1

3. Топор и соха (18 век) И как в любой медвежий угол Издалека вели сюда Кого приказ, Кого заслуга, Кого мечта, Кого беда… Александр Твардовский.

Начнем с вопроса, имеющего для нашего дальнейшего повествования принципиальный характер – в чем состояла сущность присоединения Сибири к российскому государству? Если очень коротко, то в ее колонизации. Колонизации, понимаемой, как постепенное хозяйственное и культурное освоение гигантского пространства в 10 миллионов квадратных километров, заселенных аборигенами либо крайне слабо, либо не заселенных совершенно. Темп этой колонизации способен поразить и сегодня. А если принять во внимание суровые реалии 17 века, то, иначе как героическим, его назвать просто невозможно. Вот всего лишь два примера, наглядно подтверждающие это утверждение. Если начать отсчет от основания на территории Сибири первого русского города Тюмени (1586г.), то сибирским первопроходцам понадобилось всего 53 года на то, чтобы пересечь с запада на восток, выражаясь языком 18 века, «сея пространныя, неизвестныя и вовсе дикие земли», чтобы уже в 1639 году выйти к побережью Тихого океана. Второй, не менее выразительный пример. В начале 17 века все русское население Сибири могло свободно поместиться (и помещалось) всего в 11 деревянных городках-острогах, сеть деревень и сел между которыми практически отсутствовала. Поэтому хлеб для содержания русских поселений приходилось с огромным трудом доставлять из-за Урала. А в 1685 году, т.е. спустя 85 лет, правительство официально отменило хлебные поставки в Сибирь, потому что к этому времени русский крестьянин-переселенец сумел полностью обеспечить Сибирь хлебом. Правда, был этот хлеб почти исключительно ржаным, зато своим собственным. И выращивал он этот хлеб в таких местах, где до появления русских переселенцев никто и никогда не пытался этого делать – на берегах Енисея, Лены и даже на Камчатке. Итак, всего за одно поколение русских землепроходцев и первопоселенцев Сибирь была пройдена, за два поколения она оказалась практически включена в экономическую жизнь России. Это, как говорится, к вопросу о том, насколько русский человек тяжел на подъем … Имена героев-первопроходцев покрыты славой и занесены на географические карты и в школьные учебники. Имена первых сибирских пахарей, основателей первых заимок, крошечных деревушек и первых сибирских сел, как правило, канули в забвение. Попытаемся в этой хронике хотя бы частично воздать им должное, приподняв завесу времени над

2

именами тех, кто первыми бросил вызов диким просторам Сибири, противопоставив этой дикости свой характер, свои руки, железный топор и деревянную соху. Автор повествования полностью разделяет мнение историка Н. И. Никитина, сказавшего по данному поводу буквально следующее: «По сравнению с эпохой географических открытий, эта сторона деятельности первопроходцев и первопоселенцев, быть может, менее насыщена яркими событиями, а потому и менее известна, что, однако не умаляет ни ее важности, ни величия». (1) Величие!.. Такими словами не бросаются. А теперь нам пора вернуться на территорию современного Ордынского района, где читателей ожидает довольно неожиданная картина. За весь 17 век, самый героический век колонизации Сибири, на ордынской земле, оказывается, не появилось ни одного русского поселения! Получается, что до Камчатки русский человек сумел добраться, а до берегов Оби и Орды так и не дошел. Почему? На то существовали свои причины, и достаточно серьезные. Первоначально ситуация с освоением Новосибирского Приобья складывалась многообещающе. Разгром Кучума произвел огромное впечатление на ранее подвластные ему народы Сибири, которые увидели в русских реальную силу, способную защитить их от других местных хищников в будущем. Уже знакомые нам барабинские и чатские татары приняли русское подданство и, как мы уже видели, охотно пошли на военную службу русского государства. В свою очередь, для усиления русского присутствия в Западной Сибири экспедиционными отрядами закладываются в 1604 году Томский острог, а в 1618 году – Кузнецкий острог, прообразы будущих сибирских городов Томска и Новокузнецка. Однако примерно в это же время на вновь осваиваемые территории начинаются постоянные набеги с юга одних кочевых племен за другими – кыргызов, ойратов («черных калмыков», как их называли русские, а на самом деле одного из наиболее воинственных монгольских племен), телеутов («белых калмыков», а если быть точным, одного из алтайских племен), а с 30-х годов 17 века – джунгар или западных монголов. Дать реальный отпор кочевым ордам малочисленные русские гарнизоны не могли. Дело не раз доходило до появления агрессивных степняков прямо под стенами Тары и Томска, куда они доходили практически свободно, попутно грабя, убивая и угоняя в рабство русских крестьян, застигнутых врасплох на своих полях. В этих условиях барабинским татарам, оказавшимся меж двух огней, пришлось платить ясак русским и, одновременно, дань джунгарам. Да и вообще, надо сказать, весь 17 век прошел в Западной Сибири очень неспокойно, в непрерывных войнах и столкновениях русских и местного населения. Об этом в советское время было принято умалчивать, но – что было, то было.

3

Понятно, что в такой обстановке на территории современного Новосибирского Приобья русским просто нечего было делать. Любая попытка поселиться здесь считалась гибельной, да, собственно, она и являлась таковой. Понадобилось выстроить на юге Западной Сибири и в Барабе несколько укрепленных линий, состоящих из крепостей, острогов, форпостов, чтобы защитить контролируемые русским населением территории от набегов и обеспечить на будущее его дальнейшее продвижение на юг. Сооружение этих укреплений растянулось вплоть до первой четверти 18 века. Для начала заселения территории будущей Новосибирской области и Ордынского района особую роль сыграло строительство Бердского острога, сооруженного где-то между 1701 и 1710 годами, а также Чаусского острога (современный районный центр Колывань), основанного в 1713 году. Правда, военной роли Бердскому и Чаусскому острогам сыграть так и не удалось.. Бревенчатые башни и стены Бердского острога к 1791 году благополучно сгнили от времени и непогоды, после чего практичные бердчане растащили их на дрова. Зато оба острога стали теми опорными пунктами, опираясь на которые русское население начало постепенное заселение берегов Оби и ее притоков. Примерно в 1705 году на ордынской земле появляется первая русская деревня – Каменская или Нижне-Каменская, как она будет называться впоследствии. Почему примерно? А вот почему. Первое упоминание о русских поселениях на территории Ордынского района сводится к следующему. В одном из крестьянских прошений, датированных 1750 годом, сказано, что крестьянин Яков Зырянов, которому в это время исполнилось 45 лет, родился в деревне Каменской. Следовательно, существование этой деревни в 1705 году можно рассматривать как вполне вероятное. Спустя 14 лет, т.е. в 1719 году, деревня Каменская считалась уже одной из самых крупных в Верхнем Приобье, и в ней, судя по данным алтайских архивов, действительно проживали крестьяне Зыряновы. Следовательно, существование этой деревни в 1705 году можно рассматривать как вполне вероятное. (2) Для установления датировки первых русских поселений на территории Верхнего Приобья большую и совершенно уникальную работу проделал в свое время известный алтайский историк Ю. С. Булыгин, на труды которого автору придется ссылаться в дальнейшем еще не раз. До появления в 1974 году его книги «Первые крестьяне на Алтае» такая датировка проводилась чаще всего по статистическому изданию «Списки населенных мест Сибирского Края», работе, изданной в Новосибирске в двадцатых годах прошлого века и, мягко говоря, совершенно уникальной по количеству допущенных в ней ошибок исторического характера, зачастую совершенно диких.

4

Для наглядности приведем пример, имеющий самое прямое отношение к истории Ордынского района. Абсолютно не представляю, какими историческими данными располагали авторы «Списка…» и располагали ли они ими вообще, но основание села Кирза Ордынского района у них датировано 1460 годом, т. е. временем, когда русское государство еще платило татарам дань! (3) Слава Богу, что к выпуску «Списка…» историки не имеют никакого отношения – это порезвились работники краевого статистического управления… В 60-е годы 20 века, когда краеведение в Сибири делало первые шаги, новосибирский краевед К. А. Нечаев, опираясь на эту ненаучную фантастику, придумал целую теорию о том, что коли Кирза, является старейшим русским селом Сибири, то основать его «более чем за сто лет до похода Ермака» могли никто иные, как «свободолюбивые новгородцы, восставшие против произвола бояр и купцов» и с этой целью бежавшие от них в наши края. (4) Каким чудом крохотная русская деревушка смогла выжить в полнейшей изоляции от новгородских земель целых полтора века (за новым топором на базар в Новгород ездили?), а потом еще и уцелеть во владениях хана Кучума и тех, кто пришел ему на смену, К. А. Нечаев задуматься не пожелал. Коли существует современное село Кирза, значит, оно уцелело и все тут! Поскольку многим показалось лестным почувствовать себя потомком «свободолюбивых новгородцев», опус Нечаева опубликовали приличным тиражом, и он одно время получил довольно широкое распространение. В том числе и в нашем районе. Подобным ошибкам и измышлениям и положил конец Ю. С. Булыгин, перелопативший алтайские архивы 18 века и нашедший в них достоверные данные о времени основания первых русских поселений на территории Алтайского края и Новосибирской области. В частности, Ю. С. Булыгин доказал, что село Кирза, или, точнее, деревня Кырзинская (так она первоначально именовалась в 18 и 19 веках), основана около 1724 года. Есть разница? (5) Несколько слов об особенностях датировки, предложенной Ю. С. Булыгиным. На основании изучения архивных документов 18 века, он вынужден был сделать вывод, что точная дата основания той или иной деревни, фиксировалась в свое время довольно редко. Поэтому он предложил тройную датировку. Там, где год основания зафиксирован в документах прямо и недвусмысленно, им указывается точная дата. Применительно к Ордынскому району такую точную дату основания ему удалось отыскать только для Верх-Алеуса, Рогалево, Среднего Алеуса и Усть-Луковки. Все другие датировки носят примерный характер, как это мы только что видели на примере даты основания Нижне-Каменки. Это либо время, когда деревня впервые упомянута в официальных документах по некоему поводу, либо время, когда она уже точно существовала. Следовательно, кроме названных выше четырех ордынских деревень, все остальные населенные пункты Ордынского района вполне могли быть основаны ранее их первого упоминания в документах 18 века. Прошу иметь это в виду, потому что в

5

этой хронике далее в отношении всех населенных пунктов будет употребляться общее выражение – «основана» или «появилась» в таком-то году. А теперь еще раз вернемся в первую четверть 18 века и попробуем ответить на вопросы, неизбежно возникающие перед всеми, кто хотел бы реконструировать события того далекого времени. А именно – откуда пришли русские первопоселенцы на территорию Ордынского района, кем они были и что представляли собой первые ордынские деревни? Колонизация сибирских земель шла двумя потоками. Первый поток целиком контролировался официальными властями и состоял из лиц, направляемых в Сибирь, как тогда выражались, «по указу» - «в службу» (служилые люди, вроде Черкаса Александрова), «в посад» (казенные ремесленники, промышленники), «в пашни» (пашенные крестьяне). Существовал и второй, если можно так выразиться, неофициальный поток, состоящий из переселявшихся в Сибирь самостоятельно, обычно просто бежавших за Урал от усиливающегося феодального гнета в поисках вольных земель и лучшей доли. Часть из беглецов, разумеется, ловили и заворачивали обратно, но большинство не трогали, особенно по прибытии в Сибирь. Власти смотрели на таких людей сквозь пальцы, как на некое неизбежное зло, с которым приходилось мириться. Понятно почему – огромный край, обещавший сказочные богатства в будущем, надо же было постепенно кем-то заселять. Два этих потока, смешиваясь и пересекаясь, шли одновременно, пока поток вольных переселенцев не стал окончательно главенствующим, предопределив тем самым нравственный облик и характер русского населения Сибири, равно как и ее судьбу. На интересующей нас территории будущего Ордынского района происходил аналогичный процесс, только в миниатюре. В первой четверти 18 века, к моменту начала освоения русскими крестьянами территории Ордынского района, практически полное преобладание получил именно второй поток, состоявший из «гулящего и пришлого люда, заселявшего на свой страх и риск только что присоединенную к России территорию». (6) В марте 1717 года приказчик Бердского острога Иван Буткеев доносил коменданту Кузнецкого острога Синявину: «Едут вверх по Оби мимо Бердского острога многие люди с женами и детьми и Бердевском остроге те не явятся, какие люди и куда едут, и про то мне неведомо». (7) Места, где оседали эти «многие люди», обнаруживались довольно скоро. Сначала стуком топоров в лесу, позже первыми заимками, однодворками, первыми крошечными деревушками по берегам Оби и ее притокам, по которым и шло, в основном, заселение территории района. В 1719 году появляется деревня Чингисская, в будущем – центр одноименной волости. Затем, в 1721 году, одновременно возникают деревни

6

Ординская (именно так она будет именоваться вплоть до образования района в 1925 году), второе волостное село в будущем, Красноярская и Малая Ирменская. Затем – деревни Ирменская, Кырзинская, Милованова (1724г.), Пичюгова, Усть-Алеусская (1745г.), Елбанская, Ересная и Понькина (1750г.), Тихонова, Шляпова и Луговая (1759г.), Спирина (1763г.). (8) Упомянутую выше деревню Ирменскую, находившуюся некогда там, где сейчас плещут волны Обского водохранилища, не надо путать с современным селом Верх-Ирмень. Последнее было основано гораздо позже, в 1775 году, соратниками Емельяна Пугачева Федором Пургиным и Петром Борцовым, бежавшим после поражения восстания в Сибирь. Речка Ирмень, на которой они срубили свою заимку, к тому времени никак не могла считаться, как утверждает уже знакомый нам К. А. Нечаев, «глухой таежной рекой на которую никто из царских служилых людей не проникал». На ней уже четверть века стояла к тому времени деревня Ирменская, одна из самых многолюдных по меркам того времени, потому часто именовавшаяся в официальных документах как Большая Ирменская. (9) Довольно долгое время среди историков преобладала точка зрения, что первоначально переселенцы на 80 процентов состояли из крестьян, причем крестьян, уже родившихся в Сибири, сибиряков во втором поколении. Основная их масса шла на ордынские земли с севера, из давно обжитых земледельческих районов вокруг Томска и Тары, привлеченная слухами об обилии земли на новых местах и сказочных урожаях, которые здесь можно было получить. (10) Сегодня эта теория уже не считается бесспорной. В последнее время в научный оборот введены новые и достаточно убедительные данные, свидетельствующие о том, что значительная часть первых жителей Ордынского района пришла сюда с Европейского Севера из района Северная Двина – Урал через Среднее Поволжье, захватив с собой достаточно большую и компактную массу населения, ранее проживавшего на берегах Волги Камы. (11) В начале 18 века состав первых жителей района постоянно менялся, точнее, только складывался. Когда в 1719 году была проведена первая ревизия, т. е. перепись населения, фиксировавшая исключительно мужские души, выяснилось, что в районе Бердского острога живут сплошь крестьяне, за исключением жившего в деревне Каменской беломестного казака Устюжанина. (12) Беломестные казаки, к которым принадлежал Устюжанин, являлись особой категорией служилых людей, которым за службу жалованье не платили, зато давали земельный участок, не облагавшийся оброком. Тогда это называлось «служить с земли и травы». Примерно со средины 40-х годов 18 века процесс заселения берут в свои руки официальные власти. В результате состав переселенцев меняется и к концу 40-х годов большая часть населения Ордынского района состоит уже не из крестьян, а из так называемых разночинцев, т. е. потомков служилых

7

людей, окончательно осевших на землю. Были целые деревни, состоящие исключительно из разночинцев, например: (13) Деревня в ней жителей из них

разночинцев из них крестьян

1.Ординская 124 124 2.Ирменская 123 123 3.Алеусская 41 35 6 4.Шерабская 30 19 11 5.Малая Ирменская 20 20 6.Кырзинская 13 9 4 7.Пичюгова 6 6

Чтобы правильно представит действительную численность населения первых ордынских деревень, надо уяснить особенность статистики 18 века – она строилась исключительно на учете мужского населения, тогда как женское игнорировалось начисто. Земельные участки предоставлялись исключительно мужчинам, они же платили подати и несли повинности. Так что любую цифру, вроде приведенных, необходимо предварительно умножить на двойку. Проделав эту нехитрую операцию, мы убеждаемся, что первые ордынские деревни, даже самые населенные, вроде Ординской и Ирменской, были очень невелики по сегодняшним меркам. Но это именно по сегодняшним! А вот по меркам 18 века вполне нормальными считались деревни вроде Шерабской и Кырзинской, состоявшие из трех - четырех дворов, тогда как деревни Ординская и Ирменская считались не просто большими, а огромными. Наверное, именно поэтому деревня Ординская и стала в будущем центром Ординской волости, как самая густонаселенная и занимающая наиболее выгодное географическое положение – в самом центре территории. Кстати, о размерах деревень. Здесь есть одна интересная закономерность. Уже при беглом знакомстве с только что приведенной таблицей, можно сделать вывод о том, какие деревни можно считать основанными вольными переселенцами, а какие – сибирскими властями. Вольные переселенцы селились заимками или деревушками в несколько изб, что не на шутку раздражало местные власти. «И почасту, как цыгане, - читаем мы в документе, датированным 1767 годом, - переезжают, а куда и переедут, то порядочного строения не имеют, и строятся збродом, ретко, по-татарски, один к другому задом, а иные имеют только одни простые без крышек избы или лачуги наподобие то, как крыющиеся в пустых и лесных местах воры и другие подозрительные люди». (14) Именно так начинала свою новую жизнь «на пустом месте» у реки Кирзы семья крестьян Плотниковых, одних из первых жителей деревни Кырзинской. Довольно долгое время они жили «в земляной избе», затем построили деревянную избушку. Только тогда, когда их дети подросли, они

8

вместе с другими пришлыми крестьянами, Шестаковым и Голубцовым, выстроили себе настоящий дом. (15) Власть была заинтересована в основании крупных деревень прежде всего из сугубо фискальных соображений. В них много проще было собирать налоги и вообще контролировать «людишек», так и норовящих почему-то податься как можно дальше от их недреманного ока, благо податься было куда. Поэтому можно предположить, что деревни Ирменская и Алеусская были основаны «по указу», а прочие, вроде Пичюговой, Кырзинской и Малой Ирменской основаны вольными переселенцами. Иногда, как это уже известно читателям, оба потока колонизации совпадали и перемешивались. Это, на взгляд автора хроники, вполне могло иметь место в случае с деревней Ординской. Известно, что в 1747 году в ней проживало всего 28 душ мужского пола, а через два года, как мы уже знаем, в Ординской числилось 124 мужские души. (16) Вполне логично предположить, что основали Ординскую вольные переселенцы, а уж потом сюда была направлена на поселение большая партия новых жителей в сугубо приказном порядке. Впрочем, это всего лишь гипотеза. Выглядели первые ордынские деревни как своеобразные маленькие крепости. В документе, относящемся к 1750 году, сообщается: «…Все деревни по Оби южнее Чаусского острога – Кривощекова, Ирменская, Ординская и другие… обнесены надолбами и рогатками, в них заготовлен лес к постройке заплотов (частоколов)». (17) Из-за постоянной угрозы нападения кочевников, жителям ордынских деревень предписывалось властями иметь дома ружья или хотя бы копья. А когда обстановка на юге Западной Сибири особенно накалялась, крестьяне должны были высылать вокруг деревень еще и конные патрули. В таких условиях местные власти не раз и не два запрещали первым русским поселенцам какие-либо отлучки по хозяйственным делам «в далекие и опасные от неприятеля места». И уж строжайше запрещалось самовольно менять место жительства – а налоги кто за таких «шатунов» платить будет? Другое дело, так сказать, плановое переселение, санкционированное местными властями. Известно, например, что в 40-е годы 18 века в район Каинска по приказанию властей были переселены крестьяне Леонтий Вяткин из деревни Шерабской, Алексей Кашкеров, Кондратий Арапов и Василий Тюленев из деревни Ординской, Михаил Белкин, Максим Белкин и Петр Бородин из деревни Алеусской. (18) Но русская Сибирь далеко не всегда подчинялась воле начальства. Еще и потому, что была всегда легка на подъем, вероятно, не в последнюю очередь потому, что была она на редкость молода и энергична редкость молода. По переписи 1710 года лица в возрасте до 20 лет составляли 55 процентов ее населения, а людей старше 60 лет проживало тогда в Сибири всего-навсего

9

4 процента. И вот сначала крестьяне ходили на новые места пешком ради охоты или рыбалки, потом начинали выезжать на приглянувшиеся земли на лошадях на пару-тройку деньков «осмотреться». Позже здесь появлялась избушка, потом вторая, а спустя некоторое время выяснялось, что целая группа крестьян «переселилась без отпуска» подальше от уже обжитой территории. В 1749 году 5 крестьянских семей из деревни Ересной и 8 семей из Чингисской слободы, например, самовольно ушли на земли современного Алтая. В 1789 году Бердская земская изба требовала возвращения в деревни ее ведомства 20 крестьянских семей, без разрешения начальства переселившихся в деревни Ординскую и Чингисскую. (19) В 1795 году какие-то крестьяне Ординской волости разыскивались уже администрацией Алтайского горно-заводского округа за самовольный уход из своих деревень на реки Чулым и Каргат. (20) Ушедших на юг сменяли новые партии переселенцев с севера, и территория будущего Ордынского района продолжала постепенно обрастать новыми деревнями, а деревни полниться новыми избами. Первая ревизия (1719-1722г.) зафиксировала в деревне Нижне-Каменской 54 ревизские (мужские) души. Вторая, проходившая в 1744-1745 г. – уже 131 ревизскую душу. Население деревни Чингисской за это же время увеличилось с 27 до 86 ревизских душ. В 1772 году возникают деревни Усть-Луковская и Средняя Алеусская, в 1744 – Антонова и Пушкарева, год спустя, в 1775-м – деревни Поперешная и, как уже было сказано, Верх-Ирменская. В 1781 году основывается деревня Рогалева. Из архивных документов известно, что первое население этой деревни составили крестьяне, переведенные сюда из окрестных населенных пунктов, в частности, из деревень Спириной и Кырзинской «в силу повеления его Превосходительства господина артиллерии генерал-майора и правителя Меллера». В 1782 году на ордынских землях были основаны сразу пять новых деревнь – Вагайцева, Верх-Чиковская, Плотникова, Козинская (современное село Козиха) и Филиппова. К 1795 году относятся первые упоминания в официальных бумагах деревень Ново-Поваренской, Ново-Федосовой, Половинной и Устюжаниной. (21) К концу 18 века создание сети населенных пунктов на территории современного Ордынского района было, в основном, завершено. Она состояла из 34 деревень, в которых числилось 735 крестьянских домов, в которых проживало 4682 крестьянина «обоего пола». (22) Чем занимались первые ордынцы? Да все тем же, чем русский крестьянин всегда занимался испокон веков. Многим, но прежде всего хлебопашеством,

10

ибо в нем и только в нем видел крестьянин свое призвание и главное предназначение на земле. Главным орудием сибирского хлебороба была соха или, как ее еще частенько именовали в Сибири, рогалюха. Вот ее описание для тех, кто не представляет, как она выглядела. Описание, правда, более позднее, относящееся уже к концу 19 века, которому мы можем, тем не менее, полностью доверять, так как сибирская соха к тому времени изменилась очень незначительно. Итак: «… Широкий треугольный сошник (чаще составленный из двух половин), которого левый угол загнут вперед и играет роль плужного отреза, деревянный отвал, система клиньев, регулирующая глубину пахоты – таковы главнейшие составные части сибирской сохи». Соха-рогалюха не только рыхлила землю на глубину до трех-четырех вершков (примерно на 17 сантиметров), но, и, в отличие от классической русской сохи, еще и переворачивала землю: «… Пласт отрезается очень чисто, и поле, вспаханное сибирской сохой, на вид почти не отличается от вспаханного плугом». (23) Вспашка земли производилась в Сибири исключительно лошадьми, обычно запряженными парой. (Настанет время, и ордынским крестьянам придется пахать не только на быках, а даже на коровах. Но это будет еще не скоро, два века спустя, в невыносимо тяжкие годы Великой Отечественной войны…) Землю боронили деревянными боронами, по 16 деревянных зубьев каждая. В это трудно поверить, но деревянные бороны просуществуют у нас очень долго – вплоть на 50-х годов 20 века. А во времена первопоселенцев борона с железными зубьями, равно как и железные вилы считались безумной роскошью – ну просто с жиру бесится человек! Поэтому вилы тоже использовались сплошь деревянные, двурогие и трехрогие. Кое-кому из бабушек и дедушек современных ордынцев они еще очень даже памятны по военным годам. А сегодня их можно увидеть в ордынском районном музее. Описывать косу-горбушу, серп или грабли нет необходимости. А вот попробуйте отгадать, о каком орудии труда идет речь, если оно состояло из черенка и привязанной к этому черенку короткой, но увесистой палки, при помощи ремня свободно оборачивающейся при каждом замахе крестьянина? Правильно, это молотило, при помощи которого и шел обмолот снопов. Обмолоченное зерно подгребали в кучу пехлами (нечто вроде плоской деревянной лопатки), а веяли, подбрасывая деревянными лопатами. Спецификой Сибири являлось обилие свободных земель, которое обусловило одно обстоятельство, которое позже будет непременно бросаться в глаза приезжим из Европейской части России. Хотя хозяйственные постройки сибиряков утопали в навозе, землю они либо не удобряли вообще, либо делали это крайне редко. Первоначально хлеб сеяли на поднятой целине четыре-пять лет подряд, после чего участок забрасывался (такое место называлось пустошью), а хозяин переходил на новое поле. Пустоши иногда не трогали до десятка лет и более, после чего на них возвращались заново. Это была так называемая переложная система земледелия в самом, что ни на

11

есть примитивном виде. К середине 18 века на смену ей постепенно пришла залежно-паровая система земледелия. Землю обязательно пахали дважды, а хорошие хозяева и трижды. Хорошей пахотой считалась пахота в три вершка (1 вершок = 44 миллиметра). Что касается полного цикла земледельческих работ сибирского крестьянина, то вот его описание, относящееся к 1790 году: «Землю пашут сохою и удобряют по местам по способности скотоводства навозом, а в иных случаях и без удобрения с перепаркою через год и два, и приуготавливают к посеву землю от мая месяца, спашут и проборонят…, и еще пропашут, и тогда сеют хлеб, и его раз заборонят; паровое поле для озимого хлеба пашут и боронят также в исходе июня, а под посев около августа месяца; хлеб поспевают снимать в августе, и жнут серпами в снопы и потом складывают в суслоны, и по выветривании несколько времени свозят с гумна и кладут в клады, и для молочения сушат в овинах, и деревянными на вертлюгах молотилами в тех гумнах обмолачивают, и отделяют от пелевы на ветру». (24) Главной зерновой культурой Сибири в это время была рожь. На ордынских пашнях того времени она занимала примерно 58 процентов площадей, тогда как на пшеницу приходилось всего 18 процентов. Остальное приходилось на ячмень, овес, просу, гречиху. Из технических культур каждая семья стремилась иметь посевы льна и конопли. Широкое распространение посевов ржи объяснялось тем, что она давала приемлемый результат на любых землях практически при любой погоде, тем самым страхуя крестьянина от различных природных бедствий, которых в зоне рискованного земледелия всегда хватало. Побывавший в наших краях в 1739-1741 гг. геодезист И. Шишков оставил в своих записях сведения об урожайности зерновых культур, сообщенные ему местным населением. «Более и лутчее, - писал он, - родиться рожь, средняя в 18, лутчея в 23 крата; яровое болши и лутчи родится ярица, которой сеют довольное число, средняя в 14, лутчея в 25 крат; пшеница средняя 7, лутчея 13, овес средний 8, лутчей в 16, ячмень против овса». (25) Это, разумеется, в урожайные годы. А бывали и неурожаи, причем неурожаи страшные, повторявшиеся через 10-15 лет и неизбежно приносившие с собой кроме голода еще и массовый падеж скота, эпизоотии, которые, бывало, перекидывались и на людей. В Ординской волости так было, например, в 1750, 1773 и 1784 годах. Особенно памятным своими бедствиями остался 1784 год, когда на жестокий неурожай наложилась эпидемия сибирской язвы, которая едва не уничтожила всю домашнюю скотину и, вдобавок, перекинулась на людей, отчего, как тогда писали, «повымерли многие». Практически каждая ордынская семья держала небольшой огород, уход за которым возлагался исключительно на женщин. На этих огородиках выращивали капусту, лук, чеснок, морковь, огурцы, свеклу, редьку, чеснок, хрен, бобы, укроп, тыкву, мак. А вот о помидорах в те времена в Сибири понятия не имели, как и об арбузах или картофеле. Последний отваживались

12

выращивать только единицы, да и то в самом конце 18 века. Картофель слыл «дьявольской новинкой» и воспринимался большинством сибиряков под влиянием старообрядчества, которое тогда было очень сильно и авторитетно, мягко говоря, крайне неодобрительно. Зато ордынские крестьяне имели в своих хозяйствах несравненно больше лошадей, чем могли позволить себе их «рассейские» собратья по классу. Три лошади в хозяйстве считались минимумом, крестьянин среднего достатка имел их до десятка, зажиточный крестьянин – и того более. Судить об этом мы можем по документу 1737 года, в котором описываются результаты эпидемии сибирской язвы, случившейся в ведомстве Чаусского острога, к которому в то время принадлежала часть ордынских деревень. В нем сказано, что «от ветроносной язвы» только в деревне Большой Ирменской погибло сразу 235 голов лошадей, в том числе «у крестьянина Ивана Лопарева 8, у Ивана Толстикова 13, у Михайлы Пьянкова 17, у Петра Обухова 7, у Григория Старцева 13, у Федора Усольцева 7». А в соседней «деревне Пичюговой у Симона Зайкова пало 17 лошадей, у его однодеревенца Ивана Грехова 11». (26) Обратите внимание на фамилии: все они до сих пор широко представлены в Ордынском районе, не правда ли? Жаль, что пока ордынцы мало интересуются своими родословными, право жаль! Причины подобных жутких эпизоотий вполне объяснимы. Зоотехническая культура в 18 столетии, да и много позже, была в Сибири чрезвычайно низкой. Сибиряки очищали скотные дворы пару раз в год, да и то, как говорится, по большому обещанию. Все остальное время в скотных дворах грязь стояла по колено. Поэтому животные постоянно болели «мокротным воспалением», «паршой», а что касается уже не раз упомянутой сибирской язвы, то ее сибирские власти считали «свойственной здешнему краю болезнью». Хорошо была известна жителям Ординской волости и такая болезнь, как сап. В 1755 году десятник и «лучшие люди» села Ирменского отправили в Бердскую земскую избу жалобу на своего односельчанина, некоего Василия Лапердина. «В нынешнем 1775-м году он, Лапердин, - писали ирменчане, - выменял зазнаму у проежжающих лошадь с сапом, шерстью каряя, и держит неопасно, кою объявили в бытность старосте мирскому Василью Шилову. И он, Шилов, приказал убить, либо в глухом месте содержать, а упомянутой Лапердин, несмотря на то, на ей везде ездит, а ныне на той же хворой лошади, не опасуясь ничего, з братом своим Никифором уехали в Бердский острог по деревням, а мы нижайше опасность имеем той затруднительной болезни, отчего Боже сохрани, как в нашем селе, и в протчих деревнях. Того ради благоволи быть звесна и учинить рассмотрение». (27) В случае гибели лошадей от перечисленных болезней, у ордынских крестьян в это время существовал весьма оригинальный способ, как поправить беду и «раздобыться» новыми, в более позднее время уже совершенно невозможный, а в 18 веке всем хорошо известный.

13

«В ведомстве Чаусского острога, - отмечал уже упоминавшийся выше геодезист И. Шишкин, - …в деревне Алеусе и в других деревнях дикие лошади, которых ловят в Барабинской степи жеребятами, выкормив, употребляют в домовой работе». (28) От скрещивания диких пород с лошадьми, вывезенными из-за Урала в конце концов и образовалась порода знаменитых сибирских лошадок, крайне неприхотливых и внешне невзрачных, но сильных и, главное, очень выносливых, способных, например, проскакать до 25 верст, не останавливаясь. Скота ордынцы держали много, поэтому в сенокос трудились, не покладая рук. На сезон сибирской лошадке в 18 веке требовалось 25 копен сена, корове – 15, овце – 10. Были семьи, особенно зажиточные, которые заготавливали во время сенокоса несколько сотен копен. И это при том, что тогда было принято, как можно дольше держать скот на подножном корме. Для того чтобы сохранить посевы от потравы, за деревней устраивался общественный выгон или поскотина. Поскотина огораживалась жердями или оплеталась плетнем. Каждый владелец скотины получал свой участок для огораживания, в зависимости от того, сколько голов скота он имел. Здесь скот пасся до окончания жатвы, после чего его выгоняли на подножный корм, вплоть до снега. Зимовал скот в крытых загонах или «пригонах», устраиваемых проще некуда – стены сооружались из плетня, крыша – из жердей и соломы. Вот и вся постройка. Кроме коров и лошадей ордынцы держали свиней, овец, коз. А из домашней птицы – исключительно одних кур, так как в пойме Оби водилось великое множество диких уток и гусей. Раз уж речь зашла об охоте и прочих подсобных промыслах, предлагаю читателям угадать, какой из них являлся самым массовым в то время на территории современного Ордынского района? Вы угадали – конечно же рыболовство. Единственное отличие рыбалки 18 века от современной заключалось в том, что рыбу ордынские крестьяне ловили исключительно для личного потребления, не в пример их потомкам, поступающим сегодня с точностью наоборот, да еще с постоянными нарушениями природоохранного законодательства. Повторим уже ранее высказанную мысль – будет большой и непростительной для нас ошибкой считать тех людей, кто жил на ордынской земле раньше нас, примитивнее своих потомков эпохи электронных технологий и виртуальной реальности. Как раз наоборот! Доведись ордынским крестьянам 18 века увидеть воочию, как бесцеремонно мы относимся к окружающей нас среде, как хищно и бездумно используем ее, они бы запросто сочли бы нас, по меньшей мере, недоумками. Ордынский крестьянин даже дерево не рубил просто так, а «с понятием». Дерево, не говоря уже о чем-то большем.

14

Допустим, уважаемый читатель, вы собрались строить дом из дерева. Из чего вы будете его строить? Да из любой древесины, которую раздобудете, главное, чтобы материал был по карману. Ордынский крестьянин 18 столетия только покачал бы головой, услыхав такое детское рассуждение. Для постройки дома, по неписаным правилам того времени, годилось отнюдь не любое дерево, а обязательно с кондовой (смолистой и плотной) древесиной, «живое», т.е. растущее, и обязательно, с засохшей вершиной и гладким высоким стволом. Все заготовленные бревна обязательно подвергались проверке: если при ударе по одному концу бревна на другом конце был слышен звук, похожий на звон колокола, значит, срубленная лесина годилась для постройки. Зато и стояли такие крестьянские избы из кондовой ордынской сосны минимум сто лет, чего не скажешь о современных домах, как деревянных, так и каменных. Исторический факт: на фронтоне одного из домов в «старом», т. е. затопленном полвека назад Ордынском, красовалась глубоко вырезанная дата – 1846 год. И дом этот был вполне исправен, в нем жили. Мало того, когда его разбирали, чтобы убрать из зоны затопления, с этим строением пришлось еще изрядно помучиться. «Чисто железо, хоть плачь. Топор от бревен прямо отскакивал», - рассказывал автору один из тех, кому пришлось этим домом заниматься. Это только один пример. А таких примеров хозяйской сметки сибирского крестьянина можно приводить десятки. Итак, 18 век – время заселения территории района русскими переселенцами, точнее - их первой волной, время складывания той сети населенных пунктов, которая, в качестве основы, существует и сегодня, успешно пройдя испытание временем. Пока складывалась эта сеть, пока устанавливался и постепенно стабилизировался состав населения первых ордынских деревень, существовало любопытное явление, подчеркивающее, если хотите, незаконченность этого процесса – даже названия многих деревень оставались двойными, окончательно не установившимися. Деревня Рогалева даже в официальных бумагах того времени именовалась «она же Агафонова», деревня Малая Ирменская – «она же Еремина», деревня Шляпова – «она же Филюшкина» и т.д. Второе, неофициальное название, скорее всего, можно считать памятью о ком-то из ее основателей, чьи имена долго помнились местными жителями, а некоторые даже дошли до наших дней, перейдя в область местного фольклора. Классический пример тому – село Устюжанино, основанное кланом старообрядцев Устюжаниных, которые и составляли долгое время все население этой деревни. У жителей села Рогалева до сих пор существует легенда о том, что его основали два брата, Рогаль и Агафон. Рогаль, как и следовало ожидать, оказался фигурой чисто легендарной, а вот Агафон не только жил в этом селе с момента его основания, но и был его первым десятником, главой

15

крестьянского самоуправления. А фамилия этого легендарного Агафона оказалась, как удалось установить автору, Школдин. (29) Кем были остальные ордынские «отцы-основатели», вроде Еремы из Мало-Ирменки, Фили из Шляпова, Филиппа из Филиппова, или легендарного первопоселенца Спири из Спирина, автору неизвестно. Этот вопрос он оставляет будущим ордынским краеведам. Зато известно другое. Прежде всего то, что за сравнительно короткий период, в пределах одного века, первые ордынские хлебопашцы не только сумели поднять целинные земли и полностью обеспечить себя хлебом, но и сразу же после этого начали поставлять его излишки на рынок. Благо спрос на хлеб в 18 веке имелся всегда. В нем нуждались низовья Оби, где его не сеяли, но больше всего хлеба требовал юг Новосибирского Приобья. Здесь хлеб был нужен мастеровым Колывано-Воскресенских заводов и гарнизонам 36 крепостей, форпостов, редутов и прочих укреплений Колывано-Кузнецкой оборонительной линии. В конце 18 века жители Ординской волости засевали около 1 десятины (это чуть больше гектара) на каждую душу мужского и женского пола, что считалось выше тогдашнего общесибирского показателя. Вот данные, относящиеся к рубежу 1799-1800 гг. по Ординской волости, характеризующие производство хлеба, как для внутреннего потребления, так и на продажу: 1. При населении волости в 4682 человека ее посевная площадь составляла 3738 десятин. 2. Для посева требовалось зерна 5585 четвертей. (Четверть тогда равнялась 8 пудам ржи). 3. Валовый сбор зерна составил 27251 четверть или «сам-5». 4. Чистый годовой сбор – 21666 четвертей или «сам-4». 5.Для внутреннего потребления требовалось хлеба из расчета 2,5 четверти на человека в год –11705 четвертей. 6. Избыточный или товарный хлеб составил 9961 четверть. Легко подсчитать, что доля избыточного хлеба, производимого в Ординской волости в конце 18 века, составляла примерно 36 процентов. Тогда как в масштабах всей Западной Сибири этот показатель составлял всего 14 процентов. (30) Следовательно, уже на начальном этапе своего существования Ордынский район, как производственная сельскохозяйственная единица, свободно мог считаться, если можно так выразиться, своеобразным передовиком сельскохозяйственного производства в масштабах 18 века. И если мы сегодня привычно произносим слова о славных трудовых традициях ордынцев, то вот они, корни этих традиций – оказывается, это 18 столетие! Наличие устойчивого спроса на хлеб, сравнительная близость к местам его поставки, наличие Оби, как самой удобной транспортной артерии по тому времени – все эти факторы и обусловили постоянный рост сельскохозяйственного производства Ординской волости и стали

16

устойчивыми стимулами его дальнейшего развития на последующее время. Достаточно скоро в Ординской и соседней, Чингисской волости, появились первые крупные поставщики хлеба, бравшиеся за солидные подряды и ворочавшие по тем временам немалыми деньгами. В 1781 году представитель Барнаульского завода, унтер-шахтмейстер Попов поехал закупать муку «для казенных надобностей» в близлежащие села. Он объехал 69 крестьянских семей и закупил у них 5,7 тысяч пудов ржаной муки, заплатив за нее 529 рублей 20 копеек. Гораздо умнее поступил его конкурент, приказчик Змеиногорского рудника Захаров, который предпочел не ездить от двора ко двору, а сразу решил обратиться с деловым предложением к самым зажиточным крестьянам. И таковые быстро нашлись. Крестьянин деревни Спириной П. Устюжанин, например, один продал Захарову 900 пудов ржаной муки и 50 пудов крупы на сумму 194 рубля 50 копеек. Крестьянин деревни Чингисской И. Ильиных, надо думать, получил барыша не меньше, сразу предложив Захарову 1000 пудов ржаной муки. Для сравнения скажем, что один день работы пешего работника на том же Баранаульском заводе или Змеиногорском руднике стоил тогда всего 5 копеек. (31) Через год Колыванская рудничная контора объявила среди крестьян близлежащих волостей, говоря современным языком, тендер на поставку хлеба, при условии, что каждая хлебная партия должна была составлять не менее 1000 пудов. Право на поставку хлеба выиграли двое поставщиков, одним из которых стал мещанин деревни Ординской Ф. Плотников, предложивший парию в 1100 пудов муки (32) Такие, как Устюжанин, Ильиных или Плотников принадлежали к верхушке крестьянского «мира», к зажиточным, или, по терминологии того времени, избыточным крестьянам, которые уже в конце описываемого нами периода могли позволить себе многое. Например, просторные крестовые дома (сруб, разделенный двумя взаимно перпендикулярными стенами) с тесовыми крышами и окнами из стекла, кафтаны фабричного сукна и меховую верхнюю одежду, богатый стол. Их жены позволяли себе «форсить» в нарядных платьях, которые в конце 18 века были у сибирских модниц в великую новинку, поскольку все остальные жительницы ордынских сел продолжали носить традиционные сарафаны. Однако и вся основная масса ордынских крестьян, имевшая более скромный достаток, уже тогда жила несравненно более свободно и гораздо зажиточнее, чем средний крестьянин европейской части России. Вот простой, но показательный факт: сибирский крестьянин 18 века не знал, что такое лапти, ибо привык в будни и праздники ходить летом в кожаной обуви, а зимой в пимах. Кстати, и слово и само это изобретение - явления чисто сибирские. Один заезжий путешественник, побывавший в наших краях как раз в описываемое время, оставил в свих воспоминаниях следующий анекдотический эпизод, рассказанный ему местными жителями:

17

«Рассказывают, что крестьяне одной деревни, увидев на пороше свежие следы лаптей, приняли их за медвежьи и подняли тревогу. Жители вооружились рогатинами, топорами, винтовками и отправились по следу в погоню. Но вскоре грозная толпа увидела невольного виновника суматохи – бедного лапотника, который, с котомкой за плечами, смиренно плелся по дороге, не подозревая нимало, что лапти его встревожили деревню». (33) Все те, кому приходилось, приезжая в Сибирь, сталкиваться с образом жизни сибирских крестьян, отмечали их привычку одеваться «не токмо хорошо, но и богато», а жен и дочерей наряжать демонстративно модно. «Вкус к щегольству, - заметил однажды такой классический знаток и описатель сибирской жизни, как П. А. Словцов, - издавна господствует над Сибирью женской». Добавим – и не только одной женской. Известным щегольством в одежде отличалась и Сибирь мужская. Недаром любимым занятием сибирских крестьян в это время являлось посещение ярмарок – и с целью покупки, и для того, чтобы на людей посмотреть, и чтобы себя показать. А посмотреть и показать было что: сибиряки тогда имели 83 вида различной одежды, обуви и головных уборов, которые изготавливались из тканей 54 наименований, мехов 19 наименований и кожи 8 сортов! (34) Сказать, что все эти и другие блага земные были доступны в 18 столетии решительно всем ордынцам, значило бы погрешить против исторической правды. Но как тенденция, точнее, как отличительная черта жизни первых русских сибиряков, «достаточность» или зажиточность, действительно, существовала, заметно отличая их от «рассейских» собратьев по земледельческому классу. Откуда все это бралось и чего стоило сибирскому крестьянину, мы уже рассказывали. Все, что он имел, достигалось упорным трудом, продолжавшимся без остановки практически всю жизнь ордынского крестьянина. Если бы все его трудности сводились только к постоянному противоборству с суровой сибирской природой, которым он был повседневно занят с детства до старости! Если бы его главными недругами были исключительно засухи, неурожаи, болезни скота, неизвестно откуда и почему приходящие в деревни эпидемии, которым он не мог противостоять! Ели бы… Рядом с крестьянским миром всегда существовал другой мир – мудреный, непонятный, зачастую враждебный, от которого крестьянину приходилось терпеть не меньше, а, порой, куда больше, чем от всех сибирских стихий вместе взятых. Это был мир власти, мир всевозможного начальства, которому крестьянству приходилось подчиняться, платить подати, нести повинности, отдавать в рекруты сыновей.

18

О том, как складывались отношения между двумя этими антагонистическими мирами, мы узнаем в следующей главе этой хроники. 16.08. – 2.09. 2001г.

19

Источники и литература

1. Н. И. Никитин. Сибирская эпопея 17 века., Издательство «Наука», Москва, 1987, стр. 59

2. Ю. С. Булыгин. Первые крестьяне на Алтае., Барнаул, 1974, стр. 31 3. Список населенных мест Сибирского Края. Том первый. Округа Юго-

Западной Сибири., Новосибирск, 1928, стр. 406 4. К. А. Нечаев. Материалы по истории населенных пунктов

Новосибирской области. (В помощь учителю), Новосибирск, 1964, стр. 6 – 7 5. Ю. С. Булыгин. Первые крестьяне на Алтае, стр. 137 6. Ю. С. Булыгин. К вопросу о периодизации заселения Алтая (с конца 17

века). Алтай в прошлом и настоящем., Барнаул, 1987, стр. 47 7. Ю. С. Булыгин. Первые крестьяне на Алтае, стр. 32 8. там же, стр. 136 – 139 9. 9. К. А. Нечаев. Материалы по истории населенных пунктов

Новосибирской области., стр. 44 10. А. Д. Колесников. Русское население Западной Сибири в 18 – начале

19 века., Омск, 1973, стр. 42 11. Спустя три года после написания этой главы в Новосибирске вышел сборник научных работ «Сибирский плавильный котел. Социально-демографические процессы в Северной Азии 16 – начала 20 века», в котором была опубликована интереснейшая работа Т. С. Мамсик «Поволжье и Приобье: очаги раннего культурного взаимодействия. 17 – середина 19 века». Не меняя текста главы по соображениям, высказанным в предисловии, автор, тем не менее, решил коротко ознакомить читателей с фактическим материалом, введенным в научный оборот Т. С. Мамсик, тем более, что они имеют прямое отношение к первым русским жителям нашего района. Самое главное: на основе оригинальной методики исследователю удалось установить 250 фамилий первых жителей Ординской волости и определить, из какого региона они прибыли на ее территорию. Во-первых, это территория Среднего Поволжья. На это прямо указывают такие ордынские фамилии, образованные от названия либо конкретных населенных пунктов Среднего Поволжья – например, Казанцевы (образована от названия г. Казани), Сарапуловы ( от названия г. Сарапул), Цивилевы (от названия г. Цивильск), Осинцевы и Осины (от названия г. Оса), Араповы ( от названия г. Арапов), либо прямо указывающие на соответствующую территорию. Самый яркий пример в этом плане - Вяткины (т. е. выходцы из района г. Вятки), с 18 века и до наших дней традиционно проживающие в Шарапе и его окрестностях. Т. С. Мамсик приводит следующие «вятские» фамилии первых жителей Ординской волости – Обуховы, Васильевы, Шиломенцевы (позже фамилия трансформировалась в Шеломенцевых), Малковы, Абрамовы, Нефедьевы (позже фамилия трансформировалась в Нефедовых), Журавлевы, Комаровы, Кругловы.

20

Фамилии выходцев с Камы – Поповы, Карповы, Козловы, Зайковы, Сухаревы, Соболевы, Масловы, Жуковы, Вороновы. С территорий Поволжья, лежащих на грани современного Татарстана и Башкортостана на территорию Ординской волости пришли Кузнецовы, Сидоровы, Тюленевы, Харины, Некрасовы, Рудневы, Алексеевы и другие. Как правило, носители этих фамилий получили их от названия деревушек и местностей, в которых они проживали до переселения в Сибирь. Скажем Кругловы и Комаровы получили свои фамилии от названия вятской деревушки, имевшей, по обычаям того времени, сразу несколько названий – «деревня Комарова, Круглая то ж». Широко известная ордынская фамилия Маллаевых или Малаевых возникла от названия деревушки Моллы на Каме, в которой проживали татары и чуваши. Последний пример показывает, что состав переселенцев из Среднего Поволжья в Сибирь в описываемое время был многонационален. В частности, как установила Т. С. Мамсик, в нем четко просматривается белорусско-польский компонент. В частности, одними из первых жителей на ордынской земле стали поляки и белорусы, угодившие в плен в многочисленных войнах и стычках с русскими войсками в 17 веке. Сначала они были приняты на службу в Центральной России, позже – направлены в Сибирь, где их потомки и проживают до настоящего времени. Это всем известные Скосырские и Поступинские, до сих пор компактно проживающие в селе Красный Яр, Бутримовы, Быховцы или Быховцевы, Полянские, наконец, Зенковы (русский вариант польской фамилии Зинкеевы). Первоначально большая часть будущих ордынцев, считает Т. С. Мамсик, проживала на севере России, затем компактно сдвинулась в район Поволжья, после чего, захватив с собой часть местного населения, напрямую двинулась в Сибирь, в частности, на территорию Ординской волости. Предположительно, в Сибирь они шли компактной и сплоченной массой, а прибыв на берега Оби, точно так же и поселились. Это, если можно так выразиться, ордынцы первой волны или первопоселенцы. Затем, позже, породнившись, к ним присоединилась какая-то часть выходцев из Поволжья, первоначально осевшая севернее и южнее ордынских земель, в районе современной Колывани и Бердска. Ордынцы второй волны носили такие фамилии, как Пестеревы (позже трансформировались в Нестеровых), Савиновы, Черепановы, Коробейниковы, Земцовы, Важенины и другие. Причина столь массового ухода населения в Сибирь объясняется исследователем сложной военной обстановкой в Поволжье, которое постоянно страдало от набегов кочевников с юга. Большую роль сыграл и чисто религиозный фактор. Дело в том, что значительная часть будущих жителей Ординской волости принадлежала к старообрядчеству, очень сильному на Севере и в Поволжье и испытывавшему в то время постоянные гонения со стороны властей и православной церкви. Как только что убедились читатели, большая часть перечисленных фамилий до сих пор характерна для Ордынского района. Косвенным

21

подтверждением выводов Т. С. Мамсик может служить тот факт, что с середины 19 века и вплоть до перенесения Ордынского на новое место, одна из его частей неофициально именовалась «Волгой». Более подробно см.: Т. С. Мамсик. Поволжье и Приобье: очаги раннего культурного взаимодействия. 17 – середина 19 в. – Сибирский плавильный котел. Социально – демографические процессы в Северной Азии 16 – начала 20 века. – Новосибирск, 2004, стр. 38-61 12. Ю. С. Булыгин. Первые крестьяне на Алтае, стр. 33 13. Н. А. Миненко. Первые русские деревни и города на территории Барабы и Новосибирского Приобья. Город и деревня в досоветский период., Новосибирск, 1984, стр. 20 14. Н. А. Миненко. По старому московскому тракту. О первых русских поселениях на территории Новосибирской области., Новосибирское книжное издательство, 1990, стр. 39 15. О. Н. Шелегина. Очерки материальной культуры крестьян западной Сибири (18 – первая половина 19 в.), ВО «Наука», Новосибирск, 1992, стр. 50 16. В. А. Кузнецов. Начало Русской Сибири., Москва, 2000, стр. 420 17. А. Д. Колесников. Русское население Западной Сибири, стр. 82 18. Н. А. Миненко. Первые русские деревни и города на территории Барабы, стр. 20. 19. А. Н. Жеравина. Очерки по истории приписных крестьян кабинетного хозяйства в Сибири. – Томск: Издательство Томского университета, 1985. – С. 177. 20. А. Д. Колесников. Русское население Западной Сибири. – С. 300 21. Ю. С. Булыгин. Первые крестьяне на Алтае. – С. 45 – 46. 22. О. М. Лыков. Первые русские поселения на территории Ордынского района. Новосибирская область в контексте российской истории. – Новосибирск, 2001, стр. 39 23. А. А. Кауфман. Очерки крестьянского хозяйства в Сибири. – Томск, 1984. – С. 40. 24. История Сибири с древнейших времен до наших дней в пяти томах., Издательство «Наука», Ленинград, 1968, Том второй, стр. 208 25. Н. А. Миненко. По старому московскому тракту., стр. 43. 26. Н. А. Миненко. Экологические знания и опыт природопользования русских крестьян в Сибири в 18 – первой половине 19 века., Издательство «Наука», Новосибирск, 1991, стр. 136. 27. там же, стр. 137. 28. Н. А. Миненко. По старому московскому тракту., стр. 43. 29. Государственный архив Алтайского края, фонд 169, опись 1, д. 689, л. 318. Автор благодарит главу муниципального образования села Рогалево Григория Александровича Ануреева, предоставившего ему данную выписку из алтайского архива. 30. М. М. Громыко. Западная Сибирь в 18 веке., Издательство «Наука», Сибирское отделение, Новосибирск, 1965, стр. 117.

22

31. Ю. С. Булыгин. Приписная деревня Алтая в 18 веке., Издательство Алтайского государственного университета, Барнаул, 1997, Часть 1, стр. 104. 32. Там же, стр. 92. 33. О. Н. Шелегина. Очерки истории материальной культуры русских крестьян Западной Сибири (18 – первая половина 19 века). – Новосибирск: Издательство «Наука», 1992. – С. 134. 34. Там же, стр. 18.