нулевомклассе. Учительница выразительно читала произведение, абзац или два которого описывалиосенний лес. После окончания осенне-лесного отрывка она попросила нас, дошколят,запереть глаза и представить прослушанный пейзаж. У меня ничего не заладилось – никакиеобразы не пробивались и не зарастали. Ребята живо твердили, что проиллюстрировали. Яведал, какими должны быть земля, деревья, небо, однако перед смеженными глазами они непоказывались. А что, если и вправду все ребята видят, как настоящий, осенний лес? Снеприязненной горестью я неловко, громогласно соврал.

– Я-то думал, что все вокруг такие же, как я. Прошла целая вечность, пока ты непроговорился. С этого мига я мечтаю добраться до невесть какой страны света и цвета. Досих пор мои глаза были абсолютно чёрными телами: они впускают лучи света, лучи светамногократно отражаются внутри, не находя той точки, которая покажет мне мир, и умирают.

Вижу в который раз зажмуривает глаза, напрасно пытаясь вообразить панораму

Невидела. На внешнем уголке правого глаза Невидела задрожала радужная слеза, сродни

всему прозрачному на солнце, из цветов, так алкаемых им. Слеза Невидела, размазанная им

до виска в линию, осязаемо испаряется. Оставалась только матовая застывшая плёнка, но

её растирает Невидел, и её крошечные обломки слетают вниз.

– Люди, Земля, может статься, и Вселенная сдвоены. Во снах мы не забываем дороги,хотя ноги запутаны в одеяле, мы срываем диковинные цветы на перелесье, пусть даже рукипод головой, мы смотрим неразличимую от явной сонную действительность, не обращаявнимания на прижатые подушкой глаза, мы признаёмся в любви, вопреки прилипшим квысунутому языку губам. Ну, и Земля. В центре Земли Солнцем пылает ядро, корни деревьев

– та же крона, люди лежат на земле и под ней.– Сидя за столом со стороны дивана, мои ноги овеивает тепло. Я касаюсь пальцами

ног батареи отопления, засовываю их промеж секций, и быстро убираю, потому что ониочень горячие. С форточки дует прохладный ветер. И в эту пору мне настолько хорошо,особенно, если ветром залетают снежинки.

Шторы развеваются ветрилом парусника.

– Помню, с друзьями докатили до берега речки, где она была совсем неглубокая,четыре покрышки от машин. Мы уже смастерили мачту с парусом. К толстой ивовой веткесверху и снизу привязали ветки тоньше – мачта, рея и гик готовы. На рею и гик нанизаликольца с прищепками, на которые крепилась штора. Вырыли на дне то и дело мутнеющейречки яму, установили мачту с парусом, зарыли яму, вытоптали. Парус набухал, наконец-тодно стало просматриваться мелкими камнями, но ненадолго. Мы положили на дно речкипокрышки вокруг мачты, и, чтобы они не уплыли, их внутренние полости засыпали доннымпеском. Речка течением билась о выступающие кромки покрышек.

Невидел забирается на подоконник и усаживается на нём спиной к окну. Перед ним

раздуваются шторы.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Небо над квартирой пятьдесят два дома номер шестнадцать по улице Бекетова в

Салавате, в которую переехал Вижу, глубоко вдохнуло, показывая свои белые облачные

рёбра. Стелящийся ветер мнёт лужи. Поверхность луж напоминает ещё плёнку, которая

образуется при остывании кипячёного молока. Дождь звенит своими каплями, будто

железной цепью, что волочет собака. Оконный отлив шуршит от жидких крупинок, якобы

он из фольги, и его комкает стихия. Полчаса – и металлический тембр замолкает.

Чего бы ни смочил дождь, того цвета он делает насыщенней. Где рано, там и поздно.Где я, там и Татьяна. Стоит заиграть музыке, как она начинает танцевать, кружавыпрямленными указательными пальцами, закатывая глаза и кончиком языка стуча попередним зубам. Затем сядет и станет кивать вверх головой с опущенными глазами, то лиробея, то ли млея от радости. Существующее внутри меня безжалостнее существующеговокруг меня. Каждый день дожития любви раскрывает лепестки сожаления.

С минуты на минуту ночь. Я, как никогда, останусь один. Окно может меня увлечь, нов окне я не увижу ни зги. Я буду словно с закрытыми глазами. Дверь в силах подарить мнестук приходящих или уходящих в подъезде людей, однако она будет безмолвствовать. Сон,воздушный сон, способен уверить меня в свидание, только я проснусь. Подойду к окну,двинусь к двери.

Я ложусь спать животом на кровать, обеими руками обхватывая подушку, в которуюправым боком погружается голова. Мои ноги широко раздвинуты. Правым ухом я слышу, кактяжело раз за разом падает на грудь сердце, кровью гоняющее по всему телу любовноеотчаяние.

Во сне с нами приключается сказочная метаморфоза – мы перерастаем из гусеницы вбабочку. Теперь я могу выскочить с Татьяной из такси и гнаться между высокой посадкой инизким полем за луной. У неё ломается каблук, я поднимаю её на руки и несусь дальше. Онаговорит, что ей, во что бы то ни стало, нужно сфотографировать громадную сегодняшнюю

луну с близи, но по держащейся на почтительном расстоянии луне она понимает – мы своимбегом толкаем небо вперёд. Я ставлю Татьяну на землю. Неведомо откуда берутся мост,метель и «пока я тебя не знала». Она пропадает. В мгновение ока я оказываюсь с Татьяной вдетском саду в тихий час, наши раскладушки с накрахмаленным постельным бельём чуть лине касаются. Около нас лежат дети, которым внешне, как и ей, лет двенадцать-четырнадцать.Сколько мне лет, я сказать не могу, ведь я нисколько не вижу своего тела. Онаоблокачивается на правую руку и заявляет, что я должен уметь целоваться. Снова несвязныйпереход – и я пячусь к Татьяниному дому, чтобы дождаться, пока в её спальне исчезнет свет,и я уличу, что она легла спать. Но к негожему удивлению обнаруживаю, что в стене её доманет окна её спальни. Пробуждение ото сна всегда внезапно.

Под вечер, на работе, из-за труб и зданий появилось облако, которое вымахало досередины небосвода. Оно было так близко. Представлялось, что облако начинается прямо сземли, просто его не видно за трубами и зданиями. Вновь меня посетило нежащееощущение, что небо касается земли в нескольких метрах от меня.

Ночное небо перед глазами – ржавеющее ведро: сначала при луне высветилисьоблака, как окислившиеся края железа, затем стали высыпать звёзды, будто свет,изобличающийся в мелкие дырки на дне ведра.

Всё взмыло в воздух: чувства, мысли, взгляды. Но совсем недавно настала ночь, и всёнеторопливо опустилось вниз. И до утра будет лежать без движения, без тени. Утром стуманом всё опять отделится от земли, но лишь на время. Ветер, почему ты не в состоянииразогнать моё всё?

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Спустя десять минут, как Вижу идёт к Невиделу, он чувствует холод. Сначала в коленях,

затем в кистях и шее. Тут же от пруда доносится запах ила. Спуск до моста поперёк

дороги над речкой становится отвесней. После моста, справа, возвышаются берёзы-

левиафаны и тополя-левиафаны, на макушках которых неприятно шумят глухими стуками

и звонкими голосами грачи. Посадка кончается, и дорога до дома Невидела превращается в

приземистый продолговатый холмик с вершиной ровно посередине.

– На вершине Лысой горы, которая входит в северную стену котловиныСтерлибашево, сияют фары машины. Оттуда обозревается село без восточной части,загороженной хвойным лесом. Накануне мая у подножья Лысой горы тебя кратко задуваетпопеременно тёплый и прохладный потоки воздуха. Горный откос густо усеян отдельныминевысокими букетами ковыли, и ты идёшь среди них по рыхлой земле. Я согнул букетковыли на бок и сел на него. С макушки горы Стерлибашево оборачивается с ноготокподсвечиваемыми фонарями участками улиц и дворами. Охота сойти с неё на дельтаплане ипролететь над каждым фонарём, дарующим сокрытое зрелище. Луна, которая и так узка,будто она не шар, а монета, своим гуртом завернулась в дремучие облака на западе ипритворилась в них тусклым шаром. Звёздное небо вдруг разредит длительным гулом имерцанием самолёт.

– Гул самолёта можно воссоздать для себя самому. Нужно только издавать какой-нибудь звук в закрытом рту.

– Вот это да!– Ты был на горе до утра?– Почти все лампы села потухли, свет сохранился в считанных местах. Ориентируясь

по ним и прикидывая, я пытался сыскать ту или иную улицу, тот или иной двор. Я встал и

выпрямил букет ковыли, на котором просидел. Сзади подул холодный ветер и погнал менядолу. Когда я брёл домой, почасту представлял, где бы я находился, смотри я с горы.Например, идя вдоль посадки из некогда подтянутых деревьев, изрядно свисающих теперьлиствой.

– А если бы ты остался?– В таком случае я с росой наблюдал бы рассвет. Из-за леса появления солнца я бы

пропустил. Облака, образовавшие собой длинные полосы, примыкающие друг к другу другнад другом, и те не торопились бы показывать мне солнце и старательно заслоняли его.Вторая снизу полоса из облака простиралась бы ко мне ближе, чем первая, - и солнце,которое оказалось за второй полосой, изливало бы струями светопад.

– Эх…– Мне не по душе рассветы. Утром я чувствую себя тревожно, одиноко. Утром у меня

больше плохих мыслей. Утро – невдохновенно, неромантично. До полудня день неутомимымпротивником теснит тебя, а после полудня, по необъяснимым причинам, разбитымпротивником ударяется в бега.

– Приходящему ты предпочитаешь уходящее.– Это следствия бессознательно взращённой отчуждённости. Я практически не

вслушиваюсь в то, что говорит мой собеседник. Разговоры, встречи, если и запечатлеваютсяв голове, то лишь вопреки моему желанию. Вместе с тем чудесным образом я избегаюпроизнесения слов вслух.

– Ввёл меня в замешательство.– Постижение жизни, восприятие красоты, ощущение любви я не хочу с кем-либо

делить.– Выходит, прекрасное делает тебя эгоистом.– Именно прекрасное – мысли, мир, чувства – разобщает меня от окружающих, как

ничто иное. Я запросто соглашусь ступить на борт одноместного космического аппарата иотправиться в неуправляемый полёт по Вселенной без возможности вернуться назад. Космосраспахнут перед нами, но непроторен. По односторонней связи с Землёй я буду вещать прото, что попадётся моему взору. Свободное беспечальное парение среди звёзд, туманностей,галактик на идеальном чёрном фоне мне никогда не надоест.

– Прошу, проведи свой репортаж. Я не прерву тебя – связь же односторонняя.«Я и командир, сидя на заднем сиденье автомобиля, которая везла нас на ракетодром,

затаив дыхание, созерцали свои заоконные пейзажи. Я видел, как по пути с нами надпридорожным оврагом летели три воробья – то взлетая, то ныряя, – впрямь пловцы стилябаттерфляй. Позади поля выстроилась редкая шеренга из берёз, за спиной которых во весьмах, встречным курсом, мчится лиственно-зелёный поезд. Я вздрогнул от неожиданногообращения командира, что всего-навсего любование природой не портит зрение.

Ракета с нанесённой на корпус «Дабы прожить, недостаточно жизни» уже водруженана стартовый стол. Небо, про которое я недавно думал, что оно – вогнутая плоскость,испестрена звёздами, про которые я недавно думал, что они все находятся на равномрасстоянии от меня. По дозволенному моему настоянию взлёт отложили до ночи. Теньвыдавала метание ветра, который потрошил мои волосы из стороны в сторону.Подкашивающейся поступью, то ускоряясь, то замедляясь, я дошёл до ракеты. Я заглатывалртом воздух, что предательски обнажал выдохами мою дрожь.

Обращаясь или отвечая при беседе, ты параллельно обращаешься или отвечаешь просебя, причём в основном не то и даже не тому.

– Командир, я бросаю всё, что люблю, поэтому помоги мне улететь с Земли навечно!Господи, останови меня, если я совершаю ошибку!

Покидать Землю было несложно, потому, как она показалась мне чёрствой во времяпрощания. Земля смалодушничала.

Я маниакально смотрел на стаффаж ракетодрома. Когда Земля начала становитьсяменьше иллюминатора с меня ростом, я осторожно заглянул во всеобъемлющую даль.Снимать закреплённый на стене, справа от иллюминатора, микрофон я не торопился.Просачивающийся вакуум добрался до моей головы. Поражающим образом мне неприходили на ум мысли. Я взирал просторы, но не понимал, спасительно-предполагающихфантазий тоже не рождалось. Похоже, я потихоньку умирал, терял силы. Лёжа на койке, яобречённо смотрел в космос, притом, что глаза были открыты куда меньше времени, нежелизакрыты. Но в короткие взгляды я умудрялся признавать то же количество мерцающихпередо мной звёзд.

Меня краткий разбудил толчок с хлопком (судя по всему, отсоединился разгонныйблок), однако я не встал, мне было по-прежнему дурно. Вдруг я ощутил, что все чувствавернулись на свои места. Я с воодушевлением примкнул к иллюминатору, на которомопознал круговую надпись «Дабы упиваться, недостаточно красоты».

Окрылённый здравием я спешно потянулся к микрофону, неуловимо нажал на егокнопку включения и принялся комментировать:

«Начало. Родная Земля, привет! Доселе подкрадываются сомнения и мне тяжелоповерить в своё пребывание в космосе, как тяжело поверить в своё нахождение вообще вовсякой точке, где не был. Тем более, если знать, что никогда не вернёшься в то место, вкотором ранее побывал. Моё путешествие сулит сугубо новое. Одно скажу точно – ясчастлив. Космос – чудо. Постоянно космос вбирает в себя воздух – и подтягивает мойлетательный аппарат. Да, он молчит, но каждую секунду я чую его приоткрытый рот,который вот-вот что-то промолвит. Космос – неизвестное мчащееся существо: звёзды ипланеты – его нервные окончания, туманности и галактики – органы, гравитация – кровь.Очень надеюсь, увидеть его тело, для этого нужно выбраться из него. Конец».

«Начало. Вторую свою ночь в космосе я встретил, как подобает. Я раскинулся накойке, только ни звезды в иллюминатор не угодило. Пришлось двигаться к краю койки, покане залезла ближайшая звезда. Мне хватит её. Мизерный излучатель света, будь то крохотнаялампа или звезда с него размером, неподражаемо прихорашивает темноту.

Следует отметить, сны в космосе значительно фантастичней. Там даже спеньабсурден. Прогоревшие ночью фонарные столбы выдавали себя за белых одуванчиков. Утроветром сдуло пушинки одуванчиков и из них кучно выстлало светлое небо. Я, стоя спиной,летел вперёд. Деревья по краям улицы уходили назад. Стволы взрослых тополей напоминалискорее обтёсанные камни, и расцветшие ветки смотрелись инородно. Испещрённое облакаминебо, в отличие от деревьев, двигалось в моём направлении и обгоняло меня. На аллее яразвернулся и стал плыть по речке над косым тротуаром через аллею. Странно, что вода непротекала между ветками шиповника, огородившего дорожку с боков. Речка была по колено,но руками я не задевал дна. Когда я оказался на ногах, напротив меня высились двадцатьчетыре горы, пики которых торчали снежными треугольниками. Горы принялись дрожать иубывать. От Татьяны пришло сообщение «Не забыл, что мы сегодня встречаемся?» Яотправился к её дому по её поднимающейся улице. Лето из-за снега с верхушек горпретворилось в зиму. Около меня с получаса стойко бежит и лает тёмная собака. Собакабыла на привязи – почему же цепь не закончится? К моему изумлению, на конце цеписобирался снежный комок. Дойдя до дальней границы её сада, я вместо забора обнаружилперед собой крутую скалу. Я согнулся и посмотрел вниз. Снизу ютился её дом, скала досамого верха обведена забором. Забор прибит прямо к скале. Я начал спускаться, цепляясь занего. Глазом не успел моргнуть, забор обратился в шатающиеся стопки её фотографий.

Стопка, на которой я стоял ногами, выгнулась, и я, теряя равновесие, сошёл с неё. Падая, ятолкал стопку к скале, чтоб хоть она устояла. Конец».

«Начало. Земля, всецело не вобравшая жизнь, здравствуй! Теперь я попал подпристальное внимание незнакомой звезды. Моя кабина ослепляла меня, которую так жеослепляла звезда. Земля, и на тебе такое бывает, когда знойным днём солнце доводит асфальтдо белого каления. Саму звезду за плотной пеленой света не разобрать. Земное небопринимает ровный одинаковый цвет в первом случае днём, во втором случае – ночью.Любопытно, я остался без неба. Постой-ка, в сетчатом тюле из белесого мареварасползаются дырки. Боже, в прорезях такие невиданные цвета! Мало того, что ониневиданны, так они ещё горят. Чего бы ни опалил огонь, того цвета он делает насыщенней. Счем же сравнить цвета этой туманности? Может, костром из павлиньих перьев. Сквозь моиглаза проникают небывалые краски. Голова закружилась, я побледнел, тошнит. Я с больюощущаю, как, растягиваясь, свисает парный зрительный нерв. Ёмкая красота перебираетсяпо трясущимся от своего веса висячим мостам. Конец».

«Начало. Доброго времени суток, Земля! Вчера, должно статься, это было БольшоеМагелланово Облако (неправильная галактика), и мне не удалось толком поспать. Думы,которые иным часом посещают меня, о том, кто я есть, не давали мне покоя. Как объяснить,что я живу? Я целиком и полностью состою из микроскопических изменений. Мы похожи народителей, как похожи шишки ели на саму ель. На Земле можно наблюдать мельчайшиепреображения, хотя бы природы. Тут, в космосе, осязаемое гигантски и постоянной округлойформы, формы тондо. Космос открещивается от малого. Отныне мне не застать ползаниячервей, высыпавших после дождя, сворачивающегося при таянии снега. Я начинаю всерьёзбрать в голову свою призрачность. Туманность Голова Призрака (эмиссионная туманность).Конец».

«Начало. Земля, последнее лето на тебе запомнится мне мотыльками. Избалованныедневным светом мотыльки с наступлением сумерек не знали, куда себя деть. Иммерещилось, якобы мир сжался до лампы и якобы они отрезаны от него. Они паническибьются об неё, стремясь попасть туда. Мотыльки в истерике не перестанут – до изнеможениябудут тянуться к свету. Жаль, не все дождутся того счастливого мига, когда по рассвету онипоймут, что они внутри мира, а не снаружи. Я пересёк Туманность Мотылёк (эмиссионнуютуманность). Этот мотылёк на веки вечные окружён красной зарёй. Конец».

«Начало. Однажды за признание одной красоты выше прочих, богиня красоты караламеня: приковывала то к стене в прихожей, то к подоконнику на кухне, то к дивану в зале, то кводе в озере, заматывала глаза повязкой и отдавала на растерзание уродливому позднемусожалению. Беспощадное чудовище сумело прокрасться и сюда. Татьяне нравилосьобнимать меня сзади, едва уходя в левый бок и выступая за моё тело. Мы смотрелисьподобно шрифту с тенью от букв, которым я нередко расписывал поздравительные открыткидля неё. Примёрзший снег к веткам деревьев и проводам выглядит таковым. Тем самымшрифтом я скрупулёзно вывел на листочке «Дабы любить, недостаточно любви». Япризывал мучительного зверя покинуть меня! Галактика Андромеды (спиральная галактика)продолжается. Конец».

«Начало. Земля, я благодарю твоих конструкторов за то, что мой космический аппаратреактивный, и поэтому он перебарывает гравитацию. Вселенная – от начала времёнзапущенная необъятная юла, которая с каждым оборотом расплющивается. Абсолютно всёкрутится вокруг оси, даже закопанные одностоечные опоры воздушных линийэлектропередач с подкосом. Они соединены между собой прогибающимися проводами,проходящими через фарфоровые или стеклянные линейные изоляторы. Железобетонныетрапецеидальные приставки, которые прикреплены к деревянным опорам стальными

хомутами из проволоки, приколоты к земле. Галактика Циркуль (активная галактика).Родители запрещали проходить мне сквозь треугольное пространство. Как и тогда, сейчас яих ослушиваюсь. Конец».

«Начало. Давеча лицезрел затмение неизвестной звезды. Незнакомая планетасовершила первое касание. Мало-помалу планета залезает на диск звезды. Галактика ЧёрныйГлаз (спиральная галактика). Планета поменьше звезды – полного затмения не будет. Передмоими глазами забегали Татьянины тёмные глаза. Лишь её глаза могут излучать тот взгляд,что в отношениях внушал мне храбрость, а в разрыве внушает мне раскаяние. Для моейВселенной она-звезда светила, и в моей Вселенной тогда цвела жизнь: с первозданнойприродой, с добрыми людьми. Потом она-звезда стала остывать и засеивать мою Вселеннуюмёртвым. Годами назад испущенные тлеющие взгляды добираются до глухих уголков моейВселенной, но тщетно. Она-звезда однократна – и не воссияет былым светом. Глазапринимают раньше всех и держат дольше всех. Планета с конечным касанием вылезла издиска. Конец».

«Начало. Верящая Земля, я не верю своим глазам. На горизонте заблистала светло-жёлтая, окаймлённая светлой коричневато-серой полоской «летающая тарелка». Возможно,состоится самая неправдоподобная для меня встреча – встреча с неземной формой жизни.Она может оказаться и схожа с нашей, но вряд ли, ведь космос, сколько я лечу, неповторился. Призанятно мне, какие инопланетяне, какая у них флора и фауна, какаякультура. Что бы то ни было, это обернётся шоком. Из множества светящихся крапиноквкруг «летающей тарелки» я страстно сторожил ту, которая бы явилась космическимкораблём. Всё – впустую. Вкупе с тем, и из «летающей тарелки» не вылез ни единыйлетательный аппарат. Увы, никто с «летающей тарелки» ко мне не пожаловал. Конец».

«Начало. Неужели? Это же дом инопланетян. Посреди черновато-зелёного поляизваян эксцентричный, озадачливый полис, представляющий собой пару широчайших улиц,которые скручены в спираль. В сердце спирально-радиального полиса рисуется центральнаяплощадь, откуда берут начала немногочисленные улицы. Почему же никого нет на улицах?Быть может, они попросту невидимы для моих глаз? Окутываю веками глаза и стараюсь ихпридумать. Инопланетяне – бугристые газы, которые живут в вакуумном пространстве, они –его часть. Инопланетян приметить нетрудно по искажениям и преломлениям пространства.Они выдаются тем, что их газовые тела втянуты вовнутрь, словно с другой стороны кто-тонеизменно щипает и не выпускает из рук. Надо полагать, инопланетяне обитают в плоскостине параллельной нашей, а перпендикулярной».

«Начало. Земля, извини, что я вчера задремал. В детстве я с друзьями, пообыкновению, ночью поднимался на крышу дома, чтобы оказаться среди заставленныхантенн. Казалось невообразимым, что невидимый сигнал, который поймала антенна, станетвиден и слышен. Повсюду волны. Тогда впервые я поверил в существование незримого ибеззвучного. Мы сидели под антеннами, а сигналы, тем временем, как прирученные птицысадятся на руки дрессировщиков, опускаются на антенны. Воздух заселён волновой жизнью.Я ничего не знаю про воздух, я ничего не знаю про космос. В моём уме крутитсявидеозапись, где спутник с зеркальными антеннами отражает солнечный свет и ниспускаетна Землю «солнечных зайчиков». Сияющее пятно скользит по поверхности Земли,высвечивая сушу и море. Галактики Антенны. Конец».

«Начало. Нынче я попал под метеоритный снег, который порошил взор. Будучиюными, я и мои четыре товарища сравнили увлекательное явление с предзимнимиснежными часами: часы переворачивались кверху дном и из недавно нижнего, с собраннымза день снегом сосуда, оказавшегося уже вверху, сыпались крупинки. Дневное небо к вечеруопустошалось от снега. На земле, зато от него светло. На ночь небо оставалось тёмным,

лишь со звёздами, прилипшими к стенкам верхнего сосуда. Утром под ногами тает снег, анебо – заполнено снегом. Помимо плавания в воде летом, мы зимой приноравливалисьплавать в снегу. Мы были убеждены, что научимся плавать и в воздухе. За брошеннымвзглядом мы в связке из пяти друзей пускались в экспедиции. Мы грезили странствоватькаждый последующий раз дальше предыдущего, отлучаться от дома не на один день. Подвесом своего тела мы проламывали снежный наст, тонули в мягком под ним слое. Вокруг ничьих следов, только наши. Славное чувство. Позёмкою снег с треском падал по насту,несмотря на то, что он горизонтальный. Сухие стебли растений придавали панораме грусти.Но самое удручающее зрелище для меня – зелёные хвойные деревья окрест белого снега.Мне становится в их окружении так печально. Дойдя до желанной точки, мы втыкали в снегзнамя с изображением звезды. Героическое чувство. С весной снег с нашими следамиисчезал, роняя наши флаги. Однако и весной, а затем и летом, осенью мы не переставалибыть пилигримами. Квинтет Стефана. Конец».

«Начало. Друзья Невидела отворяли небольшие металлические дверцы на уровнеземли в правом конце дома и спускались в подвал. Там они обматывали палки полосамирубероида, которые прижимали алюминиевыми проволоками, поджигали. Факел был не увсех. Вместе или группами, ребята брели в лабиринте из стен и труб на другой конец дома.Ребята помладше, ребята, побоявшиеся, шли вдоль дома снаружи. Дом был прямоугольный,метров шестьдесят. Дневные ребята шагали к ночному окну (высотой в один кирпич ишириной – в три) в левой части дома. Ночные ребята шагали к дневному окну. Наземныеребята поспевали к окну раньше подземных ребят, поэтому дожидались их. Представьте товоодушевление, когда они встречались взглядами. Из числа смелых выявлялись болеесмелые – проходящие пещерным маршрутом без света. Но и из числа более смелыхвыделялись смелейшие. Они проползали по тесной норе, которая начиналась под дверцами вподвал, проходила под асфальтовой дорогой во двор и выходила к канализационной шахтеводяной колонки. Мышки (сталкивающиеся галактики). Конец».

«Начало. Надземное небо жарким летним днём перекатывает по себе солнце, боясьобжечься. Тёплая река Стерля плотно застлана береговыми ивами и тополями, и недогадывается о зное. На широких участках берега, как около дома, где живёт Невидел,образовались мелководные застоявшиеся заводи. Донный ил в них лишь тонкой коркойобдан водой, и стаи головастиков безмятежно плавают. Если опустить ногу или руку, то ил ивода поменяются местами. Залежавшийся ил оживал крохотными кусками и наряду сголовастиками кишел. Они терялись друг в друге. Привыкнув к чужеземцу, заводьпринимала прежний вид – ил накрывала ногу или руку, а головастики – щекотали.Головастики забавны – овальное упругое пятнистое тело, юркий хвост, будущая лягушка.Есть в головастиках определённо что-то космическое. Галактика Головастик (спиральнаягалактика). Конец».

«Начало. Земля, что не говори, а я всё-таки везунчик. Какая удача – я раскопалмноголетний четырёхлистный клевер. Я тотчас выдумал легенду:

«Жил-был мальчик, который хотел стать космонавтом и отправиться в космос. На чтобы он ни глядел, во всём видел космос: в пятне от кофе, случайно размазанном по столу, –астероид, комету; на уличные фонари смотрел через тюль с настолько частыми и тонкиминитями, что от лампы на четыре стороны света расходились сине-зелёно-жёлто-красныеполосы, которые он принимал за цветные околозвёздные газы. И ему ни до чего не былодела.

Однажды на каникулах мальчик гостил у бабушки и дедушки. Их частныйодноэтажный бревенчатый дом, будто создан для такого мечтателя. Из окна он могразглядывать верхушку леса и низ неба; на чердаке, среди кучи тетрадей и книг, мог

находить и изучать мамины, тётины, дядины тетради и книги по физике и астрономии;сколько угодно мог сидеть на крыше и наблюдать за миром вокруг него чуть приподнявшись,откуда нередко его к дедушке прогонял дождь.

– Flaming June.– Firewater.– Embracing the sunshine.– Divinity.– Embracing the future.– Godspeed.Самолётные следы густо и глубоко разрезали широкое небо, как разрезали дедушкин

широкий лоб густые и глубокие старческие морщины. Даже ночью мальчик, лёжа на кроватис дедушкой, смотрел сквозь окно на звёзды. Дедушкин храп представлялся ему гулом егокосмического корабля. Мальчик до утра воображал, что вот-вот взлетит на построенномсобственными руками корабле, установленном в центре двора.

Был день, когда он спросил у дедушки, почему он не может попасть в космос.Дедушка рассказал ему про необыкновенное растение – четырёхлистный клевер. Мол, утого, кто сыщет его, сбудется самая заветная мечта. Дедушка нарисовал растение наблокноте – и мальчик днями напролёт искал причудливый клевер. Мальчик излазил все горы,обошёл все берега, но безуспешно. Время и пространство перестали быть летними. Мальчикпокинул бабушку и дедушку».

Дедушка, я нашёл четырёхлистный клевер! Квазар Клеверный Лист.Доброй ночи, Земля! Конец».«Начало. С трудом отстегнул молнии-ресницы на глазах, они точно срослись, но у

меня хорошие новости, Земля! Я пребываю в Тёмной материи, следовательно, край космосане за горами. Время, которое ты прожил, – пустота – оно в настоящем не ощущается. Твояпричастность к нему потеряна. Время, которое ты проживёшь, – пустота – оно в настоящемне ощущается. Твоя причастность к нему не найдена. Время ощущается исключительномышлением. Мышление – настоящее. Течение мышления есть течение времени. Мышление– жизнь. Мышление – я. Я не могу объяснить своё мышление. Я же так умолял Татьянуподумать, как никогда ни о чём не умолял бога. Она была столь тверда в своём отказе.Твёрдое со временем может стать только мягким. Глупо предполагать, что она сожалеет. Ябыл столь мягок в своих мольбах. Мягкое со временем может только затвердеть. Глупопредполагать, что я отошёл. Я помногу набивался к ней. Никому не пожелаю такой роли. Онапомногу отвергала меня. Никому не пожелаю такой роли. Мысли о Татьяне – те мысли,которые не умирают. Мои мысли о ней – наш ребёнок, который остался со мной. Он,забалованный и взлелеянный, в возрасте меньше года лишился маминой заботы иестественно просится к ней. Наши дети никогда впредь не встретятся, как и их родители. Ялюблю нашего ребёнка! Дети должны переживать родителей! Космический корабль началоплавно трясти. Колыбелью она убаюкивает меня. Мрак Тёмной материи на краю света нечета прочему мраку. Я в умиротворении завожу глаза… Видеть – без души любить… Конец».

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Улица Тукаева, в которую переходит улица Ленина в подъём, пуста. Преодолев склон, Вижу

натыкается на сильный ветер. Ему закладывает уши, глаза слезятся, не хватает воздуха,

телом он ощущает невесомость, потому что его ход немногим мощнее порыва ветра. Вижу

испытывает то же, если бы плавал. Вскоре свыкается – говорил не под нос, поёт. Всё равно

же никто не слышит. Вижу чувствует, что совершенно один. Мечтательные мысли

взмывают в голове, как пыль. Стоит Вижу завернуть на улицу с водонапорной башней,

ветер пропадает.

– Добрый вечер, Видел!– Вижу! Добрый вечер! Выходит, сейчас позже семи, но ночь не настала. Ты бежал?

Напряжённо дышишь.– По Тукаева неистовствует ветер.– Пошли к нему!

Вижу берёт Видела за руку и ведёт его на улицу.

– Это был поворот на третью Садовую?– Да, ещё ровно столько – и будем на ветреной Тукаева.– Дошли. Под ногами не гравий, а асфальт. Ветра нет.– Нет.– Я не люблю ветер, разве что тот тёпло-влажный, который предвещает летний ливень

с грозой. В один из дней две тысячи второго года вечером размокропогодило. Единственныйраз при мне лучший друг оседлал отцовский свой мотоцикл. Я охотно занял место за ним.Транспортным чёрным цветом «Днепр» подражал затуманенному облаками, погружённымиво тьму, небу, выборочно блестя; брезент коляски повторял качающиеся тополя. Вдовольисколесив село, попутно чему я крутил запасное колесо, укреплённое на верхней частибагажника коляски, мы уж подъезжали к первой Садовой, тут вырубили свет на фонарныхстолбах. Лучший друг предложил выключить фары и гнать по Тукаева до объездной дороги.Рёв мотоцикла перебивал речь лучшего друга. Как и положено, страх, минуя минуту, отстал.И вверху, и впереди, и внизу, и слева, и справа, и сзади темно. Это был полёт в темноте. Яничего не видел, но это было красиво. Слепое движение, как ни поразительно,представлялось мне красотой. Впрочем, сейчас тоже. Заглушили двигатель там, где улицаТукаева и объездная дорога сплетаются в шоссе, ведущее к деревне Айдарали, поговорили.На обратном пути ехали с включенными фарами, и переживали другие ощущения.. .Прогуляемся по второй Садовой, если ветер не желает встречи с нами.

– Если не любишь ветер, почему направились к нему?– Просто ветер – одно из немногих, что не изменилось для меня. Это же уже скат на

вторую Садовую. Скажешь, когда дойдём до коттеджа номер девять. Коттеджы справаобозначены нечётными. Видишь деревья на конце улицы?

– Там лес?– Лес, по крайней мере, мы так считали. За дубами притаился овраг. На той стороне

оврага деревьев очень мало, зато на этой – настоящий лес.

Лес кажется Вижу не высоким, не низким, но всё-таки скорее низким. Из-за частых

деревьев совсем не разглядеть что за ними.

– Мы подступаем к твоему коттеджу.– Во второй, ближней, половине коттеджа живёт семья моего лучшего друга, в

первой, дальней, половине коттеджа живут их соседи. Ежели стоит возле забора скамейка, топрисядем.

– Скамейку, наверно, занесли.– Именно здесь случалось множество наших предночных встреч. С мальчиками,

девочками, реже одни, мы усаживались на скамейку и начинали рассказы. Слева, с поля,

через всю улицу дул ветер, чтобы качать колыбели деревьев. Звёзды светились снамикаждого камня в округе. Всё с нами происходило наяву, но тогда, когда остальные спали.Улица не освещалась, редкие машины, мотоциклы дарили нам сиюминутную видимость, вкоторую мы ухитрялись изобличать подробности. Аж свет пугался леса и не углублялся внего. Отведи меня к деревьям!

– Идём. До них рукой подать.– Растения заплетают ноги.– Мы возле дерева из третьего ряда.– Свет осмеливался доходить до четвёртого-пятого. Засим полянка. На славной

полянке мы обзаводились костром. Тонкие дубовые ветки сгорали до оранжевых сверчков,роящихся на земле. Везучие кусочки страниц газеты или журнала, которыми разжигалиогонь, уберегались пеплом около костра. Заманчиво, читать такие короткие строчки. Малокакие сверчки улетали по дымному пути. По двое-трое мы осмотрительно прокрадывалисьподалее, докуда досягал свет. Очаг рано или поздно убавлялся, сверчки синели, серели. Изтемноты леса мы перебирались в более светлую темноту улицы. Иногда оказывались наокраинных улицах села, распевая по ним песни, которые днём учили наизусть. На третьюСадовую можно попасть и идя вдоль леса. Покажу.

– Переставляй ноги медленно. Очень неровна дорога, с огромными ямами.– Именно в предстоящем углу случалось множество наших предутренних расставаний

с лучшим другом, реже с мальчиками, девочками. Наши мечты не напугали ночи, не застигливрасплох утра, не изнурили дни, не обманули вечера. В светлынь, пользуясь моментом, мыраскладывали карты и играли в дурака. Ты возвращаешься домой при яркой луне рядом стенями от деревьев, домов, заборов, растений. Тень, возникающая при луне, дивней тени,возникающей при солнце. Когда просыпаешься, то застаёшь день, который настал по той жепричине, по которой и ночь наставала. Днём складывается впечатление, что его вдвоеменьше, чем ночи. Потому что и до дня была ночь и после будет ночь. Наоборот, ночью –складывается впечатление, что день больше неё вдвое. Стена, которая разделяет мою комнатуи комнату сестрёнки, слева не впритык доведена до брусьев стены дома и имеет узкую щельво всю высоту стены. Свет, что просачивается в прорезь, расплющен, распушён. Я не в силахувидать даже такой свет, хотя, правда, сестрёнка в Уфе, и её комната не освещена.

Дома, деревья, заборы, заражённые тьмой, встали на небе тенями. Северная нижняя часть

ночного неба не сдаёт жёлтого цвета, смурая граница не подпускает к ней синее небо.

Выше свершается весьма спорадическое и прелестное действо. Запоздалый самолёт,

мигающий красно-белым огнём, по всему небу протягивает толстый светлый шлейф.

Двусветный ночной небосвод смотрится живописно. Наутро другая картина: прошёл

дождь, как будто кто-то поднял к небу выстиранный пуховик. Куртка просвечивается

серым цветом, пушинки-комки – темнее.

Вижу говорит про себя:«От идеально стройных чувственных воспоминаний на рельефной яви получались

горбатые тени, как от ровных сосен искривлённые тени на каменистых отрогах. Аневероятные видения? К чему я не в первый раз вижу хату, которая обмазана саманом,побелена мелом и покрыта соломенной крышей? Рядом с хатой пруд глиняного коричневогоцвета со стебельчатыми камышами. По берегам водоёма гуляют люди. Тропинка между хатойи прудом уводит в лес. Над тропинкой летают стрекозы, мошки, пыль. Этот рой горитстарым золотом. Я оказываюсь с Татьяной в таком странном хуторе.

Любовь делает память многогранной. Я помню кирпичи дома, где жила Татьяна;

камни дорог, на которые она ступала; капли облаков, что приводили её в содрогание;волны озёр, которыми она укрывалась, когда на плаву переворачивалась со спины на живот,будто стёганым одеялом во сне; звёзды неба, для неё неотличимые друг от друга; словапесен, что подговаривали ей губы. Любовные наши цитаты! Они до последнего моего днябудут одолевать меня.

Любовь порабощает память. Как читатель тянет бурлаком буквы писателя, так и яволочу воспоминания о Татьяне.

Удаление, затеянное Татьяной, получилось неосязаемым, неуловимым. Пропаданиеесть отложенное «нет». На приглашения ко мне, она отвечала, что обязательно придёт, но незнает когда. Это «когда» легко превратит в «нет» её «да». Наступила пора, в которую она сперевешивающим вдохновением и упоением произносила «пока», чем «привет». Сплошьудостоверения в том и осознания того обезглавливали мою любовь. Только и воску в свечкелюбовь задувало. Как синь порох в глазу любовь поневоле металась, точь-в-точь домашняяптица с отрубленной головой. А в то время заутренние птицы клюют остатки звёздных зёрен;малость погодя, дневные птицы машут облачными крыльями.

Звёзды – самые далёкие, но, к счастью, мы на них можем взирать. Этим летом язаметил, что моё зрение ухудшилось – я различаю на ночном небе меньше звёзд, нежелираньше. Где то небо, которое несметными звёздами, нависающими надо мной, съедалорасстояние и заверяло меня, что я его могу довольно тщательно разглядеть? Так и не смогнайти звёздное скопление, которое обнаружил летом две тысячи шестого года. Хорошо, чтовпереди осень, зима! В холод звёзды ярче. Страшнейшее для меня – однажды не видеть ниодной звезды. Звёзды и облака придают небу божественность».

Утром тридцатого декабря две тысячи одиннадцатого года Вижу отправляется в

Салават. Мысли его извиваются, словно белые змеи, которые выползают из снежных

зарослей, потом рассеиваются на мышастом асфальте или прячутся обратно в белые

кусты.

23.03.2012–09.08.2012

РусланМаратович

МухамедьяровТемна водаво облацех

Первое моё предложение – глубоко вдохните…По меньшей мере час я уже лежу, ворочаюсь в постели. Мне то морозно, то жарко.

Тело зудит. Стоит унять одно место чесанием, как начинает донимать другое. Сон не лезет вголову. Такое бывает со мной, если предыдущее пробуждение случилось около обеда илиесли в уме родилась резкая, занимательная мысль. Я покинул диван и, пройдя через длинныйзал и часть коридора, очутился на кухне. Тихо свистит печь, за дверцей которой вечноголодный огонь превращал полена в дым. Ждал ли я когда-либо до сих пор с такимнетерпением утра? Когда же вечно холодный огонь утра примется превращать верхушкидеревьев в облака под щебетание птиц?

В предвкушении рассвета я вышел на улицу. Луна и с десяток звёзд присутствовалина ночном небе. Видно, прознав о том, что никакого зрительского аншлага в эту ночь небудет, небесные светила выступали скудным составом. Луна и вовсе половиной своей спала.Рассветным огнём и не пахнет – на небе ещё гарь, образовавшаяся после заката.

Я вернулся, укутался в одеяло, вытянулся во весь рост, но спустя мгновение сидел,опёршись на спинку разложенного дивана. Навязчивое «есть лишь первая любовь инастоящая любовь, и, кроме них, нет никакой другой» выдворило сон, снедало голову,морочило сердце. Была ли у меня настоящая любовь? Если да, то можно смело прикрыватьлюбовную лавку?

Подлунный мир дремал. Телефон, который я укладываю на ночь неизменно рядом ссобой, безмолвствовал. Закрывая перед сном глаза, я мысленно желаю себе какой-тоопределённый сон. К тому же, поправляя телефон, прошу его, чтобы мне написала илипозвонила вожделенная. Я каждую ночь засыпаю в ожидании того, что меня из иллюзий неменее фантастично изымут. Но попробовать сон в эту ночь, похоже, не получится. Я неведаю, кем себя считать – избранным или изгнанным.

В уме я читал только что выдуманный текст, будто он звучит в фильме словами автораза кадром. Что, если я настолько бездарен, как из меня сегодня спящий? Я злился на себя,смеялся. Ни знаков, ни признания, ни удачи. Мои труды – мои дети. Покуда ониневыдающиеся, любить их будешь в отъявленном одиночестве. О них мало кто узнает, ониникогда не выйдут из-под крыла родителя. Я души в них не чаю! У них мои черты и тех, когоя любил. Они навсегда останутся для меня маленькими.

Я, было, успокоился, даже чуть растрогался, но тёмные думы стаей крупныхкричащих птиц, собирающихся улететь на зиму, тревожили меня. И проблесков неба междуними мне не хватало. Я выбрался на улицу второй раз, дабы выпустить чёрную стаю вночное небо. Она образовала на небе облако. Как и другим облакам, ему неподвластнооставаться на месте. Неспешно, неохотно облако сдвигалось прочь. Справа от меняскомканным листом выпрямлялся день. Складка за складкой содрогалось утро.Выстраданный день солнцем палил мои уставшие красные слезящиеся глаза.

К изумлению, я скоро-наскоро задремал. Проснулся вечером, и сразу же почувствовалголовную боль. Заснуть предстоящей ночью будет сложнее тем паче. На горизонте водилисьнесколько редких облаков: у них не было нижнего волнистого края, вместо этого до землитянулся туман. Перед ними пестрило растянутое разъеденное просвечивающее облако, болеепоходившее на дымок. Двадцать второй августовский, пусть и в домашних условиях, день,всё равно оказался прохладным. Лишь у окна, через которое на стол струился солнечныйсвет, ощущалось тепло.

Овеянные омерзительным ветром тучи обложили небосклон. Засверкали молнии сгромовыми хвостами, по крышам домов заскакал необузданный дождь. В Стерлибашевовыключился свет – лампы тотчас спрятались. Я сидел в зале, затаив дыхание. Свет отвспышек молний врывался в пять окон зала и выбегал обратно. Я зажёг свечу и наблюдал,

как вечно долгий огонь свечи превращает воск и верёвку в ничто. Пламя стриптизёршейвыгибалась вокруг шеста. Резко подув, я оторвал её от шеста, и она упала. От паденияподнялась излучиной сине-серая пыль. Я лежал на боку и краем уха слышал, что громытише, краем глаза видел, что молнии тусклее.

Наутро я был уверен – громы я чуял полную ночь. Во сне я оказался облажённымгорами: куда бы я ни шёл, повсюду были горы. Я кричал Татьянино имя и признавался ей влюбви. Всякая гора передразнивала меня, эхом изображала мои слова. Они точно хотелинадругаться над Татьяной. Я понял, что произнесённое непременно повторяется. Молча,продолжал ход среди гнусных гор, которые передавали эхо друг другу. Они и не думалипрекращать. Мои же слова из чужих уст делались мне противными.

Утренняя интрада выдалась весьма узуальной – протяжный звук, от которого мутиловнутри. Как ни странно, пробуждение, дарующее жизнь, оборачивалось душевнойинквизицией. Я шёл с опущенной головой для того, чтобы продеть её в кручёную петлювиселицы или привязанным к столбу гореть с ног.

В автобусе «Стерлибашево-Стерлитамак» мне представилось, якобы для пешеходовпассажиры за окном пролетали гораздо быстрее, чем для пассажиров прохожие за окном. Всалаватском маршрутном такси следил, как под любым уличным фонарём отстававшаяпоначалу наша тень обгоняла нас.

Любопытно, сон, дарующий смерть, рисовал себя примерным приятелем. От егоистового ухаживания моя голова становилась невесомой, он щекотал мои ступни. Во снахправит любовь, наяву правит ненависть. Сны пишет Бог, явь пишем мы.

Я отворил входную дверь, и календарь, висевший на ней и ютившийся в прихожей,перебрался в подъезд. Я повторил выход календаря и опускающимися по лестнице шагамивышел во двор. Чуть не оступился на тротуаре, потому что не чувствовал его под ногами.Могло показаться, что я давно не выходил на улицу. Дневной свет слепил мне глаза, кожа отсвежего воздуха принялась чесаться, моим телом владела слабость. Через горловину курткипросачивался витиевато-кислый аромат туалетной воды «Dolce & Gabbana The one». Плечимои были приподняты, и при ходьбе я вилял боками, потому что руки держал в карманахджинсов.

Встреча с людьми на улицах выдалась волнительной. Как же прохожие похорошели,особенно девушки. Сброшенные ветром листья неуклюже кружили на земле. Подкинутыетем же ветром птицы рвано блуждали на небе. Никогда не любил жёлто-красную осень, кудамилее нагота деревьев, нежели этот аляповатый, меланжевый убор. Сколько же людей безвкуса – им ведь осень нравится. Оставлю-ка я их.

Уже дома, в шлицу штор, я разглядывал, как в грязнейше-тёмном небе плодилисьчистейше-яркие звёзды. Смотря в космос, я даже не знаю, о чём думать. В этот самыймомент я ощущаю себя избранным. Но даже в таком состоянии я смиряюсь с тем, чтокосмос, скорее всего, останется для меня непроходимым. Звёзды, почти опустившиеся долеса, горы, вызывают у меня восторженно-возбуждённое переживание. Полети я к БольшойМедведице, которая замерла над горой, или к Орлу, нависшему над лесом, я не охвачу все ихзвёзды одним взглядом, они разбегутся, исчезнут, я их потеряю. Меня устраивает торасстояние, на котором обосновались звёзды. С Земли вид, конечно, завидный. Ни ближе, нидальше не надо.

Потолок зала освещается сияниями столбовых ламп во дворе. Нет впечатления, чтоночь. Сон со мной согласен. Не припомню, когда в последний раз я засыпал в должнойтемноте. Ночи нынче не чёрные, а серые. Мне не хватает глубокой черноты. Придётсязакрыться в ванной и там посидеть. Только чёрный цвет даёт свободу. Только в темноте яслышу свою душу, я не вижу своего тела, меня нет, я словно умер. Я безотлучно думаю о

Татьяне, вспоминаю наше былое. От этого мне горестно, больно. Я даже согласен на новуюболь, чтобы перебить старую, но прочие – ей неровня. Боли по ней мне не удаётся изменить,я не могу жениться на какой-либо из её сестёр. Сорорат не получается. Во всём и везде –Татьяна. Глядя на ночное небо, проникаюсь тем, что она заняла и межзвёздные пространства.Поэтому в темноте мне как-то полегче.

¬– How does it feel?– All is cold.– It only hurts.– What will I do? Temptress. I am yours.Мои разговоры с моей душой о Татьяне довольно часты, хотя мы приносим друг

другу одни страдания.– Её карие глаза помнишь? Умеренная коричневая радужная оболочка левого глаза с

охра коричневым пятном «на пять часов» от зрачка, да?– В минуты, когда ты смотрел в её глаза, для меня мир вокруг неё преображался,

слоился, был мифическим.– Есть ведь такие стереокартины. Так вот, если уткнуться в них взглядом, то

открываются мнимые вещи, которые буквально тянутся к тебе и застывают между тобой истереокартиной. Голографический мир.

– Почему ты не поедешь к Татьяне?– Меня устраивает то расстояние, на котором она расположилась. Она разбежится,

исчезнет, я её потеряю, устремись я к ней.Душа замолкла. Должно быть, её выражение лица приняло противоречивый вид, по

которому нельзя было сказать, выльется это в улыбку или в слёзы.– Ты иссякла? Неужели она настолько пришлась по тебе и запала в тебя? Отчего ты

бесстрастна к остальному? Ты выдохлась?– Боюсь, Татьяну уж не перекрыть, не превозмочь! Прости меня.В досаде я срыву распахнул дверь, возмущённый поведением души. Я был крайне

обижен.Кровать, и та, меня не успокоила. Зато унимать мою злобу вызвалась душа.– Вернись мыслями в ту пору, когда мы жили на берегу Стерли. Ты шёл голыми

ногами вверх против течения. От потоков волнообразных хребтов, которыми выпукла река, утебя кружилась голова. Напротив скалистого берега, на узкой полосе пологого берега,обращающегося в пригорок, росли громадные ивы. У одной из ив под собственной тяжестьюв сторону речки согнулась огромная ветка. В месте сгиба ветку распороло вдоль,горизонтально, метра на полтора, ¬– и в ветке образовалась ниша. Ты любил взбираться наэто несчастное дерево, наступая на основания веток, и устраиваться в сердцевине треснутойветки. Ты влажными пальцами проводил по застывшим жилам ветки. Следил за берегами,рекой, небом, домом. Я чувствую себя в тебе, как ты тогда.

– Ммм.Я проснулся, и одновременно с пробуждением раздалась язвительная боль в голове.

Голова раскалывалась. Уличный фокусник-полдень втыкал в мой ящик-голову шпаги со всехсторон: сначала шпаги из света, затем – из ветра. Даже свежий воздух не помогал.

Сумерки я встречал дома. Настало то время, в которое мне мама с детства запрещалачитать и писать, чтобы не портить зрение. Случается это тогда, когда солнце заходит в свойдом через заднюю дверь и до утра пробывает в нём. Воздух заполняется светом серого окна.Свет есть самый тонкий туман. Тьма позднего вечера выглядит умиляющей. Отражениянепоколебимых прожекторов бесновались в лужах, которые раскачивал дождь. Запотевшиестёкла окон пару минут удерживали дождевые капли, но капли всё ж таки взялись рассекать

стёкла. Стёкла напоминали раскалывающиеся льды.Моё с Татьяной море покрыто льдом. Она подо льдом. Ходи я по льду, прыгай, он не

треснет. Целое море претворилось в целый лёд. Она неминуемо заледенела вместе с ним.Море и Татьяна заморожены, они никогда не разложатся, однако они никогда и не оттают, неоживут. Мёртвоживущие мои. Немеющие веки и тело предвещали мне сон на кровати. Яубедился в том, что сон – убийца времени.

До того, как оказаться в Стерлибашево, я вышел в дверь квартиры раньше, чем солнцевышло из своего дома через переднюю дверь. Ослабевающие мысли и чувства пророчилимне сон на сиденье. Я удостоверился в том, что сон – убийца расстояния.

Какой бы стороной не оказывался около меня дом в Стерлибашево, его окна горели.Во всех его комнатах хозяйничал свет. Я побывал в каждой комнате, летучим взоромвыискивая перемены. Немного погодя, крыша и окна зашипели и затрескались карбидом,которого касался морозный дождь. Когда всё затихло, я вышел на веранду. Над садом реялиуж позабытые снежинки. Их было не так много, они были небольшие. Небесные алхимикинаучились превращать дождинки в снежинки. Похлопав в ладоши, я возвратился домой. Язнал, что сегодня двадцать второе октября две тысячи двенадцатого года. Уточнил и время –двадцать один час пятьдесят восемь минут. Больше часа мастачили волшебники. Оченьскоро они поднатореют. Тогда снежинки станут крупнее, и их будет через край.

Земные алхимики не отставали от небесных. За ночь им удалось получить золото.Хвастаясь перед небом, они водили по нему золотой шар. Под ногами лежали ледяные лужи,вчера ещё водяные.

В схожей борьбе алхимия моей ненависти подчистую уступала алхимии моей любви.Девушка, взращённая внутри до любимой, – диковина. Уста по обыкновению повторяют «ялюблю тебя», но они никогда не произнесут слов заклинания ненависти. Химия любвинеобратима. Каждая любовь расплавленным золотом живёт в тебе, лишь на миг застывая.

На обратном пути в Салават я представил, что Татьяна вернулась. Мы сидели впервом ряду зала Салаватского драмтеатра. Спектакль исполнялся на башкирском языке – ией пришлось надеть наушники, синхронно молвившие перевод. Я понимал все слова, новставил наушники вслед за ней. Вообразите моё смятение и трепет, когда я услышал еёнизкий голос.

– Через месяц после расставания с тобой я находилась в двух шагах от возвращения.Я находилась в двух шагах от твоего дома. В ту самую пору разбушевался дождь, под ногамитолпились лужи. А мои ноги обуты в босоножки. Но мне хватило воли вытерпеть искушение.Руслан, когда мы были вместе, между нами царил бог. Когда мы разлучились, его низвергдьявол. Не успела обездолить тебя, я узрела в девушке, что живёт на соседней улице, твоюбудущую любовь. Интуиция меня не подвела, не заставила ждать и в вечернюю прогулкууказала на вас, влюблённых. Тогда я звонила тебе только для того, чтобы поведать тебе освоём сбывшемся предчувствии.

На сцене продолжался театр абсурда. Один из персонажей внушал другому, чтопереселение душ в любви – обыденность. Мол, влюбляясь, ты вбираешь в себя душулюбимой, а твоя душа оказывается внутри той, которая любит тебя. Именно душа любимойодухотворяет тебя. Перебивая первого, второй торопился дружески обменяться своимимыслями. Он говорил, что любовь – закрученная у пяток тропа. У каждого – половина этойтропы, причём заступить на чужую половину невозможно. Любящий пребывает уразделяющей черты. Если же чувства постепенно уходят, шаг за шагом отходит и любившая,разворачивая тропу. Что интересно, сделавшая всего шаг назад уже теряется для любящегово мраке. Любящий не знает, на каком расстоянии любимая. Дождаться и увидеть любимуюможно лишь оставаясь на границе, не отходя, чтобы не дай бог пропустить появления

любимой.Показался третий персонаж, который подкрался к ним, взял за шкирки и требовал

поклоном просить у зрителей прощения за постановочный вздор. Актёры покинули сцену,зал осветили лампы, гомон собравшихся оглушил Татьяны последние слова.

Что ни говори, а Татьяна – столбовая дорога моих чувств. Весь путь до домазаставший врасплох холод вынудил моё тело дёргаться и дрожать.

За окном, не угасая, сыпал снег. Я поднёс к подоконнику стул, развёл шторы посторонам. Сел перед подоконником, как за стол. Близ левого локтя тикал будильник, правымлоктём чуть не доставал пачки чистых листов. Руками я ощущал просачивающийся черезокно холод зимы. Я вытянул верхний лист и сходил за карандашом. Белое небо сливалось собложенными крышами домов. Снежная земля была ему под стать. Проходящий мимо снег истучащиеся часы твердили о странствовании времени.

Я срисовал дом напротив и левое крыло нашего дома, которое зрительно врезалось внего. Пока я рисовал, откуда-то на сплошном снеге двора появилась высокая коробка. Онастояла на тротуаре с открытым верхом, куда проникал ветер и качал её. Коробка подражалачеловеку, мотающему головой. Я запечатлел коробку на бумаге, потом в правом нижнем углунаписал дату, встал, зашторил окно.

После обеда мне захотелось посмотреть на коробку. К тому моменту коробка лёжапристроилась к погребённым машинам, правда она буксовала. В следующий раз я взглянулна коробку уже перед сном. Она бездыханно лежала в сугробе.

Несмотря на ночь, моя комната освещена снегом. Я чувствовал, что что-тоизменилось.

Проснувшись, я первым делом не обнаружил во дворе той коробки. Вчерашний снегпочти что полностью растаял. Земля достаточно наследила на снегу. Обманутый холодныйвоздух, которого проводили до нас по белому ковру, оставшись, расхаживал по земле.

Спустя девять дней в полдень в окне своей спальни в Стерлибашево я наблюдал, какснежинки – резвые белые волки – нападали на куст сливы. Слива отчаянно отбивалась. Покаона справилась. Но, так или иначе, в неё надолго вцепятся своры волков.

Вечером, в десять часов, раздался «Trance Around The World 449 (RetrospectiveSpecial)». Участники музыкального триумвирата поочерёдно представились. Под начальныезвуки аккомпанемента «Parker & Hanson Arabesque» Джоно сообщил, что четырестапятидесятый выпуск пройдёт в Индии (откуда всё и начиналось). По истечении двух часовТони в окружении Джоно и Пааво под конечные звуки собственного аккомпанемента«Breaking ties» словами, произнесёнными с особым выражением, «…And finally, some newsjust in: «Trance Around The World 450» will be the last ever «Trance Around The World»! Bye fornow!» ошарашил и опечалил меня. И так отношениям, длившимся с четырнадцатого январядве тысячи четвёртого года, продолжения не будет.

Через неделю, как и анонсировалось, Джоди первым приступил исполнять эпилоградиошоу. Караван выпусков «Trance Around The World», навьюченный воспоминаниями,прокладывал путь в моей голове. Мелькали горбы, звенели поклажи. За Джоди караван вёлЭндрю, потом «Norin & Rad» и в завершение Мэт. То, что закончилось, неизбежно заиграетневиданными доселе красками. В хвосте показался «Above & Beyond», который навсегдаперестанет писать «Trance Around The World». «Above & Beyond» уверял слушателей,дескать, радиошоу не закрывается, а всего-навсего меняет название на «Global Therapy», спервым эпизодом которого и происходило знакомство. Извините, но это уже будет совсемдругая история. «Trance Around The World» оставили в одиночестве.

Миновало девятнадцать дней, и для сливы новая напасть – изморозь, котораяподкараулила изморось. Ветки сливы, обданные дождём и холодом, оказались в прозрачном

заточении. Без затей мои глаза заполнились слезами, и я растекался мыслию по древу.Вскоре водворился морозный декабрь, на макушке которого я влюбился в Алию.

Вроде меня уже будоражит Алия, но две ночи кряду мне снится Татьяна. В первом сне яузнал, что она живёт неподалёку. Я преследовал её ноги с отпечатанными следами ремнейсандалий. Во втором сне я рассматривал Татьяну сбоку. Мой взгляд охватил её надбровныедуги, её крылья носа и её живот. Она беременна.

Алия ушла от меня на двенадцатый день. По словам Алии, моя меланхоличность, моёспокойствие не даст нам быть вместе. Я предощутил непримиримую развязку, поэтомуудивление не было великим. Дому, квартире, я принёс плохие вести. Ещё утром я ушёл,будучи в отношениях, а уже к ночи пришёл отринутым. На столе лежит листок, на которомотмечены дни, когда мы могли встретиться. Я жду Алию, впрочем Алие какая разница – ей-то какая печаль, это не её печаль. Почему же я не разочаровываюсь внезапно и наверняка,как случается со мной, когда я влюбляюсь?

Внутри меня произошёл непреоборимый взрыв. Сквозь немое лицо и тело – кожу,глаза, рот, уши, нос – кричаще просачивалась любовная радиация. На все предметы вквартире невидимой пеленой залегла отрава, и они вдоволь пропитались ей. В соседний денья решился протереть все и всяческие поверхности и открыл окна. Радиационный фоннесколько сник, но во мне по-прежнему совершалось нечто ужасающее. В смятении япроворно накрыл себя саркофагом смирения и фатума. Выдержит ли саркофаг? Будетзависеть от того, каков период полураспада моей влюблённости к Алие. Пока я ощущаю еёразъедающую силу.

Алия с умилением раздвигала свои ноги подобно капкану, чтобы затем сжимать меняза поясницу в поры исступления. Взамен ей теперь меня сдавливает опоясавший голод.Вместо капель, что блёстками проступали при трении натурных тел, сейчас пот от горячки,которым тускло отяжелены подушка и одеяло. Оправлюсь ли я? Не изрешетит ли меня яд?

Свет покрывал расстояния дней. Тьма покрывала времена ночей.Холод явно чего-то испугался. Теперь понятно чего. На небе мощно взорвалось

гигантское облако. На землю обрушился техногенный снег. Солнце, иногда выбирающеесяиз-за марева, играло тревогу. Самоотверженные, доблестные люди выходили из своих домовтоптать опасный снег. Я тотчас примкнул к их строю. Но силы были не равны.

Тогда я решил бежать. В края, что не коснулось лихо. Я мучительно брёл противветра, пропуская через себя каждый его порыв. На излёте солнца я ступил на безграничноеполе. Я едва держался на ногах, когда остановился. Позади меня находились только моиследы, впереди же – и их нет, ничего. Это последнее, что я увидел, пока не объявиласькромешная тьма, в которой я продолжил ход. В изнурении я упал навзничь. Сил хватилолишь повернуться, чтобы ветер не бил в лицо. Я больше всего боялся уснуть, поэтомунеусыпно моргал. Над глазами проносилась темнота. Поле мело:

– Love on the run.– Hiding all the stars.– Thousand mile stare.– One thousand suns.– Windbreaks.– What am I doing here?– Going deep.Вдруг на моей груди откуда-то взялась неопалимая купина. Куст горел прямо на мне.

По терновым ветвям с шумом развевающихся лоскутков ткани вихлял огонь. Я был вабсолютном умиротворении. Я льстил себя надеждой, что обуял свои сожаления и раскаяния.Однако же, в мгновение ока я принялся размахивать мечом. Я отсекал ветку за веткой, они

отлетали по сторонам и гасли. Когда остался только один ствол, меч в моей правой рукеисчез. И тут же его рукоять стиснули пальцы левой руки. Я стал наносить режущие удары постволу впродоль. Кора надрезанной стружкой закручивалась, образовывая ветви,пронизываемые пламенем. Куст опять запылал. Живо поднявшийся ветер толчком наотмашьскинул с меня горящий куст, и он кувырком отправился вдаль, будто перекати-поле.Перекати-поле добралось до горизонта, превратилось в перекати-небо и, опрокидываясь,передвигалось по небу.

Зов крови призывал меня вставать. За ночь ветер почти сравнял меня со снегом. Еле-еле я приподнялся. Тело онемело. С вывертами я шаг за шагом утопал в сугробах и буераках.Я кричал полю под присмотром неба:

– Никогда не навязывайся! Никогда не признавайся в любви! Никогда к любимым неотносись сегодня лучше, чем сможешь себе это позволить завтра! Всегда помни, что каждыймиг блаженства любви сулит век страданий, что любовь самый неравный из обменов!

Вплоть до того, как я шагнул на часть поля, которая в этом месте взгорбилась – вовладения горы – поле ничего не вторило. Гора была достаточно большой, довольно высокой,изрядно крутой, слишком скользкой, чрезвычайно холодной, излишне мягкой, чересчурсветлой, через меру чужой и более чем красивой. Чтобы взмоститься на гребень горы,пришлось помогать себе руками. И руки, и ноги согрелись. На верхушке моё одиночествовыглядело ещё вразумительней и выразительней. Темнота чуть позже повторила за мной моёвосхождение. Сначала я перестал видеть свои следы у подножья, потом до середины горы,теперь вот вижу только последние. Поднявшийся чёрноцветный океан едва ли не всецелоутопил гору, не тронул лишь карликовый уголок, на котором я сидел. Я вытянул ноги, а ониисчезли во мраке. Тогда я снова прижал колени к груди.

По наитию я уподобил себя облачной шапке. Значит, я то и дело тёплым потокомвоздуха взметался ввысь: когда нагретый влюблённостью, когда любовью; когданаткнувшись на отвержение; когда обтекая разочарования. Вечная история! Игра природы.Чем выше, тем холоднее. Поднимаясь вверх, я рано или поздно достигаю точки росы, где вприсутствии божьего дара, превращаюсь в облако, которое затем обрушивается искусством.Чем выше, тем твёрже. Над дождевыми облаками получаются облака ледяные. Чем выше,тем обманчивей. Верхние облака кажутся медлительными. Облака показывают и объясняют,чем живёт небо. Облака окрашиваются разнообразными цветами. Облака темнеют. Всёзависит от капель.

Последнее моё предложение – глубоко выдохните…

06.09.2012–05.02.2013

Держать на отлёте жизнь

Руслан Маратович Мухамедьяров

Руслан сдёргивает с себя комкастое одеяло, и оно ещё больше сбившимся оказываетсяна спинке дивана. Он скользит по простыне к концу дивана. Его глаза еле открываются.Средним пальцем он нажимает на кнопку включения ноутбука. День начат. Рабочий столноутбука был исполнен фоновым рисунком в виде обложки альбома Эндрю Бэйера «It’sartificial». В первые минуты нередок диалог компьютеризованного Руслана с очеловеченнымSony, причём Руслан всегда начинает его первым.

– EyeAMComputer.– Human. Robophobia.– Quantum realities.– The healing. No other way but down.– Blame.– Perseverance.Руслан общался с компьютером, который чьё бы имя ни принимал и в чью бы

внешность ни облачался, оставался им. Сегодня он познакомился с Ангелиной. Ангелинабыла живым портретом девушки Руслана. Он, как всегда, торопливо заделался Солнцем,чтобы вспыхивать протуберанцами, которые принимали то форму листопадных деревьев, торадужных арок, то расклёшивающихся дождей, то амёбических облаков, то линяющих ракет.

– Руслан, это опрометчиво.– Боюсь, твоя миловидность не оставляет мне ни выбора, ни времени.– Твою атмосферу мне сейчас не понять.– Окажись ты нынче во мне, смогла бы наблюдать северные сияния. Я и по сей час

созерцаю их, закрывая глаза.– Красиво. И не более. Мне чужды твои откровения. Странно, ведь они касаются

меня. Перестань!– Как можно принять или почувствовать то, что не выказывает желания или не

стучится к тебе?– Ты, смотрю, не церемонишься с любовными чувствами: это первое, чем ты

предпочёл рискнуть, пожертвовать. Любопытно, что находится за ними?– За ними – ничего.– А что такое любовь? До сих пор ни один ответ на этот вопрос меня не устроил, не

убедил.– Любовь – это перпетуум-мобиле. Все без исключения хоть раз, да пытались

получить этот вечный двигатель. Но это лишь прожектёрство.– Ты же понимаешь, твоё определение не изменило ситуацию? Я по-прежнему

недовольна трактовкой любви.Руслан молча выключил ноутбук, тихо подошёл к окну. Он пролез за шторы и увидел,

что свет во всех остальных окнах домов перегорел. Руслан погасил своё окно последним.Комнату заполнил непроглядный тёмный туман, который, правда, достаточно быстрорассеялся. Действующий вулкан уснул: очаг магмы в недрах конуса померк, испустивпоследний поток лавы, предвещая пеплопад. Комнату заняли обесцвеченные испепелённыевещи. Руслан беззаботно уснул, так и не вспомнив про Ангелину, потому что она была изтех, кому его не понять.

Назавтра после сна, выдавшегося как воробьиная ночь, Ангелина выдержалахарактер:

– Сегодня ты мне не написал даже! Так что твои слова пусты!– Я не могу без твоей веры.– Я не могу тебе верить!– Хорошо, тогда я не буду произносить того, во что ты не сможешь поверить!

– Долго же мы к этому шли.– Шёл – я, ты – стояла.– Если бы ты говорил со мной о чём-нибудь, кроме как о своей любви и моей красоте,

то у нас удался бы диалог. Впрочем я сейчас уже спать убегу, нисколько не высыпаюсь а то.Вечером следующего дня в Стерлибашево, давно ставшем своего рода Меккой для

Руслана, его встретила Джулия. Паломничество закончилось в машине.– Ghost in the machine.– Shadows movement.– Magenta sunset.– Through the windows.– Summer. Fox and a shooting star.– Nevermore.– Memories.– Carpe diem.Джулия и Руслан устроились на одном из кожаных уголков бильярдного клуба

«Карамболь». Джулия неотрывно и суетливо смотрела на Руслана, Руслан общим взглядом инеподвижно озирал всё вокруг. Джулия посчитала нужным повторить буква в букву ранеесказанное, чтобы её слова не мёртвой буквой были:

– Пока не поздно, одумайся, оглянись! Раз и навсегда откажись от виртуальныхчувств, отойди от экрана! Умоляю, Руслан! Припомнишь, когда ты смотрел в глаза, внастоящие? Твои глаза мне очень не нравятся! Они сделались измученными, озабоченными,прямо больными.

Белые глазные яблоки Руслана испещряли красные черви. Руслан сомкнул веки, дабыуспокоить глаза. Когда же он отворил их, глаза были залиты слезами. Теперь, пытаясьостановить слёзы, он как можно шире раскрыл глаза. Страх в глазах Джулии отпроисходящего напугал Руслана.

– Тотчас откажись от компьютера! Ты целыми сутками сидишь перед ним? Такоезанятие может привести только к тому, что ты ослепнешь и обезумишь! Замени компьютерпрогулками. Дивные дни и ночи проходят за твоей спиной.

Руслан решил возвращаться домой пешком. Доныне он нередко отводил своейпрогулке творческую роль. Пришло время и пояснительно-уяснительной. Обычнобрезгливый до чужих мнений Руслан счёл наказ Джулии избавительным. Всю дорогу зимнийветер опылял снег. Руслан спешил к дому за домом и оставлял их позади себя до тех пор,пока не вошёл в свой. Родной дом теплом заключил его в гостеприимные объятия.

Во тьме комнаты Руслан ощупью обнаружил кнопку включения компьютера. Ночьначата. Он не успел переодеться – искусственный мир уже воссоздан. Руслан с головойуйдёт в театральные знакомства с синтетическими языками, он глаз не оторвёт отненатуральных лиц с декоративными видами. Луна пролетела полнеба, когда озлобленный насвои глаза, потому что они уже высыхали от усталости, Руслан отправился спать. Глаза егоязвили до самого сна, сознание бредило до самого утра.

Сегодня Руслан сам вызвал Джулию на беседу. В течение гуляния Руслан постояннозамедлял ход около уличных прожекторов. Чем же они его привлекали? Яркие круги ссиневатыми отрезками касательных к ним продолжались светлыми радиальными лучами.Объём чёрного неба впечатлял его не меньше, но в темноте он, наоборот, прибавлял шагу.

– Джулия… Минувшей ночью я стал свидетелем довольно странного сна… Что бы онзначил?.. Во сне я видел всю свою жизнь… Даже больше… До рождения, точнее до зачатия,я будто уже был… Я был бестелесным, и кто-то водил меня по домам, показывая мнесемьи… Или я в одиночку?.. . Точно не скажу… Я просмотрел все семьи во всём мире…

Выбрал свою маму и своего папу… Предпочтение отдавалось ощущениями, то есть в какойсемье я буду чувствовать себя самым долгожданным, в какой семье меня будут любитьнеиссякаемо, где меня воспитают так, что мои таланты раскроются… Я появился на свет…До четырёх лет я ведал, как я буду выглядеть, как я проживу жизнь, всякое событие… Но вчетыре года ты забываешь… Я запомнил то, что зрел… Я стану кинорежиссёром… Мояпервая жена лет на десять меня моложе, она высокая, у неё длинные тёмно-русые волосы,тёмные глаза, имя её Анастасия… У меня не было детей в этом браке… Дина – вторая жена,зеленоглазая блондинка, волосы средней длины, тоже высокая, на пять лет младше меня… Унас родилась двойня – Эмиль и София… Причина моей смерти таилась внутри меня… Вмгновение отрыва от тела, биологического саркофага, происходит вспышка и атомы, которыехранят память, разлетаются от атомов духа… Сдаётся мне, это явление спорадично,стихийно, бесконечно…

Руслан недоговорил остаток сна, в котором он вызнал, словно все жизни ему посланыдля развития духа до божества. Когда он изрядно изменит дух, будучи человеком, дальше онпроживёт и как инопланетянин, и как другие создания, постепенно уменьшаясь в теле. Ибожеством из сонма божеств заживёт бестелесной жизнью на самом краю Вселенной, своимходом расширяя её.

– Толковать сны я не берусь. Реальность-то зачастую не поймешь. Ты когда уезжаешь?– Завтра, утром, часов в девять.Стерлибашево в ночи для Руслана – любимое место и время. Да, он отстранялся и тут,

но этот вид ваял его чувствительным, елейно нежным, в переживаниях доводящим дослащавости. Неподражаемые ветры улиц, самобытные ящерицы домов, особые птицыдеревьев, своеобразные свечения горизонта ухаживали за ним: где теша, где опечаливая. Вобоих случаях волнения возбуждали в Руслане одинаково приятные ощущения.

– Живи по-новому! Новое можно лишь приобрести, новое не потеряешь!Перед сном Руслан долго вспоминал последние слова Джулии, и, когда наконец

вспомнил, то они стали для него куда дороже и заветней. Заканчивалась третья четвертьфевраля две тысячи тринадцатого года.

На склоне четвёртой четверти четвёртого часа Руслана, когда он возвращался домой,окликнула девушка на скамейке у его подъезда:

– Здравствуй, творец!– Боже, Ангелина! Ты? Тут?– Я жду тебя!– Как ты меня нашла? Откуда знаешь, что я здесь?– Кто читал твоё пятое произведение, без усилий найдёт тебя в любой момент.– Ты читала и четвёртое моё произведение, поэтому сегодня, двадцать седьмого

числа?– Правдоподобно.Рук Ангелины Руслан не видел, руки Ангелины загромождали листы с набранным

текстом, в отдельных местах отмеченный фломастерами. Руслан сосредоточенновсматривался, стараясь прочитать.

– Это же «Стереопара». Я ничего не поняла, объяснишь? После прочтения у менясложилось такое чувство, будто поиздевались надо мной. Остальные твои работы тожехороши, но «Стереопара» меня задела сильнее прочих.

– Объясню-объясню. Пройдём ко мне.– К тебе я не пойду! Неудачная была затея, извини. Всего доброго!Ангелина резко запихнула листы обратно в сумку. Она больше не взглянула на

Руслана. И пустилась восвояси.

Ангелина объявилась под вечер.– В «Сингулярности» ты писал Ульяне, что даже если вы не встретитесь, то тебе

хватит воображения представить, что вы встретились. Представь и опиши нашу встречувзамен состоявшейся.

– Ты для этого ушла?– Ну.– Это случилось в тот день, когда небо сделалось особенно глубоким, уйдя за спины

звёзд. Руслан был в ожидании более сильном, чем утро солнца. Вот он услышалдолгожданный цокот Ангелининых каблуков. Он мог ошибаться, но не в этот раз. Его сердцеторопилось многим быстрее, чем Ангелина. Она вошла, он отошёл немного назад, всемтелом противясь этому, оттого получилось это у него неуклюже. Руслан намеренновыключил свет и отвечал на расспросы Ангелины в темноте. Ежели Руслану дляистолкования приходилось рисовать, он просил Ангелину встать с дивана и подойти кподоконнику, куда, подбрасывая, проливали свой свет дворовые фонари.

– Не впечатлил.– Вовремя ты меня остановила, я понятия не имел, как бы ты ко мне отнеслась,

вразумив мои мысли.– Какой же ты мошенник!– Постигая донные мысли, одни сочтут тебя гением, одни – умалишённым.Ангелина перестала подавать признаки общения. Руслан, было, уже подумал о

словесной коме Ангелины, однако она была только в обмороке, потому как ответила доистечения четырёх минут.

– Я согласна разобрать завтра «Стереопару» у тебя, но днём.– Обращу просьбу: дай мне изучить твои глаза пристальным наблюдением за ними.– Чем вызвана такая непростая потребность?– Мне прописали подобную терапию.– До или после анализа «Стереопары»?– Давай после.– Пожалуй, я буду смущаться.– Это как-то отразится на твоих глазах?– Тогда они поменяют свой цвет.– О, если так, я настаиваю на стеснении!– Можешь надеяться.День на день не приходится: Ангелина переступила через порог квартиры Руслана.

Ангелине было заметно неприютно. Она прижалась к захлопнувшейся двери. Лишь когдаРуслан попросил сумку, Ангелина нагнулась, чтобы снять сапоги. Ангелина нерешительно,настороженно, даже пугливо и болезненно шагала по полу, точно ходила по стёклам илиуглям. Она оставила сумку на столе в зале и вернулась к входной двери в прихожей, где,глядясь в зеркало во всю высоту квартиры, поправляла свои волосы. Ангелина наклонилаголову на бок, убрала все волосы в эту сторону и расчёсывала их: то изнутри, то снаружи.

– Не смотри, как я привожу себя в порядок, прихорашиваюсь! Мне не по себе.Руслан сел на диван, он и отсюда слышал треск волос. Его глаза бездумно закрылись

– Руслан задремал. Проснулся он через миг под шорох листов.– Пойдём по тексту?!– Конечно.– Диалоги на английском – к чему они? Их же не было на самом деле?– Первый мой диалог со всеми случается на английском. Каждый такой диалог –

подборка композиций одного музыкального исполнителя или группы, то есть из этих

композиций мной выстроен начальный разговор. Это своего рода музыкальное вступление,увертюра, передающая и сущность, и тон отношений.

– А выбор ассоциативен?– Выбор не случаен. Выбор только-лишь связан с действующими лицами.– Выходит, подобный диалог нужно слушать в музыкальном исполнении?– Если угодно.– Так… Дальше – пять полуквадратов.– Вот тебе бумага, карандаш и ластик. Нарисуй квадрат. Теперь раздели его мысленно

вертикальной линией пополам и сотри правую половину. То, что осталось, – левая половинаквадрата – и есть наш герой. Это герой идёт. Он остановился у зеркала. Каким будет егоотражение?

– Симметричное.– Верно. Изобрази справа от нашего героя его отражение в зеркале.– Получился целый квадрат!– Именно. Это герой стоит перед зеркалом. Тут участвовали два полуквадрата –

второй и третий. Догадаешься с четвёртым и пятым?– Видимо, кровать – пятый полуквадрат. Кровать стоит на ножках. Положу на него

нашего героя, опять-таки симметрично, предположив, что он лежит на спине, следовательно,голова и стопы обращены вверх. Всё вместе напоминает букву Н. Значит, наш герой идёт –буква С, стоит у зеркала – О. В итоге – СОН.

– Поздравляю! Разве не так любую ночь готовятся ко сну?– Ты из тех, кто считает, что творчество должно задавать вопросы, а не пояснять?– Творчество должно включать воображение.– Постой, но как твой плод воображения может родить тот же самый плод у других,

поскольку к тебе образ пришёл иначе, чем к ним? Он обязательно родит прочие.– Воображение способно не только придумывать, но и разбираться.– Продолжим. «Внешнее касание белого круга и голубого круга и внутреннее касание

зелёного круга и голубого круга. Таблетка-число».– Ооо. В геометрии касание двух кругов, когда один на другом, называется внешним,

а когда один касается другого, находясь в нём, – внутренним.– Число восемь? Из-за схожести с движением спутника по орбите?– Да, Ангелина.– А «73:61 40.41 – первая встреча» – тоже симметрия? Тогда первая встреча

состоялась четырнадцатого апреля в шестнадцать тридцать семь.– Ты уже приноровилась.– Следующий вопрос: почему, кому бы ты ни признался в любви, признание в

обратном словаре будет автоматически обращено Юле?– В обратном словаре слова читаются с конца. Юля наоборот – Ялю. Говоря «я

люблю», невольно получается так.– Опять буквы. «П» под «Т» прощается с «О», «З» под «Д» прощается с «О», «Л» под

«Ф» прощается с «О». Как понимать?– Всё просто. «О» – солнце. «П» под «Т» – антенна на доме. «З» под «Д» – парусник у

берега, «Л» под «Ф» – дерево на горе.– Зачем играть буквами, цифрами? Почему до такой степени симметрично? В чём

смысл? На что ты надеешься? Разве это настолько уж красиво и умно?– Существующее сплошь симметрично, витилиго, и та, вкрапляется в меня так же.

Для меня есть в этом что-то. Не могу с собой ничего поделать.– Ты пишешь про сталагмит на пьедестале в известняковой пещере, который в приём

неизмеримо вырос.– Это учитель, сидящий за столом в кабинете школы. Над ним, прямо над головой,

висит плафон. И когда он встаёт, создаётся впечатление, что он сталагмит, который растёт,потому что на него капает из плафона.

– Замечательно. На очереди символика к XXII Зимней Олимпиаде. Почему не бытьпятой колонне? Какой он зелёный луч? И немного о растерзанном талисмане на спине ската,показанном Травиновой Е. В. и Воротынцевым М. А.

– Пятая колонна – революционная организация. Зелёный луч – вспышка зелёногосвета, которую можно увидеть в море после заката или до восхода, – очень редкое явление.Растерзанный талисман на спине ската – герб города Сочи.

– Глиссада белых мух и не красная помада на Алининых губах.– Здесь инверсия цветов. Мухи ведь чёрные. Контрастный красному – зелёный, цвет

разрешения.– «Мы обитаем в безвозрастном океане. Плывёт летающая рыба. Блуждает медуза и

осьминог. Дрожат водоросли. Поверхность океана выдаёт пена, да и то по ночам».– Небо с самолётом, облаком, солнцем, деревьями. Пена на поверхности океана –

звёздное небо.– Последнее. Кто такие Венеты и Прасины, сражающиеся между собой?– В голубых и зелёных одеждах правившие колесницами возницы. Я имел в виду

горизонт, где небо схлестнулось с равниной.– Ах, нет, ещё. Что за Южный взвод, в котором ты состоишь?– Так я условно обозвал работников «Салаватнефтеоргсинтез», что добираются до

работы на автобусах, перевозящих жителей южной части города.– Мне представить сложно того, кем бы было понято и принято твоё творчество!– Любви это под силу.– Полюбить тебя, по-моему, ещё тяжелее.– Удавалось ведь некоторым.– И я их всех знаю поимённо. Но вот в чём дело: охота, чтобы любовь как событие не

заканчивалась, потому что она единственно интересна и многократно дарит тебе умиление, ау тебя в любви мало любви и нет желания её хоть сколько продлевать.

В знак несогласия Руслан замолчал.– Ты одичал! Ты даже не чувствуешь себя обязанным отвечать. Откуда такая

привычка?Ангелина ощущала присутствие Руслана меньше и меньше. Казалось, его совсем нет

в квартире, что она позабыта. Ей неодолимо захотелось попасть к себе домой. Но Ангелинанастолько растрогалась, что в предвкушении возвращения домой решила на короткое времязадержаться. Она воспряла, воспарила, воссияла. Затем неспешно спиной пала на диван,аккуратно втиснув ноги между сидящим Русланом и стоящей спинкой дивана.

– Иди, изучай мои глаза!Руслан встал с дивана и на коленях опустился на пол, вытянул тело, наклонился,

навис над головой Ангелины и всматривался в правый её глаз. Она уткнулась взглядом напотолок. Однако её чёрный зрачок то сужается, то расширяется, тормоша неравномернозернистую зрачковую кайму из коричневатой бахромы, словно изъеденной молью. Междулимбом радужной оболочки и зрачком, как на пяльце, когда-то наплёл свою паутину паук, номоль разорвала её по зубчатому автономному кольцу, поделив на зрачковый и цилиарныйпояса. Веки Ангелины затворились, изобразив захлопнувшиеся листья венериноймухоловки. Зазубренные кромки листьев зашли друг за друга, и внутри задёргаласьпойманная муха. Когда Ангелина открыла глаза, муха-зрачок махала перепончатыми

крыльями-радужкой. Или радужная оболочка – это круглая левада с жокеем в центре,который гоняет на одной корде, что ближе, стадо светлых лошадей и на другой, что у самогокрая, стадо тёмных коней?

У Ангелины дрогнул большой палец правой руки. Лицо покраснело, глаза окрасилисьв очень бледный синий цвет. Руслан с большим вниманием наблюдал за кожей лицаАнгелины. Каждая пора светлой пурпурно-розовой кожи еле уловимыми блестящимипурпурно-розовыми линиями была связана с окружающими. К тому, что способно изменятьсвой цвет, Руслан относился с признательной благодарностью. Для него это говорило оналичии в нём души.

На глазах Ангелины Руслан влюблялся в неё. Надо сказать, делал он это чутко,увлечённо, по простоте своей. Поэтому его прельщала красота тела, нежели душа. Душаслишком глубока, чтобы сразу её любить, её любят на исходе. Руслан был непоколебим –любят от тела к душе! Вскоре он стал красноречивей, чем прежде, – любовь не меняется! Небудешь любить изменившееся со временем тело. К тому, что способно изменять свою форму,Руслан относился с неодобрительным осуждением. Для него это говорило об отсутствии внём красоты.

– Позволь, я поднимусь! Как подействовала терапия-то?– Сказалось до кончиков ногтей.На диване остался мелкий след от лежания Ангелины. Придавленный диван вобрал в

себя её объём, складчатый плед описал её очертания. Пока Руслан проводил Ангелину ивернулся к дивану, тот успел потерять её оттиск, а вот плед сумел сохранить её контур.

Когда и Ангелина оказалась у себя дома, она позвонила:– Я только зашла в квартиру. Ты утверждаешь о любви ко мне. Мне пришла в голову

идея – провести нам сегодня бессонную ночь, втечение которой постарайся убедить меня всвоей любви при помощи сообщений. Я не буду откликаться на них. Если я не усну до утра,то, считай, уверилась. Ночь началась.

Руслан опоздал с ответом – Ангелина раньше положила телефон. Он набралсообщение: «Так много вокруг пар, пар танцующих. За время отношений они разучиваютпрактически все танцы. Они касаются своих партнёров за любые части тела, делают друг сдругом, что захотят. Однако неприметными держатся пары, непожелавшие танцевать. Они недотронутся до своих партнёров, об их парах никто не узнает. Быть может, они всего-навсегоне умеют танцевать. Но и, быть может, они желают остаться единственными свидетелямисвоих несостоявшихся танцев. Ангелина, можно тебя пригласить на наш первый танец?»

В голове у Руслана заиграла музыка. Именно так иногда мелодии, которые он никогдане слышал, звучат в его сознании. От них костенеет тело, глаза заполняются слезами. Русланкачает головой по сторонам от восхищения. Вот что значит занестись в мечтах.

К Ангелине отправилось второе послание: «Поймал себя сейчас на мысли, что ты дляменя космос. Твои длинные волосы, как бесконечная тёмная материя. Твои крылатые глаза,как мимолётные метеоры. И я поднимаю голову и говорю с тобой, точно с богом».

Влюблённое сердце зовёт в путь.– Я выхожу на улицу. В каждом окне каждого дома я буду искать тебя. Если не

управлюсь до утра, то будет следующая ночь. Подходи к окну.Известие, вслух выпущенное в приоткрытое окно, обратилось в свёрнутое письмо,

привязанное лентой к лапке голубя, и взмыло в воздух.Упоительная дилемма: уснуть или откладывать сон. Руслан поставил себя на место

Ангелины в тот момент, когда почти спишь, но кто-то тебе рассказывает что-то. Блаженноесостояние.

Сообщения шли одно за другим до самого рассвета. В них было сокровенности ни на

один лес. В них было благолепия ни на одно море. В них было нерушимости ни на однонебо. Отправив последнее («Закрываю глаза – и представляю тебя! Засыпаю – и вижутебя!»), Руслан прилёг на диван и невзначай накрыл собой Ангелинин отпечаток на пледе.По пробуждении он обнаружил плед уже на себе.

День безмолвия, который они устроили друг для друга, тихо пропал. Бесталанноперенимающий день звонко зазвучал в «ВКонтакте» для Руслана предложением встречатьсясо стороны девушки по имени Милада. Руслан принял его. У них завязалась любопытнаябеседа, но дальше:

– Руслан, это Ангелина! Я проверила тебя от чужого имени! Ты – исусик!– Я знал. Ты осмелилась на изобличительную игру, но, идя на лицемерие, не учла,

что тебе могут подыграть. Ты подошла к коварству чересчур легкомысленно, непрочувствовала его. Ложь, тем более неумелая, не дождётся правды!

– Не думал, что я сделала такое неспроста? Тебя я не люблю!– Не верю! Скажи, что любишь, тогда поверю!– Если я и малость любила тебя, то до той поры, пока ты мне не истолковал

«Стереопару». Напрасно ты согласился. Я не люблю тебя не потому, что ты плох, а потому,что я знаю тебя!

– Я мыслями о тебе, Ангелина, люблю тебя!– Я знанием тебя не люблю тебя! По-моему, любовь – русская рулетка. К тому же,

любящие – неисправимые бретёры.Раненный Руслан не намеревался продолжать стреляться, поэтому вышел из-за стола

и удалился.Возводимая любовь разом обрушилась. Место крушения обволокло облаком пыли,

многим больше самой любви. Руслан надеялся, что это лишь привиделось ему, что когдалюбовная пыль развеется, то он обнаружит любовь целой, стоящей. Пыль спадала иуносилась ветром длинно. Наконец пелена сошла, но, увы, Руслан обнаружил тольколюбовные останки. Потихоньку, днями он сжигал и их, пока не осталось ничего.

На небе до полудня доносятся «Вира солнце!» такелажников, после полудня – «Майнасолнце!». Что же строится? Домовитое лето навело свой порядок: натянуло небесныйпотолок, включило солнечный прожектор, расстелило травяной ковёр, расставилокирпичную мебель. Особенно лето заботиться о нас ночью: затихает, обходится звёзднымисофитами, накрывает нас туманным одеялом, зажигает фонарные свечи. Я одинок и вуличном доме. Нет одной и единственной, чтобы пригласить её в летний дом и зажить в нёмвдвоём.

В памяти Руслана всплыл вопрос, который он задал папе в детстве: «Если долго идтипрямо, с утра до вечера, и развернуться потом, то закат случится на востоке?» Пока Руслан,сидящий спиной к окну, весь день провёл за ноутбуком, солнце появилось на правой сторонеэкрана, пересекло экран и исчезло на левой стороне. С недавних пор фоновым рисункомрабочего стола его ноутбука стала обложка альбома Эндрю Бэйера «If it were you, we’d neverleave».

08.02.2013–20.06.2013