msu.ru · 2016. 9. 30. · Известия ЮФУ Филологические науки 2O16. № 3 Редакционная коллегия: Н. В. Изотова, главный

ИЗВЕСТИЯЮЖНОГО

ФЕДЕРАЛЬНОГОУНИВЕРСИТЕТА

2016№ 3

DOI: 10.18522/1995-0640

Известия ЮФУФилологические науки

2O16. № 3

Редакционная коллегия:

Н. В. Изотова, главный редакторС. Г. Агапова, зам. главного редактораВ. Ю. Меликян, зам. главного редактораИ. В. Нефедов, зав. редакцией журналаЕ. В. Ахмадулин, раздел журналистикиЛ. Г. Ларионова, раздел образованияС.В. Коростова, раздел языкознанияЛ. В. Табаченко, раздел рецензий и хроникиВ. Н. Чубарова, раздел литературоведения

Редакционный совет:Т. Н. Ломтева, Северо-Кавказский федеральный университет, РоссияДжордж Гайдн Фоулер, университет Индианы, СШАО. В. Александрова, МГУ им. М.В. Ломоносова, РоссияАфит Эрнандес Вильальба, Технологический университет Монтеррей, МексикаЕ. Л. Вартанова, МГУ им. М.В. Ломоносова, РоссияВольфганг Мюль-Беннингхауз, Берлинский университет им. Гумбольдта, ГерманияЛ. П. Громова, Санкт-Петербургский государственный университет, РоссияС. Н. Зотов, Таганрогский педагогический институт им. А.П. Чехова, РоссияВ. И. Карасик, Волгоградский государственный педагогический университет, РоссияМануэль Перес Хименес, Университет Алкала, ИспанияСтефенс Митчел, Нью-Йоркский университет, СШАХуан Мануэл Маркос, UniNorte, Парагвай

Номер подготовил редактор В.И. Литвиненко

Адрес редакции:344082, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, к. 11 тел. (863) 264-47-88

Учредитель:ФГАОУ ВО "Южный федеральный университет".

344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42

Св. о per. ПИ № ФС77-28745 от 05.07.2007 г. выдано Федеральной службой по надзору в сфере массовых коммуникаций,

связи и охраны культурного наследия

© Редакционная коллегия журнала «Известия Южного федерального университета. Филологические науки», 2016 г.

Proceedings of Southern federal university.

Philology 2O16. № 3

Editorial board

Natalya Valeryanovna Izotova, chief editorSofiya Grigorievna Agapova, deputy of chief editorVadim Yurievich Melikyan, deputy of chief editorIgor Vladislavovich Nefedov, head of the editorial'sEvgeny Valerievich Ahmadulin, journalism sectionLudmila Gennadievna Larionova, education sectionSvetlana Vladimirovna Korostova, linguistics sectionLyudmila Vladimirovna Tabachenko, reviews and chronicles sectionValentina Nikolaevna Chubarova, literarure study section

Editorial Council

Tatyana Nikolaevna Lomteva, North-Caucasus Federal University, Russian FederationGeorge Hayden Fowler, Department of Slavic Languages and Literatures, Indiana University, Bloomington, IN 47405-7103 USA, United StatesOlga Viktorovna Alexandrova, Moscow state university of M.V. Lomonosov, Russian FederationAfit Hernandez Vilalba, Technological University of Monterrey , MexicoElena Leonidovna Vartanova, Moscow state university of M.V. Lomonosov, Russian FederationWolfgang Mull-Benninghaus, Berlin University. Humboldt, GermanyLudmila Petrovna Gromova, St. Petersburg State University, Russian FederationSergey Nikolaevich Zotov, Taganrog Institute of A.P. Chekhov, Russian FederationVladimir Ilyich Karasik , Volgograd State Pedagogical University, Russian FederationManuel Peres Jimenes, University of Alcala, SpainStephens Mitchell, New York University, United States of AmericaJuan Manuel Marcos, UniNorte, Paraguay

The editor of the issue is V.I. Litvinenko

Mailing Address:Office 11, 150, Pushkinskaya str., Rostov-on-Don, Russian Federation, 344006

Nefedov Igor VladislavovichPhone: +79604643321

Email: [email protected]

© Editorial board of “Proceedings of Southern federal university. Philology”, 2016.

4

DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3

СОДЕРЖАНИЕ №3 2016

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ Регурецкая Е.М.

Языческое и библейское начало в творчестве Б. Шульца и Ф. Кафки .................................................... 12

Хуан Сяоминь Перевод и восприятие творчества Тэффи в Китае ....... 19

Егорова С.О.Миф и история в эсхатологии гоголевского «Вия» ..... 26

Кротова Д.В.Два стихотворения о «небывалой осени» (В.Шаламов и А.Ахматова) ........................................... 36

ЯЗЫКОЗНАНИЕ Дзюбенко А.И.

Representation of Emotive Concepts in Modern English Fictional Discorse: Gender Approach .............................. 46

Нагибина И.Г. Опыт анализа китайского исследования внешне и внутренне ориентированного дискурса о политике ограничения рождаемости в КНР ................................. 52

Боева-Омелечко Н.Б., Костенко Т.Ф., Володько В.Г.Контрастная репрезентация политических конфликтов в американском и российском президентских дискурсах .............................................. 61

Болотова Е.А. Негативные конструкции в текстах мемуаров А. Кончаловского как показатели речевой характеристики и характеристики личности автора ... 69

5

Заврумов З.А. Когнитивно-прагматический потенциал художественного текста: интенциональность и импликационал иронии ................................................. 79

Оганян Н.Б. Тексты Дэна Брауна как сфера антонимической аттракции ........................................................................ 87

Пантелеева Т.Ю.

«Язык вражды» в парадигме юрислингвистики: когнитивно-семантический и правовой аспекты ........ 96

Рябко О.П. Параметрические мотивационные основания флоронимической номинации ....................................... 104

Садовникова Я.А. Шутка как средство разрешения конфликта ................ 112

Остапенко Д.И. Метаязык, его свойства и роль в языковой системе .... 120

Изотова Н.В.Вариантные диалогические структуры в рассказе А.П.Чехова «Дама с собачкой» ..................................... 127

Шейко Е.В.Категория вида и некоторые способы разграничения видовых пар глаголов ..................................................... 134

Филатова Е.В.Смысловая связь как основа построения речи ............ 142

ЖУРНАЛИСТИКА Ахмадулин Е.В.

Печатные СМИ: территория выживания ...................... 156Капустина А.Г.

Информация о частной жизни в структуре массовой коммуникации. Этико-правовой аспект ....................... 161

6

ОБРАЗОВАНИЕНефёдов И.В., Попова К.А.

M-learning как инновационное средство в обучении РКИ .............................................................. 170

Шестак О.В., Парецкая М.Э. Лингводидактические особенности нового учебного комплекса по русскому языку для иностранных учащихся ......................................................................... 179

Shapovalova Y.V., Pankova V.V., Volkova T.V.Translator Education in the Sphere of Professional Communication within the Context of Russian Education Modernisation ................................................. 187

Тазапчиян Р.М., Раннева А.П. Об одном из путей обучения иностранных бакалавров письменной речи на русском языке .......... 193

РЕЦЕНЗИИ Гаврилова Г.Ф. Эмоции сквозь призму языка художественной литературы. (Коростова С.В. Эмотивно-оценочные смыслы в русском художественном тексте: монография / Южный федеральный университет. Ростов н/Д.: Изд-во Южного федерального ун-та, 2014. 224 с.) .................. 202

ХРОНИКАГригорьян Е.Л., Карпун М.А., Хорошевская Ю.П. XLV Международная филологическая научная конференция (Санкт-Петербург, 14 – 21 марта 2016 г.)... 206Черюкина Г.Л. XXXI Международные Старорусские чтения «Достоевский и современность» (Старая Русса, 21 – 24 мая 2016 г.) .............................................. 209Каллистратидис Е. В. X международная научно-практическая конференция «Русский язык в поликультурном мире» (Ялта, 8 – 11 июня 2016 г.) .... 211

Положение о правилах рецензирования статей в журнале «Известия Южного федерального университета. Филологические науки» ........................................................ 213

Требования к материалам, публикуемым в журнале .......... 214

7

CONTENTS №3 2016

LITERATURE STUDY Reguretskaya E.M.

Pagan and bible beginning in the creative work of B.Shulz and F.Kafka ......................................................... 12

Huang Xiaomin Translation and perception of Taffy’s works in China ..... 19

Egorova S.O. Myth and history in eschatology of Gogol’s “Viy” .......... 26

Krotova D.VTwo poems about “fabulous autumn” (V. Shalamov, A. Akhmatova) ................................................................. 36

LINGUISTICS Dzyubenko A.I.

Representation of Emotive Concepts in Modern English Fictional Discourse: Gender Approach .............................. 46

Nagibina I.G. Analysis experience of the Chinese research of internal and external oriented discourse on the policy of birth control in PRC .................................................................. 52

Boeva-Omelechko N.B., Kostenko T.F., Volodko V.G. The contrast of representation of political conflicts in american and russian presidential discourses .................... 61

Bolotova E.A. Negative constructions in memoir texts by A.Konchalovsky as indices of speech characteristics and author’s personality characteristics ................................... 69

Zavrumov Z.A. Cognitive and pragmatic potential of the fiction text: intentionality and implication of irony ............................. 79

Oganyan N.B. Dan Brown’s texts as a sphere of antonymic attraction .... 87

8

Panteleeva T.Yu. “Feud language” in the paradigm of jurislinguistics: cognitive-semantic and law aspects .................................. 96

Ryabko O.P. Parametric motivation bases of floranimic nomination .... 104

Sadovnikova Ya.A. Joke as a means of conflict settling ................................... 112

Ostapenko D.I.Metalanguage, its properties, and role in the language system ............................................................................... 120

Izotova N.V. Variant dialogue structures in the story by A.P. Chekhov «Lady with dog» ............................................................... 127

Sheyko E.V. Verbal aspect category and some ways of distinguishing of aspect pairs of verbs ...................................................... 134

Filatova E.V. Sense connection as the base of speech formation ............ 142

JOURNALISMAkhmadulin E.V.

Print mass media: territory of survival .............................. 156Kapustina A.G.

Information on privacy in the structure of mass communication. Ethical and legal aspects ........................ 161

EDUCATIONNefedov I.V., Popova K.A.

M-learning as innovation means in RFL teaching ............ 170Shestak O.V., Paretskaya M.E.

Linguadidactic peculiarities of the new teaching complex of the Russian language for foreigners .............................. 179

9

Shapovalova Y.V., Pankova V.V., Volkova T.V.Translator Education in the Sphere of Professional Communication within the Context of Russian Education Modernisation ................................................. 187

Tazapchiyan R.M., Ranneva A.P.On one of the ways of Russian written speech teaching to foreign bachelors .............................................................. 193

REVIEWS Gavrilova G.F. Emotions through the language of fiction. (Korostova S.V. Emotive-assessment senses in the Russian text: monography / Southern Federal University. Rostov n/D.: Southern Federal University Publishing House, 2014 – 224 p.) .................................... 202

CHRONICLES Grigoryan E.L., Karpun M.A., Khoroshevskaya Y.P. XLV International linguistic science conference (St. Petersburg, March, 14 – 21, 2016) ................................... 206Cheryukina G.L. XXXI International Old-Russian readings “Dostoevsky and modern times” (Staraya Russa, May, 21 – 24, 2016) .............................................. 209Kallistratidis E.V. X international science and practical conference “Russian language in polycultural world” (Yalta, June, 8 – 11, 2016.) ............................................... 211

Issue on review procedure of the articles in the journal“Proceedings of Southern federal university. Philology” ......... 213

Guideline for the materials, publishing in the journal .............. 214

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

12 Е.М. Регурецкая

УДК 821.162.1 ББК 83.3 (4Пол)

Е.М. Регурецкая

ЯЗЫЧЕСКОЕ И БИБЛЕЙСКОЕ НАЧАЛО В ТВОРЧЕСТВЕ Б. ШУЛЬЦА И Ф. КАФКИ

Анализируется система библей-ских и языческих мифообразов в ав-тобиографических повестях Бруно Шульца «Коричные лавки» и «Са-наторий под Клепсидрой», в романе Франца Кафки «Процесс» и расска-зе «Превращение». Делается вывод об особой роли двух мифологем – мо-тива реинкарнации («превращения»), связанного с языческими мифами многих народов, и образа книги, игра-ющего центральную роль в ветхоза-ветной и новозаветной картине мира.

Ключевые слова: Библия, миф, мифообраз, Кафка, Шульц.

DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-12-18

Регурецкая Екатерина Михайловна – аспирант Балтийского федерального уни-верситета имени Иммануила КантаТел.: 8-909-789-69-70 E-mail: [email protected]

© Регурецкая Е.М., 2016.

Хотя между Кафкой и Шуль-цем не было непосредственных контактов, Шульц знал и читал произведения Кафки: первый перевел на польский язык его ро-ман «Процесс» (1936), был его ил-люстратором и автором рецензии [Schulz Bruno]. Исследователи на-ходят в их творчестве многие ти-пологические параллели, однако писатели имеют различный под-ход к мифу и его интерпретации. В этой статье пойдёт речь о соот-ношении библейского и языческо-го мифических начал в творчестве двух писателей.

Термином «мифологизация», введённым Шульцем, мы описы-ваем «введение мифологических элементов (…), преобразование чего-то в миф, в легенду, созда-ние мифов по отношению к чему-то или кому-то» [Bańko, s. 231]. Шульц субъективизирует миф, для него миф – это не те истории, которые уже были, а те, что жи-вут в реальности и переплетаются с ней. Для писателя мифом являет-ся то, что происходило с ним в дет-стве, все пережитые события, кото-рые не повторятся уже никогда.

В произведениях Шульца и Кафки одним из вариантов при-сутствия мифа является метамор-фоза – перевоплощение людей в животных (рассказ «Превраще-ние» Кафки и рассказы Шуль-ца «Таракан», «Мёртвый сезон», «Последнее бегство отца»), в ми-фологических персонажей (рас-сказ «Пан»), с помощью которых Шульц давал новую жизнь старым мифам. Это обращение к художе-ственному приёму «метаморфо-зы», традиции которого восходят еще к античной греко-римской

Е.М. Регурецкая 13

литературе (Овидий и Апулей), является архетипической вариацией языческих тотемических мифов и представлений о переселении душ (см., например, отражение учения о реинкарнации в диалоге Платона «Государство»). В свою очередь, перевоплощение в животное имеет ми-фологические соответствия в волшебных сказках разных народов, в ан-тичной мифологии (миф о Цирцее, изложенный в «Одиссее» Гомера) и в буддистских религиозных представлениях. Отец из «Коричных ла-вок» – это человек, у которого много обличий и воплощений. В «обыч-ной» жизни он владелец мануфактурной лавки и торговец с не самым лучшим здоровьем, озабоченный счетами и расчетами, в воображении сына он предстает в образе демиурга, загадочного чародея. Его увле-чение птицами непостижимым образом приводит к тому, что он вдруг в глазах сына начинает превращаться в кондора, в другой раз он подвер-гается еще более странным метаморфозам, превращаясь в лиса, тарака-на, муху, рака или вообще просто исчезает. Превращения в античные бо-жества происходят с такими персонажами, как служанка Аделя, которая однажды становится римской богиней садов и фруктов, сумасшедшая Тлуя, живущая на свалке, напоминает языческое божество плодородия, нищий, сидящий среди лопухов, – мифического бога Пана.

У Кафки, по словам Е.М. Мелетинского, обнаруживается «перево-рачивание» мифа, его частичное превращение в антимиф [Мелетинский, c. 45]. Справедливо и другое суждение исследователя: «В первобытных тотемических мифах превращение героя в животное (часто в момент смерти) символизирует его приобщение к социуму, возникновение его культа». В то же время о Кафке Е.М. Мелетинский пишет следующее: «В творчестве писателя наблюдается четкий контраст первобытного мифа и модернистского мифотворчества: смысл первого в приобщении героя к социальной общности и к природному круговороту, содержание второго – "мифология" социального отчуждения» [Лотман, Минц, Ме-летинский, c. 60]. В первобытных тотемических мифах превращение ге-роя в животное (часто в момент смерти) символизирует его приобщение к социуму, возникновение его культа [Там же, с. 62].

В художественном мире Кафки наиболее явную связь с тотеми-ческими мифами имеет рассказ «Превращение». Метаморфоза Гре-гора Замзы является символом отчуждения, конфликта, разрыва с се-мьей и обществом. Окончание рассказа символизирует конец мучений родственников Грегора Замзы, радость полного освобождения семьи от умершего сына и брата, который являл собой бремя и кошмар семьи. С этой точки зрения, «Превращение» Кафки действительно выступает как миф наизнанку, поскольку метаморфоза Грегора Замзы осуществля-ется не во имя идеи превосходства родового над личным, а, наоборот, как знак необратимого разрыва связей индивида с ближними. Это ни-чем не объяснимая случайность, а значит, в ней отсутствует такая по-знавательная функция мифа, которая позволяет истолковывать те или иные природные явления (в том числе фантастические) с помощью над-природных факторов.


Таким образом, присутствие языческих мифообразов-метаморфоз, связанных с тотемическими и реинкарнационными представлениями о природе и месте в ней человека, у Шульца и Кафки приводит к проти-воположному результату: у Шульца такой мифообраз свидетельствует о неисчерпаемых мифотворческих возможностях художественной лите-ратуры в рамках «мифологизации действительности», у Кафки же, на-оборот, свидетельствует о кризисе или даже «смерти мифа» в сознании человека современной цивилизации.

Библейские мифообразы в художественной картине мира Шульца и Кафки играют особую роль, поскольку оба писателя были связаны сво-им семейным воспитанием с иудейской культурой. Для традиций этой культуры очень важен культ книги, о чем пишет Г.В. Синило: «… воз-никла харизматическая власть Книги, авторитету которой безоговороч-но подчинились иудеи. Книга стала подлинным отечеством иудейских пленников в вавилонском плену. Книга позволила выстоять и вернуть-ся» [Синило, с. 32].

Этот культ Книги наиболее характерен для Шульца, что проявляет-ся в его рассказе с одноименным названием: «Я называю ее просто Кни-га, безо всяких определений и эпитетов, и в воздержанности этой, в са-моограничении присутствует беспомощный вздох, тихая капитуляция перед необъятностью трансцендента, ибо никакое слово, никакая аллю-зия не способны просиять, заблагоухать, охватить тем ознобом испуга, предчувствием той ненареченной субстанции, первое ощущение от ко-торой на кончике языка не вмещается в наш восторг» [Шульц, с. 35]. Книга в рассказах Шульца является праисточником, прапричиной, она придает форму действительности. Однако Книга недоступна человеку в зрелом возрасте, и это болезненно переживает автор. Он может лишь искать ее следы в окружающем его мире. Невозможно описать, что она представляет собой на самом деле. Ища фрагменты Книги, автор слов-но изменяет реальность, пропускает через фильтр своего воображения: «Это же была Книга, ее последние страницы, ее неофициальное прило-жение, тыльный флигель, набитый мусором и рухлядью»! [Там же, с. 36]

Действие «Коричных лавок» развивается по свойственному арха-ическим мифам типу циклического времени, начинается главой «Ав-густ» и завершается тринадцатым «ненастоящим» месяцем. Как замечает Н.Ф. Каменева: «Время здесь обладает чертами архаической повторяемо-сти, ветхозаветной эсхатологичности и евангельской надежды на новое пришествие. Времена года связаны с языческими смыслами» [Каменева]. Ещё одно очень важное суждение Н.Ф. Каменевой: «Исходным метатек-стом для Шульца является Библия, в то же время повествование обна-руживает закономерности построения архаических мифов…» [Там же]. Большое значение для творчества Шульца имеют первые слова Еванге-лия от Иоанна «в начале было Слово» (Ин. 1: 1), и именно Слово в его высшем, сакральном значении является источником художественного мифа писателя. Способность заглянуть в таинственную «Книгу» у Шуль-ца неразрывно связана с детским возрастом («Ты утаил сие от мудрых


и разумных и открыл то младенцам» (Матф. 11: 25)): во взрослом возрас-те Книга-Подлинник забывается и теряется, и ей на смену идут книги-ко-пии. Поэтому неслучайно в рассказе «Коричные лавки» начало блужда-ний по городу в поисках загадочных магазинов связано, в первую очередь, с библиофильской страстью ребёнка-нарратора («…и, конечно же, редкие и особенные книжки – старинные фолианты с превосходными гравюрами и удивительными историями» [Шульц, с. 19]).

Сравнение с Библией всего того, что происходит в «Коричных лав-ках», обнаруживается уже в самом начале первого рассказа «Август»: «В июле отец мой уезжал на воды, оставляя меня, мать и старшего брата на произвол белых от солнца, ошеломительных летних дней. Заморо-ченные светом, листали мы огромную книгу каникул» [Там же, с. 2]. Описанный в произведениях фрагмент мира является частью Библии, существующей с начала мира, к которому, по ветхозаветному понима-нию, возвращаются все мифы.

Следует отметить обращение к библейской космогонии, выражен-ной в Книге Бытия (рассказ «Трактат о манекенах»). Рассказ представ-ляет собой лекцию из трех частей, которую отец читает перед Аделе, Польде, Паулине и манекену. Первая часть имеет символический подза-головок «Вторая книга рода» («Wtóra księga rodzaju»). Тем самым автор отсылает нас к Книге Бытия, выражающей библейскую картину сотво-рения мира. Для Шульца она имеет особое значение; представляется но-вый порядок вещей, новое произведение: «Словом, – заключал отец, – мы намерены сотворить человека повторно, по образу и подобию манекена» [Там же, с. 10], в чем читается библейская аллюзия: «и сказал Бог: сотво-рим человека по образу нашему по подобию нашему…» (Быт. 1: 26).

Библейские сцены и мотивы у Шульца, которых немало, прослежи-ваются не только в сценах с отцом. Вот, например, метонимическое про-должение ноги – «туфелек» служанки Адели, который «слегка вздраги-вал и поблескивал как змеиный язычок» [Там же, с. 12] – безусловная ветхозаветная аллюзия: змей-искуситель вверг человека в первородный грех, за что человек был изгнан из рая (т.е. идеального сада) в неуютное и хаотическое пространство земли.

В рассказе «Превращение» Кафки отсутствуют сколь-либо замет-ные аллюзивные отсылки к Библии. Сама ситуация, связанная с пре-вращением человека в животное, противоречит и букве и духу библей-ской космогонии, изложенной в Книге Бытия, согласно которой между человеком и животными проводится очень чёткая граница (Быт. 1: 28). Однако мотив незаслуженного наказания, наказания без вины, как и в романе «Процесс», обнаруживает связь с одной из книг Библии – Кни-гой Иова (см. об этом: [Лескова; Данилкова]). Как и Грегор Замза, герой романа «Процесс» Йозеф К. не совершил никакой видимой вины и яв-ляется жертвой обрушившейся на него напасти. Но, если вдуматься, он виновен в бездействии, в том, как он бесцельно проживал свою жизнь. В его жизни был дефицит духовности, он не ценил жизнь, видел мало хорошего в людях, в себе самом и, в итоге, он сам себя наказал. Иов был


другим: он счастлив со своей семьей, ценил все, что имел, и благодарил за это Бога, и как же больно было ему потерять все, что он имел. Йозефу К. нечего было терять.

Библейский миф у Кафки, подобно языческому, представляет со-бой миф в перевёрнутом виде: в Библии Иов выдерживает испытание и Бог ему всё возвращает, а в романе Кафки «Процесс» от главного героя практически ничего не зависит. Ему кажется, что он тоже, подобно Иову, выдерживает какое-то испытание, но на самом деле у него нет шансов. Кроме того, в главе «В соборе» романа Кафки «Процесс», священник рассказывает притчу о привратнике и просителе, которая выполняет роль вступления в Писание («die Schrift») [Kafka] – таинственную Кни-гу, которая известна только посвящённым людям и которая в христиан-ском и иудейском культурном сознании обнаруживает очевидную связь с Ветхим Заветом (Торой).

Ребёнок-нарратор «Санатория под Клепсидрой» носит библейское имя Иосиф (Юзеф), то же, что у героя романа Кафки «Процесс» (Йо-зеф К.). Библейский генезис имени Иосиф выявляется в рассказе Шуль-ца «Весна», более того, он вступает в контаминативные отношения с каф-ковским мотивом обвинения и ареста: «Вы ли Иосиф N.? – Да, – ответил я удивленно. – Сновидели ли вы какое-то время назад, – сказал офицер, – общепринятый сон библейского Иосифа? – Возможно… – Так и есть, – сказал офицер, глядя в бумагу. – Известно ли вам, что сон ваш был заме-чен в высочайших инстанциях и сурово трактован? – Я не отвечаю за свои сны, – сказал я. – Нет же, отвечаете. Именем Его Императорского и Ко-ролевского Величества вы арестованы» [Шульц, с.44]. Таким образом, развязка рассказа «Весна» обнаруживает совпадение с завязкой романа «Процесс», в котором действие начинается с того, что к главному герою Йозефу К. приходят двое незнакомцев и сообщают, что он арестован.

Героем рассказа Шульца «Гениальная эпоха» является некто Шлёма, сын Товия, которого «Именно в пасхальные праздники… из тюрьмы, в ко-торую сажали его на зиму после летне-осенних скандалов и безумств, вы-ходил Шлёма, сын Товита» [Там же, с. 40]. Этот образ – один из кафков-ских интертекстуальных сигналов прозы Шульца, вводящих в неё мотив правосудия и наказания, основополагающий в романе «Процесс». С Йо-зефом К. и Шлёмой связана символика года-цикла: не случайно в романе Кафки трагическая развязка происходит ровно через год после завязки, в день рождения главного героя. Однако годовой цикл у Кафки являет-ся единичным, и именно в этом состоит трагический феномен замкнуто-сти и безысходности судьбы героя. Эта экзистенциальная замкнутость перекликается с кафковским мотивом изъятости человека из природного цикла, о чем верно пишет Е.М. Мелетинский: «И в “Превращении”, и в романах Кафки не поддерживается, а наоборот, нарушается естествен-ный круговорот жизни, отсутствует мифологема смерти – воскресения, обновления» [Мелетинский, с. 340]. Цикличность биографии Шлёмы вписывается в кругооборот природы, для которой главным законом яв-ляется повторяемость – бесконечная цепочка смертей и рождений. Био-


графия Шлёмы обнаруживает реминисценцию античного мифа Персе-фоны – Коры, проводящей, согласно постановлению Зевса, весну и лето на Олимпе, а поздней осенью спускающейся в Аид. Таким образом, Шлё-ма – шульцевский двойник Йозефа К. – не может в такой же степени, как герой «Процесса», быть олицетворением идеи отчуждения.

Всё сказанное позволяет сделать вывод о связи творчества обоих мастеров слова с мифологическим сознанием ХХ в. Специфика мифот-ворчества Кафки может быть выявлена именно в противопоставлении подлинным первобытным древним мифам. Важнейшим для литера-турного творчества Шульца является космогонический миф о генезисе Бытия, который связан с попытками достижения изначального смысла слов и постижения единства между словом и бытием. Гением и «месси-анским» типом человека в прозе Шульца выступает ребёнок, который соединяет в себе первоисточники художественного творчества и арха-ических времен, поэтому он играет роль не только главного героя, но и становится «проводником» читателя в мир детства как мифотворче-ской эпохи всего человечества.

Литература и источники

Bańko M. Wielki słownik języka polskiego. Warszawa: KJPAN, 2007.Kafka F. Der Prozeß. URL: http://gutenberg.spiegel.de/buch/der-

prozess-157/28 (Дата обращения: 14.03.2016).Schulz Bruno. Posłowie do polskiego przekładu «Procesu» Franza Kafki [Элек-

тронный ресурс] URL: http://matecznik.npr.pl/antologia3/proces.html (дата об-ращения: 14.03.2016).

Данилкова Ю.Ю. Проблема вины в творчестве Ф. Кафки. [Электронный ресурс] URL: http://www.dissercat.com/content/problema-viny-v-tvorchestve-f-kafki (дата обращения: 14.03.2016).

Каменева Н. Мифологическая проза Бруно Шульца (Бруно Шульц. Библи-ографический указатель), Иерусалим – Москва. [Электронный ресурс] URL: http://philology.ru/literature3/kameneva-98.htm (дата обращения: 14.03.2016).

Кафка Ф. Превращение / пер. с нем. С. Апт, СПб.: Азбука-классика, 2005. Лескова Е.В. Жанровая специфика притчи и параболы в творчестве

Ф. Кафки и Ф.М. Достоевского: экзистенциальный аспект. [Электронный ре-сурс] URL: https://www.kantiana.ru/upload/iblock/b55/leskova-e.v._dis-_2_.pdf (дата обращения: 14.03.2016).

Лотман Ю.М., Минц З.Г., Мелетинский Е.М. Мифы народов мира. Мифо-логическая энциклопедия: в 2 т. М.: Советская энциклопедия, 1998. Т. 2.

Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 2000. Синило Г.В. Библия как памятник культуры. Минск: БГУ, 1999.Шульц Б. Коричные лавки, Санаторий под Клепсидрой / пер. с пол. А. Эп-

пель, М.: Гешарим, 1993.

References

Bańko M. Wielki słownik języka polskiego, Warszawa: KJPAN, 2007.Kafka F. Der Prozeß. URL: http://gutenberg.spiegel.de/buch/der-

prozess-157/28 (Data obrashcheniya: 14.03.2016).


Schulz Bruno. Posłowie do polskiego przekładu «Procesu» Franza Kafki. [Elektronnyi resurs] URL: http://matecznik.npr.pl/antologia3/proces.html (Data obrashcheniya: 14.03.2016).

Danilkova Yu.Yu. Problema viny v tvorchestve F.Kafki. [Elektronnyi resurs]. URL: http://www.dissercat.com/content/problema-viny-v-tvorchestve-f-kafki (Data obrashcheniya: 14.03.2016).

Kameneva N. Mifologicheskaya proza Bruno Shul’tsa (Bruno Shul’ts. Bibliograficheskii ukazatel’), Ierusalim – Moskva. [Elektronnyi resurs] URL: http://philology.ru/literature3/kameneva-98.htm (Data obrashcheniya: 14.03.2016).

Kafka F. Prevrashchenie / per. s nem. S. Apt, SPb.: Azbuka-klassika, 2005. Leskova E.V. Zhanrovaya spetsifika pritchi i paraboly v tvorchestve F. Kafki i

F.M. Dostoevskogo: ekzistentsial’nyi aspect. [Elektronnyi resurs] URL: https://www.kantiana.ru/upload/iblock/b55/leskova-e.v._dis-_2_.pdf (Data obrashcheniya: 14.03.2016).

Lotman Yu.M., Mints Z.G., Meletinskii E.M. Mify narodov mira. Mifologicheskaya entsiklopediya: V 2 t. M.: Sovetskaya entsiklopediya, 1998. T. 2.

Meletinskii E.M. Poetika mifa. M.: Nauka, 2000. Sinilo G.V. Bibliya kak pamyatnik kul’tury. Minsk: BGU, 1999.Shul’ts B. Korichnye lavki, Sanatoriya pod Klepsidroi/ per. s pol. A. Eppel’, M.:

Gesharim, 1993. Apdaik D. Pol’skie metamorfozy [Elektronnyi resurs]. URL:http://magazines.

russ.ru/inostran/1996/8/shulc.html (Data obrashcheniya: 14.03.2016).Klekh, I. Intsident s klassikom: O klassikakh pol’skikh, cheshskikh i russkikh.

M., 1998.

Reguretskaya E.M. (Kaliningrad, Russian Federation)Pagan and bible beginning in the creative work of B.Shulz and F.KafkaModern literature pays great attention to the study of biblical and pagan

aspects of the classical works of the twentieth century.Franz Kafka and Bruno Schulz – two classics of modernity, residents

of “Republic of dreams”, if to use a beautiful metaphor of Schultz, were from Jewish families lived in a multicultural and multilingual Austro-Hungarian Empire absorbed with best achievements of the Austrian culture. As noted by J. Updike: «Kafka and Schulz – two unremarkable man, born in the backyard of once powerful empire, took a bite at the same apple myth, but from different sides». Both were able to transform the insightful observation in prophecy, describing the dreams and nightmares as precisely as if they were facts of life, both shed light on human nature and witnessed history, complementing each other. I. Klekh rightly observes certain «commonness» of their creative method, stressing the importance for the two writers’ motif of transformation, transformation, mutual penetration of books and worlds.

Shulz’s «fairy tale», his myth-making, guided by its own laws, “mythological” rules, which, unlike Kafka, is not «mythological» of closeness exclusively on internal self-perception.

Key words: Bible, myth, mythimage, Kafka, Shultz.

Reguretskaya Ekaterina Mikhailovna – post-graduate student of Baltic Federal University of I.Kant. Phone: 8-909-789-69-70, е-mail: [email protected]

Хуан Сяоминь 19

УДК a821(5).09ББК 83.3(Рос=Рус)(5)

Хуан Сяоминь

ПЕРЕВОД И ВОСПРИЯТИЕ ТВОРЧЕСТВА ТЭФФИ В КИТАЕ

В данной работе подробно опи-сывается развитие перевода творче-ства Тэффи в Китае. По сей день было переведено на китайский язык немало рассказов Тэффи, в частности вышел в Китае сборник, включающий в себя 77 её рассказов. Перевод творчества Тэффи способствовал и изучению писательницы в Китае. В последние годы вышли несколько магистерских работ, посвящённых именно творче-ству Тэффи. Любимой учёнными те-мой в основном являются своеобраз-ные юмор и смех у Тэффи.

Ключевые слова: Тэффи, пере-вод, восприятие, Китай, юмористиче-ские рассказы, смех.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-19-25

Хуан Сяоминь – докт. филол. наук, доцент факультета русского языка Китайского народного университетаТел.: +861-511-013-37-37Е-mail: [email protected]

© Хуан Сяоминь, 2016.

С 90-х гг. двадцатого века в Китае началось бурное изучение русской литературы вообще и ли-тературы ХХ в. частности. Была издана книга «История русской литературы XX века» (издатель-ство «Циньдао», 1998), авторы Ли Хуэйфань и Чжанцзе, книга «История русской литературы XX века» (издательство «Пекинский университет», 2000), автор – Ли Юйцжэнь, книга Чжань Цзе и Ван Цзечжи «История русской литера-турной критики XX века» (изда-тельство «Илинь», 2000), а также вышли несколько серьёзных тру-дов о русской литературе серебря-ного века – таких, как монография Чжэн Тиу «Кризис и ренессанс: русская литература серебряного века» (издательство «Сычуаньская литература и искусство»,1996), монография Чжоу Цичао «Рус-ская литература серебряного века» (издательство «Пекинский университет», 2003), монография «Обзор русской литературы сере-бряного века» (издательство «Ки-тайские общественные науки», 2008), автор – Ли Хуэйфань и т.д. В эти годы китайские учёные об-ращали большое внимание и на литературу русского зарубежья. Н.А. Тэффи как важная фигура среди русских писателей-эмигран-тов не могла не привлекать внима-ние китайских русистов.

Переводы Тэффи в Китае

История перевода творче-ства Тэффи на китайский язык началась с 1992 г. В марте 1992 г. в журнале «Любование шедев-рами» были опубликованы рас-сказы «Джентльмен» и «Легенда

20 Хуан Сяоминь

и жизнь», переведённые Цяо Юй. Через два года в 1994 г. в журнале «Русская литература и искусство» № 4 были опубликованы сразу не-сколько рассказов Тэффи: «Долг и честь», «Свои и чужие», «Гильотина», «Комитет», «Модный адвокат», «Воля», которые были переведены Лань Инънянь. А в 2001 г. издательство Хуася выпустило книгу «Воспомина-ния» Тэффи, переводчиком которой был Чжан Пэйвэнь. Данная книга стала базой для последующего исследования Тэффи. В 2004 г. в журнале «Мировая литература» № 1 были опубликованы некоторые переведён-ные профессорами Чжан Бин и Жун Цзе рассказы и фельетоны Тэф-фи: «Псевдоним», «Ке фер», «Свои и чужие», «Три правды», «Талант», «L’ame slave», и фельетоны «Лень», «Дурак», и пьеса «Тонкая психоло-гия». Спустя девять лет, в 2013 г., в Китае вышла в свет в «Массовом из-дательстве» отдельная книга Тэффи «Сладкая отрава: Сборник расска-зов Тэффи». Этот сборник был переведён на китайский Хуан Сяоминь. Здесь собраны всего 77 рассказов, в том числе 37 рассказов из сборника «Карусель», 22 из книги «Дым без огня», 18 из «Неживой зверь». Эта книга является первым по сей день сборником рассказов Тэффи в Ки-тае, имеет большое значение для дальнейшего исследования творчества Тэффи китайскими учёными.

Кроме вышеуказанных произведений Тэффи, на китайский язык были переведены другие труды, куда включены главы, посвящённые Тэффи. В 2004 г. издательство «Народная литература» выпустило книгу «Литература русского зарубежья» Владимира Вениаминовича Агеносо-ва, переводчиками которой были Лю Вэньфэй и Чэнь Фан. 16-я глава данной книги была посвящена Тэффи, что и познакомило китайских чи-тателей с жизнью и творческим путём писательницы.

В 2006 г. была переведена на китайский язык книга «Русская ли-тература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов) в 2 томах», со-ставленная коллективом РАН института мировой литературы имени А.М. Горького. Переведённая книга была издана в 4 томах издатель-ством «Дуньхуанская литература и искусство», а переводчиками этой книги были Гу Юй и Ван Яминь и другие. В 13-й главе «Писатели-сати-рики» этой книги представлены три писателя-сатирика: А.Т. Аверченко, Тэффи, Саша Черный. Приведены биография и творчество Тэффи, даже коротко описаны главные темы некоторых произведений.

Восприятие творчества Тэффи в КитаеТэффи в статьях и в книге по истории русской литературы

Параллельно с переводами Тэффи, начиная с 90-х гг., китайские учёные начали изучать творчество писательницы. В журнале «Критика зарубежной литературы» 1992 г. № 1 была опубликована статья Чжоу Цичао «Жемчужина русского юмора». В этой статье автор представил место Тэффи в истории русской литературы XX в. и отметил высокую оценку, которую дали Тэффи такие русские литераторы, как Куприн, Зо-щенко и другие. В то время автор познакомил нас с исследовательской


работой о Тэффи американского учёного Элизабет Нитраур. В моногра-фии 1972 г., посвящённой Тэффи, она выделила в качестве основного свойства ее творчества речевую поэтику юмористических рассказов пи-сательницы – «лаконизм, выпадающий кристаллами афоризма: жесткая и вместе изящная драматургия сюжета и внимание к каждому слову, к каждому знаку препинания» [Чжоу Цичао, 1992 (№ 1), с. 18]. В том же году (1992) в журнале «Любование шедеврами» № 3 Чжоу Цичао опу-бликовал вторую статью о Тэффи: «Копание человекообразных качеств в человеке – русская писательница Тэффи». В этой статье он отметил, что в рассказах Тэффи описаны разнообразные человеческие типы («че-ловекообразные»): хвастун, кокетка, дурак, неудачник, лизоблюд, лице-мерный учёный, гордый чиновник и т. д., считая, что «она с уникальной женской точки зрения, богатыми комическими средствами создала ряд юмористических и сатирических ситуаций, сочетающих смех со слезами и вызывающих то смятение в чувстве, то смех, что и доставляет удоволь-ствие» [Чжоу Цичао, 1992 (№ 3), с. 53]. «Разные комические картины из бытовой жизни составляют основные темы у Тэффи. Эта писательни-ца обладает тонкой и чувствительной эстетической наблюдательностью, она способна сочетать историю из бытовой жизни с русскими легенда-ми, что и подчёркивает контраст, сопоставление и перемещение между реальностью и нереальностью» [Там же, с. 52].

В статье «Силуэт русского юмориста Тэффи» известный китайский учёный Лань Инънянь, считая, что стоит познакомить китайских чи-тателей с Тэффи, отметил: «Тэффи – человек с врождённым чувством юмора, очень наблюдательная, одним глазом может увидеть смешное у других» [Лань Инънянь, c. 101]. Анализируя, почему у Тэффи много читателей, автор считает, что «в… тяжёлые годы народу нужен смех, ко-торый помогает избавиться от временного отчаяния. Тэффи не разыгры-вает комическую сценку, чтобы заставить читателей смеяться, а показы-вает слабости русского народа гиберболическим методом и иронически-ми словами, что и заставляет их самих смеяться над собой. В её смехе содержится любовь и ненависть к соотечественникам. Другие смеются, а её душа молча плачет» [Там же, с. 102]. Кроме того, в этой статье автор изложил краткое содержание таких рассказов Тэффи, как «Модный ад-вокат», «Воля», «Комитет», «Вечная любовь», «Ке фер» и т.д.

В 1998 г. вышла в свет монография «История русской литературы XX века», (авторы Ли Хуэйфань и Чжан Цзе). В четвёртой главе дан-ной книги «Литература критического реализма и литература русского зарубежья» был выделен параграф «Литература русского зарубежья», где перечислены 13 писателей, в том числе и Тэффи. Специальный абзац рассказывает о времени эмиграции (1920) и основные труды, изданные в разных странах. «Она способна писать рассказы и фельетоны, которые отражают разное психологическое состояние окружающих. В её твор-честве немало произведений детской литературы с фантастическим ха-рактером. Она ещё пробовала писать большой приключенческий роман и пьесу, но не очень удачно» [Ли Хуэйфань, Чжан Цзе, с. 259].


В переведённой Чжан Пэйвэнем книге Тэффи «Воспоминания» Чжан Бин написал статью вместо предисловия «Скитание в пору смут – поэтическая душа». Чжан Бин считает, что «юмор Тэффи основывается не на игре слов, а исходит из доминирующей и тонкой наблюдательно-сти, она пишет с изумительной силой. Чувство юмора исходит из му-дрости, из того, что мудрец свободно относится к невежеству в жизни» [Тэффи, c. 4]. В журнале «Мировая литература» № 1 2004 г. была опу-бликована статья Чжан Бин и Жун Цзе «Писательница-эмигрантка Тэф-фи и её творчество», где проанализированы темы, жанры, стиль и осо-бенности литературного творчества Тэффи, обобщён процесс развития её юмористических рассказов и фельетонов, показан творческий путь писательницы. Авторы статьи акцентируют творческие особенности рассказов на темы «человекообразных» и «маленьких людей». «С нрав-ственной позиции строго рассматривается жизнь комическим и юмори-стическим средством, произведение с автобиографическим характером, повествование от первого лица, смех над самим рассказчиком – всё это и составляет главный стиль творчества Тэффи» [Чжан Бин и Жун Цзе, c. 75]. Анализируя темы «маленьких людей», авторы считают: «Тэф-фи продолжает традицию таких представителей русской литературы XIX века, как Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов и т. д. “Маленькие люди” у Тэффи отличаются от предшественников своими особенностя-ми. В ранний период был “грустный смех”, а в поздний период – “безот-радный смех” и близкий к чёрному юмору смех, независимо ни от како-го периода соединив трагедию с комедией, Тэффи раскрывает комизм в трагедии, трагизм в комедии, это есть её характерная черта» (Там же, с. 76 – 77). Авторы данной статьи также отмечают: «По мнению Тэффи, смех не уступает благотворительному делу в значении, даже важнее, чем благотворительное дело. Смех есть благотворитель, который побеждает и компенсирует несовершенство мира, а также есть оружие против зла. “Противление злу смехом” – это самое важное художественное откры-тие Тэффи» (Там же, с. 79).

Тэффи в магистерских диссертациях

В 2006 г. Ван Сяоцзюань написала магистерскую диссертацию на тему «Творческое своеобразие Н.А.Тэффи». В первой главе данной работы показан творческий путь Тэффи. Автор разделила творчество Тэффи на два периода: творчество в дореволюционный период и твор-чество в период эмиграции. Во второй главе трактуется своеобразие творчества Тэффи в трёх аспектах: 1) как жанровое искусство; 2) как искусство психологического анализа, использующего художественную деталь в изображении внутреннего мира героев, и монолог как средство проникновения во внутренний мир героев; 3) как искусство юмора и са-тиры, считая, что смех как явление искусства в целом и как суть юмора Тэффи и не исключает её нежности ко всем существам на свете. В работе рассматривается природа «смеха» Тэффи и анализируются его главные


виды: радостный смех, печальный смех и трагический смех. Автор дан-ной работы сделал следующие выводы: «1. Как мастер короткого жанра, Тэффи владеет удивительной зоркостью к деталям и изящным лакониз-мом речи, умеет увидеть что-то интересное и цепляющее душу в самом обыденном бытии, заурядной личности, незначащей бытовой мелочи и обрисовывает их. 2. Как блестящий психолог-аналитик, Тэффи рас-крывает глубину души человека с помощью изображения “говорящих” деталей и монолога, отражает душевную пустоту, одиночество и грусть своих героев, открывает резкое столкновение героя с самим собой, его отчаяние, его переживания и душевные мучения. 3. Как остроумный юморист и сатирик, Тэффи не смешит людей шутками, но и выражает своё мироощущение. Суть её юмора сводится к тому, чтобы о жизни го-ворить только правду…» [Ван Сяоцзюань, с. 49].

В 2008 г. Чжан Цзин защитила свою магистерскую диссертацию под названием «Рассказы Тэффи 20-х годов XX века». Работа посвя-щена изучению тем и особенностей рассказов Тэффи путём анализа текстов. В данной работе проанализированы истоки и эволюция твор-чества Тэффи, рассмотрены темы одиночества, ностальгической тоски, детей и «маленького человека» в рассказах Тэффи, а также освещены особенности повествования рассказов Тэффи. Автор работы считает: «Тема одиночества и ностальгической тоски точно изображает чувство русских эмигрантов в чужбине. А тема детей и тема “маленького чело-века” отражает глубокое размышление Тэффи о жизни, о будущем и о судьбе, а проблемы, выдвинутые в рассказах на тему детей, имеют исто-рическое значение» [Чжан Цзин, c. 45]. Автор обобщает: «Рассказы Тэф-фи 20-х годов рассказывают историю русских эмигрантов от первого лица. В этих рассказах чувствуется правда, а употребление внутреннего монолога позволяет изобразить персонажей и развивать сюжет живее и всестороннее. Общий замысел рассказа Тэффи осмотрительный, и на-чало рассказа уже разъясняет тему и идею, отмечает общую тональность произведения, которую выделяет потрясающий контраст в структурных отношениях. А неожиданный конец перекликается с уже ранее сделан-ной автором подготовкой, что и возвышает идею рассказа. Всё это и есть обаяние творчества Тэффи. Речь рассказа Тэффи лаконична, а речь пер-сонажей характеризуется разговорным стилем. В рассказах 20-х годов язык эмиграционной страны разным образом влияет на русский язык. И употребление французской лексики, заимствованных слов, и замены французского слова русскими буквами по произношению доказывают, что русские эмигранты стараются изменять прежние речевые привычки, чтобы приспособиться к обстоятельствам. Таким образом, даже с этой стороны изображается беспомощная и печальная жизнь русских эми-грантов» [Там же, с. 68 – 69].

В 2011 г. вышла магистерская диссертация Ян Сяочжэнь – «К про-блеме особенностей смеха в творчестве Тэффи». В данной работе рас-смотрены такие вопросы, как «два лица» у Тэффи – юмористическое лицо до эмиграции и трагикомическое лицо в эмиграции. Автор анали-


зирует особенности комизма Тэффи путём анализа комизма характера, комизма положений, комизма языка. Все эти аспекты тесно сочетаются друг с другом. В заключении автор пишет: «Тэффи не только наследовала традицию русского смеха, но и развивала своеобразие. Её смех, как у Че-хова, смех сквозь грустный вздох. Её смех более тонкий, более сдержан. Она ищет смешное в личности, в изучении психологии человека. Её смех пронизан не только чертами женственности, но и тоской по родине. В её рассказах грустное и смешное часто переплетаются и составляют единое целое. Её юмор кажущийся созерцательным и добродушным, оставляет в душе человека глубокие незаживающие царапины. Её смех не только идёт от ситуации, но и идёт от характера» [Ян Сяочжэнь, c. 53].

Тема смеха Тэффи явилась и проблемой магистерской диссертации Тан Тао «О творчестве писательницы русского зарубежья Н.А.Тэффи и её искусстве смеха» в 2012 г. Автор в своей работе рассматривает объ-екты сатирико-юмористического творчества Тэффи: бытовая жизнь и человеческие пороки, социальные проблемы и трудная жизнь зарубе-жья, душевные порывы и ложное прекраснодушие. Автор считает, что «смех» Тэффи имеет две функции: критиковать социальные проблемы и исправить их, и утешить сердце и уменьшить боль человека. В работе были проанализированы три художественных метода для выражения «смеха»: меткий язык, стилистические особенности, противоречие и па-радокс. «По сравнению с другими писателями-сатириками смеху Тэф-фи свойственна нежная женственность. Её смех содержит горе, в то же время он и наполнен любовью. По характеру Тэффи – человек с юмо-ром и жизнерадостный. Её смех с серьёзным видом, содержание сильно контрастирует с формой, что и усиливает эффект смеха. Всё это и есть своеобразное искусство смеха Тэффи» [Тан Тао, c. 28]

Хотя в Китае уже сделано не мало и в области перевода и изучения творчества Тэффи, но ещё недостаточно. Примерно только четверть её произведений было переведено на китайский язык, и до сих пор ещё нет ни одной монографии, посвящённой Тэффи. Поэтому китайские перевод-чики и учёные должны прилагать ещё больше усилий для того, чтобы ки-тайские читатели смогли более широко ознакомиться с творчеством Тэф-фи, что позволит китайцам по достоинству воспринимать как творчество самой писательницы, так и русскую эмигрантскую культуру в целом.

Литература

Ван Сяоцзюань. Творческое своеобразие Н.А.Тэффи: магистерская диссер-тация / Чжэцзянский университет, 2006.

Лань Инънянь.Сочинения того, кто ищет кладбище. Шанхай: Изд-во «Большой словарь китайского языка». 1998.

Ли Хуэйфань, Чжан Цзе. История русской литературы XX века. Циньдао: Изд-во «Циньдао», 1998.

Тан Тао, О творчестве писательницы русского зарубежья Н.А.Тэффи и её искусстве смеха / Восточно-Китайский педагогический университет, 2012.

Тэффи. Воспоминания / перев. Чжан Пэйвэнь. Пекин: Изд-во Хуася, 2001.


Чжан Бин, Жун Цзе. Писательница-эмигрантка Тэффи и её творчество // Мировая литература. 2004. № 1.

Чжан Цзин. Рассказы Тэффи 20-х годов XX века: магистерская диссерта-ция / Хэйлунцзянский университет, 2008 г. С. 45

Чжоу Цичао, Жемчужина русского юмора // Критика зарубежной литера-туры. 1992. № 1.

Чжоу Цичао. Копание человекообразных качеств в человеке – русская пи-сательница Тэффи // Любование шедеврами. 1992. № 3.

Ян Сяочжэнь. К проблеме особенностей смеха в творчестве Тэффи: маги-стерская диссертация / Шаньдунский университет, 2011.

References

Wang Xiaojuan. The creative originality N.A.Taffy. Master’s thesis, Zhejiang University, 2006. S. 49.

Lan Yingnian. Words of that, who is looking for a cemetery. Shanghai: Great dictionary of Chinese language publishing house. 1998. S. 101.

Li Huifan, Zhang Jie. “History of Russian literature of XX century”. Qingdao: Qingdao publishing house, 1998. S. 259.

Tang Tao. The works Of women writers of Russian abroad N.A.Taffy and her art of laughter. East China Normal University, 2012.

Taffy. Memories. Translator Zhang Peiwen. Beijing: Huaxia publishing house, 2001. S. 4.

Zhang Bing and Rong Jie. The writer-immigrant Taffy and her work// World literature, 2004. No. 1. S. 75.

Zhang Jing. Taffy’s stories 20-ies of XX century. Master’s thesis, Heilongjiang University, 2008. S. 45.

Zhou Qichao, Pearl of Russian humor // Foreign Literature Review,1992 No.1. S. 18.

Zhou Qichao. Digging humanoid’s qualities in person -- the Russian writer Teffy// Masterpieces Review,1992, № 3. S. 53.

Yang Xiaozhen. The characteristics of laughter in the works of taffy. Master’s thesis, Shandong University, 2011. S. 53.

Huang Xiaomin (China)Translation and perception of Taffy’s works in ChinaIn this work, revealed in detail the development of translation Taffy’s

works in China. To this day, some Taffy’s works were translated into Chinese, in particular, was published in China one collection that includes 77 stories of Taffy. Translation of Taffy’s works contributed to the study of her works in China. The perception of Taffy’s works in China in different ways and expressed in different ways. In recent years, came out a few master’s тheses, which devoted to works of Taffy. A favorite topic of researchers are mostly the distinctive humor and laugh of Taffy.

Key words: Taffy, translation, reception, China, humorous stories, laugh.

Huang Xiaomin – doctor of philological Sciences, Associate Professor of school of foreign languages Renmin University of China

Phone: +861-511-013-37-37, Е-mail: [email protected]

26 С.О. Егорова

УДК 82-312

ББК 83.2 (Рус)

С.О. Егорова

МИФ И ИСТОРИЯ В ЭСХАТОЛОГИИ ГОГОЛЕВСКОГО «ВИЯ»

В статье выявляется историче-ская подоплека эсхатологического финала повести Н.В. Гоголя «Вий». Показывается, что олицетворенный в Хоме Бруте исторический упадок ка-зачества проявляется в его инфанти-лизации, ведущей героя и мир хтони-ческой нечисти к общей катастрофе. Отмечается, что на уровне поэтики традиционная мифо-фольклорная ситуация встречи парубка и ведьмы переводится Гоголем из жанров бы-лички и сказки в жанр баллады, от-ражающей лирическое переживание героем своей связи с «иным» миром.

Ключевые слова: Гоголь, миф, история, эсхатология, олицетворен-ная земля, инфантилизация героя, упадок казачества, быличка, сказка, баллада.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-26-35

Егорова Светлана Олеговна – преподава-тель кафедры иностранных языков Вол-гоградской академии Министерства вну-тренних вел Российской ФедерацииТел.: 8-909-390-33-30Е-mail: [email protected]

© Егорова С.О., 2016.

В гоголеведении гибель па-триархального «миргородского» мира либо его типичной фигуры – соответственно, в «Старосветских помещиках» и «Вие» – неодно-кратно связывалась не только и даже не столько с наступлением цивилизации, сколько с фаталь-ным вторжением хтонической зем-ляной силы. Ее могут представ-лять кошка Пульхерии Ивановны, явившаяся к бывшей хозяйке зна-мением смерти из дикого леса и в то же время из-под земли, – либо панночка-ведьма, уже открыто на-ступающая на Хому Брута с помо-щью и, по сути, от имени земляного божества Вия (см.: [Виролайнен, с. 141]; ср. также: [Фиалкова, с. 58]).

Но в «Вие», в отличие от «Старосветских помещиков», соб-ственно эсхатологическое значе-ние конца мира получает итоговая гибель самой подземной нечисти, для которой первый петушиный крик превращает церковь сотника в ловушку, а ее самое – в раститель-ную плоть: «Испуганные духи бро-сились… поскорее вылететь, да не тут-то было… Так навеки и оста-лась церковь, с завязнувшими в две-рях и окнах чудовищами, обросла ле-сом …бурьяном, и никто не найдет теперь к ней дороги» [II; 217] 1.

Финал «Вия» и его заглавного персонажа вводят, безусловно, новые значения эсхатологии: гибели земли и людей не только от рук их верхов-ного патрона, но и вместе с ним.

Бытийный смысл этой гибе-ли в художественной философии Гоголя проясняет многократно прослеженный мифологический генезис образа Вия. Различные черты гоголевского Вия рассеяны по множеству персонажей славян-

С.О. Егорова 27

ской (в том числе украинской), а также и общеевропейской мифологии и демонологии [Иванов, с. 143 – 142; Левкиевская, с. 33 – 37; и др]. Нам, однако, в первую очередь, важен тот сегмент фольклорного генезиса Вия, который высвечивает его сюжетно-смысловую роль в повести, а также в ее «внутригоголевских» связях. Прежде всего, речь идет о гене-зисе Вия как хозяина подземного мира (ср.: «Весь… был в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его запачканные землей ноги и руки…» [II; 217]), выступающего как людской «прародитель», «инфер-нальный праотец» и именно на правах первопредка, помогающего ведь-ме [Вайскопф, c. 345; Гончаров, с. 59; Фомичев, с. 444].

В этом контексте весьма интересны наблюдения В. Шевергиной о присутствующих в Вие чертах восточнославянского Велеса (Волоса) – покровителя охотников и тотема убитых ими животных [Шевергина, с. 268 – 269]. На связь Вия с Волосом косвенно указывает и «скотское» окружение его подопечной ведьмы. При первой встрече с Хомой и его друзьями та уверяет их, что у нее полон двор народу, но во дворе – толь-ко животные. Многократно высказывавшаяся версия о происхожде-нии имени Вия от украинского «вiя» (ресница) также опосредованно сближает Вия с Волосом. В то же время называние деревьев в народе «волосами земли» прямо соотносит Волоса / Велеса с «лесным дедом» «Страшной мести» и косвенно подтверждает связь последнего с Вием [Штаб, с. 90].

Фундаментальный, «велесовский» пласт образа Вия представляет гибель нечистой силы в финале повести как смерть волшебно-олице-творенной сердцевины земли – прародительницы людского рода. (см. подр.: [Иваницкий, с. 106 – 107]).

В «Миргороде», выступающем продолжением «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Вий» является единственной повестью, посвящен-ной, как и «Вечера», отношениям народного коллектива с иным миром. Композиционно венчая повесть, гибель демонов предстает следствием страсти ведьмы к парубку, которая рождает в нем безотчетный отклик, а в финале оказывается метонимическим «наконечником» жажды всей нечисти во главе с Вием завладеть человеческой душой.

Но в «Вие» отношение человека с волшебно-олицетворенной и женственной природой вводится в общее смысловое измерение мирго-родского цикла, посвященного историческим судьбам Малороссии (см. подр.: [Звиняцковский, с. 166 – 178]). Поэтому раскрытие различных уровней причинно-следственной связи истории Хомы и финальной ги-бели демонов (катастрофической, в том числе и для людского мира), возможно, позволит представить суммарное значение эсхатологии не только «Вия», но и всего малороссийского «эпоса» первых двух циклов Гоголя.

В «Вечерах на хуторе близ Диканьки», в частности в «Ночи перед Рождеством», отмечались прямые предвестия ключевых коллизий «Вия». Так, полет Вакулы на черте в зеркальном виде повторится поле-том ведьмы верхом на Хоме. А преисподняя, намалеванная тем же Ваку-


лой в нижнем ряду церкви, предвосхитит вламывание нечисти в церковь сотника (см., соответственно: [Штаб, с. 90; Фомичев, с. 445]). Трагиче-ские трансформации сказочных сюжетов «Вечеров на хуторе близ Ди-каньки» могут говорить о программном сдвиге малороссийского мира, который в итоге и погубит его волшебную земляную сердцевину.

Суть этого сдвига проясняют используемые в повести фольклор-ные жанры. С одной стороны, в композиции повести последовательно используются быличка о встрече парубка с ведьмой и сказки о трех но-чах парубка у гроба ведьмы, а также о ведьмах, рвущихся в церковь, где лежит их мертвая товарка (см.: [Вацуро, с. 308, 310; Фомичев, с. 442]; ср.: [Левкиевская, с. 32]). Сказка и быличка, как известно, выступали пря-мыми жанровыми источниками повестей «Вечеров».

С другой стороны, признано, что «генеральную» интонацию пове-сти задает баллада (cм., напр., [Овечкин, с. 92]), выражающая лириче-ское и даже лирико-драматическое переживание героем своей связи с женственной нечистью. Такое переживание выступает рефлексией исто-рического удаления от волшебно-земляной праосновы и, тем самым, го-товит романтическое сочувствие и тяготение к ней.

В этом плане ключевым мотивным претекстом «Вия» в «Вечерах» выступает повесть «Майская ночь, или Утопленница». Русалка выража-ет фактически ту же, что и панночка, страдательную позицию и судьбу нечисти. Сочувствие Левко русалке, однако, не становится фатальным влечением и не ведет к итоговой катастрофе. Что же изменилось в ситу-ации киевского бурсака?

Прежде всего, следует констатировать, что дочь сотника в «Вие» пленяется не парубком, а недорослем. Подобно героям любовных колли-зий «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (Грицько в «Сорочинской яр-марке», Петро в «Вечере накануне Ивана Купала» и др.), Хома – сирота:

«„А кто был твой отец?“– „Не знаю, вельможный пан.“ – „А мать твоя?“ – „И матери не знаю. По здравому рассуждению, конечно, была мать; но кто она и откуда, и когда жила – ей богу, добродию, не знаю.“» [II; 196].

Но, в отличие от них, Хома вовсе не стремится к женитьбе: по его признанию сотнику, он не только «Еще никакого дела с панночками не имел, сколько ни живу на свете», но и не хочет этого – «Цурь им, чтобы не сказать непристойного» [II; 197].

В образе Хомы отмечались черты семинариста из украинских ин-терлюдий и вертепа: жизнерадостного, проказливого, вечно голодного, жадного на подачки и гораздого на любовные аферы (cм.: [Кривонос, с. 39; Денисов, с. 478]). Последнее Хоме, как будто, вовсе не чуждо. Но женщин он обольщает не ради брака или блуда, а исключительно ради ночлега, стола, выпивки и комфорта: «…бурса… была решительно пуста, и …философ … нигде не отыскал ни куска сала... Однако же философ скоро сыскался, как поправить своему горю: он прошел посвистывая раза три по рынку, перемигнулся на самом конце с какою-то молодою вдовою в


желтом очипке, продававшею ленты… и был того же дня накормлен пше-ничными варениками, курицею...» [II; 188].

В любой встреченной женщине, даже ровеснице, Хома стремится восполнить мать, которую никогда не имел. По сути, Хома не желает взрослеть. Чувства Левко к русалке не перерастают в фатальное влече-ние, поскольку речную нимфу ему заменяет его нареченная Ганна, пусть и духовный двойник русалки [Гончаров, с. 57 – 64], но земная и любя-щая его девушка. У Хомы такой замены нет и не может быть.

В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» мотив сознательного отказа от взросления программно задан заглавным героем повести «Иван Фе-дорович Шпонька и его тетушка». Его отказ от службы с одной сторо-ны и брака – с другой защищает его, а в его лице «младенчествующее человечество» «Вечеров…» от поглощения волшебно-олицетворенной землей и от личностного распада в результате воздействия цивилизации и «культуры» (cм.: [Гончаров, с. 70 – 98]; ср.: [Иваницкий, с. 58 – 61]).

В «Вие» же инфантильность Хомы не защищает его от земляной бездны, а наоборот, ведет в нее. «Культура» же (в виде бурсы) сама вы-ступает формой «невзросления». Если в «Тарасе Бульбе» бурса была не-пременным этапом на пути к воинской казачьей вольнице (ср. историю обучения Остапа под давлением отца), то в «Вие» она выступает заме-ной казачьей братской вольницы и войны.

Иерархию такого псевдовзросления в русле культуры являют ри-тор Горобец, философ Хома и богослов Халява, чья высшая ступень об-учения ведет к инстинктивному страху перед нечистью под влиянием горилки и непроизвольному («клептоманическому») воровству. По вер-ной оценке Р. Поддубной, Халява, Хома и Тиберий предстают в повести не как индивидуальные личности, а как воплощения нравственно-быто-вых норм и прав, закрепленных бурсой соответственно за богословом, философом и ритором [Поддубная, с. 70]. Применительно к Халяве это иллюстрирует рассказ казака Дороша о своем товарище Шептуне в пер-вый вечер Хомы в имении сотника: «…”у нас есть на селе козак Шептун. Хороший козак! Он любит иногда украсть и соврать без всякой нужды. Но... хороший козак”» [II; 203 – 204].

Имя самого Хомы (в книжном варианте – «Фома») означает «близ-нец», т.е. «такой же, как все». Главное же в инфантилизме Хомы и его современников – казаков, состоит в том, что он – плод истории: поэто-му повесть и вошла в «миргородский» цикл, посвященный, в отличие от «Вечеров», именно историческим судьбам Малороссии.

Р. Поддубная, задаваясь вопросом, почему ничтожным бытом в «Вие» задавлен не «существователь», а казак, однозначно полагает, что в повествовании отсутствуют приметы конкретной эпохи [Поддубная, с. 62, 69]. Между тем, В. Денисов в своем комментарии к «Миргороду» выделяет, по меньшей мере, два обозначенных в повести временных ру-бежа, между которыми могла происходить история Хомы Брута [Дени-сов, с. 482]. На самую раннюю веху указывает «богослов, ростом мало чем пониже киевской колокольни» [II; 179], строившейся по проекту


И. Шеделя в 1731 – 1744 гг. Соответственно, максимально поздней вре-менной вехой выступает 1780 г., когда была упразднена должность сот-ника – отца панночки. Значит, действие происходит в эпоху постепен-ного политического угасания казачества, противопоставленную эпохе его подъема в XVI – XVII вв., описанной в «Тарасе Бульбе». Хома – ти-пичный герой «безгеройного» времени, имеющий лишь смутные пред-ставления о героике казачества и фаталистически подчиняющийся го-сподствующей норме 2. Сам Хома подтверждает это своей самооценкой в разговоре с сотником: «…сам я – черт знает что» [II; 197] 3.

В этом контексте сиротство героя, ничего не знающего о родителях, воплощает нарушенную преемственность поколений в казачьем мире. А внутреннее отторжение от секса и брака делает его потенциально по-следним в выморочном казачьем роду. Неслучайно обостренное созна-ние своего сиротства в «Вие» также повсеместно у казаков поколения Хомы, почему и переживается оно гипертрофированно и даже комично: «Один козак, бывший постарее всех других, с седыми усами, подставивши руку под щеку, начал рыдать от души, о том, что у него нет ни отца, ни матери и что он остался одним один на свете…» [II; 192].

Между тем, мир минувшего «героического» казачества существует в «Вие» как своего рода «прошлое в настоящем». Оно явлено в сотнике, отце панночки, и его бывших подчиненных соратниках, а ныне слугах: «Небольшие рубцы говорили, что они бывали когда-то на войне, не без славы» [II; 190].

В нынешнее время сотник уже не столько командир, сколько имени-тый владелец и сюзерен своих бывших соратников. Но его дом выглядит своего рода осколком Сечи, вольно сочетавшей пир и войну: «На одной (двери) нарисован был сидящий на бочке козак, державший над головою кружку с надписью: Всё выпью. – На другом фляжки, сулеи и по сторонам, для красоты, лошадь, стоявшая вверх ногами, трубка, бубны и надпись: Вино козацкая потеха. — Из чердака одного из сараев выглядывал, сквозь огромное слуховое окно, барабан и медные трубы…» [II; 194]. Причем, в отличие от героев «Тараса Бульбы», мужественная страстность сотника движет его не к вере, а от веры. Об этом свидетельствует картина зарос-шей сельской церкви: «…Они приближились к церкве и вступили под ее ветхие деревянные своды, показывавшие, как мало заботился владетель поместья о боге и о душе своей» [II; 216].

В хутор сотника, как и ведьмы, можно войти, но не выйти. А всеви-дящими мифологическими аргусами-стражами выступают его слуги – бывшие сечевые герои, которые всякий раз неведомо как оказываются за спиной либо впереди Хомы пытающегося бежать. В первый же вечер Дорош предупреждает философа: «„Напрасно ты думаешь, пан фило-соф, улепетнуть из хутора!“ говорил он. „Тут не такое заведение, чтобы можно было убежать…”» [II; 195 – 196].

Казачье героическое прошлое оказывается для Хомы «передающей инстанцией» на пути в область хтонической земли. Такое присутствие инфернальных черт не у одного сотника, но у всего его бывшего боевого


содружества утверждает, с нашей точки зрения, все тот же исторический пафос «Вия». На вершине своего развития казацкое воинское мужество не разрывает своей синкретической связи с иным миром (обозначенной уже в «Вечерах...» в фигурах Вакулы и Грицько), а, наоборот, углубляет ее.

Следующее за сотником и его слугами / соратниками поколение идет двумя противоположными путями: либо (в лице кровной дочери) возвращается к нечисти – либо (в лице Хомы и всего казачьего коллек-тива его ровесников) вымирает, не взрослея. Это пространственно-вре-менное расхождение двух «отраслей» прежнего воинского казачьего мира и рождает их безотчетно-задушевное влечение друг к другу.

Важен здесь и мотив страдания нечисти (включая ведьму и Вия) по детской душе, заданный в «Вечере накануне Ивана Купала», где клю-чом к «нечистому» кладу становится кровь невинного дитяти Ивася, ко-торую должен пролить Петрусь. Однако панночку привлекает в Хоме не ребенок, но мужчина с душой ребенка. По мнению Р. Поддубной, выбор ведьмой Хомы случаен [Поддубная, с. 73]. Но сама отмеченная исследователем обобщающая роль триады Халявы, Хомы и Тиберия в отношении бурсачества (см. выше) говорит о безальтернативности вы-бора Хомы в силу его ключевых отличий от двух товарищей. Он уже не ребенок, как ритор Тиберий Горобец (возможно, своим детством защи-щенный от ее чар), но и еще не окончательно состоявшийся мужчина, как богослов Халява. С одной стороны, панночка является Хоме в своем обольстительном облике лишь когда он, по верному наблюдению Е. Ми-люгиной [Милюгина, с. 149], отвечает на ее насилие своим: «…Наконец, с быстротою молнии выпрыгнул из-под старухи и вскочил в свою очередь к ней на спину. Старуха мелким дробным шагом побежала так быстро, что всадник едва мог переводить дух свой … Он схватил лежавшее на до-роге полено и начал им со всех сил колотить старуху. Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебря-ные колокольчики, и заронялись ему в душу; и невольно мелькнула в голо-ве мысль: точно ли это старуха? „Ох, не могу больше!“ произнесла она в изнеможении, и упала на землю… Перед ним лежала красавица с рас-трепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бес-чувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез…» [II; 187 – 188].

С другой стороны, Хома, хотя и отвечает ведьме по-мужски, но ни тогда, ни впоследствии на хуторе сотника по-детски не сознает природы своих чувств: «Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вме-сте сладкое чувство, подступавшее к его сердцу [...] Но там что?.. звенит, и вьется, и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью... Он чув-ствовал какое-то бесовски-сладкое чувство... какое-то пронзающее… то-мительно-страшное наслаждение [...] жалость и какое-то странное вол-нение и робость, неведомые ему самому, овладели им [...] никак не мог он истолковать себе, что за странное чувство им овладело [...] Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть...» [II; 185,187 – 188,199].


По точному определению С. Фомичева, в смутных и противоречи-вых чувствах Хомы к убитой им ведьме говорит «языческое начало, к которому стихийно, земной натурой своей привержен бурсак…» [Фоми-чев, с. 443]. Но казаки Вакула и Грицько из «Вечеров…», хотя и связаны с нечистью прямым либо близким родством, но не «привержены» язы-ческому началу и не переживают лирически, балладно свою связь с ним. Причина таких чувств Хомы коренится все в той же истории, которая, с одной стороны, развела казачий мир и его хтоническую прародину во времени и пространстве, а с другой – превратила казака в полумужчи-ну-полуребенка. Этим она и заставила его лирически неосознанно, т. е. романтически (балладно) переживать как свою связь с «языческим на-чалом», так и разрыв с ним.

Этот исторический разрыв определяет природу страха Хомы, ко-торый, по оценке Г. Журавлевой, лежит в основе лексико-семантической парадигмы «Вия» [Журавлева, c. 137]. Напившись для храбрости перед третьей ночью в церкви, Хома «…за ужином …говорил о том, что такое козак, и что он не должен бояться ничего на свете...» [II; 215].

Между тем, в решительную минуту третьей ночи при взгляде на Вия фатальным для Хомы оказывается именно страх: «…Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха» [II; 217].

Эту причину гибели Хомы резюмирует ритор Горобец: «„А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся… “» [II; 218].

Страх, однако, разумелся сам собою для героев «Вечеров…», кото-рые постоянно существовали под угрозой вторжения посланцев «ино-го» мира (см. подр.: [Гольденберг, с. 16 – 17]). Однако такой, «мифологи-зированный» по определению Е. Мадлевской, страх людей патриархаль-ного, традиционного мира являлся нормативным [Мадлевская, с. 109]. Априори основываясь на безусловном существовании иного мира, он кодифицировал определенные периоды в году: «страшные вечера» (вто-рая неделя святок); «страшный день» – последний в русальной неделе; «страшный» праздник (Ильин день) и др. Такого рода страх, по опреде-лению, сопутствовал переходным обрядам – в первую очередь, свадьбе и похоронам4.

Нормативность страха предполагала определенный арсенал проти-воядий – в том числе используемых Хомой. Это «зачерчивание», бег-ство – либо наоборот, «натиск» (удары наотмашь), самоуговаривание. (см.: [Мадлевская, с. 111–113, 115–119; ср.: [Левкиевская, с. 34]. Имен-но такой страх господствует в «Вечерах...», где границы своего и чужого мира пусть и не всегда очевидны герою, но чужое всегда и безоговорочно осознается чужим.

Страх Хомы, однако, явно имеет и иные источники. Прежде всего, это ожидание возможного краха жизненных ценностей [Мадлевская, с. 110 – 111]. Применительно к Хоме Бруту оно сопряжено именно с непониманием себя и природы своих чувств к иному миру. Прямо об-условленное историческим отдалением от иного мира, оно не только на-деляет страх Хомы подспудно эсхатологическими значениями «краха


жизненных ценностей», но раздваивает его естество и этим лишает воли к сопротивлению.

Как видим, эсхатологический финал «Вия» подытоживает не толь-ко фабулу повести, но и то, что исторически предшествует ей. Это ста-новится принципиальной гоголевской коррекцией романтического взгляда на историю. В подоплеке романтического сочувствия «языче-скому началу» лежит не просто историческое отдаление от него, но и сопутствующая ему инфантилизация – задержка взросления либо отказ от него.

В итоге историческое удаление «мельчающего» народного мира от хтонической прародины делает связь с нею безотчетно-задушевной, т.е. потенциально романтической, балладной. Оборачиваясь психологиче-ским сближением, оно движет стороны к общей катастрофе.

Примечания

1 Здесь и далее гоголевские тексты цитируются по изданию: Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: в 14 т. М.; Л.: АН СССР, 1937 – 1952 с указанием в скобках тома и страниц.

2 В этом контексте заслуживает внимания предположение С. Фомичева о том, что образно-интонационное сходство финалов «Сорочинской ярмарки», «Вия» и «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоро-вичем» подразумевает единый вопрос автора: почему столь ничтожны резуль-таты былого, полного поэзии? [Фомичев, с. 446].

3 К мысли об историческом переломе в судьбе казачества подводит и на-блюдение самой Р. Поддубной о том, что в «Вие» уходит демократический рас-сказчик «Вечеров…», а с ним и доминирующая в первом гоголевском цикле на-родно-поэтическая точка зрения [Поддубная, с. 68].

4 Ср. любопытное наблюдение С. Фомичева [с. 441 – 443] о том, что море под летящим с ведьмой Хомой соотносимо с переходом через воду в свадебном и похоронном обрядах.


Вайскопф М. Сюжет Гоголя. М., 1993. Вацуро В.Э. Из наблюдений над поэтикой «Вия» Гоголя // Культурное на-

следие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М., 1976. Виролайнен М.Н. Мир и стиль («Старосветские помещики») // Вопросы

литературы. 1979. № 4. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: в 14 т. М.; Л.: АН СССР, 1937 – 1952.Гольденберг А.Х. Архетипы в поэтике Н.В. Гоголя: 2-е изд., испр. и доп. М., 2012. Гончаров С.А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом аспекте. СПб., 1997.Денисов В.Д. Историческая проза Гоголя // Гоголь Н.В. Миргород. М., 2013.

(Серия «Литературные памятники»).Журавлева Г.С. Мотив страха в повести Н.В. Гоголя «Вий» // Европейские

языки: историография, теория, история. Елец, 2009. Вып. 7. Звиняцковский В.Я. Историческое ядро «Миргорода» в свете художествен-

но-мифологических установок XVIII – первой трети XIX века и документиро-


ванной истории Украины. Статья 2. Исторические реалии в «Вие» // Феномен Гоголя. СПб., 2011.

Иваницкий А.И. Гоголь. Морфология земли и власти. М., 2000.Иванов Вяч. Вс. Об одной параллели к гоголевскому «Вию» // Труды по

знаковым системам. Вып V. Тарту, 1971. Киченко А.С. О фольклорной основе повести Н.В. Гоголя «Вий» // Литера-

тура и фольклор. Проблемы взаимодействия. Волгоград. 1992. Кривонос В.Ш. Повесть Гоголя «Вий» и литературная традиция // Тради-

ции в контексте русской культуры. Череповец, 1995. Левкиевская Е.Е. К вопросу об одной мистификации или гоголевский Вий

при свете украинской мифологии // Миф и культура: Человек – не человек. М., 1994.

Мадлевская Е.Л. Преодоление страха в русской народной традиции: (На материале мифологических и бытовых рассказов и повести Н.В. Гоголя «Вий») // Языки страха: женские и мужские стратегии поведения. СПб., 2004.

Милюгина Е.Г. Опыт амбивалентного прочтения повести Н.В. Гоголя «Вий» // Актуальные проблемы филологии в вузе и школе. Тверь, 1992.

Овечкин С.В. «Старосветские помещики»: неоднородность нарратива и жанровая трансформация // Дергачевские чтения – 2004. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Екатеринбург, 2006.

Поддубная Р.Н. Тип героя и характер конфликта в повести Н.В. Гоголя «Вий» // Вопросы художественной структуры произведений русской класси-ки. Владимир, 1983.

Фиалкова Л.Л. К проблеме «Гоголь и фольклор» // Фольклорная тради-ция в русской литературе. Волгоград, 1986.

Фомичев С.А. Повесть Н.В. Гоголя «Вий»: Заметки комментатора // Но-вые безделки. М., 1995/1996.

Шевергина В.В. Персонажи несказочной прозы в повести Н.В. Гоголя «Вий» // Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. М., 2004.

Штаб В.А. Тема пути в повести Н.В. Гоголя «Вий» и ее отражение в произ-ведении Л.Н. Толстого «Хозяин и работник» // Сибирский филол журн. 2011. № 4.

References

Vaiskopf M. Syuzhet Gogolya. M., 1993. Vatsuro V.E. Iz nablyudenii nad poetikoi «Viya» Gogolya // Kul’turnoe

nasledie Drevnei Rusi. Istoki. Stanovlenie. Traditsii. M., 1976. S. 307-311.Virolainen M.N. Mir i stil’ («Starosvetskie pomeshchiki») // Voprosy

literatury. 1979. № 4. S. 125-141.Gogol’ N.V. Polnoe sobranie sochinenii: v 14 t. M.; L.: AN SSSR, 1937-1952.Gol’denberg A.Kh. Arkhetipy v poetike N.V. Gogolya: 2-e izd., ispr. i dop. M., 2012. Goncharov S.A. Tvorchestvo Gogolya v religiozno-misticheskom aspekte.

SPb., 1997.Denisov V.D. Istoricheskaya proza Gogolya // Gogol’ N.V. Mirgorod. M., 2013.

S. 251-411. (Seriya «Literaturnye pamyatniki»).Zhuravleva G.S. Motiv strakha v povesti N.V. Gogolya «Vii» // Evropeiskie

yazyki: istoriografiya, teoriya, istoriya. Elets, 2009. Vyp. 7. S. 137-143.Zvinyatskovskii V.Ya. Istoricheskoe yadro «Mirgoroda» v svete

khudozhestvenno-mifologicheskikh ustanovok XVIII – pervoi treti XIX veka i dokumentirovannoi istorii Ukrainy. Stat’ya 2. Istoricheskie realii v «Vie» // Fenomen Gogolya. SPb., 2011. S. 166-178.


Ivanitskii A.I. Gogol’. Morfologiya zemli i vlasti. M., 2000.Ivanov Vyach. Vs. Ob odnoi paralleli k gogolevskomu «Viyu» // Trudy po

znakovym sistemam. Vyp V. Tartu, 1971. S. 133-142.Kichenko A.S. O fol’klornoi osnove povesti N.V. Gogolya «Vii» // Literatura i

fol’klor. Problemy vzaimodeistviya. Volgograd, 1992. S. 34-43. Krivonos V.Sh. Povest’ Gogolya «Vii» i literaturnaya traditsiya // Traditsii v

kontekste russkoi kul’tury. Cherepovets, 1995. S. 38-41.Levkievskaya E.E. K voprosu ob odnoi mistifikatsii ili gogolevskii Vii pri svete

ukrainskoi mifologii // Mif i kul’tura: Chelovek – ne chelovek. M., 1994. S. 32-37.Madlevskaya E.L. Preodolenie strakha v russkoi narodnoi traditsii: (Na

materiale mifologicheskikh i bytovykh rasskazov i povesti N.V. Gogolya «Vii») // Yazyki strakha: zhenskie i muzhskie strategii povedeniya. SPb., 2004. S. 109-120.

Milyugina E.G. Opyt ambivalentnogo prochteniya povesti N.V. Gogolya «Vii» // Aktual’nye problemy filologii v vuze i shkole. Tver’, 1992. S. 148-150.

Ovechkin S.V. «Starosvetskie pomeshchiki»: neodnorodnost’ narrativa i zhanrovaya transformatsiya // Dergachevskie chteniya – 2004. Russkaya literatura: natsional’noe razvitie i regional’nye osobennosti. Ekaterinburg, 2006. S. 88-93.

Poddubnaya R.N. Tip geroya i kharakter konflikta v povesti N.V. Gogolya «Vii» // Voprosy khudozhestvennoi struktury proizvedenii russkoi klassiki. Vladimir, 1983. S. 61-80.

Fialkova L.L. K probleme «Gogol’ i fol’klor» // Fol’klornaya traditsiya v russkoi literature. Volgograd, 1986. S. 57-60.

Fomichev S.A. Povest’ N.V. Gogolya «Vii»: (Zametki kommentatora) // Novye bezdelki. M., 1995/1996. S. 441-446.

Shevergina V.V. Personazhi neskazochnoi prozy v povesti N.V. Gogolya «Vii» // Slavyanskaya kul’tura: istoki, traditsii, vzaimodeistvie. M., 2004. S. 267-273.

Shtab V.A. Tema puti v povesti N.V. Gogolya «Vii» i ee otrazhenie v proizvedenii L.N. Tolstogo «Khozyain i rabotnik» // Sibirskii filol. zhurn. 2011. № 4. S. 86-93

Egorova S.O. (Volgograd, Russian Federation)Myth and history in eschatology of Gogol’s “Viy”The article reveals the historical background of the eschatological final

of the narrative «Viy» by N.V. Gogol. It is shown that personified historic decline of Cossacks in Homa Brutus is manifested in its infantilization leading the character and chthonic world of evil to total disaster. It is noted that at the level of the poetics the traditional myth and folk situation of the meeting of the young man and the witch is translated by Gogol from the genre of true stories and fairy tales into the genre of ballads, reflecting the lyrical feelings of the character due to his connection with the «other» world.

Key words: Gogol, myth, story, eschatology, personified land, infantilization of a character, decline of Cossacks, fable, fairy tale, ballade.

Egorova Svetlana Olegovna – lecturer. Volgograd Аcademy of MIA of Russian Federation. Phone: 8-909-390-33-30, Е-mail: [email protected]

36 Д.В. Кротова

УДК 821.161.1ББК 83.3(4Рос)6

Д.В.Кротова

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ О «НЕБЫВАЛОЙ ОСЕНИ» (В.ШАЛАМОВ И А.АХМАТОВА)

В статье сравниваются сти-хотворения «Какая в августе вес-на?..» В.Шаламова и «Небывалая осень построила купол высокий…» А.Ахматовой. Утверждается, что сти-хотворения посвящены художествен-ному осмыслению сходного психоло-гического феномена. На основании проведенного сопоставительного ана-лиза делаются выводы как об общих чертах, так и о глубоких различиях в поэтике двух авторов. Выявляются элементы связи между художествен-ными установками Шаламова и прин-ципами акмеизма.

Ключевые слова: русская ли-тература, поэзия ХХ века, Шаламов, Ахматова, акмеизм, традиции, психо-логизм. DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-36-43

Кротова Дарья Владимировна – канд. филол. наук, преподаватель кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета Москов-ского государственного университета им. М.В.ЛомоносоваТел.: 8-926-125-23-30 E-mail: [email protected]

© Кротова Д.В., 2016.

Поэты, особенно современ-ники, порой осмысливают в своем творчестве сходные психологиче-ские феномены, в произведениях разных художников иногда ока-зывается очерчен родственный спектр переживаний. Иногда это общее восприятие коллизий эпо-хи, иногда – сходное осмысление событий частной жизни, а ино-гда – скрытый диалог или даже полемика двух поэтов. Так, эмо-циональный параллелизм, вполне отчетливо ощутимую связь чита-тель встречает в стихотворениях поэтов, художественные миры ко-торых, казалось бы, далеки друг от друга, – В.Шаламов («Какая в августе весна?..») и А.Ахматова («Небывалая осень построила ку-пол высокий…»). Названные сти-хотворения созданы поэтами столь непохожих творческих установок, по времени создания разделены десятилетиями (стихотворение Ахматовой написано в 1922 г., а Шаламов записал свое стихотво-рение, как и все прочие свои по-этические произведения, не ранее 1949 г.). Но родство эмоциональ-ного и образного ряда здесь несо-мненно, и сравнение этих текстов позволяет размышлять как об об-щих чертах, так и о глубинных раз-личиях в поэтике их авторов.

Оба стихотворения посвяще-ны изображению похожего психо-логического явления – ощущения весны, которое вдруг появляется осенью (в стихотворении Шаламо-ва – накануне осени, в августе). У обоих поэтов неожиданный «при-ход» весны воспринимается как чудо. В стихотворении Ахматовой непостижимым образом преобра-жается природа – небо становится

Д.В. Кротова 37

высоким и ярким, вода каналов – «изумрудною», крапива пахнет «как розы, но только сильней» [Ахматова, с. 129]. Из последней (самой глав-ной, как часто бывает у Ахматовой) строки стихотворения читатель уз-нает, что преображение природы сопровождает переломный момент в частной жизни лирической героини («Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему» [Там же]), и мир природы оказывается созвучен радо-сти встречи. Для Ахматовой, как для поэта, близкого художественным установкам акмеизма, внешняя, вещественная грань действительности играет особенно значимую роль, и в этом стихотворении акцент сделан именно на природной картине (что, безусловно, служит раскрытию вну-треннего состояния лирической героини).

Стихотворение Шаламова одновременно и резонирует с ахматов-ским текстом, воплощая отчасти близкий комплекс эмоций, и, в то же время, контрастирует с его образным рядом. Это тоже стихотворение о странной, не вовремя вдруг пришедшей весне. Но если у Ахматовой изображается яркая, ясная природа, то у Шаламова – совсем иная, это осенний пейзаж, который, как кажется, не предполагает вовсе поворо-та к весеннему обновлению: горизонт заволокло «темной пеленой», не-босвод «безнадежен», сама осень названа «неряхой» и «грязнулей». Но на этом мрачном фоне в последних двух строках стихотворения зву-чит признание: «И все же в сердце зажжена / Весна» [Шаламов, 1998а, с. 252]. Шаламов обращается здесь к приему, характерному для Ахмато-вой, – это специфические концовки «с их неожиданными смысловыми поворотами, нарушающими инерцию восприятия» [Кихней, с. 25]. По-следние строки шаламовского стихотворения, как и во многих случаях у Ахматовой, меняют смысл всего текста: читатель осознает, что, вопреки хмурой природной картине, это стихотворение о весне, которая неждан-но пришла в сердце. Если в стихотворении Ахматовой чудом становится внезапное весеннее преображение природы, то у Шаламова – весеннее преображение человеческой души.

Вполне можно предположить, что Шаламов создавал свое стихот-ворение, помня об ахматовском решении сходной темы. Наверняка ах-матовский текст был знаком ему, ведь творчеством Ахматовой Шаламов очень интересовался, ее имя неоднократно упоминал в статьях и пись-мах, отмечал, что лирика Ахматовой относится к числу вершинных до-стижений русской литературы. Так, в статье «Таблица умножения для молодых поэтов» Шаламов призывал «знать поэтическое наследие ХХ века, не ограничиваясь XIX-м» [Шаламов, 1998б, с. 299], и в ряду поэтов, необходимых для изучения, называл Ахматову. Признание Шаламовым безусловной ценности и значимости лирики Ахматовой содержатся и в его частной переписке, например, в письмах к Н.И.Столяровой. О скры-том диалоге с Ахматовой в анализируемом стихотворении свидетель-ствует не только общность темы и отдельных поэтических приемов, но даже особенности формы – как и «Небывалая осень…», оно записано без разделения на строфы. Такая специфическая «графика» и у Шаламова, и у Ахматовой имеет важное содержательное наполнение: за счет отсут-


ствия пробелов между строфами создается впечатление целостного ли-рического высказывания, непрерывного монолога, который невозможно разделить на фрагменты.

В то же время, при ощутимой связи с ахматовским текстом, Шала-мов ставит совсем другие образные и смысловые акценты. Стихотворе-ния, близкие тематически, глубоко различны по своему эмоционально-му облику, по отношению лирического героя к внезапно наступившей «весенней» перемене. У Ахматовой – это приятие дарованной «весны», лирическая героиня Ахматовой душевно открыта свершающемуся чуду, она с радостью видит и принимает красоту преображенного мира. Она восхищается красками «осенней весны», радостно удивляется, что вме-сто «студеных», «влажных» дней природой подарено небо без единого облачка, и даже ждет, что вот-вот «забелеет прозрачный подснежник». Это стихотворение о счастье принимаемого дара – дара неожиданной весны и дара желанной встречи.

Эмоциональный фон шаламовского стихотворения совсем другой. Оно начинается со скептического вопроса: «Какая в августе весна? / Кому нужна теперь она?» [Шаламов, 1998а, с. 252]. Лирический герой Шаламова вовсе не склонен доверять повеявшему дыханию весны. Ему хочется отстранить, отбросить от себя это, казалось бы, ненужное осе-нью весеннее чувство – он стремится убедить себя, что «невозможны чудеса», что природа «шепчет… о сентябре», что «не может время мне помочь / Обратно лето приволочь» [Там же]. Но несмотря на старатель-ные попытки убедить себя в том, что весенняя пора и весенняя радость для него уже не настанет, против воли он неожиданно ощущает в приро-де не только увядание: несмотря на сумрачный пейзаж стихотворения, вечер назван «золотым», а сама природа – «земной красотой». Стараясь не пускать в свою душу эту красоту, он понимает в то же время, что не в силах сопротивляться ей. Он чувствует себя будто «пьяным», не вполне владеющим собой, и мир тоже как будто пьянеет этой внезапной «весен-ней осенью»: «Моя кружится голова, / И пляшет пьяная листва» [Там же]. Никакие усилия сознания или памяти не могут отменить странные, «несвоевременные» чувства. Если лирическая героиня Ахматовой с надеждой принимает дар, то в стихотворении Шаламова «весна» охва-тывает душу вопреки недоверию и скепсису лирического героя. Абсо-лютно несходную трактовку родственного психологического феномена можно объяснить и кардинальным различием типов творческой лично-сти, которые являют собой Шаламов и Ахматова, и, конечно, их столь по-разному складывавшимися судьбами. Ахматова в 1922 г., когда по-явилось это стихотворение, сохраняла, несмотря на ряд пережитых тя-гостных событий, и надежду, и веру в новый, более счастливый период жизни. Мироощущение Шаламова послеколымских лет было окрашено острым драматизмом, что нашло отражение и в стихотворении, которое мы рассматриваем. И все же при несомненном различии в восприятии мира этими поэтами, считаем необходимым еще раз подчеркнуть оче-видный параллелизм избранных для анализа текстов. «Диалог» Шала-


мова с Ахматовой далеко не случаен и подтверждает мысль о том, что в художественном мире столь далеких друг от друга, на первый взгляд, творческих личностей можно увидеть не только очевидные различия, но и существенные пересечения.

Поэтический мир Ахматовой, при всем его несходстве с шаламов-ским, не был Шаламову чужд. В эссе, посвященном творчеству Ахмато-вой, Шаламов отмечает, что «стихи “Ты письмо мое, милый, не комкай…” и “Звенела музыка в саду…” были стихами юности моей» [Шаламов, 2013а, с. 194]. Здесь же он говорит о своем восприятии Ахматовой-поэта, раз-мышляет о «жизненном явлении, называемом “Ахматова”»: «Это – вели-кий нравственный пример верности своим поэтическим идеалам, своим художественным принципам. Защищая эти принципы… Анна Андреевна много пережила, много приняла горя, не выпуская своего поэтического знамени, держала себя в высшей степени достойно» [Там же].

Шаламов с большим вниманием относился, в первую очередь, к ак-меистическим чертам поэтики Ахматовой. «Мне уже приходилось ука-зывать на важность изучения принципов акмеизма», – отмечал он в эссе «Ахматова» [Там же, с. 196]. Акмеизм Шаламов воспринимал не толь-ко как поэтическую школу, обогатившую русскую лирику начала века новыми содержательными гранями и техническими возможностями. В его представлении акмеизм был настоящим «учением», системой вос-приятия мира и нес в себе «какие-то особые жизненные силы, которые дали стихам – бессмертие, а авторам – твердость в перенесении жизнен-ных испытаний, волю на смерть и на жизнь» [Там же, с. 210]. Шаламов считал, что акмеисты «в собственном учении черпали силы для работы и жизни» [Там же]. В представлении Шаламова, принципы акмеизма были настолько значимы, что «ни Ахматова, ни Мандельштам никогда не отказывались от своих ранних поэтических идей» [Там же]. Когда Шаламов задается вопросом, «что лучше – Ахматова первых стихов или Ахматова “Бега времени”?» – он отвечает, что в поздней лирике «акме-истические идеи ранней Ахматовой обогащены введением подтекста, обращением к вечности, символикой, вторым планом, “утяжелением” стиха» [Там же, с. 194], при этом само мышление Ахматовой, даже в ее стихотворениях шестидесятых годов, остается акмеистическим.

Хотя в поздних записных книжках Шаламова есть замечание о том, что «мое сердце… не могли отравить никакие акмеистические яды» [Там же, с. 202], эти слова необходимо воспринимать с долей юмора, как и высказывание Шаламова о том, что «Державин – отец акмеизма» [Там же, с. 296]. Но само по себе внимание к акмеистической поэтике у Ша-ламова далеко не случайно. Е. Волкова, размышляя о лирике Шаламова, справедливо отмечает, что «ее неоромантическая и символистская окра-ска более чем очевидна» [Волкова, с. 169]. Соглашаясь с утверждением исследователя, следует отметить, вместе с тем, что и изучение акмеизма не прошло даром для Шаламова. «Блестящий знаток русской поэзии, строгий и педантичный критик, незаурядный теоретик-стиховед» [Еси-пов, с. 19] – Шаламов не мог пройти мимо такого значимого явления в


литературе, каким был акмеизм. «Мой заоконный мир, / Являйся на бу-магу, / Ходи в тиши квартир / Своим звериным шагом» [Шаламов, 1998а, с. 99], – этот призыв Шаламова в его стихотворении «Неосторожный юг…» звучит вполне «по-акмеистически», ведь внимание к предметно-му, вещественному миру, который и должен стать объектом поэтическо-го осмысления, – это и есть главный лозунг акмеизма. Безусловно, и у самих акмеистов, и у Шаламова это не означало сужения поэтической проблематики, отказа допустить в лирику область сугубо интимных пе-реживаний. Но установка на то, что в стихах должен отражаться мир во всем его красочном разнообразии, «борьба за этот мир, звучащий, кра-сочный, имеющий формы, вес и время» [Городецкий, с. 48] – имеет осно-вополагающее значение для акмеизма и является важным для Шаламова творческим принципом. А метафора Шаламова о «зверином шаге» мира заставляет вспомнить о Гумилеве с его «звериной» тематикой в лирике и его словами о том, что «как адамисты, мы немного лесные звери» [Гу-милев, с. 18]. Но если говорить о том, какой именно «вариант» акмеизма был Шаламову ближе, то это скорее не гумилевское понимание, а ахма-товское – с характерным для ее лирики воплощением сложнейших вну-тренних переживаний через внешние детали. Л.Г.Кихней, размышляя о творческом методе ранней Ахматовой, говорит об «образах внешнего плана бытия, из которых воссоздается картина лирического пережива-ния» [Кихней, с. 18]. У Шаламова сходный принцип также реализует-ся в ряде стихотворений. Особенно характерные подтверждения тому можно найти в цикле «Синяя тетрадь», например, стихотворение «Сле-дов твоих ног на тропинке таежной…», в котором образ возлюбленной складывается именно из характерных, ярко запечатлевшихся в памяти лирического героя внешних примет – след ее ноги на тропинке в тайге, ее походка, улыбка; или стихотворение «Я забыл погоду детства…», где представление и воспоминание об ушедшей счастливой детской поре рождаются из конкретных деталей, обретающих для автора глубокое эмоциональное наполнение, – запах можжевельника и ягоды-кислицы, цвет васильков, освещенных ярким солнцем:

…И осталось так немногоВ бедной памяти моей –Васильковые дорогиВ красном солнце детских дней,

Запах ягоды-кислицы,Можжевеловых кустовИ душистых, как больница,Подсыхающих цветов.[Шаламов, 1998а, с. 16].

Образ детства здесь создается по-акмеистически точными деталя-ми, что заставляет вспомнить, прежде всего, именно об ахматовских по-этических принципах.


Шаламов ценил Ахматову не только как выразителя новых, акме-истических художественных законов, но и как поэта, который хранит, продолжает и развивает и русскую классическую традицию. Это важ-нейший фактор, объединяющий орбиты, на первый взгляд, столь да-леких художественных вселенных, как Шаламов и Ахматова. Обоим свойственно тяготение к классическим формам стиха, стремление не к броскому формальному новаторству, а к обновлению поэтики изнутри, когда новые элементы инкорпорированы в, казалось бы, традиционные структуры. Шаламов отмечал: «Ахматова была ревностной сторонницей классических русских размеров стиха, канонических размеров, прекрас-но понимая всю бесконечную силу, бесконечное разнообразие, безгра-ничную возможность русского классического стиха» [Шаламов, 2013а, с. 195]. Свою собственную приверженность классическим формам Ша-ламов тоже постоянно подчеркивал (так, в переписке с Я.Гродзенским он размышлял о своем увлечении «каноническим русским стихом» [Шаламов, 2013б, с. 347]). В этом смысле поэтическое мышление Ахма-товой было Шаламову, безусловно, близко.

Объединяет Шаламова и Ахматову и выраженная ориентация на пушкинскую поэтику. О своем тяготении к пушкинским традициям Шаламов неоднократно говорил в своих статьях и письмах, например, в письме к О. Михайлову: «История русской прозы XIX века мне пред-ставляется постепенной утратой пушкинского начала, потерей тех высот литературных, на которых находился Пушкин» [Фомичев, с. 71]. Здесь Шаламов делает акцент на значимости пушкинской прозаической тра-диции, но, как и для любого художника, работающего и над стихами, и над прозой, эти сферы творчества для него тесно связаны, и ориентиры, значимые в области прозы, существенны и в поэзии. Кроме того, Шала-мову очень близка была поздняя пушкинская лирика («Шаламов гово-рил, что ему ближе всего в русской поэзии ранний Пастернак и поздний Пушкин», – замечает В.В.Иванов [Иванов]).

Принципиально важно, что художественные миры Шаламова и Ахматовой связаны не только родственными элементами поэтики, но и идейно – Шаламову был близок глубочайший патриотизм Ахматовой, не случайно он столь высоко ценил ее стихотворение «Родная земля». Наконец, Шаламова и Ахматову связывает сходное понимание задач поэта, его миссии. Общим для обоих поэтов является стремление отра-зить в своем творчестве трагедию тысяч людей, говорить от имени бес-численных жертв. Характерны ахматовские строки из «Реквиема»: «И если зажмут мой измученный рот, / Которым кричит стомильонный народ...» [Ахматова, с. 254]. Но и задолго до сороковых годов Ахмато-ва осознавала свою поэтическую миссию как отражение исторических трагедий, пережитых ее поколением: «Из памяти, как груз отныне лиш-ний, / Исчезли тени песен и страстей. / Ей – опустевшей – приказал Всевышний / Стать страшной книгой грозовых вестей» [Там же, с. 90]. Приведенные строки коррелируют со многими признаниями Шаламова (как в его поэзии, так и в прозе) в том, что его цель – рассказать правду о


пережитом десятками тысяч людей. «На свете нет ничего более низкого, чем намерение "забыть" эти преступления», – размышлял Шаламов о трагедии лагерей в письме к Пастернаку [Шаламов, 2013б, с. 68].

Систематичный, последовательный сравнительный анализ поэтики Шаламова и Ахматовой является задачей отдельного исследования. Но даже на материале сопоставления двух стихотворений в рамках нашей статьи очевиден диалог этих авторов, очевидно обращение Шаламова к поэтической традиции, сформированной Ахматовой. Соотнесенность с этой традицией в рассмотренном стихотворении Шаламова, а также от-меченные нами параллели художественных миров двух авторов еще раз доказывают, насколько глубока связь, соединяющая Шаламова с вер-шинными достижениями искусства Серебряного века.


Ахматова А.А. Стихотворения и поэмы. М., 2001. Волкова Е.В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. М., 1998. Городецкий С.М. Некоторые течения в современной русской поэзии //

Аполлон. 1913. №1. Гумилев Н.С. Наследие символизма и акмеизм // Гумилев Н.С. Соч.: в 3 т.

Т. 3. М., 1991. Есипов В.В. «Мы море переходим вброд вдоль проволоки колючей...» //

Новая газета. № 121. 28 октября 2013. С. 19.Иванов В.В. Поэзия Шаламова [Электронный ресурс]. // URL: http://

shalamov.ru/research/175/ (дата обращения: 8 августа 2016).Кихней Л.Г. Поэзия Анны Ахматовой. Тайны ремесла. М., 1997. Фомичев С. По пушкинскому следу // Шаламовский сборник: вып. 3 /

сост. В. В. Есипов. Вологда, 2002. Шаламов В.Т. Собр. соч.: В 4 тт. Т. 3. М., 1998а. Шаламов В.Т. Собр. соч.: В 4 тт. Т. 4. М., 1998б. Шаламов В.Т. Собр. соч.: В 6 тт. + т.7, доп. Т. 5. М., 2013а. Шаламов В.Т. Собр. соч.: В 6 тт.+ т.7, доп. Т. 6. М., 2013б.

References

Akhmatova A.A. Stikhotvoreniya i poemy. M., 2001. 304 s.Volkova E.V. Tragicheskii paradoks Varlama Shalamova. M., 1998. 176 s. Gorodetskii S.M. Nekotorye techeniya v sovremennoi russkoi poezii //

Apollon. 1913. №1. S. 46-50.Gumilev N.S. Nasledie simvolizma i akmeizm // Gumilev N.S. Soch.: v 3 t. T. 3.

M., 1991. S. 16-20.Esipov V.V. «My more perekhodim vbrod vdol’ provoloki kolyuchei...» //

Novaya gazeta. № 121. 28 oktyabrya 2013. S. 19.Ivanov V.V. Poeziya Shalamova [Elektronnyi resurs]. // URL: http://shalamov.

ru/research/175/ (data obrashcheniya: 8 avgusta 2016).Kikhnei L.G. Poeziya Anny Akhmatovoi. Tainy remesla. M., 1997. 144 s.Fomichev S. Po pushkinskomu sledu // Shalamovskii sbornik: Vyp. 3 / sost. V.

V. Esipov. Vologda, 2002. C. 71-91.Shalamov V.T. Sobr. soch.: V 4 tt. T. 3. M., 1998a. 526 s.


Shalamov V.T. Sobr. soch.: V 4 tt. T. 4. M., 1998b. 494 s.Shalamov V.T. Sobr. soch.: V 6 tt. + t.7, dop. T. 5. M., 2013a. 384 s.Shalamov V.T. Sobr. soch.: V 6 tt.+ t.7, dop. T. 6. M., 2013b. 608 s.

Krotova D.V. (Moscow, Russian Federation)Two poems about “fabulous autumn” (V. Shalamov, A. Akhmatova) The article compares the poem «What spring in August?..» by V.Shalamov

and «Fabulous autumn has built high dome...» by A. Akhmatova. It is proved that the two poems are dedicated to artistic interpretation of a similar psychological phenomenon – the feeling of spring, which suddenly appears in autumn (Shalamov – the eve of the autumn, in August). It is identified and analyzed a common theme as related features, significant differences in the interpretation of the two poets. It is suggested that Shalamov, creating a poem, remembered Akhmatova’s interpretation, as evidenced by its appeal to the characteristic of Akhmatova’s poetic techniques, for example, special semantic load of the final lines of the poem. Akhmatova corresponds to the text and specific stanzas of the poem by Shalamov. It is proved that the “dialogue” with Akhmatova and Shalamov is not accidental, and being in the art world so distant from each other, at first glance, creative people can see not only the obvious differences, but also the depth of intersection. Particular attention is given to the interest of Shalamov to acmeist poetics. It is proved that the closest to Shalamov’s poetry was the realization of laws of acmeism presented in the lyrics by Akhmatova. It is marked in the article parallels of art worlds of Shalamov and Akhmatova and proved how deep Shalamov is connected with the highest achievements of art of the Silver Age.

Key words: Russian literature, XX century poetry, Shalamov, Akhmatova, acmeism, traditions, psycologism.

Krotova Darya Vladimirovna – candidate of philology, lecturer. Moscow State University, faculty of philology, the newest Russian literature history and modern literature process dpt.

Phone: 8-926-125-23-30; e-mail: [email protected]

ЯЗЫКОЗНАНИЕ

46 А.И. Дзюбенко

УДК 81ББК 81.0

А.И. Дзюбенко

REPRESENTATION OF EMOTIVE CONCEPTS IN MODERN ENGLISH FICTIONAL DISCOURSE: GENDER APPROACH

В статье раскрываются нарра-тивные стратегии, реализуемые со-временными женщинами-авторами – С. Кинселлой и Э. Гилберт, с помо-щью которых создается уникальный мир протагониста женского дискурса, репрезентирующего представления о современной женщине. Данный ана-лиз проводится с учетом комплекса наиболее распространенных эмотив-ных концептов авторского дискурса и средств их объективации.

Ключевые слова: художествен-ный дискурс, эмоциональная палитра, протагонист, нарративная страте-гия, репрезентация, объективация.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-46-51

Дзюбенко Анна Игоревна – канд. филол. наук, доцент кафедры межкультурной коммуникации и методики преподавания иностранных языков Института фило-логии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университетаТел.: 8-905-426-97-46E-mail: [email protected]

© Дзюбенко А.И., 2016.

To interpret the discourse is extremely hard. To deal with the present texts and, what’s more, with female discourse of today is even harder. The reasons of it are rather substantial. The point is that the scholar is to decipher not just the system of linguistic means of the textual space and their pragmatic potential, but is also to interpret the triad of the writer, characters and the reader, that recently showed the tendency of turning into a more complex thing that it used to be. Since the psychological aspects of the text perception are concerned, its space when being analyzed is gradually transforming into a barely sensible and a very thorny field of interpretation.

Emotion turns out to be a reaction of an individual which has the subjectively influenced and colored experience in its basis, that reflects how much important is the stimulus or the result of the action for this very individual, thus causing either satisfaction or dissatisfaction. Emotionality is one of the most important traits of a person that affects all his activities. In this connection it should be added that there’s a strong difference between the scientifically approved interpretation of the notions «emotion» and «feeling» according to which the latter is supposed to be stirred up towards animate objects or inanimate things, while an emotion can arise independently. No doubt, the emotions expressed and experienced in real face-to-face communication do differ from the ones described in the text as they lose some expressiveness and vitality, but the written discourse helps

А.И. Дзюбенко 47

to reflect the fleeting moments of real life for a long time, that’s why the emotions arising and vanishing in real, 'on-line’ communication are forever imprinted in it. Hence, literature is the reflection of real life, the reflection of the author’s psychology through emotional trend and deixis [Shakhovskiy, p. 35].

One of the basic features of the female discourse in general is the special freedom of themes’ choice that allows a female author to identify herself with the female character thus making the idea of female discourse even more emphasized as the readers do not differentiate the writer’s and her female protagonist’s personalities, they are perceived as one single entity living and giving vent to emotions, falling in and out of love, grieving and rejoicing. In other words, it’s no more two different layers or spaces – the writer’s and the character’s – they are one and hence the fictional world is closest possible to the real life. For instance, present women-authors writing in English (E. Gilbert, S. Kinsella) act in two ways.

First of all, communicating their ideas and emotions they deliberately base the narration on the gender principle making it profoundly marked in this aspect. What is of utmost importance here is that they tend to transform the image of a female that has long dominated in literature: a woman of our times is eager to get self-fulfillment and psychological freedom by free expression of the emotions of all kinds, she isn’t embarrassed to be either fragile or strong, determined or irresolute. No doubt, such independence attracts the reader and makes the female protagonist of this emotionally autonomous kind an example to follow. Secondly, the women-writers depict the objects of the world around them as they see or imagine them. Thus, a female author is at the same time a creator of the fictional space and the one who establishes new contemporary type of a woman (let it be first fictional, but there’s always a chance of bringing that image to life) – a woman that is deprived of all possible fears of being emotionally ruined or hurt. A female protagonist and the first person narration as the dominant feature of the taken for analysis texts help the writers to embody their natural womanliness in fiction works thus contributing to the general emotional brilliance and refinement of the latter.

By investigating the narrative strategies the women-authors choose for the realization of their creative aims we can subdivide the female writers into the ones adopting the male perception as if creating a view point’s play, who emphasize female identity and generate special 'women writing’ and, finally, those ones trying to avoid the self-identification with any of genders that leads to their getting deprived of not gender in general, but of female one [Fateeva].

We endeavored to contrast the works of the abovementioned authors in terms of the set of linguistic means they resort to for the verbalizing of the emotions their female protagonist feels. Such an objective made us (1) define the kinds of emotions introduced to English female discourse and determine the set of their verbal realizations grouped in clusters, (2) investigate the grammatical structure of the texts, so-called 'loaded’ with emotions, (3)


describe the pragmatic potential of the linguistic units through which the text category of emotiveness is realized.

The scientific attempts to decipher the mechanisms due to which the linguistic choice is made for the presentation of emotions led to the creation of works dwelling on such emotive concepts as «love» (L.E. Vilyams), «love and hatred» (E.Ju. Balashova), «fear» (V. Apresjan, S.V. Zajikina, O.O. Budjanskaya, E.Yu. Mjagkova), «melancholy» (E.V. Dimitrova), «surprise» (Y.V. Dorofeeva, A.A. Borisov, M. Kaljuga, A.I. Sergeev), «satisfaction», «guilt» (R.N. Rykunov) and many others. V. Apresjan has conducted a contrastive study of Russian and English emotive concepts organized into emotion clusters. Her work proposed a framework for a semantic typology of emotion concepts in language, which considers both their similarities and differences. The framework incorporates the existing linguistic accounts of emotions, i.e. the scenario-based semantic approach of L. Iordanskaja and A. Wierzbicka, also adopted by some psychologists (R. Shweder), as well the conceptual metaphor-based approach of the cognitive semantics (G. Lakoff, M. Jonhson, Z. Kövecses). The novelty of the approach suggested by her is in its scale: rather than comparing individual parts of the system, such as separate emotion terms, entire systems in the form of «emotion clusters» are juxtaposed. Each emotion cluster is represented by many «members», e.g., anger, fury, wrath, irritation, and other expressions for ‘anger’ cluster in English, whose meanings together form the «conceptual map» of ‘anger’ system in that language. V. Apresjan wrote that if one looks at emotion clusters in Russian and English, i.e., at an entire range of emotions within a certain group, one would find a lot of similarity in how the fields are organized logically and conceptually. While the precise linguistic expression can be and is different, a very similar range of emotion gradations is found in the two languages [Apresjan, p. 18].

The study of English discourse the dominant contexture feature of which is the first person narration produced by a female protagonist resulted in our making a conclusion that there is indisputable likeness of the 'emotional’ palette found in the narrations. Thus, the females in fiction suffer from the same emotional twists and turns of life – from indifference and satiety of work, from the lack of mutual understanding in the relations with the beloved person, from dissatisfaction with herself and with the world around, the women characters also fight with despair and depression trying to find happiness and to be at peace with themselves. To get out of this depressed state, the protagonists take a decisive step – they either start travelling (it is the keynote of «Eat. Pray. Love» by E. Gilbert), or resolutely change the usual pace of life by ruining the before glittering career, by changing the residence and even by improving and polishing the image (this is the storyline of «The Undomestic Goddess» by S. Kinsella). This novelty of trips, career and life transformations is of extreme importance for the shift in the emotional background of a female – breaking the routine with its negative emotions she is striving for finding the basis for a more optimistic perception of life and of people around her. And then the dissatisfaction, melancholy, despair, apathy, fear and horror are replaced by joy, optimism, happiness, love, friendship, delight and ability to get surprised that prove the female’s desire to be open


to the world, her ability to perceive the world of other people sincerely and amicably. Such positive emotions and their corresponding concepts as 'love’, 'happiness’, 'delight’, 'belief in miracles’, ambiguous one as 'surprise’, and negative ones as 'fear’, 'envy’, 'distress’ are widely represented in the analyzed English female fictional discourse. However, there is a certain disbalance in the frequency and diversity of language means applied for these emotive concepts’ objectivization in the discourse.

The female protagonists are rather optimistic, they do not have the slightest doubt about future success in anything they do and about the chance of realizing themselves as good wives, hostesses and mothers: I have never felt so powerless in my life. I have a sudden vision of them all, sitting gravely round a conference table. Arnold. Ketterman. Maybe even Guy. Deciding whether to give me a break. I have to think positive. There’s still a chance. If Arnold is on my side, others will be too... [Kinsella, p. 86]; Nathaniel’s arms come round my waist: his warm mouth lands on mine. As he holds me tight I can feel the tears spilling onto my cheeks. This is where I belong. This is where I fit [Kinsella, p. 416].

The triple self-realization implied above – a wife, a hostess, a mother – will undoubtedly bring joy and a reader, especially a female, subconsciously adopts this idea, thus one of the pragmatic functions of the present female discourse is performed – it establishes the supremacy of female nature over all other possible woman’s activities in business, career, politics, etc.

Concerning the concept of love and the structure of its cluster, we should say that most often it is understood in the discourse as devotion, tenderness, passion, obsession, illness, madness, help and mutual assistance. Here are some examples of their functioning within the fictional framework: Addiction is the hallmark of every infatuation-based love story. It all begins when the object of you adoration bestows upon you a heady, hallucinogenic dose of something you never even dared to admit that you wanted – an emotional speedball, perhaps, of thunderous love and roiling excitement. Soon you start craving that intense attention, with the hungry obsession of any junkie. When the drug is withheld, you promptly turn sick, crazy and depleted … Next stage finds you skinny and shaking in a corner, certain only that you would sell your soul or rob your neighbors just to have that thing even one more time. Meanwhile, the object of your adoration has now become repulsed by you [Gilbert, p. 25]. A man is thought to be a trustworthy defender who gives comfort and can support in any life difficulty, with whom a woman will not get into the emotional abyss, broken and frustrated: He’s a caregiver by nature, and I can feel him doing into a kind of orbit around me, making me the key directional setting for his compass, growing into the role of being my attendant knight [Gilbert, p. 413 – 414].

As we see, love turns to such an obsession that is on the verge of transforming into the disease that is sure to cause psychological and even physical sufferings and the parallel drawn between love and drug addiction leads us to the idea that when experienced in full, love can turn into a terminal feeling from which there is no escape. When analyzing the peculiarities of 'love’ representation in English we are to mention such member of this cluster as self-deception and the desire to be pampered: a female is so desperate to find an emotional feedback and care that she thinks up a hero that could be close to her spiritually and this leads her to the emotional trap as the male


she supposes to be the embodiment of the hero is nothing but the fruit of her imagination and dreams: David and I met because he was performing in a play based on short stories I’d written. He was playing a character I had invented, which is somewhat telling. In desperate love, it’s always like this, isn’t it? In desperate love, we always invent the characters of our partners, demanding that they be what we need of them, and then feeling devastated when they refuse to perform the role we created in the first place. But, oh, we had such a great time together during those early months when he was still my romantic hero and I was still his living dream [Gilbert, p. 22 – 23].

We reckon that the female protagonists of the English contemporary fictional discourse neither envy, nor feel jealous, on the contrary, they unintentionally excite these emotions in the others. They are free from these emotions as the latter limit the psychological freedom of theirs and it is just unacceptable for them. The females seem to be on the way of getting rid of the stereotypes that were enforced on them – they find real pleasure in eating not being afraid of gaining a bit and of being criticized because of not fitting into the much talked-about standard. This new female is capable of creating and setting her own new ones: I found that all I really wanted was to eat beautiful food and to speak as much beautiful Italian as possible. That was it. So I declared a double major, really – in speaking and in eating (with a concentration on gelato) [Gilbert, p. 83]; A word about my body. I’m gaining weight every day, of course. I am doing rude things to my body here in Italy, taking in such ghastly amounts of cheese and pasta and bread and wine and chocolate and pizza dough [Ibid., p. 106].

So, the analysis showed that in the English fictional discourse studied on the material of two novels created by outstanding female writers there is much space 'occupied’ by such emotions as love and happiness. Female protagonists find delight in travelling and food. There’s no envy in these characters, though they can become the objects of it. The emotive concepts vary from one culture to another, from one literary trend to another, finally, from one writer to another. Nonetheless, there are features that are common for the authors of female prose – they are women writing about females and making them the center of narration, they are disclosing the emotional world of the contemporary females, their psychology and mentality. In general, positive and ambiguous emotions predominate in the texts making us all share the optimistic view of life represented by the female characters.


Апресян В.Ю. Русские и английские эмоциональные концепты // Computational Linguistics and Intellectual Technologies. Papers from the Annual International Conference «Dialogue 2008». Issue 7 (14). 2008.

Фатеева Н.А. Современная русская «женская» проза: способы самоиден-тификации женщины как автора. [Электронный ресурс]. URL: www.owl.ru/avangard/research.html (дата обращения: 16.04.2016).

Шаховский В.И. Язык и эмоции в аспекте лингвокульутрологии. Волго-град: Перемена, 2009.

Gilbert E. Eat, Pray, Love. One Woman’s Search for Everything Across Italy, India and Indonesia. New York: Penguin Books, 2007.


Kinsella S. The Undomestic Goddess. Black Swan, 2006.

ReferencesApresjan V.Ju. Russian and English emotional concepts // Computational

Linguistics and Intellectual Technologies. Papers from the Annual International Conference «Dialogue 2008». Issue 7 (14), 2008, pp. 17-22.

Fateeva N.A. Sovremennaya russkaya «zhenskay» proza: sposoby samoidentifikatsii zhenschiny-kak-avtora (translation from www.owl.ru/avangard/research.html (data obrashcheniya: 16.04.2016)

Shakhovsky V.I. Yazyk i emotsii v aspekte lingvokulturologii. Volgograd: Peremena, 2009. 170 s.

Gilbert E. Eat, Pray, Love. One Woman’s Search for Everything Across Italy, India and Indonesia. New York: Penguin Books, 2007. 445 p.

Kinsella S. The Undomestic Goddess. Black Swan, 2006. 416 p.

Dzyubenko A.I. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Representation of Emotive Concepts in Modern English Fictional

Discourse: Gender ApproachThe article reveals the narrative strategies that are applied by the two

modern much written about female authors – S. Kinsella and E. Gilbert – that help them create a unique, at times even autonomous world of a female protagonist embodying a concept of a modern woman. By defining the types of emotions introduced to the English female discourse and by determining the set of their verbal realizations grouped in clusters, the author of the article investigates the grammatical structure of the texts, so-called ‘loaded’ with emotions, thus describing the pragmatic potential of the linguistic units through which the text category of emotiveness is realized.

The author states the indisputable likeness of the ‘emotional’ palette found in the female narrations that reveals itself in the females’ going through the same emotional ups and downs, through dissatisfaction with herself and with the world around, finally, through overcoming despair and depression and thus coming to happiness and psycho-emotional tranquility. The paper also offers a set of emotive concepts that are most frequently represented in “Undomestic Goddess” and “Eat. Pray. Love” novels alongside with the description of contextual background that made their objectivization within the works mentioned logical and possible. Finally, the article suggests an interpretative view on a woman acting as a protagonist in the narration and as a fictional embodiment of a real typical female.

Keywords: fictional discourse, ‘emotional’ palette, female protagonist, narrative strategies, representation, objectivization.

Dzyubenko Anna Igorevna – candidate of linguistics, associate professor of cross-cultural communication and methodology of foreign languages teaching dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication, Southern Federal University. Phone: 89054269746; e-mail: [email protected]

52 И.Г. Нагибина

УДК 811.581:314.3ББК 81.2+70+60.8+66.3

И.Г. Нагибина

ОПЫТ АНАЛИЗА КИТАЙСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ВНЕШНЕ И ВНУТРЕННЕ ОРИЕНТИРОВАННОГО ДИСКУРСА О ПОЛИТИКЕ ОГРАНИЧЕНИЯ РОЖДАЕМОСТИ В КНР

Предлагаемая статья представ-ляет и анализирует монографическое исследование китайского ученого Ян На, посвященное дискурсивной перспективе изучения прав женщин, а именно стратегиям внешней и вну-тренней направленности репрезен-тации политики ограничения рожда-емости, проводимой в КНР на про-тяжении более 30 лет. Предпринята попытка охарактеризовать способы и методы изучения китайского дис-курса, опираясь на культурно-фило-софские компоненты восточного со-знания.

Ключевые слова: политика огра-ничения рождаемости; китайский дискурс анализ; философско-религиоз-ные каноны китайской коммуникации. DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-52-60

Нагибина Ирина Геннадьевна – ст. пре-подаватель кафедры восточных языков Института филологии и языковой комму-никации Сибирского федерального уни-верситета Тел.: 8-908-017-86-04 E-mail: [email protected]

© Нагибина И.Г., 2016.

Кампания по регулированию рождаемости в Китае, получив-шая название «Одна семья – один ребенок», проводимая с 1979 г., официально была закреплена кон-ституцией КНР в декабре 1982 г. За ослабление контроля над рож-даемостью в октябре 2015 г. про-голосовали участники пленума ЦК Компартии Китая, в резуль-тате чего теперь всем китайским семьям можно будет иметь двух детей. Наступило окончание це-лой эпохи, и теперь молодые люди, которые только вступают в браки и планируют завести потомство, будут находиться в диаметрально противоположном политическом дискурсе поощрения, а не ограни-чения рождаемости партии в отли-чие от своих родителей.

Данная статья рассматривает и анализирует исследование ки-тайского ученого Ян На, посвя-щенное изучению дискурса прав женщин, а именно китайским стра-тегиям и принципам организации политики планирования семьи (妇女人权的文化话语研究——剖析与评估中国政府计生话语的特质、策略和原则) [杨娜]. Ян На является одним из современных китайских исследователей, занимающихся анализом национального дискурса собственного государства и меж-культурного пространства, равно как и многие отечественные линг-висты, среди которых можно выде-лить В.И.Карасика, М.Л.Макарова, В.Б.Кашкина, С.А.Сухих, Л.В. Ку-ликову и других.

Нам представляется инте-ресным осветить исследованные стратегии и принципы дискурса внедрения политических мер огра-ничения рождаемости в Китае как

И.Г. Нагибина 53

по отношению к внешнему миру, так и внутри бинарной оппозиции «се-мья – государство» с перспективой проведения дальнейших исследова-ний современного дискурса имплементации государственной политики снятия ограничения рождаемости.

В свой работе Ян На исследует официальные документы партии Китая, представленные в открытом доступе для других государств, но формально адресованные населению страны как непосредственному «пациенсу» внутриполитических действий (исследуемый корпус тек-стов представлен на китайском языке, за исключением одного докумен-та на английском языке). Автор также обращается к письменным и уст-ным заявлениям политиков США, позиционирующих свое государство в роли сверхдержавы, защищающей права человека, и репрезентирую-щих китайское правительство как принуждающего, действующего на-сильно актора.

Официальные правительственные документы Коммунистической партии КНР содержат реакцию на дискурс представителей власти Сое-диненных Штатов Америки в отношении политики «Одна семья – один ребенок», где образ Китая конструируется как «tyrannical» (деспотич-ный), «cold-blooded» (хладнокровный), «inhuman» (бесчеловечный). Следует отметить, что несмотря на формальную внутригосударствен-ную ориентированность изученных документов, необходимо понимать, что этот дискурс в первую очередь направлен на внешнюю интервенци-онную, по мнению китайского правительства, оценку своих действий. Более того, китайские представители власти не допускали какой-либо устной дискуссионной формы общения с представителями других стран в отношении политики ограничения рождаемости. В англоязычном дис-курсе, в дискурсе США в частности, указанные государственные меры китайского правительства номинируются как «birth control» (контроль рождаемости), а не эквивалентный по своей сути термин «planned parent-hood» (планируемое материнство и отцовство) или «family planning» (планирование семьи) как яркий признак тоталитарного режима, не-гативно оцениваемый властями США, в то время как в китайской по-литической коммуникации активно используется термин «阳光计生» (солнечное планирование семьи) и отсутствуют знаки с семантикой «ограничения» или «контроля».

Китайские власти в своем дискурсе холистически соотносят огра-ничение рождаемости с развитием нации в целом, репрезентируя дан-ные действия как непременное условие гармоничного существования всех страт общества, а значит и гармоничного существования общества с универсумом.

Контроль численности населения представляется как залог каче-ственного развития социума. Правительственный дискурс активно под-черкивает трудность ситуации, в которой может оказаться китайский народ, а именно невозможность сокращения разрыва между бедными и богатыми, потенциальное ослабление экономики государства в случае увеличения членов семьи. Обеспокоенность, взволнованность перспек-


тивой возникновения невзгод гиперболизируются посредством исполь-зуемых существительных, таких как, «矛盾» (противоречие), «难» (труд-ность), «挑战» (вызов), «压力» (давление), «难度» (сложность), «重大影响» (тяжелое последствие), «问题» (проблема), «复杂性» (сложность), а также имен прилагательных «依然尖锐» (по-прежнему острый), «难以根本改观» (трудноискоренимый), «居高不下» (постоянное давле-ние), «长期存在» (существующий длительное время), «依然艰巨» (по-прежнему трудный), «依然存在» (все еще существующий), «不相适应» (идущий вразрез). Преувеличение опасностей и умаление своих потен-ций являются характерной чертой определения ситуации, ее сложности и невозможности исправления в случае не следования обществом линии партии [杨娜, с. 187].

По мнению исследователя, данный лексический ряд указывает на существующие трудные условия и сложности, возникнувшие перед нацией. Подобное перечисление имеет своей целью повысить осозна-ние населением необходимости оберегать свою страну и носит характер предупреждения, нежели устрашения. Это трактование есть реализация китайской философской мысли «居安思危» (при благополучии не забы-вать об опасности), зафиксированной в комментариях к «И цзину» (易经 – «Канон перемен») «安而不忘危，存而不忘亡，治而不忘乱» (В мир-ные времена нужно помнить о существующей опасности во избежание краха) [杨娜, с. 188].

Стратегия предикции проблем также репрезентирована в паралле-лизме синтаксической структуры текста, где в каждом фрагменте по-зицию субъекта занимает существительное, денотирующее проблему. Указанная стратегия применяется с целью достижения реального по-нимания реципиентом угрозы социального развития: «中国人口与发展的矛盾…; 人口总体素质…; 劳动年龄人口…; 老龄社会…; 流动人口…» (конфликт народонаселения и развития…; качество населения…; насе-ление трудоспособного возраста…; старое население…; мигрирующее на-селение). При этом параграфы вводятся повторяющимся сегментом «中国政府清楚地认识到» (правительство четко знает, что…), выражая илло-кутивный акт готовности принятия моментальных решений во избежа-ние нарушения последовательного развития общества [杨娜, с. 188].

Идея поддержания стабильности рассматривается через фундамен-тальные представления китайцев о мироздании, которые можно выве-сти в три постулата: каждое явление связано с другим явлением, поэто-му явления должны рассматриваться холистически, отношения между явлениями разнообразны, и все явления подвержены трансформации. В связи с этим в тексте присутствует когезия между «人口» (население) и «经济» (экономика), «社会» (общество), «环境» (экологическая обста-новка), «资源» (ресурсы), «政治» (политика), «文化» (культура), «宗教» (религия), коррелируемая предикатами «结合» (соединяться, относить-ся), «协调» (координировать, гармонизировать) и «统一» (объединять) [杨娜, с. 190].


Имплицитность аргументации китайских властей КНР против обвинения США в грубом нарушении прав человека передана посред-ством использования слов «基本目标» (первоначальная цель), «普通性原则» (универсальный принцип), «首位» (приоритетность), а также условными предложениями, типа «在充分考虑发展的优先事项和条件、权利和义务统一的基础上» (с учетом соблюдения необходимых условий развития, прав и обязанностей) [杨娜, с. 191], которые демонстрируют абсолютность соблюдения прав человека как необходимое условие вве-дения каких-либо государственных регуляций.

Говоря о политике планирования населения, правительство соблю-дает принцип кооперации, взаимодействия государства и общества. Так называемая «Политика гуманного правления» (仁政), описанная в трак-тате, входящем в конфуцианский канон «Мэн-цзы» (孟子), предписыва-ет ведение постоянного диалога власти и народа, взаимный поиск наи-лучших решений. Как например, в тексте английского варианта закона о планировании семьи КНР, изданном в 2002 г., несмотря на строгое указанные в нем меры государственного принуждения и строгий фор-мализм, характерный для юридического дискурса, используются мо-дальные глаголы «may be» (выражение разрешения, преимущественно в официальном стиле) и «shall be» (выражение обещания), указываю-щие на определенную возможность внесения изменения в нормативно-правовой акт [杨娜, с. 192 – 193]. Тем самым государство позиционирует вводимую норму как предложение, а не как единственно возможное дей-ствие, продиктованное руководством. Необходимо отметить, что «По-литика гуманного управления» также имплементируется посредством открытых писем правительства, направленных на трансформацию по-литического дискурса в пояснительную беседу с населением для лучше-го понимания принятых мер.

Стратегия «гуманного управления», смягчения конфликта власти и народа путем демонстрации возможности решения потенциальных проблем реализуется в использовании параллельных синтаксических структур с модальным глаголом «可以» (выражение возможности) – «可以解决» (может быть решено), «可以提前采取措施» (можно предотвра-тить путем принятия надлежащих мер), «可以不必担心» (может не стать предметом для беспокойства), «可以采取» (может быть рассмотрено). Эта стратегия формирует модель риторической аргументации восходя-щей к принципу «相生相克» (порождение друг другом пяти стихий ки-тайской космогонии и их взаимопреодоление – Земля – Металл – Вода – Дерево – Огонь – Земля) [杨娜, с. 196].

Рассмотренные стратегии правительства Китая, направленные на сохранение гармонии, где права и интересы человека провозглашают-ся высшей ценностью – принцип «以人为本» (человек превыше всего) полностью находятся в полном соответствии с культурно-философски-ми компонентами китайского дискурса.

Однако Ян На выделяет лингвистические инструменты, импли-цирующие редко встречающееся несоблюдение одного из основных


моральных принципов коммуникативного взаимодействия в Китае, а именно «礼» (вежливость и учтивость), «非礼勿言，非礼勿视，非礼勿听» (вне ритуала нет слов, вне ритуала нет проявлений, вне ритуала нет восприятия). Негативные комментарии со стороны США в отношении внутренней политики государства и отъем финансовых средств у Фонда ООН по народонаселению, участвующего в программе принудительных абортов в КНР, вызвали у правительства ответную реакцию, выражен-ную в иллокутивном акте возражения несправедливой и неправильной оценки действий правительства Китая. В декларации партии содержат-ся эмоционально окрашенные слова, нетипичные для политического дискурса Китая, «直接攻击» (прямая атака), «对中国内政的粗暴干部» (грубое вторжение во внутренние дела государства), «愤慨» (возмуще-ние). Ряд негативно окрашенных слов и выражений также свидетель-ствует о негодовании правительства критикой со стороны США: «绝对不充许任何外国干部» (никакое внешнее вмешательство не допустимо), «美国政府却不顾事实» (правительство США не принимает во внимание факты), «无视中国政府的严正立场» (невзирая на строгую и справедли-вую установку китайского правительства), «绝对不能容忍的» (абсолют-но нетолерантный), «坚决反对这一无礼行为» (выступаем против подоб-ного невежливого акта) [杨娜, с. 198 – 203].

Таким образом, мы можем видеть, что формально внутренне ори-ентированные заявления и документы нацелены на установление соб-ственной позиции государством, при этом практически во всех текстах сохраняются основные принципы осуществления китайской коммуни-кации за исключением тех случаев, когда прямая интервенция во вну-тренние дела Китая со стороны США очевидна.

Помимо белых бумаг, циркулирующих внутри страны, внутренне ориентированный дискурс политики ограничения рождаемости харак-теризуется использованием агитационной пропаганды – сюаньчуань (宣传) через слоганы (标语). Однако китайское понимание «слоган», по мнению ученых [李蕾蕾; Wang], отличается от принятого в западной культуре, где он рассматривается в идеологическом ракурсе и создается для продвижения линии правящей партии, китайский же слоган наце-лен на воодушевление людей, вводя призыв к социально-философским постулатам единства и гармонии.

В свой работе Ян На рассматривает топики слоганов, иллюстрируя их примерами, которые представлены в таблице [杨娜, с. 238 – 241]:

Топики слоганов политики ограничения рождаемости в КНРОснование административных действий

以人的全面发展为中心，以群众需求为出发点。Всесторонне развитие человека превыше всего, потребности населения – отправная точка.让计划生育家庭优先分享改革发展成果。Дадим семьям, соблюдающим Политику рождаемости, первыми разделить результаты реформ и развития


Решение проблемы народонаселения创造良好人口环境，全面建设小康社会。Создадим хороший уровень народонаселения, построим общество среднего достатка.你关注，我关注，人口问题就解决。Я осведомлен, ты осведомлен, вопрос народонаселения решен

Стабилизация низкого уровня рождаемости控制人口数量，关爱地球母亲。Контролируй народонаселение, заботься о Матери-Земле爱护天空和大地，人均意识要树立。Люби Небо и Землю, прояви сознательность

Улучшение качества населения生男生女一样好，人口素质最重要。Рождение мальчика и девочки одинаково хорошо, самое важное – качество населения生殖健康关系生活质量，人口素质关系社会和谐。Репродуктивное здоровье связано с качеством жизни, качество населения связано с социальной гармонией

Гендерная дискриминация消除性别歧视，实现社会公平。Искореним гендерную дискриминацию и достигнем социального равенства性别比长期失衡，社会家庭后患无穷。Дисбаланс полов ведет к большим проблемам в семье и обществе

Позитивное отношение к стареющему поколению关注老年人，发展老龄事业。Забота о пожилых, счастливая семья 老有所依，老有所为，老有所学，老有所乐。У пожилых есть надежда, достижение, обучение и счастье

В своей работе Ян На также выделяет активное использование рито-рических для формулирования тезисов государственной политики «Одна семья – один ребенок» для работы с населением. Официальные власти конструируют тезисы, основываясь на знаменитой социалистической про-грамме «Восемь тезисов о славе и позоре» (八荣八耻), выдвинутой пред-седателем Китайской коммунистической партии Ху Цзинтао на 4-й сессии Всекитайского комитета Народного политического консультативного со-вета Китая в 2006 г. Необходимо отметить, что название программы скон-струировано по схеме чэнъюй (成语) – классического четырехсложного идиоматического выражения. Тезисы, призванные повысить сознатель-ность граждан, базовой структурой которых является данное выражение, получили большое распространение на территории всего государства:

以计划生育为荣，以躲生超生为耻。/ Планирование семьи – слава, скрытие рождения и его превышение – позор.


以男女平等为荣，以重男轻女为耻。/ Равенство полов – слава, предпочтение мальчиков девочкам – позор.

以优生优育为荣，以近亲结婚为耻。/ Евгеника – слава, межрод-ственные браки – позор.

以倡导婚检为荣，以无视健康为耻。/ Добрачное обследование здо-ровья – слава, игнорирование состояния здоровья – позор.

以关爱女孩为荣，以歧视女性为耻。/ Забота о девочках – слава, дискриминация женщин – позор.

以晚育新风为荣，以早婚早育为耻。/ Новый тренд позднего дето-рождения – слава, ранний брак и раннее деторождение – позор.

以晚育新风为荣，以多生贫困为耻。/ Новый тренд позднего дето-рождения – слава, превышение рождения, ведущее к бедности – позор.

已少生快富为荣，以多生贫穷为耻。/ Рождение меньшего числа де-тей, ведущее к богатству – слава, превышение рождения, ведущее к бед-ности, – позор.

以文明生育为荣，以违反政策为耻。/ Культура рождаемости – сла-ва, нарушение курса партии – позор [杨娜, с. 232].

Приведенные примеры организации традиционной китайской комму-никации доказывают утверждения китайских ученых о том, что китайский дискурс в первую очередь социально ориентирован и направлен на поддер-жание гармоничных отношений между его участниками [Chen; 施旭].

Единственно возможный вариант для государства – максимально актуализировать философские идеи древности в качестве цементирую-щего компонента, скрепляющего нацию в дихотомическом процессе ее активной трансформации, частичной ассимиляции внешних атрибутов западного образа жизни. Мы видим, что правительство активно настаи-вает на необходимости гармоничного существования вселенной, дости-гаемое гармоничным существованием общества и всех ее членов. В то время как гармоничное существование возможно только при условии принятия и понимания необходимости введения государственных мер.

Рассмотренная работа Ян На доказывает, что для анализа собственной коммуникации китайские ученые активно обращаются к первому мону-ментальному труду лингвиста Чэнь Вандао (陈望道) «Сюцысюэ фафань» (修辞学发凡 – «Основы риторики», 1932 г.) [陈望道], определяющему пра-вила построения речи и предлагающему анализ и эстимацию, характерно для китайских риторических приемов, как например, симметричное по-строение предложений и их частей. А также дают оценку применения тех или иных стратегий, опираясь на культурно-философские компоненты.


Карасик В.И. Личность. Концепты. Дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. Кашкин В.Б. Введение в теорию коммуникации: учеб. пособие. Воронеж:

Изд-во ВГТУ, 2000. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: ИТДКГ «Гнозис», 2003. Сухих С.А. Бессознательное в знаковой деятельности // Коммуникатив-

ные исследования 2003. Современная антология. Волгоград: Перемена, 2003.


Kulikova, L.V., Detinko I. Construction of political “others” through multimodal texts (cartoons) in British press. // Journal of Siberian Federal University. Humanities & Social Sciences 8 (2014 7) P. 381-392.

Chen G.M. The two faces of Chinese communication // Human Communication. 2004. Vol. 7.

Wang H.Y. Linking up with the international track: What’s in a slogan? // The China Quarterly. 2007.

施旭 «话语与文化», 上海: 上海外语教育出版社, 2013年 (Ши Сюй. Дискурс и культура. Шанхай, 2013).

杨娜 «妇女人权的文化话语研究——剖析与评估中国政府计生话语的特质、策略和原则», 杭州: 浙江大学出版社, 2014年 (Ян На. Дискурс-ана-лиз прав женщин: анализ, стратегии и принципы. Ханчжоу, 2014).

李蕾蕾 «旅游目的地形象口号的公众征集：误区与思考», «桂林旅游高等专科学校学报»杭州, 2003年第四期，第43-47页. (Ли Лэйлэй. Лозунги аттракции туристических дестинаций: ошибки и анализ. Гуилинь, 2014).

陈望道 «修辞学发凡» [Электронный ресурс] URL: http://pan.baidu.com/share/link?shareid=1914785743&uk=3710128055/ (дата обращения: 03.05.2016).

References

Karasik V.I. Lichnost’. Kontsepty. Diskurs. Volgograd: Peremena, 2002. 299 s.Kashkin V.B. Vvedenie v teoriyu kommunikatsii: Ucheb. Posobie. Voronezh:

Izd-vo VGTU, 2000. 175 s.Makarov M.L. Osnovy teorii diskursa. M.: ITDKG «Gnozis», 2003. 252 s.Sukhikh S.A. Bessoznatel’noe v znakovoi deyatel’nosti. // Kommunikativnye

issledovaniya 2003. Sovremennaya antologiya. Volgograd. Izd-vo «Peremena». 2003. S. 263-282.

Kulikova, L.V., Detinko I. Construction of political “others” through multimodal texts (cartoons) in British press. Journal of Siberian Federal University. Humanities & Social Sciences 8 (2014 7) P. 381-392.

Chen G.M. The two faces of Chinese communication // Human Communication. 2004. Vol.7. P. 25-36.

Wang H.Y. Linking up with the international track: What’s in a slogan? // The China Quarterly. 2007. P. 1-23.

施旭 «话语与文化», 上海: 上海外语教育出版社, 2013年 (Shi Syui. Diskurs i kul'tura. Shankhai, 2013).

杨娜 «妇女人权的文化话语研究——剖析与评估中国政府计生话语的特质、策略和原则», 杭州: 浙江大学出版社, 2014年 (Yan Na. Diskurs-analiz prav zhenshchin: analiz, strategii i printsipy. Khanchzhou, 2014).

李蕾蕾 «旅游目的地形象口号的公众征集：误区与思考», «桂林旅游高等专科学校学报»杭州, 2003年第四期，第43-47页. (Li Leilei. Lozungi attraktsii turisticheskikh destinatsii: oshibki i analiz. Guilin', 2014).

陈望道 «修辞学发凡» [Elektronnyi resurs] URL: http://pan.baidu.com/share/link?shareid=1914785743&uk=3710128055/ (data obrashcheniya: 03.05.2016).

Nagibina I.G. (Krasnoyarsk, Russian Federation)Analysis experience of the Chinese research of internal and external

oriented discourse on the policy of birth control in PRC


The article presents and analyzes a monographic study of the Chinese scientific Jan Na devoted to a discursive perspective, the study of women’s rights, namely the strategies of internal and external orientation of the representation of the Policy of birth control conducted in China for more than 30 years. The paper describes the strategy implemented by the Chinese authorities both in Chinese and English discourses. The article is an attempt to describe the ways and methods for the study of Chinese discourse based on cultural and philosophical components of the Eastern mind.

Key words: policy of birth control, Chinese discourse analysis, philosophical and religious canons in Chinese communication.

Nagibina Irina Gennadievna – senior lecturer of Eastern languages dpt. Institute of philology and language communication of Siberian Federal University. Phone: 8-908-017-86-04; е-mail: [email protected]

Н.Б. Боева-Омелечко, Т.Ф. Костенко, В.Г. Володько 61

УДК 81’37 ББК 81.0

Н.Б.Боева-Омелечко,Т.Ф.Костенко,В.Г.Володько

КОНТРАСТНАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ В АМЕРИКАНСКОМ И РОССИЙСКОМ ПРЕЗИДЕНТСКИХ ДИСКУРСАХ

Актуальность данной статьи обу-словлена интересом лингвистов к фено-мену политической модализации, пред-полагающему аксиологическую амбива-лентность интерпретации политических событий в оппозиционных политических дискурсах. Авторы анализируют лингви-стические средства, участвующие в кон-трастной репрезентации политических конфликтов в президентских дискурсах Б. Обамы и В.В. Путина. В центре внимания находятся такие события, как присоедине-ние Крыма к России, война на юго-востоке Украины и сирийский конфликт.

Ключевые слова: президентский дискурс, политическая модализация, оце-ночность, контраст, номинация, метафо-ра, коннотация, антоним.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-61-68

Боева-Омелечко Наталья Борисовна – докт. филол. наук, профессор кафедры теории и прак-тики английского языка Института филологии, журналистики и межкультурной коммуника-ции Южного федерального университетаТел.: 8-903-401-34-41Е-mail: [email protected]

Костенко Татьяна Фёдоровна – студент 1-го курса магистратуры Института филологии, журналистики и межкультурной коммуника-ции Южного федерального университетаТел.: 8-900-138-26-18Е-mail: [email protected]

Володько Валерия Геннадьевна – студент 1-го курса магистратуры Института филологии, журналистики и межкультурной коммуника-ции Южного федерального университетаТел.: 8-989-707-22-82Е-mail: [email protected]

© Боева-Омелечко Н.Б.,Костенко Т.Ф., Володько В.Г., 2016.

На сегодняшний день обо-стрилась политическая конфрон-тация веду щих держав мира – Рос-сии и США. Эти страны играют ключевую роль в уре гулировании многих конфликтов, происходя-щих на территориях других го-сударств.

При этом главы противобор-ствующих государств репрезенти-руют по литические конфликты, в которых задействованы их стра-ны, в выгодном для них свете.

В данном случае речь идёт о политической модализации, т.е. об из ложении событий, связанных с политической жизнью страны, под определён ным углом зрения с целью формирования у аудито-рии позитивного / негатив ного от-ношения к ним в желаемом для ав-тора изложения направлении. Таким образом, можно сказать, что объективность по отношению к политическим событиям суще-ствует, но она ровно такая, какова её репрезентация в созна нии [Бе-рендеев, с. 95].

Модализация является неотъ-емлемой частью политического дискурса, где язык – это основной инструмент политической власти, её сохранения, осуществления, стабилизации или перераспреде-ления. Из этого следует, что без языка никакая политическая де-ятельность не может быть успеш-ной. При этом политический дис-курс (и президентский как его важная часть) понима ется нами как любые речевые образования, содержание которых относится к сфере политики [Шейгал, с. 34].

Цель статьи состоит в том, чтобы показать участие лингви-стических средств в контрастной

62 Н.Б. Боева-Омелечко, Т.Ф. Костенко, В.Г. Володько

репрезентации политических конфликтов в президент ских дискурсах лидеров США и России.

В качестве материала исследования использовались речи президен-та США Б. Обамы и президента РФ В.В. Путина, в которых они осве-тили такие события, как присоединение Крыма к России, войну на юго-востоке Украи ны, а также участие ВКС России в сирийском конфликте.

Проведённый анализ показал, что речи президентов характеризу-ются ярко выраженной оценочностью, часто представляя одно и то же событие под разными углами зрения для оказания необходимого воз-действия на об щественное сознание и формирование определённого общественного мнения.

Так, В.В. Путин и Б. Обама, говоря о присоединении Крыма к Рос-сии, дают этому событию совершенно противоположные оценки. В рос-сийском президентском дискурсе данный факт получил положительную оценку, в то время как американский дискурс преподносит его отрица-тельно. То есть в этом случае отчётливо виден контраст репрезентации одного и того же собы тия в дихотомии «хорошо / плохо».

Чтобы вызвать у международного сообщества устойчивые пози-тивные или негативные ассоциации, связанные с присоединением по-луострова, пре зиденты часто прибегают к использованию прилагатель-ных и существитель ных с ярко выраженными положительными или не-гативными коннотациями. Так, в российском президентском дискурсе преобладают слова и словосоче тания с семой «добровольность»: воля миллионов людей, выбор крымчан, воля быть вместе с Россией:

(1) Всё, что реально могло бы произойти, это всё то, что реально могло бы произойти, если бы не выбор крымчан [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20603].

(2) Референдум был проведён открыто и честно, и люди в Кры-му ясно, убедительно выразили свою волю: они хотят быть с Россией [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20603 ].

На контрасте с этим в американском президентском дискур-се исполь зуются слова с антонимичной семой «принудительность»: intervention, invasion, annexation, assault. Например:

(3) Based on the executive order that I signed in response to Russia’s initial intervention in Ukraine, we’re imposing sanctions on more senior officials of the Russian government [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/20/statement-president-ukraine].

(4) Our own borders are not threatened by Russia’s annexation [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/26/remarks-president-address-european-youth. Дата обращения: 29.03.2016].

Решение о присоединении Крыма принималось на основании результа тов проведённого референдума, который также контрастно ре-презентируется президентами.

В речи В.В. Путина используется словосочетание официального стиля с семой «законность» «в полном соответствии с», которое ха-рактеризует любые действия как отвечающие в максимальной степени


определённым требованиям и нормам. Тем самым проведённый рефе-рендум интерпретируется как правомерное действие:

(5) <…> он (референдум) прошёл в полном соответствии с демокра-тическими процедурами и международно-правовыми нормами [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20603].

В американском дискурсе, напротив, данное событие представ-лено как нелегитимное. Этому способствуют слова и словосочетания с семами «про тивозаконность», «нарушение»: illegal, illegitimate, annex, violation of law. Например:

(6) We’ve seen an illegal referendum in Crimea; an illegitimate move by the Russians to annex Crimea; and dangerous risks of escalation, including threats to Ukrainian personnel in Crimea and threats to southern and eastern Ukraine as well [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/20/statement-president-ukraine].

В доказательство незаконности проведённого референдума Б.Обама ссылается на мнение общественности за пределами РФ, кото-рая не воспри нимает референдум всерьёз:

(7) <…> after a referenda that nobody outside of Russia I think could take seriously [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/26/press-conference-president-obama-european-council-president-van-rompuy-a].

(8) <…> have been rejected by the international community, as well as the government of Ukraine [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/20/statement-president-ukraine].

В российском президентском дискурсе, подчёркивающем закон-ность присоединения Крыма к России, данное присоединение пред-ставляется как воссоединение некогда разделённого народа. При этом для воздействия на чувства аудитории В.В. Путин использует яркую метафору, связанную с мор ской тематикой, что является вполне объяс-нимым, так как Крым – это воен но-морская база РФ:

(9) После тяжёлого, длительного, изнурительного плавания Крым и Севастополь возвращаются в родную гавань, к родным берегам, в порт постоянной приписки, в Россию! [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20607]

В ответ на морскую метафору Б. Обама вводит геометрическую мета фору (the borders of Europe cannot be redrawn with force), указывая на то, что границы европейских государств не должны изменяться си-лой.

В создании образа России-агрессора участвуют антонимы с типич-ной для них функцией усиления воздействия [Боева-Омелечко, Зайце-ва, с. 84] (антонимы с семами «большой/маленький»). Реализации дан-ной функции способствуют синтаксический параллелизм и употребле-ние в одном контексте с данными антонимами глаголов suppress и bully с семами «подавление», «устрашение»:

(10) These are difficult issues, and it is precisely because these questions are hard that they must be addressed through constitutional means and


international laws so that majorities cannot simply suppress minorities, and big countries cannot simply bully the small [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/26/remarks-president-address-european-youth].

(11) <…> that bigger nations can bully smaller ones to get their way.Таким образом, присоединение Крыма к России предстаёт как

насиль ственное действие России по отношению к малому народу, ко-торый Россия подавила и запугала [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/26/remarks-president-address-european-youth].

В российском президентском дискурсе присутствует контрастная ин терпретация этого же события с помощью антропоморфной метафо-ры, пред ставляющей Россию как сестру, радушно встречающую родных ей крымчан:

(12) <…> Россия ответила им теплом, повернулась к ним и открыла всё своё сердце, всю свою душу [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20607].

Говоря о политике России по отношению к Украине, Б. Обама исполь зует слова с ярко выраженной негативной коннотацией tyranny, dictate, дока зывая, что Россия оказывает давление на Украину:

(13) <…> and freedom will continue to triumph over tyranny - because that is what forever stirs in the human heart [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/26/remarks-president-address-european-youth].

(14) Just because Russia has a deep history with Ukraine does not mean it should be able to dictate Ukraine’s future. No amount of propaganda can make right something that the world knows is wrong [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/03/26/remarks-president-address-european-youth].

На контрасте с этим В.В. Путин употребляет словосочетание «оказы вать содействие и поддержку», которое не подразумевает навязы-вания ни каких условий другому государству и выставляет все действия России в благоприятном свете. Более того, последующая антропоморф-ная метафора, к которой обращается президент РФ, также подчёркивает самостоятельность Украины в определении своей судьбы:

(15) Но только сами граждане Украины в состоянии навести поря-док в собственном доме [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20603].

В целом, в речах американского президента, затрагивающих вклю-чение полуострова в состав России, встречается большое количество слов с семой «опасность» (threats, threatened, dangerous), что опять-таки способствует со зданию образа России-агрессора:




В отличие от этого, в российском президентском дискурсе преоблада ют слова, которые вызывают ассоциации с праздником и ра-достью (знамена тельное событие; радостный, светлый, праздничный день; хочу поздравить вас):

(18) Хочу поздравить вас, всех жителей страны, граждан Россий-ской Федерации, жителей Крыма и Севастополя с этим знаменатель-ным, без всякого преувеличения, событием [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20626].

(19) У нас сегодня очень радостный, светлый, праздничный день! [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20607]

Комментируя военные действия на территории Украины, В.В. Пу-тин использует словосочетание «братоубийственная война», подчёрки-вая осо бый драматизм этой войны. А американский президент говорит о ситуации достаточно нейтрально как об обычном военном противо-стоянии, используя слово «hostilities». Контраст политической модали-зации достигается, таким образом, за счёт противоположности эмоцио-нально-экспрессивной и нейтральной коннотаций.

Американский президентский дискурс трактует действия россий-ских властей по урегулированию конфликта на Украине, прибегая к сло-ву с нега тивной коннотацией to violate с семами «насилие», «противоза-конность». Российский дискурс, напротив, представляет действия Рос-сии как миротвор ческие. В речи российского президента присутствует большое количество слов и словосочетаний с семами «сотрудничество», «помощь», «компромисс» (поспособствовать, посредничать, порешать, помочь, найти приемлемые развязки):

(20) Прежде всего нужно было помочь создать условия для мирно-го, свободного волеизъявления, чтобы крымчане могли сами определить свою судьбу первый раз в истории [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/20603].

(21) Мы постараемся поспособствовать, попосредничать, по-решать, найти приемлемые развязки [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/46827].

Более того президент вводит в дискурс военные и орудийные метафо ры, чтобы косвенно показать корыстную заинтересованность стран Запада в развязывании конфликта на Украине:

(22) Украина оказалась заложником чужих интересов [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/46612].

(23) <…> она (Украина) просто используется как инструмент для какой-то раскачки международных отношений [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/46612].


Наблюдается контраст номинаций представителей ЛНР и ДНР в срав ниваемых дискурсах. Б. Обама употребляет применительно к ним слово «се паратисты» (Russian-backed separatists, pro-Russian separatists, violent separatists), подчеркивая, что они хотят расколоть страну. Он от-казывается признавать республики полноценными государствами, от-мечая, что они дей ствуют на пока еще единой территории Украины (in Ukraine, within Ukraine, inside of Ukraine).

С российской точки зрения эти люди являются защитниками своих территорий и их, соответственно, называют словами с положительными коннотациями (ополчение, ополченцы, бойцы сопротивления). Из такого на именования как «представители и сторонники федерализации на вос-токе» ясно, что эти люди стремятся не разделить Украину, а объединить-ся в новое государство, где будут учитываться их интересы. В.В. Путин называет опол ченцев «представители Новороссии», подчёркивая их право на автономию.

Россия также является активным участником разрешения сирий-ского конфликта. И в российском дискурсе воздушная операция ВКС России в Сирии расценивается как имеющая большой успех:

(24) Современное русское оружие действует эффективно [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/50864].

Однако Б. Обама придерживается противоположной позиции по оценке действий российской стороны. Он представляет Россию как слабое государство, которое ввязывается в конфликт, чтобы удержать сферу своего влияния. В создании такого образа ему помогает антитеза, создаваемая с помощью антонимов с семами «strength» и «weakness»:

(25) Mr. Putin had to go into Syria not out of strength but out of weakness [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2015/10/02/press-conference-president].

В.В. Путин представляет миссию России в Сирии как благородную, по лезную для мирового сообщества. При этом он прибегает к словам возвы шенного стиля:

(26) Это борьба за свободу, правду и справедливость [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/50864].

Цель таких высказываний состоит в том, чтобы убедить граждан России и мировое сообщество в необходимости вмешательства России в сирийский конфликт.

Цель Б. Обамы – противоположная. Он во что бы то ни стало пыта-ется дискредитировать Россию и характеризует операцию в Сирии как counterproductive:

(27) And the kinds of airstrikes against moderate opposition that Russia is engaging in is going to be counterproductive [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2015/10/02/press-conference-president].

Американский президент позиционирует В.В. Путина как сторон-ника президента Сирии, которого Б.Обама в свою очередь характеризу-ет как же стокого, безжалостного тирана (a brutal, ruthless dictator).


В целях дискредитации России и В.В.Путина Б.Обама использует кули нарную и игровые метафоры, представляя Россию как автора ре-цепта для ка тастрофы, а В.В.Путина – как азартного игрока:

(28) But what was very clear – and regardless of what Mr. Putin said – was that he doesn’t distinguish between ISIL and a moderate Sunni opposition that wants to see Mr. Assad go. From their perspective, they’re all terrorists. And that’s a recipe for disaster, and it’s one that I reject [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2015/10/02/press-conference-president].

(29) Mr. Putin, having made this doubling-down of the support he has provided to Mr. Assad [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2015/10/02/press-conference-president].

Б.Обама всячески подчёркивает своё неприятие режима Б. Асада, используя глагол reject: is rejected by, that I reject, we reject, would reject that, rejecting violence:

(30) They’ve been propping up a regime that is rejected by an overwhelming majority of the Syrian population [URL: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2015/10/02/press-conference-president].

В дискурсе российского президента наоборот подчёркивается легитим ность правления Б. Асада с помощью слов и словосочетаний соответствую щей семантики (легитимный, законный):

(31) Вот почему было принято решение о военной операции на ос-новании официального обращения законной, легитимной сирийской власти [URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/50864].

Такая разная оценка правительства Сирии позволяет Америке представить участие России в сирийском конфликте как помощь не имеющему права на власть тирану, а России — охарактеризовать свои действия как поддержку законного правительства Сирии.

Проведённый анализ убедительно показывает аксиологическую амби валентность, наблюдающуюся при интерпретации одних и тех же событий в оппозиционных по отношению друг к другу президентских дискурсах. В ка честве средств политической модализации президен-ты используют контраст ные номинации часто имеющие в структуре их значений антонимичные семы, слова и метафоры с противополож-ными коннотациями (по зитивными/негативными, эмоционально-экс-прессивными/нейтральными), а также антонимы. Использование этих средств способствует формированию противоположного обществен-ного мнения относительно одних и тех же событий у представителей разных государств. Проведённое исследование ещё раз подтверждает положение о роли языка как мощного оружия идеологической войны и показывает актуальность его изучения в данном аспекте.


Берендеев М.В. Образ и дискурс к вопросу о дискурсивном характере фор-мирования политических образов // Вестн. Балтийского федерального ун-та им. Канта. 2011. Вып. 6.


Боева-Омелечко Н.Б., Зайцева Н.В. Антонимическая когезия в современ-ном английском и русском языках. Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2011.

Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. Волгоград: Перемена, 2000.

References

Berendeev M.V. Obraz i diskurs k voprosu o diskursivnom haraktere formirovanija politicheskih obrazov Vestnik Baltijskogo federal’nogo universiteta im. Kanta. 2011. Vyp. 6. S. 91-99.

Boeva-Omelechko N.B., Zajceva N.V. Antonimicheskaja kogezija v sovremennom anglijskom i russkom jazykah. Rostov n/D.: Izd-vo SKAGS, 2011.

Shejgal E.I. Semiotika politicheskogo diskursa. Volgograd: Peremena, 2000.

Boeva-Omelechko N.B., Kostenko T.F., Volodko V.G. (Rostov-on-Don, Russian Federation)

The contrast of representation of political conflicts in American and Russian presidential discourses

The problem discussed in the article is topical due to the interest of linguists to the phenomenon of political modalization as an immanent feature of political and especially presidential discourse in which language is used as the main instrument of political power, its maintenance, exercise and change. This modalization presupposes axiological ambivalency of interpretation of political events in oppositional political discourses. The article reveals linguistic means used for the modalization in question such as contrastive nominations, metaphors and comparisons with contrastive connotations as well as antonyms in the presidential discourses of B. Obama and V.V. Putin. The authors analyze the role of these means in representing Russia in Putin’s discourse as a peaceful country which keeps within law especially while joining Crimea, does it best to settle the conflict in the south-east of Ukraine and achieves military successes in Syria and in representing it in Obama’s discourse as an aggressor which suppresses small nations, supports separatists in Ukraine and conducts counterproductive operation in Syria. It is concluded that language is a powerful weapon used in ideological war nowadays and it is worth studying in this aspect.

Key words: presidential discourse, political modalization, axiology, contrast, nomination, metaphor, connotation, antonymy.

Boeva-Omelechko Natalya Borisovna – Ph.D. of philology, professor. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication. Southern Federal University.

Phone.: 8-903-401-34-41; e-mail: [email protected] Tatyana Fedorovna – Institute of philology, journalism and

cross-cultural communication. Southern Federal University, student.Phone: 8-900-138-26-18; e-mail: [email protected] Valerya Gennadevna – Institute of philology, journalism and

cross-cultural communication. Southern Federal University, student.Phone: 8-989-707-22-82; e-mail: [email protected]

Е.А. Болотова 69

УДК 81`276.11:791ББК 81.2Рус-2

Е.А. Болотова

НЕГАТИВНЫЕ КОНСТРУКЦИИ В ТЕКСТАХ МЕМУАРОВА. КОНЧАЛОВСКОГО КАК ПОКАЗАТЕЛИ РЕЧЕВОЙ ХАРАКТЕРИСТИКИ И ХАРАКТЕРИСТИКИ ЛИЧНОСТИ АВТОРА

Статья посвящена рассмотрению актуальной проблемы отрицания в лингвистике, а также описанию воз-можных способов функционального использования автором мемуарных текстов А. Кончаловским («Низкие истины» и «Возвышающий обман») негативных конструкций, их прагма-тической направленности. В статье вы-ясняется, как и какими определённы-ми художественно-изобразительными и выразительными средствами на ос-нове использования языковых средств разных уровней можно дать харак-теристику личности мемуариста при помощи предложений отрицательной семантики. Рассматривается специфи-ка употребления различных способов воздействия автором мемуаров на чи-тателя при помощи негопозитивности.

Ключевые слова: автор мему-аров, мемуарный текст, языковые грамматические средства, категория отрицания, негативные конструкции.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-69-78

Болотова Елена Анатольевна – аспирант кафедры русского языка Института фило-логии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета; преподаватель кафедры До-кументоведение и языковая коммуника-ция Донского государственного техниче-ского университетаТел.: 8-906-428-00-85E-mail: [email protected]

© Болотова Е.А., 2016.

В настоящее время у носите-лей русского языка повысился ин-терес к историческому прошлому. Человек хочет узнать о корнях и традициях своего народа, о про-шлом страны и её выдающихся представителях. Об этом как раз обычно и повествуют произведе-ния авторов-мемуаристов.

Общепринято считать, и это следует отметить, что любая ин-формация, которая сообщается ав-тором в мемуарном тексте, связана с личностью самого автора-мемуа-риста. Вступая в диалог со своими читателями, автор устанавливает контакты с ними. В процессе этого им сообщается информация о лю-дях, о себе, о событиях и различ-ных фактах, происходивших в раз-ные периоды жизни мемуариста и страны.

Художественное значение мемуарного текста заключается в способе передачи информации средствами различных уровней (лексического, фонетического, сю-жетного, тематического и др.) с ис-пользованием повторяемости, яв-ляющейся одним из необходимых условий существования связного текста. Диалогическое общение «писатель–читатель» осуществля-ется по мемуарному типу, на ос-нове временной фиксации описы-ваемых воспоминаний (прошлое, настоящее и т. п.).

В мемуарах А. Кончаловско-го представлена и раскрывается волнующая всех проблема челове-ческой судьбы и предназначения людей в мире. При ознакомлении с текстами его мемуаров мы встре-чаем большое количество отрица-тельных высказываний, активное использование которых автором

70 Е.А. Болотова

обусловливается диалектикой постоянно развивающихся человеческих познаний.

А. Кончаловский, не являясь профессиональным писателем, обла-дает уникальными способностями автора-рассказчика. Тексты его ме-муаров «Низкие истины» и «Возвышающий обман» доказывают то, что ему удалось написать очень интересный, человечески понятный рассказ о своей незаурядной жизни. В мемуарах автор представил свою жизнь честно и открыто, обнажил свою душу, показал то, что другие известные, как и он, люди не смогли или не захотели. Мы увидели его эмоциональ-ным и спокойным, неравнодушным и эгоцентричным, реалистом и фан-тазером, любовником и любимым, родственником и другом.

Языковой материал, который мы исследуем в его мемуарах, очень разнообразен. При написании текстов широко используются предложе-ния с отрицанием, выраженным различными языковыми (морфологи-ческими, синтаксическими) грамматическими средствами и лексикали-зованными сочетаниями или фразеологизмами.

Несомненно, что субъективность и открытая позиция автора дают возможность заметить в анализируемых мемуарных текстах наличие эмоциональной и оценочной лексики и её перлокутивного эффекта прагматического характера. Подобные жанровые особенности мемуар-ной литературы оказывают на читателя определённое интеллектуальное и эмоциональное воздействие. Языковой материал исследуемых текстов позволяет заметить, что маркирование идиостилей авторов мемуаров, в частности А. Кончаловского, происходит при использовании разноо-бразных негативных конструкций [Гаврилова, с. 85]. Необходимо от-метить, что подобные языковые единицы присущи всему жанру мемуа-ров, где выполняют прагматические функции воздействия на эмоции и интеллект читателя.

Любые грамматические конструкции, имеющие значение негации, обычно сориентированы на знания или убеждения говорящего о том, что существуют прямо противоположные утверждаемым собеседником факты: Чужие сценарии меня почти никогда не удовлетворяли. Только раз в жизни читал сценарий, который хотел бы снимать, ни буквы в нем не переделывая. Ничего подобного (Б. Е. – «Выстрел в упор» Никоса Каза-на) с тех пор не встречалось. Ни в России, ни в Америке, ни во Франции найти соавтора, которому я мог бы дать идею и получить от него гото-вый результат, не получалось [Кончаловский, 1999, с. 57 – 58].

В поведении эгоцентричного человека отсутствует осознанное со-переживание другим людям, стеснительность, нерешительность, бояз-ливость, напряжённость при общении и способность видеть ситуацию в развитии: И все равно где-то в глубине, внутри себя я чувствовал, что никогда такой творческой свободы, такой совершенной техники, какая есть у Ашкенази (Б. Е. – музыкант), мне не достичь [Кончаловский, 1998, с. 69].

В содержании негативных конструкций отчётливо проявляются эгоцентрические качества мемуариста, то, как он оценивает, восприни-


мает или запоминает поступающую к нему или исходящую от него ин-формацию.

Эгоцентризм у автора-рассказчика может быть явным или тене-вым, когда автор хочет больше рассказать о других людях, чем о себе: Ни об одной из этих книг (Б. Е. – «Исповедь» Руссо, «Жизнеописание Бенвенуто Челлини», «Опасные связи» Шодерло де Лакло) я прежде не слышал [Кончаловский, 1998, с. 78].

Эти книги А. Кончаловскому дал прочитать Семён Ляндрес (Б.Е. – секретарь Бухарина), отсидевший срок в сталинских лагерях: Есте-ственно, в тюрьме такой человек (Б. Е. – Семён Ляндрес) не мог не ока-заться [Кончаловский, 1998, с. 78]. В данном случае погашение отрица-ния отрицанием усиливает экспрессию текста.

При исследовании мемуарных текстов нами установлено, что чем интереснее автор рассказывает о поразивших его событиях, тем сильнее выражено его эгоцентрическое состояние. Его личность представляет-ся ярче, привлекательнее и заинтересовывает читателей ещё больше: До него (Б. Е. – Бюнюэль) я не представлял себе, что можно вот так, как липку, ободрать человеческий характер, заглянуть в то, что Достоев-ский называл «обнаженная бездна души» [Кончаловский, 1998, с. 137].

Читателям интересны особые, личностные мемуары, такие, в кото-рых присутствуют предложения с отрицанием, раскрывающие менталь-ность автора: Я даже не до конца понял, что он (Б. Е. – Рихтер) имел в виду [Там же, с. 63]. Не знаю, почему я пришелся ему (Б. Е. – Тарковско-му) по душе [Там же, с. 108].

Тексты личностных мемуаров заставляют читателя расшифровы-вать мысли, выраженные в предложениях с отрицанием, чаще задавать себе вопрос о том, почему автор делает такие выводы или приводит та-кие высказывания: Я говорю сейчас не о том, верить или не верить, хо-дить или не ходить в церковь, а о том, как поляризовалось сознание людей [Там же, с. 343].

В следующих отрицательных предложениях текстов мемуаров можно заметить эмоциональность А. Кончаловского при воспоминани-ях о матери: Мамы со мной уже больше нет. Вернее, она со мной, но уви-деть её я уже не могу [Кончаловский, 1999, с. 325]. Как жаль, что ни на одну из этих премьер (Б. Е. – «Евгений Онегин», «Пиковая дама») я не смог пригласить маму [Там же, с. 259].

«Я» – это очень устойчивая концепция, и на ней человек строит свои отношения с другими и к себе самому. Необходимо отметить, что в мемуарах повествователь в своём лице как бы объединяет и автора, и ге-роя, и рассказчика. Поэтому эгоцентрическая субъективность в высшей степени свойственна подобному мнемоническому повествованию, кото-рое служит для того, чтобы облегчить читателю запоминание событий.

При создании мемуаров автор выбирает свою форму повествова-ния, отношение к произошедшим событиям, определённый угол зрения и свой взгляд, свои оценки, которые пронизывают и скрепляют весь текст произведения. Значит, эгоцентризм автора становится главной


стратегией и смыслообразующей составляющей мемуарного повество-вания.

В своих мемуарах А. Кончаловский правдиво воспроизводит собы-тия минувших лет своей жизни. Читатель убеждается в честности автора и в том, что он обладает одним из важных требований нравственности. Это человеческое качество включает в себя искренность и правдивость, принципиальность и верность при исполнении взятых обязательств; субъективную чёткую убежденность в том, что проводимые действия правильны (морально и юридически); соблюдение и признание прав людей на законно принадлежащее им (материальное, духовное и др.) [Болотова, 2015, с. 5].

Автор отмечает, что честность помогает в отношениях между людь-ми избежать обмана, подчеркивает то, что при этом отсутствует корысть, дезинформация, введение в заблуждение: Да, не всегда и не обо всем можно сказать правду, но всегда можно избежать лжи. Лжи в этой книге нет. Во всяком случае, я думаю, что её нет [Кончаловский, 1998, с. 6].

Он говорит о том, что если он сам и сообщает другому человеку не-предумышленную ложь, но при этом верит в неё, то всё равно он остает-ся в этот момент честным человеком: Итак, о чем я буду писать здесь? О себе. О людях, с которыми встречался. О фильмах, которые снимал. О поступках, которые совершал или не совершал [Там же].

В своих воспоминаниях А. Кончаловский абсолютно не скрывает отрицательные стороны своей личной жизни и творчества. В своё время его мемуары наделали в звёздной среде много шума из-за их открыто-сти, честности и правды об эпохе, в которой жил и живёт А. Кончалов-ский: Что же такое – «низкие истины»? Они – то, что о себе знаешь, но что знать, а тем более от других слышать, неприятно. Замечательно иметь ясные идеалы и ценности! У меня их нет. Идеалы размыты [Кон-чаловский, 1998, с. 6].

Автор честно признаётся, что о некоторых произошедших собы-тиях он по своему опыту не знает и не является их непосредственным свидетелем, а знает о них только по рассказам родственников или про-сто знакомых. Поэтому в текстах его мемуаров встречаются выражения «ходили слухи», «отец рассказывал мне» и др.: По дому (Б. Е. – по дому, где жили родители Кончаловского) ходили слухи, что, увидев себя в ис-полнении Геловани, Сталин сказал: «Не знал, что я такой красивый и та-кой глупый» [Кончаловский, 1998, с. 13]. Отец рассказывал мне, что в 50-60-е годы, по временам его приглашали в гости к «академику». «Акаде-миком» на самом деле был высокий чин госбезопасности… Ничего особого от отца не требовалось. Надо было просто сидеть за столом, пить, есть, вести светские разговоры, в общем, «чувствовать себя непринужденно». Гостями в этом доме были известные артисты, крупные ученые, писате-ли. Никто не отказывался. Хотя, наверное, не всех и приглашали. У отца четко работала интуиция. Туда, куда лезть не просили, он не лез [Там же, с. 16–17].


Предложения с негацией часто помогают автору в поисках досто-верности содержания исторической и личной информации, добытой пу-тём глубочайших раздумий. А. Кончаловский в своих мемуарах не опи-сывает ужасных сцен войны, репрессий, но на уровне подсознания при упоминании автором об этих событиях чувствуется его боль, ненависть, обида тех людей, с которыми произошло подобное (аресты родственни-ков и знакомых, изоляция и высылка из страны друзей и др.).

Для мемуаров А. Кончаловского характерны простота, человеч-ность, назидательность, искренность, неравнодушие, беспокойство о судьбе страны: Да, Россия – страна замечательная, прекрасная, у нее великое будущее, до которого мы, к сожалению, не доживем. Не надо тя-нуть её в это будущее за волосы [Кончаловский, 1998, с. 352]. В России к закону всегда относились без уважения. Нельзя объяснять это отсут-ствием культуры: культура в России есть, глубокая, ей уже тысяча лет [Кончаловский, 1999, с. 319]. Церковь не признает сомнений в вере [Кон-чаловский, 1998, с. 155]. Но пути Господни неисповедимы [Там же, с. 6].

Его поучительность (назидательность) заостряет внимание иногда на пустяках жизненных событий людей, занятых делами: Не знал, что она (Б. Е. – Ванга) мне скажет, да и вообще неприятно знать свое буду-щее, даже если оно прекрасно [Кончаловский, 1999, с. 186].

Иногда между назидательными и сентиментальными исторически-ми текстами находятся философско-аналитические тексты мемуаров, в которых рассказчик стремится проанализировать суть и раскрыть смысл пройденного им жизненного пути. В назидание читателю автор пишет: Жизни не хватит, чтобы дойти до дна [Кончаловский, 1999, с. 142]. Не в деньгах счастье, а в том, что они есть [Там же, с. 185].

Одним из наивысших достоинств мемуарного произведения может являться не только яркость, внешняя и скрытая выразительность тек-стов, но и их эмоциональность и экспрессивность, которые автор доно-сит до читателей через свое эмоциональное, смысловое самоощущение, оценки и самовыражение своих желаний в негативных высказываниях. Эмоциональность может передаваться такими языковыми средствами, как: междометия; слова, называющие эмоции и ассоциации с ними; ин-тонация; особые синтаксические структуры (повтор, эллипсис, антитеза и др.). Приведём, как пример, предложения с повторами отрицательных конструкций: Не будет «мечты о розах в кабине “роллс-ройса”...» (Б. Е. – О. Мандельштам); не будет теплого ветра, врывающегося в машину, не будет аллеи, рябящей пятнами солнца... Не будет тех чувственных ощу-щений, которые доставляют такие мимолетные и такие неизбывные ра-дости, такие моменты счастья! [Кончаловский, 1999, с. 10].

В следующих предложениях приводится повтор в тексте и анти-теза: Я был сыном автора Государственного гимна, председателя Со-юза писателей, депутата Верховного Совета СССР и Российской Фе-дерации, куда, ясно же, не выбирали, а назначали. Диссидентством я не отличался, Россию не ругал. Не ругаю её и теперь, когда всё разре-шено. Не ругал её и в «Курочке Рябе» (Б. Е. – фильм Кончаловского),


хотя кому-то очень хочется представить дело именно таким образом [Кончаловский, 1998, с. 9].

Часто эмоциональность текста передает индивидуальное ощуще-ние, а также настроение носителей информации. Эмоционально окра-шенные слова выражают отрицательные оценки ситуаций усилением негации посредством отрицательных местоимений или наречий, кото-рые используются рассказчиком в текстах: Ах, эта жадность к впечат-лениям советского человека за рубежом! Страстное желание не пропу-стить ничего, посмотреть [Кончаловский, 1999, с. 63]. Никогда не мог понять, зачем Андрею (Б. Е. – Тарковскому) такая медлительность [Там же, с. 88].

Эллипсис в текстах мемуаров используется А. Кончаловским в виде риторической фигуры разговорного стиля: Не хотят – черт с ними (Б. Е. – назначить зав. сектором кино отдела культуры ЦК) [Там же, с. 61]. В военные (Б. Е. – годы репрессии) – всерьез не сажали, массовые посадки начались снова в 1947-м с началом кампании против космополитов [Там же, с. 19].

С помощью эллипсиса происходит быстрая смена негативных со-бытий и действий, ускоряется динамика изображаемых сцен при уча-стии персонажа, вносятся определённые детали в их психологическую и языковую характеристику: Когда шёл «Евгений Онегин», она (Б. Е. – мать Кончаловского) болела, когда «Пиковая дама», – её уже не было [Конча-ловский, 1999, с. 259].

Значение отрицательного предложения может заметно изменяться от местонахождения отрицания. Инверсия в текстах мемуаров А. Конча-ловского не встречается и при анализе не выявлена.

А. Кончаловский эмоционально излагает в текстах мемуаров раз-личные информирующие факты, воздействуя на эмоции и оценки чи-тателя. Он применяет такие приёмы, как повтор или только отрицание «не» или вместе с глаголом-предикатом, к которому он относится. Также автор иногда использует отрицание отрицанием, где тоже повторяется «не». Отрицание усиливается местоимениями или местоимёнными на-речиями в устойчивых оборотах с отрицанием («шёл не оглядываясь»): В своем стремлении понять себя, ухватить синюю птицу сновидения, Андрей (Б. Е. – Тарковский) шёл не оглядываясь... Но мне в его последних картинах чего-то не хватает, может быть, чувственности, душевной сопричастности [Кончаловский, 1999, с. 87].

Довольно часто А. Кончаловский находит такие приёмы и слова, которые эмоциональны и красочно выразительны. Вместе с повтором они делают содержание его текстов живым и интересным, легко читае-мым и запоминаемым: Только немногие не теряют вместе с редеющими волосами ощущение своей исключительности, не приобретают вместе с сединами горький привкус тщетности своих попыток [Кончаловский, 1998, с. 337].

А. Кончаловскому, как и любому автору мемуаров, при воспомина-ниях свойственно находиться как бы в двух измерениях, и все процессы


воспоминаний связаны с проявлением эмоциональности и оценочности, причём иногда и негативной: Не могу поверить, что это (Б. Е. – об отно-шениях с Ниной Безфамильной) было [Кончаловский, 1999, с. 93].

Е. М. Галкина-Федорук отмечает, что выражение эмоций в языке всегда экспрессивно [Галкина-Федорук, с. 117], а эмоциональное отно-шение мемуариста при повествовании может являться особенной фор-мой, которая выражает отношение человека к тому миру, который его окружает. В том случае, когда автор мемуаров описывает важные для героя события или если персонаж ведёт свой рассказ эмоционально, при использовании отрицательных предложений может наблюдаться эмоциональная и экспрессивная парцелляция. При членении предло-жения смысл высказывания выражается не только в одной интонаци-онно-смысловой речевой единице, а сразу в нескольких, которые могут следовать одна за другой, разделяясь паузами. Автор расчленяет выска-зывание таким образом, что выделяет его ещё больше паузой, усиливая отрицание. Паузы могут быть отмечены точками, запятыми, восклица-тельными или вопросительными знаками, повтором «не»: Сирень, кото-рую так любил Рахманинов, которой посвящал свои романсы, которую увез с собой из России и пытался посадить и в Калифорнии, там не цвела. Не тот климат. И сам он на американской земле не мог писать музыку, стал исполнителем... [Кончаловский, с. 213].

В данном случае парцелляция проявляется как синтаксический экспрессивный приём письменного языка мемуарного жанра.

Содержание мемуарных текстов А. Кончаловского, как человека и писателя, всегда отличается особым неравнодушным, пристальным, часто даже пристрастным взглядом на события (прошлые, настоящие) и на людей, которые участвовали или участвуют в этих событиях, что подчеркивается частноотрицательными конструкциями: На протяже-нии многих месяцев работы над этими страницами я не раз приходил к выводу, что книга может вызвать у читателя тягостное чувство. И мне как автору совсем не просто убедить себя полюбить читателя, вполне равнодушного к тому, что я хочу поделиться с ним чем-то важным, со-кровенным, дорогим для себя [Кончаловский, 1998, с. 379 – 380].

Неравнодушие мемуариста проявляется в его интересе к окружаю-щему миру, людям, стремлении принимать участие в тех или иных собы-тиях и действиях, происходящих или уже давно произошедших [Болото-ва, 2014, с. 399]. По текстам мемуаров А. Кончаловского мы чувствуем, что в его жизни существуют определённые высокие духовные ценности: любовь и внимание к людям, своей Родине, духовность, щедрость души, участие, патриотизм, энтузиазм, сочувствие и сострадание, которые вы-ражаются языковыми средствами отрицания, с прагматическими целя-ми, используемыми автором.

Ниже приведённые предложения иллюстрируют эти качества, вы-ражая неравнодушие и заинтересованность при помощи парцелляции, отрицания с усилением его местоименными формами (местоимённые наречия «никогда», «никуда», отрицательное местоимение родительно-


го падежа «ничего» от местоимения «ничто»): Я никогда не знал, кого из моих друзей и кого из моих женщин она (Б. Е. – Маргарита Синдерович) не любила. Она была женщина, которую не долюбили, не доцеловали. Ей ничего не было нужно, она никуда не спешила, не старалась побольше уви-деть. Никогда ни про кого не болтала [Кончаловский, 1999, с. 115 – 116].

Писателей, которые могут говорить выразительно и правдиво, срав-нительно мало, но среди них Андрей Кончаловский, который выражает это усилением отрицания и повтором. Сущность повтора состоит в его особом усиленном воздействии логического и эмоционального характе-ра на читателя [Сарина, 1999, с. 145]: Никогда мне не было так страшно приниматься за работу, как в театре. Никогда я не чувствовал себя та-ким свободным, как в театре [Кончаловский, 1999, с. 254].

Мемуары А. Кончаловского утверждают обычную истину о том, что именно простое неравнодушие человека помогает ему быть человеком. По канве мемуарных текстов проходит нить авторской философии «мне не может быть всё равно». Страницы его мемуаров переполнены любо-вью к женщинам, родным, друзьям, Родине, искусству, к жизни, приро-де и к окружающему миру вообще. Автор как бы владеет даром и уме-нием раскрасить серые будни людей в сказочные и радостные цвета. И это опять говорит о его неравнодушии: Она (Б. Е. – Ю. Высоцкая) была уверена, что мы расстанемся и больше уже никогда не увидимся [Конча-ловский, 1999, с. 329].

Поэтому мемуары А. Кончаловского, с его неравнодушием, искрен-ним желанием помогать людям, ставят их в ряд талантливых мемуар-ных произведений нашего времени, а эмоциональный красочный стиль авторского изложения делает его книги полезными и увлекательными, хотя затрагивают сложные жизненно важные темы.

Каждое из личных свидетельств очевидцев имеют огромную цен-ность для писателя, а затем и для читателя. Заметим, что, употребляя от-рицание, автор, как правило, ориентируется на позитивные знания чи-тателя, т.е. определённые когнитивные условия, знания о присутствии отрицаемого факта в типичной для этого ситуации [Труб, с. 44].

А. Кончаловский с любовью и большим пониманием, проникновен-но доносит до читателей события давно минувших дней. Этим он вы-полняет основную, важную и специфическую функцию мемуаров, про-являя все качества своего внутреннего «Я».

Таким образом, с помощью анализа негативных конструкций уда-ётся во всей полноте, в частности с учетом прагматической направлен-ности текста, полностью раскрыть все речевые особенности текстов ме-муаров. Также раскрываются особенности личности прекрасного мему-ариста: честность, эгоцентризм (обусловленный жанром произведения), стремление к назидательности, связанной с желанием автора помочь читателю избежать ряда возможных в его жизни ошибок, эмоциональ-ность и неравнодушие к судьбам окружающих.

В рамках данной статьи необходимо отметить, что стиль мышления автора мемуаров, текстовая прагматика определяют оценочные и эмо-


тивные смыслы, становящиеся в мемуарном произведении доминиру-ющими и эмоционально воздействующими на сознание читателей-ин-терпретаторов, изменяя их окружающий мир, а также их отношение к этому миру.

Несмотря на множество трудов и исследований, проведенных уче-ными лингвистами, проблема отрицания остается малоизученной. Если наиболее доступная формальная сторона отрицательных предложений уже подробно исследована и описана в многочисленных работах по син-таксису русского языка, то изучение стилистики отрицательных кон-струкций, коммуникативно-функциональных особенностей их прагма-тики в языкознании находится пока на начальном этапе.


Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов М., Советская энци-клопедия, 1966.

Болотова Е.А. Языковые средства выражения отрицания и их стилистико-прагматические функции в мемуарах Андрея Кончаловского // Вестн. Иркут-ского гос. тех. ун-та. 2014. № 12 (95).

Болотова Е.А. Анализ отрицательных конструкций как средств субъекти-вации повествовательного текста мемуаров Андрея Кончаловского «Низкие истины» и «Возвышающий обман» // Язык и коммуникации. Вып. 9. Ростов н/Д.: ИЦ ДГТУ, 2015.

Гаврилова Г.Ф. Грамматическое отрицание как средство выражения соци-альных и этических авторских оценок // ТехШБ: Избранное. Ставрополь, Изд-во СГУ, 2004.

Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // Сборник статей по языкознанию. Профессору Московского университета ака-демику В.В. Виноградову. М., 1958.

Кончаловский А. Низкие истины. М.: Коллекция «Совершенно секретно», 1998.

Кончаловский А. Возвышающий обман. М.: Коллекция «Совершенно се-кретно», 1999.

Сарина З.М. Прагматические основания использования повтора в речевых формах: дис. … канд. филол. наук. М., 1999.

Труб В.М. О коммуникативных аспектах отрицания как негативной оцен-ки истинности // Вопросы языкознания. 1994. № 1.

References

Akhmanova O.S. Slovar’ lingvisticheskikh terminov M., Sovetskaya entsiklopediya, 1966. 607 s.

Bolotova E.A. Yazykovye sredstva vyrazheniya otritsaniya i ikh stilistiko-pragmaticheskie funktsii v memuarakh Andreya Konchalovskogo // Nauchnyi zhurnal «Vestnik» Irkutskogo gosudarstvennogo tekhnicheskogo universiteta. 2014. № 12 (95). S. 396–402.

Bolotova E.A. Analiz otritsatel’nykh konstruktsii kak sredstv sub»ektivatsii povestvovatel’nogo teksta memuarov Andreya Konchalovskogo «Nizkie istiny»


i «Vozvyshayushchii obman» // Yazyk i kommunikatsii. Vyp. 9, Rostov n/D.: ITs DGTU, 2015, S. 3–16.

Gavrilova G.F. Grammaticheskoe otritsanie kak sredstvo vyrazheniya sotsial’nykh i eticheskikh avtorskikh otsenok // TekhShB: Izbrannoe. Stavropol’, Izd-vo SGU, 2004, S. 84-87.

Galkina-Fedoruk E.M. Ob ekspressivnosti i emotsional’nosti v yazyke // Sbornik statei po yazykoznaniyu. Professoru Moskovskogo universiteta akademiku V. V. Vinogradovu. M., 1958, S. 103-124. 372 s.

Konchalovskii A. «Nizkie istiny» M.: Kollektsiya «Sovershenno sekretno», 1998. 381 s.

Konchalovskii A. «Vozvyshayushchii obman» M.: Kollektsiya «Sovershenno sekretno», 1999. 340 s.

Sarina Z.M. Pragmaticheskie osnovaniya ispol’zovaniya povtora v rechevykh formakh: Dis. … kand. filol. nauk. M., 1999. 145 s.

Trub V.M. O kommunikativnykh aspektakh otritsaniya kak negativnoi otsenki istinnosti // Voprosy yazykoznaniya. M.: Nauka, 1994. № 1. S. 44–62.

Bolotova E.A. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Negative constructions in memoir texts by A.Konchalovsky as

indices of speech characteristics and author’s personality characteristics

The aim of the article is to examine the relevant problem of negation in linguistics, as well as the possible ways of use by the author the memoirs texts by A. Konchalovsky ( «Low truths» and «Exalts deception») the negative constructions, their pragmatic orientation. It becomes clear how and what certain fiction-figurative and expressive means, based on the use of linguistic resources at various levels, it is possible to characterize the individual memoirist using negative semantic proposals. We consider the specifics of the use of various methods of influence by the author of memoirs on the reader by the means of representation categories of negopositivism. It reveals that any information that is submitted by the author in the text of memoirs, refers to the identity of the author, memoirist, and entering into a dialogue with their readers, the author establishes contacts with them. In the course of this dialogue there is the exchange of information about people, about oneself, about different events and facts in the different periods of the life of the author and the country.

Key words: author of the memoir, memoir text, grammatical language means, category of denying, negative construction.

Bolotova Elena Anatolievna – post-graduate student of the Russian language dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication of Southern Federal University. Lecturer of documentation and language communication dpt. Don State Technical University. Phone: 8-906-428-00-85; e-mail: [email protected]

З.А. Заврумов 79

УДК 81ББК 81

З.А. Заврумов

КОГНИТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА: ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ И ИМПЛИКАЦИОНАЛ ИРОНИИ

В статье рассматривается ин-тенциональность и импликационал иронии с позиций её продуцента и реципиента, что позволяет выявить и описать функции иронии. Автор по-стулирует наличие типов вербальной и ситуативной иронии, понимание которых основано на знании «сочета-емости» в пределах одного контекста событий, явлений, объектов, языко-вых единиц. Декодирование иронии представляет собой когнитивный ме-ханизм, реализация которого зависит от способности реципиента к интер-претации высказывания в координа-тах интенциональности продуцента.

Ключевые слова: ирония, ирони-ческий дискурс, ироническая коммуни-кация, интенциональность, имплика-ционал, художественный текст. DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-79-86

Заврумов Заур Асланович – канд. филол. наук, доцент, проректор по научной работе и развитию интеллектуального потенциа-ла Пятигорского государственного линг-вистического университетаТел.: +7-928-911-40-41E-mail: [email protected]

© Заврумов З.А., 2016.

Исследовательский интерес к когнитивно-прагматическому потенциалу текста как объекту культуры определяет актуаль-ность концепций языковой и ин-дивидуально-авторской картин мира, языковой и (или) литера-турной личности (см.: [Караулов; Тынянов]), которые закономерно обращены к параметрированию взаимоотношений автора и текста, продуцента и реципиента текста. Изучение художественного тек-ста уже не ассоциируется лишь с лингвистикой текста: интегратив-ные подходы современной нау-ки о языке свидетельствуют о всё более углубляющемся понимании тех компонентов, которые обла-дают наибольшей значимостью в оформлении структуры текста и его многоплановом функциониро-вании.

Смысловая неоднозначность художественного текста раскрыва-ется через различные прагматиче-ские эффекты. Одну из приоритет-ных ролей в этом процессе играет ироническая интенциональность: как экспликация оценки и эмоции, ирония становится тем направле-нием, в котором развивается ав-торское освоение действительно-сти, коррелирующее с его эстети-ческой позицией и мировоззрени-ем. Ирония по своей природе – не-кая интеллектуальная провокация (см.: [Кузнецова]), так как её им-пликативный характер сообщает коммуникации избирательность адресата. Общеизвестно, что иро-ническое высказывание содержит противоположные оценки (пози-тивную и негативную), выражен-ные, соответственно, эксплицитно и имплицитно. Ирония закономер-

80 З.А. Заврумов

но усиливает импликационал художественного текста, так как основана на несоответствии означающего означаемому. Престижность и до неко-торой степени элитарность общения на уровне импликатур не вызывает сомнений: продуцент текста включает реципиента в коммуникацию, в которой имеются смысловые лакуны, тем самым стимулируя и, отчасти, направляя его интеллектуальную деятельность, что, несомненно, изна-чально предполагает наличие у реципиента определенного когнитивно-го и общекультурного потенциала.

Изучение интенциональности иронии может быть непротиворечи-во соотнесено с четырьмя основными принципами, составляющими ос-нову прагматической теории текста – «максимами Грайса» [Грайс]:

1) принцип качества (текст должен содержать только достоверную информацию);

2) принцип количества (объем информации, представленный в тек-сте, не должен превышать необходимого в данном контексте);

3) принцип относительности (любая информация, содержащаяся в тексте, должна оцениваться в контексте ситуации или в соотнесении с другими текстами);

4) принцип способа изложения (упорядоченность и отсутствие двусмысленности).

Специфика художественного текста оценивается в этой связи как систематическое нарушение «максим Грайса» [Исследования по теории текста, с. 20 – 21].

Ирония в художественном тексте непротиворечиво описывается с позиций его реципиента: она успешно квалифицируется исключитель-но в параметрах интерпретации речевых действий продуцента. Такой вектор рассмотрения иронии позволяет выявлять различные функции иронии, которые детерминированы способами её интерпретации, изби-раемыми реципиентом художественного текста.

Двойственный характер восприятия иронии адресатом отражает в какой-то степени и её бинарную когнитивно-семантическую структу-ру: с таких позиций ирония оценивается либо как «катализатор» про-дуцирования дополнительного прагматического потенциала текста / дискурса, либо как коммуникативное неудобство, иногда приводящее к коммуникативной неудаче и возникновению барьеров общения. Про-тиворечивость восприятия иронии, которое ощущается носителями лингвокультуры интуитивно, находит отражение в попытках описания дискурсивных функций иронии (см., например: [Hutcheon]). Л. Хатче-он предлагает классификацию, в которой все функции иронии описы-ваются с позиций противоположных характеристик. Так, усиливающая (reinforcing) функция квалифицируется не только как точная и выра-зительная, но и как побочный эффект коммуникации, в силу чего эта функция имеет наименьший потенциал воздействия (minimal affective charge). Прагматический критерий позволяет шкалировать другие функции иронии, располагая их по мере усиления интенциональности иронии: усложняющая (complicating), развлекательная (ludic), дистан-


цирующая (distancing), функция самозащиты (self-protecting), раскры-вающая суть объекта иронии (provisional), оппозиционная (oppositional), атакующая (assailing). Собирательная функция (aggregative) имеет наи-большую интенциональность, которая оценивается как позитивная (в плане создания общности способных понять такую иронию) либо как негативная (внешний наблюдатель оценивает такую замкнутую груп-пу как «элитарную», а её цель – как исключение «чужих»). Таксономия функций иронии Линды Хатчеон наглядно демонстрирует, что ирония имеет оценочную природу, однако принятие за точку отсчета лишь по-зиции реципиента не позволяет в полной мере выявить степень совпаде-ния интенций продуцента и интерпретаций иронии реципиентом. Кри-терий наличия взаимодействующих сторон в координатах иронического дискурса позволяет унифицировать функции иронии, сведя их до двух: установление иерархических отношений авторитетности между комму-никантами (продуцентом, реципиентом и объектом иронии) и развлече-ние адресата, при этом первая обязательна, вторая факультативна.

Очевидно наличие двух типов иронии – вербальной и ситуативной, при этом понимание реципиентом обоих типов основано на знании «со-четаемости» в пределах одного контекста событий, явлений, объектов, языковых единиц как когнитивного механизма, способствующего деко-дированию иронии. Негативное отношение к объекту иронии реализу-ется в иронической коммуникации посредством имплицитной критики, которая повышает авторитет её продуцента. Ирония может быть рас-познана только в случае, когда реципиент способен интерпретировать высказывание в соответствии с интенцией продуцента иронического высказывания; кроме того, важными при анализе иронической комму-никации становятся также пресуппозиции и импликатуры: «Пресуппо-зиционный анализ позволяет построить на основе высказывания гово-рящего гипотезу о его знаниях; учение об условиях успешности речевых актов позволяет извлечь из факта речевого действия гипотезы о разных сторонах психики говорящего – мнениях, эмоциях, воле и др. Учение о структуре диалога позволяет делать предположения о внутреннем мире коммуникантов, когда наблюдаются нарушения норм развертывания диалога. Средством проникновения во внутренний мир говорящего яв-ляются и импликатуры дискурса – выводы, которые делаются из слов говорящего в предположении о соблюдении им принципов коммуника-тивного сотрудничества» [Кобозева, http].

Продуцент иронии реализует интенцию в координатах намеренного нарушения принципов рациональности и кооперации общения. Отсту-пление от нормативных способов и стандартов коммуникации состав-ляет ядро иронического текста / дискурса, при этом реципиент также должен владеть ироническим кодом для осуществления интерпретации: «… установление явных и скрытых намерений отличает интерпретацию от остальных видов обращения со знаками. В этом смысле всякая интер-претация – интенциональный процесс» [Демьянков, с. 114].


Двойственный характер семантического пространства вербальной иронии манифестирован в процессе актуализации знаний о ситуациях, сопоставляемых в ироническом высказывании. Так, например, ирония реализуется в художественном тексте как последовательное уточнение характеристик героя, способствуя целостному оформлению ирониче-ских высказываний: «Он продавал дома, квартиры, земельные участки. Дела у него шли замечательно. Он был прирожденным торговым аген-том. Представителем чужих интересов. То есть человеком без индивиду-альности» [Довлатов, с. 203]. Реципиент иронии должен уметь обнару-живать несовместимые элементы, которые проявляются на различных уровнях художественного текста: «Разрешите у вас неделю жить и хотя бы мимоходом питаться» [Там же, с. 57].

Одним из обязательных условий реализации иронии в художе-ственном тексте следует считать игровое поведение продуцента, наце-ленное на распознавание реципиентом этой игры и установление несо-ответствия игры реальному положению дел: «К отставному полковнику Берендееву заявился дальний родственник Митя Чирков, выпускник сельскохозяйственного техникума.

– Дядя, – сказал он, – помогите! Окажите материальное содействие в качестве двенадцати рублей! Иначе, боюсь, пойду неверной дорогой!» [Довлатов, с. 57]; а также: «– Дядя, – возвысил голос захолустный род-ственник, – не причиняйте мне упадок слез! Я сутки не ел. Между про-чим, от голода я совершенно теряю рассудок. А главное – сразу иду по неверной дороге» [Там же, с. 58].

Ироническая коммуникация невозможна и без деонтической оцен-ки, которая с необходимостью должна быть манифестирована в тексте / дискурсе: «Деонтическая оценка представляет собой квалификацию чего-либо с позиции противопоставления данного и должного. Этот тип оценки является одним из базовых аксиологических модусов наряду с гедонистической эстетической и утилитарной разновидностями оцен-ки» [Карасик, с. 139].

Производность деонтической оценки от оценки аксиологической детерминирует отсутствие строгих границ между ними, так как отноше-ние продуцента к определенному фрагменту мира в них обеих очевид-но. Языковая личность вообще всегда осуществляет взаимодействие с миром, в том числе, и посредством манифестирования как негативной, так и позитивной оценки, что постулирует невозможность нейтрального использования языка. Дж. Томпсон и С. Ханстон указывают, что оценка в дискурсе реализует три важных прагматических функции: говорящий выражает с помощью оценки собственное мнение и мнение социальной группы, к которой принадлежит; оценка является способом создания и поддержания взаимоотношений между коммуникантами; оценка высту-пает одним из средств организации дискурса в целом [Thompson, http].

Следовательно, деонтическая оценка обеспечивает, наряду с дру-гими видами оценки, существование личности в обществе: каждая но-вая ситуация оценивается в координатах ожиданий индивида и систе-


мы норм и ценностей, оформившейся в данном социуме. Деонтическая оценка важна также и для общества в целом: знания о должном состав-ляют фундамент аксиологической системы.

Деонтическая оценка в иронии всегда имплицитна, что позволяет отличать иронию от других смежных с ней видов игрового использо-вания языка (собственно языковой игры, юмора, сарказма, комизма в целом). Продуцент должен так реализовать импликационал высказыва-ния, чтобы оно было воспринято именно как ироническое. Нарушение логики референтности высказывания детерминировано противоречием между буквальным смыслом и имплицитным фоном:

«– В Ханты-Мансийске свободно продается Кафка! – издали за-кричал он.

– Чудесно, – сказал я и, не оглядываясь, поспешил дальше.– Ты куда? – обиженно спросил геолог.– В Ханты-Мансийск, – говорю. Через минуту я был дома» [Довла-

тов, с. 39].Имплицитность отрицательной оценки в ироническом высказы-

вании облигаторна: «Хорошо известен нормативный уклон в исполь-зовании иронии. Чаще всего ирония используется для указания на си-туации, события или действия, которые не соответствуют ожиданиям, основанным на существующих нормах. Основная цель иронии – кри-тиковать или жаловаться» [Wilson, p. 128]. Наиболее простым случаем выражения оценки по шкале «данное – должное» является ирония «от противного». Такие высказывания эксплицируют положительную оцен-ку явления при её несоответствии тому, как представляет себе сущность феномена (как «должно быть») сам продуцент: «Они молчали, хоть и не чувствовали явной вражды. Даже радовались любому микроскопи-ческому поводу к общению» [Довлатов, с. 170]. При отсутствии специ-ально маркированных языковых средств в данном фрагменте и пред-ставленности только нейтральной лексики ироническая коммуникация может считаться реализованной при наличии определенных фоновых знаний реципиента иронического текста.

Взаимосвязь компонентов иронического дискурса имеет сложный многоуровневый характер: языковая маркированность нарушения логи-ки сочетаемости, игрового поведения продуцента, деонтической оцен-ки могут отсутствовать, в иронической коммуникации какой-либо из компонентов может быть представлен имплицитно. Возможность деко-дирования иронии осуществляется в таком случае на основе фоновых знаний реципиента, в том числе и ситуации, о которой ироническое вы-сказывание сообщает. Например: «Наступила оттепель. В доме извест-ного художника Гаспаряна собирались молодые люди. В основном по-эты. Здесь их подкармливали, а главное – терпеливо выслушивали» [До-влатов, с. 219]. Первое предложение приведенного фрагмента содержит указание на хронологические рамки происходящего в тексте, тем самым, привлекая фоновые знания реципиента: так возникает ироническое пе-реосмысление увлечения тогдашней интеллигенции поэзией и бардов-


ской песней (в основном поэты) в условиях отсутствия материального благополучия (подкармливали) и возможности публикации и дости-жения известности (выслушивали). Когнитивные механизмы продуци-рования иронии основываются на наличии у коммуникантов знаний о мире и о норме как таковой. Представляя ситуации в необычном ключе, иронические высказывания и художественные тексты в целом реализу-ют противоречия, соотносимые с такой когнитивной базой норм.

Так, ирония реализуется посредством противопоставления семан-тики высказываний: «Сейчас же на южной трибуне раздался звук поще-чины. Как выяснилось, это были скромные аплодисменты» [Довлатов, с. 54], а также в пределах одного высказывания: «Борцы пожали друг другу руки и начали возиться» [Там же]. Сюжетная ситуация воспри-нимается как трагикомическая за счет импликатур данного фрагмента: «Каждый из них весил центнер. Каждому было за сорок. Оба ходили вразвалку, а борьбу ненавидели с детства. Борцы трогали друг друга, хлопали по шее, кашляли и отдыхали, сомкнув животы» [Там же].

Ирония достигает кульминации в следующем контексте: «– Пас-сивная борьба! – выкрикнул информатор. – Спортсменам делается заме-чание! Однако Дысин и Гарбузенко не реагировали. Они стали бороться еще деликатнее. Оба знали свое дело. Оба помнили былые схватки» [До-влатов, с. 54]. Разумеется, ситуация соревнования не предполагает «де-ликатности», однако спортсмены как «профессионалы» не хотят омра-чить закат своей карьеры травмами и их различными нежелательными последствиями, что подвергнуто в рассматриваемом фрагменте ирони-ческому переосмыслению.

Ирония – универсальный когнитивный и эстетический принцип; она нейтрализует условные границы между критическим и поэтическим и тем самым дает надежду на обретение утраченной универсальности человеческого существования. Модус иронии возможно определить как редуцированный смех: как системный феномен, именно ему принад-лежит приоритетная роль при организации метатекста в ироническом тексте. Двунаправленная природа модуса иронии обусловлена совмеще-нием в одном текстовом сегменте эксплицитого и имплицитного планов высказывания, вступающих в контрарные отношения.

Импликационал художественного текста представляет собой систе-му скрытых смыслов, но, в отличие от языковой импликации, в пределах семантического пространства текста характеризуется концептуальной и функциональной целостностью. Имплицитная информация репрезен-тирована в тексте и метатексте, причем её комплексный характер актуа-лизирует апеллирование к подтексту. Основным его показателем стано-вится «приращение смысла» как результат взаимодействия семантики разноуровневых единиц текста, манифестированный на уровне сверх-фразовых единств. Очевидно, что рецепция имплицитной информации, в том числе раскрытие иронического подтекста, происходит в координа-тах контекста как необходимого минимального маркера семантического пространства определенного имплицитного элемента текста.


Иронический смысл представляет собой результат функциониро-вания ситуативной импликатуры. Рецептивно-интерпретативная дея-тельность, направленная на декодирование иронического акта, объек-тивирует специфику иронии как прагматического феномена, который всегда характеризуется имплицитной оценочностью.

Многоуровневый характер феномена иронии обусловливает по-ливариативность его интерпретирования, однако, в целом она является особым когнитивным механизмом, который способен отразить специ-фику мировоззрения продуцента художественного текста. Аксиология высказывания, лежащая в основе иронии, даёт основания рассматривать её в качестве когнитивного фундамента интенциональности и имплика-ционала художественного текста, различным образом реализующихся в разных регистровых сферах: авторской, персонажной, рецептивной и рефлексивно-интерпретативной.


Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985.

Демьянков В.З. Интерпретация, понимание и лингвистические аспекты их моделирования на ЭВМ. М.: Изд-во Моск. ун-та,1989.

Довлатов С. Собр. cоч.: в 4 т. Т. 1 / сост. А.Ю. Арьев. СПб.: «Азбука», 2000. Исследования по теории текста: реф. сб. М.: ИНИОН АН СССР, 1979. Карасик В.И. Деонтическая оценка в поэтическом тексте // Язык, комму-

никация, социальная среда: вып.10. Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2012. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. Кобозева И.М. Реконструкция внутреннего мира коммуникантов по дан-

ным диалога // Исследования по искусственному интеллекту [Электронный ресурс]. Тарту, 1990. URL: http://www.philology.ru/linguistics1/kobozeva-90.htm (дата обращения: 12.03.2016).

Кузнецова Анна В. Лингвокогнитивный потенциал художественного тек-ста: ирония как интеллектуальная провокация // Русский язык в Армении. Ереван, 2013. № 6 (83).

Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. М.: Наука, 1977. Hutcheon L. Irony’s Edge. The Theory and Politics of Irony. New York:

Routledge, 1995. Thomson J. Irony: a Few Simple Definitions. URL: http://www.ajdrake.com/

e456_spr_03/materials/guides/gd_irony_def.htm (дата обращения: 12.03.2016).Wilson D. Meaning and Relevance. Cambridge: Cambridge University Press,

2012.

References

Grais G.P. Logika i rechevoe obshchenie // Novoe v zarubezhnoi lingvistike. Vyp. 16. Lingvisticheskaya pragmatika. M.: Progress, 1985. S. 196-216.

Dem’yankov V.Z. Interpretatsiya, ponimanie i lingvisticheskie aspekty ikh modelirovaniya na EVM. M.: Izd-vo Mosk. un-ta,1989. 172 s.

Dovlatov, S. Sobranie sochinenii v 4-kh tomakh. T. I / Sost. A.Yu. Ar’ev. SPb.: «Azbuka», 2000. 400 s.


Issledovaniya po teorii teksta. Ref. sb. M.: INION AN SSSR, 1979. 232 s.Karasik V.I. Deonticheskaya otsenka v poeticheskom tekste // Yazyk,

kommunikatsiya, sotsial’naya sreda. Vyp.10. Voronezh: NAUKA-YuNIPRESS, 2012. S. 139-161.

Karaulov Yu.N. Russkii yazyk i yazykovaya lichnost’. M.: Nauka, 1987. 340 s. Kobozeva I.M. Rekonstruktsiya vnutrennego mira kommunikantov po dannym

dialoga // Issledovaniya po iskusstvennomu intellektu [Elektronnyi resurs]. Tartu, 1990. URL: http://www.philology.ru/linguistics1/kobozeva-90.htm (data obrashcheniya: 12.03.2016).

Kuznetsova Anna V. Lingvokognitivnyi potentsial khudozhestvennogo teksta: ironiya kak intellektual’naya provokatsiya // Russkii yazyk v Armenii. Erevan, 2013. № 6 (83). S. 25-35.

Tynyanov Yu.N. Poetika. Istoriya literatury. M.: Nauka, 1977. 575 s.Hutcheon L. Irony’s Edge. The Theory and Politics of Irony. New York:

Routledge, 1995. 248 p. Thomson J. Irony: a Few Simple Definitions. URL: http://www.ajdrake.

com/e456_spr_03/materials/guides/gd_irony_def.htm (data obrashcheniya: 12.03.2016).

Wilson D. Meaning and Relevance. Cambridge: Cambridge University Press, 2012. 400 p.

Zavrumov Z.A. (Pyatigorsk, Russian Federation)Cognitive and pragmatic potential of the fiction text: intentionality

and implication of ironyThe article examines the intentionality and implication of irony from

the perspective of its producer and recipient, which allows to identify and describe the functions of irony. The author postulates the existence of verbal and situational types of irony, the understanding of which is based on the knowledge of “compatibility” within the same context of the events, phenomena, objects of linguistic units. Decoding of irony is a cognitive mechanism, the implementation of which depends on the ability of the recipient to interpret the statements in the coordinates of the intentionality of the producer. The ironic meaning is the result of functioning of situational implicature. Receptive-interpretative activity aimed at decoding the ironic act that objectifies the specifics of irony as a pragmatic phenomenon which is always characterized by implicit evaluation. The multilevel nature of the phenomenon of irony makes polivarietiveness of its interpretation. Axiology statements, the underlying irony give grounds to consider it as the cognitive foundation of intentionality and implicational literary text, variously realized in different register fields: author, character, receptive and reflexive-interpretative.

Key words: irony, ironic discourse, ironic communication, intentionality, implicational, literary text.

Zavrumov Zaur Aslanovich – candidate of philology, professor assistant, rector deputy on scientific work and development of university intellectual potential. Pyatigorsk State Linguistic University. Phone: +7-928-911-40-41, e-mail: [email protected]

Н.Б. Оганян 87

УДК 811.11+82 БраунББК 81.2+83.3(7)

Н.Б. Оганян

ТЕКСТЫ ДЭНА БРАУНА КАК СФЕРА АНТОНИМИЧЕСКОЙ АТТРАКЦИИ

Статья посвящена контрасту как идиостилевой доминанте произведе-ний популярного американского пи-сателя Д. Брауна. Выделены линии се-мантических противопоставлений, ле-жащие в основе сюжетов данных про-изведений и обусловливающие необ-ходимость широкого использования антонимов соответствующих темати-ческих групп (противопоставления науки/религии и науки/мистицизма; сверхъестественного/естественного; духовных/материальных ценностей; разрушения/созидания; жизни/смер-ти; порядка/хаоса; феминоцентриче-ской/маскулиноцентрической рели-гиозных картин мира). Описываются типы антонимических оппозиций, участвующие в реализации контраста в произведениях Д. Брауна (систем-ные и индивидуально-авторские лек-сические антонимы, межчастеречные и межуровневые оппозиции).

Ключевые слова: Дэн Браун, контраст, идиостиль, идиостилевая доминанта, линии семантического противопоставления, антонимиче-ская аттракция, антоним, сема.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-87-95

Оганян Нателла Багдасаровна – аспи-рант кафедры теории и практики англий-ского языка Института филологии, жур-налистики и межкультурной коммуника-ции Южного федерального университетаТел: 8-951-501-42-38E-mail: [email protected]

© Оганян Н.Б., 2016.

Одной из наиболее актуаль-ных проблем современной лингви-стики является проблема изучения идиостиля писателей. Под идио-стилем, вслед за В.М. Кузурман, мы понимаем создаваемое особым образом отобранными автором и вследствие этого нестандартно функционирующими языковыми средствами стилевое своеобра-зие, отличающее все написанные автором художественные тексты любых жанров. При этом во всех произведениях автора, к какому бы жанру они ни относились, су-ществует некая идиостилевая доминанта, которая и определяет принадлежность каждого произ-ведения именно данному автору [Кузурман, c. 14] (выделено нами. – Н.Б.).

Подобной доминантой может выступать контраст, применение которого обычно обусловлено как идиостилем автора, так и темой произведения [Мартынова, c. 9]. Так, анализируя индивидуальный стиль А.П.Чехова, В.А. Сазонова отмечает, что «для индивидуаль-ной манеры писателя характерно построение ряда произведений на основе смыслового противопо-ставления, контраста, направлен-ного на воспроизведение противо-речий материального и духовного мира – действительности, совре-менной писателю, передающего противоречивость условий обще-ственной жизни, отражающих кон-трастность целого ряда образов, явлений» [Сазонова, c. 4]. Однако, как отмечает Н.Б. Боева-Омелеч-ко, «и для современных писателей контраст, противопоставление мо-гут быть признаками их идиости-ля» [Боева-Омелечко, с. 28].

88 Н.Б. Оганян

Эти слова можно в полной мере отнести к творчеству известного американского писателя Д. Брауна [Boyeva-Omelechko, p. 150]. Его ин-теллектуальные романы пользуются необычайной популярностью во всём мире благодаря их увлекательным сюжетам, основанным на «про-тивопоставлении понятий, заложенных в теме литературного произве-дения» [Мартынова, c. 9].

В основе этих сюжетов лежит идея о бинарной оппозитивности как принципе организации мироздания, предполагающем единство и борь-бу противоположностей и соответствующем такому имманентному свойству религиозной картины мира, как дуалистичность [Ильченко, c. 57]. Данная идея эксплицитно выражена в романе Д. Брауна «Ангелы и демоны»:

(1) He (God) created everything in opposites (D. Brown. Angels and Demons, 94).

(2) Heaven and hell, night and day, hot and cold, God and Satan. Both science and religion rejoiced in God’s symmetry…the endless contest of light and dark (D. Brown. Angels and Demons, 51).

С основной идеей в романах Д. Брауна тесно связаны различные контрастные противопоставления, проходящие через целые сюжеты. Для их обозначения мы будем использовать термин «линия семанти-ческого противопоставления», предложенный А.В. Ильченко [Иль-ченко, c. 51]. К числу таких линий в рассматриваемых романах могут быть отнесены следующие.

1. Противопоставление науки/религии, сверхъестественного / естественного.

2. Противопоставление духовных/материальных ценностей.3. Противопоставление разрушения/созидания, жизни/смерти.4. Противопоставление порядка/хаоса.5. Противопоставление феминоцентрической и маскулиноцентри-

ческой религиозных картин мира.Следует отметить, что одна и та же линия семантического противо-

поставления может иметь различную степень значимости для разных произведений Д. Брауна – она может быть доминантной для одного произведения (основой макроконтраста) и второстепенной для другого (основой микроконтраста).

Реализация вышеназванных линий противопоставлений, отража-ющих борьбу противоположностей, требует от Д. Брауна широкого ис-пользования антонимических оппозиций различного типа (системных и индивидуально-авторских лексических антонимов, межчастеречных и межуровневых оппозиций). В силу этого его произведения могут быть охарактеризованы как сфера антонимической аттракции, т.е. сфе-ра «притягивания» антонимов. Мы предлагаем данный термин по ана-логии с термином «зоны неоаттракции», используемым по отношению к неологизмам Н.В. Кузнецовой и определяемым ею как «сферы языко-вой и внеязыковой картины мира, “притягивающие” новые наименова-ния» [Кузнецова, c. 357].


Для доказательства выдвинутого нами предположения рассмотрим более подробно участие антонимических оппозиций в реализации ли-ний семантических противопоставлений в произведениях Д. Брауна.

1. Противопоставление науки/религии, науки/мистицизма, сверхъ-естественного/естественного. Наиболее ярко противостояние науки и религии отражено в романах Д. Брауна «Ангелы и демоны», сюжет ко-торого связан с убийством учёного и похищением контейнера с величай-шим научным открытием – антивеществом, взрыв которого может унич-тожить Ватикан, центр Римской католической церкви. За похищением стоит древнее братство просветителей «Иллюминати», противостоящее официальной церкви. Жандармерия Ватикана обращается к учёному Роберту Лэнгдону за помощью в поиске антивещества.

Данный сюжет «притягивает» антонимические оппозиции позво-ляющие как показать единство науки и религии, так и противопоста-вить их. Приведём примеры.

(3) He held the science and religion were not enemies, but rather allies – two different languages telling the same story, a story of symmetry and balance…(D. Brown. Angels and Demons, 51).

(4) He tried to soften the church’s position on science by proclaiming that science did not undermine the existence of God, but rather reinforced it (D. Brown. Angels and Demons, 51).

В данных примерах, включающих индивидуально-авторские лек-сические антонимы с семами «дружба/вражда», «усиление/ослабление», выражается мнение о взаимообусловленности и единстве науки и рели-гии.

Однако в трёх следующих примерах, включающих индивидуально-авторские лексические антонимы с семами «наука/религия», они проти-вопоставляются как знание, полученное в результате научного поиска, и вера, не требующая доказательств и объяснений:

(5) I’m an academic, not a priest…(D. Brown. Angels and Demons, 39). В данном примере подчёркивается противоположный подход учёного и священника к объяснению действительности. Для учёного критерием истины являются опыт, знание и практика, а для священника – сакраль-ные тексты.

(6) God does not protect you. Intelligence protects you (D. Brown. Angels and Demons, 202). При помощи данной антонимической оппози-ции автор акцентирует внимание на том, что реальную защиту и помощь можно получить от интеллекта, т.е. знаний, добытых им, а не от веры в Бога. Таким образом, автор подчёркивает достоинство интеллекта, знания на контрасте с верой.

(7) Faith does not protect you. Medicine and airbags (D. Brown. Angels and Demons, 202). Данный пример опять же указывает на преимущество знаний (точнее благ, созданных на их основе) над верой.

Тема связи науки и мистицизма возникает в романе Д. Брауна «Утраченный символ».


По сюжету романа Питер Соломон, влиятельный масон, и его се-стра Кэтрин всю жизнь изучали науку в её взаимосвязи с мистицизмом. Они приходят к выводу, что наука и мистицизм связаны так же, как на-ука и религия: это разные подходы к описанию мира:

(8) « If there’s one thing I’ve learned from Peter, it’s this: Science and mysticism are very closely related, distinguishable only by their approaches. They have identical goals… but different methods» (D. Brown. The Lost Symbol, 418) (системные лексические антонимы с антонимичными се-мами «общее/различное»).

Семантическая линия противопоставления естественного / сверхъ-естественного представлена в романе Д. Брауна «Код да Винчи». Сюжет романа разворачивается вокруг противостояния двух могущественных организаций – Приората Сиона и Опуса Деи. Первая воюет с церко-вью, скрывающей великую тайну о том, что Иисус Христос не являет-ся сыном Бога (несомненно, он выдающийся проповедник, но всё-таки человек, вёл земную жизнь простого смертного и не был совершенен как Бог). Опус Деи являются прислужниками церкви, которые, во что бы то ни стало, хотят сохранить в тайне человеческое происхождение, обожествляют его. Противостояние взглядов о естественном (челове-ческом) и сверхъестественном (божественном) происхождении Христа осуществляется с помощью индивидуально-авторских лексических ан-тонимов human – godlike (пример 9) и межуровневой оппозиции man – Son of God (пример 10):

(9) «Constantine commissioned and financed a new Bible, which omitted those gospels that spoke of Christ’s human traits and embellished those gospels that made Him godlike» (D. Brown. The Da Vinci Code, 258).

(10) «My dear,» Teabing declared,» until that moment in history, Jesus was viewed by His followers as a mortal prophet… a great and powerful man, but a man nonetheless. A mortal» «Not the Son of God?» «Right,» Teabing said. «Jesus’ establishment as ‘the Son of God’ was officially proposed and voted on by the Council of Nicaea» (D. Brown. The Da Vinci Code, 258).

Далее сомнению подвергается и божественное (сверхъестествен-ное) появление Библии:

(11) «The Bible is a product of man, my dear. Not of God» ( D. Brown. The Da Vinci Code, 260).

В произведении «Утраченный символ» противопоставление есте-ственного и сверхъестественного реализуется несколько под иным углом зрения: с развитием сюжета многократно утверждается идея о том, что человек сам почти Бог, равен ему по могуществу. Об этом гово-рится в древних текстах и это в какой-то мере подтверждается открыти-ем, согласно которому человеческая мысль способна изменять материю. В раскрытии сюжета участвуют оппозиции индивидуально-авторских лексических антонимов man – God, human – celestial:

(12) Whether or not you’re aware of it, this theme—transforming man into god—is the core element in this Rotunda’s symbolism (D. Brown. The Lost Symbol, 124-125).


(13) «The cross,» Langdon said, «was not a Christian symbol until the fourth century. Long before that, it was used by the Egyptians to represent the intersection of two dimensions—the human and the celestial. As above, so below. It was a visual representation of the juncture where man and God become one.» (D. Brown. The Lost Symbol, 428).

2. Противопоставление материальных/духовных ценностей. Дан-ная линия представлена в романе Д. Брауна «Утраченный символ» и ре-ализуется с помощью индивидуально-авторских лексических антони-мов wealth/wisdom (атонимичные семы «материальное/идеальное»).

Герой романа, Питер Соломон, влиятельный представитель масон-ской ложи, ставит сына Закари перед выбором между огромным состоя-нием и возможностью познать мудрость, которую на протяжении долго-го времени берегли масоны.

(14) Peter Solomon had once presented his son, Zachary, with an impossible choice—wealth or wisdom (D. Brown. Lost Symbol, 434).

Закари выбрал богатство, разочаровав отца. Однако спустя много лет, Закари вернулся к отцу, на этот раз за мудростью, которая, как он полагал, должна была завершить процесс его обожествления. Не узнав в нападающем сына, Питер Соломон решил откупиться деньгами. Но безуспешно:

(15) I come for wisdom, and he offers me wealth (D. Brown. Lost Symbol, 180).

Противопоставление идеальных и материальных ценностей встре-чается и в романе Д. Брауна «Ангелы и демоны» и реализуется посред-ством индивидуально-авторских антонимов faith/money.

(16) Faith, not money, is the backbone of this church (D.Brown. Angels and Demons, 185).

3. Противопоставление разрушения/созидания, жизни/смерти. Данная линия семантического противопоставления наиболее ярко вы-ражена в романах «Инферно» и «Утраченный символ».

По сюжету «Инферно» гениальный генетик Бертран Зобрист, при-верженец трансгуманизма, создаёт вирус, который должен сделать треть населения Земли бесплодными. Таким образом он хочет решить пробле-му перенаселения, которая грозит уничтожить всё человечество. Сиена Брукс, его последовательница, спрашивает своего наставника:

(17) «Would you kill half the population today in order to save our species from extinction?» (D. Brown. Inferno, 312).

На что Зобрист отвечает:(18) «Sacrifice the few to save the many» (D. Brown. Inferno, 398).Зобрист утверждает, что жизнь и смерть цикличны, одно приходит

на смену другому, и чтобы человечество пришло к счастливой жизни, оно должно пройти через ад:

(19) It has always been this way. Death is followed by birth (D. Brown. Inferno, 324 ).

(20) The path to paradise passes directly through hell. Dante taught us that. (D. Brown. Inferno, 264).


В произведении «Утраченный символ» противопоставление жиз-ни/смерти также имеет большое значение, так, жизнь и смерть являют-ся ядром философии масонского братства. Масоны также считают, что только через смерть можно постичь жизнь:

(21) The truth was that the brotherhood’s focus on death was in fact a bold celebration of life.… Only through the death experience could man fully understand his life experience (D. Brown. Inferno, 575).

(22) Masonic ritual was designed to awaken the slumbering man inside, lifting him from his dark coffin of ignorance, raising him into the light, and giving him eyes to see (D. Brown. Inferno, 575).

Таким образом, сюжет «Инферно» способствует аттракции оппо-зиций системных и индивидуально-авторских лексических антонимов с семами «созидание/разрушение», «жизнь/смерть», «ад/рай» и межча-стеречной оппозиции с семами «свет/тьма».

4. Противопоставление порядка/хаоса. Данное противопостав-ление является одним из самых значимых для произведений Д.Брауна. Оно органично входит в ряд основополагающих для сюжетов изучен-ных произведений, которые, как мы уже говорили ранее, поднимают глобальные вопросы мироздания. А основой нашего мира являются по-рядок и хаос, они сменяют друг друга и тем самым обеспечивают суще-ствование и развитие жизни.

Так, в романе «Утраченный символ» важное место занимает масон-ская философия, одной из главных идей которой является взаимосвязь порядка и хаоса:

(23) The idea of «order from chaos» was one of the great Masonic axioms (D. Brown. The Lost Symbol, 152).

По сюжету главные герои ищут древнюю мудрость, которая способ-на создать порядок из хаоса:

(24) I was told it can imbue its possessor with the ability to bring order from chaos (Brown, The Lost Symbol, 152).

(25) Exactly as Peter Solomon had promised, the golden capstone was a potent talisman with the power to bring order from chaos (D. Brown. The Lost Symbol, 500).

Хаос и порядок в масонской философии тесно связаны со знанием и невежеством: невежество порождает хаос, а знание порядок:

(26) The ignorance of mankind is what helped the chaos grow. The absence of Light on earth is what nourished the Darkness that awaited Mal’akh (D. Brown. The Lost Symbol, 602).

Как мы видим, реализация контраста требует привлечения оппо-зиций системных лексических антонимов с семами «порядок/хаос», «свет/тьма».

5. Противопоставление феминоцентрической и маскулиноцен-трической религиозных картин мира является важнейшей линией се-мантического противопоставления в романе «Код Да Винчи». По сюже-ту Приорат Сиона, организация, выступающая против церкви, стремит-ся восстановить былую значимость женщины. Как и древние язычники,


представители Приората провозглашают равноправие мужского и жен-ского начала, которое является основой гармонии и баланса:

(27) The ancients envisioned their world in two halves – masculine and feminine. Their gods and goddesses worked to keep a balance of power. Yin and yang. When male and female were balanced, there was harmony in the world. When they were unbalanced, there was chaos (D. Brown. The Da Vinci Code, 84).

(28) Saunioure’s passion for dualism. Two cryptexes. Everything in pairs. Double entendres. Male female. Black nested within white. Langdon felt the web of symbolism stretching onward. White gives birth to black (D. Brown. The Da Vinci Code, 261).

Приорат Сиона утверждает, что женщина является связующим зве-ном между мужчиной и Богом:

(29) Since the days of Isis, sex rites had been considered man’s only bridge from earth to heaven (D. Brown. The Da Vinci Code, 262).

Но с приходом христианства, значимость женского начала стала умаляться, так как она угрожала авторитету церкви, где доминировал мужской образ. Христианство провозгласило, что связь человека с Бо-гом возможна только через церковь:

(30) «…The power of the female and her ability to produce life was once very sacred, but it posed a threat to the rise of the predominantly male Church, and so the sacred feminine was demonized and called unclean…» (D. Brown. The Da Vinci Code, 374).

(31) The Priory believes that Constantine and his male successors successfully converted the world from matriarchal paganism to patriarchal Christianity by waging a campaign of propaganda that demonized the sacred feminine, obliterating the goddess from modern religion forever (D. Brown. Da Vinci Code, 328).

Противопоставление феминоцентрического и маскулиноцентриче-ского устройства мира является основой антонимической аттракции си-стемных лексических антонимов с антонимичными семами «мужское/женское»; «баланс/дисбаланс», «порядок/хаос», «чёрное/белое», «земля/небо», межчастеречных антонимов с семами «святость/порочность».

Проведённый анализ подтверждает выдвинутое нами предположе-ние о способности сюжета, построенного по принципу контраста, высту-пать основой для антонимической аттракции, т.е. притяжения антони-мических оппозиций, способствующих реализации данного контраста. Произведения Д.Брауна построены именно по таким сюжетам, что и по-зволяет рассматривать их как сферу антонимической аттракции.


Боева-Омелечко Н.Б. Употребление антонимов как характеристика идио-стиля писателя // Личность в современной научной парадигме: Материалы IХ междунар. науч.-практ. конф. вузов юга России. Ростов н/Д.: РИНЯЗ, 2005.

Ильченко А.В. Библия как образец текста, построенного по принципу кон-траста: дис.… канд. филол. наук. Ростов н/Д., 2008.


Кузнецова Н.В. Лингвистические перспективы новой лексики в современ-ном английском языке // Магия ИННО: новое в исследовании языка и мето-дике его преподавания: Материалы второй науч.-практ. конф. T. 1. М.: МГИМО, 2015.

Кузурман В.М. Полижанровость идиостиля как проблема перевода (на материале переводов прозы, поэзии, драматургии и публицистики Вольфганга Борхерта на русский язык): автореф. дис.… канд. филол. наук. Магадан, 2004.

Мартынова О.П. Контраст как семантико-функциональная основа худо-жественного текста (на примере текста англоязычного короткого рассказа): ав-тореф. дис.… канд. филол. наук. М., 2006.

Сазонова В.А. Антонимы как средство выражения контраста в языке и ху-дожественной речи (на материале прозы А.П. Чехова): автореф. дис.… канд. филол. наук. Красноярск, 2011.

Boyeva-Omelechko N.B. Lexical and Grammatical Antonyms in Dan Browns «Angels and Demons» // Лексическая, грамматическая и текстовая антонимия в современном английском и русском языках. Ростов н/Д.: ИПО ПИ ЮФУ, 2013.

Brown D. Angels and Demons. London, 2009.Brown D. Inferno. London, 2013.Brown D. The Da Vinci Code. London, 2009.Brown D. The Lost Symbol. London, 2010.

References

Boeva-Omelechko N.B. Upotreblenie antonimov kak kharakteristika idiostilya pisatelya //Lichnost’ v sovremennoi nauchnoi paradigme: Materialy IX mezhdunar. nauch.-prakt. konf. vuzov yuga Rossii. Rostov n/D.: RINYaZ, 2005. S. 28-31.

Il’chenko, A.V. Bibliya kak obrazets teksta, postroennogo po printsipu kontrasta: dis.… kand. filol. nauk. Rostov-n/D, 2008.

Kuznetsova N.V. Lingvisticheskie perspektivy novoi leksiki v sovremennom angliiskom yazyke // Magiya INNO: novoe v issledovanii yazyka i metodike ego prepodavaniya: Materialy. vtoroi nauch.-prakt. konf. T.1. M.: MGIMO, 2015. S.354 – 361.

Kuzurman V.M. Polizhanrovost’ idiostilya kak problema perevoda (na materiale perevodov prozy, poezii, dramaturgii i publitsistiki Vol’fganga Borkherta na russkii yazyk): avtoref. dis.… kand. filol. nauk. Magadan, 2004.

Martynova, O.P. Kontrast kak semantiko-funktsional’naya osnova khudozhestvennogo teksta (na primere teksta angloyazychnogo korotkogo rasskaza): avtoref. dis.… kand. filol. nauk. M., 2006.

Sazonova V.A. Antonimy kak sredstvo vyrazheniya kontrasta v yazyke i khudozhestvennoi rechi (na materiale prozy A.P. Chekhova): avtoref. dis.… kand. filol. nauk. Krasnoyarsk, 2011.

Boyeva-Omelechko N.B. Lexical and Grammatical Antonyms in Dan Browns «Angels and Demons» // Leksicheskaya, grammaticheskaya i tekstovaya antonimiya v sovremennom angliiskom i russkom yazykakh. Rostov n/D.: IPO PI YuFU, 2013. S.150-151.

Brown D. Angels and Demons. London, 2009.Brown D. Inferno. London, 2013.Brown D. The Da Vinci Code. London, 2009.Brown D. The Lost Symbol. London, 2010.


Oganyan N.B. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Dan Brown’s texts as a sphere of antonymic attractionOne of the most relevant problems of modern linguistics is the problem of

idiostyle of the writer and distinguishing the idiostyle dominant in the works. As a result of analysis of novels by popular American writer Dan brown we came to the conclusion that the idiostyle dominant feature is the contrast of the stories, which are based on the idea of binary appositive as the organizing principle of the universe. Contrasting oppositions, passing through the whole stories are designated by us as «line semantic oppositions». The works of Dan Brown contain such a dichotomy of science/religion, the supernatural/natural; spiritual/material values; destruction/creation, life/death, order/chaos; aminocentesis and masculinities religious pictures of the world. For their implementation Dan Brown uses antonymy, opposition of various types (systemic and individually-author’s lexical antonyms, inter part of speech and inter-level opposition). The subjects of works of Dan Brown are built on the principle of contrast, «attract» all these antonymy, opposition, i.e. represent the scope of antonymy attractions.

Key words: Dan Brown, contrast, idiostyle dominant, line of semantic opposition, antonymy attraction.

Oganyan Natella Bagdasarovna – post-graduate student of theory and practice of the English language dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication of Southern federal university. Phone: 8-951-501-42-38; e-mail: [email protected]

96 Т.Ю. Пантелеева

УДК 81ББК 81

Т.Ю. Пантелеева

«ЯЗЫК ВРАЖДЫ» В ПАРАДИГМЕ ЮРИСЛИНГВИСТИКИ: КОГНИТИВНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ И ПРАВОВОЙ АСПЕКТЫ

Рассматривается «язык вражды» в когнитивно-семантическом и право-вом аспектах. Когнитивно-семанти-ческий анализ позволяет выявить в текстах нормативных документов лек-семы и лексические сочетания, в кото-рых определены квалифицирующие семантические доминанты, языковые элементы с атрибутивной семанти-кой и семантикой действия, состав-ляющие фундамент формирования исследуемого феномена в координа-тах лингвистики и юриспруденции. «Язык вражды» определяется как со-вокупность институционально детер-минированных негативных речевых практик, опирающаяся на архетипи-ческую оппозицию «свой – чужой», а также на реализацию в семантическом пространстве негативных стереотипов посредством перформативов.

Ключевые слова: юрислингви-стика, «язык вражды», квалифициру-ющие смысловые доминанты, атрибу-тивные элементы. DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-96-103

Пантелеева Татьяна Юрьевна – канд. фи-лол. наук, доцент, заместитель начальни-ка филиала по учебной и научной работе, по внутреннему совместительству доцент кафедры социально-гуманитарных, эко-номических и правовых дисциплин Но-вороссийского филиала Краснодарского университета МВД России E-mail: [email protected]

© Пантелеева Т.Ю., 2016.

Междисциплинарный харак-тер исследований, проводимых в русле юрислингвистики, обу-словливает ряд трудностей, с ко-торыми сталкиваются филологи и правоведы. Одну из актуальных задач составляет необходимость создания и эффективного исполь-зования терминосистемы, которая позволяла бы непротиворечиво трактовать термины, определяе-мые в лингвистическом и юриди-ческом аспектах.

Одним из таких терминов яв-ляется «язык вражды» (англ. hate speech, букв. «речь ненависти»), представляющий инновацию для современной научной парадигмы. Несомненно, неточный перевод заимствования hate speech детер-минирует неполное включение в семантическое пространство термина всех его значимых пара-метров, в то время как наиболее корректен буквальный перевод «речь ненависти» или «речь не-навидящего». Акцентирование в последнем транслатологическом варианте субъекта коммуникации позволяет рассматривать при из-учении данного феномена и то дискурсивное пространство, кото-рое им формируется: действитель-но, лингвистический компонент «речь» и прагматическая состав-ляющая «ненависть», испытыва-емая говорящим в конкретных ситуациях, создают необходимые для осмысления данного явления понятийные координаты.

Важным, на наш взгляд, яв-ляется определение терминологи-ческого статуса нового понятия в лингвистической и юридической науках. Так, «язык вражды» в оте-чественной лингвистической па-

Т.Ю. Пантелеева 97

радигме в последние годы неоднократно охарактеризован исследовате-лями (см.: [Кузнецова, Соколова; Никипорец-Такигава и др.]), однако данный феномен термином в полном смысле пока не является. По Ф. де Соссюру, основным отличительным признаком термина является его принадлежность «к специальной семиотической системе и обозначение сложного фрагмента из общей системы смыслов» [Соссюр, с. 126 – 127]. Накопленные в настоящее время знания о «языке вражды» не дают пока оснований для заключения о достаточности обоснования его термино-логического статуса. С позиций юриспруденции «язык вражды» также не является термином по причине несоответствия строгим требованиям, которые предъявляются к ним в юридической парадигме: устойчивое употребление в законе или нормативном акте, логическая связанность с другими терминами данной системы и взаимная детерминированность ими, а также другими системами [Хижняк, с. 28 – 32].

Тем не менее понятие «язык вражды» представляется удачным, по-скольку ненависть и вражда представляют собой феномены, определяе-мые лингвистически и юридически (ср. формулировки УК РФ, включа-ющие упоминания о «ненависти и вражде» (УК РФ, ст. 282)). Термины язык и речь оказываются приемлемыми в междисциплинарных сферах в большей степени, нежели другие терминологические сочетания, напри-мер, «ксенофобический дискурс», сложно постигаемый в области право-ведения.

В координатах отечественной лингвистики «язык вражды» рассма-тривается с позиций установления параметров и значимых признаков языка конфликтов, этностереотипов, языковых маркеров ксенофобии, лингвокультурологических и лингвосоциологических аспектов толе-рантности и политкорректности (см.: [Денисова, с. 221 – 228]).

Наиболее удачной является трактовка понятия «языка вражды», предложенная В.В. Кузнецовой и Е.Е. Соколовой, которые рассматри-вают его как совокупность лингвистических средств выражения «резко отрицательного отношения к каким-либо явлениям общественной жиз-ни (культурным, национальным, религиозным и т.п.), а также к людям, являющимся носителями иных, противоположных автору, духовных ценностей» [Кузнецова, Соколова, с. 448]. Г.Ю. Никипорец-Такигава выделяет «язык вражды» как «проявление языковой агрессии, наряду с немотивированным использованием новых иноязычных слов; линг-во-суггестивным воздействием рекламных текстов; экспансией лекси-ки малых социумов; языковой демагогией; метафоризацией, созданием специфической метафорической картины мира» [Никипорец-Такигава, с. 56]. Исследователь определяет «язык вражды» как «некоторое коли-чество привычных слов и выражений, которые подсознательно програм-мируют человека на агрессию» [Там же, с. 57].

На наш взгляд, возможность корректного определения термина «язык вражды» детерминирована выявлением его конкретных семанти-ческих маркеров, которые могут быть установлены в процессе изучения нормативных актов российского законодательства – таковы лексемы и


их сочетания, представленные в каждом правовом определении речевых актов, исследуемых на предмет наличия «языка вражды»:

а) смысловые доминанты, обладающие квалифицирующей семан-тикой («вражда», «терроризм», «символика», «ненависть», «рознь», «исключительность/превосходство/неполноценность»);

б) лексика с атрибутивной семантикой («расовый» (или «признак расы»), «происхождение», «национальный», «идеологический», «поли-тический», «религиозный», «отношение к религии», «принадлежность к социальной группе», «признак пола», «языковой» (или «признак язы-ка»));

в) лексика с семантикой действия («оправдание», «возбуждение», «унижение достоинства», «пропаганда», «демонстрирование», «при-зыв»).

Согласно Федеральному закону о противодействии экстремизму, указанные семантические элементы должны быть маркированы призна-ком публичности, который манифестирован в следующих его свойствах:

а) наиболее широкий адресат; б) коммуникативная стратегия влияния на социум в целом или ка-

кую-либо его страту.Признак публичности, на наш взгляд, может быть реализован как

непосредственно (в случае, если высказывание имеет целью воздействие на возможно более значительное количество реципиентов дискурса), так и опосредованно (в случае, если такой текст публикуется в разделе, открытом / закрытом для посетителей Интернет-форума).

Уголовный кодекс Российской Федерации параметрирует «язык вражды» в ст. 282 УК РФ, в которой обозначены как наказуемые «дей-ствия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные пу-блично или с использованием средства массовой информации».

В тексте данного нормативно-правового документа в ходе когни-тивно-семантического анализа в соответствии с предложенной выше классификацией выявлены смысловые доминанты и языковые эле-менты. Значимыми становятся в приведенном контексте ненависть и вражда как смысловые доминанты, обладающие квалифицирующей семантикой; языковые элементы, имеющие атрибутивную семанти-ку, категориально маркированы лексемами пол, раса, национальность, язык, происхождение, отношение к религии, социальной группе. При их вербализации посредством номинатива доминантное значение этих эле-ментов, тем не менее, должно быть квалифицировано как атрибутивное: метод трансформации позволяет установить их признаковый характер посредством замены представленных в контексте языковых элементов на такие, в семантике которых значимыми оказываются «половой», «ра-совый», «национальный», «языковой» признак и «признак происхожде-


ния». Языковые элементы с семантикой действия в приведенном кон-тексте – возбуждение.

Уголовный кодекс РФ, помимо статьи о «возбуждении ненависти», предусматривает также ужесточение меры наказания в случае соверше-ния любого правонарушения по мотивам ненависти. Данная мотивация определяется в правовом поле как «презумпция виновности, враждебно-сти или порочности по национальному признаку», что позволяет квали-фицировать её в качестве основы всех противоправных действий, кото-рые могут быть отнесены к преступлениям на почве национальной или расовой вражды или ненависти. Основу публичных действий, целью которых является опорочивание людей по критерию их национальной, расовой или религиозной принадлежности, составляют также мотивы ненависти. Такая мотивация формирует контекст оскорбления наци-ональной и конфессиональной чести достоинства. Обстоятельством, отягчающим наказание, согласно ст. 63 УК РФ, может быть «совершение преступления по мотивам политической, идеологической, расовой, наци-ональной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам нена-висти или вражды в отношении какой-либо социальной группы». Когни-тивно-семантический анализ позволяет установить квалифицирующие семантические доминанты ненависть, вражда; атрибутивные элементы представлены лексемами и их сочетаниями политический, идеологи-ческий, расовый, национальный, религиозный, в отношении социальной группы. Языковые элементы с семантикой действия представлены лек-сическим сочетанием совершение преступления.

По мнению правоведов, язык вражды направлен, прежде всего, на «создание мотивации для дискриминации» человека, т. е. обладает по-будительным характером. Так или иначе, «язык вражды» либо мотив ненависти, который может быть выражен в речевой деятельности, ре-гулируется законодательством с помощью следующих правовых актов: ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», ФЗ «Об уве-ковечивании победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», Кодексом об административных правонарушениях РФ, п. е ст. 63 Уголовного кодекса РФ, ст. 282 Уголовного кодекса РФ, п. 2 л ст. 105 УК РФ (убийство по мотиву ненависти), п. 2 е ст. 111 УК РФ (умыш-ленное причинение тяжкого вреда здоровью по мотиву ненависти), п. 2 е ст. 112 УК РФ (умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью по мотиву ненависти), п. 2 б ст. 115 УК РФ (Умышленное причинение лёгкого вреда здоровью), п. 2б ст. 116 (Побои по мотиву ненависти), п. 2 з УК РФ (Истязание по мотиву ненависти), а также мотив ненависти предусмотрен статьями ст. 119 УК РФ (Угроза убийством), ст. 150 УК РФ (Вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления), ст. 213 УК РФ (Хули-ганство), ст. 114 УК РФ (Вандализм), ст. 244 УК РФ (Надругательство над телами умерших), ст. 282.1 (Организация экстремистского сообщества) и ст. 282.2 (Организация деятельности экстремистской организации).

Безусловно, к правовому регулированию речевой сферы деятельно-сти необходимо прибегать в исключительных случаях. Проблема заклю-


чается, на наш взгляд, в том, что не каждая спорная и даже конфликтная сфера человеческой деятельности нуждается в правовом регулировании. Множество сфер, в которых государство призвано регулировать различ-ные отношения через компетентные органы, были и остаются важными, например, транспортная, промышленная, медицинская и другие. Искус-ство, науку, публицистику и другую творческую деятельность человека важно оставлять свободными от вмешательства зачастую репрессивного административного аппарата. В этой связи «язык вражды» представля-ет собой актуальный объект лингвистического исследования, параме-трирование которого должно быть вписано в правовое поле.

Когнитивно-семантический анализ правовых документов позволя-ет выявить конституирующие признаки «языка вражды». Понимание дискурса как языкового коррелята конкретных видов социальной дея-тельности позволяет определить «язык вражды» как совокупность ин-ституционально детерминированных негативных речевых практик. Для реализации «языка вражды» необходимо активное функциониро-вание и само существование института «желтой» прессы и СМИ соот-ветствующего уровня преподнесения информации в требуемых форма-тах, которые транслируют стереотипы массовой культуры, прежде всего, в национальной сфере. В любом случае, «язык вражды» всегда опирает-ся на архетипическую оппозицию «свой – чужой», что распространено, кроме национальных групп, и на различные социальные страты. Дис-криминация по какому-либо признаку также институционально обу-словлена: она всегда принадлежит к числу практик ряда политических организаций. Разумеется, в таком случае «язык вражды» выступает уже не столько в качестве аффективно-когнитивного феномена, сколько принадлежит к уровню явлений, глубоко логических по природе, уча-ствуя в решении экономических и политических задач. Такой ракурс рассмотрения изучаемого феномена позволяет объяснить причины при-страстного отношения объекта «языка вражды», который подвергся его воздействию, к любым речевым действиям его субъекта, так как мораль-ные страдания являются следствием не только конкретных речевых действий, но и агрессивного поведения субъекта в целом.

Также важным параметром «языка вражды» следует считать про-дуцирование семантического пространства дискурса / текста на осно-ве негативных стереотипов, логических ошибок, неверных обобщений, которые неизбежно ведут к тенденциозности истолкования поведения представителей социального страта или национальной группы, её отри-цательной оценке в целом без учета дифференциации индивидов вну-три нее.

Важным параметром следует считать также реализацию «языка вражды» как в сфере социальных отношений (определенные сообще-ства социального, профессионального, этнического / расового характе-ра), так и межличностных. При этом «язык вражды» – это всегда дей-ственное явление, в противоположность толерантности, которая может реализоваться и в бездействии.


Тексты, характеризующиеся наличием маркеров «языка вражды», зачастую содержат не прямые утверждения, а импликатуры, что позво-ляет осуществлять перформативное воздействие на реципиента посред-ством непрямой коммуникации. «Язык вражды», реализуемый в устной коммуникации, – прежде всего действие (ср.: наименование кого-либо болваном, дураком и пр.), тогда как закрепление такого именования в письменной форме в большинстве случаев становится условием для привлечения автора текста к ответственности.

Перспективы изучения «языка вражды» представляются как ком-плекс актуальных задач, требующих решения:

• институциональность «языка вражды» как его реализация в раз-личных сферах социальной деятельности;

• исследование приемов и способов вербализации «языка вражды»;• установление характеристик социальных процессов посредством

выявления частотности применения «языка вражды» в различных сфе-рах жизни общества;

• совершенствование методик лингвистической экспертизы в ко-ординатах юриспруденции.


Голев Н.Д. Экспертиза конфликтных текстов в современной лингвистиче-ской и юридической парадигмах // Теория и практика лингвистического ана-лиза текстов СМИ в судебных экспертизах и информационных спорах: сб. ма-териалов науч.-практ. семинара. М., 2003.

Денисова А.В. Правовые основы лингвистической экспертизы «языка вражды» // Юрислингвистика. 2011. № 11.

Кузнецова В.В., Соколова Е.Е. Свобода слова и язык вражды в российских СМИ // Социальные варианты языка: материалы междунар. науч. конф. Н. Новгород, 2004.

Никипорец-Такигава Г.Ю. Язык, сознание, коммуникация // Агрессия в языке СМИ: опыт статистического анализа. М., 2006.

Соссюр Ф., де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. Хижняк С.П. Юридическая терминология: формирование и состав / под

ред. Л.И. Баранниковой. Саратов, 1997.

Правовые документы

Гражданский кодекс Российской Федерации. Ч. 2: от 26.01.1996 № 14-ФЗ: [ред. от 30.11.2011: с изм. и доп., вступающими в силу с 01.01.2012] [Электрон-ный ресурс] // СПС КонсультантПлюс. М., 2012. Загл. с экрана.

Уголовный кодекс Российской Федерации: Федеральный закон РФ от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ: [в ред. от 13.05.2008 г.] // Собрание Законодательства РФ. 1996. № 25. Ст. 2954.

Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях: от 30.12.2001 № 195-ФЗ: [ред. от 12.11.2012] [Электронный ресурс] // СПС КонсультантПлюс. М., 2012. Загл. с экрана.

Об увековечивании победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.: Федеральный закон от 19 мая 1995 г. № 80-ФЗ: [с изм. от


22 августа 2004 г., 9 февраля 2009 г.] [Электронный ресурс] // СПС Консуль-тантПлюс. М., 2012. Загл. с экрана.

О противодействии экстремистской деятельности: Федеральный закон от 25.07.2002 N 114-ФЗ: [ред. от 29.04.2008] [Электронный ресурс] // СПС Кон-сультантПлюс. М., 2012. Загл. с экрана.

О противодействии терроризму: Федеральный закон от 06.03.2006 № 35-ФЗ [ред. от 08.11.2011] [Электронный ресурс] // СПС КонсультантПлюс. М., 2012. Загл. с экрана.

О некоторых мерах по защите прав вкладчиков и акционеров: Указ Пре-зидента РФ от 18 ноября 1995 года № 1157: [ред. от 25.07.2013] [Электронный ресурс] // СПС КонсультантПлюс. М., 2013. Загл. с экрана.

Об утверждении Перечня родов (видов) экспертиз, выполняемых в госу-дарственных судебно-экспертных учреждениях Минюста России, и Перечня экспертных специальностей, по которым предоставляется право самостоятель-ного производства судебных экспертиз в государственных судебно-экспертных учреждениях Минюста России: Приказ Минюста России от 14.05.2003 № 114 [Электронный ресурс] // СПС КонсультантПлюс. М., 2012. Загл. с экрана.

О внесении изменений в приказ министерства юстиции Российской Фе-дерации от 14 мая 2003 г. № 114: Приказ Министерства юстиции РФ от 9 марта 2006 г. № 36 [Электронный ресурс] // СПС КонсультантПлюс. М., 2012. Загл. с экрана.

References

Golev N.D. Ekspertiza konfliktnykh tekstov v sovremennoi lingvisticheskoi i yuridicheskoi paradigmakh // Teoriya i praktika lingvisticheskogo analiza tekstov SMI v sudebnykh ekspertizakh i informatsionnykh sporakh: sb. materialov nauch.-prakt. seminara. M., 2003. S. 64-73.

Denisova A.V. pravovye osnovy lingvisticheskoi ekspertizy «yazyka vrazhdy» // Yurislingvistika. 2011. № 11. S. 221-228.

Kuznetsova V.V. Svoboda slova i yazyk vrazhdy v rossiiskikh SMI / V.V. Kuznetsova, E.E. Sokolova // Sotsial’nye varianty yazyka: materialy mezhdunar. nauch. konf. N. Novgorod, 2004. S. 448-450.

Nikiporets-Takigava G.Yu. Yazyk, soznanie, kommunikatsiya // Agressiya v yazyke SMI: opyt statisticheskogo analiza. M., 2006. S. 56-65.

Sossyur F., de Trudy po yazykoznaniyu. M.: Progress, 1977. 695 s.Khizhnyak S.P. Yuridicheskaya terminologiya: formirovanie i sostav / Pod red.

L.I. Barannikovoi. Saratov, 1997. 134 s.

Pravovye dokumenty

Grazhdanskii kodeks Rossiiskoi Federatsii. Ch. 2: ot 26.01.1996 № 14-FZ: [red. ot 30.11.2011: s izm. i dop., vstupayushchimi v silu s 01.01.2012] [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2012. Zagl. s ekrana.

Ugolovnyi kodeks Rossiiskoi Federatsii: Federal’nyi zakon RF ot 13 iyunya 1996 g. № 63-FZ: [v red. ot 13.05.2008 g.] // Sobranie Zakonodatel’stva RF. 1996. № 25. St. 2954.

Kodeks Rossiiskoi Federatsii ob administrativnykh pravonarusheniyakh: ot 30.12.2001 № 195-FZ: [red. ot 12.11.2012] [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2012. Zagl. s ekrana.


Ob uvekovechivanii pobedy sovetskogo naroda v Velikoi Otechestvennoi voine 1941 – 1945 gg.: Federal’nyi zakon ot 19 maya 1995 g. № 80-FZ: [s izm. ot 22 avgusta 2004 g., 9 fevralya 2009 g.] [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2012. Zagl. s ekrana.

O protivodeistvii ekstremistskoi deyatel’nosti: Federal’nyi zakon ot 25.07.2002 N 114-FZ: [red. ot 29.04.2008] [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2012. Zagl. s ekrana.

O protivodeistvii terrorizmu: Federal’nyi zakon ot 06.03.2006 № 35-FZ [red. ot 08.11.2011] [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2012. Zagl. s ekrana.

O nekotorykh merakh po zashchite prav vkladchikov i aktsionerov: Ukaz prezident RF ot 18 noyabrya 1995 goda № 1157: [red. ot 25.07.2013] [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2013. Zagl. s ekrana.

Ob utverzhdenii Perechnya rodov (vidov) ekspertiz, vypolnyaemykh v gosudarstvennykh sudebno-ekspertnykh uchrezhdeniyakh Minyusta Rossii, i Perechnya ekspertnykh spetsial’nostei, po kotorym predostavlyaetsya pravo samostoyatel’nogo proizvodstva sudebnykh ekspertiz v gosudarstvennykh sudebno-ekspertnykh uchrezhdeniyakh Minyusta Rossii: Prikaz Minyusta Rossii ot 14.05.2003 № 114 [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2012. Zagl. s ekrana.

O vnesenii izmenenii v prikaz ministerstva yustitsii Rossiiskoi Federatsii ot 14 maya 2003 g. № 114: Prikaz Ministerstva yustitsii RF ot 9 marta 2006 g. № 36 [Elektronnyi resurs] // SPS Konsul’tantPlyus. M., 2012. Zagl. s ekrana.

Panteleeva T.Yu. (Novorossiysk, Russian Federation)«Feud language» in the paradigm of jurislinguistics: cognitive-

semantic and law aspects In the article it is considered «feud speech» in the cognitive-semantic and

legal aspects. Jurislinguistic as an interdisciplinary field, actively developing in recent time, uses the term «feud speech» that has not received, however, the terminological status, and full justification. Conducted cognitive-semantic analysis allows to identify in the texts of normative documents qualifying the semantic dominant language elements with the semantic attribute and the semantics of the action constituting the foundation of formation of the investigated phenomenon in the coordinates of linguistics and law. Crucial for determining the extent to which an element of «feude speech» becomes a sign of publicity, naturally manifestated in the properties of the recipient and use of communicative strategies. «Feud speech» is defined as a set of institutionally determinated negative speech practices based on the archetypal opposition «own – alien», and negative stereotypes. «Feud speech» is being implemented in the sphere of social and interpersonal relations.

Kay words: jurislinguistic, «feud speech», making semantic dominants, attributive elements.

Panteleeva Tatyana Yurievna – candidate of philology, professor assistant of social-humanitarian, economic and law disciplines, deputy of the head of learning and scientific work branch. Novorossiysk Branch of Krasnodar University of Russian MIA. E-mail: [email protected]

104 О.П. Рябко

УДК 811.11’’373ББК 82.Ш143 21-48

О.П. Рябко

ПАРАМЕТРИЧЕСКИЕ МОТИВАЦИОННЫЕ ОСНОВАНИЯ ФЛОРОНИМИЧЕСКОЙ НОМИНАЦИИ

Рассматривается комплексная параметрически мотивированная ос-нова флоронимической номинации. Она представлена многочисленными признаками, во-первых, доминирую-щими («форма», «внешний вид и ма-нера роста», «цвет»), во-вторых, пе-риферийными признаками («запах», «вкус», «размер») и, наконец, мало репрезентативными («звук», «вес», «пол»).

В структуре комплексной пара-метрической номинации только один конкретный признак из совокупно-сти признаков становится определя-ющим. Культурно-архетипическая доминанта предопределяет выбор в каждой конкретной ситуации пре-ферентно-прототипического мотива-ционного признака.

Ключевые слова: когнитивная теория, флоронимическая номинация, таксономическая организация, фено-менологический уровень, обыденно-ког-нитивное сознание, культурный архе-тип.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-104-111

Рябко Ольга Павловна – докт. филол. наук, профессор кафедры английского языка гуманитарных факультетов Инсти-тута филологии, журналистики и меж-культурной коммуникации Южного феде-рального университетаТел.: 8-928-102-87-78E-mail: [email protected]

© Рябко О.П., 2016.

При формировании иссле-довательской концепции когни-тивной теории флоронимической номинации были определены па-раметрические, прагматические и локативно-темпоративные ос-нования ее структурирования, т.е. представлено систематическое когнитивное описание мотиваци-онно-номинативных свойств фло-ронимов английского языка. Опи-сание таких свойств предполагает выявление классификационных критериев их таксономической организации, которые являются как общеметодологическими, так и частными.

Общеметодологические кри-терии рассматриваются в языко-вой теории мотивационной но-минации, в которой изучаются не только механизмы означивания мира растений, животных, при-родных явлений, но и когнитив-ные, познавательные предпосыл-ки, которые мотивируют направ-ления номинации, конкретизируя выбор номинативных средств. Однако первостепенный интерес представляет выявление общих принципов означивания объектов действительности и преломление их к конкретным предметным об-ластям, в частности, к флороними-ческой номинации с выявлением частных классификационных кри-териев.

Наименования растений на феноменологическом уровне выступают как продукт обыденно-когнитивного сознания носителей языка и детерминируются, с од-ной стороны, внешними перцеп-тивными восприятиями (параме-трическая номинация), а с другой стороны, практическими потреб-

О.П. Рябко 105

ностями (собственно прагматическая номинация) и локативно-темпо-ративная номинация.

Рассмотрим параметрическую номинацию, которая вызвана кон-тактно ознакомительным отношением к миру растений. Перед номина-тором стоит проблема выбора мотивационного признака флороними-ческой номинации в силу большого многообразия данных признаков. Комплексная параметрическая номинация флоронимов представлена номинативно доминирующими признаками: «форма» растения; «внеш-ний вид и манера роста» растения; «цвет» растения; периферийны-ми признаками: «запах», «размер», «консистенция», «тактильность», «вкус», «звук» и ряд других параметрических признаков растений. При решении проблемы мотивационной детерминации признака растений мы исходим из того, что референтно-номинативное свойство растения оказалось для номинатора наиболее значимым или же когнитивно-пси-хологическая установка номинатора предопределила направление фло-ронимической номинации.

В последнем случае речь идет об ассоциативных связях номинато-ра при номинации растений, которые при выпадении на аттрактор но-минации предопределяют ее направление. В структуре комплексной параметрической номинации только один конкретный признак из всей совокупности признаков оказывается ведущим и определяющим. В про-цессе номинации культурно-архетипическая доминанта предопределяет выбор для каждой конкретной ситуации преферентно-прототипическо-го мотивационного признака.

При описании параметрических мотивационных признаков флоро-нимов мы исходим из того, что во всех типах сложноструктурных фло-ронимических образований мотивационно-когнитивная информация содержится в модификаторах композитов и словосочетаний эндоцен-трического и экзоцентрического типа. Модификаторы сложнострук-турных флоронимических образований с параметрическим значением выражают модусное отношение номинатора к флоронимической дей-ствительности. Эксплицитно или имплицитно выраженные опорные компоненты функционируют как пропозитивное содержание сложно-структурных флоронимических образований.

Проведение указанной параллели в терминах прагмалингвистики определяется тем фактором, что опорный компонент сложноструктур-ного флоронимического образования содержит фактофиксирующую номинативную информацию о типе растения, который может быть и его родовым, видовым и подвидовым наименованием. Противоположно, модификатор сложноструктурного флоронимического образования вы-полняет интерпретативно-оценочную или фактооценочную функцию, при этом оценка может быть как прямой, так и непрямой/косвенной.

Прямая оценка, представленная модусным модификатором выра-жается, как правило, прилагательными и другими частями речи, выпол-няющими атрибутивную функцию. Прямая/косвенная оценка произ-водна от механизмов транспонирующей семантики, т.е. от механизмов


метафоризации или метонимизации. Данное положение означает, что в функции модусного модификатора используются наименования пред-метов и явлений действительности, гетерогенные по своему номинатив-ному назначению, как, например, наименования явлений природы, ар-тефактов, животных, людей, свойств и качеств предметов и ряд других.

Внешненаблюдаемый модусный объект становится носителем вну-треннего признака, релевантного для номинации растения. При выявле-нии искомого мотивационно-номинативного признака при непрямой/косвенной номинации мы, прежде всего, фиксируем номинативно-поле-вую отнесенность денотата модусного модификатора к тому или иному миру конкретных предметов, явлений. Следующий этап – установление параметрического мотивационно-номинативного признака, который и является целью модусной номинации растений.

Мотивационно-номинативный признак «форма», определяемый в составе модификатора сложноструктурного флоронимического об-разования, представляет первостепенный интерес для исследователя не только с точки зрения его репрезентативности в макрополе флорони-мов, но и с точки зрения способов его номинации: прямая, непрямая/косвенная номинация.

При номинативно-гносеологическом подходе признак «форма» очень редко представлен средствами прямой номинации. Модифика-торы сложноструктурных флоронимических образований с прямым выражением признака «форма» имеют ограниченное число имен при-лагательных, непосредственно обозначающих геометрическое понятие «форма»: round, square, oval, например, round turnip – «round garden turnip with a white root».

Мотивационно-номинативный признак «форма» является про-дуктом непрямой/косвенной номинации при изучении модификаторов сложноструктурных флоронимических образований эндоцентрическо-го и экзоцентрического типа. Модификаторы в эндоцентрических об-разованиях имеют разветвленную номинативно-полевую референцию: «артефакты», «животный мир», «растительный мир», «природные яв-ления». Наименования артефактов, используемых в качестве модифи-каторов эндокомпозитов ассоциативно позволяют выразить значения формы на основе метафорического переноса. Значение формы выявля-ется дефиниционно – на основе анализа словарной статьи с мотиваци-онным обоснованием признакового значения модификатора, например, sword-grass «a name for several different plants with sword-shaped leaves, as the sword-lily»; umbrella-tree «one of various American magnolias, having the leaves arranged umbrella-wise at the ends of the branches and resemble an umbrella».

Модификаторы эндокомпозитов с номинативно-полевым рефе-рентом «животный мир» передают значение формы растения метафо-ризованно через дефиниции, например, spiderwort – «one or other plant of the lilaclous genus Anthericum. The leaves stand upon the ground with long legs and knees bowing up like the spiders legs when he creeps», swan-plant «an


orchid of the South American genus Cycnoches, having flowers with a long curved colump like a swan’s neck».

Модификаторы эндокомпозитов с номинативно-полевым референ-том «человек, части и органы тела» передают значение формы растения метафоризованно, например, lungwort «the plant Pulmonaria officinalis, having leaves with spots fancied to rememble the spots in a diseased lung»; kidney-cotton «a cotton-plant of which the seeds are in kidney-shaped masses». Модификаторы эндокомпозитов с номинативно-полевым референтом «природные явления» передают значение формы посредством мета-форизации первого компонента композита, например, starwort «a name given to a number of plants with stellate flowers»; star-apple «the fruit when cut across shows ten cells forming a star-like figure».

В экзоцентрических композитах-флоронимах опорный компонент выражен имплицитно либо в силу метафоризации формального опорно-го компонента, либо в силу полной метафоризации обоих компонентов в комбинации с метонимизацией всего сложноструктурного образова-ния.

Модификаторы являются препозитивными компонентами, а опор-ные компоненты – постпозитивными. С номинативной точки зре-ния внутренний модификатор и опорный компонент отличаются друг от друга, поскольку опорные компоненты выражают части целого, а мо-дификаторы предстают средствами номинации целого композита.

По проведенной нами классификации экзоцентрических компози-тов-флоронимов, репрезентирующий признак «форма» растения, имеет следующие номинативно-полевые референты: «животный мир», напри-мер, bird’s foot «various plants having the shape of a bird foot»; «библейские саны и имена собственные», например, monk’s-hood «a plant of the genus Aconitum, named so from resemblance of a form»; «природные явления», например, sundew «any plant of the genus Drosera, which comprises small herbs, growing in bogs with leaves covered with hairs secreting viscid drops which glitter in the sun like dew»; «артефакты», например, arrow-head «the plants Sagittaria, which has floating leaves shaped like an arrow-head»; «ма-тематические знаки/числительные, например, double-tongue «the shrub Ruscus Hypoglossum, so called from the leaves springing from the middle of the leaf-like stalks».

Среди экзоцентрических композитов-флоронимов существуют и такие примеры, в которых между первым и вторым компонентами реализуются сочинительные связи. Между ними нельзя установить отношения подчинительности, т.е. выделить внутренний модифика-тор и внутренний опорный компонент. Экзоцентрические образования с сочинительными связями между компонентами представляют наиме-нования животных, частей тела человека, артефактов. Мотивационно-номинативный признак «форма» определяется дефиниционно, через словарную статью, например, hen and chickens… «a cultivated variety of the Daisy, in which smaller flower-heads grow from edge of the main flowers-


head. The main flower is surrounded by a set of very small ones»; knife-and-fork; cows-and-calves; fingers-and-thumbs.

Аналогично репрезентативным параметрическим признаком фло-ронимов является мотивационно-номинативный признак «внешний вид и манера роста» растения. При рассмотрении данного признака мы руководствуемся следующими положениями. Во-первых, внешний вид растения отличается от формы, поскольку форма на обыденно-когни-тивном уровне приближается к простым геометрическим конфигура-циям, в то время как внешний вид – это усложненная форма, которая может включать набор неоднородных признаков. Во-вторых, мотиваци-онный признак «внешний вид и манера роста» растения – понятие более ёмкое по сравнению с мотивационным признаком «форма». Оно вклю-чает манеру роста, которая может быть статичной или динамичной, т.е. включать элементы действия движения, характеризующие манеру/спо-соб роста растения. Рассмотрим признак внешнего вида и манеры роста растений в двух направлениях: статичный способ роста и динамичный способ роста растений.

В системе внешнего вида растений важное место занимает его свойство «колючесть», имеющее отношение к тактильным ощущениям. Мотивационный признак «колючесть» репрезентируется прямономи-нативными модификаторными лексемами «prick», «prickly», «sharp», «thorn», «thorny», «bur», «shrub», «shrubby», как например, prickly pear «the name given to various species of the genus Opuntia-prickly plants with pear-shaped fleshy edible fruit»; thorn-bush «any bush that bears thorns».

Признак «внешний вид колючести» модифицируется также и кос-веннономинативно посредством метафоризации лексем «spike», «spear», «hedgehod», «fea», «holly», например, hedgehod plant «a name for prickly seed-vessels or burn born by plants».

Признак динамического внешнего вида растений характеризует спо-соб или манеру роста растения и может быть проиллюстрирован с помо-щью прямономинативных лексем «running», «creeping», «climbing», но в абсолютном большинстве случаев представлен косвеннономинативно через первый метафоризованный компонент сложноструктурного фло-ронимического образования. Приведем примеры: weeping willow «a large tree having long and slender pendulous branches, cultivated in Europe as an ornamental tree and regarded as symbolical of mourning»; matted pink «clove gillyflower and other plants which are grown as if they were platted together»; mat-grass «a peculiar kind of grass, from its spreading over the ground in such thickness that it forms a cover resemblingthick matting».

Данную группу признаков дополняют признаки поведенческо-го характера растений, выражающие, например, манеру эксплозивно-го поведения флоронимических объектов, например, jumping Betty «a popular name of Garden Balsam, the seeds of which jump out of the elastic capsules when these are touched»; манеру контактного поведения флоро-нимических объектов, например hair-trigger flower «an Australian plant


of the genus Stylidium, having a very sensitive column of stamens, which move from side to side on the slightest touch».

Ряд признаков поведенческого характера растений характеризуют уникальное, природное поведение растений: «сигнально-информацион-ный признак, например, telegraph-plant «an East Indian plant remarkable for the spontaneous movements of its leaflets, suggesting signaling»; «мане-ра и источник размножения», например, mother-plant «a parent plant from which other plants have been derived», live-plant «a name of plants of the genus Bryophyllum which will grow without being in soil»: «парадоксаль-ный способ роста растений», например, sad-tree «the night jasmine of India during the day it looses its bright-ness whence its specifie name»; round-flower «anу plant of the genus Anemore the flower of which never opens itself but when the wind blows».

Далее в порядке убывания репрезентативного веса располагаются признаки «цвет» растения, «запах» растения, «вкус» растения, свиде-тельствующие о прототипическом образе мышления номинаторов. Ана-лиз флоронимического материала позволил выделить цвета, которые выступают в качестве мотивационного признака наименований расте-ний, а именно, красный, желтый, белый, черный, зеленый, как значимые, и голубой, серый и коричневые цвета, как незначительные. Первый мо-тивационный компонент сложноструктурного флоронимического обра-зования представлен как прямономинативно, например, yellow-wood «a name for the tree Maclura pomifera having yellow wood», так и косвенноно-минативно, например, butterwood «a plant with yellowish fleshy leaves».

Мотивационно-номинативный признак «запах» растения рассма-тривается в оценочном плане по принципу бинарных оппозиций с поло-жительной оценкой запаха и представлен прямономинативно, например, musk rose «Rosa moschata a rambling rose, so called from its musky odour» и с отрицательной оценкой запаха, представленной косвеннономинативно, например, carrion-flower «a name for the genus Stapelia from the scent of their blossoms».

Мотивационно-номинативный признак «вкус» растения употре-бляется в отличительных наименованиях видов и подвидов растений со сладким, горьким, кислым и соленым вкусами, например, honey-cherry «a sweet variety of cherry».

Наименее репрезентативными являются в нашей выборке мотива-ционно-номинативные признаки «размер» растения, «консистенция» растения, «звук» растения, «вес» и «пол» растения. Приведем приме-ры в порядке иерархии следования признаков, например, pennyroyal «a species of mint with small leaves» (признак «размер»); wool-grass «name for various grasses having woolly spikelets» (признак «консистенция»); rattle-bush «a west Indian plant-the inclosed peas, when ripe make a rattling noise» (признак «звук»); lightwood «a name given to various trees from the lightness of their wood» (признак «вес»); lady bracken «Pteris aquailina-the female fern» (признак «пол»).


Таким образом, описанные мотивационно-номинативные признаки флоронимических наименований являются продуктом обыденно-ког-нитивной номинации. Культурно-архетипические представления номи-наторов о мире растений трансформируются в прототипические при-знаки, которые образуют мотивационные основания для наименований растений в целом. Порядок расположения самих признаков свидетель-ствует о структуре архетипических образов и прототипических призна-ков наименований растений.


Рябко О.П. Англо-латинско-русский ботанический словарь. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та. 1996 (две части).

Рябко О.П. Сложноструктурные флоронимы в английском языке: когни-тивно-фреймовая и мотивационно-номинативная интерференция: автореф. дис.… д-ра филол.наук, Пятигорск, 2004.

Рябко О.П. Закономерности мотивационной номинации сложноструктур-ных образований. – LAP Lambert Academic publishing. Saarbrücken, 2014.

The Oxford English Dictionary. Oxford, 1978. Vol. 1 – 12.

References

Ryabko O.P. Anglo-latinsko-russkii botanicheskii slovar’. Rostov n/D: Izd-vo Rost. un-ta. 1996.- 640 s.(dve chasti).

Ryabko O.P. Slozhnostrukturnye floronimy v angliiskom yazyke: kognitivno-freimovaya i motivatsionno-nominativnaya interferentsiya: aftoref.dis. d-ra filol.nauk, Pyatigorsk, 2004.

Ryabko O.P. Zakonomernosti motivatsionnoi nominatsii slozhnostrukturnykh obrazovanii. – LAP Lambert Academic publishing. Saarbrücken, 2014. 174 s.

The Oxford English Dictionary. Oxford, 1978, volumes 1-12.

Ryabko O.P. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Parametric motivation bases of floranimic nominationThe period of further development in the cognitive theory of nomination

has been extensive in recent years. Our research has been concentrated on the formation of conceptual foundations in cognitive theory of flora nomination.

The macrofield of flora namings embraces three microfields: parametric, pragmatic and locative-temporal ones. They determine motivation processes in cognitive theory of flora nomination, i.e., the presentation of systematic qualities in flora namings in the English language.

The description and characterization of such qualities presupposes the existence of their taxonomic organization and methodology criteria, both general and practical ones. Flora namings on the phenomenological level are considered to be the products of naöve-cognitive consciousness of language speakers. They are determined, from the one hand, by the external perceptive adaptations (parametric nomination) and, from the other hand, by practical needs (pure pragmatic nomination) and local-temporal nomination.


In this article we have concentrated on the complex parametric motivated basis of flora nomination. It is presented by a number of qualities, firstly, by dominative qualities («form», «appearance and manner of growth», «color»), secondly, by peripheral qualities («odour», «taste», «size») and, finally, by minor qualities («sound», «weight», «genger»). In the structure of complex parametric nomination the only one conerete qualitative element from the whole combination of qualities becomes the leading one. The cultural-archetypal dominant element determines. In each concrete situation, the choice of preferable prototypal motivated quality.

Key words: cognitive theory, flora nomination, taxonomic organization, phenomenological level, naïve-cognitive consciousness, cultural archetype.

Ryabko Olga Pavlovna – Ph.D. of philology, professor. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication. Southern Federal University. Phone: 8-928-102-87-78; e-mail [email protected]

112 Я.А. Садовникова

УДК: 811.11-112ББК 81.432.1(Англ.)

Я.А. Садовникова

ШУТКА КАК СРЕДСТВО РАЗРЕШЕНИЯ КОНФЛИКТА

Статья посвящена применению шутки как одного из вербальных средств деинтенсификации конфрон-тации. Приводятся примеры из совре-менных англоязычных художествен-ных произведений, иллюстрирующие применение шутки на разных этапах конфликта. Обращается внимание на сочетание других средств деинтенси-фикации конфронтации с шуткой для достижения наилучшего результата в процессе урегулирования конфликта. Автор отмечает, что эффективность использования шутки зависит от обе-их конфликтующих сторон – насколь-ко удачно один из собеседников при-менит данное средство и как второй это воспримет. В случае неудачного использования шутки конфликт мо-жет усилиться.

Ключевые слова: конфликт, шутка, вербальные средства, невер-бальные средства, паравербальные средства. DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-112-119

Садовникова Яна Анатольевна – аспи-рант кафедры теории и практики англий-ского языка Института филологии, жур-налистики и межкультурной коммуника-ции Южного федерального университетаТел.: 8(918) 05-33-870; 8(988) 946-33-85E-mail: [email protected]

© Садовникова Я.А., 2016.

Антропоцентрическая пара-дигма, занимающая главенству-ющую позицию в современной лингвистике, предполагает иссле-дование языка в его взаимосвязи с человеком. Этим обусловлено под-робное рассмотрение коммуни-кативно-функциональных харак-теристик текста и таких его ком-понентов, как монолог и диалог, в частности, конфликтный диалог [Дадян, с. 4].

Конфликты играют ключевую роль в судьбе каждого человека и всего человечества. Умение их раз-решать необходимо для успешного взаимодействия с людьми в раз-личных сферах жизни: в семье, рабочем коллективе, на политиче-ской арене [Анцупов, Шипилов, с. 12]. В связи с этим проблема поиска средств, способствующих разрешению конфликта, является очень актуальной.

Следует отметить, что юмор относят к одному из важных средств, обеспечивающих коопе-ративный характер диалогиче-ского общения. Он может помочь обсудить деликатную тему, по-смотреть на возникшие трудности с иной точки зрения и устранить имеющиеся разногласия. Смех снимает усталость и расслабляет [Горбунов, URL]. Он может также свидетельствовать о взаимопони-мании в группе людей. Коллек-тивный смех способен сблизить и одновременно обозначить деление «свой – чужой» [Торяник, с. 143]. Н.Б. Боева-Омелечко [Боева-Оме-лечко, с. 676] говорит о шутке как об одном из вербальных средств нейтрализации конфликтной язы-ковой личности. В данном случае решающую роль играет фактор

Я.А. Садовникова 113

неожиданности, когда конфликтант слышит не предполагаемую контр-агрессивную реплику, а шутку.

А.Я. Анцупов и А. И. Шипилов [Анцупов, с. 250–253] выделяют три основных периода конфликта: латентный, открытый и послеконфликт-ный. Завершение конфликта происходит в конце открытого периода. Оно может иметь разные формы от собственно разрешения до перерас-тания в другой конфликт. Последний, послеконфликтный период ха-рактеризуется нормализацией отношений.

В статье мы рассматриваем шутку как средство, способствующее разрешению конфликта на открытом этапе и нормализации отношений на послеконфликтном. Применение шутки на латентном этапе не рас-сматривается, так как конфликт на данной стадии ещё не получает до-статочного развития. Материалом для исследования послужили англо-язычные художественные произведения второй половины XX — начала XXI в.

Шутка может сыграть решающую роль в разрешении конфликта, как это имеет место в следующем примере. Между двумя персонажами происходит спор, который усугубляется тем, что питомец одного из кон-фликтантов нападает на его оппонента. Джон, хозяин питомца, шутит о том, что его питомец принял собеседника за сказочное чудовище — грамкина. Это вызывает взрыв хохота у собеседника.

«Why did he attack me?» Tyrion asked with a sidelong glance at the direwolf. He wiped blood and dirt from his mouth with the back of his hand.

«Maybe he thought you were a grumkin.»Tyrion glanced at him sharply. Then he laughed, a raw snort of amusement

that came bursting out through his nose entirely without his permission [Martin, 1996, р. 120].

Посмеявшись, Тирион даже дает ответ в той же шуточной манере:«Oh, gods,» he said, choking on his laughter and shaking his head, «I

suppose I do rather look like a grumkin. What does he do to snarks?» [Martin, 1996, р. 120]

Далее следует продолжение разговора, но уже в более дружелюб-ных тонах. Конфликт сводится на нет, между персонажами завязывают-ся приятельские отношения.

В следующем примере один из персонажей, Нед, видит, что король злится, ругает своих пажей, а накануне даже поссорился с королевой. Причиной его злости послужило резкое неодобрение со стороны окру-жающих относительно намерения короля выступить на турнире. Цель Неда – отговорить короля от участия в турнире и подавить вспыш-ку гнева. Он приводит неожиданный шуточный аргумент, что король слишком толст для обмундирования:

Ned only needed a glance to understand the difficulty. «The boys are not at fault,» he told the king. «You’re too fat for your armor, Robert.»

Robert Baratheon took a long swallow of beer, tossed the empty horn onto his sleeping furs, wiped his mouth with the back of his hand, and said darkly, «Fat? Fat, is it? Is that how you speak to your king?» He let go his laughter,


sudden as a storm. «Ah, damn you, Ned, why are you always right?» [Martin, 1996, р. 297]

Здесь стоит заметить, что Нед является другом короля и прекрасно знает, что его слова по поводу лишнего веса вызовут скорее смех, нежели гнев. Его расчёт оказывается верным: конфликт исчерпан.

В следующем примере шутка также помогает разрешить конфликт, выступая как самостоятельное средство:

His companion was older, clean-shaved, with a lined ascetic face. His hair had been pulled back and tied in a knot behind his head. «Small men oft feel a need to prove their courage with unseemly boasts,» he declared. «I doubt if he could kill a duck.»

Tyrion shrugged. «Fetch the duck.»«If you insist.» The rider glanced at his companion.The brawny man unsheathed a bastard sword. «I’m Duck, you mouthy

little pisspot.»Oh, gods be good. «I had a smaller duck in mind.»The big man roared with laughter. «Did you hear, Haldon? He wants a

smaller Duck!» [Martin, 2011]Конфликт разгорается из-за непонимания –Тирион думал, что речь

в разговоре шла о птице, а оказалось о человеке по прозвищу Утка. Видя, что попал в неприятную ситуацию, Тирион не прибегает к извинениям. Вместо этого он поясняет, что имел в виду утку поменьше. Здесь со-держится намек на большой размер и силу собеседника, что и вызывает смех последнего. Результатом использования шутки в данном примере является разрешение конфликта – Утка сменил гнев на милость и пере-стал угрожать мечом.

Стоит отметить, что в приведённых примерах большую роль игра-ет реакция собеседников на шуточную реплику. Не обладай они доста-точным чувством юмора, шутки могли бы привести к усугублению кон-фликта, а не его разрешению.

В следующем примере именно неудачная шутка способствует на-калу отношений и последующей драке:

«So, you’re supposed to give us advice,» I say to Haymitch.«Here’s some advice. Stay alive,» says Haymitch, and then burst out

laughing. I exchange a look with Peeta before I remember I’m having nothing more to do with him. I’m surprised to see the hardness in his eyes. He generally seems so mind.

«That’s very funny,» says Peeta. Suddenly he lashes out at the glass in haymitch’s hand It shatters on the floor, sending the bloodred liquid running toward the back of the train. «Only not to us».

Haymitch considers this a moment, then punches Peeta in the jaw, knocking him from his chair [Collins].

В приведённом примере конфликт прошел латентную стадию и только начал проявляться открыто в виде претензий персонажей к сво-ему наставнику, не уделяющему им никакого внимания и не дающему советов. Однако Хеймитч, наставник, шутит о том, что советует собесед-


никам остаться в живых, вместо того чтобы действительно сказать что-то полезное. В свете реальной опасности, грозящей персонажам, шутка смешит только самого Хеймитча, а также демонстрирует его несерьёз-ное отношение к своим обязанностям и ситуации, в результате чего кон-фликт усиливается.

В следующем примере шутка является не только средством деин-тенсификации конфронтации, но и помогает сплотиться брату и сестре. Вначале Серсея проявляет грубость по отношению к своему брату – Ти-риону:

«It gives me sweet dreams,» she said. «Now spit out your business and waddle away, Imp.»

Tyrion smiled. «Lord Stannis has sailed from Dragonstone.» Cersei bolted to her feet. «And yet you sit there grinning like a harvest-

day pumpkin? Has Bywater called out the City Watch? We must send a bird to Harrenhal at once.» He was laughing by then. She seized him by the shoulders and shook him. «Stop it. Are you mad, or drunk? Stop it!» [Martin, 1998]

Её также раздражает улыбка собеседника, причина которой не ясна. Но гнев исчезает, стоит ему только изложить суть дела – их враги со-бираются сражаться друг с другом, вместо того чтобы пойти против них.

It was all he could do to get out the words. «I can’t,» he gasped. «It’s too... gods, too funny... Stannis»

« – What –» «He hasn’t sailed against us,» Tyrion managed. «He’s laid siege to Storm’s

End. Renly is riding to meet him.» His sister’s nails dug painfully into his arms. For a moment she stared

incredulous, as if he had begun to gibber in an unknown tongue. «Stannis and Renly are fighting each other?» When he nodded, Cersei began to chuckle. «Gods be good,» she gasped, «I’m starting to believe that Robert was the clever one.»

Tyrion threw back his head and roared. They laughed together. Cersei pulled him off the bed and whirled him around and even hugged him, for a moment as giddy as a girl. By the time she let go of him, Tyrion was breathless and dizzy. He staggered to her sideboard and put out a hand to steady himself [Martin, 1998].

Услышав потрясающе хорошую новость, Серсея становится такой же веселой, как и брат. Она заменяет свою грубость шуткой. Станис и Ренли приходятся братьями покойному мужу Серсеи – Роберту, чьи ум-ственные способности она всегда оценивала крайне низко. Заявив, что начинает считать Роберта умным, она тем самым намекает на глупость его братьев. Шутку и дальнейшие действия Серсеи можно противопо-ставить её поведению в начале данного примера. Также следует отме-тить, что шутка и последующий совместный смех над общими врагами здесь выступают в качестве инструмента единения группы – членов се-мьи.


Шутка может сочетаться с другими способами урегулирования конфликта, как вербальными, так и невербальными. Такое сочетание средств мы видим в следующем примере:

There was a silence. The boys at his table looked down at their cereal bowls. It wasn’t like Adrian to be angry or violent.

‘I’m sorry my angels,’ he said, with an attempt at a laugh. ‘No sleep last night. Working on the play. Either that or I’m turning mad. It was a full moon you know, and there’s a history of lycanthropy in my family. Uncle Everard turns into wolf every time he hears the Crossroads theme tune’ [Fry, 1991, р. 289].

Адриан вышел из себя, чем привлек всеобщее внимание, и теперь он стремится сгладить свою вспышку гнева. Сначала он извиняется, затем шутит о том, что дядя Эверард превращается в волка, стоит ему толь-ко услышать саундтрек многосерийного фильма. Таким образом, здесь присутствует сочетание шутки с другим вербальным способом урегули-рования конфликта – извинением. Судя по реакции собеседника, Адри-ан добился желаемого результата:

Rudder giggled. The uncomfortable moment passed [Fry, 1991, р. 289].Слова Адриана отвлекли всеобщее внимание от инцидента. Чтобы

закрепить эффект, он продолжает разговор, резко сменив тему:‘Well, looks like a fine day today. I vote we load a crate of Coke onto the

minibus before we go. You know what Narborough match teas are like.A mighty cheer now. The other tables looked across enviously. Healey’s lot

was always having fun [Fry, 1991, р. 289 – 290]. Перемена темы является ещё одним средством нейтрализации кон-

фликта. Таким образом, в речи Адриана присутствует сочетание шутки с извинением и сменой темы.

В следующем примере мы видим сочетание вербальных и паравер-бальных средств нейтрализации конфронтации с шуткой:

«Sweet Ser Alliser,» murmured Varys, «you must not think too harshly of us. So many seek our Joffrey’s grace, in these troubled and tumultuous times.»

«More troubled than you know, eunuch.» «To his face we call him Lord Eunuch,» quipped Littlefinger. «How may we be of help to you, good brother?» Grand Maester Pycelle

asked in soothing tones. «The Lord Commander sent me to His Grace the king,» Thorne answered.

«The matter is too grave to be left to servants.» [Martin, 1998]. В данном случае конфликт только начал проявляться открыто. Сэр

Аллисер недоволен оказанным ему приёмом и демонстрирует это от-кровенной грубостью, когда называет одного из собеседников, Вариса, евнухом, что соответствует действительности, но не является уместным обращением. Другие участники разговора стремятся нейтрализовать на-чавшийся конфликт. Один из них шутит, что в лицо они называют этого человека Лордом Евнухом. Данное высказывание можно расценить не только как шутку, но и как напоминание о высоком положении Вари-са. Далее мы видим реплику другого собеседника, применяющего сразу два средства, способствующих разрешению конфликта – перемену темы


(вербальное) и успокаивающий тон (паравербальное средство). Несмо-тря на то, что сэр Аллисер всё ещё раздражен, он начинает говорить о делах, как того и требует ситуация.

Шутка может быть использована на финальных стадиях конфлик-та, как с целью его завершения, так и после него для нормализации отно-шений, которая имеет достаточно большое значение, поскольку способ-ствует развитию конструктивного диалога и предотвращению дальней-ших конфликтов. Следует отметить, что шутка позволяет на данном эта-пе «сгладить острые углы» и достичь наибольшего взаимопонимания.

В следующем примере шутка используется на завершающем этапе конфликта:

She gave me another long look.‘And you really are David’s godfather?’I raised my right hand. ‘Poet’s honour.’She smiled and for the first time I saw the ghost of something attractive

and even erotic lying behind her skeweringly blue eyes [Fry, 1994, р. 344]. Комический эффект основывается на сочетании поднятия правой

руки со словами “poet’s honour”. Такая комбинация жеста и слов несёт в себе некую торжественность, что не соответствует обстановке (приём-ное отделение больницы) и ситуации (заполнение документов врачом). Они являются неожиданными в данной ситуации. Результатом служит улыбка собеседницы — первая доброжелательная реакция на слова и действия главного героя. Таким образом, мы видим пример того, как шутка помогает вызвать положительную реакцию собеседника на фи-нальной стадии конфликта, способствуя налаживанию отношений.

В следующем примере шутка также применяется на финальной ста-дии конфликта:

«Tyrion, I know we do not always agree on policy, but it seems to me that I was wrong about you. You are not so big a fool as I imagined. In truth, I realize now that you have been a great help. For that I thank you. You must forgive me if I have spoken to you harshly in the past.»

«Must I?» He gave her a shrug, a smile. «Sweet sister, you have said nothing that requires forgiveness.»

«Today, you mean?» They both laughed... and Cersei leaned over and planted a quick, soft kiss on his brow [Martin, 1998].

В приведённом примере другие вербальные средства деинтенси-фикации конфронтации предшествуют шутке: сначала Серсея призна-ёт, что была не права, благодарит брата за помощь и просит прощения. Шутка следует уже за словами Тириона о том, что его сестра не сказала ничего, за что её следовало бы прощать. Оба собеседника понимают, что Тирион говорит неправду, так как сестра сказала ему в лицо много не-приятных вещей в последние дни. Слова Серсеи: «Today, you mean?» – подчеркивают это несоответствие между действительностью и тем, что говорит Тирион. На этом противоречии и основан юмор.

Шутка в данном случае способствует налаживанию отношений между собеседниками и усиливает эффект, произведённый вербальны-


ми средствами разрешения конфликта. В данном примере присутствует и невербальное средство – поцелуй.

«Have I lost my wits, or did my sister just kiss me?» he asked Bronn when she was gone [Martin, 1998].

Слова Тириона, сказанные после ухода сестры подчёркивают не-ожиданность данного действия со стороны Серсеи, которая ненавидит брата. Извинения, признание собственной неправоты, благодарность, шутка и поцелуй – все это свидетельствует о поистине огромном жела-нии помириться с братом.

Итак, мы рассмотрели различные примеры использования шуток в качестве способа нейтрализации конфронтации. Они могут приме-ряться как собственно для урегулирования конфликта, так и для нор-мализации отношений непосредственно после него. Шутки чаще всего используются в сочетании с другими вербальными, невербальными и паравербальными средствами деинтенсификации конфронтации. К вер-бальным средствам следует относить такие, как извинение и смена темы, к невербальным — жесты и поцелуй, к паравербальным – успокаиваю-щий тон. Их сочетание с шуткой способствует скорейшему достижению желаемого результата, а также помогает усилить эффект, производимый шуткой на собеседника (последнее особенно касается невербальных средств). Следует, однако, соблюдать осторожность, так как их исполь-зование может быть воспринято собеседником не так, как ожидалось. Неудачная шутка вполне способна стать причиной усугубления кон-фликта. Эффективность данного средства зависит от наличия чувства юмора у обоих участников конфликта и уместности её использования, так как важную роль играет правильная реакция собеседника, то, под-держит ли он шутку или же будет ею обижен.


Анцупов, А. Я., Шипилов А. И. Конфликтология : учебник для вузов: 6-е изд. СПб., 2015. 528 с.

Боева-Омелечко, Н. Б. Средства нейтрализации конфликтной языковой личности // Магия ИННО: новое в исследовании языка и методике его препо-давания: материалы второй науч-практ. конф. (Москва, 24–25 апреля 2015 г.). Т. 1. М., 2015.

Дадян С. Р. Конфликтный диалог в художественном произведении : авто-реф. дис. … канд. филол. наук. Ростов н/Д., 2012.

Горбунов С. А. Юмор как составная часть эмоционального интеллекта [Электронный ресурс]. // Интернет-журнал «Мир науки», 2015. №3. URL: http://mir-nauki.com/PDF/07PSMN315.pdf (дата обращения: 01.03.2016).

Торяник В. Н. К вопросу о социальных функциях смеха // Вестн. научных конференций. 2015. № 2–5 (2).

Collins S. The Hunger Games. New York, 2008.Martin G. R. R. A Clash Of Kings. London, 1998. Martin G. R. R. Dance with Dragons. London, 2011. Martin G. R. R. Game Of Thrones. London, 1996. Fry S. The Hippopotamus. London, 1994. Fry S. The Liar. London, 1991.


References

Antsupov A. Ya., Shipilov A. I. Konfliktologiya : uchebnik dlya vuzov. 6-e izd. SPb., 2015. 528 s.

Boeva-Omelechko N. B. Sredstva neitralizatsii konfliktnoi yazykovoi lichnosti // Magiya INNO: novoe v issledovanii yazyka i metodike ego prepodavaniya: materialy vtoroi nauch-prakt. konf. (Moskva, 24–25 aprelya 2015 g.). T. 1. M., 2015.

Dadyan S. R. Konfliktnyi dialog v khudozhestvennom proizvedenii : avtoref. dis. … kand. filol. nauk. Rostov n/D., 2012. 179 s.

Gorbunov S. A. Yumor kak sostavnaya chast’ emotsional’nogo intellekta [Elektronnyi resurs]. // Internet-zhurnal «Mir nauki», 2015. №3. URL: http://mir-nauki.com/PDF/07PSMN315.pdf (data obrashcheniya: 01.03.2016).

Toryanik V. N. K voprosu o sotsial’nykh funktsiyakh smekha // Vestn. nauchnykh konferentsii. 2015. № 2–5 (2).

Collins S. The Hunger Games. New York, 2008.Martin G. R. R. A Clash Of Kings. London, 1998. Martin G. R. R. Dance with Dragons. London, 2011. Martin G. R. R. Game Of Thrones. London, 1996. Fry S. The Hippopotamus. London, 1994. Fry S. The Liar. London, 1991.

Sadovnikova Ya.A. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Joke as a means of conflict settling The article is devoted to the use of jokes as one of the verbal means

of deintensification of confrontation. The examples from modern English works of art illustrating the use of jokes at different stages of the conflict are presented. As a rule, a joke can be used in open and post-conflict phases, the latent phase of the conflict is not expressed. The use of jokes on the open stage of the conflict can create a kind of tipping point to change the course of the conflict, and thereby help to resolve it. On the post-conflict stage, a joke helps to build relationships that can be important preventing renewed conflict. The article draws attention to the combination of other means of deintensification confrontation with a joke to achieve the best result in the conflict settlement process. The verbal means can be referred to the apology and change of subject, non-verbal gestures and kisses, para-verbal — soothing tone. All of these funds, if used in conjunction with a joke, contribute to a successful resolution of the conflict. They can also enhance the effect of the joke, which is especially important in the case of non-verbal means. The author notes that the effectiveness of the joke depends on both sides — how well one of the interviewees apply the tool and how the second would take it. In the case of a failed joke, the conflict is likely to increase.

Key words: conflict, joke, verbal means, non-verbal means, paraverbal means.

Sadovnikova Yana Anatolievna – post-graduate student of theory and practice of the English language dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication of Southern Federal University. Phone: 8(918) 05-33-870; 8(988) 946-33-85; e-mail: [email protected]

120 Д.И. Остапенко

УДК 811.111’22ББК 81

Д. И. Остапенко

МЕТАЯЗЫК, ЕГО СВОЙСТВА И РОЛЬ В ЯЗЫКОВОЙ СИСТЕМЕ

Статья посвящена исследованию феномена «метаязык» в современной лингвистике. Автор анализирует под-ходы к определению метаязыка, ме-сто, которое он занимает в языковой системе, его свойства, виды, компо-ненты и ситуации использования.

Ключевые слова: метаязык, ме-таязыковая функция, метакоммуни-кативная функция и перевод, бытовой метаязык, лингвистический метая-зык, метаметаязык.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-120-126

Остапенко Дарья Игоревна – канд. фи-лол. наук, преподаватель кафедры теории перевода и межкультурной коммуникации факультета романо-германской филоло-гии Воронежского государственного уни-верситетаТел.: + 7-903-853-50-62E-mail: [email protected]

© Остапенко Д.И., 2016.

Метакогнитивная деятель-ность, относящаяся ко второму уровню абстракции, носит умоз-рительный характер и чаще всего соотносится с отвлеченными пред-метами и явлениями. В процессе коммуникации ее продукты могут быть репрезентированы исключи-тельно вербально, т. е. при помощи языка. В таком случае в качестве инструмента описания выступа-ет особый уровень естественного языка - метаязык. В русле семи-отического подхода под метаязы-ком понимают некую знаковую систему, обозначающую другую, первичную по отношению к ней, знаковую систему.

Термин «метаязык» был вве-ден в употребление Львовско-Вар-шавской школой аналитической философии, данный феномен активно исследовали С. Леснев-ский, А. Тарский, Д. Гильберт, К. Гедель, Р. Карнап, Г. Фрей и др. [Философская энциклопедия]. Так, Р. Карнап [Carnap] и Г. Фрей [Frey] предлагают разграничивать язык-объект и язык-предмет. Со-гласно выдвинутой ими концеп-ции, язык-предмет, т. е. метаязык, призван описывать язык-объект, т. е. естественный язык.

В лингвистике термины «ме-таязык» и «метаязыковая / мета-лингвистическая функция» нашли широкое применение в основном благодаря Р.О. Якобсону, который начал применять их для описания развития речевых навыков ребен-ка [Якобсон, 1985]. Рассматривая код как элемент коммуникатив-ного акта, исследователь отмечает возможность его описания с помо-щью его же средств и разграничи-вает два уровня языка: «“объект-

Д.И. Остапенко 121

ный язык”, на котором говорят о внешнем мире, и метаязык, на котором говорят о языке» [Якобсон, 1975, с. 201].

Р.О. Якобсон подчеркивает, что метаязык не только представляет собой инструмент научного описания, но и широко применяется в бы-товом общении: «Если говорящему или слушающему необходимо про-верить, пользуются ли они одним и тем же кодом, то предметом речи становится сам код: речь выполняет здесь метаязыковую функцию», при этом «мы пользуемся метаязыком, не осознавая метаязыкового ха-рактера наших операций» [Там же, с. 201 – 202]. Таким образом, мета-лингвистическая функция присуща как сфере профессионального, так и повседневного, бытового дискурса, однако в первом случае метаязы-ковые средства используются осознанно и намеренно, а во втором – нет.

Отметим, что в функциональной модели, предложенной Р.О. Якоб-соном для описания коммуникативного акта, значительное внимание уделяется пользователю языка. Более того, в свете антропоцентриче-ской парадигмы, в центре которой стоит человек как субъект деятель-ности, метаязыковую функцию следует считать не функцией языка, а «частью деятельности его носителя» [Кашкин, с. 4].

Согласно одному из подходов к определению статуса метаязыка, он представляет собой некий отдельный искусственный язык. Так, напри-мер, Р. Барт утверждает, что «язык-объект – это сам предмет логическо-го исследования, а метаязык – тот неизбежно искусственный язык, на котором такое исследование ведется» [Барт, с. 131]. Следует оговорить, что на данный момент такая трактовка феномена «метаязык» не явля-ется широко распространенной, так как метаязык не обладает тем набо-ром необходимых характеристик, которые требуются для выделения его в качестве самостоятельного языка.

Исследователи, придерживающиеся противоположной точки зре-ния, утверждают, что метаязык – это часть естественного языка, один из его уровней. По мнению П. Метьюза, индивид способен говорить о язы-ке только при помощи самого языка [Matthews]. Метаязыковая функ-ция присуща любому языку, поэтому он «в состоянии описывать сам себя» [Дуфва, Ляхтеэнмяки, Кашкин, с. 81]. В соответствии с концеп-цией естественного семантического метаязыка А. Вежбицкой, метаязык «основан непосредственно на естественном языке» [Вежбицка, с. 50] и как бы «выкраивается» из него, обладая при этом определенной степе-нью автономности.

Следовательно, в основе метаязыка лежат средства естественного языка: «метаязык <...> в значительной его части строится на основе тех же единиц, что и язык-объект, т. е. имеет с ним единую (тождествен-ную) субстанцию <...>, будучи языком описания естественного языка, метаязык одновременно выступает и как часть естественного языка» [Лингвистический энциклопедический словарь, с. 297]. Таким образом, в отношении естественного языка и метаязыка проявляется парадокс субъект-объектной границы, а разграничение объектов и элементов ме-


таязыка позволяют говорить об асимметрии плана содержания и плана выражения.

Метаязык, который представляет собой лингвистическую систему знаков, призванную определять и уточнять различные языковые явле-ния, тесно связан с терминологией [Куликова, Салмина]. Тем не менее, мы считаем, что не следует отождествлять метаязык и терминологию, выполняющую схожую функцию. Понятие «метаязык» шире, чем «тер-минология», при этом последнюю можно отнести к одной из его состав-ляющих. Помимо терминологии, в метаязык входит общенаучная и по-вседневная, бытовая лексика, поскольку метаязык описывает языковые единицы, за которыми стоят различные предметы и явления окружаю-щей действительности.

К основным причинам, по которым коммуникант прибегает к ис-пользованию метаязыка как инструмента пояснения, мы предлагаем от-нести следующие интенции говорящего или слушающего:

1) планирование и организация коммуникативного процесса,2) прогнозирование возможной реакции собеседника / собеседников,3) осуществление контроля над процессом коммуникации,4) интерпретация и оценка своего / чужого сообщения, а также

коммуникативного поведения в целом,5) снятие коммуникативного напряжения,6) элиминация коммуникативных неудач.Отметим, что коммуникативное напряжение и неудача могут воз-

никнуть вследствие таких обстоятельств, как, например, неверное ис-толкование сообщения или поведения партнера / партнеров по комму-никации, нарушение языковых норм, норм речевого поведения и т. д.

Практически ни один коммуникативный акт не обходится без при-менения разнообразных метаязыковых средств. По мнению Й. Фершу-рена, метаязык представляет собой особый уровень естественного языка, а не совокупность примеров его металингвистического использования, при этом метаязыковые элементы могут быть обнаружены практически в каждом из случаев языкового употребления [Verschueren]. Благода-ря тому, что парафразы, формулируемые при помощи метаязыковых средств, «используют далеко не все ресурсы естественных языков, а только их минимальное общее ядро, они могут быть стандартизирова-ны, подвергнуты межъязыковому сопоставлению» [Вежбицка, с. 50].

Поскольку метаязыковые элементы употребляются как в повсед-невной коммуникации, так и при научном описании языка, представ-ляется возможным разграничить две его разновидности: бытовую и лингвистическую. Бытовой метаязык находит своё применение в по-вседневном общении, поскольку «говорящий не может быть безразли-чен к языку и речи, своей собственной или – что чаще – к речи других, в частности своих непосредственных собеседников» [Куликова, Салми-на, с. 98]. В бытовом общении коммуниканты используют значительное количество метакоммуникативных высказываний комментирующего, уточняющего, эмоционально-оценочного характера. Например, сюда


можно отнести такие фразы, как «Точнее…», «Я хотел сказать / пояс-нить…», «Я имею в виду…», «Это не совсем то, что я хотел сказать» и т.д., с помощью которых говорящий или пишущий корректирует про-цесс протекания коммуникации [Jaworski, Coupland, Galasiński]. Линг-вистический метаязык призван называть и описывать различные явле-ния языка. Чаще всего такая разновидность метаязыка используется в ходе научных выступлений, докладов, дискуссий. Она характеризуется отсутствием эмоционально-окрашенной лексики и широким использо-ванием узкоспециальной терминологии.

В связи с вышесказанным возникает вопрос, можно ли считать ме-таязык одной из разновидностей профессионального дискурса. На наш взгляд, языки профессионального общения нельзя назвать собственно языками, поскольку они не соответствуют требованиям, которые предъ-являются к языку, если под ними подразумевается определенная языко-вая система. В данном случае речь идет о присутствии специфической лексики, которая, однако, находится на периферии лексического масси-ва повседневной разговорной речи. И если относить метаязык к группе профессиональных языков, то следует считать его языком-объектом, но соотнесенным с определенной сферой. Как отмечает В. Г. Жуков, «рас-сматривая метаязык в качестве профессионального языка лингвистов <…>, мы забываем об одной существенной черте метаязыка, не прису-щей другим профессиональным языкам, а именно: о способности к от-ражению» [Жуков, с. 17].

В том случае, когда метаязык сам становится объектом лингвисти-ческого исследования, в нем появляется две ступени: метаязык первой ступени и метаязык второй ступени или метаметаязык. Если метаязык описывает естественный язык, то метаметаязык представляет собой язык высказываний о метаязыке первой ступени. Заметим, что подобное деление можно продолжать бесконечно. Так, Р. Карнап в рамках предло-женной им теории языковых ступеней относит высказывания о предме-тах и явлениях окружающей действительности к нижней ступени языка, это сфера языка-объекта; при описании естественного языка использу-ется метаязык, а при описании метаязыка – метаметаязык и так далее [Carnap].

Чаще всего метаязыковая функция проявляется при овладении родным или иностранным языком, при переводе, в сфере писательской, журналистской или редакторской деятельности. Остановимся более подробно на рассмотрении особенностей использования метаязыка при переводе. В ситуации перевода переводчик оказывается как в роли полу-чателя, так и в роли отправителя сообщения. Поскольку процесс пере-вода связан с перекодированием информации, что неизбежно влечет за собой определенные трудности, а в некоторых случаях – потери, метая-зыковая функция направлена в первую очередь на вербальный код, что подразумевает его пояснение переводчиком для одного из участников коммуникации.


Однако в силу особенностей межкультурной коммуникации затруд-нения в понимании между представителями разных культур могут быть связаны не только со спецификой языкового оформления сообщения. Поэтому мы полагаем, что в данном случае следует говорить, скорее, не о метаязыковой, а о метакоммуникативной функции, которая может быть использована переводчиком как для объяснения кода и контекста, так и для установления и поддержания контакта между партнерами по коммуникации. Результатом проявления метакоммуникативной функ-ции при переводе выступают переводческие пояснения, которые могут принимать форму устных комментариев, а также предисловий, послес-ловий, примечаний и т. д. [Остапенко].

В заключении отметим, что метаязык представляет собой особый уровень естественного языка, так называемый «язык второго порядка» [Ахманова]. Метаязык строится на основе тех же единиц, что и есте-ственный язык, а его основная функция состоит в описании языка-объекта его же собственными средствами. Метаязыковая функция как часть деятельности носителей данного языка может проявляться в раз-нообразных ситуациях общения, в том числе и в ситуации перевода. При этом если метаязыковая функция характеризуется направленностью на вербальный код, то метакоммуникативная ориентирована на другие компоненты коммуникативной ситуации. В структуре метаязыка при-нято условно выделять бытовой и лингвистический метаязык, а также в зависимости от объекта описания – метаязык первой ступени и метаме-таязык или метаязык второй ступени. Тем не менее, метаязык довольно сложно отнести к профессиональному дискурсу в узком смысле слова, так как в отличие от всех других языков профессионального общения он обладает рефлексивными и саморефлексивными свойствами.


Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 2004. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. Вежбицка А. Понимание культур через посредство ключевых слов. М.,

2001. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. Дуфва Х., Ляхтеэнмяки М., Кашкин В.Б. Метаязыковой компонент языко-

вого сознания // Языковое сознание: содержание и функционирование: XIII Междунар. симп. по психолингвистике и теории коммуникации. М., 2000.

Жуков В.Г. Немецкая разговорная речь. М., 1983. Кашкин В.Б. Бытовая философия языка и языковые контрасты // Теоре-

тическая и прикладная лингвистика. Вып. 3: Аспекты метакоммуникативной деятельности. Воронеж, 2002.

Куликова И.С., Салмина Д.В. Введение в металингвистику (системный, лексикографический и коммуникативно-прагматический аспекты лингвисти-ческой терминологии). СПб., 2002.

Остапенко Д.И. Переводческий метатекст: типология, структура и функ-ции. М., 2015.


Философская энциклопедия // Академик [Электронный ресурс]. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/708/ (дата обращения: 14.06.2016).

Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М.,

1975. Carnap R. Meaning and Necessity. A Study in Semantics and Modal Logic.

Chicago, 1988. Frey G. Sprache, Ausdruck des Bewußtseins. Stuttgart, 1965. Jaworski A., Coupland N., Galasiński D. Metalanguage: why now? //

Metalanguage. Social and ideological perspectives. Berlin, 2004. Matthews P.H. Linguistics: A Very Short Introduction. Oxford, 2003. Verschueren J. Notes on the Role of Metapragmatic Awareness in Language Use

// Metalanguage. Social and ideological perspectives. Berlin, 2004.

References

Akhmanova O.S. Slovar’ lingvisticheskikh terminov. M., 2004. 571 s.Bart R. Izbrannye raboty: Semiotika. Poetika. M., 1994. 616 s.Vezhbitska A. Ponimanie kul’tur cherez posredstvo klyuchevykh slov. M., 2001.

288 s.Lingvisticheskii entsiklopedicheskii slovar’. M., 1990. 688 s.Dufva Kh., Lyakhteenmyaki M., Kashkin V.B. Metayazykovoi komponent

yazykovogo soznaniya // Yazykovoe soznanie: soderzhanie i funktsionirovanie. XIII Mezhdunar. simp. po psikholingvistike i teorii kommunikatsii. M., 2000. S. 81-82.

Zhukov V.G. Nemetskaya razgovornaya rech’. M., 1983. 73 s.Kashkin V.B. Bytovaya filosofiya yazyka i yazykovye kontrasty //

Teoreticheskaya i prikladnaya lingvistika. Vyp. 3: Aspekty metakommunikativnoi deyatel’nosti. Voronezh, 2002. S. 4-34.

Kulikova I.S., Salmina D.V. Vvedenie v metalingvistiku (sistemnyi, leksikograficheskii i kommunikativno-pragmaticheskii aspekty lingvisticheskoi terminologii). SPb., 2002. 352 s.

Ostapenko D.I. Perevodcheskii metatekst: tipologiya, struktura i funktsii. M., 2015. 228 s.

Filosofskaya entsiklopediya // Akademik [Elektronnyi resurs]. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/708/ (data obrashcheniya: 14 iyunya 2016).

Yakobson R. Izbrannye raboty. M., 1985. 455 s.Yakobson R. Lingvistika i poetika // Strukturalizm: «za» i «protiv». M., 1975.

S. 193-230.Carnap R. Meaning and Necessity. A Study in Semantics and Modal Logic.

Chicago, 1988. 266 p.Frey G. Sprache, Ausdruck des Bewußtseins. Stuttgart, 1965. 148 S.Jaworski A., Coupland N., Galasiński D. Metalanguage: why now? //

Metalanguage. Social and ideological perspectives. Berlin, 2004. pp. 3-10.Matthews P.H. Linguistics: A Very Short Introduction. Oxford, 2003. 132 p.Verschueren J. Notes on the Role of Metapragmatic Awareness in Language

Use // Metalanguage. Social and ideological perspectives. Berlin, 2004. pp. 53-74.


Ostapenko D.I. (Voronezh, Russian Federation)Metalanguage, its properties and role in the language systemThe article is devoted to the study of the notion «metalanguage» in

modern linguistics. The author analyses approaches to the definition of metalanguage, the place it occupies in the language system, its properties, types, components, and usage. At the beginning of the article the author defines the notion «metalanguage» in the framework of the semiotic approach, specifies who was the first to use the term «metalanguage», and makes reference to the way this phenomenon is interpreted in philosophy. Then the author proceeds to the study of the notion «metalanguage» from the linguistic point of view and starts with a thorough investigation of Roman Jakobson’s opinion on the matter since he was among the first linguists to draw attention to it. The article deals with two main approaches to the place which metalanguage occupies in the language system: according to the first approach, metalanguage is defined as an artificial language; according to the second approach, metalanguage is considered as the part of the natural language. The author also points out key differences between metalanguage and terminology and enumerates the reasons why communicators might want to use metalinguistic elements. Besides, the article describes various types of metalanguage, e.g. everyday metalanguage, linguistic metalanguage, and metametalanguage, the suggested classifications being based on different parameters. Finally, the author analyses possible situations when metalanguage can be used paying specific attention to the metalinguistic features of translation and interpreting. The author comes to the conclusion that in this case it would be right to talk about a metacommunicative function rather than about a metalinguistic one.

Key words: metalanguage, metalinguistic function, metacommunicative function, translation and interpreting, everyday metalanguage, linguistic metalanguage, metametalanguage.

Ostapenko Darya Igorevna – PhD in Philology, Lecturer at the Department of the Theory of Translation and Intercultural Communication, the Faculty of Romance and Germanic Philology, Voronezh State University.

Phone: + 7-903-853-50-62; e-mail: [email protected]

Н.В. Изотова 127

УДК 821.161.09 ЧеховББК 83.3(2Рос=Рус)5

Н.В. Изотова

ВАРИАНТНЫЕ ДИАЛОГИЧЕСКИЕ СТРУКТУРЫ В РАССКАЗЕ А.П.ЧЕХОВА «ДАМА С СОБАЧКОЙ»

В статье анализируются разные способы конструирования диалогиче-ского общения персонажей рассказа А.П. Чехова «Дама с собачкой», воз-никающие в письменном простран-стве текста. Вариантные диалогиче-ские структуры являются средством создания как плана персонажа, так и плана читателя, поскольку форми-руются в диалоги только при участии воспринимающего сознания читателя. Формирование диалогического обще-ния происходит при помощи разных способов передачи чужой речи, свер-тывания реального диалога, незавер-шенности канонической диалогиче-ской структуры, что дает возможность расширить мир персонажа с помощью включения читательского восприя-тия.

Ключевые слова: диалогическая структура, естественный диалог, ре-альный диалог, свернутая конструк-ция, одностороннее общение.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-127-133

Изотова Наталья Валерьяновна – докт. филол. наук, профессор кафедры русско-го языка Института филологии, журна-листики и межкультурной коммуникации Южного федерального университетаE-mail: [email protected]

© Изотова Н.В., 2016.

Различные формы передачи чужой речи (прямая, косвенная, несобственно-прямая, тематиче-ская), совмещение этих форм речи в диалоге, противопоставление ди-алога и повествования, их гибкая совмещенность и взаимовключен-ность рассматриваются исследо-вателями творчества А.П. Чехова при определении законов постро-ения чеховского текста, анализе особенностей общения чеховских персонажей, проблем смыслопо-рождения, внедренности читатель-ского сознания в чеховский нарра-тив [Степанов, 2005; Изотова, 2006; Кожевникова, 2011; Фрайзе Матти-ас, 2012 и др.]. В статье делается ана-лиз специфических диалогических структур, являющихся вариантами естественного диалога в простран-стве прозаического текста.

Рассказ «Дама с собачкой», как и все прозаические произве-дения А.П.Чехова, содержит боль-шое количество диалогов, пред-ставляющих общение персонажей как реальное, естественное, про-ецирующееся на живое общение, и в то же время эти диалоги зна-чительно отличаются от устного разговорного диалога, поскольку имеют письменное воплощение и связаны с определенными худо-жественными задачами.

Реальные диалоги, т. е. диа-логи, отражающие все параметры естественного устного общения, в графическом пространстве тек-ста могут трансформироваться, изменяя различные параметры разговорного диалога. Обратим внимание на своеобразие диало-гических структур в соответствии с сюжетной линией рассказа. Уже в самом начале рассказа встречаем

128 Н.В. Изотова

свернутую диалогическую конструкцию, которая представляет читате-лю реальные множественные диалогические ситуации неперсонифи-цированных участников. Главное действующее лицо, Гуров, вводится в пространство текста в связи с его интересом к содержанию общения разных отдыхающих.

«Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой. Дмитрий Дмитрич Гуров, проживший в Ялте уже две недели и привык-ший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами».

Автор «сворачивает» неопределенное количество диалогов разных лиц, происходящих в разное время, в одно предложение в авторской речи и дает возможность читателю расширить таким образом представление о ситуации, в которой началось знакомство Гурова и Анны Сергеевны. Последующие свернутые диалогические конструкции структурируют-ся по-разному: постоянно повторяющиеся диалоги Гурова на одну и ту же тему с разными людьми представлены фрагментом текста, в котором участники диалогов неперсонифицированы, обозначена тема их выска-зываний, только реплика Гурова приведена полностью в форме прямой речи. Содержание этой реплики (в самом начале рассказа), характери-зующее отношение Гурова к женщинам, опровергается впоследствии от-ношением Гурова к Анне Сергеевне.

«Изменять ей он начал уже давно, изменял часто и, вероятно, по-этому о женщинах отзывался почти всегда дурно, и когда в его присут-ствии говорили о них, то он называл их так: – Низшая раса!».

А.П.Чехов представляет читателю Гурова в начале рассказа, харак-теризуя также в целом его поведение в диалогах с мужчинами и женщи-нами, не раскрывая их содержания.

«В обществе мужчин ему было скучно, не по себе, с ними он был не-разговорчив, холоден, но когда находился среди женщин, то чувствовал себя свободно и знал, о чем говорить с ними и как держать себя; и даже молчать с ними ему было легко».

Первый диалог Гурова с Анной Сергеевной является канонической диалогической структурой, в которой соблюдены все параметры есте-ственного общения (единство времени и места, последовательная сме-няемость реплик двух участников диалога, невербальные компоненты, выполняющие роль реплики).

«Он ласково поманил к себе шпица и, когда тот подошел, погрозил ему пальцем. Шпиц заворчал. Гуров опять погрозил.

Дама взглянула на него и тотчас же опустила глаза.– Он не кусается, – сказала она и покраснела.– Можно дать ему кость? – и когда она утвердительно кивнула го-

ловой, он спросил приветливо: – Вы давно изволили приехать в Ялту?– Дней пять.– А я уже дотягиваю здесь вторую неделю».Дальнейшее подробное знакомство читателя с героями происхо-

дит с помощью нерасчлененной диалогической структуры. Своеобразие таких структур заключается в особой последовательности реплик-сти-


мулов и реплик-реакций, которые по-разному сгруппированы во фраг-менте текста. Такие фрагменты могут быть выражены авторской речью. В них ввод в диалогическую ситуацию осуществляется в начале диа-логического фрагмента текста с помощью глаголов говорения во мно-жественном числе, обозначающих совместность процесса: «разговари-вать», «разговориться», «беседовать», «говорить».

«Она засмеялась. Потом оба продолжали есть молча, как незнако-мые; но после обеда пошли рядом – и начался шутливый, легкий разговор людей свободных, довольных, которым все равно, куда бы ни идти, о чем ни говорить. Они гуляли и говорили о том, как странно освещено море; вода была сиреневого цвета, такого мягкого и теплого, и по ней от луны шла золотая полоса. Говорили о том, как душно после жаркого дня. Гуров рассказал, что он москвич, по образованию филолог, но служит в банке; готовился когда-то петь в частной опере, но бросил, имеет в Москве два дома… А от нее узнал, что она выросла в Петербурге, но вышла замуж в С., где живет уже два года, что пробудет она в Ялте еще с месяц и за ней, быть может, приедет ее муж, которому тоже хочется отдохнуть. Она никак не могла объяснить, где служит ее муж, – в губернском правле-нии или в губернской земской управе, и это ей самой было смешно. И узнал еще Гуров, что ее зовут Анной Сергеевной».

В приведенном выше примере содержание диалога Гурова и Анны Сергеевны передается не в виде чередующихся друг за другом реплик с разной функциональной направленностью, а компонентами диало-гического фрагмента текста, передающими сначала общее содержание разговора персонажей, а затем содержание реплик Гурова, потом Анны Сергеевны, в результате чего у читателя складывается целостное пред-ставление о диалоге персонажей.

В начале второй части рассказа отношение Анны Сергеевны к Гуро-ву представлено во фрагменте текста, в который включено и описание диалогического поведения Анны Сергеевны, свидетельствующего о на-чале возникающего глубокого чувства.

«Анна Сергеевна смотрела в лорнетку на пароход и на пассажиров, как бы отыскивая знакомых, и когда обращалась к Гурову, то глаза у нее блестели. Она много говорила, и вопросы у нее были отрывисты, и она сама тотчас же забывала, о чем спрашивала; потом потеряла в толпе лорнетку».

Время, проведенное в Ялте персонажами вместе, дано очень сжато, ёмко. В этом описании есть и диалогическое общение, в котором глаголы «неговорения» представляют свернутые совместные речевые действия («восхищались», «ждали»), реплики каждого из персонажей по содер-жанию являются либо репликами-стимулами, либо репликами-реакци-ями, не имеющими в тексте рассказа других реплик с соответствующей функциональной нагрузкой. Такая трансформация диалога способству-ет активному включению сознания читателя в осмысление диалогиче-ского общения персонажей.


«Потом каждый полдень они встречались на набережной, завтра-кали вместе, обедали, гуляли, восхищались морем. Она жаловалась, что дурно спит и что у нее тревожно бьется сердце, задавала одни и те же вопросы, волнуемая то ревностью, то страхом, что он недостаточно ее уважает. И часто на сквере или в саду, когда вблизи их никого не было, он вдруг привлекал ее к себе и целовал страстно. Совершенная праздность, эти поцелуи среди белого дня, с оглядкой и страхом, как бы кто не увидел, жара, запах моря и постоянное мелькание перед глазами праздных, на-рядных, сытых людей точно переродили его; он говорил Анне Сергеевне о том, как она хороша, как соблазнительна, был нетерпеливо страстен, не отходил от нее ни на шаг, а она часто задумывалась и все просила его сознаться, что он ее не уважает, нисколько не любит, а только видит в ней пошлую женщину. Почти каждый вечер попозже они уезжали ку-да-нибудь за город, в Ореанду или на водопад; и прогулка удавалась, впе-чатления неизменно всякий раз были прекрасны, величавы. Ждали, что приедет муж».

В конце второй части рассказа прощание на вокзале представлено в тексте только репликами Анны Сергеевны как одностороннее обще-ние. Вербальной реакции Гурова нет, видимо, по той причине, что глав-ное для автора было обозначить отношение Гурова к сложившейся си-туации, что описано сразу же после отхода поезда. Это описание «еще одного похождения» объясняет причину «невербализованности» про-щания со стороны Гурова.

В третьей части рассказа, когда Гуров понял, что его отношение к Анне Сергеевне отличается от его прежних отношений с женщина-ми, А.П. Чехов передает его внутренние переживания также с помощью диалогических структур: внутренних безответных реплик, выраженных в форме несобственно- прямой речи. Эти реплики Гуров не мог произно-сить вслух и говорил совсем другое, что представлено очень обобщенно.

«И уже томило сильное желание поделиться с кем-нибудь свои-ми воспоминаниями. Но дома нельзя было говорить о своей любви, а вне дома – не с кем. Не с жильцами же и не в банке. И о чем говорить? Разве он любил тогда? Разве было что-нибудь красивое, поэтическое, или по-учительное, или просто интересное в его отношениях к Анне Сергеевне? И приходилось говорить неопределенно о любви, о женщинах, и никто не догадывался, в чем дело, и только жена шевелила своими темными бровя-ми и говорила:

– Тебе, Дмитрий, совсем не идет роль фата».Желание и попытка Гурова высказаться оканчивается неудачно,

его не слышат или не хотят слышать; возникает общение, в котором есть «реакция» собеседника, по содержанию не имеющая реагирующего характера. В тексте возникает структура со смысловым «рассогласова-нием» на вертикальном уровне развития. Подобное общение свидетель-ствует о невнимании партнера по клубу к Гурову и его переживаниям.

«Однажды ночью, выходя из Докторского клуба со своим партнером, чиновником, он не удержался и сказал:


– Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!

Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и окликнул:– Дмитрий Дмитрич!– Что?– А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!».В начале четвертой части есть диалог Гурова с дочерью, не приве-

денный полностью до конца (не все реплики Гурова полноценны по со-держанию для читателя). Неполнота диалогической структуры в худо-жественном прозаическом произведении может пониматься по-разному. Автор информирует читателя о наличии ответа, не раскрывая его содер-жания и используя диалогическую структуру для включения авторско-го компонента.

Однажды он шел к ней таким образом в зимнее утро (посыльный был у него накануне вечером и не застал). С ним шла его дочь, которую хотелось ему проводить в гимназию, это было по дороге. Валил крупный мокрый снег.

– Теперь три градуса тепла, а между тем идет снег, – говорил Гуров дочери. – Но ведь это тепло только на поверхности земли, в верхних же слоях атмосферы совсем другая температура.

– Папа, а почему зимой не бывает грома?Он объяснил и это. Он говорил и думал о том, что вот он идет на сви-

дание и ни одна живая душа не знает об этом и, вероятно, никогда не будет знать. У него были две жизни: одна явная, которую видели и знали все, кому это было нужно, полная условной правды и условного обмана, похожая совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая – про-текавшая тайно. И по какому-то странному стечению обстоятельств, быть может, случайному, все, что было для него важно, интересно, необ-ходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других, все же, что было его ложью, его оболочкой, в которой он прятался, чтобы скрыть правду, как, например, его служба в банке, споры в клубе, его «низшая раса», хождение с женой на юбилеи, – все это было явно, и по себе он судил о других, не верил тому, что видел, и всегда предполагал, что у каждого человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая, самая интерес-ная жизнь. Каждое личное существование держится на тайне, и, быть может, отчасти поэтому культурный человек так нервно хлопочет о том, чтобы уважалась личная тайна.

Проводив дочь в гимназию, Гуров отправился в «Славянский базар». В рассказе «Дама с собачкой» во второй и четвертой частях рас-

сказа есть два авторских философских отступления, посвященных про-блеме неподлинного существования человека. В четвертой части это от-ступление «встроено» в диалог Гурова с дочерью, приведенный выше. Диалог не имеет полноценной реплики-реакции («Он объяснил и это»), поскольку, видимо, самым главным является не то, что Гуров говорит, а то, что он думает («Он говорил и думал о том, что…»). Завершается ди-


алогический фрагмент текста указанием на окончание общения в связи с достижением места движения – гимназии. Содержательная неполнота общения Гурова с дочерью компенсируется для читателя другим ком-понентом, структурно включенным в диалогический фрагмент текста и являющимся описанием тайны индивидуального бытия человека, что составляет, как известно, основу своеобразия чеховского психологизма.

Завершается рассказ диалогическим фрагментом, в котором есть от-дельные реплики Гурова, выраженные прямой речью, и авторским ком-понентом фрагмента, передающим содержание диалога Гурова и Анны Сергеевны без разделения на отдельные реплики.

« – Перестань, моя хорошая, – говорил он, – поплакала – и будет… Теперь давай поговорим, что-нибудь придумаем.

Потом они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут?

– Как? Как? – спрашивал он, хватая себя за голову. – Как?И казалось, что ещё немного – и решение будет найдено, и тогда

начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца ещё далеко-далеко и что самое сложное и трудное только ещё начинается».

Многие диалогические структуры в рассказе являются структура-ми, которые, представляя реальное общение персонажей, отличаются от разговорного естественного диалога своеобразием построения, что связано с особенностями содержания общения, в художественном про-изведении. Диалогические структуры могут быть нерасчлененными на от-дельные реплики, в разной степени свернутыми по смыслу, неперсонифи-цированными (или не полностью персонифицированными), имеющими описание ответа, а не сам ответ, они могут включать мысли персонажа. Такая трансформация рассчитана на соучастие, сотворчество читателя, поскольку все эти структуры «раскрываются», становятся полностью по-нятными только при участии воспринимающего сознания читателя, что позволяет расширить таким образом объемность мира персонажей.


Изотова Н.В. Диалогическая коммуникация в языке художественной про-зы А.П. Чехова. Ростов н/Д., 2006.

Кожевникова Н.А. Стиль Чехова. М., 2011.Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М., 2005.Фрайзе Маттиас. Проза Антона Чехова. М., 2012.Чехов А.П. Дама с собачкой // Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Соч.: в 18 т.

М., 1974–1982; т. 10.

References

Izotova N.V. Dialogicheskaya kommunikatsiya v yazyke khudozhestvennoi prozy A.P. Chekhova. Rostov n/D., 2006.

Kozhevnikova N.A. Stil’ Chekhova. M., 2011.


Stepanov A.D. Problemy kommunikatsii u Chekhova. M., 2005.Fraize Mattias. Proza Antona Chekhova. M., 2012.Chekhov A.P. Dama s sobachkoi // Poln. sobr. soch. i pisem: v 30 t. Soch.: v 18

t. M., 1974–1982; t. 10, S. 128-143.

Izotova N.V. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Variant dialogue structures in the story by A.P. Chekhov «Lady with

dog»The article analyzes the different ways of constructing dialogue

communication of the characters in A.P. Chekhov’s story «Lady with the Dog», appearing in the written text space. Variant dialogue structures are means of creating both character’s plane, and the plane of the reader, as dialogues are formed only with the participation of the reader’s consciousness of the perceiver. Formation of dialogical communication takes place with the help of different ways to transfer other speech, clotting the real dialogue, incompleteness of canonical dialogical structure that makes it possible to expand the world of the character by including the reader’s perception.

Key words: dialogic structure, natural dialogue, genuine dialogue, implicit construction, one-way communication.

Izotova Natalya Valeryanovna – Ph.D. of philology, professor of the Russian language dpt. Southern federal university. E-mail: [email protected]

134 Е.В. Шейко

УДК 81’36ББК 81.2Рус – 2

Е.В. Шейко

КАТЕГОРИЯ ВИДА И НЕКОТОРЫЕ СПОСОБЫ РАЗГРАНИЧЕНИЯ ВИДОВЫХ ПАР ГЛАГОЛОВ

Рассматривается одна из самых сложных грамматических категорий глагола – категория вида, отмечается, что до сих пор остаются нерешенны-ми некоторые вопросы, касающиеся статуса данной категории, её объема, не выработаны однозначные критерии разграничения видовых пар глаголов. В качестве одного из способов опре-деления парности / непарности гла-голов предлагается использовать их сочетаемость с придаточными изъяс-нительными, если глаголы способны выступать в качестве опорных в дан-ных типах конструкций.

Ключевые слова: видовая пара (коррелят), видовое значение, инва-риантное значение, лексико-семанти-ческий вариант, способы разграниче-ния видовых пар глаголов, изъясни-тельные придаточные предложения.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-134-141

Шейко Елена Владимировна – канд. фи-лол. наук, доцент кафедры теории языка и русского языка Института филологии, журналистики и межкультурной комму-никации Южного федерального универ-ситета Тел.: 8-903-434-62-92 E-mail: [email protected], [email protected]

© Шейко Е.В., 2016.

Категория вида – одна из са-мых сложных грамматических категорий глагола. До настояще-го времени не выработана единая точка зрения на её объем и статус, не разработаны неоспоримые кри-терии выделения и разграничения видовых пар глаголов. При этом в связи с отходом ученых от струк-турно-семантической, функци-ональной грамматики в сторону коммуникативной грамматики, когнитивной и прагмалингвисти-ки все меньше работ посвящает-ся данной грамматической кате-гории, хотя многие вопросы так и остаются без однозначного тол-кования, например: является ли категория вида грамматической, лексико-грамматической или лек-сической; каковы критерии выде-ления видовых пар глаголов; видо-вые пары – это формы слова или лексико-семантические варианты (далее ЛСВ) и др. Вопросы эти возникают ещё и в связи с труд-ностями изучения категории вида на занятиях по современному рус-скому языку в вузе. Собрала и си-стематизировала материал о кате-гориях вида и времени Е.В. Петру-хина в очень интересном учебном пособии для студентов «Русский глагол: категории вида и време-ни (в контексте современных лингвистических исследований)» [Петрухина]. Но и в нем некото-рые моменты недостаточно полно представлены.

В свое время изучению кате-гории вида посвятили также свои работы Н.С. Авилова, А.В. Бондар-ко, Л.Л. Буланин, В.Г. Герасимен-ко, М.Я. Гловинская, Т.А. Калабу-хова, С.А. Карпухин, Ю.С. Маслов, Л.А. Месеняшина, З.Н. Понома-

Е.В. Шейко 135

рева, Е.В. Падучева, М.Е. Проселкова, Е.Я. Титаренко, М.Ю. Чертков, Д.Н. Шмелев и многие другие. Однако однозначных ответов на многие вопросы так и не дано. Рассмотрим лишь некоторые точки зрения, каса-ющиеся определения статуса категории вида. Так, В.В. Виноградов и его последователи считают вид категорией словоизменительной на том ос-новании, что видовые пары обладают лексическим тождеством. Эта точ-ка зрения отражена и в современной лексикографии.

Другая группа ученых полагает, что категория вида – лексико-грам-матическая, что зафиксировано в Русской грамматике – 80: «Категория вида – это система противопоставленных друг другу рядов форм глаго-лов: ряда форм глаголов, обозначающих ограниченное пределом целост-ное действие (глаголы совершенного вида), и ряда форм глаголов, не обладающих признаком ограниченного пределом целостного действия (глаголы несовершенного вида)… Каждый член видовой пары является самостоятельным глаголом со своей исходной формой – инфинитивом. Каждому члену видовой пары свойственна своя система словоизмене-ния» [Русская грамматика, с. 583 – 584].

И.Г. Милославский убедительно доказывает, что категория вида яв-ляется словообразовательной, так как в отличие от словоизменительной категории, основным показателем которой является окончание, в обра-зовании видовых форм принимают участие суффиксы и приставки, зона действия которых – словообразование. Кроме того, ссылаясь на выводы, сделанные А.А. Зализняком о том, что словоизменительные характери-стики русской словоформы имеют либо обязательное синтаксическое, либо регулярное номинативное значение, И.Г. Милославский показы-вает, что вид не является категорией словоизменительной, так как он, обладая номинативным значением, не характеризуется регулярностью. Кроме того, абсолютно последовательно совершенный вид (далее СВ) и несовершенный вид (далее НСВ) различаются своими грамматиче-скими свойствами: сочетаемостью и составом парадигм (чего не может быть у словоформ).

При этом И.Г. Милославский отмечает, что любые глаголы СВ, во-первых, не сочетаются с фазовыми глаголами, а также с наречиями и на-речными выражениями, имеющими значение регулярной повторяемо-сти, и, во-вторых, они не имеют в составе парадигмы форм настоящего времени. В свою очередь, глаголы НСВ не имеют никаких ограничений в сочетаемости кроме тех, которые обусловлены их собственным лекси-ческим значением, и в их парадигме нет каких-либо лакун, связанных с категорией времени [Милославский, с. 37 – 43].

Выводы Л.А. Месеняшиной являются менее категоричными. Она делит все глаголы на три группы в зависимости от того, в каких отноше-ниях находятся синтактико-функциональные ряды глаголов СВ и НСВ: совпадают ли они полностью или частично; состоят ли они в отношени-ях включения или взаимоисключения и так далее. И те глаголы, синтак-тико-функциональные ряды которых в СВ и НСВ полностью совпадают, Л.А. Месеняшина считает словоформами одной лексемы, а те глаголы,


у которых наблюдаются существенные расхождения при сочетаемости, признаются ею разными лексическими единицами, но принадлежащи-ми к одной лексико-семантической группе [Месеняшина, с. 169].

Данные наблюдения и выводы, на наш взгляд, являются наиболее верными. Но при этом следует отметить, что почти все глаголы в совре-менном русском языке являются словами многозначными, а значит, не-обходимо учитывать весь набор лексико-семантических вариантов этих глаголов при установлении, являются ли глаголы видовыми парами или нет.

Ю.С. Маслов, анализируя парность / непарность глаголов, пред-лагает использовать перевод повествования из плоскости прошедшего времени во временную плоскость исторического настоящего. При этом все глаголы как СВ, так и НСВ оказываются уравненными в формах на-стоящего времени НСВ. И если глагол СВ позволяет осуществить его перевод в плоскость исторического настоящего, превращаясь в глагол НСВ, то глаголы являются парными. А если глагол необратим – то это признак того, что данные два глагола не составляют видовой пары. Кро-ме того, Ю.С. Маслов подчеркивает, что при переводе из одной формы в другую лексическая семантика глагола не должна подвергаться ни ма-лейшему изменению [Маслов, с. 53 – 69].

Данные выводы представляют большой интерес, так как впервые был предложен синтаксический принцип разграничения форм слов, учет их валентности и сочетаемости. Но при этом Ю.С. Маслов оставля-ет без внимания тот факт, что глаголы помимо образования словосочета-ний могут в качестве опорных участвовать и в создании сложных пред-ложений, и тогда их валентность имеет особые формы репрезентации. И, кроме того, не учитывается, что многозначные глаголы по-разному проявляют свою валентность в различных значениях. Так, например, Ю.С. Маслов считает, что глаголы «чувствовать» и «почувствовать» со-ставляют видовую пару, но, как показал наш анализ сочетаемости дан-ных глаголов с изъяснительными придаточными предложениями, их валентность не совпадает и, следовательно, их нельзя считать видовой парой, о чем будет сказано далее. На это же указывает и Грамматический словарь А.А. Зализняка. Значит, при анализе глагольных пар следует учитывать не только их возможность заменять друг друга в историче-ском настоящем, их сочетаемость со словоформами, но и иметь в виду их многозначность, а также способность подчинять придаточные пред-ложения.

Рассмотрим поведение глаголов «чувствовать – почувствовать» на конкретных примерах сочетаемости с разновидностями изъяснитель-ных придаточных частей 1. Основной ЛСВ этих глаголов – «испытывать какое-л. физическое ощущение, состояние и т. п.» 2, в этом значении гла-голы могу сочетаться:

1) с собственно-изъяснительными придаточными предложениями:Прохор мечтательно вдыхал этот одуряющий аромат лесов и чув-

ствовал (НСВ, ощущал, испытывал состояние наслаждения. – Е.Ш.),


как скованная житейскими условностями воля его освобождалась (В. Шишков. Угрюм-река);

После второй бутылки он (Гвоздиков) почувствовал (СВ, ощутил, испытал состояние покоя. – Е.Ш.), что в его голове потушили лампу и стало темновато (А. Чехов. Свидание хотя и состоялось, но…);

2) с изъяснительно-ирреальными придаточными предложениями:Но сжатая рука чувствует (НСВ, ощущает. – Е.Ш.) доныне, как

будто бы в ней что-то было (Н. Гоголь);…он почувствовал (СВ, ощу-тил. – Е.Ш.), будто бы куль муки втащил на пятый этаж (разг.).

3) присоединяя изъяснительно-вопросительные придаточные пред-ложения, глаголы «чувствовать – почувствовать» приобретают оттенок значения «испытывать на себе что-либо, какую-либо силу», при этом глагол в форме СВ употребляется в два раза чаще, чем глагол в форме НСВ:

Он (Сталин) был недоволен таким вопросом. Бестактный вопрос. И этот немец-перец должен почувствовать (СВ, ощутить, испытать на себе. – Е.Ш.), что значит ЕГО недовольство (А. Рыбаков. Страх);

Ср.: Он на себе чувствует (НСВ, ощущает), что значит ЕГО недо-вольство.

Следующее значение, в котором анализируемые глаголы могут со-четаться с придаточными изъяснительными, – значение «воспринимать органами чувств, ощущать». Глаголы могут присоединять только соб-ственно-изъяснительные придаточные предложения:

Коряга подрублена. Ее слегка подламывают, и Андрей Андреич, к ве-ликому своему удовольствию, чувствует (НСВ, ощущает. – Е.Ш.), как его пальцы лезут налиму под жабры (А. Чехов. Налим);

Коллежский асессор заморгал глазами и почувствовал (СВ, ощутил. – Е.Ш.), что по его щекам ползет что-то вроде мурашек… (А. Чехов. Беззаконие).

В третьем значении «воспринимать интуицией, чутьем» выступа-ют только глаголы в форме НСВ, причем они могут сочетаться только с собственно-изъяснительными придаточными предложениями, а вре-менное грамматическое значение придаточной части в большинстве случаев направлено в будущее:

– Дети чувствуют (НСВ, интуитивно понимают. – Е.Ш.), кто их любит, – заметила Дуняша (И. Тургенев. Отцы и дети).

– Да, подумал я, не надо было мне приезжать сюда с раскопок, ведь чувствую, чувствую (НСВ, интуитивно понимаю. – Е.Ш.), что этот день так не кончится, что-то еще обязательно произойдет (Ю. Дом-бровский, Хранитель древностей);

Четвертое значение, в котором глаголы могут присоединять изъяс-нительные придаточные, – «понимать, осознавать», т. е. приходить к ло-гическому выводу, заключению. Глаголы могут сочетаться:

1) с собственно-изъяснительными придаточными предложениями:Он (Огнев) чувствовал (НСВ, понимал, осознавал. – Е.Ш.), что

с Верой ускользнула от него часть его молодости и что минуты, которые так бесплодно пережил, уже более не повторятся (А. Чехов. Верочка);


Числу к десятому января я почувствовал (СВ, понял, осознал. – Е.Ш.), что мое кабульское житье подзатянулось, и стал готовиться к поездке на Саланг (А. Боровик. Спрятанная война).

2) с изъяснительно-вопросительными придаточными предложени-ями:

– Отчего и не приласкать мужа, да надобно, чтобы он чувствовал (НСВ, понимал. – Е.Ш.), за что его ласкают (А. Островский. Доходное место);

Она (Рита) почувствовала (СВ, поняла, осознала. – Е.Ш.), что скрывается за ровным тоном, но виду не подала (Д. Корецкий. Смягчаю-щие обстоятельства).

3) с изъяснительно-восклицательными придаточными предложе-ниями:

Только попав наконец в квартиру Марии, Элефантов почувствовал (СВ, понял, осознал. – Е.Ш.), как он устал (Д. Корецкий. Смягчающие обстоятельства);

Ср.: Только попадая в квартиру Марии, Элефантов чувствовал (НСВ, понимал, осознавал), как он устает.

В значении «осознавать, понимать, приходить к логическому выво-ду» потенциальная сема осмысления, осознания актуализируется, ото-двигая центральную сему чувственного восприятия на периферию семан-тической структуры глагола, становясь при этом дифференциальной.

Кроме того, Толково-комбинаторный словарь указывает еще на два значения глагола «чувствовать», которых нет у глагола «почувствовать»:

1) X чувствует Y = X способен воспринимать неявные свойства Y-а, не являющегося конкретным предметом, посредством какого-то своего компонента, не являющегося разумом: Катя тонко чувствует язык;

2) устаревшее: X чувствует = X (интенсивно) реагирует душой на воспринимаемые им явления действительности: В юности мы чув-ствуем живее [Толково-комбинаторный словарь, с. 974].

Как видим, у глагола СВ «почувствовать» можно выделить три зна-чения, а у глагола НСВ «чувствовать» – шесть.

Интересно толкование семантических соотношений этих глаго-лов в лингвистической литературе. Так, Л.А. Месеняшина усматривает у глаголов «чувствовать» и «почувствовать» разные синтактико-функ-циональные ряды, и такие глаголы она относит к разным лексемам, при-надлежащим одной ЛСГ.

Для анализа парности / непарности глаголов можно, на наш взгляд, использовать понятие «инвариант значения». Согласно Алену Тимбер-лейку, инвариантное значение глагола учитывает все семантические признаки (или контекстные варианты), которые кодируются данным грамматическим видом [Тимберлейк, 1985, c. 261].

Опираясь на такое толкование, все глаголы, способные присо-единять изъяснительные придаточные предложения, можно разделить на три группы, обладающие следующими признаками: первая – инва-риантные значения глаголов СB и НСВ полностью совпадают и сочета-


емость у глаголов СB является такой же, как и у глаголов НСВ. Следо-вательно, данные глагольные пары можно считать словоформами одной лексемы. Вторая группа – инвариантные значения глаголов СВ и НСВ совпадают частично. Такие глаголы можно считать, используя термино-логию Л.А. Месеняшиной, разными лексемами, принадлежащими одной лексико-семантической группе. Однако если расхождения между инва-риантными значениями минимальны, т.е. различия в одном-двух типах реализации сочетаемости, то можно говорить о том, что перед нами пе-реходный случай между словоформами одной лексемы и разными сло-вами, или же разные ЛСВ одной лексемы. И третья группа – инвариант-ные значения глаголов СВ и НСВ разные. Следствием этого является то, что глаголы в форме СВ сочетаются с изъяснительными придаточными, а в форме НСВ нет, и наоборот. В этом случае перед нами разные слова, разные лексические единицы, ибо сочетаемость с придаточными такой же показатель тождества или различия лексического значения глагола, как и сочетаемость с разными словоформами.

Анализ глагольных пар показал, что к первой группе можно отне-сти следующие глаголы: «выслушать – выслушивать», «интересовать – заинтересовать», «обнаружить – обнаруживать», «определить – опре-делять», «ощутить – ощущать», «рассказать – рассказывать», «расспро-сить – расспрашивать», «спросить – спрашивать» и другие.

Ко второй группе можно отнести глаголы: «видеть – увидеть», «го-ворить – сказать», «добиться – добиваться», «подглядеть – подгляды-вать», «подчеркнуть – подчеркивать», «чувствовать – почувствовать» и другие.

И, наконец, глаголы третьей группы: «проглядеть» и «прогляды-вать», «раздумывать» и «раздумать», «размышлять» и «размыслить», «рассуждать» и «рассудить», «утверждать» и «утвердить» и другие.

Таким образом, анализ конкретных глаголов и глагольных пар по-казывает, что нельзя отрицать наличие видовых коррелятов, равно как и признавать, что все глаголы, традиционно относимые к видовым па-рам, являются ими. При этом следует исходить из того, совпадают или нет инвариантные значения глаголов, и рассматривать глагольные ви-довые пары не только в аспекте сочетаемости со словоформами (как это чаще всего представлено в научной литературе и в лексикографических описаниях), но и с придаточными, а также с их разновидностями, если глаголы способны выступать в качестве опорных в сложных предложе-ниях. Исследование глагольных видовых пар ещё раз подтверждает вы-воды о том, что видовое значение может оказывать влияние на синтак-сические свойства глагольного слова, но это влияние не носит граммати-ческого, регулярного характера, а является лексически обусловленным.


1 В статье используется классификация изъяснительных СПП, опирающа-яся на функциональные типы и эмоциональные разновидности простых пред-ложений, так как в ИСПП придаточная часть фактически представляет собой


простое предложение, реакция на содержание которого выражена в главной ча-сти. См.: Черемисина М.И. Об изъяснительной конструкции с факультативным управляемым местоимением то // Функциональный анализ синтаксических структур. Иркутск, 1982. C. 10–20; Гаврилова Г.Ф. Усложненное сложное пред-ложение в русском языке. Ростов н/Д., 1979; Шейко Е.В. Семантика глаголов – опорных слов и их сочетаемость с изъяснительными придаточными частями в современном русском языке: дис.… канд. филол. наук. Ростов н/Д., 1993.

2 Здесь и далее значения приводятся по Словарю русского языка: в 4 т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; под ред. А. П. Евгеньевой: 2-е изд., испр. и доп. М.: Рус-ский язык, 1981–1984, представленном в электронном виде на сайте slovari.ru.


Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка. М.: Русский язык, 1980.

Месеняшина Л.А. Сложные предложения с придаточными изъяснительны-ми в русском языке: дис… канд. филол. наук. М., 1983.

Милославский И.Г. Вид русского глагола как словообразовательная катего-рия// Науч. докл. высш. шк. Филол. науки. 1989. № 4.

Петрухина Е.В. Русский глагол: категории вида и времени. М.: МАКС Пресс, 2009.

Русская грамматика. Синтаксис. Т. 2. М.: Наука, 1980. Словарь русского языка: в 4 т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; под ред. А.П. Ев-

геньевой: 2-е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 1981–1984. [Электронный ре-сурс]. URL: http//www.slovari.ru (дата обращения: 10 июля 2016).

Тимберлейк А. Инвариантность и синтаксические свойства вида в русском языке// Новое в зарубежной лингвистике: Современная зарубежная русисти-ка. Вып. 15. М.: Прогресс, 1985.

Толково-комбинаторный словарь современного русского языка / под ред. И.А. Мельчука, А.К. Жолковского. Вена, 1984.

References

Zaliznyak A.A. Grammaticheskii slovar’ russkogo yazyka. M.: Russkii yazyk, 1980. 880 s.

Mesenyashina L.A. Slozhnye predlozheniya s pridatochnymi iz”yasnitel’nymi v russkom yazyke: dis… kand. filol. nauk. M., 1983. 268 s.

Miloslavskii I.G. Vid russkogo glagola kak slovoobrazovatel’naya kategoriya// Nauch. dokl. vyssh. shk. Filol. nauki: 1989. №4. S. 37-43

Petrukhina E.V. Russkii glagol: kategorii vida i vremeni. M.: MAKS Press, 2009. 208 c.

Russkaya grammatika. Sintaksis. T. 2. M.: Nauka, 1980. 710 s.Slovar’ russkogo yazyka: V 4 t. / AN SSSR, In-t rus. yaz.; рod red. A.P. Evgen’evoi:

2-e izd., ispr. i dop. M.: Russkii yazyk, 1981–1984. [Elektronnyi resurs]. URL: http//www.slovari.ru (data obrashcheniya 10 iyulya 2016).

Timberleik A. Invariantnost’ i sintaksicheskie svoistva vida v russkom ya-zyke// Novoe v zarubezhnoi lingvistike: Sovremennaya zarubezhnaya rusistika. Vyp. 15. M.: Progress, 1985. S. 261-284.

Tolkovo-kombinatornyi slovar’ sovremennogo russkogo yazyka / Pod red. I.A. Mel’chuka, A.K. Zholkovskogo. Vena, 1984. 995 s.


Sheyko E.V. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Verbal aspect category and some ways of distinguishing of aspect

pairs of verbsThe article discusses one of the most complex grammatical categories

of the verb - category of the aspect, it is noted that there are still unsolved issues relating to the status of this category, its volume, ratio to the aspect pairs of verbs. One group of scientists after V.V. Vinogradov calls category of aspect as word-changing on the basis of the lexical identity of aspect pairs, another group, and in particular I.G. Miloslavsky, relates it to the formative, the third group, which representative is L.A. Mesenyashina, tryes to find a compromise, and those verbs, which syntactic-functional series are identi-cal, calls paired, and those verbs in which there are significant differences in compatibility, calls different lexems. Thus it is accounted only the compat-ibility of verbs with the word forms, as well as many verbs can act as a refer-ence in subordinate clauses, and in this case their compatibility in different lexical-semantic versions may vary. It is shown on the example of the verbs “чувствовать – почувствовать», which in the majority of lexicographical sources are named paired verbs, but their compatibility is not the same, and therefore, they can not be called as aspect pair. Therefore, in determining the pair/unpair verbs we should proceed from the same or not the same in-variant meaning of verbs (in the terminology of A. Timberlake), take into account their multiple meanings and compatibility in different LSV and con-sider compatibility not only at the level of word forms, but also at the level of a complex sentence.

Key words: aspect pair of verb, aspect meaning, invariant meaning, lex-ico-semantic variant, ways of distinguishing of aspect pairs of verbs, comple-ment clause.

Sheyko Elena Vladimirovna – candidate of philology, professor as-sistant. Southern Federal University, Institute of philology, journalism and cross-cultural communication, theory of language and Russian language dpt.

Phone: 8-903-434-62-92, e-mail: [email protected], [email protected]

142 Е.В. Филатова

УДК 81`367.4ББК III 10*006.72

Е.В. Филатова

СМЫСЛОВАЯ СВЯЗЬ КАК ОСНОВА ПОСТРОЕНИЯ РЕЧИ

В статье развивается мысль Л.В. Щербы о том, что при организа-ции речи наряду с грамматической связью может использоваться в каче-стве самостоятельного средства ситуа-тивно-смысловая сочетаемость исход-ных знаменательных единиц в виде «сложения смыслов». Уделяется вни-мание реальным исходным речевым структурам – синтагмам, а также раз-ным видам смысловой связи в струк-туре синтагм и между ними – при их последовательном линейном нараще-нии в процессе порождения речи: соб-ственно смысловой, опосредованной и ассоциативной.

Ключевые слова: синтагма, вну-трисинтагматическая связь, межсин-тагматическая связь, смысловая связь, опосредованная смысловая связь, ассо-циативная смысловая связь. DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-142-153

Филатова Елена Владимировна – канд. филол. наук, доцент, и.о. зав. кафедрой ан-глийского языка для естественных и гума-нитарных специальностей Донецкого на-ционального университетаТел.: (062) 335-31-79,(062) 302-09-30,050-901-93-57E-mail: [email protected]

© Филатова Е.В., 2016.

Наблюдения за обеими фор-мами речи свидетельствуют о том, что в её организации активно ис-пользуются четыре вида связи: грамматическая, структурная, ин-тонационная и смысловая. В науке наиболее описана грамматическая связь, хотя не без противоречий. Достаточно, например, вспомнить освещение вопроса о месте и роли в предложении вводных слов, в частности, утверждение об от-сутствии их связи с предложени-ем и весьма странный вывод о фа-культативности, необязательности их в структуре предложения, ко-торый совершенно не согласуется с коммуникативной целью. В за-висимости от последней вводные слова в смысловом плане могут быть даже более важными компо-нентами, чем главные члены пред-ложения, которые нередко можно опустить, тогда как эксплицит-ность вводных слов обязательна, чтобы не изменились смысл и мо-дальность речи.

Обычно все виды связи ис-пользуются одновременно, но не всегда. Интонационная, структур-ная и смысловая связи обязатель-ны во всех речевых проявлениях, тогда как грамматическая связь между сочетающимися единица-ми в речевой структуре по тем или иным индивидуальным причинам может отсутствовать. Тем не менее коммуникация будет возможной. Так, вполне можно понять смысл речи и интенцию говорящего, на-пример иностранца, который ска-жет: Я хотеть купить этот ин-тересный книга или Как я ехать к аэропорт?

Это обусловлено тем, что, во-первых, для слушателя вполне

Е.В. Филатова 143

прозрачна речевая ситуация, а во-вторых, несмотря на некорректную грамматическую связь, сохранена смысловая связь, подкреплённая ин-тонационной и структурной.

Если учитывать, что назначение речи – быть средством общения, взаимопонимания и воздействия, то смысловые связи и отношения меж-ду речевыми единицами, которые лежат в основе общения, естественно, следует считать главными объединяющими средствами связной речи. Они в сочетании с техническими средствами – грамматической и инто-национной связью – обеспечивают адекватное восприятие речи.

Цель статьи – обратить внимание на роль смысловой связи в речи, показать, что при организации речи наряду с грамматической связью компонентов активно используется в качестве самостоятельной связи ситуативно-смысловая сочетаемость или, как говорил Л.В. Щерба, «сло-жение смыслов» исходных содержательных единиц, а также определить виды смысловой связи в структуре минимальных единиц речи и между ними.

Актуальность рассматриваемого вопроса обусловлена как поиска-ми новых средств и приёмов лингвистического обучения, так и актуа-лизацией роли поисковых автоматических систем и систем автомати-ческого перевода, в связи с чем появляется потребность в расширении способов идентификации содержания текста с повышением внимания не только к его грамматическим, но и смысловым связям и отношениям. Некоторые лингвисты рассматривают термины структурный и грамма-тический как синонимы (дескать, структурный – отражающий грам-матическое устройство). На наш взгляд, делать это не следует. Без-условно, речевая структура в родном языке изначально предполагает грамматическое оформление. Однако обратим внимание на только что приведённые примеры из речевой практики, где представлены струк-туры двух предложений без грамматического их оформления. Они вы-полняют коммуникативную функцию, потому что структурная связь их компонентов отражает их взаимоположение, а их смысловые отношения помогают разобраться с содержанием.

Если мы собираемся говорить о связи компонентов, которые яв-ляются исходными при порождении речи, то вполне уместно сначала определиться в вопросе о том, что же является речепорождающим ком-понентом. Кроме того, необходимо чётко разграничить язык и речь, как общенародную сферу средств и индивидуально-креативную область ре-чевой деятельности [Филатова, 2013, с. 83].

В лингвистике широкое распространение получила концепция, со-гласно которой исходной единицей построения речи в целом и предло-жения в частности является слово. Дескать, предложение строится в ре-зультате распространения его структурной схемы с помощью лексиче-ских распространителей – отдельных слов. Она закрепилась во многих авторитетных публикациях: научных статьях, монографиях, учебниках, справочниках, словарях – и известна каждому лингвисту и каждому студенту. Тем не менее существует ряд фактов, которые объективно сви-


детельствуют, что данный вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд, что он ещё далёк от решения и его нынешнее освеще-ние противоречит логике, речевой практике и научной истине, в связи с чем вызывает естественные сомнения.

Во-первых, если речь строится из отдельных слов, почему она вос-принимается не на уровне отдельных слов? В соответствии с логикой она должна восприниматься на основе тех единиц, из которых была не-посредственно составлена: они определили её структуру и содержание.

Во-вторых, слова в языке многозначны, тогда как в речи они одно-значны. Слово является общим кодовым средством для всех носителей языка, у него в системе языка обобщённый характер значения (одним и тем же словом можно назвать любой предмет в бесконечном ряду од-нотипных предметов), тогда как речь всегда индивидуальна, конкретна и носит креативный характер.

В-третьих, против речепорождающей функции слов, которые, де-скать, сочетаясь в качестве самостоятельных единиц языка, образуют речевую цепь, свидетельствуют бесчисленные факты, когда в речи меж-ду рядом стоящими словами отсутствует синтаксическая и смысловая связь.

И главное: если обратиться к устной речи, как естественной, пер-вичной форме общения, несложно убедиться в том, что каждый гово-рящий интонационно выделяет и разграничивает паузами в своей речи вовсе не отдельные слова, а структурно-смысловые группы слов с еди-ным ситуативным значением [Виноградов, с. 48]. Всё это не согласуется с тезисом о структурной и смысловой самостоятельности слова в речи.

Теперь обратим внимание на структурные схемы предложений и их роль в построении речи. Здесь тоже всё вполне прозрачно: не строитель-ство предложений является следствием структурных схем, а, наоборот, структурные схемы стали следствием анализа и обобщения устройства реальных предложений, одним из способов их систематизации на осно-вании особенностей их строения. Так что первичны вовсе не структур-ные схемы, якобы обеспечивающие носителям языка построение речи, а предложения как реальные речевые структуры. Данная концепция по-рождения речи предполагает изначальность не речи как объективной природной человеческой деятельности, а структурных схем предложе-ния, что выглядит неубедительно.

Не менее сомнительна ситуация и со словосочетанием в роли ре-чепорождающего компонента. Известно, что речь составляется путём последовательного наращения исходных речевых единиц, на которые она легко и естественно членится [Жданова, с. 45; Родионова, с. 81]. Эту делимитацию речи все мы сознательно или интуитивно воспринимаем при устном общении или восприятии читаемого вслух текста. Но слово-сочетание не соотносится с идеей последовательного наращения рече-вых компонентов. Речь нельзя расчленить на словосочетания. Их из неё можно только вычленить (если они в ней вообще есть). Согласно мне-нию сторонников речепорождающей функции словосочетаний, предло-


жение типа Вчера студенты долго работали с литературой в читальном зале построено из словосочетаний Вчера работали, долго работали, работали с литературой, работали в читальном зале с использовани-ем предикативного центра студенты работали. Как видим, словофор-ма работали неоднократно повторяется в «строительных частях», в то время как в предложении она представлена только один раз. Если пред-ложение действительно построено из словосочетаний, где остальные экземпляры этой словоформы? Выходит, что построено оно вовсе не из словосочетаний, а, скорее, из их осколков [Жданова, с. 45; Родионо-ва, с. 81]. Думается, приведённых доводов достаточно, чтобы появилось, по крайней мере, сомнение в речепорождающей функции декларируе-мых единиц. Отдельного слова как самостоятельной номинативной еди-ницы недостаточно для порождения речи и адекватного её понимания. Для этого слова изначально должны использоваться комплексно, в виде единого (ситуативного) структурно-смыслового компонента речи, кото-рый возникает в сознании говорящего мгновенно как естественная пси-хоречевая реакция на ситуацию или содержание. Логично и естественно полагать: из каких единиц речь порождается, на их основе она и воспри-нимается. И наоборот, на основе каких единиц речь воспринимается, из них она непосредственно и составлена: именно они ключевые компо-ненты её структуры и содержания.

Согласно синтагматической теории исходной единицей речи явля-ется синтагма – конкретная, минимальная структура, представляющая собой интонационное, смысловое и грамматическое единство несколь-ких слов с общим ситуативным, т.е. речевым, значением. Это одномер-ная недискретная речевая единица, в которой конкретной структуре как единому целому соответствует один компонент конкретного содержа-ния. Речевых единиц меньше синтагмы нет. Л.В. Щерба отмечал, что синтагма включает несколько слов, но может быть и однословной.

В результате наших исследований выяснилось, что на каждые 100 синтагм русской речи приходится 15 – 16 однословных. Близки к ним по активности четырёхсловные синтагмы и пятисловные, их здесь со-ответственно 14 и 11. А наиболее актуальны в речи трёхсловные и двух-словные синтагмы. Они используются примерно одинаково: 28 и 26 на каждые 100 синтагм.

Данное пояснение было необходимо в связи с тем, что нами пред-ставлены, по сути, первые исследования речи такого характера. Их ре-зультаты заинтересовали лингвистов и психолингвистов из 26 стран мира. Отдельные наши публикации были перепечатаны в некоторых журналах по инициативе их редакций, включены в учебный процесс в ряде вузов. И это, на наш взгляд, свидетельствует о том, что многие специалисты не лишены сомнений относительно существующей теории построения речи и исходной речепорождающей единицы.

В общении людей, хорошо знакомых с ситуацией, нередко смысло-вая связь в синтагмах и между синтагмами представлена без граммати-ческой связи. Ср.:


- Сообщал ли кто-либо Петрову / о конференции?- Я ещё месяц назад, / причём лично ему / по телефону.Здесь интерес представляет структура ответа с точки зрения свя-

зи его компонентов. Он состоит из трёх синтагм. Если бы было невоз-можным смысловое сочетание субъекта и времени его действия (Я – ещё месяц назад) или субъекта и способа его действия, а также инструмента действия (Я – лично ему – по телефону), то оказалась бы невозможной эта так называемая неполная речевая структура. Хотя с информативной точки зрения её нельзя считать неполной, так как она исчерпывающе пе-редаёт информацию тому, кому она предназначена. Смысловое объеди-нение знаменательных речевых единиц сопровождается соответствую-щей интонацией (как способом интерпретации содержания) и является важным, в данном случае даже главным средством построения связной речи с целью передачи тех фактов и акцентов, которые неизвестны со-беседнику.

Впервые смысловую связь слов в речи как объективный самостоя-тельный способ её организации отметил Л.В. Щерба, который утверж-дал, что организации речи успешно служат как грамматическая, так и ситуативно-смысловая сочетаемость («сложение смыслов» – при ос-лабленной или отсутствующей грамматической связи) [Щерба, с. 24]. Примером «сложения смыслов», можно считать следующий фрагмент стихотворения А. Блока:

Ночь, / улица, / фонарь, / аптека, / Бессмысленный и тусклый свет… В данном случае синтагмы, в том числе и однокомпонентные, со-

четаются путём «сложения смыслов», они тематически близки, не про-тиворечат друг другу, создают общую картину ночного города, их грам-матические формы и значения с интонацией представления соотносятся между собой, не отвергают одна другую и дополнительно способствуют организации речи. Ещё пример:

В ближайший выходной / они собирались навестить друга.Но он уже завтра, / как выяснилось, / уезжает в командировку.В данном речевом фрагменте представляет интерес первая синтаг-

ма второго предложения: Но он уже завтра. Это составной компонент, автоматически появившийся в сознании субъекта речи как минималь-ная речевая единица. Её структура такова:

союз Но + местоимение он + частица уже + наречие завтра. Здесь два знаменательных слова: одно со значением действователя

(он = друг), второе (завтра) имеет значение времени, усиливающееся ча-стицей уже. Всё это не строилось, а мгновенно возникло в сознании гово-рящего в результате ситуативной смысловой связи – на основании того, что действователь и время не только не отвергают друг друга, но в опреде-лённых ситуациях требуют единства. Здесь именно такая ситуация.

Каждому предмету присущи свои качества, свойства и признаки. Причём есть сущностные признаки предмета, отличающие его от любых других предметов, и есть его индивидуальные (акцидентные) призна-


ки, которые не важны для данного вида предметов, но важны для того, чтобы сделать для адресата речи конкретный предмет разговора узна-ваемым в кругу всех аналогичных реалий. Предмет совершает те или иные действия или подвергается им, испытывает то или иное состоя-ние или вызывает его. Всё протекает в конкретных ситуациях, при кон-кретных обстоятельствах, которые изначально передаются сочетаниями слов. И эти сочетания автоматически возникают в сознании субъекта речи в качестве готовых исходных самостоятельных речевых единиц. Окружающий мир воспринимается человеком не разрозненно: дескать, сначала реалия, потом один её признак, за ним другой, третий, – а ком-плексно: предмет воспринимается сразу с несколькими его признаками. Поэтому в сознании человека минимальные факты действительности лингвистически изначально предстают в виде единых лексических бло-ков. Эту особенность речепорождения подметил ещё Цицерон: «Сна-чала в уме намечается мысль, тотчас затем сбегаются слова (Выделено мною. – Е.Ф.: не используются, не подбираются, не выстраиваются, а сбегаются), и ум с несравненной быстротой рассылает их на свои ме-ста» [Цицерон, с. 374]. Он обратил также внимание на то, что количество компонентов в спонтанно возникающих сочетаниях слов ограничивает-ся дыханием. Опираясь на личный ораторский опыт, Цицерон сделал интересное наблюдение, касающееся объёма группы слов с единым зна-чением: «Самое длительное сочетание слов – это то, какое может быть произнесено на одном дыхании» [Цицерон, с. 242]. Единство значения такого сочетания обусловлено единством его интонации. В нём не долж-но быть паузы, даже физиологической, вызываемой дыханием, чтобы не деформировать значение. «Одно дыхание» при их произношении предполагает единство их структуры, интонации и содержания. Паузы между ними позволяют осознать их в качестве самостоятельных единиц речи. Цицерон, как мастер речи, вполне осознавал её реальное порожде-ние и точно охарактеризовал синтагмы, не называя их.

Путём наращения синтагм создаётся синтагматическая структура устной (или внутренней) речи. При необходимости она трансформиру-ется в письменную форму с помощью графических средств и установив-шихся способов, а её делимитация в устной речи или при чтении помогает быстро и однозначно осознать значение каждой синтагмы. Естественное членение речи наиболее чётко представлено в устном общении при автор-ской делимитации исходных единиц [Филатова, 2015, с. 173]. Поэтому при изучении речи, а также при чтении текстов нужно ориентироваться на авторскую делимитацию. Только в этом случае возможно адекватное понимание содержания, что очень важно для любого обучения.

Восприятие и осознание делимитации речи и всех наращиваемых её исходных речевых компонентов позволяет правильно понимать синтагмы, разделяемые и одновременно объединённые интонационно, структурно, грамматически и по смыслу. Делимитация речи, как отме-чал Л.В. Щерба, указывает на то, что не слова, а именно синтагмы высту-пают в роли самостоятельных исходных речевых структур, отражающих


наблюдаемые предметы с их акцидентными признаками и свойствами. Всё это объективно свидетельствует о том, что сущность речи не словес-ная, а синтагматическая. Минимальной единицей её порождения и вос-приятия является синтагма. Исходя из этого, уместно говорить о связи компонентов в синтагме и о связи синтагм в речи, тем самым различая внутрисинтагматическую и межсинтагматическую связи. [Филатова, 2010, с. 178].

Формирование фраз в устной речи и предложений в письменной осуществляется не на словесном уровне и не на уровне словосочетаний, а путём линейного наращения синтагм как минимальных однозначных структурно-смысловых речевых единиц. При оформлении текста в нём в соответствии с традицией последовательно выделяются предложения в качестве его самостоятельных мыслей. Это в значительной мере облег-чает читателю осознание синтагматической структуры текста и каждого его предложения, точное восприятие их мыслей и содержания в целом. Не звук за звуком или буква за буквой, не слово за словом, а синтагма за синтагмой позволяют автору выделять в развивающемся тексте предло-жение за предложением, которые потом помогут читателю быстрее опре-делиться с их синтагматической структурой. Звуки попадают в речь как изначально заданные элементарные компоненты слов, а слова попадают в неё как заданные компоненты синтагм [Филатова, 2015].

В каждой синтагме есть ключевое слово, вокруг которого все другие её слова объединяются в единую структурно-смысловую группу. С его помощью синтагма устанавливает синтаксические и смысловые связи с одной или несколькими другими синтагмами. Оно выступает в каче-стве основы внутрисинтагматических и межсинтагматических связей и отношений. Ключевое слово часто может быть главным и в смысловом плане. Всё определяется смысловыми акцентами и коммуникативными целями.

Связь синтагм с помощью ключевых слов позволяет автору, после-довательно наращивая синтагмы, сочетать их в более крупные структур-но-смысловые объединения. Осознание этой связи помогает читателю разобраться в содержании текста. Ср.:

… Проснувшись рано, // В окно увидела Татьяна // Поутру побелевший двор, //Куртины, / кровли / и забор, // На стёклах лёгкие узоры, // Деревья в зимнем серебре, // Сорок весёлых на дворе // И мягко устланные горы…//

В речевом фрагменте 10 синтагм. Жирным шрифтом выделены их ключевые слова. На их основе осуществляется линейная последова-тельная связь синтагм в речи. Это межсинтагматическая связь, которая позволяет объединить все синтагмы в общую структуру, в одно предло-


жение, в единую речь. Связь ключевых слов такова: проснувшись – уви-дела – двор – куртины – кровли – забор – узоры – деревья – сорок – горы.

Внутрисинтагматическая связь представлена между компонента-ми синтагм, состоящих из двух и более слов. Она объединяет эти слова в каждой из синтагм вокруг её ключевого слова в одно целое, в единый структурно-смысловой блок, максимально конкретизируя и уточняя их содержание. Присоединяясь одна к другой, синтагмы создают структуру предложения и его содержание. Конкретное грамматическое значение синтагм не существенно для их статуса и квалификации. Оно может быть непредикативным или предикативным.

Функции отдельных слов как знаменательных единиц языка ис-черпываются на уровне синтагм. Ключевые слова при объединении син-тагм выступают не самостоятельно, они представляют синтагму. Это те звенья речевой цепочки, которые, связываясь одно с другим, создают единую синтагматическую структуру речи. Общее содержание предло-жения слагается из содержания всех синтагм в результате их последова-тельного наращения.

Синтагмы могут быть основаны исключительно на смысловом объединении их компонентов (Ср. ранее приводимые примеры: я ещё месяц назад; но он уже завтра; причём лично ему). Сочетаться они мо-гут по смысловому принципу (Я ещё месяц назад, / причём лично ему / по телефону или Ночь, / улица, / фонарь, / аптека, / Бессмысленный и тусклый свет).

По характеру отношений между синтагмами – подчинения или рав-ноправия – можно выделить вертикальную и горизонтальную связь, а по сущности – интонационную, смысловую, структурную и грамма-тическую. Все виды подчинительной связи представляют вертикальную связь, отражающую грамматическую иерархию объединяемых синтагм. Предикативные и сочинительные объединения синтагм представляют горизонтальную связь. Смысловая связь охватывает как вертикальную, так и горизонтальную плоскости. Она выступает как обычная смысло-вая (при синтаксически связанных сочетающихся компонентах в син-тагме или между синтагмами), «сложение смыслов» (при грамматиче-ски не связанных компонентах в синтагме или при отдельных грамма-тически не связанных синтагмах), опосредованная (возникает между синтаксически не связанными компонентами, группирующимися во-круг ключевых слов, на основании связи этих слов) и ассоциативная. Ассоциативная смысловая связь представлена в следующем фрагменте научной речи:

Предложение не строится непосредственно из слов / или словосоче-таний, // оно является промежуточной речевой структурой текста, // занимающей позицию между минимальной речевой единицей / и текстом как завершённой единицей речи. // Предложения структурируют текст / с целью облегчения его синтагматического членения и восприятия. // Синтагмы формируют все речевые единицы / и текст в целом. // Как,


укладывая кирпич к кирпичу, / каменщик строит все этажи / и тем самым дом, / так и субъект речи / при помощи синтагм / посте-пенно формирует все предложения / и одновременно текст / как завершённую единицу.

Последние восемь синтагм, отмеченные жирным шрифтом, связа-ны с предыдущей речевой структурой ассоциативной смысловой свя-зью. Ассоциативная связь даёт основание для включения отмеченного фрагмента в связную речь именно в данном месте речевой структуры.

Опосредованная смысловая связь возникает между синтаксически не связанными компонентами синтагмы или между синтагмами, бла-годаря их грамматическим связям с ключевым словом в синтагме или ключевыми словами наращиваемых синтагм. Во многих синтагмах есть слова, которые непосредственно грамматически и по смыслу между со-бой не связаны, но благодаря их отношениям и связи с ключевым сло-вом синтагмы между ними возникает опосредованная смысловая связь, в результате чего синтагма выступает в качестве единой исходной струк-турно-смысловой речевой единицы с ситуативным значением. В этом и заключается секрет смыслового единства связной речи и любого тек-ста как её результата.

Синтагму объединяет в одно целое не только синтаксическая, но и смысловая связь всех её компонентов, в том числе и опосредован-ная. При наращении синтагм связь устанавливается не между всеми их словами, а только между ключевыми. Этого достаточно, чтобы между остальными их словами, которые не имеют между собой синтаксиче-ской связи, возникла опосредованная смысловая связь. Содержание текста и каждого его предложения последовательно составляется авто-ром из значения всех синтагм. Каждый текст имеет авторскую синтаг-матическую структуру и поэтому не предполагает вариантов синтагма-тического членения, как не предполагал их автор. Поясним сказанное на предложении, обозначив его синтагматическую структуру и выделив жирным шрифтом ключевые слова его синтагм:

Все они, / ещё совсем юные, / беззаботные, / со счастливыми ли-цами, // размеренно качаясь / и азартно размахивая руками, / пели какую-то весёлую песню.

Синтагматическую структуру и межсинтагматические связи этого предложения можно представить на следующей схеме:


Грамматическая иерархия синтагм представлена их уровневым рас-положением. В предложении два уровня синтагм, которые отражают на-личие предикативной, подчинительной и сочинительной связей. Верх-ний уровень представляет предикативную связь между первой и седь-мой синтагмами (Все они – пели какую-то весёлую песню).

Нижний уровень составляют два ряда синтагм. Вторая, третья и четвёртая связаны сочинительной связью, они грамматически подчи-нены первой синтагме. Пятая и шестая синтагмы также связаны сочини-тельной связью, но подчинены седьмой синтагме. Эти два ряда синтагм грамматически между собой не связаны. Но благодаря наличию силь-ной связи между первой и седьмой синтагмами, с которыми они соответ-ственно сочетаются, между ними возникает опосредованная смысловая связь, способствующая формированию единого содержания предложе-ния.

Все синтагмы представлены как единые минимальные структурно-смысловые блоки с ситуативным значением. Их ключевые слова явля-ются важными узлами межсинтагматической связи. Здесь выделяются две цепочки ключевых слов, выступающие в качестве грамматического и смыслового стержня предложения:

они – юные – беззаботные – со счастливыми лицами и качаясь – размахивая руками – пели.

Ключевое слово они, связано с ключевыми словами юные – без-заботные – со счастливыми лицами. А ключевое слово пели связано со словами качаясь – размахивая руками. Эти две цепочки ключевых слов замыкаются на элементах они – пели, и тем самым устанавливается смысловая связь не только между ними, но и между всеми синтагмами.

Сущность опосредованной смысловой связи здесь в том, что два ряда не связанных между собой синтагм (вторая, третья, четвёртая – с одной стороны и пятая, шестая – с другой) не предполагая, но и не исключая друг друга, разнообразят и уточняют содержание речи в соот-ветствии с её коммуникативной целью. Первая и седьмая синтагмы объ-единяют все остальные синтагмы в единое предложение, способствуя появлению между ними опосредованной смысловой связи.

Выводы. Для связной речи характерны смысловая, структурная, интонационная и грамматическая связь.

В речи активно используются такие виды смысловой связи: соб-ственно смысловая, “сложение смыслов”, опосредованная и ассоциатив-ная.

В многокомпонентной синтагме между её словами или словофор-мами, которые непосредственно не связаны друг с другом, на основа-нии их связи с ключевым словом возникает опосредованная смысловая связь, что позволяет синтагме стать единой самостоятельной единицей порождения и восприятия речи.

При наращении синтагм в связную речь они объединяются благода-ря смысловой, интонационной и грамматической связи своих ключевых слов. При этом на основании их единства с ключевыми словами своих


синтагм между их несвязанными компонентами возникает опосредо-ванная смысловая связь, что способствует единству структуры и содер-жания речи.


Виноградов В.В. Общелингвистические и грамматические взгляды акад. Л.В. Щербы // Памяти академика Льва Владимировича Щербы (1880 – 1944). Л., 1951.

Жданова Л.М. Синтагма как единица текста // Сб. науч. тр. Моск. педаго-гического ин-та иностранных языков. Вып. 267. М., 1987.

Лущай В.В. Заполнение позиционного состава предложения по принципу функциональной эквивалентности: интроспективный анализ в русле эксплика-ционной грамматики. Донецк, 2010.

Родионова О.С. Синтагма в предложении и тексте // Единицы языка и их функционирование. Саратов, 2004. Вып. 10.

Родионова О.С. К вопросу о единицах членения текста // Известия выс-ших учебных заведений. Поволжский регион. 2008, № 1.

Филатова Е.В. Межсинтагматические связи в структуре предложения // Филол. науки. Вопросы теории и практики. 2010 № 2. С. 177 – 181 [Электрон-ный ресурс]: URL: http://www.gramota.net/materials/2/2010/2/49.html (дата обращения: 16.03.2016).

Филатова Е.В. Синтагма как реальная единица речи: монография. Донецк, 2013.

Филатова Е.В. Синтагматический аспект порождения и восприятия речи применительно к видам речевой деятельности и её субъектам // Филология и литературоведение. 2014. № 9 [Электронный ресурс]. URL: http://philology.snauka.ru/2014/09/938 (дата обращения: 16.03.2016).

Филатова Е.В. Авторская делимитация речи как способ представления её реальных исходных единиц // Филол. науки. Вопросы теории и практики, 2015. № 10, ч. 2.

Цицерон М.Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972.Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. М., 2004.

ReferencesVinogradov V.V. Obshchelingvisticheskie i grammaticheskie vzglyady akad.

L.V. Shcherby // Pamyati akademika L’va Vladimirovicha Shcherby (1880 – 1944). L., 1951.

Zhdanova L.M. Sintagma kak edinitsa teksta // Sb. nauchnykh trudov Mosk. pedagogicheskogo instituta inostrannykh yazykov. Vyp. 267. M., 1987.

Lushchai V.V. Zapolnenie pozitsionnogo sostava predlozheniya po printsipu funktsional’noi ekvivalentnosti: introspektivnyi analiz v rusle eksplikatsionnoi grammatiki. Donetsk, 2010.

Rodionova O.S. K voprosu o edinitsakh chleneniya teksta // Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedenii. Povolzhskii region. 2008, № 1.

Filatova E.V. Mezhsintagmaticheskie svyazi v strukture predlozheniya // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. 2010, № 2. S. 177 – 181. [Elektronnyi resurs]: URL: http://www.gramota.net/materials/2/2010/2/49.html (data obrashcheniya: 16.03.2016).


Filatova E.V. Sintagma kak real’naya edinitsa rechi: monografiya. Donetsk, 2013.

Filatova E.V. Sintagmaticheskii aspekt porozhdeniya i vospriyatiya rechi primenitel’no k vidam rechevoi deyatel’nosti i ee sub”ektam // Filologiya i literaturovedenie. 2014. № 9 [Elektronnyi resurs]. URL: http://philology.snauka.ru/2014/09/938 (data obrashcheniya: 16.03.2016).

Filatova E.V. Avtorskaya delimitatsiya rechi kak sposob predstavleniya ee real’nykh iskhodnykh edinits // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki, 2015, № 10, ch. 2.

Ciceron M.T. Tri traktata ob oratorskom iskusstve. M., 1972.Shcherba L.V. Yazykovaya sistema i rechevaya deyatel’nost’. M., 2004.

Filatova E.V. (Donetsk, DPR)Sense connection as the base of speech formationThe article develops the idea of L. V. Scherba that in the organization

of connected speech, along with grammatical relationship it can be used as an independent means of organizing situational-semantic compatibility of the source speech units in the form of “addition”. Highlighting the question of the relation of initial components in the generation and perception of speech involves figuring out what units are reciprocal. In this regard, it is clearly and consistently demarcated the spheres of language and speech as a nationwide arsenal of linguistic means, and individually creative sphere of their usage in speech activities. Attention is paid to minimal speech structures – syntagma, as well as different types of semantic relationships in the structure of syntagma and between their linear increase in the process of speech production: semantic, the addition of meaning, mediated by semantic and associative relationships. On the basis of the postulate about the purpose of the speech to be a means of communication and understanding it is affirmed the idea that semantic relations in reciprocal units and between them can be considered as the main unifying tool of coherent speech.

Key words: syntagma, innersyntagmatic connection, intersyntagmatic connection, semantic relationship, mediated semantic relationship, associative semantic relationship.

Filatova Elena Vladimirovna – Candidate of Philological Sciences, Docent, Acting Head of the Department of English for Natural Sciences and Humanities, Donetsk National University. Phone: (062) 302-09-30, 050-901-93-57; e-mail: [email protected]

ЖУРНАЛИСТИКА

156 Е.В. Ахмадулин

УДК 070ББК 76.01

Е.В. Ахмадулин

ПЕЧАТНЫЕ СМИ: ТЕРРИТОРИЯ ВЫЖИВАНИЯ

Статья посвящена проблеме вы-живания печатных СМИ на инфор-мационном рынке в условиях острой конкурентной борьбы с онлайн-жур-налистикой и в целом с информацион-ными потоками в Интернете. Вопреки прогнозам о приближающейся смер-ти печатных периодических изданий, более половины взрослого населения планеты читают ежедневные газеты. В то же время тенденции, происхо-дящие на медиарынке, подтверждают сокращение сегмента печатных СМИ в пользу Интернета. В статье показан один из путей сохранения газет путем переориентации их от массовой ауди-тории к элитарной.

Ключевые слова: печатные СМИ, газета, «принт», «цифра», Ин-тернет, медиарынок, longreads, бы-страя журналистика, сложная жур-налистика, элитарная аудитория.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-156-160

Ахмадулин Евгений Валерьевич – докт. филол. наук, профессор, зав. кафедрой теории журналистики Института фило-логии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университетаТел.: +7-918-504-00-24E-mail: [email protected]

© Ахмадулин Е.В., 2016.

В последнее время ведется много дискуссий вокруг предска-заний о так называемой «смерти газет» [Мирошниченко] как бу-мажного носителя информации (экономико-экологические дово-ды), так и социального институ-та с его специфической, линейно-текстовой формой представления информации, которую сторонники «погребальной теории» считают архаичной в век электронных су-пермагистралей, новых информа-ционных технологий, разнообра-зия гаджетов и «клипового мышле-ния».

Логика в этих прогнозах есть. Пользователи информации, осо-бенно ее молодежная составляю-щая, в массовом порядке переходят в Интернет. За своей изменчивой аудиторией туда же бросаются газе-ты и журналы, переходя с «принта» на «цифру». И тенденции, происхо-дящие на медиарынке, подтвержда-ют сокращение сегмента печатных СМИ в пользу Интернета.

Тиражи печатной прессы в США в 2008 – 2014 гг. упали на 15 %, в Западной Европе – на четверть. В России подписные тиражи периодики во второй по-ловине 2014 г. в среднем по стране упали на 20,2 %, а по итогам под-писки на первое полугодие 2015 г. – на 22 % (данные ФГУП «Почта России»). По данным Ассоциа-ции коммуникационных агентств России (АКАР), в первом квар-тале 2015 г. рекламные доходы печатной прессы упали более чем на 40 %. А рынки распространения печати и полиграфии – кризис-ные явления настигли ещё до па-дения курса рубля [Отраслевой доклад 2015].

Е.В. Ахмадулин 157

Однако, судя по данным «Отраслевого доклада 2015. Печатные СМИ в России», подготовленного Управлением периодической печати, книгоиздания и полиграфии, на который мы опираемся в своих сужде-ниях, слухи о смерти газет сильно преувеличены [Там же].

Например, из доклада «World Press Trends 2014» Всемирной газет-ной и информационно-издательской ассоциации (WAN-IFRA), подго-товленного по данным из более 70 стран, представляющих 90 % миро-вого издательского рынка, следует, что каждый день более половины взрослого населения планеты читают ежедневные газеты: около 2,5 млрд человек в традиционном печатном виде, порядка 800 млн в цифровом и традиционном форматах одновременно, а около 200 млн только в циф-ровой форме [World Press Trends 2014].

По данным TNS-Россия, только в 2013 г. аудитория интернета вы-росла на 6 % [4]. Данные регулярного исследования РосИндекс ком-пании «Synovate Comcon» показывают: доля людей, пользующихся 4-5 медиа (ТВ, радио, печатными СМИ и Интернетом) для получения информации, в России сокращается достаточно быстро, а доля тех, кто ограничивается одним или двумя медиаканалами, растёт. Бóльшим чис-лом медиаканалов обычно пользуются представители высокого и выше среднего социально-экономического статуса, тогда как представители категорий доходности «ниже среднего» и «низкая» потребляют мень-шее число медиаканалов [Synovate Comcon…].

Именно эту тенденцию улавливают издатели печатной периодики, понимающие, что в конкурентной борьбе с электронными СМИ на гло-бальном информационном поле им не выиграть. Необходимо исполь-зовать специфику и преимущества газет и журналов (комфортность, логику медиапланирования, аналитичность, преемственность и по-следовательность как отдельных тем контента, так и гипертекстов вы-пусков и др.) для обслуживания интеллектуальной элиты. Уже сейчас в качественных западных СМИ возникает мода на «лонгриды» (матери-алы для вдумчивого чтения – longreads). Суть явления заключается не столько в новом формате или жанре, а в смене парадигмы медийной ра-боты, когда «обстоятельная и сложная журналистика» приходит на сме-ну «быстрой, простой и краткой».

Однако, отмечают эксперты, такая смена невозможна без отказа от многих, главным образом, краткосрочных экономических основ де-ятельности медиа, принятых в настоящее время. Эта журналистика, имеющая целью создание языка общественной дискуссии, формиру-ющая «реальный социальный и политический интерес» у аудитории, не замыкающаяся в форматных и целевых рамках, апеллирующая не к большинству, по определению не может быть сразу экономически са-моокупаемой, а тем более – прибыльной. Это, скорее, социокультурный, а не рыночный проект, поскольку такая журналистика до определённого момента существует не только «для общества», но и «вместо общества». До тех пор, пока это общество не станет более зрелым [Мирошниченко].


«Обстоятельная и сложная» журналистика не отменяет «быструю» журналистику, так как последняя всё равно будет присутствовать на рынке медийным фоном, без которого пресса существовать не может. Но именно фоном, а не содержанием. Бренд издателя в этих условиях необходимо рассматривать как своеобразную «конвергентную экосисте-му» различных медийных каналов (социальных сетей, веб-платформ, приложений для мобильных устройств и т.д.), в центре которой нахо-дится бумажный журнал или газета [Издательский бренд…].

Образцом для подражания в данном случае может быть культовый американский еженедельный журнал «Newsweek» («Ньюсуик» – «Но-вости недели»). Издание печаталось в Нью-Йорке с 1933 по 2012 г., потом «ушло» в Интернет, но после прихода новой редакционной ко-манды, принявшей на вооружение именно «сложную и обстоятельную» журналистику, с января 2014 г. «вернулось в бумагу» и уже сумело стать прибыльным.

Подобные процессы не единичны. Так, издатель Джон Харрингтон, выступая на медиаконгрессе «Будущее цифры начинается с печати», проходившем в октябре 2014 г. в американском Оксфорде, отметил, что издательские дома США, работавшие до 2010 г. по рекламоцентричной модели бизнеса, сегодня массово переходят на потребителецентричную модель [Издательский бренд… ]. А это значит, что во главу угла ставится читатель, его потребности, а доходы издателя зависят, в первую очередь, от продажи контента.

Таким образом, ориентация печатных СМИ на элитарную аудито-рию (готовую платить за эксклюзив) позволит издателям компенсиро-вать растущие затраты на выпуск бумажных носителей, а потребителям (подписчикам) даст ощущение приобщения к некому социальному со-обществу, получающему выверенную и обстоятельную информацию. В этом случае подписка на газету или журнал (без розницы и выхода в онлайн) станет модным фактором объединения элитных сообществ и приобретет новые качественные функции в развитии гражданского общества.


Мирошниченко А. Когда умрут газеты. М.: «Книжный мир», 2011. Отраслевой доклад 2015. Печатные СМИ в России. [Электронный ре-

сурс]. URL: http://www.slideshare.net/omukovozov/2015-51309643 (дата обра-щения: 12.03.2016).

World Press Trends 2014 // [Электронный ресурс]. URL: http://machouse.ua/pub/files/227/65/world_press_trends_2014.pdf (дата обращения: 12.03.2016).

TNS: Российская эксклюзивная мобильная аудитория – 16 млн человек // [Электронный ресурс]. URL: http://adindex.ru/news/digital/2016/04/13/133093.phtml (дата обращения: 12.03.2016).

Synovate Comcon: россияне ищут золотую середину в медиапотреблении // [Электронный ресурс]. URL: http://mresearcher.com/2015/07/synovate-

Е.В. Ахмадулин 159

comcon-rossiyane-ishhut-zolotuyu-seredinu-v-mediapotreblenii.html (дата обра-щения: 12.03.2016).

Издательский бренд – «экосистема» медиа каналов, в центре которой на-ходится бумажный журнал // [Электронный ресурс]. URL: http://www.gipp.ru/viewer.php?id=51236 (дата обращения: 12.03.2016).

References

Miroshnichenko A. Kogda umrut gazety. M.: «Knizhnyi mir», 2011. Otraslevoi doklad 2015. Pechatnye SMI v Rossii// [Elektronnyi resurs]. URL:

http://www.slideshare.net/omukovozov/2015-51309643 (data obrashcheniya: 12.03.2016).

World Press Trends 2014// [Elektronnyi resurs]. – URL: http://machouse.ua/pub/files/227/65/world_press_trends_2014.pdf (data obrashcheniya: 12.03.2016).

TNS: Rossiiskaya eksklyuzivnaya mobil’naya auditoriya – 16 mln chelovek // [Elektronnyi resurs]. URL: http://adindex.ru/news/digital/2016/04/13/133093.phtml (data obrashcheniya: 12.03.2016).

Synovate Comcon: rossiyane ishchut zolotuyu seredinu v mediapotreblenii // [Еlektronnyi resurs]. URL: http://mresearcher.com/2015/07/synovate-comcon-rossiyane-ishhut-zolotuyu-seredinu-v-mediapotreblenii.html (data obrashcheniya: 12.03.2016).

Izdatel’skii brend – «ekosistema» media kanalov, v tsentre kotoroi nakhoditsya bumazhnyi zhurnal // [Elektronnyi resurs]. URL: http://www.gipp.ru/viewer.php?id=51236 (data obrashcheniya: 12.03.2016).

E.V. Akhmadulin (Rostov-on-Don, Russian Federation)Print mass media: territory of survival The article is devoted to the problem of the survival of the print media

in the information market in the conditions of intense competition with online journalism and the whole information flow on the Internet. Despite the predictions of the impending death of print periodicals, more than half of the world adult population read a daily newspaper. At the same time, the trends taking place in the media market, confirm the reduction of print media segment in favor of the Internet. According to TNS-Russia data, only in 2013 the Internet audience has grown by 6 %. At the same time the circulation of print media in the US fell by 15 % in 2008- 2014, in Western Europe – by a quarter. In Russia, subscription circulation periodicals in the second half of 2014 fell by 20.2 %, and on the basis of subscription for the first half of 2015, the national average – 22 % (data of Federal State Unitary Enterprise “Russian Post”).

Finding ways to stabilize the fall of the print media, many US publishing houses see the transition from advertcentric business model to consumcentric model. It is necessary to use the specifics and advantages of newspapers and magazines (comfort, media planning logic, analytic, continuity and consistency of the content of individual and hypertext editions, and others) to maintain the intellectual elite.

Print media targeting to an elite audience (willing to pay for exclusiveness) allows publishers to offset the rising cost of issuing paper-


based, and consumers (subscribers) will give a sense of communion to a certain social community, receiving verified and thorough information. In this case, the subscription to a newspaper or magazine (no retail outlet and online) will be fashionable factor of association of elite communities and acquire new qualitative features in the development of civil society.

Key words: print media, newspaper, “print”, “figure”, the Internet, media market, longreads, fast journalism, complex journalism, elite audience.

Akhmadulin Evgeny Valerievich – Ph.D. of philology, professor, head of journalism theory dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication of Southern Federal University. Phone: +7-918-504-00-24; e-mail: [email protected]

А.Г. Капустина 161

УДК. 304.2ББК. 76.01

А.Г. Капустина

ИНФОРМАЦИЯ О ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ В СТРУКТУРЕ МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ. ЭТИКО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ

Статья рассматривает формы нарушения права на неприкосновен-ность частной жизни, вызванные но-выми моделями информационно-ком-муникативного поведения аудитории в современных медиа средах. Автор выделяет новых субъектов коммуни-кативных отношений – гражданских ньюсмейкеров. Трансформация от-ношения индивидов к границам лич-ной и чужой приватности является результатом развития современных технологий и создает действительные и потенциальные угрозы информаци-онной безопасности личности.

Ключевые слова: неприкосно-венность частной жизни, информаци-онная безопасность личности, граж-данский ньюсмейкер, этико-правовая медиа грамотность, медиа культура.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-161-167

Капустина Анна Георгиевна – канд. фи-лол. наук, доцент кафедры теории журна-листики Института филологии, журнали-стики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета Тел.: 8-918-502-75-17 Е-mail: [email protected]

© Капустина А.Г., 2016.

В современном обществе усиливаются новые тенденции. Большинство из них – результат развития информационно-комму-никационных технологий (далее ИКТ) и дифференциации соци-альных отношений в сфере массо-вой коммуникации. Они отражают глубинные перемены в сознании и поведении индивидов – пользова-телей медиа ресурсов.

Причины и последствия но-вых явлений несколько десятиле-тий назад сформулировал Мар-шалл Маклюэн. Он точно пред-сказал современные процессы, описал, как именно «эпоха элек-тронных сетей» трансформирует отдельные органы чувств, в част-ности, усиливает зрительные ме-ханизмы восприятия информации, меняет формы мышления и соци-альной организации («тотальное вовлечением всех в отношения со всеми»): «Сегодня мы переживаем столь интенсивный рост числа тех-нологических нововведений в на-шем обществе и, кроме того, стано-вимся свидетелями происходяще-го в других культурах, что только вследствие величайшей невнима-тельности можно упустить из виду роль новых средств информации в процессе трансформации состо-яния наших чувств и отношений между ними» [Маклюэн, с. 111].

Задачи данной статьи заклю-чаются в проведении этико-право-вого анализа современных комму-никативных процессов, вызванных развитием интерактивных медиа и последующей трансформацией способов восприятия, передачи и потребления информации, квали-фикации новой модели поведения индивидов – «гражданских ньюс-

162 А.Г. Капустина

мейкеров» с помощью норм права и этики, а также в поиске эффектив-ных методов формирования медиа культуры граждан.

Пожалуй, самый неоднозначный результат развития информаци-онных технологий – трансформация границ личной приватности, как в объективном, так и субъективном смыслах. Под объективным смыс-лом мы понимаем наличие разнообразных технических устройств, ко-торые фиксируют практически все действия человека в окружающей социальной действительности. Это видеорегистраторы, камеры виде-онаблюдения в общественных местах, разнообразные средства связи, устанавливающие местоположение человека, компьютерные програм-мы, собирающие данные об активности пользователей в Интернете. Эти технологии не только фиксируют персональные данные, но и произво-дят операции с ними, их возможности непрерывно совершенствуются. Например, концу 2016 г. администрация московского метрополитена планирует установить новейшие системы видеонаблюдения и иденти-фикации граждан – двадцать тысяч видеокамер, которые будут скани-ровать и распознавать лица пассажиров [В столичном…].

С одной стороны, «умные» технологии фиксируют, передают, ис-пользуют изображение человека и его персональные данные без разре-шения последнего. С другой – они необходимы в современном мире для обеспечения общественной безопасности и нормального функциониро-вания социума. Люди в большинстве понимают значимость и неизбеж-ность новых технических средств и не воспринимают их присутствие в повседневной жизни как вторжение в личное пространство. «Я давно знаю, что на картах «Гугла» моя машина у ворот то стоит, то нет: я же езжу. Но степень контроля (а помножьте все это на прочие возможно-сти) такова, что задумаешься: культ личности? Ха! Да ты просто никто! Ноль с палочкой в бесконечных рядах. Обидно? Ну, да. Но к этому при-выкаешь, как к любой рутине» [Мамонтов, с. 20].

В субъективном смысле под нарушением неприкосновенности частной жизни мы понимаем добровольное осознанное нарушение (пре-небрежение) индивидом границ собственной приватности либо личного пространства окружающих его лиц посредством использования разноо-бразных гаджетов. Сужение физических границ личного пространства происходит одновременно с расширением информационно-коммуни-кативного, меняющего восприятие и сознание индивида. Понимание, ощущение личного пространства, потребность в нем либо размывается, видоизменяется, либо полностью исчезает. Социальные сети, блоги – наиболее подходящая среда для фиксации и диагностики этого явления. Мгновенные фото, селфи, любительские видеозаписи – самые распро-страненные формы проявления данной тенденции.

В структуре массовой коммуникации сформировался новый устой-чивый тип информационного поведения, осуществляемый граждански-ми ньюсмейкерами. По мнению автора, от гражданских журналистов гражданские ньюсмейкеры отличаются целями и задачами поведения: привлечь внимание не к какой-либо социально значимой теме или про-


блеме, а исключительно к собственной персоне с помощью нестандарт-ной ситуации. Их мотивация объясняется возможностью быть увиден-ными и услышанными как можно большим количеством лиц, а также перспективой повторить «минуту славы» с помощью СМИ. У рассма-триваемого явления наибольшее количество побочных эффектов в со-циуме, новых юридических и морально-этических проблем.

В случае, когда индивид добровольно делает информацию о сво-ей частной жизни общедоступной, нарушение в юридическом смысле отсутствует. Однако оно возможно, если, в процесс вовлечены другие лица либо имеют место негативные последствия. Более того, селфи на крыше высотного дома или транспортного средства, закончившееся не-счастным случаем, выложенная в сеть видеозапись драки подростков в школе, он-лайн трансляция операции из больницы скорой медицин-ской помощи, – все эти ситуации объединяет одновременное нарушение юридических и морально-этических норм.

Так, в конце января 2016 г. в медийном пространстве Ростова-на-Дону разыгрался скандал, вызванный размещением фотографий опера-ции в социальной сети. «На стоп-кадрах красовалась девушка в меди-цинской маске на фоне больного, с которым медики проводили манипу-ляции. Следующий кадр – окровавленные инструменты. Третий – фото внутренних органов и так далее. В итоге, фотографии себе на стену пере-постили два десятка пользователей Интернета. Еще более 150 оставили «лайки». А под фото меньше чем за сутки – больше двухсот коммента-риев» [В Ростове…]. Производственные селфи имели место и в других медицинских учреждениях страны. [Молодая медсестра…]

Инциденты в больницах, помимо прямого нарушения прав на не-прикосновенность частной жизни пациентов (ст. 137 УК РФ), прав на изображение (ст. 152.1 ГК РФ), врачебной тайны (ст. 61 «Основ законо-дательства РФ об охране здоровья граждан»), обнаруживают наруше-ние трудовой дисциплины, деловой репутации коллег и медицинского учреждения (ст. 152 ГК РФ), норм профессиональной этики.

Таким образом, мы наблюдаем в сознании и поведении индивидов, увлеченных современными гаджетами и вовлеченных в коммуникатив-ные процессы в новых медиа, значительные пробелы этико-правовой медиа грамотности.

Также важно понимать, что, размещая в социальных сетях свою пер-сональную информацию, пользователи делают ее доступной для неогра-ниченного круга лиц: журналистов, СМИ, блогеров, исследовательских организаций, пользователей разнообразных информационных ресур-сов. Социальные сети – общепризнанный и востребованный источник информации. Однако общедоступность размещенной информации не всегда означает возможность ее дальнейшего свободного использования на законных основаниях.

Напротив, использование такой информации часто может сопро-вождаться нарушением законодательства. В первую очередь это каса-ется использования изображения человека без его согласия. Право на


изображение регулируется статьей 152.1 ГК РФ «Охрана изображения гражданина». В ней говорится, что обнародование и дальнейшее исполь-зование изображения гражданина (в том числе его фотографии, а также видеозаписи или произведения изобразительного искусства, в которых он изображен) допускаются только с согласия этого гражданина. После смерти гражданина его изображение может использоваться только с со-гласия детей и пережившего супруга, а при их отсутствии – с согласия родителей. Такое согласие не требуется в случаях, когда: 1) использо-вание изображения осуществляется в государственных, общественных или иных публичных интересах; 2) изображение гражданина получено при съемке, которая проводится в местах, открытых для свободного по-сещения, или на публичных мероприятиях (собраниях, съездах, кон-ференциях, концертах, представлениях, спортивных соревнованиях и подобных мероприятиях), за исключением случаев, когда такое изобра-жение является основным объектом использования; 3) гражданин по-зировал за плату.

В разъяснениях, которые содержатся в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ сказано, что обнародование изображения граж-данина, в том числе размещение его самим гражданином в сети «Ин-тернет», и общедоступность такого изображения сами по себе не дают иным лицам права на свободное использование такого изображения без получения согласия изображенного лица. Вместе с тем обстоятельства размещения гражданином своего изображения в сети «Интернет» могут свидетельствовать о выражении таким лицом согласия на дальнейшее использование данного изображения, например, если это предусмотре-но условиями пользования сайтом, на котором гражданином размещено такое изображение. Однако во всех случаях согласие необходимо, если единственной целью обнародования и использования изображения лица является удовлетворение обывательского интереса к его частной жизни либо извлечение прибыли [Постановление…].

В Постановлении Пленума ВС РФ также содержатся разъяснения относительно коллективных фотографий. «По общему правилу, если изображенные на коллективном фотоснимке граждане очевидно выра-зили свое согласие на фотосъемку и при этом не запретили обнародо-вание и использование фотоснимка, то один из этих граждан вправе об-народовать и использовать такое изображение без получения дополни-тельного согласия на это от иных изображенных на фотоснимке лиц, за исключением случаев, если такое изображение содержит информацию о частной жизни указанных лиц (п. 1 ст. 152.2 ГК РФ)» [Постановле-ние…].

Таким образом, ключевым критерием, ограничивающим любые возможности использования чьего-либо изображения, является личный характер этого изображения, содержащего информацию о частной жиз-ни гражданина.

Непосредственно гарантии охраны права на неприкосновенность частной жизни содержатся в Конституции РФ (ст. 23) а механизмы и


процедура защиты – в Гражданском кодексе РФ (ст. 152.2), Уголовном кодексе РФ (ст. 137), федеральных законах «Об информации, инфор-мационных технологиях и защите информации», «О связи», Законе РФ «О средствах массовой информации», иных нормативно-правовых до-кументах.

По мнению автора, главным источником угрозы информационной безопасности личности является сам гражданин и его коммуникативная деятельность в новых медиа. Участвуя в коммуникативных процессах, индивид реализует свои информационные права. Но одновременно он потенциально может нарушить права других участников коммуникации и пренебречь своими. Рассмотренные примеры пробелов в медиа гра-мотности аудитории потенциально опасны для функционирования ме-диа системы в целом.

Поскольку развитие новых медиа меняет коммуникативное пове-дение человека, в системе массовой коммуникации необходимо вырабо-тать свод правил, регулирующих поведение индивидов в медиа сферах. Отдельные инициативы уже реализуются органами государственной власти. Так, многочисленные селфи подростков, закончившиеся не-счастными случаями, побудили Министерство внутренних дел Россий-ской Федерации в 2015 г. разработать специальную памятку, разъясня-ющую и запрещающую делать селфи в местах и ситуациях, опасных для жизни и здоровья.

В то же время принятые парламентом Совета Европы меры, запре-щающие подросткам, не достигших 16 лет, пользоваться социальными сетями без разрешения родителей, видятся нам неэффективными, так как не учитывают степень вовлеченности самих родителей в процессы коммуникации в новых медиа средах и соответственно индифферент-ное отношение последних к общению детей в социальных сетях [Евро-парлмент…]. В настоящее время в странах Европы установлены разные возрастные пределы, дающие право подросткам заводить аккаунты в со-циальных сетях.

Просветительский характер такого документа, которым, по мне-нию автора, может быть Доктрина информационной безопасности, дол-жен объяснить ясное и осознанное отношение к работе с информацией в сети, в процессе создания, преобразования, распространения, обмена сведениями с помощью доступных технических устройств. В нем сле-дует прописать законодательные гарантии информационных прав, по-нимание того, что пользование этими правами предусматривает ответ-ственность, которая выражается в уважении прав и законных интересов других участников коммуникации, а также общества в целом, наличие действительных и потенциальных информационных угроз, которые мо-гут возникнуть в результате безответственного поведения в сети.

Важно учитывать, что, несмотря на существующую систему за-конодательства, в сознании индивида стираются границы ощущения собственной приватности и потребность в ее защите. И если взрослые


пользователи, как правило, постепенно утрачивают данное качество, то у несовершеннолетней аудитории оно уже атрофировано.

Полагаем, решение проблемы этико-правовой медиа грамотности аудитории заключается в использовании комплексных мер: дальнейшем совершенствовании законодательства, разработке норм этики межлич-ностной и профессиональной коммуникации в новых информационно-коммуникативных средах, развитием технологий медиа образования для формирования медиа культуры аудитории. Система социальных норм, регулирующих поведение индивида в обществе, должна сопрово-ждаться развитием правил поведения гражданских ньюсмейкеров в но-вых медиа средах. В то же время следует обратить внимание на уровень медиа культуры профессиональных участников коммуникаций.


В Ростове студентка-третьекурсница выложила в Сеть онлайн трансляцию экстренной операции. URL: http:// www.rostov.kp.ru/daily/26487.5/3356615/ (дата обращения: 14.04.2016).

В столичном метро начнут сканировать лица пассажиров. URL: https://lenta.ru/news/2016/04/18/metro/ (дата обращения: 14.04.2016).

Европарламент запретит школьникам пользоваться соцсетями без согла-сия родителей. URL: https://lenta.ru/news/2016/04/22/facebook_vs_shkolniki/ (дата обращения: 14.04.2016).

Маклюэн М. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего/ пер. И.О. Тюриной: 2-е изд. М.: Академический проект; Гаудемаус, 2013.

Мамонтов В. Культ личности // Журналист. № 10. 2010. С. 20Молодая медсестра из Нижнего Тагила устроила фотосессию прямо во

время операции. URL: http: // www.ntv.ru/novosti/1270089/?fb#ixzz42u7DvrCm (дата обращения: 14.04.2016).

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданско-го кодекса Российской Федерации».

References

V Rostove studentka-tret’ekursnitsa vylozhila v Set’ onlain translyatsiyu ekstrennoi operatsii. URL: http:// www.rostov.kp.ru/daily/26487.5/3356615/ (data obrashcheniya: 14.04.2016).

V stolichnom metro nachnut skanirovat’ litsa passazhirov. URL: https://lenta.ru/news/2016/04/18/metro/ (data obrashcheniya: 14.04.2016).

Evroparlament zapretit shkol’nikam pol’zovat’sya sotssetyami bez soglasiya roditelei. URL: https://lenta.ru/news/2016/04/22/facebook_vs_shkolniki/ (data obrashcheniya: 14.04.2016).

Maklyuen M. Galaktika Guttenberga: Stanovlenie cheloveka pechatayushchego/ Per. I.O. Tyurinoi. – 2-е. izd. M.: Akademicheskii proekt; Gaudemaus, 2013. S.111.

Mamontov V. Kul’t lichnosti // Zhurnalist. № 10. 2010. S. 20.Molodaya medsestra iz Nizhnego Tagila ustroila fotosessiyu pryamo vo vremya

operatsii. URL: http: // www.ntv.ru/novosti/1270089/?fb#ixzz42u7DvrCm (data obrashcheniya: 14.04.2016).


Postanovlenie Plenuma Verkhovnogo Suda RF ot 23 iyunya 2015 goda № 25 «O primenenii sudami nekotorykh polozhenii razdela I chasti pervoi Grazhdanskogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii».

Kapustina A.G. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Information on privacy in the structure of mass communication.

Ethical and legal aspectsThe article examines forms of violation of rights of privacy caused by the

new models of information-communicative behavior of audiences in modern media environment. The author identifies new subjects communicative relations – сivil newsmakers. The transformation of the relations of individuals to the boundaries of personal and others’ privacy is the result of modern technology and creates the real and potential threats to information security of the person.

Key words: privacy, information security of the person, civil newsmaker, ethical and legal media literacy, media culture.

Kapustina Anna Georgievna – candidate of philology, professor assistant of journalism theory dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication. Southern Federal University. Phone: 8-918-502-75-17, e-mail: [email protected]

ОБРАЗОВАНИЕ

170 И.В. Нефёдов, К.А. Попова

УДК 372.881.161.1ББК 74.04

И.В.Нефёдов, К.А.Попова

M-LEARNING КАК ИННОВАЦИОННОЕ СРЕДСТВОВ ОБУЧЕНИИ РКИ

Статья посвящена использова-нию мобильных технологий в образо-вании. Современные мобильные теле-фоны и планшеты по своим техниче-ским параметрам способны заменить стационарные ПК и сделать процесс получения новых знаний увлекатель-ным, ярким, динамичным и индиви-дуальным. Перед преподавателями русского языка как иностранного в ус-ловиях обучения в языковой среде и вне её открываются новые горизонты и образовательные перспективы, спо-собные коренным образом изменить к лучшему процесс обучения.

Ключевые слова: M-learning, мо-бильные технологии, мобильное обуче-ние, мобильные приложения QR-код, ролевая игра, учебная экскурсия, РКИ. DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-170-178

Нефёдов Игорь Владиславович – канд. филол. наук, доцент кафедры теории языка и русского языка Института фило-логии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университетаТел.: 8-918-501-71-72E-mail: [email protected]

Попова Ксения Алексеевна – магистрант Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университетаТел.: 8-928-151-27-78E-mail: [email protected]

© Нефёдов И.В., Попова К.А, 2016.

На протяжении нескольких десятков лет на лидирующих по-зициях находится направление, получившее название «e-learning». Специалисты ЮНЕСКО опреде-лили его как «обучение с помощью Интернет и мультимедиа», подраз-умевающее использование ком-пьютера. Однако технологии не стоят на месте, и XXI век охарак-теризовался наплывом мобильных устройств в условиях развития облачных вычислений. Это предо-пределило развитие одной из важ-нейших ветвей информационных технологий в образовании, такой как мобильное обучение (или m-learning). Данный термин отно-сится к использованию различных мобильных и портативных ИТ-устройств (мобильных телефонов, планшетов, ноутбуков) в обучении иностранным языкам.

Мобильное обучение ста-ло активно развиваться с 2003 г. на базе сервисов sms, e-mail, web, iTunes и др. В конце 2010 г. Инсти-тут информационных технологий в обучении при ЮНЕСКО опу-бликовал программный документ «Мобильное обучение для каче-ственного образования и социаль-ного включения». В этом докумен-те преподавателям и школьным учителям рекомендовано обратить внимание на фантастическую по-пулярность мобильных устройств среди молодежи и проанализи-ровать возможность оптимиза-ции преподавания на базе данных средств [Kukulska-Hulme, p. 4]. Уже через два года появились ре-зультаты работы, нашедшие свое выражение в ежегодных научных конференциях, посвященных про-блеме мобильного обучения. К

И.В. Нефёдов, К.А. Попова 171

таковым относятся: International Conference «Mobile Learning» (http://mlearning-conf.org/), выставки и конференции «Cloud&Digital» (http://cloud-digital.ru/), международная выставка и конференция «Современ-ные технологии обучения в компаниях и учебных заведениях» (http://www.elearnexpo.ru/ru-RU), международная конференция MLearnCon (http://www.elearningguild.com), конференция MoLeNET (http://www.molenet.org.uk/).

Значимость мобильных устройств в обучении трудно переоценить, так как зачастую они дешевле настольных ПК, а своей функционально-стью и дидактической ценностью могут даже превзойти ПК. Тот факт, что ученики более не ограничены компьютером и способом соединения с сетью, значительно увеличил мобильность обучающихся. Мобильные технологии стали более гибкими. Группа греческих ученых дала следую-щее определение мобильному обучению: это «точка, в которой мобиль-ные устройства и e-Learning пересекаются, чтобы создать доступный в любое время и в любом месте опыт обучения» [Kambourakis, Kontoni, Sapounas, p. 436].

У данного направления есть множество преимуществ. Вот некото-рые из них:

• учащиеся взаимодействуют друг с другом и с преподавателем, а не прячутся за большими мониторами;

• мобильные устройства гораздо компактнее настольных компью-теров, их легче разместить в классе;

• планшеты и электронные книги значительно легче и занимают меньше места, чем файлы, бумаги, обычные учебники и даже ноутбуки;

• распознавание с помощью стилуса или сенсорного экрана более наглядно, чем при использовании клавиатуры и мыши;

• расширение возможности обмена заданиями и совместной ра-боты: пересылка текстов по электронной почте, редактирование доку-ментов, работа друг с другом посредством беспроводной сети, например, Bluetooth.

• мобильные устройства могут быть использованы в любом месте и в любое время (дома, в машине, в поездках), что весьма важно для об-учения по месту работы;

• использование новых технических устройств (мобильные теле-фоны, гаджеты, игровые устройства) позволяет привлечь и мотивиро-вать к обучению тех молодых людей, у которых интерес к образованию снижен [Голицына, Половникова, c. 242].

Учёные Kumari Madhuri и Vikram Singh считают, что m-learning в значительной степени ориентировано на студента, они выделяют следу-ющие преимущества данного вида обучения:

1. Мобильные устройства обеспечивают гибкий и немедленный до-ступ к информации, необходимой для его работы, что повышает произ-водительность и результативность;

2. Учащиеся могут сами выбирать содержание обучения, основыва-ясь на своих предпочтениях и интересах;


3. Обучение становится действительно индивидуальным благо-даря m-learning через мобильное устройство [Kumari Madhuri, Vikram Singh, p. 6].

Однако следует обратить внимание и на некоторые недостатки: • сравнительно небольшие мобильные экраны не могут дать боль-

шого количества информации;• возможности для хранения информации на мобильных телефо-

нах и планшетных ПК несколько ограничены;• батареи должны быть постоянно заряжены, иначе данные могут

быть потеряны или ученик лишится связи во время занятия;• затруднительной является работа с графикой, для которой необ-

ходима стабильная работа 3G, 4G или высокоскоростной Wi-Fi, причём при большом количестве подключений скорость может снижаться;

• рынок мобильных устройств быстро меняется, поэтому сами устройства с такой же скоростью устаревают [Голицына, Половникова, с. 243].

И тем не менее мобильные устройства предоставляют широкие технические и функциональные возможности для реализации образова-тельных программ. При их применении активно используется возмож-ность SMS-переписки либо обмена мгновенными сообщениями при по-мощи мобильных приложений What’sapp или Viber с преподавателем для получения необходимых консультаций.

Выход в Интернет позволяет посещать необходимые сайты, обме-ниваться электронной почтой, пересылать нужные файлы, а учащийся сам может контролировать уровень знаний по предмету, проходя тести-рование на мобильном телефоне. С помощью электронных учебников получить новую информацию можно независимо от времени и место-расположения ученика. Особую важность приобретает возможность воспроизведения звуковых, графических и видеофайлов, что в разы увеличивает эффективность преподавания. Имеющиеся в мобильных устройствах аналоги языковых словарей и справочников удобны в ис-пользовании и способны содержать более полную и оперативно обнов-ляемую информацию [Бондаренко, 2014].

Особый интерес вызывает образовательный потенциал QR-кодов. QR – аббревиатура словосчетания Quick Response – представляет собой миниатюрный носитель данных, представленный в виде двухмерно-го штрих-кода. Для его расшифровки используют камеру смартфона и установленную на него специальную программу. Программа при наве-дении камеры смартфона или планшета позволяет распознать код и вы-полнить необходимое действие, например, открыть страницу в браузере, распознать контактные данные, номер телефона, текст, геоданные и т.д. Эта мобильная технология очень удобна для использования в образова-тельном процессе: так можно добавлять QR-коды со ссылками на источ-ники в презентации, книги и учебники, наносить QR-коды на реальные объекты в аудиториях (например, на постеры, доску или whiteboard). В


них также можно зашифровывать длинные, неудобные для запомина-ния и воспроизводства ссылки на веб-сайты.

С помощью QR-кодов возможна организация образовательного квеста «Поиск сокровищ». Суть игры-квеста состоит в поиске всех спря-танных кодов с записанными на них заданиями и ссылками на образо-вательные ресурсы. Первый, кто справится с поставленной задачей, по-лучит приз. Подобная образовательная инновация получила название Treasure Hunt.

M-Learning – это обучение на ходу. Оно позволяет оторваться от привязки проведения образовательного процесса к учебной аудитории и организовать лекции, экскурсии, семинары там, где есть бесплатный Wi-Fi или устойчивая мобильная сеть. QR-коды могут оказаться очень полезными в проведении подобных выездных занятий. С их помощью преподаватель делает ссылки на мультимедийные источники. Зашифро-вывать в QR-коды можно видеоролики, аудио, ссылки на сайты, задания и картинки. Достаточно показать группе очередной код, чтобы его бы-стро просканировали и посмотрели, например, YouTube-ролик, который может удачно дополнить данный отрезок лекции. Это делает образова-ние, во-первых, современным и технологичным. Во-вторых, само каче-ство лекций резко возрастает: информация воспринимается объемнее и запоминается лучше. Данные поступают к человеку одновременно через разные каналы: визуальный, аудиальный, тактильный. Таким образом, QR-коды позволяют задействовать максимум каналов поступления ин-формации, при этом фактически речь идет о дополненной реальности.

Интересным является опыт про-ведения тестирования с использовани-ем QR-кодов, описанный Н.Ю. Кули-ковой, которая применяла интернет-сервис Plickers [Куликова, Кобзева, URL]. Этот сервис позволяет орга-низовать тестирование при наличии одного телефона или планшета. Для этого необходимо на сервисе сформи-ровать QR-код, а в специальном мо-бильном приложении создать список класса с индивидуальным номером учащегося. Затем там же записывается тест с указанием правильного ответа. Учащимся раздаются карточки с QR-кодом, и, услышав вопрос, они долж-

ны поднять карточку той стороной, вариант ответа которой они считают верным. Учитель же считывает данные при помощи камеры мобильно-го телефона. Затем результаты передаются в облачное пространство и используются для подведения итогов тестирования. Одновременно можно при наличии компьютера и экрана с проектором (или интерак-тивной доски) отображать в реальном времени процесс сканирования


(видео класса) и результаты тестирования в графическом виде (общей диаграммы со статистикой и отдельно − результатов по каждому обуча-ющемуся).

M-learning может успешно использоваться при применении в про-цессе обучения социальных сетей − интерактивных многопользова-тельских сайтов, контент которых наполняется отдельными людьми. Огромным достоинством использования образовательной страницы со-циальной сети в процессе обучения является доступность преподавате-лей в осуществлении коммуникации. Во многом с помощью m-learning студент в привычной и комфортной для себя среде активно принимает участие в коммуникации, посвящает изучению материалов больше вре-мени. «Преподаватель и студент могут приступить к образовательному процессу в любое удобное для них время, что обеспечивает непрерыв-ность учебного процесса. Появляется возможность более детальной организации индивидуальной работы с каждым из студентов. Помимо этого, обсуждения, начатые во время аудиторных занятий, могут быть продолжены в социальной сети. Это позволяет студенту больше време-ни находиться в процессе осмысления учебных вопросов, что, в свою очередь, приведёт к лучшему усвоению необходимого материала» [Не-федов, Огрызко, с. 383].

Все вышеизложенные преимущества m-learning, вне всякого сомне-ния, могут довольно эффективно применяться при обучении РКИ как в рамках аудиторной, так и внеаудиторной работы. Так, например, об-учение может проводиться с помощью специальных приложений, раз-работанных для обучения РКИ. Разнообразные программы могут быть загружены с помощью App Store или Google Play. По данным М.В. Ярос-лавцевой, «на сегодняшний день Google Play предлагает около 80 про-грамм для обучения РКИ. Некоторые из них (такие, как Busuu, Babbel, Duolingо) – это мультиязыковые сервисы, которые предлагают для изучения несколько языков, другие («Уроки русского», «Easy Russian Language Learning») – специализированные продукты для освоения только русского» [Ярославцева, с. 164]. Однако, несмотря на обилие мобильных программ для обучения РКИ, данный образовательный сегмент находится ещё на начальной стадии своего развития. Многие программы представляют собой практически идентичные продукты, направленные на обучение лексике русского языка. Это сужает потен-циальные возможности m-learning и одновременно открывает перед ме-тодистами перспективы создания новых приложений, рассчитанных на комплексное обучение РКИ с широким использованием мультимедий-ного контента, ресурсов образовательных сайтов и учебных страниц в социальных сетях.

Мобильное обучение эффективно при закреплении учебного мате-риала, изученного на аудиторных занятиях. Закрепление материала воз-можно с помощью внеаудиторной работы, направленной на отработку языкового и речевого материала в реальной жизненной ситуации. «Дан-ный вид аудиторной работы может проходить как под руководством


преподавателя, так и самостоятельно. В качестве основного задания при самостоятельном внеаудиторном закреплении изученного материала может выступать съёмка собственного видеоролика с помощью смарт-фона или планшета. Для выполнения задания преподаватель формиру-ет творческие группы, состоящие из двух студентов» [Нефедов, Хашха-ян, 2015, №24, с. 1140].

С отснятыми учебными видеороликами студентов предполагается следующая работа:

1. Просмотр видеоролика без звукового сопровождения: учащиеся вместе с преподавателем обсуждают увиденное и предполагают, что ге-рои говорят на самом деле. Затем просматривают видеоролик и выясня-ют, оказались ли они правы.

2. Прослушивание звука из видеоролика без сопровождения изо-бражения: учащиеся прослушивают видеоматериал без изображения и пытаются представить, кто из студентов участвовал в съёмках видеоро-лика, где проходили съёмки, что происходило во время съёмок.

3. Применение эффекта стоп-кадра: преподаватель ставит на паузу видеоролик и просит студентов предположить, что произойдёт дальше [Можеевская, с. 557].

Одним из самых распространённых видов внеаудиторной работы при обучении РКИ является учебная экскурсия, «позволяющая развить речевые навыки и умения студентов, сформировать страноведческие знания, расширить их кругозор, стимулировать интерес к изучению русского языка и русской культуры» [Нефедов, Хашхаян, 2015, № 20, с. 603]. При планировании учебных экскурсий и во время их проведения наибольший интерес для преподавателя могут представлять такие об-разовательные потенциалы M-learning, как QR-коды и интерактивные программно-зависимые и программно-независимые карты.

Максимально эффективно при обучении РКИ с помощью виртуаль-ных экскурсий m-learning можно использовать в сочетании с e-learning и технологиями мультимедиа 360°, «с помощью которых обучающийся оказывается “внутри” видео и ощущает практически полную степень погружения в виртуальное пространство» [Борисов, Смолин, Столяров, с. 188]. По мнению исследователя А.С. Лилейкиной, эффективность ме-тодики обучения студентов с использованием виртуальных экскурсий будет обеспечена, если:

1. учитывать специфические особенности такого вида экскурсии при планировании практических занятий;

2. грамотно отбирать материал для виртуальных экскурсий с учётом пси-хологических закономерностей усвоения электронного учебного контента;

3. использовать деятельностный подход в обучении с внедрением виртуальной экскурсии [Лилейкина, с. 132].

Таким образом, можно сделать вывод о том, что использование мо-бильных технологий в образовании позволяет реализовать одну из главных задач – обучение без границ, в любом месте и в любое время. Современ-ные мобильные телефоны и планшеты по своим техническим параметрам


способны заменить стационарные ПК и сделать процесс получения новых знаний увлекательным, ярким, динамичным и индивидуальным. Перед преподавателями РКИ в условиях обучения в языковой среде и вне её от-крываются новые горизонты и образовательные перспективы, способные коренным образом изменить к лучшему процесс обучения.


Бондаренко Н.Г. Дидактические свойства и функции мобильного обучения // Современные проблемы науки и образования. 2014. № 6. [Электронный ре-сурс]. URL: http://www.science-education.ru/ru/article/view?id=15552 (дата об-ращения: 22.05.2016).

Борисов Н.В., Смолин А.А., Столяров Д.А. Использование технологий мультимедиа 360° в культуре и искусстве // Информационное общество: обра-зование, наука, культура и технологии будущего: тр. XVIII объединенной конф. «Интернет и современное общество» (IMS-2015). Университет ИТМО; Библи-отека Российской академии наук. 2015.

Голицына И. Н., Половникова Н. Л. Мобильное обучение как новая техноло-гия в образовании // Образовательные технологии и общество. 2011. Т. 14, № 1.

Заседатель В.С., Сербин В.А. Мобильное обучение в концепции современно-го образования // Открытое и дистанционное образование. 2014. № 4(56). Дек.

Куликова Н.Ю., Кобзева В.А. Использование мобильных приложений для организации и проведения оперативного контроля знаний обучающихся // Современные научные исследования и инновации. 2015. № 5 [Электронный ресурс]. URL: http://web.snauka.ru/issues/2015/05/53174 (дата обращения: 31.03.2016).

Лилейкина А.С. Виртуальная экскурсия как средство обучения ИЯ в выс-шей школе // Мировые языки. Язык и культурная идентичность в современном мире: материалы III междунар. науч.-практ. конф. Псков, 2014.

Можеевская А.Е. Работа с видеоматериалами в иностранной аудитории // Наука ЮУРГУ: материалы 66-й науч. конф. Челябинск, 2014.

Нефедов И.В., Огрызко Е.В. Роль социальных сетей в формировании линг-вокульутрологической компетенции при обучении РКИ // Лингвокультурные феномены в коммуникативном пространстве полиэтнического региона: мате-риалы I Междунар. науч. конф. (Ростов-на-Дону, 5 – 7 ноября 2014 г.). Ростов н/Д, 2014.

Нефедов И.В., Хашхаян М.А. Ролевая игра как способ формирования со-циолингвистической компетенции // Молодой ученый. 2015. № 24 (104).

Нефедов И.В., Хашхаян М.А. Экскурсия как способ формирования линг-вокультурологической компетенции при обучении РКИ // Молодой ученый. 2015. №20 (100).

Родзин С.И., Родзина Л.С. М-learning – управление контентом в контек-стно-зависимой мобильной системе обучения // Информатика, вычислитель-ная техника и инженерное образование. 2014. № 1 (16).

Титова С.В. Мобильное обучение сегодня: стратегии и перспективы // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2012. № 1.

Ярославцева М.В. Приложения для смартфонов как инструмент m-learning при обучении РКИ // Актуальные проблемы обучения русскому языку как ино-


странному и русскому языку как неродному: сб. статей / отв. ред. Л.С. Крючко-ва. М., 2015.

Kambourakis G., Kontoni D. P. N., Sapounas I. Introducing Attribute Certificates to Secure Distributed E-Learning or M-Learning Services // IASTED International Conference (2004). Innsbruck, Australia, 2004.

Kukulska-Hulme A. Mobile Learning for Quality Education and Social Inclusion // UNESCO IITI. М., 2010.

Kumari Madhuri, Vikram Singh. Mobile Learning: An Emerging Learning Trend // HiTech Whitepaper. 2009. № 11.

References

Bondarenko N.G. Didakticheskie svoistva i funktsii mobil’nogo obucheniya // Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya. 2014. № 6. URL: http://www.science-education.ru/ru/article/view?id=15552 (data obrashcheniya: 22.05.2016)

Borisov N.V., Smolin A.A., Stolyarov D.A. Ispol’zovanie tekhnologii mul’timedia 360° v kul’ture i iskusstve // Informatsionnoe obshchestvo: obrazovanie, nauka, kul’tura i tekhnologii budushchego. Trudy XVIII ob”edinennoi konferentsii «Internet i sovremennoe obshchestvo» (IMS-2015). Universitet ITMO; Biblioteka Rossiiskoi akademii nauk. 2015. S.184-195.

Golitsyna I. N., Polovnikova N. L. Mobil’noe obuchenie kak novaya tekhnologiya v obrazovanii //Obrazovatel’nye tekhnologii i obshchestvo.2011. №1. T. 14, S. 241-252.

Zasedatel’ V.S., Serbin V.A. Mobil’noe obuchenie v kontseptsii sovremennogo obrazovaniya // Otkrytoe i distantsionnoe obrazovanie. 2014. № 4(56). Dek. S. 77-85.

Kulikova N.Yu., Kobzeva V.A. Ispol’zovanie mobil’nykh prilozhenii dlya organizatsii i provedeniya operativnogo kontrolya znanii obuchayushchikhsya // Sovremennye nauchnye issledovaniya i innovatsii. 2015. № 5 [Elektronnyi resurs]. URL: http://web.snauka.ru/issues/2015/05/53174 (data obrashcheniya: 31.03.2016).

Lileikina A.S. Virtual’naya ekskursiya kak sredstvo obucheniya IYa v vysshei shkole // Mirovye yazyki. Yazyk i kul’turnaya identichnost’ v sovremennom mire. Materialy III mezhdunarodnoi nauchno-prakticheskoi konferentsii. Pskov, 2014. S.131-133.

Mozheevskaya A.E. Rabota s videomaterialami v inostrannoi auditorii // Nauka YuURGU. Materialy 66-i nauchnoi konferentsii. Chelyabinsk, 2014. S. 553-558.

Nefedov I.V., Ogryzko E.V. Rol’ sotsial’nykh setei v formirovanii lingvokul’utrologicheskoi kompetentsii pri obuchenii RKI // Lingvokul’turnye fenomeny v kommunikativnom prostranstve polietnicheskogo regiona. Materialy I Mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii (Rostov-na-Donu, 5-7 noyabrya 2014 goda). Rostov n/D, 2014. S. 381-385.

Nefedov I.V., Khashkhayan M.A. Rolevaya igra kak sposob formirovaniya sotsiolingvisticheskoi kompetentsii // Molodoi uchenyi. 2015. №.24 (104) S.1138-1141.

Nefedov I.V., Khashkhayan M.A. Ekskursiya kak sposob formirovaniya lingvokul’turologicheskoi kompetentsii pri obuchenii RKI // Molodoi uchenyi. 2015. № 20 (100). S. 602-606.

Rodzin S.I., Rodzina L.S. M-learning – upravlenie kontentom v kontekstno-zavisimoi mobil’noi sisteme obucheniya // Informatika, vychislitel’naya tekhnika i inzhenernoe obrazovanie. 2014. № 1 (16), S. 247-253.

Titova S.V. Mobil’noe obuchenie segodnya: strategii i perspektivy // Vestnik Moskovskogo universitetata. Ser. 19. Lingvistika i mezhkul’turnaya kommunikatsiya. 2012. № 1. S.9-23


Yaroslavtseva M.V. Prilozheniya dlya smartfonov kak instrument m-learning pri obuchenii RKI // Aktual’nye problemy obucheniya russkomu yazyku kak inostrannomu i russkomu yazyku kak nerodnomu: sb. Statei / оtv. redaktor L.S. Kryuchkova. M., 2015. S. 163-166.

Kambourakis G., Kontoni D. P. N., Sapounas, I. Introducing Attribute Certificates to Secure Distributed E-Learning or M-Learning Services // IASTED International Conference (2004). Innsbruck, Australia, 2004. P. 436-440.

Kukulska-Hulme A. Mobile Learning for Quality Education and Social Inclusion. UNESCO IITI. M., 2010. P.1-12.

Kumari Madhuri, Vikram Singh, Mobile Learning: An Emerging Learning Trend - HiTech Whitepaper, 11, 2009. P. 3-9.

Nefedov I.V., Popova K.A. (Rostov-on-Don, Russian Federation)M-learning as innovation means in RFL teachingThe article is devoted to the use of mobile technology in education. The

importance of mobile devices in education can not be overestimated, as they are often cheaper than desktop PCs, and its functionality and didactic value may even surpass the PC. M-Learning is learning on the move. It allows to break away from the binding of the educational process in the classroom and to organize lectures, tours, seminars where there is free Wi-Fi or mobile network is stable. QR-code can be very useful in conducting such outreach activities. M-learning can be successfully used in the application of the learning process of social networking – an interactive multi-user sites, the content of which is filled with individuals. M-learning, no doubt, can be used quite effectively in the training trials, both within the classroom and extracurricular work. For example, training can be conducted with the help of special applications developed for the training trials. A variety of programs can be downloaded via App Store or Google Play. When planning field trips and during their conduct of greatest interest to the teacher may be such educational potentials of M-learning, as a QR-code and interactive software-specific and hardware-independent card.

Modern mobile phones and tablets on the technical parameters can replace stationary PC and make the process of acquiring new knowledge fun, bright, dynamic and individual. Before RFL teachers in terms of training in the language environment, new horizons and educational perspectives are opening that can fundamentally change the learning process for the better.

Key words: M-learning, mobile technology, mobile learning, mobile application QR-code, role playing, field trip, RCTs

Nefedov Igor Vladislavovich – candidate of philology, professor assistant of language theory and Russian language dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication of Southern Federal University. Phone: 8-918-501-71-72, e-mail: [email protected]

Popova Kseniya Alexeevna – post-graduate student. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication of Southern Federal University. Phone: 8-928-151-27-78, e-mail: [email protected]

О.В. Шестак, М.Э. Парецкая 179

УДК 811. 161 (6. 054. 6)ББК 74.04

О.В. Шестак,М.Э. ПарецкаяЛИНГВОДИДАКТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ НОВОГО УЧЕБНОГО КОМПЛЕКСА ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ ДЛЯ ИНОСТРАННЫХ УЧАЩИХСЯ

В статье даётся лингвометодиче-ское описание комплекса по русскому языку для иностранцев, обучающихся на курсах в вузах России и достигших I уровня общего владения русским языком (В1). Комплекс состоит из учебника, рабочей тетради (с задания-ми по грамматике), диска с видеозада-ниями. Уделяется внимание способам обучения видам речевой деятельности и совершенствованию коммуникатив-ной компетенции инофонов в социо-культурной сфере общения, а также приёмам презентации лексико-грам-матического материала.

Ключевые слова: русский язык как иностранный, коммуникативная компетенция, лингвистическая компе-тенция, модуль, виды речевой деятель-ности.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-179-186

Шестак Ольга Васильевна – канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка для иностранных учащихся Института фило-логии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета Тел.: 8-950-856-45-51Е-mail: [email protected]

Парецкая Марина Эдуардовна – старший преподаватель кафедры русского языка для иностранных учащихся Института филологии, журналистики и межкультур-ной коммуникации Южного федерально-го университета Тел.: (8-863) 290-53-12; 8-950-850-42-81Е-mail: м[email protected]

© Шестак О.В., Парецкая М.Э., 2016.

В последние годы в россий-ские вузы приезжает немало ино-странцев, которые обучаются на различных курсах по русскому языку как иностранному. Сегод-ня в России издаётся большое ко-личество учебной литературы по РКИ, однако преподаватели-прак-тики испытывают дефицит учеб-ников и пособий, ориентирован-ных именно на учащихся курсов. Для этого контингента на кафедре русского языка для иностранных учащихся Южного федерального университета доцентом О.В. Ше-стак и старшим преподавателем М.Э. Парецкой разработан и на-писан учебный комплекс под на-званием «Русская мозаика», со-стоящий из учебника и рабочей тетради, аудио- и видеоприложе-ния. Этот комплекс готовится к выпуску в Санкт-Петербургском издательстве «Златоуст», специ-ализирующемся на издании учеб-ной литературы для иностранцев.

Все речевые и грамматические темы, представленные в учебнике и рабочей тетради, согласуются с Программами, принятыми в рос-сийской высшей школе [Учебные программы кафедры русского языка...], а также с Требованиями к первому сертификационному уровню общего владения русским языком как иностранным (В1), по-скольку комплекс адресован уча-щимся именно этого уровня [Ан-дрюшина].

Основной целью учебника является совершенствование ком-муникативной компетенции ино-фонов в социально-культурной сфере общения. При этом авторы книги старались дать представле-ние о культурной жизни России в

180 О.В. Шестак, М.Э. Парецкая

прошлом и настоящем и о лучших представителях российского обще-ства, поддерживая принцип изучения «чужого языка» через познание «чужой культуры».

Учебник рассчитан на восемьдесят аудиторных часов под руковод-ством преподавателя и содержит пять модулей: 1. У природы нет пло-хой погоды, 2. Россия и россияне, 3. Традиции и обычаи, 4. Пойдём в кино, 5. Что нравится русским. Каждый модуль состоит из трёх пара-графов, отражающих основные географические, исторические и соци-ально-культурные реалии нашей страны, и рассчитан на шестнадцать аудиторных часов (по четыре учебных часа в неделю). Представленные в учебнике модули не связаны друг с другом тематически, лексически и грамматически, поскольку сроки, на которые приезжают обучаемые, различны – от четырёх недель и до одного года. С учетом этого препо-даватель как по своему усмотрению, так и на основе интересов учащих-ся может выбрать из предлагаемого перечня модулей необходимый для каждой конкретной группы.

В учебнике представлены задания, в которых комбинируется ра-бота по формированию и развитию навыков и умений во всех видах речевой деятельности. Однако, учитывая цели и потребности обучае-мого контингента – совершенствование навыков устноречевого обще-ния – основное внимание уделяется обучению монологической, диало-гической речи и участию в полилоге. При построении диалогов и про-дуцировании монологических высказываний (в устной или письменной форме), а также при выполнении различных типов заданий по чтению и аудированию иностранцы учатся реализовывать информационно-ком-муникативные задачи. При этом они осваивают различные стратегии и тактики общения: дают или получают информацию о себе, о собеседни-ке или третьем лице, используют данные устных и письменных источ-ников при обсуждении проблем, делятся впечатлениями, договаривают-ся о совместных действиях. Например:

Задание. Как вы считаете, может ли литература, живопись и музы-ка передать красоту природы? Используйте выражения: я думаю, что ...; мне кажется, что ...; на мой взгляд ... .

Задание. А. Прочитайте текст, выпишите из него выделенные слова и определите по словарю их значения. Письменно ответьте на вопросы к тексту. Б. Работайте в парах. Расскажите партнёрам содержание про-читанных текстов и выразите своё отношение к ним. Задайте друг другу вопросы и ответьте на них.

Задание. А. Прослушайте текст и выберите правильный вариант ответа. Прослушайте текст ещё раз и восстановите порядок упоминания в нём информации. Б. Расспросите друг друга о прочитанном тексте, по-стройте вопросы по модели Что ты знаешь о …? / Что тебе известно о …? Получите ответы на свои вопросы.

Тип изложения дидактического материала, как это рекомендуется на современном этапе составления учебников для иностранцев, име-ет проблемно-рассуждающий характер и представляет собой образцы


функционирования языка в рамках определённой проблемы, темы или ситуации [Маслыко, с. 127]. Вследствие чего при выполнении заданий иностранцы учатся делать выводы и строить рассуждение на основе по-ставленной проблемы. Например:

Задание. Скажите, как вы понимаете высказывания: Киноискусство является синтезом литературы, театра, живописи и музыки. Однако у киноискусства своё понимание окружающего мира и свои связи с дей-ствительностью. Используйте выражения: (я) считаю / думаю, что ...; мне кажется / представляется, что ... .

Принимая во внимание, что совершенствование коммуникативной компетенции учащихся во всех видах речевой деятельности возможно только на основе сформированных грамматических навыков и владения определенным лексическим минимумом, авторы учебника также уделя-ют большое внимание формированию лингвистической компетенции обучаемых. С целью расширения активного словаря и его систематиза-ции в учебнике даются задания по лексике, словообразованию и мор-фологии, позволяющие создать информационно-тематическую основу общения. Например:

Задание. А. Выпишите из прочитанного текста слова, которые обо-значают: растительный и животный мир, природную территорию, где работают учёные, путешествующих людей, человека, который водит экогруппы. Составьте с ними словосочетания. Б. Перескажите текст, ис-пользуйте выписанные слова.

Задание. Образуйте от данных прилагательных существительные со значением признака: -от-(а) – красный, чёрный, красивый; -изн-(а) – жёлтый, голубой, новый; -ость – яркий, трудный, важный.

Задание. Найдите в тексте глаголы и запишите их в инфинитиве: а) глаголы образующие видовую пару, б) одновидовые глаголы, в) дву-видовые глаголы.

Задания по синтаксису, а также морфологии глагола и его форм представлены во второй части комплекса – рабочей тетради, где выбор представленных грамматических тем определялся морфолого-синтак-сическим наполнением включенных в учебник текстов, являющихся ос-новной учебно-методической единицей обучения. Например:

Задание. А. Употребите слова, данные в скобках, с предлогами в // на, в // из и на // с в конструкциях, выражающих пространственные отношения. Объясните свой выбор. Б. С какими ещё предлогами можно употребить данные в скобках слова и словосочетания? Запишите воз-можные варианты.

1) жить (Дальний Восток, Южный берег Крыма, Байкал, Северный Кавказ), 2) идти (река, берег, озеро, море, зоопарк, запад), 3) ехать (Са-халин, Чёрное море, Волга, север, Сибирь).

Задание. 1) Прочитайте предложения. Определите вид выделен-ных глаголов и объясните их употребление. 2) Трансформируйте пред-ложения так, чтобы в них говорилось о завершённых действиях.


1. Туристы весь день осматривали достопримечательности города. 2. Летом Виктор отдыхал на море две недели. 3. Маша училась плавать целое лето. 4. Мы уже останавливались в этом придорожном отеле. 5. Во время путешествия туристы посещали музеи и знакомились с истори-ей региона. 6. Я всегда поздравляю моих друзей с этим национальным праздником. 7. На занятиях студенты читали статью о культуре народов Урала.

В рабочей тетради используется сочетание функционально-комму-никативного и структурно-семантического принципов описания рус-ского языка, что дает возможность объяснить закономерности и пра-вила функционирования грамматических единиц в речи, а также пред-ставить в совокупности и взаимосвязи языковые средства выражения определенных смыслов. Поэтому грамматические темы сформулиро-ваны следующим образом: «Выражение времени», «Выражение цели», «Выражение отрицания», «Употребление видов глагола в инфинитиве», «Употребление сочинительных союзов», «Образование и употребление деепричастий».

При разработке грамматических тем и заданий к ним авторы ста-вили цель представить разноуровневые средства выражения смысловых отношений. Например, при изучении способов выражения характери-стики предмета/лица рассматриваются лексические, морфологические и синтаксические средства: качественные и относительные прилагатель-ные, сложные прилагательные, полные и краткие формы прилагатель-ных, активные и пассивные причастия, существительные в косвенных падежах, сложные предложения с придаточными определительными.

Для презентации грамматического материала применяется экспли-цитный способ с использованием наглядно-схематических (таблицы, схемы, образцы, модели) и вербальных средств (через грамматический комментарий и рубрики «Запомните!», «Обратите внимание!»). В каче-стве примера см. табл. 1.

Таблица 1Образование императива

1. Основа глагола первого лица единственного числа настоящего времени (НСВ) и будущего простого времени (СВ) оканчивается на согласный; окончание ударное.говоритьписатьсмотретьрассказатьпринестинаучиться

говор-юпиш-усмотр-юрасскаж-упринес-унауч-у-сь

-и-(ударный)

говор-и-(те)пиш-и-(те)смотр-и-(те)расскаж-и-(те)принес-и-(те)науч-и-(те)-сь

2. Основа глагола первого лица единственного числа настоящего времени (НСВ) и будущего простого времени (СВ) оканчивается на сочетание согласный + л, м, н, р; окончание безударное


помнитькрикнутьвытереть

помн-ю крикн-увытр-у

-и-(безударный)

помн-и-(те)крикн-и-(те)вытр-и-(те)

3. Основа глагола первого лица единственного числа настоящего времени (НСВ) и будущего простого времени (СВ) оканчивается на гласный; окончание безударное.слушатьпетьвстречатьсяпрочитать сделатьпостараться

слуша-юпо-ювстреча-ю-сь прочита-юсдела-юпостара-ю-сь

нулевой суффикс+ й

слуша-й-(те)по-й-(те)встреча-й-(те)-сьпрочита-й-(те)сдела-й-(те)п о с т а р а й с я /пострайтесь

4. Основа глагола настоящего времени (НСВ) и будущего простого времени (СВ) оканчивается на согласный; окончание безударное.бытьготовитьпримеритьисправить(ся)

буд-уготовл-юп р и м е р - ю исправл-ю(-сь)

нулевой суффикс+ ь

будь-(те)готовь-(те)примерь-(те)и с п р а в ь ( с я ) /исправь-те(сь)

Запомните:1. У глаголов, имеющих чередования бл/б, вл/л, мл/л, основа для

образования императива заканчивается на один согласный: любить → любл-ю → люб-и-(те); экономить → экономл-ю → экономь-(те).

2. Если основа глагола настоящего времени (НСВ) и будущего про-стого времени (СВ) состоит только из одного согласного, то основой им-ператива является сочетание согл.+ей: пить → пь-ю → пей-(те), влить → воль-ю → влей-(те).

3. Некоторые глаголы имеют особые формы императива: дать → дай-(те), есть → ешь-(те), ехать → поезжай-(те), лечь → ляг-(те).

4. Глаголы с суффиксом -ва- в инфинитиве и без него в форме на-стоящего времени сохраняют в императиве этот суффикс: давать → давай-(те), сознаваться → сознавайся/сознавайтесь.

Задания комплекса разработаны как на базе традиционных ме-тодик преподавания русского языка как иностранного, так и с учётом современных тестовых технологий. В учебнике и рабочей тетради ис-пользованы критериально-ориентированные тесты, представленные в заданиях на установление соответствия и логической или хронологиче-ской последовательности, а также в заданиях множественного выбора и альтернативных ответов. Например:

Задание. Выберите возможные варианты ответа. Объясните, как меняется смысл высказывания в зависимости от употреблённого в нём союза / предлога (табл. 2).


Талица 2Выбрать варианты построения предложений

1. Праздник Красная горка называется так … в этот день люди надевали самые красивые наряды.

А) потому, чтоБ) в связи с тем, чтоВ) из-за того, что

2. … праздник Ивана Купалы отмечается 7 июля, в России он уже не соотносится с летним солнцестоянием.

А) Благодаря тому чтоБ) В связи с тем чтоВ) Так как

3. На Святки на Руси было принято гадать, … , согласно народным верованиям, в это время духи позволяют человеку заглянуть в будущее.

А) благодаря тому чтоБ) из-за того чтоВ) так как

4. С 8 июля, дня Петра и Февронии, можно купаться в водоёмах, … в этот день последние русалки уходят с берегов на глубину.

А) потому чтоБ) в связи с тем чтоВ) из-за того что

5. ... в XIX веке в России появились первые открытки: стало традицией отправлять их на праздник родным и знакомым.

А) Благодаря ПасхеБ) В связи с ПасхойВ) Из-за Пасхи

6. Пасхальные народные гуляния имеют большой размах … Великого поста.

А) благодаря окончаниюБ) в связи с окончаниемВ) из-за окончания

7. Праздник Медовый спас (14 августа) получил свое название … в этот день пасечники идут собирать мёд.

А) благодаря тому, чтоБ) из-за того, чтоВ) так, как

В рамках одного учебного задания нередко используется комбинация вопросов, связанных с разными видами речевой деятельности. Например:

Задание. 1. Восстановите текст, дописав необходимые окончания и выбрав из скобок слово в нужной форме. 2. Прочитайте восстановленный текст и скажите, что вы узнали о возникновении киноискусства в России.

В учебном комплексе имеется листовое Приложение, в котором даются ключи к заданиям. Аудиозаписи, видеосюжеты, фрагменты из кинофильмов и фотографии, используемые при выполнении заданий, размещаются на диске. Заниматься по книгам этого комплекса реко-мендуется под руководством преподавателя, однако не исключается возможность и самостоятельной работы учащихся. В качестве учебного материала авторами были использованы информационные сообщения, художественные и научно-популярные тексты, фрагменты докумен-тальных и художественных фильмов. Комплекс «Русская мозаика» в течение года проходил апробацию в группах иностранцев, изучавших русский язык на курсах в Южном федеральном университете.

Авторы выражают надежду, что созданный ими учебный комплекс будет востребован и что он послужит повышению эффективности из-учения русского языка иностранными учащимися.



Андрюшина Н.П. [и др.] Требования по русскому языку как иностранному. Первый уровень. Общее владение. [Электронный ресурс]: электронный аналог печатного издания: 2-е изд. М.; СПб.: Златоуст, 2009. 32 с. URL: http: // www.zlat.spb.ru (дата обращения: 14.02.2016).

Маслыко Е.А., Бабинская П.К., Будько А.Ф. Настольная книга преподавате-ля иностранного языка: справочное пособие; 9-е изд., стереотипное. М.: Высшая школа, 2004.

Учебные программы кафедры русского языка для гуманитарных и есте-ственных факультетов: 2-е изд. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008.

References

Andryushina N.P.[i dr.] Trebovaniya po russkomu yazyku kak inostrannomu. Pervyi uroven’. Obshchee vladenie. [Elektronnyi resurs]: elektronnyi analog pechatnogo izdaniya: 2-e izd. M.; SPb.: Zlatoust, 2009. 32 s. URL: http: // www.zlat.spb.ru (data obrashcheniya: 14.02.2016).

Maslyko E.A., Babinskaya P.K., Bud’ko A.F. Nastol’naya kniga prepodavatelya inostrannogo yazyka: spravochnoe posobie; 9-e izd., stereotipnoe. M.: Vysshaya shkola, 2004. 522 s.

Uchebnye programmy kafedry russkogo yazyka dlya gumanitarnykh i estestvennykh fakul’tetov: 2-e izd. SPb.: Izd-vo S.-Peterb. un-ta, 2008. 445 s.

Shestak O.V., Paretskaya M.E. (Rostov-on-Don, Russian Federation)Linguadidactic peculiarities of the new teaching complex of the

Russian language for foreigners The article provides a description of linguamethodic educational

complex in Russian for foreigners studying at language courses in the universities of Russia and reached the first level of certification of general proficiency in Russian (B1).

The complex consists of a textbook, workbook, containing targets for the grammar, audio and disk videotasks. The authors pay special attention to the methods of training to kinds of speech activity and improve the communicative competence in social and cultural spheres, as well as different techniques of presentation of lexical and grammatical material.

Targets set are designed on traditional methods of teaching Russian as a foreign language, and taking into account modern test technologies. The authors used a criterion-oriented tests that are presented in the quest to establish compliance, logical or chronological sequence, as well as jobs of multiple-choice and alternative answers. As part of a school assignment can use a combination of issues related to reading and writing, listening and speaking.

The textbook and workbook has available application sheet with keys to tasks. Audio recordings, videos, excerpts from films and photographs used in the performance of tasks are placed on the disk.

Key words: Russian as a foreign language, communicative competence, linguistic competence, module, types of speech activity.


Shestak Olga Vasilievna – candidate of philology, professor assistant of Russian language for foreigners dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication. Southern Federal University. Phone: 8-950-856-45-51, e-mail: [email protected]

Paretskaya Marina Aeduardovna – senior lecturer of Russian language for foreigners dpt. Institute of philology, journalism and cross-cultural communication. Southern Federal University. Phone: (8-863) 290-53-12; 8-950-850-42-81, e-mail: м[email protected]

Y.V. Shapovalova, V.V. Pankova, T.V. Volkova 187

УДК: 81’1ББК: 74.58

Y.V. Shapovalova, V.V. Pankova, T.V. Volkova TRANSLATOR EDUCATION IN THE SPHERE OF PROFESSIONAL COMMUNICATION WITHIN THE CONTEXT OF RUSSIAN EDUCATION MODERNISATION

Рассматриваются актуальные про -блемы подготовки переводчика в сфере профессиональной коммуникации в связи с процессом модернизации российского образования в контексте всемирной ин-теграции и глобализации человеческого общества. Отмечено, что этот процесс оказал сущностное влияние на образова-тельное пространство России, что необхо-димо формирование общей образованно-сти и профессиональной компетентности специалиста, который сможет применять иностранный язык как рабочий инстру-мент для качественного решения профес-сиональных задач.

Ключевые слова: переводчик в сфере профессиональной коммуникации, профес-сиональная компетентность, образование, качество образования, иностранный язык, личность переводчика.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-187-192

Шаповалова Юлия Владимировна – канд. филос. наук, доцент кафедры «Научно-техни-ческий перевод и профессиональная коммуни-кация» cоциально-гуманитарного факультета Донского государственного технического уни-верситета. Тел.: 8-906-180-15-68, e-mail: [email protected]Панкова Виктория Викторовна – канд. филол. наук, доцент кафедры «Научно-технический перевод и профессиональная коммуникация» cоциально-гуманитарного факультета Донского государственного технического университета. E-mail: [email protected]Волкова Татьяна Валерьевна – канд. филос. наук, доцент кафедры «Научно-технический перевод и профессиональная коммуникация» cоциально-гуманитарного факультета Донского государственного технического университета.

© Шаповалова Ю.В., Панкова В.В., Волкова Т.В., 2016.

Modern educational environ-ment (both in Russia and in other countries) faces a number of struc-tural and qualitative changes that are substantiated by global inte-gration processes and human soci-ety globalisation. In general, these changes must address the new educa-tional, economic and political reality. The trends of cultural transfusion, the active growth of international cooperation in many areas of nation-al economies, science and culture have resulted in a rapid demand of societies for specialists being able to use foreign languages as the instru-ments for solving professional goals. Improving the quality of education is becoming the priority objective of reforming professional education in all countries. The quintessence of this process is the improvement of both the level of general education and the professional competence.

Within this context, one must pay attention to the fact that the pro-vision of state guarantees of quality education availability and the crea-tion of the conditions facilitating the improvement of the higher pro-fessional education quality are one of the priorities of educational policies of modern Russia. The results of re-forming the sphere of education must be evaluated by the indicators of its quality, availability and correspond-ence with labour market demands. One of the three target goals is the practical implementation of educa-tional standards addressing modern world’s demands.

It should be emphasised that the developers of the Russian Fed-eration educational policies associate the issue of educational quality with the necessity to achieve the require-

188 Y.V. Shapovalova, V.V. Pankova, T.V. Volkova

ments of state educational standards setting the level of professional qualifi-cation of a graduate student and also his or her professional qualities. In the modern labour market conditions, a competitive specialist is the specialist possessing high professional, informational and language culture who is able to use foreign languages as operational instruments for the timely and quality achievement of professional goals. These conditions predetermine the foun-dation of his or her further professional establishment and success. Profes-sional communication determined by society’s demand is one of the key components of education of future specialists and is largely determined by the level of their professional culture formation. The analysis of the above-said reveals that the problem of revising the contents of educational pro-grams, improving and managing the quality of education has an utmost sig-nificance today.

It was reflected in O.A. Artemenko’s dissertation study called ‘The for-mation of interpreting competence in the sphere of professional communica-tion for students of non-linguistic specialisations with the application of infor-mational and communicative technologies’, that education within the scope of the ‘Interpreter in the sphere of professional communication’ programme must be conducted in parallel with studying the main educational programmes of higher professional education. This provides for the capability to improve the level of social adaptation and mobility of graduate students of higher edu-cational institutions of the Russian Federation under the conditions of increas-ing competition in the labour market. [Артеменко, с. 3]

To support this point of view, he provided the data of the monitoring conducted among the students participating in the ‘Interpreter in the sphere of professional communication’ programme at the KS SEI HPE ‘Bauman Moscow State Technical University’. This monitoring identified that only 56,6 % of the respondents had a substantiate level of professional compe-tence. At the same time, only 34 % of the respondents were ready to use mod-ern computer technologies in their future interpreting and translation activi-ties. It is also interesting that the interviewing of their teachers revealed that the following reasons were named as the cause of insufficient efficiency of forming interpreting and translating competences in students: 95 % of teach-ers named the lack of class hours to execute educational programmes due to the small number of hours allocated to the whole course of education; 75 % of teachers named the lack of modern textbooks with industry-specific texts; 60 % of teachers named the difficulty of switching from teaching English as a foreign language to teaching professional interpreting and translation [Ibid.]

The point of view provided above is supported by the research stud-ies of T.A. Rakhimova, A.Y. Alipichev, N.N. Gavrilenko and O.A. Artemenko. For example, A.Y. Alipichev remarked that the readiness of an interpreter or a translator in the sphere of professional communication to conduct his or her professional activities with a good level of quality reflects his or her pro-fessionally oriented personality structure that is based on such foundational aspects as: a) professional motivation reflecting the specialist’s professional direction; b) readiness to conduct professional activities as an integrative


characteristic of interpreter or translator’s personality structure determined by his or her profession; c) professional activities as the environment of form-ing and development of his or her personality; d) the growth of translator or interpreter’s professionalism in the sphere of professional communication through forming his or her professionally significant qualities; e) professional competences of a translator or interpreter in the sphere of professional com-munication as the reflection of his or her professional experience in the pro-fessionally oriented personality structure, etc. [Алипичев, с. 12]

Let’s pay special attention to the significant importance of the process of forming the professional culture of a professional communication sphere specialist through the instruments of verbal communication that constitute a system of interdependent didactic principles, goals and educational objec-tives, directions and variants of their effective realisation as well as the sys-tem of value-based orientation, professional skills and knowledge, profes-sional activities and behaviour, criteria and levels of professional culture formation in the conditions of professional training. Besides that, the spe-cific contents of the future professional communication sphere specialists’ training predetermine the necessity of theoretical and methodological sub-stantiation and implementation of elective and specialised courses intended at teaching the basics of professional communication into the higher educa-tion practical studies. These elective and specialised courses must provide for a universal and thorough training of students in such important aspect of their future professional activities as the ability to conduct negotiations, execute contracts, make public appearances, etc.

Within this context, we must once again emphasise the high significance and relevance of another informational component’s role, the ICT, in the structure of both the training and the professional activities of a translator or interpreter. This problem has received little theoretical attention recently. However, it was analysed in the works of A.V. Grebenshikov, N.N. Gavrilen-ko, A.F. Shiryaev, Y.V. Tissen, A. Rut, O.A. Artemenko and others.

The reason for that is the difference between the professional training of students with non-linguistic specialisations for working as translators or interpreters and teaching interpreting of translation to linguistics students that perceive the translator or interpreter qualification as an additional one that is directly associated with their sphere of professional competence with-in their main specialisation. Unfortunately, the teachers training translators or interpreters in the sphere of professional communication do not teach their students the methods of written translation optimisation by the ICT instru-ment. They use such ICT instruments within the formation of translator or interpreter competence in the sphere of professional communication rarely and without a system. Consequently, there arises a controversy between un-derstanding the necessity of using modern information and communication technologies within the process of forming translator or interpreter compe-tence in the sphere of professional communication of students of non-linguis-tic specialisations and the lack of scientifically tested pedagogical conditions of their effective implementation.


In order to overcome this controversy, O.A. Artemenko suggested that the following methods should be implemented into the process of education: first, a system of exercises, educational and professional situations in trans-lating or interpreting aimed at forming a value-based attitude to using ICT in translating or interpreting activities; second, implementation of multime-dia interactive training programmes with open structure and non-predeter-mined contents, based on the speech synthesis technology that will allow to activate the assimilation of lexical and terminological units from the sphere of professional communication and the classroom control; third, information and procedural complex developed on the basis of didactic materials in elec-tronic form, easily updatable by ICT instruments and aimed at mitigating the difficulties arising in the process of forming transformational competence; fourth, quasi-professional, educational and professional situations providing for the organisation of synchronous and asynchronous communication of students with foreign translators or interpreters and potential employers via the Internet using foreign languages; fifth, integrative method providing for the optimal use of ICT for the activation of individual extracurricular work. [Артеменко, с. 6]

The problem of forming an integrative system of knowledge and skills is the primary drawback of the currently existing specialist education in our country’s higher educational institutions. The formal controversy of asso-ciated disciplines in curriculums, unjustified differences in conceptual and terminological apparatus and the insufficient use of intersubject associa-tions in the educational process lead to the situation when students have to synthesise the obtained educational information on their own. As a result, the obtained knowledge is grouped separately for each subject and are not integrated properly, students do not form a holistic and easily-to-use system and the clear understanding of their future professional activities and their constituent functions.

At the same time, a modern specialist must not only possess knowledge and skills but also be able to apply this aggregated structure to practical ac-tivities. Therefore, knowledge and skills cannot act as an educational goal per se due to them being the instruments for conducting professional activities. If some activities serve as the result, a model is necessary that can reflect the real structure of these activities with minimal distortions.

Hence, the education of a translator or interpreter in the sphere of pro-fessional communication is perceived as a complex multi-faceted continu-ous process incorporating the formation of professional competences and accounting for the professionally significant psychophysiological factors of post graduate students’ personalities that must reflect the contents and char-acter of higher education institutions’ education and his or her future profes-sional activities.

Finally, it is necessary to remark that teachers can choose from a vari-ety of specialised literature aimed at ‘bridging the gaps’ between theory and practice. While this abundance of educational literature meets the concept of the modern state of education as ‘healthy eclectics’ when every teacher can


highlight some key points and decide which methods to use in a particular situation, we should remember about the dangers of becoming victims of new theories that became popular in the latest publications.

Works Cited

1. Alipichev A.Y. Designing the content of translators and interpreters’ training in the sphere of professional communication. Thesis abstract. Moscow. 2007.

2. Artemenko O.A. Forming translating or interpreting competence in the sphere of professional communication of students of non-linguistic specialisations with the use of information and communication technologies. Thesis abstract. Kalu-ga, 2009.


1 Алипичев А.Ю. Проектирование содержания подготовки переводчиков в сфере профессиональной коммуникации: автореферат. дис.… канд. пед. наук. М., 2007.

2 Артеменко О.А. Формирование переводческой компетентности в сфере профессиональной коммуникации у студентов неязыковых специальностей с использованием информационных и коммуникационных технологий: автореф. дис.… канд. пед. наук. Ульяновск, 2005.

Shapovalova Y.V., Pankova V.V., Volkova T.V. (Rostov-on-Don, Russian Federation)

Translator education in the sphere of professional communication within the context of Russian education modernisation

The article considers relevant problems of training an interpreter in pro-fessional communication in connection with the process of modernization of the Russian education. Attention is drawn to the fact that the process of global integration and globalization of human society has essential influence on the educational space in Russia and around the world. The authors em-phasize that improving the quality of education is a priority in the reform of vocational education. The quintessence of the process is to achieve the for-mation of general education and professional competence, in particular, and the translator in sphere of professional communications, which will be able to use a foreign language as a working tool for fast and qualitative solving of professional problems.

Key words: translator in the field of professional communication, profes-sional competence, education, quality of education, foreign language, transla-tion of the individual.

Shapovalova Yulia Vladimirovna – candidate of philosophy, professor assistant of science-technical translation and professional communication dpt. Don State Technical University. Phone: 8-906-180-15-68, e-mail: [email protected]


Pankova Viktoriya Viktorovna – candidate of philology, professor as-sistant of science-technical translation and professional communication dpt. Don State Technical University. E-mail: [email protected]

Volkova Tatyana Valerievna – candidate of philosophy, professor as-sistant of science-technical translation and professional communication dpt. Don State Technical University.

Р.М. Тазапчиян, А.П. Раннева 193

УДК 372.881.161.1ББК 74.04

Р.М Тазапчиян,А.П. Раннева

ОБ ОДНОМ ИЗ ПУТЕЙ ОБУЧЕНИЯ ИНОСТРАННЫХ БАКАЛАВРОВ ПИСЬМЕННОЙ РЕЧИ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ

В статье рассматривается под-ход к проблеме обучения письменной речи на русском языке иностранных студентов, обучающихся в россий-ских вузах по программе «Бакалавр», на материале нейтрального стиля речи.

Ключевые слова: коммуникация, репродукция, продуциент, текст, ба-калавр, методика.DOI: 10.18522/1995-0640-2016-3-192-199

Тазапчиян Рафаил Мушетович – канд. пед. наук, доцент кафедры «Русский язык как иностранный» факультета «Междуна-родный» Донского государственного тех-нического университетаТел.: 8-950-867-50-99Раннева Анна Павловна – канд. филол. наук, доцент кафедры «Русский язык как иностранный» факультета «Международ-ный» Донского государственного техниче-ского университетаТел.: 8-919-877-76-55 E-mail: [email protected]

© Тазапчиян Р.М., Раннева А.П., 2016.

Характерная для последних десятилетий ориентация методи-ческой науки на орудийно-знако-вую сущность языка, сопряжен-ную с его коммуникативной функ-цией [Колшанский], критически повлияла на процесс обучения русскому языку как иностранному, где главной целью стало обучение общению, понимаемому как обмен информацией для достижения вза-имопонимания и взаимодействия. Множество путей формирования способности целесообразно обме-ниваться закодированными язы-ком сообщениями определяется как многоуровневой структурой речевого акта, его многофактор-ным характером, так и вариатив-ностью форм его успешного осу-ществления.

В настоящей статье мы рас-смотрим возможность использова-ния одного из путей формирования компетенции в письменной форме коммуникации применительно к лицам, получающим высшее об-разование на неродном языке (в нашем случае русском). Отметим, что наш интерес будет сконцен-трирован на собственно пись-менной речи*[Арутюнов], когда коммуникант средствами письма способен реализовать коммуни-кативное намерение, продуцируя тексты различных жанров, отве-чающие требованиям цельности, связности, отграниченности. Это предполагает сформированность умений, связанных с подготовкой письменного высказывания раз-личного характера на самостоя-тельно выбранную или предло-женную тему в соответствии с кон-венциальными нормами речевого общения, актуальными для сферы

194 Р.М. Тазапчиян, А.П. Раннева

как повседневного общения, так и для профессионального. Иными сло-вами, в нашем случае речь идет об уровне владения русским языком как иностранным, соотносимым с периодом освоения программы професси-ональной подготовки бакалавров, а в международной системе обознача-емым «В-2» [Государственный образовательный стандарт, 1999].

Присвоение степени «бакалавр» означает окончание профессио-нальной подготовки и получение полного высшего образования в той или иной сфере профессиональной деятельности. Это означает, что пе-риод освоения указанной образовательной программы собственно и со-ставляет профессиональную подготовку, от качества которой зависит, насколько успешным окажется процесс профессионального позициони-рования выпускника. Однако для иностранных граждан, получающих высшее образование на русском языке необходимо иметь в виду следу-ющее обстоятельство. Если предыдущие этапы обучения носили под-готовительный характер и формирование коммуникативной компетен-ции осуществлялось на языковом материале, соответствующем уровню адаптации в языковой и академической среде, то в ходе обучения в вузе в сфере избранной специальности иностранец оказывается в ситуации, когда владение изучаемым языком (русским) становится его производ-ственной силой и письменная форма коммуникации в этом плане играет не последнюю роль.

Важность роли, которую играет письменная форма коммуникации, велика. Это объясняется тем, что, во-первых, данная форма «обслужи-вает» функционирование всех сфер деятельности общества, таких как научно-профессиональная деятельность, централизованное распро-странение информации с помощью печатных изданий, государствен-ное управление обществом через публикацию законодательных актов, деятельность общественных организаций, регламентированная разного рода правовыми документами, а также литературное творчество и об-разование [Арутюнов]. Вторая причина, исключительно методического свойства, сводится к тому, что письменная речь, требующая от проду-циента большей осознанности производимых им действий, более высо-кого уровня аналитико-синтетических операций, положительно влияет на качество речи устной и в плане ее грамматического оформления, и в плане ее логического структурирования.

В данном случае важно отметить, что часто наблюдаемые случаи владения на разном уровне устной и письменной речью объясняются тем, что при подготовке письменного сообщения не происходит пере-носа умений, сформированных в устной речи, а напротив выбираются особые средства, характерные для письменной речи, которая организу-ется и оформляется иным способом.

Это происходит по следующим причинам. Специфика письменной речи заключается прежде всего в ее внеситуативном и поэтому более абстрагированном характере по сравнению с устной речью. В случае с письменной коммуникацией отсутствует непосредственный контакт участников общения, а значит промежуточная обратная связь, обеспе-


чивающая контроль и при необходимости стимулирование речи со сто-роны собеседника. Это объясняет, почему письменное высказывание, как правило, более развернуто, точно сформулировано синтаксически, поскольку пишущему субъекту приходится восстанавливать внерече-вую ситуацию во всех подробностях, делая ее доступной для понимания будущего реципиента. Продуциент в нашем случае не лимитирован вре-менем, как это бывает при устном общении, пользуется долгосрочным планированием своей речи и поэтому имеет возможность сделать ее более ясной за счет эксплицированности большинства формирующих письменную речь элементов, а также логической связности, развернуто-сти, структурно-семантической организованности.

В настоящее время существует большое количество учебников, в которых обучение письменной речи на интересующем нас этапе сво-дится в основном к производству текста как результату компрессии од-ного источника (если речь идет о конспекте) или нескольких (когда идет подготовка к написанию, например, доклада или курсовой работы). Об-работка информации в этом случае сконцентрирована на определении коммуникативной структуры текста и на этом основании выделении наиболее важных данных с их последующей записью. Иными словами, задача заключается в выявлении информационной модели исходного текста, которую получают путем редукции избыточной информации и формальной трансформации тезисных строф.

Такое положение дел можно признать естественным, поскольку и конспект и курсовая работа являются формами, имеющими непосред-ственное отношение к профессиональной подготовке в вузе.

По той же причине – практической направленности обучения – ин-терес методистов ориентирован главным образом на учебно-научную и, соответственно, научно-профессиональную сферу общения и обслужи-вающий эти сферы научный стиль речи.

Нам представляется не менее важным обучать письменной речи на базе развертывания информации, содержащейся в таких источниках, как объявление, анкета, опросный лист, каковых достаточно много в по-вседневной жизни. В данной ситуации на основе знаний правил анали-за и синтеза языковых единиц происходит построение разнообразных грамматически корректных и семантически отмеченных высказываний (см.: [Дэвидсон, Митрофанова, 1990]), целесообразно организованных в текст, содержащий неоднородную по своим функциям информацию для передачи сообщения, способного описывать эмпирически воспри-нимаемые факты мира, и передавать нюансы интеллектуальной инфор-мации.

Для написания текстов на основе указанных источников востребо-ванным окажется «нейтральный» стиль речи. Его значимость на «про-двинутом» этапе обучения определяется тем, что характер коммуника-тивных задач, свойственные ему способы и формы изложения занимают центральное место в любой языковой культуре. Владение этим стилем обеспечит скорейшую адаптацию иностранцев в социокультурной сфе-


ре русскоязычной среды, поскольку дает возможность реализовать по-знавательные и эстетические потребности, связанные со знакомством с русской культурой, а также обеспечит решение коммуникативных за-дач, связанных с организацией быта и досуга (медицинское обслужива-ние, общественный транспорт, сфера услуг, общественное питание).

Развертывание текста происходит на нескольких уровнях: синтак-сическом, обеспечивающем коммуниканта конвенциальными схемами предложений, характер которых зависит от стоящих перед ним задач, семантическом, наполняющем языковые единицы значением, и струк-турном, в функцию которого входит целесообразное упорядочивание передаваемой информации.

Использование анкетных данных (или других упомянутых ранее источников) означает, что подготовка письменного текста в данном случае происходит на основе определенных опор и в этом смысле носит репродуктивный характер. Учебная деятельность, в основе которой ле-жит воспроизведение данных, далека от механического повторения, не требующего программирования собственных действий и обязательного саморегулирования и самокоррекции. Напротив, такая деятельность об-ладает значительным креативным потенциалом, поскольку сопряжена с целым рядом интеллектуальных операций, как преобразование ис-ходных данных, их обобщение, когда внимание коммуниканта сконцен-трировано на содержательной стороне высказывания. Базовыми в этом случае следует считать коммуникативные умения трансформационного характера, когда требуется выразить одну и ту же мысль разными сред-ствами в зависимости от жанра, либо дополнить исходный текст деталя-ми. Успех речевого акта в данном случае во многом зависит от адекват-ности формального оформления передаваемого содержания.

Использование интересующего нас типа стимулов имеет ряд осо-бенных черт. Их учет обеспечит методически корректный характер ра-боты по формированию коммуникативных умений письменной речи.

Предельно сжатый характер представления информации в текстах объявлений не исключает, однако, ее тематической определенности. Тема как экстраязыковой фактор является содержательным ядром лю-бого текста. Ее способность и стремление быть раскрытой представля-ется в том, что посредством рематических элементов происходит дви-жение темы от высказывания к высказыванию, за счет чего создается семантическая цельность текста. Вместе с тем интересующий нас фор-мат стимула к подготовке письменного высказывания определяет объем темы и границы ее расширения.

В данном случае каждый сегмент источника может быть трансфор-мирован в отдельный коммуникативно значимый фрагмент текста.

В основе методической организации обучения письменной речи лежит представление о типологии текстовых продуктов, логическая структура которых определяется структурой передаваемого в них содер-жания. В нашем случае мы коснемся только двух типов текстов – описа-ние и повествование, поскольку они в большей степени удовлетворяют


задачам трансформации интересующих нас источников в полноценный текст.

Оба типа относятся к единому описательному классу, более того, представляют диспозиционный тип передачи данных, когда факты и со-бытия подаются в хронологической последовательности. Однако их структуры существенно отличаются, что не исключает наличия в прак-тике письменной коммуникации комбинированных форм.

Тексты типа описания имеют как правило дедуктивную структуру изложения данных. Они изобилуют фактическим материалом, презен-тация которых не предполагает анализа со стороны продуциента.

Высказывания описательного характера состоят из нескольких предложений, сверхфразовых единств либо из комбинации предложе-ний и сверхфразовых единств. В продуктивном, самостоятельном тек-сте порядок следования частей носит гибкий, свободный характер, а в репродуктивном задается опорой-стимулом.

Отдельные элементы описания строятся по принципу «тезис и его детализация», что предполагает широкое употребление конструкций со значением цели, условия, места или определения. Что касается структу-ры, то наиболее востребованными оказываются простые или сложные предложения с прямым порядком слов, которые часто осложнены при-частными и деепричастными оборотами, а также обособленными опре-делениями.

В отличие от текстов типа описания в повествовательных текстах последовательность изложения определяется фактическим ходом опи-сываемых событий. В таких текстах преобладающими являются обсто-ятельственные предложения, прежде всего места, времени и цели. Ши-роко востребованными оказываются синонимические замены, семанти-ческие повторы. В текстах этого типа большую роль играет глагол, ви-довременные формы которого обеспечивают необходимый динамизм, выделяя таким образом смену событий или фактов. Отсюда широкое употребление глагольных сказуемых в основном в форме совершенно-го вида со значением сменяющих друг друга причинно и временно об-условленных действий.

Предлагаемый нами подход к обучению письменной речи на изуча-емом языке (русском) отвечает требованиям аутентичности, посколь-ку предлагает в качестве опор использовать источники, являющиеся неотъемлемой частью повседневного общения и коммуникативности, так как в данном случае использование языковой формы подчинено до-стижению неречевой цели, а именно передача сообщения о событии или факте, которые являются значимыми для избранного нами контингента учащихся – иностранных бакалавров.


*Как правило, обучение технике письма, графике, определяющей приемы и способы буквенного обозначения звуков речи безотносительно к конкретным словам, происходит значительно раньше, на этапе так называемого «элементар-


ного» владения изучаемым языком, соотносимым в международной классифи-кации с уровнем А-1.


Арутюнов А.Р. Теория и практика создания учебника русского языка для иностранцев. М., 1990.

Государственный образовательный стандарт по русскому языку как ино-странному. Второй уровень. Общее владение. М.; СПб., 1999.

Дэвидсон Д., Митрофанова О.Д. Функционирование русского языка: мето-дический аспект. М., 1990.

Колшанский Г.В. Коммуникативная функция и структура языка. М., 1984.

References

Arutyunov A.R. Teoriya i praktika sozdaniya uchebnika russkogo yazy-ka dlya inostrantsev. M., 1990.

Gosudarstvennyi obrazovatel’nyi standart po russkomu yazyku kak inostrannomu. Vtoroi uroven’. Obshchee vladenie. M.; SPb. 1999.

Devidson D., Mitrofanova O.D. Funktsionirovanie russkogo yazyka: me-todicheskii aspekt. M.,1990.

Kolshanskii G.V. Kommunikativnaya funktsiya i struktura yazyka. M., 1984.

R.M. Tazapchiyan, A.P. Ranneva (Rostov-on-Don, Russian Federation)

On one of the ways of Russian written speech teaching to foreign bachelors

The article analyzes one of the approaches to the development of writing skills of foreign students studying in the Russian university program of “Bachelor” on the target language – Russian. The relevance of the issue discussed in the paper is primarily determined by the significance of the written form of communication, which is directly connected with all spheres of human activity. In addition, the methodical feasibility of improving the communicative abilities of the letter stems from the fact that the written language, requiring form the producer greater awareness actions to make a high level of analytical and synthetic transactions that positively affect the quality of the speech orally and in terms of its grammatical formation, and in terms of its logical-structuring.

The current practice of training of foreigners in writing in Russian is reduced mainly to the production of the text as a result of compression source. Information processing in this case will be focused on the definition of communicative structure of the text, and in this base allocate the most important data and their subsequent recording. The authors’ propose is to teach writing on the basis of information deployment contained in such sources as announcement, questionnaire, poll. In this situation, on the basis of knowledge of the rules of analysis and synthesis of linguistic units there is the construction of a variety of grammatically correct and semantically marked utterances, the expediency-organized differently in the text.


Key words: communication, reproduction, producer, text, bachelor, technique.

Tazapchiyan Rafail Mushetovich – candidate of pedagogy, professor assistant of the Russian as a foreign language dpt. Don State Technical University. Phone: 8-950-867-50-99

Ranneva Anna Pavlovna – candidate of philology, professor assistant of the Russian as a foreign language dpt. Don State Technical University. Phone: 8-919-877-76-55, e-mail: [email protected]

РЕЦЕНЗИИ

202 Рецензии

ЭМОЦИИ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ЯЗЫКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (Коростова С.В. Эмотивно-оценочные смыслы в русском художественном тексте: монография / Южный федеральный университет. Ростов н/Д.: Изд-во Южного федерального ун-та, 2014. 224 с.)

С.В. Коростова является автором более 100 работ по проблемам лингвисти-ки текста, эмотивности как категории художественного текста, концептуализации эмоций в русском ментальном и языковом сознании.

Вышедшая в свет монография ученого посвящена разработке лингвисти-ческих представлений об эмотивности как текстовой категории, существующей в виде средств выражения эмотивно-оценочных смыслов в текстах разных жанров. Однако основные вопросы, освещаемые в монографии, связаны с доминирующей ролью эмоций в художественной коммуникации, которая репрезентирует авторское начало и одновременно формирует эмоциональное пространство языковой лично-сти читателя.

В книге рассматриваются способы концептуализации эмоций в русском языковом сознании и средства репрезентации эмотивно-оценочных смыслов в ху-дожественных текстах русских писателей XIX – XXI вв., а также в современных масс-медиа и религиозном дискурсе для сравнения с художественной прозой.

Монография состоит из введения, трех глав, заключения и библиографи-ческого списка. Во введении сформулирована основная цель работы – разработка концептуальных основ функционально-семантического моделирования эмотивно-оценочных механизмов разных жанров, и в первую очередь художественной ли-тературы, описание прагматических свойств разноуровневых эмотивных единиц русского языка.

В книге описание теоретических основ изучения эмотивности в современ-ной лингвистике заключается в подробном анализе целого ряда известных работ и существующих теорий по исследуемой проблеме. При этом всегда чувствуется чет-кая авторская позиция в оценке вопросов, многие из которых носят дискуссионный характер. Категориальный аппарат эмотиологии, представленный в этой теорети-ческой главе, нельзя считать вполне устоявшимся в современной лингвистике, тем более значим авторский взгляд на проблему терминологии. Так, автором разграни-чиваются термины «эмоциональность» и «эмотивность», принимается точка зре-ния Л.А. Пиотровской, согласно которой необходимо разграничивать также «язык описания» и «язык выражения» эмоций (с. 19).

Здесь же рассматривается вопрос о категориальных признаках эмотивно-сти, формирующей функционально-семантическое поле в художественном тексте, а также системное соотношение языковых средств выражения микрополей функ-ционально-семантического поля эмотивности с маркерами других полей. Устанав-ливаются условия эмотивности литературного нарратива, реализуемые в разных жанрах, микрополя эмотивности, средства выражения которых коррелируют с до-минантными эмотивно-оценочными смыслами художественного текста.

Оригинален подход автора к изучению статуса категории эмотивности в аспекте психолингвистики, когнитивного и антропоцентрического подходов к ана-лизу. Представляет интерес эмотивно-оценочная характеристика языковых единиц в лексикографическом аспекте. Автор считает, что оценочность в русской языковой картине мира должна быть отражена толковыми словарями нового типа. Все это делает содержание монографии С.В. Коростовой весьма актуальным.

Рецензии 203

В разделе о концептуализации эмоций в русском языковом сознании и их репрезентации в текстах разных жанров автор рассматривает концепт страха в русской концептосфере эмоций, концептуализацию страдания и радости в русской языковой картине мира. Далее представлено системное описание концептуализа-ции эмоциональных состояний в текстах современных СМИ, эмотивность в рели-гиозном дискурсе: способы выражения эмотивно-оценочных смыслов в текстах разных жанров. Все это характеризует представляемую монографию как первое в лингвистике исследование жанровой системы репрезентации эмотивно-оценочных смыслов при наиболее ярком их выражении в художественной литературе.

Актуальны выводы автора о способах актуализации категории эмотивности в современных масс-медиа. Ирония – эмоциональная доминанта журналистского сообщения. Степень эмотивности сообщения зависит прежде всего от стратегии те-леканала, редакции, от выбора способов воздействия на массовое сознание. Автор справедливо утверждает, что за языковым выражением эмоций всегда стоят опреде-ленные интересы, силы, контролирующие «эмоциональный режим» (с. 102 – 103).

Целая глава монографии посвящена анализу эмоций в художественной литературе, в частности особенностям способов выражения эмотивно-оценочных компонентов смысла в повествовании от 1 и от 3 лица.

Представляется значимой попытка автора выявить различие в способах ре-презентации эмотивно-оценочных смыслов, их прагматический потенциал в худо-жественном повествовании от 1 и от 3 лица. Автор детально исследует эмотивное пространство русского нарратива, обосновывая функционирование эмотивно-оце-ночных лексическо-грамматических и синтаксических единиц эмотивной доминан-той текста, формирующейся в художественном дискурсе в результате взаимодей-ствия трех составляющих: автора, персонажа, читателя-интерпретатора.

С.В. Коростова подчеркивает, что в русской лингвокультуре эмоции от-ражают в языковом сознании говорящих многовековой опыт народа посредством универсальных и культурно-специфических представлений об эмоциональных пе-реживаниях, находящих свое отражение в менталитете социума. В результате тща-тельного анализа языкового материала автору удалось выявить когнитивно-праг-матические и функционально-семантические особенности актуализации эмотивно-оценочных компонентов смысла в русском перволичном и третьеличном нарративе.

Отражение выделенных автором зон эмотивности в классическом и пост-модернистском нарративе позволило сделать вывод о том, что в русском художе-ственном тексте существуют определенные эмотивные доминанты, каузированные не только типом нарратива, но и внелингвистическими факторами, в частности со-циальными и историческими условиями, предопределившими появление самого текста.

Концептуальное соотношение антропоцентрической теории языковой лич-ности и теории нарратива делает исследование эмотивно-оценочных смыслов в русском художественном тексте прагматически существенным в рамках современ-ной науки, определяет перспективность разработки данного направления для тео-рии функционального синтаксиса, теории языковой личности, психолингвистики, персонологии и других актуальных направлений современной гуманитарной науки.

Анализ выражения эмотивности в современной проповеди как основного жанра религиозного дискурса привлекает внимание читателя. Автор отмечает, что в современных проповедях эмотивные высказывания, в которых используется разго-ворная эмотивно-оценочная лексика, интенсифицирует речь пастыря, стимулируя когнитивную деятельность слушателей в поисках веры (с. 104 – 110).

204 Рецензии

Выход в свет монографии «Эмотивно-оценочные смыслы в русском худо-жественном тексте» – значительный вклад С.В. Коростовой в развитие эмотиоло-гии, текстологии, теории функционального синтаксиса, персонологии, лингвокуль-турологии. Значимо то, что изучение эмотивно-оценочных смыслов в художествен-ном тексте осуществляется на фоне потенций средств их выражения в текстах дру-гих жанров. В этом плане в монографии содержится ряд теоретически значимых обобщений, позволяющих автору четко представить описываемые особенности эмотивно-оценочных концептов, типичных для художественных текстов.

Содержание монографии практически значимо, в частности в лексикогра-фическом плане: оно обогащает существующее описание, толкование в словарях слов эмоционально-оценочной семантики не только в количественном отношении, но и создает новые возможные стилистические и жанровые пометы к ним.

Интересны представленные в заключении к монографии перспективы дальнейшего исследования поставленной проблемы, в частности необходимость изучения в дальнейшем механизма взаимодействия при репрезентации эмотивно-оценочных смыслов функционально-семантических категорий императивности, негопозитивности, интенсивности.

Ценность представляет собой и иллюстративный материал, в частности толкование содержания эмотивно-оценочной лексики в существующих толковых, энциклопедических и других словарях.

Думается, что резензируемая монография, завершенное, серьезное ис-следование, позволяет рассматривать имя автора в одном ряду с именами таких ученых, как В.В. Богуславская, Л.А. Пиотровская и др., ибо книга С.В. Коросто-вой – заметный вклад в формирование нового научного направления лингвистики – эмотиологии.

Г.Ф. Гаврилова

ХРОНИКА

206 Хроника

ХLV МЕЖДУНАРОДНАЯ ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ (Санкт-Петербург, 14 – 21 марта 2016 г.)

Традиционная ежегодная конференция на филологическом факультете СПбГУ в этом году проходила 14 – 21 марта. В 45 секциях выступили 827 до-кладчиков из разных городов России и 18 зарубежных стран.

Заседания секции «Общее языкознание» 15 и 16 марта были посвящены вопросам грамматики. О.А. Блинова (СпбГУ) в докладе «Императив 1Sg и смежные конструкции в русском устном диалоге» отметила несовпадение на-бора значений для императивов 1 лица единственного числа и 1 лица множе-ственного числа. Е.В. Горбова (СпбГУ) в докладе «Алломорфия как теорети-ческое понятие: нужна ли ревизия? (на примере семельфактивов)» оспорила мнение группы Л. Янды в отношении семельфактивов на -ну-, -ану-, с- (типа сострить) и у- (типа уколоть, укусить) как о «непрототипической алломор-фии»; Ю. Конума (СПбГУ – Япония) рассмотрела историю грамматикализа-ции японских глаголов aru и iru. Также прозвучали доклады Э. Жамалетдино-вой (СПбГУ) «Герундиальные перифрастические конструкции как выражение семантики дуратива в испанском языке» и А.В. Шацкого (СПбГУ) «Полисемия суффикса -nu- в хеттском языке». В докладе Е.Л. Григорьян (ЮФУ, Ростов-на-Дону) «Универсальное или уникальное? (применительно к русским безличным предложениям)» было показано, что русские безличные конструкции, постоян-но фигурирующие в литературе в качестве свидетельства этноспецифичности русского синтаксиса, на самом деле полностью соответствуют общим типологи-ческим закономерностям. Т.П. Желонкина (Калининград) в докладе «Неопре-деленность и лексические средства выражения множественности в английском языке» рассмотрела лексические единицы типа shambles и flotsome and jetsome. Н.В. Супрунчук (Минск) в докладе «Некоторые проблемы вторичной предика-ции» рассмотрел, наряду с причастными и деепричастными оборотами, случаи типа вода текла грязная и держи книгу открытой на материале русского, ан-глийского, чешского и польского языков. В докладе Е.А. Сведенцовой (СПбГУ) «Старославянские причастные клаузы: предшествование и сочинительность» на материале Ассеманиева Евангелия было отмечено, что синтаксис старосла-вянского языка, в частности «причастный нарратив», имеет многочисленные типологические параллели.

На секции «Русская диалектология» состоялись презентации «Словаря говоров Костромского Заволжья: междуречье Костромы и Унжи» Н.С. Ганцов-ской, очередного (25-го) выпуска Псковского областного словаря, подготов-ленного кафедрой диалектологии СПбГУ, и мультимедийного издания 2016 г. «Народные сказки Псковского края», созданного в КГУ и содержащего 215 ди-алектных текстов (91 с аудиозаписями), комментарии к сюжетам и мотивам и словарь диалектных слов. Доклады были посвящены костромским, псковским, донским говорам. Л.Я. Костючук (КГУ) представила новый источник диа-лектной лексики и сведений по традиционной культуре – материалы А.И. Бе-линского. Сообщения касались диалектной лексики (Л.А. Дмитрук, КГУ), фразеологии (В.С. Кучко, Екатеринбург), семантики (О.В. Васильева, СПбГУ; Н.А. Мартынова, Псков; Я.В. Мызникова, СПбГУ), мотивации (Е.С. Коган, Екатеринбург; М.А. Карпун, ЮФУ, Ростов-на-Дону), культурного ландшафта (Г.Д. Неганова, КГУ).

Хроника 207

Секция «Феноменологические подходы в фольклористике и антрополо-гии» была посвящена памяти Т.А. Бернштам, введшей феноменологический подход к изучению традиционной культуры. Обсуждались как общие пробле-мы, например важность умения увидеть мир глазами информанта, не навязы-вая ему своего восприятия (А.В. Степанов), так и частные вопросы: символи-ческие функции занавесок (Л.В. Голубева); сенокос как кинеальный хранитель информации в народной культуре (Ю.Ю. Мариничева); игра в прятки как важный элемент социализации: она обучает децентрации (осознанию наличия точки зрения, отличной от своей), чувству риска, восприятию личной безопас-ности как ценности, даёт возможность испытать обе роли: агрессора и жертвы (И.С. Веселова).

Доклады секции «Славянское языкознание» отличались разнообразием тематики. В.П. Захарова (СПбГУ) рассказала о жизни и работе Л.В. Копецкого, составителя известнейшего чешско-русского и русско-чешского словаря. До-клад В.И. Ушинскиене (Вильнюс, Литва) был посвящён хронологии формиро-вания польских диалектов в Литве. М.Л. Кулешова (МГУ) рассказала о семан-тическом поле глаголов vedeti, znati, poznati в словенском языке. В.Б. Колосова (СПб, ИЛИ РАН) представила варианты этимологии и мотивационные модели названий ромашки в славянских диалектах. Доклад А. Гаш (Катовице, Польша) был посвящён экспрессивным номинациям глаголов еды в русском и польском языках, Н.Д. Игнатьевой (СПб) – межъязыковой интерференции.

Помимо секционных заседаний в рамках конференции действовали 4 дискуссионные площадки и два круглых стола. На площадке «Кодификация произносительных норм: личный вкус или объективные данные?» выступили представители ИРЯ РАН (Москва) – разработчики нового орфоэпического словаря. Доклад руководителя проекта М.Л. Каленчук был посвящен переходу от дескриптивного этапа к прескриптивному; было отмечено, что в нашем со-знании существует несколько типов норм: эксплицитные (кодифицированные) и имплицитные (узуальные), и между теми и другими всегда есть разрыв. Так, рекомендуемый вариант шоссе [шоссэ] в узусе практически не зафиксирован (единственный случай – объявление станции метро «Шоссе Энтузиастов»), тогда как самый распространенный в узусе вариант [шасэ] словарями запреща-ется. Аналогично словари рекомендуют нáлил (с ударением на первом слоге), а некоторые даже запрещают ударение на последнем. Были последовательно рас-смотрены несколько критериев для выработки рекомендаций: (1) соответствие культурной традиции; (2) соответствие оценке носителей языка – «социум должен принять»; (3) соответствие узусу, т.е. распространенность; (4) соответ-ствие законам языка. В итоге были признаны только два последних критерия (которые могут друг другу противоречить!). Что касается культурной тради-ции, было отмечено, что любая инновация – это нарушение культурно-истори-ческой традиции (иначе бы мы говорили библиóтека и зерькало).

Что касается соответствия внутренним законам языка, то, с одной сторо-ны, распространение произношения жáлюзи ни в чём не противоречит системе русского языка, в которой нет запрета на такое ударение. Иначе было оценено распространение твердых согласных перед мягкими в случаях типа прове[р]те, познако[м]ся, которое противоречит сложившейся системе, где «на месте твёрдой гиперфонемы может произноситься мягкий, но не наоборот». Поэтому неясно, наблюдаем ли мы намёк на перестройку системы или же моду, которая скоро пройдёт. Из этого следует вывод: не рекомендовать такое произношение.

208 Хроника

То же относится и к распространившемуся под влиянием английского языка произношению звонких согласных на конце слов: бло[г], ими[дж].

Выступление О.В. Антоновой было посвящено произношению постфик-са -ся в литературном языке с учётом диахронического аспекта. По источни-кам, в ХIХ в. нормой было [с’] мягкое в деепричастиях и твёрдое в остальных формах. Однако, исходя из анализа рифм русских поэтов начиная от Пушкина и Лермонтова, вариативность существовала и тогда. Обращение к творчеству поэтов начала ХХ в. показывает преобладание твёрдого варианта для Москвы и мягкого для Петербурга, причём и у тех, и у других поэтов встречается как твёрдое, так и мягкое [с]. Остальные доклады были посвящены современной акцентуации: в краткой форме прилагательных (Д.М. Савинов), кратких стра-дательных причастиях (Е.С. Скачедубова) и в формах прошедшего времени глагола (А.Е. Сомова); интересно, что для разных частей речи действуют раз-ные тенденции.

19 марта состоялся круглый стол «“Реальная” грамматика современного русского языка», где был представлен очередной, т.е. четвёртый, проект «Ака-демической грамматики русского языка», принципиально отличный от преды-дущих. Модератор заседания В.Б. Касевич определил Академическую грамма-тику как жанр (не обязательно связанный с Академией наук) и отметил, что необходимость новой Академической грамматики возникает тогда, когда «со-зрела новая парадигма описания». Академическая грамматика прескриптивна, в ней много оценочного. Кроме того, это «грамматика для говорящего». Новый же проект призван быть «грамматикой для слушающего», поэтому предлагает-ся «содрать с грамматики орфографическую оболочку», что позволит нам уви-деть «редукцию парадигм».

В качестве иллюстрации разрыва между орфографией и живой речью был приведён пример из опыта ещё 70 – 80-х годов. Когда из звукозаписи, кото-рую они чётко слышали и понимали, фонетисты вырезали слово «промыш-ленность» и прослушали этот отдельный фрагмент, они услышали только ши-пение. Понятно, что слушающий достраивает, восстанавливает сообщение на основе контекста. Тут же возникли вопросы: а «промышленность» в этой грам-матике будет записана как «ш-ш-ш»? и как это читать? Будет ли это дублиро-ваться орфографией или, может, существовать ещё и в аудиоформате? (насчёт аудиоформата ответ был положительный, насчёт орфографии ответа не было). А будет ли эта грамматика нормативной? Ответ был: понятие нормы имеет смысл только для говорящего, так как он выбирает, как сказать; а слушающий не выбирает, что он слышит. О транскрипции было сказано, что транскрибиро-вать будут сами авторы и транскрипция будет фонематической. Последовало возражение: транскрипция должна быть аллофонной, так как это может ска-заться на сегментации. Было предложение воспользоваться автоматическим транскриптором, который в своё время был разработан в лаборатории СПбГУ и уже использовался. Правда, на данном этапе транскриптор не будет отражать «ш-ш-ш».

Далее прозвучали доклады участников проекта, были представлены пре-зентации с уже готовыми парадигмами. В грамматике предусмотрено два пути: от плана выражения к плану содержания (например, флексия -а и её возмож-ные значения) и от плана содержания к плану выражения (от какой-либо грам-матической категории к тем морфемам, которыми она может выражаться). Од-нако обсуждение постоянно возвращалось к проблеме распознавания устной речи и способам её фиксации.

Хроника 209

История и теория зарубежной литературы на конференции была пред-ставлена дискуссионной площадкой «Женщина в западной литературе: автор, героиня, исследователь» и секцией «Проблемы модерна и постмодерна». Гео-графия представленных докладов была довольно широка: помимо хозяев кон-ференции, выступали исследователи из Москвы, Перми, Воронежа, Казани, Екатеринбурга, Вологды, Уфы, Ростова-на-Дону, Калининграда и др., а также из Беларуси, Болгарии, Польши. Дискуссионная площадка была посвящена роли женщины в истории литературы как писательницы, исследователя и ге-роини произведений. Многие интересные и содержательные доклады обраща-лись к гендерным стереотипам в литературе, многое рассматривалось в свете феминистических идей. Один из актуальных вопросов, задававшихся во время дискуссии, – существует ли вообще такое явление, как «женская литература», и если да, то как её трактовать и что к ней относить.

Секция «Проблемы модерна и постмодерна» охватывала весьма разноо-бразные вопросы, аспекты и литературы. Здесь говорили о модернизме в швед-ской литературе, весьма скудно переведённой на русский язык и мало доступ-ной широкому читателю (Н.А. Пресс, П.А. Лисовская); об интертекстуальности (В.В. Котелевская, Е.В. Евстафьева); модернистской природе воспоминаний и путевых заметок (А.С. Ласточкина, З.А. Марданова, С.В Балаева); коснулись вопросов мифопоэтики (Ю.П. Хорошевская, Н.В. Голубицкая, М.С. Потёмина).

Программа и тезисы докладов размещены на сайте конференции; часть до-кладов будет опубликована в сборнике.

Е.Л. Григорьян, М.А. Карпун, Ю.П. Хорошевская

XXXI МЕЖДУНАРОДНЫЕ СТАРОРУССКИЕ ЧТЕНИЯ «ДОСТОЕВСКИЙ И СОВРЕМЕННОСТЬ» (Старая Русса, 21 – 24 мая 2016 г.)

Вот уже в тридцать первый раз собрал вместе известных отечественных и зарубежных исследователей творчества Ф.М. Достоевского Научно-культур-ный Центр Дома-музея Достоевского в Старой Руссе для обсуждения актуаль-ных проблем в исследовании и изучении наследия великого художника слова – писателя и мыслителя, чьи идеи и художественные образы и сегодня оста-ются неисчерпаемым источником для постижения их культурно-исторической значимости в современном мире. В конференции приняли участие крупные ученые из Москвы, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону, Томска, Иркутска, Барнаула, Уфы и многих других городов России, а также зарубежные достоев-сковеды из Японии и Польши. В торжественной части открытия Чтений с при-ветствием к участникам по традиции выступили ведущие сотрудники Дома-музея Ф.М. Достоевского и представители администрации города. Пленарное заседание открыли доклады Президента Международного Общества Ф.М. До-стоевского Владимира Захарова (г. Москва) и Президента Российского Обще-ства Ф.М. Достоевского, заместителя директора Мемориального Музея-квар-тиры Ф.М. Достоевского в Санкт-Петербурге Бориса Тихомирова.

В первый день работы конференции прозвучали доклады и сообщения, определившие основные направления дальнейшего тематико-методологиче-ского порядка Чтений в их разнообразии: источниковедение и текстология, исследование проблем поэтики произведений писателя, новизна аспектов в

210 Хроника

исследовании и изучении творческого наследия автора, связь литературоведче-ского анализа со смежными науками.

Во второй половине дня состоялось заседание юношеской секции под ру-ководством Татьяны Касаткиной (ИМЛИ РАН, г. Москва), на котором прозву-чали лучшие доклады учащихся школ из Великого Новгорода и Новгородской области, что также является уже устоявшейся доброй традицией Старорусских Чтений.

Вечернее заседание состоялось в формате круглого стола на тему «Досто-евский сквозь призму кинематографа: классика vs. массовая культура», вызвав-шую активное обсуждение и дискуссию в рамках обозначенной проблемы.

Второй день конференции был не менее насыщенным, а вечернее заседа-ние, проходившее в самом Доме-музее Ф.М. Достоевского, завершилось пре-зентацией новых книг о Достоевском, в том числе «Воспоминания. 1846–1917. Солнце моей жизни – Федор Достоевский» А.Г. Достоевской (Вступит. статья, подгот. текста, примеч. И.С. Андриановой и Б.Н. Тихомирова. М.: ООО «Бос-лен», 2015. 768 с.).

Концепция Старорусских Чтений, сформировавшаяся на протяжении многих лет, сохранилась и в этом году: создать культурно-диалоговое простран-ство, в котором происходит полезный обмен научно-исследовательским опы-том между специалистами различных областей знаний: литературоведов, фи-лософов, публицистов, психологов, искусствоведов, краеведов и многих дру-гих. Как одно из показательных явлений можно назвать доклад А.Л. Калабина, доктора физико-математических наук (г. Тверь) – «Эйнштейн и Достоевский как пересекающиеся параллели». В самой заявке темы очевидна парадоксаль-ность с точки зрения точных знаний. Однако этот аспект в рамках гуманитар-ного рассмотрения проблемы оказывается вполне доказательным. В числе наи-более интересных сообщений, прозвучавших на заседаниях различных секций, можно назвать доклады В.Н. Захарова «Новое у Достоевского: где искать» (г. Москва); Т.А. Касаткиной «“Записки из подполья” как христианский текст» (г. Москва); О.И. Сыромятникова «Неологизмы Достоевского: проблемы комментирования» (г. Пермь); о. Николая Епишева «Еще раз о “Шинели”…» (г. Старая Русса); Г.Л. Черюкиной «Притча о пшеничном зерне: Библия – Ни-колай Кузанский – Федор Достоевский» (г. Ростов-на-Дону) и многие другие. Регламент докладов и сообщений включал не только выступление с докладом, но и живое обсуждение освещаемой проблемы, что безусловно обогащало диа-логовый формат конференции.

В рамках Чтений помимо выступлений с докладами участниками конфе-ренции осуществлялась и просветительская деятельность. В эти дни в школах города исследователи творчества Ф.М. Достоевского провели открытые тема-тические уроки о писателе, что так же стало уже традиционной формой сотруд-ничества с Музеем и городом.

Одним из самых ярких событий, вошедших в программу Чтений, стало празднование Дня славянской письменности и культуры, в связи с чем 24 мая состоялся торжественный митинг возле памятника Ф.М. Достоевскому в Ста-рой Руссе. В празднике приняли участие и выступили с речью более тридцати человек. Среди них представители администрации Новгородского государ-ственного объединенного Музея-заповедника (в состав которого входит Дом-музей Ф.М. Достоевского), священнослужители Православной церкви, круп-ные отечественные и зарубежные ученые, учителя и учащиеся школ города.

Хроника 211

На итоговом заседании, проходившем в НКЦ Музея, участники состояв-шихся Чтений поделились впечатлениями и отзывами о ходе конференции. Как одна из самых очевидных была отмечена тенденция повышения интереса к творчеству великого писателя молодого поколения – как профессиональных исследователей, так и широкого круга читателей произведений Ф.М. Достоев-ского.

В перспективе предполагается очередное издание ежегодного тематиче-ского сборника научных статей по материалам XXXI Международных Старо-русских Чтений «Достоевский и современность».

Г.Л. Черюкина

Х МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «РУССКИЙ ЯЗЫК В ПОЛИКУЛЬТУРНОМ МИРЕ» (Ялта, 8 – 11 июня 2016 г.)

В Ялте 8 – 11 июня в рамках традиционного Международного фестиваля «Великое русское слово» прошла юбилейная Х Международная научно-прак-тическая конференция «Русский язык в поликультурном мире», в роли органи-заторов которой выступили факультет славянской филологии и журналистики Таврической академии Крымского федерального университета им. В.И. Вер-надского и Крымский республиканский институт постдипломного педагоги-ческого образования. В работе конференции приняли участие не только рос-сийские исследователи (из Москвы, Санкт-Петербурга, Саратова, Ростова-на-Дону, Астрахани, Кемерово, Казани, Тамбова, Нижнего Новгорода, Читы, Бар-наула, Омска, Томска, Минусинска Красноярского края), но и ученые из ДНР и ЛНР, Украины, Белоруссии, Казахстана, Словакии, Сербии, Китая, Иордании, Греции, США. Почетным гостем конференции стал А.А. Николаев, в 2004 – 2008 гг. занимавший пост генерального консула РФ в АР Крым. К участникам мероприятия обратились с приветственным словом член Совета Федерации Федерального Собрания РФ от законодательной власти Республики Крым С.П. Цеков и депутаты Государственного Совета Республики Крым Н.А. Лан-тух и Л.В. Чулкова.

На пленарном заседании конференции было сделано 18 докладов, которые были посвящены проблемам значимости языковых категорий для изучения языков (Л.А. Араева), современным дискурсивным практикам (О.С. Иссерс), проблемам лексикологии и лексикографии (А.И. Ольховская), грамматики (Е.В. Петрухина, А.Л. Шарандин), ономастики (В.М. Калинкин В.М., Е.Н. Рем-чукова), языкового сопротивления (И.П. Зайцева), функционирования диа-лектов (О.Г. Ровнова), словопроизводства и словотворчества (Е.М. Маркова, А.В. Петров, В.И. Теркулов), а также вопросам лингводидактики (Г.Ю. Богда-нович, Т.Ю. Новиков, И.В. Одинцова, А. Петрикова) и межкультурной комму-никации (Н.Н. Болдырев, О.Л. Арискина).

Далее работа конференции проходила 10 июня на заседаниях пяти секций: «Актуальные проблемы лингворусистики», «Русский язык в аспекте межкуль-турной коммуникации и перевода», «Социолингвистика. Медиалингвистика. Политическая лингвистика», «Методические аспекты преподавания филоло-гических дисциплин в высшей школе. Преподавание русского языка как род-ного и как иностранного» и «Функционально-коммуникативное описание рус-ского языка и русской литературы. Языковые миры и языковая картина мира».

212 Хроника

Исследователями, участвовавшими в работе всех пяти секций, было сделано более 150 докладов.

Ростов-на-Дону на конференции представляли С.Г. Агапова, Е.В. Калли-стратидис (ЮФУ), Н.О. Светличная (Северо-Кавказский филиал МТУСИ), Л.А. Брусенская, Э.Г. Куликова (РГЭУ «РИНХ»), В.В. Смеюха (РГУПС).

Выступавшие на заключительном пленарном заседании докладчи-ки (О.М. Александрова, Ю.Н Гостева, Ю.Н. Архипова, Р.Ф. Мухаметшина, О.А. Скрябина) обсуждали актуальные вопросы и дальнейшие перспективы преподавания русского языка в средней и высшей школе, после чего были под-ведены итоги конференции. Все участники отметили высокий уровень органи-зации Х Международной научно-практической конференции «Русский язык в поликультурном мире».

Е.В. Каллистратидис

213

ПОЛОЖЕНИЕ о правилах рецензирования статей в журнале

«Известия Южного федерального университета. Филологические науки»

Научные статьи, поступившие в редакцию журнала «Известия Юж-ного федерального университета. Филологические науки», проходят че-рез институт одностороннего «слепого» рецензирования (single-blind – рецензент знает об авторе, автор о рецензенте – нет).

Заведующий редакцией журнала передаёт статьи редакторам раз-делов (в распечатанном или электронном виде). Редакторы разделов определяют рецензентов согласно научной тематике статей.

Рецензент должен рассмотреть полученную статью в течение 40 ра-бочих дней и представить в редакцию рецензию (по e-mail, с досылом по почте или непосредственным представлением в редакцию).

Рецензент может рекомендовать статью к опубликованию; реко-мендовать к опубликова нию после доработки с учетом замечаний; не рекомендовать статью к опубликованию.

В рецензии должен быть оценён научный уровень материала. Необхо-димо обратить внимание на соответствие названия, цели и задач содержанию статьи, наличие элементов новизны, достаточность научной аргументации, на-личие обобщений и выводов, научную и практическую значимость работы.

Если рецензент рекомендует статью к опубликованию после дора-ботки с учетом замечаний или не рекомендует статью к опубликованию, в рецензии должны быть указаны причины такого решения.

Заведующий редакцией журнала знакомит автора статьи с рецензи-ей в обязательном порядке в том случае, если в рецензии есть замечания, которые необходимо учесть для улучшения содержания статьи, а также в случае отклонения статьи.

Если статья по рекомендации рецензента подверглась авторской переработке, она направ ляется на повторное рецензирование тому же рецензенту, который сделал критические замечания. Срок повторного рецензирования – до 30 дней.

Редколлегия вправе направлять статьи на дополнительное аноним-ное рецензирование. При наличии отрицательных рецензий на рукопись от двух разных рецензентов или одной рецензии на ее доработанный вари-ант статья отвергается без рассмотрения другими членами редколлегии.

Заведующий редакцией доводит до сведения автора принятое ре-шение. Максимальный срок рецензирования между датами поступле-ния рукописи в редакцию и вынесения редколлегией окончательного решения составляет 70 дней.

В дальнейшую переписку с авторами отклонённых статей заве-дующий редакцией журнала не вступает.

Наличие положительных рецензий не является достаточным осно-ванием для публикации статьи.

Окончательное решение о целесообразности публикации принима-ет редакционная коллегия на специальном заседании, посвящённом вы-пуску очередного номера журнала.

Рецензии хранятся в редакции журнала в течение 5 лет. Копии ре-цензий могут быть направлены в Министерство образования и науки Российской Федерации при поступлении соответствующего запроса.

214

ТРЕБОВАНИЯ К МАТЕРИАЛАМ, ПУБЛИКУЕМЫМ В ЖУРНАЛЕ

Журнал является научно-прикладным, рецензируемым; выхо-дит на русском языке (4 раза в год); имеет подписной индекс в каталоге Агентства «Роспечать» «Газеты. Журналы».

С 2010 г. журнал включен в перечень российских рецензируе-мых научных журналов ВАК, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученых сте-пеней доктора и кандидата наук.

В журнале получают отражение фундаментальные и прикладные исследования по филологии (языкознанию и литературоведению), ме-тодике преподавания русского (в том числе как иностранного) и ино-странных языков, литературы и журналистики.

В журнале публикуются научные статьи, материалы конферен-ций, симпозиумов, круглых столов, информация о научных мероприя-тиях, рецензии, отчёты об исследованиях, переводы трудов зарубежных авторов и другие научные работы.

Издание информирует читателей о состоянии и перспективах развития филологических наук в России и за рубежом. Журнал адре-сован ученым, преподавателям вузов, колледжей и средних учебных за-ведений, аспирантам и докторантам. Издание направляется в ведущие научные и образовательные учреждения РФ и зарубежных стран, круп-нейшие национальные библиотеки, научные фонды и иные структуры и учреждения, работающие в сфере науки и образования.

Высокий научный уровень журнала обеспечивается не только учёными Южного федерального округа, но и ведущими учёными вузов и научных организаций других регионов РФ, а также ряда стран ближ-него и дальнего зарубежья.

Сайт журнала на международной платформе Open Journal Systems http://www.philol-journal.sfedu.ru

Правила публикации для авторовВ предлагаемых для публикации научных статьях должны со-

держаться обоснование актуальности темы, четкая постановка цели и задач исследования, научная аргументация, обобщения и выводы, пред-ставляющие интерес своей научной новизной, теоретической и практи-ческой значимостью.

Статья должна быть тщательно вычитана. Редакционная колле-гия оставляет за собой право при необходимости сокращать статьи, под-вергать их редакционной правке и отсылать авторам на доработку.

Для публикации в журнале необходимо отправить статью на русском или английском языке по электронной почте [email protected] (зав. редакцией журнала).

Предлагаемые к публикации материалы должны быть оформле-ны согласно указанным ниже требованиям.

215

Материалы, присланные в редакцию, не возвращаются.

Требования к оформлению статьи Объем научной статьи – 0,4 – 0,7 п.л. (16000–28000 печ. зн.). В случае превышения указанного объема условия публикации статьи ого-вариваются в индивидуальном порядке. Объём сообщения, рецензии, хроники научной жизни и т.п. определятся в индивидуальном порядке.

Структура публикации• УДК; ББК• инициалы и фамилия автора (-ов) в правом верхнем углу строч-

ными буквами;• название (посередине строки прописными буквами);• аннотация статьи на русском языке (не более 500 знаков);• ключевые слова (не более 10);• текст статьи;• список литературы и источников в алфавитном порядке;• аннотация на русском языке для перевода сотрудниками редак-

ции на английский язык: Ф.И.О. автора (-ов), место работы, го-род, страна, название статьи, ключевые слова и аннотация (объ-ёмом 20-25 строк);

• сведения об авторе (-ах): фамилия, имя, отчество; место работы (вуз, факультет, кафедра и т.п.); учёная степень, ученое звание, должность; дом. адрес, телефон, e-mail.

Технические установки

• редактор MS WORD 6/0 и выше;• формат бумаги – А4, шрифт Times New Roman, стиль Normal,

кегль –14;• междустрочный интервал – 1,5;• поля – 2,5 см;• примеры в тексте выделяются курсивом;• ссылки на литературу даются в квадратных скобках с указанием

автора (-ов) или (если это коллективный труд) названия работы и страни-цы через запятую: [Иванов, с. 4]; [Философия культуры…, с. 176].

В необходимых случаях после фамилии указывают год (при цити-ровании нескольких работ одного автора);

• цитаты тщательно сверяются и заверяются подписью автора (-ов) на последней странице статьи следующим образом: «Цитаты, приведенные в тексте статьи, верны»;

• иллюстрации должны включать объяснения значений всех компо-нентов, порядковый номер, подрисуночную подпись. Таблицы должны иметь порядковый номер и заголовок, расположенные над ней. В голов-ке таблицы текст пишется с прописной буквы, сокращения слов не до-пускаются. На иллюстрации и таблицы должны быть ссылки в тексте.

216

Данные иллюстраций и таблиц не должны дублировать текст;• статья должна быть подписана автором (-ами) на последней стра-

нице.

Примеры оформления списка литературы и ссылок на неё

Список использованной литературы оформляется под заголовком«Литература», или «Литература и источники». Примечания лучше

оформлять в виде затекстовых ссылок, используя для них общеприня-тую индексную нумерацию, и помещать их перед списком литературы. Например:

В тексте:«…лучшей книги о Сахалине до сих пор не было и нет»2.В примечаниях:2 См.: Комментарии к «Острову Сахалину», составленные М.Л. Се-

мановой. С. 580.Описание источника приводят в соответствии с требованиями

ГОСТ 7.0.5-2008 «Библиографическая ссылка». Источник описывают в следующем порядке:

- фамилия и инициалы автора курсивом, название работы, место и год издания, количество страниц, например:

Гусев А.Ф. Граф Л.Н.Толстой, его «Исповедь» и мнимо-новая вера. Ч. 1. М., 1890. 460 с.

Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956. 384 с.;

- если это статья, то после двойного слэша (//) указывается журнал (допустимы при этом стандартные сокращения) или выходные данные сборника, например:

Апресян Ю.Д. Коннотации как часть прагматики слова (лексикогра-фический аспект) // Апресян Ю.Д. Избр. тр. Т. 2. М., 1995.

Трубецкой Н.С.. Общеславянский элемент в русской культуре // ВЯ. 1990. № 2, 3;

- если ссылка дается на сборник или иное аналогичное издание, то его описывают либо под фамилией научного редактора (-ов) с указани-ем «ред.» (для других языков – ed., и т.п.); либо под заглавием книги, например:

Greenberg J. (ed.). Universals of human language. Vol. I. Method and theory. Stanford (California), 1978.

Или:Universals of human language. Vol. I. Method and theory. Stanford

(California), 1978.Для электронных ресурсов допускается вместо слов «Режим до-

ступа» (или их эквивалента на другом языке) использовать для обо-значения электронного адреса аббревиатуру «URL» (Uniform Resource Locator — унифицированный указатель ресурса). После электронного адреса в круглых скобках приводят сведения о дате обращения к элек-

217

тронному сетевому ресурсу, после слов «дата обращения» указывают число, месяц и год:

Непомнящий В.С. Пушкин и судьба России [Электронный ре-сурс]. // Глагол. – Электрон. дан. М., 2001. URL: http//www.glagol-online.ru/n5/115/ (дата обращения: 03.09.2009).

Условия передачи авторских прав

Авторы, которые публикуются в данном журнале, соглашаются со следующими условиями:

1. Авторы сохраняют за собой авторские права на работу и переда-ют журналу право первой публикации вместе с работой, одновременно лицензируя ее на условиях Creative Commons Attribution License, кото-рая позволяет другим распространять данную работу с обязательным указанием авторства данной работы и ссылкой на оригинальную публи-кацию в этом журнале.

2. Авторы сохраняют право заключать отдельные, дополнительные контрактные соглашения на неэксклюзивное распространение версии работы, опубликованной этим журналом (например, разместить ее в университетском хранилище или опубликовать ее в книге), со ссылкой на оригинальную публикацию в этом журнале.

3. Авторам разрешается размещать их работу в сети Интернет (на-пример, в университетском хранилище или на их персональном веб-сайте) до и во время процесса рассмотрения ее данным журналом, так как это может привести к продуктивному обсуждению, а также к боль-шему количеству ссылок на данную опубликованную работу (Смотри The Effect of Open Access).

4. Ознакомиться с полным текстом лицензионного согла-шения Creative Commons Attribution License можно на сайте: http://creativecommons.org/licenses/by/3.0/deed.ru

Статьи, оформленные без соблюдения указанных требований,редакцией не рассматриваются.

Адрес редакции:

344006, Российская Федерация, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, к.11

Институт филологии, журналистики и межкультурной коммуникации, Южный федеральный университет

Заведующий редакцией журнала: Нефёдов Игорь Владиславович Телефон: +7-960-464-33-21 E-mail: [email protected]

Сайт журнала: http://www.philol-journal.sfedu.ru

Сдано в набор 01.09.2016. Подписано в печать 24.09.2016.Формат 70х100/16. Бумага офсетная. Гарнитура «PetersburgC»Печать цифровая. Усл. печ. л.17,41. Уч.-изд. л. 14,22. Тираж 500 экз.Заказ № 289

Типография ООО «Фонд науки и образовния»344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая 111,тел. 8-918-570-30-30.

Documents

msu.ru · 2016. 9. 30. · Известия ЮФУ Филологические науки 2O16. № 3 Редакционная коллегия: Н. В. Изотова, главный