Итак�с… Неделю спустя….Две недели спустя…Три… недели…Месяц с добрым довеском опосля возвращения с Неньки�Украины…

вымыв наконец с промежду пальцев на ногах черноземную пыль еедорог, как грунтовых так и железных … отряхнув — еще болеенаконец — с остального себя мелкий бухгалтерский мусор, коимозначенное время я был завален по самую пимпочку абажурастоящей на моем столе лампы… восстановив кое�как подутраченнуюв путешествии физическую форму в части брюха и широчайшихмышц спины…

... одним словом, справившись со всеми двумястами семьюдесятьюшестью неотложными делами, скопившимися за время отсутствия,руки мои таки дошли до той самой черты, за которой отговорки пронедостачу времени уже не канают, из чего следует, что продолжатьдинамить публику россказнями про «обязательно напишу, кактолько…» никаких законных оснований у меня нет более нема. А разнема, тогда извольте, уважаемая публика, получить мой

ОТЧЁТЪ о Путешествii iз

Пiтерcбурга в Кiев, а также в iныя прiмечательныя места

Украiны с iллюстрацiямi, спiсаннымi с натуры

самолiчно автором способомфотографiческаго светописанiя i

прокомментiрованныя iм же посредствомсловесной композицii.

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Признаюсь без промедления прямо тут, пока хватает ложной скром�ности: фотографическую часть своей работы автор отчета проделалшаляй�валяй и спустя рукава. Если совсем честно — то через полнуюпень�колоду он ее проделал. Оттого и результат получился не пришейкобыле Красную Армию.

Чтобы перекрыть посредственное качество изобразительного мате�риала, автор не придумал ничего лучшего, как разбавить последнийтоваром собственного сочинительского производства, что теорети�чески должно возбудить в читателе на два�три грамма больше инте�реса к предмету исследования, чем простое смотрение картинок наэкране. Но это лишь предположение. Никаких гарантий насчет воз�буждения упомянутого интереса автор дать не может.

За сим, начнем�с…

Перемены в растительности —первое, что замечает глаз, когдаедешь поездом на Украину.Особенно они заметны в началелета. На российском северо�западе лето, как известно, имееткарикатурное сходство с южнойзимой. Но стоит толькоотдалится от Питера нарасстояние ночи пути, как откарикатуры не остается и следа,и в определенности времени годасомнений у вас более невозникает.

ФЛОРАСобственно, по�настоящему

лето чувствуешь еще вБелоруссии, на подступах кВитебску (пардон, Вiцебску).Деревья здесь приобретаюточертания, в которыхчувствуется раскованность,чтобы не сказать фривольность.Еловая темень, сосновая худоба,осиновая серость — все этиунылые признаки северныхлесов, с продвижением поБеларуси теряются где�то средибуераков и гатей, а их место впейзаже за окном постепеннозанимают романсовые акации,краснознаменные калинки,огородные бузины и прочиепредставительницы менеенордической (или, если угодно,более зюйдической) флорысредней полосы. И — представьте— вся эта флора с головы до пятусыпана нежнейшим ибелейшим цветом, чьеблагоухание — не вру —временами просачивалось дажесквозь заградительный барьернашего вагонного кондиционера.

Наркомафиозный мак с огорода моейгнидынской тети Эли. Пчелы от негона рогах летают...

Ну а когда после Гомеляпересекаешь по «чыгуначнаму»мосту Десну и въезжаешь наУкраину, вереница дерев икустов, тянущихся вдоль«залiзницi» становится настолькоплотной, что не всякийпутешественник, скажу я вам,уважаемая публика, сдержитслезу сентиментальногоумиления при виде их пышныхсилуэтов, облаченных в нарядыиз цветочных кружев,лепестковых монист и прочихботанических финтифлюшек.Такие наряды в иных странахмогут позволить себе надетьдамы разве что оранжерейногопроисхождения и во всехотношениях состоятельные. А наНеньке�Украине, вот ведь,обычные придорожныегражданки в этакую красотунаряжаются! Как тут невсплакнуть от приливанациональной гордости? Как непомянуть добрым словомукраинского письменникаМиколу Васильовича Гоголя,открывшего чудные прелестималороссiйской природынедорослям, изучающим русскуюлитературу по программесредней школы? Розы из Лавры � услада даже для

самого требовательного обоняния.Надышаться их ароматом

невозможно. Если я когда�то станумонахом, то только по этой причине.

Сам Гоголь, кстати, мелькал тотут то там, как в Питере, так и вКиеве, в виде своего портрета наплакатах и рекламных щитах.200 лет со дня рождения шуткали сказать! Не знаю, ссорилисьли между собой русский

«Иван Иванович» и украинский«Iван Микифорович» про то, чейон все же национальныйписатель этот Гоголь, но домеждународного конфликта,вроде газовой войны, дело, ксчастью, не дошло.

Лаврскиеирисы

в погожийденек весьма

неплоходополняют

позолотукуполовхрамов.

Илинаоборот?

Если придорожнаярастительность удивлялаизобилием своего массовогоцветения, то увиденное иунюханное в Киеве во времянашей вылазки в город поразилоего качеством. Прогулка поПарку Славы по пути сКрещатика в Лавру доставиланам такое удовольствие, которогомы не испытывали уже давно,пожалуй, с последнегопосещения Никитскогоботанического сада в прошломгоду. Что тут удивляться! Когданеспешным шагомпрогуливаешься в тенивысоченных каштанов и(кажется) вязов, и (кажется) лип,и еще много чего такого же

огромного толстоствольного сшироченными многоэтажнымикронами, которые оберегаюттебя от чрезмерной опеки — иопёки — полуденного солнца;когда в этих самых кронахслышишь разноголосое птичьецвириньканье, а на скамейкахпод ними видишь людей,читающих толстыелитературные книжки инегромко говорящих друг сдругом на мягкой полурусскоймове, которую кроме как наберегах Днепра больше нигде ине услышишь; когда вдыхаешьвсей своей закостенелой отвыхлопных газов носоглоткойсладкий, как ширазская халвадух жасмина, растущего здесь за

Пионы! М�м�м�м... Махровые, как контрреволюционеры и розовые, какдевицы с известного грецкого острова. И опять же в Лавре. Нет, я

положительно когда�нибудь пойду в монахи!

каждым поворотом мощеныхсветлым кирпичом тропинок;когда, наконец, наблюдаешьвокруг себя много — очень много— красивых — по�настоящемукрасивых! — женщин, одетых влегкие летние платья и туфли накаблуках и отмечаешь про себя,что и то и другое выглядит наних совершенно натурально безфальшивой манерности, будтопо�другому они никогда в жизнии не одевались, в отличие от того,как это, к примеру, бывает виных северных венециях, гдемолодые женщины, также,замечу, не обделенные природойпо части привлекательности,зачастую одеваются, каксолдаты, идущие в самоход —короче говоря, когда до тебядоходит вся неповторимая итакая мимолетная прелесть этогозрелища�слышища�нюхища, тызабываешь обо всех своихфоторепортерских обязанностях,плюешь на регламент и простопытаешься получить от этогодоставшегося тебе считай нашару момента столько кайфа,сколько удастся напихать в еготикающие и так быстроутекающие в прошедшее времясекунды.

Ну а шо не получится напихать,то надо попытатьсяпонадкусовать… Пачки жасминовых ассигнаций, как

сказал бы Бродский. (Парк Славы)

ФАУНА

Девушка с веслом. Вариация на тему советской садово�парковой скульптуры.

Про женскую красоту, да будетизвестно уважаемой публике, этоне только, а может и не столько,мое наблюдение, как Олино. Яхотя и (небезосновательно)считаю свой глазтренированным по частивыявления в людской толпеволнистых (и волнительных)женских силуэтов, но в тот раз,когда нам удалось созерцать тотвыдающийся образецукраинского девопроизводства, окотором ниже — это заслугаполностью моей жены. Было этов Киево�Печерской Лавре, когдамы, поотиравшись у входа вБлижние пещеры и так и несумев понять, каким образомтуда попадают на экскурсиюженщины с непокрытыми

головами, в мятых штанах,блузах без рукавов и прочейнеуставной одежке, решилипопытать счастья в пещерахДальних, для чего свернули укакой�то кованой ограды надорожку, ведущую вниз, и тут…

И тут, пока я разглядывалрастущие по сторонам пеоново�розовых кущи, которые Лавраимпортировала не иначе как изсамого Райского сада, Оля,толкнув меня локтем в бок,указала глазами туда, куда ядолжен был смотреть еще заполчаса до нее, причем скрытнои с биноклем в глазах.

Я посмотрел куда меня былотолкнуто и увидел, как подорожке со стороны Дальнихпещер в полном одиночествешествует… как бы это сказать…в общем, шествует такая себекраля, которая даже, будучи вбигудях и без педикюра, смоглабы украсить собой генофондлюбой страны из составаБольшой Восьмерки. Надеюсь,уважаемой публике понятно, прочто идет речь.

Описывать словами такихкраль можно столь же долго,сколь и безрезультатно. Их какне описывай, тот отпечаток, чтоостанется в воображениичитателя отобразит реальностьлишь весьма приблизительно, даи то если повезет. Для такихцелей надо бы иметь под рукойхорошую камеру —фотоаппаратный аналогБотичелли, Тициана, илиГюстава Доре на худой конец. Ноопять же, даже с такойхудожественной техникой нужносуметь поймать тот самыймомент, когда реальностьпредстанет перед тобой именно втом виде, в котором ты якобыхочешь ее отобразить — чточертовски трудно, — и толькотогда у тебя появляется шансвстать в очередь в вечность.

Излишне говорить, чтоникакого «тициана», никакого«ботичелли» у меня в руках не

А это уже вариация на тему“раскатка губ”. Ее обыгрывал некий

галицкий художник, чьи картинывыставлены в музее прикладного

искусства во Львове.

было. Была лишь скромная«сони», да и та покоилась вфутляре на поясном ремне.Поэтому с вечностью мнепридется повременить. Тем неменее, сказать пару слов про этукралю я все�таки скажу.

То, что наружностью она былакрасива, это, надеюсь, из моихдлинных предисловий ужепонятно. В какой степеникрасива? Примерно в квадрате,может в кубе. В целом, как японял, квадрат — для киевскихдевиц это весьмараспространенная степеньвизуальной привлекательности.

Неизвестный Леонардо. «Му�у�удонна с молодкой»

(холст, сливочное масло)

Фигурой краля была тендитна,и то деликатное платье, в котороеэта фигура была облачена былона удивление пристойной длины.Что же до его цвета, то я точно непомню — что�то этакое…атмосферное, скорее всего изверхних разреженных слоев. Наногах она имеласоответствующие своей статитуфли, а на согнутой руке еевисела подобранная под весь еекомплексный туалет сумка.Кроме того на ней были всепрочие тонкие, но все жеразличимые на голый мужскойглаз подробности, которые любаякраля всегда держит в наличиина своем экстерьере, чтобы дажесамому бестолковомупретенденту на ее тело было быясно, с какими расходами емупридется столкнуться, получи ондоступ туда, куда ему хочется егополучить.

Короче говоря, эта краля былафайна паненка, каких —повторюсь — на киевских улицахпо нашим с Олей наблюдениямвстречается немало —существенно больше, чем,скажем, в том же родном мнеПроскурове (низший балл),буковинских Черновцах(средненько) и даже щиро�галицком Львове (четыре сминусом). Единственныйпредмет гардероба, что отличалее от тех девиц, что мыобозревали в Парке Славы былашляпа типа «летающая тарелка»,которая если и уступала

последней в размерах, то лишьнезначительно.

Уже этой шляпы было быдостаточно, чтобы отдать кралевсе мое незанятое женойвнимание. Но привлекла меня —и как потом выяснилось, Олю —не шляпа, а то, что под нейнаходилось — выражениекралиного лица.

И здесь, уважаемая публика, мывновь сталкиваемся струдностью перевода образа вслово — непреодолимой на мойпрофессиональный взгляд.Чтобы понять наскольконепреодолимый, достаточнопопробовать описать себе в умеулыбку Джоконды, например. Ихотя встреченная нами краляДжокондой не была, онаспокойно могла бы дать ей форупо всем параметрам, которые впринципе можно увязать сгеометрией женских губ. Думаю,Леонардо тут было бы над чемпоработать.

О чем же говорили губы нашейкрали? Они говорили о том, чтоих хозяйке чрезвычайно приятночувствовать на себевосхищенные взгляды идущих ейнавстречу людей обоего пола, ичто этой своей приятности онанисколько не стесняется, анаоборот даже с радостью готоваподелиться ею с любым, ктопожелает подольше посмотретьна нее, но поделиться неоткровенно, как это сделала быженщина прямолинейная и,прямо скажем, неумная, а снекоторой застенчивостью илидаже неохотой —невсамделишной, конечно, —чтобы смотрящим на нее —мужчинам, в частности — ещесильнее хотелось бы получитьподтверждение ееблагосклонности, чтобы их глазане просто излучали бы восторг ипоклонение, а извергали бы ихвулканическими порциямивперемежку с пеплом всех техфантазий, которые они, все доодного, наверняка имеютсплошным потоком на еесексуальный счет.

Если проводить кривуюпараллель, то такое выражениемогло быть на лице Девы Марии,когда она, наведываясь в нашмир по своим божественнымделам и натыкаясь на нищих иликалек, уже не могла просто такпройти мимо них и вынуждена

была хоть как�то дать им понять,что у них еще есть надежда —пусть не в этой жизни, так вдругой.

— Да�да, — говорили, наверное,ее глаза, — я знаю, что вы сейчасчувствуете. И я рада, за вас.Серьезно, рада. Мнедействительно очень приятно.Вам нравится смотреть на меня?Так смотрите на здоровье.Наслаждайтесь. Лечитесь. Нотолько издалека. Трогать меняруками не надо. Лобызать ногтоже. Я вам и так верю, что выменя любите. Я вас всех тожеочень люблю и думаю про васвсякий раз, когда у меня извечности выпадает свободнаяминута. Честно. А теперь всё —возрадуйтесь, чада мои, чтоповстречали меня и двигайтедальше, куда шли. Спасибо завнимание. До следующих встречв эфире.

Было ли что�то про «следующиевстречи» в кралиной улыбке, я,впрочем, не уверен. У меня быламысль спросить про это у Оли, нопотом я передумал. Жена у меня,конечно, понимающая, и все моимысли на предмет созерцанияженских красот ей известнызадом наперед, но пределытерпения есть даже у нее.Поэтому я смолчал и пошелнюхать очередную пионо�розовую пущу.

От Киева, как города,уважаемая публика, впечатленийу меня немного, а те, что естьскорее сдержанные, чемвосторженные. С виду там всевроде бы замечательно.Каштаны зеленеют, Днепр течет,Лавра блистает золотом насолнце, ну и все остальноекультурно�историческоенаследие тоже стоит там, где емуполагается стоять. Правда, людаиноземного, которыйтеоретически на это наследиедолжен бы глазеть мы почему�тоне заметили в большомколичестве. Ни в какомколичестве не заметили, есличестно. То ли его ездить наНеньку стало меньше, а можетпросто нам повезло на него ненарваться — ни в той же Лавре,ни в Софийском соборе, ни наближайших к нему площадях,горках и спусках. Пусто вездебыло. Даже на Андреевскомспуске, где обычно непротолкнуться от туристов —безлюдье. Торговцев больше, чем— даже не покупателей — апросто зевак вроде нас. Странно,однако, для начала лета. МедныйБулгаков, сидящий на лавке поддеревом и тот, как мнепоказалось, удивлялся такому

неестественному положениютуристических дел на своейродной улице

КИЕВ

Памятник жертвам Голодомора.

Зато с машинами в Киеве всеобстоит великолепно. Их тьмы итьмы — все больше огромныхразмеров и дорогих. Особенно

А что касается дебильностивсей страны, то я не уверен,потому что людей, которые хотятею управлять на вид дебиламиникак не назовешь. Их портретовпо городу мы виделизначительно больше, чемпортретов того же Гоголя —примерно по одному на каждомкрупном перекрестке.Удивительного в этом ничего нет

много их возлеправительственных зданий. Длястраны, которая балансирует награни дефолта это по меньшеймере удивительно. Впрочем,чиновники, — или кто там —которые в них ездят выглядятвполне сыто, и признаковозабоченности на их лицах мы незаметили. Единственнаясложность у них — с парковками.Но ее городские власти решаютпросто — позволяют парковатьсяпрямо на тротуарах. За деньги,конечно — 10 гривен ($1.50) вчас, как нам сказали. Крещатикот Прорезной до самогоПочтамта представляет собойстоянку «лексусов» и «поршей».Люди там ходят толькозигзагами. Бред!

Парень из обменника валюты уЗолотых Ворот был еще болеекатегоричен:

— Что сделать, если у нас такаядебильная страна? — ответил он

вопросом на мой вопрос, почемуу меня не принимают в банкевполне нормальнуюстодолларовую купюру, накоторой шариковой ручкой быланаписана цифра 2.

Сам он после недолгихпереговоров купюру обменялхотя и взял с меня за это десятьпроцентов комиссии. Грабеж,конечно, но не думаю, что вРоссии было бы иначе. Меченыедаже такой мелкой цифрой, как 2деньги в этой части мира нелюбят.

Это, судя по всему, новый райончик для небедных киевских людей.Выглядит, как коробка пряников на мой взгляд. Пустая при этом. Проходя

мимо, человеческого оживления там мы не заметили.

— в следующем году (кажется) наУкраине президентские выборы.У кого из этих претендентовкакие шансы занять место взаветном кабинете, я понятия неимею. Их имена мне лично ни очем не говорили. Их программы,если судить по лозунгам под ихже портретами, строятся исклю�чительно на очернениисуществующей власти и обеща�нии какой�то абстрактнойсправедливости. Сами портреты,кстати, тоже больше напоми�нают рекламу — то ли швей�царских часов, то ли италь�янских костюмов, то ли борща спампушками — порой в одномфлаконе. С другой стороны, надоотдать Украине должное — наповерхностный туристическийвзгляд политической свободыздесь сколько угодно. Один ипризнаков этой свободы — пике�тирующие Дом Правительствакрымские татары, капи�тально,судя по всему, обосновав�шиесясо своими плакатами и транс�парантами прямо на тротуарепод присмотром небольшойармии ментов. Чего требовалитатары, мы не особо вчитыва�лись. Тоже справед�ливости,наверное — только крымской ееразновидности, с пловом,пахлавой и небольшим гаремом.Ах да, и чтоб в Бахчисарае вечножурчал фонтан и никогда невяли пушкинские розы.

Деталь остекления в фойе Музеяэтнографии в Киеве

Деталь резьбы на входной двери где�то в центре города

ЧЕРНОВЦЫ

В этот город я давно — еще сдетства — хотел попасть, но всекак�то не получалось.Первопричиной этой тяги былафраза, сказанная моей мамой вразговоре с одной своейчерновицкой приятельницей,которая как�то приехала к нам вгости. Черновчанка эта, тогдамного рассказывала обархитектурных изысках ипрочих интересностях своегогорода, который называла«европейским», на что моей мамеответить было нечем. По частикрасот рейтинг Хмельницкогоначала 70�х, думаю, былненамного выше БольшихВасюков. Когда черновицкаягостья закончила свой рассказ,маме ничего не оставалось, какпризнать превосходствоБуковинской столицы над нашимПодольским захолустьем. Носделала она это с оговоркой,потому что безоговорочныхкапитуляций не признавала впринципе.

— Да, — сказала она своейприятельнице. — Твои Черновцы— это маленький Париж. А нашХмельницкий — это маленькийИзраиль.

Каким тоном было сказано про«маленький Израиль», я непомню. Это было сказано оченьдавно, когда я еще даже не былподростком и не понималбольшой разницы в тонах,которыми говорят взрослыеженщины. Но я так думаю, чтоесли в тоне моей мамы и былакакая�то закулисная ирония, тоона там была по политическойнеобходимости. Как навернякапомнит уважаемая публика, вначале 70�х говорить проИзраиль можно было или как про«военщину» или как про

еврейский анекдот. Моя мамаговорила про него, как провторое, потому что в еврейскиханекдотах она понимала больше,чем в военном деле. К тому жеона родилась и выросла вПроскурове и не хуже любогоОВиРа знала, что написано впятой графе его коренногонаселения. Да что там ОВиР!Половина ее школьных подругносила имена вроде Хана, Фираили Сара. Вторая половина —для справки — отзывалась наГельця, Стася, Зося и всеостальное, чем в то время ещеназывали дочерей в польскихсемьях проскуровского районаРаково.

Наблюдение первое касалосьеды, причем не просто еды, а издетства. Те из вас, уважаемая

Трамвай, на котором, как явствуетиз таблички, души умерших горожанпереправляются через реку Прут вФольксгартен. (Просто мысль такаявозникла в голове)

публика, кто жил в Хмельницкомв 70�х наверняка помнятсдобную булочку за пятнадцатькопеек, посыпанную чем�товроде мелкой сладкой крошкикондитерского происхождения. Всостоянии первой свежестибулочка эта источала ароматтакой, что донести ее домой изхлебного магазина в сетке�авоське не представлялосьвозможным. По маленьким ликусочкам, по большим ликусищам, но она буквальнопродиралась сквозь дырки изапрыгивала прямо тебе в рот, нетребуя при этом совершенноникакого запивания, потому чтои так хорошо усваивалась любымдетским организмом, умеющимвыделять слюну. Конечно, когдатакую булочку таки удавалосьдонести до кухни иукомплектовать ее стаканоммолока, хуже она от этого неставала. Но молоко в этойкомбинации было вторично.Первую скрипку играла булочка.

Не знаю, как где, но вХмельницком на времяокончания лично моего детстватакую булочку почему�то делатьперестали. Сказать, что из�заэтого я потерял кулинарную верув человечество, я не могу, новременами мне этой булочкихотелось едва ли не во сне.

Так вот, в Черновцах я ееобнаружил, эту замечательную

сдобу прямо в первом жеближайшем к нашей гостиницепродуктовом гастрономчике.Лежала она себе на деревянномхлебном поддоне, тоже кстати,старого советского образца, иисточала в магазинный воздухсвой ванильный аромат так какбудто и не было в новейшейистории ни перестройки сгласностью ни эмиграции скапитализмом. Машинавремени, одним словом,съедобная. Жаль вот только, чтолишь один раз я ее вгастрономчике застал. Наследующее утро на поддонележали уже заварные пирожные.Тоже вкусные, но не то…

Солнечные часы на стенекатолической церкви.

Наблюдение второе… и оно,пардон, снова про желудок, но наэтот раз Олин. Она, вообще, вЧерновцы ехала не заисторическими подробностями,как кое�кто мог подумать, а заболее приземленными вещами, аименно покушать черешни. Иона ее таки покушала в объемедвух пакетов, и не только ее, ноеще и клубники, сезон которой вначале лета в Черновцах был всамом своем зените.

Клубника эта оказаласьзначительно вкуснее черешни.Та, как говорили местные набазаре, из�за дождливого маятолько�только дала первыйурожай и потому еще не успела

вобрать в себя солнца, которое,собственно, и делает из нее непросто столовую ягоду, анастоящий деликатес. Затоклубника превзошла всеожидания.

Куплена она была также набазаре, до которого мы топалиметодом пешеходно�ротозейнойэкскурсии часа два по главной(Головной) улице города. Топали�топали и притопали к самомудождю. Его нам гостиничнаяадминистраторша обещала ещепри заселении. Обещаниесбылось примерно к обеду, когдамы, находясь уже на подступах клоткам, разминались стаканомлесной земляники на двоих.Земляника была своего родаартподготовкой переднаступлением на черешневыепозиции. Как видите, к ягодномупоходу мы готовилисьосновательно. Но так как главнаяягода нас подвела своим

“В общем,так вот

все это и проис�

ходило....”

незрелым поведением,сражаться нам пришлось с еезаместительницей. Впрочем,огорчения от этой замены наше сОлей коллективное нёбо неиспытало.

Сражение происходило там жена базаре, в помещениисарайного типа, втиснутыммежду домиком администрациии палаткой изделий народногопромысла. Другого укрытия отхлынувшего ливня поблизости ненашлось, да и времени на поискине оставалось — дожди наБуковине не только проливные,но и скоростные. Поэтому сарайпришелся нам весьма кстати.Меблирован он был прямоскажем со спартанскойсдержанностью: железная бочкаиз�под авиационного топлива,мусорный совок, размером сэкскаваторную лопату,сточенная по рукоять березоваяметла, хромой стул, да темнота ссыростью в большом количестве.Но мы люди к спартанствуприученные, и такими мелочами,как дворницкий хлам нас несмутить. Разместившисьпоближе к наруже, мы раскрыливо всю пасть пакет с двумякилами ягоды и без гранастеснения занялись еесмакованием.

Смак этот, повторюсь, былотменным — настолькоотменным, что ни соседство

базарной администрации, ниотсутствие гигиены, ни дажепесок, который порой хрустел унас на зубах кайфа нам неполомали. Да и как можнополомать кайф от такойэротической ягоды, какклубника? Это я не знаю, какимослом быть нужно…

В общем, так вот это все ипроисходило. Ливень дубасил покрыше сарая. Кровельная жестьстонала от удовольствия. В тоней постанывали от ягодногонаслаждения и мы. Все былоуютно, спокойно и хорошо.

С этим хорошим спокойствиемна следующее утро мы ипокинули город Черновцы инаправились в Каменец�Подольский.

Стара фортеця на фонеуходящего дня

Про Каменец можно говоритьмного. История у него не менеебогатая на всякие интересные ипо большей части кровавыемоменты, чем у того же Киева. Носказать по правде, до глубин этойистории докапываться нам неочень хотелось. Нам хотелосьпокоя и той атмосферы, котораябывает только в уездныхгородках. А история могла себеотодвинуться на задний план иприсутствовать на нем вкачестве декорации. Так оно всев Каменце и получилось.

Покой на улицах его Старогомiста — а если уж быть до концачестным, то Starego Miasta —действительно имелся, причеммного. Как и в случае с Киевом, вразгар туристического сезонанаблюдать его было странно.Правда, как нам объяснили вгостинице, для буднейотсутствие приезжих — картинавполне обычная. Туристы —поляки в основном —съезжаются сюда на выходные.

— Вам просто повезло, —сказала девушка администратор,одетая в расшитую подольскимузором сорочку. — С пятницы довоскресенья мы на полнойзагрузке.

Гостиница эта, кстати,называлась «Тарас Бульба». На

первый взгляд название какназвание. Любит, видать,владелец родную историю. ИлиГоголя того же любит. Или кино.Последнее по интерьеру быловидно: холл и коридоры наэтажах украшены сценами изстарого советского фильма. Изнового российского я ни одной необнаружил. Все вроде бы ничего.За исключением одной толькомелочи — основные клиентыэтого отеля — это те же поляки,которых самый знаменитый врусской литературе украинскийкозак не считал за людей иистреблял, как садовыхвредителей. Не знаю, чем этотвладелец себе думал, но отель дляполяков «Тарас Бульба»… На мойслух это звучит как Зимнийдворец имени Ленина.

КАМЕНЕЦ�ПОДОЛЬСКИЙ

Самая посещаемая часть СтарогоКаменца �� Доминиканский собор(это его подворье)

Кроме Старого города, однако, вКаменце есть и новый. А там, всвою очередь, есть базар…Уважаемая публика уженаверняка догадалась, к чему яклоню. Конечно же, я клоню кпоесть местных деликатесов,главным из которых в списке,составленном моей женой ещезадолго до нашей поездкизначились пироги с горохом. Заэто блюдо она готова МедногоВсадника продать вместе спостаментом.

Но на базаре, в том месте, гдеобычно дислоцируются торговкипирожками нас ожидалоразочарование.

— Пончики! Купляйте свiжiпончики с повiдлом! — голосилакакая�то одиночная тетка сведром, накрытым серой марлей.

— А с горохом нема? — спросиля у нее, имея в виду, конечно,пироги.Но тетка поняла меня по�своему.

— Коли пончики будуть згорохом, я буду девочкой, —сказала она без тени улыбки.

На такой выпадконтраргументов придумать я несумел и, посрамленный,ретировался в колбасный ряд,надеясь занюхать там своюбестактность каким�нибудьдомашним копчением. Но не тутто было. Ничего достойного изколбасы на Каменецком базаремы не обнаружили. В

Старый город в Каменценебольшой. Обойти его можно зачас�полтора. Прогулка можносказать пустяшная, но унаблюдательного гуляющего отнее могут остатьсянезабываемые впечатления.Они, правда, не будут такими,как если бы гулять по Парижуили по Черновцам, но и здесьнайдутся своеобразия,достойные места в памяти.Некоторые из этих своеобразий япостарался запечатлеть напиксель, но, как и в случае сженскими красотами,описанными выше, претендоватьна полноту отображениякаменецкой действительностиподмеченные мною картинкиконечно же не могут.

А это, кто не знает , аир. Пахнетсладко и розово. Его на Подолье

бросают в домах прямо на пол наТроицу, которая здесь называется

“зеленi свята”

единственном ларьке, которыйнам порекомендовала однаотзывчивая продавщицапластиковых стаканов мы нашлитолько что�то куриное, что хотя ипахло копчением, но явно недомашним. Но так как стаканыбыли уже куплены, красное винов рюкзаке взбивалось в пену, адень уже клонился к вечеру, нампришлось пойти на компромисс.То, как он выглядел, было такжезапечатлено на пиксель. Сделаноэто было не столько ради егосомнительной эстетическойценности, сколько в качестведоказательства, что свою птицюи свою молодицю я беруисключительно руками иодноразовыми столовымиприборами, которые предлагаламне купить упомянутаяпродавщица пластиковыхстаканов для таких целей непользуюсь.

— Який у вас бравий хлопець! —сказала продавщица, обращаяськ Оле.В ответ Оля лишь вздохнула.

О эти женские интонации! Оэти женские вздохи! Сколько яуже живу, как бравый хлопец, атак и не научился понимать ихправильное значение! Надо былотогда спросить у мамы, когда онапро маленький Израильговорила…

Смотричский каньон. Пожалуйсамое живописное место Подолья.

В Хмельницком все�таки естьдостопримечательности. Главная из

них � пироги с горохом, которыеделает моя тетя Рена

Ну вот мы и здесь. Мы доехалисюда на автобусе, в который насне хотели пускать, потому что унас были билеты. Да�да, именнотак. Водитель брал на борттолько тех, кто платил емуналичными. Бумажки,отпечатанные на станционномкассовом аппарате крассмотрению он не принимал.Так это работает в Каменце напроходящих маршрутах. Ноблагодаря вмешательствудиспетчерши, которую явынужден был призвать всвидетели нашего спора, всеразрешилось в пользу бумажек.Заплатившие налом бедолаги,сидевшие на наших местах былиизгнаны из автобуса, а мыусажены согласно купленнымбилетам и… спрошены, не податьли нам чего�нибудь прохладногопопить, потому что в автобуседушновато. (Это уже мечта,конечно).

ХМЕЛЬНИЦКИЙЧто вам, уважаемая публика,

сказать про мой роднойХмельницкий? Те из вас, кто тамжил, когда на дворе былисемидесятые годы и так знаютпро него все, что надо, чтобы недумать о нем, когда, бывает,просыпаешься неизвестно отчегосреди ночи и ворочаешься с бокуна бок до самого утра. А те, ктотам не жил и уже навряд ли когдажить будут, так для нихХмельницкий не станет голубымгородом, даже если емупосвятить специальную песню.Такое это место Хмельницкий, ичто ты тут поделаешь. Видать,когда его засновывали пятьстолетий назад, в его землюникто не зарывал той самойвиноградной косточки, изкоторой потом вырастает какая�нибудь интересная изюминка.Туда зарыли семя какой�тодругой плодоягоды — попроще,без всяких там европейскихмансов. Такую плодоягоду, еесколько в бочках истории недержи, культурное «каберне» всеравно не получится. Получится в

улицам, чтобы получить отжизни то удовольствие, котороенельзя было получить попрограмме «Время» илипрочитать в газете «РадянськеПодiлля», а именно поговорить сразными знакомыми илиродственниками подальше,которые, если медленно идти внаправлении какого�нибудьлюдного места вродецентральной площади или парказа кинотеатром Чкалова,обязательно попадутсянавстречу, потому что, когда вкалендаре выходной а на улицехорошая погода, сидеть домасовсем не хочется, тем болеекогда у тебя в шкафу уже два

лучшем случае «Бiле мiцне» —рубль две копейки — или «Дарисадiв» — рупь четырнадцать вгастрономе возле «Медтехники».

Но что получилось тополучилось. В конце концов,Плоскирув засновывали некнязья и не звездочеты, апольские вояки, которых ихнийкатолицкий круль послал наничейное тогда еще Подолье,чтобы иметь на неготерриториальную претензию.Культивировать тамдостопримечательности вкоролевские планы не входило.

В сегодняшнем Хмельницкомпретензии тоже есть — и старыеи новые. И сказать, что все онибеспочвенные нельзя. Что�то тамтакое происходит в городскойжизни, что рано или поздно кчему�то приведет. Хорошему илиплохому — это вопросотносительный, в который ядаже не пытался совать своеприезжее мнение. В этой поездкеменя больше интересовали вещииз прошлого, чем из настоящего.

Юные проскуровские партизаны взасаде

(Комсмольский парк)

Одна из таких вещей — это тотнеповторимый суржик, накотором в те самые семидесятыееще умело говорить некотороехмельницкое население, когдаоно, с выводком детей, внуков иблизких родственников, впогожие выходные дни семейнопрогуливалось по городским

Этот суржик был уникальнымявлением, на которое нужен былсвой выделенный лингвист изакадемии, чтобы не простослушать его ушами, азаписывать в словари играмматики. Но в советскоевремя такого лингвиста суржикуне досталось, и он как�топорастерялся, порассеялся ипозатерся в том наречии,которое наступало на него сосменой поколений.

Передавать этот суржик написьме — дело хлопотное,требующее изрядной подготовки,да и неблагодарное, по большомусчету. Мало у кого получаетсязаковать устную речь в кандалыписьма и не получить врезультате закованный труп. Ялично не возьмусь за это. Скажутолько, что суржик, о которомидет речь, состоял из сливоквсего того, что произвели на светчетыре популярные таки в моемродном городе языка —украинский, польский, русский иидиш, причем не обязательно втаком порядке, потому чтопорядок этот, как известно,менялся в разные годы и вразные политические режимы.

Так например, если бы мы,уважаемая публика, вышли с

По выходным коллекционеры всего чегоугодно меняются шилами на мылы в

парке у Вечного огня.

года как висит новый румынскийкостюм или тебе нужноразносить белые чешскиебосоножки, за которыми былоубито полдня в очереди в«Детском мире» и это не считаялопоухого швыбздика, которому,несмотря на его тройку поприродоведению, было обещанокупить мороженное пломбир задевятнадцать копеек, потому чтопростое сливочное за тринадцатьему, видите ли, уже не нравится.

Одним словом, когда такие вотслучайные встречи происходили,и когда швыбздику приходилосьждать, пока между взрослымибудет сказано все, что должнобыть сказано, он слушал эти ихразговоры, потому что во�первых, ничего другого емуделать не оставалось, а во�вторых, уши его работали самипо себе безо всякого понукания, ихотя не все, что в них попадалоиз подслушанных разговоровзадерживалось в прилегающей кним голове, но кое�что все же вней оставалось. В частности,остался в ней тот самый суржик,на котором эти разговорывелись.

вами на центральнуюАлександровскую улицуПроскурова в начале двадцатоговека и послушали, на какихнаречиях изъясняются друг сдругом прохожие, мы скореевсего узнали бы в них идиш�шпрах и ензык�польски.Возможно это была бы помесьтого и другого, настоянная накорявом русском. Более илименее правильный русский языкмы могли бы услышать разве чтов присутственных местах или жев респектабельных торговыхзаведениях вроде магазинаЖуравлёвой на той жеАлександровской напротивместа, где сейчас кинотеатр.Украинской мовы мы вряд лиуслышали бы, вообще.

А возле кинотеатра играет духовойоркестр, которому внимают

немногочисленные, но благодарныеслушатели. И кстати, чтоб вы себе

знали, что последний номер, которыйоркестр сыграл дирижер посвятил

“музыкантам из ресторана“Жовтневый”, которых уже нет с

нами”. Что вы думаете этот оркестриграл? Он таки играл “Hava nagila”.

Удивляться тут нечему,уважаемая публика. В то времяевреи составляли примернополовину 25�тысячногопроскуровского населения. (Чемвам не маленький Израиль!) Им вспину — в демографическомсмысле — дышали скорее всегополяки, которые были уже ненастоящими, а этническими. Наначало века они еще не успелираствориться в волнерусификации, которая наступалана Правобережную Украину и всееще пели за столом «Еще Польскане згинела», но уже не оченьгромко. Действительно русских

(переселенцев из России) в городебыло от силы тысяча схвостиком, из которых большаячасть была чиновниками иофицерами армейскогогарнизона. Украинцев же тогда вгороде проживало, вообще,считанные десятки.

Такие вот были особенностинациональной переписи. Они,впрочем, имели своюэкономическую платформу. Какни крути, а практически весьгешефт, от пришить пуговицу до

смолоть зерно или отлитьчугунную болванку в городедержали евреи. От них же,кстати, в казну поступало и 80%городских налогов. На евреевработали другие евреи и поляки,которым было прощедоговориться по зарплате севреями, чем с русскими.Русские же были белой костью.Они символизировали собойвласть и блюли установленныйею порядок. Что касаетсяукраинцев, то они пахали землюпо своим селам, выращивали наней сахарный буряк и гречку и вгород не особо шли, потому чтоне находили там себе места.

Но то время кануло в поросшийкамышом Южный Буг. Сейчас вХмельницком все не так, какбыло в начале двадцатого века, иналоги в городскую казну платятуже совсем другие люди. Какименно они их платят, я сказатьточно не могу, но если судить поотдельным городским тротуарам,то могли бы платить и чуть�чутьполучше. Это, правда, совсем незначит, что по этим тротуарамбольше не гуляет хмельницкоенаселение с выводками детей,внуков и родственников. Еще какгуляет — при полном параде, ввыходных костюмах ибосоножках, в нарядных платьях,с бантиками, шариками и всем, счем положено гулять теплыми

летними деньками в городскихпарках. И наблюдать за такимипрогулками весьма приятно.Правда, на искомом мноюсуржике это население уже неговорит. Оно говорит по�украински, говорит по�русски идаже, если прислушаться, по�грузински. В общем, говорит натом, на чем хочет, потому чтовокруг царит сплошная свобода.И это хорошо. Ну а то, что во всехэтих свободных языкахпридирчивое ухо приезжегоулавливает базарные интонациии сильнейший валютный акцент,так это его личная акустическаясложность. Пусть этот приезжийсходит к ЛОРу и проверится.Пусть ему вытащат из ушейзастрявший там с детствалингвистический изюм, и тогдаон не будет неизвестно отчегопросыпаться по ночам, а будетсопеть себе в две дырки и до утравидеть розовые сны, в которых вавтобусах подают газировку встакане с трубочкой,швыбздикам покупают пломбирза девятнадцать копеек, а дебетвсегда и во всем сходится сосвоим оппонентом кредитом.

Для недогадливых поясняю: “ хот дог”.Почти доллар стоит, однако

Далеко не все львовские прихожанеездят в церковь на “лэнд�крузерах”

ЛЬВОВВо Львове, как известно

уважаемой публике, есть многопамятников. Большинство изних поставлено своим жеместным выдающимсяличностям, некоторыеизображают собой героевнационального масштаба, ну ато, что осталось — сущееменьшинство — не поддаетсяидентификации и вполне можетбыть отнесено к окаменевшиманомальным явлениям. Но вовсем этом монументальномизобилии я так и не сумелобнаружить увековеченной вкамне памяти тем, кому Львовобязан своим уникальнымобликом — австрийскимГабсбургам, а точнееимператрице Марии�Терезии исыну ейному Иосифу Второму,без чьих стараний этот галицкийгород при всей его близости кЕвропе едва ли приобрел бы тотстатус, которым он по правугордится сегодня.

Кто�то может сказать, чтополяки для Львова сделали неменьше, потому что это, в концеконцов, был их, польский —точнее, полонизованный —город. Но если вспомнить, чтосама Польша после очередного

своего упадка и последующегораздербанивания отошла этойсвоей частью Австро�Венгерскойимперии, которой и командовалиупомянутые Габсбурги, то их,мягко говоря, причастность ксозданию исторического обликаЛьвова отрицать как�то неловко.Говоря по�простому, полякиделали тот Львов, который мызнаем сегодня только потому, что

Габсбурги во�первых, позволилиим это делать, а во�вторых,настояли на том, чтобы этоделалось, вообще. Такая у нихбыла имперская политика —вместо того, чтобы тотальнообавстриячивать всех своихподданных, они давали имвозможность сохранять своюнациональную самобытность совсеми вытекающими из этогопоследствиями. (Иным империямможно было у них кое�чемупоучиться.)

Единственным исключениембыло, пожалуй, высшееобразование. В университете,также, кстати, основанном приГабсбургах, преподавали нанемецком. Преподавали, видимо,неплохо, потому как даженемногочисленные студентыукраинского происхождения —для которых, между прочим, былсоздан специальный факультет(Studium Ruthenum), гдепреподавание велось наукраинском языке — со временемотказались от своей языковойнезалежности и потребовалиперевода в обычные немецкиеклассы. Их желание былоудовлетворено.

Многие стены в этом городе умеютговорить сами за себя...

Однако, наша с Олей поездка вЛьвов была посвящена, как выпонимаете, вовсе неоплакиванию несправедливозабытых Габсбургов, а цели болееприятного свойства, в частностинапитыванием всех пяти своихчувств ощущением единения сэтим городом. Впрочем,«единение» — это слишкомсказано. Пожалуй, «нахождение»будет более уместным — нестолько из�за скромности,сколько потому что Львов несильно�то и дает тебе с собой«единится». Такая он особаяадминистративная единица… Онтебе, конечно, дает всюду соватьсвой туристический нос,позволяет лазить где вежливыелюди обычно не лазят, нефыркает на тебя, не говорит тебесвое культурное «фi», даже когдаты этого вполне заслуживаешь,но при этом он все время живетсвоей собственной частной

жизнью, которую тебе стараетсяне показывать, потому что знает,что она тебе триста лет ненужна, ибо ты здесь гость иникогда тебе не стать местным,даже если ты сильно этогозахочешь. Быть единым соЛьвовом можно только правурождения, и на мой взгляд этохорошо. Прикарпатский нью�йорк — в моей голове это неукладывается. Приднепровский— это еще куда ни шло, ноприкарпатский — нет.

Чем конкретно мы занималисьво Львове? Бродили по улицам,глазели по сторонам, снимали напиксель стены и двери зданий,покупали «талисманного» еврея(см.картинку), без которого

Таких вывесок редко где встретишь наУкраине. “Приватнiсть” � это очеь

львовская фишка.

бухгалтерия не бухгалтерия,искали книжки по украинскойвышивке и по кондитерскойвыпечке, были в музее,разговаривали там сосмотрительницами, заходили вцеркви, смотрели там венчание,ели мороженое под названием«100% морозиво», пили красноевино на площади ПольскийРинок в компании жителейокрестных домов (пивших водку)и местных дворовых собак(ужинавших чем подадут),катались на трамвае, синтересом компостировали тамталоны, ели замечательнуюзакарпатскую вишню сГалицкого рынка и даже сделалипопытку посетить Ботаническийсад.

Попытка эта оказаласьнеудачной — в сад нас вежливоне пустил охранник, потому чтоон, сад, оказывается не дляпрогулок там вовсе растет, а длянауки, которую украинскиеученые изучают в упомянутомгабсбургском университете.Горький вкус во рту отпоражения перед наукой мнеудалось заглушить толькомыслью о том, что неблизкийпуть к запретному саду проходилсреди прочего по улице именидевичьей фамилии моей бабушки— Банах. Это утешение я ипредложил Оле в видекомпенсации за потраченные

калории. Но то ли из�за того, чтоОля не знала мою бабушкулично, а может потому что улицабыла слишком крута для ееуставших ног, моя компенсациябыла названа «неадекватной». Итолько когда мы наконецдочапали до первого встречногогастронома, и Оля по полнойотвязалась на вкуснейшем ижирнейшем стопроцентномморозиве, только тогда она вновьобрела свое утерянноетуристическое счастье.

Вот такое у нас былопутешествие — насыщенное вомногих — да почти всех —смыслах слова. Вкус этойнасыщенности я, как мог,постарался передать в сим опусе,ставшим к своему окончаниюнастолько раздутым, что даже уменя, его автора, сталипоявляться сомнения в егочитабельности. Но что есть тоесть, и если к вышесказанному уменя когда�либо и появятсядополнения или изменения, я непремину уведомить о нихуважаемую публику отдельнойкорреспонденцией, а пока же мнеостается только поблагодарить ееза терпение и пока не долетелидо сцены гнилые помидорыоткланяться восвояси.

Автор благодарит бухгалтерскую фирму “Аникеева и (все ее четыре )партнеры” за терпеливое невмешательство в подготовке сего

отчета.