Сорель Ж. - Размышления о Насилии-2013

Georges Sorel

Réflexionssur la violence

EDITIONS DU SEUILPARIS1990

Жорж Сорель

Размышленияо насилии

ФАЛАНСТЕРМОСКВА

2013

УДК 301

ББК60.5

С 65

Перевод с французского Б. Скуратов (с. 9-57, 245-291),

В. Фриче (с. 58-244). Редактор В. Акулова.

СорсяьИС

Размышления о насилии. М.: Фаланстер, 2013. — 293 с.

«Размышления о насилии» — самая известная работа французского

философа и социолога Жоржа Сореля (1847-1922), в которой автор —

теоретик революционного синдикализма — выдвигает понятие мифа

о всеобщей стачке как коллективного мобилизующего представления,

способного стать основой революционных преобразований. Един-

ственный перевод книги на русский язык был сделан в 1907 году. На-

стоящее издание включает новую редакцию этого перевода, ранее не

публиковавшееся на русском языке авторское предисловие и дополни-

тельные главы, написанные для более поздних французских изданий

книги, письма автора, адресованные издателю и одному из читателей,

а также вступительную статью историка Жака Жюльяра.

ISBN 978-5-9903732-2-8

© Editions du Seuil, 1990

СОДЕРЖАНИЕ

9 Предисловие. Жак Жюльяр

27 Введение. Письмо к Даниэлю Галеви

57 Предуведомление к третьему изданию

57 Предисловие к первому изданию (1906)

Глава I. Классовая борьба и насилие

65 /. — Борьба бедных групп с богатыми. — Противо-действие демократии разделению на классы. — Какпокупается социальный мир. — Корпоративный дух.

71 //. — Иллюзии об исчезновения насилия. — Механизмпримирения и воодушевление, которое оно несет ста-чечникам. — Влияние страха на социальное законода-тельство и результаты этого влияния.

Глава II. Упадок буржуазии и насилие

81 /. — Парламентариям необходимо устрашать. —Методы Парнелла. — Казуистика: глубинное един-ство групп парламентского социализма.

87 II. — Вырождение буржуазии благодаря мирной жиз-ни. — Концепции Маркса о необходимости. — Рольнасилия для восстановления прежних социальныхотношений.

94 ///. — Отношения между революцией и экономическимпроцветанием. — Французская революция. —Христи-анское завоевание мира. — Грозящие миру опасности.

Глава III. Предубеждения против насилия

101 /. — Устаревшие представления о Революции. — Из-менения в результате войны 1870 года и парламент-ского режима.

106 //. — Замечания Дрюмона о буржуазной жестоко-сти. — Юристы третьего сословия и история су-дов. — Капитализм против культа государства.

113 III. — Позиция дрейфусаров. — Суждение Жореса о Ре-волюции: его преклонение перед успехом и ненависть кпобежденным.

118 IV. — Антимилитаризм как свидетельство отказаот буржуазных традиций.

Глава IV. Пролетарская стачка

121 /. — Путаница парламентского социализма и яс-ность всеобщей станки. — Мифы в истории. — Прак-тическое доказательство значения всеобщей стачки.

130 //. — Попытки усовершенствования марксизма. —Способ его прояснения при помощи всеобщей стач-ки — классовая борьба; — подготовка к революциии отсутствие утопий; — неустранимый характерреволюции.

140 III. — Научные предрассудки, противопоставляемыевсеобщей стачке; сомнения в науке. — Ясные и тем-ные области мысли. — Неосведомленность парламен-тов в экономических вопросах.

Глава V. Всеобщая политическая стачка

151 /. — Использование профсоюзов политиками. — Дав-ление на парламенты. — Всеобщие стачки в Бельгиии России.

157 //. — Различие между двумя течениями мысли в со-ответствии с двумя концепциями всеобщей стачки:классовая борьба; государство; мыслящая элита.

162 III. — Зависть политиков. — Война как источник ге-роизма и как разграбление. —Диктатура пролетари-ата и ее исторические предшественники.

170 IV. — Сила и насилие. — Понимание силы у Марк-са. — Необходимость новой теории пролетарскогонасилия.

Глава VI. Моральность насилия

177 /. — Наблюдения П. Бюро и П. де Рузье. — Эпоха муче-ников. — Возможность сохранять раскол небольшимнасилием, благодаря катастрофическому мифу.

185 //. — Жестокие древние обычаи в школах и мастер-ских. — Опасные классы. — Снисходительность кпреступлениям хитрости. — Доносчики.

194 III. — Закон 1884 года, устрашающий консервато-ров. — Роль Мильерана в министерстве Вальде-ка-Руссо. — Основания нынешних представлений опосредничестве.

203 IV. — Поиски возвышенного в морали. — Пру-дон. — Отсутствие источника морали в тред-юнионизме. — Возвышенное в Германии и понятие окатастрофе.

Глава VII. Мораль производителей

212 /. — Мораль и религия. — Пренебрежение моралью вдемократиях. — Внимание «новой школы» к вопросамморали.

220 //. — Беспокойство Ренана о будущем мира. — Егопредсказания. — Потребность в возвышенном.

225 ///. — Мораль Ницше. — Роль семьи в происхожденииморали; теория Прудона. — Мораль Аристотеля.

232 IV. — Гипотезы Каутского. — Сходства духа всеоб-щей станки и духа революционных войн. — Страхпарламентариев перед этим духом.

238 V. — Рабочий на развитом производстве, художник исолдат революционных войн: желание превзойти вся-кую меру; забота о точности; отказ от идеи возна-граждения, отмеренного по заслугам.

Приложение I. Единство и множественность

245 /. — Биологические образы, поддерживающие идеюединства; их происхождение.

247 //. — Античное единство и исключения из него. —Христианская мистика. — Права человека; их по-следствия и их критика. — Польза концепции не-исторического человека.

254 III. — Церковная монархия. — Гармония властей. —Отказ от теории гармонии; современное улучшениепонимания идеи абсолютного.

259 IV. — Склонность современных католиков к приспо-соблению. — Безразличие государства. — Сегодняш-няя борьба.

263 V. — Современный опыт, который дает церковь: пар-ламентаризм; отбор боевых групп; множественностьформ.

268 Приложение II. Апология насилия

270 Приложение III. За Ленина

Письма

280 Выдержки из переписки Жоржа Сореля с Даниэлем Га-леви по поводу издания «Размышлений о насилии»

288 Письмо Марселю Дальбертозу

ПРЕДИСЛОВИЕ

Рискуя мыслить

Жак ЖюльярЖану Даниэлю

Перед вами книга, дошедшая до нас с ужасной репу-тацией и давшая скандальное потомство. Наследниками«Размышлений о насилии» последовательно, а иногда иодновременно называли себя крайне правые националистыи крайне левые революционеры, фашисты, террористы,сторонники тоталитаризма всех сортов. Хорошо известно,что у Муссолини — по крайней мере, по его собственнымсловам — это была одна из настольных книг. Но не все зна-ют, что так же важна она была и для Антонио Грамши. Су-ществует символически важный, хотя и спорный слух, что,поскольку французские власти забросили могилу ЖоржаСореля, с инициативой восстановить надгробие выступи-ли два правительства: советских большевиков и итальян-ских фашистов. Оглядываясь назад, мы можем сказать,что именно эти люди и не дают примирить с покойнымсовременное общественное мнение. Во Франции монархи-стам из Action française так и не удалось присвоить себе этузлополучную книгу, но они все же сделали достаточно длятого, чтобы отвратить от нее республиканцев. В целом отнее отвернулись и демократы, и либералы, приняв на верупохвалы, которые расточали ей их противники. Сартр, повсей видимости не читав, пренебрежительно называл книгу«фашистской», а его гораздо более осведомленный собрат ипротивник Раймон Арон незадолго до смерти признавалсямне в сдержанном отношении к этому запутанному и про-тиворечивому автору.

Ведь Сорель и его «Размышления» — одно целое. Авторпроизведения столь значительного, что все уже потерялинадежду на его полное переиздание, кажется, всегда будетотождествляться с одной из своих книг, хотя не все его зна-токи считают ее самой примечательной. Впрочем, знаковойее можно назвать без всяких сомнений.

Еще одна проблема в том, что обычно из этой книги пом-нят только ее заглавие. «Размышления о насилии» — этопросто апология насилия. И дело с концом. Многие оченьудивятся, если начать несколько более обоснованно доказы-вать, что это по сути высказывание в защиту прав человека впротивовес государственному интересу. Об этом мы еще по-говорим. А пока подчеркнем, что основная ответственность

Ί β Жорж Сорель «Размышления о насилии»

за ошибочные интерпретации этой книги лежит на самом ав-торе. Всю жизнь Жорж Сорель предпочитал глубину — яс-ности, понятийную строгость — изяществу формулировок.Такова была его профессиональная этика. Он не боялся пи-сать неоднозначные и даже противоречивые вещи, когда по-лагал, что реальность неоднозначна или противоречива. Онпрезирал литераторов, обвиняя их в том, что они ставят своеискусство выше истины. Время от времени Сорель не прене-брегал провокациями не только по отношению к противни-кам, но, может быть, даже в первую очередь по отношению кдрузьям — он не всегда сохранял полную серьезность. Однойиз его любимых обучающих провокаций, несомненно, сле-дует считать обращение бытовых представлений о том, чтосила легитимна, когда ее противопоставляют насилию. Ес-ли бы вместо слова «насилие» он выбрал «прорыв» или, ещелучше, «революционный прорыв» — а он как раз это и имелв виду, когда писал статьи, из которых состоят «Размышле-ния», — то он был бы понят иначе и привлек бы других уче-ников: возможно, тогда о нем говорили бы, что он вдохновилсъезд социалистов в Эпине (1971), а не фашистский митингна Сан-Сеполькро (1919)1.

«Размышления о насилии», как и великие произведенияполитической философии — я здесь имею в виду «Обще-ственный договор», — это неисчерпаемая книга, которуюедва ли можно целиком понять при первом прочтении. Этоосознавал и сам Сорель, несмотря на свою скромность и ре-алистический образ мысли, удерживавшие его от углубленияв теоретические спекуляции: «Я полагаю, что внес суще-ственный вклад в дискуссии о социализме», — пишет он напоследней странице книги. Этот вклад выражается не столь-ко в понятиях, которые он ввел в употребление, сколько вразработанном им методе. Конечно, было бы соблазнитель-но отвести теории мифа, которая красной нитью проходитчерез эту книгу, такую же роль, какую играет общая воля уРуссо, классовая борьба у Маркса или подражание у Тарда, —то есть роль центральной идеи в его социальной космологии.Возможность свести замысловатое здание с планировкойлабиринта к одному-единственному слову или выражениюбыла бы простым выходом и для критика, и для читателя.Нетрудно понять, почему из великих мыслей запоминается

Объединительный съезд, прошедший в 1971 г. в городе Эпине-сюр-Сен, недалеко от

Парижа, ознаменовал собой обновление и сплочение французского социалистиче-

ского движения. На этом съезде Франсуа Миттеран был избран первым секретарем

Социалистической партии. В 1919 г. на площади Сан-Сеполькро состоялся митинг, на

котором Муссолини объявил о создании Итальянского союза борьбы, впоследствии

ставшего ядром фашистского движения. — Прим. ред.

Предисловие -|1

лишь наиболее схематичное и почему, возвращаясь к тек-стам, мы с удивлением обнаруживаем, что авторы беспре-станно предостерегают нас от того, что сами пишут.

Вот почему в случае Сореля мы хотели бы сразу же под-черкнуть примат метода, или, точнее — поскольку слово«метод» уже подразумевает некую систему, — важностьопределенного стиля мысли, присущего ряду современни-ков Сореля, с которыми он был знаком и которыми вос-хищался: я бы назвал Бергсона, Пеги, Бернштейна или,возможно, даже в первую очередь кардинала Ньюмена иПрудона. Этот стиль зиждется на едва ли не уникальномимперативе: на потребности — и логической, и мораль-ной — в единстве со своей мыслью, в том, чтобы придер-живаться собственных высказываний, а не оперироватьшаблонами и мертвыми концепциями, которые давно ужене ставятся под сомнение. Пеги в том же смысле упоминаетвалежник, мертвую древесину, уподобляя ему привычные,уже не осмысляемые представления. Пример коммуни-стического мира показывает, что эти люди не обманулисьв предчувствиях: использование чисто инструментально-го языка-объекта для сведения мысли к ее материальномуосадку, незыблемому и священному, угрожает не толькоживости мысли, но и свободе духа в целом.

Быть современником собственной мысли, как любил го-ворить Жан Лакруа, небезопасно. Прежде всего, это озна-чает риск противоречия самому себе. Полностью избегаютего лишь те, кто никогда не переоценивает свои взгляды.«Верность собственным идеям» — это нередко просто са-мый легкий способ утаить отсутствие мыслительной ра-боты. Если Жорж Сорель так много себе противоречил —к большой радости своих критиков, — «то это потому, чтоон непрестанно работал» (Поль Тибо), непрестанно ставилпод вопрос собственные взгляды. Здесь мы видим, что ра-бота мыслителя несовместима с политической деятельно-стью: что мы сказали бы о политике, который вдруг заявля-ет, что он поразмыслил и понял, что его противники правы,а он ошибался? Мы бы решили, что он либо предатель, либоконъюнктурщик. «Мои мысли — это для меня те же рас-путницы», — говорит племянник Рамо2. Мысли политика -его законная жена: они окружены почетом, но навещает оних редко. Вместе их можно увидеть только на официальныхмероприятиях.

Герой одноименного произведения Дени Дидро. Буквально его слова переводятся как

«Мои мысли — мои шлюхи». — Прим. ред.

-| 2 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Поэтому прежде всего посоветуем читателю начать свведения — длинного письма-предисловия, адресованногоДаниэлю Галеви: из публикуемой впервые в настоящем из-дании переписки мы знаем, что формулировки в этом пись-ме были тщательно выверены. В этом предисловии Сорельописывает свой подход и разъясняет недостатки выбран-ной им манеры письма. Не оправдываясь за свою «беспоря-дочность» (с. 27) и «неоднородность» (с. 63), он настаивает,что это для него проявление интеллектуальной бдительно-сти. Писать слишком строго означает рисковать «исклю-чить из рассмотрения множество новых фактов»: «Я пред-лагаю вниманию читателей усилие мысли, стремящейсявырваться из оков заранее выстроенных для общего поль-зования представлений» (с. 29). Враги Сореля — готовые купотреблению мысли, те, которые, ссылаясь на Бергсона, онназывает «шаблонными» (с. 29). Отсюда его открытый от-каз нравиться (с. 29), пренебрежение переходами от однойтемы к другой (с. 29), использование повторов (с. 29). Толь-ко так, полагает он, можно «очистить память», «стать сво-им собственным наставником» (с. 28). Но ни в коем случаене «собственным учеником», по его жесткому выражению.Живую, действующую мысль нельзя ни воспроизвести, нископировать. Как нельзя заниматься гимнастикой по пере-писке, точно так же невозможно ни мыслить за других, нипоручить другим думать за нас.

И точно так же не может быть «социального мыслителя»,который бы предписывал социальным агентам, что им де-лать в соответствии с ролью, которую он им отводит в сво-ем плане переустройства общества. Социализм Сореля — нелекция доктора революционных наук и не режиссерские тре-бования к актерам. Метод Сореля основан, прежде всего, нанаблюдении. Всеобщая конфедерация труда (ВКТ)3 была дляСореля не историческим агентом, а точкой приложения егорефлексии. Можно ли считать его теоретиком насилия? Нив коем случае. Самое большее — его социологом: «Не нужновыяснять, может ли оно принести нынешним рабочим боль-ше или меньше прямой выгоды, чем умелая дипломатия, —следует поставить вопрос о том, к чему приводит введениенасилия в отношения пролетариата с обществом» (с. 61).

Согласимся, что это решительно антимодернистскаямысль, представляющая собой полную противоположностьложным чарам коммуникации и «одноразовой мысли», по

Всеобщая конфедерация труда (ВКТ) — одно из крупнейших французских профсоюз-

ных объединений, учрежденное в 1895 г. — Прим. ред.

Предисловие -|3

удачному выражению ежемесячника Actuel4. Эта мысль, на-против, вечно в движении, в стремлении к недостижимойпобеде, в борьбе, подобно Вечному жиду — «символу са-мых возвышенных чаяний человечества, обреченного веч-но блуждать, не ведая покоя» (с. 38). Не могу не отметитьвеликолепное определение философии, которое Сорельдает мимоходом, в качестве иллюстрации своего метода:«разведка бездн». Я не знаю более прекрасного, более ис-тинного обоснования аберраций, к каким порой приходятфилософы, особенно в своих практических взглядах: под-линна лишь та философия, которая устремляется вперед ирискует погибнуть ради того, чтобы что-нибудь обрести.Чтобы отвратить человечество от пропастей, нужно, чтобыкто-нибудь их освещал.

Так давайте же наконец воздадим должное этому вели-кому траурному плачу по свободной мысли, прозвучавшемуна заре нашей современности — эпохи мысли плененной.В начале нашего столетия нашлись люди, с душераздираю-щей ясностью предвидевшие то, что должно было произой-ти, — великую капитуляцию духа перед его политическимии коммерческими заказчиками. Как тут не вспомнить Пеги,чье изобличение денег, что бы о нем ни говорили, выходитдалеко за рамки былых католических умолчаний о ссудахс процентом и предсказывает поражение мысли посред-ством ее меркантилизации (Ален Финкелькраут5)? И как неупомянуть кардинала Ньюмена, которого Сорель с такиминтересом изучал? Его «Грамматика согласия», о которойсегодня мало кто вспоминает, была центральной книгойна рубеже XIX-XX веков: великий обращенный методич-но проводит в ней различие между низшими верованиями,опирающимися на конформизм и общественное мнение, ивысшей верой, основанной на свободном интеллектуаль-ном и моральном выборе. Как не вспомнить, наконец, чтоБергсон стал для целого поколения — от Пруста до Сореляи Пеги — человеком, освободившим мысль от оков пози-тивизма и позволившим ей воссоединиться с сильнейшимопытом, данным в переживаниях?

Вот что нужно помнить о методе. После сказанного едвали уже удивит уважение, которое Сорель, радикал и рево-люционер, всегда испытывал к эволюционисту Бернштейну.

Actuel — ежемесячный журнал об обществе, издававшийся во Франции с перерыва-

ми с 1967 до 1994 гг. Изначально имел левую и контркультурную направленность. —

Прим. ред.

Ален Финкелькраут (Alain Finkielkraut, p. 1949) — философ, автор многочисленных ра-

бот, среди которых «Поражение мысли» (La défaite de la pensée, Paris, 1987), посвящен-

ная теме меркантилизации мысли. — Прим. ред.

-j 4 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Как автор «Предпосылок социализма», Сорель испытываетсвященный ужас перед утопией, то есть перед воображае-мой конструкцией последнего государства, ведь он считает,что подход определяется средствами, а не целями. Инымисловами, доктрина — не что иное, как метод в состояниироста. Мы можем лучше оценить это, так как знаем по-следствия: тоталитарный дрейф в XX веке вырос из не-умеренного превознесения политики, понятой как чистаятехнология, служащая определенным целям. Такая точказрения — полная противоположность позиции, которойтребует демократия, когда задача — не столько добитьсятех или иных целей, сколько выстроить общественные от-ношения в соответствии с определенными ценностями.

Тем не менее имеет смысл пристальнее рассмотретьсаму тему книги. Она находится в точке пересечения трехпонятий, первое из которых принадлежит к коллективнойпсихологии и зачастую считается наиболее оригинальныминтеллектуальным вкладом Сореля — это понятие мифа,понимаемого не как вымысел, расходящийся с реальностью,а, наоборот, как мобилизующее коллективное представле-ние. Второе понятие связано, прежде всего, с социологи-ей — это насилие^ а точнее, роль насилия в межклассовыхотношениях и в историческом развитии. Наконец, третьепозаимствовано из событий сорелевского времени — этоидея всеобщей стачки как найденной после долгих поис-ков формы народной и антиавторитарной революции. Этотинтеллектуальный инструментарий нельзя назвать вполнеоригинальным. В частности, идею мифа придумал не Со-рель. Об этой форме аффективной мысли, характерной дляпервобытного человека, задумывались многие авторы: отФонтенеля и Бейля до Леви-Брюля и Дюркгейма. Но, какпоказал Жюль Моннеро6, толчок размышлениям Соре-ля на эту тему дал Вико. У «первобытного человека» или«варвара» нет разрыва между прошлым, где преобладаетаффективность, и будущим, где преобладает активность.Миф — фрагмент человеческой истории, преображенныйпервобытной мыслью, — совершенно естественно превра-щается в репрезентацию будущего, то есть в мобилизую-щий образ. Это и есть основа сорелевской теории мифа.

Что касается идеи всеобщей стачки, то Сорель и не ду-мал приписывать себе ее авторство. Она появилась в на-чале 1880-х в парижской рабочей среде и была воспринята

Georges Sorel ou l'introduction aux mythes modernes, in Science et Conscience de la société.Mélanges en l'honneur de Raymond Aron. Paris, Calmann-Lévy, 1971, tome I, p. 379-412.(Здесь и далее примечания автора, кроме отдельно оговоренных случаев.)

Предисловие 1 5

синдикализмом антиавторитарного толка в 1890-е. Толькочто возникшая ВКТ возвела ее на пьедестал, и она пережиларасцвет, а потом и упадок с поражением движения за вось-мичасовой рабочий день 1 мая 1906 года7. С этого моментаруководители ВКТ — в первую очередь Виктор Гриффю-эль — твердо решают перестать использовать в профсоюз-ном движении лозунг, доверие к которому в краткосрочнойперспективе было подорвано: после Амьенского съезда (ок-тябрь 1906 года) всеобщую стачку в профсоюзах обсуждаютразве что в качестве формы сопротивления межнациональ-ной войне — к большому сожалению тоскующих по анархо-синдикализму. Та же самая забота о реализме не дает превра-тить не нашедшую применения на практике идею в утопию:нельзя допустить, чтобы синдикализм прямого действия по-грузился в эсхатологическую энтропию, как это произошло ссиндикализмом революционным. Идея всеобщей стачки неможет быть утопией, то есть описанием грядущего общества,дополняемого при случае рецептами по его построению.Вот почему большинство руководителей ВКТ сдержанно идаже напряженно приняли книгу «Как мы совершим рево-люцию» (1909) — набросок, в котором Эмиль Пато и ЭмильПуже поддались порыву утопического вдохновения.

Но если всеобщая стачка — это не средство решениякраткосрочных политических задач и не всеобъемлющееэсхатологическое полотно, то чем же еще она может быть,как не тем, что Сорель называет мифом, «совокупностьюобразов, способных инстинктивно вызывать именно течувства, которые соответствуют различным проявлениямсоциалистической борьбы против современного общества»(с. 129)? Таким образом, важна в этом мифе лишь его гло-бальная структура, а различные его части сами по себе непредставляют интереса. Нельзя считать его и «астрологи-ческим альманахом» (с. 127). Как сказал кто-то — вероятно,англичанин, — «доказательство пудинга в том, что его съе-дают». Доказательство всеобщей стачки — в том, что онавоздействует на умы.

Кроме того, Сорель не принимает миф о всеобщей стач-ке за массовое явление. Он не забывает назвать его «синди-калистским», подчеркивая тем самым, что распространенэтот миф в довольно узком кругу активистов, «прини-мающих активное участие в подлинно революционном

7 1 мая 1906 г. ВКТ объявила национальный день борьбы за восьмичасовой рабочий

день. Профсоюз организовал беспрецедентную по массовости стачку и вывел своих

членов на демонстрации. Власти отреагировали на демонстрации силовыми разгона-

ми вплоть до убийств, а также арестами участников. — Прим. ред.

-| g Жорж Сораль «Размышления о насилии»

движении пролетариата» (с. 129). Не зная, какова будет вдействительности судьба всеобщей стачки, они считают,что могут смело свидетельствовать о том, «какие представ-ления наиболее сильно влияют на них и их товарищей»(с. 129). В целом если миф о всеобщей стачке и не носитмассового характера, он может его приобрести благодаряпосредничеству активистов. Анализируя миф о всеобщейстачке в ВКТ, так же как и при исследовании мифа о классо-вой борьбе у Маркса, Сорель занимается лишь объяснени-ем революционной ментальное™.

Однако остается объяснить, почему Сорель так увле-чен объектом своего исследования. Причина, по которойон придает мифическому насилию, воплощенному во все-общей стачке, такое значение, не столько в его шансах напобеду, которых он в конечном счете видит мало, сколько втом, что оно влечет за собой два типа реакций, две системыблизких его сердцу ценностей: индивидуалистический бунтпротив авторитарного государства и моральное восстаниепротив буржуазного разложения.

Как и Прудон, Пеги и основные профсоюзные лидерыего эпохи, начиная с того, кто оказал на него непосредствен-ное влияние — я имею в виду Фернана Пеллутье, — Сорельбыл одержим страхом того, что после революции давлениебуржуазного государства немедленно сменится давлениемгосударства социалистического. Отсюда поиски такой рево-люционной модальности, которая позволила бы избежатьцентрализации власти в руках одной партии. Фернан Пел-лутье как раз усматривал во всеобщей стачке, как в пассив-ной революции, «революцию везде и нигде» — в отличие оттактических маневров некоего центрального комитета. Точ-но так же и Сорель, сравнивая всеобщую стачку с освободи-тельными войнами, видит в ней наиболее яркое проявлениеиндивидуалистического духа в восставших массах (с. 237).Здесь отчетливо видно его недоверие к диалектике слепыхмасс и манипулирующих ими революционеров — диалекти-ке, которая станет проклятьем XX века.

Задолго до большевистской революции 1917 года люди,мыслившие подобно Сорелю, предугадали все ее извраще-ния. К слову, эта прозорливость опровергает отговоркитех, кто полстолетия спустя все еще заявляли, будто «неведали, что творят». Впрочем, следует ли говорить об «из-вращениях»? Достаточно заглянуть в марксистские тексты,чтобы убедиться, что в социалистическом проекте изна-чально содержалось установление диктатуры государства,по крайней мере как один из его возможных аспектов. В Ве-ликой французской революции Сорель, как верный ученик


Прудона, ужасается тому, что, с его точки зрения, она неразрушает Старый режим, а восстанавливает его поколе-бленные основы. Революция — это тот же Старый режим,который учреждается иными методами. Токвиль (а Со-рель читал и его) тоже заметил это, хотя в несколько дру-гом смысле. Что останется от Революции, если отброситьее эпическую сторону? «Применение государственной силыпротив побежденных» (с. 105). А что останется от ее льсти-вых приверженцев, таких как Жорес? Покорность силе об-стоятельств и теоретическое оправдание права сильного.Люди 1793-го лишь вернулись к теории государственногоинтереса, унаследованной от Старого режима. Например,Сорель очень по-марксистски объясняет, что правосудиеЛюдовика XIV было полностью направлено на поддержа-ние королевского величия: «[Его] основной целью было неправо, а государство» (с. 109). И дополним это следующимисловами, которые мог бы написать и Эдгар Кине8: «Жесто-кость членов Конвента легко объясняется пагубным влия-нием идей, которые третье сословие почерпнуло из гнусныхобычаев Старого режима» (с. 113).

Жоресу Сорель не прощает апологию «государственно-го насилия», как мы бы сейчас сказали. Неважно, что оноперешло в другие руки. Оно осталось самотождественным.И здесь Сорель вводит свое знаменитое различие, предла-гая называть все акты власти силой, а акты бунта - наси-лием. Сила есть действие государства, насилие — действиепролетариата. «Тогда мы можем сказать, что сила имеет це-лью установить социальный порядок, основанный на вла-сти меньшинства, а насилие направлено на уничтожениеэтого порядка» (с. 170).

Сорелю так и не удастся добиться признания этогопротивопоставления. На слове «насилие» уже ввиду этимо-логии лежит печать нелегитимности, а силу католическаярелигия возвела в ранг добродетели. Именно провал этогосемантического путча и породил большую часть недопони-мания, существующего и по сей день вокруг этой книги. Нообратимся к сути: Сорель глубоко враждебно относится ктому, что мы называем насилием, а он сам — «зверствами».Пролетарское насилие направлено не на индивидов, а на«обозначение разделения общества на классы» (с. 117). Онтакже говорит, что «идея классовой борьбы помогает очи-стить понятие насилия» (с. 118), и заключает показательнойфразой: «Мы имеем право надеяться, что социалистическая

Эдгар Кине (Edgar Quinet, 1803-1875) — литератор и историк, республиканец, депутат

Учредительного собрания. — Прим. ред.

Ί Q Жорж Сорель «Размышления о насилии»

революция, к которой стремятся чистые синдикалисты, небудет замарана унижениями, опорочившими революциибуржуазные» (с. 120).

Думаю, читатель простит мне обилие цитат из книги, ко-торую он собирается прочесть. Но эти вещи так часто невер-но интерпретируют, что важно было расставить точки над i.Ведь Сорель был ненасильственным революционером сосклонностью к индивидуализму и анархии и глубокой враж-дебностью к государственному интересу и государственно-му аппарату. Он никогда не менял взглядов по этому вопро-су, и любопытно было бы узнать, как с этим неустранимымфактом удается мириться тем, кто считает Сореля пред-течей фашизма. Насколько нам известно, ни один фашистне провозглашает примат индивида и не уповает на «конецкапиталистического господства» (с. 134), «уничтожение го-сударства» (с. 123) и появление «свободных производителей,работающих на фабрике без хозяев» (с. 233).

В искренности или, во всяком случае, в подлинностисорелевского индивидуализма заставляет усомниться егоявное недоверие к либеральной идеологии. Ведь две этисистемы взглядов, вообще говоря, тесно связаны. Чтобыпрояснить это мнимое противоречие, нужно поместитьлиберализм в его исторический контекст, что и делает Со-рель в своих произведениях. Сложно понять, как могли бывыжить либеральные общества, если бы составляющие ихиндивиды были проникнуты только либеральными прин-ципами. Предположение, что преследование индивиду-ального интереса непременно приводит к коллективномублагу, — это идея для мирного времени. Иначе говоря, идеяабстрактная. Даже поверхностный взгляд на всемирнуюисторию, наоборот, убеждает нас, что сохранение и раз-витие обществ основывается на жертве, то есть на добро-вольном или вынужденном отказе от индивидуальныхнаслаждений и личного интереса в пользу коллектива.Умирать за родину, или революцию, или даже за демокра-тию, разумеется, не либеральная идея. Это не в интересахиндивида. Мансур Олсон даже попытался показать, что уотдельно взятого рабочего нет интереса бороться за своиправа — ему выгоднее дождаться, чтобы за него это сделалиего товарищи. С этой точки зрения коллективные действия,лежащие в основе рабочего движения, такие как стачки илиобразование профсоюзов, можно объяснить только осле-плением индивидов или их интеллектуальной вербовкой.Без этого невозможно понять самопожертвование ни напо-леоновского солдата, ни афинского или римского гражда-нина, отдающего жизнь за свои ценности (с. 49). Конечно,

Предисловие -| g

всегда можно мечтать об обществе, где любое такое само-пожертвование стало бы бесполезно, а каждый индивидпонял бы, что он ничего не приобретет от посягательствана свободу другого. Здесь либералы проявляют себя какнеисправимые оптимисты и даже утописты. Тем временемлиберальные общества в столкновениях с врагами выжи-вают лишь благодаря жертвам, которые в определенныемоменты приносит часть их членов, — явление, недоступ-ное для либеральной мысли и понятное только через обра-щение к внешним по отношению к этой системе чувствам:преданности, самоотверженности, даже героизму. Словом,либеральные общества существуют благодаря некоей virtusex machine?) которую они заимствуют из старых способовмысли. Иначе говоря, либеральное общество не может бытьтолько либеральным. Арифметика интересов, которую онопредполагает, чисто умозрительна. Фактически либерализмпаразитирует на предшествовавших ему обществах.

И здесь мы подходим к тому, что, по нашему мнению,составляет ядро книги, — к идее моральности. Это впечат-ление подтверждается признанием Сореля в письме Бе-недетто Кроче от 6 мая 1907 года: «Вы правильно понялиглавную заботу всей моей жизни — историческое развитиеморали».

В самом деле, у либерализма и исторического материа-лизма есть общая черта — неспособность ответить на во-прос о том, как рождается мораль и как она сохраняется уразных народов. Все экономистские объяснения, которыеприводились в рамках одной из этих систем, неизменно де-лают из морали некое отражение, побочный продукт илидаже иллюзию — такой точкой зрения Сорель удовлетво-риться не мог. По образцу многих реакционных или простопессимистичных мыслителей своего времени — например,итальянских неомакиавеллистов, как Моска или Парето, —он был озабочен проблемой разложения и считал, что при-чина упадка обществ, а точнее господствующих классов вэтих обществах, сводится в конечном счете к моральнойнесостоятельности, самый бесспорный признак которой —отказ от борьбы. Когда господствующий класс системати-чески стремится к примирению с противниками и ставитсоциальный мир выше собственных интересов, это озна-чает, что он скоро перестанет играть историческую роль.Как может прерваться этот энтропический процесс? Под

Virtus ex machina (лат. «добродетель из машины», по аналогии с крылатым выражени-

ем deus ex machina, «бог из машины») — добродетель, неожиданно проявляющаяся

в нужные моменты. — Прим. ред.

20 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

влиянием либо мощной внешней угрозы — войны, — ли-бо внутренней опасности — мобилизации пролетариата.Оставим в стороне войну, которая упоминается здесь ми-моходом, — влияние Прудона очевидно и проявляется,выражаясь его словами, очень «по-интеллектуалистски».К счастью, в 1914 году Сорель будет рассуждать иначе.

Однако в 1907 году он убежден, что только распростра-нение пролетарского насилия — то есть мощная практикаклассовой борьбы — способно остановить упадок и вер-нуть буржуазии чувство своего класса (с. 86). Впрочем,верен и симметричный вывод: «чем пламеннее будет от-стаивать капитализм буржуазия, тем воинственнее будетнастроен пролетариат, тем крепче он будет верить в силуреволюции и тем больше выиграет движение» (с. 90), —здесь явственно слышен отголосок очень популярного тог-да в ВКТ понятия «революционная гимнастика», то естьстачки, не ориентированной на переговоры и намерен-но выбирающей требования, ведущие к разрыву. Немно-го позже (1909-1910), в примечательных статьях для Vieouvrière10, Виктор Гриффюэль, который незадолго до этогопокинул секретариат ВКТ, высказывает надежду на новыйкапитализм — динамичный, предприимчивый, «американ-ский», — так как только он может сделать рабочий классдостаточно многочисленным и воинственным. Таким обра-зом, некоторое время, пока пути пролетариата и крупногокапитала не расходятся, у них есть общие интересы. Былоли это влияние Сореля на лидеров ВКТ, или же наоборот?Мы бы не удивились, если бы оказалось, что, взяв себе заправило быть исследователем, а не вдохновителем, Сорельвсе же сознательно вышел за рамки своей скромной ролисекретаря организованного пролетариата.

К чему приведет лобовое столкновение, на которое оннадеется? Ответ неясен, как неясны и его предпочтения.Консервативный ли он моралист, который парадоксаль-ным образом, что, впрочем, не заставляет его отступить,поручает рабочему классу миссию спасения буржуазии отупадка, — или же он последовательный марксист, ждущийприхода пролетариата после окончательного завершениябуржуазного цикла? У Сореля есть черты и консервато-ра, и революционера, и, по-видимому, он действительноколебался между двумя этими точками зрения. Ничто немешает нам полагать, что в рабочем порядке в этой сфереон опирался на дарвинистскую мораль с небольшой долей

10 La Vie ouvrière — двухнедельный журнал, основанный в 1909 г. и ставший позже печат-ным органом ВКТ. — Прим. ред.


ницшеанства: главное, чтобы борьба завязалась. И пустьпобедит сильнейший!

«Революция будет моральной, или ее не будет вовсе» —эти слова принадлежат Пеги, но их мог бы сказать и Сорель.Для Пеги революция — не отрицание традиции, но обра-щение искаженной традиции к традиции более высокой, ион вполне мог наряду с Пеллутье вдохновить в этом Соре-ля. История показывает, что в начале XX века еще встре-чались люди, для которых революция была не отрицаниеминдивидуализма, а его завершением, не триумфом циниз-ма, а его изгнанием. Здесь присутствует героический, повыражению Сореля, взгляд на судьбу человечества, непо-нятный нашим современникам, но в чем-то близкий такиммыслителям, как Маркс, Карлейль и Ренан, — словом, чертаэпохи, родственная сотериологическому мировоззрению,унаследованному от христианства. Человек — падшее соз-дание, человечество нуждается в спасении. Ничего общегос самодостаточностью — или самодовольством? — харак-терной для нашей современности.

За этим приматом моральности стоит двойная позиция:пессимистической убежденности и эстетического поиска.

По первому вопросу мы можем только отослать чита-теля к открывающему эту книгу письму к Даниэлю Галеви.Там есть несколько пророческих страниц, которые предо-стерегают от опасностей оптимизма в политике, предска-зывают наступление нашей разочарованной эпохи почтиза сто лет до ее начала — и относятся к самым сильнымстраницам, написанным Сорелем. Там он объясняет, чтопессимистические исследования политической морали —это полная противоположность кровавому культу добро-детели, господствовавшему во времена революций: «[мы]чаще всего используем это слово совершенно неправильно,называя пессимистами утративших иллюзии оптимистов»(с. 33).

Так что же такое пессимизм по Сорелю? Это мощное ибез преувеличения религиозное переживание ничтожностичеловеческого существа. Вообще говоря, вся эта концепциянаходится под интеллектуальным влиянием Паскаля, ко-торого Сорель много цитирует и которым безмерно восхи-щается. Об этом можно судить, например, по следующемуважнейшему фрагменту: «Пессимизм — это не столько те-ория, объясняющая мир, сколько метафизика нравов. Этоконцепция движения к избавлению, тесно связанная, с од-ной стороны... с чувством социального детерминизма, —с другой стороны, с глубоким убеждением в нашей есте-ственной слабости» (с. 34). Разумеется, этот убежденный


атеист неслучайно использует здесь паскалевский лексикони эсхатологическим языком описывает «движение к избав-лению». Это выражение заимствовано у Паскаля и Клоделя.«Нужно говорить не „освобождение", а „избавление"», —осторожно заметил однажды Морис Клавель11, когда мы сним говорили о философских проблемах отчуждения. Пес-симизм Сореля удерживается на полдороге между Марксоми Паскалем: у первого он взял идею о своеобразном желез-ном законе социальных условий, от которого невозможноосвободиться, как пытаются сделать оптимисты, через по-иски козла отпущения, а у второго — мысль, что нынешнееположение человека — это немощь и несвобода (молодойМаркс сказал бы «отчуждение»), но человечество движет-ся к избавлению. Вот почему для Сореля так важен вопросискупления. Самопожертвование Иисуса обычно считаетсяследствием первородного греха. Сорель же действует оченьоригинально: он меняет местами причину и следствие ивысказывает предположение, что это невиданная жертваИисуса и открытый ею путь к избавлению потребовали за-дним числом выдвинуть гипотезу первородного греха каквеликого преступления человечества.

Другой источник любви Сореля к насилию, по-моему,следует искать в эстетическом экзистенциальном чувстве,которое заставляло его, как и многих интеллектуалов, не-навидеть буржуа, буржуазный образ жизни и, главное,образ мысли. Причина того, что на протяжении историисреди интеллектуалов находилось так мало защитниковдемократии и так много ее ярых противников, в том, чтодемократия — это в полном смысле слова компромисснаяполитическая форма, то есть нечто интеллектуально неза-вершенное и эстетически приблизительное. Специфиче-ская антибуржуазная ярость Сартра в его знаменитом пре-дисловии к «Проклятьем заклейменным» Франца Фанона (аэто предисловие в тысячу раз больше «Размышлений» Со-реля заслуживает принадлежности к классике текстов о на-силии) имеет скорее моральную и эстетическую, чем поли-тическую природу. Так же и Сорель, совершая чудовищнуюошибку и называя Бельгию принадлежащей «к числу странс крайне слабым профсоюзным движением» (с. 155), сокру-шается о том, что организация социализма там опираетсяна «булочные, бакалейные и мелочные лавки», и его словаи переживания по этому поводу, вопреки его собственному

11 Морис Клавель (Maurice Clavel, 1920-1979) — писатель, журналист и философ, католик,

сочетавший голлистские и маоистские взгляды, один из основателей газеты Libération

(буквальный перевод названия — «освобождение»). — Прим. ред.

Предисловие 23

утверждению, ближе к дендизму Бодлера, чем к социологи-ческому анализу.

Иррационализм ли это — большой вопрос. До сих пор ястарался показать, что такое на самом деле «Размышления»,и поэтому должен был защищать книгу от ложных интер-претаций, жертвой которых она стала. Но если говорить обиррационализме, признаюсь, у меня возникают сомнения.

Все, кто внимательно читал Сореля, знают, что в сферетеории познания он был глубоким и решительным рацио-налистом. Его полемика с «мелкой наукой», то есть пози-тивизмом, не должна вводить нас в заблуждение. Сорельосуждает позитивистов за картезианское представление,что сложное целое можно разложить на простые элемен-ты. На это механистическое воззрение Сорель возражает,что во всякой сложной совокупности есть «ясная область иобласть темная» (с. 144) и что наука должна рассматриватьсложность как таковую, не задерживаясь на самых ясныхи простых частях каждой дисциплины. Примеры, которыеон приводит, не лишены интереса. Так, в морали есть об-ласть справедливости («справедливые отношения» междулюдьми), в основе которой у разных культур лежат при-близительно одни и те же принципы, — следовательно, онане представляет большой теоретической трудности. Иначедело обстоит с сексуальной моралью: ее правила, говоритСорель, сильно различаются у разных народов, а значит,их понимание требует длительного изучения. В данномслучае «ясность оказывается ловушкой» (с. 145). Исследо-вание глубинной психологии, великим инициатором кото-рого стал Фрейд, является, несомненно, одной из основныххарактеристик XX века, подтвердившей догадки Сореля ипоказавшей, что иррациональное можно изучать рацио-нально. Точно так же и в сфере права Сорель противопо-ставляет ясной зоне — долговым обязательствам — зонутемную — семейные отношения, — а в политэкономии яс-ной зоне товарного обмена темную зону производства. Вовсех этих сферах естественное стремление Сореля доходитьдо самого сложного и противоречивого аспекта не имеетничего общего с иррационализмом.

Так ли обстоят дела в сфере политического действия?Сорель, конечно, был прав, выделяя, как и другие аналити-ки его времени, например Гюстав Лебон, иррациональныедвижущие силы масс. Он почувствовал, что демократия,превратив политику во всеобщее дело, запустила механиз-мы, которыми она не всегда может управлять. Но разве самон в теории мифа не проявил опасного сочувствия к пред-мету своих исследований? Ответ очевиден, и именно это до


сих пор успешно эксплуатируют, читая его, реакционерыи фашисты. Сорель слишком близко подошел к ключевымвопросам начинавшегося века, чтобы избежать упреков состороны потомков. Беря на себя всевозможные риски, он,конечно, подверг им и читателя. Но кто сказал, что можномыслить безнаказанно?

Памяти подруги моей юности

я посвящаю эту книгу,

пронизанную ее духом

Введение 27

ВВЕДЕНИЕ

Письмо к Даниэлю Галеви12

Дорогой Галеви.Я, несомненно, оставил бы эти исследования погребен-

ными в подшивке какого-нибудь журнала, если бы несколь-ко друзей, мнением которых я весьма дорожу, не сочли, чтомне следует представить рассмотрению широкой публикирассуждения, которые могли бы пролить свет на одно из са-мых своеобразных общественных явлений, упоминаемыхв истории. Однако мне показалось, что я должен дать этойпублике несколько объяснений, так как я не могу надеятьсяна то, что буду часто находить столь же снисходительныхсудей, каким были Вы.

Публикуя в Le Mouvement socialiste13 статьи, которыетеперь будут собраны в одном томе, я не имел намерениянаписать книгу. Я лишь записывал мало-помалу размышле-ния, приходившие мне на ум; я знал, что подписчики этогожурнала поймут меня без труда, так как они хорошо знако-мы с теориями, которые вот уже несколько лет развиваютна его страницах мои друзья. Однако читатели этой книги,как я полагаю, напротив, пришли бы в замешательство, необратись я к ним с речью в свою защиту, чтобы помочь имувидеть вещи с привычной для меня точки зрения. В ходенаших бесед Вы сделали ряд замечаний, столь хорошо впи-савшихся в систему моих мыслей, что, приняв их во вни-мание, я решил углубить рассмотрение нескольких инте-ресных вопросов. Я убежден, что рассуждения, которые япредлагаю ниже Вашему вниманию и на которые Вы менянатолкнули, будут весьма полезны для тех, кто захочет спользой для себя прочесть эту книгу.

Вероятно, немного найдется произведений, в которыхс большей очевидностью выявлялись бы недостатки моегоспособа письма; меня неоднократно упрекали за то, что яне соблюдаю правил искусства, которым подчиняются всенаши современники, и тем самым докучаю читателям бес-порядочностью изложения. Я постарался сделать текст яс-нее, внеся в него множество отдельных исправлений, но несумел избавиться от беспорядочности. Я не хочу приводить

12 Даниэль Галеви (Daniel Halévy, 1872-1962) — историк и эссеист, автор исследований

Ницше, Пеги, Прудона и др. — Прим. ред.

13 Le Mouvement socialiste — теоретический журнал, посвященный социализму, позже —

революционному синдикализму; влиятельное издание в истории французского соци-

ализма. Основано Юбером Л а гарделем в 1899 г. и выходило вплоть до 1914 г. — Прим.

ред.


в свою защиту примеры великих писателей, которых пори-цали за отсутствие чувства композиции — так, Артюр Шю-ке говорит о Ж.-Ж. Руссо: «Этим произведениям недостаетчувства совокупности, упорядоченности, той связности ча-стей, которая и образует целое»14. Недостатки знаменитыхлюдей не могут оправдать ошибки людей малоизвестных, ия полагаю, что лучше откровенно рассказать о происхожде-нии неисправимого изъяна моих писаний.

Принудительное насаждение правил искусства нача-лось не так давно, и современные авторы приняли их, ка-жется, без особого труда, поскольку они хотят нравитьсяторопливой публике, зачастую весьма рассеянной и дажестремящейся прежде всего избавить себя от всяких само-стоятельных исканий. Поначалу эти правила применялисьизготовителями учебников. Когда было решено пичкатьучеников бесконечными объемами знаний, понадобилосьдать им учебники, соответствующие такому сверхбыстромуобразованию, и всё потребовалось излагать в форме стольясной, последовательной и пригодной для устранения вся-ких сомнений, что начинающий теперь дошел до того, чтополагает, будто наука гораздо проще, чем считали наши от-цы. За короткое время ум получает обильную оснастку, ноне обеспечивается инструментарием, способным облегчитьсамостоятельный труд. Этим методам стали подражать по-пуляризаторы и политические публицисты15. Видя стольширокое их применение, люди, не склонные к размышле-нию, теперь предполагают, что эти правила основаны насамой природе вещей.

Я не преподаватель, не популяризатор и не кандидат вруководители партии; я самоучка, предлагающий внима-нию нескольких людей тетради, послужившие моему соб-ственному образованию. Вот почему правила искусства ме-ня никогда особенно не интересовали.

Двадцать лет я старался освободиться от того, что пом-нил из лет учения; я читал книги из чистой любознательно-сти — не столько ради образования, сколько ради очищенияпамяти от навязанных ей представлений. Последние же летпятнадцать я серьезно занимаюсь своим образованием —но я никогда не находил людей, которые преподавали бымне то, что я хотел бы знать, поэтому мне пришлось стать

14 ChuquetA., Jean-Jacques Rousseau, p. 179.

15 Напомню здесь высказывание Ренана: «Чтобы быть полезным, чтение долж-

но представлять собой упражнение, имеющее в виду некоторый труд» (Feuilles

détachées, p. 231 [1075]). [Первая страничная отсылка относится к изданию, цитиру-

емому Сорелем; вторая, в квадратных скобках, — к современному переизданию. —

Прим. ред.]

Введение 29

своим собственным наставником и, так сказать, давать са-мому себе уроки. Я надиктовываю для себя тетради, где из-лагаю свои мысли в той форме, в какой они возникают, потри-четыре раза возвращаюсь к одному и тому же вопросу,постепенно развертывая мысль, а иногда и совершенно еевидоизменяя. Останавливаюсь я тогда, когда полностью ис-черпаю запас замечаний, родившихся из размышлений наднедавно прочитанным. Эта работа чрезвычайно кропотли-ва, поэтому в своих рассуждениях я предпочитаю отталки-ваться от книг, написанных хорошими авторами, — так мнелегче сохранить стройность мысли, чем когда в моем рас-поряжении есть лишь мои собственные силы.

Вы помните, что Бергсон писал о безличном, шаблон-ном — об общем достоянии, которое содержит в себе на-ставление, обращенное к ученикам, нуждающимся в зна-ниях для практической жизни. Ученик больше доверяетпередаваемым ему формулировкам и, следовательно, легчеих заучивает, если полагает, что их разделяет большин-ство, — таким образом из его ума устраняют всякий инте-рес к метафизике, приучая его не стремиться к самостоя-тельному познанию; часто он доходит до того, что считаетдостоинством отсутствие малейшей изобретательности.

Мой способ работы прямо противоположен такомуподходу: я предлагаю вниманию читателей усилие мысли,стремящейся вырваться из оков заранее выстроенных дляобщего пользования представлений и пуститься в само-стоятельные изыскания. Мне кажется по-настоящему ин-тересным записывать в тетрадях лишь то, что я не встре-чал у других; переходы от одной мысли к другой я нередкоопускаю, так как они почти всегда принадлежат к разрядуобщих мест.

Тому, кто сильно занят метафизикой, всегда сложно вы-разить свою мысль: он считает, что речь искажает самыеглубокие ее аспекты, те, что ближе всего к ее движущейсиле, те, что кажутся ему настолько естественными, чтоон никогда не стремится выражать их. Читателю понима-ние мысли такого автора дается с громадным трудом, таккак для этого приходится вновь отыскать пройденный импуть. Устное общение намного проще письменного, таккак речь таинственным образом воздействует на чувстваи без труда устанавливает между людьми симпатическуюсвязь — именно так оратор может убедить аудиторию дово-дами, которые покажутся сложными для понимания тому,кто впоследствии прочтет его речь. Вы знаете, как полезнопослушать Бергсона, чтобы ознакомиться с основаниямиего учения и верно понимать его книги, — те, кто привык


посещать его лекции, узнают ход его мысли, и им легче ра-зобраться в новшествах его философии.

Из-за недостатков моего способа изложения я никогдане буду иметь доступа к широкой публике, но я полагаю,что следует довольствоваться местом, которое назначилинам природа и обстоятельства, не пытаясь сделать больше,чем позволяют наши способности. В мире существует не-обходимое разделение занятий, и хорошо, что некоторыеиз нас находят удовольствие в том, чтобы трудиться радипредставления своих размышлений на суд узкому кругу со-зерцателей, тогда как другие предпочитают обращаться кмассам торопливых людей. В конечном итоге, я не считаюсвою долю наихудшей, так как я не подвергаюсь опасностистать собственным учеником, как произошло с величайши-ми философами, обрекшими себя на придание безукориз-ненно правильной формы своим догадкам и предчувстви-ям. Вы, конечно, помните, с какой презрительной усмешкойБергсон говорил об этом вырождении гения. Я же настоль-ко неспособен сделаться собственным учеником, что не мо-гу вернуться к старой работе, чтобы улучшить ее стиль идополнить содержание. Мне довольно легко вносить в нееисправления и примечания; но все мои попытки зановопродумать прошлое оказывались бесплодны.

Тем более я обречен никогда не становиться человекомшколы16; но разве это такое уж большое несчастье? Учени-ки почти всегда оказывали пагубное влияние на мысль то-го, кого они называли своим наставником и кто зачастуючувствовал себя обязанным соответствовать их ожида-ниям. Когда юные энтузиасты превратили Маркса в главусвоей секты, то для него это, несомненно, стало подлиннойкатастрофой: Маркс сделал бы гораздо больше полезного,если бы не был рабом марксистов.

Многие насмехались над методом Гегеля, воображавше-го, что человечество с самого своего возникновения шло ктому, чтобы породить гегелевскую философию — конечную

16 Здесь мне кажется интересным напомнить следующее размышление, позаимствован-ное из превосходной книги Ньюмена: «С нашей стороны будет мудро пользоватьсяязыком в той мере, в какой это возможно, но стремясь посредством его поощрять втех, к кому мы обращаемся, образ и направление мысли, схожие с нашими, увлекаяих вперед при помощи их собственного самостоятельного действия, а не силлогисти-ческого принуждения. Отсюда следует, что всякая интеллектуальная школа будет но-сить некий эзотерический характер, так как она представляет собой союз мыслящихумов; их связь заключена в единстве мысли; их слова становятся своего рода тессерой[тессера — жетон, в обмен на который в Древнем Риме выдавались деньги или зер-но. — Прим. ред.], не выражающей мысль, но символизирующей ее» (Grammaire del'assentiment, trad, franc., p. 250). Ha fljene школы едва ли напоминают идеал, нарисо-ванный Ньюменом.

Введение 3 1

точку развития человеческого духа. Подобные иллюзиивстречаются в той или иной мере у всех людей школы: уче-ники требуют от наставников, чтобы те положили конецэпохе сомнений и представили окончательные решения.У меня нет ни малейшей склонности выполнять подоб-ную работу: всякий раз, как я приступал к рассмотрениюкакого-нибудь вопроса, я обнаруживал, что мои исканияприводят к постановке новых проблем, вызывающих тембольшее смятение, чем дальше я продвигаюсь в своих ис-следованиях. Но, может быть, заниматься философией какраз и означает вести разведку в тех безднах, между которыхс лунатической безмятежностью петляет по протореннойдорожке заурядное.

Мои устремления направлены на то, чтобы хоть иногдапробуждать призвание. Вероятно, в душе каждого челове-ка скрывается под пеплом метафизический очаг, которо-му тем более угрожает затухание, что ум слепо принимаетбольшую массу готовых доктрин; пробуждает же челове-ка тот, кто стряхивает этот пепел и раздувает пламя. По-лагаю, что с моей стороны не будет пустым хвастовствомсказать, что иногда мне удавалось пробудить в читателяхдух изобретательности — а ведь именно этот дух изобрета-тельности и следует в первую очередь пробуждать в людях.Лучше добиться этого результата, нежели получить баналь-ное одобрение со стороны людей, которые повторяют за-тверженные фразы или закабаляют свою мысль в диспутах,ограниченных пределами какой-либо школы.

I

Мои «Размышления о насилии» вызвали у многих раз-дражение пессимизмом посылки, на которой они основы-ваются, но я также знаю, что Вы отнюдь не разделяли этовпечатление — в своей «Истории четырех лет» Вы блестящедоказали, что презираете обманчивые надежды, которымпредаются слабые души. Мы, стало быть, можем свободнопобеседовать о пессимизме, и я счастлив найти в Вас собе-седника, согласного с этой доктриной, ведь без нее в миреникогда еще не создавалось ничего значительного. У менядавно уже сложилось ощущение, что греческая философияне дала больших моральных результатов именно потому,что была в целом весьма оптимистичной. У Сократа этоиногда проявлялось до невыносимой степени.

Отвращение наших современников ко всякой песси-мистической идее, вероятно, в во многом происходит отнашего образования. Иезуиты, создавшие почти всё, чему


и по сей день учат в университете, были оптимистами по-тому, что им требовалось бороться с пессимизмом, господ-ствовавшим в протестантских теориях, и потому, что онизанимались распространением идей Возрождения. В эпохуВозрождения античность интерпретировали через фило-софов, и из-за этого шедевры трагического искусства былипоняты так скверно, что нашим современникам пришлосьпотратить немало сил на то, чтобы переоткрыть их песси-мистическое значение17.

В начале XIX века поднялся хор стенаний, весьма спо-собствовавший тому, что пессимизм стали считать отвра-тительным. Некоторые поэты, чье положение в действи-тельности не всегда было плачевно, считали себя жертвамичеловеческой злобы, рока или же глупости наскучившегоим света и охотно принимали вид Прометеев, призванныхнизложить ревнивых богов. Эти гордецы, подобные опи-санному Виктором Гюго свирепому Немроду18, чьи стрелы,выпущенные в небо, падали окровавленными, воображали,будто их стихи наносят смертельные раны властям преде-ржащим, у которых хватало дерзости не склоняться передними. Даже иудейские пророки не мечтали о таких разру-шениях, чтобы отомстить своему Яхве, о каких мечтали этилитераторы, чтобы удовлетворить свое себялюбие. Когдаэта мода на проклятия наконец прошла, разумные людизадумались, не был ли этот показной и фальшивый песси-мизм последствием некоего душевного расстройства.

Громадные успехи, достигнутые материальной цивили-зацией, заставили нас поверить, что счастье для всего че-ловечества наступит само собой в очень близком будущем.«Наше время, — писал Гартман почти сорок лет назад, —представляет самое начало третьей стадии иллюзии; и чи-татели, конечно, захотят остаться детьми своего времени ис надеждою идти навстречу обетованиям золотого времени.Провидение заботится о том, чтобы антиципации мирногомыслителя не затруднили течение истории тем, что он пре-ждевременно приобретет слишком много приверженцев».

17 «Печаль, ощутимая, словно предчувствие, во всех шедеврах греческого искусства, во-преки переполняющей их, на первый взгляд, энергии, [подтверждает], что гениальныехудожники даже в эту эпоху были способны преодолевать жизненные иллюзии, которымбезудержно предавался гений их времени» (Е. Hartmann, Philosophie de l'inconscient, trad,franc., tome II, p. 436 (Рус. пер.: Гартман Э. фон. Сущность мирового процесса, или Филосо-фия бессознательного: Метафизика бессознательного. М.: КРАСАНД, 2010. В русское изда-ние не включена глава, содержащая вышеприведенный отрывок. — Прим. ред.]). Я хотелбы обратить внимание на эту концепцию исторического предвосхищения в гении великихэллинов: мало найдется учений более важных для понимания истории, чем теория пред-восхищений, которой воспользовался Ньюмен в своем исследовании истории догм.

18 Немрод (Нимрод, Немврод) — библейский царь и охотник, один из персонажей поэмыВ. Гюго «Конец Сатаны». — Прим. ред.

Введение 33

Поэтому Гартман полагал, что его читателям непросто бу-дет согласиться с его критикой иллюзии грядущего счастья.Современных мыслителей на путь оптимизма толкают эко-номические силы19.

Таким образом, мы настолько плохо подготовлены к по-ниманию пессимизма, что чаще всего используем это словосовершенно неправильно, называя пессимистами утратив-ших иллюзии оптимистов. Когда мы видим, как человек со-вершенно несчастный в своих предприятиях, разочарован-ный в самых справедливых своих притязаниях, униженныйв своих привязанностях дает выход страданиям в неистовомбунте против недобросовестности своих товарищей, глупо-сти общества или слепоты судьбы, мы склонны считать егопессимистом — а ведь почти всегда в нем следует видеть от-чаявшегося оптимиста, не нашедшего в себе достаточно хра-брости, чтобы изменить направление своей мысли, и не по-нимающего, почему его постигают такие несчастья, вопрекиобщему порядку, определяющему наступление счастья.

Оптимист в политике — человек непостоянный и дажеопасный, так как он не отдает себе отчета в масштабе труд-ностей, с которыми сопряжены его замыслы. Ему кажет-ся, что эти замыслы обладают собственной силой, легко иестественно приводящей к их воплощению, поскольку они,по его мнению, направлены на то, чтобы увеличить числосчастливых.

Часто ему кажется, что мелких реформ политическогоустройства и, прежде всего, изменений в составе прави-тельства будет достаточно, чтобы направить общественноедвижение на смягчение тех ужасов, которые современныймир представляет на суд чувствительных душ. Стоит дру-зьям оптимиста прийти к власти, как он объявляет, что вседолжно идти своим чередом, что следует не торопиться идовольствоваться тем, что подсказывает им добрая воля;его удовлетворение диктуется ему не всегда одной лишь ко-рыстью, как полагают многие, — вместе с корыстью в немговорят себялюбие и иллюзии, порожденные пошлой фило-софией. Оптимист с замечательной легкостью переходит отреволюционного гнева к самому комичному социальномупацифизму.

Если оптимист обладает пылким темпераментом и, набеду, оказывается наделен большой властью, позволяющейему воплощать в жизнь придуманный им идеал, то он мо-жет привести свою страну к страшнейшим катастрофам.

19 Гартман Э. фон. Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного: Ме-тафизика бессознательного. М.: КРАСАНД, 2010. С. 346.


Он скоро признает, что общественные преобразованияне происходят с той легкостью, на какую он рассчитывал,в своих неудачах он винит современников, вместо того что-бы объяснить ход вещей исторической необходимостью, ихочет уничтожить людей, чья злая воля кажется ему опас-ной для всеобщего счастья. Во время Террора больше всехкрови проливали те, которые больше других стремилисьосчастливить себе подобных золотым веком, о котором онигрезили, и больше других сочувствовали человеческим бе-дам, — чем больше эти чувствительные оптимисты и идеа-листы жаждали всеобщего счастья, тем более безжалостноони действовали.

Пессимизм ничуть не похож на карикатуры, в какихего чаще всего представляют. Пессимизм — это не столь-ко теория, объясняющая мир, сколько метафизика нравов;это концепция движения к избавлению, тесно связанная,с одной стороны, с приобретенным нами практическимзнанием препятствий, стоящих на пути к удовлетворениюнаших мечтаний (или, если угодно, связанная с чувствомсоциального детерминизма), с другой стороны, с глубо-ким убеждением в нашей естественной слабости. Три этихаспекта пессимизма никогда не следует разделять, хотя вповседневной жизни мы едва ли отдаем себе отчет в их тес-ной взаимосвязи.

1) Понятие «пессимизм» ввели историки литературы,удивленные жалобами великих античных поэтов на бед-ствия, непрерывно угрожающие человеку. Немного най-дется людей, которым никогда не являлась удача, но насокружают злые силы, постоянно выжидающие удобногомомента, чтобы на нас обрушиться, — отсюда проистека-ют подлинные страдания, вызывающие сочувствие поч-ти у всех, даже тех, кто сам пользуется благосклонностьюфортуны; вот почему на протяжении почти всей историитрагизм в литературе пользуется таким успехом20. Но нашепредставление о пессимизме было бы крайне несовершен-но, если бы мы рассматривали его в литературных произ-ведениях такого типа: как правило, чтобы оценить ту илииную доктрину, недостаточно изучить ее ни абстрактно, нидаже у отдельно взятых сторонников — необходимо выяс-нить, как она проявляется в исторических группах, поэтомуздесь нам нужно добавить два элемента, упомянутых выше.

2) С точки зрения пессимиста, социальные усло-вия образуют систему скрепляемую железным законом.

20 Жалобы мнимых отчаявшихся начала XIX века своим успехом отчасти обязаны тому,

что имеют формальное сходство с подлинной пессимистической литературой.

Введение 35

Существование этой системы необходимо, и следует подчи-няться всей ее совокупности, а исчезнуть она может лишь врезультате катастрофы, которая разрушит ее до основания.Поэтому было бы абсурдным, принимая эту теорию, пере-кладывать на нескольких злосчастных ответственностьза недуги, от которых страдает общество. Пессимисту не-свойственно кровавое безумие оптимиста, приходящего вбешенство от непредвиденного сопротивления, на котороенаталкиваются его замыслы, — пессимист совершенно недумает принести счастье грядущим поколениям, уничто-жив нынешних эгоистов.

3) Наиболее глубокая черта пессимизма — то, как по-нимается стремление к избавлению. Человеку не удалосьбы далеко продвинуться в изучении ни законов своегобедственного положения, ни законов рока, которые такоскорбляют наивность нашей гордыни, если бы он не на-деялся победить эту тиранию, действуя вместе с целойгруппой товарищей. Христиане не рассуждали бы такмного о первородном грехе, если бы не ощущали необ-ходимости обосновать избавление (которое должна быладаровать смерть Иисуса), утверждая, что этой жертвы тре-бовало вмененное человечеству чудовищное преступле-ние. Если людей Запада первородный грех волновал гораз-до больше, чем людей Востока, то это связано не только свлиянием римского права, как полагал Тэн21, но также ис тем, что латиняне, имея более сильное чувство импер-ского величия, нежели греки, видели в избавляющем само-пожертвовании Сына Божьего подлинное чудо — отсюдаследовала необходимость углубляться в тайны судьбы ичеловеческих страданий.

Мне кажется, что оптимизм греческих философов об-условлен во многом экономическими причинами; веро-ятно, он зародился среди городского населения, в слояхбогатых торговцев, которые смотрели на мир как на гро-мадную лавку, заполненную превосходными товарами,дававшими простор для удовлетворения любых их прихо-тей22. Греческий пессимизм, я полагаю, возник в племенахбедных, воинственных горцев, обладавших огромной ари-стократической гордыней, но живших, напротив, в весьмажалком положении. Поэты этих племен воспевали их, сла-вословя их предков, и наполняли их сердца надеждами на

21 Taine, Le Régime moderne, tome II, p. 121-122 [vol. 2, p. 674].

22 Афинские комические поэты неоднократно изображали прекрасную страну, где

больше не нужно трудиться (CroisetA. et M., Histoire de la littérature grecque, tome III,

p. 472-474).


победоносные походы под предводительством героическихсверхлюдей. Жалкое положение, в котором они жили, по-эты объясняли им рассказами о катастрофах, в борьбе с ко-торыми пали их древние могучие вожди, сраженные рокомили завистью богов. Храбрость воинов могла сменяться не-мощью, но лишь на краткое мгновение — они должны былихранить верность древним обычаям и быть в любой моментготовыми к великим и победоносным походам.

Весьма часто восточный аскетизм трактуют как наибо-лее заметное проявление пессимизма. Гартман, несомненно,справедливо полагает, что пессимизм имеет значение лишькак предвосхищение, напоминание людям об иллюзорно-сти обыденных благ, однако он неправ, когда говорит, чтоаскетизм поставил людям «предел, которого должны до-стичь их усилия», и этот предел — упразднение воли23; таккак освобождение в истории никогда не означало безволия.

В раннем христианстве мы находим вполне развитый иполностью оснащенный пессимизм: человек с рождения об-речен на рабство; Сатана — князь мира сего; христианин,уже возрожденный крещением, может обрести воскресениеплоти через евхаристию24, он ожидает, когда Христос вер-нется во славе, чтобы победить сатанинский рок и призватьсвоих соратников в небесный Иерусалим. Вся жизнь христи-анина была подчинена необходимости быть частью святоговоинства, постоянно рискующего попасть в сети, расстав-ленные приспешниками Сатаны, — это представление ста-ло причиной множества героических поступков, породилодоблестное миссионерство и способствовало значительномуморальному прогрессу. Избавления не произошло, но этовремя дало нам бесчисленные свидетельства того, что стрем-ление к избавлению может приносить великие плоды.

Кальвинизм XVI века являет нам зрелище, может быть,еще более поучительное, однако здесь нужно проявлятьосторожность и не смешивать его с современным проте-стантизмом, как делают многие авторы. Две эти доктриныполностью противоположны друг другу, и я не могу со-гласиться с Гартманом в том, что протестантизм — «при-вал в путешествии подлинного христианства» и что он«породнился с возрождением древнего язычества»25: эти

23 Hartmann, op. cit., p. 492. «Презрению к миру в сочетании с трансцендентной жизнью

духа следовало в Индии эзотерическое учение буддизма. Но это учение было доступ-

но лишь ограниченному кругу посвященных, давших обет безбрачия. Внешний мир

воспринял из него лишь букву, которая мертвит, и влияние его проявлялось лишь в

диковинных формах жизни отшельников и кающихся» (р. 439).

24 Batiffol, Études d'histoire et de théologie positive, 2e série, p. 162.

25 Hartmann, La Religion de. l'avenir, trad, franc., p. 27, p. 21.

Введение 37

оценки приложимы лишь к новейшему протестантизму,променявшему собственные основания на принципы Воз-рождения. Пессимизм никоим образом не находился врусле идей Возрождения26, однако никто не утверждал егостоль настойчиво, как реформаты. Они довели до крайно-сти догмы греха и предопределения, соответствующие двумпервым аспектам пессимизма: страданиям рода человече-ского и социальному детерминизму. Что же касается из-бавления, то оно стало пониматься совершенно иначе, чемв раннем христианстве: протестанты объединялись в во-енные организации повсюду, где это было возможно, и со-вершали набеги на католические страны, изгоняя священ-ников, насаждая свою религию и вводя законы о высылкепапистов. Из апокалипсисов они заимствовали лишь идеюпоследней и великой катастрофы, в которой сподвижникиХриста, столь долго отражавшие сатанинские атаки, будутлишь зрителями. Взращенные на чтении Ветхого Завета,протестанты желали подражать подвигам древних поко-рителей Святой Земли и поэтому шли в наступление, стре-мясь силой установить Царство Небесное. И они в самомделе устраивали катастрофический переворот в каждом по-коренном поселении, меняя до основания весь уклад мест-ной жизни.

В конце концов кальвинизм был побежден Возрождени-ем. Он был полон средневековых теологических воззрений,и пришел день, когда кальвинисты стали бояться, что ихсочтут отсталыми. Они хотели идти в ногу с современнойкультурой, а кончили тем, что превратили свою религию воблегченное христианство27. Сегодня лишь немногие име-ют представление о том, что реформаторы XVI века пони-мали под свободой суждения; протестанты применяют кБиблии методы, которые филологи применяют к любомусветскому тексту, а экзегеза Кальвина уступила место гума-нистической критике.

Летописец, который лишь записывает происходящиесобытия, склонен смотреть на избавление как на мечтуили заблуждение, но взгляд подлинного историка не таков:если он хочет знать, каково было влияние кальвинистско-го духа на мораль, право или литературу, ему неизбежно

26 «В эту эпоху начался конфликт между языческой любовью к жизни и презрением к

миру, бегством от мира, свойственным христианству» (ibid., р. 126). Это языческое

представление можно обнаружить в либеральном протестантизме, и поэтому Гар-

тман с полным на то основанием не относит его к религиям. Однако в XVIII веке на

это смотрели иначе.

27 Если социализм погибнет, то, очевидно, по той же причине — испугавшись собствен-

ного варварства.

38 Жорж Сорель «Размышления о насилии»»

приходится заняться рассмотрением того, как влияло намысль ранних протестантов стремление к избавлению.Опыт той великой эпохи весьма наглядно показывает, чточувство борьбы, сопровождающее эту волю к избавлению,может принести человеку благородного духа достаточноудовлетворения, чтобы поддержать его пыл. Поэтому я по-лагаю, эта история прекрасно иллюстрирует когда-то вы-сказанную Вами мысль, что легенда о Вечном жиде естьсимвол самых возвышенных чаяний человечества, обре-ченного вечно блуждать, не ведая покоя.

II

Мои тезисы покоробили и тех, кто так или иначе нахо-дился под влиянием идей о естественном праве, внушае-мых нашим образованием, — а среди просвещенных людейлишь немногие сумели освободиться от этих представле-ний. Философия естественного права прекрасно согласует-ся с понятием силы (в том особом смысле, который я при-даю этому слову в главе V, § IV), однако она не может бытьсовмещена с моим пониманием исторической роли наси-лия. Школьные доктрины естественного права исчерпы-вались бы простой тавтологией: справедливое есть благо, анесправедливое — зло, — если бы мы всегда молчаливо непредполагали, что справедливое приспосабливается к тому,что происходит в мире самопроизвольно, автоматически.Так, экономисты длительное время утверждали, что отно-шения, порожденные в условиях конкуренции при капи-талистическом строе, совершенно справедливы, посколь-ку проистекают из естественного хода вещей, а утопистывсегда утверждали, что наличный мир — недостаточноестественный, и поэтому стремились представить картинуобщества, лучше отлаженного, лучше работающего автома-тически, а значит, и более справедливого.

Я не могу отказать себе в удовольствии сослаться нанекоторые из «Мыслей» Паскаля, которые привели его со-временников в страшное замешательство и были должнымобразом поняты лишь в наши дни. Паскаль с большим тру-дом избавлялся от представлений о естественном праве,которые он находил у философов. Отбросил он эти идеипотому, что считал их недостаточно проникнутыми духомхристианства: «Я провел большую часть моей жизни, — го-ворит он, — в убеждении, что справедливость существует,и в этом я не ошибался, ибо она действительно есть — по-стольку, поскольку Бог пожелал нам ее открыть» (фрагмент

Введение 39

375 по изданию Брунсвика28); «Разумеется, естественные за-коны существуют, но этот хваленый разум, сам извращен-ный, извратил и все вокруг»29 (фрагмент 29430); «Vert juris.Его у нас больше нет» (фрагмент 29731)·

Впрочем, наблюдение покажет Паскалю абсурдность тео-рии естественного права. Если бы она была верна, мы нашлибы несколько законов, которые действовали бы повсеместно.Однако многие действия, в которых мы видим преступления,когда-то считались добродетельными: «.. .три градуса широтыпереворачивают всю юриспруденцию, истина зависит от ме-ридиана. За несколько лет употребления меняются основныезаконы, у права есть свои эпохи, вхождение Сатурна в созвез-дие Льва обозначает рождение такого-то преступления. Хоро-ша справедливость, которой речка кладет предел. Истина посю сторону Пиренеев, заблуждение по другую... Говорят, надообращаться к изначальным, первейшим законам государства,которые ложный обычай отменил. Это верное средство всеразрушить» (фрагмент 294; ср. фрагмент 375).

В отсутствие всякой возможности рассуждать о спра-ведливости нам остается полагаться на обычай, и Паскальчасто пользуется этим правилом (фрагменты 294, 297, 299,309, 312). Более того, он показывает, что справедливостьпрактически зависит от силы: «О справедливости можноспорить — сила очевидна и бесспорна. Поэтому нельзя бы-ло придать силу справедливости, ибо сила восстала противсправедливости и заявила, что справедлива не справедли-вость, а она, сила. И вот, не сумев сделать справедливостьсильною, мы сделали так, будто сила справедлива» (фраг-мент 29832; ср. фрагменты 302, 303, 306, 307, 311).

Такая критика естественного права не обладает той аб-солютной ясностью, какой мы могли бы добиться сегодня,когда мы знаем, что тип силы, достигшей полностью ав-томатического режима действия и тем самым естественноотождествляющейся с правом, следует искать в экономи-ке, — тогда как Паскаль смешивает все проявления силы,относя их к одной разновидности33.

28 Рус. пер.: Паскаль Б. Мысли / Пер. с φρ., вступ. статья, коммент. Ю.А. Гинзбург. — М.:

Изд-во имени Сабашниковых, 1995. С. 238. — Прим. ред.

29 Мне кажется, что издатели 1670 г. испугались кальвинизма Паскаля, и меня удивляет,

что Сент-Бёв ограничился лишь утверждением, что «в христианстве Паскаля было нечто

недоступное разуму издателей [...], в чем у Паскаля была еще большая потребность, не-

жели в том, чтобы быть христианином». (Port-Royal, tome III, p. 383 [vol. 2, p. 347-348].)

30 т эм же, с. 93. — Прим. ред.

3? /iaT. «об истинном праве». Там же, с. 99. — Прим. ред.

32 Гам же, с. 103. — Прим. ред.

3J> Ср. мои размышления о силе в главе V.


Изменения, которые претерпевает со временем право,поражали Паскаля и продолжают приводить в замешатель-ство философов: одна внутренне согласованная социальнаясистема разрушается революцией и уступает место дру-гой системе, которую находят столь же разумной, и то, чтокогда-то было справедливым, становится несправедливым.Философы не скупились на софизмы, чтобы доказать, что вовремя революций силу ставили на службу справедливости, ихотя было неоднократно доказано, что эти рассуждения аб-сурдны, но публика все не решается расстаться с ними — на-столько она привыкла верить в естественное право!

Естественным правом хотят объяснять даже войну: ееуподобляют суду, в котором народ отстаивает право, не-ведомое соседу-злодею. Наши предки охотно признавали,что Бог решает распри и битвы в пользу правого. К побеж-денному следовало относиться как к проигравшему в суде:он должен был уплатить военные издержки и предоставитьпобедителю гарантии, что тот сможет мирно осуществлятьсвои восстановленные права. Сегодня многие предлагаютрешать международные конфликты арбитражными суда-ми — это было бы секуляризацией древней мифологии34.

Сторонники естественного права не являются ярымипротивниками ни гражданских войн, ни особенно бурныхдемонстраций — мы видели этому немало доказательств входе дела Дрейфуса. Когда армия и полиция оказываются вруках их противников, они довольно охотно соглашаются,что эти подразделения применяются против справедливо-сти, и тогда доказывают, что вполне допустимо выйти запределы законности, чтобы вернуться в пределы права (повыражению бонапартистов). Не имея возможности сбро-сить правительство, они стремятся, по крайней мере, на-вести на него страх. Но борясь таким образом с теми, ктонаправляет вооруженные силы, они нисколько не желаютэти силы упразднить, так как хотят когда-нибудь исполь-зовать их ради своей выгоды. Вот почему все революци-онные потрясения XIX века заканчивались укреплениемгосударства.

Пролетарское насилие преобразует все конфликты,в которых проявляется, так как отрицает силы, организо-ванные буржуазией, и стремится упразднить государство,формирующее ядро этих сил. В таких условиях больше нет

34 Мне не удается найти идею международного арбитража у Паскаля во фрагменте 296,где некоторые ее обнаруживают. Паскаль там лишь отмечает смехотворность притяза-ний, которые в его время выдвигали в своих манифестах все, кто вел войну, стремясьзаклеймить действия противника именем права.


возможности рассуждать об изначальных правах челове-ка. Вот почему все наши парламентские социалисты — аэто дети буржуазии, не знающие ничего, кроме государ-ственной идеологии, — теряются, сталкиваясь с пролетар-ским насилием.

В этом случае они не могут использовать общие ме-ста, которыми обычно пользуются, говоря о силе, и сужасом смотрят на движения, которые в итоге могут раз-рушить институты, обеспечивающие их существование:революционный синдикализм — это конец речей об им-манентной Справедливости, конец парламентского ре-жима на службе у Интеллектуалов — страшнейшая беда!Поэтому не стоит удивляться их гневу, когда они говорято насилии.

5 июня 1907 года, давая показания в суде присяжныхдепартамента Сены на процессе Буске-Леви35, Жорес ска-зал: «Я не испытываю суеверного трепета перед законно-стью. Она знала столько поражений! Но я всегда советуюрабочим пользоваться законными средствами, ведь на-силие есть признак временной слабости». Здесь мы нахо-дим весьма очевидную отсылку к делу Дрейфуса — Жоресвспоминает, что его сторонникам пришлось прибегнуть креволюционным манифестациям, — и понимаем, что по-сле этого дела у него не осталось особенного почтения кзаконности, так как она вошла в противоречие с тем, что,как он полагал, является правом.

Жорес уподобляет положение синдикалистов ситуа-ции, в которой находились дрейфусары: в данный моментони слабы, но рано или поздно им предстоит взять в своируки армию и полицию, и поэтому с их стороны было бывесьма неосторожно уничтожить насильственным путемту силу, которая будет им принадлежать. Возможно, ино-гда им случалось сожалеть, что дрейфусарская агитацияслишком уж потрясла государство, подобно тому как Гам-бетта сожалел, что правительство утратило былой пре-стиж и дисциплину.

35 Амедей Буске (Amédée Bousquet) и Альбер Леви (Albert Levy) — активисты ВКТ, аресто-

ванные в ночь на 1 мая 1907 г. в рамках репрессивной кампании против ВКТ, развер-

нутой Клемансо после забастовки парижских электриков 8 марта того же года. 7 июня

они были приговорены к двум годам тюрьмы «за подстрекательство к воровству, убий-

ству и грабежу». — Прим. ред.


У одного из самых элегантных министров Республи-ки36 вошло в привычку сочинять высокопарные изрече-ния, направленные против сторонников насилия: Виви-ани очаровывает депутатов, сенаторов и чиновников,созванных для того, чтобы восхищаться Его Превосхо-дительством во время его поездок, рассказывая им, чтонасилие — это карикатура или же «падшая дочь и выро-док силы». Раньше он похвалялся, что величественнымжестом погасил небесные огни, теперь же принимаетвид матадора, к стопам которого вот-вот упадет разъ-яренный бык37. Если бы у меня было больше литератур-ного тщеславия, я охотно воображал бы, что это именнообо мне думал этот прекрасный социалист, когда сказалв Сенате 16 ноября 1906 года, что «не следует приниматьодного крикуна за партию, а одно дерзкое заявление — засистему воззрений». После удовольствия получить при-знание разумных людей нет большего удовольствия, чемне быть понятым головотяпами, которые могут лишь та-рабарщиной выражать то, что заменяет им мысли, — од-нако у меня есть все основания предполагать, что в бле-стящем окружении этого ярмарочного зазывалы 38 никтои не слышал о Le Mouvement socialiste. Если вы чувству-ете себя достаточно хорошо организованными, чтобыодержать верх над государством, то нужно восставать —вот мораль, которую усматривают у нас Вивиани и егопомощники из канцелярии. Но пролетарское насилие,не преследующее таких целей, было бы лишь безумиеми отвратительной карикатурой на бунт. Делайте всё, чтовам угодно, только оставьте нам наши привилегии!

36 Газета Le Petit Parisien, которую мы всегда охотно цитировали как справочник по де-мократической глупости, учит нас, что сегодня «презрительное определение, котороедал элегантный и аморальный г-н де Морни: «Республиканцы — это люди, которыеплохо одеваются», — похоже, совершенно безосновательно». Я позаимствовал этофилософическое наблюдение из восторженного отчета о свадьбе милейшего мини-стра Клемантеля (22 октября 1905 г.). Меня же это прекрасно осведомленное изданиеобвиняло в том, что я даю рабочим бандитские советы (7 апреля 1907 г.)

37 «С насилием, — сказал Вивиани в Сенате 16 ноября 1906 г., — я сталкивался лицом клицу. На протяжении долгих дней я находился среди тысяч людей, носивших на лицахследы пугающего неистовства. Я стоял в самой их гуще и смотрел им в глаза». Так онхвалился своей победой над забастовщиками заводов Крезо.

38 В той же речи Вивиани упорно настаивал на том, что он социалист, и заявил, что на-меревается «оставаться верным тому идеалу, которым он руководствовался в первыегоды своего гражданского служения». Согласно брошюре, опубликованной в 1897 г.германофилами под заглавием «Истина о социалистическом союзе», этим идеаломбыл оппортунизм. Переехав из Алжира в Париж, Вивиани, по мнению авторов, пре-вратился в социалиста, и новую его позицию эта брошюра объявляет лживой. Это про-изведение, несомненно, сочинили крикуны, ничего не смыслящие в элегантности.

Введение 43

III

В ходе изысканий я обнаружил факт, который казалсямне настолько простым, что я не считал нужным заострятьна нем внимание: участники крупных общественных дви-жений представляют себе ближайшие свои действия в ви-де битв, которые принесут их делу победу. Эти важные дляисторика конструкции39 я предлагал называть мифами —так, всеобщая стачка синдикалистов и катастрофическаяреволюция Маркса суть мифы. В качестве выдающихсяпримеров я привел мифы, созданные ранним христиан-ством, Реформацией, Революцией, мадзинистами. Я хотелпоказать, что такие системы образов не следует пытатьсяанализировать, разлагать на составные части, что их нужнорассматривать в целом, как исторические силы, и что осо-бенно следует остерегаться сравнивать свершившиеся фак-ты с представлениями, принятыми на веру до совершениядействия.

Я мог бы привести и другой пример, возможно, ещеболее яркий: католики не падали духом даже в минуты тя-желейших испытаний, так как представляли себе историюцеркви как череду битв между Сатаной и силами Христа.Каждое новое испытание было для них лишь очереднымэпизодом этой войны, ведущим в конечном счете к победекатоличества.

В начале XIX века новую жизнь в миф о борьбе с Сата-ной вдохнули преследования революционеров, примеромчего могут служить пламенные речи Жозефа де Местра.Возрождение этого мифа во многом объясняет произо-шедший тогда религиозный ренессанс. Сегодня католиче-ство находится под угрозой во многом потому, что миф овоинствующей церкви постепенно угасает. Теперь он ка-жется смешным, чему весьма способствовала церковнаялитература — так, например, в 1872 году один бельгийскийавтор предлагал вернуться к практике экзорцизма, видя вней действенное средство борьбы с революционерами40.Многие образованные католики с ужасом признавали, чтоидеи Жозефа де Местра способствовали невежеству кли-

39 Во «Введении в современную экономику» я придавал слову «миф» более общий

смысл, неразрывно, впрочем, связанный с узким смыслом, в котором это слово упо-

требляется здесь.

40 Bureau P., La Crise morale des temps nouveaux, p. 213. Автор, профессор Католического

института в Париже, замечает: «Сегодня этот совет может вызвать лишь насмешку. Мы

вынуждены полагать, что странное решение автора в те годы нашло понимание у его

многочисленных единоверцев, особенно если вспомним оглушительный успех сочи-

нений Лео Таксиля после его мнимого обращения».


ра, избегавшего знакомства с окаянной наукой. Таким об-разом, они считают миф о Сатане опасным, отмечают егонелепость, но все же не всегда хорошо понимают его исто-рическое значение. Впрочем, поддержанию этого мифа неблагоприятствуют кротость, скепсис и в особенности миро-любие нынешнего поколения, а противники церкви в пол-ный голос заявляют, что не хотят возвращаться во временагонений и возрождать былое могущество образов войны.

Используя слово «миф», я полагал, что это удачная наход-ка, так как тем самым я покажу, что отказываюсь от всякойдискуссии с теми, кто стремится подвергнуть детальной кри-тике понятие всеобщей стачки и копит возражения противее практической возможности. Но, по всей видимости, этобыла, напротив, плохая мысль, так как одни говорят мне, чтомифы подходят только для первобытных обществ, а другиевоображают, будто я хочу представить движущими силамисовременного мира мечты, подобные тем, которыми Ренанпредлагал заменить религию41. Некоторые же пошли ещедальше и заявили, что моя теория мифов — это пристраст-ное рассуждение, ложная трактовка истинных мыслей рево-люционеров и интеллектуалистский софизм,

Если бы это было правдой, то я потерпел бы неудачу,ведь я хотел освободиться от власти интеллектуалистскойфилософии, которая кажется мне серьезным препятствиемдля приверженного ей историка. Противоречие между этойфилософией и подлинным пониманием событий часто пора-жало читателей Ренана: он ежесекундно разрывается междусвоей прекрасной интуицией и философией, которая впада-ет в пошлость при каждом обращении к истории. Но он, увы,слишком часто считает себя обязанным рассуждать в соот-ветствии с научным мнением своих современников.

Наполеоновский солдат, готовый жертвовать жизньюради чести трудиться над «вечной» эпопеей и жить радиславы Франции, говорящий при этом, что «он всегда будетпростым бедняком»42; римляне, проявляющие необычай-ные добродетели, покоряясь чудовищному неравенству иприлагая столько усилий, чтобы завоевать мир43; греки сих «несравненной добродетелью веры в славу», благодарякоторой «производился отбор в густой толпе человечества,жизнь получала движущую силу, а тот, кто стремился к

41 Главной целью этих иллюзий, на мой взгляд, было успокоить сохранившиеся у Ре-

нана тревоги относительно потустороннего мира (см. статью магистра д'Юльста в

Le Correspondant от 25 октября 1892 г., р. 210, 224-225).

42 Renan, Histoire du peuple d'Israël, tome IV, p. 191 [1118].

43 Ibid., p. 267 [1167].

Введение 45

прекрасному и благому, получал награду»44, — вот чего неможет объяснить интеллектуалистская философия. Она,напротив, толкает к тому, чтобы восхищаться в главе LIиз Книги Иеремии «снисходительным чувством глубокойпечали, с каким миролюбивый человек созерцает обруше-ние [империй], сострадание, вызываемое в сердце мудрецазрелищем трудящихся впустую народов, падших жертвойгордыни немногих». Греции, по Ренану45, это чувство не-знакомо, и, по моему мнению, жаловаться здесь не на что.Впрочем, он сам похвалит римлян за то, что они не следова-ли взглядам иудейского мыслителя: «Они трудятся, изнуряясебя — впустую, ради самого труда, — говорит иудейскиймыслитель, — это несомненно; но именно эту добродетельвознаграждает история»46.

Особую опасность для интеллектуалиста представля-ют религии, так как он не может ни полностью отрицатьих историческое значение, ни объяснить их. Поэтому Ренаниногда писал о них довольно странные вещи: «Религия —необходимый обман. С такой глупой расой, как род челове-ческий, нельзя пренебрегать самыми грубыми мошенниче-скими средствами, ведь он создан для заблуждений и, дажепризнавая истину, делает это не по верным причинам. По-этому ему нужно предоставлять причины ложные»47.

Сравнивая Джордано Бруно, который «дал себя сжечьна Кампо деи Фьори», с Галилеем, подчинившимся Свято-му Престолу, Ренан одобряет второго, потому что, по егомнению, ученому совершенно не нужно подтверждать своиоткрытия ничем, кроме рассуждений. Он полагает, что ита-льянский философ, сознавая недостаточность своих до-казательств, хотел подкрепить их самопожертвованием, ипрезрительно заявляет: «Мы становимся мучениками лишьза то, в чем не вполне уверены»48. Ренан смешивает здесьубеждение, которое, по-видимому, было крепким у Бруно,с той особой уверенностью в полученных наукой тезисах,которую со временем породит образование. Трудно было

44 Ibid., р. 199-200 [112S-1126].

45 Ibid., tome III, p. 458-459 [951].

46 Ibid., tome IV, p. 267 [1167].

47 Ibid., tome V, p. 105-106 [1323].

48 Renan, Nouvelles Études d'histoire religieuse, p. VII [710]. До этого он говорил о гонениях:

«Мы умираем за мнения, а не за достоверности, за то, во что мы верим, а не за то, что

мы знаем... Коль скоро речь идет о верованиях, величайшим знаком правоты и наи-

более действенным ее доказательством является умереть за них» (L'Église chrétienne,p. 317 [576]). Этот тезис предполагает, что мученичество представляет собой своего

рода ордалию, что отчасти верно для римской эпохи в связи с тогдашними особыми

обстоятельствами (6. Sorel, Le Système historique de Renan, p. 335).


бы дать более невнятное представление о реальных силах,руководящих людскими поступками!

Всю эту философию можно резюмировать в следую-щем высказывании Ренана: «Дела человеческие почти чтонесерьезны, и в них отсутствует точность». В самом деле,для интеллектуалиста там, где недостает точности, долж-но не хватать и серьезности. Однако историческое созна-ние у Ренана все же не может не пробудиться, и он тотчасже поправляет себя: «Увидеть [это] — важное достижениефилософии; но это означает отказ от всякой активной роли.Будущее принадлежит тем, кто не утратил иллюзий»49. От-сюда мы можем заключить, что интеллектуалистская фило-софия показала поистине радикальную несостоятельностьв объяснении великих исторических движений.

Пламенным католикам, боровшимся с революционны-ми традициями и долгое время преуспевавшим в этом, ин-теллектуалистская философия не сумела бы доказать, чтомиф о воинствующей церкви не соответствует научнымпостроениям, созданным ученейшими авторами согласнонаилучшим правилам критики, — ей так и не удалось быих переубедить. Никакие доводы не смогли бы поколебатьверу этих людей в обеты, данные церкви, и пока они сохра-няли свою уверенность, их миф не мог быть поставлен подсомнение. Так же и возражения философа против револю-ционных мифов могли бы подействовать лишь на тех, ктоищет предлога, чтобы отбросить «всякую активную роль» ибыть революционером только на словах.

Я понимаю, что миф о всеобщей стачке смущает многихблагоразумных людей своей бесконечностью. Современныймир весьма склонен возвращаться к воззрениям ушедшихэпох и подчинять мораль гладкому ходу государственныхдел, что заставляет помещать добродетель в область уме-ренных взглядов. Пока социализм остается доктриной,выраженной лишь в ренаху его очень легко сдвинуть наумеренные позиции, но такое перерождение становитсяочевидным образом невозможно, когда мы вводим миф овсеобщей стачке, предполагающий безусловную револю-цию. Вы, как и я, знаете, что лучшее, что есть в современ-ном сознании, — это страх бесконечности; Вы не из тех, ктосчитает удачными приемы, позволяющие обманывать чи-тателей словами. Вот почему Вы не будете порицать меня зато, что я так дорожу мифом, придающим социализму стольвозвышенное моральное значение и столь бескомпромисс-ную прямоту. Многие люди не пытались бы оспаривать

iy Renan, Histoire du peuple d'israél, tome III, p. 497 [478].

Введение 47

теорию мифов, если бы мифы не приводили к столь пре-красным последствиям.

IV

Дух человека так устроен, что не довольствуется лишьконстатациями, а стремится понять смысл вещей. Поэтомуя раздумываю, не следует ли углубить теорию мифов, ис-пользуя познания, которыми мы обязаны бергсоновскойфилософии? Очерк, который я собираюсь Вам представить,вероятно, весьма несовершенен, однако, на мой взгляд, онвыстроен по тому методу, которому нужно следовать дляпрояснения этой проблемы.

Прежде всего отметим, что моралисты почти никогдане задумываются о подлинно основополагающих чертахнашей личности. Чаще всего они пытаются вписать со-вершенные нами поступки в границы суждений, заранеевыработанных обществом для самых обыкновенных по-ступков современной жизни. Моралисты говорят, что темсамым они определяют мотивы поступков, но эти мотивыимеют ту же природу, что и описываемые юристами в уго-ловном праве: это общественная оценка, основанная на об-щеизвестных фактах. Многие философы, главным образомв Античности, полагали, что все можно свести к вопросупользы, и если существует некая общественная оценка, тоона, несомненно, основывается именно на этом. Теологипомещают проступки на путь, который обычно, согласноусредненному опыту, приводит к смертному греху, — такони определяют меру зла, которое несет в себе вожделе-ние, и покаяние, которое грешник должен понести. Нашисовременники любят объяснять, что, прежде чем действо-вать, мы оцениваем наши желания, сравнивая свои личныежизненные правила с общими принципами, которые вомногом схожи с декларациями прав человека, — эта теория,весьма вероятно, была вдохновлена восторгом, вызваннымбиллями о правах, с которых начинаются американскиеконституции50.

Все мы настолько озабочены вопросом, что о нас поду-мают другие, что рано или поздно мысленно воспроизводим

50 Конституция Вирджинии датируется 1776 г. Американские конституции стали из-вестны в Европе по двум французским переводам: 1778 и 1789 гг. Кант опубликовал«Основы метафизики нравственности» в 1785 г., а «Критику практического разума»в 1788 г. Можно было бы сказать, что античная утилитарная система сходна с эко-номикой, система теологов — с правом, а система Канта — с политической теориейзарождающейся демократии (см. Jellinek, La déclaration des droits de l'homme et ducitoyen, trad, franc., ρ 49-50, 89).


соображения, подобные рассуждениям моралистов. Это да-ло последним повод полагать, будто они в самом деле об-ращаются к опыту, обнаруживая глубинные основы твор-ческого сознания, тогда как они всего лишь рассматривалипоступки людей с общественной точки зрения.

Бергсон, напротив, приглашает нас взглянуть внутрь са-мих себя и рассмотреть, что происходит во время творче-ского порыва: «Существуют два различных „Я", — говоритон, — одно из которых является как бы внешней проекциейдругого, его пространственным и, скажем так, социальнымпредставлением. Мы достигаем первого из них в углублен-ном размышлении, представляющем наши внутренние со-стояния как живые, непрерывно возникающие существа,как взаимопроникающие состояния, не поддающиеся ника-кому измерению... Но моменты, когда мы вновь постигаемсамих себя, очень редки, и поэтому мы редко бываем сво-бодными. Большей частью мы существуем как бы вне самихсебя... Мы живем больше для внешнего мира, чем для себя;больше говорим, чем мыслим; мы больше подвергаемся дей-ствиям, чем действуем сами. Действовать свободно — зна-чит вновь овладевать самим собой, снова помещать себя вчистую длительность»51.

Чтобы по-настоящему понять эту психологию, необхо-димо «мысленно перенестись в те моменты нашего суще-ствования, когда нам предстояло выбрать определенное,очень важное решение, в те единственные в своем родемгновения, которые уже не повторятся, как не вернут-ся никогда исчезнувшие моменты истории какого-либонарода»52. Совершенно очевидно, что мы пользуемся этойсвободой прежде всего, когда пытаемся создать в себе но-вых людей, чтобы уничтожить стесняющие нас истори-ческие рамки. Возможно, в первую очередь достаточносказать, что в такие моменты нами движут глубочайшиепереживания, но сегодня все соглашаются, что основа чув-ственной жизни в движении, а значит, именно в категорияхдвижения следует говорить о творческом сознании.

Глубинную психологию, на мой взгляд, нужно пред-ставлять себе следующим образом. Необходимо отброситьмысль, что душа сравнима с движущимся телом, влекомымпод воздействием более или менее непреодолимого ме-ханического закона к тем или иным заданным природой

51 Бергсон А. Собр. соч., т. 1, М. 1992, с. 150-151, пер. Б.С. Бычковского. В этой философииразличается текучая длительность, в которой проявляется наша личность, и матема-тическое время — мера, в соответствии с которой наука выстраивает порядок свер-шившихся фактов.

52 Там же. С. 154.

Введение 49

мотивам. Когда мы действуем, то это означает, что мы соз-дали совершенно искусственный мир, который мы ставимперед существующим и который состоит из движений,зависящих от нас самих. Таким образом, наша свободастановится полностью интеллигибельной. Так как эти по-строения охватывают все, что нас интересует, некоторыефилософы, руководствующиеся бергсоновским учением,пришли к несколько необычной теории. «Наше подлинноетело, — говорит, к примеру, Эдуар Леруа, — это весь мирв качестве переживаемого нами. А то, что здравый смыслназывает нашим телом в более точном значении слова, естьвсего лишь зона наименьшей бессознательности и наиболеесвободной деятельности, часть, за которую мы непосред-ственно держимся и благодаря которой можем воздейство-вать на остальное»53. Не стоит повторять частой ошибкиэтого утонченного философа и смешивать мимолетное со-стояние нашей сознательной деятельности со строгими на-учными утверждениями54.

Эти искусственные миры обычно без следа исчезаютиз нашего разума. Но когда страстью одушевляются мас-сы, мы можем описать картину, образующую социальныймиф.

Вера в славу, которую так превозносит Ренан, быстрорастворяется в песнях и поэмах, если ее не поддерживаютмифы, сильно менявшиеся от эпохи к эпохе: гражданингреческой республики, римский легионер, солдат эпохиреволюционных войн, художник Возрождения в своихпредставлениях о славе обращались к разным системамобразов.

Ренан сетует на то, что «вера в славу подорвана близору-кими взглядами на историю, обыкновенно преобладающи-ми в наши дни. Немногие люди, — говорит он, — действу-ют, имея в виду вечность [...]. Мы стремимся наслаждатьсяславой; мы едим ее, словно траву, при нашей жизни; мыне соберем ее в сноп после смерти»55. На мой взгляд, сле-дует говорить о том, что близорукие взгляды на историюявляются не причиной, а следствием. Они проистекаютиз ослабления героических мифов, пользовавшихся стольбольшой популярностью в начале XIX века. Вера в славу

53 éd. Le Roy, Dogme et Critique, p. 239.

54 Нетрудно заметить переход, с помощью которого здесь вводится софизм: пережива-

емый нами мир может быть реальным миром, где мы живем, или же миром, вымыш-

ленным для действия.



прошла, и преобладать стали близорукие взгляды на исто-рию, в то время как мифы постепенно исчезали56.

Пока нет мифов, в которые верили бы массы, можнобесконечно говорить о бунтах, но так никогда и не вызватьреволюционного движения. Именно поэтому столь боль-шое значение имеет всеобщая стачка, и именно это делаетее столь ненавистной для тех социалистов, которые боятсяреволюции. Они прилагают все усилия, чтобы поколебатьверу трудящихся в подготовку революции, и для этого пы-таются осмеять идею всеобщей стачки, которая только иможет быть ее движущей силой. Одно из главных их средствсостоит в представлении всеобщей стачки как утопии, и этодается им довольно легко, так как мифы почти никогда небывают полностью лишены утопической примеси.

Подлинные революционные мифы почти беспримес-ны. Они дают ключ к пониманию деятельности, чувств имыслей народных масс, готовящихся вступить в решитель-ную борьбу; это не описания явлений, но выражения воли.Утопия, напротив, представляет собой продукт умственно-го труда. Это произведение теоретиков, которые, увидев иобсудив факты, пытаются создать модель, с которой можнобудет сравнивать существующие общества, чтобы изме-рить заключенное в них добро и зло57. Утопия есть сово-купность воображаемых учреждений, но предлагающая до-статочно ясные аналогии с реальными учреждениями длятого, чтобы о ней могли рассуждать юристы. Это разборнаяконструкция, определенным деталям которой придаетсятакая форма, чтобы они могли быть (после небольшой до-полнительной пригонки) встроены в следующий свод за-конов. (Если наши сегодняшние мифы побуждают людейготовиться к борьбе, чтобы разрушить существующее, тоутопия всегда направляет умы к реформам, которые могутбыть осуществлены при распаде системы. Поэтому не сто-ит удивляться, что утописты по мере приобретения поли-

56 «Сколь бы могущественным ни было согласие, соединяемое с живейшими обра-

зами, — говорит Ньюмен, — это еще не делает его эффективным. Строго говоря,

не воображение порождает действие, а надежда или страх, любовь или ненависть,

желания, страсти, порывы эгоизма, собственного «Я». Единственная роль воображе-

ния — запускать эти движущие силы, и удается это ему, когда оно являет нам пред-

меты, достаточно мощные для пробуждения этих сил» (op. cit., p. 69). Мы видим, что

прославленный мыслитель очень близок к теории мифов. Впрочем, при чтении Нью-

мена невозможно не поразиться сходству его мысли с мыслью Бергсона. Любители

связывать историю идей с этническими традициями не преминут здесь отметить, что

Ньюмен — последователь мыслителей древнего Израиля.

57 Очевидно, именно в этот круг понятий поместили себя греческие философы, стре-

мившиеся рассуждать о морали, не принимая обычаев, учрежденных в Афинах си-

лой истории.


тического опыта так часто становились ловкими государ-ственными деятелями.) Миф невозможно опровергнуть,так как он по сути тождествен убеждениям данной группы,является выражением этих убеждений на языке движения,а значит, неразложим на части, которые можно было быиспользовать в плане исторических описаний. Утопия, на-против, может обсуждаться так же, как и любое построениеобщества: можно сравнивать предполагаемые ею автома-тические движения с теми, которые действительно имелиместо на протяжении истории, и тем самым оценивать ееправдоподобие; можно и отвергать ее, показывая, что эко-номика, на которую она опирается, несовместима с потреб-ностями современного производства.

Либеральная политическая экономия представляет со-бой один из лучших примеров утопии: она рисует обще-ство, где все сводится к типам торговых отношений и под-чинено закону всеобщей конкуренции. Сегодня признают,что это идеальное общество было бы столь же трудно во-плотить в жизнь, как и идеальное общество Платона; но не-мало заметных министров в наши дни добились славы тем,что попытались ввести в промышленное законодательствонекоторые элементы этой экономической свободы.

Здесь перед нами утопия, свободная от всякого мифа.Между тем история французской демократии являет намвесьма примечательное сочетание мифов и утопий. Теории,вдохновлявшие авторов наших первых конституций, се-годня считаются совершенно химерическими, зачастую имотказывают даже в той ценности, которую ранее признава-ли, — ценности идеала, о котором постоянно должны пом-нить законодатели, магистраты и чиновники, чтобы людимогли рассчитывать хоть на малую толику справедливости.К этим утопиям примешивались мифы о борьбе со Старымрежимом, и пока они сохранялись, опровержения либе-ральных утопий могли умножаться безо всяких послед-ствий: миф защищал утопию, к которой был примешан.

Длительное время социализм был не более чем утопи-ей, и марксисты не без основания приписывают своемунаставнику честь изменения этого положения: сегодня со-циализм стал орудием подготовки масс, занятых в крупнойпромышленности и стремящихся упразднить государствои собственность. Отныне никто уже не будет искать спо-собов объединения людей ради наслаждения грядущимсчастьем — все сводится к революционному ученичествупролетариата. К несчастью, у Маркса перед глазами небыло фактов, которые сегодня хорошо нам знакомы. Мызнаем лучше него, что такое стачки, так как нам довелось


наблюдать выдающиеся и масштабом, и продолжительно-стью экономические конфликты. Миф о всеобщей стач-ке получил распространение и прочно воцарился в умах.О насилии у нас есть такие идеи, какие Марксу было бытрудно сформировать. Все это дает нам возможность до-полнять его учение, а не комментировать написанные имтексты, как очень долго делали его незадачливые ученики.

Таким образом, из социализма постепенно уходит уто-пия. Ему больше не нужно искать способы организациитруда, поскольку это дело капитализма. К тому же мне, ка-жется, удалось показать, что всеобщая стачка воплощаетчувства, настолько близкие тем, которые необходимы дляналаживания производства в самом прогрессивном про-мышленном режиме, что революционное ученичество мо-жет быть и обучением производителей.

Входя на территорию мифов, мы получаем защиту отлюбых опровержений, и это дало многим повод утверж-дать, что социализм есть своего рода религия. Ведь ужедавно высказывается удивление тем, что религиозныеубеждения не поддаются критике, а из этого считается воз-можным делать вывод, что все, что хочет находиться вышенауки, является религией. Мы также видим, что в наше вре-мя христианство делается не столько догматикой, сколькохристианской жизнью, то есть моральным совершенство-ванием, направленным на самые сокровенные глубины ду-ши. Следовательно, мы обнаружили новую аналогию междурелигией и революционным социализмом, который ставитсебе целью ученичество, подготовку и даже перестройкуиндивида, сопряженную с гигантским трудом. Но Бергсоннаучил нас, что глубинную сферу сознания занимает нетолько религия — в той же мере там присутствуют и рево-люционные мифы. Поэтому я полагаю, что аргументы ИваГюйо58 против социализма, основанные на его трактовкекак религии, происходят от недостаточного знания новойпсихологии.

Ренан был весьма удивлен, когда понял, что социалистыне поддаются унынию: «После каждого неудачного опытаони начинают заново. Если они не нашли решения, значит,они его найдут. Им никогда не приходит в голову, что ре-шения не существует, и в этом-то их сила»59. ПриведенноеРенаном объяснение поверхностно: он считает социализм

58 Ив Гюйо (Yves Guyot, 1843-1928) — экономист, министр гражданского строительства в

1889-1892 гг., позже глава экономического издания Journal des économistes. Сторонник

фритредерства, автор ряда текстов, направленных против социализма. — Прим. ред.

59 Renan, Histoire du peuple d'Israël, tome III, p. 497 [978].

Введение 53

утопией, то есть тем, что можно сравнивать с наблюдаемойреальностью, и не понимает, как вера социалистов можетпережить столько неудачных экспериментов. Но бок о бокс утопиями всегда существовали мифы, способные поднятьтрудящихся на бунт. Долгое время эти мифы основывалисьна преданиях о Революции, и они сохраняли значимость дотех пор, пока эти предания не начали забываться. Сегоднявера социалистов стала гораздо сильнее, чем когда-либопрежде, — она укрепилась с тех пор, как над всем подлиннорабочим движением царит миф о всеобщей стачке. Неуспехбольше не может быть аргументом против социализма,ведь это стало подготовительным трудом. Если мы терпимпоражение, это просто показывает, что пройденного обуче-ния недостаточно и нужно вновь приняться за работу с ещебольшей смелостью, настойчивостью и верой, чем прежде.Опыт труда научил рабочих, что высокую квалификациюполучают путем терпеливого учения. Это же и единствен-ный способ стать настоящим революционером60.

Труды моих друзей были с большим презрением встре-чены социалистами-политиками, но нашли сочувствие улюдей, далеких от парламентских забот. Нас невозможнозаподозрить в желании заниматься интеллектуальнымпромыслом, и мы возражаем всякий раз, когда кто-нибудьпытается причислить нас к интеллектуалам, то есть к лю-дям, профессионально занятым эксплуатацией мысли.Демократам старой закалки невдомек, к чему мы столькотрудимся, если у нас нет скрытого намерения управлять ра-бочим классом. Однако мы не можем действовать иначе.

Создателю утопии, цель которой — счастье человече-ства, нравится думать, будто он имеет право собственностина свое изобретение. Он полагает, что никто лучше него несможет применить его систему, и находит весьма неразум-ным, что его произведения не приносят ему важного го-сударственного поста. Но мы не придумали вовсе ничегои беремся даже утверждать, что изобретать нечего, — мыдовольствуемся признанием исторического значения по-нятия всеобщей стачки. Мы попытались показать, что изборьбы, которую ведут революционные профсоюзы против

60 Чрезвычайно важно выявлять сходства между революционным состоянием духа и тем

настроением, которое соответствует морали производителей; в конце исследования я

отметил несколько важных аналогий, но в дальнейшем можно будет обнаружить еще

множество других.


хозяев предприятий и против государства, может возник-нуть новая культура. Главная наша оригинальность состо-ит в утверждении, что пролетариат может освободиться, неприбегая к наставлениям профессиональных буржуазныхмыслителей. Поэтому мы отводим ключевую роль средисовременных явлений тому, что ранее считалось второсте-пенным, — тому, что имеет подлинно воспитательное зна-чение для революционного пролетариата, обучающегосяв борьбе. На такую образовательную работу мы не можемоказывать прямого влияния. Мы можем приносить пользулишь при условии, что будем ограничиваться отрицаниембуржуазной мысли, чтобы предостеречь пролетариат отвторжения мыслей и нравов вражеского класса.

Люди, получившие начальное образование, как пра-вило, суеверно относятся к книгам и легко приписываютгениальность тем, кто привлекает большое внимание об-разованного мира. Они воображают, что могли бы оченьмногому поучиться у авторов, которых хвалят в газетах, и снеобычайным уважением слушают выступления лауреатоввсевозможных конкурсов. Бороться с такими предрассуд-ками нелегко, однако это очень полезное дело. Мы считаемэту работу первостепенной и можем довести ее до конца, неберя на себя при этом роль руководителей рабочего класса.Нельзя допустить, чтобы с пролетариатом произошло тоже, что и с германцами, завоевавшими Римскую империю:они устыдились своего варварства и принялись учиться уриторов латинского упадка. В таком стремлении к цивили-зованности нет ничего похвального.

В своих исследованиях я рассматривал множество тем,которые, казалось бы, не должны входить в круг интересовавтора-социалиста. Я поставил перед собой цель показатьмоим читателям, что наука, чудесными достижениями ко-торой с таким постоянством похваляется буржуазия, нестоль достоверна, как уверяют те, кто живет за счет ее экс-плуатации, и что часто наблюдение происходящего в соци-алистическом мире могло бы открыть философам истины,каких не найти в ученых трудах. Поэтому я полагаю, чтомой труд не напрасен, ведь я помогаю подорвать авторитетбуржуазной культуры, до сих пор противостоящий разви-тию принципа классовой борьбы.

В последней главе книги я сказал, что искусство — этопредвосхищение труда, каким он должен стать в режиме вы-сокоразвитого производства. Эта мысль была, очевидно, весь-ма плохо понята некоторыми из моих критиков — они сочли,будто я выдвигаю идею эстетического воспитания пролетари-ата как способ построения социализма и предлагаю рабочим

Введение 55

учиться у современных художников. С моей стороны это бы-ло бы диковиннейшим парадоксом, ведь наше сегодняшнееискусство представляет собой рудимент, унаследованныйнами от аристократического общества и к тому же сильно из-вращенный буржуазией. Лучшие умы говорят о желательно-сти обновления современного искусства путем более тесноговзаимодействия с ремесленниками. Академическое искусствоуничтожило своих величайших гениев, но не произвело ниче-го сравнимого с тем, что дали нам поколения ремесленников.Когда я говорил о предвосхищении, я вовсе не имел в виду та-кую имитацию — я хотел показать, что в искусстве (создавае-мом его наилучшими представителями и, что особенно важно,в наилучшие эпохи) можно найти аналогии, позволяющие по-нять, какими будут качества трудящихся будущего. При этомя совершенно не думал требовать от школ изящных искусствдавать пролетариату соответствующее образование — я вижуоснование морали производителей не в эстетическом воспи-тании, передаваемом буржуазией, а в чувствах, возникающихв борьбе трудящихся против их хозяев.

Эти соображения приводят нас к осознанию громадногоразличия между «новой школой» и анархизмом, процветав-шим в Париже двадцать лет назад. Буржуазия в то время гораз-до меньше восхищалась своими литераторами и художниками,чем анархисты, чья увлеченность знаменитостями-однодневка-ми нередко превосходила благоговение учеников перед вели-чайшими учителями прошлого. Неудивительно поэтому, чтороманисты и поэты, встретившись с такими восторгами, спра-ведливо отвечали анархистам симпатией, зачастую изумляв-шей тех, кто недооценивал роль самолюбия в мире эстетики.

Таким образом, этот анархизм был совершенно буржуазнымв интеллектуальном плане, и гедисты61 никогда не упускалислучая упрекнуть его за это. Они говорили, что их противники,непрестанно провозглашая себя непримиримыми врагами про-шлого, являются раболепными учениками того же проклятогопрошлого. Они замечали, что красноречивые рассуждения обунте не могут ничего произвести и что ход истории невозмож-но изменить с помощью одной лишь литературы. Анархистыв ответ доказывали, что их противники встали на путь, кото-рый не может привести к провозглашенной ими революции.Участвуя в политических дебатах, говорили они, социалистыстанут более или менее радикальными реформаторами, а ихреволюционные максимы утратят смысл. И вскоре опыт пока-зал, что анархисты были правы и что, входя в буржуазные уч-

61 Гедизм — господствующее течение французского социализма до 1914 г. Названо по

имени одного из лидеров Жюля Геда (Jules Guesde, 1845-1922). — Прим. ред.


реждения, революционеры меняются, проникаясь духом этихучреждений. Все депутаты говорят, что никто так не похож напредставителя буржуазии, как представитель пролетариата.

Многие анархисты в конечном итоге устали от постоян-ного чтения одних и тех же велеречивых проклятий в адрескапиталистического строя и принялись искать путь к под-линно революционным действиям. Они начали сотрудничатьс профсоюзами, которые в насильственных стачках с грехомпополам вели ту социальную войну, о которой анархистыстолько слышали. Настанет день, когда историки усмотрят вэтом вступлении анархистов в профсоюзы одно из величай-ших событий нашего времени, и тогда получит заслуженнуюизвестность имя моего бедного друга Фернана Пеллутье62.

Те авторы-анархисты, кто остался верен прежней рево-люционной литературе, кажется, не одобрили переход своихдрузей в профсоюзы. Их позиция доказывает, что анархисты,ставшие синдикалистами, совершили нечто по-настоящемуновое, а не воплощали теории, сочиненные в философскихкружках. Первое, чему они научили рабочих, — что актовнасилия не нужно стыдиться. Прежде социалисты пыталисьпреуменьшать или оправдывать насилие забастовщиков, но-вые же члены профсоюзов начали рассматривать акты наси-лия как нормальные проявления борьбы, и благодаря этомубыли отброшены тред-юнионистские устремления. К такимвзглядам их привел революционный темперамент, так какбыло бы грубой ошибкой предполагать, будто эти анархистыпринесли в рабочие ассоциации идеи пропаганды фактами.

Стало быть, революционный синдикализм, вопреки мне-нию многих, не первая смутная форма рабочего движения,которому предстоит в конечном итоге избавиться от этойошибки молодости. Он явился, напротив, продуктом улуч-шения, осуществленного людьми, который остановил от-клонение в сторону буржуазных представлений. В этом ре-волюционный синдикализм можно уподобить Реформации,стремившейся уберечь христианство от влияния гумани-стов: как и Реформация, революционный синдикализм мо-жет потерпеть крах, если утратит, как утратила Реформация,понимание собственной новизны. Именно поэтому исследо-вание пролетарского насилия имеет столь больше значение.

15 июля 1907 г.

62 Полагаю, что первым, кто воздал должное высоким качествам Фернана Пеллутье,

был Леон де Сейяк (Les Congrès ouvriers en France, p. 272). [Фернан Пеллутье (Fernand

Pelloutier, 1867-1901) — французский анархо-синдикалист, с 1895 г. — секретарь Фе-

дерации бирж труда. Организовал на биржах труда вечерние курсы для рабочих, воз-

родил интерес к наследию Прудона и Бакунина. — Прим. ред.)

Введение 57

Предуведомление к третьему изданию

В последнее время мне неоднократно задавали вопрос:не довелось ли мне с 1906 года заметить факты, опровер-гающие некоторые из положений этой книги? Я, напротив,больше, чем когда-либо прежде, убежден в значении фило-софии насилия. Мне даже показалось полезным добавитьк этому переизданию «апологию насилия», которую я опу-бликовал в газете Le Matin 18 мая 1908 года, в момент вы-хода первого издания.

Эта книга принадлежит к категории тех, которые общеемнение не позволяет автору совершенствовать; я позволилсебе лишь изменить кое-где отдельные слова ради проясне-ния смысла.

Февраль 1912 г.

Предисловие к первому изданию63

Размышления по поводу насилия, которые я представ-ляю читателям Mouvement socialiste, были вдохновленынесколькими очень простыми наблюдениями касательновесьма очевидных фактов, которые играют все более замет-ную роль в истории современных классов.

Я давно с удивлением замечаю, что нормальный ходстачки включает в себя целый ряд актов насилия64, хотя не-которые ученые-социологи стараются не замечать явление,которое очевидно всякому, кто готов посмотреть, что про-исходит вокруг него. Революционный синдикализм поддер-живает в массах дух стачки, и процветает он лишь там, гдепроисходят крупные стачки с применением насилия. Со-циализм все чаще представляется теорией революционногосиндикализма — или же философией современной историив той мере, в коей последняя находится под влиянием рево-люционного синдикализма. Из этих неоспоримых данныхследует, что серьезный разговор о социализме необходимоначинать с выяснения роли насилия в современных обще-ственных отношениях65.

63 «Размышления о насилии» были впервые опубликованы в журнале Le Mouvement

socialiste в течение первого полугодия 1906 г.

64 См. Les grèves, в La Science sociale, octobre-novembre 1900.

65 В «Социальных очерках современной экономики» (написаны в 1903 г., а изданы только

в 1906 г.) я уже отмечал, пусть и слишком кратко, роль насилия в разделении общества

на пролетариат и буржуазию.


На мой взгляд, этому вопросу еще не уделялось долж-ного внимания, и я надеюсь, что настоящие размышленияпобудят мыслителей заняться детальным изучением во-проса пролетарского насилия. Я могу настоятельно реко-мендовать эти исследования «новой школе», которая, вдох-новляясь скорее принципами Маркса, нежели формуламиофициальных наследников марксизма, возвращает социа-листическим доктринам чувство реальности и серьезность,которых им в последние годы так недоставало. Поскольку«новая школа» называет себя марксистской, синдикалист-ской и революционной, ничто не должно занимать ее боль-ше, чем установление исторического масштаба возникаю-щих в рабочих массах стихийных движений, которые могутпридать общественному будущему направление, соответ-ствующее идеям Маркса.

Социализм есть философия истории современных ин-ститутов^ а Маркс всегда рассуждал как философ исто-рии, кроме случаев, когда личная полемика заставляла егоигнорировать законы собственной системы.

Итак, социалист воображает, что он перенесся в отда-ленное будущее, так что может рассматривать нынешниесобытия как элементы длительного, но истекшего процессаи давать им ту оценку, которую им, вероятно, даст будущийфилософ. Такой метод, конечно, предполагает, что важноеместо отводится гипотезам, однако не бывает ни социаль-ной философии, ни размышлений об эволюции, ни дажезначимых действий в настоящем без гипотез о будущем.Задача моего исследования — углубить знание нравов, ане обсуждать заслуги или ошибки выдающихся личностей.Необходимо исследовать, как вызревают чувства, захваты-вающие массы, поэтому рассуждения моралистов о моти-вах поступков, совершенных заметными фигурами, и пси-хологический анализ характеров здесь второстепенны илидаже вовсе не заслуживают внимания.

Между тем, когда речь идет об актах насилия, кажет-ся, что рассуждать таким образом труднее, чем при иныхобстоятельствах. Это связано с тем, что мы привыкли рас-сматривать заговор как вид насилия или как предвосхище-ние революции: это заставляет нас задаваться вопросом,не могут ли некоторые преступные деяния считаться ге-роическими или хотя бы похвальными ввиду результатов,которых совершившие их надеялись добиться во благо со-граждан. Индивидуальный террор оказал демократии до-статочно услуг, чтобы она возвеличила людей, которые сопасностью для жизни попытались избавить ее от врагов.Демократия возвела их на пьедестал тем охотнее, что их

Введение 59

уже не было на этом свете, когда настал час делить побед-ные трофеи, — а мы знаем, что мертвым воздавать почестилегче, чем живым.

Поэтому всякий раз, когда происходит покушение, ки-шащие в журналистике доктора этико-социальных наукпредаются возвышенным рассуждениям, чтобы решить,может ли преступное деяние быть извинено или дажеоправдано с точки зрения высшей справедливости. И тогдав демократическую печать вторгается вся та казуистика, вкоторой столь часто упрекали иезуитов.

Здесь мне кажется небесполезным вспомнить замет-ку об убийстве великого князя Сергея Александровича,опубликованную в L'Humanité от 18 февраля 1905 года.Ее автор не принадлежит к числу тех пошлых блокаров66,которые по уму едва ли превосходят дикарей, — это све-точ французского Университета Люсьен Эрр67, человек изтех, кто должен отдавать себе отчет в том, что говорит.Заголовок «Заслуженное возмездие» извещает нас, что во-прос будет рассматриваться с точки зрения большой мо-рали и по делу будет вынесен светский приговор™. Авторподробно рассматривает ответственность разных людей,рассчитывает соотношение преступления и искуплениявины, возвращается к первоначальным ошибкам, вызвав-шим в России череду актов насилия, — все это есть фило-софия истории по чистейшим принципам корсиканскихподпольщиков, то есть психология вендетты. Увлекшисьлиризмом своей темы, Люсьен Эрр заключает в пророче-ском стиле: «Так и будет продолжаться эта ужасная, гнус-ная борьба, несущая страдания и кровь, до того неотвра-тимого днЯу до близкого дня, когда сам престол, престолпалача, множащий преступления, обрушится в вырытуюсегодня яму». Это пророчество не сбылось, но таков под-линный характер великих пророчеств — они никогда несбываются. Престол палача оказался гораздо прочнее,чем касса L'Humanité. A впрочем, чему все это в конечномсчете учит нас?

Историк не должен ни выдавать премии за добродетель,ни предлагать, кому воздвигнуть памятник, ни писать кре-до. Его роль — выявлять в событиях то, что в них наименее

66 Блока ρ ы — члены Левого блока, созданного в преддверии парламентских выборов

1899 г. в результате перегруппировки левых сил после дела Дрейфуса. — Прим. ред.

67 Люсьен Эрр (Lucien Herr, 1864-1926) — социалист и видный интеллектуал своего вре-

мени, библиотекарь Высшей нормальной школы, повлиявший на интеллектуальное

становление многих социалистов, в частности Жореса и Пеги. — Прим. ред.

68 Это не слишком сильное выражение, так как автор занимался в основном изучением

Гегеля.


индивидуально, а вопросы, интересующие хроникеров ивдохновляющие романистов, он оставляет в стороне пре-жде всех других. Здесь речь пойдет не об оправдании при-меняющих насилие^ а об установлении роли насилия рабо-чих масс в современном социализме.

Мне кажется, многие социалисты чрезвычайно плохоставят вопрос о насилии. В доказательство могу привестистатью Раппопорта, опубликованную в газете Le Socialiste69

от 21 октября 1905 года. Автор книги по философии исто-рии70, казалось бы, должен строить рассуждение с учетомдолгосрочных последствий того или иного события, одна-ко он, напротив, рассматривает их с самой сиюминутной,мелкой, а значит, наименее исторической стороны. По егомнению, синдикализм неизбежно тяготеет к оппортунизму,а поскольку во Франции этот закон, по всей видимости, неподтверждается, он добавляет: «Хотя в нескольких роман-ских странах он принимает революционный облик, это неболее чем видимость. В этих странах он кричит громче, новсегда лишь для того, чтобы призвать к реформам в рамкахсуществующего общества. Пусть это реформизм с кулака-ми, но он остается реформизмом».

Выходит, что есть два реформизма: один, которому по-кровительствуют Социальный музей, Управление труда71

и Жорес, действует посредством призывов к вечной спра-ведливости, максим и полуправды, а другой действует ку-лаками, и только он доступен грубым и недалеким людям,еще не осененным благодатью возвышенной социальнойэкономии. Порядочные люди, демократы, преданные де-лу Прав человека и Долгу доносчика, блокары-социологиполагают, что насилие исчезнет с развитием народногообразования, и поэтому рекомендуют проводить большекурсов и публичных лекций в надежде затопить револю-ционный социализм слюнями господ профессоров. Весьмастранно, что такой революционер, как Раппопорт, в оцен-ке содержания синдикализма соглашается с порядочнымилюдьми и их приспешниками. Найти этому объяснениеможно, только если предположить, что вопросы насилия

69 Шарль Раппопорт (Charles Rappoport, 1865-1941) — марксист российского проис-

хождения, член Французской секции Рабочего интернационала, позже Коминтерна.

Le Socialiste — небольшая газета, основанная Жюлем Гедом. — Прим. ред.

70 Rappoport Ch., La Philosophie de l'histoire comme science de l'évolution.

71 Социальный музей — учреждение, созданное в 1894 г. для экспозиции материалов,

собранных в павильоне социальной экономики на Всемирной выставке 1889 г., и одно-

временно выполнявшее функции исследовательского центра, где, в частности, готови-

лись многие законы, касающиеся социальной политики. Управление труда — подраз-

деление Министерства труда и взаимопомощи, образованного в 1906 г. — Прим. ред.


до сих пор оставались неясны даже для самых сведущихиз социалистов.

Воздействие насилия следует рассматривать, исходя неиз непосредственных результатов, которые оно может при-нести, но из его отдаленных последствий. Не нужно выяс-нять, может ли оно принести нынешним рабочим большеили меньше прямой выгоды, чем умелая дипломатия, —следует поставить вопрос о том, к чему приводит введениенасилия в отношения пролетариата с обществом. Мы несравниваем два реформистских метода — мы хотим знать,что значит сегодняшнее насилие для грядущей социальнойреволюции.

Многие не преминут упрекнуть меня за то, что я не далникаких полезных тактических указаний — ни формул,ни рецептов. Зачем тогда было писать? Проницательныелюди скажут, что эти исследования обращены к людям,живущим в отрыве от повседневной жизни и подлинногодвижения, то есть за пределами редакций, политическихсобраний и приемных финансистов-социалистов. Те, ктостал учеными, нахватавшись кое-каких знаний из бель-гийской социологии, обвинят меня в том, что метафизи-ка занимает меня больше, чем наука72. Такие оценки меняне задевают, так как я привык не принимать во вниманиевзгляды людей, называющих вершиной мудрости зауряд-ный вздор и превозносящих людей, которые говорят и пи-шут не думая.

Марксу тоже приходилось получать от сановных го-спод позитивистов обвинения в том, что в «Капитале»он занимался метафизической политэкономией; мно-гие удивлялись, что он ограничился «критическим рас-членением данного, а не сочиня[л] рецептов... для кух-ни будущего»73. Этот упрек его, по всей видимости, неслишком волновал, хотя в предисловии к своей книге онуведомил читателя, что не будет определять социальноеположение какой-либо страны, а ограничится исследова-нием законов капиталистического производства, «тен-денций, действующих и осуществляющихся с железнойнеобходимостью»74.

Не нужно быть выдающимся знатоком истории, что-бы заметить, что тайна исторического движения доступ-на лишь тем, кто отдаляется от поверхностных волнений.

72 Эта догадка сбылась: 11 мая 1907 года в речи в палате депутатов Жорес назвал меня

«метафизиком от синдикализма» — конечно, с ироническим подтекстом.

73 Марне К. Капитал // Марне И., Энгельс Ф. Сочинения. - М.: ГИПЛ, I960. - Т. 23, с. 19.

74 Там же, с. 6.

ß 2 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Хроникеры и участники драмы никогда не увидят того, чтовпоследствии будет считаться основополагающим, так чтоможно вывести следующее парадоксальное правило: «Что-бы увидеть внутреннее, нужно находиться вовне». Приме-няя этот принцип к современным событиям, мы рискуемпрослыть метафизиками, но это совершенно неважно, ведьмы, знаете ли, не в Брюсселе75. Если мы не хотим доволь-ствоваться бесформенными очерками на основе здравогосмысла, то нужно придерживаться противоположных ме-тодов, чем те, что в ходу у социологов, зарабатывающихсебе репутацию у глупцов пошлой и туманной болтовней.Нужно решительно выйти за пределы вопросов непосред-ственного применения и заниматься только разработкойпонятий, нужно отбросить в сторону все заботы, милыесердцу политиков. Надеюсь, читатель убедится, что я не по-грешил против этого правила.

У этих размышлений, возможно, нет бесспорных досто-инств, кроме одной заслуги, в которой едва ли кто-то усом-нится: очевидно, что они вдохновлены страстной любовьюк истине. Любовь к истине становится довольно редким ка-чеством: блокары ее глубоко презирают, официальные со-циалисты находят в ней анархические устремления, поли-тиканы и их прихвостни не устают оскорблять несчастных,предпочитающих истину расположению власти. Но естьеще во Франции и честные люди, а я всегда писал толькодля них.

С опытом я все больше убеждался, что для изученияисторических вопросов любовь к истине важнее самыхзатейливых методологий. Она позволяет срывать при-вычные покровы, проникать в сущность вещей и схваты-вать действительность. Нет великого историка, которыйне был бы подвержен этой страсти, и если задуматься,именно благодаря ей было сделано множество счастливыхдогадок.

75 Некоторые бельгийские товарищи были уязвлены этими невинными шутками, от

которых я, однако, не готов отказаться. Бельгийский социализм во Франции знают, в

первую очередь, по Вандервельде, а это персонаж в высшей степени надоедливый,

который все не может утешиться от того, что родился в слишком маленькой для его

гения стране, и поэтому ездит в Париж читать лекции на самые разнообразные темы.

Один из главных упреков, которые ему можно сделать, — это несметное количество

переработок, которые он производит из одного не слишком интересного оригинала.

Я уже высказывал мнение о нем во «Введении в изучение современного хозяйства»

(См. Сорель Ж. Введение в изучение современного хозяйства. М.: КРАСАНД, 2011).

Введение 63

Я не стремился представить здесь все, что можно ска-зать о насилии, и еще меньше пытался создать система-тическую теорию насилия. Я всего лишь объединил и от-редактировал ряд статей, опубликованных в итальянскомжурнале II Divenire sociale76, ведущем по ту сторону Альпуспешную борьбу с эксплуататорами народной доверчиво-сти. Эти статьи писались без общего плана, и я не пыталсяих переделать, не зная, как придать изложению дидактиче-ский вид. Мне даже показалось, что лучше сохранить этунеоднородную редакцию, так как она, возможно, скорееподтолкнет читателя к самостоятельным размышлениям.При изучении малоизвестных тем всегда следует опасать-ся чересчур строго очерчивать границы исследования,поскольку таким образом можно невольно исключить израссмотрения множество новых фактов, непрестанно по-рождаемых непредвиденными обстоятельствами. Сколь-ко раз современная история приводила теоретиков соци-ализма в замешательство? Они выстраивали прекрасные,чеканные и симметричные формулы, но не могли согласо-вать их с действительностью и вместо того, чтобы отка-заться от своих построений, заявляли, что самые серьез-ные факты суть лишь аномалии, которые наука должнаотбросить во имя верного понимания целого.

76 Четыре последних главы разработаны гораздо подробнее, чем в итальянском тексте,

что позволило мне уделить больше места философским соображениям. Итальянские

статьи выходили в брошюре под заглавием Lo sciopero générale e la violenza [«Все-

общая стачка и насилие». — Прим. пер.] с предисловием Энрико Леоне. [II Divenire

sociale — журнал, заложивший теоретическую базу итальянского революционного

синдикализма. Издавался в Риме. — Прим. пер.]

Классовая борьба и насилие 55

ГЛАВАI

Классовая борьба и насилие

I. — Борьба бедных групп с богатыми. — Противодей-ствие демократии разделению на классы. — Как покупает-ся социальный мир. — Корпоративный дух.

И. — Иллюзии об исчезновения насилия. — Механизмпримирения и воодушевление» которое оно несет стачечни-кам. — Влияние страха на социальное законодательство ирезультаты этого влияния.

Все жалуются, что рассуждения о социализме обычноочень туманны; эта туманность происходит во многом от-того, что теперешние социалистические писатели, как пра-вило, пользуются терминологией, которая не соответствуетуже сущности их идей. Наиболее видные из тех, кто назы-вает себя реформистами, не хотят явно отказываться от не-которых фраз, долго служивших лишь ярлыками для обо-значения социалистической литературы. Когда Бернштейн,заметив огромное противоречие между языком социал-демократии и истинной природой ее практики, призвалсвоих немецких товарищей найти в себе смелость откры-то заявить о том, кем они в действительности являются1, ипересмотреть учение, сделавшееся ложным, то в ответ наего дерзость зазвучал целый хор возмущенных голосов.И реформисты были не последними, кто встал на защитустарых формулировок: мне приходилось слышать от вид-ных французских социалистов, что они скорее согласятсяпринять тактику Мильерана, чем положения Бернштейна.

Это поклонение словам играет важную роль в историилюбой идеологии, однако сохранение марксистского языкалюдьми, не имеющими уже никакого отношения к мыслиМаркса, представляет большое несчастье для социализма.В частности, особенно широко злоупотребляют термином«классовая борьба» — до тех пор пока не удастся придатьему совершенно точный смысл, нечего и думать о разумномизложении идей социализма.

1 Бернштейн сетует на то, что в социал-демократии царит крючкотворство и ханжество

(Socialisme théorique et social-démocratie pratique, trad.franc., p. 277 [220]). Он обраща-

ется к социал-демократии словами Шиллера: «Так пусть она дерзнет показать, какова

она!» (Р· 238 [193]).


А. — В глазах подавляющего большинства классоваяборьба есть принцип социалистической тактики. Это зна-чит, что успехи социалистической партии на выборах осно-ваны на остром противоречии интересов известных группнаселения и что по мере надобности социалисты могут ещесильнее обострить это противоречие. Кандидаты убедятнаиболее бедный и многочисленный класс в том, что онсоставляет некую корпорацию, и предложат себя в защит-ники этой корпорации: влияние, которое они приобретут,получив звание народных представителей, они используютдля смягчения участи обездоленных. Таким образом, мы нетак далеки от происходившего в греческих полисах: нашипарламентские социалисты весьма похожи на тех демагоговантичной Греции, которые настойчиво требовали отменыдолговых обязательств и передела земель, возлагали на бо-гатых все государственные расходы и выдумывали загово-ры для конфискации крупных состояний. «В демократиях,где народная масса господствует над законами, — говоритАристотель, — демагоги своей борьбой с состоятельнымилюдьми постоянно разделяют государство на две части.И клятвенное обещание олигархи должны были бы даватьпротивоположное тому, какое они дают теперь. В настоя-щее время в некоторых олигархиях клянутся так: „И буду явраждебно настроен к простому народу и замышлять про-тив него самое что ни на есть худое"»2. Вот, без сомнения,как нельзя более ясное описание классовой борьбы; но, помоему мнению, было бы нелепо предполагать, что Маркстак именно понимал классовую борьбу, которую он делалсущностью социализма.

Вероятно, головы авторов французского закона от11 августа 1848 года были забиты такого рода классиче-скими примерами, когда они назначали кару для тех, ктов устных выступлениях или газетных статьях пытается«нарушать общественное спокойствие, возбуждая презре-ние или ненависть одних граждан к другим». Только чтопережив ужасное июньское восстание, буржуазия былаубеждена, что победа парижских рабочих привела бы ес-ли не к полному осуществлению коммунизма, то по мень-шей мере к колоссальному отчуждению богатств в пользубедных, и авторы этого закона надеялись положить конецгражданским войнам, затрудняя пропаганду доктрин не-нависти, которые могли бы поднимать пролетариев наборьбу с буржуазией.

2 Аристотель. Политика. Собр. соч., Т.4, М., 1984, стр. 550-551, пер. С.А. Жебелева.

Классовая борьба и насилие QJ

В настоящее время парламентские социалисты ужене помышляют о восстании, а если иногда еще говорят онем, то лишь для того, чтобы придать себе внушительныйвид. Они учат, что на смену ружью пришел избирательныйбюллетень, но изменение способа завоевания власти не-обязательно сопряжено с переменой чувств. Литературапо вопросам выборов, похоже, вдохновляется чисто дема-гогическими приемами — социализм обращается ко всемнедовольным, совершенно не интересуясь, какое место онизанимают в мире производства. В обществе столь сложноми столь подверженном экономическим потрясениям, какнаше, в каждом классе находится огромное количество не-довольных — вот почему социалисты нередко обнаружи-ваются там, где, казалось бы, встретить их труднее всего.У парламентского социализма столько же наречий, сколькои различных категорий сторонников; он обращается к ра-бочим, мелким собственникам, крестьянам; вопреки Эн-гельсу, он занимается фермерами3; он то патриотичен, тояростно выступает против армии. Никакое противоречиене останавливает его — опыт показал, что во время изби-рательной кампании возможно сплотить силы, которые помарксистским представлениям должны быть враждебныдруг другу. Впрочем, разве депутат не может оказывать ус-луги своим избирателям, каково бы ни было их экономиче-ское положение?

Слово «пролетарий» в конце концов становится сино-нимом угнетаемого, а таковые есть во всех классах4 — не-мецкие социалисты проявили исключительное сочувствиезлоключениям принцессы Кобургской5·6. Один из самыхвидных наших реформистов, Анри Тюро, многолетний

Энгельс Ф. Крестьянский вопрос во Франции и Германии // Маркс К., Энгельс Ф.

Сочинения. — М.: ГИПЛ, 1962. — Т. 22, с. 502. Неоднократно отмечалось, что кан-

дидаты от социалистов пользуются одними афишами для городов, а другими для

сельской местности.

Так, например, мелкие биржевые маклеры, притесняемые монополией крупных дель-

цов, являются финансовыми пролетариями, и среди них найдется немало социали-

стов — поклонников Жореса.

Депутат от социалистов Зюдекум, самый элегантный мужчина Берлина, сыграл важ-

ную роль в похищении принцессы Кобургской; надеемся, что у него нет финансовых

интересов в этом дельце. В то время он представлял в Берлине газету Жореса.

Речь идет о Луизе Марии Амелии, принцессе Бельгийской, Саксен-Кобургской и Гот-

ской (1858-1924), которая была отправлена мужем, принцем Саксен-Кобург-Готским, в

психиатрическую лечебницу после того, как попыталась развестись с ним, чтобы выйти

замуж по любви. (Прим. 6-10-Ред.)

QQ Жорж Сорель «Размышления о насилии»

редактор La Petite République7'8 и советник парижского ма-гистрата, написал книгу «о пролетариях любви» — этимисловами он обозначает уличных проституток. Если когда-нибудь женщины получат избирательные права, то, без со-мнения, ему будет поручено составить наказ от имени этойпролетарской группы.

В. — Во Франции современная демократия оказываетсянесколько дезориентирована тактикой борьбы классов, иэто объясняет, почему парламентский социализм никак неопирается на радикальные левые партии.

Чтобы понять причину этой ситуации, нужно вспомнитьо той решающей роли, которую сыграли в нашей историиреволюционные войны. Война — источник огромного ко-личества наших политических идей, война подразумеваетсплочение воедино сил нации перед лицом врага, и нашифранцузские историки всегда резко отзывались о восста-ниях, затруднявших защиту отечества. Кажется, наша де-мократия относится к бунтовщикам гораздо суровее всякоймонархии: вандейцы и теперь еще постоянно выставляютсяподлыми изменниками. Все статьи Клемансо против Эрве9

возникли под влиянием чистейшей революционной тради-ции — он сам открыто говорит об этом: «Я выступал и всегдабуду выступать за старомодный патриотизм наших предковвремен Революции», — и смеется над теми, кто хочет «унич-тожить международные войны, чтобы мирно ввергнуть нас врадости войн гражданских» (Aurore, 12 mai 1905).

Республиканцы во Франции довольно долго отрицалиборьбу классов; они так боялись возмущений, что даже от-казывались признавать очевидные факты. Они судили обовсем с точки зрения отвлеченной Декларации прав человекаи утверждали, что законодательство 1789 года было созда-но именно для того, чтобы уничтожить всякое различениеклассов в области права. Именно поэтому они выступалипротив проектов социального законодательства, которыепочти всегда предлагали вернуть понятие класса и выде-ляли среди граждан группы, которые не могут пользовать-ся свободой. «Революция полагала, будто она уничтожила

А. Тюро довольно долго был редактором националистической газеты L'Éclair и

одновременно La Petite République. Жюде, возглавив L'Éclair, поблагодарил своего

коллегу-социалиста.

La Petite République — ежедневная газета республиканской направленности, основан-

ная в 1876 г.

Постав Эрве (Gustave Hervé, 1871-1944) — социалист и ярый антимилитарист, неодно-

кратно подвергавшийся преследованиям за антивоенные выступления. Во второй по-

ловине жизни перешел на позиции национал-социализма и фашизма.

Классовая борьба и насилие g g

классы, — меланхолично писал Жозеф Рейнак10 в Le Matin19 апреля 1895 года, — но они возрождаются с каждым на-шим шагом... Необходимо признать это повторное насту-пление прошлого, но не мириться с ним надо, а воевать»11.

В ходе избирательных кампаний многие республиканцыувидели, что социалисты добиваются больших успехов, поль-зуясь существующими в нашем обществе страстями: зави-стью, обманом и ненавистью. С этих пор они стали замечатьклассовую борьбу и в значительной степени заимствовали упарламентских социалистов их жаргон — так возникла пар-тия так называемых радикалов-социалистов. Клемансо дажеуверяет, что знает умеренных^ которые в одночасье сделалисьсоциалистами: «Во Франции, — говорит он, — мои знакомыесоциалисты12 — отменные радикалы, которые убеждены, чтосоциальные реформы не продвигаются в нужном им направ-лении, и говорят, что верная тактика велит требовать наи-большего, чтобы получить немногое. Сколько имен, сколькопотаенных доказательств мог бы я привести в подтвержде-ние моих слов; в этом, впрочем, и нет надобности — все этохорошо известно» (Aurore, 14 août 1905).

Леон Буржуа, не пожелавший поддаться этой новой модеи, быть может, из-за этого променявший палату депутатовна Сенат, говорил на съезде своей партии в июле 1905 года:«Борьба классов — непререкаемый факт, но факт жестокий.Я не верю, что, продлевая ее, можно приблизиться к раз-решению проблемы, — я думаю, что цели можно достичь,подавляя и уничтожая классовую борьбу, чтобы все людичувствовали себя товарищами по общему делу». Нужно,стало быть, установить социальный мир законодательнымпутем, показывая бедным, что у правительства нет боль-шей заботы, чем улучшать их участь, и требуя необходимыхжертв от людей, чье состояние слишком велико, чтобы ненарушать гармонии классов.

Капиталистическое общество настолько богато, а егопредставления о будущем настолько оптимистичны, чтооно переносит самые ужасные вещи без особенных жа-лоб: в Америке политики бесстыдно растрачивают огром-ные налоги, в Европе военные приготовления поглощают с

10 Жозеф Рейнак (Joseph Reinach, 1856-1921) — редактор газеты La République Françaiseдепутат парламента от «умеренных республиканцев». Видный защитник Дрейфуса,

автор семитомной «Истории дела Дрейфуса».

11 J. Reinach. Démagogues et Socialistes, p. 198.

12 Клемансо давно и близко знаком со всеми социалистами в парламенте.


каждым днем все более значительные суммы13 — ценой не-которых дополнительных уступок вполне можно было быкупить и социальный мир14. Опыт показывает, что буржу-азия легко дает себя ощипать, если только на нее немногонадавить и припугнуть революцией. Будущее принадлежиттой партии, которая будет смелее всех манипулироватьпризраком революции. Радикальная партия уже начинаетэто понимать, но как ни ловки эти клоуны, все же им при-дется немало потрудиться, чтобы найти кого-нибудь, ктомог бы втереть очки крупным еврейским банкирам так желовко, как это делают Жорес и его друзья.

С. — Третий взгляд на борьбу классов дают профессио-нальные союзы. Во всякой отрасли промышленности хозяеваи трудящиеся составляют враждующие между собой группы,которые вступают в конфликты, ведут переговоры и заклю-чают соглашения. Социализм вносит в их отношения своютерминологию социальной борьбы и тем самым осложняетэти споры, которые без него продолжали бы носить частныйхарактер. Это ведет к укреплению веры в корпоративную ис-ключительность, очень напоминающей дух местной или расо-вой общности, и ее приверженцы любят воображать, что ониисполняют высокий долг и заняты истинным социализмом.

Известно, что когда в торговых судах рассматриваетсядело, в котором одну из сторон представляет заезжий чело-век, то судья обычно очень немилостив к нему и стремитсярешить дело в пользу своего земляка. Железнодорожныекомпании платят за земли по немыслимым таксам, которыеустанавливаются присяжными, набранными из местныхземлевладельцев. Я видел береговых инспекторов, которыепод предлогом вымышленных нарушений душили штрафа-ми итальянских рыбаков, приезжавших в их местность исоставлявших конкуренцию тамошним жителям, и приво-дили в свое оправдание древние забытые договоры. Точнотак же очень многие рабочие склонны думать, что во всехспорах, возникающих между ними и хозяином, моральи правда непременно на их стороне. Я слышал, как один

13 На Гаагской конференции германский делегат заявил, что его страна с легкостью пере-носит издержки вооруженного мира. Леон Буржуа заявил, что Франция «тоже легкопереносит личные и финансовые обязательства, которые накладывает на ее гражданнациональная оборона». А Ш. Гийес, цитирующий эти слова, полагает, что царь пото-му потребовал ограничения военных расходов, что Россия еще недостаточно богата,чтобы жить так же широко, как и главные капиталистические державы. (Ch. Guieyesse,La France et la Paix armée, p. 45.)

14 Вот почему Бриан 9 июня 1907 г. заявил своим избирателям в Сент-Этьене, что Респу-блика взяла на себя священное обязательство, касающееся пенсий для рабочих.


секретарь профсоюза, фанатичный реформист, отрицав-ший даже ораторский талант Геда, утверждал, что ни в комнет столь развитого классового чувства, каким обладаетон — на основании вышеприведенного рассуждения, —и заключал из этого, что у революционеров нет монополиина верное понимание борьбы классов.

Нетрудно понять, почему многие оценивают такой уз-кокорпоративный дух не выше узкого патриотизма и пред-принимают попытки его уничтожить средствами, подоб-ными тем, какие когда-то умерили соперничество междупровинциями. Провинциализм быстро исчезает с развити-ем общей культуры и знакомством с выходцами из другихместностей. Нельзя ли рассеять корпоративный дух, частосводя видных профсоюзных деятелей с хозяевами и предо-ставляя им возможность в смешанных комиссиях всту-пать в прения по поводу общих дел? Опыт показал, что этовозможно.

II

Усилия, которые были приложены к тому, чтобы уничто-жить причины взаимной ненависти, существующие в совре-менном обществе, привели к неоспоримым результатам, хотясами миротворцы глубоко заблуждались относительно значе-ния своей деятельности. Указывая некоторым профсоюзнымработникам, что буржуа вовсе не так ужасны, как им казалось,осыпая их любезностями в комиссиях, учрежденных при ми-нистерствах или при Социальном музее, внушая им, что суще-ствует естественная республиканская справедливость, стоя-щая выше классовых предубеждений и классовой ненависти,они сумели изменить взгляды некоторых бывших революци-онеров15. Это обращение старых вождей вызвало в рабочемклассе глубокое смятение. Не у одного социалиста прежнийэнтузиазм сменился разочарованием, и многие рабочие заду-мались, не станет ли профсоюзная организация разновидно-стью политики, средством сделать карьеру.

Но в то самое время, как происходили эти изменения,наполнившие радостью сердца миротворцев, значитель-ная часть пролетариата возвращалась к революционномуобразу мыслей. С тех пор как республиканское правитель-ство и филантропы задались целью уничтожить социализм,

15 Ничто не ново под луной в делах социального клоунства. Аристотель уже сформули-

ровал правила социального мира, сказав: «Демагогам, наоборот, следовало бы всегда

говорить в пользу состоятельных, а в олигархиях олигархи должны были бы радеть

об интересах народа» (там же, с. 550). Вот текст, который следовало бы написать на

дверях отделений Управления труда.


развивая социальное законодательство и сдерживая сопро-тивление хозяев во время стачек, конфликты стали все ча-ще приобретать небывалую остроту16. Зачастую это объ-ясняют как пережиток старых заблуждений, ведь многиелюбят баюкать себя надеждой, что стоит только промыш-ленникам лучше понять обычаи социального мира, как всепойдет прекрасно17. Я, напротив, утверждаю, что это яв-ление проистекает из тех самых обстоятельств, в которыхпроисходит мнимое примирение.

Прежде всего, я замечаю, что теория и поступки этихмиротворцев основаны на понятии долга, а между темэто понятие совершенно неопределенное, тогда как правотребует строгих определений. Это различие происходитот того, что право имеет реальный базис в производствен-ных отношениях, а понятие долга опирается на чувствасмирения, сердечной доброты, самопожертвования; и ктоже осудит того, кто подчиняется долгу, за то, что он до-статочно смирен, добр или способен на жертву! Христи-анин убежден, что никогда не сможет исполнить всего,что ему предписывает Евангелие: избавившись от всякихэкономических уз (в монастыре), он налагает на себя все-возможные благочестивые обязанности, стремясь при-близить свою жизнь к жизни Христа, который возлюбиллюдей так сильно, что ради искупления их грехов принялпозорную казнь.

В сфере же экономических отношений каждый опреде-ляет свой долг по степени сожаления, с каким он отказыва-ется от той или иной выгоды. И если хозяин полагает, чтоисполнил свой долг, то трудящийся будет как раз противо-положного мнения, и никакими доводами их не заставитьрассуждать иначе: первый может думать, что он вел себягероически, а второй — видеть в этом мнимом героизме по-стыдную эксплуатацию.

Для наших великих жрецов долга договор о найме — этоне акт купли-продажи. Ничего нет проще купли-продажи:никто не стремится узнать, кто прав — лавочник или по-купатель, когда они не сходятся в цене сыра. Покупательидет туда, где рассчитывает купить дешевле, а лавочникпринужден понизить цены, чтобы не остаться без покупа-телей. Но когда вспыхивает стачка, картина меняется: тут

16 См. G. Sorel, Insegnamenti sociali, p. 343.17 11 мая 1907 г., выступая с речью, Жорес сказал, что нигде не было столько насилия, как

в Англии, пока хозяева и правительство отказывались признавать профсоюзы. «Онипошли на уступки, и теперь профсоюзы приобрели силу и твердость, но действуют законно и мудро».


все доброхоты, сторонники прогресса и друзья Республикипринимаются обсуждать, которая из двух сторон права, —быть правым значит исполнить свой гражданский долг.Множество советов, на каких началах следует организоватьтруд для всемерного исполнения долга, дал Ле Пле, но он немог точно установить границы обязательств одних по от-ношению к другим: он отсылал к такту, к точному чувствуранга, к разумной оценке хозяином истинных потребно-стей рабочего18.

Обыкновенно хозяева охотно принимают такое рас-суждение и в ответ на требования трудящихся заявля-ют, что дошли до предела уступок, на которые могли со-гласиться, в то время как филантропы интересуются, непозволяют ли отпускные цены еще немного увеличитьзаработную плату. Такой спор предполагает пониманиетого, как далеко простирается общественный долг и какиеотчисления следует делать хозяину, чтобы соответство-вать своему рангу. Так как нет никакого рассуждения,которое помогло бы разрешить эту задачу, благоразумныелюди советуют обратиться в суд. Рабле предложил бы про-сто бросать жребий. Когда стачка достигает значительногоразмаха, депутаты громко требуют расследования, чтобыустановить, исполняют ли промышленники обязанностидобрых хозяев.

Этот путь приводит к определенным результатам, хотяон и кажется нелепым, так как, с одной стороны, крупныехозяева воспитаны в духе гражданских, филантропиче-ских и религиозных идей19, а с другой — они не могут бытьслишком строптивыми перед лицом требований, которыеим предъявляют высокопоставленные государственныечиновники. В стремлении преуспеть примирители риску-ют собственным самолюбием, и если бы промышленникипрепятствовали им в достижении социального мира, то этобы их сильно уязвило. Рабочие находятся в более выгодномположении, потому что престиж примирителей в их глазахвовсе не так велик, как в глазах капиталистов — поэтомуи последние уступают с гораздо большей легкостью, чемпервые, позволяя доброхотам получать лавры за улажива-ние конфликта. Замечено, что когда дело находится в рукахразбогатевших рабочих, то эти средства редко приводят куспеху, так как литературные, нравственные и социологи-

18 F. Le Play, L'Organisation du travail, chap. Il, § 21. По его мнению, чтобы более или менее

автоматически регулировать зарплату, необходимо учитывать в первую очередь мо-

ральные силы, а не вымышленные системы.

19 О силах, поддерживающих чувства умеренности, см.: Insegnamenti sociali, 3e partie,

chap. V.

7 4 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

ческие соображения мало трогают людей, родившихся внебуржуазной среды.

Те, кому выпадает вести такие переговоры, неверно ис-толковывают поведение некоторых профсоюзных секре-тарей, находя их гораздо менее непримиримыми, чем онипредполагали, и вполне готовыми к восприятию идеи со-циального мира. Так как на примирительных заседанияхнемало революционеров выказывают тяготение к мелкойбуржуазии, многие весьма разумные люди воображают,будто революционные и социалистические концепции —лишь досадное недоразумение, которое можно устранить,выработав лучшие способы организации отношений междуклассами. Они полагают, что весь рабочий люд восприни-мает экономику с точки зрения долга, и внушают себе, чтосогласие будет достигнуто, если дать гражданам хорошеесоциальное воспитание.

Рассмотрим теперь, под какими влияниями склады-вается другое течение, стремящееся усилить остротуконфликтов.

Рабочие прекрасно понимают, что работа примиритель-ных и арбитражных комиссий не имеет под собой ника-ких экономических или юридических оснований, и, можетбыть, инстинктивно выбирают соответствующую такти-ку. Так как в процессе примирения затронуты чувства и вособенности самолюбие миротворцев, то лучше всего по-сильнее воздействовать на их воображение, внушая, что импредстоит титанический труд. Поэтому рабочие расширя-ют список требований и выбирают цифры наобум, не боясьих завысить. Часто успех стачки зависит от ловкости од-ного из членов профсоюза, который, хорошо понимая духсоциальной дипломатии, сумеет выдвинуть требования, посути совершенно случайные, но при этом создающие впе-чатление, что хозяева предприятия не исполняют своего со-циального долга. Нередко авторы, изучающие эти вопросы,удивляются тому, что стачка длится несколько дней, преждечем бастующие сговорятся о требованиях, и что в их окон-чательном перечне появляются такие пункты, о которых небыло и помину в предварительных переговорах. Это легкообъясняется, если только поразмыслить о тех странных ус-ловиях, при которых происходит соглашение между заин-тересованными сторонами.

Меня же удивляет, что нет еще профессиональных ста-чечников, которые бы брали на себя задачу предъявлятьтребования от лица рабочих. Они добивались бы тем боль-шего успеха в советах по примирению, что не верили бы


красивым словам, часто усыпляющим бдительность рабо-чих делегатов20.

Когда переговоры заканчиваются, многие рабочие вспоми-нают, что поначалу хозяева утверждали, будто никакие уступ-ки с их стороны невозможны. Из этого рабочие делают вывод,что хозяева либо невежды в своем деле, либо лгуны, а такиеитоги едва ли могут способствовать социальному миру!

Пока рабочие беспрекословно соглашались на хозяйскиетребования, они полагали, что воля их хозяев полностьюподчинена экономическим потребностям. Но после стачкиони ясно видят, что эти потребности далеко не так суровыи что если оказать снизу сильное давление на волю предпри-нимателей, то эта воля всегда сумеет вырваться из мнимыхэкономических пут. Таким образом, преследуя реальные це-ли и держась в рамках практики, рабочие представляют себекапитализм как свободную сипу и рассуждают уже так, будтоон в самом деле совершенно свободен. По их мнению, огра-ничивает эту свободу не необходимость конкуренции, ноневежество крупных промышленников. Так появляется по-нятие о безграничности производства — один из постулатовсоциалистической теории Маркса о классовой борьбе21.

Зачем тогда говорить о социальном долге? Долг понятенв том обществе, где все части вполне солидарны между со-бой, но если капитализм неограничен, то общность инте-ресов не основана больше на экономике, и рабочие счита-ют, что были бы дураками, если бы не пытались требоватьвсего, что они могут получить. Они смотрят на хозяина какна противника во время переговоров по окончании войны.Нет долга социального, как нет долга международного.

Охотно допускаю, что большинству умов эти мысли невполне ясны, но все же они занимают там гораздо болеепрочное положение, чем думают сторонники социальногомира. Эти люди доверяют кажимостям и не видят скрытыекорни современных социалистических тенденций.

Прежде чем перейти к другим соображениям, следует за-метить, что наши романские страны представляют большоепрепятствие для осуществления социального мира, потомучто по внешним признакам классы здесь разделены гораздоотчетливее, чем в странах германской расы. Эти внешние от-личия очень стесняют многих профсоюзных вождей, когдаони оставляют свой прежний образ жизни и переходят в

20 Французский закон от 27 декабря 1892 г. как будто бы предвидел эту возможность:

он постановил, что делегаты комитетов примирения должны набираться из числа за-

интересованных лиц. Тем самым он исключает возможность участия профессионалов,

чье присутствие подорвало бы престиж представителей власти и филантропов.

21 G. Sorel, Insegnamenti sociali, p. 390.


официальную или филантропическую среду22. С тех пор какв этом кругу знают, что тактика постепенного обуржуазива-ния профсоюзных функционеров может принести превос-ходные результаты, их принимают там очень радушно, но ихсобственные товарищи уже им не доверяют. Во Франции этонедоверие сделалось особенно заметным, когда в профсоюз-ном движении стало участвовать много анархистов, так каквсякий анархист питает отвращение к методам и обычаямполитиков, одержимых мечтой пробраться в высшие классы,капиталистов по духу, пусть и без гроша в кармане23.

Социальная политика вызвала к жизни новые явления,которые теперь необходимо учитывать. Прежде всего, мож-но заметить, что рабочие сегодня стали так же важны, каки другие группы производителей, требующие защиты; онинуждаются в таком же попечении, как виноградари или са-харозаводчики24. В протекционизме нет ничего определен-ного — размер таможенных пошлин устанавливается в со-ответствии с аппетитами влиятельных людей, желающихувеличить свои доходы, — так же действует и социальная по-литика. Протекционистское правительство делает вид, будторасполагает сведениями, которые позволяют ему отмерять,сколько полагается той или иной группе, и покровительство-вать промышленникам без ущерба для потребителей; точнотак же социальная политика возвещает, что она примет вовнимание интересы как хозяев, так и рабочих.

В то, что государство может выполнить подобную про-грамму, могут верить разве что на юридических факультетах.В действительности депутаты принимают решения так, что-бы удовлетворить интересы самых влиятельных избирателейи в то же время не возбудить особенно громких протестовв лагере тех, кого приносят в жертву. Для них нет другого

22 Все, кто наблюдал вблизи профсоюзных вождей, поражаются тому, насколько они не-похожи в Англии и во Франции. Вожди тред-юнионов стремительно превращаются вджентльменов, и никто их за это не критикует (P. de Rousiers, Le Trade-unionisme enAngleterre, p. 309, 322). В момент исправления гранок этой книги я прочел статью ЖакаБарду, где сообщается, что Эдуард VII посвятил в рыцари одного плотника и одногошахтера (Les Débats, 16 décembre 1907).

23 Несколько лет назад Арсен Дюмон предложил термин «социальная капиллярность»,чтобы выразить медленное восхождение по классовой лестнице. Если бы синдика-лизм следовал упованиям примирителей, он был бы мощным инструментом социаль-ной капиллярности.

24 Часто отмечали, что в Англии профсоюзы занимаются защитой простейших интересови имеют в виду непосредственные материальные выгоды. Некоторые авторы оченьэтим довольны, так как не без оснований видят здесь препятствие для социалистиче-ской пропаганды. Докучать социалистам, пусть даже ценой экономического прогрессаи спасения культуры будущего, — вот главная цель, которую ставят перед собой не-которые выдающиеся идеалисты из филантропической буржуазии.


правила, кроме действительной или предполагаемой выгодыизбирателей: каждый день таможенная комиссия пересма-тривает тарифы и объявляет, что не прекратит пересматри-вать их до тех пор, пока ей не удастся прочно зафиксироватьцены, которые, по ее мнению, будут удовлетворять тех лю-дей, которым она стремится содействовать. Она зорко следитза сделками импортеров: малейшее понижение цен беспоко-ит ее, и она изыскивает возможность поднять их искусствен-ным путем. Социальная политика проводится точно так же:27 июня 1905 года докладчик по законопроекту о продолжи-тельности рабочего дня шахтеров объявил палате депутатов:«В случае если применение этого закона вызовет недоволь-ство рабочих, мы обязуемся незамедлительно внести другойзаконопроект». Этот добрейший человек говорил в точностикак докладчик по таможенному законопроекту.

Большинство рабочих отлично понимают, что весь этотворох парламентской писанины нужен лишь для прикры-тия истинных побуждений, которыми руководствуютсяправительства. Протекционисты добиваются своего, субси-дируя видных партийных вождей или газеты, которые под-держивают политику этих партийных вождей. У рабочихже нет денег, но в их распоряжении есть средство гораздоболее действенное — они могут пугать, и вот уже несколь-ко лет они не чураются применения этого оружия.

При обсуждении закона о рабочем дне шахтеров не-однократно упоминалось об угрозах в адрес правительства.5 февраля 1902 года председатель комиссии сообщил палатедепутатов, что власть «внимательно прислушалась ко всемволнениям и толкам извне, прониклась чувством велико-душного расположения и вняла требованиям рабочих истрадальческим воплям шахтеров, в каком бы тоне они нивыражались». Далее он добавил: «Мы исполнили дело со-циальной справедливости... и благое дело, шагнув навстре-чу трудящимся и страдающим; это наши друзья, желающиетолько одного — трудиться в мире и в достойных человекаусловиях, и мы не должны, поддаваясь жестокой и эгои-стической непримиримости, толкать их во власть порывов,которые tenu и не приведут к восстаниям, то все же сде-лают их жертвами новых невзгод». Все эти неясные фразыдолжны были скрыть непреодолимый страх, которым былохвачен этот любитель пышных выражений25. На заседании

25 Этот глупец стал министром торговли. Все его речи по этому вопросу полны галиматьи.

Ранее он был врачом-психиатром и, возможно, подвергся влиянию логики и языка

своих клиентов. [Речь идет о Фернане Дюбьефе (Fernand Du bief, 1850-1916),

занимавшем пост министра торговли в 1905 г. — Прим. ред.]


6 ноября 1904 года в Сенате министр заявил, что правитель-ство не может уступать тем, кто ему угрожает, однако «по-чтительные ходатайства» (!) следует не только выслушать ипонять, но и принять в свое сердце. Между тем не так многоводы утекло с тех пор, как правительство обещало издатьзакон под угрозой всеобщей стачки26.

Можно было бы привести и другие примеры в подтверж-дение тому, что решающим фактором социальной политикиявляется трусость правительства. Самым очевидным образомэто проявилось в недавних прениях по поводу, во-первых,упразднения бюро по найму и, во-вторых, закона, передав-шего жалобы на решения примирительных комиссий в ве-дение гражданских судов. Почти все профсоюзные вождиумеют извлекать из этого положения существенные выгоды иучат рабочих, что нужно не просить милости, а пользоватьсятрусостью буржуазии, чтобы навязать ей волю пролетариа-та. Успешность этой тактики подтверждается столь многимифактами, что она не может не прижиться в рабочем классе.

В ряду наиболее поразительных для самих трудящихсяявлений последних лет я отмечаю робость полиции и армииперед лицом волнений: магистраты до последнего моментане пользуются правом призывать войско, а полицейские пе-реносят оскорбления и побои с невиданным прежде терпе-нием. Опыт неизменно показывает, что насилие со сторонырабочих во время стачек обладает удивительной действенно-стью: префекты боятся необходимости применить законнуюсилу против мятежного насилия и оказывают давление нахозяев, чтобы заставить их уступить. Спокойствие заводов ифабрик теперь считается всецело зависящим от префекта, ипоэтому он определяет меру вмешательства полиции, чтобыподавить обе стороны и ловко привести их к замирению.

Руководителям профсоюзного движения не нужно быломного времени, чтобы уяснить себе эту ситуацию, и надопризнать, что они с редкостной сноровкой воспользовалисьпопавшим к ним в руки оружием. Они стремятся устра-шить префектов народными демонстрациями, способнымипривести к крупным столкновениям с полицией, и ратуютза бурные действия, видя в них лучшее средство добитьсяуступок. Обыкновенно бывает так, что осажденная и запу-ганная администрация в скором времени начинает наседать

26 Министр заявил, что он осуществляет «подлинную демократию» и что было бы

демагогией «подчиняться внешнему давлению и надменным ультиматумам, которые

по большей части суть лишь преувеличения и низменные приманки, взывающие к

доверчивости тех, чья жизнь преисполнена тягот».


на промышленников и навязывает им переговоры, что, ко-нечно, служит поощрением для пропагандистов насилия.

Признавайте или осуждайте тактику так называемого пря-мого революционного действия, но очевидно, что она далека отисчезновения. В стране столь воинственной, как Франция, естьважные причины, которые обеспечили бы этому методу боль-шую популярность, даже если бы в истории не было многочис-ленных подтверждений его необычайной действенности. Этотфакт занимает важное место в современной общественнойжизни, и нужно попытаться определить его значение.

Не могу удержаться, чтобы не привести рассуждениеКлемансо о наших отношениях с Германией, которое также хорошо применимо к социальным конфликтам, когдаони приобретают насильственный характер (а это, вероят-но, будет случаться все чаще по мере того, как трусливаябуржуазия будет все больше увлекаться погоней за химеройсоциального мира). «Нет лучшего средства, — говорит Кле-мансо, — подвигнуть противную сторону повышать своитребования [чем политика бесконечных уступок]. Всякийчеловек, всякая держава, если они лишь уступают, в концеконцов добровольно изгоняют себя из жизни. Кто живет,тот сопротивляется, а кто не сопротивляется, того растащатпо кусочкам» (Aurore, 15 août 1905).

Социальная политика, основанная на трусости буржуазии исостоящая в постоянном отступлении перед угрозами насилия,не может не заронить в людях мысль, что буржуазия обреченана смерть и что ее исчезновение есть лишь вопрос времени.Поэтому каждое столкновение, которое дает повод к насилию,становится сражением на передовой, и никто не может предви-деть, что выйдет из этого дальше. И пусть генеральное сраже-ние все откладывается, но в данном случае каждый раз, когдадело доходит до столкновения, стачечники надеются на началовеликой наполеоновской битвы (то есть такой, которая оконча-тельно раздавит побежденных). Так в практике стачек рождает-ся представление о революции как катастрофе.

То же замечает мудрый наблюдатель современного ра-бочего движения: «Подобно своим предкам, [французскиереволюционеры] выступают за борьбу, за завоевание; онихотят силой свершить великие дела. Но захватнические во-йны уже не манят их. Они мечтают теперь не о битве, а остачке; свой идеал они видят не в боях против европейскихармий, но во всеобщей стачке, в которой испустит послед-ний вздох капиталистический строй»27.

27 Ch. Guiyesse, op. cit., p. 125.


Теоретики социального мира не хотят замечать эти не-удобные для них факты. Наверное, им стыдно сознаться втрусости, так же как правительству стыдно признать, что егосоциальная политика есть ряд уступок перед угрозой восста-ния. Любопытно, что люди, хвастающиеся тем, что читалиЛе Пле, не заметили, что он был совершенно иного мнения обусловиях социального мира, чем его недалекие последователи.Он предполагал существование буржуазии, твердой в своихпринципах, проникнутой глубоким сознанием собственно-го достоинства и обладающей необходимой энергией, чтобыуправлять страной, не обращаясь за помощью к старой тра-диционной бюрократии. Этим-то людям, располагавшим бо-гатством и властью, он хотел привить сознание социальногодолга по отношению к их подданным. Его система предпола-гает неоспоримый авторитет власти. Известно, что свободупечати, царившую при Наполеоне III, он считал возмутитель-ной и опасной — его размышления по этому поводу заставятулыбнуться тех, кто захотел бы сравнить тогдашние газеты ссовременными28. В его время никто бы не предположил, чтовеликая страна станет добиваться мира любой ценой, — вэтом его точка зрения не очень сильно отличается от взглядовКлемансо. Он никогда не допускал возможности, что можнодойти до такой степени низости и лицемерия, чтобы прикры-вать именем социального долга трусость буржуазии, неспо-собной себя защитить.

Трусость буржуазии очень сходна с трусостью англий-ской либеральной партии, которая на каждом шагу выра-жает полное доверие к международному суду: суд почтивсегда выносит решения, разорительные для Англии29, ноэти добрые люди предпочитают платить и даже рисковатьбудущим своей страны, лишь бы только не испытыватьужасов войны. У английской либеральной партии всегдана устах словечко «справедливость» — в точности как и унашей буржуазии. Интересно было бы задуматься: не ос-новывается ли вся высокая мораль великих современныхмыслителей на упадке чувства чести?

28 Рассуждая о выборах 1869 г., он утверждал, что тогда «применялось такое неслыхан-

ное насилие в сфере языка, какого не бывало во Франции даже в наихудшие дни ре-

волюции» (f. Le Play, L'organisation du travail, 3e édition, p. 340). Очевидно, речь идет о

революции 1848 г. В 1873 г. он объявил, что императору не следовало бы хвалиться

тем, что он отменил систему ограничений в печати, прежде чем исправить нравы в

стране (La réforme sociale en France, 5e édition, tome III, p. 356).

29 Самнер Мэн уже довольно давно заметил, что Англию постигла участь отвратительных

сутяг (Sumner Maine H., Le droit international, trad, franc, p. 279). Многие англичане

полагают, что, унижая свою страну, они завоюют расположение других, однако дока-

зательств этому не находится.

Упадок буржуазии и насилие 3 1

ГЛАВА II

Упадок буржуазии и насилие

I. — Парламентариям необходимо устрашать. — Ме-тоды Парнепла. — Казуистика: глубинное единство групппарламентского социализма.

П. — Вырождение буржуазии благодаря мирной жизни. —Концепции Маркса о необходимости. — Роль насилия длявосстановления прежних социальных отношений.

III. — Отношения между революцией и экономическимпроцветанием. — Французская революция. —Христианскоезавоевание мира. — Грозящие миру опасности.

I

Понять пролетарское насилие очень тяжело, если ис-ходить из тех понятий, которые распространила буржу-азная философия: согласно этой философии, насилиеесть пережиток варварства, которому предстоит исчез-нуть под влиянием прогресса. Вполне понятно поэтому,что Жорес, воспитанный на буржуазной идеологии, пи-тает глубокое презрение к людям, восхваляющим проле-тарское насилие. Он удивляется, как образованные соци-алисты могут действовать совместно с синдикалистами,и вопрошает, какие чудеса лицемерия позволяют людям,зарекомендовавшим себя мыслителями, нагромождатьсофизмы для придания разумного вида мечтаниям неот-есанных персонажей, совершенно не умеющих мыслить30.Этот вопрос сильно беспокоит друзей Жореса, которыеохотно клеймят представителей «новой школы» демаго-гами и обвиняют их в погоне за одобрением импульсив-ных масс.

Парламентские социалисты не могут понять целей «но-вой школы». Они воображают, что весь социализм сво-дится к изысканию средств для захвата власти. Не хотятли случаем представители «новой школы» лживыми обе-щаниями переманить на свою сторону наивных избирате-лей и отбить несколько депутатских мест у социалистов-богачей? Кроме того, апология насилия может привестик пренеприятным результатам, отвращая рабочих от из-бирательной политики, что значительно уменьшит шансы

30 Похоже, именно в таких выражениях говорит о пролетарском движении бомонд

рафинированного социализма.

Q 2 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

кандидатов-социалистов за счет роста числа воздержав-шихся. Неужели кто-то хочет новых гражданских войн?Нашим великим государственным деятелям это кажетсябезумием.

С момента появления нового огнестрельного оружия иустройства в городах прямых улиц гражданская война сталапочти невозможна31. Последние события в России показалидаже, что правительство может рассчитывать на усердиеофицеров в гораздо большей степени, чем предполагалось.Когда русские потерпели поражение в Маньчжурии, поч-ти все французские политические деятели предсказывалинеминуемую гибель царизма, но во время вспыхнувшихволнений русская армия не выказала и тени той мягкости,которой отличалась французская армия в продолжение на-ших революций, и почти везде восстания были подавленыбыстро, жестко или даже беспощадно. Прения на съездегерманских социал-демократов в Йене32 показали, что пар-ламентские социалисты уже вовсе не рассчитывают на во-оруженную борьбу как средство завоевания государствен-ной власти.

Значит ли это, что они, безусловно, против насилия?Полное спокойствие народа не в их интересах — им на ру-ку небольшие волнения, но необходимо, чтобы оно оста-валось в известных границах и управлялось политиками.Жорес заигрывает с Всеобщей конфедерацией труда33,когда это кажется ему выгодным. Иногда он рекоменду-ет своим миролюбивым подчиненным наполнить газету34

революционными фразами; его считают мастером извле-чения выгоды из народного гнева. Ловко направляемыеволнения в высшей степени выгодны парламентским со-циалистам, которые хвастаются перед правительствоми богатой буржуазией умением сдерживать революцию.Так они могут устраивать интересующие их финансовыеаферы, оказывать маленькие услуги влиятельным избира-телям и проводить через парламент социальные законы,чтобы придать себе больше важности в глазах болванов,воображающих, будто эти социалисты — великие пре-

31 См. размышления Энгельса в предисловии к переизданию статей Маркса,

вышедшему в 1895 г. под заглавием «Классовая борьба во Франции с 1848 по

1850 гг.». Этого предисловия нет во французском переводе. В немецком издании

имеются купюры, так как вожди социал-демократии нашли некоторые фразы

Энгельса недостаточно корректными.

32 В 1905 г. в Йене прошел съезд Социал-демократической партии Германии.

33 В зависимости от своих нужд он выступает то за всеобщую стачку, то против нее. Одни

утверждают, что на Международном [социалистическом. — Прим. ред.] конгрессе

1900 г. он голосовал за нее, другие — что воздержался от голосования.

34 Речь идет о L'Humanité, которую Жорес основал в 1904 г.

Упадок буржуазии и насилие 33

образователи права. Но для того, чтобы все это удалось,нужны постоянные нарушения спокойствия, при помощикоторых можно наводить страх на буржуа.

Эти люди думают, что всякий раз, как между рабочимии хозяевами вспыхивает экономический конфликт, мож-но наладить регулярные дипломатические переговорымежду социалистической партией и государством, чтобычастные разногласия решали две власти. В Германии пра-вительство вступает в торг с церковью каждый раз, когдаклерикалы начинают наседать на администрацию. Соци-алистам неоднократно ставили в пример Парнелла, кото-рому весьма часто удавалось навязать Англии свою волю.Сходство с Парнеллом в данном случае тем более велико,что его авторитет покоился не только на большом коли-честве избирательных голосов, но также и главным об-разом на том ужасе, который испытывали все англичанепри первых же признаках аграрного движения в Ирлан-дии. Небольшая порция насилия, контролируемого груп-пой парламентариев, сослужила добрую службу политикеПарнелла, так же как теперь оно помогает политике Жоре-са: в обоих случаях парламентская группа продает обще-ственное спокойствие консерваторам, которые не смеютпроявлять свою силу.

Нелегко последовательно держаться такой дипло-матии, и нельзя сказать, чтобы ирландцы после смертиПарнелла проводили ее столь же успешно, как при егожизни. Во Франции она встречает особое затруднение,так как управление рабочим классом нигде, вероятно,не вызывает столько сложностей: возбудить гнев народадовольно легко, но не так-то легко его погасить. Пока унас не будет очень богатых и сильно централизованныхпрофсоюзов, руководители которых будут поддерживатьпостоянные отношения с политиками 5, — до тех пор бу-дет совершенно невозможно определить, какой размахможет принять насилие. Жорес очень хотел бы, чтобытакие рабочие организации существовали, потому что втот день, когда широкая публика заметит, что он не мо-жет сдерживать революцию, его престиж исчезнет в одинмиг.

35 Гамбетта сетовал, что французское духовенство оказалось «безголовым»: он

хотел, чтобы в его рядах сформировалась элита, с которой могло бы дискутировать

правительство (Garilhe, Le Clergé séculier français au XIX siècle, p. 88-89). У синдикализма

нет головы, с помощью которой можно было бы успешно заниматься дипломатией.


Все становится вопросом оценки, меры, целесообраз-ности, и чтобы вести такую дипломатию, нужна большаяпроницательность", такт и спокойная решимость: рабо-чих надо уверять, что вы несете знамя революции, бур-жуазию — что отдаляете грозящую ей опасность, а стра-ну — что выражаете несокрушимое направление мысли.Громадное большинство избирателей совершенно не осве-домлено в экономической истории и вовсе не понимает,что происходит в политике. Оно принимает сторону тех,кто кажется ему сильнее, и эти люди могут добиться отнего чего угодно, если только сумеют ему доказать, чтоим под силу заставить правительство капитулировать.Однако не следует заходить слишком далеко, потому чтобуржуазия может опомниться, и тогда страна очутится вовласти какого-нибудь убежденного консерватора. Проле-тарское насилие, которое не поддается никакой оценке,не подчиняется соображениям умеренности или целесоо-бразности, может нарушить любое равновесие и свести нанет социалистическую дипломатию.

Эта дипломатия разыгрывается на всех уровнях: в пра-вительстве, с руководителями парламентских групп, с влия-тельными избирателями. Политики стараются извлечь воз-можно большую выгоду из разногласий групп, борющихсяна политической арене.

Парламентский социализм испытывает некоторое стес-нение от того, что социализм изначально строился на аб-солютных принципах и долго взывал к тем же протестнымчувствам, что и самые радикальные республиканцы. Эти дваобстоятельства мешают ведению партикуляристской поли-тики вроде той, которую неоднократно рекомендовал ШарльБонье: этот автор, долго бывший главным теоретиком геди-стов, хотел бы, чтобы социалисты точно следовали примеруПарнелла, который вел переговоры со всеми английскимипартиями, не подчиняясь при этом полностью ни однойиз них. Подобным образом можно было бы даже заклю-чить соглашение с консерваторами, если бы они предложи-ли пролетариату более подходящие условия, чем радикалы(Le Socialiste, 27 août 1905). Многим такая политика казаласьвозмутительной. Шарлю Бонье пришлось смягчить свою по-зицию, и он ограничился требованием действовать в инте-ресах пролетариата (Le Socialiste, 17 septembre 1905). Но какпонять, в чем заключаются эти интересы, если в качествеединственного и абсолютного мерила больше не использо-вать принцип классовой борьбы?

Парламентские социалисты полагают, будто они обла-дают особыми сведениями, позволяющими им судить не

Упадок буржуазии и насилие Q 5

только о непосредственных материальных выгодах, полу-чаемых рабочим классом, но и о нравственных основани-ях, с необходимостью включающих социализм в большуюреспубликанскую семью. На своих конгрессах они бьютсянад составлением формул для регулирования социал-ди-пломатии, над определением, какие союзы позволительны,а какие недопустимы, над сочетанием отвлеченного прин-ципа классовой борьбы — которого они стремятся придер-живаться на словах — с реальностью согласия между поли-тиканами. Такое предприятие безумно, и поэтому оно либоприводит к недоразумениям, либо вынуждает депутатовзанимать жалкую лицемерную позицию. Ежегодно все этивопросы приходится обсуждать заново, потому что всякаядипломатия требует известной гибкости подхода, несовме-стимой с соблюдением вполне ясных положений устава.

По изощренности и бессмысленности казуистика, кото-рую можно встретить в спорах между так называемыми со-циалистическими школами, превосходит даже ту, которуювысмеивал Паскаль, — во всех различиях, проводимых Жо-ресом, с трудом разобрался бы даже Эскобар36. Моральнаятеология серьезных социалистов — не самая мелкая буффо-нада наших дней.

Всякая моральная теология непременно делится на дватечения: казуисты говорят, что надо довольствоваться хотьсколько-нибудь правдоподобными мнениями, другие, на-против, стоят за мнения решительные и непреложные. Эторазличие неизбежно должно было сказаться и у наших пар-ламентских социалистов. Жорес — сторонник мягкого ипримирительного подхода, лишь бы только его можно бы-ло — худо ли, хорошо ли — сочетать с основными прин-ципами социализма и лишь бы его поддержали несколькопризнанных авторитетов. Это пробабилист в полном смыс-ле этого слова или даже лаксист. Вайян, напротив, придер-живается решительного и воинственного образа действий,который, по его мнению, единственно совместим с принци-пом классовой борьбы и имеет на своей стороне единодуш-ное сочувствие всех старых учителей, — он тутиорист37 ипочти янсенист.

36 Имеется в виду испанский иезуитский проповедник Антонио Эскобар-и-Мендоса

(1589-1669).

37 Тутиоризм и пробабилизм — два типа систем моральной теологии, выработанных

иезуитами. Согласно тутиоризму, сомнительный закон следует применять так, как если

бы он был безошибочным. По пробабилизму, сомнительный закон необязательно

исполнять, если против него есть разумные аргументы и мнение авторитетного

теолога. Я нее н исты тяготели к тутиоризму и критиковали лаксизм — одно из крайних

проявлений пробабилизма.


Жорес, конечно, полагает, что действует на благо соци-ализма, подобно тому, как мягкие казуисты считали себянаилучшими и самыми полезными защитниками церкви.Они действительно удерживали слабо верующих христианот полного неверия и побуждали их исполнять таинства —совершенно так же, как Жорес не дает богатым интеллек-туалам, пришедшим к социализму через дрейфусизм, от-ступить в страхе перед классовой борьбой и побуждает ихфинансировать партийные печатные органы. Вайян в егоглазах — мечтатель, который не видит действительности,упивается химерами о восстании, сделавшемся при насто-ящих условиях невозможным, и совершенно не понимает,какие выгоды может извлечь из всеобщего избирательногоправа ловкий политик.

Между этими двумя методами нет различия по су-ществу, как думают парламентские социалисты, вели-чающие себя революционерами, а есть только различиев оттенках. С этой точки зрения Жорес имеет большоепреимущество перед своими противниками, так как онвсегда подчеркивал основополагающее тождество этихдвух подходов.

Оба подхода равно предполагают, что буржуазноеобщество совершенно распадается, зажиточные классыутратили всякое сознание своих классовых интересов, алюди склонны слепо следовать внушениям тех, кто завла-дел и управляет общественным мнением. Дело Дрейфусапоказало, что просвещенная буржуазия находится в со-стоянии странного умственного брожения: люди, которыедолго и шумно выражали поддержку консерваторам, на-чали бороться бок о бок с анархистами, приняли участиев жестоких нападках на армию или даже окончательноперешли в лагерь социалистов; с другой стороны, газеты,ставившие себе целью защиту традиционных институтов,поливали грязью чинов Кассационного суда. Этот стран-ный эпизод нашей современной истории обнаружил рас-падение классов.

Жорес, который так настойчиво вмешивался во всеперипетии взаимоотношений дрейфусаров, очень быстропонял душу богатейшей прослойки буржуазии, в которуюему еще не удалось пробраться. Он увидел, что богатейшиебуржуа чудовищно невежественны, полны пустого ханже-ства и политически совершенно бессильны. Он сообразил,что с людьми, не имеющими представления о принципахкапиталистической экономики, легко вести политику со-глашательства на основах чрезвычайно широко понятогосоциализма. Наконец, он определил, в каком соотношении


нужно смешать льстивые слова о выдающемся уме тех ду-раков, которых требуется соблазнить, обращения к беско-рыстию пустых мечтателей, приписывающих каждый себеизобретение идеала, и запугивание революцией, чтобыстать повелителем всего этого безыдейного мирка. Опытпоказал, что он с замечательной точностью предугадалразвитие сил, существующих в современном буржуазномобществе. Вайян, напротив, довольно плохо знает эту сре-ду: он считает, что единственно оружие, пригодное дляпринуждения буржуазии к уступкам, — это страх. Не-сомненно, страх — превосходное оружие, но если поль-зоваться им без соблюдения должной меры, то он легкоможет вызвать упорное противодействие. Ум Вайяна неотличает замечательная изворотливость и, быть может,даже крестьянская двуличность, которыми блещет Жореси за которые его неоднократно сравнивали с удачливымторговцем скотом.

Чем ближе мы всматриваемся в историю последнихлет, тем больше убеждаемся, что споры по поводу этихдвух тактик наивны: сторонники как одной, так и дру-гой одинаково враждебны к пролетарскому насилию,так как оно неподвластно управлению профессиональ-ных парламентских политиков. Революционный синди-кализм не нуждается в руководстве со стороны парла-ментских социалистов, даже если они и называют себяреволюционерами.

II

Обе тактики официального социализма предполага-ют одну и ту же историческую данность. К вырождениюкапиталистической экономики прибавляется идеологиябоязливой, сострадательной буржуазии, стремящейся ос-вободить свою мысль от условий своего существования.Поколения смелых предпринимателей, которым совре-менное производство обязано своей мощью, уступилиместо сверхучтивой аристократии, стремящейся жить вмире со всеми. Это вырождение наполняет радостью серд-ца наших парламентских социалистов. Их роль была быничтожной, если бы перед ними была полнокровная бур-жуазия, устремленная к прогрессу капитализма, видящаяв робости позор, а в заботе об интересах своего класса —свое достоинство. Но перед лицом буржуазии, столь жеопустившейся, как знать XVIII века, их могущество огром-но. Если вырождение высших слоев буржуазии будет про-должаться так же быстро, как в течение последних лет, то

QQ Жорж Сорель «Размышления о насилии»

наши официальные социалисты могут вполне основатель-но рассчитывать на скорое осуществление своих мечта-ний: в один прекрасный день они поселятся в роскошныхдворцах.

Кажется, лишь два вида случайностей способны оста-новить этот процесс: большая внешняя война, котораяснова вызовет приток энергии и во всяком случае, несо-мненно, поставит у власти людей, в самом деле желающихуправлять38, или же резкое распространение пролетарско-го насилия, которое покажет буржуазии революционнуюдействительность и отвратит ее от тех гуманистическихпошлостей, какими ее усыпляет Жорес. Именно из-за этихдвух главных опасностей Жорес пускает в ход все навыкинародного оратора: надо во что бы то ни стало поддержи-вать мир в Европе, надо положить предел пролетарскомунасилию.

Жорес убежден, что Франция будет вполне счастливав тот день, когда редакторы и меценаты его газеты смогутсвободно брать средства из государственной казны. Здесьможно повторить знаменитую поговорку: «Когда Август39

пил, вся Польша была пьяна». Такое социалистическое пра-вительство, несомненно, разорило бы страну, так как ееуправление было бы устроено с той же заботой о порядке вфинансах, что царит в L'Humanité. Но стоит ли задумывать-ся о будущем страны, если только новый режим позволитприятно провести время нескольким профессорам, вооб-ражающим, будто они выдумали социализм, да несколькимбанкирам-дрейфусарам?

Чтобы рабочий класс мог примириться с этой дикта-турой бездарности, он должен пасть так же низко, каки буржуазия, и потерять всю революционную энергию вто самое время, как его господа потеряют всю энергиюкапиталистическую. Такое будущее вполне возможно, исейчас делается все, чтобы заморочить головы рабочим:Управление труда и Социальный музей отдают все силычудной работе идеалистического воспитания, котороеприкрывается самыми пышными именами и выставля-ется как дело цивилизации пролетариата. Синдикалистыочень стесняют наших профессиональных социалистов,и опыт показывает, что одной стачки порой бывает до-статочно, чтобы разрушить весь труд по воспитанию

38 См. G. Sorel, Insegnamenti sociali, p. 388. Гипотеза о великой европейской войне пред-

ставляется в настоящий момент неправдоподобной.

39 Имеется в виду польский король и курфюрст Саксонии Август II Сильный (1670-

1733). — Прим. ред.).

Упадок буржуазии и насилие QQ

масс, которому фабриканты социального мира терпеливоотдавались в течение нескольких лет.

Чтобы вполне уяснить себе последствия того особен-ного режима, при котором мы живем, надо обратитьсяк концепции Маркса о переходе от капитализма к соци-ализму. Эта схема общеизвестна, однако ее приходит-ся повторять, потому что она часто забывается или поменьшей мере не пользуется любовью авторов — офици-альных социалистов. На ней следует упорно настаиватькаждый раз, когда приходится рассуждать о тех анти-марксистских изменениях, которым подвергается совре-менный социализм.

По Марксу, капитализм в силу основных свойств своейприроды движется по пути, который ведет современноечеловечество к вратам будущего со всей неукоснитель-ной последовательностью, какая характеризует эволюциюв органической жизни. Это движение заключает в себепродолжительный рост капитализма и оканчивается бы-стрым его разрушением от рук пролетариата. Капитализмсоздает сразу и наследие, которое получит социализм, илюдей, которые сокрушат существующий режим, и сред-ства, которыми они это сделают; при этом разрушениисохраняются результаты, достигнутые в производстве40.Капитализм порождает новые модели производства,толкает рабочий класс в мятежные объединения путемпостоянного понижения заработной платы, сужает соб-ственную политическую базу из-за конкуренции, непре-рывно устраняющей крупных предпринимателей. Такимобразом, решив великую задачу организации труда, чтотак долго пытались сделать утописты, выдвигая наивныеи вздорные гипотезы, капитализм сам подготовляет по-чву для своего уничтожения — и это обесценивает все,что писали утописты, чтобы подтолкнуть просвещенныхлюдей к проведению реформ. Капитализм постепенноразрушает традиционный строй, против которого с такимприскорбным неуспехом выступали критики идеологов.Можно сказать, что капитализм играет схожую роль с той,которую Гартман отводит в природе Бессознательному: онподготовляет появление социальных форм, которые он нестремится создать. Без общего плана, без всякой руково-дящей идеи, без идеала будущего общества капитализм

40 Это понятие революционного сохранения весьма важно; нечто похожее я отмечал в

переходе от иудаизма к христианству (Le système historique de Renan, p. 72-73, 171 -

172, 467).

9 Q Жорж Сорель «Размышления о насилии»

обусловливает собой неизбежные изменения. Он беретот настоящего все, что оно может дать для историческогоразвития, делает все, что нужно, чтобы новая эра наступи-ла почти механически и порвала всякую связь с нынешнейидеологией, сохраняя лишь положительные завоеваниякапиталистического способа производства41.

Поэтому социалисты должны прекратить поиски (ко-торые они ведут вслед за утопистами) способов убедитьпросвещенную буржуазию в том, что она должна сама под-готовить переход к более совершенной форме права. Един-ственная их задача — объяснить пролетариату величиевыпавшей ему революционной роли. Надо непрестаннойкритикой побуждать его к постоянному совершенствова-нию его организаций; надо показывать ему, как он можетразвивать зарождающиеся в недрах его протестных объ-единений формы, чтобы создать из них новые институты,не имеющие прообраза в истории буржуазного общества,чтобы выработать идеи, основанные единственно на его по-ложении как производителя в крупной промышленностии ничего не заимствующие у буржуазной мысли, наконец,чтобы приобрести такие обычаи свободы, каких буржуазиясегодня уже не знает.

Ясно, что это учение несостоятельно, если буржуазия ипролетариат не противостоят друг другу — во всеоружии,со всей решимостью, на которую только они способны:чем пламеннее будет отстаивать капитализм буржуазия,тем воинственнее будет настроен пролетариат, тем крепчеон будет верить в силу революции и тем больше выиграетдвижение.

Буржуазия, которую Маркс наблюдал в Англии, былапо большей части преисполнена тем завоевательным, не-утолимым и беспощадным духом, каким отличались ос-нователи новой промышленности и первооткрыватели,отправлявшиеся на поиски неизведанных земель. Приизучении современной экономики всегда нужно иметьв виду это родство между типами капиталиста и вои-на — людей, возглавляющих гигантские предприятия, воФранции вовсе неслучайно стали называть «капитанамииндустрии»42. Сегодня этот тип еще можно встретитьв чистом виде в Соединенных Штатах: там вы найдетенеукротимую энергию, смелость, основанную на вер-ной оценке своих сил, холодный расчет — все качества,

41 См. мои замечания об изменениях, привнесенных Марксом в социализм: Insegnamenti

sociali, p. 179-186.

42 Capitaine d'industrie (φρ.) — промышленный магнат. — Прим. пер.

Упадок буржуазии и насилие Q1

присущие великим полководцам и великим капитали-стам 3. По словам Поля де Рузье, всякий американец чув-ствует себя вполне способным попытать счастья (to tryhis luck) в сражении на биржевом поле44, так что общийдух страны вполне соответствует характеру миллиар-деров. Наши литераторы бесконечно удивляются тому,что последние обрекают себя на каторжный труд до кон-ца своих дней, вовсе не стремясь, подобно Ротшильдам,устроить себе аристократическую жизнь.

В обществе, охваченном лихорадочной страстью куспеху и готовом к бесконечному соперничеству, все дея-тели, подобно автоматам, идут прямо по лежащему передними пути, не заботясь о построениях социологов. Ониподчинены очень простым силам, и никто из них не дума-ет уклоняться от условий своего положения. Только притаких условиях развитие капитализма идет с той неукос-нительностью, которая так поразила Маркса и которую онуподобил естественному закону.

Если же, напротив, буржуа, сбитые с толку байкамипроповедников морали или социологии, возвращаютсяк идеалу консервативной умеренности, пытаются испра-вить злоупотребления экономики и хотят порвать с вар-варством своих предков, то часть сил, которые должныобеспечивать продвижение капитализма в определен-ном историей направлении, тормозит это продвижение,в ход исторического развития вторгается случайностьи будущее человечества представляется совершеннонеопределенным.

Эта неопределенность еще больше усиливается, еслипролетариат начинает верить в социальный мир вместе сосвоими хозяевами или даже если он рассматривает все скорпоративной точки зрения, в то время как социализмвыделяет во всех экономических конфликтах общие, ре-волюционные черты.

Консерваторы нисколько не ошибаются, видя в ком-промиссах, принимающих форму коллективных догово-ров и корпоративной обособленности, верные средства

43 Я вернусь и этому сравнению в главе VII (III).

44 P. de Rousiers, La Vie américaine, L'éducation et la société, p. 19. «Отцы семейств почти

не дают своим детям советов, предоставляя им самим набивать себе шишки, как там

говорят» (р. 14). «[Американец] не только стремится быть независимым — он хочет

быть еще и могущественным» (La Vie américaine. Ranches, fermes et usines, p. 6).


избежать марксистской революции45, но они попадаютиз огня да в полымя, так как рискуют быть поглощен-ными парламентским социализмом46. Жорес, как и кле-рикалы, с воодушевлением относится к мерам, отдаляю-щим трудящиеся классы от социальной революции, и ядумаю, он лучше их понимает, что может дать социаль-ный мир. Свои надежды он возлагает на одновременноеразрушение как капиталистической предприимчивости,так и революционного духа.

Защитникам марксистской концепции обыкновенновозражают, что они не в силах помешать двойному вы-рождению буржуазии и пролетариата, в силу которого обакласса далеко отклоняются от пути, указанного Марксом.Наверное, они еще могут влиять на трудящиеся классы, иникто не спорит с тем, что вспышки насилия в виде стачекспособны по своему характеру поддерживать революцион-ный дух — но как можно надеяться вернуть буржуазии еепрежний, угасающий сегодня пыл?

И особенно важной с исторической точки зрения здесьпредставляется роль насилия, так как оно может, косвен-но влияя на буржуа, разбудить в них классовое сознание.Многие указывали на опасность некоторых видов насилия,которые будто бы подрывали некоторые замечательныеобщественные начинания, отвращали хозяев, готовых по-заботиться о благе своих рабочих, и порождали эгоизм там,где до тех пор царили самые благородные побуждения.

Отвечать черной неблагодарностью на расположениетех, кто хочет защитить трудящихся47, грубостью — наназидания защитников всеобщего братства и кулаками —на заигрывания пропагандистов социального мира — все

45 Сегодня непрестанно говорят об организации труда. Это означает использованиекорпоративного духа через подчинение его руководству очень серьезных людей иосвобождение рабочих от ига софистов. Очень серьезные люди — это де Мен, ШарльБенуа (забавный специалист по конституционным законам), Артюр Фонтен с его бандойаббатов-демократов и, наконец, Габриэль Аното! [Альбер де Мен (Albert de Mun, 1 8 4 1 -1914) — крайне правый депутат, роялист и антидрейфусар. Шарль Бенуа (Chartes Benoist,1861-1936) — политик и дипломат либерально-консервативных взглядов, один изавторов проекта Трудового кодекса 1905 г. Артюр Фонтен (Arthur Fontaine, 1860-1931) —крупный промышленник и чиновник Управления труда, реформатор, один из учредителейМеждународной организации труда. Габриэль Аното (Gabriel Hanotaux, 1853-1944) —республиканец, дипломат, дважды министр иностранных дел. — Прим. ред.]

46 Вильфредо Парето высмеивает наивных буржуа, которые радуются, что избавилисьот опасности со стороны непримиримых марксистов и попали в зависимость от марк-систов, готовых к переговорам (см. Парето В. Социалистические системы // Теорети-ческая социология. Антология. В 2-х ч. (Составление, научная редакция, предисловиеСП. аньковская). Ч. 1. М.: Книжный Дом «Университет», 2002).

47 Ср. G. Sorel, Insegnamenti sociali, p. 33.

Упадок буржуазии и насилие д З

это, конечно, противоречит правилам великосветского со-циализма в духе г-на Жоржа Ренара и его супруги48, но затоэто очень действенное средство, чтобы указать буржуазии,что она должна заниматься своими делами и ничем больше.

Также, полагаю, было бы очень полезно поколотить де-мократических ораторов и представителей государственнойвласти, чтобы ни у кого не осталось иллюзий по поводу ха-рактера насилия. Насилие может иметь историческое значе-ние только в том случае, если оно есть грубое и ясное выраже-ние классовой борьбы. Буржуазия не должна вообразить, чтоловкость, научные знания об обществе или возвышенныечувства могут помочь ей завоевать любовь пролетариата.

В тот день, когда хозяева увидят, что не могут ничего вы-играть с помощью социального мира или демократии, онипоймут, что напрасно послушались совета тех, кто убеж-дал их оставить стезю творцов производительных сил радиблагородной профессии воспитателей пролетариата. Тогда,можно надеяться, они возвратят себе часть былой энергиии умеренная или консервативная экономика покажется имтакой же бессмыслицей, какой она представлялась Марксу.Во всяком случае, если классовый антагонизм будет обна-руживаться более ясно, движение будет иметь больше шан-сов на правильное развитие, чем теперь.

Таким образом, оба враждующих класса влияют друг надруга — до некоторой степени косвенно, но решительно. Ка-питализм толкает пролетариат к восстанию, потому что каж-дый день хозяева пользуются силой в целях, прямо противо-положных интересам рабочих. Но это восстание не являетсяполностью определяющим для будущего пролетариата — онорганизуется под влиянием многих других причин, а социа-лизм, внушая ему революционные идеи, приготовляет его книспровержению враждебного класса. В основе всего этогопроцесса лежит непреодолимая сила капитализма49. Маркс

48 Г-жа Ренар опубликовала в газете La Suisse от 26 июля 1900 г. полную высокоученых

социологических соображений статью о празднике для рабочих, устроенном

Мильераном (Léon de Seilhac, Le monde socialiste, p. 307-309). Ее супруг решил

важнейший вопрос о том, кто в будущем обществе будет пить Кло-Вужо [знаменитое

бургундское вино. — Прим. ред.]. (6. Renard, Le Régime socialiste, p. 175.)

49 В статье, написанной в сентябре 1851 г. (первой из серии, опубликованной под

заглавием «Революция и контрреволюция»), Маркс утверждает параллелизм

развития буржуазии и пролетариата: многочисленной, богатой, сплоченной и

могущественной буржуазии соответствует многочисленный, сильный, сплоченный

и сознательный пролетариат. Он, таким образом, полагает, что сознательность

пролетариата зависит от исторических условий, обеспечивающих могущество

буржуазии в обществе. Маркс также говорит, что подлинный характер классовой

борьбы проявляется лишь в странах, где буржуазия переустроила правительство

согласно своим потребностям.


полагал, что для применения силы буржуазии не потребу-ется давление извне. Мы же видим новое и совершенно не-предвиденное явление: перед нами буржуазия, стремящаясяуменьшить свои силы. Следует ли теперь считать, что марк-сизм мертв? Вовсе нет, потому что в то время как социаль-ный мир стремится смягчить социальные конфликты, насцену выходит пролетарское насилие. Оно возвращает хо-зяев к их роли производителей и способствует восстановле-нию классовых различий тогда, когда они, казалось, началисмешиваться в демократическом болоте.

Пролетарское насилие не только делает возможной гря-дущую революцию, но и представляет собой, по всей ви-димости, единственное средство, которым располагаютотупевшие от гуманизма европейские нации, чтобы вновьобрести прежнюю энергию. Такое насилие заставляет ка-питализм вернуться к своей чисто материальной роли ипомогает ему возвратить себе те воинственные качества,которыми он некогда обладал. Растущий и хорошо орга-низованный рабочий класс может принудить класс капи-талистов продолжать вести ожесточенную промышленнуюборьбу. Если навстречу богатой, истосковавшейся по побе-дам буржуазии поднимется сплоченный революционныйпролетариат, то капиталистическое общество достигнетсвоего исторического совершенства.

Итак, пролетарское насилие становится необходимымфактором марксизма. Еще раз подчеркнем, что оно при-ведет, если только будет осуществляться надлежащим об-разом, к устранению с политической арены парламентскихсоциалистов, которые утратят репутацию вождей рабочегокласса и стражей порядка.

III

Марксистская теория революции предполагает, что ка-питализм будет поражен в самое сердце в момент расцвета,когда он будет завершать свою историческую миссию, ког-да его промышленная мощь будет сохраняться, а производ-ство — продолжать наращиваться. Судя по всему, Маркс незадавался вопросом, что будет, если экономика окажется всостоянии упадка. Он не думал о возможности революции,имеющей идеалом возвращение назад или даже сохранениепрежних форм жизни.

Теперь же мы видим, что это легко может случить-ся: друзья Жореса, клерикалы и демократы помещаютсвой идеал будущего в Средние века: они хотят, чтобы


конкуренция была умеренной, богатство — ограниченным,производство — подчиненным потребностям. Эти мечта-ния Маркс считал реакционными50, а следовательно, не за-служивающими внимания, поскольку капитализм казалсяему влекомым по пути неостановимого прогресса. Но се-годня стремление законодательным путем реформироватькапиталистическое производство в духе средневековьяобъединяет значительные силы. Парламентский социализмсклоняется к союзу с церковью и демократией с целью за-держать рост капитализма, и, пожалуй, они имеют шансына успех, принимая во внимание трусость буржуазии.

Маркс сравнивал переход от одной исторической эпохик другой с имущественным наследованием: грядущие време-на наследуют все прежние приобретения. Если революцияпроизойдет в период экономического упадка, то не будет литакое наследство основательно испорчено и можно ли будетнадеяться на скорое возрождение экономики? Идеологи со-вершенно не занимаются этим вопросом; они уверяют, чтоупадок производства прекратится сразу же, как только госу-дарственная казна окажется в их распоряжении. Их ослепля-ет необъятный запас богатств, который может быть отдан имна расхищение: сколько банкетов, сколько кокоток, сколькоспособов потешить самолюбие! Мы же, не имея перед собойподобной перспективы, должны обратиться к истории, что-бы понять, может ли она дать нам какие-либо сведения обэтом, и попытаться предположить, что представляет собойреволюция, происходящая в период упадка.

Рассмотреть с этой точки зрения Французскую револю-цию нам позволяют исследования Токвиля. Полвека томуназад он немало удивил современников, показав им, чтореволюция была гораздо более консервативна, чем считалидо тех пор. Он продемонстрировал, что главные институтысовременной Франции: централизация, избыточная регла-ментация, административная опека, судебный иммунитетчиновников — зародились при Старом режиме. Токвильобнаружил одно-единственное важное новшество — со-существование отдельных чиновников и консультативных

50 «Те, которые, подобно Сисмонди, хотят возвратиться к правильной

пропорциональности производства и при этом сохранить современные основы

общества, суть реакционеры, так как они, чтобы быть последовательными,

должны бы были стремиться к восстановлению и других условий промышленности

прежних времен. [...] В современном обществе, в промышленности, основанной

на индивидуальном обмене, анархия производства, будучи источником стольких

бедствий, есть в то же время причина прогресса» (Маркс К. Нищета философии. //

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 4. С. 101).

gg Жорж Сорель «Размышления о насилии»

советов, учрежденное в VIII году Революции. В 1800 годупринципы Старого режима были возрождены, и прежниеобычаи снова оказались в чести51. Тюрго представляетсяТоквилю превосходным типом наполеоновского адми-нистратора, руководствовавшимся идеалом «чиновникав демократическом обществе, подчиненном абсолютнойвласти» . Наконец, Токвиль считал, что раздел земельнойсобственности — который обыкновенно ставится в заслугуРеволюции — начался задолго до нее и под ее влиянием недвигался вперед особенно быстро53.

Несомненно, Наполеону не стоило больших трудов вос-становить в стране монархию. Он получил Францию впол-не готовой для этого, и ему понадобилось лишь внестинебольшие поправки, чтобы воспользоваться опытом, по-лученным после 1789 года. Административное и фискаль-ное право было написано во время Революции людьми,применявшими методы Старого режима, и все это суще-ствует еще до сих пор почти без изменений. Нанятые Напо-леоном люди получили образование при Старом режиме иРеволюции, и все похожи между собой: по методам управ-ления все это люди старомодные и все они работают с рав-ным усердием во славу Его Величества54. Истинная заслугаНаполеона заключалась в том, что он не слишком доверялсвоему гению и не поддавался тем мечтам, которые столь-ко раз ослепляли деятелей XVIII века, возбуждая в них же-лание переделать все коренным образом, — словом, в том,что он признавал принцип исторической преемственности.Отсюда следует, что наполеоновский режим можно рассма-тривать как опыт, показывающий, насколько велика рольсохранения старых учреждений и понятий даже во временавеличайших революций.

Я думаю, что принцип сохранения вполне можно распро-странить даже на военное дело, показав, что армии Револю-ции и Империи были не более чем продолжением прежнихвоенных институтов. Во всяком случае, любопытно, что На-полеон не ввел никаких серьезных новшеств в вооружение,а победе революционных войск так сильно способствовалоогнестрельное оружие Старого режима. Артиллерия былаусовершенствована только в эпоху Реставрации.

51 Токвиль А. Старый порядок и Революция. Пер. с фр. Л.Н. Ефимова. Спб.: Алетейя, 2008.

Книга II. Главы I, III, IV.

52 TocquevHIe, Mélanges, p. 155-156 [383].

53 Токвиль А. Старый порядок и Революция. С. 32.

54 Именно к такому выводу о префектах Наполеона I приходит также и Л. Мадлен в

статье, вышедшей в Les Débats от 6 июля 1907 г.


Легкость, с какой Революция и Империя достигли же-ланного результата, сохраняя при коренном преобразова-нии всей страны столько приобретений Старого режима,связана с обстоятельством, на которое наши историки невсегда обращают должное внимание и которого, кажется,не заметил даже Тэн: производственная экономика двига-лась вперед, причем настолько быстро, что к 1780 году всеверили в бесконечный прогресс человечества55. Эта догма,которой было суждено оказать столь сильное влияние насовременную мысль, покажется странным и необъясни-мым парадоксом, если не рассматривать ее как результатэкономического прогресса и той безусловной веры, кото-рую он вызывал. Войны Революции и Империи лишь ещебольше подогревали это чувство, не только потому, что онибыли победоносными, но еще и потому, что они принеслив страну много денег и тем самым послужили развитиюпроизводства56.

Триумф Революции очень удивил почти всех ее совре-менников, и, кажется, больше других были поражены самыеобразованные, самые серьезные и самые осведомленные вполитике люди — ведь этот ошеломляющий успех нельзябыло объяснить никакими идеологическими причинами. Ив наши дни, по-моему, это обстоятельство остается для исто-риков таким же непонятным, каким оно было для наших от-цов. Главную причину этого триумфа надо искать в эконо-мических условиях: Старый режим был сокрушен быстрымиударами в то самое время, когда производство стремительноросло, потому-то рождение современного мира прошло от-носительно легко и ему так быстро было обеспечено мощноеразвитие.

С другой стороны, у нас есть и пугающий историческийпример грандиозного переворота, происшедшего в периодэкономического упадка, — я имею в виду победу христи-анства и последовавшее за ним падение Римской империи.

Все старые христианские авторы сходятся во мнении,что новая религия никак не улучшила положение в мире:народ продолжали угнетать, как и в прошлом, продажностьвластей, насилие, всевозможные бедствия. Это стало огром-ным разочарованием для Отцов Церкви: в эпоху гонений

55 Токвиль А. Старый порядок и Революция. С. 157, а также Tocqueville, Mélanges,p. 62 [373]. Ср. главу IV (IV) моего исследования «Иллюзии прогресса» (Les illusionsdu progrès).

56 Каутский всегда подчеркивал роль захвата сокровищниц французскими войсками(Каутский К. Классовые противоречия в эпоху Французской революции. М.: УРСС,2011).


христиане верили, что, как только империя прекратит го-нения за веру, Бог осыплет Рим милостями, но вот империяхристианизирована, епископы становятся первыми лицамив государстве, однако ничто не изменилось к лучшему. Ещебольшее отчаяние вызывало то обстоятельство, что дурныенравы, которые так часто обличались как следствие идоло-поклонства, были усвоены сторонниками Христа. Вместотого чтобы осуществить глубинные преобразования свет-ского мира, Церковь сама развратилась под его влиянием ипереняла черты имперской администрации, а раздиравшиеее ереси происходили больше от жажды власти, чем от ре-лигиозных причин.

Часто спрашивали, не было ли христианство причинойили по крайней мере одной из главных причин паденияРима. Гастон Буасье возражает против этого мнения, ста-раясь показать, что движение к упадку, которое отмечаютпосле Константина, началось задолго до него и что нельзяопределить, ускорило или задержало христианство умира-ние античного мира57. Иными словами, степень сохранениястарых порядков была огромна. Можно по аналогии пред-ставить себе, чем окончилась бы сегодня революция, кото-рая привела бы к власти наших официальных социалистов:поскольку все институты остались бы приблизительно та-кими же, каковы они сегодня, вся буржуазная идеологиябыла бы сохранена, господствовала бы буржуазная госу-дарственная власть со всеми своими пороками, а если бык этому времени начался экономический упадок, то послетакой революции он обострился бы.

Спустя короткое время после победы христианства на-чались нашествия варваров, и многие христиане надеялись,что установится порядок, отвечающий принципам новойрелигии. Эти ожидания были тем более обоснованными,что варвары, селясь в границах Империи, принимали но-вую веру, а кроме того, они были чужды порокам римскогообщества. Возрождения можно было ожидать и в экономи-ке: хозяйство гибло под гнетом городской эксплуатации,новые же господа с их нравами грубых земледельцев, веро-ятно, стали бы вести жизнь не знатных богачей, а крупныхфермеров — может быть, при этих условиях земля сталабы лучше обрабатываться. Иллюзии христианских авторовэпохи варварских завоеваний можно сопоставить с иде-ями многих утопистов, которые надеялись на обновлениесовременного мира бпг · одаря добродетелям, которые они

57 Буасье Г. Падение язычества. Перевод с французского / Буасье Г.; Пер. под ред., с пре-дисл.: М.С. Ко релин. — M.: K.T. Солдатенков, 1892. Книга IV, глава III.


находили в людях среднего достатка: замена класса богачейновыми социальными слоями, по их мысли, должна бы-ла принести с собой нравственность, счастье и всеобщеепреуспеяние.

Варвары не создали прогрессивных обществ: они бы-ли слишком малочисленны, почти повсюду просто заме-нили собой прежних властителей, ведя такую же жизнь,как их предшественники, и были в конце концов погло-щены городской цивилизацией. Французское королев-ство Меровингов было подвергнуто особенно глубокомуизучению: Фюстель де Куланж применил всю эрудицию,чтобы выявить консервативный характер этого государ-ства. Сохранение прежних порядков казалось ему такимважным, что он не побоялся написать, что никакой рево-люции в действительности не произошло, и представилвсю историю раннего Средневековья как продолжениетого же процесса, который совершался в Римской импе-рии, но только с небольшим ускорением58: «ПравлениеМеровингов, — говорит он, — больше чем на три четвер-ти есть лишь продолжение того, что дала Галлии Римскаяимперия»59.

При королях-варварах еще резче обозначился эконо-мический упадок, и возрождение наступило лишь гораздопозже, в результате длинной череды испытаний. По мень-шей мере четыреста лет варварства понадобилось для то-го, чтобы в обществе наметилось прогрессивное течение.Но до этого общество было принуждено опуститься до со-стояния, близкого первобытным людям, — в этом фено-мене Вико, вероятно, нашел подтверждение своей теорииисторического круговорота. Таким образом, революция,происшедшая в период экономического упадка, заставиламир вновь пережить период почти первобытного варвар-ства и на несколько столетий задержала всякое развитие.

Этот ужасный опыт неоднократно приводился в при-мер противниками социализма. Оставляя в сторонеего содержание, я хочу подчеркнуть две подробности,которые, быть может, покажутся профессиональнымсоциологам малозначащими: этот опыт предполагает1) экономический упадок и 2) организацию общества,обеспечивающую совершенное сохранение прежней

58 Fustel de Coulanges, Les origines du régime féodal, pp. 566-567. Не спорю, что вутверждениях Фюстеля де Куланжа было немало преувеличений, однако неоспоримои сохранение в раннем Средневековье римских черт.

59 Fustel de Coulanges, La monarchie franque, p. 650.

-| QQ Жорж Сорель «Размышления о насилии»

идеологии. Цивилизованный социализм наших офици-альных ученых много раз называли стражем цивили-зации, но я думаю, что он может привести к тем же ре-зультатам, что и классическое образование, полученноекоролями-варварами при посредстве церкви: пролетари-ат развратится и отупеет, подобно Меровингам, а эконо-мический упадок благодаря влиянию этих мнимых циви-лизаторов обозначится еще яснее.

Опасность, угрожающая будущему мира, может бытьустранена, если пролетариат станет упрямо придержи-ваться революционных идей с тем, чтобы воплотить вжизнь Марксово учение, насколько это будет в его силах.Все может быть спасено, если посредством насилия онсумеет упрочить классовое разделение и вернуть буржуа-зии часть былой энергии — вот та главная цель, к которойдолжны стремиться мыслью люди, не зачарованные теку-щими делами, но готовые задуматься об условиях буду-щего. Пролетарское насилие, осуществляемое как чистоепроявление чувства классовой борьбы, предстает, такимобразом, как нечто возвышенное и героическое. Оно слу-жит основным интересам цивилизации, и хотя это, бытьможет, не самое подходящее средство для получения пря-мых материальных выгод, но оно может спасти мир отварварства.

С тех же, кто обвиняет синдикалистов в грубости итупоумии, мы имеем право спросить за экономическийупадок, которому они способствуют. Поприветствуем жереволюционеров, как греки приветствовали спартанцев,которые героической обороной Фермопил сохранили про-свещение в античном мире.

Предубеждения против насилия -| 0 1

ГЛАВА III

Предубеждения против насилия

I. — Устаревшие представления о Революции. — Из-менения в результате войны 1870 года и парламентскогорежима.

И. — Замечания Дрюмона о буржуазной жестокости. —Юристы третьего сословия и история судов. — Капита-лизм против культа государства.

III. — Позиция дрейфусаров. — Суждение Жореса о Ре-волюции: его преклонение перед успехом и ненависть кпобежденным.

IV. — Антимилитаризм как свидетельство отказа отбуржуазных традиций.

I

Представления широкой публики о пролетарском наси-лии не основаны ни на изучении современных фактов, нина разумном истолковании современного профсоюзногодвижения. Эти ошибочные мнения суть плод умственнойработы неизмеримо более поверхностной — сближения на-стоящего с прошлыми эпохами — и определяются воспо-минаниями, которые почти неизбежно приходят при слове«революция». Потому только, что синдикалисты называютсебя революционерами, люди полагают, будто они хотятповторить историю революционеров 1793 года. Бланкисты,которые считают себя законными наследниками традициитерроризма, думают, что уже в силу этого они призваныуправлять пролетарским движением60. К синдикалистамони выказывают гораздо больше снисходительности, чемостальные парламентские социалисты, и склонны думать,что рабочие организации рано или поздно поймут, что са-мое лучшее для них — перейти в веру бланкистов. Кажет-ся, и Жорес, когда писал «Социалистическую историю»1793 года, не раз мечтал найти в безвозвратно умершемпрошлом указания относительно тактики настоящего.

60 Читатель может найти полезным обращение к интереснейшей главе из книги Bernstein,

Socialisme théorique et Socialdémocratie pratique, p. 47-63 [58-67]. Бернштейн, чуждый

заботам нашего сегодняшнего синдикализма, по-моему, взял из марксизма меньше,

чем из него можно было извлечь. Впрочем, его книга была написана в эпоху, когда

еще невозможно было понять революционное движение, ради которого написаны эти

размышления..

-| Q 2 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Обыкновенно не обращают достаточного внима-ния на то, что с 1870 года полностью изменился взглядна Революцию, а между тем эти изменения необходимоучитывать, чтобы понять современные представления онасилии.

Революция очень долго представлялась исключитель-но как череда победоносных войн, которые вел жаж-дущий свободы и вдохновленный благороднейшимистремлениями народ против союза всех сил угнетения иневежества. Восстания и государственные перевороты,соперничество партий, часто совершенно беспринцип-ных, и высылки побежденных, парламентские дебаты иприключения знаменитых людей — одним словом, всесобытия политической истории были в глазах наших от-цов лишь второстепенными, малозначащими эпизодамиреволюционных войн.

В течение приблизительно двадцати пяти лет смена ре-жима во Франции подвергалась сомнению. После походов,перед которыми померкли воспоминания о Цезаре и Алек-сандре Македонском, хартией 1814 года в национальнойтрадиции были окончательно закреплены парламентскаясистема, наполеоновское законодательство и церковныйконкордат. Война вынесла по поводу этих институтов бес-поворотное суждение, мотивировки которого, по словамПрудона, были даны при Вальми, Жеммапе и в десяткахдругих таких же сражений, а логическое завершение пред-ставлено Людовиком XVIII в Сент-Уане61. Осененные сла-вой революционных войн, новые институты стали непри-косновенными, а идеология, созданная для их объяснения,сделалась для французов как бы верой, долгое время имев-шей такое же значение, как откровение Иисуса Христа длякатоликов.

Многие красноречивые авторы думали, что им удастсясоздать реакционные учения, направленные против новыхдоктрин, а церковь надеялась, что преодолеет «либераль-ные заблуждения», как она их называла. Долгий периодвосхищения Средневековьем и презрения к вольтерьянскойэпохе, казалось, грозил уничтожить новую идеологию, новсе стремления вернуть страну в прошлое оставили следылишь в истории литературы. Были, правда, времена, когдавласть управляла страной далеко не в либеральном духе, носерьезной угрозы основам нового строя никогда не было.Этот факт не объяснить силой разума или каким-нибудь

61 Прудон ПЖ Война и мир: Исследование о принципе и содержании международногоправа. М., 1964. Книга V, глава III.

Предубеждения против насилия -) Q 3

законом прогресса — причина его в том, что череда войннаполнила души французов воодушевлением, подобнымрелигиозному восторгу.

Эта военная эпопея придала всем событиям внутреннейполитики эпический оттенок. Соперничество партий быловозведено на высоту новой «Илиады», политики стали ги-гантами, а Революция, которую Жозеф де Местр объявилсатанинской, была обожествлена. Кровавые сцены Террорабыли не столь значительны, как колоссальная бойня во-йны, и их удалось окружить драматической мифологией.Отдельные вспышки восстаний были поставлены на однудоску со знаменитыми битвами, и тщетно более вдумчивыеисторики пытались вернуть Революцию и Империю в сфе-ру общей истории: чудесные триумфы революционных иимперских армий исключали всякую критику.

Война 1870 года все это изменила. В момент паденияВторой империи подавляющее большинство францу-зов твердо верило в легенды о добровольческих армиях,о плодотворной деятельности народных представителей,о самопровозглашенных полководцах — жизнь жестокоразбила эти иллюзии. Токвиль писал: «Конвент создал по-литику невозможного, тактику яростного безумия, культслепого геройства»62. Поражения 1870 года заставилистрану обратиться к политике практичной, благоразумнойи прозаичной, и ближайшим результатом этих пораженийстало широкое распространение идеи, прямо противопо-ложной тому, что описал Токвиль, — идеи целесообразно-сти, которая сегодня проникла даже в социализм. Другимпоследствием войны стало переосмысление всех револю-ционных ценностей и, в частности, изменение взгляда нанасилие.

После 1871 года все во Франции были заняты поискомлучших средств для восстановления страны. Тэн решилприменить для этого самые последние выводы научнойпсихологии и описал Революцию как социальный экспе-римент. Он надеялся разоблачить опасность, которую, поего мнению, представлял якобинский дух, и тем самым по-влиять на ход французской политики: он хотел, чтобы егосовременники отказались от понятий, освященных нацио-нальной традицией и тем более укоренившихся в сознаниикаждого гражданина, что никто никогда не исследовал ихпроисхождения. Тэн разделил участь Ле Пле и Ренана: егопредприятие потерпело крах, и это неизбежный удел каж-дого, кто будет пытаться обосновывать интеллектуальную

62 Tocqueville, Mélanges, p. 189 [255].

1 Q 4 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

и нравственную реформу научными исследованиями, обзо-рами и доказательствами.

Нельзя, однако, утверждать, что титанический труд Тэ-на оказался совершенно бесполезен. История Революциибыла в корне переработана, и военная эпопея пересталабыть центральным пунктом любых рассуждений о по-литических событиях. На первый план теперь выступиласама жизнь людей, сокровенные замыслы фракций, мате-риальные потребности, определяющие характер массовыхдвижений. Депутат Юбер, выступая 24 сентября 1905 годана открытии памятника Тэну в Вузье и воздавая должноевеликому и многостороннему таланту своего знаменито-го земляка, выразил вместе с тем сожаление, что тот не-изменно отодвигал на второй план эпическую сторонуРеволюции. Жалеть об этом нечего — теперь эпопея ужене будет господствовать над политической историей тоговремени. Читая «Социалистическую историю» Жореса,ясно видишь, к каким гротескным последствиям приводитстремление вернуться к старинным приемам: сколь мело-драматические образы ни извлекал бы Жорес из чулановстарой риторики, ему не удается вызвать у читателя ниче-го, кроме смеха.

Обаяние великих революционных событий сильно по-страдало при сравнении с сегодняшней гражданской борь-бой внутри государства, ведь в эпоху Революции не былоничего подобного сражениям, залившим кровью Париж в1848 и 1871 году, — 14 июля и 10 августа кажутся теперь неболее чем дерзкими выходками, которые не могли угрожатьсерьезному правительству.

Впрочем, есть и еще один фактор, пока не отмечен-ный профессиональными историками революции, ко-торый немало способствовал тому, чтобы лишить этисобытия поэтической окраски. Невозможно сделать на-циональную эпопею из событий, которые, по мнениюнарода, не могут повториться в ближайшем будущем.Народная поэзия чаще имеет в виду будущее, чем про-шлое, поэтому повествования о подвигах галлов, КарлаВеликого, крестоносцев, Жанны д'Арк могут увлекатьтолько начитанных людей63. С тех пор как люди началиверить, что современное правительство не может быть

63 Весьма примечательно, что уже в XVII веке Буало высказался против эпопей со

сверхъестественным христианским элементом. Ведь его современники, как бы

религиозны они ни были, отнюдь не ожидали, что занять ту или иную крепость

Вобану помогут ангелы. Они не сомневались в достоверности библейских сюжетов,

но не усматривали в них предмета для эпопей, потому что библейским чудесам не

суждено повториться.

Предубеждения против насилия 105

свергнуто восстанием, подобным 14 июля или 10 августа,эти дни перестали казаться эпическими. Парламентскиесоциалисты, пытающиеся использовать воспоминания оРеволюции для возбуждения в народе пламенных чувстви одновременно предлагающие народу целиком дове-риться парламентаризму, обнаруживают совершеннуюнепоследовательность, так как сами же разрушают туэпопею, блеск и обаяние которой они стараются поддер-живать во всех своих речах.

Но что же останется от Революции, если отнять эпопеювойн против европейской коалиции и годовщины народныхвосстаний? Останется нечто малопривлекательное: поли-цейские распоряжения, высылки да заседания рабски-по-корных судилищ. Применение государственной силы противпобежденных поражает нас тем неприятнее, что многие изкорифеев Революции вскорости отличились среди прислуж-ников Наполеона, проявляя во имя императора то же поли-цейское рвение, как и во имя Террора. В стране, видевшейстолько смен режима и, следовательно, столько отречений,политическое правосудие носит особенно отталкивающийхарактер, потому что вчерашний преступник может завтрапревратиться в судью: в 1812 году генерал Мале64 имел пол-ное основание заявить осудившему его военному трибуналу,что, если бы его предприятие было успешным, вся Францияи сами судьи стали бы его сообщниками.

Эти мысли незачем развивать дальше — не требуетсяособенной наблюдательности, чтобы понять, что пролетар-ское насилие вызывает в памяти массу тяжелых событийпрошлого: невольно вспоминаются комитеты революцион-ного надзора, жестокость подозрительных агентов, грубыхи вместе с тем обезумевших от страха, и трагедии гильо-тины. Легко понять, почему парламентские социалистытак стараются убедить публику, что они обладают душамичувствительных пастушков, что сердца их переполненыдобротой и что единственная их страсть — отвращение кнасилию. Они охотно выдали бы себя за защитников бур-жуазии от пролетарского насилия и, стремясь подчеркнутьсвой престиж как новых гуманистов, не упускают случаяоткреститься от всякой связи с анархистами, причем ино-гда делают это с бесцеремонностью, не исключающей опре-деленной доли трусости и лицемерия.

64 Ernest Hamel, Histoire de la conspiration du général Malet, p. 241. Как утверждают

некоторые газеты, Жорес, давая показания в суде присяжных департамента Сена

5 июня 1907 г. на процессе Буске-Леви, сказал, что когда подсудимый Буске станет

законодателем, агенты безопасности будут свидетельствовать в его пользу.

Ί 06 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Когда Мильеран был еще неоспоримым лидером социа-листов в парламенте, он советовал страшиться вызыватьстрах, и действительно депутаты-социалисты привлеклибы мало избирателей, если бы не делали все возможное,чтобы убедить широкую публику, что они люди вполнерассудительные, заклятые враги прежних кровавых мето-дов, занятые единственно философскими размышлениямио будущем праве. В длинной речи, произнесенной 8 ок-тября 1905 года в Лиможе, Жорес так старался успокоитьбуржуа, как никто раньше не делал: он возвестил им, чтопобедивший социализм будет добрым принцем и что онизучает различные способы возместить бывшим владель-цам убытки, причиненные им отчуждением собственно-сти. Несколько лет назад Мильеран обещал вознаградитьлишь бедняков (La Petite République, 25 mars 1898), a теперьвсех уравняли — при этом Жорес уверяет, что ряд глубокихмыслей по этому поводу высказал Вандервельде. Я готовповерить ему на слово.

Жорес понимает социальную революцию как банкрот-ство: сегодняшние буржуа станут получать ежегодные до-ходы, которые будут уменьшаться с каждым поколением.Этот план должен понравиться финансистам, привыкшимнагревать руки на банкротствах, и я не сомневаюсь, что уакционеров L'Humanité идеи Жореса вызывают восторг: приэтом банкротстве они будут назначены синдиками и получатотличные гонорары, которые покроют убытки, принесенныеим газетой.

В глазах современной буржуазии все то хорошо, что ис-ключает самое понятие о насилии. Наши буржуа хотят по-чить с миром, а после них хоть потоп.

II

Рассмотрим теперь несколько подробнее насилие1793 года, чтобы выяснить, можно ли приравнять его к на-силию современного синдикализма.

Около пятнадцати лет тому назад Дрюмон, говоря осоциализме и его будущем, написал следующие слова,многим тогда показавшиеся весьма парадоксальными:«Приветствуйте рабочих вождей Коммуны, — может ска-зать консерваторам историк (а историк — всегда немногопророк), — больше вы их не увидите! [...] Те, кто придетим на смену, будут жестоки, злы и мстительны иначе, чемдеятели 1871 года. Новое чувство завладевает сердцами

Предубеждения против насилия -| QJ

французского пролетариата, и чувство это — ненависть»65.Эти слова не были пустозвонством какого-нибудь литера-тора — сведения о Коммуне и социалистах Дрюмон полу-чил от Ma л она66, которому он дал в своей книге восторжен-ную характеристику.

Это мрачное предсказание основано на предположе-нии, что рабочий все больше удаляется от национальнойтрадиции и приближается к буржуа, который гораздоболее рабочего восприимчив к дурным чувствам. «Наи-более жестоким элементом Коммуны, — говорит Дрю-мон, — была развращенная и ветреная буржуазия Латин-ского квартала. Простой народ посреди этого ужасногокризиса оставался человечным, то есть французским...Из всех интернационалистов, участвовавших в Коммуне,лишь четверо высказались за насильственные меры»67.Как мы видим, Дрюмон разделяет еще наивную филосо-фию XVIII века и утопистов до 1848 года, у которых вы-ходило, что люди тем лучше выполняют предписаниянравственного закона, чем менее они испорчены цивили-зацией. Спускаясь от богатых классов к бедным, эти авто-ры обнаруживали все больше хороших качеств и считалидобродетель естественно присущей лишь тем, кто осталсяблизок к «природному состоянию».

Эта классовая философия приводит Дрюмона к доволь-но курьезной исторической теории: ни одна из наших ре-волюций не была столь кровавой, как первая, именно по-тому, что она была проведена буржуазией; «чем большенарод вмешивался в революции, тем менее жестокими онистановились» — «когда пролетариат впервые на деле полу-чил в свои руки часть власти, он оказался бесконечно менеекровожаден, чем буржуазия»68. Мы не можем ограничитьсяповерхностными рассуждениями, какими довольствуетсяДрюмон, однако ясно, что с 1793 года что-то переменилось.Мы должны задуматься, не была ли в самом деле жесто-кость прежних революционеров обусловлена историей бур-жуазии, ведь тогда было бы абсурдным смешивать злоупо-требления властью со стороны революционной буржуазии1793 года с насилием наших революционеров-синдикали-стов: слово «революционер» получает, таким образом, двазначения, взаимно друг друга исключающие.

65 Drumont, La Fin d'un monde, p. 137-138.66 Бенуа Малон (Benoît Malon, 1841-1893) — рабочий-красильщик, организатор стачек,

журналист и писатель, участник Парижской коммуны. — Прим. ред.67 Ibid., р. 128.68 Ibid., р. 136.

1 QQ Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Третье сословие, заполнившее ассамблеи революци-онной эпохи, или официальное третьим сословие, как егоможно назвать, состояло вовсе не из фермеров и крупныхпромышленников — власть перешла тогда отнюдь не к про-изводителям, а к судейским. Тэн был поражен тем, что из577 депутатов третьего сословия в Учредительном собра-нии 373 были «безвестными адвокатами, юристами вто-рого разряда, нотариусами, королевскими прокурорами,землемерами, членами и заседателями суда, бальи и их за-местителями, наконец, простыми стряпчими, с юных летзапертыми в затхлом кругу мелкого правосудия и бумаж-ного делопроизводства и не имевшими никакой отдуши-ны, кроме философских прогулок по воображаемым про-странствам под руководством Руссо и Рейналя»69. Сегоднянам трудно оценить роль юристов в старой Франции: тог-да существовало множество юрисдикции, собственники счрезвычайным себялюбием обращались в суд по вопросам,которые сейчас представляются нам мелкими, но для нихимели огромную важность из-за запутанных отношениймежду феодальным правом и правом собственности. Чи-новники-юристы встречались в старой Франции повсюду ипользовались большим авторитетом у населения.

Этот класс дал Революции много людей, обладавшихадминистративными способностями. Именно благодаряим страна довольно легко выбралась из кризиса, потрясав-шего ее десять лет, и благодаря им же Наполеон смог стре-мительно восстановить регулярность государственного ме-ханизма, но вместе с тем этот класс принес с собой массупредрассудков, приведших к серьезнейшим ошибкам техего представителей, которые занимали видные посты в го-сударстве. Так, нельзя понять поведение Робеспьера, еслисравнивать его с современными политиками — необходимовсегда иметь в виду, что это был строгий юрист, преиспол-ненный чувством профессионального долга и озабоченныйсоблюдением чести судебного оратора, к тому же образо-ванный человек и ученик Руссо. Его принципиальность вюридических вопросах поражает современного историка:когда ему приходилось принимать решения о казнях и от-стаивать их перед Конвентом, он выказывал наивность,граничащую с глупостью. Знаменитый закон от 22 прери-аля, так сильно ускоривший деятельность революционноготрибунала и так часто вменяемый Робеспьеру в вину, пред-ставляет собой настоящий шедевр его законнического ума,лапидарное воплощение Старого режима.

69 Тате, La Révolution, tome I, p. 155 [vol. I, p. 397].

Предубеждения против насилия -| Q g

Одна из основополагающих идей Старого режима за-ключалась в применении карательных мер против всякойсилы, представлявшей препятствие для королевской власти.Кажется, что в первобытном обществе право карать пона-чалу было мерой защиты вождя племени и нескольких из-бранных, которых он удостаивал особой милости, и лишьнамного позднее сила закона начинает служить для охраныличности и имущества всех жителей страны без различия.Поскольку Средние века были возвратом к первобытнымвременам, вполне естественно, что они возродили весьмаархаические понятия о правосудии и сделали суды местомутверждения королевского величия. Особенно благоприят-ствовало чрезвычайному развитию такого уголовного режи-ма одно историческое обстоятельство. Инквизиция создалаобразец суда, который на основании самых слабых улик на-стойчиво преследовал людей, неугодных Церкви, и лишалих возможности наносить ей ущерб. Королевская власть за-имствовала у инквизиции многие ее методы и почти всегдаследовала ее принципам.

Монархия постоянно требовала от судов, чтобы они рас-ширяли ее территорию. Теперь нам кажется странным, чтоЛюдовик XIV объявлял об аннексиях через собрания маги-стратов, но такова была традиция. Многие из его предше-ственников конфисковали владения феодальных сеньоровпосредством парламента, руководствуясь совершенно про-извольными мотивами. Правосудие, которое теперь кажетсянам созданным для того, чтобы обеспечивать процветаниевсе разрастающегося свободного производства, тогда счита-лось предназначенным для возвеличения королевской вла-сти. Основной целью правосудия было не право, а государство.

Поддерживать строгую дисциплину среди военной игражданской королевской администрации было делом не-обычайной трудности: на каждом шагу приходилось про-изводить расследования, чтобы наказывать строптивых инедобросовестных. Для этой цели короли использовалиюристов из своих судов, смешивая таким образом дисци-плинарный надзор и борьбу с преступлениями. А юристынакладывали на все отпечаток собственных настроений,поэтому небрежность, злая воля или халатность рассма-тривались как бунт, оскорбление власти или государ-ственная измена.

Революция почтительно переняла эту традицию, и во-ображаемые преступления имели для нее тем большеезначение, что политические трибуналы действовал средиобезумевшего от страха населения. Тогда находили впол-не естественным объяснять военные поражения генералов

-| -| Q Жорж Сорель «Размышления о насилии»

преступными замыслами и отправлять людей на гильотинутолько за то, что они не сумели оправдать общественныхнадежд, нередко выросших из детских суеверий. Наш уго-ловный кодекс все еще содержит немало написанных тогдапарадоксальных статей: теперь трудно представить себе,как можно всерьез обвинять гражданина в построении коз-ней или сношениях с иностранной державой или ее агента-ми с целью склонить эту державу к враждебным действи-ям, войне или поискам средств для войны против родины.Статья за такое преступление основывается на предполо-жении, что государство может быть подвергнуто опасно-сти действиями одного человека — нам это представляетсяневероятным70.

Процессы против королевских врагов всегда велисьпри исключительных условиях: судебную процедуруупрощали, как только могли, довольствуясь мелкими ули-ками, которые не признали бы достаточными при обык-новенных преступлениях, в целях устрашения выносилиособенно суровые приговоры. Все эти черты мы находимв законодательных актах Робеспьера. Определение по-литического преступления в законе от 22 прериаля на-писано крайне расплывчато, чтобы от такого обвиненияне смог уклониться ни один враг Революции, а раздел обуликах составлен в чистейших традициях Старого режи-ма и инквизиции: «Доказательствами, необходимыми дляосуждения врагов народа, являются документы всякогорода — как вещественные, так и моральные, писаные иустные, могущие получить естественное одобрение любо-го справедливого и здравого ума. Правилом для вынесе-ния приговора послужит совесть присяжных, просвещен-ных любовью к отечеству. Их цель есть победа Республикии уничтожение ее врагов». В этом знаменитом террористи-ческом законе мы находим самое полное воплощение док-трины государства71.

Сделать эти методы еще более устрашающими помоглафилософия XVIII века. Она стремилась выразить возврат кестественному праву: до последнего времени человечествобыло якобы развращено по вине небольшой кучки людей,которым был выгоден этот обман, но теперь наконец най-дено средство воскресить первобытную доброту, истину исправедливость. Всякое противодействие такой прекрасной

70 Между тем именно эту статью применили к Дрейфусу, хотя никто не пытался доказать,

что Франция находилась в опасности.

71 Отдельные части этого закона невозможно объяснить, не сопоставляя их со статьями

прежнего уголовного кодекса.

Предубеждения против насилия 1 -| -|

и легко исполнимой реформе, которой, очевидно, был уго-тован успех, почиталось наитягчайшим преступлением.Новаторы решили быть безжалостными, чтобы устранитьпагубное влияние тех граждан, которые пожелали бы ра-ди личной выгоды помешать возрождению человечества.Снисходительность была преступной слабостью, так какона вела к принесению счастья масс в жертву капризу не-исправимых людей, которые, обнаруживая непонятноеупрямство, отказывались признавать самое очевидное ижили лишь ложью.

На пути от инквизиции к королевскому политическомуправосудию, а от него к революционным трибуналам проис-ходил непрерывный рост произвола, расширение применениясилы и укрепление власти. Церковь в течение долгого временине решалась признать законность многих исключительных про-цедур, практиковавшихся инквизиторами72. Монархия прояв-ляла уже меньше щепетильности, особенно когда она вступилав полную силу, а Революция уже самым бесстыдным образомщеголяла своим суеверным культом государства.

Одно обстоятельство экономического характера сооб-щило тогда государству силу, какой никогда не обладалацерковь. На заре Нового времени правительства, благода-ря морским экспедициям и поощрению промышленности,сыграли видную роль в развитии производства, но в пред-ставлениях теоретиков XVIII века эта роль была еще бо-лее грандиозна. Тогда все умы были полны неслыханнымипроектами; королевства представлялись большими торго-выми компаниями, стремящимися поднять цену земли, ипотому все усилия были направлены на то, чтобы обеспе-чить в работе этих компаний строгий порядок. Государствобыло кумиром этих реформаторов: «Они хотят, — пишетТоквиль, — позаимствовать у центральной власти ее рукуи воспользоваться ею, чтобы все разрушить и переделатьсогласно новому плану, который измыслили сами; она однакажется им способной выполнить подобную задачу. Властьгосударства должна быть безграничной, как и его право,говорят они, надо лишь убедить его распорядиться иминадлежащим образом»73. Физиократы были готовы пожерт-вовать правом индивидов ради общей пользы: они прида-вали свободе очень мало значения, находили нелепой идею

72 Современные авторы, истолковав некоторые папские документы буквально,

утверждают, будто инквизиция действовала довольно мягко в сравнении с тогдашними

нравами.

73 Токвиль А. Старый порядок и революция. С. 68.

-| -| 2 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

равновесия властей и надеялись изменить к лучшему весьгосударственный строй. Токвиль назвал их систему «де-спотизмом демократии»: в теории правительство, контро-лируемое просвещенным общественным мнением, пред-ставлялось всеобщим доверенным, но в действительностионо было неограниченным властителем74. Особенно пораз-ило Токвиля, когда он изучал Старый режим, преклонениефизиократов перед Китаем, представлявшимся им идеаломблагоустроенного государства, потому что там есть толькослуги и приказчики, тщательно разделенные на категории иназначаемые по конкурсу75.

Со времен Революции произошел такой переворот вумах, что нам затруднительно как следует понять взгляды имнения наших отцов76. Капиталистическая экономика выя-вила необычайное могущество отдельной личности. Надеж-ды, возлагавшиеся авторами XVIII века на промышленныевозможности государства, кажутся ребяческими тем, ктоизучал производство не по скучным книжонкам социологов,тщательно сберегающим все глупости былых времен. «Есте-ственное право» сделалось темой бесконечных насмешек длявсех, кто хоть слегка знаком с историей, а использование су-да как средства давления на политических противников вы-зывает теперь всеобщее негодование, и все трезво мыслящиелюди полагают, что оно в корне подрывает всякое понятие оправосудии.

Самнер Мэн очень хорошо показал, как с концаXVIII века коренным образом изменились отношениямежду правительством и гражданами: раньше государствонеизменно считалось добрым и мудрым и поэтому всякоепротиводействие ему рассматривалось как тяжкое престу-пление — либеральная же система подразумевает, напро-тив, что гражданин, получив свободу, принимает наилуч-шие решения и что критиковать правительство, котороеиз господина становится слугой, — его первейшее право77.Мэн не выясняет причины такой перемены, но, по моемумнению, их надо искать в экономике. При новом порядкевещей государственное преступление есть просто бунт: онне заключает в себе ничего оскорбительного, его сдержи-

74 Там же. С. 146.

75 Там же.

76 При рассмотрении истории французской юридической мысли необходимо учитывать

раздел земельной собственности, увеличивший число собственников сельскохозяй-

ственного производства и тем самым больше способствовавший распространению в

массах юридических идей, чем самые лучшие философские трактаты, которые не при-

вили таких представлений даже образованным классам.

77 Summer Maine Η., Essais sur le gouvernement populaire, trad, franc., p. 20.

Предубеждения против насилия Ί -| 3

вают мерами предосторожности, но он уже не заслуживаетназываться преступлением, так как совершающий его ни-чем не походит на преступника.

Может быть, мы нисколько не лучше, не гуманнее ине сострадательнее людей 1793 года, и я готов даже допу-стить, что страна в нравственном отношении, вероятно,теперь ниже, чем тогда. Но мы не находимся уже во властипредрассудка о государстве-Молохе, которому наши от-цы принесли столько жертв. Жестокость членов Конвен-та легко объясняется пагубным влиянием идей, которыетретье сословие почерпнуло из гнусных обычаев Старогорежима.

III

Было бы странно, если бы старые представления ис-чезли совершенно. Дело Дрейфуса показало нам, что по-давляющее большинство офицеров и духовенства смо-трит на правосудие еще с точки зрения Старого режимаи находит вполне естественным осуждение человека радигосударственного интереса78. Это не должно нас удивлять,ведь две эти категории граждан никогда не имели прямо-го отношения к производству, а потому ничего не пони-мают и в праве. Среди просвещенной публики действиявоенного министерства вызвали огромное возмущение, иненадолго можно было поверить, что у пресловутого госу-дарственного интереса скоро вовсе не останется сторон-ников, за исключением разве что читателей Petit journal79

(да лиц двух вышеупомянутых категорий), чье мышлениеможно уподобить образу мыслей, господствовавшему впрошлом веке. К сожалению, мы убедились на собствен-ном горьком опыте, что идея государственного интересаеще имеет своих жрецов и страстных поклонников дажесреди дрейфусаров.

Едва закончилось дело Дрейфуса, как правительство ре-спубликанской концентрации начало новое политическоедело во имя государственного интереса и нагромоздило,пожалуй, не меньше лжи, чем генеральный штаб в процессе

78 Крайняя и беззаконная жестокость, с которой исполняли наказание, объясняется тем,

что целью процесса было устрашение некоторых шпионов, оказавшихся вне досягае-

мости властей благодаря своему положению. При этом никого особенно не заботил

вопрос, виновен ли Дрейфус, — важно было обезопасить государство от измен и успо-

коить французов, до безумия боявшихся войны.

79 Petit journal — одна из самых популярных ежедневных газет сорелевского времени.

Отличалась дешевизной, аполитичностью и преимущественно развлекательным

содержанием. — Прим. ред.

Ί Ί 4 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Дрейфуса. В самом деле, ни один серьезный человек ужене сомневается, что нашумевший заговор, по обвинениюв котором были осуждены Дерулед, Бюффе и Люр-Салюс,был выдуман полицией, а осада так называемого форта Ша-броль80 представляла собой инсценировку с целью внушитьпарижанам, что страна находится на пороге гражданскойвойны. Позже жертвы этого судебного преступления бы-ли амнистированы, но этого недостаточно: будь дрейфуса-ры вполне искренними, они потребовали бы, чтобы Сенатпублично признал свою позорную ошибку, к которой при-вели подлоги в полиции. Похоже, дрейфусары, напротив,полагают, что как можно дольше поддерживать приговор,основанный на очевидном мошенничестве, вполне соответ-ствует принципам вечной Справедливости.

Жорес и многие другие видные дрейфусары одобрялисистему доносов, устроенную генералом Андре и Ком-бом81. Каутский резко осуждал поведение Жореса, наста-ивая, что социалисты не могут представлять «презренныеухищрения буржуазной республики» великими демо-кратическими деяниями и что они должны быть «верныпринципу, гласящему, что доносчик — последняя кана-лья» (Les Débats, 13 novembre 1904). Печальнее всего то,что Жорес обвинил в применении таких же методов пол-ковника Гартмана (который протестовал против созданиякартотеки)62. Тот ответил Жоресу: «Мне жаль Вас, пото-му что Вы дошли сегодня до защиты столь недостойны-ми методами преступных деяний, которые Вы клеймили

80 Поль Дерулед (Paul Déroulède, 1846-1914), Андре Бюффе (André Buffet 1857-1909) и

Эжен де Люр-Салюс (Eugène de Lur-Saluces, 1852-1922) — трое из заметных политиков-

националистов, осужденных в 1899 г. по делу о попытке государственного переворота.

(Согласно общепринятой позиции историков, это дело было сфабриковано

правительством Вальдека-Руссо, опасавшимся мятежа националистов и монархистов

в связи с повторным слушанием дела Дрейфуса.) Один из обвиняемых в заговоре

отказался сдаваться полиции и забаррикадировался со сторонниками в доме на

парижской улице Шаброль. Осада «форта Шаброль» продолжалась 38 дней, после

чего осажденные сдались. — Прим. ред.

81 Луи Андре (Louis André, 1838-1913), генерал-реформатор и защитник Дрейфуса,

министр войны, и Эмиль Комб (Emile Combe, 1835-1921), председатель Совета

министров, были вынуждены покинуть посты в 1905 г. в результате раскрытия «дела о

картотеке» — тайном сборе данных о политических и религиозных взглядах армейских

офицеров, который Андре поручил масонской ложе «Великий восток Франции» с целью

способствовать продвижению по службе офицеров-республиканцев. — Прим. ред.

82 В L'Humanité от 17 ноября 1904 г. находим письмо Поля Гийеса и Вазея, в котором они

заявляют, что нет ни одного подобного факта, который бы можно было вменить в вину

полковнику Гартману. Жорес сопровождает это письмо странным комментарием: он

считает, что доносчики проявили полную лояльность, и сожалеет, что полковник «не-

осторожно льет воду на мельницу систематической кампании реакционных газет».

Жорес не отдавал себе отчета в том, что этот комментарий сильно подпортил его репу-

тацию и что он мог бы быть достоин последователя Эскобара.

Предубеждения против насилия -| -| 5

вместе с нами несколько лет назад. Мне жаль Вас, потомучто Вы считаете своим долгом укреплять республикан-ский режим подлыми методами позорящих его шпиков»(Les Débats, 5 novembre 1904).

До сих пор опыт неизменно показывал, что, как тольконаши революционеры добиваются власти, они сразу начи-нают ссылаться на государственный интерес, сами отправ-ляют полицейские функции и рассматривают правосудиекак оружие, которым они могут злоупотреблять в борьбес противником. Парламентские социалисты не составля-ют исключения из общего правила: они сохранили старыйкульт государства, а значит, готовы повторить все престу-пления Старого режима и Революции.

Из «Социалистической истории» Жореса можно бы-ло бы составить отличный сборник подлых политическихизречений. У меня не хватило терпения одолеть 1824 стра-ницы, посвященных событиям Революции с 10 августа1792 года до падения Робеспьера, — я пролистал эту скуч-ную книжонку и увидел там странную смесь философииво вкусе г-на Панталоне с палаческой политикой. Я давнополагал, что Жорес способен на крайнюю жестокость к по-бежденным — теперь я вижу, что не ошибся. Но я никогдабы не подумал, что он способен еще и на такую пошлость:побежденный в его глазах всегда неправ, а победа так одур-манивает нашего великого защитника вечной Справедли-вости, что он готов подписать по первому же требованиюлюбые проскрипционные списки. «Революция, — говоритон, — требует от человека самых страшных жертв; она тре-бует жертвовать не только покоем, не только жизнью, носостраданием и даже человечностью»83. Зачем же в такомслучае было столько писать о негуманности палачей Дрей-фуса? Они ведь тоже пожертвовали «состраданием и дажечеловечностью» ради того, что казалось им единственнымспасением отечества.

Несколько лет тому назад республиканцы были вне себя отвозмущения виконтом де Вогюэ, который в речи при приемеАното во Французскую академию назвал переворот 1851 года«несколько грубоватой полицейской мерой»84. Жорес, научен-ный историей революции, рассуждает теперь совершенно как

83 J. Jaurès, La Convention, p. 1732 [vol. 6, p. 3800].

84 Это произошло 25 марта 1898 г., в особенно критический момент дела Дрейфуса, когда

националисты требовали «вымести вон» смутьянов и врагов армии. Ж. Рейнак гово-

рил, что де Вогюэ открыто приглашал армию повторить сделанное в 1851 г. (Histoire de

l'affaire Dreyfus, tome III, p. 545).

Ί Ί 5 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

весельчак виконт85: он хвалит, например, «мудрую и суровуюполитику» Конвента, выразившуюся в «несомненной после-довательности», с какой он изгонял жирондистов86.

Правда, сентябрьские убийства 1792 года немного егосмущают — здесь последовательность не столь несомнен-на, — но это не важно: у него есть звонкие слова и плохиедоводы в пользу тысячи гнусных дел. Поведение Дантона вэти печальные дни не было особенно достойным, но Жоресдолжен его извинить, ведь в это время Дантон был победите-лем. «Он не считал своим долгом революционного министраи патриота вступать в борьбу с этими пошедшими по ложно-му пути народными силами. Как можно переплавлять коло-кола, когда они должны бить в набат, возвещая об опасностидля свободы?»87 Точно так же, вероятно, мог бы объяснитьсвое поведение в деле Дрейфуса Кавеньяк: тем, кто упрекалего за союз с антисемитами, он мог бы ответить, что его долгминистра и патриота не обязывал его вступать в борьбу спошедшей по ложному пути чернью и что в дни, когда делунациональной обороны грозит гибель, нельзя переплавлятьколокола, возвещающие, что родина в опасности.

Доходя до момента, когда Камилл Демулен пробуетсформировать в обществе течение, способное остановитьтеррор, Жорес резко высказывается против этой попыт-ки. Это, однако, не мешает ему несколькими страницамипозже признать, что управление страной посредством ги-льотины не могло продолжаться бесконечно, и все же, кактолько Демулен потерпел неудачу, в глазах нашего смирен-ного поклонника успеха он уже неправ. Жорес обвиняетавтора «Старого кордельера»88 в том, что он забыл загово-ры, измены, предательства и все прочие химеры, питавшиевоспаленное воображение террористов. Он даже говорит,как бы иронично это ни выглядело, «о свободной Фран-ции» и произносит следующую тираду, достойную какого-нибудь якобинца и ученика Жозефа Прюдома89: «Нож Де-мулена был наточен с неподражаемым искусством, но оннаправлял его в сердце Революции»90. Когда Робеспьер по-

85 Де Вогюэ имеет привычку благодарить в полемических сочинениях своих

противников за то, что они его позабавили — вот почему я позволил себе назвать

его весельчаком, хотя его сочинения оказывают на читателя скорее усыпляющее

действие..

86 J. Jaurès, op. cit, p. 1434 [vol. 5, p. 793].87 Ibid., p. 77 [vol. 3, p. 123-124].

88 «Старый кордельер» (Le vieux cordelier) — газета, которую издавал Демулен. —

Прим. ред.

89 Жозеф Прюдом (Joseph Prudhomme) — карикатурный образ буржуа из пьес Анри Мо-

нье. — Прим. ред.

90 Ibid., р. 1731.

Предубеждения против насилия -\-\j

теряет большинство в Конвенте, его, естественно, отпра-вят на гильотину другие террористы в соответствии с об-щепринятыми правилами представительных учрежденийтого времени. «Преступление» же Демулена заключалосьв том, что он, выступая против глав правительства, хотелопереться на одно лишь общественное мнение. Но ведь та-кое же преступление совершил и сам Жорес, выступив взащиту Дрейфуса против вождей правительства и армии;и сколько раз упрекали Жореса в том, что он вредит делунациональной обороны! Но это было очень давно, когданаш трибун еще не вкусил сладости власти и потому ещене придерживался такой жестокой теории государства,как сейчас.

Сказанного, полагаю, достаточно, чтобы заключить,что если наши парламентские социалисты случайно по-падут в правительство, то они проявят себя достойныминаследниками инквизиции, Старого режима и Робеспье-ра. Политические трибуналы при них будут действоватьвовсю, и можно даже предположить, что будет отменензлосчастный закон 1848 года, упразднивший смертнуюказнь за политические преступления. Благодаря этой ре-форме государство снова восторжествует в лице карающе-го палача.

Пролетарское насилие не имеет ничего общего с эти-ми проскрипциями. Оно имеет значение простой демон-страции военной силы и служит для обозначения разде-ления общества на классы. Все, что происходит на войне,происходит без ненависти и без жажды мести; на войнене убивают побежденных, не обрушивают на мирныхлюдей последствия разрушений, которые армии остав-ляют на поле битвы91. Сила на войне проявляется со-образно собственной природе, не подвергаясь влияниююридических процедур, которые общество применяет кпреступникам.

Чем больше распространится и разовьется синдика-лизм, освобождаясь от предрассудков, насажденных Ста-рым режимом и церковью через посредство литераторов,профессоров философии и историков Революции, тем бо-лее явно будет выражен в социальных конфликтах характерчистой борьбы, подобной борьбе двух враждебных армий.

91 Здесь я укажу, возможно, на не слишком известный факт: наполеоновская война в Ис-

пании была отмечена бесчисленными зверствам, но, как сообщает полковник Лафай,

в Каталонии убийства и другие проявления жестокости никогда не были делом рук

испанских солдат, которые уже некоторое время провели в армии и усвоили военные

обычаи (Mémoires sur les campagnes de Catalogne de 1808 à 1814, p. 164-165).

-| -| 3 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

Те, кто внушает народу, что он должен на пути к будуще-му исполнять некий бесконечно идеалистический мандатправосудия, заслуживают лишь отвращения. Эти людиспособствуют, в сущности, укреплению того взгляда на го-сударство, который и был причиной всех кровавых сцен1793 года, тогда как идея классовой борьбы помогает очи-стить понятие насилия.

IV

Синдикалисты во Франции принимают деятельное уча-стие в антимилитаристской пропаганде, и по одному этомуможно судить о том огромном расстоянии, которое отделя-ет их от парламентских социалистов в вопросе о государ-стве. Многие газеты высказывают мнение, что причинойэтому лишь преувеличенное человеколюбие, вызванноестатьями Эрве, — это очень грубая ошибка. Не следуетдумать, что антимилитаризм есть протест против строгойдисциплины, или против продолжительности военнойслужбы, или, наконец, против присутствия среди высшихвоенных чинов офицеров, враждебно настроенных к су-ществующим учреждениям92. Эти соображения заставилизначительную часть буржуазии бурно приветствовать вы-сказывания против армии во время суда над Дрейфусом, носиндикалисты рассуждают иначе.

Армия — наиболее ясное и осязаемое проявление го-сударства, непосредственно связанное с самими его ос-нованиями. Синдикалисты отнюдь не задаются целью ре-формировать государство, как предлагали передовые умыXVIII века, — они хотят уничтожить его93, потому что стре-мятся осуществить мысль Маркса о том, что социальнаяреволюция не должна привести к замене одного правящегоменьшинства другим94. Еще резче синдикалисты подчерки-вают идеологический аспект своей доктрины, когда вслед за«Манифестом коммунистической партии» объявляют себяантипатриотами.

92 Согласно Жозефу Рейнаку, было бы неправильным после войны наделять слишком

значительной ролью воспитанников военных училищ, потому что тогда командование

возглавила бы старая знать и католики (op. cit., p. 555-556).

93 «Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и

равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где

ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым

топором» (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства //

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2. Т. 21. С. 173).

94 См. «Манифест коммунистической партии».

Предубеждения против насилия *| -| 9

В этой области между синдикалистами и официальны-ми социалистами не может быть никакого согласия. По-следние много говорят о том, что хотят все разрушить, нов качестве мишеней нападок они обычно выбирают властьимущих, а не саму власть. Они рассчитывают когда-ни-будь захватить государственную власть в свои руки и по-нимают, что тогда им понадобится армия, а еще они будутвести внешнюю политику, и поэтому им придется восхва-лять патриотизм.

Парламентские социалисты прекрасно понимают, чтоантипатриотизм имеет огромное значение для рабочих-социалистов, и прилагают все усилия, чтобы согласоватьнесогласуемое: они бы не хотели сильно задевать дорогиепролетариату идеи, но вместе с тем никак не могут отка-заться от любезного их сердцу государства, сулящего имстолько наслаждений. Чтобы выпутаться из этого проти-воречия, им приходится прибегать в своих речах к чрез-вычайно комичной словесной акробатике. Например, по-сле того как суд департамента Сена вынес обвинительныйприговор Эрве и антимилитаристам, Национальный советсоциалистической партии принял заявление, где осужда-ется «приговор, вынесенный ненавистью и страхом», от-мечается, что классовое правосудие не может уважать«свободу мнений», выражается протест против исполь-зования армейских подразделений для подавления стачеки утверждается «острая необходимость международногосоюза и совместных действий трудящихся с целью пре-дотвращения войны» (Le Socialiste, 20 janvier 1906). Доку-мент составлен весьма ловко, но от основного вопроса онувиливает.

Таким образом, уже невозможно спорить с тем, чтореволюционный синдикализм безусловно противостоитгосударству. Во Франции это противостояние принима-ет особенно резкую форму антипатриотизма, потому чтополитики пустили в ход все свои знания, чтобы внестипутаницу в восприятие сущности социализма. В областипатриотизма не может быть ни компромиссов, ни среднейпозиции; и как раз в этой области оказались вынужденызанять свою позицию синдикалисты, когда буржуа всехсортов стали применять всевозможные средства соблаз-нения, чтобы опорочить социализм и отвратить рабочихот революционной идеи. Синдикалистам пришлось от-рицать идею родины в силу одной из тех необходимостей,


которые встречаются в любой исторический период95 икоторые философам порой весьма трудно объяснить, по-тому что выбор навязывается внешними условиями, а неосуществляется свободно в силу причин, объясняемыхприродой вещей. Этот характер исторической необхо-димости придает современному антипатриотическомудвижению силу, скрыть которую не смогут уже никакиесофизмы96.

Отсюда мы можем заключить, что нельзя смешиватьсиндикалистское насилие, используемое в ходе стачекпролетариями, которые стремятся ниспровергнуть госу-дарство, с теми зверствами, порожденными суевернымпредставлением о государстве, которые творили рево-люционеры 1793 года, получив власть, а с нею и возмож-ность угнетать побежденных в соответствии с принци-пами, которые они переняли у церкви и монархии. Мыимеем основания надеяться, что социалистическая рево-люция, осуществляемая истинными синдикалистами, небудет замарана безобразиями, опорочившими революциибуржуазные.

95 После суда над Эрве Леон Доде писал: «Те, кто следил за этими дебатами, содрогну-лись от прямодушных показаний профсоюзных секретарей» (La Libre parole, décembre1905).

96 Между тем Жорес набрался дерзости заявить в палате депутатов 11 мая 1907 г.,что лишь «на поверхности рабочего движения возникают кое-какие чрезмерные ипарадоксальные заявления, но они происходят не от отрицания родины, а от осуждениячастых злоупотреблений этой идеей и этим словом». Таким языком можно пользоватьсялишь перед собранием, которое вовсе ничего не знает о рабочем движении.

Пролетарская стачка -) 2 1

ГЛАВА IV

Пролетарская стачкаI. — Путаница парламентского социализма и ясность

всеобщей станки. — Мифы в истории. — Практическое до-казательство значения всеобщей стачки.

П. — Попытки усовершенствования марксизма. — Спо-соб его прояснения при помощи всеобщей стачки: классоваяборьба; — подготовка к революции и отсутствие уто-пий; — неустранимый характер революции.

III. — Научные предрассудки, противопоставляемые все-общей стачке; сомнения в науке. — Ясные и темные областимысли. — Неосведомленность парламентов в экономическихвопросах.

Всякий раз, когда пытаешься точно установить, какиеидеи связываются с пролетарским насилием, приходитсяобращаться к понятию всеобщей стачки. Но это же поня-тие может быть полезным и во многих других отношени-ях, проливая неожиданный свет на все неясные элементысоциализма.

В конце первой главы я сравнил всеобщую стачку с на-полеоновской битвой, наносящей противнику последний,окончательный удар, — это сравнение поможет нам понятьидеологическое значение всеобщей стачки. Когда совре-менные теоретики военного дела обсуждают новые мето-ды ведения войны, соответствующие сильно возросшей посравнению с наполеоновской эпохой численности войск иприменению более совершенного вооружения, они все жеубеждены, что только битвы, подобные наполеоновским,могут и теперь решать исход военной кампании. Предлага-емые ими тактические приемы должны подходить для тойже драмы, которую имел в виду Наполеон; без сомнения,перипетии битвы развернутся совсем иначе, чем в то время,но целью как тогда, так и теперь должно быть полное пора-жение неприятеля.

Армейское обучение представляет собой подготовкусолдат к этому величественному и чудовищному действу,в котором все они обязаны принять участие по первомусигналу. В армии все, от главнокомандующего до рядового,


сплоченные единым духом, направляют мысли к этой раз-рушительной развязке международного конфликта.

Революционные профсоюзы рассуждают о социали-стическом действии точно так же, как военные теоретикио войне: весь социализм для них заключен во всеобщейстачке, любая комбинация должна приводить к этой цели,и в каждой стачке они видят камерную имитацию, про-бу, подготовку пролетариата к окончательному великомуперевороту.

«Новая школа», называющая себя марксистской, син-дикалистской и революционной, заявила о поддержкеидеи всеобщей стачки с того самого момента, как при-шла к ясному сознанию истинного смысла своей доктри-ны и последствий своей деятельности — к сознанию сво-ей самобытности. Это привело ее к разрыву со старымиофициальными сектами утопистов и политиканов, при-ходящих в ужас от одной мысли о всеобщей стачке, и при-соединению к независимому движению революционногопролетариата, которое давно уже использует вопрос оботношении к всеобщей стачке, чтобы отличать рабочийсоциализм от социализма революционеров-дилетантов.

Парламентские социалисты могут иметь большоевлияние только в том случае, если им удастся при помо-щи запутанных речей привлечь на свою сторону различ-ные группы. Им нужны наивные избиратели-рабочие,позволяющие себя одурачить трескучими фразами о бу-дущем коллективизме; им нужно представиться глубоко-мысленными философами перед той ограниченной бур-жуазией, которая хочет казаться сведущей в социальныхвопросах; им совершенно необходимо эксплуатироватьбогачей, которые надеются заслужить благодарность че-ловечества, финансируя предприятия социалистическойполитики. Их влияние основано на ужасной галиматье,и нередко им, к сожалению, слишком хорошо удаетсявносить путаницу в мысли читателей. Всеобщую стачкуони отвергают потому, что всякая ее пропаганда носитслишком социалистический характер, чтобы нравитьсяфилантропам.

В устах этих мнимых представителей пролетариата всесоциалистические формулы утрачивают реальный смысл.Классовая борьба — основополагающий принцип, но онадолжна быть подчинена национальной солидарности97.

97 Le Petit Parisien, чьи авторы мнят себя специалистами и социалистами в рабочих

вопросах, 31 марта 1907 г. предостерег стачечников, что они «никогда не должны

ставить себя выше долга социальной солидарности».

Пролетарская стачка -| 23

Интернационализм — догмат веры, во имя которого дажесамые умеренные из них готовы приносить торжествен-ные клятвы, но патриотизм тоже налагает на них священ-ные обязанности98. Освобождение трудящихся должнобыть делом самих трудящихся, как это ежедневно сооб-щается в печати, но истинное их освобождение состоит втом, чтобы голосовать за профессиональных политиков,давая последним возможность устроиться и подчиняясьим, как своим господам. Наконец, государство должно ис-чезнуть, и никто не станет оспаривать по этому вопросуЭнгельса, но оно исчезнет в отдаленном будущем, а по-ка оно не наступило, государством можно пользоваться,урывая лакомые кусочки для политиков, лучший же спо-соб уничтожения государства состоит в настоящее времяв его усилении — то есть в прыжке из огня да в полымя.И так далее, и тому подобное.

Подобными противоречивыми, смешными и шарла-танскими высказываниями, которыми изобилует парла-ментская болтовня наших великих людей, можно былобы заполнить не один том. Этих людей ничто не смуща-ет, и они умеют сочетать в напыщенных, запальчивых итуманных речах крайности непримиримости и оппорту-низма. Один знаток социализма как-то заявил, что ис-кусство примирять противоречия при помощи галима-тьи — самый очевидный результат, который он извлекиз чтения Маркса". Я признаю, что совершенно ничегоне смыслю в этих сложных вопросах, да и не стремлюсьпринадлежать к числу тех, кого политики удостаивают

98 В годы, когда публику начали тревожить антимилитаристы, Le Petit Parisien отличился

патриотизмом: 8 октября 1905 г. вышла статья о «священном долге» и о «культе

триколора — знамени нашей славы и наших свобод, которое обошло весь мир»;

1 января 1906 г. — поздравления суда присяжных департамента Сена: «Знамя

отомщено за оскорбления, нанесенные хулителями этому благородному символу.

Когда его проносят по улицам, все его приветствуют. Но присяжные не просто

склонились перед ним — они с почтением сомкнулись в строй, чтобы отстоять его».

Вот пример благоразумного социализма.

99 Недавно в Национальном совете долго обсуждали два предложения: одно состояло

в том, чтобы приглашать федерации из департаментов вести предвыборную борьбу

повсюду, где это возможно, а другое — повсюду выставлять кандидатов. Один из

членов Совета попросил слова: «Прошу немного внимания, — сказал он, — так как

я хочу высказать мысль, которая может на первый взгляд показаться причудливой

и парадоксальной. [Два эти предложения] не исключают друг друга, если мы

попытаемся разрешить это противоречие, используя естественный, марксистский

метод решения всех противоречий» (Le Socialiste, 7 octobre 1905). Похоже, никто его

не понял, ведь его слова в самом деле совершенно невразумительны.

Ί 2 4 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

громкого титула ученых, — но все же сильно сомнева-юсь, что в этом и заключается сущность марксистскойфилософии.

Полемика между Жоресом и Клемансо явственно по-казала, что навязывать публике свои взгляды наши парла-ментские социалисты могут только благодаря бессмыслен-ной болтовне и что, непрестанно обманывая читателей,они в конце концов потеряли всякое представление очестной дискуссии. В газете LAurore от 4 сентября 1905 го-да Клемансо укоряет Жореса за то, что он морочит своихпоследователей «метафизическими тонкостями, в кото-рых они неспособны разобраться». Упрек этот совершен-но справедлив, за исключением слова «метафизический»:Жорес не больше метафизик, чем юрист и астроном. В но-мере от 26 октября Клемансо доказывает, что его оппонентобладает «искусством толкования текстов» и заканчиваетсловами: «Мне показалось поучительным выявить неко-торые полемические приемы, каковые мы совершенно на-прасно считаем привилегией одних только иезуитов».

Этому шумному, трескучему и лживому социализму,которым пользуются честолюбцы всякого калибра, ко-торый забавляет насмешников и восхищает декадентов,противостоит революционный синдикализм, всеми сила-ми стремящийся, напротив, к предельной ясности: каждаямысль здесь выражается честно, без недомолвок и обма-на, и никто не пытается разбавить теорию потоком мут-ных комментариев. Синдикализм ищет таких способоввыражения, которые полностью проясняют вещи, точноопределяют им положение, соответствующее их природе,и обнаруживают истинную ценность всех задействован-ных сил. Вместо смягчения существующих противоречийсиндикализм требует подчеркивать их, как можно болеечетко обозначать борющиеся между собой группы и, на-конец, представлять движение революционных масс та-ким образом, чтобы оно произвело на повстанцев мощноевдохновляющее впечатление.

Одни лишь языковые приемы, конечно, не могут обеспе-чить подобных результатов. Необходимо прибегнуть к помо-щи образов, способных в совокупности и силой одной толькоинтуиции, без каких-либо рассуждений, вызвать чувства, со-ответствующие различным проявлениям войны, начатой со-циализмом против современного общества. Синдикалистыпрекрасно решают эту задачу, сосредотачивая весь социализмв драме всеобщей стачки и не оставляя таким образом офици-альным ученым возможности соединять противоположности

Пролетарская стачка 125

при помощи пустословия, — здесь все так ясно обрисовано,что допускает лишь одно возможное толкование социализма.Этот метод обладает всеми преимуществами, какие дает все-объемлющее знание над анализом, согласно учению Бергсона;и, возможно, немного найдется примеров, столь точно отра-жающих силу построений этого прославленного мыслителя100.

О возможности провести идею всеобщей стачки вжизнь уже много спорили: доказывали, что борьба за соци-ализм не может решиться одной битвой — нашим благораз-умным, практичным и ученым людям кажется чрезвычайносложным устроить согласованное действие огромных масспролетариата, — и подробно разбирали все трудности та-кой грандиозной борьбы. По словам социалистов-социо-логов, а также политиков, всеобщая стачка — это не болеечем народная фантазия, типичная для момента зарождениярабочего движения. Они приводят слова Сиднея Вебба, на-звавшего всеобщую стачку юношеской иллюзией101, от ко-торой быстро освободились английские рабочие, которыхмонополисты серьезной науки так часто представляли намкак носителей истинного понимания рабочего движения.

Непопулярность всеобщей стачки в современной Ан-глии не может, конечно, служить веским аргументом про-тив исторического значения этой идеи, ведь англичанеотличаются удивительно плохим пониманием классовойборьбы. Их мысль так и осталась порабощенной феодаль-ными традициями: идеалом рабочей организации им всееще кажется корпорация, обладающая особыми приви-легиями или по крайней мере находящаяся под защитойзакона. Именно для Англии было придумано выражение«рабочая аристократия», обозначающее членов профсо-юзов, — английские тред-юнионы в самом деле всегдастремились получить покровительство закона102. На этомосновании можно сказать, что отвращение, питаемое вАнглии к всеобщей стачке, должно только повышать еезначение в глазах тех, кто видит в борьбе классов основусоциализма.

С другой стороны, репутация Сиднея Вебба как хо-рошо осведомленного автора сильно преувеличена: всяего заслуга состоит в том, что он имел терпение собрать

100 Характер настоящих заметок не позволяет долго распространяться на эту тему, но я

полагаю, что идеи Бергсона к теории всеобщей стачки можно применить еще полнее.

В философии Бергсона движение рассматривается как неделимое целое, что нас как

раз и подводит к концепции катастрофического социализма.101 Bourdeau, L'évolution du socialisme, p. 232.102 Это можно заметить, к примеру, по борьбе тред-юнионов за законы, освобождающие

их от гражданской ответственности за свои деяния.


сведения по нескольким малоинтересным вопросам и со-ставить одну из самых трудно перевариваемых компиля-ций по истории тред-юнионизма. Он принадлежит к числутех ограниченных умов, которые могут восхищать тольколюдей, не привыкших думать103. Те, кто сделал его имяизвестным во Франции, ровным счетом ничего не смыс-лили в социализме, и если он в самом деле стал одним излучших современных специалистов по истории экономи-ки, как утверждает его переводчик104, то объясняется этотолько низким интеллектуальным уровнем этих ученых;впрочем, множество примеров показывает, что знамени-тый историк может быть в высшей степени ограниченнымчеловеком.

Я не придаю также большого значения возражениямпрактического характера, которые высказываются противвсеобщей стачки. Если бы мы стали изготовлять гипотезыо будущей борьбе и о средствах уничтожения капитализмапо модели исторических фактов, мы вернулись бы к старо-му утопизму. Не существует никакого метода ни для на-учного предсказания будущего, ни даже для рассужденияо преимуществах одних гипотез перед другими; слишкоммного памятных примеров доказали нам, что и самые вели-кие люди впадали в глубочайшие заблуждения, когда пыта-лись управлять даже ближайшим будущим105.

И все же человек не может действовать, не выходя за пре-делы настоящего, не рассуждая о том будущем, которое какбудто бы обречено всегда ускользать от нашего разума. Мывидели на опыте, что создаваемые им построения будущего,не определенного во времениу могут производить большой эф-фект и почти не иметь недостатков: это бывает с мифами, вкоторых выражаются наиболее мощные склонности народа,партии или класса — склонности, предстающие уму с на-стойчивостью инстинктов во всех обстоятельствах жизни ипридающие впечатление полной обоснованности надеждамна ближайшее действие, которые обеспечивают преобра-зование воли. Притом известно, что эти социальные мифы

103 Тард не мог понять основания репутации Сиднея Вебба и полагал его бумагомаракой.104 Métin. Le Socialisme en Angleterre, p. 210. Этот человек получил от правительства

аттестат социалиста. 26 июля 1904 г. французский генеральный комиссарВсемирной выставки в Сент-Луисе сказал: «Г-н Метен движим благороднейшимдемократическим духом, он превосходный республиканец и даже социалист,которого рабочие ассоциации должны принять как друга» (Association ouvrière,30 juillet 1904). Можно было бы провести занимательное исследование о людях,которые были таким образом аттестованы правительством, Социальным музеем илиосведомленной прессой..

105 Ошибки, совершенные Марксом, многочисленны и иногда чудовищны (см. G. Sorel,Saggi di critica del marxis.mo, p. 51-57).


нисколько не мешают человеку извлекать пользу из всех на-блюдений, которые он делает на протяжении жизни, и непрепятствуют ему в совершении привычных дел106.

В доказательство можно привести множество примеров.Первые христиане ждали второго пришествия Христа,

гибели языческого мира и установления Царствия Божияна земле к концу жизни своего первого поколения. Этогоне произошло, но апокалиптический миф все же оказалсястоль важен для христианской мысли, что многие совре-менные ученые готовы свести к этой единственной мысливсе учение Христа107. Надежды, возлагавшиеся Лютером иКальвином на религиозный дух Европы, тоже нискольконе оправдались. Отцы Реформации стали скоро казатьсялюдьми совершенно другого мира; современные протестан-ты считают их принадлежащими скорее к Средневековью,чем к Новому времени, а проблемы, больше всего трево-жившие их, в нынешнем протестантизме занимают незна-чительное место. Можем ли мы на этом основании оспари-вать колоссальную важность плодов, которые принесла ихмечта о возрождении христианства? Мы легко можем со-гласиться, что и настоящие последствия Революции совер-шенно не совпадают с волшебной картиной, вдохновляв-шей ее первых адептов, — но не будь этой картины, развесмогла бы Революция победить? Миф был полон утопий108,потому что его породило общество, страстно увлеченноевымышленными литературными сюжетами, полное верыв «мелкую науку» и почти незнакомое с экономическойисторией прошлого. Эти утопии пусты, но спросим себя: непринесла ли Революция гораздо более глубокие преобразо-вания, чем предполагали те люди, которые в XVIII веке изо-бретали социальные утопии? В совсем недавнем прошломМадзини преследовал цель, которую мудрецы его времениназывали безумной химерой. Однако сегодня уже нельзясомневаться в том, что без него Италия не стала бы великойдержавой и что он сделал для объединения Италии гораздобольше, чем Кавур и все политики его школы.

Таким образом, совсем не важно знать, много ли в ми-фе составных частей, которым суждено осуществиться входе будущей истории. Ведь мифы — это не астрологиче-ские альманахи; возможно даже, что ни одна из деталей не

106 Многие отмечали, что английские и американские сектанты, чья религиозная

экзальтация поддерживалась апокалиптическими мифами, не становились от этого

людьми менее практичными.

107 Сегодня эта доктрина занимает важное место в немецкой экзегетике. Во Францию ее

принес аббат Луази.

108 См. письмо к Даниэлю Галеви, IV. — Прим. ред.


осуществится, как в случае катастрофы, которой ожидалипервые христиане109. Разве в обыденной жизни мы не при-знаем, что действительность сильно отличается от пред-ставлений, которые мы составляем себе о ней перед тем,как действовать? Но это не мешает нам принимать реше-ния, как и прежде. Психологи говорят, что достигнутыецели зачастую не совпадают с поставленными — этот за-кон подтверждается любым жизненным опытом, а Спенсерперенес его в природу и вывел из него теорию умноженияследствий110.

Эти мифы нужно рассматривать просто как средствовоздействия на настоящее, и споры о способе их реально-го применения к течению истории лишены всякого смысла.Для нас важен миф как целое* а отдельные его части имеютзначение лишь постольку, поскольку они ярче выделяютидею, заключенную в этой конструкции. Бесполезно поэто-му рассуждать о случайностях, которые могут произойти входе социальной войны, и о решительных столкновениях,могущих принести пролетариату окончательную победу.Даже если революционеры полностью заблуждаются, рисуясебе фантастическую картину всеобщей стачки, эта кар-тина может стать мощнейшим источником силы во времяподготовки к революции при условии, что она включает всебя все чаяния социализма и выражает всю совокупностьреволюционных идей с такой определенностью и твердо-стью, каких не дают другие методы мышления.

Итак, чтобы оценить значение идеи всеобщей стачки, нуж-но забыть обо всех способах ведения дискуссий, которымипользуются политики, социологи и те, кто мнит себя знатока-ми прикладной науки. Можно уступить противникам, согла-сившись с ними во всем, что они стараются доказать, отнюдьне уменьшая при этом значения самого тезиса, который онитщетно стремятся опровергнуть. Для нас совершенно неваж-но, реальна ли всеобщая стачка хотя бы отчасти или же онаесть лишь плод народного воображения. Главное для нас —установить, содержится ли в ней все то, что требует от рево-люционного пролетариата социалистическое учение.

Чтобы ответить на такой вопрос, мы вовсе не обязанымудро рассуждать о будущем и предаваться возвышеннымразмышлениям о философии, истории или политической

109 Я попытался показать, как на смену этому исчезнувшему социальному мифу пришло

благочестие, и по сей день сохраняющее основополагающее значение в жизни

католиков. Думаю, что для религии этот переход от социального к индивидуальному

совершенно естественен. (Le système historique de Renan, p. 374-382).

110 Я полагаю, впрочем, что весь эволюционизм Спенсера можно объяснить переносом в

физику идей самой вульгарной психологии.


экономии. Мы не переносимся в область идеологии, а остаем-ся на почве фактов, доступных нашему изучению. Мы станемопрашивать людей, принимающих активное участие в подлин-но революционном движении пролетариата, не стремящихсявозвыситься до буржуазии и не подчиненных корпоратив-ными предрассудками. Эти люди могут ошибаться в бесчис-ленных вопросах политики, экономики или морали, но затоих свидетельство имеет решающее и окончательное значение,когда требуется узнать, какие представления наиболее сильновлияют на них и их товарищей, более других соответствуют ихвидению социализма и преобразуют рассуждения, надежды ивосприятие конкретных фактов в неделимое целое111.

Благодаря этим людям мы знаем, что всеобщая стачкаесть именно то, что я описал, — мифу заключающий в себевесь социализм, совокупность образов, способных инстин-ктивно вызывать именно те чувства, которые соответствуютразличным проявлениям социалистической борьбы противсовременного общества. Стачки зародили в пролетариате са-мые благородные, глубокие и воодушевляющие чувства, ко-торые всеобщая стачка объединяет в общую картину и темсамым усиливает каждое из них до предела. Оживляя в па-мяти самые жгучие воспоминания частных конфликтов, онаярко освещает все детали картины, предстающей перед со-знанием. Таким образом, мы получаем интуитивное и ясноепредставление о социализме, чего не мог бы дать язык, — иполучаем мы его в мгновенно воспринимаемой полноте112.

Чтобы показать силу идеи всеобщей стачки, мы можемопереться еще на один довод. Если бы эта идея была толь-ко химерой, как это часто утверждают, то парламентскимсоциалистам не нужно было бы так усердно с ней бороть-ся, ведь не сражаются же они против тех бессмысленныхмечтаний, которыми продолжают ослеплять глаза народаутописты113. Еще недавно в полемике об осуществимостисоциальных реформ Клемансо подчеркивал макиавел-лизм позиции Жореса, когда он сталкивается с распро-страненными в народе иллюзиями: он просто прячется за

111 Вот еще одно применение тезисов Бергсона.112 В бергсоновской философии это совершенное знание.113 Не припомню, чтобы официальные социалисты обращали внимание на

смехотворность романов Беллами [Эдвард Беллами (Edward Bellamy, 1850-1898) —американский писатель-фантаст. — Прим. ред.], которые имели весьма большой успех.А ведь, казалось бы, они особенно нуждаются в критике, так как в них представленидеал вполне буржуазной жизни. Эти романы представляют собой естественныйпродукт Америки, страны, которая не знает классовой борьбы, но разве моглиевропейские теоретики классовой борьбы не понять их?

-] 30 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

каким-нибудь «ловко подобранным изречением», которое,впрочем, настолько ловко балансирует между крайностя-ми, что «даже те, кто больше всех нуждается в постиженииего сущности, рассеянно примут его, упиваясь обманчивойриторикой, сулящей им грядущие земные радости» (Aurore,28 décembre 1905). Но всеобщая стачка — совсем другое де-ло: здесь наши политики уже не довольствуются изощрен-ными отговорками — они произносят пламенные речи, все-ми силами стремясь убедить слушателей забыть эту мысль.

Причину их поведения нетрудно понять: политикамне опасны утопии, рисующие народу обманчивые миражибудущего, «указывая людям путь к тому земному благопо-лучию, даже ничтожная часть которого с научной точкизрения может быть достигнута лишь очень долгими тру-дами» (так делают, по словам Клемансо, политики-социа-листы). Чем сильнее будут верить избиратели в волшебнуюсилу государства, тем скорее они будут склонны голосоватьза кандидата, сулящего им чудеса. В предвыборной борьбекаждый старается поднять ставки, и социалистам, чтобыпобедить радикалов, нужно заронить в избирателей какможно больше надежд114— поэтому они и избегают разуве-рять народ в утопии легко достижимого счастья.

Против идеи всеобщей стачки они выступают потому, чтово время агитационных поездок заметили: эта идея так близ-ка рабочим, что способна полностью завладеть их умами и неоставить места для таких желаний, которые могли бы удов-летворить парламентарии. Они видят, что эта идея обладаеттакой воодушевляющей силой, что стоит ей проникнуть в ря-ды рабочих, как они быстро избавляются от всякого контроляхозяев, а значит, она грозит уничтожить и депутатскую власть.Наконец, они смутно предчувствуют, что всеобщая стачка мо-жет поглотить весь социализм, и тогда компромиссы междуполитическими партиями, ради которых и существует парла-ментский строй, потеряют всякий смысл.

Таким образом, противостояние официальных социали-стов идее всеобщей стачки подтверждает первое наше со-ображение о ее значении.

II

Пойдем дальше. Посмотрим, полна ли картина, которуюрисует всеобщая стачка, то есть включает ли она все эле-менты борьбы, признаваемые современным социализмом.

114 В процитированной выше статье Клемансо напоминает, что Жорес использовал такое

повышение ставок в своей речи в Безье.

Пролетарская стачка -| β 1

Но прежде всего нужно точно поставить сам вопрос, чтобудет нетрудно сделать, если исходить из вышеизложенныхпояснений о сущности нашей теории. Мы уже знаем, чтовсеобщую стачку нужно рассматривать как нечто целое инеделимое, поэтому отдельные детали воплощения ничегоне дадут для понимания социализма — следует заметитьдаже, что, разлагая целое на части, мы рискуем не вполнепонять его сущности. Мы постараемся доказать, что междуглавными положениями марксизма и различными сторона-ми целостного представления, которое дает картина всеоб-щей стачки, есть основополагающая общность.

Это утверждение неизбежно покажется парадоксаль-ным многим, кто читал труды наиболее авторитетныхмарксистов, ведь в марксистской среде очень долго царилопрямо враждебное отношение к всеобщей стачке. Это пред-убеждение сильно повредило развитию Марксовой теории,и это яркий пример того, как ученики вообще склонныограничивать значение идеи учителя. «Новой школе» нелег-ко было освободиться от этого влияния: она была основа-на людьми, в которых глубоко запечатлелся официальныймарксизм, и прошло много времени, прежде чем ее членыпоняли, что все возражения против всеобщей стачки про-исходят скорее от слабости официальных представителеймарксизма, чем из принципов самого учения 15.

Освобождаться от этих влияний «новая школа» началатогда, когда ей стало ясно, что формулы социализма частовесьма далеки от духа учения Маркса, и она стала ратоватьза возвращение к этому духу. Не без удивления члены «но-вой школы» обнаружили, что Марксу часто приписываютоткрытия, сделанные его предшественниками, или общиеместа эпохи «Манифеста коммунистической партии». Есливерить одному хорошо осведомленному, по мнению прави-тельства и Социального музея, автору, «учение о концентра-ции капитала — одно из важнейших открытий Маркса, однаиз тех находок, которыми он более всего гордился»116. Не вобиду этому видному профессору и его историческим позна-ниям будет сказано, но эта мысль была всем известна задол-го до Маркса и стала догмой в социалистических кругах еще

115 В статье «Введение в метафизику», опубликованной в 1903 г., Бергсон отмечает, что

ученики всегда склонны преувеличивать расхождения между учителями и что «сам

учитель, поскольку он формулирует, развивает, переводит на абстрактные идеи то,

что он приносит, является в некотором роде учеником по отношению к самому себе»

(Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Мн.: Харвест, 1999. С. 1220).

116 A. Métin, op. cit., p. 191.


в конце правления Луи-Филиппа. И в марксизме есть еще не-мало подобных положений.

Решительный шаг к преобразованиям был сделан тогда,когда те из марксистов, кто стремился мыслить свободно,стали изучать профсоюзное движение. Они обнаружили,что «мы можем многому научиться у простых членов про-фсоюзов, большему, чем они у нас»117. Так началось обре-тение мудрости — был снова найден реалистический путь,приведший Маркса к подлинным открытиям, и можно бы-ло вернуться к единственному методу, который заслужива-ет называться философским, так как «каждая истинная иплодотворная идея есть соприкосновение с каким-нибудьпотоком реальности», и «главной частью своего блеска[идеи] обязаны тому свету, который они получают путемотражения от фактов и от вызванных ими самими при-менений, так как ясность понятия есть в сущности тольконекогда приобретенная уверенность, что можно с пользойупотреблять его»118. Полезно также привести и другую глу-бокую мысль Бергсона: «Ибо нельзя получить от реаль-ности интуицию, то есть интеллектуальную симпатию ктому, что есть в реальности самого сокровенного, если незаслужить ее доверия путем продолжительного общенияс ее поверхностными проявлениями. И дело идет не о томтолько, чтобы усвоить выдающиеся факты; их нужно со-брать и сплавить из них такую огромную массу, чтобы былавозможность в этом сплаве нейтрализовать одни другимивсе предвзятые и скороспелые идеи, которые наблюдателимогли положить без ведома в основание своих наблюдений.Только таким путем проявляется грубая материальностьпознаваемых фактов». В конечном итоге мы приходим к то-му, что Бергсон называет «интегральным опытом»119.

Благодаря новому принципу довольно скоро удалосьувидеть, что все утверждения, в кругу которых хотели за-переть социализм, совершенно недостаточны, а порой ско-рее опасны, чем полезны. Все попытки усовершенствоватьмарксизм, предпринятые в Германии, оказались бесплодныименно из-за суеверного почтения социал-демократов ксхоластике их доктрин.

Получив полное представление о всеобщей стачке, а зна-чит, и глубокое интуитивное понимание рабочего движения,сторонники «новой школы» осознали, что с привлечениемэтой великой идеи все положения социализма приобретают

117 G. Sorel, L'Avenir socialiste des syndicats, p. 12.118 Бергсон А. Указ. соч. С. 1219.119 Там же. С. 1221.


ясность, которой им ранее недоставало. Они поняли, чтодля того, чтобы в точности понять современные измененияпролетарской мысли, необходимо отбросить созданные вГермании для объяснения доктрин Маркса тяжеловесные инепрочные построения. Они обнаружили, что понятие все-общей стачки дает возможность плодотворно исследоватьто огромное пространство марксизма, о котором в действи-тельности почти ничего не знали именитые авторы, стре-мившиеся командовать пролетарским движением. Такимобразом, основные принципы марксизма можно понять вполной мере, лишь если воспользоваться образом всеобщейстачки; с другой стороны, вся полнота значения этого образадоступна лишь тем, кто проникся идеями Маркса.

А. — Прежде всего я буду говорить о классовой борь-бе — отправной точке всякого социалистического размыш-ления: ее необходимо очистить от всех ложных представле-ний, которые создают софисты.

1) Маркс описывает общество разделенным на две глу-боко враждебные друг другу группы. Это мнение часто пы-таются опровергнуть жизненными наблюдениями, и, ко-нечно, нужно известное умственное усилие, чтобы найтиему подтверждение в обыденности.

Первым приближением к идее класса является развитиекапиталистической фабрики, а решающую роль в образова-нии этого представления играет сдельная работа. Она яснообнаруживает противоположность интересов в установле-нии цены на товары120: трудящиеся чувствуют себя в такойже зависимости от хозяев, в какой крестьяне находятся уторговцев и ростовщиков, а история показывает, что про-тивоположность города и деревни — наиболее ясно созна-ваемое экономическое противоречие, ведь город и деревняпредставляют собой два враждебных лагеря с тех самых пор,как существует цивилизация121. Сдельная работа также пока-зывает, что среди наемных работников есть известная груп-па людей, подобных розничным торговцам, которые пользу-ются доверием хозяина и не принадлежат к пролетариату.

Стачка привносит в эти отношения новую определен-ность. Она разграничивает интересы и образ мыслей двухгрупп работников яснее, чем условия повседневной жизни,

120 Я не знаю, всегда ли ученые хорошо понимали роль сдельной работы. Очевидно, чтознаменитые слова «производитель должен иметь возможность выкупить продукт своеготруда» происходят из размышлений по поводу сдельной работы.

121 «Можно сказать, что вся экономическая история общества резюмируется в движенииэтой противоположности» — города и деревни (Маркс К. Капитал // Маркс К.,Энгельс Ф. Сочинения. Т. 23. С. 365).


выявляя естественную склонность работников, исполня-ющих административные функции, к образованию малойаристократии, — именно этим людям был бы выгоден госу-дарственный социализм, так как они поднялись бы на однуступень в социальной иерархии.

Но если представить нарастание конфликта до уровня все-общей стачки, все столкновения интересов обозначатся ещеболее отчетливо. Все части экономико-юридической струк-туры, если рассматривать ее с точки зрения классовой борь-бы, достигают завершенности. Общество разделяется на двалагеря, противостоящих друг другу на поле битвы. Никакоефилософское объяснение наблюдаемых в реальности фактовне могло бы дать нам такого ясного понятия об этом, как этотживой образ, встающий перед глазами при одном лишь упо-минании о всеобщей стачке.

2) Конец капиталистического господства представимтолько при наличии страстного чувства возмущения, по-стоянно наполняющего душу каждого рабочего. Но опыт по-казывает, что очень часто разовые бунты крайне далеки отподлинно социалистического духа: самые сильные вспышкинегодования часто рождаются из страстей, которые могутнайти удовлетворение в буржуазном мире, и немало рево-люционеров оставляют былую непримиримость при видеблагоприятных перспектив122. Такие постыдные и регуляр-ные превращения не всегда происходят от удовлетворенияматериальных потребностей — великой движущей силойперехода от бунта к буржуазии оказывается себялюбие. Этоявление не заслуживало бы внимания, если бы касалось ис-ключительных случаев. Но уже не раз утверждали, что пси-хология рабочих масс так легко приспособляется к капита-листическому режиму, что социального мира можно достичьочень быстро, стоит только хозяевам поступиться малой то-ликой того, что они имеют.

Постав Лебон утверждает, что вера в революционные ин-стинкты толпы глубоко ошибочна, что в действительностиустремления масс консервативны, а распространение социа-лизма является лишь результатом морального упадка буржуа-зии; он убежден, что массы всегда пойдут за Цезарем123. В этом

122 Как мы помним, извержение вулкана на Мартинике привело к гибели губернатора

[Луи Мутте (Louis Mouttet, 1857-1902). — Прим. ред.], который в 1879 г. был одним из

главных героев социалистического съезда в Марселе. Даже Коммуна не была трагична

для всех своих сторонников — многие из них сделали блестящие карьеры. В 1871 г.

среди тех, кто требовал казни заложников, отличился посол Франции в Риме.

123 Лебон Г. Психология социализма. СПб: Макет. 1996. С. 22-23, 39. Автор, которого мелкие

бахвалы от университетского социализма несколько лет тому назад называли дураком,

является одним из оригинальнейших естествоиспытателей нашего времени.


заявлении, основанном на весьма обширном знании различ-ных цивилизаций, много правды, хотя нужно прибавить, чтоэто относится только к тому обществу, в котором отсутствуетпонятие о классовой борьбе.

Наблюдения же показывают, что это понятие держится снерушимой силой во всех кругах, захваченных идеей всеоб-щей стачки. От веры в социальный мир, привычной покор-ности, преклонения перед благодетельными или прослав-ленными хозяевами не остается и следа, как только самыенезначительные случаи ежедневной жизни становятся про-явлениями борьбы между классами, всякий конфликт ви-дится эпизодом социальной войны, а любая стачка грозитвызвать окончательную катастрофу. Идея всеобщей стачкинастолько могущественна, что заражает революционнымдухом всех, кого только коснется. Благодаря ей социализмостается вечно юным, все попытки установить социальныймир кажутся ребяческими, а постыдное бегство обуржуазив-шихся товарищей не только не приводит массы в уныние, ноеще больше разжигает в них волю к восстанию — словом,затухание общественному противостоянию не грозит.

3) Успех политиков-социалистов в их попытках доказатьто, что они называют влиянием пролетариата на буржуаз-ные институты, представляет собой большое препятствиедля укрепления понятия классовой борьбы. Мир всегдажил переговорами между спорящими сторонами, и любойпорядок был всегда лишь временным; в наши дни, когда вжизнь воплотилось столько неожиданных новшеств, дажесамые значительные перемены нельзя считать невозмож-ными. Современный прогресс осуществляется благодаряпоследовательным компромиссам — почему же не восполь-зоваться таким верным средством и для достижения целейсоциализма? Для удовлетворения наиболее насущных нуждбедных классов можно предложить множество способов.Долгое время эти проекты улучшения их жизни диктова-лись духом консерватизма, феодального или католическо-го, и их создатели говорили, что хотят оградить массы отвлияния радикалов. Радикалы же, теснимые политиками-социалистами больше, чем прежними врагами, сочиняюттеперь новые проекты, раскрашивая их в цвета прогрессив-ной демократии и свободомыслия. Наконец нам начинаютугрожать социалистическими компромиссами!

Не все учитывают, что многие политические организа-ции, административные системы и финансовые режимымогут сосуществовать с господством буржуазии. Резкимнападкам на буржуазию не всегда нужно придавать боль-шое значение, так как они могут быть продиктованы лишь


желанием реформировать и усовершенствовать капита-листический строй124. В наше время существует, вероятно,немало людей, которые охотно пожертвовали бы правомнаследования, подобно сенсимонистам, но вовсе не хотятисчезновения капиталистического строя125.

Всеобщая стачка исключает идеологические последствиявсякой возможной социальной политики. Ее сторонникисчитают буржуазными даже самые популярные реформы,для них ничто не может ослабить основополагающее проти-воречие классовой борьбы. Чем больший вес будет набиратьполитика социальных реформ, тем острее будет стоять передсоциализмом необходимость противопоставить картине по-степенного прогресса, который она стремится изобразить,картину тотальной катастрофы, совершенный образец кото-рой дает нам всеобщая стачка.

В. — Рассмотрим теперь ключевые черты революции поМарксу в сравнении с всеобщей стачкой.

1) По словам Маркса, к моменту революции пролета-риат будет организован, дисциплинирован и объединенблагодаря самому механизму производства. Эта сжатаяформулировка становится ясной только в соотнесении с ееконтекстом: Маркс говорит, что рабочий класс испытыва-ет давление режима, в котором «возрастает масса нищеты,угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации» и противкоторого он борется с увеличивающимся упорством, покане обрушится вся социальная структура1 6. Многие оспа-ривали точность этих знаменитых слов, полагая, что онигораздо больше подходят ко времени «Манифеста» (1847),чем «Капитала» (1867). Однако это возражение не должнонас останавливать, и его следует отбросить при помощитеории мифов. Всевозможные термины, употребляемыеМарксом при описании подготовки к решительной битве,не должны пониматься как прямые, определенные во вре-мени утверждения — важна общая картина, а она вполнеясна: Маркс стремится доказать, что подготовка пролета-риата к революции состоит исключительно в организации

124 Мне знаком, например, один весьма просвещенный католик, с редкой язвительностьювыражающий презрение к французской буржуазии; однако его идеал — американизм,то есть молодой и активный капитализм.

125 П. де Рузье был крайне удивлен, увидев, как в США богатые отцы заставляют сыновейзарабатывать на жизнь. Он часто встречал «французов, глубоко шокированныхэгоизмом американских отцов, как они это называют. У них вызывает негодованиебогач, заставляющий сына зарабатывать, вместо того чтобы устроить его будущее»(P. de Rousiers, La vie américaine. L'éducation et la société, p. 9).

126 Маркс И. Капитал. С. 772.


упорного, страстного, возрастающего сопротивления про-тив существующего порядка вещей.

Этот тезис имеет огромное значение для правильного по-нимания марксизма, хотя его много раз оспаривали, если не втеории, то на практике, стараясь доказать, что к своей будущейроли пролетариат должен готовиться иначе, чем путем револю-ционного синдикализма. Так, например, теоретики кооперацииуверяют, что их методам в деле освобождения пролетариатадолжно быть отведено важное место, демократы доказывают,что в первую очередь нужно уничтожить все предрассудки,порожденные влиянием католицизма, и т.д. Многие революци-онеры считают, что как бы ни был полезен синдикализм, сампо себе он не может организовать новое общество — для этогонужна особая философия, в новое право и т.п., а поскольку раз-деление труда — один из основополагающих законов в мире,то социалистам нечего стыдиться обращаться за помощью кмногочисленным специалистам по философии и праву. Жоресне перестает повторять этот вздор. Такое расширение областисоциализма противоречит как теории Маркса, так и понятиювсеобщей стачки, но очевидно, что всеобщая стачка дает мыслиболее ясное направление, чем любые формулы.

2) Я уже обращал внимание читателей на ту опасность, ко-торая грозит в будущем цивилизации от революций, происхо-дящих во время экономического упадка. Но не все марксистыотдают себе ясный отчет в том, что думал об этом Маркс. Онполагал, что великой социальной катастрофе будет предше-ствовать грандиозный экономический кризис — но не нужносмешивать такого рода кризис с упадком. Кризисы представ-ляются ему результатом безответственного хозяйствования,создавшего производительные силы, с которыми не удается со-владать при помощи естественных регулирующих сил, доступ-ных капитализму в данную эпоху. Такая безответственностьпредполагает, что будущее считается принадлежащим самыммощным предприятиям, а идея экономического прогресса вданную эпоху безусловно господствует. Чтобы средние классы,которые при капиталистическом режиме еще могут рассчиты-вать на сносные условия жизни, присоединились к пролетари-ату, нужно, чтобы производство в будущем могло казаться имтаким же блистательным, каким некогда завоевание Америкиказалось английским крестьянам, покинувшим старую Европу,чтобы ринуться в жизнь, полную приключений.

Всеобщая стачка приводит к такому же рассуждению. Рабо-чие привыкли, что их восстания против капитализма бываютудачными лишь в периоды экономического расцвета, поэтомуможно сказать, что самое отождествление революции и всеоб-щей стачки устраняет всякую мысль о возможности коренного


преобразования мира в период экономического упадка. Рабо-чие также прекрасно понимают, что крестьяне и ремесленникиприсоединятся к ним лишь в том случае, если поверят, что про-мышленность будущего сможет улучшить существование нетолько производителей, но и всех остальных127.

Очень важно постоянно подчеркивать состояние про-цветания, в котором должна находиться промышленность,чтобы осуществился социализм, потому что, как мы видимна опыте, пророки социального мира стараются снискать рас-положение народа, борясь против развития капитализма ивсячески стараясь сберечь средства к существованию бедныхклассов ввиду грозящего им экономического упадка. Необхо-димо изо дня в день отчетливо указывать на связь социаль-ной революции с постоянным и стремительным развитиемпромышленности128.

3) Марксизм отвергает все утопические предположения обудущем, и важность этого трудно переоценить. ПрофессорБрентано из Мюнхена рассказывает, что в 1869 году Марксписал другу Бизли, автору статьи о будущем рабочего класса,что до сих пор он считал его единственным английским ре-волюционером, а теперь видит в нем реакционера, посколь-ку, говорит Маркс, «кто составляет программу будущего, тотреакционер»129. Маркс был убежден, что пролетариату нужноне исполнять уроки ученых изобретателей социальных фан-тазий, а просто следовать за самим капитализмом. Не нужноникаких программ будущего — все программы воплощаютсяна производстве. Идее технологической непрерывности под-чинена вся марксистская мысль.

Практика стачек приводит нас к тому же взгляду, которыйвыразил Маркс. Бастующие рабочие не представляют хозяевампроекты лучшей организации труда и не предлагают содей-ствие в управлении производством — словом, в экономических

127 Нетрудно понять, что пропагандисты вынуждены часто возвращаться к этому аспек-ту социальной революции: она произойдет, когда промежуточные классы еще будутсуществовать, но когда им уже опротивеет фарс социального мира и при этом обна-ружатся условия для столь крупного экономического прогресса, что будущее предста-вится благоприятным для всех.

128 Эта мысль была особенно дорога Энгельсу; также к ней часто возвращалсяКаутский.

129 Бернштейн по этому поводу замечает, что Брентано мог немного преувеличить, хотя«процитированные им слова не слишком далеки от мысли Маркса» (Le Mouvementsocialiste, 1er septembre 1899, p. 270). Из чего могут складываться утопии? Из прошлого,и зачастую из весьма отдаленного — вероятно, поэтому Маркс и называет Бизлиреакционером, тогда как все остальные поражались революционной смелостипоследнего. Средневековьем очаровывались не только католики, и Ив Гюйо насмехаетсянад «коллективистским трубадурством» Лафарга. (Laforgue et Y. Guyot, La Propriété,p. 121-122).


конфликтах нет места утопии. Жорес и его единомышленни-ки прекрасно чувствуют, что в этом кроется страшное пред-убеждение против их взглядов на достижение социализма.Им хотелось бы, чтобы уже теперь в практику стачек вводилисьфрагменты промышленных программ, которые сочинялись быучеными социологами и принимались рабочими; их мечта —так называемый промышленный парламентаризм, который,подобно парламентаризму политическому, должен заключать-ся в подчинении масс руководителям-фразерам. Уже теперьони хотели бы развернуть обучение масс своему лживомусоциализму.

Приход идеи всеобщей стачки знаменует собой круше-ние этих мечтаний. Революция предстает попросту как вос-стание, где не остается места ни социологам, ни великосвет-ским любителям социальных реформ, ни интеллектуалам,избравшим в качестве профессии думать за пролетариат.

С. — Социализм всегда пугал той огромной неизвестно-стью, которую он в себе заключает: чувствуется, что послетаких преобразований вернуться к старому будет невозмож-но. Утописты употребили весь литературный дар на то, что-бы усыпить души чарующими картинами и прогнать страх.Но чем больше прекрасных обещаний они расточали, темсильнее серьезные люди подозревали обман — и не напрас-но, ведь если бы утопистов послушали, они привели бы мир кбедствиям, тирании и глупости.

Маркс был убежден и часто повторял, что социальнаяреволюция, о которой он говорил, произведет неотменимыепреобразования и установит нерушимую границу между дву-мя историческими эпохами. Энгельс, в свою очередь, старал-ся показать при помощи порой грандиозных образов, чтоэкономическое освобождение станет началом новой эпохи,не имеющей ничего общего с прежними временами. Отбро-сив все утопии, оба они отказались от тех средств, какимипользовались их предшественники, чтобы рассеять страхобщества перед грядущей великой революцией, — но как нисильны их выражения, они все же производят гораздо болееслабое впечатление, чем самая идея всеобщей стачки. Онапомогает ясно увидеть, что старая цивилизация будет до ос-нования сметена неудержимым потоком.

Хотя в этом представлении есть что-то действительноустрашающее, я все же думаю, что необходимо подчерки-вать этот характер социализма, если мы хотим сохранитьего воспитательное значение. Нужно, чтобы социалистыпоняли, насколько серьезно, опасно и возвышенно то дело,которому они себя иосвяти/ш, — только тогда они смогут


пойти на все жертвы и подвиги, которых от них требуетпропаганда, не дающая им ни почестей, ни выгоды, ни да-же непосредственного интеллектуального удовлетворения.Даже если бы единственным успехом всеобщей стачки бы-ло усиление героизма в социалистическом мировоззрении,одно это уже придало бы ей неоценимое значение.

Сделанное мной сравнение марксизма и всеобщей стач-ки можно было бы и далее развить и углубить, и до сих порэтого не делали разве что потому, что мы склонны обращатьбольше внимания на форму, чем на сущность вещей. Похо-же, многим было нелегко заметить сходство между фило-софией, вышедшей из гегельянства, и мировоззрением ра-бочих, которые не могут похвастаться высокой культурой.Маркс привык в Германии к сжатым формулировкам, а онитак хорошо подходили к среде, где он работал, что он не могпостоянно ими не пользоваться. Он не имел перед глазамимногочисленных и крупных примеров, которые позволилибы ему в подробностях ознакомиться с доступными про-летариату средствами для подготовки к революции. Отсут-ствие такого практического знания сильно вредило Марксу,и он избегал слишком конкретных формулировок, которыемогли бы освятить существующие институты, о которых онбыл невысокого мнения, и с радостью заимствовал из не-мецкой философии привычку к абстрактному языку130, по-зволяющему избегать обсуждения деталей.

Может быть, лучшим доказательством гениальностиМаркса служит замечательное соответствие между еговзглядами и той доктриной, которую сегодня медленно ис трудом строит революционный синдикализм, неизменнопридерживаясь практики стачек.

III

Идея всеобщей стачки еще долго будет чужда тем кру-гам, в которых не распространена стачечная практика.Мне кажется весьма полезным разобраться здесь в при-чинах отвращения к этой идее среди людей разумных идобросовестных, которых смущает новизна точки зрения

130 В другом месте я высказал предположение, что в предпоследней главе первого

тома «Капитала» Маркс, возможно, стремился провести различие между развитием

пролетариата и развитием буржуазной силы. Он утверждает, что рабочий класс

дисциплинирован, объединен и организован самим механизмом капиталистического

производства. Может быть, это указание на путь к свободе, отличный от пути к

автоматизму, который будет отмечен ниже в связи с буржуазными силами (Saggi di

critica, p. 46-47).

Пролетарская стачка -|41

синдикалистов. Все последователи «новой школы» знают,какие серьезные усилия понадобились им, чтобы победитьвоспитанные в них предрассудки, отбросить автоматическиприходившие на ум ассоциации идей и научиться рассуж-дать совсем не так, как их учили.

В течение XIX века господствовала невероятная науч-ная наивность, следствие тех иллюзий, которыми бреди-ли в конце XVIII века131. Поскольку астрономии удалосьвычислить фазы Луны, распространилось мнение, чтовенцом всякой науки должно быть точное предвидениебудущего; раз Леверье смог указать вероятное положе-ние планеты Нептун (которую до того никогда не виделии которая объясняла пертурбации наблюдаемых планет),стали думать, что наука может исправить и общество,указав подходящие меры для устранения всего, что естьв мире неприятного. В этом, можно сказать, состояло бур-жуазное представление о науке: оно вполне соответствуетмышлению капиталистов, которые, ничего не смысля ввысокоразвитом цеховом оборудовании, все же управля-ют промышленностью и всегда находят хитроумных изо-бретателей, которые выручают их из затруднений. Наука вглазах буржуазии представляет собой мельницу, выраба-тывающую решения всех возникающих проблем132; наукадля нее — не совершенный способ познания, а лишь сред-ство обеспечения себе известных выгод133.

Как я уже сказал, Маркс отвергал всякие попыткиопределить условия жизни будущего общества. Этот фактчрезвычайно важен — он показывает, что Маркс нахо-дился за рамками буржуазной науки. Теория всеобщейстачки также отрицает эту науку, и ученые не упускаютслучая обвинить новую школу в том, что все ее идеи не-гативны, тогда как сами они ставят себе благородную за-дачу построить всеобщее счастье. На мой взгляд, вождисоциал-демократии в этом отношении не всегда были по-следовательными марксистами — так, Каутский несколько

131 Для философов, стремящихся понять социализм, история научных суеверий

представляет первостепенный интерес. Эти суеверия остались так же дороги нашей

демократии, как они были дороги и мыслителям Старого режима; я указал на несколько

аспектов этой истории в книге «Иллюзии прогресса» (Les Illusions du progrès). Под

воздействие этих заблуждений часто попадал Энгельс, да и Маркс не всегда был в

полной мере от них свободен.

132 Маркс цитирует следующую любопытную фразу Юра, написанную около 1830 г.:

«Капитал при помощи науки, взятой им на содержание, «постоянно принуждает

мятежные руки труда к покорности» (Маркс И. Капитал. С. 447).

133 Если пользоваться языком новой школы, наука всегда рассматривалась с точки зрения

потребителя, а не производителя.


лет назад написал предисловие к одной изрядно смешнойутопии134.

Думаю, что одним из мотивов, которые заставили Берн-штейна расстаться с прежними друзьями, нужно считатьего отвращение к их утопиям. Если бы Бернштейн родилсяво Франции и узнал наш революционный синдикализм, онбыстро заметил бы, что это направление стоит на подлин-но марксистском пути. Но ни в Англии, ни в Германии онне нашел рабочего движения, за которым мог бы следовать.Стремясь, как и Маркс, оставаться реалистом, Бернштейнпредпочел заниматься социальной политикой и решатьпрактические задачи, а не дремать под звуки красивых фразо будущем счастье человечества.

Поклонников пустой и ложной науки, о которой мы го-ворим, нисколько не беспокоят упреки в бессилии их дефи-ниций. Поскольку их представления о науке сложились подвлиянием астрономии, они полагают, что любой вопрос мо-жет быть сведен к математическому закону. Очевидно, чтов социологии таких законов нет, но люди всегда восприим-чивы к аналогиям, основанным на формах выражения; онидумают, что дошли уже до высокой степени совершенстваи в самом деле занимаются наукой, если излагают некуюдоктрину просто, ясно, пользуясь дедукцией и описываяпринципы, против которых не возмутится здравый смысли которые к тому же подтверждены кое-каким общеизвест-ным опытом. Эта мнимая наука есть болтовня и только335.

Утописты в совершенстве овладели искусством выска-зываться сообразно этим предрассудкам; им казалось, чтоих открытия тем более убедительны, чем лучше их изло-жение согласуется с требованиями школьного учебника.Я полагаю, что верно обратное: когда имеешь перед собойпроект социальной реформы, чем более удовлетворительнов нем, на первый взгляд, разрешаются все трудности, темболее недоверчиво к нему должно относиться.

134 Atlanticus. Ein Blick in den Zukunftsstaat. Э. Сейер написал рецензию на эту книгу вLes Débats от 16 августа 1899 г.

135 «Недостаточно еще обращали внимание на то, как мало значение дедукции в психоло-гических науках и науках о духе. Очень скоро приходится обращаться к здравому смыслу,то есть непрерывному опыту реальности, чтобы согнуть выведенные следствия и напра-вить их вдоль изгибов жизни. Дедукция применима в духовных вопросах лишь, скажемтак, в метафорическом смысле» (Бергсон А. Творческая эволюция. М.: Кучково поле,2006. С. 215). Подобную мысль, выраженную еще более отчетливо, высказал Ньюмен:«Логик превращает прекрасные, извилистые и быстрые реки в судоходные каналы... Онстремится не подтвердить факты на конкретных примерах, но отыскать средние члены, иесли между средними и крайними членами не слишком много двусмысленностей, а егоученики могут блестяще поддерживать дискуссию, то больше он ничего не требует»(Grammaire de l'assentiment, p. 216-217). Болтовня изобличается здесь безоговорочно.

Пролетарская стачка '\43

Здесь мне хотелось бы очень бегло рассмотреть неко-торые из тех иллюзий, которые породила эта, как я бы ееназвал, «мелкая наука», в которой считается, что истиныможно достичь путем одной лишь ясности изложения. Эта«мелкая наука» во многом способствовала кризису марк-сизма, и сегодня «новую школу» постоянно упрекают в техже неясностях, за которые осуждали еще Маркса, и ста-вят ей в пример французских социалистов и бельгийскихсоциологов.

Чтобы дать действительно точное представление о за-блуждениях мнимых ученых, с которыми борется «новаяшкола», лучше всего взглянуть на совокупности иллю-зий и сделать беглый обзор произведений духа, начиная снаиважнейших.

А. — 1) Позитивисты, которых отличает выдающая-ся посредственность, самонадеянность и педантизм, объ-явили, что перед лицом их науки философия должна ис-чезнуть. Но философия не только не умерла, а, напротив,пробудилась и громко заявила о себе благодаря Бергсону,который отнюдь не желал сводить все к науке и отстаивалза философом право действовать совершенно иначе, чемдействует ученый. Можно сказать, что метафизика вернуласебе утраченные позиции, вскрывая иллюзорность мнимыхнаучных решений и возвращая умы к той таинственнойсфере, которую так ненавидит «мелкая наука». Позитивиз-мом сегодня восторгаются разве что некоторые бельгийцы,чиновники Министерства труда и генерал Андре136, то естьлюди, не имеющие никакого веса в мире мысли.

2) Нет никаких оснований считать, что скоро исчезнутрелигии. Либеральный протестантизм, правда, умирает,так как он пытался во что бы то ни стало свести христи-анскую теологию к чисто рационалистическим положени-ям. О. Конт изобразил карикатуру на католицизм, взяв отэтой церкви лишь административную, полицейскую и ие-рархическую оболочку. Его попытка имела успех только улюбителей посмеяться над обманутыми простаками. Като-лицизм в течение XIX века, напротив, чрезвычайно упро-чил свои позиции, так как ни от чего не отказался, — ондаже окружил себя еще большей таинственностью и, какни странно, все больше распространяется в образованных

136 Этот знаменитый воин участвовал несколько лет назад в изгнании из Коллеж де

Франс Поля Таннери, чья эрудиция признана повсюду в Европе, чтобы заменить его

на какого-то позитивиста. Позитивисты образуют светскую конгрегацию, готовую на

любые гнусности.


кругах, которым теперь смешон рационализм, бывшийкогда-то в моде у профессуры137.

3) Сегодня мы считаем крайним педантизмом былоепритязание наших отцов создать науку об искусстве и да-вать произведениям искусства настолько полные описания,чтобы читатель мог вынести из книги точную эстетическуюоценку картины или статуи. Тэн предпринял для достиже-ния первой цели очень интересные попытки, но только сточки зрения истории школ. Его метод не дает нам ника-ких полезных сведений о самих произведениях. Что же ка-сается описаний, то они имеют некоторое значение тольков том случае, если сами произведения не отличаются боль-шой эстетической ценностью, а принадлежат к жанру такназываемой литературной живописи. Самая плохая фото-графия даст нам лучшее представление о Парфеноне, чемцелый том, посвященный прославлению этого чудесногосооружения. Мне кажется, что знаменитая «Молитва наАкрополе», которую так часто называют одним из лучшихмест у Ренана, есть примечательный образчик риторики ичто она скорее может сделать греческое искусство для нассовершенно непонятным, чем заставить восхищаться Пар-феноном. Несмотря на все преклонение перед Дидро (ино-гда выражаемое в комичных и туманных фразах), ЖозефРейнак вынужден признать, что в знаменитых «Салонах»его кумиру недостает художественного чутья, потому чтобольше всего Дидро любил такие картины, которые моглислужить темой литературных рассуждений138. Как сказалБрюнетьер, «Салоны» Дидро — это развращение критики,потому что произведения искусства в них рассматриваютсятак, словно это книги139.

Простое логическое рассуждение здесь бессильно по-тому, что сущностью искусства является загадка, нюансы,неопределенность; чем правильнее выстроено рассужде-ние, тем более способно оно уничтожить все достоинствашедевра, низводя его до уровня заурядного академическогопродукта.

Это первичное рассмотрение трех наиболее выдаю-щихся произведений человеческого духа наводит нас намысль, что во всяком сложном целом надо отличать яс-ную область от области темной и что эта последняя, мо-жет быть, и есть самая важная. Люди посредственные

137 Паскаль горячо возражал против мнения, что невежество многих католиков

дискредитирует весь католицизм, и Брюнетьер не без оснований считает его главным

антикартезианцем своей эпохи (Brunetière, Études critiques, 4e série, p. 144-149).

138 J. Reinach, Diderot, p. 116-117,125-127,131-132.

139 Bninetière, Évolution des genres, p. 122. Ниже он называет Дидро филистером, р. 153.


заблуждаются, полагая, что с распространением просве-щения она должна исчезнуть и что все в конце концовопустится на уровень «мелкой науки». Это заблуждениеособенно оскорбляет искусство и, в частности, современ-ную живопись, которая все более выражает сочетания та-ких оттенков, на какие раньше не стали бы обращать вни-мания ввиду их изменчивости, а значит, и трудности ихсловесного выражения140.

В. — 1) В морали область, которую легко можно из-ложить в ясных дедуктивных рассуждениях, относится ксправедливым отношениям между людьми. Она заключаетв себе максимы, которые можно встретить в различных ци-вилизациях, поэтому долгое время думали даже, что, обоб-щив эти заповеди, можно выделить основы естественнойморали, присущей всему человечеству. Неясная сторонаморали — та, что относится к половым отношениям: онане определяется формулами, и чтобы проникнуть в нее,нужно много лет прожить в стране, где она принята. Онаже является и основополагающей: постичь ее значит по-нять всю психологию народа, и тогда становится ясно, чтомнимое однообразие первой системы скрывает в себе массуразличий, а одинаковые на первый взгляд максимы могутсильно отличаться по применению. Ясность оказываетсяловушкой.

2) В законодательстве любой сразу же видит, что своддолговых обязательств составляет ясную часть, которуюможно назвать научной. Здесь также нетрудно заметитьбольшое единообразие в правилах, принятых разными на-родами, и многие находят небезынтересным составить об-щий свод таких законов, основанный на разумном обзоревсех существующих. Но практика показывает, что судыразных стран по-разному понимают одни и те же прин-ципы, что указывает на существование неких основопо-лагающих различий. Темной областью является в данномслучае институт семьи, устройство которого влияет навсе общественные отношения. Ле Пле был чрезвычайнопоражен одним замечанием Токвиля по этому поводу:«Меня удивляет тот факт, — говорит этот великий мыс-литель, — что юристы, как современные, так и прошлыхвремен, не признавали того огромного влияния, которое

140 Великая заслуга импрессионистов в том, что они сумели выразить эти нюансы по-средством живописи; однако некоторые из них вскоре вернулись к академическимприемам, и тогда возникло постыдное несоответствие их произведений тем целям,которые они якобы все еще ставили.


оказывали законы о наследовании на развитие челове-ческих отношений. Верно, что эти законы относятся кгражданскому законодательству, но на самом-то деле ихследовало бы поставить во главу угла всех политическихустановлений, ибо они самым непредвиденным образомвоздействуют на общественный строй, при котором жи-вут те или иные народы»141. Это замечание определяет со-бой все исследования Ле Пле.

Выделение в законодательстве ясной и темной областейприводит к любопытному следствию. Люди, чуждые юри-спруденции, крайне редко берут на себя смелость рассуж-дать о долговых обязательствах: они понимают, что для этогонужно знакомство с известными юридическими правилами,а всякий рассуждающий об этом профан делает себя мише-нью для насмешек. Но как только речь зайдет о разводе, ро-дительских правах или о праве наследования, всякий лите-ратор воображает себя юрисконсультом, потому что в этойтемной области нет устоявшихся принципов и неопровер-жимых выводов.

3) В экономической науке такое разделение еще болееочевидно: вопросы товарного обмена легко поддаются из-ложению, методы обмена в разных странах очень похожидруг на друга, и никто не осмеливается высказывать пара-доксальных взглядов на денежное обращение. Зато все, чтокасается производства, представляет порой неразрешимыесложности, в этой области дольше всего сохраняются мест-ные традиции, и можно без конца сочинять самые смешныеутопии о способах производства, не задевая здравый смыслчитателей. Никто не сомневается, что производство естьоснова экономики; эта истина играет важную роль в марк-сизме и признана даже теми авторами, которые не сумелипонять его значения142.

С. — Рассмотрим теперь, как действуют парламенты.Долгое время считалось, что их главная обязанность со-стоит в том, чтобы рассуждать о самых важных вопросахустройства общества и в особенности о формах конститу-ций — в этой сфере можно действовать, перечисляя прин-ципы, выводя из них следствия и формулируя в точныхвыражениях ясные заключения. Наши отцы достигли со-вершенства в такой схоластике, составляющей наиболее

141 Токвиль А. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. С. 57. Le Play, Réforme sociale en

France, chap. 17 (IV).

142 Во «Введении в современную экономику» я показал, как можно воспользоваться

этим различием для прояснения многих вопросов, которые до сих пор были крайне

запутанными, и, в частности, точно оценить некоторые весьма важные идеи Прудона.

Пролетарская стачка -|47

яркую сторону политических дебатов. С тех пор как о кон-ституциях больше не спорят, повод для состязаний в ора-торском искусстве еще могут давать некоторые важныезаконы. Так, при обсуждении отделения церкви от госу-дарства специалистов по основополагающим принципамне только слушали — им даже аплодировали. Согласнообщему мнению, дебаты в парламенте редко поднималисьна такую высоту, а все потому, что самый вопрос пред-ставлял удобную почву для схоластики. Чаще, однако, впарламенте занимаются обсуждением финансовых илисоциальных мер, и сейчас же обнаруживается во всей кра-се глупость наших народных представителей: министры,председатели и докладчики комиссий, всевозможные экс-перты состязаются в тупоумии — ведь здесь они касаютсяэкономических вопросов, в которых нет простых средствдля направления рассуждений. Чтобы высказать серьез-ное мнение в этих вопросах, нужно обладать по ним прак-тическими знаниями, которых наши депутаты не имеют.Среди них много представителей «мелкой науки». 5 ию-ля 1905 года один знаменитый исцелитель венерическихбольных143 заявил, что не занимается политической эко-номией, так как «не вполне доверяет науке, основаннойна догадках». Отсюда следует, видимо, что рассуждать оспособах производства труднее, чем определять сифили-тические шанкры.

«Мелкая наука» породила невероятное количество со-физмов; они поминутно попадаются у нее на пути и имеютбольшой успех у воспитанников культуры посредственно-сти и невежества, которую насаждают университеты. Сутьэтих софизмов заключается в том, чтобы из любви к логи-ке уравнивать все элементы каждой системы. Таким обра-зом, половая мораль сводится к равным взаимоотношени-ям двух контрагентов, семейный кодекс приравнивается кдолговому, а производство — к товарообмену.

Из того, что правительства почти всех стран и времензаботились об установлении правил денежного и фиду-циарного144 оборота или о законодательном закреплениисистемы мер, вовсе не следует, что во имя единообразия

143 Д-р Оганьер [Жан-Виктор Оганьер (Jean-Victor Augagneur, 1855-1931) — врач и

политический деятель, член Республиканско-социалистической партии. — Прим.

ред.] долго был гордостью той категории интеллектуалов, которая считает социализм

разновидностью дрейфусизма. Его пышные выступления в защиту Справедливости

привели его на пост губернатора Мадагаскара — доказательство того, что порою

добродетель вознаграждается.

144 Фидуциарный — от «фидуция» (сделка, основанная на доверии). — Прим. ред.


им стоит доверять управление большими предприятиями,а между тем эта мысль кажется заманчивой многим шарла-танам и питомцам Юридической академии. Полагаю, Жо-рес до сих пор не может понять, почему ленивые законода-тели предоставили экономику анархическим устремлениямэгоистов. Если производство в самом деле является основойобщества, как говорит Маркс, то преступно не ставить егона первое место, не подвергать его законодательной норми-ровке по плану, основанному на наиболее ясных его частях,то есть не выводить его из универсальных принципов, по-добных тем, какими пользуются при разработке конститу-ционных законов.

Социализм неизбежно остается весьма смутным во-просом, потому что он говорит о производстве, то есть осамой загадочной области человеческой деятельности, ипредполагает коренные преобразования в области, не под-дающейся такому ясному описанию, как другие, более по-верхностные сферы. Никакое усилие мысли, никакой про-гресс знаний, никакая логическая индукция не рассеют тойтаинственности, которая окружает социализм. Марксизмпризнает такую его особенность и именно благодаря этомуприобрел право служить исходной точкой для всех социа-листических исследований.

Поспешим, впрочем, прибавить, что эта неясность от-носится к рассуждениям, призванным определить методысоциализма. Можно сказать, что это схоластическая неяс-ность, которая, однако, нисколько не затрудняет формиро-вание самого полного и отчетливого понимания пролетар-ского движения через мощное построение, выработанноепролетариатом в ходе социальных конфликтов и известноепод названием всеобщей стачки. Не нужно забывать, что всесовершенство этого способа представления мгновенно ис-чезает, если попытаться разложить всеобщую стачку на рядотдельных исторических деталей — нужно принять ее какнеделимое целое и рассматривать переход от капитализмак социализму как катастрофу, процесс которой не поддает-ся описанию.

Приверженцев «мелкой науки» воистину трудно удов-летворить. Они во всеуслышание заявляют, что допускаютлишь ясные и точно сформулированные мысли — кстати,для действий такого правила недостаточно, так как мы несовершаем ничего значительного без красочных и отчет-ливых образов, завладевающих всем нашим вниманием, —между тем можно ли, с их точки зрения, найти что-либо бо-лее удовлетворительное, чем всеобщая стачка? Но, говорятони, опираться следует лишь на явления действительности,

Пролетарская стачка 149

данные в опыте, а что представляет собой картина всеоб-щей стачки? Составляется ли она исходя из направленийразвития, выделенных иначе, чем из наблюдения револю-ционного движения? Или же это плод рассуждений каби-нетных ученых, стремящихся разрешить социальную про-блему согласно правилам логики? Может быть, всеобщаястачка есть нечто произвольное? Или же это, напротив, сти-хийное явление, подобное всем тем, которые можно найтив истории периодов активных действий? Многие взываютк правам критического разума и настаивают на них, но ни-кто не думает их оспаривать. Без сомнения, этой картинойнужно управлять, и именно это я пытался сделать выше, нокритический разум — это не замена исторических данныхшарлатанством лженауки.

Если мы хотим критиковать саму основу идеи всеоб-щей стачки, то нужно обрушиться на революционныеустремления, которые она объединяет и представляет вдействии, — нет другого серьезного средства, чтобы пока-зать революционерам, что они неправы, когда изо всех силстараются приблизить социализм, и что их подлинныйинтерес в том, чтобы стать политиками. Революционерыдавно слышат такие слова, но их выбор сделан, и, посколь-ку они далеки от утилитаризма, любые подобные советыбудут напрасными.

Мы прекрасно знаем, что будущие историки неизбеж-но обнаружат в нашей мысли множество иллюзий, потомучто за собой они будут видеть совершенный мир. Нам же,напротив, предстоит действовать, и никто не сможет намсегодня рассказать, что узнают эти историки, никто несможет предоставить нам средство видоизменить движу-щие нами образы так, чтобы избежать их критики.

Наше положение немного напоминает положение фи-зиков, которые занимаются грандиозными расчетами,исходя из теорий, которым не суждено просущество-вать вечно. Сегодня мы оставили всякую надежду по-настоящему подчинить природу науке, зрелище научныхреволюций современности не воодушевляет даже ученыхи, естественно, приводит многих людей к мыслям о по-ражении науки — и тем не менее только безумец мог бысегодня поставить во главе промышленности колдунов,медиумов или чудотворцев. Философ, не ищущий себепрактического применения^ может мысленно поставитьсебя на место будущего историка науки, и тогда он будетоспаривать безусловный характер современных научных

-) 50 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

положений, однако он понимает ничуть не больше совре-менного физика в том, как именно следует исправить объ-яснения, которые дает последний, — следует ли из этого,что философ должен стать скептиком?

Сегодня больше нет серьезных философов, которые при-нимают скептическую позицию. Их главная цель, наоборот,в том, чтобы показать легитимность науки, даже если она невсеведуща и ограничивается определением утилитарных от-ношений. Социология же попала в руки к людям, неспособ-ным ни к какому философскому пониманию, — вот почемуони могут обвинять нас (именем «мелкой науки») в том, чтомы довольствуемся методами, основанными на законе дей-ствия, как нам его показывают все великие историческиедвижения.

Заниматься наукой означает, прежде всего, выяснять,какие силы существуют в мире, и учиться использовать их,рассуждая сообразно опыту. Вот почему я говорю, что, при-нимая идею всеобщей стачки, мы действуем точно так же,как современный физик, который вполне доверяет науке,точно зная, что вскоре ее признают устаревшей. Именномы понимаем подлинную сущность науки, тогда как нашикритики не знают ни современной науки, ни философии, —и сознания этого нам достаточно для успокоения духа.

Всеобщая политическая стачка -| 5 1

ГЛАВА V

Всеобщая политическая стачкаI. — Использование профсоюзов политиками. — Давле-

ние на парламенты. — Всеобщие станки в Бельгии и России.П. — Различие между двумя течениями мысли в соот-

ветствии с двумя концепциями всеобщей стачки: классоваяборьба; государство; мыслящая элита.

III. — Зависть политиков. — Война как источник геро-изма и как разграбление. —Диктатура пролетариата и ееисторические предшественники.

IV. — Сила и насилие. — Понимание силы у Маркса. —Необходимость новой теории пролетарского насилия.

I

Политики — дальновидные люди, чьи неутолимые ап-петиты значительно усиливают проницательность, а вечнаяпогоня за теплыми местами делает их коварнее апачей. Чи-сто пролетарских организаций они боятся как огня и всемисилами стараются их дискредитировать, нередко отрицаядаже их практическую пользу в надежде отвратить рабочихот группировок, у которых якобы нет будущего. Но когдаони замечают, что их ненависть бессильна, а их нападки немешают работе ненавистных им объединений и те, даженаоборот, становятся все сильнее, — тогда они спешат вос-пользоваться мощью пролетариата в своих интересах.

Так, политики долгое время обличали кооперативы, ут-верждая, что они не несут рабочим никакой пользы. Но стех пор как кооперативы стали процветать, многие полити-ки присматриваются к их кассам, мечтая, чтобы их партиясуществовала на доходы с бакалейных и булочных подобнотому, как во многих странах иудейские консистории живутна отчисления с еврейской мясной торговли145.

Профсоюзы можно успешно использовать для пред-выборной агитации. Для плодотворного их употреблениянужна известная ловкость, но политикам ее не занимать.Герар, секретарь профсоюза железнодорожников, былраньше одним из самых непримиримых революционеровво Франции, но скоро понял, что политикой заниматься

145 В Алжире скандалы в администрации консисторий, превратившихся в конторы

подкупа избирателей, вынудили правительство реформировать их, но новый закон об

отделении церкви от государства, вероятно, позволит вернуться к прежним обычаям.


легче, чем готовить всеобщую стачку146. Теперь он стал од-ним из доверенных лиц в Министерстве труда, а в 1902 годумного способствовал избранию Мильерана. В округе, от ко-торого выдвигался министр-социалист, расположен боль-шой вокзал, и если бы не Герар, Мильеран, вероятно, про-валился бы. В номере Le Socialiste от 14 сентября 1902 годаодин из гедистов изобличил такое поведение как вдвойнепостыдное — во-первых, потому что съезд железнодорож-ников постановил, что профсоюз не должен вмешиваться вполитику, а во-вторых, потому что против Мильерана вы-двигался старый депутат-гедист. Автор статьи высказывалопасения, что «корпоративные группы могут сбиться с путии под видом использования политики сами сделаются ору-диями политических игр». Замечание совершенно справед-ливое. Из сделок между профсоюзными деятелями и поли-тиками последние всегда будут извлекать больше выгоды.

Политики не раз вмешивались в стачки в надежде подо-рвать престиж противников и завоевать доверие рабочих.Так, стачки 1905 года в бассейне Лонгви начались с попыткиодной «республиканской федерации» объединить профсо-юзы, способные служить ее политической борьбе противхозяев147. Эта попытка обернулась неудачей для инициато-ров движения, которые были слишком неопытны в такогорода работе. Некоторые политики-социалисты, напротив,умеют проявлять безупречную ловкость, превращая бун-тарские инстинкты масс в силу избирательной кампании.При таких условиях некоторым должна была, естественно,прийти в голову мысль воспользоваться в политических це-лях и широкими народными движениями.

История Англии неоднократно показывала, что прави-тельство отступает перед многочисленными манифестациямипротив его законопроектов даже в тех случаях, когда оно легкомогло бы силой подавить всякое покушение на его институты.Парламентский режим исходит, по-видимому, из убеждения,что если законодательные планы вызывают слишком сильныепроявления общественного недовольства, то большинство

146 Попытка стачки железнодорожников была проведена в 1898 г. Жозеф Рейнак

пишет о ней так: «Герар, персонаж крайне сомнительный, основавший ассоциацию

железнодорожных рабочих и служащих и собравший в ней более 20 000 членов,

вмешался [в конфликт парижских землекопов] с объявлением всеобщей стачки своего

профсоюза [...] Бриссон отдал приказы о проведении дознаний, о занятии вокзалов

войсковыми частями, выстроил кордоны часовых вдоль железных дорог, и никто не

шевельнулся» {Histoire de l'affaire Dreyfus, tome IV, p. 310-311). Сегодня профсоюз

Герара настолько лоялен, что правительство предоставило ему честь провести большую

лотерею. 14 марта 1907 г. Клемансо упомянул его в палате представителей как собрание

«людей разумных и осторожных», противопоставив его Конфедерации труда.

147 Le Mouvement socialiste, 1 e r , 15 décembre 1905, p. 130.

Всеобщая политическая стачка -| 53

не сумеет упорствовать в исполнении таких мер. Это один изслучаев применения системы компромиссов, на которой зиж-дется такой режим. Ни один закон не имеет силы, если некоеменьшинство будет угнетено им настолько, что будет вынуж-дено оказывать ему насильственное сопротивление. Массовыеи бурные демонстрации показывают, что недалек час, когдаможет вспыхнуть вооруженное восстание, и при виде такихвыступлений, если только правительство блюдет добрые тра-диции, оно обязано отступить148.

Различные формы всеобщей политической стачки можносчитать переходной ступенью между демонстрацией силы нашествии и открытым восстанием. Стачка может быть мир-ной и кратковременной и проводиться с целью показать пра-вительству, что оно вступило на ложный путь и в обществеесть силы, способные ему противодействовать. Но она мо-жет быть и первым актом целого ряда кровавых восстаний.

В последние годы парламентские социалисты меньшеверят в возможность быстрого завоевания государствен-ной власти и сами сознают, что им не суждено непрерывнонаращивать авторитет в обеих палатах. В отсутствие исклю-чительных обстоятельств, вынуждающих правительствозаручаться их поддержкой в обмен на серьезные уступки,значение их в парламенте сильно ограничено. Поэтому имбыла бы очень выгодна возможность оказывать давлениеизвне на строптивое большинство, что в глазах консерва-торов выглядело бы угрозой опасного народного движения.

Если бы существовали богатые и централизованные ра-бочие федерации, способные подчинить своих членов стро-гой дисциплине, депутаты-социалисты не стеснялись бывремя от времени навязывать коллегам управление ими. Онимогли бы пользоваться удобными для мятежного движенияслучаями, чтобы остановить на несколько дней какую-ни-будь отрасль промышленности. Уже много раз звучали пред-ложения загонять правительство в угол, приостанавливаяработу угольных шахт149 или железнодорожное движение.Чтобы такая тактика могла дать желаемые результаты, надо,чтобы стачка могла вспыхнуть неожиданно по призыву пар-тии и прекратиться сразу же, как только партия подпишет

148 Клерикалы думали, что могут применить эту тактику, чтобы остановить исполнениезакона против конгрегации. Они надеялись, что бурные манифестации заставятминистра уступить, однако он выстоял, и это, пожалуй, стало ударом по одной изглавных опор парламентского режима, так как диктатура парламента встречает теперьменьше препятствий, чем прежде.

149 В 1890 г. национальный съезд гедистской партии принял в Лилле резолюцию,гласившую, что всеобщая стачка шахтеров теперь возможна и что одна лишь онапозволит добиться результатов, которых напрасно ждут от стачки всех профессий.


соглашение с правительством. Вот почему политики так от-стаивают централизацию профсоюзов и так много говорят одисциплине150. Вполне понятно, что речь идет о дисциплине,подчиняющей пролетариат его руководству. А децентрали-зованные ассоциации рабочих, объединенные в биржи тру-да, не могут дать политикам таких гарантий, поэтому онилюбят называть «анархистами» всех, кто не поддерживаетидею сплочения пролетариата вокруг партийных вождей.

Всеобщая политическая стачка имеет то громадное преиму-щество, что не ставит под угрозу драгоценные жизни полити-ков. Она представляет собой улучшенную разновидность тогоморального восстания* к которому прибегли монтаньяры в мае1793 года, чтобы заставить Конвент исключить жирондистов.Жорес боится отпугнуть клиентов-финансистов так же, какмонтаньяры боялись напугать департаменты, поэтому он таквосхищается идеей движения, не пятнающего себя насилием,которое может «постичь человечество»151, и поэтому он не вы-сказывается резко против идеи всеобщей политической стачки.

Недавние события придали идее всеобщей политическойстачки огромную силу. Бельгийцы добились изменения кон-ституции благодаря демонстрации, которую, возможно, из-лишне честолюбиво окрестили всеобщей стачкой. Кажется,произошедшее тогда было не так трагично, как это иногдапредставляют. Министерство с радостью заставило парла-мент принять проект избирательного закона вопреки жела-нию ультраклерикального большинства, против которогобыли настроены многие предприниматели-либералы, — то,что случилось далее, было прямой противоположностьювсеобщей пролетарской стачке, так как рабочие действовалив интересах государства и капиталистов. После этих уже от-даленных событий была сделана новая попытка воздействияна центральную власть с целью добиться более демократич-ного избирательного закона — на этот раз она окончиласьполной неудачей, так как министерство было против пере-смотра законодательства. Многих бельгийцев этот неуспехошеломил — они не могли взять в толк, почему король неотправил министров в отставку в угоду социалистам, ведь

150 «Если в партии и есть место для индивидуальной инициативы, то произвольныефантазии индивида необходимо отбросить. Устав есть благо партии, и его следуетнеукоснительно придерживаться. Это конституция, которую мы сами для себясвободно выбрали, которая связывает нас друг с другом и позволяет нам всем вместепобедить либо умереть», — сказал один доктор-социалист в Национальном совете(Le Socialiste, 7 octobre 1905). Если бы такие слова произнес иезуит, то слушателиосудили бы их как монашеский фанатизм.

151 J. Jaurès, La Convention, p. 1384 [vol. 5, p. 729].


когда-то из-за либеральных выступлений он вынудил мини-стров-клерикалов уйти в отставку. Такой король решительноничего не понимает в своих обязанностях — это, как тогдавыражались, картонный король.

Опыт Бельгии для нас небезынтересен, так как помогаетхорошо понять глубокую разницу между всеобщей пролетар-ской стачкой и стачкой, управляемой политиками. Бельгияпринадлежит к числу стран с крайне слабым профсоюзнымдвижением, где вся социалистическая организация основанана эксплуатации партийными комитетами кооперативных бу-лочных, бакалейных и мелочных лавок. Рабочий, с давних летпривыкший к церковной дисциплине, здесь все еще человек«низшей расы», и он считает своим долгом повиноваться тем,кто продает ему со скидкой необходимые товары и морочитему голову нудными речами, то религиозными, то социалисти-ческими. В Бельгии не только бакалейные лавки становятсясвоего рода культом — здесь же возникла знаменитая теорияобщественного обслуживания, которую Гед раскритиковал вотдельной брошюре в 1883 году, а Девиль152 тогда же назвалбельгийской подделкой коллективизма. Весь бельгийский со-циализм ведет к развитию государственной промышленностии образованию класса наемных служащих, удерживаемого же-лезной рукой вожаков, которых примет демократия153. Вполнеестественно, что в такой стране всеобщая стачка понимаетсяпреимущественно в политической форме. При таких условияхцелью народного восстания может быть лишь переход властиот одной группы политиков к другой — народ остается вернойскотиной, несущей свое ярмо1 .

Недавние волнения в России также популяризировалиидею всеобщей стачки в среде профессиональных политиков.Многие были поражены результатами согласованной и массо-вой приостановки работы, но до сих пор точно неизвестно, какименно развивались события и к каким последствиям они при-вели. Люди, хорошо знающие страну, предполагают, что Виттебыл связан со многими революционерами и воспользовалсявозможностью напугать царя, чтобы удалить своих врагов и

152 Deville, Le Capital, p. 10.

153 Поль Леруа-Болье недавно предложил называть «четвертым сословием» правитель-

ственных служащих, а «пятым сословием» — служащих частной индустрии. Первые,

как он утверждает, склонны создавать наследственные касты (Les Débats, 28 novembre

1905). Со временем нам придется все яснее различать две эти группы: первая пред-

ставляет мощную поддержку политикам-социалистам, которые хотели бы как можно

полнее управлять ею и подчинить ей промышленных производителей.

154 Это не мешает Вандервельде уподоблять грядущий мир прославленному у Рабле

Телемскому аббатству, где каждый делал что ему угодно, и утверждать, что он уповает

на «анархическую общину» (Destrée et Vondervelde, Le Socialisme en Belgique, p. 289).

Ах, эта магия громких слов!


добиться создания институтов, которые, по его мнению, сде-лают невозможным возвращение к старому режиму. Поражаетто обстоятельство, что в правительстве довольно долго царилирастерянность и хаос, но как только Витте нашел личный ин-терес в том, чтобы действовать энергично, волнения оказалисьочень быстро подавлены. Как некоторые предсказывали за-ранее, этот момент наступил, когда финансисты захотели под-нять упавший кредит России. Предшествующие возмущенияедва ли обладали тем размахом, какой им приписывали. Le PetitParisien — одна из французских газет, сдавших рекламные пло-щади под прославление Витте, утверждает, что всеобщая стачкав октябре 1905 года прекратилась из-за нищеты рабочих и чтоее нарочно продлили еще на один день в надежде, что к движе-нию присоединятся поляки и добьются от правительства тех жеуступок, какие были сделаны Финляндии. Позже газета хвалилаполяков за то, что они благоразумно воздержались от подобныхдействий и не дали немцам предлога вмешаться в российскиедела (Le Petit Parisien, 7 novembre 1905).

Как видно, не стоит слишком доверять известного родасообщениям. Ш. Бонье был прав, выражая в Le Socialiste от18 ноября 1905 года некоторые сомнения по поводу россий-ских событий; он всегда был непримиримым противникомвсеобщей стачки и отмечал, что в том, что произошло в Рос-сии, нет ничего общего с представлениями «правоверныхфранцузских синдикалистов». Там стачка была, по его сло-вам, завершением крайне сложного процесса и лишь однимиз множества средств борьбы, которое оказалось успешнымлишь в силу исключительно благоприятных условий.

Вот одна характерная черта, по которой можно отли-чить два вида движений, именуемых одним и тем же сло-вом. Мы рассмотрели всеобщую пролетарскую стачку,которая есть неделимое целое, — теперь нам предстоит рас-смотреть всеобщую политическую стачку, совмещающуюявления экономического сопротивления со многими дру-гими элементами, не относящимися к экономике. В первомслучае не следует рассматривать отдельные подробности —во втором все зависит от искусства соединения разнород-ных деталей. Теперь следует рассмотреть каждую часть вотдельности, оценить ее значение и суметь найти их общуюсвязь. Вероятно, подобная работа должна казаться утопи-ческой или даже абсурдной людям, у которых всегда на-готове много практических возражений против всеобщейпролетарской стачки, — но если пролетариат, предостав-ленный самому себе, ни на что не годен, то политики приэтом годятся на все.. Разве не заключается один из догматов

Всеобщая политическая стачка Ί 57

демократии в убеждении, будто гений демагогов — лучшеесредство победить любое сопротивление?

Я не стану обсуждать шансы такой тактики на успехи предоставлю мелким биржевым маклерам, читающимL'Humanité, размышлять о том, как не дать всеобщей поли-тической стачке скатиться в хаос. Я же просто хочу осве-тить глубокую разницу, существующую между двумя кон-цепциями всеобщей стачки.

II

Как мы видели, синдикалистская всеобщая стачка — этопостроение, включающее в себя весь пролетарский социа-лизм. И все его реальные элементы не просто присутствуютв ней, а сгруппированы точно таким же образом, как онигруппируются в самой социальной борьбе, и их прояв-ления в точности соответствуют их сущности. Мы не мо-жем противопоставить этому построению столь же ясныйобразный ряд, чтобы изобразить социализм политиков.Впрочем, если считать ядром тактики революционно на-строенных парламентских социалистов всеобщую полити-ческую стачку, нетрудно выявить разницу между ними исиндикалистами.

А. — С первого же взгляда заметно, что всеобщая по-литическая стачка не предполагает существования полябитвы, на котором пролетариат атакует буржуазию. Де-ление общества на два враждебных лагеря исчезает, таккак восстание такого рода может произойти при любойсоциальной структуре. Многие исторические революциипрошлого были плодами союза различных недовольныхгрупп, и авторы-социалисты много раз показывали, чтобедные классы тогда шли на убой, чтобы привести к вла-сти тех, кто сумел ловко воспользоваться в своих интере-сах мимолетным возмущением народа против прежнихвластей.

Кажется, на такой исход надеялись в 1905 году и русскиелибералы. Большое количество крестьянских и рабочихвосстаний было им на руку, говорят даже, они были оченьдовольны поражениями маньчжурской армии155 — они на-деялись, что испуганное правительство придет к ним засоветом. А поскольку среди них много социологов, это бы-

155 Корреспондент Les Débats сообщал в номере от 25 ноября 1906 г., что депутаты

Думы поздравили одного японского журналиста с победами его соотечественников

(ср. Les Débats, 25 décembre 1907)..


ло бы торжеством «мелкой науки». Ну а народу, вероятно,пришлось бы снова потуже затянуть пояса.

Я думаю, что когда капиталисты-акционеры L'Humanitéвыражают восторг некоторыми стачками, то они руко-водствуются теми же соображениями. Они видят в про-летариате удобное средство расчищения почвы для их го-сподства и верят, основываясь на историческом опыте, чтовосставших всегда сумеет образумить социалистическоеправительство. Ведь до сих пор в законодательстве тща-тельно сохраняются статьи против анархистов, изданныев минуту безумного страха. Хотя их и клеймят преступ-ными законами* они еще могут пригодиться для защитыкапиталистов-социалистов156.

В. — 1) Сегодня считается неверным, что любая ор-ганизация пролетариата должна основываться на рево-люционном синдикализме. Поскольку синдикалистскаявсеобщая стачка не есть еще вся революция, то наряду спрофсоюзами должны существовать и другие организа-ции, а поскольку стачка есть только один из многих эле-ментов, который нужно умело сочетать с другими и вы-зывать к жизни в благоприятный момент, то профсоюзыдолжны действовать по указаниям политических комите-тов или по крайней мере тщательно согласовывать с нимисвои действия, потому что такие комитеты обладают под-линным знанием социалистического движения. Италья-нец Ферри предложил забавный символ такого согласия,сказав, что социализм должен стоять на двух ногах. Этуфигуру он заимствовал у Лессинга, который и не догады-вался, что она может стать социологическим принципом.Во втором явлении «Минны фон Барнхельм» трактирщикговорит Юсту, что нельзя ограничиваться одной рюмкойводки, как нельзя устоять на одной ноге, а потом прибав-ляет, что Бог троицу любит и что дом строится о четырехуглах157. Не знаю, воспользовались ли социологи этимипьяными афоризмами, они, во всяком случае, стоят перво-го, которым злоупотребляет Ферри.

156 Можно также задаться вопросом, сильно ли былые враги военного правосудия

стремятся к упразднению военных трибуналов? В течение долго времени

националисты — с видимостью здравого обоснования — могли утверждать, что их

сохраняют для того, чтобы не пришлось передавать дело Дрейфуса в суд присяжных

в случае, если кассационный суд потребует третьего приговора, а военный трибунал

составить легче, нежели коллегию присяжных.

157 Русские ссылки приводятся по переводу А. Ариан {Лессинг Г.Э. Избранное. М.:

Художественная литература, 1980). — Прим. ред.

Всеобщая политическая стачка Ί 59

2) Если синдикалистская всеобщая стачка связана с эпо-хой значительного экономического прогресса, то всеобщаяполитическая стачка, напротив, предполагает эпоху упадка.Опыт показывает, что вырождающиеся классы легче увле-каются обманчивыми речами политиков, чем классы, пере-живающие подъем, так что политическая прозорливостьлюдей тесно связана с условиями, определяющими их су-ществование. Классы процветающие могут допускать осо-бо крупные промахи, потому что они слишком уверены всвоих силах и, опьяненные мечтами о славе, слишком смелоглядят в будущее. Классы ослабленные то и дело отдаютсяво власть людей, обещающих им покровительство госу-дарства, не стараясь даже уяснить себе, как такое покрови-тельство может согласовать противоположные интересыотдельных групп. Они охотно вступают в любой альянс,добивающийся милости от правительства, и с восторгомслушают самоуверенные речи шарлатанов. Социалистыдолжны соблюдать большую осторожность, чтобы не опу-ститься до уровня крикливого антисемитизма, по выраже-нию Энгельса158 (а его советам на эту тему следовали далеконе всегда).

Всеобщая политическая стачка предполагает, что са-мые разнообразные социальные группы одинаково ве-рят в волшебную силу государства. Этой веры всегдахватает у ослабевающих групп, и она позволяет им при-нимать пустомель за всезнающих людей. На пользу ейидет и глупость филантропов, которая всегда происхо-дит от вырождения богатых классов. Победа ее тем легче,что противостоящие ей капиталисты будут трусливы иподавленны.

3) Теперь уже нельзя игнорировать планы организа-ции будущего общества — несмотря на то, что марксизмих высмеивал, а синдикалистская всеобщая стачка от-вергала, сегодня они становятся ключевым элементом но-вой системы. Всеобщая политическая стачка может бытьобъявлена только тогда, когда появится уверенность, чтомы располагаем полным кадровым составом для управ-ления новым режимом. Именно это имел в виду Жорес встатьях 1901 года, когда сказал о синдикалистской стач-ке, что современное общество «отшатнется от такого не-определенного и бессодержательного предприятия, как отпропасти»159.

158 Энгельс Ф. Крестьянский вопрос во Франции и Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Со-

чинения. Т. 22. С. 521.

159 J. Jaurès, Études socialistes, p. 107.


У нас достаточно молодых адвокатишек без будущего,которые исписали ворохи тетрадей подробными планаминовой социальной организации. И хотя у нас еще нет ре-волюционного молитвенника, который Люсьен Эрр обещализдать в 1900 году, уже вполне разработаны, по крайней ме-ре, процедуры обеспечения бухгалтерии в коллективист-ском обществе, а Тарбурьеш даже провел исследованиеобразцов бумажной писанины и выработал рекомендациидля будущей бюрократии160. Жорес неустанно сетует на то,что капитализм утаивает множество истин, и не сомнева-ется, что революция гораздо менее зависит от условий, на-званных Марксом, чем от разглагольствований непризнан-ных гениев.

С. — Я обратил внимание читателей на все страшное,что есть в революции, понятой с точки зрения Маркса исиндикалистов, и подчеркнул, что очень важно сохранитьее значение полного и неотменимого переворота, потомучто именно оно придает социализму огромное воспита-тельное значение. Серьезность стоящей перед пролетари-атом задачи едва ли будет по вкусу жуирующим сторон-никам наших политиканов, а последние хотят успокоитьбуржуазию и обещают ей обуздать анархические инстин-кты народа. Они объясняют, что никто и не думает унич-тожать огромную государственную машину, что благораз-умные социалисты хотят лишь двух вещей: овладеть этоймашиной для того, чтобы отладить ее работу на пользусвоих друзей, и сделать правительство более устойчивым,что будет выгодно для всех деловых людей. Токвиль отме-чал, что с начала XIX века административные учрежденияФранции очень мало изменились и революции не произ-водили в этой области особенно серьезных переворотов161.Социалисты-финансисты не читали Токвиля, но инстин-ктивно понимают, что централизованное, авторитарное идемократическое государство может защитить их от про-летарской революции, предоставляя им вместе с тем бес-конечные ресурсы. Преобразования, которые смогут про-вести их друзья, парламентские социалисты, всегда будут

160 Множество подобных, до безумия серьезных, вещей мы обнаруживаем в«Граде будущего» у Тарбурьеша. Некоторые люди, называющие себя хорошоосведомленными, уверяют, что у Артюра Фонтена, главы Управления труда, припасеныпоразительные решения социального вопроса и что он обнародует их, когда выйдет вотставку. Наши преемники будут благословлять его за то, что он уготовил им радости,которых мы так и не познаем.

161 Токвиль А. Старый порядок и революция, с. 297.

Всеобщая политическая стачка -| g -|

ограниченными, и государство всегда сможет исправитьих промахи.

Синдикалистская всеобщая стачка отстраняет от социа-лизма ищущих приключений финансистов, а политическаястачка им весьма на руку, так как она может произойти толь-ко при условиях, благоприятных для господства политика-нов, а значит, и для операций их союзников-финансистов162.

Маркс, как и синдикалисты, предполагает, что революциябудет полной и необратимой, потому что она передаст про-изводительные силы в руки свободных людей, то есть таких,которые смогут управлять работой предприятия, созданногов эпоху капитализма, без участия хозяев. Такой взгляд совер-шенно неприемлем ни для финансистов, ни для политиков,которых они поддерживают, ведь ни те, ни другие не годят-ся ни на что, кроме благородной профессии хозяев. Поэтомуво всех исследованиях, посвященных «благоразумному со-циализму», всегда признается, что общество делится на двечасти: первая — элита, организованная в политическую пар-тию, которая видит свою миссию в том, чтобы мыслить за всюостальную немыслящую массу, и считает себя достойной вос-хищения за то, что готова поделиться с этой массой своимипознаниями163; вторая же — это совокупность производите-лей. У элиты политиков нет другой профессии, кроме исполь-зования своего разума, и она не видит никакого противоречияпринципам имманентной Справедливости (которые сама жеи устанавливает) в том, чтобы пролетариат кормил ее своимитрудами и обеспечивал ей образ жизни, который нельзя на-звать аскетическим.

Это разделение так очевидно, что его и не стараются скры-вать: официальные социалисты постоянно говорят о партиикак об особом организме, живущем собственной жизнью. Намеждународном социалистическом конгрессе 1900 года пар-тию предупреждали об опасности, которую несет политикачрезмерного отчуждения от пролетариата: партия должнавнушать массам доверие, если хочет опереться на них в день

162 В LAvant-Garde от 29 октября 1905 г. читаем сообщение Люсъена Ролана в Национальном

совете Объединенной социалистической партии об избрании Луи Дрейфуса, спекулянта

зерном и акционера L'Humanité, во Флораке. «Я испытал сильнейшую боль, — говорит

Ролан, — узнав, что один из королей эпохи попытался присвоить наш Интернационал,

наше красное знамя, наши принципы, восклицая: „Да здравствует социалистическая

республика!")». Те, кто узнает об этих выборах лишь из официального доклада,

опубликованного в Le Socialiste от 28 октября 1905 г., получат о них совершенно неверное

представление. Пожалуй, официальные социалисты в данном случае исказили истину

даже сильнее, чем сторонники Генерального штаба в деле Дрейфуса..

163 Интеллектуалы — это не просто мыслящие люди, как часто говорят, это люди,

сделавшие мысль своей профессией и получающие аристократическое жалованье

за благородство этой профессии.

-| ß2 Жорж Сорвль «Размышления о насилии»

решительной битвы164. Главный упрек Маркса в адрес его про-тивников из Альянса был вызван именно этим разделением направителей и управляемых, которое привело бы в конце кон-цов к возрождению государства 6 5 и которое теперь так явнообнаруживается в Германии и других странах.

III

А. — Теперь мы пойдем дальше в анализе идей, связан-ных с всеобщей политической стачкой, и прежде всего по-смотрим, что происходит здесь с понятием класса.

1) Классы уже не определяются по месту их представителейв капиталистическом производстве — происходит возврат кпрежнему делению на богатые и бедные группы. Так представ-ляли себе классы еще старые социалисты, искавшие средствоисправить несправедливость в распределении богатств. Того жевзгляда придерживаются и социал-католики: они хотят улуч-шить участь бедняков при помощи не только благотворитель-ности, но и множества институтов, направленных на смягчениестраданий, причиняемых капиталистической экономикой. Повсей видимости, на той же точке зрения до сих пор стоят и лю-ди, почитающие пророком Жореса: мне рассказывали, что онстарался обратить Бюиссона в социализм, взывая к его добромусердцу, и что эти два авгура вели нелепейшую дискуссию о том,как исправить ошибки общества.

Массы считают свои страдания следствием прошлого,полного жестокости, невежества и насилия, и верят, что ге-ний вождей может уменьшить их несчастья, а демократия,если она будет свободной, заменит несправедливую и вред-ную иерархию на иерархию благодетельную.

Сами же вожди, которые держат своих последователейв этом сладком заблуждении, смотрят на мир совсем ина-че. Нынешняя организация общества им отвратительнав той мере, в какой она препятствует их честолюбивымустремлениям, и возмущает их не столько существованиеклассов, сколько невозможность занять положение, приоб-ретенное их старшими собратьями. Как только им удается

164 К примеру, Вайян говорит: «Нам придется дать великое сражение, но неужели выдумаете, что мы сможем в нем победить, если за нами не встанет пролетариат? Ондолжен идти с нами, но этого не будет, если мы подавим его, если мы дадим емупонять, что Социалистическая партия больше не представляет его интересы, большене представляет войну рабочего класса против класса капиталистического» [Cahiersde la Quinzaine, 16ede la IIe série, p. 159-160). В этом выпуске содержится стенограммапротокола конгресса.

165 Марне К., Энгельс Ф. Альянс социалистической демократии и Международноетоварищество рабочих. // Марне К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 18. С. 341.

Всеобщая политическая стачка '\Q3

проникнуть в оплоты государства, в салоны, в места раз-влечений, они обыкновенно перестают быть революционе-рами и начинают благоразумно рассуждать об эволюции.

2) Мятежное настроение, встречающееся в бедных классах,приобретает теперь оттенок злобной зависти. Наши демократи-ческие газеты искусно поддерживают это чувство, видя в этомлучший способ отупления и подчинения своей публики, — дляэтого они пользуются скандалами в богатом обществе и под-талкивают читателей испытьшать злорадство, узнавая о позо-ре в домах великих мира сего. С удивительным бесстыдствомони утверждают, что служат делу строжайшей морали, котораяякобы так же им дорога, как и благосостояние бедных классов иих свобода! Но, вероятно, единственной движущей силой этихпоступков служит их собственная выгода166.

Зависть, как кажется, обыкновенно присуща характерампассивным. Вождям свойственны активные чувства, и за-висть превращается у них в жажду добиться любой ценоюжеланной цели, употребляя все средства, чтобы устранитьлюдей, стоящих на пути. В политике нет места совестливо-сти, как нет ей места и в спорте: опыт ежедневно показываетнам, с какой смелостью спортсмены преодолевают послед-ствия неблагоприятных случайностей.

3) Управляемая масса имеет только самые наивные исмутные понятия о том, что могло бы улучшить ее положе-ние. Демагоги с легкостью внушают ей мысль, что лучшеесредство заключается в использовании силы государства,чтобы донимать богатых, — так зависть переходит в месть,а мстительность, как известно, чувство необыкновенномогущественное, особенно у слабых людей. История грече-ских городов и средневековых итальянских республик пол-на налоговыми законами, сильно притеснявшими богатыхи немало способствовавшими разрушению этих государств.В XV веке Эней Сильвий (впоследствии папа Пий II) с изум-лением отмечает необыкновенное благоденствие торговыхгородов Германии и большую свободу, которой пользова-лись там гонимые в Италии буржуа167. Если присмотретьсяк современной социальной политике, то нетрудно увидеть,

166 Мимоходом замечу здесь, что Le Petit Parisien — один из важнейших органов политикисоциальных реформ — живо интересовался злоключениями принцессы Саксонскойи очаровательного наставника Жирона [Луиза Тосканская, жена кронпринцаСаксонского, после 9 лет брака бежала из Саксонии с Андре Жироном, гувернеромсвоих детей. — Прим. ред.]. Эта газета, занятая исправлением народных нравов,не может понять, почему обманутый муж упорно не хочет возвратить себе супругу.14 сентября 1906 г. на ее страницах было сказано, что героиня хроники «порвала свульгарной моралью» — отсюда можно сделать вывод, что мораль Le Petit Parisien, повсей видимости, отличается особой оригинальностью.

167 Jansse η, L'Allemagne et la Réforme, trad, franc., tome I, p. 361.

1 ß 4 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

что она также вся насыщена идеями зависти и мести: мно-гие законы издаются с целью скорее досадить хозяевам, чемулучшить положение рабочих, и если в стране клерикалыслабы, они непременно рекомендуют самые суровые меры,чтобы отомстить франкмасонам-хозяевам168.

Партийные вожди извлекают из всех этих мер разнообраз-ные выгоды. Они пугают богатых и эксплуатируют их в лич-ных интересах. На словах они больше всех выступают противпривилегий богатства, но сами умеют получить все радости,которые они дают. Играя на дурных инстинктах и глупостисвоих сторонников, они воплощают любопытный парадокс —заставляют толпу одобрять неравенство условий жизни воимя демократического равенства. Успехи демагогов, начинаяс древних Афин и заканчивая современным Нью-Йорком, не-возможно понять, если не учитывать идею мести и ее необык-новенную силу, превосходящую любое рассуждение.

Не думаю, что есть другие средства устранить это ги-бельное влияние демагогов, кроме тех, которые можетиспользовать социализм, продвигая идею всеобщей про-летарской стачки: он пробуждает в душе чувство возвы-шенного по отношению к условиям этой гигантской битвы,и, отодвигая на второй план жажду удовлетворить завистьпутем жестокости, он выдвигает на первый план гордостьсвободного человека и тем самым защищает рабочего отшарлатанства честолюбивых и корыстных вождей.

В. — Громадные различия между двумя пониманиямивсеобщей стачки или двумя видами социализма станут ещеочевиднее, если сравнить социальную борьбу с войной. Во-йна точно так же способна дать начало двум противопо-ложным системам, так что о ней можно вынести сужденияпрямо противоположные, опираясь на несомненные факты.

В ней можно найти черты благородства, то есть то, чтов ней видят поэты, прославлявшие знаменитые армии. Рас-сматривая войну таким образом, мы находим в ней:

1) Идею, что ремесло воина не сравнимо ни с каким дру-гим; что оно ставит того, кто себя ему посвящает, превышеусловий обыденной жизни; что история всецело основы-вается на приключениях воинов, а экономика существуеттолько для того, чтобы их поддерживать.

168 Применение социальных законов, по крайней мере во Франции, дает повод для чрез-

вычайно странного неравенства в отношении к людям: судебные преследования за-

висят от политических или даже финансовых условий. Все мы помним, что приключи-

лось с тем знаменитым кутюрье, которого наградил Мильеран и которого многократно

штрафовали за нарушение законов о защите работниц.

Всеобщая политическая стачка -\ Qß

2) Чувство славы, которое Ренан правильно считалодним из самых удивительных и мощных порожденийчеловеческого гения и которое получило несравненнуюценность в истории169.

3) Страстное желание померяться силами в великихбитвах, доказать на деле превосходство военного ремес-ла над всеми остальными и добиться славы хотя бы це-ною жизни.

Мне не нужно долго задерживать внимание читателейна этих характерных чертах, чтобы доказать значение этихпредставлений в Древней Греции. Героический образ во-йны осеняет всю античную историю. Республиканские ин-ституты Древней Греции выросли из военной организацииграждан; греческое искусство достигло апогея в сооруже-нии крепостей; философы не мыслили иного воспитания,кроме того, которое поддерживало бы героические тради-ции среди молодежи, и даже правила обучения музыке онибрались устанавливать потому, что не хотели допуститьразвития каких-либо чувств, чуждых военной дисциплине;социальные утопии создавались для того, чтобы сохранитьв городах ядро гомеровских воинов, и т.д. В наше времявойны за Свободу породили не меньше идей, чем войныдревнегреческие.

Но у войны есть и другая сторона, в которой нет ничего бла-городного и на которую всегда указывают пацифисты170. Войнауже не служит самоцелью, а должна удовлетворять честолюбиеполитических деятелей. Войны ведут на чужой территории ра-ди быстрого получения больших материальных выгод. Крометого, победа должна доставить тем, кто управлял страной вминуту успеха, такой перевес, который позволит им расточатьмилости своим приверженцам. Наконец, победа должна на-столько опьянить граждан, чтобы они не могли здраво оценитьте жертвы, которых от них требуют, и увлеклись радужнымиобразами будущего. Из-за такого состояния умов народ легкопозволяет правительству чрезмерно укрепить власть, так чтовсякое внешнее завоевание обыкновенно влечет за собой за-воевание внутреннее, осуществляемое теми, в чьих руках на-ходится власть.

Синдикалистская всеобщая стачка весьма сильно напо-минает первый тип войны. Пролетариат организуется длябитвы, явственно отделяясь от остальных частей нации,рассматривая себя как основную движущую силу истории,

169 Renan, Histoire du people d'Israël, tome IV, p. 199-200 [1125-1126].

170 На различии между двумя сторонами войны строится книга Прудона «Война и

мир».

-| Qß Жорж Сорель «Размышления о насилии»

подчиняя все социальные соображения идее борьбы. Он об-ладает отчетливым представлением о славе, которая долж-на увенчать его историческую роль, и о героизме его воин-ственной позиции и стремится к решительному испытанию,чтобы показать свою доблесть. Он не стремится к завоева-нию, а потому не строит планов использования победы: егоцель — свергнуть господство капиталистов в сфере произ-водства, чтобы впоследствии снова занять свое место в соз-данных капитализмом цехах.

Такая всеобщая стачка весьма ясно обнаруживаетбезразличное отношение к материальным выгодам за-воеваний, ставя целью уничтожение государства. Ведьгосударство и было зачинателем завоевательных войн, рас-пределителем благ и причиной существования господству-ющих групп, извлекающих выгоды из любых предприятий,тяготы которых несет все общество.

Политики держатся другой точки зрения и рассужда-ют о социальных конфликтах точно так же, как дипломатыо международных делах. Собственно военная сторона этихконфликтов их почти не интересует, а в сражающихся онивидят лишь орудия. Пролетариат есть их армия, которуюони любят той же любовью, какой колониальный губернаторлюбит военные отряды, подчиняющие его прихотям массынегров. Политики стараются увлечь пролетариат, посколь-ку торопятся выиграть крупные сражения за государствен-ную власть. Они поддерживают в своих людях рвение, какего всегда поддерживали в войсках наемников: обещаниямибудущих грабежей, призывами к ненависти и мелкими по-дачками, которые им позволяет делать захват несколькихважных политических постов. Но пролетариат для них толь-ко пушечное мясо и больше ничего, как уже заметил Маркс в1873 году171.

В основе всех их концепций лежит идея укрепления госу-дарства. В своих нынешних организациях политики уже го-товят кадры для будущей сильной, централизованной и дис-циплинированной власти, которая, не смущаясь критикойоппозиции, сумеет заставить ее замолчать и возведет своюложь в ранг закона.

С. — В социалистической литературе очень часто под-нимается вопрос о будущей диктатуре пролетариата, ноповоду которой, впрочем, не любят давать подробных объ-яснений. Иногда это выражение уточняют, прибавляя к

171 Альянс социалистической демократии. С. 341. Маркс упрекал своих противников за то,

что они перенимают бонапартистские практики..

Всеобщая политическая стачка -| ßj

существительному диктатура эпитет безличная-, но, в сущ-ности, ничего этим не проясняют. Бернштейн еще нескольколет назад предупреждал, что это будет, вероятно, диктатура«ораторов из политических клубов и литераторов»172. Он по-лагал, что социалисты 1848 года, говоря об этой диктатуре,имели в виду, в подражание 1793 году, «диктаторскую и ре-волюционную центральную власть, поддерживаемую тер-рористической диктатурой революционных клубов». Такаяперспектива его ужасала, и он уверял, что рабочие, с кото-рыми ему случалось говорить об этом, смотрят в будущее сопаской1 3. Из этого он делал вывод, что в основе социали-стической политики и пропаганды должно лежать более эво-люционистское видение современного общества. Его анализ,однако, кажется мне недостаточным.

В понятии о диктатуре пролетариата мы можем заметить,прежде всего, отголоски Старого режима. Социалисты оченьдолго утверждали, что капитализм можно уподобить феода-лизму — я не знаю более ошибочной и опасной идеи. Они во-ображали, что этот новый феодализм исчезнет под влияниемсил, подобных тем, которые разрушили феодальный строй, аон пал под ударами сильной централизованной власти, испол-ненной веры в свое божественное право употреблять противзла исключительные меры. Короли нового типа174, установив-шие современное монархическое право, были ужасными де-спотами, начисто лишенными совести, но великие историкиоправдывали их насилие, так как в те времена, когда феодаль-ная анархия, варварские нравы и полное невежество старыхдворян в сочетании с отсутствием почтения к идеологам про-шлого175 казались преступлениями, решительно действовать

172 Мысль Бернштейна, очевидно, отсылает к знаменитой статье Прудона, фрагмент

которой он к тому же цитирует на странице 47 [58] своей книги. Эта статья

заканчивается обвинениями в адрес интеллектуалов: «И тогда вы увидите, что такое

революция, которую вызывают адвокаты, совершают художники, а возглавляют

романисты и поэты. Нерон был человеком искусства, лирическим и драматическим

артистом, страстно влюбленным в идеал, обожателем древностей, собирателем

медалей, туристом, поэтом, оратором, бретером, софистом, донжуаном, ловеласом,

остроумным, изобретательным, добросердечным аристократом, полным жизни и

сладострастия. Потому-то он был Нероном» [Le Représentant du peuple, 29 avril 1848).

173 Bernstein, Socialisme théorique et Socialdémocrate pratique, p. 298 [233] et226 [185].

174 CM. Gervinus, Introduction à l'histoire du XIX siècle, trad, franc., p. 27. [Рус. изд. Гервинус

Г. Введение в историю XIX века. Переведено под ред. М. Антоновича. — СПб.: Изд.

Бакста 0.1864 г. — Прим. ред.]

175 В крайнее замешательство приводит современных авторов история папства:

некоторые смотрят на него глубоко враждебно, так как ненавидят христианство,

однако многие склонны прощать крупнейшие ошибки средневековой папской

политики из-за естественной симпатии, побуждающей их восхищаться любыми

жестокостями идеологов.

Ί g g Жорж Сорель «Размышления о насилии»

против которых есть долг королевской власти. Именно та-кую по-королевски решительную расправу с вождями ка-питализма, очевидно, имеют в виду те, кто говорит сегодняо диктатуре пролетариата.

Позднее монархия ослабила деспотизм, и тогда возник-ло конституционное правительство. Точно так же предпо-лагается, что и диктатура пролетариата должна мало-по-малу ослабеть и затем исчезнуть, чтобы в конечном итогеуступить место анархическому обществу, но как это должнопроизойти, нам объяснить забывают. Королевский деспо-тизм, конечно, разрушился не сам по себе и не по добротемонархов, и надо быть очень наивным, чтобы верить, будтоте, кто воспользуется демагогической диктатурой, легко от-кажутся от ее преимуществ.

Бернштейн верно заметил, что диктатура пролетариатасоответствует разделению общества на господ и рабов, но,как ни странно, он не увидел, что идея всеобщей политиче-ской стачки, которую он теперь до известной степени при-нимает, теснейшим образом связана со страшной для негодиктатурой политиков. Те, кто сумеет организовать про-летариат в единую армию, всегда готовую им подчиняться,сделаются военачальниками и введут в побежденном обще-стве осадное положение — и тогда на другой день после ре-волюции воцарится диктатура политиков, представляющихуже и теперь сплоченную группу.

Выше я упоминал слова Маркса о тех, кто восстанавли-вает государство, создавая в современном обществе заро-дыш будущего класса господ. Как это происходит, можноувидеть на примере истории Французской революции. Ре-волюционеры готовятся к тому, чтобы их административ-ный персонал захватил власть в тот самый момент, когдаее выпустят из рук представители старой власти, так чтогосподство не знает перерывов. Жорес сверх всякой мерывосторгается этим ходом в «Социалистической истории»,не понимая как следует его смысла, но смутно догады-ваясь о сходстве со своим представлением о социальнойреволюции.

Слабоволие людей этого времени было так велико,что иногда замена старой власти новой принимала харак-тер буффонады: мы неизменно встречаемся, так сказать,с правительством сверхштатным, или, как тогда выража-лись, подставным, которое формируется заранее наряду сзаконным правительством, считает себя легитимным ещепрежде, чем стать законным, и готово воспользоваться

Всеобщая политическая стачка 169

малейшим инцидентом, чтобы вырвать бразды правленияиз ослабевших рук установленных властей176.

Один из самых странных, но характерных для этого вре-мени эпизодов — выбор красного знамени. В эпоху волненийэтот знак служил сигналом о введении военного положения,а 10 августа 1793 года красное знамя стало революционнымсимволом, знаком объявления «народом военного положе-ния против непокорной исполнительной власти». Жорескомментирует этот факт следующими словами: «Это мы, на-род, теперь воплощаем право... Мы не бунтовщики. Бунтов-щики находятся в Тюильри, и мы поднимаем знамя законно-го подавления во имя родины и свободы, против мятежногодвора и умеренных» . Итак, мятежники начинают с объяв-ления себя законной властью. Они борются с государством,обладающим лишь внешними признаками законности, иподнимают красное знамя как символ силового восстанов-ления подлинного порядка. Добившись победы, они назовутпобежденных заговорщиками и потребуют для них наказа-ния. Истинным завершением всей этой прекрасной идеоло-гии была сентябрьская расправа над заключенными.

Все это крайне просто, и всеобщая политическая стачканеизбежно породит в своем развитии точно такие же яв-ления. Она окажется успешной, если пролетариат будет вмассе организован в профсоюзы, подчиняющиеся полити-ческим комитетам, чтобы тем самым была создана сплочен-ная организация, зависящая от людей, готовых взять в рукивласть, и чтобы оставалось только произвести простую за-мену административных кадров. Организация подставногоправительства должна быть, конечно, более полной, чем вовремя революции, потому что теперь победить государ-ство силой, по всей видимости, труднее, чем прежде, одна-ко принцип останется тот же. Так как в настоящее время,благодаря новым средствам, доставляемым парламентскимрежимом, власть с большей регулярностью переходит из

176 Одну из причудливых комедий Революции пересказывает Жорес в книге La Convention,p. 1386-1388 [vol. 5, p. 733-736]. В мае 1793 г. в резиденции епископа был учрежден повстан-ческий комитет, который формирует подставное правительство, а затем 31 мая является вмэрию и провозглашает, что парижский народ отправляет в отставку власти всех законныхорганов. Поскольку у Генерального совета Коммуны не было никаких средств защиты, ему«пришлось уступить», но сделал он это с напускным трагизмом: помпезными речами и брат-скими объятиями, «чтобы подтвердить отсутствие и уязвленного самолюбия, с одной сторо-ны, и властной гордыни, с другой». Завершилось это паясничанье постановлением, возвра-щающим полномочия только что распущенному Совету. Жорес использует здесь прелестныевыражения: революционный комитет «освободил [законную власть] от всех ограниченийзаконности». Это изящное рассуждение воспроизводит знаменитые слова бонапартистов:«Выйти за пределы законности, чтобы войти в пределы права».

177 Jaurès, La Législative, p. 1288 [vol. 2, p. 701].


рук в руки, а пролетариат будет полностью подчинен офи-циальным профсоюзам, такая социальная революция при-ведет к небывалому порабощению.

IV

Изучение политической стачки помогает нам лучшеуяснить разницу между двумя понятиями, которую необ-ходимо всегда иметь в виду при анализе современных со-циальных вопросов. Слова сила и насилие употребляют топрименительно к действиям власти, то применительно кдействиям повстанцев. Ясно, что в том и в другом случаепоследствия совершенно различны. Я придерживаюсь мне-ния, что лучше выбрать такую терминологию, которая небудет приводить к неоднозначности, и сохранить терминнасилие за вторым значением. Тогда мы можем сказать, чтосила имеет целью установить социальный порядок, осно-ванный на власти меньшинства, а насилие направлено науничтожение этого порядка. Силу применяла буржуазия ссамого начала новой истории, тогда как пролетариат дей-ствует теперь против нее и против государства насилием.

Я был давно уверен, что важно углубить теории соци-альных сил, которые во многом можно уподобить силамдинамики, воздействующим на материю, однако самого су-щественного различия, о котором идет речь здесь, я не могуловить до тех пор, пока не стал размышлять о всеобщейстачке. Мне, впрочем, не кажется, что Маркс когда-либоисследовал другие социальные двигатели, кроме силы. Не-сколько лет тому назад в «Опытах критики марксизма»178 япопытался обобщить марксистские положения о приспосо-блении человека к условиям капитализма и сформулировалэти тезисы в следующем виде:

«1) Существует в некотором роде механическая система,в которой человек, как представляется, подчинен естествен-ным законам. Экономисты-классики считают ее основой тотавтоматизм, который является конечным продуктом капита-листического строя. «...Развивается рабочий класс, — гово-рит Маркс179, — который по своему воспитанию, традициям,привычкам признает условия этого способа производствакак сами собой разумеющиеся естественные законы». Вме-шательство разумной воли в это механическое принуждениекажется здесь чем-то исключительным.

178 Sorel G. Saggi di critica del marxismo, Palermo, Remo Sandron, 1903.

179 Маркс И. Капитал. С. 747..

Всеобщая политическая стачка -) J -J

2) Существует режим соревнования и конкуренции, по-буждающий людей устранять обычные препятствия, посто-янно стремиться к новому и воображать жизненные условия,которые кажутся им лучшими. По мнению Маркса, в решенииименно этой революционной задачи отличилась буржуазия.

3) Есть режим насилия, играющий очень важную роль вистории и принимающий различные формы:

a) На самом нижнем уровне стоит насилие рассредото-ченное, похожее на жизненную конкуренцию и действую-щее через посредство экономических условий; оно осущест-вляет медленную, но верную экспроприацию и проявляетсяглавным образом при помощи налоговых мер180.

b) За ним следует организованная и концентрирован-ная сила государства, воздействующая непосредственнона труд, «чтобы „регулировать" заработную плату, то естьпринудительно удерживать ее в границах, благоприят-ствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобыудлинять рабочий день и самого рабочего держать в нор-мальной зависимости от капитала. В этом существенныймомент так называемого первоначального накопления»181.

c) Наконец, есть насилие в собственном смысле слова.Оно занимает огромное место в истории первоначальногонакопления и составляет главный предмет истории».

Здесь не помешают несколько дополнительныхзамечаний.

Прежде всего нужно заметить, что эти различные формынасилия расположены в логической последовательности — отсостояний, наиболее похожих на организм, в котором не про-является ясно выраженная воля, до таких, в которых личнаяволя обнаруживает свои обдуманные планы. Однако истори-ческий порядок прямо противоположен вышеизложенному.

В начале эпохи капиталистического накопления мывидим отдельные исторические факты, каждый из кото-рых относится к конкретному времени, характеризуетсяособенными чертами, совершается в условиях достаточноопределенных, чтобы быть занесенными в хроники. Таки-ми событиями были экспроприация крестьян и упраздне-ние старого законодательства, установившего «феодальныеповинности и цеховое принуждение». Маркс прибавляет:

180 Маркс отмечает, что в Голландии налогообложение использовали для того, чтобы

вызвать искусственное удорожание предметов первой необходимости. Это было

применение одного из принципов правления: такой налоговый режим оказался

губительным для рабочего класса, разорил крестьян, ремесленников и другие

элементы среднего класса, но зато обеспечил совершенное подчинение рабочих

хозяевам мануфактур (там же, с. 766).

181 Там же. С. 748.


«История этой их экспроприации вписана в летописи чело-вечества пламенеющим языком крови и огня»182.

Далее Маркс показывает, как заря современной эпо-хи была отмечена завоеванием Америки, порабощениемнегров и колониальными войнами: «Различные моментыпервоначального накопления распределяются, историче-ски более или менее последовательно, между различнымистранами, а именно: между Испанией, Португалией, Гол-ландией, Францией и Англией. В Англии к концу XVII векаони систематически объединяются в колониальной системеи системе государственных займов, современной налого-вой системе и системе протекционизма. Эти методы отча-сти покоятся на грубейшем насилии, как, например, коло-ниальная система. Но все они пользуются государственнойвластью, то есть концентрированным и организованнымобщественным насилием, чтобы ускорить процесс превра-щения феодального способа производства в капиталисти-ческий и сократить его переходные стадии». Здесь Маркссравнивает силу с повивальной бабкой и говорит, что онаускоряет развитие общества183.

Итак, мы видим, как экономические силы сливаютсяс политическим могуществом и капитализм в конце кон-цов развивается настолько, что уже не нуждается в по-мощи государства, если не считать совершенно исключи-тельных случаев. «При обычном ходе дел рабочего можнопредоставить власти „естественных законов производ-ства, то есть зависимости от капитала, которая создает-ся самими условиями производства, ими гарантируется иувековечивается»184.

При достижении последней исторической стадии влия-ние индивидуальных устремлений исчезает и общество на-чинает выглядеть как единый и самостоятельный организм.Тогда наблюдатели могут основать экономическую науку,которая кажется им такой же точной, как естествознание.Ошибка многих экономистов заключалась в том, что они

182 Там же. С. 727.

183 Там же. С. 761. В немецком тексте подчеркивается, что сила представляет собой

ökonomische Potenz (Das Kapital, 4* edition, p. 716); во французском тексте — что

сила является экономическим агентом [agent économique]. Фурье понимает под

séries puissancielles [прогрессивными рядами] геометрические прогрессии {Фурье Ш.

Новый промышленный и общественный мир // Фурье Ш. Избранные сочинения. М.:

Государственное социально-экономическое издательство, 1939. Т. 2. С. 301). Маркс,

очевидно, употребляет слово Potenz в смысле множителя; ср. Маркс К. Капитал. Т. 1.

С. 417 — термин travail puissancié как труд повышенной эффективности.184 Там же. С. 747.


считали этот порядок вещей естественным и исконным185, невидя в нем результата череды преобразований, которые мог-ли бы и не случиться и сочетание которых всегда чрезвычай-но непрочно: оно было создано при помощи силы, котораяможет так же легко его и разрушить. Впрочем, и современнаяэкономическая литература полна жалоб на вмешательствогосударства, нарушающего естественные законы.

В настоящее время экономисты больше не склонны ве-рить в то, что уважение к этим естественным законам должноследовать из преклонения перед Природой. Они прекрасновидят, что капиталистический порядок воцарился доволь-но поздно, но полагают, что он был достигнут в результатепрогресса, который должен приводить в восторг всех про-свещенных людей. Ведь этот прогресс выражается в трех за-мечательных фактах: во-первых, стало возможно создать эко-номическую науку; во-вторых, право может теперь достигатьсамых простых, ясных и точных формулировок, потому чтовсякий развитой капитализм зиждется на долговом праве;в-третьих, капризы руководителей государства не так очевид-ны, как прежде, — а значит, мы движемся к свободе. Всякоевозвращение к прошлому кажется им покушением на науку,право и человеческое достоинство.

Социалисты же рассматривают эту эволюцию как исто-рию буржуазной силы и видят лишь разные стороны однойсущности там, где экономисты видят разные сущности.Проявляется ли сила в виде исторических актов принуж-дения или налогового гнета, завоеваний или трудового за-конодательства, или же остается совершенно скрытой подоболочкой экономических обстоятельств, она неизменноостается буржуазной силой, действующей более или менееудачно в интересах создания капиталистического порядка.

Маркс подробно останавливается на различных явленияхэтой эволюции, но зато очень скуп на описание деталей ор-ганизации пролетариата. Этот пробел в его работе объяснялимного раз. В Англии он нашел огромную массу хорошо упоря-доченного материала по истории развития капитализма, ужеподвергнутого обсуждению с экономической точки зрения,поэтому ему было нетрудно углубить различные частные сто-роны буржуазной эволюции; но исходных данных, чтобы рас-суждать об организации пролетариата, у него было слишкоммало, поэтому ему пришлось очень обобщенно наметить свое

185 Естественное в марксистском смысле есть то, что сходно с физическим движением и

противопоставляется порождению разумной воли. Для деистов XVIII века естествен-

ным было то, что создано Богом, что первично и в то же время совершенно. Такую

точку зрения, кажется, занимал и Г. де Молинари.


представление о предстоящем пролетариату пути к социаль-ной революции. Эта неполнота сочинений Маркса привела ктому, что марксизм отклонился от своей истинной цели.

Те марксисты, которые гордились своей ортодоксально-стью, не хотели прибавить ничего существенного к тому, чтонаписал их учитель, и считали, что для рассуждения о про-летариате нужно использовать лишь то, чему они научилисьиз истории буржуазии. Поэтому они не подозревали, чтонужно проводить различие между силой, которая стремитсяк власти и добивается автоматического подчинения, и наси-лием, которое хочет уничтожить эту власть. По их мнению,пролетариат должен приобрести силу, как приобрела ее бур-жуазия, точно так же ею воспользоваться и в конце концовзаменить буржуазное государство социалистическим.

Так как государство коща-то играло первостепенную роль вреволюциях, уничтоживших старый экономический строй, оноже должно свергнуть и капитализм. Поэтому рабочие должныпожертвовать всем ради одной цели — привести к власти людей,которые торжественно обещают разрушить капитализм на бла-го народа; так и формируется партия социалистов в парламенте.Бывшие борцы-социалисты, получившие скромные должности,образованные буржуа, легкомысленные и жадные до сплетен, бир-жевые спекулянты— все они воображают, будто для них наступитзолотой век, стоит только произвести благоразумную, очень бла-горазумную революцию, которая не слишком заденет традицион-ное государство. Эги будущие хозяева мира совершенно искреннемечтают воспроизвести историю буржуазной силы и объединяют-ся, чтобы извлечь из этой революции как можно больше выгод. Вновой иерархии значительная группа их приверженцев могла бызанять видное место, а «четвертое сословие», по выражению ПоляЛеруа-Болье, превратилось бы в подлинно низшую буржуазию186.

Будущее демократии, возможно, зависит именно от этойнизшей буржуазии, которая надеется использовать к своейвеличайшей выгоде силу истинно пролетарских организа-ций187. Политики считают, что она всегда будет склонна к

186 В статье, опубликованной в газете Radical от 2 января 1906 г., Фердинан Бюиссон

поясняет, что категории трудящихся, находящиеся сегодня в наиболее благоприятном

положении, продолжают подниматься над другими: шахтеры, железнодорожники,

рабочие государственных мануфактур и муниципальных служб, будучи хорошо

организованными, формируют «рабочую аристократию», которая добивается тем

более легких успехов, что ведет переговоры с коллективами, «профессия которых —

признавать права человека, национальный суверенитет и власть всеобщего

избирательного права». Эта галиматья означает не что иное, как попросту признание

отношений между политиками и их заискивающими сторонниками.

187 «Часть нации присоединяется к пролетариату, чтобы требовать прав», —

говорит Максим Леруа в книге, посвященной защите профсоюзов чиновников

(Les Transformations de la puissance publique, p. 216).

Всеобщая политическая стачка 175

миролюбию, всегда будет подчиняться дисциплине, и чтоесли вожди благоразумных профсоюзов будут разделять ихвзгляды на роль государства, этот класс станет для них пре-восходной опорой. Они хотели бы, чтобы этот класс помогим управлять пролетариатом, поэтому Фердинан Бюиссон иЖорес поддерживают профсоюзы мелких чиновников, наде-ясь, что те, войдя в биржи труда, смогут внушить пролетари-ату свои миролюбивые и пассивные настроения.

Всю эту концепцию наглядно иллюстрирует всеобщая по-литическая стачка: она показывает нам, что государство отнюдьне утратит силу, что она будет передана от старых привилеги-рованных классов к новым, а производители просто переменятхозяев. Очень возможно, что эти хозяева будут менее ловкими,чем теперешние, будут говорить более красивые речи, чем ка-питалисты, но все указывает на то, что они будут еще более же-стокими и надменными, чем их предшественники.

«Новая школа» рассуждает совершенно иначе. Она неможет согласиться с мыслью, что историческая миссияпролетариата состоит в подражании буржуазии, и не жела-ет допустить, что такая грандиозная революция, как та, ко-торая свергнет капитализм, может прельститься таким ни-чтожным и сомнительным результатом, как смена хозяев вугоду идеологам, политикам и спекулянтам, поклонникам иэксплуататорам государства. «Новая школа» не желает сле-по придерживаться Марксовых формул: если он не создалдругой теории, кроме теории буржуазной силы, это еще незначит, что нужно во всем подражать буржуазной силе.

В своей революционной деятельности Маркс не всегда на-ходил удачные источники вдохновения и порой обращался кидеям, принадлежащим прошлому. Иногда в его произведени-ях встречаются избитые мысли, заимствованные у утопистов.«Новая школа» не считает себя обязанной благоговеть передиллюзиями, ошибками и заблуждениями того, кто так многосделал для развития революционных идей; она старается от-граничить слабости Марксовых работ от открытий, которымпредстоит обессмертить его имя. Тем самым она решительнопорывает с официальными социалистами, которые восхища-ются у Маркса всем немарксистским. Поэтому мы не будемпринимать во внимание многочисленные цитаты из Маркса,к которым нас могут отослать, доказывая, что Маркс часто по-нимал историю так же, как и политики.

Мы уже знаем, почему он придерживался таких взгля-дов: он не знал очевидного для нас сегодня различия меж-ду буржуазной силой и пролетарским насилием, так как нежил в среде, которая бы выработала удовлетворительное

17g Жорж Сорель «Размышления о насилии»

понимание всеобщей стачки188. Сегодня в нашем распоряже-нии достаточно сведений, чтобы понимать синдикалистскуювсеобщую стачку так же хорошо, как политическую. Мы зна-ем, чем пролетарское движение отличается от прежних бур-жуазных движений, и можем использовать отношение рево-люционеров к государству для различения таких понятий,которые Маркс в свое время еще сильно смешивал.

Метод, благодаря которому мы выявили различие междубуржуазной силой и пролетарским насилием, может слу-жить нам и при разрешении множества других вопросов ор-ганизации пролетариата. Сравнивая попытки организациисиндикалистской и политической стачек, мы можем судитьо том, что хорошо и что плохо, то есть что можно считать со-циалистическим, а что имеет буржуазные наклонности.

Народное образование, например, всецело пропитанодухом буржуазии. Все исторические усилия капитализмабыли направлены на то, чтобы вынудить массы подчинить-ся условиям капиталистической экономики и сделать обще-ство единым организмом. Все усилия революционеров на-правлены на создание свободных людей, а демократическиеправители ставят целью добиться морального единстваФранции. Это моральное единство есть не что иное, как ав-томатическая дисциплина производителей, с радостью тру-дящихся во славу вождей-интеллектуалов.

Можно еще прибавить, что большую опасность для син-дикализма представляет любая попытка подражать демо-кратии. Лучше для него было бы на некоторое время огра-ничиться слабыми и хаотическими организациями, чемподпасть под влияние профсоюзов, копирующих буржуаз-ные политические формы.

Революционные синдикалисты никогда в этом не оши-бались, поскольку те, кто старается направить их на псевдо-буржуазный путь, являются одновременно противникамивсеобщей синдикалистской стачки и тем самым изоблича-ют себя как их враги.

188 Недостатки и ошибки Марксовой мысли во всем, что касается революционной

организации пролетариата, можно считать памятными примерами закона, не

позволяющего нам мыслить иного, чем то, что имеет реальные основы в жизнк. Не

нужно смешивать мысль и воображение.

Моральность насилия Ί77

ГЛАВА VI

Моральность насилия

I. — Наблюдения П. Бюро и П. де Рузье. — Эпоха мучени-ков. — Возможность сохранять раскол небольшим насили-ем, благодаря катастрофическому мифу.

П. — Жестокие древние обычаи в школах и мастер-ских. — Опасные классы. — Снисходительность к престу-плениям хитрости. — Доносчики.

III. — Закон 1884 года, устрашающий консерваторов. —Роль Мильерана в министерстве Вальдека-Руссо. — Основа-ния нынешних представлений о посредничестве.

IV. — Поиски возвышенного в морали. — Прудон. — От-сутствие источника морали в тред-юнионизме. — Возвы-шенное в Германии и понятие о катастрофе.

I

Своды законов содержат так много предупредительныхмер против насилия, а в воспитании столь важное местозанимает обуздание наших насильственных порывов, чтомы инстинктивно приходим к мысли, будто всякий акт на-силия есть возвращение к варварству. Широко распростра-ненное противопоставление промышленных и военныхобществ связано с тем, что мир считают высшим благом иглавным условием всякого материального прогресса — этопредставление объясняет нам, почему экономисты, начи-ная с XVIII столетия и до наших дней, почти всегда былисторонниками сильной власти и очень много заботились ополитической свободе. Кондорсе упрекает в этом учениковКенэ, а у Наполеона III, вероятно, не было более восторжен-ного поклонника, чем Мишель Шевалье189.

Можно задаться вопросом: нет ли известной доли глу-пости в любви наших современников к мягкосердечию?В самом деле, я замечаю, что некоторые авторы, отличаю-щиеся проницательностью и высокими этическими стрем-лениями, по-видимому, не так боятся насилия, как нашиофициальные учителя.

189 Однажды Мишель Шевалье [Мишель Шевалье (Michel Chevalier, 1806-1879) —

экономист и политик, вначале последователь Сен-Симона, позже либерал и сторонник

свободы торговли. — Прим. ред.] вошел в редакционный зал Journal des Débats, сияя.

«Его первыми словами были: „Я завоевал свободу!" Все преисполнились внимания и

попросили его объясниться. Оказалось, что речь идет о свободе забоя скота» {Renan,

Feuilles détachés, p. 149 [1033]).


П. Бюро190 был поражен тем, как сельское население вНорвегии до сих пор глубоко проникнуто христианской ве-рой, что, однако, не мешает крестьянам носить за поясомкинжалы. Когда ссоры оканчиваются поножовщиной, по-лицейские расследования обыкновенно не приносят плодовза отсутствием свидетелей, готовых давать показания.

Автор делает вывод: «Смягченный и изнеженный ха-рактер у мужчин гораздо опаснее, чем даже чрезмерное игрубое чувство независимости. Удар ножом, нанесенныйчеловеком нравственно чистым, но жестоким, — меньшееи легче устранимое социальное зло, чем распущенностьи сладострастие молодежи, имеющей репутацию болеецивилизованной»191.

Другой пример я заимствую у П. де Рузье, который, по-добно и П. Бюро, известен как ревностный католик, зани-мающийся вопросами морали и нравственности. Он рас-сказывает, как около 1860 года область Денвера — крупныйгорнопромышленный центр в Скалистых горах — былаочищена от разорявших ее бандитов. Поскольку амери-канские власти были бессильны, за дело взялись смелыеграждане: «Закон Линча применялся постоянно; человек,уличенный в убийстве или воровстве, мог быть арестован,судим, приговорен и повешен менее чем за четверть часа,стоило только ему попасть в руки решительного комитетавигилантов... Честный американец имеет превосходнуюпривычку не давать себя подавить из-за того, что он че-стен. Порядочный человек необязательно труслив, как этослишком часто бывает у нас, — напротив, он считает, чтоего интересы должны стоять выше интересов рецидивистаили игрока. Более того, ему хватает силы для сопротивле-ния, а образ его жизни воспитывает в нем способность со-противляться успешно, даже брать на себя инициативу иответственность за серьезные меры, когда этого требуютобстоятельства. Такой человек, оказавшись в новой и бла-гополучной стране, желая воспользоваться заключеннымив ней богатствами и завоевать себе трудом видное положе-ние, не задумается уничтожить во имя этих высших инте-ресов, представителем которых он является, разбойников,отнимающих у этой страны ее будущность. Вот почему такмного трупов качалось двадцать пять лет назад в Денверена небольшом мосту, перекинутом через Черри-Крик»192.

190 Поль Бюро (Paul Bureau, 1865-1923) — адвокат, правовед, ортодоксальный католик, кото-

рый уже после выхода «Размышлений о насилии», в 1916 г., основал в Социальном музее

лигу «За жизнь» (Pour la vie), ратовавшую за повышение рождаемости. — Прим. ред.

191 P. Bureau, Le Paysan des fjords de Norvège, p. 114-115.

192 De Rousiers, La Vie américaine, Ranches, fermes et usines, p. 224-225.

Моральность насилия -| уд

У Рузье это обдуманное мнение, так как к этому вопросуон возвращается еще и в другом месте: «Я знаю, — гово-рит он, — что закон Линча обыкновенно рассматриваетсяво Франции как проявление варварства... но если в Европечестные люди думают так, то честные люди в Америки ду-мают совершенно иначе»193. Он горячо одобряет действиякомитета вигилантов Нового Орлеана, который в 1890 го-ду повесил — «к великому удовольствию всех честных лю-дей» — мафиози, оправданных судом присяжных194.

Едва ли население Корсики в то время, когда там при-меняли вендетту, чтобы дополнять или исправлять работунеповоротливой машины правосудия, было менее нрав-ственным, чем теперь. Кабилия до французского завоева-ния не знала другого способа уголовного наказания, кромечастной мести, но кабилы не были дурными людьми.

Можно согласиться со сторонниками мягкосердечия,что насилие способно препятствовать экономическомупрогрессу и даже представлять опасность для нравственно-сти, если оно переходит известные границы. Но эта уступкаотнюдь не противоречит излагаемой здесь доктрине, по-скольку я рассматриваю насилие единственно с точки зре-ния его идеологических следствий. Ведь несомненно, чтодля убеждения трудящихся в необходимости рассматри-вать экономические конфликты как смягченные прообразывеликой битвы, от которой будет зависеть будущее, вовсене нужно особенного распространения жестокости и со-вершения кровопролитий. Когда класс капиталистов полонсил, он постоянно утверждает свою волю к самозащите, иего откровенно и последовательно реакционная позицияподчеркивает, по меньшей мере настолько же, насколько ипролетарское насилие, то обособление классов, на которомстроится все социалистическое учение.

Здесь мы можем использовать великий историческийопыт, который дают нам преследования христиан в тече-ние первых веков новой эры. Современных авторов такпоражал язык Отцов Церкви и подробности, приводи-мые в Деяниях мучеников, что большинство из них сталопредставлять себе христиан как отверженных, непрестан-но проливавших свою кровь. Раскол мира на языческий ихристианский был выражен чрезвычайно ярко, и без это-го последний никогда не обрел бы своего лица. Однако

193 De Rousiers, La Vie américaine, L'éducation et la société, p. 218.194 Ibid. p. 221.


сохранился этот раскол вопреки тому, что все сложилосьсовсем иначе, чем когда-то предполагали.

Сегодня никто уже не думает, будто христиане уходилив подземные пещеры, скрываясь от полицейских преследо-ваний, — катакомбы были вырыты за очень большие деньгибогатыми общинами и располагались под участками земли,обыкновенно принадлежавшими влиятельным семействам,покровительствовавшим новому культу. Никто не сомневает-ся, что до конца I века христианство имело приверженцев всреде римской аристократии; «в древнейших катакомбах При-сциллы... нашли семейную усыпальницу, где между I и IV ве-ками были захоронены представители христианской линиисемейства Ацилиев»195. По-видимому, отказаться нужно и отстарого представления о многочисленности мучеников.

Ренан еще допускал, что к литературе о мучениках сле-дует относиться серьезно: «Подробности отдельных опи-саний Деяний мучеников, — говорил он, — могут быть побольшей части ложными, однако страшная картина, кото-рую они развертывают перед нами, от этого не перестаетбыть действительностью. Многие имели об этой ужаснойборьбе ложные представления [...] но значительности ееникогда не преувеличивали»196. Исследования Гарнака при-водят к совершенно противоположному заключению: изних следует, что изложение событий у христианских авто-ров и действительное значение гонений совершенно несо-поставимы, а до середины III века мучеников было оченьмало. Тертуллиан отчетливее, чем все прочие авторы, вы-разил ужас приверженцев новой религии по отношению ких преследователям, а между тем вот что говорит Гарнак:«Если опираться на сведения из трудов Тертуллиана, то вКарфагене и Северной Африке до 180 года не было ни одно-го мученика, а с того времени и до смерти Тертуллиана (по-сле 220 года) их число даже с включением Нумидии и обеихМавретаний197 не превосходило двух дюжин»198. Надо пом-нить и о том, что в этот период в Африке было довольномного монтанистов, превозносивших заслуги мучениче-ства и совершенно отрицавших право избегать гонений.

Возражая Гарнаку, П. Ал л ар приводил, на мой взгляд,довольно слабые доводы199. Он совершенно не понимает,сколь велико может быть различие между идеологией пре-

195 P. Allard, Dix leçons sur le martyre, p. 171.

196 См. Ренан Э. Христианская церковь. M.: Терра, 1991.

197 Мавретания Цезарейская и Мавретания Тингитанская — провинции Римской империи

на территории современных Алжира и Марокко. — Прим. ред.

198 P. Allard, op. cit., p. 137.

199 Revue des questions historiques, juillet 1905.

Моральность насилия -| Q-|

следуемых и действительностью. «Христиане, — говоритнемецкий профессор, — могли жаловаться на то, что ихзагоняют подобно стаду, однако такого обычно не проис-ходило; они могли считать себя образцами героизма, и темне менее их редко подвергали испытаниям», — и я обращаюособое внимание на окончание этой фразы: «Они моглиставить себя выше мирских почестей, а на деле все болееприспособляться к этому миру»200.

В самом деле, на первый взгляд есть что-то парадоксаль-ное в положении церкви, которая имела адептов в высшихклассах, вынужденных делать большие уступки обычаям, итем не менее сохраняла идеологию обособления. Надписив катакомбах Присциллы указывают нам «на неизменностьверы на протяжении многих поколений Ацилиев, среди ко-торых встречаются не только консулы и магистраты само-го высокого ранга, но и жрецы, жрицы и даже дети, членыизвестных идолопоклоннических коллегий, в которые мог-ли входить лишь патриции и их сыновья»201. Если бы хри-стианская идеология определялась строго материальнымифактами, такой парадокс был бы невозможен.

Поэтому статистика гонений не играет здесь большойроли. Знаковые обстоятельства, которыми сопровождалисьсцены мученичества, были гораздо важнее количества каз-ней. Идеология выстроилась на основании фактов довольноредких, но весьма героических — не нужно было большогочисла мучеников, чтобы доказать в испытаниях абсолют-ную истинность новой религии и безусловную ошибочностьстарой, чтобы тем самым установить существование двухне сходящихся дорог и показать, что царство зла конечно.«Несмотря на малочисленность мучеников, — говорит Гар-нак, — можно по достоинству оценить ту смелость, котораятребовалась, чтобы сделаться христианином и жить по-христиански. Следует, прежде всего, воздать хвалу убежден-ности мученика, которого могли бы избавить от наказанияодно слово или жест, но который предпочитал ненаказуе-мости смерть»202. Современники, видевшие в мученичествесудебное испытание, которое являлось свидетельством вославу Христа203, извлекают из этих фактов совершенно иныезаключения, чем современный историк, рассуждающий в со-ответствии с новейшими идеями, — та идеология была даль-ше от фактов, чем любая другая.

200 P. Allard, op. cit., p. 142. Ср. с тем, что я писал в Le Système historique de Renan, p. 312-315.

201 P. Allard, op. cit., p. 206.

202 Ibid. p. 142.

203 G. Sorel, Le Système historique de Renan, p. 335-336.


Римская администрация была крайне сурова ко всякому,кто казался ей способным нарушить общественное спокой-ствие, и в особенности ко всякому обвиняемому в оскор-блении величества. Обрушиваясь время от времени карамина христиан, на которых им доносили (по причинам, кото-рые в наше время по большей части уже не узнать), рим-ские судьи не подразумевали, что их жесту суждено когда-либо привлечь внимание потомков, да и широкая публика,по-видимому, не придавала этому большого значения. Вотпочему гонения почти не нашли отражения в языческихисточниках. Язычники не имели оснований придавать муче-ничеству то исключительное значение, какое приписывалиему христиане и люди, уже сочувствовавшие им.

Эта идеология, вероятно, не оказалась бы такой пара-доксальной, если бы не твердая вера в катастрофы, описан-ные в многочисленных апокалиптических произведениях,составленных в конце I и начале II веков. Христиане былиубеждены, что мир будет полностью отдан во власть зла, азатем придет Христос и дарует своим избранникам оконча-тельную победу. Каждый случай гонения заимствовал не-которую долю пугающего драматизма у мифологии Анти-христа. Его не оценивали по действительному значению,как несчастье, поражающее некоторых индивидов, как урокдля общины или временную помеху для пропаганды, — онбыл одним из эпизодов войны, развернутой князем мирасего — Сатаной, который скоро должен был явить мирусвоего Антихриста. Таким образом, раскол вытекал одно-временно из гонений и из лихорадочного ожидания реши-тельной битвы. Когда христианство достигло достаточногоразвития, апокалиптическая литература перестала распро-страняться так широко, как прежде, хотя ее основная идеяеще оставалась влиятельной. Деяния мучеников состав-лялись так, чтобы они могли вызывать чувства, порожда-емые чтением апокалипсисов , и можно сказать, что ониих заменили: иногда в литературе о гонениях встречаютсятакие же ясные, как и в апокалипсисах, свидетельства обужасе верующих перед преследовавшими их посланникамиСатаны205.

Итак, даже если происходящие конфликты непродол-жительны и редки, мы можем допустить, что социализм

204 Вероятно, первое поколение христиан не вполне осознавало возможность заменитьДеяниями мучеников апокалипсисы, подражавшие иудейской литературе. Это моглобы объяснить, почему мы не знаем таких повествований до 155 г. (письмо жителейСмирны о смерти святого Поликарпа) и почему, возможно, были утрачены воспомина-ния о древнейших римских мучениках.

205 См. Ренан Э. Марк Аврелий. М.: Терра, 1991.

Моральность насилия -| Q 3

является вполне революционным, если только в этих кон-фликтах достаточно силы, сближающей их с идеей всеоб-щей стачки. В этом случае все события будут представ-ляться в преувеличенном виде, впечатления о катастрофесохранятся и раскол классов станет окончательным. Такопровергается возражение, которое часто адресуют ре-волюционерам: цивилизации отнюдь не грозит гибель отпоследствий распространения жестокости, так как идеявсеобщей стачки позволяет поддерживать понимание клас-совой борьбы при помощи таких инцидентов, которые бур-жуазным историкам показались бы незначительными.

Когда правящие классы, более не дерзая управлять, сты-дятся своего привилегированного положения, изощряютсяв заигрывании с врагами и заявляют о своем отвращениико всякому расколу в обществе, становится гораздо труднееподдерживать в сознании пролетариата эту идею обособле-ния, без которой социализм не может исполнить свою исто-рическую роль. Тем лучше, заявляют добрые люди: значит,мы можем надеяться, что будущность мира не окажется вруках грубых людей, которые не уважают даже государство,насмехаются над высокими буржуазными идеологиями и невосхищаются ни профессионалами возвышенной мысли, нисвященниками. Так будем же с каждым днем больше помогатьобездоленным, говорят эти господа, станем в большей мерехристианами, филантропами или демократами (смотря потемпераменту каждого), объединимся для выполнения обще-ственного долга. Тогда мы одолеем этих ужасных социалистов,которые считают возможным подрывать престиж интеллек-туалов после того, как интеллектуалы разрушили авторитетцеркви. В действительности эти сложные моральные расчетыпотерпели крах по вполне очевидным причинам.

Прекраснодушное рассуждение этих господ, жрецовобщественного долга, подразумевает, что насилие не будетвозрастать или даже начнет убывать по мере того, как ин-теллектуалы станут расточать льстивые, пошлые и лице-мерные речи во славу объединения классов. К несчастьюдля этих великих мыслителей, дело обстоит совершенноиначе: оказывается, насилие непрестанно растет, в то вре-мя как, согласно принципам этой высшей социологии, онодолжно было уменьшиться. Ведь существуют жалкие со-циалисты, пользующиеся трусостью буржуазии, чтобывовлекать массы в движение, которое с каждым днем всеменее похоже на предполагаемый результат жертв, на кото-рые соглашается буржуазия в надежде добиться мира. Ещенемного, и социологи объявят, что социалисты плутуют и


употребляют нечестные приемы — настолько факты не со-ответствуют их предположениям.

Между тем нетрудно понять, что социалисты не сда-дутся, прежде чем испробуют все средства, какие предо-ставляет им текущая ситуация. Люди, посвятившие жизньделу, которое они отождествляют с обновлением мира, безмалейшего колебания употребили бы любое оружие, что-бы тем сильнее развить дух классовой борьбы, чем большеприлагалось стараний для его искоренения. Существующиесоциальные отношения открывают простор для бесчислен-ных случаев насилия, и социалисты не упускали возможно-сти убедить рабочих не отступать и применять жестокость,когда она могла принести им пользу. Как только буржуа-филантропы стали с распростертыми объятьями привет-ствовать членов профсоюзов, соглашавшихся являться кним для переговоров, в надежде, что эти рабочие, польщен-ные благосклонностью аристократов, посоветуют своим то-варищам ступить на мирный путь, — многие должны былинемедленно начать подозревать сторонников социальныхреформ в измене. Наконец — и это самый замечательныйфакт во всей этой истории, — важнейшей частью синдика-листскои программы стал антипатриотизм .

Проникновение антипатриотизма в рабочее движениетем более примечательно, что оно произошло в момент, ког-да правительство занималось воплощением на практике со-лидаристских теорий. Сколько бы Леон Буржуа ни расточалвсевозможных любезностей по адресу пролетариев, ему неубедить их в том, что капиталистическое общество — боль-шая семья и что бедный может требовать свою долю обще-ственного богатства. Сколько бы он ни повторял, что всесовременное законодательство направлено на воплощениесолидарности, пролетариат отвечает ему грубейшим отри-цанием общественного договора, а именно — отрицаниемдолга перед отечеством. В тот самый момент, когда, казалось,было найдено средство для устранения классовой борьбы,она вдруг возрождается в особенно обидной форме207.

Таким образом, все эти добрые люди добиваются резуль-татов, совершенно противоположных направлению их уси-лий, — как тут не разочароваться в социологии! Если бы они

206 Так как мы рассматриваем все явления с исторической точки зрения, нам неважно,какими основаниями руководствовались первые поборники антипатриотизма. Осно-вания такого рода, как правило, не бывают верными. Существенно то, что для револю-ционных рабочих антипатриотизм оказывается неотделим от синдикализма.

207 Эта пропаганда привела к результатам, намного превзошедшим надежды еезачинателей и необъяснимым без революционной идеи.

(Моральность насилия -| 35

не были лишены здравого смысла и действительно хотелиоградить общество от роста жестокости, то они не вынуж-дали бы социалистов обращаться к той тактике, которая внастоящее время для них неизбежна. Они сохраняли бы спо-койствие, а не посвящали себя служению социальному долгу,и благословляли бы ратующих за всеобщую стачку, так какони на самом деле стремятся сочетать социализм с возмож-но меньшей жестокостью. Но здравого смысла у добрых лю-дей нет, и им придется претерпеть еще много ударов, униже-ний и денежных потерь, прежде чем они решатся не чинитьпрепятствий естественному развитию социализма.

II

Теперь мы постараемся еще более углубить наше ис-следование и зададимся вопросом: чем обусловлено глубо-кое отвращение моралистов при виде актов насилия? Носначала необходимо очень кратко перечислить некоторыепримечательные изменения, произошедшие в нравах тру-дящихся классов.

А. — Прежде всего и более всего, на мой взгляд, заслу-живают внимания перемены в воспитании детей; преждедумали, что линейка — важнейшее орудие для школьногоучителя, а теперь из нашего народного образования теле-сные наказания исчезли. Я думаю, что весьма значитель-ную роль в этом прогрессе сыграла конкуренция, которуюсветской школе приходилось выдерживать со стороны кон-грегации: монахи с крайней суровостью применяли ста-ринные принципы церковной педагогики, а в ней, как из-вестно, всегда широко применялись побои и чрезвычайныемеры наказания с целью укрощения демона, внушающегоребенку множество дурных привычек208. Администрациясветских школ оказалась достаточно разумна, чтобы про-тивопоставить этому варварскому воспитанию воспитаниеболее мягкое и тем самым снискать расположение многих.Не приходится сомневаться, что суровость применяемыхклерикалами наказаний весьма содействовала современ-ному разгулу ненависти к церкви, с которым последняятеперь с таким трудом борется. В 1901 году я писал: «Ес-ли бы [церковь] одумалась, она совершенно уничтожилабы все учреждения, созданные ею для детей, она закрылабы школы и ремесленные приюты при монастырях — тем

208 См. Renan, Histoire du people d'Israël, tome IV, Ρ· 289 [1180], 296 [1184]; Y. Guyot,

La Morale, p. 212-215; Alphonse Daudet, Numa Roumestan, chap. IV.


самым она устранила бы главный источник, питающий ан-тиклерикализм, — отнюдь не желая вступать на этот путь,она собирается, по-видимому, все более развивать эти заве-дения и тем продлевает дни расцвета народной ненависти кдуховенству»209. То, что произошло после 1901 года, превос-ходит даже и мои предсказания.

Прежде на заводах царили крайне жестокие нравы, вособенности там, где работали люди, отличавшиеся боль-шой физической силой и носившие прозвище «грубыештаны»210. Мало-помалу они забрали вербовку мастеровыхв свои руки, так как «всякий, кого нанимали другие, под-вергался бесконечным обидам и мучениям». Тот, кто хотелпоступить в их мастерскую, должен был угостить их вы-пивкой, а на другой день требовалось поставить всем то-варищам: «Пускается в ход известное „и когда же?" тянетсяжребий... „И когда же" поглощает сбережения; в мастер-ской, где соблюдается обычай „и когда же", приходится емуподчиняться, иначе вам несдобровать». Дени Пуло, у кото-рого я заимствую эти подробности, замечает, что станкиподорвали власть «грубых штанов», и к 1870 году, когда онписал эти строки, они стали лишь воспоминанием211.

Нравы компаньонажей также долгое время отличалисьжестокостью. До 1840 года между группами, державшимисяразличных обрядов, постоянно происходили драки, нередкои с кровопролитием; Мартен Сен-Леон в книге о компаньо-нажах приводит выдержки из их поистине варварских песен.Принятие в товарищество было обставлено множествомсуровых испытаний, а с подростками в товариществах Жа-ка и Субиза212 обращались как с настоящими париями213.«Встречались, — рассказывает Пердигье, — подмастерья[плотники] с прозвищами „Лисий бич" [лисами называ-ли кандидатов] или „Лисий ужас"... В провинции „лисы"редко работают в городах; их загоняют, как говорится, покустам»214. Позже тирания подмастерьев вошла в противоре-чие с распространившимися в обществе либеральными обы-

209 Sorel, Essai sur l'Église et l'État, p. 63.210 Выражение grosse culotte можно трактовать и как «важная шишка». Сорель не совсем

прав, когда связывает это наименование с физической силой — так называли впервую очередь опытных, умелых ремесленников, выдававших продукцию высокогокачества. — Прим. ред.

211 Denis Poulot, Le Sublime, p. 150-153 [225-227]. Я привожу цитату по изданию 1887 г.Этот автор пишет, что «грубые штаны» сильно задерживали развитие кузнечногодела..

212 Мастер Жак и отец Субиз — легендарные основатели первых к >мпаньонажей. —Прим. ред.

213 Martin Saint-Léon, Le Compagnonnage, p. 115,125, 270-273, 277-278.214 Ibid. p. 97. Ср. р. 91-92,107.

Моральность насилия -\QJ

чаями, что породило много раздоров. Как только рабочие пе-рестали нуждаться в покровительстве, в первую очередь дляприискания работы, они перестали так легко соглашаться натребования, которые раньше казались им малозначащимипо сравнению с выгодами, сопряженными со званием под-мастерья. Борьба за заказы заставила не раз сойтись лицом клицу кандидатов и подмастерьев, желавших сохранить при-вилегии215. Можно было бы найти и другие причины, объяс-няющие крушение института, который, принося значитель-ную пользу, вместе с тем сильно содействовал поддержаниюидеи жестокости.

Все считают, что исчезновение этих прежних жестоко-стей — прекрасная вещь. Но перейти от этого мнения к мыс-ли, что всякое насилие есть зло, было слишком легко, чтобыэтого не сделать; и в самом деле, масса людей, привыкшихне размышлять, пришли к этому заключению, и оно теперьпринято за догму блеющим стадом моралистов, которые незадавались даже вопросом о том, что же в жестокости заслу-живает порицания.

Если не довольствоваться здесь пошлой глупостью, томожно заметить, что наша оценка исчезновения насилиясвязана скорее с весьма значительными преобразованиямив преступном мире, нежели с этическими принципами. И япостараюсь сейчас это показать.

В. — Буржуазные ученые не любят уделять много вни-мания опасным классам216, и это одна из причин, почемуих рассуждения об истории нравов всегда поверхностны.Однако нетрудно понять, что только знакомство с этимиклассами и позволяет проникнуть в тайны морального со-знания народов.

В старину опасные классы обычно совершали простей-шие преступления, наиболее для них доступные и ставшиесегодня делом шпаны, неопытных и бестолковых юнцов.Сегодня жестокие преступления нам кажутся чем-то на-столько ненормальным, что часто, если жестокость былаособенно велика, мы задаемся вопросом, в здравом ли уме

215 В 1823 г. подмастерья-столяры намеревались обосноваться в Ла-Рошели, которую

задолго до этого оставили, сочтя маловажной; останавливались они разве что в Нанте

или Бордо (Ibid. p. 103). Союз трудящихся «Путешествия по Франции» [у подмастерьев

существовал обычай объезжать страну, обучаясь у разных мастеров. — Прим. ред.]

образовался в соперничестве с компаньонажами в 1830-1832 гг. после того, как

последние отвергли несколько довольно безобидных реформ, предложенных

кандидатами (р. 108-116,126-131).

216 30 марта 1906 г. Мони произнес в Сенате: «В тексте закона невозможно написать,

что проституция во Франции существует для обоих полов».


виновный. Эта перемена, очевидно, произошла не оттого,что преступники стали нравственнее, а оттого, что они, какмы вскоре увидим, изменили свой способ действия в соот-ветствии с новыми экономическими условиями. Эта пере-мена оказала огромное влияние на народную мысль.

Все мы знаем, что ассоциациям преступников удаетсяподдерживать образцовую дисциплину при помощи же-стокости. Когда мы видим, как мучают ребенка, мы ин-стинктивно предполагаем, что родители у него преступныхнравов. Воспитательные методы, какие применяли преждешкольные учителя и которые упорно продолжают сохра-нять церковные школы, суть методы бродяг, ворующихдетей и подвергающих своих жертв дрессировке, чтобысделать из них ловких акробатов или занятных попрошаек.Все, что напоминает нам нравы опасных классов прошлого,стало нам решительно ненавистным.

Прежнюю жестокость стремятся заменить хитростью,и многие социологи видят в этом значительный прогресс.Некоторые философы, не имеющие привычки следоватьмнениям толпы, не вполне понимают, в чем тут прогрессс моральной точки зрения: «И когда указывают на жесто-кость и грубость прошедших времен, то пусть не забываютпринимать в расчет, с одной стороны, встречаемые нами удревних первобытных народов прямодушие и честность,ясное чувство справедливости и почтение перед освящен-ными обычаем нравами, а с другой — растущие вместе скультурою ложь, обман, лесть, мошенничество, неуваже-ние к собственности и узаконенные, но уже более ничегоне говорящие для инстинкта обычаи217. Воровство, обман имошенничество, несмотря на положенные за них наказанияувеличиваются в более быстрой прогрессии, чем уменьша-ются грубые и тяжкие преступления (например, грабеж,убийство, насилие и т.д.); самое подлое своекорыстие бес-стыдно разрывает священнейшие узы семьи и дружбы, какскоро приходит с ними в столкновение»218.

Теперь обычно считают, что денежные потери — этонесчастные случаи, опасность которых подстерегает насна каждом шагу и которые вместе с тем легко исправить,в отличие от несчастных случаев, ведущих к телесным

217 Гартман опирается здесь на авторитет английского естествоиспытателя Уоллеса,превозносившего простоту нравов у малайцев. Он, конечно, допустил многопреувеличений, хотя другие путешественники сделали похожие наблюдения относительнонекоторых племен Суматры. Гартман хочет показать, что продвижения к счастью нет, и этазадача заставляет его преувеличивать представления древних о счастье.

218 Гартман Э. фон. Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного:метафизика бессознательного. М.: КРАСАНД, 2010. С. 343.

Моральность насилия 1 gg

повреждениям. Поэтому преступление, основанное на хи-трости, теперь считают гораздо менее тяжелым, чем пре-ступление, основанное на жестокости, и преступники поль-зуются этим изменением в суждениях.

Наш уголовный кодекс был составлен в то время, ког-да гражданина представляли в виде земельного собствен-ника, озабоченного исключительно надлежащим ведени-ем дел в имении и обеспечением достойного положениясвоим детям. Крупные состояния, нажитые от различныхпредприятий благодаря политике или спекуляции, встре-чались редко и считались безобразными; одной из глав-ных забот законодателя была защита сбережений среднихклассов. Предшествующий режим был еще более суровв деле преследования всякого рода мошенничеств: коро-левская грамота от 5 августа 1725 года учредила смерт-ную казнь для банкрота-мошенника — нельзя вообразитьничего менее схожего с нашими сегодняшними нравами!Теперь мы склонны думать, что преступления этого рода,как правило, совершаются только по неосторожности са-мих жертв и лишь в исключительных случаях заслужива-ют серьезной кары, но даже тогда мы довольствуемся лег-кими наказаниями.

В богатом обществе, где ведутся крупные дела, где каж-дый крайне озабочен защитой своих интересов — а таковоамериканское общество, — преступления хитрости отнюдьне вызывают таких последствий, как в обществе, вынуж-денном соблюдать строгую бережливость. Ведь такие пре-ступления очень редко могут вызвать глубокое и длитель-ное расстройство в экономике, поэтому американцы безслишком серьезных жалоб переносят неумеренность своихполитиков и финансистов. Де Рузье сравнивает американцас капитаном корабля, которому во время трудного плава-ния некогда следить за обворовывающим его поваром. «Ес-ли сказать американцам, что политики обворовывают их,они обычно отвечают: ,Нерт возьми, я это отлично знаю!"Пока дела идут, а политики этому не мешают, они без боль-шого труда избегают заслуженного наказания»219.

С тех пор как наживать деньги стало легко и в Европе,здесь тоже распространяются идеи, подобные американским.Крупные воротилы ускользали от преследования, так как вовремена успеха у них доставало ловкости, чтобы завязать вовсех слоях общества множество дружеских связей. В концеконцов, решили, что было бы очень несправедливо каратьпо суду обанкротившихся купцов и нотариусов, которые

219 De Rousiers, La Vie américaine, L'éducation et la société, p. 217.


уходили разоренными после незначительных бед, в то вре-мя как подлинные цари финансового мошенничества про-должали жить припеваючи. Мало-помалу новая экономикасоздавала в странах развитого капитализма чрезвычайнуютерпимость ко всем преступлениям хитрости, какой раньшене никогда было220.

В тех же странах, где все еще сохраняется старинныйсемейный хозяйственный уклад, проникнутый бережли-востью и враждебный к спекуляции, сравнительная оцен-ка актов жестокости и актов хитрости не претерпела та-ких изменений, как в Америке, в Англии и во Франции.Поэтому-то в Германии сохранилось множество старыхобычаев221, и там совсем не испытывают такого ужасаперед жестокими наказаниями, как у нас. Там эти наказа-ния отнюдь не считаются свойственными самым опаснымклассам.

В философах, протестовавших против подобного смяг-чения судебных приговоров, не было недостатка. После вы-шеприведенных слов Гартмана он, вероятно, скоро и сампримкнет к протестующим: «Уже наступает время, когдаловкий вор предоставляет глупому и пошлому простонаро-дью кражу и противозаконное мошенничество, а сам умеетовладевать чужою собственностью, нисколько не нарушаябуквы закона. Поистине я гораздо охотнее подвергся быопасности быть случайно убитым, живя между древнимигерманцами, чем, живя между новейшими германцами,считать всех и каждого за подлеца и мошенника до тех пор,пока не имеешь вполне убедительных доказательств в егочестности»222. Гартман не принимает в расчет экономики.Он ограничивается рассуждениями чисто личного характе-ра и не обращает внимания на то, что происходит вокругнего. Сегодня никто не хотел бы подвергаться опасностибыть убитым древними германцами, тогда как мошенни-чество или воровство влекут за собой легко возместимыйущерб.

С. — Наконец, чтобы вполне проникнуть вглубь со-временной мысли, необходимо рассмотреть, как обществооценивает отношения между государством и преступнымисообществами. Такие отношения существовали всегда, а

220 Некоторые страны заимствовали эти идеи, подражая крупным державам, лишь бы от

них не отстать.

221 Следует заметить, что в Германии в среде спекулянтов столько евреев, что американ-

ские идеи распространяются особенно плохо. Спекулянт чаще всего предстает чужа-

ком, который грабит нацию.

222 Гартман Э. фон. Указ. соч. С. 349.

Моральность насилия -| g -j

эти сообщества, когда-то прибегавшие к насилию, теперьприменяют хитрость или по крайней мере насилие для нихстало довольно редким исключением.

Сегодня казалось бы странным, если бы члены городскихсоветов возглавляли вооруженные банды, как это было вРиме в последние годы республики. Во время процесса Золяантисемиты набирали отряды наемных манифестантов, ко-торым поручалось выражать патриотическое негодование.Правительство Мелина покровительствовало таким про-делкам, и в течение нескольких месяцев эти действия быливполне успешными и сильно помешали законному пересмо-тру приговора по делу Дрейфуса.

Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что такая тактикасторонников церкви стала главной причиной всех мер, при-нимаемых против католицизма, начиная с 1901 года: либе-ральная буржуазия никогда не согласилась бы на эти меры,если бы не находилась под влиянием страха, который онаиспытала во время дела Дрейфуса. Самым веским доводом,которым постоянно пользовался Клемансо, чтобы под-нять своих сторонников на борьбу с церковью, был именнострах. Клемансо непрестанно изобличал опасность, кото-рая грозила республике со стороны римской группировки,и законы о конгрегациях, народном образовании, церков-ных порядках были изданы с целью не дать католическойпартии вернуться к прежним воинственным настроениям,которые Анатоль Франс часто уподоблял устремлениям Ли-ги223, — это законы, внушенные страхом. Многие консерва-торы так хорошо это почувствовали, что с неудовольстви-ем смотрели на недавние случаи сопротивления при описяхцерковного имущества. Они полагали, что использованиеотрядов набожных головорезов обернется большей враж-дебностью среднего класса к их делу224. Немало удивлениявызвал Брюнетьер, который прежде принадлежал к по-клонникам этих бандитов-антидрейфусаров, однако теперьстал призывать к покорности — а сделал он это потому, чтоопыт просветил его относительно последствий насилия.

Сообщества, действующие при помощи хитрости, от-нюдь не вызывают у людей такой реакции. Во времена

223 Имеется в виду Католическая лига — объединение католиков, основанное в XIV в. дляборьбы с протестантами.

224 На заседании Парижского муниципального совета 26 марта 1906 г. полицейскийпрефект рассказал, что сопротивление было организовано комитетом, которыйрасполагался по адресу улица Ришелье, 86, и вербовал набожных головорезовза 3-4 франка в день. Префект заявил, что 52 парижских кюре обещали ему либосодействовать в проведении описи, либо ограничиться пассивным сопротивлением,и обвинил католических политиков в том, что они выкручивают руки духовенству.


клерикальной республики Общество св. Викентия де По-ля было прекрасным орудием надзора за чиновникамивсех званий и степеней, поэтому не стоит удивляться, чтофранкмасонство смогло оказать радикальному правитель-ству такие же услуги, какие прежним правительствам ока-зывала католическая благотворительность. Окончательноемнение страны отчетливо продемонстрировала история не-давних дел о доносах.

Когда националисты получили в распоряжение карто-теки со сведениями об офицерах, составленные руководи-телями масонских лож, они подумали, что их противникампришел конец. Эти предположения, казалось, оправдывалапаника, царившая в течение нескольких дней в радикаль-ном лагере, однако вскоре демократы уже смеялись над, поих выражению, «легким поведением» тех, кто публично изо-бличал методы генерала Андре и его сообщников. Превос-ходное понимание морали современников показал в эти тя-желые дни Анри Беранже225: он без колебаний одобрил, какон выразился, «законный надзор передовых организацийнад правящими кастами» и осудил трусость правительства,которое «позволило клеймить доносчиками [людей], взяв-ших на себя неблагодарный труд противостояния военнойкасте и римской церкви, расследования и разоблачения ихдеяний» (Action, 31 oct. 1904). Он осыпал оскорблениями технемногих дрейфусаров, что осмелились выразить негодова-ние. Особенно возмутительным показалась ему точка зренияЖозефа Рейнака: тому, по его мнению, следовало считать заогромную честь, что его терпят в Лиге прав человека, кото-рая решилась наконец вести «благородную борьбу за правагражданина вообще, которыми слишком долго жертвовалиради прав одного человека» (Action, 22 dec. 1904). В концеконцов, парламент проголосовал за закон об амнистии, что-бы показать, что больше не желает слышать этих придирок.

В провинции было несколько случаев сопротивления226,но были ли они сколько-нибудь серьезными? Позволюсебе в этом усомниться, основываясь на данных, собран-ных Пеги в девятом номере шестой серии его Cahiers de laQuinzaine227. Некоторые лица, известные обилием, звучно-стью и сумбурностью речей, вероятно, были немного сму-щены при виде насмешливых улыбок именитых бакалей-

225 Анри Беранже (Henry Bérenger, 1867-1952) — автор социологических исследований,

публицист и издатель, позже ставший сенатором и послом Франции в США.

226 Ведь провинция, в отличие от Парижа, не так привычна к хитростям и мирному

грабежу.

227 Cahiers de la Quinzaine — двухнедельный журнал дрейфусарской направленности,

основанный Шарлем Пеги и выходивший в 1900-1914 гг. — Прим. ред.

Моральность насилия 193

щиков и видных аптекарей, составляющих элиту тех ученыхи музыкальных обществ, перед которыми они привыклиораторствовать о Справедливости, Истине и Просвещении.И тогда они ощутили потребность принять стоическую позу.

Что может быть прекраснее такого отрывка из письмапрофессора Бугле, великого знатока социальных наук: «Ябыл очень рад узнать, что Лига готова, наконец, сказать своеслово. Ее молчание изумляет и пугает»7. Похоже, перед на-ми мальчик, напугать или удивить которого ничего не стоит.Тревогу переживал и Франсис де Пресансе228, что ему вполнесвойственно, однако его переживания носили возвышенныехарактер, как и подобает социалисту-аристократу: он боял-ся, что демократии может снова грозить изгнание, подобноетому, которое причинило столько зла доблестным демокра-там во время панамского скандала229. Когда он увидел, чтопублика легко отнеслась к сговору правительства и благотво-рительного общества, ставшего преступной организацией, онобратил мстительный гнев на несогласных. В числе наиболеезабавных из этих протестующих отмечу пастора-политика изСент-Этьена по имени Л. Конт. Он писал на том необычайномязыке, какой в ходу у членов Лиги прав человека: «Я надеялся,что это дело окончательно исцелит нас от той нравственноймалярии, которой мы страдаем, и очистит республиканскоесознание от охватившего ее вируса клерикализма. Ничутьне бывало. Мы теперь более клерикалы, чем когда бы то нибыло»230. Соответственно, этот суровый человек остался в Ли-ге! Вот протестантская и буржуазная логика! Ведь нельзя жепоручиться, что Лига не может оказаться в чем-либо полезнойдобрейшим служителям святого Евангелия.

Я потому немного затянул описание этих гротескныхпроисшествий, что они, как мне кажется, способны оха-рактеризовать моральное сознание тех, кто притязает науправление нами. Отныне установлено, что в зрелой демо-кратии уголовно-политические сообщества, действующиепри помощи хитрости, имеют признанное за ними место.Де Рузье думает, что Америке в один прекрасный день

228 Селестен Бугле (Célestin Bougie, 1870-1940) — социолог республиканских взглядов,

вице-президент Лиги прав человека. Франсис де Пресансе (Francis de Pressensé, 1853-

1914) — президент Лиги прав человека, протестант, публицист, изначально либерал,

позже сблизившийся с социалистами, редактор журнала La Vie socialiste и рубрики

внешней политики в L'Humanité. — Прим. ред.

229 Cahiers de la Quinzaine, 9 e de la VI série, p. 9. Во время панамской аферы Ф. де Пресансе

был главным сотрудником у Эбрара [главного редактора газеты Le Temps], который,

как известно, был одним из тех, кто получил наибольшую выгоду от панамского гра-

бежа. Это не лишило его уважения суровых гугенотов, и Le Temps остается оракулом

благоразумной демократии и служителей святого Евангелия.

230 Ibid, p. 13.


удастся избавиться от бедствий, порожденных преступ-ными махинациями ее политиков. Острогорский полагает,что его долгое и тщательное исследование вопроса «о демо-кратии и организации политических партий» 31 позволилоему найти способы избавить современные государства отэксплуатации со стороны различных политических сил. Вдействительности все его находки стары и бесполезны: неттакого исторического опыта, который позволил бы нампредполагать, что демократию в капиталистической странеможно обеспечить без тех преступных злоупотреблений,какие повсюду замечаются в настоящее время. Когда Руссотребовал, чтобы демократия не допускала существования вее пределах никаких частных сообществ, он рассуждал ис-ходя из своего знания средневековых республик. Он зналэту историю лучше современников и был поражен огром-ной ролью, какую играли тогда уголовно-политические со-общества. Он отмечал, что в демократии невозможно при-мирить разум с существованием подобных сил, но опытдолжен был научить нас, что уничтожить их невозможно232.

III

Предыдущие разъяснения позволят нам понять пред-ставления просвещенных демократов и добрых людей о зна-чении рабочих профсоюзов.

Вальдека-Руссо часто хвалили за то, что в 1884 году он до-бился принятия закона о профсоюзах. Чтобы понять, чегоожидали от этого закона, нужно представлять себе, каковобыло в то время положение Франции: серьезные финансовыезатруднения побудили правительство подписать с железнодо-рожными компаниями грабительские, по оценке радикалов,соглашения; колониальная политика давала повод для оже-сточенных нападок и была глубоко непопулярна233; было ужехорошо заметно недовольство, которому несколькими годамипозже предстояло вылиться в формы буланжизма; выборы1885 года чуть не принесли большинство консерваторам.

231 Моисей Яковлевич Острогорский (1854-1921) — российский политолог, социолог и

историк, автор книги «Демократия и организация политических партий» (название

в первом издании, 1903 г., позже книга издавалась под названием «Демократия и

политические партии»). — Прим. ред.

232 Руссо, ставя вопрос абстрактно, по-видимому, отвергал любые виды сообществ,

а наши правительства долго опирались на его авторитет, чтобы предоставить все

сообщества самим себе.

233 В «Морали», увидевшей свет в 1883 г., Ив Гюйо горячо восстает против этой политики:

«Несмотря на катастрофический [двухсотлетний] опыт, мы захватываем Тунис,

готовимся пойти в Египет, отправляемся в Тонкин, грезим о завоевании Центральной

Африки» (р. 339).


Вальдек-Руссо не был особенно мудрым провидцем, новсе же имел достаточно проницательности, чтобы понятьопасность, которая могла угрожать республике оппорту-нистов, и достаточно цинизма, чтобы искать защиты вуголовно-политической организации, способной укротитьконсерваторов.

Во времена Империи правительство стремилось такуправлять обществами взаимопомощи, чтобы контро-лировать наемных рабочих и часть ремесленников. Впо-следствии оно видело в рабочих ассоциациях оружие, спо-собное подорвать авторитет либералов в глазах народа иприпугнуть богатые классы, которые ожесточенно сопро-тивлялись ему с 1863 года. Вальдек-Руссо равнялся на этиобразцы и надеялся построить в рабочей среде иерархию,которой управляла бы полиция234.

В циркуляре от 25 августа 1884 года Вальдек-Руссо разъ-яснял префектам, что они не должны ограничивать себя че-ресчур скромной задачей поддержания уважения к закону:они должны пробуждать объединительный дух, «устранятьна его пути затруднения, которые не могут не возникнутьиз-за неопытности и недостатка привычки к такой свобо-де», и их роль была бы тем значительнее и полезнее, чем бо-лее доверия удалось бы им внушить рабочим. Министр вдипломатичных выражениях рекомендовал им брать на се-бя моральное руководство над профсоюзным движением236:«Хотя на администрацию по закону от 21 марта [1884 года]и не возлагается никаких обязанностей в деле [разрешениякрупных экономических и социальных проблем], недопу-стимо, однако, чтобы она оставалась к ним безучастной, ия думаю, что долг повелевает ей принять в этом участиепутем предоставления в распоряжение всех заинтересован-ных лиц своих услуг и преданности делу». Необходимо бу-дет действовать с большой осторожностью, чтобы «не воз-будить недоверия», показать этим рабочим ассоциациям,до какой степени правительство заинтересовано в их раз-витии, руководить ими, «когда им придет время вступитьна путь практической жизни». Префектам следовало подго-товиться «к этой роли советников и преданных соратников

234 Я отметил это в L'Ère nouvelle, mars 1894, p. 339.

235 Как сообщает депутат-социалист Мариус Девез, префект департамента Гар взял на

себя такую задачу руководства профсоюзным движением при министерстве Комба

(Études socialistes, p. 323). В газете La France du Sud-Ouest от 25 января 1904 г. я нашел

заметку, в которой говорится, что префект департамента Ла-Манш, делегированный

правительством, супрефект, мэр и муниципалитет провели церемонию официального

открытия биржи труда в Шербуре.

1 gg Жорж Сорель «Размышления о насилии»

посредством основательного изучения законодательства иподобных же организаций, существующих во Франции и зарубежом».

В 1884 году правительство совершенно не предвидело,что профсоюзы могут принять участие в масштабной ре-волюционной агитации, и в циркуляре с долей иронии от-мечалась «гипотетическая опасность антиобщественногообъединения всех трудящихся». Сегодня улыбку вызвалабы скорее наивность человека, которого нам так частопредставляли королем хитрецов; но чтобы составить се-бе ясное представление о его иллюзиях, стоит посмотреть,что писали тогда демократы. В 1887 году в предисловиик третьему изданию своей книги «Совершенный» ДениПуло, опытный промышленник, бывший мэр XI округа игамбеттист, утверждал, что профсоюзное движение ока-жется сильнее стачечного. Он полагал, что революционе-ры не имеют серьезного влияния на организованных рабо-чих, и видел надежное средство искоренения социализма вначальном школьном образовании. Как почти все оппор-тунисты того времени, он был гораздо более обеспокоенчерными, чем красными. Даже Ив Гюйо, по-видимому, небыл прозорливее Вальдека-Руссо, так как в своей «Мора-ли» (1883) он воспринимает коллективизм как пустое сло-во; он ополчается на существующее законодательство, ко-торое «имеет целью помешать рабочим объединяться дляпродажи своего труда по возможно более высокой цене идля отстаивания своих интересов», и ждет, что профсою-зы приведут «к организации оптовой продажи труда». Оняростно нападает на священников и осуждает семействоШаго за то, что оно принуждают шахтеров Монсо ходить кобедне236. Все тогда надеялись на объединение рабочих какна средство подорвать авторитет клерикалов.

Если бы Вальдек-Руссо обладал хоть сколько-нибудь раз-витой способностью к предвидению, он прежде всего заме-тил бы, как консерваторы пытались использовать закон опрофсоюзах, чтобы руководить восстановлением социально-го мира в деревнях. Несколько лет тому назад много говори-ли об опасности, которую несет для республики образованиеаграрной партии237. Результат не оправдал надежд тех, ктосоздавал земледельческие профсоюзы, но он мог бы быть изначительным. Однако Вальдек-Руссо ни на минуту не допу-скал такой возможности — из его циркуляра даже не видно,чтобы он предвидел, какую материальную пользу должны

236 Y. Guyot, La Morale, p. 293,183-184,122,148, 320.

237 De Rocquigny, Les Syndicats agricoles et leur Œuvre, p. 42, 391-394.

Моральность насилия -| 97

принести земледелию новые ассоциации238. Если бы он пред-ставлял себе, что могло произойти, то при написании законапринял бы меры предосторожности. Несомненно, ни соста-вители закона, ни комиссия не поняли всей важности слова«земледельческий», которое введено было в виде поправкипо настоянию сенатора Уде от департамента Ду2^.

Под руководством демократов рабочие ассоциации, ис-пользуя хитрости, угрозы, а иногда и немного насилия, мог-ли оказать величайшие услуги правительству в его борьбе состоль грозными в то время консерваторами. Те, кто недавнопревратил Вальдека-Руссо в Отца Родины, не замедлят, конеч-но, возопить по поводу такой непочтительной интерпретацииего политики, но эта интерпретация отнюдь не покажется не-справедливой для тех, кто сохранил воспоминание о цинизме,с каким тогда правил человек, которого нам теперь выдают завеликого либерала: казалось, что во Франции вот-вот долженустановиться режим, напоминающий о безумстве, роскошии жестокости цезарей. Впрочем, как только непредвиденныеобстоятельства снова привели Вальдека-Руссо к власти, он по-спешил возвратиться к своей старой политике и попытался ис-пользовать профсоюзы для борьбы со своими противниками.

В 1899 году уже нельзя было более рассчитывать отдатьрабочие ассоциации под руководство префектов, как предус-матривал циркуляр 1884 года. Однако их можно было исполь-зовать иначе, и Вальдек-Руссо полагал, что делает крайне удач-ный ход, приглашая в министерство Мильерана. Мильерануудалось утвердиться в качестве вождя социалистов, которыедо того были разделены на непримиримые группы, — так по-чему бы ему было не сделаться посредником* который тайноуправлял бы профсоюзами, воздействуя на их руководителей?В ход были пущены все средства соблазнения, чтобы усми-рить рабочих и возбудить в них доверие к высшим чинам пра-вительства республиканской концентрации.

Невольно вспоминается политика, которой предпола-гал следовать Наполеон, подписывая конкордат: он понял,что ему не удастся, подобно Генриху VIII, непосредственновоздействовать на церковь. «За отсутствием этой возможно-сти, — говорит Тэн, — он вступает на другой путь, ведущий

238 Это тем более примечательно, что профсоюзы, как отмечено в циркуляре, способны

помочь французской промышленности в борьбе с иностранной конкуренцией.

239 Законодатели полагали, будто речь идет о том, чтобы предоставить сельским рабочим

право объединяться в профсоюзы. Толен заявил от имени комиссии, что никогда и не

думал исключать их из сферы действия нового закона (De Rocquigny, op. cit., p. 10).

Земледельческие профсоюзы обычно служили коммерческими агентствами для вла-

дельцев крупных сельскохозяйственных производств.

-J g g Жорж Сорель «Размышления о насилии»

к той же цели [...] Он не хочет изменять верований своих на-родов — он с уважением относится к духовным делам и хо-чет властвовать над ними, не касаясь их непосредственно у невмешиваясь в эту область; он хочет ввести ее в рамки своейполитики, но используя воздействие светских отношений»240.Так же и на Мильеране лежала обязанность уверить рабочих,что их социалистических убеждений трогать не будут — удо-вольствуются лишь господством над профсоюзами и их под-чинением правительственной политике.

Наполеон говорил: «Вы увидите, какую пользу я сумеюизвлечь из священников»241. Обязанностью Мильерана быловсячески удовлетворять самолюбие профсоюзных вождей242,тогда как префекты должны были склонять хозяев к предо-ставлению рабочим материальных выгод — расчет был в том,что такая наполеоновская политика должна дать столь же зна-чительные результаты, как и политика в отношении церкви.Глава дирекции культов243 Дюме добился создания послушно-го епископата, составленного из людей, которых ревностныекатолики с презрением называли лиловыми префектами^ —так почему нельзя было надеяться, допустив в канцелярииминистерства торговли ловкого дельца, создать красныхпрефектов7. Все это было довольно хорошо продумано ивполне соответствовало характеру таланта Вальдека-Руссо,который всю жизнь был горячим сторонником конкордата илюбил торговаться с Римом; он не прочь был поторговаться ис красными — уже одна оригинальность такого предприятияспособна была соблазнить этот падкий на ухищрения ум.

В речи, произнесенной 1 декабря 1905 года, Марсель Сам-ба245 — который благодаря своему положению лучше многихзнал, как обстояли дела при Мильеране, — рассказал несколь-ко историй, совершенно ошеломивших палату. Он сообщил,

240 Taine, Le Régime moderne, tome II, p. 10 [vol. 2, p. 613].

241 Ibid., p. 11 [613].

242 Именно это весьма рассудительно отметила г-жа Жорж Ренар в отчете о празднике для

рабочих, устроенном Мильераном (L de Seilhac, Le Monde socialiste, p. 308).

243 Дирекция культов в разное время была структурным подразделением разных

министерств. — Прим. ред.

244 Мильеран уволил прежнего руководителя дирекции труда, который, несомненно, был

недостаточно гибок для новой политики. Насколько я знаю, уже доказано, что в те годы

в министерстве провели сбор сведений о морали профсоюзных борцов — очевидно,

с целью узнать, какие средства можно применять для их консультирования. Ш. Гийес

предал это огласке в Les Pages Libres от 10 декабря 1904 г., и возражения министерства

и Мильерана кажутся несерьезными (La Voix du peuple, 18, 25 dec. 1904,1 e r janv, 1905,

25 juin, 27 août).

245 Марсель Самба (Marcel Sembat, 1862-1922) — социалист, главный редактор газеты

La Petite République, в 1893 г. уступивший этот пост Мильерану и ставший депутатом,

в 1914-1916 гг. — министр общественных работ (пост, который в описываемый

Сорелем период занимал Мильеран). — Прим. ред.

Моральность насилия -| g g

что правительство, желая доставить неприятность парижскиммуниципальным советникам-националистам и ослабить ихвлияние на Биржу труда, просило «профсоюзы обратиться кнему с заявлениями, которые должны были оправдать» реор-ганизацию управления в этом учреждении. В день открытияпамятника Далу на площади Нации небольшое возмущениевызвало появление перед официальными трибунами красныхзнамен. Теперь мы знаем, что это было результатом вышеупо-мянутых переговоров; префект полиции сильно колебался,но Вальдек-Руссо дал указание не препятствовать шествию среволюционными символами. Хотя правительство отрицаловсякие сношения с профсоюзами, это не имеет большого зна-чения: одной ложью больше, одной меньше — не все ли равнодля политика уровня Вальдека-Руссо?

Разоблачение этих ухищрений показывает нам, что мини-стерство рассчитывало при помощи профсоюзов припугнутьконсерваторов. Исходя из этого, нетрудно понять позицию,которую оно занимало во время многих стачек: с одной сторо-ны, Вальдек-Руссо в заявлениях необычайно настойчиво под-черкивал необходимость предоставить полицейскую защитукаждому рабочему, который захочет выйти на смену, несмо-тря на стачку, даже если такой рабочий найдется один; а с дру-гой, он неоднократно закрывал глаза на насилие. Дело в том,что ему нужно было досадить прогрессистам и напугать их246,и он собирался оставить за собой право на вмешательство сприменением силы, как только его политические интересыпотребуют устранения всякого беспорядка. При непрочностисвоего авторитета он полагал, что может править лишь припомощи устрашения и взятия на себя обязанностей верховно-го третейского судьи в хозяйственных спорах247.

Превратить профсоюзы в уголовно-политические ассо-циации, служащие демократическому правительству, — та-ков был план Вальдека-Руссо, начиная с 1884 года. Профсо-юзам предстояло сыграть приблизительно такую же роль,какую, как мы видели, играли масонские ложи: последниешпионили за чиновниками, а те должны были угрожатьинтересам хозяев, недостаточно расположенных к прави-тельству; при этом франкмасоны вознаграждались знаками

246 Можно задаться вопросом, не были ли действия Вальдека-Руссо чрезмерными и не

направил ли он правительство по совершенно иному пути, чем намеревался? Мне

представляется, что без общего страха закон об ассоциациях не был бы принят, но

несомненно, что принятая редакции оказалась гораздо более антиклерикальной,

нежели хотел его инициатор.

247 21 июня 1907 г. Шарль Бенуа посетовал в речи, что дело Дрейфуса бросило тень

недоверия на государственный интерес и заставило правительство обратиться к

силам беспорядка, чтобы восстановить в стране порядок.


отличия и милостями, оказываемыми их друзьям, а рабочимразрешалось вырывать у их хозяев прибавки к заработнойплате. Эта политика была простой и обходилась недорого.

Чтобы такая система могла действовать надлежащим об-разом, поведение рабочих должно быть довольно умерен-ным: нужно не только сдерживать насилие, но и не выдви-гать слишком жестких требований. Здесь следует применятьте же принципы, что и в отношении взяток, принимаемыхполитиками: все их одобряют, если ставки не слишком высо-ки. Деловые люди знают, что существует целое искусство да-вать взятки, а некоторые маклеры приобрели необычайнуюловкость в деле определения размеров комиссии, которуюследует предложить чиновнику высшего ранга или депутату,чтобы те содействовали в заключении какого-либо догово-ра248. Если финансисты почти всегда вынуждены обращатьсяк услугам специалистов, то рабочие, совершенно незнакомыесо светскими обычаями, тем более нуждаются в посредникахдля определения той суммы, какую они, не переходя разум-ных границ, могут требовать от хозяев.

Мы должны, таким образом, рассматривать посредниче-ство совершенно в новом свете, подходя к нему с истиннонаучной точки зрения, ведь тогда, не давая себя одурачитьабстракциями, мы объясним его при помощи идей, господ-ствующих в буржуазном обществе, которое его изобрело ихочет навязать рабочим. Было бы явным абсурдом зайти кколбаснику и настаивать, чтобы он продал вам окорок поцене ниже установленной, требуя арбитража; но совсем неабсурдно обещать группе хозяев преимущества, которыедает устойчивость заработной платы в течение несколькихлет, а потом запрашивать специалистов, какого вознаграж-дения достойна такая гарантия, причем вознаграждение мо-жет быть значительным, если есть основания рассчитывать,что в течение этого периода дела будут идти хорошо. Вместотого чтобы давать взятку влиятельному человеку, хозяеваповышают заработную плату своим же рабочим; с их точкизрения, никакой разницы нет. Что касается правительства,то оно выступает в роли благодетеля народа и надеется наудачные выборы — в этом его собственная выгода: пред-выборные преимущества, которые дает политику успешноепримирение распри, для него важнее хорошей взятки.

Понятно теперь, почему все политики так восхищаютсяпосредничеством: они не представляют себе никакого дого-вора без взятки. Многие из наших политиков — адвокаты, иклиенты, как правило, учитывают их влияние в парламенте,

248 Полагаю, ни для кого не секрет, что ни одно важное дело не обходится без взятки.


поручая им свои дела. Поэтому какой-нибудь бывший ми-нистр юстиции, даже если он не отличается большим талан-том, всегда обеспечен хорошо оплачиваемыми делами, таккак может воздействовать на судей, недостатки которых оночень хорошо знает и которых может погубить. Крупные ад-вокаты-политики пользуются большим успехом у финанси-стов, которым трудно выиграть в суде и которые привыклираздавать большие взятки и вследствие этого платят истиннопо-королевски. Поэтому мир предпринимателей представ-ляется нашим правителям миром авантюристов, игроков ибиржевых разбойников. Они полагают, что этот богатый ипреступный класс должен быть готовым время от времениудовлетворять требования других социальных групп; в иде-альном капиталистическом обществе, как они его понима-ют, должно происходить примирение потребностей разныхгрупп под покровительством политиков-адвокатов249.

Теперь, когда католики оказались в оппозиции, они то-же были бы не прочь найти опору в рабочих классах. Неттаких льстивых слов, с какими они бы ни обращались крабочим, чтобы убедить их в выгодах разрыва с социали-стами. Католики и сами хотели бы организовать уголовно-политические союзы, как мечтал двадцать лет тому назадВальдек-Руссо, однако значительных результатов пока недобились. Целью этих профсоюзов должно быть спасениецеркви, и они думают, что благонамеренные капиталистымогли бы пожертвовать частью барышей в пользу христи-анских профсоюзов, чтобы обеспечить успех этой религи-озной политики. Недавно один образованный католик, все-рьез занятый социальными вопросами, говорил мне, чтопо прошествии нескольких лет рабочим придется признатьнеосновательность своих предубеждений против церкви.Я думаю, что он заблуждается совершенно так же, как и

249 Вспомним, как в одном знаменитом романе Леон Доде описывает некоторые черты

адвоката Медерба: «Это был странный человек, высокий и тощий, с довольно изящ-

ным телом, увенчанным головой дохлой рыбы, с зелеными непроницаемыми глазами

и прямыми приглаженными волосами; во всей его внешности было что-то ледяное,

застывшее [...] Он избрал профессию адвоката как подходящую для того, чтобы удов-

летворять денежные потребности — свои и жены... Он вел прежде всего финансовые

дела, выбирая их за большую прибыльность и секреты, которые, занимаясь ими, он

мог разузнать. Такие дела ему и доверяли, рассчитывая на его околополитические и

околосудебные связи, которые всегда обеспечивали победу в деле. Он требовал бас-

нословных гонораров. Платили ему за гарантию оправдательного приговора. Таким

образом, этот человек располагал громадной властью [...] Он производил впечатление

вооруженного бандита общественной жизни, уверенного в своей безнаказанности»

(Les Morticoles, p. 287-288). Очевидно, что многие из этих черт заимствованы у того,

кто получил у социалистов прозвище адвоката Эйфеля [в суде по делу о панамской

афере Эйфеля защищал Вальдек-Руссо. — Прим. ред.], а затем был ими превращен в

полубога республиканской концентрации.


Вальдек-Руссо в 1884 году, когда тот смеялся над мыслью ореволюционной федерации профсоюзов. Но материальныеинтересы церкви настолько ослепляют католиков, что ониспособны на любые глупости.

Представления об экономике сближают социал-католи-ков с самыми подлыми нашими политиками. Ведь клери-калам так же трудно себе представить, что дела могут со-вершаться иначе, как чьей-либо милостью, кумовством иливзятками.

Мне часто приходилось слышать от адвокатов, что свя-щенник не в состоянии понять, почему некоторые деяния,не наказуемые по закону, все же преступны; а от нотари-уса одного епископа я слыхал, что монастырская клиенту-ра не только привлекательна, но и весьма опасна, так какмонастыри часто требуют составлять мошеннические акты.Пятнадцать лет тому назад, когда религиозные конгрега-ции принялись воздвигать столько пышных памятников,многие удивлялись, что за безумие охватило церковь. Онине знали, что это строительство позволяло целой толпеблагочестивых плутов жить за счет церковных богатств.Часто указывали на неосторожность конгрегации, упор-ствовавших в ведении длинных и дорогостоящих тяжб сгосударственным казначейством. Эта тактика позволяларадикалам вести энергичную агитацию против монахов,изобличая жадность тех, кто якобы дал обет бедности. Од-нако эти тяжбы прекрасно устраивали дела целой армиинабожных сутяг. Я едва ли преувеличу, если скажу, что бо-лее трети церковного достояния разошлось по рукам тако-го рода хищников.

В католической среде царит, таким образом, общаябесчестность, которая приводит богомольцев к мысли,что экономические отношения зависят главным образомот прихоти тех, кто ведет кассу. Всякий, кто получает не-ожиданный доход250 (а для них всякая капиталистическаяприбыль неожиданна), должен поделиться им с теми, ктоимеет право на его любовь или уважение: прежде всего сосвященниками251, а затем и с их сторонниками. Если он это-го правила не соблюдает, то он негодяй, франкмасон илижид, и нет такого насилия, которое было бы недопустимопротив подобного приспешника Сатаны. Поэтому, когда

250 Полагаю, что нет людей, менее способных понимать экономику производства, нежелисвященники.

251 Когда в Турции высокий сановник получает взятку, султан требует, чтобы деньгипередали ему, а впоследствии отдает сановнику часть суммы. Размер возвраща-емой доли зависит от настроения властителя. Мораль султана сходна с моральюсоциал-католиков.


священник произносит революционные речи, не стоит при-давать значения внешним формам и верить, что у этих пла-менных ораторов имеются какие-либо социалистическиечувства, — можно только быть уверенными, что капитали-сты не проявили достаточной щедрости.

Здесь также придется прибегнуть к посредничеству:нужно будет обратиться к людям с большим жизненнымопытом и узнать от них, на какие жертвы должны пойти бо-гачи в пользу бедных сторонников церкви.

IV

Проведенный выше анализ не дает нам основания ду-мать, что теоретики социального мира движутся в сторонусоздания некой достойной принятия морали. Проверим этотвывод еще одним способом: попытаемся выяснить, способноли пролетарское насилие приводить к таким результатам, ка-ких напрасно было бы ожидать от мягкой тактики.

Прежде всего нужно заметить, что современные фило-софы, похоже, единодушно требуют, чтобы мораль буду-щего имела возвышенный характер, отличаясь, таким об-разом, от мелкой и довольно пошлой католической морали.Главный упрек, с которым обращаются к теологам, связанс тем, что они уделяли слишком много внимания понятиюпробабилизма. Для современных философов нет ничегоболее нелепого (или даже возмутительного), чем пересчи-тывать мнения за или против какой-либо максимы, чтобыопределить, следует ли сообразовать с ней наше поведение.

Профессор Дюркгейм не так давно (11 февраля 1906 го-да) говорил во Французском философском обществе, что изобласти морали нельзя устранить священное, а священноеотличается тем, что несоизмеримо с остальными человече-скими ценностями. Он признал, что его социологическиеисследования приводят к выводам, очень близким к заклю-чениям Канта, и утверждал, что утилитарные системы мора-ли недооценивали проблемы долга и обязанности. Я не хочуобсуждать здесь эти положения и цитирую их лишь для того,чтобы показать, до какой степени идея возвышенного под-чиняет себе даже авторов, которые по характеру своих работ,казалось бы, менее всего склонны к ее принятию.

Из всех авторов принципы этой морали, которую совре-менность тщетно старалась провести в жизнь, с наиболь-шей силой выразил Прудон: «Чувствовать и поддерживатьчеловеческое достоинство, — говорит он, — прежде всего,во всем, что касается нас самих, а затем в личности ближне-го, и притом без всякой примеси эгоизма, равно как помимо


всякого отношения к божеству или обществу — вот право.Быть готовым во всяких обстоятельствах принять на себясо всей энергией, а в случае нужды и против себя самого,защиту этого достоинства — вот Справедливость»252. Кле-мансо, несомненно, не применяющий этой морали в соб-ственной жизни, выражал ту же самую мысль, когда писал:«Без достоинства человеческой личности, без независи-мости, свободы и права жизнь была бы просто животнымсостоянием, которое не стоит того, чтобы его охранять»(Aurore, 12 mai 1905).

Прудону сделали очень справедливый упрек, такой же,впрочем, как и многим величайшим моралистам: ему ска-зали, что его правила нравственности великолепны, нообречены на бессилие. В самом деле, опыт, к несчастью,показал нам, что те наставления, которые историки идейназывали самыми возвышенными, остаются обычно безвсякого влияния. Это очевидно в случае стоиков и также хорошо заметно в случае кантианства — да и практи-ческое влияние Прудона совсем не кажется ощутимым.Чтобы посмотреть со стороны на те наклонности, противкоторых возвышает голос мораль, человеку необходимамощная побудительная сила, устанавливающая над его со-знанием господство убеждения, которое будет воздейство-вать на него раньше, чем его разумом овладеют соображе-ния расчета.

Можно даже сказать, что все те прекрасные рассуждения,какими авторы надеются заставить человека поступать нрав-ственно, скорее способны увлечь его по наклонной плоскостипробабилизма. Как только мы станем раздумывать над тем,что предстоит сделать, мы волей-неволей задумываемся, нетли какого-нибудь способа ускользнуть от строгого велениядолга. О. Конт предполагал, что человеческая природа в буду-щем изменится и что мозговые центры, порождающие альтру-изм (?), возобладают над создающими эгоизм. Вероятно, он от-давал себе отчет в том, что моральное решение мгновенно и,словно инстинкт, исходит из глубин человеческого существа.

Для объяснения парадоксальности нравственного за-кона Прудон, как и Кант, иногда вынужден прибегать ксхоластике: «Чувствовать себя в других до такой степени,чтобы приносить в жертву этому чувству всякий иной ин-терес, чтобы требовать к другому такого же уважения, каки к себе самому, и возмущаться против человека недостой-ного, страдающего от невнимания других, как будто бы за-бота о достоинстве не касалась его лишь одного, — такая

252 Proudhon, De la Justice dans la Révolution et dans l'Église, tome I, p. 216 [vol. 1, p. 414].


способность кажется, на первый взгляд, странной. [...]Всякий человек стремится определить и выдвинуть напервый план собственную сущность, являющуюся еголичным достоинством. Из этого следует, что, так как сущ-ность у всех людей одна и та же, каждый из нас чувствуетсебя одновременно и личностью, и видом; что причинен-ная обида чувствуется третьими лицами и самим обид-чиком так же, как и обиженным, и что вследствие этоговозражение имеет общий характер, — в этом-то и состоитСправедливость»253.

Религиозные моральные системы претендуют на об-ладание той побудительной силой, которой недостаетв системах светских254, но здесь нужно провести одноразличие, чтобы избежать ошибки, которую совершаютмногие авторы. Большинство христиан не следует истин-ной христианской морали, той, которую философ счи-тает особой для их религии, — светские практикующиекатолики заняты прежде всего пробабилизмом, механи-ческими обрядами и действиями, более или менее род-ственными магии, которые должны обеспечить их бла-гополучие в настоящем и будущем, несмотря на все ихпрегрешения255.

Теоретическое христианство никогда не было религиейсветских людей: учители жизни духовной всегда рассуж-дали о тех, кто может освободиться от условий обыденнойжизни. «Когда Гангрский собор, — говорит Ренан, — объ-явил в 325 году, что евангельские максимы о бедности, от-речении от семьи и девственности не имеют в виду про-стых христиан, то совершенные256 создали обособленныепоселения, где жизнь по Евангелию, слишком возвышеннаядля обычных верующих, могла бы осуществляться без вся-ких послаблений». Ренан верно замечает далее, что «мона-стырь заменит собой мученичество, чтобы заветы Христахоть где-нибудь выполнялись»257, но он недостаточно раз-вивает это сопоставление: жизнь великих отшельниковдолжна быть физической борьбой с силами преисподней,

253 Ibid., р. 216-217 [414-415].

254 Прудон считает, что этот изъян характерен для языческой античности: «На протяже-

нии нескольких столетий в обществах, созданных многобожием, имелись обычаи, но

морали у них не было никогда. В отсутствие морали, твердо установленной в форме

принципов, обычаи в конце концов исчезли» (Ibid., р. 173 [370]).

255 Генрих Гейне полагает, что католичество супруги весьма благотворно для мужа, потому

что женщина недолго носит бремя своей вины: после исповеди она «вновь начинает

щебетать и смеяться». Кроме того, она не склонна рассказывать о своих проступках

(Гейне Г. Германия // Гейне Г. Собр. соч. в 6 тт. М.: Худ. лит., 1981. Т. 2).

256 «Совершенные» — духовенство у катаров. — Прим. ред.

257 См. Ренан Э. Марк Аврелий.


преследующими их даже в пустыне258, и эта борьба служитпродолжением противостояния мучеников их гонителям.

Эти факты позволяют нам понять сущность высокомо-ральных убеждений: они происходят вовсе не из рассужденийи не из воспитания индивидуальной воли, но из состояниявойны, в которой люди соглашаются участвовать и котораяотражается в определенных мифах. В католических странахмонахи ведут борьбу с князем зла, который торжествует вбренном мире и стремится подчинить их своей воле; в странахпротестантских маленькие фанатические секты играют рольмонастырей. Эти поля сражений и обеспечивают сохранениехристианской морали259, чей возвышенный характер и поны-не очаровывает многих и придает ей достаточно блеска, чтобыпобуждать общество к созданию бледных подражаний.

Если же рассмотреть не столь выраженное состояние хри-стианской морали, то поражает, насколько сильно она зави-сит от борьбы. Ле Пле, будучи ревностным католиком, частопротивопоставлял (к большому возмущению единоверцев)твердость религиозных убеждений, которую он встречал встранах с разными религиями, расслабленному духовномусостоянию, преобладающему в странах, подчиненных ис-ключительно влиянию Рима. Чем яростнее нападают на су-ществующую протестантскую церковь отколовшиеся от неесекты, тем сильнее моральный пыл протестантских народов.Таким образом, убеждение основывается на конкуренцииразличных вероисповеданий, каждое из которых считает се-бя армией защитников истины, которым предстоит одолетьармии зла. В таких условиях можно найти и возвышенное,но, когда религиозная борьба ослабевает, на первое местовыступают пробабилизм, механические обряды и полумаги-ческие приемы.

То же мы можем отметить и в истории современных ли-беральных идей. Наши предки долго питали почти религи-озные чувства к Декларации прав человека, которая теперьнам кажется довольно пошлым сборником отвлеченных,смутных и не имеющих большого практического значе-ния сентенций. Объясняется это тем, что вокруг учрежде-ний, связанных с этим документом, велась ожесточеннаяборьба. Клерикалы стремились показать основополагаю-щее заблуждение либерализма, организовывали повсюду

258 Католические святые часто борются не с абстракциями, а с видениями, которые наде-

лены всеми признаками реального существования. Да и Лютеру пришлось сражаться с

дьяволом и бросить в него чернильницу.259 Ibid., р. 627 [1137-1138].


воинствующие общества, задачей которых было навязатьнароду и правительству господство церкви, и хвалились,что скоро уничтожат защитников Революции. В то время,когда Прудон писал книгу о Справедливости, это противо-стояние было далеко от разрешения, потому-то вся книга инаписана в воинственном тоне, изумляющем современногочитателя, — автор говорит так, словно он ветеран револю-ционных войн, он хочет отомстить сегодняшним победи-телям, которые грозят уничтожить все завоевания Револю-ции, и предвещает новое, уже закипающее восстание.

Прудон надеется, что столкновение близко, что обе сто-роны ударят всеми своими силами и что произойдет на-полеоновское сражение, которое окончательно уничтожитпротивника. Он часто говорит языком эпопеи. Он не видит,что его отвлеченные рассуждения покажутся слабыми, ког-да его воинственные идеи исчезнут. Его душа охвачена ки-пением, которое определяет ее и придает его мысли скры-тый смысл, далекий от любой схоластики.

Та дикая ярость, с какой церковь преследовала книгуПрудона, показывает, что в клерикальном лагере характери последствия этого конфликта понимали в точности также, как их понимает он.

Пока над современным сознанием господствовало возвы-шенное, казалось возможным строить светскую и демокра-тическую систему морали, но в наше время такое предпри-ятие вызовет скорее улыбку. С тех пор как клерикалы ужене внушают страха, все изменилось; с тех пор как либералыуже не воодушевляются прежними воинственными чувства-ми, либеральных убеждений больше нет. Сегодня все такспуталось, что священники мнят себя лучшими из всех де-мократов — они избрали Марсельезу своим гимном, и еслибы их хорошенько попросили, они зажгли бы праздничнуюиллюминацию в годовщину 10 августа 1792 года. Ни в том,ни в другом лагере теперь не видно ничего возвышенного,и потому их мораль отличается удивительной низостью.

Каутский, конечно, прав, когда говорит, что в наше вре-мя подъем рабочих зависит от их революционного духа:«Напрасно стараются, — говорит он в конце исследованиясоциальных реформ и революции, — посредством мораль-ных проповедей внушить английским рабочим более высо-кое жизнепонимание и возбудить в них интерес к более бла-городным стремлениям. Этика пролетариата проистекаетиз его революционного рвения, из него черпает пролетари-ат свою мощь, им он облагораживается. Идея революции —вот что вызвало тот изумительный подъем пролетариата из


его глубочайшего принижения»260. Очевидно, для Каутско-го мораль всегда подчинена идее возвышенного.

Социалистическая точка зрения значительно отличаетсяот той, какую мы находим в старой демократической лите-ратуре. Наши отцы полагали, что человек тем лучше, чем онближе к природе, что простой человек подобен дикарю и чтовследствие этого чем ниже спускаться по социальной лестни-це, тем больше можно встретить добродетели. В подтвержде-ние такого мнения демократы не раз указывали на то, что вовремя революций беднейшие люди часто показывали примервысшего героизма, — они объясняют это предположением,что безвестные герои были истинными детьми природы. Я жеобъясняю это тем, что поскольку эти люди были вовлеченыв борьбу, которой предстояло окончиться либо полной ихпобедой, либо порабощением, то из самих условий борьбыестественно возникало чувство возвышенного. Во время ре-волюций представители высших классов обычно выступаютв особенно неблагоприятном свете, ведь они принадлежат кармии, обращенной в бегство, а потому испытывают чувствапобежденных, жалких просителей и пораженцев.

В тех рабочих кругах, которые, к удовольствию профес-сиональных социологов, отличаются рассудительностью,конфликты сводятся к спорам из-за материальных интере-сов, а потому там нет места чему-либо более возвышенно-му, чем торги сельскохозяйственных профсоюзов с торгов-цами удобрениями по поводу цен на гуано.

Торги по денежным вопросам никто никогда не считалспособными оказывать на людей морализирующее влияние.Опыт торговли скотом мог бы скорее склонить к предполо-жению, что при таких условиях заинтересованные в первуюочередь станут восхищаться хитростью, чем добросовест-ностью — перекупщики не могут похвастаться особенновысокими моральными качествами. Перечисляя великиезавоевания сельскохозяйственных профсоюзов, де Рокиньисообщает, что в 1896 году, «когда муниципалитет Мармандавздумал обложить пригоняемый на ярмарку скот налогом,который скотоводы сочли несправедливым... то эти послед-ние устроили стачку и перестали снабжать мармандскийрынок, так что муниципалитету пришлось уступить»261. Вот

260 Каутский К. Социальная революция. М.: УРСС, 2012. С. 61-62. В другом месте я отметил,

что у прежних борцов, которые становятся благоразумными, упадок революционной

идеи, очевидно, сопровождается упадком морали, как и у священника, утратившего

веру (Insegnament social i, p. 344-345).

261 De Rocquigny, op. cit., p. 379-380. Мне было бы любопытно узнать, в чем налог может

быть несправедливым — что за тайна, что за Социальный музей\ Воистину добрые

люди говорят на особом языке.


вполне мирный подход, принесший крестьянам полезныеплоды, но очевидно, что мораль в таком споре ни при чем.

Когда в дело вмешиваются политики, происходит —почти неизбежно — заметное снижение нравственности,так как они ничего не делают даром и действуют лишь приусловии, что покровительствуемое объединение войдет вчисло их сторонников. Так мы оказываемся весьма далекоот возвышенного, на пути, ведущем к приемам уголовно-политических сообществ.

По мнению многих ученых мужей, нельзя не восхи-щаться переходом от насилия к хитрости, проявляющим-ся в нынешних стачках в Англии. Тред-юнионы очень же-лали бы, чтобы за ними было признано право применятьугрозы, облеченные в дипломатические фразы, — они хо-тят, чтобы их не беспокоили в случаях, когда они рассыла-ют по заводам делегатов с поручением внушить рабочим,желающим работать, что для них выгоднее было бы сле-довать указаниям тред-юнионов. Они соглашаются выра-жать свои пожелания в такой форме, которая будет вполнеясна для слушателя, но в суде может быть представленакак призыв к солидарности. Признаться, я не понимаю,почему эта тактика, достойная Эскобара, заслуживаеттакого восхищения. Когда-то католики использовали по-добные средства устрашения против либералов, и я оченьхорошо понимаю, почему тред-юнионами восхищаютсядобрые люди — но мораль добрых людей я вовсе не нахожудостойной восхищения.

Правда, в Англии насилие давно лишено всякого рево-люционного характера. Преследуются ли корпоративныевыгоды при помощи кулаков или хитрости, большой раз-ницы между этими двумя методами установить нельзя.Между тем мирная тактика тред-юнионов обнаруживаеттакое лицемерие, которое лучше было бы оставить добрымлюдям. В странах, где существует понятие о всеобщей стач-ке, удары, которыми обмениваются во время стачек рабо-чие и представители буржуазии, имеют совершенно иноезначение: их последствия долговременны и могут породитьнечто возвышенное.

Я полагаю, что именно к соображениям возвышенногои следует прибегать, чтобы по крайней мере отчасти по-нять, почему в среде немецкой социал-демократии такоеотторжение вызвала доктрина Бернштейна. Немец в не-обычайной степени был напитан возвышенным: прежде


всего, благодаря литературе о войнах за независимость262,затем вследствие возрождения вкуса к старым националь-ным песням, последовавшего за этими войнами, и, наконец,под влиянием философии, которая ставила себе цели, оченьдалеко отстоящие от обыденных стремлений. Нужно при-знать также, что победа 1871 года немало способствовалаукреплению в немцах всех классов веры в свои силы, какойу нас в настоящее время нет. Сравните, например, немец-кую католическую партию с теми мокрыми курицами, ко-торые составляют большую часть сторонников церкви воФранции! Наши клерикалы только и знают, что унижатьсяперед противниками, и вполне довольны, если только зи-мой бывает достаточно званых вечеров, — они совершенноне помнят о том, какие услуги им оказывают263.

Немецкая социалистическая партия приобрела особуюсилу благодаря идее катастрофы, которую повсюду распро-страняли ее пропагандисты и к которой очень серьезно от-носились все то время, что преследования со стороны Бис-марка поддерживали в группах воинственный дух. Этот духбыл настолько силен, что массам еще и теперь не удалосьпонять, что их вожди ни в коем случае не революционеры.

Когда Бернштейн, который был слишком проницателен,чтобы не знать истинного настроения своих друзей из ру-ководящего комитета, возвестил, что нужно отказаться оттех грандиозных чаяний, которые партия успела заронитьв души сторонников, это изумило почти всех. Лишь немно-гие поняли, что заявления Бернштейна были свидетель-ствами смелости и честности и что их целью было привестислова в соответствие с действительностью. Если впредь сле-довало довольствоваться социальной политикой, то нужнобыло вступать в переговоры с парламентскими партиямии министрами — делать в точности то, что делают буржуа.Людям, воспитанным на теории катастрофы, это каза-лось чудовищным. Ведь до этого они неоднократно осуж-дали уловки буржуазных политиков, их изворотливости

262 Ренан даже писал: «Война 1813-1815 гг. — единственная в нашем веке, в которой было

что-то эпическое и возвышенное [...]. Она соответствовала известному идейному движению

и имела подлинно интеллектуальное значение. Один участник этих грандиозных битв рас-

сказывал мне, что, когда он проснулся от канонады в первую же свою ночь среди француз-

ских объединенных войск в Силезии, ему показалось, что он присутствует на грандиозном

богослужении» (Essais de morale et de critique, p. 116 [24]). Вспомним оду Мандэони «Март

1821 года», посвященную «светлой памяти Теодора Кернера, поэта и борца за независи-

мость Германии, павшего в битве под Лейпцигом 18 дня лета MCCCXIII, чье имя дорого всем

народам, сражающимся за отечество» [Цит. по: МандзониА. Март 1821 года // Европейская

поэзия XIX века. Антология. М.: Худ. лит., 1977. С. 472]. Наши революционные войны носили

эпический характер, но о них нет литературы, сравнимой с литературой о войне 1813 г.

263 Дрюмон тысячу раз изобличал эти умонастроения религиозного бомонда.

Моральность насилия 2 1 1

противопоставляли прямоту и бескорыстие социалистов,указывали на условный характер их оппозиции. Никто быне поверил, что ученики Маркса могут пойти по стопамлибералов. При новой политике — ни героических харак-теров, ни мыслей о возвышенном, ни твердых убеждений!Мир для немцев перевернулся.

Очевидно, что Бернштейн был тысячу раз прав, когда от-казывался поддерживать видимость революции, противо-речившую партийной мысли. Он не находил в своей странетаких стихий, какие есть во Франции и в Италии, и поэто-му не видел другого средства для удержания социализма напочве действительных отношений, кроме как уничтожениявсего, что было обманчивого в революционной программе,в которой разуверились вожди. Каутский, напротив, хотелсохранить завесу, скрывавшую от глаз рабочих истиннуюдеятельность социалистической партии. Благодаря этомуон имел большой успех у политиков, но зато более чем кто-либо другой содействовал обострению кризиса немецкогосоциализма. Сохранить в неприкосновенности революци-онную идею можно, не разжижая положения Маркса мно-гословными комментариями, но постоянно приспособляямысль к тем фактам, которые могут принять революцион-ный характер. Сегодня такой результат может дать тольковсеобщая стачка.

Можно было бы поставить теперь очень важный во-прос: «Почему в некоторых странах акты насилия могутсобираться вокруг картины всеобщей стачки и тем самымсоздавать богатую и возвышенную социалистическую иде-ологию, и почему они, по-видимому, не способны приво-дить к такому результату в других странах?» Очень важнуюроль здесь играют национальные традиции; рассмотрениеэтой проблемы, вероятно, могло бы пролить яркий свет напроисхождение идей, но здесь мы не будем ее касаться.

2*12 Жорж Сорель «Размышления о насилии»

ГЛАВА VII

Мораль производителей

I. — Мораль и религия. — Пренебрежение моралью в де-мократиях. — Внимание «новой школы» к вопросам морали.

П. — Беспокойство Ренана о будущем мира. — Его пред-сказания. — Потребность в возвышенном.

III. — Мораль Ницше. — Роль семьи в происхождении мо-рали; теория Прудона. — Мораль Аристотеля.

IV. — Гипотезы Каутского. — Сходства духа всеобщейстачки и духа революционных войн. — Страх парламента-риев перед этим духом.

V. — Рабочий на развитом производстве, художник и сол-дат революционных войн: желание превзойти всякую меру; за-бота о точности; отказ от идеи вознаграждения, отмеренно-го по заслугам.

I

Полвека тому назад Прудон отмечал необходимость датьнароду мораль, соответствующую новым потребностям.Первая глава предварительных замечаний, помещенных вначале книги «О справедливости в революции и церкви»,носит такое заглавие: «Состояние нравов в XIX столетии.Вторжение морального скептицизма: общество в опасности.В чем спасение?». В ней можно прочесть следующие пугаю-щие слова: «Франция переживает упадок нравственности.Притом нельзя сказать, что люди нашего поколения хужесвоих отцов [...] Когда я говорю об упадке нравственностиво Франции, я разумею нечто совершенно иное, а именноутрату веры в собственные принципы. Франция потеряламоральное сознание, совесть и даже самое понятие нрав-ственности. Путем непрерывной критики мы пришли к то-му печальному выводу, что справедливое и несправедливое,различие между которыми прежде мы ясно себе представля-ли, являются лишь условными терминами, неясными и не-определимыми; что все эти слова: Право, Долг, Мораль, До-бродетель и пр., — о которых так много говорят с церковнойкафедры и в школе, служат лишь прикрытием для необосно-ванных допущений, пустых утопий и недоказуемых предрас-судков; что, таким образом, жизненная практика, руководи-мая какой-то непонятной боязнью общественного мнения,соображениями приличия, по существу произвольна»264.

264 Proudhon, De la Justice dans la Revolution et dans l'Église, tome I, p. 70 [vol. 1, p. 250-251].

Мораль производителей 213

Тем не менее он не думал, что современное обществоблизко к гибели: он полагал, что со времен Революции че-ловечество приобрело достаточно ясное понятие о спра-ведливости, чтобы справиться с временным состояниемупадка. Такое понимание будущего совершенно обособля-ет его от того взгляда, который должен был лечь в основусовременного официального социализма, равнодушногок морали. «Я утверждаю, что основу той юридической ве-ры... того знания прав и обязанностей, которого мы тщет-но ищем повсюду, которым никогда не обладала церковь ибез которого невозможно жить, — заложила Революция.Эти основы безотчетно нами управляют и поддерживаютнас, но, вполне признавая их в глубине сердца, мы отбра-сываем их в силу предрассудка, и эта-то измена самим себесоставляет нашу моральную нищету и порабощение»265. Онутверждает, что можно просветить умы, дать им то, что онназывает «экзегезой Революции», и обращается для этогок истории, стараясь показать, как человечество непрестан-но стремилось к Справедливости, как религия была при-чиной разложения, а «Французская революция, приведя кгосподству юридического принципа [над принципом рели-гиозным], знаменует собой наступление нового периода,создавая противоположный прежнему порядок вещей, от-дельные стороны которого и предстоит в настоящее времяопределить»266. «Что бы ни стало впредь с нашей утомлен-ной расой, — говорит он в конце предварительных замеча-ний, — потомство когда-нибудь признает, что третий пери-од существования человечества267 имеет исходным пунктомФранцузскую революцию, что сущность нового законабыла понята некоторыми из нас во всей полноте, что и впрактическом применении этого понимания у нас не былобольшого недостатка и что, помимо всего прочего, гибельтех, кто помогал рождению этих высоких принципов, не

265 Ibid., р. 74 [255]. Под юридической верой Прудон подразумевает здесь троякую веру,

которая господствует в семье, договорах и политических отношениях. Первая ее

сторона — «представление о взаимном достоинстве [супругов], которое, возвышая их

над чувствами, сделает их друг для друга не столь дорогими, сколь святыми, и превратит

их плодотворный союз в религию более нежную, чем сама любовь»; вторая сторона,

«возвышая души над эгоистическими стремлениями, делает их счастливее от уважения

к праву другого, нежели от их собственной удачи»; без третьего постулата «граждане,

предоставленные одним лишь соблазнам индивидуализма, останутся, что бы они ни

делали, лишь совокупностью обособленных и взаимоотталкивающих существований,

которые рассеются, словно прах, при первом же дуновении» (Ibid., р. 72-73 [253]).

В строгом смысле юридическая вера, очевидно, является вторым пунктом в этом

перечислении.

266 Ibid., р. 93 [274].

267 Две первых — эпохи язычества и христианства.


была лишена величия. В этот час определяется судьба Рево-люция: итак, она жива. Все остальное не способно мыслить.А может ли живое и мыслящее существо быть задавленотрупом?»268

В предыдущей главе я говорил, что вся доктрина Прудо-на подчинена революционному воодушевлению и что этовоодушевление угасло с тех пор, как в церкви пересталивидеть опасного противника. Поэтому неудивительно, чтопредприятие, которое Прудон считал легким (а именно соз-дать мораль, совершенно свободную от всякой религиоз-ной веры), многим из наших современников кажется оченьсомнительным. Подтверждение такого образа мыслей я на-хожу в речи, произнесенной Комбом 26 января 1903 годапри обсуждении бюджета дирекции культов: «В настоящеевремя мы считаем моральные идеи, как их представляютцеркви, необходимыми. Я лично с трудом представляю себесовременное общество состоящим из философов вроде г-наАллара269, которым начальное образование дало достаточ-ную защиту от жизненных опасностей и испытаний». Комбне принадлежит к людям с самостоятельными взглядами —он воспроизводил мнение, господствовавшее в его кругу.

Это заявление вызвало в палате много шума; в дебатывступили все депутаты, мнящие себя философами. По-скольку Комб говорил о поверхностном и ограниченномобразовании, которое дают наши начальные школы, Ф. Бю-иссон, как великий педагог Третьей республики, счел дол-гом возразить: «Образование, которое мы даем в начальнойшколе ребенку из народа, — заявил он, — нельзя назватьполовинчатым; напротив, это лучшие плоды цивилизации,собранные на протяжении веков, у различных народов, за-имствованные из религий и законодательств всех времени всего человечества». Такая отвлеченная мораль лишенарешительно всякой действенности. Помнится, я когда-точитал в одном учебнике Поля Бера, что основной принцип

268 Ibid., р. 104 [284].269 Этот депутат произнес резко антиклерикальную речь, в которой я нахожу следующую

странную идею: «Иудейская религия была наиболее клерикальной из всех, ей былприсущ наиболее сектантский и ограниченный клерикализм». Чуть выше он сказал:«Не будучи антисемитом, я делаю евреям лишь один упрек — в том, что они отра-вили столь возвышенную и широкую арийскую мысль иудейским монотеизмом». Онтребовал введения в начальной школе курса истории религий, чтобы подорвать авто-ритет церкви. По его мнению, социалистическая партия видела в «интеллектуальномосвобождении масс необходимую преамбулу к прогрессу и к социальной эволюцииобществ». Не следовало ли бы сказать скорее противоположное? Не доказывает лиэто рассуждение, что существует свободомыслящий антисемитизм, столь же ограни-ченный и невежественный, как и антисемитизм клерикальный?


морали опирается на наставления Зороастра и на консти-туцию III года — я думаю, этого недостаточно, чтобы заста-вить кого-либо действовать.

Можно предположить, что Университет создавал суще-ствующие программы в надежде внушить практическуюмораль учащимся путем механического повторения запове-дей. Он так настойчиво множит курсы морали, что можнозадуматься о применимости в данном случае (с небольшимизменением) известного стиха Буало:

Орех мускатный любите? Его везде так много270.

Думаю, найдется немного людей, которые столь же наивноверят в свою мораль, как Бюиссон и университетские профес-сора. Г. де Молинари, как и Комб, полагает, что к религии нуж-но прибегать, так как она обещает людям награду в мире иноми, таким образом, «обеспечивает справедливость [...] Именнорелигия на заре человечества возводила здание морали, онаего поддерживает, и лишь она одна может это делать. Таковыфункции, которые выполняла и продолжает выполнять рели-гия и которые — нравится это поборникам независимой мо-рали или нет — свидетельствуют о ее полезности»271. «Нужнообратиться к орудию более могущественному и действенно-му, чем общественный интерес, чтобы осуществить реформы,необходимость которых доказана политической экономией,а такое орудие можно найти лишь в религиозном чувстве, со-пряженном с чувством справедливости»272.

Г. де Молинари намеренно употребляет смутные выра-жения. По-видимому, он смотрит на религию так же, какмногие современные католики (вроде Брюнетьера): этосредство общественного управления, которое должно со-размеряться с потребностями отдельных классов. Пред-ставители высших классов всегда полагали, что они менеенуждаются в моральном направлении, чем их подчинен-ные, и иезуиты завоевали любовь современной буржуазииименно тем, что положили это прекрасное открытие в ос-нову своей теологии. Наш автор различает четыре побу-дительные причины, способные обеспечить выполнениедолга — «силу общества, облеченную в форму правитель-ственного аппарата, силу общественного мнения, силу ин-дивидуальной совести и силу религии», и полагает, что этот

270 Цитата из «Третьей сатиры» Буало. Русский перевод Кантемира сохранился не полностью,и этот стих утерян. Сорель, очевидно, имеет в виду, что слово muscade (мускатный орех)здесь можно заменить на morale (мораль) без ритмических нарушений. — Прим. ред.

271 G. de Molinari, Science et Religion, p. 94.272 Ibid., p. 198.

215 Жорж Сорель -Размышления о насилии»

духовный механизм заметно отстает от материального273.Две первые побудительные причины могут воздействоватьна капиталистов, но бессильны на фабрике; для рабочегодейственны только две последние движущие силы, и онис каждым днем приобретают все больше влияния ввиду«усиления ответственности тех, на кого возложена обязан-ность управлять машинами или следить за их работой»274;но, по мнению Молинари, силу индивидуальной совестинельзя понимать отдельно от силы религии275.

Поэтому я думаю, что Молинари недалек от одобренияпредпринимателей, которые защищают религиозные уч-реждения. Правда, он, вероятно, стоял бы за большее разно-образие, чем предлагали некогда Шаго в Монсо-ле-Мине276.

Социалисты долго относились к морали с большимпредубеждением именно из-за этих католических учреж-дений, которые заводили у себя крупные промышленники.Социалистам казалось, что в нашем капиталистическомобществе мораль служит лишь средством добиваться по-корности от рабочих путем поддержания в них суеверногостраха. Литература, которой с давних пор увлекается бур-жуазия, изображает настолько нелепые или даже постыд-ные нравы, что трудно верить искренности богатых клас-сов, когда они говорят о нравственном воспитании народа.

У марксистов были особые причины относиться с не-доверием ко всему, что касалось этики. Пропагандистысоциальных реформ, утописты и демократы так много зло-употребляли понятием Справедливости, что создали всеоснования для того, чтобы смотреть на всякое рассужде-ние на эту тему как на упражнение в риторике или на со-фистику, призванную сбить с толку всех интересующихсярабочим движением. Так, Роза Люксембург несколько леттому назад называла идею Справедливости «старой почто-вой клячей, которую много веков подряд седлали все нова-торы в отсутствие более надежных средств историческогопередвижения, разбитым на ноги Росинантом, на которомтаскалось в поисках великого преобразования мира столь-ко Дон-Кихотов истории, не привозя из этих странствийничего, кроме синяков»277. От таких насмешек над фанта-стической Справедливостью, порожденной воображением

273 Ibid., р. 61.

274 Ibid., р. 54.

275 Ibid., р. 87, 93.

276 Я уже говорил, что в 1883 г. И. Гюйо выступил с резкой критикой Шаго, который

поставил рабочих под начало священников и принуждал их ходить к обедне (Morale,

Ρ· 183).

277 Le Mouvement socialiste, 15 juin 1899, p. 649.


утопистов, иногда слишком легко переходили к грубымшуткам над самой обыденной моралью. Из высказанныхофициальными марксистами парадоксов на эту тему мож-но было бы составить довольно гнусный сборник. Особен-но отличился в этом деле Лафарг278.

Главная причина, мешавшая социалистам изучить этиче-ские проблемы так, как они того заслуживают, заключаласьв долго владевшем их умами демократическом предубежде-нии, которое заставляло их направлять усилия главным об-разом на завоевание мест в политических собраниях.

А раз внимание сосредоточено на выборах, приходит-ся подчиниться известным общим условиям, неизбежнымдля всех партий, в любой стране и во всякое время. Есливерить, что будущее мира зависит от избирательных про-грамм, от соглашений между влиятельными лицами, откупли и продажи покровительства, то нельзя сильно за-ботиться о моральных ограничениях, не позволяющих че-ловеку стремиться к тому, в чем заключается его наиболееявный интерес. Опыт показывает, что во всех странах, гдедемократия может свободно развиваться сообразно своейприроде, господствует подкуп в самом бессовестном виде,причем никто не считает нужным скрывать своего мошен-ничества: нью-йоркский Таммани-холл всегда называлинаиболее совершенным образцом демократической жизни,а в большинстве наших крупных городов встречаются по-литики, которые ничего более не желали бы, как следоватьпо стопам американских собратьев. Пока человек веренсвоей партии, он может совершать лишь небольшие пре-грешения, но стоит ему неосторожно выйти из партии, какв нем тотчас же откроют самые постыдные пороки. Нетруд-но было бы показать на хорошо известных примерах, чтоэтой удивительной моралью с определенной долей цинизмаруководствуются и наши парламентские социалисты.

Демократия, основанная на выборном принципе, имееточень большое сходство с биржевыми кругами: в обоих слу-чаях нужно рассчитывать на наивность масс, покупать по-мощь большой прессы и посредством бесконечных хитростейсодействовать фортуне. Нет большой разницы между фи-нансистом, выступающим на рынке с блестящими предпри-ятиями, которые рухнут через несколько лет, и политиком,

278 Например, в Le Socialiste от 30 июня 1901 г. читаем: «Когда в коммунистическом обществеисчезнет мораль, обременяющая мозг цивилизованных людей, словно отвратительныйкошмар, возможно, новая мораль побудит женщин порхать, по выражению Ш. Фурье, отмужчины к мужчине, не обрекая себя на то, чтобы быть собственностью единственногосамца... В диких племенах, при первобытном коммунизме, чем большему числу любовни-ков женщины даруют свою благосклонность, тем большим почетом они пользуются».

21 β Жорж Сорель «Размышления о насилии»

обещающим согражданам целый ряд реформ, которых он нев состоянии завершить279 и которые воплотятся лишь в кипыбумаг в парламентских канцеляриях. Оба ничего не смыслятв производстве и тем не менее всячески стремятся влиять нанего, плохо управлять им и без всякого стыда эксплуатиро-вать: оба ослеплены чудесами современной промышленностии думают, что мир достаточно изобилен, чтобы его можнобыло разграблять незаметно для производителей. Стричь на-логоплательщика так, чтобы он этим не возмущался, — вот ивсе искусство крупного государственного деятеля и крупногофинансиста. Демократы и дельцы обладают исключительнымумением добиваться одобрения своих плутней со стороны об-суждающих их действия собраний — при парламентском ре-жиме надувательство так же процветает, как и на собранияхакционеров. Вероятно, именно в силу глубокого психологи-ческого сродства, возникшего из схожих методов, те и другиевеликолепно понимают друг друга: демократия — страна с мо-лочными реками и кисельными берегами, о которой мечтаютбессовестные финансисты.

Тошнотворное зрелище, которое представляют эти фи-нансовые и политические хищники280, объясняет нам давнийуспех авторов-анархистов: они видели надежду на обновле-ние мира в интеллектуальном развитии индивидов и непре-станно призывали рабочих к самообразованию, к выработкеболее ясного сознания своего человеческого достоинства ик проявлению преданности товарищам. Такая позиция про-диктована их убеждениями — ведь как допустить возмож-ность образования общества свободных людей, если не пред-полагать, что индивиды уже в настоящее время приобрелиспособность самостоятельно управлять своими действиями?Политики уверяют, что это совершенно наивная мысль и чтолюди будут наслаждаться всеми благами, каких они толькомогут пожелать, как только их лицемерные защитники по-лучат возможность пользоваться всеми преимуществами,даруемыми властью, — для государства, которое возведетна престол редакторов L'Humanité, не будет ничего невоз-

279 Клемансо, отвечая 21 июня 1907 г. Мильерану, сказал ему, что, представив проектпенсий для рабочих, не задумавшись о ресурсах для их обеспечения, он не проявилсебя «ни большим политическим мыслителем, ни даже попросту серьезнымчеловеком». Возражение Мильерана весьма характерно для спесивого политика-выскочки: «Не говорите о вещах, которых не знаете». Но о чем тогда говорит он сам?

280 Здесь я рад опереться на неоспоримый авторитет Жеро-Ришара, который в La PetiteRépublique от 19 марта 1903 г. разоблачал «интриганов, карьеристов, обжор и кутил,[которые] видят в министерской должности один лишь жирньй кусок, которыйим не терпится заполучить», и утверждал, что поэтому они и стремились сброситьКомба. В следующем номере мы видим, что речь шла о друзьях Вальдека-Руссо,противостоявших, как и он сам, удушению конгрегации.


можного. И тогда, если новые правители сочтут полезнымзавести свободных людей, они издадут один или два соот-ветствующих милостивых декрета. Но едва ли друзья и ком-паньоны, субсидирующие Жореса, сочтут это необходимым— с них довольно будет слуг и налогоплательщиков.

«Новая школа» быстро обособилась от официального со-циализма, признав необходимость улучшения нравов281, и по-этому у вождей парламентского социализма в моде обвинятьее в наклонности к анархизму. Я лично без всякого затрудне-ния готов признать себя в этом смысле склонным к анархизму,так как парламентский социализм кичится таким же презри-тельным отношением к морали, какое проявляют самые ни-чтожные представители поигрывающей на бирже буржуазии.

Иногда «новую школу» упрекают также в возврате кутопическим мечтам. Эта критика показывает, как плохонаши противники понимают произведения социалистовпрошлого и современную ситуацию. Прежде авторы стре-мились выработать такую мораль, которая могла бы воз-действовать на чувства светских людей, возбуждая в нихсимпатию к тем, кого с жалостью называли обездоленнымиклассами, и толкая на некоторые жертвы в пользу несчаст-ных братьев. Авторы того времени представляли себе цехсовершенно не в том виде, какой он может иметь в обще-стве пролетариев, посвятивших себя прогрессивному тру-ду, — они предполагали, что мастерская эта будет похожана гостиную, в которой дамы собираются за вышиванием, итаким образом обуржуазивали сам механизм производства.Наконец, они приписывали пролетариям чувства, очень по-хожие на те, какие путешественники XVII-XVIII вв. припи-сывали дикарям, утверждая, что те добры, наивны и жела-ют подражать людям высшей расы. Основываясь на такихдопущениях, нетрудно было измыслить и организацию, не-сущую с собой мир и благополучие: нужно было лишь об-лагородить богатый класс и просветить класс бедный. Этидве операции, казалось, было очень легко осуществить — итогда в этих цехах-салонах, вскруживших голову столькимутопистам, произошло бы желанное слияние282. И, конечно,«новая школа» смотрит на вещи не с такой идиллической,христианской и буржуазной точки зрения — она созна-ет, что прогресс производства требует совершенно не техкачеств, какие можно встретить у людей высших классов.

281 Именно это Бенедетто Кроче отметил в La Critica, juillet 1907, p. 317-319. Этот автор

хорошо известен в Италии как весьма проницательный критик и философ.

282 В колонии «Новая Гармония», основанной Р. Оуэном, работали мало и плохо, зато

увеселений было в избытке. В 1826 г. герцог Саксон-Веймарский был очарован

тамошними концертами и балами (Dolléans, Robert Owen, p. 247-248).


Именно вопрос о моральных ценностях, необходимых дляусовершенствования производства, и заставляет ее уделятьзначительное внимание этике.

Поэтому «новая школа» стоит ближе к экономистам, чемк утопистам. Подобно Г. де Молинари, она полагает, что мо-ральное развитие пролетариата ничуть не менее важно, чемматериальное усовершенствование орудий производства,для того чтобы двигать современную промышленность навсе более высокие уровни развития, достигнуть которыхпозволяют имеющиеся технические знания. Однако онауглубляется в эту проблему гораздо сильнее Молинари, недовольствуясь пустыми разглагольствованиями о религи-озном долге283; в своей ненасытной жажде реальности онастарается добраться до самых корней этого моральногосовершенствования и узнать, как может уже сегодня созда-ваться мораль будущих производителей.

II

В начале всякого исследования о современной моралинужно задаться следующим вопросом: при каких условияхвозможно обновление? Марксисты тысячу раз правы, когдасмеются над утопистами и настаивают, что морали не соз-дать умилительными проповедями, остроумными идеоло-гическими построениями и красивыми жестами. Прудон неисследовал этот вопрос и потому впал в глубокое заблуж-дение относительно стойкости сил, питающих его мораль.Скоро опыт показал, что его предприятие было несостоя-тельным. Какое же будущее ожидает современный мир, ес-ли в нем уже сейчас не скрыты источники новой морали?Если он действительно навсегда потерял нравственность,то жалобы хнычущей буржуазии его не спасут.

Незадолго до смерти Ренан был сильно озабочен мораль-ной будущностью человечества: «Моральные ценности хире-ют, это несомненно; самопожертвование почти исчезло; неда-лек день, когда все объединятся в союзы284 и место любви исамоотречения займет организованный эгоизм. Начнут вспы-хивать странные ссоры. Те два учреждения, которые толькои противостояли до сих пор повсеместному исчезновению

283 Г. де Молинари, очевидно, полагает, что людям может быть достаточно естественной

религии в духе Ж.-Ж. Руссо и Робеспьера. Сегодня мы знаем, что это средство не имеет

моральной действенности.

284 Мы видим, что Ренан не имел и малой доли того почтения к корпоративному духу,

которое демонстрируют многие наши сегодняшние идеалисты.


почтительности, — армия285 и церковь — скоро будут сметеныобщим потоком»286. В этих строках Ренан обнаружил замеча-тельную проницательность в то самое время, когда множествопустозвонов возвещало возрождение идеализма, примирениецеркви с современным миром и появление у нее прогрессив-ных наклонностей. Но Ренан был слишком избалован судь-бой, чтобы не быть оптимистом: он верил, что грядущие бедывыразятся лишь в необходимости пережить тяжелые дни, идобавлял: «Тем не менее ресурсы человечества безграничны.Что предначертано, то свершится, и не иссякнет источник жи-вых сил, что неизменно поднимаются на поверхность».

За несколько месяцев до того Ренан окончил пятый том«Истории израильского народа», и поскольку этот том былиздан по рукописи, его мысли там выражены, конечно, гру-бее и проще, ведь известно, что обычно он очень долго пра-вил гранки. Там мы видим более мрачные предчувствия —автор даже задумывается о гибели человечества: «Еслислучится так, что эта планета уклонится от исполнения сво-его долга, то найдутся другие миры, которые в полной меревоплотят программу всякой жизни, гласящую: просвещение,разум, истина»287. Грядущее его пугает: «Ближайшее будущеетемно. Нельзя быть уверенными, что оно тяготеет к просве-щению». Ренан боялся социализма, несомненно, разумея подним гуманистический вздор, какой ему приходилось слы-шать в среде глупых буржуа, и поэтому предположил, чтокатолицизм мог бы стать союзником социализма288.

На той же странице он говорит о возможных расколах вобществе, и это очень важно: «Иудея и греко-римский мирбыли как бы двумя вселенными, находившимися рядом, новращавшимися под воздействием противоположных сил...История человечества в отдельных частях движется неодина-ково. Трепещите! В эту минуту, может быть, создается религиябудущего... помимо нас. О мудрый Кимри, видевший, что де-лается под землей! Именно там все подготовляется, туда сле-довало бы заглянуть». Эти слова не могут не нравиться теоре-тикам классовой борьбы; я вижу в них комментарий к мысли,которую Ренан выскажет несколько позже об «источнике жи-вых сил, что неизменно поднимаются на поверхность»: обнов-ление придет от класса, который трудится в недрах общества,

285 Он не предвидел, что во время дела Дрейфуса его зять [Яннис Психарис, греческий

писатель и филолог, муж дочери Ренана Ноэми. — Прим. ред.] займет непримиримую

позицию против армии.

286 Renan, Feuilles détachées, p. XIV [943].

287 Renan, Histoire du peuple d'Israël, tome V, p. 421 [1517].

288 Ibid., p. 420 [1516].


в подполье, и так же отделяет себя от современности, как иу-действо отделяло себя от античного мира.

Что бы ни думали официальные социологи, низшиеклассы отнюдь не обречены пробавляться той болтовней,какую им преподносят высшие классы, и отрадно видеть,что Ренан возражает против этой нелепой доктрины. Син-дикализм задается целью создать истинно пролетарскуюидеологию, и, что бы ни говорили буржуазные ученые,исторический опыт, на который ссылается Ренан, указыва-ет нам, что это весьма возможно и в этом, быть может, исостоит спасение мира. Синдикалистское движение разви-вается действительно в недрах общества, в подполье, и те,кто ему себя посвящает, не производят шума на поверхно-сти — как велика разница между ними и былыми вождямидемократии, которые стремились к завоеванию власти!

Они были опьянены надеждой, что исторические случай-ности в один прекрасный день помогут им сделаться прин-цами республики28. В ожидании, когда колесо фортуны по-вернется в нужную им сторону, они получали моральныеи материальные выгоды, какие известность дает всем вир-туозам в обществе, привыкшем щедро платить тем, кто егозабавляет. Главным мотивом для многих из них была непо-мерная гордость, и они воображали, что, поскольку их имядолжно сиять особым светом в летописях человечества, онимогут купить эту будущую славу ценою некоторых жертв.

Современные синдикалисты вполне свободны от всехэтих мотивов: у пролетариата нет рабских наклонностейдемократии, он нисколько не стремится пресмыкатьсяперед бывшим товарищем, попавшим в высшие санов-ники, и млеть от восторга перед туалетами министерскихдам290. Люди, посвящающие себя делу революции, знают,

289 Вся демократия воплощена в изречении г-жи Флокон: «Это мы — принцессы».Демократы обожают наблюдать, как царскими почестями осыпают какого-нибудьФеликса Фора, персонажа столь смешного, что Жоэеф Рейнак сравнил его смещанином во дворянстве (Histoire de l'affaire Dreyfus, tome IV, p. 552).

290 Парламентский социализм твердо верит в значение хороших манер, в чем можно убе-диться, прочтя многочисленные статьи Жеро-Ришара. Приведу наугад несколько при-меров. 1 июня 1903 г. в La Petite République он заявляет, что сербская королева Натальядолжна «вспомнить о приличиях», так как ездила в Обервилье на проповедь отца Ку-бе [о. Стефен Кубе — иезуитский священник-патриот, выступавший с проповедями наполитические темы. — Прим. ред.], и требует, чтобы ей сделал выговор квартальныйполицейский комиссар. 26 сентября Жеро-Ришар возмущается грубостью и невеже-ством нравов адмирала Марешаля. Социалистический протокол полон загадок: женыу граждан-социалистов — то дамы, то гражданки; в обществе будущего дело дойдети до споров за табуреты, как в Версале [согласно версальскому этикету, привилегиейсидеть на табурете (раскладном стуле) в присутствии членов королевской династии об-ладали не все придворные. — Прим. ред.]. 30 июля 1903 г. в газете L'Autorité Кассаньяксмеется над Жеро-Рищаром, порицавшим его за несоблюдение правил хорошего тона.


что им всегда придется жить в очень скромных условиях.Они ведут организационную работу, не привлекая ничьеговнимания, и самый последний писака, марающий бумагудля L'Humanité, пользуется несравненно большей извест-ностью, чем борцы Конфедерации труда. Для огромногобольшинства французской публики Гриффюэль никогда небудет такой же знаменитостью, как Руане291. Синдикали-стам нечего надеяться ни на материальные выгоды, ни наудовлетворение, какое могла бы дать им слава. Они всецелополагаются на движение масс и совершенно не рассчитыва-ют на наполеоновскую славу, предоставляя буржуазии наи-вную веру в великих людей.

И это хорошо, потому что от того, что организацияпролетариата происходит в тени, развитие его становитсятолько устойчивее. Политики-социалисты не любят заня-тий, не приносящих славы (а следовательно, и прибылей),поэтому они совершенно не расположены заниматьсянуждами профессиональных союзов, которые хотят оста-ваться пролетарскими организациями, — вместо этогоони красуются на парламентской трибуне, и это, как пра-вило, не влечет за собой дурных последствий. Те же, ктодействительно принимает участие в рабочем движении,являют собой пример того, что всегда считалось величай-шей добродетелью, и в самом деле не могут получить ниодного из тех благ, которые в буржуазном мире считаютсянаиболее желательными.

И если история, как утверждает Ренан292, вознаградитза безропотное самоотречение борцов, которые без всякихвыгод для себя вершат великое дело истории, то для насэто будет еще одно основание верить в пришествие социа-лизма, так как он представляет собою высший нравствен-ный идеал, какой когда-либо знало человечество. В такомслучае это не новая религия выковывается под землей безпомощи буржуазных мыслителей, а нарождающаяся до-бродетель, которой не способны понять буржуазные ин-теллектуалы; а между тем она может спасти цивилизацию,как надеялся Ренан, но лишь при полном устранении тогокласса, в среде которого он жил.

291 Виктор Гриффюэль (Victor Griffuelhes, 1874-1922) — рабочий, синдикалист,

в 1901-1909 гг. генеральный секретарь Всеобщей конфедерации труда. Постав

Руане (Gustave Rouanet, 1855-1927) — редактор La Revue socialiste, также писал

для L'Humanité, в 1893-1914 гг. депутат, входивший в группу парламентариев-

антисемитов. — Прим. ред.

292 Renan, op. cit., tome IV, p. 267 [1167].


Рассмотрим теперь пристальнее те причины, которые за-ставляли Ренана бояться разложения буржуазии293. Особенноего поражал упадок религиозных идей: «Если из мира исчез-нет религия, то наступит колоссальное моральное, а можетбыть, и интеллектуальное падение. Мы можем обходитьсябез религии, потому что за нас ею обладают другие. Того, ктоне верует, увлекает за собой более или менее верующая масса;но как только у масс не будет больше порыва, даже храбрецывяло пойдут на приступ». Ренана страшит отсутствие возвы-шенного. Как все старики в дни печали, он думает о своемдетстве и добавляет: «Ценность человека определяется в зави-симости от того религиозного чувства, какое он получает отсвоего первоначального воспитания и которое осеняет его втечение всей его жизни». Он жил тем возвышенным, что пре-подала ему мать-христианка, ведь, как мы знаем, г-жа Ренанбыла женщина возвышенного характера. Но источник воз-вышенного иссякает: «Люди религиозные живут мечтой. Мыживем отражением мечты. Чем оке будут жить после нас?»294

По своему обыкновению, Ренан старается смягчить тепечальные перспективы, которые ему смутно подсказыва-ет проницательность. В этом он похож на многих француз-ских авторов, которые, желая нравиться легкомысленнойпублике, никогда не осмеливаются добираться до дна под-нимаемых жизнью вопросов295. Он не хочет пугать своихмилых поклонниц и поэтому прибавляет, что религия недолжна быть непременно отягчена догмами, как христи-анство, — достаточно одного религиозного чувства. Посленего не было недостатка в болтунах, которые занимали насразговорами об этом неопределенном религиозном чув-стве, которое будто бы способно заменить стремительноразрушающиеся положительные религии. Ф. Бюиссон со-общает, что останется «не религиозная доктрина, а религи-озное переживание, которое, ничуть не противореча науке,искусству или морали, будет способствовать лишь новомуобъединению их в чувстве глубокой гармонии с жизнью

293 Ренан отметил один симптом упадка, на котором он, однако, слишком мало настаивал

и который, очевидно, не слишком впечатлил его читателей: его раздражали суетли-

вость, оригинальничанье и наивные преувеличения молодых метафизиков: «Но, ми-

лые мои дети, бесполезно так ломать себе голову ради того, чтобы лишь сменить одно

заблуждение на другое» [Feuilles détachées, p. X 1941]). Такая суетливость, приобре-

тающая сегодня либо социологический, либо социалистический, либо гуманитарный

оттенок, есть верный признак внутреннего кризиса.

294 Ibid., p. XVII-XVIII [944].

295 Брюнетьер упрекает в этом французскую литературу: «Если вы хотите знать, почему,

например, Расин или Мольер не достигли той глубины мысли, какую мы находим

у Шекспира или у Гете... то ищите женщину, и вы обнаружите, что виною здесь —

влияние салонов и женщин» (Évolution des genres, 3e édition, p. 128).


Вселенной»296. Если глаза мои мне не изменяют, это образецтройной чепухи.

«Чем будут жить после нас?» Вот великая задача, которуюпоставил Ренан и которой не разрешить буржуазии. Если бына этот счет оставались какие-либо сомнения, то глупости,излагаемые официальными моралистами, показали бы, чтоупадок буржуазии отныне неизбежен. Никакие соображенияо гармонии во Вселенной (даже если одушевить эту Вселен-ную) не могут дать людям той смелости, которую Ренан срав-нивает с мужеством солдата, идущего на приступ. Возвы-шенное в буржуазии умерло, и потому она обречена большене иметь морали297. Ликвидация дела Дрейфуса, из которойдрейфусары, к великому негодованию полковника Пикарс^у

сумели извлечь столько пользы, показала, что возвышенноев буржуазном понимании есть биржевая ставка. В этом делеобнаружились все интеллектуальные и моральные изъяныкласса, пораженного безумием.

III

Прежде чем выяснять, каких качеств требует от свобод-ных производителей современная экономика, мы должныпроанализировать составные части морали. Философамвсегда непросто разобраться в этих этических проблемах,так как они сталкиваются с невозможностью свести к един-ству идеи, бытующие одновременно у какого-либо класса, итем не менее воображают, что их обязанность — сводить всек единству. Чтобы скрыть от самих себя основополагающуюразнородность всякой просвещенной морали, они прибегаютк бесконечным уловкам: то относят все, что их смущает, к раз-ряду исключений, заимствований или пережитков, то топятдействительность в потоках смутных терминов, а чаще всегосочетают оба этих средства, чтобы основательнее запутать

296 Questions de morale (лекции нескольких профессоров) в Bibliothèque des sciences,

p. 128.

297 Прошу обратить внимание на чрезвычайную осторожность, какую являет Рибо в «Пси-

хологии чувств» по поводу эволюции морали. По аналогии с другими чувствами он,

казалось бы, должен был сделать вывод об эволюции к чисто интеллектуальному со-

стоянию морали и исчезновению ее действенности — но Рибо не осмелился сделать

такого вывода ни о морали, ни о религии.

298 Я имею в виду статью, опубликованную в La Gazette de Lausanne 2 апреля 1906 г.,

довольно большой отрывок из которой приводит La Libre Parole (см. Joseph Heinach,

op. cit., tome VI, p. 6). Спустя несколько месяцев после того, как я написал эти строки,

сам Пикар [Жорж Пикар (Georges Picquart, 1854-1914) — один из главных сторонников

Дрейфуса, попытавшийся разоблачить майора Эстергази. — Прим. ред.] сделался объ-

ектом чрезвычайных почестей; он не справился с превратностями парижской жизни,

которые сражали и людей гораздо более сильных.


вопрос. Я полагаю, напротив, что составить верное представ-ление о той или иной совокупности в истории идей можно,лишь попытавшись вскрыть все заключенные в ней противо-речия. Это я и сделаю, взяв за исходную точку установленноеНицше известное противопоставление между двумя группа-ми моральных ценностей: об этом противопоставлении многописали, но так и не изучили его надлежащим образом.

А. — Ницше, как известно, превозносил моральные цен-ности, созданные господами — высшим классом воинов,которые в походах пользуются полной свободой от всяко-го общественного принуждения, возвращаясь к зверинойпростоте сознания и становясь торжествующими чудови-щами, подобными «похотливо блуждающей в поисках до-бычи и победы белокурой бестии», причем «этой скрытойоснове время от времени потребна разрядка, зверь долженнаново выходить наружу». Чтобы правильно понять этоттезис, не следует слишком строго придерживаться поройнамеренно преувеличенных формулировок — нужно смо-треть на исторические факты: автор указывает нам, что онимеет в виду «римскую, арабскую, германскую, японскуюзнать, гомеровских героев, скандинавских викингов».

Именно о гомеровских героях стоит задуматься, чтобыпонять, что хотел сказать Ницше современникам. Не стоитзабывать, что он преподавал греческий язык в Базельскомуниверситете и обрел известность благодаря книге, про-славляющей греческий гений («Рождение трагедии из духамузыки»). Он замечает, что даже в период расцвета высо-кой культуры греки сохраняли память о своем былом тем-пераменте господ: «Перикл говорит...: „Ко всем странам иморям проложила себе путь наша смелость, всюду воздви-гая себе непреходящие памятники в хорошем и плохом"».К героям легенд, к греческой истории применимо все, чтоудивляет его в «этой смелости благородных рас, безумной,абсурдной, внезапной в своих проявлениях... их равноду-шии и презрении к безопасности, телу, жизни, удобствам».И разве не специально Ахилла из «Илиады» имеет в видуНицше, когда говорит «об ужасной веселости и глубине ра-дости, испытываемой [героями] при всяческих разрушени-ях, всяческих сладострастиях победы и жестокости»299?

Именно на тип воина классической Греции намекаетНицше, когда пишет: «Предпосылкой рыцарски-аристокра-тических суждений ценности выступает мощная телесность,

299 [Цит. по: Ницше Ф. Генеалогия морали, в: Ницше Ф. Сочинения в 2-х тт. Т. 2. С. 428. М.,

1990.] Nietzsche, Généalogie de la morale, trad, franc, p. 58-59 [52J


цветущее, богатое, даже бьющее через край здоровье, вклю-чая и то, что обусловливает его сохранность, — войну, аван-тюру, охоту, танец, турниры и вообще все, что содержит всебе сильную, свободную, радостную активность»300.

Очень древний тип, тип ахейский, воспетый Гомером, —не просто воспоминание, на протяжении истории он не-однократно возрождался. «В эпоху Ренессанса произошлоблистательно-жуткое пробуждение классического идеала,преимущественного способа оценки всех вещей; в суматохепосле великой Революции случилось самое чудовищное, са-мое неожиданное: сам античный идеал выступил во плотии в неслыханном великолепии перед взором и совестью че-ловечества... явился Наполеон, этот самый единоличный исамый запоздалый человек из когда-либо бывших»301.

Я думаю, что если бы Ницше не был так захвачен вос-поминаниями профессора-филолога, он увидел бы, чтоэтот тип господина существует и поныне: именно он обе-спечивает необычайное величие Соединенных Штатов.Ницше был бы изумлен поразительным сходством междуспособным на любую работу янки и древнегреческим мо-ряком, который был то пиратом, то переселенцем или куп-цом, и, конечно, провел бы параллель между античным ге-роем и человеком, бросающимся на завоевание ДальнегоЗапада302. Де Рузье великолепно обрисовал тип господина:«Чтобы сделаться и остаться американцем, нужно смотретьна жизнь как на борьбу, а не как на удовольствие, искать вней прежде всего победоносных усилий, энергичной и про-дуктивной деятельности, а не утех и не досуга, украшенно-го различного рода искусствами и утонченностями, свой-ственными другим обществам. Повсюду... мы убеждались,что главная составляющая американского типа, ведущаяего к успеху, — это моральная сила, личная энергия, энергиядеятельная и творческая»303. Такое же глубокое презрение,какое было у грека по отношению к варвару, янки питаетк иностранному рабочему, который не делает никаких уси-лий, чтобы стать настоящим американцем. «Многие из этихлюдей были бы лучше, если бы мы брали их под опеку, —сказал французскому путешественнику старый полковник,

300 De Rousiers, La Vie américaine. L'éducation et la société, p. 325.

301 [Указ. соч. С. 436-437.] Ibid., p. 78-80 [69-70].

302 П. де Руэье замечает, что социальная среда, люди, ведущие крупные дела, во всей

Америке приблизительно одинаково; но «именно в западных областях ярче всего

обнаруживаются достоинства и недостатки этого необычайного народа... здесь-то и

находится ключ ко всей общественной системе» (La Vie américaine, Ranches, fermes

et usines, p. 8-9; 261).

303 De Rousiers, La Vie américaine. L'éducation et la société, p. 325.


ветеран гражданской войны, — но мы представляем собойрасу-повелительницу», — а один лавочник в Потсвилленазвал при нем пенсильванских шахтеров «неразумнымнародом»304. Ж. Бурдо отмечает странное сходство междуидеями Э. Карнеги и Рузвельта, с одной стороны, и идея-ми Ницше, с другой: первый сокрушался о трате денег наподдержку неумелых, а второй приглашал американцев сде-латься завоевателями, расой хищников305.

Я не из тех, кто полагает, что ахейскому типу, воспетомуГомером, — типу неукротимого героя, верящего в свои си-лы и ставящего себя выше законов, — в будущем сужденоисчезнуть. Те, кто верил в его скорое исчезновение, счита-ли гомеровские ценности несовместимыми с другими цен-ностями, происходящими из совершенно иных оснований.Эту ошибку допустил Ницше, и ее трудно избежать вся-кому, кто верит в необходимость единства мысли. Совер-шенно очевидно, что свобода оказалась бы под серьезнойугрозой, если бы людям вздумалось считать гомеровскиеценности (очень близкие к корнелевским) свойственнымилишь варварским народам. Многие моральные проблемыперестали бы толкать человечество вперед, если бы какой-нибудь бунтарь не способствовал самоуглублению народа.И искусство, которое тоже чего-нибудь да стоит, потерялобы при этом прекраснейший цветок из своего венка.

Философы не склонны признавать за искусством правоподдерживать культ «воли к власти». Им кажется, что онидолжны давать художникам уроки, а не учиться у них, и по-лагают, что в поэзии имеют право на изображение лишь чув-ства, получившие на то патент от университетов. Искусство,как и экономика, никогда не хотело подчиняться требова-ниям идеологов — оно позволяет себе нарушать их планысоциальной гармонии. Человечество слишком сжилось сосвободой искусства, чтобы захотеть подчинить его изгото-вителям социологических пошлостей. Марксисты привыклик тому, что идеологи понимают все навыворот, и должны на-перекор своим врагам смотреть на искусство как на действи-тельность, порождающую идеи, а не как на приложение идей.

В. — Ценностям, созданным господами, Ницше про-тивопоставляет систему, построенную жреческими

304 De Rousiers, La Vie américaine, Ranches, fermes et usines, p. 303-305.305 J. Bourdeau, Les Maîtres de la pensée contemporaine, p. 145. С другой стороны, автор

сообщает, что «Жорес весьма удивил женевцев, объяснив им, что герой Ницше, сверх-человек, есть не кто иной, как пролетариат» (р. 139). Мне не удалось получить сведе-ний об этой лекции Жореса — будем надеяться, что когда-нибудь он ее опубликует,к большой нашей радости.


кастами, — аскетический идеал, который он бесконечноосыпает ругательствами. История этих моральных ценно-стей гораздо более туманна и запутанна, по сравнению систорией более ранних ценностей. Немецкий автор пыта-ется найти основы аскетизма в причинах физиологическогосвойства, которые я не стану здесь рассматривать. Он, несо-мненно, ошибается, приписывая тут преобладающую рольевреям — древнему иудаизму едва ли был присущ аскетизм:как и в других семитских религиях, большое значение в немпридавалось паломничеству, постам, молитвам, произно-симым в бедной обстановке, а древнееврейские поэты вос-певали надежду на отмщение, которая теплилась в сердцахгонимых, но до II века нашей эры евреи требовали воору-женного реванша306; кроме того, семейная жизнь была дляних крайне важна и монашеский идеал никогда не мог с нейсоперничать.

Как бы ни была проникнута христианством наша совре-менная цивилизация, очевидно, что даже в Средние векаона подвергалась чуждым церкви влияниям, так что аске-тические ценности мало-помалу видоизменились. Те цен-ности, к которым более всего тяготеет современный мир,считая их свойствами подлинной добродетели* воплоща-ются не в монастырях, а в семье. Уважение к человеческойличности, половая верность и забота о слабых составляютэлементы морали, которой гордятся все люди с возвышен-ной душой; мораль вообще очень часто к этому и сводится.

Если критически рассмотреть ставшие сегодня многочис-ленными произведения, посвященные браку, окажется, чтосерьезные реформаторы стремятся так усовершенствовать се-мейные отношения, чтобы они как можно лучше воплощалиэти свойства добродетели: так, требуют, чтобы супружескиепроступки не выставлялись напоказ в судах, чтобы брачныйсоюз расторгался в случаях, когда в нем уже нет верности,чтобы опека со стороны главы семейства не уклонялась от мо-ральной цели, превращаясь в эксплуатацию, и пр.

С другой стороны, любопытно наблюдать, до какой сте-пени церковь не признает этих ценностей, созданных хри-стианско-классической цивилизацией: в браке она видитв первую очередь сочетание финансовых и светских инте-ресов; она крайне снисходительно относится к любовнымсвязям, не хочет допускать расторжения брака в тех случа-ях, когда совместная жизнь стала адом, и не придает зна-чения долгу преданности. Священники как нельзя лучше

306 Необходимо всегда иметь в виду, что средневековые евреи, ставшие чрезвычайно

кроткими, больше напоминают христиан, чем собственных предков.


умеют добывать богатое приданое для обедневшей знати,так что дошло до обвинений церкви в понимании брака каксоюза дворянчиков-сутенеров с мещанками, низведенныхдо роли проституток. Если хорошо заплатить, церковь на-ходит непредвиденные причины для развода и изыскиваетсредства для расторжения тягостных союзов под самымисмехотворными предлогами. «Да разве может, — ирониче-ски спрашивает Прудон, — серьезный человек, значитель-ный ум, примерный христианин заботиться о том, чтобыжена его любила? [...] Если муж, требующий развода, илижена, добивающаяся раздельного жительства, сошлются наневыполнение супружеского долга — это еще куда ни шло,тогда может последовать разрыв, поскольку не оказана тауслуга, ради которой заключался брак»307.

Наша цивилизация сосредоточила почти всю мораль вценностях, производных от ценностей нормально постро-енной семьи, и отсюда вытекают два очень важных след-ствия: 1) встал вопрос, стоит ли рассматривать семью какточку применения моральных теорий или же вернее будетсчитать мораль основой этих теорий; 2) стало казаться, чтоцерковь, перестав разбираться в вопросах полового союза,сделалась несостоятельной и в области морали. Именно ктаким выводам склонялся Прудон: «Природа даровала намразделение полов как орудие Справедливости [...] Осу-ществление Справедливости и есть высшая цель этого раз-деления, а деторождение с его последствиями играет здесьлишь второстепенную роль»308. «Брак, являясь по своей су-ти и назначению орудием человеческого права, живым от-рицанием права божеского, находится в формальном про-тиворечии с теологией и церковью»309.

Любовь, в силу порождаемого ею воодушевления, мо-жет создавать возвышенное, без которого не было бы дей-ственной морали. В конце книги о Справедливости Прудонпосвятил роли женщины страницы, которые никогда не бу-дут превзойдены.

С. — Наконец, нам нужно рассмотреть те моральныеценности, которые не укладываются в классификацию

307 Proudhon, op.cit., tome IV, p. 99 [vol. 4, p. 103]. Известно, что теологам не слишком нра-

вится, когда любознательные обращаются к их авторам относительно супружеского

долга и законного способа его исполнять.

308 Ibid., р. 212 [264].

309 Proudhon, Œuvres, tome XX, p. 169 [213]. Эти слова извлечены из его ходатайства перед

парижским судом — после того как его приговорили к трехлетнему заключению за книгу

о Справедливости. Стоит отметить, что Прудона обвинили за нападки на брак! Это дело

принадлежит к числу бесчестий, опозоривших церковь при Наполеоне III.


Ницше и касаются сферы гражданских отношений. Вначалев установление этих ценностей была впутана магия. У ев-реев до последнего времени можно было встретить смесьгигиенических предписаний, правил половой жизни, со-ветов, касающихся порядочности, доброжелательности инациональной солидарности, и все это было облечено в ма-гические суеверия. Эта смесь, при всей ее странности дляфилософа, оказала весьма благоприятное влияние на ихнравственность, пока они сохраняли свой обычный образжизни; и даже теперь они еще отличаются особой аккурат-ностью при исполнении договоров.

Идеи современных моралистов в очень значительной ме-ре заимствованы из Греции времен упадка. Аристотель, жив-ший в переходную эпоху, сочетал старые ценности с теми,которым предстояло становиться все более влиятельными.В это время самые видные горожане перестали заботитьсяо войне и производстве, стремясь обеспечить себе приятноесуществование. Важнее всего было установление друже-ственных отношений между благовоспитанными людьми,и поэтому основным правилом отныне станет пребываниев правильной среде: новая мораль впредь будет усваиватьсяглавным образом через привычки, которые молодой грек мо-жет приобрести, вращаясь в просвещенном обществе. Мож-но сказать, что здесь мы находимся в области морали потре-бителей. Неудивительно, что католические теологи все ещепревозносят мораль Аристотеля, так как и они становятся нату же потребительскую точку зрения.

В античной цивилизации мораль производителей моглабыть лишь моралью рабовладельца, и в эпоху, когда фило-софия составила опись греческих обычаев, этой морали несочли нужным уделить много места. Аристотель утверж-дает, что не надо очень больших и глубоких познаний длятого, чтобы пользоваться трудом рабов: «Ведь то, что рабдолжен уметь исполнять, то господин должен уметь при-казывать. Поэтому у тех, кто имеет возможность избежатьтаких хлопот, управляющий берет на себя эту обязанность,сами же они занимаются политикой или философией»310.Ниже он пишет: «Ясно, что господин должен давать рабуимпульс необходимой для него добродетели, специальноему присущей, но что в обязанность господина вовсе невходит обучать раба этой добродетели»311. Здесь мы, очевид-но, ступаем на почву интересов городского потребителя,

310 Цит. по: Аристотель. Собр. соч. в 4-х тт., т. 4, с. 387. М., 1984. Перевод С.А. ЖеОяпева.

Политика, кн. I, гл. II, 23.

311 Там же, с. 401. Политика, кн. I, гл. V, 11.


для которого обязанность уделять хоть малейшее вниманиеусловиям производства есть ненужная тягость312.

Что же касается раба, то ему нужно совсем немного до-бродетели: «Он должен обладать добродетелью в слабойстепени, именно в такой, чтобы его своеволие и вялостьне наносили ущерба исполняемым работам»313. «Для рабовбольше, чем для детей, нужно назидание»314, хотя некото-рые и полагают, что рабы лишены рассудка и годятся лишьдля исполнения приказов.

Легко заметить, что современным авторам очень долгоказалось, что о трудящихся людях не скажешь больше, чемсказал Аристотель: им нужно отдавать приказания, обра-щаться с ними ласково, как с детьми, и смотреть на них, какна пассивные орудия, избавленные от необходимости мыс-лить. Революционный синдикализм был бы невозможен,если бы рабочим в самом деле была присуща такая моральслабых, а государственный социализм, напротив, вполнеприспособился бы к ней, так как в основе его лежит разделе-ние общества на класс производителей и класс мыслителей,применяющих к производству научные данные. Единствен-ное различие между этим мнимым социализмом и капита-лизмом заключалось бы в применении более хитроумныхсредств для поддержания дисциплины на производстве.

В настоящее время официальные моралисты от Левогоблока стараются создать средства морального руководства,способные заменить ту смутную религию, которую Моли-нари считает необходимой для капитализма. Ведь вполнеочевидно, что религия с каждым днем теряет влияние нанарод — нужно отыскать что-то другое, если мы хотимпредоставить интеллектуалам средство жить в стороне отпроизводительной работы.

312 Ксенофонт, который во всем представляет значительно опережающую свое время

концепцию греческой жизни, озабочен вопросом воспитания хорошего управляющего

фермы {Ксенофонт. Домострой // Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. С. 237-

243). Маркс отмечает, что Ксенофонт говорит о разделении труда на производстве,

что как будто свидетельствует о буржуазных наклонностях (Маркс К. Капитал. С. 379).

Я же полагаю, что это признак наблюдателя, понимающего важность производства,

чего совершенно не понимал Платон. В Ксенофонтовых «Воспоминаниях о Сократе»

(книга II, 7) Сократ советует одному гражданину, имеющему на содержании много-

численную родню, наладить вместе с родственниками производство; Ж. Флак видит в

этом новшество (лекция 19 апреля 1907 г.) — по-моему, это скорее возвращение к ста-

ринным обычаям. Историки философии, на мой взгляд, весьма враждебно настроены

к Ксенофонту, потому что он — слишком древний грек; Платон подходит им больше,

ведь он — аристократ, а значит, более равнодушен к экономике.




IV

Теперь мы приступим к поискам решения наиболеесложной проблемы из всех, какие только может затронутьавтор-социалист: мы рассмотрим вопрос, как можно мыс-лить переход современных людей к положению свободныхпроизводителей, работающих на фабрике без хозяев. Нуж-но уточнить, что мы ставим этот вопрос не для общества,уже ставшего социалистическим, а для нашего времени идля переходного состояния, неизбежного на пути междутем и другим строем, — если не сделать этого ограничения,можно впасть в утопию.

Каутский очень интересуется вопросом, что произойдетна другой день после социальной революции, но предлагаетрешение, которое кажется мне таким же слабым, как и ре-шение Г. де Молинари. Если профсоюзы достаточно силь-ны, чтобы убедить нынешних рабочих выходить с фабрик иприносить большие жертвы во время стачек, направленныхпротив капиталистов, то у них, вероятно, хватит силы, что-бы снова привести рабочих на фабрику и добиться от нихпревосходной и бесперебойной работы, если будет призна-но, что этой работы требуют интересы всего общества315.Впрочем, Каутский, по-видимому, не особенно верит в пре-восходство своего решения.

Совершенно очевидно, что никоим образом нельзясравнивать дисциплину, побуждающую рабочих к общейприостановке работы, с дисциплиной, которая может заста-вить их с большей сноровкой управлять станками. Ошибкапроисходит от того, что Каутский гораздо больше идеолог,нежели ученик Маркса: он любит рассуждать отвлеченно идумает, что приблизился к разрешению вопроса, когда емуудается произвести некий наукообразный набор слов, —глубинные основания действительности не так его интере-суют, как схоластический декор. Впрочем, и многие другиесовершали ту же ошибку, смешивая различные значенияслова «дисциплина» — ведь его одинаково употребляют дляобозначения как правильного поведения, происходящегоот рвения глубокой натуры, так и внешнего принуждения.

В истории старинных корпораций не найти пригодныхздесь сведений: корпорации, похоже, никогда не были ис-точником прогрессивного движения, а служили для под-держания заведенного порядка. Если внимательно рассмо-треть английский тред-юнионизм, не остается сомнения,

315 Karl Kautsky. La Révolution sociale, trad, franc., p. 153.


что он также сильно проникнут промышленной рутиной,происходящей от корпоративного духа.

Не способен пролить свет на этот вопрос и пример де-мократии. Работа, организованная на демократических ос-нованиях, была бы регламентирована указами, поставленапод надзор полиции и подчинена санкциям судов, назна-чающим штрафы и тюремные сроки. Дисциплина основы-валась бы на внешнем принуждении, очень сходном с тем,какое существует сегодня на капиталистическом производ-стве, — но в нем было бы, вероятно, еще больше произволаиз-за влияния избирательных интересов в комитетах. Еслипоразмыслить об особенностях приговоров по уголовнымделам, легко понять, что подавление осуществлялось быкрайне неудовлетворительно. Кажется, все согласны, чтосуды не должны быстро выносить приговоры за мелкиеправонарушения, основываясь на правилах строгой юриди-ческой системы; многие предлагали учредить администра-тивные советы, которые решали бы участь детей. В Бель-гии попрошайничество подвергается административномупроизволу, сравнимому с полицией нравов, а во Франции,как мы знаем, эта полиция, несмотря на многочисленныежалобы, продолжает пользоваться почти всей полнотойвласти. Кажется даже примечательным, что в случаях круп-ных правонарушений административные вмешательствастановятся все более жесткими, так как начальникам ис-правительных домов предоставляют право смягчать илидаже отменять наказания. За эту систему, отводящую поли-ции столь же значительную роль, как и при Старом режи-ме, ратуют врачи и социологи. Опыт показывает, что режимкапиталистической фабрики отличается гораздо большейжесткостью, чем полицейский режим, так что едва ли мож-но усовершенствовать капиталистическую дисциплинусредствами, которыми располагает демократия316.

Я полагаю, что гипотеза Каутского отчасти справедлива:он угадал, что движущая сила революционного движениядолжна стать также и источником морали производителей.Эта мысль полностью соответствует марксистским прин-ципам, однако ее следует применять совершенно иначе,нежели это делал немецкий автор. Не нужно думать, чтовоздействие профсоюза на труд должно быть непосред-ственным, как считал Каутский, — это воздействие должноосуществляться опосредованно.

316 Можно даже задуматься, не является ли дисциплина капиталистической фабрики иде-

алом относительно честных и просвещенных демократий. Проявлением этого процес-

са мне кажется усиление власти мэров и губернаторов штатов в Америке.


Мы приходим к удовлетворительному результату, исхо-дя из весьма любопытных сходств между качествами сол-дат, участвовавших в революционных войнах, качествами,которые порождает пропаганда всеобщей стачки, и каче-ствами, которые нужно требовать от свободного трудяще-гося в прогрессивном обществе. Я полагаю, что эти сход-ства представляют новый (и, возможно, решающий) доводв пользу революционного синдикализма.

В годы революционных войн каждый солдат считал се-бя личностью, которая должна сделать в битве нечто оченьважное, а не винтиком в военной машине, вверенной вер-ховному управлению хозяина. В литературе того временипоражает постоянное противопоставление свободных лю-дей в республиканских армиях автоматам в королевскихвойсках — и для французских писателей это были отнюдьне риторические фигуры: проведя глубокое исследованиеодной из этих войн, я смог лично убедиться, что эти выра-жения в точности соответствовали подлинным чувствамсолдат.

Итак, битвы уже нельзя было уподобить шахматнойигре, в которой человек сравним с пешкой, — они стано-вились совокупностью подвигов, свершенных индивидами,для которых воодушевление было источником их герои-ческих действий. Нельзя сказать, что революционная ли-тература безосновательно лжет, передавая множество на-пыщенных речей, которые будто бы произносили бойцы.Вероятно, ни одна из этих фраз не была произнесена теми,кому их приписывают, а форму им придали литераторы,привыкшие управляться с классической декламацией, нооснование здесь вполне реально — в том смысле, что благо-даря лжи революционной риторики мы имеем совершенноточное представление о том, как смотрели на войну бойцы,подлинное выражение чувств, какие она вызывала, и самутональность вполне гомеровских сражений* которые тогдабушевали. Я отнюдь не думаю, что какой-либо актер этихдрам стал бы возражать против слов, вложенных в его уста,ведь под фантастическими деталями каждый находил со-кровенные движения собственной души317.

До появления Наполеона война не имела того науч-ного характера, какой ей иногда считали нужным припи-сать теоретики стратегии последующих эпох. Обманыва-ясь сходством между победами революционных войск и

317 Эта история загромождена еще и массой приключений, которые изготовлялись

в подражание приключениям реальным и имеют очевидное сходство с теми, что

сделали столь популярными «Трех мушкетеров».


наполеоновских армий, историки воображали, что генералыдонаполеоновских времен составляли планы своих кампа-ний, однако таких планов не было, или же они оказывалинезначительно малое влияние на ход операций. Лучшие во-еначальники того времени отдавали себе отчет, что их талантзаключается в способности снабжать войска материальнымисредствами для воплощения их порыва. Победа была обеспе-чена всякий раз, как солдаты давали волю своему пылу и ихне стесняло ни дурное снабжение продовольствием, ни глу-пость народных представителей, мнивших себя стратегами.На поле боя полководцы показывали пример чрезвычайнойхрабрости и отваги и были всего лишь первыми бойцами,словно настоящие гомеровские цари: именно этим объясня-ется большой почет, который сразу же снискали себе у моло-дых армий многочисленные унтер-офицеры Старого режи-ма, которых уже в самом начале войны выдвинула в первыеряды популярность в солдатской среде.

Если в этих ранних революционных армиях требуетсянайти ростки будущего представления о дисциплине, томожно сказать, что солдаты были убеждены, будто малей-шая слабость любого из них может поставить под угрозуобщий успех и жизни всех товарищей — и действовали онив соответствии с этим убеждением. Это значит, что никтоне задумывается о сравнительной важности разных фак-торов победы и что все рассматривается с качественной ииндивидуалистической точки зрения. И в самом деле, наспоражают индивидуалистические характеры, встречаемыев этих армиях, и мы не находим ни капли той покорности, окоторой пишут современные авторы. Итак, мы не допустимнеточность, утверждая, что невероятные французские по-беды были одержаны благодаря разумным штыкам318.

Тот же настрой обнаруживается в рабочих кружках, ув-леченных всеобщей стачкой. Ведь эти группы представля-ют себе революцию как грандиозный бунт, который мож-но назвать и индивидуалистическим: каждый действует совсем своим пылом, сам за себя, нимало не заботясь о под-чинении своего поведения умело составленному общему

318 Генерал Доноп в своей нашумевшей брошюре изобличил смехотворные следствия

современной дисциплины, прививающей офицерам «раболепные привычки». Он,

подобно Бюжо и Драгомирову, хотел бы, чтобы каждый участник битвы точно знал

план своих командиров, и находит абсурдным, «что стратеги отбрасывают и осуждают

такие военные действия, в которых используются или подвергаются испытанию благо-

роднейшие способности человека в сложнейших и трагичнейших обстоятельствах —

мысль и душа человека в той полноте, какую даровал ему Бог, Господь воинств, ради

защиты и победы благородного дела» (Commandement et Obéissance, p. 14-19, 37).Этот генерал был одним из виднейших полководцев в нашей кавалерии, а в этом роде

войск, как кажется, чувство войны сохранилось намного лучше, чем в других.


плану. О таком характере всеобщей пролетарской стачкине раз писали, и он не может не путать алчных политиков,прекрасно понимающих, что революция, проведенная та-ким способом, не даст им ни малейшего шанса захватитьбразды правления.

Жорес, которого нельзя не назвать осторожнейшимчеловеком, хорошо понял, какая опасность ему угрожает.Он обвиняет сторонников всеобщей стачки в том, что онидробят жизнь и тем самым действуют против интересов ре-волюции319. Эта нелепица означает следующее: революци-онные синдикалисты стремятся усилить индивидуальныйхарактер жизни производителя; следовательно, они высту-пают против интересов политиков, которым хотелось быуправлять революцией так, чтобы передать власть новомуменьшинству; значит, революционные синдикалисты под-рывают основы государства. Мы полностью со всем этимсогласны, и именно такой характер всеобщей стачки (пуга-ющий парламентских социалистов, финансистов и идеоло-гов) придает ей колоссальное моральное значение.

Сторонников всеобщей стачки обвиняют в склонностик анархизму. В последние годы многие анархисты действи-тельно вступили в профсоюзы и вложили много труда всоздание благоприятных условий для всеобщей стачки.

Этот процесс объясняется сам собою, если обратитьсяк предыдущим объяснениям: всеобщая стачка, как и рево-люционные войны, представляет собой наиболее блестящеепроявление индивидуалистического духа в восставшихмассах. Мне кажется, впрочем, что официальным социали-стам не стоило бы так настаивать на этой мысли, ведь онирискуют вызвать людей на размышления, которые приведутк выводам не в их пользу. Ведь тогда придется задуматься,не являются ли наши официальные социалисты, с их любо-вью к дисциплине и безграничной верой в гений вождей,самыми верными преемниками королевских армий, тогдакак анархисты и сторонники всеобщей стачки предстаютсегодня хранителями духа воинов революции, которыестолько раз, вопреки всем правилам искусства, разбивалипревосходные армии коалиции. Я понимаю, что социали-стам, официально утвержденным, проэкзаменованным инадлежащим образом патентованным администраторамиL'Humanité, совсем не по душе оборванные герои Флерюса,которые произвели бы очень дурное впечатление в салонахкрупных финансистов; однако не все подчиняют свои мыс-ли удобству денежных покровителей Жореса.

319 Jaurès, Études socialistes, p. 117-118.


Теперь мы попытаемся отметить сходства, которые по-кажут значение революционного синдикализма как важ-нейшей воспитательной силы, какой обладает современноеобщество для подготовки будущего труда.

А. — Свободный производитель на фабрике в высоко-развитом обществе никогда не должен измерять затрачива-емые усилия внешней мерой. Он считает посредственнымвсе предлагаемые ему образцы и хочет превзойти все, чтобыло сделано до него. Таким образом производству обе-спечено постоянное количественное и качественное совер-шенствование — в таком производстве воплощается идеябесконечного прогресса.

Прежние социалисты предугадали этот закон, когда пи-сали, что в производстве от каждого нужно требовать поспособностям. Но они не умели объяснить своих правил, иэти правила в их утопиях кажутся подходящими скорее длямонастыря или семьи, чем для современного общества. Темне менее иногда они предполагали у людей такое же вдох-новение, какое описывают биографии некоторых великиххудожников, — этой точкой зрения нельзя пренебрегать,хотя прежние социалисты едва ли понимали ценность та-кого сопоставления.

Всякий раз, когда затрагиваются вопросы промышлен-ного прогресса, искусство обыкновенно рассматривают какпредвосхищение высокоразвитого производства, хотя худож-ник с его капризами часто кажется антиподом современ-ного трудящегося320. Эта аналогия оправдывается тем, чтохудожник не любит воспроизводить готовые типы — безгра-ничность его желания отличает его от заурядного ремеслен-ника, которому удается, главным образом, неограниченноевоспроизведение типов, ему совершенно чуждых. Изобре-татель — это художник, тратящий все силы на стремлениек целям, которые кажутся абсурдными практичным людям,и легко получающий славу сумасшедшего, если он сделает

320 Когда мы говорим о воспитательной ценности искусства, мы зачастую забываем,что нравы современных художников, основанные на подражании жизнерадостнойаристократии, отнюдь не являются неизбежными и происходят от традиции, котораяоказалась гибельной для многих незаурядных талантов. Кажется, Лафарг полагает, чтопарижский ювелир может иметь потребность хорошо одеваться, есть устриц и бегать заженщинами, чтобы «воспроизводить художественные качества своего труда» (Journaldes économistes, septembre 1884, p. 386). Он никак не обосновывает этот парадокс —впрочем, можно заметить, что зять Маркса вообще одержим аристократическимиидеями.


важное открытие; практичные же люди подобны ремеслен-никам. Во всех отраслях промышленности можно найтипримеры значительных усовершенствований, которые раз-вились из небольших изменений, внесенных рабочими, об-ладавшими артистической склонностью к новаторству.

Это духовное состояние также совершенно совпадает ссостоянием первых армий, участвовавших в революцион-ных войнах, а также с настроем пропагандистов всеобщейстачки. У рабочих классов не было бы и следа этого страст-ного индивидуализма, если бы они получили воспитаниеот политиков, — они были бы способны лишь менять сво-их господ. Дурные пастыри надеются как раз, что так онои будет, а биржевики не платили бы им денег, если бы небыли убеждены, что парламентский социализм вполне со-вместим с расхищением государственной казны.

В. — Современная промышленность характеризуетсявсе возрастающей заботой о точности. По мере того какорудия производства все более усовершенствуются наукой,от продукта начинают требовать отсутствия скрытых не-достатков и точного соответствия качества внешнему видупри употреблении.

Германия потому до сих пор не завоевала себе того местав экономической жизни, какое должно было бы ей принад-лежать в виду богатства ее недр, энергии промышленников иучености инженеров, что ее фабриканты долго без зазрениясовести наводняли рынок недоброкачественным барахлом.Хотя за последние несколько лет немецкое производствосильно улучшилось, оно еще не получило особого признания.

Мы можем и тут сравнить высокоразвитую промыш-ленность с искусством. Бывали времена, когда публика це-нила главным образом средства, при помощи которых соз-давались иллюзии, но эти методы никогда не принималисьвыдающимися школами и получали единогласное осужде-ние авторов, имевших вес в области эстетики321.

Об этой порядочности, которая в настоящее время ка-жется нам одинаково необходимой как в промышленности,так и в искусстве, утописты не имели почти никакого по-нятия322. Фурье на заре новой эпохи полагал, что обман в

321 См. в «Семи светочах архитектуры» у Рескина главу «Светоч истины».

322 Не следует забывать, что существует два способа рассуждать об искусстве; Ницше

упрекает Канта за то, что, «подобно всем философам, он рассуждал об искусстве и

прекрасном у зрителя вместо того, чтобы рассматривать эстетическую проблему,

основываясь на опыте художника, творца» (op. cit., p. 175 [153-154]). В эпоху

утопистов эстетика была пустой болтовней любителей, которые всегда приходили в

восторг по поводу ловкости, с какой художник сумел обмануть публику.


отношении качества товара есть отличительная черта в от-ношениях между цивилизованными людьми; он не заме-чал прогресса и обнаруживал неспособность к пониманиютого мира, который складывался вокруг него. Как почтивсе профессиональные пророки, этот мнимый провидецсмешивал будущее с прошлым. Маркс, напротив, будетутверждать, что при «капиталистическом способе произ-водства... несправедлив обман на качестве товара», потомучто он уже не соответствует современной системе деловыхотношений323.

Солдат революционных войн относился к выполнениюмалейших приказаний почти с суеверной добросовестно-стью. Поэтому он и не испытывал никакой жалости к ге-нералам или чиновникам, которых гильотинировали у негона глазах в случае поражения, по обвинению в неисполне-нии долга. Он смотрел на эти события совершенно иначе,чем сегодняшние историки. У него не было никакого сред-ства установить, действительно ли осужденные совершилипредательство, и неуспех в его глазах объяснялся лишь не-кой весьма серьезной виной военачальников. Высокое со-знание собственного долга и чрезвычайная честность, ка-кую он проявлял при исполнении малейших приказаний,вели его к одобрению суровых мер против людей, которыхон считал виновными в несчастье армии и потере плодовмассового героизма.

Нетрудно заметить, что то же настроение проявляетсяв ходе стачек; побежденные рабочие убеждены, что их не-успех объясняется подлостью нескольких товарищей, несовершивших того, чего от них все были вправе ожидать.Многочисленные обвинения в предательстве выдвигаютсяиз-за того, что, с точки зрения побежденных масс, лишь пре-дательством может объясняться поражение героических во-йск. Таким образом, насильственные действия часто связаныс усвоенным всеми понятием честности, которую необходи-мо проявлять при выполнении задач. Я думаю, что авторы,писавшие о последствиях стачек, недостаточно размышлялио сходстве между стачками и революционными войнами, аследовательно, и между этими насильственными действиямии казнями обвиненных в измене генералов324.

323 Маркс К. Капитал. Т. 3. Ч. 1. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 25. С. 373.

324 П. Бюро посвятил целую главу своей книги о трудовом договоре объяснению причин

бойкота рабочих, которые не участвуют в стачках вместе с товарищами. Он полагает,

что эти люди заслуживают своей участи, так как обладают заведомо более

низкими профессиональными и моральными качествами. Такое описание причин,

объясняющих подобное насилие в глазах трудящихся масс, кажется мне совершенно

недостаточным. Автор здесь занимает слишком интеллектуалистскую точку зрения.


С. — На войне никогда не было бы великих подвигов,если бы каждый солдат, не переставая вести себя как геро-ическая личность, притязал на получение наград, соответ-ствующих его заслугам. Когда колонну бросают на штурм,возглавляющие ее знают, что их послали на смерть и чтославу получат те, кто, пройдя по их трупам, вступит в не-приятельский город; однако они не размышляют об этойогромной несправедливости и идут вперед.

Как только в армии начинает остро ощущаться по-требность в наградах, можно утверждать, что ее доблестьв упадке. Некоторые офицеры, участвовавшие в кампа-ниях Революции и Империи, но служившие под непо-средственным началом Наполеона лишь в последние годысвоей карьеры, очень удивлялись большому шуму вокругподвигов, которые в годы их юности остались бы незаме-ченными: «Меня засыпали похвалами, — говорил генералДюгем, — за то, на что в армии департамента Самбр-и-Мезникто не обратил бы внимания»325. Это фиглярство былодоведено до гротеска Мюратом, и историки не вполне по-няли, какая мера ответственности за вырождение подлин-ного боевого духа лежала на плечах Наполеона. Он былчужд того великого воодушевления, которое позволилогероям 1794 года совершить столько чудес, и полагал, чтонужно измерить способности каждого и каждому прису-дить награду в точном соответствии с его заслугами — этоуже было практическим осуществлением принципа сен-симонизма326, и каждого офицера побуждали отличиться.Это шарлатанство истощило моральные силы нации, тог-да как силы материальные были пока еще значительными.Наполеон воспитал очень мало выдающихся генералов ивоевал преимущественно с теми, кто достался ему в на-следство от Революции, — это бессилие есть неоспоримыйприговор его системе .

Часто отмечали скудость доступных нам сведений овеликих готических художниках. Среди каменотесов, соз-дававших облик соборов, были люди незаурядного талан-та, однако их, как правило, не выделяют из массы других

325 Loffoille, Mémoires sur les campagnes de Catalogne de 1808 à 1814, p. 336.

326 Сенсимонисты были шарлатанами не менее отвратительными, чем Мюрат. Впрочем,

историю этой школы невозможно понять, если не сравнивать ее с наполеоновской

моделью.

327 Генерал Доноп подчеркивает невежество наполеоновских помощников, пассивно по-

виновавшихся его приказам, которых они даже не стремились понять и за исполнени-

ем которых командующий лично тщательно следил (op. cit., p. 28-29, 32-34). В такой

армии все заслуги теоретически были приравнены друг к другу и получали выверен-

ную оценку, однако на практике ошибочные оценки были неисчислимыми.

242 Жорж Сорвль «Размышления о насилии»

ремесленников, отчего они не производили меньше шедев-ров. Виолле-ле-Дюк находил странным, что архивы Нотр-Дама не донесли до нас подробностей сооружения этогогигантского памятника и что средневековые документы во-обще чрезвычайно скупы на сведения об архитекторах; ондобавляет, что «гений может развиваться в тени, и стремле-ние к тишине и безвестности свойственно его природе»328.Можно даже пойти дальше и задуматься, догадывались лисовременники, что возводимые этими гениальными худож-никами здания будут покрыты неувядаемой славой. Мнепредставляется весьма правдоподобным, что соборамивосхищались лишь сами художники.

Это стремление к совершенству, проявляющееся вопре-ки отсутствию какой бы то ни было личной, немедленнойи соответствующей заслуге награды, образуют тайную до-блесть, обеспечивающую непрерывный прогресс в мире.Что сталось бы с современной промышленностью, еслибы изобретатели находились лишь для таких вещей, кото-рые обеспечивали бы им верное вознаграждение? Ремеслоизобретателя, вероятно, самое жалкое из всех, и все-такиот него никогда не отказываются. Сколько раз бывало нафабриках, что небольшие изменения, внесенные в процесструда изобретательными рабочими, в конечном счете, на-капливаясь, приводили к глубоким усовершенствованиям,хотя новаторы так и не смогли извлечь долгосрочной и со-размерной выгоды из своей изобретательности? И разведаже простой сдельной работе не удавалось вызвать мед-ленный, но непрерывный прогресс в производительноститруда — прогресс, который, временно улучшив положениенескольких трудящихся и особенно их хозяев, в конечномсчете приносит пользу покупателям?

Ренан размышлял о том, что толкает к действиям героеввеликих войн: «Наполеоновский солдат, конечно, говорил се-бе, что он всегда будет простым бедняком; но он ощущал, чтоэпопея, в которой он участвовал, вечна, что он будет житьблагодаря славе Франции». Греки сражались за славу; рус-ские и турки идут на смерть, потому что ждут химерическогорая. «Солдата не делают обещания награды в земной жизни.

328 Viollet-le-Duc, Dictionnaire raisonné de l'architecture française, tome IV, p. 42-43. Эта

мысль согласуется и с содержанием статьи «архитектор» в этом словаре. Там мы

узнаем, что зодчие часто писали в соборах свои имена (tome I, p. 109-111), отсюда

делали вывод, что эти творения не были безымянными (Bréhier, Les Églises gothiques),но что говорили такие надписи горожанам? Они могли представлять интерес лишь для

художников, которые позже работали в тех же зданиях и были знакомы с традициями

различных школ.


Солдату необходимо бессмертие. Если нет рая, есть слава,представляющая собой тоже своего рода бессмертие»329.

Экономический прогресс выходит далеко за пределы на-шего существования и приносит гораздо большую выгодугрядущим поколениям, нежели собственным творцам; ноприносит ли он славу? Существует ли такая экономическаяэпопея, которая могла бы воодушевлять трудящихся? По-будительная сила бессмертия, которую Ренан считал стольмощной, здесь, очевидно, бесполезна, потому что никогдаеще не бывало художников, которые создавали бы шедев-ры, находясь во власти мысли о том, что эта работа откро-ет им врата рая (подобно туркам, которые идут на смерть,чтобы получить обетованное Магометом блаженством). Ра-бочие даже отчасти правы, когда рассматривают религиюкак буржуазную роскошь, ведь у религии нет ресурсов дляобеспечения совершенствования машин и для того, чтобыускорить их работу.

Вопрос необходимо поставить иначе, чем это делал Ре-нан: нужно понять, есть ли в мире производителей вооду-шевляющие силы, способные сочетаться с моралью добро-совестного труда, чтобы эта мораль в наше тяжелое времямогла приобрести необходимое влияние и повести обще-ство по пути экономического прогресса.

Мы должны остерегаться того, чтобы обостренное пере-живание необходимости такой морали и пылкое желаниеувидеть ее воплощение не заставили нас принимать фанто-мы за силы, способные перевернуть мир. Обильная идил-лическая литература, написанная профессорами риторики,очевидно, представляет собой чистый вздор. Столь же на-прасны и усилия многочисленных ученых, направленныена поиски в прошлом образцов для подражания — учреж-дений, которые могли бы дисциплинировать их современ-ников: подражание никогда не приносило хороших плодови часто вызывало большое разочарование. Разве не аб-сурдна идея заимствовать у упраздненных общественныхструктур средства, способные контролировать экономикупроизводства, которая с каждым днем обнаруживает всеболее значительные противоречия с экономиками былыхвремен? Так, стало быть, надеяться не на что?

Морали отнюдь не суждено погибнуть от того, что изме-нятся ее движущие силы. Она избежит участи превратитьсяв простой сборник наставлений, если сможет сочетаться с

329 Renan, Histoire du peuple d'Israël, tome IV, p. 191 [1118]. По-моему, Ренан чересчур легко

уподоблял славу бессмертию — он стал жертвой языковых фигур.


воодушевлением, способным преодолеть все препятствия,которые ставят на ее пути рутина, предрассудки и потреб-ность в сиюминутных наслаждениях. Но с уверенностьюможно сказать, что мы не найдем этой всепобеждающей си-лы, следуя путями, по которым нас хотели бы направить со-временные философы, специалисты по социальной науке иизобретатели глубоких реформ. Существует лишь одна сила,которая сегодня способна произвести такое воодушевле-ние, без помощи какового мораль вообще невозможна, — иэто сила, возникающая из пропаганды всеобщей стачки.

Предыдущие объяснения показали, что идея всеобщейстачки, непрерывно обновляемая чувствами, которые воз-буждает пролетарское насилие, порождает героическоенастроение и в то же время направляет все силы души кусловиям, позволяющим создать свободно функционирую-щее и чрезвычайно прогрессивное производство. В частно-сти, мы установили, что существует близкое родство междучувствами, вызываемыми всеобщей стачкой, и теми, чтонеобходимы для обеспечения непрерывного прогресса впроизводстве. Итак, у нас есть право утверждать, что со-временный мир обладает важнейшей движущей силой, ко-торая может обеспечить мораль производителей.

Здесь я останавливаюсь, так как полагаю, что выполнилпоставленную задачу. Я установил, что пролетарское наси-лие имеет совершенно иной исторический смысл, нежелитот, что приписывают ему поверхностные ученые и полити-ки. При полном упадке учреждений и нравов оно остаетсямощным, новым и неколебимым. Собственно говоря, имен-но оно и заставляет биться сердце революционного проле-тариата. И его не постигнет общее падение моральных цен-ностей, если у трудящихся достанет сил, чтобы преградитьпуть буржуазным соблазнителям, ответив на их лживыеобещания в высшей степени понятной жестокостью.

Я полагаю, что внес существенный вклад в дискуссии осоциализме. Теперь эти дискуссии должны обратиться к усло-виям, делающим возможным развитие специфически проле-тарских сил, то есть к насилию, вдохновленному идеей всеобщейстачки. Все прежние отвлеченные рассуждения становятсябесполезными для грядущего социалистического строя. Мыпереходим в область реальной истории, к интерпретации фак-тов, к этическим оценкам революционного движения.

Отмеченная мною в начале этих исследований связь меж-ду социализмом и пролетарским насилием теперь предстаетперед нами во всей своей силе. Именно насилию социализмобязан высокими моральными доблестями, посредством ко-торых он принесет спасение современному миру.

Приложение I 245

ПРИЛОЖЕНИЕ I

Единство и множественность

I. — Биологические образы, поддерживающие идею един-ства; их происхождение.

П. — Античное единство и исключения из него. — Хри-стианская мистика. — Права человека; их последствияи их критика. — Польза концепции неисторическогочеловека.

III. — Церковная монархия. — Гармония властей. — От-каз от теории гармонии; современное улучшение пониманияидеи абсолютного.

IV. — Склонность современных католиков к приспо-соблению. — Безразличие государства. — Сегодняшняяборьба.

V. — Современный опыт, который дает церковь: парла-ментаризм; отбор боевых групп; множественность форм.

I

Настоящее издание «Размышлений о насилии» вос-производит текст, увидевший свет в 1908 году. Я счел не-обходимым добавить к нему эту главу, чтобы показать, какошибаются люди, воображающие, что выдвигают неопро-вержимый довод против доктрин, основанных на классо-вой борьбе, когда говорят, ссылаясь на здравый смысл, чтопонятие общества насквозь проникнуто идеей единства.

Ни один разумный человек не станет спорить, что присамых разнообразных обстоятельствах, особенно при тех,где наиболее естественно действовать в соответствии с те-ми банальными построениями духа, которые мы относимк здравому смыслу, единство общества следует прини-мать весьма серьезно. Можно сказать, что в нашем повсед-невном существовании единство общества в некоторомсмысле теснит нас по всем фронтам, поскольку мы почтивсе время ощущаем действие иерархизированной власти,навязывающей единообразные правила гражданам однойстраны. С другой стороны, не следует забывать, что, хотяздравый смысл прекрасно приспособлен к условиям обы-денных отношений, он, как правило, пренебрегает самымитяжелыми событиями жизни, в которых наиболее важнойоказывается глубина воли. Следовательно, главенство идеиединства во всякой социальной философии не нужно счи-тать непреложным.


Больше, чем любые доводы, популяризации предрас-судков о единстве способствовали некоторые чрезвычайнораспространившиеся сегодня обычаи словоупотребления.Многие находили удобным пользоваться формулировками,в которых человеческие объединения уподобляются орга-низмам высшего порядка, и социологи извлекли громаднуювыгоду из такой манеры речи, ведь она помогала заставитьпублику поверить, что они обладают очень серьезнымизнаниями, основанными на биологии, — на протяженииXIX века натуралисты сделали много громких открытий,и социология воспользовалась престижем естественнойистории. Такие социобиологические аналогии крайне на-стойчиво продвигают идею единства, так как при изучениикрупных животных невозможно не поразиться чрезвычай-ной зависимости различных частей от всего живого тела.Эта связь столь тесна, что многие ученые долго считали,что в физиологии невозможно применять методы, хоро-шо зарекомендовавшие себя в физике: экспериментальныеустройства, полагали они, нарушают природное единство идают возможность наблюдать лишь больное существо, по-добное страдающим от опухолей1.

Не нужно быть большим философом, чтобы заметить,что язык постоянно дает нам обманчивое впечатление оподлинной природе отношений между вещами. Очень ча-сто, прежде чем заняться догматической критикой системы,полезно установить происхождение нередко встречающих-ся в ней образов. В рассматриваемом случае очевидно, чтосоциобиологические аналогии дают картину, противопо-ложную действительности. Можно обратиться, например,к знаменитой книге Эдмона Перье «Колонии животных»:этому ученому удалось вразумительно объяснить описы-ваемые им таинственные явления при помощи образов, за-имствованных из разнообразных человеческих общностей.Это прекрасный метод, потому что в нем достаточно ясныеобласти знания используются для объяснения устройствасамых темных областей2, однако Перье совершенно не от-дает себе отчета в природе своего труда. Введенный в за-блуждение доктриной социологов, утверждающих, будто

Физиологи стремятся не нарушать в экспериментах обычного порядка возникновенияявлений, чтобы не смешивать здоровое животное с больным.Курно, в отличие от О. Конта, отмечает, что «нет ничего более ясного для человеческо-го ума, ничего менее требующего признания новой тайны, постулирования новой, ник чему не сводимой данности, нежели объяснение социального механизма. Кто жене видит, — пишет он, — что, переходя от явлений жизни к социальным фактам, мыпереходим из относительно темной области в область относительно проясненную?»(Cournot A. Matérialisme, Vitalisme, Rationalisme, p. 172).


они изучают нечто более возвышенное, чем биология, онвоображает, что исследования колоний животных могутзаложить основу общественной науки, которая «позволитнам предвидеть будущее наших обществ, упорядочить ихстрой и обосновать договоры, на которых они зиждутся»3.

Использовав для получения хороших биологическихописаний все изобилие средств, которые предоставляютнам группы людей, имеем ли мы право вносить, как это де-лают социологи, в социальную философию формулы, по-строенные на основе наблюдений над людьми, но, конечно,не избежавшие некоторых изменений в ходе их приспосо-бления к потребностям естественной истории? Чтобы онистали применимы и к организмам, ученым пришлось весь-ма сильно исказить понятие человеческой деятельности,устранив из него то, что принято считать наиболее благо-родными привилегиями нашей природы.

Когда мы сравниваем одни колонии животных с други-ми, мы можем расположить их на лестнице эволюции, за-вершающейся тем совершенным единством всевозможныхчастных функций, которое можно наблюдать в человеке снормальной психологией. О функциях, над которыми менеевсего господствует руководящий центр, можно сказать, чтоони уже обладают потенциальным единством; одни фраг-менты отличаются от других лишь большей или меньшейстепенью сосредоточения, ведь нигде нет элемента, не под-дающегося объединению с другими. Напротив, многие отме-чали, что благодаря христианской культуре наши западныеобщества являют собой зрелище сознаний, которые достига-ют полноценной моральной жизни лишь при условии пони-мания собственной бесконечной ценности4,— следователь-но, в таких обществах не может быть того единства, какоеобнаруживают колонии животных. Итак, сводя социологиюк образам общества, созданным биологией для собственныхнужд, мы рискуем впасть в совершенную бессмыслицу.

II

Историки часто отмечали, что античные общества бы-ли гораздо более унитарными, чем наши5. Читая во второйкниге «Политики» аргументы Аристотеля против теорий

3 Perrier Edmond, Les Colonies animales, p. XXXII.

4 Taine, Le Gouvernement révolutionnaire, p. 126 [vol. 2, p. 78]. Cp. Hegel, Philosophie de

l'esprit, trad, franc., tome II, p. 254 [427].

5 Каи пишет Дом Леклерк, режим испанской церкви в эпоху вестготов дает нам пример

сохранения в христианстве унитарной идеи античного полиса {L'Espagne chrétienne,

p. XXXII-XXXIII).


Платона, мы прекрасно видим, что у греческих филосо-фов, как правило, господствовало убеждение, будто полноеединство есть наивысшее благо, какого только можно же-лать для государства6. Мы даже склонны сомневаться, чтоАристотель дерзнул бы с такой уверенностью представитьсвои антиунитарные концепции, если бы в его эпоху поли-сы не были поражены неостановимым вырождением, такчто восстановление прежней дисциплины показалось быего читателям странным и утопичным.

Хотя в мире, вероятно, в любую эпоху существовалианархические элементы, но они были ограничены рамкамиобщества, которое их не защищало. Народ мог восприни-мать их существование, лишь предполагая наличие таин-ственных покровителей, защищающих этих одиночек отугрожавших им опасностей. Подобные аномалии не могливлиять на умы тех, кто стремился заложить в Греции осно-вания для политической науки, наблюдая за самыми обыч-ными явлениями.

Наиболее заметные типы в такой изоляции представ-ляют нищие, некоторые бродячие артисты и особенно пев-цы, а также бандиты. Их приключения породили легенды,очаровывавшие народные массы, — это очарование проис-ходило, прежде всего, от необычайности таких приключе-ний, однако необычайное не могло попасть в классическуюфилософию греков.

Между тем я полагаю, что, когда Аристотель говорило судьбе гения, он вопреки этому правилу вспомнил огреческом герое, занимавшем весьма важное место в на-циональных традициях. Гений не может подчинятьсяобычным законам, его не уничтожат ни смерть, ни изгна-ние — стало быть, у полиса нет иного выбора, кроме какподчиниться его власти. Необходимо отметить, что этизнаменитые размышления занимают в «Политике» лишьнесколько строк, а главное, что Аристотель, очевидно, счи-тает гипотезу о возвращении таких полубогов совершеннонеправдоподобной7.

Истории аскетов суждено было стать важной в иномсмысле, чем истории других одиночек. В странах Востокалюдей, которые подвергают себя телесным испытаниям,поражающим воображение народа, считают преодолев-шими условия, ограничивающие человеческие силы. По-этому им приписывают способность воплотить в природестоль же необычайные вещи, как и мучения, которые они

6 Аристотель. Собр. соч. в 4-х томах, т. 4, М., 1984. С. 375-645.

7 Там же. С. 375-645.


причиняют собственной плоти, и они слывут тем более мо-гущественными чудотворцами, чем диковиннее их поступ-ки. В Индии их легко признают воплощениями божеств,когда из-за многочисленных чудес, свершившихся на ихмогилах, брахманы находят выгодным их обожествление8.

Греки не любили такой образ жизни, однако на них ока-зала некоторое влияние литература стоиков, заимствовав-шая наиболее диковинные парадоксы о боли в практикахвосточного аскетизма. Святой Нил, применивший в V ве-ке максимы Эпиктета к наставлениям о духовной жизни,лишь признал истинную природу этой доктрины.

Западное христианство в своих монастырях глубоко из-менило аскетизм: оно породило множество мистическихперсонажей, которые не бежали от мира, а поддались жела-нию распространить вокруг себя свое преобразующее вли-яние и получали сверхчеловеческие силы из религиозногоопыта. Универсализировать воздействие благодати, до техпор доступной почти исключительно монахам, и было глав-ной целью Реформации: вместо того чтобы утверждать, какобычно делают, что Лютер стремился превратить всякогохристианина в священника, точнее было бы сказать, что онпризнает за каждым убежденным верующим некоторые изтех мистических способностей, какие развиваются духовнойжизнью в монастыре. Ученик Лютера, читающий Библию втом расположении души, которое его наставник называетверой, полагает, что вступает в постоянные отношения соСвятым Духом — совершенно так же, как верующие, далекопродвинувшиеся на мистическом пути, верят, что получаютоткровения от Христа, Богородицы или святых.

Этот постулат Реформации явно ложен: людям, под-верженным всевозможным влияниям обыденной жизни,нелегко достичь того восприятия Святого Духа, котороеказалось таким простым фанатичному монаху Лютеру. Длябольшинства современных протестантов чтение Библииявляется лишь назидательным, и, уверяясь, что в присут-ствии священного текста они не получают обетованное иммистическое озарение, они начинают сомневаться в настав-лениях своих пасторов: одни предаются полному неверию,тогда как другие обращаются в католичество, поскольку хо-тят во что бы то ни стало оставаться христианами. Не свя-зав мистические способности с исключительными услови-ями жизни, которые могли бы их поддерживать, теоретикиРеформации совершили весьма грубую ошибку, которой

8 Lyall, Études sur les mœurs religieuses et sociales de Г Extrême-Orient, trad, franc., p. 42-48.


суждено было в конечном счете привести их церкви к кра-ху, но здесь мы рассмотрим лишь некоторые последствияэтого заблуждения для философии.

Многие отмечали, что в работе человеческой рефлексиипочти во все времена существовали две расходящиеся тен-денции: за неимением лучших терминов их можно обозна-чать названиями, заимствованными из истории Среднихвеков, и говорить, что мыслители делятся на схоластов имистиков. Авторы первой группы полагают, что наш раз-ум, отталкиваясь от свидетельств органов чувств, можетобнаружить, каковы вещи на самом деле, выразить отноше-ния между сущностями на языке, естественном для всякогоразумного человека, и тем самым достичь знания о внеш-нем мире. Вторые заняты личными убеждениями, они пол-ностью доверяют решениям своей совести и хотят, чтобыте, кого они могут заставить себя слушать, заимствовали ихспособ миропонимания, но не могут сослаться ни на какиенаучные доказательства.

Различение двух этих тенденций следовало бы сделатьважнейшей целью философии. Предприятие это, кажется,не особенно трудное. Неясности, в том числе весьма боль-шие, в учении Канта объясняются тем, что у него две этитенденции особенно сложно переплетены. Католическиеавторы непрестанно упрекают Канта за то, что он училсубъективизму, который легко может привести к скепти-цизму, — Кант же был уверен, что не заслуживает такойкритики, потому что привык допускать, что вся полнотавыражения истины, совместимая с нашей человеческойслабостью, дана нам в религиозном опыте9.

Заблуждения Канта должны сделать нас снисходитель-ными к людям, лишенным его философского гения и из-влекшим из мистики, искаженной и вульгаризированнойпротестантизмом, никуда не годные политические теории.Протестантизм приводил людей, чуждых всяким историче-ским рассуждениям, к странному допущению: они предпо-лагали, что для вычленения основополагающих социальныхпринципов нужно представить себе человеческое сознание,близкое к сознанию монаха, постоянно живущего в присут-ствии Бога. Такое допущение, разрывающее все связи междугражданином и экономическими, семейными или политиче-скими основами жизни, стало частью юридических построе-ний, значение которых оказалось колоссальным.

Во втором издании моей книги был фрагмент о кантовских антиномиях — я удалилего, так как более полно осветил этот вопрос в Revue de métaphysique et de morale(septembre 1910) и планирую вернуться к нему в будущем.


Нетрудно понять, что первые американские обществарегулировали свое публичное право согласно парадоксаль-ным принципам мистики. В их конституциях было нечтомонашеское — ввиду того, что пуритане очень напоминалимонахов, упоенных духовной жизнью. Их формулировкисохранились в Соеди-ненных Штатах благодаря религиоз-ному почтению, неизменно поддерживаемому в воспоми-наниях об этих знаменитых предках. Такая литература у нассмешалась с произведениями Руссо: он грезил о городе, гдеживут швейцарские ремесленники, и рассуждал о неисто-рическом человеке, основываясь на собственных путевыхвпечатлениях. Законодатели Революции, большие почи-татели американцев и Жан-Жака, полагали, что добилисьподлинного совершенства, провозгласив права абсолютно-го человека.

Многие цитировали Жозефа де Местра, отпустившегов 1796 году немало шуток по поводу работы наших учре-дительных собраний: они стремились придумать законы«для человека. Однако, — говорил де Местр, — в мире от-нюдь нет общечеловека. В своей жизни мне довелось ви-деть Французов, Итальянцев, Русских и т.д. [...] но каса-тельно общечеловека я заявляю, что не встречал таковогов своей жизни; если он и существует, то мне об этом неве-домо. [...] Конституция, которая создана для всех наций,не годится ни для одной: это чистая абстракция, схоласти-ческое произведение, которое выполнено для упражненияума согласно идеальной гипотезе и с которым надобно об-ращаться к общечеловеку в тех воображаемых простран-ствах, где он обитает. Что же есть конституция? Не явля-ется ли она решением следующей задачи? При заданныхнаселении, нравах, религии, географическом положении,политических отношениях, богатствах, добрых и дурныхсвойствах какой-то определенной нации найти законы, ейподходящие»™.

Слова этого безмерно проницательного автора сводят-ся к тому, что законодатели должны принадлежать к своейстране и к своему времени. Впрочем, едва ли деятели Ре-волюции настолько позабыли эту истину, как утверждаетЖозеф де Местр: многие отмечали, что в тех самых случа-ях, когда они подчеркивали, что рассуждают о неисториче-ском человеке, они, как правило, стремились удовлетворить

10 Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. М.: РОССПЭН, 1997. С. 88. Эти слова очень на-

поминают подзаголовок первого издания «Духа законов»: «Об отношениях, которые

законы должны иметь с конституцией каждого правительства, нравами, климатом,

религией, торговлей».


потребности, чаяния или загладить былые обиды современ-ных им средних классов. Многие правила из области граж-данского права и управления не пережили бы Революцию,если бы их авторы вечно странствовали по воображаемымкраям в поисках абсолютного человека.

В наследии, которое они нам оставили, самого при-стального рассмотрения заслуживает сосуществованиенорм права, написанных для реальных людей того време-ни, и неисторических положений. История современнойФранции позволяет нам точно определить, какие неудоб-ства возникают от введения таких положений в правовуюсистему. Считалось, что принципы 1789 года закладываютфилософский фундамент наших кодексов. Профессорасочли себя обязанными доказать, что эти принципы мо-гут служить для оправдания общих правил юридическойнауки, которую они преподавали, и это им удалось, ведьтонкий ум может справиться и не с такими предприяти-ями. Однако ловкие авторы противопоставили этим кон-сервативным софизмам новые софизмы — либо для того,чтобы показать необходимость развития права, либо да-же для того, чтобы показать абсурдность существующегообщественного строя.

Нечто подобное произошло Риме, когда юристы эпохиАнтонинов пожелали использовать для объяснения своихдоктрин стоическую философию. Она происходила от вос-точного аскетизма и могла рассуждать только о человеке,чуждом условий реальной жизни, из-за чего произошелраспад прежнего правового порядка. Большинство истори-ков настолько ослеплены престижем, которым обладают втрадиции школ тексты Пандектов", что обычно не видятсоциальных последствий этого колоссального восстанови-тельного труда. Они хвалили развитие юриспруденции, ноне заметили, что в то же самое время исчезает былое рим-ское уважение к праву12. Так же и у нас юридический про-гресс™, вызванный введением в законодательство принци-пов 1789 года, несомненно, способствовал обесцениваниюидеи права.

11 См. Ренан Э. Марк Аврелий.

12 Весьма ценные свидетельства содержит история гонений: сколь бы жестокими ни бы-

ли древние римляне, им никогда не приходило в голову приговаривать девственниц

к содержанию в домах терпимости (Le Blant Edmond, Les Persécuteurs et les Martyrs,chap. XVIII). Решение Марка Аврелия относительно лионских мучеников, на мой взгляд,

знаменует собой откат к варварству (Sorel G., Le Système historique de Renan, p. 335).

ния, которые им обозначают, не всегда положительны.


На протяжении XIX века к доктрине неисторическогочеловека обращались многие догматические критики. Не-однократно было показано, что, исходя из прав этого схо-ластического существа, невозможно построить общество,похожее на известные нам исторические примеры. Если женекоторые теоретики демократии полагали, что это осу-ществимо, то потому, что они, не всегда осознавая совер-шаемый подлог, сильно ограничили поле, на которое этотабсолютный человек может распространять действие своейсвободной воли.

Философия, основанная на постулатах, заимствованныху мистической жизни, может познать лишь одиночек илилюдей, вышедших из изоляции ради присоединения к груп-пе, где господствуют убеждения, в точности совпадающие сих собственными. Поэтому, чтобы найти верное и постоян-ное применение принципов, провозглашаемых современнойдемократией, нам придется заглянуть в монастыри. Именноэто превосходно выразил Тэн: «Краеугольный камень этой[религиозной] республики заложил Руссо [...] обществен-ный договору пакт, предложенный законодателем и принятыйгражданами; правда, в монашеском договоре воля принима-ющих его единодушна, искренна, серьезна, взвешена и по-стоянна, а в договоре политическом она не такова; итак, есливторой договор представляет собой теоретический вымысел,то первый — действительная истина»14.

Эта критика располагает к заключению, что все рассуж-дения о неисторическом человеке следует оставить профес-сорам риторики. Но такой вывод вызвал бы возражениямножества моралистов, ведь они за более чем сто лет ужепривыкли выдвигать идею абсолютного долга15, которая,конечно, предполагает, что человек может избавиться отуз, связывающих его с историческими условиями. С дру-гой стороны, человеческие массы совершили множествовеликих исторических событий под воздействием убежде-ний, очень похожих на религиозные силы, то есть в доста-точной мере абсолютных, чтобы заставить людей забыть омногих материальных условиях, которые обычно учиты-ваются при выборе направления действий. Если мы хотимвыразить этот факт на языке методов, которые мы называ-ем научными, юридическими или логическими, то нужно

14 Taine, Le Régime moderne, tome II, p. 108 [vol. 2, p. 666]. Cp. p. 106 [664] и р. 109 [667].

15 CM. Bmnetière, Questions actuelles, p. 33. Эта идея была выражена в знаменитом изре-

чении Иисуса: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф, 5,

4в); жизнь по Евангелию после триумфа церкви была заключена в монастырях {Renan,

op. cit., p. 558 [1095]), и современная философия вдохновляется Реформацией, стре-

мившейся привести весь христианский мир к монастырскому образцу.


сформулировать принципы, которые будут сочтены прин-ципами неисторических людей, более или менее продви-нувшихся на пути к абсолютному. Стало быть, абстракт-ный человек вовсе не бесполезен для философа, как думалЖозеф де Местр, — он представляет собой прием нашегомышления, как есть много других приемов, необходимыхдля приспособления действительности к человеческомупониманию.

Основополагающее различие между методами социаль-ной философии и физиологии представляется нам теперьболее ясным. Физиология никогда не может рассматриватьработу того или иного органа, не соотнося его с живымсуществом в целом; можно сказать, что это целое опреде-ляет способ деятельности того или иного элемента. Соци-альная философия, чтобы проследить наиболее значитель-ные феномены истории, обязана прибегать к расщеплению^рассматривать отдельные части, не учитывая всех связей,соединяющих эти части с целым, и в каком-то смысле опре-делять род их деятельности, подталкивая их к независи-мости. Когда тем самым социальная философия достигаетнаиболее полного знания, она больше не может пытатьсявосстановить нарушенное единство.

Теперь, чтобы лучше оценить значение этих принципов,мы применим их к истории церкви.

III

Вне всякого сомнения, в начале нашей эры и, вероятно,сразу же после смерти Христа христианские общины орга-низовались и сплотились, взяв за образцы восточные мо-нархии: их предводители были не народными магистрата-ми, как писали протестанты, а царями, действовавшими побожественному поручению16. Благодаря этому теократи-ческому управлению церковь смогла сослужить большуюслужбу верующим, когда римское государство начало рас-падаться17: она обеспечивала им более справедливое право-судие, чем официальные суды, покупала благосклонностьимперской полиции, чтобы избежать ее придирок18, содер-жала отряды бедняков, которые могли оказаться большимподспорьем как защитники мирных горожан от смутьяновиз метрополий.

16 Sorel G., op. cit., p. 421.17 Ренан сравнивает епископа в III в. с греческими или армянскими епископами совре-

менной ему Турции {Renan, op. cit., p. 586 [1112]).18 Тертуллиан негодует на то, что церковь тем самым смогла смягчить гонения [Tertullien,

De fuga, 13).


После обращения Константина империя окончательнозакрепила за епископской властью престиж, который по-зволил навязать ее и германским завоевателям. Несколькостолетий церковь весьма успешно защищала привилеги-рованные группы, в которых сохранялась изрядная частьримской традиции. Наша западная цивилизация обязанакатолицизму далеко не только сохранением древней ли-тературы, но и прежде всего остатками римского духа.Оценить громадное значение этого наследия мы можем,сравнивая причастные к нему народы с народами Востока,которым крайне непросто понять наши установления19.

Теоретики церкви построили свои доктрины, идеали-зируя славное прошлое церкви. По их словам, церковь —единственная монархия, которая вправе утверждать, что еевласть исходит непосредственно от Бога. В отличие от про-тестантских юристов, отстаивавших божественное правокоролей, католические теологи полагают, что в происхож-дении светских властей есть нечто народное20, что ставитих на более низкую ступень по сравнению с папством. Итак,церковь не может быть подвластна никакому суверену, нона практике она не имеет такой же независимости, как ко-ролевства, поскольку не обладает землями, отдельнымиот территорий различных государств: церковь включена всветские общества, ее верующие одновременно являютсяи гражданами. Две короны легко могут не иметь никакихвзаимоотношений, но церковь не может осуществлять все,что считает необходимым для свершения своей миссии, невстречая на каждом шагу каких-либо общественных от-ношений, подчиненных правилам светского законодатель-ства, — стало быть, необходимо, чтобы государство согла-шалось с церковью или чтобы по некоторым вопросам ононе позволяло себе издавать законов.

Христианство обладает традицией, не позволяющей емупревращаться в военную силу, подобно мусульманскому ха-лифату. Причины этого не только в доктринах древнейших

19 Немцы, кажется, особенно хорошо усвоили уроки церкви. Когда смотришь на смире-

ние, с которым они принимают неравенство, суровую дисциплину в их организациях,

таких как армия и фабричное производство, на их упорство в делах, невозможно не

сравнить их с древними римлянами. Лютеранская Реформация долго защищала их от

проникновения идей Возрождения и тем самым продлила воздействие на них римско-

го воспитания.

20 Современные католики из-за этого восторгаются демократическим духом церкви,

а между тем теологи лишь следуют доктрине имперских юристов, когда-то приписы-

вавших императорам нечто делегированное римским народом (Taine, op. cit., p. 133

[680]).


Отцов Церкви21, но еще и в том, что император Феодосиисоздал систему правления, которая осталась «вечной мечтойхристианского сознания, по крайней мере, в романских стра-нах». Ренан справедливо утверждал, что христианская им-перия была «тем, что церковь на протяжении своей долгойжизни больше всего любила»22. В Средние века папство за-нималось грандиозными предприятиями, которые были былегко осуществимы в сотрудничестве с новым Феодосием,но представляли невероятные сложности при использова-нии сил, которые оно случайным образом объединило подсвоим руководством. Крестовые походы, инквизиция, ита-льянские войны — все это примеры весьма посредственныхрезультатов, достигнутых отчаянными усилиями. Лучшегодоказательства в пользу системы Феодосия нельзя и желать.

Итак, теологи не добиваются ни единства, ни полнойнезависимости двух властей. Они грезят о гармонии, до-стичь которой, на их взгляд, не слишком трудно, так какони гораздо больше доверяют рассуждениям о том, чтодолжно существовать, нежели наблюдению фактов. Помнению этих ученых мужей, люди имеют некоторое правообвинять Провидение в недостатке мудрости, если оно необеспечивало им возможности пользоваться всеми пре-имуществами, какие должны давать церковь и государство,а этих преимуществ можно достичь, только если междудвумя властями будет царить совершенная гармония. Изэтих предпосылок делается вывод, что гармония будет во-царяться всякий раз, когда истинный порядок вещей, обна-руженный при помощи рассуждений, не будет нарушатьсяникакими злоупотреблениями.

В эпоху, последовавшую за Контрреформацией и укре-плением национальных государств, думали, что эту счаст-ливую гармонию естественно порождают общественныеинституты. Обычной формой правления в цивилизован-ных обществах тогда была монархия23, и гармония не мог-ла не принести благие плоды, если только короли и вождихристианской иерархии обладали ясным осознанием тяж-кого бремени ответственности, которое легло бы на нихв случае конфликта. Тогда полагали достаточным, чтобы

21 Григорий VII вдохновлялся весьма древними христианскими концепциями, когда

изобличал власть князей как основанную на грабеже, что позволяло связывать ее с

влиянием дьявола, «князя мира сего» [Flach, Les Origines de l'ancienne France, tome III,

p. 297).

22 Renan, op. cit., p. 621 [1134] и р. 624-625 [1136].

23 В первой половине XVIII в. Вико полагал, что Англии предстоит стать чистой монархией

[Michelet, Œuvres choisies de Vico, p. 629).


наставники будущих правителей старались внушить вос-питанникам такие чувства к епископату, какие Феодосиииспытывал к святому Амвросию.

На протяжении XIX века история церкви не была бла-гоприятна для доктрины гармонии: в отношениях междуцерковными властями и сменявшимися во Франции прави-тельствами почти всегда были серьезные трудности. Теку-щие задачи заставили взглянуть на прошлое с совсем инойточки зрения, чем это было принято у прежних теоретиков,и стало ясно, что во все времена конфликты были слишкомчасты, чтобы считать их злоупотреблениями — скорее ихследовало сравнивать с войнами, которые часто бушевалимежду независимыми державами, оспаривавшими друг удруга гегемонию в той или иной части Европы.

Прежде церковные авторы, придававшие наибольшеезначение воспитанию совести князей как средству дости-жения гармонии, связывали конфликты с моральнымипричинами: с гордыней суверенов, алчностью вельмож, смелочной, зловредной, порою нечестивой завистью закон-ников. Ученые XIX века взяли за правило объяснять зна-чительные явления лишь значительными причинами, по-этому с тех пор былые контроверзы историков-казуистовстали казаться смешными. Политико-церковную борьбуначали обосновывать причинами того же порядка, что и ве-ликие европейские войны.

Подтверждению такого толкования очень способство-вали труды о Средневековье, написанные апологетамипапства. Стремясь защитить пап от много-численных изо-бличений их непомерного властолюбия, многие католикипринялись писать историю раздоров между Святым пре-столом и Империей в гвельфском духе. Они утверждали,что верховные понтифики оказали цивилизации безмер-ные услуги, защищая итальянские свободы от германскогодеспотизма. Этот в высшей степени политический способпредставлять крупнейшие конфликты между церковью игосударством вынуждает сравнивать обычные отношениямежду двумя видами власти с отношениями между двумянезависимыми коронами.

Итак, старая доктрина о гармонии оказалась, на взглядновых историков, такой же химерой, какой можно назватьидею Соединенных Штатов Европы: это две концепции од-ного порядка, имеющие целью заменить факт случайногомира теорией постоянного союза. О Соединенных ШтатахЕвропы рассуждают время от времени на застольях шут-ники; но ни один серьезный человек не станет заниматьсятаким вздором.


Светские авторы долго рассматривали подтвержда-ющие папскую власть документы, составленные в годыраздоров между Святым престолом и Империей, скореес юридической, чем с исторической точки зрения. Фран-цузские правоведы находили абсурдными положения,которые сделали бы невозможным монархический строй,главными представителями которого они являлись. Онисформулировали принципы галликанства, чтобы сдер-жать ультрамонтанские притязания в границах, совме-стимых с принципами светского управления. Историкиже были склонны относить к нелепым парадоксам то, чтозаконники с такой строгостью порицали. Но сегодня ни-кого уже не занимают вопросы правоты понтификов сюридической точки зрения и возможности применения ихтеорий на практике — мы хотим знать, какие отношениясуществуют между этими постановлениями о церковнойвласти и развитием конфликтов; несомненно, они состав-ляют очень удобное идеологическое выражение борьбы,которую вела церковь.

Точно оценив значение этих старых документов, мылучше понимаем и требования, наделавшие столькошуму в либеральных кругах, когда в 1864 году был опу-бликован «Силлабус» Пия IX. Церковь почти всегда яс-но сознавала, что для выполнения роли, назначенной ееоснователем, она должна утверждать некое абсолютноеправо, даже если на практике она и склонна приниматьмножество ограничений собственной власти, чтобыоблегчать развитие светских обществ, в которых онасуществовала.

Только расщепление позволяет узнать внутренний за-кон жизни церкви. В периоды серьезной борьбы католи-ки отстаивают за церковью независимость, отвечающуюэтому внутреннему закону и несовместимую с общим по-рядком, который устанавливает государство; чаще всегоцерковная дипломатия устраивает соглашения, скрываю-щие от поверхностного наблюдателя абсолютный харак-тер ее принципов. Гармония — лишь мечта теоретиков,не соответствующая ни внутренним законам церкви, нипрактическим соглашениям и ничего не объясняющая вистории.

При всяком возрождении церкви историю потрясалипроявления абсолютной независимости, на которую при-тязали католики. Именно такие периоды подъема обнару-живают то, что образует сущностную природу церкви, иэто служит полным обоснованием метода расщепления,указанного в конце раздела П.


IV

По мнению очень многих французских католиков, цер-ковь должна оставить свои прежние абсолютные тезисыдосугу школьных учителей. Тем, кто знает мир лишь по ста-рым книжкам, никогда не понять, как устроено современ-ное общество, а значит, внимательно наблюдать явления со-временной жизни надлежит тем, кто лишен схоластическихпредрассудков. Церковь немало выиграла бы, прислушива-ясь к советам людей, у которых есть чувство приемлемогои возможного. Она решилась бы заменить тезис гипотезой,сделав все необходимые уступки, чтобы как можно меньшестрадать от тех отвратительных условий, в какие теперь по-ставлено католичество.

Нас уверяют, что такая политика крайней осторожно-сти основана на самых возвышенных соображениях науч-ной философии. Католическая публика почти всегда силь-но запаздывает по сравнению со светской24 и принимает заважные новшества течения, которые уже выходят из моды.Так, в последние годы клир сильно увлекся Наукой и в этойстрасти мог бы дать фору самому г-ну Омэ25. Часть клира,стремящаяся быть на высоте сегодняшних проблем, откры-ла для себя трансформизм и упивается рассуждениями оразвитии. Однако есть много способов понимать эти слова;для современных аббатов, более или менее подпавших подвлияние модернизма, эволюция, адаптация и относитель-ность, несомненно, принадлежат к одному и тому же те-чению мысли. Объявляя себя трансформистами, католикихотят преодолеть прежнее фанатичное отношение к исти-не, ограничиться самыми удобными теориями и иметь обовсем мнения, способные вызвать благосклонность людей,равнодушных к религиозным делам. Это прагматисты до-вольно низкого пошиба.

Существует весьма большое различие между доктринойгармонии и трансформистской бессвязицей, которая так понраву нынешним католикам. Учение о гармонии подходи-ло активной и могущественной церкви, проникнутой идеейабсолютного, — эта церковь зачастую снисходительно огра-ничивала свои требования, чтобы не слишком мешать ра-боте государственной машины, но навязывала государству,когда только могла, обязанность признавать безграничные

24 Гюисманс уверяет, что «с точки зрения понимания искусства католическая публика надесять голов ниже светской» (Гюисманс Ж.К. Собор. М.: «Энигма», 2012 г. С. 29). И этоне ограничивается искусством!

25 Господин Омэ — герой флоберовской «Госпожи Бовари», отличавшийся начетническойверой в науку. — Прим. пер.


права, полученные ею от Бога. Вторая система подходитлюдям, чья слабость была доказана многочисленными по-ражениями, всегда живущим в страхе получить новые уда-ры и считающим себя невероятно удачливыми, если у нихнаходится свободное время, чтобы усвоить привычки ново-го раболепия, соответствующие требованиям хозяев.

Церкви не слишком удавалась эта премудрая тактика. Ре-спубликанцы часто хвалили Льва XIII, называя его великимпапой, за то, что он советовал католикам подчиниться тре-бованиям времени. Венцом его политики стало упразднениерелигиозных орденов26. Дрюмон несколько раз сумел возло-жить на него ответственность за несчастья, преследовавшиефранцузскую церковь (например, La Libre Parole, 30 mars1903); но можно также сказать, что католикам пришлось по-жинать горькие плоды своей трусости и никогда еще чьи-либо несчастья не были столь заслуженными. О подобномопыте следует помнить синдикалистам, которым часто со-ветуют отказаться от абсолютного, чтобы довольствоватьсяосторожной, продуманной политикой, целиком посвящен-ной немедленным результатам. Синдикалисты не хотят ни кчему приспособляться, и они, конечно, правы, поскольку уних достает храбрости подвергать себя тяготам борьбы.

Немало католиков считает, что в современном обществеможно достичь мира без приспособленчества и без попы-ток воплотить невозможную гармонию старых теологов.Ведь трудности, которые представляет сосуществованиедвух властей, можно свести к пустякам, как только количе-ство смешанных областей, в которых они некогда соперни-чали, еще немного уменьшится.

В варварские времена чрезмерное распространение цер-ковной юрисдикции могло быть благотворным, ведь тогдаеще не было серьезно устроенных судов. Этому режимупредстояло постепенно исчезнуть по мере того, как госу-дарство расширяло сферу своей деятельности. Предпочте-ние было с полным основанием отдано светским учрежде-ниям, так как они были лучше приспособлены к экономике:никто, например, уже не думает обращаться с завещаниямикак с религиозными документами; договоры много столе-тий назад перестали дополнять клятвами, за исполнением

26 Во Франции заметно, что возражения против закона об ассоциациях, изложенные в

письме от 29 июня 1901 г., на редкость мелочны. Эти смутные писания можно сравнить

с депешами от 1 и 8 июня 1903 г. в связи с поездкой Лубе в Рим: Лев XIII прекрасно

чувствовал важность итальянского факта, уязвлявшего его гордость, уверовав, что

французские факты не имеют большого значения, так как возлагал величайшие на-

дежды на результаты своей дипломатии в целом.

Приложение! 261

которых следили церковные суды; наконец и клириков ста-ли судить так же, как и остальных граждан. Хотя теологипродолжают с неизменной настойчивостью утверждать,что только церковь может творить истинные браки, соз-дание семьи от нее полностью ускользает, и клиру уже неудается даже сколько-нибудь эффективно ограничиватьуважение, которым пользуются люди, заключающие граж-данский брак после развода. Богатства, накопленные пре-дыдущими поколениями для поддержки католических бла-готворительных учреждений, были конфискованы, а самиучреждения по большей части стали светскими.

Основополагающие предписания, в виду которых была уч-реждена религиозная монархия, по мнению многих, исполня-лись бы верно, если бы церковь довольствовалась отправлени-ем публичного культа, управлением богословскими школамии монашескими учреждениями. При условии, что обычноеправо было бы достаточно проникнуто свободой, католи-честву хватило бы его для исполнения этой миссии. Исчезлабы необходимость согласия между держателями духовной исветской власти, и вместо гармонии, которая была лишь меч-той теоретиков, царило бы полное безразличие. Мы не моглибы сказать, что государство совершенно игнорирует церковь,ведь первый долг законодателя — как следует ознакомиться сусловиями, в которых действует каждый субъект права, а зна-чит, законы следовало бы составить таким образом, чтобы непрепятствовать свободной экспансии церкви.

Такой режим безразличия не лишен сходства с режимом,который установился в иудаизме после разрушения Иудей-ского царства27. Евреи хотели восстановить Иерусалим, ноединственно для того, чтобы сделать из него своего родаогромный монастырь, посвященный храмовым обрядам. Обуправлении Неемии Ренан пишет: «В тот день в Иерусалимеосновывается церковь, а не государство. Толпа, которую раз-влекают на празднествах, знать, тщеславию которой льстятпочестями процессий, не составляют части родины — дляродины необходима военная аристократия. Иудей не будетгражданином — он останется жить в городах других на-родов. Но поспешим отметить, что на свете есть не толькородина»28. Именно в тот момент, когда у иудеев не осталось

27 Юридические причины были, очевидно, разными, хотя результаты оказались похожи.В самом деле, Ренан отмечает, что «свобода определенно создана в новейшие вре-мена. Она есть следствие идеи, которой не существовало в античности: государствообеспечивает самые противоположные виды человеческой деятельности и сохраняетнейтралитет в делах совести, вкуса, чувства». {Histoire du peuple d'Israël, tome IV, p. 82Ц0521.)

28 Ibid., p. 81 (1052).

252 Жорж Сорель «Размышления о насилий»

родины, им удалось дать своей религии постоянную жизнь.В годы национальной независимости они были весьмасклонны к ненавистному пророкам синкретизму, но, попавпод власть язычников, сделались фанатичными привержен-цами Яхве. Именно к этой эпохе относится развитие жре-ческого кодекса, псалмы, которым предстояло занять стольважное место в теологии, Второисайя29. Таким образом, ипри режиме безразличия в церкви может протекать в выс-шей степени интенсивная религиозная жизнь30.

Католические церкви в протестантских странах вполнеудовлетворяются такой системой: их иерархия, наставникии монастыри очень мало их обременяют, политически онипредставляют собой столь же ничтожную величину, как ииудаизм в персидском мире. Иначе дела сложились в ка-толичестве французском, чьи руководители до последнеговремени слишком много вмешивались в различные дела,чтобы легко принять такое преобразование своей деятель-ности, как я описал выше. Особенно важным им кажетсясохранить право открывать учебные заведения, ведь ониубеждены, что начальными школами и коллежами следуетуправлять так, чтобы все образование верующих было про-никнуто теологическими принципами, которые, по их мне-нию, помогут священникам направлять души, — это и естьисточник яростного соперничества церкви и государства.

Вот уже тридцать лет республиканское правительстводвижимо своего рода антицерковью, ведущей политику,как правило, тайную31, порою прямолинейную и неизменнофанатичную с целью подавить во Франции христианскиевероисповедания. Эта торжествующая сегодня антицерковьстремится извлечь выгоду из неожиданных успехов, какихона добилась после дрейфусовского переворота. Она пола-гает, что режим безразличия — это обман, а церковь ещеимеет значительное влияние; ее главная забота в том, чтобыв корне подавить все черное духовенство, потому что ее ру-

29 Ренан относит эту книгу к времени до возникновения второго Храма; я придерживаюсьмнения Исидора Леба, потому что оно кажется мне более правдоподобным.

30 В литературе периода после уничтожения независимости иудаизм проявляет столь по-трясающее равнодушие к государству, что Ренан удивляется этому как парадоксу: «Че-го же стоят все наши монашеские братии? — вопрошает он. — Католическая церковь,как бы она ни презирала государство, без него прожить не смогла бы» (op. cit., tome III,p. 427 [930]).

31 Например, пресловутая нейтральность в отношении школы была лишь военной хитро-стью с целью усыпить бдительность католиков. Сегодня официальные представителиправительства заявляют, что важнейшей целью начального образования должно бытьустранение религиозной веры. (См. выступление Аристида Бриана перед Лигой об-разования в 1906 г. в.Анже.)


ководители справедливо считают, что белого духовенствадля сохранения католичества будет недостаточно.

Нынешнее положение католичества во Франции пока-зывает достаточно примечательных сходств с положениемпролетариата, вовлеченного в классовую борьбу, чтобыпробудить в синдикалистах неподдельный интерес к вни-мательному изучению современной истории церкви. Какв рабочей среде есть множество реформистов, мнящих се-бя большими знатоками общественной науки, так и като-лические круги не знают недостатка в сдержанных людях,хорошо знакомых с современными науками, понимающихпотребности своего века, грезящих о религиозном мире,моральном единстве нации, компромиссе с врагом. Но уцеркви нет таких возможностей для избавления от дурныхсоветчиков, какие есть у профсоюзов.

Ренан замечает, что обострение гонений в Риме вызваловсплеск идей о пришествии Антихриста32, а следовательно,и всевозможных апокалиптических упований на царствиеХриста. Стало быть, мы можем сравнить эти преследования скрупными насильственными стачками, которые так усилива-ют значение катастрофических концепций. В наше время мыуже не увидим таких жестокостей, как в первые века нашейэры, однако Ренан — опять весьма справедливо — считал, чтомученичество способны заменить монастыри33. Отдельныерелигиозные ордены, конечно, весьма успешно воспитывалигероизм, но к несчастью, некоторое время назад монашескиеучреждения, похоже, начали всерьез стремиться к приобрете-нию светского характера, чтобы добиться большего успеха умирян. Эти новые обстоятельства ведут к тому, что церковьсегодня теряет условия, которые долгое время способствова-ли появлению героических вождей, поддерживали их силы ипропагандировали их власть. Примирителям сегодня не при-ходится сильно опасаться возмутителей.

Благоразумные католики, как и благоразумные люди в ра-бочей среде, считают, что лучший способ улучшения труднойситуации состоит в принятии покровительства политиче-ских сил, и церковные коллежи весьма способствуют разви-тию у своих подопечных интриганства. Церковные деятелибыли сильно удивлены, когда на собственном горьком опы-те узнала цену этого благоразумия: парламент принял ряд

32 Renan, Marc-Aurèle, p. 337 [955].

33 Ibid., p. 558 [1095].


антицерковных законов, очевидно продиктованных масона-ми; умножились приговоры против конгрегации, основан-ные на причудливых мотивировках; публика с чрезвычайнымбезразличием приняла откровенный произвол; все средствапротив антицеркви оказались, таким образом, недоступны.Католики возрадовались нескольким красноречивым голо-сам, клеймившим несправедливые законы, но негодованиепоследних исчерпалось литературой, и единственное героиче-ское решение, на которое они оказались способны, было сбо-ром небольшого числа голосов в поддержку сганарелей, столькомично представляющих церковь в парламенте34.

Практика стачек натолкнула рабочих на более смелыемысли: они питают совсем мало уважения к бесчисленнымбумагам, которые слабоумные законодатели марают неле-пыми формулами социального мира, и заменяют обсужде-ние законов35 боевыми действиями. Они больше не позво-ляют депутатам-социалистам поучать себя, и реформистампочти всегда приходится отступать, когда смельчаки вы-двигают хозяевам победоносные требования.

Многие полагают, что если у профсоюзов будет хвататьсредств, чтобы заниматься полномасштабной взаимопомо-щью, то их умонастроение изменится. Большинство членовпрофсоюзов станут бояться, что кассам товарищества при-дется по суду возмещать убытки, нанесенные не вполне за-конными действиями революционеров, и тогда распростра-нение получат тактики хитрости, а управление перейдет кловкачам, с которыми республиканские чиновники всегданаходят общий язык. Священники заняты другими экономи-ческими заботами: им удалось без особого ущерба для себяотказаться от фабрик, потому что прокормиться им позволя-ет щедрость верующих, но они опасаются, что потеряют воз-можность отправлять культ, используя, как они привыкли,богатую утварь. Не имея определенных прав на церкви, свя-щенники не могут дать благочестивым людям уверенность,что их дары всегда будут усиливать великолепие культа. Вотпочему некоторые католики-интриганы непрестанно пред-лагают папству планы примирения.

Собрания епископов, прошедшие после голосования позакону об отделении церкви от государства, показали, что,если бы парламентский режим работал должным образом,

34 21 декабря 1906 г. в парламентском споре об условиях изгнания кардинала Ришара изего дворца Дени Кошен уверенно разыграл амплуа комического дурачна.

35 9 ноября 1906 г. Аристид Бриан заявил парламенту, что, поскольку депутаты-католикиотказались заниматься законом об отделении церкви от государства, он не сможет до-работать этот законопроект. Вот ясное свидетельство пользы от парламентариев.


во французской церкви победило бы умеренное крыло. Пре-латы не скупились на торжественные заявления о безуслов-ных правах религиозной монархии36, но явно стремились несоздавать помех Аристиду Бриану. Множество фактов ука-зывает на то, что епископальный парламентаризм при се-кулярном режиме мог бы дать министрам Республики дажебольше влияния на церковь, чем когда-либо имели министрыНаполеона III. Папство в конце концов приняло единствен-но разумное решение — упразднило общие собрания, чтобыловкачи не мешали смельчакам; впоследствии французскиекатолики благословят Пия X, спасшего честь их церкви.

Этот опыт парламентаризма достоин изучения. Профсо-юзам тоже следует опасаться грандиозных торжественныхзаседаний, на которых правительство так легко может вос-препятствовать исполнению любого смелого решения. Вой-ну не ведут под руководством парламентских ассамблей37.

Католичество всегда отводило боевую роль малочислен-ным организациям, чьи члены строго подбирались, подвер-гаясь испытаниям, предназначенным подтвердить их при-звание. Этим правилом пользуется черное духовенство, вто время как революционные авторы слишком часто о немзабывают. Один тред-юнионистский вождь так изложил егоПолю де Рузье: «Поглощая слабые эле-менты, мы ослабеваемсами»38. Именно благодаря элитным войскам, получив-шимпревосходную подготовку в монашеской жизни, готовымпреодолеть любые препятствия и полным безусловной ве-ры в победу, католицизм по сей день может торжествоватьнад врагами. Всякий раз, как для церкви возникала серьез-ная опасность, люди, отличающиеся, подобно великим пол-ководцам, способностью находить слабые места армии про-тивника, создавали новые религиозные ордены, пригодныедля тактики, какой требовала новая война. Религиознаятрадиция сегодня потому кажется столь уязвимой, что она

36 Точно так же на социалистических съездах нет недостатка в заявлениях, предрекающихгибель буржуазии.

37 Республиканцы, похоже, нисколько не расположены прощать Пию X расстройство ихмахинаций: Аристид Бриан несколько раз жаловался в Палате депутатов на поведениепапы; он даже намекал, что оно спровоцировано Германией: «Закон собирались при-нять. Что же случилось? Мне это неизвестно. Может быть, на решения Святого престо-ла повлияла ситуация у соседей? Становится ли положение в этой стране расплатойза улучшение положения в другой? [...] Вот проблема, которая встает перед нами, и яне только могу, но и обязан поставить ее перед вашей совестью» (заседание 9 ноября1906 г.). Жозеф Рейнак, посетовав на зловредность Пия X, утешается, заявляя, что у не-го «образование приходского священника» и что он не понимает важности результатовРеформации, «Энциклопедии» и Революции (Histoire de l'affaire Dreyfus, tome VI, p. 427).

38 De Rousiers, Le Trade-unionisme en Angleterre, p. 93.


не основала себе учреждений, способных бороться с анти-церковью; верующие, возможно, еще сохраняют немало на-божности, однако они образуют инертную массу.

Для пролетариата было бы крайне опасно не использо-вать разделение задач, которое так хорошо удавалось като-лицизму за его длительную историю, — тогда он превратит-ся в неподвижную массу, обреченную, как и демократия39, наупадок под предводительством политиков, живущих за счетподчинения своих избирателей. Профсоюзам следует стре-миться не столько увеличивать членскую базу, сколько стя-гивать к себе сильные элементы, и революционные стачкинезаменимы для проведения такого отбора, потому что ониотталкивают примирителей, которые могли бы испортитьотборные войска.

Разделение задач позволило католицизму представитьвесь спектр различий: от групп, чья жизнь как бы погру-жена в общее единство, до орденов, посвящающих себяабсолюту. Благодаря религиозным специализациям католи-цизм находится в гораздо лучших условиях, чем протестан-тизм: согласно принципам Реформации, настоящий хри-стианин должен быть способен произвольнр переходить отэкономического типа к монашескому, а такого чередованияот отдельного человека добиться гораздо труднее, чем бес-прекословной дисциплины от монашеского ордена. Ренансравнивал небольшие англосаксонские конгрегации с мо-настырями40: эти группы показывают нам, что принципРеформации подходит лишь для исключительных натур,но их деятельность, как правило, менее плодотворна, чемдействия черного духовенства, так как их меньше поддер-живает широкая христианская публика. Многие отмечали,что церковь с чрезвычайной легкостью заимствовала но-вые системы обеспечения духовной жизни, внедрявшиесяоснователями орденов, — протестантские пасторы, напро-тив, почти всегда были весьма враждебны к сектам, в част-ности, англиканская церковь жестоко раскаялась в том, чтовыпустила из-под контроля методистов41.

Таким образом, большинству католиков удалосьостаться в стороне от поисков абсолюта и тем не менее

39 Социалистическая партия превратилась в демократическую сутолоку, потому что внее входят «офицеры, кавалеры орденов, богачи, крупные рантье и промышленники»(см. статью Люсьена Ролана в Le Socialiste от 29 августа 1909 г.).

40 Renan, op. cit., p. 627 [1138].41 По этому поводу часто цитировали Маколея, заметившего, что если бы Уэсли был ка-

толиком, то он, наверное, основал бы крупный религиозный орден (Macaulay, Essaisphilosophiques, trad, franc., p. 275; Brünettere, op. cit., p. 37-38). Америка, похоже, нашлалучшее применение пылу сектантов, чем Англия.


весьма успешно сотрудничать с теми, кто защищал илисовершенствовал доктрины в борьбе. Элита, совершав-шая набеги на неприятельские позиции, получала матери-альную и моральную поддержку от масс, видевших в нейвоплощение христианства. В зависимости от выбраннойточки зрения мы можем считать общество единством илимножественностью антагонистических сил: приближениек экономико-юридическому единообразию, как правило,достаточно выражено, чтобы можно было в большинствеслучаев не заниматься поисками религиозного абсолюта,который представляют монахи; с другой же стороны, мно-жество важнейших вопросов невозможно понять, если нерассматривать в качестве преобладающей деятельностьбоевых организаций.

Подобные наблюдения можно сделать и по поводу ра-бочих организаций: кажется, что их разнообразие будетбесконечно расти по мере того, как пролетариат станетощущать в себе все больше сил, чтобы занять видное по-ложение в мире. Социалистические партии видят своюзадачу в том, чтобы снабжать эти организации идеями42,давать им советы и собирать их в единый классовый со-юз, в то время как их парламентские действия установятсвязь между рабочим движением и буржуазией — а ведьизвестно, что социалистические партии позаимствовали удемократии любовь к единству. Чтобы как следует понятьреальность революционного движения, необходимо при-нять точку зрения, диаметрально противоположную точ-ке зрения политиков. В экономико-юридическую жизньобщества более или менее глубоко вовлечено множествоорганизаций, так что предпосылки единства в обществепроизводятся автоматически. Другие группы, не стольмногочисленные и основанные на строгом отборе, ведутклассовую борьбу — именно они увлекают за собой про-летарскую мысль, создавая идеологическое единство, вкотором нуждается пролетариат для выполнения своейреволюционной задачи. Их вожди не требуют никаких на-град, весьма отличаясь в этом, как и во множестве другихсвойств, от интеллектуалов, требующих, чтобы беззабот-ную жизнь им обеспечили бедняки, перед которыми онисоглашаются краснобайствовать43.

42 Притязание тем более нелепое, что у этих партий нет подходящих идей.43 Это приложение было написано в сентябре 1909 г. для второго издания «Размышле-

ний о насилии». — Прим. ред. фр. изд.


ПРИЛОЖЕНИЕ II

Апология насилия

Тем, кто обращается к народу с революционными ре-чами, приходится подчиняться суровым требованиям ис-кренности, ведь рабочие не занимаются символическойинтерпретацией, а понимают эти речи в точном смысле, ка-ким их наделяет язык. Когда в 1905 году я рискнул несколь-ко углубиться в вопрос о пролетарском насилии, я полно-стью отдавал себе отчет, что принимаю на себя серьезнуюответственность, пытаясь подчеркнуть в этих действиях ихисторическую роль, которую наши парламентские социали-сты стремятся поискуснее скрыть. Сегодня я без колебанийзаявляю, что социализм не может существовать без аполо-гии насилия.

Пролетариат утверждает свое существование в стачках.Я не могу решиться усматривать в стачках нечто подобное вре-менному разрыву торговых отношений между бакалейщикоми поставщиком чернослива, которые не смогли договоритьсяо ценах. Стачка есть военное событие, поэтому утверждение,что насилие является случайностью, которой предстоит ис-чезнуть из стачек, представляет собой грубую ложь.

Социальная революция есть продолжение войны, в кото-рой каждая крупная стачка является одним из эпизодов. Вотпочему синдикалисты говорят об этой революции на языкестачек. Социализм для них сводится к идее, к ожиданию,к подготовке всеобщей стачки, которая, подобно наполео-новской битве, полностью уничтожит обреченный режим.

Такая концепция не содержит никакой тонкой экзегезыв духе тех, в которых преуспел Жорес. Речь идет о пере-вороте, в ходе которого организованные производителивыставят вон хозяев и государство. Наши интеллектуалы,надеющиеся получить у демократии лучшие места, будутотправлены к своей литературе, а парламентские социали-сты, пользующиеся определенной властью в созданной бур-жуазией системе, станут бесполезными.

Установление сходства между насильственными стачка-ми и войной влечет за собой массу последствий. Никто (кро-ме Этурнеля де Констана) не сомневается, что именно войнадала античным республикам представления, украшающиенашу современную культуру. Социальная война, к которойпролетариат непрестанно готовится в профсоюзах, можетпородить элементы новой цивилизации, присущей народупроизводителей. Я не перестаю привлекать внимание своих

Приложение II 269

молодых друзей к проблемам, которые ставит социализм,рассмотренный с точки зрения цивилизации производите-лей; я вижу, что сегодня разрабатывается новая философияпо плану, о котором едва подозревали несколько лет назад,и эта философия тесно связана с апологией насилия.

Творческая ненависть никогда не вызывала у меня тако-го восторга, с каким в ней относился Жорес. Я не разделяюего снисходительности к палачам и питаю отвращение ковсяким мерам, поражающим побежденных под прикрыти-ем правосудия. Война, которая ведется открыто, без всяко-го лицемерного смягчения, с целью поражения неприми-римого врага, исключает все мерзости, которые опорочилибуржуазную революцию XVIII века. Здесь апология наси-лия особенно очевидна.

Едва ли имеет смысл объяснять беднякам, что они непра-вы, когда испытывают к хозяевам зависть и жажду мести: этичувства слишком властны, чтобы их можно было умеритьувещеваниями; именно на их всеобщности демократия пре-жде всего и основывает свою силу. Социальная война, взываяк чести, естественно возникающей в любой организованнойармии, может устранить подлые чувства, против которыхмораль осталась бы бессильной. Даже если бы это была един-ственная причина приписывать революционному синдика-лизму высокую цивилизаторскую ценность, я счел бы ее до-статочно весомым доводом в пользу апологетов насилия.

Идея всеобщей стачки, порожденная практикой насиль-ственных стачек, содержит в себе концепцию неотменимо-го преобразования. В этом есть нечто пугающее, и страхабудет еще больше, когда насилие займет более важное ме-сто в умах пролетариев. Но, пустившись в тяжелое, опасноеи возвышенное предприятие, социалисты возносятся наднашим легкомысленным обществом и доказывают, что онидостойны указывать миру новые пути.

Парламентских социалистов можно сравнить с чинов-никами, из которых Наполеон создал дворянство и которыетрудились над укреплением государства, доставшегося имот Старого режима. Революционный синдикализм тогда бу-дет подобен наполеоновским армиям, солдаты которых со-вершили столько подвигов, зная, что останутся бедняками.Что же осталось от Империи? Ничего, кроме эпопеи Вели-кой армии. От современного социалистического движенияостанется эпопея стачек.

Le Matin, 18 мая 1908 г.


ПРИЛОЖЕНИЕ III44

За Ленина

4 февраля 1918 года Le Journal de Genève опубликовалстатью под заглавием «Вторая опасность». Большую частьэтой статьи я привожу ниже.

«Великая революционная волна, пришедшая с Востока,растекается в Европе, она прокатилась по германским рав-нинам и уже бушует у подножия наших Альп. Мы должныбыть готовыми к тяжелейшему испытанию, прежде чем на-ша страна отстоит свое право на существование в обнов-ленном мире, который породит война. Пошлые и пустыессоры между франко-швейцарцами и германо-швейцарца-ми остаются в прошлом, это печальный эпизод, к которо-му не стоит возвращаться. Готовятся другие, гораздо болеесерьезные битвы. Вырыта другая яма, и засыпать ее будеттруднее.

Становится все очевиднее, что в наших больших горо-дах слаженно и методично распространяется международ-ная агитация. Ее цель — спровоцировать насилие и рево-люцию, которая, перемещаясь из Швейцарии, постепеннозахватит соседние страны.

[...] Перед войной в синдикалистских кругах распро-странялась доктрина Силы, имевшая очевидное родство сидеями германских империалистов. В «Размышлениях о на-силии» Жорж Сорель проповедовал такое новое евангелие:«Роль насилия в истории, — говорил он, — предстает чрез-вычайно значительной, если только оно является резким ипрямым выражением классовой борьбы»45. Ничто не совер-шается без насилия. Но теперь оно должно осуществлятьсяне сверху вниз, как прежде, а снизу вверх. Здесь нет притя-заний положить конец злоупотреблениям Силы. Есть лишьжелание, чтобы Сила перешла в другие руки, а вчерашнийугнетенный стал завтрашним тираном46, пока маятник не

44 Это приложение было написано в сентябре 1919 г. для четвертого издания «Размыш-

лений о насилии».

45 На с. 100 читаем: «Пролетарское насилие, осуществляемое как чистое проявление чув-

ства классовой борьбы, предстает, таким образом, как нечто возвышенное и героиче-

ское». Вероятно, сотрудник Le Journal de Genève пользовался старым изданием — я не

проверял эту ссылку.

46 Между тем в своей книге я подверг жесткой критике тиранию Французской револю-

ции, которая часто приводила к кровопролитиям.

Приложение III 271

качнется в обратную сторону, возвращая все в первона-чальное состояние.

Во время пребывания в Швейцарии Ленин и Троцкий,должно быть, размышляли на досуге над книгой ЖоржаСореля. Они применяют ее принципы с устрашающей по-следовательностью. [...] Им требуется армия, чтобы на-вязать большому и вялому народу, веками приучаемомук рабству, тираническое господство меньшинства. [...]Положить конец внешней войне они хотят лишь для того,чтобы вести по своей прихоти войну классовую. Эти ми-литаристы-якобинцы стремятся установить к собствен-ной выгоде царизм наизнанку. Вот идеал, который сегодняпредлагают европейским нациям.

В Германии социализм пронизан тем же деспотическимдухом. Марксизм — брат и враг прусского милитаризма.У них общий характер и общие ме-тоды, общий культ ав-томатической дисциплины, общее глубокое презрение ковсякой личной независимости47.

[...] Но не будем беспокоиться. Швейцария все ещеостается страной, где у каждого гражданина есть стараяпривычка исполнять на своем месте свое дело, свой долг.И делает он это добровольно и свободно, потому что та-ково его дело и его долг, а не потому, что его превратилив автомат. [...] Ему ненавистен любой деспотизм — не-важно, исходит ли он сверху или снизу. Поэтому швей-царский гражданин, наследник долгой истории здоровойи нормальной общественной жизни, не позволит навязатьсебе доктрины, пришедшие из соседней империи, чьи под-данные до сих пор содержатся в состоянии политическогонесовершеннолетия, или республики, чья история насчи-тывает всего несколько месяцев, самодельные гражданекоторой не имеют никакого политического воспитания ив своем громадном большинстве не умеют ни читать, ниписать.

47 Приписывать марксизму все обычаи германской социал-демократии несправедливо,

ведь она находилась больше под влиянием Лассаля, чем Маркса. Шарль Андлер пи-

сал в 1897 г. о Лассале: «Он требует для дела освобождения пролетариата всеобщего

избирательного права, чтобы обеспечить силу идеального правосудия. Но тотчас же

его охватывают сомнения, и, словно бы сознавая свою ошибку, он обращается ради

введения своих практических реформ к наличному государству, будь оно даже воен-

ное и монархическое. Из колебания между двумя системами возникла любопытная

конституционная концепция — сочетание военной монархии с всеобщим избиратель-

ным правом: постоянно вступая в противоречия, они вместе работают над проведе-

нием социальной эмансипации. Таков портрет сегодняшней Германской империи»

{Les Origines du socialisme d'État en Allemagne, p. 60-61).


Пусть все Papierlischweizer48'49, которые начинают говоритьу нас с хозяйскими интонациями и позволяют себе навязыватьчересчур послушным собраниям ультиматумы в адрес нашихвластей, примут это к сведению. Мы не позволим им устраи-вать саботаж в приютившей их стране. Если они воображают,что швейцарская нация может служить питательным бульономдля вибрионов хаоса, они сильно ошибаются. Мы сумеем убе-речься как от гражданских раздоров, так и от международнойвойны, зная, впрочем, что первые могут быть лишь предвестни-ками второй, а малейшая трещина в стенах нашего дома можетстать брешью, открытой для вторжения»50.

Хотя друзей Le Journal de Genève неоднократно обвиня-ли в том, что они — агенты тайной дипломатии Антанты,хотелось бы верить, что профессор Поль Сейппель, написавэту статью, не был столь милосерден, чтобы пожелать при-влечь ко мне внимание французской тайной полиции. Нетнеобходимости пояснять моим читателям, что этот видныйпредставитель либеральной буржуазии ничего не понял вмоей книге. Его случай вновь показывает, как полемисты,стремясь защитить латинскую цивилизацию от северныхварваров, впадают в глупость.

Я не имею намерения заслужить снисхождение ПолейСейппелей, которым нет числа в области литературы ö По-беде> при помощи проклятий в адрес большевиков, которыхтак боится буржуазия51. У меня нет ни малейшего основа-

48 Сионисты аналогичным образом называют французами гербовой бумаги евреев, ко-торые хотят у нас натурализоваться.

49 Papierlischweizer (нем.) — швейцарцы по документам, букв, «по бумажкам». — Прим.пер.

50 Автор, очевидно, пугает соотечественников интервенцией Антанты. При режиме ми-ролюбивого Луи-Филиппа Швейцария дважды подвергалась нашествию французов:в 1838 г. за то, что не хотела изгнать будущего Наполеона III, который был граждани-ном кантона Тургау, а в 1848-м за то, что после дела Зондербунда попыталась изме-нить свою конституцию, усилив унитарность государственного устройства. Во времяпоследней войны обязательства Антанты относительно швейцарского нейтралитетабыли не очень категоричны. Генерал Бриальмон писал, что Франция может вторгнуть-ся в Германию, пройдя через Швейцарию. Швейцарский генеральный штаб весьмачасто подвергался яростным нападкам прессы, выступавшей за Антанту, потому чтовсерьез воспринял идеи великого бельгийского инженера.

51 Трусы из Священного союза боятся большевиков даже больше, чем немцев, и это непреувеличение! Ведь побежденная, униженная, задавленная военными поборамиГермания до сих пор безмерно страшит наших патриотических демагогов. Чтобы не-много приободрить своих читателей, редакторы крупных газет обычно говорят о рус-ских революционерах хвастливым тоном, бесстыдство которого соответствует снедаю-щему их ужасу.


ния предполагать, что Ленин заимствовал какие-то идеи измоих книг , но если это так, я был бы несказанно горд тем,что поспособствовал интеллектуальной подготовке чело-века, который, по моему мнению, является одновременнокрупнейшим теоретиком социализма со времен Маркса игосударственным деятелем, чей гений сравним с гением Пе-тра Великого.

В момент падения Парижской коммуны Маркс написалманифест Интернационала, в котором сегодняшние соци-алисты привыкли искать наиболее полное выражение по-литических доктрин своего учителя. Речь, произнесеннаяЛениным в мае 1918 года о власти Советов, имеет не мень-шее значение, чем Марксово исследование гражданской во-йны 1871 года. Может быть, большевики в конечном счетеи потерпят поражение под ударами наемников, подослан-ных плутократиями Антанты, но идеология новой формыпролетарского государства не погибнет — она выживет,сплавляясь с мифами, а они возьмут свой материал в борь-бе, которую ведет Советская республика против коалициивеликих капиталистических держав.

Когда Петр Великий взошел на престол, Россия не-многим отличалась от меровингской Галлии — он же хо-тел преобразовать ее до основания, чтобы его империязаняла достойное место среди высокоцивилизованныхгосударств своей эпохи. Всякому, кто мог бы называтьсяруководителем (придворные, чиновники, офицеры), онвменил в обязанность подражать тем, кто занимал подоб-ные посты во Франции. Его труд завершила Екатерина II,которую философы вольтеровской эпохи по праву превоз-носили как величайшую установительницу порядка, какего понимали в XVIII веке.

Можно сказать, что Ленин, подобно Петру Великому,стремится ускорить ход истории. Он пытается ввести у себяна родине социализм, который, согласно наиболее автори-тетным теоретикам социал-демократии, может наступитьлишь после чрезвычайно развитого капитализма. Междутем российская промышленность долгое время была подгнетом жесткого государственного управления, придирчи-вой инспекции и технической небрежности, а сейчас нахо-дится в состоянии крайней отсталости, и немало видных со-циалистов считают затею Ленина химерической. Хорошуюорганизацию производства можно было навязать капита-листам с помощью полуслепых механизмов, а роль интел-лигенции, которая ограничивалась критикой, отмечая пре-имущества и недостатки каждой практики, была довольно


незначительной. Если бы социалистическая экономика сме-нила капиталистическую при условиях, которые предусма-тривал Маркс, основываясь на наблюдениях об Англии52,то передача полезных способов организации произошла быпочти автоматически, а интеллигенции оставалось бы развечто защищать приобретения буржуазного прошлого от ил-люзий наивных революционеров. Чтобы дать русскому со-циализму надежную в глазах марксиста (такого, как Ленин)опору, необходима колоссальная умственная работа: нужнопоказать руководителям производства ценность отдельныхправил, заимствованных из опыта самого передового капи-тализма, нужно убедить массы принять эти правила — припомощи морального авторитета, которым пользуются те,кто верной службой добился народного доверия. Люди, от-ветственные за революцию, обязаны в любое время защи-щать ее от инстинктов, неизменно толкающих человечествок самым низким областям цивилизации.

Когда Ленин утверждает, что кампания, которую сле-дует предпринять для окончательного торжества в Россиисоциалистического строя, в тысячу раз сложнее самойсложной военной кампании, он нисколько не преувели-чивает. Он справедливо замечает, что революционерыникогда не сталкивались с подобной задачей: когда-тоноваторам достаточно было лишь разрушить некоторыеучреждения с дурной репутацией, а восстановление онипредоставляли инициативам предпринимателей, которыхтолкали к этому поиски сверхприбылей, — но больше-викам приходится и разрушать, и строить наново, чтобыкапиталисты больше не встревали между обществом и

52 В 1888 г. русский «Юридический вестник» опубликовал найденную в бумагах Маркса

заметку, судя по которой автор «Капитала» был весьма далек от мысли, что все эконо-

мики должны развиваться одинаково. Он не считал, что для достижения социализма

России необходимо начать с разрушения своего старого общинного земледелия, что-

бы превратить крестьян в пролетариев, а полагал, что Россия может, «не испытав мук

[капиталистического] строя, завладеть всеми его плодами, развивая свои собственные

исторические данные» [Цит по: Марне К. и Энгельс Ф., ПСС, т. 19, с. 119]. Эта замет-

ка Маркса воспроизведена Николас-Оном в его «Истории экономического развития

России после освобождения крепостных» (Histoire du développement économique de laRussie depuis l'affranchissement des serfs, trad, franc., p. 507-509). В написанном в 1882 г.

предисловии к русскому переводу «Манифеста коммунистической партии» Маркс вы-

разил следующее гипотетическое мнение: «Если русская революция послужит сиг-

налом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то

современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пун-

ктом коммунистического развития» [Цит по: Марне К. и Энгельс Ф., ПСС, т. 19, с. 305].

Этих текстов достаточно, чтобы продемонстрировать, что подлинный марксизм не так

категоричен в своих прогнозах, как хотят утверждать враги Ленина.


трудящимися. Любой прогресс в промышленности дости-гается лишь длительным обучением. Руководители про-изводства должны останавливаться, как только замечают,что избрали неверный путь, и искать возможности боль-ше преуспеть посредством другого метода — именно этоназывается приобретением опыта. Ленин отнюдь не из техидеологов, кто полагает, будто гений ставит их выше уро-ков действительности, поэтому он крайне внимателен кнаставлениям, которые преподает ему практика с моментасвершения революции.

Итак, чтобы русскому социализму удалось достичьстабильной экономики, ум революционеров должен бытьчрезвычайно деятельным, прекрасно осведомленным иполностью свободным от предрассудков. Даже если Лени-ну не удастся осуществить всю свою программу, он оста-вит миру весьма серьезные уроки, которые пригодятсяевропейскому обществу53. Ленин с полным правом можетгордиться своими товарищами: русские трудящиеся обре-тают бессмертную славу, приступая к осуществлению то-го, что до сих пор было лишь абстрактной идеей.

Вопреки предсказаниям главных представителей Ан-танты, подавить большевизм, очевидно, не так-то легко.Английское и французское правительства должны ужебыли заметить, что они напрасно столь услужливо при-слушивались к русским богачам, живущим в западныхстолицах: эти люди не имеют ни малейшего представле-ния об идеях, воздействующих на рабочих и крестьян в ихстране.

Хотя Ленин долго жил за пределами России, он остал-ся подлинным московитом. Когда придет время судить осовременных событиях с исторической беспристрастно-стью, станет заметно, что большевизм обязан значитель-ной частью своей силы тому факту, что массы видят в нембунт против олигархии, у которой главная забота — какбы не выглядеть русскими. В конце 1917 года бывшийорган «Черной сотни» писал, что большевики «доказали,что они больше русские, чем бунтовщики Русский, Кале-дин54 и другие, предавшие царя и отечество» (Le Journalde Genève, 20 décembre 1917). Россия терпеливо переноситбольшие страдания, потому что чувствует, что ею наконецправит подлинный московит.

53 См. речь Ленина, переведенную в L'Humanité от 4 сентября 1919 г.

54 Весьма вероятно, подкупленные Антантой.


На протяжении двухсот лет лишь один царь хотелбыть русским — Николай I: «Я люблю свою страну, —говорил он в 1839 году Кюстину, — и мне кажется, по-нимаю ее; поверьте, когда невзгоды нашего временислишком уж донимают меня, я стараюсь забыть о суще-ствовании остальной Европы и ищу убежища в глубинеРоссии. [...] Нет человека более русского сердцем, чемя»55. Кюстин полагал, что Николай стремился привести«к естественному состоянию нацию, которая более сто-летия назад была сбита с истинного своего пути и при-звана к рабскому подражательству» — в частности, им-ператор требовал, чтобы при дворе говорили по-русски,хотя большинство дам не знали родного языка56. Кюстинсожалел, что Николай, «несмотря на свое здравомыслиеи глубокую проницательность», не решился переехать изПетербурга в Москву: «...он исправил бы ошибку царяПетра, который увлекал своих бояр в театральную залу,возведенную для них на берегу Балтийского моря, вместотого чтобы просвещать их в родных краях, пользуясь ихвеликолепными природными богатствами — богатства-ми, которые Петр отверг с презрением и легкомыслием,недостойными такого выдающегося человека, каким былв некоторых отношениях этот император. [...]

Либо Россия не выполнит того назначения, какое, помоему убеждению, ей предначертано, либо в один пре-красный день Москва вновь станет столицей империи.[...] В тот день, когда российский престол будет с подоба-ющими почестями перенесен в сердце империи... в этотдень я скажу: „Наконец-то справедливая гордость славянвосторжествовала над суетным тщеславием их вождей,наконец-то русский народ сможет зажить собственнойжизнью"»57.

Большевиков осуществить перенос столицы вынудиливоенные обстоятельства: если бы случилось так, что онипотерпели бы поражение, то едва ли реакционное прави-тельство посмело бы отнять у древней Москвы ранг сто-лицы58 — таким образом, даже если допустить, что новыйрежим не продлится долго, он все же поспособствует усиле-нию «московизма» в обществе, вожди которого столь долгоравнялись на Запад.

55 Кюстин А. де. Россия в 1839 году: в 2 тт. M.: TEPPA, 2000. Т. 1. С. 261-262. Выше [на

с. 259] этот автор называет его «славянским Людовиком XIV».

56 Там же. С. 363.

57 Там же. Т. 2. С. 160-161.

58 Если Финляндия и Эстония останутся отделенными от России, то расположение столи-

цы в устье Невы окажется совсем неудобным.

Приложением! 277

Именно опираясь на московские свойства большевиз-ма, мы как историки можем говорить о происходящих вРоссии революционных репрессиях59. Конечно, в обви-нениях, возводимых прессой Антанты на большевиков60,много лжи, но чтобы здраво оценить прискорбные эпи-зоды русской революции, нужно задуматься, что сдела-ли бы великие цари, если бы им угрожали восстания,подобные тем, которые вынуждена быстро подавлятьСоветская республика, если не хочет погибнуть. Они,конечно, не отступили бы перед самыми страшными ижесткими мерами, чтобы подавить заговоры, поддержан-ные заграницей и множащие убийц61. С другой стороны,национальные традиции предоставляли Красной гвар-дии бесчисленные прецеденты, так что она поверила всвое право подражать им ради защиты Революции62; по-сле чудовищно кровавой войны, в ходе которой генералКорнилов уничтожал целые полки (Le Journal de Genève,16 octobre 1917), человеческая жизнь в России уже не мо-жет цениться63; во всяком случае, число расстрелянныхбольшевиками намного меньше числа жертв блокады,организованной официальными органами демократиче-ского правосудия.

К тому же, Ленин — не кандидат на премию за добро-детель, присуждаемую Французской академией. Он под-суден только русской истории, и единственный действи-тельно важный вопрос, о котором может рассуждать

59 Le Journal de Genève от 27 сентября 1918 г. приводит речь Ленина, в которой тот вы-ступает против массовых высылок, объявленных после покушения, жертвой которогоон едва не стал в начале этого месяца. По-видимому, ответственность за террористи-ческие приказы, в которых упрекают большевиков, лежит преимущественно на евре-ях — участниках революционного движения. Эта гипотеза кажется мне тем правдопо-добнее, что к неудаче привело и вмешательство евреев в дела Венгерской советскойреспублики.

60 Наши соотечественники, считающие себя самыми умными людьми в мире, согласи-лись, как дураки, с самой что ни на есть абсурдной клеветой, выдуманной бесстыдны-ми журналистами с целью обесчестить большевиков...

61 3 сентября 1918 г. Le Petit Parisien — издание, милое сердцу наших Жозефов Прюдомов[см. прим. 89 к основному тексту. — Прим. ред.], — опубликовал исполненную иссту-пленной радости статью в честь Доры Каплан, совершившей покушение на Ленина.

62 Один сотрудник Le Journal de Genève предполагает, что русские контрреволюционеры,возможно, сильно рассчитывали на помощь криминальных элементов, так как онираспространяли прокламации, призывающие «население убивать жидов и революци-онеров» (14 октября 1917 г.). Во многих случаях красногвардейцы могли верить, что,расправляясь с врагами, полными решимости уничтожить их в случае победы, ониприменяли законную самооборону.

63 Политики, вместе с Клемансо утверждающие, что Французская революция сформи-ровала некий блок, едва ли имеют право осуждать большевиков. Этот блок, которымвосхищается Клемансо, уничтожил по меньшей мере в десять раз больше людей, чембольшевики, изобличаемые друзьями Клемансо как отвратительные варвары.


философ, — способствует ли Ленин направлению Россиик созданию республики производителей, способных спра-виться со столь же прогрессивной экономикой, как в нашихкапиталистических демократиях.

Вернемся под конец к моральной общности, которая, помнению Le Journal de Genève, якобы связывает меня с Ле-ниным. Если память мне не изменяет, ни в одной из своихработ я не защищал высылки, поэтому абсурдно предпола-гать, как профессор Поль Сейппель, что Ленин мог найтив «Размышлениях о насилии» какое-то побуждение к тер-роризму. Но если он действительно обдумывал мою книгуво время пребывания в Швейцарии, то она могла оказатьна его гений совершенно иное влияние, нежели то, о кото-ром говорит мой обвинитель. Возможно, эта книга, стольпрудоновская по своему духу, подтолкнула бы Ленина к за-имствованию доктрин, изложенных Прудоном в «Войне имире». Если это предположение верно, Ленин мог бы всейсилой своей страстной души поверить в то, что нарушенияправа войны ведут к неминуемым историческим санкциям.В таком случае нашлось бы простое объяснение его неукро-тимому упорству64.

Вот рассуждение, которое я охотно предоставил быв пользование Ленину. Голодная война, которую капита-листические демократии ведут против Советской респу-блики, есть война трусливая; она ведет ни много ни малок отрицанию подлинного права войны, как его определилПрудон. Если допустить, что Красной гвардии придетсякапитулировать, то плоды поддельной победы Антан-ты будут недолговечны. Героические же усилия русскихпролетариев, напротив, заслуживают вознагражденияот истории и торжества учреждений, ради защиты кото-рых рабоче-крестьянские массы России пошли на такиежертвы. По Ренану, история вознаградила добродетеликвиритов, позволив Риму создать средиземноморскуюимперию. Несмотря на бесчисленные злоупотребления входе завоеваний, легионы совершали то, что он называет«Божьим делом»65. Если мы признательны римским сол-датам за то, что они поставили на место неудавшихся, за-блудших и немощных цивилизаций такую цивилизацию,

64 Один французский писатель, наблюдавший большевиков за работой, говорит о ленин-ском «упрямом и просвещенном мистицизме» {Etienne Antonelli, La Russie bolcheviste,p. 272). Что он имеет в виду, не совсем ясно.



у которой мы до сих пор учимся праву, литературе и ис-кусству, то насколько грядущие поколения будут благо-дарны русским воинам социализма! Сколь мало будетстоить для историков критика нанятых демократией ри-торов, обличающих большевистские бесчинства! НовыеКарфагены не должны одержать победу над сегодняш-ним Римом пролетариата.

И вот, наконец, что я хочу добавить от себя лично: дабудут прокляты плутократические демократии, которыеморят голодом Россию; я всего лишь старик, чья жизнь за-висит от ничтожных случайностей; но если бы я только могперед тем, как сойти в могилу, увидеть унижение чванли-вых буржуазных демократий, которые торжествуют сегод-ня с таким цинизмом66!

66 В заключение «Размышлений о насилии» я обращаюсь с последней благодарностью

к памяти той, которой посвящена эта книга. Думая о многотрудном прошлом, я писал:

«Счастлив тот, кто повстречал преданную, сильную, гордую его любовью женщину,

которая всегда будет напоминать ему о молодости, не позволит его душе застыть и

насытиться, всегда поможет ему не забывать о его долге, а порой даже обнаружить

его гений».


ПИСЬМА

Возможностью опубликовать отрывки из неизданной пере-писки Жоржа Сореля с Даниэлем Галеви мы обязаны любезно-сти Жана-Пьера Галеви. Переписка подтверждает решающуюроль Даниэля Галеви в публикации «Размышлений о насилии»отдельной книгой и позволяет проследить многочисленныеперипетии, предшествовавшие выходу в свет первого изданиякниги в мае 1908 года. Здесь можно увидеть и возникновениенекоторых сюжетов длинного письма, ставшего введением ккниге, в частности темы «избавления», показывающей важ-ность первородного греха в христианском мировоззрении.

Наряду с письмами к «издателю» мы публикуем простран-ный ответ одному из читателей, Марселю Дальбертозу, пред-ставляющий собой своего рода путеводитель по «Размышлени-ям». За предоставление этого письма мы благодарим г-на Лю-сьена Депра.

Выдержки из переписки Жоржа Сореляс Даниэлем Галеви по поводу издания

«Размышлений о насилии»1

20 мая 1907 г.Милостивый государь.Ваши слова в нашей беседе в четверг показались мне весьма

любезным способом выражения Вашего расположения ко мне,но, как Вы и предположили, я считал такую идею чрезвычайнодалекой от действительности.

Мне жаль, что Вы утруждаете себя визитом ко мне, ведьдо Булони путь не близок. Утром в субботу я буду дома, вВашем распоряжении; но если Вы пожелаете, то мы могли бывстретиться в Национальной библиотеке во второй половинедня, что причинит Вам меньше неудобств, — я обычно при-хожу туда по субботам около половины второго.

Прошу принять заверения в моей сердечной привязанно-сти.

Искренне Ваш.

Полностью письма Сореля Даниэлю Галеви будут опубликованы в ближайшее время

в журнале «1900». Купюры, сделанные нами в текстах, отмечены знаком [...). [Полная

переписка действительно была опубликована: Lettres de Georges Sorel à Daniel Halévy

(1907-1920) Introd. par Michel Prat, in Mil neuf cent, N* 12,1994, pp. 151-223. - Прим. рус.

ред.]

Письма 281

27 мая 1907 г.Милостивый государь.Вчера я видел Лагарделя2, который поначалу был немного

раздосадован, так как он ранее говорил об этой книге с будущимиздателем. Но он признал, что было бы не очень по-дружески,как говорят англичане, отказать Вам в том малом удовольствии,о котором Вы просите.

Мой всегдашний издатель не очень доволен, так как он,конечно, имел намерение опубликовать мои статьи, когда егосредства будут допускать такого рода расходы. Он дал мне по-нять, что хотел бы, чтобы Вы обратились к нему.

Как бы то ни было, наше с Вами дело решенное, и я предо-ставляю Вам право опубликовать эти статьи. Однако я просилбы Вас о небольшой отсрочке для подготовки пояснительнойглавы, так как у меня сейчас много работы.

Как бы Вы отнеслись к тому, чтобы оформить эту главу какписьмо к Вам — от автора к издателю?

7 июня 1907 г.Мой дорогой издатель.Я избавился от всех неотложных дел, чтобы приступить к

дополнительной главе, которую хочу добавить к «Размышлени-ям о насилии». Лагардель готов опубликовать это объяснитель-ное письмо в Mouvement socialiste — видите ли Вы здесь какое-нибудь неудобство?

[конец] июня 1907 г.Мой дорогой издатель.Посылаю Вам заказным письмом дополнительную главу и

уведомление к читателю, которые я предполагаю поместить вначало книги. Хотя я и приложил все старания, чтобы писатьразборчиво, боюсь, что Вам потребуется много труда, чтобыпрочитать мой почерк. Впрочем, плохие почерки всегда даютодно преимущество: написанное мной будет прочитано по-словно и Вы сможете лучше рассудить о недостатках моегоизложения. Я исправлю части, которые покажутся Вам заслу-живающими исправления, ведь, когда ум полностью захва-чен одной идеей, мы плохо следим за своей речью: совершен-ный способ выражения вступает в борьбу с глубинным «Я»,о котором нам так красноречиво говорит мэтр3.

2 Юбер Лагардель (Hubert Lagardelle, 1874-1958) — теоретик революционного социализ-ма, основатель и издатель журнала Mouvement socialiste (см. прим. 13 к вступлению).

3 Анри Бергсон. — Прим. пер.


Кроме того, я просматриваю текст, стараясь сделать его яс-нее, и добавляю некоторые примечания. У меня есть злосчаст-ная привычка дописывать вторую книгу в примечаниях к пер-вой. Насколько я знаю, этому искушению часто поддавался иРенан, когда правил свои гранки.


6 июля 1907 г.Мой дорогой издатель.Мне отрадно видеть, что мы сошлись в понимании общего

основания моральных вопросов, которое так мало занимаетнаших современников, хотя сами моральные проблемы им иинтересны. Это скрытое основание, в котором берут началодвижущие силы жизни и куда никто не смеет заглянуть. Людине только избегают погружения в бездну совести, но еще и ста-рательно скрывают от собственных глаз источник, откуда зву-чит голос истины. Подлинной моралью достойна называтьсялишь та, что понимает вещи так, как Вы говорите; лишь уве-ренное движение, но без надежды на скорое достижение цели,без утилитаристских замыслов, составляет подлинное мораль-ное величие человека.

Главный порок религиозных моральных систем заклю-чался в том, что они придавали поступкам вид коммерческихсделок: благочестивый человек подсчитывает доходы и устра-ивает свои дела, идя на необходимые жертвы. Человек поис-тине великий идет по своей путеводной звезде, не зная, ждетли его в конце пути счастье. Ценность пессимизма связана стем, что идея избавления способна захватить все сознание ине нуждается в дополнении неким утилитарным расчетом.Мистики — а они были прекрасными психологами — счита-ли, что божественная любовь способна дать ответ на все во-просы, это чувство, которое также заполняет все сознание иприносит успокоение, в то же время побуждая к действию. Во-обще говоря, действие приобретает размах лишь тогда, когдасознание спокойно, а волнения проистекают, прежде всего, отболтливого и придирчивого интеллектуализма.

Насколько я понял, Вы хотели бы поставить письмо в на-чало книги, я же при нумерации страниц предполагал, что онобудет помещено в конце. Это вопрос вкуса, и, возможно, лучшеему все-таки быть в начале. Думаю, что его не нужно снабжатькратким содержанием, какое я даю к главам, так как это лишилобы этот фрагмент непринужденного характера, который я стре-мился ему придать. Если он будет помещен в начало, то я буду зато, чтобы пронумеровать его страницы отдельно. Собственнаяпагинация подчеркнет, что предисловие написано как посвяще-ние и напечатано позже, чем остальные части книги.

Письма 283

В том отрывке моей рукописи, который Вы не смоглипрочесть, я писал, что христиане потому так развили поня-тие первородного греха, что они чрезвычайно высоко ста-вят идею избавления — именно она сделала необходимымужасный первородный грех. Богословы же (обращая истори-ческий порядок вещей) ставят грех в начало и задаются во-просом, как он смог осуществиться. Христиане спрашивали,какое преступление было искуплено страданиями Сына Бо-жьего. Это кажется мне гораздо более правдоподобным, не-жели богословская теория.


29 июля 1907 г.Мой дорогой издатель.Вы попросили меня представить рукопись 25-го числа;

17-го я отнес ее г-ну Моро, который сказал мне, что сначалаписьмо должно быть напечатано в Mouvement socialiste, по-этому я передал его Лагарделю. У последнего сейчас многозабот: владелец типографии, печатающей журнал, обанкро-тился, так что июльский номер выйдет с запозданием. Темне менее я думаю, что письмо будет напечатано через месяц.Я внес еще некоторые небольшие правки, так как не умеюхранить текст, не редактируя его. Я воспользовался Вашимзамечанием о Вечном жиде; у Сент-Бева я не смог найти про-цитированную Вами фразу Амона: «Жить в мире — вот под-линная борьба».

26 августа 1907 г.Мой дорогой издатель.Не знаю, послал ли Вам Лагардель гранки письма. Я внес

в них правки еще несколько дней назад, но съезды4 вынудилиего пуститься в странствия, и номер выйдет с большим запо-зданием. Текст, вероятно, нуждается в шлифовке, так как мнепришлось править его в большой спешке. Я совершил оплош-ность, доверившись Ренану: Немрод, о котором он говорит впредисловии к «Разрозненным листкам» на странице XXIX, небиблейский персонаж, а герой В. Гюго! Я постарался по меревозможности это исправить.

Вашу ссылку на Амона я не использовал, так как думаю вне-сти ее в примечание о морали — по-моему, так будет лучше.

Речь идет, скорее всего, о 4-м национальном съезде Социалистической партии

11-14 августа 1907 г. в Нанси и 23-м Международном социалистическом конгрессе

(7-м конгрессе Второго Интернационала) 18-24 августа в Штутгарте.


Не знаю, обращались ли Pages libres5 в типографию. Боюсь,что они сочтут объем книги чрезмерным. Г-н Кан предлагалмне сделать из него ин-октаво, что не принесет большого не-удобства, если цена будет не выше 5 франков.

Предполагаю, что в моей статье о Ж.-Ж. Руссо Вы, веро-ятно, не обратили внимания на фразу: «Счастлив человек,который...» (июнь 1907 г., с. 513). Я высказал там мысль, до-рогую моему сердцу, и, если это не будет выглядеть неумест-ным^ я был бы рад посвятить свою книгу памяти женщины,к которой были обращены эти размышления. Насколько мнеизвестно, во Франции это не принято. Я посвятил ей «Опытыкритики»6, поскольку в Италии такой обычай распространен,однако я недостаточно знаком с французским литературнымпротоколом, чтобы решиться на это, не узнав мнения сведу-щих людей.

29 августа 1907 г.Мой дорогой издатель.Копия гранок письма находится у меня, и я занят его оконча-

тельной правкой перед печатью. Я смогу передать ее Вам в бли-жайшее время по нашей договоренности. Когда выйдет журнал,неизвестно: Лагардель в провинции и никому не давал указанийкасательно номера.

Если Вы можете позволить себе потратить время на посе-щение, Вы нисколько меня не побеспокоите. Я планирую завер-шить правку завтра и смогу послать Вам исправленные гранки,если пожелаете, но, чтобы они не затерялись во время Вашихразъездов, я буду ждать известия о том, куда их лучше Вам на-править.


31 августа 1907 г.Мой дорогой издатель.Посылаю Вам гранки, которые я отредактировал, прояснив

и улучшив текст по сравнению с тем, что выйдет в Le Mouve-ment. У меня нет ни минуты, и я попрошу Вас передать этигранки в Pages libres, когда настанет пора их печатать.

5 Pages libres — просветительский журнал, в издании которого участвовал Даниэль Гале-

ви. Основателями журнала были Морис Кан и Шарль Гиес.6 «Опыты критики марксизма», см. прим. 178 к основному тексту.

Письма 285

5 октября 1907 г.Мой дорогой издатель.[...] В четверг я видел г-на Моро, и он сказал мне, что книга

еще не вполне готова к изданию. Он также сказал, что Вы покане бываете в Париже регулярно. [...]

18 октября 1907 г.Милостивый государь.Пеги показал мне баланс Pages libres, и он ужасен: если сло-

жить расходы на печать, бумагу, брошюровку и убытки, каждаяновая подписка принесет приблизительно 2 франка прибылив год (при условии, что общие расходы уже оплачены). Чтобыуладить дела, необходимо увеличить количество подписчиковпримерно на 1500 человек — тогда мы окончательно преодоле-ем имеющийся дефицит. Расходовать еще 8000 франков на изда-ние, которое лишь увеличит дефицит, кажется мне бессмыслен-ным с коммерческой точки зрения. Мы не можем рассчитыватьна то, что действительно найдем достаточно подписчиков длярегулярных выпусков. Наилучшим выходом для предприятиясейчас будет закрыться.

Полагаю, что именно этот вопрос стал камнем преткнове-ния для публикации моей книги. Если Pages libres предпочтутотказаться от наших договоренностей, то мою книгу издастг-н Ривьер. Мне потребуется изменить лишь несколько словв предисловии, чтобы привести их в соответствие с новымиобстоятельствами. Это, вероятно, будет наилучшим решени-ем.

3 декабря 1907 г.Милостивый государь.Я только что получил Ваше письмо. Совершенно согласен с

Вами: я должен быть вправе забрать свою книгу и начать пере-говоры с другим издателем, если по прошествии трех месяцевпосле того, как книжный магазин Pages libres распродаст все эк-земпляры предыдущего издания, он не приступит к перепечат-ке, с учетом того, что новое издание должно будет поступить впродажу самое позднее через полгода после полной распродажипредыдущего.

Воистину труднее устроить маленькое дело, чем большое:полагаю, что даже для полного издания Виктора Гюго не нуж-но было столько хлопот, сколько требуется для моей беднойкнижки.

На днях Ривьер спросил меня, не согласятся ли Pages libresвступить в переговоры с ним на предмет издания книги в се-рии, которую он намеревается начать. Так иногда делают; под-


час книга выходит с именами двух издателей на обложке. Такоесочетание хорошо повлияло бы на продажи; но я сказал ему, чтомне это кажется сложным.


6 декабря 1907 г.Милостивый государь.Да! Наконец-то! Должно быть, Вы, как и я, рады, что книго-

изданием не приходится заниматься часто, иначе это сводилобы авторов с ума... если предположить, что существует многоиздательств, подобных нашему.

8 декабря 1907 г.Мой дорогой издатель.У меня нет особых предпочтений относительно типограф-

ских шрифтов. Насколько я понимаю, г-н Кан хочет зрительновыделить предисловие — это, вероятно, неплохая идея. Лучшевсего было бы напечатать его шрифтом Дидо 9 с разрядкой вдва пункта7; особенно хорошо читатель замечает изменение ин-терлиньяжа.

19 декабря 1907 г.Мой дорогой издатель.Калибан поистине ненасытен; но ему нельзя отказать

в этой уступке, хоть она и абсурдна. Для читателя письмоутратит всякий смысл. Я выбрал для него тональность испо-веди автора, обращенной к издателю, который разбираетсяв словесности, — сегодня это редкий вид, но он существовалранее благодаря тому, что издательским делом занималисьЭтьены8. Письмо сильно потеряет в значении, потому чтоникто не поймет, почему, обосновывая свой образ мыслейи манеру письма, я обращаюсь именно к Вам. Найти какие-нибудь способы исправить это кажется мне очень сложным.

1-я трудность: обращение «милостивый государь» по срав-нению с тоном этого отрывка было бы слишком тривиально —так можно обратиться к кому угодно, будучи ему представлен-ным.

2-я трудность: как обозначить причины написания этойдружеской защитительной речи?

Дидо 9 — типографский кегль в системе Дидо, названной по фамилии ее создателя,

печатника Франсуа-Амбруаза Дидо. Типографский пункт — единица измерения кегля.

Анри Этьен (Henri Estienne, 1470-?) — печатник, прославившийся новаторской практи-

кой тщательной вычитки книг перед печатью. Его сыновья, продолжая его дело, парал-

лельно занимались древними языками, писали научные труды и составляли словари.

Письма 287

Калибан сказал бы, что это чрезмерные тонкости; но, уве-рен, что Вы со мной согласитесь: это вопросы вкуса, имеющиеопределенную важность.

В 1-м тексте, который я Вам представил, я говорил, что Выубедили меня издать эту книгу. Нельзя ли будет упомянуть обэтом где-нибудь в письме? Если Вам не хотелось бы брать еди-ноличную ответственность за издание, я мог бы сказать, что Выбыли одним из тех друзей, которые подвигли меня на то, что-бы представить мои идеи на суд широкой публики. Это можнобыло бы написать на первой странице, после первого вступи-тельного абзаца.

Формальное обращение в начале письма еще предстоит най-ти, и это очень важно. Возможно, лучше всего будет откровенновоспользоваться самой непринужденной формулировкой: «до-рогой Галеви».

Идея дать заголовки для каждой страницы хороша, но, по-моему, ее нелегко применить. К тому же я не знаю ни одной совре-менной книги, где использовалась бы такая система. Ее применялБергсон, но результат не кажется мне особенно удачным.

Я не помнил той фразы из моего первого текста, которуюВы приводите. Возможно, было бы неплохо воспроизвести ее ивставить в письмо — на строке 15 с. 139 (где я ссылаюсь на Mou-vement socialiste). В гранки я добавлю кое-какие размышленияНьюмена, извлеченные из замечательной книги, которую пере-вела г-жа Гастон Пари и которую я Вам рекомендую, — «Грам-матики согласия».

21 декабря 1907 г.Мой дорогой издатель.Я получил гранки письма. Очень рад, что нам удалось найти

выражения, которые верно описывают факты и при этом удов-летворяют Калибана.

24 декабря 1907 г.Мой дорогой издатель.Посылаю Вам исправленные гранки предисловия. Кажется,

мне удалось улучшить текст, учитывая Ваши указания. Я вос-пользовался Вашим напоминанием о первом тексте, чтобы по-казать, насколько я далек от методов научных школ. В моментнаписания я еще не прочел книгу Ньюмена в переводе г-жиГастон Пари. Я сделал оттуда несколько выписок, которые, по-моему, представляют известный интерес. Возможно, они побу-дят кого-то прочесть эту книгу — в ней много превосходныхкусков и глубоких наблюдений о душе верующего.


Если Вы найдете текст в таком виде подходящим, то будьтедобры, отошлите его г-ну Моро. Если же Вы желаете каких-тоисправлений, я внесу их.

Я вернул в текст посвящение, о котором, по всей видимости,забыли при наборе. Я хочу сохранить его, как мы и условились.

[]

17 мая 1908 г.Мой дорогой издатель.[...] У нас будет отличная реклама: вчера г-ну Моро телефо-

нировали из Le Matin9 и попросили его, чтобы я дал небольшуюстатью. Г-н Моро полагает, что это очень полезно. Это помешаетг-ну Мюре написать о книге в Journal10; я написал ему по этомуповоду, хотя, возможно, он и не имел намерения этого делать.

Я не посылал Вам экземпляров, полагая, что у Вас нет на-строения читать, — и не зная, уместно ли мне как автору пре-подносить книгу моему издателю.

[...ι

16 января 1910 г.Милостивый государь.Успех, которого добились «Размышления», заставляет меня

горько сожалеть о том, что черная зависть Кана не дала мне ука-зать, что Вы были их издателем. Новое издание (совпадающее спервым, но дополненное еще одной главой) выйдет, вероятно,только через неделю; издатель дал типографии недостаточно бу-маги и тем самым лишился преимуществ рекламы, которую емусделала La Barricade11.

Письмо Жоржа СореяяМарселю Дальбертозу12

8 сентября 1908 г.Милостивый государь.Трудности, с которыми Вы столкнулись при чтении «Раз-

мышлений о насилии», меня не удивляют: именно из-за них яне решался извлечь эти статьи из опубликовавшего их журна-

9 Le Matin — крупная ежедневная газета, выходившая с 1883 до 1944 г. В момент изда-

ния «Размышлений о насилии» она набирала популярность, приближаясь ко времени

своего расцвета.

10 Морис Мюре (Maurice Muret, 1870-19S4) — журналист и критик правых взглядов,

антидрейфусар и антисемит, в 1908 г. — редактор знаменитого Journal des débats.

11 «Баррикада, хроника 1910 года* (La Barricade, chronique de 1910) — пьеса Поля Бурже,

вдохновленная, по утверждению автора, «Размышлениями о насилии».

12 Письмо Марселя Дальбертоза Сорелю, ответ Сореля и «ответ на ответ» Дальбертоза

полностью опубликованы в: Revue du Tarn, no. 136,1990.

289

ла; там они были более уместны. Могу лишь предложить Вам,чтобы рассеять Ваши сомнения, читать Mouvement socialiste, вкотором основные идеи моей книги часто встречаются в раз-личных формах или подкрепляются другими, не менее важны-ми тезисами. Статьи, которые публикует там Эд. Берт13, высокоценят все, кто интересуется социальными вопросами. Полно-го комплекта номеров за 1906 года больше нет, но в номерах за1907 год есть много важного; кроме того, пять моих статей, вы-шедших в 1906 году вслед за «Размышлениями о насилии», со-всем недавно объединены в сборник и изданы г-ном Ривьером(улица Жакоб, 31) под заглавием «Иллюзии прогресса»14 — по-лагаю, Вы найдете там пояснения по многим вопросам.

Я и мои друзья нисколько не удивлены возражениями, ко-торые выдвигают нам прямодушные люди, так как эти возраже-ния доказывают нам, что мы правы, утверждая, что наша систе-ма подразумевает переоценку всех ценностей. Мы не стремимсяк парадоксам, но встречаем противодействие демократическойтрадиции.

Возьму на себя смелость предположить, что более долгоезнакомство с современной моралью заставит Вас признать, чтоне существует никакой новой морали, которая бы складываласьу сторонников прогрессивных идей. Я довольно внимательнослежу за развитием философской мысли, во Французском фи-лософском обществе я встречаюсь с парижскими профессора-ми и заверяю Вас, что все написанное ими о морали есть пустаяболтовня. Мой прекрасный друг Пейо выбивается из сил, стара-ясь заставить себя поверить, будто он может научить какой-томорали. Эта иллюзия у него основана на чрезвычайно сильномубеждении об основополагающей ценности возвышенной жиз-ни, однако его учение пусто.

Весьма примечательно, что К. Каутский несколько лет назадзаявил, что английский рабочий, став совершенно рациональ-ным, перестал морально расти и даже деградировал. А с дру-гой стороны, г-н Филон, совершенно не разделяющий взглядов1С Каутского, отмечает приблизительно то же явление. Такимобразом, опыт (и опыт значительный) учит нас, что не следуетрассчитывать на моральную ценность того, что называют соци-альной реформой.

Слово «реформа» допускает разные толкования. По-настоящему оно должно означать «осознанное движение кблагу», но в политике его значение было чем-то иным: то«убирайся отсюда, а я займу твое место!», то «тебе повезло,я с тобой поделюсь!». Мы не видим примеров заметного по-

13 Здуар Берт (Edouard Berth, 1875-1939) — теоретик революционного синдикал

учении Прудона и Сореля.

14 G. Sord. Les Illusions du progrès. Paris, Marcel Rivière, 1908


ложительного влияния реформистской демократии на моральнародов — по сути, мы не видим, как эти реальные формулымогли бы соотноситься с моральным возвышением, ибо онипредполагают чувства зависти и жадности, в которых нет ни-чего морального.

Я согласен с Вами, что наиболее естественные стремле-ния трудящихся классов влекут их к тому, что в обыденнойречи называют реформизмом, — если бы дело обстояло ина-че, то как могли бы мы понять успехи демократии в историиАнтичности? Но мне нет необходимости говорить Вам, чтонаиболее естественные стремления — не те, что больше все-го способствуют морали. Вот почему я приветствую героизмпролетарских групп: они, не останавливаясь на сиюминут-ных выгодах (которые нам всегда так дороги), стремятся кполной эмансипации через всеобщую стачку. По этой темегорячо рекомендую Вам прочесть в «Многообразии религи-озного опыта» У. Джемса (в переводе Абози15) об аскетизмеинститутов монашества и войны. Утилитаризму своих соот-ечественников он противопоставляет то, что часто называют«христианским безумием». Это любопытное рассуждение на-ходится на с. 311-317. Многим оно, вероятно, показалось па-радоксальным и, на мой взгляд, остается незаслуженно мало-известным, хотя в глазах У. Джемса оно имеет чрезвычайнуюважность.

Можно представить себе героизм и в других формах,нежели указанная мною, например в форме святости, но яограничился тем, что казалось мне основным для моей темы.Впрочем, У. Джемсу можно возразить, что в мире, из кото-рого уходит христианство, святость, вероятно, постепенностанет крайне редкой или бесполезной. Характерен здесьпример Италии: несколько лет назад Э. Гебар16 , хорошознакомый с этой страной, задавался вопросом, как «Святаяземля величайших мистиков впала в заурядное язычество,состоящее из пошлых суеверий, материальных практик иглубокого безразличия к высокоморальной жизни» (Débats, 9décembre 1896). Сегодня мы становимся свидетелями появле-ния первых проблесков нового духа в группах, ведущих стач-ки, словно средневековые войны. Но нигде больше, несмотряна высокую степень интеллектуального развития Италии, мыне замечаем ничего, что могло бы заменить эту святость, по-родившую столь необычайных героев. Поэтому мне кажется,

15 Речь идет об издании William James, L'expérience religieuse. Essai de psychologiedescriptive, traduit par M. Frank Abauzit. — Paris, Alcan, 1906.

16 Эмиль Гебар (Emile Gebhart, 1839-1908) — историк, писатель и литературный критик,специалист по Античности и эпохе Возрождения, изучавший, в частности, религиозныеидеи Италии этого периода.

Письма 291

что непрерывное ослабевание религиозной мысли, ставшеезнаковым для современной жизни, подталкивает нас к тому,чтобы искать моральный героизм, пригодный для практиче-ского применения, лишь в боевых доблестях, которые я вос-певаю.

Вам, вероятно, будет нелегко читать это письмо, но дело втом, что мне нелегко писать. Я уже не молод, как полагают мно-гие читатели, — я старик, чей жизненный путь подходит к кон-цу, и из-за ревматизма мне зачастую крайне тяжело обращатьсяс пером.

Примите заверения в совершеннейшем к Вам почтении.

Ж, Сорелъ

P.S.: Mouvement socialiste выходит ежемесячно в издатель-стве Ривьера, по адресу улица Жакоб, 31. Это 80-страничныйжурнал ин-октаво со стоимостью подписки в 15 франков в год.Это единственный журнал, осведомленный о синдикалистскихидеях, поэтому среди его читателей много тех, кто не разделяетего позицию.

Жорж СорельРазмышления о насилии

Директор издательства Б. КуприяновРедактор В. Акулова

Корректор М. Нагршихо

ФаланстерМалый Гнездниковский пер., 12/27

тел.+7 495 749 5721

Оформление обложки М. Киселева

Подписано в печать 18.12.2012 г.Формат 84x108/32

Печать офсетнаяТираж 3000 экз.Заказ №7802.

Отпечатано в ОАО «Первая Образцовая типография»,филиал «Дом печати — ВЯТКА» в полном соответствии

с качеством предоставленных материалов610033, г. Киров, ул. Московская, 122

Факс (8332) 53-53-80,62-10-36http://www.gipp.kirov.ru;

e-maiL· order@gipp Jdrovju

Documents

Сорель Ж. - Размышления о Насилии-2013