100-летию Пермского университета

посвящается

ЛЕТОПИСЬ КАФЕДРЫ УГОЛОВНОГО ПРАВА

И ПРОКУРОРСКОГО НАДЗОРА

ПЕРМСКОГО ГОСУНИВЕРСИТЕТА

В ЛИЦАХ И НАУЧНЫХ РАБОТАХ

Сборник статей

Пермь 2016

2

УДК 343.2/.7:343.163

ББК 67.308:67.309:67.61

Л 52

Ответственный редактор, составитель:

кандидат юрид. наук, доцент кафедры уголовного права и

прокурорского надзора Пермского государственного

национального исследовательского университета

В. В. Степанов

Л 52 Летопись кафедры уголовного права и прокурорского

надзора Пермского госуниверситета в лицах и научных работах: сб.

ст. / отв. ред. В. В. Степанов. – Пермь: ОТ и ДО, 2016. – 419 с.

ISBN 978-5-4367-0190-5

В сборнике представлены избранные научные работы

(преимущественно статьи) по уголовному и уголовного-

исполнительному праву, криминологии и прокурорскому

надзору ученых Пермского государственного университета,

опубликованные в 1917-2016 гг. с приведением биографических

данных авторов. Работа дает представление о развитии уголовно-

правовой науки в стенах университета, повествует о судьбах

преподавателей, в том числе покинувших университет и г. Пермь.

Издание предназначено для научных работников,

преподавателей, аспирантов и студентов юридических вузов и

факультетов. Книга может быть интересна ценителям истории

Пермского университета и г. Перми.

УДК 343.2/.7:343.163

ББК 67.308:67.309:67.61

ISBN 978-5-4367-0190-5 © Степанов В. В., 2016

© ПГНИУ, 2016

3

Содержание Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .5 История и современность кафедры уголовного права и прокурорского надзора Пермского университета. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .9 Раздел I. Уголовное право. Общая часть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21 Круглевский Александр Николаевич.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21 Юридическая природа предварительной преступной деятельности Федоров Михаил Иванович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .40 Понятие и правовая оценка грубой неосторожности потерпевшего Боровых Любовь Витальевна . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .77 Правовая природа института помилования в российском праве Шумихин Владимир Григорьевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .85 Квалификация преступлений – интегральное правовое понятие Егоров Владимир Сергеевич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .99 Понятие и сущность государственного принуждения превентивного и ресоциализирующего характера Степанов Виталий Витальевич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .117 Основание криминализации гражданско-правовых деликтов Раздел II. Уголовное право . Особенная часть . . . . . . . . . . . . . . . .141 Ной Иосиф Соломонович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .141 Борьба с клеветой по советскому уголовному праву Похмелкин Валерий Андреевич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .204 Индивидуальная общественная опасность преступления и ее отражение в приговоре при назначении наказания за хищение социалистического имущества путем присвоения, растраты или злоупотребления служебным положением Кладков Александр Владимирович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .217 К вопросу об ответственности за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений Перминова Аида Павловна. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .243 Некоторые вопросы уголовной ответственности за вовлечение несовершеннолетних в преступления и другие антиобщественные поступки Симонов Владимир Иванович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .265 Характеристика объективных свойств физического насилия

4

Лебедев Анатолий Николаевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .293 Об уголовной ответственности за незаконное ношение, хранение, приобретение, изготовление, сбыт огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ Суслопаров Игорь Анатольевич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .305 Уголовная ответственность за вымогательство по Уголовному кодексу России 1996 года Корепанова Елена Александровна. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .314 Направленность обмана в составе мошенничества с использованием платежных карт Раздел III. Уголовно-исполнительное право . . . . . . . . . . . . . . . . . . .328 Рожков Сергей Андреевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .328 Наказание в виде лишения свободы в России в послереволюционный период (1917-2005 гг.) Кирова Татьяна Александровна. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .350 К вопросу об эффективности исполнения наказания в виде лишения права заниматься медицинской деятельностью Раздел IV. Криминология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .357 Чудин Николай Михайлович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .357 Специальное предупреждение в деятельности службы судебных приставов Билык Григорий Максимович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .373 О борьбе с организованной корыстной преступностью Широкова Елена Михайловна . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .383 О роли комиссии по делам несовершеннолетних в предупреждении правонарушений Раздел V. Прокурорский надзор . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .395 Налимов Геннадий Иванович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .395 Вопросы обеспечения законности гласного надзора Гершанок Лев Валентинович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .407 Надзор за исполнением законодательства о городских лесах Струков Александр Владимирович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .413 Некоторые особенности прокурорского надзора за законностью правовых актов органов местного самоуправления

5

Предисловие

В 2016 году Пермский университет отмечает свое столетие. Это событие невольно заставляет каждого, кто имеет к нему отношение, вспомнить вехи его не самой простой вековой истории, которые, безусловно, отразились и на жизни его подразделений.

Основной целью предлагаемого вашему вниманию сборника, помимо решения сугубо научных и учебных задач, является сохранение памяти о людях, способствовавших развитию науки уголовного права, прокурорского надзора и криминологии в Перми на базе соответствующей кафедры юридического факультета Пермского госуниверситета.

Университет, его факультеты и кафедры – это, прежде всего, развивающийся коллектив единомышленников. Еще пара десятков лет и, быть может, не останется свидетелей открытия в 1950 г. в университете кафедры уголовного права и процесса, людей, лично знакомых с учеными, преподавателями, работавшими в то время. А ведь известно, что будущее, скрыто содержится в настоящем и обусловлено событиями прошлого. Таким образом, тщательная фиксация ключевых событий в жизни кафедры уголовного права и прокурорского надзора Пермского госуниверситета в конечном итоге призвана показать магистральное направление развития университетской науки и образования в этой области.

Довольно сложно было определить предмет представленного историко-биографического исследования. Дело в том, что самостоятельная кафедра уголовного права и прокурорского надзора организационно стала оформляться в качестве подразделения университета лишь в 1980 г. В то же время становление пермской уголовно-правовой науки и преподавание дисциплин уголовно-правого цикла начались в 1916 г. При этом в период с 1950 по 1980 г. кафедра четыре раза изменялась структурно. Учитывая данные обстоятельства, в издание вошли биографии и сочинения тех ученых и преподавателей, чьи труды относятся к области уголовного и уголовно-исполнительного права, криминологии и прокурорского надзора, т.е. тех наук и

6

учебных дисциплин, что создают основание для работы кафедры в ее современном виде.

Именно поэтому в сборник не вошли (пока!) биографии и научные статьи некоторых замечательных ученых и преподавателей: первого декана юридического факультета (после возобновления его работы), старшего преподавателя Алексея Петровича Никиенко, д. ю. н., профессора Василия Федоровича Зудина, д. ю. н., профессора Василия Яковлевича Дорохова, к. ю. н., доцента Ильи Васильевича Макарова, к. ю. н., доцента Валентина Евдокимовича Гордеева (все пятеро являются ветеранами Великой Отечественной войны, имеют государственные награды), к. ю. н., доцента Игоря Яковлевича Моисеенко, к. ю. н., доцента Ларисы Викторовны Ильиной, к. ю. н., доцента Евгения Георгиевича Мальцева, к. ю. н., старшего преподавателя Петра Петровича Теплякова, к. ю. н., доцента Василия Ивановича Жирютина, заведующей кафедрой уголовного процесса и криминалистики, к. ю. н., доцента Галины Яковлевны Борисевич, д. ю. н., доцента Павла Сысоевича Пастухова, к. ю. н., доцента Сергея Даниловича Долгинова, к. ю. н., доцента Светланы Ивановны Афанасьевой, к. ю. н., доцента Ольги Владимировны Добровляниной и др.

Информация о ряде преподавателей кафедры не включена в настоящий сборник по причинам непродолжительности их работы на кафедре и совмещения ее с работой по основному месту в другом вузе (предприятии, организации), а иногда и ввиду отсутствия научных публикаций в период работы в Пермском университете. Однако не назвать этих людей, внесших свой вклад в работу кафедры, было бы непростительной ошибкой.

Так, в 1950-е гг. ассистент Николай Аммосович Леуш преподавал уголовное право;

- в 1960-е гг. преподаватели Василий Никонорович Павлов, Фарид Газизович Аминов вели занятия по уголовному праву;

- в 1980-е гг. к. ю. н. Виктор Валерьевич Похмелкин преподавал уголовное право;

- в 1990-е гг. ассистент Олег Александрович Лобан преподавал уголовное, уголовно-исполнительное право и прокурорский надзор, ассистенты Елена Юрьевна Бекетова, Роман Викторович Конев, Дмитрий Игоревич Попов, Елена Анатольевна Рохина – уголовное право;

7

- в 2000-е гг. к. ю. н., ассистент Юлия Викторовна Владимирова вела занятия по уголовному и уголовно-исполнительному праву, к. с. н., доцент Владимир Андреевич Романов преподавал криминологию, ассистенты Сергей Геннадьевич Суханов, Виталий Валерьевич Кириллов, Игорь Александрович Панов – уголовное право, старший преподаватель Галина Федоровна Карповская читала курс исполнительного производства, к. ю. н., ассистент Андрей Валерьевич Ташкинов – спецкурс «Уголовное право и предпринимательство»;

- в 2000-2010-е гг. старший преподаватель Наталья Викторовна Самовольникова вела занятия по исполнительному производству, к. ю. н., доцент Александр Александрович Алексеев преподавал криминологию;

- в настоящее время д. ю. н., профессор Зинаида Александровна Незнамова преподает уголовное право.

Довольно часто на протяжении всего времени существования кафедры к преподаванию привлекались работники прокуратур, следственных и судебных органов, тем самым обеспечивалась связь науки с практикой. Так, например, в 2000-е гг. первый заместитель прокурора Пермского края (в настоящее время в отставке) Николай Иосифович Герк и начальник отдела прокуратуры Пермского края Татьяна Витальевна Шуваева занимались проблемами прокурорского надзора. Поэтому, во-первых, вероятно, в настоящем издании названы не все сотрудники кафедры уголовного права и прокурорского надзора Пермского университета. А во-вторых, при поступлении новой информации выражаем готовность дополнить имеющиеся у нас сведения.

По понятным причинам в работе не упоминаются все лаборанты кафедры. Важно отметить, что труд этих людей всегда сопровождал деятельность кафедры, а, например, без помощи лаборанта Елизаветы Юрьевны Бельтюковой выпуск настоящего издания был бы существенно затруднен.

Эта работа – первое такого рода сочинение, подготовленное сотрудниками кафедры и просто неравнодушными людьми, поэтому просим не судить строго и заранее обещаем по мере получения новых данных выпустить дополненное переиздание сборника.

8

Выражаем благодарность за помощь в подготовке издания сотрудникам архива Пермского государственного национального исследовательского университета, Государственного архива Пермского края, ректората, архива и кафедры уголовного права Санкт-Петербургского государственного университета, кафедры уголовного права Московского государственного юридического университета имени О. Е Кутафина.

9

История и современность кафедры уголовного права и прокурорского надзора

Пермского университета Начало науке уголовного права в Перми было положено с

открытием 14 октября 1916 г. в составе отделения Петроградского университета юридического факультета. В то время приват-доцент (с 1 июля 1917 г. «исправляющий должность» ординарного профессора) Александр Николаевич Круглевский приступил к чтению курса «Наука о преступлении и наказании»1. Первое же упоминание дисциплины «Уголовное право» в известных нам официальных документах университета датируется 15 марта 1919 г.

Однако уже в 1919 г. был создан факультет общественных наук на базе историко-филологического и юридического факультетов. А. Н. Круглевский вместе с другими учеными Пермского университета эвакуировался вслед за отступавшими колчаковскими войсками в г. Томск, где стал профессором Томского университета. В 1921 г. он возвратился в Пермский университет, где продолжил научную и педагогическую работу, в 1922 г. также исполняя обязанности заместителя декана факультета общественных наук. В 1922 г. был образован педагогический факультет в результате слияния факультета общественных наук с физико-математическим факультетом. Таким образом, юридический факультет был полностью ликвидирован. А. Н. Круглевский после этого проработал недолго, эмигрировав в 1924 г.

Развитие науки уголовного права в Пермском университете было прервано на три десятилетия. Но примечательно, что те ученые, которые в будущем в 1950-е гг.

1 См.: Инзельберг В.Д. Круглевский Александр Николаевич //

Профессора Пермского государственного университета. URL:

http://www.fnperm.ru/круглевский-александр-николаевич.aspx; Первые

шаги юридического факультета ПГУ // Государственный архив

Пермского края. URL: http://www.archive.perm.ru/projects/articles-and-

publications/1116140-the-first-steps-of-the-law-faculty-of-

psu/?special_version=Y.

10

возрождали ее, создавали и развивали кафедру уголовного права и процесса, родились как раз в начале 20-х гг. ХХ века: Иосиф Соломонович Ной, Михаил Иванович Федоров, Василий Яковлевич Дорохов, Василий Федорович Зудин, Илья Васильевич Макаров – заслуги этих людей не ограничиваются их значительным вкладом в науку. В годы Великой Отечественной войны все они защищали Родину в рядах армии. Сражались с фашистами и будущие деканы юридического факультета Алексей Петрович Никиенко, Иван Михайлович Кислицын, Андрей Васильевич Рыбин, Евгений Иванович Коваленко и ректоры Пермского госуниверситета Александр Ильич Букирев, ровесник университета Федор Семенович Горовой, Виктор Петрович Живописцев.

Так, старший сержант Михаил Иванович Федоров всю войну провел на Ленинградском фронте. Защищая город и его жителей, был тяжело ранен. Вернулся на фронт и стал командиром расчета зенитно-пулеметного взвода, овладев специальностью в совершенстве. Был награжден медалями. Отдавая себя всецело делу обороны Отечества, он не смог уберечь от гибели в голодающем городе свою маму Евдокию Евдокимовну.

Артиллерист, подполковник Федор Семенович Горовой с августа 1941 г. сражался на Южном, Закавказском, Степном, Юго-Западном, 3-м Украинском фронтах, в Черноморской группе войск, занимая различные офицерские должности: командира батареи, начальника артиллерии стрелкового полка, командира артдивизиона. «Воевал храбро, был дважды ранен, трижды контужен. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, медалями. Годы войны навсегда остались в памяти бывшего фронтовика. Трагически оборвались жизни его близких. В начале войны под бомбежкой погибли жена и двое детей Федора Семеновича, в 1942 г. румынскими солдатами был убит его отец, Семен Иванович1.

Оба этих человека рано ушли из жизни… Сейчас сложно себе представить, что пережили эти люди,

прошедшие ужасы войны, как нашли они в себе силы заниматься наукой и преподаванием. А возможно, именно благодаря этому они смогли воспрянуть духом. 1 См. подробнее: А. В. Шилов. Фронтовик, ученый, ректор. URL:

http://www.permarchive.ru/index.php?page=frontovik-uchenyj-rektor.

11

В годы войны на оккупированной территории оказались будущие ученые и преподаватели кафедры уголовного права, процесса и криминалистики Валерий Андреевич Похмелкин и Григорий Максимович Билык. Едва не погиб при бомбежке, эвакуируясь с семьей из Ленинграда, будущий профессор кафедры Анатолий Николаевич Лебедев.

И наконец, сразу после победы над Германией в семье демобилизованных военных, находящихся проездом в г. Москве, родился будущий криминолог Николай Михайлович Чудин.

Деятельность этих людей во многом определила будущее университета, юридического факультета и кафедры уголовного права и процесса на десятилетия вперед вплоть до настоящего времени.

В рамках исполнения решения правительства о необходимости улучшения качества юридического образования в 1948 г. в составе Молотовского государственного университета был вновь открыт юридический факультет, а уже 31 августа 1950 г. по приказу и. о. ректора Р. В. Мерцлина № 127-к, изданному во исполнение приказа по Министерству высшего образования СССР от 16.08.1950 № 1395, в составе юридического факультета создается кафедра уголовного права и процесса. Интересно, что в официальных документах университета, хранящихся в архиве, фигурируют и другие названия кафедры – «советского уголовного права и процесса», «советского уголовного права».

В 1950 г. заведующим кафедрой уголовного права и процесса был назначен Иосиф Соломонович Ной – молодой ученый, кандидат юридических наук, работавший в то время на кафедре теории и истории государства и права. В будущем он защитит докторскую диссертацию, станет профессором, одним из самых известных криминологов СССР и России, чьи взгляды во многом опередили свое время. В начале 1954 г. И. С. Ной был переведен по его инициативе в Саратовский юридический институт. И. С. Ной

12

Фактически обязанности заведующего кафедрой в 1953–1955 гг. исполнял к. ю. н. Василий Яковлевич Дорохов, впоследствии – известный своими работами в области теории доказательств процессуалист, доктор юридических наук, профессор.

26.05.1955 приказом № 558 по Министерству высшего образования СССР, вероятно в связи с переходом на работу в Саратовский юридический институт И. С. Ноя, а также трудоустройством в Высшую школу

КГБ при Совете министров СССР В. Я. Дорохова, кафедра объединена с кафедрой гражданского права и процесса. В результате была образована кафедра уголовного и гражданского права, которую возглавил цивилист, к. ю. н., доцент Евгений Иванович Коваленко, будущий декан юридического факультета в 1963–1970 гг. В официальных документах встречаются и такие названия кафедры: «гражданского и уголовного права», «гражданского и уголовного права и процесса», «уголовного и гражданского права и процесса».

Это положение сохранялось недолго: как только представилось возможным, вероятно, в связи с усилением кадрового состава кафедры, она была разделена. Так 29.05.1959 приказом № 638 по Министерству высшего образования СССР в составе факультета вновь была образована кафедра уголовного права и процесса, которую возглавил кандидат юридических наук Михаил Иванович Федоров. Именно в это время начался интенсивный и экстенсивный рост кадрового потенциала кафедры. На кафедру пришли будущие видные ученые и

преподаватели А. В. Кладков, В. Е. Гордеев, И. Я. Моисеенко.

В. Я. Дорохов

Е. И. Коваленко

М. И. Федоров

13

Университетский корпус № 2, на пятом этаже которого (левое крыло) располагалась в 1950–60-е гг. кафедра уголовного права и процесса

Университетский корпус № 5, в котором с начала 1970-х гг. расположена кафедра уголовного права, процесса и криминалистики

14

Отметим, что с 1960 г. в официальных документах университета в названии кафедры время от времени появляется окончание «и криминалистики», хотя приказа об изменении наименования кафедры в архивах обнаружить не удалось. Предположительно, это связано, с одной стороны, с наличием в структуре университета еще с 1951 г. лаборатории криминалистики при кафедре уголовного права и процесса, а с другой – с развитием, популяризацией и организационным оформлением криминалистики как науки. С 1976 г. кафедра уже стабильно именуется «уголовного права, процесса и криминалистики».

В 1966 г. в связи с отъездом М. И. Федорова в г. Ленинград заведование кафедрой было поручено к. ю. н., доценту Валерию Андреевичу Похмелкину, возглавлявшему ее (с небольшим перерывом в 1970 г., когда исполнял обязанности заведующего к. ю. н. А. В. Кладков) до 1977 г. Открытый, отзывчивый, доброжела-тельный и исключительно профессиональный заведующий кафедрой обеспечил дальнейшее кадровое усиление кафедры за счет выпускников юридического факультета ПГУ А. Н. Лебедева, Г. М. Билыка, Г. И. Налимова, П. П. Теплякова,

В. И. Жирютина, Г. Я. Борисевич, Н. М. Чудина, Е. В. Мальцева, Л. В. Ильиной, А. П. Перминовой и др. Молодые ученые под чутким руководством и при поддержке В. А. Похмелкина довольно быстро получили ученые степени и продолжили работу на факультете сложившимся коллективом единомышленников. В сущности, основы преподавания дисциплин кафедрой уголовного права и прокурорского надзора и кафедрой уголовного процесса и криминалистики были заложены именно этими людьми, многие из которых по сей день определяют их развитие, продолжая работать. Активно велась методическая работа, разрабатывались курсы и спецкурсы.

В. А. Похмелкин

15

В 1950–60-е гг. кафедра располагалась в аудитории № 501 на 5 этаже университетского корпуса № 2, а в 1973 г. за ней были закреплены аудитории № 77, 81, 83, 88, 95, 96 корпуса № 5.

В 1977 г., по существовавшим тогда правилам, по истечении десятилетнего срока Валерию Андреевичу пришлось оставить пост заведующего, кафедру возглавил к. ю. н., доцент Владимир Иванович Симонов.

Приказом ректора университета от 05.06.1980 № 120 кафедра была разделена: созданы кафедра уголовного права и прокурорского надзора, заведующим которой остался В. И. Симонов, а также кафедра уголовного процесса и криминалистики, заведующим которой на общественных началах стал В. А. Похмелкин. За кафедрой были закреплены аудитории

№ 77, 81, 95 (в настоящее время – № 93 и 95). В начале 1980-х гг. была сформулирована общая научная

тема, над которой работают ученые кафедры уголовного права и прокурорского надзора, – «Уголовно-правовые и криминологические проблемы борьбы с корыстной и насильственной преступностью».

В. И. Симонов

В. И. Симонов, А. Н. Лебедев, Н. М. Чудин, И. А. Суслопаров, Г. М. Билык, Г. И. Налимов, М. Г. Чикакчи

16

В 1995 г. В. И. Симонов был назначен судьей Пермского областного суда, и с этого момента по настоящее время заведует кафедрой уголовного права и прокурорского надзора к. ю. н. Любовь Витальевна Боровых.

Сейчас в составе кафедры (на постоянной основе) 11 преподавателей: кандидат юридических наук, профессор Анатолий Николаевич Лебедев; кандидаты юридических наук, доценты Любовь Витальевна Боровых, Григорий Максимович Билык, Сергей Андреевич Рожков, Николай Михайлович Чудин, Владимир Григорьевич Шумихин; кандидаты юридических наук Виталий Витальевич Степанов, Александр Владимирович Струков; старший преподаватель Игорь Анатольевич Суслопаров, а также ассистенты кафедры Татьяна Александровна Кирова, Елена Александровна Корепанова.

В первом ряду А. Н. Лебедев, Г. М. Билык, Л. В. Боровых, А. В. Струков, во втором – С. А. Рожков, Н. М. Чудин, Е. А. Корепанова, И. А. Суслопаров

Т. А. Кирова, В. Г. Шумихин, О. Сафина, В. В. Степанов

Л. В. Боровых

17

Всего за период с 1916 по 2015 г. преподавателями кафедры уголовного права и прокурорского надзора было опубликовано 18 монографий, 25 учебных пособий и более 500 научных статей.

По результатам научной работы за последние семь лет опубликованы монографии В. Г. Шумихина1, А. В. Струкова2, В. В. Степанова3, Н. М. Чудина (за рубежом)4, учебные пособия, сборники задач, многочисленные статьи. Научные статьи И. А. Суслопарова, В. Г. Шумихина, С. А. Рожкова, В. Г. Шумихина, А. В. Струкова, В. В. Степанова регулярно печатаются в изданиях, рекомендованных ВАК.

Сотрудники кафедры принимают активное участие в работе международных, всероссийских, региональных научно-практических конференций, научно-практических семинаров, проводимых Верховным Судом РФ. Неоднократно занимались подготовкой проектов (заключений на проекты) нормативных правовых актов федеральных и региональных органов государственной власти, заключений на проекты постановлений Пленума Верховного Суда РФ5.

С 1950-х гг. ученые кафедры (В. А. Похмелкин, Г. И. Налимов, В. И. Симонов, А. Н. Лебедев, Г. М. Билык, Н. М. Чудин, С. А. Рожков, Л. В. Боровых, В. В. Степанов и др.) выступают в качестве официальных оппонентов и готовят отзывы на представляемые к защите кандидатские и докторские диссертации и их авторефераты.

Преподаватели кафедры обеспечивают чтение лекционных курсов по следующим дисциплинам: «Уголовное право. Часть Общая», «Уголовное право. Часть Особенная», «Криминология», «Уголовно-исполнительное право», «Прокурорский надзор», «Международное уголовное право», «Ответственность за служебные преступления», «Проблемы квалификации насильственных преступлений», «Социально-

1 Шумихин В. Г. Нормативные правила квалификации преступлений. Пермь, 2009. 2 Струков А. В. Правовые пределы принуждения в досудебных стадиях уголовного судопроизводства России. Пермь, 2011. 3 Степанов В. В. Малозначительность правонарушения в системе юридической ответственности. Пермь, 2013. 4 Чудин Н. М. Ранняя профилактика правонарушений несовершеннолетних (очерк истории вопроса). Саарбрюккен, 2015. 5 См., например: Боровых Л. В., Степанов В. В., Шумихин В. Г., Чудин Н. М. Проблемы практики применения уголовного законодательства РФ об ответственности за взяточничество, коммерческий подкуп и иные коррупционные преступления // Уголовное право. 2013. № 5. С. 39–40.

18

правовые и криминологические аспекты алкоголизма и наркомании», «Основы квалификации преступлений», «Уголовное право и предпринимательство», «Уголовное право: современные проблемы», «Уголовное принуждение: понятие, сущность, порядок назначения», «Уголовно-правовые средства защиты социальных прав граждан» (для специальности/направления «Социальная работа»).

Студенты кафедры демонстрируют высокий уровень профессиональной подготовки, становятся победителями региональных и всероссийских олимпиад по уголовному праву, активно принимают участие в конференциях различного уровня, их статьи печатаются в сборниках материалов научных форумов и научных журналах.

Выпускники уголовно-правовой специализации востребованы правоохранительными и судебными органами Пермского края и Российской Федерации, многие из них занимают в структурах государственных органов ведущие и руководящие должности1.

Традиционно преподаватели кафедры оказывают существенное влияние на формирование и деятельность государственных органов Российской Федерации и Пермского края. Так, Л. В. Боровых является председателем комиссии по вопросам помилования Пермского края, членом экзаменационной комиссии квалификационной коллегии судей Пермского края, экспертом Рособрнадзора РФ по оценке качества юридического образования, членом Ассоциации юристов России, членом комиссии по проведению общественной аккредитации вузов России. Л. В. Боровых и В. Г. Шумихин являются членами научно-консультативного совета при Пермском краевом суде. А. Н. Лебедев – член квалификационной коллегии судей Пермского края, входит в состав комиссии по вопросам помилования Пермского края. Н. М. Чудин – председатель Общественного совета при Следственном управлении Следственного комитета РФ по Пермскому краю, независимый эксперт Прокуратуры Пермского края, как и В. Г. Шумихин, является независимым экспертом Управления Федеральной службы судебных приставов по Пермскому краю. Г. М. Билык – член правления Нотариальной 1 См. подробнее: Выпускники юридического факультета об

университете, коллегах, профессии: сб. ст. / под общ. ред.

Г. Я. Борисевич. Пермь. 2016. – 284 с.

19

палаты Пермского края, член комиссии по профессиональной этике Нотариальной палаты Пермского края. С. А. Рожков – заместитель председателя общественного совета при Управлении службы судебных приставов России по Пермскому краю, советник-эксперт Уполномоченного по правам человека в Пермском крае, входит в состав комиссии по соблюдению требований к служебному поведению федеральных государственных служащих и урегулированию конфликта интересов. В. В. Степанов – независимый эксперт Управления Федеральной антимонопольной службы по Пермскому краю.

Многие сотрудники кафедры совмещают научно-преподавательскую работу с практической и общественной деятельностью. Так, И. А. Суслопаров активно участвует в работе Пермской региональной общественной организации «ПравДА вместе» (борьба с насилием в отношении детей). В. В. Степанов, Л. В. Боровых – третейские судьи в третейском суде при АНО «Независимая арбитражная палата». Членами Российской криминологической ассоциации являются Н. М. Чудин (член правления) и В. В. Степанов. А. В. Струков, В. В. Степанов и Е. А. Корепанова – практикующие юристы, представители в суде, А. В. Струков имеет статус адвоката. Л. В. Боровых, В. Г. Шумихин, В. В. Степанов, Н. М. Чудин, А. В. Струков являются специалистами в сфере подготовки правовых исследований по вопросам наличия преюдициального значения для уголовного дела у судебного акта, вынесенного по гражданскому или арбитражному делу, о квалификации деяния с учетом межотраслевого характера правового регулирования рассматриваемого казуса, о наличии у деяния признаков экстремизма и др.

Работа преподавателей кафедры отмечалась на государственном уровне. Так, А. Н. Лебедев – заслуженный юрист РФ, Н. М. Чудин награжден знаком Федеральной службы судебных приставов России, В. Г. Шумихин – почетный работник высшего профессионального образования РФ, Л. В. Боровых отмечена благодарственным письмом Президента РФ за большой вклад в исполнение конституционных полномочий Президента РФ по осуществлению помилования.

Преподаватели кафедры получают признание на региональном, всероссийском и международном уровнях.

20

В. В. Степанов являлся стипендиатом «Оксфордского Российского Фонда» в рамках программы для молодых преподавателей гуманитарных и общественных наук, а также был лауреатом конкурса на лучшую научно-исследовательскую работу среди молодых ученых в области права. Л. В. Боровых удостаивалась звания «Юрист года» по версии Пермского профессионального клуба юристов. Лауреатами и номинантами этой премии по различным направлениям были А. Н. Лебедев, В. Г. Шумихин, Г. М. Билык, С. А. Рожков, В. В. Степанов.

В настоящее время приоритетной задачей кафедры является открытие совместно с кафедрой уголовного процесса и криминалистики магистратуры уголовно-правового профиля. Кроме того, дальнейшее развитие науки в сфере уголовного права, криминологии, уголовно-исполнительного права, прокурорского надзора в Перми невозможно без открытия аспирантуры.

Новые задачи в области преподавания в недалеком будущем, вероятно, потребуют издания новых учебных пособий, курсов лекций и учебников по дисциплинам кафедры.

В. В. Степанов, Л. В. Боровых

21

РАЗДЕЛ I УГОЛОВНОЕ ПРАВО. ОБЩАЯ ЧАСТЬ

Александр Николаевич Круглевский

(27.05.1886 – 13.12.1964)

Александр Николаевич родился в семье профессора Военно-медицинской академии Николая Александровича Круглевского и его жены Юлии Ивановны, урожденной Пущиной.

Среднее образование получил в училище правоведения. В 1905 г. выпустился из училища и поступил на юридический факультет Петербургского университета.

По окончании университета в 1908 г. был оставлен при кафедре уголовного права для подготовки к профессорской деятельности. В 1910–1911 гг. годах он выдержал

устные испытания на степень магистра уголовного права. В 1912 г. на один год был командирован за границу с

научными целями. Работал в Берлине под руководством профессора Листа и в Мюнхене под руководством профессора Биркмейера.

1 января 1914 г. после прочтения двух пробных лекций на факультете, Александр Николаевич был принят в число приват-доцентов Петербургского университета. В 1914–1916 гг. он читал на юридическом факультете курс истории уголовного права.

1 июля 1916 г. в связи с открытием в Перми отделения Петроградского университета (бывшего Петербургского) А. Н. Круглевский был командирован в Пермь для чтения лекций по истории русского права. 14 марта 1917 г. защитил в Петроградском университете диссертацию на соискание степени

22

магистра уголовного права. 1 июля 1917 г. был назначен исполняющим обязанности ординарного профессора Пермского университета. 24 августа 1917 г. Министерством народного просвещения утвержден в должности. Читал курсы: «История русского права», «Наука о преступлении и наказании», «История русской культуры», «Введение в социологию».

Уже с конца 1917 г. А. Н. Круглевский командируется в Петроград для защиты диссертации на степень доктора уголовного права. Весной 1918 г. А. Н. Круглевский представил в Петроградский университет диссертацию на тему «Учение о покушении на преступление». Работа встретила положительную оценку со стороны официальных рецензентов – профессоров А. А. Жижиленко и П. И. Люблинского, но защита диссертации не состоялась ввиду отмены научных степеней декретом от 1 октября 1918 г.

В 1919 г. Александр Николаевич вместе с другими учеными Пермского университета эвакуировался в Томск. Осенью того же года он был избран профессором Томского университета. В 1921 г. был избран членом Правового исследовательского института в Петрограде и в том же году возвратился в Пермский университет, где продолжил научную и преподавательскую работу, заняв пост заместителя декана факультета общественных наук. В связи с закрытием правовых отделений факультетов общественных наук в 1924 г. выехал в Латвию.

30 сентября 1924 г. А. Н. Круглевский был избран приват-доцентом кафедры уголовного права факультета народного хозяйства и права Латвийского университета и приступил к чтению курсов уголовной политики и теории развития права. К этому времени Александр Николаевич уже был признанным специалистом в области уголовного права.

А. Н. Круглевский – автор многих научных трудов по уголовному праву, изданных на латышском, русском и немецком языках. Участвовал в написании статей по вопросам уголовного права для Латышского энциклопедического словаря. За эту работу он в 1935 г. был удостоен премии Культурного фонда. Был членом различных научных обществ, участвовал в работе Латвийского конгресса юристов (1932 г.), а также первого съезда специалистов по уголовному праву.

23

А. Н. Круглевский оказался в числе тех представителей латвийской интеллигенции, которые пытались продолжить работу при советской власти. Однако, как и многим другим, ему это не удалось. Юристы-марксисты критиковали А. Н. Круглевского за идеалистические взгляды и поддержку психологической теории уголовного права. В то же время студенты высоко ценили его лекции, встречая и провожая профессора традиционным студенческим знаком почтения – шарканьем ног. Естественно, это не нравилось «новому начальству». Для того чтобы отстранить непокорного профессора, 28 октября 1948 г. было созвано заседание кафедры уголовного права и процесса, протокол которого сохранился среди архивных документов. В повестке дня было обсуждение статьи С. Пенчалова «Серьезные ошибки партийного бюро юридического факультета», опубликованной в газете Советская Латвия 24 октября 1948 г. Суть этой статьи сводилась, главным образом, к нападкам на А. Н. Круглевского. Было принято решение о ходатайстве перед деканом юридического факультета об освобождении А. Н. Круглевского от занимаемой должности. Так, преждевременно завершилась научная и преподавательская карьера этого замечательного ученого и педагога.1

Далее вашему вниманию представлена первая глава сохранившей свою актуальность работы Александра Николаевича Круглевского «Учение о покушении на преступление»2.

1 См.: Фейгмане Т. Александр Круглевский // Русские Латвии. URL:

http://www.russkije.lv/ru/lib/read/alexander-kruglevsky.html; Инзельберг

В.Д. Круглевский Александр Николаевич // Профессора Пермского

государственного университета. URL: http://www.fnperm.ru/

круглевский-александр-николаевич.aspx. 2 Круглевский А.Н. Учение о покушении на преступление. В 2-х томах.

Т. 1. Петроград, 1917.

24

А. Н. КРУГЛЕВСКIЙ

ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРИРОДА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ

ПРЕСТУПНОЙ ДѢЯТЕЛЬНОСТИ

§ 1. Предварительная преступная дѣятельность и

усѣченныя преступленія

Нормы уголовнаго права принадлежатъ къ числу

условныхъ или гипотетическихъ правовыхъ нормъ. Опредѣляя

существо и объемъ права наказанія, эти нормы ставятъ

возникновеніе карательнаго права въ зависимость отъ факта

реализаціи людьми извѣстныхъ дѣйствій. Соотвѣтствующія

дѣйствія носятъ характеръ условій осуществленія карательныхъ

правомочій и извѣстны подъ названіемъ наказуемыхъ дѣяній или

преступленій.

Въ виду такого значенія преступленій въ области

карательнаго права, опредѣленію существа и видовъ

преступныхъ дѣйствій посвящено значительное количество

уголовно-юридическихъ нормъ. Опредѣляя содержаніе

карательныхъ правомочій, уголовное право даетъ также и точную

характеристику тѣхъ дѣйствій, которыя признаются имъ за

условія возникновенія карательнаго права. Эти дѣйствія, по

своему содержанію, представляются чрезвычайно

разнообразными и, въ строеніи отдѣльныхъ признаковъ ихъ,

существуетъ цѣлый рядъ различій. Но, въ то время, какъ одни изъ

этихъ различій носятъ спеціальный характеръ и служатъ

основаніемъ для отграниченія отдѣльныхъ видовъ преступленій

другъ отъ друга, другіе имѣютъ общее значеніе, создавая почву

для дѣленія преступленій на болѣе общія категоріи. Изученію

спеціальныхъ видовъ преступленій посвящена особенная часть

науки уголовнаго права, тогда какъ разсмотрѣніемъ общихъ

категорій преступленій занимается общая часть этой науки.

Изученію одного изъ такихъ, имѣющихъ общее значеніе,

различій между преступными дѣяніями посвящается и настоящее

изслѣдованіе. Его задачу составляетъ изученіе дѣленія

преступленій на преступленія оконченныя и преступленія

25

неоконченныя. Для пониманія существа этого дѣленія,

необходимо имѣть въ виду слѣдующее.

Уголовное право, опредѣляя область наказуемыхъ

дѣяній, даетъ перечисленіе трехъ дѣйствій, которыя признаются

имъ заслуживающими наказаніе. Типы преступленій образуются

путемъ выдѣленія извѣстныхъ дѣйствій изъ общей массы

правонарушеній и потому, понятіе преступнаго дѣйствія, по

содержанію своему, обыкновенно совпадаетъ съ понятіемъ

правонарушеній. Но, разсмотрѣніе карательныхъ нормъ

убѣждаетъ насъ въ томъ, что уголовное право, упоминая о

соотвѣтствующей дѣятельности людей, отнюдь не всегда

признаетъ осуществленіе всѣхъ признаковъ этой дѣятельности за

необходимое условія отвѣтственности за нее. Анализъ этихъ

положеній показываетъ, что уголовное право караетъ

преступную дѣятельность не только въ случаѣ успѣшнаго

доведенія ея до конца, но иногда и въ случаяхъ неудачной

попытки виновнаго выполнить подлежащую дѣятельность. Такъ,

уголовное право признаетъ наказуемой дѣятельностью

похищеніе чужой и вещи присвоенія ея. Но, оно подвергаетъ

наказанію не только лицо, успѣвшее присвоить похищенную

вещь, но и лицо, которое, задумавъ присвоить чужую вещь,

успѣло только похитить её съ этимъ намѣреніемъ. Признавая

наказуемымъ дѣяніемъ лишеніе жизни другого человѣка,

уголовное право караетъ не только лицо, успѣвшее совершить

убійство, но и лицо, сдѣлавшее только попытку реализаціи этой

дѣятельности.

Это обстоятельство приводитъ къ появленію различій

между составами преступленія и правонарушенія. На ряду съ

преступными дѣйствіями, совпадающими во всѣхъ своихъ

признакахъ съ правонарушеніями, возникаетъ категорія

преступленій, воплощающихъ въ себѣ только часть признаковъ

неправомѣрныхъ дѣйствій. Первую группу дѣйствій –

наказуемыя дѣянія, выполняющія всѣ признаки правонарушенія

– мы будемъ называть матеріально оконченною преступной

дѣятельностью, вторую группу дѣйствій – наказуемыя дѣянія,

26

реализующія только часть признаковъ правонарушенія –

матеріально неоконченною преступною дѣятельностью 1).

Итакъ, условіемъ возникновенія правомочіи на

примѣненіе наказанія, является не только успѣшная преступная

дѣятельность виновнаго, но, иногда, и неуспѣшная преступная

дѣятельность его. Но, само собой разумѣется, подобное широкое

пониманіе существа условій примѣненія наказанія допустимо не

во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда упоминаемая уголовнымъ правомъ

дѣятельность можетъ принимать форму какъ удачной, такъ и

неудачной дѣятельности. Матеріально неоконченная преступная

дѣятельность можетъ быть признана наказуемымъ дѣяніемъ

лишь тогда, когда уголовный законъ сдѣлаетъ спеціальную о

томъ оговорку, когда законъ признаетъ ее за условіе

возникновенія карательныхъ правомочій.

Дѣйствіе человѣка признается за условіе возникновенія

карательнаго правомочія въ томъ случаѣ, когда оно отвѣчаетъ

признакамъ предусмотрѣннаго закономъ состава преступленія.

Составъ преступленія указываетъ на тѣ признаки, которые

почитаются закономъ за необходимые элементы преступленія и

содержанія этого состава опредѣляетъ собой юридическую

1) Такъ, законъ (уг. ул. 1903, ст. 581) формулируетъ воровство

слѣдующимъ образомъ: виновный въ похищеніи, тайно или открыто,

чужого движимаго имущества, съ цѣлью присвоенія, за сіе воровство

наказывается... Лежащее въ основѣ этого состава правонарушеніе

носитъ двуактный характеръ, для выполненія всѣхъ его признаковъ и

для усвоенія своему поведенію характера матеріально оконченной

дѣятельности, виновный долженъ не только похитить

чужую вещь, но и присвоить эту вещь. Однако, законъ признаетъ

наказуемымъ не только лицо выполнившее всѣ признаки

соотвѣтственной дѣятельности, но и лицо выполнившее только часть ея

признаковъ, именно, наказанію подлежитъ по

закону и то лицо, которое, задумавъ присвоить чужую вещь, успѣло

только похитить её съ этой цѣлью. Соотвѣтственную дѣятельность, не

выполняющую всѣхъ признаковъ предусмотрѣннаго закономъ

противоправнаго поведенія, но, тѣмъ не менѣе, признаваемую

закономъ за наказуемое дѣяніе, мы будемъ называть матеріально

неоконченною преступною дѣятельностью.

27

природу дѣйствій, какъ преступленія. Дѣйствія человѣка

представляютъ собой особое преступленіе, когда характеристика

признаковъ его законъ посвящаетъ особый составъ преступленія,

– когда законъ считаетъ необходимымъ дать особое опредѣленіе

его природы.

Изъ этого видно, что свойства дѣйствія, какъ

преступленія, опредѣляются не объективною его природой, а той

квалификаціей, которую даетъ ему законъ, возводя его на степень

наказуемаго дѣянія. Юридическая природа дѣянія зависитъ отъ

свойства предусматривающаго ихъ состава преступленія.

Содержаніе этого состава предрѣшаетъ собой и юридическое

значеніе содѣянныхъ виновнымъ актовъ.

Въ виду этого, при разсмотрѣніи юридической природы

преступленій представляется необходимымъ указать на тѣ

модификаціи, которыя можетъ претерпѣвать составъ

преступныхъ дѣяній. Для пониманія существа этого вопроса,

необходимо имѣть въ виду, что составъ преступленія

представляетъ собой образованное законодателемъ понятіе

наказуемаго дѣйствія и, въ качествѣ понятія подобнаго

происхожденія, можетъ обладать весьма разнообразнымъ

содержаніемъ. Придавая составу преступленія болѣе широкій

характеръ, сообщая соотвѣтственному понятію болѣе общее

значеніе законодатель, сокращаетъ число самостоятельныхъ

типовъ преступленій; поступая въ обратномъ смыслѣ, онъ

расширяетъ число типовъ преступленія.

Принимая во вниманіе эти условія образованія типовъ

преступленія, можно заранѣе ожидать, что, сообщая матеріально

оконченной преступной дѣятельности характеръ условія

возникновенія карательнаго права, законъ можетъ сдѣлать это въ

различныхъ формахъ, т.е. путемъ созданія составовъ

преступленія различногохарактера. Такъ, съ одной стороны,

законъ можетъ сообщить составу преступленія настолько

широкое содержаніе, что онъ обниметъ собой не только

матеріально оконченную преступную дѣятельность, но и всю

область матеріально неоконченной преступной дѣятельности,

начиная съ самыхъ раннихъ стадій ея развитія. Неоконченной

преступной дѣятельности въ формально-юридическомъ смыслѣ,

28

въ подобныхъ случаяхъ, вовсе не будетъ на лицо, потому что, въ

этихъ случаяхъ, съ уголовно-юридической точки зрѣнія, какъ

матеріально-оконченная, такъ и матеріально неоконченная

дѣятельность явится формально оконченнымъ преступленіемъ

одного и того же типа. Съ другой стороны, законъ можетъ

разбить матеріально оконченную и матеріально неоконченную

преступную дѣятельность на двѣ разныя группы и посвятить

каждой изъ нихъ особый составъ преступленія. Неоконченная

преступная дѣятельность въ этомъ случаѣ пріобрѣтетъ характеръ

самостоятельной формы преступленія и дѣятельность виновнаго,

при выполненіи даннаго типа преступленій, въ этомъ случаѣ,

будетъ носить различный юридическій характеръ, въ

зависимости отъ того, довелъ ли онъ ее до конца или нѣтъ. Только

въ первомъ случаѣ, дѣятельность виновнаго будетъ

удовлетворять признакамъ формально оконченнаго

преступленія. Во второмъ случаѣ, она представитъ собой форму

особаго преступленія – наказуемой неоконченной или

предварительной преступной дѣятельности. Наконецъ, право

можетъ избрать еще и третью систему наказуемости матеріально

неоконченной преступной дѣятельности. Оно можетъ разбить эту

дѣятельность на двѣ группы и придать позднимъ стадіямъ

развитія матеріально неоконченной дѣятельности одно

юридическое значеніе, а раннимъ стадіямъ развитія ея – другое

юридическое значеніе. Оно можетъ признать болѣе позднія

стадіи развитія матеріально неоконченной дѣятельности за

формально оконченное преступленіе и слить ихъ въ одинъ

составъ съ матеріально оконченной дѣятельностью, признавъ

болѣе раннія стадіи развитія матеріально неоконченной

дѣятельности за формально неоконченную дѣятельность и

объявивъ ихъ наказуемыми въ качествѣ предварительной

преступной дѣятельности.

Изъ этого различія системъ формулировки составовъ

наказуемой матеріально неоконченной преступной дѣятельности

видно, что, на ряду съ дѣленіемъ преступной дѣятельности на

матеріально оконченную и матеріально неоконченную

преступную дѣятельность, существуетъ дѣленіе этой

дѣятельности на формально оконченную и формально

29

неоконченную преступную дѣятельность. Формально

оконченную преступную дѣятельность мы будемъ называть

оконченнымъ преступленіемъ или оконченною преступною

дѣятельностью, формально неоконченную преступную

дѣятельность – неоконченною или предварительною преступною

дѣятельностью. Составъ оконченнаго преступленія,

охватывающій собой, наряду съ матеріально оконченною

дѣятельностью и матеріально неоконченную преступную

дѣятельность, получилъ въ литературѣ названіе усѣченнаго

состава преступленія 1). Составъ преступленія, охватывающій

одну только матеріально оконченную дѣятельность, мы будемъ

называть матеріальнымъ составомъ преступленія.

Обращаясь къ положительному праву, мы находимъ въ

немъ воплощеніе всѣхъ трехъ вышеупомянутыхъ системъ

наказуемости матеріально неоконченной преступной

дѣятельности. Первая система наказуемости этой дѣятельности,

признающая оконченнымъ преступленіемъ не только

матеріально оконченную преступную дѣятельность, но такъ же и

все стадіи развитія матеріально неоконченной преступной

дѣятельности, была въ прежнее время принята правомъ, при

опредѣленіи состава государственныхъ преступленій. Въ нашемъ

правѣ, эта система еще недавно носила характеръ положенія

дѣйствующаго права – ее знало еще уложеніе о наказаніяхъ 1845

г. Согласно ст. 241 ул. оконченнымъ посягательствомъ на особу

монарха почиталось всякое злоумышленное и преступное

дѣйствіе противъ жизни, здравія или чести Государя Императора.

Вся область матеріально неоконченной преступной дѣятельности

квалифицируется здѣсь какъ оконченное преступленіе.

Примѣромъ второй системы наказуемости матеріально

неоконченной преступной дѣятельности является система

репрессіи этой дѣятельности при убійствѣ. Согласно

постановленію современныхъ законодательствъ, оконченнымъ

1) Binding, Lehrbuch des Gemeinen Deutschen Strafrechts, I. 1902 s. 11 ff.;

Круглевскій, Имущественныя преступленія, 1913, стр. 43 и сл.;

Мокринскій, Медицина въ ея конфликтахъ съ уголовнымъ правомъ,

1914 стр. 45 и сл.

30

преступленіемъ убійства признается дѣйствіе человѣка

приведшее къ дѣйствительной смерти другого лица.

Дѣятельность лица, направленная на лишеніе жизни другого

человѣка, но не приведшая къ этому результату, почитается

предварительною преступною дѣятельностью. Вся область

матеріально неоконченной преступной дѣятельности

квалифицируется здѣсь, какъ предварительная преступная

дѣятельность.

Наконецъ, положительное право знакомо и съ третьей

системой репрессіи матеріально неоконченной преступной

дѣятельности, квалифицирующей однѣ стадіи развитія этой

дѣятельности какъ оконченное преступленіе, а другая – какъ

предварительную преступную дѣятельность. Такъ, уголовное

право признаетъ наказуемымъ не только подлинное присвоеніе

чужой вещи, но и дѣятельность, направленную на достиженіе

этого результата, хотя и не успѣвшую его достигнуть. Но,

оконченнымъ преступленіемъ (воровствомъ), законъ признаетъ

только такую матеріально неоконченную дѣятельность этого

рода, которая выразилась въ формѣ похищенія намѣченной къ

присвоенію вещи. Матеріально неоконченная преступная

дѣятельность достигшая какой-либо изъ предшествующихъ

стадій развитія, напр., выразившаяся только въ попыткѣ

похищенія соотвѣтствующей вещи, признается правомъ за

предварительную преступную дѣятельность.

Такимъ образомъ, мы познакомились съ существомъ

формъ правовой квалификаціи актовъ матеріально неоконченной

преступной дѣятельности. Съ формально-юридической точки

зрѣнія, эта дѣятельность можетъ представлять собой или

оконченное преступленіе или предварительную преступную

дѣятельность. Матеріально неоконченная преступная

дѣятельность, въ томъ и другомъ случаѣ, обладаетъ совершенно

разною юридической природою и, какъ совершенно справедливо

было замѣчено, предварительная преступная дѣятельность

обладаетъ совершенно самостоятельнымъ юридическимъ

составомъ, принципіально отличнымъ отъ состава оконченнаго

31

преступленія1). Теперь мы должны познакомиться съ

юридическимъ значеніемъ различія того и другого типа

1) Rosshirt, Geschichte und System des deutschen Strafrechts, III, 1839, s.

315; Cohen, Die Vorbereitung von strafbaren Handlungen nach den

Strafgesetzen des Deutschen Reichs, 1894, s. 27; Manzini, Trattato di diritto

penale italiano, II, 1908, p. 355, 392. Другого взгляда придерживается

Beling, Die Lehre vom Verbrechen, 1906. По взгляду этого ученаго,

оконченное преступленіе и покушеніе на преступленіе

предусматриваются однимъ и тѣмъ же составомъ преступленія, хотя то

и другое дѣйствія и осуществляютъ этотъ составъ въ различномъ

объемѣ. Оконченное преступленіе даетъ болѣе интенсивное

осуществленіе состава преступленія, покушеніе-менѣе интенсивное его

осуществленіе, но это обстоятельство не можетъ служить основаніемъ

для различія типовъ соотвѣтствующихъ дѣяній (s. 261, 262). Составъ

кражи охватываетъ собою и покушеніе на кражу (s. 287). Отсюда

невозможность признанія лица виновнымъ одновременно и въ

совершеніи кражи извѣстной вещи и въ покушеніи на совершеніе этой

кражи (s. 289). Но, съ этимъ воззрѣніемъ, невозможно согласиться.

Составъ преступленія, какъ было указано выше, опредѣляетъ собою тѣ

признаки, которыми должно обладать человѣческое дѣйствіе для того,

чтобы играть роль условія возникновенія карательнаго права; онъ

указываетъ на совокупность тѣхъ свойствъ, которыя возводитъ дѣйствіе

на степень преступленія и потому очевидно, что составомъ

преступленія охватываются только тѣ дѣйствія, которыя

осуществляютъ всѣ предусмотрѣнные имъ признаки. Покушеніе не

удовлетворяетъ всѣмъ признакамъ оконченнаго преступленія и поэтому

не обнимается составомъ, предусматривающимъ послѣднее дѣяніе и,

для установленія наказуемости покушенія, необходимость особый

составъ преступленія. Причина невозможности вмѣненія актовъ

оконченной кражи и покушенія на ея совершеніе, заключается не въ

единствѣ состава этихъ дѣяній, а въ различіи содержанія ихъ составовъ.

Составъ оконченной кражи предполагаетъ, что виновный успѣлъ

совершить похищеніе чужой вещи потому, на основаніи его, не можетъ

быть наказано лицо, не успѣвшее совершить этого похищенія. Составъ

покушенія на кражу предполагаетъ, что виновный не успѣлъ совершить

задуманнаго имъ похищенія чужой вещи и потому на основаніи этого

состава, не можетъ быть наказано лицо, уже успѣвшее похитить чужую

вещь для присвоенія ея. Ученіе Belingʹа было бы правильно, если бы онъ

отнесъ его не къ составу покушенія на преступленіе, а къ составу

32

составовъ преступленія и изслѣдовать различіе уголовно-

юридической службы неоконченной преступной дѣятельности въ

обоихъ случаяхъ.

Изъ предшествующаго изложенія легко заключить, что

составы преступленій, приравнивающіе матеріально

неоконченную преступную дѣятельность къ матеріально

оконченной преступной дѣятельности и признающіе оба вида

преступной дѣятельности за оконченное преступленіе одного и

того же типа, обусловливаютъ собой также и тождество

юридической службы соотвѣтственныхъ видовъ преступной

дѣятельности. Признавая матеріально неоконченную

преступную дѣятельность за оконченное преступленіе того же

типа, что и матеріально оконченная преступная дѣятельность,

законъ тѣмъ самымъ предрѣшаетъ и вопросъ объ

отвѣтственности виновника соотвѣтствующей неоконченной

преступной дѣятельности. Виновный подвергается въ этомъ

случаѣ тому же наказанію, что и виновникъ матеріально

оконченной преступной дѣятельности и онъ несетъ уголовную

отвѣтственность за сдѣланную имъ преступную попытку во

всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда подвергается наказанію виновникъ

матеріально оконченной преступной дѣятельности.

Оригинальныя свойства системы репрессіи усѣченныхъ

преступленій выражаются не въ тѣхъ ея началахъ, которыя

опредѣляютъ собою размѣръ отвѣтственности виновника или

неумолимость соотвѣтствующей отвѣтственности, а въ тѣхъ ея

положеніяхъ, которыя опредѣляютъ собой содержаніе

наказуемой дѣятельности виновнаго.

Какъ было указано выше, усѣченными составами

преступленій называются тѣ составы преступленій, которые

даютъ понятію оконченнаго преступленія такое широкое

опредѣленіе, что оно охватываетъ собою не только оконченную

преступную дѣятельность даннаго вида, но и неоконченную

дѣятельность соотвѣтствующей категоріи. И вотъ, обращаясь къ

усѣченныхъ преступленій. Послѣдній составъ, какъ мы увидимъ,

именно и характеризуется тѣмъ, что онъ охватываетъ собою сразу

нѣсколько стадій развитія преступной дѣятельности.

33

разсмотрѣнію объема той матеріально неоконченной преступной

дѣятельности, которая приравнивается къ оконченному

преступному дѣянію, мы убѣждаемся въ томъ, что этотъ объемъ

является въ разныхъ случаяхъ различнымъ и, что, въ зависимости

отъ величины его, подлежащіе составы преступленій могутъ

быть раздѣлены на четыре группы. Наиболѣе широко

очерчиваетъ область наказуемой неоконченной преступной

дѣятельности та форма составовъ усѣченныхъ преступленій,

которая объявляетъ наказуемой не только оконченную

преступную дѣятельность, но и попытку ея совершенія,

приготовленіе къ ея совершенію и даже принятіе рѣшенія

совершить ее. Такимъ составомъ въ прежнее время повсемѣстно

отличались нѣкоторые виды государственныхъ преступленій,

при которыхъ, напр., даже голый умыселъ совершить

преступленіе означалъ собою оконченное преступленіе.

Слѣдующая, въ порядкѣ убывающей прогрессіи объема

области наказуемаго поведенія, форма усѣченныхъ преступленій

находить себѣ выраженіе въ составахъ тѣхъ преступленій,

которыя почитаются оконченными не только въ случаяхъ

окончанія виновнымъ или приготовленія его къ ея совершенію.

Такъ, напр., франц. ул. 1810 г., подъ понятіе посягательства на

жизнь императора подводило не только подлинное лишеніе

жизни монарха, но и всякое дѣяніе, которое было совершено или

предпринято съ намѣреніемъ обезпечить совершеніе

подлежащаго преступленія (а. 88).

Третьей формулой разсматриваемыхъ преступленій

являются тѣ составы, которые относятъ къ области оконченнаго

преступленія, на ряду съ оконченнымъ дѣяніемъ извѣстнаго типа,

и всякую попытку совершенія его. Таковъ, напр., составъ

нѣкоторыхъ государственныхъ преступленій по нашему

дѣйствующему праву. Относя къ области бунта противъ

верховной власти, посягательство на неприкосновенность особы

монарха, уголъ. ул. оговаривается, что посягательствомъ

признается какъ совершеніе сего тяжкаго преступленія, такъ и

покушеніе на оное (ст. 99).

Наконецъ, четвертымъ типомъ разсматриваемыхъ

преступленій являются тѣ преступленія къ составу которыхъ

34

относятся, кромѣ матеріально оконченной преступной

дѣятельности, лишь нѣкоторые особые случаи матеріально

неоконченной дѣятельности. Эта форма отличается отъ

предшествующей формы преступленій тѣмъ, что охватываетъ

собою не всякую попытку совершенія преступнаго дѣйствія, не

всякое частичное осуществленіе предусмотрѣннаго закономъ

дѣянія, а только квалифицированныя попытки совершенія его.

Признаніе преступленія оконченнымъ предполагаетъ, что

виновный осуществилъ болѣе или менѣе значительную часть

состава преступленія. Составы такого типа встрѣчаются какъ при

одноактныхъ, такъ двуактныхъ преступленіяхъ. Усѣченный

составъ этого рода, при одноактномъ преступленіи, какъ

справедливо замѣчено въ наукѣ, очень часто приближается къ

фигурѣ оконченнаго покушенія на наказуемое правонарушеніе 1)

(не придавая этому выраженію техническаго значенія). Таковъ,

напр. составъ преступленія, предусмотрѣннаго §288 герм. ул.,

карающимъ сокрытіе должникомъ своего имущества съ цѣлью

лишить кредиторовъ удовлетворенія, при произведеніи ими

принудительнаго взысканія долга. При двуактныхъ

преступленіяхъ, усѣченный составъ этого рода обыкновенно

принимаетъ такую форму, что для выполненія его оказывается

достаточнымъ совершить одно изъ упоминаемыхъ

закономдѣйствій съ цѣлью послѣдующей реализаціи второго.

Таковъ, напр. современный составъ воровства, предполагающій

похищеніе чужого движимаго имущества съ цѣлью присвоенія

(уголъ. ул. ст. 581).

Обращаясь къ разсмотрѣнію тѣхъ пріемовъ опредѣленія

юридической судьбы матеріально неоконченной преступной

дѣятельности, которые усвоены второй системой репрессіи этой

дѣятельности, мы замѣчаемъ, что составы предварительной

преступной дѣятельности представляются несравненно болѣе

оригинальными, нежели усѣченные составы преступленій.

опредѣляя наказуемость этой дѣятельности, эти составы

самостоятельно опредѣляютъ не только существо наказуемой

неоконченной дѣятельности, но и размѣръ отвѣтственности за

1) Binding, Lehrbuch, I, s. 11.

35

эту дѣятельность, равно какъ и степень неумолимости

подлежащей отвѣтственности. Юридическая судьба матеріально

неоконченной преступной дѣятельности несравненно болѣе

отличается отъ судьбы матеріально оконченной преступной

дѣятельности въ томъ случаѣ, когда законъ усваиваетъ

неоконченной дѣятельности характеръ предварительной

преступной дѣятельности, чъмъ когда онъ приравниваетъ ее къ

оконченному преступленію.

Что касается, прежде всего, началъ опредѣленія существа

предварительной преступной дѣятельности, то, въ этихъ

случаяхъ, право, въ противоположность тому пріему

формулировки, котораго оно придерживается при образованіи

составовъ усѣченныхъ преступленій, рѣзко отличаетъ

неоконченную преступную дѣятельность отъ дѣятельности

оконченной. Понятіe предварительной преступной дѣятельности

предполагаетъ, что виновный не успѣлъ довести свою

дѣятельность до конца и предварительная дѣятельность ни въ

коемъ случаѣ не можетъ сливаться въ одинъ составъ съ

оконченнымъ преступнымъ дѣяніемъ. Но, на ряду съ этимъ

отрицательнымъ признакомъ, право указываетъ и на

положительные признаки внѣшней стороны предварительной

дѣятельности, совокупность которыхъ и опредѣляетъ собой

юридическую природу послѣдней.

Юридическая природа предварительной преступной

дѣятельности опредѣляется правомъ въ разныя историческія

эпохи различнымъ образомъ. Изученіе правовыхъ системъ

убѣждаетъ насъ въ томъ, что, обыкновенно, право объявляетъ

наказуемою не только ту предварительную дѣятельность,

которая представляетъ собой частичное осуществленіе состава

оконченнаго преступленія, но и ту предварительную

дѣятельность, которая выражается въ приготовленіи къ

осуществленію преступленія. Но форма тѣхъ составовъ

преступленія, которые создаются правомъ для подлежащихъ

видовъ предварительной дѣятельности оказывается въ разныя

эпохи исторіи права существенно различною. Установляя

наказуемость предварительной дѣятельности, право создавало

составы преступленій троякаго рода. Первый и наиболѣе старый

36

пріемъ рѣшенія этого вопроса заключается въ томъ, что право

объединяетъ всѣ акты предварительной преступной

дѣятельности въ одинъ общій составъ преступленія. Наказуемая

предварительная дѣятельность и покушеніе на преступленіе

представляются, при это, понятіями тождественными. Если

покушеніе въ этомъ смыслѣ и не объемлетъ собою принятія

рѣшенія совершить преступленіе, то оно обнимаетъ собою не

только неудачную попытку совершить преступленіе, но и

приготовленіе къ преступленію.

Второй, болѣе новый пріемъ, рѣшенія этого вопроса,

состоитъ въ томъ, что право, въ видахъ установленія

наказуемости предварительной дѣятельности, разбиваетъ ее на

двѣ части, отводя для каждой изъ нихъ особый составъ. Одинъ

изъ этихъ составовъ объемлетъ собою ту область

предварительной дѣятельности, которая выражается въ формѣ

приготовленія къ совершенію преступленія. Этотъ видъ

предварительной преступной дѣятельности получаетъ значеніе

приготовленія къ преступленію, какъ особой формы

преступности, и признается наказуемымъ лишь въ особыхъ

исключительныхъ случаяхъ. Другой составъ обнимаетъ собою ту

область предварительной преступной дѣятельности, которая

выражается въ видѣ неудачной попытки совершить преступленіе,

въ видѣ частичнаго осуществленія состава его. Этотъ видъ

предварительной преступной дѣятельности получаетъ значеніе

покушенія на преступленіе и признается наказуемымъ въ видѣ

общаго правила.

Наконецъ, существуетъ еще и третья система опредѣленія

содержанія предварительной преступной дѣятельности.

Нѣкоторыя законодательства новаго времени (напр. французское

право) признаютъ существованіе одной только формы

предварительной дѣятельности – покушенія на преступленіе, –

опредѣляя его, какъ дѣйствіе, начинающее выполненіе состава

преступнаго дѣянія.

Выдѣляя акты неоконченной преступной дѣятельности въ

самостоятельный составъ преступленія, разсматриваемая

система самостоятельно опредѣляетъ и наказуемость этой

дѣятельности. Наказуемость предварительной дѣятельности

37

опредѣляется спеціальными правовыми положеніями и, хотя эта

наказуемостью можетъ иногда быть вполнѣ тождественною съ

наказуемостью оконченныхъ преступленій, но она обладаетъ

совершенно самостоятельнымъ юридическимъ основаніемъ.

Разнымъ образомъ, совершенно самостоятельно опредѣляется

правомъ и степень неумолимости наказуемости предварительной

дѣятельности. Сохраняя, по отношенію къ этой дѣятельности,

дѣйствіе всѣхъ положеній, опредѣляющихъ кругъ случаевъ,

отпаденія отвѣтственности за оконченныя преступныя дѣянія,

право обыкновенно дополняетъ перечень этихъ положеній

указаніемъ спеціальныхъ основаній безнаказанности

предварительной дѣятельности (напр., начало безнаказанности

покушенія въ случаѣ добровольнаго отказа виновнаго отъ

доведенія своего преступленія до конца и др.).

Таково существо юридической природы матеріально

неоконченной преступной дѣятельности въ томъ случаѣ, когда

эта дѣятельность признается правомъ за оконченное

преступленіе и въ томъ случаѣ, когда она признается за

предварительную преступную дѣятельность. Что касается

третьей системы квалификаціи этой дѣятельности, системы

признанія раннихъ стадій развитія ея за предварительную

дѣятельность, а позднихъ стадій развитія ея – за оконченное

преступленіе, то прямого выраженія въ правѣ она себѣ не

находить. Примѣненіе этой системы, со стороны права, находить

себѣ выраженіе въ допущеніи репрессіи предварительной

дѣятельности не только при преступленіяхъ, воплощающихъ въ

себѣ одну только матеріально оконченную преступную

дѣятельность, но и при преступленіяхъ съ усѣченнымъ

составомъ. При этомъ, наличность соотвѣтствующаго пріема

права можетъ быть установлена лишь при помощи спеціальнаго

догматическаго изслѣдованія, направленнаго на опредѣленіе

возможности комбинированнаго дѣйствія подлежащихъ системъ.

При этомъ, рѣшеніе соотвѣтственнаго вопроса стоитъ въ

зависимости отъ объема той матеріально неоконченной

дѣятельности, которая подводится правомъ подъ понятіе

оконченнаго преступленія. Если право относить къ составу

оконченнаго преступленія всю ту область матеріально

38

неоконченной дѣятельности, которая признается имъ

заслуживающею наказанія, то, конечно, о совмѣстномъ дѣйствіи

обѣихъ системъ репрессіи подлежащей дѣятельности не можетъ

быть рѣчи. Если же право къ составу оконченнаго преступленія

относить не всю наказуемую матеріально неоконченную

дѣятельность, а только нѣкоторыя, позднія. стадіи развитія ея, то

совмѣстное дѣйствіе соотвѣтствующихъ системъ оказывается

возможнымъ. Въ предшествующемъ изложненіи, мы познакомились съ

характерными особенностями состава предварительной преступной дѣятельности и состава усѣченныхъ преступленій. Съ этимъ, различіемъ въ существѣ наказуемой дѣятельности, въ томъ и другомъ случаѣ, связано и различіе въ объемѣ сферы распространенія соотвѣтствующихъ системъ квалификаціи подлежащаго типа дѣятельности. Пріемъ объединенія матеріально неоконченной и матеріально оконченной преступной дѣятельности въ общемъ составѣ оконченнаго преступленія примѣняется правомъ лишь при отдѣльныхъ преступленіяхъ; примѣненіе этого пріема предполагаетъ соотвѣтственную правовую переработку состава преступленія. Отсюда и изученіе этой формы наказуемости матеріально неоконченной преступной дѣятельности возможно лишь въ связи съ разсмотрѣніемъ составовъ отдѣльныхъ преступленій. Напротивъ, второй пріемъ установленія наказуемости этихъ дѣйствій отличается болѣе широкою областью своего примѣненія. Право установляетъ наказуемость предварительной преступной дѣятельности по отношенію ко всѣмъ или ко многимъ преступленіямъ и, характеризуя эту дѣятельность, право прибѣгаетъ къ формуламъ, опредѣляющимъ существо ея черезъ посредство указанія общаго отношенія ея къ формально оконченной преступной дѣятельности. Въ силу этого, эта дѣятельность становится юридически возможною не только при преступленіяхъ съ матеріальнымъ составомъ, но и при преступленіяхъ съ усѣченнымъ составомъ. Въ виду такого различія въ области распространенія тѣхъ и другихъ юридическихъ категорій, онъ разсматривается различными отдѣлами нашей науки. Изученіе составовъ усѣченныхъ преступленій относится къ особенной части науки уголовнаго

39

права, а изученіе состава предварительной преступной дѣятельности къ общей части этой науки.

Послѣдующее изложеніе посвящается изслѣдованію существа нормъ, опредѣляющихъ наказуемость предварительной преступной дѣятельности. выясненіе существа составовъ усѣченныхъ преступленій здѣсь было необходимо лишь для точнаго опредѣленія юридической природы интересующаго насъ вида дѣятельности. Къ этимъ составамъ преступленій, намъ придется неоднократно обращаться и впослѣдствіи, при разрѣшеніи отдѣльныхъ вопросовъ избранной нами темы изслѣдованія.

40

Михаил Иванович Федоров (18.10.1922 – 1981?1)

Родился в дер. Козаногово

Рыкайловского с/с Локнянского р-на Великолукской (Псковской) обл.

Участник Великой Отечественной войны, старший сержант, всю войну провел на Ленинградском фронте, награжден медалями «За оборону Ленинграда», «За отвагу», «За Победу над Германией».

Сведения из наградного листка М. И. Федорова2:

1 Дату смерти М. И. Федорова пока установить не удалось, точно

известно лишь то, что 30.09.1980 он уволился из ЛГУ по причине

серьезного недуга, с 1981 г. новых сведений о нем нет. 2 Электронный банк документов «Подвиг народа в Великой

отечественной войне 1941–1945 гг.» // http://podvignaroda.mil.ru

41

В 1946–1950 гг. студент Ленинградского юридического института1. Окончил с отличием.

В 1950 г. поступил в аспирантуру института, а в 1954 г. здесь же успешно защитил диссертацию на тему «Борьба с преступлениями в области охраны труда по советскому уголовному праву».

В 1953–1954 гг. – преподаватель основ военного законодательства в Ленинградском военном институте физкультуры.

В 1954–1966 гг. работал в должности старшего преподавателя, доцента и заведующего кафедрой (1959–1966 гг.) уголовного права и процесса Пермского госуниверситета.

В 1966 г. по семейным обстоятельствам переехал в Ленинград и стал преподавать в Высшей школе Министерства охраны общественного порядка РСФСР.

В 1968 г. был приглашен на должность доцента кафедры уголовного права Ленинградского государственного университета.

Читал курсы по уголовному и исправительно-трудовому праву, а также выполнял другие виды учебной работы.

Ученым опубликовано не менее 27 научных работ, в том числе 5 монографий, общим объемом 61 п.л. Является соавтором учебников по уголовному и исправительно-трудовому праву.

Михаил Иванович активно участвовал в общественной деятельности: в г. Перми был командиром народной дружины университета, народным заседателем Пермского областного суда, заместителем председателя методического совета областной прокуратуры, входил в состав методического совета политотдела Пермского управления обеспечения общественной безопасности, избирался секретарем партбюро юридического факультета ПГУ. Переехав в г. Ленинград, он избирался членом партбюро юридического факультета ЛГУ, несколько лет руководил сельхозработами студентов в совхозе «Кондратьевский».

М. И. Федоров заслуженно пользовался большим авторитетом среди студентов и преподавателей Пермского и Ленинградского университетов. Его объективность, 1 В 1954 г. Ленинградский юридический институт был объединен с

юридическим факультетом Ленинградского государственного

университета.

42

принципиальность, а также умение привлечь внимание аудитории к поднимаемым на лекции вопросам до сих пор помнят студенты, которым он читал курс уголовного права в 60-е гг. Его ученик профессор Анатолий Николаевич Лебедев вспоминает: «Михаил Иванович – настоящий интеллигент, отличный оратор, мог оживить аудиторию шуткой и также легко мог настроить ее на настоящую серьезную работу.»

43

М. И. ФЕДОРОВ

ПОНЯТИЕ И ПРАВОВАЯ ОЦЕНКА

ГРУБОЙ НЕОСТОРОЖНОСТИ ПОТЕРПЕВШЕГО

Статья впервые опубликована: Ученые записки. Т. 14: Кн. 4:

Вып. 3. Пермь, 1960. С. 3–29.

В советской правовой теории до настоящего времени

имеется немало общетеоретических проблем, которые по

преимуществу разрабатываются лишь в специальных,

отраслевых правовых дисциплинах и совершенно, или почти

совершенно, не исследуются в науке общей теории права.

Так, например, проблема вины до недавнего времени чуть

ли не монопольно разрабатывалась наукой советского

уголовного права; проблема причинности – науками уголовного

и гражданского права.

В последнее время представителями наук уголовного и

гражданского права сделаны высказывания о том, что такие

проблемы, как вина и причинность, являются проблемами

общетеоретическими, т. е. составляют предмет общей теории

права, а не отдельных отраслей.

Не имея возможности, да и не претендуя в данной статье;

на рассмотрение всех тех проблем, которые имеют,

общетеоретический характер и которым общая теория советского

права не уделяет внимания, отметим лишь, что ее предметом

являются все те проблемы, которые являются составными

частями большой и важной проблемы – правовой

ответственности, в частности вина и причинность.

В самом деле, понятие правовой ответственности, ее

основания и задачи, понятие правонарушения и его состав,

объект и предмет правонарушения и их соотношение с объектом

правоотношении, субъект ответственности (возраст,

вменяемость и дееспособность, лица, физические и

(юридические), вина и ее формы, объективная сторона

правонарушения (главным образом причинность), значение вида

правоотношения между субъектами права и степени

44

общественной опасности правонарушения для определения вида

ответственности, обстоятельства, исключающие

ответственность, другие, более частные, вопросы являются

принципиально общими для всех отраслей советского

«материального» права.

Разумеется, что общетеоретическая разработка

указанных проблем не исключает возможности исследования их

специфики в отраслевых дисциплинах, применительно к их

особенностям, поскольку, например, составы уголовного,

гражданского, административного правонарушений не

совпадают, как не совпадают полностью и задачи различных

отраслей права.

Нет нужды доказывать, что отсутствие единых

разработок принципиальных общетеоретических проблем

сопряжено со многими отрицательными последствиями, как-то:

нечеткое определение предмета той или иной

юридической науки (например, предмета теории государства и

права);

научно неоправданный разнобой в трактовке

одноименных явлений (вопросов) в различных отраслях

правовой науки и обусловленная этим различная правовая оценка

одноименных явлений;

аналогичная трактовка и правовая оценка одноименных

явлений без учета специфики различных отраслей права;

известная несогласованность в законодательных

постановлениях по одноименным вопросам.

Понятно, что все это отнюдь не способствует

выполнению тех задач, которые были намечены на ХХ съезде и

дальше развиты на XXI съезде КПСС, в деле укрепления

социалистической законности.

* *

*

В советской правовой теории вопрос о понятии и

правовой оценке грубой неосторожности потерпевшего

разрабатывается исключительно наукой гражданского права. В

известной мере это оправдано, ибо именно в Гражданских

45

кодексах союзных республик, а также в Кодексе торгового

мореплавания СССР и в Воздушном кодексе СССР содержатся

соответствующие законодательные постановления. При этом,

как будет показано ниже, само понятие грубой неосторожности

потерпевшего, границы ее применения в цивилистической

литературе приспособлены исключительно к специфическим

задачам гражданского права. В других правовых дисциплинах, в

частности, в науке советского уголовного права, вопрос о

понятии грубой неосторожности потерпевшего совершенно не

затрагивается, хотя попытки правовой оценки ее, по аналогии с

оценкой в гражданском праве, иногда делаются.

Так, например, авторы учебников особенной части советского

уголовного права при анализе преступления, предусмотренного

ч. 3 ст. 133 УК РСФСР и соответствующих статей УК других

союзных республик, обычно «мимоходом» заявляют, что грубая

неосторожность потерпевшего исключает уголовную

ответственность лиц административно-технического персонала.1

Совершенно не затрудняя себя доказательствами

подобного решения вопроса, авторы, без достаточных к тому

оснований, решают его по аналогии и в соответствии с буквой

соответствующих постановлений ГК.

Суды же, кропотливо выявляя наличие или отсутствие

грубой неосторожности потерпевшего при рассмотрении

гражданских дел, как правило, не придают никакого значения

этому вопросу (даже не ставят его) при рассмотрении уголовных

дел, хотя постановление суда по уголовному делу может иметь,

как известно, преюдициальное значение для решения

гражданского дела.

1 См., напр., Советское уголовное право. ГИЮЛ, 1951 г., стр. 402

(учебник для юридических школ). Советское уголовное право,

Госюриздат.1951 г., стр. 272 (учебник для вузов). В последнем издании

учебника по особенной части (Издательство Московского

университета, 1957 г., стр. 345) авторы, несколько уточняя вопрос об

оценке грубой неосторожности потерпевшего, приводят, однако, весьма

неудачный пример из практики Верховного суда СССР, который совсем

не свидетельствует о наличии грубой неосторожности потерпевшего.

46

С грубой неосторожностью потерпевшего в уголовном

праве приходится встречаться не только при рассмотрении дел по

признакам, ч. 3 ст. 133, но и по ст. ст. 108, 1081, 593в, 593г, 751 УК

РСФСР и соответствующим статьям УК союзных республик; по

Указам Президиума Верховного Совета СССР от 14 февраля 1954

г. «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил

безопасного ведения работ в угольных и сланцевых шахтах» и от

21 мая 1952 г. «Об ответственности за нарушение порядка

хранения, использования и учета взрывчатых материалов» и

иногда по статьям о преступлениях против личности в

соответствии с постановлением Пленума Верховного суда СССР

от 15 сентября 1950 г. «О квалификации нарушений, связанных с

движением па автотранспорте».

С грубой неосторожностью потерпевшего. Приходится

сталкиваться и при нарушениях определенных требований норм

административного и трудового права.

Эти обстоятельства, а также и то, что грубая

неосторожность потерпевшего – это лишь частный, случай

проблемы вины, с достаточной убедительностью

свидетельствуют о том, то вопрос о понятии грубой

неосторожности потерпевшего и принципиальных положениях

ее правовой оценки является вопросом общетеоретическим.

Решение вопроса о понятии и правовой оценке грубой

неосторожности потерпевшего в качестве своей необходимой

предпосылки предполагает анализ самого понятия вины

потерпевшего. Анализ же понятия вины потерпевшего в свою

очередь предполагает, по нашему мнению, выяснение, по

крайней мере, следующих взаимосвязанных вопросов:

Является ли вина потерпевшего самостоятельным видом

вины или это какой-то суррогат вины?

Является ли вина потерпевшего только разновидностью

вины гражданской (в узком смысле этого слова) и каково

соотношение последней с виной уголовной?

Каковы признаки и границы вины потерпевшего?

Оставляя в стороне все спорные положения, которые еще

существуют по вопросу о понятии вины, и не касаясь вопроса о

четкости ее формулировки, следует отметить, что советские

47

криминалисты и цивилисты пришли сейчас в принципе к

единому пониманию вины как определенного (в форме умысла

или неосторожности) психического отношения субъекта права к

совершенному им противоправному деянию.

Так, например, проф. Иоффе, определяя вину как

психическое отношение правонарушителя к совершенному им

противоправному действию или бездействию, а также к

наступившему результату, пишет далее: «Таково общее

определение понятия вины, в равной мере применимое и в

уголовном и в гражданском праве»1.

Такого же мнения придерживается и Г. К. Матвеев,

который, давая в принципе аналогичное понятие вины, отмечает,

что оно совпадает в основных своих чертах с определением,

принятым в науке советского уголовного права. Он считает, что

такое совпадение в определении гражданской и уголовной вины

подтверждает общий характер оснований гражданской и

уголовной ответственности2.

Нельзя в принципе не согласиться с этими положениями.

Мы хотели бы уточнить это положение лишь в том смысле, что

приведенное выше понятие вины является общим для всех

отраслей советского права, а не только для уголовного и

гражданского, а поэтому и относится к предмету общей теории

права.

В этом свете представляются неточными укоренившиеся

выражения «гражданская» вина, «уголовная» вина. Специфика

исследования вопросов вины в отраслевых дисциплинах

определяется не соответствующей «специфической» виной, а

неодинаковым подходом законодателя (а соответственно теории

и практики) к оценке ее форм, значения целей, мотивов и т.п., а

порою даже и установления правовой ответственности в

зависимости или вне зависимости от вины.

1 О.С. Иоффе. Ответственность по советскому гражданскому праву.

Изд. ЛГУ, 1955 г., стр. 113. 2 См. Г. К. Матвеев. Вина в советском гражданском праве. ИЗД.

Киевского Гос. Ун-та, 1955 г., стр. 178-180 и др.

48

Это положение нуждается в обосновании, поскольку в

теории советского права оно не имеет сторонников; даже О. С.

Иоффе и Г. К. Матвеев, высказываясь за единое понятие вины,

фактически это единство, в той или иной степени, сводят именно

к самому понятию вины, к ее определению.

Иоффе и Г. К. Матвеев, высказываясь за единое понятие

вины, фактически это единство, в той или иной степени, сводят

именно к самому понятию вины, к ее определению. Так, О. С.

Иоффе считает, что вина в уголовном праве, по крайней мере в

трех отношениях, отличается от вины, гражданском праве1. Это

отличие он усматривает:

а) по линии форм виновности в том, что для уголовного

права четкое разграничение форм виновности (два вида умысла

и два вида неосторожности) имеет исключительно важное

значение, в то время как для гражданского права подобное

разграничение практического значения не имеет;

б) по линии степеней виновности в том, что для

уголовного права огромное значение имеют различные оттенки

вины (корысть, ревность, низменные побуждения, состояние

душевного волнения и т. п.) и особенно разграничение вины на

две степени – умысел и неосторожность, в то время как для

гражданского права мотивы значения не имеют, а вина по

тяжести делится на три степени – умысел, грубая неосторожность

и простая неосторожность;

в) но характеру вины как основания ответственности в

том, что для привлечения к гражданской ответственности, как

правило, степень вины значения не имеет, а для привлечения к

уголовной, как правило, имеет решающее значение, а в случае,

если для привлечения к уголовной ответственности достаточно

лишь неосторожной вины, вопрос о ее наличии разрешается в

судебной практике по уголовным делам отлично от того, как к

нему подходят суды при рассмотрении гражданских споров.

Но о чем здесь идет речь? Именно о том известном

положении, что правовая оценка форм и степеней вины (в

понимании автора), учет целей и мотивов имеют неодинаковое

1 См. цит. работу, стр. 142-153.

49

значение в уголовном и. гражданском праве в связи с

несовпадением их задач1. Разве эти «три особенности» говорят о

каких-либо различиях в психическом отношении субъекта при

совершении им уголовного или гражданского правонарушения;

разве они указывают на различия в сознании общественной

опасности, противоправности и фактических свойств содеянного,

как необходимых элементах вины? Совершенно очевидно, эти

положения, не затрагивающие сущности вины, не доказывают

различий и самостоятельного существования вины гражданской

и вины уголовной.

Несостоятельность позиции О. С. Иоффе можно

проиллюстрировать и на тех правонарушениях, в которых, как

говорят, вина уголовная и гражданская совпадают, о чем мы

скажем еще ниже. Как же в подобных случаях обстоит дело с

различиями в формах и степенях вины, как сочетаются две

степени уголовной вины с тремя степенями гражданской?

Существенное значение для обоснования различия вины

гражданской и вины уголовной мог бы иметь третий признак,

выдвинутый О. С. Иоффе (отличие по характеру вины как

основания ответственности), если бы он вообще относился к

вине. Те отличия в характере вины, которые О. С. Иоффе

приводит для обоснования отграничения гражданской

ответственности от уголовной, на самом деле определяются не

«характером вины», а различиями в составах уголовного и

гражданского правонарушений, основанием же любой

ответственности является не вина и ее характер, а именно состав

правонарушения, частью которого являются и признаки,

характеризующие субъективную сторону (вина).

Правильность изложенного можно подтвердить тем же

примером, которым пользуется О. С. Иоффе, ссылаясь на ст. 175

1 Здесь весьма уместно отметить, что распространенная среди

цивилистов точка зрения о том, что степени виновности, цели и мотивы

для гражданского права не имеют значения, не является

общепризнанной. Мы соглашаемся с мнением по данному вопросу,

высказанному Г. К. Матвеевым в его работе «Вина в советском

гражданском праве» (стр. 237–245).

50

УК РСФСР. Действительно, согласно этой статье в уголовном

порядке может караться лишь умышленное повреждение или

уничтожение имущества граждан. В случае неосторожного

совершения указанных действий ответственность может

наступить только гражданская. Ясно, что подобное положение

объясняется не каким-то особым характером гражданской вины,

как основанием ответственности, а различием в составах

правонарушений: ст. 175 УК РСФСР в качестве признака,

характеризующего субъективную сторону указанного деяния,

называет умысел. Достаточно законодателю установить

уголовную ответственность и за неосторожное повреждение или

уничтожение имущества граждан, как от «особого характера

гражданской вины» не останется и следа.

Принципиальное значение в деле обоснования отличия

вины гражданской от вины уголовной имело бы успешное

доказательство и тезиса о том, что неосторожная вина как

основание гражданской и уголовной ответственности

различается. О. С. Иоффе поставил это вопрос, но по существу

ушел от его решения, ограничившись выводом, который как

нельзя лучше характеризует эту проблему: попытки найти

абстрактный критерий для разграничения между неосторожной

виной как основанием гражданской и уголовной ответственности

являются бесплодными. Нам к этому нечего добавить.

Непоследовательна, по нашему мнению, по

рассматриваемому вопросу и позиция Г. К. Матвеева,

изложенная в цитированной выше работе.

С одной стороны, по нашему мнению, совершенно

правильно он доказывает, что основанием гражданской

ответственности является состав гражданского правонарушения,

что вина не является каким-то исключительным его элементом

(стр. 178), что вопрос о вине, как одном из оснований любой

правовой ответственности, относится к компетенции общей

теории советского права (стр. 183) и т. п. С другой стороны, он

постоянно подчеркивает специфику гражданской вины, в

отличие от уголовной (стр. 187), пытаясь доказать, что главное их

различие – в степени тяжести (стр. 305), что гражданская

неосторожная вина по своему содержанию не совпадает с

51

уголовной виной (стр. 305), что гражданская неосторожная вина

находится за пределами уголовной неосторожной вины (стр. 302)

и т. п. Он особо рассматривает вопрос о соотношении

гражданской и уголовной вины (стр. 184–192).

По нашему мнению, главной и основной ошибкой,

содержащейся в доказательствах выдвинутых им положений в

обоснование специфики гражданско-правовой вины, является

смешение понятий вины и состава правонарушения, подмена

состава виной, т. е. целого – частью.

Наглядно это смешение выступает при рассмотрении

Г. К. Матвеевым вопроса о соотношении гражданской и

уголовной вины. Останавливаясь на единстве (!) гражданской и

уголовной вины, автор показывает это единство на таких

поступках, которые одновременно нарушают как гражданский,

так и уголовный закон, а потому вызывают как гражданство, так

и уголовную ответственность. «О какой вине правонарушителя

здесь будет речь?» – ставит он вопрос. Отвергая конструкцию

т. н. «двойной» вины, автор считает, что в подобных случаях с

точки зрения теории вообще безразлично как назвать вину –

гражданской или уголовной, а с точки зрения практической

правильнее говорить об одной уголовной вине, которая как бы

поглощает вину гражданскую, совпадает с ней (см. стр. 184, 185).

Не останавливаясь на необоснованном

противопоставлении теории и практики, уместно сразу же

поставить вопрос: как могли слиться воедино, не образовав

нового явления, две, хотя «по своему политическому

содержанию и единые, но нетождественные» (по мнению

Г. К. Матвеева), вины?

Формально-логически было бы правильнее говорить в

подобных случаях о некой «смешанной» вине, состоящей из

элементов вины гражданской и вины уголовной.

Однако мы не предлагаем подобного наименования, ибо

ему не соответствует никакое явление, так как полагаем, что в

подобных случаях нет ни «слияния», ни «поглощения», ни

«покрытия» одной вины другою, как нет ни поглощения, ни

слияния составов уголовного и гражданского правонарушений.

Здесь при единой вине объективно имеет место идеальная

52

совокупность двух правонарушений – уголовного и

гражданского.

Теория уголовного права давно пользуется понятием

совокупности преступлений, поскольку это соответствует

объективной действительности. Объективной действительности

соответствуют нередко и такие деяния, которые одновременно

содержат в себе признаки нескольких составов правонарушений,

относящихся к различным отраслям права. Поэтому понятие

«идеальная совокупность правонарушений» точнее отражает

сущность явления, нежели понятие совпадение, слияние,

поглощение одной вины другою.1

Г. К. Матвеев пишет: «Уголовная вина обладает

существенными особенностями. Эти особенности вытекают из

качественных отличий преступлений, которые отграничиваются

от гражданских правонарушений как по степени общественной

опасности, так и по методам правового воздействия на

правонарушителя (наказание вместо обязанности восстановить

нарушенное право)» (стр. 184).

Верно, что преступления отличаются от гражданских

правонарушений и по степени общественной опасности, и по

методам правового воздействия на правонарушителя. Но разве

это свидетельствует о существенных отличиях вины уголовной

от вины гражданской, разве это говорит о каких-то особенностях

в психическом отношении субъекта к совершенному им деянию?

Конечно, нет. И не случайно советская правовая теория не

разграничивает правонарушения, относящиеся к различным

отраслям права, по субъективной стороне (по вине).

Следовательно, проблема вины – проблема

общетеоретическая; нет и не должно быть вины гражданской, в

отличие от вины уголовной, административной и т.д.; ни теории

«двойной» вины, ни теории совпадающей, поглощенной вины не

соответствуют действительности; правовая оценка вины и ее

1 С этих позиций можно правильно решить и то сомнение, по поводу

которого Г. К. Матвеев ведет полемику с Б. С. Утевским по вопросу о

природе тех имущественных взысканий, которые применяет уголовный

суд к причинителю вреда.

53

форм, целей и мотивов может в отдельных отраслях права и не

совпадать.

Представляется, что вышеизложенное имеет значение и

для решения вопроса о вине потерпевшего, о ее понятии и

формах; разумеется, лишь при условии, если ее считать

действительно видом вины, а не каким-то суррогатом.

В теории советского гражданского права установился

взгляд, что вина потерпевшего – это разновидность общего

понятия вины. Проф. Б. С. Антимонов пишет по этому вопросу

следующее: «Понятие вины потерпевшего не является

разнородным по отношению к понятию вины лица,

причинившего вред. С точки зрения советского гражданского

права это два различных вида одного понятия вины».1

В. Т. Смирнов также считает, что «вина потерпевшего

является разновидностью общего понятия вины итак же, как вина

причинителя вреда, она проявляется в противоправном

поведении. Поэтому, как всякая правовая вина, вина

потерпевшего влечет применение определенной санкции».2

Присоединяясь к этим положениям, мы хотим, однако,

отметить, что при решении вопроса о вине потерпевшего не

следует забывать, что и в данном случае вина лишь часть, состава

правонарушения, представляющего единство объективных и

субъективных признаков. Применение санкций влечет не сама по

себе вина, как это считают В. Т. Смирнов и другие, а умышленное

или неосторожное противоправное деяние, находящееся в

причинной связи с вредными последствиями. Именно в этом

плане и становится очевидной несостоятельность конструкции

вины потерпевшего при нарушении не только норм права, но и

правил социалистического общежития. Нарушение правил

социалистического общежития не образует само по себе состава

правонарушения, а потому и нельзя в подобных случаях говорить

1 Б. С. Антимонов. Значение вины потерпевшего при правонарушении,

ГИЮЛ, 1950 г., стр. 116. 2 В. Т. Смирнов. Гражданская ответственность государственных

предприятий за причинение увечья или смерти работникам.

Госюриздат, 1957 г., стр. 144.

54

о вине как о правовой категории независимо от того, идет ли речь

о потерпевшем или причинителе вреда.

Таким образом, представляется, что творить о вине

потерпевшего можно лишь при наличии в его действиях состава

правонарушения, который будет характеризоваться следующими

признаками:

а) субъект права совершает правонарушение;

б) следствием этого правонарушения является

материальный или физический ущерб в сфере самого

потерпевшего, который может сочетаться с вредом в сфере

других субъектов прав;

в) правонарушение совершено умышленно или

неосторожно. В теории советского гражданского права

существенные признаки случая вины потерпевшего,

определяющие и его границы, характеризуются иначе. Так,

Б. С. Антимонов усматривает два существенных признака.

«Первый признак, – пишет он, – состоит в том, что потерпевший

содействовал возникновению вредоносного результата. Второй

признак в том, что это содействующее поведение потерпевшего

было виновно, а именно – было умышленным или грубо

неосторожным. Когда поведение потерпевшего было виновно и

содействовало возникновению вредоносного события, тогда – и

только тогда – налицо случай вины потерпевшего в смысле

нашего гражданского права».1

При этом цивилисты считают, что «в случае вины

потерпевшего дело идет не просто о «вине потерпевшего» и не

только о причинном влиянии поведения потерпевшего, а именно

о виновном поведении потерпевшего, содействовавшего

результату».2

В соответствии с таким подходом вина потерпевшего

рассматривается в плане «смешанной вины» или «смешанной

ответственности».

Возможно, что такое решение вопроса в гражданском

праве вполне соответствует его задачам.

1 Б. С. Антимонов. Цит. Работа, стр. 226. 2 Там же, стр. 227.

55

Но вряд ли оправдано приноравливание самого понятия

вины потерпевшего к практическим задачам одной отрасли

права, вряд ли оправдано отождествление двух не совпадающих

явлений, а именно – самого понятия вины потерпевшего с ее

гражданско-правовой оценкой.

Ограничение понятия вины потерпевшего лишь случаями

совместного причинения нераздельного вреда и правовой оценки

его но правилам «смешанной вины» или «смешанной

ответственности» теоретически несостоятельно и по следующим

двум соображениям. Во-первых, никакой «смешанной вины», как

и «смешанной ответственности» в природе не существует; в

действительности речь может идти лишь о наличии в действиях

каждой из сторон самостоятельного, состава правонарушения,

сопряженных с причинением единого результата. Во-вторых, и в

гражданском праве вина потерпевшего может выступать вне

связи с виной другой стороны, а самостоятельной правовой

основой для принятия решения по гражданскому делу. Так, если

владелец источника повышенной опасности докажет, что вред

наступил вследствие умысла или грубой неосторожности

потерпевшего, то именно вина потерпевшего и является правовой

основой для отказа в гражданском иске и все убытки

сосредоточатся лишь в сфере самою потерпевшего.

Если и это не случай вины потерпевшего, поскольку ему

будет отказано в иске (прав, конечно, Антимонов, что отказать в

иске можно по различным основаниям), то как же его называть?

Неужели это явление лишено правового характера?

Более того: если будет установлено, что потерпевший

виновно содействовал вредоносному результату, но проявил при

этом лишь так называемую легкую неосторожность, то,

поскольку это не оказывает влияния на объем исковых

требований потерпевшего, мы вынуждены, вопреки

элементарной логике, называть это не виной потерпевшего!? Ну,

а если бы законодатель иначе оценивал бы правовые

последствия лёгкой неосторожности потерпевшего,

устанавливал бы и в данном случае санкции, тогда, очевидно, и

легкая вина признавалась бы «случаем вины потерпевшего».

56

По нашему мнению, существующее в цивилистической

литературе понятие вины потерпевшего неверно и потому, что

оно однобоко, так как затушевывает, не учитывает (а это,

отражается и на практике) того положения, что вина

потерпевшего может явиться основанием не только для

сокращения объема его исковых требований, но и

самостоятельным основанием для привлечения его, в

надлежащих случаях к различным видам ответственности:

дисциплинарной, материальный, административной, уголовной.

Отмечалось, что о вине потерпевшего можно говорить

лишь в случае совершения им правонарушения. В чем же

заключается противоправный характер действия виновного

потерпевшего?

Если оставить в стороне спорный в цивилистической

литературе вопрос об учете вины потерпевшего в области

договорной ответственности, то практически вина потерпевшего

может проявиться в нарушении правил техники безопасности,

санитарии, противопожарной безопасности или правил,

обеспечивающих безопасную работу различных видов

транспорта. Соблюдать все эти правила обязан каждый

гражданин. Виновное несоблюдение их и будет

правонарушением, независимо оттого, оказался ли нарушитель

потерпевшим, или нет.

Строго говоря, здесь нет нарушения норм гражданского

права в буквальном смысле этого слова. Действия виновных в

подобных случаях, как правило, посягают либо на трудовые,

либо на административные правоотношения, в соответствии с

чем и определяется вид и характер ответственности.

Однако взаимодействие различных отраслей права

проявляется, в частности, в том, что принудительное соблюдение

различных правил может обеспечиваться не только средствами

соответствующей отрасли права, но и средствами иных отраслей.

Так, если рабочий вследствие виновного нарушения

правил техники безопасности потерпел увечье и при этом

причинил имущественный вред предприятию или физический

вред другому рабочему, то в зависимости от степени опасности

нарушения он может быть привлечен соответственно к

57

дисциплинарной, либо к материальной, либо даже к уголовной

ответственности.

Пешеход, грубо нарушивший правила уличного

движения, несмотря на то, что он сам оказался потерпевшим,

может быть привлечен к ответственности административной,

либо гражданской, либо даже уголовной в сочетании или без

гражданской именно потому, что он не просто потерпевший, а

виновный правонарушитель.

Следовательно, соблюдение правил техники,

безопасности, правил уличного движения обеспечивается

различными отраслями права, свойственными им методами

правового воздействия на правонарушителя.

Если виновное поведение потерпевшего лишь

содействовало наступлению вредоносного результата, то

специфически гражданско-правовой метод воздействия на

правонарушителя будет заключаться в определении степени

возмещения, ему убытков в зависимости от степени вины, что не

исключает возможности применения к нему иных санкций,

например, дисциплинарных.

Известно, наконец, что могут быть и такие случаи, когда

виновное поведение потерпевшего в сочетании с виновным

поведением причинителя совершенно не относится к сфере

гражданского права.

Так, если в целях уклонения от призыва на

действительную воинскую службу или от призыва по

мобилизации потерпевший с посторонней помощью совершит

членовредительство, то правовая оценка этого случая вины

потерпевшего всецело относится к сфере уголовного права, что,

кстати, признает и Б. С. Антимонов.

Таким образом, вина потерпевшего – это разновидность

общего понятия вины, в равной мере относящаяся ко всем

отраслям советского права; другое дело ее правовая оценка в

различных отраслях права.

Что касается правовой оценки вины потерпевшего в

советском уголовном праве, то она существенно отличается от

оценки в советском гражданском праве, хотя, как уже

58

отмечалось, и в уголовно-правовой теории встречаются попытки

ее оценки по аналогии с оценкой в гражданском праве.

И. И. Слуцкий, отмечая, что в силу ст. 404 ГК РСФСР, ст.

78 Воздушного кодекса СССР и ст. 132 Кодекса торгового

мореплавания умышленная или неосторожная вина

потерпевшего признается обстоятельством, освобождающим

ответственное лицо от обязанности возместить причиненный

ущерб, заключает: «По аналогии с этим положением в уголовном

праве причинение смерти или ущерба здоровью потерпевшему

вследствие проявленного последним умысла или грубой

неосторожности также следует признать обстоятельством,

исключающим ответственность лица, ведающего источником

повышенной опасности, в связи с действием которого наступили

указанные последствия».1

В соответствии с этим И. И. Слуцкий рассматривает вину

потерпевшего как одно из самостоятельных обстоятельств,

исключающих уголовную ответственность. При этом он

справедливо делает оговорку, что в подобных случаях уголовная

ответственность исключается лишь в случаях, если лицо,

ответственное за работу движущегося механизма, не имело

возможности предотвратить грозящую опасность, хотя бы и

вызванную поведением самого потерпевшего; наказание лица,

ответственного за производство работ, исключается потому, что

здесь отсутствует причинная связь между его поведением и

фактом травматизма, а также и вины.2

Но разве не видно, что в подобных случаях уголовная

ответственность исключается не в силу вины потерпевшего, а в

силу отсутствия в действиях лица, ответственного за

производство работ, состава преступления, ибо поведение его,

оказывается, не находится ни в причинной, ни в виновно? связи

с имевшим место несчастным случаем.

При таком положении вина потерпевшего сама по себе не

имеет уголовно-правового значения и не может рассматриваться

1 И. И. Слуцкий. Обстоятельства, исключающие уголовную

ответственность. Изд. ЛГУ. 1956 г., стр. 15-16. 2 См. там же, стр. 16-17.

59

в качестве самостоятельного обстоятельства, исключающего

уголовную ответственность для того, кто не совершил

преступления. В тех же случаях, когда виновное поведение

потерпевшего явилось лишь одной из причин несчастного

случая, а другой причиной – виновное поведение владельца

источника повышенной опасности или другого лица, то вина

потерпевшего, хотя бы даже и более значительная, чем вина

причинителя, не может исключить уголовной ответственности

для последнего, коль скоро в его действиях содержится состав

преступления.

Так, если кто-либо, желая покончить самоубийством,

ляжет на трамвайные пути, и вагоновожатый, совершенно не

следивший за состоянием пути и не принявший мер к остановке

трамвая, хотя это мог бы сделать, раздавит лежащего, он должен

отвечать в уголовном порядке, хотя бы его вина выразилась лишь

в форме неосторожности. Это можно показать и на примерах т

судебной практики.

10 февраля 1956 г. на одном из предприятий Урала в

смену мастера Попова произошел несчастный случай с рабочим

Нечаевым при следующих обстоятельствах. Нечаев, работая

старшим канальщиком в смене мастера Попова, производил

извлечение из изложниц стальных слитков. Подцепив изложницу

со слитком (весом в 2,5 тонны) непригодными для этой дели

цепями к электрокрану, он дал команду крановожатому везти

груз к бракованной девятитонной изложнице для того, чтобы

путем удара по ней высвободить слиток из изложницы, висевшей

на цепях. Сам же он находился в непосредственной близости от

груза, направляя изложницу двухметровой клюшкой, чтобы удар

был произведен торцом изложницы, а не боком. При ударе

отцепился сначала один крюк, а затем и второй, и изложница с

горячим слиткам упала на мульды, а от них в сторону Нечаева,

который, не успев отбежать в сторону, был придавлен к кромке

порожней мульды, в результате чего мгновенно скончался.

Анализируя это дело, следует отметить, что в несчастном

случае был виновен прежде всего сам потерпевший, хотя нив

заключении экспертизы, ни в приговоре суда подобных выводов

и нет.

60

Нечаев, имевший три смежных специальности, отлично

сдавший экзамен по курсу обучения сталеваров и подручных

электропечи, в котором 6 часов отводилось технике

безопасности, незадолго перед несчастным случаем (23 января)

проинструктированный по всем присвоенным ему

специальностям, не мог не знать требований правил техники

безопасности.

Материалами дела установлено, что он прицепил

изложницу непригодными для этой цели крючьями, хотя тут же

находились нужные крючья (с большим загибом); установлен, он

направлял изложницу со слитком к другой изложнице

двухметровой клюшкой, т. е. находясь в непосредственной

близости от опасного груза, хотя тут же имелась значительно

более длинная клюшка; установлено, что он иногда просто

игнорировал требования правил техники безопасности, допускал

«ухарство», за что привлекался к дисциплинарной и

материальной ответственности.

Однако несчастный случай с Нечаевым был обусловлен и

тем, что цех был чрезвычайно захламлен, ввиду чего Нечаев не

смог отбежать в сторону в момент падения изложницы, сам

процесс извлечения слитков был крайне примитивен,

сопряженный с опасностью для рабочих, контроль за

соблюдением правил техники безопасности администрацией

осуществлялся слабо.

Поэтому, несмотря на наличие в действиях Нечаева

серьезной вины, суд правильно нашел в действиях представителя

администрации Попова состав преступления и осудил его по ч. 3

ст. 133 УК РСФСР.

Таким образом, в случае совместного причинения вреда

вина потерпевшего не оказывает влияния на уголовно-правовую

оценку действий причинителя, хотя, при известных

обстоятельствах, может явиться для него смягчающим

обстоятельством.

Сам виновно потерпевший не может быть привлечен к

уголовной ответственности, коль скоро в его действиях нет

состава, преступления, но может быть привлечен к

61

дисциплинарной, материальной ответственности, с возможными

невыгодными для него и гражданско-правовыми последствиями

(в форме неполного возмещения ущерба или даже отказав

возмещении его).

Уголовное законодательство в ряде случаев прямо

учитывает вину потерпевшего.

Так, если нападающему был причинен вред с

превышением пределов необходимой обороны, то для

защищающегося, согласно п. 5 ст. 33 Основ уголовного

законодательства Союза ССР и союзных республик, это явится

смягчающим вину обстоятельством.

Возможно и обратное положение, когда вина

потерпевшего не только не смягчает, но, напротив – усиливает

уголовную ответственность. Так, согласно ч. 2 ст. 17 Закона об

уголовной ответственности за государственные преступления,

уклонение от очередного призыва на действительную военную

службу, совершенное посредством причинения себе телесного

повреждения, является отягчающим обстоятельством и т. д.

Коль скоро понятие вины потерпевшего – разновидность

общей вины, значит, и ее формы, в том числе и грубая

неосторожность, являются общими.

Как уже отмечалось выше, законодательные

постановления относительно грубой неосторожности

потерпевшего содержатся в гражданском праве. Вместе с тем в

гражданском законодательстве нет нормы, содержащей

характеристику вины. Подобная характеристика содержится в

уголовном законодательстве, где нет, однако, и упоминания о

такой форме вины, как грубая неосторожность.

Несогласованность гражданского и уголовного

законодательства отрицательно сказывается на теоретической

разработке форм вины и, в особенности, на определении понятия

грубой неосторожности и ее отличии от неосторожности легкой,

хотя в рамках постановлений гражданского законодательства

этот вопрос имеет существенное значение.

В теории гражданского права в разработке проблемы

вины, пожалуй, самым спорным и противоречиво решаемым и

62

являемся вопрос о понятии грубой неосторожности и ее

критериев.

Подавляющее большинство цивилистов, занимавшихся

определением понятия грубой неосторожности, по существу

уходили от решения этого вопроса, сводили его к ничего не

говорящей и не определяющей «конкретной обстановке».

В литературе по Советскому гражданскому праву и на сей

день господствует ошибочное утверждение о том, что каких-либо

определенных признаков для разграничения грубой и легкой

неосторожности установить невозможно.

Характерен при этом тот факт, что подобные

утверждения наводят попытки их теоретического об основания.

«Практика, – пишет JI. А. Лунц, – решает этот вопрос,

принимая во внимание все обстоятельства дела».1

«Ввиду чисто количественного характера различия

между простой и грубой неосторожностью, – пишет О. С. Иоффе,

– бесплодными были бы попытки искать более четкое их

разграничение в виде какой-то абстрактной формулы, которая

вместо оказания помощи судебно-арбитражной практике могла

бы лишь дезориентировать ее».2

В. Т. Смирнов, заявляя, что авторы, пытавшиеся

теоретически обосновать различие между трубой и легкой

неосторожностью, терпели неудачу и неизбежно сводили это

обоснование к показу на примерах из судебной практики, делает

вывод, что «вопрос о наличии грубой неосторожности или

простой неосторожности в поведении потерпевшего должен

решаться судом в каждом конкретном случае, исходя из

обстоятельств данного дела (курсив автора – М. Ф.)».3

Примечательно, однако, что вопреки этому конечному

выводу автор весьма противоречиво все же пытается дать

понятие грубой неосторожности потерпевшего.4

1 И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве, 1950 г.,

стр. 383. 2 О. С. Иоф ф е. Цит. работа, стр. 153. 3 В. Т. Смирнов. Цит. работа, стр. 146–147. 4 В. Т. Смирнов. Цит. работа, стр. 60–62.

63

По нашему убеждению, глубоко прав Г. К. Матвеев,

справедливо обвиняющий некоторых советских цивилистов в

пренебрежительном отношении к определению признаков

разграничения отдельных видов неосторожной вины и

считающих нормальным, чтобы этот вопрос решался на практике

«от случая к случаю».1

В самом деле, получается довольно странная картина:

оказывается имеется определенное правовое явление, которое

нельзя определить, дать его понятие. Ведь это же противоречит

элементарному положению марксистско-ленинской теории

познания, согласно которой понятие – это результат обобщения

существенного в массе единичных явлений природы и общества,

понятия – это формы человеческого мышления, отражающие

развивающуюся и изменяющуюся объективную

действительность.

Грубая неосторожность потерпевшего – это не

неуловимая кантовская вещь в себе, а определенное правовое

явление, понятие которого в тысячу раз полнее и глубже

отражает сущность этого явления, нежели тысячи примеров

пресловутой «конкретной обстановки». Рассуждать иначе –

значит становиться на позиции агностицизма.

Это не означает, разумеется, что для показа наличия или

отсутствия грубой неосторожности можно, мол, пользоваться

лишь абстракцией (понятием), не прибегая к раскрытию его

содержания на конкретных примерах из практики. Общее,

отображаемое в понятии, охватывающем основные,

существенные связи и свойства особенного, отдельного,

единичного, в реальной действительности не существует вне

особенного, отдельного, единичного.

Вопреки мнению В. Т. Смирнова бесплодность попыток

дать понятие грубой неосторожности на примерах из судебной

практики совсем не в том, что они сводились к сумме примеров,

в том, что в этих примерах не раскрывались, не обобщались

присущие им общие, существенные свойства, т. е. по существу

1 См. Г. К. Матвеев. Цит. работа, стр. 296.

64

понятие и не давалось. Нельзя не отметить, что именно так

поступает и сам В. Т. Смирнов.

Слов нет, доказательство наличия или отсутствия грубой

неосторожности, как и иных форм вины, зачастую чрезвычайно

сложное дело. Но нельзя же смешивать доказательства явления с

самим явлением, с его понятием. Ведь прежде чем доказывать,

надо знать что доказывать. Совершенно правильно на этот счет

писал О. С. Иоффе: «Не следует смешивать вину со способами ее

доказывания. Подобно тому, как средства доказывания

определенного факта отличаются от самого этого факта, так и

средства выявления вины правонарушителя не тождественны его

виновности».1

Что же следует понимать под грубой неосторожностью,

каково ее определение?

Нам представляется, что наиболее, правильную (но не до

конца последовательную и противоречивую) исходную позицию

в этом вопросе занимает Г. К. Матвеев.

Для разграничения легкой и грубой неосторожности и,

следовательно, для их определения он обращается к уголовному

законодательству и уголовно-правовой теории.

Советское уголовное законодательство, а соответственно

и теория, четко и ясно разграничивают два вида неосторожности

и дают их понятия, каковыми являются: самонадеянность и

небрежность. Согласно ст. 9 Основ уголовного законодательства

Союза ССР и союзных республик вина в форме самонадеянности

характеризуется таким психическим отношением лица, при

котором оно предвидело возможность наступления общественно

опасных последствий своего действия или бездействия, но

легкомысленно рассчитывало на их предотвращение; вина же в

форме небрежности характеризуется таким психическим

отношением, при котором лицо не предвидело возможности

наступления таких последствий, хотя должно было и могло их

предотвратить.

1 См. О. С. Иоффе. Цит. раб., стр. 152. Непонятно только, почему автор,

исходя из совершенно правильных предпосылок, фактически тоже в

конечном итоге стоит на позициях «конкретной обстановки».

65

Правильность и целесообразность такого деления

неосторожности на два вида и соответствующего их понимания

подтверждается не только единством мнений криминалистов, но

и самой жизнью – судебной практикой. Общепризнано также, что

самонадеянность является более тяжкой формой неосторожности

и, при прочих равных условиях, влечет за собою и более тяжкие

правовые последствия.

По нашему убеждению, Г. К. Матвеев совершенно прав,

когда он говорит, что в гражданском праве под грубой

неосторожностью и следует понимать то, что понимают

криминалисты под самонадеянностью, а под лепкой

неосторожностью – то, что в уголовном праве понимается под

небрежностью.1

Однако некоторые цивилисты заявляют, что подобное

понимание неприемлемо для гражданского права.

«Нельзя сказать, – пишет Б. С. Антимонов, – что грубо

неосторожно действует только тот, кто предвидит последствия

своих действий, но легкомысленно надеется эти последствия

предотвратить».2 По его мнению, такое понимание

неудовлетворительно потому, что оно в одних случаях слишком

узко, а в других чрезмерно широко. Хочет или не хочет

Б. С. Антимонов, но если это его утверждение перевести на язык

уголовно-правовой теории, то окажется, что грубая

неосторожность колеблется (в зависимости от «конкретной

обстановки», видимо) в пределах от косвенного умысла до

небрежности включительно! Какой-либо научно обоснованной

аргументации своей позиции он не приводит, а пытается ее

1 См. назв. раб., стр. 295–300. Вызывает недоумение, однако,

утверждение автора, что «...отыскивание каких-либо твердых, раз

навсегда данных признаков разграничения легкой и трубой

неосторожной вины в гражданском праве весьма затруднительно» (стр.

296) и что «...было бы неправильно сделать вывод, что конкретные

формы неосторожной вины в советском гражданском праве совпадают

по своему содержанию, с соответствующими формами неосторожной

вины в советском уголовном праве» (стр. 301). 2 Б. С. Антимонов. Цит. работа, стр. 108.

66

показать на двух примерах. Говоря, что самонадеянность иногда

нельзя признать грубой виной, он пытается это доказать

примером, когда потерпевший, отдавая себе отчет в том, что

огонь, охвативший его дом, скоро и неизбежно перебросится на

скотный двор, но надеясь на свое проворство, он рассчитывал,

что еще успеет выпустить свою корову, и стал в первую очередь

спасать домашние вещи. Однако его расчет не оправдался и

корова погибла в огне. Автор заключает, что хотя спасенная

утварь имела и меньшую ценность, чем корова, все же такая

самонадеянность – не грубая вина потерпевшего, ибо в

создавшейся обстановке нельзя от потерпевшего требовать

спокойной хладнокровной оценки своих действий.

Позволительно опросить автора, а в чем же он вообще в

данном случае усматривает вину потерпевшего? Разве всякое

психическое отношение субъекта к тем или иным фактам и своим

действиям мы называем виной? Разве мы говорим, что человек

виновен в героическом подвиге, который он сознательно

совершил? Конечно же нет.

В праве нас интересует не всякая осознанная

человеческая деятельность, а лишь противоправная, т. е.

проявившаяся в правонарушении; вина – это не просто

психологическая категория, а правовая. Что же противоправного

совершил потерпевший во время пожара? Да ровным счетом

ничего, а поэтому не только ни о самонадеянности (грубой

неосторожности), но вообще о какой-либо вине в данном случае

говорить нельзя.

Говоря о грубой неосторожности при отсутствии

элемента самонадеянности, Б. С. Антимонов пытается это

подкрепить примером, когда пьяный отец с ребенком на руках

пытался вскочить в вагон трамвая на ходу. Усматривая здесь

грубую неосторожность, автор не видит здесь самонадеянности

потому что пьяный отец не сознавал рискованности своего

поступка. Аргументация довольно удивительная, продолжая ход

мыслей автора, можно сказать, что лица, совершающие даже

самые тяжкие правонарушения в состоянии опьянения, либо

всегда проявляют легкую вину, либо вообще невиновны. Однако

67

уголовно-правовая теория, в соответствии с законом, не делает

скидок пьяницам, совершающим преступления.

Ошибочность взглядов, высказанных

Б. С. Антимоновым, по нашему мнению, заключается в

следующих двух моментах:

а) в забвении того положения, что вина – это правовая

категория, т. е. психическое отношение субъекта только к

противоправным действиям или бездействиям;

б) включением в понятие неосторожности моментов

объективных, в частности, характера самого правонарушения,

противоправности, что явно недопустимо и обоснованно

критикуется некоторыми цивилистами.1

О. С. Иоффе, считая правильной точку зрения

Г. К. Матвеева о понимании грубой неосторожности

равнозначной самонадеянности, заявляет, однако, свое

несогласие (?) с этой же точкой зрения, ибо, по его мнению,

«Вина может быть небрежной (в криминалистическом значении

этого слова), и все же она становится грубой неосторожностью,

когда по обстоятельствам дела суд придет к выводу, что она

достигла необходимой степени конкретности».2

Таким образом, по мнению О. С. Иоффе понятие грубой

неосторожности шире (и только шире, но не уже, в чем он,

следовательно, расходится с Б. С. Антимоновым), чем понятие

самонадеянности, оно охватывает и самонадеянность, и

небрежность в конкретных (?) случаях. Убедительного

теоретического обоснования этого положения автор по существу

не дает. Разве можно считать серьезным и убедительным

обоснованием важного теоретического и практического

положения ссылкой на суд («если суд придет к выводу»),

который решает степень конкретности вины? Ссылка на суд – это

ссылка на пресловутую «конкретную обстановку», вина же

1 Совершенно справедливо отмечает О. С. Иоффе, «что в гражданско-

правовой теории как только дело касается неосторожной вины,

противоправность и виновность рассматриваются в качестве категорий

тождественных». См. цит. работу, стр. 149. 2 См. О. С. Иоффе, цит. работа, стр. 153.

68

никаких степеней конкретности не имеет, она всегда строго

конкретна.

Нельзя при этом не отметить, что в данном случае

«степень конкретности вины» – это лишь неудачное выражение

автора, под которым он понимает степень конкретности

предвидения возможных последствий.

О. С. Иоффе неосторожную вину в форме небрежности

подразделяет на две группы, принципиальное различие между

которыми с точки зрения соотношения интеллектуальных и

волевых моментов, к сожалению, очень трудно уловить и

понять.1

Первая группа, по его мнению, характерна тем, что

правонарушитель знает, что он не принял всех необходимых мер,

предосторожности. Вторая группа характерна тем, что

правонарушитель не знал, но мог и должен был знать о

непринятии им всех необходимых мер, в силу чего и наступили

определенные отрицательные последствия.

Так же, примерно, понимает позицию О. С. Иоффе и

В. Г. Макашвили, когда он пишет; «Всю область преступной

небрежности О. С. Иоффе подразделил на две группы. К первой

группе он относит случаи, когда лицо, в момент действия,

сознает, что не предпринимает всех мер предосторожности; ко

второй – случаи, когда лицо в момент действия считает, что им

приняты все требуемые обстоятельствами меры

предосторожности»2 или, дальше уточняет В. Г. Макашвили,

«...лицо не осознает, что нарушает правила предосторожности».3

Но чем же отличается в первом случае небрежность от

умысла и самонадеянности? Оказывается, тем, что при

небрежности существует лишь абстрактное предвидение

причинно-следственных связей между неправомерным

доведением и возможным результатом.

1 См. цит. работу, стр. 120–124, 152–153. 2 В. Г. Макашвили. Уголовная ответственность за неосторожность.

Госюриздат, 1957 г., стр. 82. 3 Там же, стр. 84.

69

А чем же отличается второй вид небрежности от первого,

если и во втором случае также существует абстрактное

предвидение причинно-следственных связей? Оказывается, тем,

что, имея абстрактное предвидение, лицо не знало, но могло и

должно было сознавать о неприятии им всех необходимых мер

предосторожности.

Побудительным мотивом этих, прямо скажем, весьма

сомнительных и по существу и по форме, рассуждений является

несогласие автора с теоретическим, а также и с законодательным

определением небрежности как такого психического отношения

субъекта к содеянному, при котором он не предвидит вредных

последствий, хотя должен был и мог их предвидеть, ибо при

таком определении якобы речь идет не наличии, а об отсутствии

какого-либо психического отношения т. е. вины.

Полагая, что вина всегда должна характеризоваться как

категория с определенным положительным, а не отрицательным

содержанием, О. С. Иоффе и считает положительным

содержанием вины в форме небрежности абстрактное

предвидение.

Теория абстрактного предвидения, характерного для

небрежности, и примеры, приводимые в подкрепление ее,

подвергались обоснованной и обстоятельной критике в работе

В. Г. Макашвили. По нашему мнению, В. Г. Макашвили

совершенно правильно отмечает, что там, где О. С. Иоффе видит

абстрактное предвидение результата, на самом деле имеет место

нереализованная возможность предвидения, требуемая в

конкретной обстановке; что при небрежности лицо не только не

сознает конкретной возможности результата, но может не

сознавать возможности, что расчет на предотвращение

предвидимого результата образует самонадеянность, а не

небрежность.

Со своей стороны мы хотели бы коснуться тех положений

«абстрактного предвидения», которые не нашли отражения в

критических замечаниях В. Г. Макашвили.

В подтверждение утверждения о наличии абстрактного

предвидения, характерного для небрежности, О. С. Иоффе

приводит, следующий пример: М., помощник машиниста

70

паровозного депо, производил замер нефти в баке, пользуясь

освещением керосиновой коптилки. От происшедшего

вследствие этого взрыва М. получил увечье. Верховный Суд

усмотрел преступную небрежность в действиях администрации,

допустившей освещение заправки нефти керосиновой коптилкой.

Считая, что Верховный Суд правильно, признал, что в этом

случае была допущена небрежность, а не самонадеянность, О. С.

Иоффе доказывает это тем, что администрация, прекрасно

понимавшая, что производить замер нефти при помощи

керосиновой коптилки недопустимо, она, предоставляя своим

работникам для освещения замера нефти керосиновые коптилки,

не предвидела и не могла предвидеть, что именно М. (курсив наш

– М. Ф.) потерпит увечье; что несчастный случай мог и

произойти и не с М., а с другим рабочим, а мог и вообще не

произойти. Но, продолжает, автор, хотя здесь и отсутствовало

конкретное предвидение причинной связи, но ее абстрактное

предвидение имело место, ибо администрация не могла не знать,

что совершенные ею действия создают опасность наступления

вредных последствий.

В. Г. Макашвили, правильно считая, что в данном случае

в действиях администрации, имеется преступная

самонадеянность, усматривает ее в том, что администрация не

имела конкретного предвидения несчастного случая с М. потому,

что она, очевидно, рассчитывала на какое-либо обстоятельство,

способное предотвратить наступление вреда.

Представляется, что ошибочность решения суда и

позиции О. С. Иоффе полнее могут быть, показаны, со

следующих теоретических позиций, относящихся как к проблеме

вины, так и составу правонарушения.

Если оставить в стороне вопрос о сознании общественной

опасности и противоправности содеянного, как о необходимых

элементах содержания вины (в данном деле эта сторона сомнений

не вызывает), то надо сказать, что содержанием вины являются

предвидения, сознание (или его возможность) не всех и всея

обстоятельств дела, а лишь, тех, которые имеют юридическое

значение лишь тех, следовательно, которые соответствуют

71

признакам конкретного состава правонарушения, будь то

уголовного, гражданского, административного.

Ни уголовный закон, ни гражданский в соответствующих

данному случаю нормах не предусматривают ответственности

администрации в зависимости от причинения вреда строго

определенному лицу – Матвееву, Петрову, Сидорову и. т. д., они

в равной мере охраняют жизнь и здоровье любого работника, они

в равной мере требуют обеспечения безопасных условий труда

для всех работников определенного участка, цеха, предприятия.

Так, например, ч. 3 ст. 133 УК РСФСР карает за

поставление работника, с нарушением правил об охране труда,

в такие условия работы, при которых он утратил или мог утратить

свою трудоспособность.

Содержанием вины, в соответствии с этой нормой, и

является сознание (или его возможность) только таких

фактических обстоятельств дела, которые соответствуют

признакам данного состава преступления, и не больше. В

частности, требуется сознавать, что в опасность поставляется

работник, а кто конкретно, персонально – это уже не имеет

принципиального юридического значения, поскольку эта

конкретные обстоятельства лежат за рамками состава

преступления.

Было ли в рассматриваемом примере о несчастном случае

с помощником машиниста М. подобное предвидение со стороны

администрации? Да, было и этого не отрицает ведь и

О. С. Иоффе. Было ли это предвидение абстрактным или

конкретным? Вопреки мнению О. С. Иоффе и В. Г. Макашвили

оно было не абстрактным, а абстрактным и конкретным

одновременно!

На доказательстве этого утверждения необходимо

остановиться особо. О. С. Иоффе, резко противопоставляя

предвидение абстрактное конкретному, не дает, однако, ни

понятия того и другого, ни их соотношения. Если же проследить

за ходом его рассуждений при анализе приводимых им же

примеров, то можно заключить, что конкретное предвидение, по

его мнению, – это такое предвидение, которое охватывает не

только (и даже не столько) общие, необходимые, существенные

72

черты и свойства допущенного правонарушения, но и

единичные, случайные, не существенные (администрация

конкретно не предвидела, что именно М., причем обязательно,

потерпит увечье). В отличие от этого абстрактное предвидение –

это такое, которое охватывает лишь общие свойства

правонарушения (администрация не могла не знать, что

совершенные ею действия создают опасность наступления

вредных последствий). Соответственно он и полагает, что

конкретное предвидение характерно для обоих видов умысла и

для самонадеянности, абстрактное – для двух групп

небрежности.

Эта позиция несовместима с марксистко-ленинским

учением о понятии и соотношении общего и единичного,

необходимого и случайного, абстрактного и конкретного.

Марксизм-ленининзм никогда не разрывает эти взаимосвязанные

категории, а рассматривает их в диалектическом единстве. В этом

смысле нельзя разрывать абстрактное и конкретное и резко

противопоставлять одно другому.

Абстрактное – всегда есть и конкретное, вернее – его

часть, поскольку оно отображает необходимое, общее,

существенное в конкретном. Часть 3 ст. 133 УК РСФСР, как и

другие правовые нормы, есть норма абстрактная, охватывающая

необходимое, общее, существенное, присущее неограниченному

количеству единичных конкретных случаев, но именно она и

конкретная. Тот, кто предвидит фактические свойства деяния,

соответствующие признакам ч. 3 ст. 133 УК, тот в равной мере

предвидит и абстрактно и конкретно, в указанном выше

понимании. Закон никогда не требует предвидения (или его

возможности) всех случайных, несущественных свойств каждого

правонарушения, ибо такое предвидение не такое предвидение не

нужно, да и не всегда возможно. Для привлечения к

ответственности за убийство совсем не требуется, чтобы убийца,

стреляющий в толпу, предвидел неизбежность наступления

смерти и именно Петрова, а не Сидорова, именно от попадания

пули в сердце, а не в сонную артерию. Достаточно предвидеть

73

(сознавать), что в результате стрельбы может последовать смерть

человека, не больше.1

Такое понимание вполне согласуется с положением

марксизма-ленинизма о том, что сознание отражает мир лишь

приблизительно верно, оно не способно отразить все стороны

явлений, все единичные и случайные их признаки.

Энгельс отмечал, что если бы наука (а не индивидуальное

сознание! – М. Ф.) попыталась описать все бесчисленные

индивидуальные, случайные свойства стручка, то она была бы не

наукой, а пустой игрой.2

Таким образом, коль скоро администрация предвидела,

что допущенные ею нарушения правил техники безопасности

создают опасность наступления вредных последствий, стало

быть, она предвидела все существенные свойства деяния,

соответствующие признакам конкретного состава

правонарушениям. Назвать это предвидение абстрактным и

противопоставлять его предвидению конкретному – это значит

заниматься игрой в слова, которая способна лишь

дезориентировать судебную практику, о чем и свидетельствует

анализируемое автором дело.

Можно ли, действительно, в данном случае говорить, о

преступной небрежности? Нет нельзя, так как обстоятельства

дела свидетельствуют, по меньше мере, о преступной

самонадеянности, ибо администрация. предвидела те

обстоятельства, которые соответствуют признакам состава

правонарушения. Кстати, такое же предвидение было и на

стороне потерпевшего, хотя он и не был убежден (скорее

напротив) в неизбежности взрыва и тех конкретных последствий,

которые наступят в отношении его самого.

Стало быть и администрация, и потерпевший проявили

самонадеянность, а с точки зрения терминологий гражданского

права – грубую неосторожность.

1 В данном случае речь не идет о различных смягчающих и отягчающих

конкретных обстоятельствах, влияющих на определение объема

ответственности, поскольку это явление совершенно иного порядка. 2 См. Ф. Энгельс. Диалектика природы, 1948 г., стр. 175.

74

Итак, точка зрения О. С. Иоффе по вопросу конкретного

и абстрактного предвидения и разграничения на этой основе

форм вины не может быть признана теоретически состоятельной

и практически полезной. Необходимо отметить, что теория

«абстрактного предвидения» для второй группы случаев

неосторожной вины несостоятельна уже и потому, что она

сочетает в себе взаимоисключающие положения. В самом деле,

как же можно предвидеть то, даже абстрактно, что лицом не

осознается?

Нельзя, далее, не отметить, что рассмотренные выше

теоретические положения О. С. Иоффе не нашли в его же работе

практически значимые выводов. Очевидно, что практическая

полезность их могла бы быть доказана именно в вопросе

разграничения легкой и грубой неосторожности. Однако теория

абстрактного предвидения ни в коей мере не помогает решению

этого сложного и важного вопроса, да фактически автор на это и

не претендует, предоставляя суду самому решать этот вопрос в

зависимости, от обстоятельств дела и степени конкретности

вины.

А какова же та реальная степень конкретности

абстрактного предвидения, которая позволяет провести различие

между грубой и легкой неосторожностью? В каких же случаях

небрежная вина (пускай даже, «в криминалистическом значении

этого слова»), характеризующаяся, по мнению автора, в обоих

случаях, абстрактным предвидением, может рассматриваться

либо как грубая, либо как легкая неосторожность «в

цивилистическом значении этих слов»? На это автор не дает

ответа, да, как мы уже показали, его и невозможно дать.

Таким образом, мнение о том, что грубая неосторожность

самонадеянность – это одно и то же никем не опровергнуто,

отличие грубой неосторожности от самонадеянности не

доказано.

Самостоятельное существование понятия грубой

неосторожности, как чего-то отличного от самонадеянности и

небрежности было бы доказано лишь тогда, если бы удалось

найти своеобразное соотношение интеллектуального и волевого

моментов, отличных и от самонадеянности, и от небрежности. Но

75

такие попытки никем не предпринимались, ибо, по нашему

убеждению, они ни к чему положительному привести не могут,

так как все возможные сочетания воли и интеллекта отражены в

ст. ст. 8 и 9 «Основ уголовного законодательства Союза ССР и

союзных республик» (два вида умысла и два вида

неосторожности). Всякие попытки найти какие-то иные признаки

грубой неосторожности, как нечто самостоятельного, отличного

от самонадеянности и небрежности, сколь и ошибочно будут,

идти в рамках объективного, а не субъективного, что иногда и

наблюдается в цивилистической литературе, чем уже

упоминалось выше.

Возвращаясь к нашему утверждению о едином понятии

вины для всех отраслей права, мы можем, наконец, сказать,

формы ее также являются единичными. От того, что в уголовном

праве неосторожность делят на самонадеянность и небрежность,

а в гражданском на грубую и легкую, дело, разумеется, не

меняется, ибо в данном случае речь идет лишь о различных

терминах, обозначающих те же явления.

В заключение настоящей статьи хотелось бы в порядке

постановки вопроса высказать следующее мнение.

Вопрос o понятии и границах грубой неосторожности

постоянно привлекал и привлекает внимание советских юристов.

Чем, однако, объяснить, что и до сего времени цивилисты не

пришли к единому решению этого вопроса, почему грубую

неосторожность пытаются представить как категорию, не

совпадающую с самонадеянностью, почему иногда, по меткому

замечанию О. С. Иоффе, в гражданско-правовой теории как

только дело касается неосторожной вины, противоправность и

виновность рассматриваются в качестве категорий

тождественных?

Среди целого ряда причин, частично уже отмеченных,

хотелось бы указать и на следующую: принятый в гражданском

законодательстве и теории правовой учет лишь грубой

неосторожности потерпевшего, очевидно, устарел.

Соответственно устарели и теоретические концепции,

предлагающие в подлежащих случаях учитывать лишь грубую

неосторожность потерпевшего и не учитывать легкую.

76

В момент принятия Гражданского кодекса и еще долгое время после этого высокий уровень несчастных случаев объяснялся объективными причинами, зачастую от поведения потерпевшего совершенно не зависящими. Низкий культурно-технический уровень трудящихся, плохое состояние дела охраны труда нередко приводило к несчастным случаям, причем нередко даже последовательное соблюдение существующих правил техники безопасности не гарантировало работника от опасности. В подтверждение этой мысли можно сослаться на Постановление СНК РСФСР от 11 июня 1927 г., принятое по докладу Наркомтруда о состоянии охраны труда.

В этом Постановлении СНК РСФСР, отмечая огромную работу, проводившуюся (партией и правительством в области улучшения условий труда, указывал, вместе с тем, что «состояние промышленной санитарии и техники безопасности в предприятиях, перешедших к Советской власти от капиталистов, было исключительно тяжелым, что делало невозможным устранение опасностей и вредностей труда в короткий срок; вместе с тем и условия труда на многих заводах не поддаются коренному оздоровлению, ибо самые заводские здания и все их оборудование должны быть целиком сменены новыми».1) В таких условиях было вполне понятным и правомерным при определении возмещения за причиненный ущерб здоровью учитывать лишь грубую неосторожность потерпевшего и не учитывать легкую.

Но разве в условиях коренного улучшения условий труда, резкого подъема материального и культурного уровня трудящихся (в том числе и культурно-технического), детальной регламентации безопасного поведения человека во всех сферах жизни можно цепляться за старые, обусловленные иными историческими условиями, нормы? Думаем, что нельзя. Думаем, что поставленные XXI съездом КПСС задачи по укреплению социалистической законности и правопорядка, по ликвидации всяких правонарушений требуют пересмотра многих правовых норм и институтов, в том числе и пересмотра правовой оценки всякого, а не только грубо неосторожного, виновного поведения субъекта, т. е. поставить вопрос о возможности применения санкций и в случае легкой неосторожности.

1 С. У. 1927 г., № 63, стр. 434.

77

Любовь Витальевна Боровых

Родилась 21 октября 1965 г. в г. Перми.

В 1983–1988 гг. студентка юридического факультета Пермского госуниверситета. Под научным руководством к. ю. н., доцента Г. М. Билыка подготовила и защитила дипломную работу на тему: «Криминологическая характеристика краж несовершеннолетних».

С сентября 1988 г. работает на кафедре уголовного права и прокурорского надзора, куда устроилась сразу после окончания университета.

Отработав в должности стажера-исследователя, успешно сдала вступительные экзамены в очную аспирантуру Свердловского юридического института (в настоящее время – Уральская юридическая академия).

Три года, с 1990 по 1993 г., жила и училась в Свердловске (Екатеринбурге). В ноябре 1993 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Проблемы возраста в механизме уголовно-правового регулирования», научный руководитель – заслуженный деятель науки РФ, д. ю. н., профессор Иван Яковлевич Козаченко.

В январе 1994 г. вернулась в Пермь и вновь была принята на кафедру ассистентом, а уже с 1995 г. назначена на должность заведующей кафедрой, которую и занимает по настоящее время. Столь быстрый взлет по карьерной лестнице не случаен, что доказывают последующее более чем 20-летнее грамотное руководство кафедрой с сохранением ее кадрового потенциала, научные, практические и общественные успехи сотрудников и, самое главное, качественная подготовка специалистов в уголовно-правовой сфере.

В 2000 г. Л. В. Боровых присвоено ученое звание доцента. Опубликовала более 25 научных работ.

78

За время учебы и работы на факультете занималась общественной деятельностью. Уже во время учебы избиралась депутатом Дзержинского районного Совета народных депутатов г. Перми. Руководила международными проектами юридического факультета по программам «Tempus tasis». Была членом экзаменационной и аттестационной комиссий по присвоению статуса адвоката. Л. В. Боровых отмечена благодарственным письмом Президента РФ за большой вклад в исполнение конституционных полномочий Президента РФ по осуществлению помилования, юрист года по версии Пермского профессионального клуба юристов (2005 г.).

С 2004 г. член комиссии по вопросам помилования Пермского края, а с 2006 г. – ее председатель. В настоящее время также входит в состав научно-консультативных советов при Пермском краевом суде и Прокуратуре Пермского края, экзаменационной комиссии по приему квалификационного экзамена на должность судьи.

79

Л. В. БОРОВЫХ

ПРАВОВАЯ ПРИРОДА ИНСТИТУТА

ПОМИЛОВАНИЯ В РОССИЙСКОМ ПРАВЕ

Статья впервые опубликована: Правовая наука и юридическое

образование: современные проблемы и пути их решения: сб. ст.

Пермь, 2010. С. 51–56.

На протяжении всей истории формирования уголовного

права законодатель предусматривал институты, позволяющие

стимулировать позитивное постпреступное поведение лиц,

совершивших преступление, в том числе и лиц, отбывающих и

уже отбывших уголовное наказание. К одному из таких

институтов и относится право на помилование.

Некоторые авторы полагают, что прообразом

помилованию в уголовном праве было право потерпевшего

прощать своего обидчика.1 Вместе с тем, на всех этапах

становления государственности, верховному правителю

принадлежало право принятия решения «казнить или

помиловать» лицо, совершившее преступление. Это право

правителя можно рассматривать как право помилования в

отношении отдельных лиц совершивших общественно опасное

деяние.

Можно предположить, что до 1550 года на Руси это право

существовало как не закрепленное в каком-либо нормативном

акте, так как впервые упоминание о нем можно найти только в

Судебнике 1550 года.2 Несмотря на то, что законодательно это

право не было регламентировано, помилование преступников

активно применялось по случаю знаменательных событий в

государстве и царской семье.

1 Марогулова И.Л. Амнистия и помилование в российском

законодательстве. М., ЗАО «Бизнес-школа» Интел-Синтез».1998. С. 7. 2 Российское законодательство Х-ХХ веков. Законодательство периода

образования и укрепления Русского централизованного государства.

Т. 2. М., 1985. С. 132.

80

Наиболее детальное регулирование это право получает

только в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных

1845 года.

Несмотря на то, что после революции 1917 года

государство предприняло попытки создать принципиально новое

уголовное законодательство, право на помилование было

предусмотрено и Конституцией РСФСР 1918 года (в ст. 49 шла

речь об общей и частичной амнистии) и многими актами

Советской власти.

В настоящее время право на помилование лица,

виновного в совершении преступления, закреплено ч. 3 ст. 50

Конституции РФ и ст. 85 Уголовного кодекса РФ.

В Конституции РФ предусмотрено, что каждый

осужденный за преступление имеет право... просить о

помиловании, которое осуществляет Президент Российской

Федерации (ст. 89 Конституции РФ). В Уголовном кодексе РФ

также закреплено, что помилование осуществляется

Президентом Российской Федерации в отношении

индивидуально определенного лица и, кроме этого,

регламентировано содержание данного института, т.е. очерчен

круг вопросов, которые могут разрешаться актом помилования.

В частности, в ч. 2 ст. 85 УК РФ указано, что актом помилования

лицо, осужденное за преступление, может быть освобождено от

дальнейшего отбытия наказания, назначенное ему наказание

может быть сокращено или заменено более мягким видом

наказания, с лица, отбывшего наказание, может быть снята

судимость. Это право является конституционным правом

осужденных за преступление, также правом, предусмотренным

уголовным законом.

Как отмечает И. А. Марогулова, помилование, как

основание освобождения или смягчения наказания, вписывается

в уголовно-правовые отношения и, в тоже время, при издании

акта помилования возникают государственно-правовые

отношения.1

1 Марогулова И. А. Указ. соч., С. 47.

81

Такая двойная регламентация права на помилование, и в

Конституции, и в уголовном законе порождает в науке споры о

юридической природе этого института.

Следует отметить, что можно выделить три основных

подхода к определению правовой природы помилования.

Категоричные суждения относительно принадлежности этого

института к уголовному либо конституционному праву и

компромиссный подход, характеризующий помилование как

комплексный правовой институт, включающий в себя нормы

различных отраслей права.

Первая группа авторов считали и считают, что

помилование является уголовно-правовой категорией.

Большинство из них ученые дореволюционного периода

развития российского права (Н. Д. Сергиевский,

И. Я. Фойницкий, Н. С. Таганцев, Ф. Лист, Н. М. Коркунов и

др.).1 В современный период К. М. Тищенко, О. С. Зельдова,

С. И. Зельдов, В. Базунов придерживаются мнения, что

помилование является институтом уголовного права.2 Другие

авторы категорично полагают, что «отнесение помилования к

уголовному праву необоснованно».3 Вместе с тем, аргументы в

обоснование представленной позиции представляются

спорными.

Ю. М. Ткачевский считает, что помилование является

институтом только конституционного права, т.к. реализуется во

внесудебном порядке и до 1996 года не предусматривалось

уголовным законом. Однако можно заметить, что многие

институты уголовного права реализуются во внесудебном

порядке. В частности, освобождение от уголовной

ответственности в связи с примирением с потерпевшим, в связи

с деятельным раскаянием, в связи с истечением давностных

сроков могут применяться в досудебной стадии реализации

1 Марогулова И. Л. Указ. соч., С. 49. 2 Хатуев В. Б. Уголовно-правовые проблемы помилования //

Государство и право. 2009. №6. С. 32. 3 Ткачевский Ю. М. Помилование //Законодательство. 2003. № 3. С. 62.

82

уголовной ответственности во внесудебном порядке. Вместе с

тем, это не меняет их уголовно-правового характера.

Аргументы по поводу того, что до 1996 года

отсутствовала регламентация помилования нормами уголовного

закона, но оно, тем не менее, применялось, как раз

свидетельствуют об обратном. Можно предположить, что до

1996 г. помилование носило только конституционно правовой

характер. В настоящее время именно нормы Уголовного кодекса

РФ определяют, во-первых, круг субъектов, к которым может

применяться акт помилования (и этот круг субъектов не может

быть расширен по усмотрению Президента РФ), во-вторых,

пределы помилования, т.е. вопросы, которые могут быть

разрешены при применении этого акта (и, опять же, Президент

РФ не может выйти за круг полномочий, которые определены в

ст. 85 УК РФ).

Кроме этого, Ю. М. Ткачевский считает, что «если бы

помилование входило в уголовное... законодательство, то в

специальном упоминании о нем в Конституции РФ не было бы

необходимости».1 С этими доводами автора также трудно

согласиться.

Конституция РФ закрепляет многие фундаментальные

положения российского права, которые потом находят

детальную отраслевую регламентацию. Это можно отнести к

такому институту уголовного права как необходимая оборона. В

ч. 2 ст. 45 Конституции РФ указано, что каждый вправе защищать

свои права и свободы всеми способами, не запрещенными

законом. Пределы правомерной защиты предусмотрены ст. 37

УК РФ. Однако никаких сомнений в том, что необходимая

оборона является институтом уголовного права, не возникает.

Аналогичный пример можно привести из сферы уголовного

судопроизводства. В Конституции РФ установлено, что каждый

осужденный за преступление имеет право на пересмотр

приговора вышестоящим судом в порядке, предусмотренном

федеральным законом (ч. 3 ст. 50). Однако никто не отрицает, что

1 Ткачевский Ю. М. Указ. соч., С. 63.

83

институты апелляции, кассации, надзорного производства

относятся к уголовно-процессуальному праву. В связи с этим, представляется, что ближе к истине

позиция авторов, полагающих, что помилование является комплексным правовым институтом,1 носит комбинированный,2 межотраслевой характер.3

В подтверждении этого можно отметить, что круг субъектов, к которым может применяться акт помилования, определен уголовным законом. Это: лица, осужденные за преступление и лица, отбывшие назначенное наказание. Уголовный кодекс также определяет пределы акта помилования, которым можно освободить лицо от отбытия наказания, снизить срок наказания, назначенный судом, заменить наказание более мягким видом и снять судимость. Конституцией РФ определен государственный орган, уполномоченный принять решение о помиловании. Это право принадлежит Президенту РФ. Поэтому институт помилования регламентируется нормами и конституционного и уголовного права.

Но в литературе высказано мнение, что комплексный характер института помилования означает включение в него норм уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного и административного права.4

Вопрос об отнесении процедуры помилования к уголовно-процессуальному праву, по нашему мнению, является не бесспорным. Уголовно-процессуальное право РФ не содержит норм, регламентирующих институт помилования, и, следовательно, не входит в число отраслей, придающих комплексность этому институту. Уголовно-процессуальное законодательство упоминает помилование только в связи с провозглашением приговора, когда судья разъясняет право ходатайствовать о помиловании в случае осуждения лица к смертной казни (ст. 310 УПК РФ), среди оснований возобновления производства ввиду новых или вновь

1 Михлин А. С. Помилование в Российской Федерации. М., 2001. 2Осмоловская Н. В. Юридическая природа институтов амнистии и

помилования// Российский следователь. 2005. № 10. С. 59. 3 Дуюнов В. К. Освобождение от уголовной ответственности и

уголовного наказания. Тольятти, 2001. С. 144. 4Саженков Ю. В., Селиверстов В. И. Правовые проблемы помилования.

М., 2007. С. 42.

84

открывшихся обстоятельств (ч. 5 ст. 413 УПК РФ) и в связи с разрешением вопросов при исполнении приговора суда иностранного государства (ст. 472 УПК РФ). Однако в этих нормах не решаются вопросы, непосредственно связанные с процедурой помилования. Поэтому, полагаем, уголовно-процессуальные нормы не входят в круг норм, образующих институт помилования.

Что касается норм административного права, то следует согласиться с мнением В. Б. Хатуева,1 считающего, что поскольку порядок реализации помилования, компетенция субъектов, участвующих в формировании решения о помиловании, сроки рассмотрения ходатайства определены в нормативных актах административного права,2 то, безусловно, оно должно быть включено в круг отраслей, регламентирующих институт помилования.

Аналогично может быть решен вопрос и о роли уголовно-

исполнительного права в регулировании института помилования.

Нормы, закрепленные в ст. 176 и ст. 184 УИК РФ,

предусматривают порядок обращения осужденных с

ходатайством о помиловании, регламентируют деятельность

администрации исправительного учреждения в случае отказа

осужденного к смертной казни обратиться с ходатайством о

помиловании к Президенту Российской Федерации.

Таким образом, институт помилования, существовавший

как исключительное право правителя на протяжении долгого

периода истории, в настоящее время получил достаточно

детальную регламентацию и представляет собой комплексный

межотраслевой институт, включающий в себя нормы

конституционного, уголовного, административного и уголовно-

исполнительного права.

1 Хатуев В.Б. Указ. соч. С. 34. 2 Указ Президента РФ №1500 «О комиссиях по вопросам помилования

на территориях субъектов Российской Федерации» от 28 декабря 2001 г.

85

Владимир Григорьевич Шумихин

Родился 13 февраля 1951 г. в п. Юго-Камский Верхне-Муллинского района Молотовской области.

В 1971–1977 гг. – студент вечернего отделения Пермского госуниверситета. Дипломная работа, подготовленная под научным руководством к. ю. н., доцента И. Я. Моисеенко, была посвящена применению судебной фотографии в следственных действиях.

После окончания юридического факультета с 1977 г. работал следователем в Восьмом управлении МВД СССР.

В 1980 г. перешел на работу в Пермское отделение Московского филиала юридического заочного обучения при Академии МВД СССР (МФЮЗО), где преподавал уголовное право.

В 1988 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Эффективность уголовно-правовой нормы о спекуляции» в Свердловском юридическом институте (научный руководитель заслуженный деятель науки РСФСР, д. ю. н., профессор М. И. Ковалев).

В 1993 г. В. Г. Шумихину присвоено звание доцента. Занимаясь педагогической и научной деятельностью в

стенах учебных заведений МВД РФ, занимал должности старшего преподавателя, доцента, а последние 12 лет службы должность начальника кафедры уголовного права, уголовно-исполнительного права и криминологии Пермского филиала Нижегородской академии МВД РФ. За время работы в системе Министерства внутренних дел РФ был награжден медалями «За безупречную службу» 3-х степеней, нагрудным знаком «За верность долгу», почетными грамотами начальника ГУ МВД по Пермскому краю и Губернатора Пермского края, в 2002 г. – нагрудным знаком

86

«Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации».

На кафедре уголовного права и прокурорского надзора юридического факультета ПГУ начал работать с 1992 г. и после небольшого перерыва продолжил работу в 2002 г.

В. Г. Шумихиным подготовлены и опубликованы более 80 научных работ, в том числе 5 учебных пособий и монография «Нормативные правила квалификации преступлений» (2009 г.). Сфера научных интересов – вопросы квалификации преступлений и проблемы насилия и насильственных преступлений.

Исследовательская деятельность тесно связана с учебной. Разработан и преподается спецкурс «Основы квалификации преступлений». Научные разработки внедрены и в преподавание Общей и Особенной частей уголовного права.

В. Г. Шумихин не теряет связи с юридической практикой, участвуя в подготовке заключений по уголовным делам в качестве независимого эксперта, в работе Прокуратуры Пермского края и Службы судебных приставов РФ, а также научно-консультативного совета при Пермском краевом суде.

87

В. Г. ШУМИХИН

КВАЛИФИКАЦИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ – ИНТЕГРАЛЬНОЕ

ПРАВОВОЕ ПОНЯТИЕ

Статья впервые опубликована: Правоведение. 2006. № 3. С. 120–

126.

Понятие «квалификация преступлений» традиционно

считается категорией уголовного права. В. Н. Кудрявцев

определяет квалификацию преступлений как установление и

юридическое закрепление точного соответствия между

признаками совершенного деяния и признаками состава

преступления, предусмотренного уголовно-правовой нормой. Он

выделяет два значения этого понятия: процесс – установление

признаков того или иного преступления в действиях лица и

результат этой деятельности – официальное признание и

закрепление обнаруженного соответствия признаков

совершенного деяния уголовно-правовой норме.1 Данная

дефиниция была воспринята большинством ученых и практиков.

Ее критика некоторыми авторами не носила принципиального

характера. Так, Г. Н. Новоселов считает необходимым уточнить

основную цель квалификации преступлений и сместить акцент с

установления соответствия на установление правовой нормы,

подлежащей применению в конкретном случае. Он понимает под

квалификацией определение конкретной статьи Уголовного

кодекса, которую следует применить при решении вопросов

преступности и наказуемости данного деяния.2 Предполагаемое

определение также отражает суть квалификации и совсем не

исключает ее понимания как логического процесса и итоговой

оценки содеянного.

1 Кудрявцева В.Н. Теоретические основы квалификации преступлений.

М. , 1963. С. 7. 2 Уголовное право. Особенная часть. Учебник для вузов/ отв. ред.

И. А. Козаченко, 3. А. Незнамова, Г.П. Новоселов. М., 1998. С. 20–21.

88

В литературе отмечается сложный комплексный характер

понятия квалификации преступлений. В. Н. Кудрявцев

рассматривает квалификацию не только как правовую

категорию, но и с позиций психологии и логики – как

мыслительный процесс, связанный с решением определенной

логической задачи.1 Логический метод решения вопросов

квалификации исследовался А. В. Наумовым и

А. С. Новиченко.2 Понятие квалификации преступлений как

процесса и результата совершенствовалось и уточнялось в трудах

Л. Д. Гаухмана, Н. Г. Кадникова, Б. Н. Куринова,

В. И. Малыхина, В. А. Никонова, А. И. Рарога, С. А. Тарарухина3

и других ученых.

Процесс квалификации как часть правоприменительной

деятельности исследован в научной литературе с уголовно-

правовых позиций. Л. Д. Гаухман определяет его как

целенаправленный процесс отражения в сознании субъекта

квалификации фактических признаков содеянного, признаков

конкретного состава преступления и наличия или отсутствия

сходства между ними.4 Процесс квалификации преступлений

рассматривается чаще всего с точки зрения его

1 Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1999.

С. 5–6. 2 Наумов А.В., Новиченко А.С. Законы логики при квалификации

преступлений. М., 1978. 3 Гаухман Л.Д. Квалификация преступлений: закон, теория, практика.

М., 2001, Кадников Н.Г. Квалификация преступлений и вопросы

судебного толкования: теория и практика. Учеб. Пособие. М., 2003;

Куринов Б.Н. Научные основы квалификации преступлений. М., 1984;

Малыхин В.И. Квалификация преступлений: теоретические вопросы.

Куйбышев, 1987; Никонов В.А. Научные основы квалификации

преступлений. Тюмень, 1996; Рарог А.И. Квалификация преступлений

по субъективным признакам. СПб., 2002; Тарарухин С.А. Понятие и

значение квалификации преступлений. Киев, 1990. 4 Гаухман Л. Д. Квалификация преступлений: закон, теория, практика.

С. 311.

89

последовательности и этапов, а также как решение логических

задач. 1

Понимание квалификации преступлений как процесса и

итогового результата отражает сложность и многоаспектность ее

понятия, которое можно определить термином

«интегральное»2. Интегральная дефиниция характеризует

явление в единстве различных его уровней, качеств и сторон.

Интегральный характер понятия квалификации

обусловлен тем, что она является категорией межотраслевой

принадлежности, принадлежит как уголовному праву, так и

уголовному процессу. В юридической науке квалификация

преступлений не рассматривалась подробно с позиций

уголовного процесса. Отдельные авторы ограничивались лишь

общими замечаниями, что с точки зрения уголовного процесса

квалификация представляет собой деятельность, направленную

на выяснение истины по уголовному делу и содержащую

основной вывод в виде умозаключения.3 Другие, исследуя

уголовно-процессуальный аспект квалификации, отмечали

совпадение процесса квалификации (мыслительной

деятельности) с процессуальной деятельностью по установлению

фактических обстоятельств дела и их юридической оценке.4

Квалификация является важной частью

правоприменительной деятельности, которая, в свою очередь,

выступает как неотъемлемый элемент системы правового

регулирования. Правоприменительная деятельность в сфере

1 Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. С. 39–54

и др.; Никанов В. А. Понятие и система особенной части уголовного

права. Процесс квалификации преступлений. Лекция. М., 2000. С. 9. 2 Интегральный ( лат. Integer) – неразрывно связанный, целый, единый

(Современный словарь иностранных слов. Спб., 1984. С. 240.);

Интегральное – такое, все или часть элементов которого неразрывно

связны (Большая советская энциклопедия. Т. 10. М., 1972. С. 893). 3 Кадников Н. Г. Квалификация преступлений и вопросы судебного

толкования: теория и практика. С. 7. 4 Толкаченко А. А. Теоретические основы квалификации преступлений.

М., 2004. С. 19.

90

применения уголовно-правовых норм сосредоточена в рамках

уголовного процесса. Взаимосвязь уголовного права и

уголовного процесса неразрывна. Применение норм уголовного

права без одновременного применения норм права уголовно-

процессуального невозможно. В литературе подчеркивается, что

именно в результате одновременного применения норм

уголовного и уголовно-процессуального права возникают,

изменяются, развиваются и прекращаются «центральные»

уголовно-процессуальные отношения (т. е. отношения между

государственными органами и обвиняемым).1

Содержанием уголовно-процессуальных отношений, по

мнению В. П. Божьева, являются действия, а формой – права и

обязанности субъектов правоотношения.2 М. С. Строгович

справедливо относит к содержанию уголовно-процессуальных

правоотношений не только процессуальные действия, но и

процессуальные решения.3

Квалификация преступлений, являясь межотраслевой

категорией, не только отражает взаимосвязь уголовного права и

процесса, но и представляет собой категорию уголовного

процесса. Как логический мыслительный процесс она органично

включена в процесс уголовно-процессуального познания.

Последнее представляет собой единство познавательной (когда

субъекты познания добывают информацию о расследуемом

преступном деянии) и удостоверительной сторон (которая

проявляется в подтверждении, документировании,

удостоверении в установленной законом форме выявленных

фактов).4 В частности, квалификация преступлений

последовательно связана с оценкой доказательств как

1 Божьев В. П. Уголовно-процессуальные отношения. М., 1975. 2 Там же. С. 144. 3 Строгович М. С. Природа советского уголовно-процессуального права

и его характерные черты // Советский уголовно-процессуальный закон

и проблемы его эффективности / отв. ред. В. М. Савицкий. М. 1979.

С. 16. 4 Шекшуева О. Н. Некоторые аспекты теории доказательств в

уголовном процессе. Учеб. Пособие. 2-е изд. М., 2001. С. 35–37.

91

завершающим этапом процесса доказывания по уголовному

делу.

Оценка доказательств представляет собой мыслительную

деятельность следователя, прокурора, судьи, которая состоит в

том, что они, руководствуясь законом и правосознанием,

рассматривают каждое доказательство в отдельности и всю

совокупность доказательств, определяя их относимость,

допустимость, достоверность и достаточность выводов по

делу.1 Действующий Уголовно-процессуальный кодекс России

(далее – УПК) закрепляет принцип свободы оценки

доказательств: судьи, присяжные заседатели, а также прокурор,

следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему

внутреннему убеждению, основанному на совокупности

имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при

этом законом и совестью (ст. 17). Закон определяет и правила

оценки доказательств: каждое подлежит оценке с точки зрения

относимости, допустимости, достоверности, а все собранные

доказательства в совокупности – достаточности для разрешения

уголовного дела (ст. 88 УПК). Связь оценки доказательств и

процесса квалификации демонстрирует выяснение вопроса об

относимости доказательств. Под относимостью доказательств

понимается их связь с предметом доказывания. Решение вопроса

об относимости предполагает четкое представление о составе

преступления, который является предметом доказывания.

В. Г. Даев обоснованно считал, что определение элементов и

общей структуры предмета доказывания может быть успешным

лишь при использовании в качестве отправных именно

материально-правовых категорий состава

преступления.2 Известная дифференциация двух наук –

уголовного права и уголовного процесса – породила различные

подходы к составу преступления и предмету доказывания. Эта

разность подходов нашла свое отражение и в новом УПК. Статья

73 Кодекса дает перечень обстоятельств, входящих в предмет

1 Теория доказательств в советском уголовном процессе / отв. ред.

Н. В. Жогин. М.. 1973. С. 428. 2 Даев В. Г. Взаимосвязь уголовного права и процесса. Л., 1982. С. 100.

92

доказывания, без точного учета элементов и признаков состава

преступления как необходимой и достаточной совокупности

признаков, составляющей единственное основание уголовной

ответственности.

Содержательной основой предмета доказывания

выступает состав преступления. Состав преступления является

юридической основой квалификации преступлений. В

литературе подчеркивалось, что от того, насколько правильно

представляет себе следователь, суд признаки конкретного

состава преступления, зависит оценка ими относимости

установленных фактов для вывода о виновности или

невиновности лица в совершении конкретного преступления.1

Итогом оценки совокупности доказательств является

фиксация цельной и полной картины преступления, т. е. всех

установленных и доказанных фактических обстоятельств дела.

Одновременно с оценкой доказательств как продолжение

мыслительной деятельности следователя и судьи происходит

процесс квалификации преступлений: анализ фактических

обстоятельств дела; выбор соответствующей нормы;

удостоверение в правильности (подлинности) текста

юридического источника, содержащего нужную норму, и

установление его силы; уяснение смысла и содержания нормы; ее

толкование; принятие решения и издание акта, его

закрепляющего.2

Очевидно, оценка доказательств по делу и процесс

квалификации представляют собой единую мыслительную

деятельность правоприменителя по своему внутреннему

убеждению, руководством которой являются закон и совесть. Ни

законодательство, ни практика не определяют и не могут

определить, когда заканчивается одна мыслительная

деятельность – по оценке доказательств и начинается другая – по

уголовно-правовой оценке совершенного деяния. Квалификация

преступлений включена в процесс уголовно-процессуального

1 Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 247. 2 Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. С. 14.

93

познания, поскольку основу конкретного предмета доказывания

составляет состав расследуемого преступления.

Кроме того, оценка доказательств и квалификация

(уголовно-правовая оценка) преступления как виды

мыслительной деятельности протекают по одним и тем же

логическим и психологическим законам. Лицо, производящее

дознание, следователь, прокурор, суд руководствуются одним и

тем же принципом: оценка доказательств и уголовно-правовая

оценка происходят на основе внутреннего убеждения субъекта.

Это единство познавательной и удостоверительной

сторон уголовно-процессуального познания отмечает

П. А. Лупинская. Принятие уголовно-процессуального решения

она связывает с установлением фактических обстоятельств и

осуществлением завершающей правоприменительной

деятельности, посредством которой правоприменительный орган

дает ответы на правовые вопросы и выражает государственно-

властное веление (предписание).1 Процессуальное решение, по

определению П. А. Лупинской, есть акт применения уголовно-

процессуального и уголовного права, в котором орган дознания,

следователь, прокурор, судья или суд в пределах своей

компетенции в предусмотренном законом порядке делают вывод

об установленных фактических обстоятельствах, на основе

закона дают ответы на правовые вопросы, выражают властное

волеизъявление о действиях, вытекающих из установленных

обстоятельств и предписаний закона.2 Подобным же образом

определяет процессуальные решения О. Н. Шекшуева: решение

по делу – это получение следователем, органом дознания,

прокурором или судом в рамках уголовно-процессуальных

отношений и обусловленное выполнением задач конкретного

этапа расследования или судебного рассмотрения, выраженное в

1 Лупинская П. А. Решения в уголовном судопроизводстве. Их виды.

Содержание и формы. М., 1976. С. 19. 2 Лупинская П. А. Уголовный процесс. Учебник для вузов. М., 1995.

С. 38.

94

предусмотренной законом форме обоснованное знание о

существовании и характере уголовно-правового отношения.1

Следует отметить, что существуют и другие дефиниции

уголовно-процессуального решения.2 Более последовательна

позиция авторов, которые не отождествляют его с

процессуальным актом. В. Н. Григорьев и Г. А. Кузьмин

справедливо пишут, что один процессуальный акт может

содержать решения по нескольким правовым вопросам как

процессуального, так и материального права.3 Очевидно, что

процессуальное решение может состоять из частных решений,

имеющих самостоятельное значение. Уголовно-процессуальное

законодательство России не содержит позитивного определения

процессуального решения. В п. 33 ст. 5 УПК указано только, кто

может его принимать: «Процессуальное решение – решение,

принимаемое судом, прокурором, следователем, дознавателем в

порядке, установленном настоящим Кодексом».

В литературе выделяются основные признаки

процессуальных решений.4 По мнению П. А. Лупинской, эти

решения 1) выносятся только государственными органами и

должностными лицами, осуществляющими уголовное

судопроизводство, в пределах своей компетенции; 2) выражают

властное веление компетентных органов государства, являются

формой реализации их полномочий и в качестве таковых

порождают, изменяют или прекращают уголовно-

1 Шекшуева Ю. В. Некоторые аспекты теории доказательств в

уголовном процессе. С. 107. 2Манаев Ю. В. Законность и обоснованность процессуальных решений

следователя в советском уголовном судопроизводстве. Волгоград, 1977.

С. 12. Власов. Н. А. Досудебное производство в уголовном процессе.

М., 2000. С. 27; Ломидзе А. В. Прокурорский надзор за законностью и

обоснованностью принимаемых следствием процессуальных решений.

М., 2000. С. 13; Григорьев В. Н., Кузьмин Г. А. Правовые и

организационные основы принятия решений в уголовном процессе

(досудебные стадии). М., 2003. С. 23. 3 Там же. С. 13–14. 4 Муравин А. Б. Проблемы мотивировки процессуальных решений

следователя. Автореф. дисс. … канд. Наук. Харьков, 1988. С. 8.

95

процессуальные отношения; 3) содержат ответы на правовые

вопросы; 4) выносятся в установленном законом порядке и

выражены в определенной законом форме.1

В литературе отмечается, что российское

законодательство предусматривает более ста различных

уголовно-процессуальных решений, и предлагается их

классификация на итоговые и частные. Частные касаются

отдельных фрагментов уголовно-процессуального производства.

Итоговые – окончательные решения, например о прекращении

уголовного дела.2

П. А. Лупинская делит процессуальные решения по

различным основаниям на основные и вспомогательные;

внутренние и внешние (по функциональному признаку);

начальные, промежуточные и единичные (по субъекту).3 На наш

взгляд, официальная квалификация преступлений (принято

выделять два вида квалификации: официальную и

неофициальную – в зависимости от субъекта) является видом

уголовно-процессуального решения.

Официальная квалификация преступлений проводится

только лицами, уполномоченными на это уголовно-

процессуальным законом. Это судья, прокурор, следователь и

дознаватель, осуществляющие квалификацию преступлений по

конкретным уголовным делам. Так, ст. 29 УПК устанавливает

исключительное право суда признавать лицо виновным в

совершении преступления и назначать ему наказание, т. е.

полностью применять нормы Особенной части Уголовного

кодекса РФ (далее – УК): квалифицировать совершенное деяние

и определять меру наказания за него. К лицам, дающим

официальную квалификацию, отнесен и прокурор. Согласно ст.

37 УПК он уполномочен проверять правильность применения

следователями и дознавателями положений УК. Полномочиями

квалифицировать преступления обладает следователь. Кроме

1 Лупинская П. А. Решение в уголовном судопроизводстве… С. 9–18. 2 Кальницкий В. В. Следственные действия. Учеб.-метод. Пособие.

Омск, 2001. С. 107. 3 Лупинская П. А. Решение в уголовном судопроизводстве… С. 27–33.

96

того, ст. 38 УПК наделяет его правом высказывать прокурору

возражения в случае несогласия с мнением последнего о

квалификации преступлений и приводить свои доводы.

УПК относит к субъектам официальной квалификации и

начальника следственного отдела, предоставляя ему право давать

указания следователю о квалификации преступлений (ст. 39).

Дознаватель в рамках проведения дознания наделен

полномочиями принимать процессуальные решения, в том числе

квалифицировать содеянное (ст. 41 УПК).

Официальная квалификация преступлений обладает и

вторым признаком процессуального решения – выражает

властное веление дознавателя, следователя, прокурора и судьи.

Она порождает правовые последствия: определяет

подследственность и подсудность уголовного дела,

обусловливает применение тех или иных видов и размеров

уголовных наказаний и ряд других важных мер уголовно-

правового принуждения.

Присущ ей и третий признак процессуального решения:

по своему содержанию квалификация представляет ответ на

вопрос об уголовно-правовой оценке содеянного, т. е. вывод о

наличии в деянии субъекта состава (составов) конкретного

преступления.

Наконец, квалификация преступлений обладает и

четвертым признаком уголовно-процессуального решения: она

обязательно фиксируется в основных процессуальных актах.

Например, в постановлении о привлечении в качестве

обвиняемого; в обвинительном акте, обвинительном заключении;

в обвинительном приговоре суда и др. Эта фиксация уголовно-

правовой оценки является обязательным реквизитом данных

актов в силу требований уголовно-процессуального закона.

Официальная квалификация преступлений – частное

уголовно-процессуальное решение. Частное (вспомогательное)

решение является слагаемым решения итогового. Так, решение о

привлечении в качестве обвиняемого является итоговым

решением; оно основывается на нескольких частных решениях,

также фиксируемых в постановлении о привлечении в качестве

обвиняемого. Это решения, во-первых, о наличии достаточных

97

доказательств виновности лица; во-вторых – о квалификации

содеянного с указанием пункта, части, статьи УК,

предусматривающих ответственность за данное преступление.

Определенным аргументом в пользу уголовно-

процессуального статуса квалификации преступлений служит

следующее обстоятельство.

Процессуальное действие и решение может выступать и в

качестве юридического факта.1 Квалификация,

зафиксированная в официальном документе, выступает,

безусловно, как юридический факт, порождающий определенные

правовые последствия.

Некоторые ученые-процессуалисты фактически

признают квалификацию процессуальным решением по

уголовному делу. О. Н. Шекшуева, исследуя уголовно-

процессуальное познание на различных стадиях уголовного

процесса, определяет квалификацию преступлений как решение

по уголовному делу.

Следует отметить, что хотя П. А. Лупинская и не

затрагивает вопросов квалификации преступлений в контексте

процессуальных решений, однако из ее логических построений

можно сделать однозначный вывод: официальная квалификация

преступлений есть процессуальное решение по делу.

Закон относит вопросы квалификации преступлений к

основным процессуальным решениям на всех стадиях

уголовного процесса. Так, в качестве основания для возбуждения

уголовного дела законодатель установил наличие достаточных

данных, указывающих на признаки преступления (ст. 140 УПК).

Это означает принятие решения, суть которого в первоначальной

и ориентировочной квалификации содеянного. В постановлении

о возбуждении уголовного дела указываются пункт, часть, статья

УК, на основании которых оно возбуждается (ст. 146 УПК).

На стадии предварительного расследования

квалификация содеянного является одним из основных вопросов.

В постановлении о привлечении в качестве обвиняемого должны

1 Божьев В. Н. Уголовно-процессуальные отношения. С. 144–145.

98

быть указаны пункт, часть, статья УК, предусматривающие

ответственность за данное преступление (ст. 171 УПК).

На стадии судебного разбирательства вопрос о

квалификации остается одним из центральных. При

постановлении приговора разрешается в том числе и вопрос о

том, является ли деяние преступлением и каким пунктом, частью,

статьей УК оно предусмотрено (ст. 299 УПК).

Неправильное применение уголовного закона (в том

числе неправильная квалификация содеянного) является

основанием отмены или изменения приговора кассационной

инстанцией (ст. 379 УПК).

УПК вопросы квалификации преступлений совершенно

определенно относит к процессуальным решениям. Например, в

ч. 3 ст. 38 перечисляются решения прокурора, в том числе

решение о квалификации преступления.

Квалификацию преступлений, таким образом, можно

рассматривать в качестве категории не только уголовного права,

но и уголовного процесса. По своей правовой природе

официальная квалификация преступлений есть частное

уголовно-процессуальное решение по делу. Квалификация

преступлений есть интегральное понятие. Она представляет

собой на уровне неофициальной квалификации установление

точного соответствия между признаками деяния и признаками

состава преступления, обозначенного в уголовном законе, а на

уровне официальной квалификации, помимо указанного,

уголовно-процессуальное решение по делу.

99

Владимир Сергеевич Егоров Родился 7 декабря 1976 г. в

г. Димитровград Ульяновской области.

В 1993 г. поступил в высшее учебное заведение – Пермский филиал Юридического института МВД России. В 1997 г. с отличием окончил институт, получив квалификацию «Юрист» по специальности «Юриспруденция».

В том же году поступил в очную адъюнктуру Юридического института МВД России, начав работу над диссертационным исследованием на тему «Уголовная ответственность за

хулиганство». В 2000 г. закончил обучение в адъюнктуре, успешно защитив кандидатскую диссертацию под руководством д. ю. н., профессора Н. Г. Кадникова.

С 2001 г. по 2011 г. Владимир Сергеевич преподавал на кафедре уголовного, уголовно-исполнительного права и криминологии Пермского филиала Нижегородской академии МВД России, а с 2008 г. по 2011 г. являлся начальником кафедры.

С 2002 г. по 2014 г. работал в Пермском государственном университете на кафедре уголовного права и прокурорского надзора в должности доцента. Преподавал уголовное право и криминологию, а также специальный курс, посвященный государственному принуждению в уголовном праве.

На протяжении указанного периода совмещал преподавательскую деятельность с научной. Владимир Сергеевич подготовил и опубликовал более 70 научных и учебно-методических работ, в том числе несколько монографий.

В 2004 г. ему было присвоено ученое звание доцента. С 2011 г. работает в должности судьи Кировского

районного суда г. Перми.

100

В настоящее время продолжает работу над написанием докторской диссертации по теме «Институт государственного принуждения в уголовном праве».

Владимир Сергеевич продолжает тесное и плодотворное сотрудничество с кафедрой уголовного права и прокурорского надзора Пермского государственного национального исследовательского университета по вопросам методической и научно-практической работы.

101

В. С. ЕГОРОВ

ПОНЯТИЕ И СУЩНОСТЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО

ПРИНУЖДЕНИЯ ПРЕВЕНТИВНОГО И

РЕСОЦИАЛИЗИРУЮЩЕГО ХАРАКТЕРА

Статья впервые опубликована: Вестник Пермского

университета. Юридические науки. 2010. № 4. С. 197–205.

Аннотация: Статья посвящена теоретико-правовому анализу

мер государственного принуждения превентивного и

ресоциализирующего характера в уголовном праве.

Рассматривается сущность этого уголовно-правового

института, порядок его реализации, отдельные меры

превентивного и ресоциализирующего воздействия в отношении

лиц, совершивших запрещенное уголовным законом общественно

опасное деяние.

Одним из основных приоритетов уголовной политики в

современных условиях является экономия уголовной репрессии,

которая предполагает оказание помощи в социализации

неустойчивым гражданам, приоритет мер предупредительного

воздействия перед применением уголовного наказания за уже

совершенное преступление. Своевременная реализация в

отношении лица склонного к антиобщественным формам

поведения мер, направленных на превентивное и

ресоциализирующее воздействие как правило является более

целесообразным и эффективным, чем строгое принуждение

виновного в рамках уголовной ответственности.

Поэтому самостоятельным видом государственное

принуждение государственного принуждения в уголовном праве

является превентивное ресоциализирующее воздействие,

которое лишено элемента кары, но позволяет оказать на своего

адресата эффективное воздействие. И.А. Бурлакова акцентирует

в данной связи внимание на том, что исполнение лицом

требований и ограничений, наложенных при условном

осуждении (которые являются одним из проявлений

102

превентивно-ресоциализирующих мер воздействия), в

существенной степени дисциплинирует осужденного и позволяет

проверить степень его исправления [1, с. 107].

Меры превентивного и ресоциализирующего воздействия

имеют принудительный характер и непосредственно связаны с

ограничением или лишением прав и свобод лица, к которому они

применяются. Вместе с тем они не относятся к уголовной

ответственности, не содержат кары и не подразумевают каких-

либо страданий со стороны человека, к которому они

применяются. Иную позицию, которая выражается во включении

карательного содержания в принудительные меры

воспитательного воздействия, относящимся к мерам

превентивного и ресоциализирующего характера, занимает Н.Ю.

Скрипченко [12, с. 18]. Такой подход не может быть признан

верным, ибо указанный уголовно-правовой институт направлен

не на причинение индивиду отрицательных последствий

(которые и характеризуют собой сущность кары), а призван

специфическим путем оказать на подростка исправительное

воздействие, которое хоть и сопряжено с ограничениями, но не

является по своей сути наказанием.

Принудительный характер превентивных и

ресоциализирующих мер определяется обязательным порядком

применения. Данное положение означает, что наличие или

отсутствие желания лица, которому назначены меры

превентивного и ресоциализирующего характера, не имеет

принципиального значения, так как оно обязано претерпевать их

в полном объеме. При отсутствии согласия указанные меры

государственного принуждения исполняются в недобровольном

порядке и обеспечены, согласно ч. 4 ст. 90 УК РФ, возможностью

применения мер уголовной ответственности.

Принудительный порядок применения мер

превентивного и ресоциализирующего характера объясняется

потребностью оказания на лицо эффективного воздействия,

когда наказывать его нет оснований (при осуществлении

посягательства в состоянии невменяемости) либо

нецелесообразно (например, при совершении

несовершеннолетним впервые преступления небольшой

103

тяжести), но оставлять содеянное без последствий нельзя. Факт

совершения общественно опасного деяния наглядно

подтверждает то обстоятельство, что лицо представляет

серьезную угрозу как для себя, так и для окружающих. Поэтому

в таких случаях меры государственного принуждения

превентивного и ресоциализирующего характера, являются

особым способом реагирования на явно антисоциальное

поведение индивида, когда достижение необходимого результата

обеспечивается с помощью воздействия на значимые интересы, а

иным способом повлиять на него не представляется возможным.

Первоочередной задачей применения мер превентивного и

ресоциализирующего характера является создание предпосылок,

при которых исключается или существенно снижается

вероятность повторения деликта, посредством устранения

условий, способствующих антисоциальной направленности

субъекта, а также реализации воспитательного процесса. В таких

случаях индивид, не подвергаясь ответственности, в

принудительном порядке ограничивается в своем поведении,

обязывается к осуществлению социально полезной

деятельности.

Меры государственного принуждения превентивного и

ресоциализирующего характера применяются в случаях

освобождения от ответственности или наказания, либо когда

отсутствуют основания наступления уголовной ответственности.

Вместе с тем в отдельных случаях реализация мер

государственного принуждения превентивного и

ресоциализирующего характера может происходить наряду с

осуществлением уголовной ответственности. Это относится к

принудительным мерам медицинского характера в отношении

лиц, признанных ограниченно вменяемыми. Они подлежат

уголовной ответственности, однако заболевание требует

соответствующего медицинского наблюдения. На этом

основании указанные лица претерпевают меры уголовной

ответственности параллельно которым применяются

принудительные меры медицинского характера.

Сказанное позволяет сделать вывод о том, что меры

государственного принуждения превентивного и

104

ресоциализирующего характера имеют общую содержание и

цели направленность. Под мерами государственного

принуждения превентивного и ресоциализирующего характера

следует понимать предусмотренные уголовным законом

обязанности и запреты, применяемые по решению суда в

обязательном порядке к лицу, совершившему запрещенное

уголовным законом общественно опасное деяние в целях

обеспечения положительных изменений в состоянии его

здоровья и личности а также предупреждения совершения

повторных посягательств.

К числу мер государственного принуждения

превентивного и ресоциализирующего характера относятся:

ограничения и обязанности, налагаемые в случае применения

условного осуждения и условно-досрочного освобождения,

принудительные меры воспитательного воздействия в

отношении несовершеннолетних, а также принудительные меры

медицинского характера.

Ограничения и обязанности, налагаемые при условном

осуждении и условно-досрочном освобождении от отбывания

наказания. Относительно правовой природы условного

осуждения в литературе сложилось несколько различных точек

зрения. По мнению М.Д. Шаргородского, оно представляет собой

особый порядок отбывания наказания [17, с. 156-157].

Специальным случаем назначения наказания считает условное

осуждение Н.Г. Кадников [4, с. 131]. В свою очередь, Д.А.

Шестаков полагает, что условное осуждение является

неприменением к лицу, совершившему преступление,

назначенного судом наказания [16, с. 552]. Ю.М. Ткачевский

предлагает рассматривать этот институт как условное

освобождение виновного от реального претерпевания

назначенного наказания [15, с. 20]. На мой взгляд, более верной

является последняя из представленных позиций, так как

применение условного осуждения означает освобождение

виновного от фактического отбывания назначенного судом

наказания, которое реально не применяется.

В большинстве случаев условное осуждение применяется

при совершении преступлений, не представляющих повышенной

105

общественной опасности, если исправление виновного может

быть достигнуто без реального применения уголовного

наказания. При этом суд учитывает характер и степень

общественной опасности совершенного преступления, личность

виновного, в том числе смягчающие и отягчающие

обстоятельства. Необходимой предпосылкой применения

условного осуждения является требование не совершать новых

посягательств, а также возможность исправления лица без

отбывания наказания.

Условно-досрочное освобождение от отбывания

наказания, согласно ст. 79 УК РФ, применяется к лицам,

осужденным к содержанию в дисциплинарной воинской части

или лишению свободы, если судом будет признано, что для

своего исправления они не нуждаются в полном отбывании

назначенного судом наказания. Основаниями для применения

условно-досрочного освобождения от наказания являются утрата

осужденным общественной опасности и его исправление.

В связи с изложенным можно сделать вывод о том, что

условное осуждение и условно-досрочное освобождение

призваны экономить уголовную репрессию. Применяя их,

государство предоставляет осужденному шанс исправиться без

применения или полного отбывания уголовного наказания.

Однако это не означает прекращение в его отношении

реализации принудительного воздействия. Просто оно в данном

случае из карательно-исправительного переходит в иную –

превентивно-ресоциализирующую плоскость. Поэтому при

условном осуждении суд устанавливает испытательный срок, в

течение которого осужденный должен своим поведением

доказать свое исправление. При условно-досрочном

освобождении всю ос-тавшуюся неотбытой часть срока

осужденный считается условно освобожденным. В.В. Пронников

и А.А. Нечепуренко отмечают, что некарательные

правоограничения условного осуждения с содержательной

стороны представляют собой адресованные испытуемому

требования не совершать определенные действия (запреты) и

требования действовать указанным образом (предписания) [8, с.

37].

106

Меры государственного принуждения превентивного и

ресоциализирующего характера применяемые при условном

осуждении или условно-досрочном освобождении, выражаются

в ряде предусмотренных уголовным законом обязанностей и

ограничений: не менять постоянного места жительства, места

работы и учебы без уведомления уголовно-исполнительной

инспекции, не посещать определенные места, пройти курс

лечения от алкоголизма, наркомании и токсикомании или

венерического заболевания, осуществлять материальную

поддержку семьи. Суд также вправе наложить на осужденного

другие ограничения и запреты, осуществление которых может

способствовать его исправлению. К их числу, например,

относятся возложение обязанности устроиться на работу или

возвратиться в образовательное учреждение, являться на

регистрацию в уголовно-исполнительную инспекцию,

возместить причиненный преступлением ущерб и т.п.

Применение названных обязанностей и ограничений (за

исключением обязанности оказывать материальную поддержку

семьи, которая относится к числу мер обеспечения) позволяет

оказать на осужденного положительное воздействие, принудив к

социально полезному образу жизни и создав условия для его

исправления. Поэтому А.С. Михлин подчеркивает, что

ограничения, назначаемые в случаях применения

рассматриваемых видов освобождения от наказания,

способствуют исправлению осужденных, процессу их

ресоциализации [6, с. 84-86]. Исполнение указанных

обязанностей и ограничений является обязательным и

обеспечивается возможностью реального применения

назначенного при условном осуждении наказания, а при условно-

досрочном освобождении неотбытой части наказания. Вторым

способом обеспечения исполнения возложенных обязательств

является возможность дополнения судом перечня ограничений в

случае уклонения лица от их осуществления. В течение

испытательного срока и неотбытой части наказания за

поведением лица осуществляется постоянный контроль

уголовно-исполнительной инспекцией по месту жительства

107

осужденного, а в отношении условно осужденных

военнослужащих – командованием их воинских частей.

Наряду с отмеченными запретами и ограничениями,

условное осуждение и условно-досрочное освобождение от

отбывания наказания необходимо связаны с возложением на

осужденного обязанности воздерживаться от совершения

повторных преступлений, а также нарушений общественного

порядка. Исполнение указанной обязанности подкрепляется

угрозой реального применения назначенного или неотбытого

наказания, что, как подчеркивает Л.Е. Орел, оказывает на

осужденного дополнительное воздействие [7, с. 6].

Принудительные меры воспитательного воздействия,

применяемые к несовершеннолетним. Уровень развития психики

несовершеннолетних в достаточно полной мере позволяет им

осознать общественную опасность и фактический характер

противоправного поведения. Несмотря на это, для подросткового

возраста остается характерным значительный разрыв между

степенью интеллектуального развития, социальной зрелостью и

уровнем требований, предъявляемых к молодым людям со

стороны общества. Отсутствие большого жизненного опыта

вкупе с индивидуальными психологическими особенностями

могут привести к формированию у отдельных подростков

поверхностного представления о нравственных категориях и

понятиях. Личность несовершеннолетних находится в большой

зависимости от окружения, экономического состояния и

морального климата семьи. Кроме того, стремление к

самоутверждению, свойственное молодому поколению, может

принимать у таких лиц стихийные формы, что нередко приводит

к совершению ситуативных преступлений.

Указанные обстоятельства накладывают существенный

отпечаток на поведение несовершеннолетних, которые в

большей мере подвержены влиянию со стороны других лиц, в

особенности взрослых. Все это обуславливает меньшую степень

общественной опасности подростков. Следует также учитывать,

что лица несовершеннолетнего возраста в гораздо большей мере

подвержены исправлению по сравнению со взрослыми, лег-че

воспринимают воспитательное воздействие, заложенное в

108

содержание мер уголовно-правового принуждения. Это

объясняется тем, что у них, как правило, не успевают

сформироваться устойчивая антисоциальная направленность, а

также навыки преступной деятельности.

Обозначенные моменты демонстрируют необходимость

особого подхода к вопросам уголовного принуждения

несовершеннолетних, одним из проявлений которого является

предусмотренная законом возможность применения мер

воспитательного воздействия. Их использование позволяет в

полной мере учесть специфику сознания и поведения

несовершеннолетних, а также дает возможность достичь цели

наказания без его применения. Принудительные меры

воспитательного воздействия не являются способом реализации

уголовной ответственности и имеют существенные отличия от

наказания. В их содержание заложены такие методы воздействия,

которые позволяют достаточным образом повлиять на

несовершеннолетнего без применения строгих способов

принуждения, способных негативным образом отразиться на его

нравственном и физическом развитии. Указанные меры являются

воспитательными. Однако они имеют свои особенности:

обычные меры воспитания, применяемые к

несовершеннолетнему родителями или лицами их заменяющими

оказались неэффективными, что подтверждается фактом

совершения им преступления. Поэтому государство берет

указанный процесс под свой контроль, начиная воспитывать

подростка специфическими способами воздействия, имеющими

принудительный характер.

Принудительные меры воспитательного воздействия

направлены на предупреждение новых преступлений со стороны

несовершеннолетних, их воспитание и исправление посредством

воздействия, не связанного с карой. «В отношении подростков,

совершивших противоправные деяния, воспитание

одновременно может являться и целью, и одним из способов

достижения целей уголовного законодательства. В последнем

случае воспитательное воздействие превращается в меру,

заменяющую уголовную ответственность (наказание), в

принудительные меры воспитательного воздействия» [10, с. 34].

109

Иного мнения придерживается Ю.Е. Пудовочкин, который

рассматривает меры воспитательного воздействия в качестве

формы реализации уголовной ответственности, а также особого

вида ответственности – ювенальной. При этом он допускает

присутствие в них элемента кары [9, с. 198-210]. Такой подход

видится абсолютно несостоятельным. Принудительные меры

воспитательного воздействия применяются в качестве

альтернативы уголовной ответственности, при освобождении от

нее. Само их название прямо говорит о том, что, несмотря на

принудительный характер, они направлены не на причинение

подростку страданий, а на его воспитание и привитие социально

полезных взглядов и навыков. В процессе осуществления

принудительных мер воспитательного воздействия могут

ограничиваться определенные права и свободы

несовершеннолетнего, однако называть это ответственностью и

способами выражения карательного воздействия нет никаких

оснований. Поэтому утверждение о том, что меры

воспитательного воздействия, например, предупреждение,

передача под надзор, специально ориентированы на причинение

подростку каких-либо отрицательных последствий и являются

мерой уголовной ответственности видится необоснованным.

Сказанное позволяет вывести следующее определение

принудительных мер воспитательного воздействия в отношении

несовершеннолетних: это предусмотренные уголовным законом

специальные способы воспитания, применяемые в

недобровольном порядке к несовершеннолетнему

совершившему преступление, при освобождении от уголовной

ответственности и наказания, в целях его исправления и

предупреждения совершения преступлений путем возложения

официальных обязанностей и запретов.

Принудительные меры воспитательного воздействия

применяются при освобождении несовершеннолетнего от

уголовной ответственности или уголовного наказания. Согласно

ст. 90 УК РФ мерами принудительного воздействия в отношении

несовершеннолетних являются: предупреждение, передача под

надзор родителей или лиц, их заменяющих, либо

специализированного государственного органа, возложение

110

обязанности загладить причиненный вред, ограничение досуга и

установление особых требований к поведению

несовершеннолетнего. Кроме того, на основании ст. 92 УК РФ,

при освобождении от наказания к подростку может быть

применена такая мера принуждения, как помещение в

специальное учебно-воспитательное учреждение закрытого типа

органа управления образованием.

Отмеченные меры принуждения (кроме возложения

обязанности загладить причиненный ущерб, которая относится к

мерам обеспечения), позволяют оказать на подростка

предупредительное и исправительное воздействие наименее

болезненным путем, с учетом его психофизиологических и

социальных особенностей. «Относясь к мерам государственного

принуждения, эти меры реализуются в более мягкой форме и

сохраняют в большинстве случаев обычную для

несовершеннолетнего воспитательную среду, делают упор на

достижение целей, которые ставит уголовный закон, обычными

воспитательными средствами, лишь подкрепляемыми угрозой

государственного принуждения. К тому же они не влекут

социальных и правовых последствий, которые влечет наказание».

Реализация принудительных мер воспитания позволяет вне

рамок уголовной ответственности эффективно повлиять на

несовершеннолетнего, разъяснив ему опасность содеянного и

возможных последствий повторного совершения преступлений,

устранить воздействие на него внешних отрицательных

факторов, создать препятствия для общения с лицами,

отрицательным образом воздействующими на подростка.

Меры воспитательного воздействия могут быть связаны с

разными способами принуждения. Предупреждение включает в

себя порицание подростка от имени государства, что побуждает

его задуматься над своим поведением и пересмотреть отношение

к социальным интересам [5, с. 127]. При передаче под надзор за

поведением несовершеннолетнего осуществляется строгий

контроль, что позволяет проверить как исполняются

возложенные обязанности, и в конечном итоге способствует

устранению антиобщественных связей. Ограничение досуга

связано с запретом на осуществление подростком

111

антисоциальных форм поведения либо возложением обязанности

предпринять меры к социализации путем возвращения в

образовательное учреждение либо трудоустройства. Помещение

в специальное учебно-воспитательное учреждение закрытого

типа органа управления образованием применяется когда

несовершеннолетний нуждается в особых условиях воспитания,

обучения и требующего особого педагогического подхода.

Применение указанной меры связано с обеспечением личной

безопасности несовершеннолетних, их максимальную

защищенность от негативного влияния, изоляции

несовершеннолетних, круглосуточное наблюдение и контроль за

несовершеннолетними, проведение личного осмотра

несовершеннолетних, осмотра их вещей.

Принудительные меры медицинского характера.

Уголовной ответственности и наказанию подлежит только

психически полноценное лицо, осознающее фактический

характер происходящего и способное руководить своим

поведением. Поэтому если общественно опасное деяние

осуществляется в состоянии невменяемости, индивид не является

субъектом преступления и не может нести уголовную

ответственность. Возможны ситуации, когда преступное деяние

совершается вменяемым гражданином, который после его

завершения начинает страдать психическим расстройством,

обусловившим наступление невменяемости. В таких случаях

лицо признается субъектом преступления, но не подлежит

уголовному наказанию в силу неспособности воспринимать

карательное и воспитательное воздействие.

Поэтому лица, страдающие психическими

расстройствами, исключающими вменяемость не подлежат

применению наказания и иных мер уголовной ответственности:

воспитательное воздействие такой индивид не воспринимает, а

состояние его здоровья может ухудшиться. В то же время

наличие у лица душевного заболевания требует применения к

нему мер лечения, направленных на его выздоровление и

предупреждение новых общественно опасных деяний. Это

обусловлено тем, что больной представляет реальную угрозу для

общества, что подтверждается фактом совершения им

112

посягательства. Кроме того, душевное расстройство является

мощным десоциализирующим фактором, препятствующим

нормальной жизни и способствующим утрате индивидом

социальных связей, профессиональных навыков, ухудшению его

психического и физического здоровья.

Также нередки ситуации, когда лицо, совершившее

преступление страдает психическим расстройством, не

исключающим вменяемости. Такое лицо признается субъектом

преступления и подлежит уголовной ответственности и

наказанию. Вместе с тем наличие у него психического

заболевания требует применения к нему не только мер

ответственности, но также лечения, направленных на улучшение

его состояния. Оставлять его без медицинской помощи, к тому

же в стрессовых условиях, имеющих место при исполнении

уголовного наказания, практически наверняка означало бы

нанесение серьезного вреда здоровью больного и дальнейшее

прогрессирование душевного заболевания.

Поэтому уголовный закон предусматривает возможность

назначения принудительных мер медицинского характера. Они

образуют собой самостоятельный вид государственно-правового

принуждения в уголовном праве и заключаются в

недобровольном психиатрическом лечении, реализуемом в

отношении лиц, страдающих психическими расстройствами и

находящихся в опасном для себя и окружающих состоянии.

Сказанное позволяет вывести определение

принудительных мер медицинского характера: это

предусмотренные уголовным законом способы лечения,

применяемые в недобровольном порядке в отношении лиц,

совершивших общественно опасное деяние и страдающих

психическим расстройством, в целях улучшения их состояния

или излечения и предупреждения новых посягательств.

Принудительные меры медицинского характера не

выражают отрицательной оценки содеянного со стороны

государства и не влекут за собой судимости. В процессе их

реализации лицо подвергается не карательному, а лечебному

воздействию. Несмотря на принудительный порядок

применения, меры медицинского характера являются способами

113

лечения, а не наказанием и заключаются в оказании лицу,

совершившему общественно опасное деяние, врачебной помощи.

Их реализация, по справедливому замечанию Т.Н. Журавлевой,

обусловлена необходимостью излечения психического

расстройства и устранения опасности для общества [3, с. 14].

Понятия «кара» и «принуждение» являются близкими, но вовсе

не идентичными по своему содержанию. Карательное

воздействие предполагает не просто ограничение интересов

лица, но также влечет за собой страдания в ответ на его

противоправное поведение. Кара, как отмечает В.Г. Смирнов,

главным образом характеризуется причинением виновному

предусмотренных законом лишений, неблагоприятного

воздействия [13, с. 181]. В свою очередь, принудительное

воздействие может выражаться не только в виде наказания, но и

в иных формах (меры пресечения, обеспечения исполнения

обязанности, превентивные меры и т.п.). Следовательно,

принуждение далеко не всегда знаменует собой кару, что в

равной степени относится к мерам медицинского характера,

которые направлены хоть и не на добровольное, но именно

лечение и не связаны с причинением страданий. При проведении

принудительного лечения применяются только официально

разрешенные методы диагностики, лечения и реабилитации.

Выбор способов лечения может быть обусловлен исключительно

клиническими показателями. Поэтому в научной литературе

высказывается позиция, согласно которой исследуемая форма

уголовного принуждения в большей мере является медицинской

категорией, нежели юридической [11, с. 126-127]. В свою очередь

Б.А. Спасенников наоборот, указывает по данному вопросу, что

принудительные меры имеют яко выраженный уголовно-

правовой характер, что определяется как основанием, так и

законодательным порядком их регулирования [14, с. 42-47].

На мой взгляд, принудительные меры медицинского

характера следует рассматривать как комплексную категорию, в

которой юридические и медицинские аспекты равнозначно

«уживаются», образуя единое явление. С одной стороны, они

предусмотрены уголовным законом, который определяет

основания, цели и порядок их применения, а также изменения и

114

прекращения. С другой, непосредственный процесс и способы

реализации мер принудительного лечения определяются сугубо с

позиций медицины. Потому ставить на первое место тот или иной

аспект было бы не только методологически неверно, но также

означало бы противопоставление одно другому.

Верность данного довода подтверждается основаниями

применения принудительных мер медицинского характера:

юридическим и медицинским. Юридическое основание – это

совершение запрещенного уголовным законом деяния и

опасность лица для себя или окружающих. Медицинское

основание представляет собой наличие у лица психического

расстройства. В отдельности друг от друга названные основания

не могут обуславливать возможности применения

принудительных мер медицинского характера. По данной

причине Европейский Суд по правам человека признал

обоснованной жалобу Науменко в части необоснованного

применения психотропных препаратов в силу его склонности к

самоубийству, так как психическим расстройством этот

гражданин не страдал [2, с. 12].

Подводя итог рассмотрению мер превентивно-

ресоциализирующего воздействия, необходимо заметить, что

несмотря на самостоятельный характер рассматриваемого

уголовно-правового института, он так не нашел закрепления в

уголовном законе. На данном основании предлагаю дополнить

Уголовный кодекс ст. 425 «Меры превентивного и

ресоциализирующего характера» из двух частей следующего

содержания: ч. 1 «Меры превентивного и ресоциализирующего

характера есть предусмотренные уголовным законом

обязанности и запреты, применяемые по решению суда в

обязательном порядке к лицу, совершившему запрещенное

уголовным за-коном общественно опасное деяние в целях

обеспечения положительных изменений в состоянии его

здоровья и личности а также предупреждения совершения

повторных посягательств. ч. 2 Мерами превентивного и ре-

социализирующего характера являются: ограничения и

обязанности, налагаемые в случае применения условного

осуждения и условно-досрочного освобождения,

115

принудительные меры воспитательного воздействия в

отношении несовершеннолетних, а также принудительные меры

медицинского характера».

Библиографический список: 1. Бурлакова И. А. Условное осуждение: теоретико-правовые и

практические проблемы. Дис. канд. юр. наук. М., 2003, МГУ. – 153 с.

2. Бюллетень Европейского Суда по правам человека. Российское

издание. 2002. № 5.

3. Журавлева Т. Н. Институт принудительных мер медицинского

характера в законодательстве Российской Федерации. Автореф. дис.

канд. юр. наук. Ростов-на-Дону, 2000. Рост. гос. ун-т. – 27 с.

4. Кадников Н. Г. Классификация преступлений по уголовному праву

России. М., ЮИ МВД РФ. 2000. – 187 с.

5. Карелин Д. В. Принудительные меры воспитательного воздействия

как альтернатива уголовной ответственности. Дис. канд. юр. наук.

Томск, Томский ГУ. 2001. – 258 с.

6. Михлин А. С. Проблемы досрочного освобождения от отбывания

наказания. М., Дело. 2000. – 176 с.

7. Орел Л. Е. Условно-досрочное освобождение от лишения свободы по

советскому уголовному праву. Харьков, Харьковский институт. 1966. –

44 с.

8. Пронников В. В., Нечепуренко А. А. Содержание условного

осуждения и пути оптимизации его назначения // Российская юстиция.

2007. 7. – С. 37–39.

9. Пудовочкин Ю. Е. Ответственность несовершеннолетних в

уголовном праве: история и современность. Ставрополь, Изд-во СГУ.

2002. – 256 с.

10. Сверчков В. О возможности и эффективности освобождения от

уголовной ответственности (наказания) в связи с применением

принудительных мер воспитательного воздействия // Профессионал.

2000. 5 (37). – С. 34–37.

11. Семенцова И.А. Уголовная ответственность лиц с психическими

расстройствами, не исключающими вменяемости. Дис. канд. юр. наук.

М., ЮИ МВД РФ. 1999. – 175 с.

12. Скрипченко Н. Ю. Применение принудительных мер

воспитательного воздействия в отношении несовершеннолетних (по

материалам Архангельской области). Автореф. дис. канд. юр. наук. М.,

НИИ Ген. пр-ры. – 26 с.

116

13. Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права (предмет,

задачи, способы уголовно-правового регулирования). Л., Изд. Ленингр.

ун-та. 1965. – 186 с.

14. Спасенников Б. А. Принудительные меры медицинского характера:

история, теория, практика. СПб., Изд. Юридический центр Пресс, 2003.

– 412 с.

15. Ткачевский Ю. М. Освобождение от отбывания наказания. М.,

Юрид. лит. 1970. – 240 с.

16. Уголовное право на современном этапе: Проблемы преступления и

наказания / Под ред. Н. А. Беляева, В. К. Глистина, В. В. Орехова. СПб.,

Изд. Санкт-Петербургского ун-та. 1992. – 608 с.

17. Шаргородский М. Д. Наказание по советскому уголовному праву. Ч.

2. М., Изд. ЛГУ. 1973. – 160 с.

117

Виталий Витальевич Степанов

Родился 29 декабря 1983 г. в г. Перми.

В 2000–2005 гг. – студент дневного отделения юридического факультета Пермского госуниверситета, который окончил с отличием. Защитил дипломную работу на тему «Теоретические проблемы легализации (отмывания) денежных средств или иного имущества,

приобретенных преступным путем». Научный руководитель

дипломного сочинения – к. ю. н., доцент Николай Михайлович Чудин.

С 2005 г. – ассистент кафедры уголовного права и прокурорского надзора Пермского госуниверситета, с 2010 г. – старший преподаватель, с 2011 г. – доцент. Читает курс уголовного права и выполняет другие виды учебно-методической работы.

В 2005–2008 гг. – аспирант кафедры теории и истории государства и права ПГУ.

В 2009 г. в Институте законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ защитил кандидатскую диссертацию на тему «Малозначительность правонарушения в российском праве». Научный руководитель – заслуженный юрист РФ, д. ю. н., профессор Валерий Павлович Реутов.

Автор более 20 научных публикаций, в том числе монографий «Понятие и значение малозначительности правонарушения в российском законодательстве» (2008 г.) и «Малозначительность правонарушения в системе юридической ответственности» (2013 г.), а также нескольких учебно-методических работ.

118

С 2010 г. – член Российской криминологической ассоциации. С 2011 г. – третейский судья. С 2011 г. – директор по правовым вопросам юридической компании «Проспект-С».

Как представитель и консультант стороны в процессе провел более 1300 гражданских и арбитражных дел по вопросам энергоснабжения, тарифообразования, защиты прав собственности на недвижимое имущество, в том числе на земельные участки, оспаривания нормативных правовых актов и др. Неоднократно представлял интересы стороны при рассмотрении дел в Верховном Суде РФ и Президиуме Высшего Арбитражного Суда РФ. Автор нескольких обращений в Конституционный Суд РФ.

В сферу научно-практических интересов входит подготовка правовых заключений по вопросам уголовного, уголовно-процессуального, гражданского и гражданско-процессуального права в рамках производств по уголовным делам.

Участвовал в подготовке заключений кафедры уголовного права и прокурорского надзора Пермского государственного национального исследовательского университета на проекты постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. Является независимым экспертом Управления Федеральной антимонопольной службы по Пермскому краю.

Удостоен стипендии для молодых преподавателей гуманитарных и общественных наук в рамках программы Оксфордского Российского Фонда (2007 г.). Награжден дипломом лауреата конкурса на лучшую научно-исследовательскую работу среди молодых ученых в области права (2010 г.). Номинант премии Пермского профессионального клуба юристов за деятельность в области права и образования (2013 г.).

119

В. В. СТЕПАНОВ

ОСНОВАНИЕ КРИМИНАЛИЗАЦИИ

ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВЫХ ДЕЛИКТОВ

Статья впервые опубликована: Вестник Пермского

университета. Юридические науки. 2014. № 4. С. 173–188.

Аннотация: Введение: в работе поднимается проблема

определения условий и основания установления уголовной

ответственности за гражданско-правовые деликты. Цель:

анализируются условия введения в уголовный закон состава

преступления об ответственности за совершенный лицом

гражданско-правовой деликт, а также определяются

принципиальные положения относительно возможности

наступления такой ответственности. Методы: методология

исследования основывается на диалектическом методе научного

познания. Автором используются общенаучные (анализ и синтез,

индукция и дедукция, системный) и частно-научные методы

исследования (формально-юридический, сравнительно-

правовой). Результаты: в работе проводится классификация

видов юридической ответственности по целевому критерию, а

также основаниям, системам мер и порядку их применения с

учетом взаимосвязи указанных видов. Формулируется подход к

классификации видов правонарушений. Также уточняется

понятие общественной опасности правонарушения, место и

значение указанного явления в системе института юридической

ответственности. Выявляется взаимная связь между

гражданско-правовыми деликтами и преступлениями. Выводы:

основанием криминализации гражданско-правовых деликтов

является наличие свойства общественной опасности у

правонарушения и правонарушителя, обуславливающее, с одной

стороны, недостаточность воздействия на правонарушителя

гражданского-правовых, дисциплинарных санкций, а также

административных наказаний для предупреждения совершения

им новых гражданско-правовых деликтов, а с другой –

120

необходимость применения с указанной целью мер уголовно-

правового характера.

_______________________________________________________

Ключевые слова: юридическая ответственность; уголовная

ответственность; гражданско-правовая ответственность,

гражданско-правовой деликт; преступление; криминализация;

основания уголовной ответственности; правонарушение.

CIVIL DELICTS CRIMINALIZATION GROUNDS

Introduction: in the work, the problem of defining the conditions and

reasons for setting the liability for civil delicts is raised. Purpose: the

conditions are analyzed of introducing the crime elements of liability

for making the legal delict into the criminal law; and the principal

positions as referred to the possibility of such a liability incurrence are

defined. Methods: the methodology of the research is based on the

dialectical method of the scientific cognition. The author uses general

scientific (analysis and synthesis, induction and deduction, systematic

approach) methods and specific scientific methods of research

(technical and comparative). Results: in the work, the classification is

performed of the types of the legal liability as per the purpose criterion

and the grounds, the system of measures and the order of their

application with the account for the interrelation of the mentioned

types. The author’s approach is formulated to the classification of the

crime types. Besides, the notion is specified of the social danger of the

crime, the place and the meaning of the mentioned phenomenon in the

system of the legal liability institution. The connection between the

civil delicts and the crimes is discovered. Conclusions: the reasons of

the criminalization of the civil delicts is the characteristic of the social

danger of the crime and the offender, that provides for the

insufficiency of the civil and disciplinary sanctions influence onto the

offender on the one hand, and insufficiency of the administrative

penalty for preventing new civil delicts, and on the other hand – the

necessity of applying the criminal legal measures for the mentioned

purposes.

_______________________________________________________

121

Keywords: legal liability, criminal liability, civil liability, civil delict,

crime, criminalization, grounds for criminal liability, offense

Введение

Для отечественного уголовного законодательства все еще

острой является проблема установления ответственности за

преступления в сфере экономики, обусловленная значительной

новизной составов данной группы преступлений, особенно

преступлений в сфере экономической деятельности и

преступлений против интересов службы в коммерческих и иных

организациях. При этом в последнее десятилетие на высоком

государственном уровне все чаще поднимается вопрос о

либерализации уголовного законодательства, в том числе норм

об ответственности за экономические преступления [45; 46; 50;

64; 73; 74]. В соответствующие главы Уголовного кодекса РФ,

действующего менее 18 лет, многократно вносились изменения,

связанные с криминализацией и декриминализацией

противоправных деяний в сфере экономики. Указанные

обстоятельства, а также регулярное динамичное обновление

норм гражданского законодательства, на охрану норм которого и

нацелены в значительной степени указанные институты

уголовного закона, обуславливают необходимость исследования

проблемы определения условий и основания установления

уголовной ответственности за гражданско-правовые деликты.

Классификация юридической ответственности и

правонарушений

Для последовательного решения указанной задачи, прежде

всего, следует разобраться с основаниями выделения в структуре

юридической ответственности уголовной и гражданско-правовой

ответственности, а среди правонарушений – преступлений и

гражданско-правовых деликтов, а также определить наличие

взаимных связей между указанными правовыми явлениями.

В соответствии с поддерживаемым криминалистами

формально-материальным подходом к определению понятия

преступления, который и нашел отражение в ч. 1 ст. 14 УК РФ,

им является виновно совершенное общественно опасное деяние,

122

запрещенное уголовным законом под угрозой наказания [27; 28,

с. 23–24].

В отличие от преступления, гражданско-правовой деликт

не имеет легальной дефиниции. В доктрине же распространено

следующее его определение: это действие или бездействие,

которое противоречит нормам гражданского права и причиняет

вред имущественным или неимущественным благам (интересам)

других лиц [1; 15].

Помимо признаков противоправности и вредоносности

общим для указанных видов противоправного поведения

является то, что их совершение должно влечь наступление

юридической ответственности.

Для целей настоящего исследования юридическую

ответственность следует определить как разновидность

социальной ответственности, предусмотренную санкциями норм

права, специфический характер которой проявляется в том, что

она связана с государственным принуждением и представляет

собой юридическую обязанность правонарушителя претерпевать

лишения личного и имущественного характера за упречное с

точки зрения закона поведение [10, c. 35; 11, c. 215–216; 78, c.

137].

В теории права юридическую ответственность

подразделяют на правовосстановительную ответственность и

ответственность штрафную. Распространена также и иная

классификация юридической ответственности, в соответствии с

которой выделяют гражданско-правовую ответственность,

материальную ответственность (виды правовосстановительной

юридической ответственности), уголовную ответственность,

административную ответственность и дисциплинарную

ответственность (виды штрафной юридической ответственности)

[5, c. 121–162; 42, c. 428]. Основанием первой классификации

являются цель, назначение юридической ответственности [10, c.

35; 66, c. 41; 76, c. 33–34]. По поводу же второй классификации в

отечественной научной литературе имеются различные позиции.

Одни учёные полагают, что основанием данной классификации

является вид правонарушения, за которое предусмотрен тот или

иной вид ответственности [41, c. 713; 67, c. 600]. Другие

123

правоведы в качестве её основания называют отрасль права [35,

c. 29, 35–36; 49, c. 89] или меры соответствующего вида

ответственности [9, c. 558; 55, c. 8, 64–65]. Существует также

научная позиция о совокупности нескольких признаков,

позволяющих выделять виды юридической ответственности.

Так, О.Ф. Иваненко называет три критерия деления на виды

юридической ответственности: 1) природа объекта

правонарушения (значимость тех общественных отношений, на

которые посягнул правонарушитель); 2) вид санкции,

применяемой к правонарушителю; 3) порядок применения

санкций к виновным лицам [22, c. 8; 30, c. 130]. Н.Н. Вопленко по

данному вопросу отмечает, что «видовое разнообразие

ответственности определяется особенностями норм, институтов

и отраслей права, в которых закреплены соответствующие

юридические санкции за правонарушения и регламентированы

процедуры привлечения виновных к ответу за содеянное» [13, c.

43]. Существенными признаками самостоятельности

соответствующего вида юридической ответственности, по

мнению учёного, выступают профилирующий характер отрасли

права, особая процессуальная оформленность реализации мер

государственного принуждения и способность к обслуживанию

иных правовых отраслей и массивов законодательства [13, c. 45].

Автор работы разделяет последнюю точку зрения. Так,

гражданско-правовая ответственность часто определяется как

«одна из форм государственного принуждения, состоящая во

взыскании судом с правонарушителя в пользу потерпевшего

имущественных санкций, перелагающих на правонарушителя

невыгодные имущественные последствия его поведения и

направленных на восстановление нарушенной имущественной

сферы потерпевшего» [15]. Уголовную ответственность можно

определить как обязанность лица, совершившего преступление,

претерпеть применение к нему со стороны уполномоченных

государственных органов мер уголовно-правового характера в

целях превенции новых преступлений [4, с. 25].

Важно отметить, что виды ответственности, выделенные

по второму основанию, могут быть либо штрафными, либо

правовосстановительными: основание, система мер и порядок

124

применения юридической ответственности должны быть

выстроены в систему таким образом, чтобы обеспечить

достижение целей, выполнение функций каждого её вида.

Думается, что наличием различных целей и соответствующих им

функций главным образом обусловлена структура

межотраслевого института юридической ответственности [56, c.

7–20].

Основанием выделения штрафной и

правовосстановительной ответственности, как было сказано

выше, являются цели юридической ответственности. При этом

основной целью штрафной ответственности является превенция

правонарушений, а правовосстановительной ответственности –

правовосстановление [17, c. 84; 29, c. 48; 69, c. 246]. Реализация

указанных целей юридической ответственности позволяет

одновременно достигать и конечной общей цели охраны или

защиты правопорядка [23, c. 66; 25, c. 322; 68, c. 419; 77, с. 45–

46].

Как отмечают ряд исследователей [34, c. 47–48; 39, c. 146],

цель правовосстановления достигается и при применении

штрафной ответственности. Так, например, статья 43 УК РФ

говорит о такой цели уголовного наказания, как цель

восстановления социальной справедливости. Превентивные же

цели, думается, реализуются и при наступлении

правовосстановительной ответственности. Однако эти цели не

являются равнозначными, они выступают в качестве целей как

бы второго уровня для соответствующих видов юридической

ответственности. И достигаются данные цели попутно с

основными (например, цель предупреждения правонарушений –

лишь через правовосстановление при реализации

правовосстановительной ответственности [10, c. 43; 15; 36, c. 33–

35; 63, c. 49-57; 77, с. 46-47]). Небезосновательным является

выделение у юридической ответственности и иных целей

(например, воспитательной [23, c. 70; 67, c. 599; 70, c. 6]), однако,

на наш взгляд, на вышеназванные основные цели

соответствующие виды юридической ответственности должны

быть направлены в первую очередь [67, c. 599]. В связи со

сказанным, представляется, что не случайно отдельные учёные

125

говорят не о предупредительной и воспитательной функциях

юридической ответственности, а о предупредительно-

воспитательной функции: «как правовые нормы,

предусматривающие запреты и обязанности, так и их реализация

в случаях совершения конкретных правонарушений оказывают

влияние на поведение, воспитывают уважение к закону и

справедливости, к интересам общества и его членов, сдерживая

от их нарушения» [36, c. 33; 39, c. 145; 69, c. 244].

Множество иных особенностей (в основаниях

привлечения, в порядке осуществления, в основаниях

дифференциации и индивидуализации и др. [10, с. 209–210; 39, c.

171–187; 60, c. 77–79]) рассматриваемых видов юридической

ответственности обусловлено различиями в их целях [36, c. 31–

39]. Этим обстоятельством объясняется сложность признания

равнозначности целей для того или иного вида ответственности,

как и, соответственно, невозможность существования

смешанных её разновидностей, нацеленных в равной степени на

превенцию правонарушений и правовосстановление. Следует

также отметить, что наличие разных основных целей у видов

юридической ответственности делает обоснованным

привлечение за одно деяние одновременно к

правовосстановительной и штрафной ответственности [36, c. 35;

63, c. 50].

С учетом изложенного следует признать правомерной

классификацию правонарушений в зависимости от вида

юридической ответственности, наступающего за их совершение.

При этом главной задачей, которая ставится при

формулировании состава того или иного правонарушения,

является правильное отражение основания привлечения к

юридической ответственности, делающего ее применение

целесообразным и необходимым. При таком подходе

учитывается неразрывная связь, существующая между

соответствующим видом (составом) правонарушения и видом

юридической ответственности. В то же время важно иметь ввиду,

что одно и деяние может образовывать как один состав

правонарушения и влечь, соответственно, наступление

определенного вида юридической ответственности, так и составы

126

двух и более правонарушений, как одного вида (например,

идеальная совокупность преступлений), так и разных видов

(например, гражданско-правовой деликт и преступление).

Однако в любом случае применение одного или нескольких

видов юридической ответственности должно обеспечить

достижение всего спектра поставленных перед ней целей.

Однако сказанное не означает, что различные виды

правонарушений не имеют иных, кроме последствий их

совершения, отличий. Правомерна постановка и исследование,

например, вопросов об отличиях в конструкциях и признаках

составов правонарушений, а также в социальных (материальных)

характеристиках правонарушений.

Признак противоправности преступления и

гражданско-правового деликта

Любое правонарушение независимо от его разновидности

является нарушением норм права, а противоправность поведения

– обязательное условие юридической ответственности [37, c. 92;

43, c. 7]. Совершая гражданско-правовой деликт, лицо нарушает

нормы гражданского законодательства. Однако нарушение

предписаний гражданского права не всегда означает

возможность привлечения лишь к гражданско-правовой

ответственности, а может приводить и к применению мер

уголовно-правового характера. Речь идет о тех случаях, когда

формулируя в уголовном законе определенный состав

преступления, законодатель ставит определенное гражданско-

правовое отношение под охрану норм уголовного права. Признак

противоправности преступления состоит не только в том, что то

или иное деяние попадает под признаки состава преступления,

предусмотренного Особенной частью УК РФ, но и в том, что

такое деяние нарушает нормы регулятивных отраслей права.

Следовательно, противоправность ряда преступлений и

гражданско-правовых деликтов может иметь общие корни в виде

нарушения гражданско-правовых норм. При этом отсутствие

такого нарушения неминуемо должно вести к исключению

соответствующих уголовно-правовых запретов и невозможности

привлечения лица не только к гражданско-правовой

127

ответственности, но и к уголовной. Какой-либо иной подход

будет свидетельствовать не только о материально-правовых

коллизиях норм, но и может привести к сложностям

процессуального плана, в том числе в свете действующей

редакции ст. 90 Уголовно-процессуального кодекса РФ,

установившей преюдициальное значение в уголовном процессе у

обстоятельств, установленных вступившими в законную силу

судебными актами, вынесенными в рамках гражданского или

арбитражного процесса [52]. Показательно и то, что

криминалистами высказывается предложение о введении в

уголовное законодательство нормы об исполнении предписания

закона, закрепляющей соответствующее исключающее

преступность деяния обстоятельство [44; 47].

В то же время следует отметить, что охранительный

характер уголовно-правовых норм не позволяет говорить об

обратной зависимости между противоправностью преступления

и противоправностью гражданско-правового деликта. Кроме

того, непривлечение правонарушителя к гражданско-правовой

ответственности, само по себе, с учетом частно-правовой

природы, порядка реализации и соответствующих целей

ответственности не должно создавать препятствий при наличии

основания для привлечения виновного к уголовной

ответственности. Точно также возможно освобождения

преступника от уголовной ответственности, но привлечение его

к ответственности гражданско-правовой.

Понятие и признаки

общественной опасности преступления

Реализация мер уголовной ответственности носит

целенаправленный характер. Целью уголовной ответственности

в первую очередь является превенция преступлений, а её

принципами являются в том числе принципы справедливости,

гуманизма и целесообразности. Причём «именно

целенаправленный характер правоограничений обусловливает

особое значение учёта личности преступника при определении

их объёма и содержания» [31, c. 76]. В то же время «как правило,

личность человека никогда полностью не проявляется в

128

совершенном им преступлении, ибо само понятие преступления

обобщает лишь несколько его юридически значимых

признаков…» [8, c. 157–159; 16, c. 23–27; 58, c. 27]. Поэтому при

привлечении к уголовной ответственности правоприменителю

следует принимать во внимание не только факт совершения

лицом преступления и его характеристики, но и личность

виновного. Именно на это лицо будут возложены меры

уголовной ответственности, и если учёт характеристики

личности преступника произведён правильно, обоснованно, цели

и принципы уголовной ответственности в большей степени

имеют шанс на реализацию [12, c. 90–98; 62, c. 5–28; 72, c. 14–18].

Несомненно, нельзя применять меры штрафной

ответственности к лицу, ещё не совершившему правонарушения,

каким бы общественно опасным оно ни казалось. Именно

поэтому основным условием привлечения к такой

ответственности должно являться совершение лицом деликта:

мы не можем достоверно знать о будущем посягательстве на

охраняемые законом интересы, до того момента, как начнут

выполняться, как минимум, приготовительные действия. В этом

заключается гарантийная функция состава правонарушения [3, c.

11; 14, c. 142]. Однако вышесказанное не противоречит идее

учёта характеристики личности виновного, которая также

должна проявиться во внешнем поведении [61, c. 113, 116], при

привлечении лица к штрафной юридической ответственности.

Необходимость такого учёта в основном и привела к появлению

норм об освобождении от данного вида ответственности. Таким

образом, очевидна необходимость сохранения роли состава

правонарушения как основного условия привлечения к

штрафной юридической ответственности. Однако не менее

важным представляется учёт при решении вопроса о

криминализации деяния, а также в дальнейшем при

рассмотрении соответствующего дела возможных характеристик

личности деликвента.

Большинство исследователей сходятся во мнении, что

общественная опасность – важнейшая социальная

характеристика преступления, отражающая тот вред, который

причинён или может быть причинён обществу преступным

129

поведением [6, c. 10–11, 18–19; 32, c. 5; 53, c. 247; 75, с. 101]. Тем

не менее, среди учёных нет единодушия по вопросу о том, какие

обстоятельства определяют общественную опасность

преступления.

Самый узкий подход заключается в том, что преступное

деяние объективно является общественно опасным, при этом

принимаются во внимание только его объективные признаки.

Однако уже при ближайшем рассмотрении первых норм

Особенной части УК РФ становится очевидной взаимосвязь

оценки характера общественной опасности деяния с его

субъективными характеристиками (форма вины, признаки

субъекта и т.д.). Так, Г.П. Новоселов, выступая за объективное

понимание общественной опасности преступления, в то же время

сомневается в том, достаточно ли «руководствоваться лишь

общественной опасностью (в объективном смысле. – В.С.) при

оценке значительности или незначительности деяния…» [71, c.

96]. Показательно, что представители науки уголовного права

признак отсутствия общественной опасности у

малозначительности деяния столь узко не трактуют.

Следующий более широкий и самый распространенный

подход связывает общественную опасность преступления со всей

совокупностью объективных и субъективных признаков состава

преступления и других обстоятельств, характеризующих деяние.

Однако обстоятельства, характеризующие личность виновного

(не относящиеся к совершённому деянию), предлагается не

учитывать [27; 28, с. 23–24; 59].

Имеется и третий, самый широкий, вариант понимания

признака общественной опасности преступления: при ее

установлении следует учитывать обстоятельства, как

относящиеся к характеристике деяния, так и характеризующие

личность виновного [19, c. 31; 48, c. 10; 60, c. 234–235; 65, с. 164–

166]. Указанного подхода придерживается и автор настоящей

работы.

Обращение к нормам уголовного закона окончательно не

проясняет позицию законодателя по рассматриваемому вопросу.

Так, содержание ст. 60 «Общие начала назначения наказания»,

ст. 73 «Условное осуждение» и некоторых других статей УК РФ

130

укрепляет основание второй позиции. Если же обратиться к

нормам Особенной части УК РФ, то можно заметить, что в ряде

случаев о повышенном характере общественной опасности

преступления свидетельствуют обстоятельства, относящиеся к

характеристике личности преступника. Например, до изменений,

внесённых Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ

в УК РФ, при конструировании квалифицированных составов

преступлений широко использовались такие признаки, как

совершение преступления неоднократно или совершение

преступления лицом, ранее судимым (ранее два или более раза

судимым) за совершение данного или однородного преступления

[51]. И хотя в ныне действующей редакции УК РФ указанные

квалифицирующие признаки составов преступлений, как

правило, не предусмотрены, в ней содержится, например, такой

квалифицирующий признак состава кражи, как кража,

совершённая из одежды, сумки или другой ручной клади,

находившейся при потерпевшем (п. «г» ч. 2 ст. 158 УК РФ).

Данный признак не делает деяние объективно более вредным для

общества, однако свидетельствует о профессионализме

преступника, о повышенной общественной опасности личности

виновного, а поэтому обусловливает для него иную меру

ответственности [33, c. 255]. В то же время Г.П. Новоселов в

доказательство первой позиции отмечает следующее

обстоятельство: «Впервые закрепив виновность в качестве

самостоятельного признака понятия преступления, ныне

действующий УК тем самым дал основание полагать, что

объективный характер общественной опасности нужно

усматривать в её независимости от воли и сознания законодателя,

так и от лица, совершившего деяния» [71, c. 94].

В пользу учёта обстоятельств, характеризующих личность

виновного, при решении вопроса о преступности деяния говорит

и тот факт, что они совершенно обоснованно принимаются во

внимание при определении меры штрафной юридической

ответственности, что обусловлено основной целью такой

ответственности. Перечень обстоятельств, учитываемых при

принятии решения о криминализации деяния, думается, должен

в высокой степени совпадать с перечнем обстоятельств,

131

принимаемых во внимание при дифференциации и

индивидуализации уголовной ответственности: ведь служат они

в конечном итоге одним целям и являются выражением таких

принципов юридической ответственности, как целесообразность,

справедливость и гуманизм. Действительно, если полностью

отказаться при установлении уголовной ответственности от

учёта обстоятельств, характеризующих личность

правонарушителя, и ограничиваться узким кругом признаков

субъекта преступления, то возможны, например, ситуации, когда

лицо, неоднократно или даже систематически совершающее

определённые деликты, невозможно будет привлечь к уголовной

ответственности и предупредить их повторение. Однако

бесспорно, что «…повторное совершение преступления

свидетельствует … о более-менее устойчивой антисоциальной

направленности личности» [26, c. 26; 58, c. 101]. В то же время,

как представляется, положительно характеризующийся

деликвент имеет более веское основание для неприменения к

нему мер уголовной ответственности.

Общественная опасность преступления и гражданско-

правового деликта: общие и особенные свойства Прежде чем разрешить вопрос об отношении признака

общественной опасности к характеристике гражданско-

правового деликта следует затронуть проблему соотношения

категорий «общественная вредность» и «общественная

опасность правонарушения (преступления)». Ряд учёных

полагают, что общественная опасность – это явление,

качественно отличное от общественной вредности, следующая

после неё ступень. Данный признак, по их мнению, в

обязательном порядке присущ преступлениям [7, c. 88; 20, c. 297;

39, c. 9–11; 40, с. 154–155]. Другая группа правоведов считают,

что все правонарушения, а не только преступления, могут быть

признаны общественно опасными [5, c. 134; 18, c. 27; 38, c. 83–

84].

Трудно сказать, какая из точек зрения ближе к истинной.

Вместе с тем, данная проблема имеет не только

терминологический, непринципиальный характер. Думается, что

132

обе позиции приоткрывают дорогу к истине по

рассматриваемому вопросу, но с разных сторон. Объединить их

– наша ближайшая задача. Представляется, что нет

принципиальной разницы в том, называть ли правонарушение

общественно опасным деянием или общественно вредным, хотя

бесспорно, что общественная опасность преступлений, как

правило, выше, чем, например, общественная опасность

(вредность) административных правонарушений. В то же время

вред, причиняемый отдельными административными деликтами,

может быть сопоставим с последствиями преступлений. Кроме

того, одно и то же деяние может повлечь привлечение

одновременно к уголовной и к гражданско-правовой

ответственности. Другое дело, когда мы ведём речь об

общественной опасности личности правонарушителя, под

которой, по аналогии с общественной опасностью личности

преступника, следует понимать определённое социально-

психологическое состояние лица, являющееся предпосылкой

совершения правонарушения. Здесь необходимо отметить

различия в содержании общественной опасности личности

преступника, личности правонарушителя, совершившего

административный деликт, личности виновного в совершении

дисциплинарного проступка и т.д. Признание качественного

своеобразия общественной опасности личности различных

категорий правонарушителей в значительной степени служит

основанием выделения различных самостоятельных видов

штрафной юридической ответственности (с особыми системами

санкций, порядком и основаниями их применения).

Следует также заметить, что общественная опасность

личности правонарушителя – явление, обладающее немалым

значением для правового регулирования в свете создания

условий для достижения целей различных видов штрафной

юридической ответственности. В то же время в процессе

реализации правовосстановительной ответственности категория

«общественная опасность личности правонарушителя» не играет

существенной роли. Дело в том, что для дифференциации и

индивидуализации правовосстановительной ответственности

личность деликвента, формы и виды вины и другие субъективные

133

обстоятельства имеют минимальное значение [39, c. 184–186; 54;

63, c. 50].

При этом компенсаторная направленность и

имущественный характер ответственности в гражданском праве

предполагают ее применение в случаях возникновения

имущественного вреда (убытков) [15; 21]. И если в деянии лица

содержатся все признаки состава правонарушения, то,

несомненно, причинённый вред должен быть возмещён,

независимо от характеристики личности правонарушителя.

Освобождение правонарушителя в подобной ситуации от

правовосстановительной ответственности затронет интересы

лица, которому был причинён вред упречным, с точки зрения

закона, деянием [36, с. 35; 60, c. 78–79]. Потерпевшему в любом

случае следует предоставить возможность получить возмещение

причинённого ему вреда с учётом тех немногочисленных

факторов, которые могут повлиять на размер ответственности в

сторону её уменьшения [2, c. 90–92; 57, c. 85].

Таким образом, значение категорий «общественная

опасность правонарушения» и «общественная опасность

личности правонарушителя» в различных структурах

межотраслевого института юридической ответственности

неодинаково. Учитывая целевую направленность различных мер

юридической ответственности, «общественная опасность

правонарушения» и «общественная опасность личности

правонарушителя» в сущности обосновывают применение мер

штрафной юридической ответственности, в том числе уголовной,

но не правовосстановительной. В то же время общественная

опасность правонарушения в ее объективном понимании,

безусловно, выступает неотъемлемой характеристикой

правонарушения, влекущего правосстановительную

ответственность. Следовательно, установление

соответствующего характера общественной опасности у

гражданско-правового деликта, но уже в ее объективно-

субъективном понимании, свойственном преступным деяниям, и,

соответственно, характера общественной опасности у личности

деликвента должно выступать неотъемлемым условием его

криминализации.

134

Выводы

Изложенные в работе положения позволяют определить

общее основание криминализации гражданско-правовых

деликтов как наличие свойства общественной опасности у

правонарушения и правонарушителя, обуславливающее, с одной

стороны, недостаточность воздействия на правонарушителя

гражданского-правовых, дисциплинарных санкций, а также

административных наказаний для предупреждения совершения

им новых гражданско-правовых деликтов, а с другой –

необходимость применения с указанной целью мер уголовно-

правового характера. Указанное основание может быть уточнено

применительно к конкретному гражданскому правонарушению

или их группе.

Библиографический список 1. Агибалова Е.Н. Состав гражданского правонарушения как

основание деликтной ответственности // Налоги. 2010. № 7. С. 14–

20.

2. Богданов Д.В. Освобождение от ответственности и ее исключение

в российском гражданском праве: дис. … канд. юрид. наук. Пермь,

2012. 192 с.

3. Борисов В., Пащенко А. К вопросу о сущности уголовно-правовой

характеристики преступлений // Уголовное право. 2005. № 3. С.

11–13.

4. Брайнин Я.М. Уголовная ответственность и ее основания в

советском уголовном праве. М.: Госюриздат, 1963. 275 с.

5. Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. М.:

Юрид. лит., 1976. 216 с.

6. Васильев Э.А. Административное правонарушение и

преступление: Общие черты и различия: автореф. дис.…канд.

юрид. наук. М., 2007. 22 с.

7. Васильев Э.А. Общественная опасность – основной критерий

отграничения административных правонарушений от

преступлений // Государство и право. 2007. № 4. С. 84–90.

8. Велиев С.А. Личность виновного и её исследование при

назначении наказания // Правоведение. 2002. № 4. С. 153–165.

135

9. Венгеров А.Б. Теория государства и права: учебник для юрид.

вузов. М.: Новый Юрист, 1998. 624 с.

10. Витрук Н.В. Общая теория юридической ответственности. М.:

РАП, 2008. 324 с.

11. Власенко Н.А. Теория государства и права: науч.-практ. пособие

для самостоятельной подготовки студентов всех форм обучения.

М.: ИЗиСП. М.: ИД «Юриспруденция», 2009. 424 с.

12. Волженкин Б.В. Общественная опасность преступника и

основание уголовной ответственности // Правоведение. 1963. № 3.

С. 90–98.

13. Вопленко Н.Н. О понятиях «вид» и «подвид» юридической

ответственности // Ленинградский юридический журнал. 2006. №

2. С. 43–51.

14. Гонтарь И.Я. Парадигмы в уголовном праве и реальность //

Правоведение. 2002. № 6. С. 140–149.

15. Гражданское право: учебник: в 2 т. Том 1 / отв. ред. Е.А. Суханов.

М.: Издательство БЕК, 1998. 816 с.

16. Дагель П.С. Учение о личности преступника в советском

уголовном праве. Владивосток: Изд-во Дальневост. гос. ун-та,

1970. 132 с.

17. Даев В.Г. К вопросу о соотношении уголовной и гражданской

ответственности // Правоведение. 1967. № 2. С. 83–87.

18. Денисов Ю.А. Общая теория правонарушения и ответственности.

Л.: Изд-во ЛГУ, 1983. 143 с.

19. Дьяков С. Малозначительность деяния и уголовная

ответственность / С. Дьяков // Социалистическая законность. 1980.

№ 7. С. 30–31.

20. Дурманов Н.Д. Понятие преступления. М.; Л.: Изд-во Академии

наук СССР, 1948. 315 с.

21. Ибрагимова А.И. Возмещение вреда, причиненного

дисциплинарным проступком, административным и гражданским

правонарушением // Современное право. 2014. № 1. С. 35-42.

22. Иваненко О. Ф. Некоторые проблемы теории юридической

ответственности // Юридическая ответственность в советском

136

обществе: Труды высшей следственной школы. Волгоград, 1974.

Вып. 9. С. 3–10.

23. Иванов А.А. Правонарушение и юридическая ответственность.

Теория и законодательная практика: учеб. пособие. М.: Закон и

право: Юнити-Дана, 2004. 120 с.

24. Иванов А.А. Цели юридической ответственности, её функции и

принципы // Государство и право. 2003. № 6. С. 66–69.

25. Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Вопросы теории права. М.:

Госюриздат, 1961. 380 с.

26. Карпец И.И. О некоторых вопросах методологии в уголовном

праве и криминологических исследованиях // Советское

государство и право. 1964. № 4. С. 91–101.

27. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под

общ. ред. В.М. Лебедева, Ю.И. Скуратова. 4-е изд., перераб. и доп.

М.: НОРМА, 2002. 960 с.

28. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / отв.

ред. А.И. Рарог. М.: ТК Велби: ПРОСПЕКТ, 2004. 640 с.

29. Кошаева Т.О. Уголовная ответственность как вид юридической

ответственности // Журнал российского права. 2004. № 8. С. 47–53.

30. Кролис Л.Ю. Административная ответственность и финансовые

санкции / Л.Ю. Кролис // Публичное и частное право: проблемы

развития и взаимодействия, законодательного выражения и

юридической практики: матер. Всерос. науч.-практ. конференции

(23-24 апреля 1998 г.) / отв. ред. В.Д. Перевалов. Екатеринбург,

1999. С. 129–130.

31. Кропачев Н.М. Принципы применения мер ответственности за

преступления // Правоведение. 1990. № 6. С. 71–76.

32. Кудрявцев В.Н. Социологический аспект преступления // Вопросы

борьбы с преступностью. М.: Юрид. лит., 1973. Вып. 18. С. 3–16.

33. Лесниевски-Костарева Т.А. Дифференциация уголовной

ответственности. Теория и законодательная практика. М.:

НОРМА, 2000. 400 с.

34. Липинский Д.А. Восстановительная функция уголовной

ответственности // Уголовное право. 2003. № 2. С. 47–48.

137

35. Липинский Д.А. О системе права и видах юридической

ответственности // Правоведение. 2003. № 2. С. 27–37.

36. Лейст О.Э. Основные виды юридической ответственности за

правонарушения // Правоведение. 1977. № 3. С. 31–39.

37. Лейст О. Э. Санкции в советском праве. М.: Госюриздат, 1962. 239

с.

38. Лукьянов В. В. Административные правонарушения и уголовные

преступления: в чём различие? // Государство и право. 1996. № 3.

С. 83–92.

39. Малеин Н.С. Правонарушение: понятие, причины,

ответственность. М.: Юрид. лит., 1985. 192 с.

40. Марцев А.И. Общественная вредность и опасность преступления //

Правоведение. 2001. № 4. С. 148–155.

41. Марченко М.Н. Проблемы теории государства и права: учебник.

М.: Проспект, 2001. 760 с.

42. Марченко М.Н. Теория государства и права: учебник. М.: Юрид.

лит., 1996. 432 с.

43. Матвеев Г.К. Основания гражданскоправовой ответственности.

М.: Юрид. лит., 1970. 312 с.

44. Мордовина А.А. Осуществление законного права как

обстоятельство, исключающее преступность дея-ния: автореф.

дис. … канд. юрид. наук. Ставрополь, 2005. 28 с.

45. Паспорт проекта Федерального закона № 463704-5 «О внесении

изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации» (в части

либерализации уголовного законодательства) // Доступ из справ.-

правовой системы «Консультант–Плюс».

46. Паспорт проекта Федерального закона № 46370-5 «О внесении

изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и

отдельные законодательные акты Российской Федерации» (в части

совершенствования законодательства Российской Федерации) //

Доступ из справ.-правовой системы «Консультант–Плюс».

47. Пархоменко С.В. Деяния, преступность которых исключается в

силу социальной полезности и необходимости: дис. … д-ра юрид.

наук. Иркутск, 2004. 339 с.

138

48. Погребняк И. Условия признания правонарушения непреступным

// Советская юстиция. 1967. № 14. С. 10–11.

49. Поляков С.Б. Юридическая ответственность государства. М.:

Юридический мир, 2007. 432 с.

50. Послание Президента РФ Федеральному Собранию «России надо

быть сильной и конкурентоспособной» // Рос. газ. № 71. 2002. 19

апр.

51. Постановление Конституционного Суда РФ от 19 марта 2003 г.

№ 3-П «По делу о проверке конституци-онности положений

Уголовного кодекса Российской Федерации, регламентирующих

правовые послед-ствия судимости лица, неоднократности и

рецидива преступлений, а также пунктов 1 - 8 Постановления

Государственной Думы от 26 мая 2000 года «Об объявлении

амнистии в связи с 55-летием победы в Великой Отечественной

войне 1941 - 1945 годов» в связи с запросом Останкинского

межмуниципального (районного) суда города Москвы и жалобами

ряда граждан» // СЗ РФ. 2003. № 14. Ст. 1302.

52. Постановление Конституционного Суда РФ от 21 декабря 2011 г.

№ 30-П «По делу о проверке конституционности положений

статьи 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской

Федерации в связи с жалобой граждан В.Д. Власенко и Е.А.

Власенко» // Российская газета. 11.01.2012. № 2.

53. Поцелуев Е. Л. Виды правонарушений в современной учебной

литературе по теории права: критический анализ // Правоведение.

2004. № 5. С. 244–257.

54. Прокопович Г.А. Правонарушения в частном праве: субъект и

субъективная сторона // Гражданское право. 2007. № 2.

55. Прокопович Г.А. Юридическая ответственность в российском

праве: Теоретический аспект: автореф. дис. … канд. юрид. наук.

М., 2003. 21 с.

56. Реутов В.П. Функциональная природа системы права. Пермь: Изд-

во Перм. гос. ун-та, 2002. 163 с.

57. Розина С. В. Институт освобождения от гражданско-правовой

ответственности: дис. … канд. юрид. наук. М., 2006. 142 с.

139

58. Рыбак А.З. Сопутствующее преступлению поведение как

обстоятельство, устраняющее уголовную ответственность и (или)

наказуемость деяния (юридическая характеристика и

правоприменительная практика): дис. … канд. юрид. наук. Н.

Новгород, 2003. 311 с.

59. Рясов А. И. Общественная опасность преступного деяния // Труды

юридического факультета Северо-Кавказского государственного

технического университета. Ставрополь, 2004. Вып. 5. С. 126–141.

60. Самощенко И.С. Понятие правонарушения по советскому

законодательству. М.: Юрид. лит., 1963. 287 с.

61. Сахаров А. Б. Об антисоциальных чертах личности преступника //

Советское государство и право. 1970. № 10. С. 110–116.

62. Сахаров А.Б. О личности преступника и причинах преступности в

СССР. М.: Госюриздат, 1961. 279 с.

63. Собчак А.А. О некоторых спорных вопросах общей теории

правовой ответственности // Правоведение. 1968. № 1. С. 49–57.

64. Совещание по вопросам либерализации уголовного

законодательства 21 октября 2010 г. URL:

http://www.kremlin.ru/news/9305 (дата обращения: 10.11.2014).

65. Соловьев А.Н. Понятие преступления: Теоретические,

законодательные и правоприменительные аспекты: дис. … канд.

юрид. наук. Волгоград, 2000. 235 с.

66. Сыроватская Л.А. Ответственность за нарушение трудового

законодательства. М.: Юрид. лит., 1990. 176 с.

67. Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н.И. Матузова,

А.В. Малько. М.: Юристъ, 2004. 768 с.

68. Теория государства и права: учебник / отв. ред. В.М. Корельский,

В.Д. Перевалов. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. юрид. академии,

1996. 560 с.

69. Теория права и государства: учебник / под ред. В.В. Лазарева. – М.:

Новый Юрист, 1997. 432 с.

70. Трофимова М.П. Функции юридической ответственности:

автореф. дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2000. 26 с.

71. Уголовное право России. Общая часть: учебник для вузов / отв.

ред. И.Я. Казаченко, З.А. Незнамова. М.: НОРМА, 2001. 576 с.

140

72. Утевский Б. С. Новые формы и методы борьбы с преступностью и

личность преступника // Социалистическая законность. 1960. № 2.

С. 14–18.

73. Федеральный закон от 07.03.2011 № 26-ФЗ «О внесении изменений

в Уголовный кодекс Российской Федерации» // Рос. газ. № 51.

2011. 11 марта.

74. Федеральный закон от 07.12.2011 № 420-ФЗ «О внесении

изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и

отдельные законодательные акты Российской Федерации» // Рос.

газ. № 278. 2011. 9 дек.

75. Фефелов П. А. Критерии установления уголовной наказуемости

деяний // Советское государство и право. 1970. № 11. С. 101–105.

76. Черданцев А.Ф., Кожевников С.Н. О понятии и содержании

юридической ответственности // Правоведение. 1976. № 5. С. 39–

48.

77. Черепахин Б.Б. Об ответственности за вред, причинённый

правомерной деятельностью // Правоведение. 1994. № 5-6. С. 45–

52.

78. Явич Л.С. Право и социализм. М.: Юрид. лит., 1982. 176 с.

141

РАЗДЕЛ II УГОЛОВНОЕ ПРАВО. ОСОБЕННАЯ ЧАСТЬ

Иосиф Соломонович Ной

(01.01.1923 – 05.04.1997)

Иосиф Соломонович

родился в г. Саратове в семье врачей. После окончания в 1940 г. средней школы он поступил в Саратовский юридический институт.

В течение трех лет, с сентября 1941 г. по сентябрь 1944 г., служил в армии сначала рядовым, а затем вольнонаемным в санитарном поезде.

После демобилизации из армии по состоянию здоровья окончил экстерном Саратовский филиал Всесоюзного юридического заочного института (ВЮЗИ), получив диплом с отличием, и поступил в аспирантуру, по окончании которой защитил в 1949 г. кандидатскую диссертацию на тему: «Борьба с

клеветой по советскому уголовному праву». Педагогическую работу И. С. Ной начинал в Молотовском

(Пермском) университете, где за пять лет прошел путь от старшего преподавателя до заведующего кафедрой (с 1950 по 1954 г.) уголовного права и процесса. Читал курсы судоустройства, уголовного права.

В 1951 г. присвоено ученое звание доцента. В 1950 г. тов. Ной характеризовался руководством

университета как дисциплинированный, инициативный, морально устойчивый и идеологически выдержанный человек. Принимал участие в подготовке к выборам народных судей и депутатов местных советов депутатов трудящихся, являлся членом общества по распространению политических и научных знаний и членом партийного бюро юридического факультета. Однако уже в 1953 г. служебные отношения И. С. Ноя и руководства факультета и университета стали стремительно ухудшаться.

142

О причинах сложившегося положения, думается, здесь размышлять бессмысленно, да и правда, как водится, у каждого все равно будет своя. Любопытно, что закончилось дело тем, что получивший выговор и отстраненный от заведования кафедрой в 1953 г. И. С. Ной сумел в 1954 г. восстановиться в должности через Министерство культуры СССР с последующим переводом на постоянную педагогическую работу в Саратовский юридический институт. Окончательно же вопрос решался в народном суде 1-го участка Кагановичского р-на г. Молотов.

Более тридцати лет (с 1954 по 1986 г.) Иосиф Соломонович работал в Саратовском юридическом институте. Именно в этот период им были написаны основные научные труды, защищена в 1964 г. в Ленинградском государственном университете докторская диссертация на тему «Вопросы теории наказания в советском уголовном праве». Здесь он стал профессором и подготовил 20 кандидатов юридических наук, многие из которых впоследствии защитили докторские диссертации.

Последнее место работы Иосифа Соломоновича – Поволжская академия государственной службы (ПАГС). Это – самое молодое высшее учебное заведение Саратова, руководство и профессорско-преподавательский состав которого, осознавая масштаб личности ученого, гордятся непродолжительным (1992–1997 гг.), но плодотворным сотрудничеством с ним.

Профессором Ноем опубликовано более 100 научных работ, в том числе 5 монографий. Он был научным редактором 11 монографий, написанных его учениками, и шести сборников статей и материалов научных конференций. На изданные в Саратове книги «Сущность и функции уголовного наказания в Советском государстве» и «Методологические проблемы советской криминологии» было опубликовано 16 рецензий, 7 из которых – за рубежом.

И. С. Ной награжден Орденом Отечественной войны II степени, семью воинскими медалями и знаком Министра обороны СССР «25 лет Победы в Великой Отечественной войне», медалью «Ветеран труда», а также знаком Министра высшего и среднего специального образования СССР «За отличные успехи в работе». За несколько месяцев до смерти профессор Ной был представлен руководством ПАГС к почетному званию «Заслуженный деятель науки Российской Федерации», которого он более чем достоин, но которое, к сожалению, не присваивается посмертно.1

1 См.: Даурова Т.Г. Ной Иосиф Соломонович: человек, ученый,

гражданин (к 85-летию со дня рождения) // Российский

криминологический взгляд. 2008. № 1. С. 34–47.

143

И. С. НОЙ

БОРЬБА С КЛЕВЕТОЙ ПО СОВЕТСКОМУ

УГОЛОВНОМУ ПРАВУ

Статья впервые опубликована: Ученые записки. Т. 8: Вып. 2.

Пермь, 1953. С. 39 –440.

„Вы знаете исторические слова

товарища Сталина о советском

гражданине:

„Последний советский гражданин,

свободный от цепей капитала стоит

головой выше любого зарубежного

высокопоставленного чинуши, влачащего

на плачах ярмо капиталистического

рабства".

Чем лучше советские люди поймут

этот сталинский призыв к сознанию и

нести советского гражданина, тем быстрее

мы будем двигаться вперед к нашей

великой цели". (В. М. Молотов)

В своем новом гениальном труде «Экономические

проблемы социализма в СССР» И. В. Сталин открыл и

сформулировал основной экономический закон социализма, суть

которого: «...обеспечение максимального удовлетворения

постоянно растущих материальных и культурных потребностей

всего общества путем непрерывного роста и совершенствования

социалистического производства на базе высокой техники»1.

Исходя из изложенного становится ясным, что уголовно-

правовая защита личности советского человека – важнейшая

задача советского уголовного права.

Страна социализма высоко ценит честь и достоинства

советского человека, воздавая славу его вдохновенному труду

его самоотверженному патриотизму, его чистому нравственному

облику.

1 И. Сталин. Экономические проблемы социализма в СССР, стр. 40.

144

Глубочайшим выражением советского гуманизма

являются мудрые слова великого Сталина: «...Мы должны

прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить

каждого работника, способного принести пользу нашему общему

делу. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов,

имеющихся в мире, самым денным, самым решающим капиталом

являются люди, кадры».1

Посягательство на честь и достоинство советского

человека – клевета – является одним из опаснейших уголовных

преступлений. Статья посвящена изучению состава клеветы.

Необходимо прежде всего дать определение достоинства

и чести советского гражданина.

Понятие чести советского человека производное от

понятия коммунистической морали. Понятие чести и

достоинства советского человека определилось в результате

победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Великая Октябрьская социалистическая революция уничтожила

всякую эксплуатацию и ликвидировала всех и всяких

эксплуататоров и угнетателей, в корне изменила не только

экономику страны, но и самих советских людей, их психологию,

их взгляды на труд, на жизнь, на общественное достояние, их

понятия о чести, о геройстве, о доблести, о славе. «Мы уже не те

русские, какие были до 1917 года, и Русь у нас не та, и характер

у нас не тот. Мы изменились и выросли вместе с теми

величайшими преобразователями, которые в корне изменили

облик нашей страны».2

Честь советского гражданина есть его достоинство,

определяемое степенью исполнения им норм коммунистической

морали, в основе которой, как указывал В. И. Ленин, «...лежит

борьба за укрепление и завершение коммунизма».3

В советском обществе больше всего ценится и уважается

труд. Свободный творческий труд советских людей имеет «у нас

1 И. В. Сталин. Вопросы ленинизма, изд. 11, стр. 491. 2 А. Жданов. Доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград». «Спутник

агитатора», 1946, № 20, стр. 23. 3 В. И. Ленин. Соч., т. 31, стр. 270.

145

общественное значение, он является делом чести и славы»

(И. В. Сталин).

Наоборот, в буржуазном обществе положение человека

зависит не от того, на сколько и как он трудится, а от того, сколь

велико его богатство.

Маркс и Энгельс еще в «Манифесте коммунистической

партии» писали: «Она (буржуазия – И. Н.) превратила личное

достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место

бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод

одну бессовестную свободу торговли».1

Комментируя эти слова Коммунистического манифеста,

академик А. Я. Вышинский говорил: «Теперь, через сто лет после

того, как были написаны эти строки, капитализм пошел еще

дальше в этом волшебном превращении морали в торговлю,

чести – в бесчестие, права и правосудия – в бесправие и произвол,

как бы подтверждая крылатую римскую формулу «summum jus

summa injuria» – высшее право – высшее бесправие».2

В своей исторической речи на XIX съезде партии

И. В. Сталин дал блестящую по своей глубине характеристику

современной буржуазии, растоптавшей личность человека, у

которого нет капитала. «Раньше, – сказал И. В. Сталин, –

буржуазия позволяла себе либеральничать, отстаивала

буржуазно-демократические свободы и тем создавала себе

популярность в народе. Теперь от либерализма не осталось и

следа. Нет больше так называемой «свободы личности», – права

личности признаются теперь только за теми, у которых есть

капитал, а все прочие граждане считаются сырым человеческим

материалом, пригодным лишь для эксплуатации. Растоптан

принцип равноправия людей и наций, он заменен принципом

полноправия эксплуататорского меньшинства и бесправия

1 К. Маркс. Избран. произвед., т. 1. Гос. изд. политической литературы,

1948, стр. 11. 2 А. Я. Вышинский. Вопросы государства в «Манифесте

Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса. Сборн. статей.

ОГИЗ. Государственное издательство политической литературы, 1948,

стр. 69.

146

эксплуатируемого большинства граждан. Знамя буржуазно-

демократических свобод выброшено за борт».1

Так же как понятие чести и достоинства лица в советском

обществе принципиально иное, чем в буржуазном, так; и понятие

«позорящего» у нас ничего общего не имеет и не может иметь с

понятием «позорящего» в буржуазном государстве. О

классовости этого понятия писал В. И. Ленин в статье «Что

понимают под «позором» капиталисты и что – пролетарии».2

В царской России судам нередко приходилось

высказываться по вопросу о том, есть ли состав обиды в

наименовании пострадавшего «революционером»3: в то время

как для морального воззрения угнетенного царизмом

пролетариата это слово произносилось с огромным уважением,

как символ смелости, благородства, честности и правдивости.

В наши дни вопрос, казавшийся проблематичным:

реакционным судам царской России, «разрешен»

«демократическим» судом современной Америки. Как сообщает

печать, американское «правосудие» покарало американского

гражданина за то, что он «оскорбил» соотечественника, назвав

его коммунистом.

Этот акт свидетельствует о том, что в США насаждаются

фашистско-полицейские методы во всех звеньях

государственного аппарата. Кроме того, этот акт суда показывает

своеобразное понимание позорящего господствующими

классами эксплуататорского государства, говорит об их страхе и

боязни перед самим фактом существования коммунистического

государства. Товарищ Сталин указывал, «что даже простой факт

существования «большевистского государства» накладывает

узду на черные силы реакции, облегчая угнетенным классам

борьбу за свое освобождение. Этим собственно и объясняется та

животная ненависть, которую питают эксплуататоры всех стран

к большевикам. История повторяется, хотя и на новой основе.

Как раньше, в период падения феодализма, слово «якобинец»

1 И. В. Сталин. Речь на XIX съезде партии, 1952, стр. 11–12. 2 В. И. Ленин. Соч., т. 24, стр. 190. 3 См. «Право». 1910, № 51, стр. 31–20.

147

вызывало у аристократов всех стран ужас, и омерзение, так и

теперь в период падения капитализма слово «большевик»

вызывает у буржуазных стран ужас и омерзение... Ненависть к

якобинцам не спасла феодализм от крушения. Можно ли

сомневаться, что ненависть к большевикам не спасет капитализм

от его неизбежного разгрома?»1

Определение смысла «позорящего» как элемента состава

клеветы в советском праве вытекает из советской морали,

социалистической нравственности.

В условиях морально-политического единства советского

общества клевета, направленная против чести и достоинства

советского человека, приобретает серьезную опасность. Поэтому

отнюдь не случайно, что Уставом Коммунистической партии

Советского Союза, принятым на XIX съезде партии и

являющимся моральным кодексом поведения для всех советских

людей, клевета рассматривается опасным нарушением

партийной морали. Человек, которого советские люди считают не

исполняющим норм коммунистической морали, т. е. бесчестным,

справедливо навлекает на себя призрение и ненависть честных

советских людей. И наоборот, несправедливое обвинение

советского человека кем бы то ни было в нарушении норм

коммунистической морали, клевета на честного советского

гражданина, строго наказывается советским судом.

Примером этого может быть случай из судебно-

следственной практики г. Молотова. 27 января 1949 года в газете

«Комсомольская правда» была опубликована статья

корреспондента газеты некого Ермакова: «Назовем ее по

фамилии». Статья осуждала недостойное поведение советской

девушки Елены Зуевой – сотрудницы Управления по

транспортному освоению малых рек при Молотовском

облисполкоме. 19-летняя Елена Зуева охарактеризована как

избалованная, ленивая, неприспособленная к труду девушка,

нигде не работающая, ведущая праздный образ жизни.

1 И. В. Сталин. Вопросы ленинизма, изд. 11, стр. 180.

148

Опубликование такого письма в центральном

комсомольском органе произвело большое впечатление на

советскую молодежь.

Со всех концов Советского Союза в адрес Лены и в газету

стало поступать большое количество писем, в которых молодые

советские люди резко осуждали поведение Зуевой.

Однако корреспонденция, как это выяснилось позже,

оказалась клеветой. Честь и достоинство молодой советской

девушки были унижены и поруганы перед всей страной. Не

только Лена, но и ее престарелая мать тяжело переживали

случившееся. Для всех, знавших Зуеву с положительной

стороны, ее горе не осталось чем-то далеким, чужим. Судьба

глубоко оскорбленной Зуевой не осталась только ее личным

делом. В её защиту вступилось много людей, начиная от ее

личных друзей и сослуживцев до первого секретаря

Молотовского городского комитета партии.

Отношение к оклеветанной девушке советских граждан,

пришедших к ней на помощь, является ярким подтверждением

того, что советское общество является самым передовым

человеческим обществом, ибо на базе социализма в нашей стране

сложились новые отношения между людьми. Гражданин

Советского Союза, воспитанный Коммунистической партией –

член единого коллектива строителей коммунизма. Он

коллективен по духу, по своему мировоззрению.

Девушка была реабилитирована, а клеветник Ермаков

понес: суровое наказание по приговору советского суда.

Наоборот, в странах капитала единодушное осуждение

человека, совершившего аморальный поступок, или же защита

посторонними лицами гражданина, несправедливо обиженного

кем-либо, – явление абсолютно невозможное.

Принцип индивидуализма превращен империалистами в

орудие своей классовой политики.

Буржуазная школа, литература, философия, искусство

воспитывают подрастающее поколение в духе пренебрежения к

общественным интересам, к людям, по принципу – если хочешь

сделать карьеру, не брезгуй никакими средствами. Смотри на

149

людей только как на средство или на препятствие к обогащению.

Признавай лишь силу денег, грабь, терзай, убивай.

В буржуазном праве опасность посягательства на

достоинство личности определяется по преимуществу угрозой

причинения материального ущерба потерпевшему, а не

умалением его нравственного достоинства, которое само по себе

не представляет ценности в буржуазном обществе. Отсюда

выдвижение на первый план защиты методами не уголовного, а

гражданского права, охраняющего преимущественно не личные

достоинства, а имущественные интересы личности (См. напр. ст.

1340 углов, кодекса штата Нью-Йорк).

Правовая защита чести и достоинства гражданина нашего

социалистического государства обеспечивается не только

нормами уголовного права, но и права гражданского, трудового,

государственного, административного. Однако наше право,

охраняя честь и достоинство советского человека, в первую

очередь, стремится к справедливой оценке его нравственного

достоинства со стороны общества, его честности по отношению

к общественному долгу, к правилам социалистического

общежития.

Но в нашем обществе еще живы носители худших

моральных качеств: лодыри, тунеядцы, подхалимы, карьеристы,

клеветники. Эти люди не типичны для нашего народа, но о них,

однако, забывать нельзя. «В народе есть хорошие, очень хорошие

люди, а есть плохие – трусы, лентяи, лицемеры. Наш народ

только 26 лет как вышел из капиталистического строя, и следы

старого еще остались», – говорил в 1944 г. М. И. Калинин.1

Клеветники сейчас очень редко встречаются среди

советских людей. Но из истории нашей страны хорошо известно,

как использовали клевету враги народа для того, чтобы

опорочить честных советских людей.

Ложь в отношении между гражданами, обман народа

правительством, использование клеветы и вероломства во

1 М. И. Калинин. О коммунистическом воспитании. Избранные речи и

статьи. Изд. 2-е, 1946 г., стр. 212.

150

внешней политике – таковы нравы современного буржуазного

общества.

Клевета и сейчас служит орудием борьбы международной

реакции передовым, революционным.

Клевета используется международными преступниками

как средство пропаганды войны с Советским Союзом и странами

народной демократии.

Советский народ борется с клеветниками всех мастей.

И. В. Сталин не раз в своих выступлениях разоблачал

клеветников из лагеря англо-американской реакции.

Советские газеты и радио срывают маски и разоблачают

клеветников из американо-английского лагеря поджигателей

войны. С трибуны Организации Объединенных Наций советские

дипломаты разоблачают американских дипломатов,

стремящихся клеветой на Советский Союз и страны народной

демократии замаскировать свою собственную подготовку новой

мировой войны. Блестящим разоблачением международных, и

прежде всего, американских клеветников, является историческая

справка Совинформбюро «Фальсификаторы истории».

В данной работе мы рассматриваем клевету лишь в плане

ст. 161 УК РСФСР и соответствующих статей УК др. союзных

республик, как бытовое преступление.

Капиталистическое окружение является источником,

питающим пережитки капитализма в сознании отсталой части

советских граждан.

К числу этих пережитков относится и клевета. Наш

уголовный закон рассматривает клевету как опасное

посягательство на достоинства личности и своей борьбой с этим

преступлением не только охраняет личность гражданина, но и

способствует коммунистическому воспитанию советских

граждан.

В этом, как и в других вопросах, проявляется активная

роль социалистического права как одного из видов

социалистической надстройки.

Товарищ Сталин учит: «Надстройка порождается

базисом, это вовсе не значит, что она только отражает базис, что

она пассивна, нейтральна, безразлично относится к судьбе своего

151

базиса, к судьбе классов, к характеру строя. Наоборот,

появившись на свет, она становится величайшей активной,

силой, активно содействует своему базису оформиться и

укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому

строю доказать и ликвидировать старый базис в старые классы.

Иначе и не может быть. Надстройка для того и создается

базисом, чтобы она служила ему, чтобы она активно помогала

ему оформиться и укрепиться, чтобы она активно боролась за

ликвидацию старого, отживающего свой век базиса с его старой

надстройкой. Стоит только отказаться надстройке от этой ее

служебной роли, стоит только перейти надстройке от позиции

активной защиты своего базиса на позицию безразличного

отношения к нему, на позицию одинакового отношения к

классам, чтобы она потеряла свое качество и перестала быть

надстройкой».1

Само определение клеветы дается законодателем в ч. 1 ст.

161 УК РСФСР и соответствующих статьях УК других союзных

республик. Под клеветой понимается распространение заведомо

ложных, позорящих другое лицо измышлений.

Такое определение клеветы, впервые появившееся в УК

РСФСР в 1922 г., прочно установилось в нашем уголовном

законодательстве и заслуженно получило высокую оценку в

нашей литературе.

Задачей работы является не выяснение элементов,

образующие состав клеветы, а изучение каждого из этих

элементов.

АНАЛИЗ СОСТАВА КЛЕВЕТЫ

I. Понятие объекта

Общим объектом клеветы в советском уголовном праве,

так же, как и при всех других преступлениях, является

1 И. В. Сталин. Относительно марксизма в языкознании, Изд. «Правда»,

1960, стр. 4–5.

152

правопорядок социалистического государства рабочих и

крестьян.

Родовой объект клеветы – личность человека.

Непосредственный объект посягательства при клевете – честь и

достоинства личности. Распространение позорящих измышлений

при клевете возможно лишь в отношении другого лица.

Дискредитация своего собственного достоинства в уголовно-

правовом отношении деяние безразличное. Однако

распространение и о себе ложных позорящих измышлений может

образовать состав клеветы, если при этом затрагивается честь и

достоинство другого лица.

Объектом клеветы может быть любое лицо, независимо

оттого, обладает ли оно сознанием собственного достоинства, так

как оценка достоинства лица существует вне зависимости от

сознания им этого достоинства. В буржуазном законодательстве

и литературе несправедливо расширяется объект клеветы

признанием возможности посредственного оклеветания, т. е.

оклеветания лица посредством посягательства на честь и

достоинства не его самого, а его родственников – живых, или

умерших (см. напр. ст. 1535 русского Уложения о наказаниях,

уголовных и исправительных).

Такое расширение объектов клеветы в буржуазном праве

вызывается зависимым положением членов семьи от главы

семьи.

Взгляд о возможности посредственной клеветы был

высказан и в нашей литературе.1 Г. Добровольская в своей статье

«Судьба дел частного обвинения в связи со смертью

потерпевшего» высказала мысль об опасности клеветы,

направленной против отца, для потерпевшего. В связи с этим она

критикует наше действующее законодательство, не

представляющее возможности сыну оклеветанного принять меры

в свою защиту, если клевета направлена против отца и

непосредственно не затрагивает сына.

1 Г. Добровольская. Судьба дел частного обвинения в связи со смертью

потерпевшего, ж-л «Соц. законность», 1947, № 8.

153

Отсутствие конструирования посредственной клеветы в

нашем законодательстве объясняется не его пробелом, а

признанием того принципиального положения, что моральная

ответственность, так же, как и уголовно-правовая, в нашем

социалистическом государстве живет индивидуальный характер.

Однако признание невозможности оклеветания лица

посредством возведения ложных обвинений против его

родственников отнюдь не исключает возможности преследовать

за клевету против родителей человека, заведомо ложно

позорящего детей, находящихся на воспитании этих родителей.

Такое опозорение родителей, по существу, не является

посредственной клеветой, т. к. прямо направлено против

достоинства самих родителей, уличаемых в плохом воспитании

своих детей. Опозорение чести и достоинства умерших как

уголовно-наказуемое деяние неизвестно нашему праву. Однако

отсутствие такого деликта вряд ли может быть признанным

правильным.

В нашем Советском государстве личность человека

поднята на небывалую высоту. Защита его прав, в том числе и

личных, охраняется всей полнотой государственной власти.

Безразличное же отношение государства к охране

достоинства человека после его смерти противоречило бы

морали социалистического общества, воспитывающей советских

граждан в духе глубокого уважения к человеческой личности,

непрекращающегося и его смертью. Поэтому глубокое

возмущение у советских людей вызвало глумление норвежских

властей над могилами советских воинов, отдавших свою жизнь

за освобождение Норвегии.

Практический смысл защиты чести умершего

заключается так же и в том, что лишний раз стимулирует

требовательность к своему поведению, ибо добрая память,

оставляемая умершим о себе, может быть создана при жизни

лишь им самим, его делами. Желание быть оцененным по

достоинству не только при жизни, но после смерти, вполне

присуще гражданам нашего социалистического общества.

В годы Великой Отечественной войны наши простые

советские люди в минуты смертельной опасности писали о своем

154

желании считать и после смерти коммунистами. Посмертное

присвоение высшего почетного звания СССР – Героя Советского

Союза, награждение орденами и медалями, равно как и

проявление признания личных заслуг умершего наравне с

заслугами живых и в других случаях со стороны высших органов

советской власти, лишь подтверждает высказанное нами

принципиальное положение о целесообразности уголовно-

правовой охраны достоинства граждан не только-живых, но и

умерших.

Вопрос о юридических лицах как объектах клеветы.

В советском уголовном законодательстве не имеется

специальных указаний о возможности преследования за

оклеветание юридических лиц и вообще общественных

организаций, но такая возможность признается в науке и

судебной практике.1

У нас распространение заведомо ложных, позорящих

юридическое лицо измышлений может весьма серьезно

отразиться на интересах этого лица. Оно может отразиться на его

производственной деятельности, т. к. понизит спрос на товары,

выпускаемые опозоренным заводом или фабрикой, имеющие

производственную марку этих предприятий. Распространение

заведомо неправильных измышлений о деятельности

юридического лица может так же отрицательно повлиять на

результаты социалистического соревнования, в котором

участвует опозоренное юридическое лицо. Поэтому клевета для

достоинства и чести советского юридического лица представляет

не меньшую опасность, чем для лица физического.

Практически чаще всего оклеветание юридических лиц

производится посредством опозорения отдельных лиц

коллектива. Это наиболее частый, но не единственный способ

опозорения юридического лица. Вполне возможно оклеветание

коллектива и без персонального опозорения его членов. С другой

стороны, признание возможности быть объектом клеветы за

юридическим лицом может иметь практическое значение и в том

1 Проф. М. М. Грозинский. Преступления против личности, Москва,

1924, стр. 55, 49–50.

155

случае, когда клевета в отношении юридического лица

производится посредством оклеветания отдельных лиц

коллектива, так как такое признание предоставит возможность

возбуждения уголовного дела в отношении клеветника и при

отсутствии жалобы опозоренного физического лица.

Для советского права принципиально неприемлема точка

зрения буржуазного законодательства о признании наличия

клеветы в отношении юридического лица лишь в том случае,

когда этому лицу нанесли определенный материальный ущерб,

подорвали его кредит.

В Советском государстве интересы юридического лица

могут пострадать от клеветы и тогда, когда никакого

материального ущерба потерпевшее юридическое лицо не

понесло, но оказалось в результате клеветнических измышлений,

например, исключенным из числа передовых предприятий, а

также в ряде других случаев.

В современном буржуазном праве, и это особенно важно

подчеркнуть, клевета используется империалистами для травли

общественных организаций трудящихся, борющихся за мир,

демократию и социализм, и в этом случае остается

безнаказанной.

Заслуживает также внимания вопрос о должностном лице

как особом объекте клеветы.

Наше законодательство не рассматривает оклеветания

должностного лица самостоятельным по роду составом

преступления.

Это не может быть признано правильным, т. к, во-первых,

дискредитация должностных лиц не может не отражаться на

авторитете государственного органа, сотрудником которого

является потерпевший.

Во-вторых, в то же время, советским государственным

учреждениям в противоположность буржуазным не приходится

опасаться потери чести и достоинства в случае справедливости

оглашаемых в отношении его должностных лиц

компрометирующих сведений, т. к., с одной стороны, ряд деяний,

компрометирующих звание должностного лица, расценивается в

нашем праве как самостоятельные должностные преступления, а,

156

с другой стороны, если позорящие преступления должностного

лица – представителя власти не связаны с исполнением им

служебных обязанностей, то и в этом случае согласно ст. 113 УК

РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных

республик, виновное должностное лицо будет отвечать за

дискредитацию органов власти в уголовном порядке.

В-третьих, весьма важным вопросом является воспитание

в наших работниках чувства чести и достоинства служащих

советского государственного аппарата.

Об этом говорил товарищ Сталин еще в 1920 году в речи

при открытии первого совещания работников РКИ. 1На это не раз

указывала и в наши дни руководящая советская и партийная

печать.

Поэтому мы считаем вполне целесообразным выделить

оклеветание должностных лиц, в связи с исполнением ими

'Служебных обязанностей, в самостоятельный состав

преступления, рассматриваемый как посягательство на порядок

управления.

II. ПОНЯТИЕ ОБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ

а) Понятие «измышления»

Общественная опасность клеветы заключается в создании

в глазах третьих лиц неправильного мнения об отсутствии чести

и достоинства у другого лица. Создать лее такое неблагоприятное

мнение о ком-либо можно различными способами: сообщением

о якобы совершенном этим лицом безнравственном поступке или

о том, что он хотя и не совершил никакого позорного поступка,

но имеет намерение совершить его в будущем.

Честь лица можно поколебать и высказыванием просто

отрицательного отзыва о нем без приведения конкретных,

порочащих его фактов. Например, заявить о ком-либо, что он

взяточник.

1 И. В. Сталин. Соч., т. 4, стр. 368, 408.

157

В нашей советской литературе точку зрения о

возможности оклеветать высказыванием общей, нелестной

характеристики потерпевшего, указывающей на порочный образ

его жизни, например, на то, что потерпевший занимается

воровством, спекуляцией и т. п., хотя и без приведения точно

определенного факта, подтверждающего этот отзыв, можно

считать господствующей.

Не совсем ясно мнение проф. А. А. Пионтковского по

этому вопросу.1

Противниками взгляда, допускающего возможным

рассматривать клевету как высказывание позорящего отзыва,

неподкрепленного конкретными фактами, в нашей литературе

являлись проф. Э. Я. Немировский и А. Д. Киселев.

Однако понимать характер сведений, оглашаемых при

клевете, в советском уголовном праве так ограничительно, как

это делали А. Д. Киселев и Э. Я. Немировский, нам

представляется не основательным. Не основательным не только

по букве нашего закона, не требующего для состава клеветы

разглашения обязательно конкретных фактов, позорящих

деятельность другого лица, а ограничивающегося лишь

указанием на распространение позорящего другое лицо

«обстоятельства» по УК РСФСР 1922 г., замененным УК РСФСР

1926 г. термином «измышления», но, главным образом, по духу

нашего права, направленного к всемерной охране интересов

человеческой личности.

Мы должны рассматривать клеветой не только

приписание советскому человеку фактов совершения

определенных безнравственных поступков, но и намерений их

совершать, равно как и приписание определенных аморальных

качеств (карьеризм, моральная неустойчивость, пошлость и т. п.).

Абсолютно прав проф. Б. С. Утевский, подчеркивающий,

что «сознание, входящее в умысел преступника – нарушителя

1 А. А. Пионтковский. Советское уголовное право, т. 2, Особенная часть

1928 г., стр. 417; его же: Уголовное право. Преступление против

личности; изд. 1938 г. Уголовное право. Особенная часть. Учебник для

вузов, изд. ВИЮН 1943 г. стр. 210.

158

советских уголовных законов, характеризуется отрицанием тех

качеств, которые составляют честь и гордость советских

людей».1

Предлагаемое нами широкое толкование понятия

«измышлений», распространяемых при клевете, нисколько не

стеснит свободу граждан в высказывании своих мнений о других,

так как уголовному наказанию будут подвергаться лишь те, кто

заведомо ложно высказывается о потерпевшем. Человеку лее,

правдиво высказывающему свои суждения или добросовестно

заблуждающемуся в оценке другого лица, ничто не угрожает и

при широком толковании понятия «измышлений».

Широкое толкование понятия «измышлений»,

распространяемых при клевете, находит свое подтверждение и в

материалах судебной практики нарсудов гор. Саратова и

Молотова, нами изученной.

В буржуазной литературе защита взгляда о наличии

состава клеветы в случае приписания лицу позорного качества,

желания, намерения, равно как название кого-либо, вором,

мошенником и т.п., без указания фактов, послуживших

основанием для подобного вывода, являлось одним из

проявлений реакции в области уголовного права, особенно

усилившейся в эпоху, империализма. Французское же право,

например, не считало возможным привлекать к ответственности,

как за клевету, огласившего только о намерении кого-либо

совершить позорный поступок. Во французском Уголовном

кодексе 1810 г. понятие клеветы давалось в § 367. Французский

кодекс прямо указывал на кого-либо в определенном действии,

как необходимое клеветы.

Таким положением французского законодательства

блестяще воспользовался для защиты Карл Маркс, привлеченный

к суду «за клевету по делу «Новой рейнской газеты». Выступая

па процессе, Маркс показал начало ломки буржуазией ею же

созданной законности.

1 Проф. Б. С. Утевский. «Вина в советском уголовном праве», М. 1950 г.,

стр. 142.

159

«Параграф 367, – говорит Маркс, – требует «fait precis»,

определенного факта un fait pegui exister», факта, который может

быть действительным фактом... § 367 предполагает обвинение в

совершении определенных фактов, таких, что если бы они были

действительными фактами, они могли бы повлечь за собой

преследование их авто за в уголовном или исправительном

порядке, или по крайней мере, навлекли бы на него презрение или

ненависть граждан. Но простое заявление о намерении сделать

то-то и то-то не может послужить поводом для преследования

меня ни в уголовном, ни в исправительном порядке». 1

Однако Маркса привлекли к ответственности вопреки

смыслу закона по ст. 222 Code penal (т. е. за оскорбление), что

объясняется ее меньшей конкретностью и большей

неопределенностью, ибо честь и щепетильность, как указывал

Карл Маркс, не поддаются никакой нормировке,

чувствительность к посягательству на них зависит от лица, от его

предрассудков, от его воображения. «Здесь, – говорит Маркс, - не

может быть никакой нормы, кроме noli, me tangere (не смей меня

трогать – И. Н.), непременного, мнящего себя неприкосновенным

чиновничьего тщеславия».2

Для буржуазии в целях подавления ее классовых

противников является более удобным такое понимание состава

клеветы, которое охватывает не только опозорение путем

приписания кому-либо (т. е. буржуазии, на страже интересов

которой стоят ее законы) совершении конкретных аморальных

поступков, но и приписание позорных качеств, намерений,

мыслей. Именно этими соображениями объясняется борьба

реакционных буржуазных юристов XX века за расширение

понятия распространяемых позорящих другое лицо «сведений»

как элемента состава клеветы. Поэтому в некоторых

современных буржуазных государствах эту точку зрения

стремятся провести в законодательство.

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. VII, ч. II, стр. 236. 2 Там же, стр. 235–236.

160

Например, в ныне действующем швейцарском УК 1937 г.1

предметом клеветы могут быть не только поступки лица, но и

любые факты, могущие подорвать уважение к нему.

Более того, американская юстиция перешла от признания

ответственности в обвинении кого-либо за распространение

сведений о безнравственных качествах, намерениях др. лица к

признанию ответственности за мысли и идеи, неугодные

империалистическому правительству Трумэна, американское

правосудие посадило на скамью подсудимых руководителей

компартии Соединенных Штатов Америки, «повинных» лишь в

том, что они самоотверженно служат великим идеям коммунизма

– идеям, к которым американские власти не испытывают

расположения.

Таков классовый смысл попыток буржуазных юристов

доказать наличие состава клеветы и при распространении

сведений, относящихся к безнравственным качествам,

намерениям лица, а не только к его аморальным поступкам.

На этом примере мы видим, как одинаковые по названию

элементы состава преступления выражают принципиально

различное значение в советском праве и в праве буржуазных

государств.

За клевету может быть признано распространение лишь

таких позорящих сведений, существование которых вполне

возможно. Об этом еще писали дореволюционные русские

юристы С. Будзинский и Духовский.

Однако понятие «возможности» объяснялось

дореволюционным русскими юристами с субъективной точки

зрения.

В нашей литературе такое же мнение более двадцати лет

назад высказывали С. Мокринский и В. Натансон. Они считали,

что состав клеветы будет отсутствовать лишь тогда, когда

1 Швейцарский УК 1937 г. Госюриздат, НКЮ СССР, Москва, 1941,

стр. 40.

161

нелепый рассказ (например, повествование о том, что женщина

состоит в связи с дьяволом) не мог никого ввести в заблуждение.1

Однако такое субъективное толкование «возможности»,

быть может, вполне оправдываемое в условиях безграмотности и

забитости подавляющего большинства населения царской

России, не может быть приемлемо в нашей стране, где суеверие,

темнота среди наших граждан встречается лишь как пережитки

прошлого. В нашем государстве разглашение о ком-либо

объективно-невозможных фактов, даже и при условии веры в их

реальность со стороны отдельных лиц – и не может

рассматриваться как клевета, так как такое деяние не

представляет опасности для оценки достоинства этого лица в

обществе. В известных случаях она может преследоваться лишь

как оскорбление.

Интересно в этом отношении дело Максимовой и

Ваниной, рассмотренное нарсудом 3 участка Сталинского р-на

гор. Саратова. Максимова и Ванина публично называли Кнелеву

колдуньей, уверяя, что от ее колдовства коровы не дают молока,

а мужья соседок расходятся с женами.

Факты, приведенные в заявлении Кнелевой, в судебном

заседании подтвердились. Однако суд совершенно правильно

квалифицировал действия подсудимых не по ст. 161 УК, как

просила потерпевшая, а по ст. 159 УК РСФСР.

б) Понятие «ложности»

Ложность позорящих другое лицо измышлений,

распространяемых при клевете, является необходимым

признаком состава, одним из его элементов. Поэтому правдивое

оглашение позорящих другое лицо сведений будет действием

непреступным. На это специально указывалось в одном из

1 С. Мокринский и В. Натансон. Преступления против личности.

Харьков, 1928 г., стр. 127.

162

определений судебной коллегии по уголовным делам Верховного

суда СССР по делу Копейкина и Арамчука.1

Ссылаться на истинность разглашенных фактов –

безусловное право обвиняемого в клевете.

Однако возникает вопрос: какую истину надо доказывать,

истину ли объективную, под которой понимается полное

соответствие оглашаемых сведений реальной действительности,

или истину субъективную, т. е. такую, при которой оглашаемые

сведения кажутся реальными с точки зрения самого

оглашающего.

При признании наличия состава клеветы лишь тогда,

когда отсутствует истина субъективная, возникает

дополнительный вопрос: должно ли существовать некоторое

ограничение безответственности лица, распространяющего

ложные сведения, при условии его искреннего заблуждения

относительно правдивости оглашаемого, выражающееся,

например, в требовании доказательства особой, признаваемой

законом уважительной цели разглашаемого, стремлением

принести государственную или общественную пользу своим

сообщением. В нашей науке уголовного права господствующим

является мнение о полной безнаказанности лица, обвиняемого в

клевете, при условии доказанности наличия субъективной

истины. На этой же точке зрения стоит и советское

законодательство, требующее для ответственности за клевету

наличия лишь умышленной вины.

Ложность при клевете может проявляться не только в

отношении фактов, не существующих в действительности, но и в

извращении фактов, действительно существующих, если,

например, распространяющий позорящие другое лицо сведения

пропустит какое-либо существенное обстоятельство,

изменяющее смысл сообщенного. Так, если кто-либо сообщит

другому, что А. лечилась в венерической больнице, что 3.

1 См. Сборник постановлений Пленума и определений коллегий

Верховного суда Союза ССР, 1941 г., под редакцией И. Т. Голякова.

Юридическое издательство Министерства Юстиции СССР, Москва,

1947 г., стр. 78.

163

вытащил платок из кармана В., не указывая на то обстоятельство,

что А. лечилась в больнице от чесотки, а не от венерической

болезни, что 3. вытащил платок у В. В шутку, с которым он

хорошо знаком.

в) Понятие «позорящего»

Для того, чтобы дискредитировать, унизить достоинство

кого-либо в глазах третьих лиц, распространяемые при клевете

сведения должны обладать одним непременным свойством –

позорностью.

В советской литературе по уголовному праву

«позорящее» как элемент состава клеветы, так же как и «честь»,

рассматриваются как: понятия классовые.

Касаясь понятия позорящего в нашем праве,

3. А. Вышинская1 правильно указывала, что позорящими

являются такие измышления, в которых какому-либо человеку

приписываются свойства, не только отрицательные, но и глубоко

противоречащие правилам морали социалистического общества.

В буржуазной литературе высказывается мнение о

возможности несовпадения понятий преступного и позорящего.

Субъективно добросовестные буржуазные юристы и не могли

высказать другого взгляда, ибо в капиталистическом обществе

они неизбежно сталкивались с моралью различных

антагонистических классов.

Классики марксизма-ленинизма учат, что с правом может

согласовываться лишь мораль господствующего класса и нормы

права могут быть оправданы только моралью этого класса. Что

касается морали подавляемых классов, то с точки зрения их

морали далеко не все нормы согласовываются с

нравственностью. Отсюда вытекает и оценка преступлений в

смысле признания их позорящими или не позорящими. Если у

представителя господствующего класса преступление, как

правило, не вызывает сомнения в его позорящем характере, т. к.

1 3. А. Вышинская. Преступление против личности. Москва, 1939,

стр. 50.

164

мораль этого класса не' противоречит праву, то для подавляемых

классов, мораль которых находится в резком противоречии с

правом, далеко не все преступления могут казаться позорящими.

Матросы восставшего броненосца «Потемкин»,

нарушившие законы самодержавной России, с точки зрения

правящих классов совершили позорный поступок, а с точки

зрения пролетарской морали – героический.

Активная антивоенная пропаганда большевиков в годы

первой империалистической войны, которая законодательством

царя, а затем правительством Керенского признавалась

преступлением, с точки зрения буржуазной морали была

позорной, а с точки зрения пролетарской морали, наоборот,

героизмом.

И в наши дни империалисты США, Англии и их

саттелиты – империалисты других стран, стремящиеся развязать

третью мировую войну, стараются опозорить и сделать

преступниками коммунистов, самоотверженно борющихся в

первых рядах бордов за мир во всем мире и являющихся героями

в глазах всех миролюбивых народов.

В эксплуататорском обществе не может быть единой

моральной оценки какого-либо действия, особенно

преступления.

Правительствующий сенат царской России, напротив,

своими определениями стремился привить взгляд о полной

идентичности понятия позорящего и преступного, желая этим

самым воспитать уважение к царским законам.

То же мы видим сейчас и в Америке, где

империалистическая реакции рьяно культивирует взгляд на

каждого пребывающего в тюрьме, как на отверженного, тогда как

с точки зрения правосознания народных масс те лица, которые

преследуются американским правительством, чаще всего

являются национальными героями.

В нашей советской литературе четверть века назад

делались попытки доказать возможность несовпадения в нашем

165

обществе понятий «преступного» и «позорящего».1 Однако в

советском обществе такое противопоставление преступного

позорящему является глубоко ошибочным, ничего общего не

имеющим с советской действительностью, ибо социалистическое

право и коммунистическая мораль по своей социальной природе

однородны и преследуют одни и те же цели.

«Нормы нравственности и нормы права в

социалистическом обществе по своей целеустремленности, по

своей природе совпадают… Но такое тождество нравственности

и юридических принципов возможно, конечно, лишь в

социалистическом обществе, где те и другие нормы могут быть

сведены к обобщающему началу – к принципам социализма,

коммунизма», – указывает академик А, Я. Вышинский.2

Правда, на первых порах существования Советской

власти, когда в нашей стране было пять общественно-

экономических укладок, коммунистическая мораль, хотя и была

господствующей моралью, все же еще не могла быть

единственной моралью, и мораль других классов имела еще

значительное влияние.

Это влияние старой морали могло быть преодолено лишь

в результате полной ликвидации эксплуататорских классов,

построения социалистического общества и перевоспитания

самих трудящихся.

В первой фазе развития советского государства нередко

имели место случаи, когда совершивший деяние,

рассматриваемое советским законом как преступление,

например, воровство, не вызывал моральною осуждения

некоторой части окружающих. Об этом говорил И. В. Сталин в

своем выступлении на активе ленинградской организации 13

апреля 1926 г. В этом же выступлении товарищ Сталин указывал,

что необходимо «...создать вокруг таких воришек атмосферу

1 М. Гродзинский. УК РСФСР, практический комментарий.

Преступление против личности. М. 1924, стр. 57–58; Н. Гедеонов.

К вопросу о клевете и лжедоносе по УК РСФСР, «Право и жизнь»,

книга 4, 1923, стр. 59. 2 «Советское государство и право», 1939 г. № 3, стр. 9.

166

общего морального бойкота и ненависти окружающей публики.

Эта мера состоит в том, чтобы поднять такую компанию и создать

такую моральную атмосферу среди рабочих и крестьян, которая

исключала бы возможность воровства, которая делала бы

невозможным жизнь и существование воров и расхитителей

народного добра, «веселых» и «невеселых».1

Высказанное отнюдь не подтверждает мнения М.

Гродзинского, Н. Гедеонова и др. о возможности несовпадения

понятия позорящего и преступного в то время существования

нашего общества, когда имели место такие высказывания, т. е. в

первой фазе развития Советского государства, т. к. понятие

«позорящего» как элемента состава клеветы в нашем праве

всегда понималось и понимается с точки зрения интересов

государства, рабочего класса, пролетарской морали.

Однако не может быть ни малейшего сомнения, что

коммунистическая сознательность граждан советского общества

наших дней намного выше в сравнении с тем, чем она была,

скажем, лет двадцать пять тому назад, ибо каждый день

поднимает наш народ все выше и выше. «Мы сегодня не те, что

были вчера, а завтра будем не те, что были сегодня... Мы

изменились и выросли вместе с теми величайшими

преобразованиями, которые в корне изменили облик нашей

страны».2

Высказывания теоретического характера того периода

времени с этой точки зрения весьма характерны. В учебнике

проф. А. А. Пионтковского, изданном в 1928 г., мы встречаем

такое положение: «Оглашаемые факты должны быть

позорящими для потерпевшего, т. е. такими, которые роняют его

достоинство в глазах окружающих. Являются ли данные факты

позорящими, можно разрешить лишь на основе всех конкретных

обстоятельств дела. Что в данной общественной среде для одного

человека является позорящим, то для другого человека в другой

общественной среде таковым не является». Эту мысль автор

1 И. В. Сталин, Соч., т. 8, стр. 136-137. 2 Доклад тов. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград», ОГИЗ,

Госполитиздат, 1946, стр. 36.

167

иллюстрирует следующим примером: «...оглашение о «торговце»

ложного сообщения, что он торгует на Сухаревке, не заключает

ничего позорящего его, а оглашение тех же ложных сведений о

члене Коммунистической партии заключает в себе состав

клеветы».1

Достаточно сопоставить это высказывание с положением,

принимаемом в настоящее время как аксиома: «Оглашенные

ложные факты должны быть позорящими для потерпевшего, т. е.

такими, которые противоречат правилам социалистического

общежития, роняют достоинство в глазах окружающих»2 чтобы

лишний раз убедиться, как вырос советский человек.

Изученные нами материалы судебной практики судов

городов Саратова и Молотова по делам о клевете

свидетельствуют о высоком моральном облике советских людей,

о том, что обвинения кого-либо в нарушении советских законов,

норм коммунистической морали воспринимаются потерпевшими

как обстоятельства, глубоко позорящие их честь и достоинство и

причиняющие им тяжелые нравственные страдания.

В буржуазном нраве понятие позорящего при клевете

имеет тенденцию к расширению, в связи с пониманием под

честью лица не только его нравственных достоинств, но и

имущественной состоятельности.

Не личное достоинство, а богатство, деньги определяют

место человека в капиталистическом обществе.

Соответственно ряд законодательств – Шведское,

Испанское и другие преследуют как за клевету, так и за

разглашение сообщений, подрывающих кредит. Особенно в этом

отношении отличается англо-американское право.

Статьей 1340 УК штата Нью-Йорк понимает под клеветой

(«ляйбель») не только возбуждение в отношении потерпевшего

ненависти, презрения или насмешки, нанесение ущерба в его

делах или занятиях.

1 А. А. Пионтковский. Советское уголовное право. Часть Особенная,

1928, стр. 417. 2 Уголовное право, часть Особенная. Учебник ВИЮН, изд. 3, 1943,

стр. 210.

168

За подрыв кредита, как один из видов опозорения, карало

и уголовное уложение 1903 года царской России. Расширение,

объекта клеветы в буржуазном праве определяет, как мы

указывали, и расширение понятия позорящего. Поэтому

некоторые буржуазные юристы разглашение о телесных

недостатках лица рассматривают как в оглашение позорящее, т.

к. оно может повредить деловому кредиту потерпевшего,

например лишить возможности получить известное служебное

место.

Таким образом, различие в понятии чести и достоинства

гражданина в социалистическом и капиталистическом обществах

обуславливает совершенно различные понимания «позорящего»

как элемента состава клеветы в советском и буржуазном праве и

является лишним доказательством принятого в теории

советского уголовного права положения, что сходные по

названию составы преступления в нашем и буржуазном праве

прямо противоположны по духу, по существу.

Если «позорящее» как элемент клеветы адекватно

понятию аморального, бесчестного, то оно может относиться

лишь к поступкам лица, оцениваемым в обществе как

безнравственные.

Следовательно, понятие «позорящее» в его юридическом

смысле не может относиться к обстоятельствам, заключающимся

в физических свойствах человека, как бы ни казались они

позорными и ему самому и его согражданам (например,

оглашение в отношении кого-либо, что он эпилептик), т. к.

физический недостаток сам по себе не уменьшает чести лица. Об

этом говорят и решения наших верховных судебных органов.

Высказывание же в неприличной форме отрицательного

отзыва о физических и умственных качествах другого, как и

выражение своего пренебрежения личностью этого человека, –

может квалифицироваться как оскорбление.

Поэтому нам представляется неправильным осуждение в

ряде случаев судами города Молотов а как за клевету за

распространение ложных сведений о физических недостатках

потерпевшего лица.

169

Указание же на болезнь Может быть признано позорящим

лишь в одном случае: если болезнь подразумевает, главным

образом, порочный образ жизни потерпевшего (венерические

болезни).

Так, народный суд Куединского района Молотовской

области совершенно правильно приговорил по ст. 161 УК РСФСР

гр-ку О. за то, что она распространяла в отношении гр. К.

заведомо ложные сведения о якобы болезни К. гонореей. Не

согласившись с приговором нарсуда, защитник гр. О. обратился

в Молотовский областной суд с кассационной жалобой, в

которой просил приговор нарсуда по делу О. отменить и дело

производством прекратить за отсутствием состава преступления,

ибо указание на болезнь, по мнению кассатора, не является

позорящим обстоятельством.

Молотовский областной суд в своем определении по

этому делу указал, что распространение сведений о болезни кого-

либо вообще не может быть признано позорящим

обстоятельством, однако распространение сведений о

венерическом заболевании, как чаще всего подразумевающее

порочный образ жизни потерпевшего лица, образует состав

клеветы.

Поэтому приговор нарсуда Куединского района

Молотовской области по делу О. был оставлен в силе, а жалоба

кассатора – без последствий.

С другой стороны, народный суд 1-го участка

Молотовского р-на города Молотова совершенно правильно не

нашел состава клеветы в действиях граждан Ф. и Д., заведомо

ложно распространявших слух о том, что гр. Б. якобы больна

экземой, ибо наличие экземы, как было указано в приговоре суда,

не является позорящим обстоятельством.

д) Понятие «распространения»

По общему мнению юристов, необходимым элементом

клеветы является распространение позорящих измышлений, т. е.

сообщение их другим лицам.

170

По мнению некоторых ученых, распространение является

даже основным, определяющим клевету элементом.1

Однако в определении самого понятия

«распространение» обнаруживается различие во взглядах. В

литературе представляется опорным: достаточно ли для понятия

«распространения» сообщения, сделанного одному лицу, или при

этом необходим определенный минимум посторонних лиц?

Абсолютное большинство ученых считает вполне

достаточным дня наличия «распространения» сообщения

ложных сведений и одному лицу.2

Имеется и другая точка зрения, понимающая

«распространение» лишь как сообщение нескольким лицам.

Такое ограничительное, понятие «распространения» не

является обоснованным, ибо опасность клеветы не исключается

даже и при сообщении ее и одному лицу. Кроме того,

возможность ограничения «распространения» этим одним лицом

– уже не во власти клеветника.

В буржуазной литературе довольно широко

распространено. мнение, отрицающее наличие состава клеветы

при оглашении позорящих измышлений в кругу своей семьи.

Семья в буржуазном обществе рассматривается как

собственность мужа и по отношению мужа, как главы семьи, не

составляет общества, а признается как составляющее

нравственно единое целое.

В советской литературе некоторыми авторами не

основательно, по глубоко неверной аналогии с буржуазным

правом, отвергается возможность рассматривать сообщение,

1 См. напр., Н. Гедеонов. К вопросу о клевете и лжедоносе по УК

РСФСР. «Право и жизнь», книга 4, М. 1928, стр. 67. 2 См., напр., М. Гродзинский. УК РСФСР. Практический комментарий.

Преступления против личности. М. 1924, стр. 56; 3. А. Вышинская.

«Преступления против личности». 1939 г., стр. 50; Уголовное право.

Особенная часть, изд.. 3, 1943 г., стр. 209.

171

сделанное в своей семье, как нераспространение» в смысле

элемента состава клеветы.1

Опозорение другого лица в кругу семьи клеветника

может быть для потерпевшего еще более опасным

посягательством на его достоинство, нежели оглашение

компрометирующих его измышлений, сделанное в постороннем

для клеветника обществе.

Так, например, в судебной практике народного суда

Сталинского р-на г. Саратова известен случай, когда гражданка

Н., – мать молодого человека В., для того, чтобы поссорить

своего сына с девушкой 3., невестой В., сообщила ему заведомо

ложные, позорящие девушку, измышления. Отказ суда в защите

чести девушки по мотивам отсутствия в действиях Н. состава

клеветы, в виду имевшего место оглашения позорных

измышлений в кругу своей семьи, вряд ли был бы обоснован. Суд

принял дело к своему производству и осудил клеветницу.

С другой стороны, сообщение, сделанное хотя бы и

близкому своему родственнику, может иметь своим

последствием распространение услышанного. Преследование

как за клевету и высказывания заведомо ложных, позорящих

другое лицо измышлений, имевших место в кругу своей семьи,

нисколько не посягает на «интимную сферу» (Флейшиц), т. к.

имеет своим предметом лишь распространение заведомой лжи.

Ложь же противна в семейной обстановке в такой же степени, как

и в обстановке общественной.

Нет единства мнении и в другом вопросе, относящемся к

понятию «распространения», в вопросе значения при

«распространении» присутствия оклеветанного. Большинство

ученых считает присутствие оклеветанного в момент

«распространения» обстоятельством, не имеющим значения для

квалификации преступления.

1 А. Д. Киселев. Уголовный кодекс союзных республик, стр. 370;

Е. А. Флейшиц. Личные права в гражданском праве Союза ССР и

капиталистических стран. Ученые труды ВИЮН, VI, 1941 г. М.,

стр. 126.

172

Однако неправильно относиться к этому обстоятельству

абсолютно безразлично. В каждом конкретном случае факт

оглашения позорящих сведений в присутствии самого

потерпевшего может иметь значение либо отягощающего вину

обстоятельства, либо, наоборот, смягчающего.

Для понятия «клеветы» не имеет значения – является ли

автором оглашенного сам распространитель или другое лицо.

Изобретение при клевете никак нельзя рассматривать

имеющим хоть какое-нибудь значение для квалификации

преступления, т. к. уронить достоинство лица можно и

распространением позорящих фактов, изобретенных другими.

Авторство же при клевете может свидетельствовать лишь

о большой опасности обвиняемого и влиять на меру наказания,

но отнюдь не быть элементом состава рассматриваемого

преступления.

е) Распространение в печатном или иным способом

размноженном произведении – квалифицированный вид

клеветы

Нашему уголовному законодательству известны два

состава клеветы – основной и состав большей общественной

опасности.

Большая общественная опасность второго вида клеветы

определяется особым способом распространения, состоящим в

передаче позорящих сведений в печатном или иным способом

размноженном произведении.

Под «произведением», в смысле элемента

распространения при клевете, следует понимать все написанное

с позорящим честь другого содержанием. Написано же оно

может быть либо печатным способом, либо в виде рукописи или

литографированных произведений, а также в рисунках или

любых других изображениях.

В законе специально указывается в «размноженном»

виде. Поэтому оклеветание в письме, как не размноженном

произведении не образует квалифицированного вида клеветы.

173

Повышенная опасность клеветы через размноженные

произведения заключается в возможности причинения более

"серьезного вреда для потерпевшего, т. к. позорящие

измышления делаются доступными неопределенно широкой

массе лиц.

Недостаток рассматриваемой редакции состава клеветы

состоит в том, что ею не охватывается такой опасный способ

распространения, как выставление позорящих произведений,

хотя бы и в одном экземпляре, но в публичных местах, например,

клевета в стенной газете. Следовало бы рассматривать более

опасным видом преступления и клевету в публичном

выступлении, как это и сделано в статье 132 проекта УК СССР

1947 г.1

Опасность клеветы в печати определяется тем огромным

авторитетом большевистского печатного слова, которое оно

приобрело в нашей стране. И. В. Сталин назвал печать самым

острым и самым сильным оружием нашей партии. .

Печать, как острое оружие партии, используется в

интересах коммунистического строительства, для

популяризации его успехов и борьбы, путем критики и

самокритики, с имеющимися недостатками; мешающими

нашему движению вперед, к победе коммунизма.

Но тяжким преступлением для журналиста, штатного или

нештатного, является злоупотребление в пользовании тем

оружием, которое доверила ему партия.

Беспощадно разоблачая наших врагов, смело и открыто

осуждая всех тех, кто роняет честь и достоинство советского

гражданина, наносит, ущерб нашим государственным и

общественным интересам, – корреспондент советской печати

должен беречь репутацию честных советских людей, уметь

разобраться в обвинении раньше, чем оно брошено публично с

такой авторитетной трибуны, какой является газета.

Нельзя также забывать, что имеются еще среди нас

клеветники, стремящиеся из карьеристских или иных низменных

мотивов использовать советскую демократию – критику и

1 Проект УК СССР, 1947 г., стр. 62.

174

самокритику – в своих грязных целях для того, чтобы опорочить

преданных коммунистическому строительству людей.

Выступая па XIX съезде партии тов. Шкирятов М. Ф.

сказал: «Я остановлюсь на вопросе о клеветниках. О этих людях

нужно сказать, потому что они под видом критики выдумывают

неправдивые обвинения, пишут не о действительных фактах, а

высасывают из пальца всякого рода небылицы, вздорные слухи и

ни на чем не основанные обвинения. А есть и такие лица, которые

из личных, корыстных побуждений стараются злостно

опорочить, оклеветать честных людей. Эти клеветники, видимо,

действуют по пословице: «Клевета, что уголь, – не обожжет, так

замарает». Разоблаченных клеветников нужно наказывать со

всей строгостью, а тех, кого они неправильно порочили, –

ограждать от клеветы».1

Не меньшую опасность представляют люди, пытающиеся

под видом борьбы с клеветниками притупить печать, лишить ее

возможности остро-критически вскрывать недостатки в нашей

работе.

Критика и самокритика, как средство борьбы между

старым и новым, как движущая сила нашего развития, является

могучим инструментов в руках нашей партии, и поэтому надо

всячески бороться с тем, чтобы эта критика не была

дискредитирована отдельными лицами, могущими ее

использовать во зло нашего дела, в личных и преступных целях.

Борьба с клеветой – устно и в печати – должна

способствовать качественному улучшению самокритики путем

отмежевания всего заведомо негодного и недобросовестного.

Клевета при помощи распространения сочинений или

изображений признается квалифицированным видом

преступления и в буржуазном праве. Однако закон о клевете в

печати так же, как и другие законы капиталистического

государства, преследует своей целью защиту сугубо классовых

интересов буржуазии.

1 «Правда» от 13/Х–1952 г.

175

Классовый смысл закона о клевете в печати в буржуазных

государствах прекрасно вскрыл В. И. Ленин в своей статье «О

клеветниках».1

В Англии, например, закон о клевете широко

используется господствующими классами против газет,

редакторы и издатели которых нередко привлекаются к суду по

закону о клевете в печати, если, напечатанная в газете статья и

информация наносит капиталистам материальный или

моральный ущерб, хотя бы ее содержание и соответствовало

действительности. Недаром в Англии действует такое правило:

«Чем больше правды (в печатном произведении), тем тяжелее

ляйбель».

Империалисты Америки, Франции и др. стран пытаются

использовать закон о клевете для защиты клеветы.

В этом отношении весьма показателен провалившийся в

феврале 1949 г. процесс над передовой французской газетой

«Леттр франсэз»2, а также провалившийся в ноябре 1951 г.

процесс над передовой молодежной газетой «Авангард».3

III. ПОНЯТИЕ СУБЪЕКТА

Субъектом клеветы, согласно нашему законодательству,

может быть любое вменяемое лицо, достигшее 14-летнего

возраста.

Таково положение уголовно-правовой нормы. Однако

практически совершить клевету в нашем социалистическом

обществе способен весьма ограниченный круг лиц. Подавляющее

большинство советских граждан освободилось от губительного

влияния тлетворной морали буржуазии и свои отношения друг к

другу основывает не на буржуазном принципе «человек человеку

– волк», а на принципе коммунистической морали – «человек

человеку – друг», на новой основе, «как отношение

1 В. И. Ленин. Соч. т. 25, стр. 251. 2 См. Александр Довженко «Второй процесс «Леттр франсэз»,

«Литературная газета» от 9/11-1949 г. 3 «Комсомольская правда» от 28/XI-1951 г.

176

товарищеского сотрудничества и социалистической

взаимопомощи свободных от эксплуатации работников».1

Изменение людей, рождение нового советского человека

– творца коммунистического общества занимает особое место

среди всемирно-исторических достижений Великой Октябрьской

социалистической революции. Об этом говорил товарищ

Молотов в докладе «30-летие Великой Октябрьской

социалистической революции».

Руководящая роль в развитии коммунистического

сознания людей принадлежит партии Ленина – Сталина,

проделавшей огромную воспитательную работу в массах.

Все это не могло не отразиться и на подрыве того

источника – морали эксплуататоров, основанной на антагонизме

между людьми, – который порождает возможность

клеветнического посягательства одного человека на честь и

достоинства другого.

Причины же посягательства на честь и достоинства

человека в нашем обществе объясняются, во-первых, еще

живучестью капиталистических предрассудков в сознании

отсталой части наших граждан, ибо «нельзя отрицать, что

пережитки капитализма в сознании людей весьма живучи. И

потому партия всегда напоминает советским людям о

необходимости всесторонней критики и самокритики,

направленной на ликвидацию этих вредных остатков прошлого

Нельзя, с другой стороны, отрицать, что у нас теперь имеются

огромные возможности вести успешную борьбу за ликвидацию

этих пережитков. Культурный уровень населения во всех

отношениях поднялся».2 Во-вторых, тем, что международная

буржуазия «стремится использовать в своих целях пережитки

капитализма в сознание советских людей, – остатки

частнособственнической психологии, пережитки буржуазной

1 И. В. Сталин. «О диалектическом и историческом материализме».

Вопросы ленинизма, изд. 11, стр. 558. 2 В. М. Молотов. 30-летие Великой Октябрьской социалист, революции,

Госполитиздат, 1947 г., стр. 28.

177

морали, преклонение отдельных людей перед буржуазной

культурой запада, проявление национализма и т. д.».1

Таким образом, в повышении культурного уровня

советского народе – источник борьбы со всякой преступностью в

нашем обществе вообще с клеветой в частности.

Рассматривая вопрос о субъекте преступления по делам о

клевете, следует указать, что совершение этого преступления

должностным лицом является деянием столь опасным, что оно

перерастает состав клеветы как обычного общеуголовного

преступления и должно квалифицироваться по статье УК,

предусматривающей ответственность за совершение

должностных преступлений. На это было специально указано в

п. 3 приказа № 346 прокурора Союза ССР от 5 апреля 1938 г.2

Оклеветание же кого-либо должностным лицом без

использования последним своего служебного положения должно

квалифицироваться, как обычное общеуголовное преступление

по статье 161 УК РСФСР.

IV. ПОНЯТИЕ СУБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ

Большое значение для определения состава клеветы

имеет разрешение вопроса о субъективной стороне этого

преступления. Общественная опасность клеветы

обусловливается ложностью распространяемых позорящих

другое лицо измышлений. Однако уголовная ответственность

распространителя ложных сведений, так же как и при любом

преступлении, зависит от его психического отношения к

содеянному, т. е. от его виновности.

1 Г. Маленков. О деятельности Центрального Комитета Всесоюзной

Коммунистической партии (большевиков). Информационное

совещание представите; некоторых компартий в Польше в конце

сентября 1947 г. ОГИЗ 1948, стр. 446 2 См. Сборник приказов Прокуратуры Союза ССР, действующих на 1

/XII.1938 г., под редакцией прокурора Союза ССР А. Я. Вышинского,

изд. 2, стр. 146.

178

Состав клеветы по своей конструкции предполагает

умысел как его элемент. Законодатель отразил это в косвенной

форме требованием «заведомости».

Умысел прямой или эвентуальный, как необходимое

условие; клеветы, признается и в науке советского уголовного

права.

Такую же точку зрения о характере вины при клевете

разделяет и Верховный Суд СССР.1

Однако в нашей литературе существует мнение о

возможности и неосторожной вины при клевете.2

Допущение возможности привлекать к ответственности

за неосторожную вину при клевете значительно расширило бы

понятие состава этого преступления и из защиты чести и

достоинства граждан закон о клевете превратился бы в

«намордник» для всякого, пожелавшего выступить с

разоблачением, как ему казалось, позорных: поступков другого

лица.

Из опасения уголовной ответственности, при такой

конструкции клеветы, далеко не каждый осмелился бы

выступить с разоблачением позорящих поступков другого.

Поэтому для советского общества, где право жалобы на

неправильные действия должностных лиц предоставлено

каждому гражданину, где критика и самокритика является

движущей силой развития общества и поощряется государством,

заинтересованным в своевременном разоблачении и исправлении

своих недостойных членов, –конструирование состава клеветы, с

допущением возможности и неосторожной вины, является

абсолютно неприемлемым.

Не может быть привлечен к ответственности и тот, кто,

распространяя позорящие другого сведения, сомневался в их

правдивости.

На это обратил еще внимание К. Маркс: «Чтобы была

наличность клеветы на кого-нибудь, в утверждении не должно

1 Комментарий УК РСФСР, 1944 г., стр. 206. 2 А. Д. Киселев. Указ. соч., стр. 370.

179

заключаться элемента сомнения... я должен выражаться

аподиктически».1

Важно, как правильно указывал профессор

Пионтковский, чтобы сомневающийся открыто заявил о своих

сомнениях. И это будет обстоятельством, исключающим

ответственность за клевету.

Прямой или эвентуальный умысел при клевете должен

охватывать те признаки, которые образуют состав клеветы, т. е.

сознание распространения им ложных и позорящих другое лицо

измышлений.

Сознание субъекта, что он распространяет ложные и

позорящие другое ли то сведения, могущие уронить достоинство

потерпевшего в глазах третьих лиц, и желание такого оглашения

называется прямым умыслом. Одно лишь сознание оглашения,

без его желания или при безразличном к нему отношении,

образует эвентуальный умысел.

Оклеветание с эвентуальным умыслом может быть,

например, тогда, когда кто-либо в присутствии третьих лиц

заведомо ложно обвинить другое лицо в совершении

аморального поступка, преследуя цель таким обращением с

потерпевшим унизить чувство его собственного достоинства, при

этом игнорируя присутствие посторонних лиц. В этом случае

преступник, хотя и не желает унижения достоинства

оскорбленного в глазах третьих лиц, однако сознательно

допускает возможность такого результата и поэтому должен

нести ответственность за оскорбление и за клевету.

В судебной практике случаи такого рода клеветы

встречаются нередко.

Мотив и цель действия никакого влияния для

квалификации клеветы то действующему советскому

законодательству иметь не могут.

Условия, относящиеся к мотиву и цели преступления,

могут иметь значение лишь как отягощающие или смягчающие

вину обстоятельства при определении меры наказания.

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соб. соч., т. VI, часть 2, стр. 236.

180

Только наличие контрреволюционной цели будет

безусловным основанием в квалификации оглашения позорящих

другое лицо помышлений как государственного преступления, –

вредительства, предусмотренного ст. 58 УК РСФСР и

соответствующими статьями УК других союзных республик1, т.

к. «клевета на честных работников под флагом «бдительности»,

– говорил тов. Жданов на XVIII партийном съезде, – является в

настоящее время наиболее распространенным способом

прикрытия, маскировки враждебной деятельности.

Неразоблаченные осиные гнезда врагов ищите прежде всего

среди клеветников»2.

Проект УК СССР 1947 г.3 выделяет состав клеветы с

повышенной опасностью не по субъективным признакам,

коренящимся в мотиве посягательства обвиняемого, а

объективным последствиям этого преступления – заведомо

ложного обвинения другого лица в совершении тяжкого

преступления.

Однако и оклеветание по карьеристическим мотивам

заслуживает, на наш взгляд, если не выделение в

самостоятельный состав преступления, то во всяком случае

рассмотрение его как отягощающего вину обстоятельства.

Особая опасность клеветника карьериста объясняется

тем, что, выступая борцом за бдительность, поборником критики

и самокритики, опорочивая честных граждан, карьерист

стремится выдвинуться и отличиться.

Наша партия всегда очень резко выступала против лиц,

стремившихся использовать критику в целях, ничего общего с

ней, критикой, не имеющих. В. И. Ленин 5 марта 1921 г. направил

в МК, РКП (б) письмо, в котором указывал на необходимость

принятия специальных мер «...против клеветников, не идущих в

контрольную комиссию и бросающих клеветнические обвинения

под видом «критики»4.

1 Сборн. приказов Прокуратуры СССР, изд. 2, 1939, стр. 146. 2 Стенографический отчет 18 партсъезда, 1939, стр. 520. 3 Проект УК СССР, 1947, стр. 132 и 62. 4 Ленинский сборник. XXV, Госполитиздат. 1945 г., стр. 232.

181

Клевета под флагом критики есть ничто иное, как один из

видов борьбы старого, отсталого с новым – передовым.

«Критика» в этом случае из оружия борьбы нового со старым

превращается наоборот, в форму, используемую отсталым –

старым, в борьбе с передовым – новым.

V. НАКАЗАНИЕ ЗА КЛЕВЕТУ

В конструировании состава клеветы, описанного в

диспозициях статей уголовных кодексов союзных республик,

никаких различий не имеется. Санкции этих статей различны. В

статье о клевете действующего УК РСФСР предусматривается

два вида наказания: исправительно-трудовые работы и штраф. В

основном составе клеветы размеры исправительно-трудовых

работ ограничены сроком до 6-ти месяцев, а штраф в размере до

500 рублей. Наказание в квалифицированном составе клеветы

повышается до года исправительно-трудовых работ и до одной

тысячи рублей штрафа. Диспозиция ст. 174 УК РСФСР 1922 г.

соответствовала ст. 161 УК РСФСР 1926 года, однако санкции

этих статей были различны» Так, наказание за основной состав

клеветы по УК 1922 года определялось в виде лишения свободы

или принудительных работ до 6-ти месяцев, а за

квалифицированный состав – лишения свободы до одного года1.

Лишение свободы, как вид наказания за клевету, известно

некоторым другим действующим кодексам союзных республик2.

Установлением относительно определенной санкции,

применяемой за клевету, исчерпывается уголовно-правовое

значение состава3. Что же касается разрешения вопроса о

значении индивидуального наказания по каждому конкретному

делу, то это зависит уже от иных, лежащих за пределами состава,

оснований.

1 Сравнит, таблица ст. и мер социальн. защиты УК РСФСР, новой в

старой редакции, сост. А. Глузерман и Б. Арсеньев, М. 1927, стр. 25. 2 А. Киселев, JI. Кудрявцев, Г. Смолицкий. Сравнительна табл. статей

УК союзных республик. М. 1942 г. 3 Проф. А. Трайнин. Учение о составе преступления. М. 1946, стр. 154.

182

«...При определении индивидуального наказания, –

пишет проф. А. Н Трайнин; – начинается новая сфера, не сфера

законодателя, которому доступно регулирование лишь типовых

явлений, а сфера судьи, исследующего и оценивающего явления

во всей их жизненной полноте и непосредственности»1. Однако

это правильное положение проф. А. Н. Трайнина нуждается в

некотором уточнения. Вмешательство законодателя в

определение конкретной меры наказания не ограничивается

лишь размером наказания в определенном составе преступления,

но это вмешательство выражается так же в установлении за

пределами состава в общей части кодекса наиболее типичных

обстоятельств, наличие которых в каждом конкретном деле

может смягчать или увеличивать виновность и ответственность

обвиняемого. Руководствуясь статьями 31 и 32 Основных начал

уголовного законодательства СССР и союзных республик,

учитывая особенности дел о клевете, смягчающим

обстоятельством будет совершение преступления под влиянием

угрозы, принуждения, служебной или экономической

зависимости. Как, например, подача клеветнического заявления

по настоянию начальника по работе и т. п.

Условиями, отягощающими ответственность за клевету,

следует признать наличие тяжелых последствий преступления,

как-то: увольнение с работы ложно опозоренного человека,

исключение его из общественной организации, членом которой

он состоял (например исключение оклеветанного из партии или

комсомола), покушение из самоубийство ложно опозоренного и

т. п.

К числу таких обстоятельств, отягощающих виновность и

ответственность клеветника, также относится следующее:

совершение преступления из корыстных или низменных

побуждений. Под последними в нашем праве понимается

карьеризм, ревность, месть, зависть и т. п.

Это те «дикие» чувства человека, еще имеющиеся как

пережитки прошлого в сознании отсталой части наших граждан,

1 Проф. А. Трайнин. Учение о составе преступления, М. 1946 г., стр. 154.

183

о не вечности которых И. В. Сталин писал еще в своей работе

«Анархизм или социализм».1

Судебное разбирательство по делам о клевете и

применение мер наказания к виновному, так же как и

осуществление правосудия по делам делам вообще, преследует

цель и способствует ликвидации пережитков прошлого в

сознании людей, помогает нашему государству в деле

коммунистического воспитания трудящихся.

Относясь к бытовым преступлениям, клевета является

одним из отвратительных пережитков прошлого, подрывающих

социалистическое отношение между гражданами. Поэтому в

настоящее время, когда задача коммунистического воспитания

является важнейшей в Советском государстве, судебные органы

должны обращать особое внимание на борьбу с бытовыми

преступлениями.

В действующем же уголовном законодательстве РСФСР

и других союзных республик конструирование ответственности

за клевету по своей мягкости не соответствует общественной

опасности этого преступления. Предлагаемое проектом УК

СССР 1947 г. повышение наказания за клевету, в сравнении с

наказанием по Действующему УК РСФСР и УК некоторых

союзных республик, вполне соответствует общественной

опасности рассматриваемого преступления.2

Было бы также целесообразно для усиления охраны

достоинства личности предусмотреть в будущем УК СССР

возможность опубликования в печати обвинительных

приговоров по делам о клевете для наиболее полной

реабилитации лиц, потерпевших от клеветы, если последние

пожелают этого.

1 И. В. Сталин. Соч., т. 1, стр. 338. 2 Проект УК СССР, 1947 г., стр. 132, 62.

184

VI. КЛЕВЕТА И СМЕЖНЫЕ ДЕЛИКТЫ

1. Клевета и диффамация

В законодательстве ряда буржуазных государств

признается преступлением оглашение, позорящих другое лицо

обстоятельств независимо от их правдивости. Такая система

ответственности за посягательство на достоинства личности

известна в уголовном праве под латинским названием

«диффамация», т. е. обесславление1.

Диффамация в буржуазном законодательстве

обусловливается заинтересованностью буржуазии, как

господствующего класса, в том, чтобы каким угодно способом

обеспечивать охрану весьма сомнительной чести представителей

своего класса.

Больше того, закон о диффамации в современных

буржуазных государствах применяется не только для ограждения

от разглашения сведений, относящихся к интимной жизни

граждан, его главная цель заключается в прикрытии

злоупотреблений лиц, занимающих видное положение в

государственном аппарате.

Ярким примером применения буржуазией в своих

корыстных целях закона о диффамации может служить дело

знаменитого французского писателя Эмиля Золя, который был

привлечен к ответственности в связи с делом Дрейфуса, за

опубликование разоблачительных статей «La verite'en marche»

1 Французский Уголовный кодекс 1810 г. Перевод Н. С. Лапшиной. Под

ред. и со вступительн. статьей проф. М. М. Исаева, М. 1947,

Швейцарский Уголовный кодекс, 1937 г. Перевод Н. С. Лапшиной, М.

1941, стр. 40, А. А: Пионтковский. Уголовная политика Японии. М.

1936, стр. 151, Итальянский Уголовный кодекс, 1930 г., перевод проф.

М. М. Исаева, Москва, 1941, стр. 132–133;' Уложение о наказаниях

уголовных и исправительных; 1985 г., изд. Таганцевым, С.-Петербург,

изд. 16. 1812 г. (статья 1039). Диффамация была подвергнута критике

передовыми русскими учеными – юристами. М. Духовской. Понятие

клеветы, как преступления против частных лиц по русскому праву.

«Временник Демидовского лицея», Ярославль, 1873, кн. 4, стр. 102–103;

там же, кн. 5, стр. 230–231.

185

(«истина шествует»), и «Paccuse» («Я обвиняю»). За эти статьи Э.

Золя, был осужден по закону о диффамации к году тюремного

заключения и к штрафу1.

Примером того, как используется закон о диффамации в

настоящее время империалистическим судом маршаллизованных

стран против всего прогрессивного, передового, могут служить

уже упоминавшиеся процессы над передовыми французскими

газетами «Леттр франсэз» и «Авангард».

Для советского права система диффамации абсолютно

неприемлема и органически чужда правосознанию нашего

народа, имеющего неограниченные права в разоблачении

безнравственных поступков любого лица независимо от его

общественного положения. Ибо, гак сказал тов. Маленков на XIX

съезде партии, «Большое зло заключается в том, что у нас есть

немало работников, полагающих, что партийные решения и

советские законы для них не обязательны, вообразивших, что у

нас будто бы есть две дисциплины: одна – для рядовых людей, а

другая –для руководителей. Такие «руководители» думают, что

им все позволено, что они могут не считаться с

государственными порядками, нарушать советские законы,

бесчинствовать и творить произвол...

Пора понять, что у нас в партии одна дисциплина и для

рядовых членов партии и для руководителей, что советские

законы одинаково обязательны для всех советских людей,

больших и малых. Для руководителей, повинных в

недобросовестном отношении к выполнению решений партии и

правительства, допускающих беззакония и произвол, не может

быть никаких скидок на их положение»2. Противоречило бы

моральному сознанию советского гражданина и запрещение

разглашать правдивые сведения, позорящие другое лицо, хотя бы

и относящиеся к частной жизни потерпевшего, так как личная

1 О роли Э. Золя в деле Дрейфуса см. М. Клейман и Б. Рензов, «Э. Золя»,

Л. 1940, стр. 33–36. 2 Г. Маленков. Отчетный доклад XIX съезду партии о работе ЦК ВКП

(б), 1952, стр. 89.

186

жизнь советского человека не может быть только его «частным

делом».

Не только правом, но и моральной обязанностью

советского человека является критика, разоблачение и осуждение

любого, недостойно ведущего себя не только в общественной, но

и личной жизни.

Поэтому запрещение разглашать сведения, позорящие

другое лицо, хотя бы правдивые по своему содержанию, но

относящиеся к частной жизни потерпевшего, неизвестно ни

истории, ни действующему советскому законодательству. Состав

диффамации органически чужд нашему праву.

2. Клевета и оскорбление

Кроме клеветы другим посягательством на достоинства

личности является оскорбление. Провести разграничение между

этими смежными составами является нашей задачей.

Клевета и оскорбление рознятся между собой по

признакам, относящимся к объекту, объективной и субъективной

сторонам их составов.

а) Разграничение клеветы и оскорбления по объекту

Первый признак, отличающий клевету от оскорбления,

относится к объекту этих преступлений – к достоинству и чести

лица.

Посягательство, направленное на унижение собственного

достоинства кого-либо, безотносительно к оценке этого

достоинства другими, – называется оскорблением.

Посягательство же на честь, в смысле унижения

достоинства в глазах третьих лиц, образует состав клеветы.

187

По объекту посягательства проводит коренное различие

между клеветой и оскорблением учебник уголовного права и

Г. Добровольская.1

О разграничении объектов клеветы и оскорбления

высказывал мнение в нашей литературе и С. П. Мокринский. Он

писал: «Опозорение – преступление против личности, обида –

против порядка управления»2. Это мнение не новое. По сути С.

П. Мокринский солидаризировался с неправильными взглядами

буржуазного юриста Н. Н. Розина, рассматривавшего главным

объектом оскорбления не интересы личности, а общественное

спокойствие3.

Признание законодателем обиды, как посягательства

против порядка управления было бы направлено не на

расширение уголовно-правовой охраны личности, а, наоборот, на

ее сокращение, т. к. признание общественного спокойствия

главным объектом посягательства при обиде практически

означало бы, что наказание за это преступление определялось бы

не в зависимости от вреда, нанесенного обиженному, а с учетом

последствий, вредных для общественного порядка.

В нашем праве, наоборот, наблюдается тенденция –

некоторые преступления против порядка управления,

затрагивающие интересы личности, классифицировать как

преступление против личности. Например, в законе о

судоустройстве СССР, союзных и автономных республик 1938 г.

– хулиганство рассматривается в. числе преступлений против

личности.

1 Уголовное право, Особен. часть, изд. ВИЮН, Юр. издат. НКЮ СССР,

М. 1943, стр. 206–209, «Социалистическая законность», 1947 г., № 8,

стр. 8. 2 С. П. Мокринский. Дела частного обвинения (в книге «Основы и

задачи советской уголовной политики»), М. JI. 1929, стр. 132, 134. 3 Газета «Право» за 1910 г., № 52, стр. 3232, 3234. Это мнение уже тогда

было подвергнуто критике Жижиленко, Позднышевым, Чубинским.

188

Об оскорблении, как о посягательстве, непосредственно

направленном против личности, – неоднократно указывал в

своих определениях Верховный суд СССР1.

В нашем праве, наоборот, совершенно правильно

наблюдается тенденция – некоторые преступления против

порядка управления, затрагивающие интересы личности,

классифицировать как преступление против личности.

б) Разграничение клеветы и оскорбления по объективной

стороне

Унижение чувства собственного достоинства при

оскорблении достигается выражением отрицательной оценки

личности потерпевшего в форме, признанной унизительной с

точки зрения правил поведения, установленных

господствующим в данном обществе классом: и выражающих

интересы этого класса.

Чувства собственного достоинства лица угнетенного

класса в буржуазном обществе, так же как и в любом другом

эксплуататорском обществе, – оцениваются представителями

господствующего класса по иным меркам, нежели честь людей

правящего класса.

«Слуга, – поучал буржуазный юрист Лохвицкий, – не

может считать обидными такие слова от хозяина, которыми

последний в праве от него оскорбиться. Если слуга в присутствии

господина сядет в его гостиной, это высшая дерзость, – так

определяет обычай»2.

Только Великая Октябрьская социалистическая

революция освободила великий русский народ и другие народы,

населяющие бывшую царскую Россию, от векового рабства и

унижения. Она подняла русского советского человека на

небывалую высоту.

1 Судебн. практика Верхсуда СССР, 1943, вып. 11, 1944, стр. 7-8;

«Советская юстиция», 1940, № 13, стр. 37. 2А. Лохвицкий. Курс русского уголовного права. С.-Петербург, 1871 г.,

стр. 600.

189

«Мы уже не те русские, какие были до 1917 г., и Русь у

нас не та, и характер у нас не тот. Мы изменились и выросли

вместе с теми преобразованиями, которые в корне изменили

облик нашей страны»1.

Наш человек – это человек с высоким сознанием своего

достоинства, честь которого высоко ценится государством и

обществом.

Поэтому в советском обществе немыслимо различие в

понятии «позорящего» по отношению к гражданам.

В нашем государстве оскорбительным обращением,

признается такое обращение, которое выражает отрицательную

оценку личного достоинства человека в форме, противоречащей

этическим понятиям, установленным в социалистическом

обществе.

Отсюда первое отличие клеветы от оскорбления,

проводимое по объективной стороне, заключается в том, что при

клевете для того, чтобы склонить других лиц к отрицательному

мнению о моральном достоинстве потерпевшего, – необходимо

огласить о нем такие сведения, которые умаляют его

нравственное достоинство, в то время как для состава

оскорбления достаточно и оглашения обидного для

потерпевшего отзыва, хотя и не содержащего обвинения в

совершении каких-либо аморальных поступков2.

По мнению многих буржуазных авторов, не будет

клеветою и оглашение позорящего отзыва, хотя и

неподкрепленного конкретными обстоятельствами, но

содержащего совокупность конкретное определенных фактов

(например, название мошенником, взяточником и т. п,)3.

Проведение такого разграничения между клеветой и

1 А. Жданов. Доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград». Цит. по журн.

«Спутник агитатора», 1946, № 20, стр. 23. 2 Уголовное право. Особ. часть. Учебник для вузов, 1943 г., стр. 200–

210. 3 Общая и Особен. части, изд. 1903 г., Киев. Такое же мнение

высказывали С. Будзинский. Указ. сочин., стр. 41–42, Вернер. Учебник

уголовного права. Особен. часть, т. 2, стр. 20.

190

оскорблением является весьма казуистическим: и необходимо

буржуазным криминалистам для оправдания безнаказанности

господствующих классов, стремящихся опозорить людей из

эксплуатируемых классов обвинением их в различных пороках

без приведения каких-либо фактов.

В самом деле, вполне допустимо оклеветание в тех

случаях, когда выражение «вор», «мошенник», неразрывно

связано с понятием систематического занятия кражами или

мошенничеством и, тем самым, равносильно обвинению в целом

ряде противных правилам чести конкретных поступков. В этом

смысле высказывался о разграничении понятия клеветы и

оскорбления К. Маркс1.

Таким образом, задача суда – определить, в каком смысле

сказано бранное слово: в смысле ли понятия о каком-либо

позорном деянии, тогда налицо – состав клеветы, либо как

ругательство, и тогда виновный должен нести ответственность за

оскорбление или хулиганство.

Другое отличие клеветы от оскорбления, так же

относится к объективной стороне состава и заключается в

возможности при оскорблении унизить чувства собственного

достоинства потерпевшего высказыванием отрицательных

суждений,- относящихся не только к его моральным

достоинствам, но в противоположность клевете, так же к его

физическим и умственным качествам.

Решающее значение для состава оскорбления имеет

выражение отрицательного мнения о потерпевшем в

неприличной форме. Второстепенное значение имеет смысл

этого выражения, что также является основанием для

разграничения оскорбления и клеветы и уже по другому признаку

– правдивости оглашенного. Так, для состава клеветы

необходимо оглашение заведомо ложного, позорящего другое

лицо обстоятельства. Для оскорбления же высказывания о

правдивых, позорящих фактах из жизни потерпевшего, но в

неприличной форме, – будет достаточным для состава

преступления, т. к. мы уже указывали, в оскорблении

1 К. Марк с и Ф. Энгельс , Собр. соч., т. VII, стр. 235.

191

преследуется сама форма обращения, как унижающая личное

достоинство человека, а форма может быть оскорбительной и при

правдивом по содержанию мнении.

Не значит ли это, что не может быть состава оскорбления

при высказывании заведомо ложных, позорящих другое лицо

сведений?

Совершенно справедливо ответил на этот вопрос проф. Н.

Полянский: «Нет, может, но только при условии обращения

такого заявления к потерпевшему в отсутствии других, а в случае,

если оно выражено в письменной форме, – при отсутствии

признака сообщения его виновным третьим лицам. Наличность

признака разглашений обращает оскорбление данного рода в

клевету»1. Таким образом, признак распространения, не

являющийся элементом основного состава при оскорблении,

является элементом состава клеветы.

Но, однако, оскорбление, нанесенное публично,

независимо от присутствия при этом потерпевшего, оценивается

в нашем праве, как квалифицированный вид преступления.

Поэтому сам по себе признак распространения было бы

ошибочно рассматривать, какие имеющий никакого значения для

состава оскорбления, т. к. этот признак, хотя и не является

элементом основного состава оскорбления, как при клевете, тем

не менее приобретает такое же значите элемента при

квалифицированном составе этого преступление.

Оскорбление, нанесенное в распространенных или

публично выставленных произведениях печати или

изображениях, как это указывает ст. 130 УК РСФСР и

соответствующие ст. УК Др. союзных республик, – признается

более опасным, нежели оскорбление, нанесение кому-либо

словесно или письменно. Отказ же проекта УК СССР 1947 г. от

выделения в самостоятельный состав с повышенной социальной

опасностью оскорбления, нанесенного в распространишь х или

публично высказанных произведениях, – не является,

обоснованным.

1 Проф. Н. Полянский. Доказательство истины в защите против

обвинения в оскорблении. «Право и жизнь», 1925 г., № 2–3, стр. 77.

192

в) Разграничение клеветы и оскорбления по субъективной

стороне

При оскорблении умысел выражается в сознании

виновного, что форма, в которой выражена отрицательная оценка

достоинства другого лица, является неприличной, способной

унизить чувство собственного достоинства потерпевшего.

Однако в отличие от клеветы вина при оскорблении

может выражаться лишь в форме прямого умысла. Суду,

разбирающему дело об оскорблении, важно обратить внимание

не только на внешнюю форму, но и на намерение лица,

допустившего то или иное выражение или обхождение.

Лишь установление факта желания унизить своим

обхождением чувство собственного достоинства другого может

служить основанием привлечения виновного к ответственности

за оскорбление.

В самом деле, одно и то же слово может выражать

презрение к личности другого или, наоборот, чувство симпатии.

Все будет зависеть от намерения говорящего. Так, например,

если А. назовет Б. «дурачком», то А. должен отвечать за

оскорбление, если будет установлено его желание унизить

чувство собственного достоинства Б. и, наоборот, название Б.

«дурачком» в шутку без желания его унизить, не образует состава

преступления1.

3. Клевета и ложный донос

Прежде всего, что общего между этими двумя составами

преступления? Родовым объектом клеветы является личность

человека. На этот же объект посягает и подавляющее

большинство преступных лжедоносов.

1 Другого мнения придерживаются авторы учебника уголовного права

для вузов. Часть Особ., считающая возможным, нанесение оскорблений

не только с прямым умыслом, но и с эвентуальным. См. изд. 1939 г.,

стр. 242 и 1943 г., стр. 207.

193

Сообщение ложных сведений позорящего характера –

обстоятельство, сближающее эти преступления и с объективной

стороны. Условие заведомости – важнейший элемент,

характеризующий субъективную сторону обоих деликтов.

Однако при более глубоком изучении этих преступлений

легко обнаружить существенные обстоятельства, отличающие

клевету от ложного доноса.

Главное отличие между лжедоносом и клеветой со

стороны объекта заключается в том, что ложный донос, являясь

сложным составом, имеет два объекта – личность человека и

интересы правосудия.

Интересы личности этим преступлением затрагиваются

потому, что потерпевшее лицо, ложно обвиняемое в совершении

преступления, подвергается, тем самым, опозорению и не только

опозорению, но и нередко испытывает на себе все тяготы

судебного преследования.

Немалый ущерб причиняется лжедоносом и органам

правосудия, отвлекаемым преследованием невиновных лиц от

выполнения своих прямых обязанностей – борьбы с

преступностью.

«Клеветники, – говорил на XIX партсъезде тов. М. Ф.

Шкирятов, – наносят вред не только отдельным лицам, кого они

избрали своей мишенью, они вредны и потому, что отвлекают

внимание наших организаций от вскрытия и устранения

действительных недостатков»1.

Поэтому выдвижение законодателем на первый план

интересов личности, как объекта лжедоноса, сближает это

преступление с клеветой и обусловливает расположение в главе

преступлений против личности. Наоборот, приоритет его другого

объекта – интересов правосудия – обосновывает нахождение

лжедоносов в главе уголовного кодекса, группирующей

преступления против порядка управления.

Еще более разнятся лжедонос и клевета при сравнении

объективной стороны их составов.

1 «Правда» от 13/Х-1952 г.

194

Необходимым условием лжедоноса, направленного

против кого-либо, является сообщение о совершении этим лицом

преступления. Для состава же клеветы вполне достаточно

оглашение о потерпевшем любого позорящего его измышления,

а не только, связанного с обвинением в совершении

преступления. Это общепринятое мнение в нашей литературе.

На это же обстоятельство, как разграничивающее

лжедонос и клевету, указывал в своих определениях и Верховный

суд СССР1. Однако обвинение кого-либо в совершении

преступления само но себе не дает еще состава ложного доноса,

т. к. и при клевете мыслимо распространение ложных

измышлений о якобы совершенном потерпевшим преступлении.

Проект УК СССР 1947 г. правильно выделяет заведомо ложное

сообщение о совершении кем-либо преступления как особый

квалифицированный состав клеветы2.

Поэтому другое, и, пожалуй, самое важное отличие

клеветы от ложного доноса состоит в том, что клевета

заключается в разглашена позорящих измышлений перед любым

третьим лицом, чаще всего являющимся частным гражданином.

При ложном же доносе необходимым условием состава является

не просто сообщение кому-либо о совершенном преступлении,

но обязательно донесение об этом органу судебно-следственной

власти или иным должностные лицам, имеющим право

возбуждать уголовное преследование.

Именно такое определение ложного доноса имеется в

действующем советском законодательстве (Ст. 95 УК РСФСР).

Однако то определение законодателем ложного доноса в

практике Верховного суда Союза ССР получило

распространительное толкование. Под ложным доносом стало

пониматься не только сообщение о якобы совершенном кем-либо

преступлении судебно-следствием органам и иным

должностным лицам, имеющим право возбуждать уголовное

преследование, но и обращение с таким заявлением в партийные

1 «Комментарий к УК РСФСР», 2 изд., 1944, стр. 206; «Советская

юстиция». 1040, №°2, стр. 38. 2 Проект УК СССР, 1947 г., М., стр. 132.

195

органы, которые, как известно, не только не являются судебно-

следственной властью, но и вообще не обладают никакой

государственной властью. Такое мнение Верховного суда было

выражено, например, в определении по делу Антилогова, когда

Верховный суд согласился с квалификацией по ст. 95 УК РСФСР

действий Антилогова, написавшего ложное заявление

начальнику управления связи о якобы преступной деятельности

одного из работников связи1.

В другом случае – некий Вдовин Г. Д. за подачу на имя

секретаря Московского горкома ВКП(б) ложного заявления на

ряд руководящих партийных работников, в котором обвинял их

в тяжелых преступлениях, – был осужден Московским городским

судом по ст. 16–95, ч. 2: УК РСФСР.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда

РСФСР исключила из приговора суда ст. 16 УК и снизила

Вдовину наказание.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда

СССР, не согласившись с определением Верховного суда РСФСР

в отношении снижения наказания Вдовину, отметила, как

положительное, исключение из приговора ст. 16 УК, «поскольку,

– как указывается в определении, – действия Вдовина прямо

предусмотрены ст. 95, ч. 2. УК»2.

Такое определение Верховного суда СССР, трактующее

ст. 95, как прямо предусматривающую сообщение, сделанное не

только в судебно-следственные, но и партийные органы, –

является весьма глубоким по своему содержанию, т. к. в тот

период наши партийные органы проводили большую работу по

очищению своих рядов от троцкистско-правых агентов

фашизма3. Поэтому клеветническое заявление о якобы

1 «Советская юстиция», 1939, № 11, стр. 43. 2 Там же, 1940, № 12, стр. 29. 3 Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из

партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям

исключен, из ВКП(б) и о мерах по устранен, этих недостатков.

Постановление пленума ЦК ВКП(б). Госуд. воен. издат; Наркомата

обороны СССР, М., 1938, стр. 3.

196

совершенном кем-либо преступлении, поданное в партийные

органы, грозило серьезными последствиями не только

оклеветанному, но также наносило немалый вред партийным

органам, т. к. направляло их деятельность по ложному пути и, тем

самым, мешало борьбе с вражескими элементами.

Отказ же Верховного суда от пользования ст. 16 УК

РСФСР для квалификации по ст. 95 УК ложного заявления,

поданного в партийные органы, имеет большое принципиальное

значение и лишний раз подтверждает мысль А. Н. Трайнина1 о

наблюдавшихся в наше время явлениях приспособления

некоторых уголовно-правовых норм к происшедшим в

общественной жизни изменениям: обновление содержания

составов без изменения их старой правовой формулировки.

С другой стороны, применение в то время по делам о

лжедоносах, сделанных в партийные органы, ст. 161 УК РСФСР

и соответствующих статей УК Др. союзных республик, имеющих

сравнительно мягкую санкцию, противоречило бы

правосознанию наших судей. В настоящее время, как нам

кажется, такое распространительное толкование статьи 95 УК

РСФСР и соответствующих статей УК др. союзных республик не

является обоснованным и поэтому обращение с заведомо

ложным заявлением в партийные органы, так же как и в другие

государственные или общественные организации, не имеющие

права на возбуждение уголовного преследования, следует

рассматривать как выполнение состава клеветы, а те ложного

доноса.

Наше мнение разделяется и в практике судов города

Саратова, также в настоящее время перешедших к буквальному

толкованию ст. 95 УК РСФСР.

Следует заметить, что учебник уголовного права2,

проводя разграничение между клеветой и лжедоносом,

ограничивает при клевете понятие распространения ложных и

позорящих другое лицо сведений лишь между частными лицами,

1 Проф. А. Н. Трайнин. Учение о составе преступления. М. 1946,

стр. 111. 2 Учебник уголовн. права. Особ, часть для вузов, изд. 3, 1943 г., стр. 385.

197

в то время как в тексте ст. 16] УК РСФСР и соответствующих

ст.ст. УК Др. союзных республик говорится просто о

распространении, без ограничения частными лицами.

Такая редакция статьи о клевете в законе является

достаточно обоснованной, ибо унизить честь и достоинство

другого можно не только перед частными гражданами, но и в еще

большей степени в глазах должностных лиц советских

государственных и общественных органов, т. к. в нашем,

государстве любой государственный или общественный орган,

как ни в какой другой стране, тесно связан с народом и весьма

авторитетен в глазах народа.

Поэтому будет целесообразнее не ограничивать понятие

распространения при клевете лишь оглашением позорящих

измышлении среди частных лиц, а рассматривать как клевету и

сообщение заведомо ложных, позорящих другое лицо

измышлений, сделанное должностным лицам государственных

или общественных органов и притом как особо опасный

квалифицированный вид клеветы. В журнале «Советская

юстиция» описан как раз такой случай1.

Таким образом, разграничение клеветы и лжедоноса

определяется не тем, что при клевете позорящие другого

измышления сообщаются лишь частным лицам, а тем, что

лжедонос выражается в ложном сообщении о якобы

совершенном преступлении, сделанном судебно-следственным

органам и должностным лицам, имеющим право возбуждать

уголовное дело, и только этим органам. Ложное же сообщение по

обвинению другого в совершенном преступлении, сделанное

должностному лицу, не обладающему правом возбуждения

уголовного дела, или даже должностному лицу, имеющему право

на возбуждение уголовного преследования, но сделанное не в

официальной форме, а в частном разговоре, образует состав не

лжедоноса, а клеветы. Такая точка зрения является

господствующей в литературе.

Для советских же ученых большой интерес в решении

этого вопроса имеет указание В. И. Ленина о понимании клеветы.

1 См. указ. журнал. № 20-21, 1938 г., стр. 62. А. Свидлер. Дело о клевете.

198

В конце ноября 1917 г. В. И. Ленин предлагал по всем

склочным делам и личным обвинениям руководствоваться

принципом: «...те, кто, выдвигая такие обвинения, не

предъявляют точных обвинений перед судом, считаются

клеветниками»1.

Таким образом, сообщение судебно-следственным

органам о якобы совершенном преступлении–одно из

важнейших отличий лжедоноса от клеветы.

С субъективной стороны – и клевета и ложный донос

могут быть совершены лишь умышленно.

Требования заведомости – необходимое условие, элемент

состава обоих преступлений.

Однако для клеветы, по общему мнению ученых,

считается достаточным наличие и эвентуального умысла,

ложный же донос мыслится многими лишь как преступление,

совершенное с прямым умыслом. Такая точка зрения была

высказана в тезисах, принятых на совместном заседании секции

судебного права и уголовного права Института права Академии

Наук СССР и секции судебного права ВИЮН СССР 25/1-40 г.

«Об уголовной ответственности за лжесвидетельство и ложный

донос» (см. «Советская юстиция», 1940, № 3, стр. 12).

О возможности совершения этого, преступления, только

с прямым умыслом говорится и в учебнике уголовного права.

Особая часть для вузов (изд. 3, стр. 385).

Такое ограничительное понимание лжедоноса, как нам

кажется, не является правильным ни с теоретической, ни с

практической стороны. Мотив и цель преступления, в отличие от

умысла и неосторожности, являются необязательными,

факультативными элементами состава преступления, т. е.

«отсутствие в законе упоминания "об элементах этого рода, как

указывает проф. А. Н. Трайнин, означает, что для состава данного

преступления эти элементы не нужны»2.

Требование же законодателя в отношении субъективной

стороны лжедоноса, т. к. сконструирован состав этого

1 XXXV Ленинский сборник, стр. 9. 2 А. Трайнин. Учение о составе преступления, стр. 104.

199

преступления в первой части ст. 95 УК РСФСР и

соответствующих ст. УК других союзных республик,

ограничивается заведомостью, т. е. умышленностью.

Однако бывают отдельные случаи, как указывает проф.

Трайнин, когда необходимость цели, как элемента состава,

определяется общим характером состава'. Но состав лжедоноса к

таким исключениям не относится.

Опасность этого преступления в первую очередь

определяется тем, что, умышленно вводя в заблуждение судебно-

следственные органы, лжедоносчик тем самым посягает на

интерес социалистического правосудия. Поэтому для состава

преступления вполне достаточно сознания, что ложное

донесение делается органу судебно-следственной власти или

иным, имеющим право возбуждать уголовное преследование

должностным лицам и может послужить основанием

возбуждения уголовного дела.

Желание возбуждения уголовного дела или же

безразличное отношение последствиям своих действий или даже

нежелание уголовного преследования против жертвы лжедоноса

для квалификации этого преступления не должно иметь

решающего значения. В противном случае, как же объяснить,

что, по общему мнению юристов для состава клеветы вполне

достаточно сознания клеветника, что он оглашает заведомо

ложное и позорящее другое лицо сведение и допускает такое

оглашение? Желание же унизить достоинство оклеветанного не

является необходимым условием клеветы. Опасность лжедоноса

более велика, чем клеветы, т. к. доносчик, г отличие от

клеветника, посягает сразу на два объекта – интересы личности и

интересы правильного отправления социалистического

правосудия, поэтому-то ограничение его ответственности лишь

при наличии прямого умысла не может быть признано

основательным. Да и авторы мнения о возможности совершения

преступного лжедоноса только с прямым умыслом ничем свое

мнение не аргументируют.

Мотив, как элемент состава этого преступления,

выступает тишь в одном случае, в случае, предусмотренном ч. 2,

п. «б» ст. 95 РСФСР, т. е. при совершении ложного доноса с

200

корыстным мотивом, Совершение же лжедоноса с корыстным

мотивом образует особый квалифицированный состав этого

преступления.

Практически вполне возможно совершение лжедоноса и

без желания возбудить уголовное преследование против жертвы

такого доноса Это мыслимо в том, случае, когда ложный донос

подается под чьим-либо принуждением или при других

аналогичных обстоятельствах, например, в целях перестраховки

и т. п.

4. Клевета и ложное показание

Кроме ложного доноса известное сходство с клеветой

имеет и другой состав посягательства против органов правосудия

– дача заведомо ложного показания, Так же как и ложный донос,

заведомо ложное показание может быть направлено не только

против интересов правильной деятельности органов правосудия,

но и против достоинства и чести потерпевшего лица. С клеветой

рассматриваемое преступление сближает оглашение заведомо

ложных, позорящих другое лицо измышлений.

Дата заведомо ложного показания в судебном заседании

в условиях публичности процесса в отличие от ложного доноса

может позорить потерпевшего не только перед лицом суда, но и

в глазах граждан, присутствующих на суде, и, таким образом, по

своему характеру и последствиям имеет большое сходство с

клеветой.

Однако состав заведомо ложного показания еще в

большей степени, нежели ложный донос, разнится от клеветы.

Объектом ложного показания, так же как и при ложном

доносе, являются, прежде всего, интересы социалистического

правосудия. Интересы же личности ложным показанием могут

нарушаться только в том случае, когда ложные показания не в

пользу, а против подсудимого.

Таким образом, если клевета всегда направлена против

интересов, другого лица и. большей частью преследует своей

целью его опозорение, то заведомо ложные показания, наоборот,

201

могут даваться и в интересах, хотя и незаконных, обвиняемого

лица с целью, его реабилитации.

С объективной стороны ложное показание содержит в

себе состав рассматриваемого преступления лишь в том случае,

когда ода дано органам дознания, следствия и суду,

разбирающему дело. Клевета же, как известно, заключается в

оглашении, позорных измышлений перед любым лицом –

частным или должностным, но только не перед судебно-

следственными органами.

Оглашаемые при клевете измышления непременно

должны: быть позорящими для чести другого лица. Сведения же,

данные в заведомо ложном показании, хотя и направленные

против интересов обвиняемого, могут быть сами по себе

абсолютно безразличными для его достоинства и чести.

Клевета мыслима лишь в совершении активного действия

– распространении позорных измышлений.

Состав ложного показания будет налицо и тогда, когда

свидетель бездействует – не сообщает известные ему факты,

имеющие существенное значение для дела.

Субъектом клеветы может быть всякое физическое лицо.

При ложном же показании круг лиц, могущих быть субъектом

этою преступления, строго ограничен и обычно перечисляется в

самом законе. Так, в статье 96 УК РСФСР содержится

исчерпывающий перечень лиц, могущих быть субъектами

данного преступления. Такими лицами являются свидетели,

эксперты и переводчики. Все же другие лица не только

посторонние для судебного процесса, но и участвующие в нем, а

именно истец, ответчик, третьи лица в гражданском процессе и

обвиняемые в процессе уголовном, в этот перечень не включены,

поэтому дача ими заведомо неверных показаний и объяснений:

не может квалифицироваться по ст. 95 УК РСФСР.

Равным образом ее заключают в себе преступления,

предусмотренного в ст. 95 УК, ложные показания обвиняемого в

уголовном процессе, хотя бы они и являлись оговоркой в

отношении лиц так же обвиняемых в том же деле.

Но если обвиняемый по каким-либо обстоятельствам

выбыл из; дела и допрашивается по тому же делу в отношении

202

других обвиняемых, он является свидетелем по делу, и дача им

заведомо неверных показаний составит лжесвидетельство,

наказываемое по ст. 95 УК РСФСР и соответствующим ст. ст. УК

других союзных: республик.

5. Клевета и доведение до самоубийства путем

распространения заведомо ложных, позорящих

потерпевшего измышлений

В судебной практике известны случаи доведения лица до

самоубийства путем распространения в отношении его заведомо

ложных, позорящих измышлений и, таким образом, возможна

конкуренция 2 статей: ч. 1. 141 и 161 УК РСФСР и

соответствующих ст. ст. УК других союзных республик.

Коренное различие между этими составами содержится в их

объективной и субъективной сторонах.

Объективная сторона состава «доведение до

самоубийства» предусматривает наличие факта совершения

потерпевшим самоубийства или покушения на него, как один из

своих элементов. Наоборот, для объективной стороны состава

клеветы самоубийство или покушение на самоубийство со

стороны потерпевшего может быть оценено лишь как деяние

случайное, не охватываемое составом этого преступления.

Отсюда и различие субъективной стороны смежных составов.

Самоубийство или покушение на самоубийство лица,

последовавшее в результате распространения в отношении его

заведомо ложных, позорящих измышлений, дает состав

доведения до самоубийства при условии, если обвиняемый

сознавал возможность такого последствия (умышленная вина).

Или не сознавал, но должен был сознавать, или хотя и сознавал,

но надеялся его предотвратить (неосторожная вина). Если же

обвиняемый, распространяя заведомо ложные, позорящие

потерпевшего измышления, не сознавал, но должен был по

обстоятельствам дела сознавать возможность самоубийства или

покушения на самоубийство оклеветанного лица, налицо состав,

предусмотренный ст. 161 УК РСФСР и соответствующих УК

Других союзных республик. Тяжкие же последствия клеветы

203

могут иметь влияние лишь на определение меры наказания,

Разнятся смежные составы и по объекту посягательства. Если в

составе доведения лица до самоубийства основным объектом

посягательства является жизнь человека, то таким объектом при

клевете будет честь и достоинство лица. Поэтому клевета

относится к преступлениям против чести и достоинства лица,

доведение же до самоубийства – к преступлениям против жизни.

Неодинаковы и субъекты рассматриваемых

преступлений. Субъектом клеветы может быть любое лицо,

способное быть субъектом преступления в уголовном праве.

Субъектом же доведения до самоубийства может быть лишь

лицо, от которого потерпевший находится в материальной или

иной зависимости1.

1 В нашей литературе проф. В. Д. Меньшагиным справедливо

высказывается мнение о необходимости изменить ныне действующую

редакцию ст. 141 РСФСР и др. соответствующих ст. ст. УК Других

союзных республик и преследовать за доведение до самоубийства и в

том случае, когда лицо,, доведенное до самоубийства, не находилось ни

в какой зависимости от обвиняемого. См. «Соц. законность», 1937 г.,

№ 9, стр. 38. проф. В. Д. Меньшагин. Преступление против личности по

проекту УК СССР.

204

Похмелкин Валерий Андреевич (08.08.1930 – 28.12.1999)

Валерий Андреевич

Похмелкин родился 8 августа 1930 г. в с. Ново-Гришино, Красноармейского района Сталинской области в семье учителей. В 1937 г. Валерий начал учиться в школе. В самом начале Великой Отечественной войны отец Валерия, Андрей Филиппович, был призван в ряды Советской армии. Одиннадцатилетний мальчик с матерью были вынуждены эвакуироваться, но по дороге были захвачены немцами. Два года, с октября 1941 по сентябрь 1943 г., они

находились на временно оккупированной территории в с. Богатырь Б.-Новоселковского района Сталинской области. В сентябре 1943 г., после освобождения этого района Советской армией Валерий продолжил учёбу в школе села Богатырь Б.-Новоселковского района Сталинской области. Мать, Мелания Хрисанфовна, в это время работала преподавателем в школе, где учился сын.

В 1944 г. Валерий вступил в ряды ВЛКСМ. С 1945 по 1947 г. был секретарём комсомольской организации школы, где учился.

В конце 1945 г. демобилизовался из Советской армии отец и семья выехала в г. Красногоровку Сталинской области (ныне Донецкой) на постоянное место жительства.

В 1949 г. после окончания школы с серебряной медалью Валерий поступает в Московский юридический институт, который с отличием заканчивает в 1953 г. В этом же году поступает в аспирантуру данного института по кафедре уголовного процесса. Тогда же и женился.

205

В связи с объединением юридического института с юридическим факультетом Московского государственного университета Валерий Андреевич переходит в аспирантуру МГУ, которую заканчивает, успешно защитив кандидатскую диссертацию по теме «Дознание в советском уголовном процессе».

В 1956 г. вместе с женой и маленьким сыном по направлению переезжает из Москвы в г. Пермь, начинает работать в Пермском государственном университете в должности доцента, затем заместителя декана юридического факультета, а с 1966 по 1977 г.– заведующего кафедрой уголовного права, процесса и криминалистики. Признанный лидер, «мозговой центр» кафедры, энергичный руководитель, требовательный прежде всего к себе, он сумел создать хороший, трудоспособный

коллектив, надлежащие условия для научной, учебной, методической, воспитательной и общественной деятельности сотрудников кафедры. Производящий внешне впечатление сурового человека, на самом деле Валерий Андреевич был очень добрым, отзывчивым, понимающим товарищем и другом. Его побаивались, но любили. Настоящий интеллигент, он всегда был выдержан, корректен, в любой ситуации не терял чувства собственного достоинства. Острый ум, юмор, доброжелательность притягивали к нему людей, вызывали восхищение окружающих. Вокруг него всегда была атмосфера радости и праздника. Валерий Андреевич был в центре внимания коллектива – не только кафедры, юридического факультета, но и университета. Это был человек высокой культуры, ему были присуща нравственная чистота мыслей и поступков. Казалось, эти качества были заложены в нём генетически. Для молодых преподавателей это был «университет» в университете. Воспитывая нас во многом личным примером, умел вовремя подсказать, направить, внушить позитивные мысли. Был искренним, честно говорил правду в глаза. Разные случаи были у

206

Валерия Андреевича во взаимоотношениях с людьми, но ему всегда доставало мужества отстоять свою позицию, быть откровенным. Может, кому-то это и не нравилось, но большинство преподавателей считали, что Валерий Андреевич имел на это право. Не терпел лжи, предательства, подлости. В силу чистоты своей души иногда был трогательно-наивен как ребёнок.

В 1980 г. произошло разделение кафедры уголовного права, процесса и криминалистики на две: уголовного права, прокурорского надзора; уголовного процесса и криминалистики. Последней Валерий Андреевич заведовал на общественных началах по 1983 г. Казалось, что это время будет продолжаться вечно, однако работе в должности заведующего помешала болезнь сердца. Далее, вплоть до скоропостижной кончины в 1999 г., он работал доцентом кафедры уголовного процесса и криминалистики, приобретшей в 1990 г. официальной статус самостоятельного структурного подразделения юридического факультета Пермского государственного университета.

Всегда на высочайшем уровне по содержанию и форме читал лекции по дисциплинам «Правоохранительные органы», «Уголовный процесс». Признанный оратор, он обладал глубокой эрудицией не только в области права, но и в других областях знаний. Вспоминается аудитория № 87 в пятом корпусе. За кафедрой – Валерий Андреевич. Внешне эффектный, в меру эмоциональный, убедительный, искренний, он «ведёт» аудиторию за собой по своей любимой дисциплине. Речь слушателям понятна, конкретна, ясна. Лектор свободно владеет словом, аудиторию завоевывает с первых минут. Ярчайшим проявлением его ораторского искусства, безусловно, были лекции, посвящённые судебным прениям. Студенты завороженно слушали, что и как надо говорить в суде первой инстанции государственному обвинителю и защитнику. В конспекты лекций записывались рекомендации о том, как надо (и не надо!) начинать свою работу в правоохранительных органах после окончания университета. Студентам передавалась энергетика профессионала высокого класса, светлели их лица. А как многого стоили лекции Валерия Андреевича по теории судебных доказательств – фундаментальной теме уголовного процесса! Слушателям становилось очевидным, что без понимания этих, безусловно, непростых вопросов в будущем они не состоятся как следователи,

207

прокуроры, адвокаты, судьи. Поистине увлекательно он читал лекции о видах доказательств, как, впрочем, и по всем другим темам уголовного судопроизводства. Для студентов многих поколений Валерий Андреевич был ярким, запоминающимся на всю жизнь преподавателем. Многие из них мечтали быть похожими на него.

Его общение со студентами не ограничивалось чтением лекций. Валерий Андреевич с интересом руководил написанием курсовых, дипломных работ, принимал текущие экзамены, работал в государственных экзаменационных комиссиях. Он создал научный кружок по уголовному процессу и на протяжении всей своей работы на юридическом факультете руководил им. Работал увлечённо. Заседания научного кружка проходили захватывающе-интересно. Студенты работали вдохновенно. И, как результат, впоследствии блестяще защищали дипломные работы, успешно выступали с докладами на всероссийских и региональных научных конференциях, завоевывали призовые места на конкурсах. Много выпускников юридического факультета Пермского государственного университета, в том числе и учеников, последователей Валерия Андреевича, стали кандидатами, докторами юридических наук, заведующими кафедр и деканами.

Не сотрутся в памяти и учебные судебные процессы по уголовным делам. Валерий Андреевич безошибочно определял способности, возможности студентов, распределял между ними роли участников судебного разбирательства, проводил репетиции. И в марте каждого года на факультете свершалось «действо» – яркое событие, запоминающееся студентам на долгие годы: судебный процесс по конкретному уголовному делу, подготовленный студентами 3 курса дневного отделения. На кафедре остались фотографии, видеокассеты таких судебных заседаний. К слову сказать, добрые традиции, заложенные Валерием Андреевичем, продолжают жить и развиваться на кафедре и в настоящее время.

За всё время работы Валерия Андреевича на юридическом факультете Пермского университета не прекращалась его связь с судебными и правоохранительными органами. Он был уважаем практическими работниками и не без оснований. Принимал участие в работе научно-практических конференций, различного

208

рода семинаров, совещаний, комментировал содержание принятых законов, давал рекомендации по совершенствованию правоприменительной практики, знакомил с содержанием новых научных взглядов и позиций по поводу применения законов, неустанно говорил о недопустимости нарушения уголовно-процессуальной формы. Выступал с докладами по проблемам борьбы с преступлениями на всесоюзных совещаниях руководителей следственных органов МВД СССР, РСФСР, РФ. Руководством правоохранительных органов за вклад в дело подготовки высококвалифицированных специалистов Валерий Андреевич неоднократно награждался почётными грамотами, ценными подарками.

Много занимался методической, общественной работой. Работал в качестве заместителя председателя методического совета университета. Автор методических пособий. А сколько «методических докладов» было им прочитано в университете, на факультете, кафедре! В своё время они оказали неоценимую помощь не только молодым, но и опытным преподавателям.

Избирался народным заседателем Пермского областного суда, членом координационно-методического совета, отдела юстиции по правовой пропаганде, депутатом Дзержинского районного Совета народных депутатов г. Перми, возглавлял постоянную «комиссию по соблюдению законности». Занимался партийной работой на факультете и в университете.

Работал над собой. Много читал, повышал свою квалификацию. Результаты его работы не оставались незамеченными. За многолетнюю плодотворную научно-педагогическую деятельность по подготовке высококвалифицированных специалистов Валерий Андреевич в 1970 г. был награждён медалью «За доблестный труд», а в 1984 г. – нагрудным знаком «За отличные успехи в работе», а также многочисленными почётными грамотами.

Перу Валерия Андреевича принадлежит около 100 научных, методических публикаций в центральной и местной печати. Многие его предложения по совершенствованию уголовно-процессуального законодательства были учтены и реализованы законодателем, рекомендации по улучшению следственной практики благотворно сказались на деятельности

209

правоохранительных органов Пермской области и других регионов России.

Два сына Валерия Андреевича также связали свою судьбу с юриспруденцией. Старший – Андрей, 1954 г. рождения, закончил юридический факультет Пермского университета. Несколько лет работал в органах прокуратуры Пермской области и центральном аппарате прокуратуры СССР. В 1986 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Уголовная ответственность за занятие бродяжничеством или попрошайничеством либо ведение иного паразитического образа жизни» (МГУ). Младший – Виктор, 1960 г. рождения, также закончил юридический факультет Пермского университета, в 1985 г. им защищена кандидатская диссертация на тему «Достижение справедливости при назначении наказания по советскому уголовному праву» (МГУ). С 1993 по 2007 г.– депутат Государственной думы ФС РФ. Виктор Валерьевич Похмелкин в 1988-1989 учебном году преподавал на кафедре уголовного права и прокурорского надзора Пермского госуниверситета. В настоящее время оба брата – адвокаты. Они – авторы нескольких книг и многочисленных научных публикаций.1

Хотя Валерий Андреевич является ярко выраженным процессуалистом, его неоценимый вклад в становление кафедры уголовного права и прокурорского надзора обязывает его достойно представить и опубликовать в этом собрании сочинений его совместную с сыном работу.

Г. Я. Борисевич, В. В. Степанов

1 См. подробнее: Борисевич Г. Я. Памяти учителя (В.А. Похмелкин) //

Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2009. № 3. С. 5–

12.

В. В. Похмелкин

210

В. А. ПОХМЕЛКИН, В. В. ПОХМЕЛКИН

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ ОПАСНОСТЬ

ПРЕСТУПЛЕНИЯ И ЕЕ ОТРАЖЕНИЕ В ПРИГОВОРЕ

ПРИ НАЗНАЧЕНИИ НАКАЗАНИЯ ЗА ХИЩЕНИЕ

СОЦАЛИСТИЧЕСКОГО ИМУЩЕСТВА ПУТЕМ

ПРИСВОЕНИЯ, РАСТРАТЫ ИЛИ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ

СЛУЖЕБНЫМ ПОЛОЖЕНИЕМ

Статья впервые опубликована: Социалистическая законность и

юридическая ответственность в экономических отношениях:

межвузовский сборник научных трудов. Пермь, 1988. С. 77–83.

Категория общественной опасности составляет, как

известно, основу понятийного аппарата уголовно-правовой

науки, обеспечивает взаимообусловленность и интеграцию ее

социологического и логико-юридического направлений. По

утверждению П.С. Тоболкина, эта категория дает общее

освещение всех основных проблем уголовного права и

способствует концептуальному единству уголовно-правовых

знаний.1 Следует отметить, что понятие общественной опасности

деяний, используемое в законодательстве и теоретических

исследованиях, имеет несколько уровней, учет которых

необходим как в методологическом, так и в практическом плане.

Представляется, что в соответствии с марксистско-ленинской

диалектикой категория общественной опасности может быть

рассмотрена на уровнях общего, особенного и единичного.

На уровне общего общественная опасность выступает в

качестве важнейшего свойства деяния, раскрывающего его

социально-классовую сущность, в роли главного, материального

признака понятия преступления. На уровне особенного можно

выделить понятия родовой и видовой общественной опасности.

Первое из них характеризует особенности отдельных групп

преступления, посягающих на единый родовой объект. Видовую

1 См.: Тоболкин П.С. Социальная обусловленность уголовно-правовых

норм. – Свердловск, 1983. С.49.

211

же общественную опасность раскрывают признаки

определенного состава преступления, предусмотренного

уголовным законом. Характеристика преступного деяния на

уровне единичного отражается, на наш взгляд, в понятии

индивидуальной общественной опасности, которую образуют

свойства, присущие конкретному преступлению данного рода и

вида а рамках одного и того же состава преступления.

Было бы неправомерным разрывать или абсолютно

противопоставлять указанные уровни использования категории

общественной опасности преступления. Как отмечал В.И. Ленин,

общее существует лишь в отдельном и через отдельное, и в то же

время отдельное существует лишь в той связи, которая ведет к

общему.1 Из этих положений, в частности, следует, что каждое

преступление, обладая индивидуальной общественной

опасностью, выступает проявлением более общих свойств

характеризующих вид и род уголовно-наказуемых деяний, а

также специфических черт преступления как особой

разновидности отклоняющегося поведения.

Вместе с тем, на каждом из рассматриваемых уровней

понятие общественной опасности призвано выполнять строго

определенную функцию. Так, родовая общественная опасность

преступлений служит основным критерием построения системы

Особенной части уголовного законодательства. Видовая

общественная опасность учитывается при решении вопросов

криминализации деяния и конструирования конкретных,

составов преступлений. Что же касается индивидуальной

общественной опасности, то она рассматривается законодателем

в качестве важнейшего общего начала назначения наказания

либо иной меры уголовно-правового принуждения.

Разграничение уровней общественной опасности

преступления имеет важное, значение и для

правоприменительной деятельности. Применение уголовно-

правовых норм в процессе привлечения лица к уголовной

ответственности распадается на две взаимосвязанные стадии:

1 См.: Ленин В.И. К вопросу о диалектике // Полн. собр. соч. Т. 29.

С. 316.

212

квалификацию преступления и индивидуализацию

ответственности. По гносеологической природе указанные

стадии противоположны. Если квалификация состоит в

установлении типичных свойств единичного деяния,

соответствующих определенному составу преступления, то

индивидуализация ответственности, напротив, заключается в

учете специфических черт, присущих только данному

преступлению и личности виновного. Результатом

индивидуализации является применение конкретной меры

ответственности к лицу, виновному в совершении преступления.

Как нетрудно заметить, двум стадиям применения

уголовно-правовой норм соответствуют два уровня

общественной опасности преступления: при квалификации

оценивается видовая, а при индивидуализации ответственности и

наказания – индивидуальная общественная опасность

совершенного деяния.1

Для определения справедливой мере уголовно-правового

принуждения осужденному суду прежде всего необходимо

и н д и в и д у а л и з и р о в а т ь совершенное преступление, т.е.

выявить, оценить и отразить в приговоре обстоятельства,

1 В уголовно-правовой теории преобладает точка зрения, в соответствии

с которой видовую опасность преступления отражает понятие

характера, а индивидуальную – понятие степени общественной

опасности (см., например: Брайнин Я.М. Уголовный закон и его

применение. – М. 1967. C. I99; Бажанов М.И. Назначение наказания по

советскому уголовному праву. – Киев, I980. С. 33; Кригер Г. Общие

начала назначения наказания // Советская юстиция, 1980. № 1. С. 18–

19). Однако, если считать характер общественной опасности

выражением качественного своеобразия преступления, а степень – его

количественной характеристикой (см.: Кригер Г. Указ. раб.), что

соответствует и этимологии этих понятий, то следует признать, что

характером и степенью общественной опасности обладает, как вид

преступления, так и каждое отдельное преступление в рамках данного

вида. В противном случае происходит произвольный разрыв

качественной и количественной сторон, которые применительно к

любому явлению существуют в единстве и взаимно предполагают друг

друга.

213

раскрывающие индивидуальные характер и степень

общественной опасности деяния. Однако именно игнорирование

данного требования представляет собой наиболее типичную и

распространенную ошибку в практике назначения наказания, что

было отмечено в постановлении Пленума Верховного суда

РСФСР от 23 апреля 1985 г. «О применении судами РСФСР

законодательства, регламентирующего назначение мер

уголовного наказания».1

Подобного рода ошибка нередко встречается в практике

назначений наказаний за хищения государственного и

общественного имущества, предусмотренные ст. 92 УК РСФСР.

Выборочное изучение 247 уголовных дел данной категории

показало, что 70% приговоров ли лишь самые общие указания на

признаки, влияющие на отнесение преступления к

определенному роду и виду, но не приводили конкретных

обстоятельств, характеризующих индивидуальную

общественную опасность совершенного деяния. Так, зачастую

при обосновании усиления меры наказания лицу, виновному в

совершении хищения социалистического имущества, суды

ссылаются на корыстные побуждения, не учитывая того, что

корыстный мотив, будучи конститутивным признаком любого

хищения, характеризует не индивидуальную, а видовую

общественную опасность преступления, предусмотренного ст. 92

УК РСФСР, и в силу этого влияет не на индивидуализацию

ответственности, а на квалификацию преступления.

Нарушения требований индивидуализации

ответственности в значительной мере вызваны недостаточным

пониманием того, что составообразующие признаки

преступления подлежат учету при назначении наказания не само

по себе, а посредством оценки их конкретного проявления в

совершенном деянии.2 Именно в этом смысле следует, на наш

взгляд, трактовать указание Пленума Верховного суда СССР,

содержащееся в п. 4 постановления от 29 июня 1979 г,

"О практике применения судами общих начал назначения

1 См.: Бюллетень Верховного суда РСФСР. 1985. № 7. С.4. 2 См.: Кригер Г. Общие начала назначения наказания. С. 19.

214

наказания", согласно которому обстоятельство, предусмотренное

в диспозиции соответствующей статьи УК, не должно

дополнительно учитываться при назначении наказания.1 При

индивидуализации общественной опасности преступления

уголовно-правовой оценке подлежит конкретная форма

проявления признака состава преступления в совершенном

деянии. Кроме того, при назначении наказания необходимо

также учитывать обстоятельства, которые находятся за рамками

состава преступления, но тем или иным образом влияют

повышение или снижение степени общественной опасной и

конкретного деяния.

Издание судебной практики позволяет утверждать, что в

настоящее суды не владеют методикой индивидуализации

общественной опасности преступления. Не выработана такая

методика пока и юридической наукой. Решение этой задачи,

весьма актуальной с точки зрения более полного осуществления

справедливости назначения наказания, разумеемся, выходит

далеко за пределы настоящей работы. Ограничимся приведением

тех обстоятельств, которые, на наш взгляд, позволяют

индивидуализировать общественную опасность хищений

социалистического имущества, совершаемых путем присвоения,

растраты или злоупотребления служебным положением.

В качестве такого рода обстоятельств, которые должны

оцениваться и находить отражение в приговоре при обосновании

избираемой меры наказания осужденным по ст. 92 УК РСФСР,

выступают:

размер хищения в рамках его вида, т.е. конкретная

стоимость присвоенного или растраченного имущества с учетом

его количества и значимости для народного хозяйства;

особенности социально-правового положения

субъекта преступления: совершено ли хищение должностным

пли иным лицом, характер прав и полномочий данного лица. По

общему правилу, чем более ответственное положение занимал

виновный, тем опаснее совершенное им хищение;

1 См.: Бюллетень Верховного суда РСФСР. 1979. № 4. С. 8.

215

совершение хищения путем злоупотребления

служебным положением (эта форма хищения, с нашей точки

зрения, должна при прочих равных условиях рассматриваться как

более опасная по сравнению с присвоением и растратой);

конкретный способ совершения и маскировки

хищения: составление фиктивных накладных, нарядов, актов о

списании имущества и т. п .;

вид прямого умысла: заранее обдуманный или

внезапно возникший. Последний менее характерен для

рассматриваемых преступлений, но он может иметь место в

некоторых случаях совершения хищения путем растраты;

конкретное содержание корыстного мотива: здесь

необходимо выяснить, связано ли совершенное хищение с

неблагополучным материальным положением виновного и его

близких либо с убежденным стремлением к стяжательству,

накопительству, паразитическому существованию;

стадия, на которой преступные действия были

завершены или прерваны (приготовление, покушение,

оконченное преступление); наличие соучастия и его форма.

При индивидуализации наказания осужденным по ч. 2 ст.

92 УК РСФСР следует дополнительно руководствоваться

следующим.

1. Наличие в действиях виновного обоих

квалифицирующих признаков повышает индивидуальную

степень общественной опасности совершенного хищения и

требует, при прочих равных условиях, применения более строгой

меры уголовно-правового принуждения к виновному.

2. При индивидуализации повторности совершения

хищения нужно исходить им качественного и количественного

критериев. Первый связан с установлением наличия или

отсутствия судимости за предыдущее хищение, поскольку

рецидив свидетельствует о большей злостности и опасности по

сравнению с неоднократностью. Количественный критерий

требует определения числа совершенных ранее хищений.

3. Оценка степени общественной опасности хищения,

совершенного по предварительному сговору группой лиц

216

включает в себя: а) определение характера преступной группы и

степени ее сплоченности: организованная группа –

неорганизованная группа; совершавшая хищения неоднократно –

ситуативная группа, образовавшаяся для совершения одного

преступления; б) установление роли и степени участия

конкретного лица в действиях группы.

Индивидуальная общественная опасность хищения

социалистического имущества, естественно, не является

единственным фактором, влияющим на назначение наказания. В

соответствии с законом судам в каждом конкретном случае

необходимо учитывать также данные о личности виновного.1

Однако именно индивидуализации общественной опасности

преступления принадлежит ведущая роль в системе общих начал

назначения наказания. И поскольку это положение еще не нашло

полной и последовательной реализации в судебной практике,

если необходимость в дополнительных организационно-

правовых гарантиях, обеспечивши учет индивидуальной

общественной опасности преступления в каждом случае

применения уголовно-правовых норм.

В частности, представляется целесообразным

сформулировать в уголовно-процессуальном законодательстве

круг вопросов, подлежащих разрешению судом при определении

вида и размера наказания. В постановлениях, принимаемых

высшими инстанциями, по вопросам уголовно-правовой борьбы

с отдельными видами преступных посягательств, в том числе

хищениями социалистического имущества, было бы правильным

давать разъяснения о том, какие конкретные обстоятельства

характеризуют индивидуальную общественную опасность

преступления и подлежат учету при назначении наказания.

1 Мы разделяем мнение о том, что смягчающие и отягощающие

ответственность обстоятельства не являются самостоятельными

началами наказания, а характеризуют преступное деяние и (или)

личность виновного (см.: Кругликов Л.Л. Смягчающие и отягчающие

обстоятельства в советском уголовном праве. – Ярославль, 1977. С. 60–

81).

217

Александр Владимирович Кладков

Родился 27 сентября 1937 г. в д. Быково Шарьинского района Костромской области.

В 1956–1961 гг. учился на очном отделении юридического факультета Пермского (Молотовского) государственного университета, который окончил с отличием. Дипломную работу на тему «Обвинение в суде» подготовил под научным руководством В. А. Похмелкина.

Во время учебы в составе студотряда участвовал в освоении

целинных земель, за что в 1957 г. был награжден медалью. Свой трудовой путь А. В. Кладков

начал в 1961 г. в должности следователя прокуратуры Верещагинского района Пермской области.

В 1962 г. – прокурор следственного отдела Пермской областной прокуратуры.

В сентябре 1962 г. – ассистент кафедры уголовного права и процесса Пермского госуниверситета, с 1966 г. – старший преподаватель, в 1970–1971 гг. – доцент. В 1970 г. временно исполнял обязанности заведующего кафедрой. Преподавал уголовное и уголовно-исполнительное право.

Анатолий Николаевич Лебедев, побывавший в статусах студента и коллеги А. В. Кладкова, находящийся с ним на протяжении десятилетий в дружеских отношениях, рассказывает, что Александр Владимирович по своей природе сдержанный, спокойный. Он всегда с большим удовольствием отвечал на вопросы студентов, доходчиво и интересно излагал материал. Время консультаций в 1970/71 учебном году у будущих профессоров совпадало, и они могли обсудить диссертацию

218

Лебедева, проблемы уголовного права, а также разные варианты решения интересных юридических казусов.

В 1969 г. во Всесоюзном юридическом заочном институте (сокр. ВЮЗИ, с 1990 г. – Московский юридический институт, с 1993 г. – Московская государственная юридическая академия (МГЮА), с 2012 г. – Московский государственный юридический университет имени О. Е. Кутафина) А. В. Кладковым была защищена кандидатская диссертация на тему «Уголовная ответственность за насилие над лицами в связи с исполнением ими служебного или общественного долга». Научный руководитель – д. ю. н., профессор М. Ю. Гельфер.

С 1971 по 1996 г. – преподаватель, старший преподаватель, доцент кафедры уголовного права и процесса ВЮЗИ. С 1996 по 2006 г. – профессор кафедры уголовного права МГЮА, а в 1992–2001 гг. – заместитель заведующего. В 2000-е гг. также преподавал в ряде других высших учебных заведений (МГУПС, РОСНОУ, МИИЯ и др.).

А. В. Кладков – автор более 180 научных работ общим объемом около 200 п. л., в том числе монографии «Права трудящихся под охраной закона» (1987 г.), нескольких учебников по уголовному праву (в соавторстве), а также комментариев к Уголовному кодексу РФ.

Высокая научная и педагогическая квалификация, а также профессиональный авторитет позволили Александру Владимировичу подготовить 12 кандидатов юридических наук. В 1999 г. А. В. Кладкову присвоено ученое звание профессора.

При участии А. В. Кладкова готовились законопроекты о внесении изменений в Уголовный кодекс РФ.

Александр Владимирович занимался не только научной и учебной работой в ВЮЗИ, но и работал на административных должностях. Так, в 1977–1980 гг. он – заместитель декана факультета советского строительства, в 1980–1989 гг. – декан вечернего факультета, в 1992–1994 гг. – директор (декан) отделения целевой подготовки.

В 1990–2000-е гг. занимался адвокатской деятельностью, состоя в Адвокатской палате Московской области.

В 1988 г. награжден медалью «Ветеран труда». Указом Президента РФ от 17.01.2005 № 22 Александру Владимировичу Кладкову присвоено звание «Заслуженный юрист Российской Федерации».

219

А. В. КЛАДКОВ

К ВОПРОСУ ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ДЕЙСТВИЯ,

ДЕЗОРГАНИЗУЮЩИЕ РАБОТУ ИСПРАВИТЕЛЬНО-

ТРУДОВЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ

Статья впервые опубликована: Вопросы уголовного права,

процесса и криминалистики. Ученые записки. № 187. Пермь,

1967. С. 3–22.

Большая роль в деле ликвидации преступности

принадлежит исправительно-трудовым учреждениям,

призванным исправлять и перевоспитывать лиц, осужденных к

лишению свободы. За последние годы принят ряд мер,

направленных на улучшение их деятельности. Введено

раздельное содержание заключенных в зависимости от тяжести

совершенных ими преступлений и наличия прошлых

судимостей. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5

мая 1961 г. «Об усилении борьбы с особо опасными

преступлениями» впервые установлен специальный состав

преступления, в котором предусматривается что «особо опасные

рецидивисты, а так же лица, осужденные за тяжкие

преступления, терроризирующие в местах лишения свободы

заключенных, вставших на путь исправления, или совершающие

нападение на администрацию, а также организующие в таких

целях преступные группировки или активно участвующие в

таких группировках, наказываются лишением свободы на срок от

8 до 15 лет или смертной казнью». В соответствии с этим Указом

Закон об уголовной ответственности за государственные

преступления Указом Президиума Верховного Совета СССР от

18 мая 1961 г. дополнен статьей 141, а УК РСФСР Законом

РСФСР от 25 июля 1962 г. – статьей 771.

Цель установления этого состава преступления –

ликвидировать случаи преступного противодействия

заключенных, в первую очередь особо опасных рецидивистов и

лиц, осужденных за тяжкие преступления, законной

деятельности исправительно-трудовых учреждений и этим

220

самым способствовать успешному выполнению последними

задачи исправления и перевоспитания осужденных к лишению

свободы. Несомненно, что общественная опасность

совершаемых заключенными действий, направленных на

дезорганизацию работы ИТУ1, весьма велика. Она значительно

увеличивается, если такие действия совершают лица,

осужденные за тяжкие преступления, или особоопасные

рецидивисты, которые не только сами не встают на путь

исправления, но и препятствуют это делать другим,

противодействуют выполнению администрацией своего

служебного долга. Отнесение законодателем этого преступления

к категории государственных преступлений подтверждает вывод

о его большой общественной опасности.

До издания Указа от 5 мая 1961 г. не всегда правильно

оценивалась, в том числе и самим Пленумом Верховного Суда

СССР, общественная опасность этих действий.

Так, в постановлении № 8 от 29 сентября 1953 г. «Об

устранении недостатков в судебной практике по делам о

преступлениях, совершаемых в местах заключения» Пленум дал

правильные указания: «применяя строгие меры наказания к

заключенным, совершающим тяжкие преступления в местах

заключения – убийства, разбой, бандитизм, а также другие

преступления, препятствующие проведению исправительно-

трудовых мероприятий, – суды вместе с тем не должны

принимать к своему производству дела о таких действиях

заключенных, которые по своему характеру представляют собой

нарушения … режима, влекущие наложение дисциплинарных

взысканий». Однако к такого рода нарушениям Пленум отнес, в

частности, и нанесение побоев и легких телесных повреждений

без всякой оговорки о необходимости учитывать при этом

личность виновного, поведение его в местах лишения свободы,

личность потерпевшего, а также, что особенно важно, мотивы и

цели их населения. Притом УК РСФСР 1926 г., как и УК ряда

других союзных республик, имели только двухчленную систему

1 Так в дальнейшем для краткости мы будем называть исправительно-

трудовые учреждения.

221

деления телесных повреждений: на тяжкие и легкие (к последним

поэтому относились довольно значительные повреждения),

вследствие чего буквальное выполнение этих указаний Пленума

могло привести и приводило к тому, что к уголовной

ответственности не привлекались такие опасные преступники,

которые не только сами не вставали на путь исправления, но и

препятствовали в этом другие. В частности, оставались

безнаказанными лица, совершившие избиения заключенных,

вставших на путь исправления, с целью терроризирования их

самих и других заключенных, нападения на представителей

администрации и избиения их в связи со служебной

деятельностью, т. е. совершившие опасные действия, специально

направленные на дезорганизацию работы исправительно-

трудовых учреждений, если они не влекли за собой причинения

потерпевшему тяжелых телесных повреждений или смерти1.

Президиум Верховного Совета СССР в Указе от 5 мая

1961г. «Об усилении борьбы с особо опасными преступлениями»

установив специальную уголовную ответственность за действия,

дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений,

дал должную оценку общественной опасности таких действий,

совершаемых особо опасными рецидивистами и лицами,

осужденными за тяжкие преступления. А Пленум Верховного

Суда СССР в постановлении № 16 от 3 декабря 1962 г.

«О судебной практике по делам об уголовной ответственности за

действия дезорганизующие работу исправительно-трудовых

учреждений» обратил внимание судов на необходимость

решительного пресечения попыток отдельных преступлений

элементов дезорганизовать деятельность ИТУ.

1 См. М. Журавлев, В. Владимиров. Это противоречит закону.

«Советская юстиция», 1959, № 8, стр. 68–70.

Поскольку Пленум запретил судам принимать к своему производству

дела о нанесении заключенными побоев и легких телесных

повреждений, относя их просто к нарушениям режима, то получалось,

что заключенные не могли нести за них уголовной ответственности, как

и за преступление против личности, хотя УК союзных республик

признавали их преступлениями (ст. ст. 143, 146 УК РСФСР 1926 г.).

222

Действия, дезорганизующие работу исправительно-

трудовых учреждений (ст. 771 УК РСФСР), – это преступление со

специальным субъектом. Ответственность за него могут нести

лица, признанные в установленном законом порядке особо

опасными рецидивистами до совершения этого преступления.

Постановление Пленум Верховного Суда РСФСР от 10 июня

1961 г. «О некоторых вопросах, возникших в судебной практике

при применении Уголовного и Уголовно-процессуального

кодексов РСФСР 1960 г», согласно которому суд имеет право

одновременно признавать лицо в связи с совершением им

преступление квалифицировать, уже как совершенное особо

опасным рецидивистом, в этой части не действует.

Применительно к рассматриваемому нами преступлению (ст. 771

УК РСФСР) этот вопрос был решен иначе постановлением

Пленума Верховного Суда СССР от 3 декабря 1962 г. «О

судебной практике по делам об уголовной ответственности за

действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых

учреждений», а применительно вообще ко всем преступлениям –

постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 3 июля 1963

г. «О судебной практике по признанию лиц особо опасными

рецидивистами». Согласно этим постановлениям лицо может

нести ответственных особо опасный рецидивист, если до

совершения преступления оно уже признанно таковым в

установленном законе и порядке.

Основания признания лиц особо опасными

рецидивистами установлены уголовными кодексами союзных

республик (примечание II к ст. 24 УК РСФСР), но они по УК

союзных республик неодинаковы1. Поэтому различен и круг лиц,

которые могут быть признаны особо опасными рецидивистами, а

следовательно, различен и круг субъектов ответственности за

действия, дезорганизующие работу исправительно0трудовых

учреждений. Это приводит к тому, что общесоюзный закон (ст.

14 Закона об уголовной ответственности за государственные

преступления), который в принципе должен применяться,

1 См. С. Степичев. Определение особо опасного рецидива должно быть

единым. «Социалистическая законность». 1962, № 1, стр. 27–30.

223

одинакова на всей территории его действия, в союзных

республиках применяется различно, в частности,

распространяется на разный круг лиц. Причина этого –

отсутствие единого понятия особо опасного рецидивиста.

Кроме особо опасных рецидивистов, ответственность по

771 УК РСФСР несут также лица, отбывающие наказание за

преступления. При этом, как указал Пленум Верховного Суда

РСФСР в постановлении № 16 от 3 декабря 1962 г., при решении

вопроса, является ли преступление тяжким, надо исходить из

того, отнесено ли оно к числу таковых законодательством

союзной республики, по законам которой лицо осуждено за него.

Из сравнительного анализа соответствующих статей УК

союзных республик видно, что вопрос о признании преступлений

тяжкими уголовными кодексами союзных республик решается

также различно. УК РСФСР связывает вопрос о применение

преступлений тяжкими только с квалификацией и дает перечень

таковых в примечании II к ст. 24 УК других союзных республик

исходят не только из квалификации, но и из назначенной меры

наказания. Те же самые преступления, которые перечислены в

примечании II к ст. 24 УК РСФСР, они считают тяжкими при

условии, если за них назначено наказание не ниже 5 лет лишения

свободы (за исключением особо опасных государственных

преступлений, которые признаются тяжкими независимо от

назначенного наказания)1.

Таким образом, и этот круг лиц, могущих отвечать за

действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых

учреждений, по УК союзных республик различен, т.е. и здесь

общесоюзный закон в разных союзных республиках применяется

неодинаково.

Так, осужденный, например, за злостное хулиганство по

УК РСФСР будет отвечать за действия, дезорганизующие работу

и исправительно-трудовых учреждений, по ст. 141 Закона об

1 УК Молдавской ССР считает тяжкими преступления, перечисленные

в п. «в» ч. 4 ст. 51, независимо от назначенного за них наказания, а

указанные в п. 2 ст. 51 – если за них назначено наказание не ниже 5 лет

лишения свободы.

224

уголовной ответственности за государственные преступления

(ст. 771 УК РСФСР), а осужденный по УК других союзных

республик, например, Молдавской ССР, не будет отвечать за них

по этой статье, если за злостное хулиганство он был осужден на

срок ниже 5 лет лишения свободы, хотя бы эти действия они и

совершили в одном исправительно-трудовом учреждении и даже

вместе1.

Мы допускаем, что перечень тяжких преступлений по УК

разных союзных республик не может быть абсолютно одинаков.

В РСФСР могут не встречаться или встречаться гораздо реже

такие преступления, которые распространены в других союзных

республиках2. Но вряд ли оправдано имеющееся расхождение

при решении вопроса о признании тяжкими одних и тех же

преступлений – убийств, хищений и др., которые, собственно, не

зависят от национальных или местных особенностей, тем более

что ответственность за ряд из них установлена общесоюзным

законодательством.

Думается, что критерии оценки их тяжести, а значит

признания или непризнания их тяжкими, должны быть едины.

Признание преступлений тяжкими исходя только из

квалификации даст оценку тяжести преступления, которое может

быть совершено и будет квалифицировано по такой-то статье.

Нам же представляет, что более правильно оценивать

фактическую тяжесть конкретного, уже совершенного данным

1 См., например, определение Судебной коллегии по уголовным делам

Верховного Суда СССР от 16 января 1963 г. по делу Агановского и др.

Бюллетень Верховного Суда СССР, 1963, № 4, стр. 37–38. 2 В отличие от УК РСФСР по УК Киргизской ССР, например, к числу

тяжких преступлений отнесено изготовление, приобретение,

пересылка, хранение или сбыт опия (ст. 2351 ч.2 и ч. 3), хищения опия

(ст. 2353 ч. 2 и ч. 3). По УК Туркменской ССР – изготовление,

приобретение, пересылка, хранение с целью сбыта или сбыт

наркотических веществ (а не только опия, как по УК Киргизской ССР),

а равно содержание притонов, в которых производится сбыт или

потребление наркотиков (ст. 257 ч. 1 и ч. 2).

225

лицом преступления1. При такой оценке нужно учитывать не

только квалификацию, но и назначенную меру наказания, ибо в

пределах одной и той же квалификации тяжесть конкретных

преступлений и опасность преступника может быть различна2.

Более того, законодатель предусмотрел, что возможны

случаи, когда фактическая общественная опасность

преступления у преступника может быть ниже той, которая

имелась в виду при установлении ответственности за это

преступление и конструировании санкции за него, а поэтому

установил правило, изложенное в ст. 43 УК РСФСР и

соответствующих статьях УК других союзных республик.

Вполне допустимо, что такое положение опасности конкретного

преступления и лица, его совершившего, может быть настолько

значительным, что дает основание для вывода о том, что именно

это конкретное преступление, в качестве исключения, не

является тяжким, хотя бы это относилось к числу таковых по

квалификации.

Поэтому судебная практика и знает примеры, когда за

совершение весьма тяжкого по квалификации преступления суд,

применяя ст. 43 УК РСФСР, назначает небольшое наказание, а

иногда осуждает даже условно, считая, что только оно в данном

случае будет обоснованным и справедливым.

По-видимому, это имела в виду и Военная коллегия

Верховного Суда СССР, когда пришла к выводу, что одна только

квалификация преступления не препятствует даже

освобождению виновного от уголовной ответственности и

передаче его на поруки.

Органами предварительного следствия Алексееву было

предъявлено обвинение в совершении преступления,

предусмотренного п. «а» ст. 240 УК РСФСР (сопротивление

начальнику). Военный трибунал, рассмотрев дело в

1 Именно так и поступают уголовные кодексы, ставящие признание

преступления тяжким в зависимости не только от квалификации, но и

от назначенной меры наказания. 2 Об этом в определенной степени свидетельствует уже само

установление альтернативных и относительно-определенных санкций.

226

распорядительном заседании, пришел к выводу, что содеянное

Алексеевым, а также он сам, не представляют большой

общественной опасности, а поэтому удовлетворил ходатайство о

передаче Алексеева на поруки и дело в отношении его прекратил.

Главный военный прокурор внес протест, в котором

указал, что суд ошибочно пришел к выводу о том, что действия

Алексеева не представляют большой общественной опасности.

Он совершил преступление, предусмотренное ст. 240 п. «а» УК

РСФСР, которое согласно закону (примечание II к ст. 24 УК

РСФСР) относится к тяжким. Лицо, совершившее это

преступление, не может быть освобождено от уголовной

ответственности на основании ст. 52 УК РСФСР.

Отклоняя протест, Военная коллегия Верховного Суда

СССР в определении от 31 октября 1963 г. указала: «При

определенных обстоятельствах преступлением, не

представляющим большой общественной опасности, может быть

и такое правонарушение, которое по своей квалификации

является тяжким в смысле применения II к ст. 24 УК РСФСР.

Поэтому передача на поруки в принципе возможна и в

отношении лица, действия которого квалифицированы по одной

из этих статей, перечисленных в указанном примечании»1.

Как видим, Военная коллегия признала возможной

такую ситуацию: примечание II к ст. 24 УК РСФСР считает

преступление тяжким, а последнее фактически не только не

является таковым, но даже не представляет большой

общественной опасности.

Следовательно, признание преступления тяжким исходя

только из квалификации не всегда соответствует истинному

положению и поэтому должно корректироваться еще чем-то, что

учитывало бы фактическую тяжесть совершенного конкретного

преступления и опасность преступника. Этим чем-то и является

назначенная мера наказания.

В самом деле, наказание не может назначаться без учёта

тяжести конкретного преступления и опасности преступника. А

значит и по нему, а не только по квалификации, нужно судить о

1 Бюллетень Верховного Суда СССР, 1964, № 5, стр. 43–44.

227

них; и с ним, а не только с квалификацией, следует связывать

вопрос о признании или непризнании уже совершенного

преступления тяжким.

Пределом, при назначении наказания не ниже которого

преступление будет считаться тяжким, может быть не

обязательно 5 лет лишения свободы, как это установлено сейчас

уголовными кодексами союзных республик (кроме УК РСФСР).

Закон может установить и другой предел. Вполне допустимо,

что он будет разным для некоторых категории преступлений

пли какого-то отдельного преступления, например,

хулиганства, в зависимости от объекта посягательства,

распространенности преступления и пр.

Однако это не значит, что суд, назначая наказание выше

или ниже этого предела, будет произвольно относить то пли

иное преступление к тяжкому или не к тяжкому.

Тяжесть преступления существует объективно, вне

зависимости от того, какое наказание за него назначит суд. Задача

суда и заключается именно в том, чтобы учесть объективно

существующие тяжесть преступления и опасность преступника и

правильно отразить их в назначенном наказании. Когда они не

находят в нем правильного отражения, имеет место неправильное

назначение наказания – занижение или завышение его. Такие

судебные ошибки подлежат исправлению.

Именно потому, что тяжесть конкретного преступления

и опасность преступника находят отражение в правильно

назначенном наказании, мы и полагаем, что и с ним, а не только

с квалификацией, следовало бы связывать вопрос, о признании

преступления тяжким.

Лица, не признанные особо опасными рецидивистами, а

также отбывающие наказание за преступления, не являющиеся

тяжкими в соответствии с законодательством той союзной

республики, по законам которой они осуждены за них, не могут

нести ответственность по ст. 771 УК РСФСР1, Верховные Суды

1 Есть мнение, что ответственность по ст. 771 УК РСФСР нужно

установить для всех заключенных. Думается, что в этом случае

правильней было бы существующим ныне состав преступления (ст. 771

228

СССР и РСФСР неоднократно исправляли ошибки тех судов,

которые нарушали это требование закона.

Так, Пермским областным судом В. М. Григорьев и

В. Г. Капустин были осуждены по ст. 141 Закона об уголовной

ответственности за государственные преступления (ст. 771 УК

РСФСР). Они признаны виновными в том, что, отбывая

наказание за тяжкие преступления (Григорьев за преступление,

предусмотренное ч. 2 ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета

СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной

собственности граждан»; Капустин – за преступление,

предусмотренное ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета

СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за

хищение государственного и общественного имущества»),

терроризировали заключенных, вставших на путь исправления.

Они избили члена совета коллектива заключенного Гасанова за

его активную работу по укреплению дисциплины, в частности, за

то, что он докладывал администрации о допущенных

нарушениях, в том числе со стороны Капустина и Григорьева.

Оба они наносили удары Гасанову обломком кирпича, причинив

ему легкие телесные повреждения. Благодаря вмешательству

надзирателя дальнейшее избиение было прекращено. Кроме того,

Григорьев и Капустин угрожали расправиться не только с

Гасановым, но и с другими членами совета коллектива.

УК РСФСР) сохранить в качестве квалифицированного

(квалифицирующие признаки, относящиеся к субъекту, – особо

опасный рецидивист и лицо, отбывающее наказание за тяжкое

преступление). Для других же заключенных ответственность за эти же

действия предусмотреть с несколько меньшим, в частности,

минимальным размером санкций. Однако и для них минимальная

санкция за нападение на представителя администрации,

сопровождающееся умышленным убийством его в связи с выполнением

служебного долга, и за терроризирование заключенных путем

умышленного убийства их в связи с тем, что они встали на путь

исправления, не должна быть ниже 8 лет лишения свободы, т. е. ниже

минимального размера санкций за преступление, предусмотренное п.

«в» ст. 102 УК РСФСР и соответствующими статьями УК других

союзных республик.

229

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда

РСФСР, рассматривавшая дело по протесту заместила прокурора

РСФСР, указала: «Капустин до совершения данного

преступления не был признан особо опасным рецидивистом.

Меру наказания он отбывает за хищение 100 руб. 80 коп. Это

преступление не является тяжким». Исходя из этого она своим

определением от 1 июля 1964 г. признала квалификацию его

действий по ст. 141 Закона об уголовной ответственности за

государственные преступления (ст. 771 УК РСФСР)

неправильной1.

Возникает вопрос, как же должны быть квалифицированы

действия лиц, осужденных не за тяжкие преступления и не

признанных особо опасными рецидивистами, выразившиеся в

терроризировании заключенных, вставших на путь исправления,

и в совершении других действий, направленных на

дезорганизацию работы ИТУ?

В указанном выше определении по делу Капустина и

Григорьева Судебная коллегия по уголовным делам Верховного

Суда РСФСР указала: «Избиение Гасанова Капустин совершил из

хулиганских побуждений и из этих же побуждений угрожал

расправой другим заключенным, а поэтому его действия

надлежит квалифицировать по ст. 206 ч. 2 УК РСФСР».

Такой вывод противоречит материалам дела, в частности,

обстоятельству, которое не отрицалось и самой Судебной

коллегией по уголовным делам Верховного Суда РСФСР:

Капустин избивал заключенного Гасанова за то, что последний,

будучи членом совета коллектива, докладывал администрации о

нарушениях режима, то есть в связи с его активной

деятельностью по укреплению дисциплины. Он и Григорьев

стремились отомстить Гасанову за это, запугать его и других (о

чем свидетельствовали угрозы в адрес остальных членов совета

коллектива) и этим самым заставить отказаться от такой

деятельности в дальнейшем. Именно это определяло их

1 См. также определение Судебной коллегии по уголовным делам

Верховного Суда СССР от 16 января 1963 г. по делу Агановского и

других. Бюллетень Верховного Суда СССР, 1963, № 4, стр. 37–38.

230

поведение. Но если это действительно так, то хулиганские

побуждения исключаются1.

Из материалов дела видно, что мотивы действий

Григорьева и Капустина были одинаковы. И если Судебная

коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР сделала

вывод, что Калугин действовал из хулиганских побуждений, то

она должна была сделать такой же вывод и в отношении

Григорьева. А тогда исключалась бы и квалификация его

действий по ст. 141 Закона об уголовной ответственности за

государственные преступления (ст. 771 УК РФСР), потому что

терроризирование заключенных, вставших на путь исправления,

в частности, путем их избиения, предполагает, что оно

совершается именно в связи с тем, что заключенный встал на

путь исправления (например, в связи с его деятельностью по

борьбе с нарушениями режима, добросовестным отношением к

труду и т.д.), а не из хулиганских побуждений и не по личным

мотивам2.

При наличии же у обоих хулиганского мотива (а наличие

одинаковых мотивов установлено материалами дела) их действия

должны квалифицировать одинаково, т. е. если Судебная

коллегия признала необходимым квалифицировать действия

Капустина как хулиганство, она должна была так же

классифицировать и действия Григорьева, ибо сущность

хулиганства и его квалификация не зависят от того, совершено ли

оно заключенным, отбывающим наказание за тяжкое

преступление не за тяжкое, или особо опасным рецидивистом3.

Однако Судебная коллегия по уголовным делам

Верховного Суда РСФСР вполне обоснованно признала

1 С. В. Бородин правильно указывает, что для наличия хулиганского

мотива необходимо исключить наличие других мотивов,

определяющих поведение виновного (С. В. Бородин. Квалификация

убийства по действующему законодательству. М., 1966, стр. 55–58). 2 См. пункт 6 постановления Пленума Верховного Суда СССР № 16 от

3 декабря 1962 г. 3 За исключением влияния на квалификацию самого хулиганства

прежней судимости за хулиганство.

231

правильной квалификацию действий Григорьева по ст. 141 Закона

об уголовной ответственности за государственные преступления

(ст. 771 УК РСФСР), поскольку он (как и Капустин) избивал члена

совета коллектива заключенного Гасанова в связи с его

действительностью по борьбе с нарушениями режима, желая

отомстить ему и заставить отказаться от такой деятельности в

дальнейшем, а не из хулиганских побуждений.

Капустин же, хотя и действовал по этим же мотивам и

преследовал те же цели, отвечать по ст. 141 действительно не

менее, так как не являлся особо опасным рецидивистом и

отбывал наказание не за тяжкое преступление.

Однако и по ч. 2 ст. 206 УК РСФСР его действия при

данных обстоятельствах, по нашему мнению, квалифицироваться

тоже не могут.

Их следовало бы квалифицировать по ч. 2 ст. 193 УК

РСФСР.

Именно так по другому делу Судебная коллегии по

уголовным дедам Верховного Суда РСФСР квалифицировала

действия Голичникова, который, не являясь особо опасным

рецидивистом и отбывая наказание не за тяжкое преступление,

избил члена секции по охране общественного порядка

заключенного Путилина. Судебная коллегия в своем

определении указала: «Из материалов дела усматривается, что

Голичников избил члена секции по охране общественного

порядка заключенного Путилина в связи с выполнением

последним своего общественного долга, т. е. совершил действия,

подпадающие под признаки ч. 2 ст. 193 УК РСФСР».1 Исходя из

этого она переквалифицировала его действия на указанную

статью со ст. 14 Закона об уголовной ответственности за

государственные преступления (ст. 771 УК РСФСР).2

1 Сборник постановлений Пленума, Президиума и определении

Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР,

1960–1963 гг., 1964, стр. 197–198. 2 Возникает, однако, вопрос, как должны квалифицироваться действия,

подпадающие под ст. 193 УК РСФСР, если они еще грубо нарушали

общественный порядок и выражали явное неуважение к обществу? Мы

232

Однако п против этой квалификации возникали

возражения.

Дело в том, что в статье 193 УК РСФСР говорится о

психическом (ч. 1) и физическом (ч. 2) насилии над должностным

лицом или общественным работником. В связи с этим возник

вопрос, являются ли члены самодеятельных организаций

заключенных (члены советов коллективов, члены секции

внутреннего порядка) общественными работниками? Как видно

из приведенного выше примера. Судебная коллегия по

уголовным делам Верховного Суда РСФСР решила этот вопрос

положительно, квалифицировав действия Голичинкова по ч. 1

ст. 193 УК РСФСР. Против такого решения вопроса возражают

В. И. Пинчук и Л. И. Романов: «Квалификация действий

Голичинкова по ст. 193 УК РСФСР нам представляется

неправильной, так как членов самодеятельных организаций

заключенных нельзя считать советской общественностью»1.

В практике встречаются также случаи применении

насилия (физического и психического) по отношению к

заключенным, выполняющим функции бригадиров, мастеров, в

связи с их деятельностью в качестве таковых. Является ли

заключенный бригадир или мастер должностным лицом или

общественным работником? А как быть, когда насилие

совершается над лицом, которое не занимает никаких постов и не

имеет никаких поручений по общественной работе, но

совершается оно, тем не менее, именно в связи с выполнением

этим лицом своего общественного долга?2

полагаем, что квалификация в таких случаях должна быть по

совокупности ст. ст. 206 и 193, ибо квалификация только по одной

статье, например, по статье о хулиганстве, не отражала бы сущности

содеянного. 1 Л. П. Амелин, В. И. Пинчук, А. И. Романов. Борьба с действиями,

дезорганизующими работу ИТУ. М., 1963, стр. 15. 2 Если такое насилие совершают особо опасные рецидивисты или лица,

отбывающие наказание за тяжкие преступления, то оно, хотя бы

потерпевший и не был членом самодеятельной организации

заключенных, квалифицируется по ст. 77 УК РСФСР. Речь идет о том,

233

Дополнение редакции ст. 193 УК РСФСР, сделанное

Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 августа 1966

г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовный Кодекс

РСФСР», в определенной степени снимает сейчас эти вопросы.

Названный Указ дополнил ст. 193 УК РСФСР указанием на

применение физического (ч. 2) пли психического (ч. 1) насилия и

в отношении любого лица в связи с его участием в

предупреждении, пресечении преступления или

антиобщественного поступка.

Значит, сейчас независимо от того, можно ли признать

членов самодеятельных организации заключенных

общественными работниками, совершение насилия, о котором

говорит ст. 193 УК РСФСР, над ними, как и над иными

заключенными, вообще не являющимися членами

самодеятельных организаций, в связи с их деятельностью по

предупреждению, пресечению преступлений или

антиобщественных поступков должно квалифицироваться

ст. 193 УК РСФСР.1 То обстоятельство, что потерпевшие

являются заключенными, не лишает их права на повышенную

уголовно-правовую охрану в связи с иной их деятельностью.

Поэтому ст. 193 УК РСФСР должна применяться и в тех

случаях, если насилие, о котором она говорит, совершается над

любыми лицами, в том числе и над заключенными, и связи с их

участием в предупреждении, пресечении преступления или

антиобщественного поступка, хотя бы это и не входило в круги

как должны квалифицироваться такие действия, если они совершены не

особо опасным рецидивистом или лицом, отбывающим наказание за

тяжкое преступление.

Аналогичный вопрос возникал в практике применения ст. 193

УКРСФСР не только в местах лишения свободы. Как должно было

квалифицироваться насилие над гражданином (не должностным лицом

или общественным работником) в связи с выполнением им своего

общественного долга? УК РСФСР прямо предусматривал только один

вид такого насилия – убийство (ч. «в» ст. 102 УК РСФСР). 1 Если оно совершается не особо опасными рецидивистами или лицами,

отбывающими наказание за тяжкие преступления. Иначе это будет

преступление, предусмотренное ст. 771 УК РСФСР.

234

их обязанностей по общественной работе, или они вообще не

имели никаких общественных поручений, а принимали такое

участие по своей инициативе, по просьбе граждан или

должностных лиц.

Установление повышенной уголовной ответственности

за насилие над лицами в связи с этой их деятельностью является

важной уголовно-правовой гарантией обеспечения безопасности

выполнении гражданами своего общественного долга по борьбе

с преступлениями и антиобщественными поступками. Сознание

лицами того факта, что законом установлена повышенная

уголовно-правовая охрана их деятельности по предупреждению,

пресечению преступлении и антиобщественных поступков, а в

связи с ней и их самих, их законных прав и интересов, будет

способствовать повышению их активности в борьбе с

нарушениями законов и правил социалистического общежития.

В то же время это имеет и большое предупредительное значение.

В самом заголовке ст. 193 УК РСФСР говорится: «Угроза

или насилие в отношении должностного лица или гражданина,

выполняющего общественный долг». Однако в диспозиции этой

статьи, когда речь идет об ином гражданине (не должностном

лице и не общественном работнике), выполнение общественного

долга конкретизировано – оно заключается в участии в

предупреждении, пресечении преступления или

антиобщественного поступка.

Безусловно, что такое участие являемся выполнением

общественного долга, но не исчерпывает его, ибо содержание

общественного долга шире только этой деятельности. Например,

добросовестное отношение к труду является общественным

долгом каждого советского человека, но не всякий труд является

участием в предупреждении, пресечении преступления или

антиобщественного поступка.1

1 Другое дело, когда гражданин предупреждает, пресекает

недобросовестное отношение к труду со стороны другого. Поскольку

недобросовестное отношение к труду – это антиобщественный

поступок (а в ряде случаев даже преступление, например, халатность и

др.), то такую деятельность нужно признавать участием в

235

Поэтому насилие над лицом, в частности над

заключенным, в связи с тем, что он добросовестно относится к

труду, перевыполняет нормы выработки и т. д., не может

квалифицироваться по ст. 193 УК РСФСР. Квалификация в таких

случаях должна быть по статьям о преступлениях против

личности или, если речь идет об угрозе, по ст. 207 УК РСФСР.

Нам представляется, что такая квалификация в

специфических условиях мест лишения свободы не отражает

сущности и опасности фактически содеянного, ибо не учитывает,

что эти действия посягают на деятельность исправительно-

трудовых учреждении. Этот объект деятельность исправительно-

трудовых учреждений – как бы выпадает в таких случаях из-под

уголовно-правовой охраны.

Кроме того, получается довольно большой разрыв между

ответственностью за эти действия особо опасных рецидивистов,

а также лиц, отбывающих наказание за тяжкие преступления, и

других заключенных. Особо опасные рецидивисты и лица,

отбывающие наказание за тяжкие преступления, отвечают за

такие действия по ст. 771 УК РСФСР, санкция которой от 8 до 15

лет лишения свободы или смертная казнь. Такие же действия

других заключенных должны квалифицироваться по ст. 207 или

ст. 112 УК РСФСР, где даже высший предел санкции во много

раз меньше низшего предела санкции ст. 771 УК РСФСР.1

Безусловно, что особо опасные рецидивисты и лица,

отбывающие наказание за тяжкие преступления, при прочих

равных условиях должны нести за такие действия более суровую

ответственность, чем другие осужденные. Но наличие такого

предупреждении, пресечении антиобщественного поступка или даже

преступления. 1 Разрыва в размерах санкций нет, когда речь идет о квалификации

такого насилия над заключенным в связи с его добросовестным

отношением к труду, совершенного не особо опасным рецидивистом

или лицом, осужденным не за тяжкие преступления, как умышленное

убийство, которое в таком случае квалифицируется по п. «в» ст. 102 УК

РСФСР. Большого разрыва в размерах санкций также нет при

квалификации примененного насилия по ч. 2 ст. 108 УК РСФСР.

236

чрезмерно большого разрыва в их ответственности вряд ли

оправдано, тем более что та квалификация действий других

заключенных, которая должна применяться сейчас, а в силу этого

и применяемая к ним мера наказания, не отражают в полной мере

фактической общественной опасности их действий,

направленных на дезорганизацию работы ИТУ.

Думается, что такое положение является не последним

фактором, «толкающим» органы следствия и суда на

квалификацию подобных действий других заключенных как

хулиганства – по ч. 2 ст. 206 УК РСФСР, даже тогда, когда для

этого нет оснований. Возможно, это объясняется стремлением

сократить разрыв в ответственности, особенно когда речь идет о

квалификации одних и тех же действий, совершенных лицом,

отбывающим наказание за тяжкое преступление, вместе с лицом,

осужденным не за тяжкое преступление, как в вышеприведенном

примере с квалификацией действий Капустина и Григорьева.

Установление специальной ответственности за действия

дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений,

и для других заключенных (как мы полагаем, с несколько

меньшей, чем для особо опасных рецидивистов и лиц,

осужденных за тяжкие преступления, минимальной санкцией

могло бы исправить это положение. Это явилось бы

установлением последовательной уголовно-правовой охраны

законной деятельности ИТУ от преступных посягательств.

Можно предложить в диспозиции ст. 193 УК РСФСР не

ограничивать выполнение гражданином общественного долга

только его участием в предупреждении, пресечении

преступления или иного антиобщественного поступка, а просто

указать о применяемом насилии в отношении гражданина в связи

с выполнением им общественного долга. Тогда и насилие,

применяемое, в частности, к заключенному в связи с его

добросовестным отношением к труду не особо опасным

рецидивистом и лицом, отбывающим наказание не за тяжелое

преступление, могло бы квалифицироваться по этой статье.

Но в таком случае опять в настоящее время квалификация

не всех видов насилия в связи с этой деятельностью

потерпевшего правильно бы отражала сущность фактически

237

содеянного, в частности, учитывала бы такой объект

посягательства, как деятельность ИТУ.

В самом деле, нетрудно заметить, что УК РСФСР при

квалификации не всякого не всякого насилия учитывает то

обстоятельство, что оно совершается над лицом в связи с

выполнением им своего общественного (или служебного) долга.

Так, в ч. 2 ст. 193 УК РСФСР говорится о нанесении

легкого телесного повреждения, побоев или совершении иных

насильственных действий в отношении должностного лица или

общественного работника в связи с его служебной деятельностью

или выполнением общественного долга, а равно в отношении

гражданина в связи с его участием в предупреждении,

пресечении преступления или иного антиобщественного

поступка.

Умышленное причинение менее тяжких и тяжких

телесных повреждений, а также смерти выходит за рамки этого

состава преступления. Квалификация этого насилия, хотя и

совершенного в связи с той же самой деятельностью

потерпевшего, о которой говорит ст. 193 УК РСФСР, должна

быть по статьям о преступлениях против личности. А из этих

статей только ст. 102 учитывает то обстоятельство, что насилие –

умышленное убийство – совершено в связи с выполнением

потерпевшим своего служебного или общественного долга

(п. «в» ст. 102 УК РСФСР). Статьи 108 и 109 УК РСФСР его не

учитывают. Иными словами, для квалификации такого насилия,

как причинение тяжкого и менее тяжкого телесного

повреждения, по УК РСФСР является безразличным то, что оно

совершено в связи с выполнением лицом своего служебного или

общественного долга. Для этого вида насилия, как видим,

делается исключение.

Но если при сравнении санкций ст. 108 УК РСФСР (ч. 1 и

2 этой статьи) и ч. 2 ст. 103 УК РСФСР в какой-то степени можно

прийти к выводу, что хотя на квалификацию тяжких телесных

повреждении и не влияет то обстоятельство, что они причинены

в связи с выполнением потерпевшим своего служебного или

общественного долга, однако санкции статьи,

предусматривающей ответственность за них (особенно ее части

238

второй), позволяют учитывать при назначении наказания как это

обстоятельство, так и тяжесть телесных повреждении, то

сравнение санкции ч. 1 ст. 109 УК РСФСР и ч. 2 ст. 193 УК

РСФСР, безусловно, отрицает возможность такого вывода

применительно к менее тяжким телесным повреждениям.

В самом деле, санкции ч. 1 ст. 109 и ч. 2 ст. 193 УК РСФСР

одинаковы. Иными словами, причинение легкого телесного

повреждения и даже менее тяжкого насилия – побоев и иных

насильственных действий – в связи с выполнением липом своего

служебного или общественного долга, о котором говорит ст. 193

УК РСФСР, наказывается точно так же, как причинение менее

тяжкого телесного повреждения в связи с этой деятельностью

потерпевшего. Но причинение менее тяжкого телесного

повреждения уже само по себе является значительно более

тяжким преступлением, чем причинение легкого телесного

повреждения, тем более нанесение побоев или совершение иных

менее тяжких насильственных действий. Максимальная санкция

за него значительно строже (до трёх лет лишения свободы – ч. 1

ст. 109 УК РСФСР), чем за легкое телесное повреждение, даже

повлекшее кратковременное расстройство здоровья или

незначительную стойкую утрату трудоспособности (до 1 года

лишения свободы – ч. 1 ст. 112 УК РСФСР), не говоря уже о

легких телесных повреждениях и побоях, не повлекших этих

последствии (лишение свободы на срок до 6 месяцев – ч. 2 ст. 112

УК РСФСР).

Почему же ответственность за них, т. е., с одной стороны,

не менее тяжкое телесное повреждение, а с другой, за легкое

повреждение, побои и даже за менее тяжкие насильственные

действия, вообще не повлекшие последствии для здоровья,

буквально уравнивается, если только они имеют место в

отношении лица в связи с выполнением им своего служебного

или общественного долга, о котором говорит ст. 193 УК РСФСР.

Думается, что это не совсем последовательно. Если

законодатель считает необходимым значительно повысить

ответственность за легкие телесные повреждения, побои и иные

насильственные действия в случае, когда они применяются по

отношению к должностному лицу пли общественному работнику

239

в связи с выполнением ими своего служебного или

общественного долга, а равно к гражданину в связи с его

участием в предупреждении, пресечении преступлении или

антиобщественного поступка по сравнению с ответственностью

за них при отсутствии этого обстоятельства,1 то логично было бы

сделать вывод, что оно должно повышать ответственность и за

другие, в том числе более тяжкие виды насилии, в частности, за

причинение менее тяжкого и тяжкого телесного повреждения по

сравнению, при прочих равных условиях, с ответственностью за

них при отсутствии этого обстоятельства.

При умышленном убийстве такое обстоятельство

(сформулированное несколько шире, – в связи с выполнением

любым лицом своего любого служебного или общественного

долга) уже снова значительно повышает ответственность (п. «в»

ст. 102 УК РСФСР).

Думается, что непоследовательность, выразившаяся в

отступлении от учета этого обстоятельства при квалификации

тяжкого и менее тяжкого телесного повреждения, в УК РСФСР

должна быть устранена.2

В постановлении № 16 Пленума Верховного Суда СССР

от 3 декабря 1962 г. указывается, что «нападение па

администрацию или терроризирование заключенных, вставших

на путь исправления, если они сопровождались угрозами,

нанесением телесных повреждении и другими подобными

1 Ср. санкцию ч. 2 ст. 193 УК РСФСР с санкциями ч. 1 и ч. 2 ст. 112 УК

РСФСР. 2 По УК Эстонской ССР обстоятельство – в связи с выполнением

потерпевшим (любым лицом) своего служебного или общественного

долга (любого) – влияет на квалификацию тяжкого (по УК Эстонской

ССР именуется особо тяжкое) и менее тяжкое (по УК Эстонской ССР

именуется тяжкое) телесного повреждения (п. 3 ст. 107 и п. 2 ст. 108).

По УК Молдавской ССР оно, сформулированное так же, влияет на

квалификацию тяжкого телесного повреждения (ч. 2 ст. 95). Кроме того,

в УК Молдавской ССР указано в перечне обстоятельств, отягчающих

ответственность за любое другое преступление, такое обстоятельство,

как совершение преступления в отношении лица, охраняющего

общественный порядок.

240

деяниями, охватываются составом преступления,

предусмотренным ст. 771 УК РСФСР и соответствующими

статьями УК других союзных республик, и дополнительной

квалификации по иным статьям УК не требуют».

В указанном постановлении прямо не говорится о таком

насилии при нападении на администрацию и терроризировании

заключенных, вставших на путь исправления, как убийство. В

литературе же большинством авторов высказано мнение, что оно

тоже полностью охватывается составом преступления,

предусмотренного ст. 771 УК РСФСР, и дополнительной

квалификации не требует.1

Такой же позиции придерживается и С. В. Бородин,

обосновывая ее примерами из практики Верховного суда РСФСР. 2 Однако в дальнейшем он изменил точку зрения по этому

вопросу и высказал мнение, что убийство не охватывается

составом преступления, предусмотренного ст. 771 УК РСФСР, и

требует дополнительной квалификации по совокупности с этой

статьей еще и по ст. 102 УК РСФСР. Эту позицию С. В. Бородин

обосновывает тем, что Пленум Верховного Суда СССР в

постановлении № 16 от 3 декабря 1962 г. не указал на такое

насилие, как причинение смерти.3

Отсутствие таких указаний в постановлении Пленума

порождает возможность различного толкования этого вопроса и

работниками следствия и суда, что подчас ведет к неправильной

квалификации.

Так, Пермским областным судом в июле 1965 г.

рассмотрено уголовное дело по обвинению Орлова в

1 См., например: Советское уголовное право. Часть особенная. М., 1962,

стр. 54; Советское уголовное право. Часть особенная. Изд. МГУ, 1964,

стр. 63; Советское уголовное право. Часть особенная. М., 1965, стр. 74;

М. К. Аниянц. Ответственность за преступления против жизни. М.,

1964, стр. 184–185. 2 С. В. Бородин. Квалификация убийств. М., 1963, стр. 218. 3 С. В. Бородин. Квалификация убийства по действующему

законодательству. М., 1966, стр. 242.

241

преступлении, предусмотренном ст. 102 п.п. «в», «и», «л» УК

РСФСР.

Орлов, являясь особо опасным рецидивистом, 13 мая на

рабочем объекте напал на вольнонаемного мастера Пыланкина и

ударом топора по голове убил его за то, что он ранее на законном

основании не выписал их бригаде дополнительный поек, так как

бригада не выполнила нормы выработки. Таким образом,

нападение, сопровождающееся убийством представителя

администрации, было совершено в связи с служебной

деятельностью последнего, о чем свидетельствовала и

квалификация по п. «в» ст. 102 УК РСФСР. Однако как органы

следствия, так и суд квалифицировали эти действия только по ст.

102 УК РСФСР даже без совокупности со ст. 771 УК РСФСР.

По нашему мнению, действия Орлова полностью

охватывались составом преступления, предусмотренного ст. 771

УК РСФСР, и даже дополнительной квалификации по ст. 102 УК

РСФСР не требовали. К такому выводу приводит сопоставление

санкций этих статей. Но дело не только в санкциях, ибо сами по

себе они еще не свидетельствуют о том, что один состав

преступления охватывается другим. Дело в том, что умышленное

убийство является в таких случаях разновидностью нападения на

администрацию или терроризирования заключенных, вставших

на путь исправления.

Вместе с тем мы считаем необходимым, чтобы Пленум

Верховного Суда СССР более конкретно высказался по этому

вопросу и дополнил п. 7 постановления № 16 от 3 декабря 1962 г.

прямым указанием на такое насилие, охватываемое ст. 771 УК

РСФСР, как причинение смерти.

Если нападение на администрацию или терроризирование

заключенных, вставших на путь исправления, сопровождавшиеся

умышленным убийством в связи с выполнением потерпевшим

своего служебного или общественного долга, были совершены не

особо опасным рецидивистом или липом, осужденным не за

тяжкое преступление, такие действия должны

квалифицироваться по п. «в» ст. 102 УК РСФСР.

Только по этой статье должно квалифицироваться, по

нашему мнению, и умышленное убийство представителя

242

администрации в связи с его служебной деятельностью, хоти и

совершенное особо опасным рецидивистом или лицом,

отбывающим наказание за тяжкое преступление, но не в процессе

нападения (например, путём нарушения правил техники

безопасности с умыслом на причинение смерти). Что касается

такого же убийства заключенного, вставшего на путь

исправления, то оно может представлять собой

терроризирование других заключенных, вставших па путь

исправлении, и должно в этом случае квалифицироваться только

по ст. 771 УК РСФСР.

Представляет интерес вопрос о судьбе квалификации по

ст. 771 УК РСФСР, если изменяется первый приговор, по

которому лицо было осуждено за тяжкое преступление или

признано особо опасным рецидивистом. Например, отбывающий

наказание за преступление, квалифицированное по ст. 103 УК

РСФСР, совершил действия, дезорганизующие работу

исправительно-трудовых учреждении, и был за них осужден по

ст. 771 УК РСФСР. После этого в порядке надзора первый

приговор был изменен и преступление со ст. 103 УК РСФСР

переквалифицировано на ст. 106 УК РСФСР, которая

предусматривает уже не тяжкое преступление. Нам

представляется, что в этом случае подлежит изменению и второй

приговор: преступление должно быть переквалифицировано со

ст. 771 УК РСФСР на иные статьи УК, предусматривающие

ответственность за те конкретные действия, которые, совершил

виновный. То же самое должно быть сделано в случае, если

первый приговор отменяется.

Из этого следует, что если органы следствия и суд при

расследовании или рассмотрении дела по обвинению

заключенного в преступлении, предусмотренном ст. 771 УК

РСФСР, встретятся с фактом ошибочного признания его особо

опасным рецидивистом или ошибочной квалификации его

преступления, за которое он отбывает наказание, как тяжкого,

они должны поставить вопрос об опротестовании этого

приговора и только после его разрешения решить вопрос о

квалификации действий, дезорганизующих работу ИТУ.

243

Аида Павловна Перминова (01.04.1938 – 16.05.2008)

Родилась в г. Перми. В 1955–1960 гг. –

студентка юридического факультета Пермского государственного университета им. А. М. Горького.

В 1960 г. приступила к работе лаборантом на кафедре уголовного права, процесса и криминалистики Пермского госуниверситета.

В 1961 г. переведена на должность ассистента кафедры, в 1969 г. – старшего преподавателя. Преподавала уголовное право, криминологию и спецкурс «Освобождение от наказания».

К сфере научных интересов Аиды Павловны относились, прежде всего, вопросы предупреждения преступлений несовершеннолетних. Руководила студенческим научным кружком по проблемам борьбы с преступностью несовершеннолетних.

«Аида Павловна Перминова – маленькая, чуть полноватая женщина была душой всех студенческих начинаний. От подготовки концертов студенческой самодеятельности до туристических походов, шефства над трудными семьями и подростками, работы в комиссиях по делам несовершеннолетних и детских комнатах милиции. Ее лекции по курсу уголовного права всегда отличались высочайшим уровнем знания предмета», – вспоминает ее ученик Николай Михайлович Чудин.

А. П. Перминова работала в университете до 1986 г., когда решением Пермского областного Совета народных депутатов была избрана членом Пермского областного суда. Работала судьей судебной коллегии по уголовным делам.

244

А. П. ПЕРМИНОВА

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ УГОЛОВНОЙ

ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ВОВЛЕЧЕНИЕ

НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ В ПРЕСТУПЛЕНИЯ И

ДРУГИЕ АНТИОБЩЕСТВЕННЫЕ ПРОСТУПКИ

Статья впервые опубликована: Ученые записки Пермского

госуниверситета. 1969. № 204. С. 55–70.

В осуществлении общей грандиозной задачи по

формированию нового человека особое место занимает

деятельность коммунистическому воспитанию подрастающего

поколения.

В условиях нашего времени случаи совершения

преступлений несовершеннолетними становятся особенно

нетерпимыми. В борьбе с преступностью несовершеннолетних

главное внимание должно быть обращено на ликвидацию тех

причин и условий, которые способствуют формированию у

несовершеннолетних антиобщественных взглядов и привычек,

лежащих, правило, в основе их дальнейшего преступного

поведения.

Следует заметить, что одним из довольно

распространенных условий такого рода является отрицательное

влияние на несовершеннолетних со стороны некоторых взрослых

лиц. Особую опасность такое влияние представляет тогда, когда

оно выражается в вовлечении несовершеннолетних в преступную

деятельность.

Практика свидетельствует о том, что значительная часть

преступлений несовершеннолетних (около 30%) совершается

влиянием или при непосредственном участии взрослых.

Взрослые, особенно лица, вернувшиеся из мест заключения,

нередко рассказами о прошлой преступной жизни разжигают у

подростков интерес к ней, а подчас и вызывают желание

совершить преступление. Иногда взрослые обучают

несовершеннолетних приемам совершения преступлений,

непосредственно склоняют их к преступным действиям или

245

совершают их вместе с ними. Такая «деятельность» взрослых

наносит серьезный ущерб нормальному нравственному

воспитанию подростков и представляет собой большую

общественную опасность.

В деле скорейшего искоренения преступности

несовершеннолетних важным моментом является правильная

организация борьбы именно с такими «взрослыми», деятельность

которых способствует формированию у несовершеннолетних

антиобщественных взглядов и преступных наклонностей.

Осуществлению этой задачи будет содействовать прежде

всего правильное применение статьи 210 УК РСФСР,

предусматривающей уголовную ответственность за вовлечение

несовершеннолетних в преступления и другие

антиобщественные проступки.

Следует заметить, что состав преступления,

предусмотренный ст. 210 УК РСФСР, формально не нов, ибо и

ранее существовавшее уголовное законодательство знало

ответственность за подобную деятельность взрослых. Такая

ответственность была предусмотрена в ст. 732 УК РСФСР 1926 г.,

воспроизводившей ст. 2. Постановления ЦИК и СНК от 7 апреля

1935 г. «О мерах борьбы с преступностью несовершеннолетних».

Этот закон, коренным образом меняя способы борьбы с

преступлениями несовершеннолетних, своим острием был

направлен против тех лиц, которые втягивают

несовершеннолетних в преступления. В ст. 2 закона говорилось о

том, что необходимо «лиц, уличенных в подстрекательстве или в

привлечении несовершеннолетних к участию в различных

преступлениях, а также в понуждении несовершеннолетних к

занятию спекуляцией, проституцией, нищенством и т. п., карать

тюремным заключением не ниже пяти лет».

Необходимость повышенной ответственности за

подобные действия не отпала и ко времени принятия нового

уголовного законодательства в 1958 году. Поэтому принятые в

этом году Основы уголовного законодательства Союза ССР и

союзных республик включили в перечень отягчающих

ответственность обстоятельств и такое, как «подстрекательство

несовершеннолетних к совершению преступления или

246

привлечение несовершеннолетних к участию в преступлении» (п.

6 ст. 34). Это же обстоятельство в качестве отягчающего

включено и в УК РСФСР 1960 г. (п. 6 ст. 39). Кроме того, УК

РСФСР содержит и ст. 210, предусматривающую

ответственность за вовлечение несовершеннолетних в

преступления и антиобщественные проступки.

Правильное применение на практике этих статей в

первую очередь создает надежную гарантию защиты детей от

вредного влияния тех взрослых лиц, которые посягают на их

нормальное развитие. Однако, как уже отмечалось, в

юридической литературе и в судебной практике, к сожалению, до

сих пор не сложилось четкого единого толкования этих норм1. Ст.

210 УК РСФСР предусматривает уголовную ответственность за

«вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность, в

пьянство, в занятие попрошайничеством, проституцией,

азартными играми либо склонение несовершеннолетних к

употреблению наркотических веществ, а равно использование

несовершеннолетних для целей паразитического

существования»2.

Данная статья справедливо занимает место в главе

преступлений, посягающих на общественную безопасность,

общественный порядок и здоровье населения. Соглашаясь с

определением родового объекта этого преступления, хотелось бы

еще раз подчеркнуть значение в этом преступлении его

непосредственного объекта.

По мнению большинства авторов3, непосредственным

объектом в данном преступлении является нормальное развитие

1 Предупреждать преступления несовершеннолетних и нарушения

законодательства о их труде. «Советская юстиция», 1965, № 14, стр. 4. 2 Статья 210 УК РСФСР приводится в редакции Указа Президиума

Верховного Совета РСФСР от 3 июля 1965 года «О внесении изменений

и дополнений в Уголовный Кодекс РСФСР». «Советская юстиция»,

1965, № 16, стр. 27. 3 См., например: П. С. Матышевский. Ответственность за преступления

против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья

населения. Изд. «Юридическая литература», М., 1964; Советское

247

и правильное воспитание несовершеннолетнего. Цель данной

статьи точно определена ее непосредственным объектом. Именно

для защиты здоровья несовершеннолетнего, его правильного

нравственного развития и воспитания и существует в УК РСФСР

ст. 210, ибо нормальное развитие наших детей – гарантия

здорового общества в будущем, гарантия общественной

безопасности. Таким образом, под защиту уголовного закона

поставлено нравственное воспитание несовершеннолетних.

Объект преступления, как известно, играет немаловажную роль в

составе преступления. Правильное определение объекта данного

преступления имеет значение не только для квалификации

преступления, но и для характеристики других элементов состава

и в первую очередь для объективной и субъективной стороны

преступления.

Законодатель, в частности, определяя круг действий,

входящих в объективную сторону состава преступления,

предусмотренного ст. 210 УК РСФСР, должен исходить прежде

всего из того, насколько они опасны для. нравственного

воспитания несовершеннолетнего, насколько эти действия

причиняют существенный ущерб или создают опасность

причинения такого ущерба именно этому общественному

отношению. Поскольку законодатель нормой, предусмотренной

ст. 210 УК РСФСР, ставит под особую защиту нормальное

нравственное воспитание молодого поколения, то в объективную

сторону включает действия, могущие причинить или

причиняющие серьезный вред нормальному развитию лиц

молодого возраста. К числу таковых законодатель относит

прежде всего действия по вовлечению несовершеннолетних в

преступную деятельность. Однако, наряду с этим, в качестве

действий, представляющих общественную опасность для

нравственного формирования несовершеннолетних, в

объективную сторону преступления, предусмотренного ст. 210

уголовное право. Часть Особенная под ред. профессора М. Д.

Шаргородского, доцента Беляева. Госюриздат, 1962, стр. 375;

Уголовный Кодекс РСФСР, научный Комментарий, т. 2, Особенная

часть, Свердловск, 1962, стр. 409.

248

УК РСФСР, включены также действия по вовлечению

несовершеннолетних и в антиобщественные проступки, правда,

не любые, а лишь те, которые предусмотрены в этой статье:

проституцию, азартные игры, употребление наркотических

веществ. Помимо вовлечения несовершеннолетних в

преступления и антиобщественные проступки, законодатель

справедливо считает общественно опасными и действия

взрослых по использованию несовершеннолетних для своего

паразитического существования, так как таковое пагубно

отражается на их воспитании.

Наиболее опасными из всех действий, перечисленных в

ст. 210 УК РСФСР, являются действия по вовлечению

несовершеннолетних в преступления и антиобщественные

проступки.

Диспозиция ст. 210 УК РСФСР не содержит толкования

термина «вовлечение», в то время как его различное понимание в

теории и на практике приводит к неодинаковому применению ст.

210, призванной сыграть профилактическую роль в борьбе с

преступностью несовершеннолетних.

В юридической литературе содержатся различные

толкования термина «вовлечение».

Одни полагают, что вовлечение это не что иное, как

подстрекательство1, другие понимают его как приобщение к

деятельности, указанной в ст. 210 УК РСФСР2, третьи считают,

1 Г. Миньковский, Л. Каневский. Борьба с вовлечением

несовершеннолетних в преступную деятельность – важное направление

профилактической работы. «Советская юстиция», 1967, № 18, стр. 20. В

названной статье авторы, по существу, отождествляют понятие

«вовлечение» и понятие «подстрекательство»; так, на стр. 20, ведя речь

о подобных действиях взрослых, авторы пишут: «Активизация борьбы

с п о д с т р е к а т е л ь с т в о м (разрядка наша. – А. П.) существенно

повлияла на уровень преступности среди подростков», или далее, на

стр. 21: «…для квалификации действий взрослых организаторов и

п о д с т р е к а т е л е й (разрядка наша. – А. П.) способ вовлечения

несовершеннолетних в преступную деятельность значения не имеет». 2 Е. Харшак. Роль взрослых в совместной преступной деятельности с

несовершеннолетними. «Советская юстиция», 1967, № 23, стр. 12.

249

что оно может проявляться в подстрекательстве, в

привлечении, в понуждении1, четвертые называют

вовлечением действия, направленные на приобщение,

втягивание несовершеннолетних в преступную

деятельность2, и, наконец, Пленум Верховного суда РСФСР дал

следующее разъяснение понятия «вовлечение»: «Вовлечение

несовершеннолетних в преступную деятельность образует хотя

бы один факт умышленного склонения несовершеннолетних

к совершению преступления путем психического или

физического воздействия»3.

На наш взгляд, законодатель не отождествляет понятие

«вовлечение» с каким-нибудь одним из выше перечисленных

действий, то есть вовлечение не означает только

подстрекательство или привлечение, только склонение или

приобщение и т. д., ибо каждое из этих понятий, согласно

грамматическому толкованию, имеет свое определенное,

индивидуальное содержание.

Так, подстрекателем, согласно ст. 17 УК РСФСР, можно

назвать лишь лицо, склонившее другое лицо к совершению

преступления. «С объективной стороны действия подстрекателя

заключаются в возбуждении в других лицах решимости

совершить преступление. Как подстрекательство

рассматривается любой способ, при помощи которого

«О вовлечении в преступную деятельность можно говорить в двояком

смысле. Во-первых, оно имеет место в тех случаях, когда наблюдется

определенное умышленное поведение одного лица, направленное на

приобщение другого к преступлениям. Во-вторых, вовлечение в

преступную деятельность может рассматриваться как результат такого

поведения». 1 Уголовный Кодекс РСФСР. Научный Комментарий, т. 2, Особенная

часть. Свердловск, 1962, стр. 409. 2 Комментарий УК РСФСР 1960 г. Изд. ЛГУ, 1962, стр. 358. 3 Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 26 мая 1965 г. «О

недостатках в работе судов по рассмотрению уголовных дел о

преступлениях несовершеннолетних и гражданских дел, возникающих

из трудовых правоотношений подростков». Бюллетень Верховного суда

РСФСР, 1965, № 8, стр. 6.

250

подстрекателю удается внушить исполнителю желание

совершить преступление. Но подстрекательство всегда

заключается в склонении к совершению одного или ряда

определенных преступлений.

Поэтому подстрекательства не будет, если субъект

воспитывает в другом лице преступные наклонности»1.

Признать же вовлечение только подстрекательств хотя и

подстрекательством особого рода, было бы нелогичным, так как

тогда пришлось бы не признавать общественно опасными и

уголовно-противоправными действия по воспитанию в

несовершеннолетних преступных наклонностей, которые

представляют значительную опасность и причиняют

существенный вред непосредственному объекту преступления,

предусмотренного ст. 210 УК РСФСР.

Законодатель не случайно вместо термина

«подстрекательство», как это было в ст. 732 УК РСФСР 1926 г.,

употребил термин «вовлечение». Этим самым законодатель лишь

особо подчеркнул, что состав преступления, предусмотренный в

ст. 210 УК РСФСР 1960 г., имеет иную конструкцию.

Законодатель отказался от прежней конструкции этого

преступления как специального вида соучастия и ввел новый

термин с единственной целью – показать, что данная норма имеет

прежде всего профилактическую направленность и по

конструкции относится к так называемым усеченным составам, в

которых ответственность как бы переносится на более раннюю

стадию, где необязательно наступление преступных последствий

(совершение несовершеннолетним преступления или

антиобщественного проступка в данном случае), но сам факт

приготовления к совершению преступления или проступка уже

обладает достаточной степенью общественной опасности, так как

наносит серьезный ущерб нормальному нравственному

воспитанию ребенка. Можно сказать, что ст. 210 УК РСФСР,

подобно ст. ст. 207, 218 УК РСФСР, предусматривает в качестве

самостоятельного состава преступления приготовительные

1 Уголовный Кодекс РСФСР. Научно-практический Комментарий. Т. 1.

Общая часть. Свердловск, 1961, стр. 83.

251

действия. И если такие действия взрослого стали известны

органам следствия раньше совершения преступления или

проступка или несовершеннолетний добровольно отказался от

участия в нем, первый может и должен нести ответственность по

ст. 210 УК РСФСР.

Далее, можно ли признать вовлечением только склонение

несовершеннолетнего к совершению преступления?

Прежде всего нужно выяснить, что следует понимать под

термином «склонить»? Согласно грамматическому толкованию,

«склонить» значит «убедить в необходимости какого-нибудь

поступка, решения»1. Но как можно убедить

несовершеннолетнего? Чаще всего это можно сделать, прибегнув

к каким-либо методам принуждения – психическому или

физическому воздействию. Склонение несовершеннолетних

всегда, должно предполагать какое-то насилие над личностью

последнего (будь то малое или большое насилие). Поэтому

Пленум Верховного суда РСФСР в упомянутом выше

постановлении (№ 27 от 26 мая 1965 г.), не случайно назвав

вовлечение склонением, прибегнул к перечислению различных

методов принуждения2. В диспозиции ст. 210 УК РСФСР оба эти

термина употреблены законодателем, но альтернативно. Значит

ли это, что склонение образует самостоятельное преступление

наряду с вовлечением и имеет совершенно иное содержание, чем

термин «вовлечение»? Думается, что нет. Законодатель считает

его лишь наиболее опасным способом вовлечения (именно в

связи с присущим склонению свойством принуждения), а отнюдь

не придает ему главного значения. Отождествление же этих

понятий приводит на практике к тому, что при не установлении

фактов принуждения взрослое лицо не привлекается к уголовной

ответственности по ст. 210 УК3.

1 С. Н. Ожегов. Словарь русского языка. Изд. «Советская

энциклопедия». М., 1964, стр. 712. 2 В литературе, однако, неоднократно отмечалось, что вовлечение

необязательно предполагает принуждение. 3 Именно по этому основанию Судебная коллегия по уголовным делам

Верховного суда РСФСР определением от 28 сентября 1967 г. отменила

252

На наш взгляд, наиболее удачным толкованием термина

«вовлечение» является понимание его как «приобщение».

«Приобщить, значит дать возможность включиться в какую-

нибудь деятельность, стать, сделаться участником чего-нибудь»1.

Всякая возможность нанесения ущерба нравственному

формированию подростков и есть объективное основание для

привлечения к ответственности по ст. 210 УК РСФСР. А для

борьбы с преступностью несовершеннолетних прежде всего

необходимо ликвидировать как раз такую возможность

включения несовершеннолетних в преступления и

антиобщественные проступки.

Формулируя ст. 210 УК РСФСР, законодатель ничего не

говорит о привлечении несовершеннолетнего в преступление,

хотя в п. 6 ст. 39 УК. РСФСР это обстоятельство упоминается в

качестве отягчающего, когда оно имеет место по отношению к

несовершеннолетнему. Поэтому и встает вопрос, являются ли

случаи привлечения несовершеннолетнего в преступления

действиями, подпадающими под понятие «вовлечение»,

предусмотренное ст. 210 УК?

приговор народного суда Каневского района Краснодарского края в

части осуждения гражданина Левицкого по ст. 210 УК РСФСР и

прекратила в этой части производство по делу. Бюллетень Верховного

суда РСФСР, 1968, № 3, стр. 8. Судебная коллегия по уголовным делам

Верховного суда РСФСР определением от 25 ноября 1964 г. отменила

также приговор Верховного суда Мордовской АССР в отношении

Куликова в части его осуждения по ст. 210 УК РСФСР и дело в этой

части производством прекратила на том основании, что Куликов не

принуждал несовершеннолетнего Руненкова к совершению

преступления. Здесь дано следующее определение понятия

«вовлечение»: «… под вовлечением следует понимать умышленные

действия виновного, который путем обмана, обещаний, убеждений,

подкупа, запугиваний и прочими мерами вовлекает

несовершеннолетнего в преступление». Таким определением сущность

вовлечения так и осталась невыясненной. Бюллетень Верховного суда

РСФСР, 1965, № 3, стр. 10. 1 С. И. Ожегов. Словарь русского языка. Изд. «Советская

энциклопедия», 1964, стр. 586.

253

Прежде всего, имеет ли термин «привлечение» иной

смысл, чем термины «склонение», «приобщение»,

«подстрекательство»? Думается, что да. Если «подстрекнуть»

означает возбудить решимость лица что-либо совершить самому,

то понятие «склонение» главным содержанием будет иметь

психическое или физическое насилие над личностью.

Приобщение же, наоборот, не предполагает какого-либо насилия,

а может быть и пассивным поведением взрослого по отношению

к несовершеннолетнему, то есть, когда взрослый ограничивается,

например, совершением преступления (изнасилования, грабежа)

в присутствии несовершеннолетнего.

В таких действиях взрослого уже есть объективное

основание для ответственности по ст. 210 УК РСФСР, так как

лицо, совершая преступление на «глазах» несовершеннолетнего,

уже дает возможность подростку «обучиться» этому

преступному поведению, в особенности тогда, когда лицо

находится в определенных «зависимых» отношениях с

несовершеннолетним (является его родителем или лицом,

призванным специально заниматься воспитанием

несовершеннолетнего). «Привлечение» же означает «заставить

или побудить приблизиться, прийти куда-нибудь, принять

участие в чем-нибудь»1. Таким образом, привлечение

предполагает участие в чем-нибудь, уже начавшемся (например,

в преступлении), именно в момент его совершения.

Но законодатель употребил лишь один термин

«вовлечение», и под ним следует понимать любое из

вышеперечисленных действий, а не какое-либо одно из них.

Вовлечение несовершеннолетних в преступления и

антиобщественные проступки, предусмотренное законодателем в

качестве преступления в ст. 210 УК РСФСР, означает с

объективной стороны либо подстрекательство, либо склонение

несовершеннолетних к преступлениям и антиобщественным

проступкам, либо приобщение или привлечение

несовершеннолетних к такого рода деятельности.

1 С. И. Ожегов. Словарь русского языка. Изд. «Советская

энциклопедия», М., 1964, стр. 578.

254

Иными словами, вовлечение, в смысле ст. 210 УК РСФСР,

будет иметь место в каждом из следующих случаев.

1. Когда взрослый рассказами о преступной жизни, о

преступных приемах совершения преступлений и т. п. вызвал у

несовершеннолетнего решимость совершить преступление или

указанный в ст. 210 УК РСФСР антиобщественный проступок

независимо от того, удалось или нет это последнему сделать.

2. Когда взрослый склоняет несовершеннолетнего к

совершению преступления путем принуждения, прибегнув к

запугиванию, обману, насилию и т. п. действиям также

независимо от того, совершит или нет несовершеннолетний

преступление.

3. Когда взрослый предлагает несовершеннолетнему

принять участие в совершаемом самим взрослым или другими

лицами преступлении или дает выполнить отдельное поручение

(случаи пособничества).

Однако при таком широком толковании термина

«вовлечение» необходимо найти его отличие от терминов

«подстрекательство» и «привлечение» как отягчающих

ответственность обстоятельств, предусмотренных в п. 6 ст. 39 УК

РСФСР.

В литературе, а иногда и в судебной практике, делается

попытка подчеркнуть принципиальное отличие

подстрекательства, порождающего ответственность по ст. 210

УК. РСФСР, от подстрекательства несовершеннолетних, которое

и силу п. 6 ст. 39 УК РСФСР является отягчающим

ответственность обстоятельством.

Так, одни авторы1 считают, что различие между

подстрекательством несовершеннолетних, составляющим

преступление, предусмотренное ст. 210 УК, и

подстрекательством в смысле ст. 39 УК «заключается в том, что

эти действия могут выражаться не только в вовлечении в

преступную деятельность. Так, подстрекательство в смысле п. 6

ст. 39 УК РСФСР может выразиться в одной лишь попытке

1 Научно-практический Комментарий УК РСФСР 1960 г. Изд. Второе,

М., 1964, стр. 100.

255

подстрекнуть. Но с этим нельзя согласиться, так как это не что

иное, как неудавшееся подстрекательство, а оно, как мы показали

выше, полностью подпадает под понятие «вовлечение».

В комментарии к Уголовному Кодексу РСФСР, изданном

Ленинградским государственным университетом в 1982 году, по

вопросу о соотношении п. 6 ст. 39 УК и ст. 210 УК РСФСР

содержится следующее: «...ставя под особую защиту нормальное

нравственное развитие молодого поколения, закон считает

вовлечение несовершеннолетних (см. ст. 10, 39) а преступную

деятельность отягчающим обстоятельством, а иногда

самостоятельным преступлением» (см. ст. 210). Здесь авторы

тоже подчеркивают якобы существующую разницу между

вышеназванными нормами, но ограничиваются лишь

констатацией этого факта, не говоря, в чем же следует искать

различие между ними.

Пленум Верховного суда РСФСР от 26 мая 1985 года,

отметив необходимость правильного толкования исследуемых

норм, нашел, что в качестве отягчающего ответственность

обстоятельства подстрекательство несовершеннолетних к

преступлениям следует считать тогда, когда наряду с

подстрекательством, подпадающим под признаки ст. 210 УК,

совершено и другое преступление, охватываемое действием иной

статьи Особенной части Уголовного Кодекса.

Такое указание значит, что если взрослый подстрекает

несовершеннолетнего совершить преступление и

несовершеннолетний его совершает вместе со взрослым, то

действия взрослого должны быть квалифицированы, во-первых,

по ст. 210 УК и по ст., предусматривающей ответственность за

совершенное несовершеннолетним и взрослым преступление

(например, по ст. 144 УК РСФСР), а во-вторых, при осуждении

лица по ст. 144 УК следует признать в качестве отягчающего

ответственность обстоятельства имевшее место

подстрекательство несовершеннолетнего к этому преступлению.

Но тогда оказывается возможным за одно и то же деяние наказать

человека дважды, что, безусловно, противоречит принципам

наказания, уголовно-правовой политике и уголовному

законодательству нашего государства. Уголовное

256

законодательство допускает существование одного и того же

обстоятельства в двоякой роли лишь альтернативно, то есть либо

оно является квалифицирующим, либо смягчающим или

отягчающим ответственность. И поэтому, например, никто не

ставит вопроса о том; чтобы при осуждении за умышленное

убийство из корыстных побуждений по ст. 102 УК, п. «а»

учитывать корыстные побуждения еще и как отягчающее

ответственность обстоятельство при определении ему наказания

за это преступление.

Итак, попытка найти критерии, по которым в одних

случаях подстрекательство или привлечение

несовершеннолетних к совершению преступления должно быть

квалифицировано по ст. 210 УК, а в других может быть учтено

судом лишь в качестве отягчающего ответственность

обстоятельства, оказалась безуспешной.

Критериев таких и не может быть, так как между ними нет

различия. Статья 210 УК РСФСР и п. 6 ст. 39 УК РСФСР имеют

в виду одинаковые действия.

Просто законодатель одному из отягчающих

ответственность обстоятельств придал особую

квалифицирующую роль, так как выделил его в самостоятельный

состав, предусмотренный ст. 210 УК РСФСР.

Отсюда следует, что в УК РСФСР образовалась коллизия

норм, разрешить которую можно лишь устранением или

изменением одной из них.

На практике и не приходится встречаться со случаями,

когда суд учитывал бы подстрекательство несовершеннолетних к

совершению преступлений или привлечение их к участию в

преступлении в качестве отягчающего обстоятельства наряду с

привлечением лица к ответственности по ст. 210 УК.

Правы поэтому те авторы1, которые считают п. 6 ст. 39

УК РСФСР недействующим именно в связи с тем, что эти

действия предусмотрены в ст. 210 УК самостоятельным составом

преступления. Поэтому, если в действиях лица нет признаков

1 Уголовный Кодекс РСФСР. Научно-практический Комментарий. Т. 1.

Общая часть. Свердловск, 1961, стр. 151.

257

вовлечения несовершеннолетних в преступления и

антиобщественные проступки, то такие действия не могут быть

признаны в качестве отягчающего обстоятельства в смысле п. 6

ст. 39 УК.

На практике есть немало случаев совместного участия в

одном преступлении взрослого с несовершеннолетним, когда

инициатива совершения преступления исходила от

несовершеннолетнего. В этих случаях отсутствует состав,

преступления, предусмотренный ст. 210 УК, но здесь нет и

отягчающего обстоятельства, предусмотренного п. 6 ст. 39 УК.

Однако фактически подобная деятельность взрослых

представляет значительную общественную опасность. Взрослое

лицо в этих случаях не только не противодействует

несовершеннолетнему, не препятствует реализации его умысла

на совершение преступления, а принимает в нем активное

участие, усиливая тем самым решимость у подростка совершить

преступление, создает уверенность в его действиях, способствует

укреплению у несовершеннолетнего имеющихся преступных

наклонностей.

И таких случаев «вовлечения» со стороны

несовершеннолетних на практике довольно много. Правильно

отмечает Е. Каршак1, что такое участие взрослого в

преступлении, инициатором которого был сам подросток,

представляет «значительную опасность с точки зрения привития

подростку отрицательных качеств, передачи ему преступного

опыта и просто значительного облегчения совершаемого

преступления».

К сожалению, такое участие взрослого в преступлениях

несовершеннолетних, наносящее вред нормальному

нравственному развитию подростка, не может быть

квалифицировано по ст. 210 УК РСФСР, не подпадает оно и под

п. 6 ст. 39 РСФСР. И это крайне несправедливо. Такие действия,

как мы уже показали, имеют значительную степень

1 Е. Харщак. Роль взрослых в совместной преступной деятельности с

несовершеннолетними. «Советская юстиция», 1967, № 23, стр. 13.

258

общественной опасности, и их следует предусмотреть в качестве

отягчающего ответственность обстоятельства.

Будет справедливо и целесообразно в п. 8 ст. 39

РСФСР включить в качестве отягчающего обстоятельства

участие взрослого в преступлении совместно с

несовершеннолетним, когда инициатива его совершения

исходила от последнего, вместо имеющегося там

подстрекательства и привлечения несовершеннолетних к

преступлениям. Таким образом, отягчающим обстоятельством

следует считать участие взрослого в преступлении

несовершеннолетнего, когда оно не является вовлечением в

смысле ст. 210 УК, что будет отвечать общей политике в

организации борьбы с преступностью несовершеннолетних и

поможет судам правильно назначать

наказания лицам, которые совершают преступления и наносят

вред воспитанию подростков.

Статья 210 УК РСФСР не содержит также и каких-либо

указаний о субъективной стороне этого преступления. Пленум

Верховного суда РСФСР постановлением от 26 мая 1965 года

указал, что «вовлечение предполагает у м ы ш л е н н о е

(разрядка наша. – А. П.) склонение несовершеннолетнего к

совершению преступления».

В юридической литературе неоднократно высказывались

мнения, что вовлечение несовершеннолетних в преступления и

антиобщественные проступки возможно только с прямым

умыслом1. Раскрывая содержание умысла, большинство авторов

1 Советское уголовное право. Часть Особенная. М., 1962, стр. 376.

М. И. Якубович, В. Ф. Кириченко. Советское уголовное право (общая и

Особенная части). Госюриздат, 1958, стр. 489.

А.А. Пионтковский, В. Д. Меньшагин, В. М. Чхиквадзе. Курс

советского уголовного права (Особенная часть), т. 2. Госюриздат, 1959,

стр. 528.

Комментарий к Уголовному Кодексу РСФСР 1960 г. Изд. ЛГУ,

1962, стр. 358.

259

утверждают, что для определения наличия вины в преступных

действиях взрослого по вовлечению несовершеннолетнего в

преступление необходим лишь сам факт вовлечения.

Другие полагают, что вина в преступлении,

предусмотренном ст. 210 УК РСФСР, отсутствует, если у лица

нет намерения сделать из вовлекаемого

несовершеннолетнего преступника. Однако такое понимание

вины является неполным. Устанавливая психическое отношение лица к

совершенному им преступлению, мы всегда определяем

отношение последнего по всем фактическим обстоятельствам,

входящим в состав данного преступления, а также и ко всей

окружающей, преступление действительности.

Действительность же, «...окружающая лицо, совершившее

преступление, включает в себя, в частности, носителя

охраняемого уголовным законом интереса, которому

причиняется вред деянием, и сам интерес, нарушаемый деянием,

и условия реализации интереса. Сюда относятся и многие другие

обстоятельства (последствия деяния, время и место совершения

деяния и другие обстоятельства, входящие и не входящие в

состав преступления)»1.

Статья 8 УК РСФСР признает преступление

совершенным умышленно, «...если лицо, его совершившее,

сознавало общественный характер своего действия или

бездействия, предвидело его общественно опасные последствия

и желало их или сознательно допускало наступление этих

последствий».

Из определения умысла, которое дается законодателем,

можно сделать вывод, что для определения преступных

Научно-практический Комментарий Уголовного Кодекса РСФСР.

Изд. Второе под ред. доктора юридических наук Б.С. Никифорова,

стр. 446.

Уголовный Кодекс РСФСР. Научный Комментарий. Т. 2.

Особенная часть. Свердловск, 1962, стр. 411. 1 Б. С. Никифоров. Объект преступления. Госюриздат, М., 1960,

стр. 190–191.

260

действий, совершенных лицом как умышленных, необходимо

осознание последним не фактических обстоятельств

совершаемого им преступления, а общественной опасности

последствий этого действия. Значит, когда лицо, совершая

действия, предусмотренные уголовным законом преступными,

сознает их преступный характер и все-таки совершает их, то

уголовная ответственность за содеянное как за совершенное

умышленно преступное действие может наступить лишь в

случаях, если лицо сознавало общественно опасный характер

вызываемых преступлением последствий. Последнее означает,

что лицо должно сознавать, в отношении какого объекта (или

каких объектов) предвиденное им общественно опасное

последствие выступает как вред. И если лицо не сознает такового,

оно не может быть признано совершившим преступление

умышленно.

Следовательно, устанавливая вину лица в совершении

преступления, предусмотренного ст. 210 УК РСФСР, нужно

прежде всего выяснить, сознавало ли лицо, что привлечением к

преступлению несовершеннолетнего оно наносит вред и его

нормальному нравственному развитию (что требуется в качестве

непосредственного объекта для квалификации преступления по

ст. 210 УК РСФСР). Это важно и для решения вопроса, о том, кто

должен и может быть субъектом этого преступления.

Статья 210 УК не содержит указаний относительно

возраста взрослого, вовлекающего несовершеннолетнего в

преступление. Нужно полагать, что «взрослым» может быть в

этом преступлении лицо в возрасте не ниже четырнадцати лет,

так как статья 10 УК РСФСР не включает в перечень

преступлений, за которые наступает ответственность с

четырнадцати лет, ст.210 УК. Значит, формально по ст. 210 УК

могут нести ответственность и лица в возрасте шестнадцати лет.

Однако в литературе высказаны довольно единодушные мнения

о том, что субъектом данного преступления могут быть только

лица совершеннолетние, то есть достигшие восемнадцатилетнего

возраста. Так, в частности, решен вопрос о возрасте и Пленумом

Верховного суда РСФСР от 20 мая 1965года. В общем оно и

верно, так как именно в этом возрасте лицо приобретает

261

некоторый житейский опыт, начинает правильно оценивать

общественные связи и, следовательно, сознавать, что

вовлечением несовершеннолетних в преступления причиняет им

нравственный ущерб, который предусмотрен в качестве

непосредственного объекта в ст. 210 УК.

Однако, на наш взгляд, главным при решении вопроса о

субъекте этого преступления является не формальное

установление возраста вовлекающего лица, ибо не возраст сам по

себе имеет в данном случае значение, а превосходство в возрасте

вовлекающего и вовлекаемого.

Установление для субъекта преступления,

предусмотренного ст. 210 УК, восемнадцатилетнего возраста

оправдано практикой потому, что это наиболее часто

встречающиеся случаи. Именно восемнадцатилетние-

девятнадцатилетние формируют группы из тринадцати-

четырнадцатилетних подростков и привлекают их к преступной

деятельности. Часто этому способствует то, что те и другие не

учатся, работают вместе, имеют самостоятельный заработок,

чувствуют себя вполне, «взрослыми». Однако, если

восемнадцатилетний совершил преступление с подростком,

которому только семнадцать лет, вряд ли в этом случае первому

нужно вменять в вину преступление, предусмотренное ст. 210 УК

РСФСР, в особенности, если подростки вместе жили, вместе

проводили время и никто из них не ощущал особой роли другого.

В данном случае нет вовлечения в силу отсутствия превосходства

в возрасте, хотя формально один взрослый, а другой

несовершеннолетний. Такая незначительная разница в возрасте

исключает сознание несовершеннолетних, что он одновременно,

например с кражей (посягательством на собственность),

осуществляет общественно опасное посягательство на

нравственное формирование несовершеннолетнего товарища и

совершает тем самым преступление, предусмотренное ст. 210 УК

РСФСР.

Однако может быть наоборот, когда шестнадцатилетний

подросток, побывавший в детской колонии, обсуждавшийся на

комиссии по делам несовершеннолетних, сознательно

привлекает к пьянству, хулиганству десяти-двенадцатилетних

262

подростков. Здесь шестнадцатилетний сознает общественную

опасность своего поведения и не только в отношении тех

объектов, на которые он осуществляет посягательство вместе с

ребятами десяти или двенадцати лет, но и общественную

опасность своих действий в отношении самих этих подростков.

Лицо, которому исполнилось шестнадцать лет, в таких случаях

понимает и сознает не только общественную опасность своих

действий, но и их противоправность. Он знает, что это

противоречит закону, ведь сам он уже отбывал «наказание» за

такие же преступления, в которые сейчас вовлекает этих детей.

Согласно закону, с шестнадцати лет наступает уголовная

ответственность за любое преступление, прел усмотренное

Особенной частью УК РСФСР (за небольшим исключением,

например, воинских преступлений), следовательно, она может

наступать и по ст. 210 УК с шестнадцати лет. В подобных выше

описанному случаях шестнадцатилетний воспринимается

десятилетними ребятами как взрослый, тем более, если он

побывал в колонии и ему «есть что рассказать о своей прошлой

преступной жизни». В таких случаях есть все основания признать

в действиях шестнадцатилетнего прямой умысел на вовлечение

несовершеннолетних в преступление.

Мы согласны с тем, что ответственность за вовлечение

несовершеннолетних в преступную деятельность по ст. 210 УК

может наступать лишь в случаях, когда оно было совершено

умышленно. Но ведь умысел может быть и прямым и косвенным.

При прямом умысле лицо желает сделать из

несовершеннолетнего преступника, а при косвенном умысле не

желает, хотя сознательно допускает, что объект им станет.

Возможна ли ответственность по ст. 210 УК, когда лицо,

сознавая, что своими действиями вовлекает

несовершеннолетнего в преступление, тем не менее, не желает

сделать из него преступника, а лишь безразлично относится к

тому, будет он преступником, начнет заниматься пьянством или

нет.

Как уже говорилось выше, Пленум Верховного суда

РСФСР в постановлении от 26 мая 1965 года, не указав конкретно

вид умысла при ответственности по ст. 210 УК, а следовательно,

263

и не ограничил возможности совершения этого преступления с

косвенным умыслом. Нам кажется, что те, кто толкует вину в

преступлении, предусмотренном ст. 210 УК, ограничительно,

просто неполно выясняет ее содержание. Как мы уже показали,

содержание вины обычно сводят к осознанию возраста

вовлекаемого. С этим нельзя не согласиться, не этим в то же

время содержание вины не исчерпывается.

Устанавливая вину в преступлении, предусмотренном ст.

210 УК, необходимо прежде всего выяснить, сознавало ли лицо

общественно опасный характер своей деятельности,

общественно опасный характер тех последствий, которые, могут

наступить для вовлекаемого в преступление

несовершеннолетнего. Важно, чтобы «взрослый» субъект

данного преступления) сознавал то, какой вред своими

действиями он причиняет подростку, как нравственно калечит

его (но при этом, конечно, он должен представлять и его

несовершеннолетие).

И второй вопрос – установление волевого момента вины.

Если взрослый желал этого, то, бесспорно, при всех других

требуемых условиях налицо состав преступления,

предусмотренный ст. 210 УК. Но такой волевой момент бывает

очень редким в таких преступлениях. Обычно взрослый

безразлично относится к тому, что станет с этим подростком,

которого он вовлекает в преступление. В особенности это

относится к случаям, когда такое безразличие наблюдается со

стороны родителей или лиц, специально отвечающих за

воспитание подростка.

Так, гражданка Мироненко воспитывает сына одна. Ей 36

лет. Проживает она вместе с сыном на площади 5 кв. м.

Мироненко не только не занимается воспитанием сына, а,

наоборот, нравственно его калечит: часто приходит домой в

нетрезвом состоянии, сожительствует со случайными

мужчинами, пьянствует вместе с ними, а потом обкрадывает их.

Своего сына не привлекает ни к пьянству, ни к кражам. Тем более

она не хочет, чтобы ее сын стал преступником, но сознательно

допускает такую возможность. И он становится им, совершая

264

преступление хорошо усвоенным «материнским способом»,

обкрадывает спящих пьяных.

Практика не признает в данном случае преступления,

предусмотренного ст. 210 УК. На наш взгляд, оно здесь есть, –

взрослый человек, обязанный заботиться о воспитании

несовершеннолетнего, сам нравственно его калечит. Вина

взрослого, на наш взгляд, будет здесь умышленной в форме

косвенного умысла, так как он сознает общественно опасный

характер своего поведения, предвидит, какую опасность оно,

представляет для несовершеннолетнего (ее сына в данном

случае), и притом все-таки ее допускает.

Таким образом, вина в преступлении, предусмотренном

ст. 210 УК, может быть и в форме косвенного умысла постольку,

поскольку лицо сознает общественно опасный характер своих

действий, сознает и предвидит тот вред, который оно причиняет

подростку. При этом не валено, желает лицо того вреда или

сознательно его допускает.

Такое толкование вины в преступлении,

предусмотренном ст. 210 УК РСФСР, будет способствовать

правильной организации борьбы с такого рода опасными

действиями взрослых.

265

Владимир Иванович Симонов (01.10.1931 – 17.12.2002)

Родился в с. Никулино

Добрянского района Пермской области в семье колхозника.

В 1939 г. пошел в первый класс семилетней школы и окончил ее в 1946 г. Это было трудное время: в 1941 г. началась Великая Отечественная война и учебу приходилось совмещать с нелегкой работой в колхозе; отец – Симонов Иван Леонтьевич в 1941 г. ушел на фронт; мать – Симонова Анна Егоровна работала в колхозе, воспитывала и кормила пятерых детей. За работу в

годы войны Владимир Иванович был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941/1945 г.г.». Впоследствии также был награжден медалью «30 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г.»

После окончания школы Владимир Иванович поступил в Пермское речное училище и, окончив обучение, работал сначала на судах речного флота, а затем в конструкторском бюро Камского речного пароходства.

По путевке областного комитета КПСС в августе 1955 г. Владимир Иванович был направлен на учебу в Свердловский юридический институт. Напряженную учебу и первый опыт научной работы под руководством известных ученых уральской юридической школы Владимир Иванович вспоминал всегда с благодарностью.

После окончания института в 1959 г. приехал в г. Пермь и был избран народным судьей 1-го участка Дзержинского района г. Перми, с марта 1963 г. работал членом Пермского областного суда до октября 1966 г. Это были годы получения бесценного опыта

266

практической работы, осознание роли научных исследований для практики борьбы с преступностью и возникновения интереса к педагогической и научной деятельности.

В октябре 1966 г. Владимир Иванович избран по конкурсу старшим преподавателем кафедры уголовного права и процесса. И с этого времени началась его педагогическая и научная деятельность в стенах Пермского государственного университета. Была избрана интересная и актуальная тема научного исследования: насилие как способ совершения преступления.

В апреле 1969 г. он поступил в аспирантуру Свердловского юридического института, в достаточно сжатые сроки подготовил и в начале 1972 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Уголовно-правовая характеристика физического насилия». Научный руководитель – доктор юридических наук, профессор Евгений Алексеевич Фролов.

В 1976 г. присвоено ученое звание доцента по кафедре уголовного права процесса и криминалистики.

Продолжая преподавательскую деятельность, в 1976 г. Владимир Иванович избирается на должность доцента кафедры уголовного права, процесса и криминалистики, в 1977 г. работает заместителем декана юридического факультета по дневному отделению.

В 1977–1980 гг. заведует кафедрой уголовного права, процесса и криминалистики, а после организационного оформления кафедры уголовного процесса и криминалистики – заведует кафедрой уголовного права и прокурорского надзора до 1995 г.

Указом Президента РФ от 07.08.1995 № 824 Владимир Иванович был назначен судьей Пермского областного суда (ранее он работал в суде в качестве народного заседателя), однако его педагогическая и научная деятельность продолжалась до конца жизни.

Много времени и сил Владимира Ивановича отдавал общественной работе, общению и помощи людям, воспитательной работе со студентами. Он, энергичный и добрый по характеру, не терпел несправедливости и эти качества помогали ему в разные годы: быть заместителем секретаря комсомольской организации плавсостава Камского речного пароходства, членом комитета

267

ДОСААФ и бюро общества «Знание», внештатным инспектором областного комитета народного контроля, члена методического совета Прокуратуры Пермской области, активно выполнять партийные поручения, в 1970–80-е гг. неоднократно избираться в Дзержинский районный совет народных депутатов, в состав партийного бюро юридического факультета.

Научное наследие Владимира Ивановича Симонова – это создание пермской школы и научного направления по исследованию насилия как способа совершения преступления и квалификации насильственных преступлений. Заслуги Владимира Ивановича признавали представители других научных школ, исследующих проблемы насилия и насильственных преступлений, в частности известный ученый доктор юридических наук профессор Лев Давидович Гаухман, с которым Владимир Иванович неоднократно вступал в научные споры. В девяностые годы были опубликованы ряд учебных пособий и разработан спецкурс по проблемам насилия и квалификации насильственных преступлений, который и в настоящее время остается в программе подготовки юристов в Пермском государственном национальном исследовательском университете. Общее количество опубликованных научных работ не менее 50.

Ученики школы Владимира Ивановича продолжают научные разработки проблем насилия и квалификации насильственных преступлений. На кафедре уголовного права и прокурорского надзора юридического факультета университета в этом направлении работают: старший преподаватель Игорь Анатольевич Суслопаров, доцент к. ю. н. Владимир Григорьевич Шумихин, в Пермском институте ФСИН России доцент, к. ю. н. Ольга Александровна Буркина, на практической работе в органах внутренних дел Пермского края к. ю. н. Екатерина Александровна Котельникова и другие преподаватели и ученые.

В. Г. Шумихин, В. В. Степанов

268

В. И. СИМОНОВ

ХАРАКТЕРИСТИКА ОБЪЕКТИВНЫХ СВОЙСТВ

ФИЗИЧЕСКОГО НАСИЛИЯ

Статья впервые опубликована: Законность и борьба с

преступностью: межвузовский сборник научных трудов. Пермь,

1977. С. 3–20.

Повышенная общественная опасность преступлений,

совершаемых путем применения физического насилия,

предопределена посягательством на одно из важнейших благ –

личность, а также относительной распространенностью этих

деяний1.

Опасность насильственных действий выражается в

объективных и субъективных признаках, которыми обладает и

само насилие. Характеристика совокупности этих признаков

1 Н. Ф. Кузнецова указывает, что в 1966–1967 гг. количество судимостей

за хулиганство увеличилось на 100–150%. В то же время наблюдалось

снижение судимости на 10–20% за тяжкие насильственные

преступления против личности и против личной собственности, что

«находится в прямой связи с усилением борьбы с хулиганством.

Умышленные убийства и нанесение телесных повреждений в 30–40%

случаев совершаются из хулиганских побуждений. Своевременное

обезвреживание «кандидатов» в убийцы и насильников привело к

снижению насильственной преступности». (Кузнецова Н. Ф.

Преступление и преступность. Изд. МГУ, 1969, с. 192, 193). Вместе с

тем следует заметить, что хулиганство, как правило, сопряжено с

физическим насилием. Составу этого преступления присуще

посягательство на личность. Ибо социальная сущность хулиганства –

это неуважение к обществу, а следовательно, и к его членам; с внешней

стороны – это агрессивные действия, скандалы, бесчинства, буйство,

которые всегда предполагают возможность нарушения интересов

личности.

269

поможет составить представление о самом понятии. В связи с

этим необходимо дать определение как объективных, так и

субъективных признаков физического насилия1.

К первым относятся моменты, характеризующие

объективную сторону и объект преступного посягательства.

Объективная (внешняя) сторона физического насилия. С

внешней стороны физическое насилие – это применение к

человеку физической силы. Под силой понимается мускульная

энергия, которая реализуется2. Это подтверждается смысловым

значением слова «насилие» (действие стеснительное, обидное,

своевольное и т. д.), которое применяется в тех случаях, когда

воздействие производится на человека. Физическое насилие

предполагает применение мускульной силы не вообще, а против

кого-то3. Криминалист А. Неклюдов отмечал, что в насилии

«физическая сила преступника посягает на само тело

обиженного»4. Поэтому, видимо, не случайно в проекте

1 В настоящей работе будут рассмотрены лишь вопросы, касающиеся

объекта и объективной стороны преступления. 2 Сила – способность живых существ напряжением мышц производить

физические действия, движения. (Ожегов С. И. Словарь русского языка.

М., 1961, с. 706). Несколько по-иному дается это понятие в механике:

сила – «мера внешнего механического воздействия, производимого на

тело». (См. Энциклопедический словарь, т. 3. М., 1955, с. 212). 3 Авторы научно-популярного комментария к УК РСФСР 1926 г.

справедливо отмечали, что «для совершения грабежа преступнику

всегда в той или иной степени приходится делать физические усилия,

но не всякая затрата им физической силы может получить характер

насилия над личностью» (Научно-популярный практический

комментарий под ред. М. Н. Гернета, А. Н. Тройнина. М., 1927, с. 254). 4 Неклюдов И. А. Руководство к особенной части русского уголовного

права, т. 1. Преступления и проступки против личности. Спб., 1876,

с. 134. Такого же мнения придерживался и криминалист

И. Я. Фойницкий (Фойницкий И. Я. Курс уголовного права.

Ч. Особенная. Посягательства личные и имущественные. Пг., 1916,

с. 234).

270

«Уголовного уложения 22 марта 1903 года» к слову «насилие»

добавлены слова «над личностью», исключающие другие

толкования (в частности, насилие над вещью) 1.

Изучение судебной практики показало, что подчас любые

физические усилия расцениваются как насилие. Так, в

«Комментарии к уголовному кодексу РСФСР 1960 года»

говорится: «Грабеж нередко совершается с помощью «рывка».

Под рывком в следственной и судебной практике понимается

определенное усилие для изъятия имущества у потерпевшего,

пытающегося удержать его (например, сумочку с деньгами).

Грабеж при помощи «рывка» должен квалифицироваться по. ч. 2

«:т. 145 УК РСФСР»2. Однако применяемые при «рывке» усилия

авторы комментария отождествляют с физическим насилием.

Между тем в этом случае преступник применяет силу лишь для

того, чтобы выхватить вещь внезапно (например, сорвать с

головы шапку), то есть, по существу, применяет ее к вещи

(виновный не соприкасается с телом потерпевшего). От резкого

выхватывания вещи, потерпевший может получить повреждение

(например, царапину при срывании часов), однако само действие

не является физическим насилием.

Если физические усилия по изъятию вещи, (внезапное,

срывание часов с руки, вырывание из рук сумки) безрезультатны

и виновный, стремящийся изъять вещь у потерпевшего,

причиняет ему боль, например, выворачивает пальцы, – его

действия из ненасильственных перерастают в насильственные,

1 См. об этом подробнее: Ширков В. Насилие и самоуправство. –

«Вестник права», кн. 5, 6. 1903, с. 222 и след., «Уголовное уложение 22

марта 1903», а также и мотивы к нему, извлеченные из объяснительной

записки редакционной комиссии. Изд. Н. С. Таганцева. Спб. 1904,

с. 684–636. 2 Комментарий к уголовному кодексу РСФСР. Изд. ЛГУ, 1962, с. 271.

271

поскольку в этом случае имеет место воздействие на тело

потерпевшего.

Физическое насилие всегда предполагает воздействие

или попытку воздействия на телесную неприкосновенность. Это,

на наш взгляд, не только непосредственное воздействие на тело

потерпевшего, например, нанесение ударов руками или ногами,

но и опосредствованное – засыпание глаз песком или золой,

выстрел из огнестрельного оружия и т. п.

При попытке воздействия на потерпевшего виновный

иногда по той или иной причине не соприкасается с его телом.

Например, потерпевший успевает отскочить, уклониться,

виновный обезоружен, промахнулся1 и т. д.

Изучение судебной практики показало, что такие

действия расцениваются как физическое насилие не во всех

случаях. Некоторыми народными судами попытка нанесения

удара при задержании, квалифицируется как сопротивление без

насилия, под насильственным же сопротивлением понимаются

действия, которые выражаются в фактическом нанесении ударов,

побоев и т. п.

В юридической литературе также является спорным и

мнение о квалификации случаев воспрепятствования

представителю власти (общественности) в форме попытки

1 Мы не можем согласиться с мнением Г. Л. Кригер, полагавшей, что

выстрел из пистолета в сторону потерпевшего, не причинивший вреда

его здоровью, при наличии других признаков разбоя следует

квалифицировать по ч. 1 ст. 91 и 146 УК РСФСР (см. Кригер Г. Л.

Ответственность за разбой. – «Советская юстиция», 1962, № 13, с. 13).

Выстрел из пистолета с близкого расстояния в сторону потерпевшего –

это непосредственное посягательство на личность. Следовательно,

независимо от того, нанесены ли потерпевшему какие-либо

повреждения, действия виновного должны расцениваться как

применение оружия и квалифицироваться по ч. 2 ст. 91 и 146 УК

РСФСР.

272

нанесения ударов ногами, размахивания руками. Один авторы

считают, что эти действия всегда следует рассматривать как

угрозу, другие – как физическое насилие.

Так, И. И. Трофимов указывает, что такие действия

являются воспрепятствованием и их следует рассматривать как

форму угрозы нанесения удара или побоев1. А. В. Кладков, в

свою очередь, пишет, что весьма частые случаи, когда виновный

«пинается», следует рассматривать применение физического

насилия независимо от результатов от того, против кого действие

направлено2.

Нам приставляется, что оценка подобных действий

зависит намерения виновного. Если он намерен нанести удар

конкретному лицу рукой или ногой, то его действия,

действительно, являются покушением на нанесение удара

(ударов). В тех же случаях, когда действия направлены лишь на

запугивание лиц, производящих задержание, их следует

рассматривать как угрозу.

Физическое насилие – это воздействие или попытка

воздействия или попытка воздействия на тело потерпевшего,

имеющая две основные формы, во-первых, использование только

мускульной силы (нанесение ударов руками, ногами,

сдавливание шеи, закрытие руками дыхательных путей и т. д.);

во-вторых, использование различных предметов (например, удар

палкой, доской, топором ножом удушение при помощи петли,

1 Трофимов Н. И. Уголовная ответственность за посягательство на

жизнь, здоровье и достоинство работников милиции и народных

дружинников. Канд. диссертация, М., 1964, с. 91. 2 Кладков А. В. Характеристика и уголовно-правовая оценка

физического и психического насилия при сопротивлении

представителю власти или общественности. – «Вопросы уголовного

права, процесса и криминалистики». Уч. зап. Пермского ун-та, № 247,

1970, с. 8.

273

наезд транспортом и т. д.), натравливание животных (например,

собаки, быка) или использование мускульной силы других лиц

(душевнобольных, малолетних).

Таким образом, физическим насилием являются лишь те

случае воздействия на» телесную неприкосновенность

потерпевшего, когда виновный либо применяет свою

физическую силу, либо использует для этого какие-нибудь

предметы, животных или мускульную силу других лиц. Б. С.

Никифоров справедливо заметил, что «нарушение охраняемого

уголовным законом объекта может быть совершено не любыми,

а только определенными действиями, характер которых

определяется в первую очередь свойствами самого объекта»1. В

связи с этим нам представляется необходимым рассмотрение

вопроса об объекте физического насилия.

Объект физического насилия. Вопрос об объекте

преступления представляет собой одну из главных проблем

теории советского уголовного права. Установление объекта

необходимо для того, чтобы выяснить социально-политическую

направленность преступления и степень его опасности для

советского строя правопорядка в целом. «Объект преступления…

позволяет как правильно указывает Н. И, Загородников, –

определить, какое преступление имело место – дезертирство или

хищение социалистической собственности, мошенничество или

какое-нибудь иное преступление. Такое значение объекта

преступления объясняется прежде всего тем, что действия людей

сами по себе в какой бы форме они выражены не были,

приобретают общественно опасный характер только в том

1 Никифоров Б. С. Объект преступления. М., .Госюриздат, I960, с. 136,

137. Никифоров Б. С. Объект преступления. М., Госюриздат, I960,

с. 136, 137.

274

случае, если эти действия угрожают реальному благу,

пользующемуся охраной закона»1.

Объектом всякого преступления являются общественные

отношения, установленные и развиваемые господствующим

классом. В условиях социалистического государства объектом

являются социалистические отношения. Такое понимание

общепризнанно как в законодательстве (ст. 1 и 7 Основ

Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик,

ст. 1 и 7 УК РСФСР), так и в теории советского уголовного

права2. Преступное деяние может быть направлено против

различных общественных отношений.

1 3агородников Н. И. Значение объекта преступления при определении

меры наказания по советскому уголовному праву. Труды Военно-

юридической академии. Вып. X. М., 1949, с. 8; Он же. Понятие объекта

преступления в советском уголовном праве. Труды Военно-

юридической академии. Вып. XIII. М., 1951, с. 32, 33; Кригер Г. А.

К вопросу о понятии объекта преступления в советском уголовном

праве. – «Вестник МГУ», 1955, № 1, с. 111. 2 Пионтковский А. А. Уголовное право РСФСР. Ч. Общая. М., 1924,

с. 129; Он же. Учение о преступлении по советскому уголовному праву.

М., Госюриздат, 1961, с. 132, 133; Он же. Курс советского уголовного

права. Ч. Общая. Т. II. Преступление. М., 1970, с. 111–116 и след.

Никифоров Б. С. Борьба с мошенническими посягательствами на

социалистическую и личную собственность по советскому уголовному

праву. М., АН СССР, 1952, с. 21; Он же. Объект преступления по

советскому уголовному праву. М., Госюриздат, 1960, с. 13–17; Трайнин

А. Н. Общее учение о составе преступления. М., Госюриздат, 1957,

с. 123; Кригер Г. А. К вопросу о понятии объекта преступления в

советском уголовном праве. – «Вестник МГУ», 1955, № 1, с. 111–121;

Он лее. Ответственность за хищения государственного и

общественного имущества по советскому уголовному праву. Изд. МГУ,

1957, с. 17–18; Федоров М. И. Понятие объекта преступления по

советскому уголовному праву. Уч. зап. Пермского ун-та, т. XI, ч. 2.

кн. 2. 1957, с. 182. Фролов Е. А. Спорные вопросы общего учения об

объекте преступления. Сб. ученых' трудов Свердловского юридич. ин-

та. Вып. 10, 1969, с. 185.

275

К общественным отношениям – объекту посягательства

отнесена и личность1, как социальное существо. «Сущность

человека есть совокупность всех общественных отношений»2. Н.

Л. Беляев подчеркивает, что марксистско-ленинская наука

различает понятия «человек» и «личность». С одной стороны,

человек есть биологическое существо, часть живой природы, с

другой – социальное существо, носитель различного рода

общественных отношений, т. е. личность3. «Свойство быть

личностью, – отмечает философ В. П. Тугаринов, – присуще

человеку не как биологическому существу, а как социальному

существу, т. е. общественно-историческому человеку как

совокупности общественных отношений... Понятия «человек»,

«личность» различаются между собой также и в том отношении,

что понятие «человек» есть понятие природно-общественное, а

понятие «личность» есть понятие социальное, т. е. оно связано с

физическим, бытием человека, а с его определенными

общественными свойствами. Личность есть человек, взятый

совокупности тех свойств (качеств), которые вырабатываются в

нем в процессе взаимоотношений с обществом»4. Для

всестороннего развития личности социалистическим обществом

созданы все условия. В Программе КПСС записано: «В период

1 Однако в юридической литературе существует и другое мнение.

Например, В. Н. Кудрявцев, А. Н. Васильев считают, что при

совершении преступления против жизни, здоровья, свободы, чести и

достоинства личности объектом являются не общественные отношения,

а человек. (Кудрявцев В. Н. О соотношении объекта и предмета

преступления. – «Советское государство и право», 1951, № 8, с. 59;

Васильев А. Н. Рецензия на учебник «Советское уголовное право.

Ч. Общая». – «Социалистическая законность», 1953, № 8, с. 89). 2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 3. 3 Уголовное право. Ч. Общая. М. 1969, с. 109. 4 Тугаринов В. П. Личность и общество. М., «Мысль», 1965, с. 43. См.:

Мальцев Г. В. Социалистическое право и свобода личности. М., 1968,

с. 10–15.

276

перехода к коммунизму возрастают возможности воспитания

нового человека, гармонически сочетающего в себе духовное

богатство, моральную чистоту и физическое совершенство».1

Заботой о личности проникнуто и все советское

законодательство. «…Законодатель ни на минуту не забывает, –

пишет Никифоров, – что социалистические государственные и

общественные установления имеют своей конечной целью благо

советского человека, многообразные интересы строителей

близкого коммунистического будущего. Жизнь, здоровье,

свобода личности – важнейшие из этих благ, и весьма

показательной чертой нового УК является трактовка причинения

вреда этим интересам как квалифицирующего признака целого

ряда различных преступлений»2. Поэтом у я советских

уголовных кодексах преступления против личности относятся к

наиболее опасным. Однако степень их общественной опасности

различна и зависит в первую очередь от характера конкретного

объекта, т.е. блага, на которое посягает виновный. В главе

третьей Уголовного кодекса сосредоточены постановления,

направленные на охрану непосредственно основных благ

личности вне связи с посягательствами на другие объекты.

Действия, выразившиеся в применении физического насилия (в

зависимости от характера, степени интенсивности

насильственных действий и умысла), ставят под угрозу

причинения вреда или причиняют ущерб таким объектам

(благам), как жизнь, здоровье, половая неприкосновенность,

свобода и т. д. При физическом насилии (нанесение ударов,

схватывание, выталкивание, связывание), не связанным с

1 Программа КПСС. М., «Правда», 1961, с. 120, 121. 2 Никифоров Б. С. Новый УК РСФСР – важный этап в дальнейшем

развитии советского уголовного законодательства. – Сб. «Новое

уголовное законодательство РСФСР», М., «Юридическая литература»,

1961, с. 78.

277

посягательством на другие объекты, ущерб причиняется

непосредственно телесной неприкосновенности, что

подразумевает прикосновение к телу другого лица, воздействие

на него силой1. Вместе с тем телесная неприкосновенность

нарушается и в тех случаях, когда в результате физического

насилия причиняется ущерб или ставятся под угрозу причинения

ущерба такие объекты, как жизнь, здоровье, половая

неприкосновенность и т. д. В связи с этим в юридической

литературе существует мнение, что телесная

неприкосновенность является объектом убийства и телесного

повреждения. Так, А. А. Жижиленко считал, что все телесные

повреждения, также как побои (иные насильственные действия)

всегда должны рассматриваться как посягательство на телесную

неприкосновенность2. Нам это мнение представляется неверным.

Лишение свободы, нанесение телесного повреждения или

убийство возможны и помимо нарушения телесной

неприкосновенности (например, виновный обманным путем

заманил потерпевшую в комнату и закрыл дверь, дал большую

дозу снотворного и т. д.), т. е. без применения, физического

насилия. Другое дело, что при применении физической силы

1«Посягательство на телесную неприкосновенность в буквальном и

широком значении этого понятия, – указывается в объяснительной

записке редакционной комиссии к Уголовному, уложению 1903 г., –

объем лет не только случаи самовольного или насильственного

видоизменения условий физического бытия личности, не только

причинения другому неприятных ощущений, физической боли и

страдания, но и всякое прикосновение, всякое воздействие на тело

другого, другими словами – охватывает собою всякое посягательство на

норму «Не прикасайся к телу другого». – «Уголовное уложение 22

марта 1903 т., с мотивами...» Изд. С. Н. Таганцева. Спб., 1904, с. 630. 2 Жижиленко А. А. Преступления против личности. М. – 1927, с. 33, 34.

См. также: Орехов В. В. Борьба с телесными повреждениями по

советскому уголовному праву. Автореф. канд. диссертации. Л., 1960,

с. 8, 9.

278

действительно могут наступить такие последствия, как лишение

свободы, телесное повреждение, изнасилование, убийство и т. д.,

но в этих случаях они не более, как результат непосредственного

или опосредованного воздействия на тело (корпус) другого

человека, следствие нарушения телесной неприкосновенности

другого лица.

Мы не можем согласиться, что объектом побоев,

истязаний и других насильственных действий следует считать

здоровье.1 Здоровье как непосредственный объект нарушается

лишь в тех случаях, когда ему причиняют или пытаются

причинить вред, т. е. когда нарушение анатомической

целостности тканей и органов становится реальным фактом. При

совершении же побоев, истязаний и других подобных

насильственных действий этого не происходит. Как правило,

состояние здоровья не ухудшается и даже зачастую не ставится в

опасность ухудшения. Следовательно, такие действия нельзя

расценивать, как посягательство на здоровье. Поскольку мы

пришли к выводу, что при совершении подобных

насильственных действий здоровье как объект не обязательно

нарушается, то, по-видимому, если придерживаться

анализируемой точки зрения, следовало бы эти действия

признать ненаказуемыми. Однако такое решение вступает в

противоречие с существующей правовой действительностью. По

УК РСФСР ч. 2 ст. 112, 113 и соответствующих статей УК других

1 Советское уголовное право. Ч. Особенная. М., 1959, с. 195. (Автор

раздела А. А. Пионтковский); Курляндский В. И. Советский закон на

страже интересов личности. М., 1954, с. 69; Дубовец П. А.

Ответственность за телесные повреждения по советскому уголовному

праву. М., «Юридическая литература», 1964, с. 13, 113; Самолюк И. Д.

Объект преступления при телесных повреждениях. – Уч. зап.

Дальневосточного ун-та. Быт. 19, 1967, с. 113; Загородников Н. И.

Преступления против здоровья. М., «Юридическая литература», 1969,

с. 108 и др.

279

союзных республик), побои, истязания и иные насильственные

действия считаются преступлениями. Какое же благо, но

подлежащее самостоятельной охране, в этих случаях

нарушаются. По-видимому, этим благом является не что иное,

как телесная неприкосновенность. Такие действия, как побои из

мест и, связывание, чтобы поглумиться, насильственные

действия с намерением причинить боль, но не повлекшие

телесных повреждений и т. д., посягают именно на телесную

неприкосновенность.

Телесная неприкосновенность человека – это категория,

обеспечивающая условия его биологического (физического) и

социального существования, поэтому, она может, по нашему

млению, рассматриваться как самостоятельная социальная

ценность и самостоятельный объект уголовно-правовой охраны.

Нарушения телесной неприкосновенности являются

разновидностью преступлений против личности. В действующих

уголовных кодексах, предусматривающих ответственность за это

преступление, перечислены такие объекты, как жизнь, здоровье,

свобода и достоинство. Поэтому главу III было бы целесообразно

назвать «Преступления против жизни, здоровья, телесной

неприкосновенности, свободы и достоинства личности». То, что

телесная неприкосновенность, является особой социальной

ценностью, подтверждается следующими доводами: а)для

нарушения телесной неприкосновенности характерны такие

насильственные действия, которые не связаны с обязательным

причинением вреда здоровью; б) если телесная

неприкосновенность не является самостоятельным объектом, то

ряд насильственных действий нельзя признать преступлением.

Вместе с тем, телесная неприкосновенность – слишком общее

понятие. Оно не отражает специфического характера каждого из

конкретных насильственных действий (нанесение побоев,

причинение телесных повреждений, смерть). Поэтому в ряде

280

случаев; для того чтобы показать; характер и тяжесть

применяемого физического насилия, помимо телесной

неприкосновенности как обязательного объекта, надо указывать

и объект, на который совершено воздействие (жизнь, здоровье,

свобода и т. д.). При этом нарушение телесной

неприкосновенности (свидетельствующее о механизме

воздействия) как бы отходит на второй план, а существенным

обстоятельством становится благо, на которое направлено

посягательство (жизнь, здоровье, свобода, половая

неприкосновенность и т. д.)1. Таким образом, нарушение

телесной неприкосновенности является обязательным признаком

всякого физического насилия, но не всякого преступления,

направленного против личности и далее против жизни и

здоровья. Чаще всего причинение вреда личности является

основной целью виновного, но немало и таких преступлений,

характер и степень общественной опасности которых

определяются, главным образом, направленностью деяния и на

другой, помимо личности, объект. Так, по-разному должны

расцениваться (даже при внешне одинаковом: характере вреда,

причиняемого личности) такие деяния, как лишение жизни на

почве бытовой мести и при посягательстве на экономические

основы государства, или же при сопротивлении представителю

власти и при попытке завладеть имуществом. В юридической

литературе отмечалось, что при посягательстве на определенную

группу общественных отношений почти всегда имеет место

нарушение смежных общественных отношений. Такое

упоминание имеется, например, в работах ученых-

криминалистов2.

1 Самолюк И. Д. Указ. соч., с. 113. 2 Кудрявцев В. Н. Теоретические основы квалификации преступлений.

М., Госюриздат, 1963, с. 172; Он же. Объективная сторона

преступления. М.; Госюриздат, 1960, с. 137–146; Никифоров Б. С.

281

Ознакомившись с их работами, можно сделать вывод, что

вол рос о непосредственном объекте и смежных объектах в

большинстве работ рассматривался лишь попутно, без глубокого

анализа их соотношения и влияния на степень общественной

опасности деяний, на квалификацию преступлений.

Так, М. А. Гельфер, затрагивая этот вопрос, писал, что

«при исследовании вопроса об объекте конкретного

преступления обращается внимание лишь на тот объект, на

который преступление непосредственно посягает(отсюда и

наименование «непосредственный объект преступления»), но не

уделяется достаточного внимания изучению других объектов, на

которые происходит одновременно посягательство при

совершении конкретного преступления и имеющих значение для

определения степени общественной опасности содеянного».1

Однако М. А. Гельфер не раскрыл значения теоретического и

практического соотношения непосредственного объекта и

смежных индивидуальных объектов. В. Н. Кудрявцев сделал

попытку раскрыть значение этих объектов через последствия,

которые он называет дополнительными. В связи с этим он

указывает, что каждое преступление имеет несколько вредных

последствий, чем причиняет ущерб нескольким общественным

Объект преступления по советскому уголовному праву. М.,

Госюриздат, 1960, с. 156; Он же. Уголовно-правовая охрана личной

собственности в СССР. М., АН СССР, 1954, с. 24–27. Куринов Б. А.

Уголовная ответственность за хищение государственного и

общественного имущества, М., Госюриздат, 195 1, 24, 25; Сергеева Т. Л.

Уголовно-правовая охрана социалистической собственности в СССР.

М., АН СССР, 1954, с. 125; Кузнецова Н. Ф. значение преступных

последствий. М., Госюриздат, 1958, с. 78, 79, 83. 1 Гельфер М. А. Указ. соч., с. 45, 46.

282

отношениям. Эти последствия неравноценны. И их можно

подразделить на основные и дополнительные1.

Хотя В. Н Кудрявцев стремился выделить

дополнительные последствия, он не увязал их с объектом

преступного посягательства. Значение дополнительных

последствий, по его мнению, сводится к тому, что они являются

составной частью вреда, причиненного основному конкретному

объекту для защиты которого создана данная норма закона2.

Некоторое внимание вопросам разработки проблемы

«многообъектности» преступления уделил Б. С. Никифоров. Он

считает, что «при построении квалифицированных составов

преступлений законодатель уделяет большое внимание случаям,

когда преступление причиняет вред не только основному, но еще

и другому, дополнительному объекту»3. Наиболее, глубокая

разработка этого вопроса сделана Е. А. Фроловым. Он предлагает

различать три вида непосредственных объектов. Главным

(основным) он считает такой, который при определенной

преступной деятельности всегда ставится под угрозу, вследствие

чего законодатель в первую очередь стремится защитить его.

Дополнительный объект – это тот объект, который также

ставится под угрозу причинения вреда и также защищается

законом, но лишь попутно. Под факультативными объектами

понимаются такие общественные отношения, которые при

1 Кудрявцев В. Н. Объективна я сторона преступления. М., Госюриздат.

1950, с. 137–143. 2 Обстоятельная критика этих положений дана в работе Е. А. Фролов к

(Фролов Е. А. Понятие непосредственного (основного),

дополнительных и факультативных объектов уголовно-правовой

охраны и их значение для классификации посягательств на

социалистическую собственность. – В кн. «Материалы конференции по

итогам научно-исследовательской работы за 1966 г.». Свердловск, 1968,

с. 93, 94. 3 Никифоров Б. С. Новый уголовный кодекс РСФСР, с. 78.

283

совершении данного преступления могут попасть под угрозу

причинения вреда, но не обязательно1. Мы не случайно

остановились на этом вопросе, так как личность (жизнь,

здоровье, телесная неприкосновенность и т. д.) не всегда может

выступать в качестве основного (главного) непосредственного

объекта в преступлениях (как это предусмотрено главой III УК

РСФСР), она может быть и дополнительным, либо

факультативным объектом. Так, жизнь и здоровье,

представляющие собой величайшую ценность, которая в

социалистическом обществе подлежит обязательной защите, тем

не менее являются лишь дополнительным объектом таких

преступлений как террористический акт (ст. 66, 67 УК РСФСР),

разбой с целью завладения государственным, общественным или

личным имуществом граждан (ст. 91, 146 УК РСФСР);

посягательство на жизнь работника милиции или народного

дружинника (ст. 1912 УК РСФСР); угроза или насилие в

отношении должностного лица или общественного работника

(ст. 193 УК РСФСР); нанесение телесных повреждений или

побоев начальнику (ст. 242 УК РСФСР) и т. д. Соответственно

главными непосредственными объектами в этих составах

являются советская власть, мирное сосуществование государств,

государственная или личная собственность, нормальная

деятельность органов милиции и народных дружинников,

нормальная деятельность государственных и общественных

учреждений, организаций, предприятий, деятельность органов

власти или военных начальников. Например, такие

преступления, как террористический акт, физическое насилие

могут выразиться либо в убийстве государственного или

1 См. также: Фролов Е. А. Объект уголовно-правовой охраны и его роль

в организации борьбы с посягательствами на социалистическую

собственность. Автореф. докторск. диссертации. Свердловск, 1971,

с. 25–27.

284

общественного деятеля или представителя власти, либо в

причинении им тяжкого телесного повреждения с целью подрыва

и ли ослабления советской власти. Таким образом, указав в

диспозиции на цель этих действий, законодатель заострил

внимание на том, что интересы советской власти подлежат

защите в первую очередь. Но опасность посягательства

возрастает в связи с тем, что одновременно причиняется и вред

личности. Следует заметить, что такова особенность и других

составов преступлений, связанных с применением физического

насилия, где дополнительными объектами являются жизнь,

здоровье, свобода либо телесная неприкосновенность.

Следовательно, законы, созданные для защиты других

общественных отношений" (советская власть, собственность и т.

д.), вместе с тем защищают и личность. С возрастанием степени

причинения вреда дополнительному объекту (здоровье, свобода

личности) увеличивается, следовательно, и общественная

опасность деяния в целом. Это еще раз свидетельствует, что в

социалистическом государстве жизнь, здоровье, свобода

личности – являются величайшим благом. Давая характеристику

новому условному кодексу РСФСР, Б. С. Никифоров обмечал,

что «законодатель уделяет большое внимание случаям, когда

преступление причиняет вред не только основному, но еще и

другому, дополнительному объекту. Особый интерес в этом

отношении представляют составы, имеющие в качестве

дополнительного объекта жизнь здоровье, или свободу

личности»1.

В уголовных кодексах РСФСР и других союзных

республик встречаются составы преступлений, в которых

совершение преступлений возможно как с применением

физического насилия, так и без него. Таковы, например,

1 Никифоров Б. С. Новый уголовный кодекс РСФСР, с. 78.

285

преступления, предусмотренные в ст. 77, 78, 206 УК РСФСР, где

главным (непосредственным) объектам являются основы

государственного управления в области охраны общественного

порядка, основы общественного порядка и безопасности,

общественный порядок, но одновременно может быть причинен

ущерб; и таким объектам, как жизнь, здоровье и телесная

неприкосновенность личности. Однако причинение вреда

личности в таких преступлениях не обязательно и не влияет на

структуру данных составов преступлений. Как отмечалось Е. А.

Фроловым, такие объекты названы факультативными. Так,

массовые беспорядки, хулиганские действия могут быть

сопряжены с физическим насилием, сопровождаемым

причинением разного по тяжести вреда здоровью людей. Но эти

преступления возможны и без применения физического насилия,

являющегося факультативным и влияющим не на квалификацию

преступления, а на объем наказания, поскольку оно значительно

повышает степень общественной опасности содеянного. Именно

поэтому санкции соответствующих норм имеют значительный

диапазон, «они созданы с определенным запасом»1. Например,

ст. 77 УК РСФСР предусматривает ответственность от 3 до 15 лет

лишения свободы, ст. 79 УК РСФСР – от 2 до 15 лет, ст. 206 УК

РСФСР – от 3 месяцев до 7 лет.

Итак, можно сделать вывод, что при совершении

преступлений, когда в результате физического насилия вред

наносится личности вне связи с посягательствами на другие

общественные отношения, личность (жизнь, здоровье, телесная

неприкосновенность), является главным непосредственным

1 Фролов Е. А. Понятие непосредственного (основного),

дополнительных и факультативных объектов уголовно-правовой

охраны, с. 95.

286

объектом, а насилие составляет главный момент объективной

стороны деяния.

В тех же преступлениях, где главным объектом являются

другие общественные отношения (например, советская власть),

физическое насилие является обстоятельством, существенно

увеличивающим опасность деяния и влияющим на

квалификацию. В этих случаях насилие составляет необходимый,

хотя и не центральный элемент объективной стороны состава

преступления.

В тех же случаях, когда личность представляет собой

лишь факультативный объект, применение физического насилия

повышает степень общественной опасности содеянного и, не

влияя на квалификацию содеянного, оказывает влияние на

назначение наказания.

Таким образом, применение физического насилия во всех

случаях причиняет вред личности или подвергает ее опасности.

В зависимости от того, какие интересы в первую очередь

защищаются данной нормой, личность выступает в ролях

главного, дополнительного или факультативного объектов

посягательства. Являясь главным объектом, личность влияет на

характер общественной опасности содеянного непосредственно;

будучи дополнительным, она оказывает существенное влияние

на квалификацию и общественную опасность деяния в целом;

выступая в роли факультативного объекта – повышает его

общественную опасность и влияет на назначение наказания.

Между объектом насилия и насильственным действием

существует неразрывная зависимость. Применение физического

насилия, в частности, предполагает наступление или

возможность наступления определенных последствий, но в ряде

случаев оно может быть и не связано с их наступлением. В связи

'С этим нам представляется необходимым рассмотреть вопрос о

соотношении физического насилия с его последствиями.

287

Физическое насилие и его последствия. Всякое

преступное действие, как известно, может причинить или

поставить в опасность причинения ущерба тот или иной объект

(собственность, личность, общественный порядок и т. д.).

Физическое насилие предпринимается именно для того, чтобы

произвести определенные изменения в таком объекте, как

личность. Конечно, всякое действие тесно связано с его

последствием, но не совпадает с ним. Поэтому физическое

насилие, как действие, не следует смешивать с последствием1.

Правда, в теории уголовного права была высказана и другая

точка зрения, согласно которой последствия являются

неотъемлемой частью действия.

Понятие действия требует, – писал Ф. Лист, –

наступления изменения во внешнем мире (т. е. в людях, вещах).

Это изменение мы называем последствием. Последствие

образует, таким образом, составную часть понятия действия»2.

Действительно, действие и его последствие тесно связаны

между собой, но тем не менее последствие нельзя сводить к

действию, как это, например, делает Н. Ф. Кузнецова. По ее

мнению, и в тех случаях, когда последствие преступления не

описано в законе, оно настолько тесно примыкает к действию,

что достаточно доказать его наличие и наличие объекта

1 Русские криминалисты отмечали, что действие и его последствие

необходимо разграничивать. Так, Л. С. Белогриц-Котляревский писал,

что действие заключается в самой попытке воздействия на внешний

мир, а не в его результатах. Воздействие на внешний мир находится в

руках субъекта, результаты же такого воздействия, т. е. последствия,

зависят не только от него, но и от сил природы и вообще от посторонних

причин. (Белогриц-Котляревский Л. С. Начала уголовного права.

Варшава, 1870, с. 171 и др. 2 Лист Ф. Учебник уголовного права. Ч. Общая. М., 1903, с. 126.

288

преступления, как ущерб становится само собой разумеющимся1.

Понятия «действие» и «последствие» существенно отличаются

друг от друга2. «Действие – это волевое телодвижение человека

или их совокупность, а также сознательное использование

механизмов, других лиц и животных. Действие – это процесс

воздействия на объект. Последствие же является зависимым от

него результатом»3. Неслучайно поэтому законодатель, учитывая

важность объекта, тяжесть возможного ущерба и т. п., в ряде

норм устанавливает уголовную ответственность лишь за то, что

объект был поставлен в опасность причинения вреда, за создание

реальной возможности наступления общественно опасных

последствий.4.

1 Кузнецова Н. Ф. Значение преступных последствий для уголовной

ответственности. М., «Юридическая литература», 1958, с. 42, 43. 2 Несколько неточным является выражение Н. Д. Дурманова,

указывающего, что «всякого рода воздействие на объект, хотя бы оно и

производило некоторые несущественные изменения в объекте (курсив

мой.– В. С.) должно быть отнесено к действию» (Дурманов Н. Д.

Понятие преступления. М.–Л., АН СССР, 1948, с. 57). Однако, всякое

изменение в объекте – это есть последствие. Нам представляется, что Н.

Д. Дурманов имел в виду, что если намерением преступника

охватывалось причинение определенного результата (например,

лишение жизни), но этот результат по независящим от виновного

обстоятельствам не наступил, то деяние, нельзя считать оконченным,

хотя бы и наступили другие какие-либо изменения в объекте (например,

телесные повреждения). Н. Д. Дурманов прав, преступление не

окончено. Однако телесные повреждения – это уже изменения во

внешнем мире, последствия преступного действия. 3 Михлин А. С. Понятие и виды последствий преступления. – Сб.

«Вопросы уголовного права и процесса», М., 1958, с. 41. 4 Подробнее об этом см.: Фролов Е. А. Объект и преступные

последствия при посягательствах на социалистическую .собственность.

– Сб. ученых трудов. Вып. 8. Свердловск, 1968, с. 110 и след. См. также:

Церетели Т. В. Деликты создания опасности – «Советское государство

и право», 1970, № 8, с. 56–63.

289

Однако реальный ущерб и возможность его причинения

не одно и то же1. Возможность наступления последствий – есть

1 В юридической литературе нет единства в вопросе о том, куда следует

отнести возможность причинения ущерба объекту – к последствию или

к действию. Н. Д.-Дурманов, А. С. Михлин считают, что возможность

причинения вреда еще не является последствием. – Дурманов Н. Д.

Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву. М.,

Госюриздат, 1955, с. 40; Михлин А. С. Последствия преступления. М.,

«Юридическая литература», 1969, с. 31, 32. Н. Ф. Кузнецова, Т. В.

Церетели, наоборот, возможность причинения вреда относят к

преступным последствиям. По их мнению возможность причинения

ущерба уже производит изменения в объекте (Кузнецова Н. Ф. Значение

преступных последствий для уголовной ответственности. М.,

Госюриздат, 1958, с. 21; Церетели Т. В. Причинная связь в уголовном

праве. М., «Юридическая литература», 1963, с. 49) . Противоречивым

по этому вопросу является мнение В. Н. Кудрявцева. С одной стороны,

он не согласен с мнением тех авторов, которые возможность

наступления вредных последствий относят к самим последствиям. Он

пишет: «Не правы те авторы, которые ставят знак равенства между

возможностью наступления вреда и физическим его наступлением,

утверждая, что судебная практика одинаково оценивает, как виды

последствий и фактический ущерб, и возможность его причинения,

которые различаются якобы только по степени общественной

опасности». С другой стороны, он считает возможность наступления

вреда разновидностью преступных последствий. Он указывает, что

возможность наступления вредных последствий не совпадает с

действием, а является определенным результатом, последствием

человеческого поведения. (Кудрявцев В. Н. Объективная сторона

преступления. М., Госюриздат , 1960, с. 172, 173). Почти аналогичной

точки зрения придерживается А. А. Пионтковский. Он пишет, что

«реальная возможность наступления вредных последствий есть

определенный этап в процессе становления преступного деяния. В

одних случаях эта реальная возможность лежит исключительно в самом

совершенном преступном действии, в других – в дальнейших

изменениях в состоянии объективной действительности, вызванных им.

Поэтому реальная возможность наступления вредных последствий в

зависимости от конкретных особенностей преступления может быть

или свойством самого преступного действия, или определенным его

последствием» (Пионтковский А. А. Учение о преступлении. М.,

290

свойство преступного действия, но сама по себе последствием не

является, поскольку она не создает изменений в объекте

преступления. Установление ответственности за само создание

возможности причинения вреда объекту обычно связывается с

важностью объекта. Следовательно, между общественной

опасностью действия и объектом посягательства существует

неразрывная связь. Для достижения известного результата

«человек должен использовать такие средства и методы

воздействия на объект, которые в конечном счете целиком и

полностью зависят от реально существующих особенностей

этого объекта, диктуются, определяются ими. Но это что и при

осуществлении преступного посягательства субъект для

достижения общественно опасного результата объективно

вынужден использовать строго определенные методы

воздействия действовать способом, обусловленным объектом

преступления1.

Именно действие, как физическое насилие, может

нанести человеческому организму наибольший ущерб. Поэтому

оно всегда либо создает опасность причинения ущерба личности,

либо причиняет ей те или иные вредные последствия. Поскольку

наступление последствий при применении физического насилия

«Юридическая литература», 1961, с. 176; Он же. Курс советского

уголовного права. Ч. Общая, т. 2. Преступление. М., «Наука», 1970, с.

149–151). Чехословацкий криминалист Ф. Полячек считает, нет

различий между преступлениями, причиняющими реальный вред, и

преступлениями, лишь создающими угроз у его причинения, т. е. ставит

знак равенства между возможностью причинения ущерба объекту и

реальным причинением. (Полячек Ф. Состав преступления по

чехословацкому уголовному праву. М., «Иностранная литература»,

1960, с. 134, 135). 1 Фролов Е. А. Объект уголовно-правовой охраны и общее понятие

хищения социалистического имущества. – Сб. ученых трудов

Свердловск. юридич. ин-та. Вып. 9. 1969, с. 76.

291

не обязательно, мы не разделяем, существующего в юридической

литературе мнения, согласно которому физическое насилие

отождествляется с его последствием1.

Последствие может наступить в результате как действия,

так и бездействия. Возможны случаи, когда действия виновного

создают лишь условия для наступления последствия (телесного

повреждения, смерти), а само оно вызывается действиями

потерпевшего или третьих лиц. Например, оставление

заряженного ружья в помещении, где находятся дети (если кто-

либо из них выстрелит, причинив себе или другим телесное

повреждение или смерть), оставление без должных мер

предосторожности опасных животных (если в результате этого

кому-нибудь были причинены повреждения)2.

Таким образом, можно сделать вывод, что физическое

насилие отличается от его последствий рядом признаков и

прежде всего тем, что оно всегда представляет собой действие,

тогда как причинение вреда здоровью другого человека, т. е.

нарушение анатомической целостности или физиологических

функций организма, либо причинение смерти – это последствия.

В то же время следует постоянно помнить, что физическое

насилие всегда таит в себе возможность нанесения ущерба

личности потерпевшего. Если же в результате физического

насилия вредные последствия фактически наступили, это

необходимо учитывать при оценке общественной опасности

1 См., например: Дубовец П. А. Указ. соч., с. 8; Гугучия М. Б.

Ответственность за разбой по действующему уголовному

законодательству ; Сухуми, 1958, с. 61; Щедрина А. К. Ответственность

за разбой по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня

1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан. – Сб.

«Вопросы советского уголовного права и процесса». Уч. зап.

Свердловского юридич. ин-та, т. VI, 1958, с. 33 и др. 2 См.: Дурманов Н, Д. Понятие телесных повреждений по советскому

уголовному праву. «Советское государство и право», 1956, № 1, с. 86.

292

содеянного. Поэтому, говоря о насилии, мы всегда имеем в виду

действие и возможные последствия. Те или иные последствия

(возможность их наступления) подразумевают определенный

способ совершения преступления. В связи с этим, внимания

заслуживает вопрос можно ли отнести к физическому насилию

применение одурманивающих веществ1. Нам представляется, что

опасность таких действий заключается в возможности

наступления тех или иных последствий (расстройство здоровья,

смерть потерпевшего и т. д.), поэтому такие действия, бесспорно,

являются общественно опасными. Однако они должны

оцениваться либо по фактически наступившим последствиям,

либо как опасность, которой подвергалась личность. Итак,

подытожив все сказанное, молено сделать вывод, что с внешней

стороны физическое насилие – это действие, выразившее в

применении физической силы для нарушения телесной

неприкосновенности потерпевшего, которое причиняет или

ставит в возможность причинения ущерба его телесную

неприкосновенность (как минимум) или здоровье и жизнь (как

максимум).

1 См.: Симонов В. И. Как следует квалифицировать дачу

одурманивающих веществ? – Сб. аспирантских работ. Вып. 13.

Свердловск, 1971, с. 239–247; Он же. Уголовно-правовая

характеристика физического насилия. Канд. диссертация. Свердловск,

1972, с. 45, 55.

293

Анатолий Николаевич Лебедев

Родился 3 марта 1940 г. в Ленинграде.

Началась Великая Отечественная война и в августе 1941 г. Анатолий Николаевич с мамой были эвакуированы на Урал, однако эшелон в 40 км от города был разбомблен немецкими самолетами. Люди пошли пешком и оказались в с. Сушигорицы Калининской области. В сельской школе будущий профессор закончил 7 классов, а затем окончил 10-летнюю школу в Сандово. Далее служил в армии: сначала в

Лиепае (Латвия), затем в г. Кунгуре Пермской области. Командование воинской части

разрешило А. Н. Лебедеву сдать вступительные экзамены в университет. Экзамены были сданы, и с 1962 по 1967 г. он учился на юридическом факультете Пермского государственного университета

После окончания обучения в 1967–1970 гг. работал в должности следователя, а затем старшего следователя Свердловского отдела милиции г. Перми. В апреле 1970 г. награжден медалью «В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина». Кроме этого, были благодарности, грамоты, премии, а также присвоено звание «Отличник советской милиции». Однако при переходе на преподавательскую работу основанием для увольнения из органов, формулировка которого не могла не озадачить, стало «служебное несоответствие». Оказывается, в то время по сложившейся практике в подобных

294

ситуациях основания, помимо названного, было всего два – «по состоянию здоровья» и «выход на пенсию».

С 1970 г. – ассистент кафедры уголовного права, процесса и криминалистики. Преподавал тогда уголовное и исправительно-трудовое право.

В 1974–1977 гг. по совету заведующего кафедрой В. А. Похмелкина обучался в очной аспирантуре МГУ. В 1977 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Уголовная ответственность за изготовление, приобретение, ношение, хранение и сбыт огнестрельного оружия, боевых припасов и взрывчатых веществ». Защита едва не была сорвана из-за отправленного, но не поступившего в диссертационный совет отзыва ведущей организации Свердловского юридического института. Выручил коллега и друг Григорий Максимович Билык, который съездил в Свердловск, доставил отзыв в Москву и присутствовал на защите. Присутствовал на ней и Александр Владимирович Кладков.

После защиты продолжил работу на кафедре сначала в должности старшего преподавателя, затем доцента и профессора. Разработал спецкурс «Квалификация преступлений против собственности». А. Н. Лебедеву было присвоено ученое звание доцента.

Курировал группы, курс дневного отделения факультета, общежитие, сельхозработы студентов, являлся членом профбюро факультета и его председателем, членом НИРС факультета, жилищно-бытовой комиссии университета, читал пермякам лекции на правовые темы.

В 1981 г. окончил двухгодичный курс обучения в Университете марксизма-ленинизма при Пермском Обкоме КПСС.

В 1993–2007 гг. – председатель Пермской областной избирательной комиссии (прежние наименования – Ленинская окружная, Региональная). Избирательная комиссия постоянно готовила проекты изменений, направленных на совершенствование избирательной системы РФ, в том числе в части работы избирательных комиссий. Указанные проекты, как правило, принимались Центризбиркомом РФ.

Большой практический опыт позволил разработать еще один специальный курс – «Ответственность за нарушения

295

законодательства о выборах и референдумах», а также издать два учебных пособия.

Опубликовал около 60 научных работ. Неоднократно готовил отзывы на кандидатские диссертации.

А. Н. Лебедев – член квалификационной коллегии судей Пермского края, входит в состав комиссии по вопросам помилования Пермского края.

Указом Президента РФ от 02.03.2000 № 460 А. Н. Лебедеву было присвоено почетное звание «Заслуженный юрист Российской Федерации». В 2003 г. стал лауреатом премии Пермского профессионального клуба юристов в номинации «Государство и право». В 2004 г. был награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством II степени», в 2007 г. – грамотой Совета Федерации Федерального Собрания РФ и Высшим знаком Центризбиркома РФ.

296

А. Н. ЛЕБЕДЕВ

ОБ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА НЕЗАКОННОЕ НОШЕНИЕ, ХРАНЕНИЕ,

ПРИОБРЕТЕНИЕ, ИЗГОТОВЛЕНИЕ, СБЫТ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ, БОЕВЫХ ПРИПАСОВ

ИЛИ ВЗРЫВЧАТЫХ ВЕЩЕСТВ

Статья впервые опубликована: Законность и борьба с преступностью: межвузовский сборник научных трудов. Пермь, 1977. С. 29–36.

Преступление, предусмотренное ч. I ст. 218 УК РСФСР,

посягает на общественную безопасность, точнее на группу общественных отношений, которые основаны на специальных правилах ношения, хранения, приобретения, изготовления или сбыта огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ.

При помощи законодательных и нормативных актов государство установило определенный порядок приобретения, хранения и использования огнестрельного оружия. Нарезное огнестрельное оружие и боеприпасы к нему изъяты из гражданского оборота, поэтому граждане и организации обязаны получать предварительное разрешение на приобретение, хранение и использование оружия. Это сделано, как указывает Н. Д. Дурманов, «...в целях воспрепятствовать использованию оружия для совершения преступлений и предупредить несчастные случаи, которые могут произойти в результате неосторожного обращения с оружием, боеприпасами и взрывчатыми веществами»1. Действительно, такая строгая регламентация необходима, так как она лишает антиобщественные элементы возможности использования оружия в преступных целях; Как доказывает практика, почти 80

1 Дурманов Н. Д. Уголовная ответственность за преступлена против

общественной безопасности, общественного порядка и здоровья

населения. М., Госюриздат, 1962, с. 47.

297

% лиц, незаконно владеющих оружием, используют его при совершении преступлений1

Для состава преступления, предусмотренного ч. I ст. 218 УК РСФСР, достаточно, чтобы лицо совершило одно из деяний, перечисленных в диспозиции (незаконное ношение, хранение, приобретение, изготовление или сбыт предметов вооружения)2. С точки зрения закона все эти действия равнозначны, представляют собой самостоятельные преступления, подлежат самостоятельной юридической оценке и каждое из них может повлечь за собой наказание в пределах санкции рассматриваемой статьи.

В юридической литературе существует различное толкование этих понятий, поэтому целесообразно разграничить указание преступления, определив содержание каждого из них.

Под изготовлением оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ следует понимать их создание или восстановление утраченных поражающих свойств, а также переделку каких-либо предметов (например, ракетниц, стартовых и строительных пистолетов, предметов бытового назначения), в результате которой они приобретают свойства огнестрельного оружия3. Пленум Верховного Суда СССP в своем постановлении от 26 августа 1966 г. с изменениями от 16 октября 1972 г. «Об улучшении деятельности судебных органов по борьбе с преступностью»4 подчеркнул необходимость

1 Тенчов Э. С. Борьба с незаконным изготовлением, приобретением,

хранением, ношением и сбытом оружия, боеприпасов и взрывчатых

веществ. Автореф. канд. диссертации. М., 1975, с. 8. 2 Под предметами вооружения понимаются огнестрельное оружие,

боевые припасы и взрывчатые вещества. 3 Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 20 сентября, 1974

«О судебной практике по делам о хищениях огнестрельного оружия;

боевых припасов или взрывчатых веществ, незаконном ношении,

хранении, приобретении, изготовлении или сбыте оружия, боевых

припасов или взрывчатых веществ и небрежном хранении

огнестрельного оружия». – «Бюллетень Верховного Суда СССР», 1974,

№ 5, с. 7–10. 4 Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР, 1924–1973.

М., 1974, с. 292.

298

реагировать на все случаи незаконного изготовления на предприятиях, в цехах, производственных участках различного рода оружия, ножей, кастетов и иных подобных предметов. Как показывает обобщение судебной практики, четвертая часть обнаруженного у виновных огнестрельного оружия и две трети холодного были изготовлены самодельным способом1.

В законе не дается понятие самодельного огнестрельного оружия и не перечисляются характеризующие его особенности, очевидно, здесь следует исходить, как указывает М. С. Пестун, из общих характерных критериев. Главным для оружия является его свойство поражать2. Большинство самоделок отличается простотой и крайней примитивностью конструкции. Например, К. осужден по ч. I ст. 218 УК РСФСР за изготовление самопала, который заряжался серой, снятой со спичек, и кусочком проволоки3. В тех случаях, когда технической основой выстрела, который может причинить телесные повреждения, является порох или его заменители, устройство, из которого он произведен (если оно обладает достаточной прочностью и имеет как единое целое ствол и ударный механизм или приспособление для воспламенения заряда), следует признать огнестрельным оружием.

Судебная практика не относит к огнестрельному оружию сигнальные, стартовые, строительные пистолеты, ракетницы и т. п. Однако следует иметь в виду, что у строительно-монтажных пистолетов, например, давление пороховых тазов в патроннике достигает 3000 атмосфер (при выстреле из гладкоствольного охотничьего ружья бездымным порохом давление достигает лишь 700 атмосфер), и пуля, выстреленная из такого пистолета, обладает большой кинетической энергией, поэтому переделка этих предметов, в результате которой они приобретают свойства оружия, рассматривается как его изготовление.

В соответствии со смыслом ч. I ст. 218 УК РСФСР судебная практика также признает изготовлением оружия

1 Обзор судебной практики. – «Бюллетень Верховного Суда СССР»,

1975, №4, с. 39–46. 2 Пестун М. С. Понятие самодельного огнестрельного оружия. Уч. зап.

Саратовского юридич. ин-та. Вып. 2. 1964, с. 178. 3 «Бюллетень Верховного Суда РСФСР», 1970, № 7, с. 9.

299

(переделку гладкоствольных охотничьих ружей в обрезы, поскольку они утрачивают, при этом специальное назначение и приобретают качества, характерные для пистолетов, револьверов и другого, огнестрельного оружия1.

Объем произведенных субъектом действий по, изготовлению оружия должен быть, достаточным, чтобы можно было использовать изготовленный предмет как оружие, в противном случае речь может идти только о покушении на преступление.

О незаконном приобретении можно говорить в тех случаях, когда лицо, не имевшее разрешения соответствующих органов, безвозмездно или за вознаграждение получает оружие в постоянное владение (покупка, обмен, дарение и т. п.). Получение оружия во временное пользование следует рассматривать как его незаконное хранение либо ношение.

Фактический переход предметов вооружения во владение приобретателя может не совпадать с моментом заключения сделки, если, например, приобретатель временно оставляет оружие у бывшего владельца или указывает лицо, которому оно должно быть передано. В подобных случаях само заключение соглашения дает основание квалифицировать действия приобретателя по ч. I ст. 218 УК РСФСР, переговоры же между продавцом и покупателем, независимо от того, чем они кончаются, как правильно указывает М. Дубинина, следует рассматривать в соответствии со ст. 15 УК РСФСР как приготовление к преступлению или покушение на преступление2.

Вызывает возражение существующая в литературе точка зрения, что случаи вымогательства огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ следует квалифицировать по ст. 95 или 148 УК РСФСР3. Как известно, вымогательство – это корыстное преступление, посягающее на

1 Там же, 1964, № 12, с. 7; 1969, № 10, с. 5, 6; «Бюллетень Верховного

Суда СССР», 1974, № 5, с. 8. 2 Дубинина М. Ответственность за незаконное владение огнестрельным

оружием. – «Социалистическая законность», 1975, № 2, с. 42, 43. 3 Преступления против общественной безопасности, общественного

порядка и здоровья населения. Под ред. В. Ф. Кириченко. М., ВШ МВД

СССР, 1970, с. 130.

300

социалистическую или личную собственность граждан. Объектом же незаконного приобретения оружия является общественная безопасность и, как указал Пленум Верховного Суда СССР в своем Постановлении от 20 сентября 1974 г., корыстная цель для этого состава преступления не обязательна1. Принуждение к совершению каких-либо действий, не наносящих имущественного ущерба потерпевшему, не может рассматриваться как вымогательство. Возникает вопрос, на какое имущество пли имущественные права посягает вымогатель (кстати, не имеющий корыстной заинтересованности), требуя передачи ему оружия, например, обреза от лица, незаконно владеющего им. Очевидно, речь должна идти не о вымогательстве, а о посягательстве на общественную безопасность, т.е. о покушении на незаконное приобретение оружия.

Под хранением огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ понимается фактическое владение ими, даже если эти предметы не находятся непосредственно при виновном, а спрятаны по месту жительства или вне его. Известны случаи, когда оружие хранилось за пределами населенного пункта, например, в лесу2. Для состава рассматриваемого преступления не имеет значения кому принадлежит оружие: самому хранителю или другому лицу, не имеет значение и источник приобретения (хищение, покупка, изготовление, присвоение найденного и т. д.).

В судебной практике до последнего времени не было ясности в вопросе о том, подлежит ли уголовной ответственности по ст. 218 УК РОФСР лицо, хранившее неисправное оружие. Известны случаи, когда районные суды оправдывали виновных по ст. 218 УК РСФСР, если изъятое оружие имело дефекты, исключающие возможность выстрела3.

1 «Бюллетень Верховного Суда СССР», 1974, № 5, с. 9. См. также:

Е. Самойлов. Ответственность за хищение огнестрельного оружия,

боевых припасов или взрывчатых веществ. – «Социалистическая

законность», 1975. № 3 с. 44. 2 «Бюллетень Верховного Суда СССР», 1972, № 1, с. 7, 8. 3 «Бюллетень Верховного Суда РСФСР», 1969, № 1, с. 13, 14.

301

Верховный Суд РСФСР считает, что уголовная ответственность по ст. 218 УК PCФСР наступает за хранение как годного к употреблению оружия, так и оружия, которое может быть приведено в пригодное для стрельбы состояние1.

Пленум Верховного Суда СССР в п. 4 Постановления от 20 сентября 1974 г. «О судебной «практике по делам о хищении огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ, незаконном ношении, хранении, приобретении, изготовлении или сбыте оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ и небрежном хранении огнестрельного оружия» уточнил, что одной лишь возможности привести оружие в пригодное состояние недостаточно для признания лица виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 218 или 218.1 УК РСФСР, необходимо также установить намерение сделать это2. Следовательно, для признания лица виновным в незаконном хранении неисправных предметов вооружения необходима совокупность двух моментов: объективного – возможности устранения имеющихся дефектов оружия и субъективного – намерения привести оружие в пригодное состояние.

Авторами Комментария к Уголовному Кодексу РСФСР высказано мнение, что ответственность за спекуляцию предметами, хранить которые запрещено, наступает только по ст. 154 УК РСФСР. Правила о совокупности преступлений в этом случае не применяются, так как покупка и последующая продажа предполагают и хранение вещи в течение определенного времени.3 Данная позиция представляется ошибочной, поскольку скупка, хранение и последующий сбыт предметов вооружения, даже преследующие лишь цель наживы, в большей мере посягают на общественную безопасность, чем на интересы советской торговли и материальные интересы покупателей. В тех же случаях, когда для 'перепродажи скупается самодельное огнестрельное оружие, говорить о посягательстве на интересы советской торговли нельзя вообще. При скупке, хранении и сбыте

1 Там же. 2 «Бюллетень Верховного Суда СССР», 1974, № 5, с. 8. 3 Комментарий к Уголовному Кодексу РСФСР. М., «Юридическая

литература», 1971, с. 329.

302

таких предметов следует ставить вопрос не о спекуляции, а о преступлении, предусмотренном ч. 1 ст. 218 УК РСФСР – незаконном приобретении, хранении и сбыте предметов вооружения.

Как отмечалось, все действия, перечисленные в ч. 1 ст. 218 УК РСФСР, представляют собой самостоятельные преступления, равнозначные с точки зрения закона. Однако в социальном плане ношение огнестрельного оружия у является более опасным преступлением, чем его хранение, поскольку дает преступнику возможность применить оружие при совершении наиболее опасных преступлений: убийстве, разбое, особо злостном хулиганстве и др.

Под ношением оружия понимается фактическое наличие оружия у виновного независимо от того, кому оно принадлежит. Правильной представляется существующая в литературе точка зрения, что ношение оружия возможно, как на улице, так и в помещении, хотя бы и жилом. Состав преступления соответствует ст. 218 УК РСФСР в тех случаях, когда субъект имеет при себе оружие вне места его обычного хранения1.

Такие формы преступной деятельности, как незаконное ношение и хранение оружия тесно связаны между собой и могут чередоваться. Поэтому ношение оружия, на наш взгляд, относится не к длящимся, а к продолжаемым в рамках единого преступления. Как отмечает Э. С. Тенчов, можно заметить ограниченнее во времени и пространстве акты ношения оружия, которые, будучи взятыми в совокупности, могут рассматриваться как длящиеся2

В уголовно-правовой литературе нет, единого мнения по поводу понятия «сбыт предметов вооружения». Одни авторы понимают под ним продажу, обмен, а также передачу для постоянного или временного пользования предметами вооружения другим лицам3. Другие – рассматривают сбыт как

1 Тенчов Э. С. Указ. соч., с. 9. 2 Тенчов Э. С. Указ. соч., с. 10. 3 Тенчов Э. С. Указ. соч., с. 11; Курс советского уголовного права. Т. 6,

М., «Наука», 1971, с. 384.

303

безвозвратное возмездное отчуждение оружия1. Словарь русского языка определяет слово «сбыт» как продажу продукции, а понятие «сбыть» – продать, избавиться, отделаться от чего-нибудь2.

Представляется, что сбыт оружия может совершаться как безвозмездно, так и за вознаграждение, но при этом возврат оружия невозможен, т. е. бывший «собственник» не может получить его обратно по своему желанию. Предоставление оружия во временное пользование нельзя приравнивать к сбыту. При определенных условиях такое действие может рассматриваться как пособничество в совершении преступления.

Гладкоствольное охотничье оружие не относится к предметам преступлений, рассматриваемых ч. 1 ст. 218 и ст. 218.1 УК РСФСР. Пленум Верховного Суда СССР в п. 3 названного постановления указал, что ношение, хранение, приобретение, изготовление или сбыт боевых припасов к гладкоствольному охотничьему оружию не образуют состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 218 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик3.

Представляется, что данное разъяснение не совсем точно, поскольку, к боеприпасам гладкоствольного охотничьего оружия относится и порох (который одновременно является и взрывчатым веществом)4, применяемый как в качестве зарядов, так и самостоятельно. Поэтому незаконное приобретение, хранение, ношение, изготовление или сбыт пороха следует рассматривать как преступление, предусмотренное ч. 1 ст. 218 УК РСФСР.

1 Преступления против общественной безопасности, общественного

порядка и здоровья населения, с. 124. 2 Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1972, с. 644. 3 «Бюллетень Верховного Суда СССР», 1974, № 5, с. 8. 4 Матышевский П. С. Ответственность за преступления против

общественной безопасности, общественного порядка и здоровья

населения. М., «Юридическая литература», 1964, с. 20; Гришанин П. Ф.,

Владимиров В. А. Преступления против общественной безопасности,

общественного порядка и здоровья населения (учебное пособие). М.,

ВШ МООП РСФСР, 1962, с. 34; Преступления против общественной

безопасности, общественного порядка и здоровья населения, с. 125 и др.

304

В судебной практике вопрос о квалификации действий, лиц, небрежно хранивших огнестрельное оружие, находящееся у них незаконно, когда, это влекло тяжкие последствия, решался по-разному. Верховный Суд РСФСР по конкретному делу указал на необходимость квалификации действий виновного по совокупности статей 218 ч. 1 и 219 УК РСФСР1

Пленум Верховного Суда СССР в Постановлении от 20 сентября 1974 г. занял противоположную позицию, разъяснив в и. 16, что небрежное хранение огнестрельного оружия (в том числе и самодельного), находящегося у виновного незаконно, (если это повлекло его использование другим лицом с наступлением тяжких последствий), следует квалифицировать как незаконное хранение огнестрельного оружия, т. е. по ст. 218 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик.

Статья 219 УК РСФСР не говорит об ответственности, связанной с небрежным хранением боеприпасов к огнестрельному оружию. В юридической литературе высказано мнение, что предметом преступления, предусмотренного ст. 219 УК РСФСР, может быть любое пригодное к употреблению огнестрельное оружие фабричного изготовления, включая охотничьи гладкоствольные ружья, а также боеприпасы к нему2. Однако сопоставление ст. 218, 218.1 и 219 УК РСФСР не позволяет прийти к подобному выводу. В тех случаях, когда законодатель причисляет боеприпасы к предметам преступления, он указывает на это в диспозициях соответствующих статей Кодекса, как это сделано в ст. 218 и 218.1 УК РСФСР. Привлечение к уголовной ответственности по ст. 219 УК РСФСР за небрежное храпение боеприпасов к огнестрельному оружию не соответствует закону. В этой связи, нам представляется, что было бы целесообразно, по примеру УК других союзных республик (ст. 233 УК Армянской ССР; ст. 231 УК Киргизской ССР; п. «в» ст. 230 УК Молдавской ССР; п. «в» ст. 211 УК Узбекской ССР; ст. 224 УК Украинской ССР)3 дополнить ст. 219 УК РСФСР, предусмотрев ответственность за небрежное хранение не только огнестрельного оружия, но и боеприпасов к нему.

1 «Бюллетень Верховного Суда РСФСР», 1962, № 9, с. 10, 11. 2 Курс советского уголовного права, т. 6. М., «Наука», 1971, с. 387. 3 См. ст. 233 УК АрмССР; 231 УК КиргССР; 224 УК УССР и др.

305

Игорь Анатольевич Суслопаров

Родился 29 ноября 1963 г. в г. Кирове.

В 1981–1986 гг. студент очного отделения юридического факультета Пермского

государственного университета. Дипломная работа подготовлена на тему

«Уголовно-правовая характеристика убийства из корыстных побуждений» под научным руководством к. ю. н., доцента В. И. Симонова, в 1986 г. отмечена дипломом на Всероссийском конкурсе научных работ студентов ВУЗов.

После окончания ПГУ был распределен в следственные органы МВД Пермской области, затем по предложению руководства юридического факультета и университета поступил на работу в ПГУ. С 1 сентября 1986 г. – ассистент, затем старший преподаватель кафедры уголовного права и прокурорского надзора. Преподает уголовное право и спецкурсы «Проблемы квалификации насильственных преступлений» и «Уголовно-правовые средства защиты социальных прав граждан» на специальностях «Юриспруденция», «Судебная экспертиза», «Социальная работа» юридического факультета ПГУ.

В 1980–90-е гг. был командиром добровольной народной дружины юридического факультета, в состав которой входили преподаватели и студенты факультета. ДНД ПГУ в те годы – это не только патрули дружинников на улицах города. В составе университетской дружины как автономная структура функционировал оперативный комсомольский отряд дружинников (ОКОД), преимущественно состоявший из студентов-юристов. ОКОД оказывал существенную помощь органам правопорядка г. Перми, участвовал в профилактических и оперативных мероприятиях. Сегодня бывший актив ОКОД ПГУ – это

306

начальники служб безопасности в вузах, организациях и на предприятиях, руководители крупных подразделений в правоохранительных органах Пермского края и за его пределами.

С начала 2000-х гг. кроме преподавания в ПГУ активно занимается лекторской работой. Один из наиболее значимых проектов – «Пермский край – конкурентное развитие» (организатор – Правительство Пермского края, 2006–2008 гг.). На материале доклада «Обеспечение безопасности граждан» (2006 г.) министра общественной безопасности Пермского края И. Н. Орлова И. А. Суслопаров проводил лекции и круглые столы на тему «Пермский край – территория безопасности» в г. Перми и районах Пермского края.

С 2008 г. Игорь Анатольевич расширяет сферу своей научной и творческой деятельности, участвует в работе некоммерческих организаций, занимающихся предупреждением насильственных преступлений среди несовершеннолетних, выступает в качестве модератора и ведущего лектора на краевых конференциях и круглых столах, становится сертифицированным экспертом ЕГЭ. С 2012 г. читает лекции по профилактике коррупционных правонарушений для сотрудников органов власти и управления г. Перми и Пермского края.

С 1986 г. является профоргом кафедры. Область научных интересов – вопросы уголовной

ответственности за криминальное насилие и принуждение. И. А. Суслопаровым подготовлено около 30 научных работ по проблемам квалификации насильственных и корыстно-насильственных преступлений.

В настоящее время занимается подготовкой диссертационного исследования на тему «Вымогательство в структуре преступлений против собственности».

307

И. А. СУСЛОПАРОВ

УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА

ВЫМОГАТЕЛЬСТВО ПО УГОЛОВНОМУ КОДЕКСУ

РОССИИ 1996 ГОДА

Статья впервые опубликована: Юридические вести. 1998. № 1.

С. 5–7.

С 1 января 1997 года введен в действие новый Уголовный

кодекс Российской Федерации. Многолетняя напряженная

работа законодателей, ведущих коллективов ученых-правоведов

и практических работников привела к давно ожидаемому

обществом результату, к созданию нового свода уголовно-

правовых норм, регламентирующих уголовную ответственность

граждан.

Уголовное законодательство претерпело существенные

изменения, которые затронули и содержание, и строение

уголовного кодекса. Сегодня исчерпывающий перечень

социально-опасных видов поведения в сравнении с кодексом

I960 года (в редакции 1994 г.) содержит не только новые статьи,

но и целые главы, в которых устанавливается ответственность за

общественно опасные посягательства, не известные УК РСФСР.

К ним, например, относятся преступления против интересов

службы в коммерческих и иных организациях (гл.2 УК РФ),

посягательства в сфере компьютерной информации (гл. 28) и

преступления против мира и безопасности человечества (гл. 34).

В новом кодексе мы находим более детальную

расшифровку признаков преступлений, появившихся в УК

РСФСР в последние 56 лет его существования, и среди них

торговля несовершеннолетними, незаконное повышение или

поддержание цен (в новом УК – монополистические действия и

ограничение конкуренции), сокрытие доходов (прибыли) или

иных объектов налогообложения, незаконное

предпринимательство, сокрытие средств в иностранной валюте,

нарушение таможенного законодательства и ряд других

преступлений.

308

Новое прочтение получили в УК РФ 1996 года и виды

преступлений, традиционно известных уголовному

законодательству России как советского, так и

дореволюционного периода. Это и убийство, и телесные

повреждения, и хищения, и хулиганство. В данную группу

преступлений можно включить и вымогательство.

За последние десять лет представление законодателя о

вымогательстве и его наказуемости неоднократно изменялось.

Очевидно, согласившись с тем, что вымогательство и прежде

всего организованное, является краеугольным камнем в

пирамиде организованной преступности, законодатель стал

уделять статьям о вымогательстве серьезное внимание, с 1987 по

1997 год данные статьи изменялись несколько раз: Указом

Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 января 1989 года,

Федеральным законом РФ от 1 июля 1994 года и Федеральным

законом РФ от 24 мая 1996 года, который ввел в действие новый

Уголовный кодекс. Наказуемость вымогательства существенно

увеличилась. Так статья 148 (вымогательство) УК РСФСР в

редакции 1987 года предусматривала максимальное наказание в

виде лишения свободы на срок до трех лет и не устанавливала

ответственность за разновидности вымогательства. Та же статья

в редакции Указа от 12.01.1989 г. говорит в трех частях о

двенадцати разновидностях вымогательства личного имущества

граждан, и наиболее опасные из них караются лишением свободы

на срок от пяти до десяти лет с конфискацией имущества.

Изменения статьи 148 УК в 1994 году привели к

увеличению числа частей статьи до пяти, числа разновидностей

вымогательства до пятнадцати и максимального наказания (по

ч.5 ст. 148 УК РФ) от пяти до пятнадцати лет с конфискацией

имущества. Новый Уголовный кодекс, сократив число

квалифицирующих признаков (разновидностей) вымогательства,

качественно изменил их характеристику и вновь повысил

наказание, причем не только за наиболее тяжкие разновидности

вымогательства (от семи до пятнадцати лет с конфискацией

имущества), но и за вымогательство без отягчающих

обстоятельств, которое максимально карается с 1 января 1997

года лишением свободы на срок до четырех лет (в 1995 году - до

309

трех) со штрафом в размере до 50 минимальных размеров оплаты

труда или в размере заработной платы или иного дохода

осужденного за период до одного месяца или без такового.

Судебные органы активно подключаются к юридической

оценке вымогательства. Верховный Суд СССР в действующих

поныне постановлениях XII от 5 сентября 1986 года "О судебной

практике по делам о преступлениях против личной

собственности" и X 3 от 30 марта 1990 года "О судебной практике

по делам о взяточничестве" уделил внимание вопросам

разграничения группового вымогательства, его отграничению от

грабежа или разбоя, оценке вымогательства взятки. Верховный

Суд РФ в решении проблемы квалификации вымогательства

пошел еще дальше: в течение трех лет (что является

неординарным случаем для высшего судебного органа) он

принимает два постановления (№ 3 от 4 мая 1:990'года и №10 от

18 августа 1992 года), посвященных исключительно анализу

вымогательства. ''Озабоченность правоохранительных органов

вполне объяснима: в 1987 году по всему Союзу ССР

зарегистрировано лишь несколько десятков случаев

вымогательства, а в 1997 году только в одном регионе России -

Пермской области – их свыше ста случаев.

Действующий Уголовный кодекс России в статье 163

определяет вымогательство как "требование передачи чужого

имущества или права на имущество или совершения других

действий имущественного характера под угрозой применения

насилия либо уничтожения или повреждения чужого имущества,

а равно под угрозой распространения сведений, позорящих

потерпевшего или его близких либо иных сведений, которые

могут причинить существенный вред правам или законным

интересам потерпевшего или его близких".

Вымогательство традиционно относится к

посягательствам на собственность, на общественные отношения,

существующие в сфере экономики России. Раньше

господствовала точка зрения, согласно которой вымогательство

являлось одной из форм' хищения, однако в новом кодексе

законодатель обособляет вымогательство от хищений,

подчеркивая его самостоятельность как преступления.

310

Изменения в законодательной оценке вымогательства имеют под

собой объективные основания, так как, несмотря на сходства,

признаки вымогательства и хищения имеют существенные

различия. Рассмотрим признаки, характеризующие

вымогательство как преступление.

Кроме экономических отношений вымогательство

существенно нарушает законные права и интересы граждан.

Любое вымогательство содержит угрозу, представляющую собой

посягательство на личную неприкосновенность человека, угроза

применяется для оказания негативного воздействия прежде всего

на психику человека. В том случае, когда угроза подкрепляется

насилием, можно говорить и о нарушении телесной (физической)

неприкосновенности личности. Примененное насилие способно

причинить вред еще одному важнейшему человеческому благу –

здоровью, а в некоторых случаях и жизни потерпевшего. При

исполнении угрозы в рамках вымогательства могут быть

затронуты честь и достоинство личности, поскольку выраженная

во вне угроза способна унизить человека, и любая реакция на

угрозу (от молчаливого восприятия до встречных агрессивных

действий) может служить тому подтверждением. В

вымогательстве угроза сочетается с требованием,

предполагающим подчинение потерпевшего воле вымогателя,

что означает стремление ограничить потерпевшего не только в

собственности, но и в личной свободе, свободе перемещения,

выбора поведения. Очевидно, что вымогательство посягает на

целый ряд прав и интересов личности, которые явно выходят за

круг имущественных интересов и к ним не сводятся, более того,

по своим качественным характеристикам они сравнимы с

имущественными интересами и, может быть, превосходят их по

социальной значимости. В этом плане правомерно рассматривать

вымогательство как один из видов противоправного

принуждения личности.

Предметом вымогательства принято считать чужое

имущество, право на имущество или действия имущественного

характера.

Чужое имущество - это предмет материального мира (или

совокупность предметов), имеющий признаки юридической

311

принадлежности, социальной ценности и фактической

стоимости. Данный предмет для виновного (вымогателя)

является чужим, т.е. лицо не имеет на это имущество никакого

права. Сложность при уголовно-правовой оценке содеянного

вызывают случаи, когда лицо имеет права (действительные или

предполагаемые) в отношении вымогаемого имущества или

действует по поручению кредитора в целях получения долга – с

комиссионными либо без них. В зависимости от обстоятельств

подобные действия могут быть квалифицированы как

самоуправство, вымогательство, преступление против личности

(при применений насилия или вреда потерпевшему или его

близким, угроз убийством или причинением тяжкого вреда

здоровью) или собственности (при уничтожении или

повреждении чужого имущества). К имуществу следует,

относить вещи, в том числе денежные средства в любой валюте и

ценные бумаги, имущественные права и имущественные

обязательства. Иными словами различий в определении

имущества по гражданскому и уголовному праву быть не

должно, что следует подчеркнуть, т.к. до недавнего времени

гражданское законодательство не содержало определения

имущества, поэтому встречались в уголовно-правовой

литературе различные толкования этого понятия.

Вымогаемое имущество может быть как движимым, так и

недвижимым. Требуя недвижимое имущество, виновный может

стремиться полностью лишить собственника возможности

реализовать свои права путем оформления, например,

незаконной сделки, и тогда предметом вымогательства выступает

само имущество. Если лицо пытается ограничить собственника в

одном из его прав, например, в праве пользования имуществом,

то предметом преступления является право на имущество.

Законодатель, упоминая о праве на имущество, не устанавливает

его принадлежность, что формально дает возможность

привлекать к ответственности собственника, требующего,

например, преждевременного возврата имущества, находящегося

на законных основаниях у другого лица, если при

удовлетворении требования пострадают законные

имущественные интересы данного лица или его близких.

312

Стоимость вымогаемого имущества имеет существенное

значение для уголовной ответственности. Если виновный

поставил цель получить путем вымогательства имущество в

крупном размере то есть стоимостью в пятьсот и более раз

превышающей один минимальный размер оплаты труда,

установленный законодательством Российской Федерации на

момент предъявления соответствующего незаконного

требования под угрозой, то наказание будет назначаться не по

части первой, а по части третьей (п. «б») статьи 163 УК РФ.

Однако в процессе судебного разбирательства или рассмотрения

содеянного в вышестоящих судах минимальный размер оплаты

труда может увеличиться, и с учетом нового размера оплаты

сумма, которую вымогали, не будет превышать пятисоткратный

размер оплаты труда. В этом случае квалификация

вымогательства не изменится, поскольку на момент совершения

преступления вымогатель требовал передачи денежной суммы,

составлявшей крупный размер.

Действиями имущественного характера, которые

незаконно и под угрозой требует выполнить вымогатель,

признаются любые действия потерпевшего, направленные на

получения имущественной выгоды как вымогателем, так и

указанными им лицами.

Имущественную выгоду при вымогательстве следует

понимать более широко, чем при хищении, она может выразиться

как в приращении имущества, так и в избавлении от

материальных затрат. Для первого варианта характерны действия

в виде принятия на хорошо оплачиваемую и не требующую

каких-либо усилий должность (таковая может быть специально

создана по требованию вымогателя), включение в список лиц,

обладающих правом получении части дохода от предприятия,

либо лиц, получающих существенные государственные выплаты

или льготы. Во втором варианте требуемые действия

выражаются в услугах, при выполнении которых потерпевший

несет затраты имущественного характера, и такие затраты в

последствии не возмещаются виновным. Это бесплатные или с

частичной оплатой регулярная перевозка на личном транспорте,

313

ремонт и обслуживание техники, транспортных средств,

строительство каких-либо сооружений, ремонт квартиры и т.п.

Пытаясь незаконно завладеть правом на имущество,

вымогатель предъявляет требования юридически оформить

передачу каких-либо прав потерпевшего, от реализации которых

вымогатель сможет получить материальную выгоду (денежную

сумму, возможность бесплатной или льготной эксплуатации

имущества, помещений, транспортных средств и т.д.). Таким

образом, требования передачи права на имущество сводятся., к

требованию надлежащего оформления и передачи виновному

документов, предоставляющих ему определенные права и

лишающих потерпевшего данных прав.

314

Елена Александровна Корепанова

Родилась 11 мая 1991 г. в г. Перми.

Окончив Пермский государственный национальный исследовательский университет с отличием, с 2014 г. преподает на кафедре уголовного права и прокурорского надзора дисциплины «Уголовное право. Часть Общая», «Уголовное право. Часть Особенная» и специальный курс «Уголовное принуждение».

С 2014 г. обучается в аспирантуре Саратовской государственной юридической академии, исследует вопросы,

касающиеся преступлений, совершаемых с использованием платежных инструментов.

В настоящее время совмещает преподавательскую деятельность с практической, защищая права и законные интересы в судах.

Е. А. Корепанова принимает активное участие в работе международных, всероссийских, региональных научно-практических конференций, а также в работе научно-практических семинаров. Участвует в конкурсах на получение грантов, в том числе грантов Российского гуманитарного научного фонда. Является стипендиатом благотворительного фонда В. Потанина.

Елена Александровна опубликовала 15 научных работ, в том числе научные статьи в рекомендованных ВАК изданиях.

315

Е. А. КОРЕПАНОВА, Л. В. БОРОВЫХ

НАПРАВЛЕННОСТЬ ОБМАНА В СОСТАВЕ

МОШЕННИЧЕСТВА С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ

ПЛАТЕЖНЫХ КАРТ

Статья впервые опубликована: Вестник Пермского

университета. Юридические науки. 2016. № 1. С. 98–104.

Ведение: в статье рассматривается вопрос изменения

понятия мошенничества в историческом аспекте. Цель:

проанализировать возможность направленности обмана в

мошенничестве на третьих лиц, не имеющих право

распоряжения имуществом. Методы: методологическую

основу данного исследования составляет диалектический

метод. Также в работе использовались общенаучные и

частнонаучные методы исследования, в том числе формально-

юридический, сравнительно-правовой, технико-юридический.

Выводы: критикуется статья 159.3 Уголовного кодекса

Российской Федерации, поскольку в ее новой редакции

законодатель отошел от исторически сложившегося понятия

мошенничества и закрепил возможность направленности

обмана в мошенничестве на лиц, не обладающих правом на

имущество, что противоречит правовой природе

мошенничества. Заключение: авторы настаивают на

исключении ст. 159.3 из Уголовного кодекса Российской

Федерации, а также на внесении изменений в п. 13

постановления пленума Верховного суда Российской Федерации,

предлагая свою редакцию данного пункта.

Ключевые слова: хищение; платежные карты; обман;

потерпевший; «добровольность» передачи; тайный способ

316

THE FOCUS OF FRAUD AS PART OF FRAUDULENT

USE OF PAYMENT CARDS

Introduction: the article discusses the change in the concept

of fraud from the historical side. Purpose of research: detection and

analysis the possibility of orientation of deception in fraud on third

persons, that do not have the right to dispose of property. Methods:

as the methodological basis of the study could be named the dialectical

method. Along with that during studying author used General

scientific and private-scientific methods of research, including formal-

legal, comparative legal, technical legal methods. Conclusions: article

include criticism of article 159.3 of the Criminal code of the Russian

Federation, as in its new wording, the legislator has departed from the

historically established notion of fraud and introduced possibility of

orientation of deception in fraud on persons, that do not have control

over property that is contrary to the legal nature of fraud.

Conclusions/findings: the authors insist on the exclusion of article

159.3 of the Criminal code of the Russian Federation and introduction

of amendments in para 13 of the resolution of Plenum of the Supreme

court of the Russian Federation, offering new version of the paragraph.

Keywords: theft; payment cards; of deception; of the victim;

the «voluntary nature» of the transfer; a secret way

Введение

В советском уголовном праве законодатель определял

мошенничество как завладение личным имуществом граждан

или приобретение права на имущество путем обмана или

злоупотребления доверием [17, ст. 147]. При этом советский

законодатель не акцентировал внимание на круге лиц, на

который должны быть направлены обман или злоупотребление

доверием (далее по тексту – обман) при мошенничестве.

В п. 12 постановления № 11 от 05.09.1986 «О судебной

практике по делам о преступлениях против личной

собственности», Пленум Верховного суда СССР указал, что

признаком мошенничества является добровольная передача

потерпевшим имущества или права на имущество виновному под

317

влиянием обмана или злоупотребления доверием [13, п.12].

Иными словами, Верховный суд СССР делал акцент на то, что

особенность мошенничества заключается в личной передаче

имущества виновному потерпевшим, который находится под

влиянием обмана.

Такая же позиция разделялась наукой. Так,

Г.Н. Борзенков отмечал, что обман приобретает общественно-

опасный характер лишь потому, что он выступает способом

завладения имуществом [4, с. 25]. Содержание мошеннического

обмана составляют обстоятельства, в отношении которых

мошенник вводит в заблуждение потерпевшего [4, с. 30].

Л.Д. Гаухман, В.А. Пашковский придерживались

аналогичной позиции и определяли, что приобретение

имущества при мошенничестве осуществляется не в результате

его изъятия помимо воли потерпевшего, а вследствие передачи

имущества или имущественных прав виновному потерпевшим по

своей воле [5, с. 45].

Таким образом, в советском уголовном праве обман,

направленный на потерпевшего, являлся основным признаком

мошенничества, поскольку именно он отличал его от всех иных

форм хищения. Именно под воздействием обмана у

потерпевшего формировалось желание передать имущество, т.е.

для мошенничества была характерна внешняя «добровольность»

передачи имущества. Мошенничество как форма хищения

сравнивалось со сделками, совершенными с пороками воли,

когда намерение к отчуждению имущества было личным

волеизъявлением потерпевшего, сформированным под влиянием

обмана в отношении отдельных фактов. В случаях, когда обман

присутствовал при изъятии, но передача имущества происходила

не под воздействием обмана, такое преступное деяние

квалифицировалось как иная форма хищения, поскольку оно не

содержало признаков мошенничества, а именно способа

совершения преступления [8, с. 149–150].

В 1996 г. российский законодатель в ст. 159 УК РФ

закрепил отличное от советского понятие мошенничества, под

которым понимается хищение чужого имущества или

приобретение права на чужое имущество путем обмана или

318

злоупотребления доверием. Но все же, как и раньше, обман и

злоупотребление доверием остаются обязательными признаками

состава мошенничества. И поскольку вслед за принятием

уголовного кодекса РФ от Пленума Верховного суда новых

разъяснений по мошенничеству не последовало, то на практике

презюмировалась направленность обмана на потерпевшего.

Основное содержание

С развитием экономики и технологий преступники стали

использовать для незаконного изъятия имущества обман не

только в отношении потерпевшего, но и третьих лиц, не

обладающих правомочием распоряжения имуществом. В связи с

чем начали зарождаться нетрадиционные формы хищения. В

частности, в России в начале перестройки, как отмечает

А.Ю. Федоров [19], появились случаи рейдерства, особенность

которого заключалась в воздействии путем обмана на

государственные органы, регистрирующие переход прав от

одного акционера к другому. Также путем предъявления в

торговой организации для оплаты товара чужой или поддельной

платежной карты имущество законного владельца карты

изымалось, хотя обман был направлен на сотрудника торговой

организации, не обладающего правом распоряжения имуществом

и не являющегося потерпевшим (согласно п. 1, 2 ст. 209, п.1, 3

ст. 845, ст. 847 Гражданского кодекса Российской Федерации

правом распоряжения по картам обладает собственник денежных

средств либо лицо, уполномоченное осуществлять распоряжение

от его имени).

Вопреки распространению неклассических способов

изъятия имущества, большинство авторов сохраняют

традиционно сложившееся понимание мошенничества,

аргументируя это тем, что если обман не обусловливает передачу

имущества от собственника или законного владельца к

виновному лицу, то и «добровольность» сделки, которая

характерна для мошенничества, отсутствует.

Так, по мнению А.И. Бойцова, специфичность развития

причинной связи при мошенничестве состоит в том, что в акте

перехода имущества принимает непосредственное участие сам

319

потерпевший, действующий (или бездействующий) под

влиянием заблуждения [2, с. 111].

Аналогичной трактовки мошенничества придерживались

и другие ученые [3, с. 47], подчеркивающие, что потерпевший

сам передает имущество преступнику, полагая, что последний

имеет право получить его. При этом именно обман или

злоупотребление доверием побуждает собственника или иного

законного владельца передать преступнику имущество или

имущественное право [3, с. 47].

Н.А. Лопашенко акцентирует внимание на сути

мошенничества: «…получение имущества внешне добровольно,

от самого потерпевшего» [10, с. 124]. Именно посредством

информационного воздействия на потерпевшего происходит

искажение воли последнего, и потерпевший желает передать

виновному имущество [10, с. 126].

С целью разрешить возникшие противоречия Пленум

Верховного суда РФ в Постановлении № 51 от 27.12.2007

расширил содержание обмана в составе мошенничества [20; 16].

А именно, он разъяснил, что мошенничество совершается путем

обмана или злоупотребления доверием, под воздействием

которых владелец имущества или иное лицо либо

уполномоченный орган власти передают имущество или право на

него другим лицам либо не препятствуют изъятию этого

имущества или приобретению права на него другими лицами [12,

п. 1]. Заметим, что указанный круг лиц, на который согласно

позиции Пленума ВС РФ может быть направлен обман при

совершении мошенничества, выходит за рамки понятия

потерпевшего, указанного в ст. 42 Уголовно-процессуального

кодекса Российской Федерации, в соответствии с которым

потерпевшим в преступлениях против собственности признается

собственник либо владелец имущества. Следовательно, теперь

обман в мошенничестве имеет более широкое содержание, в

соответствии с которым он может быть направлен не только на

потерпевшего, но и на третьих лиц, не обладающих правом

распоряжения имуществом. Таким образом, на сегодняшний день

судебная практика не придерживается традиционного подхода в

понимании сущности мошенничества, согласно которому обман

320

при совершении мошенничества должен быть направлен на

потерпевшего и именно под его воздействием потерпевший

должен сам добровольно передать свое или находящееся у него

на законном основании имущество виновному.

Такая позиция, безусловно, не может не вызывать

сомнений. Нам представляется, что если исключить

направленность обмана на потерпевшего из механизма хищения,

то такие действия не будут отличаться от кражи, поскольку

отчуждение имущества не будет являться волевым действием

самого потерпевшего. Как было указано ранее, особенность

мошенничества заключается в том, что под воздействием обмана

именно лицо, имеющее право распоряжаться имуществом,

вводится в заблуждение и передает его, то есть под воздействием

обмана искажается воля лица, передающего имущество.

Следовательно, в случаях, когда обман не направлен на лицо,

являющееся собственником либо владельцем имущества, можно

говорить лишь о тайном или открытом изъятии имущества,

поскольку для потерпевшего изъятие имущества происходит

помимо его воли, а обман служит лишь средством, облегчающим

доступ к имуществу.

Аналогичная позиция, несмотря на существующее

постановление пленума Верховного суда Российской Федерации,

высказывается некоторыми авторами [9; 7]. Более того, Л.С.

Аистова [1, с. 102] подчеркивает важность осознания

потерпевшим принятого на основе обмана решения о передаче

прав на имущество виновному. Так, она отмечает, что в случаях

если потерпевший, передавая свое имущество виновному, не

уступает своего права собственности на него, а лишь передает

для доставки, например, в камеру хранения, то речь идет о краже.

Не смотря на разъяснения Пленума Верховного суда

Российской Федерации, суды, в случае отсутствия прямого

указания в диспозиции статьи на направленность обмана на

третьих лиц, придерживаются аналогичной позиции, и когда

обман при совершении хищения не направлен на потерпевших,

такие действия квалифицируются как кража.

Так, Лесозаводской районный суд Приморского края

исключил из объема обвинения ч. 2 ст. 159 УК РФ, как излишне

321

вмененную, аргументируя тем, что мошенничество совершается

путем обмана или злоупотреблением доверием, под

воздействием которых владелец имущества или иное лицо либо

уполномоченный орган власти передают имущество или право на

него другим лицам либо не препятствуют изъятию этого

имущества или приобретению права на него другим лицам. Б.,

имея долговые обязательства перед Ф., ввел его в заблуждение,

заверив последнего, что собственника у автомобиля не имеется

(умер) и Ф. может им распоряжаться, т.к. ранее автомобиль

принадлежал Б. Ф., будучи уверенным в законности своих

действий, забрал автомобиль, принадлежащий А., с целью

дальнейшего использования. Поскольку Ф. не относится к

указанным лицам и не имел прав распоряжаться, владеть

похищенным автомобилем, то Б. не вводил в заблуждение

перечисленных выше лиц. Приговором Лесозаводского

районного суда Приморского края Б. был осужден по п. «в» ч. 2

ст. 158 УК РФ [15].

Аналогичная мотивировка была дана судами при

вынесении приговоров по однотипным уголовным делам, где

потерпевший не участвовал в процессе отчуждения имущества, а

изъятие осуществлялось в его отсутствие и помимо его воли, хотя

обман использовался виновным, но направлен был на иных лиц,

которые не обладают правом распоряжения имуществом [14].

Заметим, что сам Пленум Верховного Суда РФ

подчеркивает важность передачи имущества под воздействием

обмана, указывая в п. 17 упомянутого постановления

«О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и

растрате», что в случаях, когда обман используется для

облегчения доступа к чужому имуществу, в ходе изъятия

которого действия обнаруживаются собственником или иным

владельцем этого имущества либо другим лицом, однако лицо,

сознавая это, продолжает совершать незаконное изъятие

имущества или его удержание против воли владельца имущества,

содеянное следует квалифицировать как грабеж (например, когда

лицо просит у владельца мобильный телефон для временного

использования, а затем скрывается с похищенным телефоном)

[11, п.17].

322

Следовательно, если обман и используется при

совершении хищения чужого имущества, но он не является

причиной искажения воли лица, господствующего над вещью, то

такие действия не следует квалифицировать по составу

мошенничества, поскольку отсутствует обязательный способ

совершения хищения.

При существующих разных позициях, Законодатель вслед

за пленумом Верховного суда Российской Федерации [12],

Федеральным законом от 29.11.2012 № 207 – ФЗ [18] вводит

новый состав в Уголовный кодекс Российской Федерации,

предусматривающий ответственность за мошенничество с

использованием платежных карт. Ч. 1 ст. 159.3 УК РФ определяет

мошенничество с использованием платежных карт, как хищение

чужого имущества, совершенное с использованием поддельной

или принадлежащей другому лицу кредитной, расчетной или

иной платежной карты путем обмана уполномоченного

работника кредитной, торговой или иной организации.

Следовательно, с декабря 2012 года законодатель официально,

вопреки традиционному пониманию мошенничества и

сложившейся практике, закрепил возможность направленности

обмана при совершении мошенничества не только на

потерпевшего, имеющего право распоряжения имуществом, но и

на третьих лиц, которые таким правом не обладают, а выступают

лишь в роли лиц, присутствующих при совершении

преступления. Заметим, что на сегодняшний день это

единственный состав мошенничества, в котором законодатель

определил возможность направленности обмана не только на

потерпевшего.

Нам представляется, что законодатель поспешил

принимать статью в такой редакции, поскольку, как уже было

указано выше, если при мошенничестве обман не направлен на

потерпевшего, но при этом используется как средство облегчения

доступа к имуществу, и направлен на третьих лиц, то он не

обусловливает передачу имущества. А поскольку он не

обусловливает передачу имущества и не воздействует на волю

лица, которое имеет право распоряжаться имуществом, то

изъятие имущества происходит тайно или открыто, помимо воли

323

собственника или иного владельца имущества, и такие действия

нельзя признать мошенничеством.

Следует особо отметить, что работник кредитной,

торговой или иной организации не является лицом, которое

имеет права распоряжаться денежными средствами,

находящимися на лицевом счете держателя карты, а также лицом,

которое правомочно принимать решения о списании денежных

средств. Только держатель карты имеет право распоряжения

денежными средствами. Ни банк, ни сотрудник торговой,

кредитной организации не могут ограничить право держателя

карты распоряжаться денежными средствами [6, п.3 ст, 845]. По

своей правовой природе сотрудник торговой, кредитной,

сервисной организации выполняет лишь функцию «терминала».

Поэтому обман, который использует преступник с целью

обналичивания денежных средств, является лишь средством

облегчения доступа к имуществу. Иными словами, присутствие

сотрудника торговой или иной организации при незаконном

изъятии денежных средств при помощи платежной карты не

влияет на механизм хищения безналичных денежных средств.

Более того, как правило, такой сотрудник не осознает

противоправный характер действий преступника.

Следовательно, здесь вполне уместно говорить о тайном способе

хищения денежных средств, поскольку он имеет место и в

случаях, когда присутствующее лицо не осознает

противоправность этих действий [11, п.4].

Отметим, что в зависимости от вида банковской карты,

терминалы, установленные в торговых и иных организациях, для

совершения операции могут требовать ввода пин-кода, а могут

его не требовать. Следовательно, если незаконный держатель

карты вводит пин-код, который необходим для совершения

операции, то в данном случае обман не будет направлен на

сотрудника торговой, кредитной или иной организации,

поскольку механизм расчета и списания денежных средств будет

идентичен механизму обналичивания денежных средств

посредством банкомата. В связи с этим представляется, что

разграничение кражи, грабежа и мошенничества только по

признаку присутствия сотрудника торговой, кредитной

324

организации является недостаточным, поскольку не учитывается

в полной мере субъективная сторона при механизме изъятия

денежных средств.

Обман как способ мошеннического завладения является

необходимой фактической предпосылкой, причиной

неправомерного перехода имущества из владения, ведения

собственника или иного правомочного лица в незаконное

владение виновного. Обман при мошенничестве используется

только с целью совершить хищение, поскольку без него получить

денежные средства невозможно. При этом обналичить денежные

средства, израсходовав их на товары и услуги, можно, заказав их

через сеть интернет, а не непосредственно в магазине.

Результаты

С учетом вышеизложенного можно сделать вывод, что

обман, как способ совершения хищения, должен обусловливать

передачу имущества, а, следовательно, решение о передаче

такого имущества может принимать только лицо, которое имеет

на законном основании права распоряжения таким имуществом,

то есть потерпевший. В случаях, когда обман направлен на иных

лиц, можно говорить лишь об обмане как о средстве облегчения

доступа к имуществу, а не о способе его изъятия. В связи с тем,

что при таком механизме совершения хищения отсутствует

обязательный признак объективной стороны мошенничества –

способ совершения преступления, такие действия нельзя

признать мошенничеством, и они должны быть

квалифицированы как кража.

Следовательно, введенная статья 159.3 УК РФ

применяется на практике формально, вступая в противоречия с

правовой природой мошенничества. И в связи с тем, что такой

состав мошенничества не использует обман как способ

совершения преступления, назвать его мошенничеством можно

условно. Кроме того, при исключении состава из Уголовного

кодекса Российской Федерации данный вид преступлений не

останется не охваченным другими составами преступления, и

более того, исключение данного состава преступления поможет

325

решить назревшие противоречия по конкуренции норм

специальных составов преступления.

Выводы

Таким образом, предлагаем внести изменения в

Уголовный кодекс Российской Федерации, а именно исключить

ст. 159. 3 УК РФ. А также внести изменения в п. 13 постановления

пленума Верховного суда Российской Федерации и изложить его

в следующей редакции: «Не образует состава мошенничества

хищение чужих денежных средств, находящихся на счетах в

банках, путем использования заранее похищенной или

поддельной платежной карты независимо от того,

осуществлялась ли выдача наличных денежных средств

посредством банкомата либо при участии уполномоченного

работника кредитной, торговой или иной организации.

Содеянное следует квалифицировать по соответствующей части

статьи 158 УК РФ».

Библиографический список

1. Аистова Л.С. Кража: анализ состава преступления и

проблемы квалификации. СПб.: Издательство Асланова Р.

«Юридический центр Пресс», 2009. 103 с.

2. Бойцов А.И. Полный курс уголовного права: В 5 т. / под ред.

А.И. Коробеева. Т.III: Преступления в сфере экономики. СПб.:

Издательство Р.Асланова «Юридический центр Пресс», 2008 с.

3. Бондарь А.В., Старков О.В., Упоров И.В. Мошенничество

как вид преступного посягательства против собственности и

особенности его проявления в сфере банковской деятельности.

А.В. Бондарь, О. В. Старков, И. В. Упоров; Под общ. ред.

О.В. Старкова; Министерство образования РФ. Сыктывкарский

государственный университет. Сыктывкар,2003. 140 с.

4. Борзенков Г.Н. Ответственность за мошенничество

(вопросы квалификации). М.: Юридическая литература, 1971. 168 с.

5. Гаухман Л.Д., Пашковский В.А. Уголовно-правовая охрана

личной собственности граждан. М.: «Знание», 1978. 64 с.

326

6. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть

вторая): Федеральный закон РФ от 26.01.1996 № 14-ФЗ (ред. от

29.06.2015) // Российская газета. 06.02.1996.

7. Комментарий к Уголовному кодексу Российской

Федерации: в 2 т. (том 1) / 2-е издание под ред. А.В. Бриллиантова //

Проспект, 2015. [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой

системы «КонсультантПлюс».

8. Кригер Г.А. Квалификация хищений социалистического

имущества: 2-е изд., испр. и доп. М.: Юрид. лит., 1974. 336 c.

9. Лопашенко Н.А. Посягательства на собственность:

монография. - М.: «Норма: ИНФРА-М», 2012 // [Электронный ресурс].

Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

10. Лопашенко Н.А. Преступления в сфере экономики:

авторский комментарий к уголовному закону (раздел VIII УК РФ). М.:

Волтерс Клувер, 2006. 720 с.

11. Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной

практике по делам о краже, грабеже и разбое» от 27.12.2002 № 29 //

Российская газета. 18.01.2003.

12. Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной

практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» от

27.12.2007 № 51 // Российская газета. 12.01.2008.

13. Постановление Пленума Верховного Суда СССР «О

судебной практике по делам о преступлениях против личной

собственности» от 05.09.1986 № 11 (ред. от 30.11.1990) (документ

недействующий). // [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой

системы «КонсультантПлюс».

14. Приговор от 16.06.2011 г. по уголовному делу № 1-

152/2011, вынесенный Новомосковским городским судом Тульской

области // [Электронный ресурс]. URL:

http://novomoskovsky.tula.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num

=1&name_op=doc&number=9457720&delo_id=1540006&new=0&text_nu

mber=1&case_id=3587643 (дата обращения 29.10.2015).

15. Приговор от 24.06.2013 г. по уголовному делу № 1-93/2013,

вынесенный Лесозаводским районным судом Приморского края.

[Электронный ресурс] URL:

327

http://lesozavodsky.prm.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1

&name_op=doc&number=46909383&delo_id=1540006&new=0&text_nu

mber=1 (дата обращения 29.10.2015).

16. Смолин С.В. Обман суда: способ мошенничества или

преступление против правосудия? // Уголовное право. 2015. № 1. С. 91–

95.

17. Уголовный кодекс РСФСР (утв. ВС РСФСР 27.10.1960) (ред.

от 30.07.1996) (Документ недействующий) // Свод законов РСФСР. Т. 8.

С. 497.

18. Федеральный закон РФ от 29.11.2012 № 207-ФЗ

«О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и

отдельные законодательные акты Российской Федерации» // Российская

газета. 03.12.2012.

19. Федоров А.Ю. Рейдерство и корпоративный шантаж.

[Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы

«КонсультантПлюс».

20. Яни П. Постановление Пленума Верховного Суда о

квалификации мошенничества, присвоения и растраты: объективная

сторона преступления // Законность. 2008. №№ 4, 5, 6. [Электронный

ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

328

РАЗДЕЛ III УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОЕ ПРАВО

Сергей Андреевич Рожков

Родился 18 сентября

1948 г. в д. Сидорята Кишертского района Молотовской области.

В период с 1967 по 1969 г. проходил службу в Ракетных войсках стратегического назначения.

По направлению Кунгурского горкома комсомола с 1970 по 2007 г. служил в органах МВД (в итоге вместе с Ракетными войсками 40 «календарных» лет). Службу проходил в основном на оперативной работе, в частности в течение семи лет, с 1972 по 1979 г., в должности начальника оперативного

отдела в учреждении ВС-389/36 (на бытовом уровне «Пермь-36»). В 1978 г. после окончания Московского филиала

юридического заочного обучения при Академии МВД СССР (МФЮЗО) и получения высшего юридического образования был направлен на очное обучение в Академию МВД СССР (г. Москва).

После окончания с отличием в 1981 г. Академии по специальности «Организация управления в сфере правопорядка» работал на различных должностях в уголовно-исполнительной системе, в частности, заместителем начальника СИЗО № 1 г. Пермь, ВТК и др.

Приказом начальника Академии МВД СССР генерал-лейтенанта С. В. Бородина № 37 л/с от 9 августа 1983 г. был назначен преподавателем спецдисциплин Пермского отделения МФЮЗО при Академии МВД СССР. С этого времени началась преподавательская деятельность Сергея Андреевича в высших учебных заведениях.

329

В 2001 г. в Омской академии МВД России состоялась успешная защита кандидатской диссертации С. А. Рожкова на тему «Правовые и организационно-тактические вопросы деятельности оперативных аппаратов колоний-поселений по раскрытию убийств и умышленного причинения тяжкого вреда здоровью». Основные исследования в рамках работы над диссертацией проводились на базе всех 18 управлений и главных управлений уголовно-исполнительной системы России. Тема была закрытой, так сочла комиссия по режиму секретности.

В 2002 г. С. А. Рожкову было присвоено звание полковника. В 2004 г. на основании опубликованных научных и

методических трудов ВАК присвоила Сергею Андреевичу ученое звание доцента. Всего по проблемам исполнения уголовных наказаний им издано 107 научных работ.

Одновременно с преподавательской деятельностью в высшем учебном заведении МВД РФ (Пермский филиал Нижегородской академии МВД РФ) в должности заместителя начальника кафедры уголовного, уголовно-исполнительного права и криминологии (до выхода в 2007 г. в отставку) с 2000 г. С. А. Рожков преподает на кафедре уголовного права и прокурорского надзора Пермского государственного университета, в настоящее время является доцентом кафедры.

Сергей Андреевич посвятил преподавательской работе более 33 лет, 16 из которых работает в Пермском госуниверситете, читая курс уголовно-исполнительного права и спецкурс «Уголовное принуждение: понятие, сущность, порядок назначения».

Наряду с преподавательской деятельностью выполняет и общественную работу: является заместителем председателя общественного совета при Управлении службы судебных приставов России по Пермскому краю, состоит в экспертном совете при Уполномоченном по правам человека по Пермскому краю, в комиссии по урегулированию конфликтов интересов в Пермском военном институте внутренних войск МВД России.

За годы службы в МВД и преподавательской работы получал различные награды: медали «За безупречную службу» 3-х степеней, нагрудные знаки, благодарственные письма, почётные грамоты и др. Так, в 2003 г. – награжден знаком «За верность долгу», в 2005 г. – знаком «Лучший сотрудник криминальной милиции», в 2011 г. – «Знаком почета ветеранов МВД». В 2006 г. выдвигался на получение премии Клуба юристов в номинации «Право и образование».

330

С. А. РОЖКОВ

НАКАЗАНИЕ В ВИДЕ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ В РОССИИ

В ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД (1917–2005 гг.)

Статья впервые опубликована: Государство, право, общество:

пути гармонизации взаимоотношений: сб. научных трудов в 2-х

частях. Ч. 2. Пермь, 2006. С. 112–126.

В специальной юридической литературе обозначены

определенные этапы развития пенитенциарного права и

наказания в виде лишения свободы в послереволюционный

период1.

Первый этап приходится на период возникновения и

становления исправительно-трудового права (1917–1924 гг.) и на

период действия исправительно-трудовых кодексов союзных

республик (1925–1934 гг.).

Второй этап отмечен следующими событиями:

а) период развития системы исправительно-трудовых

лагерей и нарушений законности (1935–1956 гг.);

б) восстановление исправительно-трудового права на

основе мер по укреплению законности в деятельности

исправительно-трудовых учреждений (1956–1962 гг.);

в) кодификация исправительно-трудового

законодательства и принятие мер по улучшению деятельности

МТУ (1962–1971 гг.);

г) принятие основ исправительно-трудового

законодательства Союза ССР и союзных республик в 1969 г. и

исправительно-трудовых кодексов союзных республик (1970–

1972 гг.);

1 Артамонов В.П. Наука советского исправительно-трудового права. М.:

Академия МВД СССР, 1974. С. 64; Рябинин А.А. Исправительно-

трудовое (уголовно-исполнительное) право Российской федерации. М.:

Юрист, 1995. С. 11.

331

д) период действия и дальнейшего совершенствования

общесоюзного и республиканского законодательства и системы

исполнения уголовных наказаний (1972–1985 гг.).

Третий этап связан с трансформацией исправительно-

трудового права в уголовно-исполнительное право (1986–1991

гг.).

Четвертый этап связан с распадом Союза ССР и

возникновением Российской Федерации как самостоятельного

государства (1991 г. – по настоящее время).

Одним из первых нормативных актов советской власти по

исполнению наказаний явилась Временная инструкция НКЮ

РСФСР от 23 июля 1918г. «О лишении свободы как мере

наказания и порядке отбывания такового». В инструкции были

отменены царские уставы о содержащихся под стражей и о

ссыльных; предусматривался порядок распределения

заключенных по местам лишения свободы: указывались меры

воздействия на лиц, нарушающих порядок и дисциплину в местах

заключения; обосновывалась необходимость выработки

«воспитательно-трудовых методов» и «методов воспитания

применительно к жизни и существующим условиям», а также

профессионального обучения осужденных, их образования и

воспитания; предусматривался внутренний регламент

учреждения по организации отбывания наказания, порядок

конвоирования осужденных и предоставления им отпусков;

устанавливался порядок применения досрочного освобождения

от отбывания наказания1.

Временная инструкция определяла следующие места

заключения:

1) общие места заключения (тюрьмы) – для

осужденных к лишению свободы, подследственных, подсудимых

и пересыльных;

1 Рябинин А.А. Исправительно-трудовое право (уголовно-

исполнительное) право Российской Федерации. М.: Юрист. 1995. С. 14.

332

2) карательно-лечебные учреждения – для

арестантов с заметно выраженными психическими дефектами,

дегенератов и т.п.;

3) тюремные больницы;

4) испытательные заведения – для лиц, по

отношению к которым имеются основания для послабления

режима или для досрочного освобождения;

5) воспитательно-карательные учреждения – для

молодых преступников (реформатории и земледельческие

колонии);

6) арестные помещения – для кратковременного

содержания задержанных милицией и числящихся за местными

народными судами, а также арестантов, подлежащих пересылке.

Для руководства системой мест лишения свободы в

составе НКЮ создается Карательный отдел. В 1919 г. система

дополняется лагерями принудительных работ, которые

функционируют на основе Положения объявленного

постановления ВЦИК от 17 мая 1919 г. Лагеря принудительных

работ создавались губернскими чрезвычайными комиссиями

(ЧК).

В качестве первого нормативного акта,

предусматривающего условия и порядок исполнения наказания и

основные нормы советского исправительно-трудового права,

следует назвать Положение об общих местах заключения

РСФСР, принято НКЮ 15 ноября 1920 г.

Заметим, что Положение представляло собой подобие

кодекса и регулировало все стороны организации и

функционирования мест лишения свободы, за исключением

лагерей принудительных работ, деятельность которых

регламентировалась закрытыми ведомственными инструкциями

ВЧК.

Положение делит осужденных к лишению свободы на три

категории и четыре разряда. К первой категории были отнесены

осужденные за преступления, не имеющие корыстного

характера, ко второй категории – осужденные за преступления

333

корыстного характера, а к третьей – рецидивисты первой и

второй категорий. Деление на разряды предполагало

дифференцированное содержание лишенных свободы: в

штрафной – для лиц, не обнаруживавших исправления в разряде

испытуемых (особо строгий режим, одиночные или специальные

камеры, особое наблюдение); разряд испытуемых – для вновь

поступивших в места заключения (общее или одиночное

заключение – последнее по желанию); разряд исправляющихся –

для лиц, обнаруживших признаки исправления в разряде

испытуемых (общее заключение); образовательный разряд – для

осужденных, обнаруживших отличное поведение в разряде

исправляющихся, отбывших не менее 6 месяцев (свободное

передвижение).

Принятие Положения от 15 ноября 1920 г. было вызвано

необходимостью установления определенных правил в порядке

содержания заключенных, в создании единообразного режима в

местах заключения. Установив четкое распределение

заключенных на категории и разряд, и определив для них

различные условия содержания, которые изменялись в

зависимости от степени исправления, Положение тем самым

закрепляло прогрессивную систему отбывания наказания в

местах лишения свободы1.

25 июля 1922 г. СНК РСФСР принял постановление о

сосредоточении всех мест лишения свободы в одном ведомстве –

НКВД РСФСР. По состоянию на 1922 г. в Главном управлении

местами заключения (ГУМЗ) НКВД РСФСР имелось домов

заключения и тюрем – 105; сельскохозяйственных колоний – 35;

исправительных домов и домов лишения свободы – 207;

трудовых домов для несовершеннолетних – 3; тюремных

больниц – 5; концентрационных лагерей – 56, а также имелись и

другие места лишения свободы без точно установленного

1 Городинец Ф.М. и др. Уголовно-исполнительное право: Учеб. пособие

/ Под общ. ред. В.П. Сальникова. Сер. «Учебники для вузов.

Специальная литература» / Санкт-Петербург: ун-т МВД России. СПб.:

Изд-во «Лань», 2000. С. 31.

334

наименования. Общее число заключенных составляло 80 559

чел.1

Введенный в 1922 г. Уголовный кодекс РСФСР

предусмотрел отбывание лишения свободы в исправительно-

трудовых домах, трудовых сельскохозяйственных и

ремесленных колониях, приходных исправительных домах. Этот

Кодекс позволил существенно изменить положение в сфере

организации исполнения наказания. Смягчается карательная

сущность мест заключения и усиливается их воспитательная

роль. Этому во многом способствовала классификация

заключенных по социальному происхождению, криминальной

зараженности; устанавливалась соответствующая степень

изоляции для различных категорий заключенных2.

16 октября 1924 г. принимается Исправительно-трудовой

кодекс РСФСР. В вводной части Кодекса закреплялась система

принципов исправительно-трудовой политики; 1) подчинение

исправительно-трудовых учреждений целям общего и

специального предупреждения преступлений и осуществление

задачи приспособления преступников к условиям общежития

путем исправительно-трудового воздействия, соединенного с

лишением свободы, и предотвращения возможности совершения

ими новых преступлений; 2) дальнейшее совершенствование и

развитие вместо оставшихся от прежнего времени тюрем сети

трудовых сельскохозяйственных, ремесленных и фабричных

колоний и приходных исправительно-трудовых домов,

устраиваемых преимущественно вне городов; 3) объединение

всех мест заключения в единую систему исправительно-

трудовых учреждений; 4) провозглашение принципа гуманного

обращения с осужденными; 5) введение прогрессивной системы

режима отбывания наказания; 6) дифференцированное

размещение разных категорий осужденных; 7) развитие

самодеятельности осужденных; 8) обеспечение рентабельности и

1 Детков М.Г. Тюрьмы, лагеря и колонии России. М.: «Вердикт – 1 М»,

1999. С. 122. 2 Уголовно-исполнительное право России / Под ред. проф.

А. И. Зубкова. М., 1997. С. 95, 98.

335

самоокупаемости учреждений; 9) соединение процесса

исправления и перевоспитания осужденных с

постпенитециарной работой с освобожденными (система

патронажа)1.

В Кодексе также были законодательно закреплены и

следующие положения: обязательность труда для заключенных;

проведение силами органов Наркомпроса культурно-

просветительной работы; обязательные курсы ликвидации

безграмотности для всех заключенных в возрасте до 50 лет;

создание распределительных и наблюдательных комиссий;

возможность зачета рабочих дней из расчета два рабочих дня за

три дня лишения свободы; создание самодеятельных

организаций заключенных (культпросветкомиссии, санитарно-

бытовые комиссии); возможность отпусков на

сельскохозяйственные работы и др.

Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 г.

Предусматривал следующие виды мест лишения свободы:

1.Учреждения для применения мер социальной защиты

исправительного характера:

а) дома заключения (для содержания подследственных;

лиц, лишенных свободы на срок до 6 мес.; лиц, приговоренных к

лишению свободы, приговор в отношении которых еще не

вступил в законную силу);

б) исправительно-трудовые дома (для содержания

приговоренных к лишению свободы на срок свыше б мес.);

в) сельскохозяйственные, ремесленные и фабричные

колонии (для содержания приговоренных к лишению свободы

без строгой изоляции на срок до пяти лет, если приговором суда

будет установлено, что они принадлежат к трудящимся и по

несознательности совершили преступление в первый раз,

случайно или вследствие тяжелых материальных условий и если

нет опасений, что они могут совершить побег);

г) изоляторы специального назначения (для содержания

приговоренных к лишению свободы со строгой изоляцией лиц,

1 Астемиров З.С. История советского исправительно-трудового права.

Рязань, 1975. С. 19.

336

не принадлежащих к классу трудящихся и совершивших

преступление в силу классовых привычек, взглядов или

интересов, а равно лиц, хотя и принадлежащих к трудящимся, но

признанных особо опасными для республики или переводимых в

порядке дисциплинарного взыскания);

д) переходные исправительно-трудовые дома (для

содержания заключенных, которые по отбывании части срока

лишения свободы в других местах заключения обнаружили

приспособленность к трудовой жизни и признаны

распределительной комиссией подлежащими переводу в

обстановку полусвободного режима).

2.Учреждения для применения мер социальной защиты

медико-педагогического характера:

а) трудовые дома для несовершеннолетних

правонарушителей (лиц в возрасте от 14 до 16 лет,

приговоренных судом к лишению свободы);

б) трудовые дома для правонарушителей из рабоче-

крестьянской молодежи (для содержания лишенных свободы

правонарушителей рабоче-крестьянского происхождения в

возрасте от 16 до 20 лет).

3.Учреждения для применения мер социального

характера:

а) колонии для психически неуравновешенных,

туберкулезных и других больных заключенных;

б) институты психиатрической экспертизы.

Из изложенного видно, что в основу распределения

заключенных по местам лишения свободы был положен

классовый принцип1.

Исправительно-трудовой кодекс РСФСР более глубоко и

конкретно классифицировал заключенных. Все лица,

находящиеся в местах лишения свободы, подразделялись по

следующим признакам:

- возраст: взрослые, несовершеннолетние

правонарушители в возрасте от четырнадцати до шестнадцати

1 Мулукаев Р.С. и др. История отечественных органов внутренних дел:

Учебник для вузов. М., 2005. С. 183.

337

лет, правонарушители от шестнадцати до двадцати лет из

рабочих и крестьян;

- пол;

- вид содержания: следственные, срочные, пересыльные;

- степень общественной опасности: лишенные свободы со

строгой изоляцией, профессиональные преступники, все

остальные;

- срок наказания: лишенные свободы на срок не свыше

шести месяцев, лишенные свободы на срок свыше шести месяцев

со строгой изоляцией, лишенные свободы до пяти лет без строгой

изоляции;

- социальное положение: преступники из класса

трудящихся, преступники из враждебного класса;

- образование: неграмотные, малограмотные и

грамотные;

- режим содержания: подлежащие содержанию в

начальном, среднем и высшем разрядах;

- наличие специальности: имеющие и не имеющие ее;

- мотивы совершения преступлений: совершившие

преступление в силу классовых привычек, взглядов или

интересов; совершившие преступление по несознательности, в

первый раз, совершившие преступление вследствие тяжелых

материальных условий.

Также заключенные делились на три категории:

I – заключенные, подлежащие лишению свободы со

строгой изоляцией;

II – профессиональные преступники и заключенные, не

принадлежащие к классу трудящихся, совершившие

преступления вследствие своих классовых взглядов;

III – все остальные заключенные, которые не относятся ни

к первой, ни ко второй категории.

В свою очередь, в зависимости от указанной категории и

поведения во время отбывания лишения свободы осужденные

делились еще на три разряда:

начальный – содержались заключенные I категории в

течение не менее половины срока наказания;

338

средний – содержались заключенные, переведенные из

начального разряда в течение одной трети наказания, но не менее

шести месяцев;

высший – содержались заключенные, переведенные из

среднего разряда.

Вместе с тем следует отметить, что колонии так и не

получили достаточного развития. Так, на 1 января 1929 г. в

РСФСР их насчитывалось всего 24 со средним числом

заключенных около 200 человек в каждой. Это объясняется тем,

что ИТК РСФСР (1924 г.) значительно ограничивал круг

осужденных, которые были направлены в колонии.

6 ноября 1929 г. в уголовное законодательство СССР

вносятся существенные изменения, которые коснулись и

исполнения наказания в виде лишения свободы. Было

установлено, что лишение свободы делится на два вида,

отличающихся друг от друга местом отбывания и сроком:

лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях в

отдаленных местностях на срок от трех до десяти лет и лишение

свободы в общих местах заключения на срок до трех лет, которые

отбываются по общему правилу в исправительно-трудовых

колониях. Таким образом, устанавливались два вида лишения

свободы и соответственно два основных вида исправительно-

трудовых учреждений: исправительно-трудовой лагерь (ИТЛ) и

исправительно-трудовые колонии (ИТК)1.

К началу 1930 г. в лагерях содержалось 200 тысяч

заключенных. 7 апреля 1930 г. постановлением СНК СССР

утверждается Положение об исправительно-трудовых лагерях с

последующими внесениями соответствующих изменений в ИТК

РСФСР 1924 г. Дальнейшие изменения в системе органов

управления ИТУ произошли в связи с ликвидацией НКВД

союзных республик. Находившиеся в ведении НКВД места

заключения перешли в НКЮ союзных республик. При НКЮ

РСФСР было создано Главное управление исправительно-

трудовыми учреждениями (ГУИТУ). Указанным выше

постановлением была изменена система ИТУ, теперь в нее

1 Астемиров З.С. Указ. работа. С. 24.

339

входили: исправительно-трудовые лагеря, дома заключения и

трудовые колонии открытого и закрытого типов, а также дома

заключения для подследственных и пересыльных.

Положением об исправительно-трудовых лагерях (1930

г.) вводится новая классификация осужденных, в основу которой

положено деление осужденных на категории соответственно

различным условиям содержания (разрядам). Осужденные I

категории содержались на первоначальном разряде не менее

шести месяцев, II категории – не менее одного года, III категории

– не менее двух лет. Эти осужденные использовались на общих

работах, проживали в специальных помещениях в пределах, не

имели права свободного выхода из этих помещений,

направлялись на работу по общему списку. Осужденные,

содержащиеся на облегченном разряде, использовались для

постоянной работы в учреждениях, предприятиях и на

промыслах, проживали в общежитиях, прикрепленных к

предприятиям, имели право отлучки, направлялись на работу по

рабочим книжкам. Содержащиеся на льготном разряде

осужденные дополнительно к условиям облегченного режима

имели занимать административно-хозяйственные должности в

управлении лагерем и по производству работ.

Следующей важной вехой в истории исправительно-

трудового права явилось принятие постановления В ЦИК и СНК

РСФСР от 1 августа 1933 г. второго Исправительно-трудового

кодекса РСФСР, которым отменялся Кодекс 1924г. Он был

подготовлен по инициативе НКЮ РСФСР и регулировал

деятельность исправительно-трудовых учреждений, которые

подчинялись этому наркомату и назывались общими местами

заключения. Система исправительно-трудовых лагерей

оставалась по прежнему самостоятельной, она находилась в

ведении ОГПУ СНК СССР. Тем не менее основные положения

Кодекса имели значение не только для общих мест заключения,

но и для исправительно-трудовых лагерей.

Кодекс закреплял общие принципы и задачи

исправительно-трудовой политики, предусматривал следующую

систему мест лишения свободы: изоляторы для

подследственных, пересыльные пункты, исправительно-

340

трудовые колонии (фабрично-заводские, сельскохозяйственные,

массовых работ для осужденных из среды классово-враждебных

элементов и опасных преступников из среды трудящихся,

штрафные для осужденных, переведенных из других колоний за

систематические нарушения), учреждения для применения к

лишенным свободы мер медицинского характера (институты

психиатрической экспертизы, колонии для туберкулезных и

других больных), учреждения для несовершеннолетних,

лишенных свободы (школы ФЗУ индустриального и

сельскохозяйственного типа).

Исправительно-трудовой кодекс содержал общие

правила отбывания наказания, правила внутреннего распорядка в

местах лишения свободы, которые предусматривали

неограниченные возможности для переписки, частые свидания –

один раз в 15 дней, зачет рабочих дней, предоставление в

распоряжение осужденных 75% заработка, условно-досрочное

освобождение по отбытии не менее половины срока наказания,

включая и зачтенные рабочие дни1.

В июле 1934 г. образуется общесоюзный НКВД, в связи с

чем происходит новая реорганизация мест лишения свободы.

ОГПУ с его Главным управлением лагерей и трудовых поселений

входит в состав вновь созданного НКВД СССР, более того, при

НКВД создается Особое совещание, которому предоставляется

право во внесудебном порядке применять высылку, ссылку до

пяти лет и высылку за пределы СССР.

В октябре 1934 г. все исправительно-трудовые

учреждения, находящиеся в ведении НКЮ союзных республик,

передаются НКВД СССР и его местным органам. ГУИТУ НКЮ

республик были ликвидированы, а Главное управление

исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений

(ГУЛАГ) НКВД СССР преобразован в Главное управление

исправительно-трудовых лагерей, трудовых поселений и мест

заключения (ГУЛАГ НКВД СССР). Таким образом, система ИТУ

и управление ими оказались централизованными, в результате

1 Так же. С. 26-28; Дементьев С.И. Лишение свободы: колонии, тюрьмы,

лагеря. Краснодар. 1996. С. 28.

341

чего союзно-республиканское законодательство стало все более

отходить на второй план и подменяться подзаконными

ведомственными нормативными актами НКВД СССР и его

органов1.

В связи с этим в 1935 г. отменяется деление осужденных

по степени общественной опасности, остается деление лишь по

признаку пола, а также на соблюдающих и не соблюдающих

режим, отменяется условно-досрочное освобождение,

государственный и общественный контроль за исправительных

учреждений практически был упразднен. В системе ИТУ

возникает сеть специальных судебных органов, вводится

упраздненное судопроизводство по делам о преступлениях,

совершаемых в местах лишения свободы. В 1935 г. создаются

трудовые колонии для несовершеннолетних, и в августе 1936 г.

учреждаются тюрьмы, причем в начале 1938 г. их насчитывалось

уже 4172.

С начала 1930-х гг. наблюдается резкий рост числа

осужденных. Так, только в 1933 г. было арестовано 505 тыс. чел.,

более половины из которых осуждаются за контрреволюционные

преступления. К 1937 г. в исправительных учреждениях

содержалось уже более 1 млн 200 тыс. осужденных и 1 млн

спецпереселенцев. Таким образом, предвоенные годы в

деятельности исправительных учреждений характеризуются

обстановкой широкого применения репрессий и сосредоточение

значительного числа лиц в местах лишения свободы. Вследствие

этого в ряде исправительно-трудовых учреждений сложилась

неблагоприятная психологическая атмосфера и отрицательная

педагогическая среда, что не способствовало достижению цели

исправления и перевоспитания преступников.

В 1937 г. был принят ряд актов высшей государственной

власти, в которых обнаруживала себя тенденция к усилению

уголовной репрессии, к широкому применению наказания в виде

1 Астемиров З.С. Указ. работа. С. 28-29; Перминов О.Г. Уголовно-

исполнительное право: Учеб. пособие для вузов. М.: «Былина», 1999.

С. 36-37. 2 Мулукаев Р.С. и др. Указ. работа. С. 207.

342

лишения свободы. Так, постановлениями ЦИК СССР от 14

сентября 1937 г. было упрощено судопроизводство по делам о

контреволюционных преступлениях, а от 2 октября 1937 г.

повышен максимальный предел наказания в виде лишения

свободы с 10 до 25 лет.

15 июля 1939 г. принимается приказ НКВД СССР «Об

отмене зачета рабочих дней и условно-досрочного

освобождения», которым аннулировались эти законодательно

закрепленные институты. Данное решение обосновывалось

перенесением центра тяжести в исправлении и перевоспитании

на трудовое использование заключенных. 2 августа 1939 г. НКВД

СССР принимает Временную инструкцию о режиме содержания

заключенных в исправительно-трудовых лагерях. Эти и ряд

других документов по существу заменяли собой никем не

отмененные законодательные акты: НТК РСФСР 1933 г. и

Положение об ИТЛ 1930 г.1

Всего перед войной в системе ГУЛАГа было 53

исправительно-трудовых лагеря, 425 исправительно-трудовых

колоний, в т.ч. 170 промышленных, 83 сельскохозяйственных,

172 контрагентских и 50 колоний для несовершеннолетних, 392

общие тюрьмы, не считая тюрем, находящихся в ведении ГУГБ

НКВД СССР. По состоянию на 1 января 1941 г. в ИТЛ и ИТК

содержалось соответственно 1 500 524 и 429 205 чел.2 Во время

войны появились специализированные лагеря для

интернированных и мобилизованных граждан, воюющих против

СССР, проверочно-фильтрационные лагеря, лагеря для

военнопленных, причем в последних к концу войны содержалось

2 млн 70 тыс. чел.

В первые дни войны для заключенных устанавливается

единый режим отбывания наказания – строгий, прекращается

освобождение до конца войны осужденных за особо опасные

преступления (шпионаж, террор, диверсии м др.), таких лиц

насчитывалось 17 000 чел. Вводится самоохрана заключенных из

1 Астемиров З.С. Указ. работа. С. 83. 2 Уголовно-исполнительное право России / Под ред. проф. Зубкова А.И.

С. 113.

343

числа осужденных за малозначительные преступления, причем

число этих лиц не должно было превышать 20% личного состава

подразделений охраны. Эти заключенные несли службу в

караулах и конвоях, но без оружия. В октябре 1941 г. руководству

лагерей рекомендуется максимально расконвоировать и

использовать на достаточно ответственных должностях

(водителями, прорабами, комендантами лагерных пунктов,

врачами и т.д.) бывших работников органов НКВД, милиции. С

января 1943 г. принимаются меры, направленные на улучшение

положения осужденных: устанавливается три выходных в месяц,

восстанавливается норма восьмичасового сна, на 30%

увеличиваются премиальные вознаграждения, улучшается

питание за счет местных ресурсов (разведение рыб, сбор ягод,

грибов, трав и т.д.).

19 апреля 1943 г. указом Президиума Верховного Совета

СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев,

виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского

населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников

Родины» вводятся ссылка и каторжные работы, причем

каторжные работы предусматривались на срок от 15 до 20 лет.

Этот вид наказания применялся до 1953 г.

Вместе с тем с самого начала военных действий в местах

лишения свободы стали заметными пораженческие настроения,

активизировалась антисоветская агитация, были акты саботажа,

оживилась деятельность отдельных групп осужденных,

направленная на подготовку вооруженных восстаний в лагерях.

В 1941 г. были выявлены подпольные организации в Ныробском,

Нижне-Амурском, Сибирском, Унжегском, Мурманском, Усть-

Вымском, Онежском, Красноярском и некоторых других ИТЛ.

Так, в сентябре 1941 г. в Усольском ИТЛ была выявлена и

ликвидирована разветвленная преступная организация,

возглавляемая бывшим военным министром Эстонии генералом

Саотепом, бывшим начальником Генерального штаба эстонской

армии генералом Реском, полковником Генерального штаба

эстонской армии Курбином, германским разведчиком Зитером

фон Коолем. Участники организации создали на всех лагерных

пунктах преступные группы, разработали план разоружения

344

охраны и совершения группового вооруженного побега. Их

действия были пресечены, по делу было арестовано и осуждено

149 чел. Попытки создания повстанческих организаций не

прекращались в 1941 и 1942 гг. На лагерном пункте «Лесорейд»

Воркутинского ИГЛ осужденным удалось реализовать свой

замысел. Восстание было ликвидировано с большими потерями

со стороны осужденных и сотрудников ИТЛ1.

В целях пресечения подобных действий в феврале 1942 г.

вводится Инструкция о режиме содержания и охраны

заключенных в исправительно-трудовых лагерях и колониях

НКВД СССР в военное время. Эта Инструкция в ряде случаев

предоставляла право применять оружие без предупреждения.

Одной из важнейших задач ГУЛАГа НКВД СССР в годы

войны являлось использование осужденных в качестве рабочей

силы. Так, к 1944 г, осужденные работали на 650 предприятиях

страны и принимали непосредственное участие в выпуске

самолетов, танков, пушек, боеприпасов и другой военной

продукции. Заключенными из всех мест лишения свободы,

спецпереселенцами и военнопленными к концу 1944 г. было

выполнено до 15% всех строительных работ в СССР, в том числе

построены 842 аэродрома, авиазавод в Куйбышеве, проложено 3

573 км железных и около 5 000 км шоссейных дорог, а также 1

058 км нефтепроводов. Кроме этого, ими было добыто почти 315

т золота, 14 398 т олова, 8 924 тыс. т угля, 407 тыс. т нефти и

произведено около 30 200 тыс. мин2.

В послевоенные годы правовое положение заключенных

регулировалось Инструкцией по режиму содержания

заключенных в исправительно-трудовых лагерях и колониях

МВД, объявленной приказом МВД СССР от 24 марта 1947 г.

Согласно этой Инструкции осужденные на срок свыше трех лет

наказание отбывали в исправительно-трудовых лагерях, а

осужденные на срок до трех лет – в исправительно-трудовых

колониях. Было установлено два вида режима как в ИТЛ, так и в

1 Органы и войска МВД России: Краткий исторический очерк. М.: МВД

России, 1996. С. 369. 2 Мулукаев Р.С. и др. Указ. работа. С. 238.

345

ИТК – общий и усиленный, причем условия содержания там

были одинаковыми. Режим определялся по составу

совершенного осужденным преступления: за особо опасные (как

государственные, так и общеуголовные) преступления они

пребывали ца усиленном режиме, все остальные – на общем.

Инструкция не только восстанавливала довоенный порядок, но и

вводила некоторые элементы прогрессивной системы отбывания

наказания.

По окончании военных действий быстро росло число

осужденных к ссылке на каторжные работы. Так, в октябре 1945

г. общее число осужденных за измену Родине составляло 25 796

чел., а в сентябре 1947 г. число каторжан в ИТЛ ГУЛАГа

достигло 64 764 чел. Общее число осужденных к лишению

свободы по состоянию на 1 января 1946 г. составляло 600 897 чел.

Однако начиная с 1947 г. их численность стала быстро

увеличиваться в связи с изменениями в уголовном

законодательстве (например, максимальный срок лишения

свободы устанавливался до 25 лет). В результате среди

осужденных достаточно быстро образовалась довольно

значительная прослойка лиц, имеющих сроки наказания от 10 до

25 лет. В 1947 г. отменяется смертная казнь, что в совокупности

с указанными выше факторами существенным образом

осложнило обстановку в местах лишения свободы

(междуусобные «войны» среди воровских группировок

различной окраски, массовые вооруженные побеги, нападения на

администрацию и ее разоружение).

В связи с этим Совет Министром СССР в феврале 1948 г.

принимает решение об организации особых тюрем и особых

лагерей: №1 – «Минеральный», №2 – «Горный», №3 – «Речной»,

№7 – «Озерный», №8 – «Песчаный», №10 – «Камышовый» и №11

– «Дальний». Эти учреждения были созданы для содержания

особо опасных государственных преступников. 12 марта 1953 г.

объявляется широкомасштабная амнистия, однако многие

освобожденные, не получив государственной поддержки (жилье,

работа), были вынуждены вновь становиться на путь совершения

преступлений.

346

12 июня 1953 г. ГУЛАГ за исключением особых лагерей

выводится из состава МВД и передается в ведение Министерства

юстиции, однако 21 января 1954 г. ГУЛАГ был возвращен в

систему МВД СССР. В 1954 г. в рамках укрепления законности,

совершенствования системы и деятельность исправительно-

трудовых учреждений, правового регулирования условий и

порядка исполнения наказания принимается Положение об

исправительно-трудовых лагерях и колониях МВД СССР.

Положение унифицировало систему лагерей и колоний, привело

в определенный порядок всю систему учреждений, организацию

режима в них, систему мер по исправлению и перевоспитанию

осужденных. Положение предусматривало следующие виды и

режимы исправительных учреждений: 1) исправительно-

трудовые лагеря – облегченного, общего и строгого режимов; 2)

исправительно-трудовые колонии облегченного режима; 3)

тюрьмы общего и строгого режимов; 4) детские трудовые

колонии; 5) детские трудовые воспитательные колонии.

8 декабря 1958 г. принимается новое Положение об

исправительно-трудовых колониях и тюрьмах МВД СССР,

согласно которому устанавливается следующая система

исправительных учреждений: 1) исправительно-трудовые

колонии (исправительно-трудовые лагеря) – облегченного,

общего, строгого и спецстрогого режимов; 2) тюрьмы – общего и

строго режимов; 3) детские трудовые колонии общего и строгого

режимов 4) детские трудовые воспитательные колонии общего

режима.

В конце 1958 г. принимаются Основы уголовного

законодательства Союза ССР и союзных республик, а в 1960 г. –

Уголовный кодекс РСФСР, что и предопределило принятие

очередного Положения об исправительно-трудовых колониях и

тюрьмах РСФСР в августе 1961 г. Положение определило

следующую структуру системы исправительно-трудовых

учреждений: 1) исправительно-трудовые колонии общего,

усиленного, строгого и особого режимов и колонии-поселения

(были введены в 1963 г.); 2) тюрьмы общего и строгого режимов;

3) детские трудовые колонии общего и строгого режимов; 4)

детские трудовые воспитательные колонии общего режима.

347

Это Положение действовало до принятия и вступления в

силу нового исправительно-трудового законодательства. В 1969

г. были приняты основы исправительно-трудовые

законодательства Союза ССР и союзных республик, а в 1970 г. –

Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, Кодекс закрепил

следующую систему учреждений и органов, исполняющих

наказания, связанные с исправительно-трудовым воздействием:

1) исправительно-трудовые учреждения – исправительные

колонии общего, усиленного, строгого и особого режимов; 2)

тюрьмы – общий и строгий режим; 3) воспитательно-трудовые

колонии общего и усиленного режимов; 4) колонии-поселения; 5)

спецкомендатуры; 6) инспекции исправительных работ; 7)

дисциплинарные батальоны.

Таким образом, к концу 60-х гг. сложилась

принципиально новая по отношению к предшествовавшему

периоду система мест лишения свободы, ведущее место в

которой заняли исправительно-трудовые колонии.

Одновременно происходят изменения и в системе управления

исправительными учреждениями. В 1966 г. восстанавливается

МВД СССР, а соответственно и его Главное управление мест

заключения (ГУМЗ МВД СССР). В апреле 1968 г. из ГУМЗа МВД

СССР выделяются, в самостоятельную систему лесные

исправительно-трудовые учреждения, для централизованного

управления которой создается самостоятельный главк – Главное

управление лесных исправительно-трудовых учреждений

(Главспецлес) МВД СССР. ГУМЗ МВД СССР в 1969 г.

переименовывается в Главное управление исправительно-

трудовых учреждений (ГУИТУ) МВД СССР. Таким образом,

управление исправительно-трудовыми учреждениями

осуществлялось двумя самостоятельными главками – ГУИТУ и

ГУЛИТУ (Главспецлес) МВД СССР.

В 1988 г. утверждается Положение о Главном управлении

по исправительным делам (ГУИД МВД СССР). Его основными

задачами являлись: организационно-методическое руководство

деятельностью ИТУ, лечебно-трудовых профилакториев,

следственных изоляторов, инспекций исправительных работ,

спецкомендатур. Одновременно шла разработка нового

348

уголовно-исполнительного законодательства, в результате чего

был подготовлен проект Основ уголовно-исполнительного

законодательства, который отражал процессы гуманизации и

демократизации, протекавшие в обществе, закреплял

необходимость приведения уголовно-исполнительного

законодательства в соответствие с соответствующими

международными актами1.

После распада СССР началось реформирование

исправительно-трудовой системы России. На начало 1995 г. в нее

входило 731 колония и 180 следственных изоляторов и тюрем, в

которых содержалось 929 395 чел. До принятия Уголовно-

исполнительного кодекса РФ было принято свыше 40 различных

нормативных актов, касающихся реорганизации уголовно-

исполнительной системы, условий ее функционирования и

обращения с осужденными.

8 января 1997 г. принимается и вводится в действие с 1

июля 1997 г. Уголовно-исполнительный кодекс. Вновь принятый

Уголовно-исполнительный кодекс существенным образом

расширил предмет правового регулирования, поскольку нормы

этого закона стали регулировать порядок и условия исполнения

всех видов уголовных наказаний (ИТК РСФСР регулировал всего

два – лишение свободы и исправительные работы без лишения

свободы), а также порядок осуществления контроля за условно

осужденными и применение принудительных мер медицинского

характера (ст. 18 УИК РФ).

28 июля 1998 г. Президент России подписал указ №904

«О передаче уголовно-исполнительной системы Министерства

внутренних дел в ведение Министерства юстиции Российской

Федерации». К этому времени в уголовно-исполнительной

системе насчитывалось 732 исправительные колонии, 13 тюрем и

192 следственных изолятора. К моменту перехода в

Министерство юстиции уголовно-исполнительная система

находилась в очень тяжелом положении: материальная база

находилась в крайне изношенном и запущенном состоянии,

имело место хроническое недофинансирование (60%, а по

1 Там же. С. 302.

349

некоторым направлениям до 20%), исправительные учреждения

оказались переполненными, в результате получили

распространение инфекционные заболевания, такие как

туберкулез, ВИЧ.

УИК РФ установил следующую систему исправительных

учреждений: исправительные колонии общего, строгого и

особого режимов, воспитательные колонии и тюрьмы (в рамках

одной тюрьмы общий и строгий режимы).

С января 2005 г. уголовно-исполнительная система РФ

выводится из Министерства юстиции России и реорганизуется в

самостоятельное ведомство – Федеральную службу исполнения

наказаний России (ФСИН России).

350

Татьяна Александровна Кирова

Родилась 22 января 1986 г. в г. Перми.

В 2007 г. с отличием окончила дневное отделение юридического факультета Пермского государственного университета.

Профессиональная деятель- ность Татьяны Александровны началась со службы в органах внутренних дел в должности следователя, затем она перешла на преподавательскую работу в АНО «Юридический колледж при ПГУ». В числе читаемых ею дисциплин были «Уголовное право»,

«Уголовный процесс», «Административное право». В 2013 г. Т. А. Кирова вернулась на кафедру, на которой

специализировалась в годы учебы, уже в статусе преподавателя. В настоящее время читает дисциплины «Уголовное право. Часть Общая», «Уголовное право. Часть Особенная» и специальный курс «Уголовное принуждение: понятие, сущность, порядок назначения».

С 2014 г. обучается в аспирантуре Саратовской государственной юридической академии на кафедре уголовного и уголовно-исполнительного права, исследуя вопросы уголовно-правового обеспечения профессионального статуса медицинских работников.

Сфера научных интересов Т. А. Кировой – уголовное право, особенности квалификации и расследования преступлений, совершаемых медицинскими работниками. Она принимает активное участие в работе международных, всероссийских, региональных научно-практических конференций, а также в работе научно-практических семинаров.

18 научных статей Т. А. Кировой опубликованы, в том числе, в изданиях, рекомендованных ВАК.

351

Т. А. КИРОВА

К ВОПРОСУ ОБ ЭФФЕКТИВНОСТИ ИСПОЛНЕНИЯ

НАКАЗАНИЯ В ВИДЕ ЛИШЕНИЯ ПРАВА ЗАНИМАТЬСЯ

МЕДИЦИНСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ

Статья впервые опубликована: Медицинское право России:

материалы Всероссийской научно-практической конференции.

М., 2015. С. 228-233.

Аннотация: статья посвящена анализу механизма

исполнения наказания в виде лишения права заниматься

медицинской деятельностью с целью выявления проблемных

моментов и противоречий в законодательном регулировании

данного вида наказания

Ключевые слова: наказание, лишение права заниматься

медицинской деятельностью, допуск к профессии, сертификат

специалиста

FOR QUESTIONS ABOUT THE EFFECTIVENESS OF

THE PENALTY OF DISQUALIFICATION FROM THE

PRACTICE OF MEDICAL ACTIVITIES

Annotation: The article analyzes the mechanism of the

penalty of deprivation of the right to engage in medical practice in

order to identify problematic issues and contradictions in the

legislative regulation of this type of punishment

Keywords: punishment, deprivation of the right to engage in

medical practice, access to the profession, Certificate

Статья 43 Уголовного кодекса РФ провозглашает в числе

целей наказания предупреждение преступлений как со стороны

неограниченного круга лиц (общее предупреждение), так и со

стороны осужденного (специальное предупреждение) [1]. Как

справедливо отмечает В.Н. Воронин, наказание далеко не всегда

достигает своих целей, однако способствовать их достижению

352

может именно такая мера наказания, которая назначена в

соответствии с принципами индивидуализации и справедливости

[2].

В последнее время в средствах массовой информации

широко освещаются случаи осуждения медицинских работников

за преступления в сфере их профессиональной деятельности [3].

Анализ судебной практики показывает, что в преобладающем

большинстве случаев в качестве дополнительного наказания

назначается лишение права заниматься медицинской

деятельностью. Логично предположить, что назначение данного

вида наказания предполагает дополнительное воздействие на

осужденного, поскольку именно сфера профессиональной

деятельности лица выступает в качестве условия совершения им

преступления. Однако механизм исполнения данного наказания

вызывает большие сомнения в его эффективности и достижении

целей, обозначенных в ч. 2 ст. 43 УК РФ.

Согласно ст. 33 Уголовно-исполнительного кодекса РФ,

уголовно-исполнительные инспекции ведут учет осужденных;

контролируют соблюдение осужденными предусмотренного

приговором суда запрета заниматься определенной

деятельностью; проверяют исполнение требований приговора

администрацией организаций, в которых работают осужденные,

а также органами, правомочными аннулировать разрешение на

занятие определенной деятельностью, запрещенной

осужденным; администрация учреждения, в котором отбывает

основной вид наказания лицо, осужденное также к

дополнительному наказанию в виде лишения права заниматься

определенной деятельностью, не может привлекать осужденного

к работам, выполнение которых ему запрещено [4].

Применительно к запрету заниматься именно медицинской

деятельностью для уточнения процедуры его исполнения

целесообразно обратиться к здравоохранительному

законодательству, регламентирующему порядок допуска

медицинских работников к профессии.

Согласно ст. 54 Основ законодательства Российской

Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993г. №

5487-1 [5] (данная норма действует до 01 января 2016г. – ст. 101

353

Федерального закона от 21.11.2011 N 323-ФЗ «Об основах

охраны здоровья граждан в Российской Федерации» [6]), а также

Приказа Минздравсоцразвития РФ от 23 июля 2010г. № 541н «Об

утверждении Единого квалификационного справочника

должностей руководителей, специалистов и служащих» [7],

право на занятие медицинской деятельностью в Российской

Федерации имеют лица, получившие высшее или среднее

медицинское образование в Российской Федерации, имеющие

диплом и специальное звание, а также сертификат специалиста и

лицензию на осуществление медицинской деятельности.

Диплом об образовании подтверждает уровень

профессионального образования и квалификацию, указанные в

нем, выдается лицам, успешно прошедшим государственную

итоговую аттестацию, дает их обладателям право заниматься

определенной профессиональной деятельностью, в том числе

занимать должности, для которых в установленном

законодательством Российской Федерации порядке определены

обязательные требования к уровню профессионального

образования и (или) квалификации [8]. Следовательно,

возможность аннулирования диплома об образовании возможна

исключительно тогда, когда он получен с нарушением закона.

Если лицо действительно успешно освоило соответствующую

образовательную программу и прошло итоговую

государственную аттестацию, отозвать или аннулировать его

диплом невозможно.

Сертификат специалиста выдается на основании

послевузовского профессионального образования (аспирантура,

ординатура), или дополнительного образования (повышение

квалификации, специализация), или проверочного испытания,

проводимого комиссиями профессиональных медицинских и

фармацевтических ассоциаций, по теории и практике избранной

специальности, вопросам законодательства в области охраны

здоровья граждан. Приказ Минздрава России от 29.11.2012 N

982н «Об утверждении условий и порядка выдачи сертификата

специалиста медицинским и фармацевтическим работникам,

формы и технических требований сертификата специалиста» [9]

уточняет, что сертификат специалиста выдается лицам,

354

получившим высшее или среднее медицинское образование как

в России, так и в иностранных государствах, сдавшим

сертификационный экзамен. Однако ни законодательство, ни

подзаконные акты Минздрава не предусматривают возможности

отзыва или аннулирования сертификата, полученного

медицинским работником на законных основаниях. В связи с

этим, исключается возможность применения в отношении

медицинских работников правил ст. 35 УИК РФ,

устанавливающих, что требования приговора о лишении права

заниматься определенной деятельностью обязательны для

органов, правомочных аннулировать разрешение на занятие

соответствующей деятельностью, поскольку таких органов

попросту не существует.

Таким образом, возникает парадоксальная ситуация.

Будучи осужденным к лишению права заниматься медицинской

деятельностью, лицо не имеет права продолжать осуществлять

свои профессиональные обязанности. И если осужденный к

моменту назначения данного наказания занимается

профессиональной медицинской деятельностью, то в отношении

него начинает действовать механизм, предусмотренный

уголовно-исполнительным и трудовым законодательством:

уголовно-исполнительная инспекция передает информацию

работодателю осужденного, на основании чего с ним

прекращаются трудовые отношения.

Однако действующее законодательство не

предусматривает обязанности лица, претендующего на

должность медицинского работника, предоставлять справку об

отсутствии судимости (за исключением лиц, работающих в

медицинских организациях, оказывающим медицинские услуги

детям). Следовательно, при приеме на работу работодатель не

может быть достоверно осведомлен об отсутствии у будущего

работника запрета на занятие медицинской деятельности.

Кроме того, аннулировать диплом об образовании или

сертификат специалиста у осужденного, получившего данные

документы на законных основаниях, только в связи с фактом

назначения ему рассматриваемого наказания так же не

представляется возможным.

355

Из вышеизложенного следует, что эффективность

реализации наказания в виде лишения права заниматься

медицинской деятельностью неоспорима только в тех случаях,

когда осужденный является действующим медицинским

работником и подлежит увольнению в связи с назначенным

наказанием. Однако действующее законодательство практически

не содержит препятствий для занятия лицом запрещенной

деятельностью в будущем. Соответственно, единственная

возможность предотвратить это – неуклонный контроль со

стороны уголовно-исполнительной инспекции за исполнением

осужденным своих обязанностей исполнять требования

приговора, представлять по требованию уголовно-

исполнительной инспекции документы, связанные с отбыванием

указанного наказания, сообщать в уголовно-исполнительную

инспекцию о месте работы, его изменении или об увольнении с

работы.

Список литературы: 1. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 №

63-ФЗ (ред. от 23.05.2015) // Собрание законодательства РФ. 17.06.1996.

№ 25. Ст. 2954.

2. Воронин В.Н. Разграничение принципов справедливости и

индивидуализации при назначении наказания и их влияние на качество

уголовного закона // Вестник Пермского университета. Сер.:

Юридические науки. 2014. Вып. 3(25). C. 169–179.

3. См., например: Акушер в Выксе Нижегородской области за

причинение роженице смерти по неосторожности лишен права

заниматься врачебной деятельностью на три года // НИА «Нижний

Новгород» http://www.niann.ru/?id=468022 (дата обращения:

01.06.2015); В Прикамье осудили врача, выдававшего «липовые»

больничные листы // Современный портал Перми от 09.04.2015

http://properm.ru/health/news/97920/?utm_source=teron&utm_medium=inf

ormer&utm_campaign=main_informer (дата обращения: 01.06.2015).

4. Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации

от 08.01.1997 № 1-ФЗ (ред. от 20.04.2015) // Российская газета. № 9.

16.01.1997.

356

5. Основы законодательства Российской Федерации об охране

здоровья граждан (утв. ВС РФ 22.07.1993 № 5487-1) (ред. от 07.12.2011)

// Российские вести. № 174. 09.09.1993 (документ утратил силу).

6. Об основах охраны здоровья граждан в Российской

Федерации: Федеральный закон от 21.11.2011 № 323-ФЗ (ред. от

06.04.2015) (с изм. и доп., вступ. в силу с 09.05.2015) // Собрание

законодательства РФ. 28.11.2011. № 48. Ст. 6724.

7. Об утверждении Единого квалификационного справочника

должностей руководителей, специалистов и служащих, раздел

«Квалификационные характеристики должностей работников в сфере

здравоохранения»: Приказ Минздравсоцразвития РФ от 23.07.2010 №

541н (Зарегистрировано в Минюсте РФ 25.08.2010 № 18247) //

Российская газета. № 217. 27.09.2010.

8. Об образовании в Российской Федерации: Федеральный

закон от 29.12.2012 № 273-ФЗ (ред. от 31.12.2014, с изм. от 02.05.2015)

(с изм. и доп., вступ. в силу с 31.03.2015) // Официальный интернет-

портал правовой информации http://www.pravo.gov.ru, 30.12.2012.

9. Об утверждении условий и порядка выдачи сертификата

специалиста медицинским и фармацевтическим работникам, формы и

технических требований сертификата специалиста: Приказ Минздрава

России от 29.11.2012 № 982н (ред. от 23.10.2014) (Зарегистрировано в

Минюсте России 29.03.2013 № 27918) // Российская газета. № 80.

12.04.2013.

357

РАЗДЕЛ IV

КРИМИНОЛОГИЯ

Николай Михайлович Чудин

Родился 5 августа 1945 г. в г. Москве.

Студент юридического факультета Пермского госуниверситета в 1964–1968 гг.

После окончания ПГУ работал по распределению в органах милиции (отдел уголовного розыска УВД Пермского облисполкома).

Затем с 1969 г. – ассистент, доцент кафедры уголовного права и прокурорского надзора Пермского госуниверситета. Преподает уголовное право и спецкурсы «Служебные преступления»,

«Основные проблемы криминологии» «Уголовное право и предпринимательство».

В 1983 г. Николай Михайлович защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Роль комсомольских организаций в ранней профилактике правонарушений несовершеннолетних». Работу сочли весьма актуальной и засекретили, поэтому защищался он в Свердловском юридическом институте в закрытом совете при полном отсутствии публики. Основные исследования по теме проводились на Мотовилихинском заводе им. В. И. Ленина (для этого требовалось специальное

358

разрешение), ряде других предприятий г. Перми и в Коми-Пермяцком национальном округе.

В 1990 г. Н. М. Чудину присвоено ученое звание доцента. В 1983 г. на средства УВД Пермского облисполкома была

издана первая книга «Участие общественности в ранней профилактике правонарушений несовершеннолетних» (для служебного пользования), содержание которой легло в основу первого читаемого на кафедре специального курса.

В время учебы был секретарем комсомольской организации факультета. В период работы избирался одним из секретарей комсомольской организации университета. В 1987 г. по данным общеуниверситетского рейтинга «Преподаватель глазами студентов» был признан лучшим лектором, А. Н. Лебедев занял в нем третье место – в тот период авторитет кафедры был очень высок.

Несколько лет был комиссаром областного студенческого строительного отряда (начиная с 1969 г.), руководил областным и зональным студенческими строительными отрядами ПГУ. Руководил студенческим научным кружком, исследующим вопросы профилактики преступлений.

В течение длительного времени проводил на постоянной основе обучение личного состава милиции всех уровней, занимавшегося проблемами преступности несовершеннолетних. Было издано более двадцати методических работ по данному направлению.

В сфере научной деятельности Николай Михайлович тесно сотрудничал с прокуратурой края и следственным комитетом, что было обусловлено фиксацией первых случаев проявления экстремизма в крае и отсутствием у правоохранительных органов реального опыта объективной оценки явления. Самой интересной оказалась работа в качестве независимого эксперта. В большинстве случаев представляемые заключения играли ключевую роль при вынесении судебных решений.

Кроме того, Н. М. Чудин исследовал проблемы экстремизма в региональных проявлениях, преступлений против несовершеннолетних, суицида подростков.

Особо следует остановиться на сотрудничестве с Российской криминологической ассоциацией (работает при участии Академии Генеральной прокуратуры РФ), практически с

359

момента ее основания. Уже более 15 лет Николай Михайлович является членом правления ассоциации, председателем пермского отделения. Благодаря ему в библиотеке юридического факультета собрана уникальная коллекция специальной литературы (иногда не поступающей в продажу), изданной Российской криминологической ассоциацией, которая по уровню изложения материала в ряде практических моментов существенно превосходит учебники, дает возможность студентам без купюр знакомиться с новейшими криминологическими исследованиями.

Н. М. Чудиным опубликовано более 80 научных статей, а также несколько книг, в том числе учебное пособие «Уголовное право и предпринимательство в истории отечественного и зарубежного законодательства» (в соавторстве с А. В. Ташкиновым). Работа была отмечена дипломом Всероссийского конкурса на лучшую научную книгу 2008 г., проводимого Фондом развития отечественного образования. Монография «Ранняя профилактика правонарушений несовершеннолетних (очерк истории вопроса)», вышедшая в 2013 г., стала лауреатом Всероссийского конкурса «Лучшая научная книга» 2015 г. и переиздана в издательстве LAP LAMBERT Academic Publishing (Германия).

В настоящее время Николай Михайлович является председателем общественного совета при Следственном управлении Следственного комитета Российской Федерации по Пермскому краю, независимым экспертом Прокуратуры Пермского края и Управления Федеральной службы судебных приставов по Пермскому краю.

360

Н. М. ЧУДИН

СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СЛУЖБЫ СУДЕБНЫХ ПРИСТАВОВ

Статья впервые была опубликована: Вестник Пермского

университета. Юридические науки. 2013. № 2. С. 260–267.

Рассматриваются вопросы специфики подразделения

судебных приставов по обеспечению установленного порядка

деятельности судов. Данное подразделение несет серьезную нагрузку,

связанную с особенностями мер предупреждения преступности.

Основным полем реализуемых задач являются объективно-

контингентные меры, в частности направленность воздействия на

специальный контингент граждан, обеспечение общественной

безопасности. В статье содержится правовой анализ ст. 11 гл. III

Федерального закона от 21 июля 1997 г. №118-ФЗ (ред. от 06.12.2011)

«О судебных приставах».

С момента введения института судебных приставов по

обеспечению установленного порядка деятельности судов можно

констатировать появление в структуре Федеральной службы

подразделения, целью которого является специальное

предупреждение преступлений [3, т. 1, с. 496].

Основные усилия направлены на выполнение задач по

обеспечению безопасности судебных заседаний, осуществление

приводов в суд, к судебным приставам и дознавателям,

обеспечение безопасности исполнительных действий и

выполнение конкретных поручений.

Повышение уровня безопасности участников судебного

процесса очень важный вопрос, так как растет количество

нападений на судей, участников судебного процесса, возникают

иные чрезвычайные происшествия в помещениях и зданиях суда.

Так, 14 апреля 2012 г. в Москве в здании Тверского

районного суда гражданин Д. предпринял попытку

самосожжения, облив себя в туалетной комнате горючей

жидкостью, которую пронес в здание суда [5, с. 93].

361

23 апреля 2012 г. в Москве в здании Таганского районного

суда гражданином Б. предпринята попытка нападения на судью.

6 июня 2012 г. в Тамбове в здании Октябрьского

районного суда подсудимый Л., находясь в зале судебного

заседания, причинил вред здоровью двух судей, нанеся им удары

ножом, который пронес в здание суда в сложенном зонте.

Следовательно, стоит вопрос о безусловном

совершенствовании качества пропускного режима, т.е.

необходимо техническое совершенствование: видеонаблюдение,

металлоконтроль, добровольная сдача посетителями имеющихся

при них предметов, ручной клади и т.д. на временное хранение в

специальных помещениях, ячейках.

Следует подумать о специальных гардеробных комнатах.

Необходимо поставить вопроса о сканировании документов,

удостоверяющих личность; их поточной автоматической

проверке по контрольно-пропускным спискам с введением

архиваризации. Это позволит, практически немедленно,

проверять лиц на предмет их нахождения в розыске и т.д. и

принимать, если потребуется, экстренные меры.

Необходимо отметить, что в документах Федеральной

службы судебных приставов эти меры профессионально

систематизированы и имеют конкретно-объемный характер,

отражают квалифицированный подход к совершенствованию

практических направлений работы.

Требования, предъявляемые к лицам, претендующим на

данные должности, конкретны и строго законодательно

урегулированы: гражданство Российской Федерации; возрастной

ценз; обязательные характеристики; деловые качества; состояние

здоровья; отсутствие конфликтных отношений с уголовным

законодательством.

Имеющиеся тенденции свидетельствуют о том, что по

статусу компетенциям и властным полномочиям

рассматриваемый субъект является правоприменителем, во

многом схожим с судьей. Следовательно, им должен быть

грамотный, образованный юрист преимущественно с высшим

образованием. На него в полной мере распространяются запреты

362

и ограничения, связанные с прохождением государственной

службы [1, с. 16].

Федеральное законодательство и соответствующая

группа инструктивных материалов устанавливают четко

определенный круг обязанностей: 1) обеспечивать в суде, а при

выполнении отдельных процессуальных действий вне здания,

помещений суда безопасности судей, присяжных заседателей и

иных участников судебного процесса; 2) обеспечивать по

поручению судьи безопасность доставки уголовного дела и

вещественных доказательств к месту проведения судебного

заседания; 3) поддерживать общественный порядок в здании,

помещении суда; 4) выполнять распоряжения председателя суда,

председательствующего в судебном заседании судьи по

обеспечению общественного порядка в здании, помещениях суда

и т.д.

В нашем случае основные усилия судебных приставов по

ОУПДС направлены на выполнение поставленных задач по

участию в исполнительных действиях, а также на выполнение

прогнозных и плановых заданий, установленных ФССП России и

УФССП России по Пермскому краю.

Все прогнозные показатели, установленные приказом

ФССП России от 14 декабря 2010 №687 «Об утверждении

Расширенного перечня показателей деятельности для

территориальных органов Федеральной службы судебных

приставов на 2011 год» по линии ОУПДС Управлением

выполнены в следующих значениях: процент обеспеченности

охраной зданий судов составил 100% (при прогнозном значении

100%); процент осуществления приводов в суды – 93,79% (при

прогнозном значении 90,5%); процент обеспечения безопасности

судей и участников судебного процесса в судебных заседаниях –

100%, (при прогнозном значении 100%).

В 2011 году пресечено к проносу в здания судов:

огнестрельного оружия – 50 единиц; боеприпасов – 312 единиц;

газового, травматического, пневматического и т.п. оружия – 373

единицы; холодного оружия – 935 единиц; электрошоковых

устройств – 8 единиц; иных предметов, опасных для жизни и

здоровья граждан – 771 единица.

363

Осуществляемая приставами по ОУПДС охрана также

заключается в периодических осмотрах здания, помещений суда

на предмет обнаружения подозрительных предметов, отсутствия

свободного доступа посторонним лицам в чердачные и

подвальные помещения, обхода и осмотра прилегающей к суду

территории. Из данной обязанности судебных приставов по

ОУПДС вытекает обязанность по поддержанию общественного

порядка в здании, помещениях суда, предупреждение и

пресечение преступлений и правонарушений, выявлять лиц их

совершивших, составлять протоколы об административных

правонарушениях, брать объяснения со свидетелей.

Кодексом об административных правонарушениях РФ

предусмотрена ответственность граждан за невыполнение

требований судьи (ч. 1 ст. 17.3 КоАП РФ) или судебного пристава

(ч. 2 ст. 17.3 КоАП РФ) о прекращении действий, нарушающих

установленные в суде правила. т.е. законодатель не совсем

правильно определил в норме указание на «установленные в суде

правила», исходя из смысла данной формулировки в каждом суде

должны быть определены, установлены и утверждены правила с

которыми у посетителей суда должна быть возможность

ознакомления. В настоящий момент в судах такие правила

отсутствуют, поэтому целесообразней было бы сформулировать

норму так: «… о прекращении действий, нарушающих

установленный в суде порядок». Это в полной мере будет

относиться как к судебному заседанию, так и к порядку во всех

судебных помещениях.

Как показывают обзоры ФССП при составлении

протоколов судебными приставами не в полной мере

раскрывается объективная и субъективная стороны

правонарушения, что может свидетельствовать об упущениях в

подготовке личного состава.

Судебным приставом составлен протокол об

административном правонарушении по ч. 2 ст. 17.3 КоАП РФ на

гражданку М., которая в помещении судебного участка №124

Чернушинского муниципального района причинила побои

старшему инспектору. Постановлением мирового судьи дело

прекращено за отсутствием состава правонарушения в ее

364

действиях. В протоколе не были изложены обстоятельства, при

наличии которых могла быть доказана вина по неисполнению

законного распоряжения судебного пристава, не указано, что М.

не реагировала на замечания судебного пристава, что не образует

состава административного правонарушения, предусмотренного

ч. 2 ст. 17.3 КоАП РФ.

В ходе обеспечения охраны зданий судов судебными

приставами также используются полномочия, предоставленные

УПК РФ при выявлении и расследовании преступлений,

предусмотренных ст. 297 УК РФ. Однако в практике эти примеры

единичны. В целом работы осуществляются в основном в рамках

пропускного режима.

Судебные приставы по ОУПДС отдела судебных

приставов по Очерскому району УФССП России по Пермскому

краю не допустили в здание районного суда гражданина К.,

который при прохождении поста символически предъявил

удостоверение адвоката, а при прохождении им через

стационарный детектор произошло срабатывание. Судебные

приставы по ОУПДС попросили гражданина К. предъявить к

осмотру имеющийся портфель, однако он отказался выполнить

данное требование. К. не был допущен в здание суда, так как не

выполнил законных требований. Ему были зачитаны основания

проходного режима в суды.

За 2011 год судебными приставами по ОУПДС

Управления было выявлено 995 правонарушений.

Административная практика в 2011 г. по сравнению с 2010 г. в

количественном отношении увеличилась, так как ранее не

учитывались административные протоколы, составленные

заместителями старших судебных приставов, курирующих

направление ОУПДС.

В 2011 году судьями были вынесены 788 постановлений

о приводе лиц в суды, исполнение которых было затруднено по

объективным причинам, в том числе:

факты вынесения большого количества

постановлений о приводе граждан на одно и то же заседания (15

и более человек) – 6;

365

факты установления судьями недостаточных

сроков исполнения постановлений (без учета времени для

осуществления привода и прохождения корреспонденции к

исполнителю) – 375;

постановление о приводе, в которых отсутствуют

адреса доставляемых лиц – 18;

постановления о приводе лиц, находящихся в

следственных изоляторах или местах лишения свободы –16;

постановления, исполнение которых затруднено

по иным объективным причинам (командировка,

неблагоприятные дорожные условия в сельских местностях) –

194.

Отделом организации ОУПДС Управления еженедельно

проводятся внеплановые проверки в части несения службы.

В спецдонесениях фигурировали факты об угрозах

минирования зданий и помещений судов, зданий и помещений

территориальных органов ФССП:

о применении физической силы и специальных

средств;

о правонарушениях, повлекших телесные

повреждения и (или) материальный ущерб, и преступлениях,

произошедших в зданиях (помещениях) судов, судебных

участков мировых судей, попытки проноса оружия,

боеприпасов, взрывчатых веществ, взрывных устройств,

наркотических средств или психотропных веществ и иных

представляющих грозу для безопасности окружающих

предметов, веществ и средств.

Анализ представленных специальных донесений

показывает, что судебные приставы по ОУПДС, при

возникновении нештатных ситуаций, действуют правильно,

достаточно оперативно, соблюдая требования нормативно-

правовых актов о порядке и условиях применения физической

силы, специальных средств и огнестрельного оружия, при этом

не нарушая прав и законных интересов граждан, личной и

общественной безопасности.

366

В то же время не уменьшается количество посягательств

на сотрудников службы при исполнении профессиональных

обязанностей.

По постановлению о принудительном приводе,

вынесенному судьей Соликамского городского суда, гражданин

С. был доставлен в качестве свидетеля по уголовному делу. Не

дождавшись допроса на судебном заседании, он попытался

покинуть здание суда. Судебный пристав по ОУПДС остановил

свидетеля С. и разъяснил ему, что без разрешения судьи он не

может покинуть здание суда. В ответ на это гражданин С.

применил к сотруднику физическую силу, нанес удары рукой по

лицу и телу. Судебный пристав по ОУПДС при пресечении

действий свидетеля С. применил спецсредство, после чего

нарушитель был передан сотрудникам полиции.

По данному факту правоохранительными органами в

отношении гражданина С. возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст.

318 УК РФ (применение насилия, неопасного для жизни и

здоровья, в отношении представителя власти, находящегося при

исполнении своих должностных обязанностей).

Лысьвенский городской суд Пермского края назначил

наказание в виде лишения свободы, условно, сроком на один год,

за применение насилия, не опасного для жизни и здоровья, в

отношении представителя власти в связи с исполнением им своих

должностных обязанностей.

По решению Лысьвенского городского суда гражданка

М., гражданка Г., гражданка Г. и гражданин Г. должны были

выселиться из квартиры, расположенной в г. Лысьве. Им

предоставлялось другое жилое помещение по договору

социального найма.

Однако в добровольном порядке граждане отказались

выполнить решение суда. На требование судебного пристава-

исполнителя в добровольном порядке покинуть занимаемое

помещение отвечали нецензурной бранью. Спустя время

гражданка М., гражданка Г., гражданин Г. вышли из комнаты,

закрыли дверь на замок, при этом передать ключ судебному

исполнителю отказались и попытались скрыться.

367

Судебный пристав по ОУПДС преградил путь к выходу

из дома. Гражданка М. и гражданин Г., видя, что судебный

пристав по ОУПДС находится в форменном обмундировании, и

зная, что он исполняет свои должностные обязанности,

умышленно нанесли приставу удары по голове ногами и сумкой,

повалив его на пол.

В результате совместных умышленных действий

судебному приставу были причинены ссадины на лице и руке.

Рассмотрев материалы дела, Лысьвенский городской суд

установил применение насилия, неопасного для жизни и

здоровья, в отношении представителя власти при исполнением

им своих должностных обязанностей.

Гражданка М. и гражданин Г. были признаны виновными

в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 318 УК

РФ (применением насилия, неопасного для жизни и здоровья,

либо угроза применения насилия отношении представителя

власти или его близких в связи с исполнением им своих

должностных обязанностей). Каждому было назначено наказание

в виде лишения свободы сроком на один год условно, с

испытательным сроком в один год.

Еще один пример. Судебные приставы по ОУПДС отдела

судебных приставов по Уинскому району подвергли

принудительному приводу в суд гражданина А. для участия в

рассмотрении гражданского дела. Во время пребывания в

судебном участке мужчина пререкался с судьей, громко

разговаривал, на неоднократные замечания мирового судьи не

реагировал. В результате судебным приставом по ОУПДС в

отношении гражданина А. был составлен протокол об

административном правонарушении по ч. 1 ст. 17.3 КоАП РФ

«Неисполнение распоряжения судьи или судебного пристава по

обеспечению установленного порядка деятельности судов».

Суд рассмотрел материалы дела признал гражданина А.

виновным в совершении правонарушения и подверг наказанию в

виде административного ареста сроком на 7 суток.

Ни одно чрезвычайное происшествие в судах не

допущено в первом полугодии 2012 года. Пропускной системой

судебными приставами по ОУПДС территориальных отделов

368

Управления у посетителей выявлен 981 предмет, запрещенный к

проносу в здание суда, из них 16 единиц огнестрельного оружия,

202 боеприпасов, 296 иных предметов (слесарные инструменты,

обрезки водопроводных труб, велосипедные цепи).

Граждане с газовым и травматическим оружием, с

предметами, запрещенными к проносу в здание суда, не

допускались.

Определенная работа в этот период велась по линии

оказания содействия органам внутренних дел по задержанию

лиц, скрывающихся от органов дознания, следствия и суда,

выдворению иностранных граждан и лиц без гражданства за

пределы Российской Федерации.

По административной практике были выявлены 1046

правонарушений.

Одной из основных функций, возложенных

действующим законодательством на судебных приставов по

ОУПДС, является осуществление принудительных приводов

граждан, уклоняющихся от явки в суд, к судебным приставам-

исполнителям и дознавателям службы судебных приставов. В

структурные подразделения Управления поступают

постановления судей о принудительном приводе лиц. При этом

большое количество данных постановлений выносится в

отношении граждан, проживающих в различных населенных

пунктах Пермского края и других субъектах Российской

Федерации.

За 2011 год и за январь–апрель 2012 года на исполнении

находились постановления, вынесенные судьями других

субъектов Российской Федерации, в отношении 33 лиц,

уклоняющихся от явки в суд, из них 31 человек доставлены: 11

лиц – самолетом, 13 – посредством железнодорожного

транспорта, 7 – на служебном автотранспорте или автобусами

междугородного сообщения. При этом два человека не

доставлены в суд по уважительным причина – один проходит

службу в Вооруженных силах РФ, а второй не проживает по

адресу, указанному в постановлении судьи.

Чаще всего приходится доставлять граждан в суды

Республики Башкирия, Республики Удмуртия, Свердловской и

369

Кировской областей. Кроме того, судебные приставы Прикамья

осуществляли принудительные приводы в суд Нижневартовска

Ханты-Мансийского автономного округа – Югры, а также во

Владивосток, Усурийск и Спасск-Дальний. К осуществлению

межрегиональных приводов в суды привлекаются судебные

приставы по ОУПДС, работающие в группе быстрого

реагирования.

С 1 января 2012 года вступил в силу Федеральный закон

«О внесении изменений в Федеральный закон “О судебных

приставах” и отдельные законодательные акты Российской

Федерации», который наделил сотрудников Федеральной

службы судебных приставов полномочиями по исполнению

постановления судьи о принудительном выдворении за пределы

Российской Федерации иностранного гражданина или лица без

гражданства.

Исполнение такого судебного акта заключается в

препровождении их до пункта пропуска через государственную

границу Российской Федерации и официальной передаче

пограничным органам.

Так, в отдел судебных приставов по г. Краснокамску

УФССП по Пермскому краю поступил исполнительный

документ, содержащий требование о принудительном

выдворении за пределы РФ гражданина Грузии А.

Благодаря четкому алгоритму действий по исполнению

исполнительных документов, содержащих данное требование,

сотрудниками отдела в оперативном порядке гражданин Грузии

был доставлен в приемник-распределитель.

Основной причиной выдворения иностранных граждан

является нарушение режима пребывания на территории России.

Иностранные граждане, не имея документов, подтверждающих

права на пребывание на российской территории, уклоняются от

выезда из России по истечении установленного срока.

Закон наделил институт судебных приставов по

обеспечению установленного порядка деятельности судов новой

функцией – оказание содействия органам внутренних дел в

розыске и задержании лиц, скрывшихся от органов дознания,

следствия и суда. В результате выявлены, задержаны и переданы

370

сотрудникам полиции 7 человек, скрывающихся от органов

дознания, следствия, суда и объявленных в розыск.

Положительным результатом работы по исполнению данных

функций были отмечены отделы по Ленинскому и

Орджоникидзевскому районам г. Перми, городам Лысьва и

Чайковский, Частинскому и Верещагинскому району Пермского

края.

По аналитическим данным ФССП России в определенной

мере исполнение обязанностей сотрудниками зачастую

сопряжено с угрозой жизни и здоровью [4, с. 86]. Они чаще всего

подвергаются публичному оскорблению.

В 2011 году в целом по стране зарегистрированы 204

факта противоправных действий, предпринятых гражданами по

отношению к представителям Службы, в составе которых 120

судебных приставов по ОУПДС, 103 судебных пристава-

исполнителя, 3 ведущих специалиста-эксперта (дознавателя), 18

заместителей начальников отделов – старших судебных

приставов и начальников отделов – старших судебных приставов.

Установлено, что чаще всего в 2011 г. подвергались

оскорблениям и насильственным действиям государственные

гражданские служащие управлений ФССП России по

республикам Башкортостан и Татарстан, Чувашской Республике,

Краснодарскому и Красноярскому краям, в Архангельской,

Калининградской, Курской, Новосибирской и Омской областях,

Санкт-Петербургу.

Сравнительный анализ полученных из территориальных

органов ФССП России сведений о принятых

правоохранительными органами в 2010–2011 гг. процессуальных

решениях по материалам о противоправных действиях в

отношении работников Службы при совершении ими

исполнительных действий показал, что почти в половине случаев

по направленным в правоохранительные органы материалам

выносятся постановления об отказе в возбуждении уголовных

дел, что трудно объяснимо.

Анализ обстоятельств совершения противоправных

действий в отношении должностных лиц показывает, что чаще

всего подобные действия совершают должники и их

371

родственники, недовольные законными требованиями судебных

приставов. Они не только публично оскорбляют работников, но

и применяют насилие, используя опасные в быту предметы:

холодное и огнестрельное оружие, подлежащий аресту

автотранспорт, натравливат собак. Таким образом, агрессивность

должников, препятствующих проведению исполнительных

действий, повышается.

Нейтрализации подобных фактов может может

способствовать повышение квалификации личного состава. К

проведению теоретических курсов и практических учений

привлекаются сотрудники территориальных отделов МВД, ФСБ,

МЧС, (научные, медицинские учреждения, водоканал, горгаз, и

т.д.). Основная задача таких мероприятий – предупреждение

возникновения чрезвычайных ситуаций в зданиях судов.

Отрабатываются следующие темы: «Попытка проноса

запрещенных предметов»; «Побег заключенного под стражу от

конвоя в здании суда»; «Вооруженное нападение на здание судов,

либо поступление информации о готовящемся нападении»;

«Обнаружение взрывчатого устройства в здании суда, либо

угроза взрыва и поджога»; «Попытка захвата и захват заложников

в здании суда»; «Возникновение беспорядков в здании суда»;

«Несанкционированное пикетирование здания суда»;

«Предотвращение чрезвычайных происшествий при совершении

исполнительных действий» и др.

В заключение следует отметить, что в структуре

Федеральной службы судебных приставов законодательно и

организационно оформилась и достаточно эффективно работает

служба специального предупреждения и пресечения

правонарушений и преступлений. Таким образом, исходя из

существующего подхода к иерархии системы мер

предупреждения преступности остается только определить ее

место в данной классификационной схеме.

По масштабам применения специальных мер

рассматриваемого уровня выделяются федеральные,

региональные, объектные, контингентные и индивидуальные

меры воздействия на преступность.

372

При оценке этого вопроса следует отметить широкий

диапазон влияния данной службы. Она выступает в качестве

федерально-регионального субъекта, что указано в действующем

законодательстве, но все же основным полем реализуемых задач

являются объектно-контингентные меры. Это ограниченность

поля деятельности отдельным объектом, о содержании которого

уже упоминалось и, направленность воздействия на специальный

контингент граждан. т.е. эта одна из форм реализации

государственной политики в области предупреждения

правонарушений и преступлений [2, с. 223].

Библиографический список 1. Волженкин Б. В. Служебные преступления: комментарий

законодательства и судебной практики СПб.: Юрид. центр

Пресс, 2005. 560 с.

2. Лопашенко Н. А. Уголовная политика: монография. М.:

ВОЛТЕРС КЛУВЕР, 2009. 586 с.

3. Лунеев В. В. Курс мировой и российской криминологии:

учебник для магистров; в 2 т. М.: Юрайт, 2011. Т. I: Общая

часть. 1003 с.

4. Любарский В. К. О фактах посягательства на жизнь и здоровье

работников ФССП России в 2011 году // Бюл. Федер. службы

судебных приставов. 2012. № 4. С. 86–88.

5. Парфенчиков А. О. О мерах по повышению уровня

безопасности участников судебного процесса // Бюл. Федер.

службы судебных приставов. 2012. № 8. С. 93–95.

373

Григорий Максимович Билык

Родился 28 марта 1942 г. в с. Мгарь Лубенского района Полтавской области Украинской ССР. Эти места имеют богатую историю, описывались в художественной литературе и даже становились местом киносъемок. Так, село Мгарь расположено в километре от г. Лубны на реке Суле, упоминаемой летописцем в «Слове о полку Игореве», в 20 километрах находится гоголевский Миргород, также там снимался фильм «Свадьба в Малиновке».

Григорий Максимович родился в период оккупации этой земли немецкими захватчиками. Его отец участвовал в обороне страны с первых дней Великой Отечественной войны, поскольку на момент её начала уже был на военных сборах. С фронта не вернулся, что предопределило сложное положение семьи, где вдова фронтовика, как и миллионы других, вынуждена была сама кормить и воспитывать детей в трудное послевоенное время. Естественно, что и дети рано начали привлекаться к общественно полезному труду.

Г. М. Билык Окончил Лубенскую среднюю школу № 2 в 1960 г. и сразу был трудоустроен станочником в первый механический цех Лубенского станкостроительного завода. Это стало возможным благодаря тому, что в то время в старших классах на уроках труда ученики приобретали профессии слесаря, токаря и пр., а после успешной сдачи экзамена получали соответствующие разряды, позволявшие работать по специальности. Завод выпускал металлообрабатывающие станки (токарно-винторезные, круглошлифовальные и др.), которые изготавливались не только для нужд СССР, но и отправлялись на экспорт, в том числе и в страны Западной Европы. Именно на

374

заводе Григорий Максимович прошел хорошую жизненную школу в трудовом коллективе, получив профессиональные навыки, такие как умение разбираться в чертежах, понимание необходимости жесткого соблюдения технологической и трудовой дисциплины.

Усердие, критическое восприятие и постоянные попытки рационализации технологии производства, реализуемой в производственных процессах, успешное освоение смежных профессий с последующим получением разрядов, готовность при необходимости оставаться после окончания смены и даже заменять отсутствующих коллег высоко оценивались руководством завода. В связи с этим Григорию Максимовичу было предложено пройти обучение в политехническом институте. Однако уже тогда он стремился получить другую профессию.

В начале 1962 г. по линии военного комиссариата поступило предложение посещать в нерабочее время курсы ДОСААФ и получить специальность радиста. После полугодового курса обучения были сданы на «отлично» экзамены по материальной части, передаче и приему текстов азбукой Морзе. Уже в ноябре того же года Григорий Максимович был призван на срочную военную службу и направлен, как теперь бы сказали, в войска Воздушно-космических сил. Служба была связана с обслуживанием засекреченной аппаратуры связи, с помощью которой передавалась информация о запусках, местах и времени посадки космических аппаратов, в том числе и с космонавтами на борту. Запоминающимся эпизодом была потеря связи с кораблем «Восход-2» П. Беляева и А. Леонова, который в результате нештатной ситуации приземлился не в районе Джезказгана (Казахстан), а в Пермской области.

На последнем году срочной службы в армии Г. М. Билык получил краткосрочный отпуск и поступил на юридический факультет Пермского госуниверситета, где обучался с 1965 по 1969 г. Учебу на дневном отделении он вынужден был совмещать с работой, что не являлось тогда редкостью, но сессии всегда сдавал успешно.

В 1966–1968 гг. – комендант общежития ПГУ. В 1968–1971 гг. – начальник отдела материально-технического снабжения.

В 1971 г. был зачислен на службу в органы прокуратуры, где большую часть времени проработал в должности прокурора

375

отдела по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел. Приходилось поддерживать государственное обвинение, участвовать в рассмотрении дел в суде второй инстанции, давая заключения о законности приговоров, осуществлять надзорное производство. Были и частые командировки, вызванные необходимостью поддержания обвинения в выездных заседаниях Пермского областного суда. Как правило, это были достаточно сложные резонансные уголовные дела с обвинениями в совершении тяжких преступлений, а судьями являлись опытные профессионалы – В. М. Хреновский, Б. И. Шибанов, Л. Н. Токарев и др. В практике было несколько уголовных дел, которые по инициативе Г. М. Билыка были направлены для проведения дополнительного расследования с последующим осуждением соучастников преступлений. Один приговор областного суда был опротестован и отменен Верховным Судом РСФСР. Работа в органах прокуратуры позволила получить бесценный опыт, который в дальнейшем был использован в научной и преподавательской деятельности.

Разочарование пришло после того, как Григорий Максимович столкнулся с реакцией (точнее сказать, её отсутствием) партийных органов области на докладную по результатам рассмотрения уголовного дела по обвинению руководителя предприятия в хищениях и злоупотреблениях, установленных приговором суда, и бездействием, попустительством и даже желанием руководства партийной организации района выдвинуть на руководящую должность человека, уже обвиняемого органами следствия в уголовно наказуемых деяниях. Этому предшествовало негодование первого секретаря горкома, полагавшего, что партийные органы вне критики и обвинитель не должен был на открытом судебном заседании давать оценку их действиям. Убедившись в нежелании партийного руководства области адекватно реагировать на необходимость устранения криминогенных ситуаций по линии партии, даже после предложений руководства прокуратуры области занять более высокие должности Г. М. Билык летом 1973 г. принял решение перейти на преподавательскую работу, тем более что ректор В. П. Живописцев предложил, вопреки существовавшей практике (учитывая сданные два экзамена кандидатского

376

минимума и семейные обстоятельства), должность старшего преподавателя.

В 1976 г. Григорий Максимович был зачислен в аспирантуру Свердловского юридического института, а осенью 1978 г. диссертация по проблемам правовой регламентации принудительных мер медицинского характера, применяемых к алкоголикам, была одобрена на кафедре института. Однако защита состоялась только в 1979 г. Научным руководителем был ученый с мировым именем – заслуженный деятель науки РСФСР, д. ю. н., профессор Митрофан Иванович Ковалев, заведовавший кафедрой уголовного права. После защиты поступило предложение продолжить научную работу в Свердловске. Поблагодарив за оказанную честь, Григорий Максимович, как патриот своей малой родины, от него отказался, вернулся в ПГУ и продолжил работу в должности старшего преподавателя. В 1984 г. стал доцентом кафедры.

В 1985 г. Григорию Максимовичу было присвоено ученое звание доцента.

За годы работы на кафедре Г. М. Билык читал курсы на всех отделениях факультета по Общей и Особенной частям уголовного права, криминологии. Разработал и по сей день преподает специальный курс «Социально-правовые и криминологические аспекты наркомании и алкоголизма». Григорий Максимович вспоминает, что в первые годы работы занятия из-за дефицита аудиторий велись в 3 смены, что, безусловно, сказывалось на организации учебного процесса, возможностях научного поиска. Впоследствии с ростом материально-технической базы университета и факультета эта проблема была решена.

Несколько раз был на повышении квалификации в ведущих вузах страны – МГУ и ЛГУ, куда приезжали преподаватели высших учебных заведений разных городов – от Владивостока до Бреста, что позволяло не только расти в профессиональном плане, слушая лекции именитых ученых, но и устанавливать и укреплять научные связи.

В 1980-е гг. регулярно принимал участие в заседаниях криминологической ассоциации, но в дальнейшем, убедившись в отсутствии эффективного влияния научных исследований на формирование нормативной базы и практику её применения, посчитал нужным отказаться от этого.

377

Григорий Максимович активно участвовал в общественной жизни факультета. Так, в советское время неоднократно был членом избирательной комиссии во время выборов в Советы народных депутатов, председателем жилищно-бытовой комиссии, комиссии по трудовым спорам, куратором академической группы, профоргом кафедры, читал лекции на правовые темы населению. В 1980-е гг. руководил научным кружком по криминологии, который посещали студенты дневного отделения, успешно защитившие свои дипломные работы. Некоторые студенты выступали с научными докладами в других вузах.

Опубликовал более 50 научных статей, а также учебное пособие «Правовые и криминологические вопросы борьбы с пьянством, алкоголизмом и наркоманией» в соавторстве с д. ю. н., профессором В. И. Омиговым (Пермь, 1989 г.).

Более 20 лет параллельно с научной и преподавательской работой занимается юридической практикой, являясь членом правления Нотариальной палаты Пермского края, где много лет возглавляет комиссию по профессиональной этике. Выступал делегатом конгрессов нотариусов. Имеет ряд благодарностей, в том числе от Федеральной нотариальной палаты, неоднократно номинирован на получение премии Пермского профессионального клуба юристов за деятельность в области нотариата.

378

Г. М. БИЛЫК

О БОРЬБЕ С ОРГАНИЗОВАННОЙ КОРЫСТНОЙ

ПРЕСТУПНОСТЬЮ

Статья впервые опубликована: Современная

правоприменительная практика как осуществление правовой

политики перестройки в СССР: межвузовский сборник научных

трудов. Пермь, 1989. С. 142–146.

По мнению В.Н. Кудрявцева, возникновение застойных

явлений и тачало снижений темпов экономического развития в

СССР совпало с необходимостью поиска значительной частью

населения возможностей улучшения своего положения,

приведшего к появлению нетрудовых доходов, их увеличению и

различным формам проявления1. На наш взгляд нетрудовые

доходы были всегда, иначе чем объяснить включение в

уголовные кодексы норм об ответственности за спекуляцию

(взяточничество и т.д.) Однако распространение опаснейших

проявлений нетрудового обогащения с использованием

служебного положения, действительно, произошло в последнее,

десятилетие на фоне возникновения предкризисного состояния в

экономике и социальной жизни. Истоки организованной

преступности кроются, в частности, в стремлении к

безудержному обогащению2.

1 Кудрявцев В. Н. Аналитические и прогностические функции

криминологии //Вопросы борьбы с преступностью. М. 1988. Вып. 47.

С. 77–78. 2 Гальперин И.М. Организованная преступность, коррупция и

уголовный закон //Соц. законность, 1989. № 4. С. 34, По данным

В. И. Литвинова, более 75% участников преступных корыстных

посягательств в отношении социалистической собственности еще при

выборе профессии преследовали цель материальных выгод, что

свидетельствуем о распространенности установки на вознаграждение,

неадекватное трудовому участию. (См. об этом: Литвинов B. И.

Некоторые особенности корыстных преступлений // Социолог.

исследования. 1987. № I. С. 45).

379

Организованная корыстная преступность, как правило,

возможна в сфере хозяйственной деятельности, она сопряжена с

участием руководящих звеньев в хищениях денежных средств

(сырья, полуфабрикатов, готовой продукции), частном

предпринимательстве, взяточничестве, спекуляции, что нередко

связано с так называемой «теневой экономикой». Очаги

организованной преступности могут появляться не только в

хозяйственной сфере, но и при совершении так называемых

общеуголовных преступлений (спекуляция, торговля

наркотиками и т.д.) и иных противоправных деяний (валютная

проституция, азартные игры и т.п.) т.е. всегда, когда существует

возможность извлечения нетрудовых доходов в больших

размерах.

Итак, именно в стремлении извлечь нетрудовые доходы в

больших размерах видится первая из отличительных черт

организованной преступности.

Анализируемый вид преступности связан с деятельностью

высокоорганизованных групп, стремящихся обезопасить эту

деятельность с помощью подкупа должностных лиц среди

смежников (т.е. по горизонтали), а также среди партийных,

советских, вышестоящих хозяйственных руководителей (по

вертикали). Исключительная опасность такого рода

преступлений заключается не только в использовании

высокопоставленными должностными лицами служебного

положения в корыстных целях, причинении материального и

морального ущерба обществу, разлагающем воздействии на

окружающих, но и в создании обстановки круговой поруки на

высоком уровне. При этом преследуется абсолютно

определенная цель – заинтересовать в сокрытии преступлений и

участников организованного преступления, и иных лиц,

способных в силу функциональных полномочий препятствовать

разоблачению и привлечению к уголовной ответственности.

Достичь данной цели можно, внедряя необходимых людей в

соответствующие учреждения, используя протекционизм,

приобретая должности за деньги и услуги, давая взятки. В

результате возникает коррумпированность.

380

Не исключено, что именно перспектива должностных

злоупотреблений в целях социально-бытового благополучия

побуждает к вступлению в партию лиц со скрытыми

антиобщественными, карьеристскими и корыстными,

установками, поскольку принадлежность к партии до январского

(1987 г.) пленума ЦК КПСС рассматривалась как один из главных

факторов при решении ключевых кадровых вопросов. Судебная

практика свидетельствует, что должностные лица, уличенные в

коррупции, нередко достигали соответствующего служебного

положения благодаря принадлежности к партии, не обременяя

себя элементарным соблюдением ее устава. Членство в партии

(как, впрочем, и депутатский статусе) подчас являлось

благоприятным условием реализации

антиобщественных устремлений, а депутатство иногда

использовалось в качестве своеобразной охранной грамоты,

позволявшей избегать уголовной ответственности. С точки

зрения криминологической оценки определенных ситуаций

данные обстоятельства могут рассматриваться как

криминоспособствующие детерминанты, что требует учета их

влияния при разработке мер предупреждения должностных

злоупотреблений.

Игнорирование демократического подхода к

комплектованию руководящего звена в народном хозяйстве,

государственном и партийном аппаратах отрицательно сказалось

на различных сторонах жизнедеятельности общества. Не

случайно в пиковый период застоя именно взяточничество

распространялось быстрыми темпами. Так, если общее число

преступлений с 1973 по 1983 г. увеличилась почти вдвое, то

количество преступлений, связанных с взяточничеством, – в три

раза1. Несмотря на значительную латентность, в стране в 1987 г.

было выявлено 7,8 тыс., случаев взяточничества2. Безусловно,

нельзя связывать взяточничество только с организованной

преступностью, но, по мнению практиков, новоявленные дельцы,

совершающие организованные посягательства, не смогли бы

1 Аргументы и факты. 1989. № 2. С. 7. 2 Власов А. В. На страже правопорядка // Коммунист. 1988. № 5. С. 51.

381

долго безнаказанно существовать, если бы не создали мощную

систему прикрытия, основанную на взятках1. Поэтому удается

изобличать организованные преступные группы лишь после

совершения каждой в среднем около десяти преступлений2.

Для обеспечения личной безопасности, сохранности

противоправно полученных "собственных" средств

организованные преступники создают группы телохранителей из

бывших спортсменов либо обращаются к услугам бывших

уголовников, в том числе "воров в законе", которые

обеспечивают защиту при условии получения 10-15% от

величины дохода3. По существу, как отмечает И. И. Карпец, в

СССР происходив процесс сращивания организованной и

профессиональной, преступности, что осложняет борьбу с ними

правоохранительных органов.

Следовательно, высокая степень скоординированности

действий, преступников, установление долговременных

преступных связей, ориентированных на распределение

нетрудовых доходов, составляют вторую отличительную черту

организованной преступности. Третьей особенностью ее

представляется стремление организаторов обезопасить свою

антиобщественную деятельность, как со стороны

правоохранительных органов, так и со стороны рэкетиров,

пытающихся принять, участие в перераспределении нетрудовых

доходов через вымогательство и шантаж.

По нашему мнению, детерминанты организованной

преступности нельзя устранить оперативно-следственными и

судебными усилиями, Успех возможен в случае реализации

комплекса мер экономического, организационного, правового

характера. В связи с этим заслуживает внимания мнение

Н. Николаева о том, что «..пока не будут приняты решительные

1 Мысловский Е. Положение со следствием вызывает тревогу // Соц.

законность. I988. № 6. С. 50. 2 Аргументы я факты. 1989. № 24. С. 7. 3 Гуров А. И. Блатная опухоль // Сов. Россия, 1989. 14 февр.: Карпец

И.И. Социалистическая криминология. Состояние. Задачи // Вопросы

борьбы с преступностью. М., 1988. Вып. 47. С. 6.

382

меры по очищению кадров хозяйственников, должностных лиц,

советского и партийного аппарата от перерожденцев, надеяться

на успехи в борьбе с организованной преступностью

бесполезно»1. Думается, что такой подход должен быть и при

решении кадровых вопросов в правоохранительных органах.

1 Николаев Н. О проблемах борьбы с организованной преступностью //

Соц. законность. 1988. № 6. С. 47.

383

Елена Михайловна Широкова (22.05.1931 – 05.08.1991)

Родилась в г.

Благовещенске Хабаровского края.

В 1950–1955 гг. – студентка дневного отделения юридического факультета Пермского госуниверситета. Во время учебы все свое свободное время проводила в студенческом клубе, занимаясь

художественной самодеятельностью. Это было время вокально-инструментального ансамбля «Бригантина».

Елена Михайловна была очень ярким человеком, хорошо

и со вкусом одевалась. Главное, что ее отличало, это удивительно внимательное отношение к людям. Со всеми она была неизменно приветлива и всегда была готова прийти на помощь.

После успешного окончания обучения решением государственной комиссии была оставлена для работы в университете. В 1955–1962 гг. руководила университетской производственной практикой, одновременно исполняя обязанности ответственного секретаря приемной комиссии. В 1962 г. по личному заявлению переведена на должность лаборанта кафедры гражданского права и процесса.

Преподавательскую деятельность Елена Михайловна начала в 1961 г. на условиях почасовой оплаты на кафедре теории и истории государства и права, в 1964 г. избрана по конкурсу на должность ассистента кафедры. Читала курсы государственного права зарубежных социалистических стран, государственного права буржуазных стран и стран, освободившихся от колониальной зависимости, вела семинарские занятия по советскому государственному праву. Руководством университета

384

и факультета отмечались высокий идейно-теоретический и научный уровень учебно-воспитательной работы, а также лекторское мастерство Елены Михайловны.

Работа со студентами ей доставляла огромное удовольствие. Свои лекции она готовила очень добросовестно, а читала ярко и образно.

13 января 1972 г. в Высшей школе МВД СССР Е. М. Широковой защищена кандидатская диссертация на тему «Правовое положение национальных округов РСФСР (на материалах Коми-Пермяцкого и Ханты-Мансийского национальных округов)». О жизни и истории этих государственно-правовых образований она узнавала, изучая архивы прямо на месте, в многочисленных командировках. Вот почему диссертация получилась уникальная, можно сказать, самобытная. За успешную защиту диссертации руководством университета она была награждена ценным подарком.

С 1976 по 1991 г. Елена Михайловна – старший преподаватель, а затем доцент кафедры уголовного права, процесса и криминалистики (впоследствии кафедры уголовного права и прокурорского надзора) Пермского госуниверситета. На этих должностях читала курс «Прокурорский надзор в СССР» на вечернем и заочном отделениях юридического факультета, продолжая вести курс государственного права зарубежных социалистических стран. Ей опубликовано около 20 научных работ по вопросам государственного права, криминологии и прокурорского надзора. Е. М. Широковой присвоено ученое звание доцента.

С 1976 г. Е. М. Широкова являлась деканом факультета общественных профессий Пермского госуниверситета, с 1978 г. – руководителем Школы молодого лектора ПГУ. Успешная работа Елены Михайловны на этих поприщах была отмечена на областном и всесоюзном уровнях почетными грамотами, объявлением благодарности, а также знаком «Победитель социалистического соревнования 1978 г.».

Принципиальность, энергичность, общительность, любознательность Елены Михайловны проявились и в ее активной общественной позиции: она многократно избиралась в профком университета, курировала студенческие учебные группы, выполняла поручения парторганизации в период выборов в

385

качестве члена участковой избирательной комиссии, являлась членом художественного совета университета, членом координационно-методического совета при областной организации общества «Знание», читала лекции населению.

Университет для Елены Михайловны был не просто любимым местом работы, он сыграл особую роль и для ее семьи. Дело в том, что муж Елены Михайловны – профессор кафедры конституционного и финансового права Иван Михайлович Кислицын – один из символов юридического факультета Пермского университета (и поэтому в особом представлении не нуждается), а дочь – д.ю.н., профессор Лариса Владимировна Щенникова – в 1998–2004 гг. заведовала кафедрой гражданского права и

процесса Пермского университета, в настоящее время заведует кафедрой гражданского права Кубанского университета, является членом Российской академии юридических наук, почетным работником высшего профессионального образования РФ, одним из ведущих цивилистов России.

Елена Михайловна рано ушла из жизни. Проститься с ней, несмотря на август месяц, время каникул и отпусков, пришло очень много людей. Шел дождь и говорили, что это плачет природа, провожая достойного человека в последний путь.

Л. В. Щенникова

И. М. Кислицын

386

Е. М. ШИРОКОВА

О РОЛИ КОМИССИИ ПО ДЕЛАМ

НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ В ПРЕДУПРЕЖДЕНИИ

ПРАВОНАРУШЕНИЙ

Статья впервые опубликована: Практические аспекты

профилактики правонарушений подростков: сб. ст. Пермь, 1981.

С. 77–83.

Коммунистическая партия Советского Союза поставила

задачу обеспечить строгое соблюдение социалистической

законности, искоренение всяких нарушений правопорядка,

ликвидацию преступности, установление всех причин, ее

порождающих. В этих целях необходимо систематически и

глубоко анализировать положения дел с преступностью,

всемерно развивать активность трудящихся борьбе, с

правонарушениями, особенно с хулиганскими проявлениями,

поднять роль и ответственность в этом деле общественных

организаций, местных Советов народных депутатов,

руководителей предприятий, учреждений и организаций,

которые несут ответственность за организацию работы по

предотвращению правонарушений. Особое внимание должно

быть приковано к делу решительного улучшения воспитательной

и культурно-массовой работы среди населения и, прежде всего, с

молодёжью на предприятиях, стройках, в учебных заведениях,

учреждениях по месту жительства. В системе государственных и

общественных органов, призванных заниматься

предупреждением правонарушений несовершеннолетних и

борьбой с ними важное место отведено комиссиям по делам

несовершеннолетних при исполнительных комитетов Советов

народных депутатов, некоторым вопросам деятельности которых

и посвящена настоящая статья.

Область деятельности, права и обязанности комиссии (их

компетенция) определены в Положении о комиссии по делам

несовершеннолетних, утвержденном указом Президиума

387

Верховного Совета РСФСР 3 июня 1967 года, частично

измененном и дополненном указами Президиума 21 января 1969

г., 28 мая 1971 г., 11 марта 1977 г. Эти дополнения и изменения

имели целью расширить права и обязанности комиссии,

предоставить им больше возможностей для воздействия на

несовершеннолетних в целях предупреждения правонарушений

с их стороны, устранения неблагоприятных условий их жизни и

воспитания, а в целом они направлены на дальнейшее

совершенствование профилактической работы комиссии по

делам несовершеннолетних.

Главными задачами комиссий по делам

несовершеннолетних являются организация работы по

предупреждению безнадзорности и правонарушений

несовершеннолетних, устройство их быта и учебы в

установленных Положением случаях, трудоустройство и охрана

прав подростков, координация усилий государственных органов

и общественных организаций по указанным вопросам,

рассмотрение конкретных дел о правонарушениях

несовершеннолетних и осуществление контроля за условиями

содержания и состоянием воспитательной работы с

несовершеннолетними в учреждениях Министерства внутренних

дел и специальных воспитательных и лечебно-воспитательных

учреждениях (специальных школах, лечебно-воспитательных

учреждениях, специальных профессионально-технических

училищах, детских домах, школах-интернатах).

Однако, как показывают результаты проверок комиссией

по делам несовершеннолетних, проводимых в порядке надзора

прокуратурой Пермской области и прокураторами районов г.

Перми в 1978 г. в работе комиссии встречается целый ряд

недостатков и улучшений, на которые необходимо обратить

внимание с целью их полной ликвидации.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что

некоторые комиссии, борясь за законность, сами допускают в

своей работе нарушения законности. Рассматриваются дела о

нарушениях несовершеннолетних, не обладающие признаками

правонарушений, наказуемых в административном или

уголовном порядке, и указанных с ст. 18 Положения о комиссиях

388

по делам несовершеннолетних (нарушение дисциплины в школе,

пропуск школьных уроков, неудовлетворительная учеба и т.п.).

Встречаются неединичные случаи нарушения статьи 10

Положения о комиссиях по делам несовершеннолетних в той ее

части, в которой устанавливается, что дела о направлении

подростков достигших 11-летнего возраста в специальные

учебно-воспитательные либо лечебно-воспитательные

учреждения должны рассматриваться исключительно с

обязательным участием прокурора. Такое нарушение допустила,

например, комиссия по делам несовершеннолетних исполкома

Юсьвенского района Совета народных прокуроров в марте 1978

года за совершение кражи в спецучилище был отправлен 13-

летний подросток Меньшиков А. А. Серьезными нарушениями

законности являются случаи, когда в журнале учета комиссии

поступающие материалы о правонарушениях

несовершеннолетних или иные либо вовсе не регистрируются,

либо регистрируются без указания даты поступления материала,

что ведет еще к одному нарушению законности комиссией –

нарушению срока рассмотрения дел. В части 2 ст. 28 Положения

о комиссиях по делам несовершеннолетних установлено, что

комиссии обязаны рассматривать поступающие к ним документы

в срок не более 15 дней с момента их поступления. Изучение

материалов, впрочем, показывает, что нарушение сроков

рассмотрения материалов комиссией встречается и как вполне

самостоятельное правонарушение, не связанное с недостатками

ведения делопроизводства. Например, по данным учета

комиссии по делам несовершеннолетних исполкома Косинского

района Совета народных депутатов материалы о

правонарушениях, задержанных Журавлевым В., Васильевым Г.,

Федосеевым Л., Гагариным К. и Осиповым Н. поступили в

комиссию 25.02.1977 г. а рассмотрены ею лишь 17.01.1978 г..

Такое же нарушение допустила комиссии по делам

несовершеннолетних исполкома Дзержинского района Совета,

которая, получив представление из районного отдела внутренних

дел на Бурылова А. Г. 28 декабря 1977 г. рассмотрела его только

2 февраля 1978 г., а материал о лишении родительских прав

389

Корниловой М. Г. поступившие 29.01.1979 г. был рассмотрен

только 27.04.1979 г.

Практика знает случаи рассмотрения дел о

правонарушениях подростков в отсутствии их родителей, что

является прямым нарушением статей 32 и 34 Положения о

комиссиях по делам несовершеннолетних и, кроме того,

затрудняет выявление причин и условий, способствующих

совершению правонарушений несовершеннолетними. Причем,

неявка нерадивых родителей на заседание комиссии без

уважительных причин приводит в их безнаказанности, либо к

несвоевременному, а, следовательно и малоэффективному

применению в отношении их предусмотренных

законодательством мер ответственности. Указанное нарушение

иногда усугубляется тем, что на родителей или лиц их

заменяющих, комиссия за неявку их на заседание, налагают

штраф, хотя это и не предусмотрено ст. 19 Положения о

комиссиях по делам несовершеннолетних. Согласно этой статье

штраф и другие предусмотренные в ней формы могут

применяться лишь в случае неправильного отношения родителей

или лиц их заменяющих к детям, или злостного невыполнения

ими обязанностей по воспитанию и обучению детей, или за

доведение несовершеннолетнего до состояния опьянения, а

также за употребление несовершеннолетними наркотических

веществ без назначения врача или в связи с совершением ими

других правонарушений. Поэтому было отменено как незаконное

постановление комиссии по делам несовершеннолетних

исполкома Гайнского района Совета народных депутатов от 29

мая 1978 г. о наложении штрафа за неявку на заседание комиссии

на граждан Гагарина Н. Л., Семерикова С. А.

Рассмотрение комиссиями конкретных дел о

правонарушениях несовершеннолетних несомненно имеет

предупреждающее значение. Однако, комиссия не должна

ограничиваться этой профилактической мерой, а применять и

другие меры по предупреждению правонарушений в

воспитательной работе с несовершеннолетними на производстве,

в школах, в семьях, особенно в так называемых неблагополучных

семьях, принять меры к устранению условий, способствующих

390

совершению правонарушений несовершеннолетними.

Имеющиеся данные говорят о том, что не все комиссии делают

это в необходимой степени. Так, на учете комиссии по делам

несовершеннолетних исполкома Кудымкарского городского

Совета состояло 38 «неблагополучных семей». Однако, должная

работа с ними не проводилась, условия, отрицательно влиявшие

на воспитание и поведение детей, не устранялись: не готовились

материалы для постановки вопроса о лишении родительских

прав, о частном ограничении дееспособности родителей-

алкоголиков, не поддерживалась связь с коллективами, в которых

работали родители, отрицательно влиявшие на своих детей.

Подобные недостатки наблюдались и в постановке работы

комиссии по делам несовершеннолетних исполкома

Орджоникидзевского районного Совета народных депутатов, из

поля зрения хотя и выпала семья Лазуковой Е. П., но

необходимых мер в отношении ее не было принято. В результате

ее старший сын Владимир было сужден к лишению свободы за

совершенное убийство, несовершеннолетняя (1962 г. рождения)

дочь Надежда осуждена по ст. 206 ч. 2 и ст. 144 ч.2 к лишению

свободы, а младший одиннадцатилетний сын Сергей,

вовлеченный сестрой в кражу, состоит на учете в инспекции по

делам несовершеннолетних Орджоникидзевского РОВД. Между

тем, гражданка Лазукова Е. П., совершенно не занимавшаяся

воспитанием своих детей, комиссией по делам

несовершеннолетних была привлечена к штрафу в размере 20

рублей, хотя ее явно надо своевременно было лишить

родительских прав, а детей передать на воспитание согласно

закону и с учетом их личностей. По существу ничего не сделала

комиссия и для предупреждения новых правонарушений со

стороны возвратившегося из мест лишения свободы в 1976 году

15-летнего Русакова Ю., родители которого не работали и

пьянствовали. Для того, чтобы расплатиться за долги родителей-

алкоголиков, Русаков Ю. вновь совершал кражи и был осужден к

лишению свободы.

Особое внимание комиссией по делам

несовершеннолетних должно быть приковано к жизни

подростков, оставшихся без родителей, выявлять которых и

391

брать на учет они обязаны согласно ст. 19 Положения о

комиссиях по делам несовершеннолетних. Но и в этом деле

имеются серьезные недостатки. Вот один из примеров, имевший

место в Орджоникидзевском районе. Без родителей остался

несовершеннолетний Ивинский С. Работая на заводе имени

Орджоникидзе, он проживал в общежитии без надзора. Его

взрослые сестры пьянствовали и им не интересовались.

Общественный воспитатель Ивинскому С. Назначен не был, а его

шеф-наставник по работе на производстве вне работы влияния на

подростка не оказывал, не занимался им. Комиссия не приняла

мер к установлению в отношении Ивинского попечительства. В

результате этого подросток стал употреблять спиртные напитки

и в состоянии опьянения совершил кражу, за которую в мае 1978

г. Орджоникидзевским районным судом был осужден с

отсрочкой исполнения договора. Поскольку его, Ивинского,

поведение и после осуждения никто не контролировал, вскоре он

в нетрезвом состоянии вновь совершил кражу в июле 1978 года

осужден к лишению свободы. Этот пример должен стать

поучительным не только для комиссии по делам

несовершеннолетних исполкома Орджоникидзевского

районного Совета народных депутатов, но и для других комиссий

и для всей общественности.

Поскольку большинство правонарушений и преступлений

совершается людьми в состоянии опьянения, поскольку важной

задачей комиссии по делам несовершеннолетних является работа

с подростками, употребляющими спиртное, и их родителями, в

этой работе необходимо использовать не только свое

собственное влияние, но и авторитет коллективов, в которых

учатся или работают как несовершеннолетние так и их родители.

Но и в этой работе комиссии не все благополучно. Приведем

лишь один пример. В 1978 г. комиссия по делам

несовершеннолетних исполкома Ленинского районного Совета

народных депутатов заслушала на своих заседаниях 34

подростка, склонных к употреблению спиртных напитков, из

которых двое (Беляев и Сазонов) обсуждались дважды. Однако в

протоколах комиссии нет сведений о том, были ли приняты

какие-либо меры в отношении родителей 28 из этих 34

392

распивающих спиртное подростков. Только 5 родителей

подвергнуты штрафу, по месту работы пяти родителей комиссия

сделала соответствующие сообщения. Этого явно недостаточно.

Дело усугублялось еще и тем, что даже по этим пяти сообщениям

комиссия не получила ни одного ответа и, не была обеспокоена

этим игнорированием ее действий.

Важным и эффективным средством предупредительной

работы комиссии является наблюдение за поведением

несовершеннолетних осужденных условно или к наказанию не

связанному с лишением свободы, возвратившимся из

воспитательно-трудовых колоний, либо специальных

воспитательных учреждений, а так же освобожденных от

уголовной ответственности на основании ст. 7-10 УПК РСФСР.

Факты показывают, что например, та же комиссия исполкома

Ленинского райсовета и в этих случаях допускает упущения.

Комиссия в 1978 году взяла на учет из несовершеннолетних

указанных категорий, но не проконтролировала, все ли они были

трудоустроены, трудоустроены ли они по специальности,

обеспечены ли им надлежащие условия в общежитиях,

назначены ли им общественные воспитатели, что явилось одной

из причин имевшихся нарушений в работе с указанными

категориями подростков.

Надзор со стороны комиссий за соблюдением требований

«Положения об общественных воспитателях

несовершеннолетних» в настоящее время приобретает особое

значение, но некоторые комиссии по делам несовершеннолетних

не осуществляют его должным образом, о чем свидетельствует,

например, работа комиссии по делам несовершеннолетних

исполкома Ленинского райсовета в отношении контроля за

воспитанием Имайкина Р., осужденного ленинским районным

судом к лишению свободы с отсрочкой исполнения приговора.

Общественный воспитатель ему назначен не был, а контроля за

воспитательными мероприятиями в отношении Имайкина Р. Со

стороны 10 «б» класса школы № 6, которому подросток передан

на воспитание, и шефов школы от НИИУМСа – Боровика В. И. и

Литманова С. В., привлеченных к этому делу, комиссия не

проводила. В итоге, Имайкин после окончания средней школы

393

совершил тяжкое преступление и был осужден к лишению

свободы. Прокуратура Ленинского района обратила внимание

комиссии на неудовлетворительную организацию в районе

шефства на несовершеннолетними.

Следует принять, что даже при отсутствии в работе

комиссии всех рассмотренных недостатков ее деятельность не

будет более эффективной, если не будет обеспечено реальное

исполнение принятых его постановлений. А между тем,

постановления комиссии не исполняются, либо исполняются с

большим опозданием. Вот некоторые примеры. Комиссия по

делам несовершеннолетних исполкома Кировского районного

Совета 10 февраля 1978 г. приняла постановление обратится в

РОНО с просьбой возобновить перед Кировским районным

судом ходатайство о лишении гражданки Зориной Г. А.

родительских прав. Постановление в отдел народного

образования было передано лтшь29 мая, а лишение Зориной

родительских прав дети длительное время не были определены в

детский дом. Комиссия по делам несовершеннолетних

исполкома Чердынского райсовета в январе 1978 г. приняла

постановление о направлении подростка Сивухина в СПТУ,

которое вообще не было исполнено. Сивухин в группе

подростков совершил грабеж и был привлечен к уголовной

ответственности. И это не единичный случай в работе указанной

комиссии, существенно снижающий эффективность ее работы.

Анализ показывает, что недостатков в работе комиссии по

делам несовершеннолетних достаточно много, при этом они

серьезные и естественно возникает вопрос, в чем причина этих

недостатков? Представляется, что главная, объективная причина

кроется в необеспеченности комиссии штатными работниками, в

невыполнении требования части 4 ст. 5 Положения о комиссиях

по делам несовершеннолетних. В указанной статье императивно

предписано, что «для осуществления текущей работы и контроля

за выполнением решений комиссии в краевых, областных,

городских и районных комиссиях по делам несовершеннолетних

вводится должность освобожденного ответственного секретаря,

а при необходимости – также инспектора по работе с детьми».

Между тем, на 52 комиссии по делам несовершеннолетних,

394

имеющихся в нашей области, до последнего времени штатные

ответственные секретари были реально только в 34 комиссиях, а

инспекторов по работе с детьми нет ни в одной комиссии. Такое

положение нельзя признать нормальным. Устранение этой

причины несомненно сказалось бы плодотворно на работу

комиссий по делам несовершеннолетних.

395

РАЗДЕЛ V ПРОКУРОРСКИЙ НАДЗОР

Геннадий Иванович Налимов

Родился 26 апреля 1931 г.

в с. Шлыки Частинского района Пермской области.

После окончания Большесосновской средней школы в 1949–1950 гг. работал учителем физики, математики, директором вечерней школы сельской молодежи.

В 1950–1955 гг. служил в армии, был демобилизован в звании лейтенанта.

В 1956–1960 гг. – студент юридического факультета Пермского госуниверситета.

В 1960–1974 гг. – следователь, помощник прокурора, прокурор Горнозаводского района Пермской области.

28 мая 1973 г. в Свердловском юридическом институте защитил кандидатскую диссертацию на тему «Правовые вопросы административного надзора за лицами, освобожденными из мест лишения свободы». Научный руководитель – кандидат юридических наук, доцент Георгий Иванович Никитушев (в прошлом – преподаватель кафедры теории и истории государства и права ПГУ).

С 1974 по 2009 г. старший преподаватель, доцент кафедры уголовного права и прокурорского надзора Пермского госуниверситета. Более 30 лет читал студентам юридического факультета курс прокурорского надзора, исправительного-трудового права, а также ряд специальных дисциплин. Руководил студенческой лабораторией по проблемам прокурорского надзора.

396

Подготовил более 30 научных работ по проблемам прокурорского надзора.

В 1988 г. Г. И. Налимову присвоено ученое звание доцента. В 1960–1970-е гг. Геннадий Иванович трижды избирался

членом Горнозаводского районного комитета КПСС, четырежды – депутатом районного Совета депутатов трудящихся. В 1980–90-е гг. входил в состав добровольной народной дружины (ДНД) факультета.

В 1957 г. награжден медалью «За освоение целинных земель», в 1970 г. – медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина», поощрялся приказами Генерального прокурора СССР и прокурора Пермской области.

Безусловно, Геннадий Иванович принадлежит к числу незаурядных личностей. Его послужной список впечатляет и свидетельствует о сильном характере, его стремлении служить своей малой родине. Ученики и коллеги отмечали также простоту в общении и искреннее желание помочь любому в добром начинании, свойственные Геннадию Ивановичу. Так, незадолго до ухода на заслуженный отдых Геннадий Иванович подарил своим коллегам и студентам большую коллекцию юридической литературы, собранную за долгие годы практики и преподавания.

397

Г. И. НАЛИМОВ

ВОПРОСЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ

ЗАКОННОСТИ ГЛАСНОГО НАДЗОРА

Статья впервые опубликована: Ученые записки Пермского

университета. 1973. № 299. С. 103–110.

В июле 1966 года были приняты решения КПСС и

Советского правительства «О мерах по усилению борьбы с

преступностью»1. И это вполне естественно: рецидив – серьезное

препятствие на пути искоренения преступности в нашей стране2.

С принятием Положения об административном надзоре органов

милиции за лицами, освобожденными из мест лишения

свободы3, появилась правовая основа предупреждения

рецидивных преступлений, т.е. установилась возможность

правового воздействия на лиц, склонных, несмотря на

предыдущие судимости, к совершению новых преступлений.

Административный надзор стоит в ряду тех принудительно-

воспитательных средств, которые связаны с решением основной

задачи борьбы с преступлениями – с их профилактикой4.

Предупреждение преступлений правовыми средствами –

задача административных органов, поставленная перед ними

XXIV съездом КПСС: «Наряду с применением мер наказания,

предусмотренных законами, у нас проявляется все большая

забота о профилактике преступлений, о том, как их

предупредить, не допустить»5. Важность административного

1 «Правда», 27 июля 1966 г.

2 Н . Щ е л о к о в . Задачи борьбы с рецидивной преступностью.

«Советская милиция», 1968, № 3, с. 6. 3 «Ведомости Верховного Совета СССР», 1966, № 30, ст. 597;

«Ведомости Верховного Совета СССР», 1970, № 24, ст. 206. 4 А . П . С а ф о н о в . Административный надзор и вопросы повышения

его эффективности. «Вопросы борьбы с преступностью», вып. 14. М.,

«Юридическая литература, 1971, с. 46. 5 Материалы XXIV съезда КПСС. М., «Политиздат», 1971, с. 81.

398

надзора, как одного из способов предупреждения именно

рецидивной преступности, общеизвестна.

Бесспорно и другое: борьба с рецидивной преступностью

должна вестись на основе строжайшего соблюдения законности.

«Партия ставит задачу обеспечить строгое соблюдение

социалистической законности, искоренение всяких нарушений

правопорядка, ликвидацию преступности, устранение всех

причин, ее порождающих»1.

Надзор за законностью деятельности органов внутренних

дел по исполнению законодательства об административном

надзоре возложен на прокуроров. Это определяется задачами

прокурорского надзора вообще, самим Положением об

административном надзоре в частности (ст. 17-19). Генеральный

Прокурор Союза ССР обязал подчиненных ему прокуроров

обеспечить надзор за неуклонным соблюдением требований

закона о порядке установления, осуществления и прекращения

административного надзора органов милиции за лицами,

освобожденными из мест лишения свободы, своевременно

реагировать на выявляемые нарушения закона.

Однако надлежащему решению этих задач, на наш

взгляд, мешает ряд причин. Одной из них является новизна и

сложность самого института административного надзора, он

требует постоянного внимания органов милиции и суда,

неуклонного совершенствования форм и методов, что

отмечается в трудах ученых и практических работников.2 Однако

теоретическая сторона вопроса разработана слабо, необходимых

методических пособий и данных обобщения практики

прокурорского надзора пока нет.3 Кроме того, надзор за

1 Материалы XXII съезда КПСС. М., Госполитиздат, 1961, с. 400. 2 В. Малков, М. Хабибулин. Практика показывает. «Советская

милиция», 1968, № 10, С. 44; В. Похмелкин, Г. Налимов. Нарушение

правил надзора. «Советская милиция». 1969. № 7, с. 71–72. Н. Белякин,

И. Шмаров. Совершенствовать практику административного надзора.

Там же, с. 39–40. 3 За последнее время, правда, опубликован ряд работ: А. П. Сафонов,

В. Михайлов. Прокурорский надзор в борьбе с рецидивом

399

законностью исполнения законов об административном надзоре

осуществляется различными отраслями (методами)

прокурорской деятельности: надзором за дознанием в органах

внутренних дел, за законностью и обоснованностью

рассмотрения в судах уголовных дел, наконец, методами общего

надзора. Поэтому в условиях районной (городской) прокуратуры

вопросами административного надзора занимаются несколько

человек, а не один. В лучшем положении находятся те

прокуратуры, где штатным расписанием предусмотрен

заместитель (помощник) прокурора, занимающийся надзором за

законностью деятельности органов внутренних дел. Там, где

специального работника нет, надзор должен организовать сам

прокурор (во всяком случае – координировать эту работу).

Учитывая, что наибольшую сложность представляет

общенадзорная работа, мы будем говорить именно о ней.1

Законодательство об административном надзоре не ограничено

каким-либо одним актом.

Основными нормативными актами по

административному надзору являются: Указ Президиума

Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г.

«Об административном надзоре органов милиции за лицами,

освобожденными из мест лишения свободы»; Положение об

административном надзоре органов милиции за лицами,

освобожденными из мест лишения свободы, утвержденное

преступлений. М., изд. Всесоюзного института по изучению причин и

разработке мер предупреждения преступности. 1970; А. П. Сафонов.

Прокурорский надзор за исполнением законов об административном

надзоре М., 1971. П. Сафонов. Правовые средства прокурорского

надзора за исполнением законов об административном надзоре органов

милиции. «Вопросы борьбы с преступностью», вып. 16. М.,

«Юридическая литература». 1972; Г. И. Налимов. Принципы гласного

надзора. «Административная ответственность и гарантии ее

законности». Пермь, 1972. 1 Вопросы привлечения к административной и уголовной

ответственности за нарушение правил административного надзора

полно изложены в литературе и четко регламентируются действующим

законодательством.

400

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966

г.;1 Указ Президиума Верховного Совета СССР о внесении

изменений в Положение об административном надзоре органов

милиции за лицами, освобожденными из мест лишения свободы,

от 12 июня 1970 г ; 2 Указ Президиума Верховного Совета СССР

от 4 августа 1966 г. «Об ответственности за нарушение правил

административного надзора»;3 Приказ Генерального Прокурора

СССР № 75 от 30 июля 1966 г. «О задачах органов прокуратуры

по исполнению постановления ЦК КПСС и Совета Министров

СССР от 23 июля. 1966 г. «О мерах по усилению борьбы с

преступностью»; указания заместителя Генерального Прокурора

СССР № З/м/н-270 от 18 августа 1967 г. и № 3/2 от 9 января 1969

г. по этому вопросу.

Прокурору необходимо руководствоваться и

ведомственными (МВД) актами по этому вопросу.

Для контроля в прокуратуре целесообразно иметь

специальный наряд по административному надзору,4 с тем чтобы

общее положение по исполнению этого института не

рассеивалось по разным нарядам и отраслям. В этот наряд, на

наш взгляд, должны входить: 1) список лиц, находящихся под

надзором, с указанием порядкового номера, фамилии, имени,

отчества поднадзорного, даты установления надзора, даты

продления либо прекращения надзора и примечаний. В графе

«Примечания» возможны отметки о мерах административного

воздействия (иных мерах) «применяемых к поднадзорным, о

выбытии поднадзорного, изменении ограничений (усилении,

ослаблении), об участии общественности в надзоре и т. д.; 2)

нормативный и методический материал; 3) справки, материалы

проверок милиции по гласному надзору; 4) копии постановлений

милиции об учреждении, продлении, прекращении надзора; 5)

1 «Ведомости Верховного Совета СССР», 1966, № 30, ст. 597. 2 «Ведомости Верховного Совета СССР», 1970, № 24, ст. 206. 3 «Ведомости Верховного Совета СССР», 1966, № 32, ст. 770. 4 В Горьковской области, например, облпрокуратура рекомендовала

районным прокурорам вести наблюдательные производства на каждого

поднадзорное. Мы считаем, что наряд более удобная форма контроля.

401

копии прокурорских документов (протестов, представлений,

указаний и т.д.) по надзору; 6) материалы переписки по

административному надзору.

Ведение такого наряда ничуть не обременяет прокурора,

тем более, что большинство документов, перечисленных выше,

представляется ему в виде копий органами милиции, но

благодаря этому прокурор имеет довольно полное представление

о состоянии административного надзора в районе.

Прокурор должен добиваться, чтобы органы милиции

охватили надзором всех подлежащих тому лиц. Вместе с тем

необходимо контролировать, чтобы под надзор брались только

те лица, в отношении которых есть для этого законные основа-

ния. Таким образом, первоначально прокурор должен решать

вопросы о законности установления или неустановления

административного надзора. Надзору подлежат следующие

категории освободившихся: 1) лица, признанные судом особо

опасными рецидивистами; 2) лица, отбывшие наказание в местах

лишения свободы за тяжкое преступление либо более двух раз за

любые умышленные преступления, если их поведение там

свидетельствует об упорном нежелании встать на путь

исправления, что подтверждено заключением наблюдательной

комиссии и администрации исправительно-трудового

учреждения; 3) лица, судимые к лишению свободы за тяжкие

преступления, либо судимые более двух раз за любые

умышленные преступления, если они после освобождения

систематически нарушают общественный порядок, правила

социалистического общежития и, несмотря на предупреждения

органов милиции, продолжают вести антиобщественный образ

жизни. Применяется он к лицам, достигшим 18-летнего возраста.

Анализ практики показывает, что в этой части нарушения

закона допускаются нередко. Наиболее распространено

неустановление надзора за лицами, подлежащими ему. В выявле-

нии их органы милиции подчас не проявляют должной

инициативы. Анализ уголовных дел о преступлениях

рецидивистов показывает, что только 23% из них были взяты под

надзор по инициативе милиции, в том числе 7,6 – особо опасных

рецидивистов (для установления надзора за которыми не

402

требуется никакой дополнительной проверки), а 77% – по

инициативе мест лишения свободы.

Чтобы определить тех, кто подлежит надзору, прокурор

должен установить: сколько рецидивистов прибыло в район в

течение трех лет.1 Для этого используются данные паспортного

отдела милиции2, исполкомов местных Советов депутатов

трудящихся3, исправительно-трудовых учреждений (по их

сообщениям, заключениям) и наблюдательных комиссий.

Установив круг лиц, изучают их поведение после освобождения.

Эти данные можно получить в органах милиции путем изучения

материалов о мелком хулиганстве, данных о приводе и

официальном предостережении, проверкой материалов и

сообщений о преступлениях и правонарушениях и т.д.

Некоторые сведения можно извлечь из имеющихся в

прокуратуре надзорных производств по жалобам, а также изучая

материалы народных, товарищеских судов, народных дружин,

административных комиссий и т. д.4

Таким образом, прокурор определяет круг лиц,

подлежащих надзору, но не выявленных органами милиции.

Законодательство не устанавливает времени, в течение

которого после выявления поводов и оснований к его

учреждению, должен быть установлен надзор. Нам

представляется приемлемым месячный срок, которого вполне

достаточно для процессуального оформления надзора. Дело в

том, что на практике в органах милиции допускается ничем не

1 В соответствии со ст. 5 Положения надзор не может быть установлен

по истечении 3-х лет с момента освобождения лица из мест лишения

свободы. 2 В паспортном столе ОВД ведется журнал формы 19 – списочный учет

лиц, ранее судимых и прибывших по оргнабору на предприятия района

и т.д. 3 В исполкомах ведется учет лиц, обращающихся по вопросам трудоустройства после освобождения или прибывших по оргнабору на предприятия района и т. д. 4 Прокуроры, осуществляющие надзор за соблюдением законности в местах лишения свободы, проверяют выполнение закона в части вынесения заключений о необходимости установления административного надзора за освобожденными.

403

оправданная волокита. Достаточно сказать, что по изученным

делам только в 44% случаев надзор устанавливается в течение

месяца со дня освобождения, в 23% случаев – в течение двух

месяцев. В Мотовилихинском районе г. Перми Сорокин был взят

под надзор по заключению ИТУ через год после его

освобождения, в г. Кизел – особо опасный рецидивист Махомоча

– через 9 месяцев. Волокита допускается и тогда, когда материал

уже готов, вынесено постановление об установлении надзора,

получена санкция прокурора, а поднадзорному постановление

длительное время не объявляется. Так, в Кировском районе

г. Перми Пьянкову постановление было объявлено через месяц

после санкционирования надзора прокурором, Нуриахметову –

почти через два месяца.

Следующий раздел прокурорской работы – проверка

законности установления надзора. Незаконность его – грубое

нарушение прав гражданина, за устранением чего (согласно ст.

2 Положения) в первую очередь должны следить прокуроры.

Однако анализ практики показывает, что имеют место факты

установления надзора за лицами, не подлежащими ему:

а) за лицами, судимыми не за тяжкие преступления (города

Губаха, Очер, Усольский район); б) за лицами, судимость

которых погашена, снята или с момента освобождения прошло

более трех лет (г. Кунгур, Ленинский район г. Перми); в) за

лицами, которые предварительно не предупреждались о

недопустимости антиобщественных поступков (города Пермь,

Кизел и др.). При выявлении любого из этих нарушений

прокурор может либо отказать в санкции на установление

надзора, либо, когда надзор уже установлен, отменить его своим

постановлением (ст. 18).

Много нарушений допускается при продлении надзора,

особенно после окончания его первоначального срока, что

совершенно недопустимо.1 Только нарушение сроков продления

административного надзора привело к вынесению

оправдательных приговоров по делам Осипова (Дзержинский

район), Климовой (Нытвенский район), Красикова (Кировский

1 «Бюллетень Верховного Суда РСФСР», 1970, № 2, с. 15.

404

район) и др. Срок надзора исчисляется с момента ознакомления

поднадзорного под расписку с постановлением об установлении

за ним надзора и с правилами надзора, окончание – это истечение

установленного срока независимо от того, ознакомлен или нет

поднадзорный с постановлением о прекращении надзора. Надзор

считается продленным, если постановление об этом вынесено до

его истечения и поднадзорный с ним ознакомлен под расписку.

Имеют место случаи установления не предусмотренных

законом ограничений. Такая практика должна пресекаться

прокурорами. Ст. 3 Положения дает исчерпывающий перечень

ограничений, расширительному толкованию не подлежащих.

Нередко встречаются попытки ввести такое ограничение, как

«запрещение появляться в нетрезвом виде в общественных

местах». В порядке обсуждения действующего законодательства

есть смысл предложить внесение такого запрета в Положение.

Это важное ограничение, могущее предотвратить совершение

правонарушения. Если к тому же учесть, что 65% лиц,

осужденных за нарушение правил надзора, злоупотребляли

спиртными налитками в период нахождения под надзором и

ранее, такое предложение в современных условиях заслуживает

пристального изучения.1 Однако пока такой запрет не

установлен, поэтому применять его нельзя.

Иногда применяются и такие ограничения, которые не

противоречат действующему законодательству, но применяются

непродуманно. Так, некоторым поднадзорным запрещается

выходить из дома с 19 до 6 часов, в результате чего они не могут

посещать магазины, бытовые учреждения и т.д. Отдельным

1 См. Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 15 июня 1972 г.

«О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма»

(«Ведомости Верховного Совета РСФСР», 1972, № 25, ст. 639).

Получается, что новый закон об усилении борьбы с пьянством не

коснулся как раз такой категории лиц, которые уже совершали ранее

преступления и находятся под специальным надзором. Введение такого

запрета только усилит, на наш взгляд, действенность этого важного

института предупреждения преступности.

405

поднадзорным запрещают посещать парки, кинотеатры,

стадионы и даже столовые. Время регистрации устанавливается

без учета характера и времени работы поднадзорных, что

приводит иногда к вынужденным нарушениям.

Установление не предусмотренных законом ограничений

может повлечь и другое, более серьезное нарушение:

привлечение поднадзорных к административной и даже

уголовной ответственности. Возникает вопрос об усилении

прокурорского надзора за применением судьями мер

административного воздействия к нарушителям правил надзора.

Здесь наиболее распространенными являются следующие

ошибки: а) наложение штрафа за поступки, не являющиеся

нарушением ограничений. Так, Нестеров (Дзержинский район г.

Перми) дважды подвергался штрафу за то, что в его квартире

ночевал знакомый; Клыченков за то, что днем «в сильной

степени опьянения валялся около стадиона»; Бобытенко за то,

что «находился в гостях и пьянствовал» (г. Краснокамск); б)

наложение одного штрафа за два и более нарушения

ограничений, тогда как наказание должно влечь каждое

нарушение. Так, Пьянков (Кировский район) первый раз был

оштрафован за то, что дважды не являлся на регистрацию,

второй – за то, что дважды не находился дома в установленное

время; в) нарушения допущены, а меры вообще не принимаются.

Так, Пушина (г. Кунгур) допустила шесть нарушений, а

наказывалась только дважды. Ни одно из указанных незаконных

постановлений не было опротестовано прокурорами.

Формы реагирования прокурора на нарушения

законодательства по административному надзору общеизвестны:

протест, представление, а в соответствии со ст. 18 Положения,

постановление об отмене административного надзора. Многие

прокуроры применяют и иные формы устранения нарушений:

проведение совещаний с работниками милиции (Ленинский

район г. Перми, где эту работу хорошо организовал помощник

прокурора тов. Крылов), внесение информации в партийные

органы, привлечение должностных лиц милиции к

дисциплинарной ответственности за грубые нарушения закона и

406

т. д. Возможны и допустимы, на наш взгляд, письменные

(устные) указания прокурора работникам милиции.

Формы и методы проверок прокурора зависят от

состояния дел и поставленной цели. Здесь возможны и

обобщения практики применения мер административного

воздействия судьями к поднадзорным, анализ судебной

практики по делам о злостном нарушении правил надзора и т. д.

Административный надзор – это эффективный метод

предупреждения преступлений,1 а надлежащий прокурорский

надзор за законностью применения – средство повышения его

эффективности.

1 Об эффективности надзора свидетельствуют, на наш взгляд,

следующие данные: в 1968 г. в Пермской области к уголовной

ответственности привлечено около 5% поднадзорных, этот процент с

каждым годом снижается. В Горнозаводском районе за шесть лет

применения надзора привлечено к уголовной ответственности менее 5%

от общего числа поднадзорных (наши обобщения).

407

Лев Валентинович Гершанок

Родился 6 февраля 1976 г. в г. Перми.

В 1993–1998 гг. студент очной формы обучения юридического факультета Пермского госуниверситета, который окончил с отличием.

В 1998 г. поступил в очную аспирантуру университета и приступил к подготовке диссертационного исследования под научным руководством заведующего кафедрой трудового права и права социального обеспечения, профессора Леонида Юрьевича Бугрова. Одним из первых

занялся вопросами влияния несостоятельности работодателя на отношения с его работниками, изучением трудоправовых аспектов арбитражного управления. В 2002 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Социальная несостоятельность работодателя: права и обязанности сторон трудового договора».

С 1997 по 2007 г. проходил службу на различных должностях в органах прокуратуры Пермской области (Пермского края): с 1997 по 2002 г. на должности помощника (старшего помощника) прокурора района, с 2002 г. по 2007 г. на должности заместителя начальника отдела по надзору за исполнением законов и законностью правовых актов прокуратуры Пермского края. По должностным обязанностям осуществлял надзор за деятельностью администрации города Перми, Пермской городской Думы, являлся официальным представителем прокуратуры Пермского края в органах местного самоуправления города Перми.

Работая в прокуратуре, совмещал службу с научно-преподавательской деятельностью на должности старшего преподавателя, а затем доцента кафедры уголовного права и

408

прокурорского надзора. В 2005–2011 гг. преподавал курс прокурорского надзора. Автор более 20 научных и методических работ.

С 2007 г. по настоящее время – начальник управления экспертизы и аналитики аппарата Пермской городской Думы и Главы города Перми. Занимается вопросами правового, финансового и аналитического сопровождения деятельности Пермской городской Думы и Главы города Перми. Основными функциями управления являются комплексная экспертиза проектов правовых актов Думы, включая бюджет, и Главы города, участие в разработке документов стратегического планирования города Перми, анализ и выработка предложений по решению вопросов местного значения, разработка проектов решений Думы взаимодействие с Законодательным Собранием Пермского края в части реализации правотворческой инициативы Главы города и Думы, представления интересов Главы города и Думы при рассмотрении законодательных инициатив, защита их интересов в судах и иные). При его непосредственном участии подготовлены и успешно применяются в муниципальной практике нормативные акты, решающие вопросы транспортного обслуживания, благоустройства и озеленения, территориального и инфраструктурного развития города.

За время работы в органах прокуратуры имеет многочисленные поощрения, в том числе Генеральным прокурором России. Имеет благодарность Главы города Перми. В 2014 г. Пермским профессиональным клубом юристов и Пермским отделением ассоциации юристов России признан лауреатом премии в сфере муниципального управления.

409

Л. В. ГЕРШАНОК

НАДЗОР ЗА ИСПОЛНЕНИЕМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

О ГОРОДСКИХ ЛЕСАХ

Статья впервые опубликована: Законность. 2007. № 6. С. 33–34.

Проведенный в 2005 г. прокуратурой Пермского края анализ

исполнения законов на поднадзорной территории выявил

значительное увеличение числа обращений граждан,

связанных с использованием городских лесов.

Обобщение исполнения законодательства о городских

лесах на примере г. Перми показало, что в период 2004–2005 гг.

администрацией города в зоне городских лесов под

многоэтажное и индивидуальное жилищное строительство было

отдано более сорока земельных участков. Причина этого в том,

что администрация фактически не располагала сведениями о

границах городских лесов, а лесоустроительная документация

была в ненадлежащем состоянии.

Это приводило к нарушению требований ст.ст. 131, 133

действовавшего тогда Лесного кодекса РФ. Согласно им леса,

расположенные на землях городских поселений,

предназначаются исключительно доя отдыха населения,

проведения культурно-оздоровительных и спортивных

мероприятий, а также для сохранения благоприятной

экологической обстановки. Осуществление лесопользования,

несовместимого с назначением этих лесов, запрещается.

Принимаемые прокуратурой края меры прокурорского

реагирования (протесты на постановления администрации города

о выделении земельных участков, представления) к

положительному результату не приводили. В связи с этим перед

отраслевым отделом прокуратуры края, помимо

непосредственного устранения выявленных нарушений, была

поставлена задача по выявлению и устранению причин и

условий, способствующих указанным нарушениям.

410

Для отмены соответствующих решений администрации

города в арбитражный суд и суды общей юрисдикции в интересах

неопределенного круга лиц были направлены исковые заявления.

Одновременно с этим в территориальный орган

Росприроднадзора было направлено требование о проверке

соответствия каркаса зеленых насаждений, утвержденного

Пермской городской Думой в составе Генерального плана

города, границе городских лесов, установленной

лесоустроительной документацией.

В частности, в арбитражный суд было направлено

заявление о признании недействительными постановлений

администрации города о предварительном согласовании и

предоставлении ООО "Пермский облунивермаг - Инвест" в зоне

Черняевского лесопарка под строительство многоэтажного

жилого комплекса с объектами культурного и жилищно-

бытового назначения. В обоснование требований в суд были

предоставлены лесоустроительные проекты, которые, согласно

ст. ст. 72, 73 действовавшего тогда Лесного кодекса РФ, и

определяли границы лесов, в том числе городских. В этом случае

ситуация осложнялась тем, что согласно Генеральному плану

г. Перми спорный земельный участок действительно относился к

зоне жилищной застройки.

Несмотря на это, доводы прокуратуры суд признал

обоснованными и постановления администрации отменил.

Решения оставлены в силе апелляционной и кассационной

инстанциями. По аналогичным основаниям отменены и

некоторые другие постановления администрации города о

предоставлении земельных участков в зоне городских лесов. То,

что спорная территория обладает статусом леса, подкреплялось

заключениями Росприроднадзора, подготовленными по

результатам проверок, проводимых по требованию прокуратуры

края. В качестве доказательства нарушения прав граждан к

заявлениям прикладывались документы, подтверждающие

нарушение норм озеленения в расчете на одного жителя города.

Этот судебный прецедент (с учетом возможности

предъявления регрессных исков к администрации для

восполнения потерь инвесторов) пресек складывающуюся

411

практику выделения участков под строительство без учета

требований лесного законодательства. По протестам

прокуратуры во внесудебном порядке были отменены иные

решения о выделении земельных участков в зеленых зонах.

Заставив признать наличие на территории города лесов,

прокуратура края потребовала у администрации в дальнейшем

отразить их площадь в градостроительной документации по

разрешенному использованию земельных участков, а также

поставить их на кадастровый учет. Ранее состоявшиеся судебные

процессы показали, что непроведение соответствующей работы

приводит к тому, что статус конкретных лесонасаждений

вызывает споры и может способствовать их необоснованной

застройке.

По внесенному представлению в администрации города с

участием прокуратуры, экологов проведены заседания,

результатом которых стало принятие администрацией города

постановления "О лесах, расположенных на землях Пермского

городского округа (Пермских городских лесов)". Был разработан

план мероприятий по определению границ городских лесов,

начата инвентаризация и систематизация имеющейся по ним

документации, материалов лесоустройства и государственного

учета, разрешительных документов на право лесопользования

соответствующими участками городских лесов. Началась

инвентаризация городских лесов, их постановка на

государственный кадастровый учет, обозначение на местности.

Их содержание поручено специально созданному МУ "Пермский

городской лесхоз", которому предписано осуществление

мероприятий по парко- и лесоустройству, составление

лесоустроительной документации.

По требованию прокуратуры скоординирована работа

лесников и экологов с работой структурных подразделений

администрации, занимающихся вопросами градостроительства и

предоставления земельных участков. В частности, лесникам

предписано передать градостроителям материалы для

выполнения работ по отражению границ городских лесов на

карте градостроительного зонирования Правил

412

землепользования и застройки города Перми и их учета при

подготовке документации по планировке территории.

Указанный вопрос стал предметом обсуждения на

заседаниях Пермской городской Думы. По его результатам

принято решение о финансировании указанных работ из бюджета

города.

Таким образом, по инициативе прокуратуры края

администрация города и Пермская городская Дума устранили

причины и условия, способствовавшие нарушениям в сфере

защиты и использования городских лесов. В частности,

исключены разночтения по вопросу определения границ

городских лесов, исключена возможность их застройки и иного

нецелевого использования.

Вступивший в действие новый Лесной кодекс РФ к

полномочиям органов местного самоуправления отнес

разработку и утверждение лесохозяйственных регламентов, а

также проведение государственной экспертизы проектов

освоения лесов, осуществление муниципального лесного

контроля и надзора в отношении таких лесных участков. На

решение этих вопросов прокуратура края и намерена

ориентировать органы местного самоуправления в дальнейшем.

413

Александр Владимирович Струков

Родился 19 февраля 1979 г. в г. Соликамске Пермской области.

В 2002 г. с отличием окончил Пермский филиал Нижегородской академии МВД России, после чего остался работать в филиале в качестве преподавателя кафедры уголовного процесса.

В 2009 г. в Нижегородской академии МВД России защитил кандидатскую диссертацию на тему «Правовые пределы принуждения в досудебных стадиях уголовного

судопроизводства России», подготовленную под научным руководством к. ю. н., доцента С. С. Безрукова.

В 2010 г. уволился из органов внутренних дел в звании майора милиции и с того же года стал работать на кафедре уголовного права и прокурорского надзора юридического факультета ПГУ в должности доцента. Преподает прокурорский надзор, криминологию и уголовное право.

В круг его научных интересов входят проблемы института мер уголовно-процессуального принуждения. Опубликовал 13 научных работ.

В настоящее время Александр Владимирович работает над докторской диссертацией.

Преподавательскую и научную деятельность сочетает с адвокатской практикой, специализируясь на защите прав и интересов подозреваемых и обвиняемых по уголовным делам о преступлениях экономической и коррупционной направленности. Является членом Адвокатской палаты Пермского края и Пермской центральной коллегии адвокатов.

414

А. В. СТРУКОВ

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПРОКУРОРСКОГО

НАДЗОРА ЗА ЗАКОННОСТЬЮ НОРМАТИВНЫХ

ПРАВОВЫХ АКТОВ ОРГАНОВ МЕСТНОГО

САМОУПРАВЛЕНИЯ

Статья впервые опубликована: Проблемы устойчивого

социально-экономического развития и управления

муниципальных образований: материалы пятой Всероссийской

научно-практической конференции г. Пермь, 22 ноября 2012 г.

/Пермский филиал РАНХ и ГС. Пермь, 2012. С. 269–272.

Важной частью общего надзора органов прокуратуры

является надзор за законностью нормативных правовых актов

органов местного самоуправления.

Как отмечается в приказе Генерального прокурора РФ от

2 октября 2007 года № 155 «Об организации прокурорского

надзора за законностью нормативных правовых органов

государственной власти субъектов Российской Федерации и

местного самоуправления» «в результате принятия незаконных

нормативных правовых актов, а также правовой

неурегулированности значительной части социально значимых

общественных отношений нарушаются конституционные права

и законные интересы граждан, в том числе социально

незащищенных категорий населения».

Прокурорская практика свидетельствует об актуальности

данной деятельности. По данным Генеральной прокуратуры РФ

в 2011 г. прокурорами центрального федерального округа

оспорено 20568 такого рода актов органов местного

самоуправления, приведено в соответствие с федеральным

законодательством 20557 муниципальных акта! Активная работа

в данном направлении ведется и в Пермском крае. Так, например,

широкую известность получило решение Ленинского районного

суда города Перми от 17 июля 2012 года, вынесенное на

основании заявления городской прокуратуры об оспаривании

пункта 4 норм предельной наполняемости территории в местах

415

наиболее частого проведения публичных мероприятий в городе

Перми, утвержденный решением Пермской городской Думы от

28 августа 2007 года № 198. Оспоренная норма устанавливала

нулевые показатели предельной наполняемости мест проведения

публичных мероприятий на пересечении улиц Сибирская и

Ленина – рядом и напротив здания, в котором расположена

администрация города Перми и Пермская городская Дума. По

сути, в нарушение законодательства, регламентирующего

порядок проведения публичных мероприятий (митингов,

шествий, пикетов и др.), статьи 31 Конституции РФ,

гарантирующих право граждан на свободное выражение и

формирование мнений, выражение требований по различным

вопросам жизни страны, в том числе разрешаемым на уровне

местного самоуправления, путем проведения митингов, пикетов

и других мероприятий, Пермской городской Думой фактически

был установлен запрет проведение гражданами публичных

мероприятий на пересечении примыкающих к зданию

исполнительного и представительного органа городского

самоуправления. Решением суда, оспариваемая городской

прокуратурой, норма была признана недействующей [1].

Рассматриваемая деятельность отличается определенной

спецификой. Прежде всего, следует отметить, что исходя из

содержания пункта 2 статьи 21 Федерального закона

«О прокуратуре Российской Федерации» (далее закон

«О прокуратуре») проверки законности правовых актов объектов

надзора не требуют поступления в органы прокуратуры

информации о нарушении закона. Такой же вывод содержится в

пункте 3 приказа Генерального прокурора РФ от

7 декабря 2007 года № 195 «Об организации надзора за

исполнением законов, соблюдением прав и свобод человека и

гражданина», где сказано, что надзор за законностью правовых

актов, издаваемых федеральными органами исполнительными

власти, законодательными (представительными) и

исполнительными органами субъектов Российской Федерации,

органами местного самоуправления, военного управления,

органами контроля, их должностными лицами, осуществлять

416

независимо от поступления информации о нарушениях

законности.

Проверяя конкретный акт, прокурор должен установить,

что он соответствует критериям нормативного правового акта.

Согласно п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29

ноября 2007 года № 48 «О практике рассмотрения судами дел об

оспаривании нормативных правовых актов полностью или в

части» существенными признаками, характеризующими

нормативный правовой акт, являются: издание его в

установленном порядке управомоченным органом

государственной власти, органом местного самоуправления или

должностным лицом; наличие в нем правовых норм (правил

поведения), обязательных для неопределенного круга лиц,

рассчитанных на неоднократное применение, направленных на

урегулирование общественных отношений либо на изменение

или прекращение существующих правоотношений [2].

После установления нормативного правового акта,

прокурор приступает к оценке его законности, критериями

которых, как правило, являются:

- соответствие правового акта Конституции РФ,

Конституции (уставу) субъекта РФ или закону;

-соблюдение установленного законодательством порядка

принятия правового акта;

- соблюдение процедуры обязательного публичного

обсуждения проекта правового акта;

- соблюдение установленной законодательством

конкретной формы (вида) правового акта;

- издание правового акта в рамках компетенции органа

(должностного лица);

- соблюдение порядка государственной регистрации

правового акта в случае установленной законодательством

обязательности такой процедуры, а также осуществление

регистрации надлежащим органом;

- опубликование правового акта в случаях, требующих

этого, в издании, предназначенном для таких целей;

- соблюдение предусмотренных правил введения

правового акта в действие;

417

- соблюдение установленных требований к дате

вступления правового акта в силу;

- соблюдение при принятии (издании) правовых актов,

вносящих изменения (дополнения) в другие правовые акты,

правил и порядка, установленных для принятия (издания)

правовых актов, в которые вносятся изменения (дополнения) [3,

с. 417–418].

Сроки проверки правовых актов законом

«О прокуратуре» не определены, однако, согласно требованиям

приказа Генерального прокурора от 2 октября 2007 года № 155,

необходимо «организовать изучение нормативных правовых

актов органов государственной власти субъектов Российской

Федерации, органов местного самоуправления в течение 30 дней

со дня их принятия или внесения изменений в действующие

нормативные правовые акты. Результаты изучения отражать в

заключении о соответствии нормативного правового акта

Конституции Российской Федерации и федеральному

законодательству. Заключение утверждать прокурорам

субъектов Российской Федерации, городов, районов,

приравненным к ним военным прокурорам и прокурорам других

специализированных прокурату».

Установив, что проверенный нормативный правовой акт

органа местного самоуправления не соответствует критерием

законности, прокурор принимает решение о форме реагирования.

Такой формой, в соответствии со статьей 23 закона «О

прокуратуре» является протест прокурора или обращение в суд в

порядке, предусмотренном процессуальным законодательством.

Помимо реагирования на выявленные нарушения

прокуроры обязаны предпринимать меры, направленные на их

предупреждение. В частности, обеспечить активное участие

прокурорских работников в подготовке нормативных правовых

актов, затрагивающих права и свободы граждан: своевременно

запрашивать и изучать проекты региональных, муниципальных

нормативных правовых актов с составлением заключений,

содержащих их правовой анализ, участвовать в работе

комитетов, комиссий и рабочих групп представительных и

исполнительных органов публичной власти; своевременно

418

направлять в адрес руководителей указанных органов замечания

и предложения об устранении выявленных в проектах

нормативных правовых актов несоответствий федеральным и

региональным законам.

В случаях отклонения замечаний прокуроров на проекты

законов субъектов РФ и нормативных правовых актов

представительных органов местного самоуправления,

противоречащих федеральному законодательству, направлять

информацию высшему должностному лицу (руководителю

высшего исполнительного органа), главе муниципального

образования, возглавляющему местную администрацию, для

использования ими права отклонить законы, муниципальные

нормативные правовые акты, принятые соответствующими

представительными органами власти.

Список источников:

1. Официальный сайт Пермской краевой прокуратуры

(http://prokuror.perm.ru/news/2012/08/?type=2&region=44);

2. Российская газета. № 4539.08.12.2007;

3. Настольная книга прокурора / под общ. ред. С. Г. Кехлерова,

О. С. Капинус. – 2-е изд. перераб. и доп. – М.: Издательство Юрайт,

2013. – 1159.

419

Научное издание

Летопись

кафедры уголовного права и прокурорского надзора

Пермского госуниверситета в лицах и научных работах

Сборник статей

Статьи издаются в авторской редакции с незначительными

корректировками

Отв. редактор, составитель В. В. Степанов

Корректор Л. С. Нечаева

Работа с архивными документами: Е. Ю. Бельтюкова, к. ю. н. В. В. Степанов, С. В. Потапова,

В. А. Беспалов

Сбор биографических сведений: Е. Ю. Бельтюкова, к. ю. н. В. В. Степанов, С. В. Потапова, к. ю. н.,

доцент Л. В. Боровых, к. ю. н., доцент А. Н. Лебедев, к. ю. н.,

профессор А. В. Кладков, к. ю. н., доцент Н. М. Чудин, к. ю. н., доцент

В. Г. Шумихин, к. ю. н., доцент Г. М. Билык, д. ю. н., профессор

В. П. Реутов, И. А. Суслопаров, к. ю. н., доцент Г. Я. Борисевич,

д. ю. н., профессор Л. В. Щенникова, В. В. Акинфиева

Дизайн Е.В. Карпова

Обработка фотографий Е.С. Михеева

Подписано в печать 07.11.2016. Формат 60х84/16.

Усл. печ. л. 24,1 Уч.-изд. л. 17. Тираж 100 экз.

Заказ 465

Книга издана при поддержке юридической компании «Проспект-С»

614000, г. Пермь, Комсомольский проспект, 82,

тел./факс. (342) 282-02-02 www.prospekt-s.ru

Издательско-полиграфический комплекс «ОТ и ДО»

614094, г. Пермь, ул. Овчинникова, 19, тел./факс. (342) 224-47-47