Рига 50-х

В Западной Европе послевоенную эпоху иногда называли «сладкой», так как

люди стремились вкусить полузабытые удовольствия. Рижанам тоже

хотелось вернуться в прошлое и собрать по частям прежнюю жизнь:

элегантный уют и легкую богемность, классический достаток. Люди

вспоминали, перебирали, примеряли -и с печальным вздохом откладывали в

сторону: увы, в реку времени не войти дважды. Но взять с собой в будущее

лучшее из прошлого - нам под силу.

Вдогонку за Диором

В 50-е Рига примерила на себя новый образ - «западная столица» Советского

Союза. И он ей идеально подошел - город по-прежнему дышал европейским

воздухом. Дамы быстро усвоили остромодный в мире эталон красоты -

высоченный пышный бюст, тонюсенькая талия и крутые бедра. Широкие,

прямые плечи, оставшиеся от моды сороковых годов, сменились на узкие и

покатые -женщины сбросили с них тяжесть непосильного труда военных лет.

Талии затянули корсетами и поясами. Юбки стали длинными, пышными и

роскошными. Всем осточертели лишения и призывы к экономии, и никогда в

XX веке не шло так много ткани на платья, как в 50-е - по 10-15 метров - с легкой

руки творца моды эпохи new look Кристиана Диора. Элегантная Шанель кусала

локти от досады - на ее скромные модели никто не засматривался.

Рижские мастера и закройщики старательно копировали диоровские модели.

Крой платьев восхитительно усложнился: они конструировались по женской

фигуре и подчеркивали все ее округлости. Чтобы создать такие формы, даму -

в прямом смысле слова - набивали ватой. К пальто и даже к шерстяным

платьям изнутри нередко подшивали ватиновые подкладки - на грудь и на

окружность бедер - для пышности и крутизны. Отдельные ретивые портные

выкладывали ватином еще и попу, и даже живот - «для гармонии». Эффект

был ошеломляющий, но поднять и надеть такое пальто или платье было

тяжеловато. В начале 50-х в Риге распродавались остатки довоенных

текстильных запасов. Отличный магазин тканей находился в Старой Риге на

улице Калькю. Торговали шелком - матовым, шершавым крепдешином, тонким

и скользящим креп-жоржетом, маркизетом - тончайшей легкой тканью из

крученой и потому эластичной нити, сатином - его еще можно встретить в

наших магазинах, и ситцем - а с ним мы как-то незаметно распрощались. Ситец

шел на недорогие, но ослепительно красивые, многослойные, дыбом стоящие

от крахмала пышные юбки.

Как стать красивой

Люди с достатком шили наряды в ателье «Балтияс модес», которое

открылось в 1953 году в Старой Риге -паркетные полы, красные ковровые

дорожки, хрустальные люстры. И - портные-закройщики, которые говорили

вполголоса и умели все. На четвертом этаже Рижского центрального

универмага продавались «полуфабрикаты»: женские и мужские костюмы,

сшитые до уровня первой примерки. Клиент примерял модель, и портные

подгоняли ее по нему. Те, кто жил скромно, рисовали на глаз мелом выкройку,

сметывали, надевали на себя наизнанку. Подружка или мама закалывали

основу булавками по фигуре «модели». Потом всю лишнюю ткань срезали,

швы сострачивали на машинке «Зингер». Обнова готова!

А еще рижанки любили шелковые чулки и изящную обувь на высоком

каблуке. Платье дозволялось надевать любое. Даже перелицованное. Сейчас

мы и слова такого не помним, а в те годы наряд служил вдвое дольше: когда

он вытирался с лицевой стороны, его распарывали, перекраивали на

изнаночную сторону, сшивали и опять носили. Те платья, которые нельзя

было отстирать, но жалко выбросить, перекрашивали дома на керогазе в тазу с

едко пахнущей краской в модный цвет «электрик» -ядовито-сине-зеленый. И к

этому перелицованному или перекрашенному платью надевали шелковые

чулки и изящные туфельки. А на туфельки - ботики из резины. Ножка в них

ныряла, как в домик, вместе с каблуком. Сбоку они застегивались на пуговицу -

и никакая слякоть и грязь туфелькам не грозила.

«Рафинированная» радость бытия

Жизнь еще шла по довоенной инерции. За покупками ходили как на праздник.

Ах, какой дивный кондитерский магазин с конфетами и сладостями находился

на углу Вальню и Калькю - там, где теперь SEB банк! Балтийские немцы

Гегингеры, владельцы и магазина, и знаменитой кондитерской фабрики

(впоследствии «Узвара»), в 1939-м по призыву фюрера покинули Латвию. А

магазин остался, и рижане все еще называли его прежним именем. А как

упаковывали здесь марципан, пастилу и зефир! Шоколадные конфеты,

которые продавались россыпью, преподносились как величайшая

драгоценность. Каждую оборачивали в вощеную бумагу, потом в фольгу -

серебряную или золотистую, потом в красочную обертку - «фантик». Росписи

для фантиков создавали профессиональные художники. Девочки фантики

собирали, тщательно разглаживали, хранили в коробочках и обменивались

ими.

Культовым продуктовым магазином был Диетический - на углу Кр. Барона и

Меркеля. Буржуазно роскошный - почти что дворцовая лепнина на потолках и

стенах, зеркала, матовые и хрустальные светильники. Здесь продавались

сыры со слезой на срезе, нежно-розовые колбасы -«Докторская» и

«Любительская». Они таяли во рту от обилия тончайшего жира. После войны

диетами никто не заморачивался - было бы вкусно. Самым здоровым хлебом

врачи считали булки из рафинированной пшеничной муки - на дрожжах, масле

и сахаре. Черный хлеб ассоциировался с войной и разрухой, белый - с миром и

достатком. Сейчас уникальность помещения стерта - лепнину и роспись на

стенах закрыли регипсом. В нем торгуют то бытовой техникой, то дорогой

одеждой, то дешевой - но без особого успеха.

Эзотерики считают, что причина -в сильной ауре старинного интерьера: ее

энергия уничтожает все инородное, и не бывать здесь процветающему

магазину, пока не восстановят прежнюю отделку.

Смена привычек

Под напором водки таяла в прошлом традиция ликеров, но к шампанскому и

кофе любовь в народе оказалась неистребима. Правда, вместо

аристократических пирожных к кофе все чаще подавали булочки. В них не

было ничего плохого, разве что пирожное или торт изящно, ложечкой, по

кусочку в рот отправляешь, помаду «не съедаешь», а слопать элегантно булку,

которую в руке держишь, невозможно, и вся помада на ней сразу остается.

Пирожное - это красиво и вкусно. Булка - в первую очередь сытно. Открылись

пирожковые - схватил горячий пирожок или жирный беляш и на бегу сжевал.

Появились пельмени и пельменные - предвестники современного фастфуда.

В 50-е вошли в моду воскресные семейные обеды. Каждый день забегать в

кафе было дороговато, а раз в неделю с детьми - можно. Особо популярным

было кафе «Флора» на Бривибас, 35. До войны здание принадлежало общине

адвентистов Седьмого дня. И они открыли в нем вегетарианское кафе - отсюда

и растительное название. В 50-е и позже здесь готовили вкусные обеды, но уже

без всякого вегетарианского уклона. А в 1987 году деревянное здание снесли -

не без печали. Даже публичные похороны ему устроили, с чтением стихов. И

теперь на его месте автостоянка.

Пикник на обочине города

Самым любимым местом отдыха был Межапарк. Здесь было все, чего

жаждала душа горожанина. Для детей -зоопарк и детская площадка. Для

взрослых - павильоны с лимонадом, пивом и закусками, парк аттракционов,

где полно каруселей и качелей-лодок, и даже комната кривых зеркал. Пикники

устраивали в сосняке, чуть ли не у самой трамвайной остановки.

Располагались на покрывалах, вплотную друг к другу, и никого тесное

соседство не смущало. Можно было отойти на двести метров и прилечь за

кустом в одиночестве, но всем хотелось туда, где шумно и людно. Загорали на

берегу Киш-озера, купались. А после жаркого дня на речном трамвайчике

плыли домой.

В 1955 году в Межапарке построили Большую эстраду Праздника песни

(проект архитекторов Г. Ирбите и В. Шнитникова) и открыли выставку

достижений народного хозяйства. Добирались туда на мини-автопоезде. Через

Межапарк проложили Детскую железную дорогу - на ней в самом деле

работали подростки. Такие строили по всем паркам культуры и отдыха Страны

Советов. Наверное, кто-то из высоких чинов решил: раз детям нравится

игрушечная железная дорога, пусть играют в большую и почти настоящую.

Танец длиною в жизнь

Одним из главных мест знакомств была танцплощадка. Знакомились не для

короткого романа, а для любви и брака. В те годы аборт был запрещен -

требовалось восстановить народонаселение страны. Поэтому ко всему, что

касалось секса и возможности зачатия, девушки и парни относились очень

серьезно. Считалось, что «девушка должна быть гордой». Домой ее, по

негласным правилам, провожал тот молодой человек, с которым она

танцевала последний танец. Девушка могла от него убежать - но не очень

быстро и оглядываясь. А он должен был ее догнать. И тогда она «нехотя»

соглашалась, чтобы он довел ее до подъезда. В городе еще не построили

привычные нам спальные районы. Рига состояла из центра, Московского

района да Задвинья. И до дома отовсюду можно было добраться пешком.

До свадьбы жить вместе «просто так» было немыслимо, поэтому женились

быстро - через несколько недель после знакомства.

У рижанок невероятным спросом пользовались «Книга о вкусной и здоровой

пище» и разные пособия по вязанию на спицах и крючком. У нас порой

иронизируют над тем, насколько жизнь женщин 50-х подчинялась мужу и

домашнему хозяйству. Но подумай только: эти женщины пережили войну! Они

своими нежными ручками убирали развалины на Ратушной и Домской

площади, укладывали шпалы на железной дороге. И не потому, что «мужики

ленивые пошли», а потому что война мужское население жестоко проредила. И

для женщины тихая жизнь «за мужем» без необходимости вставать в шесть

утра и мчаться на работу была апофеозом счастья. Ради того, чтобы мужа

завести, она была готова отказаться от всех подруг. Чтобы удержать - строила

детей перед его приходом по стойке смирно и, пританцовывая, ему тапочки

приносила. «Хочу на кухню, к мужу и детям», - такой была ее мечта о счастье.

Первые гастроли театра «Дайлес» в конце 40-х прошли с невероятным

успехом. В постановках его создателя и главного режиссера Эдуарда

Смильгиса (1880-1966) было нечто непривычное для избалованной московской

публики -но настолько, чтобы заинтриговать, но не оттолкнуть, заставить

задуматься, но не вызвать раздражения, увлечь, но не шокировать. Газеты

пестрели восхищенными рецензиями. А театр в те годы располагался в тесном

и неуютном помещении на улице Лачплеша, 25. И Эдуард Смильгис, лауреат

Государственной премии СССР за 1947 год, решил на гребне успеха добиться

строительства в Риге нового здания для своего театра. Проект создала в 1959

году архитектор Марта Станя.

Поразительный и провидческий -до сих пор никто не верит, что это здание

придумано в те времена, когда воздвигали помпезную Академию наук и мощно

«околоненный» Дворец культуры завода ВЭФ (как в каждом российском

областном центре). Все проекты следовало утверждать в Москве. И

руководители театра очень боялись, что такой оригинальный вариант не

поддержат. Пробивать его отправился сам Смильгис. Немолодой красавец с

вдохновенным блеском в глазах сразил высокую комиссию наповал.

Разрешение ему моментально дали. Смильгис вернулся в Ригу счастливый.

Он не знал, что постройка театра займет 17 лет. В Средние века за такое время

храмы вручную, по кирпичику, воздвигали.

Король богемы Лео Кокле (1924-1964)

Он был инвалидом с детства - маленький скособоченный горбун с

прекрасными серьезными глазами, ироничной улыбкой и любопытным

длинным носом. Друзья называли его Маленький гном. Многие сравнивали

Кокле с французским художником Анри Тулуз-Лотреком. Лео всегда был

небрежно-элегантен: шикарный яркий шарф или платок на шее и заломленный

на ухо черный берет - и всегда в сопровождении красивых женщин. Но у Лео

была любовь всей его жизни - жена Тереза. Он - последний истинный

представитель рижской богемы, из тех, кто весел от избытка таланта, беспечен

- потому что верит в добрых людей, и пьет от радости бытия в компании

верных друзей, но никогда -от тоски в одиночестве.

В раннем детстве из-за недосмотра няни он упал с лестницы. Последствия -

деформация позвоночника и костный туберкулез, который приковал его к

постели на семь лет. Именно там, коротая невыносимо тянущееся время, Лео

начал рисовать - и влюбился в искусство. Поступил в Академию художеств, но

покинул ее незадолго до защиты диплома. Одни говорят, что он был изгнан за

художественное свободолюбие, другие - как сын «врага народа» (отец его был

сослан в Сибирь и там погиб), по третьей версии он ушел сам - из-за здоровья.

Но он не жаловался, не прятался от людей, а страстно писал картины и

наслаждался жизнью. Лео был душой общества - умел внимательно слушать,

интересно рассказывать и восторженно смеяться. В квартире Кокле часто

собиралась пестрая публика - художники, модели, музыканты, танцоры, поэты,

писатели. Тут были и «стиляги Риги», и номенклатурщики, и даже чекисты,

которые у Лео вели параллельную жизнь - спорили об искусстве, шутили и

выпивали.

Кокле писал изумительные акты, тихую природу, мужественных рыбаков,

веселых колхозников, атлетичных спортсменов - ему нравились красота и

здоровье. А еще он охотно писал портреты своих друзей. С портретом

Раймонда Паулса пришлось долго работать -ему не хотелось изображать руки

музыканта по всей правде жизни: «Они же у тебя как у мясника! Просто

сардельки, а не пальцы!» И в конце концов Лео от правды отступил и наделил

Паулса поистине музыкальными, гибкими пальцами. Умер он в сорок лет: не

выдержал травли, которая обрушилась на него после открытия его первой

персональной выставки. Его манера живописи - ослепительно яркая, нервная,

небрежная - резко отличалась от стандартов социалистического реализма. На

похоронах, прощаясь с другом, Раймонд Паулс сыграл его любимый вальс из

кинофильма «Мост Ватерлоо». А совсем недавно Маэстро посвятил ему

ностальгический мюзикл «Лео. Последняя богема».

Айнo Балиня (1935)

В Советском Союзе на джаз смотрели косо: хоть его и придумало

«порабощенное» чернокожее население США, но под него развратно танцевала

и порочно наслаждалась жизнью буржуазия. И хотя после смерти Сталина

советскому джазу вновь дали зеленый свет, англоязычный не одобряли по-

прежнему.

Красивая эстонка Айно в Ригу попала по романтической причине -из-за

любви. Она изучала в Таллинском университете английский и увлекалась

художественной гимнастикой, приехала в Латвию на спортивные соревнования

- и с первого взгляда влюбилась в видного студента архитектуры, по

совместительству музыканта, Эрмена Ба-линьша. И осталась. Они поженились,

родилась дочка.

В Эстонии Айно пела в студенческой джазовой группе. Вскоре и в Латвии она

начала петь - на танцевальных вечерах. Разговоры о ее необычном,

завораживающем голосе дошли до руководителя недавно созданного

Рижского эстрадного оркестра - и она стала солисткой РЭО. Первый раз вышла

на сцену в розовом платье и серебряных туфельках - хрупкая маленькая

блондинка без макияжа. И вдруг эта фея низким, глубоким голосом запела

блюз из репертуара Эллы Фицджеральд. Зал ахнул... Проводили ее криками

«браво».

Балиня единственная в Союзе отважилась исполнять песни Фицджеральд - да

еще на английском. Публика ее обожала - не только за бархатный голос, но и за

особый сценический блеск: воздушные платья, туфельки и завивки, гибкая

грация, манеры и улыбка. На гастролях в южных республиках поклонники

усыпали сцену у ее ног деньгами и цветами. На концерте в Одессе ее едва не

пришибли гигантским букетом роз, брошенным из зала и чуть не попавшим ей

в голову. А однажды в Тбилиси после выступления ее даже пытались украсть.

В начале 60-х руководителем РЭО стал Раймонд Паулс. Айно, классическая

джазовая певица, не вписалась в новый музыкальный стиль. Она перебралась

в Москву и пять блистательных лет пела в оркестре Олега Лундстрема. А

потом - вышла из моды. Айно вернулась в Ригу. Но семья распалась, и на

сцене она чувствовала себя лишней - здесь появились другие звезды. Айно

какое-то время пела в варьете «Юрас перле», но в 41 год уехала в Эстонию, там

вышла замуж и продолжала выступать. Главными ее хитами были песни

следующих десятилетий - «Кукла» и «Об-ла-ди, об-ла-да», но ее саму этот жанр

не привлекал. Любовью Айно был и остается джаз.

Харальд Ритенбергс (1932)

При упоминании его имени дамы, чья юность выпала на 50-е, начинают - в

зависимости от темперамента - пищать, стонать или ахать от восторга.

Харальд Ритенбергс, звезда латвийского балета, перетанцевал партии всех

балетных принцев. Прекрасный, как античный бог, он мог бы вообще не

двигаться на сцене - все бы на него и так смотрели, замерев от восхищения. Но

он был еще и прекрасным артистом, среди его партнерш была даже

легендарная кубинка Алисия Алонсо. А его одноклассник Марис Лиепа

вспоминал, что плакал, когда Ритенбергс исполнял Ромео - в сцене прощания с

Джульеттой в склепе.

Рижский оперный театр в те годы переполняла благодарная публика -все

стремились приобщиться к высокому. Оперу предпочитали меломаны, а балет

обожали все. Поклонницы поджидали «принца Харальда» у выхода из театра,

засыпали его любовными посланиями и цветами.

Ритенбергс стал поистине кумиром женщин, когда Леонид Лейманис

предложил ему роль в фильме «Наурис» (1957). Режиссер хотел, чтобы

главный герой был «красив, как греческая скульптура» - и Ритенбергс

идеально для этой роли подходил. К тому же пригодилась физическая

выносливость танцора - он работал без дублеров и сам выполнял каскадер-

ские трюки: скакал на лошади, делал сальто и фехтовал. Затем работа в

фильме «Меч и роза», легендарные «Слуги дьявола». У касс кинотеатров

выстраивались длинные очереди, а таинственные поклонницы среди зимы во

дворе устилали розами дорожку до его подъезда.

И в личной жизни его окружали красивые женщины. Его первой женой была

Айя Баумане - королева характерного танца. Вторая супруга, очаровательная

модель Бирута Стра-утс, подарила ему близнецов Дину и Эрленда (тоже

выступают на сцене Оперы). Нынешняя супруга, Инесе Апине, - его коллега.

Ритенбергс не болел звездной болезнью и не афишировал свою частную

жизнь. И до сих пор успешно правит «королевством» - он директор Рижского

хореографического училища. Галина Зайцева, Антра Була, консультант Вита Банга, искусствовед. Журнал Лилит, январь

2011