АЛЕКСАНДР ПОПОВ

АЛЕКСАНДР ПОПОВ

"КАК ВИНО ОТНОСИТСЯ К ВИНОГРАДУ..."

Стихотворения 1996-1998 г.г.

* * *

Остальное есть у тебя или нет,мне не важно, поскольку светзаполняет пространство междутем, что есть у тебя и нет,оставляют надежду - нет!оставляет одежду - междутем, кто был у тебя и нет...

1996

* * *

Есть эстетика в порнографии,если нет тебя. Фотографиине заменят, конечно, ту,что отправилась за черту,разделившую жизнь и смерть.Мне осталось теперь смотретьна тебя лишь на фото. То есть,в старых порножурналах роясь,я ищу, где снималась ты,сохраняя свои черты(чаще в цвете, чем в черно-беломсвете). Снова любуюсь телом,наизусть мне знакомым, всемилиниями изгибов, теми, не скажу - чем, руками, кожей.До сих пор на тебя похожейне найду я живой богини.На висках моих тает иней,но никак не растает стольколет и зим, что не вижу толкаотрекаться от этой дури -с порнографией жить в натуре.

1996

СНЕГ ИДЕТ

А.К.,И.К.

Ты с работы придешь и картошку начнешьчистить или варитьвермишель, посолитьне забудь, отдохнуть.Снег идет как-нибудь,

кое-как: то стоит,то идет, то летит,то кружит, то мететцелый день, целый год.Снег идет много лет.Пододвинь табурет,посади на него ангела твоегои скажи ему так:"Я - дурак, ты - дурак".И ответит она: "В том не наша вина,а того, кто идеткаждый день, каждый год".Она будет права,потому что траване видна и земля,потому что семья...Снег идет много раз в эту зиму; не раз,снег, казалось, идеткруглый день, круглый год.Снег идет много лет.И диванный атлетпонимает: сил нет;и она, съев шербет,замечает, что нетни его, ни монет.Снег идет столько лет,что надежды уж нет,что закончится он,долготы чемпион,широты старожил,где я раньше любилснег и ту, с кем дружил.Вот, опять закружил;камнем падает вниз,задевая карниз,как плевок или лист,как герой-альпинист.Засыпает балконснегом в несколько тонн,но мужчиною онбудет выброшен вон.И найдется на нем,на балконе твоем,тара прошлых временвин различных имен,равнодушных к векам,их родившим, к рукам,их налившим, к губами словам, - то есть, к нам.Это памяти месть.Время выпить и съестьтвой обед; посидеть.И в окно не смотреть.

3 марта 1996

ПОСЛЕСЛОВИЕ

И. К.

Не люблю я говорить неправду,битву за Берлин и за Непрядву.Командир не говорит отрядуперед боем: что ждет впереди.Исполняю долг, а не присягу,проявляю стойкость и отвагу,и с убитого снимаю флягу,промываю рану на груди.

Я могу еще скользить спиною,не над женщиной, а над травой степною,обнимая грудь одной рукою,зажимая пистолет в другой.Если мы с травой и будем живы,то затем лишь, что не будем лживы.Перекати-поля будут гривыжелтым ветром уносить покой.

Не люблю я белую бумагу,ведь не в белую же землю лягу.Степь сухая впитывает влагу,оживает, проще говоря.Я люблю бумагу с желтизною,перемолвиться о том, о сем с тобою,если я от боли не завою,ничего вообще не говоря.

1996

НА СМЕРТЬ БРОДСКОГО

Космополит Иосиф Бродскийскончался. Нет его. Скиросскиймрамор потускнел.Но прежде сузил он аорту,и сбитую из букв когортув каре веков вклинить успел.

Иосиф умер в январе, во сне поэта. На дворесомнамбул белый хороводвсе так же плыл, и лишь часовпесок окаменел, стиховне нарушая ход.

Он умер в день, когда другойпоэт от пули роковойпогиб (и там - другой убийца).Но оба классики теперьони. И этот счет потерьна них, увы, не прекратиться.

Он лейтенантом неба стал.

Сбылись слова, что он писал.Дни, интереснее, чем жизнь, сомкнулись на бегу,и пусто им на берегу его отчизн.

"Прощай, поэт!" - не говорю,а "до свиданья" - январю.Он был одним из трех именсвоей судьбы. С Марией, Аннойон будет связан постояннойего Венецией времен.

29 января 1996

* * *

Я прикоснусь к тебе щекой,товарищ уходящий мой.Ты воскресил меня из-подобломков грубой пятилетки.Ни старики, ни малолеткитеперь мой не закроют рот.

1996

ПЕСНЬ УНЫНИЯ

Кому какое дело, что во мневорочаются чувства, как в говневорочаются черви, полюбивуныния мучительный мотив?Кому какое дело - полюбивуныние или наоборот -какой во мне рождается мотив?каких падений? и каких высот?

Кому какое дело до меня?И слава Богу. Сам себя кляняза малодушный шепот или вой,я удивляюсь мужеству поройправдивых фраз, благодарю за нихродную речь, уменье губ и руксказать и сохранить не то чтоб стихили стишок, а ненапрасный звук.

О, песнь уныния! Ты честно и всерьезберешь за горло, не жалея слез;тоскливая мелодия твоязовет в потусторонние краятого, кто слаб душой; а кто силёнучаствовать в мучительном концерте,своею болью заглушая стон,тот знает, что душа сильнее смерти.

Я счастлив, песнь уныния, что ты -

не песнь отчаянья! Похожие черты,но нет в тебе бесплодной пустотыбезверья и смертельной немоты.Бывают дни уныния - и дни,и времена (и времена, и годы) -глухи, невыносимы, но онирождают дух надежды и свободы.

11 июля 1996

ЗОЛОТОЙ ВЕК

Сосчитать волоски у тебя на лобке,словно пальцы твои на руке,и прожить эти годы с тобой,их удерживая рукой...

1996

* * *

Люблю талантливых людей,чьи головы полны идей,чьи руки заняты трудом,чьи мысли управляют ртом,чьи пальцы музыку творят,чьи души правду говорят,чьи уши ловят каждый звукрождения словесных мук.

1996

* * *

Настырный сперматозоиднастиг-таки яйцеклеткуи зародил в ней деткупо имени гуманоид.

Напрасно пила таблетку,когда он ее любил.А он не курил, не пил,не спал и играл в рулетку.

1996

К МУЗАМ

Отцы пустынники и жены непорочны... А. С. Пушкин, 1836

Под занавес любовь прощальная

в моей душе найдет приют;две Музы, ближняя и дальняя,меня врасплох не застают.

Явились вы и с вами легкаяпечаль, для слов продлив мне дни;две Музы - близкая, далекая -шальные сверстницы мои.

Я вас люблю; любовь, быть может,талантливей на склоне лет;но пусть она вас не тревожит:вы - Музы, я - лишь ваш поэт.

Стихи - лишь буквы на бумагеи их легко стереть рукой,но их упрямству и отвагевека завидуют порой.

И я завидую пороювам, кто сумел меня увлечьсвоей судьбою иль игрою,восторгом пробуждая речь;

кто смел и честен; кто взлетаетс неумолимой правотойнад браком, что всегда бываетлюбви могилой иль тюрьмой;

кто понимает сокровенныйсмысл одиноких дней; кто самвысвобождает дух свой пленныйиз недр гордыни, небесам

не доверяясь в полной мере;кто в ожидании концабыл тверд и терпелив; кто в вересвоей не потерял лица.

Кто я? Отец неосторожных правдивых слов, моих детей;они - отрада дней ничтожныхи оправданье жизни всей.

Кто вы? Вы - жены непорочныв лице двух близоруких Муз.Незримы узы и непрочны,и нет прекрасней этих уз.

Благодарю вас, что в угодусоблазнам, трусости, брехнея не предам вас; что свободубыть вами избранным и не-

свободу эту чту дорожевсего, что я имел без вас;что мы становимся моложеи нет теперь счастливей нас.

9 июля 1996

KЛЮЧ

Е.К.

Как бы хотел я ночью и днемключ забывать свой в доме твоем,чтобы потом во все складки и щелитыкаться жалобно, окна и дверине открывая (или стараясь не открывать их, к ним прикасаясь), делая вид, что с тобой и с замкомв доме твоем я совсем не знаком!

Ты бы хотела ночью и днемключ находить мой в доме своем,чтобы потом, во все складки и щелипряча его, настежь окна и дверимне распахнув (памятуя привычкутыкаться в них, подбирая отмычку), мною владеть, как владела ключом,делая вид, что он здесь ни при чем.

1996

ВОСКРЕСЕНИЕ

И. К.

Ты меня подстригаешь.У меня за спинойты стоишь и не знаешь, что творишь ты со мной.

Ты руками летаешьнад моей головой,оттого и не знаешь,что творишь ты со мной.

Надо мной ты летаешь,а как будто - стоишь,и как будто не знаешь,что и с кем ты творишь.

Когда палец поранишь,каплей крови своеймою душу поманишьк оболочке твоей.

Они встретятся где-тои когда-то затем,чтобы, вытворив это,вместе быть насовсем.

Но пока ты летаешьнадо мной, над судьбой:

просто не понимаешь,что творишь ты с собой.

1996

* * *

Опустел без тебя экран.В "Новостях" - покати шаром.Как Телец без Альдебаран,опустел без тебя мой дом.

Где ты, альфа Тельца, звездапервой звездной величины,чьей небесной судьбой сердцавсех поэтов увлечены?

Может, ты погасила свет, раздеваясь, ложась? А вдругты устала светить, а, Свет?Что ж, тогда отдохни, мой друг.

Пусть Плеяды поднимут вой.Опустел без тебя мой мир,телескоп мой и космос, твойравнодушный телеэфир.

Ты сама виновата в том,что погасла, открыв мой ротдля иных имен, ведь мой домне выносит тьмы и пустот.

Темень в доме - навернякаобещание звездной мзды.И выводит моя рукав мраке имя другой звезды.

29 марта 1996

О ЯЗЫКЕ

И. К.

Ты взасос выпиваешь сырое яйцо,закрывая глаза, запрокинув лицо;из отверстия тянешь белок, от желткаотделяя, смеясь и волнуясь слегка.

Так к губам прижимают волшебный сосудв паутине веков и губами сосут,языком помогая, по капле винопрошлых лет, - эту жизнь продлевает оно;

так целуют взасос, обнимая рот ртом;так качает насос воду с мыслью о том,что от зноя спасет он пустыню, народ,

в ней живущий, - и каждый спасения ждет.

Я хочу всё узнать о твоем языкеи его описать на родном языке,изучая его, подбирая слова,от которых немеет язык, голова

от которых кружится и губы твоираскрываются молча навстречу любви,обнажая твой рот и зубов белизну,как обычно всегда, и всегда - в новизну.

Твой язык без костей; он на ощупь не тверд,но упруг; временами он мягок; он горди упрям иногда; может он отмочитьсущий вздор; может он хоть кого проучить,

обругать, заклеймить; то велик он, то мал;то широк он, то узок; то он закрывалпол-лица у того, кто тебя целовал;то, свернувшийся в трубку, он метко плевал;

то ничтожным он был и совсем пропадал,если кто-то чужой его с силой искал,так и не находил; для незваных гостей твой язык не приносит хороших вестей.

В клетке крепких зубов он как пленник во рту,как корабль быстроходный в блокадном порту;твой свободный язык задыхается, оннеподвижен и нем; он коснеть обречен.

Тренируясь в движеньях во время еды,он по телу легко пролагает следы,свою пищу любви увлажняя слюной,наводя чистоту, согревая собой.Занимаясь уборкой, по коже скользя,он не знает, что можно ему, что нельзя:просто делает всё, что он хочет. И звукмонотонной работы его, ног и рук

не вспугнет тишину в этот час, - ибо нетсил для слов у любви, как сказал бы поэт.Не забудь облизать свои губы в конце,языком доставая очки на лице.

27 апреля 1996

* * *

Д. Бондаренко

Они были трое в планиде своейудачливей многих и многих смелей.Но был им приказ или время пришло,и верный товарищ покинул седло.Отряд их заметил потерю бойца.И каждый из них вытер слезы с лица.

Сказал комиссар: "Такова эта жисть",и нежно пожал уходящему кистьнадежной десницы. Он помнил о нихи в новой работе горел за троих.Те двое как будто всегда за спинойстояли, когда он выигрывал бой.

17 сентября 1996

ПАМЯТНИК

Я уже много лент засыпаю землейто, что звал я тобой, что зову я тобойдо сих пор. Оседает земля под плитой,человеческий тлен поглощая собой,превращая останки твои в перегной,твои косточки - в памятник эры иной,отбирая у времени клеточки той,что была твоей плотью. И вечный покойтаковым и становится. Червь бытия,"я - тебе лучший памятник", - думаю я;говорю это вслух, пока губы моине устали от слов и не знают земли.


СТАРАЯ ПЛАСТИНКА

"Несет меня течение..."

Я скучаю без тебяна экране, теребямятую страницу теле-расписания в "Неделе".Не сама ли ты страницаэта или - лучше - птица,что из клетки улетелатой, в которую хотелаты попасть, но надоелонесвободой мучить тело?Я скучаю много днейбез тебя и без твоейинформации о том,как мы весело живем,разделенные экраном,как заряженным наганом,нас способным убиватьраз, два, три, четыре, пять(или сколько есть патронов).У природы нет законов,чтобы скуку запретитьили женщину любитьмне в потуэкранном мире,сидя в холостой квартире,и писать об этом строчку

или две, не ставя точкув виде пули - мне привычноставить точку как обычно,но сегодня не хочу -это право я вручулегкой Светиной руке,что скучает вдалеке.Кто из нас скорей поставитточку, тот и балом правит(нет, не сатаны - другим),где танцуешь ты с другим,я - с другой. И в этот часнет с тобой несчастней насили, все-таки, счастливей.Но что точно - терпеливей.

1996

* * *

Ты живешь в других городах.У тебя микрофон в руках.Буква "П" на твоих губахслаще патоки. Светка, ахкак завидует кто-нибудьтвоей жизни, работе! Будьты - не ты или я - не я, мы сказали бы, что твояжизнь - подарок, ему любой был бы рад. Только мы с тобойтак не скажем вслух, хоть пороймы и думаем так с тобой.А еще тебя видят всена экране во всей красе.Только я на своем ч/бплохо вижу, что на тебе(в смысле цвета одежды), но мне как раз это все равно.Я люблю смотреть на твой рот,говорящий, к примеру, "вот","тем не менее", "несмотря"и так далее. Знаю, зряя стараюсь тебе помочькончить фразу твою. Но точь-в-точь как ты переводишь духпосле сказанных быстро двухили трех длинных фраз, так свойдух я перевожу с тобойвместе. (Я не дышу совсем,если ты мне видна совсем,то есть, в кадре когда стоишь"в полный рост", как ты говоришь.)Я смотрю на глаза, на гу-бы, на волосы. Я могувообще на тебя смотреть дольше, чем я могу хотетьна тебя смотреть вообще.Я хочу на твоем плече,

Светка, видеть удачи свет чаще, чем она скажет "нет,не сегодня". За нас обо-их волнуюсь я, Светка, бо-льше, чем надо. Тебе пишу,успокоиться чтоб. Дышу в это время ровней. Жуюжвачку рифмы, как ты - свою,что без сахара. Скоро мнезакругляться пора. Вполневероятно, что ты читатьтак устала, как я - писать.Не от скуки сойдем с ума,как сказала бы ты сама,а от смеха, который насс тобой корчит уже сейчас.Но пока еще силы те,что и прежде. На высотечувство юмора. Нас не взять,ибо сделаны мы на ять,даже голыми. Ибо лечьнам приходится спать, чтоб речьотдохнула твоя, перо б отдохнуло мое. И чтоббыл послушным конец перазавтра вечером. Как вчера.

27 октября 1996

* * *

Анне

Улетают листья с клена за моим окном.За твоим, наверно, тоже. Может, об одноммы и думаем, жалея листья, не впервойнаблюдая в эту осень их полет кривой,понимая их прощальный в воздухе сыромвзмах как росчерк неслучайный осени пером.Мы с тобой жалеем листья, может, потому,что мы слышим их "прощайте". Больше никомуих безмолвное круженье тихие, едваслышные, уже не скажет грустные слова.Листьев желтый цвет разлуки позже ты поймешь.А сейчас счастливой будешь, если их возьмешьв руки и своей ладонью проведешь по ним.И тебя сумеют листья защитить от зими морозов взрослой жизни, и в твоем теплеотогреет свою душу осень в октябре...Я рассыпал эти буквы черные на бе-лом листе, чтоб сочинилось письмецо к тебе.Становитесь, буквы, в строчки и в конец письма,что мы оба прочитали, желтого весьма.


ВОЛНЫ

И. К.

I

Погружаясь в воду цвета морской волны,думаешь о волнах, о том, что они полныгрусти, неразделенной любви друг к другу.Любящие друг друга вскользь, друга или подругунастигающие в миг своего конца,не успевающие объясниться, не успевающие лицаразглядеть как следует друг у друга,волны гибнут на берегу: им из кругасобственной обреченности выплыть несуждено, как ни старайся. И посылает волна волневдогонку всю силу своей любви, всю мощь океана.Думаешь: вот она, жизнь без обмана,где шторм милей и желанней штиля!И вдруг отчетливо понимаешь: морская миляименно потому бескрайнее и длиннейсухопутной, что чувства у волн сильней.

II

Вслушиваясь в прибой, думаешь не о шторме,как таковом, а о той, кто в формекупальщицы спорит с волной, сюдане глядя, не думая, что вода,смыв с коленей ее песок, вернетсяк тебе и напомнит знакомое что-то:запах волос или кожи, вкус ее пота.Ты вспоминаешь, что это зоветсялюбовью или же памятью о последней,сбереженной верными волнами моря,и обнимаешь берег, соленым вторя,будто бы этот шторм - последний.

III

Если это - любовь, то нет похожейлюбви на земле, где обычно - кожей,реже - душой, чаще - грубым теломлюбили тебя по частям и в целом.Любовь у волн заключается в бесконечнойласке волны волной, как в вечнойсказке о той любви, что скоросбыться должна. Но ты разговораоб этом все-таки лучше неначинай, - а слушай, как шепчет волна волнепоследние в жизни слова, в песоквпитываясь мгновенно, как боль - в висок.

IV

Это ветер треплет листки блокнота,а вы думаете: не он, а кто-то

другой ваши мысли ворует наморском берегу, где у волны волнаслизывает признанье с губ илипросит, чтобы ее любилипо-настоящему, а не так: играяв прятки, где ни первая, ни вторая,ни третья волна не находят места,где только что были жених и невестаи оба ушли в песок, - лишь пенадарит вошедшему по коленабелые кружева с их свадебного наряда.И если глаза слезятся, то вам не надоплакать всерьез, осознав, что эталюбовь - всего лишь вопрос без ответа.

ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ

Я в трезвенники не стремлюсь.Опять сентябрь, и я напьюсь.Я не смеюсь: напьюсь по-свински.Но что мне пить? Коньяк ли? Виски?И если виски, то какой взять сорт? А может, радость - в роме?Во что налить? Какой рукой?И где же пить? В подъезде? В доме,где та, чье имя я забыл,живет? Что помню? Цвет перил,число ступенек. Помню пыл,с каким по ним я возносилсвою возвышенную душу.Да, а закуска? Съесть ли грушу?Иль черносливом закусить?Иль раскошелиться и питьс размахом - вилкой ткнуть сардинкув ее живот, ей вгрызться в спинку, как будто - рыбке золотой?Съесть после бутерброд с икрой. Налить еще. Взять сигарету.Придумывать мотив к куплету:"Он проглотил ее пилюлю..."Стать к зеркалу и, тыча дулюсебе в висок, имея дулов виду, представить, как подулобы из него, снимая боль.Нет, мне привычней алкоголь.Какой мне, все же, выбрать издвух коньяков? "Десну"? "Сюрприз"?Но оба, говорят, подделка.Я думаю, что перестрелкаспасет нас вряд ли, только - чувствосам. уважения. Как пустонасчет последнего внутри!И, как наружу ни смотри,снаружи тоже очень пусто.Но в этом, видимо, искусствои состоит высоких слов:чем дар светлей, тем их послов(тех самых слов) угрюмей рожа.

И, сам себе свой тост итожа,я подношу к губам стакан,как деревянный истукан.Бей, дрожь зубов! Стучи чечетку!Пой песню! "Повстречал молодкусолдат выносливый судьбы.Она дала ему водыиз рук своих. Ему открыласьее душа, как и его,полна печали. Отчегоона с другим совокупилась".

11 - 15 сентября 1996

* * *

Упадет ли с небес звездаили буква, ты скажешь: "Да,хорошо", и начнешь опятьшить, готовить, кормить, стирать.Если вдруг упадет к тебене звезда и не буква "б",а другая, к примеру "п", не расстраивайся, не пе-реживай и не злись, что неполучилось сейчас. Вполневероятно, всё будет так,как хотелось, но позже. Такчто ты верь, не переживай.Собери пока урожайсвоих проб и ошибок. Деньото дня ты сильней. Как леньни сильна, ты ее сильней.Ты своих неподдельных днейжизни, счастья, их ожида-нья сама придумщица, да?Ты придумала всё самаи теперь не сходи с умаот того, что песок, скрипяна зубах (не сумев себяобмануть, ты в отместку в пыльпревратила не боль, а быль),раздвигает твой нежный ротне в длину, а наоборот.Пусть звезда упадет с небесили буква, хотя бы "с"или "н". Пусть хоть этот светбудет, если другого нет.


ПОСЛЕСНОВИЕ

С.К.,А.Е.,Д.Б.,Д.С.

I

Парламентеры всех программ,налейте фронтовых сто грамм,читая этот бодрый стих,сообразите на - троих

зачеркиваю - четверых;это во-первых. Во-вторых,вы можете не пить и нечитать - тогда придется мне

то и другое одномуиспить, чего я никомуне пожелаю. Лучше - двум,трем головам, имея ум

II

с извилиной (двумя, тремяи более) сидеть, гремяпосудой, стульями и тем,что вылетает (если нем -

не вылетает) изо рта:слова и звуки, репорта-жа будущего план (жаль, онне сбудется). Вот слово "сон"

и появилось вопрекибессоннице в конце строки.Я, впрочем, поджидал его.Не остается ничего

III

другого мне, как показатьего способность диктоватьсо смыслом строчки, что сейчаси сделаю, имея вас

в виду как слушателей их(лучше - читателей), такихкак есть (вы и они), покапослушна мне моя рука,

пока имею вас в видукак стимул этих строк (и ду-маю, что буду вас иметьв виду я как-нибудь и впредь).

IV

Ты предсказал свою судьбув своих стихах - за то в гробухотел бы видеть их, но несгореть им в собственном огне.

Стихи спасли тебя не раз,закрыв твой слух, закрыв твой глаз;когда ты, наконец, потух,

они открыли зренье, слух:

увидев, слово ты сказал;услышав, ты сильнее стал;воскреснув, из последних силты их за жизнь благодарил.

V

Слова тебя не подвели еще ни разу. На мелиты был не раз, но не словав том виноваты были, а

ты сам, особенно - твой рот,безмолвный в это время отбессилья? злобы? страха? мук?безверья? трусости? Лишь звук

"ы" позволял ты языкувпечатывать в зубов строку.Ты, видимо, берёг слована после - жизни? смерти? А?

VI

Ты их сберёг, они тебя -нет, твой рассудок теребя.Теперь, когда твой организмсвой осознал идиотизм,

ты балуешь его едой(вполне съедобной) и водой(тут дело хуже: плюмбум, хлорведут с собой ученый спор,

кто победил в борьбе за цветтвоих зубов, каких уж нет),еще - справленьем той нужды,что требует любой воды;

VII

работой, сном. Лишь иногдаты понимаешь, что беданевелика, что ты живешьне потому, что ты жуешь

и пьешь, и ходишь кой-куда, спуская воду (и водабурлит), а потому, что тымараешь кое-как листы,

черня их буквами свовородного языка, егоорудье, как сказал одинпоэт, и ты его седин

VIII

не опозоришь, ведь бурлитв тебе пся крев, душа болит,жива покуда, и ты самне доверяешь небесам,

надеясь на себя и толь-ко на себя, и свою боль,которая не подведети не обманет (в свой черед

ты сам не сможешь обманутького-нибудь, когда-нибудь).Не спишь поэтому; скрипишьзубами и пером. Не спишь.

IX

Ты откровенно говоришь,что ты на самом деле лишьчервяк последний на Земле,что путь твой, видимо, во мгле,

естественно, в той глубине,какую не достичь и непостичь так просто, как постигты страсть, к примеру, либо - миг

самоотдачи, что зовешьты вдохновением (ты пьешьего отраву, как вино,уже прокисшее давно

X

от губ других, от немотыс ума сходивших, как и ты:от губ пиитов красоты,ее отбросов, как и ты).

Ты жить и устал и пересталуже твердить себе, как малты, как ничтожен твой любой успех, всегда самим собой

ты недоволен (только в снахнаходишь на своих губахпорой улыбку, шепчешь "ой",притрагиваясь к ней рукой).

XI

Ты не себе бываешь рад, а комару, который, гад,такие достает места,что постыдились бы уста

сказать - какие - и твоимолчат (благодаря любвиего ты вспомнишь поцелуйсвой самый первый, стоны "уй!"

и "ай!", слова, что говорилв ту ночь ты сам, как прокусилкому-то чей-то острый зубчужую кожу нежных губ).

XII

Ты жить устал, но хочешь житьпо той причине, что любитьне можешь смерть, хотя и в нейесть что любить: она верней,

честней, чем жизнь; но ты еене любишь все же. Для неетвое признанье не ново,она тебе простит его,

пока ты жив. (Потом, в крови,ты снова повторишь своислова, что записал сейчас,отсрочив, может, смертный час.)

XIII

Ты сам простил всех, кто хотел,чтоб ты простил их, кто сумелтебя простить, и новых силни у кого ты не просил.

И вот ты думаешь о том,что понимаешь сам с трудомсвою способность жить, любяжизнь, ненавидя в ней себя.

Устав от слов и от заботдневных, ты открываешь рот,благодаришь за то, что естьжизнь и слова, за то, что несть

XIV

числа наивным снам, вполнесогласен умереть во сне,тем более, что все равно -когда и где (давным-давно,

в одной стране, с одним из настакое было), но сейчасты не об этом, а о том,что если хочешь спать, с трудом

находишь рифму и глазаслипаются, не видя застрокой другую, то тогдане важно, где упасть, куда

XV

(к кому) приткнуться почивать,

кемарить, дрыхнуть, отдыхатьот дел, трудов или от ни-чегониделания, дни

и ночи превращая в сон,сон - в дело (если снится он;но даже если сон не снится,он делает, чтоб не присниться,

усилье над самим собой).Ты спишь, укрывшись с головой(ты сам не знаешь, отчего -лицом к стене), ни для кого

XVI

не представляя интерес:для О., П., Р. и даже С.ты - голый ноль. Ты вправду голи твой всем безразличен пол,

когда ты спишь. Лишь твой глаголинтересуется (сам голи одинок), как с существи-тельным себя осуществить,

не потеряв себя при нём,как ты в своей постели в чёммать родила не потерялсебя в плену двух одеял,

XVII

свой раненый, но бодрый дух.Как человек одно из двухзол выбирает, на одноиз них надеясь (и оно

не подведет), - ты выбрал сонодин из двух. И должен он(сон должен, так же как и ты,не потерять свои черты,

их не проспать) быть сном твоим.Он может сниться и двоим,троим - но так, чтоб ты не знал,кому он снится. Как сказал

XVIII

другой поэт, пусть будет телмир всяких полн: кто б ни хотелиметь свой сон, пусть будет онспокоен. Будь спокоен, сон,

у тех, кто спит, кому вы снажелаете, надеясь насвою и чью-то доброту,глотая мятную во рту

слюну, надеясь тоже натебя, ночная тишина,и на того, кто горячовам дышит в голое плечо.

XIX

Пусть вам приснится, как в садувы слышали не коляду,допустим, а другой мотив:он был особенно красив

и близок вам, вы "повезло"подумали, но, как назло,проснулись вдруг: постель в снегу(была зима) и ни гу-гу.

Пусть упадет во сне звездак вам на подушку, чтобы "да,я загадал" любой из вассказал, не открывая глаз.

8 - 30 октября 1996

* * *

Потому что нужно успеть сказать все слова,которые ты накопил, как мог, за стольколет молчания, соловей закрывает свой клюв, едваты открываешь рот. И норовит иголкавремени, сшивающая будущее с прошедшим, вдругвыпасть оттуда в траву, стог сена, море,снег, еще куда бы то ни было, свой испугпревращая в ничто. Ибо это горенеспособно сравниться по глубине с твоимужасом либо восторгом наподобье щенячьего визга,понятным тебе самому и хотя бы еще двоимили же одному, далеко или близко.

1 января 1997

12 ЯНВАРЯ 1997 ГОДА

И. З.

Потому что поздно сказать "прощай",именно потому, что уже действительно поздно,не говори ничего вообще - встречайновую жизнь в тишине, как грозноона ни звучит, разбросав своизвуки, как звезды, в пространстве вечнойвселенной, лишенной нежности и любви,постольку безмолвной, поскольку бесчеловечной.

Прочти их мерцающие письмена,беззвучно им в такт шевеля губами,

словно слова на бумаге, с точностью на-оборот, как всё, что бывает с нами.

В этот воскресный январский день,немой, точно кончивший говорить апостол,сними с себя прошлое и наденьбудущее, с тобой связанное через апострофза неимением лишней гласной, что в ряду катастроф,горестей, неурядиц вряд ли имеет ровнотакое значенье, как смысл этих строф,ясный тебе сейчас, по правде сказать, условно.

Поэтому просто выдохни из себядым сигареты или согретый воздух. Либо,пеплом или снежинками серебряпар изо рта, произнеси "спасибо".

1997

* * *

Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.Он заполняет комнату, где нас с тобою нет.Ты мне видна не полностью, а, как всегда, по пояс.Ты поднимаешь руку и выключаешь свет.

О если бы знать заранее, что ты в прямом эфире!Я бы успел, наверное, телек цветной купить;продал компьютер и книги, чтобы в моей квартиреостались всего две вещи и обе хотели пить.

Они бы не различали впервые ни цвет, ни запах;они бы забыли время. Им вместо поводырябыла бы Звезда, сгорая там, где сегодня Запад,считавшая дни их счастья надежней календаря.

Я бы мог на тебя смотреть долго и не мигая.Ты носишь черные джинсы. Вокруг тебя чистый снег.Но, видимо, не судьба. Видимо, есть другая.Видимо, это к лучшему. Но думается, что не к.

14 января 1997

____________Первая строка взята из одноименного стихотворенияИосифа Бродского (1940 - 1996)

У ОКНА

Просыпаясь в чужой стране,спальне, женщине, вы, в окненезнакомый пейзаж узрев,просыпаетесь. Озверевот ошибки такой, в тоскене касайтесь вен на руке!Подойдите к окну, глаза

закрывая опять (слезавам к лицу), и, лицом скользяпо стеклу, как слеза, грозяпревратиться в ничто (никто -вы уже!), превратитесь в то,что зовется прах или пыльпрошлой жизни. Поскольку быльили явь ваших лучших днейстала болью, ваш путь за нейтем естественней, что другимвы не станете вдруг: таким,как вы были в своей стране,спальне, женщине (вид в окнеи так далее). Этот путьвас спасет. Ибо боли сутьтакова, что ее сполна,погрузившись в нее до дна,нужно вам испытать, в лицоглядя ей и ее кольцоне стараясь разжать, скрипяхоть пером, хоть зубами, зрясупротивясь ее тискам,причинившим душе, вискамили сердцу такую боль,что вы в силах стерпеть. И стольбольно будет вам долго. Ностанет все же упругим дно:оно вытолкнет вас назад,на поверхность - в тот самый ад,где вы были в чужой стране,спальне, женщине; где в окнене забрезжит знакомый светпрежней жизни, какой уж нет.

16 декабря 1996 - 21 июля 1997

ФЕВРАЛЬ

Выдыхая чернильный парнад обуглившейся строкой,ты теряешь плоть, ибо стар,обретая в душе покой.Ты еще не совсем безруки не слеп: черня, где бело,оставляет след, как каблук,тоже стертый, твое перо.Но поскольку сейчас зимаи февральский мороз трещиткак положено, не самали бумага с пером грешит,согревая своим трудомтвои пальцы, сводя на нетсокровенную мысль о том,что не кто-нибудь, а поэт,автор этих невнятных строк,выдыхает чернильный пар,обезумев, стараясь в срокотыскать в снегу слово "дар"?

февраль - март 1997

БЕССМЕРТИЕ

Денису Семенову

Может быть, эта мысль сыраястанет словом, поступком, пепломлибо кончится, не сгораяв атмосфере, несома ветром,где-то в космосе, озаряянапоследок мозг: твое темявдруг заноет, и мысль другаяк ней помчит, обгоняя время,догоняя свою подругу,и, как связаны коромыслом,они станут летать по кругу,населяя пространство смыслом.


ЭЛЕГИЯ

Мы жили в городе, где рекабыла влажная, как рука,выскальзывающая из ладони, грустная под мостом,как судьба, забывшая: что - потом.

Здесь нас любили, но чаще - нет,оставляя в душе либо в теле следглубже, нежели киль - в воде,поскольку не вспомнит: когда и где.

Мы сами любили редко, зато - сильней.Те, кого мы любили (и следующие за ней,за ним), были уверены в нас и в том,что если мы ляжем врозь, то вечным сном.

Мы были счастливы. То есть, намказалось, что мы несчастны. Обычно по вечерампристально всматриваясь в темноту,мы всегда различали в ней того или ту.

Жизнь текла. И текла река,такая же мокрая, как щека,но по-прежнему пресная, словно сольрастворилась полностью в слове "боль".

21 марта 1997

НОВАЯ ЭРА

Светлане Коляде

Я слышу тебя - и я становлюсь моложе.Я вижу тебя - и я продолжаю жить.Ты тоже теперь другая: добрее, строже.Ты лучше других. Такой ты хотела быть.

Я тоже всегда хотел быть на тебя похожим.Сейчас уже замечаю несколько общих черт.Со временем грань сотрется, тогда мы сможемстать с тобой просто словом, какого нет.

Мы будем с тобою новым словом белеть на беломили чернеть на черном, мертвые от тоски;нас не задаст учитель и, рук не испачкав мелом,нас не напишет школьник и не сотрет с доски.

И только спустя столетье нас обнаружит дошлыйнемолодой историк, и, прочитав, начнетновое летосчисление, принимая прошлыйвек за начало эры, которая настает.


ЛАСТОЧКА

С первомайским приветом к тебе, мояперелетная ласточка, из далекихмест примчавшаяся в края,где не так насекомых, как крыш высокихнадежных пятиэтажек, о чем молчатв них живущие долго и регулярносемьи, в чьих тесных квартирах спятпреимущественно попарно, -я, беспечный поэт, жилецподнебесья, друг птичьих песен;я хотя уже не птенец,но еще одинок и весел!Поздней ночью, когда так ждешьпервый луч в глуши новолунья,расскажи мне, как ты живешь?Как дела твои, хлопотунья?Где летаешь? Каких ветровлюбишь розу? Каких муссоновзнаешь точное расписанье? Какой Петровкольцевал тебя? И какой Семеновв тебя целил? В конце концов,в этом городе, в этом домебудь спокойна, милая, за птенцов:у меня нет кота. И крометвоей тени крылатой нетничего за моим окном по эту,ни по ту его сторону. И рассветчем скорее, тем ближе к лету.

1 мая 1997

ОСТРОВ

Что тебе надобно, старче, от рыбки,кроме сочувствия или улыбки?Невод твой пуст; твоя лодка разбита.В доме твоем - ни кота, ни корыта;сумрак, сквозняк: то ли дверь не закрыта,то ли невеста, стара и сердита,входит в землянку и сразу выходит,плачет и места себе не находит.Вот он, твой Понт; но твой парус не бьетсяв тесной груди и твой волос не вьетсятиной морской - эта песнь не поется.Что тебе делать еще остается,как ни проститься с берегом, кровоми испытать себя в странствии новом?В жизни, которой обязан ты строчкойс рифмой, печаль не кончается точкой.Выверни рот наизнанку, чтоб зубыбыли снаружи, как некогда - губы,не отличившие в празднике морявкуса дареного счастья от горя.

1997

ХАРЬКОВСКАЯ ПРОЩАЛЬНАЯ

Не давая другим соскучиться,мы с тобой состарились, милая.Ничего у нас не получится:либо ты не так, либо мимо я.

Так давай, дружок, успокоимсяи на этот мотив настроимся.Вместе нам, говоря по совести,не ложиться с тобою вскорости.

Мы хотя с тобой люди разные,но без комплекса безо всякого,и любили дела экстазныемы по-разному одинаково.

Вот пришла теперь и расплата намза движение - боль и статика.Так что нынче губа раскатанапонапрасну, да и некстати так.

Ты была золотою рыбкою,но желания не исполнились.Вспоминай же теперь с улыбкою,как дружили и как мы ссорились.

Я был тоже герой несказочный:с рыбы кожу сдирая заживо,рыбий жир добывал я смазочныйдля уключин и к ним прилаживал

над волной с кружевами белыми

два весла, и руками смелымипотрошил тебя ночью-полночью,и ни с чьей-нибудь - с твоей помощью!

Хорошо было нам ли, плохо ли, -но судьбой, а не нами вышитобыло счастье, что мы прохлопали,прое... Милая, в общем, вышло так.

Нашу жизнь вспоминая, нечегообижаться. Так пусть нам чудится:тебе - рыцарь твой, острый меч его,мне - что тоже уже не сбудется.

Нам пришла пора успокоиться.Нам с тобой, говоря по совести,никогда уже не поссоритьсяиз-за позы, ни из-за скорости.

Эта песня - не крик отчаяньяили горечи опрометчивой,а свидетельство одичанияв дряхлом теле души доверчивой.

Хоть и стало теперь по-взросломутело душу беречь, прилежнее,но лица выраженью постномуне вернешь губ движенье прежнее.

Не грусти, обрывая тонкуюнитку прочную, что держала насвместе много лет, слыша звонкуюэту песенку, и не плачь сейчас.

Подойди к окну за решеткою,где видна возня голубиная,и зубов или ног чечеткоюотстучи мне "прощай!", любимая.

10 сентября 1997

В ПАСТЕЛЬНЫХ ТОНАХ

В тесных стенах, сходивших с ума из-заприсутствия в них одного и того человека,все теперь по-иному. И бирюзанеба, отразившись, точно слепой калека,в бездне зеркала, прячет свой виноватый взглядв легком облаке, листьях клена, изнанке тюля,не поверив, что можно вернуть назадмать. Вечерняя мгла июля,настигая комнату, где виситголубой портрет ее сына,приглушает краски. Но прежний видинтерьера, чья половинасостоит из кресла, бумаг и книгна столе, картин над его диваном,где он спит, представляя хотя б на миг

жизнь, закончившуюся обманом,а не смертью, хранит портрет,своих зорких глаз не смыкая, -и надежнее друга нетв этих стенах, пусть неживаяего память! Семь лет спустяв тесной комнате, летней ночьювспоминает тебя, грустяо тебе, эту песнь сорочьюсочиняет при свете звезд,разбавляя их млечность водкой,от тебя к тебе певчий дроздуходящий хмельной походкой.

24 - 31 августа 1997

ИЗ ЖИЗНИ ПЧЕЛ

Когда приглашает вишняи в гости спешит пчела,волнуешься, чтобы вышлоудачнее, чем вчера.Забыв, где у пчелки жалко,тем более - хоботок,дул ветер: хотя нежарко,но трудно сесть на цветок.

Но ты, пчела золотая,летаешь назло ветрам,до ночи не успеваявернуться - ты снова там,где ветер! - в один из ульев,в котором открылась течь,и где не найти двух стульев,чтоб сесть, ни - тем паче - лечь.

Лети же, пчела, теряярассудок и крыльев лоск,свой путь и свой срок сверяяпо звездам, туда, где воскпахуч и горяч, - ведь времяцветов садов и полейне вышло! Как ноет темя.Пчела, прилетай скорей.

1997

* * *

С пыльцою на лапках пчелиныхнесущее счастьице тельцевесомее кладов, хранимыхв том месте, где чуткое сердце,гранича с душой непорочной,следит, чтобы та не сбежала,доверясь подсказке неточной

застрявшего в памяти жала.

1997

* * *

Как вино относится к винограду,а варенье относится к садоводству,так стихи относятся к жизни. Надовсем этим думаешь, не противясь сходствубукв, начертанных твоей слабой,но упрямой рукой, ведомой,неизвестно чем, но не славой,вдоль строки, пока незнакомой,с этим теплым осенним полднеми листвой, на ветру шуршащей,как бумага. И ты, в исподнем,понимаешь вкус настоящейспелой ягоды винограда.На губах у тебя свобода.Ты один. И тебе не надовиноградаря, садовода.


VITA BREVIS, ARS LONGA*

...и последняя буква слова,изменяя жизнь или фразу,обретает смысл. И ты сновавоскресаешь, и видишь сразуподоплеку ее поступка -это ход судьбы, ибо vitanostra brevis est**, как уступкаязыка концу алфавита.Признавая твой дар убогий,твоя мысль, строку обгоняя,в ней наводит порядок строгий,слово "ты" на "та" заменяя.Видно, память сильней, чем буква,но незримее буквы! Этогорячит твою кровь. Как будтопосле осени будет лето.

15 ноября 1997________* - Жизнь коротка, искусство долговечно (лат.)** - Наша жизнь коротка (лат.)

* * *

В день, когда не цветут настурциии ветер ноябрьский резоки зол, как вихрь революции,

вы, угол Дворцовой срезав,купите цветы неброскиеиз южных степей отчизны,но лучше - цветы заморскиекак боль живой укоризны.

В день памяти жертв революциизабудьте свои проблемы,купите цветы из Турции,гвоздики и хризантемы.Купите букет ненашенскихлюбых цветов нетепличных,нездешних, а значит вражескихлазутчиков заграничных.

Они будут столь прекрасными,как души убитых в годыгражданской белыми, краснымиво имя такой свободы,какая спустя без малогостолетье вам даст впервыекупить, не смущаясь алогоих цвета, цветы живые.

Купите за деньги скромныецветы непростые эти:они, словно дети кровные,за жизнь отцов не в ответе.Цветы будут желтыми, синими,любыми, - вы их купите,а после руками сильнымивсе лепестки оборвите.

7 ноября 1997

ОСЕНЬ

Дни становятся короче.Ночи, делаясь длиннее,сокращают, кроме шуток,интервалы между строчек,чтобы ты любил сильнееэтот малый промежуток

между летом и зимою.Если мозг твой перекручен,нервы сжаты, как пружины,ты оставишь за спиноюзнания, каким обучен.В зрелом возрасте мужчины

ты начнешь движенье междутелом и душой. (Чтоб в этовремя память не скучала,ты оставишь ей надеждувспомнить для начала лето,после - жизнь твою сначала.)

Осенью полны испугатравы, кроны, лужи, лица,облака и пашни, звери.Лучших лет твоих подругаосенью не постучится,бо боится, в твои двери.

Кончив штопать паутину,в небе не мелькают спицыласточек, стрижей. Художник,нарисуй себе картину,на которой - солнце, птицы,и будь счастлив, как треножник.

На твой взгляд, сей вид с натурыстоит Лувра, но он жутокс точки зрения природы.Будь умней судьбы-не-дуры.Помни, что сезон на утоккраток из-за непогоды.

Ветер скашивает рощи,их оплакивая сразупресными, как дождь, слезами.Слёз слепой бомбардировщикводу льет как по приказувсеми что ни есть глазами.

Жаль, мотор его не слышентак отчетливо, как прошлымлетом в отпуске с Наташкой:на реке, за сбором вишенили на лугу, заросшеммолочаем и ромашкой.

Осень, сбрасывая платье,снова не приводит в трепеттвои пальцы. Только листьяшелестят свое проклятье,приглушая Парки лепет,чья окраска тоже лисья.

Это время совпадаетс ходом жизни, где, старея,твое тело покидаютволосы и зубы. Да имысли грустные скореев эту пору оставляют

на челе свой зримый росчерк.Утро первого морозабез суда и приговораоборвет твой ровный почерк.Налицо зимы угроза.В зеркале ее узора

выглядит не слишком грозноличико твоей отваги.Ты не девка, так что замужникогда тебе не поздно.

При наличии бумагии зима страшна не так уж,

как ее малюют черти.И пока душа стремитсябыть свободной, твоя строчкабудет длиться после смерти.И душе остановитьсяне поможет даже точка.

6 декабря 1997

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА

Свирель пастуха в ожидании чудасвистит на ветру, как пустая посуда.Пастух ни при чем: он еще не проснулся,не выпил воды, не зевнул, не обулся,не вышел пописать снаружи пещеры,хотя и внутри безразлично для веры.Канун Рождества. Продуктовая лавкаеще заперта. И бездомная шавкавстречает рассвет у чужого порога,и видит во сне если кость, то не Бога.Ни ночь, ни порог, ни - возьмись ниоткуда -дурной человек не признали бы чуда.Когда же младенец во сне встрепенулсяи пукнул негромко, мир перевернулся.И с этой минуты Звезда называласьРождественской, и пацану улыбалась.


РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ

Иосиф, Мария, их скарб и Младенец,пещера и хлев, их строитель, владелецскотины, она же, жующая жвачку,дощатые ясли (навозную тачку,коли она будет, поставьте снаружи,и нею как дверью закройтесь от стужи),песок и солома, две шкуры овечьи -вот нужные люди, животные, вещидля чуда. И чудо той ночью случилось.Над спящим Младенцем сиянье лучилось,чей свет, согреваясь воловьей ноздрею,по силе своей мог сравниться с Звездою,какая в ту ночь освещала округу,где с разных сторон шли навстречу друг другу,зане приближались к находке бесценной,волхвы с их дарами владельцу Вселенной.


РОЖДЕСТВО

Христос родился в Вифлееме.Была зима. Еще в гаремебессонных не смыкали глазслужанки, жены. И как раз

волхвы (всего их было трое)уже оставили в покоесвои дворцы, и каждый взялподарок для того, кто мал.

В сравнении с его душоюЗвезда казалась небольшою,и свет ее касался векмладенца, точно человек

смотрел на спящего с любовью.И мать, склоняясь к изголовью,воловий отводила рогот сына, чей отец был Бог.

Волхвы спешили; им казалось,что времени в обрез осталосьдо той минуты, как Звездаисчезнет, как в песке вода.

Подарки - золото и смирна -в ларце соседствовали смирнос пахучим ладаном, что пахтак сильно, что в пяти шагах

верблюды задирали морды,шарахались овец когорты,но были пастухи не прочьпродлить рождественскую ночь.

То место, где заночевалиИосиф и Мария, зналилишь только Мельхиор, Гаспари Балтазар. Из хлева пар

спокойно к небу поднимался.Во сне младенец улыбался.С рассветом предстоял им путьв Египет, чтобы обмануть

царя-убийцу. Тот, кто Богомбыл, мог бы им помочь во многом;но, как всегда, не стал мешать.И сына пеленала мать.

7 января 1998

* * *

Женщину не поделишь ни с кем пополам.Разве что, распилив пилою,

оставишь себе ее голову, там -мысли ее пополам с виною.Оставь себе шею, грудь и живот;ноги ее и что между нимиотдай другому, кто в ней живетдольше, чем ты - со всеми другими.Не существует понятье грехадля женщины, ибо она греховнапо сути своей. Говоря "ха-ха"страсти своей, будешь счастлив ровностолько, сколько раз запиралчувство на ключ, перестав бояться.Никто в любви не бывает малнастолько, чтоб в ней потеряться.

9 января 1998

* * *

Не от смерти умру я в заморской стране,а от жизни загнуться сподобится мнездесь, где люди с красивым и добрым лицомоставляют на сердце рубец за рубцом.И душа, как всегда выручая мой слух,верно выберет нужную рифму из двух,и закончит строку, за замком моих устсохраняя слова, без которых мир пуст.

30 декабря 1997 - 4 января 1998

НЕБЕСНЫЕ ЛОДКИ ДЮНКЕРКА

Журавлиный блицкриг на Югосязаем, как всё, что - вдруг. Вы, ловя на лету пятак,ожидали, что будет так,

как всегда, но, раскрыв ладоньвы прочли на руке "не тронь!".Видно, линия не тудаповернула, как та вода,

куда вам не дано войтибольше трех, четырех, пятираз, спиной доставая дно, чтобы быть с бедой заодно.

На излете весны Ла-Маншвам не скажет, что он не ваши ничей - он всеобщий друг.То не птицы спешат на Юг -

это лодки, чьи паруса словно крылья. Их адреса -Дувр, Дюнкерк. Через год войнаповернет в направленьи на

ту страну, где народ привыкумирать, чей с утра язык,на каком все мои слова,повернется во рту едва.

Но сейчас не об этом речь,а том, чтобы в землю лечьможно было на каждом издвух фронтов вам спиною вниз.

В ту же реку нельзя войтибольше трех, четырех, пятираз, но дважды должна рекавас запомнить наверняка.

Как число своих берегов(у нее их два) нет трудовсосчитать реке, так, покаживы вы и жива река,

вы могли бы в нее войтидважды. Но от себя уйтидважды вам не дано ужени физически, ни в душе.

9 декабря 1997 - 17 января 1998

ЗАКАТ

Солнце, вцепившись в сучьявечнозеленых сосен,ищет благополучьяв жизни, чей срок несносен.Глаз прикрывая книгой,потной ладонью, веком,тело, как под веригой,хочет быть человеком.И говорит "спасибо"солнцу, случайной тенигуб неподвижность - ибосуть человека в лени.

День, уходя на Запад,дарит вам ночь. Всё режевас будоражит запахженщины или свежеймысли. И вам осталосьлампу зажечь, уткнутьсяв книгу, встречая старостькак неизбежность блюдцас чашкой, в которой время,щедрое, как природа,не сохранило семядля продолженья рода.

Это могло случитсяс каждым. И вам однажды

не суждено напиться.Но умереть от жаждывам не позволят вещи:лампа, перо, поверхностьписчей, печаль и клещистраха, плюс неизвестность.И сохранит бумагазной ваших пылких строчек,если скупая влагаслез не размоет почерк.

2 января 1998 - 19 января 1998

ИЗЛУЧИНА

В той стране, где ласточки проводасосчитают скорей, чем в реке вода -берега, где камыш защитит гурьбойкрасоту реки, чтоб ей быть рябойдля других зеркал, и где рыба в нейне сочтет своих несчастливых дней,потому что нет их у рыбы, - ты,отупев от собственной немоты,назови на наречии никакомалфавит зубов своим языком,в результате получишь три буквы, паризо рта, - ты, видно, не слишком стар.Так скажи еще, как тебя зовут.Если это так, твое место тут,где молчит река: здесь никто другойне согнет тебя, как камыш, дугой.


* * *

Вечером поры асфальта сужаются.Взгляд посторонний слезится от ветра ивеки дрожат, и чуть позже смежаются.Ночь измеряется сном, а не метрами.

Низкая облачность, как комаринаястая над городом, липнет к горячемуследу прохожего как аварийнаяпомощь природы калеке незрячему.

Только слепой, повинуясь нездешнемучувству, услышит различие в запахешороха листьев, свободных по-прежнемувсюду, и только бездомных на западе.

Капли дождя упадут как спасение с мокрых подошв, толстокожих, как нежностижизни, в душе пробуждая сомнениелибо уверенность в их неизбежности.

7 мая 1998

* * *

Капли дождя, упадая на пыльнуюплоскость листа - будь то липа, черемуха, -празднуют если победу, то - мыльную,но несомненно - удачу без промаха.Что же касается листьев, то именнолистья, участвуя в стирке сознательно,каждую малую каплю по имени-отчеству вслух называют старательно.Что же из этого следует? Качествожизни растений зависит от влажностиклимата. Но и простое ребячествонеотделимо от счастья. Для важности.

1998

* * *

С. К.

Ты живая и я не сдох,моя милая. Ловля блохпродлевает жизнь. И рукасогревается. И покаесть чернила, их можно пить,как вино, или просто литьна бумагу, где их потомможно слизывать языком,оставляя следы на нейв виде букв, - и они черней,чем печаль на лице твоем.Мы поэтому и живемслишком долго, что есть у насэти качества. Это раз.Что касается мелочей -очевидно, у нас в мочеслишком мало плохих веществдля живучих, как мы, существ.Как сказал один человек,для таких, как мы, не калек,жизнь уже никогда не ко-нчится. Ты сейчас далеко,и как будто бы умерла.То есть, будто бы ты даламне возможность представить так,будто нет тебя. Я, дурак,так представил. В моих мозгахслабый ум мой совсем зачах,как цветы на моем окне.И стихи не помогут мне.Я из букв собирать словаразучился. И головау меня болит. Голова

у меня болит. Это два.Это нет тебя. Это тыесть. Ты есть и твои чертыне стираются, как ни тримне виски свои. Это трии четыре. Еще сказатья успею, что в слове "пять"есть слова "два", "один" и "два".У меня болит головаот отсутствия в нем нолей.Как в количестве наших дней.

май 1998

* * *

Это Музы спорят первая со второй,кто главней, и очки примеряют, одна другойпомогая, забыв, чьей они рукойуправляют. И вдруг под его ногойоказалось стеклышко в золотой,как перо, оправе, - и слово "ой"на бумагу упало слепой слезой,и вошло в строку, как к себе домой.И вскричал он в ужасе: "Боже мой!"А до этого был много лет немой.

Он был ними доволен, своей судьбойбыл доволен, поскольку не знал другой,не хотел другой и держал в руках,как умел, свою, что была не ах. Эти две были лучше, чем он мечтал.Он жалел лишь о том, что их срок так мал,и грустил. И послушной своей рукойон записывал за строкойстроку, что обычно ему гурьбойдиктовали обе наперебой.

Две очкастые Музы (он их любилтак безумно и нежно, что находилих прекрасными) в чистой его душеобрели свое место. И он уженазывал их не сестрами, а женой,воплощенной в первой и во второйМузах поровну. И не его винав том, что не было плоти у них. И наплоскость этой проблемы, склонив чело,он смотрел сквозь пальцы (когда перо

отдыхало). Шли годы. Строк накопилось немало. И точно в срок жизнь, связавшая их троих,удлинилась до бесконечности. Время ихразвело, точно стрелки, врозьи часов заржавела ось.Он грустил и упрямо водил рукойнад бумагой, стремясь зачеркнуть строкойпустоту ее. И строка была,

как душа, чиста. И, как мел, бела.

24 мая - 17 июня 1998

Documents

АЛЕКСАНДР ПОПОВ