Słowiański krągSłowo – myśl – obraz w tradycji i współczesności

Słowiański krągSłowo – myśl – obraz w tradycji i współczesności

pod redakcjąAnety Banaszek-Szapowałowej

Uniwersytet Śląski • Katowice 2019

Redaktor serii: Językoznawstwo Słowiańskie:

Jolanta Lubocha-Kruglik

Recenzent

Halina Chodurska

Decyzją redaktora naukowego publikacja ukazała się na prawach maszynopisu gwarantowanego – teksty nie były poddane redakcji

w Wydawnictwie Uniwersytetu Śląskiego.

Решением научного редактора публикация издана на правах гарантированной рукописи – тексты не были отредактированы

в Издательстве Силезского университета.

Niniejszy tom jest wyrazem uznania środowiska naukowego dla osiągnięć Pani Profesor Ewy Straś, fascynującej się naukowym poznawaniem słów, myśli i obrazów z pozycji językoznawstwa konfrontatywnego polsko-rosyjskiego.

Pani Profesor jest nie tylko dociekliwym naukowcem, lecz także osobą ema-nującą ciepłem i pełną pozytywnej energii, dlatego jest to także podziękowanie za ciekawe dyskusje i codzienne rozmowy, życzliwe rady i wszelką pomoc.

Współpracownicy i przyjaciele z Instytutu Filologii Wschodniosłowiańskiej Uniwersytetu Śląskiego w Katowicach oraz wielu innych ośrodków nie tylko w kraju, ale także za granicą w wyrazie sympatii dla Pani Profesor podzielili się na łamach tych stron rezultatami swoich badań.

Szanowna Pani Profesor, ofiarując Pani monografię Słowiański krąg. Sło-wo – myśl – obraz w tradycji i współczesności w imieniu wszystkich autorów składam najserdeczniejsze życzenia!

Sosnowiec, 15 stycznia 2019 Aneta Banaszek-Szapowałowa

Spis treści

Przedmowa

Bibliografia dorobku naukowego Profesor Ewy Straś. Spis ważniejszych publikacji

Odkrywając słowa, myśli, obrazy

Пётр Червинский: Речь-говорение славянских отображений Имре Пачаи: Тюркские корни некоторых русских фразеологических единицНадежда Сычёва: Соматизмы голова/głowa в паремиологических единицах

русского и польского языков Dariusz Tkaczewski: Leksemy čich/węch i nos w czeskich i polskich somatyzmach

oraz ich symbolika i ekwiwalencja wzajemna Мачей Вальчак: Город/miasto и их производные в русском и польском языковом

представленииAgnieszka Gasz: Polskie i rosyjskie czasowniki motywowane nazwą napoju

Jak wyrazić nie tylko słowem

Зофья Чапига: Способы описания удовлетворения (на русском и польском языковом материале)

Krystyna Kleszczowa, Kamilla Termińska: Pojęcie normy w polskim systemie leksykalnym

Эва Дзвежиньска: Феминитивы-профессионализмы в современном русском языке

Aleksandra Krawuczka: Przyczynowość jako zjawisko językowe w dwóch języ-kach słowiańskich – rosyjskim i polskim

Иоланта Любоха-Круглик, Оксана Малыса: Глаголы речи и стратегия автора (на материале польского перевода Жизни насекомых Виктора Пелевина)

9

15

2342

51

64

7891

107

120

131

141

154

8 Spis treści

Słowa, myśli, obrazy w różnych formach twórczości współczesnej i w folklorze

Ярослав Вежбиньски: Поэтика слова в художественном пространстве Михаила Зощенко (лингвистический и культурный аспекты)

Мария Ковшова: Агионимы в русских загадках Габриела Вильк: Средства создания языковой игры в интернет-мемах (на

материале фразеологии)Анета Банашек-Шаповалова: О конфликтогенности межсосдеского прост-

ранства в интернет-мемахЯсмина Смех: Контексты употребления слова друг в мультипликационном

фильме Смешарики

Z problemów opisu lingwistycznego

Gustaw Michał Akartel: Granice pomiędzy jednostkami podstandardu językowe-go (na materiale języka polskiego i rosyjskiego)

Галина Гвоздович: Термины рукописных грамматик и штудий эпохи восточнославянского Pенессанса

Виктор Шаповал: Из наблюдений над очиткамиMaciej Labocha: Myśl – słowo – użycie, czyli o strukturze semantycznej artykułu

hasłowego w słowniku przekładowym polsko-rosyjskim na przykładzie pol-skiego leksemu przeżyć oraz jego rosyjskich odpowiedników

Andrzej Charciarek: Treq – narzędzie do ustalania ekwiwalentów przekładowych w korpusie równoległym InterCorp

Хенрик Фонтаньски: Термины модальность, модус, модусная рамка в русской лингвистике и их польские эквиваленты

Działanie słowem w sferze władzy, mediów, bezpieczeństwa

Лара Синельникова: Дискурс власти: от легитимизации до манипуляцииKrystyna Ratajczyk: Pragmatyka kontaminacji leksykalnych w rosyjskich i pol-

skich tekstach medialnych Jadwiga Stawnicka: Bezpieczeństwo w sytuacjach o wysokim stopniu ryzyka. Per-

spektywa pragmalingwistycznaJarosław Bugajski: Bezpieczeństwo nastolatków wśród zagrożeń we współczesnej

dobie transformacji

167179

187

203

222

237

255265

283

293

305

315

323

333

345

Przedmowa

Słowiański krąg. Słowo – myśl – obraz w tradycji i współczesności łączy różnorodne studia, głównie porównawcze, dotyczące języków i kultur słowiań-skich. Autorzy przyjmują perspektywę semazjologiczną, onomazjologiczną czy translatoryczną (Rozdział 1 i 2), badają konkretne teksty dawne i współczesne (Rozdział 3), podejmują się omówienia zagadnień teoretycznych i praktyczne-go zastosowania metod i narzędzi lingwistycznych (Rozdział 4), interesują ich określone przejawy działalności człowieka – nie tylko komunikacyjnej – w ta-kich sferach jak władza, media, bezpieczeństwo (Rozdział 5). Krótka charakte-rystyka zawartości niniejszej monografii zamieszczona jest poniżej.

Rozdział Odkrywając słowa, myśli, obrazy to zbiór tekstów, których celem jest naukowe poznanie z pozycji semazjologicznej.

Piotr Czerwiński poszukuje punktów wspólnych ogólnego modelu wyobra-żeń o mowie-mówieniu na podstawie wybranych słowiańskich rdzeni i utwo-rzonych od nich słów oznaczających proces generowania dźwięków. Analizę prowadzi autor w oparciu o mechanizm działania formy wewnętrznej słowa. Tekst nosi tytuł Mowa-mówienie w zwierciadle języków słowiańskich.

Poszukiwaniu paralel między rosyjskimi i tureckimi frazeologizmami po-święca swoje obserwacje Imre Pacsai. Na podstawie opisanych w pracy Turec-kie źródła wybranych rosyjskich jednostek frazeologicznych przykładów autor dowodzi, że zachowane w nich są informacje o realiach bytu i światopoglądzie narodów stepowych. Wskazane arealne cechy tych wyrażeń potwierdzają inten-sywne kontakty narodu rosyjskiego ze Wschodem.

Nadieżda Syczowa podziela pogląd, że wyrażenia paremiologiczne są bar-dzo informatywne, jeśli chodzi o ustalenie struktury poszczególnych koncep-tów i ich specyfiki etnicznej. Tekst Somatyzmy голова/głowa w paremiach rosyjskich i polskich autorka poświęciła rozważaniom na temat wspólnych dla obu języków składowych danego konceptu, jak i – mniej licznym – cechom różnicującym.

10 Przedmowa

Somatyzmy traktuje jako znak językowy oraz symbol kulturowy i społecz-ny Dariusz Tkaczewski. Badacz skupia się na ustaleniu typów ekwiwalencji czeskich i polskich frazeologizmów somatycznych. Opracowanie Leksemy čich/węch i nos w czeskich i polskich somatyzmach oraz ich symbolika i ekwiwalen-cja wzajemna zawiera także ilościową charakterystykę modeli przekładalności tych jednostek.

Tekst Город/miasto i ich pochodne w rosyjskich i polskich wyobrażeniach językowych pokazuje szerokie spektrum znaczeń określonej grupy wyrazów, ich możliwych użyć i tendencji zmian ich semantyki. Recepcja miasta jako re-prezentacji określonych idei jest punktem wyjścia w pracy Macieja Walczaka poświęconej porównaniu leksemów polskich i rosyjskich oraz ich derywatów sufiksalnych.

Agnieszka Gasz analizuje Polskie i rosyjskie czasowniki motywowane nazwą napoju. Na materiale źródeł leksykograficznych oraz użyć tekstowych danych wyrazów poświadczonych przez słowniki, korpusy i utwory literackie autorka dokonuje systematyzacji i opisu jednostek obu języków wewnątrz pola pojęcio-wo-leksykalnego wyznaczonego przez wspólną cechę semantyczną.

Autorzy tekstów w rozdziale Jak wyrazić nie tylko słowem przyjmują per-spektywę onomazjologiczną i – w jednym przypadku – także translatoryczną.

Zadowolenie jako stan emocjonalny człowieka, będący reakcją na spełnie-nie jego oczekiwań i potrzeb, jest pojęciem kluczowym w pracy Zofii Czapigi. W analizie porównawczej zatytułowanej Sposoby opisu zadowolenia (na rosyj-skim i polskim materiale językowym) badaczka, posiłkując się egzemplifikacją w postaci cytatów z literatury pięknej, opisuje ekwiwalentne leksemy oraz mo-dele zdań stanowych.

Pojęcie normy w polskim systemie leksykalnym interesuje Krystynę Kleszczo-wą i Kamillę Termińską. Autorki wskazują okoliczności skłaniające użytkowni-ków języka do sięgania po wyrażenia odnoszące się do normy i dla każdej z tych okoliczności wskazują leksykalne wyznaczniki dla normy w antonimicznej skali gradacyjnej. Analiza bazuje na materiale współczesnej i dawnej polszczyzny.

Dane słownikowe oraz przykłady użycia w Narodowym Korpusie Języka Rosyjskiego i na rosyjskich stronach internetowych przywołuje Ewa Dźwie-rzyńska analizując stan obecny i charakteryzując historię pewnej grupy femi-natywów. O sposobach tworzenia żeńskich form nazw zawodów i zakresie ich użycia pisze autorka w tekście Feminatywy – nazwy zawodów we współczesnym języku rosyjskim.

Nad pojmowaniem przyczynowości nie tylko w językoznawstwie zastanawia się Aleksandra Krawuczka. W pracy zatytułowanej Przyczynowość jako zjawi-sko językowe w dwóch językach słowiańskich – rosyjskim i polskim omówione są w aspekcie porównawczym sposoby opisu przyczyny środkami języków spo-krewnionych z uwzględnieniem możliwości szerokiego i wąskiego rozumienia kauzalności.

11Przedmowa

O czasownikach mówienia, ich powiązaniu z obraną przez Wiktora Piele-wina w jednej z jego pierwszych książek Życie owadów strategią piszą Jolanta Lubocha-Kruglik i Oksana Małysa. Autorki analizują funkcjonowanie wybranej kategorii leksemów w tłumaczeniu powieści na język polski, wskazując na roz-bieżności na linii tekstu oryginału i przekładu, które związane są z funkcjono-waniem verba dicendi w obu językach.

Rozdział Słowa, myśli, obrazy w różnych formach twórczości współczesnej i w folklorze gromadzi prace, w których analizie poddane są dzieła konkretnych autorów oraz teksty folklorystyczne.

Wybrane cechy idiostylu jednego z najbardziej utalentowanych pisarzy XX w. charakteryzuje Jarosław Wierzbiński. Poetyka słowa w przestrzeni ar-tystycznej Michaiła Zoszczenki (aspekt lingwistyczno-kulturowy) przybliża funkcjonowanie dyskursu łączonego w cyklu nowel Niebieska księga (Голубая книга), w której pisarz wprowadza m.in. fragmenty staroruskiego kodeksu kar-nego Prawda Ruska (Русская Правда).

Kolejnym tekstem wartym naukowej refleksji są zagadki. O tym, jaką funk-cję pełnią imiona i nazwiska świętych, a także związane z nimi wątki i obrazy biblijne, w tekstach należących do tego gatunku pisze Maria Kowszowa w pracy pod tytułem Hagionimy w rosyjskich zagadkach. Autorka analizuje zarówno tradycyjne teksty ludowe, jak i najnowsze wersje zagadek.

Gabriela Wilk bada folklor współczesny, a dokładniej – folklor internetowy, w powiązaniu z takimi uniwersalnymi konceptami, jak „praca” i „pieniądze”. Tekst Mechanizmy gry językowej w memach internetowych (na materiale frazeo- logii) poświęcony jest odpowiedzi na pytanie, jakim modyfikacjom poddawane są frazeologizmy i przysłowia użyte jako element werbalny rosyjskich memów internetowych.

Konfliktogenność relacji między sąsiadami i ich wyrażanie w najnowszej twórczości sieciowej opisuje Aneta Banaszek-Szapowałowa. W tekście О kon-fliktogenności przestrzeni sąsiedzkiej w memach internetowych autorka analizu-je język mem-komunikacji i wyprowadza modele współistnienia komponentu werbalnego i ikonicznego charakterystyczne dla przedstawienia tematu konflik-tów sąsiedzkich w tekstach danego gatunku.

Praca Jaśminy Śmiech skupia się na określeniu znaczeń pewnego słowa po-przez jego kontekstualne użycia we współczesnym rosyjskim filmie animowa-nym dla dzieci. Elementy semantyki słowa друг wyprowadza autorka z analizy replik dialogów bohaterów seryjnej animacji. Spostrzeżenia te zawarte zostały w artykule Konteksty użycia wyrazu друг w filmie animowanym Смешарики.

Kwestie teoretyczne badań językoznawczych poruszają autorzy rozdziału Z problemów opisu lingwistycznego.

Gustaw Michał Akartel zastanawia się nad tym, czy możliwe jest wyznacze-nie ścisłych granic pomiędzy poszczególnymi realizacjami podstandardu języ-kowego, gdy jedni badacze terminy argot, żargon, slang – i odpowiednio арго,

12 Przedmowa

жаргон, сленг – uważają za synonimiczne, inni za określenia odmiennych zjawisk. Rozważania te autor opatrzył tytułem Granice pomiędzy jednostkami podstandardu językowego (na materiale języka polskiego i rosyjskiego).

Terminologii konkretnego okresu historycznego poświęcona jest praca Gali-ny Gwozdowicz Terminy rękopiśmiennych gramatyk i studiów epoki wschodnio-słowiańskiego odrodzenia. W systemie nominacji naukowych danego okresu hi-storycznego znajduje odzwierciedlenie wiedza językoznawcza, a także kontakty z zagranicą, czego dowodem jest przenikanie terminów języka łacińskiego.

W pracy Z obserwacji nad błędami odczytania Wiktor Szapował rozpatru-je sytuacje, kiedy litery w ręcznie napisanym nieznanym słowie mogą zostać mylnie odczytane i zamienione przy kopiowaniu. Autor poszukuje przyczyn neutralizacji wizualnej i przewiduje, iż systematyzacja błędów poprzednio roz-poznanych pomoże w znalezieniu miejsc, w których prawdopodobne jest błędne odczytanie.

Maciej Labocha w pracy Myśl – słowo – użycie, czyli o strukturze seman-tycznej artykułu hasłowego w słowniku przekładowym polsko-rosyjskim na przykładzie polskiego leksemu przeżyć oraz jego rosyjskich odpowiedników proponuje optymalną budowę artykułu hasłowego dla analizowanych leksemów, mając przy tym na uwadze holistyczne rozumienie znaczenia.

Tekst Treq – narzędzie do ustalania ekwiwalentów przekładowych w kor-pusie równoległym InterCorp pokazuje możliwości prezentowanego narzędzia w procesie tłumaczenia na przykładzie wybranych jednostek jedno- i wielowy-razowych. W swojej pracy Andrzej Charciarek przybliża polski i rosyjski moduł korpusu równoległego InterCorp i omawia funkcje, jakich dostarcza narzędzie Treq.

Henryk Fontański zwraca uwagę na brak jednoznaczności terminów модальность, модус, модусная рамка w lingwistyce rosyjskiej. Autor wska-zuje na konieczność doprecyzowania definicji tych centralnych pojęć koncepcji G.A. Zołotowej i każdorazowego formułowania znaczenia, w jakim terminy te są używane. W tekście znajdują się także rozważania na temat polskich odpo-wiedników terminologicznych.

Teksty w rozdziale Działanie słowem w sferze władzy, mediów, bezpieczeń-stwa łączą zarówno wymienione obszary, jak i – w większości przypadków – pragmatyczna podstawa oglądu.

W dyskursie władzy dominują dwie intencje – wywalczenie władzy i jej utrzymanie. O tym, jakie sposoby wykorzystywane są dla legitymizacji władzy pisze Lara Sinelnikowa w tekście Dyskurs władzy: od legitymizacji do manipu-lacji. W opracowaniu autorka omawia także środki wykorzystywane w komuni-kacji politycznej w celu zamierzonego zakłamywania rzeczywistości w interesie nadawcy.

Neologizmy kontaminacyjne, które pojawiają się w tekstach medialnych, poddaje analizie Krystyna Ratajczyk. W pracy Pragmatyka kontaminacji lek-

13Przedmowa

sykalnych w rosyjskich i polskich tekstach medialnych wśród typów podobnych zespoleń formalnych i znaczeniowych najczęściej dwóch jednostek leksykalnych autorka wyróżnia sformułowania żartobliwe, ironiczne, ale także i obraźliwe.

Zagadnienie negocjacji kryzysowych rozpatruje Jadwiga Stawnicka w pracy Bezpieczeństwo w sytuacjach o wysokim stopniu ryzyka. Perspektywa pragma-lingwistyczna. Autorka skupia uwagę na jednym z komisywnych aktów mowy – obietnicy. Określa reguły składania obietnic przez negocjatorów, dążących do porozumienia i bezsiłowego rozwiązania konfliktu.

Bezpieczeństwo nastolatków wśród zagrożeń we współczesnej dobie trans-formacji jest socjologicznym ujęciem, poświęconym reformie edukacyjnej z 1999 r., wprowadzającej trójstopniową organizację: szkoła podstawowa, gim-nazjum i szkoła średnia. Jarosław Bugajski dochodzi do wniosku, że polskie szkolnictwo nadal wymaga działań, które zapewnią spokojne i godne warunki nauczania i bezpieczeństwo nastolatków.

Aneta Banaszek-Szapowałowa

Bibliografia dorobku naukowego Profesor Ewy Straś

Spis ważniejszych publikacji

Najnowsze żeńskie nazwy osobowe w języku rosyjskim. „Prace językoznawcze” 1989, T. 16, s. 85–100.

Zagadnienia ekwiwalencji rosyjskich i polskich odzwierzęcych derywatów semantycz-nych. „Prace językoznawcze” 1991, T. 18, s. 102–114.

Nowe wyrażenia o strukturze „przymiotnik oznaczający barwę + rzeczownik” w języku rosyjskim i polskim. „Prace Językoznawcze” 1993, T. 21, s. 80–95.

Zmiany znaczeniowe w obrębie rosyjskich związków frazeologicznych o strukturze: przymiotnik + rzeczownik. „Prace Językoznawcze” 1993, T. 20, s. 62–70.

Особенности восприятия авторских песен Б. Окуджавы и В. Высоцкого в Польше. В: Мир Высоцкого. Исследования и материалы. Вып. 3, Т. 2, ГКЦМ В.С. Вы- соцкого. Ред. В.Ф. Щербакова. Москва 1999, c. 360–368.

K вопросу о перифразе в русском и польском языках: выражения заменяющие личные имена. „Вісник Лвівского університету. Серія Філологія” 2000, № 28, c. 77–81.

Фонетическое освоение русским языком английских имен собственных: норма и практика. W: Słowo. Tekst. Czas IV. Red. M. Aleksiejenko. Szczecin 2000, s. 225–228.

Apelatywizacja nazwisk obcego pochodzenia w języku polskim i rosyjskim. W: Języki słowiańskie dziś. Nowe fakty. Nowe spojrzenia. Red. H. Fontański, E. Straś. Ka-towice 2001, s. 105–113.

Peryfrazy w środkach masowego przekazu (na materiale prasy polskiej i rosyjskiej). W: Konfrontacja języków słowiańskich na poziomie leksyki, słowotwórstwa i skład-ni. Red. P. Czerwiński, M. Borek. Katowice 2001, s. 102–110.

Палитра политических цветов в польском и русском языках (niebieski/голубой). W: España y el Mundo Eslavo. Relaciones culturales, literarias y lingüísticas. Red. F. Presa González. Madrid 2002, s. 693–698.

Цвет – символ – политика (на материале польского и русского языков). „Mundo Eslavo” 2002, № 2, s. 19–25.

16 Bibliografia dorobku naukowego Profesor Ewy Straś…

K вопросу об освоении иностранных элементов в русском языке. В: Новое в теории и практике описания и преподавания русского языка. Ред. И.Л. Терентьев. Warszawa 2003, s. 250–254.

Русская песня в Польше: проблемы культурной судьбы и влияния. В: Русское слово в мировой культуре. Россия в мировом культурном пространстве. Ред. И.В. Реброва, Н.О. Рогозина, M.A. Шахматова, E.E. Юрков. Санкт-Петербург 2003, c. 222–228.

Oт варваризма к интернационализму в русском языке. «Мова» 2003, № 8, c. 236–241.

«Агглютинативные» новообразования в русском языке новейшего периода. В: Новое в теории и практике описания и преподавания русского языка. Ред. И.Л. Терентьев. Warszawa 2004, s. 333–336.

Географические названия в русском языке новейшего времени: норма – тенденции – употребление. „Cuadernos de Rusística Española” 2004, № 1, s. 137–143.

Компьютерный лексикон и способы его современного употребления в тексте. W: Aktualne problemy semantyki i stylistyki tekstu. Red. J. Wierzbiński. Łódź 2004, s. 245–251.

Слова, обозначающие культурно маркированные реалии, в составе русских фразеологизмов и их эквиваленты в испанском языке. W: Język rosyjski w kon-frontacji z językami Europy (w aspekcie lingwokulturoznawczym). Red. P. Czer-wiński, H. Fontański. Katowice 2004, s. 105–113.

Nazwy oparte na symbolice kolorów odnoszące się do ugrupowań politycznych w języ-ku polskim i rosyjskim. W: Język a rzeczywistość. Rusycystyczne studia konfronta-tywne. Red. P. Czerwiński, H. Fontański. Katowice 2005, s. 178–184.

Tekstowe wykładniki kategorii rodzaju rzeczowników nieodmiennych w języku rosyj-skim. W: Leksyka i gramatyka w tekście. Konfrontatywne studia rusycystyczne. Red. M. Borek, H. Fontański. Katowice 2005, s. 106–116.

Toponimy rosyjskie jako zwierciadło kultury politycznej. W: Cywilizacja. Przestrzeń. Tekst. Słowiańska topografia kulturowa w języku i literaturze. Red. L. Miodyński. Katowice 2005, s. 229–239.

Aнтонимические воплощения богатства и бедности в русской и польской фразеологии (деньги и материальный достаток). В: Взаимодействие языков и культур: русский язык в культурно-коммуникативном пространстве новой Европы. Ред. Ю.Е. Прохоров. Рига 2005, c. 386–394.

Градуальность определений человека «под градусом». W: Słowo. Tekst. Czas VIII. Człowiek we frazeologii i leksyce języków słowiańskich. Red. M. Aleksiejenko, M. Hordy. Szczecin 2005, s. 181–186.

Интенсивность, создаваемая редупликацией в русском и польском языках. В: Юбилейный славистический сборник. Red. M. Wylczanowa, M. Kuzmowa, M. Michajłowa. Błagojewgrad 2005, s. 274–281.

Языковая интерференция как определяющий фактор речевых ошибок при обучении иностранному языку. В: Русский язык в польской аудитории. Ред. A. Зых. Katowice 2005, s. 195–204.

Параметры интенсивности в сравнительных устойчивых оборотах русского и польского языков (слова категории состояния). «Научни трудове. Пловдивски

17Bibliografia dorobku naukowego Profesor Ewy Straś…

университет Паисий Хилендарски. Филология» 2006, Т. 44, Кн. 1, Сб. А, c. 226–237.

Редупликация как способ выражения интенсивности в русском языке. „Mundo Eslavo” 2006, № 5, s. 29–34.

Czynnik antropocentryczny a intensyfikacja relacji przestrzennych w języku polskim i rosyjskim. W: Język w kontekście społecznym i komunikacyjnym. Red. P. Czer-wiński, A. Charciarek. Katowice 2007, s. 24–33.

Wyrazy obcego pochodzenia w tekście (na materiale języka rosyjskiego i polskiego). W: Kategorie semantyczne w tekście. Red. P. Czerwiński, E. Straś. Katowice 2007, s. 58–74.

Aнтонимия цветобозначений – компонентов устойчивых сравнений в русском языке. В: Новое в теории и практике описания и преподавания русского языка. Ред. И.Л. Терентьев. Warszawa 2007, s. 150–154.

Сочетаемостные отношения в группе русских фразеологических единиц, выражающих полноту отсутствия в семантическом пространстве количества. В: Мир русского слова и русское слово в мире. T. 2. Red. St. Gieor- gijewa, A. Lipowska. Sofia 2007, s. 299–303.

Kategoria intensywności we frazeologii języka polskiego i rosyjskiego. Katowice 2008.Rosyjskie przymiotniki przynależnościowe i ich nienormatywne użycia w tekstach inter-

netowych. W: Ze studiów nad literaturami i językami wschodniosłowiańskimi. Red. A. Ksenicz, P. Stasińska. Zielona Góra 2008, s. 285–290.

Wartościowanie ilościowe we frazeologii języka polskiego i rosyjskiego. W: Problemy semantyki i stylistyki tekstu. Red. J. Sosnowski. Łódź 2009, s. 205–211.

Разновидности вкусовых ощущений в русских и польских сравнительных конструкциях. В: Коммуникативные аспекты грамматики и текста. Ред. A. Чапига, З. Чапига. Rzeszów 2009, s. 208–215.

Intensyfikacja stanu ciemności we frazeologii języka polskiego i rosyjskiego. W: Z za-gadnień semantyki i stylistyki tekstu. Red. A. Ginter. Łódź 2010, s. 259–266.

K вопросу о коллокациях в русском языке. В: Русский язык и литература в меж-дународном образовательном пространстве: современное состояние и пер-спективы. T. 1. Red. R. Guzmán Tirado, L. Sokolova, I. Votyakova. Granada 2010, s. 275–280.

Речевая тактика угрозы в жанре интервью. „Наукові записки Луганского національного університету. Серія Філологічні науки ” 2010, Вип. 9, c. 325–332.

Koncept BLISKOŚĆ we frazeologii języka polskiego i rosyjskiego. В: Русский язык в польской аудитории. Ред. A. Зых. Katowice 2011, T. 3, s. 71–83.

Konflikty zbrojne a mentalność narodowa Polaków i Rosjan. W: Słowo i tekst 3. Mental-ność etniczna i kulturowa. Red. P. Czerwiński, E. Straś. Katowice 2011, s. 87–98.

«Золото» в русском, польском и испанском языковом представлении: в поисках общего. В: Lengua rusa, visión del mundo y texto. Red. E. Quero Gervilla, B. Barros García, T. Kopylova, E. Vercher García, G. Kharnásova. Granada 2011, s. 794–799.

Вербализация концепта «ангел»/„anioł” в современных русском и польском языках. W: Teoretyczne i praktyczne aspekty badań semantyki i stylistyki tekstu. Red. J. Wierzbiński, T. Daiber, G. Gochev, I. Zlatev. Łódź 2012, s. 166–181.

18 Bibliografia dorobku naukowego Profesor Ewy Straś…

Концепт «золото» во фразеологии русского и польского языков: в поисках раз-личного. В: Русистика: язык, культура, перевод. Red. A.A. Gradinarova, R.A. Spasova. Sofia 2012, s. 241–248.

Семантика ангела в польско-русском паремиологическом сопоставлении. W: Pa-rémie národů slovanských VI. Ostrava 2012, s. 234–240.

Sól / соль в польско-русском сопоставлении: проблемы семантики в аспекте культуры. В: Dialogul slaviştilor la începutul secolului al XXI-lea. Anul 2. Red. I. Herbil. Cluj-Napoca 2013, s. 366–377.

Aнгел/anioł в русско-польском сопоставлении: семантико-этнокультурный аспект. Ternopol 2013.

Антропоцентричность воды во фразеологических единицах русского и польского языков. В: Вода в славянской фразеологии и паремиологии. Red. А. Zoltán, O. Fedoszov, Sz. Janurik. Budapeszt 2013, T. 2, s. 612–618.

Kонцепт путь/дорога в текстах русских песен. Лингвокультурологический аспект. W: Slavânskie čteniâ IX. Red. A. Stankeviča. Daugavpils 2013, s. 253–262.

Aнгел/anioł в русско-польском сопоставлении: семантико-этнокультурный аспект. Saarbrücken 2014. (Wydanie drugie)

O полисемантичности ангела в русском и польском языковом представлении (на материале конструкции типа ангел любви / anioł miłości). W: W kręgu zagad-nień semantyki i stylistyki tekstu. Red. A. Piasecka, I. Blumental. Łódź 2014, s. 149–159.

Традиционное и новое в русском и польском языковом представлении ангела. В: Dialogul slaviştilor la începutul secolului al XXI-lea. Anul III. Red. I. Herbil. Cluj--Napoca 2014, s. 27–36.

Языковая идиоматика и этническая ментальность (на материале русской и польской батальной паремиологии). В: Parémie národů slovanských VII. Ostra-va 2014, s. 261–272.

Женские воплощения ангела русского и польского языкового узуса. W: Dialog kul-tur VIII. Red J. Kostincová. Hradec Králové 2015, s. 103–111.

Женщина-ангел в рсской и польской языковой традиции. В: Русский язык и лите-ратура в пространстве мировой культуры. Ред. Л.А. Вербицкая и др., T. 11, Санкт-Петербург 2015, c. 258–263.

Многозначное число сорок. W: Z badań nad językami europejskimi w aspekcie syn-chronicznym i diachronicznym. Red. E. Dźwierzyńska, D. Chudyk. Szczecin 2015, s. 251–259.

Образ политического противника в Интернете (на материале высказываний пользователей). W: Oblicza przeciwnika. Język a rzeczywistość w kategoriach ekspresji, polityki, ideologii. Red. A. Charciarek, P. Czerwiński. Katowice 2015, s. 41–74.

Падший ангел в русском и польском языковом представлении. W: Chrześcijańskie dziedzictwo duchowe narodów słowiańskich. Seria 3: Język. Literatura. Kultu-ra. Historia. T. 1: Chrześcijaństwo w literaturze i języku. Red. Z. Abramowicz, K. Korotkich. Białystok 2016, s. 373–385.

Представление пространственной удалённости в русской и польской фразеологии. В: Prostor in čas v frazeologiji. Red. E. Kržišnik, N. Jakop, M. Jemec Tomazin. Ljubljana 2016, s. 479–489.

19Bibliografia dorobku naukowego Profesor Ewy Straś…

Серафимы и херувимы. Этнокультурный взгляд на проблему перцепции (в русскo-польском сопоставлении). В: Русский язык в интеркультурном пространстве. Red. З. Чапига, A. Стасенко. Rzeszów 2016, c. 178–191.

Кофе и kawa с несогласованными определениями. W: Świat za tekstem. Red. J. Lu-bocha-Kruglik, O. Małysa. Katowice 2017, s. 489–508.

Модификационный ресурс пословицы на примере русско-польской пары эквива-лентов. W: Parémie národů slovanských VIII. Ostrava 2017, s. 221–229.

Żeńskie kreacje anioła (na materiale języka polskiego i rosyjskiego). W: Wartości i wartościowanie we współczesnej humanistyce. III perspektywa językoznawcza. Red. A. Kiklewicz, J. Piwowar. Olsztyn 2017, s. 155–165.

Мечта / marzenie как компонент устойчивых словосочетаний русского и польского речевого узуса. W: Wyraz i zdanie w językach słowiańskich 9. Opis, konfrontacja, przekład. Red. W. Wysoczański, B. Gasek. „Slavica Wratislaviensia” 2017, 165, s. 389–399.

Языковая экспликация концептов «кафе» и „kawiarnia”. Сопоставительный аспект. В: Русистика и современность. Старые вопросы, новые ответы. Red. J. Lubocha-Kruglik, O. Małysa, G. Wilk, A. Zych. Katowice 2017, s. 379–391.

Anioł/angel w postaci deminutywnej. W: Tradycja i współczesność w badaniach nad ję-zykami słowiańskimi. Red. A. Charciarek, E. Kapela. Katowice 2018, s. 243–258.

O вербализации концепта «место кофепития» в русском и польском языках. „Stu-dia Slavica Academiae Scientiarium Hungaricae” 2018, s. 257–267.

Приметы облагополучии в русском и польском языковом отражении. В: Понятие веры в разных языках и культурах. Ред. Н.Д. Арутюнова, М.Л. Ковшова. Москва 2018, с. 346–357.

Odkrywając słowa, myśli, obrazy

Пётр Червинский Силезский университет в Катовице

Речь-говорение cлавянских oтображений

Если задуматься более или менее разносторонне над тем, что собой представляет речь-говорение, что она содержит в себе, какой набор или комплекс ее реализующих признаков, то можно было бы вывести прибли-зительно следующее (из чего также можно будет увидеть, что она, соб-ственно, есть, поскольку явление это многогранное). Идя по порядку, хотя сразу же возникает вопрос, о каком порядке следует говорить и что иметь в виду при этом порядке, однако опустим на время этот немаловажный для задуманной цели вопрос, – итак, идя по порядку, можно было бы, опи-раясь на известные знания о данном предмете, начать с того, что, в пер-вую очередь, возникает в сознании говорящего некая мысль, содержание того, что он собирается передать. Затем эта мысль, идея и содержание начинают себя оформлять с помощью последовательно выстраивающих-ся единиц известного говорящему языка, объявляя себя в высказывании, для производства которого с помощью органов речи создаются физически оформляемые звуки речи, выходя наружу в виде цепочек, определяемых как членораздельные последовательности, т.е. распознаваемые слушающи-ми и способные ими быть сегментированы и различены, как в формаль-ном, так и в содержательном отношении.

Не вдаваясь в вопрос восприятия речи и ответных реакций, ограничи-ваясь одним говорением, получалось бы, в результате, что 1) есть момент содержательного по своему характеру предварения, импульс, движение, намерение говорящего что-либо сообщить, назовем этот момент пропози-цией. Обусловлен этот момент тем, что на деле может быть первым, хотя далеко не всегда, особенно при аффективных и реактивных проекциях, 2) появлением, возникновением либо наличием подготавливаемой либо уже подготовленной к передаче идеи, обозначим это словом презенция.

Есть, и это будет то, что должно фигурировать как 3) момент оформле-ния сообщаемого, его проекции, сначала в сознании. Момент этот одновре-

24 Пётр Червинский

менно, нередко также неощущаемым для говорящего образом, способен переходить в 4) момент объявления, физиологически-акустической экс-пликации, предполагающей 5) производство, создание говорящим опреде-ленных последовательностей, консеквенции, мыслительного и звукового потока. Членораздельной, распознаваемо значимой, с точки зрения сво-его состава, череды. Последовательностей, цепочек и череды – звучаний, оформленных с помощью звукокомплексов, или звукорядов. И череды значений, объединяемых при своем проявлении в суммирующемся итоге в некий совместно воспринимаемый смысл, соотносимый с моментом речи и определяемый в своей достаточной для распознавания полноте к так на-зываемой конситуации. Указанная консеквенция, тем самым, будет иметь сегментно-интегративный характер, определяясь как целое в составе со-ставляющих его как единство поэлементных частиц.

Представить все это в виде схемы можно было бы как-нибудь так:

Презенция

Пропозиция Экспликация – Консеквенция

Проекция

Возвращаясь к мысли о говорении с привлечением его определяющих слов, в первую очередь и в основном, глаголов, следовало бы обратить внимание на то, что именно передается с их помощью и в каком вместе с этим порядке1. Толковые словари интересующих нас славянских языков

1 Затрагиваемый в предлагаемой работе предмет лишь номинально связан с гла-гольной, в первую очередь, семантикой речи и говорения. Многочисленная литература, включая диссертационные исследования, по данным проблемам при написании статьи поэтому не использовалась. Назовем лишь некоторые из них, содержащие постановку во-проса: Л.М. Васильев: Семантические классы глаголов чувства, мысли и речи. В: Очерки по семантике русского глагола. Некоторые вопросы урало-алтайского языкознания. Уфа, 1970, с. 38–310; Г.В. Степанова: Лексико-семантическая группа глаголов речи в совре-менном русском языке. Дис. доктора филол. наук. Москва 1970; З.В. Ничман: К вопросу о лексико-семантических группах слов (на материале глаголов устной речи в современ-ном русском языке). В: Проблемы русского языка. Научные труды Новосибирского гос. пед. ин-та. Новосибирск 1973. Вып. 91, с. 4–19; Л.К. Лыжова: Глаголы речи в диалект-ной лексике. В: Материалы по русско-славянскому языкознанию. Воронеж 1974, с. 35–39; Г.А. Пак: К вопросу о принципах выделения глаголов речи. В: Вопросы теории русско-го языка. Новосибирск 1975, c. 28–35; Р.М. Салимова: К вопросу об изучении глаголов речи русского языка. „Филологический сборник”. Вып. 15–16. Алма-Ата 1975, с. 191–196; Е.Н. Тишечкина: Лексико-семантические соответствия глаголов речи в русском, бело-русском и польском языках. В: Беларуска-руска-польское супастау̌ляльное мовазнау̌тства. Витебск 1990, с. 95–97; М.Я. Гловинская: Семантика глаголов речи с точки зрения рече-вых актов. В: Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. Москва 1993, с. 158–215; Ф.Л. Скитова: Из наблюдений над лексикой говорения

25Речь-говорение cлавянских oтображений

(ограничимся, не углубляясь в данный предмет, лишь русским и поль-ским для сопоставления, не отражая других, содержащих аналогичную информацию) представляют этот порядок, что может быть показательно, не единообразно. Словарь русского языка в 4-х томах (МАС) первым зна-чением определяет ведущий в этом ряду глагол говорить в отношении умения, способности к устной речи, характеризуя это словами ‘пользо-ваться, владеть’ (устной речью, каким-либо языком). В то время как ‘вы-ражать в устной речи какие-л. мысли, мнения, сообщать факты и т.п.’, а также ‘произносить что-л.’, с последующими оттенками, дает как второе. Третьим будет значение, связанное с коммуникативным обменом (‘вести беседу, разговаривать’) с его оттенками, а дальнейшими – производные и переносные на основе второго (‘свидетельствовать о чем-л., указывать на что-л.’; ‘сказываться, проявляться в чьих-л. действиях, поступках, словах’), которыми, в силу стоящей задачи, приходится пренебречь.

В свою очередь, Inny słownik języka polskiego ведущий для польского представления глагол mówić определяет, с точки зрения интересующих нас двух первых значений, в обратном порядке: 1) как ‘пользование голо-сом для передачи мыслей либо чувств при помощи слов’ и 2) как ‘способ-ность речи’.

Тем самым, как следует из представленного и как можно было за-метить, лексические значения соответствующих глаголов отображают, в первую очередь, момент экспликации, сопровождаемый презенцией, все остальное предполагая как скрыто подразумеваемое. Данное положение можно считать естественным для языка, обращенного в своих номинаци-ях, в первую очередь, к тому, что поддается сенсорному восприятию. Для речи как говорения таковым будет слух, а конкретно слышание, того, что голосом с помощью слов говорящим передается. Из чего будет следовать представление о голосе и передаваемом им содержании (с помощью слов).

Обращаясь вокруг разбираемой темы, нельзя не заметить соотноше-ний, не во всех значениях представляемых как видовые и с трудом под-дающихся четкому разграничению, между тем, что в русском отражается с помощью слов говорить, сказать, молвить, поведать, в польском mówić, powiedzieć, rzec, gadać, gawędzić, в чешском mluviti, hovořiti, řici, pověděti, в словацком hovorit’, rozprávat’, oznámit’, povedat’, в украинском говорити,

в народной речи (опыт определения границ и структуры ЛСГ). В: Вопросы фонетики, словообразования, лексики русского языка и методики его преподавания. Пермь 1994, с. 11–15; Ю.А. Бессонова: Семантическое микрополе глаголов речи в литературном языке и говорах. „Филологические науки. Вопросы теории и практики”. № 1, (8) 2011, с. 33–37; Ю.В. Маркевич, П.В. Середа: Глаголы речи и их семантическая классификация. „Науч-ные труды КубГТУ”. № 2, 2016: https://ntk.kubstu.ru/file/803 (дата обращения: 05.05.2018); И.А. Ермолаева: Семантическая классификация глаголов речи в русском языке. „Вестник СПбГУ. Язык и литература”. 2017. Т. 14. Вып. 3, с. 362–375.

26 Пётр Червинский

мовити (несов. и сов.), казати, сказати, ректи, в белорусском гаварыць, гаманыць, казаць, мовiць, сказаць, в сербском говорити, рећи, в хорват-ском govoriti, reći, в словенском govoriti, reči, в болгарском говоря, кажа, река, в македонском вели, каже, кажам, прави, зборува.

При том, что выбранные для иллюстрации славянские языки и слова не полностью отражают возможный набор определяемых значений, име-ется в них повторяющийся корневой состав, на который представляется смысл обратить внимание. Исходя из стоящей задачи установить характер соотношений, затрагивающих речь как говорение, таким составом могло бы быть то, что содержится в корнях govor- / hovor-; kaz- / kaž-; molv- / mov- / mluv- и rek- / rzek- / řek-. В то время как корни в словах типа польск. powiedzieć, gadać, gawędzić, рус. поведать, чеш. pověděti, слов. rozprávat’, oznámit’, povedat’, белор. гаманыць, макед. вели, прави, зборува не бу-дут учитываться в силу их обращенности не столько на речь-говорение в смысле произнесения слов, сколько на передаваемое содержание (корни věd-, znám-), характер его представления в речи (práv-, gad-, gawędz-), во-левое или другое какое-то проявление (в макед. вели, зборува) либо, как в белор. для гаманыць, интересующее нас значение говорения оказыва-ется не на первом месте, а на втором, первым значением имея ‘шуметь, кричать’.

Та предметная область, которая связана с произнесением слов с целью представления объединенного их содержания говорящим (так это можно было бы как-нибудь объяснить), с этимологической точки зрения, опира-ясь на выделенные для этого корни, выглядит следующим, для нашей за-дачи существенным и показательным, образом.

Начнем рассмотрение с наиболее часто встречающегося в славянских языках для выражения обозначенного содержания корня govor- / hovor-. Этимологические словари русского языка (будем опираться в своем рас-смотрении на эти источники) дают объяснение этому корню, отталкиваясь не от глагола, как можно было бы ожидать, а от имени существительного. Видимо, не случайно, поскольку не столько в глаголе, сколько в суще-ствительном исторически можно увидеть передаваемое данным корнем значение.

Согласно Историко-этимологическому словарю современного русского языка П.Я. Черных, говор в его значениях на первом месте предполага-ет 1) «многоголосый шум», «гомон» (с этим, как следствие, связывается развивающееся значение в отношении говорения у белор. гаманыць) и на втором 2) «звуки разговора, речи нескольких лиц, когда отдельные слова неразличимы». Последующие значения у этого слова, 3) «манера говорить, характерная для того или иного человека»; 4) лингв. «местная разновид-ность (устного) народного языка», «язык деревни, села, группы селений», могут быть интересны в двух отношениях. Во-первых, как проявление

27Речь-говорение cлавянских oтображений

признака ‘многоголосия’, ‘речи (какого-то) количества лиц’ при возмож-ной их ‘неразличимости’ (для значения 4), а также того, что связывается с представлением о ‘звуках разговора’ и ‘речи’ с отнесением этого к ха-рактеристике ‘выделенного из нескольких отдельно лица’ (для значения 3).

Для начала рассмотрим определяемое по этимологическим словарям исходное, первообразное значение корня, с тем чтобы далее попытаться его перевести в те отражения, которые данный корень находит в последу-ющем. Не во всех славянских языках в своей той или иной последователь-ности, определение которой видится задачей невыполнимой в пределах небольшого объема статьи, и даже не в некоторых, а в некоем скрытом и себя объявляющем внутреннем потенциале, в чем, собственно говоря, и состояла задача.

Из приводимых у П.Я. Черных славянских значений отметим лишь те, которые представляются наиболее близкими к значению общеславянского первокорня: польск. gwar2 ( «гул», «гудение»3.

С опорой на это значение, определяемое как старшее, первоначальное и в основе своей звукоподражательное, можно было бы говорить о зало-женном в первокорне отображении, или мыслительном образе, неразличи-мого по своему характеру гула-звучания. Речь в этом виде своем предстает в повороте производимого с помощью слышимых звуков шума. Это не речь одного говорящего, направленная к кому-то и для чего-то, это гомон и гул, неразборчивое «бычье» гудение многоголосой толпы.

Отвлекаясь от производящего этот гул обобщенно воспринимаемого субъекта, можно было бы вывести, в качестве аспектуальной для речи как

2 Шрифты (как в данном примере, прямой вместо курсива для слов), кавычки и пр. знаки в соответствующих местах отражают принятые в используемом источнике, даже если это не прямая цитата.

3 Словари М. Фасмера и А. Преображенского, несколько расширяя состав приводи-мых индоевропейских слов, также дают этот корень как звукоподражательный, связывая его, в итоге, с тем же криком и ревом-звучанием. Преображенский его дополнительно соотносит с корнем в глаголе гавкать.

28 Пётр Червинский

говорения первоосновы, показатель ‘звучащей горизонтали’, ‘горизонтали исходящего, посылаемого голосом звука’. Слышимое получает возмож-ность восприниматься на слух, распространяясь в пространстве в гудении. То, что это поздне́е становится говорением, как способностью к члено-раздельной речи, выражением в устной речи определенного содержания и произнесением, добавляется, развиваясь в дальнейшем, как следствие из того, что имеется производимое, распространяющееся, физически вос-принимаемое звучание.

Возвращаясь к представленной ранее схеме, можно было бы отме-чать для корня gov(or)- / hov(or)-, с зап.-слав. вариантами gw(ar)- / how(r)-, в качестве исходного признака-проявления чистую экспликацию, без со-провождения презенцией, как это отмечено на основе позднейших зна-чений. Сопровождение это, в презенции, накладываясь, возникает впо-следствии, при осмыслении говорения в gov(or)- / hov(or)- как речи, не распространяясь при этом (что не случайно и может быть показательным) на польско-лужицкий и отчасти кашубский (gœvœr «голос») языковой ареал.

Корень kaz- / kaž- в рус. сказать, укр. казати, белор. казаць, болг. кажа, казвам, макед. каже, кажам в знач. ‘говорить’, ‘приказывать’, в серб. ка́зати, хорв. kázati означает ‘поверить’, в чеш. kázati – ‘проповедо-вать’, ‘читать проповедь’, ‘наставлять, поучать’, в польск. kazać – ‘велеть’, ‘приказать’, ‘проповедовать’, словац. kázat’ ‘велеть, приказывать’, ‘пропо-ведовать, читать проповедь’.

В этимологическом отношении, согласно данным П.Я. Черных, значе-ние данного корня определяется тем, что находит более позднее свое от-ражение в рус. казаться ‘принимать тот или иной вид, облик’, ‘представ-ляться воображению’, ‘производить то или иное впечатление’, в говорах невозвратная форма казать ‘показывать’ (ср. в выражении носу не кажет). К этому стоит добавить словен. kazáti, kážem ‘показывать’, ‘указывать’, ‘оказывать’, в.-луж. kazać, н.-луж. kazaś ‘показывать, называть’, др.-рус (с XI в.) казати ‘показывать’. При том, что по замечанию автора словаря, «чаще [др.-рус.] казати встр. в знач. «говорить», «сказать», «наставлять», «приказывать» … С тем же знач. ст.-сл. казати, 1 ед. кажѫ». Общеславян-ское *kazati, 1 ед. *kazjǫ > *kažǫ восходит к и.-е. корню *kṷeg’- (:*kṷog’-) – возможно, вариант более распространенной формы *kṷek’-, с которой связаны авест. *ākasaṯ «увидел», перс. arah, тадж. oroӽ «осведомленный», «сведущий», др.-инд. kāś́atē «кажется», «(по)является», «блестит», «сияет»4. Старшее значение и.-е. корня определяется им как «являться», «казаться», «видеть», «указывать». На славянской почве знач. «говориться», «сказать»

4 Этимологии М. Фасмера и А. Преображенского, с добавлениями ряда других и.-е. примеров, не противоречат приведенной у П.Я. Черных.

29Речь-говорение cлавянских oтображений

вторично. Развитие значения, тем самым, воспринимается от «казаться», «виднеться» через «(по)казывать(ся)» к «указывать» и впоследствии «го-ворить».

Тем самым, в основе того представления, которое связывается с раз-бираемой речью как говорением, в отношении корня kaz- / kaž- можно ус-матривать признак того, что себя ‘объявляет’, ‘показывает’, обнаруживая и демонстрируя через высказывание производящим его говорящим субъ-ектом. И тогда это будет, с учетом выделенных пяти позиционных про-екций для речи, презенция в сочетании с экспликацией, или, если точнее, презенция посредством ее экспликации.

Обращаясь вокруг затрагиваемой идеи отображений на основе выделя-емых корней, при условии их первоначально не осознаваемой скрытости и отхода от этимологического исхода, имеет смысл полагать не случайны-ми образования и с ними значения, не обязательно либо не прямо связы-ваемые с речью как говорением. Нечто подобное, но, может быть, не по-следовательно и лишь отчасти, находит свое воплощение и в приводимых в этимологических словарях производных от данного корня, также как и значений с ним на славянском и не только славянском языковом мате-риале.

Если принять подобное разрешение в качестве в известном смысле самостоятельной, а также последовательно и основательно определяемой задачи, следовало бы, с одной стороны, развернуть образования с тем или иным разбираемым корнем (корнями) как в одном, так, возможно, и в ряде сопоставляемых языков. В перспективе во всех славянских. В еще более последовательной и обстоятельной перспективе также с учетом не только литературных, но и диалектных данных5. В то же время с другой стороны, постараться представить значения разбираемого корня (корней) в цепочках последовательностей разворачиваемого содержания, возмож-

5 Подобными вопросами, с учетом, в том числе и диалектных, не только литератур-ных данных занимается ареальная лингвистика, называемая также лингвистической гео-графией, лингвогеографией, пространственной лингвистикой (Р.И. Аванесов: Вопросы теории лингвистической географии. Москва 1962; Э.А. Макаев: Проблемы индоевропей-ской ареальной лингвистики. Москва–Ленинград 1964; О.И. Блинова: Введение в совре-менную региональную лексикологию. Томск 1975; Г.А. Цыхун: Типологические проблемы балканославянского языкового ареала. Минск 1981; Ареальные исследования в языкозна-нии и этнографии. Язык и этнос. Отв. ред. Н.И. Толстой. Ленинград 1983 и др.). От-части в том же ключе проводятся также исследования по этнолингвистике московско-го направления (Институт славяноведения и балканистики Российской академии наук) при изучении, главным образом, характерных для славян мифологических и культурных воображений, с учетом не только языковых, но и экстралингвистических данных, арте-фактов, предметных реалий, обрядовых и не только обрядовых проявлений и действий. См. многочисленные работы Н.И. Толстого, С.М. Толстой, Л.Н. Виноградовой, Т.А. Агап-киной, А.В. Гуры, А.Ф. Журавлева, Е.Е. Левкиевской и др. по этим вопросам.

30 Пётр Червинский

но (если таковая возможность себя обнаружит), отобразив получающуюся картину в виде сложившейся не вполне случайным и внутренне обуслов-ленным образом закономерности. Картину, которая, известным образом в отвлечении от ее в себе заключающих языков с их диалектами, могла бы собой воплощать то, что поддавалось бы представлению о «славянском круге» данного содержательно-знакового отображения.

Типологическом, можно бы было добавить, к ру ге славянской се -мантик и, находящей свое воплощение, через развитие в каком-либо корне, группе объединяемых корней, во-первых, в последовательно цепо-чечной, уровневой и не исключено, что матричной в своей основе, связи сопрягаемых и сополагаемых значений как между собой, так и, что было бы во-вторых, связи (не случайно закономерной) с их звуковыми перво-основами. Продолжая и развивая данную мысль, можно было бы далее выходить, через семантику представлений, воплощаемых во внутренней форме6, на лингвоконцептуальный вид типично славянских ментально-языковых отражений.

Ни в коей мере не претендуя даже на постановку подобной многослож-ной задачи, для одной только небольшой иллюстрации, речь пошла бы о том, чтобы вывести, соответствующим образом расположив, на приме-ре двух этимологически упомянутых перед этим корней gov(or)- / hov(or)- с зап.-слав. gw(ar)- / how(r)- и kaz- / kaž-, то, что в них отражает себя (с позиции разных значений, а с этим концептуальных признаков, пере-даваемых внутренней формой), в частности, в рус. говор, разговор, при-говор, наговор, отговор, заговор, выговор, оговор, сговор, переговоры, подговорить, говорной, говорливый, говорун, говорильня, болг. го́вор (по-мимо знач., как в рус., также ‘дар речи’), с.-хорв. гȍвōр ‘(ораторское) вы-ступление’, говòрити ‘произносить речь’, гȍвōрнӣ ‘речевой’, ‘разговорный’, гòвōрнӣк ‘оратор’, чеш., словац. hovor ‘разговор’, ‘речь’, чеш. hovořiti, сло-

6 Говоря о внутренней форме, начиная с В. фон Гумбольдта волновавшей многих язы-коведов, не углубляясь в это по-разному также и понимаемое понятие и не затрагивая этот достаточно сложный и требующий обстоятельности вопрос, ограничимся следующим, весьма показательным для нашей задачи, замечанием Г.Г. Шпета, посвятившего данной проблеме свое исследование (1927 г.): «…внутренняя словесно-логическая форма есть за-кон самого образования понятия, т.е. некоторого движения или развития, последователь-ную смену моментов которого мы называем диалектическою сменою, отображающею раз-витие самого смысла: его Wandlungen – преображения или даже пресуществления. Это не схема и не формула, а прием, способ, метод формообразования слов-понятий. Если мож-но говорить о внутренней форме, как об отношении внешней сигнификативной формы и предметной формы вещного содержания … то это отношение также нужно понимать, как движение, и жизнь внутренней формы надо понимать, как развитие, осуществляюще-еся в способах соотнесения обоих терминов названного отношения» (подчеркнуто мною – П.Ч.). Г.Г. Шпет: Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольдта. Изд. 4-е. Москва 2009, с. 117–118.

31Речь-говорение cлавянских oтображений

вац. hovorit’ ‘разговаривать’, ‘говорить’, чеш. hovorový ‘разговорный’, чеш., словац. hovorný ‘разговорчивый’, чеш. hovorka ‘говорун’, чеш. hovorna, словац. hovorňa ‘приемная’, ‘телефонная кабина’ и пр.7, с их однокорен-ными и производными.

Для корня kaz- / kaž-, соответственно, это было бы то, что, помимо ци-тировавшихся, находит свое развитие в таких отражениях, как, напр., рус. сказ, сказывать, сказка, присказка, сказаться, наказ, указ, приказ, пере-сказ, вы(с)казывать(ся), показ, рассказ, заказ, отказ, подсказать, оказать, польск. zakaz, wykaz, rozkaz, okaz, nakaz, с.-хорв. кàзалиште ‘театр’, кáжа ‘весть, известие’ и т.п.

С учетом определяющих и одновременно с этим распространяющих исходное и последующие значения корня приставок и суффиксов, с их отнесением также к частеречной семантике глаголов, существительных, прилагательных, отчасти наречий, можно было бы видеть семантику трансдуктивных и трансформирующих переходов. Таких, которые в своей совокупности и полноте раскрывали бы общеславянский семантический, а с этим ментальный и образный (внутренней формы), потенциал, свое-го рода фонд, не полностью, фрагментарно и только частями себя отра-жающий в одних языках (одном языке) и не отражающий, но способный к отображению в других.

Покажем это на двух небольших примерах. Рус. сказ, сказка, сказывать и с этим рассказ, пересказ, высказывание, отображающие значения развер-тываемой в своей последовательности (консеквенция) проекции того, что изначально присутствовало в сознании как «объявляемое свету и к свету» в kaz- / kaž-. И с этим подсказка, присказка – как то, что, присутствуя в сознании как то же «объявляемое свету и к свету» в kaz- / kaž-, выступа-ет в виде короткой и направляющей консеквенции для проекции (подсказ-ка) либо как готовая проективная формула, более или менее регулярно воспроизводимая при экспликации (присказка). Данные признаки могли бы в последующем послужить, связавшись в единое целое с другими и многими, к тому представлению, которое выводило бы на отражение семантического общеславянского круга, потенциала, фонда, как бы это ни называть.

В свою очередь, сопоставляя рус. заказ ‘поручение’, заказать, заказы-вать, заказной, с одной стороны, и, с другой, заказник ‘охраняемый лес, территория’, устар. заказ ‘запрет’, обл. заказ ‘лес, находящийся под ох-раной’, польск. zakaz ‘запрет’, zakazać, zakazywać, zakazany (в сочетании дополнительно с miejsce как ‘находящееся в стороне (na uboczu), безобраз-

7 Примеры из других славянских языков, помимо русского, для иллюстрации брались из словаря П.Я. Черных. К ним также следовало бы добавить развитие значений в зап.-слав. gw(ar)- / how(r)-.

32 Пётр Червинский

ное и опасное’, gęba ‘мерзкая, отвратительная’, typ в том же, что и gęba, значении, owoc ‘запретный плод’), отвлекаясь от словообразовательных и трансдуктивных значений (общей приставки и частеречных), но вме-сте с тем и имея их также в виду, можно было бы говорить о направлен-но-целевом, интенциональном для первого ряда примеров (с рус. заказ) и прерывающем, обрывающем, семантическом отображении kaz- / kaž- для второго ряда (с польск. zakaz; ср. не вполне подобное, но близкое к этому рус. отказ).

То и другое, с учетом возможных развитий и отражений, могло бы служить основанием расходящихся от исходного (как круги на воде) пред-ставлений, которые передаются в языке (языках, речь идет о славянских) с помощью аффиксальных и грамматических средств, представляя собой вместе с тем концептуальную в основе своей семантику, которую, опи-раясь на эти средства, можно изучать и рассматривать в ее потенциях и развитии также вне их, т.е. вне ее выражающих средств, определяя и видя это как самостоятельную задачу.

Следующий корень, предлагаемый для рассмотрения, molv- / mov- / mluv-, можно встретить, в частности, в словах рус. мо́лвить ‘сказать’, ‘проговорить что-л.’ (устар.), молвь (устар., нар.-поэт.) ‘говор, речь’, молва́ ‘толки, слухи’, вводн. слово мол (прост.) для передачи чьих-л. слов, укр. мо́вити (с выпавшим ў из л) ‘говорить’, ‘сказать’, розмовля́ти ‘разговари-вать’, ‘говорить’, ‘беседовать’, ‘толковать’, ‘рассуждать’, розмова ‘разговор’, ‘речь’, ‘собеседование’, ‘объяснение’, промова ‘выступление оратора’, бе-лор. мо́вiць ‘говорить’, прамо́вiць, вы́м́овiць ‘проговорить’, ‘молвить’, ‘вы-сказать’, укр., белор. мо́ва ‘речь’, болг. мълвя́ ‘говорю, приговариваю’, мълва ́ ‘слух’, ‘молва’, ‘ссора’, ‘сплетни’, ‘говор’, ‘гомон’, ‘гвалт’, мълве́ж ‘неясный говор’, ‘гул’, ‘шум голосов’, чеш. mluviti ‘говорить’, ‘разговаривать’, mluva ‘речь’, ‘язык’, ‘говор’, mluvčí ‘докладчик, оратор’, mluvený ‘устный’, mluvidla ‘органы речи’, mluv ‘способность говорить’, mluvní ‘разговорный’, mluvný ‘разговорчивый’, ‘словоохотливый’, ‘болтливый’, mluvka ‘говорун, бол-тун, пустомеля’, mluvnice, словац. mluvnica (устар.) ‘грамматика’, польск. mówić ‘говорить’, mowa ‘речь’ (ow из ołw и oṷw, ст.-польск. XIV–XV вв. mołwa, mołwić), mównica ‘кафедра’, mówca ‘оратор, выступающий’, mowny ‘речистый’, ‘болтливый’, wymowny ‘красноречивый’, ‘яркий’, rozmowa ‘раз-говор’, rozmawiać ‘разговаривать’, rozmowny ‘разговорчивый’, wymówić ‘произнести, выговорить’, wymówić się ‘отговориться, отказаться’, zamówić ‘заказать’, niemowlę, niemowlątko ‘младенец’, в.-луж. mołwić ‘сказать’, сло-вен. mólviti ‘роптать, ворчать’, muviti ‘бормотать’.

Первое, на что следует обратить внимание (впрочем, эту особенность необходимо отметить также и для других корней), это то, что распреде-ление как значений у корня, так и, что вполне понятно и объяснимо, его производных, аффиксальных и частеречных, предстает по языкам далеко

33Речь-говорение cлавянских oтображений

не равномерным образом. В одних языках это могут быть единичные либо немногочисленные образования, иногда устаревшие (рус., болг., словац., словен.), не всегда к тому же и отмечаемые либо по-разному отмечаемые по словарям. В то время как в других языках такие образования и значе-ния с ними могут быть множественными (польск., чеш., укр.). Указанную особенность, относя ее неизбежно к предмету ареальной лингвистики, стоит учитывать также и при рассмотрении затрагиваемых нами соот-ношений с выведением себя воплощающих смыслов и признаков, что не могло входить в поставленную задачу в силу ее объемности и многослож-ности, требующих специального изучения.

Обращаясь к мысли о первооснове определяемых значений с их даль-нейшим расходящимся и осциллирующим развитием (как-то так это можно себе представлять), следует также учитывать как устаревшие, так и прежние, ранние, древние и забытые смыслы. Не вдаваясь в подробно-сти данного поворота по различным славянским языкам, как живым, так и мертвым, проиллюстрируем данное положение на одних только древне-русских и старославянских примерах.

Др.-рус. первым значением у И.И. Срезневского для мълвити с вари-антами млъвити, мълъвити, молвити было бы то, что, определяясь им с помощью лат. tumultuari, можно охарактеризовать как ‘быть в смятении, возбуждении’, ‘шуметь, волноваться, кричать’, ‘бунтовать’ (о народе, из-дающем при этом соответствующий неразборчивый гомон, говор и гвалт). Значение ‘хлопотать, заботиться’ и затем ‘говорить’ у того же глагола да-ются им как последующие. Соответственно и мълва, млъва, мълъва, мол-ва определяется как tumultus (‘смятение, беспорядок’, ‘шум, гам’, ‘мятеж, бунт, возмущение, смута’), fama (‘молва, слух’, ‘общественное мнение’), к этому также наречие мълвьно, млъвьно ‘шумно’.

Не исключено, что указанные значения в др.-рус. испытали воздей-ствие, если не прямо были заимствованы из ст.-слав. млъва, мльва ‘шум, волнение, смятение’, млъвити, мльвити ‘шуметь, волноваться’. Либо, что также возможно, с ними соотносясь, закреплялись последовательно в пись-менном языке. У В.И. Даля, опира