Фридрих Шлейермахер

ГЕРМЕНЕВТИКА

F.D.E. Schleiermacher

HERMENEUTIK

F.D.E. Schleiermacher

HERMENEUTIK

SUHRKAMP

1977

Фридрих Шлейермахер

ГЕРМЕНЕВТИКА

«Европейский Дом»Санкт-Петербург

2004

Ф.Шлейермахер. Герменевтика. — Перевод с немецкого

А.Л.Вольского. Научный редактор \Н.О.Гучинская.]— СПб.:

«Европейский Дом». 2004. — 242 с.

Книга является первым переводом на русский язык «Гер-меневтики» Фридриха Шлейермахера, известного не-мецкого богослова, философа и переводчика, осново-положника современной филологической герменевти-ки — науки о толковании и понимании текста.Для на-стоящего издания использован текст, изданный учени-ком Шлейермахера Фр. Люке в 1836 г. и переизданныйМ.Франком в 1977 г., который отражает развитие гер-меневтической теории Шлейермахера.

Книга предназначена для широкого круга читателей,интересующихся проблемами интерпретации текста,истории и теории герменевтики.

ISBN 5-8015-0176-2 © А.Л.Вольский, перевод, 2004© Европейский Дом, 2004

ФРИДРИХ ШЛЕЙЕРМАХЕР ИЕГО ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

В статье «Возникновение герменевтики» ВильгельмДильтей называет Фридриха Шлейермахера создателем все-общей науки герменевтики1. В разработке своей герменевти-ческой системы Шлейермахер опирался на герменевтическуютрадицию, корни которой уходят в глубь веков. Герменевтикакак теория и практика толкования текста возникла в древнос-ти. Поэтому прежде чем рассмотреть герменевтическую кон-цепцию Шлейермахера, следует указать на основные этапыразвития этой науки в предшествующий период.

Слово герменевтика - русскоязычная форма латинскогосуществительного hermeneutica, являющегося переводом гре-ческого субстантивированного прилагательного f| ёр|1Г|угг)-

Т1кг| (искусство толкования или объяснения). Слово epjxq-vei)TiKf| образовано от глагола epjieveusiv, имеющего в пере-воде на современные языки следующие значения: 1. гово-рить, высказывать, выражать 2. толковать, интерпретиро-вать 3. переводить. Принято также считать, что этимологи-чески герменевтика связана с Гермесом, возвещающимлюдям волю богов2.

Представление о том, что духовный мир имеет свой соб-ственный язык - «божественный», обычному человеку не-

1 Dilthey W. Die Entstehung der Hermeneutik, in: Gesammelte Schriften V,S.329. Гучинская Н.О. Hermeneutica in nuce. Очерк филологической герме-невтики, СПб., 2002, с. 11.

2 Ebeling G. Art.Hermeneutik, in: Religion in Geschichte und Gegenwart,Bd.IIL, Tübingen, 1959, S.243.

доступный, закрытый, герметический, подробно обсуждает-ся в платоновском «Кратиле». Для понимания такого герме-тического языка необходим посредник - герменевт (греч. оέρμηνεύς). К этому корню относится и слово, обозначающеетолкование (греч. ή έρμηεία).

Первые упоминания о ή ερμηνευτική также встречаютсяв сочинениях Платона3, в которых искусство толкования гра-ничит с искусством глашатая, искусством прорицания и по-этическим творчеством. Неслучайно Платон называет по-этов «герменевтами богов»4. Как и поэтическое искусство ήερμηνευτική, по Платону, не ведет к мудрости (софии), ибогерменевт толкует чужую речь, выявляет ее смысл, однакосам не может знать, истинна толкуемая им речь или нет.

Развитием античной герменевтики стал трактат Аристо-теля «Περί ερμηνείας» (русский перевод «Об истолковании»),в котором рассматривается проблема истинности и ложно-сти утвердительного высказывания (λόγος άποφαντικός). При-мечательно, что у Аристотеля герменевтика связывается ужене с поэзией, как у Платона, а с логикой. Трактат «Об истол-ковании» открывает корпус его логических сочинений.

Самостоятельное значение герменевтика приобретает устоиков в контексте их учения о логосе и толкованиямимифов.

Стоики различали два вида речи - λόγος ένδιαθετός иλόγος προφορικός (внутренний и внешний логос). Для нихέρμενεύειν есть перевод внутренней речи во внешнюю речь,высказывание и определение соотношения между ними5.

3 Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Тт. 1-4 МЛ 986, 1990, 1994,1995 (Политик 260 d 11, Определения 414 d 4, Тимей 71а-72Ь).

4 Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т.1, М. Ион 535 а.5 Pepin J. Hermeneutik, in: Reallexikon für Antike und Christentum, Bd. 14,

Stuttgart, 1988, S.728.

Другой причиной развития герменевтики стала необхо-димость объяснения эпического предания. Как могли богивершить зло? Стремясь сохранить авторитет предания, сто-ики стали толковать мифы иносказательно, пользуясь тер-мином 'υπόνοια (греч. догадка, тайный смысл, символ). Таквозник метод толкования, получивший впоследствии наиме-нование аллегорического.

Пользуясь им, стоики решали проблему соотношенияпоэтического мифа и рационального логоса. Антропоморф-ные боги для них являлись аллегориями мирового разума -логоса6. При толковании стоики широко пользовались эти-мологическим методом7, пытаясь через этимологию словаприйти к толкованию обозначаемой им вещи. Этимологизи-рование у стоиков является разновидностью аллегорическо-го толкования.

Аллегорический метод толкования получил свое разви-тие у иудейского экзегета8 Филона Александрийского и свя-зан с эпохой эллинизма.

Эллинизм первоначально обозначал правильное употреб-ление греческого языка, особенно негреками, затем - рас-пространение греческой культуры среди других культур, атакже вхождение иных культур в греческую. Особенно зна-чимым для культурной традиции стало взаимодействие гре-ческой культуры и иудейской.

6 Цицерон. О природе богов, СПб. 2002, с.93-172. В своей речи стоикБальб говорит: ...мир есть бог. (с. 103)

7 Зачастую такая этимология была* не научной, а, как и у Платона,вольной. Так, Юпитер трактовался как «помогающий отец» (Juvans pater).

8 Экзегеза (греч. - толкование) возникла в связи с исследованием поэмГомера, т.е. первоначально поэзии. Затем это понятие было перенесено напрозу, а с александрийских времен экзегезой стали называть комментариик целым произведениям, прежде всего Библии.

Крупнейшим центром этого взаимодействия была Алек-сандрия, в которой в 3-2 вв. до н.э. был осуществлен пере-вод Ветхого Завета на греческий Язык (Септуагинта). По-требность в переводе возникла, во-первых, из-за того, чтодля многих александрийских иудеев (а они остались в Егип-те со времен Иосифа) греческий язык уже стал родным иединственным (как, например, для Филона), а, во-вторых, сзадачей проповеди Писания среди язычников. Перевод по-требовал переосмысления, герменевтического перетолкова-ния основных иудейских понятий в системе другого языка идругого мировоззрения9.

В историю герменевтики Филон вошел как создательаллегорезы, т.е. аллегорического метода толкования, разли-чающего два вида смысла - буквальный (исторический, плот-ский) и аллегорический (вечный, духовный). Аллегориче-ский смысл для Филона выше исторического10.

Поскольку для Филона Писание есть сокровищница Бо-жественных тайн, оно наполнено аллегориями, всякое словотаит в себе сокровенный, открытый только посвященным,Божественный смысл. На практике это приводило к полно-му отказу от смысла буквального, превращению Писания вгностический, закрытый текст, хотя еще стоики, разрабаты-вая аллегорезу, призывали обращаться к аллегории толькотогда, когда все возможности буквального толкования будутисчерпаны11. Кроме того, тотальность аллегорий приводила

9 Трубецкой С.Н. Учение о логосе в его истории // Сочинения, М., 1994,с 117-203.

10 Для иудея история была отражением Божьего промысла и поэтомуисторический смысл для него совсем не означает только временного, апотому преходящего и случайного. Для грека же, наоборот, временное естьтекучее, бренное, а вечным, по Гераклиту, остается всегда равный себелогос.

11 Grondin J. Einführung in die literarische Hermeneutik, Darmstadt, 1991,S.31.

к тому, что этот метод из духовно-поэтического становилсямеханическим.

Филон стоял у истоков александрийской богословскойшколы, из которой вышли крупнейшие новозаветные бого-словы и герменевты - Климент Александрийский (150-215)и Ориген (185-253(4).

Климент был христианином, но как и Филон, искал син-теза библейского и античного мировоззрений и усматривалтаковой в Божественном Логосе, на основе которого он стро-ил свое символически-гностическое толкование12.

Учеником Климента был Ориген, различивший в своемглавном богословском труде « О началах» три смысла Писа-ния: телесный, душевный и духовный13, а Ветхий Завет рас-сматривавший как подготовку, прообраз Нового Завета (жер-тва Авраамом Исаака - прототип жертвенной смерти Хрис-та), по схеме: обетование — исполнение.

Этот метод толкования, получивший в 19 в. наименова-ние типологического, применял и апостол Павел, который в«Послании к галатам», толкуя историю о двух сыновьяхАвраама, говорит: «Скажите мне вы, желающие быть подЗаконом, — разве вы не слушаете Закона; ибо написано:«Авраам имел двух сынов, одного - от рабы, а другого - отсвободной»... В этом есть иносказание; (греч. аллегория -A.B.) это - два Завета.» (Гал.4;21-24).

Оригеном предпринята попытка сравнительного изуче-ния Писания на основе сравнения шести параллельных тек-стов Ветхого Завета (т.н.гекзаплы), а также первый опыттекстологического исследования Нового Завета14.

12 Мейендорф И. Введение в святоотеческое богословие, Клин, 2001,с.91-102.

13 Ориген. О началах СПб, 2000, с.323-324.14 Мейендорф И. Введение в святоотеческое богословие, Клин, 2001, ее. 109,

111: Ориген поставил проблему авторства «Послания к евреям».

Аллегореза получила свое дальнейшее развитие в Сред-невековье, когда было сформулировано учение о четырехсмыслах Писания: буквальном (историческом, телесном),моральном, аллегорическом и анагогическом (эсхатологи-ческом). Эсхатологический смысл - высший из всех, скры-тый до скончания века, который был явлен доныне толькоодному человеку - Иоанну Богослову.

В эпоху позднего Средневековья Августин Дакийскийсформулировал это учение так: littera gesta docet, quid credasallegoria, moralis quid agas, quo tendas anagogia. (буквальныйсмысл учит прошедшему (т.е. истории), аллегорический -во что должно веровать, моральный - что творить, анагоги-ческий - к чему стремиться).

Как явствует из рассуждений Фомы Аквинского на этутему, речь фактически идет о двух видах смысла - букваль-ном (sensus litteralis) и духовном (sensus spiritualis), которыйпотом по-разному делится на виды15.

В противовес александрийцам антиохийская школа, воглаве которой стояли Диодор Тарский (ум. до 394), ИоаннЗлатоуст (349-407), Фёдор Мопсуетский (ок.350-428), Фео-дорит Киррский (393-ОК.466), критиковала универсализм ал-легории и выступали за преимущество исторического смыс-ла Писания. Так, «Песнь Песней» они толковали как любов-ную лирику, а в книге «Иова» усматривали только поэтиза-цию исторического предания. По их мнению, правильнымбыло говорить не о нескольких смыслах Писания, а возмож-ности установления аналогии между ее частями16. К сожале-нию, ни один из герменевтических трактатов антиохийцевдо нас не дошел17.

15 Grondin /.a.a.O., S.41.16 Dilthey W. a.a.O., S.323.17 Stäublin Chr. Untersuchungen zu Methode und Herkunft der antiocheischen

Exegese, Köln, Bonn, 1974.

10

Крупнейшим теоретиком и практиком толкования былБл.Августин (354-430), герменевтическая теория которогоглавным образом содержится в его трактате «О христианс-ком учении».

Истинно научное знание (герменевтический анализ биб-лейского текста, в частности), по Августину, не противоре-чит вере, а, наоборот, должно вести к укреплению в ней ипреумножению любви к Богу и ближнему. Христианскаялюбовь (caritas) - альфа и омега толкования библейскоготекста. Теоретическое знание служит практическому бого-познанию.

Августин говорит, что для истинного толкования важнанравственная подготовленность и одухотворенность самоготолкователя. Библия для Августина - в целом открытый дляверующего текст. Только в случае темных мест следует при-бегать к толкованию18. Темные места и логические парадок-сы библейского текста для Августина являются признакомего боговдохновенной природы и заключенной в нем пре-мудрости Божией. Герменевтическое учение Августина свя-зано с понятием знака и его толкованием. Не отрицая уче-ния об аллегорическом смысле Писания, Августин советуетобращаться к нему, когда будет установлен историческийсмысл, для которого часто необходимы разнообразные на-учные знания. «Всякое толкование, говорит он, следует об-думывать до тех пор, пока оно не станет выражением вла-дычества любви. Но если это владычество проявляется ужев буквальном смысле, не нужно искать фигурального»19.

Смысл темных мест Писания следует толковать с помо-щью мест более ясных; этот принцип получил название ме-тода параллельных мест.

18 Jung Μ. Hermeneutik zur Einführung, Hamburg, 2001, S.41.19 Augustinus. Die christliche Bildung (De doctrina christiana), Stuttgart,

2002, S.119.

11

В эпоху Ренессанса вместе с ростом интереса к антично-сти, классическим языкам и филологии начинают разраба-тываться и новые методы изучения древних текстов. Та ветвьфилологической науки, которая занималась изучением и тол-кованием античных текстов получила название ars critica,герменевтика же по-прежнему ориентировалась на толкова-ние текстов библейских20.

Противоборство двух способов толкования пронизываетвсе средневековье и продолжается вплоть до Реформации,до появления протестантизма, который, как считает В.Диль-тей, положил начало герменевтике как науке21.

М.Лютер подхватывает антиохийскую линию в экзегезеи настаивает на примате буквального смысла Св.Писания.Отчасти это связано с развитием филологии, научным ис-следованием библейского текста, но в большей степени сбогословской концепцией самого М.Лютера, который объя-вил, что Библия доступна всякому верующему христианинуи сформулировал принцип: Scriptura sui ipsius interpres -Писание само себя истолковывает, и потому не нуждается вотдельной истолковывающей инстанции - Церкви и ее Пре-дании. Все непонятные места Библии растолковываются са-мой же Библией через параллельные места.

Следуя Бл. Августину, Лютер утверждает, что каждый хри-стианин, воспринимающий текст с верой, правильно пони-мает его духовный смысл. Понимание духовного смыслатекста является следствием применения не какого-то специ-ального духовного толкования, но возникает благодаря оду-хотворенности самого толкователя.

Однако полный отказ от аллегорического в толковании,особенно после Лютера, привел к рационализации герме-

2 0 Dilthey W. a.a.O., S.323-324.21 Dilthey W. a.a.O., S.317.

12

невтического метода. Неслучайно, что ученик Лютера Фла-ций Иллирийский, претендуя на выяснение окончательногосмысла толкуемого им теста, считал герменевтику своегорода пропедевтикой к логике, а Й.К.Даннхауер, который,кстати, и ввел в 17 в. термин hermeneutica в научный обиход,разделил сакральную и профанную герменевтики (herme-neutica sacra, hermeneutica profana), формулируя для каждойиз них отдельные правила. Герменевтика становится сум-мой чисто внешних наблюдений. Большинство учебниковпо герменевтике, написанных в 17-18 вв., ограничивают еенабором правил.

Й.М.Кладениус (J.M.Chladenius 1710-1752) опубликовалв Лейпциге книгу под названием «Введение к правильномутолкованию разумных речей и текстов» («Einleitung zurrichtigen Auslegung vernünftiger Reden und Schriften», 1742).В этой книге он ставит задачу создания всеобщей герменев-тики как искусства толкования (allgemeine Auslegekunst), ко-торую решает в духе господствовавшего тогда в философиирационализма. Область герменевтики ограничивается здесь«разумными речами и текстами», т.е. из нее исключаютсясакральные и поэтические тексты: сакральные тексты, каксодержащие Божественные тайны (göttliche Geheimnisse) и,стало быть, превышающие человеческий разум, поэтичес-кие тексты - из-за свойственной им двусмысленности и за-гадочности. В догматических (т.е.философских) и истори-ческих текстах герменевтика должна толковать т.н. темныеместа (dunkle Stellen). При этом часть темных мест являетсяпредметом изучения критики как учения о подлинности тек-ста и филологии (грамматики) как учения о языке.

К компетенции герменевтики относятся только те тем-ные места, которые читатель не понимает в силу недоста-точного знания им того предмета, о котором идет речь втексте.

13

Задачей понимания Кладениус считает полное овладе-ние предметом, которое происходит за счет усвоения поня-тий, которые данный предмет выражают. Предмет для Кла-дениуса - величина, во-первых, объективная, незыблемая,во-вторых, внетекстовая. Возникает триада: предмет-текст-читатель. Недостающие понятия о предмете должен датьчитателю толкователь.

Важно отметить, что роль автора текста при таком пост-роении становится вторичной. Автор выражает в тексте свое(ограниченное) знание о предмете, и поэтому читатель впонимании предмета текста может превзойти самого авто-ра. С этим постулатом связана идея Кладениуса о «точкезрения» (scopus, Seh-Punkt), как об исторически и субъек-тивно обусловленной форме понимания. В целом герменев-тика Кладениуса отталкивается от концепции словесноготворчества как подражания природе, imitatio naturae, что иприводит к разделению предмета и текста22.

Георг Фридрих Майер (1718-1777) опубликовал в 1757 г.в Халле герменевтический трактат, озаглавленный «Опытобщего искусства толкования»(«Versuch einer allgemeinenAuslegekunst»). Герменевтика Майера, опираясь на фило-софские идеи Лейбница, строит универсальную герменев-тику на основе всеобщей теории знаков. Знак у Майера (каки у Августина) - понятие не только языковое. Знаками явля-ются все предметы мира (т.н.естественные знаки), образую-щие совокупное семиотическое пространство, в центре ко-торого находится Творец мира - Бог. Знаки языковые устро-ены по образцу естественных знаков. Они указывают насвоего создателя - автора текста. Так возникает паралле-лизм Божественного и человеческого, мира и текста.

22 Szondi Р. Einführung in die literarische Hermeneutik, Frankfurt am Main,1975, S.67f.

14

Важным следствием данной теории является принцип«герменевтической справедливости» (hermeneutische Billig-keit), согласно которому следует исходить из того, что вся-кий текст представляет собой совершенную знаковую сис-тему, до тех пор пока не установлено обратное.

Переворот в философии, произведенный И.Кантом, по-влиял на развитие науки о толковании. Рационализм исходилиз возможности познания мира с помощью разума: хотя че-ловеческий разум конечен, но он может познать мир, которыйорганизован по разумным законам. Эта идея нашла свое вы-ражение в т.н. тезисе об основании (Satz vom Grund) - nihil estsive ratione. Кант показал, что сама эта идея принадлежитрассудку и справедлива только в области феноменальной, ане ноуменальной. Принципиальная непознаваемость вещи всебе приводит к переносу внимания философии с объекта насубъект познания, в познавательной деятельности которогообъект только и может быть конституирован.

В статье «Возникновение герменевтики» В.Дильтей ука-зывает на то, что герменевтика Шлейермахера сформирова-лась под влиянием интерпретации художественных произве-дений античности И.И.Винкельмана и исследований И.Г. Гер-дера в области философии истории, филологии и фольклора,а также филологических трудов Фр.Авг.Вольфа23. К назван-ным следует добавить имя герменевта Фр.Аста. Не останав-ливаясь на учениях Винкельмана и Гердера, которые во мно-гом сформировали взгляды той эпохи, пробудив в ней инте-рес к духу античности и историческому подходу в изучениимировой культуры, кратко остановимся на деятельностиВольфа и Аста, т.к. сам Шлейермахер упоминает эти именав своих академических речах 1829 г., которые озаглавлены:«О понятии герменевтики в связи с идеями Фр.Авг.Вольфа и

1 Dilthey Ж a.a.O., S.326ff.

15

учебником Аста» (Über den Begriff der Hermeneutik, mit Bezugauf F.A.Wolfs Andeutungen und Asts Lehrbuch).

Фридрих Август Вольф - филолог-классик, исследова-тель Гомера. Его герменевтическая концепция была опубли-кована в 1831г. в рамках «Лекций о науке древности». Ноеще в 1807 г. часть его идей была опубликована в первомтоме журнала «Музей науки древности», который был по-священ Гёте.

Фридрих Аст - герменевт, филолог и философ (ученикШеллинга). Учебник, о котором говорит Шлейермахер, на-зывается «Основные направления грамматики, герменевти-ки и критики» (Grundlinien der Grammatik, Hermeneutik undKritik, 1808). Основное понятие его герменевтической кон-цепции - понятие духа, который Аст называет «вечным жи-вотворным принципом». Целью герменевтического анализаявляется приобщение к духу, внешней формой выражениякоторого является текст. Процесс понимания движется покругу, в котором целое (das Ganze) понимается из анализачастей (das Einzelne), а единичное только в связи с целым.

Фридрих Даниель Эрнст Шлейермахер родился в г.Брес-лау (ныне г. Вроцлав) 21 ноября 1768 г. в семье реформатско-го пастора. Кроме Фридриха в семье было еще трое детей(младшая сестра Каролина Мария умерла в 1781 г.). Пасто-ром был и дед Шлейермахера Даниель (р. в 1695 г. - своевторое имя Шлейермахер получил в его честь), который дол-гое время был приверженцем религиозной секты пиетистов24.

2 4 Пиетизм (от лат. pietas - благочестие) - религиозно-мистическое уче-ние среди лютеран и кальвинистов Зап.Европы в конце 17 и первой поло-вины 18 в., возникший первоначально в Нидерландах и Германии.

16

Отец Шлейермахера Готлиб Адольф (1727-1794) был гар-низонным священником на службе прусского короля Фрид-риха Второго. Он участвовал в Семилетней войне и, женив-шись на Катарине Марии Штубенраух, переселился в Брес-лау, где и родились их дети.

В последний период жизни отец Шлейермахера был бли-зок к религиозному движению гернгутеров25.

Поскольку отец был в постоянных разъездах по гарнизо-нам Силезии, воспитанием детей занималась мать. Началь-ное образование Шлейермахер получает во Фридрихшуле вБреслау.

В 1778 г. мать переезжает в город Плес (Верхняя Силе-зия). После двухгодичного перерыва Фридрих возобновляетшкольные занятия и в 14-летнем возрасте отправляется в герн-гутерскую гимназию в Ниски близ Гёрлица. Обучение в гим-назии было очень плодотворным как для пополнения образо-вания, так и для становления личности. В гимназии царилитворческая атмосфера и индивидуальный подход к каждомувоспитаннику. Уезжая в Ниски, Шлейермахер не мог ещезнать, что больше никогда не увидит своих родителей: матьумерла спустя несколько месяцев после его отъезда, а с отцомпо разным причинам он так никогда больше и не виделся.

В 1785 г. Шлейермахер переходит в семинарию в г. Бар-би на Эльбе близ Магдебурга. Это время Шлейермахер вспо-минает с сожалением. Узость взглядов и мелочный надзорбыли препятствием в его духовном развитии. ПроизведенияКанта, о которых тогда так много говорили, читать не дозво-лялось. Семинаристы доставали его произведения из-подполы и тайно читали их. Духовная несвобода семинарии ислабый уровень образования только разожгли в Шлейерма-

25 Гернгутеры - остатки секты богемских братьев, поселившиеся в Гер-мании.

17

хере жажду знаний. Он обращается в одном из писем к отцус просьбой позволить ему изучать богословие в университе-те. Заручившись согласием, он покидает Барби и отправля-ется в Галле, где в 1787 г. поступает на богословский фа-культет и живет у своего дяди Штубенрауха.

Приступив к учебе, Шлейермахер уже хорошо знал древ-ние языки, увлекался философией. В университете он посе-щает лекции не только по богословию, но по философии ифилологии.

Широта интересов и глубина познаний всегда будут от-личать его как ученого. В архиве Шлейермахера содержатсяпримечания к 8 и 9 книгам Никомаховой этики Аристотеляи перевод обеих книг, которые были сделаны им в этотпериод. Тогда же он пишет работу «О высшем благе», вкоторой полемизирует с практической философией Канта.

После сдачи первого государственного экзамена Шлей-ермахер уезжает в Шлобиттен (Восточная Пруссия), где ус-траивается воспитателем в дом графа Фридриха Александ-ра Дона, не прерывая при этом своей научной работы. В товремя он наносит визит Канту. Из-за разногласий с графомпо педагогическим вопросам он уезжает, останавливаетсясначала у дяди в Дроссене, а затем переезжает в Берлин, гдепоступает на курсы подготовки школьных учителей. Поми-мо работы о преподавании истории, он занимается учениемСпинозы и пишет сочинение «Спинозизм: краткое изложе-ние системы Спинозы».

Сдав второй государственный экзамен, он уезжает в городЛандсберг ан дер Варте, где становится помощником пропо-ведника И.Л.Шумана. Здесь он переводит английских бого-словов Ф.Блэра и Й.Фоссета. После смерти Шумана Шлейер-махер получает должность проповедника в Берлине.

В круг его обязанностей входит окормление реформат-ской общины в берлинской больнице Charite. Шлейермахер

18

ведет уединенный образ жизни, оставляя время на занятия.Круг его знакомых ограничивается коллегами.

Важным событием первого берлинского периода егожизни стало знакомство с Фридрихом Шлегелем (1772-1829), который вовлек Шлеиермахера в романтизм. Шлеи-ермахера как писателя и ученого тогда еще почти никто незнал, а Шлегель, который был на пять лет моложе, уже ус-пел прославиться.

Интенсивное общение двух друзей продолжалось почтидва года. Одно время Шлегель жил у Шлеиермахера. Онвсячески пытался приобщить Шлеиермахера к литератур-ному труду. Шлеиермахер не только сотрудничал в журнале«Атеней», который издавался Шлегелем, печатая под псев-донимом статьи и рецензии, но и редактировал его после-дний выпуск.

Шлегель вдохновил Шлеиермахера на перевод сочине-ний Платона. К этому проекту сам Шлегель вскоре охладел,так что Шлейермахеру пришлось работать в одиночку. Ноон все-таки довел это многотрудное дело до конца! И до сихпор перевод Шлеиермахера считается самым авторитетнымв Германии. Кроме того, Шлейермахеру принадлежит ори-гинальная трактовка платоновской философии. В 1800 г.выходят «Монологи».

Когда после выхода в свет романа «Люцинда» Шлегельстоит под огнем критики, Шлеиермахер приходит на по-мощь своему другу и публикует «Доверительные письма оЛюцинде», в которых формулирует свое понимание брака.

Высшим достижением Шлеиермахера в тот период ста-ли его «Речи о религии» (точное название «О религии.Речи к образованным среди ее гонителей»). В этом произ-ведении, состоящим из пяти речей, Шлеиермахер дает но-вое, романтическое представление о сущности религии, ее

19

истории, формах и подступает к вопросу о личности Хрис-та. Обращены речи к людям образованным, т.е. просвещен-ным.

Дело в том, что в то время в Германии разгорелась дис-куссия об атеизме (T.H.Atheismusstreit). Многие образован-ные люди гордились своим атеизмом, считая его признакомсвободомыслия. Это-то и удручало Шлейермахера. Дискус-сия возникла в связи с внедрением философско-просвети-тельских идей в вопросы религии и ее догматов. СначалаКант, а вслед за ним Фихте обосновывали религию с пози-ций разума, подчиняли Божественное человеческому. Вмес-то того, чтобы укрепляться и подниматься в вере, образо-ванные люди начинали судить о ней свысока и насмехатьсянад ней.

Против этого поднялся Шлейермахер в своих речах. Тамон отделяет религию от метафизики и морали, которые он-тологически вторичны по отношению к ней. Религия естьпонятие мистическое и заключается «в чувстве и созерца-нии бесконечного», неком подобии unia mystica, мистичес-кого единства. Религиозные догматы и благочестивые по-ступки в религиозном отношении обосновываются этим чув-ством и являются по сравнению с ним вторичными.

В 1802 г. Шлейермахер покидает Берлин и уезжает вг. Штульп (Померания). Его отъезд обусловлен как личны-ми обстоятельствами, так и разногласиями в среде роман-тиков, в частности переездом Фридриха Шлегеля и егожены Доротеи Фейт в Иену к Августу Шлегелю. Там Шлей-ермахер много работает над переводами Платона (в 1804 г.выходит первый том с программным введением), пишетнаучное сочинение «Grundlinien einer Kritik der bisherigenSittenlehre», рецензирует работы Шеллинга, пишет работыо протестантской церкви и разногласиях внутри протес-тантизма.

20

В 1804 г. он вновь приезжает в Галле, где получает дол-жность сначала экстраординарного, а с 1806 г. ординарногопрофессора богословия и философии. Здесь раскрываетсяширота его научного кругозора. Он читает лекции по систе-матическому богословию, методологии церковной истории,христианской и философской этике, герменевтике. Такая на-пряженная преподавательская деятельность поглощала мас-су времени и сил, но, несмотря на это он все же продолжаетработать над переводом Платона.

К этому периоду относится и его работа по экзегетике икритике текста: «О так называемом первом Послании ПавлаТимофею». В этом сочинении он оспаривает подлинностьэтого текста и выдвигает положение о том, что каноничес-кие тексты подчиняются тем же методам интерпретации икритики текста, что и всякие другие.

После поражения Пруссии под Иеной и Ауэрштедтом(1806 г.) и последовавшем закрытии университета в Галле,Шлейермахер, оставшись без места и практически безсредств к существованию, переезжает в Берлин, где прово-дит последний период жизни.

В Берлине, что добыть средства к существованию, ончитает вынужден читать лекции у себя дома, и только благо-даря протекции В.фон Гумбольдта ему удается как-то устро-ить свою жизнь.

Шлейермахер помогает Гумбольдту готовить открытиеберлинского университета. Он разрабатывает идею универ-ситета, согласно которой новый университет должен статьне только образовательным учреждением, а воплотить «идеюнауки», подготавливая студентов к собственным научнымизысканиям. После открытия университета (зимний семестр1810/11гг.) Шлейермахер занимает должность профессорабогословия и избирается первым деканом богословскогофакультета.

21

Годом ранее он становится проповедником в церквиСв.Троицы в Берлине, прихожанами которой являются каклютеране, так и реформаты.

В 1809 г. он (ему уже 40) женится на Генриетте фонВиллих, которая родила ему четверых детей.

Третьей сферой общественной и научной деятельностиШлейермахера стала его работа в Королевской академиинаук (философская и историко-филологическая секции). Завесь период работы в академии им прочитано около 60 док-ладов по вопросам этики, эстетики, истории философии,герменевтики.

Несмотря на то, что в числе его философских «конкурен-тов» были Фихте и Гегель, Шлейермахер становится секре-тарем философской секции, а его лекции по философиисобирают многочисленную аудиторию.

В 1821/22 гг. Шлейермахер публикует свой главный бо-гословский трактат - «Систематическое изложение христи-анской веры в соответствии с догматами евангелическойЦеркви». («Der christliche Glaube nach den Grunsätzen derevangelischen Kirche im Zusammenhang dargestellt»), в кото-рой он обосновывает введенную в 1817 г. унию между лю-теранами и реформатами. Эта книга, по поводу которойразгорелась жаркая дискуссия, является весьма авторитет-ной в протестантизме и сегодня.

Шлейермахер не стоял в стороне и от национально-осво-бодительного движения немцев против Наполеона. Он уча-ствует в подготовке народного восстания против французс-ких войск, совершает поездки в Кенигсберг, тогдашнее при-бежище прусского двора, где встречается с видными деяте-лями немецкого сопротивления.

После разгрома Наполеона, когда в Европе усилиласьреакция, отношения Шлейермахера с властями начинают

22-

ухудшаться. Особенно напряженной становится обстановкапосле убийства писателя Августа фон Коцебу студентом Зан-дом в 1819 г. В кругу Шлейермахера проходят аресты. СамШлейермахер считается персоной политически неблагона-дежной. Только в последние годы жизни Шлейермахеру уда-ется реабилитироваться.

Его усилия направлены в эти годы на развитие и укреп-ление унии между церквями, разработку новой церковнойконституции и на реформу богослужения.

Шлейермахер никогда не был «кабинетным» ученым. Онактивно вмешивался в жизнь, много преподавал. Последнююсвою проповедь он прочитал 2 февраля 1834 г. Через не-сколько дней он заболел воспалением легких и умер 12 фев-раля 1834 г. Траурная церемония состоялась 15 февраляпри большом стечении народа. Шлейермахер похоронен накладбище церкви Св.Троицы.

Когда мы говорим о «Герменевтике» Шлейермахера, тоне имеем в виду цельного авторского текста. Такой книги онникогда не писал. Предлагаемая читателю книга объединяетнесколько текстов, часть из которых принадлежит личноавтору, а часть составлена по записям его учеников. Однакои с текстами, восходящими к самому автору, не все обстоитблагополучно. Шлейермахер, обладавший незаурядным ора-торским талантом, не имел обыкновения готовить разверну-тые конспекты своих лекций, а пользовался настолько сжа-тыми тезисами, что порой они сами требуют герменевти-ческой «расшифровки». А лекции, как свидетельствуют егослушатели, были переполнены как фактическим историчес-ким и литературоведческим материалом, так и философски-ми обобщениями, поэтому подробно проследить ход его

23

рассуждений было трудно. Кроме того, произносились онив весьма быстром темпе, что также сказалось на качествезаписей. По словам первого издателя «Герменевтики» Фрид-риха Люке «тот, кто хотел записывать дословно, должен былиметь как проворное перо, так и цепкий слух»26.

Шлейермахер излагал свою герменевтическую концепциюв несколько приемов. Впервые в 1805г., когда появился пер-вый набросок, состоящий из трех станиц предельно сжатоготекста. Этот текст получил более развернутую форму в лек-циях 1810/11 гг. В 1819 г. появилось т.н. «Краткое изложение»(kompendienartige Darstellung), которое вместе с рассуждени-ем о техническом толковании 1826/27 гг. и пометами на полях1832/33 гг. составляет наиболее полный аутентичный текст. В1959 г. Х.Киммерле опубликовал рукописные конспекты от-дельных лекций специальным научным изданием. При этом,следуя авторитету Дильтея, он исходил из превосходства пси-хологической стороны толкования над грамматической - те-зис, которой современной наукой сегодня оспаривается27.Поэтому для настоящего издания был выбран текст, издан-ный Фр.Люке в 1838 г. и переизданный М.Франком в 1977г.Этот текст содержит как конспекты самого Шлейермахера,так и записи его слушателей, одним из которых был самЛюке. Основу его составляет «Краткое изложение» 1819 г.,дополненное лекциями 1826, 1828 и 1832 гг.

Соединение нескольких текстов внутри одного делаетвсе целое композиционно несколько тяжеловесным и рых-лым: одни мысли повторяются многократно, другие же толь-ко намечаются и не развиваются в дальнейшем. Кроме того,некоторые частные положения шлейермахеровской герме-невтики сегодня устарели. Особенно это касается грамма-

26 Schleiermacher Fr. Hermeneutik und Kritik, hrsg. und eingeleitet v. M.Frank,Frankfurt am Main, 1995, S.363.

27 Szondi a.a.O., S. 195,196.

24

тического толкования: как самой научной терминологии, таки вопросов общей теории семантики и синтаксиса. Поэтомуздесь мы остановимся только на тех проблемах этой теории,которые, на наш взгляд, оказали влияние на дальнейшееразвитие филологической герменевтики.

Шлеиермахер называет герменевтику Kunstlehre. Этотнемецкий композит мы переводим как «учение об искусст-ве», по аналогии с наукоучением (Wissenschaftslehre) Фих-те28, хотя этот перевод и передает только часть значениянемецкого слова. Шлеиермахер, соединяя в одном слове двапонятия, указывает тем самым, на двойственность и анти-номичность герменевтики. Рассмотрим значение частей этогокомпозита.

Искусство для романтизма - понятие философско-рели-гиозное. Искусство является не просто формой самовыра-жения художника, а является способом проникновения вбытие, осознаванием бессознательного, по Шеллингу. Сре-ди прочих видов познания (в том числе науки) оно претен-дует на статус высшего философского знания и даже бого-познания. Процесс творчества связывает человеческую при-роду с Божественной, а потому «... религия и искусствотакже должны совпасть, и нравственное воззрение на искус-ство заключается именно в том, что оно тождественно рели-гии», — пишет Шлеиермахер в «Набросках к этике»29. Сле-довательно, герменевтика, будучи учением об искусстве,является учением о бесконечном30.

28 Так трактовал его, в частности, Август Шлегель в Берлинских лекци-ях. (Ср.Pohlheim К. Der Poesiebegriff der deutschen Romantik, Paderborn, 1972,S.25).

2 9 Schleiermacher Fr. a.a.O., S.363.30 H.O. Гучинская, отделяя филологическую герменевтику от поэтики и

стилистики как наук предметно-результативных, намеренно определяет еекак некое художественно-научное действо: как «науку функциональных от-ношений, метаморфоз и вечного движения». {Гучинская Н.О. Указ.соч., с.20).

25

Если объект герменевтики - произведение искусства, об-ладающее бесконечно богатым содержанием, то сам про-цесс толкования также бесконечен, к окончательному толко̂ -ванию «можно лишь приближаться». Верно и обратное: «там,где речь далека от искусства, никакого искусства не требует-ся и для понимания оной»31.

Имя существительное «искусство» (Kunst) в данном ком-позите не только объект учения (Lehre), оно, сверх того,определяет особенность и самого учения, которое, по Шлей-ермахеру, «носит характер искусства». Это значит, что, хотяучение и формулирует правила, но применение правил са-мим учением не регламентируется. Дело в том, что чистонаучное знание никогда не дает понятия о целом, а только очасти, и поэтому не может претендовать на познание исти-ны, и тем самым на научность в высшем смысле слова.Чтобы приблизиться к истине, нужно уметь выйти за преде-лы непосредственной данности, в известном смысле осво-бодиться от логики, диктуемой частным знанием, и увидетьчасть в свете целого. Такой переход необъясним чисто логи-чески, т.е. он всегда рационально парадоксален, если исхо-дить из части, но закономерен, если исходить из целого.Поэтому настоящая герменевтика всегда связана с научнымпрозрением и есть интуитивная наука32. С этим связано уче-ние Шлейермахера об интуитивном методе толкования(divinatorische Methode), который он называет также проро-ческим (prophetisch). Он заключается в том, что толкователь«как бы превращается» в того, чью речь он толкует и пыта-ется созерцать его индивидуальность непосредственно33. Нов силу ограниченных возможностей нашей интуиции ее сле-

31 Schleiermacher Fr. a.a.O., S.76.3 2 Гучинская И.О. указ.соч., с.24.33 Schleiermacher Fr. a.a.O., S.169.

26

дует всегда дополнять т.н. сравнительным методом (kompa-rative Methode), при котором индивидуальность одного ав-тора34 познается на основании ее сравнения с другими ин-дивидуальностями. При этом данные научного анализа иинтуитивного созерцания в идеале должны совпадать.

Поскольку понимание есть не начало герменевтическогопроцесса, а должно возникнуть в его результате, герменевтуследует в начале анализа исходить из предпосылки непони-мания текста. В этом постулате не только проявление сокра-тической иронии, но методологическое отличие Шлейерма-хера от прежней традиции, в частности, от Бл.Августина.По Августину, толкование следует применять только в слу-чае появления непонятных мест. Шлейермахер говорит, чтонепонимание трудных мест является следствием непонима-ния мест более легких. Дело в том, что само пониманиеШлейермахер мыслит иначе. Правильно понять отдельноеместо текста можно только в связи с целым текстом: необхо-димо проследить, какую роль отдельное место играет в об-щей композиции произведения, как оно возникает из преды-дущего и как вливается в последующее изложение. Понима-ние связано для него с идеей генезиса индивидуального твор-ческого процесса. При генетическом подходе мы рассмат-риваем всякий элемент как необходимо развивающийся изпредыдущего. Следует понять произведение как часть этогопроцесса и понять закон, по которому оно возникает изэтого целого.

Когда у автора возникает художественный замысел со-здания произведения, он есть еще некое неразложимое ду-ховное единство. По мере реализации этого замысла, т.е. его

34 Шлейермахер настаивает на гомогенности письменной и устной речи.Так, например, он возражает против противопоставления устной и пись-менной речи апостолов. (Ср. Schleiermacher Fr. a.a.O., S.86).

27

воплощения сначала в мыслительную, а затем и языковуюоболочку, эта цельность дробится на части, что выражается,например, в растождествлении формы и содержания, но цель-ность, по мнению Шлейермахера, не исчезает целиком. Чемсильнее первоначальный духовный импульс, тем крепчеединство частей.

При первом прочтении мы понимаем только языковоезначение элемента, но еще не полностью можем понять кон-текстуальное, т.е. значение части внутри целого - то, чтосовременная лингвистика текста называет смыслом. Выс-шим родом смысла в художественном тексте является егодуховный смысл - искомое целое. Этот смысл мы сможемпостигнуть двумя путями. Либо мы должны начать движе-ние по тексту вспять, связывая всякий последующий эле-мент с предыдущим. Достигнув таким образом начала тек-ста, следовало бы перейти к аналогичному анализу медита-ции (Meditation) автора, а от нее к анализу изначальногоимпульса (Keimentschluss), который, в свою очередь, проис-ходит из совокупной жизни автора. Понятно, что такой ана-лиз был бы бесконечным. Но даже если предположить, чтомы и смогли бы достичь искомого начала, то оно, как пока-зал И.Кант в анализе телеологических суждений, предсталобы перед нами в качестве предельной и потому необъясни-мой данности и проблему бы не прояснило. Познать самоначало можно только, выйдя за его пределы, заняв по отно-шению к нему такую позицию, при которой это целое сталобы частью, т.е. мы должны были бы созерцать его с позицийболее высокого единства. Но это возможно лишь тогда, ког-да мы сами положим его. И в этом смысле высшим познани-ем является творчество. Поэтому генетическое исследова-ние дополняется творческой интуицией (Divination).

Второй элемент композита - Lehre (учение). Шлейерма-хер хочет свести герменевтику к общим положениям, и вмес-

28

то «множества специальных герменевтик» создать общуюнауку, базирующуюся на универсальном принципе, которыйбы связал все.частные герменевтики друг с другом. Этотпринцип по сути картезианский. Как для Декарта cogito былоабсолютным и универсальным условием обнаружения соб-ственного существования, так для Шлейермахера такимпринципом стало понимание (Verstehen) как чистая форма,объединяющая разнообразные содержания. Полагание актапонимания как исходного стало началом развития собствен-но философской, т.е. трансцендентальной герменевтики, ко-торая разрабатывает саму теорию понимания и выясняетусловия его достижения. Высшей точкой философской гер-меневтики стало рассмотрение М.Хайдеггером пониманиякак экзистенциала Dasein в «Sein und Zeit».

Универсальность понимания для Шлейермахера исчер-пывается одним-единственным законом: целое понимаетсяиз частей, а часть только в связи с целым. Этот принципобычно называют герменевтическим кругом, хотя сам Шлей-ермахер этим термином в своей книге не пользуется. Прианализе мы достигаем первоначального понимания целогоиз первого общего обзора, т.е. имеем целое не как знаемое,а только в интуитивном созерцании. Как знаемое мы полу-чим его только после анализа каждой отдельной части. Об-щий герменевтический закон существует в форме двух ка-нонов. Они сформулированы для грамматического толкова-ния, но по аналогии применимы и к психологическому.

Согласно первому канону мы должны понимать речь нафоне языковой области, близкой автору и первоначальномучитателю. В качестве целого здесь выступает языковая об-ласть, а в качестве части - авторская речь (текст). Это вне-шний по отношению к тексту герменевтический круг, егопарадигматика. Второй канон гласит, что смысл каждого

29

слова в контексте определяется его связью с другими слова-ми. Этот круг существует уже внутри самого текста: целымявляется контекст, а частью - отдельное слово, реализую-щее внутри текста свои окказиональные значения. Этот ка-нон выделяет синтагматический аспект построения текста.Диалектика части и целого исчерпывает содержательнуюсторону герменевтического учения, ибо остальные правиласуть вариации общего исходного принципа. Простота и яс-ность научного принципа, лежащего в основе герменевтики,позволяют ей быть свободным и естественным методом тол-кования. Богатство герменевтического анализа идет не отразветвленности его теории, а от самого объекта - творче-ской речи, которая всякий раз задает и, можно сказать, со-здает свой метод. Насколько разнообразен мир искусства,настолько разнообразна и реализация его анализа. Методдиктуется объектом исследования: scriptura sui ipsius interpres.

Будучи по содержанию синтезом науки и искусства, фор-мально герменевтика является синтезом нескольких наук:диалектики - науки о единстве знания, грамматики - общейнауки о языке, риторики - науки об искусстве речи и крити-ки как науки об определении подлинности текстов, т.е. естьдля него синоним творческой филологии.

Эти науки объединяются и используются герменевтикойдля познания истины (смысла), т.е. они уже не самоценны исамодостаточны, а являются средствами для достиженияцели. Наука перестает быть схоластикой и вновь превраща-ется в метод, т.е. возвращается к своему естественному пред-назначению: направленности на объект. Общая герменевти-ка по отношению к конкретному объекту всегда переходит всвою противоположность - герменевтику специальную: онавсегда проверяет свой подход в анализе конкретного текста.

Объектом герменевтики является творческая, т.е. в изна-чальном смысле поэтическая речь. Это, как было сказано

30

выше, априорное условие герменевтического анализа. Нопочему Фр.Шлейермахер говорит о речи, а не о тексте?

Во-первых, это объясняется его концепцией генетичес-кого развития текста из устной речи. По отношению к Биб-лии и, в частности, Новому Завету эта проблема получаетособую актуальность. Как соотносятся между собой устноеПредание и Писание? Согласно концепции Шлейермахера,в основании Писания лежит устное Предание, т.е. устныерассказы о жизни и учении Христа, которые постепеннозаписывались по-еврейски (или по-арамейски), и только по-том были переведены на греческий язык35. Писание как ка-нонический текст есть результат церковной фиксации уст-ного Предания, являясь этапом его усвоения. В связи с этим,Шлейермахер предлагает не статуировать различие междуустной и письменной речью апостолов36.

Кроме того, Шлейермахер был проповедником, т.е. про-фессиональным оратором. Герменевтика была для него прак-тическим руководством для понимания чужой и построениясобственной речи.

В-третьих, универсальности созданной им науки долженбыл соответствовать и универсальный объект толкования -совокупная речевая деятельность. В третьих, живая речьдля него - стихия поэзии. Он пишет: «Особенно настоятель-но хотел бы я посоветовать толкователю письменных произ-ведений основательно поупражняться на значительной бе-седе. Ибо непосредственное присутствие говорящего, жи-вость выражений, свидетельствующая об увлеченности всей

. 35 Сходные мысли высказывал и Лессинг, предложивший гипотезу осуществовании т.н. «назарейского первоисточника» Евангелий. {Lessing,Neue Hypothese über die Evangelisten // G. Ж, Berlin und Weimar, 1968, Bd.8,S.108-128).

36 Schleiermacher Fr. a.a.O., S.86

31

его духовной сущности, способ развития мыслей из взаим-ного общения - все это гораздо привлекательней, чем уны-лое созерцание какого-нибудь изолированного текста, а кро-ме того, понимание мыслительного ряда как момента бью-щей ключом жизни, как деяния, сопряженного со многимидругими и совершенно разнородными деяниями, и именноэто при объяснении писателей отодвигается назад, именноэтой стороной обычно и пренебрегают»37.

В своих воззрениях на живую речь Шлейермахер сле-дует поэтической теории языка, разработанной в ГерманииИ.Г.Гаманом и И.Г.Гердером, продолженной в трудах ро-мантиков и В.фон Гумбольдта38, который трактовал язык вего истинной сущности как работу духа, энергейю, т.е. какпоэзию. Дух проявляется в живой речи как непрерывныйпроцесс языкотворчества.

Каждый единичный речевой акт меняет языковое целое.Но ценность актов речи неодинакова. Ценность одних актовречи для языка максимальна, других - минимальна: послед-ние, не прибавляя к языку ничего нового, а только повторяяуже известное, служат для сохранения языковой субстан-ции, которая, как указывает Шлейермахер, существует засчет такого повтора. Большинство же речей располагаетсямежду этими двумя полюсами. Но изучать живую речь, мож-но только непосредственно участвуя в ней, иначе она неуло-вима. Поэтому герменевтика вынуждена обращаться к тек-стам.

Кроме того, текст конденсирует творческие особенностиречи. Творчество в речи проявляется случайно, неоргани-

37 Schleiermacher Fr. Hermeneutik Nach ein Handschriften neu hrsg. undeingeleitet v. H.Kimmerle, Heidelberg, 1959, S.131.

38 Гучинская И.О. К построению поэтической теории языка // Studialinguistica, 1997, СПб., с. 109.

32

зованно, т.к. речь произносится, как правило, с прагмати-ческой, т.е. внешней целью. В тексте, прежде всего, художе-ственном предметом и целью является само творчество, чтовыражается в закономерности следования элементов текстадруг за другом - композиции. Текст - это речь, обладающаякомпозицией. Поэтому, говорит Шлейермахер, всякая речьдолжна стремиться стать текстом, который, в то же время,рассматривается им как художественное высказывание. Текстможет перерастать в произведение (Werk), высшей формойкоторого является произведение всей жизни (Lebenswerk).Так возникает цепочка: Rede ~ Text - Werk - Lebenswerk.

Главным текстом для Шлейермахера была Библия. По-этому все свои положения и наблюдения по теории общейгерменевтики Шлейермахер применяет к ней. Но Библия -текст сакральный, и возникает вопрос, не требует ли онспециальной сакральной герменевтики, как предлагал Дан-нхауер. Так возникает проблема статуса сакрального текставнутри общей теории герменевтики. По отношению к Ново-му Завету Шлейермахер действительно настаивает на спе-циальной герменевтике, однако не в связи с его сакральнос-тью, а в связи с уникальным сочетанием греческого и еврей-ского языка внутри этого текста. Родным языком апостолов(за исключением, возможно, Луки) был еврейский, а писатьим приходилось по-гречески. В этом и состоит «специаль-ность» герменевтики Нового Завета. Что же касается сак-ральности, т.е. богодухновенности, то этот вопрос связан спроблемой авторства Библии. Кто автор Библии - Бог иличеловек? Если автор - Святой Дух, и Библия написана подЕго «диктовку», то роль пророков, апостолов и всей Свя-щенной истории, говорит Шлейермахер, равна нулю. Крометого, как объяснить в этом случае расхождения в Священ-ных книгах? Приписать ошибки Святому Духу невозможно.Но в таком случае саму идею богодухновенности надо по-

33

нимать иначе. Писание имеет двойственное, Божественно-человеческое происхождение. Оно есть выражение Боже-ственного Откровения с помощью форм человеческого язы-ка, который для выполнения этой задачи должен был высво-бодить свою потенциальную энергию, т.е. стать поэзией визначальном смысле этого слова. Сакральность для Шлей-ермахера была, таким образом, синонимом высшей поэтич-ности, т.е., если пользоваться его терминологией, междупонятием художественность и сакральность существует ко-личественное, а не качественное различие. Если придержи-ваться этой логики, то поэзией в высшем смысле слова яв-ляется Библия. А если, следуя указанной теории, предполо-жить, что поэзия есть квинтэссенция всякой речи, то Биб-лия, стало быть, может служить эталоном для толкованиялюбого другого текста.

Всякий поэтический текст есть духовно-словесное един-ство, т.е. функционирует и по художественным, и по языко-вым законам. В соответствие с этим Фр. Шлейермахер вы-деляет две стороны толкования: грамматическую и психоло-гическую (техническую).

Толкуя текст грамматически39, мы рассматриваем его какязыковое обозначение (Sprachbezeichnung), в связи с языко-вой областью (Sprachgebiet). Согласно поэтической теорииязыка всякое творческое словоупотребление видоизменяетязык, и цель грамматического толкования состоит в том,чтобы увидеть текст как видоизменение языка (Modifikationder Sprache). Видоизменение толкуется Шлеиермахером какразвитие. Идея развития соотносится с идеей единства смыс-ла, которое мы рассмотрим здесь на примере двух явлений -единства слова и единства значения.

39 В разделе о грамматическом толковании Шлейермахер формулируетосновы герменевтической теории языка, т.е. языка как формы толкованиябытия.

34

Если собрать все известные значимости одного словавоедино, то мы получили бы определенное множество(Vielheit). Это множество отражало бы наше знание о слове,меру его познанности. Но полного знания о слове мы дос-тигли бы только тогда, когда собрали и обобщили все значи-мости слова. В этом случае перед нами было бы единство(Einheit), которое означало полное объяснение значения дан-ной лексической единицы. Но такого знания, говорит Шлей-ермахер, собрать невозможно. Его не собрать в древнихязыках, ибо знание о них ограничено: древняя литературадошла до нас фрагментарно, а живой речи мы не имеем. Егоне собрать и в новых языках, т.к. развитие в них еще про-должается. Все значимости одного слова в совокупностиотражают развитие языка, выявление его духовного смысла.

Это развитие представляется как приобретение словомнесобственного значения, т.е. как метафорический процесс.

Метафоризация есть средство развития языковой систе-мы, подтверждение поэтического происхождения и поэти-ческой сущности языка. Метафора возникает из паралле-лизма представлений, когда представления из одного рядавплетаются в другой. Обычно для переноса используютсяпредставления, характеризующие внутренний мир человекаи внешний мир - природный. Шлейермахер говорит о па-раллелизме между «областью этики и областью физики»,т.е. духом и материей. Но воззрение на метафору сочетаетсяу него с идеей единства смысла. Он считает, что различиемежду собственным (eigentliche Bedeutung) и несобствен-ным значением слова (uneigentliche Bedeutung) «при бли-жайшем рассмотрении исчезает» (verschwindet bei der näherenBetrachtung)40. Всякое слово обладает языковой (Sprachwert)

40 Szondi Р. Schleiermachers Hermeneutik heute, In: Schriften II, Frankfurtam Main, S. 120-122.

35

и речевой (локальной) значимостью (Lokalwert). Каждаяновая локальная значимость отражает развитие языковойсистемы. Употребляясь в речи, языковая значимость видо-изменяется. При этом новая значимость может следоватьиз прежней, быть ее развитием, а может противопостав-ляться ей. В первом случае мы имеем дело с последова-тельным переходом, а во втором - с диалектическим про-тивопоставлением.

Свою теорию он поясняет следующим примером. Гре-ческое слово ή δικαιοσύνη, означавшее в Ветхом Завете«справедливость, законность», в Новом Завете стало обо-значать «праведность». Мы можем рассматривать идеюправедности как естественное развитие идеи справедливо-сти, а можем считать, что новая значимость есть идея ис-ключительно новозаветная, противостоящая старой идее иотменяющая таковую. В первом случае мы сказали бы, чтоВетхий Завет естественно продолжен в Новом. Иудеи вос-принимали появление новой значимости слова по отноше-нию к своим привычным представлениям как несобствен-ное значение слова, иносказание, метафору. Христиане жевидели в ней собственное, прямое значение. Отношениесобственной и несобственной значимости представляетсяШлейермахеру, стало быть, как раз обратным: слово, исто-рически развиваясь, стремится к своему обновленному,духовному, следовательно, именно к собственному значе-нию, преодолевая несобственное, временное, «ветхое» зна-чение.

Разрабатывая теорию грамматического толкования, Шлей-ермахер противопоставляет формальные (formell) и матери-альные (materiell) языковые элементы. Это противопоставле-

41 Szondi Р. Schleiermachers Hermeneutik heute, In: Schriften II, Frankfurtam Main, S.124-125.

36

ние соответствует оппозиции синтактики и семантики41.Формальные элементы связывают либо элементы предложе-ния (предлоги), либо сами предложения друг с другом (со-юзы). Если мы говорим о материальных элементах, то имеемв виду их значение. Соединение предложений бывает органи-ческим (organisch), т.е. внутренним слиянием (innereVerschmelzung) соединяемых элементов, и механическим

(mechanisch), т.е. внешним присоединением элементов (äußereAneinanderreihung) друг к другу. Так, формальный элемент«weil» является органическим, ибо связывает части предло-жения внутренней, причинно-следственной связью, а элемент«und» является механическим, т.к. выражает внешние отно-шения, естественную последовательность событий, не затра-гивающую их внутреннюю связь друг с другом. В некоторыхязыках более развита органическая связь элементов, и этиязыки больше подходят для развития логики и аналитическихопераций. В других языках более развито механическое при-соединение. Логика в таких языках развита хуже, но зато онибольше пригодны для сообщения нового и исторических опи-саний. К числу первых Шлейермахер относит греческий языкс его философией и логикой. К числу вторых - еврейский,язык Откровения. Оба вида формальных элементов образуютполюсы противопоставления и могут, следовательно, смеши-ваться и даже переходить друг в друга. Если переход был быневозможен, то невозможен был бы и перевод с одного языкана другой, ибо каждый из них сформировал бы определен-ный и закрытый для другого тип мышления. Но это не так.Переход возможен благодаря тому, что языковые элементыспособны либо терять часть своего значения, либо приобре-тать таковое, т.е. переосмысляться в контексте: органическийэлемент функционально может становиться механическим,присоединительным и наоборот.

37

Этот переход связан оппозицией количественного (quali-tativ) и качественного (quantitativ) различия. Качественноразличаются значения материальных и формальных элемен-тов. Количественное различие связано с интенсивностьюзначения. Здесь различаются эмфаза (Emphase) и избыточ-ность (Abundanz). Формальный элемент с ослабленным зна-чением в тексте представляет собой избыточность. Напри-мер, когда органический союз употребляется присоедини-тельно. А если, например, изначально присоединительныйсоюз выполняет органическую, причинную функцию, то втаком случае наблюдается эмфаза.

Если язык текста был бы нам известен или исчерпываю-ще познавался в результате грамматического толкования, тосторона психологическая стала бы излишней. Но так кактакого знания у нас нет, мы вынуждены дополнять грамма-тическое толкование психологическим.

Психологическое толкование рассматривает всякий тексткак факт в мыслящем (Tatsache im Denkenden), как выраже-ние духовной жизни автора. Строгое различие между психо-логическим и техническим толкованием провести сложно:они то совпадают, то вновь расходятся (терминология ко-леблется). Но в некоторых отрывках текста различие междуними прослеживается весьма отчетливо.

Психологическое толкование направлено на момент воз-никновения замысла (Keimentschluss) и на его связь с жиз-нью автора, а техническое - на претворение замысла непос-редственно в текст. Само понятие замысла является погра-ничным между психологическим и техническим толковани-ем: психологическое исследование завершается усмотрени-ем замысла, а техническое начинается с такового. Такимобразом, первый вид толкования больше нацелен на автор-скую личность, а второй на сам процесс творчества. Полное

38

изучение текста возможно только в связи с личностью авто-ра - один из постулатов герменевтики.

Этот постулат и поныне вызывает споры. Так, В.Дильтейсчитал текст исключительно выражением субъективных про-цессов восприятия и переживаний автора, т.е. толковал про-цесс творчества с позиций психологизма. С другой стороны,символистская традиция, идущая, в первую очередь, от тео-ретических построений С.Малларме, провозгласив принципабсолютности поэзии, признает за текстом и абсолютнуюавтономность, независимость от его автора. Это привело ксозданию особого направления в современном литературо-ведении, основным понятием которого является «ecriture»,текст, существующий абсолютно, как бы «освободившийся»от своего создателя.

Техническое толкование исследует, как замысел, т.е. пер-вично психологический момент, переходит в медитацию истановится композицией текста42. Медитация есть генети-ческое претворение замысла, т.к. является его внутреннимобразом в субъекте, а композиция есть его объективное воп-лощение в тексте. Медитация связана с субъективным по-знанием предмета, т.е. с представлением, и существует толькодля автора, а композиция с изложением познанного - длядругих, т.е. с понятием и языком. Переход от медитации ккомпозиции можно представить как переход от представле-ния к понятию.

Толкуя текст психологически, автор свободен, а толкуятехнически - нет: как только замысел начинает продвигать-ся к композиции, в свои права вступает определенная худо-жественная форма (жанр), трансформирующая замысел по

42 Проблема соотношения замысла и текста по отношению к Библииявляется прямым следствием проблемы богодухновенности Писания, си-нэргии Божественного и человеческого творчества.

39

своим законам. Эти законы, например, являются весьма же-сткими в классицизме и менее жесткими в романтизме, ко-торый тяготеет к смешению жанровых форм. Поэтому гер-меневтическое толкование, наряду с самим текстом, должноучитывать и литературный жанр, и литературное течение.Шлейермахер пишет: «Относительное противопоставлениечисто психологического и технического более определенноможно выразить так: первое в большей степени относится квозникновению мыслей из совокупности жизненных момен-тов индивида, второе же в большей степени сводится к оп-ределенному мышлению и художественному намерению, изкоих развиваются ряды».

Таким образом, при толковании учитывается триада:язык-текст-автор. При этом главную роль играет, безуслов-но, сам текст, собирающий все лингвистические и экстра-лингвистические элементы в единое целое.

А.Л.Вольский

40

ВВЕДЕНИЕ

1. Герменевтика как искусство понимания еще несуществует в общей форме, но только как множество спе-циальных герменевтик.

1. Только искусство понимания, но не искусство изложе-ния понятого1.Такое изложение было бы лишь одной специ-альной частью искусства говорить и писать, которая моглазависеть только от общих принципов.

Герменевтика2, если следовать известной этимологии, ещене является научным термином со строго фиксированным зна-чением: а) искусство правильно излагать свои мысли, б) ис-кусство правильно пересказывать чужую речь третьему лицу,в) искусство правильно понимать чужую речь. Научное поня-тие соотносится с третьим значением, которое выступает вкачестве опосредующего между первым и вторым.

2. Но и не только трудных мест на иностранном языке.Знакомство с предметом и языком скорее предполагается.Если налицо и то и другое, то эти места вызовут затрудне-ния только потому, что не были поняты и более легкие.Только художественное понимание постоянно сопровожда-ет речь и текст.

3. Обычно считали, что, следуя всеобщим принципам, мож-но опереться на здравый человеческий рассудок. Но тогда,следуя частностям, можно опереться на здоровое чувство3.

2. Всеобщей герменевтике трудно указать ее место.1. Какое-то время, впрочем, ее рассматривали в качестве

приложения к логике, но стоило в логике отказаться от всегоприкладного, этому пришел конец. Профессиональный фи-

41

лософ не склонен возводить эту теорию, ибо он редко жела-ет понять, сам же полагает, что его не понять невозможно.

2. Благодаря истории и филология стала чем-то положи-тельным. А потому ее подход к герменевтике сводится лишьк сумме наблюдений.

Добавление*. Специальная герменевтика и по роду, и поязыку есть только сумма наблюдений и не удовлетворяет ниодному научному требованию.

Работать на понимание без осознавания (правил) и прибе-гать к ним только в единичных случаях, значит действоватьнепоследовательно. Обе точки зрения, если не поступатьсяни одной из них, следует объединить. Такое объединениепроизойдет в результате двойного опыта. I) Даже там, гдепредполагается, что мы действуем безыскусней всего, частовозникают неожиданные трудности, ключ для разрешениякоторых лежит в предыдущем тексте. Итак, все побуждаетнас со вниманием относится к тому, что может стать такимключом для развязки. 2) Если мы повсюду следуем законамискусства, то, в конце концов, будем применять правила бес-сознательно, не нарушая законов искусства.

3. Т.к. искусство вести речь и понимать ее (в процессеобщения) противостоят друг другу, а речь составляет лишьвнешнюю сторону мышления, то герменевтику должно мыс-лить только в связи с искусством, т.е. философски.

Учитывая однако, что искусство истолкования зависитот композиции и предполагает таковую. Параллелизм жесостоит в том, что там, где речь далека от искусства, она внем, чтобы быть понятой, и не нуждается.

4. Речь опосредует общность мышления, и этим объяс-няется сопричастность риторики и герменевтики другдругу, и их общее отношение к диалектике.

42

1. Правда, речь опосредует мышление и для одного че-

ловека. Мышление получает готовую форму в речи внут-

ренней, и постольку речь есть самоё воплощенная мысль.

Но когда мыслящий сочтет необходимым закрепить мысль

для себя самого, тут-то и возникает искусство речи, преоб-

разование изначального, после чего без истолкования уже

не обойтись.

2. Сопричастность герменевтики и риторики состоит в том,

что каждый акт понимания является обращением акта речеве-

дения, когда осознается, что за мысль лежала в основе речи.

3. Зависимость обеих от диалектики состоит в том, что

всякое становление знания, в свою очередь, зависит от обо-

их актов (говорения и понимания).

Добавление5. Общая герменевтика тесно связана как с

критикой, так и с грамматикой6. Но поскольку без этих трех

дисциплин не только передать, но и удержать знание невоз-

можно, а всякое правильное мышление проявляется в пра-

вильном говорении, нужно все три дисциплины напрямую

связать также и с диалектикой.

Сопричастность7 герменевтики и грамматики основана натом, что всякая речь воспринимается только при условии пони-мания языка. - Обе имеют дело с языком, что ведет к единствуговорения и мышления; язык есть способ для мысли быть дей-ствительной. Ибо мысли вне речи не существует. Произнесениеже слов связано только с присутствием другого лица и потомуслучайно. Но никто не может мыслить без слов.

Без слов мысль еще не закончена и не ясна. Но посколькугерменевтика ведет к пониманию мыслимого содержания, амыслимое содержание действительно лишь через язык, герме-невтика, таким образом, основывается на грамматике как зна-нии языка. Если мы рассмотрим мышление в акте языковогосообщения, опосредующего общность мышления, то не обна-ружим в этом процессе никакой иной тенденции, кроме каквыявить знание в качестве общего для всех. Таким образом,

43

выясняется общее отношение грамматики и герменевтики кдиалектике как науке о единстве знания. - Всякая речь далеепонимается либо на основе знания жизни соответствующегоисторического сообщества, либо - ее собственной истории. Анаукой истории является этика. К тому же и у языка есть свояприродная сторона; и различия человеческого духа обусловле-ны физическим началом человека и тела земли. Стало быть,герменевтика коренится не только в этике, но и в физике. Аэтика и физика вновь отсылают нас к диалектике как науке оединстве знания.

5. Подобно тому, как всякая речь имеет двойное отно-шение к тотальности языка и к тотальности мышлениясвоего создателя: так и всякое понимание состоит из двухмоментов, понимания речи как вынутой из языка, и пони-мания речи как факта в мыслящем.

1. Всякая речь предполагает язык как данность. Правда,это утверждение обратимо, и не только по отношению ксамой первой речи, но и по отношению ко всему последую-щему процессу, ибо язык возникает только через говорение;но сообщение в любом случае предполагает общность язы-ка, т.е. некоторое знание такового. Если между непосред-ственной речью и сообщением вклинивается нечто, т.е. за-рождается искусство речи, то отчасти это связано с опасе-нием, что слушающему в нашем словоупотреблении что-тоосталось непонятным.

2. Мышление предшествует всякой речи. Это утвержде-ние также обратимо, но по отношению к сообщению оноостается истинным, ибо искусство понимания начинаетсятолько с движения мысли.

3. В связи с этим каждый человек есть, с одной стороны,то место, в котором данный язык принимает самобытнуюформу, и человеческую речь можно понять только, исходяиз тотальности языка. С другой стороны, человек есть по-

44

стоянно развивающийся дух, и его речь можно истолковать

только как факт8 духовного развития, взаимодействующий с

прочими.

Единичный субъект обусловлен в своем мышлении (общим)языком и может мыслить лишь те мысли, которые уже имеют вязыке свое обозначение. Новую мысль нельзя было бы выра-зить иначе, как соотнеся ее с уже сложившимися языковымиотношениями[обозначениями?]. Это утверждение зиждется натом, что мышление есть внутреннее говорение. А из этого по-ложительно следует, что язык обусловливает развитие мышле-ния единичного субъекта. Ибо язык есть не только комплексразрозненных представлений, но и система их родства. Ведьони связаны словесными формами. Всякое сложное слово пред-ставляет собой некое родство, причём каждый начальной и ко-нечный слог обладает самобытным значением(модификацией).Но система модификаций в каждом языке разная. Если мы сде-лаем язык нашим объектом, то обнаружим, что все акты говоре-ния суть лишь способ, каким язык проявляет самобытностьсвоей природы, и каждый единичный субъект является лишьместом, в котором язык являет себя, подобно тому, как мы,изучая известных писателей, обращаем наше внимание на ихязык и видим особенности их стиля. - Также и всякую речьнадлежит понимать только в связи со всей жизнью, к которойона относится, т.е., поскольку всякая речь познается только какжизненный момент говорящего и обусловлена всеми остальны-ми жизненными моментами, а они, в свою очередь, получаютопределение из совокупности своего окружения, на основе ко-торого определяется его развитие и дальнейшее бытие, то, ста-ло быть, и всякого говорящего можно понять только на фонеего национальности и эпохи.

Понимание есть лишь9 взаимопроникновение этих двух

моментов (грамматического и психологического).

1. Мы не сможем понять речь как факт духа, пока не

поймем ее как языковое обозначение, ибо укорененность в

языке устрояет дух.

45

2. Речь непонятна и как устроение языка, если она непонята как факт духа, ибо в духе заключена основа всякогосубъективного влияния на язык, коий осуществляет себя толь-ко в речевом процессе.

7. Оба момента совершенно равнозначны, и несправед-ливо было бы считать грамматическое толкование болеенизким, а психологическое более высоким.

1. Психологическое толкование является более высоким,если мы рассматриваем язык лишь как средство, с помощьюкоторого человек передает свои мысли; грамматическое тол-кование сведется в этом случае к простому устранению пер-воначальных трудностей.

2. Грамматическое толкование является более высоким,если мы рассматриваем язык как условие мышления всехединичных субъектов, конкретного же человека как вмести-лище языка, а его речь только как то, в чем язык себя рас-крывает. Тогда психологическое толкование будет всецелоподчиненным, равно как и бытие единичного человека во-обще.

3. Из этой двоичности само собой вытекает полное тож-дество.

Что касается критики, то в ней есть словоупотребление болеевысокое и более низкое. Имеется ли это различие и в герменев-тической области? И какая из обеих сторон какой подчиняется?Задача понять речь в ее отношении к языку может быть в изве-стном смысле решена механически, т.е. сведена к расчетам.Ведь раз есть трудности, то их можно рассматривать как неиз-вестные величины. Вопрос приобретает математический, т.е.механический характер, т.к. я свел его к расчетам. Не будет лиэто как механическое искусство толкованием более низкого, ата сторона, которая основана на созерцании живых существ,ибо индивидуальности не сводимы к числу - толкованием болеевысокого уровня? Но поскольку, со стороны грамматической,

46

отдельный человек есть место, в коем язык являет себя какнечто живое, то она, по-видимому, подчинена психологии; мыш-ление индивидуума обусловлено языком, а сам он - собствен-ным мышлением.

Задача понимания его речи включает в себя, стало быть, обамомента, но понимание языка главенствует. Если мы теперьрассматриваем язык как возникающий в каждом отдельном ре-чевом акте, то он, будучи основан на индивидуальном начале,не подчиняется расчетам; он сам есть индивид по отношению кдругим, и понимание языка, в связи с самобытным духом гово-рящего, есть искусство, как и та другая сторона, а это значит,что обе стороны друг другу тождественны. - Но это тождествоопять-таки следует ограничить отдельной задачей. При реше-нии конкретной задачи обе стороны не равны друг другу, ни вотношении их результата, ни в отношении того, что от нихтребуется. Есть тексты, в которых одна сторона интереснее,чем[15] другая, и наоборот. В ином тексте одна сторона задачиможет быть разрешена полностью, другая же - не разрешенавовсе. Например, обнаружен фрагмент неизвестного автора. Понему можно, исходя из языковых особенностей, установить вре-мя и место появления произведения. Но только тогда, когдаязык позволяет нам с уверенностью установить автора, можноприступать к решению второй задачи - психологической.

8. Решение задачи будет абсолютным тогда, когда каж-дая сторона будет разработана в отдельности так, чторазработка другой стороны не вызовет никакого измене-ния в результате, или, если каждая сторона, будучи разра-ботана отдельно, полностью заменит другую, требующую,в свою очередь, не менее тщательной разработки.

1. Эта двойственность необходима, даже если каждаясторона заменяет другую согласно п.6.

2. Каждая сторона достигает совершенства только тогда,когда она делает другую излишней и вносит свою лепту вконструирование оной, ибо язык можно выучить, лишь по-

47

нимая живую речь, а внутренний мир человека, как и егоманера реагировать на раздражение мира внешнего, в своюочередь, могут быть поняты только через речь.

9. Истолкование есть искусство.1. Каждая сторона в отдельности. Ибо и та и другая есть

конструкция некоего конечно определенного из бесконечнонеопределенного. Язык есть нечто бесконечное, ибо всякийэлемент в нем особым образом определяем посредствомпрочих. Тоже самое относится и к психологической сторо-не. Ибо всякое созерцание индивидуального - бесконечно.

И внешние воздействия на человека также суть нечтопостепенно бесконечно убывающее. Такая конструкция неможет быть задана правилами, которые обеспечивали бы иих применение.

2. Если грамматическую сторону возможно было завер-шить отдельно, понадобилось бы совершенное знание язы-ка, а в другом случае - полное знание человека. Посколькуэти знания никогда не даны одновременно, нужно перехо-дить от одного к другому, а насчет того, как переходить,невозможно дать какие бы то ни было правила.

Занятие герменевтикой в полном объеме надлежит рассмат-ривать как произведение искусства, но не в том смысле, будтооно завершается созданием произведения искусства, а в том,что сама эта деятельность имеет лишь характер искусства, ибов правилах не задано их применение, т.е. оно не может бытьмеханизировано.

10. Успешная практика этого искусства зиждется наязыковом таланте и на таланте знания отдельного чело-века.

1. Под первым талантом мы понимаем не столько лег-кость в изучении иностранных языков; различие между род-

48

ным и иностранными языками мы оставляем пока без вни-мания - сколько само чувство языка, ощущение аналогий ирасхождений и т.д. Можно подумать, что как раз вследствиеэтого риторика (грамматика) и герменевтика всегда должныбыли бы существовать вместе. Однако подобно тому, какгерменевтика требует еще и другого таланта, так и риторика(грамматика)10 имеет свой собственный, от герменевтикиотличный, языковой талант. Языковой талант, правда, при-сущ обеим, однако герменевтическое направление развива-ет его иначе, нежели риторическое (грамматическое)10.

2. Знание людей совпадает здесь со знанием преимуще-ственно субъективного элемента в комбинации мыслей. По-этому герменевтика редко сопутствует изображению чело-века в искусстве. Но множество герменевтических ошибокпроисходит либо из-за недостатка этого таланта (изобра-жать человека), либо из-за неумения его применять.

3. Насколько эти таланты (до известного предела) сутьвсеобщие природные дарования, настолько и герменевтика- занятие, доступное всякому.

Насколько ты слаб в одной из сторон, настолько и безда-рен, и другая сторона поможет тебе только правильно выб-рать из того, что другим удалось в первой.

Добавление11. Избыточный талант необходим не толькодля трудных случаев, но также и затем, чтобы никогда неостанавливаться только перед непосредственной целью (еди-ничного таланта), а, наоборот, чтобы повсюду преследоватьцели обоих главных направлений, ср. пп.8 и 9.

Необходимый для герменевтического искусства талант естьталант двойного рода, двойственность которого мы до сих порне можем облечь в понятийную форму. Если мы могли бы ре-конструировать каждый язык в его самобытности, понять инди-вида из языка, равно как и язык из индивида, то тогда можнобыло бы обойтись одним талантом. Но поскольку ни науке о

49

языке, ни пониманию индивидуальности такое не по силам, намследует предположить, что эти два таланта разнятся. - Языко-вой талант, в свою очередь, также двойственен. Общение меж-ду людьми берет свое начало в родном языке, но может распро-страняться и на другой язык. И в этом состоит двойственностьязыкового таланта. Сравнительное восприятие языков в их раз-личиях, экстенсивный языковой талант, отличается от проник-новения во внутреннюю суть языка, соотносящегося с его мыш-лением, от интенсивного языкового таланта. А в этом и состоитталант истинного языковеда. Оба таланта необходимы, но почтиникогда не соединены в одном и том же субъекте, и, следователь-но, должны дополнять друг друга. Талант знания людей такжераспадается надвое. Многие зачастую воспринимают отдельныечерты других людей, сопоставляя их различия. Сей (экстенсив-ный) талант может реконструировать и даже легко предвосхи-щать поведение других. Но тот, другой талант, состоит в понима-нии самобытности человека и его самобытных черт, по отноше-нию к понятию человек. Этот (интенсивный талант)12 проникаетвглубь. Оба таланта необходимы, но редко сопряжены и, следова-тельно, должны дополнять друг друга.

11. Не всякая речь тотчас становится предметом ис-толкования. Ценность одних речей для него нулевая, другихже - абсолютная; большая их часть располагается междуэтими полюсами.

1. Нулевую ценность имеет то, что не представляет фак-тического интереса и не имеет значения для языка. Говорят,потому что язык сохраняет себя, только непрерывно повто-ряясь. Но то, что повторяет только уже бывшее в наличии,есть само по себе ничто. Разговоры о погоде. Однако этотнуль есть не абсолютное ничто, а только некий минимум.Ибо именно в нем развивается значительное.

Минимум - это повседневная речь делового общения иобыденный разговор в повседневной жизни.

50

2. У каждой стороны есть свой максимум, в частности,для грамматической стороны - наиболее продуктивное и внаименее повторяющееся, классическое. С психологичес-кой стороны - наиболее самобытное и наименее банальное,оригинальное. Но абсолютна лишь идентичность этих двух,гениальное или прообразовательное для языка в процессемыслетворчества.

3. Классическое должно быть не преходящим, но при-звано определять дальнейшее творчество. Точно также иоригинальное. Но также и абсолютное (максимум)12 не дол-жно быть свободно от определения посредством более ран-него и всеобщего.

Добавление™. Лежащее между максимумом и миниму-мом стремится к одному из двух; а) к банальному - относи-тельная бессодержательность, изящное изложение; б) к ге-ниальному - классичность языка, не претендующая на ори-гинальность, и оригинальность в сцеплении (мыслей)14, ненуждающаяся в классичности.

Цицерон - классичен, но не оригинален; немец Хаманн -оригинален, но не классичен. - Нужно ли пользоваться обоимисторонами герменевтического метода в равной мере? Стоит намвзять классического автора, не обладающего оригинальностью,как психологический процесс тут же лишится прелести, не по-смеет быть и востребованным; рассматривать следует толькосамобытность самого языка. Писатель неклассический создаетболее или менее смелые комбинации в языке, и здесь следуетстремиться к пониманию выражений, исходя из стороны психо-логической, но не языковой.

12. Если обе стороны (толкования и грамматическую ипсихологическую) применять повсюду, то всегда в разномсоотношении.

1. Подобный вывод следует уже из того, что грамматичес-ки незначительное необязательно является психологически

51

незначительным и наоборот, не из любого незначительного

значительное развивается в обе стороны равномерно.

2. Минимум психологического толкования применяет-

ся, когда объективность предмета преобладает. (Сюда от-

носится) чистая история, преимущественно подробности,

ибо любое целостное воззрение всегда субъективно окра-

шено. Эпос. Деловые переговоры, которые претендуют

войти в историю. Любая дидактика в строгой форме. Во

всех этих случаях субъективное применяется не как мо-

мент истолкования, а становится результатом такового.

Минимум грамматического при максимуме психологичес-

кого истолкования - в письмах, а именно в подлинных.

Чередование дидактического и исторического в них. Лири-

ка. Полемика.

Добавление15. Герменевтические правила должны стать

в большей степени методом предупреждения трудностей,

нежели руководством по их искоренению.

Герменевтические успехи удачливых исследователей следуетрассмотреть (в отдельности). Но теоретический подход не оста-навливается на частностях, его интересует обнаружение иден-тичности между языком и мышлением. - В предупреждениитрудностей при реконструкции речи или хода мысли и состоитзадача герменевтики. Однако такую универсальную задачу нерешить. Ибо произведения на иностранном языке для нас все-гда фрагментарны. Объем материала в различных языках несовпадает. Но знания всей языковой продукции нам всегда нехватает, например, в древнегреческом и древнееврейском. Ниодин язык не предстает перед нами в цельности, даже родной.Учитывая это, мы должны конструировать положения герме-невтической теории так, чтобы они устраняли не отдельныетрудности, а были системой правил и соотносились с задачей вцелом. Трудности будут рассматриваться тогда как исключенияи потребуют иного подхода. При этом мы ставим вопрос овосполнении недостатка, из которого возникают трудности, а

52

не о (всеобщем) типе, который одинаков в обоих направлениях(грамматическом и психологическом).

13. В методе толкования нет иного многообразия, кро-ме вышеназванного12.

1. Например, странное воззрение, возникшее из спора обисторическом истолковании Н.З., что якобы существует мно-жество способов толкования. Утверждение историческоготолкования есть лишь справедливое утверждение о связиновозаветных авторов с их эпохой. (Рискованный терминисторические понятия). Однако оно становится ложным,как только вознамерится отрицать способность христиан-ства к созданию новых понятий и все объяснять уже быв-шим в наличии. Отрицание исторического толкования спра-ведливо, если оно противодействует односторонности, иложно, если претендует на всеобщность. Но в таком случаедело сводится к соотношению грамматического и психоло-гического толкований, ибо новые понятия возникают из са-мобытного душевного возбуждения.

2. В столь же малой степени (многообразие возникает),если историческое толкование понимают только как знаниеисторических обстоятельств. Ведь это знание есть нечтодаже предшествующее толкованию, ибо помогает восстано-вить связь между оратором и первоначальным слушателем,и, как известно, уточняется заранее.

3. Аллегорическое толкование. Не толкование аллего-рии, в которой переносный смысл является единственным,неважно, лежит ли в его основании нечто действительное,как в притче о сеятеле, или же выдумка, как в притче обогатом человеке. А такое, в котором прямой смысл вписы-вается в непосредственный контекст, но, кроме того, пред-полагается еще и переносный. Нельзя отделаться от негообщим положением, согласно которому речь может иметь

53

только Один смысл, как обычно предполагается граммати-кой. Ведь каждый намек есть уже второй смысл, и кто его невоспринимает, хотя и может следовать за общим контек-стом, но упускает все-таки один из вложенных в речь смыс-лов. С другой стороны, тот, кто найдет намек, которого речьне содержала, всегда превратно истолкует ее. Намек возни-кает тогда, когда в основной мыслительный ряд вплетаетсяодно из сопутствующих представлений, которое, как пола-гают, также легко может возникнуть и в другом.

Однако сопутствующие представления не просто единич-ны и незначительны, но как целый мир идеально вложен вчеловека, пусть даже в виде неясной тени, но мнится имвсегда как действительность. Потому и существует паралле-лизм различных рядов в большом и малом, так что у каждоговсегда может возникнуть ассоциация с элементом другогоряда: параллелизм физического и этического, музыкальногои живописного и т.д. Обращать на него внимание следуетлишь тогда, когда переносные выражения дают для этогоповод. На то, что так поступали и без повода, читая Гомераили Библию, есть особая причина. В случае Гомера и В.З. этапричина состоит в единственности первого (Гомера) как об-щеобразовательной книги, а В.З. как литературы вообще, изкоторой черпалось все. Добавим к этому мифическое содер-жание обеих книг, которое, с одной стороны, имеет свое про-должение в гномической философии, а, с другой, - в истории.Однако для мифа техническое толкование неприменимо, т.к.его начало неиндивидуально, и колебание обыденного пони-мания между прямым и переносным смыслом делает двой-ственность здесь весьма условной. - С Н.З. дело обстоитнесколько иначе, и подход к нему разъясняется двумя причи-нами. Во-первых, его связью с Ветхим Заветом, из котороготакой способ объяснения был заимствован и перенесен назарождающееся ученое толкование. Во-вторых, еще более

54

развитым, чем в В.З., представлением, рассматривать Свя-того Духа как автора. Нельзя мыслить Святого Духа какизменяющееся во времени единичное сознание. Отсюда исклонность находить всяческое во всем. Всеобщие истиныили единичные определенные предписания удовлетворяютэту склонность сами собой, но в наибольшей степени еди-ничное и незначительное выводит ее из себя.

4. Нам здесь не уйти от вопроса, не следует ли из-заСвятого Духа рассматривать Святые книги иначе? Нельзяожидать в этом случае догматического вердикта о богодух-новенности, ибо он сам должен основываться на истолкова-нии. Во-первых, не следует постулировать различие междуустной и письменной речью апостолов. Ведь будущая цер-ковь должна была строиться на первой.

Но именно поэтому не следует, во- вторых, думать, чтов Писаниях весь христианский мир выступает непосред-ственным предметом. Ибо все они обращены к определен-ным людям и впоследствии могли быть поняты неверно,если бы были неверно поняты ими. А те не могли не же-лать ничего другого, как только искать в них определен-ную единичность, т.к. тотальность для них должна быласложиться из множества отдельных частей. Так их и надотолковать, предполагая поэтому, что, будь авторы мертвы-ми орудиями, Святой Дух говорил бы через них точно так-же, как они говорили бы сами.

5. Наихудшим отклонением в эту сторону является каб-балистическое толкование, которое, пытаясь находить всёво всем, обращается к отдельным элементам и их знакам.- Мы видим, что, если нечто по своему устремлению ещеи можно назвать толкованием, то в нем не будет никакойиной множественности кроме той, которая вытекает изразличных соотношений установленных нами обеих сто-рон.

55

Добавление16. И догматическое и аллегорическое толко-вание, охотясь за содержательным и значимым, исходят изтого, что добыча для христианского учения должна быть какможно богаче и что в Священных книгах ничто не являетсяпреходящим или ничтожным.

Опираясь на это положение, и приходят к идее богодух-новенности. При всем многообразии мнений на сей счетлучшим средством является проверка того, к каким след-ствиям приведет самое радикальное из них. Итак, сила Свя-того Духа действует с момента возникновения мысли доакта ее записи. Но ввиду наличия вариантов это представле-ние нам совершенно не поможет. А таковые, наверняка,существовали уже и до составления Писания. Уже на этомэтапе, следовательно, нельзя обойтись без критики. Но так-же и первым читателям апостольских Посланий пришлосьбы отвлечься от мысли об авторах и от знания о них, чтовызвало бы величайшую путаницу. Если, в связи с этим,еще и спросят, отчего Писание не возникло совершенночудесным образом, без участия людей, то следует отвечать,что Дух Божий, очевидно, избрал такой метод (а именночерез людей) только потому, что Он пожелал, чтобы всесводилось к определенным авторам.

А потому оно и может быть только правильным истолковани-ем. Тот же самое' касается и грамматической стороны. Но тогдак каждой части следует подходить с человеческой меркой, идейственной силой будет только внутренний импульс. - Прочиепредставления, приписывающие отдельные частности, напри-мер, предохранение от ошибок, Святому Духу, все же остальное- нет, не выдерживают критики. При этом весь процесс пред-ставлялся бы затрудненным, а верное и уместное доставалосьбы автору в готовом виде. Нужно ли ради богодухновенностивсякую часть распространять на всю церковь? Нет. Непосред-ственные слушатели, как бы ни толковали, все равно истолкова-ли бы превратно, и Святой Дух действовал бы гораздо правиль-

56

нее, если бы Священные книги не были книгами, написаннымипо случаю. Итак, и в грамматическом, и психологическом тол-ковании продолжают действовать общие правила. А наскольковозможна специальная герменевтика Священного Писания по-кажет дальнейшее исследование.

[В лекции 1832 г. этот пункт разъясняется прямо здесь, играница между общей и специальной герменевтикой вообщепроводится точнее, касаясь в частности Н.З.17, Шл. говорит:]Если мы вернемся к герменевтической задаче в ее изначальнос-ти, а именно к речи как мыслительному акту на данном языке,то придем к положению: в той мере, в какой мышление едино,языки идентичны. Эта область содержит универсальные языко-вые правила. Но как только в мышлении появляется особен-ность, выражающая себя в языке, возникает и специальная гер-меневтическая область. При более строгом определении границмежду всеобщим и специальным сначала встает вопрос с грам-матической стороны: насколько речь можно считать чем-то еди-ным (единством) по отношению к языку? Речь существует ввиде предложения. Только через его посредство нечто в языкеприобретает единство. Предложение же есть взаимоотнесен-ность существительного и глагола, onoma и rema. В той мере, вкакой речь понимается из природы предложения, в той мереобщая герменевтика идет верным путем. Хотя природа пред-ложения как мыслительного акта во всех языках одна и та же,однако способ употребления предложения везде различен. Чембольше в языках различие в употреблении предложения, темсильнее ограничена область общей герменевтики, тем большееколичество различий попадает в ее область.

То же самое и с психологической стороны. В той мере, вкакой человеческая жизнь едина, всякая речь как жизненныйакт подчиняется всеобщим герменевтическим правилам.

В той мере же, в какой человеческая жизнь индивидуальна,каждый жизненный акт и, следовательно, каждый выражающийего речевой акт18 у каждого устроен по-иному и связан с осталь-ными моментами жизни. Здесь и начинается область специаль-ного. Если мы теперь предположим, что все различия челове-

57

ческой природы в ее жизненных функциях выражаются в язы-ке, то устройство предложения связано, стало быть, с устрой-ством жизненного акта. Это положение имеет силу как длявсеобщего, так и для особенного. Соотношение всеобщего испециального однако имеет множество ступеней. Ибо неодина-ковость и многообразие способов употребления предложениябывают в различных языковых семьях в свою очередь одинако-выми, так что возникают группы. Это значит, что для каждойязыковой семьи может существовать некая объединяющая ихгерменевтика. Далее мы замечаем, что существуют различныеспособы употребления языка по отношению к различным мыс-лительным актам. Так, в одном и том же языке могут возник-нуть языковые различия, например, в прозе и в поэзии. В прозея стремлюсь к строгому определению мышления посредствомбытия, поэзия же есть мышление в его свободной игре. Такимобразом, в поэзии преобладает психологическое начало, в товремя как в прозе субъект в большей степени отступает навторой план. Здесь развиваются две различные области специ-ального, первая, связанная с различием в устройстве языков,вторая, связанная с различием мыслительных актов.- Что каса-ется последней, то при истолковании отдельного писателя всеоб-щее и особенное соотносятся следующим образом. Насколькомыслительные акты индивида всегда одинаково выражают всюего жизненную определенность и все его жизненные функции,настолько совпадут и законы психологического толкования. Нокогда я мыслю нетождество и нахожу ключ не в самом мысли-тельном акте, а вынужден принимать во внимание еще и нечтодругое, тогда уж начинается область специального. Таким обра-зом, область всеобщего не очень обширна. Потому-то герменев-тика всегда и начинала со специального, им и ограничиваясь.Если исходить из того, что речь является моментом жизни, то ядолжен изучить взаимосвязь всех событий и задать вопрос, чтоподвигло индивида составить данную речь (повод), и на какойследующий момент речь была направлена (цель). Т.к. речь мно-гообразна, то в ней, несмотря на то, что повод и цель осталисьпрежними, может существовать различие. Ее, стало быть, следу-

58

ет расчленить и сказать, что всеобщее простирается в ней на-столько, насколько законы мыслительного процесса одни и те же,а там, где мы находим различия, начинает действовать специаль-ное. Например, в дидактическом споре и лирическом стихотворе-нии, несмотря на то, что они представляют собой некие мысли-тельные ряды, законы движения мысли будут различны.

Герменевтические правила по отношению к ним будут такжеразличны, и мы попадаем в область герменевтики специальной.

Теперь на вопрос, является ли и насколько новозаветная гер-меневтика специальной, ответим так. С языковой стороны она,по-видимому, не является специальной, ибо первоначально со-относится с греческим языком, но с психологической стороны,Н.З. не представляет собой единства, и в нем следует различатьдидактические и исторические книги. Они представляют собойразличные жанры, которые требуют применения различных гер-меневтических правил. Однако отсюда еще не следует никакойспециальной герменевтики. Если новозаветную герменевтику ипризнать специальной, то только относительно синтетическойязыковой области или гебраизированного характера языка. Уновозаветных писателей не было привычки мыслить по-гречес-ки, по крайней мере, о религиозных предметах. Исключениесоставляет Лука, который мог быть урожденным греком. Носами греки стали христианами на почве древнееврейского язы-ка. Кроме того, в каждом языке существует множество разли-чий, как 43 местных - диалекты в самом широком смысле, таки временных - различные языковые периоды. Язык каждого изних различен. Это требует специальных правил, которые соот-носятся со специальной грамматикой различных эпох и местно-стей. Но область ее применения шире. Ибо если народ духовноразвивается, то происходит и новое развитие языка. Как всякийновый духовный принцип становится языкотворческим, так идух христианства. Но и из этого специальной герменевтике ещене возникнуть. Когда "народ начинает философствовать, он вы-казывает высокое развитие языка, однако не нуждается ни вкакой специальной герменевтике. Новый же дух христианствавыступает в Н.З. в смешении языков, в котором еврейский язык

59

образует корень, и все новое осмысляется сначала на нем, а ужепотом надстраивается греческий язык. Именно поэтому новоза-ветную герменевтику следует рассматривать как специальную.Поскольку языковое смешение является исключением, состоя-нием неестественным, то и новозаветная герменевтика как спе-циальная следует из общей не по правилам. - Вообще, ни есте-ственное различие языков не обосновывает позитивной специ-альной герменевтики, ибо это различие принадлежит граммати-ке, которая предваряет герменевтику и лишь применяется ею,ни различие между прозой и поэзией в одном и том же и вразных языках, ибо знание и этого различия предваряется гер-меневтической теорией. В столь же малой степени специальнаягерменевтика как таковая необходима и из-за психологическихразличий, если они вообще равномерно проявляются в относи-тельном противоречии между всеобщим и специальным.

14. Различие между художественным и нехудожествен-ным истолкованием связано не с различием меэюду родными чужим или речью и текстом, а только с тем, что однохотят понять точнее другого.

1. Если бы искусство требовалось только для иноязыч-ных и древних текстов, то первоначальному читателю онобы не было потребно, и искусство зависело бы от различиямежду ним и нами. Различие это следует, прежде всего,устранить знакомством с языком и историей; и только послетакого выравнивания начать истолкование. Различие неждуиноязычным древним текстом и современным, написаннымна родном языке, состоит лишь в том, что данная операцияуравнивания не целиком предшествует, но сопутствует ис-толкованию и завершается одновременно с ним, что всегдаследует иметь в виду.

2. И дело не только в тексте. Не то потребность в искус-стве объяснялась бы только различием между речью и тек-стом, т.е. отсутствием живого голоса и недостатком иных

60

личных воздействий. Последние же сами нуждаются в ис-толковании, а оно всегда ненадежно. Живой голос, правда,весьма облегчает понимание, пишущий же должен с этимсчитаться (что он не говорит.) Следуй он этому, то искусствоистолкования стало бы излишним, что, однако, не соответ-ствует действительности. Стало быть, даже, если он этомуне следует, потребность в искусстве истолкования зиждетсяне только на этом различии.

Добавление19. То, что искусство истолкования, пожалуй,более соотносится с текстом, нежели с устной речью, про-исходит от того, что речь, как правило, имеет множествовспомогательных средств, обеспечивающих непосредствен-ное понимание, коими текст обделен и оттого, что в текучемречевом потоке - особенно отдельные правила, которые ибез того трудно запомнить - никак нельзя применить.

3. Если речь и текст так соотносятся друг с другом, то не.остается никакого иного отличия, кроме названного выше,и, стало быть, при толковании, соблюдающем законы искус-ства, мы преследуем ту же самую цель, что и при восприя-тии обыкновенной речи.

75. Небрежная практика в искусстве полагает, чтопонимание придет само собой, и формулирует цель отри-цательно: должно избегать непонимания.

1. Эта практика исходит из того, что можно де доволь-ствоваться незначительным или, по крайней мере, ограни-читься определенным интересом, а потому ставит себе лег-ко достижимые пределы.

2. Но и она в трудных случаях ищет прибежища в искус-стве, и таким образом, герменевтика своим происхождени-ем обязана нехудожественной практике. Увлекшись лишьтрудными случаями, она и сделалась системой наблюденийи поэтому сразу же герменевтикой специальной, ибо труд-

61

ные случаи легче распознать в какой-либо особой области.Так возникли богословская и юридическая герменевтика, даи филологов интересовали только специальные цели.

3. Это воззрение основано на идентичности языка и сло-га говорящего и слушающего.

16. Строгая практика исходит из того, что непонима-ние возникает само собой, и понимания надо желать вкаждой искомой точке.

1. Зиждется на том, что при понимании необходима точ-ность, и речь, будучи рассмотрена с обеих сторон, должнаполностью раскрыть в них свой смысл.

Добавление. На опыте проверено, что до наступлениянепонимания различие между художественным и нехудоже-ственным пониманием незаметно.

2. Она исходит из различия между языком и слогом,которое, однако14, основано на идентичности, и ускользаю-щее от нехудожественной практики есть лишь малость.

17. Следует избегать двух вещей, качественного непо-нимания содержания и непонимания интонации, т.е. непо-нимания количественного.

Добавление. Задачу можно определить и отрицательно:избегать материального (качественного) и формального (ко-личественного) непонимания.

1. При объективном рассмотрении качественной ошиб-кой будет неправильная постановка на место одного элемен-та речи в языке другого элемента, когда, например, мы пута-ем значение одного и другого слова.

При субъективном - качественное непонимание возни-кает, когда мы ошибочно определяем связи некоего оборотаречи, приписывая ему иные отношения, нежели те, которыетаковому придавал говорящий в своем кругу20.

62

2. Количественное непонимание субъективно соотносит-ся с силой воздействия определенного элемента речи, с тойзначимостью (выделенностью), которую сообщает ему го-ворящий, - по аналогии объективно, оно соотносится с ме-стом, которое элемент речи занимает в градации, например,превосходная степень.

3. Из количественного непонимания, которое обычно не-дооценивают, всегда развивается непонимание качественное.

4. Все задачи содержатся в этом отрицательном выраже-нии; Вследствие их отрицательности мы не можем вывестииз них правил, но должны исходить из некоего положитель-ного оборота речи, при этом всегда учитывая это отрица-тельное.

5. Следует, кроме того, различать положительное и ак-тивное непонимание. Последнее представляет собой вложе-ние, которое является, однако, следствием собственной пред-взятости и не несет в себе никаких определенных послед-ствий до тех пор, пока не достигнет максимума, будучиосновано на совершенно ложных предпосылках.

Непонимание21 есть следствие либо поспешности, либо пред-взятости. Первое — частность. Второе является ошибкой, при-чина которой глубже. Она состоит в одностороннем предпочте-нии того, что вписывается в определенный круг идей, и отвер-жении того, что лежит за его пределами. Так толкуют о том и осем, чего у автора нет.

18. Искусство может развивать свои правила толькоиз некоей положительной формулы, а она есть «истори-ческое и интуитивное22 (пророческое) объективное и субъек-тивное воссоздание данной речи».

1. Воссоздать объективно исторически - значит понять,как ведет себя речь внутри языкового целого и знание, зак-люченное в речи как создании языка. Объективно интуи-

63

тивно - значит предвидеть, как сама речь становится исход-ным пунктом для развития языка. Без учета того и другогонельзя избежать ни качественного, ни количественного не-понимания.

2. Воссоздать субъективно исторически - значит по-знать, каким образом речь дана как душевное состояние,субъективно интуитивно - значит предвидеть, как мысли,заключенные в ней, действуют в говорящем и воздействуютна него в дальнейшем. Без учета того и другого непонима-ние неизбежно.

3. Задачу можно сформулировать и так: «понимать речьсначала наравне с автором, а потом и превзойти его». По-скольку у нас нет непосредственного знания о том, что унего происходит в душе, нам нужно стремиться осознатьмногое из того, что он не осознавал сам, исключая те слу-чаи, когда он, рефлексируя, становится своим собственнымчитателем. С объективной стороны он и здесь не обладаетникакими иными данными, чем мы.

4. Задача, сформулированная таким образом, бесконеч-на, ибо то, что мы хотим увидеть в моменте речи, являетсянекой бесконечностью в прошедшем и будущем. Вследствиеэтого и данное искусство, как и любое другое, способновызвать вдохновение. Насколько текст не вдохновляет, на-столько он лишен значительности. - А в какой мере и скакой стороны лучше подходить к тексту, следует решать напрактике, и вопрос этот относится в лучшем случае к специ-альной, но никак не к общей герменевтике.

19. Перед тем как прибегнуть к искусству, нужно объек-тивно и субъективно уподобиться автору.

1. С объективной стороны, изучив современный авторуязык, что еще определеннее, нежели уподобление себя пер-вым читателям, которые сначала сами должны были уподо-

64

биться ему. С субъективной стороны, — изучив его внутрен-нюю и внешнюю жизнь.

2. Но совершенства и в том, и в другом можно достичьтолько путем истолкования. Ибо, только изучая произведе-ния автора, можно ознакомиться с его словарем, характероми обстоятельствами его жизни.

20. Словарь автора и историческая эпоха образуют це-лое, внутри которого отдельные произведения понимают-ся как части, а целое, в свою очередь, из частей.

1. Совершенное знание всегда движется по этому мни-мому кругу, в котором всякая часть может быть понята толь-ко из всеобщего, частью которого она является и наоборот.И любое знание является знанием научным только, если оноустроено так.

2. Сказанное подразумевает уподобление автору, и изэтого следует, во-первых, что мы тем лучше подготовлены кистолкованию·, чем совершеннее его усвоили, и, во-вторых,что никакой толкуемый предмет нельзя понять разом, нокаждое прочтение, обогащая имеющееся предзнание, под-водит нас к лучшему пониманию. Только в незначительноммы удовлетворяемся тем, что поняли сразу.

21. Если знание определенного словаря добывается лишьв процессе самого истолкования с помощью лексики и раз-розненных наблюдений, то самостоятельным истолкова-ние стать не может.

1. Только непосредственное заимствование из действи-тельной жизни языка предоставляет источник для знаниясловаря относительно независимый от истолкования. В слу-чае с греческим и латинским языком мы обладаем таковымв недостаточной степени. Потому-то первые работы по лек-сике дошли до нас от тех, кто с этой целью переработал всю

65

литературу. Однако именно поэтому они нуждаются в по-стоянном исправлении посредством самого истолкования, ивсякое художественное истолкование, в свою очередь, долж-но способствовать этому.

2. Под определенным словарем я разумею диалект, пери-од и языковую область особого рода, ее же - исходя изразличия между поэзией и прозой.

3. Новичок должен делать первые шаги, имея под рукойэти подсобные средства, но самобытное толкование можетопираться только на относительно самостоятельное приоб-ретение таких предварительных сведений. Ибо все опреде-ления языка, данные в словарях и обзорных пособиях, от-талкиваются все же от особенного и зачастую ненадежногоистолкования.

4. Особенно в отношении Нового Завета можно утверж-дать, что причина ненадежности и произвольности его ис-толкования кроется по большей части в этом недостатке.Ибо отдельные наблюдения всегда приводят к противопо-ложным аналогиям. - Путь к новозаветному языку начина-ется с классической древности, ведет через греко-македонс-кую культуру, еврейских профанных писателей Иосифа иФилона, новоканонические книги и Септуагинту, как точ-нейшее приближение к еврейскому языку.

с..)22. Если необходимые исторические знания черпаются

только из пролегомен, самостоятельным толкование статьне может.

1. Составление пролегомен наряду с критическим аппа-ратом входит в обязанности всякого издателя, претендую-щего на роль посредника. Они, в свою очередь, основанытолько на знании всего относящегося к тексту круга литера-туры и того, что появилось об авторе текста впоследствии.

66

Значит, они сами зависят от истолкования. Кроме того, онирассчитаны на того, в чьи планы работа с первоисточникомсовсем не входит. Добросовестный толкователь должен мало-помалу черпать все из самих источников, и потому его рабо-та, с этой точки зрения, продвигается от более легкого кболее трудному. Но наиболее вредна такая зависимость, ког-да в пролегомены вносятся пометы, которые можно почерп-нуть только из самого толкуемого произведения.

2. По отношению к Н.З. из этих предзнаний сделалиособую дисциплину, - введение. Оно в действительности неявляется органическим элементом богословской науки, нона практике целесообразно, как для новичка, так и для учи-теля, ибо с его помощью легче свести воедино все относя-щиеся сюда исследования. Но и толкователь должен посто-янно способствовать тому, чтобы результаты множились иуточнялись.

Добавление. В зависимости от способов фрагментарнособирать и использовать эти предзнания, возникают различ-ные, но при этом односторонние школы толкования, кото-рые за их манерность достойны порицания.

23. Также и внутри отдельного текста единичное пони-мается только, исходя из целого, и поэтому более скрупулез-ному толкованию долэюно предшествовать обзорное чтениедля того, чтобы получить общее представление о целом.

1. Это напоминает круг, однако для предварительногопонимания достаточно такого знания о единичном, какоеберется из общего знания языка.

2. Оглавления, которые составляются самим автором,слишком сухи для того, чтобы достигнуть цели и со сторо-ны технического толкования, а воспользовавшись обзорами,которые обычно прилагаются издателями также и к проле-гоменам, попадаешь во власть их собственного толкования.

67

3. Найти ведущие идеи, которые выступали бы мериломдля остальных, а с технической стороны отыскать основнойпуть, который привел бы к обнаружению единичного. Этонеизбежно как с технической, так и с грамматической сторо-ны, что легко подтверждается разнообразием непониманий.

4. В незначительных случаях от этого легче отказаться, ав трудных случаях от этого, кажется, мало толку, но темнеизбежней. Этот малый толк от общих обзоров являетсядаже характерным признаком трудных писателей.

Добавление. Общие методологические правила: а) Начи-нать с общего обзора; б) Сочетать одновременно оба на-правления, грамматическое и психологическое; в) Толькотогда, когда они сойдутся, можно двигаться дальше; г) Еслиони не согласуются, необходимо вернуться, пока не обнару-жится ошибка в расчете.

Когда же мы приступим к истолкованию частного, тохотя на практике обе стороны толкования всегда связаны, нов теории их следует разделять и вести речь о каждой вотдельности, стремясь продвинуться так, чтобы вторая сто-рона не потребовалась, или же, напротив того, чтобы ре-зультат ее проявлялся в первой. Грамматическое толкованиепредшествует.

[Доклад 1832 года о пп. 14-23 сам Шлейермахер резюмируетследующим образом:]

Перед началом герменевтического анализа необходмо знать, вкаком соотношении следует применять обе стороны (см. п. 12).Затем нужно установить точно такие отношения между собой иавтором, какие существовали между ним и его первоначальнымадресатом. Т.е. знать все обстоятельства его жизни, и отношениек ним обеих частей. Если полного знания нет, то возникаюттрудности, которых мы стремимся избежать. Комментарии пре-дупреждают об этом заранее и стремятся их разрешить. Кто имипользуется, тот подчиняется их авторитету, и стяжает собствен-

68

ное понимание лишь тогда, когда сможет подчинить данный ав-торитет собственному суждению. - Если речь обращена непос-редственно ко мне, предполагается, что говорящий мыслит менятаким, каким я сам осознаю себя в жизни. Но поскольку ужезаурядный разговор зачастую показывает, что дело обстоит нетак, нам следует действовать скептически. Канон гласит: Перво-начальное понимание должно быть подтверждено в дальнейшем.Из этого вытекает, что начало мы поймем не ранее как в конце, ичто начало нам в конце еще понадобится, а по отношению ккаждому комплексу, превосходящему обычные пределы памяти,это означает, что речь должна стать текстом23.

Тогда канон приобретет такой вид: Для того, чтобы точнопонять первое, нужно уже воспринять целое. Разумеется, непотому, что оно тождественно совокупности отдельных частей,но как скелет, чертеж, каким его возможно постичь, не останав-ливаясь на единичном. Мы обретаем этот настоящий канон,исходя из посылки, воссоздавать авторский процесс. Ибо, имеядело с относительно большим комплексом, автор прежде видитвсе целое, а потом уже приступает к частям24.

И дабы нам теперь двигаться по возможности не останавли-ваясь, мы должны пристальнее рассмотреть то, чего следуетизбегать, а именно - непонимание. Предложение не понимаетсяколичественно, если мы неправильно восприняли целое, напри-мер, если за основную мысль я принимаю второстепенную, -качественно, если, к примеру, ирония принимается всерьез инаоборот. Предложение как единство является минимальнойединицей для понимания и непонимания. Непонимание естьзамена одного места в языковой значимости какого-нибудь сло-ва или формы другим. Противоположность между качествен-ным и количественным пронизывает, строго говоря, в языке всеи вся, также и понятие Бог ему подчиняется (достаточно срав-нить политеистическое и христианское), формальные и матери-альные языковые элементы.

Генезис непонимания — двойной, вследствие (осознанного)недоразумения или непосредственно. В первом случае, винить,по-видимому, следует автора (Отступление от обычного слово-

69

употребления или употребление без аналогии), во втором -скорей всего собственная вина толкователя, (п. 17).

Всю задачу мы можем сформулировать и отрицательным об-разом: - избегать непонимания в каждом пункте. Ибо на про-стом непонимании никто не захочет остановиться, следователь-но, все должно завершится полным пониманием, если та задачарешена правильно.

Если теперь, усвоив задачу и выполнив предварительные усло-вия, перейти к делу, то между обеими сторонами толкования сле-дует определить приоритет. Им пользуется грамматическая сторо-на, отчасти, потому, что она в большей степени разработана, отча-сти потому, что в ней легче опереться на имеющиеся навыки.

Примечания*

1. Примеч. Издателя (Люке): Против господствующего опре-деления, идущего от Ernesti Instit. Interpret. N.T. ed. Ammon p.7et 8 Est autem interpretatio facultas docendi, cujusque orationisententia subjecta sit, seu efficiendi, ut alter cogitet eadem cumscriptore quoque. — Interpretatio igitur omnis duabus rebus continetur,sententiarum (idearum) verbis subjectarum intellectu, earumque idoneaexplicatione. Unde in bono interprete esse debet, subtilitas intelligendiet subtilitas explicandi. Толкование — это обучение тому, какаямысль содержится в речи каждого или же это возможностьсделать так, чтобы другой мыслил то же, что и писатель. Следо-вательно, всякое толкование заключается в двух вещах: в понима-нии тех сентенций (идей), которые лежат в основе слов иподходящем их объяснении. Следовательно, в хорошем толкова-теле должна быть и тонкость понимания, и тонкость объяснения.Ранее Ж.Жак Рамбах присоединил Institutiones hermen. sacrae.р.2 еще и третье sapienter applicare, что, к сожалению, вновьвыделяется новыми исследователями.

* Примечания составлены М.Франком для немецкого текста. М.Франкиспользовал комментарии прежних издателей — Фр.Люке и Х.Киммсрле.

70

2. Из лекции 1826 г. В отличие от рукописного наследияШлейермахера дополнения и пояснения из лекционных тетрадейв настоящем издании даны петитом. (М.ФР.)

3. Примеч. издателя (Люке): В последних лекциях погерменевтике, прочитанных зимой 1832—1833 гг., Шлейрмахерпытался вывести понятие и необходимость общей герменевтики

диалектически путем критики сугубо классических, отчасти про-тивостоящих друг другу, воззрений Ф.А.Вольфа в изложениинауки о древности в археологическом музее. Т.1 с. 1—145 иФр.Аста в очерке филологии, Ландсхут 1808. 8.

Но т.к. все, что он говорит здесь об этом, в более подробномизложении можно прочесть в обеих Академических работах Опонятии герменевтики со ссылкой на указания Фр.А.Вольфаи учебник Лета (в речах и трудах Королевской Академии Наук,собр.соч., третий отдел. К философии. Третий том. С.344—380,см ниже . . . ) , то мы, не считая некоторых немногочисленныхисключений, решили воздержаться от включения сюда неполногоустного, составленного по конспектам доклада.

4. Пометка на полях 1828 г.

5. Пометка на полях 1828 г.

6. Примеч. издателя (Люке): Разъяснив этот предмет вособом отношении к работе Вольфа, Шлейермахер вместо рито-рики стал пользоваться словом грамматика. Это объясняется тем,что он трактовал грамматику в высшем смысле как художествен-ное обращение с языком, имея в виду и риторическую компози-цию. См. работу о Понятии герменевтики. С.357 и след.[здесьневерное понимание Люке: В действительности Шлейермахерразличает риторику и грамматику строго функционально как дис-циплины произнесенного слова и языка как системы (М.Фр.).]

7. Примеч. издателя (Люке): Из лекции 1832г. В дальнейшеммы будем напоминать о дате только в том случае, если онаменяется.

71

8. Т.е. как дело деяния. Иногда слово Tatsache сохраняет втексте Шлейермахера этот активный смысл. (М.Фр.)

9. Киммерле расшифровывает «в» ГК81) (М.Фр.)

10.Добавления «грамматика» и «грамматическое» идут от Люке,который делает ошибочную коньектуру. Ср. ГК 82 (М.Фр.)

11. Пометка на полях 1828 г.

12. Добавление Люке (М.Фр.)

13. Пометка на полях 1828 г.

14. Все без исключения добавления в круглых скобках идут отЛюке. В дальнейшем они специально не помечаются.

15. Пометка на полях 1832 г.

16. Пометка на полях 1828 г.

17. Сообщено в отрывке.

18. Как мне кажется, этот термин идет от Шлейермахера (М.Фр.)

19. Из пометки на полях и лекции 1828 г.

20. Более ясное выражение мысли здесь почерпнуто из лекции.

21. Из лекции 1826 г.

22. «интуитивная» в качестве корректуры стоит над «пророчес-

кая» (ср. ГК 87) [М.Фр.]

23. В лекции это становится более ясным потому, что видно,как герменевтическая задача от устной речи, разговора, — какизначального места понимания — восходит к пониманию текста.

24. В лекции более точное определение этого канона в егоприменении состоит в том, что предшествующее понимание цело-го тем необходимей, чем больше данный мыслительный комплексобладает самостоятельной взаимосвязью. Канон совершенногопонимания получает такую форму: Совершенное понимание дает-ся только посредством целого, само же целое опосредованосовершенным пониманием единичного.

72

ПЕРВАЯ ЧАСТЬГРАММАТИЧЕСКОЕ ТОЛКОВАНИЕ

1. Первый канон: Все, что в данной речи еще требу-ет уточнения, уточняется только из языковой области,общей автору и первым читателям.

1. Все нуждается в уточнении и уточняется только в кон-тексте. Всякий фрагмент речи, как материальный, так и фор-мальный, сам по себе является неопределенным. Ко всяко-му изолированному слову мы продумываем определенныйнабор способов его употребления. Тоже самое и ко всякойязыковой форме.

2. Одни называют то, что мыслится в самом по себеслове, значением, а то, что мыслится в данном контексте -смыслом. Другие говорят, что у слова есть только значение,но нет смысла, отдельно взятое предложение обладает смыс-лом, но не обязательно понятностью, каковая свойственнатолько полностью завершенной речи. На это, пожалуй, мож-но возразить, что и речь можно понять полнее в связи смиром, который она отображает; однако это выходит за пре-делы области толкования. - Вышеозначенная терминологияпредпочтительнее уже потому, что предложение есть некоенерасторжимое единство, таким же нерасторжимым един-ством является и смысл, взаимоопределенность субъекта ипредиката посредством друг друга. Но и оно не в полноймере соответствует языку, ведь смысл в сравнении с понят-ностью есть абсолютно то же самое, что и значение. Истинасостоит в том, что переход от менее определенного к болееопределенному в любом деле, связанном с истолкованием,

73

является бесконечной задачей. - Там, где отдельное предло-

жение составляет завершенное целое только для себя само-

го, различие между смыслом и понятностью, казалось бы,

исчезает как, например, в случае эпиграммы и гномы. Но

последнюю сначала должна определить читательская ассо-

циация, и каждый проявляет здесь меру своих способнос-

тей. Первая определяется только отношением к единичной

вещи.

Если речь разложить на отдельные части, то каждая из

них будет чем-то неопределенным. Всякое предложение,

полностью вырванное из контекста, будет чем-то неопреде-

ленным.

- Но бывают случаи, когда даны лишь единичные предложе-ния без контекста, например, сущность пословицы (гномы) со-стоит как раз в том, что она представляет собой единичноепредложение. Такой же законченной является и эпиграмма. Поэтому канону она - непонятный, плохой жанр. Эпиграмма, упот-ребляясь как надпись есть нечто совершенно единичное; гномаже - нечто всеобщее, хотя зачастую и высказана в форме при-мера. Эпиграмме требуется история, в контексте которой онавозникла и в связи с которой ее только и можно понять. Еслизнания о событиях и людях, которые дали ей жизнь, утеряны, тоэпиграмма превращается в загадку, т.е. ее нельзя разгадать, ис-ходя из контекста. Гномы суть изречения, которые употребля-ются часто и разнообразно. Круг их применения и влияния неопределен. Только при употреблении в каком-то определенномслучае изречение определяется как гнома. Оно возникает в оп-ределенном контексте, но, соотносясь с широким кругом своегоприменения, становится неопределенным. Таким образом, нигномы, ни эпиграммы не опровергают нашего всеобщего кано-на.

3. Область самого автора составляют его бремя, образо-

вание, род занятий, а также его диалект [43], в тех случаях и

поскольку эта дифференция проявляется в литературной

74

речи. Вся область присутствует, однако, не в каждой речи,

но мера ее присутствия определяется читателем. А как же

мы узнаем, какого читателя имел в виду автор? Только с

помощью всеобщего обзора целого текста. Но подобное

определение общей области есть лишь начало, его следует

продолжать по ходу истолкования, и завершить лишь вместе

с ним.

4. Данный канон имеет несколько мнимых исключений;

а) Архаизмы лежат вне непосредственной языковой области

как автора, так и его читателей. Они появляются, чтобы

оживить прошлое, в письменной речи чаще, нежели в уст-

ной, в поэзии чаще, нежели в прозе, б) Технические выра-

жения даже в популярнейших жанрах, как, например, в су-

дебных и наставительных речах, даже в случае, если не все

слушатели их понимают. В связи с этим следует заметить,

что автор не всегда представляет себе всю свою публику, но

и она изменчива. Отсюда следует, что как раз это правило

является художественным, удачное применение которого

зиждется на истинном чувстве.

Фраза - нет правил без исключений, нам не по нраву, ибо вэтом случае правило сформулировано либо слишком узко, либослишком широко, либо слишком неопределенно. Но все же мывидим, что писатели часто используют выражения, которые непринадлежат языковой области их читателей. Это происходитоттого, что эту общность нельзя заключить в широкие или уз-кие границы. Например, архаизмы. Если у автора есть опреде-ленное основание для их употребления, и устаревший речевойоборот в итоге разъясняется контекстом, то автор избежит ошиб-ки. Или, например, технические выражения. В специальнойобласти без них не обойтись; и читателю придется их усвоить.Но если технические выражения без всякого на то основания,употребляются в другой области, то писателя поймут не полно-стью. Поэтому Фр.Рихтер, вследствие частого употребленияспециальных выражений, не может претендовать на классич-

75

ность. К изменчивости языка во времени относится и восприя-тие новых речевых оборотов. Они возникают вследствие совме-стного развития мышления и высказывания. Покуда жив язык,создаются и новые речевые обороты. Но и это имеет свои пре-делы. Нельзя образовать новые корневые слова; новые словавозможны только как производные и сложные. Потребность вних возникает, как только завоевывается новая область мысли.Не хочется заниматься новообразованиями на родном языке,придется изъясняться на иностранном, в котором эта областьуже исследована. Упустив из виду, что автор создал нечто новоев языковой области, мы неполно поймем его в отношении язы-ка; за пределами нашего сознания останется нечто, что было всознании автора. То же самое касается и целых фраз. И, вероят-но, это следует учитывать во всех произведениях, которые былипервыми в своем жанре. Всякий текст, стоящий у истоков новойобласти мысли, обязательно содержит неологизмы. Нельзя тре-бовать, чтобы новаторство писателя равномерно распределя-лось по всему произведению; могло быть утрачено именно то, вчем новизна проявлялась изначально. Так у Платона, о которомизвестно, что он создавал новые выражения для передачи но-вых философских идей. Значительная часть его языковой про-дукции стала достоянием всех школ. Поэтому нам кажется из-вестным то, что, возможно, он первым ввел в языковой оборот.У Платона письменный язык основан на устной беседе, в кото-рой литературные выражения, возможно, появились сначала, иот нас ускользает то, что Платон в своих произведениях могпредполагать, что употребляемые им новые выражения, ужеизвестны читателям из его устных бесед. Поэтому-то новоевызывает трудности и неуверенность при истолковании. - Час-то в непонимании виноваты уже устоявшиеся выражения, вкоторое вкладывается особое значение. Тут виноват обычноавтор, которого мы называем темным, если он придает расхо-жим речевым оборотам самобытную значимость, не выводи-мую из контекста1.

- Неологизмы в столь же малой степени, как и техническиевыражения, представляют собой исключения, т.к. их следует

76

брать и понимать из общей языковой области. Но в отношенииархаизмов и неологизмов в языке признано, что их надлежитрассматривать, ознакомившись с историей языка в различныепериоды. В случае Гомера и трагиков, например, задают воп-рос, обусловлено ли различие их языка жанром, самим языкомили же тем и другим. Язык Гомера вновь проявился у алексан-дрийцев. Спрашивается, пребывал ли эпос так долго в забве-нии, а потом возродился, или же произведения александрийс-ких поэтов всего лишь подражания Гомеру? В зависимости оттого, какой ответ мы дадим на этот вопрос, герменевтическийанализ будет различным. - В основе всегда должен лежать вер-ный взгляд на целое, если мы хотим правильно понять частное.

5. Когда мы говорим, что должны осознать языковуюобласть в противоположность к остальным органическимэлементам речи, то имеем ввиду, что понимаем автора луч-ше, чем он сам понимает себя, ибо он не осознает многогоиз того, что осознается нами, отчасти уже в общем припервичном обзоре, отчасти в единичном, как только возник-нут трудности.

6. Бывает так, что истолкование после общего обзорапродвигается гладко, не теряя своей художественности, ибоведь все соотносится с целостным образом. Но как тольковозникает частная трудность, возникает и вопрос, кто вино-ват - автор или мы. Первое можно предположить только втой мере, в какой тот уже в результате обзора показал себябеспечным, неточным, или же бесталанным и сумбурным.Наша собственная вина может иметь две причины, либонепонимание, оставшееся незамеченным ранее, либо недо-статочная искушенность в языке, вследствие которой пра-вильное словоупотребление не приходит нам в голову. Опервом случае речь пойдет позже в связи с учением о парал-лельных местах. Сначала о втором.

7. Словари, которые являются естественными дополни-тельными пособиями, в различных способах употребления

77

видят простой набор чего-то разрозненного, вольно связан-ного. Не осуществлено в них и стремление, свести значениек первоначальному единству, ибо в противном случае сло-варь следовало бы организовать в соответствие с системойпонятий, что невозможно.

Многообразие значений следует тогда представить в дроб-ном ряду противоречий. Первое из них - противоречие междусобственным и несобственным значением. Но если при-смотреться, то сие противоречие исчезает. В притчах имеет-ся два параллельных мыслительных ряда. Слово стоит всвоем ряду, и следует принимать во внимание только его.Так оно сохраняет свое значение. В метафорах на это значе-ние лишь намекается, зачастую выделен только Один при-знак предмета, например, coma arborum, листва, но сотапродолжает значить волосы. Царь зверей = лев. Лев не цар-ствует, но и царем не называют того, кто по праву сильней-шего разрывает на части. Подобное единичное употребле-ние не выявляет значения, и характерной может стать толь-ко вся фраза. Это противоречие, в конечном счете, сводят ктому, что все духовные значения были не изначальны, т.е.были образным употреблением чувственных слов. Исследо-вание этого вопроса, однако, лежит за пределами герменев-тики. Ибо если teos образовано от teo (Платон Кратил 397.)или teis (Геродот, 2, 52), то это относится к древнейшейистории языка, с которой истолкование не имеет дела. Воп-рос в том, не относятся ли духовные представления вообщеко второму этапу развития, который состоялся лишь послетого, как завершилось становление языка, но этого, очевид-но, так никто и не докажет. Нельзя отрицать, что есть духов-ные слова, которые одновременно указывают на нечто теле-сное, но и здесь господствует параллелизм, т.к. обе эти сфе-ры, в том виде, в каком они существуют для нас, в идеежизни суть Одно. Именно поэтому одни и те же слова мож-

78

но употребить как по отношению к пространству, так и ковремени. Обе сферы составляют в сущности своей един-ство, поскольку пространство мы можем определить лишьпосредством времени и наоборот. Форма и движение своди-мы друг к другу, и вьющееся растение потому не являетсяобразным выражением. Не лучше обстоит дело с противо-положностью между изначальным и производным значени-ем. Hostis - сначала чужой, затем - враг. Вначале все чужакибыли врагами. Потом поняли, что с чужеземцами можнодружить, а инстинкт рассудил, что само это слово скореевызывало мысль о разнице в мировоззрении, нежели о раз-делении территориальном, так что, в конце концов, и мест-ные враги могли именоваться hostes, хотя, возможно, толькопотому, что их при этом отправляли в изгнание.

Противоречие между общим значением и особенным,первое - в смешанном общении, второе - в определеннойобласти. Иногда они по своей сути совпадают, иногда эл-липтически, как, например, стопа для обозначения ноги истопа в метрике для обозначения шага или краты. Иногдаиз-за непонимания невежественной толпы - искусство деесть область низменная. Иногда - это исковерканные и пе-реиначенные иноязычные слова, которые кажутся родными.Так же дело обстоит и с остальными противоположностями.

8. Изначальная задача и для словарей, которые предназ-начены исключительно для толкователя, состоит в том, что-бы найти истинное, совершенное единство слова. Единич-ное появление слова в определенном месте сопряжено, прав-да, с бесконечно неопределенным многообразием, к немуже со стороны искомого единства нет никакого иного пере-хода, кроме как через определенную множественность, внут-ри которой оно содержится, и каковая непременно образуетпротивоположности. Однако и появляясь однократно, словоне изолировано; своей определенностью оно обязано не себе,

79

а своему окружению, и стоит нам тоЛько сопоставить изна-

чальное единство слова с этим окружением, как мы тут же

установим истину. Полное единство слова было бы его объяс-

нением, но его нет в наличии, как нет полного объяснения

предметов. Его нет в мертвых языках, ибо мы полностью не

познали их развития, его нет и в живых, ибо оно действи-

тельно еще продолжается.

9. Если в наличном единстве возможно многообразие

способов употребления, то многообразие должно быть уже

в самом единстве, множество центров, гибко связанных друг

с другом в определенных границах. Их должно отыскать

языковое чутье; там же, где возникает неуверенность, мы

пользуемся словарем как подспорьем, чтобы опираться на

фундамент общего знания языка. Различные приводимые

там случаи должны служить лишь разумной выборкой, и

необходимо связать отдельные точки с помощью переходов,

чтобы представлять себе и всю кривую, и найти искомое

место.

Если понимание предложения из контекста затруднено, то мыдолжны прибегнуть к помощи общих и особенных вспомога-тельных средств.

Первые - это лексиконы, дополняемые синтаксисом, вторые- комментарии к данному тексту или даже целый набор тако-вых. Словарем мы пользуемся тогда, когда для правильногопонимания нам не хватает знания всего объема языковой значи-мости2. При правильном его использовании важно, чтобы рас-смотрение языковых элементов было правильным и совпадалос моим собственным. Если оно с моим собственным не совпа-дает, стоит внимательнее вдуматься в указанное в лексиконе,ибо иначе мне трудно оценить его мнения в каждом отдельномслучае. Это приводит к теории словарей. Словарь должен ото-бражать весь словарный запас, его отдельные элементы и ихзначимость. Существует два различных способа составлениясловарей - алфавитный и этимологический. В основе этимоло-

80

гического способа лежит идея, собрать отдельные элементы нев их единичности, а по группам согласно языковым законамсловопроизводства. В противном случае их можно было быорганизовать по понятиям, как предлагал Поллюкс. Этимологи-ческий способ предоставляет более ясную языковую картину,ибо сводит выражения к общему центру. Алфавитный имеетсовершенно поверхностное основание для классификации -удобство пользователей. Научное использование обоих спосо-бов заключается в том, что в алфавитном лексиконе ищут словои указание на его основу, находя ее затем в этимологическом, вкотором приводится вся языковая семья. - Задача лексикографасостоит в обнаружении единства значений одного слова средиразнообразных вариантов его употребления и в распределениипо группам подобного и неподобного. Группируя таким обра-зом, необходимо совмещать метод противопоставления с мето-дом перехода друг в друга, как при всяком правильном созерца-нии природных явлений. Противопоставление значений отно-сится в большей степени к языковой задаче, а выявление пере-ходов - к герменевтической. Самым обычным является проти-вопоставление прямого и переносного значений. Стремясь об-наружить единство, следует по отношению к этому противоре-чию остановиться на прямом значении. Ведь переносное значе-ние возникает вне круга элементов слова. Но что побуждает насупотреблять слово вне его круга? Кажется, что противоречие необладает реальностью и не отменяет единства слова. Следуетрассматривать единство не как нечто абсолютное, но как соеди-нение различных элементов, и употребление сообразуется вся-кий раз с выдвижением одного из них. Все соотношение пря-мых и переносных значений зиждется на аналогии и парал-лельности вещей. Стоит при толковании пренебречь образ-ным, эмфатическим в том или ином обозначении, как возника-ет количественное непонимание. В лексическом сопоставле-нии различных способов словоупотребления, очевидно, естьсвое удобство.

Но, не достигнув единства, понимания текста не достичь, ибописатель, даже не отдавая себе в этом отчета, всегда находится

81

в его власти. Но если единство является составным, то егоможно обнаружить, лишь собрав все способы употреблениявоедино. Метод противопоставления для герменевтики естьлишь средство достижения промежуточного понимания, но вкачестве такового он призван выявить изначальную комбина-цию, к которой прочие способы употребления относятся как еемодификации. - В противопоставлении изначального и произ-водного в значениях может заключаться и истинное и ложное.Строго говоря, изначальным в языке является простой корень, асклонения - производны. Но и то и другое скрыто в языковыхэлементах. В значениях одного и того же слова единство следу-ет искать в изначальном, а производные суть плоды позднейше-го словоупотребления. Это истинно, но это не есть противопо-ложность. Неистинен такой метод противопоставления, когдаизначальными объявляются все первые попавшиеся нам на гла-за значения, но ведут вглубь веков, тем самым наделяя словоисторией. А правильным он будет только тогда, когда мы прилюбом словоупотреблении будем отличать изначальные, древ-нейшие слова от производных, возникших позднее. Теперь ус-тановлен важный для герменевтики канон, согласно которомупротивопоставляютсячувственные и духовные значения, и пер-вые именуются изначальными, а вторые - производными. Од-нако этот канон, будучи сформулирован в таком виде, неправи-лен и привел бы к полному непониманию, поскольку речь явля-ется продуктом человеческой способности к мышлению. См.выше с.47. Ни одно выросшее в языке слово не содержит по-добных противопоставлений, но каждое есть в то же времякомбинация многообразных отношений и переходов. Ни об од-ном слове в живой речи или в тексте нельзя утверждать, что онопред ставимо как чистое единство. Только произвольные выра-жения, не выросшие в языке, лишены разнообразия в способахупотребления. Например, технические. Живой, естественно ра-стущий язык исходит из восприятий и фиксирует их. В нихсодержится материал для разнообразного словоупотребления,ибо в восприятии всегда заключено множество отношений. Еслистанут утверждать, что для духовного нет изначального обозна-

82

чения, и оно всегда производно, то это - материалистическоевоззрение на язык. Если под чувственным разумеют то, чтовозникает вследствие внешнего восприятия, а под духовным -вследствие внутреннего, то такой взгляд будет односторонним,ибо всякое изначальное восприятие является внутренним. Хотя,пожалуй, изначально в языке не абстрактное, а конкретное.

Если отдельное выражение во фразе не разъясняется непос-редственными связями, которые оно образует, то это обусловле-но тем, что оно неизвестно слушателю или читателю в тоталь-ности своей языковой значимости.

Тогда в качестве дополнения используются вспомогательныесредства, предлагаемые лексиконом. Нужно овладеть единствомязыковой значимости, чтобы получить многообразие способовупотребления. Достигнуть этого невозможно, если фиксиро-вать употребление путем противоположностей. Поэтому ука-занные в лексиконе противоположности, необходимо снять, ирассматривать слово в его единстве как способное многообраз-но меняться.

Возникает вопрос, насколько история языка существенна длягерменевтики?

Предположим, что перед нами обширные временные про-странства, в которые жил некий язык, и из каждой его точки мыможем двигаться вспять, но только не к началам, - ибо ониникогда не даны нам во времени, - и если мы сравним древней-шие и новейшие способы употребления одного слова, - то спро-сим, учитывались ли живым человеческим сознанием все тезначения, которые оно приобрело впоследствии? Никто не рис-кнет ни утверждать, ни доказывать это. Но в языке, которыйпреобладал на протяжении многих поколений, должны быливырасти знания, которые древним не могли даже в голову прий-ти. А знания эти неизбежно оказывают влияние на язык. Нопоскольку в уже сформировавшемся языке не могут возникнутьсовершенно новые элементы, то возникают новые способы упот-ребления, которых не было в сознании древних. Так, например,слово basileus у греков. - Если мы стремимся к точному пони-манию, то должны знать, насколько живо говорящий создавал

83

языковые выражения и что они, будучи созерцаемы в своейвнутренней сущности, действительно значили для него. Иботолько таким способом мы раскроем процесс его мышления.Хотя, по-видимому, этот вопрос относится к психологическойстороне, поставить его следует здесь, ибо важно знать, какоеязыковое содержание было современным для того, кто употреб-лял слово, старое или новое. Между ними большая разница.Ибо у выражения, которое я воспринимаю как новое, совсеминые акцент, эмфаза, колорит, чем те, которыми я довольству-юсь у стершегося знака. Сюда же относится полное знаниеязыка и его истории, а также отношение писателя к оной. Нокому под силу полное решение этой задачи! Однако в некийданный момент никогда не нужно желать полного решения за-дачи, а в большинстве случаев только частичного. В то жевремя, если мы не стремимся к полной основательности, толегко упускаем, чего упустить нельзя. Там, где не прилагаетсямаксимум усилий, меньше уверенности и больше трудностей.Вместе с тем бывают случаи, когда все для нас сводится кединичному, и мы, сосредотачиваясь на частностях, как бы от-казываемся от жизни сознания в ее полноте..

При таком самоограничении необходима осторожность, дабыне упустить из виду то, что является важным, потому как впротивном случае мы окажемся в затруднении. Но если мыищем полного понимания, то должны удерживать в сознаниивесь словарный запас. В эту полноту понимания включается ипредварительный обзор целого. Однако этот предварительныйгерменевтический процесс возможен и необходим не во всехслучаях. Чем более мы, например, читая газету, следим не заспособом повествования, а за самим сообщаемым фактом, т.е.за тем, что, собственно говоря, лежит за пределами герменевти-ки, тем менее нуждаемся мы в предварительном процессе.

10. Точно так же обстоит дело и с формальным элемен-

том; равно как и значения, правила грамматики содержатся

в словаре. Отсюда и грамматика по отношению к частицам

выступает в качестве словаря. Формальный элемент еще

сложнее.

84

11. Употребление обоих вспомогательных средств (лек-

сикона и грамматики) является опять-таки авторским, а по-

тому подспудно здесь действуют и все те же правила. Они

охватывают языковые сведения, затрагивающие только один

временной промежуток, и связаны обычно с определенной

точкой зрения. Полное использование их каким-нибудь уче-

ным должно опять-таки служить их уточнению, обогаще-

нию путем лучшего понимания; так каждый (особенный

герменевтический) случай вносит сюда свою лепту.

Все языковые элементы способствуют полному пониманию водинаковой степени, как формальные, так и материальные. Пер-вые выражают связи. Если материальные элементы заучиваютпо лексикону, то формальные - по грамматике, а именно посинтаксису. Но для формальных элементов (частиц) значимо тоже самое, что и для материальных, а именно то, что каждый изних представляет собой единство, но и оно познается не по-средством противопоставления, а в форме постепенного пере-хода. Только в грамматике мы в большей степени вынужденыприбегать к этимологической процедуре, т.к. здесь имеютсяформы, находящиеся друг с другом в определенном родстве.

2. Применение первого канона к Новому Завету.

1. Если специальную герменевтику Н.З. строить на науч-

ных принципах, то по каждому пункту (всеобщей герменев-

тики) следует выяснить, что по отношению к тому или иному

предмету полагается ею само собой, а что исключается3. -

2. Новозаветный язык надлежит сопоставить с гречес-

ким языком в целом. Сами книги не являются переводами,

даже Матфей и Послание к евреям. Но и сами авторы не

обязательно мыслили по-еврейски, а по-гречески лишь пи-

сали или диктовали. Ибо среди своих читателей они могли

предполагать лучших переводчиков. Но они, как всякий при-

общенный к знанию, (по крайней мере, в единичном, ибо о

85

первой, никогда не осуществленной концепции здесь речинет) также мыслили на том языке, на котором писали.

3. Но новозаветный язык относится к периоду упадка.Его отсчет можно вести уже с эпохи Александра. Некоторыеписатели этого периода приближаются к золотому веку илипытаются его восстановить. Но наши новозаветные авторыскорее черпают свой язык из простонародья, и той тенден-ции у них нет. Однако и тех следует привлечь там, где онивписываются в образ своего времени. Поэтому правомерныаналогии из Полибия и Иосифа. Отмеченные аналогии саттическими писателями, такими как Фукидид, Ксенофон,обладают отрицательной ценностью, и полезно упражнять-ся, сравнивая тех и других. Дело в том, что различные обла-сти порой считают слишком закрытыми и полагают приэтом, что то или иное в классическом языке не встречается,а только в эллинистическом или македонском, и сообразно сэтим производится правка.

4. Влияние арамейского определяется только из общеговзгляда на способ овладения иностранным языком. Народностьи склонность к общению повсюду, также и в области языкасоседствуют друг с другом. Часто вторая как минимальнаяисчезает. Там, где ее слишком много, в упадке народность. Ноумение искусно усваивать многие языки, соотнося родной ииностранный с образом языка вообще, - есть талант.

Талант этот у евреев никогда развит не был. Но та лег-кость, которая теперь выросла настолько, что вытолкнулародной язык, имелась у них уже тогда. Однако в ходе одноготолько общения, без знания грамматики и литературы приусвоении не избежать ошибок, которых не бывает у научнообразованных людей, и этим Н.З. отличается от Филона иИосифа. Эти ошибки в нашем случае двойного рода. С од-ной стороны, контраст богатства и бедности формальными

86

элементами приводит к тому, что новозаветные писатели неумеют использовать все богатства греческого языка. С дру-гой, если при овладении иностранными словами, сводить ихк словам родного языка, то легко возникает обманчивоевпечатление, что слова, которые соответствовали друг другув большинстве случаев, будут соответствовать везде, а из-заэтой предпосылки происходит ложное употребление их и написьме. В обоих случаях Септуагинта весьма совпадает сНовым Заветом и является, таким образом, одним из наибо-лее полных средств объяснения. Но считать ее источникомновозаветного языка, из которого тот возник, было бы пре-увеличением. Во-первых, помимо различий новозаветныхписателей в уровне владения греческим языком и степениуказанных недостатков, связь их с Септу агинтой была такжеразлична. Во-вторых, для всех можно установить и инойисточник, а именно, язык повседневного общения.

5. Другой проблемой является исследование, насколькосильна зависимость Н.З. от Септуагинты еще и в религиоз-ном содержании. Здесь, в первую очередь, следует учиты-вать поздние книги, апокрифы, и, таким образом, ответ наэтот вопрос приобретает огромное влияние на все воззре-ния христианского богословия, а именно, на принципы тол-кования, насколько оно само лежит в основании догматики.- Новозаветные писатели не вводят для своих религиозныхпонятий никаких новых слов и говорят, используя язык гре-ческого В.З. и апокрифов. Спрашивается, обладают ли они,тем не менее, иными религиозными представлениями, кото-рые влекут за собой и иное словоупотребление?

Или словоупотребление у них то же самое? В последнемслучае в христианском богословии не было бы ничего ново-го, и поскольку все религиозное, если только оно не сиюми-нутно, закрепляется рефлективно, ничего нового, стало быть,

87

нет и в самой христианской религии. Непосредственно гер-меневтически этот вопрос не разрешим, и ответ на негозависит от образа мыслей. Каждый обвиняет при этом дру-гого в том, что тот почерпнул свои принципы из предвзятыхмнений; ибо правильное мнение о Библии может родитьсятолько из толкования. Основание для решения проблемылежит, безусловно, в герменевтическом методе. С одной сто-роны, сквозное параллельное сравнение Н.З. и Септуагинтывсе же показало бы, встречается ли в одной из книг словоу-потребление, чуждое для другой. Но и тогда оставалась былазейка: языковая область де шире, чем эти останки. Напомощь, с другой стороны, приходит голос чувства, подска-зывающий, что Н.З. сам по себе является развитием новыхпредставлений. Но этому голосу можно доверять, толькоимея общее филологическое и философское образование.Лишь тот, кто докажет, что успешно проводил подобныеизыскания и на других примерах и не даст сбить себя столку, может стать здесь ведущим.

6. Если есть хоть какое-то, пусть даже, по нашему мне-нию, второстепенное аномальное еврейское влияние на но-возаветный язык, то спрашивается, в какой мере его следуетучитывать при толковании. Здесь имеются две односторон-ние максимы. Согласно одной следует довольствоваться толь-ко одним языковым элементом до тех пор, пока не наступяттрудности, которые преодолеваются с помощью другого. Нотем самым первый метод лишается искусства, и не годитсядля того, чтобы присоединить к себе второй. С тою же са-мою легкостью можно пытаться и дальше объяснять с помо-щью другого момента то, что находит свое истинное обо-снование в чем-то другом, да и вообще это знание другоговновь отсылает нас к разрозненным наблюдениям. Но, сле-дуя нашему предварительному правилу, что искусство дол-жно вступить в дело с самого начала, стоит попытаться

составить себе общее представление о соотношении обоих

моментов, отвлекаясь от всех частных трудностей, с помо-

щью предварительного чтения и сравнения с Септуагинтой,

Филоном, Иосифом, Диодором и Полибием.

Но бесспорно, что влияние еврейского языка на собствен-

но религиозные термины исключительно. Ибо с первоначаль-

ным эллиническим - особенно в той мере, в какой им владели

новозаветные писатели - заново развиваемое религиозное

начало (не только) ни в чем не смыкалось, но даже простое

подобие отвергалось из-за связи с политеизмом.

7. Отсюда происходит самое причудливое смешение ано-

мального, которое, в свою очередь, разнится у каждого от-

дельного писателя. Потому главным правилом здесь остает-

ся: составлять для каждого слова из словаря греческого и

эллинического языков и для каждой формы из греческой и

сравнительной эллинической грамматики целостный образ

и применять канон только по отношению к нему. - Совет

начинающему - справляться в двуязычном словаре даже

тогда, когда не за что зацепиться, дабы заранее предотвра-

тить механическое привыкание.

Язык нуждается в специальной герменевтике ровно настолько,насколько он еще не имеет грамматики. Если грамматика языкауже разработана в соответствии с принципами искусства, то и сэтой стороны не нужно никакой специальной герменевтики, об-щие правила применяются тогда лишь, согласно природе грам-матической совместимости. Языки, в которых отношение междуэлементами предложения упорядочено и в сущности своей оди-наково, также не нуждаются относительно друг друга в специ-альной герменевтике. Но если случается обратное, то, подобноспециальной грамматике, не обойтись и без специальной герме-невтики. Новозаветным языком является, безусловно, в первуюочередь, греческий язык. Это язык, грамматика которого разра-ботана в соответствие с принципами искусства. Но новозаветныйязык находится с ней в совершенно особых отношениях. (...)

89

... Где искать помощи для понимания Н.З.? Сначала спросим,где, кроме Н.З., сосредоточены аналоги новозаветного языка?Чтобы выявить арамейский дух новозаветной идиомы, нужнообратиться к арамейскому языку. Несколько упрощая, можносказать, что тот диалект, на котором тогда говорили в тех зем-лях и с которого началось искажение греческого языка, хотябольше и не был ветхозаветным еврейским, но все же так кнему близок, что в отношении влияния на греческий разницабыла незначительной.

Не будучи посвященным в чтение В.З. на изначальном языке,невозможно распознать гебраизмы. Но непосредственно в но-возаветную языковую область входит александрийский переводВ.З. Здесь можно ожидать целый сонм гебраизмов, ибо, есликто-нибудь переводит произведения с родного языка на другой,чужой ему, едва ли сумеет стереть следы родного языка, осо-бенно, когда он обязан следовать букве, что обуславливалосьсвятостью В.З. Здесь перед нами языковая область, в сравнениис которой новозаветная представляется более чистой. Крометого, сюда относятся апокрифы Ветхого Завета, которые изна-чально написаны на греческом, но по смыслу и духу являютсяеврейскими, как исторические, так и гномические. Всей своейструктурой, даже отдельными выражениями и формами, онипринадлежат к ветхозаветному типу. Далее, оригинально гре-ческие сочинения урожденных иудеев, таких, как Иосиф и Фи-лон, несвязанные особым образом с В.З. Эти авторы изучалигреческий язык отчасти в школе, отчасти в повседневном обще-нии; отсюда в их сочинениях постоянная борьба между чистымгреческим, изученным в школе, и вульгарным греческим по-вседневной жизни, включавшим в себя гебраизированные эле-менты. Но, даже оставляя в стороне эту арамейскую смесь,греческий язык Н.З. хронологически следует отнести к маке-донскому языковому периоду, отличному от классического. Онточно попадает на время римского владычества. Согласно вы-шесказанному, в сочинениях этого времени можно ожидать по-явления латинизмов в судебных, административных и военныхвыражениях. Однако и теперь еще мы не отважимся проводить

90

параллели ко всему, что появляется в Н.З. Возникает вопрос,было ли христианство чем-то новым или нет? Часть нашихбогословов склонна полагать, что христианство естественнымобразом возникло из иудаизма, и видит в нем лишь толькомодификацию такового. Однако преобладает мнение, что оноесть нечто новое, возникшее либо в форме Божественного от-кровения, либо в какой-то иной форме. Но если оно в широкомили узком смысле есть нечто новое, то в отношении языка Н.З.должны возникнуть трудности, которые внутри означенной язы-ковой области, нового еще не знавшей, решены быть не могут.Всякая духовная революция творит язык, ибо возникают мыслии реальности, которые не могут быть поименованы с помощьюязыка, каков он был. Правда, их вовсе не удалось бы выразить,если бы в тогдашнем языке не было бы каких-то точек сопри-косновения. Но без знания нового мы не поняли бы языка, дажеоборачиваясь назад. Беспристрастность требует от толкователя,чтобы он не решал вопроса поспешно, а приступал к нему,только изучив сам Н.З., и в этом отношении. (...)

3. Второй канон. Смысл любого слова в данном местедолжен определяться в связи с теми словами, которые егоокружают.

1. Первый канон1 является в большей степени исключаю-щим. Этот второй кажется определяющим, скачок, которыйдолжен быть оправдан, или это скорей не скачок. Ибо, во-первых, от первого канона прямая дорога ко второму, по-скольку каждое отдельное слово относится к определеннойязыковой области. А чего не ожидают встретить в ней, то и непривлекают при объяснении. Но точно так же и весь текст вбольшей или меньшей степени принадлежит к контексту иокружению всякого отдельного места. Во-вторых, точно также от второго канона можно вернуться к первому. Ибо, еслинепосредственной связи между субъектом, предикатом и оп-ределениями для понимания недостаточно, то нужно прибег-

91

нуть к рассмотрению схожих мест, и далее при благоприят-ных обстоятельствах, выйти как за пределы произведения,так и за пределы творчества писателя, однако всегда остава-ясь внутри одной и той же языковой области.

2. Поэтому различие между первым и вторым канономскорее мнимое, чем истинное, якобы первый - исключаю-щий, а второй - определяющий, но во всех частностях иэтот является только исключающим. Всякое зависимое сло-во исключает только некоторые способы употребления, иопределение возникает только из совокупности всех исклю-чений. Поскольку этот канон в полном объеме содержит итеорию параллельных мест, то оба канона вместе вмещаютв себя все грамматическое толкование.

3. Обратимся к определению формального и материаль-ного элемента, сосредоточившись на качественном и коли-чественном понимании того и другого и исходя из непос-редственного контекста и параллельных мест. Каждое изэтих противопоставлений можно выбрать в качестве основ-ного при разделении, и любой выбор будет иметь свои пре-имущества. Но все же первое более естественно, ибо прохо-дит через все предприятие постоянно в двух направлениях.

4. Расширение канона за счет привлечения параллель-ных мест является только кажущимся, а использование па-раллелей ограничено каноном. Ибо только то место можносчитать параллельным, которое по отношению к обнару-женной трудности мыслится как идентичное с самим пред-ложением, т.е. в единстве контекста.

5. Если оба элемента являются основными, то целесооб-разно начать с определения формального элемента, т.к. нашепонимание частного смыкается с предварительным понима-нием целого, и предложение выделяется в некое единствотолько посредством формального элемента.

92

4. При определении формального элемента мы различа-ем элемент, связующий предлоэюения, и элемент, связую-щий части предлоэюения. Значение при этом имеет способсвязи, степень такового и объем связанного.

1. Здесь нужно вернутся к простому предложению. Ибосвязь отдельных предложений в период и связь периодов меж-ду собой является совершенно однородной, в то время каксвязь между членами простого предложения всегда иная. Кпервому относится союз со всеми его особенностями и всето, что его замещает, ко второму - соответственно предлог.

2. Как и везде, в речи существуют только два вида связи,органическая и механическая, т.е. внутреннее слияние ивнешнее соединение. Противоречие между ними не являет-ся строгим, и кажется, что один вид часто переходит в дру-гой. Каузальная или противительная частица является зача-стую соединительной; в этом случае она утрачивает своесобственное содержание или становится излишней. Зачас-тую, однако, соединительная частица выражает внутреннююсвязь, и в этом случае она выделяется или становится эмфа-зой. Таким образом, качественное различие (по способу свя-зи) переходит в количественное (по степени связи); но чащевсего это только видимость, и нужно всегда обращаться кпервоначальному значению.

Часто видимость возникает лишь постольку, посколькуневерно представляют себе объем и предмет сцепления.Поэтому никогда нельзя судить об одном моменте связи,предварительно не рассмотрев все остальные вопросы.

3. Органическая связь, хотя и бывает то более прочной,то более свободной, но никогда не позволяет предположить,что соединительная частица полностью утратила свое зна-чение. Такое предположение возникает, когда кажется, чтонепосредственно связанное не соответствует друг другу. Но,

93

во-первых, последнее предложение перед частицей можетбыть придаточным, а само сцепление относиться к предше-ствующему главному предложению. Точно также и первоепредложение после связи может быть вводным, а самоё связьотноситься к следующей главной мысли. Подобные прида-точные предложения не мешало бы превращать в промежу-точные предложения, дабы выявить область каждого сред-ства сцепления. Но все же всякая манера письма поддаетсяэтому лишь в определенной и совершенно разной степени,и чем эта манера легче и непринужденней, тем более авторупридется полагаться в этом деле на читателя. Во-вторых, исцепление зачастую относится не к одной завершающей глав-ной мысли, а к целому ряду таковых, поскольку целые от-рывки нельзя связать иначе. В текстах с более четкой ком-позицией случается, что при переходе от одной части к дру-гой суть отрывка повторяется, превращая связь в целое пред-ложение, которое в то же время содержит главное содержа-ние следующего отрывка; и тяжеловесные формы выдержи-вают при этом определенные соединения и повторы, хотя издесь следует соблюдать меру. Но при более легких формахчитатель сам должен быть внимательным, и потому общий,предваряющий понимание частностей обзор необходимвдвойне.

Существуют и субъективные связи, т.е. такие, где обо-сновывается, для чего было высказано предыдущее. Еслитакие связи по форме не отличаются от объективных, толегко создается впечатление, что это связано с сужениемзначения сцепляющих частиц и есть простой переход.

4. То, что простое соединение бывает средством эмфазы,следует уже из того, что все наши органически сцепляющиечастицы первоначально были только пространственными ивременными.

94

Так и нынешние, просто соединительные могут в от-дельных случаях усиливаться. Канон здесь исходит из того,что простое соединение нельзя предполагать внутри целогозаранее. Таковое преобладает в описаниях и повествовани-ях, но и здесь не в чистом виде, ведь иначе пишущий был быпросто их органом. Но, где подобное не осуществляется,оно находится лишь в подчиненном положении, т.е. либовбирается в органическое сцепление, либо из такового вы-водится, либо же подготавливает его. Но там, где органичес-кого сцепления больше нет, оно должно вылиться в простоеприсоединение.

Всеобщая4 формула для трудных случаев связи между пред-ложениями состоит в следующем: Если связываются предложе-ния с неравноценным содержанием, то связь не является непос-редственной, и нужно вернуться к предложению с равноцен-ным содержанием.

5. Применение к Новому Завету.1. Если даже думать о том, что пишешь на (чужом) языке

текста, замысел возникает, как правило, на родном языке, иуже в первом наброске заложены связи между мыслями, то,согласно вышеизложенному, у новозаветных писателей, сле-дует обратить особое внимание на смешение греческого иеврейского.

2. Это смешение тем значительней, чем более оба языкаразнятся формами связи. Новозаветные писатели, не обла-дая ученостью, не могли овладеть всем синтаксическим бо-гатством греческого языка, т.к., идя таким путем, меньшевсего обращаешь внимание на подобные вещи, и значи-мость той или иной формы связи на слух усваивается плохо.Этот недостаток заставляет робеть даже при использованииуже по-настоящему известного. Греческие обозначения, ко-торые в большинстве случаев соответствовали какому-ни-

95

будь еврейскому, с тем большей легкостью принимались заравнозначные.

3. Поэтому необходимо из греческих значений одногоязыкового знака и соответствующих им еврейских образо-вать одно целое и, исходя из него, судить, как уже былопредписано выше.

4. Более легкая манера письма допускает полную свободу виспользовании этого элемента (соединительного), т.к. искусст-венная переплетенность самих предложений минимальна.

5. В этом смысле новозаветные писатели все разные.Например, Павел, наиболее греческий из всех, наименее -Иоанн.

6. Исключительно важно при несовершенстве вспомога-тельных средств быть внимательным тогда, когда не обна-ружено никакой трудности, в противном случае никогда небудешь чувствовать, что можно себе позволить. Оттого-то издесь промахи встречаются нередко.

б. Задача определения связующего элемента в предло-жении решается с помощью всех средств.

1. На общее содержание воздействуют прежде всего глав-ные идеи, в непосредственно связанных предложениях - ихсубъекты и предикаты, т.е. материальный элемент.

2. В ближайшем окружении воздействует комбинирован-ный формальный элемент, т.е. весь его распорядок объясня-ет частицы и наоборот.

3. В дальнейшем надлежит обратить внимание на сочи-нительные или подчинительные способы связи.

4. Применение должно руководствоваться правильнымсмыслом; но последнее определение должно исходить изнепредвзятого воссоздания.

96

7. Несвязанные предложения появляются только тогда,когда одно предложение, либо вследствие причинного, либолинейного соединения, мыслится в единстве с предыдущим.

1. Первое возникает, если предложение непосредственновычленяется из предыдущего, в котором уже содержитсяего смысловой стержень, второе - если точно согласован-ные элементы сополагаются. Оба случая не так уж редки.

Добавление5. Определение несвязанных предложений всвязном мыслительном ряду происходит с надлежащей мо-дификацией из-за отсутствующего формального знака со-единения по канону6.

В новых языках несвязанные друг с другом предложениявстречаются намного чаще, чем в древних. Мы пишем дляглаза, а древние писали для уха. Несвязанное встречалось уних, следовательно, намного реже, а связующие частицы -чаще.

2. Все эпитеты в определенных случаях могут опускать-ся до уровня энклитической незначительности, и тогда обо-значенная ими связь является максимально свободной.

3. При недостатке критического сознания автор сам неимеет определенного представления о связях.

4. Новозаветные писатели используют всевозможныеспособы создания расчлененных периодов, как в дидакти-ческих сочинениях, где господствует причинная связь, так ив исторических, где царит повествовательное соединение,и, кроме того, отсутствует навык и многое используется поневедению. Оттого то и другое дается с таким трудом. Частоне знаешь, как далеко простирается дидактический ряд, агде начинается историческое целое. Только Павел и Иоаннвыделяются из всех, первый дидактически, второй истори-чески. Заинтересованность в более строгом определении,нежели у самого автора, зависит от интереса догматическо-

97

го и от интереса к исторической критике. Оттого и догмати-

ческие, и критические трудности зависят от толкования.

Т.к.6 изначально у древних пунктуации не было, нужно вдревних текстах полностью от нее отвлечься, не то попадешь вученики к тому, кто ввел ее как толкователь, и будешь у него взависимости и рабстве. И без того, системы пунктуации неус-тойчивы и несовершенны, как древние, так и новые. Следуетприучиться поэтому определять связи между предложениями,руководствуясь чисто внутренними соотношениями.

8. Из всех связей внутри предложения, наибольшую труд-

ность вызывают предлог и отношения прямой зависимости.

1. При этом значения не имеет, состоит ли предложение

из субъекта и предиката или же включает еще и копулу.

Непосредственную связь обоих не распознать невозможно,

кроме того, будучи распространены с помощью прилага-

тельных и наречий, они срастаются с ними в одно целое.

Предлог, в свою очередь, присоединяет к глаголу его бли-

жайшие характеристики, а именно направленность, пред-

метность и т.д.

Genitiv, Status constructus и т.д. является ближайшим оп-

ределением субъекта. Смысл предлога легко определяется

субъектом и объектом. Решающим при этом является мате-

риальный элемент.

В7 отношении материальных элементов простого предложе-ния возникает вопрос, является ли оно двусоставным (субъект ипредикат) или трехсо ставным (куда входит еще и ко пул а). Пер-вое воззрение является динамическим, второе - атомистичес-ким, ибо полагают, что связь есть нечто, что располагаетсярядом с частями. Бросается в глаза, что второе воззрение до сихпор считается общепринятым. Если придерживаться этой точкизрения, то на вопрос, как, например, обстоит дело с предложе-нием дерево цветет, придется ответить, что оно, собственноговоря, трехсоставно, а именно, дерево есть цветущее, но это

98

вовсе не сообразуется с языком, т.к. отсюда следует, что суще-ствует лишь один глагол, глагол быть. Но это очевидно [77] нетак. Динамическое понимание предложения изначально прису-ще самим языкам.

2. Гебраизмы в Н.З. и здесь преобладают, равно как и всвязях между предложениями, и нужно всегда иметь в видусоответствующую греческому языку еврейскую форму.

9. Бывают случаи, когда трудность в равной мере зави-сит как от материального, так и формального элемента.

Например, гифилическое значение глаголов и т.п. можнорассматривать как спряжение (формальный элемент) и каксобственно отдельное слово (материальный элемент), и этоотносится ко всем производным формам глагола, так чтопротивоположность дана не в чистом виде, а лишь как пере-ход. В таких случаях всегда нужно смотреть, каким спосо-бом достигается более чистое и богатое целое, из которогоможно было бы конструировать дальше.

10. Субъект и предикат определяют друг друга, однаконе полностью.

Самым точным взаимным определением является фраза,которая в техническом отношении образует наиболее узкийи прочный круг. Противоположной точкой, с одной сторо-ны, является спонтанная мысль, когда субъекту приписыва-ется редкий предикат, лежащий вне привычного круга, а, сдругой стороны, гнома, которая также не имеет уточняю-щих средств определения, но именно поэтому сама остаетсянеопределенной и всякий раз определяется соответствую-щим применением.

99

11. И субъект, и предикат, как по отдельности, так ипо отношению друг к другу, уточняются в своем определе-нии при помощи уточняющих их слов.

1. Прилагательные и наречия указывают на определен-ную направленность и многое исключают. Также и пред-ложные соединения являются уточняющими определения-ми глагола, и из этого явствует, что предлог сам по себестановится составной частью глагола.

2. Этого, однако, недостаточно, и мы обретаем по-насто-ящему положительный элемент тогда, когда заняты воссоз-данием целого мыслительного ряда.

12. Для Н. Завета это задача чрезвычайной важности исложности из-за новизны и единственности понятий.

13. Если непосредственного определения недостаточ-но, необходимо ввести опосредованное на основе идентич-ности и противоположности. Подобие и различие объясня-ются ими.

14.Противоположность присутствует повсюду, но бо-лее всего в диалектической композиции.

По отношению к Н.Завету это, прежде всего, Павел.

75. Правила нахождения для идентичного и противопо-ложного - одни и те же.

1. Без соотнесения с высшей идентичностью, никакогосуждения о противоположном вынести нельзя, равно как иидентичность познается только на фоне общей противопо-ложности.

2. В равной мере оба должны удостоверять, что мысоотносим два предложения так, как их соотносил сам ав-тор.

100

16. Предложение, в котором продолжает господство-вать все тот же субъект или предикат, следует рассмат-ривать как относящийся к непосредственному контексту(идентичность).

17. Если то, что возвращается после перерыва, отно-сится к основному контексту речи, а само прерывающее -нет, то идентичность наиболее очевидна.

18. Если возвращающееся - второстепенная мысль, апрерывающее - главная, то убедиться в идентичностиможно только по степени подобия в контексте и типичес-кой идентичности в самом обороте мысли.

19. В поисках главных мыслей можно выйти за пределысамого текста и обратиться к другим текстам того жеавтора, которые позволяют рассматривать себя как одноцелое с первым, а также и к текстам других, которыеблизки ему школой и воззрениями.

20. Что касается второстепенных мыслей, то при рас-смотрении п. 18 единство языковой области и манера пись-ма оказываются более существенными, чем личность ивзгляды.

В какой мере возможно объяснение второстепенныхмыслей на основании других мест, в которых главная мысльодна и та же? В качественной, но не количественной.

21. Чем больше в поисках^5 мы полагаемся на других,тем больше должны быть готовы контролировать их суж-дения.

22. Применительно к Н. Завету филологический подход,рассматривающий любое произведение любого автора изо-

101

лированно и догматический, рассматривающий Н.Э. как Однопроизведение Одного писателя, - противостоят друг другу.

23. Они сближаются, если учесть, что целью религиоз-ного содержания является идентичность школы, а цельювторостепенных мыслей - идентичность языковой облас-ти.

24. Догматически ложным является канон: Образноесловоупотребление предполагается только в исключитель-ных случаях*. Этот канон исходит из одной определеннойличности Святого Духа как писателя.

25. Филологический подход не согласуется со своим соб-ственным принципом, если он пренебрегает общей зависи-мостью наряду с индивидуальным творчеством.

26. Догматический выходит за пределы своих потреб-ностей, если он, наряду с зависимостью, отрицает индиви-дуальное творчество, тем самым разрушая себя.

Он просто сам себя разрушает, ибо в этом случае припи-сывает Святому Духу неоспоримую смену настроений и из-менения во взглядах.

Добавление9. Это противоречило бы учению Павла оботношении Одного и того же Духа к различным дарам уотдельных членов общины 1. Кор. 12.

27. Еще остается вопрос, какой из двух следует счи-тать главным, и филологический подход должен здесь доб-ровольно признать свою зависимость.

Отчасти индивидуальность новозаветных писателей естьтолько результат их отношений ко Христу, отчасти, что каса-ется более самобытных от природы - Павла и Иоанна, топервый заново обратился, так что даже лучше объясним из

102

произведений других новозаветных писателей, чем из соб-ственных дохристианских; а второй явно пришел ко Христумолодым и только как христианин раскрыл свою самобыт-ность.

28. Если филологический подход этого не признает, онуничтожает христианство.

Ибо, если зависимость от Христа в сравнении с личнойсамобытностью и местными недостатками равна нулю, тосам Христос есть ноль.

29. Если догматическое [воззрение]распространяет ка-нон об аналогии веры за эти границы, оно уничтожаетПисание.

Ибо locus communis понятных мест Писания нельзя ис-пользовать для объяснения темных, не толкуя Писание спозиций догматического сознания, которое, уничтожая ин-дивидуальное авторство текста, само противоречит принци-пам догматики. Ибо составление таких loci communes явля-ется догматической операцией, причем наряду с сомнитель-ной самобытностью личности, следует отвлечься и от всеже несомненной побудительной причины.

Всякое место есть взаимопроникновение общего и осо-бенного, и, следовательно, не поддается верному объясне-нию с опорой только на общее. А общее также не составитьверно, пока не объяснены все места, и зыбкое противопос-тавление ясных и темных мест сводится к тому, что яснымпервоначально было лишь одно место10.

В отношении11 единства и гармонии мыслей в Н. 3. аналогияверы является, безусловно, истинным понятием.

30. Аналогия веры может проистекать только из пра-вильного истолкования, и канон, будучи истинно герменев-тическим, гласит: где-то при толковании допущена ошиб-

10:

ка, если все связанные друг с другом места не образуют

гармоничного целого.

Итак, можно лишь утверждать, что вероятность непра-

вильного объяснения падает на то место, которое в одиноч-

ку противится выявлению такого целого.

31. Единство и различие Нового Завета можно срав-

нить с единством и различием Сократовской школы.

Также12 и Сократ, учитель ничего не писал сам. Его взглядыпередают только сочинения его учеников. Хотя после его смер-ти они и развивались самобытно, но во всех сохранился сокра-товский колорит. Никто не сомневается в идентичности и само-бытности сократиков. Точно так же и в отношении учеников коХристу. Но родство новозаветных писателей сильнее, чем усократиков, ибо сила единства, исходившая от Христа, быласама по себе большей, и даже у тех апостолов, которые, какПавел, обладали незаурядной самобытностью, она была настоль-ко могуча, что в своем учении они ссылались исключительно наХриста. Даже несмотря на то, что Павел как святитель язычни-ков действовал в ином, более широком круге, нежели Христос,запас единства, исходивший от Христа, существенно не исто-щался. Ведь, если идея обращения язычников стала осознавать-ся в апостольской среде преимущественно только благодаряПавлу, то Павел сам не ведал никакой иной силы кроме той, чтоисходила от Христа, и если бы этой идеи не было в ученииИисуса, то другие апостолы никогда не признали бы Павла нетолько апостолом, но и просто христианином. А у сократиков,напротив того, мы видим, что они часто заняты предметами,которых сам Сократ не касался, и в этом-то свободно проявля-лась их самобытность и отличие от него.

32. Филологическое разъяснение должно предшество-

вать сопоставительному использованию Нового Завета.

Без13 последнего (догматического истолкования) богословс-кая задача разрешена не полностью, но без предшествующего

104

филологического объяснения, которое пытается понять всякуюмысль и выражение из контекста, нельзя приступить к нему соспокойной совестью.

33. Принципы параллелизма по отношению к обоим раз-

личны из-за возможности одинакового содержания при со-

вершенно различном словоупотреблении.

34. Существенным является полное размежевание про-

цессов (филологического и догматического), и толкователь

должен отчетливо осознавать, каким он в данный момент

занят.

35. Если истолкование, предполагающее знание языка,

ведется точно так же, как и то, посредством которого

это знание возникает, то с помощью параллельных мест в

кругу одного слова следует выделить определенную языко-

вую область.

Собственно говоря, все, что словари под определенными

значениями отмечают как авторские, есть собирание парал-

лельных мест.

Знание14 языка возникает благодаря герменевтическим опера-циям. Прежде всего, по возможности наиболее полные сведе-ния об отдельном авторе, т.е. использование параллелей. Ибоотсюда мы черпаем сведения полезные для языка, для опреде-ленных областей, философской, риторической, математическойи т.д. При этом все в основном сводится к тому, чтобы тевыражения, которые чаще всего встречаются в основных частяхтекста, торжественные наименования каждого предмета и ихперетекание во всеобщее словоупотребление, представить вовзаимосвязи. Так из обеих операций возникает настоящий сло-варь; он указывает для каждого слова его основное место и,исходя из этого, отражает распространенность употребление всмежных областях, по возможности, учитывая историю и хро-нологию. Насколько здесь необходимо использование паралле-

105

лей, часто в самом широком смысле, видно из того, что, сравни-вая, переходят к родственным языкам, к исходному языку, сталобыть, истолкованию никак не обойтись без использования па-раллельных мест в узком и широком смысле. Знание языка, вкотором нуждается истолкование, все еще несовершенно. Егохватает лишь на то, чтобы начать художественное толкование.Но именно потому грамматическое толкование как искусствооказывает обратное воздействие на расширение и совершен-ствование знания языка.

36. Этим сильно ограничивается старое правило, глася-щее, что при наличии следов в самом Писании, средства дляего объяснения не следует искать за его пределами.

1. Ибо, если слова с тем же значением все-таки встреча-ются за его пределами, то их, очевидно, включили бы всловарь. На разницу между легкими и трудными местаминельзя приводить в качестве аргумента, хотя из него-то иисходили в том правиле.

2. Особенно в отношении главных мыслей оно в Н.З.весьма ограничено тем, что религиозный переворот затро-нул не всё, и некоторые представления остались такими,какими они были у современников, отчасти же потому, чтопредставления того времени приводились, чтобы противо-поставить их христианским.

3. В отношении второстепенных мыслей очевидно, чтоновозаветному писателю другие новозаветные не ближе, чемненовозаветные, имеющие с ним одно мировоззрение, уро-вень образования и общую языковую область.

4. Еще меньше это правило годится для Н.З., если подСвящ. Писанием понимать и Ветхий Завет. Ведь он содер-жит в направленности главных мыслей много ошибочного,ставшего чуждым всей новозаветной эпохе, а направленно-стью второстепенных мыслей принадлежит эпохе, из кото-рой лишь немногое унаследовано сознанием того времени.

106

37. Поскольку смысл содержится не в отдельных эле-ментах, а только в их совокупности, то ближайшие парал-лели и есть те, которые эту совокупность проявляют.

Есть некоторая доля произвола в том, когда какое-нибудьслово объявляется темным, ибо так же легко им может ока-заться и другое, напр., Ио.7,39., где напрасно теряли бысилы, наугад перебирая различные значения pneuma agion, аправильной параллелью на самом деле являются Деянияапостолов 19,2., и действительно можно сказать, что труд-ность заключена в einai, которое здесь употреблено не встрогом смысле, но означает наличествовать в явлении, бытьсообщенным.

38.На количественное понимание следует обращатьточно такое же внимание как и на качественное.

Иными словами обращаться к нему не только в сложных,но и в простых местах, в формальном и материальном язы-ковом элементе, в словах и целых предложениях.

39. Минимум количественного элемента есть избыточ-ность, максимум - эмфаза.

1. Избыточность возникает тогда, когда часть ничего невносит в состав целого. Но такого по существу никогда небывает.

Эмфаза заключается в следующем: во-первых, если сло-во берется в своем наибольшем объеме, в каком оно обычноне употребляется, а во-вторых, когда должно выявить всевозбуждаемые им побочные представления. Последнее -бес-конечно.

2. Поскольку конечные точки, собственно говоря, незаданы, то обычно исходят из среднего уровня, как обыч-ного; что ниже его, приближается к избыточности, а чтовыше - к эмфазе.

107

40. Все более или менее избыточное, нуждаясь в некомобосновании, возникает либо под воздействием музыкаль-ности языка, либо механической аттракции, и одно из нихнужно уметь доказать, если желают рассматривать не-что как избыточность.

1. Механическая аттракция наступает, когда связь двухречевых отрывков приобретает вид формулы и фразы.

2. Как следствие музыкальности, избыточность появля-ется в тех жанрах, в которых этот элемент более заметен и втех местах, в которых логическое скорее отступает на зад-ний план, в последнем случае, если форма противопостав-ления отсутствует полностью.

3. Такой избыточностью могут обладать части субъекта илипредиката, если они раздроблены. Далее, побочные определе-ния одного или другого, если им ничто не противопоставлено.

41. Эмфаза выделяется с помощью ударной позиции идругих признаков.

1. За пределы обыкновенной значительности никто не мо-жет выйти бессознательно, нельзя не заметить и желания при-влечь внимание, т.к. эмфатическое употребление слова всегдаесть сокращение, стремление вложить в слово что-то, что мог-ло бы стоять и рядом с ним. Если первое не происходит снадлежащей ясностью, то каждый воспользуется другим.

2. Всегда должен наличествовать тот речевой отрывок,по отношению к которому другой выступает как эмфаза, иэто должно выделяться через сопоставление.

42. Максима, толкующая все возможное как тавтоло-гию также ошибочна, как и та, которая все возможноесчитает эмфазой.

1. Первая из названных - новейшая. Полагают, что она вдостаточной степени оправдывается преобладающей в Н.З.

108

формой параллелизма и, как правило, незначительной логи-ческой строгостью; однако напрасно, и придется в соответ-ствии со сформулированными выше положениями, отказать-ся от нее. Особенно это оправдывается, по их мнению, лю-бым подобием синонимии.

2. Вторая из названных - старейшая и связана с мнением,что автор - Святой Дух, который ничего напрасно не делает,а потому нет ни избыточности, ни тавтологии, и сначала об-разует эмфазу все родственное, а потом уже вообще все, ибов каждом слове имеется некий избыток, если оно не оконча-тельно исчерпывается непосредственным контекстом. Но т.к.личность писателя никогда не исчезала из поля зрения слуша-телей и читателей, и они могли судить о речи или текстетолько на основе обычных представлений, то не поможет иуловка, что Святой Дух имел якобы в виду весь верящий вбогодухновенность христианский мир, который мог судить оНем только по сформулированной максиме, тогда как самыйэтот христианский мир возник лишь правильно уразумев то,что было сообщено первым христианам, - так что эту макси-му следует просто-напросто отбросить.

3. Поскольку истина лежит посередине, невозможно пред-ложить никакого другого правила оценки, кроме той, кото-рая не упускает из виду обе крайности и задается вопросом,применение какой из них менее противоестественно. Осо-бенного внимания здесь заслуживают образные выражения,ибо, будучи рассмотрена эмфатически, всякая метафора естькомпендий притчи, а притче точно также можно придатьэмфатичность. Но судить о том, относится ли высказанное впритче, к той же самой области, в коей действие притчипроисходит, следует согласно сформулированным правилам.Иначе, кроме примерок да накладок, ничего не получится.

С другой стороны, нужно принимать во внимание, на-сколько метафора близка фразису. Ибо ни от какого эмфазиса

109

нельзя ждать одной и той же меры. Чаще всего эмфазис пре-обладает в строго диалектическом или остроумном докладе.

43. Предполагаемая мера избыточного и эмфатическо-го зависит не только от речевого жанра, но и от уровняразвития предмета.

Если предмет уже должным образом обработан для об-ласти представления, то можно отталкиваться от среднегоуровня, и только от речевого жанра зависит, где следуетожидать больше эмфазы, а где - избыточности. Если жепредмет еще нов, а язык для него пока не создан, то возни-кает неуверенность, достигнут ли избранные элементы цели,и там, где таковая опирается на нечто определенное, возни-кает склонность недостаточно надежное подтвердить по-средством другого выражения. Так возникает нагнетание,которое принимают то за тавтологию, то за эмфазу. Истинаже состоит в том, что следует рассматривать их ни как тож-дественные, ни как противоположные, но как единство, апредставления выводить из них, вместе взятых. В Н.З. внаименьшей степени это наблюдается у Павла, т.к. его тер-минология основана на множестве устных поучений, в наи-большей же - у Иоанна. Неверно увиденная эмфаза привелак тому, что все отдельные выражения обновление, просвет-ление, возрождение были включены в понятийную системудогматики, из чего возникло слишком много ненаучной пу-таницы. Ложная тавтология привела к тому, что в выраже-ния вкладывали минимум содержания и таким образом упус-кали само понятие.

44. Количественное понимание предложений сводится кколичественному пониманию элементов и способов связи.

1. Предложения соотносятся, с одной стороны, друг сдругом, с другой, - с речевым единством. В последнем слу-

110

чае все сводится к противоположности главных и второ-степенных мыслей, в первом - к противоположности отно-шения сочинения и подчинения.

Все то, что говорится ради самого себя, является главноймыслью, а все то, что говорится для разъяснения - второсте-пенной, хотя последняя часто бывает более подробной, чемпервая. Главные мысли распознаются благодаря заключен-ным в них понятиям. Поскольку второстепенные мысли из-быточны и в идеале не должны появляться в строго научномдокладе, соотношение главных и второстепенных мыслейследует рассматривать так же, как и соотношение избыточ-ности и эмфазы.

2. Находятся ли предложения в отношении сочинения иподчинения, определяется частицами и способами связи; носодержание является дополняющим. Чем более определен-ными в языке и речевом жанре являются связующие форму-лы, тем меньше нужды спрашивать о содержании предло-жений, и наоборот, чем яснее контекст, тем меньшую рольиграет аномалия в использовании связующих форм.

3. Но в свободных формах, какими вообще являютсяновозаветные, главные и второстепенные мысли, исходя изязыковой области, различить трудно, т.к. сама эта противо-положность не достаточно прочна, и при легком измененииматерии одно переходит в другое. Тогда на помощь прихо-дит иное и, определив отношение одного предложения кдругому, нужно при его посредстве определить и отношениеко всему целому.

Добавление. Это объясняет и неправильную классифика-цию догматических мест, которая, собственно, основывает-ся на максиме, что в новозаветных книгах все догматичес-кое тут же становится главной мыслью. Но эта максима невыдерживает критики.

111

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Предметы, рассмотренные нами напоследок, отсыла-ют нас, прежде всего, к техническому толкованию. Не то,чтобы максима, гласящая, что, собственно, каждая сторонасамодостаточна, была бы неверна в принципе; однако онапредполагает такое совершенное знание языка, которое безисчерпывающего истолкования невозможно.

Ведь тогда, когда мне не хватает знания языка, я хоть иобращаюсь к языковым знаниям других, но использую ихтолько в меру своего ущербного знания языка: поэтому вкаждом таком случае техническое толкование будет допол-нением. Верно и обратное: знания других об авторе я саммогу использовать только, прибегая к собственному непол-ноценному знанию о них, и тут в качестве дополнения мнепослужит грамматическое толкование.

[Шлейермахер сам помечает на полях своей тетради, что в1828 году он, начиная с п.4, изменил ход изложения, выдвинувна первое место материальный элемент. Еще значительнее из-менение 1832 года с п.З. Но заметки на полях не дают докладам1828 г.и 1832 г. ни связного и ясного компендия, ни простоуказаний. Сравнение конспектов, сделанных позднее, показыва-ет, что устный доклад, начиная с 1828 года, становясь все болеенезависимым от рукописного наброска, то сокращался, опускаяотдельные части, то расширялся, вбирая в себя новое и меняясвою последовательность. В этих условиях было невозможносохранить метод композиции, которому он следовал до сих пор.Дабы не упустить нечто существенное и значимое, представля-ется целесообразным сначала привести полный текст доклада,каким Шлейермахер составил его в 1819 году, снабженный от-

112

дельными пояснениями и разъяснениями из лекции 1826 года, апотом, по записям, - последний, наиболее полный доклад 1832года, по возможности его сохранив.]

Если, применив первый канон к Н.З. (пп.1 и 2), мы идальше будем следовать грамматическому толкованию, тонаиболее благоприятным случаем будет тот, когда после над-лежащей подготовки, к коей относится обзор целого, мы,продолжая читать текст по частям, сумеем определить еди-ничные элементы предложения непосредственно из контек-ста, не оставив и сомнения в том, что поняли предложениетак, как его мыслил себе автор. Если это не так, то намнеобходимо попытаться воссоздать первоначальную языко-вую значимость связанных в одном предложении элемен-тов. Для этого мы пользуемся словарем. Нужно, однако,воссоздать языковую значимость всех элементов предложе-ния, а не только того, о который претыкаешься, потому чточасто случается, что мы претыкаемся о какой-то один эле-мент вследствие незнания другого. Поэтому надлежит ис-следовать все.

Здесь есть и свои исключения, если, например, на осно-ве прежнего употребления и языкового навыка уверен в том,что неизвестен лишь один элемент. Но не обойтись без тща-тельной проверки, дабы не попасть впросак, чего легко из-бежать при более строгом подходе.

Если мы надлежащим образом воссоздали все языковыезначения, то необходимо правильно определить местнуюзначимость каждого слова в речевом контексте. При этомследует наметить границу. Она проходит там, где слияниесуществительного и глагола образует предложение, причемтот субъект есть этот предикат, которые взаимно определя-ют друг друга. Граница расширяется, если мы представляемсебе предложение равномерно распространенным, так чтокаждый элемент имеет при себе еще и определение. Таким

113

образом, мы располагаем элементами, посредством кото-рых можем приблизиться к решению задачи. А именно, су-ществительное определяется не только глаголом, но и тем,что прилагается к нему, иначе говоря, влияние, которое гла-гол оказывает на существительное, получает, благодаря тому,что прилагается к существительному, определенное направ-ление. Но так происходит только в простых предложениях.Ибо часто на несколько глаголов приходится только одинсубъект. Тогда все глаголы являются определяющими и от-носятся к существительному в одном и том же смысле, еслине очевидно, что идет игра с различными языковыми значи-мостями. Но определение исходит не только от целого рядаглаголов, но одновременно от всех сопутствующих глаголами существительным второстепенных членов. Спрашивает-ся, по какому признаку мы узнаем, что спорный по своейместной значимости элемент подразумевает в одном месте,с которым мы работаем в данный момент, нечто иное, неже-ли в другом? - Различие каждый раз зависит от комплексамыслей. Если содержание мыслительного ряда заранее ука-зано в заглавии, то можно заключить, что означенное импонятие является главным, и есть все основания предпола-гать, что обозначающее его слово везде будет встречаться водном и том же смысле, даже если понятие разделяется.Ибо это обозначение осталось бы обозначением целого, ибыло бы нелогично, использовать выражение лишь в час-тичном смысле, без четкого указания на это.

Если, благодаря заглавию или предварительному прочте-нию, нам дано видеть все целое, то мы сможем определитьграницу, внутри которой главные мысли и выражающие ихязыковые элементы употреблены синонимично. Подобногообзора нельзя достичь, не заметив при этом, появляется ли

. одно и то же выражение в разных местах в различных значе-ниях. Однако этот канон идентичности имеет силу только

114

для тех выражений, которые являются существенными чле-нами речевой цепи. Ибо у несущественных, ничто не поме-шало бы говорящему употребить выражение в разных мес-тах по-разному, только соотносясь с общей значимостью.Но это все же только относительная противоположность.Ибо то, что в мыслительном комплексе выступает как самопо себе незначительное, может с развитием такового статьсущественным в своем месте. Нам нужно, следовательно,искать другой противоположности.

Как только мыслительный комплекс в упорядоченнойречи выходит за пределы возможной лаконичности, мыполучаем не только различие между главными и побочны-ми мыслями купно со всеми сопутствующими им языковы-ми элементами, но и противоположность между такимиязыковыми элементами и мыслями, которые суть частицелого, и такими, которые, собственно, являются не частя-ми его, а только изобразительными средствами. Если, на-пример, в связной речи некая мысль становится ясной инаглядной с помощью сравнения, то сравнение есть лишьизобразительное средство, предмету по сути чуждое, кото-рое вводится в текст лишь затем, чтобы в качестве чуже-родного придать одной из частей целого большую опреде-ленность и ясность. Сие может быть чем-то единичным, аможет пронизывать и все повествование. Здесь мы имеемдействительное внутреннее различие в речи, а не простобольше или меньше. Сталкиваясь с такими образами исравнениями, мы лишаемся по отношению к конструкциицелого из его существенных элементов всякого объектив-ного признака, ибо сравнение, образ можно повернуть тотак, то этак. -

Как же соотносится канон об определении местной зна-чимости с первым каноном1? Он является лишь отрицатель-ным, исключающим или препятствующим тому, чтобы оп-

115

ределение местной значимости производилось вне языко-вой области, общей автору и читателям.

Однако всеобщая языковая область точнее определяетсяв отдельном речевом акте или тексте, и этой более точнойопределенности в контексте касается наш второй канон3, апотому он является положительным.

Можно поставить вопрос об объеме и распространенно-сти этого положительного канона. Как только для того, что-бы определить местное значение слова, мы выходим за пре-делы простого и сложного предложения, в дело вступаютпараллельные места. В первую очередь, это места из тогоже самого текста, в котором выражение употреблено одина-ково. Но только, если условия определения местной значи-мости в обоих контекстах совпадают, и мы не выходим запределы первого канона, т.е. параллель лежит в той же язы-ковой области, оная параллель становится объяснительнымсредством. Только при этом условии я могу приводить па-раллели из других текстов того же автора и даже из текстовдругих авторов.

Другое расширение канона возможно, если писатель самобъясняет предложение в том же самом мыслительном ком-плексе с помощью противопоставления. Чем легче его уяс-нить, чем недвусмысленнее, тем толковее. Подобные проти-вопоставления зачастую оказывают на герменевтическоеопределение более сильное воздействие, чем аналогии, ибопротивопоставление намного убедительнее, чем аналогияили простое отличие. Здесь мы находимся в области самогопредмета; принимая одно и исключая другое, мы определя-ем и понимаем одно через другое более остро и точно.Противопоставление есть, следовательно, важное подспо-рье для герменевтики. Если противопоставление и аналогиясоединимы в одной языковой области, и в таком же илиподобном мыслительном комплексе, то объяснение еще зна-

116

чительнее. Но это вспомогательное средство герменевтикиимеет силу, в первую очередь, для тех выражений, которыезанимают важное место в контексте целого, относятся кчастям самого предмета. Но стоит возникнуть темнотам,когда писатель ищет объяснения своему предмету черезвещи, лежащие за его пределами, то не остается ничегодругого, как искать, где речь ex professo идет о том, чтотолько вскользь затронуто в спорном месте, где искомоеупотребляется аналогичным образом.

Но в этом случае следует точнее определить отношениемежду тем, что объясняется здесь, а что - там.

Если мы последуем за этим составленным нами кано-ном, то нам придется, действуя органически, в отношенииэлементов речи, способных вызвать споры, провести разли-чие, в первую очередь, между главными и второстепенны-ми мыслями и простыми изобразительными средствами.Если бы мы могли удержать эту классификацию везде по-добным способом, то у нас была бы смычка с нашим пред-варительным методом, давшим нам общий обзор. Однакоздесь появляется различие. Чем логичней речь, тем резчевыступает в ней противопоставление между главными ипобочными мыслями, и тем отчетливее композиция вырисо-вывается уже в результате общего обзора. Но если это ведетнас к полному пониманию, то часто благоразумнее времен-но не останавливаться на трудностях, связанных со второ-степенными мыслями, а заняться главной, и в соответствиес ней строить понимание второстепенных мыслей. Где воз-можен такой логический анализ, там герменевтическое по-нимание облегчается. Но так бывает не всегда. У нас естьгерменевтические задачи, в которых подобная операция неприменима. Менее всего логическому анализу поддаетсялирическая поэзия. В ней царит свободное движение мыс-

117

ли, и потому трудно определить, что в ней относится к глав-ным и побочным мыслям, а что - к простым изобразитель-ным средствам. Главная причина этого в том, что в лиричес-кой поэзии, выражающей движение непосредственного са-мосознания, сама мысль, собственно говоря, является толь-ко изобразительным средством. Но если все мысли сутьлишь изобразительные средства, то исчезает относительноепротивопоставление между главными и побочными мысля-ми. Точно также это противопоставление исчезает, толькопротивоположным способом, там, где все мысли являютсяглавными, т.е. в строго научном систематическом изложе-нии. Здесь мысль есть непосредственная форма целого, авсе единичное - интегрированная его часть. Вот мы и дос-тигли обоих полюсов нашего канона, где он, по-видимому,имеет наименьшую ценность. Однако они наиболее подхо-дят для того, чтобы прояснить применимость теории, нахо-дясь в противоположных точках.

Задача герменевтики при рассмотрении лирической по-эзии особенно трудна. Лирический поэт погружен в совер-шенно свободное движение мысли, читатель же не всегдачитатель лирический и потому неспособен своим собствен-ным сознанием воссоздавать лирическое стихотворение.Сформулированный герменевтический канон исходит изпосылки о связанном движении мысли и потому непосред-ственно не применим к лирической поэзии, ибо в ней преоб-ладает несвязанность. Как же быть? Предварительное озна-комление с лирическим продуктом хотя и не показывает намразницу между главными и второстепенными мыслями, новсе же выделяет нечто, для нас несомненное. Прежде всего,это то, что является отрицанием связанного движения мысли,т.е. представляется как скачок и поворот. Но это ведет обрат-но к связанности, от которой не может полностью освобо-диться даже самое вольное движение мысли. Органическая

118

форма в лирическом предложении по существу та же, и спо-соб соединения в ней такой же, как и в связанном изложении.Только форма связи более свободна. Языковые элементы сутьте же, только в разных соотношениях. Но поскольку логичес-кое противопоставление и подчинение отсутствуют, то лучшевсего сразу, получив общее впечатление от целого, обратить-ся к единичному. Но это правило действует только в отноше-нии языковой стороны, а не психологической. Иначе обстоитдело с систематическим научным изложением. Здесь все на-ходится в отношении подчинения или сочинения отдельныхчастей целого. Общее впечатление об этом отношении мыполучаем благодаря обзору, и тогда все сводится к тому, что-бы точнее определить отношение под- и сочинения в единич-ных случаях. Но в дальнейшем это не трудно, если только мысможем правильно уловить структуру текста, какой представ-лял ее себе автор. Но как раз в этом и может заключатьсятрудность. Революции в области естествознания и этики при-вели к появлению новых систем и отказу от старых. Если отизложения более старой научной системы, усвоив ее, ни стого, ни с сего переходят к другой, новой, то в соответствие сустановившейся конструкцией языка следует поступать так:не определять единичное до тех пор, пока не схвачено целое.

Если мы захотим сравнить единичное в новой системе сединичным в предыдущей, то возникнет непонимание, ибоположение единичного внутри целого будет всякий раз иным.Если есть переходы, точки соприкосновения между старыми новым, то процедура облегчается, но всегда остается посути той же, т.к. изменение основывается на фактах, кото-рые являются либо совершенно новыми, либо показываютсовершенно новые отношения. Сообщая о новом прежнимязыком, создают новые выражения. Задача, в сущности, все-гда состоит в том, чтобы создать герменевтическую конст-рукцию одним рывком и созерцать целое в его единстве.

119

Между названными конечными и пограничными пункта-ми, первый из которых мы можем обозначить в целом какпоэзию, а второй - как прозу, располагаются всевозможныевиды композиции и связанные с ними модификации герме-невтического метода. Основное герменевтическое отличиепоэзии от прозы состоит в том, что в первой единичное кактаковое имеет особую ценность, здесь же - только в отно-шении к целому, к главной мысли. Из промежуточных видовкомпозиции среди поэтических, драматический наиболееблизок к прозе, в коей все стремится быть понятым какединство и в некотором смысле одновременно. Точно посе-редине располагается с поэтической стороны поэзия эпи-ческая. Здесь всегда взаимодействует многое, но все в своейединичности. В первом случае, мы имеем дело с областьюглавной мысли, а там, где она проявляется в единичном,возникает область второстепенной мысли, но вокруг неесобирается общая поэтическая жизнь, и там в узком смыслемысли суть изобразительные средства. Точно также и в про-зе существует форма, которая к лирической поэзии ближедругих - эпистолярная. Здесь мысли свободно соединяютсядруг с другом, у них нет иных скреп, кроме самосознаниясубъекта, которое возбуждается то так, то эдак. Ее собствен-ная область лежит в отношении обоюдного знакомства. Там,где знакомства либо нет, либо оно фиктивно, эпистола поки-дает свою область.

Сердцевину прозы в свою очередь образует историчес-кое изложение. Здесь главные мысли суть части изложения,которые существенны для излагаемого факта. Предложе-ния, которые сопутствуют его изложению, - побочные мыс-ли и изобразительные средства. Дидактическое может при-ближаться к строго систематическому, но если изложениестановится риторическим, то допускает наличие множествавторостепенных мыслей и изобразительных средств.

120

Первоначальный вопрос состоял в том, насколько, со-гласно составленному канону, герменевтический[99], ме-тод из-за подобных различий и нюансов подвергнется из-менению. В связи со сказанным, вступает в силу следую-щее правило: По отношению ко всему, что относится кглавным мыслям в некоем мыслительном комплексе, сле-дует предположить, что оно употребляется в одном и томже значении, пока сохраняется один и тот же контекст. Ноэто правило не распространяется на то, что является толь-ко изобразительным средством. В разных местах текстаоно может иметь разное местное значение. Парантезы неотменяют контекста и его идентичности. Они только пре-рывают его, после чего восстанавливается еще незавер-шенный контекст. Отчего у древних начало и конец паран-тез как будто затеряны и незаметны. Лишь там, где конецдействительно задуман автором, контекст завершается, итем самым отграничивается область, в которой следуетискать определения неопределенного выражения в первуюочередь. Но если завершенный контекст недостаточно вы-являет сомнительное местное значение, то, обнаружив по-добные мысли и вне данного контекста, пусть даже у дру-гого писателя, но только внутри все той же языковой обла-сти, можно использовать таковые в качестве дополнения.Используя такого рода дополнения или объяснительныесредства, следует тщательно учитывать степень родства,ибо от него зависит большая или меньшая оправданностьупотребления и большая или меньшая уверенность в нем.Если трудность лежит не в главной, а во второстепенноймысли, то определение местной значимости выраженияследует искать там, где второстепенная мысль выступаеткак главная, но, чтобы быть уверенным, не в одном-един-ственном месте, а во многих местах.

121

Это правило основано на том, что, чем более выражениеявляется второстепенной мыслью, тем менее можно пред-положить, что оно взято во всей своей определенности. Наэто есть психологическая причина. Сочиняя текст, писательокружен представлениями, которые наряду с главными мыс-лями навязывают себя ему более или менее сильно. Этисопутствующие представления обусловлены самобытностьюписателя, и от этого также зависит, каким образом второсте-пенные мысли попадают в контекст. Чем более мы знаем обэтой самобытности, тем проще вычленить местную значи-мость выражения как второстепенной мысли из совокупнойего значимости. Писатель может излагать свои главные мыс-ли ясно и определенно, но в отношении второстепенных онне точен, потому что сопутствующие представления в егоповседневной жизни не достигают полной определенности,оставаясь намеками; так что он, может быть, и не стремитсяпридавать выражению большую определенность, чем та,которой обладает представление. У некоторых писателейвторостепенные мысли находятся в объективном родстве сглавной. Например, у тех, что привыкли рассуждать логи-чески. Вообще, чем логичнее кто-то мыслит и пишет, темдальше второстепенные мысли отступают у него на заднийплан. Но чем нелогичнее, тем вероятнее при малейшей ана-логии появление самого чужеродного и отдаленного. У ло-гических писателей мы принуждены точнее схватывать от-ношение второстепенных мыслей к главным, в то время каку других, чем чужероднее второстепенные мысли, тем мень-ше оснований относиться к ним строго. Из сказанного сле-дует, что здесь герменевтическая операция переходит напсихологическую сторону. - Если способ употребления язы-кового элемента во второстепенной мысли константен, как вбольшинстве торжественных выражений, тем меньше труд-

122

ностей, и тем больше уверенности. Чем слабее предмет зак-репился в общем представлении, тем менее можно ожидатьторжественных выражений. При этом следует иметь в виду- чем более общую форму приобрело торжественное выра-жение, тем менее оно интересно, тем легче обойтись и безнего.

Так торжественные выражения устаревают и утрачива-ют свое значение. Если писатель сочиняет в таких торже-ственных формах, то становится он старомодным. Такимобразом, здесь выступает другая значимость, в связи с кото-рой следующее правило: Чем чаще в определенных комби-нациях встречается второстепенная мысль и ее выражение,тем выше надежность и легкость понимания; но по мере ихроста уменьшается значимость выражения. Поэтому всякийраз необходима правильная оценка значимости. - Приве-денное выше правило определения местной значимости вто-ростепенных мыслей, - сравнивать, где они выступают вкачестве главных и где находится их настоящее место, при-менимо только там, где второстепенные мысли выраженыпросто и ясно, а не там, где они балансируют на границеясного сознания и невнятицы. В этом последнем случаенеобходим косвенный метод. Здесь уместен вопрос, в какомнаправлении усвоенная второстепенная мысль могла бы спо-собствовать действию целого? Поняв это, можно применитьвышеуказанное правило и сказать, что автор извлек второ-степенную мысль вместе с ее языковым выражением из тогоили иного параллельного комплекса и употребил ее в опре-деленном смысле.

Это ведет к более точному рассмотрению отношенийродства понятий и их обозначений, столь важных для герме-невтической операции. Мы различаем языковое и логичес-кое родство. Первое бывает двух видов, во-первых, родство

123

между словами-основами и их производными, во-вторых,равноправное родство между производными словами одно-го корня. Если основа вызывает уверенность, и производнаяформа известна, то весь метод сводится к расчету; ибо воснове лежит нечто общее для всех, единство, а в производ-ных формах действует закон различий. Если основа даннойсловесной семьи неизвестна, но имеются производные сло-ва другого слова-основы, о котором мне известно, что егословоупотребление подобно сомнительному, то я могу ис-пользовать и их в качестве разъясняющего родства. Хотя,по-видимому, это предполагает определенное соотношение.

Если для употребления корневого слова я не найду ана-логии в соответствующей языковой области, и слово-основаупотребляется не так, как производное от него, то по отно-шению ко временному различию можно предположить ар-хаизм, а к территории - местное наречие или идиому. Гораз-до шире употребление вторичного родства.

При рассмотрении логического родства нам следует вер-нуться к противопоставлению всеобщих и особенных пред-ставлений. Слова, обозначающие понятия, которые образо-ваны от того же самого высшего понятия и скоординирова-ны друг с другом, родственны. Это предполагает форму об-разования представлений посредством противопоставленияна фоне общего. Так возникает, если вернуться к основопо-лагающему принципу противопоставления, объяснение отпротивного. Если выражение, которое я трактую только каквсеобщее представление, покажется мне на своем местеслишком темным, т.е. не отсылает ко всем скоординирован-ным, образованным вместе с ним из Одного высшего поня-тия представлениям, то я могу достичь понимания, еслибуду учитывать все представления, которые возникли путемделения и противопоставления, ибо тогда у меня будет само

124

разделенное. Совокупность всех частей составит само раз-деленное и полную формулу самого принципа деления. Ноэто часто приводит к затруднениям. Если отсутствует объяс-нение общего выражения, то это то же самое, что и герме-невтическая задача для каждого отдельного случая. - На-пример, еще не пришли к единству о строгой границе меж-ду животным и растительным миром. Если у какого-нибудьавтора встречается слово животное, находящееся как раз впограничной зоне между животным и растительным миром,то такое выражение без определенного общего поясненияостанется темным. Если этого пояснения нет, и его нужноискать, то я найду его только тогда, когда все, что исчерпы-вает данное выражение, предстанет передо мной в логичес-ком комплексе. Из этого, однако, следует, что нельзя дос-тичь всего, отталкиваясь от противопоставленного, пока,как в указанном случае, граница, принцип противопоставле-ния, определен не полностью. Тогда спрашивается, нет лииного родства, кроме противопоставления?

Безусловно, есть! Существуют виды родства, определяе-мые различиями, которые не являются противопоставлени-ями, по крайней мере, исключающими друг друга. Если,например, нет противопоставления между животным и рас-тением, и мы скажем, что обе формы жизни связаны непос-редственным переходом, то выявим множество различий,которые хотя и ведут к определенным противопоставлени-ям, но чисто количественным. Так, есть такие области, вкоих среди представлений преобладает качественное проти-вопоставление и такие, в коих преобладают переходы (коли-чественные различия). В области цвета, например, хотя исуществуют определенные различия, но в них господствуетпереход; если у нас даже есть определенные выражения дляобозначения того, что образует середину, то всегда найдутся

125

цвета, которые могут считаться пограничными для той илииной области. Чем непосредственнее переход, тем ближеродство. Этот вид родства меньше поддается изучению, не-жели тот, который возникает посредством чистого противо-поставления. Следует при этом принять во внимание, чтоподобно различным способам видения, существует и разли-чие в представлении об одном и том же объекте. Там, гдевозникает такое различие, его следует учитывать, объясняявыражение на основании его родства. Это совпадает с на-шим принципом, согласно которому все единичное следуетпонимать только из целого. Все представления, связанныепротивопоставлениями в единый комплекс, образуют целое;точно также и каждый комплекс переходов. Если при этомединичное разъясняется через связь с другим автором, тоследует заранее убедиться в том, что этот другой и видит, ипредставляет себе все так же.

Если в соответствие с этим мы рассмотрим различныетипы языковых элементов, то, взглянув на вещи в целом,увидим, что существительное образует регион, в которомпреобладает противоречие, а глагол - регион с преоблада-нием переходов. Ибо имя существительное заключает в себевсе встречающиеся определенные формы бытия, независи-мо от того, природа или искусство являются их источником.Первые составляют, правда, куда большую часть этого реги-она. Глаголы, обозначая деятельности, уже в силу этого инацелены на переходы, т.е. на различия, которые противопо-ставлениями не являются.

Здесь только в общих чертах сформулируем правило,что большая осторожность необходима при объяснении слована основании простого различия, нежели - чистого проти-вопоставления, ибо здесь мы имеем дело с объективно оп-ределенным, ъ связи с чем обозначение противопоставлен-ного в языке намного устойчивее.

126

Но вышеназванное соотношение различных регионовсуществительного и глагола верно только в принципе, т.к.на практике и глаголы образованы от существительных, исуществительные от глаголов. Если таковые суть основныенаправления в развитии способности представления, то, ста-ло быть, толкование будет точнее там, где язык своей основ-ной формой исчерпает представление; тогда сам язык по-служит индикатором для того и другого; но в той мере, вкакой языковое обозначение колеблется, колеблется и толко-вание. В еврейском, например, где исходят из общего пред-положения, что все слова-основы суть глаголы, а имена про-изводны, истолкование благодаря этой простой языковойтенденции на этом этапе сильно облегчается. Но там, гдесосуществуют обе словообразовательные тенденции, тамопределенная индикация в самом языке отсутствует, и необ-ходимо множество средств объяснения, дабы действоватьнаверняка. Как только собраны все выражения, вместе обра-зующие единое целое, но различающиеся посредством мо-дификаций, всегда сводимых к какому-либо противопостав-лению, тогда их можно привести в некоторый порядок иопределить значение по отношению друг к другу, и еслиможно тогда утверждать, что в исследуемой области языкавстречаются все выражения, и писатель всеми ими пользу-ется, то их местное значение можно выявить из него самого.Но если манера письма меняется, то сужается круг объясни-тельных моментов, данных в самом тексте, и нужно выйтиза его пределы.

Что же касается идей, которые в данном комплексе яв-ляются лишь изобразительными средствами, то для началанужно рассмотреть все, что обозначается словом сравнение.Оно подразумевает, что некоторое представление берется издругой области, чтобы высветлить то, которое принадлежитопределенному комплексу.

127

Само оно данному комплексу чуждо и употреблено неради себя самого, но только в отношении к сравниваемому.А его можно мыслить и в самом широком, и самом узкомсмысле. Каждая проведенная аллегория является таким изоб-разительным средством, хотя она, в свою очередь, есть це-лый комплекс представлений. К нему относится все то, чтомы называем параллелью и притчей, а кроме того, все видыобъяснения, следовательно, также и пример, поскольку онкак единичное не есть самоцель, а употребляется только дляобъяснения всеобщего. Но у историков нечто всеобщее, не-кая максима может стать изобразительным средством, по-средством которого указывается, с каких позиций следуетрассматривать единичное, о котором ведется рассказ. Былобы несправедливо сопоставлять эти максимы для характе-ристики историка.

Самое узкое значение среди таких изобразительныхсредств у образного выражения, в котором содержание язы-кового элемента заключает нечто чуждое непосредственнойязыковой значимости. Но зачастую сам говорящий совсемне желает, чтобы такое выражение мыслилось в его соб-ственной языковой значимости. В языке подчас закрепля-ются подобные выражения, о собственной значимости кото-рых уже никто не вспоминает.

Вот полный объем изобразительных средств: общий типназывается сравнением, а конечные точки образуют ярковыраженная аллегория и простое образное выражение.

Если такое выражение непосредственно не выясняетсяиз контекста, а остается многозначным, то возникает герме-невтическая задача, в которой нам следует различать мно-жество случаев.

Прежде всего, что касается случая, когда образным вы-ражениям не примысливается их собственное значение, то

128

из него прямо следует, что вышеозначенный канон не можетприменяться к определению второстепенных мыслей (имен-но на основании мест, в которых они выступают в качествеглавных). Ибо, если не учитывать собственную языковуюзначимость, то рбразное выражение объяснить из него не-возможно. Однако есть торжественные образные выраже-ния. Определенные предметы имеют определенный наборобразных выражений, посредством которых таковые опре-деленным образом представлены.

г Они хотя и соприкасаются с выражениями в прямомсмысле, но так далеки от их самобытной языковой значимо-сти, что с ее помощью не могут быть поняты в отношении ктому, что они призваны объяснить. Например, говоря о тонекартины, мы заимствуем выражение из музыки, а мотивы -из поэзии, но влияние может быть и обратным. Там, гдевозникает такое родство, основание для разъяснения кроет-ся в идентичности, которым родство и вызвано. Но как разздесь находится область, в которой герменевтическая опера-ция наиболее затруднена. Живопись, музыка и поэзия род-ственны между собой как искусства. Когда в поэзии я ведуречь о цвете, о тоне в живописи, то выражение для различ-ных искусств остается тем же самым. Но язык рассудилиначе, для него тон - элемент музыкальный, а не живопис-ный. Прежде чем перенестись на другую область, значениевыражения должно было расшириться. Такие выражениячасто используются, не выявляя при этом мысль с достаточ-ной ясностью. Но там, где делаются подобные переносы,сравнение должно основываться на родстве, которое можнодоказать, ведь иначе образные выражения были бы совер-шенно произвольны, и мы не смогли бы понять их. Чтобы,исходя из этого, охватить взглядом всю область, мы разли-чаем два момента. Во-первых, между разными комплексамипредставлений обнаруживается столь близкое родство, что

129

один из них сам напрашивается быть изобразительным сред-ством для другого. Во-вторых, есть сравнения, которые напервый взгляд выглядят произвольными, т.е. основаны наслучайных отношениях, а не на существенном родстве. Этотпоследний вид никогда не может претендовать на всеобщуюзначимость, но и вовсе отбрасывать его не следует. Остере-гаться стоит только чрезмерности! Если этот вид применя-ется экономно и облегчает чтение, то он производит эффект,и речь становится выразительной. Но зачастую случаетсятак, что сравнение, которое основано на внутреннем род-стве, мы принимаем за сравнение противоположного вида,поскольку внутреннее родство нам неизвестно. Так возни-кает герменевтическая путаница, которая происходит из-заложной оценки. Тогда требуется психологический элемент.Нужно знать писателя, метод и манеру его письма, а такжемыслетворчество, чтобы определить, охотно или неохотноон прибегает к произвольностям.

В последнем случае всегда предполагается внутреннееродство как основание для сравнения. В произвольных срав-нениях, которые могут стать устойчивыми, следует все жепредположить нечто общее, на чем основывается сопостав-ление; если нет внутреннего родства, то должна же наличе-ствовать хотя бы параллель, которая между тем может ока-заться и случайной. Главная задача состоит в том, чтобыотыскать исходный пункт для сравнения и самому его скон-струировать. В зависимости от того, берется ли из комплек-са представлений для пояснения далекое или близкое, зада-ча либо усложняется, либо упрощается. Речь идет о том,чтобы знать собственное значение образного выражениянастолько, чтобы вывести из него punctum saliens для срав-нения. Обычных лексических средств для этого недостаточ-но. Словари могут указать образное употребление отдель-ных языковых элементов только для технических и таких

130

торжественных выражений, которые в известной мере пере-шли в языковой обиход. Нужно обратиться к вспомогатель-ным средствам, которые разъясняют сам предмет вместе сцелым контекстом: с их помощью знание о таковом допол-няется настолько, что исходный пункт для сравнения от насускользнуть уже не сможет. Вообще для понимания выраже-ний, которые суть простые изобразительные средства, одно-го знания языка недостаточно; к нему следует присовоку-пить подробнейшее знание реалий. Мы различаем оба слу-чая: чем больше сравнение, основанное на внутреннем род-стве, приближается к торжественным выражениям, в языкеукорененным, тем легче понимание. Но в противном слу-чае, чем чаще произвольное сопоставление, тем труднеепонимание. Но и произвольные сопоставления, если онипретендуют на истину, должны основываться на объектив-ной аналогии и сводиться к ней. Следует различать приэтом, используется ли такое сравнение для построения кон-текста или же просто для украшения. Первый случай, не-сомненно, труднее, особенно, если аналогия скрыта, как,например, у Хаманна.

Торжественные сравнения основываются на параллелях,которые заложены в конструкциях мышления такими, каки-ми они перешли в язык.

.Одной из самых обычных параллелей, которая уже по-чти закрепилась в обыденном языке, является параллельмежду пространством и временем. Редукция здесь естествен-на и легка. Гораздо значительнее то, что материальные из-менения и соотношения объясняются посредством духов-ных и наоборот. Преобладает последнее. К этому легко при-страивается мнение, что в языке, собственно говоря, не быловыражений духовного. С этим, пожалуй, нельзя согласитьсятак сразу, но на определенной ступени развития неизбежно,

131

чтобы духовное разъяснялось через сравнение с чувствен-ным. Обратное встречается реже, но, например, Клопштокиспользовал это превосходно. Такие параллели основаны нанезыблемом фундаментальном параллелизме между облас-тью этики и областью физики. К нему, в конечном счете,сводятся все настоящие сравнения, пусть даже и в ролиподчиненных. Это их общая основа. Но их определенностьзависит каждый раз от мировоззрения эпохи, нации и тогоособого региона, к которому писатель принадлежит; в концеконцов, от своеобразия чьих-либо индивидуальных взгля-дов. К ним нужно приобщиться, чтобы понять данное срав-нение.

Вот все, что касается нашего герменевтического канонав отношении материального языкового элемента.

Теперь применим сказанное к Н.З., (...)15·...Что касается применения формального элемента™, то

следует опять обратиться к предложению как связи суще-ствительного и глагола. Простейшей формой является та, вкоторой существительное стоит в именительном падеже, аглагол к нему присоединяется. В зависимости от того, в какойличной и временной форме употреблен глагол, и его отноше-ние к существительному и содержание предложения будетразличным. Сие не есть обособленный языковой элемент, носоставляет общее условие, при котором более точная опреде-ленность предложения единственно возможна.

Если предложение состоит из многих элементов, то с ихпомощью его члены связываются друг с другом, но приэтом предложение не перестает оставаться простым.

Если к имени существительному прилагается нечто дол-жное обозначить отношения к другим словам, то использу-ют предлог, а если его нет, то структуру других имен суще-ствительных. Возможно и объединение обоих. Но пока унас сохраняется органическая связь между существитель-

132

ным и глаголом, как бы ни были они определены, предложе-ние остается простым17.

Связь предложений друг с другом бывает присоедини-тельной и органической1*. Если два предложения связыва-ются органически, образуя целое, и уже при чтении одногомы осознаем, что оно составляет лишь часть целого, товозникает период, основной формой которого является связьмежду главным предложением, стоящим впереди и прида-точным, следующим за ним19. Предложения с присоедини-тельной связью находятся в отношении согласования. Еслиже одно предложение образует пространный период, а дру-гое является простым, то все равно они составляют лишьсогласованные части единого целого. Языки в этом смыслеразнятся. Есть такие, которые либо неспособны к построе-нию периода, либо такая способность в них минимальна, и,наоборот, такие, которые способны к этому в высочайшейстепени и т.д. Однако то, что противоположность между орга-ническим (периодическим) и присоединительным соедине-нием относительна, выясняется из того, что, если, например,весьма связанный период с латинского переводится на другойязык, не обладающий подобной способностью, то ничего дру-гого не остается, как надлежащим образом разложить орга-нически связанное, на столь малые единства, сколь позволяеттот язык. Период утрачивает вследствие этого свое органи-ческое единство, но в определенной степени удается достиг-нуть того, чтобы читатель усвоил то же самое соотношениечастей, каким оно было задумано в органическом периоде.Если бы противоположность была абсолютной, подобное былобы немыслимо. Иначе миром правили бы противоречащиедруг другу законы. Но если при всем различии языков мы всеже сознаем идентичность нашего миропорядка и законовмышления, то и простое присоединение в языке не исключа-ет органического соединения как абсолютной противополож-

133

ности. Даже в одном и том же языке существует эта относи-тельная противоположность. То, что один излагает в про-странных органических периодах, другой любит дробить,присоединяя части друг к другу.

Если признается возможным, что простая присоедини-тельная форма производила то же действие, какое произво-дит и форма органического соединения, то следует предпо-ложить, что отдельные связующие языковые элементы иногдаприобретают и простую присоединительную значимость. Обадвижения согласуются друг с другом в языке, так что одноне мыслится без другого. Вместе с тем существует значи-тельное различие между более и менее мощными языками.Но поскольку эти противоположные начала заложены в при-роде языка, то оба и присутствуют вавсех языках, также и втех, которые обладают большой мощностью.

Разница в значимости между обоими способами связипреимущественно качественная. Простое присоединение несоздает органического единства, но и органическая связь несоздает ничего нового, она лишь делает нечто частью друго-го. Оба вида связи исключают друг друга, так что налицокачественное различие в их значимости. Но они могут ипредставлять друг друга. Если присоединительный элементпредставляет органическую связь, то возникает эмфаза. Этои есть различие количественное. Оно осуществляется там,где элемент органической связи употреблен лишь как при-соединительный, и, стало быть, отчасти лишился своей зна-чимости.

Не путать простую присоединительную связь с органи-ческой, позволяет элементарное знание языка. Но можетвозникнуть неопределенность, если элемент, считающийсяпо природе органическим, использован в каком-то месте вкачестве присоединительного. Чтобы снять эту неопреде-ленность, просто избежать ее, следует строго следовать внут-

134

ренней связи мыслей и именно из нее черпать понимание,какое предложение20 должно быть следующим.

Если взглянуть на языковые элементы, которые связы-вают элементы внутри отдельного предложения, то и здесьмогут возникнуть неопределенности и расхождения в пони-мании.

В этом отношении языки весьма отличаются друг отдруга. Одни богаты флексиями имен существительных, удругих их вовсе нет, и они выражают отношения одногосуществительного к другому с помощью особых языковыхэлементов, наконец, у третьих такие флексии хоть и имеют-ся, но их состав весьма беден.

Язык, в котором есть только флексия родительного паде-жа, уже многое может, ибо все более или менее непосред-ственные связи могут выражаться с ее помощью. Но во всехостальных случаях он вынужден прибегать к помощи другихязыковых элементов. Но и в языках, обладающих наиболь-шим богатством флексий, особые языковые элементы не вов-се отсутствуют, а обозначают связи внутри одного предложе-ния. Там, где сосуществуют обе формы, их нужно восприни-мать в единстве, не отделяя предлог от его падежа. В некото-рых языках эти формы составляют разные элементы (пред-лог) и обладают, в зависимости от того, какая флексия с нимисвязана, разными значениями. Недостаточно знать их. Покане найдено их единство, само различие кажется произволь-ным, и процесс понимания не завершен. В этом смысле нашивспомогательные средства еще сильно отстают.

Так же обстоит дело и с языковыми элементами, с помо-щью которых предложения связываются друг с другом. Внекоторых языках у глагола есть флексия, которая выражаетотношения одного предложения к другому (конъюнктив) ипримитивная форма, заранее указывающая на то, что пред-

135

ложение является независимым. Если язык богат этими фор-мами (наклонениями), то может с таким же успехом обхо-диться без частиц. Если же язык беден и ими, то он вообщемало пригоден для передачи больших комбинаций предло-жений. Там, где особые связующие языковые элементы (со-юзы) взаимодействуют с наклонениями, нужно учитывать ито, и другое. И все же каждый элемент обладает своим соб-ственным единством, - как предлог, так и падеж. Но именноздесь толкование часто сталкивается с трудностью, состоя-щей в том, что единство языковых элементов нельзя созер-цать непосредственно. У формальных элементов это слож-нее, чем у материальных. Расхождения в разных языках ча-сто весьма затрудняют прямой перенос. Уверенность в том,что все правильно понято и связь установлена именно там,где ее задумал автор, часто приходит только потом, когдасхвачен весь контекст.

Важнейшим вспомогательным средством и здесь являет-ся предварительный обзор. Он обеспечивает тем большуюуверенность, чем органичнее связь между мыслями. А са-мая связь тем органичнее, чем логичнее или диалектичнееход мысли. В описаниях и рассказах, наоборот, преобладаетприсоединение. Чем более доминирует свободная игра мыс-лей, тем больше недоумения вызывает связь, бывают слу-чаи, когда абсолютная уверенность невозможна.

Присоединение может быть случайным, связывая со-вершенно случайные предложения, которые, впрочем, внут-ри себя самих могут снова располагать органическим сцеп-лением. Так, если некое положение объясняется с помощьюпримеров, и один пример следует за другим. В совокупномконтексте присоединительная связь имеет подчиненное зна-чение. Если внутри него появится органическая связь, товлияние сочинения на общий контекст будет минимально.

136

Зачастую очень сложно правильно определить объем иотношение между видами связи. Даже если допустить, чторечь состоит из самых простых предложений, то их значе-ние для всего контекста будет неодинаковым, одни могутбыть главной, а другие второстепенной мыслью. Если в на-личии имеется один формальный элемент связи, то спраши-вается, является ли он присоединительным или органичес-ким, связывает ли отдельные предложения или целые от-рывки? Это следует различать. Смешение ведет к путаницеи недопониманию. Здесь определение материального (в от-ношении к содержанию) и формального элемента в ходеобщего обзора совпадают. Если из этого обзора мы узнаем отом, что перед нами второстепенные мысли, то мы такжеузнаем, что формальный элемент выражает связь между от-дельными предложениями; но если при этом попадаютсяглавные мысли, согласованные друг с другом, то мы такжезнаем, что друг с другом связаны и отдельные отрывки.

В самих видах связи проявляются следующие внутрен-ние расхождения. Связанные предложения бывают равнымии неравными, т.е. соотносятся с общим предметом либоравномерно, либо нет./f... и... обозначает отношение равен-ства, Не только, но и - также и усиления. Зачастую автор,просто присоединяя, предоставляет читателю самому опре-делить отношение более точно.

Как только прояснится желание автора, чтобы отноше-ние было схвачено тем или иным способом, тогда отдель-ные языковые элементы получают эмфатическую значи-мость. Но для этого в речи должен содержаться особыйнамек. Или, наоборот, может быть использовано усиление,которого в действительности нет. - Но может статься, чтописатель совершенно одинаково повествует о двух вещах поотношению к речевому контексту, имея при этом в виду

137

усиление, о котором, по его мнению, читатель легко догада-ется сам. Тогда это - субъективная связь, относящаяся лишьк мыследеятельности, в то время как объективная соотно-сится с реальными фактами. Но т.к. нет языковых элементовдля специального обозначения этого различия, то возника-ют трудности и опасность смешения.

Языковому элементу, выражающему органическую связь,свойственна двойственность положительного и отрицатель-ного контекста. Первый в самом общем представлен отно-шением причинности, а второй - отношением противопос-тавления. Оба, обладая противоположным значением, немогут и не должны смешиваться. Но каждый сам по себебывает субъективным и объективным. Субъективным в томслучае, если оратор, например, указывает в причинной фор-ме, почему он высказал предыдущее и именно так, а неиначе. Для различения субъективного и объективного при-чинного отношения не существует разных языковых эле-ментов. Иногда их можно сразу отличить друг от друга, аиногда легко спутать.

Органическая связь может быть настолько свободной,что, в конце концов, переходит в простое присоединение,так что значимость языковых элементов при их использова-нии снижается. Нельзя говорить, что языковые элементыимеют обе значимости. Это означало бы внесение такойпутаницы в язык, при которой всякое правильное построе-ние мыслей прекращается. Можно только сказать, что, по-скольку оба вида связи не строго противопоставлены другдругу, между ними существуют переходы. Но именно, из-заразличного понимания формального элемента, происходитнамного больше трудностей, чем из-за различного понима-ния материального. По-настоящему и здесь поможет обзорцелого контекста, в котором материальный и формальныйэлемент определяют друг друга.

138

Почти повсюду, хотя и в разных языках по-разному, встре-чаются несвязанные предложения21.

Несвязанные предложения либо вводят нечто новое, либонет. В первом случае помогают абзацы, заголовки, которыематериально обозначают содержание, а формально - компо-зиционное членение. Во втором случае отсутствие связиможет основываться на том, что предыдущее предложениеотносится к последующим как подготовка к ним и обзор,что выделяется с помощью таких форм как следующим об-разом и т.п. - Несвязанные элементы, которые не содержатничего нового, могут мыслиться соединенными посредствомприсоединительной или органической связи. Это легко оп-ределить, если материальные элементы становятся индика-торами. Однако в той мере, в какой значение нельзя уяснитьиз материального элемента, в данном случае ведущего, тол-кование является сложным. Здесь грамматическое толкова-ние переходит в психологическое. Существенным становит-ся жанр и форма композиции. У каждого жанра свои соб-ственные правила, и внутри одного жанра также есть инди-видуальные отличия, в то время как один в большей степениследует объективной связи, другой предпочитает субъектив-ную. Субъективные связи простираются так далеко, что пи-сатель создает мыслительный ряд почти прямо на глазах учитателя. Но именно это один речевой жанр допускает вбольшей, а другой в меньшей степени, один требует этого, адругой отвергает. Но все жанры предоставляют автору сво-боду для проявления его самобытности. В равной мере отязыка и словоупотребления писателя зависит, сколь часто икаким образом он использует только присоединительнуюили же пользуется органической либо субъективной, либообъективной связью. С этой стороны весь метод основыва-ется на правильном понимании формальных языковых эле-ментов, как они определяют совокупный контекст.

139

Если сказанное применить к Н.З.22, то из всего предыду-щего следует, что все сводится к правильному пониманиюединства данного целого.

(...)Прежняя предпосылка, утверждающая, что, раз Писание

исходит от Святого Духа, то новозаветных писателей нельзязаподозрить в несовершенстве, будучи сама ложной, приве-ла и к ложным максимам, которые, к сожалению, встреча-ются до сих пор и весьма влиятельны. Эти ложные максимынаиболее отчетливо проявляются в двух пунктах, во-первых,качественно, в отношении прямого к переносному, образно-му, во-вторых, количественно, отношении эмфатического кнезначительному, тавтологическому, избыточному. Если при-держиваться нашего принципа, то к подобным максимамприйти невозможно; но вследствие их влиятельности онизаслуживает более подробного исследования.

Первая максима, которая полностью объемлет все язы-ковые элементы, и материальные, и формальные, провозг-лашает, что Н.З. совершенно не допускает переносное сло-воупотребление, пока остается хоть малая возможность пря-мого. Сами собой исключаются такие места, в которых всесвидетельствует о наличии переносного смысла, так, напри-мер, все места, содержащие очевидные метафоры и притчи.Представим, однако, те случаи, в которых собственное инесобственное значение в равной степени возможно. И здесьякобы всегда следует предпочесть прямой смысл. Это осно-вано на предпосылке, что новозаветные писатели каждыйраз, когда было возможно употребление и прямого, и пере-носного смысла, избирали первый. Таким kyriolexia ужедревние придавали большое значение. Но необходимостьkyriolexia не везде одинакова. Она необходима, например,при заключении соглашения, где речь идет о возможно боль-

140

шей точности слова. Но по какому праву kyriolexia требуютот новозаветных писателей? Во-первых, исходят из того,что следует пользоваться переносным значением лишь тог-да, когда прямого значения в языке либо вовсе нет, либо оноисчезло. А в богодухновенности Священного Писания со-держится будто бы всеприсутствие языка, означающее по-стоянное присутствие у священных писателей правильногои прямого выражения, т.е. непогрешимость в этом смысле.

Во-вторых, говорят, что новозаветные писатели призва-ны де представить такое же точное изложение божествен-ной Истины, как какой-нибудь контракт определить двусто-ронние обязательства, и в обоих случаях должно действо-вать одно и то же правило; отсюда и необходимость в выра-жениях, употребленных исключительно в прямом смысле,если мы не хотим, чтобы Писание соответствовало своейцели лишь частично. - С этим можно в определенном смыс-ле согласиться и без упомянутой теории. Однако мы долж-ны установить определенные границы; мы должны сказать,насколько вообще и в тех местах, где речь идет об изложе-нии этих истин, это правило будет справедливо. Но как развследствие самобытности Н.З., оный практически не позво-ляет свести себя ни к чему иному. Если мы рассмотрим, кпримеру, как в Посланиях Павла употребляются слова dikaios,dikaiosyne, dikaiousthai, то увидим, что они обозначают са-мобытные представления об отношении человека к Богу,каким оно возникло в христианстве; одновременно мы об-наружим, что они полемизируют с ветхозаветным употреб-лением. - Если в христианстве отношение человека к Богупонято особым образом, то как его выразить? Если следо-вать строго kyriolexia, то для новых представлений следова-ло изобрести новые слова. Это было невозможно. Их можнобыло представить лишь косвенно, т.е. взять уже существую-

141

щие выражения, но употребить их по-иному, потенциро-вать. Апостол модифицировал сопутствующие ассоциации,а также ближайшие определения данных выражений и выз-вал, таким образом, перевоплощение их основной мысли.Для всякого еврейского читателя это означало использова-ние выражений в переносном смысле, он сказал бы, чтоапостол употребляет dikaiosyne иначе, чем мы. Стало быть,как раз при изложении главных истин употребляется пере-носный смысл. Если вышеозначенная максима применяетсякак обычно, то правильный вариант толкования упускается,и делу наносится большой вред. Значение догматики в Н. иВ.Заветах весьма различно. Многое из того, что в прежнемзавете относилось к области политики и теократии, перейдяв Н.З., должно было основательно измениться. - Далее сле-дует возразить против той максимы, что новозаветное Писа-ние является не первоначальным учением, а зиждется наустном предании.

Здесь возникают две возможности. Либо письменныйтекст есть объяснение, дальнейшее развитие или оттачива-ние уже известных истин. В обоих случаях kyriolexia и ненуждается в таком явном господстве, как в первом, изна-чальном сообщении. Следовательно, эта максима не имеетпо отношению к Н.З. ни ценности, ни оснований; а вопрос,употребляется ли нечто в прямом или переносном смысле,проясняется, как и в случае с любым другим писателем,только из контекста. Как следует из вышеизложенного, дух-новенность не отменяет этого единственно правильного по-ложения.

Другая максима касается различения количественнойзначимости выражений. Существуют, как говорили уже древ-ние языковеды и логики, выражения, допускающие боль-шую или меньшую степень. Речь теперь идет не о глаголах

142

и прилагательных, содержащих градуальные различия, но околичественных расхождениях локальных значимостей, ко-торые определяются контекстом. У языка наряду с логичес-кой значимостью слов имеется также и музыкальная, прояв-ляющаяся в ритме и эвфонии. Если в некоем периоде нечтоприсоединяется чисто ритмически, то оно, бесспорно, неимеет логической значимости, равной той, что необходимадля связи мыслей, и в логическом отношении приближаетсяк избыточности. Точно также обстоит дело и с эвфонией поотношению к отдельным звукам. Всякий отдельный звук неесть какофония, но он может в совокупности с другимистать таковой. Если в каком-нибудь предложении мне встре-тится выражение, для которого я тут же смогу подобратьсиноним, то возникает вопрос, почему писатель предпочелименно его? Если из контекста явствует, что необходимымбыло именно это выражение, то оное приобретает здесьнаивысшую значимость, ибо включает в себя отличие отдругого, синонимичного. В этом случае выражение выделя-ется, оно становится эмфазой. Но если писатель выбралвыражение, руководствуясь ритмическим или эвфоничес-ким интересом, то таковое обладает наименьшей значимос-тью, т.е. неопределенно-всеобщей, поскольку не включает всебя отличия от синонима, и в логическом отношении всеравно, стоит ли здесь то или иное выражение; и это, сталобыть, есть нечто противоположное эмфазе.

Это противопоставление является данностью и обус-ловлено двойственностью языка. Некоторые виды стилятребуют больше музыкальности, нежели другие. Но и са-мый строгий речевой жанр не вовсе лишен музыкальнос-ти. В Н.З. сформулировали максиму, согласно которой всев нем следует принимать за эмфазу. Почему? У новозавет-ных книг не было де никакой иной цели, кроме совершен-

143

ного изложения первозданной Божественной Истины. Од-нако Н.З. явно содержит такие места, в которых немалуюроль играет риторический, а в других - музыкальный эле-мент. Следовательно, та максима является ложной. Нельзясказать, что эмфаза свойственна Новому Завету. Она встре-чается и вне его. В каждой композиции наблюдаются отли-чия, которые указывают и на одно и на другое, и на эмфазуи на избыточность. Исходной точкой здесь является иден-тичность мышления и речи. Но эта идентичность имеетздесь самые широкие возможности. Для выражения однойи той же мысли может потребоваться переработка больше-го или меньшего количества языкового материала. Есте-ственно полагать, что там, где больше слов, должно быть ибольше мыслей, ибо каждое слово является выражением.Однако бывают случаи, когда и скудными языковыми сред-ствами нужно изложить все то, что, казалось бы, уклады-вается только, в большее количество слов. Если при скуд-ных языковых средствах контекст позволяет читателю до-мысливать отсутствующее, то эффект будет тот же, что ипри наличии большего количества слов. Так, каждому слу-чаю подобает свой подход, т.е. в одном случае применимканон эмфазы, в другом же он не работает. В отношенииН.З. древние толкователи следовали вышеозначенной мак-симе считать эмфазой все, что только возможно, а новей-шие - все, что только возможно ею не считать. Очевидно,что обе максимы являются лишь выражением односторон-ности, исключающей одна другую, и оттого обе непригод-ны. Достаточно указать лишь на Послания Павла, изобилу-ющие риторическими местами, особенно в конце разделов,в которых наблюдается определенная языковая избыточность,и некоторые слова являются почти тавтологией. Это и естьнечто, что противостоит эмфазе. Но и у Павла мы находим

144

oxymora и некую, родственную им игру со значениями од-ного и того же оборота речи.

Такие места имеют и определенный ритмический харак-тер, но он вторичен, вследствие чего возникает требованиевоспринимать выражения буквально. Если канон, состав-ленный для одних мест, применяют по отношению ко вто-рым, или наоборот, то упускают авторский смысл. Если впротивоположность к таким местам, где мысли последова-тельно не развиваются, - ибо и oxymora представляют со-бой только передышки в потоке речи, - мы обратимся ктаким, в которых мысль получает последовательное разви-тие, то и здесь обнаружим характер противопоставления.Дело в том, что в еврейском языке вместо периодичности иразличия между прозой и поэзией мы находим определен-ный тип или параллелизм, внутри которого мысль как бывзвешивается, так что одна и та же мысль, незначительновидоизменяясь, выражается в виде некоего арсиса и тези-са23. Диалектическое расхождение исчезает, предложенияприобретают разный колорит, но никак не характер диалек-тической остроты. Там, где мы встречаем этот тип в Н.З., аименно в гномах и гимнах, там царит дух еврейского языка,и было бы неверно говорить о различиях здесь со всейопределенностью. И наоборот, к предложениям, имеющимдиалектическое развитие, применим не данный канон, нотот, что ему противоположен. Каждое правило в Н.З. имеетсвою область применения, и их следует надлежащим обра-зом отличать друг от друга.

Количественное различие в Н.З. особенно проявляется вформальных языковых элементах, а именно в употреблениичастиц. Противительные частицы употребляются в предло-жениях с не- противопоставленным значением, те, что со-единяют органически присоединительно и т.п. Так же и на-оборот. Если в первом случае значимость частиц уменыыа-

145

ется, то во втором случае возрастает. В Н.З. это отчастивызвано недостаточным усвоением греческого и влияниемеврейского мышления. Задача состоит в том, чтобы надле-жащим образом различать разные случаи. Одностороннееприменение той или другой максимы привело бы к величай-шей путанице. Специальная герменевтика Нового Завета приприменении общих правил должна руководствоваться лишьтой самобытностью, основу которой образует соотношениегреческого и еврейского в Н.З.

От правильного рассмотрения означенных максим зави-сит правильное употребление вспомогательных средств длятолкования Нового Завета. (...)

Неправильное применение зиждется отчасти на тенден-ции отыскивать в Н.З. религиозные представления в томвиде, какой они приобрели позднее. В самой идее канонаСвящ. Писания заложено, что в богословских спорах следу-ет отталкиваться от Н.З. Но также вполне естественно, чтоиз-за этого в богословских спорах по-разному употребляют-ся новозаветные выражения, в зависимости от того, как про-двигается спор и чем отличаются мнения спорящих. По-вседневное словоупотребление непроизвольно действует наэкзегета/Новозаветные представления всегда мыслятся вовзаимосвязи с текущими богословскими спорами. Но из этоговозникают вымученные толкования, с помощью которыхпытаются оправдать dicta probantia в духе текущих бого-словских споров. В связи с этим, принимаясь за экзегезу,следует придерживаться правила рассматривать текущеебогословское словоупотребление как несуществующее. Отэтого лучше всего предохраняет вышеупомянутый метод:все так или иначе необходимые выражения Н.З., образую-щих ядро канонического чина, сопоставлять во всех связях,в которых они встречаются в Н.З.

146

Следует учитывать и языкотворческую силу христиан-ства в Н.З. Еврейский язык - как бы кладовая христианскогословоупотребления. В образовании христианских понятийна основе еврейского словоупотребления новозаветные пи-сатели могли наблюдать двойной подход; им оставалось либоостановиться на словоупотреблении, на имеющемся еврейс-ком, связывая с ним новое, либо противопоставить новоепрежнему еврейскому. Первый подход является историчес-ким, в нем доминирует сцепление, второй - диалектичес-ким, в нем преобладает противопоставление. Характерноескрыто здесь не в личности пишущего или говорящего. Каж-дый, в зависимости от обстоятельств, мог наблюдать то один,то другой подход. Разницу в них мы узнаем по той форме, вкоторой данное выражение встречается. Толкователь дол-жен следить за этим.

Так, еврейское выражение dikaiosyne в Нагорной пропо-веди употребляется в первом варианте, соединительно, а вПосланиях Павла диалектически, полемически. Для иудейс-кого благочестия жертва имела большое значение. Однакопо христианскому воззрению все жертвы упразднились че-рез Христа. Это воззрение можно было представить либоприсоединительно, расширяя понятие жертвы, либо, вовсеего отрицая, утверждением, что между Богом и людьми ус-тановилось ныне такое отношение, на которое жертва боль-ше не влияет. В Н.З. первый подход преобладает, а второйявляется лишь результатом первого. - Если основные поня-тия, о которых здесь идет речь, сопоставить друг с другомво всех отношениях, то нужно научиться различать, как вН.З. каждое представление соотносится то с одним, то сдругим подходом. В итоге все сливается в синтез разнооб-разных вариантов. Одна из главных трудностей при толко-вании Н.З. и здесь связана с тем, что историческая критикаеще не завершена и содержит так много спорного.

147

Для дидактических текстов это не столь важно.(...)Что касается соотношения исторических элементов [у

исторических писателей], то здесь мы явно имеем лишьединичные фрагменты, а не непрерывное целое, ибо в про-тивном случае вся жизнь Христа сильно ужалась. Следуетпоэтому различать, есть ли строгая взаимосвязь между час-тями или ее нет, и проверить, отмечена ли бессвязность илиона осталась незамеченной. По отношению к Евангелию отИоанна известно, где в тексте лакуны, а где взаимосвязь ненарушена, где последовательность начинается и где закан-чивается. Относительно первых трех Евангелий этого ска-зать нельзя. Там нужно, скорей всего, обратить внимание наустройство связующих формул. Но является ли их значи-мость одинаковой или различной, можно определить толькос помощью сравнения. При этом следует отталкиваться оттех мест, где повествование отличается определенностью, ипо ним судить о спорных местах. Так герменевтика прихо-дит на помощь исторической критике. Ее надлежало бывначале завершить, и тогда весь процесс был бы чисто гер-меневтическим.

И он· бы стал таким, если бы хватило внешних свиде-тельств о возникновении и первоначальном устройстве Пи-саний. Но поскольку их нет, герменевтический и критичес-кий методы должно объединить для их обоюдного заверше-ния. Но именно здесь становится явным, что грамматичес-кий и психологический элементы толкования нераздельны.

Правда, выше утверждалось, что каждую сторону в от-дельности нужно изучить и завершить таким образом, что-бы другая сторона оказалась излишней. В этом действи-тельно заключается истинная цель, идеал. Проверкой, пол-ностью ли решена задача, будет совпадение результатов пер-

148

вого и второго метода. Но в действительности часто бываютбольшие различия. Нам может казаться, что мы понимаемязык произведения настолько, что он может служить мери-лом психологической самобытности писателя. Но это пред-полагало бы, что все трудности, связанные с этой стороной,либо разрешены, либо их вовсе нет. Точно также, если яхорошо знаком с психологической самобытностью писате-ля, то смогу легко понять и языковую сторону, хотя этотруднее, ибо всегда предполагает знание языка. Однако приболее пристальном рассмотрении, и языковая сторона в своюочередь предполагает психологическую. Невозможно не свя-зывать обе стороны, в противном случае пришлось бы по-ступиться взаимосвязью между языком и мышлением и бро-сить чтение. Языковая задача, если рассматривать отдель-ные элементы чисто лексически или грамматически, позво-ляет изолировать себя вплоть до определенного предела. Нокак только речь заходит о понимании целого, о целостномпрочтении, изоляция языковой стороны становится невоз-можной. Производить грамматическое толкование отдельно- чистая фикция.

В отношении Послания к римлянам считается общеприз-нанным, что психологическое толкование еще не доделалосвою работу. Есть еще много мест, связь между которымиспорна. Определив путем сопоставления главных элементовПослания везде24, где они появляются, общую значимостькаждого выражения и его отличительные признаки, можнорешить, поставлены ли, например, некоторые трудные воп-росы самим апостолом, или же они заимствованы им состороны.

В первом случае локальное значение встречающихся тамвыражений должно совпасть со всеми другими местами, вовтором - от них отличаться, как если бы вопросы были

149

вброшены оппонентами. В таком исследовании граммати-ческая и психологическая сторона дополняют друг друга.

Между простыми и сложными мыслительными связямимы проводим относительное противопоставление. Субъек-тивная трудность может зайти так далеко, что кто-нибудьскажет - такая комбинация просто немыслима! И не успоко-ится до тех пор, пока не доказана невозможность иной. Нокак только грамматическое толкование завершено, и мы внем уверены, то вынуждены признать, что такая комбина-ция все же существует. Так грамматическое толкование оп-ределяет психологическое. Но может возникнуть и грамма-тическая загадка, так что кто-то станет говорить, не поверю,что слово может иметь данную значимость, пока не устано-вит невозможность иной. Тут дело решает психологическаяконструкция, которая побуждает нас, после того как мы еезавершили и уверены в ней, признать взятую под сомнениелокальную значимость.

Примечания

1. При случае Шлейермахер здесь замечает: Рассмотревпривычный процесс этого новообразования, нам останется вы-разить сожаление в отношении толкователей нашей литературы,ибо произвол в этом деле столь велик, что ни логические, нимузыкальные законы не принимаются во внимание. Так возни-кают языковые извращения, которые вносят путаницу в язык иделают толкование сомнительным. Мы ничего не можем тутподелать, кроме как не принимать и не распространять скверныхнеологизмов.

2. К теории языковой значимости ср. 92 и след. (М.Ф.)

3. То, что в этом месте еще говорится об условиях специальнойгерменевтики, здесь опущено, ибо все относящееся сюда болееполно и ясно разобрано уже во вступлении с.24 и след.

150

4. Из лекции 1826 г.

5. Из лекции 1826 г.

6. Из лекции 1826 г.

7. Из лекции 1826 г.

8. Это следует понимать из: Ernesti Instit. Interpret. Ed. Ammon

р.114,115. Vulgäre est praeceptum, quod jubet поп faule (или попsine evidente causa aut necessitate) discedere α propnetate significationis.Есть общее правило, которое предписывает просто так не укло-няться от особенностей смысла (без очевидной причины илинеобходимости).

9. Из лекции 1826 г.

10. В соответствие с лекцией 1826 г. Шлейермахер полагает,что если мы именуем ясным нечто имеющее определенный смысл,то в каждом данном трудном контексте для постепенного гене-зиса понимания изначально будет ясным только Одно.

И. Из лекции 1826 г.

12. Из лекции 1826 г.

13. Из лекции 1826 г.

14. Из лекции 1826 г.

15. Все предыдущее, начиная со с.91, является разъянениемположений с §10. С.77 и след.

16. Начиная отсюда ср.§4 и след., с.71 и след.

17. Ср.§8, с.76 и след.

18. Ср.§4, с.71 и след.

19. Главное и придаточное предложение. [М.Фр.]

20. СР.§6, с.74

21. СР.§7.

22. СР.§5

151

23. Арсис (греч. = ударение; буквально: поднятие ноги приотбивании такта или в танцевальном ритме), слабый ритмическийэлемент, периодическое исключение или же оттяжка такта впротивоположность тезисуt (в буквальном понимании) постанов-ке стопы для акцентуации положительной доли такта [М.Фр.]

24. В тексте: всем [М.Фр.]

152

ВТОРАЯ ЧАСТЬ1

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ2 ТОЛКОВАНИЕ

1. Началом, объединяющим этот вид толкования с грам-матическим, является общий обзор, который устанавлива-ет единство произведения и главные черты его композиции.Но единство произведения, его тема, рассматриваетсяздесь как принцип, который движет пишущим, а главныечерты композиции как самобытность его природы, рас-крывающаяся в этом движении.

Единство произведения при грамматическом толкова-нии есть устройство языковой области, и основные чертыкомпозиции проявляются там в организации способов со-единения. А здесь единством является предмет, то, чтопобуждает автора к сообщению. Объективные отличия,является ли, например, обработка популярной или науч-ной, тем самым уже подразумеваются. Однако автор выст-раивает предмет самобытным способом, что отражаетсяна его построении. Подобно тому, как у каждого есть по-бочные представления, каковые также несут на себе печатьего самобытности, так и самая самобытность распознаетсячерез исключение родственных и включение чужеродныхпредставлений.

Познавая автора таким образом, я узнаю, как он работа-ет с языком: ведь он создает отчасти нечто новое в нем, иболюбая, доселе небывалая связь некого субъекта с неким пре-дикатом являет нечто новое, отчасти же сохраняет то, чтоповторяет и распространяет. Точно также, зная языковуюобласть, я познаю язык в той мере, в какой автор является

153

его продуктом и находится в его власти. И то и другое, следо-вательно, суть одно и то же, но только с разных сторон.

2. Конечной целью психологического (технического) тол-кования является не что иное, как развернутое начало, со-стоящее как раз в том, чтобы созерцать целое деяние вего частях, а в каждой части, в свою очередь, - материалкак двиэюущее начало и форму как природу, приведенную вдвижение материалом.

Ибо если я проник во все единичное, то больше и нетничего, что надо было бы понимать. Само собой разумеет-ся, что относительная противоположность между понима-нием единичного и пониманием целого опосредуется тем,что каждая часть допускает тот же способ рассмотрения,что и целое. Но цель достигается только в непрерывности.Даже если нечто следует понимать чисто грамматически, тоэто не означает понимания с необходимостью, которая осоз-нается лишь тогда, когда не теряют из поля зрения генезис.

3. Главной целью следует считать совершенное пони-мание стиля.

Мы привыкли понимать под стилем лишь соответствую-щее обращение с языком. Однако мысль и язык повсюдупереходят друг в друга, и самобытный способ восприятияпредмета переходит в способ упорядочения и тем самым вспособ обращения с языком.

Поскольку человек постоянно пребывает в многообра-зии представлений, то всякий образ возникает в результатевключения и исключения. Но если этот образ или какой-тодругой берет свое начало не в индивидуальной самобытно-сти, но заучен или затвержен, обусловлен привычкой или женацелен на эффект, то становится манерой, а манерностьесть признак плохого стиля.

154

4. Эту цель можно достигнуть, лишь приближаясь к ней.Несмотря на все успехи, мы все еще далеки от нее. Спор

о Гомере иначе был бы невозможен. О трех трагиках. Несо-вершенство их различения.

Индивидуальное созерцание не только абсолютно неис-черпаемо, но и способно постоянно уточняться. Это виднои из того, что лучшей проверкой, бесспорно, является под-ражание. Но поскольку оно редко удается, и высшая крити-ка до сих пор еще не избавилась от путаницы, то и мы, сталобыть, еще далеки от цели.

5. Начиная психологическое ( техническое) толкование,нужно установить ту форму, в которой автору были даныпредмет, язык и постараться собрать все сведения о егосамобытной манере.

К первому следует отнести то состояние, в котором нахо-дился определенный, присущий произведению жанр до того,как произведение возникло; ко второму то, что было в ходув этой определенной и ближайшей приграничной области.Итак, нет отчетливого понимания этого вида без знания со-временной, родственной ему литературы и того, что слу-жило автору первоначальным образчиком стиля. Подобныесистемные штудии, относящиеся к этой стороне толкова-ния, не заменить ничем.

Третье, хотя и является весьма трудоемким, но т.к. легкодается только из третьих рук, и, стало быть, с примесьюсуждения, которое можно оценить только путем подобногоже толкования, то нужно уметь обходиться без него. Жизне-описания авторов именно по этой причине искони прилага-лись к их произведениям, однако этой связью обычно пре-небрегают. К самому необходимому из того, что есть в двухдругих пунктах, следует привлечь внимание соответствую-щими пролегоменами.

155

Из этих предзнаний при первом обзоре произведениявозникает предварительное представление о том, где само-бытности следует искать прежде всего.

6. По отношению ко всему предприятию мы с самогоначала выделяем два метода, интуитивный и сравнитель-ный, которые, отсылая друг к другу, не могут быть другот друга отделены.

Метод интуитивный состоит в том, чтобы, словно3 пере-воплощаясь в другого, пытаться непосредственно схватитьиндивидуальное. Сравнительный полагает сначала то, чтоследует понять в качестве всеобщего, а затем находит само-бытное путем сравнения с другим, входящим в состав тогоже всеобщего. Первый метод есть женская сила в познаниичеловека, а второй - мужская.

Оба сопряжены друг с другом, ибо первый зиждется,прежде всего, на том, что каждый человек, будучи самобы-тен, восприимчив и к другим.

Но само это качество основывается, по-видимому, лишь натом, что в каждом есть немножечко от каждого, и интуиция,таким образом, возбуждается сравнением с самим собой.

Но как сравнительному методу удается подвести пред-мет под некое всеобщее? Очевидно, либо посредством всетого же сравнения, и так - до бесконечности, либо посред-ством интуиции. Ни то, ни другое нельзя применять раз-дельно. Ибо интуиция обретает надежность лишь на основеудостоверяющего ее сравнения, поскольку без него она мо-жет оказаться фантазией4; сравнительный же не обеспечиваетединства. Всеобщее и особенное должны пронизывать другдруга, а это происходит только с помощью интуиции.

7. Идею произведения, которая должна проявить себя,прежде всего, как воля, лежащая в основании исполнения

156

замысла, можно понять только на основе взаимодействия

обоих моментов, материала и сферы влияния.

Сам по себе материал не обусловливает способа испол-нения замысла. Как правило, его не составляет труда отыс-кать, даже если он напрямую не указан, но зато, будучиуказанным, может привести и к неверной точке зрения. - Ното, что напротив того, можно назвать целью произведения вболее узком смысле, находится на другой стороне, являетсязачастую чем-то совершенно внешним и оказывает ограни-ченное влияние только на отдельные места текста, но объяс-няется характером тех лиц, ради которых данное произведе-ние написано. Если известно, для кого предмет готовится, ичто эта подготовка должна извлечь из него: то этим одно-временно обусловливается и исполнение, и тогда известновсе, что может потребоваться.

[Отдельное изложение «технического толкования». Конс-пект лекции Шлейермахера, предположительно, из зимнего

семестра 1826/7 г.](6)Вторая часть

О техническом толковании[ГК 113] {Пометка на полях: 1)Введение. Параллель к грамматическому толкованию.Грамматически]. Понимать речь и составное из языка.Технически. Понимание как изложение мысли. Составное

через человека. Следовательно, также исходя из человека.Граммат[ически].Человек и его деятельность исчезают и вы-

ступают только как орган языка. Технически]. Язык и его опре-деляющая способность исчезают и выступают только в каче-стве органа человека, служа его индивидуальности, точно так,как там личность служит языку.

Грамматически]. Неосуществима без техники. Техника не-возможна без грамматики. Ибо откуда мне и знать о человеке,как не из его речи, особенно в отношении к этой речи?

Грамматически]. И все же идеальное разрешение задачи в ееодносторонности [:] Понимание при полной отрешенности от

157

технического. То же и для техники. Идеал: Понимание приполной отрешенности от грамматического].

(Разъяснение.) А именно: 1) Зная писателя, мы уже ожидаемопределенной манеры, даже независимо от языка, он мог быписать и на другом. 2) связи и содержание, собственно говоря,объект грамматического][толкования], понимается исключи-тельно на основе комбинационного закона человека.

Граммат[ически]. Понимание достигается только из взаимо-связи всего окружающего. Технически] Воссоздание комбина-ции завершается только одновременно с проникновением внутрьдеталей, т.е. прямо на месте.

Граммат[ически] делится на два противоположных задания;равно как и технически. Должно отыскать единство человека ираспознать проявления этого единства.

Граммат[ически]. Первое как единство является всеобщимсозерцанием, другое как множественность - частичным огра-ничением. И точно также технически. Единством является об-щее созерцание творческой полноты одного человека, множе-ственностью - ограниченная применимость таковой к опреде-ленным случаям.

Грамматически]. Одно предполагает другое. Точно также итехнически. Ибо откуда взяться общему созерцанию, как не изсопоставления противопоставленных частичных. Их, следова-тельно, нужно понять, а откуда взять понимание их содержа-ния, как не из общего единства.

Грамматически]. Объектом выступает язык не как общеепонятие и не как скопление использованных деталей, а какиндивидуальная природа. Технически] Объект как способностьк комбинированию и высказыванию не в качестве всеобщегопонятия, логические законы, не как эмпирическое множество, акак индивидуальная природа.

[7 Разъяснение. 1.] От языка как всеобщего] [понятия], ниче-го не остается, кроме необходимых форм для субъ[екта], пред-иката] и синтаксиса. Оные суть не положительные средстваразъяснения, а отрицательные, ибо то, что им противоречит,совершенно невозможно понять.

158

Точно также и способность к мышлению как всеобщее поня-тие: логические законы; то, что им противоречит, нельзя счи-тать способностью к мышлению, однако из него самого этуспособность понять невозможно. 2. Языковые наблюдения какнабор эмпирических фактов являются не средствами объясне-ния, а продуктами, которые с помощью новых объяснений все-гда можно дополнить. Точно также и технически]. Наблюдениянад способностью к комбинированию или психологическимизаконами. Они в лучшем случае намеки, указывающие на то,что им противоречит как на нечто особенное и собственное.

Граммат[ически]. Индивидуальная природа языка состоит визображении определенного преобразования способности со-зерцания. Технически]. Характер как индивидуальная природаточно также есть определенное преобразование способностимышления. Органичная сущности природы. Каждое растение -гармонически проведенное особое преобразование представ-ленного процесса.

(Пометка на полях: 2)Грамматически]. Индивидуальность языка нации связана с

индивидуальностью всех ее прочих совместных деяний. Но сэтой системой и ее совместным центром мы дела не имеем. Таки техническая. Индивидуальность комбинации изложения зави-сит от всякого проявления индивидуальности, и чем лучше зна-ешь кого-то, тем больше находишь аналогий. Но мы имеем делане с этой системой и ее центром, а лишь с самобытностьюизложения = стиль. [7 [Разъяснение] того, что также требуетсяво всех искусствах [и в] стиле.

Граммат[ически]. Элементы одного языка, как выражениеопределенным образом преобразованной способности к созер-цанию, нельзя сконструировать а priori [ГК115], а только осво-ить посредством сравнения большого количества отдельныхслучаев. Точно также и технически нельзя сконструировать аpriori различные индивидуальности.

Граммат[ически] нельзя передать индивидуальность с помо-щью одного понятия, они требуют созерцания. Технически точ-но также. Ни один стиль нельзя выразить понятийно.

159

Грамматически] полным пониманием языка было бы лишьпонимание его средоточия. Точно также технически стиль мо-жет быть понят лишь на основе абсолютного знания характера.Такое знание в обоих случаях недоступно, и к нему можнолишь приближаться.

Грамматически] взаимное предположение противопоставлен-ных операций саму возможность не отменяло, а только опреде-ляло ее точнее, также и технически. Есть более легкие единич-ные высказывания (более легкие, т.е. не нуждающиеся в пред-варительном техническом толковании, а понимаемые чисто грам-матически), они обеспечивают первое общее созерцание само-бытности.

Она делает понятными более трудные выражения, которые, всвою очередь, совершенствуют созерцание и так до бесконеч-ности.

На это можно возразить, что понимаемое грамматически неприведет к должному созерцанию самобытности. Однако онопонимается только грамматически, без осознания необходимос-ти; так что грамматически оно могло с полным правом иметь исовершенно иной вид. Стало быть, подобные места все же оп-ределяются самобытностью, которая до известного предела луч-ше познается в результате упражнения8. Когда говорят: самограмматическое толкование нуждается в техническом, то этосправедливо только по отношению к первому предварительно-му восприятию контекста в духе, которое предшествует всяко-му пониманию единичного и особенного как таковому. Это де-лает операцию возможной и возвышает ее до искусства.

Признавая самобытность, можно было бы возразить, что ееместо не в единичном. 1.) Не у всякого писателя она есть - этоправда. Тогда целые классы составляют одну индивидуальность,и индивидуумы соотносятся друг с другом только как органыили единичные проявления. 2.) Она присуща в основном объек-ту, более самой художественной форме, нежели писателю, исто-рический стиль отличается от философского. Примеч. Задача,которая сама по себе в большей степени[,] требует познаватьвсе художественные формы, исходя из стиля писателя, и при

160

более близком знакомстве можно себе это и позволить. Дажеможно вполне четко представлять, как бы, например, писалПлатон, если бы стал писать историю. Самобытность стиля,следовательно, сохраняется и при различии форм.

{Пометка на пол.: 3)Эта проясняется следующим. Если кто-то проводит некие

особенности [116] через различные формы, противореча харак-теру последних:, то мы не считаем это истинной самобытнос-тью стиля, но порицаем, называя манерностью. Индивидуаль-ность стиля должна поддаваться видоизменению с помощьюформ, но все-таки оставаться самой собою. Далее, если кто-нибудь переносит нечто, принадлежащее самобытности чужогопроизведения в свое собственное, то мы воспринимаем это какчужеродное из-за явного жеманства, что было бы невозможно,если бы самобытность касалась бы только формы. В этом ис-точник цветистости[,] flos orationis.

Наверно, возможно доказать, что имели в виду древние, ког-да говорили, что индивидуальная самобытность должна соот-ветствовать определенным формам, ибо ни один из них никогдане отваживался выйти за пределы одной формы. Этому утверж-дению противостоит не только новое время, когда требуют об-ратного и предполагают лишь посредственный талант в том,кто выражает себя лишь в Одной форме, но здесь следует отыс-кать и основание противоположности.

Дело в том, что у древних повсюду на передний план высту-пало национальное; поэтому они и дорожили формами, в кото-рых это национальное воплощалось определенными отношени-ями, а также совершенством механического начала в них, чтотребует исключительного упражнения. У нас же, наоборот, вы-ступает и высветляется индивидуальность. Поэтому-то ее и хо-тят выманить посредством самых разнообразных явлений, амеханическое совершенство слабнет.

Следовательно, индивидуальное единство остается главным,а прочее обнаруживается по ходу дела.

161

О поиске единства стиляЗакон. У каждого писателя есть свой собственный стиль. Ис-

ключения - те, у которых нет вообще индивидуальности. Они-то в своей массе образуют одну общую.

Определение. Но поскольку это единство может восприни-маться не как понятие, а только как созерцание: то сначалаопределению поддаются в общем лишь пограничные точки.Таковые суть: самобытность композиции, общего членения -как первое и самобытность употребления языка для отысканияиндивидуальности -как последнее. Разъяснение. 1. То, что пер-вое должно быть первым следует уже из природы герменевти-ческой операции; которая начинается с обзора целого. Но пер-вым обычно пренебрегают и начинают с последнего. Сужденияоб индивидуальном словоупотреблении совершенно ненадеж-ны, если они не вытекают из аналогии с композицией и обычнослишком углубляются в детали. 2. Обе эти конечные точки од-новременно объемлют целое. В стиле нет ничего кроме компо-зиции и использования языка. 3. Оба эти элемента нельзя рас-сматривать также как абсолютные противоположности. Ибоидеи, которые собственно являются элементами композиции,суть также части изобразительных средств, настоящий язык. Инаоборот, язык часто становится существенным элементом ком-позиции.

(Пометка на пол.: 4)Метод. Двойственный. Посредством сравнения с другими и

посредством рассмотрения в себе и для себя. Первый методсчитают лучшим, но он не нужен в физиогномии и тому подоб-ном. Он снова дробит целое, чтобы отыскать соответствующиечасти в ином и он, стало быть, ничтожен.(ПП.: Nb. Начинатьследует с метода, рассматривающего в себе и для себя.) Егоможно использовать только как вспомогательное средство длявнимания, чтобы найти то, в чем лучше всего проявляется са-мобытность. Но и для этого гораздо лучше сравнивать не сдругим единичным, а с целым, из которого самобытность всилу своего принципа как раз и выделила то-то и то-то, так-то итак -то.

162

(ПП.: Определенную роль играет и учет отказа) Итак, дляязыкотворчества - сравнение со всей языковой областью, длякомпозиции - с целостностью объекта.

1. Обнаружение самобытности в композицииВ целом ход дела таков: Сначала схватываем единство цело-

го, а затем смотрим, как в̂ общих чертах соотносятся с нимотдельные куски. Первое показывает идею автора как основу,второе, как он овладевает ею и изображает ее. Идея авторасвидетельствует только о его добронравии, но не о его индиви-дуальности, другое дело тот способ, каким он ее изображает.Ибо оный зависит от особой организации его способности ксозерцанию. Когда сформировано первое общее впечатление, сего помощью переходят к деталям. Степень гармонии одного сдругим определяет совершенство автора в его добронравии.Способ исполнения подтверждает или исправляет первое со-зерцание индивидуальности и так далее к большей точности.

Первая задача. Найти внутреннее единство или тему произ-ведения.

Прим. 1. Это называют обычно целью, и напрасно. Цель темболее отдаляется от идеи, чем больше произвола в произведе-нии. В сравнении с идеей она кажется вторичной, и все же, еслиисходить из цели, то идея будет, видимо, относиться к нейтолько как средство. 2. Кратчайшим путем достижения этойцели обычно считают указание самого автора в начале и конце.Неверно. Во многих текстах подлинным предметом9 выступаетнечто [ГК 118], настоящей теме бесконечно подчиненное. Ктому же цель изображается намного чаще, нежели идея. Приме-ры первого случая, особенно в новейшей литературе. Второго -также и в древней. Эпические сообщения содержат только цель,но не идею.

Решение. 1. Сравнить противоположные точки - начало и ко-нец10. Прим. Первый обзор начинать так элементарно, как толь-ко возможно. Прогрессирующее отношение = характеру исто-рической и риторической композиции. Отношение тождества =характеру интуитивной композиции. Циклическое отношение =

163

характеру диалектической композиции. (ПП.: 5) Меры предос-торожности 1.) Следует различать, что в обеих точках относит-ся к цели, а что - к идее. 2) Следует различать также действи-тельное начало и действительный конец а) Начало целого естьодновременно начало его первого, конец целого одновременноконец его последнего члена. Искл. Конец Евангелия от Иоаннасовпадает только с его последним отрывком, и лишь идентич-ность с началом показывает, что он относится ко всему целому,

б) Следует различать и границы целого. Настоящие11 нелепо-сти потому попали в поэтику, что Илиаду рассматривали какпервоначальное целое, а также Пятикнижие и книгу Иисуса.Подобно тому и книга, хотя обычно и единая, может состоятьиз многих целых, которые должно обособлять друг от друга.

2. Если начало и конец вовсе или недостаточно способствуютединству, то сравнивают выделенные места. Места, выделен-ные одинаково, должны одинаково относится к идее, посколькуследуют из нее. [10 Прим. И опять мы видим, что грамматичес-кое толкование предполагается. Ибо оно учит различать выде-ленные места; также и другая задача технического толкования,а именно, - определять индивидуальное словоупотребление.Ибо у каждого свои особенности в расстановке акцентов]10.

Короля. 1. Существуют и такие композиции, в которых невыделено ничего. Но тогда это отрицательный признак, ибо,полагая нечто исходным, мы находим, что оно должно бытьвыделено так или иначе. Такая невыделенность встречается а) вовсем, что приближается к эпической структуре, где, как принепосредственном чувственном созерцании, ничто не должновыделяться; в) в случае проявления некоей благородной про-стоты, особенно в изображении практической жизни; с) в слу-чае сухой шутки и иронии. 2) Время от времени могут встре-чаться намеренно ложно выделенные места как, например, впародии. Предлагают немецкие словари. Они меньше всего спо-собны это обнаружить. Хотя самобытный акцент прекрасноможет помочь договориться о материальных проблемах.

3. Далее погружаются в детали и подразделения отдельных[ГК 119] кусков, чтобы проследить расстановку акцентов, пока

164

не достигнут чего-то как бы неподвижного, составляющего про-стое окружение. - Чем точнее ослабление акцента соответству-ет отдалению от исходной идеи, тем большее подтверждениеполучает сама посылка. Наоборот, чем больше отклонений иакцентов, не согласующихся между собой, тем больше сомне-ний вызывает посылка. Короля. Но, несмотря на это, иная по-сылка невозможна. Это означает несовершенство писателя, ко-торый не всегда одинаково ясно осознавал свою идею, но по-зволял увлечь себя другими предметами, на которые впослед-ствии приходится постоянно отвлекаться.

Вторая задача. Найти самобытность композиции. Разъясне-ние. Сначала она истинно субъективна. Писатель может выра-зить свою самобытность многими и совершенно многообраз-ными идеями. По отношению к одной и той же идее два различ-ных писателя проявят совершенно разную самобытность.

Решение.] 1. Есть два пути - непосредственного созерцания исравнения с иным. Ни один из них не обособляется от другого.

Непосредственное созерцание нельзя передать; сравнениеникогда не приведет к истинной индивидуальности. Следуетобъединить их через отношение к целостности возможного.2. Должно искать эту целостность возможного, которая осуще-ствляется только через разумное сравнение единичного. 3. Да-лее стоит посмотреть, как из этой целостности выделяется глав-ный массив истолковываемого. Закон сопричастности, созерца-емый в общем и частном, составляет самобытность.

Разъяснение. 1 .Первоначально искомым является целостностьтого, что у данного писателя имелось в распоряжении. Следова-тельно, надлежит держаться границ натур и эпохи. (Где авторсоздал это творчески, выяснится само собой.) Национальная исекулярная индивидуальность составляют основу личной. Напр.По отношению к древним драматургам нельзя говорить, что вих распоряжении была наша характерная композиция или сен-тиментальность лириков. [12 Прим. Писателя, стало быть, над-лежит понимать только на фоне его эпохи.]12. 2 Целостностьможно найти а) благодаря сравнению с одновременным и одно-родным, в) с помощью аналогии из разнородного и разновре-

165

менного согласно общим законам комбинирования. Напр. Еслибы у нас был только Один иудейский историк, мы все же моглибы обнаружить целостность из лириков. 3. Уже заранее про-цесс13 в разной степени поворачивается в противоположныестороны, то для сравнения с единичным, то ради непосред-ственного созерцания. Чем то и другое обусловливается?

Результат. Нельзя передать самобытность как единство; внем всегда остается нечто, что не поддается описанию, чтоможно обозначить только как гармонию. Но главные соображе-ния следующие. 1. Самобытный способ, коим писатель разра-батывает свою идею, материальный настрой писателя выясня-ются через подбор и упорядочение в крупном. 2. Склонность ккомпозиционной строгости или изяществу, формальный настройписателя выясняются через отношение заполняющего к главно-му, через многообразные отношения деталей. Прим. Многиепринимают это за характерную индивидуальность эпохи. Этосправедливо лишь в той мере, в какой скудость бывает причи-ной строгости, а роскошь и изнеженность - причиной изяще-ства. Примеры одновременных значительных расхождений. 3.От-клонение от собственного объективного хода мысли, вызванноепредставлениями о душевном состоянии, ходе мыслей читате-лей, или же популярностью композиции. [и Многие принимаютее за характер жанра; но в качестве элемента она свойственнавсем жанрам. Также следует, пожалуй, учитывать, дает ли пред-мет повод мыслить себе определенную публику или нет. Груп-пировка по произведениям и текстам на случай является самойважной мыслью этого пункта.

Совершенно то же самое можно обнаружить и в детали. Ноэто не подчиненные виды. Платон и Лессинг были вполнеписателями на случай [и в немецкой литературе было время,когда считалось дерзостью претендовать на что-то большее]14,ныне же всякий проходимец желает написать капитальныйтруд. Склонность к тому или другому заложена, стало быть, вхарактере.

166

Применение к Новому ЗаветуЗадача15 психологического толкования, будучи рассмот-

рена в общих чертах и отдельно, состоит в том, чтобы вос-принимать всякий данный мыслительный комплекс как мо-мент жизни определенного человека. Какими средствамимы располагаем для решения этой задачи?

Нам следует вернуться к соотношению говорящего ислушающего. Если образ мыслей и связь между ними уобоих являются одинаковыми, то при общности языка по-нимание приходит само собой. Но если образ мыслей вних существенно различается, то оно не происходит самопо себе даже при общности языка. Если оба случая при-нять за абсолютные, то задача исчезает, ибо в первом слу-чае ее и вовсе нет, т.к. она полностью совпадает со своимрешением, а во втором случае она кажется неразрешимой.Однако в такой острой и абсолютной форме противоречиянет. Ибо в каждом отдельном случае между говорящим ислушающим всегда имеется известная разница в образемыслей, но она не является неразрешимой. Даже в обы-денной жизни, когда при полной общности и прозрачностиязыка, слыша речь другого и намереваясь понять ее, я учи-тываю различие между ним и собой. Но всякое стремлениепонять другого предполагает, что различие можно преодо-леть. Задача состоит в том, чтобы точнее проникнуть всвойства и основания различий между говорящим и пони-мающим. А это сложно.

Но вначале мы остановимся еще на одном различии, аименно, между неопределенным плавным течением мыслии завершенным мыслительным комплексом. Там, как в по-токе - бесконечный, непрерывный переход от одной мыслик другой, без необходимой связи. Здесь, в завершенной речи- определенная цель, к которой все стремится, одна мысль

167

необходимо определяет другую, и только когда цель достиг-нута, завершается ряд.

В первом случае преобладает индивидуальное, чистопсихологическое, во втором - сознание определенного про-движения к цели, результат преднамеренный, методичес-кий, технический. В связи с этим, герменевтическая задачас этой стороны распадается на чисто психологическую итехническую.

Каждый человек время от времени, пусть только в душе,занят такими представлениями, которые мы, исходя из ре-ального содержания жизни, считаем ничтожными. Если по-добные состояния завладевают человеком, то реальное со-держание жизни субъекта идет на убыль. Такого именуютрассеянным, он, как говорится, погружен в мысли, т.е. втакие, которые в действительности сводятся к нулю. Покудатакое состояние является внутренним, оно, конечно, не яв-ляется предметом для нашей теории. А как у нас обстоятдела с обыденной беседой? Если она не является деловой,обсуждающей какой-нибудь определенный предмет и рож-дающей тенденцию, то идет лишь простой обмен мнения-ми, часто бессвязными, когда сказанное одним никак невлияет на мысли другого, и скорей говорят мимо, чем обра-щаются друг к другу. Но даже свободная, непринужденнаябеседа есть уже предмет для истолкования и по отношениюименно к нашей задаче весьма запутанный. Чем большенекто говорит из самого себя, и основание его комбинациизаложено исключительно в нем самом, тем скорее возникаетвопрос, как же это у него получается. Иногда кажется, чтознаешь, как бы другой ответил на то, что ты ему говоришь.Весьма значимо, когда кто-то умеет понимать последова-тельность представлений в другом как факт своей индиви-дуальности. В литературном аспекте, это умение, правда, не

168

приносит пользы, ибо абсолютно свободная игра мысли нетак-то легко становится литературой. Единственную анало-гию представляет здесь обычное дружеское письмо. Подоб-ные письма значительных мужей, составляют немалую частьнашей литературы. Как факты их личного умонастроения,они сильно влияют на понимание их прочей литературнойпродукции. Сюда относятся произведения свободного мыс-летворчества с довольно солидным объективным содержа-нием, например, в путевых описаниях и т.п., не обладающиххудожественной формой, или в письмах.

Их также можно рассматривать как факт умонастроенияпутешествующих и описывающих. Представим себе двухсовместно путешествующих, которые передают свои впе-чатления. Эти впечатления будут разными. Если объектив-ное положение вещей нам известно, тогда различия будутдля нас весьма явными. Но чаще всего мы знакомимся спредметом по различным описаниям, и тогда нелегко отли-чить в них объективное от субъективного. - Далее сюдаотносится описание происшествий в мемуарах, дневниках ит.п., в которых преобладает нехудожественный пересказ соб-ственных взглядов. Здесь собственное мнение может теснопереплетаться с объективным восприятием, так что разли-чение объективных и субъективных элементов становитсязатруднительным. Тогда задача в том, чтобы рассмотретьизложение взглядов как факт в умонастроении автора.

Другое дело, если комбинирование подчинено опреде-ленной цели. Там между отдельными элементами иная цепьразвития, константная величина, определенное соотноше-ние каждого пункта с поставленной целью в сравнении скаждым предыдущим. В зависимости от цели различается иформа комбинирования. Здесь на лицо метод комбинирова-ния и художественное творчество. Безыскусному составите-

169

лю мемуаров противостоит искусный писатель-историк.Здесь герменевтический процесс, очевидно, будет иным,нежели там. Я не могу требовать от мемуариста того жесамого, что и от историка.

Нет ни одного жанра речевого сообщения, в котором небыло бы этого различия. Повсюду, даже в области науки,есть свободная мыслительная игра, которая в известной мереподготавливает художественное творчество.

Весьма несправедливо было бы изгнать эту свободнуюигру из литературной среды. Историография, например,много бы потеряла, не будь авторов, пишущих нехудоже-ственные воспоминания. Это имеет силу и для области на-уки в узком смысле.

В философском произведении словесного искусства вы-явить генезис авторских идей тем труднее, чем строже оно внаучном отношении. Этот генезис скрыт. То, что стоит навершине системы, не является непосредственной находкойавтора, а есть продукт множества мыслительных рядов. Что-бы понять такое произведение в его генезисе как факт умо-настроения его автора, должно быть еще нечто другое, не-кое произведение, имеющее более свободное изложение. Впротивном случае задачу можно решить только путем цело-го ряда аналогий. Поэтому трудно ознакомиться с Аристоте-лем психологически, исходя из его произведений, ибо у наснет ни одного его произведения, написанного в свободнойманере. Платона в этом смысле познать уже легче, посколь-ку его произведения имеют форму свободного изложения.Хотя это и маска, но все же за нее заглянуть проще, чем уАристотеля. То же справедливо и для математики. НачалаЭвклида долго рассматривали в качестве учебника геомет-рии, пока кто-то не сказал, что его целью было продемонст-рировать, как правильные многогранники вписываются вшар, при этом он исходит из начал, но продвигается так, что

170

тот пункт никогда не упускает из виду. Судить об этой субъек-тивной стороне Эвклида можно было бы только в том слу-чае, если бы до нас дошло какое-нибудь из его произведе-ний другого рода.

Различие в создании мыслей обусловлено не просто пред-метом и индивидуальностью говорящего, но и различиемхудожественных форм. Пиндар, например, воспел поход ар-гонавтов, и это нечто совсем иное, нежели эпические стихина ту же тему. Да и сам Пиндар в эпической форме изложилбы их совсем иначе, чем в лирической. Истолкованию, сле-довательно, надлежит обращать внимание на законы раз-личных видов творчества, которые входят в понятие художе-ственного творения. Иначе оно упускает из виду различныехарактеры и интересы.

Относительное противопоставление чисто психологичес-кого и технического более определенно можно выразитьтак: первое в большей степени относится к возникновениюмыслей из совокупности жизненных моментов индивида,второе же в большей степени сводится к определенномумышлению и художественному намерению, из коих разви-ваются ряды.

Обе стороны более всего сближаются друг с другом,если придерживаться художественного намерения, замыс-ла и избегать случайных эффектов. Но в своем отличиидруг от друга техническое есть понимание медитации икомпозиции, а психологическое - понимание внезапныхмыслей, под которыми разумеются и главные мысли, раз-вивающиеся в целые ряды, а также понимание мыслейвторостепенных.

К психологическому толкованию относятся два момента.Оно тем легче и надежнее, чем сильнее аналогия междуспособом комбинирования, которым пользуется автор и тол-кователь, и чем точнее знание о том материале, в котором

171

автор черпает свои представления. Оба момента в извест-ном смысле могут дополнять друг друга. Чем точнее я озна-комлен с материалом представлений другого, тем легче мнепреодолеть различие между нашим образом мыслей и на-оборот. Если я считаю, что одно условие исполнено, то темсамым тотчас же исполняется и другое.

Если мы таким же образом станем рассматривать тех-ническую сторону в ее всеобщности, то должны исходитьиз предположения, что любое состояние мысли, любой мыс-лительный ряд вырастает из жизнедеятельности. Посколь-ку мыслительный ряд возникает из жизнедеятельности, тоимплицитно он уже полностью положен в самом начале,т.е. весь ряд представляет собой лишь развитие того мо-мента возникновения; отдельные же части ряда уже опре-делены действием, которое приводит в движение мысли, иесли я понимаю их, то понимаю и само деяние. Но тогдаотпадает все, что не имеет основания в самобытности ав-тора; я обнаруживаю лишь то, что само получило развитиеиз свободного действия. Здесь с необходимостью вступаетв действие техническое толкование. Ибо как только кто-то,следуя свободному решению, свободному действию, захо-чет осознать что-либо или изложить осознанное, что в дан-ном случае одно и то же, то он вынужден пользоватьсянеким методом. Однако метод будет разным в зависимостиот того, как он в своем самоопределении у себя спросит,добиться ли мне основательной изученности предмета, илиже изложить продуманное в определенном направлении идля определенных людей? Первое есть метод медитации,второе - композиции.

Оба метода двояки, и их следует различать не только вотдельных примерах, но в каждом случае, включающем по-нятие композиции. Медитация может иногда удержать за-

172

мысел в состоянии покоя, так что он проявит себя только отслучая к случаю, и тогда уже в качестве второго акта непре-менно постулируется композиция, соединяющая единичноев целое. Этот случай, в сущности, присутствует всегда. Ибодаже если форма соприсутствует уже в первоначальном за-мысле (например, если кто-то задумал написать стихотворе-ние определенной формы) и уже содержит многочисленныеисключения и положительные элементы, то в процессе со-чинения все же появится что-то, от чего временно следуетотказаться. Так что, полная герменевтическая задача как разв том и состоит, чтобы понять оба акта в их различии.

Это различие в медитации и композиции может поро-дить сомнения в том, стоит ли при дальнейшем рассмотре-нии сохранять главное разделение на психологическую итехническую сторону задачи, или же следует рассматриватьподвиды в организации композиции. Итак, в этом случае -сначала обнаружить замысел, т.е. единство и собственноенаправление произведения (психологически); затем понятькомпозицию как объективную его реализацию; затем при-ступить к медитации как генетической реализации оного (ито и другое технически); и тогда уже заняться второстепен-ными мыслями как постоянным воздействием совокупнойжизни, которое испытывает писатель. Рассматривая речь какзавершенное целое и объясняя ее из исходного пункта, мытем самым получим и конечный. Исходный пункт можнопонять только из жизни отдельного человека, т.е. психоло-гически. В то же время мы наблюдаем, как говорящий, буду-чи связан им, завершает свое произведение то одним, тодругим способом. Так мы попадаем на техническую сторо-ну, где рассматривается композиция и медитация. Но ониимплицитно уже содержались в исходном пункте. И задачаопять возвращается к психологической стороне. И потомукажется, что обе стороны, психологическую и техническую,

173

можно объединить друг с другом. Но из этого ничего невыйдет. Каждая сторона в отношении правил образует от-дельное целое.

Сущность различия между обеими сторонами состоит втом, что, находясь на чисто психологической стороне, чело-век свободен, и мы можем обратиться к его жизненнымобстоятельствам как принципам его самоопределения, - вто время как на другой, технической стороне, как в моментемедитации, так и композиции, действует власть формы, ко-торой подчиняется рассказчик. Здесь форма заложена уже вконцептуальном замысле. Поскольку она является чем-тоустоявшимся, то ясно, что автор в той же мере есть органформы, как и тип совокупной духовной жизни, подобнотому, как с грамматической стороны мы рассматриваем егокак орган языка. Дело существенно не меняется, даже еслинам попадается изобретатель некоей формы. Тогда мы зада-ёмся вопросом, каким образом автор додумался до изобре-тения новой формы, нового жанра? Мы различаем здесьмомент отрицательный и положительный. Первый состоитв том, что зародыш некого мыслительного комплекса оттал-кивает существующие формы вследствие недостатка внут-реннего лада. Тогда нужно либо отказаться от материала,либо искать новую форму. Когда мы ищем форму, на сценувыступает положительный момент. Но ни одна вновь изоб-ретенная форма не является абсолютно новой. Она уже где-то существует, но только не там, где нужна автору. Или оналежит в другой области искусства. Перетягивая ее в свою,автор, при всем новаторстве, все же подражает тому, чтоуже когда-то было. Или же сама форма уже присутствует вжизни, но только не используется в искусстве. Так, древняядрама, возникнув, почерпнула свою форму из повседневно-го разговора, подобно тому, как первоначальным типом дляформы эпоса был рассказ. Самый хор в драмах имеет своим

174

прообразом встречу кого-то с толпой. Следовательно, мыдолжны сказать, что даже сам изобретатель новых форм неполностью свободен в своем выборе. Хотя и в его властирешить, станет ли форма устойчивой или нет, но и, создаваяновые формы, он находится в плену уже существующиханалогов.

Придерживаясь главного различия между психологичес-кой и технической сторонами, мы, конечно, начнем с пони-мания импульса в индивиде и затем уже перейдем к воздей-ствию совокупной жизни на развитие целого, при этом пред-положив, что все упоминаемое нами о композиции, уже за-ранее известно из литературной жизни.

175

ОСОБЕННОСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАДАЧИ

Задача содержит нечто двойственное, весьма различ-ное по отношению к цельности произведения, и весьма сход-ное по отношению к элементам его продуцирования. Однодело понять целиком основную идею произведения, другоедело уразуметь отдельные части оного в связи с жизньюавтора. Первое есть то, из чего все развивается, а второе то,что в произведении наиболее случайно. Но и то и другоепонимается из личной самобытности автора.

Первая задача, стало быть, понять единство произведе-ния как факт в жизни его автора. Спрашивается, как писате-лю явилась мысль, из которой развивается целое, т.е. какона соотносится со всей его жизнью, и как момент возник-новения соотносится с прочими моментами в жизни автора?

Можно подумать, что задача решена уже благодаря заг-лавию. Но это заблуждение. Ибо в заглавии для герменевти-ки нет ничего существенного, и в древности оно почти все-гда опускалось. В произведениях древности оно возниклопозднее; часто совершенно случайно и для единства произ-ведения существенного значения не имеет, так, например,заглавие Илиада.

При решении задачи нужно исходить из следующего про-тивопоставления. С одной стороны, чем лучше произведе-ние по своей форме сочетается с профессией автора, темскорее можно понять генезис сам по себе. Тогда остаетсявопрос: как автор овладел определенной профессией. Одна-ко по отношению к данному конкретному произведениюэтот вопрос совершенно неинтересен. Противоположным

176

будет случай, когда задача осложняется в той мере, в какойдеятельность, результатом коей является произведение, дляжизни автора случайна. Тогда для решения задачи нужноиметь перед глазами всю жизнь автора.

Мы отличаем здесь вопрос, в силу каких обстоятельствавтор пришел к своему замыслу, от вопроса, что этотзамысел значит в нем, или какое значение он имеет для всейего совокупной жизни? -

Первый вопрос относится к внешнему и объясняет тожетолько внешнее. В нем даже кроется нечто, что легко сбива-ет с правильного пути. В возникновении авторского замыс-ла всегда есть случайности. То, что однажды посеяно в душе,может дать всходы под влиянием совершенно других обсто-ятельств. Стоит лишь начать искать да сопоставлять, как тутже пускаешься в погоню за анекдотами.

Если представить себе плодовитого писателя и сопоста-вить друг с другом его произведения, то верное их рассмот-рение сведется к тому, чтобы выявить присущую им некуюнеобходимость, внутреннее продвижение во временной пос-ледовательности, как писатель в определенное время при-ступил, как он, набрав высоту, достиг вершины, а затемвновь пошел под гору. Без такого созерцания временнойпоследовательности произведений ни одного писателя непонять. Если в произведении встречаются намеки на осо-бенности эпохи и т.д., то важно и их понимать, исходя изэтих особенностей. Но внешние обстоятельства сами по себенедостаточны для объяснения замысла.

В связи со сказанным, можно сформулировать следую-щее общее правило: Чем больше произведение отражаетвнутреннюю сущность писателя, тем меньшее значение длягерменевтической задачи имеют внешние обстоятельства, инаоборот, чем больше автора побудили к написанию произ-

177

ведения внешние обстоятельства, тем важнее знать внешниепобудительные причины.

Намного важнее второй вопрос, что означает истинный,внутренний зародыш произведения, замысел в жизни автора?

Только в истинных произведениях искусства уместенвопрос о соотношении содержания и формы. Но герменев-тической задаче отводится в этом отношении несравненнобольшая область. Представим себе случай, что многие ста-нут обрабатывать и излагать один и тот же историческийматериал, насколько же разным будет его изложение? Одиннапишет хронику, другой составит прагматически связнуюисторию.

У одного преобладает критическая тенденция, другойпредпочтет раскрыть этические мотивы событий. Без зна-ния особой тенденции, особой цели нельзя понять конст-рукцию лроизведения.

Но тенденция, цель произведения может воспринимать-ся весьма по-разному. Это различие не обязательно снима-ется герменевтическими правилами; каждый воспользуетсяими по-разному, по своему усмотрению.

Правда существуют случаи, когда автор объявляет о сво-ей истинной тенденции. Но и тут не все так просто. Если, незабывая о тенденции, продолжишь чтение и встретишь мес-та, в которых данной тенденции нет и следа, то усомнишьсяв наличии у автора таковой. И решение задачи весьма ос-ложнится. Но самое сложное, если перед нами произведе-ния, которые вторгаются в деловую жизнь. Здесь бываютслучаи, когда тенденция намеренно скрыта. Если есть точ-ные сведения об образе мыслей и чувственных представле-ний автора, а также о его жизненных обстоятельствах, иесли среди его произведений можно найти соответствую-щие отношения, то задача облегчается. Но бывают случаи,когда на вопрос о тенденции автора нельзя дать ответа. Если

178

вопрос находится на острие всего герменевтического про-цесса, то он, если на него не удастся ответить, пожалуй,окажется под угрозой даже с грамматической стороны. Естьтакие произведения, которые остаются герменевтическимизагадками, где у нас нет ничего, чтобы ответить на этотвопрос. Но есть и нечто, что может уменьшить зло. Междуединством целого и отдельными частями произведения про-исходит, как мы уже объявили в начале, взаимодействие, такчто задачу можно поставить двояко, а именно, как понима-ние единства целого, происходящее из единства отдельныхчастей, и значимости отдельных частей, исходящей из един-ства целого. Если единство целого неизвестно, то из негонельзя понять и отдельные части, нужно идти тогда инымпутем - от возможно более полного понимания отдельныхчастей к познанию единства целого.

Но и это весьма непросто, а потому нет и надежногопути в решении задачи. С его помощью можно только умень-шить загадочность. Главным остается метод, в соответствиис которым целое и его единство понимается исходя из от-дельных частей. Это происходит посредством композиции,но которая, дабы не спутать обе стороны толкования, психо-логическую и техническую, предполагается лишь в той мере,в какой ее понимание возможно в данной точке толкования.Если по аналогии с произведением искусства все единичноепроявляется в единстве содержания и формы, то задача,едва я осознал ее, может быть решена. Если же, напротив,не все единичное растворяется в единстве содержания иформы, а всё оставшееся за его пределами связано друг сдругом, то именно здесь кроется единство, тайная цель ав-тора. Понять ее наверняка, разумеется, очень трудно. Этоможно наглядно показать на примере гипотезы об антихри-стианской тенденции труда Гиббона. Всякая подобная цельмешает естественной непосредственности писателя в пост-

179

роении композиции. Поэтому тайное намерение в текстах,которые целиком принадлежат области искусства и науки,следует ожидать в меньшей степени, чем в тех, что относят-ся к деловой жизни. Если нечто подобное встречается вхудожественных или научных произведениях, то их художе-ственная и научная ценность значительно снижается. Дело-вая жизнь в литературном творчестве - весьма ограничен-ная область. Но не редко происходят столкновения междучисто научной и художественной направленностью, с однойстороны, и направленностью на описание быта, с другой.Здесь на сцену выходит дипломатия. Это преимущественнопроисходит там и тогда, когда в области искусства и наукивозникают группировки, которые вмешиваются в жизнь, иликогда государственная жизнь стоит в оппозиции к науке иискусству. Итак, необходимо полное знание условий и об-стоятельств жизни автора, чтобы решить, стоит ли искатьтайные намерения в его произведениях или нет.

Предварительные штудии покажут, можно ли в произве-дении предполагать такое единство, в котором целое объяс-няется единичным и наоборот.

Но собственная тенденция представлена здесь только вобщих чертах. Задача будет состоять в том, чтобы просле-дить ее во всех частях произведения.

Если для решения этой задачи мы внимательно присмот-римся к первоначальному замыслу автора, то сначала воз-никнет вопрос, какую количественную часть его жизни онзанимает.

Первоначальный замысел в самом авторе может иметьтройственную значимость. Максимум значимости заключа-ется в истинном труде всей жизни, если этот замысел запол-няет собой всю жизнь. Минимум содержится в произведе-нии, сочиненном на случай, которое никак не соприкасается

180

с профессией автора, но появилось чисто случайно. Междуэтими двумя точками располагается третья, штудии, а такжевозникшие по воле случая заготовки для произведения. Вся-кая такая продукция, не будучи ни самим произведением, ничастью его, все же не случайна, ибо с тем произведениемсоотносится. Эти три точки образуют количественную иерар-хию в предварительном замысле, и нетрудно понять, чтодля герменевтической операции они очень важны. Если гер-меневтический анализ ведется без учета и правильной оцен-ки неравнозначности первоначального замысла, из котороговозник текст, то непонимания неизбежны. Произведение-фрагмент толкуется иначе, нежели настоящий труд всейжизни. Там, например, следует ожидать неровностей в об-ращении с предметом. Чем организованнее произведение,так что все согласуется с его целостностью и единством,тем менее эти неровности будут бросаться в глаза. Герме-невтический анализ в первом случае будет иным, нежели вовтором.

Каким путем определить, является ли произведение темили другим? Нужно знать все совокупное творчество авто-ра. Представим себе, что один и тот же писатель создалсамо произведение, а также схолии к нему, но само произве-дение утрачено, схолии же остались. Если я этого не знаю,то едва ли смогу вынести об авторе справедливое суждение.Пожалуй, скажут, что произведение сработано несовершен-но и односторонне. Но это неверное суждение, и пониманиетекста как факта сильно изменится от этого.

Или же кто-то другой сочтет, что в оном продукте твор-чества нет абсолютно никакой гармонии, и из этого следует,что автор не проявил интереса к обработке целого, а обра-ботал лишь отдельные части. Это суждение было бы такимже неверным. Как первое, так и второе невыгодно для гер-

181

меневтического рассмотрения, но и то и другое происходятиз-за незнания совокупного творчества автора. Если мы об-ратимся к противопоставлению между настоящими произ-ведениями и случайной продукцией, то убедимся, что в пер-вом случае автор должен выражаться намного яснее, чем вовтором. Последние основываются на простых импульсах исуть самостоятельные элементы. В них есть известное са-моотрицание, и деятельность автора в большей степени оп-ределяется отношением к тому, что вызывает этот импульс.Он должен также считаться со вкусами того круга, внутрикоторого возникла сия продукция. Материя получит своеобъяснение, из определенного круга общественной жизни, ккоторому относится, но не из самого автора. Случайныйтекст мог бы стать настоящим произведением, но тогда онбы был совсем иным. Есть пример высокой художественнойценности, в котором трудно заметить данное различие, это -оды Пиндара. С одной стороны, они написаны на случай, сдругой, представляют собой завершенные произведения ис-кусства, и таким образом, то, что казалось противоположно-стью, выступает в обоюдном взаимопроникновении. Загад-ка разрешается, если сказать, что те сочинения на случайавтор сделал своей профессией, т.е. поэт хочет заявить осебе именно в данной жизненной сфере, к которой относит-ся стихотворение, и, таким образом, понуждает сие случай-ное произведение стать и произведением искусства. Подоб-ное встречается редко, но герменевтика должна правильнооценивать его количественную значимость.

Объединив и те, и другие особенности сочинения, напи-санного на случай и настоящего произведения, и предполо-жив, что всякое произведение может обладать единством,превышающим чистое соотношение содержания и формы,то успех герменевтической задачи будет целиком зависетьоттого, насколько верно мы отыщем это единство. Оба жан-

182

ра обладают различной значимостью, зависящей от значи-мости писателя.

Если писатель незначительный, то никого не интересует,что тот хотел сказать своим произведением. Но в чем разли-чие между значительным и незначительным писателем?Незначительный - это тот, произведение которого нет осно-ваний считать фактом его жизни, напротив того, эта сторонаполностью заслоняется грамматической. Как уже отмеча-лось, бывают случаи, когда писатель пытается скрыть един-ство своего произведения. В подобном случае части в ос-новном таковы, что их нельзя понять из взаимоотношениясодержания и формы. Сравним этот случай с последнимразличением и спросим, что относится к максимуму и ми-нимуму? Если представить себе, что в произведении нетничего единичного, чего нельзя было бы понять из отноше-ния содержания и формы, то таковое являлось бы в извест-ном смысле самым совершенным произведением искусства,но, будучи всего лишь произведением искусства, как произ-ведение отдельной личности весьма несовершенным. Ведьесли бы его полностью можно было понять из отношениясодержания и формы, то вся деятельность автора, будь фор-ма задана, сводилась бы к отбору материала и выбору под-ходящей формы. А этого не может быть, ибо не существуеттаких абсолютно определенных форм, когда при данностисодержания все понималось бы само собой. Но чем болееопределенными являются содержание и форма, тем меньшеможно встретить индивидуального и самобытного. Еслипредположить, что у произведения есть определенная сте-пень совершенства, вне какой бы то ни было самобытностисвоего автора, то область, к которой оно относится, была быпросто механизированной. Устойчивые формы обычно при-ближаются к такой механизированной области. Чем опреде-

183

леннее законы некоей формы, тем бессодержательнее про-дукция самобытного творчества. Таким образом, индивиду-альная жизнь противопоставлена механизированной. Но ихсоотношение в текстах различается. Индивидуальное нача-ло никогда не исчезает абсолютно.

Тут нас смущает то, что завоевало себе авторитет в тео-рии искусства. Возьмем, например, древнюю трагедию. Здесьформа некоторым образом и в известной степени являетсяопределенной. Когда многим поэтам одновременно прихо-дится обрабатывать один и тот же материал, их исходныепозиции бывают очень близки.

Чем больше отличие, тем большая или меньшая долянесовершенства выявляется с той или другой стороны. Но вчем состоит причина этого различия? Когда мы сводим це-лое к волевому акту автора, что, спрашивается, волил тотили иной? Соотношение содержания и формы при этом чи-сто внешнее. Если скажут, что у того или иного была какая-то определенная политическая или моральная цель, то тео-рия искусства возразит на это, что тем самым умаляетсячистота произведения искусства, у него не должно бытьопределенной цели. Если эта теория верна, то позволимсебе заметить, что в основании лежит определенная направ-ленность, а не определенная цель. Но это справедливо лишьнастолько, насколько толкуемое произведение представляетсобой чистое произведение искусства, ибо в таковом нетничего лишнего, а все растворяется в содержании и форме.Если ценность текста совпадает с ценностью чистого про-изведения искусства, то в первоначальный замысел не сле-дует вкладывать ничего, кроме чистого самопроявления дву-стороннего соответствия между формой и содержанием. Темсамым и для герменевтики возникает вопрос, считать линекое произведение произведением искусства или нет? Оп-

184

ределяется ли это формой или же нет? Если в определеннойязыковой и национальной области искусство[164]оформи-лось определенным образом, то по форме можно точно ус-тановить, с какой меркой подходить к толкованию произве-дения. Но где и когда можно было установить всю полнотуэтой меры? Но если даже и помыслить эту полноту, то вперипетиях жизни всегда сыщутся случаи, когда настоящуюхудожественную форму для достижения каких-то целей ис-пользовали не по назначению. Однако это легко распознать.Художник, может быть, скрыл свою настоящую цель, одна-ко в произведении искусства остались детали и вовсе неразрозненные мелочи, но составляющие единое целое и об-разующие истинную тенденцию. И тут мы вступаем в боль-шую область, которая в этом отношении несколько двусмыс-ленна. А именно повсюду, также и за пределами непосред-ственной области искусства присутствует определенная ху-дожественная тенденция, делающая вопрос двусмысленным,а ответ - затруднительным. Так, историография имеет чистонаучное происхождение, однако вплотную приближается кобласти искусства.

Но никто не повествует о событиях без особого толькоему свойственного способа видения и суждения. Это не вхо-дит в его намерения, но этого не избежать; но поскольку сиенеизбежно, постольку и бессознательно и потому не оказы-вает влияния на композицию. И совсем другое дело, есликто-то использует историографию в качестве средства, что-бы преподать или упразднить определенные принципы имаксимы. В этом видится определенная цель, которая несодержится в естественном соотношении содержания и фор-мы. Но чем более некая цель довлеет изложению так, что ейприходится скрываться, тем более надлежит рассматриватьформу как самостоятельную область искусства. Следова-

185

тельно, существует не просто противопоставление междупрактической жизнью и искусством, но и между наукой иискусством. И научное изложение заключает свою цель всебе самом, но она другая, нежели самовыражение в искус-стве, а именно, - сообщение чего-то объективного, познава-тельного. В той мере, в какой научное изложение приближа-ется к художественному, возникает и иная композиция. Чембольше научный предмет допускает подобное приближе-ние, тем уместнее при толковании вопрос, не желал ли самписатель подобного приближения. Если он изначально же-лал такового, то оно проявится во всей композиции. А чтокасается скрытой цели, то в чисто научном сообщении онаменее вероятна, нежели там, где есть близость с художе-ственной формой. В этом случае особая цель не так очевид-на, и ее нужно отыскать. Ныне в письменном изложенииуже сложились свои определенные объективные художе-ственные мерки. Степень проявления такой цели влияет навсю композицию. Одни и те же мысли требуют разногоизложения, если текст претендует на изящество и в художе-ственном отношении, а не просто преследует цель объек-тивного изложения. Если не заметить этого различия, тонельзя достойно воссоздать авторский стиль. И хотя этокрайние точки - чисто художественное изложение само посебе и достижение положительной цели - но даже после-днему свойственно некое художественно чуткое отношениек языку, ибо иначе можно оттолкнуть читателя. Задача зак-лючается только в том, чтобы определить меру этой художе-ственности.

Все, что в определенном объеме является сообщениемпосредством речи, есть предмет искусства толкования и при-надлежит либо к определенному деловому кругу, либо имеетаналогию с наукой или искусством. А их невозможно четкопротивопоставить друг другу. Даже то, что имеет хождение в

186

деловом кругу, может стать предметом художественного изоб-ражения. Там есть общее и переходы. Но можно ставить себеопределенные ориентиры и различать, в соответствие с каки-ми из них следует воспринимать произведение.

Некоторые комплексы мыслей, становясь предметом тол-кования, обладают единством, которое заключается в отно-шениях между самим предметом и формой. Это - объектив-ное единство во всех трех областях. При этом еще можноразличить единство объективное, поскольку оно лежит всодержании, и техническое, имеющее отношение к форме.Одно понимается через другое. Кроме того, всякий мысли-тельный комплекс обладает единством кроме вышеозначен-ных, а именно субъективным, связанным с волеизъявлениемавтора, смыкающим содержание с формой. Во всяком про-изведении, относящемся к области искусства, нельзя пред-положить никакого иного единства, кроме самовыражения.Поскольку, как уже говорилось, чисто художественное твор-чество реагирует на всякое иное влияние, возникает задачаобнаружения такового, если оно присутствует. В общем,спрашивается, каким образом в различных видах и формахкомпозиции можно отыскать субъективно дополнительныецели или же подчиненные единства? Никогда нельзя пред-полагать наличие такой дополнительной цели напрямую, ноиз самого текста должно уже возникать предчувствие тако-вой. Выше упоминался случай, когда в художественных про-изведениях существующая форма довлеет над ними так, чторазличие между многими писателями, художественно обра-батывающими один и тот же материал, весьма невелико. Ноэтот случай - только фикция, чтобы показать, насколько жеможет доминировать объективное единство, если оно недает проявиться достаточному самовыражению. Но предпо-ложив, что искусство стремится к упомянутой власти объек-

187

тивного, тогда как в субъектах действует мощная тяга ксамовыражению, следует искать новых форм.

Возникает антагонизм между порабощением художникаформой и творчеством оного внутри формы. Если предста-вить, что тут имеется дополнительная цель, то она окажетизвестное сопротивление этому господству формы. Но имен-но в этом проявляется самовыражение автора. Все, что неопределено изложением материала, дает нам представлениеоб авторе и его манере мыслить. Точно также, когда многиеберутся за обработку одного и того же предмета с одинако-вой тенденцией, и обнаруживаются элементы, в которых таобщая тенденция себя не проявляет,] то по этому признакуможно определить различие и самобытность авторской воли.Даже в любом научном произведении есть элементы, кото-рые определяют меру проявления авторской воли в изложе-нии. Если ученый задался целью вызвать удовольствие фор-мой своего изложения, то из сопоставления чисто дидакти-ческой формы с элементами, не относящимися к ней посуществу, выявится изначальное волеизъявление автора.Особая дополнительная цель может быть либо скрыта, либонет. В последнем случае, например, научное сочинение бу-дет носить явно полемический характер. В области чистогоискусства сокрытие дополнительной цели является необхо-димостью, а в области деловой жизни - лишь возможнос-тью. Там сокрытие сополагается волеизъявлению, и, сталобыть, позволяет обнаружить себя и в изложении единично-го. Если же сокрытие, напротив, лишь возможно, то основ-ное внимание во время герменевтической операции отво-дится отысканию этого сокрытого, неплохо было бы точнозная писателя и его ситуации заранее составить себе пред-ставление об этом. При этом речь идет о правильном усвое-нии главных и второстепенных мыслей. Главные мысли стро-

188

то сопряжены со взаимопереходом содержания и формыдруг в друга, второстепенные же - нет. Но соотношение этовесьма различно, его определенность принадлежит по су-ществу к единству произведения и определяет его характер.Чтобы понять это, нужно представить это соотношение вего крайних точках.

С количественной стороны этого соотношения противо-положность между главными и второстепенными мыслямиможет исчезать, если второстепенные мысли либо исключе-ны, либо занимают относительно одинаковое пространство.Если противоположность снята, то произведение становит-ся скорее свободной комбинацией мыслей, свободной иг-рой. Если же, напротив того, противоречие преобладает, тоединство произведения становится более определенным ивысоким. В другом случае резче выступает самовыражениеавтора. Вообще можно установить следующее: Там, где су-ществует определенная форма, преобладает указанная про-тивоположность, и, наоборот, там, где эта противополож-ность не преобладает, царит бесформенность или минимумформы. Тем самым обозначено качественное отношение.Если противоположность снята замыслом, то это есть нечто иное, как неконтролируемое увлечение свободным твор-чеством, начиная с того момента, когда замысел начал осу-ществляться. Подобная акция была бы равна нулю, еслибы не было определяющей точки, некой смычки. Это можнонаглядно представить на примере свободного творчества вразговоре; там в роли смычки выступает, по крайней мере,общение. Его аналогом в области письменности являетсяпереписка, которая формально представляет собой разъеди-ненный диалог. Здесь противоположность между главнымии второстепенными мыслями лежит вовсе не в изначальномволении пишущего. Напротив располагаются все виды про-

189

изведений, в которых указанная противоположность преоб-ладает.

И здесь для герменевтической теории снова встает воп-рос о соотношении психологического и технического.

Если следовать первоначальному замыслу, чтобы понятьединство произведения как факт жизни его автора, то разви-тие этого замысла независимо от свободной игры мыслиявляется предметом технической интерпретации, в котороймы различили медитацию и композицию.

Если представить себе случай свободной игры ассоциа-ций, которые сообщаются другому, то для отыскания смыч-ки, нужно знать об отношении между обоими, автором ичитателем. Сразу же возникает различие между тем, чторазвивается из этого отношения само собой, и тем, что при-ходит к писателю извне.

Это различие необходимо уяснить, но оно в данном слу-чае будет минимальным. Точно также вовсе нельзя утверж-дать, что, например, у письма нет ни формы, ни композиции.Здесь обнаруживается различие между медитацией и компо-зицией, поскольку у письма все же имеется некое мыслитель-ное содержание. Все это, правда, в уменьшенном масштабе.Противоположность между главными и второстепеннымимыслями всегда сообразуется с формой, даже если она и незадумана с самого начала. Форма является ближайшей кате-горией, от которой зависит любая другая герменевтическаяоперация с этой стороны. Пусть форма будет произвольной,но с того момента, когда замысел воплотился в некоторуюформу, автор становится органом формы, более или менеесвободным, в зависимости от того, является ли сама формаболее свободной или же более жесткой.

Само единство можно мыслить в первоначальном за-мысле более сильным или более слабым. Самым слабым

190

является такое, при котором замысел заключается лишь всообщении свободного течения мысли. Здесь противоречиемежду главными и второстепенными идеями совершенноснято. Самым сильным и плодотворным для истолкованиябудет такое единство, которое более всего связывает автораи соотносится с определенной формой. Между этими двумяполюсами располагается весь подвижный ряд единичныхмоментов.

191

ПРИМЕНЕНИЕ ВЫШЕСКАЗАННОГОк НОВОМУ ЗАВЕТУ

Рассмотрим, какую форму должна принять историчес-кая продукция, именуемая нами биографией.

Невозможно изобразить непрерывность исполнения мо-ментов времени. Если бы это было возможно, то только вформе строгой хроники, ибо в ней время делится на поступа-тельно движущиеся отрезки. Если отвлечься от этого и поло-жить в биографическом содержании различие между тем, чтоименно благодаря своему содержанию заслуживает сообще-ния и тем, что нет, то могут возникнуть пробелы. Такуюпродукцию следовало бы рассматривать как набор отдельныхдеталей. В основе идеи жизнеописания лежит непрерывность,ибо жизнь есть нечто Одно. Но хотя и нельзя изобразитьнепрерывность непосредственно, а только по частям, кото-рые обособлены друг от друга, все же не обойтись и безотношения отдельной части к самой непрерывности.

Это отношение заключено не в идентичности субъекта, аво временном процессе. Следовательно, детали следует рас-полагать во времени таким образом, чтобы читатель виделнепрерывность. Простая рядоположенность деталей вне ука-занной непрерывности составляет лишь материал, элемен-ты к биографии. Непосредственно из них нельзя составитьникакой биографии; они остаются, даже если отдельныечасти составляются во времени и снабжаются соединитель-ными формами, простым набором частей, в котором от-сутствует внутренняя взаимосвязь во временном процессе.

192

(...)Что же касается дидактических текстов, то их эписто-

лярная форма позволяет предположить возможность абсо-лютного мыслительного потока, т.е. наименьшую степеньединства и определенности, так что противоречия междуглавными и второстепенными мыслями нет. Если отделитьмысли друг от друга, то все они предстанут в качествевторостепенных, и остается только выяснить, почему онивозникли именно теперь и так, а не иначе. Однако формаписьма и сама по себе допускает возможность приближе-ния к строгой форме и единству; напр., в чисто деловомписьме. В дидактических письмах по отношению к един-ству возможно широкое многообразие. Минимальным былбы замысел свободного мыслительного потока. Но с другойстороны, письмо-поучение, может приближаться к дидакти-ческой и риторической форме. Представим себе задачу, со-общить другим людям некоторые выводы об определенномпредмете. Это содержало бы объективное единство, и такаяцель легко достижима в форме письма. - А далее возникаетвопрос о различии между общей дидактической и особен-ной формой письма; - есть ли и какова разница между тем,чтобы поучать кого-нибудь в форме письма, и между тем,чтобы проделывать это в тексте, не имеющем определенно-го адресата? Различие может быть ничтожным, если эписто-лярная форма фиктивна, как например, в случае писем Эй-лера к принцессе. Другое дело, когда плоды познания сооб-щаются в эпистолярной форме, обусловленной определен-ным личным отношением между писателем и его адреса-том. Здесь эпистолярная форма есть нечто настоящее, про-явление реальной общности двух людей.

Если исходить из противоположного пункта, из замысла,допускающего чистое течение мысли, то в этом случае ог-

193

лядка на тех, для кого пишут, явится ограничительным прин-ципом. Свободная игра сдерживается, ограничивается, еслив сочинении появляется нечто, что оказывается неподходя-щим для тех, кому сочинение адресовано. Однако образ тех,кому сочинение адресовано, бывает в душе пишущего на-столько отчетливым, что ему и в голову не придет ничеготакого, что не являлось бы принятым и уместным в данномкругу. В этом случае отношение к другим является опреде-ляющим, даже ведущим принципом.

Представим себе, что, если кто-то решил свободно обра-титься ко многим, то воля к этому возникла в определенныймомент. Если писатель пребывал тогда в спокойном состоя-нии духа, то был необходим некий толчок, чтобы породитьподобный волевой акт. В роли такового может выступатьдаже какое-нибудь живое воспоминание, или же удобныйповод для сообщения. И если состояние, в котором находит-ся пишущий, отождествляется с данным волевым актом, тои в этом состоянии есть определяющая основа для направ-ленности его сообщений. То, чему он был живым свидете-лем, словно росток получает развитие в волевом акте, иесли нет существенных изменений, и творческий акт следу-ет с возможной быстротой, то оный есть разложение данно-го момента на части. Но если мы скажем, что состояниепишущего значительно меняется, то изменившиеся элемен-ты перейдут в текст, не будучи порой упомянуты пишущим.Воля изменяется и переносится на современное состояние,вытесняя прошлое. Если учесть, что различные состояниязанимают в творческом акте продолжительные отрезки вре-мени, то соответствующие им массивы будут разными, осо-бенно для читателя. Именно поэтому пишущий будет самразделять таковые на отдельные абзацы, и если он при этомзамечает разницу во времени, то данное сообщение естьписьмо. Оно является следствием изменившихся состояний

194

и сообщением о них. Самая форма письма остается, толькоединство стало иным; при всей пространности мысли онапо-своему будет истинной, даже если и примет размерыцелой книги.(...)

Следует обратить внимание еще и на то, что эпистоляр-ная форма, не будучи чисто субъективной, может в опреде-леной степени приближаться к риторике. Дидактика стре-мится сообщать результаты познания, риторика - вызыватьпринятие решения, поскольку оно переходит в действия. Иесли кто-то хочет вызвать подобное решение, то сообщениебудет соотноситься с чем-то определенным в жизни, и тутвозможна именно такая строгость, как в публичной речи,когда перед тобой находится тот, кого требуется взволно-вать. Но свободное течение мысли совершенно отрицаетсяположенной необходимостью принятия решения, котороевместе с исполнением может составлять для адресата одинакт, все части которого взаимодействуют. Если бы нам взду-малось растянуть такую речь настолько, что, прежде чем мыпрочли ее до конца, самое начало стерлось бы в памяти, тоне было бы и нужды в ее написании. Здесь, стало быть,обозначены определенные границы, и следует воздерживать-ся от всего, что не содействует достижению цели. Здесьперед нами крайние точки, а между ними имеются разнооб-разные переходы.

Как нам отыскать единство в конкретном случае? Там,где в письме содержится только дидактика или риторика,единства не распознать невозможно. Но там, где такой ди-дактической или риторической формы вовсе нет, следуетпроследить, как отсутствие единства или же сокращенноеединство видоизменяется посредством двусторонних отно-шений между составителем и адресатом письма. То, что отэтой формы присоединяется к последнему, сокращенному

195

единству, составляет более трудную сторону задачи, а то,что к первому, т.е. отсутствию этого единства - более лег-кую. В первом случае имеется двойственность дидактичес-кого и риторического элементов. Если некое скрытое наме-рение станет очевидным посредством отдельных разрознен-ных точек внутри свободного сообщения такого рода, тоскорее следует предположить наличие риторической цели,нежели дидактической. В дидактической же цели, пожалуй,только тогда, когда намерение наставлять наставляемых неможет быть достигнуто прямым путем, но всегда лишь кос-венно и незаметно. Скорее же может случиться, что скры-той останется риторическая цель, особенно в эпистолярномсообщении.

В устной речи гораздо меньше, поскольку в ней успехприходит тотчас. Эпистолярное сообщение не так категорич-но, как устная речь; у адресата есть время вернуться к томуспособу, каким его определили, что в устной речи слушательсделать не может. Намерение, следовательно, надлежит темболее скрывать, чем более различаются обоюдные интересы.

Вхождение иного единства в основное развитие есть то,что мы называем дигрессией. Существуют формы, в кото-рых подобное совершенно недопустимо, но есть и другие,например, эпистолярная форма, в которых дигрессия при-сутствует. Во всякой форме она оценивается по-своему. Вэпистолярной форме ее иначе, как включением элементовнекоего Второго рода, образующего иное единство по срав-нению с Первым, а именно единство совершенно неопреде-ленное, - в Первое единство, - и не объяснить. Нельзя припервом общем обзоре позволить сбить себя с толку вопро-сом о некоем определенном предмете, ибо, когда этот пред-мет вновь присоединится, станет ясным, что главная мысльиз виду не упущена. Этот вопрос, собственно говоря, отно-

196

сится к правильной композиции, и должен быть упомянут вэтом месте, т.к. задача поиска единства решается именноздесь, но при этом следует отметить, насколько вредна диг-рессия. Если мы все-таки остановимся на свободной эпис-толярной форме, то вспомним, что выше установили двой-ственность. Автор может писать, сообразуясь со своим со-стоянием или же с образом, который у него сложился осостоянии других; только этот образ не должен привязыватьего к отдельному предмету, иначе возникнет другая форма.Если некто пишет, сообразуясь со своим состоянием, а имен-но, сообщая о себе и о своей жизни, то здесь мы имеемсамый легкий случай, и в нем нельзя ошибиться. Авторписьма может подвергаться внешнему воздействию, но еслиэто просто участие, а личность его не задета, и родятсятолько мысли, продиктованные сочувствием, то целое про-истекает из состояния пишущего. В этом случае может по-казаться, будто он проник в состояние адресата и говорит изнего, но было бы неверно при толковании следовать этойкажимости.

Если мне не дано ничего другого, то я в любой моментмогу обнаружить как истину, так и ложь; порой решениеосновано на едва уловимых намеках. Совсем другое дело,когда есть точное знание о жизни автора и адресата. Тутникогда не возникнет сомнений, побудило ли кого-то сто-роннее влияние, или же он писал, сообразуясь исключитель-но со своим состоянием. Однако зачастую решающим явля-ется только усиление или ослабление тона.

(...)Если мы вернемся теперь ко всеобщему, то следуя уста-

новленному порядку, заключающемуся в большем желаниипредпослать психологическую сторону технической, дой-дем до элементов, которые, собственно говоря, предполага-

197

ют техническое толкование, но понимание которых из тех-нического почерпнуть нельзя.

Первая задача состояла в том, чтобы тот импульс, кото-рый лежит в основе всего акта написания произведения,правильно понять как факт в пишущем. Но мы говорили,что существует некоторое число элементов, которые с им-пульсом непосредственно не связаны. То, что связано с нимнепосредственно, объясняется медитацией, т.е. определен-ным сознанием, и занимает благодаря композиции подоба-ющее место. Но у всякого произведения, помимо того, все-гда есть элементы, которые именуются второстепеннымимыслями и понимаются только как факты в процессе пред-ставления пишущего, поскольку он не зависит от изначаль-ного импульса. Как следует понимать эти элементы? -

Если рассмотреть беседу, то она начинается с совершен-но свободного состояния, в основе которого нет абсолютноникакого определенного объективного намерения, а толькообмен мыслями, вызывающими друг друга. Однако беседалегко находит себе предмет, который для обеих сторон явля-ется одинаково желательным. Так возникает совместное дви-жение мысли и определенное отношение между высказыва-ниями одного и другого, а что из этого получается, намсейчас не важно. Однако беседа позволяет отвлекаться всторону. Тут возникает вопрос, что подвигло говорящего наэто? Задача заключается в том, чтобы выявить генезис по-добных отступлений.

Изрядно обобщая, скажем, что подобные отступленияугадываются заранее - пожалуй, лишь в случае более обсто-ятельного знакомства с непроизвольной манерой комбина-ции другого. Чем лучше это знакомство, тем легче выяснитьвторостепенные идеи, проследить самый генезис отступле-ний. Если мы отдадим себе в этом более полный отчет, то,

198

наверняка, увидим, что общие, по большей части логичес-кие законы комбинации, которые определяют существенныеотрезки речи, не имеют к ним никакого отношения. Намследует вернуться в область психологического, попытатьсяобъяснить, чем именно определяется свободная и скореенепроизвольная манера комбинации. Опорой послужит соб-ственное самонаблюдение. Только эта аналогия делает воз-можным поставить своей задачей выяснение генезиса вто-ростепенных мыслей. Наиболее естественно здесь предста-вить себя в состоянии такой медитации, в которой препят-ствием выступала бы определенная склонность к рассеяниюмысли. Имеется в виду не отсутствие воли к мысли, а отсут-ствие воли к связыванию в представлении, которое необхо-димо постоянно преодолевать. Проявляясь у каждого по-разному, подобное все же случается с каждым. Если мы непреодолеем склонности к рассеянности, то медитация за-вершится постоянным изменением хода представлений.Если измененная форма представлений исходит из опреде-ленной точки, то возникает лишь иная медитация. Здесь,однако, речь идет о той свободной игре представлений, прикоторой наша воля пассивна, духовное же бытие, напротивтого, деятельно. Чем свободнее бы отдаемся такому тече-нию мысли, тем больше наше состояние напоминает снови-дение, а оно есть непонятное в чистом виде, именно потому,что не подчиняется никакому закону взаимосвязи и, следо-вательно, предстает лишь как нечто случайное.

Чтобы для всей этой области непонятного найти опосре-дование, нам следует вернуться к состоянию медитации испросить, как оный соотносится со всем нашим бытием?

Здесь надо различать две вещи. Всякое состояние пред-ставления само по себе является моментом, а потому онопреходяще. Но, с другой стороны, всякое такое состояние

199

оставляет определенный след, и на этом основывается воз-можность повторения изначального момента.

Если бы этого не было, то всякое представление исчеза-ло бы в самом моменте, а наше совокупное бытие раствори-лось бы в каждом данном моменте. В состоянии медитацииисчезает одномоментное; то, что возникло в первый момент,мы сохраняем во втором, и потому целое является одновре-менно единым актом, а та соотнесенность, которая заключе-на в поступательном движении замысла, преодолевает сию-минутное исчезновение и должна, собственно говоря, пре-одолеть его совершенно. Кроме того, существует и другоеаналогичное медитации состояние, состояние наблюдения,в котором продуктивность принимает форму восприятия.Здесь все то же самое, предметы меняются, они исчезают,но полученные представления остаются и не забываются.Волевой акт тесно связывает их и меняет природу свой-ственного им одномоментного исчезновения. Если указан-ный волевой акт произойдет, то возникшее ранее сможетповториться вновь, хотя и в различной степени по отноше-нию ко времени и предмету. Спросим, как же мы относимсяк этому остатку? Он есть, и в то же время его нет. Его нет,если мы сравниваем его с тем, что непосредственно напол-няет каждый момент, и он есть, поскольку его можно повто-рить, не создавая заново в первоначальном виде. Он воссоз-дается из первого генезиса. Но это воссоздание связано сопределенным волевым актом, если оно вступает в действиев области медитации или непосредственно соотносится снаблюдением. Но воссоздание может последовать и без во-левого акта. В этом случае мы редко можем отдать себеопределенный отчет, но если понаблюдать за собой в состо-янии воли к рассеянию, то все, что вступает извне и преры-вает процесс медитации, является только таким воссоздани-

200

ем уже полученных представлений. Нам, следовательно,необходимо различать целый ряд представлений, которыйдействительно наполняет всякий данный момент и зависитот нашего волевого акта, т.е. медитацию или наблюдение вшироком смысле; и далее массу представлений, кои у насесть, но коими мы, по существу, не владеем, и кои, следова-тельно, не подчинены нашему волевому акту. Если мы рас-смотрим рассеивающее в состоянии медитации, то оно естьволя к бытию подобных рассеивающих представлений, т.е.направленность на наше совокупное бытие, против которо-го выступает воля к бытию одного момента.

Такой акт можно понять только из нашего совокупногобытия. Если мы находимся в состоянии сообщения, т.е. ме-дитации и выражения одновременно, то упомянутая склон-ность к рассеянию проявится и здесь, ибо один и тот жеволевой акт делится на два момента, определенное мышле-ние и сообщение. Если мы в действительной медитации безсообщения преодолели рассеяние, то оно не совпадет с тем,которое снова появится во втором акте, в изложении, нокакое-то будет присутствовать всегда. Если мы представимсебе в сообщении такие элементы, которые нельзя объяс-нить, исходя из преобладающего волевого акта, то остаетсятолько вывести их из свободной игры. Но если такие пред-ставления входят в сообщение, то это происходит толькопосредством волевого акта. Если представить себе кого-то,кто предавался строгой медитации так, что он полностьюовладел своим предметом, и представить себе, как он сохра-няет тот порядок, в коем сообщает свою медитацию, т.е.строит композицию, обретающую форму, столь же строгую,как и сама медитация, и в его сообщении нет ничего, чегонельзя было бы с точностью объяснить, исходя из изначаль-ного волевого акта, - тогда он пребывает в kyriolexia; и,

201

окинув взором собственную композицию, - он встанет пе-ред возможностью двух вариантов. - Либо он испытает удов-летворение от того, что педантично придерживался предме-та, либо эта педантичность покажется ему жалкой. Это пос-леднее суждение основывается на различиях в том, что со-ставляет содержание свободной игры, ибо будь она пустой,не имеющей ни малейшего отношения к определенной ме-дитации, то и ему незачем было бы упрекать себя в том, чтоон отказался от нее. Волевой акт должен был обладать не-кой притягательной силой, коей он не хотел просто так по-ступиться. Там, где, наоборот, поощряется строгость, разли-чие присуще самому изначальному волевому акту, нечтодолжно соприсутствовать в его предварительном намере-нии, но определенная форма сообщения от одного отказа-лась, а другое допустила или даже потребовала. Где мынаходим подобное, там мы можем предположить такое свой-ство свободной игры, равно как и совокупного запаса пред-ставлений, в коем бы содержались элементы, способныевступить в связь с самим предметом.

С другой стороны, такое, происходящее в изначальномволевом акте осознанное рассеяние, благотворно возбужда-ет игру представлений, вовлекая в нее все родственное ей.Подобно тому, как мы различаем многообразные элементы,что, собственно, только и возможно после того, как мы раз-решили первую задачу (ибо, если я не обнаружил единства,то не сумею и отличить существенные элементы от случай-ных), и встает задача понять их возникновение, то она осно-вывается на знании тайного запаса представлений и на том,каким образом мы, исходя из себя и своей собственной ком-позиции, придем к заключению об авторе и его композиции.Если мы обладаем настолько полным знанием писателя, чтознаем его как себя самих, то у нас появится совершенно

202

иной масштаб, нежели при отсутствии этих знаний; в пер-вом случае мы ставим своей задачу не только узнать второ-степенные мысли автора, но также и то, что и по какойпричине он отбросил. Мы сможем определить это на осно-вании аналогии, проведенной между ним и нами, элемента-ми которой явятся наши знания.

Чем больше у нас сочинений автора, сущностью содер-жания которых является свободный поток мышления, темлегче приобрести упомянутое знание о нем. При этом, впервую очередь, рассмотрим сознание писателя в отноше-нии к тем, для кого он пишет. Если бы в письме содержа-лось нечто, что лежит вне определенного круга, то подобноемогло произойти либо по ошибке, либо необдуманно. В этомслучае необходимо учесть сиюминутное состояние, конк-ретные обстоятельства жизни писателя. Ибо у всякого, комуприходится в различных обстоятельствах заниматься одними тем же предметом, главные мысли будут одни и те же, новторостепенные будут весьма различаться. Это как раз тотсамый случай, когда можно догадаться о состоянии пишу-щего только благодаря привходящим мыслям. Здесь многотакого, что превышает возможности составленных правил.Вообще справедливо правило, что, чем больше кто-то на-блюдал в себе и других за деятельностью по созданию пред-ставлений, тем выше его герменевтический талант для этойстороны.

Чем сложнее герменевтическая задача, тем больше еерешение требует совместной работы; чем меньше необхо-димых условий, тем теснее должны объединиться индиви-дуальные направления для ее решения.

Что касается Н.З., то исторические книги, в том виде, вкаком таковые дошли до нас, не дают никакого повода дляподобного вмешательства второстепенных мыслей. (...)

203

Если мы рассмотрим дело в тесной связи с проведеннымисследованием, то тотчас станет абсолютно очевидным, чтотам, где существует весьма небогатая, но завоевавшая весь-ма широкую популярность литература, ставшая общим дос-тоянием писателя и его читателей, совершенно естественно,что там она разнообразно используется. Гомер был для гре-ков тем, чем для иудеев - В.З. И Гомера использовали раз-нообразно, толкуя как и В.З. - аллегорически. Аналогияздесь бесспорна. Дело в общих чертах можно представитьтак. Разговор приобретает особую прелесть, если два чело-века, толкуя невесть о чем, достигают общей и равно знако-мой области, на которую они ссылаются везде, где тольковозможно. Текст такого рода принимает характер разговора,ибо второстепенные мысли всегда черпаются только из об-ласти, общей писателю и читателям, а именно из такой, окоей писатель может предположить, что она так же легковоссоздается читателями, как и им самим. Постороннимчитателям, правда, второстепенные мысли такого рода мо-гут показаться зачастую загадочными. Если таковыми онибыли и для первоначального читателя, то, пожалуй, следуетвысказать порицание автору, ибо вместо того, чтобы с помо-щью второстепенных мыслей вызывать новое волнение, под-держивающее неослабевающий интерес, он в данном случаеослабил-его за счет трудностей, возникших на пути у читате-ля, и создал помехи внимательному прочтению последующе-го текста. Но предвидеть этого нельзя. Если подобное случа-ется, то обычно потому, что в нашей литературе существуетмало опосредующих звеньев между доверительным сообще-нием и тем, что обращено ко всей публике.

Предположить же следует, что появление второстепен-ных мыслей содействуют пониманию, а не препятствуютему. - Если сравнить это с тем, что выше говорилось о

204

дигрессии, то можно составить простую общую формулу:Всякий текст двойственен; с одной стороны, это беседа, сдругой, сообщение определенного, задуманного автороммыслительного ряда. Если мы помыслим последнее без пер-вого, а первое приравняем к нулю, то отсюда последует, чтописатель совершенно неопределим посредством соответству-ющих представлений читателя. Если таковое возможно, томы должны признать, что нечто подобное вовсе не являетсянастоящим текстом, ибо писатель писал его для себя. Ноесли некий текст представить как сообщение, то оно опре-деляется и представлениями тех, кому этот текст адресован.Все, что в таком тексте носит диалогический характер, объяс-няется только общностью между писателем и читателем.Чем специфичнее читательский круг, тем выше обусловлен-ность общностью, и тем более текст будет стремиться кформе доверительного сообщения. Если дидактические кни-ги Н.З. были бы обращены к более поздним поколениям,что, собственно говоря, было бы для них нормальным, тоэто обращение исходило бы из указанной области; однакоопыт показывает, что они остались в области, общей с чита-телем. Но в этом случае мы попадаем в узко ограниченныйкруг. Ибо в сравнении с областью преобладания христианс-кой жизни все остальное для новозаветных писателей отсту-пало на второй план. Так что и отдельные исключения вэтой области также отступают на второй план. То есть всвободном сообщении некто более сообразуется либо с тем,что его волнует в данный момент, либо с представлениями отех, для кого он пишет. Если одна какая-то сторона преобла-дает, то вторая проявляется в ее деталях. Это чередованиеустроено не так-то просто, как во Втором послании к корин-фянам; именно потому это послание так трудно толковать.

с..)205

Задача обнаружить истинную тенденцию во всех мыслях,считающихся второстепенными, исключительно трудна.

Однако она существенно облегчится, когда мы решимследующую герменевтическую задачу. Ведь если у нас име-ется отчетливое представление о медитации и композицииписателя, то легко вынести уверенное суждение о том, чтолежит за пределами и медитации, и композиции. Вне этихпределов находятся элементы, которые являются лишь изоб-разительными средствами, например, образное выражение,притча и т.д. Ведь если некто, находясь еще в стадии проду-мывания замысла, все еще вдается в детали и определяетпорядок, в коем он желает сообщать свои мысли, то он ненайдет упомянутые изобразительные средства в готовомвиде; они обнаружатся только в процессе самого изложе-ния, и, следовательно, лежат вне пределов композиции. Слож-нее обстоит дело с медитацией; но в известном смысле ска-занное справедливо и для нее. Она есть определенное про-двигание замысла к сообщению, но такое, которое еще толькокосвенно связано с актом написания, при коем второстепен-ные мысли уже заняли бы свое место в ряду. Ибо все, чтосоставляет второстепенную мысль, лежит за пределами та-ковой. Хотя и нельзя утверждать, что все второстепенныемысли возникли у автора только в процессе работы и обла-дали такой силой, что он вынужден был ими воспользовать-ся и не смог их отвергнуть. Они могли быть у него и ранее иповториться в нем во время работы. Но и тогда они лежат запределами медитации. С помощью определения, котороеотличает второстепенные мысли от тех, что произошли изволевого акта, и должен выясниться их настоящий смысл.

206

ОСОБЕННОСТИ ТЕХНИЧЕСКОЙ ЗАДАЧИ

Здесь надлежит рассмотреть, как текст из живого пер-воначального замысла становится содержанием и формой икак он, будучи неким целым, этот замысел в дальнейшемразвивает16. Все элементы текста, которые рассматриваютсякак зависимые от него, составляют предмет техническоготолкования. Оно отличается от грамматического тем, что сграмматической стороны индивид является местом, в кото-ром оживает язык, а с технической стороны о языке речьнепосредственно не идет.

Но то, что мы рассматриваем как развитие первоначаль-ного замысла, все же должно стать языковой формой. Здесьязык выступает как живое деяние индивида, его воля созда-ла в нем единичное, сила психологического факта сополага-ет элементы, доселе не соединимые. Воздействие индивидана язык ведет к логическому расширению и сокращениюязыковых элементов. Если мы рассмотрим возникновениекомпозиции, то здесь дело обстоит несколько иначе. Здесьдействуют общие законы порядка в мышлении. Но прежде ядолжен понять писателя все-таки и в его медитации. Однакоэто задача, предмет которой почти невидим и основан, каза-лось бы, только на догадке. Мы можем легко определить,что данные мысли, пожалуй, относятся к делу, и нам оста-нется только взглянуть, в каком порядке они расположены.Но определить, что и как автор мыслил о том или иномпредмете весьма затруднительно, ибо всякий предмет мож-но рассматривать по-разному. Здесь мы вступаем в невиди-мую область медитации, в которой важно знать, что было

207

отвергнуто писателем, несмотря на то, что следовало изглавной мысли. Каждый текст имеет самобытный генети?-ческий ряд, в котором существует изначальный порядокмышления отдельных мыслей. Но порядок сообщения мо-жет быть иным. Здесь мы приходим к различению медита-ции и композиции. То, что различие между обоими измен-чиво, вытекает из первого волевого акта. Он, будучи рас-смотрен как некий момент, может заключать в себе большийили меньший объем. Он может обладать такой жизненнос-тью, что уже содержит в сознании целое в его основныхчертах. Чем жизненность больше, тем меньше различаютсямедитация и композиция; чем меньше данный волевой актимеет означенный характер, тем большим становится раз-личие. Однако кажется, будто различие вообще относитсятолько к некоторым формам. А какова роль медитации поотношению к истории? Этимологически это выражение ука-зывает на внутреннее мыслительное развитие.

Следовательно, там, где содержанием, как в истории,является внешнее восприятие, кажется, что у медитациисовершенно отсутствует предмет. Однако это лишь кажи-мость. Хотя различие медитации и композиции в разныхобластях проявляется по-разному, но медитация все же ниг-де не равна нулю, даже в историческом описании. Если мывернемся к импульсу, то увидим, что волевой акт можетбыть дан только в форме мысли. Импульс, который в самомсубъекте не существует в форме мысли, не является воле-вым актом, а есть простое проявление инстинкта. В понятиимысли мы различаем следующее: Поскольку в нем преобла-дает единичное, он тяготеет к образу, а поскольку всеобщее- к формуле. И то и другое является односторонним. Вер-шиной является взаимопроникновение обоих друг в друга.Однако противоположность должна изначально содержать-

208

ся в каждом волевом акте. Но спрашивается, определяетсяли он предметом или не зависит от него? Не зависит. Чембольше изначальный волевой акт дан как образ, тем боль-ше он несет в себе индивидуального, словно в уменьшен-ном масштабе, но тем меньше поэтому композиционного;все его развитие составляет как бы внешнюю сторону того,что в оном замысле созерцалась внутренне. Но чем боль-ше первоначальный волевой акт есть формула, тем меньшеон несет в себе единичного, но тогда уже тем больше ком-позиционного. Так оба акта положены уже в первом мо-менте.

Если мы посмотрим на различные направления возмож-ного развития мысли, то обнаружим в них двойственность,состоящую в том, что, если в импульсе есть направленностьна образ, то чем объективнее развивается мысль, тем ближеположенное в первом замысле к единичному, которое выс-тупит как мысль, но чем оно субъективнее, тем больше по-ложенное в замысле приближается к оттенку и различнымиего модификациями, внутри коих движется целое. Но в томслучае, когда импульс приближается к формуле, он в основ-ном выражает отношения, и поскольку таковые попадают визложение в виде системы, то содержит скорее начатки ком-позиции, а не единичности содержания. Но одно должностремиться к другому, так что из композиции мы узнаемединичные содержания, и когда индивидуальность, все бо-лее раскрываясь, достигнет полноты своей данности, вмес-те с ней будет дана и композиция.

Но как это соотносится с различением медитации и ком-позиции? Основной принцип состоял в том, что сначала изимпульса схватывается единичное, а затем - правильноерасположение, исходя из которого, исключается все то, чтоему не соответствует. Но если возможно, что первый им-

209

пульс содержит больше от композиции, то следовало быотправиться и обратным путем. Но как? Если у нас естьвсеобщее, однако реальное понятие, то уже в нем мы слегкостью всегда обнаружим намек на дальнейшее деление.Но если бы мы сказали, что путем простого деления можнодобраться до индивидуального, то это было бы ложью, такмы установили бы только тип. Следовательно, исходя изобщей формулы целого, хотя и можно мыслить некое внут-реннее развитие композиции, но единичное таким способомникак не обнаружить. Если для начала отвлечься от субъек-тивного направления в первом импульсе, которое предпола-гает наличие специфического таланта, и держаться болееобщего, распространенного, то можно воспринять количе-ственное различие между деятельностью, посредством ко-торой изначальный замысел, раскрываясь, приближается ксвоему содержанию, и той, посредством которой содержа-ние получает свою форму. Если субъективное мы снова при-мем за подчиненное, то сможем сказать, что в первом рас-крытии единичного, именуемом нами медитацией, есть та-кое поступательное движение, в котором преобладает под-чинение всеобщему, и такое, в котором преобладает непос-редственное создание единичного. Тогда первое всегда бу-дет определять одновременно форму, и становление еди-ничного будет чередоваться со становлением формы. Еди-ничное обнаруживается только в связи со своим местом.Напротив, единичное содержание, которое носит только ха-рактер единичного, обнаруживается само по себе, и с нимвозможны потом разнообразные сопоставления. Целое ме-няется в зависимости от того, как его понимать, т.е. либоболее формально, либо более содержательно. Следователь-но, мы сможем в совершенстве понять его только тогда,когда мы поймем генезис. Поэтому непременной задачейявляется понимание всякого творчества, которое становится

210

предметом герменевтики, в указанном двойственном отно-шении.

Стоит предпочесть одно другому, и решение задачи бу-дет несовершенным. При ее решении каждый, исходя изсвоих особенностей, безусловно, направит свои усилия либона одно, либо на другое. Все мы желаем понять ход чужихмыслей по отношению к нашим собственным. Следствиемможет быть и приобщение, и отвержение. Поэтому вид гер-меневтической операции будет определяться развитием соб-ственной мысли. Есть много людей, которые при чтении непридают значение форме, и следят только за содержанием.При этом возможен некорректный подход. Если я мыслюсодержание обособленным от формы, то могу начать с чегоугодно, ибо рассматриваю его как набор отдельных частей.Некоторые виды изложения выносят подобное обращениелегче, чем другие. Однако есть читатели, для которых глав-ной является форма. Ибо в тайне они надеются, что соста-вят из формы, из отдельных ее точек целое в той мере, вкакой таковое необходимо. Но в действительности, как тольков желании понять начинает преобладать направленность нанаши собственные мысли, возникает та или иная односто-ронность, а истинное, полное понимание становится невоз-можным. Однако, стремясь к полному пониманию, необхо-димо разорвать связи истолковываемого с собственнымимыслями, ибо в намерения этой связи входит не понимание,но использование в качестве средства того, что в чужихмыслях имеет отношение к собственным. Все должно пони-маться и толковаться, исходя из его собственных мыслей.Если оно того не стоит, то и решение герменевтическойзадачи не имеет никакого смысла.

Отношение мыслей другого к моим собственным, буду-чи герменевтическим, целиком на стороне грамматического

211

толкования. Здесь оно необходимо, ибо в грамматическомтолковании отношение между мыслями другого и моимисобственными концентрируется в языке. Но если задача со-стоит в том, чтобы в совершенстве понять чужую мысль кактворчество, мы должны сами от себя освободиться.

Но для того, чтобы решить герменевтическую задачу вэтом смысле, нужно, прежде всего, пытаться выявить отно-шение между авторской медитацией и композицией.

Начнем с общего обзора. Но как уяснить через него внут-ренний авторский процесс? С помощью наблюдения. Нотаковое зиждется на самонаблюдении. Нужно самому бытьискушенным в медитации и композиции, чтобы понять их удругого. С этой стороны весьма существенной подготовкойк более высоким штудиям в литературной гимнастике явля-ется собственное сочинительство.

На основании данных предпосылок спрашивается, какиз второго акта, акта композиции, который дан мне в тексте,узнать, как этот акт развивался в авторе и стал содержаниеми формой данного текста? Этот вопрос представляется весь-ма трудным. - Чем больше в некотором тексте содержание иформа растворяются друг в друге, тем меньше различиемежду медитацией и композицией. Это становится еще яс-нее, если предположить обратное, т.е. некий замысел, ещене осознающий свои содержательные детали с полной жи-востью. В этом случае эти содержательные детали раскро-ются лишь в результате поступательного воздействия эле-ментов замысла, а сам он развивается через повторение. Новыше уже говорилось, что существует одна форма, которуюмы считаем наиболее пассивной, когда развитие того, чтозаложено в замысле, препоручают обстоятельствам. Здесьвозникают мысли, либо принадлежащие замыслу, либо слу-чайные, возникшие в результате развития мысли, к каково-

212

му нас побуждают другие стороны. Но здесь возникает иразличие, состоящее в том, что те самые мысли, которыесодержались в изначальном импульсе, с большей легкостьюпозволяют облечь себя в определенную форму, а те, которыесодержат в CQ6Q больше от случайного, с меньшей, и тако-выми окажутся те, которые по форме являются только изли-шеством вследствие чужеродного элемента, прилепившего-ся к их генезису. Эти элементы легко поддаются различе-нию, поскольку мы поняли и удерживаем в памяти главнуюмысль и ее существенное членение, а то и другое должнобыть результатом обзора.

Но тут же следует учесть и различие формы, ибо в вос-приятии первого акта и в обобщении элементов посред-ством формы есть большая разница.

Существенным различием является различие между про-зой и поэзией. Что касается поэзии, то в ней сразу видно,что сущностно относится к медитации, а что - к компози-ции, ибо они здесь полностью разобщены. Если мы пред-ставим стихотворение сравнительно большого объема, тоневозможно предположить, что оно заранее целиком мыс-лилось в первом волевом акте. Мысли в первом волевомакте обозначены лишь пунктиром. В процессе создания ком-позиции они перерабатываются. А потому именно компози-ция является актом не во временном, но только в непосред-ственном отношении. В прозе такого определенного разли-чия нет. Здесь мы исходим из того, что уже в первом актеданы содержание и форма. Но форма здесь есть форма не-связанной речи. Таким образом, нет существенного препят-ствия тому, чтобы не единичные части целого, какими онимыслятся в начале, такими же были выведены и в конце.Размеренность и благозвучие не так тесно связаны с фор-мой прозы, как размер в поэзии. Следовательно, резкое рас-

213

хождение результатов медитации и композиции составляетпервое различие, возникающее, если мы8/ предположимсравнительно большой объем поэтического текста, в кото-ром единичное обособляется. Но уже и в эпиграмме каксамой малой поэтической форме нам следует признать тако-вое. Эпиграмма всегда основана на данности. Но если подэтим углом зрения мы представим себе процесс возникно-вения эпиграммы, то признаем, что поэтическая форма при-суща ей не изначально. Если это так, то разрозненные самипо себе элементы предстанут только более сопряженнымидруг с другом. В современной форме эпиграммы главнымявляется пуанта. А это и есть наиболее острое отношение кданности. Подобно молнии, она возникает моментально, естьвнезапная мысль, не содержащая еще стихотворного разме-ра. Оный есть уже второй акт. Стало быть, и здесь оба актаопределенным образом расходятся.

Если от поэзии мы перейдем к прозе, то, чем ближетаковая к поэзии, тем заметнее расхождение обоих актов.Сие случается, если в прозе особое значение придается му-зыкальности языка. Тут мысль не может возникнуть одно-временно со своим выражением.

Оно со своей музыкальной значимостью возникает, преж-де всего, благодаря занимаемому месту, а само место выяс-няется лишь в композиции. Здесь перед нами нечто вродеступенек. Если мы спросим, в какой области расхождениеобоих актов минимально и для герменевтики неинтересно,то это - доклад, который чаще всего носит чисто научныйхарактер. В нем музыкальное начало совершенно подчине-но логическому. Чем более композиция присоединяет мыс-ли без всякого иного интереса, тем более она составляет сними изначальное единство, и, следовательно, различие меж-ду ней и медитацией равно нулю. Это различие состоит не в

214

том, чтобы выявить, в какой временной последовательностивозникли отдельные мысли писателя. Это настолько усколь-зает в самой композиции, что только в редких единичныхслучаях удается что-либо выяснить на сей счет. Если, сталобыть, имеется в виду не оно, а только различие, котороевозникло относительно уже наличествующих элементов че-рез композицию, то его в научной области ожидать едва липриходится, ибо в ней нельзя изменить выражения, не изме-нив самой мысли.

Упомянутое составляет в то же время только одну сторо-ну герменевтического интереса. Другая сторона приводит ксовершенно иным различиям. А именно, если перед намицелый комплекс мыслей, то независимо от предмета, мыникогда не скажем, что исчерпали его в оном. Наоборот,всякому, кто находится в процессе действительного усвое-ния, приходят в голову мысли, которые принадлежат той жеобласти, но их в ней не сыскать, или же те, которые проти-воречат мыслям, выраженным в тексте. Нам интересно уз-нать, были ли таковые у писателя вообще, или он сознатель-но от них отказался. Для достижения полного понимания,видимо, потребно знать обе вещи - и то, чего мне не хвата-ет, и то, что в наших с писателем мыслях о предмете проти-воречит друг другу. Если писатель учитывает это, то в такомслучае следует вернуться к сути самого различия. Если жене учитывает, то тогда возникает проблема, но и задача вы-яснить по возможности именно это.

Здесь мы заинтересованы в том, чтобы иметь наиболееполный обзор медитации писателя как таковой, включая ито, что не вошло в композицию. Возможно, что мысли,которых мне не достает, обдумывались писателем, но унего имелись основания не просто отвергнуть их, но иустранить возможность всякой с ними связи. Это можетзаключаться в первом волевом акте, например, если он

215

избегал полемики. Однако важно знать, продумывались липисателем эти мысли или нет. Ибо в зависимости от этогоего мыслительный комплекс получит иное значение. В пос-леднем случае его ценность снизится, а в первом - инте-рес, связанный с проникновением в основания его метода,возрастет. Эта задача в равной мере и трудна, и интересна.Однако интерес здесь проявляется по-разному, хотя и впротивоположном направлении. Чем сильнее мыслитель-ный комплекс связан содержательно, тем больший интересвызывает эта сторона, чем слабее, - тем меньший. Еслимыслительный комплекс есть лишь набор деталей, то ин-терес совсем исчезает, а вопрос о том, какие еще мыслибыли у автора, и вовсе лежит за пределами герменевтичес-кой задачи.-

В синоптических Евангелиях отсутствует, например, ис-тория о воскрешении Лазаря. Как непосредственный поводк последней катастрофе, каким его представляет Иоанн, окаимеет большое значение. Если мы представим, что первыетри Евангелия хотели дать жизнеописание Христа, то воп-рос стоит так: побудило ли их что-то исключить эту исто-рию, или же она была им неизвестна? Однако поскольку этижизнеописания, очевидно, представляли собой скорей всеготолько ряд отдельных рассказов, то вопрос теряет интересдля герменевтики и сохраняет его только для критики, аименно в том смысле, был ли рассказ настолько нераспрос-транен, и почему случилось так, что он не вошел в общеепредание. Таким образом, очевидно, что интерес к связномуцелому иной, нежели к несвязному.

Если обобщить сказанное, то мы обнаружим двойнойинтерес: ознакомиться с медитацией писателя в ее тоталь-ности, обособленно от того, что вошло в композицию, и, содной стороны, понять, как его способ изложения видоиз-меняется в результате воздействия композиции, а с другой

216

стороны, как весь процесс, развивающийся из первого воле-вого акта, соотносится с цельностью предмета.

Этот двойной интерес присутствует в различных видахкомпозиции в весьма различной степени, но нет ни однойформы, для которой знание медитации писателя во всей еецелостности не имеет значения. Даже область истории несоставляет исключения, хотя выражение медитация употреб-ляется здесь не в самом узком смысле. И здесь мы вопроша-ем о возникновении воспоминаний писателя о его предмете,о его выходе к заметкам о нем и об авторском замысле.

Однако решение означенной задачи имеет самобытноеусловие. Зачастую требуется много всего, чтобы задачу толь-ко поставить. Ведь если я спрашиваю, как авторская меди-тация соотносится с цельностью предмета, то заранее дол-жен знать об этой цельности. Когда я впервые беру в рукикнигу о каком-либо предмете, то подобный вопрос еще неможет возникнуть; он возникнет только тогда, когда в позна-нии предмета я достигну определенного уровня.

Что касается Н.З., то ситуация с самого начала изученияэкзегетики такова, что мы привносим определенное знаниео предмете и общее впечатление о нем. Однако именно этозачастую ведет к заблуждению и, следовательно, подлежитупорядочиванию.

Тут же возникает вопрос, как новозаветный писательмог представлять себе предметы, которые у нас занимаютособое место в христианском учении, и из какого целогозаимствованы отдельные мысли? Если наш вопрос будетотноситься к более позднему состоянию христианского уче-ния, то мы подменим весь герменевтический процесс и ока-жемся на ложном пути.

Дидактические тексты являются более или менее фраг-ментарными. При этом не обойти задачу отыскания целого.Без него невозможно никакое истинное понимание. При рас-

217

смотрении единичного дидактического текста никакого со-держания в него мы хотя и не привносим, но привносим всеже представление о нем и отношение к таковому. Если же мывслед за тем захотим утверждать, что писатель не мог иметь ввиду те или иные предметы, а иначе сообщил бы о них, топодобное утверждение, будь оно высказано обоснованно, пред-полагало бы, что задача полностью решена.

Но ведь это неправда. Кроме того, пришлось бы тогдапредположить, что предмет должен обязательно исчерпыватьсятекстом. Задачу можно решить настолько, насколько мы рас-полагаем тем, что могло быть в медитации автора, что, одна-ко, предполагает достаточно точное знание о состоянии пред-мета во времена автора. Но какие условия для этого имеютсяв Н.З.? Эту проблему можно рассматривать по-разному. Еслимы рассматриваем Н.З. как задачу, то нам известно, что иныхтекстов и заметок о состоянии предмета, относящихся к это-му времени нет. Мы, стало быть, нуждаемся в самом Н.З. Ноесли, напротив, мы возьмем новозаветные книги по отдель-ности, то их совокупность явится средством, которое облег-чит решение задачи для каждой отдельной книги. Форма ре-шения задачи состоит в понимании части из целого, и тольков той мере, в какой целое служит для понимания части, зада-чу и можно успешно решить.

Очевидно, что задача понимания медитации зависит отпонимания композиции. Однако медитацию мы не напраснопоставили на первое место, ибо только благодаря полномузнанию таковой мы поймем композицию генетически. Об-ратное относится лишь ко второстепенным мыслям, ибо онивозникают лишь в композиции. Если у нас есть основаниепредположить, что не все существенное содержание, быв-шее в моменте медитации, перенесено писателем в компо-зицию, то произведение несовершенно. Но это подразуме-вает признание любой ступени несовершенства.

218

Если мы посмотрим на различия в содержании и спро-сим, насколько возможны в разных жанрах какие бы то нибыло правила и меры предосторожности для правильногорешения задачи, то все сведется к двум пунктам: измени-лась ли медитация в композиции и насколько, а также былоли в медитации нечто такое, что не вошло в композицию и вкакой мере. Здесь следует начать с вопроса, насколько впсихическом состоянии автора присутствовала определен-ная связность?

Она различна, но присутствует всегда, поскольку в изна-чальном импульсе некоторым образом даны содержание иформа. В своем единстве и полноте содержание определяет-ся формой. Если одновременно определена и форма, то и унее есть свои законы, и два человека, обсуждающие один итот же философский предмет, один из них чисто дидакти-чески, а другой в диалогической форме, связаны уже в силуодного различия друг с другом. Чем более прочная и живаяформа присуща изначальному импульсу, тем меньше будутразвиваться такие элементы, которые, хотя и относятся ксодержанию, но не облекаются в форму. Диалогическийдоклад вбирает в себя элементы, которые другой, чисто ди-дактический, не может в себя вобрать. Если форма присущаизначальному импульсу достаточно живо, то несоответству-ющие мысли и не должны возникнуть у писателя. Если ониу него возникают, а он вынужден от них избавляться, то этозначит, что он еще не достиг высшей ступени мастерства. Аоно заключается в максимальной связности через импульс.Но если писатель не чувствует того, что существенно отно-сится к содержанию, то в этом состоит его несовершенство,вызванное недостатком жизненной силы, связывающей пред-мет и изначальный импульс, и этот писатель не полностьюовладел своим предметом. Но как поступать в таком случае?

219

У толкователя должен быть собственный опыт внутреннегопорядка развития мысли. Толкователь привносит таковой,пусть в качестве фона, и, сравнивая, пробует установитьразличия в этой области.

Если, исходя из этого, рассмотреть состояние медитациикак таковое, то оно может либо полностью соответствоватьизначальному импульсу, в котором предмет и форма образу-ют полное единство, поскольку таковое полагалось в изна-чальном импульсе, либо быть по отношению к таковомунесовершенным. Как только несовершенство выявится внедостатках, его легко обнаружить. Например, скудость про-изведения заметна в разных формах по-разному. Если пред-ставить себе дидактическою форму, а автор повсюду начи-нает с расщепления первоначальной схемы, то возникаю-щая сухость есть признак скудости.

У той части первоначального импульса, которая пред-ставляет содержание, не было настоящей жизни. Если ав-тор, напротив, исходит из обработки чистой формы, то воз-никает клише17, композиция, в которой форма настолькопреобладает, что в нее нельзя ввести ничего, кроме того, чтовозникает в результате дальнейшего деления. В этом прояв-ляется полнейшая механичность, связанная с отсутствиемживой, внутренней продуктивности. Если мы, напротив,находим множество элементов в композиции, которые, посути, чужды оной, то медитация отличается пышностью, неозначающей, однако, совершенства, ибо она разрушает фор-му. Это значит, что в первоначальном импульсе форма быланедостаточно живой, ибо иначе автору все это не пришлобы в голову, а если бы и пришло, то было бы им отвергнуто.

Если мы посмотрим на такие виды сообщения, которыеисходят более из восприятия, то историческое изложениеобладает таким богатством собственно композиционногомногообразия, что изначальный импульс представляется

220

весьма отличным от нее. У одного историческое изложениепринимает форму образного ряда, а у другого выступает какряд причинных отношений. В результате возникает совер-шенно различное содержание. В одном изложении подчер-кивается то, чем другое пренебрегает, одно в большей сте-пени имеет характер расчета, другое же - более живописно.В зависимости от того, что мыслится в изначальном им-пульсе, полностью меняются выдумка и медитация. Выдум-ка есть и в этой области и заключается в способе связиэлементов, выделении того или иного. Тут существуют со-вершенно разные методы, равноправные друг другу. - Еслинекто пишет историю в виде ряда образов, но они не имеютхарактера настоящих образов, и читатель не в состоянии ихвоспроизвести, то отсюда следует, что автор не владел своейформой. А это в данной области означает скудость.

Рассмотрим форму беседы. Только в той мере, в какойумеют ее ценить, можно следовать медитации автора и по-нять, с трудом ли он выискивал элементы или, переполняе-мый внутренним творчеством, вынужден был от чего-то от-казываться, а, кроме того, согласовано ли единичное с изна-чальным импульсом, или же в развитии мысли появилосьнечто постороннее. '

Если мы находим, что мысль развивается бурно, но ни-когда не выходит за пределы формы, и свободна от всячес-ких чужеродных элементов, то тогда медитация и компози-ция растворяются друг в друге, что в этой области являетсясовершенством. А скудостью в этом случае будет продолже-ние операции логического деления. Здесь целым являетсялишь представление механизма медитации. Между этимиполюсами располагается основной материал, который мо-жет стать предметом герменевтической операции. Если быудалось проследить за медитацией и оценить ее, то при-шлось бы знать все многообразие форм, ибо только тогда

221

можно было бы верно уяснить изобретение художника ивоссоздать его. Если мы рассмотрим повседневную жизнь,то в беседе нередко бывает такая виртуозность, какую редковстретишь в тексте. Здесь часто предчувствуют, что хочетсказать собеседник, т.е. конструируют развертывание соб-ственной мысли еще до того, как появится результат. Этаспособность основана на точном знании самобытности дру-гого в мыслительном процессе. Достижение оной составля-ет суть герменевтической задачи. Хотя возможно оно лишьокольным путем. Здесь, конечно, есть разница, знаем ли мыписателя в совокупности его жизни как историческое лицоили же имеем дело с продукцией современных писателей впривычном для них круге. В этом случае задача облегчает-ся, ибо у нас есть прочная основа вне произведения. Но там,где ее нет, возникают трудности. В случае произведенийдревности знание индивидуальности писателя всегда огра-ничено. Но здесь есть большое различие между теми, чтоприжились в древности и теми, что не прижились. Те уясни-ли, если уж не личность автора, то тип мыслительного раз-вития, на основе которого можно проводить аналогии. Еслимы представим себе весьма продуктивного писателя, частьпродуктов которого мы тщательно проштудировали и усво-или, то достигнем такого знания его самобытности, как буд-то прожили с ним целую жизнь.

В той мере, в какой внутреннее единство текста прозрач-но, нетрудно воссоздать и медитацию.

Большая часть критической задачи состоит в различениитого, что принадлежит самому писателю и того, что емуошибочно приписывается. Здесь речь идет о воссозданииавторской медитации. Такт, на котором зиждется множествокритических операций, образуется следующим образом. -Если, например, мы сравним диалоги, ложно приписывае-

222

мые Платону, с подлинными, то обнаружим, что первые,несмотря на диалогическую форму, отличаются сухостью,им не достает собственной творческой силы, они тяготеют кпростому логическому разделению, а в произведениях Пла-тона всего этого вовсе нет. Здесь, следовательно, первымтолчком к критическому исследованию является восприятиехарактера произведения.

Если же мы рассмотрим, что находится посредине меж-ду медитацией и композицией и может смыкаться то с од-ной, то с другой, то попадаем в область второстепенныхмыслей. Если писатель распознал их в качестве таковыхеще в момент их возникновения и отвел им определенноеместо, то они относятся к области медитации. А если нет, тоони относятся к области композиции. Здесь можно разли-чить две крайности. Первая заключается в том, что писа-тель, полагая, что он обладает совокупностью всех элемен-тов, уже перешел к композиции и второстепенные мысливозникли в тот момент, когда текст уже был написан. В этомслучае второстепенные мысли имеют характер вставок. Дру-гая крайность состоит в том, что уже в начале процессамедитации писатель позволил себе не просто развивать из-начальный импульс, но заняться свободной игрой мысли. Вэтом случае можно утверждать со всей определенностью,что второстепенные мысли принадлежат процессу медита-ции. В связи со сказанным, весь процесс медитации мыможем представить в двух формулах, первая из которыхсостоит в том, что мы мыслим писателя, строго соотносяего с импульсом, но по отношению ко всему прочему вотклоняющей деятельности, а вторая утверждает, что мымыслим писателя, комбинаторная деятельность которогонаправлена на то, чтобы привносить иное в собственноетечение мысли.

223

В зависимости от того, какая крайность преобладает, ха-рактер писателя будет различным.

С позиций герменевтической задачи невозможно рассмат-ривать предмет изолировано. Предмет следует рассматри-вать, в первую очередь, на фоне общности литературнойжизни народа и эпохи, далее способов построения компози-ции и, наконец, индивидуальных особенностей отдельногописателя. В этом состоит сравнительный метод. Возможноприменение и обратного - эвристического. В соответствиис ним мы познаем одну литературную область только пото-му, что провели герменевтическую операцию во многих дру-гих. Первый метод основан на личных отношениях междучитателем и писателем. Если возникает личностное отно-шение внутреннего родства между читателем и писателем,например, в случае с любимым писателем, то предпочтение,разумеется, будет отдано сравнительному методу. Так что иметод по отношению к любому писателю будет у каждогосвой. Было бы несправедливо, легко проникая в мир автора,останавливаться и желать такого знания, что дается толькоэвристически.

Если мы теперь перейдем к последнему пункту, рассмот-рению самой композиции, то при этом предположим, чтописатель полностью раскрыл тот внутренний импульс, кото-рый преобладает во всем произведении, что он собрал всеэлементы к тексту и вот приступает к композиции.

Однако каждый осознает, что подобное совершенствобывает не всегда, когда речь заходит о повседневной жизни.При написании письма не различают импульс, развитие икомпозицию, а множество переходов соединяют воедино.Но чем искуснее произведение, тем больше приходится счи-таться с указанной предпосылкой. Что возникло только вкомпозиции, относится к исследованию в той мере, в какой

224

необходимо воссоздание целого. Если пытаются в соответ-ствии с указанной предпосылкой воссоздать текст, то смыслу этого разный.

Хоть и нет мысли вне слова, но мера воплощенностимысли различна, мы можем уже иметь мысль, но еще неиметь самого подходящего выражения для нее. Что касаетсявыражения, то элементы получают готовую форму только вкомпозиции. Таковую можно понять, лишь окинув взглядомотношение содержания, которое получает вид посредствомформы или же придается оной. От этого зависит богатство иполнота. Так что следует рассматривать оба пункта, место,которое занимает каждая часть, наполненность формы со-держанием и, наконец, выражение, которое становится чет-ко определенным в совокупности элементов.

Задача особенно важна для экзегезы Н.З. (...)Что касается (эпистолярной) формы, которая в меньшей

степени обладает определенным единством, то мы должныобратить внимание на то, что некто пишет, соотносясь, либосо своим окружением, либо с окружением тех, для кого онпишет. Последнее проявится посредством некоторой опре-деленности в отношениях, в первом случае некоторая нео-пределенность лежит в самой природе вещи. Ибо, если я,исходя из моего личного опыта, кому-то что-то советую, тотакие советы могут иметь только характер неопределеннос-ти. А то, что говорится с опорой на чужой опыт, болеесоотносится с ним и, следовательно, является более опреде-ленным. В этом можно убедиться только через сравнениеединичного, но не через структуру, посредством которойбольше единства находят в дидактических письмах.

Тут мы подошли к проблеме, которую порой очень лег-ко, а порой весьма трудно обнаружить, но она важна всегда,это - интонация, настроение пишущего. Знание этого на-

225

строения существенно для того, чтобы понять мыслитель-ный ряд как факт духа. У двух писателей может быть одна ита же дидактическая тенденция, предмет может быть одними тем же, способ восприятия, образ мыслей, стиль бываюттакже тождественны, но интонация у одного более спокой-ная, а у другого более взволнованная. В соответствии с этимизменяется и единичное, оно имеет иное значение.

Эта инаковость особенно проявляется в работе с языком.Но нельзя сформулировать на сей счет определенных пра-вил, именно потому, что здесь главную роль играет чувство.Если взять случай объективного единства в эпистолярномизложении, сочетающегося со спокойным тоном, то у раз-ных авторов могут возникнуть серьезные различия; языкодного музыкален, у другого же - либо вовсе нет, либо вменьшей степени, и обсуждаемая проблема не затрагивает-ся. Есть люди, которые, придя в возбуждение, остроумны икрасноречивы, как никогда, а это влияет на музыкальность.Другие в таком состоянии утрачивают чувство гармонии.Следовательно, характерное - не в этом. Но в чем же онопроявляет себя и как? Трудно определить, что один и тот жеавтор написал, будучи в том или ином состоянии. Истинуможно установить только в сравнении. Но может статься,что подобное сравнение непосредственно провести не уда-ется. Тогда, как и в случае с грамматической стороной, нуж-но искать параллели. В способе выражать свои мысли при-сутствует известная доля индивидуального и личного, но, сдругой стороны, здесь широкий простор для аналогий. Еслитаковые найдены, то тем самым найдены и параллели. Наосновании родственных и соотносимых отрывков я могуделать выводы. Если после обзора текста возникает чув-ство, что он обладает интонационным единством, то выводбудет более легким и уверенным. Если это единство удер-

226

жать не удается, то часто возникают разногласия в оценкеотдельных мест, относительно которых нельзя вынести об-щих суждений. Иногда настроения определяются склоннос-тью к преувеличению. Общеизвестно, что такие гиперболыпонимаются через количественные различия, к которым от-носятся настроения. Вне контекста и без учета интонации, скоторой их произносят, они покажутся неуместными и не-выносимыми. Они понимаются только в контексте и с уче-том интонации. Сложнее, если настроение в тексте меняет-ся. Если мы спросим, откуда берется подобная смена, тоособенно по отношению к дидактическим текстам Н.З. дваслучая ясно выступают для нас в качестве основополагаю-щих различий.

Если автор соотносился более со своим состоянием, итекст написан не на одном дыхании, то он, вероятно, писал,пребывая в разных настроениях, если его состояния в товремя менялись, о чем ему не нужно было упоминать, ибоони не относились к предметам, о которых шла речь. Таклегко возникало неравенство. Когда автор пишет, непосред-ственно наблюдая жизнь тех, о ком он повествует, различиев интонации легко установить, если те, о которых он пишет,составляют большинство, в котором есть неравенство. Вэтом случае его речь, адресованная то тому, то другому,легко меняет свою интонацию. У нас есть Послания апосто-ла Павла, которые он написал, находясь в заключении. Воз-можно, что он тогда так был занят с другими, что не могнепрерывно писать. В судебном процессе, который вел тог-да Павел, легко могли возникать изменения, которые отвле-кали его, меняли его настроение; не было причины упоми-нать о них, но следствия этого проявляются в Послании. Издесь можно, наблюдая подобные случаи, сделать вывод отом, что прерванный контекст указывает на предыдущее

227

изменение. Это пример одного рода. Примером другого родаслужат Послания к коринфянам. Сразу видно, что в общинебыли определенные разделения, которые касались и самогоапостола. Если апостол упоминает о том, что связано с ними,то интонация, разумеется, иная; если же он заводит речь опорядках, которые нуждаются в назидании, то его тон, ко-нечно, меняется; а если он занят дидактикой, то происходитновая смена настроения. Уверенность при решении герме-невтической задачи зависит от того, насколько нам извест-ны сами обстоятельства.

Если мы представим всю задачу в ее отдельных частях ивзвесим, чего нам не хватает при изучении Н.З. из того, чтомы всегда должны предполагать, и насколько мы далеки оттого, чтобы сравняться с первыми читателями, то поймем,почему в истолковании единичного еще так много непрео-долимых расхождений.

Если мы вернемся к двойственности, которую мы уста-новили вначале и состоящую в том, что, с одной стороны,целое понимается только из единичного, а, с другой, еди-ничное - только из целого, поскольку последнее исходит изединства импульса, на коем зиждется, хотя и в разной степе-ни, все единичное, - то, приняв это, трудно поверить в то,что экзегеза Н.З. когда-нибудь завершится, и ее результатыбудут выглядеть столь основательно, что отпадет необходи-мость в проведении дальнейших исследований. В ситуации,когда в отношении к некоторым главным пунктам нельзяничего изменить - ибо более точные сведения о тогдашнемположении и обстоятельствах жизни автора нам едва лиудастся раздобыть, - мы видим, как важно рассматривать вН.З. целое как единое, а все частное - как особенное. Целоеобразует определенный самобытный мир. Кроме Н.З. у наснет иных документов о жизни христиан того времени. В

228

случае ссылок в нехристианских текстах мы должны снача-ла спросить, через какую призму смотрел автор. Что касает-ся апокрифических текстов, то их эпоха обычно неизвестна,ни об одном нельзя с уверенностью говорить, что оно пред-ставляет новозаветные времена. Правда, у церковных писа-телей встречаются упоминания о новозаветной эпохе, номожно ли им доверять? Здесь мы, например, находим упо-минание о втором римском пленении апостола Павла. Одниусматривают здесь определенное историческое событие,другие - просто традицию, которая, первоначально являясьэкзегетической конъектурой, постепенно была принята зареальный факт. Можно сказать, что христианские писатели,у которых есть упоминание об этом, исходили из представ-ления, что все единичное вложено в новозаветные текстыСвятым Духом, и что все, о чем они повествуют, должносбыться. Так, полагали, что Павел побывал в Испании, со-гласно Римл. 15, 24. Если мы находим, что свидетельство овтором пленении всегда согласуется с известием о путеше-ствии апостола в Испанию, то это отсылает к Римл. 15, 24, ивесь рассказ, вероятно, основывается на этом.

В зависимости от взгляда на вещи Послания Павла, ко-торые могут относиться к этому месту, разумеется, будутиметь иную экзегезу. Так, некто18 недавно даже сформули-ровал критический канон, согласно которому все написан-ное Павлом, что исторически не согласуется с Деяниямиапостолов или явно относится к иному времени, попадаетна период после первого пленения. Тем самым устанавлива-ется совершенно иной порядок Посланий Павла, наиболеепоздние становятся наиболее ранними и т.д. Отсюда видно,что экзегеза зиждется на критике, но и герменевтическоеискусство, в свою очередь, должно служить основой этойкритики.

229

Если целое следует понимать из частей, а части из цело-го, то возникает отношение взаимозависимости. Если прирешении этой задачи мы будем руководствоваться все темиже герменевтическими принципами, но исходить из разныхпредпосылок, то придем к разному результату. Тождестворезультатов указывает на тождество предпосылок. Конечно,можно сказать, что правильность результатов зависит ис-ключительно от применения правильных герменевтическихпринципов, но ведь, с другой стороны, часто только пра-вильные результаты определяют, какая предпосылка былаверна, ибо благодаря ей и был получен результат.

Если раздробить задачу, то правила для Н.З. окажутсявесьма трудными. Нужно представлять себе все различия, аименно, по отношению ко всякому единичному знать всепредпосылки, конкурирующие между собой. Необходимоделать исходной каждую из них, соблюдая при этом боль-шую осторожность. Результат, который при наличии разныхпредпосылок, наиболее согласуется с непосредственной связ-ностью текста, и будет правильным. Но без такой проверкинельзя утверждать, что твердо стоишь на ногах.

Что касается дидактических текстов, то в них, наряду стем, что сказал писатель, надобно прояснять факты, с кото-рыми соотносится сказанное. Следовательно, и это показы-вает, что до решения задачи исторической критики задачугерменевтическую с уверенностью решить невозможно. (...)

Если мы окинем взором всю область новозаветной гер-меневтики, как много в ней еще предстоит сделать и какмало шансов у этой книги выйти за пределы выше указан-ной узкой области, то останется только сожалеть, что ещенедавно столько времени, усилий и остроумия растрачива-лось впустую. Новейшие труды, однако, образуют полезныйпротивовес ложному применению книги. Но и тут разница

230

воззрений относительно произвольности гипотез не слиш-ком велика. (...)

Если мы рассмотрим герменевтическую задачу в ее про-чих связях с исторической критикой, то увидим, что здесьеще так много работы, что воистину незачем выходить запределы собственно канонического.

Спросим [в заключение], как, исходя из настоящего мо-мента, заниматься новозаветной герменевтикой, чтобы поотношению к обеим сторонам соответствовать ожиданиям,которые она должна, но полностью не может исполнить,ибо ей не хватает необходимых предпосылок? Всегда следу-ет соединять противоположные направления друг с другом.

Во-первых, всякая новая книга, будучи рассмотрена от-дельно в соответствии с общим каноном, пытается понять иобъяснить целое из части. Точного результата нам не дос-тигнуть, пока оба направления не будут соблюдены в нем.Это предполагает постоянную рекапитуляцию. Вначале -всегда общий обзор, посредством которого созерцается цель-ность, выводится структура целого и его определенная фор-мула. Если обзор приводит к темнотам, которые, очевидно,содержат главные элементы конструкции, то существуетопасность, что нам не достичь никакого удовлетворительно-го результата. Для новозаветных книг этот случай усугубля-ется еще и тем, что в темных местах слишком серьезныеуступки делались более поздней их трактовке, которая неучитывала контекст. А там главное правило состоит в том,чтобы устранить все, что происходит из предбогословскогопериода жизни. Это облегчается как раз тем, что в основа-нии внеконтекстного способа анализа отдельных мест в ихдогматической авторитетности лежит, как правило, церков-ный перевод, в то время как герменевтический анализ мо-жет иметь предметом только оригинал.

231

Тогда подобные воззрения отступают на второй план, иприменение мер предосторожности тем самым в некоторойстепени облегчается. Если в каком-то тексте тому месту,которое содержит ключ к целому, присуща затемненность,не вызванная указанными помехами, то перед нами как разнаиболее трудный случай, ибо нелегко найти метод, припомощи которого можно разгадать эту загадку. Но такаяпредпосылка делает положение безвыходным. Наличие по-добных мест предполагает у писателя столь великое неуме-ние обращаться с языком, что ему вовсе не следовало быбраться за перо.

Здесь нужно обратить внимание на одно распространен-ное явление. Считается, что, за исключением Павла, новоза-ветные писатели были литературно необразованными людь-ми. Это утверждение часто доводят до того, что говорят,будто они вовсе не умели пользоваться языком, чтобы ясновыражать свои мысли. Когда экзегет опровергает толкова-ния, отражающие чей-то частный интерес и утверждает, чтонельзя предполагать, чтобы кто-то писал так, излагая соб-ственное мнение и т.п., то часто возражают, что для новоза-ветного писателя такой стиль слишком искусен. Однако еслитем самым захотят обречь этих писателей на любой произ-вол, то в этом абсолютно ложное применение в принципебесспорного факта, что они литературно не были образова-ны. Если эти писатели принадлежат к отряду провозвестни-ков Евангелия, если они внутренне были исполнены егопринципов и были именно теми, благодаря кому христиан-ство заняло подобающее место в мире, то можно быть о нихи лучшего мнения. Хотя здесь следует принять во вниманиеи следующее обстоятельство. Можно сказать, что указанныетемноты происходят не вследствие неумения мыслить и вы-ражать свои мысли посредством языка, но вследствие необ-

232

ходимости говорить по-гречески, а греческий язык не былдля них родным; в необходимости переходить на другой,иностранный язык, кроется истинная причина их неспособ-ности.

Однако ни одному новозаветному писателю не пришлосьписать по-гречески, прежде не говоря на нем. Можно дажепредположить, что учительствующим апостолам и в самомИерусалиме приходилось чаще говорить на греческом язы-ке. Таким образом, устраняется само основание для произ-вольного толкования. На риторическую изощренность они,пожалуй, не претендуют, но, во всяком случае, претендуютна предполагаемую в каждом человеке естественную спо-собность вразумительно выражать свои мысли на часто упот-ребляемом, хотя и неродном языке.

Хотя бывает и так, что смысл новозаветного текста в глав-ных местах непреодолимо темен. Но такое случается с намитолько тогда, когда именно дидактические книги имеют ввиду неизвестные нам обстоятельства жизни пишущего илиего адресата. В этом случае задача состоит в том, чтобыпосредством герменевтического анализа прояснить соответ-ствующее место в единичном и пролить свет на существую-щие обстоятельства. До тех пор, пока не найдено объяснение,проясняющее целое, герменевтический анализ ненадежен.

Второе, что объединяет противоположные направленияв указанном универсальном каноне, состоит в том, чтобыпереходить от общего созерцания целого к единичному, а отобщего созерцания возвращаться к общему устройству тек-ста. Но это подразумевает выход за пределы отдельноготекста в область исторической критики и ее гипотетическийфундамент.

Третье, содержащееся в каноне, состоит в том, что Н.З.есть собрание разных текстов. Здесь два направления. Все

233

собрание есть, во-первых, творение вступившей в историюновой этической силы, а, во-вторых, все единичное естьотдельное целое, возникшее в результате особых отноше-ний и ситуаций. Здесь, очевидно, все остальное относится кодному тексту как естественная область, из которой берутсяпараллели для единичной герменевтической задачи.

Но, с другой стороны, нельзя не увидеть задачу, состоя-щую в том, что, если мы объясним себе основные факты водном тексте, то результаты операции относительно всехновозаветных текстов также должны совпасть, явив единыйобраз христианства того времени, ибо из него вышло всецелое. Без такой проверки у нас не будет уверенности. Нокак раз этим еще очень часто пренебрегают. Например, ги-потеза о так называемом Первоевангелии есть результат та-ких отсылов. А именно, сопоставили многочисленные мес-та из Евангелий, согласующиеся между собой и спросили,как же могло возникнуть такое совпадение. Однако сам прин-цип, положенный во главу угла, слишком механичен, абст-рактен и беден. Говорят, то, что в Евангелиях совпадает,будто бы более раннее, а то, что свойственно каждому вотдельности - более позднее. Более раннее составляет на-бор весьма скудных подробностей, Первоевангелие, кото-рое, как полагают, составлено провозвестниками Евангелияв качестве схемы и расширялось каждым учителем по-свое-му. Если подвергнуть эту гипотезу проверке, то сначала мож-но обнаружить, что Евангелие от Иоанна в эту схему невписывается. А ведь апостол Иоанн должен был бы выра-зить свое согласие с ней. Но основополагающая идея егоЕвангелия совершенно иная. Стало быть, авторство этогоапостола для такого Первоевангелия уже невозможно. Да-лее, если мы спросим, к какому периоду времени моглоотноситься данное деяние апостолов, то, по крайней мере, в

234

книге Деяний апостолов нам не найти ничего такого, чтосвидетельствовало бы о возможности подобного деяния, онем ничего не говорится даже тогда, когда у Луки был быповод рассказать об этом. - Так все гипотезы, построенныена отдельных подробностях, разрушаются о то целое, кото-рое образует их основу, как только целое созерцается в един-стве.

Что касается дидактических текстов, то здесь следуетпринять во внимание еще один пункт, который является ис-точником больших трудностей и должен поэтому всегда учи-тываться при толковании. А именно, что письменное сооб-щение в то время целиком и полностью было вторичным.

Как правило, тексты предназначаются только для тех, скем уже общались устно. Не только написанные Павлом, нои соборные послания предполагают устное возвещение Еван-гелия, и в той форме, в какой оно велось некоторыми, небе-зызвестными людьми. Поскольку изначально существоваланекая общность, то всякий мог, не страшась, что его или непоймут вообще, или поймут неправильно, на нее ссылаться.Но для нас это оборачивается затемненностью смысла. По-всюду, где мы наталкиваемся на темные места, следует пред-полагать такое примитивное возвещение и, исходя из этого,делать заключение.

Итак, следует всегда соединять противоположные на-правления, возможно, в меньшей степени в профанных тек-стах, но всегда и везде в Новом Завете.

235

ЗАКЛЮЧЕНИЕ19

Если герменевтическую задачу можно полностью ре-шить, только связав грамматику с диалектикой, учение обискусстве со специальной антропологией, то, стало быть, вгерменевтике есть мощный стимул для соединения спекуля-тивного с эмпирическим и историческим. Следовательно,чем больше стоящая перед поколением герменевтическаязадача, тем более мощным рычагом такого рода она стано-вится. Кроме того, внимательное рассмотрение истории учит,что со времени возрождения наук занятие истолкованиемвносило тем больший и разносторонний вклад в духовноеразвитие, чем более оно вникало в научные принципы.

Но если герменевтическому искусству суждено быть стольдейственным, важно, чтобы сохранялся истинный интерес ктому, что передается посредством речи и текста. Интересможет быть разнообразным, но мы различаем в нем триступени.

Первая ступень - это исторический интерес. Останавли-ваются на выявлении единичных фактов. Они могут содер-жать много научных данных. Например, кто-то читает древ-них с естественнонаучной точки зрения. Ни языковой, нипсихологический контекст при этом не затрагивается. Наэтой самой низкой ступени толкование совпадает с общече-ловеческим.

Вторая ступень - это художественный интерес или вкус.Она выше, чем первая, ибо на нее подымаются не народныемассы, а только образованные люди. Занятия такого родаведут уже дальше. Изложение посредством языка придает

236

прелесть и побуждает к изучению языка и художественныхтворений. Учение об искусстве особенно возбуждается вку-сом к произведениям древности.

Третья ступень - это спекулятивный, т.е. чисто научныйи религиозный интерес. Я уравниваю оба, ибо оба они про-исходят от высшего в человеческом духе. Научный интерессхватывает вещь в ее глубинной сущности. Без языка мы неможем мыслить. А мышление есть основа всех прочих фун-кций духа; благодаря тому, что мы мыслим словесно, мы идостигаем определенного уровня сознательности и наме-ренности. Познание того, как человек создает и используетязык, имеет высочайший научный интерес. Высший науч-ный интерес имеет и познание человека как явления из че-ловека как идеи. И то и другое тесно связано, ибо именноязык ведет и сопровождает человека в его развитии. - Еслиинтерес, связанный со вкусом, схватывает задачу глубже, топодобающим образом она разрешима только посредствомнаучного интереса. Однако до спекулятивного интереса по-дымается еще меньшая часть, нежели та, что обладает вку-сом. Но эта разница, в свою очередь, выравнивается интере-сом религиозным, ибо он присущ всем. На нижней ступенирелигиозное сознание еще не пробудилось. Чем скорее онопробуждается и распространяется, тем скорее пробуждаетсясам человек. Ныне оно присуще всем и ощущается как не-что всеобщее. Но известить о нем можно только с помощьюязыка. Мы видим, что человек ясно осознает свой высшийинтерес только в той мере, в какой он овладел языковымобщением. Итак, всякое нормальное выражение религиоз-ного начала, являющееся своего рода священным текстом,должно внести свой вклад в превращение этой задачи вовсеобщую.

237

Правда, есть религии, имеющие собственные священ-ные тексты, которые существуют, не вызывая всеобщегоинтереса в широких массах. В самой Христианской Церквиримско-католическая партия составляет исключение. Дажеесли по сравнению с целым объектом всей задачи Христи-анской Церкви герменевтика новозаветного текста покажет-ся весьма второстепенной, и некоторые проблемы не удаст-ся окончательно решить вследствие самобытности языка иобъема материала, то, с другой стороны, есть общий инте-рес, связанный с герменевтической задачей, и мы с уверен-ностью скажем, что если бы общий религиозный интереспропал, то утратился бы и герменевтический. Наше мнениеоб отношении христианства ко всему человеческому роду идуховная ясность, с которой оно было раскрыто евангели-ческой церковью, являются тому залогом. Безусловно, нельзяразрешить задачу в этой области также полно, как в областиклассической литературы. Но из-за этого наш интерес к нейне должен ослабевать. Хотя нам и не прийти к полномупониманию всей индивидуальной самобытности новозавет-ных писателей, но вершина нашей задачи достижима, онасостоит во все более полном постижении в них соборнойжизни, бытия и Духа Христова.

238

ПримечанияЭта часть рукописного наследия разработана не так подробно,

как первая. В ней отсутствует главным образом определенноеприменение общих герменевтических основоположений к Н . З .Нам кажется, что и здесь более целесообразно сначала целикомпривести последний, составленный Шлейермахером, доклад и вследза ним отрывок лекции 1832 г. с использованием примечаний,сделанных им на полях своей тетради.

2. В своем рукописном наследии Шлейермахер называет этучасть техническим толкованием, несмотря на то, что во вступ-лении другую сторону истолкования он регулярно именовал пси-хологической. В лекции 1832 г. он называет, однако, эту сторонупсихологической, но различает в ней двойную задачу, чистопсихологическую и техническую. Этому соответствует пометкана полях 1832 г. У нас тем больше оснований следовать здесьэтому различению и обозначению, поскольку оно отражает нетолько последние воззрения Шлейермахера, но и, как покажетдальнейшее развитие, служит действительно более глубокому обо-снованию и подробному изводу этой стороны герменевтики.

3. Это адвербиальное дополнение, которое все придаточноепредложение представляет подобием, обычно отсутствует в много-численных цитациях этого места в литературе о Шлейермахере.Оно подтверждено в рукописи. (ср.ГК 109) [М.Фр.]

4. Киммерле читает «фанатично» (ГК 109)

5. По Киммерле (I.e.)

6. Я вставляю в этом месте рукописный набросок Шлейерма-хера, содержащий одно из его самых важных высказываний натему Техническое толкование и не напечатанный Люке. Пред-ложение о датировке постпило от Херманна Патча. [М.Фр.]

7. Die[cmoum в манускр. [Прим. Киммерле]

8. Киммерле читает «переход»

239

9. Предмет корр. из составная часть. [Прим. Киммерле]

10. Die[cmoum в манускр. [Прим. Киммерле]

11.Так условно расшифровывает Киммерле. [М.Фр.]

12. Die [стоит в манускр. [Прим. Киммерле]

13. В манускрипте für aus

14. Die[cmoum в манускр. [Прим. Киммерле]

15. Из лекции 1832г.

16. Ср. сс.148-155

17. От греч. chreia = употребление, риторическое (текстовое)выправление предложения по [М.Фр.] строго заданной фор-мальной схеме.

18. Кёлер, Трактат о времени создания Посланий в НовомЗавете и Апокалипсисе 1830. 8.

19. Из лекций зимнего семестра 1826—1827 гг.

240

СОДЕРЖАНИЕ

Фридрих Шлейермахер и его герменевтическая

теория (А.Л.Вольский) 5

Введение 41

Первая часть. Грамматическое толкование 73Заключение 112Вторая часть. Психологическое толкование 153

О поиске единства стиля 162Обнаружение самобытности в композиции 163Особенности психологической задачи 176Применение вышесказанного к Новому Завету 192Особенности технической задачи 207

Заключение 236

241

Φ .Шлейермахер

Герменевтика

Перевод с немецкогоА.Л.Вольского

ЛР № 065334 от 7 августа 1997 г.

Формат 70x100/32.Бумага офсетная. Печать офсетная.

Тираж 1000 экз.

Издательство «Европейский Дом»191187, Санкт-Петербург, ул. Гагаринская, 3, оф. 54, 56

Тел./факс: (812) 279-0833, e-mail: eurohouse@nm.ru

Отпечатано в типографии СПбИИ РАН «Нестор-История»197110 Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, 7