Download pdf - Николай Бойков. Дом на волне

Николай Бойков

ДОМ НА ВОЛНЕ…Пьесы

Издательские решенияПо лицензии Ridero

2015

УДК 82-3ББК 84-4

УДК 82-3ББК 84-4

Б72

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Бойков НиколайДом на волне… : Пьесы. — [б. м.] : Издательские решения,

2015. — 146 с. — ISBN 978-5-4474-0380-5

В книгу вошли две пьесы: «Дом на волне…» и «Испытание акулой». Условноможно было бы сказать, что обе пьесы написаны на морскую тему. Но этопьесы-притчи о возвращении к дому, к друзьям и любимым. И потому вполнеземные.

18+ В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ

Б72

© Николай Бойков, 2015ISBN 978-5-4474-0380-5

ДОМ НА ВОЛНЕ…(пьеса в 2-х действиях

и 16-ти картинах морской жизни)

Тексты песен и стихов Н. Бойкова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Капитан, Александр Павлович, 45—50 лет.Дед, старший механик, Григорий Мартемьянович,

сверстник капитана.Радист-старпом.Веничка, Вениамин Васильевич, штурман с косичкой.Боцман, Гена, 30—40 лет.Кокша, Катерина Сергеевна, 35—45 лет.Гриша, моторист.Вахтенный матрос, молодой Иван Иванович.Степа, механик-баянист.Люба, героиня без паспорта.Герои и лица в сценах второго плана:Элизабет, кореец, хохол, моряки-рыбаки, музыканты

из бара.Женщина из писем и фантазий капитана, музыка

и песни.

Дом на волне… 5

Действие первое

КАЮТА КАПИТАНА.Рабочий стол, капитанское кресло, диван, шкаф и две

книжные полки судовых документов и книг. Играет тихаямузыка — романтические мелодии на саксофоне. Входят,продолжая разговор, капитан и старший механик.

Капитан (привычно опускаясь в свое кресло.) Присажи-вайся, дедуля. Расслабимся, пока есть время. (Регулируетзвук и вслушивается в мелодию.) Вода? Кола? Виски не пред-лагаю. Чай-кофе?

Дед. Спасибо, нет. Посидим минутку. Расслабимся. Мыслышали, как дышит океан!

Капитан. Расслабимся? Ты видишь, что здесь написаномоим умным предшественником? (Показывает пальцемза плечо и цитирует.) «Кресло капитанское — эшафот. Путьк нему — только вверх. Опора его — одиночество». И это —верно. Чем выше должность, тем меньше вокруг друзейи искренности. Хорошо, что у меня есть ты, дедуля?

Дед. Ты что, капитан? Какой между нами счет? Мы —кто? Люди моря — на воде стоим, по воде ходим. Нельзянам о жизни серьезно. Моя философия — ветер!

Капитан. Конечно, нельзя. Потому читай ниже.Дед (читает вслух.) «Слава богу, мне хватило ума про-

жить мою жизнь глупо. Фаина Раневская». Та самая артист-ка?

Капитан. Та самая.Дед. Сильная женщина! Ты приписал?Капитан. Я.Дед. Учись! Время — великий клоун. Цирк, можно ска-

зать. Только — в городе за просмотр деньги платят, а в мореу нас одна монета — Время! Время собственной жизни.Полгода — рейс! Два рейса — год! Расплачиваемся. (Кивает

6 Николай Бойков

в иллюминатор.). Тунис в иллюминаторе! Причализ прошлого века.

Капитан. Вчера мы играли в футбол на прибрежномпеске, из которого торчали развалины Карфагена. Какаяарена! Ей — две тысячи лет! Какие декорации!(От собственных слов капитан приосанивается и играетголосом.) Местные мальчишки несли нам в пакетах молодоевино — солнце последнего урожая, дедуля! Нам?! Актерамвремен Одиссея и лунных спутников!

Дед. Я понял тебя: мы пили вино, как будто мы пилиВремя! Наше Время. Мечта!

Капитан. Кто может сказать — наше Время? Чье? Мыпили за причалы Бизерты — последний приют российскогофлота столетней давности. За русские могилы на местномкладбище.

Дед. За русскую бескозырку с надписью «севастополь-ский экипаж» на голове мальчишки-водоноса. Вот бестия!А может — он правнук русского матроса? Ему лет двена-дцать…

Капитан. Крепости — лет шестьсот-восемьсот? Беско-зырке — девяно… сто. Крикам муэдзина над крышами —африканская ночь. Нам с тобой — вечность… (Оба,на диване и в кресле, улыбаются как два ласковых змея.) О,женщины Туниса! (Театрально играет голосом.) Гордыематроны Великого Рима, выбирающие гладиаторов…Или — нас с тобой? Женщины ходят по улицам города, буд-то гуляют из первого тысячелетия во второе, из второго —в третье…

Дед. Как москвички в Ялте! А что им сделается?!Капитан. И какая им разница — где они?! Страна, год,

цивилизация — все им пустяк. Женщины! Это мужику надодумать и помнить: кто он? Потянет — не потянет?

Дед. Ну, и логика у тебя, капитан!Капитан (продолжая с азартом и пафосом театраль-

ным.) Царица Востока и госпожа моего сердца! Табун дикихкобылиц! Бледнолицые креолки! Темнокожие голубоглаз-


ки! Босоногие или в сандалиях! В броских одеждах европей-ских городов или в длинных халатах пустынь…

Дед. Уличный ветер катит по песку чью-то белую шляп-ку…

Капитан. Шляпку? Какая шляпка? Верблюдица блудли-вая с глазами навыкат! Булькающий вулкан на крутых бед-рах. Какую ей шляпку? Это — Африка!

Дед. Фурия — с черной ноздрей и лихорадкой танцу-ющих ног. Лошадь свадебная! Бездна раздвинутых мощнокопыт… Готова взлететь или сесть на асфальт. Ха! Вопроси-тельным знаком хвоста!

Капитан. Спокойнее, друг мой. Не будем так плохо.Ты — нежно скажи! Женщины Туниса… Ласково… Немоекино в душном зале… Ветер платков и стремительныхюбок. Солнце и время — остановились. Взгляды — надмен-ные или игриво потуплены. Любопытны, скромны, безраз-личны, крикливы — как жаркое марево миражей над раска-ленным песком.

Дед. У-уох, женщины! Яркие змейки укрытых тканямирук и пальцев — в змейках украшений из африканскогозолота. Тень желтого солнца в оранжевой пустыне…

Капитан. И все эти женщины — я же их насквозьвижу! — подглядывают за мной… Я их чувствую. Я их —люблю даже? У-ух! Как глаза моей стервы домашней.

Дед. Домашней? Ну, ты даешь! Ты перегрелся или пере-волновался, капитан. Это потому, друг, что нам привезлидыни. Ты видел эти дыни на палубе? Ты слышал их запах?Тунис, солнце! И дыни! Дыни — всему виной, капитан!Когда привезли их и выгрузили на палубу — женским вее-ром взмахнул по пароходу этот аромат. Не запах… (Отри-цательно водит перед грудью указательным пальцем.) Аро-мат! Запах — это когда лет тридцать назад нас, курсантов,вели строем, морозным осенним утром, из казармыв училище мимо пирожковой, и кто-то из строя закричал,дурашливо зажимая пальцами нос: «Тетка! Закрой форточ-ку! Запах пирожка по улице гуляет — кушать хочется…»


А дыни — аромат. Дыни — колдовство и наваждение!Огромные. Круглые. Оранжево-желтые. Притягивающиевзгляд… А разрезали первую — сочная! Липкая! Сладкая!Как — женщина! Сразу все заулыбались, расслабились, глаз-ки заблестели. Мысли, слова, приятные ассоциации —не побежали, а потекли, подобно медовому соку, по губам,пальцам и по широкому ножу, уже вскрывающему тайнывторой красавицы. Звучит шутливое: «Гюльчатай, откройличико…» …Вспомнилось есенинское, «Шаганэ, ты моя,Шаганэ…».

Капитан (напевая и подыгрывая.) «В том саду, где мыс вами встретились…» И, конечно: «Если нравится флоткрасавице, никуда от нас не уйдет…».

Дед. Такая волна душевного смятения и беспокойства…Капитан. Руки тянутся к биноклю (смешливо хлопает

ладонями по пустому столу, будто ищет окуляры) оглядетьеще раз набережную и балконы домов на противоположнойстороне бухты в надежде увидеть силуэт, гордо посаженнуюголовку в платочке, легкую походку…

Дед. Женщины! Как вы нужны. Как желанны. Как мучи-тельно далеки… Как легко вспоминаем вас, даже… глядяна дыни! Домой нам пора, домо-оой!

Капитан. А не нравится мне, когда по сладко расслаб-ленному воображению моему отстучит телекс, пальчикомпо височку: «…максимальной скоростью следовать Одессу(Керчь, Туапсе, Севастополь…) предъявления Регистру…частичной смене экипажа…». Не люблю я преждевремен-ные заходы в родные порты, да еще — с частичной заменойэкипажа.

Дед. Это точно.Капитан. Ведь что получается? Только все мы притер-

лись в нормальном море, успокоились между вахтами, при-качались от качки, уравновесились, можно сказать. Безженщин…

Дед. Одна повариха на борту, а уже и на нее погляды-вать стали.


Капитан. Повариха на борту — не женщина: кок,кокша — член экипажа.

Дед. Вот и я говорю: кок, а не женщина. А на дынипосмотрю — женщина. Капитан! Капитан, успокойся. Все.Все нормально. Устаканились. (Пауза под взглядом капита-на.) А что, капитан? Что ты так смотришь на меня? Устака-нились! И это — очччень морское слово!

Капитан. Ладно. Устаканились. По глоточку. (Достаети наливает в стопочки.) Меж морем и небом… За нас!

Дед (улыбаясь.) Мы тоже чего-то стоим… И огурчикомс хлебом… (нюхает воздух из иллюминатора.) Африка!

Капитан. В порту пить — это как перед гаишником под-ставиться. В море выйдем — там наши правила и права.За море и удачу. А сейчас — думать! Каждую минуту —до прихода домой — думать и гадать… Что кого ждетв родном порту? Как кого встретят? Дома ли. В конторе.Кого проводят в отпуск?

Дед. Кому дома выставят чемодан на лестничную пло-щадку…

Капитан. Кого из нас спишут на берег? Кого пришлютна замену? Как долго мы будем настраиваться снована рейс, на работу, на наше взаимное — на борту и вместе.(Тревожно смотрит сквозь стекло иллюминаторана причал.) Куда все побежали вдруг?

Дед. К ближайшему береговому телефону — звонитьдомой, предупреждать, радовать, успокаивать… Готовитьпочву, типа: «Любовника — за дверь! Окурки и чужиеноски — в мусорное ведро. Детей — помыть, переодетьи отправить к бабушке. Самой — в парикмахерскуюи на рынок! Встречайте оркестром, цветами и ванной!».

Капитан. Цветы можно заменить на «огурчиком мало-сольным», — очень люблю, а оркестр — на две рюмочкис поцелуйчиком… Где Веничка-маг? Гадает? Опять гиро-компас полюса перепутает и получится у нас как в той ста-рой морской песне: «Мы шли на Одессу, а вышли к Херсо-ну…»


Дед. Веничка нагадал на переход нам, до самых родныхберегов, белые простыни — к чему бы это?

Капитан. Белые простыни? Мама моя говорила, чтобелье во сне — это хуже, чем три невесты на одной свадьбе.Где боцман?

Дед. Боцман? На месте, к отходу готовится. Минутуназад его видел (оборачивается в коридор и кричит громко.)Старпом! Радист-артист! Где боцман?

Радист-старпом (вырастая в проеме двери и выпячиваяхудую грудь.) Разрешите, товарищ капитан? (Поворачивает-ся в сторону старшего механика.) Я — старший помощник!Да — бывший радист. Артист — это только капитан сказатьможет, или — по вдохновению, когда сам я того пожелаю(капитану.) Докладываю, капитан! Боцман убежал звонитьдомой. Жена у него совсем на связь не выходит. Раньшена судах были настоящие радисты — радист все знал и всехмог привести в меридиан. Если надо было — мог причинупридумать и успокоить страдальца. А теперь — новые тех-нологии, спутниковая связь. А спутниковая связь, скажупрямо, предательская. Номер набираешь и слышишь сам,как скрипит кровать дома или пыхтит малыш на горшке.А хорошо ли это? Инфарктов стало больше. Разводам нетчисла. А радист был хранителем семейных тайн и вдохно-вителем счастья! В море — семейное счастье должно бытьдозированным. Иначе — крыша (показывает на собствен-ную голову), не выдержит. Зря нас переучивали на штурма-нов…

Дед. Хороших радистов в плохих штурманов — иннова-ция!

Капитан. Не отвлекаться от темы! Радист. Артист. Вдох-новитель и Купидон. Все сказал правильно. Молодец.А теперь в словах своих старайся соответствовать долж-ности старшего помощника. Как будто ты играешь рольна сцене, ну?!

Радист-старпом (улыбается и выпячивает грудь.) Р-радстараться, господин адмирал!


Капитан (не обращая внимания.) А через полтора часаприбудет агент с документами на отход, и мы будем сни-маться на Одессу. Что я требую от старшего помощника?

Радист-старпом (грудь колесом, глаза навыкате.)От младшего помощника — исполнительность.От второго — предсказуемость и надежность в работеи отдыхе! От старшего помощника — организованность!Старпом, который сам себя организовать не может, ника-кую службу организовать не способен.

Капитан. Вольно! Молодец! Действуй! Мои аплодис-менты.

Дед (наклоняясь через стол и говоря душевно.) А что тре-буется от капитана?

Капитан. От капитана? (серьезно.) Умение видеть глав-ное и не отвлекаться на мелочи.

Дед. А что есть мелочи в море, капитан?Капитан. Вчера — трезвый экипаж в конце рейса: взры-

воопасно. Сегодня — трезвый экипаж из города: подозри-тельно. Завтра? Завтра, может быть, настроение повара —от этого вкус пирожков на завтрак вызывает тоску по дому.В море — мелочей не бывает. Поэтому капитаны — какакулы — спят одним глазом: одно полушарие спит, а другоебодрствует. Знаешь?

Дед. Поэтому на флоте завели адмиральский час: чтобыкапитаны спали на один час больше, да?.. А машина рабо-тала на полтона тише, да? (Улыбается и кладет ладоньна грудь, вставая с дивана.) Я же от всего сердца, капитан,поспи полчасика… А я пошел к дизелям. Пора поршня рас-качивать на главном.

Капитан. Шевели, дедуля, шевели. Механический тымой! В сторону дома и собака быстрее бежит. Хорошо?

Дед. Хорошо бы хорошо. Только не слишком ли раномы в эйфорию возвращения домой впали? Еще неделя впе-реди? Торопиться не надо? Механика знает усталостьметалла — наука целая! (Оборачиваясь.) Да? Я тебе говорил,что сказать тебе что-то должен? Ладно — потом скажу, поз-


же. Напомни мне, если забуду. Слушай, эти дыни, как жен-щины под чадрой: тайные-тайные, сладкие-сладкие.Эйфорр-рия!

Капитан. Не эйфория, а фурия, говорю я тебе! Не опоз-дай со своей новостью, а то придется тебе менять квалифи-кацию: из моряка-механика в базарного спеца по дыням.

Дед. Успею, капитан. Не отвлекайся от курса,и дыньку — попробуй! Раскачают они покой наш, чувствую.Ох, они…

Капитан. Кто — они?Дед (выходит из каюты, напевая.) Красотки, красотки,

красотки кабаре…Капитан. Да, дыни… Сколько хороших мужиков море

свое потеряли — из-за женщин… А как поддержать? Каки-ми руками? Где это дерево поближе — кругом одно железо?!(стучит по голове пальцем.) Чтобы не сглазить…

Кокша. К вам можно?..Капитан. Заходите, доктор.Кокша. Почему это я доктор? Я — повар.Капитан. Я фигурально выразился: от ваших пирожков

и борща с пампушками, Катерина Сергеевна, наше здоро-вье, настроение, улыбки и работа — все от них складывает-ся. Я заметил: с того дня как вы у нас появились — на обеди с обеда все идут улыбаясь. Так кто вы в экипаже? Доктори правая рука капитана.

Кокша. Красиво говорите, Александр Павлович. А япожаловаться хочу. Этот радист, который старпом, —насмешник просто. Вчера он назвал меня Крошка. Крошка,говорит. А сам на мою талию смотрит.

Капитан. Так это он комплимент вам делает!Кокша. Комплименты наедине женщине делают.Капитан. Нет, Катерина Сергеевна. Может, вам бы хоте-

лось наедине. Но я, например, как капитан, всегда следуюстарому морскому правилу: ругаю виноватого наединес ним, без чужих ушей-глаз, а хвалить стараюсь, компли-мент делать, благодарить — это при всех, чтобы все слыша-


ли, чтобы виновнику торжества от этого «при всех и гром-ко» еще приятнее стало. Крошка, говорите? А что — мненравится. Очень идет вам: статная, красивая, большая жен-щина — королева!

Кокша. Что-то я вас не поняла, товарищ капитан. Гово-рили: при всех, при всех комплименты делаете. А сами —наедине? Ухаживаете, что ли?

Капитан. Извините, Катерина Сергеевна. Дыни на палу-бе аромат пустили — мужиков на сладкое тянет. Извините.Если у вас все — мне на мостик надо.

Кокша. Это вы меня извините. По пустякам отрываю.Только, мне кажется, посторонние у нас на борту появи-лись.

Капитан. Какие посторонние?Кокша. Я не знаю. Только никогда такого не было, что-

бы я оставляла что-то для вахты в холодильнике, а кто-тосъел.

Капитан. Когда?Кокша. Сегодня ночью.Капитан. Может, ребята отмечали что-нибудь и взяли

загрызть.Кокша. На закуску — это я всегда найду. Все знают.

У меня — как дома. Что же я мужика не пойму, когда емув каюте по-человечески хочется? А тут кто-то чужой, явно.Наши «от вахты» не оторвут. Моряки.

Капитан. А эти — чужие — не моряки?Кокша. Раз воруют — не моряки.Капитан. Вы кому-нибудь говорили?Кокша. Разве я дура? Я же понимаю. Если кто

по глупости — зачем шум поднимать? А если чужойна борту — осторожно надо. Мало ли кто: террористы,беженцы, разносчики всяких болезней…

Капитан. Бдительная вы, Катерина Сергеевна. Идитепока к себе… Что-то еще?

Кокша. Проводите меня до каюты, Александр Павло-вич. А то я боюсь одна.


Капитан. Вы что, кок-доктор? Правая рука моя! Чего вытак смотрите?

Кокша. Боюсь. Честно. Коридоры пустые. В столовой —никого.

Капитан. Хорошо. Пойдемте.Кокша. Спасибо, что поняли. (Выходят из каюты.)

ТРИ ЧАСА СПУСТЯ. Каюта капитана. Продолжение…С палубы доносятся звуки баяна и песня:

Качает наш дом на веселой воде,Летят из трубы облакаКуда нас несет? Остановит нас — где?Никто не ответит пока.О встрече далекой ты просто забудь —От борта до борта качает звезду…

Капитан. Это кто поет? Степан?Дед. Степан. Хороший третий механик попался, и чело-

век — молодец.Капитан. Слава Богу, вышли из порта, оторвались

от берега… Ишь, как хорошо покачивает. Это, дед, повезлонам. Каждый раз, когда новый человек приходит, думаю:что лучше? Хороший специалист, но человек — так себе,или специалист зеленый, а человек — золото.

Дед. С лица воду не пить, песней гайку не крутить.Капитан. А все-таки: захочет — научится, приработает-

ся, а если гнилой человек, то всем плохо.Дед. Ясное дело: с дерьмом свяжись — сам дерьмом ста-

нешь.Капитан. И всегда, заметь, лучшие спецы на другие суда

попадают, а нам работать и выживать приходиться с теми,кто на борту.

Дед. А вернемся домой — окажется, что эти молодые-зеленые — самые золотые и ценные.


Капитан. Потому что — наши. И море нас любит. Нашеместо и наши правила. Давай, по глоточку, за дорогудомой… За дом, пусть им сладко икнется…

Песня.

Качает наш дом, а под ним глубинаИ стаи кочующих рыб…Отсюда родная земля не видна —Родным здесь мне ветра порыв.Такой же, как в нашем вишневом саду…От борта до борта качает звезду.

Капитан. Давай, дедуля! За то, чтобы мы узнавали другдруга на улице. Какие новости в экипаже? Как отдыхалиребята? Что покупали? Что пили в баре? Что там с боцма-ном? Мне показалось с мостика, что концы швартовыена баке тянул — как нитки рвал. Или показалось?

Дед. Радист-старпом уже все разведал — раскатал наше-го боцмана на полную осознанку. Старпом из радиста ещеникакой, но с народом контакт умеет наладить. Претензийнет. Пошел боцман на чистосердечное. Говорит: домойне дозвонился… С соседкой разговаривал… Жена егос каким-то мужиком живет, соседка сказала…

Капитан. Соседка сказала, это еще не факт. Мало ли чтов жизни бывает?..

Дед. А он поверил.Капитан. Ну и дурак.Дед. Дурак не дурак, а оказаться на его месте никому

не пожелаешь.Капитан. Это верно.Дед. Теперь все зависит от того, как он сам себя поведет.

Во-первых, ему надо до нее дозвониться…Капитан. Это не во-первых и, даже, не во-вторых. Пото-

му что до нее можно звонить и звонить, а ее то ли дома


нет, то ли еще что… Может и хорошо, что не может дозво-ниться. Может, она и сама не знает еще, что с ней действи-тельно происходит и как дальше быть, и что мужу ответить.Встретятся — разберутся! Поэтому главное сейчас — ему —не потерять себя! Крыши у нас у всех, после шести меся-цев рейса, как паровые клапана, на подрыве. В работу емунадо. Ни минуты перерыва. А звонить он, конечно, будет.И дай Бог…

Дед. Может ему погадать?Капитан. Скажешь еще…Дед. А что? И это не исключено. Если он так легко пове-

рил, значит легко поддается внушению, а значит, если пра-вильно все подать — он во что хочешь поверит.

Капитан. А во что надо? Ты знаешь, что там действи-тельно произошло? К чему боцману готовиться надо? Чегоему пожелать?.. То-то. Хотя, чем черт не шутит?

Дед. Гадальщик у нас есть — Веничка с косичкой. Он емутак мозги высушит, что боцман имя свое забудет. Венич-ка сам не женат, правда. Это — вопрос. Ответ: считает, чтоженщины питаются мужской энергетикой. Сам на себягадает ежедневно. Без этого на вахту не выйдет. А если,не дай Бог, в пятницу или понедельник в море — беда!На эти дни особый амулет есть — засушенные в целлофано-вом пакетике крылышки майской бабочки.

Капитан. Дожили! Кто в моряки идет…Дед. Не скажи, капитан. В море мы все — с приветом.

То, что Веничка без юмора, это, конечно, опасный сигнал.На море без юмора нельзя. Помнишь, когда радист-старпомна мостике шутил насчет необходимости «мужского раз-магничивания» в море — имелось в виду: как мужику безженщины выжить? Обычный морской треп про буфетчицу,секс-журнал, бордель… Веничка подошел к вопросу серьез-но: сделал себе металлический браслет на руку, на ночьвывешивал в иллюминатор присоединенный к браслетумедный провод. То же самое на вахте: раз в час выходилна крыло и свешивал провод на несколько минут за борт,


до самой воды. Размагничивался…Капитан. Ну, на этот счет мы все раз в год задумываем-

ся. А Веничка, надо сказать, по натуре — добрый. Воспитан-ный. Маму называет маменькой, а ему за сорок.

Дед. Добрый. Воспитанный. И с боцманом они коре-шуют. Помнишь, на переходе из Дакара на Англию, когдапошел кочевать по судну — с вахты на вахту, из машинына мостик, с мостика на палубу — треп о степени защи-щенности мужского организма в смысле сохранения муж-ской силы? Диспут. Кино. Ток-шоу. Махабхаратта какая-то.А по сути — серьезно. Механики мои, ребята башковитые,решили определенно, что любой организм, мужской илиженский, устроен как машина: главное — не останавливать-ся. С возрастом — особенно. Остановился — труба. Любойшофер знает, что машина работает — пока едет. Останав-ливаться — нельзя! Но Веничка с боцманом — аккуратисты.Для одного — навигационные приборы гонять строгопо регламенту и ни минуты больше — ресурс! Для другогокраску класть в два слоя и растирать — для экономии!Короче — счет вести надо и «не превышать!». Отработалсвое — суши весла. Может, боцман и дома эту философиюпроводил — экономил ресурс? Может оттого все и случи-лось? Женщины, — у них другой счет.

Капитан. Какой?Радист-старпом (стучит в открытую дверь.) Прошу

добро!Капитан. Добро, старпом. Входите. Что у вас?Радист-старпом. У боцмана крыша поехала… Слезы

текут. Головой в переборку бьется. Бред какой-то несет…Капитан. Пьяный, что ли?Радист-старпом. Трезвый! (восклицает и разводит

руками, подчеркивая собственное непонимание.) Все о женесвоей плачет… Никогда от него такой реакции не ожидал.Валерьянка не помогает.

Дед. Никто от этого не умирал еще. (Почесывая бородуи ухмыляясь.) Если к другому уходит невеста (напевает), то


не известно кому повезло… (Опять чешет горло и бороду.)Придет домой. С ресурса своего тормоза снимет, и все ста-нет на место… (Подмигивает чифу и продолжает серьезно,обращаясь к капитану.) Когда грузовые танки мыть начнем?

Капитан. Сразу после ужина. Пока погода позволяет.У нас двое суток на мойку, до Греции. А там, между остро-вами и в проливах, опять же, дай Бог погоду, начнем кра-ситься…

Дед. Нам вспомогач перебрать надо. И один шлангна гидравлике крана сифонит.

Радист-старпом. Надо аварийное имущество прове-рить на приход.

Капитан. Вспомогач, гидравлику, аварийное иму-щество — это все вы лучше меня знаете и сделаете.Но самое больное наше место — на сегодня — боцман! Пер-вый закон моря: с кем ушли — с теми и вернуться. Всеми здоровыми! Поэтому — ему — ни минуты без чьей-токомпании. А значит, если сможет он работать — хорошо,а не сможет — мы не одного, а двух людей в работене досчитаемся, потому что за боцманом тогда ещеи приглядывать надо будет. А что — сиганет за борт? Икнет-ся нам тогда его любовь…

Радист-старпом. Дела… (тянет с неудовольствием.)Дед. Дела (поддакивает, подмигивает и опять напевает.)

Если к другому…Капитан. Есть у меня родственник, очень далек от моря,

в станице живет, так он, когда бы к нему ни приехал — кро-ликов ли он кормит, о гусях ли своих говорит, корову лив стадо гонит или выезжает на тракторе в поле — встречаетменя одним и тем же вопросом: «Ты мне объясни, чтоможет мужик на этом вашем корабле цельные суткиделать? Ну, работу свою или как она там называется…» —«Вахта». — «Во-во, вахта. Ну, поел. Поспал. А более что?Это же с ума сойти от безделья?!.» — «Так и сходимс ума». — «От безделья?» — «Ага». — «А вам за такое лен-тяйство еще и деньги платят?» — «Ага». — «Так ты поделись


опытом, или как это назвать — не придумаю даже. Можети я тут, на селе, этой методой заработать могу?..». Как объ-яснить? Что? Теперь вот шесть суток до дома одна забота —боцман и его проблемы. Ночью и днем. До самого причала.А стоять вахту, мыть танки, красить надстройку и пере-бирать вспомогач в машине — это, как пить и есть, самособой… Так, друзья мои, я на мостик. Не смею задерживать.(Все выходят.)

НОЧЬ. ХОДОВАЯ РУБКА.Судно идет на авторулевом. Капитан на правом борту

в кресле. В иллюминаторы хорошо видно ночное море. Луна.Одинокая туча над горизонтом. Судно мерно раскачивается.Иногда слышно как где-то впереди, под баком, стукаетякорь.

(Входит радист-старпом.) Докладываю, капитан:закончили мыть танки моечными машинками, ушли мыть-ся в душ и отдыхать до утра.

Капитан. Боцман как?Радист-старпом. Работал. Ушел со всеми. Моторист

от него ни на шаг. Вместе ушли на бак якорь в клюз подтя-нуть и проверить по штормовому.

Капитан. Спасибо, чиф. Подождите, когда вернутсяс бака, и можете отдыхать.

Радист-старпом. До вахты четыре часа. Успею. Япошел, Александр Павлович?

Капитан. Добро, чиф. Спокойной ночи.Радист-старпом. Спокойной вахты. (Уходит.)Капитан. Добро… (мысленно, говоря сам с собой). Вот

и боцман с мотористом с бака возвращаются. И якорь бить-ся перестал. А зыбь усиливается. Ночь. Низкая облачность.Звезд не видно.

Вахтенный матрос (продолжая наблюдать за мореми обстановкой.) Что вы говорите, товарищ капитан?

Капитан. Это я так. Молодость вспомнил. Чтобы ночьюне уснуть на вахте, я вслух проговаривал все, что видел,


например: бак обозначен белыми струями усов из пенистовзрезанных волн, длинно вытягивающихся вдоль обоихбортов. Видите? Звука нет. На экране радара две малопо-движных цели в шести милях к северу, очевидно, рыбачки.Обычно, при хорошей видимости, их кормовые огнина слипах проблескивают миль за шесть- восемь, а когдана лов выходят десятки мелких судов, то промысловые бан-ки в заливе светятся маленькими городами. Но этоне сегодня.

Клочья тумана или низких облаков выплывают из черно-ты ночи и снова пропадают в ней, молчаливо- лохматые.Эфир молчит. Ровно жужжит гирокомпас. И, слабо подсве-ченная, бежит по кругу стрелка на штурманских часах.

Вахтенный матрос. Я понял. Это как акын поет про все,что видит.

Капитан. Акын? Да-а… В мои молодые годы так капита-ну не говорили, но, по сути, верно: «Капитан-акын и мело-дии моря»… Это у вас первый рейс?

Вахтенный матрос. Первый рейс. В институт не захо-тел — не хочу я менеджером, а теперь все — менеджеры.Хоть ты зубы дергаешь — зубной менеджер. Хоть ты песнипой — пенный менеджер.

Капитан. Какой-какой?Вахтенный матрос. Пенный. От слова петь.Капитан. Понятно. Песенный. А в море ты кто?Вахтенный матрос. В море я — внук деда.Капитан. Как это?Вахтенный матрос. Можно рассказать?Капитан. Мы в море. Двое на вахте. Наблюдение

за морем — ведем. Авторулевой на контроле. Понимаешь.Тысячи лет до нас здесь проходили другие суда и экипажи,в такую же ночь, и так же рассказывали друг другу, будтодоверяли, что у кого на душе есть. Рассказывай, внук деда.

Вахтенный матрос. У нас это семейное.Капитан. Что — семейное?Вахтенный матрос. Гвоздь.


Капитан. Гвоздь?Вахтенный матрос. Гвоздь.Капитан. Что можно сказать про гвоздь?Вахтенный матрос. Дед уже давно умер. А в потолке,

в нашем старом доме, вбит рядом с люстрой большойгвоздь, я раньше думал, что это не гвоздь даже, а костыльжелезнодорожный, который в шпалу вбивают.

Капитан. В детстве все крупнее кажется. Дети видятмир чистыми глазами, и потому — выпукло и честно. Это —факт.

Вахтенный матрос. Я деда не помню. Бабушка расска-зывала. Отец рассказывал. Как ждали деда из рейсов. При-возил он подарки. Уходил в рейс — заказывали, что надокупить: жене, детям, родственникам, соседям.

Капитан. Так ты по дедовым стопам решил: моряк-коммивояжер?

Вахтенный матрос. Нет. Совсем не так. Не то случи-лось. Стал дед мало возить, стали его уговаривать списатьсяна берег. Место нашли. И сам он, вроде как согласен был —решил попробовать без моря. Может быть?

Капитан. Может. И меня молодого наш капитан поучал:«Мальцы, не торопитесь домой, там каждое утро начинает-ся «минусами — из вашего кармана. А на борту — совсемдругое дело: на вахте ли, спишь ли, обедаешь, а каждуюминуту, будто капает с неба в карман: плюс! плюс…».Но дома все-таки лучше. Пока деньги есть.

Вахтенный матрос. Вот и у нас, наверное, так было.Капитан. И у тебя будет.Вахтенный матрос. Проблемы?Капитан. Проблемы типа «Папа привезет тебе из рейса

вот такой паровозик», — уговаривает мама ребенка. — «А яне хочу паровоз. Я хочу, чтобы папа пошел со мною в кино.Сегодня!» — Торг. Торг затягивает детей. Дети сейчас ранопонимают слово «купи!».

Вахтенный матрос. И у вас, товарищ капитан?Капитан (вопросом на вопрос.) А у деда как получилось?


Вахтенный матрос. Он решил попытаться сойтина берег. Устроился в гастроном холодильщиком. Отрабо-тал он первый день, собрался домой, ему завотделом —сверточек, там — пара курочек: «Это вам, Гришенька,за работу…». — «Что вы, не надо…». — Не взял. На завтра —колбасу не взял. На третий день двое грузчиков отозвалив сторонку и сказали просто: «Морячок! Будешь выежи-ваться — лучше уходи сразу. Сам. Понял?..». С детьми тожене складывалось. Попробовал сыну помочь мотоцикл пере-бирать — выпроводил: «Ты, — говорит, — батя, все равноненадолго. Иди уж, отдыхай. Я сам разберусь»… Дочь и тогопроще: «Ты, пап, скоро в море?» — «Не знаю, а что?» —«Да мне косметика нужна, хотела заказать, и девочки валю-ту спрашивали…». Хотел ремонт на кухне затеять, но женасказала, что уже договорилась с двумя мастеровыми, сдела-ют как у соседей, ей нравится: «Сколько лет без тебя обхо-дились, — добавила. — Сиди уж. В домино иди играть». —Я потому рассказываю, как по бумажке читаю, что в домеслышал об этом миллионы раз. В домино во дворе дедиграть не стал.

Капитан. Верю. Потому, наверное, что не было рядомс ним какого-нибудь верного напарника типа нашего боц-мана или старпома-радиста… Они бы показали!..

Вахтенный матрос. Точно! Береговая жизнь не склады-валась.

Капитан. Надо было ему куда-нибудь ближе к морюустраиваться — в порт, на причалы, на судоремонт. Роднеевсе-таки. Хотя, многое не так тоже. Море есть море. Неда-ром во многих странах, если больше пятнадцати лет про-плавал, то даже твои показания в суде уже не действитель-ны, будто ты в нормальных человеческих отношениях вро-де как ненормальный. Не понимаешь чего-то. А какпонять? Как понять, если ты эту сухопутную жизнь толькопо долларовой цене и знаешь.

Вахтенный матрос. Вот и дед дома на скандал нарвал-ся: «Ты что выделываешься?! Ты чего это нас позоришь


перед людьми? Честнее других быть хочешь?! Так из чест-ности суп не сваришь! Шел бы в свое море тогда. Толкуот тебя никакого. Квартиру без тебя получали, детей безтебя рожали, мебель без тебя везли… Гвоздя в этом дометы не забил!!!». Отец мой тогда выручил: «Дуй, батя, куда-нибудь. Пусть остынут. Им тетка из магазина сказала, чтокур не берешь, настораживаешь! А чего, правда, людейпугать? Обязаловка. Все — значит все. Хоть в карман класть,хоть в тюрьме сидеть, хоть дураком притворяться. Законыстраны, как законы моря, батя? Соображай! Погуляй, коро-че. Я прикрою. Скажу: «Дед позвал…». В смысле — прадедмой — отец деда — он в море не ходил уже, слесарилна дому. По воскресеньям приторговывал мелочевкойна рынке: сантехника, ключи, гаечки… Был крепок. Осанкуимел боцманскую, носил пышные белые усы и говорил важ-но: «Мы — Ивановы, делая ударение на «а», — не юли чопи-ком1. Не цепляйся за семью, сам на ногах стой твердо, чтобона вокруг тебя прибоем кипела. Чтобы место твое быловерным. А что не по-таковски живем, так вся жизнь —исключение, исключение из правил! Умереть должны, а —живем! Еще и улыбаться хотим. Потому, не за шмоткамии подарками в море ходишь — за гордостью! Вот тебегвоздь верховой, кованый квадратным телом, смотрина него, как на мой палец, и думай!». Вернулся дед домой.И забил этот гвоздь в потолке рядом с люстрой хрусталь-ной: «Не сметь трогать! Получали эту квартиру без меня,и мебель ставили без меня, и жили без меня, но благодарямне и труду моему. И потому, чтобы честь мою в этом домепомнили!». И ушел опять в море. Дед мой — гвоздь был.

Капитан. Так ты, значит, внук моряка? Теперь и вахталегче пойдет. Как думаешь, Ваня? Иван Иванович? В честьдеда, правильно понимаю?

Вахтенный матрос. А как вы догадались?

1. Деревянная затычка для заделки пробоин (выговор, взыскание);чопик — хитрец, подхалим (о человеке)


Капитан. Продолжай вахту деда, Иван Иванович. Всеу тебя получится.

Вахтенный матрос. Я, товарищ капитан, хочу статьнастоящим.

Капитан. Настоящим? Это как?Вахтенный матрос. Чтобы на меня положиться можно

было.Капитан. Надежным, значит?Вахтенный матрос. Надежным.Капитан. Получится, Иван Иванович! Только —

не слишком серьезно: не советую — сил не хватит. А разба-вить кофейком, чтоб веселее для глаз и полезнее длявахты — не повредит. Как думаешь?

Вахтенный матрос. Я согласен. Я сейчас… (Улыбаетсяв темноте.) Смотрите, Александр Павлович, небо какоетемное. А море: здесь — черное, а там — побелело совсем.Почему?

Капитан. Шквал идет. Позвони в машину, предупредивахту…

МОСТИК.Продолжение.(Входит Веничка.) Добрый вечер! Разрешите заступить

на вахту? О, как море побелело. Вот это будет ливень!Капитан. Добрый! Разрешаю… Посмотрим, какой он

добрый… Проверьте второй радар, шкалу дальности мень-ше сделайте… Что на горизонте? Никого?

Веничка. Никого. Облачность стороной проходит. Раз-решите кофейку приготовить?

Капитан. Добро, помощник. Осваивайтесь. Кофена вахте улучшает ночное зрение… Что там боцман — слезуне пускает?

Веничка. Утомился. Затих. Смотрит в одну точку. Ребя-та пробуют его разговорить, но он, как в трансе. Не видити не слышит. Может, это его психика защищается от пере-напряжения и отключила восприятие? Я читал о таких слу-


чаях.Капитан. Дай-то Бог. Но я, лично, после столь бурной

первой реакции боцмана, не очень верю в прочность егопсихики. Боюсь, нам следует за ним присматривать. И вы,Вениамин Иванович, тоже подумайте. Ведь вы у нас кто?Маг. Кудесник. Духовная защита. Вы уж придумайте что-нибудь. Боцмана поддержите. Правда-неправда, меняне интересует. Важно, чтобы он свои силы вернул. В себяповерил.

Веничка. Я на картах ему погадать могу…Капитан. На картах, на кольцах, на кофейной гуще —

на чем угодно. Главное, повторяю, чтобы он поверил.Веничка. Во что? Ведь, если она на самом деле к друго-

му ушла…Капитан. Ушла — так и Бог с ней. Жизнь на этом

не кончается. Баб много. Это мужиков настоящих мало.Веничка. А во что он должен поверить?Капитан. Что он — настоящий. Вот такой! Моряк! (пока-

зывает вытянутую руку со сжатым кулаком.)Веничка. Я попробую…Капитан. Я на вас надеюсь.Веничка. На меня?Капитан. На всех нас, дорогой мой. Все мы сейчас — как

пальцы на одной руке.Веничка. Я понимаю.Капитан. Вот и спасибо. Спокойной вахты. Если что — я

в каюте. Да, Вениамин Васильевич…Веничка. Что, Александр Павлович?Капитан. Извините, деликатный вопрос у меня… (Выхо-

дят на крыло ходового мостика.) Вы не слышали разговорово посторонних на борту?

Веничка. А что, есть посторонние? А я-то думаю: поче-му пасьянс сегодня не разложился? Я пасьянс разложилна удачное возвращение: экипаж известен — я на всех, ктопо судовой роли…

Капитан. И что? Что не получилось?


Веничка (шепотом.) У меня людей больше получилось.Капитан. Так. Может, пасьянс ваш предполагает встре-

чающих? Тоже ведь с нами, можно сказать, срок отбывают?Веничка. Как срок?Капитан. Упаси Бог, Вениамин Васильевич! Хотя,

конечно, в море мы все под дядей прокурором, а судоваяроль — наш скорбный лист, если что с нами случиться.

Веничка (шепотом.) А что может случиться?Капитан. Это, Веничка, агенты морские, во времена

парусного флота, когда судно в море уходило — судовыероли по ящикам прятали. Говорили: от беды — для защитысудна и экипажа от морского сглаза. Чтоб не стал листс именами экипажа листом поминальным и скорбным.Море. Все — под Богом. А более всего — друг от друга зави-сим. Какая в море главная статья безопасности, знаете?Отвечаю: не подставлять товарища. В море — спишь ли ты,кашу жуешь или о дынях задумался — кто-то за тебя отве-чает. Кто? Тот, кто на вахте. Косточкой ли ты подавился, илина пороге споткнулся, или — хуже того — за борт выпал…

Веничка. Дела! Что-то ночь темная такая стала.И пасьянс не разложился. И дыни всех совсем замучили —совсем сексуальный у них вид, Александр Павлович. Каж-дая — как маленькая женщина перед тобой, покорнаяи ароматная. Оттого и посторонние.

Капитан. Какие посторонние?Веничка. Так вы же сами спрашивали. И кокша гово-

рила, что котлеты, которые ночной вахте оставлены были,исчезли из холодильника.

Капитан. Про котлеты я знаю. Думаю, кто-то проголо-дался.

Веничка. Может, боцман? Он нервничает очень,а от этого аппетит зверский — сам не заметишь, как быказа рога возьмешь и съешь.

Капитан. Быка за рога? Да, котлеты… Спокойной вахты.Дед (входя на мостик.) Саш Палыч, я к тебе.Капитан. Говори, дедуля.


Дед. Пойдем в каюту?..Капитан. На крыло выйдем, не отрываясь от вахты.

(Вдали сверкают молнии, высвечивая обрывки туч и волны.)Шквал идет. Что у тебя?

Минуту спустя. Продолжение.Дед (улыбается.) Эка невидаль — шквал. Да мы их…

Молчу-молчу, капитан. Есть две новости, сам понимаешькакие. Начну с хорошей. В Тунисе Веничка купил шубу,женскую. На продажу. Старпом-радист, в лучших традици-ях радистов флота, решил поиздеваться. Скучно. Сначалаустроил демонстрацию для экипажа: вот какие шубы надопокупать женам! Целый день к Веничке в каюты ломилсянарод: шубу вывесили для обозрения, особо уважаемым —мне, кокше и еще двоим разрешили трогать и один разпогладить. Шерсть искрила от удовольствия.

Капитан. Ближе к теме. Пойдем в каюту ко мне. (Захо-дят в каюту капитана.)

Дед. Не торопись. Продолжение будет завтра. Должныпригласить на сцену тебя и в твоем присутствии разыгратьтрагедию. Но — завтра. Справишься с ролью?

Капитан. Постараюсь. А плохая новость?Дед. Я к боцману заходил. Витек, моторист мой, там.

Думаю, лекарствами Гене не поможешь.Капитан. Покрепче надо?Дед. Само собой. Ты пойми меня, Саш Палыч, с ним раз-

говаривать надо, а какой же разговор без этого самого…Капитан. А Гриша справится?Дед. Обижаешь. Молодая кровь флота. Я за него, как

за себя.Капитан. Молодая кровь, говоришь? Не перехвали.

(Достает из холодильника бутылку водки, протягиваетдеду.) Я понимаю, что сейчас не просто разговор нужен,а по душам. А главное, чтобы боцмана разговорить. Он,когда говорить начнет, все для себя и прояснит. Сам длясебя. Сумеет твой Витек, такую задачу осилить, как дума-


ешь?Дед. Я объясню ему. Ты туда не ходи. Отдыхай. И это

(почесал опять горло и бороду), не беспокойся…Капитан. Закуску возьмите… Или это они котлеты умя-

ли?Дед. Боже сохрани, на своих подумать. Харча полный

холодильник. Да она, наверно, ухожера завела и прикарм-ливает, как голубочка.

Капитан. Тогда бы сама скрывала. А что — завела?Дед. Нет, я фигурально. Кто же в своем экипаже любовь

крутит? Служебный роман — сердцу обман. Безопаснее —дыни нюхать.

Капитан. А если эти дыни и на нее как соблазн действу-ют?

Дед. А если это любовь?Капитан. А что — бывает…Дед. Не-ет! Мы бы по борщу определили сразу: сол-пер-

сол, разговоров колесо, любовь — она сразу пускает сок.А женщина на виду — по ней все видно.

Капитан. Это верно. Заметили бы. Да я и не против.Если любовь — дай Бог, как говорится, на счастье. Чтов кают-компании говорят?

Дед. Старпом-радист вокруг кокши прикалывается.Не любит она разговоры про мужиков и ухаживания, так онпри ней и извивается, как змей-искуситель.

Капитан. Что это с ним? Заигрывает?Дед. Нет. Это он так свою роль старшего помощника

играет — отвлекает экипаж от усталости и печали. Вчерарассказывал, как захотела одна повариха женить на себетретьего механика.

Капитан. Нашего третьего — Степана?Дед. Нет. Наш Степан сам себе пан.Капитан. Ну, пан-не пан, а баянист завидный. Так что

она придумала?Дед. Приходит радист-артист ко мне просит: отпусти

Степана в артелку, повару помочь мясо переложить. Я отпу-


стил. А он — искуситель — с умыслом: чтобы закрыть ихтам, случайно как бы, типа — замок на двери защелкнулся…

Капитан. Так это у нас, все-таки?Дед. Не-ет, капитан. Не волнуйся. Это на другом судне

было. Дверь захлопнулась, а в артелке температура низкая.Замерзать механик с поварихой начали. Пока их нашли тами открыли, они по пять кило в весе сбросили…

Капитан. От холода?Дед. Ты чего, друг, не понимаешь? От любви! Момен-

тально у них там любовь вспыхнула, как средство выжива-ния при низкой температуре. Потому и похудели…

Капитан. А повару нашему — Катерине Сергеевне — этабайка зачем?

Дед. А это вопрос не ко мне. Есть, значит, у нее интерес.Капитан. А Степану, гармонисту-механику?Дед. Вот. Правильно говоришь. В корень. Вчера в горо-

де, третий механик наш, Степан-баянист, землячку встре-тил. Вот это любовь! С первого взгляда!

Капитан. Какую землячку? В Тунисе?Дед. Ну, да, в Тунисе. Чему удивляться? Наш народ сей-

час валом валит из страны: кто на заработки, кто за това-ром, кто в музеи походить, а кто в баре посидеть. Как мывчера. В баре сидели, смотрели, как корейские рыбакис двумя нашими в рейс провожались. Половину бара к себепереманили, пивом угощали, русскую «катюшу» петь учи-ли. Весело гуляли, скажу я тебе.

Капитан. И вы к ним?Дед. По-морскому, как учили: бутылку взяли и поздра-

вили хлопцев. А Степан так распелся, что с улицы народзаходил. Ты ж его знаешь — когда гармонь есть.

Дед. Да сам все знаешь: половина африканцев в Совет-ском Союзе учились, женились, лечились, культур-мультурделали — гармонь русская в каждом кабаке теперь есть.Загрустит землячок-морячок наш по родной сторонке,а бармен уже из-под прилавка ему гармонь или балалайкупоказывает. Бизнес. Чуткий народ — бармены, изобрета-


тельны. Знают черти, чем нашего брата на стакан раскру-тить — от музыки мы трезвеем враз и снова питье зака-зываем. Психология. Представляешь? Сцена в баре. Столи-ки, барная стойка, якорь с русалкой и надписью: «Первыйи последний бар!» Только для моряков и для свободныхженщин! И мы — заходим…

СЦЕНА В БАРЕ.Столики, барная стойка, якорь с русалкой и надписью:

«EAST STAR. First and last Bar». Трое русских заходят с улицы.Радист-старпом (читает надпись): «Звезда Востока.

Первый и последний бар». Это как понимать?Дед. Объясняю: идешь с причала в город — первый бар.

Заходи! Возвращаешься на судно — последний! Не пропу-сти!

Степа. Пропустим по рюмочке, за море!Радист-старпом. А народу-то!Степа. И чего далеко идти? Первый — он и есть глав-

ный! Садимся.Дед. И все наш народ — морсковатый, Степа! Вы слыша-

ли, как дышит океан?!Женский голос. Степа! Попа! Лево! Стопа! Ай ноу раша:

Лева-стопо… Сева-стополь…Радист-старпом. Рули на голос, дед!Дед. Не суетись. Мы медленно-медленно, как по клас-

сике сказано…Радист-старпом. Бычара ты старый, не теряй время, его

у нас просто нет, а так много успеть хочется…Степа. Правда, дедушка, — чего время терять?Дед. Успеем. (Садятся за столик. Огладываются.) Мед-

ленно включаемся в отдых.Радист-старпом. Как солдат в противогаз.Степа. Так пиво не принесли еще.Дед. Уже несут, видишь.К столу идут двое: официант несет пиво, чернокожая

африканочка — улыбку и грудь, выглядывающую из белой блуз-


ки.Элизабет. Вы — русски? Я знаю три русски слова: ЛЕВО!

СТОПА! СЕВАСТОПОЛЬ! Губы ее смеялись над нами, дразнякончиком языка меж двумя жемчужными рядами зубов. Похо-же, она просто одурманивала нас, и верить ей было нельзя.Но грудь и улыбка делали свое дело, и мы были согласны обма-нываться. Говорила она на смеси английского с русским:

Элизабет. Меня зовут Элизабет.Радист-старпом. Шоколадная?Элизабет. Чоколада, чоколада! (засмеялась.) Один рус-

ски дедушка Мурманск говорил мне: «Моя батерфляйчика-бабочка…». Лево! Стопа! Сева-стополь! (Протанцевала бед-рами и грудью.)

В баре зажглись огни и яркая вывеска «Звезда Востока»с неоновыми фигурами девушек на фоне неонового фонтанаи улыбающегося неонового кита. Джаз-бэнд гремел, завываятрубой, мелодией плачущей львицы, словно последний разв жизни.

Корейско-рыбацкое застолье набирало обороты. Сталиочевидны лидеры — одетый во все черное (брюки, рубашка,черная шляпа под киногероя) кореец и белокурый полноватыйпарень, с улыбкой и висящими усами пройдохи-хохла. Чув-ствовались определенные традиции компании — знать сиде-ли не первый раз. Говорили на смеси корейского, английского,русского, не особенно заботясь о понимании. Но говорилиот души, от души раскланивались и улыбались. Произнесятост, выпивали стоя и начинали разноголосо петь либо вальс«На сопках Манчжурии», либо «Катюшу». Это было каквосточный обмен любезностями. Ритуал. Первую песню —«Тихо вокруг, сопки покрыты мглой…» — пели возвышенно,осторожно переплетая слова, корейские и русские, и чьи-то«мыы-мамаа-а» без слов, мягкие и замирающие, как ночнойшелест. Вторую песню, страшно уродуя произношение, ста-рались воспроизводить на русском: «Расцветали яблонии груши…». Старались. Но хохол, видать, и в море и за столомне прощал халтуры и входил в азарт:


Хохол. Учитесь, кореезы! — Радостно кричал и обнималрядом сидящих друзей-корейцев. — Камсамида1, корееза-сан!Учитесь, мореманы! Если выучите все слова правильно — яплачу за сегодняшний стол!

Второй славянин из корейского экипажа. Мы платим!Потому как моряки — эта лучшая нация!

Хохол. Это смесь всех времен и племен человеческих —вместе! — подхватывал первый.

Кореец в черной шляпе. Together! Месте! — кричал улы-баясь и показывая вверх большой палец.

Хохол. Всем запоминать слова: «Ой, ты, песня, песенкадевичья, ты лети за ясным солнцем вслед и парнишке в моребезграничном от Катюши передай привет»… Не «ясы соцесед», а «ясным солнцем вслед». Солнце — the Sun — Ке по-корейски, понимаешь? Давай, мужики, еще раз… Подпевайза мной!..

Получалось то хуже, то лучше. Кореезы улыбались и тожерадовались: Drink! To us — from ocean! To ouers bestcondition — together! To Catyusha!2 «…пусть он вспомнитдевушку простую, пусть услышит, как она поет…»

— Молодцы, кореезы! — стонал вислоусый и обнималкорейца в шляпе. Шляпа сначала сдвинулась на затылок,потом упала, оголив лысину «киногероя». — Катюша — этомоя родина. Россия — Корея, понимаешь? Моя мама. Девушкамоя — Катюша. Понимаешь, мастер Ли?!

Мастер Ли отбросил шляпу, забыл про лысину, расчув-ствовался и повторял:

— Катюша-Корея… Катюша-мама… Девочка моя…— Камсамида, мастер Ли… За Корею и Россию.Когда компания пела, джаз-банд пытался аккомпаниро-

вать и всячески выражать симпатию. Товарищ вислоусогохохла поднялся в очередной раз, нащупал глазами джазменови показал руками и пальцами клавиши и меха воображаемой

1. Спасибо2. Пьем! За нас — с океана! За наше лучшее состояние — вместе! За Катюшу!


гармони. Те поняли и притащили откуда-то настоящийбаян, может проданный за стакан водки загулявшим славя-нином, а может, забытый в угаре моряцкой драки. Товарищхохла присел, тронул меха, но пробежать пальцами не полу-чилось — он сконфуженно показал три обрубленных пальцаправой руки. «Простите, хлопцы! Забыл, дурак, что их нет,а они же у меня так играть просятся!? Три сыночка мои…». —И заплакал.

Степа (бережно отстраняя шоколадную Элизабет, под-нялся над столом.) А ну, землячок, дай душу расправить!(и протянул руки к гармони.)

Шум в баре притих на пол тона, и все смотрели, как гар-монь передавали из рук в руки, над столами и между людьми.Несколько раз при этом меха издавали всхлипы и вздохи, буд-то была гармонь живая и помнила, как поцелуй, три пальца-обрубка на клавишах.

Степа не стал ждать, пошел навстречу ей, получили приладил на грудь, будто девушку прижал и обнял. И вдруг,не давая никому опомниться или усомниться, сминая секунд-ную тишину и тарелочный звон, Степа потянул меха, побе-жал пальцами сверху вниз и опять вверх, и знакомая мелодиязаплакала по-русски: «Раскинулось море широко, и волныбушуют вдали, товарищ мы едем далеко, подальшеот русской земли…» Корейцы тоже понимали смысл песни прооставленную родину и про «напрасно старушка ждет сынадомой…» Вислоусый казался счастливее всех и повторялгромко: «Земляки! Славяне! Давай, к нам. Что нам делить?Море? Земляки, — глядя на нашего деда и определяя его какглавного среди нас, попросил: — скажи тост!»

Дед не стал томить и сказал просто: «За наших мам, —добавил, — чтобы им не плакать…». Слово стало повто-ряться и множится звуками и взаимным пониманием, будтовсе, каждый на своем языке, услышал, произнес, и понял доро-гой каждому смысл. Все встали и выпили стоя. Кореец долгоговорил на корейском и потом запел. Мелодией песня напо-минала нашу, есенинскую: «Клен ты мой опавший, клен зале-


денелый…». Девочки-проститутки сидели смирно, грустили,будто жили одну жизнь вместе со всеми. Кто-то успокаивал,целуя, смотрел в глаза, пытаясь унять моряцкую боль. Этотбар был похож на заплеванное чистилище грешников и храмдля молитвы смертных. Смертные молились, поднимая бока-лы с разбавленным виски и роняя пепел с обгоревших сигарет,а грешницы расстегивали морякам вороты летних рубахи целовали загорелые груди и шеи, шептали слова на непо-нятном языке, унося в поцелуях угасающие блики сознания,печали, восторга…

«Розпрягайте, хлопцi, коней, тай лягайте спочивать», —загрустила гармонь.

Степа рубанул меха и запел громко и чисто: «…а я пiдув сад зелений…». Вдруг чистый девичий голос подхватилс улицы: «…в сад криниче-еньку копать…». Степа встрепе-нулся, как конь на привязи, но бежать уже не нужно было, ибодевица явно южнорусского происхождения вошла в бар и оста-новилась, выискивая поющего глазами. Степа встретил еевопросительный взгляд и показал рукой напротив себя, гдепонятливый кореец уже подставлял ей стул и приглашающеулыбался.

Женщина, было ей лет за тридцать, полнолицая, заго-релая, с живым белым цветком в черных волнах роскошныхволос, смотрела на Степу с баяном, как на долгожданногородственника, ибо никого не замечала более.

Он сам налил себе и ей водочки. Подал. Пододвинул тарел-ку с рыбой: «Звеняй, бо нема ни огиркив, ни сала».– Поднялсянад столом: «За дом, та дивчину в ём». — Улыбнулся ей, и обавыпили медленно, продолжая поедать друг друга глазами. Онахватала ртом воздух в поисках подходящей закуски, а оносмелел, протянул руки и обнял ее: «А чи не лучшая закуска —поцелуй?!», — и она только засмеялась в ответ и подставилагубы. Крепко и откровенно. А когда он отпустил ее — труднобыло тянуться через стол — она упала на стул и заплакала,уронив лицо в ладони.

Это была хорошая минута! Джазмены заиграли арген-


тинское танго, пары потянулись из-за столов…Ночь подходила к концу. Мы давно перемешались в компа-

нии корейцев и соотечественников. Есть это понятие «облег-чить душу». А чем ее облегчить? Рассказать об опустевшихродных причалах, городах без света, женщинах-челночницахи таможенных кордонах на Керченской переправе? Не нужнаэта правда позорная. Не поможет душе.

Но не можем без слов о политике. Сидит в нас этот ген —ответственности и боли. И мы колупаем его, как гнойнуюрану, пока не пойдет кровь:

— Почему Севастополь отдали?— Да что Севастополь, когда целую страну, как семью,

разрезали. Брат — в Казахстане, сестра — в Прибалтике,могилы родителей — в Крыму остались…

— Демократия! Теперь достаточно, чтобы «адвокатшустрый попался», а «честь и совесть» — теперь не в моде.

— Нет потому что такого субъекта — «родина», есть —«государство».

— Государство чиновников и политиков. Они его крояти обрезают, подгоняют под себя, как костюмчик. Плохбудет — другой найдут…

— На Кипре…— Ты тоже не дома.— Я дело свое знаю и делаю. И только «при деле» я нужен

и семье, и стране, если об этом речь. И себя не уроню.— Ты из дома ушел, потому что там тебе копейки пла-

тят.— Там ничего не платят. А я — мужик. Мне семью кор-

мить надо. И ждать, когда государство обо мне вспомнит,не буду. А если отдельно от него выгляжу, так это оно меняизжевало и выплюнуло. И меня, и тебя. Только без нас этои не государство уже, а свалка. Дурное место. Безрадостноеи пустое пространство. Оно обескровило без нас. Жить пере-стало. Как океан, когда был бы, представь, без чаек, рыби кораблей. Мы — кровь!

— Резон.


— Каждый живет свой вариант. Выбирает свой риск.— Согласен.— А риск есть у каждого. У шофера, бухгалтера, у стро-

ителя, что стоит под башенным краном… Только я выби-раю — море. А что там, в этом море, со мной происходит —это мое. Не трожь!

— Согласен!— И этот мандраж, когда весь как струна вытянут,

и нервы звенят и вот-вот лопнут — это мне как чечеткадуши. Как второе дыхание. Как ген! Ген нации, отличающийнас во Вселенной. Как «ура!» или «авось!» Как русское «заню-хать корочкой!». Да с огурчиком бочковым! Да чихнуть«на здоровье!» Да уши надрать, чтобы отрезветьв момент — народное средство и проверено народом! Чув-ствуешь ген в себе? Конгломерат! Не можем мы затеряться.Не имеем права. Мы — умнее! Талантливее! Мощнее!

— А в каждом из нас крупицы Менделеева, Пушкина, Рази-на, Теркина… Широта и размах. Ген — смеяться и выживать.Возрождаться! Мыслью и делом!

— И дай Бог — с родиной!— Ох, любишь красиво говорить… Родину ему… Пей,

давай.— А за женщину?!— Конечно…— А за моряков…— А за пароход…— А за…— «Мы вернулись домой в Севастополь родной…» — потя-

нул кто-то.Корейцы пели свое. Мы — свое.Шоколадная Элизабет просила спеть какие-то песни про

«красивых девочек» и про «птичку». Первой песней оказалась«Зачем вы, девочки, красивых любите непостоянная у нихлюбовь». Второй оказалась «Дивлюсь я на небо…».

Ребята слабели. Оркестранты собирали инструменты.Бармен устало протирал фужеры и пялился в экран телеви-


зора. Братья корейцы устали, и кто ушел к девочкам, а ктоспал. Вислоусый земеля попросил у Степы баян и, будто отде-лившись ото всех, с трудом выводил на баяне обрывки мело-дий.

КАЮТА КОКШИ.Стол, диван, цветная занавеска отделяет спальный угол.

Катерина Сергеевна вышивает, сидя на диване и укрыв ногипледом. Стук в дверь и голос старпома:

Катерина Сергеевна! К вам можно? Мне очень надопоговорить… (Она поднимается и идет к двери.) Заходите…

Радист-старпом. Катерина Павловна, добрый вечер!Извините, что я так поздно. Ох, какой сейчас ливень уда-рит! Я каяться к вам пришел.

Кокша. В чем это, чиф? Ночь, ливень — к чему преди-словие? Тебе перед вахтой поспать надо. Влюбился?

Радист-старпом. Нет. То есть — да. Только по-другому.Я ваши котлеты вчера съел. Такие котлеты вкусные, что ясам не заметил, как получилось.

Кокша. Ну. И на здоровье. Я рада. Только сказать надобыло. Я весь день голову ломала: кто съел? кто съел?

Радист-старпом. Знаю. Виноват. Видно, с устатку послебара. Слышали, как мы там отметились? Степа наш — моло-дец оказался. На высоте, можно сказать.

Кокша. Тоже влюбился?Радист-старпом (переходя на «ты».) Заметила? Прости,

Сергеевна. Да я ради Степки на такое дело пошел… толькоты помочь можешь.

Кокша. И ты на дыни насмотрелся, на сладкое потянуло.Говори прямо — что надо?

Радист-старпом. Умная ты, Катерина Сергеевна. Ниче-го от тебя не скроешь. Влип я в одну историю. Любовь меняподвела.

Кокша. Говори прямо. Шприц надо?Радист-старпом. Не-ет. Как предохраняться — это я

знаю. Я женщину на судно привел.


Кокша. В Тунисе? Африканку? Тайно?Радист-старпом. Русская она. Приехала сюда на зара-

ботки и застряла. Документы и деньги у нее украли. За часдо отхода из Туниса пришла к борту. Я ее и провел. Никтоне видел. У них ведь не так как у нас — пограничниковна причале нет.

Кокша. А зачем ты ее привел? В каюте посидеть? Котле-тами накормить?

Радист-старпом. В Россию ее везу. Пропадет она здесь.Пожалел. Так получилось.

Кокша. Как получилось? Ты в своем уме? Это же — кон-трабанда живого товара. За это — в тюрьму. Кого? Капита-на, в первую очередь. Тебя? Какой с тебя спрос? Капитантебя на свой страх и риск старпомом взял: вахту с тобойстоит, груз за тебя считает. Учит тебя, радиста-артиста.Капитан за тебя и расплатится — добротой и свободой.Жалельщик хренов. Женщину на причале жалко стало?А капитана тебе не жалко? Куда ему теперь? Ты знаешь, чтотвоя «любовь причальная» — это капитану нашему — при-говор. За что?

Радист-старпом. Брось учить, Катерина Павловна. Самвсе понимаю. Кому я еще могу все сказать? Капитану —не могу. Степке-механику — не могу.

Кокша. А Степушка тут причем?Радист-старпом. Так я же для него старался. Это же он

Любу в баре встретил, и любовь у них разгорелась.Кокша. Какая Люба? Какая любовь, дурак ты! Какая

любовь может быть к этой девке в баре? Да я здесь, каждыйдень, каждую котлетку для него…

Радист-старпом. Ты чего, Катюша? Ты чего? Разве ты…Кокша. Все! Хватит обо мне. Говори толком: что надо?

Да не смотри на меня так! Я — кокша, член экипажа. Ты —старший помощник. Что надо?

Радист-старпом. Во-первых, никто на борту не знает.Кокша. А Степан?Радист-старпом. И не догадывается. Да и все у нас сей-


час боцманом заняты. Боятся, что за борт прыгнет иливены почешет. Подумаешь — жена с кем-то спит… Первый,что ли?

Кокша. Ты не только дурак, оказывается, а еще и преда-тель. Предатель! Друга своего понять не можешь! По-муж-ски, по-человечески.

Радист-старпом. А для кого я стараюсь? Про боцманая не мог знать — без меня случилось. А Степан с Любой —это у меня на виду было. Знаешь, как они пели? Как онирадовались друг другу! Да такая любовь — она только разв жизни встречается. Какие тут границы с паспортамимогут быть? Придумаем что-нибудь. Чтобы стать капита-ном, надо научиться принимать ответственные решения!А Люба — наша, русская. Оказалась в чужой стране. В труд-ном жизненном положении. Как я мог не пустить еена борт? Я же не знал, что дед ночью на палубу пойдет…

Кокша. А дед причем?Радист-старпом. Дед нас заметил, но подумал, что это

я с тобой был.Кокша. Ты? Со мной?Радист-старпом. А что — я? Не могу с тобой рядом сто-

ять? Плох для тебя?Кокша. Размечтался. Ох, и дураки вы мужики. Дураки…

Ну, и что же ты надумал делать? Контрабандист-любовни-чек…

Радист-старпом. Во-первых, ее кормить надо. Регуляр-но. Горячим. Ночью холодно.

Кокша. А где ты ее прячешь?Радист-старпом. На самом видном месте, куда никто

не смотрит: на пеленгаторной палубе. Там, в основаниимачты помещение есть, маленькое. В нем раньше радио-ЗИП хранили.

Кокша. На палубе?! А дождь? А холодно? Страшно!Радист-старпом. Днем — не страшно. А ночью — там

звезды видно, красиво…Кокша. Какие звезды, придурок? Покушать? Какое


покушать, когда женщине в туалет надо? А Степан о чемдумает? Степан-барабан, музыкант дубовый!

Радист-старпом. Степан ничего не знает! И не догады-вается.

Кокша. Какие же вы, мужики, тупые. Говорите: любовьгорит… Забыть не сможет… А представить на секунду, чтодевушка сейчас на ночной палубе морской болезнью стра-дает, блеска фонаря боится — этого чувствовать тыне можешь! Не о вечной любви и не о товарищах ты, артист,думал. Ты себя перед ней героем видел: смотри, Люба,какой я всесильный и смелый — тебя через море на родинуперенесу! Ответственное решение принял — женщинуна родину везу. Так думал? А о том, что она волны морскойпод собой никогда не испытывала, и сейчас там на палубедрожит от каждого крена с борта на борт — думал?! Какойей теперь Степа нужен? Забыла она все за одну только мок-рую ночь. Сам говоришь: ливень будет! Какая любовь?Какое геройство за чужой счет? — предательство. Товари-щей своих и капитана — предал?! Вот и все твое благород-ство. И все твое нутро — как котлетки с камбуза — ворова-тое. Что делать будем, товарищ радиостарпом?

Радист-старпом. Надо Степке сказать. И капитану.Надо признаваться… Капитан решит.

Кокша. Надо. Надо тебя в море макнуть. Мозги про-мыть. Холодом проморозить. А только — не сейчас. Сейчасбеги к ней. Быстро! Приведешь ко мне в каюту. У меняи согреется, переоденется, успокоится, и слезами умоется.И душ с туалетом, и одеяло теплое, домашнее.

Радист-старпом. Я сейчас Степу найду…Кокша. Немедленно! Веди ее прямо ко мне! Она же

с ума сойти может. От страха, от темноты, от непонятно-сти… От тебя, дурака. Понял?!

Слышно, как нарастает за бортом шум ливня и ветра.Гремит гром.


Действие второе

КАЮТА КАПИТАНА.Дед и капитан.Дед. Все, капитан, ухожу спать. Утро вечера мудренее.

Да и сон хочу увидеть сладкий…Капитан. Дынь нанюхался. Пойдешь океан слушать?Дед. Ясное дело: шумит, дружище океан! (понижая

голос) Средиземноморский… Слушай, кэп, а дыни эти —просто сексуальные какие-то. Даже мухи, которые надними вьются, обалдели и все, представляешь, непотребнымделом прямо на лету занимаются…

Капитан. На лету? Ночью? Видел?Дед. Точно. Своими глазами. Там же, на корме, свет

горит… Ой, домой нам надо скорей! (Подмигивает, теребябороду и закручивая ус.) Там я вспомню про эти дыни…(Выходит.)

Капитан (один в своей каюте, раскрывает толстуютетрадь, читает вслух и говорит сам себе, записывая): Гово-ришь, как акын: что вижу, о том и пою? А это в традициирусского флота — делать записи морской жизни. О погоде,о волнах, о людях на берегу и в экипаже. О дынях на палубеи женщинах в сердце…

Ах, женщины! Теперь все разговоры на судне будут о вас.Теперь полетят тормоза к черту. Надо остуживать экипаж.Кончай расслабляться, мальчики! О чем размечтались!?О женах? О встречах? О домашней яичнице? Не торопитесь.Чего домой рваться? Что вас там ждет? Кто? Чего таммужику делать — дома? Ему бы работу не проморгать. Онтолько работой и красив, и нужен, и в себе уверен. Вся исто-рия человечества тому учит. Война ли, крестовый поход,великие географические открытия, стройки коммунизма,угольные шахты или подводные лодки — чего только мы


не проходили и не осваивали ради этого самого «женскийвзгляд… мужское достоинство… она еще пожалеет… вер-нется… посмотрит…» И запоминают, бедолагу, по фото-графиям, портретам, газетным вырезкам… И дети наспо фотографиям узнают, пальчиками показывают… И женаменя такого, как на фотографии, помнит и …любит?!.

Теперь-то обо всем говорят. И в части семейного инти-ма. Чем заменить? Как? И какое при этом удовольствиеполучается… Я этот фото-семейный секс, можно сказать,всю жизнь осваиваю, а вот с удовольствием — не получается.Или, как моя жена говорит, с удовольствием — дороже?.. Дауж. Не о цене. Какая цена — коль о собственной жизни!О собственной… любви. Или это не любовь? Или этоне жизнь?.. Потому так боюсь возвращения домой. Поймитеправильно. Боюсь первых минут, первых реакций.

Женщины — непредсказуемы. Я бывало к дому подхожу —позвоню дважды: первый раз — за две трамвайные остановки(цветы покупаю), потом — за две минуты до входа в подъезд,из углового автомата. А иначе как? Звонишь в дверь, пред-ставляешь, что сейчас жена (любовь — можно сказать) двериоткроет, бросится в халатике, халатик распахнется…А она — открывает дверь, в чем-то не сексуальном, на лицемаска из зеленых огурцов… Голос — чужой. Это мне-то?!«Раздевайся на пороге. Марш в ванную. Целоваться потом.Свою идиотскую бороду оставишь вместе с грязным бельеми прочей дорожной дрянью на вынос…— Я хотел бороду детямпоказать…— Выбирай: или я — или…»

Секса нет. Поэтому я этих первых минут боюсь, как чертладана.

Понятно, что женщина ждет. Хочет выглядеть краси-вой. Хочет показать себя хозяйкой. Но лучше тогда встре-титься на улице, на виду у прохожих. Чтобы у нее подкосилисьноги от радости, и слезы потекли, и глупые слова: я не успелав парикмахерскую… Дома картошки нет… Я хотела тебесметанку купить, и укроп… Ты любишь… Ты так пахнешь.Самолетом. Поездом. Я так соскучилась по твоим запахам…


Это целое искусство — приготовиться к встрече. Этомуучиться надо. Возьмите проституток. Не зря эти девочкитысячелетия пережили? Они на первооткрывателяхи инквизиторах, на королях и коммивояжерах свое искусствошлифовали. Эти женщины не телом берут. И телом, конеч-но, но, главное — отношением. Отношением ни к мужчине —она тебя не знает, ни к ситуации — ситуация примитивная:плати и получай. Отношением к предназначению — дать!Счета еще нет, еще не известно, чем все закончится —банальным сексом, выпивкой, мордобоем или любовью…А почему — нет? Из проституток, между прочим, хорошиежены получались. Ведь от этой предрасположенности —дать! — женщина видит и ведет себя по-другому. Она —не умнее, не красивее. Она — осторожнее, внимательнее.Она — чужая, но чуткая. В ней что-то от жрицы и врача.Доброжелательность? Нет. Поощрительность? Да. Поощре-ние. Во взгляде. В голосе. В движении рук. Дескать, да! Тывсе делаешь правильно… Ты делаешь это лучше всех… (Этоя-то?) Она ломает наши представления о разностив возрасте, физических возможностях… Но ломает — нав-стречу. Ломает, как если бы она ломала лед вокруг вас, чтобывы могли двигаться к берегу. И от этого сразу: какая женщи-на!..

И говорю я не о славе древнейшей профессии. Я о женщинеговорю. Умной. Красивой. Красивой в смысле умения красивовыглядеть в ситуации. Достойно выглядеть.

Ведь глупо рассуждать, что, мол, мужику только «это»надо… Мужику очень важно увидеть себя со стороны. Тогдаон сразу понимает — кто ему нужен рядом. Помните русское«не по Сеньке шапка», вот!.. Это жизнь нас дурачит и пута-ет, а в принципе мы — мужики — очень сообразительные.Как мы на курорт приезжаем. Вечером — слепенькие, хро-менькие, красивые, длинноносые, русые, черные, в крапинку —все по стенкам стоят, присматриваются. А утром — гляди-ка! — слепенькие к слепеньким, хроменькие к хроменьким,красивые — тоже парами. И так до последнего денечка.


И такая любовь?! Почему? Потому как время ограниченои каждый со стороны, как на ладони. А мы ведь все, и мужчи-ны и женщины, более всего и именно со стороны, боимсясмешными выглядеть.

СЦЕНА В СУДОВОМ КОРИДОРЕ.Ночь. Каютный коридор судна.Тишину разрывает звонок тревоги: семь коротких, один

непрерывный… крики с мостика и объявление по спикеру:«Тревога! Посторонние на борту!..». Трель звонка общесу-довой тревоги заглушается топотом ног, шумом открыва-емых дверей, вопросами и перекличкой: где? кто видел?..С пеленгаторной палубы побежали… Где-то здесь спрята-лись… Осматривайте каюты! Они в каюты могли забе-жать?.. Да кто же? Кто?! На борту только свои… Двое были:женщина и мужчина… Женщина и мужчина?! Не выдумы-вайте, Вениамин Васильевич, вам показалось… Мне пока-залось? Если это Катерина Сергеевна, то почему она побе-жала от меня?.. Пойдемте к каюте повара… (Стук в дверь.)Катерина Сергеевна! Откройте!..

Капитан. Катерина Сергеевна, откройте.Кокша. Сейчас, Александр Павлович. Сейчас. (Откры-

вает дверь и выходит в коридор.) Что случилось? Я слышалатревогу, но должна была одеться. Кого-то ищут?

Капитан. Вы — выходили из каюты ночью на палубу?Кокша. Да, выходила.Капитан. Вы были одна?Кокша. Александр Павлович, что за вопросы к самосто-

ятельной женщине?Капитан. Простите, но мы здесь — экипаж. В вашей

каюте есть посторонние?Кокша. В моей каюте находится старший помощник.

Мы выходили с ним на пеленгаторную палубу, и он мнепоказывал звездное небо. Кассиопею, кажется. (Из каютывыходит радист-старпом.)

Радист-старпом. Извините, Александр Павлович, что


такой шум из-за меня. Хотел в темноте за Катериной Сер-геевной поухаживать, а весь экипаж поднял.

Дед. Поухаживать? Дела. Дыни. Как в старой песне: еслинравится флот красавице…

Капитан. Отставить. Не надо пошлить. (Обращаясь ковсем.) Тревоге отбой! Свободным от вахт — по каютам!Отдыхать… утро вечера мудренее.

КАЮТА КАПИТАНА.Стук в дверь и голос Гриши:Гриша. Александр Павлович!Капитан. Кто там?Гриша. Это я. Гриша-моторист… Извините…Капитан. Что-то случилось?! С Геной? Живой?Гриша. Живой. Не волнуйтесь…Капитан. Ну, говори. Что там?Гриша. Александр Павлович, нам это… нам водки

не хватило…Капитан. Как не хватило?.. Вы что там, всем экипажем

клюете? Как воронье на чужую беду?Гриша. Мы же, как лучше хотели… каждый по-своему…Капитан. Что он? Успокаивается?Гриша. Непонятно. Глаза красные, как у карася пойман-

ного. И мозги, похоже, как у карася, будто тиной набиты…Слышит ли, понимает нас? Не знаю.

Капитан. Вы пытались его из состояния выбить: разго-воры, анекдоты, житейские истории?..

Гриша. Рассказывали… что неизвестно, кому повезло…что худа без добра не бывает… что одному — еще лучше…

Капитан. А это пели: без женщин жить нельзяна свете, нет…

Гриша. Нет…Капитан. То-то. Не охать и вздыхать вокруг него надо,

а нацеливать. Понимаешь? Женщин красивых знаешьсколько? Особенно у нас. В эсэнговии. Умницы. Умелицы.Самые красивые в мире. Это я тебе абсолютно точно гово-


рю. Национальное достояние! Африканки, вьетнамки,японки — тоже, конечно, хороши. Но у нас-то все переме-шаны. От Камчатки до Польши! От Севера до Азии! Кок-тейль! Все — самое лучшее! Дыню видел? Сверху корка,а аромат — вьется. Только улови его. Только помоги емунаружу прорваться. Чуть-чуть помоги. Для этого тыи мужик. Понимаешь? Вот о чем ему говорить надо.И в этом вопросе пошутил нету. Некогда раскисать. Пришелна эту землю — делай свое мужское дело: расти, работай,люби. Но так делай, чтобы и тебя любить хотелось! Ведьженщина без достойного мужика, как бутон без сол-нышка — не расцветет. На нее смотреть надо. Вздыхать.Стихами говорить с ней. Чтобы она улыбнулась. И все чело-вечество от этой одной улыбки будет множиться и улыбать-ся. Знаешь, почему мамонты вымерли? Не знаешь! Онаговорит: давай, миленький, будем любить друг друга. А онотвечает: давай еще поспим. Гад такой! И вымерли. Пони-маешь?! Понимаешь, какая на нас ответственность.В глобальном масштабе, а?! Бери бутылку и начинай всесначала. И выгони всех из каюты. Это не пьянка, а делосерьезное. Понял? Смелей, Гриша, вы наша смена — моло-дая кровь флота! Вам останавливаться нельзя… (Гришавыходит из каюты.)

Капитан. Что за ночь? Видно, не уснуть мне уже. (Беретв руки свою тетрадь, пишет и читает вслух.)

Эх, молодо-зелено. А мы без женщин не могли ни дня.В том смысле, что хоть поговорить о них, хоть вспомнить.И все мои друзья до этого дела жадные были. Потому чтобез женщин — беда. Куда без них? Как?! И вино не течет безних. И песня ни в радость. А водка? Кому она нужна была бы,если бы не за женщин пить надо? Надо! За любимых! «…Быликогда-то и мы рысаками…»

Эх, хорошая штука — жизнь!Но меня не проведешь. Я знаю, что женщина — это совсем

другой мир. Это генетически, клеточно, от мозга до тембраголоса — другая Галактика. И другое тысячелетие. И другой


способ выражать себя. Ведь, как они смеются!? Смотрят!Как пальцами касаются… Змея! Луч солнца! Кошка! И перовзлетевшей перед носом птицы… Фантастика. И яд. И мед.И колдовство. Нам, мужикам, как в темноте над пропастьюидти и вдруг зажмуриться от вспыхнувшего света — такженщину увидеть! Нельзя — расслабиться, поддатьсяи ослепнуть! Не верь, мужик! Ищи в ней слабое звено. Про-тивное. Чем хуже — тем спокойней. Найдешь — она твоя.И будет не опасна, как у змеи ты знаешь яд, у кошки — когти,а у солнца — жар. У женщины есть женская душа. Она —и Богу тайна.

Ты должен эту тайну раскусить. Как яблоко. Увидетькосточку. Ее никто не ест, но из нее, заметь, растети расцветает сад. И даже червячок внутри — не портитплод. Когда ты неприятное о женщине узнал, допустим, чтоне любит гладить брюки, селедку чистить не умеет, илиот шляпок летних без ума… Достаточно! От этих безопас-ных слов вся женская душа вдруг проступает, как берег сквозьтуман, как только слышен стал прибоя шум или туманныйбуй нам место обозначил. И все уже не страшно. Коварство,тайна, красота, и поцелуй, и вздох — все можно пережитьтеперь. Игра уж не опасна… Меня не проведешь… Я знаютвой изъян… Он есть. Он в каждой. Он в любой. В тебе —нашел! Теперь ты можешь быть прекрасна. И чарами своимиколдовать. Просить подарки, сладко ворковать, закатыватьглаза, немножко врать. Теперь ты — милая! И можно цело-вать, расслабиться и философствовать. О, проза философиимужской!

— Женщина должна уметь варить борщ, штопать носкии знать, сколько метров ситца нужно мужу на трусы, — гово-рит наш старший механик.

— Мужчина должен быть худой и бегать, а женщинадолжна быть полной, лежать и ждать мужа, — говорят ара-бы.

— Ой, дурят вашего брата эти бабы. Ой, дурят! — гово-рит мамуля. — Они же хитрющие, а вы — дураки против них.


И так вам и надо.— Не слушай своих друзей, не читай пословицы… Слушай

свою маму. Мама правильно говорит. Ты очень доверчивый.Очень нежный. Тебя легко обмануть. И я тоже хочу тебяобмануть и заманиваю в свои сети. Но я говорю тебе этооткровенно. — Смеется моя тяжеловесная и продолжаетменя целовать. И я не сопротивляюсь. А чего сопротивлять-ся? Я вижу ее изъяны. Я себя предупредил. Она толстая — этораз. Это первый недостаток. Но мне, правда, это нравится.Я люблю видеть ее тело во всех зеркалах. И во всех зеркалахона мне улыбается. Как она это успевает?

— Знаю, что ты любишь за мной в зеркалах подгляды-вать. Я еще одно зеркало купила, ты заметил? Я у тебя,как целый гарем. А лицо одно, только для тебя, любимый…—И опять улыбается мне со всех сторон…

Как она умела это сказать: лю-би-мый… Музыка,а не слово.

И как откровенно она пытается меня завлекать. Дажене скрывает. Другие женщины молчали, ждали, вздыхали,таинственно закрывали глаза, а эта — давит напролом. Кактанк. Вот. Второй недостаток. Она на меня давит.Не в буквальном смысле, конечно. Я не против тесного обще-ния. А психологически.

— Не можешь ничего мне сказать — не говори. Мне доста-точно, что ты со мной, любимый… Любимый. Мне так тра-вится это повторять. — (А мне — слушать) — Ты мой люби-мый. Я знаю, что ты уйдешь, что это ненадолго. — (Я тожезнаю) — Но зато я успею тебе сказать это столько раз,сколько буду это чувствовать… Любимый…

И мне не хочется уходить…Это третий недостаток — мне не хочется уходить. А я

должен уйти. Женщина — это другой мир. Другая Галактика.Это чуждая биологически и клеточно микрофлора и фауна.И энергетически!.. Предупреждали меня: смотри, кореш! Этабаба хочет тебя охмурить. Осторожно! Эта веселая баба —ох, опасная штучка! Ей лишь бы петь, танцевать, радовать-


ся. А чему радоваться? Впереди, как бильярдная луза — семья.И ты собственным кием, можно сказать, сам себя в эту лузугонишь. Зачем? Тебе жить. Думай. И на мать посмотри. Тыее послушай:

— Ой, сынок, думай сам. И любит она тебя. Вижу. Оченьлюбит. И красивая. Но такая большая! Такая большая! Кра-сивая девка. Ой, погубит…

А танк свое давит:— Ты о чем это все думаешь, милый мой? Или считаешь

что? Так нечего считать. Вот ты — вот я. Чего намсчитать-то? Богатство наше все в том, что тебе со мнойхорошо, я с тобой — просто счастлива. Ой, пережили голод —переживем и изобилие! Задавлю сейчас!!!

Надо искать недостатки. Жениться можно толькотогда, когда точно и осознанно знаешь недостатки. Нуи конечно, если с этими недостатками ты сознательноготов примириться. Отец мой как говорил? «Женщиныделятся ровно на две половины: которые для семьи и которыедля блуда. С первыми — надежно, с другими — весело. А какопределить — где какие? — тут, сын, как отец тебе говорю,никакой жизни не хватит…» Опять думать надо. Опятьискать. Шарада какая-то… Врет радист-артист. ВретКатерина Павловна. Нет между ними ничего. А что есть?Утро вечера мудренее.

СЦЕНА НА МОСТИКЕ.Утро. Море. Ходовая рубка. Разные слова и мысли под

хорошее настроение, рассказывающие о морских буднях. Мореза бортом чистое и яркое, будто умытое ночным ливнем.Небо, волны, чайки — все яркое и первозданное, как в деньсотворения мира.

Капитан. Всем доброе утро! Старпом, чтобы все расста-вить по местам и забыть вчерашнее, какое-то объяснениеприготовили?

Радист-старпом. Простите меня, Александр Павлович.Рано мне еще в старшие помощники. Подвел я вас.


Капитан. Вы серьезно это затеяли — ухаживать за Кате-риной Сергеевной?

Радист-старпом. Да она на меня и не смотрит. Смеетсятолько. Тут все не так, как вчера показалось. Потому и побе-жали. Стыдно.

Капитан. Стыдно? Стыдно, что не всю правду капитануговоришь?

Радист-старпом. Мне самому подумать надо, Алек-сандр Павлович.

Капитан. Ну, иди. Отоспись после ночи. Подумай. Вре-мя есть. До прихода в родной порт еще пять суток. Да, а чтотам с шубой, по ходу пьесы? У вас весь сценарий расписан?

Радист-старпом (чешет затылок). Так принятона флоте — над неумехами посмеиваться. Другим — весело.Ему — наука.

Капитан. А в чем тема?Радист-старпом. Да говорили ему: шубы покупают

в Греции или в Москве. В Греции — красивые, в Москве —теплые. А в Тунисе — какие шубы? От жары, из шкуры кро-кодила? Пожадничал — слишком дешево хотел. А в море,как вы говорите, за все приходится платить. Теперь —до самого дома будет шубу развешивать и ладошами хло-пать.

Капитан. А ладошами почему?Радист-старпом. Так моль.Капитан. Какая моль?Радист-старпом. Я ладошами хлопнул и крикнул:

«Моль!»Капитан. Театр. Понял. А кому покупал?Радист-старпом. Если б кому-то, то я бы не стал балаган

устраивать, а на продажу — всем свою долю улыбки полу-чить надо. Надо? Да он сам потом улыбаться будет, увиди-те!

Капитан (улыбаясь). Ну, если будет улыбаться — откры-вай занавес!

Радист-старпом. Я постараюсь. Спокойной вахты.


Капитан. Добро. (Входит старший механик.)Дед. Прошу добро, капитан!Капитан. Доброе утро! Рад тебя видеть.Дед. Торопишься мысли разложить по полочкам?Капитан. Не получается по полочкам. Не сходится.

Не мог он за нашей Катей-королевной ухаживать. Да и онаего, разве что в слуги определить могла. Так что еена пеленгаторный мостик увлекло?

Дед. Тем более, что вторую ночь…Капитан. Вторую ночь?Дед. Я тебе не говорил, что в ночь по выходу из Туниса

тоже видел двоих наверху. Темно было. Показалось только,что мужчина и женщина, а кто именно — не увидел. Даи вообще думал, что показалось мне. Потому и не сказал.Думал — дыни меня увлекли…

Капитан. Дыни, говоришь? Ладно, доживем до вечера.Тем более что у нас еще боцманская эпопея в самом разга-ре. Всю ночь сегодня с Гришей твоим правду жизни искали.Выйдут ли на работу — философы — Гриша с боцманом?

Дед. Эти? Эти выйдут. Эти свое возьмут. И философиюпод водку. И работу на закуску. Эти — могут!

Капитан. Ладно. Отдохну на вахте, посмотрю на море.Дед. Ладно. Побегу в машину. (Уходит.)

Капитан садится около иллюминатора, смотритна горизонт, пишет в дневнике, который держит на коленяхи читает:

С утра продолжали мыть грузовые танки.Жду — выйдет ли Гена. Вышел. Молчаливый. Но, как обыч-

но, собранный и работоспособный. Тянул за двоих. С каким-то остервенением, никому не доверяя, сам лез в горловину,проверяя качество работы. Вылезая из танка, он либо пока-зывал большой палец, и тогда два матроса демонстративноразводили руки в стороны и улыбались, либо — кулак, и тогдаони, подхватывая скребки, ведра и ветошь, вместе с боцма-ном исчезали под палубой.


Пароход живет своей жизнью. Бежит, покачиваясь. Оха-ет, проваливаясь или больно ударяясь на волнах. Свиститиз машины напряжением турбин и металла. Он напряженкак большой и раненый зверь, который ежеминутно прислу-шивается и присматривается к себе: что болит? где болит?выдержу? И осторожно продолжает двигаться, оберегаябольное место.

…Я снова нащупываю дорогу к тебе. Женщина моя!В полете. На воде. Взлетая. Утопая. Проваливаюсь. В другоймир. В другое тысячелетие. В другую Галактику. К запахутвоих волос. К телу и улыбкам из тысячи зеркал. К прикосно-вению твоих пальцев. К …соприкосновению нашему…

Боже, как долог этот рейс…

ВЕЧЕР ТРЕТЬЕГО ДНЯ.Мостик.Капитан. Как пел бы акын: вечер третьего дня. Закон-

чили мыть танки. Кажется, можно вздохнуть с облегчени-ем. Но, недаром говорили в старые времена: когдакажется — крестись… Тепло. Проходим греческие острова.В эфире греческие слова и музыка сиртаки. Степан наигры-вает на баяне, собрав народ на корме судна. За кормой —кильватерная струя и две чайки, как привязанные к небуи судну. Песня у Степана сегодня грустная, но с вызовом:

Я тебя лишь коснулся — ты сразу взлетела,Убегающим по небу облачком белым,И вдали, исчезая, спросила несмело:Как зовут тебя, мой долгожданный Ромео?Ты спросила, как звать, — и тебе я ответил.Я ответил: я — ветер, я ветер, я ветер…Ты — воздушное облако, полное света.Я — твой вечный Ромео, я — ветер, я —

ветер…Нам с тобой кочевать, обгоняя планету,


И ни дома нам нет, и ни отдыха нету…Никогда ты не будешь мне верной женою,Никогда не присядешь ты рядом со мною.Никогда не присядешь… Присядешь?

Ответь мне.Мы бежим друг за другом, по кругу, как дети:Ты бежишь — догоняю… Я — ветер. Я — ветер!Я тебя лишь коснулся и ты улетела…Ты спросила, как звать, — и тебе я ответил.Я ответил: я — ветер, я ветер, я ветер…Ты — счастливое облако, полное света.Я — твой вечный Ромео, я — ветер, я —

ветер…

В КАЮТЕ КОКШИ.Обе женщины сидят за столом, пьют чай и слушают.Люба. Это же Степан поет. Он для меня поет. Он даже

не знает, что я его слышу. Песня такая странная. Что мнеделать? Как сказать ему, что я здесь, близко. Что скоро мыбудем рядом.

Кокша. Рядом? Скоро? Я же тебе объясняла: у тебя нетдокументов. На судне о тебе никто не знает, кроме меняи старпома, который тебя провел на борт. Как удастся прой-ти таможенно-пограничный контроль в России и вывезтитебя с территории порта — это вопрос. Все может закон-читься очень печально. Тюрьмой, даже. Для тебя. Для капи-тана. Для старпома-радиста. Если подключим Степана, тои для него. Чем больше людей втянуто в круг, тем большеэто похоже на умышленный сговор. Так что — сиди, моядорогая. Сиди и не высовывайся. Поняла?

Люба. За что ты меня не любишь? Я мужика у тебяне отбивала. Прячешь — спасибо. Кормишь — спасибо. Чтоя еще должна? Я же не напрашивалась на эту контрабанду:старпом предложил — я согласилась. А что? А какие у менябыли варианты попасть на родину?


Кокша. А ты хочешь на родину? Тебя там ждут?Люба. Теперь и не знаю. Ждут, конечно. Только я же

на заработки уезжала. Меня с деньгами ждут. Паспортновый куплю и снова уеду — у нас в городе работать негде.

Кокша. А Степа тебе зачем?Люба. Разве? Разве — зачем? Он — спасение мое. Душа

у него — близкая мне, родная. Я его не потяну за собой. Раз-ве я не понимаю: у него работа, жизнь, семья, наверное?(Смотрит на Катерину Сергеевну. Но та молчит.) Наверное,есть семья? Разве я могу мешать его счастью?

Кокша. Ты не обижайся, я не со зла. Я и сама, можносказать, как и ты — на заработках. Только повезло больше.Степа — чего таить — парень завидный. А только, в нашемположении, никто нас здесь не видит и не замечает. Они,представляешь, целыми днями о дынях говорят, мол, сек-суальные очень и очень их соблазняют. Дыни. А я кручусьперед ними с утра до ночи — пирожки, блинчики, тортики,котлетки, отбивные и соляночка, компотик и кофена мостик — никто. Никто! Я для них — член экипажа. Нет,вру, есть один. Капитан. Не потому, что капитан, а потомучто мужик. Спросит он меня потом, когда судить его будут:ты знала, Катерина Сергеевна, чем ваше гостеприимстводля меня закончится? Что отвечу? Знала. А только не моглая по-другому поступить.

Люба. А как поступают по-другому? Скажи! Ведь не япервая. Сотни и тысячи бегут из африканских портовна попутных судах. Я знаю! Все в Европу хотят. Думают —там их ждут. Карабкаются на борт, прячутся в трюмахи лодках. Их находят и выбрасывают за борт. В ночь.В волны. К рыбам с медузами. Как — по-другому?

Кокша. Недавно судили в Европе один экипаж, все —бывшие наши. Они выбросили за борт человек15—20 марокканцев, добивали до смерти. А несколькочеловек выплыли, их подобрало другое судно. Онии рассказали на суде. А что — суд? Озверели люди? Почему?Собаку на улице жалеют, а человека — в мусорный бак.


Почему?Люба. Почему? В словах запутались. Я столько всяких

слов слышала, а где оказалась? Из родного села бежала —никому не нужна. В Африку попала — никому не нужна. Я —русская. Я на родину возвращаюсь. Украли у меня паспорти деньги. А как мне быть? В полицию идти боюсь — прода-дут куда-нибудь. Не верю. В посольство — до него добрать-ся надо. Да и тоже не верю — зачем я нужна им? Хлопот-но им. Вот и пошла к соотечественнику. По-человечески.А ему — соотечественнику — как отказать мне? Не помочь?Отвернуться? Ты же — не отвернулась!? Не нравлюсь,а рубашку и белье свое дала, не спрашивая. Почему? Объяс-ни! Ответь!

Кокша. Потому что мы бабы. И не спрашивай больше.Договорились?

Люба. Договорились… А можно попросить?Кокша. Проси.Люба. Пусть Степа играет по вечерам, а? Попроси его.

Намекни ему. Ты ведь можешь?..Кокша. Могу. (Засмеялась вдруг.) Я все могу, пока

на палубе дыни.Люба. Какие дыни? Что ты на них зациклилась?Кокша. Наши. Женского рода-племени. Ой, глупые эти

мужики, Любка! Просто глупые… дыни их возбуждают,а мы — нет! Мужики — виртуальные стали, хоть плачь.(И расплакалась. Люба прижалась головой к плечу, успокаи-вая.)

Люба. Я что придумала, Катерина, послушай. Капитанаподводить не хочу. Хоть и не знаю его. Просто, по-челове-чески, не хочу.

Кокша. Ему рассказать — он придумает. Они с дедом —не шаблонные.

Люба. Не шаблонные? Я, между прочим, чемпионкойпо прыжкам с вышки была. В институте. Давно. Но умеюеще, умею. Точно тебе говорю. Короче: прыгаю с борта.Ты — поднимаешь тревогу: «Человек за бортом! Вижу чело-


века!» Судно останавливается, и меня берут на борт. Так япопадаю на судно второй раз. Легально. Со всеми запися-ми в судовых документах, журналах и прочее, что там у васесть. А? Я где-то читала, что капитан имеет право регистри-ровать на борту рождение и смерть. А я? Я — второй разродилась, можно сказать?

Кокша. Роды твои еще продолжаются, если точно гово-рить. (Улыбнулась.) А если мы тебя не сможем подобрать?Не увидим? Не найдем — море, волны… Что тогда?

Люба. Судьба, значит. Значит, занимайтесь проблемамибоцмана. Что там у него? Жена от него ушла? Или не ушла?Или у него истерика? Мужская слеза от запаха дынь? Пол-люции какие-то. От долгого воздержания, наверно. А? Кактебе мой план? Или тебе на меня наплевать? Скажешь пры-гать — я прыгну! Море большое, не промахнусь…

Кокша. Сиди тихо и не вмешивайся. (Набирает номерсудового телефона.) Товарищ капитан! У меня срочное делок вам. Вы можете зайти в мою каюту? Пожалуйста. Я жду.

Люба. Ну, ты даешь. Точно как в старом анекдоте промужика-начальника.

Кокша. В каком анекдоте?Люба. Начальник делится бедой: секретарша пригласи-

ла подождать минуту в прихожей, а потом войти в ее ком-нату.

Кокша. И что?Люба. Подождал. Вошел. Сидят сотрудники отдела

и поздравляют начальника с днем рождения.Кокша. В чем суть?Люба. Представляешь, в каком виде он вошел?Кокша. Это не о капитане.Люба. Что? Идет в душ, не снимая фуражку, а погоны

на голых плечах руками держит? Кстати, это не он стучит-ся?

Кокша. Он. Входите, Александр Павлович.Капитан (входит, оглядывает обеих женщин.) Вы, я так

понимаю, Люба — знакомая Степана?


Люба. Да. Только он не знает, что я здесь.Капитан. Верю. Иначе, отчего он так грустит, с баяном-

другом. А кто знает?Кокша. Только я одна. Так получилось.Капитан. Так получилось? Разберемся. А почему

не таились до самого дома? Что надумали?Кокша. Люба имеет план: прыгнуть за борт — она хоро-

шо плавает. Сыграем тревогу, спасем неизвестную, поста-вим на довольствие и сдадим ее на берег в родном порту.

Капитан. А если не спасем? Это только дилетантамкажется: все утонут, а я спасусь, прыгну за борт — переплы-ву океан, шторм до неба, а я не боюсь.

Люба. А я не боюсь.Кокша. А вы говорили, что море дураков любит. Дура-

кам и пьяницам везет?Капитан. Я говорил? Мдда-а. Разберемся. За откровен-

ность и доверие — спасибо. Полагаю, вы знаете, что другойкаюты и условий для вас нет — на палубу, желательно,не выходить и за борт не прыгать. Спасение проведемусловно. Так будет безопаснее и теплее. Договорились?Извините, мне на мостик. И пожалуйста, постарайтесь, что-бы экипаж из-за вас по ночам не бегал? По ночам — спатьнадо, ясно?! (Вышел.)

Кокша. Что я говорила?Люба. Я думала, он хоть раз, для порядка, голос повы-

сит? Или голоса командирского не имеет? Или он свою игруимеет и свой план? С медалью за спасение?

Кокша. Перестань! Как не стыдно.Люба. Стыдно? За что? Что за борт не надо прыгать?

Зато теперь петь можно?! «Ой мой милый вареничкiвхочет… Ой мой милый вареничкiв хочет…» А могу я с тобойзавтра на камбуз пойти? Помогать буду! И на хлопцев твоихпогляжу, а? Да брось серьезную играть — тебе не идет. Тебеулыбаться надо. Мы, кстати, женщины. Нам улыбаться —природой обязано!


НА МОСТИКЕ.Судно идет в густом тумане. Звуки и голоса приглушены.

Скорость снижена. Каждые две минуты раздается сигналтифона. Капитан прилип к экрану радара.

Веничка. Туман уходит, Александр Павлович! Какоероскошное солнце!

Капитан. Греческое. Отбой тифону. Сообщите в маши-ну: вышли из тумана, добавляем ход….

Веничка. А острова какие?! Скалы — надгробия.Высота — метров по восемьсот! Природа — ни кустика, нидеревца. Красота — девственная!

Капитан. Девственными здесь были леса еще при цареОдиссее, наверное. Потом их на строительство парусныхкораблей и галер срубили.

Рулевой. Все?Капитан. Как видишь.Рулевой. Столько кораблей?Веничка. А сколько тысячелетий — какой лес устоит?Рулевой. А у нас?Капитан. И у нас. И после нас, лет через сто, может

быть, цвет травы станет белым, а цвет снега — зеленым…Может быть?

Веничка. Снег — зеленым?Капитан. Или красным… Кстати, о наших баранах: тре-

вогу расписали в черновике? Хочу посмотреть.Веничка. Тревогу «Человек за бортом!», спуск шлюпки,

обнаружение и спасение иностранки расписал подробно,как учили. Осталось выбрать: кто из экипажа первым уви-дел, кто прыгнул за борт и сопровождал пострадавшуюдо подхода шлюпки…

Рулевой. За это же и медаль могут дать?Капитан. Само собой! И премию. И на берег спишут.

А объяснений сколько придется писать?! Да еще и на детек-торе лжи отвечать на вопросы типа: что вы увидели, прыг-нув за борт?

Веничка. Прыгнул в воду, а там образ медали «За спасе-


ние утопающего» плавает. Как медуза в тропическом море,цветная.

Капитан. И теплые тапочки на меху.(Входит старший механик.) Саш Палыч, беда. Боцман

говорит, что он за борт выбросится — жить не хочет.Капитан. Что? И этот туда же?! Где он? В каюте? Сам им

займусь сейчас. (Выходит.)Веничка. Приглашаю записываться на медаль! Кто

в очередь за медалями? Записываю в очередь и органи-зовываю награждение. Желающие прыгать за борт —в очередь… Что-то желающих-то не густо. На геройствонарод не спешит. Спасение утопающих женщин — делосамих женщин…

КАЮТА БОЦМАНА.Боцман сидит за столом и разглядывает фотографию

жены. Стук в дверь и голос капитана:Можно к вам, Гена?Боцман. Входите, Александр Павлович. Присаживай-

тесь. Только не говорите ничего.Капитан. Так не пойдет. Ты что это дурью маешься!?

Заканчивай с этим! Все хорошо в меру. Можно и поскулить,можно и пожалеть. Хватит! Себя пожалей. Самому житьнадо. Подумаешь, жена ушла. Пусть теперь она пожалеет:такого мужика потеряла. Дура.

Боцман. Она не дура, Палыч. Ну, что такое? Что такое?Почему все говорят мне, что она плохая. Что она — гулящая.Что она… Она — хорошая.

Капитан. Может, и хорошая. Значит, ты дурак. Не смогчего-то разглядеть в ней. Или услышать что-то. У меня вотподруга была — мечта! Сто сорок килограммов! Красавица!В кабаке танцевать выйдет: «Эх, Одесса, жемчужинау моря…». Кабак гудит, палуба и стены волнами ходят. Сто-лики с закуской подпрыгивают, как костяшки домино.А публика — ревет, как на стадионе. Вспоминаю — плакатьхочется. Она мне прямо сказала: я, когда выпью, без мужи-


ка не могу… так что — никаких морей! Обижайся —не обижайся, а ждать тебя смогу только до первого празд-ника, до первой рюмки… Что же мне на нее обижаться? Онаведь тоже — живой человек. Пусть будет счастлива. А ты какдумал? Только так.

Боцман. И мне жена говорила, что без мужчиныне может долго… Что такого?

Капитан. А зачем же ты в море подался?Боцман. Я же за заработком. Все такое…Капитан. За заработком!? А она тебе говорила, что

не нужны ей деньги? Что она и на копейки согласна, толькос тобой чтобы. Говорила?

Боцман. Говорила. Но ведь это все женщины говорят.А деньги нужны в семье.

Капитан. Правильно. Соображаешь. Но тогда и сообра-зи, что за все приходится платить. Зубами, волосами, нер-вами, семьей… Женой — тоже. Понимаешь? А всех денегне заработаешь. И это твое «за заработком» — ни от нужды,а от зависти. Что, дескать, денег у кого-то больше. Таку этого «кого-то» денег, может быть, и больше, а жены,такой, как у тебя — нет! А ей — деньги эти большие, когдаты годами в море — не нужны. Не греют ее. Ей ты нужен.Она о слабости своей говорила тебе, просила остаться? То-то. Баба бабе рознь… Я без первой жены остался — ушла —дело моряцкое, обычное, можно сказать. Намучился. Двоедетей. Мать больная. Беда… Нагулялся, конечно. Меняна баб, как на мед, тянуло. Не мог без них. Но и остановить-ся ни на ком не мог. Не то, что не верю — не перегорел,не перебесился. А слегла мать совсем, говорит: женись,не успокоюсь, пока рядом с тобой хорошую женщинуне увижу. А где ее возьмешь, хорошую? Кто за меня пойдет?Голь перекатную. Что делать? Взял двадцать конвертов. Подкопирку во все концы разослал старым подругам: так, мол,и так… двое детей, мать больная… мне в море надо…за матерью и детьми смотреть будешь — приезжай. Поеха-ли. По две и по три одновременно приезжали. Мать опять


плачет: «Бессовестный, — говорит, — разве можно такс женщинами?..». А они ничего. Все понимают. Вместесидят, обсуждают ситуацию. Каждая, вроде, согласна. Толь-ко согласна не здесь оставаться, а забрать меня с моимидетьми и мамулей и уезжать. А куда же я мать из родногодвора, где она с отцом почти полвека прожила. В Москву?В Прибалтику? В Новосибирск? География большая, а толь-ко матушке моей, все равно, как в могилу. Понимаешь?Куда ехать? Такая жизнь.

Боцман. Что такое? (Нелепо повторил боцман свою обыч-ную присказку и развел руками.) И как же вы, Палыч?

Капитан. Я? А что я? Услышала моя сто сорока кило-граммовая любовь — приехала, разогнала всех невест,и стали жить поживать и добра наживать, как говорится.

Боцман. А море как же? А рейсы долгие? А что такое —она же говорила…

Капитан. Я тоже спросил. А она отвечает: то ведь ялюбовница была, а теперь — жена…

Боцман. Вот это да.Капитан. Да. Это ведь для женщины разные ситуации.

Разные силы. И разные резервы. Понимаешь. А рассчиты-вать силы близких — ох, какая наука. У тебя, от твоихнеудач и заскоков может второе дыхание открывается,крылышки прорастают — теперь, дескать, получится!Теперь смогу! — а у них, у близких и родных, только рукиопускаются. Вот. Сам теперь знаешь, как женам трудно.Твоя-то…

Боцман. А что такое? Ну, почему вы думаете, что онаплохая, что она непорядочная?

Капитан. А кто говорит? Я и не думаю.Боцман. Правда? Правда, Александр Павлович?!

Палыч — вы человек! Вы глаза мне открыли. Я теперьпонял: она мне последнее предупреждение делает, чтобы явсе продумал и не оставлял ее больше?!

Капитан. Ну, увидишь — спросишь. Если не сопьешьсяза эти несколько суток до прихода.


Боцман. Я?! Мне не наливать больше, Палыч. Все!И завтра с утра — в работу! А что такое? Сколько нам идтиосталось — пустяк. Я — выдержу. Только меня, пожалуйста,в первый же день по приходу — отпустите. Мне очень надо.Я успею. А что такое…

Капитан. Ладно-ладно. Давай, кофейку попьем. Удивилты меня. Тебе сколько лет? Тебе же тридцать шесть, еслине ошибаюсь. Ты что, никогда жене не изменял, что ли?

Боцман. Никогда. Она у меня единственная.Капитан. Ты даешь. Тебе лечиться надо. От идеализа-

ции излишней. Так нельзя. Жизнь — штука жесткая. Онарасслабленности не прощает.

Боцман. Как лечиться? Изменять, что ли? Так я не хочу.Мне только она нравится.

Капитан. Ты не изменяй. Но — вильни хвостом. Чтобыона заволновалась. Левак укрепляет семью. Слышал такуюмудрость? Крутани разок — сразу и увидишь свою благо-верную в истинном свете. Какая она есть. А тебя будто солн-цем затмило. Ты и сам на мир смотреть перестал.

Боцман. Она сразу догадается, если я только посмотрюна сторону.

Капитан. И хорошо. И пусть догадается. Ты дажев наглую. А домой ночью возвращаешься — чесночинув зубы. Пусть у нее мозги набекрень съедут. Вроде тыи от женщины, но запах чеснока — какая женщина можетбыть? Алиби!

Боцман. Что такое? Разве можно? Разве так бывает?А вы? У вас?..

Капитан. А что у меня? И меня моя милая с морявыжать хотела, письма в местком писала. Что, мол, домане бываю, семьей не занимаюсь… Лучше, говорит, я тебякаждый день из милиции забирать буду, чем на полгодаиз дома в море отпущу…

Боцман. Вы же говорили, что она изменилась?!Капитан. Так не сразу. Сразу — это агитка только. Зна-

ешь такое слово? Сколько мужиков хороших на этих агит-


ках свои судьбы ломали. А жизнь долгая. Не такое бывало…Боцман. Да ну?Капитан. Вот тебе и «да ну». Война была. С полной стра-

тегией и тактикой. Но, правильно говорят, бабий ум —короткий, где им против нас. Они слишком серьезно гребут,а жизнь ведь — улыбку любит… Я домой возвращаюсь.Поздновато, правда. Чесночину загрыз для исключениялишних вопросов. Звоню. Моя — будто за дверью ждала —сразу открыла. Я насторожился. Молчит. Подозрительно! Яна кухню. Борща налил. Молчит. В коридор вышла. А у меняв прихожей зеркало висит — аккурат входную дверь с моегоместа на кухне видно. Смотрю — дверь открывается. Беззвонка! Милиционер входит. Участковый. И моя его ведет:«Сюда, — говорит, — вот он…» — На меня показывает. Толь-ко я-то не стал дожидаться, пока они из прихожей дви-гались. Тарелку с борщом себе на голову надел, благо —холодный, и жду реакции. Она — слов нет. С открытымртом стоит. Участковый спрашивает: кто это тебе? —Она! — отвечаю. — Ну, — говорит, — вы тут без меня разби-райтесь… — И ушел…

Боцман. А что такое, как же после этого?Капитан. Что как?Боцман. Жить как?Капитан. Я же тебе говорю: веселее смотри! Ты слиш-

ком всерьез все воспринимаешь. Так нельзя. Так никакихсил на эту жизнь не хватит. Это же по любви. Соображатьнадо! И левак. И борщ на голове. И ее письма в месткоми в милицию. У нее же вместо коврика под кроватью весыстояли, плоские такие, видел, наверное. Многие женщиныимеют. И первый шаг, каждое утро, начинался с них.И первые слова: ой, на два килограмма похудела за ночь!Трудолюбивый ты мой! Дай, я тебя поцелую… Пережилиголод — переживем и изобилие… Присказка у нее такая.А ты говоришь — как?

Боцман. Вы разыгрываете меня? Вы все это придума-ли, да?


Капитан. Придумал? Может, что и придумал, какой жеморской разговор без этого дела, а? (Треплет его пышнуюшевелюру.) Хорошая штука жизнь, боцман. Хоррошшая!!!

Боцман улыбается. Пока еще нерешительно. Неуверенно.Но улыбается. Будет жить.

Боцман. Александр Павлович, а Веничка мне нагадал —к удаче. А что такое?

Капитан. На кольце обручальном, что ли?Боцман. Нет. Он на гайке специальной…Капитан. На гайке? Это что-то новенькое. Ну, отдыхай.

Утро вечера мудренее…

НА МОСТИКЕ.Веничка на вахте. Входит капитан.Капитан. Вениамин Иванович, вы, что это боцману

нагадали, что он так сразу поверил?Веничка. Поверил? Правда? Я — как вы сказали —

к удаче…Капитан. Молодец. А что это за новый способ гада-

ния — на гайке?Веничка. Я вам сейчас покажу. Специальная гайка нуж-

на. Немагнитная. И я рассчитываю ваш меридиан. По датерождения, знаку зодиака, фазе Луны… я еще дополнитель-но беру в расчет наши координаты… Я сам этот метод усо-вершенствовал. Надо гайку точно над ладонью держать.Удача на ладонь, называется…

Капитан. Удача на ладонь?! Ну, молодец!.. Кстати,Вениамин Васильевич, что там у вас с шубой произошло?

Веничка. Представляете — моль появилась?! Хорошо,что старпом заметил. При мне убил. Просто, как лев за нейпрыгнул и поймал: хлоп! Ладонями… и убил.

Капитан. Как лев? И что теперь?Веничка. Теперь профилактика: каждый день шубу

надо вывешивать, отряхивать. Обкладывать средствамиот моли.

Капитан. А такие есть?


Веничка. Есть, Александр Павлович! Чтобы я безрадиста-старпома делал?! Он все знает! Можно перцемпосыпать. Можно — лавровым листом. Только КатеринаСергеевна перец и лист не дала. Старпом такое придумал,такое придумал — никогда не догадаетесь?! Он придумалобкладывать старыми газетами: типографская краска — эточистый свинец, быка убить может!

Капитан. Быка? Силен, артист! А гайка на ладонине помогает?

Веничка. Представляете — гайка — бессильна. Можнопопробовать перепродать шубу кому-то из экипажа… Пере-продать…

Капитан. Да кто же купит? Все ведь знают про моль?Веничка. Радист сказал, что он знает секрет рекламы. Я

ему верю. Он контактен со знаками судьбы. Я проверял…В этот момент в рубку заходит старший механик:Дед. Ты здесь, командир? Пойдем дынькой побалуемся.

Боцман на камбузе дыньку режет — аппетит у него,видите ли, проснулся. Всех приглашает. (Дедуля доволени разглаживает бороду.) Аппетит к жизни, а? (Улыбается.Продолжает, подмигивая.) А может и на женщин?

Капитан. Дай-то Бог, дедуля. Дай Бог.Веничка. Григорий Мартемьянович (обращается Венич-

ка к деду), а я новый способ гадания освоил. К удаче…Дед. К удаче? Удачу, дорогой мой, руками брать надо.

Как рыбу. И держать. Чтобы она не выскользнула. Видал,как ее командир держит?! (обращаясь к капитану.) Ты чтотам боцману наговорил, признавайся?

Капитан. Не помню. Разве важно? Важно, что улыбает-ся.

Дед. Не помнит он? Умный…Капитан. А ты мне леща не кидай… (Улыбается в ответ

на его улыбку. Они с дедом хорошо понимают друг друга, имне нужны эти лишние слова, но капитан продолжает, пони-мая, что это нужно для Венички, внимательно за наминаблюдающего.) Что касается боцмана, то каждый сказал


ему свое слово и сделал свое дело. И Гриша, и ты — маги кудесник наш, Вениамин Иванович. И я тоже. Почемунет? Как дынька нарезанная — долька к дольке, и все вме-сте.

Дед. Вместе и на месте, командир.Капитан. Спасибо, друг. Согласен. А кто это поет?Дед. Так это Степан с Любой. Любовь у них… Пойдем,

капитан, в каюте у тебя посидим, послушаем.Звучит песня:

Прости, любовь, что я люблюИ не даю тебе покоя,Но и любовь, на счастье, бьют —Коль хрупко счастье под рукою…Ты приходи ко мне однаИ все, чем сердце обладает,И все, чем я один страдаю —Мы оба разопьем до дна…И к черту нам гадать года —Любовь имеет жесткий росчерк —Понять себя нам будет проще,Мы поцелуемся когда…Ведь у любви — победы нет.И меры — нет. И цен — не надо.Моя любовь — лишь только мне —Несчастье, счастье и отрада…Ты приходи ко мне одна —Не бойся больно ошибиться.Любовь — слепая это птица…Но как — взлететь — торопится она!

Капитан. Слушай, а моль-то откуда в шубе?Дед. Моль? Из судовой артелки. Пищевая моль. Она

в каждом мешке из-под муки или крупы есть. Это все моря-


ки знают. Только моль эта мертвая — одни крылышки.(Напевает.) Ты приходи ко мне одна — не бойся больноошибиться…

Капитан. А как она над шубой летала?Дед. Не тупи, дружище! Радист — опытный морской

кадр, хоть и глупый в гражданском рвении оказался.Известное дело, инициатива на флоте наказуема… Кры-лышки моли он в кулаке держал, когда руками размахивали ладонями хлопал… Меня больше волнует, как мы пасса-жирку без паспорта спрячем?

Капитан. Мы и прятать не будем.Дед. Что — дал радиограмму, что спасли из моря? Поте-

ря неизвестного судна. Временная амнезия. Ведем профи-лактику возвращения памяти методами индийских йоговпо системе Вениамина Васильевича?

Капитан. Мастера оккультных наук с международнымдипломом?..

Дед (усмехаясь). Одесского образца?..Капитан. Хватит изгаляться над ним. Нормальный мор-

ской псих. Как и мы с тобой. Когда кончается рейс, и суднолетит сквозь ночь, сквозь пространство тайного и востор-женного мира… Мы здесь затерялись в пространствеи времени…

Дед. И каждый — как плачущий волк в полнолуние…Капитан. А Луна — золотая и полная!Дед. А на палубе лежат дыни. Лежат и покачиваются.Капитан. И видятся из космоса несколькими лежащи-

ми, спящими, необыкновенно живыми комочками, такнапоминавшими нам женщин…

Дед. А мы с тобой просто два старых и мудрых змея.Капитан. Помолчи… Искуситель.Дед. Думаешь, молчуны умнее кажутся?Капитан. А помнишь байку про глухонемого на смот-

ринах? Бабки между собой женихов обсуждают: этот — хва-стун, тот — баламут, а вот этот — весь вечер ни словане сказал — ой, зверюка якый умный!


Дед. Женщину — не проведешь! Хоть песенником при-творяйся, хоть молчуном.

Капитан. В конце рейса притворяться — цирк усталогоклоуна… Притомился я. Слушай, я разве говорил, что дура-кам и пьяницам везет?

Дед. На море? Всегда!Капитан. Да? Дела-а… Может, и вправду — возьмем

в руки дыньку?Два голоса поют на палубе:

…Друзья мои, все вы сегодня со мной —Кто в сердце, кто в песне, кто рядом…Качает наш дом океанской волной,А мы ему — грешные — рады!

По палубе катится желтая дыня, будто убегаети прячется… Как маленькая женщина.

…И все наше счастье — сейчас на борту…От борта до борта качает звезду. (Затихли.)

Дед. Слышишь, капитан, тихо стало. Только волны подбортом шепчут. А помнишь, как мы — молодые и наглые —мечтали вернуться домой и громко сказать, эдак небрежно,на виду у красивой женщины: вы слышали, как дышит оке-ан?..

Капитан. Так и не сказали.Дед. Да, неудобно как-то, при женщине.Капитан. Скромный ты мой. При женщине. (Тихо напе-

вает.) Качает наш дом на веселой воде…Дед. Дом — это там, где тепло.Капитан. Где тепло? Тепло там, где мы. За это нас любят

и ждут. Дома.Дед. А дома мне всегда море снится. А жена моя на это

сердится.Капитан. А моя сердится, когда пойду ночью на кухню,


достану сковородку и хочу поджарить себе яичницу по-морскому, как после вахты.

Дед. (Улыбается, обнимает капитана за плечи и напева-ет.) И все наше счастье сейчас на борту.

К О Н Е Ц


ИСПЫТАНИЕ АКУЛОЙ(пьеса в 2–х действиях на фоне моря

и береговых костров, под бой барабанов)

Тексты песен и стихов Н. Бойков

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Капитан, слепой.Витя, поющий тралмастер, 13 рейсов в Атлантику.Гром, механик из Мурманска.Миша, африканский вождь своего народа, вечный сту-

дент.Саша, лондонский москвич.Поэт, новенький, третий помощник, поэт моря.Шпринг, охранник, толкователь снов и потомок пира-

тов.


Действие первое

ДЕНЬ. ПАЛУБА БОЛЬШОГО СУДНА.Двое мужчин разговаривают, вежливо улыбаясь друг дру-

гу. Оба одеты в белое: один, черный, одет в белый африкан-ский халат и сандалии на босу ногу, другой, европеец, в белыйлетний костюм на голое тело. У африканца шнурок тонкойзмеиной кожи завязан на шее бантиком. У белого — цепочкаиз пяти переплетенных свободно золотых нитей. Белыйназывает африканца Мишей, а тот его Сашей.

Саша. Ну, здравствуй, Махмуд Ибн Рашид, а по-русскисказать студент Миша! Обнять можно? (Обнимаети отстраняется, театрально разводя руки.) Здравствуй,человек-маска, чернокожий вождь, вечный студент, строи-тель семейного социализма и щедрый муж семи счастли-вых жен! Правильно помню? Ничего не изменилось?! Одоб-ряю…

Миша. Восьми! Восемь жен уже, и все мне счастливые!(С достоинством и поднятой вверх рукой.) И тебе — здрав-ствуй, Саша-Александр! Комсомольский брат мой, студен-ческий бригадир, лондонский москвич-бизнесмен, крими-нальный дипломат и беглец с большой родины! Не одоб-ряю! Нет!

Саша. Сам не одобряю. Так получилось, Миша. Заиг-рался в деньги, проигрался с родиной. Бегаю теперь. А ты?Помнишь, как ты пришел к нам в студенческий отряд про-водником поезда Москва-Воркута?

Миша. Москва-Воркута, Москва-Алма-Ата, Москва-Владивостока, мало тока. Конечно. Поезда ехать — Россиявидеть. Плакать, смеяться, говорить, подметаться, чаяпить, туалета открывать, песни слушать, баранка кушать,девушка улыбаться, тамбура целоваться, «из далека долготечет река Волга, течет моя Волга…», душа петь хочет.


Саша. Стой! Стой! Артист. Не изменился совсем. Неуже-ли все помнишь?

Миша. Все помнишь. Все любишь. Все рассказатьхочешь. Проводника был, сердцем жил. Поезда ездил, кровьпо стране гонял. Россия понимать надо! Улыбка перроне —народа кровь, слезы вагоне — народа кровь, песня подводка — сладка закуска, поцелуй молодка — музыка поезд.Дети — вагона машут — якут удивлен, калмыка — улыбкакачает, морожена ест… Народа кровь — поезде живет,Россия-весна-рельсам бежит. Русская кровь — Мишу пол-нит. Кровь полнит. Африка помнит. Поезд гудит, колесомстучит, как молодой слон трубит и бежать хочет. Любитьхочет. Как я! Фельдшерском учился. Подводного плаванияучился. ВПШ и высшем пехотном командном противогазбегал. Вождь моего народа — я! Россия вагоном — поцелуйперроном — я! Восемь жен, только две хохлушка, одна бело-руска, одна кровь с молоком, тверская курносая по травегулять босая. Все счастливая. Моя! Семия!

Саша. Семья? Все мечтаешь семейный социализмпостроить?

Миша. Семейный социализм? Да! Белый человек, чер-ный человек. Да! Кровь мешать — радость кушать. Ребенкалюбить — счастье быть. Мама много — бабушка много,бабушка много — ребенок смеется! Россия — семия,Африка — семия, Китая позовем — семия больше будет.

Саша. Молодец, Миша. Не изменился совсем. А народтвой как? Понимает тебя?

Миша. Народ-огород, бывает недород.Саша. Что так?Миша. Люди, как дети. Тому — игрушка, этому — пуш-

ка, третьему — лотерейный билетик. Жизнь преврати-лась — большой магазин, люди — очередь. Магазин —не храм — Бога, нет. Цена магазина один спичка есть —цену жизни забыли. Цену жизни забыли — у кого спросить?Был Миша — философ, стал — трибуна вопросов. Жить —не шить, вышивать — не выживать. Хочу поезд Москва-


Африка. Опять! Петь, смеяться, молодым верить. Кем гово-рить? Кого помощь звать? Ти как? Зачем к нам? Бизнес?Женщины? Жена Света дает совета?

Саша. Все-то ты помнишь, философ-чертяка. Поменяля — Свету комсомолку на Европу и барахолку. Знаешь слово«барахолка»? Бара — гора, холка — шея? Бизнес у меня.Рыболовный. Восемь траулеров, с экипажами, друзьяминистра из комсомола приватизировали, меня бригади-ром поставили. Живу в Лондоне. Три гражданства, четырепаспорта. Счет в банке. Что надо?

Миша. Узнаю бригадира: билета — карман, обмена —обман, мукомол-комсомол — деньги на стол. Чужой мнестановишься. Совсем — не мой. (Поет). Мой адрес — не доми не улица…

Саша. Не-е-т! Страны такой больше нет, Миша! Поездовтвоих песенных нет. Лозунги перефразировали, властьна местах — приватизировали. Казну колупали, завод поку-пали, сами обросли золотыми зубами. Смотри! Кусаемся!Золотом! (Смеется и показывает полный рыжухи рот.)А люди остались. Немного. Но люди еще нужны. Пока.(Опять смеется.) Была эйфория народных денег — теперьэйфория, куда же нам деть их. Доллáров наштамповали —море! Можем город построить на дне океана, хочешь?И заселить африканцами, а? Постричь их под шарик голый,как шлем водолазный. Маски с ластами всем дать. (Делаетжест пальчиками, будто стрижет и ластами машет одно-временно.) Прости, друг. Через десять лет здесь будут однирóботы. Электрические, механические, кибер-технические.Не надо плодить, не надо платить, не надо рыбу ловитьи консервы делать. Чистая земля. Без людей. Загоняй буль-дозеры и сдирай африканскую саванну, как шкуру с мамон-та, до самого блеска руды или нефтяной грязи. Прости,друг, вожди африканские тоже не нужны будут.

Миша. А ты — своих рыбаков и траулеры куда?Саша. Работничков моря? В море! А, может, тебе — нуж-

ны? Может, ты возьмешь, а? Покупай, вождь? Не жалко.


Бывшие республики торгуют горластыми голопузиками.Это же криминал! А мой бизнес чистый — торгую специа-листами. Лучшими специалистами развалившегося Союза.Великий Карузо по цене Робинзона Крузо! Выбира-ай!

Миша. Я мой народ каждый ребенок знаю, каждогомальчика женю, каждую мать бабушкой вижу и платокдарю. Потому что я был проводник поезд «Москва-Ворку-та». Водка пили, правда. И песни пели, смеялись, плакали,правда. А когда говорили — все — правда. До слез. Одинмне сказал: если ты вождь, не мельчай, каждый ребенокперед тобой Бог. Каждый взрослый — ребенок. Рóботхорошо — космос летать. Кормить-пить не надо, выгодно.Человек после работа песни поет. Птица поет? Поет. Лев,львица поет? Поет! Слон хобот поднял — громко поет,любовь одиночество зовет. За это люблю. Человека песни —люблю, слушаю.

Саша. Люби. А кормить как? Всех не накормишь. Пора«чики-чик» делать.

Миша. Человека убивать — своей семье людоедом ста-нешь. Как за стол сядешь? Женой разговаривать? Детейна руках держать? Как? Мы с тобой один поезд ехали, да?«Весна-комсомол» пели, да? Теперь мы с тобой как будем?

Саша. Брось, вождь, сказки заливать. У вас до сих пордетей собственных акулам бросают, если коровам дождьнужен. Дочь у тебя болеет? Эпидемия? На поезд «Москва-Воркута» повезешь ее? Как лечить будешь? Решай! Все эпи-демии генералы планирует. Где планируют, там и лечат.Или ты по-шаманьи: костры палить, в барабаны бить,белую рыбу на рассвете кормить? Будешь со мной, помогу.Генеральша знакомая есть! Понимаешь меня?

Миша (не отвечая на вопрос). Это твой траулер?Саша. Мой.Миша. А что это клетки на палубе?Саша. А это я в американском фильме про Спартака

видел. Понравилось. Мощно смотрится, когда крепкийвожак в клетке.


Миша. Можешь показать?.. Покажи.Саша. Эй, земеля! Шпринг! (Подзывает охранника.

Охранник, худой и сутулый, прячет глаза, будто закрываетсяот солнца, подбегает, слегка волоча ногу.) Представляешь,вождь, я его здесь, среди рыбаков, встретил. Одноклассникмой. В школе учились. Я его к клеткам поставил, припод-нял, можно сказать… Может, увидимся еще на встречевыпускников, лет через сколько?.. Его в классе Шпрингомзвали, у него глаза навстречу один другому, как швартовыеверевки у корабля. Видишь? В школе на всех праздниках-маскарадах пиратом одевался. Я только здесь понял, и тыпомни, что он головой тронутый, кажется ему, что предкиего пиратами и китобоями были и в этих краях след остави-ли. Эй, косой, покажи, кто у тебя?

Шпринг (идет впереди, говорит только Мише, понизивголос.) Здравствуй, вождь.

Миша. Я тебя знаю? Мы где-то встречались?Шпринг. Мы — нет. Наши прапрадеды — да. Ты мог

видеть это во сне, как и я. Твой — с копьем и людьмиза спиной, вышел к берегу океана в поисках пищи для пле-мени. Мой — с гарпуном, стоял у туши кита, лежащейна песке. Кит убил весь экипаж вельбота, всех, кроме гар-пунщика, который был связан гарпунным линем с раненымзверем морей, и вместе с ним выплыл к берегу. Но жирнаятуша мяса была не нужна ему. Мой прадед был рад чело-веку. Даже, если он черный и держит в руках копье. Пом-нишь?

Миша. Да. Этот сон я видел. Давно.Шпринг кивает головой, останавливая речь Миши,

и показывает хозяину в белом костюме клетки с людьми.Шпринг. Сейчас только двое. Это — траловый мастер.

Хороший мастер. Можно сказать, лучший из всех. Сейчасспит. Перегрелся. Не слышит… А это — капитан.

Саша. Настоящий капитан? Никогда капитановне видел.

Капитан. Ты — прогибаться привык, на всякий случай.


В этом твой угол зрения — пылинку на туфлях видишь,а человека нет.

Саша. Ну, ты-то и вовсе босой для меня, капитан.Капитан. Что мне Бог дал — я все берегу. Достаточно

имею. А обувь? Зачем она в Африке?Миша. А меня узнаешь, капитан?Капитан. Узнаю Миша. Хотя, в такой компании ты

не смотришься. Мельчаешь?Миша. Ты почему не улетел? Я же пять лет назад тебя

из ямы в посольство привез. Мне сказали, что тебе доку-менты сделали, деньги за несколько лет выплатили…

Капитан. Хозяина работа. Может — этого, может, дру-гого. Только деньги мне фальшивые дали, а документы —поддельные. Посольские привезли — полицейские увезли.Или в тюрьму, или на промысел, куда мне было? А что бес-покоился обо мне — спасибо. Не было возможности побла-годарить.

Миша. А кто с тобой рядом? Я его знаю?Капитан. Витька — траловый мастер. Который песни

поет-сочиняет. Помнишь?Миша. Помню. Как же вы так задержались? От стаи

отбились? От поезда отстали. Мало ваших осталось теперь.Как я помочь вам?

Капитан. Всем не поможешь. Каждой птице своя весна.А ты не весна. Ты — вождь только. В чужой компании. Фан-тастика! Может, мы уже не заметили, что в другой жизниживем? Из другой жизни — в третью — друг друга тянем?Ты, Миша, с нами живешь еще?

Миша. Немного умирал, немного — с вами. Весна —не могу. Ветер — не могу. Сердцем бы — надо.

Капитан. Сердцем? С нами? А я, Миша, снами моимиживу. Сон. Знаешь, что такое — мой сон? Думаю, что я сплю,а это — клетка на мне и на палубе. Думаю, что проснулся,а это мама моя меня гладит и спрашивает: ты еще не набе-гался по морям? Ты еще не соскучился? А слез-то и нет.Давно их не видел. А не плачет никто, устали. Без слез стали


жить, без улыбки. И мама моя — не любитель поплакать,только гладит меня. Чубчик мой пальцами трогает. Сединуищет. Хочет меня рядом оставить, мальчиком в короткихштанишках. Седой волосок найдет, а выдернуть не реша-ется, боится больно сделать. Пригладит и радуется, будтозащитила меня от всех бед. Ой, мамулечка-мама! Говорилаты мало, улыбнись мне еще. Спой про яблоньку. (Поет.)

Тоненькая яблонька.как дитятко маленько.На руках у маменькилистик нашей яблоньки…Не шумите ветры вольно.не ломайте ветви больно.На траву слезой усталойяблочко упало…Наклонилась бабушкаЗа яблочком для сыночки.Ой, не гнется мама… мама,Бабушкина спиночка.Словно листик маленькийспал сынок под яблонькой.Веточки качаются.Сынок не возвращается…

Слышишь, какие сны? Не понять их тебе. А мнес ними — не умереть. То ли сон? То ли Космос? То ли яблоколетит, падает. Катится по траве в уголок маминого сада.Яблочко. Мое.

Миша. У каждого свои сны, капитан. У меня — «Москва-Воркута» поезд. Слышишь, рельсы стучат? Вагоны-перего-ны… Мосты и откосы.

Шпринг (сам себе, тихо). Эх, Миша — потомок белогогарпунера, моего прародителя. Запуталась родословнаятвоя, куда поведешь африканское племя?


Саша. Ты, Махмуд, Рашид, Ибн, а по-русски Миша —мечтатель! Филантроп! Освободитель рыбаков от полити-ческих оков? С кем дальше жить будешь? Время свое поте-рял. Раньше кем жил? Не знаешь? Плохо.

Миша. А ты — очень плохо. (Показывает на Шпринга.)Он детство твое. Как брат тебе. Он твоя мама помнит. Тыего обнимать надо. (Показывает на капитана.) Я времяне потерял. Я время мое — дедушки, бабушки, вождей,охотников, пастухов и предков, как много халата на себянадел и несу их жизни, как мои одежды. Ты смеешься, чтопомню поезд. И поезд — время. Я его не пропустил.На капитана смотри! Он же наш! «Москва-Владивосток»,Саша!? Вместе столько каша ели? А ты сейчас — наш, Саша?Молодой себя — помнишь? Любишь? Не продаешь?Барахолка-комсомолка…

Саша. Пропили, проели. Был ваш, а стал лондонский.Памятью дорожишь? Покупай, не дрожи! Предложениев силе. Берешь?

Миша. Обоих.Саша. Хорошо с умными людьми говорить — слов

не тратить. Шпринг! (сторожу, тихо). Ты все слышал? Водуне трать на них больше, им и росы теперь хватит, на радо-стях (Мише). А с дочерью как — помочь? Военному человеч-ку слово замолвлю?

Миша. Ты столько лет бизнес африканил, а не понял.В Африке главное не жизнь — кровь свою чувствовать. Какптице весну. Как рыбе — поток чистый. Без крови и жизньне бьет. Эпидемия? Надо на акулу с ножом в океан прыгать?Прыгну. Европейцу — на футболе кричать, а африканцуот страха молчать. Страх — испытание жизни. От страхабывает весело, а бывает — описался. Прости. Убивают —не зубы. Убивает — не нож. Глаза заставляют дрожатьи обливаться потом. Девочка моя — моей крови. Захочетжить — перед острием копья улыбаться будет. Льва встре-тит — льву морду хоть шерсти клок или усов горсть! Беше-ный слон на пути ее встанет, она мимо пройдет королевой.


Потому что на Африка жизнь, не товар со скидками,не прилавок как твой барахолка. Настоящая жизнь, обрат-ная сторона смерть. Все на твоей груди, совсем близко. Такживу.

Саша. Ну-ну, поэт. Про восемь траулеров и экипажидумай. Тебе народ кормить надо. Это не веником в поезде.Не взыщи. Помнишь, как ты Тёркина шпарил. Переправа,переправа… Переправа, Миша, это слово такое, когда нико-му нельзя, а тебе, если ты со мной, можно. Переправлю,по старой дружбе. Я твоя переправа.

Миша. Один святой, говорят, смог и море перейти.Только чем расплатился — не знаю. Переправа — это когдапо воде глубоко, а по людям — смертно. Нельзя, Саша,по людям идти. Помнишь, как поезда пели: «…Течет рекаВолга, конца и края нет…».

Уходят. Каждый — со своими словами и мыслями.Только Шпринг шепчет им вслед свой бред:Пришла белая акула. Криком кричит первая жена.

Смерть обнимает девочку-дочь. Смерть кружит над племе-нем, выбирая жертву. Все повторяется. Так было уже двастолетья назад. Белый моряк спас дочь вождя. Кит убилпятерых матросов. Гарпун убил ярость кита. Смерть ходиткругами. Жизнь крутит спирали. Многие хотели жить,но все умирали. Где они? Скрипит под ногами песок,от жажды. Жаждой наполнен ветер на краю океана. Дыбят-ся волны и ревут страшно, бросаясь на берег, оседая в песок,исчезая под кромками пены, бессильно и тихо шипя, таки не увидев никакого врага — только песок. Галечный пляжтечет, как сухая река, убегая от ветра. Маленький краб убе-гает от ветра в сторону волн. Всем хочется жить: ветру, кра-бу и океану… Скрипит под ногами песок. Где эти люди? Ни-ко-го…

ПАЛУБА СУДНА.Ночь. Видны море и Луна в небе. Над палубой грузовая

стрела с растяжками такелажа. На стреле висит, раска-


чиваясь и поскрипывая, лампа. Она освещает пространствопалубы и четыре высокие клетки, сделанные из толстых жер-дей. Две — пустые — раскрыты настежь. В двух другихпо одному человеку. Они смотрят друг на друга, сидя на палу-бе и протянув ноги сквозь жерди. Один монотонно мурлычеткакой-то мотив, изредка перебирая слова, будто пробуя ихна слух.

Витя (поет):

Мне снится старый гарнизон,Сирень закрыла горизонт,И папа с мамой обнимаются в саду…Мы рождены в СССР,Такой страны не знал Гомер,Мы были молоды в каком-то там году…

Второй, то ли прислушивается, то ли разговаривает самс собой.

Капитан. А теперь мы в Африке, на своем кораблике.Не ходите, дети, в Африку гулять.

Витя (поет):

Товарищи и родичи,Мы все теперь народище!Нам родина — и Крым, и Магадан.И нам других не надо мер —Измерил нас СССР,Улыбками любимым городам.

Капитан. Сам сочинил?Витя. Сочиняю.Капитан. А не сочиняя, что помнишь из той жизни?Витя. Все помню. Дочь пятилетнюю. Я ей джинсовый

костюмчик из рейса привез, одели — загляденье. Я ей оде-жек накупил тогда, в Гибралтаре, на три года вперед. Пла-


тьица, курточки, туфельки всякие.Капитан. А жене?Витя. Жену я, как-то, не баловал. Дурак был.Капитан. Дурак.Витя. А на доченьку я надышаться не мог. Сколько лет

ей теперь?Капитан. Дочь тебя сегодня только по фотографиям

помнит. А жене — сколько?Витя. Чего сколько? Чего о ней сейчас? Жена — женщи-

на. Не пропадет.Капитан. Не пропадет. А слез сколько проплачет?

Ночей одиноких? Праздников — взаперти от людей, потомучто никому на глаза показываться не хочется? Чем это вер-нешь или оправдаешь? На коленях молить будешь, рукицеловать?

Витя. Еще чего? Чего оправдываться? Я же не виноват.Работа такая — в море уходить. Она знала. Мужик должензарабатывать, чтобы семью кормить и планы счастливыестроить. А теперь, после стольких лет, мне — куда возвра-щаться? Зачем? Деньги получают от меня, и хорошо.

Капитан. Деньги? Так понимаешь? А кроме зарплаты —любовь нужна. Если была в доме любовь — помнят онитебя. Обе. И обе тебя, дурака, ждут.

Витя. В этом я себя не обнадеживаю. Чего душу тра-вить?

Капитан. Не веришь, значит?Витя. А я теперь никому не верю. Обманули нас. Кину-

ли. Меня, тебя, тысячи. Никому не хочу верить. И женемоей лучше не знать, что я в клетке. Лучше бы ей кого-тодругого найти и пожить счастливо, без моря и горя.

Капитан. Ты же всегда говорил, что любишь? Любил?Витя. Улыбалась. Ромашки любила. Мы с ней на вело-

сипедах на луга за речное раздолье поехали. А там — мореромашек. Ночевать остались. Костер развели. Всю ночь пес-ни пели. Целовались и пели. Так хорошо было. Плохогоо ней не думаю, а счастья — желаю. А какое оно — счастье —


со мной? Мы с тобой уже лет пятнадцать по океанаммечемся, капитан. Или меньше? Или больше? Со счета сби-лись. В Индийском, на тунца и акул, с корейцами. ПодАнтарктидой, на криле и морском звере, с японцамии поляками. На селедке, под Канадой и под Исландией.Почему мы домой не могли возвратиться? Боялись? Боим-ся? Чего? (Подходит Шпринг.) Тебе чего, Шпринг?

Шпринг. Давай в шарик играть! Кто проиграет, томуна акулу прыгать.

Витя. Утром поиграем.Шпринг. Утром я должен сказать главному, кто проиг-

рал.Витя. Ты и проиграешь. Тебе и прыгать.Шпринг. Я с прошлой жизнью здесь связан. Мне пры-

гать нельзя. Давай играть.Витя. Ты видишь, разговор у нас. Позже придешь. Гово-

ри, капитан.Капитан. Сам знаешь. Паспортов у нас нет. Продали

нас вместе с траулерами и сетями, а паспорта, чтобы мыне сбежали, где-то в офисах фирм и компаний лежат,в сейфах, как денежные гарантии рыболовного бизнеса.

Витя. Другие вернулись, нашли способ?!Капитан. У нас обязательства по контракту. Условия

надо соблюдать.Витя. Дисциплинированный. А они соблюдают? Мы

сейчас на кого работаем? На страну или на хозяина? Гденаши контракты и где наша смена? Ты знаешь? Говоришь —Миша нас теперь выкупит и домой отправит? А кому я тамнужен без работы?

Капитан. Я Мише верю.Витя. Странный ты, капитан. Мише — веришь.

Стране — веришь. Партии — веришь, само собой. А знал ты,когда из Новороссийска уходили, что кем-то так было заду-мано, и что будем мы сегодня сидеть в этой плавучей афри-канской тюрьме? Каждый в своей клетке? Ждать африкан-ской казни, может быть. С барабаном и плясками? Видишь,


костры на берегу?! Даже Шпринг на нас ставки делает,и свой выбор назначить хочет. (На фоне звездного небаи темной береговой стены — огни ярких костров.) Это тожеконтрактом прописано? Да или нет?

Капитан. Кто же знал? Была империя…Витя. Империя была? ЭССесерия, да! История африкан-

ская. А может — российская? Может, не паспорта нашив залог положили, а нас с тобой — чей-то капитал отраба-тывать. Чей?

Капитан. Ты кого обвиняешь?! Страну?Витя. Боже упаси! Прости, вырвалось. Ты — другое ска-

жи мне. Это я мог чего-то не видеть. Но ты ведь — не рядо-вой моряк. Ты — капитан-директор. За всех отвечаешь.Неужели не чувствовал, что наш бронепоезд по шпалампрыгает, как телега по ямам. Чувствовал?

Капитан. А ты переменам и перестройке — радовался?Витя. Так я думал, что все будет к лучшему — советская

власть, с детскими садиками и профсоюзными санатория-ми, как в СССРе было, плюс — демократия американскаяи зарплата европейская! Очень мне тогда эти два слова нра-вились — американская и европейская. (Трогает раскрытойпятерней собственный лоб и ловит ртом воздух.) Ну, и пиво,ясный перец, на каждом углу в кружках баварских,а не в баночках из-под варенья, как в Новороссийске илив Архангельске, где каждый встречный мужик с баночкой,будто анализы мочи сдавать собирается. Сейчас расскажикому — не поверят. А я за Горбача на митинги шел, какза кружкой баварского. Чтобы из кружек пить, а не из бано-чек! Понял?

Капитан. И я перемен ждал. Новой работы. Тревожился.Что будет? Как? Справлюсь ли я? Я работу мою любил, боль-ше чем жену. И, поверь, что даже жена моя про успех моейработы думала. Такие мы идейные были? Нет. Но работакаждой семье уважение давала. Ребенок в садике говорилгромко — мой папка — рыбак! Я не стесняюсь. Да, я — чело-век труда. Таким меня воспитали и сделали. Таким, если


честно сказать, я себя уверенно в жизни чувствовал и самсебе нравился. А когда перестройка началась, я думал, чтоработать еще интереснее будет. Зарплата больше. Городасовременнее. Жене и детям — подарки всякие. Я и сейчасверю, что партия хотела нам блага. И жена говорила мнемного раз: я, Сашенька, потерплю. Ты работай. И все у насбудет, как у людей: квартира, соседи, внуки на даче, и тына машине повезешь нас к морю. Я — экономная, и я тебядома не подведу. А ты работник хороший, это все знают.

Шпринг. Время идет, Гриша, давай играть. Вот трибаночки, вот — косточка. Кто с косточкой останется — томупрыгать.

Витя. Что ты пристал? Я сразу скажу, кто останется —ты! Не веришь, смотри! На меня играем. Раз! Два! Три! Гдекосточка? Нет. На капитана. Раз! Два! Три! Нет косточки.На тебя. Раз! Два! Вот и косточка. Тебе, Шпринг, акульизубы считать… Иди-иди. Не мешай нам. Может мыи взаправду последними здесь остались? Все вернулись,а мы потерялись? Может быть, там коммунизм уже какой-нибудь плохонький? Почти настоящий? Только без нас. Тыпрости, капитан. Я готов работать и работать. Я же морскойчеловек! Мы с тобой, можно сказать, последние труженикиморя. Это железно. Но я хочу понять, почему нас страназдесь забыла? Послала сюда и забыла? Сколько нам ещесмены рабочей ждать? Где этот Горби? Без меня пиво пьет?

Капитан. Ты забыл совсем — он не пьющий.Витя. Правильно на флоте говорят: если не пьет, то або

пидлюка, або хворий…Капитан. Хворый, хворый. За это его — президента Рос-

сии — лучшим немцем года назвали и премию мира назна-чили. Театр идиотов на сцене абсурда. Он перед Европойглухарем заливался. Сам говорил и сам себя слушал.Немцы-то по-русски не понимают. Заговорщик президент,заговорщик.

Витя. Заговорил, как приговорил!Капитан. А страна за нами вернется. Верь. Нас не забы-


ли. Мы просто не все знаем. Многое могло измениться.Но Родина помнит своих героев…

Витя. Посмертно?Капитан. А «Прощание славянки»? «Полонез Огинско-

го»? «Вьется в тесной печурке огонь»? Охрана здоровья?Моральный Кодекс строителя коммунизма? Сколько летпрошло?! А если бы нас послали на Марс?

Витя. Когда я был комсомольцем, говорили: а если б тывез патроны?

Капитан. Не актуально. Ты представь, что мы улетелив Космос и ждем на другой планете, когда за нами прилетиткосмолет. Можешь представить?

Витя. В этом-то моем космолете? (Трогает ладонямижерди клетки.) Легко. Улетели по путевке комсомола, да?Теперь карантин у нас, чтобы заразу на родину не привез-ли. А то я себя измучил: почему нас на берег не выпускают?А это профсоюз наш и медики в белом — о здоровье нашембеспокоятся… А где тогда трудовое законодательство? Гдетвои партийные вожди, капитан? Почему трибуны не вижу?Нас, наверное, работяг и вождей, на разные планеты посла-ли. Мы — под солнцем, они — под кондиционером. А я-тодумал, чего я так потею?

Капитан. Это временные трудности, Витя. Страна ста-новиться на новые рельсы.

Витя. А мы с тобой — старые шпалы, да?Капитан. Ты вспомни, как нас готовили? Лучших выби-

рали. В Москве утверждали. Лучшие траулеры. Лучшее обо-рудование. Оркестр, митинг. Хорошо? Лучшее, чтов каждом из нас было — все это взяли, как праздник. Вспом-ни!

Витя. Все это взяли — и вывезли. Нас с тобой взяли, кактовар в упаковке, и вывезли. А вместе с нами — все луч-шее, что в стране было. Вывезли и продали? Ведь кто-топродал нас? Продал!? Как картошку и семечки на базаре!А может, всю страну как картошку? Мелькала такая мысль?А что там у нас сейчас происходит? Ты знаешь? Кто там


остался? Почему замены нет? Продавцы разбежались?Капитан. Может кадры морские кончились? А может,

дипломы не того цвета…Витя. А может рыбу не едят? Диета у них, да? Убедила

партия народ, что рыбу есть вредно, и отказалось челове-чество от рыбы — перешло на одуванчики с травкой. Да?А может, работа перестала быть главным, и вся страна, какиндийский йог, на голове в позе стоит, или Кришну тан-цует? А что — Кришна, хали-гали, Кришна?.. Что сейчасв стране главное? Ты знаешь? Конкурс собак? Диета похуде-ния? Техника поедания? Паста зубная и бумага туалетная?..

Капитан. Работа — она и в Африке работа. Без трудане вынешь и рыбку…

Витя. Мы на работу кинулись? Нет, капитан, не юли. Мына деньги, как рыба на прикорм. Пообещали нам пепси-колу с гамбургерами и зарплату в долларах, и рванули мыиз дома и страны на четыре стороны. Остались дома от настолько фотографии старые. Детям нашим наши мордыпоказывают. «Вот он, Вовочка, твой папочка — в галстуке…и в рамочке». Где бы мы еще все так наглядно поняли?Хорошо в клетке думается, капитан? Думали, рыбу в океанетралим, а оказалось — сами себя в нем искали. (Напевает.)

От Гвинейского залива до Сангарского пролива,море за морем бурлило, днем и ночью говорило.Ах, зачем вам, человече, сеть рыбацкая

на плечи?И зачем вам горы-волны вместо полюшка

и воли?Что вы тянете из моря, разрывая грудь

на части?То ли собственное горе? То ли собственное

счастье…

(Улыбается.) Лучшие из лучших. Потому и охраняют нас


как национальное достояние. Эй, Шпринг! Береги меня!Только я здесь — не весь! Я, Шпринг, как айсберг — семьвосьмых под водой скрыты. Как ветер из моей души!Не помещаюсь я весь в эту клетку. Ты думаешь, деньги мненужны были? Нужны. Только деньги я и дома заработатьмог бы. А мне жизнь морская мила. Я океан люблю. Начи-тался про море. Грин, Мелвилл, Станюкович, Миклухо-Маклай… А у моря душа! Я сам в себя эту душу морскуювдохнул, как воздух. Море нельзя за деньги любить.И женщину за деньги — нельзя. И друзей предавать — под-ло. И нельзя самому не верить, что есть мой путь, толькомой, как дорога в океан — у каждого бывает своя. И будутмне тогда и жизнь, и любовь, и мужская работа до самойсмерти. Как гладиатору на арене: грудью на острие ножа.А меня — в клетку?! Смешно? Ты, капитан, партийный, тебяне купишь. Я — трудяга, я работать могу за кукиш. Я самза работу платить готов. А что ты так напрягся? Продалинас, ясный перец… Почему только мы так о власти погово-рить любим, спрашивается? И почему тогда, от нее, забот-ливой, в океан бежим? Место ищем? Убегаем? Прячемся?Где моя страна, капитан?! Где? А я тебе скажу, открою сек-рет. (Наклоняясь и понижая голос до шепота.) В океане.В океане моя страна. А ты?

Капитан. Ну, ты словами-то не разбрасывайся.Страна — это совесть. Она тебя вырастила, воспитала, обра-зование и работу дала. Кто мы ей? Моряки, защитники, кор-мильцы…

Витя. Дураки. Только говорить об этом не хочется. Где-то мы, капитан, обманулись? На что мы «купились»? Депу-таты, плакаты, политдемократы. Гипноз. Соблазн «припод-няться». Приватизации, агитации, акции! Дивидендыс процентами. Всем! И голос Кашпировского из телевизора.«…Подставляйте ваши тазики, баночки, рюмочки… Ближек телевизору! Даю установку на добро…». Добро стало похо-же на свинку-копилку перед телевизором. Всем захотелосьот государственного пирога по кусочку каждому. Хотелось


тебе? И я думал. Грешен. Это потом вспомнил, что дом мойбез меня остался, и в доме том даже мыши не живут —жрать нечего. Только мыло в конце месяца по талонам.Надула тебя твоя партия!? Без нас страну на куски разреза-ла. А нас — в заграницу отправила. И мы с тобой, капитан,кусочками пирога кому-то достались. Хорошо тебе, капи-тан, пирожком-огрызком в клетке?

Капитан. Партии верю я до сих пор. И ты меня не испы-тывай. Я партии верен.

Витя. Ослеп ты от этой веры. Думаешь, что не вижу я,как ты измучился. И не стало в тебе размаха. А ведь тыиз моей страны, а? Водоплавающий! Помню, как ты ветрукричал и в океан бутылку с водкой бросил, отпив из горлаи засмеявшись, как на краю ада. «Выпьем с тобой, океан?На равных!?». Вижу, что помнишь. Голову гладишь свою,будто ты ее уговариваешь помочь тебе. Успокоить. Приду-мать лекарство. Чтобы примирило оно тебя и твои сомне-ния. А его нет. Нет такого лекарства и слов таких — нет.Лопнула душа, как рыба из трала. Видел на промысле, когдаполный трал рыбы возьмешь, начнешь тянуть по слипуна палубу, а он — трал — вдруг, возьми и порвись. И рыбаиз него — вся в океан опять потекла. И вся она, хотьи жабрами шевелит и хвостами ластится, а вся она уже, счи-тай, мертвая. Не выживет. Что-то внутри у нее раздавилосьи лопнуло. Так и мы — из лопнувшего Союза — не жиль-цы. Сила наша только в Союзе была, когда были мы вместе.И в каждом размахе была морская песня, типа «Мы вышлив открытое море, в суровый и дальний поход!». Получа-ется — две страны у меня, и это — как две руки. Только самсебе не протянешь ладонь, не сожмешь кулак, за плечо самсебя не тронешь.

Капитан. И Союз никуда не делся. Рано ты от него отка-зываешься.

Витя. Так это мы от него делись. Куда? Помнишь тотэкипаж, который на перелете из Дакара домой, под звонстаканов с песней «Ты морячка, я моряк, ты рыбачка —


я рыбак…» стали самолет раскачивать? Самолет посадилина Мальте экстренно и весь экипаж в береговую тюрьмуотправили. А там тюрьма на сто человек рассчитана,по последнему слову европейских прав человека: одно-местные номера со всеми удобствами, спортзал, бассейн,стадион, ежемесячная стипендия сто долларов. Хочешьбольше — есть мастерские, где можно подрабатыватьдо трехсот. В тюрьме этой за три года больше пяти человекодновременно никогда не набиралось — выкуп платилии «по домам». А наши сразу отказались дальше лететьи согласились отбывать наказание сроком в один год. Поло-вина нашла способ остаться и работать на острове послеотбывания. Треть улетела через год домой. А несколькочеловек завербовались и полетели назад, к берегу океана. Яих понимаю. Я сам такой. Есть Союз или нет — мое местона промысле. Даже если этот промысел — африканскийкапкан.

Капитан. Вот-вот. Потому и шутили — славу стране,деньги жене, а сам носом к волне. От всех отвернулся, зна-чит. Эти твои размышления тебя и запутали. На месте нашастрана! И партия наша — на месте. Я уверен.

Витя. Ну, да. Скажи еще — партия — наш рулевой. А яносом чувствую — не туда рулила!

Капитан. Ты нос свой с партией не путай. Рулило тыносатый. Твой нос только выгоду чувствует или бабу.И всякий прохиндей, и баба с выгодой в любой толпе тебяразглядят, выудят и на крючок возьмут.

Витя. На какой крючок?Капитан. Так на рубли и доллары, сам говорил.Витя. Я же для семьи. Я в семью эти доллары греб.Капитан. Греб? Семьянин ты гребаный. Ты когда

из семьи ушел в море? Про страну судишь? А ты сам домсвой на что разменял? На бумажки — красненькие и зеле-ненькие. Деньги принес и свободен! В семье тебя нет.В стране тебя нет. Где ты, Витя? Ау-у? Ты сам себя в эту пла-вучую тюрьму запрятал. Сбежал, можно сказать. Продал.


От забот, от хлопот, от обязанностей. От ответственности.Сам в море рвался? Так это еще древние греки говорили —есть люди живые, есть люди мертвые, и те, которые ходятв море. От семьи своей беглые. А ты — обманули, заману-ли… Дурень ты.

Витя. Ты чего перепутал все, отец морской? Мыо партии твоей говорили. Это она всех обманула и в космосулетела со всеми удобствами и благами, которые от тебяи меня припрятала и приватизировать успела. Мы,к примеру, кому достались? Москву перед кем расстелили?А Крым и Кавказ? А Кубань, Украина, Байкал — чьи теперь?Ну, не наши с тобой, это точно. А наше с тобой — что?

Капитан. Пирога захотелось? А зубы есть? Чем кусатьсобираешься, трудоголик от рыбного промысла? Мыслитьнадо. То партия тебе не нравится, то семья много требует,то страна о тебе забыла… За все надо платить, Гриша!За все! Зубами, волосами, нервами, семьей… Деньгами?–так это самая дешевая плата получается.

Витя. Это, когда они есть.Капитан. На то ты и мужик! Потому и не скули. Понял?

И нюх у тебя правильный должен быть.Витя. Какой это — правильный?Капитан. От которого дети рождаются, и в семье твоей

смех женский.Витя. Смеешься, капитан.Капитан. А чего же мне — плакать? Как сказал один

поэт-мудрец: для женщины беда — упасть, мужчине —не суметь подняться. А мы сами поднимемся и страну под-нимем. Поднимем! Как плакат над демонстрантами —даешь морскую Республику!.. А, Витя? Чего улыбаешься?Или что хорошее вспомнил?

Витя. Вспомнил. Как мы серп с молотом по приказуРодины с трубы снимать начали, а ты руки растопырил:«Не позволю на куски резать!» — кричишь, и потребовалк тебе в каюту это сокровище положить, для отчетаи сохранности. Дескать, придет время перед партией отчи-


таемся и вернем на трубу символ власти. Было?Капитан. Ну, и что в этом смешного?Витя. А то, что с палубы эта композиция на высокой

трубе размером с ладошку выглядела, а оказалась — диа-метром три метра и весом килограмм двести металла,и в двери офицерского коридора не прошла. Распорядилсяты тогда этот главный инструмент социализма закрепитьна палубе перед капитанским иллюминатором. Так?И закрыл ты, капитан уважаемый, этим серпо-молотом сол-нечный свет в своей каюте. Пришлось электрический вклю-чать. Помнишь? Не с того ли времени глаза твои сталищуриться и тускнеть, а?

Капитан. Не смешно. Перестройка. Подумаешь, светвключать!? Пережили без солнца. Много чего наломали…Кто знал, как лучше сделать?

Витя. Знал бы хоть кто-нибудь во всей стране, что стро-им? Может, понятно бы стало, чего эта затея стоити стоит ли? Хорошо, что твои серп с молотом, когда погодакачнула, правильно рядом с бортом легли, никого не заде-ли. Или боцману спасибо, рукастому, рядом с бортом поло-жил, нашел место в океане. Глубоко, для сохранности.Капкан-то наш, может быть, не африканский вовсе,а российского розлива напиток. От нашей перестройки всестраны Африки зашатались и революциями покрылись, какморе волнами. Слышишь, что я говорю?

Капитан не отвечал. Потом опустил голову и прошеп-тал, затихая:

Капитан. Прости, тралмастер, засыпаю. Глаза мои что-то устали. Закрыть хочется. И все, о чем говорили, забыть.Один раз разговорились, наговорились — хватит. Пустоеэто теперь. Куда мы с этой подводной лодки, как говорится.Нам не эта клетка, так другая найдется. Мы от счастливойжизни глаза подпортили, а на новую смотреть — сил нет.Глаза закрыть хочется, чтобы совсем не ослепнуть.

Витя. Болят? Может, что-нибудь видишь сегодня?Капитан (отвечает бессознательно, как во сне). Вижу!


Вижу я, что ночь. Море. Скоро бриз утренний дышать ста-нет. Прибрежные рыбаки сейчас кофе пьют и на лов утрен-ний собираются.

Витя. Значит, видишь. А Луна есть сегодня?Капитан. Луну я всегда чувствую. Мужик ведь. Есть

Луна.Витя. А в какой стороне, можешь показать?Капитан. Да вот же. (Показывает в сторону палубной

лампы.)Витя (отворачивает голову от лампы и смотрит

в другую сторону, где высоко в небе яркая Луна). Правильно.Молодец, капитан. Правильно ты все, как всегда, видишь.И виляешь хвостом правильно. Ничего мы с тобой разгово-рами не изменим.

Слышатся голоса, стук весел и частые шаги босых ногпо палубе.

Капитан (встрепенулся и открыл глаза). Что за шум?Кого-то привезли с берега?

Витя. Похоже на то. Точно. Сюда несут. В сетке, как рыбуусталую.

Несколько человек несут пленного, кладут на палубуи раскручивают тело, освобождая из сети. Освободили. Онне шевелится, лежит весь мягкий, будто бескостный, каккукла. Запихивают его в клетку, сидя, сгибая ему ноги в коле-нях и прижимая к телу. Голова при этом остается лежатьна коленях. Клетку закрыли и ушли, не оглядываясь. Сталотихо.

Витя. Сосед! Очнись! Живой!Капитан. Пусть поспит. Не тревожь.Витя. Я по рыбе знаю. Хорошая рыба, акулу возьми или

тунца, лежит на палубе мертвой, аж сухая вся, а плеснина нее водой — оживет мигом.

Капитан. Ты к чему это?Витя. Так я его сейчас словом окроплю, он по-морскому

поймет и жить захочет. Новенький! А, новенький? Новень-кий! Едрит твою фень, камбала на бекрень… Покажи голос!


Новенький. …Строп твою душу бога и три богороди-цы…

Витя. Земляк! Землячок, родненький! Акула тебе междуног… Шевелись, шевелись, водоплавающий…

Но новенький впал в беспамятство и умолк.Витя. Дышит, капитан?Капитан. Вроде.Витя. Вроде, в народе, бузина на огороде. Кто из нас сле-

пой? У кого слух лучше работать должен. Ну! Ну, прислу-шайся, капитан.

Капитан. Дышит. Сопит аж. Видно, краем сознаньяуслышал, что мы рядом. Свои, значит. Вот и успокоился.Пусть поспит.

Витя. Пусть. И нам на душе веселей. Все-таки, большенас стало. Прирастаем. Вот он поспит, проснется и стольконам новостей выложит. (Мечтательно.) И про то, чтона Родине. И про то, что и сам я давно знаю.

Капитан. Это про что же, позволь спросить, такое тызнаешь, чего я не знаю. Скрываешь что-то? Что, спраши-ваю?

Витя. Я и сам еще, батя, не знаю. Чувствую только.Душой. Что на Родине нашей все стало путем. Перестройкакончилась. Союз наш опять вместе. Обоих наших лидеров,и непьющего и недопитого, судили народным судом,и наказали таким лекарством, чтобы каяться им хотелось,а сказать они не могли.

Капитан. Как это?Витя. А все им, горбатому с пляшущим, рубанули по-

русски, фольклором заборным. И пустили их на все четырестороны. Пусть идут по стране и видят. И Крым. И Сева-стополь. И Кавказ в слезах. И Сибирь в образах. Идут они,видят все, слышат, а прощенья у людей попросить не могут,языки, будто к небу прилипли. И станет им стыдно. И соба-ка на них не залает, а бабушка со слезой в спину их пере-крестит. А Бог не примет.

Капитан. Философ ты, как я посмотрю. А себя кем


видишь?Витя. Моряком в отпуске. Еду я по всей стране, как

раньше, от Керчи до Магадана, от Кушки до Кандалакши.Эх, ты — матушка! Да, голубушка! Да, родная сторона, серд-цу любушка… Доля ты, моряцкая, жизня — корабельная!От родной мне стороны — сторона отдельная…

Капитан. Молодец. Молодец — тралец.Витя. Тралмастер, капитан. Тралмастер.Капитан. А спой-ка, тралец, которая про облако

с Богом. Помнишь?Витя. Для тебя, капитан, вспомню.Поет, тихим голосом.

Бог мой — на облаке белом распят.Бабья любовь — целовала раз пять.Любовь умоляла — не болеть и жить,И рано по мне панихиду служить.Я руки раскрылю — навстречу судьбе,И в колокол — сам позвоню по себе,Я так закричу, словно осиротел,Чтоб слышала ты, как я песню запел.

Светает. Над ними летают морские птицы, изредка бро-саясь в утреннюю воду и выдергивая из моря трепещущих рыб.

Ты хлебные крошки бросаешь в птиц,А это ведь я между белых орлиц,Ты ласковым словом окликни меняВ закатной сирени вчерашнего дня.Ты молишь пред богом словами любви,Чтоб жизни моей молодой не сгубил,А счастье не в том, что остался живой,А в том, что к тебе преклонюсь головой.

Спящий в третьей клетке шевельнулся, протягивая вверх


руку, словно хотел помочь себе встать, но не смог, толькоподнял голову и огляделся.

Вернусь я, вернусь на любимую Русь,Где степью ковыльной качается грусть,Где ты одиноко плетешь из цветовВенок для моих недосказанных слов.Я руки раскрылю навстречу судьбе,И в колокол — сам позвоню по себе,Я сам закричу, словно осиротел,Чтоб слышала ты, что я песню запел.

Новенький в соседней клетке застонал и заворочался.Витя. Земеля! Очнулся, земеля?Капитан. Не буди его, Витя. Видишь, помяли парня.Витя. Погодите, капитан. Хватит ему слабеть. Морской

разговор и геморрой лечит. И нам со свежим человекомпоговорить не терпится. Может он мне земляк. Я егоза русский мат целовать сегодня рад. Сосед, очнись! Земе-ля!

Гром. Где я?Витя. Там же, где и мы — африканский берег, русская

тюрьма, каюта отдельная, с видом на море, белая лунаи вентиляция морским бризом — все натуральное.

Гром. Опять тюрьма.Витя. Был здесь разве? Что-то тебя не помню.Гром. Нет. Я на берегу сидел. В яме. Почти год.Витя. Бежал?Гром. Два раза.Витя. Что же ты так неудачно?Гром. Меня бить учили. Убегать — не учили.Витя. Посмотрите, капитан, на этого лентяя. Ему,

видите ли, бегать западло. Гордый. Да я — на Родинуна коленях ползти буду. И тебя, лентяя, заставлю. Понял?Оплачено.


Гром. А зачем шумишь? Бегать и шуметь — не совме-стимо. И не оплачено, как ты намекаешь, деньгами. А опла-кано. Слезами. Мамой твоей. Женой. Дождиком с родины.Так вот, земляк. Арифметика дальних плаваний.

Витя. А моими терзаниями — не оплачена? Или все моиболи не в счет?

Гром. Мы с тобой мужики, дорогой. Моряки. Нам этиболи и риски — профессия. Мы так устроены — чем хужеситуация, тем больше закипает злость, и крылышки про-растают, назло и наперекор. Свои силы — не счесть. А себяжалеть, как деньги считать — мелко. Ты учись беречь силыблизких. Это им трудно. Они — о крылышках твоих и запаседуши — не знают. Только волнуются о тебе, как море брыз-гами, и руки у них опускаются от бессилья, что не могутпомочь тебе. Понял? Самое трудное мужику — рассчиты-вать силы близких. Это труднее, чем кулаками на ринге.

Капитан. Быстро вы оклемались, однако. Молодой.Силы есть, значит. Вас как зовут?

Гром. И Герой, и Геной, и Гошей… А фамилия моя Гром.И в школе, и на флоте. А дома — жена с дочкой. Гром,миленький… Всем все ясно. Во мне раньше почти сто килобыло. И слов лишних не требовалось.

Витя. Сто кило? Ослаб. Теперь в тебе и половиныне будет.

Гром. Будет. Я живучий. Домой вернусь. Отопьюсьи отъемся.

Витя. Отопьюсь? Мечтатель.Гром. Мечтатель.Капитан. Мечта — это хорошо.Гром. Хорошо-то хорошо, только тесно тут. Ноги затек-

ли… Сосед! Ты, судя по всему, старожил здесь? Как в этомюжном отеле номерок попросторнее снять? А то ногизатекли, сил нет.

Витя. Это просто. Делай как я. (Просовывает ноги сквозьдеревянные жерди.) Хорошо, что похудел. Оценил?

Гром. А это не будет попыткой к побегу?


Витя. Нас не бьют. Мы — рабы тралового флота. Придуттраулеры и нас разберут, как запчасти, взамен выбывших.Судов наших много. Народа — еще больше требуется.На рабочих палубах не пропадем — траловые палубы дере-вянные, родным лесом пахнут. Помнишь, песня была. «Пах-нет палуба клевером, хорошо, как в лесу…»

Гром. «И бумажка приклеена у тебя на носу…»Витя. Земляк!.. А беды две — от жары не сдохнуть

и комара не прикормить бы.Гром. Малярийный комар бледнолицых любит.Витя. Ага. Как и африканская женщина.Гром. Это отдельная тема.Витя. Согласен, земляк! На потом — оставим. А грабли

свои по моей команде успевай всосать, чтобы не потерять.Понял? Есть тут один — глаза шпрингом — безбашенный,бестия. С детства в пиратов играет. Бывший наш.

Гром. Так мы все теперь бывшие.Капитан. Какие мы бывшие?Гром. Так Союза ведь нет больше. Кто мы теперь?Капитан. Как это — Союза нет?!Гром. Так. Демократы-лидеры власть делить стали.

Власть делили и страну развалили. Партийцы-радетели.Одним словом — предатели.

Капитан. Ты на партию не клевещи. Партия — этоне два секретаря на селе. Советская власть на века постав-лена. Советскими были — советскими и остались.

Витя. Русские мы. Россия не бросит. И Миша африкан-ский теперь с нами.

Гром. Какой такой Миша?Витя. Миша — вождь своего народа. Проводник поезда

«Москва-Воркута». Муж восьми счастливых жен. Советчикот слова советский.

Гром. У России теперь столько советчиков — от Брюссе-ля до Вашингтона. Каждый свою долю выкраивает. А наше-го брата-рыбака по всем океанам — тысячи. И все мы, какмины замедленного действия — ограничителя нет, с тормо-


за сняты, в любой момент взорваться можем.Витя. Это какая такая мина? Я — мина, объясни?!Гром. Такая. Страну потеряли, религию не знали, дома

наши — настежь, родные — по миру. Вся душа твоя разо-рваться хочет! Мины! И те, кто здесь. И те, которые тамостались. Ты ведь тихо умереть — не согласен?! Ты правдусвою — наружу выплеснуть рвешься! А только слова забыл,которые все рванут и успокоят тебя. Нет таких слов, неттакого успокоения. Потому что не осталось в нас веры. Когочем поманят, кого с кем обманут, кого жизни лишат —не на небе решат. Сами себе мы дорожку выберем — комукакой курс…

Капитан. У всех курс один — на Родину!Витя. Домой, ясный перец.Гром. Дома нам делать нечего. С пустыми руками мы

там не нужны. Мы — добытчики. Дома для нас только двапраздника — когда из рейса с деньгами пришел — неделяпраздник, когда в рейс уходить — самый счастливый день.

Витя. А как же «беречь силы близких»? Сам говорил?Гром. Об этом говорить вслух не надо. Между нами

понятно. Первые тосты за столом. За дом! Пусть им сладкоикнется. За друзей! За любовь! Уходишь — радость с лицаубери. Уважай хозяйку. А в каюте с друзьями сядешь, тогдаи расправь улыбку. За море! За пароход-кормилец!За машину, чтоб не подвела! За любовь! Потому как мывсе — мужики.

Капитан. А мины свои куда прицепишь? Показываетжестом на известное место. Не оторвет причиндалы?

Гром. У меня противовес есть, управляемый, междупрочим. Про мину в себе — это ты сам помни. Друг он безслов поймет, ни о чем не спросит. Женщина — по глазампримет, поцелуем простит. С чужаками я теперь осторож-ничаю — не толерантен стал. Раньше в иностранном портуза три квартала земляка разглядишь и рад ему — свой ведь.А теперь рядом стоит иной, а на тебя не реагирует, боится.Кто я ему? А вдруг попрошу чего? Все мы теперь стали


окрас принимать разный. Как загар в тропиках. Свой —не свой. Вся наука моя проста, как промысловая сеть —место свое мне найти надо. Как тому Архимеду, которомуточку правильную укажи — он и шар земной рычагом сдви-нет. Физика души. Наше место — на промысле. Семью кор-мить. Тогда и страна выживет. А то, что я в клетку попал —не беда. Выпутаюсь. Риск — нормальная сторона морскойпрофессии. Я на риск согласен. И в африканском народея хороших друзей видел, а плохие меня обходили. Срединаших моряков, слава Богу, подлости не встречал. А провласть судить не хочу — все они мне на одно лицо —не загорелое и не морское. Инопланетяне, одним словом —выглядят как знакомые, а порядок слов у них бестолковый,глаза выразительные, как у коровы, а смотрят в сторону,будто сено свое перепрятали. Не моряки. Нет.

Витя. Это точно. Загар не тот.Капитан. Страну с минным полем не путай. Партия

выведет. Не такие задачи решали.Гром. Ты прости, отец. От слов твоих, вроде, теплится

что-то, а рукой потянусь — не греет. С умом развалилиСоюз наш. По плану. Африканцев — их просто травят:порошками, таблетками, пищевыми добавками. Нас дру-гим извели — модно стало особое мнение. Он тебе:«А можно в вас плюнуть?» — Ты ему: «А я на вас в суд…» —Он: «А можно обгадить?» Ты: «А что скажет представительпо правам человека? — А можно — без совести?.. Можно?..А пусть нас рассудит Европа?»… А в итоге — и вор улыба-ется, и убийца осужден — условно. Страна не страна, еслинет одобрения Вашингтона. Бог людей создал, а Вашингтонне признал. Кино! Вот и мучаюсь я сомнениями. Где же —правда? Не то была русская вера, что в церкви молилась,а то, что солгать не могла и юродивым верила. Вот и всеновости.

Капитан. Ты так не юродствуй. Есть высшая вера!Гром. Вера — могучая баба и она устала. Половина стра-

ны без работы осталась. Чем жить? От Союза никто не отка-


зывался. Кто его развалил? Кто границу в Керчи поставил?Витя. Какую границу в Керчи? Ты чего брешешь?Гром. Граница. Таможня. Севастополь теперь чужая

земля.Витя. Не верю!Капитан. Вы что нам говорите такое? Как язык пово-

рачивается? Севастополь — город русской морской славы!Всегда! Слышите?!

Гром. Эх, ребята. Долго вы здесь сидите, как я понимаю.Дайте поспать глоток. Отойду слегка — расскажу вам, чтов мире делается. Я хоть и из ямы, но, видно, свежее васк новостям буду.

Витя. Погоди, брат. Ты только скажи правду. Крым наш?Кто в Крыму-то?

Гром. Душой, думаю, наш. Лицами — наш. Улицами.И словами русскими плачет. Помнишь названия крымские,когда по дороге едешь. Сирень, Благодатное, Чистенькое,Счастливое… А в Керчи теперь по ночам бомжи, как крысыот света, из мусорных ящиков выпрыгивают.

Капитан. Какие бомжи? Кошки?Витя. Мутанты Чернобыля?Гром. Люди такие. Ветераны труда и моря, бывшие

защитники города-героя. Бомж — бывший Отечества моегожитель. И мы — бывшие.

Капитан. Врешь ты все. Не может этого быть. Витя,не слушайте его! Он просто болтун подкупленный. За чтопродался?.. Не может такого быть… Что такого наговорили?Нельзя так словами по сердцу резать. Больно!

Ответа не последовало. Умолкли. Каждый думал о своем.Прошли долгие минуты осознания новостей. Капитан, уронивголову на затылок, замер с открытым ртом. Руки его лежалина палубе ладонями вверх. Глаза были закрыты. Двое продол-жали разговор полушепотом.

Витя. Ногам полегчало?Гром. Спасен! Должник твой теперь.Витя. Прими как подарок. Не глядя.


Гром. Спасибо, друг.Витя. Ты на капитана не серчай. Трудно ему это все

пережить. Видишь, опять вырубился.Гром. Что с ним?Витя. Нервы. С того дня, как пришла на борт радио-

грамма «Флаг советский спустить, серп с молотом с трубысрезать!», так и началось. Сначала просто вырубаться стал,минуты на две-три. Потом слух стал терять. Были дни,когда совсем не слышал. Но док на борту толковый был,стал его по вьетнамской методике возвращать. Помогло.

Гром. А сейчас?Витя. Ослеп. Совсем ослеп. Хотя, иногда, говорит:

«Вижу контуры гор… или облаков… или кусочки солнца,как на волне, качаются». Когда приехал на борт представи-тель компании, наш, из московского банка, и сказал, чтосуда наши вместе с экипажами передаются в международ-ный холдинг, возгордились мы — слова ведь какие — «ком-пания», «контракт», «акции», «рынок», «холдинг». На словаэти нас и купили. Точнее, за слова эти мы, можно сказать,сами Родину продали. Не знаю, как это ты про минув каждом из нас продумал, а я согласился — много словпоявилось таких, которые без минера прошептать опасностало. Задурили народ словами и взяли страну без боя.Когда огляделись — поздно — документов нет — паспортанаши где-то в холдинге… А где этот холдинг? С чем егоедят? И какая и где наша Родина?

Гром. Паспорта у вас были советские или российские?Витя. А какие еще? О чем говоришь? Серп и молот,

конечно. Как с трубы срезали. Мы — советские.Гром. И деньги в Союз отсылают семьям, согласно кон-

тракта… рублями.Витя. Че ты голову мне морочишь? В советских рублях,

все по закону. Охрана труда, техника безопасности, зар-плата, премия, отпуск… Отпуска нет. На берег не выходим,работаем в море, снабжение в море, бункеровка в море,отдых в море…


Гром. Галера, короче. Только цепью не приковывают.Витя. А в яме лучше?Гром. В яме хорошо. Стены высокие. Солнце сверху,

но тень бывает. Только мне не впервой выживать, хотьновичком в классе, хоть в армии на гауптвахте, хоть по поясв воде лед рубить. Обмерзал во льдах? А я попадал, какгенерал Карбышев, можно сказать, обмерзал и вмерзалв пароход, как в глыбу. Поэтому в тропиках — отогреваюсь.А в яме ни ветра, ни моря. Я в первый же день на стенетелевизор нацарапал. Сижу, передачи смотрю. Охранана брюхе ползает сверху, не может понять, что я такоевижу? Чему смеюсь? Потом заставили «выключить и выне-сти». Юмористы, говорят, муслим наши передачи запреща-ет смотреть. У них с этим строго, пришлось «телевизор»замазать по глине. Нарисовал статую Будды, Христа и ДевыМарии. Стал молиться. Охрана притихла, разговоры пошли,стали пускать к яме желающих — на поклонника Верыза деньги смотреть. Зауважали. Некоторые даже спускалисько мне, кланялись, молились, делали подношения. Местосвятое оказалось, многим молитвы показались вещими.Точно. Молился, чтобы сбежать — сбежал. Обувка подвелатолько. А босиком по ракушечнику и колючкам собствен-ной кровью, можно сказать, след рисовал. Но с телевизоромяма была, комфортно. Будет, что вспомнить в застольедома.

Витя. Ну, ты Кулибин. Я бы не додумался.Гром. А вы что с этой палубы никуда и не ходите?

Не тянет на берег?Витя. На берег без денег? Мы в советские времена очень

прогуливались? Очень ты рвался с промысла в город?За шесть месяцев только и выйдешь на берег разокза подарками для дома. И пива не попьешь. А здесьпо воскресеньям дают: банка пива и банка колы на брата.Еще мороженое дают по праздникам, как детям. Радуем-ся!.. Харч — рыба. Не привыкать. Молока сгущенного, прав-да, не стало. Отменили. Профсоюза нет. Какое вам, говорят,


молоко за вредность, когда море вокруг и солнце, какна курорте.

Гром. Понятно. Курорт и диетическое питание. А этиклетки и эта палуба?

Витя. Карцер. Отдохнем в клетке недельку и с такойрадостью побежим сами на наши палубы — не догнать!

Гром. Проштрафился, что ли. Это чем ты смог? Тралпорвал? Звезду с неба сдернул?

Витя. Не обижай. Я в своем деле профи. И работу моюлюблю. Я за капитаном пошел. Его одного нельзя былоотпускать.

Гром. Почему?Витя. Не могу говорить.Гром. Да я сам догадался. Прикрываешь его слепоту, да?Витя. Как ты догадался?Гром. За дурака меня держишь?Витя (понижая голос). Упаси Бог. Никто не знает. Капи-

тан на борту всем командует, когда трал, когда подъем.В море мы все вместе. Вместе и на месте, как капитан гово-рит. Капитана не бросим. Он, хоть и слеповат, но морякверный. Это он сейчас опять перенервничал, часа двав забытьи будет. Трудно ему эти перестроечные правилаосваивать, член партии ведь. Я сам в переменах запутался.Генеральный директор наш, например, президент холдин-га, живет в Лондоне, москвич, гражданин Австрии… Флагина мачтах траулеров, бывших мурманских и бывших черно-морских, какие теперь, угадай? Не угадаешь — Каймановыострова. Сам ты откуда?

Гром. Волжанский. Учился в Питере. Ленинградскаяобласть, город Санкт-Петербург, проспект Большевиков.Такая история.

Витя. Хорошая строка для песни с эстрады (поет). Исто-рия страны, как паранойя — история трибун с идейнымстроем…

Гром (продолжает). Старший механик. Начинална Каспии. Работал в Мурмáнске.


Витя. Мурмáнск?! Как там в песне морской про Мур-манск. «Но радостно встретит героев Рыбачий, родимаянаша земля…»

Гром. А ты мореход-звездочет, что ли?Витя. Нет, мне штурманской доли не надо. Я траловый

мастер. Знаешь такое? А рыбку ловить — думать надо. Она,рыбка, чтоб по палубе хвостом ударила, десять раз из любо-го дурака мыслителя делает. А у меня такой рыбки трина-дцать рейсов в Атлантику. Умища накопилось как у КарлаМаркса, больше бороды. (Декламирует театрально.) Лобнабычу сократовский! Клич возвышу ораторский! Пустьгорит звездной графикой Млечный трафик над Африкой!Сам я — рыб повелитель…

Гром. Важных чисел числитель…Витя. Не мешай. Сейчас все оформлю… В общем (сту-

шевался), потому я теперь — мореход и мыслитель!Гром. Мореход и мыслитель? Чудак! Такого не бывает.Витя. Почему не бывает?Гром. Не совместимо.Витя. Что ты опять свое «не совместимо» тянешь?Гром. Напоминает старый анекдот. Тралмастер, такой

как ты, золотую рыбку поймал и спрашивает: что можешьсделать для меня? Могу сделать богатым, а могу наимуд-рейшим. Подумал тралец: деньги пропью, а ум-то останет-ся. Давай, рыбка, умище мне — делай! Через пару минутрыбка спрашивает: ну, что? о чем задумался? Э-эх! Деньга-ми брать надо было… — Так и ты. Ты пойми, тралмастер,у мыслителя голова, как ядро пушечное, в плечах тонети вниз тянет. Куда в море с таким балластом? До первогокрена.

Витя. А у морехода?Гром. У морехода сквозняк в голове должен быть, чтоб

она, бестолковка (бьет пальцем по лбу) поплавком на водекачалась. На всякий случай. Пустая голова не тонет.И мысли в ней легкие, как стихи. Кстати, никакой тыне повелитель, а по русскому фольклору — колобок… Я


от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я из клетки африкан-ской выйду — в трафик океанский… пойдет?

Витя. Ты тоже, я смотрю, как и я — умный. Недаромговорят. «Механики на флоте — самые башковитые» (Улыб-нулся, обнажая белые зубы.) И языком работаешь правильно.

Гром. А чего зря головой биться? Моряку волну искатьнадо, она нам как мама родная — пожурит, приласкаети дорогу подскажет.

Витя. Подскажет — пузырями вверх, а сам — вниз.Гром. А тыковка на что? Как там, в песне поется: «Под-

нимет и снова бросает в кипящую бездну она…». (Подни-мает вверх руки, пробуя высоту решетки.) Просторно. Житьможно. И никто меня не беспокоит. Я сижу в этой клетке,как дома под деревом. (Помолчал, прижавшись лбомк толстым жердям.) А хочу по-человечески — поплакать,на колени опуститься, проститься.

Витя. А я? В майке и трусах, на краю Африки, как обе-зьяна или попугай на продажу выставлен. И времени у менятеперь — дни и ночи — думай и умней. А чего думать, еслия уже как карась в тазике? Это умно? Зачем я здесь? Как?Думаю день и ночь — как я сюда попал? Передовик про-изводства. Ветеран тралового флота. Душа многих компа-ний и одной увлекательной женщины. А где я теперь? Ктоменя умным теперь назовет, когда сижу в обезьяньей клет-ке? Сам себя развлекаю, чтоб душа не плакала. И пою самсебе о себе, будто о чужой жизни.

Не скрипя, и не ахая,Сам рвану рубаху я,Пусть душа раскрыта, как рояль,Спят друзья на родине,Жизнь как будто пройдена…Снятся мне родимые края.Родился я на севереВ стране СССРия —


Во мне течет энергия тепла.Ведь мама песни пела мне,А папа офицером был —Мне их любовь — как свечечка — светла.Товарищи и родичи,Мы все теперь — народище!Нам родина — и Крым, и Магадан.И нам других не надо мер —Мы рождены в СССР,Улыбками любимым городам.И ты не гнись от старости,Крепись, дружок, и радуйся,Я внуку мою песню передамМы рождены с тобой УМЕТЬ,А не ИМЕТЬ, и не шуметь…Мой внук сказал. Дедуля, пьем за дам!Мы не боимся не успеть,За Севастополь надо спеть,И улыбается задумчиво жена…Я ей служу, как рядовой,Как генерал и как герой…И мне она как родина нужна.Мне снится старый гарнизон,Сирень закрыла горизонт,И папа с мамой обнимаются в саду…Мы рождены в СССР,Такой страны не знал Гомер,Мы были молоды в каком-то там году…Товарищи и родичи,Мы все теперь — народище!Нам родина — и Крым, и Магадан.И нам других не надо мер —Измерил нас СССР,


Улыбками любимым городам.

Гром. Что за песня такая?Витя. Сам балуюсь.Гром. Песня, друг мой, это не баловство. Если душа

поет. А если еще и слова есть, так ты не молчи — пой.Песня — это от Бога. И смысла в том больше, чем в самойтвой жизни короткой, может быть. Как звезды на небе,одним — свет в ночи, другим — дорогу указывают, тре-тьим — судьбу говорят… Чего — утих? Зачем задумался?

Витя. Задумался. Где тот Магадан? Где тот Гомер? ГдеКрым? Грудь разорвать хочется, чтоб домой полететь.

Гром. Думать, как мамулечка говорила, надо, а задумы-ваться опасно. Лучше на треп тему свести, как на море при-нято. Лучше дурачком прикинуться, чем крышу подорвет.А, Витя?

Витя. Прости, друг. Вот еще одно квартальное знамязавоюем, и должны отпустить в отпуск. Я пять лет уже домане был.

Гром. Какое такое квартальное знамя? Треп? Или кры-ша поехала?

Витя. А как же, как было всегда: социалистическоесоревнование, переходящее знамя. Комитет теперьи в Москве, и в Лондоне. Подводят итоги. Флаг. Премия.Из аглицкого банка!

Гром. Премию домой отправляют, согласно контракту?..Витя. Конечно.Гром. Советскими рублями?..Витя. Советскими рублями. Что ты опять с этими рубля-

ми пристал? Что не так?Гром. А из дома тебе пишут? По телефону говоришь

с домом?Витя. Телефонная связь здесь отсутствует. Африка, что

возьмешь с них. Беднота.Гром. А письма? Радиограммы?Витя. Радиограммы. Короткие только. Все хорошо,


типа. Ну, как всю жизнь и шлют в море. А ты чего такнапрягся?

Гром. А кто у вас на борту следит за этими знаменамии соревнованиями? Кстати, а знамя — какого цвета?

Витя. Красное, как положено. А с результатами все по-честному. Два учившихся у нас сенегальских коммунистаответственные. Доска соцсоревнования. Кто передовик —красным день отмечен, кто слабее — зеленым и синим…

Гром. А сенегальцы какого цвета?Витя. Ты о чем?Гром. Прости меня, Витя. Я, видимо, что-то не то гово-

рю. Извини, если обидел тебя чем.Витя. Что ты, Гром? Разве ты можешь обидеть? Давно

со мной не говорил никто. Много сказано для первой встре-чи. Хорошо, что ты пришел, Гром. Я сейчас в магазин сбе-гаю, ты не уходи, жди меня.

Гром умолк и замер, наблюдая за действиями соседа-собе-седника, который подобрал ноги внутрь клетки, встал,и пошел мелким шагом, командуя сам себе. На месте,шагом — марш! Левое плечо вперед! Равнение на середину… —Капитан очнулся ото сна или транса и произнес уравнове-шенным голосом.

Капитан. Вы внимания на него не обращайте.И не бойтесь. Это пройдет сейчас. Он в магазин сходит,и это пройдет. Будет говорить — слушайте. У него это всегдаперед восходом солнца происходит.

Гром. Что происходит?Капитан. Доля моряцкая — жизнь не завидная. Клапана

на головке слабеют, мозги присвистывают. Как у всех у нас(посвистел паровозиком). Он в Севастополь ходит. Вернется.

Гром. Далеко. Давно это с ним?Капитан. Лет восемь уже. Когда нас напоили какой-то

гадостью и загрузили на польский траулер, и отработалимы в южных морях, от Кергелена до Антарктического полу-острова, шесть лет без документов и зарплаты.

Гром. Он мне сказал, что вы пять лет здесь?


Капитан. Пять, плюс шесть, плюс восемь… Я и сам ужесбился со счета. Мы не только из страны, мы из временивыбились. Как греки древние говорили — есть люди живые,мертвые, и те, которые уходят в море. Слышали? Воти солнце показалось, да? Я чувствую. Не вижу, но чувствую.Раньше, в другой жизни, я его совсем не замечал. Простождал день. А день для меня был как будильник-светофор:утром — не опоздать на работу, днем — забежать в магазин,купить домой продукты и мелкие подарки, вечером —почитать газету и посмотреть телевизор. И не замечал —каждый день приходило солнце. Как счастье, на которое яне обращал внимания. Счастье приходит как солнце, скры-тое в суете дня. Скромно, можно сказать. А я его не замечал.Теперь делюсь моим открытием с вами. Нельзя радоватьсясчастью в одиночку. Хорошо, что вы к нам попали. (Улыб-нулся и развел руками.) Извините, я не клетки имею в виду.

Гром. Я понимаю. А кстати, почему вас с Витей в клет-ках держат?

Капитан. Чтобы мы не убежали раньше времени.Гром. Отсюда? Куда?Капитан (продолжает). Сегодня вечером начинается

праздник акулы-человека. Человека бросают акуле и ондолжен победить. Такой праздник. Праздник победителяакул. Как у нас Масленица, например. Не слышали? Кто-тоизбавится от болезни в этот день или кто-то умрет — всеравно это будет праздник. Для других.

Гром. Не слышал.Капитан. А ты правду сказал про Севастополь, Гром?Гром. Что об этом сейчас?Капитан. Мне важно. Как свечечку в храме поставить

и помолчать.Гром. Стоит Севастополь. Живут люди.Капитан. Спасибо, друг.Гром. А меня почему посадили в клетку?Капитан. Начинаешь соображать. По той же самой при-

чине, что и нас с Витей.


Гром. А еще одна клетка?Капитан. Правильно. Чтобы праздник продолжался

дольше. Еще ведь не вечер, успеют заполнить и ее (помол-чал и продолжил). Не бойся. Африканцы говорят, чтоу каждого человека есть своя акула… или лев, или кроко-дил… Такая у них вера.

Гром. А в России верят, что у каждого человека естьв небе звезда.

Капитан. А на море говорят — морская звезда — дорогадомой.

Молчат.Откуда-то с неба звучит мотив. «Гори, гори, моя звез-

да…».Светает. Море. Скрип. Плеск.Крики чаек, как плач. Их тени и крылья. Вверх — вниз.Далеко слышен нарастающий бой большого африканского

барабана.


Действие второе

Утро. Косоглазый уборщик палубы принес ведро с водойи стал разливать в пустые пластиковые бутылки, останав-ливаясь перед каждой клеткой.

Витя. Эй ты, глаза шпрингом! Подойди ближе. Узнаешьменя? Мы с тобой на польском траулере под Кергеленомбыли, помнишь? Тебя еще за воровство мелкое ребятаза борт пустить хотели, а я не дал. Помнишь? Вижу, чтопомнишь. Ты почему пайку урезал, не полную бутылкуналиваешь?

Шпринг. Воду хозяину экономлю.Витя. Экономишь? Хозяину? Ты за мной ухаживать

приставлен. Мне — положено полтора литра воды на день.Случиться со мной от жары беда — ты пойдешь вместо менятрал ставить? Полбутылки воды экономишь, а лучшего спе-циалиста тралового флота в расход пустить хочешь? А еслия Мише черному скажу? Миша главнее, чем твой хозяин.Миша — моряк, хоть и вождь племени. Восемь лет в Совет-ском Союзе учился. Знаешь? Слышал? Мишу не уважаешь?

Шпринг возвращается и доливает воду в бутылку.Витя. Всем долей.Шпринг доливает всем.Витя. За что тебя к клеткам приставили? (Шпринг мол-

чит.) Чего молчишь? Я понять хочу — все из души у тебявыпотрошено или осталось на жареху… Ты моряком был?Был моряком, спрашиваю?!

Шпринг. Был…Витя. Почему тебя из моряков выгнали и при клетках

поставили?Шпринг. Я палкой могу ударить.Витя. Что — самого били много? За что?Шпринг. Завидовал.


Витя. Завидовал? Кому? Кому можно в море завидо-вать? Мы же все, которые в море, чокнутые? Чокнутыеи нищие! У нас одно богатство — вода, да и та соленая, еедаже пить нельзя! Кому ты завидовал, жлоб водяной?!

Шпринг. У кого зажигалка красивая, у кого авторучка…Увижу, покручу в руках, а потом спрячу или за борт выбро-шу.

Витя. Карманил, значит?Шпринг. Я только по мелочи.Витя. Мелкие — самые подлые. Тебе поверил, а ты, ока-

зывается, гад. Моряк ребенка не обидит, как говорится.Но за воровство на флоте испокон веку били. Моряку чужо-го не надо.

Шпринг. А пираты? Пираты — моряки? Пиратов королипринимали на равных.

Витя. Пираты? Капля ты сопливая! Ты кем себя возо-мнил?

Шпринг. Да! Дрейк — великий пират, адмиралом стал.Морган — пират — губернатором. А банкиры и трактир-щики — сплошь одноногие и одноглазые с попугаемна плече. А то, что они людей грабили и убивали, так этокоролева Англии прощала им.

Витя. И ты, воруя у меня по стакану воды в день, поста-вил себя рядом с Дрейком и королевой Англии? Бычок тыазовский, хамса недоразвитая. А знаешь ты, шпротинакосоглазая, что Морган свой клад так запрятал, что самнайти не смог, из ума выжил. А Дрейк, пират — адмирал,как умер — знаешь? Вижу, что не знаешь. Послала его коро-лева Панамский перешеек отвоевать. Пришла эскадрак перешейку, изготовилась к атаке. А великий адмирална горшок присел и… умер. На горшке. Дизентерия. Обга-дился. Захлебнулась атака и британские планы в Америке.Королева-баба пирата возвысила, а Бог посмеялся —на горшок его посадил, как ботаник бабочку. Вот и вся сла-ва. Бог не фраер, все он правильно видит.

Шпринг. Врешь ты. Я давно заметил, что ты врать


мастер.Витя. Так это от моря — веселое вранье или треп, по-

морскому, помогает улыбнуться и выжить, когда смертьрядом. Понимаешь? Смерть — улыбки моей боится и убега-ет. Тебя, кислого, преследует, а меня обходит.

Шпринг. Пьяница ты.Витя. А ты не пьешь?Шпринг. Нет.Витя. Напрасно. Малярию в море можжевеловой лечат,

джин называется, а дизентерию — коньяком. Не знал?Дрейка, когда с горшка сняли, в бочку с коньяком закупо-рили, чтобы до Англии тело доставить. Доставили. Дрей-ка проспиртованного слугам королевы передали, а коньякиз бочки — за помин души и для профилактики желудка…

Шпринг кинулся к борту и надолго обнял фальшборт.Витя протянул руку сквозь жерди клетки и взял ведрос остатками воды. Спросил, поворачиваясь к соседям.

Витя. Капитан, умыться хочешь? Гром, пить будешь?Капитан. Не откажусь… День впереди жаркий.Гром. Это по-нашему… Слышь, как барабаны все громче

и громче.Снова появился Шпринг. Давно такого громкого празд-

ника не было. Интересно. Африканские игры всегда смер-тью заканчиваются. Я люблю смотреть. (Поворачиваяськ Вите.) И улыбка твоя тебя не спасет.

Витя. Так это еще неизвестно, кто у нас на закланиепойдет. Миша черный придет и слово свое скажет. Ты менябереги, Шпринг! Которые со мной — им везет. А то ведьи клетка пустая есть. Для кого она? Заходи!

Шпринг. Я в клетку не попаду. Мои предки сами такиеклетки делали.

Витя. Дурак ты, мелкопакостный.Шпринг. Почему?Витя. Нечего под предков косить. Они у тебя кто были?Шпринг. Один, точно знаю, был китобоем, а потом

пиратом. Настоящий китобой и настоящий пират.


Витя. Откуда знаешь?Шпринг. Я сначала не знал. Только удивлялся, когда

иностранное слово услышу или название африканскойреки, или закат над берегом, как будто я это слышал, видел,знал раньше. А потом стали сниться сны, в которых этислова и названия, и мой прадед мне все рассказывает. ПроАфрику, про убитого кита и племя с умирающей дочерьювождя. И корабль на ночном рейде, к которому он поплыл,хотя дочь вождя показывала ему плавник акулы меж близ-кими волнами. Он доплыл. Акула его не тронула.Но корабль оказался пиратским и жизнь изменилась. Мойпредок. Точно.

Витя. Придумал или правда — приснилось?Шпринг. Правда.Витя. У меня тоже пираты были в роду.Шпринг. Правда?Витя. Конечно. Мы же моряки. Могут у нас быть похо-

жие тайны в прошлом? Могут. Мы, может быть, дажепороднились сейчас. Вполне. Мне точно подобные сны сни-лись. Как-то раз, в тропиках, когда пытался заснутьна палубе и смотрел на звезды. А потом вырубился и прос-нулся от ветра и брызг. И точно, подумал тогда, что этосо мной уже было: ветер, брызги, мачта тычется, какшкольная указка, прямо в созвездие Южный Крест.И голос… Учительский такой…

Шпринг. Что он сказал?Витя. Сказал, что, мол, «верной дорогой идете, товари-

щи!»…Шпринг. Это же Ленин сказал!Витя. Может и Ленин, а только под мачтой в небе,

и во сне. А Ленин, не мог иметь родственника-пирата?Шпринг. Ленин — вождь пролетариата. А вожди от моря

далеки, как чайки от городской свалки.Витя. Не скажи. С этой перестройкой в стране и чайки

просторы морские на горы мусорные поменяли — до самойМосквы воронье вытеснили.


Шпринг (продолжает). А если тебе Ленин приснился,значит, точно — в Россию вернемся. Я сны хорошо разгады-ваю. А если про мусор — это к плохому.

Витя. К плохому? Язва ты, Шпринг. Не можешь, чтобыплохое не вспомнить. Но чайки тебя оправдывают, что-томорское в разговоре прослеживается. Пиратская, ты душа.Потому вот и кровь у тебя, как у рыбы, холодная, в смысле.(Напевает.)

Не скрипя, и не ахая,Сам рвану рубаху я,Пусть душа раскрыта, как рояль,Спят друзья на родине,Жизнь как будто пройдена…Снятся мне родимые края.

Шпринг. Как ты можешь петь в клетке? Тебя акулаждет!?

Витя (напевает):

Товарищи и родичи,Мы все теперь — народище!Нам родина — и Крым, и Магадан.И нам других не надо мер —Мы рождены в СССР,Улыбками любимым городам.

(Где-то далеко гремят барабаны.) Слышишь, Шпринг,это мои барабаны гремят. Чтобы я этой акуле глаз вырвал.

(Шпринг оглядывается с недоумением и испугом.) Эта аку-ла раз в десять лет приходит, и ее все на побережье боятся,а ты?!

Витя (смеется и поднимается в клетке во весь рост). А якто? Лучший тралмастер Советского Союза! Я, может быть,один такой в мире остался. Я бы сам в барабан сейчас вре-


зал. Чтобы громко, до самого неба! Я стихи писал, Шпринг!Ты хотел, хоть бы раз, сказать громко и в рифму.

Спасибо, друг, тебе я говорю, —Мы как канат сплелись в единоверцы,Мы все с тобой отдали кораблю,И океан — он из морского сердца.Весь океан до облака залитИз наших вен, как продолженье тела…Мы полним море, чтобы кораблиВсегда могли свою работу делать.Спасибо, друг, что жизнь полна мечты.Спасибо, друг, что сердце — многокровно.Матрос морей и капитан, почти, —Ты врос в металл, как дом растет под кровлей.Как горсть земли, которой мы верны, —Мы все обнялись в кубрике матросском…Как горсть земли — нам стали корабли,Короткий трап и палубные доски…Спасибо, друг, ты веришь или нет —Ведь мы могли и раньше повстречаться.Ведь нам с тобою миллионы лет,Как океану и морскому братству…А в океане наша кровь бежит…Души и сердца — золотые брызги…Мы вечно будем в океане житьКак две волны, доверчивых и близких.

Шпринг (полушепотом, наклоняясь к его клетке). А отку-да ты узнал, что у меня язва?.. (Но Витя ответить не успел.)

Миша (стремительно, как всегда, шагает по палубеи улыбается во весь африканский рост и белозубый рот). Вит-ка морской! Сегодня я праздник делать! (Взбрасывает рукивверх, размахивая широкими рукавами, как летающими вее-


рами, быстро загибает пальцы: все, как всегда.) Фельдшер-ском учился, подводного плавания учился, военномкомандном «Повзводно! Равнение направо! Грудь четвер-того человека! Шаго-о-мммм-арш!»… Спаси-бо друг! Тиверишь ильи нет? Помнишь, когда я тебя заполнил? Запол-нил, запомнил, какая разница? Когда ты меня учил. «Пере-права, переправа! Берег левый, берег правый!.. Эх, ребята!Что мне орден, я согласен на медаль! Правильно учил, Вит-ка? Правильно я запо-Мни-ил?.. Право руля! Стопа-маши-на! Четыре смычки на клюзе! До утра стоять с якоря сни-маться!». Я Зыкина люблю, пой как я, Витка. «Издалека дол-го течет река Волга, течет река Волга, конца и края нет…».Выходи, Витка, из клетка. Я тебя твой лондонский москвичсовсем забирать буду. Ты теперь мой. Как моя рука,видишь?! Ты, меня выбирай! Лондонский москвич — вор.Зачем тебе? Миша — хороший. Справедливый. Африкан-ского социализма благодатель. Будешь теперь мой, Вит-ка! Рад?

Витя. Не буду я твоим, благодетель хренов.Миша. Почему не будешь? Благо хрена? Женишься

моем племени. Дети будут. Народ будет. Африка — Рос-сия — все дружно будут. Москва учился, Херсон учился,Севастополь морской форма был. Проводник вагона прак-тИк студентил, веником махал, пиво вокзалил, туалетаоткрывал-закрывал, чаем пел. Пил. Пел. Запевал.«Конфетки-бараночки…». Москва-Воркута, Москва-Алма-Ата, Москва-Владивостока, мало тока. Девушки едут, ребя-та едут. Все поют. Все пьют. Все друга любят. Миша смотрит.Социализма хочет. Весь Африка — семия! Россия, Кения,Сенегал — семия! Семия социализма. Миша хотел. Девушкахотел. Почему не хочешь?

Витя. Я траловый мастер.Миша. Этот лондонский москвич — вор. Болшой вор.

Деньги — копейка. Твой лондонский москвич Бога твоегоиз души крадет. Ты не видишь? Не хочешь увидеть? Он —тебя обманывает, банк обманывает, три государство обма-


нывает, Бога обманывает, совесть давно забыл. Это оченьвор. Плохой человек. Черный человек. Снаружи — белый,внутри — весь совсем черный. Хуже меня. Такой человеклев обходит, чтобы не запачкаться. Ему ты согласен? Ему —почему ты готов работать? Миша — вождь. Миша знаеткаждый ребенок. Каждый день я забочусь. Каждый юношая женю. Я имею восемь жен: черный, белий, две хохлушкии одна белорусия — самая русая. Мой народ со мной, моясемия со мной. Семейный социализм. Миша придумал. Сампридумал, потому что думал. Россия хорошо было: белийлица, красный лица, желтый, черный, косые глаза, плоскийлица, русая коса, украина-краса, все кровь мешали, душавышивали — семейный социализм строили. Миша успелвидеть, умел понимать, знаю сам как теперь Африкаделать. Америка видел. Англия видел. Россия учил. Япониямудрил. Каире не брился и мечеть молился. Папа говорил.«Всем учись!». Многа народа — топота много. Все хотяттишина. Хорошо?

Капитан. Опять шумишь, Миша? Который раз мыс тобой встречаемся?

Миша. Здравствуй, капитан! Думал, спишь?Капитан. Ты и мертвого разбудишь, морда черная —

душа светлая! И всегда ты гремишь барабанами.Миша. Зачем ругаешь? Сколько сходился, хорошо рас-

ходился. Грех не орех, молитва не смех, так говорил, да?Не плутай слова свой голова. Барабан — музыка неба — тыговорил?

Капитан. Я тогда молодым был, наверное. Барабанытвои — о чем бьют сегодня?

Миша. Большом человеке бьют.Капитан. На себя намекаешь?Миша. О себе говорить, себя уронить. Миша — вождь.

Вождь думает всех, заботится всех, бережет всех, каждыйчеловек как мой пальчик. Так говорил?

Капитан. Так говоришь, Мишенька, так. От Вити чегохочешь сегодня?


Миша. Хочу — Витя мой был.Капитан. Твой? Это как — раб, брат, сват, министр?

Прямо говори! У тебя народ. У меня экипаж. За тобой —поле. За мной — море. У каждого доля, да не для каждоговоля.

Миша. Хорошо сказал. Правильно я тебя выбрал.Капитан. Куда это ты меня выбрал?Миша. Витю выбрал, тебя выбрал, его выбрал. Мой

народ хочет знать, кто еще на земле умный? Где? Мой народпоезда не видел. Веселый страна не знал. ЭСССР не ехал.

Капитан. Новых богов ищешь? Опять шаманы твоижертвенных петушков на великий холм гонят? Небо убла-жать? Я тебя, хитреца, в тот первый раз раскусил и запом-нил, ты — в свой барабан бьешь! Свою долю — выкраива-ешь. Тот раз, помню, семейный социализм строил, нужнымтебе женщинам мужиков не хватало, да? Белыми статуэтка-ми хочешь черный алтарь разбавить? Чем удивить хочешь?Что задумал на этот раз? О любви говоришь? Или о крови?

Миша. Не беги паровоза первым. Миша — первый! Деньпроживешь — Бог ближе станет. Ближе станет — тебя услы-шит. Тебя услышит — говорить будешь. Богом говорить —до неба встать. (И вождь племени распахнул руки, расплескавцветы халата, как фантазии флагов.)

Гром (тихо, чтобы вождь не услышал). Это что за обезья-на, Витя?

(Но Миша услышал и резко повернулся к клеткам.) Это яобезьяна?! Слушай! Ты — английский, французский, китай-ский знаешь? Ты Пушкина сказать «Цветок засохший, бла-гуханный, забытый книге…» знаешь? Ты змеей рядом тво-ей постелью уснешь? Ты львом на тропе разойтисьможешь? Это ты — обезьяна. А я — вождь.

Гром. Прости, вождь, не узнал. Первый раз тебя вижу.А слышал много.

Миша. Я тебя тоже. Мне говорили — смелый ты. Вижусейчас — не надо смелости быть глупым.

Гром. А каким можно выглядеть в клетке?


Миша. Думай, когда говоришь! Так говорить — друзейобидеть. Капитан клетке, а говорит, как капитан. Витя клет-ке, а я его друг.

Гром. Чего же ты друга в клетке держишь? Какой же тывождь?!

Миша. Вождь тоже клетке, только никто не видит.Открою тебе клетку — куда пойдешь? В другую клетку? Я —вождь. За мной — мой народ. А ты? За тобой твой народчувствуешь? «Цветок засохший, благоханный…» помнишь?Матрешка-играшка ты в себе понимаешь? Себя ты — какойматрешка рисовать хочешь? В какой куколка складывать?Девочка рисуй, зайчика рисуй, Ленина рисуй, китайскийлица, африканский улибка — все будет матрешка. Однаигрушка, а народ умный. Африканский матрешка — маска.Мне — обидно. Слон — хорошо, три обезьяна — книга, жен-щина — танца. Африка — народ тоже умный! На меня смот-ри, улыбайся! «Переправа, переправа, берег левый, берегправый…» — Я — сам учил. А ты? Ты что запомнишь? КакойАфрика любить? Не смотри на клетка — смотри на солнце!Солнце — одно. Оно сейчас и в России светит. Бог одинна всех. Солнце — один на всех. Можно солнце продать?Можно ветер продать? Почему человека можно? Это я,Миша, тебе говорю. Капитан твой глазами слепой, а этовидит. Витка! Капитан! Вам говорю. Молодого привезут —берегите всех. Все — нужны. Вечером приду. Вечером акулак берегу идет! Мой народ костры танец будет. (Поетна известный студенческий мотив.) Мы приехали колхоз!Весь колхоз молчал, только председатель нас приветствиемвстречал. А приветствие такое, право слово боевое — матьвашу за ногу, туды вас растуды-и!.. Миша — дорога знает,проводник работал, командирский приказ слушай. Запря-гайте, хлопцы-и конив… Запев-ай! (И Миша запел сам, уда-ляясь быстрой походкой халата-флага и человека-парово-за…) Раз! Два! Три, калина… Клина будем выбивать!Матрешка-человека мир делать.

Стало тихо. Барабаны били медленно, издалека, будто


перекликаясь.Гром. Хорошо этот черт черный про матрешку сказал. Я,

честно сказать, никогда и не думал, что игрушка — символнарода. Всех понимает, всех к себе принимает, как в душуберет.

Капитан. Зри в корень, как говорил Козьма Прутков.Матрешка — матрица мира. В этом смысле, мы все — сне-жинки СССР. Сам придумал, или слышал где-то? (трет лоби задумывается).

Гром. Где эта страна? Чего о ней вспоминать? Она о наспомнит?

Капитан. А ты себя лучше спроси: ты помнишь?Миша — дитя Африки и романтик-проводник поезда«Москва-Магадан»…

Гром. В Магадан поезда не ходят.Капитан. А он и не спрашивает. Сам — куда хочет– едет.

Миша, получается, больше помнит, чем мы. И Зыкину поет,и «три калина… с клином!» сам придумал. А ты?

Гром. А я на заработках. Я о семье думаю.Капитан. О семье твоей твоя жена думает. Каждое утро.

И каждую ночь. И о семье. И о стране. И о тебе — добытчикехреновом. Вот она, жена твоя — может, имеет правоо стране судить, в рев и в гриву, как говорится. А тебе —помолчи лучше. Удрали мы из страны, потому что… Удра-ли. До лучших времен. Как птицы перелетные, до новоговремени года.

Витя. Капитан! А ведь Новый год скоро? Какой же этогод будет? Сколько мы уже здесь? Надо в Севастополь…Слышишь, музыка. Духовой оркестр на Приморском буль-варе. Барабан бьет так отчетливо. «На Малахов курган опу-стился туман…». Я на Приморский сбегаю, капитан… (Витяпытается встать, роняет голову на плечо и медленно опус-кается в клетке, погружаясь в собственные колени.)

Капитан. Уснул?Гром. Уснул… А вы, капитан, встречались с акулой?

Приходилось? Не то, что каждый рыбак рассказать может.


А так, что она вам одному по ночам снится.Капитан. Она теперь всегда рядом. Разговариваю я

с ней, а она — со мной.Гром. Вы о чем?Капитан. Не бойся, я в полном здравии. Сейчас расска-

жу… Мы под марокканским берегом работали. Там самыерыбьи места. А акул прорва. Привыкли мы к ним и внима-ния не обращали, когда тралом на палубу вываливали.Крупные попадались. А один раз, под вечер, получилиштормовое предупреждение — циклон шел. И решили сле-дующий трал не ставить, а готовиться уходить из районана юг. В этот момент и намотали на винт чей-то выбро-шенный кусок сети. Машину пришлось стопорить. Сбежа-лись на корме, смотрим в воду, а там пляшет в волнах этотхвост капроновый, который винт судовой петлями обмо-тал, и траулер наш к приближающемуся шторму готовит.Что тут делать? Надо нырять под корму и резать капроно-вые петли. Дело не новое. Добровольцы всегда есть — народна море риск любит, и парни молодые плечами не обиже-ны. А только заминка случилась — под корпусом кружила,всплывая и вспарывая плавником воду, пятиметровая аку-ла. Откуда она взялась? — «Наверно, любопытнаяочень…», — пошутил кто-то. Посмеялись, не дружно. «Илиэто африканская мама пришла за своим рационом…», —сказал другой. И шутки на палубе стихли. И добровольцевидти под воду — освобождать винт и спасать пароход как-то не стало.

Гром. А вы тогда уже капитаном были? И кого послали?Капитан. Кого пошлешь? Не жребий же тянуть. А отве-

чает за все капитан, в любом случае. Другая проблема — мытолько начали наш контракт, две недели всего. Не притер-лись. Но нельзя оскорбить подозрением в слабости. Ведькаждый — моряк.

Гром. А еще ведь о мамах надо помнить, которые маль-чиков своих дождаться должны.

Капитан. О мамах. О женах. О детях. Как на себя чужой


риск взять, чтобы не получилось, что капитан взял риск,а море — матросскую жизнь, а?

Гром. Не просто.Капитан. Пока думали и подводное снаряжение гото-

вили — темно стало. Африканские сумерки очень короткие.Отложили геройствование до утра. Я всю ночь не спал.Решил просто — я за все отвечаю, потому и рискую. Всюночь, кажется, с акулой разговаривал. Просил. Уговаривал.Представлял, как мне ее сподручнее будет ножом ткнуть,если она на меня пойдет. Решил твердо — бить надо одинраз и наверняка, точно в глаз. Самое у акул болевое место.С тем и пошел под воду, как только рассветать начало. Воти все.

Гром. Как это все? Вы же главного не рассказали.Капитан. А главного не случилось. Нырнул, смотрю,

а сеть с винта на моих глазах последним шлагом по волнеуходит. И я бы за ней ушел, если бы боцман, дай ему Богздоровья, не привязал меня намертво 50-метровым фаломк пароходу. Такое течение сумасшедшее. И волной меня какшарахнуло об обросший подводный борт ракушечный! Елевытянули меня на палубу. А я кричу механику, как дуракполупьяный: заводи, дедушка! Запускай!

Гром. А акула?Капитан. Акула? Я, когда уже двинулись носом

на волну, и после душа горячего взял в холодильникебутылку водки, вышел на крыло… и бросил в океан. Будтоее мы распили с океаном на пару, можно сказать. За жизнь.

Гром. А акула?Капитан. Акула пришла ко мне лет через десять, во сне.

Проснулся я, будто из-под воды вынырнул. А рука в кулаксжата, будто я акулий глаз вырвал… С тех пор и ходитза мной она.

Гром. Испытание акулой? Каждую ночь?Капитан. Много чести, каждую ночь. Боится она меня.Гром. А вы?Капитан. Когда дома проснусь, до утра, бывало, уснуть


не могу. А в море — в море мы с ней на равных. Как афри-канцы говорят — у каждого человека своя акула. А сегодняприснилась.

Гром. Ну, да. Слышали. Или крокодил… или слон… илилев ленивый.

Опять слышится мелодия и далекий голос: «Гори, гори,моя звезда…»

Гром. А вот и нового соседа нам несут.По палубе несут тело, опутанное сетью. Кладут на палу-

бу и переворачивают, освобождая. Запихнули в клетку. Крик-нули Шпрингу, и он суетливо стал поливать новичка водой,черпая из ведра обрезанной пластиковой бутылкой. Потомвылил несколько ведер воды на палубу вокруг клетоки опустил тент, создавая тень. Все разошлись.

Капитан. Кто там?Витя (очнулся). Где-то я этого мальчика видел. Не могу

вспомнить.Капитан. Очнется, расскажет. День впереди долгий.Гром. И жаркий. И, может быть, наш последний.Капитан. Не последний, Бог даст.Гром. А барабаны, африканская масленица, человек-

акула?Капитан. В Африке любят представления, как театр.

Зачем-то мы Мише нужны стали. Почетные гости. Воспо-минания о Союзе. Родина жен его. Чужая душа потемки.

Гром. Тем более, черная.Капитан. Опять глупость сказал ты. Прости, что я пря-

мо. Миша, душой своей, светлее всех нас. И говорит он всеправильно — про матрешку, про нашего хозяина-москвичаиз Лондона, про нашу возню червячную. Червяки. Гордим-ся, что трудяги-работяги, моремане из тумана. Трепоми морскими байками от жизни закрыться хотим.А собственное за душой где? Какие слова? А надо иногдаи задуматься. Детство вспомнить. Тогда, после большойвойны, все мы, мальчишки, девчонки в войнушку играли.И все «за наших» были. А теперь кто я? Где я? За кого?


Жизнь изменилась, конечно. Я не сразу догадался, зачемМиша тебя к нам подселил, а теперь понял — хочет, чтобыты рассказал о переменах в России. Сам не говорит, осте-регается. Оказаться судьей мне не хочет. Деликатный. Каквождь. Что — есть перемены? Большие? Тяжелые — длядуши моей, да? Подозреваю. А только, это мне сейчаси не важно. Я теперь солнце каждый день, как счастье, чув-ствую. Не будильник-рассвет к трудовым подвигам, а теплона щеке. Словно это не солнце мне греет, а слеза течет.Мне бы встретиться сейчас с моими пацанами-друганамии сказать просто: пацаны! Сыграем опять «за наших»?! Пол-ста лет прошло после школы. Песня тогда была такая.«Летят перелетные птицы, а я остаюся с тобой…»Не слышал? Ты какого года, Гром?.. Молодой, наверное…«Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна…»

Витя (поднимая голову). А на Новый год повесилина елке конфеты и мандарины. Я тогда первый раз манда-рины попробовал, вкуснотище какая! А запах — до сих порслышу. Я потом одной девушке, много лет спустя после этойелки с мандаринами, романс написал и пел.

Когда созреют грозди винограда,Когда дни августа устанут от жары,Расцветится листвой кусочек сада,Как ломтик мандаринной кожуры.Смешаются календари и годы,Как в небе праздничном воздушные шары,Как снег ложится в натюрморт природыНа ломтик мандаринной кожуры.Я буду рад, когда мечты присядут,Усталые, от блеска мишуры,Припомнить поцелуй в прохладе сада,Как запах мандаринной кожуры.

…Ей очень этот романс нравился.


Гром. А ты, Витек, нравился ей?Витя. Наверно, нравился. Только не нравилось, что я

в море хожу. Надолго. Я, говорит она мне, долго ждатьне смогу. Такая девочка.

Поэт. Это совсем ни о чем не говорит. (Все повернулиголовы.) Когда женщина любит, в ней такие чувства и силыбурлят, что мир меняется в ее пользу. Как шторм на моребушует-бушует, а солнце придет — всех помирит и успоко-ит: и ветер успокоит, и волну пригреет. Как счастье.

Капитан. Счастье приходит незаметно и скромно, каксолнце.

Гром. Ай, да молодой человек! Капитан, а ведь он точно,как вы, говорит! Ты кто, молодой?

Поэт. Я третий помощник с траулера «Альпинист».Меня с палубы смыло волной ночью, а я на рыбацкую пла-вающую сеть попал. Меня корейцы подобрали утром.

Витя. Везучий! Опять про сеть и опять везучий! Так тынастоящий моряк, молодой?!

Поэт. Нет. До настоящего мне далеко еще. Но я стара-юсь. А так я — поэт. Я море люблю и стихи. Меня шаманместный вчера в дом привез ночью и сказал, чтобы я стихичитал до утра, не останавливаясь. Как молитву. Я читал.Там — за ширмой больная лежала. Плакала. Когда я читатьначал — притихла. Руку мне гладила. Африканочка. Из-зазанавесочки. Руку просунула — горячая, тонкая, пальцыдрожат и за меня цепляются, как за жизнь. Никогда яне думал, что пальцы могут быть такими понятными, какслова, и такими чувствительными. Мне кажется сейчас,когда вспоминаю, что мы пальцами с ней разговаривали.Она мне рассказывала о своих снах. О птицах, розовыхи белых. О песке на берегу океана. Там лежал большой чер-ный кит. И много-много людей шли к нему, отрезали кусоч-ки мяса и сосали, будто пили чужую жизнь, как лекарство.Как свежую кровь. Другие, окрепшие, резали ломтики кито-вого мяса и раскладывали на камнях и траве, подставляясолнцу. И солнце мгновенно опаляло лучами, золотило,


наполняло теплом и энергией. Моя девочка гладила моируки. А все мое тело, шея, губы, открытая грудь — все тре-петало и рвалось. Я чувствовал себя китом, лежащимна горячем песке. Это меня разрезали и рвали, трогалии целовали, кусали, нашептывали мне слова и молитвы.Потом пришла ночь. Горели костры. Летали искры и звезды.Люди медленно раскачивались на песке, вставали, шли,пританцовывая, нащупывая друг друга, будто выбираяпо душе и по силам. Стояли, будто обнюхивая друг друга,или — нашептывая слова. Целуя и подставляя губы. Разма-хивая руками, будто пытаясь взлететь. Извивая и переги-бая тела свои, удлиняясь или сокращаясь, как тени, пада-ли на песок. И песок скрипел под телами и вздохами. Песокутрамбовывался спинами и локтями, пятками и ударамиладоней. Будто там шла борьба. С болезнью и страхом.С пустотой и одиночеством. С любовью. Со смертью.С голодом жадной жизни. А потом захотелось пить. Ужаснохотелось пить. Ручей оказался рядом. Влага текла по губам,омывала шею и капала на грудь. И руки лежали в воде непо-движно, а вода холодила пальцы. Вода наполняла губы.Девочка целовала мне шею. А утром затихла. Шаман сказал,умерла. Шаман сказал, что хорошо умерла, с улыбкой. Что яочень помог ей. Я спросил, разве она мой язык понимала?А он говорит — Бог один. Он всех понимает. А человек одинбыть не может. Я стихи читал, она слушала. Так мы с нейобручились. Музыкой слов. И теперь она не одинока. Бог еепринял счастливой.

Капитан. Это ты хорошо сказал. Бог ее принял счастли-вой…

Витя. А ну, почитай нам! Давно я поэтов на морене слушал. О чем пишут?

Поэт (читает).

Качает наш дом на веселой воде,Летят из трубы облака…


Куда нас несет, остановит нас где? —Никто не ответит пока.О встрече далекой ты просто забудь…От борта до борта качает звезду.Качает наш дом, а под ним глубинаИ стаи кочующих рыб…Отсюда родная земля не видна —Родным здесь лишь ветра порыв.Такой же, как в нашем вишневом саду…От борта до борта качает звезду.Друзья мои, все вы сегодня со мной —Кто в сердце, кто в песне, кто рядом…Качает наш дом океанской волной,А мы ему — грешные — рады!

— Еще читать?— Еще читай!

Сегодня, ни с кем не ругаясь, не споря,Лишь горы зарей зацвели,Отдали концы, и в открытое мореМы юность свою повели.И берег, сползая в туманную небыль,Упрятался за горизонт…Прошлепали морем до самого неба,Лишь солнце раскрылось, как зонт.Здесь море себя перед нами не делит —Схватить свой порыв не спеши…Померкло значенье числа и недели.Здесь море, как мера души.Здесь понял, качаясь в летящем просторе,Покой — это лишь фейерверк.Вся жизнь задержалась


Над бездною моря,Как камень, подброшенный вверх.

— Еще?— Читай!

Легко нарушая традиции флота,Мы в пятницу вышли в поход…Нелегкая служба — морская работа,А море нас любит и ждет.Волна голубая взорвется над баком —Смелее, товарищ и брат,Нас тот не поймет, кого шторм не оплакал,Кто в пятницу морю не рад.Вернемся домой мы с тобою не скоро,Дорога у нас далека…Качается небо, качается море —Танцует душа моряка.Веслом и канатом мозолены руки,Рождается песня во мне —Мы ходим с тобой по воде и разлуке,А след наш ищи на земле.

— Я еще одно вам прочитаю, можно?..— Валяй!

Всем, кто верил и ждал,Нет нужды объяснять,Что такое печаль и потери,Что такое — устал,Что такое — не спать,Что такое — бояться истерик.Верю в зелень листвы,В цвет вечернего дня,


Верю в запах растертой полыни.Жду я самых простых,Дорогих для меняСлов моей долгожданной любимой.Я из тех, кто ушел,Кто в дорогу одет,Кого кормят усталость и ноги,Мне в пути хорошо,Я движеньем согрет,Я из тех, кто идет по дороге…Наш сегодня чередЭту Землю крутить,Чтоб скрипели магнитные оси…Вот — еще поворот,И полгода пути —И мы снова к любимым вернемся!Нам нельзя обманутьТех, кто верит и ждет,Мы вернемся, смешными, как прежде.Тот — обнимет жену,Друг ко мне подойдет,Кто-то снова поверит в надежду!И к чему вспоминатьНаши боли и пот,И к чему говорить про потери —Мы пришли не считать,Мы — живучий народ,Мы пришли,Чтобы кто-то поверил.

Витя. Молодец, молодой! Так держать! Тебя как зовут?Поэт. Коля. Николай.Гром. Настоящее морское имя. Святой Николай —


покровитель моряков и путешественников.Поэт. А мы отсюда домой — когда вернемся?Капитан. Скоро, Коленька, скоро. Вот, праздник афри-

канский новогодний отгуляем и домой.Поэт. А то меня мама ждет.Витя. Мама — это святое. Знаешь, Коля, какие самые

настоящие морские слова. Я тебе сейчас расскажу. Мама —это святое. Дом — куда надо возвращаться.

Гром. Где тепло.Капитан. Дом — это там, где мы. Потому что с нами

тепло.Витя. За это нас любят женщины.Гром. И ждут.Витя. А еще слово Родина.Поэт. Я знаю. Потому что мы — мужики.Витя. Капитан! Как он хорошо сказал. Молодец. Моло-

дая кровь флота!Капитан. Потому что поэт. На море поэт — от Бога.Шпринг (бежит по палубе). Эй, вы, в клетках! Миша

идет!Витя. Не понял, чего это он так рано? Еще не вечер…

Или акула пришла раньше времени?Миша (подходит и говорит, не улыбаясь). Ну, что, капи-

тан, есть две новости, плохо и хорошо. Так говорят?Капитан. Говори. Не стесняйся.Миша. Первая — плохо — у тебя нет ключа — открывать

клетка. Нет ключа? Плохо. Вторая — совсем хорошо — ника-кая клетка никогда не заперта. Как сердце — стучит внутри,живет снаружи. (Дергает и открывает, улыбаясь и говоряпросто.) Русский матрешка умный. Открывай-доставай,говорить не надо. Африка матрешка, тоже умный, потомучто слова плохого нет. Нет слово замок, плохое слово.Обмануть нет — плохой человек слово. Нет слова убить.Нравится матрешка африканский? Хороший матрешка?Миша дарил тебе. Африка — темный, улыбка — белый. Мат-решка — слова хороший. (Улыбается.) Вспоминать меня


будешь, как говоришь? Отелло? Ромео? Вождь африкан-ский? Босой и щедрый, улыбка для восемь счастливых жен!Да? Москва-Владивостока, мало тока, да?

Капитан. Веселый!? А твоя клетка, Миша? Нашел из неевыход?

Миша. Клетка есть. Обезьяна видит — человек клетке,человек видит — обезьяна клетке. По секрету скажу —у меня внутри тоже клетка есть — скелет, называется. А онмне — стоять помогает, сердце хранит. Хороший клеткамоя? У меня дома русский матрешка. Талисман. Она мнепоможет, как думаешь? Матрешка боится черныйцвет? Нет?

Капитан. Много говоришь. Пора. Помоги мне поднять-ся и выйти, вождь… Морская жизнь, скажу откровенно,спектакль на палубе. Виртуальность видна каждый день.Оттого глаза и слабеют. Капитанская болезнь, скажу. (Выхо-дит на палубу. Другие выходят тоже.)

Витя. Миша-джан, ты обманываешь. Говоришь, что нетслова убить, а рыбу и птицу ешь, как?

Миша. Я говорю: рыба, живи во мне! Я говорю: птица,пой во мне! Видишь, петь хочется.

Витя. Ну, хитрец, дай я тебя обниму. Все-таки, смотрюна тебя, слушаю — зачем дурачком притворяешься? Мат-решка африканская, маска? Черная маска? Слово-шутка-прибаутка, маска?

Миша. Маска-дурашка, Миша под маска, а Ванька-дурак — тоже умный? Блаженная!

Витя. Блаженный?! Да ты точно от русского моряка про-исходишь, а? Семейный ты наш. Не спрашиваю, куда мнеидти дальше по этой палубе, но ты мне ответь, белая улыб-ка, как ты меня выкупил? Дорого платил?

Миша. На все вокруг есть цена, даже на нашу жизнь.Как Одесса говорил: если ты должен деньги, заплати день-ги. Иначе придется платить совесть.

Витя. А слово совесть есть у африканцев?Миша. У африканцев есть слово душа, как у русских.


Витя. Ты настоящий друг, Мишка. Умеешь ты сказатьглавное.

Гром. А как же барабаны? А что — акула?Миша. Все настоящее. Африка, море. Не виртуально.

Мои барабаны. Музыка неба. Акула? Акула тоже моя. Пла-чет. Девочка моя больная ушла. Барабаны, все говорят.Барабан слышать, все понимать. Далеко ушла. Океан.С хорошими словами ушла. С любовью. Твой молодой стихичитал. Знает. Родной мне теперь. Как сын.

Капитан. Умерла? Может, барабаны ошиблись?Не умерла?

Миша. В сердце осталась. Молодая радость. Грустно.Капитан. Что-то еще, вождь?Миша. Моя клетка захлопнулась — бабушка умер — я

теперь вождь трех племен. Трех племен вождь, трех племендетей надо. Гуманитарной каша кормили, таракановне стало, птичек мало, детей не рожать. Детей не рожать —племя не будет. Надо спешить. Буйвола охотится — мясоесть. Самому охотиться, самому есть, самому женится. Сей-час. Белоруска-жена плачет. Две хохлушка-жена плачет…

Гром. А курочка-ряба кудахчет…Миша. Что говоришь, смелый, три раза беглый?Витя. Это из русской сказки про золотое яичко.Миша. Пасха?Витя. Пусть будет Пасха, пусть Новый год, на счастье.Миша. Пусть!Витя. А можно, я Шпринга возьму. Пропадет он у тебя.Миша. Он не счастье, Витка… Мой посошок тебе —

Шпринга не бери. Беда приносит.Витя. Я, Мишаня, не поверю в счастье, когда мелкого

гада не будет рядом. По-морскому говорят: один шагна палубу — счастье, полшага за борт — смерть. Все должнобыть со мной, рядом! (Обнимая Шпринга.) Он мне опасностьнапоминать будет. Морское счастье — всегда соленое, все-гда неустойчивое, на волне потому что. Пусть этот Шпрингрядом будет. Мы с ним, может быть, в прошлых жизнях


на морях пересекались. Я, понятное дело, рыбу ловил. Он —меня! Правда, Шпринг? Или ты тогда уже рыбой был?Не обижайся, не всех одноглазых за борт бросали.

Миша. Пусть, если хочешь. Но домой, как пешком идти?Далеко.

Гром. А что же ты, друг-вождь — обувку на дорогуне дашь? Босиком по вашему песку — ноги в кровь?!

Миша. Такой тебе твой акула. И твой матрешка. А я будувидеть, кто ты? Пой, Витка, про морское счастье! Посошокпо мне. Я — счастье на всех делИть. Или делАть? Нельзясчастье один, так, Капитан? Так! ДелАть, как я!.. (Первымшагает по трапу, остальные — будто выходят один из друго-го.) Матрешка! Морская! Левое плечо вперед! Живота грудьчетвертый человек, я! Стой! (Миша напрягся, как от резкойболи в животе, и повернул голову в сторону берега.)

Витя. Что случилось, купец моей радости?Миша. На берег случилось. Барабан сбился. Небо свет-

леет. День идет. Луна перышком летит. Луна несет новостьбольшой, как большой живот беременной женщины… Бара-баны торопят новость. Это хорошая новость! Слышишь,большой барабан говорит! Большой барабан любовь хочет!Так зовут на большую свадьбу!

Капитан. Так, может, это о твоей новой свадьбе бараба-ны гремят?

Миша. Нет. Мишина свадьба — племен дружба, ритуалвождя. А тут — смерть или жизнь.

Гром. Ну и Африка! Во, дает! Просто азбука Морзена барабанах. Любовь или свадьба? Ключ или клетка? Театрили смерть?! Что смотреть будем?

Витя. Точно. Шекспир! Миша, объясни? Может к намснова вернулась акула и надо нырять? За цветами?За платьем невесты? Ты опять затеваешь нам свадьбу типаАфрика-Россия? Семейный социализм на половину земно-го шара? Смешение народов и буйство ласк? Хочешь моимзагорелым торсом женщин своих успокоить, а? Я могу!Но ты покорми меня, тогда под жареное мясо и улыбаться


приятнее. Не темни, Миша?!Но уже слышно нарастающее движение быстрых весел

и шум воды, вспененной флотилией невидимых черных пирог,летящих от берега к судну, как тысячи пущенных к целистрел. Воздух звенел, казалось, от скорости звука, готовогоразорвать полог рассветного неба… Так нарастает войреактивного самолета на взлете. На палубу упал человеки заплакал словами прощающегося с жизнью. Он лежал и выл,ожидая приказа о смерти. Стало так тихо, что комариныйписк испугался себя и смолк. Миша подошел к лежавшемуи что-то спросил. Лежачий ответил, не отрывая головыот палубных досок.

Миша повернулся к капитану и спросил голосом мировогосудьи.

Миша. Поэт здесь?Поэт (вышел вперед). Я здесь.Миша. Ты касался руки моей дочери?Поэт. Да.Миша. По законам моего народа ты должен умереть.

Завтра.Поэт. Понимаю. Согласен.Миша. И жениться на ней. До полуночи. Сегодня…

(Но голос сорвался в крик и причитания.) Как ты смел это сде-лать?! Мальчишка! Щенок бледнолицый. Сынок… Все кон-чим сегодня!

Поэт. Я согласен — сегодня…Миша. Капитан! Что требуется от жениха на свадьбе

по вашим законам. Я хочу соблюсти правила.Капитан. Благословение родителей. Костюм с галсту-

ком. Присутствие родителей, родственников, друзей.Миша. Где твои родители?Поэт. Отец погиб в море. Мама дома. В Новороссийске.Миша. Считай, я твой отец и твое благословение. Маму

спросим, когда приедем в Россию. Думаю, что она согласит-ся. Как думаешь, капитан?

Капитан. Согласится. Только поздно, будет.


Миша. Почему поздно?Капитан. Если завтра казнь.Миша. Кто сказал, казнь?Капитан. Ты. Сегодня — свадьба, а завтра — казнь.Миша. Делай дважды — будет лучше. Как я могу разре-

шить ему умереть, когда он будет муж моей любимой доче-ри? Которая не умерла, а полюбила. Слава богам на небеи рыбам в море! Слава Луне и Солнцу! Слава звездами голосу неба! Слава моим барабанам и моему народу! Яхотел ехать поезд и делать семейный социализм, еду и пою!Бог моего народа и всей Африки слышит мою песню. Под-нимись, плачущий раб, целуй ветер жизни, ласкающийгубы и играющий нашими одеждами. Дети мои, будьтесчастливы и благодарите мир, дарованный вам всевыш-ним! Мы все — дети мира. И все вы мне — семия! Говори,поэт и мой сын теперь, чего хочешь? Нам домой спешитьнадо.

Поэт. Нам тоже, папа?Миша. Сынок! Заработала! Моя идея семейного соци-

ализма! Дай, тебя обниму, мальчик мой. Ты, наверно,не совсем русский… Коля? А по отчеству? По отчеству как?

Капитан. Не обижай его, Миша. Он наш. Морсковатый,как моя тетя из Одессы. Дай нам побыть вместе. Помол-чать, рядышком. Тебе — тебе тоже надо подумать.

Миша. Ты видишь плохо?Капитан. Я вижу плохо, но предвижу хорошо. Как твой

шаман. Мама-морячка — это таки большая тетя. Ты этоучти, Миша. Понимаешь меня?

Миша. Я теперь все буду делать, как скажет тетя? Тетя-мама-ревизор?..

НЕМАЯ СЦЕНА.Через полчаса на опустевшей палубе, рядом с открытыми

клетками.Витя. Наверное, это наша последняя ночь в обществе

клеток. Моя мне родной стала, ей богу. Доберемся домой —


я скучать по ней буду.Капитан. Конечно, с женой так не похрапишь, разбудит

и на диван отправит.Витя. На диван? Ой-ей, не хочу.Гром. Хочу под Канаду, под Скандинавию,

на Мурмáнск. Там дожди и прохлада.Капитан. Надоела мне Африка! Хорошо, что мы вме-

сте…Витя. Вместе и на месте, капитан!Поэт. Как птицы сбиваются в стаю, как рыбы перепол-

няют океан… На Родину!Витя. Поэт! Хорошо, что поэт. А я хочу — окунуть лицо

в дождь… (поет тихо и грустно.)

Здесь ни ночи, ни дня…Здесь ни звезд, ни луны и ни солнца —Лишь туманы и дождь…Лишь туманы, туманы и дождь.Лишь прозрачная чайкаНад мачтою лапой потретсяИ, подняв свои крылья, как призрак в туман

упадет…Туманы, туманы — роса океана.В тумане Канада и север Европы.Три месяца в море — печалиться рано,Но слепо туманы домой нас торопят.Здесь ни ночи, ни дня…Здесь неделя проходит как годы.Наша прошлая жизнь утекла, как сквозь пальцы

вода…Здесь в тумане гудят маякиИ гудят пароходы.И полжизни бесследно туман проглотил

навсегда.


Туманы, туманы — роса океана…Глаза проглядишь и умоешься потомЗдесь мало сомнений и мало желаний,Здесь мало желаний и много работы.Здесь все проще, не надоНи слов, ни чужого участья…Лед плывет за бортом,Воздух мокрый шатается вдрызг…Чашки чая горячегоХватит вполне мне для счастья —Для бессонницы хватит в лицо разорвавшихся

брызг!Туманы, туманы — роса океана.Глядят штурмана напряженно и гордо!Бесцветный капкан вместо неба над намиТуман затянулся, как узел на горле…Здесь ни ночи, ни дня.Почему ты давно мне не снишься?Видишь, чайка взлетела, себя разорвав

пополам…Наши дети на фото в каюте со мною

смеются —Я смотрю, как в тумане, смотрю, будто падаю

к вам…Туманы, туманы — роса океана…В слепой тесноте напряженнее чувства —И наша любовь оживает в тумане,Среди ожиданий, сомнений… и грусти…

Витя. Если дойду домой, положу перед ней ромашки.Пусть она улыбнется…

Капитан. Или — заплачет…Витя. Она улыбнется мне, капитан! Улыбнется! Она так


улыбнется…Гром. Посошок скажу, чтобы всем думать. Меня Миша

предупредил, чтобы я молчал об этом. Только я и не понялтогда, почему вам нельзя говорить. А теперь уже надо.

Капитан. Говори.Гром. Когда меня в машине везли, по радио передали,

что Крым и Севастополь Россия теперь.Витя. Севастополь? Конечно, Россия! Всегда было.Гром. Давно не было.Витя (задумавшись). Так можно в магазин идти?Гром. Бежать, Витя! Бежать!Капитан. В Севастополь?.. Так вот какой Миша… Обере-

гал меня. Дождь мой… (Слезы текут по щекам.) Переправа,переправа… Спасибо…

Витя (голосом и интонацией Миши, разбрасывая рукамиблеск воображаемого халата). Спасибо — не надо. Я —народ, и ты — народ. А вождь — всегда будет.

Гром. Паспорта надо…Витя (продолжая игру голосом). Сердце твое — главный

паспорт. Его не теряй. Так говорю?..Шпринг. Придется еще пожить. Смешно. Кем буду

теперь? Неужели Дрейк — пират адмирал — на горшкеумер? Не верю… А может, пиратам тоже плохо бывает?

Капитан. В Севастополь. Домой. Мы там — нужны… Тамнаше солнце.

Витя (голосом Миши и все больше вживаясь в африкан-скую роль). Как вождь говорю вам. Все нужны другу! Солнцеи кит, песок-океан, поезд-весна, дочь-мальчик… Смертьтоже надо, когда устал очень. Все надо любить, потому чтохотела так мне моя мама. А мама — это и Богу на небе теп-ло…

Поэт (поет тихо). Мы вернулись домой в Севастопольродной…

Гром. Запел, жених? Собирай силы! Африканские жен-щины слабых не любят…

Витя (подхватывая тему). Суп из акульих плавников


с африканской травкой — это у них коронка!Гром. И два килограмма за ночь из тебя вынут, как пить

дать!Витя (поет на мотив «молодой моряк, грудь его в меда-

лях…»). Молодой поэт… (Оба хохочут.)Поэт (Вите и Грому, серьезно). Дураки вы, и мало еще

понимаете. Женщины любят ласковых.Общий возглас. Ага, умеющих разговаривать пальца-

ми?!.Капитан (слушая их и улыбаясь чему-то своему.) Поэт!

Хорошо, когда есть поэт…

Все улыбаются. Музыка барабанов сменяется музыкойвальса и духового оркестра на Приморском бульваре. «…Мывернулись домой в Севастополь родной…»

К О Н Е Ц


Оглавление

Дом на волне… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3Действие первое . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6Действие второе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 42

Испытание акулой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 71Действие первое . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 74Действие второе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114

Николай Бойков

Дом на волне…Пьесы

Редактор А. Быстрова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru