А. А. ЧУБУР

ДЕСНЯНСКИЙ ПАЛЕОЛИТ: ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ

ИССЛЕДОВАНИЙ, ИСТОРИОГРАФИИ

И ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ

Москва 2005

1

ББК63.4(2) УДК 930.26 Ч-81

ОГЛАВЛЕНИЕ Введение ……………………………………………………………………….….……………с.3

Глаква 1. Хронология и периодизация истории изучения палеолита бассейна Десны………...с.6

Глава 2. Экономика палеолита бассейна Десны………………………………………………..с.34

Глава 3. Стратегия расселения человека в палеолите Десны и историзм палеолитоведения …с.51

Глава 4. Жилища и поселения палеолита бассейна Десны как исторический источник ………с.69

Заключение……………………….………………………………………………….…………с.100

Библиография и архивные источники……………..…….……………………………………...с.102

Список сокращений ………………………………………………………………………..…..с.116

Рецензент — В. С. Павлов – доктор исторических наук, профессор, Российский государственный соци-альный университет (Москва)

На первой стр. обложки (по часовой стрелке от верхнего левого угла): Ф.К. Волков, П.П. Ефименко, В.А. Городцов, Б.С.Жуков, С.С. Деев, М.Я. Рудынский, Г.Ф. Мирчинк, К.М. Поликарпович, В.П. Левенок, Ф.М. Заверняев, И.Г. Шовкопляс, П.И. Борисковский, Л.М. Тарасов, Г.П. Григорьев, М.Д. Гвоздовер, М.В. Воеводский. На последней стр. обложки: Участки культурного слоя стоянок Хотылево 2 (раскопки К.Н. Гаврилова, 2005 г., вверху), и Быки 1 (раскопки А.А. Чубура, 1997 г., внизу). На с.1 – кремневый ин-вентарь стоянки Тимоновка (из раскопок В.А. Городцова, фонды ГИМ)

Чубур Артур Артурович

Ч 81 Деснянский палеолит: проблемы история исследований, историографии и источниковеде-ния (научное издание). Москва, РГСУ: 2005. – 116 с.

В монографии изложена история исследований палеолита одного из уникальных археологических регионов Центральной России – бассейна Десны. Рассмотрена эволюция взглядов на первобыт-ную экономику, стратегию расселения, древние миграции, жилища, социальную структуру перво-бытного общества и некоторые современные концепции в свете данных по этому региону. Для историков науки, археологов, краеведов, студентов исторических специальностей.

ББК 63.4

© - А.А Чубур., 2005 ISBN 5-94-228-00-3В

П Р Е Д И С Л О В И Е

Развитие историографии, как отдельной исторической дисциплины органично связано с познанием самого исторического процесса. Од-нако первое и второе не тождественно, ибо объ-ектом изучения в историографии выступает не процесс исторического развития как таковой, а историческая мысль, сама историческая наука. Если, например, такой раздел истории, как па-леолитоведение изучает материальную и духов-ную культуру этого периода, эволюцию, соци-ально-экономическое развитие человечества от возникновения до конца ледникового периода, то историография палеолитоведения исследует изменение представлений об этом древнейшем периоде на разных этапах истории. Отражая в своем развитии особенности историографии в целом, историография палеолитоведения имеет ряд специфических черт. Во-первых, историо-графы традиционно уделяли штудиям по исто-рии изучения древнейшего периода меньше внимания, чем историографии исследований та-ких ярких эпох, как античность, средневековье, новое и новейшее время и т.д. Во-вторых, архео-логия палеолита – молодая наука, ей немногим более полутора веков, а на территории Подесе-нья – всего столетие.

Историографических исследований вооб-ще выходит в свет крайне мало. Многие авторы статей, монографий, научных отчетов по архео-логии игнорируют эту область и публикуют свои материалы, забыв даже упомянуть предше-ственников по избранной проблематике, про-анализировать их концепции и достижения. Не-легко определить место таких работ в системе исторического знания. Специальные же исто-риографические работы по археологии палеоли-та вовсе уникальны. Причину этого объямнил А.А. Формозов [1975, С.6-7]: «Каждый год, каж-дый полевой сезон увеличивает объем ее источ-ников, тогда как фонд источников у историков (если не говорить о материалах по текущему столетию) относительно стабилен. Совершенст-вуется методика раскопок и камеральной обра-ботки коллекций. Труды наших предшественни-ков уже не удовлетворяют нас с методической стороны. Более того, археологи, работающие не один десяток лет, замечают, как быстро устаре-вают их собственные книги и статьи. Отсюда возникает представление о ценности исследова-

ний только последнего десятилетия, только ны-нешнего поколения ученых». Работы по истории археологии палеолита Подесенья, в основном представлены краткими и не всегда содержатель-ными историографическими очерками в моно-графиях, посвященных отдельным памятникам, либо разделами в научных статьях.

Для понимания обычного уровня таких исто-риографических экскурсов показательно начало одной из статей о каменном инвентаре: «Стоянка Супонево открыта в 1925 г. и исследована Г.Ф. Мирчинком, а позже, в 1926-1929 гг. – экспедици-ей под руководством П.П. Ефименко, Б.С. Жукова и В.А. Городцова» [Хайкунова 1984, С.109]. Что ни слово – то историческое несоответствие: стоян-ка открыта не Мирчинком, а краеведом Деевым, экспедиция Ефименко, Жукова и Городцова – на деле три разных экспедиции с разными методика-ми и мотивами исследований. И дело здесь вовсе не в слабом знании истории археологии отличным специалистом по типологии каменных изделий. Ссылку на эту работу, высокий научный уровень основной части которой бесспорен, мы приводим лишь в качестве примера, коих на деле сотни. Де-ло в отсутствии именно полноценных и объектив-ных историографических обзоров, которыми мог бы воспользоваться любой специалист.

Великолепный историографический обзор П.И.Борисковского [1953] в фундаментальной мо-нографии «Палеолит Украины» скорее исключе-ние из правил. Однако и он во многом устарел, да и охватывает период лишь до конца 1940-х гг. То же можно сказать о первой главе монографии К.М.Поликарповича «Палеолит верхнего Поднеп-ровья» [1968], где археология разделена на два пе-риода – дореволюционный и советский. Единст-венная монография, посвященная историографии отечественного палеолитоведения, это работа А.А. Формозова [1983] о дореволюционных исследова-ниях каменного века в России. Среди малочислен-ных статей и тезисов докладов историографиче-ской направленности, затрагивающих непосредст-венно территориальные рамки нашего исследова-ния, можно назвать две работы. Это вводный раз-дел свода «Археологическая карта России Брян-ская обл.» [Кашкин,1993] и заметка Е.А. Чеплян-ской [1993] с фактическими ошибками, предла-гающая спорную, мало обоснованную периодиза-цию археологических исследований Брянщины.

3

Особняком в отечественной историографии палеолитоведения стоят кандидатская и доктор-ская диссертации В.Т.Илларионова «Ископае-мый человек в историографии палеолита СССР»[1941] и «Опыт историографии палеоли-та СССР (европейской и азиатской территорий СССР)» [1948]. Это единственный в своем роде опыт исследований. Однако эти работы не име-ют региональной специфики и, кроме того, мо-рально устарели. Более того, эти труды нельзя считать подлинно историографическими, это скорее развернутые, аннотированные библио-графии. Илларионов не анализирует пути разви-тия науки о каменном веке, не вскрывает причи-ны возникновения тех или иных суждений. Он лишь констатирует факты издания работ по данной тематике. Для нас же было важным не упустить из виду не только глобальные, но и ре-гиональные особенности развития науки о па-леолите. Именно на региональной культуре, на-пример, базировались сообщества краеведов, сыгравших в истории археологии Подесенья да-леко не последнюю роль. Ярким явлением в та-ких исследованиях стала докторская диссерта-ция С.П. Щавелева [2003], посвященная архео-регионалистике Курской обл. Однако исследо-вания палеолита в ней затронуты вскользь. Та-ким образом, можно сделать вывод, что по исто-риографии палеолитоведения в бассейне Десны практически не проводилось полноценных ис-следований, охватывающих всю территорию и весь период изучения древнейшей истории ре-гиона, сопоставляющих региональную специ-фику и общие особенности развития отечест-венного и мирового палеолитоведения. В опре-деленном смысле слова программной работой в области историографии археологии можно счи-тать статью А.А. Формозова «Некоторые итоги и задачи исследований в области истории архео-логии» [1975]. Её автор обозначил основные за-дачи истории археологии: 1) сбор сведений об археологических находках в прошлом; 2) анализ идей и методов археологии на разных этапах её развития; 3) сбор сведений о биографиях и творческом пути археологов; 4) изучение исто-рии развития крупных разделов археологиче-ской науки.

Мы обратились в своем исследовании к ис-тории познания и обобщению современных представлений о палеолите бассейна Десны – одного из культурно обособленных, плотно за-селенных в древнейшем историческом прошлом

регионов центральной России. Исследование по-священо, с одной стороны, истории археологиче-ской науки, а с другой стороны – собственно древ-нейшему историческому периоду одного из цен-тральных географических регионов России. Па-леолит – одна из наиболее ярких составляющих историко-культурного наследия Подесенья и цен-тра России. Здесь десятилетия работали и сотруд-ничали видные ученые СССР (России, Белорус-сии, Украины), международного научного сооб-щества (Международный симпозиум «Лесс – Пе-ригляциал–Палеолит» (1966); Советско- француз-ский семинар «Динамика взаимодействия между естественной средой и доисторическими общест-вами» (1981); Советско-Американская конферен-ция, посвященная социокультурной адаптации в палеолите (1988) и др.). Совместными силами пе-тербургских ученых и местных энтузиастов соз-дан уникальный музеефицированный комплекс в Юдиново на месте находки жилых сооружений из костей мамонта. Памятники Деснинского палео-лита прочно вошли в учебные пособия и справоч-ные издания всего мира. Они представлены не только в краеведческих музеях, но и в таких му-зейных центрах мирового значения, как Государ-ственный Исторический музей, Музей Антропо-логии и Этнографии РАН (Кунсткамера), Эрми-таж, Палеонтологический музей РАН.

Территориальные рамки исследования огра-ничиваются бассейном Десны, включая бассейн Сейма – крупнейшего притока. Административ-ные границы эфемерны даже в рамках последнего столетия. Практически незыблемые природные границы (бассейн крупной реки) более приемле-мы, несмотря на исторический характер исследо-вания, тем более, что палеолит часто имеет черты своеобразия именно в рамках речных бассейнов. Конечно, анализ многих явлений не может быть оторван от наблюдений в сопредельных регионах, в частности в бассейнах Дона и Оки. Хронологи-ческие рамки исследования двояки. С одной сто-роны это период изучения палеолита на террито-рии Подесенья с момента его открытия. С другой стороны – это хронологические рамки палеолита.

Для проведения исторического исследования решающее значение имеет источниковая база. Ис-ториография находится в тесной связи с источни-коведением, ибо постоянное расширение круга источников, успехи в их критическом использова-нии, подход к разным их категориям не только оп-ределяют разработку тех или иных конкретных проблем, но и отражают общий уровень научной

4

мысли. Историография как специфическая ис-торическая дисциплина имеет источники, кото-рые не совпадают по характеру с источниками конкретных исторических исследований. Разно-типность источников, необходимость их ком-плексного использования определяют слож-ность историографических исследований. Пер-востепенное значение имеют литературные ис-точники: и конкретно-исторические работы, и публикации археологических источников. Не-маловажное значение имеют архивные материа-лы и мемуарная литература об историках и ар-хеологах, помогающая понять многие особен-ности творчества ученых. К мемуаристике при-мыкают устные воспоминания исследователей. Для историографического анализа необходим и такой вид письменных источников, как архив-ные документы (отчеты о полевых исследова-ниях, переписка, рукописи, коллекционные опи-си и т.д.). Археологические источники, получен-ные в течение более чем столетних исследова-ний палеолита в бассейне Десны, как одна из ка-тегорий исторических источников, имеют пре-имущество абсолютной непредвзятости и уве-личения их фонда, однако их выборочность ос-тавляет некоторую свободу для многозначных толкований. Этнографические источники спо-собны дать интересные аналогии, но, как прави-ло, не позволяют безупречно воспроизводить модели древних обществ и стереотипы поведе-ния людей в далеком прошлом ввиду террито-риальной и хронологической удаленности объ-ектов сравнения, а порой и существенных отли-чий в окружающей природной обстановке. Осознавая невозможность детальной реконст-рукции древнейших обществ только на базе ар-хеологических источников, мы придерживаемся сравнительно-этнографического и сравнительно - исторического методов, позволяющих исполь-зовать аналогии в других этапах истории чело-вечества, а также в современных нам «прими-тивных» обществах. Исследование базируется на сочетании двух основных методик: с одной стороны – рассмотрение в целом истории иссле-дований палеолита в регионе на основе разрабо-танной нами периодизации; с другой стороны – поэтапный анализ представлений о разных сто-ронах жизни населения Подесенья в палеолите.

В конце 1970-х гг. в историографии возник-ло такое направление, как социальная история. Функционирование науки в рамках различных

социальных матриц определяло различие многих её характеристик. Одна из важнейших проблем, получивших развитие в социальной истории нау-ки – это наука и власть, причем власть выступает в двух формах: в той, что связана с государством и его социальными институтами, и в той, что пред-ставлена сетью властных отношений и пронизы-вает все общество и в том числе науку. Историю археологических исследований невозможно рас-сматривать в полном отрыве от процессов, имев-ших место в обществе и государстве. В противном случае, причины многих особенностей развития научного знания будут либо неверно трактованы, либо вообще не поняты. Поэтому ещё одним из методов нашего исследования можно назвать со-циально-исторический метод.

При всей обусловленности научного творче-ства ученых общей исторической обстановкой, социальной ситуацией, взгляды каждого из них индивидуальны и по-разному отражают общее состояние исторической мысли, влияют на ее раз-витие. Особенно благотворное воздействие оказы-вают выдающиеся представители науки, которые полнее других воплощают в своем творчестве достижения своего времени. По ним в определен-ной степени равняются (часто в острой дискуссии) другие исследователи. Трудно согласиться с А.А. Формозовым [1975] в том, что в биографиях ис-следователей бывают «случайные черты», не за-служивающие внимания. Сам Формозов в по-следних работах оппонирует себе: «на каждом ша-гу я видел, насколько отражаются на исследовани-ях «слишком человеческие» свойства их авторов – приверженность к традиции (безразлично – шко-лы или страны) и боязнь нового; или, наоборот, бездумная погоня за модой; насколько получен-ный результат искажают совершенно сторонние соображения» [Формозов, 2004б, С.6]. Любая личность – цельное явление, и потому для воспри-ятия процесса познания, понимания причин твор-ческих взлётов и периодов творческого застоя важны не только анализ собственно рукописей и публикаций того или иного ученого, но и глубоко личные его особенности, биографические штри-хи. Некоторые эпизоды истории науки трудно, а порой невозможно понять без учета вмешиваю-щихся в этот процесс человеческих факторов. Од-на из задач историографа – не уходить от освеще-ния таких граней личностей и личностных отно-шений в науке.

5

ГЛАВА 1. ХРОНОЛОГИЯ И ПЕРИОДИЗАЦИЯ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ ПАЛЕОЛИТА БАССЕЙНА ДЕСНЫ

Чтобы анализировать историю изучения различных сторон палеолита Подесенья, необ-ходимо четко представлять процесс эволюции археологической науки. В настоящее время име-ется несколько вариантов периодизации истории советской – российской археологии. Свои вари-анты предлагали В.Ф.Генинг [1982], А.Д. Пря-хин [1986], Г.С. Лебедев [1992], А.А. Формозов [1994]. Однако имеющиеся схемы периодизации слишком обобщены. С одной стороны, исследо-вания каменного века имеют свою специфику в хронологическом плане. Недаром среди архео-логов бытует поговорка «палеолитоведение – наука в науке». С другой стороны, имеется и ре-гиональная специфика истории науки, бесспор-но накладывающая на периодизацию свой отпе-чаток. Мы согласны с тем, что исторический процесс в России проложил определенные ру-бежи в истории отечественной археологии, но проходят некоторые из них не по традиционным датам. Для того чтобы обосновать наш вариант периодизации, необходимо рассмотреть процесс изучения каменного века бассейна Десны на фоне новейшей истории страны.

С давних пор людей привлекали необыч-ные предметы, которые на Руси именовали «пе-рунами» и «громовыми стрелками» [Формозов, 1983; Афанасьев, 1982]. Однако никакая «гро-мовая стрела» не привлекала такого внимания, как огромные кости в оврагах, при рытье погре-бов и глинокопных ям, и по обрывам рек. На-родная молва приписывала их волотам – допо-топным великанам. То, что крупные ископаемые кости принадлежат вымершим слонам, устано-вил В.Н. Татищев, впервые в истории россий-ской науки писавший в XVIII в. о звере - мамон-те: «По разным местам видел разныя кости оно-го зверя, то есть зубы коренныя, ребра, голени, позвонки и протчее, все гнилые, великостию не все равны. Каковых костей яко в Русии, тако и в протчих европейских странах в земли довольно находится» [1974]. Много их было и на Десне. В конце XVIII в. немецкий путешественник фон Гун посетил Почеп. Он был немало удивлен тем, что местные крестьяне торгуют на базаре таким экзотическим сырьем, как слоновая кость. Кость (бивни мамонта) поступала из глинокоп-ных ям «верст за десять от Почепа, а именно при реке Пьяном Роге» [Лазаревский, 1888, С.305].

Это первая документированная находка иско-паемой фауны в Подесенье.

В 1840-60 гг. появляются первые русские частные собрания каменных орудий и останков «допотопных» животных. В 1859 г. создается Петербургская императорская археологическая комиссия, куда начинают стекаться сведения о найденных в Российской Империи древностях, в том числе и об «окаменелостях допотопных». В 1864 г. начинает действовать Московское архео-логическое общество, председатель которого граф А.С.Уваров, в 1877 г. в своем имении Кара-чарово под Муромом раскопал первую в евро-пейской России палеолитическую стоянку. Чис-ло известных памятников возрастало, и в 1880-х гг. уже вполне сложилось новое направление российской исторической науки – первобытная археология. Находки древних костей вызывали интерес у исследователей: «В Стародубском уезде по обилию окаменелостей меловой и ди-лювиальной эпох особенно замечательны селе-ния Тетюры и Дохновичи» - писал естествоис-пытатель А. Рогович [1875]. Под Брянском, под Новгород - Северским, а также в Тетюрях и Дохновичах, - вторил ему А.С.Уваров [1881], - «кости мамонта залегают как бы логовищами». Список таких находок граф составил с храните-лем Зоологического музея Императорской Ака-демии наук С.М. Герценштейном. Эта публика-ция поныне не утратила научного значения. Именно Уваров первым высказал мнение о том, что в бассейне Десны следует ожидать открытия палеолита. Многие места, упомянутые в списке Уварова, действительно оказались связанными со стоянками. Первые геологические исследова-ния четвертичной толщи на территории Черни-говской и Орловской губ. вели Н.С. Кудрявцев [1892], Л.С.Берг[1913], П.Я.Армашевский [1883] Г.Ф.Мирчинк. Исследователи фиксировали мес-та находок плейстоценовой фауны. Первые по-пытки связать находки фауны в бассейне Десны с палеолитическим человеком принадлежат од-ному из известнейших русских археологов Д.Я. Самоквасову. Он в с. Дегтяревка близ от Новго-рода-Северского (Черниговская губ.) на глубине 1,3 м обнаружил скопление костей мамонта, ко-торое приписал деятельности палеолитического человека. Еще одно местонахождение, связан-ное Самоквасовым с палеолитом – Шаповалов-

6

ка у Конотопа в долине Сейма, где геолог Д.П. Мокиевский-Зубок на берегу озера нашел крем-невую пластину и кости мамонта [Милованова, 1990]. Оба местонахождения «закрыты» М.Я. Рудинским в 1928 и 1932 гг., не подтвердившим наличия палеолита.

В конце XIX – начале ХХ вв. в губернских центрах Российской Империи начали формиро-ваться первые краеведческие общества – Гу-бернские ученые архивные комиссии (ГУАК). Основанием для этого стало «Положение о гу-бернских исторических архивных и ученых ар-хивных комиссиях», изданное в 1884 г. с целью выявления, концентрации, упорядочения пред-ставляющих научную ценность документаль-ных материалов. Под материалами подразуме-вались не только бумаги, но и следы древней ма-териальной культуры. Административно комис-сии подчинялись губернатору, а в научном плане – Петербургскому Археологическому Институ-ту. Финансирование ГУАК, как правило, не было государственным, а потому они сильно зависели от местных богатых любителей древностей. По данным С.П. Щавелева [2002-б] в 1914 г. из 44 ГУАК государство субсидировало лишь 6. При ГУАК создавались первые краеведческие музеи России, одной из целей которых также было со-хранение древностей. Важной стороной работы ГУАК стало издание сборников трудов – первый опыт региональных краеведческих изданий. Штат комиссий, как правило, состоял из управ-ляющего делами, хранителя архива и музея, сторожа. Членство же в комиссиях доходило до сотен – дворян, разночинцев, интеллигенции, которых объединял интерес к прошлому [Чер-ниговщина, 1990]. Изучением территории со-временного Подесенья занимались Орловская, Курская и Черниговская ГУАК. В плане архео-логии они интересовались в основном славян-скими древностями, каменного века почти не касаясь. Именно ГУАК, по нашему мнению, по-ложили начало провинциальной археологии. На заседании Черниговской ГУАК 25.11.1904: зем-ский учитель из с. Синьково Мглинского уезда К.А.Зеленецкий говорил многочисленных раз-новременных (1870-е, 1900, 1904 гг.) находках костей мамонта в д. Елисеевичи [Труды, 1905; Поликарпович, 1968]. Комиссия постановила обследовать место в случае новых сведений, так как возможно речь идет о «кладбище» мамон-тов. И все же на находки должного внимания не обратили. Открытие уникальной палеолитиче-

ской стоянки Елисеевичи было, таким образом, отдалено на четверть века. Это подтверждает тот факт, что исследования ГУАК в царской России носили непланомерный, спонтанный характер.

Весной 1905 г. на дне оврага недалеко от д. Умрихино Старковской волости (ныне Октябрь-ский р-н Курской обл.) вымыло кости мамонта. Писарь Д. Умрихин обратил на них внимание учителя Старковской земской школы М.В. По-жидаева. Тот перевез в школу два бивня, и со-общил о находке председателю губернской зем-ской управы Н.В.Раевскому. По указанию того в Старково, чтоб раскопать весь скелет, отправи-лось четыре сотрудника музея наглядных посо-бий Курского губернского земства - Н.А. Ни-кольский, Н.И.Чистяков, В.И.Попов, А.С. Бон-дарцев во главе с директором музея А.Я. Ми-наевым. Сначала исследователи, к которым при-соединились Пожидаев и Умрихин, произвели тщательный осмотр и составили подробный чертеж местности. Затем приступили к раскоп-кам, которые из-за твердости грунта оказались чрезвычайно трудны. Из земли извлекли куски черепа, зубы и позвонки мамонта, которые пере-везли в Курск и выставили в музее [Палеонтоло-гическая находка, 1906]. В июле следующего го-да преподаватель Киевского Владимирского ка-детского корпуса, полковник В.П.Каншин (Кур-ская ГУАК) и земский начальник К.Н.Родионов вновь исследовали местонахождение, обнрау-жив в ходе раскопок несколько костей мамонта и «грубо обделанный топор палеолитической эпо-хи» [Каншин, 1911]. Дальнейшие обследования района находки С.Н. Замятниным, С.Н. Алек-сеевым и автором не привели к обнаружению палеолита, пресловутый «топор» (возможно просто кусок кремня) утрачен. Но с легкой руки С.П. Щавелева [1999] и А.Г. Шпилева [Шпилев, Стародубцев, 1999] эти раскопки принято счи-тать началом изучения палеолита Посеймья. На-стоящее открытие каменного века бассейна Десны состоялось всего через год после изыска-ний полковника Каншина сотоварищи.

Еще в 1897 г. в открывшийся музей при Черниговской ГУАК поступали кости мамонта с территории губернии [Черниговский соединен-ный… 1915]. В 1907 г. Чернигов был избран для проведения XIV Археологического съезда. Тогда же пришла весть об очередной находке костей мамонта в с.Мезин Кролевецкого уезда. Добы-тые кости с содержавшим их грунтом были дос-тавлены в Чернигов на выставку. Палеоэтнолог

7

Ф.К.Волков заметил в грунте кремневые изде-лия и понял, что в Мезине есть палеолит. Перед съездом он предпринял разведочные работы, ус-тановив наличие культурного слоя и собрав не-большую коллекцию кремня и костей [Раскоп-ки, 1908; Волков, 1909]. Так было открыто пер-вое в бассейне Десны палеолитическое поселе-ние. История исследований Мезина полно из-ложена в историографическом разделе работы В.Я.Сергина [1987]. Раскопки велись в 1909, 1912-14 и 1916 гг. под общим руководством Ф.К.Волкова, но сам он не всегда присутствовал на раскопе. Раскопки под непосредственным ру-ководством П.П.Ефименко и В.В.Сахарова в 1909 г. дали представление о памятнике. Прово-дились они на низком даже для того времени методическом уровне – без разбивки площади, составления планов и разрезов, без записи на-блюдений. Старания исследователей сосредото-чились на бережном сборе коллекции (брались практически все находки). С 1912 г. основным помощником Волкова стал Л.Е.Чикаленко. Его раскопки характеризуются уже солидным мас-штабом, хотя методика оставляла желать лучше-го. Они велись траншейным методом, вперевал. Очажные пятна и скопления костей наносили на план контуром, причем на разных планах име-ются большие расхождения и нестыковки. По профилям отмечалась глубина залегания куль-турного слоя. На находках шифр (название па-мятника, год раскопок, участок) не ставился [Волков, 1911, 1913; Чикаленко, 1912; Volkov, 1913; ИИМК ф.1, 1913. д.366]. Произведения первобытного искусства, продемонстрирован-ные Волковым на Международном антрополо-гическом конгрессе в Женеве в 1912 г., сделали Мезинскую стоянку одной из известнейших в мире. Раскопки 1916 г. Чикаленко вел самостоя-тельно. Эти исследования несколько превосхо-дили предшествующие в плане методики: нако-нец были взяты за правило изображение костей планах и поквадратная шифровка находок [ИИМК, ф.1. 1916. д.154]. В годы 1-й Мировой войны археологические исследования стали за-тухать. После 1917 г. многие лидеры академиче-ской и региональной науки покинули Россию или погибли. Умер по дороге в Киев Ф.К. Вол-ков. Лишь часть интеллигентов-разночинцев и либеральных дворян, членов ГУАК, продолжали археологическую деятельность и обеспечили преемственность провинциальных дореволю-ционных научных обществ и краеведческих ор-

ганизаций первых десятилетий советской вла-сти. Среди них был черниговский археолог П.И. Смоличев, создавший наиболее полный для своего времени свод местонахождений плейсто-ценовой фауны Черниговщины [ИА НАН, ф.6, д.12, 12.03.1925]. Большую часть находок Смо-личев сам не осматривал, отмечая их по сооб-щениям. Палеолит не был его стезей, хотя одну работу о кремневом кладе из Мезина, он напи-сал [Смоличев, 1928].

В начале 1920-х гг. благодаря уцелевшим с дореволюционного периода энтузиастам и лю-бителям старины, вновь всколыхнулся интерес интеллигенции к истории и культуре. Стихийно в разных городах стали появляться и разрастать-ся краеведческие бюро, общества и товарищест-ва. Основателем краеведческого движения в Брянске заслуженно считается С.С.Деев. Благо-даря его активной популяризаторской деятель-ности стало возможным открытие первого па-мятника палеолита в Брянской губ. В 1925 г. Де-ев открыл стоянку Супонево на южной окраине Брянска. Анализ эпистолярного наследия Деева и дневника его сподвижника – краеведа В.А. Восинского [далее–ДВ] позволил восстановить детали этого события. Во время земляных работ в с.Супонево на ул.Кассировка рабочий Брян-ского мехартзавода В.И.Зайцев нашел крупные кости и 7.07.1925 отвез в Брянский краеведче-ский музей. Деев «очищая от приставшей земли полученные кости, обнаружил в головке бед-ренной кости круглое отверстие правильной формы с медный пятак со следами ударов ору-дия с плоским лезвием» [ИИМК, ф2, оп1, 1925, д.187, л1]. Он отправился в Супонево с Зайце-вым и провел разведку на площади 1 м2 найдя каменные орудия и множество осколков кремня, углей и разрушенных костей мамонта, лошади, волка и песца. В раскопках участвовал инспек-тор Брянского Губполитпросвета А.П.Рязанов. Так Деев убедился, что найдена новая стоянка эпохи палеолита – 22-я по счету в России [Деев, 1926-б]. Через два дня он написал письмо в Му-зейный отдел Главнауки Наркомпроса коллеге-археологу и доброму знакомому К.Я. Виногра-дову [ГАБО, ДВ]. Письмо прочёл В.А. Городцов, отнесшийся к находке скептически, приписав отверстие в кости работе… мышей. Деев был обескуражен: ведь находки, бесспорно, относи-лись к палеолиту. В ноябре на Десне работал геолог-четвертичник Г.Ф. Мирчинк. Он обсле-довал открытую Деевым стоянку, датировав па-

8

мятник вюрмским временем [Мирчинк, 1929]. От него и этнографа Лебедевой сведения попали в ГАИМК к А.А. Спицыну. Тот связался с пер-вооткрывателем. Обрадованный Деев немед-ленно ответил [ИИМК, ф2, оп1 1925, д.187, л1]. Спицын попросил прислать образцы расщеп-ленного кремня, собранного на стоянке, чтобы с ними мог ознакомиться П.П.Ефименко. Зав. му-зеем направил в ГАИМК 25.01.1926 отчет «Об исследовании палеолитической стоянки в селе Супонево Брянской губ.» [ИИМК,ф.2,оп.1,1926, д.199]. Нельзя не отметить его высокий научный уровень: план и описание топографии стоянки, точная привязка разведочного шурфа, описание и зарисовки остеологического материала и кремневого инвентаря. Более того, Деев по ин-вентарю сопоставил Супонево с Мезиным. Лишь в 1980-х гг. Н.А. Хайкунова [1985] при-шла к аналогичному выводу.

Между ведущими археологическими шко-лами страны – Московской и Ленинградской – тогда тлел конфликт. В январе 1926 г. В.А. Го-родцов, вспылил в беседе с С.С.Деевым: «Ну что Вы, батенька, сделали, зачем связались с этой сволочью! Они же не специалисты по па-леолиту!»1 [ГАБО, ДВ]. Однако умудренный житейским опытом Деев заявил, что ни перед кем обязательствами себя не связывал. Обрадо-ванный В.А.Городцов помог ему составить сме-ту в размере 300 руб. на раскопки и пообещал их выделить из собственных раскопочных средств, отпущенных ГИМ. [ГАБО,ДВ]. В это время оз-накомившийся с открытием С.С.Деева директор ГАИМК академик Н.Я. Марр 5.02.1926 подал заявку №424 на проведение раскопок Супонево совместно П.П. Ефименко, Б.С.Жуковым, Г.Ф. Мирчинком и С.С.Деевым. Главнаука Нарком-проса письмом № 2246 от 25.02.1926 отвечала, что для решения вопроса о совместной экспеди-ции ввиду поступления одновременно несколь-ких заявок создана комиссия из Н.Я.Марра, В.А.Городцова и С.П. Григорьева. [ИИМК,ф.2, оп.1, 1926, д.199]. С подачи Городцова москов-скому геологу Мирчинку приписали в Главнауке лавры первооткрывателя, о чем Дееву сообщил Спицын. Деев был огорчен [ИИМК, ф.2,оп.1, 1926,д.199]. Пытаясь разрешить конфликт, Ефименко в письме в Главнауку от 30.03.1926 дал согласие на участие Городцова в раскопках Супонево [ИИМК, ф.2,оп.1, 1926, д.199]. Нако-

1 - Заметим, что ленинградская школа дала отечественному палеолитоведе-нию большое число ярких имен, а методика раскопок самого Городцова оставляла желать лучшего.

нец руководство участвующих в споре учреж-дений, пришло к соломонову решению: создать межведомственную комиссию, которая встре-тится непосредственно в Супонево и на месте разрешит спорные вопросы. 24.06.1926 комис-сия собралась. В ее состав вошли С.С.Деев (Брянский музей), Г.Ф.Мирчинк, В.В.Ассонов (ГИН), Б.С. Жуков, А.Е. Алихова, М.В. Воевод-ский (МГУ), З.Г. Гринберг (Главнаука), П.П. Ефименко, В.И.Громов (ГАИМК). В.А.Городцов не счел возможным выехать. По итогам дискус-сии общее руководство поручили П.П. Ефимен-ко, его первый зам. Б.С.Жуков, за геологические исследования отвечал Г.Ф.Мирчинк, за палео-нтологические В.И.Громов [ИИМК, ф.2., оп.1, 1926, д.232]. Деев принял участие в раскопках и получил часть материалов для экспонирования в музее. Конфликт был разрешен к удовольствию сторон и с пользой для науки. В экспедицию влилась команда брянских краеведов: Виногра-дова из Дятьково, В.А.Восинский, И.Е. Благо-датский и Н.И. Лелянов из Бежицы. Вместе с краеведами работали ученики Жукова – М.В. Воеводский и А.Е. Алихова. О ходе раскопок го-ворят полевой дневник Ефименко [ИИМК, ф.1, оп.1,1926,д.233], публикации С.С.Деева в газете [1926] и дневник Восинского. Четыре раскопа выявили очаги, скопления костей, кремня, ми-неральной краски. Велось поквадратное описа-ние находок, фиксация крупных костей и инте-ресных предметов на плане, геологи зарисовы-вали цветными карандашами профили раско-пов. Копали не только с помощью лопаты, но и более тонким инструментом, это видно на фото-графиях рабочих моментов [ИИМК, ф.2,оп.1, 1926, д.243]. Раскопы были невелики и разбро-саны по памятнику: еще не родилась преслову-тая методика больших площадей. 12.07.1926 Ефименко, вскрыв 125 м2, завершил работу. Позже в Супонево, да и в Подесенье он не вер-нулся, изучая костенковский палеолит, супонев-ские находки не опубликовал. Среди архивных материалов есть и сейчас достойное публикации описание и великолепные рисунки кремневого инвентаря [ИИМК, ф.2,оп.1, 1926, д.234-237]. Это не значит, что Ефименко был безразличен к судьбе памятника. Он 03.05. 1927 сообщил в Главнауку, что не имеет возможности выехать на раскопки в этом сезоне, и просит «исходатайст-вовать Открытый лист на Супонево на имя Б.С. Жукова» [ИИМК, ф.2, оп.1, 1927, д.194]. Итак, работы в Супонево возглавил молодой талант-

9

ливый профессор МГУ Б.С.Жуков. В составе экспедиции работали А.Е.Алихова, М.В. Вое-водский, Г.Ф. Мирчинк, В.И. Громов, Г.П. Со-сновский [ИИМК,ф.2,оп1, 1927, д.194], не поки-дали раскопок краеведы. Жуков заложил ещё 4 раскопа [ИИМК,ф.2,оп1, 1927, д.204, 232, 229].

В начале августа 1927 г. сотрудник Инсти-тута Антропологии МГУ М.В.Воеводский по поручению Жукова произвел разведку в окрест-ностях Супонево и обнаружил палеолитиче-скую стоянку Тимоновка. Стоянка располага-лась между ул. Стрелица (ныне Фокина) и овра-гом Проулок.2 Ныне это один из эталонных па-мятников верхнего палеолита Русской равнины. Стоянку посетил представительный консилиум: Б.С.Жуков, Г.П.Сосновский, В.И.Громов, Г.Ф. Мирчинк. Первоначально считали, что культур-ный слой Тимоновки полностью разрушен, но затем удалось обнаружить участки малопотре-воженного слоя. 20 и 21 мая 1928 г. М.В. Вое-водский, получив 316 руб., при участии аспи-ранта МГУ М.Г.Левина начал раскопки Тимо-новки [ИИМК, ф.2,оп.1,1929, д.212; Воеводский, 1929]. В публикации их результатов Воеводский, между прочим, отверг мнение польского архео-лога Савицкого, относившего все памятники Русской равнины к ориньяку. Тимоновка оказа-лась ближе к поздним памятникам мадлена. Воеводский, обнадеженный результатами от-правился 22 мая в Москву с надеждой на рас-ширение исследований в следующем сезоне.

А 18 июня 1928 г. из Москвы в Брянск по-ездом выехала группа из 26 студентов - практи-кантов и аспиранта истфака МГУ В.Д. Блават-ского во главе с В.А.Городцовым. В Брянске на вокзале их ждала запрещавшая раскопки стоян-ки Супонево телефонограмма Главнауки № 50/312. Но именно ее профессор и планировал, несмотря ни на что, исследовать. Расквартиро-вав людей, он заложил на стоянке серию тран-шей. 21 июня при посещении с. Тимоновка Го-родцов «переоткрыл» стоянку, только что раска-пывавшуюся Воеводским и заложил траншею, разделенную не на метровые квадраты, а на произвольных размеров участки. Разборка шла послойно-штыковым методом, принципиально непригодным для исследования палеолита [ИИМК, ф.2, оп1, 1928, д.226]. К 1929 г. встал вопрос о том, кто же продолжит исследования нового памятника. В письме от 21.03.1929 М.В.

2 - у В.А. Городцова и Л.В. Греховой он превратился в Прилавок. Такого названия местные жители не знают

Воеводский, как первооткрыватель, в решении вопроса о выдачи ему Открытого листа на про-должение исследований Тимоновки просил поддержки у П.П.Ефименко, поскольку В.А. Го-родцов подал заявку на аналогичные раскопки в РАНИОН. Ефименко был на стороне Воевод-ского, но помочь не смог [ИИМК, ф.2,оп.1,1929, д.212]. Городцов был не только конкурентом Ефименко, Жукова и Воеводского в полевых ис-следованиях, но и их оппонентом в теоретиче-ском плане. В отличие от палеоэтнологов, он был сторонником эволюционного направления в археологии, его интересовал процесс общей эволюции материальной культуры, а не культур-ные круги разных территорий. До понимания того, что стадиальность и локальность культур-но-исторического процесса в каменном веке есть аверс и реверс единой проблемы, остава-лось более полувека. В 1929 г. с В.А. Городцо-вым выехали в Брянск 23 студента МГУ, среди которых вновь были Б.А.Рыбаков, Д.А. Край-нов, Н.А.Сугробов и другие. С 17 по 26 июня экспедиция продолжала раскопки Тимоновки [ИИМК, ф.2, оп.1, 1929, д.281]. Раскопав огром-ные ямы прямоугольной формы, заполненные культурными остатками, Городцов пришел к выводу, что обнаружил древние жилища, напо-минающие партизанские землянки и располо-женные рядом с ними кладовые, хотя это были лишь следы древней мерзлоты [Величко, 1961]. После обнаружения «землянок» в Тимоновке, Городцов решил поискать нечто подобное в Су-понево, заложив там две траншеи. Работы ве-лись бессистемно и безграмотно даже с точки зрения археологии рубежа 1920-30-х гг. Особо следует попенять на то, что Городцов не соизво-лил ознакомиться с результатами исследований Ефименко и Жукова, коих он сквозь призму ущемленного самолюбия иначе, как конкурен-тов, не воспринимал. В дневниках мало инфор-мации об исследованных участках, на сетку квадратов они не разбивались [ИИМК, ф.2, оп.1, 1928, д.226; ф.2,оп.1,1929, д.281]. В 1931-32 гг. В.А.Городцов, не меняя методики, продолжил раскопки. В 1933 г. МАЭ и ГАИМК выделили Городцову 3000 руб. для завершения работ. Младшими научными сотрудниками экспеди-ции были выпускники МГУ Д.А.Крайнов, Д.Н. Лев и Н.М.Крайнова-Таратущенко. Раскопки ве-лись с 10 июня по 7 августа [ИИМК, ф2, оп1, 1932, д11,98; ф.2,оп.1,1933, д.272]. Среди нахо-док последнего сезона оказалась мастерская по

10

обработке кремня. Как делился с дневником Го-родцов, «по вскрытии картина казалась столь живою, что древний хозяин, наверное, с первого же взгляда узнал бы ее и приступил бы к про-должению тысячелетиями прерванной работы. На пишущего эти строки картина произвела глубокое и неизгладимое впечатление» [ИИМК, ф.2,оп.1,1933,д.272, л.36]. За пять полевых сезо-нов В.А.Городцовым было вскрыто 1178 м2, со-брано более 100.000 расщепленных кремней и кремневых орудий – одна из крупнейших по объему палеолитических коллекций. Найдены костяные изделия: шилья, кости с нарезками и с орнаментом. В.А. Городцов опубликовал резуль-таты раскопок в серии статей и брошюре [1929, 1930, 1932, 1935а,б]. Большой объем коллекций сочетался с сумятицей в данных по планигра-фии поселения, культурный слой которого в ос-новном был произвольно, непрофессионально взрезан без точной фиксации находок на плане. Удивляют «некруглые» цифры (0,85 м, 1,5 м и т.п.), характеризующие размер траншей. Они со-единялись в итоге в участки, но произвольные размеры разумному объяснению не поддаются. Городцов-ученый не смог победить в себе Го-родцова-романтика, художника. Попутно заме-тим: ясно, откуда у ряда ученых, выросших в экспедиции Городцова, возникла «тонкая смесь незаурядного таланта и масштабного стиля изы-сканий, со склонностью к внешнему эффекту, игнорированию неудобных для выдвигаемых гипотез и версий фактов» по определению С.П. Щавелева [1998, С.76].

На крупнейшем притоке Десны – Сейме палеолит тоже был обнаружена в 1925 г. Осенью крестьянами д. Сучкино (ныне х.Октябрьский Рыльского р-на Курской обл.), копавшими яму для картофеля, была найдена в земле кость ма-монта, которую они доставили в Рыльский краеведческий музей. Выехавший в Сучкино сотрудник музея А.П.Андреев, обследовав вы-копанную землю и стенки ямы, с обломками костей обнаружил три кремневых орудия. В конце 1925 г. заведующая Рыльским краеведче-ским музеем С.К.Репина сообщила о находке в ГАИМК, переслав рисунки кремней и просьбу провести работы на месте находки. Лишь через пять лет сотрудник ГАИМК С.Н.Замятнин приехал осмотреть местонахождение. Раскопки, в которых приняли участие А.П. Андреев и гео-лог Б.М.Даньшин, продолжались 23-25 сентября 1930 г. В непосредственной близости от места

находки были заложены 4 шурфа. Культурные остатки состояли из отщепов, отдельных крем-невых орудий и осколков костей, принадлежав-ших одной особи мамонта. Характер находок позволил Замятнину считать стоянку кратко-временным охотничьим лагерем, где разделыва-ли тушу убитого мамонта [Замятнин, 1940].

Приведенные эпизоды говорят о том, что организация археологических исследований в СССР в анализируемый период остро нужда-лась в централизации во избежание сумбура и игры амбиций. Но как должно было произво-дить такую централизацию: постепенно или ре-волюционным путём, полным издержек и тра-гедий? Ситуация в стране пошла по второму пу-ти. Наступил год Великого Перелома. Музеи, в связи с новой волной борьбы с религией, начали избавляться от икон и церковной утвари. Иные экспонаты, не отвечавшие новой идеологиче-ской концепции, также нещадно выбрасывались. На I Всероссийском музейном съезде в Москве (1930) марксисты призвали «очистить музеи не только от хлама старинных вещей, но и от чело-веческого хлама», чтобы поставить музеи на службу социалистическому строительству и культурной революции [Сообщ. ГАИМК, 1931-№3]. Под «хламом» подразумевалась интелли-генция «дореволюционной закваски». Поначалу специалистов просто увольняли. Создатель и первый директор Трубчевского краеведческого музея – образованный энтузиаст - естествоис-пытатель Г.Ф. Поршняков в 1929 г. был отстра-нен от работы. «Переходное» время (1930-32) директором был П.Н.Гоголев. Музей при нем, по свидетельству К.М. Поликарповича, пора-жал, с одной стороны огромным объемом мате-риала, а с другой – невозможностью работать с экспонатами, хранящимися в беспорядке [ЮКМ, ф.1,д.31, л.33; д.6/1]. Пришедшие вослед невежды разворовали книги и экспонаты. «Му-зей опустел настолько, что один из «проверен-ных» директоров сушил постоянно в нем сети – предмет главной своей деятельности» [Падин, 1991]. С создателем и директором Брянского му-зея С.С. Деевым считались в Главнауке и цен-тральных музеях, он неоднократно выступал на научных симпозиумах, его связи простирались в Москву, Ленинград, Минск [ЮКМ,ф.1,д.49/3], но в 1930 г. Деева уволили.

В столице ситуация складывалась острее. Весной 1929 г. в Москве состоялся диспут меж-ду молодыми археологами-марксистами и па-

11

леоэтнологами из МГУ. Марксисты активно пропагандировали свои тезисы, объявляя иные подходы вредными для советской науки. Но именно эти подходы и были основой школы па-леоэтнологов. При определении задач ком-плексного подхода к изучению древних культур, они отмечали важность исследования природ-ной среды. Социально-экономические факторы не рассматривались в качестве решающих в процессе развития древних обществ. Вскоре ис-следователь Супонево Б.С.Жуков в числе более 150 видных историков, археологов, филологов и искусствоведов страны, был осужден по «Ака-демическому делу». Цель серии арестов и пока-зательного суда была в том, чтобы приструнить Академию наук [Академическое дело, 1993; Формозов, 1998], предельно упростив задуман-ную централизацию науки и проникновение в нее государственных управленческих и идеоло-гических структур. Жуков умер в концлагере на Алтае 23.05.1933 и лишь 4.04.1959 реабилити-рован посмертно [Бадер,1968; Бадер,Бунак, 1963]. В.А. Городцов также испытал давление со стороны властей. Ряд фигурантов «академиче-ского дела» дал показания: его, якобы, «обижали по службе», он «бывший военный», вокруг него «группируется молодежь» (имелся в виду ар-хеологический кружок). Но многие из кружка Городцова входили в Общество историков- мар-ксистов и писали статьи в соавторстве с куриро-вавшим «Академическое дело» председателем общества М.Е.Покровским [Формозов, 1998]. Городцов отделался «легко»: он потерял службу в МГУ, ГИМ и Российской ассоциации институ-тов общественных и исторических наук. Вскоре власть простила старика.

От «Академического дела» в ходе следст-вия отпочковалось дело № 111212 «Краеведы», приведшее к репрессиям по ст.58 п.10-11 УК РСФСР краеведов центра России [Саран,1998; Формозов,1998; Щавелев,2002; ВЦДНИ, ф9353, оп2, д169676, т.8]. К середине 1930-х гг. только в Западной обл. продолжали работать «последние из могикан» деснинского краеведения: учителя из Бежицы И.Е. Благодатский, Н.И. Лелянов Т.А.Первозванский, поддерживавшие связь с ар-хеологом К.М.Поликарповичем. Немалую роль в работе Бежицкого краеведческого общества сыграла зам. директора Смоленского музея Е.А. Калитина. В 1935-37 гг. она вела раскопки в По-десенье, в которых участвовали Благодатский, Лелянов и их юные воспитанники Федор Завер-

няев, Женя Шмидт и др., директор Трубчевского музея В.П.Левенок. Рождалась преемственность поколений. Уровень научной подготовки бежиц-ких краеведов был высок, идеи отличались но-визной и оригинальностью: «С большим инте-ресом прочитал о Елисеевичской палеолитиче-ской стоянке. Мне думается, широко поставлен-ные на ней работы могут многое прибавить к тому, что уже известно о палеолите Десны. И эта моя уверенность питается убеждением, что на стоянке хорошая сохранность кости. В связи с этой стоянкой выплывает и другой любопытный вопрос: о древнем направлении Десны. Ведь есть предположение, что именно Судость была первоначальным направлением Десны (Десна-Госомка-Судость-Десна)» [Лелянов – Поликар-повичу, 09.06.1933, ЮКМ, ф.1,д.49, №2]. Только в 1960-х гг. геологи Г.И.Горецкий и А.А.Величко подробно рассмотрят вопрос о втором рукаве Десны в плейстоцене [Величко, 1961; Горецкий, 1979]. К 1936 г. Леляновым было учтено свыше 700 памятников археологии Подесенья. В 1935 г. в Смоленске вышла статья Лелянова «Палеоли-тический человек на территории Западной об-ласти». Это был первый обзор на данную тему для верхнего и среднего Подесенья, к тому же снабженный приложением: сводом находок плейстоценовой фауны. В этой работе Лелянов упоминает о месторождениях кремня в Хотыле-во и необходимости поисков там палеолита [Ле-лянов, 1935]. Остальные его материалы так и не были опубликованы. Постановление СНК РСФСР 10.06.1937 запретило бюро краеведения, признавая их деятельность нецелесообразной. Так завершились судьба краеведческого обще-ства Бежицы, а вскоре и самих краеведов – в 1938 г. Лелянов и Благодатский были расстреля-ны [Архив Президента РФ,Ф.3,оп.24, д.409-419]. Е.А. Калитина была репрессирована в 1949 г., в 1953 г. освобождена за недоказанностью обви-нений [Архив УФСБ Смоленской обл., д.13313], 1950-54 гг. провел в ГУЛаге В.П. Левенок.

Мы полагаем, что основной причиной лик-видации краеведческого движения стала не опасность публикации наблюдений за действи-тельностью, не совпадающая с официозом, как считает С.П.Щавелев [2002, 2003], да и что опасного для власти могли «накопать» археоло-ги? Дело, на наш взгляд, в том, что краеведение, базирующееся на самодеятельной инициативе граждан, не вписалось в сталинскую концепцию централизации управления советской наукой.

12

Централизация привела и к положитель-ным результатам. Полевые археологические ис-следования не только не были прерваны, но и стали более широкомасштабны и планомерны. При этом исследования в бассейне Десны опи-рались лишь на нескольких ярких представите-лей академической науки. Знаковыми фигурами на этом этапе можно считать: ведущего палео-литоведа Украины М.Я. Рудинского, сотрудника Института Истории Белорусской Академии наук К.М. Поликарповича, замдиректора НИИ Ан-тропологии МГУ М.В. Воеводского.

К середине 1920-х гг. в Киеве сформирова-лась самостоятельная передовая научная школа исследователей каменного века, оформившаяся, как Кабинет антропологии им. Ф.К.Вовка Все-украинской Академии наук. Ее признанным ли-дером стал М.Я. Рудинский [Мiзин…; Граб, Супруненко, 1992, Кононенко, 1992]. В 1930 и 1932 гг. Рудинским производились раскопки по-селения Мезин. Они были задуманы как разве-дочные перед дальнейшими многолетними, ко-торые позволили бы ввести в науку новые све-дения и на более высоком методическом уровне вникнуть в обширный, но малопонятный мате-риал, оставленный предшественниками. Перед началом работ Рудинский попросил жившего в это время за границей прежнего исследователя Мезина Л.Е. Чикаленко высказать свое мнение об особенностях памятника. Однако отмечен-ные Чикаленко моменты стратиграфии и эво-люции жизни на поселении Рудинский не смог ни развить, ни отвергнуть. Работы проводились Рудинским с использованием кессонной мето-дики. Следует отметить, что хотя в то время, в свете отрабатываемой П.П.Ефименко «методики больших площадей» кессонная методика была осуждена, сейчас она считается для работ по па-леолиту весьма удачной при должном соблюде-нии фиксации (а при насыщенном слое – един-ственно возможной). Документация Рудинского более продумана и богата, нежели у предшест-венников. Точность планов находок была столь высокой, что она не часто достигается совре-менными исследователями. При этом раскопки охватили лишь периферию жилых комплексов стоянки [ИА НАНУ, ф.10, № 13]. В сентябре 1932 г., во время разведок в Черниговском Поде-сенье Рудинский открыл палеолит близ с. Пуш-кари и заложил разведочный раскоп. Вот как это событие он описывает в одном из писем: «Всего несколько дней, как вернулся с Черниговщины,

где пробыл как никогда долго, более 2½ меся-цев. «Благословенная страна неолита», как я оп-ределил ее после Смячки (вы не знаете еще на-ших стоянок с костяной индустрией!), начинает становиться страной палеолита. Поздно, нака-нуне отъезда, за неделю, я открыл новую и очень богатую стоянку с поразительным по четкости технических навыков инвентарем и в ясных гео-логических условиях. Боюсь пока что распро-страняться, но думаю, что мы перед находкой исключительной» [Рудинский–Поликарповичу, 3.10.1932, ЮКМ, ф.1]. На следующий год М.Я. Рудинский с группой коллег приступил к иссле-дованиям Пушкаревского поселения большим раскопом 144 м2 и серией шурфов. Применяв-шиеся им методики фиксации (например, орто-гональная фотосъемка раскопа со специальной вышки и монтаж плана из фотоснимков) и рас-копок по сей день может считаться передовой. М.Я. Рудинским и И.Г.Пидопличко тогда же бы-ли открыты стоянки Пушкари 2 и 3. Вскоре по возвращении из Пушкарей Михаил Яковлевич был арестован и сослан. Начался разгром Киев-ской археологической школы [Граб, Супруненко 1992]. Материалы Пушкарей Рудинский смог опубликовать лишь в послевоенные годы, после возвращения из ссылки, когда он занял пост ученого секретаря Института Археологии в Киеве. Исследования палеолита в Черниговском Подесенье грозили прерваться на неопределен-ный срок. Возглавивший почти поголовно ре-прессированную украинскую археологию ле-нинградец Л.М. Славин был поставлен перед этим печальным фактом. Чтобы продолжать ис-следования в республике, ему пришлось срочно приглашать специалистов из Москвы и Ленин-града [Кононенко, 1992; Формозов, 1998]. Наи-более активно откликнулся археолог - энцикло-педист М.В.Воеводский. Образовавшуюся ла-куну, по его мысли, могла заполнить экспедиция нового типа, за организацию которой он с энту-зиазмом взялся.

Работа его Деснинской экспедиции стала одним из важнейших этапов исследований па-леолита Подесенья. Это яркий пример успеш-ной организации археологических работ в усло-виях планового хозяйства (такие условия опти-мальны для успешного развития археологии при условии, что исследования не отягощены идео-логическими догмами). Резко расширились, а порой и коренным образом изменились наши представления о каменном веке региона. Не все

13

выводы и результаты выдержали проверку вре-менем, но это не преуменьшило значение иссле-дований Воеводского в целом. Даже не под-твержденные в итоге выводы приводили та-лантливого ученого к открытиям. Экспедиция проработала 8 сезонов (1935-40, 46-48 гг.) [ИИМК, ф2, 1937, д.251, 252; ф.35,1939, д.25, 80; 1940, д.19]. Она ставила задачей изучение па-леолита от Вщижа до устья Сейма и по Сейму до Курска, а так же обследование и учет памят-ников других эпох. Воеводский творчески по-дошел к опыту проведения его учителем Б.С. Жуковым комплексных антропологических экс-педиций в 1920-х гг. Деснинская экспедиция впервые в отечественной археологии приступи-ла к комплексному (археологическому и естест-веннонаучному) изучению памятников. Этому способствовало постоянное участие в исследо-ваниях геологов и палеонтологов. Одновремен-но Деснинская экспедиция ставила новаторскую цель: изучение всего спектра разновременных археологических памятников от палеолита до средневековья с пристальным вниманием к ка-менному веку в определенном историко - гео-графическом регионе. Ее опытом и методиками впоследствии руководствовались многие архео-логи. Комплексными были не только цели экс-педиции, но и ее организация. Хотя головным учреждением оставался МГУ, в качестве органи-заторов экспедиции, благодаря активному по-средничеству и организаторскому таланту М.В. Воеводского выступили ГАИМК, ИА АН УССР и региональные музеи. Воеводский координи-ровал ее работу и работал сам на конкретных памятниках. Так достигались высокий темп ра-бот без снижения качества и оптимальное рас-пределение сил и средств.

К 1936 г. организационный этап был за-вершен. Воеводский сформировал мощную ко-манду ученых, в которую вошли археологи раз-личного профиля и геологи, отвечавшие за есте-ственнонаучные исследования памятников и их окрестностей. В команду вошла и уцелевшая часть Кабинета Антропологии ВУАН. Основная часть – молодые археологи: кандидаты наук, ас-пиранты, студенты. Анализом геологии и гео-морфологии палеолита Десны занимались В.И. Громов и В.А.Хохловкина (ГИН) и т.д. Уже в 1936 г. были открыты палеолитические место-нахождения Попова Руза, Ложок, Крейдяный ров. Тогда же сотрудницей Деснинской экспеди-ции О.Н. Мельниковской был обнаружен ряд

местонахождений каменного века на р.Смячка и у с.Лисконоги [Мельниковская, 1950]. В даль-нейшем череда открытий продолжалась ежегод-но: Аникиев ров 2, Пушкари 4, 5 (Харьковский ров), 6, 7 (Покровщина) – открыты Воеводским в 1937 г., Давидов Березняк, Усть-Кравцовская, Пушкари 8 (Кравцов ров) – в 1940 г. Положи-тельный эффект дала длительная работа на не-больших территориях, позволяющая вести сплошную разведку, детально осматривая каж-дый мыс и овраг [Воеводский, 1937, 1940а,б]. Параллельно шли раскопки. Открытую еще в 1933 г. стоянку Пушкари 2 (Аникеев ров 1) рас-капывал в 1937-40 гг. сам Воеводский [1952]. Пушкари 3 (Сосоницкий ров) в 1937 г. исследо-вала И.А.Семенова-Талицкая, а в 1938-39 гг. – опять сам Воеводский. Часть раскопочных работ вёл украинский палеонтолог и археолог И.Г. Пидопличко. В 1936–38 гг. им были раскопаны два памятника, давшие палеоантропологические находки. Первый – это Новгород-Северская сто-янка (открыта Рудинским) размещавшаяся в гротах под плитами песчаника [Пiдоплiчка, 1947а]. Второй – Чулатово 1 [Крейдяной май-дан], где удалось исследовать часть культурного слоя с очагом и «кострищами» и периферию стоянки [Пiдоплiчка, 1947б]. Пидопличко ока-зывал помощь другим отрядам экспедиции в определении палеонтологических остатков, гео-логии культурных слоев. Неподалеку от Чулато-во 1 И.Г. Пидопличко и Д.З. Галич открыли сто-янку Чулатово 2 (Рабочий ров). Она в 1936 г. ис-следовалась Галичем, а затем, в 1937-38 гг., са-мим Воеводским. Чулатово 2 – один из немно-гих памятников палеолита, который исчерпан раскопками (вскрыто св.1000 м2). В процессе была разработана и применена новая методика исследований. Основной ее принцип заключал-ся в том, что все находки, включая мельчайшие чешуйки кремня, не только наносились на план, но и оставлялись на месте до окончания иссле-дования всей вскрытой очередным раскопом площади. Так удалось выявить локальные про-изводственные комплексы, где первобытные мастера занимались кремнеобработкой, а также следы легких наземных жилищ; стало возмож-ным детально проследить микрорельеф древней поверхности [Воеводский, 1948, 1952в].

Исследования поселения Пушкари 1 (Па-сека), прерванные арестом Рудинского, были возложены на начальника другого отряда – П.И. Борисковского имевшего опыт работы в Костен-

14

ках у П.П. Ефименко. В течение 1937-39 гг. вы-явлены остатки жилища [Борисковский, 1940, 1950, 1953; Воеводский, 1952г и др.; ИИМК, ф.35, Оп.1, 1938, д.201; 1939, д.160, 161, 201]. При раскопках Пушкарей была применена иная методика, нежели в Чулатово 2, поскольку куль-турный слой необычайно насыщен обработан-ным кремнем, а потому не представлялось воз-можным фиксировать на плане каждую находку – отметки сливались. Кремень стали снимать в пакеты поквадратно, стараясь не нарушить под-стилающую поверхность. Увлечение выдвину-той Ефименко методикой вскрытия больших площадей привело к утрате части сведений о стратиграфии стоянки [Борисковский, 1953, С. 182-183]. В этом свете мы должны отметить от-ношение М.В.Воеводского к проблематике куль-турного слоя. Дело в том, что в 1930-х гг. в со-ветской археологии возобладала методика Ефи-менко, который отрицал значение культурного слоя, как геоархеологического объекта. Воевод-ский реабилитировал культурный слой и после-довательно защищал важность изучения именно слоя, как основного объекта исследований, от-мечая необходимость постоянного наблюдения за разрезами и детальной фиксации микростра-тиграфии [Воеводский, 1948]. Именно такого рода наблюдения дают возможность уточнять вопросы разновременности объектов на поселе-нии, выделения горизонтов обитания и т.д. В на-стоящее время полноценное исследование па-леолитических памятников без отслеживания натурального разреза, микростратиграфии раз-личных участков попросту невозможно. Что же касается метода больших площадей – он в со-временном палеолитоведении безвозвратно ушел в прошлое. Воеводский изложил свои ме-тодические достижения в своей публикации, ныне незаслуженно забытой специалистами. Он предлагал несколько обязательных этапов рас-копок палеолитического памятника. Во-первых, серией шурфов без разборки культурного слоя в них, предполагалось выяснить границы древне-го поселения. Вслед за этим закладывался рас-коп, причем, несмотря на необходимость вскры-тия значительной площади, Воеводский реко-мендовал не увлекаться грандиозными размера-ми, дабы прослеживать в стенках натуральный разрез, необходимый для понимания особенно-сти геологических наслоений и накопления культурного слоя на месте раскопок. Воеводский справедливо ратовал за максимальный сбор ма-

териала при раскопках: брать он рекомендовал все, вплоть до обломков костей и угольков. Позднейшие исследования подтвердили его правоту и в этом. Различие методик исследова-ния разных типов культурных слоев говорит о творческом подходе к работе в Деснинской экс-педиции. Обе методики в дальнейшем применя-лись, но возобладала более точная «чулатов-ская», выработанная Воеводским. В Пушкарях 1, где ныне ведет исследования В.И. Беляева, фиксируется в трех проекциях с делением на пласты каждый кремень, несмотря на насыщен-ность культурного слоя.

Конец 1930-х гг. ознаменовался открытием ряда нижнепалеолитических местонахождений на Десне. Таким образом было доказано заселе-ние бассейна Десны еще в мустьерскую эпоху. В 1938 г. В.И. Громов и В.А.Хохловкина выявили местонахождение Чулатово 3 (Заровская круча), М.В. Воеводский – местонахождение Подболо-тье у с. Пушкари; в 1939 г. В.А. Хохловкина и В.И. Громов – местонахождения Язви и Орехо-вый Лог у Пушкарей, а И.В.Погожева-Сизова и Т.Н.Тралло – местонахождение Араповичи. То-гда же Хохловкина обнаружила ранний палео-лит в с. Неготино близ Брянска [Воеводский, 1939, 1940, 1947, 1952]. В 1940 г. исследования Деснинской экспедиции носили еще более мас-штабный характер. Воеводский обследовал па-леолитическую стоянку в Мезине, намечая бу-дущие раскопки. Продолжились раскопки Чула-тово 3, в процессе обследования окрестностей были открыты еще два местонахождения палео-лита в Араповичах. Тогда же Воеводский от-крыл стоянку Погон (Пятый метр) в Пушкарях. Планируя работы на лето 1941 г. он предложил К.М. Поликарповичу возглавить новый отряд Деснинской экспедиции, который продолжил бы исследования в Елисеевичах.

Анализируя данные собственных раскопок и иных работ по исследованию Восточноевро-пейского верхнего палеолита, Воеводский от-верг теорию Ефименко о прямой связи этапов смены природных условий и стадий развития палеолитической культуры. Более того, он од-ним из первых пришел к выводу о том, что в па-леолите существовали локальные археологиче-ские культуры. Взгляд В.И. Громова на геологи-ческие условия залегания памятников палеолита на Десне привел М.В.Воеводского к ошибочно-му мнению: он сделал вывод, что мустьерская эпоха и начало верхнего палеолита связаны с

15

максимальным распространением днепровского оледенения. Однако ошибка заставила Воевод-ского расширить район работ в Посеймье – бас-сейн самого крупного притока Десны, на терри-торию, не занимавшуюся покровными ледни-ками. Это привело к новым открытиям. Еще в январе 1940 г. Воеводский связался с директо-ром Курского краеведческого музея, предпола-гая провести раскопки на единственной извест-ной тогда в Посеймье стоянке Сучкино и орга-низовать рекогносцировочные разведки. В 1941 г. был открыт самый известный памятник па-леолита Посеймья – Авдеевская стоянка. Весной у д.Авдеево рухнул берег р.Рогозны, открыв взорам кусок бивня мамонта. Колхозный брига-дир И.Д. Авдеев сообщил о находке в Курский музей и 18.06.1941 оттуда под руководством В.И. Самсонова, выехала группа сотрудников в которую вошел учитель Н.Н.Буданов. При об-следовании берега были установлены места скоплений костей древних животных, угольков, осколков кремня и сделанных из него орудий. [ГАКО Ф.Р-3139, оп.1,д.218]. Началу раскопок с Воеводским помешала война.

В 1944 г. на Всесоюзном археологическом совещании Воеводский заявил в качестве пер-спективного плана исследований изучение стоя-нок Бежицкого, Брянского, Гремячского, Новго-род-Северского и Понорницкого районов Поде-сенья в 1945-49 гг. В 1946 г. Деснинская экспе-диция возобновила полевые исследования [ИА РАН: Р-1 №№ 72, 115, 156, 291, 1296]. Воевод-ский совершил рекогносцировочную поездку по Десне через Брянск, Елисеевичи, Трубчевск, Пушкари, Новгород-Северский, Мезин, Сосни-цу, Чернигов, осматривая памятники и восста-навливая утраченные в военные годы связи. Он посетил местонахождение раннего палеолита в Неготино, затем заложил на стоянке Елисеевичи у берегового обрыва р. Судость небольшую за-чистку. В конце июля 1946 г. наконец состоялся его выезд в Курск и Орел, после чего Деснин-ская экспедиция перенесла часть работ в Кур-ское Посеймье. Работы велись на средства НИИ и Музея Антропологии МГУ и ИИМК АН СССР. Основным объектом исследований стала Авдеевская палеолитическая стоянка, тем более что по ее территории планировалось провести ЛЭП [ГАКО, Ф.Р-3139, оп.8 д.128]. Поначалу археологи считали, что имеют дело с переотло-женной стоянкой и копали её ускоренно, с це-лью получения находок. Лишь в 1947 г. стало

ясно, что остатки поселения лежат in situ [Вое-водский, 1949а; Гвоздовер, 1955]. В 1947 г. Ав-деево копала М.Д.Гвоздовер, а Воеводский осу-ществлял общее руководство, курсируя меж Ав-деево и Пушкарями. В раскопках участвовали П.И.Борисковский, геологи А.И.Москвитин, М.Н. Грищенко и сотрудники МГУ [Гвоздовер, 1950, Москвитин, 1950, Грищенко, 1951]. Продолжа-лись в 1947 г. работы и на Десне: близ Пушкарей изучалась стоянка Песочный ров и другие па-мятники (участвовали В.А.Падин – новый ди-ректор Трубчевского музея, В.А. Хохловкина, А.А. Формозов), а потому не вполне оправданно выделять Деснинский довоенный и Сеймский послевоенный этапы деятельности [Щавелев, 1995]. Исключительно Посеймьем экспедиция занималась лишь в 1948 г., да и то в силу форс-мажорных обстоятельств. На раскопки стоянки бросили основные силы и средства экспедиции. В связи с рождением дочери М.Д. Гвоздовер не могла принять участие в работе. Воеводский был болен, часть организационной работы взяла на себя его жена А.Е.Алихова. Сам ученый про-должал разведки в окрестностях, сотрудник экс-педиции А.А. Формозов выявил палеолит у с. Сорокино [Береговая, 1960]. В октябре 1948 г. М.В.Воеводский скончался. С его смертью пре-кратила существование и экспедиция, во многом опередившая время. Деснинская экспедиция – наиболее значительное его творение – стала кузницей археологических кадров страны: про-шедшие эту школу специалисты взяли на себя труд по возрождению археологии страны после войны и террора. В экспедиции Воеводского об-рели опыт многие исследователи. Имена боль-шинства связаны с дальнейшим изучением дес-нинского бассейна. Все они – талантливые не-ординарные личности. Парадокс, но это – одна из причин финала экспедиции. Без объединяю-щего начала в лице Воеводского каждый пошел в науку своим путем. Комплексных археологи-ческих изысканий такого масштаба, организа-ционного уровня и системного охвата в Подесе-нье не проводилось ни до, ни после.

Важный этап исследований палеолита бас-сейна Десны связан с деятельностью белорус-ского ученого К.М.Поликарповича. Его работа отличалась применением новых результативных методов исследований. В 1930 г. он приступил к поискам палеолита на территории Подесенья, избрав основным поисковым критерием нали-чие местонахождений плейстоценовой фауны. В

16

отличие от хорошо финансируемой Деснинской экспедиции, трудоемкие пешие разведки велись исключительно за счет личных средств ученого. Первой водной артерией, которую он обследо-вал, была р.Судость. В течение месяца он ос-мотрел несколько местонахождений ископаемой фауны и открыл две палеолитических стоянки – Елисеевичи и Курово [ЮКМ,ф.1,д.6/1; ИИМК, ф.2,оп.1, д.789, 1931; Поликарпович, 1932, 1968]. Если Курово было лишь отдельными, взвешен-ными в слое суглинка фрагментами костей и кремней, то в Елисеевичах исследователь имел дело с полноценным памятником, имеющим на-сыщенный культурный слой. По личной ини-циативе и вновь за личные средства в июне 1931 г. Поликарпович продолжил обследование пра-вого берега Десны на протяжении 150 км между Дубровкой и Брянском. Обследование несколь-ких местонахождений мамонтовой фауны па-леолита не дало. У Н.И.Лелянова была осмотре-на многочисленная коллекция археологических и палеонтологических находок. Раскопки в Ели-сеевичах не состоялись ввиду отсутствия средств [ЮКМ, ф.1, д.9, №1; ИИМК, ф.2,оп.1, 1932, д.99]. В дальнейшем работы в Курово во-зобновлялись в 1936 и 1947 гг., когда при помо-щи В.П.Левенка было заложено 28 шурфов об-щей площадью 215 м2, не сказавшие ничего су-щественно нового [Поликарпович, 1968].3 Сле-дующий раз Поликарпович вернулся на Десну в 1934 г. Просматривая «Правду» от 8.10.1934, он увидел сообщение о находке скелета мамонта в с.Юдиново Погарского р-на Западной обл.. Из общения с краеведами [ЮКМ, ф.1, д.31, №17] выяснилось, что 01.09.1934 местным учителем В.Д.Зайцевым, выявившим с костями кремне-вые орудия, открыта новая палеолитическая стоянка. 17-18 октября она была обследована Поликарповичем, а незадолго до него геологом из Смоленска В.Д.Соколовой. В процессе об-следования местности и картофелехранилищ, из которых происходили кости и кремни, удалось установить, что речь идет минимум о 2 стоянках [Поликарпович, 1937].

В июне-июле 1935 г. Поликарповичем бы-ло проведено обследование западного берега проходной долины, соединявшей некогда Ипуть с верховьями Снова, а также правобережье Сно-ва, вплоть до впадения в Десну. Результативны-ми назвать разведки трудно – выявлено всего 3

3 - Осмотр Куровской стоянки нами в 1990 и 2001 гг. также не дал новой информации.

пункта находок плейстоценовой фауны, следов палеолита обнаружить не удалось. Но интуиция не подводила исследователя: палеолит был, про-сто его не удалось тогда обнаружить. Кроме то-го, К.М.Поликарпович совместно с Е.А. Кали-тиной осмотрел несколько местонахождений на р.Болва, а в 1936 г. обследовал на р.Водоча место находки фауны в с. Герасимово. В овраге южнее села встречены останки мамонта и шерстистого носорога [ИИМК,ф.2,оп.1,д.265, 1936]. Летом 1937 г. Поликарпович провел новые разведки на Десне [ИИМК, ф.2,оп.1,1937,д.224]. Он обсле-довал правый берег Десны между Брянском и Трубчевском на протяжении 68 км и приток Су-дости – р.Вабля. Были осмотрены случайные местонахождения ископаемых костей у д. Дольск, Радутино, Телец, Теплая, Жигалки, Юрово без следов палеолита. С директором Трубчевского музея В.П.Левенком было осмот-рено местонахождение Шакин ров, 28-29 авгу-ста там были проведены раскопки. Оказалось, что культурный слой разрушен природными процессами и карьером. В стенках и отвалах карьера исследователи собрали кости мамонта, бизона, северного оленя и шерстистого носоро-га, а также расщепленный кремень. Левенок нашел обломок изделия из бивня. Инвентарь оказался бедным, и определить культурную принадлежность не удалось. Непотревоженного культурного слоя позднее ни В.П.Левенку, ни В.А. Падину, ни нам в 1990 г. найти не удалось. Кроме того, в 1937 г. Поликарпович провел раз-ведки палеолита в Курском Посеймье [ИИМК, ф.2,оп.1,1937, д.225]. Осмотр доброго десятка местонахождений фауны не принес открытия палеолита. Как показали исследования, палео-лит верхнего и среднего Сейма концентрируется преимущественно по не обследованному Поли-карповичем левобережью, что в целом для По-десенья не характерно. Благодаря сплошному обследованию местонахождений плейстоцено-вой фауны К.М.Поликарповичу удалось в 1930-1937 гг. выявить на территории Подесенья 4 но-вых памятника палеолита (Елисеевичи, Курово, Юдиново, Шакин Ров), что подтвердило пра-вильность основного поискового критерия.

АН БССР отказала в выделении средств на раскопки в Елисеевичах в 1931 и 1933 гг. Поиск источников финансирования привел исследова-теля к коллеге и другу С.Н.Замятнину. Тот со-общил в письме 22.7.1934: «На днях мне при-шлось спешно составлять план экспедиционной

17

работы на будущий 1935 год. Эту работу Инсти-тут Антропологии и Этнографии считает необ-ходимым сосредоточить на палеолите, собрав все возможные исследовательские силы. Ассиг-нования, по-видимому, будут даваться солидные, и в плане я наметил ряд палеолитических экспе-диций (П.П.Ефименко – Костенки-Борщево, Сосновский – Сибирь, Городцов – Тимоновка, я – Кавказ и К.М.Поликарпович – Елисеевичи). Я в смете на Ваши работы поставил 5000 руб. Ви-димо Елисеевичи – первоклассный памятник и необходимо, чтобы Вы могли провести доста-точно широкие раскопки (тем более что в Тимо-новке, по-видимому, близкой к Елисеевичам, столько неясностей в характере размещения культурных остатков!). Сообщите мне Ваше от-ношение к этому проекту». 19.4.1935 Замятнин вновь пишет Поликарповичу: «Сейчас дела об-стоят таким образом: мне удалось сохранить в смете ассигнования на Ваши исследования лишь в урезанном виде, а именно 2000 рублей. Если Вы хотите получить эти ассигнования и провести исследования, то сообщите спешно. Разумеется, только, все коллекции поступят в Музей Антропологии и Этнографии и, у нас Вы дадите первую их публикацию (печатные воз-можности хорошие, работа не залежится). Со-общите, что Вы предполагали бы сделать на эту сумму. Мне бы представлялось, что на одном из местонахождений (Елисеевичи или другое м.б.?) следовало бы начать раскопки, а на других про-вести небольшие работы и продолжить разведку. А на будущий год можно было бы поставить Вам большую экспедицию (покажите этот год, что сулит материал; по-моему, у Вас находки очень многообещающие)» [ЮКМ,ф.1,д.33, №6].

Раскопки в Елисеевичах на средства МАЭ велись с 14 августа по 29 сентября 1935 г. В них участвовали Е.А.Калитина и краеведы Бежицы. Рассмотрим методику полевых исследований. Раскоп был ориентирован по сторонам света и разделен на сетку метровых квадратов с поряд-ковой нумерацией. Условным нулевым репером считался нижний контакт чернозема, инстру-ментальная нивелировка находок не производи-лась. Несмотря на небольшую площадь раскопа, он дал потрясающий набор артефактов. В пре-делах раскопа было обнаружено скопление кос-тей мамонта (в основном бивней и черепов, что заставило исследователя предположить культо-вый характер скопления) и значительное число кремневых и костяных орудий, которых особен-

но много было в скоплении зольной массы у южной стенки раскопа. Среди поделок из кости оказались уникальные произведения первобыт-ного искусства: орнаментированный бивень ма-монта, женская статуэтка из бивня и пластины из бивня с гравированным орнаментом – «чу-ринги» [Поликарпович, 1940; 1968]. Раскопки были хорошо для того времени документирова-ны, однако часть документации при неясных об-стоятельствах утрачена. Попытки реконструи-ровать план этого участка специалистами в 1970-90-х гг. поначалу оказались неудачными [Сергин, 1975], а затем убедительными [Грехова, 1993]. Это подтвердили наброски, схемы и чер-тежи, обнаруженные нами при исследовании архива К.М. Поликарповича. «Чуринги», и ста-туэтка располагались под скоплением черепов и костей мамонта, представлявших собой конст-рукцию вокруг неглубокой искусственной ямы [Грехова, 1993; Архив МАЭ, К-1, оп.2, № 734-735; ИИМК, ф.2, оп.1 №103, 1935]. Результаты первых стационарных исследований Елисееви-чей вызвали восхищение, и проблем с финанси-рованием следующего полевого сезона практи-чески не возникло. «На работы в Елисеевичах Вам ассигновано ИАЭ 6000 руб. …Надо будет составить план монографии о Елисеевичах для сметы изданий 1937 г. (хорошо ее подогнать к 20-й годовщине Октября)…» [Замятнин – Поли-карповичу, 06.06.1936; ЮКМ, ф.1, д.33, №6]. Новые раскопки в Елисеевичах длились с 9 ав-густа по 10 октября 1936 г. Методическим упу-щением было недостаточное наблюдение за гео-логией и стратиграфией. В целом два года дово-енных раскопок Елисеевичей принесли коллек-цию, позволившую датировать памятник ниж-немадленской стадией палеолита. Ранее Поли-карпович считал Елисеевичи более древним – ориньякско-солютрейским памятником (причи-на тому, в частности, статуэтка, нехарактерная для мадлена). Елисеевичи вошли в сокровищ-ницу мировой культуры, быстро получили все-мирную известность и вошли в учебники по ар-хеологии и древнейшей истории [Ефименко, 1953]. Отметим, что 1940 г. антрополог Е.В. Жиров в скоплении зольной массы, взятой в Елисеевичах монолитом в 1936 г., выявил ос-танки ребенка [Поликарпович, 1968]. Это палео-антропологическая находка до сих пор не полу-чила должной оценки исследователей.

Даже военное время не мешало Поликар-повичу думать о совершенствовании методики

18

раскопок. В эвакуации, в период с 08.08.1941 по 28.11.1942 он был старшим коллектором геоло-горазведочных партий Казахского геологическо-го управления на поисках олова [ЮКМ, ф.1, д.39]. Методика работ натолкнула его на мысль о применении подобной технологии при раскоп-ках [Поликарпович, 1968, С.45]. Поликарпович впервые применил технологию промывки при раскопках 1946 г. Результат был ошеломляю-щим: десятки тысяч мельчайших кремневых чешуек, обломочки костяных иголок, бусинки и даже хрусталики глаз пресноводных рыб. Ныне промывка слоя применяется на большинстве палеолитических памятников, но мало кто пом-нит автора метода.

Работа в Елисеевичах в 1946 г. велась с 3 августа по 17 октября уже за средства АН БССР. Особо отметим тот факт, что стоявшая в руинах послевоенная Белоруссия смогла изыскать со-лидные средства на возобновление широкомас-штабных археологических исследований. В рас-копках участвовали К.М. Поликарпович, Л.А. Михайловский, Ф.Ф.Павлов, Н.Г.Павлова и В.П. Левенок. Новый раскоп дал насыщенный мощ-ный культурный слой с разрушенной конструк-цией из костей [Поликарпович, 1968]. Результа-ты раскопок были доставлены в Минск.4 Рас-копки в Елисеевичах были продолжены в 1948 г., экспедиция в составе К.М. Поликарповича, Л.А.Михайловского, В.П.Левенка и Ф.М. Завер-няева работала с середины июля по начало сен-тября. Раскоп вскрыл скопление находок и золь-ной массы над углублением, принятым за следы жилища. В 1949 г. И.М. Громов (ЗИН) провел определение фауны из довоенных раскопок. К концу 1949 г. К.М. Поликарпович завершил ра-боту «Раннеродовое общество верхнего По-днепровья по раскопкам верхнепалеолитической стоянки в д.Елисеевичах» объемом 400 с. маши-нописи и 200 иллюстраций. В урезанном виде она вошла в монографию «Палеолит верхнего Поднепровья». Нельзя не отметить слово Поли-карповича в методике описания каменного ин-вентаря. Он предложил терминологию, отли-чающуюся от классической. Правый и левый края пластины определялись при повороте ее к себе «нижней половиной», «основанием» (про-ксимальной частью), от себя «концом» или «верхней половиной» (дистальной частью) «ни-зом» (брюшком) книзу и «верхом» (спинкой)

4 - Не обошлось без курьезов: работники железной дороги требовали справ-ку ветеринара о том, что мамонты не умерли от заразной болезни [ЮКМ, ф.1, д.2].

кверху. Терминология не прижилась. Раскопки Юдиновской стоянки длились с

20 июля по 12 сентября 1947 г. В составе экспе-диции работали К.М.Поликарпович - начальник, Л.А. Михайловский - научный сотрудник, В.П. Левенок - чертежник, Ф.М.Заверняев - фото-граф, Н.П.Павлова - регистратор, [ЮКМ, ф.1, д.2/16, д.12/1 л.1] и М.К. Шевцова – будущая жена Поликарповича. Методика раскопок не от-личалась от методики исследований в Елисее-вичах (включая промывку, разбивку сетки и ее нумерацию; показанное в публикациях цифро- буквенное обозначение квадратов было введено задним числом). Неточная ориентация раскопов по сторонам света связана с положением хозяй-ственных ям, на месте которых раскопы закла-дывались. Памятник исследовался небольшими (15-25 м2) раскопами, причем все однажды вскрытые участки не засыпались при прирезке новых площадей – это можно назвать удачным гибридом кессонной методики (ею пользовался Рудинский, с которым Поликарпович работал в Мезине) и методики раскопок широкой площа-дью Ефименко. Сооружение, внутри которого были выявлены следы очагов, и в котором По-ликарпович распознал следы палеолитического жилища – древнейшей, известной к тому време-ни архитектурной конструкции, отчасти еще уходило под юго-восточную стенку раскопа. Главное в исследовании Юдиново – открытие костно-земляных жилищ палеолита. Среди не столь первостепенных, но заметных достиже-ний важно отметить уже упомянутое совершен-ствование методики раскопок, а так же новую палеоантропологическую находку (плечевая кость человека) и одну из самых северных нахо-док бус из морских раковин Nassa. Итоги раско-пок – коллекция в 49 ящиках, отправленная в Минск. Долго К.М.Поликарпович не мог до-биться создания камеральной лаборатории для её обработки [ЮКМ, ф.1,д.41,№13]. Ныне Ин-ститут Истории АН Беларуси такими возмож-ностями располагает, однако основная часть ма-териалов все еще не обработана и не опублико-вана. Поликарповичу не удалось продолжить раскопки в Юдиново и Елисеевичах, хотя он стремился к этому всю оставшуюся жизнь. В 1954 и 1956 гг. они не состоялись из-за отсутст-вия средств (парадокс, но оправившаяся после войны экономика оказалась не в состоянии обеспечить масштабы работ, имевших место в самые тяжелые послевоенные годы). В планах

19

на 1958 г. было продолжение исследований, од-нако зав. Отделом Полевых Исследований ИА АН СССР А.Я.Брюсов обвинил Поликарповича в археологическом браконьерстве. Тот докумен-тально опроверг обвинения, но отказался от ра-бот. В 1959-60 гг. Поликарпович не выехал на раскопки уже по болезни [ЮКМ, ф1,д.16,18,38; письма ИИМК №307/463-а, №307/633-а от 14.06. и 03.07.1958]. В 1961 г. он с В.Д.Будько за-ложил в Юдиново прирезку к раскопу 1947 г., чтоб доследовать жилище, но не довел ее до конца. Это был последний полевой сезон, скоро К.М. Поликарповича не стало.

После ликвидации краеведческого движе-ния в СССР те, в ком теплилась краеведческая искра, стали стремиться на работу в музеи и ву-зы. Новое поколение местных археологов вос-питывалось теперь в основном представителями академической науки, приезжавшими для про-ведения своих исследований в регионы на 1-2 месяца в году. Такое везение выпадало немно-гим – состав экспедиций был ограничен по чис-ленности. Результатом этих обстоятельств и ста-ло уникальное явление, которое мы обозначили, как феномен «краеведческой археологии».

Ярчайшим представителем краеведческой археологии Подесенья стал Ф.М.Заверняев. Од-ним из важнейших событий в отечественном палеолитоведении рубежа 1950-60-х гг. стало открытие и раскопки уникального раннепалео-литического местонахождения Хотылево 1 [За-верняев, Шмидт, 1961; Заверняев, 1961]. Раскоп-ки велись в 1960-64 гг. (раскопы 1-6), 1975 (рас-коп 7) и 1976 гг. (2-б). Одной из задач Заверняев ставил выяснение геологических условий зале-гания артефактов на большом отрезке долины, что позволило вскрыть строение русла Пра-Десны. Хотылево, благодаря Заверняеву, стало ареной широкого сотрудничества ученых. В ис-следованиях принимали участие геологи Мин-ска, Москвы, Воронежа, Смоленска – А.А. Ве-личко, Л.Н.Вознячук, Г.И. Горецкий, В.П. Гри-чук, М.Н.Грищенко, И.К.Иванова, А.И. Москви-тин, И.Н.Салов, ленинградские палеолитоведы В.П. Любин, В.Е. Щелинский, Л.М. Тарасов, Н.Д. Праслов. Фауну местонахождения опреде-ляли В.И.Бибикова, В.М.Мотуз и А.А. Чубур [Заверняев, 1961, 1972, 1978, др.; Мотуз,1967; ИА РАН,Р-1, №№ 2067, 2298, 2554, 2803, 2993, 5826, 6344; БОМ №№ 4982, 5242, 5341, 5509, 5778, 8297, 8415]. Получен богатейший матери-ал по палеогеографии и раннему палеолиту.

Анализ музейных фондов и архивов позво-лил прийти к выводу, что ряд палеолитических местонахождений, исследованных Заверняевым, обойден публикациями. В Хотылево в устье Кладбищенской балки еще в 1959 г. Ф.М. Завер-няев обнаружил мустьерские изделия. В начале 1980-х там же им были собраны новые артефак-ты, включая фрагмент остроконечника на левал-луазском отщепе. Заверняев обследовал также район местонахождения Неготино, в 1949 и 1958 гг., выявив новое местонахождение у мель-ницы, в обнажении р.Руднянка. У подножия го-родища Вщиж им поднят мустьерский нуклеус [БОМ №4634]. Что касается верхнего палеолита, то первой Заверняев открыл во время разведок 1956 г. стоянку на северной окраине д. Муравьи (Гремячский р-н Черниговской обл.). У колхоз-ного двора в обрыве Судости, на глубине 0,5 м в буром суглинке он обнаружил патинированный резец и 3 отщепа [БГОКМ, НА10/5, 1956].

Разведки, проведенные Ф.М.Заверняевым в 1967-68 гг. привели к открытию в устье Клад-бищенской балки у с. Хотылево новой стоянки – Хотылево 2. Раскопками 1969-75, 1977, 1980-81 гг. было вскрыто 554 м2 культурного слоя близ-кого к восточному граветту Моравии. Среди костяных изделий серия женских статуэток, стилизованные антропоморфные фигурки, браслеты из бивня, проколки, фибулы и пр. Не-которые из них типичны для виллендорфско- костенковского круга памятников, некоторые не находят аналогий [Заверняев, 1974б, 1978б, 1987]. Среди разнообразных орнаментальных мотивов выделяется косой крест и ромб. В про-цессе раскопок отмечены находки расщепленно-го кремня и ископаемых костей и выше основ-ного культурного слоя – следы более поздних палеолитических поселений. В работах в разное время принимали участие палеогеографы А.А. Величко, Ю.Н.Грибченко, В.П.Ударцев, Е.И. Ку-ренкова, А.К.Маркова, палеолитоведы В.Я. Сер-гин, Л.М.Тарасов [Заверняев, 1974б, 1991; Гав-рилов,1997; наши набл.; ИА РАН, Р-1, № 4018, 4318, 4413, 4935, 5504, 5826, 6800, 8296, 8859]. Участок слоя был вскрыт в 1981 г. к советско-французскому семинару «Динамика взаимодей-ствия между естественной средой и доистори-ческим обществом». Хотылево 2 уверенно дати-руется послебрянским временем (23-24 тыс. л.н.). У самого Заверняева был иной взгляд, ко-торый он высказывал в беседах и переписке: «Я его отношу к ранней поре молого-шекснинского

20

межледниковья» [Заверняев-Чубуру, 22.01.1993]. Разведки Заверняева в начале 1980-х гг. в окре-стностях Хотылево не нашли отражения в отче-тах и дневниках, но позволили выявить еще не-сколько палеолитических памятников, введен-ных нами в научный оборот после обработки музейных коллекций и новых полевых исследо-ваний. В дневниках и беседах Заверняев упоми-нал находки изделий палеолитического облика на территории Брянска у городища Чашин кур-ган, у Кургана Бессмертия, на ул.Калинина у старого здания музея. Эти пункты не локализо-ваны и нуждаются в повторном поиске. Предпо-лагал Заверняев наличие палеолита и на терри-тории г. Почеп у Ильинского храма и на По-кровщине [Заверняев-Чубуру, 2.06.1993]. Палео-лит в указанных местах пока неизвестен.

Что касается методических достоинств и недостатков разведок, то фиксация памятников на глазомерных планах была тогда широко рас-пространена не только в провинции, но и в ака-демических учреждениях и была часто не на высоте. Что же касается продуктивности разве-док Ф.М. Заверняева, то она выше всех похвал. Недостатком можно считать лишь то, что в от-чет попадала не вся информация, зафиксиро-ванная в дневнике. Та же досадная неполнота сведений отличает и отчеты о раскопках. Во многом она может быть скрашена изучением полевых дневников, но они пока не изданы. В раскопках к упущениям следует отнести сле-дующие нюансы. Во-первых, не применялась фиксация находок в трех проекциях при помо-щи уровня или нивелира, что уменьшает ин-формативность планов и усложняет интерпре-тацию и анализ результатов раскопок. Спасают профили стенок раскопа, но их не всегда доста-точно для понимания ситуации. Этот огрех про-истекает еще из работы в экспедиции Поликар-повича, где также не велась нивелировка. При этом мы обязаны отметить высокую точность чертежей. Во-вторых, имел место неполный сбор материала. Так, в Хотылево 2 брались толь-ко поделки из кости, готовые каменные орудия, нуклеусы и лишь отчасти – заготовки и отходы производства. Многие артефакты, способные дать информацию о первичном расщеплении кремня, не попали в коллекцию. То же касается остатков фауны Хотылево 2. Причина была от-части в том, что исследователь ежедневно при-бывал и убывал на электропоезде, проходя от места раскопок до станции с рюкзаком по 4 км.

Транспортом экспедицию не обеспечивали, на раскопки выделяли 150-400 руб. С одной сторо-ны – подвижничество, с другой – снижение ка-чества. В-третьих, рабочими (школьниками Хо-тылево) допускалась небрежность, торопли-вость, в результате некоторые артефакты оказа-лись в отвале [Сергин, Величко устн. сообщ.; наши набл.]. Для 1970-х гг. применявшаяся За-верняевым, механически перенесенная из 1940-х гг., когда он работал на раскопках Юдиново и Елисеевичей, методика уже устарела. При этом добытый гигантский по объему материал, со-ставляющий часть базовых знаний о каменном веке Подесенья, до сих пор не в полной мере об-работан. Несомненное достоинство – изучение Хотылево 2 небольшими участками, без вскры-тия больших площадей, хотя даже раскопы За-верняева нужно признать избыточными для од-ного сезона. Важно, что Ф.М. Заверняев, в отли-чие от К.М. Поликарповича, активно сотрудни-чал с геологами и палеогеографами. Благодаря комплексной методике исследований, информа-ция о памятниках стала полнее.

Еще один яркий представитель краеведче-ской археологии, без которого ныне невозможно представить изучение Подесенья – В.П.Левенок. Это археолог-самородок, проявивший талант во многих областях. Он, заняв в 1935 г. пост дирек-тора Трубчевского краеведческого музея, также стал учеником К.М.Поликарповича. Основной сферой его интересов были мезолит, неолит и ранний железный век, хотя, как и все археологи-краеведы, он активно изучал все эпохи. Левенок активно участвовал в раскопках и разведках, ор-ганизованных Поликарповичем, будучи актив-ным сотрудником его экспедиций 1936-37, 1946-48 гг. Он – первооткрыватель палеолитического местонахождения Шакин ров. Внес Левенок скромный вклад и в исследование раннего па-леолита, собрав подъемный материал в Неготи-но в 1957 г. Уже в 1936 г. он, совместно с Поли-карповичем, выделил верхний слой стоянки Елисеевичи. Инвентарь его до сих пор не опуб-ликован, что-либо утверждать относительно да-тировки и культурной принадлежности мы не можем. Именно Левенок еще в довоенные годы первым начал исследования эпипалеолита верх-него Подесенья. Ранее этой эпохой занимался (на средней Десне) лишь М.Я.Рудинский. Перед войной Левенок обнаружил «интереснейшие археологические памятники – безрельефные стоянки деснинской поймы. Это целая категория

21

стойбищ древнего человека времени субборе-ального периода в истории климата» [ЮКМ, ф.1, д.45]. В октябре 1946 г. Левенок открыл на-против пос. Жирятино, на левобережье Судости еще одну эпипалеолитическую стоянку – Комя-гино. В 1948 и 1956 гг. он обследовал ее более детально. Позднее в районе Комягино был вы-явлен целый куст мезолитических поселений. В 1956-58 гг. В.П.Левенок, занимаясь разведками неолита в Курской и Брянской обл., выявил еще ряд мезолитических стоянок [коллекция БОМ № 5245 (1957 г.), коллекция 1956 г. до сих пор не принята в фонды и хранится без номера; ИА РАН, Р-1, №№ 45, 103, 228, 1256, 1569]. Подав-ляющая часть пунктов не вошла в свод «Архео-логическая карта России», ибо фиксация памят-ников и их привязки выполнены небрежно. Ко-личество нанесло ущерб качеству. Важно отме-тить приоритет В.П.Левенка (независимо от М.В.Воеводского) в идее использования мето-дов естественных наук (геологических, геомор-фологических, палеогеографических) в археоло-гии каменного века Десны, что существенно от-личалось от общепринятых тогда методов ста-диальной археологии. Как пишет сам исследо-ватель, он изучал геоморфологию деснинской долины «в связи с классификацией и располо-жением археологических памятников. Произвел несколько тысяч зачисток и шлифов по берегам Десны, как на пойме, так и на высокой стороне. Изучал климатологию к этой работе, геологию, почвоведение и пр.» [ЮКМ, ф.1, д.45]. Работа должна была стать диссертацией, но в войну ог-ромный собранный материал погиб, восстано-вить его не удалось, хотя и была подготовлена к печати в Киеве не увидевшая свет статья «К ар-хеологическому изучению некоторых пойм в бассейне Десны». Нет уже и многих обследо-ванных памятников – они размыты, развеяны. Даже став в 1950-х академическим ученым, Ле-венок остался в определенном смысле романти-ком-краеведом. Не случайно он 26.10. 1960 был избран почетным членом Данковского краевед-ческого общества (Липецкая обл.). На родине в Трубчевске имя Левенка пребывало в забвении, нарушенном серией наших публикаций.

Посеймье было охвачено деятельностью курского археолога-краеведа Ю.А. Липкинга. Если Заверняев и Левенок учились, прежде все-го, у К.М. Поликарповича, то, Липкинг оказался учеником М.В. Воеводского и А.Е. Алиховой [Щавелев,1995,2002; Зорин, 2005]. Одна из важ-

нейших его заслуг перед региональной археоло-гией – это многолетние сплошные разведки по территории Курской обл. В их процессе были зафиксированы сотни памятников, обследованы десятки пунктов находок костей мамонта и дру-гих ископаемых животных. Так, в 1953 г. в уро-чище Малое Городище у с.Дремово-Черемошки были обнаружены кости двух мамонтов. Лип-кинг установил, что с костями найдены и «руби-лоподобные изделия», переданные в школьный музей и отнес местонахождение к палеолиту. Судя по рисункам Липкинга, это необработан-ный кремень со следами случайных сколов: ме-стонахождение можно «закрыть». Еще в 1964 г. Ю.А.Липкинг обнаружил выходы кремня и па-леолитические изделия у с. Ветрено Коренев-ского р-на. Уже в 1977 г. он передал это местона-хождение для дальнейших работ ленинградской исследовательнице В.И. Беляевой, знакомой по раскопкам в Курске. Двухлетние (1977-78 гг.) ре-когносцировочные работы отряда Авдеевской экспедиции выявили здесь комплекс памятни-ков, возможно даже с мустьерскими слоями [Бе-ляева, Майстренко,1978, Беляева, 1980; ИА РАН, Р-1, № 6897]. Осенью 1962 г. жителем ул. Поле-вой в Курске П.З.Калугиным при сооружении погреба были обнаружены кости мамонта. Ме-сто находки посетил Ю.А.Липкинг, выяснив-ший, что речь идет не о банальной находке фау-ны (коих он к этому времени обследовал уже более десятка), а о стоянке палеолита. Он сооб-щил о находке профессору Ленинградского уни-верситета П.И.Борисковскому. Прибывшая в Курск экспедиция (Борисковский и его ученицы В.И.Беляева и Г.В. Григорьева), к работе которой подключился Липкинг со студентами Курского пединститута, в течение 1962-64 гг. исследовала курский палеолит. Во время раскопок 6-летний мальчик Володя Батурин помог археологам от-крыть рядом, на ул. Котлякова еще одну стоянку – Курск 2 [Липкинг, 1971]. Стоянка Курск 1 была исследована раскопом в 101 м2, а Курск 2 – сери-ей шурфов. Обе отнесены к концу верхнего па-леолита. В работах принимал участие геолог М.Н.Грищенко [Борисковский, 1965, 1986; Гри-щенко, 1986; ИА РАН, Р-1, №№2526, 2788, 3085]. С Борисковским и Григорьевой обследо-вал Липкинг в 1964 г. и находкуе костей мамонта в районе Курской Госсельхозстанции, а также ряд местонахождений фауны и расщепленного кремня и кварцита в Посеймье [ИА РАН, Р-1, №№ 3085, 3175]. Несколько позже, в конце

22

1960-х гг. Липкинг обследовал место находки костей молодого мамонта в Шуклинке. На этот раз палеолит обнаружен не был. История Кур-ских стоянок имеет малоизвестное продолже-ние. В 1973 г. Ю.А.Липкинг и учащиеся средней школы № 12 г. Курска на огородах в 150 м к за-паду от стоянки Курск 1 собрали палеолитиче-ские кремни. Так была открыта стоянка Курск 3. Она поныне не обследована специалистами. В отчет, направляемый в Институт Археологии сведения, как водилось у Липкинга, не попали, зато оказались в рукописи «Материалы к архео-логической карта Курской обл.» [НА КГОМА] и в школьном учебнике «История Курской облас-ти» [Липкинг, 1975, С.5]. В возрасте 71 года Липкинг участвовал в раскопках Пенской сто-янки, предвосхитивших открытие палеолитиче-ского микрорегиона Быки – одного из крупней-ших и интереснейших в Посеймье. Предысто-рия такова: работавшие в 1975 г. на строительст-ве очистных сооружений сахарного завода буль-дозеристы обратили внимание на появившиеся из земли кости и каменные орудия. Прораб Г.И. Климов и рабочий Г.В. Сазонов сообщили о на-ходке в Курский обл. краеведческий музей. Ди-ректор КОКМ Л.В. Струкова срочно отправила письмо П.И.Борисковскому [ГАКО, Ф.Р-3139, Оп.8., д.463]. Прибывшей спасательной экспе-дицией руководила участница раскопок в Курске Г.В.Григорьева. Работы длились всего 2 дня, в них участвовали, помимо Липкинга, преподава-тель КГПИ К.Ф.Сокол, сотрудник КОКМ В.И. Склярук и археолог из ЛГУ А.К. Филиппов [Григорьева, Филиппов, 1978].

Часть материалов добытых Липкингом уже безвозвратно утрачена, а часть памятников со-временным археологам пришлось по сути дела открывать заново. Причина – не лучшая его чер-та, как исследователя, характерная для археоло-гов-краеведов. Получая в разведке огромный объем материала, он не всегда добросовестно фиксировал памятники, а порой вовсе не вклю-чал их в отчет. Быть может, надеялся на память, а возможно просто спешил сделать больше. Впрочем, винить Липикнга в этом грехе нужно осторожно, с поправкой на время, ибо не один он отличался тогда подобными «ляпами». Не-сомненная его заслуга – первая в Курском крае попытка популяризации археологических зна-ний, в том числе – о каменном веке [Липкинг, 1971]. Желая быть более понятным, иной спе-циалист скатывается до профанации. К чести

Липкинга, он ни разу не перешагнул этой грани, однако часто приближался к ней вплотную. Со-временному поколению археологов следовало бы учиться у него широте охвата эпох в развед-ках, умению популярно доводить до обывателя результаты и важность своей работы, бороться с такими уродливыми явлениями, как коллекцио-нирование древностей и «черная археология», что в новейшее время особо злободневно.

Подведем итог, обозначив основные черты феномена краеведческой археологии. Почти все его представители вошли в краеведение, а затем в науку в последние предвоенные, либо в пер-вые послевоенные годы. В отличие от массового краеведческого движения своих предшествен-ников, представителей краеведческой археоло-гии было мало. В каждом регионе одна-две яр-ких личности, сочетавших в себе не только ин-терес к науке, но и другие неординарные талан-ты – артистический, художественный, писатель-ский, поэтический. Они были «универсалами» не только в жизни, но и в археологии. Если ака-демические исследователи в послевоенные годы в большинстве своем стали специалистами уз-кого профиля, археологи-краеведы исследовали все подряд. И хотя на них из-за этого сыпались незаслуженные обвинения, иначе и не могло быть. Обычно археолог в регионе был один, а обследовать приходилось весь регион, постоян-но сталкиваться с находками, которые приносят в музей любознательные обыватели. Практиче-ски все археологи-краеведы составляли архео-логические карты и своды памятников, регуляр-но их обновляя. Итог – прекрасное знание спе-цифики региона. Не случайно приезжие иссле-дователи, выехав в поле, старались сотрудничать с ними. Археологи-краеведы, не только изучали древнейшую историю малой родины, но и, по примеру предшественников, популяризировали ее. Как показывает проведенный нами анализ библиографических сводов и газетных подши-вок, число их научно-популярных публикаций в местной и региональной прессе на два порядка выше, чем число аналогичных публикаций, подписанных именами столичных исследовате-лей. Это пример для современных археологов, часто отдающих популяризацию науки в руки журналистов, занимающихся профанацией ис-следований и поиском «жареных фактов». Впрочем, говорить о том, что у археологов-краеведов специализации не было вообще, тоже неверно. Так, например, Заверняева наиболее

23

интересовали каменный век и рубеж нашей эры с его сложным этногенезом. Левенок отдавал предпочтение эпохе неолита (чему посвящены его диссертации – и погибшая в войну, и защи-щенная в 1970-м) и раннему железному веку. Липкинг больше интересовался ранним средне-вековьем. Но при этом все оставались универса-лами: Левенок копал древнерусские курганы в Кветуни; Заверняев добывал 1000-летие Брянска на Чашином кургане; Липкинг собирал кости мамонта и исследовал неолит. Такая ситуация с приоритетами в исследованиях унаследована современной региональной археологией. Ар-хеологов немного больше, чем в эпоху «героев-одиночек», а стоящие задачи – огромны. Изме-нились в первую очередь методика и, как след-ствие, качество работ. Археологи-краеведы как бы «законсервировали» в себе полученные ими от учителей-наставников в 1940-х гг. методиче-ские и практические навыки. К тому же, они имели по сути дела нищенскую материальную базу. В итоге глубоко научные цели и задачи ре-шались археологами-краеведами подчас люби-тельскими средствами. Результат: качество на-учного продукта часто было ниже предъявляе-мых требований. В отчетах о разведках фикса-ция, привязки к местности часто выполнены не-брежно. Многие пункты находок, сделанных Левенком, Заверняевым, Липикнгом в настоя-щее время трудно установить, даже повторный поиск на местности не всегда бывает удачным (справедливости ради отметим, что разведочные отчеты «мэтров» начала 1970-х также не всегда блистательны). При знакомстве с дневниками выясняется, что в отчеты попадала неполная информация. Отсеивались сведения из опасения излишней строгости рецензента, но часто это шло во вред полноте информации. Методика раскопок также была далека от совершенства. Например, Заверняев не признавал нивелир – в итоге ни один объект в его раскопах (за исклю-чением попавших в профили стенок) не зафик-сирован в трех проекциях. Требующий тонкой работы ножом, кистью, тровелом культурный слой вскрывался порой грубо и поспешно – ло-патой. В столице к провинциальным подвижни-кам относились снисходительно. Некоторых ис-следователей раздражало, что провинциалы де-лают серьезные открытия и не желают «делить-ся» [Заверняев, Тарасов, устные сообщ., 1987, 2003]. А на малой родине подвижников, из-за их наивного, искреннего энтузиазма считали «чу-

даками», относясь с пренебрежением к их науч-ным достижениям. Известность если и прихо-дила, то приобретала трагикомичные формы, а официальное признание не приходило. Ослож-няло ситуацию и то, что многие археологи-краеведы, прошедшие через военные годы име-ли, с точки зрения обывателей, неблагонадеж-ные черты (жизнь на оккупированной террито-рии, фашистский плен, ГУЛаг, ссылка). Имело место сложное материальное положение – и личное, и в обеспечении исследований. На раз-ведки и на раскопки часто шли личные сбере-жения и время отпусков. Многие только к концу жизни, когда энтузиазм сменился усталостью и обидой, смогли дождаться почетных званий, на-град. Археологи-краеведы заполнили своей дея-тельностью хиатус в региональной науке 1940-70-х. Эти одиночки, не имевшие ученых степе-ней и званий, по нашему мнению, фактически заложили основу современной региональной археологии, открыв сотни и раскопав десятки памятников. Они стояли у истоков создания ре-гиональных археологических школ, научных центров. При всех методических недостатках, работа археологов-краеведов – огромный вклад в развитие российской науки и культуры. Мно-гие результаты их труда имеют непреходящее значение: открытие уникальных памятников, накопление массового эмпирического материала и его предварительная систематизация. На их данных строятся ныне многие своды источников и аналитические публикации.

Не будет ошибкой утверждение, что в 1950-80-х гг. исследования каменного века в Подесе-нье преимущественно велись все же сотрудни-ками академических учреждений (отметим, что некоторые работы, проводившиеся совместно региональными и академическими археологами - раскопки в Курске, Пенах, разведки по Сейму - были рассмотрены выше). Если со стороны краеведческой археологии выступали 2-3 чело-века, не имевшие ни серьезного финансирова-ния, ни материальной базы, то академическими учреждениями и центральным музеем страны – Государственным историческим – был органи-зован ряд методически и технически подготов-ленных экспедиций. Правда, познакомившись с их историей, мы пришли к выводу, что и в этих учреждениях работа, как и ранее, держалась в основном на энтузиастах-организаторах, заин-тересованных в определенном векторе исследо-ваний, на который и направлялись скромные по

24

масштабам столиц, но несравнимые с нищетой региональной науки средства.

В 1930-40-е гг. в палеолитоведении безраз-дельно господствовала стадиальная теория, со-гласно которой, человечество повсюду проходи-ло ряд закономерных этапов развития матери-альной культуры, связанных с изменением со-циального строя и хозяйства древних людей. П.П. Ефименко, В.И. Равдоникасом и их после-дователями, среди коих наиболее ярка фигура П.И.Борисковского, классическая схема «оринь-як-солютре-мадлен» была детализована, разбита на ступени. В их духе написаны многие нелепи-цы, но, одновременно, и такие, не утратившие своего значения труды, как «Палеолит Украи-ны» Борисковского. Как замечает А.А.Формозов [1994], «надо различать… сущность (стадиаль-ной концепции – А.Ч.) и методы, которыми она насаждалась в СССР. В основе стадиальной схемы лежит идея эволюционного процесса, как фундаментального явления всемирного мас-штаба, что, пожалуй, остается в силе и в совре-менной науке. …Пороками стадиальной схемы в том виде, в каком она формулировалась у нас в 1930-х годах, были бездумное стремление к универсальности этой схемы, невнимание к ме-стным путям развития, к многолинейности в развитии культуры, обязательный автохтонизм, огульное отрицание роли миграций в истории человечества и – самое главное – насильствен-ные методы насаждения этой концепции».

Но стадиальная схема не могла объяснить наблюдений, сделанных в процессе полевых ис-следований. В первую очередь это касается рас-копок палеолита в Костенках Воронежской обл. Первым на такие несоответствия обратил вни-мание ученик Ефименко – аспирант А.Н. Рога-чев. Синхронные памятники давали резко от-личные друг от друга культурные остатки. Это заставило предположить, что развитие культуры в верхнем палеолите не было прямолинейным и экстерриториальным. В 1949 г., после кончины М.В.Воеводского, А.Н.Рогачеву, как знатоку кос-тенковских памятников было поручено завер-шить раскопки Авдеевской стоянки, очень на-поминающей по инвентарю верхний слой Кос-тенок 1, что он великолепно сделал совместно с ученицей Воеводского – М.Д.Гвоздовер [Рога-чев, 1953; ИА РАН Р-1, № 401]. Рогачев вернул-ся к работам в любимых им Костенках. Его на-блюдения на многослойных памятниках, опро-вергающие стадиальную теорию, были налицо.

Поскольку писать о миграциях древних племен и их своеобразии было опасно (обвинят в кос-мополитизме!), миграционизм замаскировался под псевдонимом «конкретно-исторический подход». Конкретно-исторический подход делил верхний палеолит не на стадии, а на локальные культуры. Стадиальная теория опиралась на ти-пологию изделий. Судя по многослойным па-мятникам Костенок, этот метод оказался невер-ным для установления относительной хроноло-гии палеолита. В адрес Рогачева посыпались об-винения: он, де, безосновательно разрушает стройную систему взглядов. Для большей аргу-ментированности Рогачев использовал методы естественных наук. В 1953 г. он продемонстри-ровал результаты раскопок многослойных па-мятников авторитетной ученой комиссии, под-твердившей его правоту. Теперь нужно было выйти за пределы Костенок. Летом 1955 г. ис-следователь организовал экспедицию по изуче-нию расположения стоянок Среднерусской воз-вышенности. Вместе с А.Н. Рогачевым в работе участвовал молодой геолог А.А.Величко и ряд студентов и аспирантов.5 В бассейне Десны экс-педицией были обследованы стоянки Авдеево, Тимоновка, Супонево, Неготино, Елисеевичи, Юдиново, Пушкари, Мезин, Чулатово 1, 2, 3 и ряд других памятников. После комплексного об-следования палеолита центра Русской равнины Рогачев окончательно утвердился в выводе о существовании локальных палеолитических культур, олицетворяющих отдельные социумы с индивидуальным обликом материальной куль-туры, дошедшей до нас в виде археологических источников [Рогачев,1957; ИА РАН, Р-1,№1206]. В 1960-х теория Рогачева получила в СССР поч-ти всеобщее признание, даже П.П. Ефименко признал свою неправоту [Формозов, 2003]. Па-леолитоведы бросили силы не на подгонку па-мятников к определенным эволюционным ста-диям, а на выделение новых локальных культур, региональной специфики. Больше внимания стали уделять естественнонаучным методам в исследовании палеолита, что не замедлило при-нести результаты. Даже после того, как стади-альной схеме были нанесены сокрушительные удары, вечный оппонент А.Н.Рогачева – П.И. Борисковский продолжал оставаться ее убеж-денным сторонником, творчески развивая её. К 1980-м гг. «конкретно-исторический подход»

5 - среди них З.А. Абрамова, С.Н. Астахов, Л.В. Грехова, Ф.М. Заверня-ев.

25

стал давать сбои. Оставалось неясным, какой уровень сходства каменной и костяной индуст-рий следует считать признаком принадлежности к одной культуре. За локальными археологиче-скими культурами начинали теряться общие за-кономерности и единая картина развития палео-литического общества и материальной культу-ры. Часто культуры стали выделяться даже по одной, отдельно взятой, стоянке, выхваченной из хронологического и культурно-исторического контекста. Не случайно О.Соффер назвала пе-риод конкретно-исторического подхода «кризи-сом советского палеолитоведения» [Soffer, 1985]. Однако в 1950-х гг. новая парадигма только вступила в права, из ученика-бунтаря, восстав-шего против учителя, Рогачев сам стал превра-щаться в создателя научной школы. Категорич-ность в оценках и мнениях, свойственная А.Н. Рогачеву, иногда отталкивала людей (так про-изошло с Л.М. Тарасовым в 1959 г., или позже с геологом С.М.Цейтлиным), но число последова-телей быстро росло.

К началу 1950-х гг. создалось ненормаль-ное соотношение между широкой известностью Мезинской стоянки, попавшей в сводные рабо-ты и справочники по палеолиту во всем мире, и фактическими знаниями о ней как об историче-ском памятнике. Возникла необходимость вновь возвратиться памятнику, чтобы попытаться вос-становить встреченные там древние жилищные комплексы, чем и занялся ученик Ефименко – И.Г.Шовкопляс. Однако ознакомление с сохра-нившейся документацией показало, что ее не достаточно для полного восстановления встре-тившихся на стоянке комплексов. Стала очевид-ной необходимость дальнейших исследований в Мезине. Такие раскопки были проведены Ин-ститутом археологии АН УССР в 1954-61 гг. под руководством Шовкопляса. Работы осуществля-лись совместно с Институтом зоологии АН УССР (И.Г. Пидопличко) при участии Киевско-го и Черниговского исторических музеев и Ки-евского ГУ [Шовкопляс, 1954, 1955, 1956, 1957, 1958, 1964, 1965; Пидопличко, 1969; ИА НАНУ, Отчеты и дневники]. В результате работы экспе-диции вскрыто более 1000 м2 культурного слоя, содержавшего большое число разнообразных предметов (включая уникальные произведения первобытного искусства), несколько ям, очагов и следы костно-земляного жилища. Разборке это-го округлого скопления крупных костей было уделено основное внимание в 1954-56 гг. Резуль-

таты раскопок монографически опубликованы [Шовкопляс, 1965; Пидопличко, 1969]. Скопле-ние орнаментированных костей мамонта с вы-бранной губчатой тканью было интерпретиро-вано впоследствии академиком С.Н. Бибико-вым, как один из древнейших ударно - музы-кальных комплексов. По данным Мезинской стоянки Бибиков попытался провести палеоэко-номическое моделирование. Изучение материа-лов и комплексов Мезина и сопоставление их с материалами и комплексами многих других верхнепалеолитических стоянок Восточной Ев-ропы, показало, по мнению Шовкопляса, их значительную общность. На основе этого он по-ставил вопрос об этническом родстве обитав-ших на них групп палеолитического населения. На базе исследований в Мезине И.Г. Шовкопля-сом была защищена докторская диссертация. Кроме того, под руководством Шовкопляса бы-ли проведены раскопки стоянки Клюсы. Её в 1964 г., в Щорском р-не Черниговской обл. об-наружил П.И. Толочко в урочище Цегельня на левом склоне большой древней балки, выходя-щей в долину р. Цаты. В древности приустьевой участок реки не существовал и, таким образом, можно говорить об отнесении стоянки к долине р.Снов. Культурные остатки встречались на площади более 2 га. И.Г. Шовкопляс, исследо-вавший Клюсы в 1965-66 гг., сравнивал матери-ал с Пушкарями [Шовкопляс, 1967; Гладких, Толочко, Шовкопляс, 1967; ИА НАНУ, 1959, 1963-1965/10, д.4677, 4678]. На последнем этапе исследований в Мезине развернулись разведки в окрестностях стоянки. В 1961 г. совместный от-ряд ИА АН УССР и Института геологических наук УССР предпринял работы в Черниговском Подесенье с целью геологической привязки па-леолита. В процессе работ было выявлено 33 местонахождения расщепленного кремня и ис-копаемой фауны. Среди них стоянки Медвежий яр и Мачун на окраине Новгород-Северского, стоянка Бужанка недалеко от г. Короп, местона-хождения Хвойняк, Ложок, Комарня. В 1963 г. Ю.Г. Колосов провел дополнительные исследо-вания стоянки Бужанка, которые расширили объем коллекции фауны и кремневого инвента-ря [Колосов, Бачинский,1963; Колосов,1965; ИА НАНУ, 1961/14, д.4640, 4641].

Одним из учеников К.М.Поликарповича и А.Н.Рогачева стал В.Д.Будько, который продол-жил исследования стоянок Елисеевичи и Юди-ново, начатые в 1930-40-х гг. В 1963 и 1965 гг.

26

новым раскопкам подверглись Елисеевичи. Фи-нансирование этой и последующих экспедиций осуществлял Институт Истории АН БССР. В.Д. Будько ввел единую цифро-буквенную нумера-цию сетки раскопа и общую нулевую линию, от которой в дальнейшем измерялся уровень зале-гания находок. Это было важным положитель-ным шагом в методике исследований. В первом раскопе обнаружилась большая яма, наполнен-ная крупными костями мамонта, второй вскрыл насыщенный кремнем и костями песца и волка культурный слой. Третий дал вытянутое скопле-ние костей мамонта, видимо залегавшее по мерзлотной жиле. Похоже, что на этом участке были отмечены два культурных слоя, однако публикации на этот счет не появились [ИА РАН, Р-1, №№ 2511, 3110; Будько, 1965; Будько, Соро-кина,1969]. В 1962, 1964, 1966-67 гг. экспедици-ей Ин-та Истории АН БССР под рук. Будько раскапывалась стоянка Юдиново. В 1962 г. были обследованы Юдиново 2 и 3 на мысах в глубине заплывшей балки, в устье которой лежит Юди-ново 1. Раскопы 1962 и 64 гг. дали новые сведе-ния о планировке стоянки и доследовали второе костно-земляное жилище. В 1966-67 гг. исследо-вано еще одно жилище, но отчетов и внятных публикаций на сей счет нет [Будько,1967а,б; Будько,Сорокина, 1969]. За непредставление от-четов Будько лишили Открытого листа. Его ма-териалы частью обесценены для науки, слабо опубликованы и депаспортизированы.

Деснинский палеолит в рассматриваемый период изучала и участвовавшая ранее в экспе-дициях Рогачева и Будько сотрудница ГИМ Л.В. Грехова. ГИМ почти не занимался исследова-ниями палеолита после В.А.Городцова, по-скольку сотрудники не проявляли интереса к этой эпохе. Только в 1960 г. в связи с открытием стоянки Карачиж была создана Деснинская экс-педиция, которую и возглавила Л.В. Грехова. Стоянка была открыта Перигляциальным отря-дом ИГАН СССР (А.А. Величко) в 1959 г. при зачистке обнажения в карьере кирпичного заво-да. В 200 м от трассы Брянск–Выгоничи (ныне пр-т Станке Димитрова в Брянске) сотрудники отряда ИГАН Т.Д. Морозова и М.В.Розанов на-шли палеолитические орудия в осыпи, а затем и в разрезе обрыва [Величко, 1961]. В 1960 г. Гре-хова исследовала сохранившийся участок куль-турного слоя [ГИМ №97276]. Материалы весь-ма напоминали полученные в Тимоновке [Гре-хова, 1966; ИА РАН, Р-1 №2062]. Ныне Карачиж

уничтожен карьером. В 1965 г. Деснинская экспедиция ГИМ

продолжила работу совместно с экспедицией ИГАН. На площади между ул.Ленина и Фокина в Тимоновке, Л.В.Греховой были собраны па-леолитические кремни. Два шурфа подтвердили наличие культурного слоя, отделенного от Ти-моновки 1 отвершком оврага. Стоянка получила имя Тимоновка 2 [Грехова, Сорокина, 1965; ИА РАН, Р-1, №3025]. В течение 1966-68 гг. Грехова производила ее раскопки [Грехова, 1968; ИА РАН, Р-1, №№ 3279, 3595, 3685]. Совместно с нею продолжала работу группа палеогеографов, благодаря чему получены полноценные данные о природной среде времени обитания стоянки [Величко, Бердников, Грехова, Губонина, Мар-кова, Ударцев, 1974]. Раскопки в Тимоновке ста-ли основой кандидатской диссертации Л.В. Гре-ховой [1970]. Главным итогом этого исследова-ния стал вывод о существовании в Подесенье особой культурной общности, включающей стоянки Тимоновка 1 и 2, Карачиж, Бугорок, Юдиново, Чулатово 2 [Грехова, 1969а,б, 1970, 1977]. Монографически Тимоновка 2 опублико-вана в соавторстве с палеогеографами [Величко, Губонина, Грехова, 1977]. В 1981 и 1989 гг. на Тимоновке 2 были заложены шурфы для демон-страции памятника участникам международных научных симпозиумов [ИА РАН, Р-1,№10020]. Л.В.Грехова не только исследовала новую сто-янку, но и по архивным материалам и коллекци-ям переосмыслила результаты раскопок В.А. Городцова. Ее работы, посвященные обработан-ной кости и планиграфии Тимоновки 1 – не ме-нее важный вклад в археологию, чем раскопки [Грехова, 1977, 1988].

С 1970 г. Деснинская экспедиция ГИМ продолжила исследования стоянки Елисеевичи, начатые ранее Поликарповичем и Будько. Рабо-ты в 1970, 1972, 1974, 1979 и 1986 гг. вела уже сложившаяся команда археологов и палеогео-графов, что позволило, как и в Тимоновке 2, изучить не только культурные остатки, но и природные процессы, происходившие на месте древнего поселения [ИА РАН, Р-1, №№ 4340, 5179, 6024, 6640, 7591, 8020, 11950]. Предвари-тельный итог исследований подведен в сборни-ке «Палеоэкология древнего человека» [Велич-ко, Грехова, Ударцев, 1977]. Монографическое исследование вышло в свет 20 годами позже [Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 1997]. Продолжение исследований Елисеевичей 1

27

расширило представления о ключевом памятни-ке региона [Грехова,1985,1987,1993,1998; Ве-личко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 1997]. В процессе работ была усовершенствована мето-дика полевых исследований памятников со сло-ем, нарушенным древней мерзлотой [Грехова, 1990]. Елисеевичи – памятник сложный. Окон-чательно ответить на возникшие в процессе рас-копок вопросы (оторванность ям с костями от насыщенного кремнем и поделками культурного слоя, сочетание абстрактного и реалистического искусства, разброс радиоуглеродных дат на три компактных группы, возможная многослой-ность памятника) могут лишь новые исследова-ния. В 1979 г. удалось прийти к выводу, что кре-мень Елисеевичей имел местное происхожде-ние, и добывался в оврагах в непосредственной близости от стоянки. Главным открытием сезона стала стоянка Елисеевичи 2. В 1980 г. она была исследована на площади ок. 20 м2 совместно с отрядом ИГАН под руководством В.П.Ударцева [Грехова, 1980; ИА РАН, Р-1, №№ 8020, 8314]. По каменному и костяному инвентарю стоянка отличается от Елисеевичей 1, сближаясь с Ти-моновкой [Грехова, 1985б, 1990в].

Еще при открытии Юдиновской стоянки, в 1934 г. К.М.Поликарпович отмечал, что рядом имеется еще одно местонахождение, более уда-ленное от реки. В третьем же пункте еще в 1920-х гг. ископаемые кости находил местный житель И.Т.Колбаса. В середине 1970-х гг. работы в Юдиново были реанимированы В.Я.Сергиным, специалистом по жилищам палеолита. Брян-ский палеолитический отряд ИА АН СССР ис-следовал на небольшой площади местонахож-дения Юдиново 2 и 3. Небольшие раскопки 1976, 1979-80 гг. подтвердили наличие культур-ных слоев, скрывающих костно-земляные кон-струкции [Сергин, 1977, 1980, 1981; ИА РАН, Р-1, №№ 6484, 7604, 7606]. Однако, несмотря на перспективность,средства на полномасштабные работы не выделили.

Исследования Деснинского палеолита ЛОИА АН СССР в 1970-х гг. были начаты ис-ключительно по инициативе старшего научного сотрудника ЛОИА Л.М.Тарасова. С 1971 г. его Среднерусский палеолитический отряд пере-дислоцировался на верхнюю Десну, где в пер-вый же год удалось открыть новую мустьерскую стоянку Бетово к западу от Брянска и Хотылево [Тарасов, 1972; ИА РАН, Р-1, №4558]. Оказа-лось, что культурный слой Бетово имеет значи-

тельную мощность – около метра, что требовало разработки специальной методики раскопок. В нее вошли расчленение культурного слоя на го-ризонты и анализ размещения различных групп остатков и их взаимосвязей. Важно отметить то, что небольшие, по 40-50 м2, раскопы позволили проследить множество продольных и попереч-ных разрезов, что оказалось незаменимым при анализе стратиграфии памятника. Методика ис-следований детально изложена Л.М. Тарасовым [1990, 1992б]. Сделанное на основании большой мощности культурного слоя первоначальное предположение о том, что он в Бетово нарушен и частично переотложен [Тарасов, 1977-б] не подтвердилось дальнейшими исследованиями. Раскопки Бетовской стоянки велись в 1972-74 и 1977, 1979-83 гг. [Тарасов, 1973, 1977-б, 1980; ИА РАН, Р-1, №№ 4865, 5120, 7569, 8717]. В общей сложности на памятнике удалось вскрыть 500 м2 ненарушенного, мощного, на-сыщенного культурного слоя. Складывается впечатление, что это почти всё древнее поселе-ние. На периферии оставлен контрольный уча-сток, который может быть изучен при появлении более совершенных методов исследований. За-метим, что Бетово – памятник, заслуживающий развернутой публикации, введен в оборот фраг-ментарно, что не позволяет составить полное представление о результатах исследований. Раз-ведки, шедшие параллельно с раскопками Бето-во позволили открыть ряд новых памятников: в 1972 г. – стоянка Костица, в 1973 г. стоянки Чер-нетово и Городец (все три – верхний палеолит), в 1974 – местонахождение финального мустье Лебедевка и многослойные стоянки Коршево 1 и 2, в 1975 г.- мустьерская стоянка Коршево 3. [Тарасов,1974, 1975, 1976, 1977, 2002; ИА РАН, Р-1, №№ 4865, 5120, 5900, 6062, 6162, 9297, 10124]. Коршевские стоянки, Косица и Чернето-во впоследствии раскапывались, а Городец [Та-расов-Чубуру, 25.09.1989] и Лебедевка – нет. На-личие двусторонне обработанного изделия в Го-родце заставляет обратить на стоянку внимание, ибо такие артефакты не характерны для Дес-нинского верхнего палеолита. В общей сложно-сти Коршево 2 раскопано на площади 150 м2, а Коршево 1 на 162 м2, на обеих стоянках выявле-ны по 3 культурных слоя – раннего и позднего палеолита, а также мезолитический. Инвентарь Косицы, по мнению Тарасова, наибольшее сход-ство имеет с Елисеевичами и с верхнепалеоли-тическим слоем Коршево 2 [Тарасов, 1978,

28

1981-б, 1987, 1989, 1994, 1995; ИА РАН, Р-1, №№ 6999, 8717, 8718]. В 1984 г. – последнем го-ду исследований в Подесенье – Л.М. Тарасов организовал раскопки Чернетово [Тарасов, 1986; ИА РАН, Р-1, № 10240]. В 1975 г. Тарасов во-зобновил исследования Неготинского раннего палеолита. Он не только обследовал местонахо-ждение Неготино, но и открыл новый пункт на-ходок на ручье Руднянка, который копал в 1976-78 гг. В 1981 и 1983 гг. небольшие раскопки он производил на местонахождении Неготино [Та-расов, 1979, 1983, 1985, 1992; ИА РАН, Р-1, №№ 6062, 6162, 6999, 7569, 8718, 10124]. Тарасов [1987, 1989, 1994, 1995] считал Неготинские стоянки древнейшими в регионе. Заметим, что и Хотылево 1 он также «помещает» в переотло-женную морену, что, на наш взгляд, абсолютно неверно: в Хотылево мы имеем дело с базаль-ным горизонтом аллювия. Среднерусский Па-леолитический отряд ЛОИА АН СССР выявил и исследовал запад Брянского палеолитического района. Там Л.М. Тарасов открыл и исследовал довольно компактную группу разновозрастных палеолитических памятников (от домустьерско-го времени до финального палеолита). Особая заслуга Тарасова в открытии и исследовании новых стратифицированных памятников ранне-го палеолита, что позволило детально охаракте-ризовать эпоху мустье рассматриваемого регио-на и поставить вопрос о формировании культур ранней поры верхнего палеолита на местной основе. Наличие разнотипных культурных сло-ев, способствовало совершенствованию методи-ки исследований. Коллекции, собранные Л.М. Тарасовым в Подесенье памятниках, исключая материалы Косицы (хранятся в ГИМ), находятся в ИИМК. К сожалению, материалы до сих пор полноценно не изданы, хотя подготовлены ис-следователем к печати и легли в основу его док-торской диссертации. Неизвестны и 14С даты исследованных памятников.

Ученица М.В.Воеводского, исследователь-ница Авдеевской стоянки М.Д.Гвоздовер в 1971 г. предложила ученику Рогачева, специалисту по памятникам виллендорфско-костенковской культуры Г.П.Григорьеву, посетить Авдеево на предмет возможности продолжения работ. С 1972 г. совместной экспедицией Института ан-тропологии МГУ и ЛОИА АН СССР под руко-водством Гвоздовер вновь начались раскопки Авдеевской стоянки. Толчком к этому были не-санкционированные земляные работы на терри-

тории памятника: проложенная для нужд колхо-за траншея прорезала новый жилой объект сто-янки. В её стенках ученые обнаружили насы-щенный культурный слой и на месте наиболь-шей концентрации находок заложили раскоп [Гвоздовер, Григорьев, Леонова, 1973]. С 1982 года «бразды правления» экспедицией Гвоздо-вер передала Григорьеву, защитившему доктор-скую диссертацию, однако продолжала регуляр-но выезжать на раскопки. Для всех в Авдеевской экспедиции она навсегда оставалась харизмати-ческим лидером, авторитет которого в экспеди-ции непререкаем. Многие палеолитоведы ново-го поколения – С.Н.Алексеев, Е.В.Булочникова, К.Н.Гаврилов, Н.Б.Леонова, Г.Г.Сорокина и др., прошли Авдеевскую школу.6 Среди участников работ были не только студенты историки и ан-тропологи МГУ и ЛГУ, но и школьники (члены археологического кружка, возглавлявшегося ав-тором), студенты истфака и естгеофака КГПИ, аспиранты ИА РАН. Исследованный второй комплекс (Авдеево-Новое) представлял собой овальный 30х15 м объект с большими ямами и полуземлянками по периметру, линией из очагов по оси и многочисленными небольшими ямка-ми на площадке [Гвоздовер, Григорьев, 1976, 1977а,б, 1978, 1979, 1987; Григорьев, 1983, 1987, 1992, Grigoriev 1995; ИА РАН, Р-1, №№ 4923, 5259, 5454, 5585, 5829, 7430, 8170, 8294, 8791, 9789, 10651, 10929, 11374, 13220, 14196, 14197, 15142, 16696, 17103]. Авдеево отличается выра-зительным и своеобразным каменным и костя-ным инвентарем. Среди каменного инвентаря выделяются: 1) наконечники с боковой выемкой на широкой пластинчатой заготовке с ретуши-рованными с брюшка основанием и острием; 2) два типа изделий с подтеской, объединенные в группу ножей костенковского типа. Костяной инвентарь и произведения искусства из кости - «тесла», браслеты, головные обручи, зооморф-ные булавки с ушками, ожерелья из зубов песца, мелкая пластика. В её числе древнейшая на Рус-ской равнине женская статуэтка с проработан-ными чертами лица и прически, реалистичные и стилизованные женские изображения и изобра-жения животных. Отметим богатство орнамен-тальных мотивов: косой крестик, косая и прямая клетка, короткая поперечная черточка, клино-видная насечка, прорезной зигзаг, шеврон. Мно-гочисленны изделия из мергеля [Гвоздовер, 1977, 1985, 1997, 1998; Gvozdover, 1995]. В авгу-

6 - Автор участвовал в исследованиях сезонов 1980-1995 и 1999 гг.

29

сте 1981 г. Авдеево посетили участники Совет-ско- Французского полевого семинара [Археоло-гия и палеогеография, 1981]. Спорово - пыльце-вые спектры анализировались З.П.Губониной [1977], ход раскопок регулярно наблюдался от-рядом Лаборатории эволюционной географии ИГАН (ИГРАН) под руководством А.А.Величко. Фауна определялась Э.А.Вангенгейм, М.В. Сот-никовой, В.Н.Калякиным [1991, 2001]. Своеоб-разие памятника, сложная микростратиграфия и наличие разновозрастных мерзлотных структур заставили в процессе раскопок усовершенство-вать методику исследований, особенно в отно-шении углубленных в материк объектов. Насы-щенность культурного слоя убедила исследова-телей в порочности метода больших площадей [Гвоздовер, Григорьев, 1990]. После того, как в 1992 г. было завершено исследование второго жилого объекта, экспедицию возглавила Е.В. Булочникова, начавшая в 1995 г. новый этап ра-бот при консультациях Г.П. Григорьева. Основ-ная цель – изучение культурного слоя между Авдеево-Старым и Новым. Исследования под-держивались грантами РГНФ [ИА РАН, Р-1, № 19245; отчеты Булочниковой].

Современный этап исследований каменно-го века (с 1980 г.) сходен в основных направле-ниях и методах (комплексность археологиче-ских и естественнонаучных исследований, соче-тание планомерных разведок и широкомас-штабных работ на отдельных памятниках) за-ложенные в 1970-е гг. При этом идут процессы децентрализации отечественной археологии, возникновение региональных археологических центров и школ. Одновременно этап связан и с ростом степени взаимодействия между столич-ными и региональными археологами - профес-сионалами, пришедшими на смену археологам-краеведам 1950-70-х гг. В конце 1980-х гг. с рос-том «демократизации» начались центробежные стремления. ЛОИА АН СССР де-юре являлось составляющей единого учреждения, однако де-факто в ЛОИА имелись свои научные школы, это был, по сути, институт самостоятельный в научном плане. В 1990 г. ЛОИА смогло обрести долгожданную юридическую самостоятель-ность, взяв прежнее историческое название: Ин-ститут Истории Материальной Культуры. «От-ложение» от Москвы юридически закрепило сложившуюся ситуацию. Свой отпечаток нало-жили губительные экономические реформы. Их следствие отсутствие средств в академической

науке и почти полный отказ государства от фи-нансирования археологии. Отсюда – проведение исследований за счет грантов и пожертвований, включая средства самих исследователей. Злобо-дневными стали археологическое браконьерство и торговля древностями. В менее образованном постперестроечном обществе возросло влияние лженауки. Она проникает в краеведение, в учеб-ную и популярную литературу и борьба с про-фанацией – сегодня одна из важных задач наря-ду с продолжением исследований.

Что касается совершенствования методик полевых и камеральных исследований, то, в полном согласии с мнением В.И.Беляевой мож-но сказать следующее: поскольку еще с 1960-х гг. обязательным стало комплексное исследова-ние памятников и подробная фиксация всего ма-териала, то произошло резкое увеличение объе-ма полевой документации. «Документация ста-новилась огромной и разносторонней, а спосо-бы её анализа оставались простыми. Таким об-разом, инструмент оказался проще предмета. Вместе с тем, без быстрого, не отложенного на десятилетия, анализа полевого исследования можно не заметить многие проблемы, возни-кающие в процессе самих раскопок. В связи с этим нам представляется, что совершенствова-ние приемов анализа имеющегося полевого ма-териала является одной из наиболее актуальных задач палеолитоведения» [Беляева, 2002, С.4]. Почти все исследователи новейшего периода ставили перед собой и в той или иной степени решали именно эту задачу.

Исследования стоянки Хотылево 2 в 1992 г. продолжил К.Н.Гаврилов. После работ реког-носцировочного характера раскопки были нача-ты в 1994 г. Узнать о результатах Заверняев уже не успел – в июне его не стало. Финансирование работ 1994-97 гг. осуществлялось по долевому принципу за счет гранта РГНФ и полевой прак-тики студентов БГУ. Отметим организаторскую роль преподавателей БГУ А.М.Дубровского и Е.А.Шинакова. Хотылевская экспедиция не со-стоялась бы, если бы работы не велись совмест-но с представителями региональной археологии Брянска. Работы в Хотылево носят комплексный характер. Сотрудники ИГРАН ведут естествен-нонаучные исследования. На дне раскопа в 1996 г. был заложен стратиграфический шурф, позво-ливший проследить подстилающие культурный слой отложения до коренных пород меловой системы. Ниже культурного слоя были найдены

30

расщепленные человеком кремни [наши набл.; Воскресенская, Гаврилов, 1995; Гаврилов, Ши-наков, 1997; Гаврилов, Воскресенская, Лопатин, 2002]. В процессе работ выяснилось, что на глу-бине около 1,4 м залегает еще один палеолити-ческий слой 1-а, наличие которого предполага-лось ранее [Заверняев, Полевые дневники, БГОКМ]. Отметим, что раскопы были разбиты на сетку метровых квадратов с цифровой нуме-рацией. Они были вписаны в сетку раскопов За-верняева вплоть до стыковки объектов на пла-нах. Работы в Хотылево продолжаются.7

С 1980 г. по предложению известного ар-хеолога из ЛОИА АН СССР Н.Д. Праслова и в связи с обращениями краеведа Л.И.Гришина, после многолетнего перерыва были возобновле-ны раскопки в Юдиново. Начальником экспеди-ции стала З.А.Абрамова. Геологию отслеживал отряд А.А.Величко. Подробно ход работ описан в монографии Абрамовой [1985], мы ограни-чимся краткими сведениями. Для привязки к старым раскопам заложили серию шурфов. При расчистке культурного слоя в раскопе 1981-84 гг. начало проявляться сначала одно, а затем и вто-рое кольцевое ограждение из костей – следы ко-стно-земляных жилищ [Абрамова,Грехова, 1981, 1986; Абрамова, 1982, 1984, 1985, 1987а,б, 1995; Abramova, 1988; Abramova, Grigorieva 1991; ИА РАН, Р-1 №№ 8349, 8874, 9195, 10142, 10212]. Для определения костей мамонта в скоплениях был приглашен палеонтолог В.Е. Гарутт. В 1984 г. председатель колхоза «Победа», на территории которого шли раскопки, Герой Соцтруда М.С. Баранюк и директор Юдиновского музея Л.И. Гришин предложили не переносить расчищае-мые жилища для монтажа в музее, а на месте накрыть павильоном, защищающим от непого-ды. Его сооружение финансировалось колхозом. Идею поддержал секретарь Погарского райкома КПСС Н.Д. Серый. Над раскопом в 109 м2 было возведено перекрытие. В результате жилища Юдиново оказались третьим музеефицирован-ным объектом такого рода в Европейской части СССР. До них были накрыты павильонами па-леолитические жилища в Добраничевке и Кос-тенках (Киевская и Воронежская обл.). Это пер-вый и пока единственный опыт музеефикации палеолита в верхнем Поднепровье. Встала про-блема консервации. Кости, пролежав в суглинке тысячи лет, стали хрупкими, покрывались нале-том микрофлоры. Над проблемой в 1987-88 г.

7 - в исследованиях 1994-1996, 2000-2004 гг. принимал участие автор.

работали химики Е.П.Мельникова и И.М. Со-скина и биолог И.В.Мамонова (Эрмитаж). Оп-тимальным консервантом оказался крем «Фло-рена» [Абрамова, Григорьева, Мельникова, Сла-вошевская, Никитин, 1994]. В 1985 и 1987-89 гг. продолжались косметические работы в павиль-оне. Был заложен раскоп снаружи, его началь-ник Г.В. Григорьева с 1990 г. возглавила экспе-дицию8 [ИА РАН,Р-1, №№ 10815, 12507, 12641]. В 1991-94 гг. средств на полевые иссле-дования практически не выделялось, в это время удалось завершить камеральную обработку ка-менного и костяного инвентаря из раскопок 1980-85 гг. и подготовить материалы к изданию по гранту РГНФ. Функционально-трасологический анализ артефактов провела М. Кристенсен (Исследовательская лаборатория музеев Франции, Париж) [Абрамова, Григорье-ва, Кристенсен, 1997]. В различных лаборатори-ях получена большая серия 14С дат, позволив-шая утверждать, что при разбросе 18-12 тыс.л.н. наиболее вероятное время обитания людей на стоянке около 14000 л.н. В 1995-97, 2000-04 гг. была продолжена работа за пределами павильо-на [Григорьева,1995, 1996, 2002а,б; Абрамова, 1995а,б; Абрамова, Григорьева, 1993, 1997]. Г.В.Григорьева [2002в] впервые после П.П.Ефименко, на обновленной фактологиче-ской базе отнесла Юдиново к западноевропей-ской мадленской культуре, возвращаясь к от-вергнутой полвека назад стадиальной схеме. Ос-тановимся на методиках Юдиновской экспеди-ции. Все крупные кости при расчистке оставля-лись на местах, при необходимости дальнейшей разборки окружающего культурного слоя – на останцах и наносились на план 1:10 с обяза-тельной фиксацией в трех проекциях. В связи с большим количеством кремня Г.Г. Сорокиной в 1984 г. была предложена фиксация кремня с учетом очертаний находок на отдельных планах, заведенных для каждого квадрата, с указанием номеров находок. На полях плана указывались нивелировочные отметки кремней. В упрощен-ном варианте (без абрисов) методика использо-валась в Авдеевской экспедиции. Позднее мето-дика Сорокиной применялась в Костенках, Бы-ках, Зарайске. Обязательным условием исследо-ваний стала промывка культурного слоя, произ-водящаяся с помощью мелких сит с фиксацией горизонта из которого взят грунт. Такой метод промывки совершенней применявшегося Поли-

8 - в работах 1990 г. участвовал автор.

31

карповичем, а, учитывая близость реки к раско-пу, не требует больших трудозатрат. Он позво-лил выявить микротериофауну, мелкие украше-ния, чешуйки кремня и пр. Промывка слоя через сито использовалась в Зарайской, Хотылевской экспедициях и нами в Быках. Можно сожалеть, что она не применяется в Авдеево, где раскоп лежит еще ближе к реке.

В новейшее время активизировали свою работу в области палеолита высшие учебные за-ведения. В 1983-89 гг. вел разведочные работы отряд Авдеевской экспедиции МГУ под руково-дством научного сотрудника НИИ и Музея ан-тропологии С.Н. Алексеева, вскоре переимено-ванный в Среднерусскую палеолитическую экспедицию. В ходе разведок СРПЭ открыты палеолитические местонахождения Малая Лок-ня, Русское Поречное, Погребки, Первомайское, стоянка Октябрьское 2 [Алексеев, 1986,1987, 1988; Алексеев, Григорьев, 1987; ИА РАН, Р-1, №№ 9494, 9893, 10930, 11759, 13757]. Поиск па-леолита в верховьях Сейма успехом не увенчал-ся.9 В 1987 г. исследования шли совместно с Ла-бораторией эволюционной географии МГУ, ка-федрой физической географии КГПИ (Р.В. Ка-банова, А.А. Чубур) и Юго-Западной геолого-разведочной экспедицией НИИ «Гидропроект» (А.И.Скоморохов). В ходе раскопок стоянки Ок-тябрьское 2 (1986-89 гг., вскрыто более 200 м2) обнаружены два культурных слоя. В 1988 г. от-ряды экспедиции вели работы также в Русском Поречном и на Курских стоянках.

Современный этап изучения стоянки Пуш-кари 1 начался в 1981 г. случайно и преследовал лишь демонстрацию культурного слоя участни-кам Советско-Французского полевого семинара. П.И.Борисковский одобрил возобновление ис-следований и предложил своей ученице В.И. Беляевой продолжить изучение шурфа 1939 г.. Поддержал начинание и профессор В.П. Любин. М.Д. Гвоздовер помогла определить последова-тельность и стиль полевых работ [Археология и палеогеография,1981; Беляева, 2002; Синицын, 2003]. Раскопки показали, что исследуемая часть стоянки, включает площадку с очагом, обильно насыщенную кремневым материалом и обшир-ную западину с крупными костями мамонта. За-дача первых лет работ свелась к созданию мето-дики полевого исследования и вскрытию всей линзы культурного слоя. Проблема состояла в оценке связи между объектами и в их макси-

9 - В 1986-87 гг. в исследованиях принимал участие автор.

мальной фиксации [Беляева, 1999; Архив ИА НАНУ, отчеты В.И.Беляевой]. Работы велись при активном участии В.А.Безродина, Н.Н. Бой-ко, Е.Г. Матвеевой, А.Н. Махнёва, В.Г. Моисее-ва, И.В. Паненковой, Е.В. Филипенко, Г.А. Хло-пачева, В.В.Щебуняевой и др.,10 объединенных талантливым руководством В.И. Беляевой. Ки-нофотолаборатория ЛГУ обеспечивала фотоки-нофиксацию раскопок, на базе Пушкаревской экспедиции снят учебный фильм о методике раскопок палеолита. Материалы исследований хранятся в Институте Археологии НАНУ. Гео-логическая характеристика памятника стала возможной благодаря исследованиям Лаборато-рии эволюционной географии ИГРАН. Палино-логические данные опубликованы Е.Н. Новенко, особенности покровных отложений и палео-ланшафты изучаются Ю.Н.Грибченко [Величко, Грибченко, Куренкова 1997 и др.]. Определение и описание фауны проведено Е.В.Урбанас, Н.В. Гарутт, М.В.Саблиным [1997]. Первые радиоуг-леродные даты нового участка стоянки получе-ны благодаря усилиям О.Соффер. Серия дат бы-ла представлена Л.Д.Сулержицким (ГИН). Ана-лиз полученных в процессе раскопок материа-лов был направлен на решение нескольких за-дач: реконструкция палеорельефа стоянок груп-пы Пушкари и их непосредственного окруже-ния; оценка наполнения культурного слоя и сте-пень его сохранности; изучение планиграфии культурного слоя, анализ костяного и каменного инвентаря [Беляева, 1994, 1997а-в, 1999, Беляе-ва, Моисеев, Хлопачев, Махнев, Арсенъе-ва,1999; Беляева, Моисеев, Хлопачев, Арсенье-ва, 2002; Моисеев, 1997, 1998; Хлопачев, 1997; Паненкова, 1997; Щебуняева, 1997 и др.]. Пер-спективы исследования памятника не исчерпа-ны. Новый, участок раскопа сомкнулся с пло-щадкой, прилегающей к трехочажному жилищу. Встал вопрос о степени территориальной и хро-нологической близости между разными зонами поселения. Задача эта может быть решена толь-ко после полного вскрытия периферии жилища. Возобновлены и исследования таких, еще зага-дочных памятников, как Погон и Бугорок.

В Сумской обл. Украины, часть которой входит в бассейн Десны, долго не удавалось об-наружить палеолит. Лишь в конце 1980-х гг. со-трудница Сумского краеведческого музея Н.А. Милованова провела разведки, давшие находки нуклеуса у с.Пески, отщепов у с.Клепалы (Бу-

10 - В 1989-1990 гг. в исследованиях принимал участие автор.

32

рынский р-н), отщепов, кварцитового наконеч-ника с черешком и костей мамонта в с.Большая Бобылевка Глуховского р-на [Милованова, 1989, 1990]. Увы, дальнейшие исследования угасли: Милованова оставила археологию, а другие ар-хеологи Сум не работают с каменным веком.

Когда И.Г.Шовкопляс завершил исследова-ния в Мезине, место раскопок завалили мусором и велели конюху А.И.Трохименко водить на ме-сто памятника группы туристов. Тот выдвинул идею «показа в витринах различных черепков, которые вымывает вода». Работа по сбору ар-хеологических материалов в окрестностях Ме-зина была продолжена создателем и директором Мезинского народного краеведческого музея В.Е. Куриленко. Ныне в музее, стоящем на месте первых находок, свыше 50.000 экспонатов. Ку-риленко продолжил изучение каменного века окрестностей с. Мезин. На правом берегу Десны в оврагах им были найдены еще 7 местонахож-дений костей мамонта и палеолитический па-мятник Костомахин колодец (500 м севернее Мезинской стоянки): на глубине 8 м, в лессе на-шли линзу угля и орудие из кремня. В 50 м за-паднее на той же глубине нашли обломок по-добного орудия. Кремневые изделия найдены и на холмах Памирки и Сокырки в с. Карасивка. Скопления костей мамонта обнаружены в обры-ве на плато Залисна, здесь же найдено рубящее орудие из бивня мамонта. [Куриленко, Котова, 2000; Чубур, 1993]. Кроме полевых изысканий, Куриленко [1992] дал интересную интерпрета-цию орнаментов Мезина, в которых он просле-дил лунную ритмику.

Создание Сеймско-Деснинской палеолити-ческой экспедиции (СДПЭ) автором было связа-но с изучением стратегии расселения палеоли-тического человека в центре Русской равнины. Финансирование осуществлялось из собствен-ных скромных средств и в 1997-99 гг. из средств Курской АЭС. Работы шли на территории Брян-ской, Липецкой, Курской и Черниговской обл. В 1990-92 гг. районом работ были Брянская и Чер-ниговская обл. Отчасти это было повторение маршрутов К.М. Поликарповича 1930-31, 1937 гг. Работы преследовали знакомство со строени-ем долин рек и положением известных памят-ников. В процессе открыта стоянка Савлуково, обследованы Елисеевичи, Курово, Юдиново, Хотылево 111 и 2, Бетовская группа, Шакин ров,

11 - В Хотылево 1 над раннепалеолитическим слоем в лессовидных суглин-ках встречен обработанный кремень верхнепалеолитического облика и костный уголь.

ряд местонахождений фауны. Содействие в ра-боте оказали В.И. Беляева, Г.В.Григорьева, В.А. Падин, В.Е.Куриленко. Шурфовка открытой Л.М. Тарасовым стоянки Городец показала на-личие участков непереотложенного культурного слоя. В 1993-95 гг. обследованы реки Судость и Госома от устья Роши до с.Хотылево, включая проходную долину между верховьями (древний рукав Десны), где на значительном протяжении долины не сохранились террасы, где могли быть следы палеолита. В Хотылево открыт ряд па-леолитических памятников (Сельцо 1, Хотылево 8-12). Хотылево 8 раскопано на площади 20 м2. На 1996 г. на Сейме была открыта гибнущая стоянка эпохи палеолита Быки. До 1999 г. там велись спасательные работы. В процессе работ открыты стоянки Быки 2 и 3, 5 и ряд других па-мятников. В 2000 г. обследован ранний палеолит в Неготино и открыто местонахождение Него-тино 4. В 2004 г. был заложен после 30-летнего перерыва раскоп 8 на раннепалеолитическом местонахождении Хотылево 1, расширивший представления о древнейшем аморфном ком-плексе местонахождения.

Итак, можно выделить ряд периодов в ис-следовании палеолита бассейна Десны (Табл.1).

На протяжении всего периода академиче-ская и региональная наука были взаимосвязаны. Наиболее плодотворных результатов исследова-ний удается достичь при тесном и равноправ-ном сотрудничестве академической и регио-нальной археологии. Эти два направления при известной самостоятельности взаимодополняют друг друга. Академическая наука хорошо мето-дически подготовлена и технически оснащена, но её представители выезжают в регионы на от-носительно короткие сроки и уже из-за этого не в состоянии реализовать исследовательские ра-боты (часто носящие спасательный характер) самостоятельно. Местные исследователи не все-гда обеспечены оборудованием и финансами, но досконально, знают свой регион в археологиче-ском отношении и располагают большим вре-менем для проведения работ. Что же касается уровня подготовки, то в начале XXI в. большин-ство региональных археологов имеют образова-ние и опыт не меньший, чем представители сто-личных школ – это их существенное отличие от предшественников – археологов-краеведов. Та-ким образом, «два крыла» современной россий-ской археологии – должны быть заинтересованы в максимально полном сотрудничестве и взаи-

33

мопомощи. Опираясь на разработанную перио-дизацию, можно рассмотреть, как менялись представления об экономике, культуре, духов-ном мире людей палеолита Подесенья в течение

ста лет исследований, проанализировать совре-менную изученность палеолита в регионе, одно-временно представив собственный взгляд на не-которые проблемы.

Таблица 1. Периодизация исследований палеолита в бассейне Десны Наименование Этапа

Хронологические рамки Краткая характеристика этапа

Этап первоначального накопления сведений 1881–1920

Первые сведения о Российском палеолите. Открытие и изучение местона-хождений плейстоценовой фауны и первых в Подесенье памятников палео-лита (Дегтяревка, Умрихино, Мезин,)

Этап сотрудничества академической науки и краеведческих сооб-ществ

1921-1934

Массовое открытие палеолита и активное изучение совместными усилиями столичных академических институтов и местных краеведческих сообществ (Супонево, Тимоновка, Елисеевичи, Юдиново, Курово, Пушкари, Сучкино, Мезин). Возникновение в Белоруссии и на Украине национальных археоло-гических школ. Этап насильственно прерван.

Этап широкомасштаб-ных комплексных ака-демических исследова-ний

1935–1949

Комплексное изучение регионального палеолита столичными учеными с ориентацией на основательное исследование отдельных ключевых памятни-ков (Пушкари 1, Чулатово 1 и 2, Новгород-Северский, Елисеевичи, Юдино-во, Курово, Авдеево). Попытки возрождения научного краеведения силами столичных ученых.

Этап сосуществования краеведческой археоло-гии и академических исследований 1950–1980

Возобновление планомерных разведок палеолита в бассейне Десны. Широ-комасштабное исследование уже известных (Юдиново, Елисеевичи, Авдее-во, Мезин) и вновь открытых (Хотылево 1 и 2, Бетово, Коршево 1, 2, 3, Курск 1 и 2, Пены, Тимоновка 2, Карачиж, Ветрено) памятников. Экспедиции воз-главляют как столичные, так и местные специалисты. Первые и вторые ра-ботают независимо друг от друга. Выход в свет первых монографических описаний памятников. Появление обобщающих работ, основанных как на новых, так и на материалах предшествующих десятилетий.

Этап децентрализации археологических ис-следований

1980-ныне

Формирование региональных научных школ (сообществ) археологов и их совместная работа с академическими исследователями. Исследования уже известных памятников с применением более совершенных методик (Юди-ново, Хотылево 1, 2, Авдеево). Расширение планомерных разведок палеоли-та и исследование новых разведанных памятников (Октябрьское 2, Быки 1-5, Хотылево 8, Неготино 4). Активная обработка и анализ материалов, полу-ченных исследователями предшествующих этапов. Создание локальных моделей эволюции культуры палеолита в регионе. Попытки реконструкции древнейших исторических процессов.

.

ГЛАВА 2. ЭКОНОМИКА ПАЛЕОЛИТА БАССЕЙНА ДЕСНЫ

Исследование экономики палеолита ставит целью изучение ранних этапов истории взаимо-действия древнейшего общества и естественной среды. Не вызывает сомнений господство в па-леолите исключительно присваивающей формы хозяйства. Основные его формы – охота, собира-тельство и, возможно, рыболовство.

Непрерывно кочующие охотники и собира-тели, подавленные непрерывной борьбой с при-родой: так представали перед взорами большин-ства историков и археологов рубежа XIX-ХХ столетий люди палеолита [Уваров, 1881; Город-цов, 1923]. Примитивные представления о пер-вобытной экономике отразились, в частности, в произведениях художника В.М.Васнецова, вы-

полненных по заказу ГИМ при консультациях В.А.Городцова.12 В начале ХХ века палеолит стал предметом исследований палеоэтнологиче-ской школы, основателями которой были Д.Н. Анучин из Московского университета и от-крывший Мезинскую стоянку Ф.К.Волков из Петербурга. Анучин считал, что человеческая деятельность неразрывно связана с географиче-ским фактором. Он поставил задачу комплекс-ного изучения современного и древнего челове-ка, считая антропологию наукой не только о биологии человека, но и о развитии его культу-ры в определенной природной среде. Среди

12 - Фриз «Палеолит» расположен в Зале № 2 ГИМ, копия его украшает один из залов КОКМ.

34

плеяды учеников Анучина самым одаренным был Б.С. Жуков. Прошедший «анучинскую» школу профессор Жуков в изучении древних культур понимал важность исследования при-родной среды: ландшафта, почв, животного и растительного мира. В этой точке зрения, как теперь выясняется, было много позитивного (особенно для палеолита). Однако Жукову не было суждено развить свои идеи – он умер в концлагере. В советской науке единственно воз-можной платформой стал марксизм. Многие со-ветские историки 1920-30-х гг. восприняли его как набор догм, которым необходимо слепо сле-довать. Первобытную историю стали подгонять под жесткую схему, основанную на данных се-редины XIX в. С средней ступенью дикости с легкой руки П.П. Ефименко [1934] почему-то жестко связывали эпоху мустье и верхний па-леолит, с высшей ступенью – мезолит. Такой схеме неотступно следовали десятилетиями, стараясь не замечать не укладывающихся в неё фактов [Ефименко, 1938, 1953; Поликарпо-вич,1934; Равдоникас,1939].

Между тем, догматические построения в теории первобытного общества не мешали практической стороне. Важный для палеоэко-номических реконструкций фактический мате-риал продолжал накапливаться в процессе рас-копок и в результате лабораторных исследова-ний. В результате стали появляться попытки творчески развить взгляды, застрявшие в XIX в. Как попытки объективного анализа экономики палеолита следует назвать монографию Г.П. Григорьева [1968], а также сборник научных статей, вышедший под заголовком «Охотники, собиратели, рыболовы», где особое внимание также привлекает статья Григорьева [1972]. К важным достижениям этого периода в области исследований первобытной экономики следует отнести открытие А.Н.Рогачевым [1973] слож-ных форм собирательства в верхнем палеолите. Немалая роль уделялась и анализу охотничьей деятельности первобытного человека [Вереща-гин, 1972]. Ряд авторов, в первую очередь укра-инских, обратился, тем временем, к смелым, но не вполне доказательным палеоэкономическим реконструкциям, основой которых служили подсчеты фаунистических остатков из раскопок [Шовкопляс, 1965; Пидопличко, 1969, 1976; Би-биков, 1969; Сергин, 1974а]. У всех исследова-телей в центре внимания оказалась Мезинская стоянка. В этот же период вышла в свет единст-

венная в отечественной историографии статья [Шовкопляс, 1965б], посвященная межплемен-ным связям и проблеме обмена в палеолите, на-писанная с опорой на Деснинские материалы. Очерк развития материальной культуры и хо-зяйства палеолита был сделан С.А. Семеновым [1964]. Его работа, одна из самых полных и об-стоятельных в данной области, не устарела и в настоящее время. Более того, как ни печально констатировать, с той поры подобных обзоров, с привлечением уже новых научных данных, не создавалось. В своей работе, охватывающей ма-териалы всего Старого Света, Семенов неодно-кратно обращался к Деснинским памятникам [С.162, 166, 168, 171]. В более поздних обоб-щающих работах по палеолиту, насыщенных фактами коллективных монографиях «Природа и древний человек» [1981] и «Палеолит СССР» [1984] - реконструкциям экономики палеолита посвящены скупые строки, упор сделан на «чистую» археологию и палеогеографию.

Ярким явлением в исследовании экономи-ки палеолита стала монография «Первобытная доземледельческая община» [Кабо,1986]. Шес-тая её глава целиком посвящена палеолиту, при-чем автор активно использует деснинские мате-риалы. Рассмотрев особенности современных (по данным этнографии) и палеолитических (по данным археологии) первобытных общин, Кабо установил универсалии, сближающие все охот-ничье-собирательские общества: 1) Наличие обязательных компонентов социальной струк-туры: общины, семьи, хозяйственной группы, целевой группы. 2) Связь общины с территори-ей, которую она экономически осваивает (терри-тория – интегрирующий фактор). 3) Зависи-мость численности и стабильности общины от природных условий, техники охоты и степени территориальности. 4) Вхождение общины в экосистему (социобиоценоз). 5) Общинная соб-ственность на землю и ее ресурсы в сочетании с личной собственностью на объекты индивиду-ального или семейного пользования. 6) Преоб-ладание коллективизма в добывании и распре-делении пищи в сочетании с индивидуальным ее добыванием и внутрисемейным распределе-нием. Коллективизм и взаимопомощь – отличи-тельные свойства первобытнообщинного строя. 7) Сочетание равнообеспечивающего, но не уравнительного распределения (преимущества старшим и специалистам); отсутствие имущест-венного расслоения. 8) Внутриобщинное поло-

35

возрастное разделение труда в сочетании с на-чатками индивидуальной специализации в сфе-ре материального и духовного творчества. 9) Межиндивидуальный, межобщинный и меж-племенной обмен деятельностью и продуктами.

В новейший период началось повторное проникновение в историю первобытного обще-ства и археологию палеолита этнологических и культурно-антропологических методологий. В первую очередь это проявилось в возврате к ре-конструкциям и моделированию палеолитиче-ской экономики, палеоэтнологическим построе-ниям, но на этот раз с привлечением статистиче-ских методов [Soffer, 1985; Соффер, 1993а; Ве-личко, 1997]. Однако математическая статистика никак не повлияла на неполноценность исход-ных данных. В результате получившиеся моде-ли оказались не менее спорными, чем на рубеже 1960-70-х гг., хотя и дают немалую пищу для размышлений. Прав А.А.Величко, заметивший, что «эколого-хозяйственные реконструкции… относятся к решению задач со многими неиз-вестными» [Величко, Грехова, Грибченко, Ку-ренкова, 1997, С.153]. Возникли тенденции пе-ресмотра роли и видов охотничьей и собира-тельской деятельности в первобытной экономи-ке населения Подесенья [Сергин, 1991; Чубур, 1993, 1998; Соффер, 1993б]. Концепцию стади-альности первобытной истории, принятую пре-жде, сменила перекочевавшая из этнологии и имеющая в основе своей системный подход к первобытной истории концепция хозяйственно-культурных типов [Зализняк, 1989, 1990; Анико-вич, 1998]. Таким образом, отечественные ис-следования экономики палеолита в настоящее время оказались на рубеже смены парадигм. Анализ современной источниковой базы позво-ляет полагать, что ведущим в первобытной ис-тории и археологии в настоящее время вновь становится палеоэтнологический подход, разви-тие которого было прервано на несколько деся-тилетий. Рассмотрим эволюцию представлений и современные знания о различных направлени-ях первобытной экономики в бассейне Десны.

В палеолите охота, как один из основных видов направленной хозяйственной деятельно-сти, играла особо важную роль в жизни челове-ка и общества. Охота в силу большей зависимо-сти от природной среды, чем свойственно про-изводящему хозяйству, ведет к чрезмерной спе-циализации общества. Но при этом охота – важ-ный фактор развития социальных связей, она

требует более организованных форм труда, чем собирательство, и, быть может, является первой историческая формой кооперации. Первона-чальные представления об охоте в палеолите носили общий характер. Археологи мало инте-ресовались составом добычи, считая, что его изменение, как и смена типологии орудий, но-сили исключительно стадиальный характер: вы-делялись эпохи пещерного медведя, мамонта и носорога, лошади и северного оленя [Монгайт, 1972]. «Кучи пищевых отбросов» мало интере-совали ученых XIX – начала ХХ вв., для них важны были лишь артефакты. Так, исследовав-ший Мезин Ф.К.Волков не уделил внимания ос-таткам охотничьей добычи обитателей поселе-ния. Его интересовала типология орудий и про-изведения искусства [Volkov, 1913]. Фауна Ме-зина была обработана лишь в 1930-х гг. И.Г. Пи-допличко [1935]. В начале 1930-х гг. в ГАИМК шла активная борьба с «биологизаторством», начисто отрицалось влияние природной среды на процесс эволюции человеческого общества. В связи с этим далеко не случайно, что результа-ты, следы древних охот первыми заинтересова-ли не историков и археологов, а палеонтологов (справедливости ради заметим, что Пидопличко, имея основное биологическое образование, был также и археологом, в то время – начинающим). С именем И.Г. Пидопличко можно связать нача-ло серьезного обращения к фауне на памятниках Деснинского бассейна, а через неё не только к палеогеографическим реконструкциям, но и к реконструкциям палеоэкономическим. Понача-лу он ограничивался лишь констатацией разно-образия фауны и реконструкциями природной среды на основе этого разнообразия. Однако, постепенно и Пидопличко, и геолог и палеонто-лог В.И.Громов, также работавший в Деснин-ском бассейне, начали на основе определенной ими фауны и тафономических особенностей её залегания реконструировать характерные черты местной охотничьей экономики [Пидопличко 1940,1951; Громов, 1948]. Археологов же к 1930-м гг. стали интересовать эволюция способов и орудий охоты. ГАИМК заявила плановую тему исследований «Охота в её значении основной формы производства верхнепалеолитического общества». В её рамках П.И.Борисковский дал в работе «К вопросу о стадиальности в развитии верхнего палеолита» полноценный, хотя и крат-кий обзор развития охотничьего вооружения и приемов охоты в ориньякско-солютрейскую и

36

мадленскую эпохи в Европе [Борисковский, 1932]. Правда на историю материальной культу-ры им наложен в духе времени пласт социоло-гизаторских построений и идеологических вы-кладок и лозунгов, однако это не умаляет значе-ния работы. На особенностях охот палеолита П.И.Борисковский не раз останавливался позд-нее, например, в монографии «Палеолит Украи-ны» [1953, С.206-208], где речь идет именно об охоте на мамонта в бассейне Десны. Многие другие археологи также задерживались на этой проблематике, но вскользь, в рамках иных тем, касающихся материальной культуры и социаль-ной структуры древних обществ. Детали не ин-тересовали их, поскольку всё было ясно: охоты были коллективными, поскольку только так могли вести себя, согласно утвердившимся дог-мам, люди первобытнообщинной формации. «Авторы, которые пытаются даже в нашей со-ветской литературе проводить взгляд на охоту той или иной ступени развития общества как на охоту индивидуальную, объективно смыкаются с буржуазными учеными, провозглашающими извечность существования индивида буржуаз-ного общества, отрицающими первобытно-коммунистический способ производства, стоя-щий в начале человеческой истории» [Борисков-ский, 1932, С.19].

Заметно большее внимание охоте в палео-лите уже традиционно продолжали уделять представители естественных наук. В 1961 г. вы-шла в свет работа Н.Л.Корниец «О причинах вымирания мамонта на Украине», которую вме-сте с монографией И.Г.Пидопличко «О леднико-вом периоде» [1951] можно считать знаковой. Основываясь на материалах раскопок памятни-ков палеолита (в первую очередь – ставшего классикой Мезина) исследовательница пришла к выводу о том, что стада мамонта в десятки и сотни голов уничтожались во время охоты цели-ком. Основным аргументом для такого обвине-ния в адрес палеолитических людей стал воз-растной состав мамонтов с Мезинской стоянки – много молодых особей. Позже аналогичные ре-зультаты, были получены и при анализе возрас-тной структуры останков с естественных «ма-монтовых кладбищ» в Берелёхе, Севске и дру-гих местах [Мащенко, 1992,2000]. Доля неполо-возрелых особей в культурных слоях базовых стоянок Подесенья оказалась близкой к процен-ту естественной убыли слонов в африканских национальных парках [Haynes 1991]. Но это

стало предметом подробного рассмотрения и научного анализа в рамках отечественной исто-риографии лишь в нашей кандидатской диссер-тации [Чубур,1997]. С подачи Н.Л. Корниец и И.Г. Пидопличко [Пидопличко, 1969, 1976] на десятилетия в отечественной науке утвердилось представление о варварской охоте, которая в итоге привела к уничтожению мамонта, как ви-да. Пидопличко [1951] даже подсчитал, что для полного уничтожения мамонтов человеку якобы потребовалось менее тысячелетия. От этих не-лепых представлений поныне не в состоянии отказаться многие археологи и экологи [Пучков, 1989; Грищенко, 2001], хотя невиновность пред-ков в гибели мамонтового териокомплекса убе-дительно доказана [Чубур, 1998; Жегалло, Ка-ландадзе, Кузнецова, Раутиан, 2001].

Наиболее значительный вклад в исследо-вание древних охот внес палеонтолог и зоогео-граф Н.К.Верещагин (ЗИН). В своей моногра-фии «Охоты первобытного человека и вымира-ние плейстоценовых млекопитающих» он при-шел к следующим выводам: основой существо-вания первобытных охотничьих племен были крупные звери мамонтовой фауны. Добывание стадных животных при примитивном оружии было массовым и хищническим. Развитие ин-дивидуального промысла зверя было обуслов-лено созданием наконечников дротиков и копий, способных пробивать тела толстокожих. К про-блеме массовых вымираний Верещагин отнесся не столь однозначно, как Корниец и Пидоплич-ко. Вымирание на рубеже плейстоцена и голо-цена, по его мнению, было вызвано сменой ландшафтов в одних районах и истребительной деятельностью человека в других [Верещагин, 1971]. Позднее, в книге «Почему вымерли ма-монты», он делает акцент именно на ландшафт-ной катастрофе, как на основной причине не-компенсированного вымирания и распада ма-монтового териокомплекса [Верещагин, 1979]. Значителен вклад Н.К.Верещагина и И.Е. Кузь-миной в изучение древней охотничьей фауны бассейна Десны [Верещагин, Кузьмина, 1977].

Лишь на новейшем этапе развития науки, в 1980-х гг. к проблемам охотничьего хозяйства древнего Подесенья всерьез обратились собст-венно археологи, взяв на вооружение системный подход. Это открыло широкие перспективы для изучения первобытности, поскольку подход к первобытному обществу как к системе взаимо-связанных элементов позволяет использовать

37

достижения различных наук для реконструкции неизвестных ее компонентов на основании из-вестных составляющих и их связей. Киевский исследователь Л.Л.Зализняк применил в архео-логических реконструкциях палеолита этногра-фическое понятие «хозяйственно-культурный тип» (ХКТ), введенное в этнографию и этноло-гию советскими исследователями М.Г. Левиным и Н.Н.Чебоксаровым [1955]. ХКТ – это ком-плекс особенностей хозяйства и культуры, скла-дывающийся у различных социумов, находя-щихся на одном уровне социально - экономиче-ского развития и в сходных естественно - гео-графических условиях. Реконструкция образа жизни первобытных охотников по их ХКТ стало успешным способом применения системного подхода для изучения первобытности. Единство законов развития человечества дало Л.Л. Зализ-няку основания для воссоздания древних со-циумов на базе данных этнографии о социумах того же типа и с аналогичным уровнем развития производительных сил и экологией. Особенно существенным в его работе стало выявление комплекса признаков, влияющих на сложение конкретных типов охотничьего хозяйства, и фак-торов преемственности культурных традиций [Зализняк, 1989, 1990]. Выяснилось, что сущест-вуют и исчезнувшие ХКТ, не находящие анало-гий в современном мире. Один из них – ХКТ охотников на мамонта, получивший распро-странение в центре Русской равнины, вклю-чающем в себя бассейн Десны. Правда, нельзя забывать, что этот ХКТ не единственный, харак-терный для Подесенья и Посеймья. В палеолите природные условия регулярно менялись в ши-роких пределах, и потому не должно удивлять, что на определенных этапах древнейшей исто-рии региона вполне могли иметь место и сооб-щества степных охотников и собирателей, и охотники лесов умеренной зоны, и, наконец, охотники-собиратели тундры и лесотундры. За-дача современной археологии и первобытной истории в том, чтобы связать с этими ХКТ опре-деленные археологические культуры и опреде-ленные этапы изменения ландшафта.

Существуют два направления охоты – мяс-ное и пушное. Мясное направление традицион-но считается более древним, обеспечивавшим существование предков человека. Впрочем, на-зывать охоту мясной для палеолита не совсем верно. Пища, была главным, но далеко не един-ственным её результатом. Туша добытого жи-

вотного утилизировалась практически полно-стью, включая даже кости. Судя по тому, что да-же кость использовалась как топливо, перво-бытный человек был далек от приписываемой ему расточительности. Развитие охоты мясного направления происходило по линии разделения на коллективную и индивидуальную. Но неза-висимо от характера охоты принцип раздела до-бычи оставался коллективным: лучшие охотни-ки не имели преимуществ перед остальными членами коллектива. Это привело к возникнове-нию обрядности, ориентированной на призна-ние коллективом заслуг конкретного индивида путем наделения его вещественными и мораль-ными свидетельствами этих заслуг. Подтвер-ждают это обнаруженные на стоянках Гагарино и Хотылево 2 хвостовые позвонки мамонта в анатомической связи [Тарасов, 1979, наши набл.]. Такие находки имеют этнографическую аналогию в ряде племен Африки: большим по-четом там пользуются охотники на слонов, а один из их амулетов – подвешенный на шею хвост слона [Вагнер, 1987].

Пушное направление выделяется в верх-нем палеолите. Свидетельства тому обнаружены при раскопках Авдеево, Хотылево 2, Мезин, Юдиново, Елисеевичи, Быки 1 [Поликарпович, 1968; Шовкопляс,1965; Григорьев, Гвоздовер, 1977; наши набл.]. Поскольку тушки пушных хищников (песец, волк, реже лисица, росомаха) часто не представляли гастрономической цен-ности, то производилось только снятие шкуры с отчленением дистальных отделов конечностей или концевых фаланг от тела но, следов резания, связанных со снятием шкурки, на костях хищ-ников не сохранилось. Особо много останков песца встречено на стоянках, расположенных на крупнейшем правом притоке Десны – Судости (Юдиново и Елисеевичи). М.В. Саблиным [2002 а] отмечено эпизодическое употребление мяса хищников в пищу обитателями стоянки Юдино-во. В начале развития пушного направления до-минировала активная форма охоты, носившая как индивидуальный, так и коллективный ха-рактер. О ней в бассейне Десны свидетельству-ют археологические находки. Назовем скелет волка с кремневым наконечником дротика или стрелы в грудной клетке на периферии второго жилого объекта в Авдеево, фрагмент позвоноч-ника росомахи с вонзившимся наконечником дротика или стрелы на периферии стоянки Хо-тылево 2. Однако, поскольку дротик или стрела

38

портили шкурку, приуменьшать роль пассивной охоты пушного направления неверно. О харак-тере охоты на песца в Быках может свидетельст-вовать следующий факт: в то время как кости передних конечностей в подавляющем боль-шинстве случаев не повреждены, бедренные и большие берцовые чаще всего сломаны. Воз-можно, это следы действия капканов. Интересен факт находки в Быках метаподий песца пора-

женных хроническим остеомиелитом – по-сттравматическим заболеванием, причиной ко-торого могло быть попадание лапки в капкан.

Одним из существенных в комплексе фак-торов, формирующих типы и виды охотничьего хозяйства, являются орудия активной и орудия пассивной охоты. Именно эта информация, как никакая иная, доступна по археологическим ис-точникам (Табл.2).

Таблица 2. Орудия охоты в палеолите бассейна Десны Памятники Тип

Охоты Тип орудий Вид орудий мустье Развитая пора Поздняя пора палицы, кинжалы ? Хотылево 2 Елисеевичи, Елисеевичи 2,

Юдиново ударные копья, рогатины

Хотылево 1

Авдеево, Хотылево 2

Быки, Юдиново, Елисее-вичи, Супонево, Мезин

копья, дротики Бетово Авдеево, Хотылево 2,

Пушкари, Погон -

лук и стрелы - Хотылево 2, Октябрь-ское 2, Пушкари, Погон

Быки 1, 6, Мезин, Юдино-во

Активная

Метательные

бумеранг ? ? ? Естественные – овраги, обрывы Стационарные искусственные – ямы ?

силки, петли, сети ? Пассивная Переносные Давилки ? ? Быки 1

Издревле существуют две формы охоты – активная и пассивная. Активная предусматрива-ет разыскивание, преследование и добычу зверя охотником с помощью орудий. Пассивная пред-полагает добычу животных с помощью различ-ных ловушек, куда зверь попадает без прямого участия охотника и загон животных в естест-венные природные или искусственные западни. Форма охоты определяет тип применявшегося охотничьего орудия. С возникновением трасоло-гического анализа данные типологии и трасоло-гии по охотничьему вооружению стали иной раз входить в противоречие. Еще исследования ос-нователя археологической трасологии С.А. Се-менова показали, что наконечники с боковой выемкой из Авдеево и Костенок могли приме-няться и как «мясные ножи» [Семенов, 1957]. В настоящее время сходные данные получены для стрел со стоянки Быки: трасология рабочего края некоторых из них показала следы резания мяса. Но какие ещё следы должны оставаться на наконечнике, пронзающем живые ткани?

Древнейшим орудием охоты, вероятно, бы-ла палица (дубинка) появившаяся до изобрете-ния копья или рогатины. Между тем основной материал для изготовления палиц – дерево – не позволил ни одному экземпляру этого орудия палеолита сохраниться до наших дней. Для па-

лиц мог использоваться и более плотный мате-риал – кость. Единственная работа, посвящен-ная проблеме палиц в палеолите «Ударные ору-дия в верхнем палеолите по материалам раско-пок стоянки Елисеевичи» написана К.М. Поли-карповичем и обнаружена нами в архиве учено-го [ЮКМ, ф1 ,д.83/13]. Её фрагменты вошли в посмертно изданную монографию [Поликарпо-вич, 1968]. Предположение ученого об исполь-зовании в качестве палиц фрагментов бивней в Елисеевичах, Авдеево, Кирилловской стоянке не находит возражений, хотя и аргументированным его счесть нельзя. Что до использования целых бивней как ударных орудий, то их вес достигал 15-20 кг и более. Использование столь массив-ных предметов в качестве ударного оружия ма-ловероятно – их и носить-то было бы трудно. Увесистые дубинки, которыми иллюстраторы научно-популярных изданий оснащают своих персонажей, вряд ли имеют что-то общее с дей-ствительностью.

Еще одним видом ударного оружия, поя-вившегося заметно позднее палицы был кин-жал. Кинжалы вряд ли использовались в качест-ве основного оружия охоты и могли быть пред-назначены для добивания добычи (как совре-менный охотничий нож) и в качестве оружия защиты в ближнем бою (например, при нападе-

39

нии хищника). Сразу заметим, что для разделки туши костяные кинжалы, обладавшие значи-тельной хрупкостью, вряд ли были пригодны. Кинжалы из кости и бивня мамонта встречены в Подесенье на стоянках Елисеевичи 1 и 2, Юди-ново, Мезин, Авдеево, Хотылево 2 [Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова,1997; Gvozdover, 1995; наши набл.]. Более широко, особенно на ранних этапах охотничьей деятельности челове-ка, использовалось в качестве ударного оружия копье (рогатина). Известно, что копье может быть и ударным и метательным. Как отличить эти два типа? О характере охоты позволяет су-дить форма наконечника.

На ранних этапах развития охотничьей дея-тельности человека преобладали неметательные орудия активной охоты, что обусловлено спосо-бами добывания основных объектов охоты – крупных животных, которые требовали макси-мального сближения с добычей. Для этого при-менялись копья с длинными и узкими роговыми наконечниками, способными пробить толстый слой жировой и мышечной ткани и поразить жизненно важные органы. Такой наконечник мог применяться при охоте на стоящее или мед-ленно передвигающееся животное с относи-тельно расслабленной мускулатурой [Аникович, 1985]. Исходя из этого, в данном случае наибо-лее вероятны не преследование животных, а та-кие методы охоты, как скрад либо «покол» забой животного, подвижность которого каким-либо образом ограничена (например, на переправе через реку). В качестве примера укажем на такие длинные наконечники, обнаруженные нами при раскопках стоянки Быки. Сходство с наконечни-ками Быков 1 имеют и наконечники из бивня мамонта с широким и неглубоким пазом в Юдиново 1 [Абрамова, Григорьева, 1993], име-ются такие изделия и в коллекции из Елисееви-чей, описанной К.М. Поликарповичем [ЮКМ, ф.1, картотека по Елисеевичам], в Хотылево 2, в Авдеево, Супонево. Есть в Юдиново и наконеч-ники с прорезанными пазами, в которые, по всей видимости, помещались кремневые вкладыши [Абрамова, Григорьева, Кристенсен, 1997]. Раз-мер наконечника, по всей видимости, зависел от размера добываемого животного.

При охоте в открытых ландшафтах на стадных быстроногих копытных животных ме-тательная функция копья усиливается. Наконеч-ники здесь, напротив, должны быть широкими, предназначенными для разрубания напряжен-

ных мышц бегущего зверя [Аникович,1985]. Древнейшее метательное оружие такого рода в бассейне Десны известно по материалам Хоты-лево 1 и Бетово. [Заверняев,1978; Тарасов,1999]. Классический наконечник метательного оружия – наконечник с боковой выемкой, наименование которого П.П. Ефименко в свое время ввел в ти-пологию для описания артефактов Костенок. Позднее об этих орудиях писал П.И. Борисков-ский [1932, С.14]: «Имеются основания утвер-ждать, что эти наконечники служили именно на-конечниками метательного оружия. Как иначе объяснить их четко выработанную специализи-рованную форму (в частности у наконечников с выемкой выемка образовывала бородку, препят-ствовавшую извлечению наконечника из ра-ны)?». НБВ встречены в бассейне Десны в Ав-деево, Хотылево 2, Пушкарях 1, Погоне, Клюсах [Гвоздовер, 1998; Борисковский, 1953; Алексеев, 1987; Заверняев, 1991; наши набл.]. Это говорит о широком распространении метательных копий в развитой поре верхнего палеолита и снижении их роли в поздней поре. Мы рассматриваем этот факт, как свидетельство распространения более совершенного вида метательного оружия.

Еще в середине ХХ века оставались прак-тически неизменными суждения о том, что лук появляется на «высшей ступени дикости», т.е. согласно воззрениям советских первобытных историков – не ранее мезолита. Сопоставление «ступеней дикости» Энгельса и Моргана с эта-пами палеолита и мезолита было произведено, причем весьма надуманно, П.П.Ефименко и В.И. Равдоникасом. Справедливости ради, отме-тим, что один из археологов-марксистов – уче-ник Ефименко П.И. Борисковский писал более взвешенно: «Ряд исследователей предполагают существование лука и стрел с начала верхнего палеолита. Рассуждать здесь более подробно на эту тему, при имеющихся у нас данных, значит вдаваться в область чистых спекуляций; такой же спекулятивный характер носят и рассужде-ния о возможности употребления в верхнем па-леолите ядов для отравления охотничьего ору-жия». [1932, С.21]. «Вопрос о луке и стрелах стоит открытым для мадлена, также как для ориньяка-солютре. Однако наличие здесь ряда миниатюрных костяных наконечников, напр., из Альтамира, Гурдан и т. д., а также изображения зверей, проткнутых стрелами, наводят на мысль о возможности существования здесь лука и стрел» [там же, С.35]. К сожалению, эти слова

40

остались незамеченными и только в 1980-х гг., специалисты заговорили о наличии лука на про-тяжении всего верхнего палеолита, опираясь на новейшие данные полевых исследований [Пра-слов, 1991; Нужный, 1991]. В бассейне Десны это, например, миниатюрные наконечники со стоянки Октябрьское 2, Хотылево 2 [Алексеев, 1987; наши набл.], Елисеевичи [Селезнев А.Б. устн.сообщ., 1996], Юдиново [Григорьева, 1995; Абрамова, Григорьева, Кристенсен, 1997, С.85, 89, 94; Abramova, Grigorieva, 1995] и пр. Одним из важнейших свидетельств наличия лука в верхнем палеолите является, по нашему мне-нию, выразительная серия из десятков кремне-вых микролитов-треугольников в инвентаре по-селения Быки 1, полученная в результате наших полевых исследований. Острия нескольких из-делий имеют характерный излом, определенный Д.Ю.Нужным (ИА НАНУ), занимавшимся дли-тельное время изучением характера износа ме-тательного вооружения из камня, как образо-вавшийся при попадании стрелы в твердый предмет (кость, камень). Таким образом, владе-ние луком уже 18000 лет назад не вызывает со-мнений. Уже тогда лук и стрелы не были нов-шеством: в кремневом инвентаре Хотылево 2 выявлены наконечники стрел с характерными следами износа [Гаврилов, устн. сообщ., 2000].

К древнейшим из орудий пассивной охоты можно отнести ямы, которые могли возникнуть по аналогии с естественными ловушками (овра-гами, обрывами), используемыми в загонной охоте. Кроме ям, на финальных этапах палеоли-та могли применяться петли и силки для добычи мелких животных и, наконец, сети, поскольку, по крайней мере, некоторые племена палеолита владели технологией получения нити и расти-тельных волокон [Soffer, Adovasio, 1997]. К со-жалению, следы орудий пассивной охоты до нас практически не дошли, если не считать некото-рых находок на удаленных от Подесенья, но культурно близких к деснинскому Хотылево 2 моравских стоянок Павлов и Дольни Вестонице. Как детали силков для птиц рассматривает неко-торые костяные изделия с днепровской стоянки Межиричи И.Г.Пидопличко [1976]. Сказывается и невозможность зафиксировать археологически ловчие ямы, и недолговечность основных мате-риалов для силков, петель. При этом никто в на-стоящее время не ставит под сомнение их нали-чие. Об их наличии мы можем судить только по косвенным свидетельствам, таким как, напри-

мер, следы работы ловушек на скелетах упоми-навшихся песцов из Быков.

Мы не отрицаем индивидуальной охоты в палеолите (погоня, скрад, и т.д.). Однако добыть большое количество стадных животных в усло-виях перигляциальной тундростепи было легче путем облавы или загона с участием практиче-ски всей общины, то есть коллективной охоты. «Систематическая массовая охота… требовала коллективных усилий группы охотников, а не-редко и других членов общины, что возможно лишь при довольно высоком уровне интеграции всего первобытного производственного коллек-тива» - пишет В.Р. Кабо [1986]. Такая охота на копытных могла происходить несколькими спо-собами, описанными различными исследовате-лями. Первый – банальный загон к обрыву. Ста-до можно напугать шумом, криком, зажженны-ми факелами и оно, поддавшись коллективному безумию, обращалось в бегство. В этот момент важно было направить живой поток к обрыву [Борисковский, 1932, 1953; Пидопличко, 1951; Ефименко, 1953; Верещагин, 1971, 1979; и др.]. Второй вариант, казалось бы, более сложен, но при этом он наиболее вероятен. Мы, основыва-ясь на анализе материалов раскопок и данных о поведении стадных животных, видим эту охоту следующим образом. Когда стадо копытных идет по речной долине, с обрыва их не сбросить, поскольку сначала их нужно было бы для этого загнать на коренной берег, рассеченгый балками и оврагами. Даже женщинам, детям и старикам нетрудно направить в широкое устье такой бал-ки или овражка бредущее по лугу стадо или его часть. Животные рассчитывают спастись там от назойливых людей, но в верховьях зверей ждет западня: стенки становятся все круче и непри-ступней, овражек все уже, а на кромках обрыва оказываются затаившиеся охотники, вооружен-ные копьями. Передние животные, почувство-вавшие неладное, разворачиваются, но непово-ротливая махина стада движется дальше к своей гибели. Вероятно, именно так добывали бизонов обитатели стоянки Амвросиевка близ Донецка, где в верховьях овражка у р.Крынка найдены остатки десятков и сотен бизонов. Похоже, что овражек служил местом успешной добычи не раз [Борисковский, 1953; Кротова, 1994]. Третий вариант – массовый покол животных во время их переправы через водную преграду. Для этого не обязательно иметь средства передвижения по воде – можно бить обессиленного зверя и на вы-

41

ходе из реки [Верещагин, 1971; Богораз,1991, С.71-72; Зализняк, 1989]. Иная ситуация с охо-той на мамонта.

Несомненно, что он играл важную роль в верхнепалеолитической экономике, но трудно предположить, что охота на него происходила так же, как и на бизона, лошадь, северного оле-ня. Вопрос охоты на мамонта подробно рас-смотрен нами ранее [Чубур, 1997, 1998], поэто-му позволим себе остановиться на основных те-зисах. Чаще всего упоминается загон стад ма-монта в болото или обрыву. В принципе такие истребления можно было бы допустить при коллективных усилиях многих десятков или со-тен охотников. Население же палеолитической стоянки было заметно меньше. Неясно и как удавалось мамонтов – животных пойменного ландшафта – загнать к обрыву со стороны водо-раздельного плато. Наконец, в Авдеево, Ок-тябрьском, Быках, Елисеевичах, Юдиново об-рыва для сбрасывания стад мамонтов поблизо-сти просто нет, а по мере удаления от поселения трудности с доставкой мяса и костей резко воз-растают. Несмотря на это, допустим, что стадо мамонтов все же сброшено с обрыва. Перед фантастически удачливыми, но незадачливыми охотниками встаёт иная проблема: невозможно в короткий срок утилизировать даже 5-10 туш мамонта, каждая весом до 4 тонн. Сколько жес-токих зим нужно было пережидать в легких чу-мах, ожидая мацерации туш для того, чтобы из костей убитого стада можно было построить хо-тя бы одно утепленное жилище? Версия о заго-не стада или отдельного зверя в болото или в во-доем столь же далека от реальности. С одной стороны при этом тонула или становилась недо-сягаемой значительная часть добычи, с другой – строение стопы мамонта позволяло передви-гаться по топким грунтам успешней охотников. Именно поэтому реконструкция охоты на ма-монта, выполненная для Киевского научно-природоведческого музея под руководством И.Г. Пидопличко, представляется нам продуктом фантазии, как, впрочем, и большинство рекон-струкций, наполняющих различные музеи, на-учно-популярные издания и учебные пособия. Издавна П.И.Борисковский [1932, С.19] отстаи-вал не менее известный тезис: охота на мамонта с помощью ловчих ям. «Едва ли можно предпо-лагать, что дошедшее до нас охотничье оружие ориньякско-солютрейской эпохи играло ре-шающую роль при охоте на мамонтов, кости ко-

торых находят в очень большом числе в стоян-ках этой эпохи. По всей вероятности, мамонты ловились в ямы, которые или вырывались на их обычном пути, или же в которые они загоня-лись». Однако Борисковский нигде не пояснил, как он представлял выкапывание ямы для ма-монта в мерзлом грунте с помощью костяных мотыг? Изображения мамонтов в западнях, ко-чующие по популярным изданиям, учебникам и экспозициям музеев оставим на совести худож-ников. Знание природноых условий в течение значительной части палеолита позволяет от-вергнуть гипотезу применения ловчих ям, как основного метода добычи крупных животных.

Как же в таком случае происходила охота на мамонта? Она могла быть сходна с охотой африканских племен на слона, детально изучен-ной этнографами. Метод подрезания ахилловых сухожилий, вряд ли применялся в палеолите, так как для подобной операции необходим желез-ный нож, который не заменить небольшим кремневым. Два других вполне приемлемы для палеолита. Первый заключается в нападении на животное группы копейщиков. Зверь, истекая кровью от множества ранений, с поврежденным кишечником преследовался охотниками. На месте гибели животного создавался на время разделки туши и постепенной доставки мяса на поселение рейдовый охотничий лагерь. Наличие на многих стоянках длинных мощных наконеч-ников-гарпунов позволяет найти другую, еще более вероятную аналогию. Вот как описывает охоту пигмеев на слона Ф.Фуэнте[1979]: «вождь пигмеев с удивительней осторожностью запол-зает под брюхо слона... Затем, схватив обеими руками копье с длинным наконечником, он изо всех сил вонзает его в грудь лона и молниеносно прыгает в сторону. В это время его товарищ вскакивает из зарослей и отвлекает раненое жи-вотное. Смертельно раненый зверь умирает в течение нескольких минут». Так, в сопоставле-нии с охотой на крупных морских млекопитаю-щих, реконструирует охоту на мамонта И.И. Крупник [1991]: подвижность животного стре-мились ограничить «быстро наносимыми ране-ниями, отвлечением или испугом, сплошным окружением и т.п. Смертельный удар мамонту по-видимому, наносил, выждав момент, силь-ный и опытный охотник («гарпунер»), воору-женный тяжелым копьем с длинным штыковым наконечником из рога или мамонтового бивня». В свете рассмотренной реконструкции вспом-

42

ним о хвостах мамонта в качестве амулетов. Но-сить подобный амулет мог удачливый «гарпу-нер», но никак не участник коллективной охоты.

Гораздо чаще, чем орудия охоты, встреча-ются на памятниках палеолита следы разделки охотничьей добычи. Такие следы отмечены на всех стоянках с хорошо сохранившимся остео-логическим материалом.

Одним из первых в отечественной науке использовал костные остатки для реконструк-ции первобытной экономики геолог А.А. Ино-странцев [1882], правда, это касалось эпохи не-олита. Уже в 1960-х гг. палеонтолог И.Г. Пидоп-личко пришел к выводу, что по количеству кост-ных остатков, обнаруженных на той или иной стоянке, зная вес животного и нормы потребле-ния мяса и жира можно судить о продолжитель-ности обитания на ней первобытного коллекти-ва. По его расчетам Мезинское поселение суще-ствовало около 8 лет [Пидопличко,1969,С.149-152]. С.Н.Бибиков [1969, С.15] писал, что обита-тели Мезинской стоянки, уничтожившие, якобы, 116 мамонтов (247 т. мяса), должны были суще-ствовать здесь не 8 лет, как полагает Пидоплич-ко, а 22-23 года. Суммарный вес копытных, ос-татки которых обнаружены в Мезине, по дан-ным И.Г.Пидопличко [1969] превышал 25 тонн. Норма потребления мяса и жира в день на чело-века для арктических охотничьих народов со-ставляет примерно 1,8 кг [Файнберг,1991]. Со-ответственно, по нашим расчетам, мезинское население стоянки (вероятно 2 семьи) могло существовать в течение почти 3 лет, вообще не охотясь на мамонта, хотя часть мамонтов в Ме-зине, конечно, была охотничьей добычей [Чу-бур, 1997]. Аналогичные расчеты, проведенные по минимальному числу особей охотничьей фауны для стоянки Быки, исследованной нами в 1996-99 гг. показывают, что обитавшие там три элементарных семьи могли существовать около 150 суток, но иные данные свидетельствуют об обитании поселения в течение, как минимум, двух лет. Итак, мнения о сроках существования палеолитических поселений сильно расходятся. Если судить о количестве пищи съеденной на поселениях и о сроках их существования по об-наруженным в культурном слое костным остат-кам, можно прийти к удивительным выводам. Получится, что раннесредневековые поселения (вроде селищ колочинской или зарубинецкой культур) существовали по 2-3 месяца, а мезоли-тические охотники вовсе были вегетарианцами.

Кость истлевала, растаскивалась хищниками, сжигалась в очагах, наконец, выбрасывалась за пределы поселений. В таком случае чего стоит объективность многочисленных расчетов про-должительности существования поселений в удаленном от нас палеолите? А.А.Величко счи-тает, что на стоянках палеолита (в частности Елисеевичи) мы имеем дело далеко не со всеми костями животных, пошедших в пищу и предла-гает свои расчеты, основанные на объемах хо-зяйственных ям, в которых, предположительно, хранились зимние запасы мяса [Величко, Грехо-ва, Грибченко, Куренкова, 1997]. Но и эти расче-ты далеки от убедительности. «Вычислить, как долго стоянка была заселена, оказывается даже более трудным, чем попытаться определить примерное число обитавших на ней индиви-дов», - пишет Д.Кларк [1977, С.90]. Ориентиро-ваться на остатки фауны в суждениях о продол-жительности обитания поселения, видимо, не имеет смысла. Фауна дает представление об иных сторонах жизни древних охотников: раз-нообразии дичи, особенностях древней природ-ной среды, возможных способах охоты, в опре-деленной степени – о сезонности обитания по-селения.

Именно костные остатки подтвердили ги-потезу, высказывавшуюся еще в прошлом сто-летии: наличие у людей палеолита первого до-машнего животного – собаки. Первым отметил наличие останков собаки в остеологической коллекции Елисеевичей И.М.Громов [Поликар-пович, 1968, С.50-52]. Сведения были подтвер-ждены сначала В.В. Щегловой [Будько, Сороки-на, 1969], а затем М.В. Саблиным [2002-б]. Ко-стные останки собаки известны в палеолите По-десенья также из материалов Мезина, где они выявлены И.Г. Пидопличко [1969]. Все авторы отмечали укороченность морды волкообразной собаки в сравнении с её диким собратом. На па-мятниках других регионов центра Русской рав-нины останки собаки отсутствуют. Упомянутые в литературе находки из Авдеево [Палеолит СССР, 1984] и Костенок 2 [Громов, 1948] не на-шли подтверждения. Деснинское население можно считать пионерами в области доместика-ции животных на Русской равнине.

Наличие рыболовства в палеолите не вы-зывало сомнений почти с момента открытия па-мятников этой эпохи, однако и доказательств в пользу такого суждения никаких, помимо нали-чия редких изображений рыб в первобытном

43

искусстве, не приводилось [Обермайер, 1913; Спицын, 1915; Городцов, 1923]. Первым из оте-чественных исследователей критически подо-шел к рассмотрению этой стороны жизни пер-вобытного населения П.И.Борисковский: «Ря-дом с охотой в ориньякскую эпоху впервые по-является рыболовство, на что указывают кости рыб, спорадически встречающиеся в ориньяк-ских стоянках. Рыбу могли бить копьями, ловить сетками и корзинами, устраивать запруды и т.п. Но рыболовство в это время не приобрело еще существенного значения. На существование крючков нет никаких указаний. Судя по остат-кам, рыбная пища не имела решающего значе-ния... …Да это и понятно, исходя из того, что ко-пья с более или менее широкими каменными наконечниками не были особенно удобны для рыбной ловли; сети не могли найти большого применения, так как материалом для них слу-жили в основном продукты охоты — сухожилия и шерсть животных [Борисковский, 1932, С.22-23]. Далее исследователь говорит о росте роли рыболовства в следующую – мадленскую эпоху, называя его существенной отраслью хозяйства [там же, С.36]. Однако если коснуться сохра-нившихся материальных свидетельств этой «существенной отрасли», то выясняется, что их не так много. Изображения рыб известны нам в бассейне Десны исключительно по материалам Елисеевичей – это пресловутые «чуринги» [По-ликарпович, 1940, 1968], практически не встре-чающимся за пределами этого памятника. Чу-ринга 6 и, возможно 2, 3 и 5 [Поликарпович, 1968, Рис.38-42] возможно являют собой изо-бражения рыб. Сотовый орнамент на этих чу-рингах «списан», скорее всего, с рыбьей чешуи, а на чуринге 6 хорошо проработано и изображе-ние хвостового плавника.Однако изображение не есть свидетельство добывания рыбы – жен-щин в палеолите также изображали в виде ста-туэток, но никто даже не думал на них охотить-ся. Все может объясняться культовыми целями. Не все упомянутые в литературе изображения реальны: так П.П.Ефименко указывает на на-ходки изображений рыб в Тимоновке [Ефимен-ко, 1938, С.505], однако в фондах ГИМ такие изображения отсутствуют.

Так называемый «крючок» и другие пред-меты из Мезина, трактуемые, как рыболовная снасть [Пидопличко, 1947а; Борисковский, 1953, С.274] таковыми не являются. Что касается «крючка», на его опубликованном изображении

2/3 предмета реконструировано совершенно произвольно [Борисковский, 1953, рис.136]. Костяные ланцетовидные предметы с этого же памятника могут, в сущности, быть чем угодно, например наконечниками стрел. Таким образом, критический анализ немногочисленных источ-ников приводит нас к однозначному выводу: го-ворить о специализированных орудиях рыбо-ловства в палеолите бассейна Десны мы не мо-жем. Рыболовство этого периода следует рас-сматривать, как производную охоты – скорее всего для добычи рыбы использовались те же орудия: ударные и метательные копья, лук и стрелы. Не случайно С.А.Семенов [1964] в очерке материальной культуры палеолита на рыбной ловле внимания вовсе не акцентирует. Наиболее вероятно багрение рыбы копьем, при-чем более удачным в этом случае было бы при-менение метательных наконечников (например, с выемкой), благодаря имеющимся на них «бо-родкам», способным удерживать на копье, как на остроге, пойманную рыбу. Могла применять-ся и сеть, коль скоро доказано знание людьми того времени растительных волокон и плетения из них [Soffer, Adovasio, 1997]. Но всё это не вы-ходит за рамки умозрительных предположений. И все же доказательства незначительной добычи рыбы в палеолите Подесенья имеются. Это ске-летные останки рыб. Они встречены на стоянках Новгород-Северский, Чулатово 1 [Пидопличко, 1947б,в], Мезин [Шовкопляс, 1965]. Кроме того, в Елисеевичах в результате тщательной про-мывки культурного слоя выявлено 26 глазных хрусталиков карповых рыб [Поликарпович, 1968, С.53]. Если для Чулатово 1 и Мезина не удалось определить видовую принадлежность рыб, то в материалах Новгород-Северского вы-явлены кости лосося, плотвы, язя, леща, сома, судака, окуня, налима, карповых [Никольский, 1952]. Проблема в том, что часть находок может быть погадками птиц, селившихся на навесе грота в древности [Громов, 1948], и к деятельно-сти человека, в этом случае, отношения не име-ет. Помимо рыб люди палеолита добывали съе-добных моллюсков, но этот вид деятельности относится к собирательству.

Собирательство, как форма хозяйственной деятельности было в палеолите наряду с охотой одной из важнейших отраслей присваивающего хозяйства. Это не только сам процесс собирания тех или иных продуктов, но и множество прие-мов их обработки и даже заготовки. В силу есте-

44

ственного разделения труда, как правило, соби-рательством занимались женщины и дети. Наши представления о собирательстве в палеолите, в силу специфики этого рода деятельности, осно-вываются на немногочисленных археологиче-ских источниках и, одновременно, на огромном множестве этнографических аналогий. Со вре-менем исследователи осознают широту возмож-ностей этого рода деятельности. Революцион-ными эпизодами стали открытия отечественны-ми специалистами мотыг и усложненного соби-рательства в палеолите. Успешное собиратель-ство предполагает всестороннее знание естест-венных ресурсов и условий, свойственных рай-ону обитания общины. Об этом свидетельству-ют данные, полученные этнографами в так на-зываемых «примитивных обществах». Австра-лийцы не только различают сотни видов расте-ний, но и классифицируют их, причем около 40 видов используются с лечебными целями (зна-чительная часть может применяться современ-ной медициной) [Кабо, 1986]. К.Леви-Стросс сообщает, что индейцам наваха известно 500, а филиппинскому племени хануну 2000 видов растений. Хануну классифицируют птиц по 75, змей по 12, рыб по 60, раков, пауков и многоно-жек по 24, насекомых по 108, пиявок по 4, а моллюсков по 85 категориям. При этом в 108 групп насекомых входит более 1000 видов, т.е. терминология «примитивных обществ» не ус-тупает принятой К.Линнеем номенклатуре [Levi-Strauss, 1963, 1978]. Нет оснований утвер-ждать, что в палеолите ситуация была иной. Спорово-пыльцевой анализ свидетельствует о наличии в перигляциальной зоне множества растений пригодных для употребления в пищу и в качестве лекарственных средств. Возможности использования растительной пищи в арктиче-ских условиях гораздо шире, чем это обычно считается [Богораз, 1991, С.130-132]. Растения не только сами были пищей, но и могли помо-гать сохранять запасы мясной пищи. Пример - пеммикан индейцев Северной Америки, со-стоящий из смеси сушеного мяса, жира и диких ягод [Файнберг, 1991]. Собиратели владели и разнообразными приемами приготовления из растений и грибов опьяняющих, одурманиваю-щих напитков [Богораз, 1991, С.139-140].

Собирательство в конце палеолита, как ус-тановлено А.Н.Рогачевым, носило усложнен-ный характер, то есть добытые крахмалистые корни (аир и пр.) и зерна злаков проходили

предварительную обработку (перемалывание) перед приготовлением и последующим упот-реблением. Свидетельством этому является рас-пространение своеобразных каменных пестов-терочников из песчаника в виде небольших таб-леток и каменных терочных плит [Рогачев, 1973]. Среди мест находок подобных изделий – стоянки Супонево, Чулатово 2 [Воеводский, 1952б], Тимоновка, а также Юдиново [Абрамо-ва, Григорьева, 1996, С.73-74; фонды БГОКМ, наши набл.] (Табл. 2.3). Полученная путем рас-тирания пестом на терочном камне растительная мука из зерен и корневищ могла запекаться в специальных «пекарных ямках» у очагов, выяв-ленных в Подесенье на стоянках Авдеево, Быки 1 и ряде других памятников. Таким образом, уже в палеолите возникли некоторые стереотипы поведения, свойственные для земледельческих сообществ. Заметим, что все памятники Поде-сенья, на которых встречены терочники, остав-лены одним населением.

Пищевым ресурсом, добываемым с помо-щью собирательства, служили и представители животного мира, например моллюски. Конечно, на памятниках палеолита Подесенья нет рако-винных куч, как на приморских стоянках, одна-ко фрагменты раковин речных беззубок и пер-ловиц встречены на мустьерской стоянке Чула-тово 3, а также на относящей к верхнему палео-литу Быки 5 и т.д (Табл.3). К.М.Поликарпович [1968, С.97-98] перечисляет встреченные в куль-турных слоях виды мелких грызунов, которые, в случае голода могли стать добычей людей. Для их добывания из нор могли применяться земле-копалки из ребер мамонта. Впрочем, этим ору-диям чаще находилось иное применение, неже-ли раскапывание мышиных нор (а если таковое делалось, то скорей для того, чтоб поживиться запасами, сделанными на зиму грызунами). Ис-ключением был лишь сурок. Землекопалки ис-пользовались и для выкапывания съедобных растений, и для земляных работ (углубленные жилища, хозяйственные ямы, ямки-хранилища и пр.) на территории поселений. Землекопалки из ребер мамонта первым выделил в коллекции Елисеевичей К.М. Поликарпович, сообщив об этом в докладе, сделанном в Музее Антрополо-гии и Этнографии АН СССР в Ленинграде (ап-рель 1940 г.). С той поры аналогичные орудия были обнаружены и идентифицированы в Пуш-карях, Авдеево, Быках, Хотылево 2, Елисеевичи 2 и на многих других памятниках [Борисков-

45

ский, 1953; Гвоздовер,1953; Поликарпович,1968, С.97-101; Грехова, 1985б; наши набл.; ЮКМ, ф.1,д.61,л.1-36]. Непосредственно к копалкам из ребер примыкают мотыги из бивня мамонта и все тех же ребер. В отличие от копалки мотыга крепилась в древности на рукояти и была более совершенным орудием. Появившаяся в палео-лите как орудие собирательства, мотыга позднее

стала технической основой мотыжного земле-делия. Такие предметы выделены С.А. Семено-вым для Елисеевичей, имелись они в Юдиново и Авдеево [Семенов, 1957; Абрамова, Григорье-ва, 1996; Gvozdover, 1995; наши набл.] (Табл. 3). С помощью копалок и мотыг добывали из грун-та не только съедобные корни, но и минеральное сырье – основу каменной индустрии.

Таблица 3. Орудия и следы собирательства на памятниках палеолита бассейна Десны Памятник

Артефакт

Чулатово 3

Хотылево 2

Авдеево

Пуш

кари 1

Елисеевичи

Мезин

Быки 1

Супонево

Чулатово 1

Елисеевичи 2

Юдиново

Тимоновка

Чулатово 2

Быки 5

Землекопалки (ребра) - + + + + + + - - + + + - - Мотыги из бивня - - + - - + - - - - + - - - Терочники - - - - - - - + - - + + + - Остатки моллюсков + - - - - - - + - - - +

Главным видом такого сырья в бассейне Десны был кремень, лишь изредка применялся кварцит. В случае наличия выходов кремня в непосредственной близости от поселения про-цесс его добычи был предельно упрощен. Если же таких месторождений поблизости не было, то в теплое время года организовывались экспе-диции к месторождениям. То же касается и сы-рья для минеральных красок – сферосидерита, лимонита и т.п. Краевед Н.И.Лелянов был од-ним из первых, кто уделил внимание месторож-дениям кремня в верхнем Подесенье. Он обсле-довал окрестности с. Хотылево и, основываясь на наличии там больших запасов минерального сырья, предположил наличие палеолита [ЮКМ, ф.1, д.49/2, л.3; Лелянов, 1935]. Уже после тра-гической гибели Лелянова поискам месторож-дений кремня в Подесенье уделили внимание К.М.Поликарпович и его ученик Ф.М. Заверня-ев. В 1930-х гг. Поликарпович в отношении про-исхождения кремня стоянки Елисеевичи, огра-ничился констатацией фактов наличия место-рождений в различных пунктах Брянской обл. В 1951 г. ему удалось при содействии Заверняева обследовать несколько месторождений кремня (Тимоновка и Супонево, Выгоничи, Дятьковичи и Вщиж). Во Вщиже и Дятьковичах оказались выходы черного кремня в желваках, имеющих форму цилиндров, очень похожего на Елисее-вичский. Изучение всех выходов привело Поли-карповича к выводу: «наиболее вероятным ме-стонахождением, откуда происходят кремни Елисеевичской стоянки, следует считать с. Вщиж, расположенное к северу–северо-востоку

от Елисеевичей на расстоянии 32-33 км» [ЮКМ, ф.1, д.23,25]. Лишь в 1970-х гг. в результате про-должающихся полевых исследований стало яс-но, что население подавляющего большинства памятников палеолита в долине Десны распо-ложено непосредственно близ кремневых ме-сторождений. Не исключением оказались и Елисеевичи [Грехова, 1987]. Наиболее удалены от природных выходов стоянки в Юдиново, их обитатели могли ходить за кремнем в район Пушкарей и Новгород-Северского на расстояние 1-2 дневных переходов (40-80 км) [Абрамова, Григорьева, 1997]. Иная ситуация сложилась в Посеймье. Долгое время считалось, что источ-ником кремня для обитателей Авдеевской сто-янки, как и для обитателей многих стоянок в Костенках на Дону, служили месторождения в Поосколье, отдаленные почти на 200 км. Реше-нием проблемы авдеевского кремня занялись В.И.Беляева и С.Н. Алексеев, выявившие и об-следовавшие месторождения кремня у с. Кре-мяное (Кореневский р-н Курской обл.) и не-сколько пунктов в окрестностях по рекам Креп-на и Суджа, которые, вероятно служили основ-ным источником минерального сырья в Курском Посеймье [Беляева,1980; Алексеев,1987а,б,1988; ИА РАН, Р-1, №6897]. Есть вариант, рассмот-ренный ещё в нашей курсовой работе (1985 г.) посвященной геологии палеолита Курской обл.: в период максимального врезания речных долин выходы кремня в Посеймье могли становиться доступными на больших пространствах. В пе-риод 1990-2004 гг. нами были обследованы все известные местонахождения природного кремня

46

в бассейне Десны. Выяснилось, что Вщижское и Выгоничское отличаются низким качеством сы-рья. Остальные месторождения (Бетово, Хоты-лево, Новгород-Северский, Елисеевичи) могли служить источниками качественного кремня. В бассейне Десны (включая и Посеймье, менее обеспеченное кремнем) проблема добычи высо-кокачественного кремня не стояла столь остро, как на Дону. Не было необходимости совершать огромные переходы в поисках сырья для камен-ных орудий, часто поселения размещались пря-мо вблизи месторождений, что упрощало мине-ральное направление собирательства.

Пытливый ум предков, собиравших мине-ральное сырье, был заинтригован остатками ис-копаемых организмов. Человек еще не мог объ-яснить их происхождение, но уже приносил их в жилища, пытался использовать застывшую в камне красоту минувших эпох для украшения места обитания и себя, наделяя таинственные предметы магическими и целительными свой-ствами. Фоссилии становились «палеоартом». На деятельность древних людей по сбору фос-силий археологи издавна обращали внимание. Исследование палеоарта может пролить свет на такие проблемы, как территории деятельности общин, пути миграций и связи древнейшего на-селения, ибо место обитания той или иной группы людей может не совпадать с местом до-бычи фоссилий. При этом не следует относить к палеоарту фоссилии в кремне. Хотя их известно множество, они доставлялись на стоянки лишь постольку, поскольку содержались в сырье для изготовления орудий. Иное дело – янтарь. Это не только минералогический, но и палеонтоло-гический объект – видоизмененная смола мело-вых и палеогеновых хвойных. Он встречается при раскопках стоянок палеолита. Доставлялся янтарь из месторождений близ Киева на Днепре. Среди памятников с находками янтаря и изде-лий из него в бассейне Десны назовем Чулатово 1, Мезин, Юдиново, Авдеево [Борисковский, 1953; Шовкопляс,1965; Григорьева, 1996; Soffer, 1985; Gvozdover, 1995]. Интересно найденное в землянке «Ь» Авдеево-Нового ожерелье из зубов песца с янтарной бусиной. Хорошо прослежена зона распространения янтаря, как предмета па-леоарта на Русской равнине: среднее Поднепро-вье и Подесенье, включая Сейм.

Часты находки в культурных слоях остан-ков головоногих моллюсков белемнитов. Они принесены на стоянки людьми, хотя не всегда

подвергались обработке. Фрагменты ростров Belemnitella sp. встреченные в Авдеево [наши набл.], могли добываться из выходов мергелей неподалеку от стоянки, либо из мела на место-рождениях туронского кремня. Три фрагмента ростров найдены в Юдиново, конец одного из них затерт человеком [Абрамова, Григорьева, 1996]. Г.В. Григорьева считает, что фоссилии ис-кусственно расколоты вдоль, но заметим, что именно так ростры чаще всего распадаются в естественных условиях. В таком виде они могли быть доставлены на древнее поселение. Обло-мок ростра Belemnitella sp. найден нами в Быках 1 среди остатков легких наземных жилищ. Два белемнита встречены П.И.Борисковским [1953, С.194,226] в яме-кладовой в полу жилища Пуш-кари 1. Раковины морских брюхоногих моллю-сков пользовались в палеолите особой популяр-ностью. Чаще всего они были деталями ожере-лий и нашивками, но иногда применялись иначе в качестве небольших сосудов. Ф.М. Заверняе-вым на поселении Хотылево 2 найдены 7 рако-вин Gryphaea dilatata, использовавшиеся как ча-ши, скребки и емкости для охры. По краю одной из раковин сделаны ритмичные нарезки. Проис-ходят эти раковины из серых и черных глин кел-ловейского яруса юрской системы и могли до-бываться вместе с сидеритом, использовавшим-ся для получения минеральной краски. Выходы юрских глин встречаются на левобережье Дес-ны, в долине р.Болва. В Мезине найдены под-вески из раковин Cerithium vulgatum Brug и Nassa reticulauta L. (тирренские и карангатские отложения причерноморья), Buccinium sp. и Cardium sp. (сарматские отложения, миоцен юга Украины) [Руденко, 1959; Шовкопляс, 1965; Пи-допличко, 1969]. В Юдиново в материалах рас-копок определены Nassa reticulauta L. 43 экз., Teodoxus pallasi (семейство неритид) 2 экз. От-дельные раковины принадлежат Cyclope neritea, Pisidium amnium, Cerastoderma isthmium (опре-деление Я.И.Старобогатова). В 42 экз. было проделано отверстие для подвешивания в оже-рельях или нашивания на одежду [Поликарпо-вич, 1968; Абрамова, Григорьева, 1996]. В Ти-моновке так же встречались раковины морских брюхоногих, просверленные для нанизывания. Они не сохранились в археологических коллек-циях [Поликарпович, 1968]. Такие же раковины Nassa reticulate L. встречены и на стоянке Юди-ново 3 [Сергин, 1977; ИА РАН, Р-1, № 6484]. Заметим, что рельефный орнамент поверхности

47

раковин мог наталкивать древних художников на сюжеты в косторезном деле [Борисков-ский,1972]. Остатки многощетинковых морских червей Polychaeta семейства Serpulidae встреча-ются на палеолитических поселениях заметно реже, чем раковины моллюсков. Известковые трубочки серпулид, использовавшиеся, как под-вески, в количестве нескольких десятков извест-ны со стоянки Елисеевичи. Поверхность краев большинства была заглажена от ношения в ка-честве ожерелья, часть еще не просверлена (за-готовки) [Поликарпович,1968,С.130-131,Рис.53]. Подобные фоссилии известны и из ашело - му-стьерского местонахождения Хотылево 1, но к последним следует отнестись осторожно: они могут происходить из подстилающих песков се-номанского яруса не имея отношения к стоянке. Таблица 4. Предметы палеоарта в палеолите

бассейна Десны Фоссилии Стоянки Черви

Двуор-

чатыеств

Брюоно-

гие х

Голно-

гиеово

Позвоноч-ные

Янтарь

Бетово - - - - + - Хотылево 1 ? - - - - - Авдеево - - - + - + Хотылево 2 - + - - + - Пушкари 1 - - - + - - Быки 1 - - - + - - Елисеевичи + - - - - - Мезин - + + - - + Чулатово 1 - - - - - + Юдиново - - + + - + Тимоновка - - + - - -

Находки останков ископаемых позвоноч-ных, не являвшихся современниками древнего человека, на стоянках палеолита редки. На му-стьерской стоянке Бетово найдены зубы акулы, вероятно происходящие из меловых отложений в окрестностях древнего поселения [Тарасов, устное сообщ.,2002]. Эти находки – в числе древнейших предметов палеоарта на террито-рии Русской равнины. Позвонок плезиозавра встречен Ф.М. Заверняевым при раскопках Хо-тылево 2. Сходные предметы известны из Кос-тенок 18. Три позвонка плезиозавра, происхо-дящие из песков сеноманского яруса меловой системы, непосредственно подстилающих куль-турный слой стоянки были несомненно собраны вместе в результате человеческой деятельности, так как лежали среди костей мамонта и других культурных остатков [Палеолит Костенок, 1982].

Подводя итог, можно сказать, что подавляющее большинство фоссилий ископаемых беспозво-ночных использовались в палеолите в качестве подвесок, ожерелий, вероятно имевших с точки зрения палеолитического человека магическую силу, оберегающую, защищающую владельца. Нельзя не признать наличие у наших предков развитого эстетического чувства.

Как янтарь, редкие морские раковины и прочие «диковины» попадали в бассейн Десны, где их заведомо невозможно найти? Наиболее вероятный ответ таков: путем обмена с другими социумами, в зоне деятельности которых можно собрать подобные уникумы. Обмен как инстру-мент социальной интеграции в первобытном обществе по наблюдениям этнографов весьма многообразен. Это обмен не только материаль-ными ценностями, иногда символическими, но и духовными – знаниями, мифами, обрядами и песнями, составляющими собственность инди-видов или общин (диффузия культуры). Но су-ществовал ли обмен в палеолите? Начиная с ранних эпизодов изучения этого периода, мы наблюдаем в историографии вопроса две анта-гонистических позиции во взглядах на проблему обмена в палеолите: признание наличия ме-жобщинного обмена в какой-либо форме и его полное и безоговорочное отрицание. Сторонни-ком первой точки зрения был один из основате-лей палеолитоведения Гуго Обермайер [1913], полагавший, что уже в глубокой древности су-ществовала меновая торговля. В смягченной форме поддерживает мнение Обермайера и П.И. Борисковский, считавший, что морские ракови-ны попали в Мезин путем «редкого случайного обмена» [1953, С.273]. К аналогичным выводам склонялся И.Г. Пидопличко [1959]. Наконец В.Р. Кабо называет межобщинный обмен одной из важнейших универсалий первобытного общест-ва охотников и собирателей [Кабо, 1986]. Вто-рую точку зрения отражает И.Г. Шовкопляс, ссылающийся на мнение Ф. Энгельса о том, что появление даже редкого обмена относится к пе-риоду, предусматривающему временное разде-ление труда (т.е. временную работу мастеров за счет общества). Только поэтому Шовкопляс считает, что коль скоро такое разделение в па-леолите невозможно, то любые предметы неме-стного происхождения могли быть получены лишь в процессе передвижения группы людей по различным территориям [Шовкопляс, 1965б]. В результате анализа сущности противоречий

48

между двумя изложенными точками зрения, нам удалось прийти к следующим выводам. На наш взгляд, раковины из Приазовья и Причерномо-рья не могли попасть на деснинские стоянки не-посредственно с места находки, и вот почему. Трудно предположить, что общины Мезина и Юдиново снаряжали «экспедиции» на 1000 км к югу, целью которых были исключительно рако-вины. Южнее бытовал совершенно иной хозяй-ственный уклад охотников на бизона. Жители тундростепи переселиться севернее на Десну вряд ли могли и хотели – их быт был адаптиро-ван к окружающей среде, пищевых ресурсов хватало, а значит и не было нужды в реадапта-ции к иным природным условиям. Маловероят-но и то, что мезинцы и юдиновцы были хорошо знакомы с лежащей южнее Днепра местностью, не связанной уже с их охотничьими потребно-стями (хозяйственно-культурный тип охотников на мамонта), а без такого знания их «бросок на юг» был обречен. Таким образом, допущение обмена в палеолите, причем достаточно регу-лярного, неизбежно для объяснения факта появ-ления многочисленных морских раковин и ян-таря на деснинских стоянках.

Постепенный рост сходства инвентаря и поделок на все более широком круге памятников в конце верхнего палеолита, как в исследуемом регионе, так и на граничащих территориях, это, на наш взгляд, ещё одно из свидетельств посте-пенного увеличения роли межобщинного обме-на в обществе палеолита (в том числе обмена уже в форме диффузии культуры). Обмену не должны были мешать приписываемые перво-бытным народам жесткие разграничения по принципу СВОЙ - ЧУЖОЙ. На наш взгляд, эта грань в палеолите лежала в первую очередь в области стереотипов поведения, а не в области типологии украшений. То есть запрет мог нала-гаться на изготовление «чужих» бытовых ве-щей. Украшения же и для более поздних перио-дов служат археологом в основном датирую-щим, а не культуроопределяющим источником [Тихомиров, 2005, С.22-23]. Именно украшения и предметы палеоарта, по нашему мнению, мог-ли служить древнейшими предметами обмена наряду с пищей и минеральным сырьем. Готов-ность к обмену складывалась там, где уже на стадии первобытной общины коллектив начи-нал получать не только жизнеобеспечивающий, но и определенный избыточный продукт (пусть даже в виде предметов палеоарта). Вместе с

этим избыточным продуктом и зародился обмен в межобщинной форме, при которой различные коллективы снабжали друг друга исключитель-но специфическими богатствами их природной среды (ценными сортами камня, дерева, ракови-нами, минеральной краской, янтарем и т.п.). Что касается редкости и случайности процессов об-мена, на чем в свое время акцентировал внима-ние П.И.Борисковский [1953], следует заметить, что таковыми эти процессы мы могли бы счи-тать, если бы имели дело с единичными наход-ками на отдельных памятниках. Широкое же распространение определенных типов раковин в бассейне Десны и Среднем Поднепровье (это по сути дела массовая находка на ряде не всегда однокультурных памятников – Мезин, Юдиново 1, Юдиново 2, возможно Тимоновка и др.) по-зволяет нам сделать даже предположение о по-явлении уже в конце палеолита определенного обменного эквивалента. Этому, кстати, имеется масса этнографических аналогий на островах Океании и Новой Гвинеи. Что можно было при-обретать за такие раковинные «пра-деньги» в палеолите? Конечно, не предметы первой необ-ходимости. Как уже говорилось, предметом тор-га могли быть некоторые виды редкого сырья (к примеру, янтарь или минеральная краска), кос-тяные и деревянные изделия, украшения. Мож-но предположить и наличие символических об-рядовых компенсаций при заключении брака.

Вернувшись к собирательству, рассмотрим с этой точки зрения гигантские костные скопле-ния на древних поселениях. Еще на рубеже ХХ в., при раскопках палеолита в Пшедмости (Мо-равия), где было обнаружено костище из остан-ков более 1000 мамонтов, встал вопрос: как пер-вобытный человек с его примитивными ору-диями охоты мог добыть такое количество ги-гантских животных. Ответ давала гипотеза, вы-двинутая геологом Стеенструпом, считавшим, что человек не столько охотился на мамонтов, сколько употреблял в пищу уже погибших и за-мерзших животных [Обермайер, 1913]. Гипотеза оказалась весьма популярной. В России её при-ветствовал, в частности, В.А.Городцов [1923, С. 230-232]. Развивал идею «мамонтового собира-тельства» В.И.Громов, участвовавший с К.М. Поликарповичем в раскопках стоянки Бердыж. Он писал о своем впечатлении от этого памят-ника: «Наличие большого числа костей без вся-ких следов деятельности человека, как и в неко-торых других аналогичных пунктах, наводит на

49

мысль о наличии здесь кладбища мамонтов, по-гибших без участия человека и позднее частич-но использованных человеком для своих хозяй-ственных целей» [Громов,1948, С.403-405]. Поч-ти все памятники палеолита с массовыми скоп-лениями мамонтовых костей Громов, вслед за Стеенструпом и Городцовым считал распола-гавшимися близ таких «мамонтовых кладбищ», использовавшихся человеком по мере надобно-сти. Сходного мнения о происхождении скопле-ний мамонтовых костей придерживались И.Г. Пидопличко [1947б], И.Г. Шовкопляс [1950]. Однако гипотеза Стеенструпа–Громова была ка-тегорично отвергнута отечественной школой палеолитоведения: П.П.Ефименко [1938, С.371-373], К.М.Поликарповичем [1968, С.180-182], П.И.Борисковским [1953, С.206-208] и другими историками и археологами. Присоединился к ним и прежний сторонник Громова – И.Г. Пидо-пличко [1951]: мерзлые трупы мамонтов не лег-ли в его теорию «антигляциализма» (отрицание покровного плейстоценового оледенения). «Ес-ли допустить, что гибель мамонтов действи-тельно имела массовый характер, - пишет Поли-карпович, - и была весьма частым явлением, то все же необходимо согласиться и с тем, что при редкости верхнепалеолитического населения не все замерзшие мамонты могли быть людьми найдены и потреблены. Какая-то часть из числа этих трупов все же должна была уцелеть и ос-таться в тех местах, где они оказались замерз-шими. Далее необходимо допустить, что с поте-плением, наступившим в позднеледниковое время, мягкие части всех этих трупов должны были бы сгнить и исчезнуть бесследно, а все кости от этих трупов должны были уцелеть в ненарушенном анатомическом порядке. Вполне естественно было бы ожидать, что в современ-ную эпоху должны были бы происходить хотя бы и редкие находки целых костяков мамонта. Безусловно, такие находки, если бы они имели в действительности место, обратили на себя вни-мание» [ЮКМ, ф.1, д.115/2 л.17-18]. Но эти «ан-тигромовские» аргументы, за некоторым ис-ключением, были бы убедительны, если бы речь шла об использовании павших мамонтов в пер-вую очередь в пищу. Но необходимо взглянуть на проблему в иной плоскости: охота не в со-стоянии объяснить феномен костяной архитек-туры, впервые открытой именно самим К.М. Поликарповичем на стоянке Юдиново. На со-оружение одного дома уходили кости 20-30 ма-

монтов. Если все они были съедены, то следует допустить, что до сооружения жилищ даже очень прожорливые обитатели стоянки должны были провести не одну морозную зиму под от-крытым небом – до поры, пока накопится необ-ходимое количество строительного материала.

Для того чтобы выйти из интеллектуально-го тупика, следовало отказаться от представле-ния, что все мамонты были съедены. В.Я. Сер-гин [1991] склонен считать, что при основании поселений костный материал все-таки мог быть результатом собирательства. Однако массивные кости мамонта не очень удобны для транспор-тировки. Неужели наши предки были обречены ходить многие километры то по морозной, то по заполненной тучами гнуса тундростепи в поис-ках очередной кости? Маловероятно. Основа большинства костяных домов – выстроенные в круг черепа. Череп мамонта с бивнями весит более 100 кг. Реально ли доставить десяток-другой таких предметов с расстояния в несколь-ко километров? Строительство домов эпохи па-леолита в таком случае начинает напоминать постройку египетских пирамид.

Однако, к 1970-м гг. был открыт феномен «мамонтовых кладбищ» [Верещагин,1972, 1977] – природных скоплений останков мамонта. Предположение о «мамонтовом собирательст-ве» можно было убедительно обосновать, лишь допустив использование человеком таких «ма-монтовых кладбищ», располагавшихся в непо-средственной близости от поселения, что и было сделано нами в кандидатской диссертации «Рас-селение верхнепалеолитического человека в центре Русской равнины». Проанализированное нами пространственное распределение останков мамонта в центре Русской равнины говорит о том, что мамонтовые «кладбища» - явление не столь редкое, как представлялось большинству отечественных археологов, большая их часть приурочена к геологически определенным рай-онам излома продольного профиля речных до-лин [Чубур, 1993, 1995, 1997]. К аналогичным выводам о расположении стоянок в местах мас-совой гибели мамонтов иным путем пришла О. Соффер [1993б, С.106-107], которая вопреки ус-тоявшемуся мнению, давно рассматривает ма-монта какобъект, в первою очередь, собиратель-ства, а не охоты [Soffer, 1985; Соффер, 1993, а,б].

Известно, что решающим условием выжи-вания людей в местности со средними зимними температурами ниже -20°С являются наличие

50

капитального утепленного жилища и отопление этого жилища [Файнберг, 1991]. Таким образом, теоретически, решающими критериями для вы-бора места круглогодичного поселения должны быть запасы топлива и строительного сырья в ближайших окрестностях. Что могло служить источником этих запасов в перигляциальной степи со слабой облесенностыо и малоснежны-ми зимами? Постройка цельнодеревянных жи-лищ или снежных иглу невозможна. Остается вариант сооружения чумов, яранг, либо полу-подземных домов, перекрытых, пологом из шкур. Для перекрытий таких жилищ современ-ные северные народы – чукчи и эскимосы ис-пользуют жерди, шкуры и дерн, а крупные кам-ни и кости кита идут на создание массивного основания. В верхнем палеолите для фундамен-та часто использовались именно кости мамонта. В то время как шкуры-покрытия и каркас можно было без значительных трудозатрат транспорти-ровать на значительные расстояния, кости ма-монта не столь удобны для доставки издалека. Их источник должен был быть неподалеку. Ос-новным видом топлива в течение последнего оледенения в центре Русской равнины была кость, причина чему – слабая облесенность тер-

ритории. Кости, полученные в результате охоты, не могли обеспечить бесперебойное отопление. Необходим был более надежный источник. Могли ли им быть мамонтовые «кладбища»? Свежая кость пригодна для растопки в сочета-нии с небольшим количеством сухих веток, тра-вы, что проверено нами экспериментально. Со-храняла ли те же качества кость, пролежавшая на мамонтовом кладбище годы и десятилетия? Полежавшие на открытом воздухе в Костенках кости слона, павшего Ленинградском зоопарке, оказались непригодными для растопки. Но чис-тота эксперимента не была соблюдена. Уложив кости на суглинок невозможно воссоздать кли-мат ледниковья. Более чистый эксперимент по-ставила сама природа: кости мамонта из вечно-мерзлых грунтов Сибири поныне богаты орга-никой, способной поддерживать горение [Н.В. Гарутт, С.В.Томирдиаро, С.М.Цейтлин, устные сообщ.]. В резко континентальных условиях кость из скоплений оказывалась обезвоженной, что делало ее хорошим топливом. По нашему мнению, мамонтовые «кладбища» были основ-ным источником топлива и строительного сырья в центре Русской равнины в перигляциальных условиях верхнего палеолита.

ГЛАВА 3. СТРАТЕГИЯ РАССЕЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА В ПАЛЕОЛИТЕ ДЕСНЫ И ИСТОРИЗМ ПАЛЕОЛИТОВЕДЕНИЯ

С экономикой каменного века связана стра-тегия расселения. В это понятие мы включаем перемещение населения в пространстве (как первоначальное заселение территории челове-ком, так и расселение конкретных групп населе-ния) и собственно систему выбора мест для по-селений. Длительное время основным вопросом в рамках указанной проблематики, рассматри-вавшимся историками, было первоначальное за-селение человеком той или иной территории. Движение же населения в пределах освоенной территории привлекало исследователей куда меньше. Стратегия расселения человека связана с миграциями из одного региона в другой или изменением ареала различных человеческих общностей. Именно поэтому данной проблема-тике, по нашему мнению, отечественными спе-циалистами долгое время и уделялось крайне слабое внимание. Всё дело в том, что в 1930-

1940-х гг. в советской археологической и исто-рической науке почти безраздельно господство-вал автохтонизм, порожденный «яфетическим учением» Марра. Академик Н.Я.Марр, учение которого вызывало сомнения у профессиональ-ных лингвистов (которые опасались, впрочем, открыто высказываться на эту тему), вызывал огромные симпатии у специалистов в смежных с языкознанием областях науки: философов, ар-хеологов, историков, фольклористов. «Они, принимая "учение о языке" на веру, считали его ключом к решению занимавших их вопросов, особенно в связи с проблемами человеческой доистории» [Алпатов, 1993, С.273]. И позже, ко-гда учение Марра было развенчано в процессе инициированной Сталиным дискуссии о языко-знании, и когда многие специалисты каялись в том, что раньше усиленно «кадили» Марру и его бредовым идеям [Борисковский, 1953, С.27-29],

51

от порожденных марризмом положений об ав-тохтонном развитии первобытного общества они отойти опасались. Отход от автохтонизма в течение долгих десятилетий расценивался как переход на буржуазные позиции. Считалось что любое новое явление, фиксируемое с помощью археологических методов, носит исключительно стадиальный характер [Ефименко, 1931, 1938, 1958; Борисковский, 1932, 1953]. Даже появле-ние женских статуэток, рассматривалось как ре-зультат автохтонного развития под воздействием «общеисторических закономерностей». Никто даже не пытался заменить понятие «появление» иным понятием – «распространение». Несмотря на то, что «чистый» автохтонизм в отечествен-ной науке ушел в прошлое очень и очень давно, проблемам миграций до сих пор не уделяется должного внимания. Как пишет М.В.Аникович [1999], сознательно или подсознательно, к ним продолжают относиться как к чему-то не суще-ственному, не играющему принципиальной ро-ли. Меж тем миграционные процессы играли и играют важную роль в историческом процессе.

Пространственной динамике населения уделялось мало внимания почти по той же при-чине. О ней мы можем объективно судить, имея, как минимум, надежные датировки памятников. Пока речь шла об автохтонном развитии палео-литической культуры, все казалось ясным: насе-ление смещалось севернее или южнее вместе с краем ледника, то изгонявшего людей с заселен-ных мест, то вновь открывавшего территории для освоения. Датировки же памятников были привязаны к стадиальной схеме, поначалу об-щей, а затем детализированной [Борисковский, 1953]. Когда выяснилось, что стадиальная схема не отражает реальный ход событий в палеолите Восточной Европы [Рогачев, 1953], оказалось, что и естественнонаучные датировки памятни-ков часто оставляют желать лучшего. Взгляды В.И.Громова на геологические условия залега-ния памятников палеолита на Десне опирались на положение о том, что мустьерская эпоха и на-чало верхнего палеолита связаны с максималь-ным распространением днепровского оледене-ния. Громов и его коллеги (в первую очередь М.В.Воеводский) воспринимали свое понима-ние стратиграфии деснинского палеолита как победу над «реакционной, клерикальной» схе-мой М.Буля [Boule, 1946; Воеводский, 1940, 1946; Громов, 1948]. Эта схема, как выяснилось позже, и была, как раз, верна. В итоге многие

идеи В.И.Громова, пытавшегося создать палео-нтологическое и археологическое обоснование стратиграфии четвертичных отложений, в част-ности и для бассейна Десны, были отвергнуты, как не отвечающие новым данным о плейстоце-новых отложениях [Величко, 1961].

Наконец, процесс выбора места поселения, считался долгое время чем-то само собой разу-меющимся: было ясно, что такие места должны быть, например, защищенными от ветров и от воды. Соответственно, данная тематика воспри-нималась большинством исследователей как мало перспективная. Попытки провести основа-тельный анализ размещения поселений были предприняты лишь в конце 1980-х гг. и неожи-данно привели к весьма интересным выводам [Сергин, 1988]. Так, оказалось, что выбор места поселения был обусловлен целым рядом разно-образнейших факторов, и здесь представляется важным установить факторы приоритетные и второстепенные, которые для различных перио-дов и групп населения могли быть разными.

Рассмотрим историю взглядов и накопле-ния источниковой базы по первичному заселе-нию человеком территории Подесенья и Посей-мья. Можно сказать, что неоспоримый положи-тельный ответ на вопрос: обитали ли в бассейне Десны люди палеолита, был получен на заре отечественного палеолитоведения. В 1907 г. пришла весть об очередной находке костей ма-монта в с. Мезин под Черниговом. Посетивший место находки Ф.К.Волков открыл там первое в бассейне Десны поселение палеолита, полу-чившее всемирную известность [Раскопки, 1908; Волков, 1909, Сергин, 1987-а]. Наши ар-хивные исследования показали, что краевед из Брянска С.С.Деев еще в 1922 г. в беседе с П.П. Ефименко при встрече в Москве утверждал, что на территории Брянской губернии должен при-сутствовать палеолит. Мнение свое заведующий Брянским музеем серьезно аргументировал сле-дующими практически бесспорными положе-ниями [ИИМК, ф2, оп.1, 1926, д.199]: 1). К севе-ру и к югу от Брянской губернии на Десне па-леолит известен (к югу – Мезин, к северу – Гам-ково на Смоленщине, где впоследствии наличие палеолита не подтвердилось); 2). Вся Брянская губерния насыщена стоянками раннего неолита (так называли тогда эпипалеолит-мезолит), ко-торые должны быть связаны с предшествующей культурой; 3). Брянск лежит вне границ макси-мального покровного оледенения. Пять лет, на-

52

чиная с 1920 г., он искал палеолит. Многократно в Бараньем логу в с. Супонево находили иско-паемые кости, вымываемые вешними водами [ИИМК, ф.2, оп.1, 1926, д.199]. В 1925 г. житель села В.И.Зайцев нашел такие кости и доставил их в возглавляемый Деевым музей.13 С.С.Деев на месте находки открыл новую палеолитиче-скую стоянку. Уже в 1927 г. во время раскопок в Супонево М.В.Воеводский [1929] выявил по-близости ещё одну стоянку – Тимоновка. С это-го момента вопрос о заселеннии Десны и прито-ков стоял в иной плоскости. Было важно выяс-нить: Насколько плотно палеолитический чело-век заселял бассейн Десны? Были ли им освое-ны притоки или только основная водная арте-рия? Как далеко на север проник палеолитиче-ский человек в пределах Деснинского бассейна?

Дальнейшие разведки К.М.Поликарповича и М.Я.Рудинского в первой половине 1930-х гг. позволили выявить памятники верхнего палео-лита не только на Десне (Пушкари), но и на ее притоке – Судости (Елисеевичи, Курово, Юди-ново) [Рудинский, 1947; Поликарпович, 1968]. Одновременно С.Н.Замятнин подтвердил нали-чие палеолита на Сейме у х. Сучкино [1940]. Стало ясно, что Деснинский бассейн в палеоли-те был на протяжении верхнего палеолита засе-лен людьми. Теперь на повестку дня встала иная проблема: насколько рано появился в бассейне Десны палеолитический человек? Общеприня-тым было мнение, что ранний палеолит не про-никает в столь северные широты и его распро-странение на Русской равнине ограничивается лишь средним течением Днепра [Городцов, 1923; Спицын, 1915]. Развернувшая работы на территории Подесенья комплексная экспедиция М.В.Воеводского в кратчайший период устано-вила наличие только в окрестностях Пушкарей и Новгород-Северского более чем десятка стоя-нок и местонахождений палеолита. Значитель-ная часть их относилась к верхнему палеолиту. Однако одним из главных результатов работы Деснинской экспедиции М.В.Воеводского, без-условно, стало открытие памятников раннего палеолита – эпохи, ранее в бассейне Десны во-все неизвестной.

Первые раннепалеолитические изделия Подесенья были встречены в 1938 г. на Средней

13 - «Кости эти состояли из трех нижних челюстей, обломков бивней, час-тей таза, нескольких позвонков мамонта, черепной коробки носорога, ребра его же и нескольких плюсневых костей. Кроме того, три больших кости мамонта: бедренная, большая берцовая и плечевая. Из расспросов выясни-лось, что во время работы ему попадались камешки, на которые он не обра-тил внимания» [ИИМК,ф.2,оп.1,1925,д.187,л.1].

Десне. В урочище Заровская круча у с. Чулатово Новгород-Северского р-на Черниговской обл. (местонахождение получило наименование Чу-латово 3) было найдено во вторичном залегании 180 кремней со следами искусственного раска-лывания и обработки. Тогда же Воеводский вы-явил местонахождение Подболотье у с. Пушка-ри. У выселок с.Араповичи сотрудники Деснин-ской экспедиции И.В.Погожева-Сизова и Т.Н. Тралло в 1939 г. нашли мустьерский остроко-нечник на осыпи склона оврага, ниже выхода морены. Близ с.Пушкари, в урочище Язви в том же 1939 г. В.И.Громов и В.А. Хохловкина нашли под мореной мустьерское скребло. В овраге Ореховый Лог, в тех же Пушкарях, был найден на поверхности обломок плоского ручного ру-била или остроконечника. [Воеводский, 1939, 1940, 1947, 1950, 1952; Громов, 1948]. Затем бы-ло сделано открытие, позволившее продвинуть край неандертальской ойкумены еще на 150 км к северу. Орловский отряд Деснинской экспеди-ции в составе В.А.Хохловкиной, Т.Н.Тралло и Т.С.Кулигиной летом 1939 г. осматривал обрыв к Десне у впадения в нее р.Руднянки в д.Неготино (ныне Жуковский р-н Брянской обл.). Там были обнаружены происходящие из перемытой днеп-ровской морены и подморенных флювиогляци-альных песков архаичные кремневые отщепы и зубчато-выемчатые орудия (14 предметов). Еще один отщеп нашел Т.Н.Тралло при повторном посещении местонахождения в 1940 г. [Воевод-ский, 1947б, 1948в, 1950; Хохловкина, 1947]. Воеводский, посетивший местонахождение в 1946 и 1947 гг. так оценил его значение: «Наход-ки у д. Неготино полностью подтверждают дан-ные, полученные в ряде пунктов Северной Чер-ниговщины, где в сходных условиях были най-дены типичные мустьерские орудия» [Воевод-ский, 1950, С.220]. Это был научный прорыв в археологии Подесенья. Не все специалисты от-неслись к результатам работ М.В.Воеводского и его коллег с доверием. К.М.Поликарпович про-вел жесткий критический пересмотр всех ме-стонахождений раннего палеолита и мустье в центре Русской равнины. Этот обзор, написан-ный в 1951 г. сохранился в виде рукописей в личном архиве ученого. Теперь в наличии ран-него палеолита на Десне уже никто не сомнева-ется, а документ воспринимается как предупре-ждение современным исследователям с гипер-трофированным скептицизмом. Сам Поликар-пович не случайно не опубликовал его, поняв,

53

что скепсис заводит его в интеллектуальный ту-пик и заставляет в итоге отрицать собственные открытия, сделанные в верхнем Поднепровье. В период подготовки монографии «Палеолит верхнего Поднепровья», куда должен был войти цитируемый текст, стало известно о новых на-ходках раннего палеолита на Десне, сделанных учеником Поликарповича – Ф.М.Заверняевым. Долгое время открытое им на верхней Десне местонахождение Хотылево 1 считалось самой северной известной точкой пребывания ранне-палеолитического человека на Русской равнине [Заверняев, Шмидт, 1958; Заверняев, 1978а]. Многие аргументы Поликарповича сами по себе небесспорны. Переотложенная морена, вовсе не факт, свидетельствующий против искусственно-го происхождения оббитых кремней. В перемы-той морене лежит большинство известных ныне находок раннего палеолита на Десне и Оке. В 2000 г. нами на местонахождении Неготино 4 расчищен промытый в песках древним водным потоком «карман», заполненный переотложен-ной мореной и скоплением находок наподобие описанного В.А. Хохловкиной. Нанесено оно, конечно, не ледником, а склоновыми процесса-ми. В среднем лишь 1 из 20 кремней, встречен-ных в Неготино, носил признаки обработки (15 артефактов), остальные были беспорядочно об-биты ледниковыми валунчиками. Такой же про-цент артефактов среди «дикого» кремня наблю-дается и на местонахождении Хотылево 1 [За-верняев,1978а, наши набл]. Иначе и быть не мо-жет. Огромное количество дробленого природ-ного кремня в аллювии и морене всегда наблю-дается там, где есть его месторождения – а По-десенье ими весьма насыщено. Правоту М.В. Воеводского относительно наличия раннего па-леолита на верхней Десне вполне подтвердили дальнейшие исследования [Заверняев, 1978а; Тарасов, 1989 и др.]. Ошибка Громова и Воевод-ского, как мы уже не раз отмечали выше, была в ином. Памятники раннего палеолита Десны они отнесли к дорисскому времени, то есть к перио-ду до днепровского оледенения – свыше 250 тыс.л.н. Теперь вполне ясно, что датировки му-стье не уходят ниже начала верхнего плейстоце-на – микулинского межледниковья.

Вернемся теперь к открытиям Ф.М. Завер-няева в Хотылево. На возможность наличия в Хотылево палеолита указывал в своих письмах один из его учителей – краевед из Бежицы Н.И. Лелянов [ЮКМ, ф.1, д.49, №2]. По данным За-

верняева, отложения Хотылево 1, содержащие артефакты, относятся к началу микулинского межледниковья, однако следует учесть, что в большинстве случаев артефакты переотложены, следовательно, поселение существовало еще раньше. Материал был разделен Ф.М. Заверняе-вым на два комплекса – аморфный и ашело - мустьерский. Ашело-мустьерский комплекс За-верняев справедливо считал неоднородным и выделял несколько групп находок. Основной комплекс датировал начальными этапами рисс-вюрма. Уже из предложенного Заверняевым на-звания явствует, что находки относятся к рубежу ашельской и мустьерской эпох. Комплекс из по-гребенной почвы раскопов 5-6 немногочислен, и, по мнению Заверняева, близок к материалам Бетово. Наконец, комплекс из галечника раско-пов 5-6 отличается от основного наличием лис-товидных орудий и малым числом типичных остроконечников. Заверняев [1978а] считал его наиболее древним среди ашело-мустьерских. Аморфный комплекс, локализующийся в цен-тральной и восточной части местонахождения – типологически более древний. Для него харак-терна клектонская техника расщепления, в каче-стве заготовок для многих орудий использова-лись естественные фрагменты кремня. Наши наблюдения за аморфным комплексом во время раскопок 2004 г. совпадают с выводами Ф.М. За-верняева. Возможно, эти изделия датируются интеррисским потеплением, когда ледниковый покров на большей части Русской равнины от-сутствовал. Тогда аморфный комплекс – один из древнейших на Русской равнине.

Исследования Л.М. Тарасова в верхнем Подесенье позволили получить новые сведения о раннем палеолите региона. Главным его дос-тижением, безусловно, является открытие стра-тифицированных мустьерских стоянок, куль-турные слои которых залегают in situ, то есть не переотложены позднейшими процессами – Коршево 1, 2, 3, Бетово [Тарасов, 1983, 1987, 1989]. Это позволило впервые вести речь об обоснованной периодизации раннего палеолита приледниковой зоны. Выяснилось, что верхнее Подесенье было заселено в течение практически всей мустьерской эпохи. Ранние фазы отмечены нижними слоями Коршевских стоянок. Бетово отнесено к развитому мустье, Лебедевка – к фи-нальному [Тарасов, 2003]. Анализ инвентаря Бе-тово привел исследователя к заключению о бли-зости Бетово и стоянок костенковско-стрелецкой

54

культуры [Тарасов, 1982б]. Еще одно достиже-ние Л.М.Тарасова – открытие и исследование домустьерского местонахождения Неготино на Руднянке [1987]. По нашему мнению, Неготино, Неготино на Руднянке, и Неготино 4 – следы од-ного памятника, разнесенного в разные стороны склоновыми процессами. Об этом говорит не только геология, но и типологическое единство всех местонахождений.

Долгое время «белым пятном» на карте раннего палеолита оставался бассейн крупней-шего притока Десны – реки Сейм. Стратифици-рованных памятников здесь пока не выявлено, однако наши исследования позволяют говорить, по крайней мере, о находках датирующих арте-фактов. Наиболее древние местонахождения от-носятся, по нашему мнению, к микулинскому межледниковью. Оба местонахождения распо-ложены в Курчатовском р-не Курской обл., стра-тиграфической привязки не имеют. В 1982 г. на-ми на дамбе близ с. Дичня найдено крупное скребло. Находку сопровождали кости и зубы раннего мамонта, шерстистого носорога, боль-шерогого оленя, мелкого подвида лошади и би-зона. Строительная документация позволила ус-тановить, что намыв дамбы велся из подошвы II надпойменной террасы, датируемой микулин-ским – началом ранневалдайского времени. Вторая находка из бывшего с. Стародубцево да-тирована тем же временем типологически. Это изготовленный из черного мелового кремня лис-товидный бифас, находящий аналогии в мате-риалах памятников, типа ашело-мустьепрского комплекса Хотылево 1. К позднему мустье, ве-роятно, относится находка у с.Поповка Рыльско-го р-на скребла и остроконечника, сделанная в 1986 г. С.Н. Алексеевым. К сожалению, матери-ал не опубликован. Нельзя исключать, что лаку-ну в мустьерской истории Посеймья закроют памятники из группы на р.Крепна у с. Кремяное и с.Ветрено. Исследовавшая её вместе с Ю.А. Липкингом в конце 1970-х гг. В.И.Беляева пред-полагает здесь наличие не только верхнего па-леолита, но и стратифицированных мустьерских памятников [Беляева, устн. сообщ., 1999, 2003].

После чрезмерно удревненных В.И. Громо-вым и М.В.Воеводским датировок местного му-стье, большинство отечественных палеолитове-дов и палеогеографов, словно «испугавшись» поспешных прежних оценок, ударилось в дру-гую крайность, пытаясь отнести почти все па-мятники Русской равнины к вюрмскому оледе-

нению. Лишь С.Н.Замятнин [1961] продолжал отстаивать точку зрения о возможности заселе-ния центральных и северных областей Европей-ской России в раннем палеолите, руководствуясь распространением на этой территории соответ-ствующей фауны, в частности – хазарского ма-монта. А.А.Величко [1997] отмечает, что на про-тяжении всей ашельской эпохи люди практиче-ски не покидали территории Кавказа, делая лишь редкие попытки выхода на равнину. Одна-ко объективного объяснения того, почему про-цессы расселения в Западной и Центральной Европе столь резко отличались от таковых в Восточной Европе, пока нет. Материальная культура и доступные технологии были сходны. Что же так отличало обитателей этих террито-рий, что в одном случае они в среднем плейсто-цене уже освоили Северогерманскую низмен-ность и юг Британии (Боксгроу), а в другом – лишь робко спускались в предгорья Кавказа, ед-ва заходя в Приазовье? Более того, почти вся территория Центральной и Западной Европы была заселена уже в лихвинском межледниковье (более 250.000 л.н.), о чем свидетельствуют мно-гочисленные памятники с материалами шелль-ского типа. Если мы обратим взор к Азии, то вы-яснится, что суровый климат и там совершенно не мешал расселению древнейших людей. При-мер – местонахождение Диринг-Юрях в Яку-тии. Несмотря на дискуссионность датировок (от 2,5 млн. по мнению открывшего памятник Ю.И.Мочанова до 300.000 лет по оценке С.М. Цейтлина), нет сомнений, что люди, создавав-шие на Диринге галечные орудия жили здесь в условиях сурового климата [Мочанов, 1992].14 Нельзя не упомянуть находку чоппера и клек-тонских отщепов в VI культурном слое грота Большой Глухой на р.Чусовая, датируемую средним плейстоценом [Guslitzer, Pavlov, 1993]. Объяснить это кратковременными выходами людей на равнину непросто. Известны находки раннепалеолитических изделий и в центре Рус-ской равнины [Алексеев, Григорьев, 1985]. В.И. Громов и М.В. Воеводский, не приняв во вни-мание то, что Днепровская морена переотложе-на, ошиблись в датировке памятников эпох му-стье и начала верхнего палеолита. Однако при этом они интуитивно верно наметили вероятное время появления самых первых людей в цен-тральных областях Русской равнины, и это сле-

14 - пользуясь случаем, искренне благодарю Ю.И. Мочанова и С.А.Федосееву за информацию и литературу о местонахождении Диринг-Юрях и других памятниках Северо-Восточной Азии.

55

дует поставить в заслугу руководителям Дес-нинской экспедиции, как и развивавшему эти идеи С.Н.Замятнину. Нынешнее положение с ашелем в Подесенье напоминает ситуацию с на-ходками мустье в 1930-50-х гг. Поиски страти-фицированных ашельских местонахождений на территории бассейна Десны – одна из задач по-левой археологии начала XXI века.

Изучение первоначальное заселение чело-веком той или иной территории подводит нас к иной проблеме: стратегии расселения человека палеолита, и в первую очередь – о стратегии вы-бора мест поселений. Как мы уже отмечали, первоначально стратегия выбора мест древних поселений не рассматривалась как важный ас-пект жизни человека палеолита. Считалось само собой разумеющимся, что стоянки размещались в определенных местах, попыток систематиза-ции и обобщения таких данных не предприни-малось. Единственными указаниями на страте-гию выбора мест поселений можно считать за-мечания В.А. Городцова об ориентации на ме-сторождения минерального сырья [1923, 1929].

Летом 1955 г. А.Н.Рогачев организовал экс-педицию по изучению геоморфологии, страти-графии и топографии стоянок центра Русской равнины [ИА РАН, Р-1 № 1206]. Работы были начаты в бассейне Дона – в Костенковско - Бор-щевской группе и на лежащей севернее стоянке Гагарино, затем переместились в бассейн Сейма (Авдеево и Сучкино) и, наконец, в бассейн Дес-ны, где были обследованы Тимоновка, Супоне-во, Елисеевичи, Юдиново, группы стоянок Чу-латово и Пушкари. На всех памятниках закла-дывались шурфы или зачистки естественных геологических обнажений, в ряде случаев (на-пример, в Авдеево, Пушкарях) бурились сква-жины. В результате удалось переосмыслить данные о ряде памятников и их предполагав-шиеся ранее археологические и геологические датировки [ИА РАН, Р-1 №1206]. Что касается размещения поселений и сопутствующих древ-нему населению природных условий, в общих чертах результаты оказались следующими: из-любленными местами для заселения оказались мысообразные участки. Часто они заметны в со-временном рельефе, иногда снивелированы бо-лее поздними отложениями. Несомненно, что человека привлекал хороший дренаж и эрози-онная устойчивость таких площадок. Отмеча-лась также хорошая защита большинства посе-лений от ветра с водораздела и от долинных

ветров [Величко, Рогачев, 1969]. А.А. Величко также установил, что отличия в размещении деснинских и донских памятников (первые в основном на коренном берегу, а вторые пре-имущественно на низких надпойменных терра-сах) имеют относительный характер, и связаны преимущественно с неодинаковой морфологией речных долин. «Если в долине Дона в конце плейстоцена существовали достаточно широкие террасовые площадки, пригодные для поселе-ний, то в долине Десны таких площадок не бы-ло, и крутой склон спускался непосредственно к пойме, где селиться было невозможно из-за сильной заболоченности, усугубленной крио-генно-термокарстовыми процессами» [там же]. В последующий период стратегии размещения поселений уделялось незначительное внимание. В разных вариантах и интерпретациях в основ-ном повторялись выводы Рогачева и Величко. Несколько расширила представления о топо-графии деснянского палеолита работа Ю.Г. Ко-лосова [1965], предпринявшего разведки в окре-стностях Новгород-Северского. В неизменном виде суждения о размещении палеолитических поселений сохранялись до середины 1980-х гг. [Рогачев, Аникович, 1984].

В 1985 г. вышла в свет монография О. Соффер, посвященная верхнему палеолиту цен-тра Русской равнины, в которой она, пересмат-ривая и анализируя накопленную ранее инфор-мацию, подтверждает выводы Величко и Рога-чева и устанавливает преобладание памятников на склонах с южной экспозицией – более инсо-лируемых, хорошо прогретых [Soffer, 1985]. Ряд исследователей начинает отмечать связь страте-гии выбора мест поселений с хозяйственно-культурным типом палеолитического населения. Так, Н.Д. Праслов [1989] пишет: «Охотники на мамонтов устраивали свои поселения в низких местах сильно расчлененного рельефа, на пер-вой и второй надпойменных террасах, близ устьев ручьев и оврагов… Охотники на бизонов и стадных животных предпочитали селиться на высоких участках, откуда хорошо просматрива-лись плато и равнина». В.Я. Сергин попытался систематизировать сведения о размещении дол-говременных поселений эпохи верхнего палео-лита. При анализе расположения поселений бы-ло отмечено три типа геоморфологически раз-личных участков местности: балки, долины рек и водораздельные пространства. Следующим параметром стала ветрозащита (по сторонам

56

света). В результате все поселения с жилищами были разделены на: 1) открытые; 2) прикрытые; 3) укрытые [Сергин,1988, С.6-7]. Заслуга Серги-на в том, что он свел воедино и систематизиро-вал разрозненные до этого сведения и отверг ветрозащиту, как один из главных критериев стратегии размещения поселений в палеолите.

Поскольку тип поселения, его основное на-значение, безусловно, должны были влиять на стратегию его размещения, параллельно с ана-лизом стратегия выбора мест поселений и Сер-гин и Соффер предприняли попытки создания типологии поселений верхнего палеолита. О. Соффер [Soffer, 1985] делит памятники по се-зонности на три группы: к теплому сезону отно-сит стоянки-мастерские, лагеря охотников, лаге-ря собирателей. К холодному сезону – охотни-чьи базовые лагеря, комплексные базовые лаге-ря. К обоим периодам – обычные базовые лаге-ря. Круглогодично, по Соффер, Хотылево 2. Эта типология не бесспорна. Так, вызывает сомне-ния правильность использования статистики по фауне культурных слоёв. Если бы, как В.Я. Сер-гин [1988], исследовательница взяла за основу при анализе сезонности иной набор фактов, уда-лось бы избежать досадных несообразностей. Так, трудно представить кремнеобработку на открытом воздухе при температуре в – 40-50ºС. Учет даже одного этого фактора не позволил бы ей отнести к стоянкам холодного периода такие памятники, как Тимоновка 1 и 2, Елисеевичи,

Пушкари 1. Напомним, что первооткрыватель Пушкарей М.Я.Рудинский [1947] считал этот памятник поселением теплого сезона. Нецеле-сообразно и выделение лагерей собирателей – мамонтовых «кладбищ» со следами их посеще-ния. В.Я.Сергин предложил разделить памятни-ки верхнего палеолита на поселения и стоянки. В свою очередь в категорию поселений он включал три типа: круглогодичные и поселения теплого и холодного сезона. Стоянки же – эфе-мерные, кратковременно обитаемые объекты за пределами базового поселения [Сергин, 1988]. В схеме Сергина, если рассматривать её примени-тельно к Деснинскому бассейну, настораживает выделение поселений исключительно холодного сезона. Анализ, проведенный нами при работе над кандидатской диссертацией, показал, что для рассматриваемого региона можно обойтись двумя типами: круглогодичными поселениями и поселениями теплого сезона. Все они много-функциональны, т.е. здесь жили, занимались об-работкой кости и камня, совершали отправления культов, разделывали принесенную добычу и т.д. Стоянки же, как объекты монофункциональ-ные, разделены на стоянки-мастерские, где ве-лась первичная обработка кремня вблизи его природных выходов, и на рейдовые охотничьи лагеря, где производился забой и первичная раз-делка туш животных. Мы исходили из того, что разные типы поселений требовали разлных ус-ловий размещения (Табл.5).

Таблица 5.Типология верхнепалеолитических памятников басс. Десны Стоянки (кратковременные) Поселения (долговременные) Тип

памятника мастерские Рейдовые охотничьи лагеря Основной базовый лагерь

Сезонный базовый лагерь

Сезонность теплый период охоты круглый год Теплый Функция первичная об-

работка кремня забой, разделка и частичная утилизация туши

обширный спектр деятельности

Обширный спектр деятельности

Типичные па-мятники

Коршево 1, 2 - средние слои

Сучкино (Октябрьское 1), Курово?

Авдеево, Юдиново, Хотылево 2

Чулатово 2, Хотылево 8 (?)

Чтобы понять стратегию выбора мест стоянок и поселений нам пришлось смоделиро-вать шкалу приоритетов критериев этого выбо-ра. Монофункциональность стоянок приводила к тому, что имелся один основной критерий их размещения. Для кремнеобрабатывающих мас-терских это было наличие выходов высококаче-ственного минерального сырья, для рейдовых охотничьих лагерей – место добычи крупного животного или стада. Они возникали при отсут-ствии месторождений близ базовых лагерей. Ба-зовые поселения полифункциональны и потому должны иметь ряд критериев размещения с раз-

личными уровнями значимости, которых выде-лено четыре:1)Необходимые (учтенные на 100% поселений). 2) Важные (75-99%). 3) Желатель-ные (50-75%). 4) Несущественные (менее 50%). В размещении долговременных круглогодичных поселений к I уровню были отнесены наличие близ поселения или на его территории мамонто-вого «кладбища» и размещение площадки посе-ления на эрозионно-устойчивом и хорошо дре-нируемом мысообразном или возвышенном участке. К II уровню относится спасение от кро-вососущих насекомых, ради чего человек пре-небрегал ветрозащитой площадки. К II же уров-

57

ню относится размещение поселений на хорошо инсолируемых склонах. К III уровню отнесена ветрозащита. К низшему IV уровню – наличие близ поселений месторождений минерального сырья и защищенность от половодий. Причиной «беспечности» скорее всего, была попытка по-местить поселение ближе к часто лежащему на пойме мамонтовому кладбищу. О влиянии ма-монтовых кладбищ на стратегию расселения человека в палеолите остановимся ниже. Оказа-лось, что все поселения теплого сезона разме-щаются в пределах зон концентрации местона-хождений останков мамонта, однако непосред-ственно вблизи мамонтовых кладбищ их немно-го: в теплое время года топлива требовалось меньше, а строительный материал для капи-тальных жилищ вовсе не был нужен. К IV уров-ню относятся и месторождения минерального сырья, однако их роль, по сравнению с крите-риями размещения круглогодичных поселений, возрастает. К I уровню значимости откосятся хорошо дренируемые, эрозионно-устойчивые площадки. Ветрозащита: закрытые поселения отсутствуют, прикрытых – менее половины, ос-тальные – открыты, что, видимо, связано бегст-вом от кровососущих насекомых, скапливав-шихся в ветровой тени. На основании получен-ных данных были смоделированы алгоритмы выбора места долговременного круглогодичного и сезонного поселения восточноевропейскими охотниками на мамонта. Стратегия расселения восточноевропейских охотников на мамонта, как форма социокультурной адаптации, пред-ставляется уникальной, не находящей прямых этнографических аналогий. Восточноевропей-ские охотники на мамонта базировались с одной стороны на всестороннем использовании ресур-сов животного мира и, с другой – на использо-вании мамонтовых «кладбищ», что позволяло вести оседлый образ жизни в экстремальных природноых условиях.

Начав анализировать микростратиграфию и данные естественных наук для различных па-леолитических поселений, специалисты столк-нулись с двумя серьезными проблемами. Во-первых, памятники, по типологии культурного слоя можно было разделить на две разновидно-сти: у одних памятников имел место лишь тон-кий горизонт находок, иногда весьма насыщен-ный артефактами и следами человеческой дея-тельности, у других же культурный слой имел значительную мощность и весьма сложную

микростратиграфию, хотя артефакты отражали единую культурную традицию. Во-вторых, па-мятники с мощными культурными слоями и, как правило, сложной микростратиграфией, давали серии радиоуглеродных дат, серьезно отличав-шихся друг от друга. Обычно эти серии давали несколько пиков, отстоящих друг от друга во времени [Радиоуглеродная… 1997]. Ярким при-мером может служить серия дат для Елисееви-чей, давшая неожиданно большой разброс, что вызвало даже сомнения в достоверности части из них. Л.В.Грехова [1990б] сгруппировала их в три «пакета», придя к выводу о большой дли-тельности заселения мыса стоянки. Изучение данной проблемы привело к выводу о необхо-димости введения новой дефиниции – палеоли-тический микрорегион. Явление микрорегио-нальности способно объяснить обе проблемы «сложных памятников».

Палеолитическим районом следует назы-вать группу памятников относительно компакт-ную (но уже не в пределах сотен метров, а даже в пределах 10-20 км), которые могут быть и раз-нокультурными, и разновременными. В преде-лах изучаемой территории имеется как мини-мум два палеолитических района включающих многочисленные следы человека палеолита от ашело-мустьерского до финальнопалеолитиче-ского времени: Брянский палеолитический рай-он на верхней Десне (тянется от Неготино до Супонево), и Новгород-Северский палеолитиче-ский район, тянущийся от Пушкарей до окрест-ностей Мезина. В Курском Посеймье имеются два растянутых палеолитических района – Кур-ский и Рыльско-Крепнянский, Восток его пред-ставляют Курские стоянки, центр – Авдеевская стоянка и местонахождения Сорокино, Дичня, Стародубцево, западная окраина – микрорегион Быки. Под микрорегионом мы понимаем ком-пактную группу генетически связанных памят-ников – как синхронных, так и расположенных вдоль временной оси. Микрорегиональная структура весьма характерна для палеолита. Примеры таких археологических объектов мы можем наблюдать во многих местах: Юдиново; Тимоновка – Карачиж; Елисеевичи; Пушкари; Костенки 1, 13, 14, 18. Последний пример осо-бенно интересен. Учитывая наличие в Костен-ках 1 минимум трех многоочажных комплексов, в Авдеево – минимум двух, А.Н. Рогачев, при-няв во внимание единство их планировки и це-лесообразность взаимоположения, предположил

58

их синхронность, придя к выводу о существова-нии крупных «палеолитических деревень», включая в них не только соседние комплексы, но порой и соседние стоянки (Костенки 1, 13, 18). Такие образования он считал «племенными поселками», сближая их по сути своей с боль-шими раннеземледельческими поселениями [Рогачев,Величко, 1969]. Гипотеза Рогачева при-ветствовалась и исследователями Авдеево. М.Д. Гвоздовер рассказывала о двух комплексах Ав-деево: «Это не два разных поселения, скорее – два дома на одной улице». Позднее тезис о син-хронности комплексов Авдеево настойчиво по-вторялся [Григорьев,Гвоздовер, 1990]. При срав-нении костенковско-авдеевских комплексов с поселениями среднеднепровского типа видно, что по своим параметрам (общая площадь, ко-личество крупных хозяйственных ям, очагов, объем фаунистических остатков и т.д.) они яв-ляются аналогами самодостаточных поселений иного типа [Сергин, 1987а]. Если до недавнего времени этот вывод сторонники концепции «па-леолитических деревень» оспаривали, то после исследований Зарайской стоянки с перекры-вающими друг друга костенковско-авдеевскими комплексами утверждение, что каждый ком-плекс являл вполне самостоятельную поселен-ческую структуру, убедительно доказано [Амир-ханов, 2000; Амирханов, Лев, Селезнев, 2001].

Типичный микрорегион Быки, уже упомя-нутый выше, был исследован нами в 1996-99 гг. в Курском Посеймье. Все культурные слои вза-имно не перекрываются, располагаясь поблизо-сти. Если бы пятна исследованных в Быках по-селений были смещены ещё ближе друг к другу и перекрывались, восприятие их оказалось бы совершенно иным. Несколько поселений вос-принимались бы как мощный культурный слой с единым, хотя и более разнообразным, чем для каждого памятника в отдельности (различия на фациальном уровне) вещевым комплексом и сложной микростратиграфией. Показателен был бы и значительный разброс восьми радиоугле-родных дат, который дал бы в этом случае со-вершенно типичное для многих памятников Русской равнины бимодальное распределение с пиками в районе 22-23 и 16-17 тыс. лет назад. В этом и состоит, по нашему мнению, разрешение загадки бимодального (а иногда тримодального) распределения радиокарбоновых дат в больших сериях для одного памятника с мощным и сложным культурным слоем (Елисеевичи, Хо-

тылево 2, Авдеево и др.). Можно согласиться с гипотезой Л.В.Греховой [1990] о неоднократно-сти заселения стоянки Елисеевичи, одновре-менно приняв, что Елисеевичи микрорегион, в котором люди обитали с максимума поздневал-дайского похолодания до позднеледниковья.15 Археологи не всегда четко и адекватно фикси-руют такие сложные, близкие по инвентарю микрорегиональные многослойные поселенче-ские структуры, считая их остатками единого памятника со сложно структурированным в плане в профиле очень мощным культурным слоем. Внимательное наблюдение за микростра-тиграфией и четкая привязка к ней образцов для датировок позволяет получить потрясающие ре-зультаты. Яркие тому примеры – Зарайская сто-янка, многослойный микрорегиональный харак-тер которой был выявлен и убедительно доказан Х.А.Амирхановым [1997], Пушкари 1, где верх-ний и нижний горизонты основного слоя выяв-лены раскопками В.И. Беляевой [1997б]. Хоты-лево 216 и ряд других памятников, нуждаются в рассмотрении с точки зрения концепции микро-региональности.

Итак, мы можем говорить не только об оседлости населения Подесенья в верхнем па-леолите, но и о длительном обитании групп на-селения на определенных территориях, в опре-деленных местах. Объекты, еще недавно вос-принимавшиеся археологами как памятники со сложным и мощным культурным слоем, суще-ствовавшие не более 40-50 лет [Григорьев Г.П., устн.сообщ., 1982], а может быть и менее [Биби-ков, 1969], на деле могли быть заселены с пере-рывами на протяжении нескольких тысячеле-тий. В сравнении с ними даже такие «вечные» города, как Рим или Киев, оказываются доста-точно недолговечными образованиями, а совре-менные или средневековые сельские поселения и вовсе эфемерными. На наших глазах меняется одна из главнейших парадигм в палеолитоведе-нии. Становится объяснимым и достаточно не-большое число памятников, на первый взгляд несопоставимое с отрезком времени, занимае-мым палеолитом. Одной из причин возникнове-ния палеолитических районов и микрорегионов могло быть наличие источников минерального сырья. Однако для окрестностей Брянска и Нов-город-Северского этот критерий если и может

15 - Так, мы видим и сложный культурный слой стоянки Авдеево 16 - по данным А.Б.Селезнева (1998) особенности технологии первичного расщепления кремня Хотылево 2 на разных участках раскопа Ф.М. Завер-няева свидетельствуют о нескольких этапах заселения.

59

быть актуален, то в случаях с Юдиновской группой стоянок на Судости или с палеолитом Посеймья (а если рассматривать более широкую территорию – то и с Костенковско-Борщевским палеолитическим районом) наличие высокока-чественного минерального сырья в качестве ос-новного критерия выбора мест поселений не срабатывает. Необходимо искать иные причины. Гипотеза образования палеолитических районов и микрорегионов близ активно использовав-шихся естественных скоплений остатков ма-монта (мамонтовых «кладбищ») – была обосно-вана нами ранее [Чубур, 1993а,б, 1998]. Наконец, А.А.Величко [2004, доклад на III антропологи-ческих чтениях, Москва] предполагает образо-вание кустов поселений в районе зимних водо-поев мамонтов, отмечая, что водопои в перигля-циальных условиях были весьма редки. Плодо-творным нам представляется объединение на-шей гипотезы и гипотезы А.А.Величко. Не-смотря на то, что использование человеком па-леолита «мамонтовых кладбищ» и ориентация на них его стратегии расселения в центральных областях Русской равнины все ещё остается предметом регулярно возобновляющихся дис-куссий, наиболее важной и перспективной в на-стоящее время можно считать проблему рекон-струкции долгосрочных миграций населения в палеолите. Это стало бы серьезным шагом к пе-реходу от истории материальной культуры к ис-тории первобытных социумов. Миграции насе-ления палеолита можно разделить на три вида. 1) Освоение Ойкумены. Этот вид миграций мы рассматривали, анализируя проблему первона-чального заселения бассейна Десны. 2) Отток и приток населения, связанный с изменениями природно - климатических условий на той или иной территории – то есть динамика заселенно-сти. Следы такого рода миграций легко устано-вить при наличии точных датировок мест посе-ления человека. 3) перемещение конкретных групп древнего населения – самый дискуссион-ный и трудноопределимый вид миграций.

Вопрос динамики населения Русской рав-нины (в т.ч. – бассейна Десны) на различных этапах палеолита очень долгое время оставался вне сферы серьезного внимания специалистов. О динамике населения в раннем палеолите вви-ду достаточно ограниченного числа известных памятников действительно трудно говорить и в настоящее время. В этом случае речь ведется о первоначальном заселении территории. Однако

верхнепалеолитических стоянок и местонахож-дений, в том числе надежно датированных к 80-м гг. ХХ столетия только в бассейне Десны име-лось несколько десятков, что позволяло попы-таться провести анализ не только заселенности территории в целом, но и динамики населения в течение верхнего палеолита. Несмотря на это, проблематика динамики населения, как правило, затрагивалась вскользь, в самых общих чертах, зачастую недостаточно аргументировано, на уровне предположений и умозрительных за-ключений. Так в главе фундаментального труда «Палеолит СССР», посвященной позднему па-леолиту Русской равнины и Крыма, говорится: «в период наибольшего распространения ледни-ка территория Русской равнины была необитае-мой или малообитаемой» [Рогачев, Аникович. 1984, С.169]. При этом не приводится ни одного факта, хотя бы косвенно подтверждающего та-кое предположение. Впрочем, гипотетичность своего мнения авторы и не отрицали: «ареал обитания человека в это время (максимум позд-невалдайского похолодания - А.Ч.) очевидно, начинает сокращаться. У нас нет надежных дан-ных о том, насколько сократился этот ареал в период климатического минимума, когда ледник достиг наибольшего развития. Не исключено, что большая часть Русской равнины не была за-селена, что вторичное освоение ее центральных и северных регионов… происходит уже в позд-неледниковье» [Там же]. Говоря о динамике на-селения той или иной территории в верхнем па-леолите, многие авторы часто ориентируются не на археологические, а на палеогеографические данные [Лазуков,1981;Вознячук,1973]. При этом те же авторы подтверждают в своей работе спорность многих палеогеографических посту-латов. Так, например, все еще дискуссионны масштабы ухудшения климата в период макси-мума похолодания на различных территориях, амплитуда климатических колебаний. Таким об-разом, в отношении заселенности центра Рус-ской равнины в период последнего оледенения долгое время было ясно лишь одно: в период максимума похолодания мог иметь место отток населения к югу.

Одной из первых оригинальное и, в опре-деленном смысле аргументированное суждение о динамике населения Подесенья и Среднего Поднепровья высказала в фундаментальной мо-нографии «Верхний палеолит центра Русской равнины» О.Соффер. Она считает, что верхне-

60

палеолитический человек заселил центральные области Русской равнины лишь в период по-стмаксимума, то есть не ранее 18 тыс.л.н. К на-чалу поздневалдайского похолодания (20-24 тыс. л.н.), и то под сомнением, американская иссле-довательница относит лишь несколько памятни-ков. Период максимума похолодания был на ее взгляд периодом полной необитаемости региона [Soffer, 1985]. Основывается это суждение, одна-ко, преимущественно на радиокарбоновых да-тах, многие из которых вызывают обоснованные сомнения. Широтный разброс памятников рас-сматриваемого региона в период постмакисму-ма Соффер объясняет сезонными миграциями за стадами мамонта на сотни километров, что даёт «одновременное существование ряда стоя-нок, которые использовались одной группой охотников-собирателей в разные сезоны» [Соф-фер, 1993а, С.114]. Работы Соффер по сути дела, отвергли один из основополагающих тезисов отечественного палеолитоведения об оседлости верхнепалеолитического населения в рассмат-риваемом регионе [Soffer, 1985; Соффер, 1993а]. Но то, что она считает сезонными перемеще-ниями населения за мамонтом, может быть из-менением ареала Homo sapiens при климатиче-ских флуктуациях позднего Валдая.

В 1990-х гг. исследование такого рода было предпринято нами [Чубур, 1997]. Было проана-лизировано широтное распределение памятни-ков по выделенным нами хронологическим группам. Новые данные, полученные в течение последних десяти лет, заставляют нас пересмот-реть отдельные положения предложенной тогда хронологии17, что не меняет, однако, основных выводов. Выяснилось, что начальные фазы по-холодания сместили ареал человека к югу, в рамки 54° северной широты. Во время гмелин-ского интерстадиала наблюдается расширение ареала «восточноевропейских охотников на ма-монта» практически до 56° с.ш. за счет проник-новения в бассейн Оки. Наступление криохрона вызывает новый отток населения к югу, однако его масштабы часто преувеличиваются: не мо-жет быть и речи о незаселенности центра Рус-ской равнины, и бассейна Десны в том числе в период максимума похолодания. Постепенное потепление постмаксимума вызывает новое расширение ареала до 56° с.ш., опять за счет

17 - на наш нынешний взгляд в прежней схеме (1997) излишне удревнен возраст Юдиново и Елисеевичей, Межиричей. Оправданием может быть микрорегиональный характер этих поселений – в 1997 г. нами были учтены наиболее древние даты микрорегиона.

проникновения в бассейн Оки. При этом с юга этот ареал, напротив, вновь сокращается до 50-51° с.ш. Нелепо было бы думать, что человека манили территории с менее благоприятными условиями! Г.И.Лазуков [1981, С.213] пишет: «Умственное, хозяйственное и социальное раз-витие его было таково, что он знал особенности природы обширных территорий и использовал эти знания себе на пользу», и далее: «Люди верхнего палеолита безусловно знали о южных территориях, где природные условия были бла-гоприятные. Чем в таком случае можно объяс-нить тяготение человека именно к приледнико-вым, самым суровым ландшафтам?» Парадок-сальное сокращение ареала охотников на ма-монта с юга во время оптимизаций климата бы-ло объяснено смещением населения не под дав-лением изменений климата, а вслед за основны-ми стадами служившего основой экономики мамонта. Это подтвердили анализ широтного распределения местонахождений останков ма-монта не связанных с палеолитическими место-нахождениями и сопоставление его с распреде-лением палеолитических памятников. С наступ-лением поздневалдайского похолодания угне-тенные теплым периодом мамонтовые стада на-чали расти, популяция мамонта вышла из стрес-сового состояния. Стада мамонта, а за ними и часть центрально-европейского населения при-ходят в движение и «растекаются» по равнине. Расселение охотников на мамонта изначально шло по достаточно узкому коридору между 50 и 54º северной широты около 450 км шириной. Именно с основным коридором расселения свя-зан пик заселенности между 51 и 52º с.ш. (52% поселений центра Русской равнины) В пределах этого коридора протекают крупные широтные участки Вислы и Десны, Припяти, Сейма. Упи-рается «коридор» в Костенковско-Борщевский палеолитический район.

Проблематикой динамики верхнепалеоли-тического населения центра Русской равнины занималась Лаборатория эволюционной геогра-фии ИГРАН под руководством А.А.Величко [Величко, 1997; Грибченко, Куренкова, 1997; Ве-личко, Грибченко, Куренкова, 2003]. Основные выводы их почти не отличаются от наших. В се-редине валдайской ледниковой эпохи наступает фаза Брянского интерстадиала – относительного потепления. «В первой его половине (около 40-35 тыс.л.н.) даже в высоких широтах возросла роль древесной растительности. Именно в это

61

узкое «окно» смягчения климата позднепалео-литический человек… совершает рывок на се-вер Русской равнины, к Полярному кругу». За-тем наступил максимум похолодания, и «можно предполагать, что 21-19 тыс.л.н., заселенность равнинных территорий сокращалась» [Величко, Грибченко, Куренкова, 2003]. После 19000 лет назад палеолитические поселения вновь суще-ствуют в различных регионах. «Вероятно, крио-аридные условия последней ледниковой эпохи привели к существованию относительно устой-чивых во времени ландшафтов, благоприятных для жизнедеятельности первобытных охотни-ков» [Величко, Грибченко, Куренкова, 2003]. Во время заключительного этапа позднепалеолити-ческого расселения (15-12 тыс.л.н.) число стоя-нок в Восточной Европе возросло [Грибченко, Куренкова, 1997; Величко, Грибченко, Куренко-ва, 2003]. Как и мы, исследователи ИГРАН от-мечают жесткую связь экономики и расселения палеолитического населения центра Русской равнины с мамонтом.

До сих пор много неясностей в отношении возможной плотность и численности населения бассейна Десны в палеолите. Для данного ре-гиона расчетов практически никто не выполнял. Однако определенные выкладки по палеодемо-графии палеолита в целом в отечественной и за-рубежной историографии имеются. Одним из первых в отечественной археологии подобными реконструкциями для палеолита занялся С.Н. Бибиков. Ориентируясь на то, что между По-лесьем, Крымом, Прутом и Северским Донцом известно около 400 стоянок, а на каждой жило около 50 человек, он пришел к выводу, что об-щая численность населения этой территории со-ставляла около 20000 человек [Бибиков, 1969]. Но все ли 400 стоянок функционировали одно-временно в течение всего верхнего палеолита? Нет! Все ли служили пристанищем числу лю-дей, достаточно близкому к 50 особям? Вряд ли. Таким образом, реконструкция Бибикова оказы-вается в большей степени умозрительной, чем научной. Между тем и позднее, уже при анализе крымского палеолита, Бибиков [1971] использу-ет свою методику почти без изменений (4 семьи – 20 человек – на 400 км2). Результаты же его расчетов без должной критики и поныне ис-пользуются некоторыми специалистами [Во-ронцов, 1999]. Похожей методикой, только усо-вершенствованной, учитывающей неравномер-ность расселения людей пользовался при оценке

плотности населения в каменном веке В.В. Си-доров [1992]. По недоразумению методику Би-бикова он называет «методикой оценки числен-ности населения по биологической ёмкости ландшафта», но ход рассуждений – от числа стоянок к демографическим показателям – у Сидорова тот же, что и у Бибикова. Разница в том, что он не пытается убедить читателя, что все стоянки той или иной территории синхрон-ны. Избежав этой ошибки В.И.Бибикова, иссле-дователь пришел к иным результатам. По оценке В.В.Сидорова в верхнем палеолите на террито-рии Среднерусской возвышенности обитали лишь 3-4 общины племени, каждая по 20-30 че-ловек. Методику вычисления демографической ёмкости ландшафта использовал П.М. Долуха-нов. Демографическая ёмкость ландшафта – это «максимальное количество населения, которое может существовать на территории ландшафт-ной единицы при данном уровне производи-тельных сил» [Долуханов, 1979, С.15]. Предпо-лагая, что охотничье население потребляло не более 10% биомассы того или иного ландшафта, Долуханов попытался оценить предельно воз-можную плотность населения в различных при-родных условиях. Согласно его расчетам, для тундровой зоны предельная плотность охотни-чье-собирательского населения составляла 1,7 человека на 100 км2, а, к примеру, для лесостеп-ной – целых 17,3 человека на 100 км2 [Долуха-нов, 1979, С.16]. Но оценка населения по ёмко-сти ландшафта даёт нам предельные, а не ре-альные показатели. Проблема в том, что редко население достигало предельной численности. По оценке Э.Диви, численность населения Ой-кумены в верхнем палеолите составляла 3,3 миллиона человек, а в неолите уже свыше 5 миллионов человек [Алексеев, 1984]. В.П. Алек-сеев давал иную предельную оценку численно-сти населения для неолитической эпохи: не бо-лее 2,5 млн. чел. на всей Ойкумене, а для палео-лита, соответственно еще меньше [Алексеев, 1997, С.254]. Нам представляется наиболее пло-дотворным и удачным именно его подход, в ос-нове которого лежат сравнительно - демографи-ческий и сравнительно-этнологический методы. В.П.Алексеев [1972, 1997, С.254] выводил дан-ные для неолита из сравнения со сведениями об аборигенном населении Сибири. Нам представ-ляется, что ближайшей аналогией для расчетов по демографии палеолитического населения пе-ригляциальной зоны, в которой Подесенье рас-

62

полагалось большую часть палеолита, следует использовать сведения о заселенности арктиче-ской зоны – современного приледниковья. Плотность населения в арктической зоне по данным Л.А.Файнберга невелика – на 1 челове-ка на Американском Севере в среднем прихо-дится от 300 до 500 км2 [Файнберг, 1991, С.48-49]. Природные условия в Подесенье в период плейстоценовых похолоданий были близки к условиям арктической зоны. При общей площа-ди водосбора Десны 89000 км2 мы получаем пу-тем экстраполяции население всего лишь от 178 до 297 человек. Иными словами, при допуще-нии, что на поселении обитало 20-40 человек, одновременно в бассейне Десны могло сущест-вовать от 4 до 15 поселений палеолита. Заметим, что нами не учтен в расчетах такой важнейший демографический фактор, как более высокая средняя продолжительность жизни наших со-временников с американского Севера по срав-нению с палеолитом, что также должно было бы отразиться на численности и плотности населе-ния в сторону некоторого уменьшения показате-лей. Таким образом, иным путем мы пришли к выводам, близким к результатам В.В.Сидорова. Сходные результаты, полученные различным методом, заставляют полагать, что они скорее отражают истинное положение дел.

Исходя из этого положения, на повестку дня встает новая проблема – проблема путей миграции локальных групп оказавшегося столь немногочисленным населения. Проблема эта, в отличие от проблем, рассмотренных выше, в принципе не может быть решена исключитель-но с помощью естественных наук. Она требует анализа хода развития и изменения верхнепа-леолитической материальной культуры, ибо только по археологическим источникам мы мо-жем судить о перемещении населения в глубо-кой древности. Еще задолго до становления со-ветской школы палеолитоведения среди русских археологов имел место интерес к процессам межкультурных контактов в палеолите. В этом ключе представляют историографический инте-рес высказывания Л.Е. Чикаленко в письме в Кабинет антропологии и этнологии им. Вовка в 1920-х гг. Из знакомства с западной археологией, бесед с А.Брейлем и другими археологами он пришел к выводу: «Горе наше в том, что на все вопросы нашей предыстории мы можем полу-чить ответ только с запада, а нам его нужно с юга, юго-востока, а может, и с востока... Мне

кажется, наше дело должно состоять в том, что-бы, получив школу или во Франции, или в Гер-мании, как можно меньше потом смотреть на наши вопросы немецкими или французскими глазами. Должно знакомиться с наиболее близ-кими от нас землями, потому что доисториче-ские культуры передавались только от соседей к соседям» [ИА НАНУ, ф10, №13, л.106]. Увы, многие десятилетия наша наука смотрела на мир глазами Западной Европы конца ХIХ в., са-ма себе в этом не признаваясь. Французская ста-диальная схема, постепенно совершенствовав-шаяся, дробившаяся на ступени, легла в основу автохтонизма в палеолитоведении [Ефименко, 1958; Борисковский, 1953]. Культуры не привно-сились извне, население сходным путем разви-валось на месте в разных регионах в силу зага-дочных «общеисторических закономерностей». «Построения миграционистов и последователей так наз. культурно-исторической школы не имеют под собой научных оснований. Они обу-словлены классовой природой буржуазной нау-ки, на своей настоящей стадии отказывающейся признавать даже эволюционное развитие обще-ства» - гневно осуждал миграционизм П.И. Бо-рисковский [1932, С.19].

С 1950-х гг. к миграционизму обращались М.Д.Гвоздовер [1958], А.Н.Рогачев [1953,1957], Г.П.Григорьев [1968]. Однако тогда имеющихся фактов хватило лишь на обоснование миграции носителей виллендорфско-костенковского куль-турного единства. Попыток рассмотрения ми-граций других групп населения практически не было, отмечалось лишь сходство удаленных друг от друга памятников. Одним из первых в современном отечественном палеолитоведении призвал обратиться к этой проблематике М.В. Аникович [1998, 1999]. Более того, он сформу-лировал методическое обоснование археологи-ческой фиксации миграций – направленных пе-ремещений человеческих коллективов с одной территории на другую: «1.У археологов нет ино-го способа «выйти» на древние социумы, кроме как через систему традиций, воплотившуюся в материальной культуре этих социумов; иными словами, - через процедуры, ведущие к выделе-нию археологических культур… Следовательно, первым и непременным условием рассуждений о миграциях населения является выделение та-кого комплекса археологических характеристик, который с наибольшей долей вероятности дол-жен трактоваться как выражающий специфиче-

63

ские культурные традиции; для интерпретации которого гипотеза о самопроизвольном (незави-симом) возникновении представляется мене ве-роятной. Необходимо подчеркнуть: миграцию населения, коллектива, можно очевидно пред-полагать лишь тогда, когда мы имеем дело именно с комплексом специфических характе-ристик. Когда же налицо распространение како-го-либо одного, пусть даже очень яркого куль-турного явления в разных культурных комплек-сах, - речь может идти не о миграции населения, но о «миграции идей». Механизмы подобных «миграций идей» могут быть различными; это особый вопрос. 2.Далее требуется фиксация распространения этого комплекса археологиче-ских характеристик (комплекса культурных тра-диций) в определенном направлении. Неупоря-доченное их распространение в пределах какой-то более или менее ограниченной территории свидетельствует о явлениях несколько иного по-рядка: достаточно мобильное, быть может, се-зонное перемещение населения из района в рай-он и обратно… 3.Определенная направленность распространения комплекса культурных тради-ций должна подтверждаться: а) Разновозрастно-стью памятников: они должны быть древнее там, откуда идет миграция, и моложе там, куда она направлена. б) Следами культурного влия-ния: некоторые специфические культурные эле-менты мигрирующего комплекса могут быть зафиксированы в инокультурных комплексах, находящихся на пути миграций. Такого рода яв-ление отмечается не всегда, но когда оно фикси-руется, — это сильный аргумент в пользу ми-грации» [Аникович, 1999]. Отмечена Аникови-чем и одна из основных сложностей определе-ния путей и направлений миграций человека па-леолита: «В распространении однокультурных памятников далеко не всегда удается установить определенную пространственно-временную на-правленность» [Аникович, 1999].

Казалось бы, дело за малым. Но обратимся к фундаментальной публикации по палеолиту Русской равнины и Крыма [Рогачев, Аникович, 1984]. Верхний палеолит центра Русской равни-ны предстает перед нами как набор двух десят-ков археологических культур (АК), зачастую выделяемых по одному памятнику или их груп-пе, размещенной на «пятачке» в 10-15 км2. Вме-сто стройной системы перед нами беспорядоч-ная мозаика, среди которой особняком стоит лишь виллендорфско-костенковская культура.

По нашим представлениям верхний и финаль-ный палеолит центра Русской равнины это не бесконечно растущий по мере расширения ис-точниковой базы набор АК, а следы лишь 3-4, пересекающихся и взаимовлияющих, конверги-рующих, линий развития материальной культу-ры. Палеолитическая культура напоминает игру «Puzzle». Каждый памятник – одна из много-численных деталей мозаики, стыкующаяся с со-седними, представляющими собой иные хроно-логические и эволюционные эпизоды. Не все детали общей картины, хронологической непре-рывности пока удалось собрать. Многие спят в плейстоценовых отложениях, ожидая исследо-вателей, многие утрачены, а многие не вполне верно интерпретированы. Такая концепция, на наш взгляд, перспективна и способна вывести из тупика противопоставления или механического смешения теорий стадиальности и «конкретно-исторического подхода».

Несмотря на утверждения о том, что верх-непалеолитические культуры бассейнов Дона и Десны весьма отличаются друг от друга [Грехо-ва, 1994, С.17-18; Григорьева, 1997, С.131], меж-ду бассейнами главных водных артерий центра Русской равнины прослеживаются многочис-ленные связи. Зарождаются они, на наш взгляд, еще во время гляциала Валдай I. Стоянка Бетово на Десне близка по инвентарю к костенковско-стрелецкой культуре ранней поры верхнего па-леолита [Тарасов, 1989, С.174, 1999, С.30-31].

Развитая пора верхнего палеолита большой территории Восточной Европы совпадает с гра-веттийским эпизодом, когда из центральной Ев-ропы на территорию Русской равнины вслед за многочисленными стадами мамонта рассели-лись носители виллендорфско-костенковского культурного единства. В последнее время стало очевидным, что мигрировали несколько групп населения, отличающихся по традициям домо-строения, обработки камня и кости. Одна группа представлена памятниками костенковско - авде-евского типа, вторая – памятниками близкими к моравской стоянке Павлов. Костенковско - Ав-деевская АК отличается выразительным и свое-образным инвентарем. Основной формой крем-невой заготовки служила крупная, широкая но-жевидная пластина. В каменном инвентаре вы-деляются типичные наконечники с боковой вы-емкой (НБВ) на широкой пластинчатой заготов-ке с подретушированным с брюшка основанием и острием, листовидные острия, два типа изде-

64

лий с подтеской, объединенные в технологиче-скую группу ножей костенковского типа (НКТ), группа микропластинок с притупленным краем (МППК), присутствуют также многочисленные резцы (преобладают двугранные, меньше резцов на сломе и ретушных) и в малом количестве скребки, скребла, острия [Гвоздовер, 1998]. Рас-селение этой группы происходило, судя по все-му, из Моравии по территории Польши (Краков, ул. Спадзиста) верхнего Поднепровья, затем че-рез Посеймье на Дон и далее – расширение ареала или переселение в Окский бассейн (За-райск). Костенковско-авдеевская АК успешно пережила поздневалдайский ледниковый мак-симум, и, вероятно, не только в бассейне Оки. Для верхнего горизонта стоянки Зарайск имеет-ся серия дат 14С в пределах 15.600-17.900 лет [Радиоуглеродная… 1998]. Резонен вопрос: по-чему не растянуть до рубежа 16.000 л.н. срок существования всей костенковско-авдеевской культуры, а не только Зарайска, воспринимаемо-го, как культурный изолят? В таком случае обра-тят на себя внимание группы поздних, по срав-нению с основным массивом, дат для стоянок Авдеево, Костенки 1, 18. Этот, вероятно весьма замкнутый социум, активно влиял на формиро-вание традиций окружающего населения по ме-ре продвижения на восток, сам, при этом, почти не меняясь. Финал Костенковско-Авдеевской АК неясен. Создается ощущение, что после пе-реселения в Поочье это немногочисленное и компактное население просто исчезает.

Относить костенковско-авдеевской АК донскую стоянку Гагарино, как это делалось не раз [Рогачев, Аникович, 1984; Тарасов, 1979], было бы опрометчиво. Мы, вслед за М.Д. Гвоз-довер [1998, С.274-275] склоняемся к мнению, что Гагарино – памятник, не укладывающийся в рамки костенковско-авдеевского контекста, как и Хотылево 2. Кремневая заготовка Гагарино, в отличие от Костенок, Авдеево и Зарайска – уз-кая, хорошо ограненная пластина. НКТ – еди-ничны, НБВ – атипичны и имеют вытянутые пропорции, велика (в отличие от Костенок и Ав-деево) роль концевых скребков на пластинах. Гагарино не поздний памятник Костенковско-Авдеевской АК, ибо поздние слои Зарайска (около 16.000 л.н.) дают иную картину инвента-ря. В целом его структура ближе к памятникам Моравии. В центре Русской равнины лишь один хорошо изученный памятник ближе к павловье-ну – Хотылево 2. О сходстве Хотылево и Гага-

рино говорят и близкие способы изготовления и построения фигур женских статуэток, отли-чающиеся от таковых в Костенках 1 и Авдеево [Гвоздовер, 1985; Хлопачев, 1998]. При этом в Хотылево и Гагарино отсутствуют изделия с ор-наментацией, характерной для Костенковско-Авдеевской АК, хотя ряд форм костяных изде-лий (лопаточки, булавки) сходен. Это скорее за-имствование, копирование. Гагарино, на наш взгляд, представляет следующий за деснинским Хотылево 2 этап развития павловьена, испы-тавшей влияние костенковско-авдеевского насе-ления. Вероятно, Хотылевская традиция полу-чила развитие и в Подесенье, дав Пушкарев-скую культурную ветвь. В начале максимума похолодания ареал Деснинского населения сме-стился на юг – в среднее Подесенье. Отмечено, что серия радиоуглеродных дат Хотылево 2 за-канчивается как раз там, где начинается серия дат стоянки Пушкари 1, на рубеже 22000 лет [Гаврилов, 1999]. Пушкаревская АК с узкой пла-стинчатой заготовкой в качестве базовой техно-логической группы, имеет черты сходства, и, ве-роятно, генетическую связь с более ранним Хо-тылево 2. В Пушкарях 1 присутствуют ножи с подтеской, НБВ. Параллели просматриваются и в наличии конструкций с вкопанными черепами мамонта, в обширных зонах эвакуации зольной массы. При этом в инвентаре появляется оринь-якоидный компонент, что позволяет предпола-гать влияние на облик индустрии традиций на-селения Волыно-Подолья. Ареал культуры пока ограничен треугольником Пушкари – Новгород-Северский – Клюсы, причем Клюсы, видимо, наиболее молодой памятник группы. Возможно на базе Пушкаревской АК, постепенно изжив-шей чуждые ориньякоидные элементы, сфор-мировалась на Десне культура местного эпигра-ветта. Есть и иная гипотеза, в которой местный эпиграветт Подесенья выводится из стоянки Елисеевичи [Оленковский, 1999]. Какая гипоте-за верна? Связаны ли Елисеевичи и Пушкари? Сказать трудно ввиду неполноты археологиче-ских источников.

Синхронные Гагарино локальные вариан-ты или дальнейшее развитие Донской линии павловьена мы можем наблюдать в памятниках Костенковско-Борщевского района. Это Костен-ки 21-3 (Гмелинская стоянка), Борщево 1, 5 и ряд других поселений. В инвентаре Гмелинской стоянки наблюдается ряд аналогий с Гагарино: сходные микроострия граветт и НБВ (включая

65

миниатюрные формы), серии МППК. Все это подталкивает к постановке проблемы генетиче-ской связи стоянок гмелинского типа (Костенки 21-3, 5; Борщево 5 и др.) и Гагарино (возможно на правах синхронных локальных вариантов культурного явления с общими предшественни-ками). Количественное соотношение скребков и резцов не представляется существенным, а тем более культуроопределяющим показателем. На Гмелинской стоянке в материалах южного ком-плекса оно равно 1:1, а в северных комплексах 1:3. Это проявление фациальности, а не разли-чий в традициях. Не исключено, что в какой-то степени это соотношение может отражать ген-дерную структуру того или иного поселения или определенной зоны поселения (резцы традици-онно считаются «мужскими» орудиями, а скребки – «женскими»). Единичные НБВ при-сутствуют и в материалах стоянки Мезин; ножи с горбатой спинкой имеются в Борщево 2, Быках 1, Октябрьском 2, Мезине, Супонево; пластинки с плечиком, также встречают аналогии в мате-риалах Мезина, Быков 1; наличие среди скреб-ков форм с шипом на лезвии и со скошенными лезвиями, также распространенных на более поздних памятниках (Быки, Мезин, Супонево). Перечисленные особенности большей частью имеют место в явлении, еще не вполне ограни-ченном во времени и пространстве, получившем наименование «Мезинская АК» [Шовкопляс, 1965; Аникович, 1998; Чубур, 2001]. Генетиче-ски связанной как с Гагарино, так и с Костенка-ми 21 может быть давно известная, но слабо изученная стоянка Борщево 1. Х.А.Амирханов, проводя кластерный анализ граветтоидных ин-дустрий Русской равнины, отметил, что высокая степень сходства между Гмелинской стоянкой и Борщево 1 не случайна. Такую же степень сход-ства по Амирханову имеют явно оставленные одной и той же группой населения Авдеево и Костенки 1 [Амирханов, 1998, С.27, 32]. С дру-гой стороны, еще С.Н.Замятнин, П.П.Ефименко и Е.А.Векилова [1953] отмечали сходство Бор-щево 1 с Гагарино. Стоянка Ямы в бассейне Се-верского Донца близка к Гагарино с одной сто-роны, и к Борщево 1 и Быкам с другой [Кротова, 2002, С.71-75]. Здесь представлены типично Га-гаринские серии ППК и острий граветт, но есть и такой мезинский тип изделий, как проколки с плечиком и оттянутым жальцем. Они появляют-ся еще в Хотылево 2, но там они еще немного-численны, не стандартизированы. Стоянка Ямы,

наряду с Борщево 1, занимает, как нам пред-ставляется, место между восточным граветтом с хотылевской традицией и мезинской АК. Еще большее сходство с Борщево 1 (и меньшее с Га-гарино) имеет расположенная также в бассейне Северского Донца стоянка Говоруха [Кротова, 2002, С.77]. Аналогии прослеживаются не толь-ко в каменном инвентаре, но и в наличии бус из перламутра. М.В.Аникович [1998, С.58-63] ви-дит сходство инвентаря донского Борщево 1 и деснинского Мезина, включая в мезинскую АК два этих памятника. Оправдано называть так бо-лее широкую группу памятников, в их числе Пены, Октябрьское 2 слой 1, Быки 1 и 2, Гово-руха, Миньевский яр, Мезин, Борщево 1, Ки-рилловская, Супонево, Чулатово 1, Бужанка. Формирование мезинской АК начинается в бас-сейне верхнего и среднего Дона, продолжается в Посеймье, а сложившиеся памятники относятся к деснинскому бассейну. При этом Перечислен-ные памятники следует воспринимать лишь как вехи в достаточно длительном эволюционном процессе, а не как звенья, связанные непосред-ственно меж собой в единую генетическую це-почку. Этот ряд – как бы портретная галерея не-которых представителей старинного рода, включая побочные ветви, а не полный набор се-мейных фотографий. Микрорегионы, такие как Быки, Хотылево, Тимоновка моут дать много сведений о прямой преемственности традиций. Главное – не сосредотачиваться на исследовани-ях одного памятника, а priori считая остальные аналогичными. Что, к примеру, мы можем ска-зать о степени сходства-отличия Юдиново 1, 2 и 3? Вопрос далеко не праздный, его решение мо-жет помочь пониманию эволюции палеолити-ческой культуры на ограниченных отрезках времени в пределах одного микрорегиона.

К рубежу 15-16 тыс.л.н. Мезинская АК все больше напоминает развитый западноевропей-ский мадлен. Это не говорит о генетической свя-зи индустрий Западной и Восточной Европы, а лишь в очередной раз показывает конвергент-ность эволюции культуры палеолита в разных регионах Европы и оправданность выделения стадий такой эволюции. В результате контактов вернувшегося назад мезинского населения и ме-стного эпиграветта, сформировавшегося на базе пушкаревской АК, по нашим представлениям, происходит формирование среднерусской АК. Эта группа памятников уже давно выделена Л.В.Греховой [1997], З.А.Абрамовой и Г.В. Гри-

66

горьевой [1997]. Мы лишь предлагаем, основы-ваясь на сходстве каменных индустрий и орна-ментальных мотивов, объединить в эту группу не только ряд памятников Подесенья (ядро куль-туры), но и часть стоянок Поочья, среднего Дона и Посеймья (отсюда и иное название, тогда как традиционно это единство называют «деснин-ской АК», что сужает территориальные рамки). В число стоянок, составляющих массив Средне-русских памятников, входят Юдиновские и Ти-моновские стоянки, Карачиж, Бугорок, Чулатово 2, Чернетово, Хотылево 6 и 10, Заозерье 1, Шат-рищи 1, Борщево 2, Курск 1 и 2, Быки 5, Ок-тябрьское 1 (Сучкино). Кремневый инвентарь ядра АК сходен, порой почти до идентичности. Детальный анализ этого сходства проведен З.А. Абрамовой и Л.В.Греховой [Абрамова, Григорь-ева, 1997]. В своем суждении о генезисе средне-русской культуры мы не одиноки. Вот что по этому поводу пишет Н.Оленковский: «Вероят-нее всего, генетической подосновой этой куль-туры являются предшествующие индустрии ти-па памятников Елисеевичи I, Мезин, в свою очередь произошедшие от индустрии восточно-го граветта деснянско-донского региона» [1999]. Да, в памятниках среднерусской АК уже почти ничего не осталось от традиций землепроходцев граветтийского эпизода. Поэтому права З.А. Аб-рамова, утверждающая, что поздние памятники Подесенья не могут быть названы эпигравет-тийскими [Абрамова, Григорьева, 1997]. Дейст-вительно, у среднерусской АК иные прямые предки. Но они происходят от восточногравет-тийского населения и в этом смысле термин «эпиграветт» оправдан.

Детализировать предложенный вариант развития палеолитической культуры могут толь-ко дальнейшие исследования. При этом в равной степени представляются важными как поиск новых памятников, так и дополнительное изу-чение памятников уже известных (Борщево 1, Курск 1 и 2, Супонево и т.д.). Продуктивен был бы повторный типолого-технологический ана-лиз уже собранных при раскопках обширных коллекций в свете новых археологических дан-ных (Мезин, Супонево, Елисеевичи и др.). Тор-мозит исследования в данной области и неопуб-ликованность некоторых ключевых, на мой взгляд, памятников. К примеру, до сих пор не увидели свет материалы многолетних раскопок С.Н.Алексеева в Октябрьском 2. Уточнить пред-ложенную, пока еще интуитивную, картину мог

бы сравнительный анализ первичного расщеп-ления кремня на перечисленных поселениях, как наиболее консервативная черта технологии по сравнению с достаточно быстро эволюцио-нирующими типами орудий. Положительный результат такого сравнительного анализа мог бы продемонстрировать внутреннее единство пред-ставленной группы памятников, либо отверг-нуть нашу гипотезу. Особое внимание необхо-димо уделить расширению исследований мик-рорегионов (Елисеевичи, Юдиново, Хотылево, Курск). Все это способствовало бы созданию более стройной и полноценной картины разви-тия палеолитической культуры региона. Это, в свою очередь, позволило бы говорить о дейст-вительно конкретно-историческом подходе: о реконструкции древнейших исторических про-цессов (миграций и трансляции культуры) для определенных групп палеолитического населе-ния, а не «археологических культур» поныне ос-тающихся «вещью в себе».

Знание сторон света палеолитическим че-ловеком и его умение ориентироваться в про-странстве не вызывает сомнений. Люди палео-лита были вынуждены систематически совер-шать маршруты по району обитания в силу спе-цифики хозяйственно-бытовой и социальной деятельности: в поисках добычи, минерального сырья, места для сезонного или базового посе-ления и т.д. Без знания сторон света, и, более то-го, полноценного знания окружающей местно-сти, невозможна полноценная пространственная ориентация охотников-собирателей. Они четко различали четыре основные стороны света. Подтверждает это IV жилище Межиричей, имеющее четкую ориентировку по сторонам света [Гладких, 1999]. Как свидетельствуют па-мятники палеолитического искусства, число че-тыре, как составная часть семеричного счета (3+4), известно человеку уже с позднего палео-лита [Фролов 1974]. Так же (4+3) расположены нарезки, к примеру, на заготовке из бивня ма-монта, обнаруженной в 2003 г. при раскопках Хотылево 2. Четко четверка выделяется по группам нарезок на изделиях Авдеевской стоян-ки [Фролов,1974, С.123]. Это неудивительно: носители виллендорфско-костенковского куль-турного единства, по-видимому, преодолели ты-сячекилометровые пространства и имели бога-тый географический опыт. Наиболее древние прямые свидетельства познания и фиксации географического пространства – охотничьих

67

территорий, ареалов расселения общин и пле-мен, иных определенных мест – являются при-митивные планы местности, которые уже неод-нократно обнаруживали археологи при раскоп-ках. «К наиболее ранним географическим схе-мам можно отнести условные изображения свя-тилищ, расположенных на территории общины, вырезанные на австралийских чурингах и копь-еметалках» [Кабо, 2002]. На стоянке Елисеевичи во время раскопок К.М. Поликарповича были обнаружены крупные отщепы из бивня, назван-ные исследователем «чурингами» по аналогии с австралийскими культовыми дощечками. На од-ной из «чуринг» явственно читается древняя «карта» местности [Поликарпович, 1968, Рис.44, С.124-125]. Заполненные зигзагом участки, раз-деленные двойными прямыми линиями, могут обозначать какие-то территории (рассеченную сеткой криодеформаций пойму, сами реки). Над зигзагами расположены три дуги, видимо, сим-волизирующие три жилища (место обитания трех семей?), параллельные линии с насечками выше и правее «жилищ» могут быть изображе-нием леса. Нельзя исключать, что на кажущемся примитивным рисунке нет ни одной лишней линии – каждая могла иметь для жителей посе-ления ясный, конкретный смысл, обозначая, на-пример, расстояние в дневных переходах.

Еще одной такой «схемой местности», «древнейшим пейзажем» по предположению Л.В.Греховой может быть пластина бивня из ма-териалов Тимоновки 2 [Величко, Грехова, Губо-нина, 1977]. Сетка нарезок, по мнению исследо-вательницы, может отражать мерзлотный ланд-шафт и излучину Десны, которые могли 14.000 лет назад наблюдаться со стоянки, с уступа ко-ренного берега. Поскольку некоторые нарезки, будто бы изображающие мерзлотный рельеф, образуют ромбы, Грехова усматривает в сетке полигональных мерзлотных трещин возможный источник генезиса ромбического орнамента. Рассмотрим возможные версии генезиса и се-мантики типичного для деснинского каменного века (причем не только для палеолита, но и для неолита и более поздних исторических перио-дов) орнамента из ромбов. Заметим, что ромб в Подесенье встречается двух типов. В одном случае его образует косая решетка нарезок (ор-намент восточного граветта – Авдеево и Хоты-лево 2, похожим способом получен орнамент в Быках 1) [наши набл.]. В другом случае каждая сторона ромба тщательно проработана резцом.

Таков орнамент на изделиях из Юдиново, Ти-моновки 1 и 2. Однако, несмотря на отличия в исполнении, генезис и семантика ромба в обоих случаях, по всей вероятности, едины или, по крайней мере, сходны. А.К.Амброзом [1965] прослежены ромбические знаки с земледельче-ской семантикой известные с энеолита; более ранний орнамент палеолита и неолита исследо-ватель объяснить не смог, ибо к нему понятие земледелия неприменимо. В.И.Бибиковой было подмечено, что срез мамонтового бивня образу-ет на поверхности любого изделия ковровый узор, составленный из соприкасающихся и над-вигающихся друг на друга естественных ромбов дентина. Исследовательница убедительно дока-зала, что и ромбы, и ромбический меандр, и се-рии параллельно идущих зигзагов (а, значит, и близкий к ним шеврон) являются сознательным воспроизведением первобытным художником естественного облика мамонтовой кости [Биби-кова, 1965, 1966]. Нам неоднократно приходи-лось наблюдать на срезах и сколах бивня подоб-ные первичные ромбики дентина (до 1,5 мм по большой диагонали), группирующиеся в круп-ные ромбические или зигзагообразные системы (до 10-12 мм по диагонали). Стремление худож-ника подчеркнуть естественный рисунок бороз-дами гравировки не подлежит сомнению. Так современный ребенок обводит карандашом по-нравившийся ему рисунок или орнамент. Биби-кова осмыслила ромбический орнамент как ас-социировавшийся с выражением «представле-ний о мощи, силе, благоденствии», связанных с мамонтом как главным источником пищи [Би-бикова, 1965], а в свете данных о «мамонтовом собирательстве» – топлива и строительного ма-териала – то есть полного благоденствия. Таким образом, ромб появился в палеолитическом ис-кусстве задолго до основания Тимоновских стоянок и до закладки многолетней мерзлоты последнего валдайского оледенения. Он возник, как сознательное воспроизведение рисунка ма-монтовой кости, затем стал обобщенным сим-волом «мамонта-блага» и потому вряд ли имеет топографический генезис. Скорее наоборот, из-вестный ромбический мотив был использован при создании тимоновского «пейзажа». Попутно заметим, что у ряда этносов ромб является со-лярным знаком, а Солнце олицетворяет верхов-ное божество языческого пантеона. Не означает ли это, что «знак божественной власти» перешел к Солнцу по наследству от мамонта, бывшего

68

главным объектом поклонения обитателей Дес-нинского бассейна? К правомочности гипотезы В.И.Бибиковой заставляет склоняться и тот факт, что на исследованной нами стоянке Быки 1 ромб на изделиях иногда образуют параллель-ные нарезки, пересекающие линии естествен-ной текстуры бивня: явный намёк на происхож-дение орнамента. Такова, например, чуринга 1, где первобытный резчик по кости использовал сочетание прорезанных линий и естественной текстуры бивня.

Остановимся на восприятии времени древ-ними обитателями Подесенья. Если мифологи-ческое время непрерывно и обратимо, то дис-кретное реальное историческое время могло из-меряться только по астрономическим и феноло-гическим явлениям. Фенологические явления могли давать сбои (особенно в эпохи глобаль-ных климатических изменений, которые, по на-шему мнению, происходили на памяти одного поколения, а не в течение тысячелетий, ибо вы-веденная из равновесия система циркуляции воздушных масс Земли должна была быстро пе-

реходить в новое устойчивое состояние – отсю-да отражение глобальных катаклизмов в древ-нейших мифологических пластах всего мира), астрономические же (смена дня и ночи, фаз лу-ны, лунные месяцы) – никогда. Фазы Луны, на-ложенные на меандр и ромб мамонтового бивня, дали в итоге древнейший в Подесенье лунный календарь, запечатленный первобытными ас-трономами в орнаментированных браслетах и статуэтках Мезинской стоянки [Фролов, 1974, С.131-134; Куриленко, 1992]. При этом скульп-туры из Мезина интерпретировались как стили-зованные женские фигурки, изображения птиц, фаллосы. Возможно, это синкретические обра-зы, и тогда в них воплощена одновременно идея смерти и улетающей души в образе птицы, и оплодотворения, рождения в образе женщины и фаллическом символе: статуэтки отражают в се-бе круговорот жизни и смерти, характерный для первобытного мифологического мировоззрения. Нанесенный на них меандр – лунный календарь – отражает периодическую «гибель» и «возрож-дение» светила.

ГЛАВА 4. ЖИЛИЩА И ПОСЕЛЕНИЯ ПАЛЕОЛИТА БАССЕЙНА ДЕСНЫ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

Неотъемлемой частью культуры палеолита являются жилища и образованные ими поселе-ния. Строительство жилищ было одним из ос-новных элементов адаптации к неблагоприят-ной, как правило, приледниковой окружающей среде. Опираясь на сведения о жилищах и структуре древних поселений можно не только выявлять особенности древнего быта, но и кос-венно судить о структуре древнего социума, о духовной жизни людей палеолита. «Поселения и жилища с самого своего возникновения явля-лись главными центрами производственной, домашнехозяйственной, общественной и духов-ной жизни» [Рогачев, 1970, С.76]. С древнейших времен жилище было одним из важнейших компонентов функционирования человеческого общества. История жилища восходит еще к до-человеческому периоду, поскольку жилище, как убежище, обеспечивает важную биологическую функцию и человека, и животных: защита во время восстановления функций организма в пе-риод сна [Семенов, 1964, С.169]. В этом смысле

жилище – биологический способ приспособле-ния к окружающей среде (с учетом, естественно, определенного уровня социальности, присущего формирующимся людям). Однако в процессе социогенеза функции жилищ становятся более многообразными, это уже не просто убежища, как лисья нора или бобровая хатка, но и объек-ты, отражающие социальную форму приспо-собления к окружающей среде. Таким образом, жилища должны рассматриваться в историче-ском контексте, в их становлении и развитии, в процессе постоянного усложнения их функций параллельно с формирующимся социумом. В XIX в. Э.Тэйлор [1939, С.127] писал: «Из сде-ланного нами обзора всемирной архитектуры мы видим, что её возникновение относится к древности слишком далекой, чтобы история могла сообщить о её начальном и раннем разви-тии». В настоящее время об этом этапе истории человеческой культуры известно гораздо боль-ше. В течение палеолита эволюция жилищ прошла сложный путь от естественных убежищ

69

к сооружениям сложной архитектуры. Что же мы понимаем под, казалось бы, об-

щеизвестными терминами «жилище» и «посе-ление». Имеется целый ряд определений. Наи-более емкое и краткое дал известный исследова-тель каменного века Леруа-Гуран: «Жилище – это сконструированное пространство, в котором живут» [Leroi-Gourhan, 1984, р.9]. Однако такое определение имеет философско-позитивистский характер. Удачное определение дал К. Баумгар-тен [Материальная культура, 1989, С.36]: «Жи-лище - естественное или искусственное убежи-ще человека для защиты от непогоды, различ-ным образом устроенное в соответствии с кли-матическими условиями, для удовлетворения общих человеческих потребностей в жилье (преимущественно для приготовления и приема пищи, отдыха и сна)». Далее Баумгартен выде-ляет несколько типов жилищ по степени слож-ности: естественные убежища (пещеры), арха-ичные формы, отличающиеся наличием только крыши и отсутствием стен (шалаши, навесы, хижины), и дома – жилища, имеющие не только искусственную крышу, но и стены. Таким обра-зом, юрту с плетеными стенами Баумгартен счи-тает уже примитивным переносным домом, то-гда, как ярангу и чум - только лишь производ-ными от хижины. Так ли это? Юрта и яранга сходны, и первая и вторая имеют невысокие стены [Богораз, 1991, С.103-104]. Полуземля-ночное жилище эпохи палеолита также имеет земляные стены (возможно, укрепленные пле-теным каркасом). Это уже примитивные формы дома. Связано появление примитивного дома отнюдь не с изобретением топора и развитием земледелия и скотоводства, а с попытками соз-дать удобное для длительного обитания отде-ленное от внешнего мира пространство с отно-сительно комфортным внутренним микрокли-матом. Именно на этом этапе, скорее всего, формируется окончательно и разделение абст-рактных понятий жилища, как обособленного мира, места обитания с одной стороны, и ос-тального внешнего мира с другой. При этом в верхнем палеолите еще оба типа жилищ – и хи-жина, и примитивный дом – прекрасно соседст-вуют иногда даже на территории одного поселе-ния, как мы убедимся в дальнейшем. По мне-нию М.И. Гладких [1999], имеется еще один критерий, отделяющий жилище от убежища: «Искусственные сооружения… становятся жи-лищами в завершенной форме со времени появ-

ления архитектуры как самостоятельного вида человеческой деятельности», что уверенно улав-ливается методами археологии.

Жилище и прилегающая к нему и связан-ная с ним хозяйственная округа мы будем по традиции называть хозяйственно-бытовым ком-плексом. Один такой комплекс или их группа могут образовывать поселение. Простейшее представление о поселении – это долговремен-ное одиночное жилище или группа долговре-менных жилищ. Таким образом, жилище (одно или группа) – неотъемлемая часть поселения. Там, где мы не можем вести речи о жилищах, нельзя уверенно говорить и о поселении, а лишь о временном стойбище. Однако лишь жилище или их группа не может быть названа поселени-ем. Поселение, по мнению Х.Ю.Рах [Матери-альная культура, 1989] – это место пребывания человека, выбранное на долгое время и осна-щенное жилыми и рабочими помещениями, с относящимися к нему как собственной, часто искусственно созданной площадкой для жилья, так и окружающей его хозяйственной террито-рии. Применительно к палеолитической эпохе такое этнологическое определение так же, как и определение жилища, нуждается в некоторых поправках, поскольку специализированные ра-бочие помещения в палеолите отсутствовали, но уже имели место определенные сооружения хо-зяйственного назначения (например, хозяйст-венные ямы). Кроме того, на поселениях име-лись специализированные участки, где занима-лись, например, преимущественно кремнеобра-боткой или обработкой кости – то есть произ-водственные центры под открытым небом или в пределах пространства жилых сооружений. Та-ким образом, поселение палеолита – это место пребывания группы людей, выбранное на отно-сительно долгое время и оснащенное жилища-ми и связанными с ними хозяйственными со-оружениями и производственными центрами, расположенными в пределах более или менее четко ограниченной площадки для жилья и хо-зяйственной деятельности. Уточнив основные понятия, мы можем перейти сначала к истории изучения палеолитических жилищ и структуры палеолитических поселений на территории бас-сейна Десны, а затем и к анализу формирования и особенностей современных взглядов на эту проблематику.

В XIX в. доминировали взгляды на перво-бытного человека, как на дикаря, способного

70

использовать в качестве убежищ лишь естест-венные укрытия (гроты, пещеры). Поэтому, ко-гда были открыты первые на Русской равнине палеолитические стоянки, их исследователи не рассчитывали встретить при раскопках каких-либо сооружений за исключением очагов (то, что предки были знакомы с огнем, сомнений не вызывало). Все, что обнаруживалось при рас-копках – скопления костей, кремневых отщепов и осколков – воспринималось как свалки пище-вых отходов и следы жизни «первобытного та-бора» под открытым небом. Отсюда исходила и методика раскопок: если памятник представляет собой лишь беспорядочное нагромождение культурных остатков, то нет смысла пытаться разобраться в этом хаосе. А значит, главной за-дачей исследователя становилось извлечение из культурного слоя артефактов. Именно так рас-капывались поначалу Мезинская стоянка. Рабо-ты велись траншейным способом, «вперевал», с последовательным продвижением вверх по склону. Рабочие снимали грунт, сотрудники экс-педиции разбирали культурный слой. В после-дующую задачу входило обозначение на планах наиболее интересных находок и нивелирование древней поверхности. И эти необременительные требования полевой фиксации не всегда выпол-нялись. Что же касается структуры поселений, то в полевой документации отмечались лишь кострища и очаги, скопления расщепленного кремня, костей, воспринимавшиеся, как «кухон-ные отбросы» кочевых охотников.

Начало второго этапа исследований палео-лита Десны не внесло существенных изменений в ситуацию. В середине 1920-х гг. исследование открытой под Брянском стоянки Супонево ве-лось с более прогрессивной методикой фикса-ции, но в глубинной сущности не отличавшееся от раскопок Мезина. Целью так же оставалось изучение в первую очередь находок и отдельных объектов (очагов, кострищ, ям). Общая картина исследуемых участков ускользала от исследова-телей. Лишь скрупулезная обработка чертежей и дневниковых записей, проведенная в 1948 г. И.Г. Шовкоплясом[1950,1951,1952;ИА НАНУ,№877] а затем В.Я.Сергиным [2003] позволила тракто-вать скопления культурных остатков в некото-рых раскопах Супоневской стоянки, как остатки легких и долговременных жилищ. Между тем, П.П. Ефименко еще в 1923 г. отмечал в дневнике большую вероятность открытия палеолитиче-ских жилищ [Палеолит Костенок, 1982, С.11]. В

1931 г. он констатировал: «Наши знания памят-ников палеолитической культуры продолжают страдать неполнотой и односторонностью… мы не знаем о такой важной стороне проблемы па-леолита, как характер поселений, вид палеоли-тических жилищ» [Ефименко,1931,С.9]. Посте-пенное совершенствование методики раскопок заставило обращать внимание на детали вскры-ваемых объектов, что не замедлило дать поло-жительный результат. Первое палеолитическое жилище на Русской равнине – округлую полу-землянку – открыл в 1927 г. в с.Гагарино на верхнем Дону С.Н. Замятнин [1929]. Несколько позже П.П.Ефименко [1931] открыл огромный жилой комплекс в Костенках и пришел к выводу об оседлости населения в верхнем палеолите, сломав тем самым стереотип «кочевой перво-бытной орды». Это было одним из наиболее значительных достижений советского палеоли-товедения. После этих открытий советские ар-хеологи резко пересмотрели свои взгляды на об-раз жизни наших далеких предков и начали ак-тивно искать новые следы жилых сооружений.

Первым исследователем, попытавшимся представить результаты своих раскопок палео-лита в бассейне Десны, как выявление следов древнейших жилищ, был В.А.Городцов, иссле-довавший поселение в Тимоновке. Траншея 1 1928 г. выявила объект прямоугольной формы, названный Городцовым «землянкой». Прогиб слоев в просадку культурного слоя он объяснил обрушением кровли, сделанной из бревен в на-кат [ИИМК, ф.2,оп.1,1928,д.226]. Траншеи 2 и 3 в 1929 г. позволили доследовать «землянку 1» и обнаружить «землянку 2», заполнение которой было очень бедно культурными остатками, а са-ма она простиралась вглубь более чем на 2 мет-ра. В.А. Городцов продолжал раскопки, выявив мелкие углубленные объекты, названные им «кладовыми». В 1929 г. раскопки посещал гео-лог Б.М.Даньшин. Он дал общую геологиче-скую характеристику района стоянки, но не рас-познал в «землянках» и «кладовых» объектов геологического характера. В 1931 г. Городцов в восточной части поселения вскрыл участки с насыщенным культурным слоем. Севернее, у оврага был встречено довольно много истлев-ших костей мамонта, причем расположенные попарно зубы позволили предположить, что они происходят из несохранившихся челюстей и че-репов. «Кости переплелись так, что разделить слои было невозможно» [ИИМК,ф.2, оп.1, 1932,

71

д.11]. Возможно, здесь располагалось нераспо-знанное и сильно разрушенное костно-земляное жилище. Уточнить это невозможно из-за неимо-верно плохой сохранности кости и ввиду несо-вершенной методики раскопок. В южной части была исследована «землянка» 4. Летом 1932 г. были заложены три траншеи. На западном уча-стке поселения серией траншей и шурфов были выявлены «землянки» 5 и 6 [ИИМК,ф2,оп1, 1932,д11,98]. В 1933 г. Городцов доследовал часть выявленные ранее скопления костей и «землянку 6» (для этого к траншее прирезали треугольный раскоп) [ИИМК, ф.2, оп.1, 1933, д.272]. В процессе раскопок выявлены «кладо-вые» 1-3, а также кострище небольшого размера, и кремнеобрабатывающие мастерские. Так в траншее 12 Городцов отметил 1300 кремней, 20 сложенных рядом нуклеусов и очаг в котлооб-разном углублении диаметром 100 и глубиной 60 см. Здесь же лежали попарно, коронками вниз зубы из нижних челюстей мамонта. Город-цов смело предположил, что челюсти – не что иное, как древние стулья, на которых восседали первобытные мастера [ИИМК, ф.2, оп.1, 1933, д.272]. В 1929 г., после обнаружения «землянок» в Тимоновке, Городцов решил поискать нечто подобное в Супонево, но обнаружил лишь ос-татки старого деревенского погреба. Итак, рас-копав огромные ямы прямоугольной формы, за-полненные культурными остатками, Городцов пришел к выводу, что обнаружил древние жи-лища, напоминающие по форме блиндажи. Ни-чего подобного археологи не встречали. Сведе-ния о Тимоновских «землянках» укрепились в учебных и фундаментальных изданиях [Все-мирная история т.1., М.,1956, С.61; Береговая, 1960; Ефименко,1953; Мартынов,1973; Sklenár, 1976], в экспозициях музеев. И все же, данные Городцова вызвали недоумение: «данные о жи-лищах в Тимоновке представляются чем-то осо-бенным и оригинальным, не вяжущимся логи-чески со всем комплексом научных знаний о верхнем палеолите» [ЮКМ, ф.1, д.11; Поликар-пович, 1968, С.59-60]. Сам В.А.Городцов опуб-ликовал результаты своих раскопок в серии ста-тей и брошюре [1929, 1930, 1932, 1935б]. В 1955 г. А.А. Величко [1961] удалось окончательно до-казать, что в Тимоновке встречены не жилые со-оружения, а следы древней мерзлоты – огром-ные трещины с заплывшим культурным слоем, принятые за жилища и замки мерзлотного мик-рорельефа (пересечения нескольких трещин),

отмеченные, как «кладовые». Таким образом, раскопки В.А.Городцова не дали материала, подтверждающего существование и проясняю-щего устройство палеолитических жилищ в По-десенье. Относительно реалистичный анализ планиграфии вскрытых Городцовым участков стоянки с большим трудом удалось проделать лишь к концу 1980-х гг. сотруднице ГИМ Л.В. Греховой[1988]. В определенной степени ошиб-ки Городцова, связанные с неверной интерпре-тацией следов мерзлоты, повторил при довоен-ных раскопках стоянки Елисеевичи на р.Судость и сам К.М. Поликарпович. Отсутствие в экспе-диции профессиональных геологов не позволи-ло Поликарповичу выявить мерзлотные дефор-мации. Он воспринял одну из трещин как следы части сооружения – углубленного «хода» дли-ной более 6 м из вертикально поставленных плоских и трубчатых костей мамонта [Поликар-пович, 1968]. В 1976 г. Л.В.Греховой удалось по-вторно вскрыть участок с «ходом». Выяснилось, что часть крупных костей была оставлена ис-следователем на месте. Они являли собой остат-ки цоколя какого-то наземного сооружения, раз-рушенного мерзлотными жилами [Грехова, 1977 б, 1998; ИА РАН; Р-1, №6640]. Раскапывавший Пушкари М.Я. Рудинский исследовал на вскры-той площади два объекта, названные им «кост-рища», однако не интерпретировал их, заметив только, что имеет дело явно со следами сезонно-го поселения теплого периода [Рудинский, 1947], что противоречило тезису П.П. Ефименко о долговременности поселений палеолита. Та-ким образом, еще в середине 1930-х гг. вопрос о наличии и типологии палеолитических жилищ в бассейне Десны оставался открытым.

Первые верно интерпретированные иссле-дователями палеолитические жилища были вы-явлены в бассейне Десны в конце 1930-х гг. Эти открытия связаны с третьим этапом исследова-ний Деснинского палеолита – с этапом плано-мерных крупномасштабных комплексных ис-следований, и, в первую очередь, с работой от-рядов Деснинской экспедиции М.В. Воеводско-го. Отряд под рук. И.Г. Пидопличко в 1936-38 гг. исследовал Новгород-Северскую стоянку. Древ-нее поселение располагалось в гротах, образо-вавшихся в обрыве коренного берега Десны и впадающей в нее балки Северная под плитой бучакских песчаников [Пiдоплiчко, 1947а; Бори-сковский, 1953, С.291-299]. Это до настоящего времени единственный случай палеолитическо-

72

го поселения в естественном укрытии во всей центральной части Европейской России. Наши поиски следов палеолита в гротах заповедника Галичья гора (верхний Дон) оказались безре-зультатными. К сожалению, после обрушения плиты песчаника, являвшейся потолком гротов, культурные остатки были частично переотложе-ны и потому не могут поведать ничего о струк-туре пещерных жилищ на Русской равнине. Тот же отряд исследовал в 1935-36 гг. стоянку Чула-тово 1 [Пидопличко, 1940, 1947б; Воеводский, 1947а,б; Борисковский,1953,С. 299-304]. По на-шему мнению, на участке раскопа 1 исследова-ны следы двух наземных жилищ с очагами, обо-значенных пятнами зольной массы, содержав-шей основную часть артефактов, включая об-ломки чаши, изготовленной из человеческого черепа. Исследователем эти следы жилищ рас-познаны не были – он принял их за обширные кострища. Чулатовские «кострища» - пятна ок-рашенного костным углем, золой и сажей на-сыщенного культурного слоя. Огонь в них если и горел, то лишь в небольших очагах (один из них отмечен Пидопличко в пределах кострища 2 в кв.2). Об этом говорит то, что только неболь-шая часть кремней и костей из так называемых «кострищ» побывала в огне, основная же масса не несет следов термического воздействия, хотя порой испачкана сажей. Слоистость культурного слоя подсказывает, что накопление его происхо-дило с перерывами, что в свою очередь может косвенно свидетельствовать о сезонности посе-ления. Учитывая то, что территория поселения затапливалась полыми водами Десны в период обитания [Пидопличко, 1940], можно предпола-гать летний сезон, как основное время функ-ционирования.

Второй отряд под руководством П.И. Бори-сковского в 1937-39 гг. исследовал на стоянке Пушкари 1 слегка углубленное в землю длинное жилище 12х4,5 м с тремя очагами, располагав-шимися по оси. Результаты раскопок стали ос-новой для серии публикаций, для главы фунда-ментальной монографии и докторской диссер-тации Борисковского о палеолите Украины. При изучении устройства жилища впервые было ус-тановлено использование костей мамонта в ар-хитектуре. Отдельные вкопанные черепа ма-монта играли роль фундамента, а переплетен-ные концами бивни применялись в конструкции перекрытия [Борисковский, 1953, С.183-202; ИИМК Ф.35, п.1, д.160, 161, 201, 1938, д.201,

1939]. Реконструкция трехчастного трехочажно-го жилища вызвала критику со стороны М.В. Воеводского[1952г], считавшего его единой кон-струкцией, и со стороны И.Г.Шовкопляса [1965]. П.И.Борисковский попытался также интерпре-тировать как не распознанные жилые полузем-лянки и скопления костей и черепов мамонта в раскопе 1935 г. в Елисеевичах и на стоянке Гон-цы на Полтавщине [Борисковский, 1953, С.202]. Если в Гонцах впоследствии при вскрытии В.Я.Сергиным старых раскопов было обнару-жено костно-земляное жилище, правда, назем-ное, то результаты раскопок 1935 г. в Елисееви-чах поныне не имеют однозначной, бесспорной интерпретации. Третий отряд под руководством Д.З.Галича и самого Воеводского в 1936-1938 гг. исследовал стоянку Чулатово 2 (Рабочий ров). Применение новой методики раскопок позволи-ло детально проследить микрорельеф древней дневной поверхности и границы скоплений об-работанного кремня. По результатам раскопок Воеводский сделал вывод о наличии на поселе-нии теплого сезона следов легкого наземного жилища, напоминавшего чумы народов крайне-го севера [Галич, 1947; Воеводский, 1948, 1952-в]. Его основанием были несколько вертикально вбитых костей. Благодаря раскопкам на широ-кой площади была установлена структура посе-ления. Уже в 1970-х гг. при изучении планигра-фии кремня гипотеза о наземном жилище в Чу-латово 2 получила дополнительные подтвер-ждения [Леонова, 1977].

Основным объектом послевоенных иссле-дований стала Авдеевская стоянка. Поначалу М.В.Воеводский и М.Д. Гвоздовер считали, что имеют дело с переотложенным памятником. Это не удивительно – низкое, почти пойменное по-ложение культурного слоя в Авдеево по сей день удивляет геоморфологов. Лишь в 1947 г. обна-ружились следы сооружения – группа верти-кально вбитых в материк костей мамонта. Стало ясно, что остатки древнего поселения не переот-ложены, но часть площадки к этому времени была уже снесена [Воеводский, 1949-а; Гвоздо-вер, 1955]. Завершал исследования Авдеево в 1949 г. А.Н. Рогачев, именно он раскопал углуб-ленные объекты (ямы и полуземлянки) по пе-риметру. В целом жилой комплекс напоминал многоочажный объект, исследованный в Кос-тенках 1 [Ефименко,1958; Рогачев, 1957]. Ком-плекс представлял собой овальную площадку с крупными хозяйственными ямами и небольши-

73

ми полуземлянками по периметру, а так же мно-гочисленными небольшими ямками на площад-ке. Размеры овала 45х 20 м, но треть его к началу раскопок была размыта р.Рогозна. Культурный слой мощностью до 30 см даже вне искусствен-ных углублений часто был окрашен. Он отли-чался сложной микростратиграфией, которую дополняли многочисленные мерзлотные де-формации, впервые отмеченные в Авдеево А.И. Москвитиным [1950].

В послевоенные годы исследования палео-литических памятников Подесенья с жилищами продолжил и К.М.Поликарпович. В 1946 и 1948 гг. в Елисеевичах ему удалось выявить следы жилищно-бытовых сооружений: работы 1946 г. выявили насыщенный культурный слой с час-тично разрушенной конструкцией из костей, по-лучившей условное наименование «круг». Под одним из двух выявленных скоплений бивней отмечено очажное скопление угля округлой формы, которое было окружено конструкцией из трубчатых и плоских костей. Раскоп 1948 г., прирезанный с юга к изученной территории, дал огромное скопление зольной массы, интерпре-тированное как следы наземного жилища со спальной ямой в центре [Поликарпович, 1968]. В 1947 г. К.М. Поликарповичем были проведе-ны раскопки стоянки Юдиново, заставившие переосмыслить и расширить представления о жилищах эпохи палеолита. Первоначально рас-коп был заложен в яме старого колхозного по-греба, но оказалось, что там культурный слой разрушен. К востоку был заложен раскоп 2, ко-торый после серии прирезок вскрыл скопление костей мамонта. В костяном сооружении, внут-ри которого были выявлены очажные пятна, Поликарпович распознал следы не просто жи-лища, но древнейшей, известной к тому време-ни архитектурной конструкции. Он считал, что жилище состояло из нескольких помещений. Исследователь обратил внимание на такую важ-ную и характерную деталь костно-земляных жилищ, как наличие лопаток мамонта с проби-тыми отверстиями [Поликарпович, 1968; Абра-мова, 1995; ЮКМ, ф.1, Полевой дневник 1947 г.; ИА РАН, Р-1, № 2377]. В.П.Левенок, чертивший план и профили костяных выкладок раскопа 2, пришел к выводу, что в северной стенке раскопа 1 наблюдалось сходное нагромождение костей: «поленница» по его меткому выражению. Поли-карпович принял решение прирезать туда раскоп 3. Так были выявлены следы второго овального

костяного сооружения, срезанного картофель-ной ямой [Поликарпович,1968; Абрамова, Гри-горьева, 1997; ЮКМ,ф.1,д.113]. Подробное опи-сание конструкции сделано не было – раскоп за-консервировали. Предварительную, но емкую оценку полевого сезона 1947 г. К.М. Поликарпо-вич дал в заметке в стенгазете Института Исто-рии, выявленной среди архивных документов. Приведем ее в части, касающейся стоянки Юдиново: «…Особенно важные результаты по-лучены в Юдиново. Тут выявлены массовые ос-татки четвертичной фауны (около 50 мамонтов, песцы, бык, северный олень), изделия из кремня и кости. Большой интерес представляют отко-панные в двух местах остатки основ жилья. Од-на из них, овальной формы, имеет диаметр до 20 м, другая, круглая – до 5 метров. Техника строи-тельства выявленных фундаментов одна и та же: снаружи они состояли из правильно уложенных крупных костей мамонта, внутри – из ряда при-ставленных один к другому больших черепов мамонта, врытых вертикально альвеолами бив-ней в землю. Затем были найдены три очага (один – внутри малого жилья) с диаметрами до 1,5 м, целиком из костного угля» [ЮКМ,ф1,д41, №13]. Следует признать приоритет К.М. Поли-карповича в открытии костно-земляных жилищ эпохи палеолита. Ранее подобные конструкции вскрывались в Мезине и Супонево, но не были должным образом зафиксированы и верно ин-терпретированы.

Итак, результаты раскопок 1930-40-х гг. подтверждали мнение П.П.Ефименко об осед-лости верхнепалеолитического населения ре-гиона. Вскоре после открытия первых палеоли-тических жилищ встал вопрос об их системати-зации и классификации. Представление о разно-образии жилищ пока сочеталось с единично-стью их разновидностей, а потому выявленным жилым объектам подбирались лишь осторож-ные аналогии из других регионов, и речи о соз-дании какой-либо типологии не велось. Некото-рые объекты и вовсе оставались загадочными, не до конца понятыми – к примеру, стоянка Ели-сеевичи, или же костенковско-авдеевские ком-плексы, имевшие площади в сотни квадратных метров. Открытия подвигли археологов к по-вальному увлечению выделением жилищ на раскопанных ими или предшественниками по-селениях. Почти в каждом скоплении находок, углублении, причудливой куче костей исследо-ватели хотели теперь непременно видеть остат-

74

ки древнего жилища. Примером такого научного поиска может быть анализ И.Г. Шовкоплясом [1950; ИА НАНУ, № 877] результатов раскопок Супоневской стоянки, где исследователь попы-тался выделить 7 жилых объектов, отнесенных минимум к 3 разным типам. Идентичных жи-лищ почти не было, и более того, даже на одном поселении встречалось по 2-3 и более видов «жилых сооружений». Лишь для Подесенья были выделены в разное время: 1) естественные убежища (Новгород-Северский); 2) округлые однокамерные костно-земляные жилища (Юди-ново); 3) многокамерные костно-земляные жи-лища (Юдиново); 4) длинные костяные жилища (Супонево); 5) камера, огражденная плоскими костями (ход в Елисеевичах); 6) яма с костяной обкладкой внутри, вдоль стенок (Елисеевичи); 7) линза насыщенного культурного слоя со «спальной ямой» посередине (Елисеевичи); 8) линза насыщенного культурного слоя округлой или иной формы (Супонево); 9) слабоуглублен-ное многоочажное жилище с использованием вбитых и вкопанных костей (Пушкари 1); 10) легкие наземные жилища с использованием вбитых костей (Чулатово 2); 11) полуземлянки с использованием костей мамонта (Супонево); 12) землянки с перекрытием «в накат» (Тимоновка); 13) гигантские многоочажные жилища сложной структуры с наземными и полуземляночными элементами (Авдеево). Такая хаотическая клас-сификация, основанная на неустойчивых, под-час единичных критериях и нестрогом подборе аналогий, не могла устроить палеолитоведов.

В этой связи П.И.Борисковским была пред-ложена предварительная типология и, одновре-менно, хронология жилищ верхнего палеолита [1953, С.202]. В тот период времени он был склонен считать, что небольшие округлые одно-очажные жилища (как наземные, так и полузем-ляночные) были более ранней формой жилья. Более поздними он считал многоочажные жи-лища, образовавшиеся при «соединении» не-скольких одноочажных. Ответ же на вопрос о том, почему многоочажные жилища Пушкарей с одной стороны и Авдеево и Костенок с другой так отличаются, был прост: «Примитивная, только что возникшая техника домостроитель-ства еще не выработала наиболее удобной фор-мы большого общинного жилища» [Борисков-ский, 1953, С.202]. Важно, что в качестве базо-вого типологического признака П.И. Борисков-ский взял фундаментальную характеристику –

план жилища. Эту типологию взял за основу своей схемы уже в 1970-х гг. чешский исследо-ватель К.Скленарж, назвав первый тип цен-тральным (с очагом в центре), а второй – осевым [Sklenár, 1976]. Высказался П.И.Борисковский и относительно структуры некоторых Деснинских поселений. В Пушкарях 1 он убедительно свя-зал три кострища к северу и к востоку от раско-панного им жилища с самим трехочажным жи-лищем, считая все перечисленные объекты де-талями единого жилищно-бытового комплекса, обитаемого круглогодично [Борисковский, 1953, С.201]. Он полностью согласился и с интерпре-тацией Чулатово 2, исследованного и опублико-ванного М.В.Воеводским, как сезонного летнего поселения с группой легких наземных жилищ и окружающими их зонами активной обработки кремня [Воеводский, 1952; Борисковский, 1953, С.290]. Устройство Мезинской стоянки П.И. Бо-рисковский, не вдаваясь в детали, сближал, по имевшимся у него данным с исследованными П.П. Ефименко, М.В.Воеводским и А.Н. Рогаче-вым гигантскими комплексами Костенок 1 и Авдеево [Борисковский, 1953, С.250]. Главной причиной для такого вывода, судя по всему, по-служило наличие реконструированного им ряда очагов в раскопах 1913-1916 гг. [Борисковский, 1953, Рис.120]. Эта аналогия показывает важный штрих к характеристике восприятия палеолити-ческих жилищ на рассматриваемом этапе иссле-дований. Поскольку первобытнообщинный строй с точки зрения главенствующей идеоло-гии характеризовался отсутствием парных се-мей и исключительно общественной формой собственности, археологи стремились выделять большие общинные жилища (по аналогии с длинными домами ирокезов), порой доводя их реконструируемые размеры до фантастических пределов. Классический пример – жилище из Костенок 1, в котором, согласно П.П.Ефименко [1958], размер утепленной части достигал 35х17 м. Сходно реконструировал А.Н.Рогачев [1957] жилой объект в Авдеево, имевший еще большие размеры. Даже в настоящее время возведение таких крупных утепленных помещений – слож-ная инженерная задача. Однако этот довод ни-чуть не смущал палеолитоведов 1930-40-х гг. Более того, подобная «мегаломания» и в после-дующий период исследований продолжала ока-зывать отрицательное влияние на научный по-иск. Реконструкции покрытых шкурами колос-сальных «ангаров» протяженностью десятки

75

метров до сих пор кочуют по научным, попу-лярным и учебным изданиям.

Новые полевые исследования позволили значительно расширить источниковую базу по проблематике жилищ палеолита. Не рассмотрев кратко их ход, трудно будет перейти к рассмот-рению теоретических выкладок и анализу типо-логических схем, созданных с учетом этих мате-риалов. В 1954 г. И.Г. Шовкопляс продолжил раскопки Мезинской стоянки в первую очередь с целью выявить на ней ранее неизвестный жи-лищно-бытовой комплекс. Поставленная задача была успешно реализована: раскоп открыл ско-пление костей мамонта округлой формы, в кото-ром, учитывая результаты недавних исследова-ний К.М. Поликарповича в Юдиново и собст-венных, Шовкопляса, в Добраничевке близ Пе-реславля-Хмельницкого, легко были распознаны следы капитального долговременного костно- земляного жилища. Разборке этого костного скопления было уделено основное внимание. Накануне раскопки посетила комиссия в составе С.Н.Бибикова, И.Г.Пидопличко, П.И. Борисков-ского, Н.К.Верещагина, А.Н.Рогачева, А.П. Чер-ныша, В.И. Бибиковой, принявшая участие в об-суждении вопроса о характере скопления и пла-не его разборки [Верещагин, 1982]. Работа про-изводилась путем последовательного снятия костей. Сначала были выбраны рога северного оленя и отдельные небольшие кости мамонта, занимавшие центральную часть скопления, а за-тем разборка последовательно производилась на всей его: площади. После разборки, внутренней части скопления на его месте остались лишь крайние наиболее крупные кости ограждения, указывавшие на форму и размеры древнего со-оружения. Тогда был применен способ частич-ной реконструкции сооружения на месте раско-пок: часть наиболее хорошо сохранившихся крупных костей внешнего ограждения была по-ставлена в предполагаемое первоначальное по-ложение, что упростило понимание устройства древнего жилища. Всего на постройку жилища пошло 300 костей животных, в том числе 273 кости мамонта от 30 особей. Итак, обложенное 18 черепами и тяжелыми костями мамонта жи-лище площадью около 25 м2 было округлым, на-земным, с очагом внутри. Нижнюю часть жи-лища покрывала завалинка из земли. Жилище было с севера защищено стенкой из костей ма-монта, поставленных вертикально, служившей заслоном от ветра и от водных потоков со скло-

на [Шовкопляс, 1957, 1965; Пидопличко, 1969]. Шовкопляс [1965] часть находок отнес к ниж-нему горизонту стоянки, включавшему шесть ям-хранилищ диаметром около метра, запол-ненных костями животных. Раскопки в Мезине завершлилсь в 1961 г. По итогам раскопок И.Г. Шовкопляс предпринял реконструкцию пло-щадки поселения с привлечением архивных ма-териалов. Он по дневникам, зарисовкам и чер-тежам выявил еще одно крупное костно - зем-ляное жилище округлой формы и три скопления костей, интерпретированных, как остатки не-больших овальных жилищ – также центров хо-зяйственно-бытовых комплексов. Реконструк-ция структуры поселения была большим шагом вперед в понимании жизни человека палеолита.

В 1960-х гг. «эстафету» в исследованиях палеолитических жилищ Подесенья принял В.Д. Будько. Он продолжил раскопки стоянок Елисеевичи и Юдиново. В 1963 и 1965 гг. новым раскопкам подверглись Елисеевичи. В первом раскопе обнаружилась большая яма, наполнен-ная крупными костями мамонта. В.Д. Будько интерпретировал ее как остатки жилой полу-землянки [ИА РАН, Р-1, № 2511; Будько, 1965; Будько, Сорокина, 1969]. В 1962, 1964 и 1966-67 гг. В.Д. Будько изучал стоянку Юдиново. Раско-пом 1962 г. были вскрыта часть скопления кос-тей мамонта и часть зольника [ИА РАН, Р-1, № 2943]. Не исключено, что при дальнейших рабо-тах мы столкнемся здесь с еще одним костно-земляным сооружением. исследование может быть осложнено тем, что перспективный уча-сток уходит под дорожное покрытие улицы села Юдиново и под усадьбы. В 1964 г. Будько иссле-довал остатки костно-земляного жилища 2, что было не доследовано еще Поликарповичем в 1947 г. Жилище, наконец, полностью расчисти-ли и сняли [ИА РАН, Р-1, №3115; Будько, 1966 а,б], кости вывезли в Минск: планировалось смонтировать найденное сооружение в Гос. Ис-торическом музее БССР, но идея так и не была осуществлена. По свидетельству Н.К. Вереща-гина [апрель 2001], минская коллекция фауны из Юдиново и Елисеевичей из-за плохих условий хранения погибла, зубы и кости рассыпались. Сам Верещагин и его коллеги успели отчасти обработать эти материалы. Отчетов и публика-ций о раскопках 1966-67 гг. нет. Известно, что было исследовано еще одно жилище. Раскоп 5 не был ни доследован, ни полностью засыпан, его заросший кустарником и деревьями котло-

76

ван до сих пор виден. Будько туманно указывал на то, что часть объектов в раскопе 5 относится к нижнему горизонту поселения, отделенному от верхнего стерильной прослойкой суглинка. [Будько, 1967а,б; Будько, Сорокина, 1969].

На момент, когда раскопки Будько прерва-лись, исследования, связанные с изучением па-леолитических жилищ и поселений начала в Подесенье Л.В.Грехова. Стоянка Тимоновка 2, как Юдиново и Елисеевичи дала следы костно-земляной архитектурной конструкции: нечто типа заслона из крупных костей мамонта, в ос-новном черепов [Величко, Губонина, Грехова, 1977]. Кроме этого раскопки выявили такие структурные элементы площадки поселения, как две хозяйственные ямы, размытый очаг и несколько пятен очажной массы. Разведанная шурфами площадь стоянки составила 500 м2. Раскопом же было вскрыто 163 м2 культурного слоя (около 1/3 территории памятника), а потому собственно долговременное жилище могло рас-полагаться в неисследованной части. Как и в Тимоновке 1, культурный слой оказался нару-шенным криодеформациями, однако накоплен-ный научным сообществом опыт уже не позво-лил ввести себя в заблуждение. По особенно-стям нарушений культурного слоя палеогеогра-фы пришли к выводу, что поселение существо-вало в период между затуханием морозобойных процессов и началом вытаивания мерзлотных клиньев. Дата 14С по зубу мамонта оказалась равной 15110+530 лет. Возможно, Тимоновка 2 несколько древнее Тимоновки 1. [Грехова, 1971]. Последовавшие затем раскопки Л.В.Греховой в Елисеевичах также выявили костно-земляные конструкции и крупные скопления зольной мас-сы на территории стоянки. В 1970 г. на площади, примыкавшей с запада к раскопам 1946 и 1948 гг., отмечены зона эвакуации очажной массы 2х1,5 м и яма с заполнением из костей и бивней мамонта с примыкающим к ней зольным пят-ном с затёком золы внутрь. В этом же раскопе оказалось разрушенное мерзлотой скоплений костей мамонта, вероятно являвшее собой осно-вание навеса [Грехова, 1971-б, 1998; ИА РАН, Р-1, №4340]. Раскоп 1972 г. оконтуривал исследо-ванную площадь с юга [ИА РАН, Р-1, №5179]. В 1974 г. тремя раскопами удалось точно увязать раскопы 1936, 1946, 1963 и 1972 гг., что позво-лило скорректировать ход исследований. На вскрытой площади выявлена новая – 3-я по сче-ту, учитывая раскопки В.Д. Будько, яма с костя-

ми мамонта [Грехова, 1975; ИА РАН, Р-1, №6024]. Итог первых сезонов подведен в статье «Новые данные по археологии, геологии и па-леогеографии стоянки Елисеевичи» [Величко, Грехова, Ударцев, 1977]. В 1972 и 1974 гг. уда-лось проследить в раскопе ряд криодеформаций, но наиболее интересными объектами оказались остатки конструкций из костей и бивней мамон-та в ямах. Л.В. Грехова [1985] видела в них ана-логи малой полуземлянки из Павлова (Мора-вия), а А.А.Величко [1997б] – хранилища мяса. Версия Величко представляется более досто-верной, поскольку в ямах практически отсутст-вуют артефакты. В 1976 г. в северо-восточной части поселения было открыто 4-е скопление костей в яме. Все четыре «землянки» выстрои-лись по дуге, обращенной вогнутой стороной к «зольнику» раскопа 1948 г. и месту находки ста-туэтки [ИА РАН, Р-1, №7591].

Во второй половине 1970-х В.Я.Сергин, специализирующийся в изучении палеолитиче-ских жилищ, продолжил раскопки в Юдиново с целью поиска и изучения новых конструкций из костей мамонта. В 1976 г. основные работы бы-ли сосредоточены на пункте Юдиново 3, кото-рый связан с местом, ориентированном не на долину реки (как Юдиново 1), а на древнее кар-стовое озеро. Хронологически и по материаль-ной культуре памятник оказался похожим на Юдиново 1: об этом говорили геологические ус-ловия и сходный инвентарь (кремень, бусина из морской раковины, лопатка мамонта с искусст-венно пробитым отверстием, череп мамонта, ус-тановленный альвеолами бивней вниз) [Сергин, 1977; ИА РАН, Р-1, №6484]. В 1979 г. самый большой в Юдиново 3 шурф 4 с вкопанным че-репом мамонта, был превращен в раскоп. От-крывшаяся конструкция представляла собой выкладку из специально отсортированных кос-тей мамонта, тянущуюся через весь раскоп с юго-востока на северо-запад. В.Я.Сергин при-шел к выводу, что это край костно-земляного жилища, имеющего в основании черепа мамон-та [Сергин, 1980; ИА РАН, Р-1, №7606]. В сле-дующем году в раскоп был расширен шурф 3 в 10 м к северо-западу, где удалось расчистить се-веро-западный край жилого комплекса [Сергин, 1981; ИА РАН, Р-1, №7604]. Ввиду отсутствия дальнейшего финансирования Сергин был вы-нужден приостановить работы. Исследование новых костно-земляных жилищ осталось нереа-лизованным. Однако рано или поздно изучение

77

новых весьма перспективных памятников в Юдиново будет продолжено. На наш взгляд, для более полного понимания обследованных Сер-гиным памятников, необходимо дополнительно изучить их геолого-геоморфологические усло-вия, получить по костям из культурных слоев серию радиоуглеродных дат, чтобы уточнить хронологическое положение Юдиново 3 отно-сительно Юдиново 1 и других памятников. Что касается костно-земляной конструкции, пред-почтительнее не вскрывать ее до совершенство-вания методики исследования таких объектов.

В конце 1960-х гг. в исследования палеоли-тических жилищ и поселений Подесенья актив-но включился Ф.М.Заверняев. Он открыл и ис-следовал стоянку Хотылево 2. Хотылевский комплекс, по мнению Заверняева, отличается от площадок синхронных стоянок. В процессе ис-следований были вскрыты два скопления золь-ной массы (по Заверняеву – зольники А и Б), со-единенные узким перешейком, которые Завер-няев интерпретировал, как следы долговремен-ных наземных утепленных жилищ, соединен-ных «лазом». В южной части зольника Б была вскрыта очажная яма подквадратной формы. Окрест «зольников» располагались многочис-ленные ямки с различным содержимым, не-сколько очагов и кострищ, округлые хозяйствен-ные ямы – по Заверняеву – следы хозяйствен-ных сооружений. В некоторых ямках имелись вертикально и наклонно вбитые кости, которые исследователь считал следами легких наземных конструкций, где клинья из трубчатых костей удерживали в грунте деревянные опоры постро-ек. [Заверняев, 1970, 1974, 1993, 2001]. Чаще для этих целей использовались нижние части плече-вых, верхние части локтевых и верхние и ниж-ние части бедренных костей, реже большие и малые берцовые. Лучевые кости практически не использовались. Это, видимо, связано с наличи-ем или отсутствием удобной площадки сустава для вбивания клиновидно расщепленного диа-физа в грунт. Инструментом для забивания кос-тей могли служить массивные зубы мамонта. Такой элемент архитектуры Хотылево 2, как от-дельно стоящие вкопанные черепа мамонта на-ходит ближайшие аналогии в Пушкарях 1. Не-сколько черепов было установлено близ очагов. Ряд объектов интерпретирован Заверняевым как следы шалашеобразных жилищ. В юговосточ-ном углу раскопанной площади это наземный круглый очаг, окруженный ямками [Заверняев,

1993,2001; ИА РАН, Р-1, №8296]. На юго-западе раскопанной площади, в отрыве от жилой пло-щадки, выделено скопление костей, преимуще-ственно ребер мамонтов. Оно имело округлую форму, вокруг сохранилось почти пустое про-странство шириной около 1 м, опоясывавшее все скопление. И у Заверняева, и у посетившего раскопки в 1981 г. Тарасова создалось впечатле-ние, что скопление – следы завалинки еще од-ной шалашеобразной легкой постройки [ИА РАН, Р-1, №8859]. О структуре поселения в це-лом Заверняев признал: «Нам не удалось уста-новить общую планировку древнего поселения. …Его северная сторона была разрушена при образовании деснинского склона, восточная — при образовании бокового оврага. Западная сто-рона еще не полностью раскопана и, видимо, тоже в значительной мере окажется разрушен-ной» [Заверняев, 2001]. Важно, что Заверняев на территории одного поселения выделил два типа синхронных жилищ: легкие теплого сезона и отапливаемые зимние. До него к подобным вы-водам приходил лишь И.Г. Шовкопляс [1950, 1965] в отношении Супонево и Мезина.

С 1972 года начались новые раскопки сто-янки Авдеево. Ещё разведочные работы М.В. Воеводского позволяли судить о наличии на па-мятнике ещё неисследованных объектов. К изу-чению нового комплекса приступили М.Д. Гвоз-довер и Г.П.Григорьев. Он получил условное на-звание Авдеево–Новое в противоположность раскопанному ранее Авдееву–Старому. Вскоре стало ясно, что археологи имеют дело с тради-ционным овальным объектом с линией очагов по центру и ямами и полуземлянками по пери-метру, однако детали его планировки оставались неясными. Причина объективна: ввиду роста требований к фиксации, сложности микростра-тиграфии памятника и скудного финансирова-ния, работы шли намного меньшими темпами, нежели раскопки 1940-х гг., но при этом резуль-таты были на порядок информативней. [Гвоздо-вер, Григорьев, Леонова, 1973; Гвоздовер, Гри-горьев, 1976, 1977-а, б, 1978, 1979, 1990; Архео-логия и палеогеография… 1981; ИА РАН, Р-1, №№ 4923, 5259, 5454, 5585, 5829, 7430, 8170]. В течение 1970-х гг. было вскрыто около полови-ны нового комплекса.

Исследования 1970-х гг. позволили выявить в Подесенье следы не только жилищ верхнего палеолита, но и раннепалеолитических жилищ. В 1971-1980 гг. Л.М.Тарасов исследовал мусть-

78

ерскую стоянку Бетово к западу от Брянска и Хотылево. Анализ планиграфии и распределе-ния находок в толще культурного слоя позволил исследователю прийти к выводу о том, что на вскрытой площади имелись округлое наземное жилище поперечником около 5 м и мастерская по обработке кремня [Тарасов, 1990]. Это, по су-ти дела, единственный случай фиксации жили-ща на раннепалеолитическом памятнике в бас-сейне Десны. Большая часть культурных слоев смещена и переотложена и об обнаружении в них следов жилищ не может быть и речи. Един-ственный мустьерский памятник бассейна Дес-ны, кроме Бетово, где отмечены детали посе-ленческой структуры – это нижний слой много-слойной стоянки Коршево 2, в котором Л.М. Та-расовым выявлен очаг, наполненный золой и древесным углем [Тарасов, 1989].

Итак, полевые исследования палеолитиче-ских жилищ и структуры поселений Деснянско-го бассейна в 1950-1970-х гг. характеризуется следующими особенностями: а) развитие мето-дики исследований, сделавшее раскопки намно-го более информативными и достоверными, чем в предшествующий период; б) открытие следов примитивных жилищ на памятниках раннего палеолита бассейна Десны (Бетово); в) открытие на целом ряде верхнепалеолитических стоянок сложных архитектурных конструкций с исполь-зованием большого числа костей мамонта (Ме-зин, Юдиново 2, Елисеевичи, Тимоновка 2); г) исследование ряда поселений на широких пло-щадях, что позволило судить не только об от-дельных элементах поселений (ямах, жилищах, очагах, производственных центрах), но и о структуре хозяйственно-бытовых комплексов, а порой и структуре поселений.

А.Н.Рогачев [1964, 1970], систематизировав сведения о раскопанных к моменту написания его работы жилищах палеолита, создал первую объективную типологию палеолитических жи-лищ центра Русской равнины, выделив сле-дующие их устойчивые типы:

1) Аносовско-мезинский: округлое в плане наземное костно-земляное жилище с двумя - че-тырьмя окружающими его ямами кладовыми;

2) Костенковско-авдеевский: длинное на-земное жилище с очагами в центре, окруженное небольшими землянками в сочетании с ямами-кладовыми;

3) Александровско-пушкаревский: длин-ное наземное жилище с рядом очагов по центру;

4) Александровско-тельманский: округлые, углубленные в землю жилища с очагом в цен-тре, сооруженные без использования крупных костей в качестве конструктивных элементов;

5) Аносовско-гмелинский: небольшие на-земные округлые в плане жилища с очагом в центре, сооруженные без использования круп-ных костей мамонта.

Типология Рогачева не претерпела сущест-венных изменений и спустя время [Рогачев, Аникович, 1984, С.189 и далее]. Отметим, что А.Н.Рогачевым и его учеником Г.П.Григорьевым были предложены новые реконструкции кос-тенковско-авдеевских комплексов. Если П.П. Ефименко включал полуземлянки и хозяйствен-ные ямы периметра в конструкцию стен, то Ро-гачев и Григорьев считали их самостоятельными объектами соединенными [Рогачев, 1953] или не соединенными [Grigoriev, 1967] с основным жи-лищем. Рогачев затронул и проблематику струк-туры палеолитических поселений, хотя и огово-рился, что судить о ней сложно, поскольку край-не малая часть известных памятников раскопана на значительной площади. Он отмечал сочета-ние костно-земляных жилищ с крупными хо-зяйственными ямами, заполненными костями мамонта. Следует заметить, что не все выделен-ные Рогачевым типы жилищ на момент созда-ния типологии были выявлены в бассейне Дес-ны. Так, в Подесенье ещё не было отмечено ни одного жилища александровско-тельманского типа. Такое сооружение было исследовано нами лишь в 1996-97 гг. [Чубур, 1999, 2001]. С другой стороны нельзя сказать, что типология, разрабо-танная Рогачевым, и базировавшаяся преиму-щественно на костенковских материалах, отра-зила все многообразие жилых структур. В одной выделенной А.Н.Рогачевым категории в бассей-не Десны наблюдались особо серьезные разно-чтения. Костно-земляные жилища (аносовско-мезинский тип по Рогачеву), в том виде, в каком они были описаны их исследователями, являли собой группу довольно разнородных объектов, объединенных исключительно многочисленны-ми костями мамонта, как элементом архитекту-ры. Это были и крупные округлые жилища (жи-лище 1 в Мезине по Шовкоплясу), и небольшие жилища без использования черепов мамонта в цоколе (жилища 4 и 5 в Мезине, также по Шов-коплясу), и «многокомнатные» дома (жилище 1 в Юдиново по Будько). Неясно было часто даже наземные это жилища или нет. Так, Юдинов-

79

ские жилища В.Д.Будько неоднократно характе-ризовал, как полуземлянки, аналогично, в виде полуземлянки воспринимал утепленное жили-ще Супонево И.Г. Шовкопляс. Назрела пробле-ма унификации сведений о костно-земляных жилищах, приведения их описаний к единой схеме, тем паче, что почти все их Шовкопляс уже включил в единую культурную область и, даже в единую среднеднепровскую археологи-ческую культуру. По итогам своих исследований И.Г.Шовкопляс [1965] обосновал наличие сред-неднепровской этнокультурной области, для ко-торой разработал «внутреннюю» типологию ко-стно-земляных жилищ. Он выделил их раннюю форму с использованием отдельных костей ма-монта в конструкции (Пушкари 1, Радомышль) и развитую – собственно «среднеднепровские жилища» (Мезин, Супонево, Юдиново и т.д.).

Еще одну попытку обобщающей работы предпринял И.Г.Пидопличко. В 1969 г. увидела свет его монография «Палеолитические жилища из костей мамонта» [Пидопличко, 1969]. К со-жалению, исследование охватывало исключи-тельно территорию Украинской ССР (стоянки Гонцы, Киевокирилловская, Добраничевка, Ме-жиричи, Мезин), и из Деснинских памятников рассмотрен был лишь Мезин. Впрочем, в оправ-дание следует тут же сказать, что материалы по Юдиново и Елисеевичам были опубликованы за полгода до выхода в свет его монографии [По-ликарпович, 1968]. Итак, все жилища с перечис-ленных поселений, включая относящиеся к Деснинскому бассейну жилище из Мезина, Пи-допличко отнес к одному типу - «жилища из костей мамонта». Обосновывая свои взгляды на типологическое единство, он предпринял натур-ную реконструкцию Мезинского и Межирич-ского жилищ из костей мамонтов в основанном им Научно- природоведческом музее АН УССР в Киеве. В процессе реконструкции он, основы-ваясь уже на этнографических материалах по традиционным жилищам охотников и собирате-лей крайнего севера, проанализировал функции отдельных костей в сооружении, выделив опор-ные кости жилой конструкции и кости, придав-ливающие кожаное покрытие. Одновременно была разработана терминология для конструк-тивных элементов сооружений (цоколь, забутов-ка и обкладка цоколя, надцокольная обкладка, крыша, входы, ограда у входа и др.) [Пидоплич-ко 1969, 1976, Гладких, 1999]. Работы И.Г. Пи-допличко являлись основополагающими для

ставшей постепенно традиционной концепции жилого характера сооружений из костей мамон-тов. Новейшие исследования уточняют элемен-ты реконструкций Пидопличко, но не затраги-вают заложенных им основных принципов.

Идеи Пидопличко были подхвачены мос-ковским исследователем В.Я.Сергиным, ре-шившим провести ревизию опубликованных и архивных сведений о жилищах, построенных с применением костей мамонта. В процессе рабо-ты над кандидатской диссертацией «Палеоли-тические жилища Европейской части СССР» [Сергин, 1974-в] он предпринял беспрецедент-ную попытку унифицировать типологию всех костно-земляных жилищ на поселениях средне-днепровского типа. По мнению К.М. Поликар-повича полезная площадь раскопанного им пер-вого Юдиновского жилища составляла 47 м2, планировку исследователь не уточнил. По мне-нию его ученика В.Д. Будько, в Юдиново раско-пано углубленное зимнее жилище 17х10 м, со-стоявшее из 6 секций, в которых помещались отдельные семьи общины. Седьмая секция у входа была занята большим очагом [Будько, Со-рокина, 1969, С.133]. Изучение сведений о пла-ниграфии поселения Юдиново 1 привело Сер-гина к выводу о том, что настоящим жилищем был имевший внутренний диаметр около 5 м округлый объект, ограниченный выкладкой из черепов мамонта. Внешние же конструкции из костей, принятые за стены многокомнатного до-ма – не что иное, как ветровой заслон и заслон от стекающих по склону талых и дождевых вод [Сергин, 1974б]. Мы уже упоминали выводы И.Г.Шовкопляса [1965] о наличии на Мезинской стоянке следов пяти хозяйственно-бытовых комплексов. Сергин и эти выводы подверг пере-смотру, убедительно доказав отсутствие следов «малых жилищ» долговременного характера. Согласно данным Сергина мы имеем дело с ос-татками лишь двух костно-земляных сооруже-ний аносовско-мезинского типа и двух хозяйст-венно-бытовых комплексов: одно раскопано Шовкоплясом, второе не было распознано при раскопках Волкова и Ефименко в начале ХХ в. [Сергин, 1987б]. Остальные «жилища», по мне-нию В.Я.Сергина – остатки хозяйственных ям, наполненных костями.18 Супоневская стоянка с её семью жилищами [Шовкопляс,1950] в рас-смотрении Сергина [1979, 2003] обладает лишь

18 - Нам представляется перспективным рассмотреть данную проблему с точки зрения выявления следов легких наземных жилищ на раскопанной территории Мезинской стоянки.

80

одним исследованным раскопками долговре-менным капитальным жилищем, конструктивно весьма сходным с мезинскими и юдиновскими. Впрочем, это мнение не опровергает доводов о наличии в Супонево легких недолговременных жилищ, что имеет место на ряде других памят-ников. Попытки унификации жилищ «средне-днепровских поселений» не всегда приносили плоды. Увлечение процессом приводило порой к необъективным выводам и непреднамеренной подгонке фактов под результат. В частности, это касается стоянки Елисеевичи [Сергин, 1975]. Одной из практически непременных деталей конструкции аносовско-мезинских (среднеднеп-ровских) жилищ из костей мамонта являются кости с преднамеренно пробитыми отверстия-ми. Есть они и в Мезине, и в Супонево, и в Юдиново. В Елисеевичах таких артефактов не наблюдалось, и уже потому нет оснований гово-рить о наличии там жилища, сходного с Юди-новским и Мезинским. Более того, реконструк-ция размещения этого жилища также надумана и не соответствует ни опубликованным К.М. Поликарповичем данным, ни обнаруженной нами в архиве Поликарповича схеме размеще-ния черепов мамонта в раскопе 1935 г. [ЮКМ, ф.1, д.125], ни реконструкциям Л.В.Греховой [1993]. Елисеевичи выпадают из круга «средне-днепровских памятников». В.Я. Сергин посвя-тил много сил и изучению таких структурных элементов поселений палеолита, как большие хозяйственные ямы, присутствовавшие как в среднеднепровских, так и костенковско - авдеев-ских комплексах. Такие объекты основную часть срока служили хранилищами мясных за-пасов, а к концу существования использовались как свалка [Сергин, 1983].

Возвращаясь к попыткам унификации ис-точниковой базы по жилищам палеолита в пе-риод 1950-70-х гг., можно подытожить: решение проблемы серьезно продвинулось по сравнению с предшествующим этапом исследований. Исчез хаос в восприятии типов жилищ, удалось уточ-нить назначение отдельных структурных еди-ниц хозяйственно-бытовых комплексов, однако полностью снять проблематику с повестки дня не удалось. Нерешенные вопросы все еще оста-вались в типологии, охватившей не все извест-ные жилые объекты, а избранный путь укладки этих жилищ в прокрустово ложе единой схемы далеко не во всех случаях себя оправдал.

В 1980-90-х гг. в бассейне Десны продол-

жались археологические исследования палеоли-та, в процессе которых изучались и следы жи-лищ. Главенствующими были два противопо-ложных, но при этом взаимодополняющих век-тора. С одной стороны – от общего к частному – намного более детально, комплексными мето-дами, стали изучаться особенности каждой структурной единицы поселения: жилища, оча-га, кострища, хозяйственного сооружения и т.д. С другой – от частного к общему – раскопки были направлены не на изучение отдельных объектов (жилищ, хозяйственно-бытовых ком-плексов), но и, по мере расширения раскопан-ных площадей, на понимание структуры древ-них поселений в целом. За последние два деся-тилетия ХХ века в бассейне Десны велись поле-вые исследования, связанные с изучением жи-лых структур палеолита, как собственно на Дес-не (Пушкари 1, Хотылево 2), так и на её прито-ках – Судости (Юдиново) и Сейме (Авдеево, Быки). Раскапывалось заметно большее число поселений, однако не на всех выявлены одно-значно трактуемые структурные элементы, а тем более – жилища.

З.А.Абрамова и Г.В.Григорьева с 1980 г. приступили к раскопкам в Юдиново именно с целью поиска новых костно-земляных жилищ. На вскрытой площади уже в 1981 г. начало про-являться кольцевое ограждение из костей – сле-ды третьего жилища [Абрамова, Грехова, 1981; Абрамова, 1982, 1984, 1987, 1995; ИА РАН, Р-1, № 8349, 8874, 9195]. В 1983 г. исследователи по проявившимся в раскопе новым скоплениям костей сделали вывод, что к западу от первой лежит и вторая конструкция [Абрамова 1985, 1987а,б, 1995; Абрамова, Грехова 1986; ИА РАН, Р-1, №№ 10142, 10212]. Она исследована лишь на 2/3, ибо её западная часть оказалась под сте-ной возведенного над раскопом музейного па-вильона. В 1991 г. сотрудниками Юдиновской экспедиции Е.К. Зайцевым и К.Н. Гавриловым, по завершении полной расчистки жилищ, были составлены точные окончательные чертежи ско-пления костей в конструкциях жилищ. Подроб-нейшие описания этих жилищ опубликованы [Абрамова, Григорьева, 1996], и потому мы ог-раничимся самыми краткими сведениями. Жи-лище 3 имеет диаметр около 5 м, пол несколько углублен в материк, в конструкции использова-но 150 костей, включая 32 черепа мамонта. Ана-логично по размерам и четвертое жилище, пол-ностью наземное. Его особенностью является

81

«лаз» со стенками из черепов, трубчатых костей и лопаток мамонта. Впрочем, некий «тамбур» ясно прослеживается и у входа в жилище 3. К жилищам прилегают заполненные костями хо-зяйственные ямы, перекрытые зольным скопле-нием [Абрамова, Григорьева, 1996]. Это находит аналогии с хозяйственными ямами комплекса 1 в Мезине, поверх которых отмечены очаги-зольники, и опровергает вывод В.Я.Сергина [1983] об отсутствии ям в Юдиново, подтвер-ждая при этом его взгляд на единство структуры среднеднепровских поселений.

К 1992 г. Г.П.Григорьев и М.Д.Гвоздовер завершили исследование второго комплекса Ав-деевской стоянки (Авдеево–Новое). Он пред-ставлял собой овальный объект размером 30х15 м с крупными хозяйственными ямами и не-большими полуземлянками по периметру, лини-ей из 5 очагов по центральной оси, а так же мно-гочисленными, перекрывающими друг друга небольшими ямками на площадке внутри пери-метра. Жилой комплекс был рассечен мерзлот-ными структурами, что в ряде случаев усложни-ло понимание формы краевых ям и полуземля-нок [Гвоздовер, Григорьев, 1987; Григорь-ев,1983,1992, Grigoriev, 1995; ИА РАН, Р-1, №№ 8791, 9789, 10651, 10929, 11374, 13220, 14196, 14197, 15142, 16696, 17103]. Ближайшие анало-гии известны из Костенок 1, самого Авдеево и стоянки Зарайск [Амирханов, 2000]. Таким об-разом, раскопки еще раз подтвердили сходство планировки костенковско-авдеевских комплек-сов. У автора настоящего исследования, участ-вовавшего в раскопках Авдеево в течение 8 се-зонов, сложилось впечатление, что порой мерз-лотные структуры использовались человеком для сооружения краевых объектов комплекса.

Прерванные неожиданной смертью М.В. Воеводского раскопки в Пушкарях возобнови-лись в 1981 г. усилиями В.И.Беляевой. Её рабо-ты продолжаются с этого момента до настояще-го времени и уже дали интереснейшие результа-ты по различным направлениям исследования палеолита бассейна Десны, включая и пробле-матику палеолитических жилищ [Беляева, 2002]. К северо-востоку от знаменитого трех-очажного жилища в Пушкарях 1 была исследо-вано жилище, конструкция которого оказалась схожей с его секцией. «Малая жилая западина» (по терминологии Беляевой) 3х3 м занимала восточную часть раскопа V. По её краям распо-лагались вкопанные черепа (5 экз.) и кости ко-

нечностей мамонта. По мнению Беляевой все они служили упорами для внутренних подпо-рок, а не фундаментом стен, что в корне отлича-ет их от черепов в обкладке аносовско - мезин-ских жилищ. В центре располагался очаг. Окру-жали западину шесть ям с вбитыми костями мамонта и отдельные кости, вбитые в материк [Беляева, 2002, С.53-113]. В западной части рас-копа располагался «комплекс объектов внешне-го очага», включающий собственно очаг слож-ной конструкции (с вбитыми костями), зону эва-куации зольной массы и группу ямок и скопле-ний кремня и угля [Беляева, 2002 С.113-131; Па-ненкова, 1997]. По нашему мнению этот объект может быть остатками легкого наземного жи-лища. Описанные Борисковским три внешних кострища, связанных с трехочажным жилищем, по результатам раскопок Беляевой предстают выбросами зольной массы. В этой связи иссле-довательница делает вывод о том, что «трех-очажное жилище» Пушкарей 1 имело три входа и, по сути, было тремя плотно стоящими округ-лыми жилищами, аналогичными исследованной ею жилой западине [Беляева, 2002, С.136-138].

Если исследования стоянки Елисеевичи к началу 1980-х гг. практически замерли, то от-крытая Л.В.Греховой в 1979 г. новая стоянка Елисеевичи 2 принесла новые сведения о кост-но-земляной архитектуре. В 1980 г. исследова-ние небольшого сохранившегося от разрушения участка стоянки показало наличие сегмента ко-стно-земляной конструкции диаметром более 4 м. Выкладка из костей, скорее всего, окружала жилое пространство наземного утепленного жилища сходного с жилищами Юдиново, отчас-ти разрушенного мерзлотой [Грехова, 1985б; Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 1997].

С 1992 года К.Н.Гаврилов возобновил рас-копки стоянки Хотылево 2. В течение несколь-ких сезонов изучалась периферия поселения, что принесло сведения, важные для понимания структуры данного поселения и особенностей жилых объектов, входящих в его состав. Во-первых, удалось отвергнуть предположения За-верняева о наличии в раскопе 11 следов назем-ного шалашеобразного жилища из ребер ма-монта. Наши наблюдения на месте данного ко-стного скопления в 1994-96 гг. свидетельствуют о том, что участок был переувлажнен и вряд ли мог быть местом обитания людей. В 1997-99 гг. К.Н. Гаврилов выявил углистое пятно овальной формы, а в его пределах – округлое скопление

82

минеральной краски и много каменных изделий – вероятно следы легкого наземного жилища.

Раскопки стоянки Быки 1 произведены на-ми в 1996-99 гг. Изучены следы полуземлянки и трех наземных жилищ. Остатки полуземлянки представляли собой котлован диаметром около 5 м и глубиной около 1 м, с центральным очагом. Можно полагать, что утепленная полуземлянка возвышалась не более чем на метр над поверх-ностью. Об этом свидетельствует и форма сте-нок – в нижней части они вертикальны, а в верхней слегка наклоняются к центру. Таким образом, реконструируется куполообразная яранга. Изнутри свод могли поддерживать дере-вянные опоры, упиравшиеся в неглубокие ямки и во вбитую в грунт большую берцовую кость мамонта. Свод, вероятно, представлял собой конструкцию из жердей, обтянутую шкурами, придавленными крупными костями. На неё был нанесен утеплитель – слой сохранившегося в виде прослойки в заполнении глинистого грун-та. Небольшая высота и обтекаемость такого жилища способствовали оптимальной защите от северных и долинных ветров и снижению те-плоотдачи в окружающее пространство. Приме-чательно наличие двух входов. Первый был свя-зан с южной стороной жилища и читается по трем ступеням. Сохранность заставляет думать об укреплении супесчаных уступов и стенок плетеным каркасом. Второй вход представлял собой углубленный 0,5 м в материк «лаз», тяну-щийся к западу на 1,5 м и заканчивающийся расширением со ступенями. Согласно типоло-гии Рогачева, жилище Быков относится к алек-сандровско-тельманскому типу. С жилищем Тельманской стоянки полуземлянку из Быков объединяет и наличие глубокой колоколовидной ямы под центральным очагом [Рогачев, Анико-вич, 1984; Чубур, 2001]. Кроме утепленного жи-лища в Быках 1 отмечены три скопления куль-турных остатков, интерпретированные, как сле-ды наземных сезонных легких жилищ.

Среди аналитических исследований но-вейшего времени по проблемам типологии жи-лищ и структуры поселений отметим серию ра-бот В.Я.Сергина, обобщающую работу З.А. Аб-рамовой, статьи К.Н.Гаврилова и Ф.М. Завер-няева, раскрывающие альтернативные взгляды на планиграфию и структуру стоянки Хотылево 2 и, наконец, коллективную монографию о сто-янке Елисеевичи. Кратко рассмотрим их основ-ные результаты.

В.Я.Сергин, ранее акцентировавший вни-мание преимущественно на костно-земляных жилищах и структуре поселений «среднеднеп-ровского типа», продолжая исследования, уде-лил внимание детальному рассмотрению кос-тенковско-авдеевских комплексов и другим ти-пам жилищ на памятниках «восточного гравет-та». Первый очень важный для наших дальней-ших построений его вывод, уже был упомянут ранее, и гласил, что костенковско-авдеевские комплексы, традиционно реконструировавших-ся, как огромные многоочажные дома с «при-стройками» жилого и хозяйственного назначе-ния, являются не отдельными жилищами, а ана-логами самодостаточных поселений иного типа [Сергин, 1987а]. Во-вторых, детальное рассмот-рение особенностей размещения культурных остатков в первом жилом комплексе Костенок 1 позволило Сергину [1998, С.163-166, Рис.10-12] дать свой аргументированный вариант реконст-рукции центральной части жилого комплекса в виде узкого и длинного многоочажного жилища. Анализ и сопоставление друг с другом осталь-ных жилищ на стоянках «восточного граветта» оказались непродуктивными и не позволили сделать серьезных выводов. Восприятие костен-ковско-авдеевских комплексов, как отдельных поселений с одной стороны, и подробное изуче-ние структуры среднеднепровских поселений с другой, привели В.Я. Сергина [1988] к необхо-димости решения задачи по классификации па-леолитических поселений на территории СССР, включая и ряд деснинских памятников. А.Н. Ро-гачев и М.В.Аникович [1984, С.189] утвержда-ли, что для классификации палеолитических поселений, как правило, имеется недостаточный объем материала и почти ни одно поселение не может быть рассмотрено, как единое целое, по-скольку крайне малое число памятников иссле-довано на полной площади. В.Я. Сергин [1988, С.6] для реализации этой задачи выбрал выде-ляющиеся из общего массива стоянки с жили-щами, а затем рассмотрел наиболее важные и информационно обеспеченные классификаци-онные аспекты: 1) расположение поселений на местности; 2) форму поселений; 3) сезонную приуроченность поселений. Из Деснинских по-селений в матрицу вошли Мезин, Супонево, Авдеево, Елисеевичи, Юдиново 1 и 3, Пушкари 1 и Тимоновка 1 и 2. Расположение поселений на местности по Сергину рассмотрено нами в третьем разделе настоящего исследования, здесь

83

же мы коснемся того, что касается собственно структуры поселений. Единственное, что следу-ет здесь отметить, это разработанную Сергиным классификацию поселений по ветрозащите. Форма поселений по Сергину – взаимораспо-ложение жилищ. Им выделены следующие ви-ды планировки: 1) свободная (кажущаяся слу-чайной); 2) дугообразная; 3) линейная; 4) оваль-но-замкнутая; 5) случайная. Этот раздел работы представляется не вполне убедительным по причине, названной А.Н.Рогачевым и М.В. Ани-ковичем и упомянутой нами выше. Если, к при-меру, с овально-замкнутой планировкой костен-ковско-авдеевских комплексов все относительно ясно, то в остальных случаях возникают резон-ные вопросы. Во-первых, все ли объекты (по крайней мере, жилища) учтены, во-вторых, все ли учтенные объекты существовали синхронно? Без ответа на них разговор о типологии плани-ровки теряет смысл, равно как построение хро-нологии возникновения различных типов. Меж-ду прочим, согласно представлениям Сергина [1988, С.9], развитие планировки шло в направ-лении «последовательной попытки установить контроль над участком местности, выбранном для поселения». В таком случае наиболее позд-ней формой поселений должны быть замкнутые костенковско-авдеевские комплексы, что проти-воречит современным знаниям о хронологии верхнего палеолита. Наиболее убедительным и плодотворным, на наш взгляд, стал анализ се-зонной приуроченности поселений. Для реше-ния этой задачи Сергин использовал матрицу разнообразных признаков, которые могут свиде-тельствовать о присутствии или непрерывном пребывании людей на поселении в тот или иной сезон, о сезонной приуроченности объектов охоты, согласно археозоологическим данным. В частности, круглогодичным признаны деснин-ские поселения Елисеевичи, Юдиново 1, Мезин. Не вполне ясно, почему исследователь игнори-ровал изученные на значительных площадях поселения бассейна Десны, как Авдеево, Пуш-кари 1 и, наконец, Чулатово 2. В заключение своей работы Сергин наметил пути дальнейше-го исследования: 1) классификация поселений по культурному признаку (достаточно ли одно-культурные поселения своеобразны по отноше-нию к инокультурным); 2) классификация в за-висимости от основных направлений хозяйст-венной деятельности обитателей поселения [1988,С.17-18]. Итогом работы В.Я.Сергина ста-

ла докторская диссертация на тему «Палеолити-ческие поселения Европейской части СССР (памятники с жилым обустройством)» [1992].

Свой подход к проблеме типологии посе-лений палеолита в бассейнах Десны и Днепра нашла американская исследовательница О. Соф-фер. Ею выделено семь видов памятников, раз-битых по сезонности на три группы. К теплому сезону относятся стоянки-мастерские, лагеря охотников и лагеря собирателей. К холодному сезону О.Соффер относит охотничьи базовые лагеря и комплексные базовые лагеря. К обоим периодам были отнесены обычные базовые ла-геря [Soffer, 1985]. Данная классификация пред-ставляется громоздкой и спорной. Сезонности памятников палеолита бассейнов Десны и Днепра Соффер [1993] посвятила также статью, в которой с помощью так называемых «индек-сов разнообразия» охотничьей фауны исследо-вательница пыталась определить сезонность ря-да поселений, в числе которых Мезин, Супоне-во, Хотылево 2, Чулатово 1 и 2, Елисеевичи, Юдиново и др. Получилось, что ни одна стоянка не была заселена круглый год. Таким выводам, однако, противоречат факты, учтенные при ана-лизе сезонности В.Я. Сергиным. Несмотря на увлечение статистическими методами, пренеб-режение элементарной логикой местами сдела-ло работу неубедительной. Представляется не-целесообразным и выделять лагеря собирателей, под которыми подразумеваются «мамонтовые кладбища» со следами посещения их человеком. При таком подходе к древним поселениям сле-довало бы относить поле, где осталось поло-манное рало, или место потери наконечника стрелы. О несовершенстве типологии говорит и наличие «аномальной» стоянки Хотылево 2, не уложившейся в её «прокрустово ложе».

Работа З.А.Абрамовой [1997] посвящена критическому анализу имеющихся источников по аносовско-мезинским жилищам из костей мамонта в свете новых сведений, полученных при исследованиях третьего и четвертого жи-лищ в Юдиново. Рассмотрены основные пара-метры аносовско-мезинских жилищ: размеры, количество и качественный состав использован-ных костей, углубленность пола, форма, особые детали конструкции, расположение входа, нали-чие очага. В результате их анализа Абрамова от-метила следующие тенденции: 1) намечаются общности для жилищ, расположенных на одном поселении; 2) в меньшей степени могут по ряду

84

признаков быть признаны сходными жилища разных поселений, в частности к Юдиновским жилищам признаны наиболее близкими костно-земляные дома из Костенок 2 и Мезина; 3) под-тверждается правота Рогачева в выделении это-го наиболее выразительного типа палеолитиче-ских жилищ [Абрамова, 1997, С.61-62]. К сожа-лению, при анализе не были учтены сведения по таким ключевым объектам бассейна Десны, как первое жилище из Мезина и жилище из Супо-нево, хотя сведения о них были уже выверены и опубликованы В.Я.Сергиным [1979, 1987б].

Несомненно, одним из ключевых памятни-ков бассейна Десны является стоянка Хотылево 2. Те, кто относил Хотылево 2 к виллендорфско-костенковскому культурному единству, надея-лись увидеть на планах знакомые линии очагов, большие хозяйственные ямы и полуземлянки. Отсутствие этих элементов на поселении вызы-вало недоумение у специалистов. Почти одно-временно вышли в свет посмертная публикация Ф.М.Заверняева [2000] и статья К.Н. Гаврилова [1998]. Заверняев, подводя итоги своим исследо-ваниям, писал: «вскрытая площадка по своей планировке и внутренним конструкциям пред-ставляет довольно редкое и оригинальное, если не совсем новое, явление в известной нам строительной практике палеолитического чело-века. Исследованные здесь два зольника с хоро-шо утрамбованной поверхностью, по его мне-нию, не что иное, как остатки полов зимних жи-лищ. Вокруг центрального «зольника А» в не-сколько рядов располагались очаги с обособлен-ными приспособлениями и навесами, какие-то небольшие наземные сооружения для летних условий жизни, кладовки и хранилища хозяйст-венно-бытового и культового назначения.… Хо-тылевская жилая площадка в значительной мере отличается от других, известных науке, палео-литических площадок» [Заверняев, 2000]. К.Н. Гаврилов, проанализировав по данным отчетов Заверняева структуру Хотылево 2 [Гаврилов, 1998], пришел к выводу, что тот воспринимал памятник, словно на фотонегативе: зоны эвакуа-ции зольной массы из жилищ он счел следами двух обширных жилых сооружений. Ориенти-руясь на вбитые в землю кости, вкопанные че-репа мамонта, а также скопления минеральной краски и очаги и кострища, К.Н. Гаврилов выде-лил на изученной территории следы трех назем-ных сооружений, находящих, по его мнению, аналогии с малой жилой западиной Пушкарей 1.

Кроме того, он отметил несколько внешних оча-гов [Гаврилов, 1998, Рис.6], часть которых явно не была синхронна жилищам. К сходным выво-дам пришли и мы, анализируя распределение различных категорий костных останков мамонта по площади стоянки: внутри периметра, огра-ниченного ямками с вбитыми костями, встреча-ется крайне мало разрозненных зубов мамонта. Здесь их плотность не превышает 0,08 на м2 то-гда как в среднем она составляет около 0,3 на м2. Создается впечатление, что территория внутри периметра сознательно расчищена от разроз-ненных зубов и обломков костей. Плотность зу-бов резко увеличивается за периметром, пред-ставлявшим, на наш взгляд, закрытое жилое пространство. Особенно высока плотность зу-бов в скоплениях зольной массы, видимо яв-ляющейся выбросом из жилища – ок. 0,5 на м2.

Нельзя не остановиться на коллективной монографии, посвященной поселению Елисее-вичи. В ней Л.В.Грехова аргументировано от-вергла реконструкции жилищ, сделанные К.М. Поликарповичем [1968] и В.Я.Сергиным [1975], и собственные предположения о том что «золь-ник был центральной конструкцией стоянки» [Грехова, 1980, С.7] тоже. К сожалению, несмот-ря на детальное описание костно-земляных кон-струкций, новой реконструкции она не предла-гает, говоря лишь о возможном наложении не-скольких горизонтов обитания, нарушенных мерзлотой [Величко, Грехова, Грибченко, Курен-кова, 1997, С.121].

Теперь, рассмотрев и проанализировав ис-торию изучения жилищ и структуры поселений палеолита в бассейне Десны и изменений взгля-дов на них на протяжении более чем столетия, перейдем к изложению наших взглядов на дан-ную проблематику. Современные данные позво-ляют реконструировать не только элементы ма-териальной культуры и экономики первобытно-го общества, но и вплотную подводят нас к ис-тории первобытного общества,социальным осо-бенностям населения палеолита. Для того чтобы судить о дальнейших путях исследования дан-ной проблематики, мы должны для начала по-пытаться ответить на следующие вопросы: • насколько объективно мы выделяем жилища по археологическим материалам?

• устраивает ли нас на современном этапе су-ществующая типология жилищ палеолита?

• можем ли мы, основываясь на современной источниковой базе, судить о хронологическом

85

распределении различных типов жилищ в па-леолите бассейна Десны?

• имеют ли различные типы жилищ жесткую связь с конкретными археологическими куль-турами палеолита (читай – с определенным первобытным социумом)?

• есть ли поселения, о структуре жилой пло-щадки которых можно полноценно судить?

Этнографическое определение жилища, к сожалению, немногим может помочь, если, ру-ководствуясь им, мы попытаемся выделить ос-татки жилищ на древних человеческих поселе-ниях. Ведь в этом случае мы имеем дело не с жилищем, как таковым, а с составляющей куль-турного слоя – геоархеологического объекта, сформировавшегося под воздействием совокуп-ности антропогенных и природных факторов. Но имеются и определения палеолитического жилища (точнее – его следов), опирающиеся не на этнографические, а на археологические кри-терии. Такое определение дал А.Н.Рогачев. Сле-ды жилища, по его мнению, это «скопление культурных остатков, сгруппированных вокруг преднамеренно устроенного очага или группы очагов. На местах древнейших жилищ вместе с линзой культурного слоя, обычно над ней и по ее окраинам, сохраняются остатки строитель-ных материалов в виде камней, каменных плит, костей мамонта и крупных костей других жи-вотных. Люди палеолита строи жилища типа полуземлянок и часто использовали землю для утепления стен и кровли. Таким образом, после разрушения жилища культурный слой, запол-нявший яму-основание дома, оказывался погре-бенным под развалинами, что и обеспечивало сохранность его и некоторой части строительно-го материала» [Рогачев, 1964, С.5].

В настоящее время известно, что очаг не является обязательной деталью интерьера древ-них жилищ – часто отопление осуществлялось жировыми лампами, а в течение тёплого сезона могло вообще становиться ненужным. Кроме того, далеко не все жилища были углубленными в землю, а это значит, что определение А.Н. Ро-гачева чересчур конкретизировано, из-за чего не охватывает всех возможных вариантов. Что же остается от определения? Примерно следую-щее: «Скопление культурных остатков, часто с остатками строительных материалов в виде камней, каменных плит, костей мамонта и круп-ных костей других животных по краям и над ним». Достаточно ли его для того, чтобы выде-

лить при раскопках остатки жилищ? Ведь, исхо-дя из урезанного определения, к каждому лока-лизованному в пространстве участку насыщен-ного культурного слоя мы должны относиться, как к возможным следам жилища и делать окончательный вывод, ориентируясь уже на конкретную ситуацию. Наиболее распростране-ны и при этом наиболее трудно интерпретируе-мы в пределах культурного слоя легкие назем-ные палеолитические жилища. А.Леруа - Гура-ном на базе исследований мадленской стоянки Пенсеван была разработана модель жилищ это-го вида с очагом и несколькими зонами с раз-личной концентрацией находок – зоной домаш-ней деятельности, резервной зоной (спальные места), зонами ближней и дальней эвакуации и отдельных находок – то есть зоны разлета, раз-носа материала [Leroi-Gourhan, 1984]. Такая мо-дель помогает выделять в культурном слое сле-ды легких наземных построек, однако и это да-леко не единственный вариант. Так Л.Бинфорд, основываясь на собственных исследованиях, считает, что веерообразный разнос находок у очага, говорит о том, что сам очаг находился под открытым небом, а концентрация находок в жи-лище должна носить иной характер [Binford, 1983]. Наконец, как уже говорилось, нельзя ут-верждать, что очаг – непременный атрибут лег-кого наземного жилища. Часто ли имеются оча-ги внутри переносных чумов и летних яранг се-верных народов? Такие сооружения можно вы-явить исключительно по ограниченным по площади, резко выделяющимся среди окруже-ния участкам насыщенного культурного слоя. Иными словами, нет и, видимо, не может быть четкой методологии выявления остатков легких наземных сооружений. Все сказанное означает, что многие жилища, в особенности легкие на-земные, на исследованных раскопками стоянках палеолита, вероятно, остаются нераспознанны-ми. Распознать их можно подробно анализируя результаты полевых исследований по архивным материалам и коллекциям. Но из этого не следу-ет, что имеются какие-либо сомнения относи-тельно правомерности выделения уже извест-ных жилищ. Такого рода сомнения существуют лишь касательно типологической атрибуции.

А.Н.Рогачев, систематизировав сведения о раскопанных к моменту написания его работы древнейших жилищах Русской равнины, выде-лил ряд устойчивых типов [1964, 1970]. Типоло-гия была удобна, однако в процессе исследова-

86

ний накопились факты, не укладывающиеся в рамки устоявшейся схемы (кстати, сам Рогачев настаивал на предварительном её характере: Ро-гачев, Аникович,1984, С.189). Работы В.И. Бе-ляевой в Пушкарях выявили новое жилище, конструкция которого оказалась сходной с сек-цией знаменитого трехочажного «дома», раско-панного и реконструированного П.И. Борисков-ским. «Жилая западина» с центральным очагом имела размер ≈ 3х3 м, по краям располагались вкопанные черепа и кости конечностей мамонта, служившие упорами для внутренних опор, а не фундаментом стен, что в корне отличает их от черепов в обкладке аносовско-мезинских жи-лищ. Окружали западину 6 ям с вбитыми костя-ми мамонта и отдельные кости, вбитые в мате-рик [Беляева, 2002, С.53-113]. Объекты, описан-ные Борисковским как три внешних кострища у трехочажного жилища, по результатам раскопок Беляевой предстали как зоны эвакуации зольной массы. На основании этого сделан вывод, что «трехочажное жилище» имело три входа, и бы-ло de-facto тремя плотно стоящими округлыми жилищами, аналогичными вновь открытой [Бе-ляева, 2002, С.136-138]. Жилищу из Пушкарей не находится места в типологии Рогачева. Если Пушкаревское «многоочажное жилище» стало тремя одноочажными, то в длинных жилищах нижнего слоя Костенок 4 очаги расположены столь плотно, что реконструкция в виде ряда со-прикасающихся одноочажных хижин невоз-можна. Александровско-Пушкаревский тип распался. Исчез и Александровско-Тельманский тип: жилища верхнего слоя Костенок 4 имеют больше черт сходства с Аносовско- Гмелински-ми, а не с капитальной полуземлянкой Тельман-ской стоянки. Характер культурного слоя [Рога-чев, 1955, С.21-33 Рис.6, 8] позволяет считать, что жилые западины лишь местами преднаме-ренно углублены человеком. Нет места в типо-логии Рогачева и для сооружений Елисеевичей.

Нам представляется, что типология должна быть многоуровневой. Учитывая следы обита-ния в гротах (Новгород-Северский и др.) для на-чала следует разделить жилища Русской равни-ны на искусственные сооружения и обустроен-ные естественные убежища.

В.Я.Сергин [1987] счел костенковско- авде-евские комплексы самостоятельными поселе-ниями, но не отверг и их восприятия, как огром-ных жилищ со сложной структурой. Назовем это явление «жилища-поселения». Их антипод –

«элементарные жилища» с прилегающими хо-зяйственными структурами. Их на поселении, как правило, несколько. «Длинные дома» Алек-сандровской стоянки с десятками очагов не мо-гут быть отнесены к «элементарным жилищам». Их размеры (35х5 и 23х5,5 м) сопоставимы с многоочажным сооружением верхнего слоя Костенок 1 – 25х3 м [Сергин,1998, Рис.11,12]. Нет убедительных доказательств синхронности «длинных домов» Костенок 4. Их, как костен-ковско-авдеевские комплексы, следует считать «жилищами-поселениями». По нашим пред-ставлениям, Александровский тип – это «усе-ченный» костенковско-авдеевский, лишенный обрамления из углубленных объектов. Еще один тип «жилищ-поселений» представлен в Елисее-вичах, где небольшие полуземлянки с костно-земляными конструкциями (из раскопок В.Д. Будько и Л.В. Греховой и раскопа 1935 г. К.М. Поликарповича) как в Костенках и Авдеево об-рамляют жилую площадку поселения [Величко, Грехова и др., 1997]. Протяженность площадки, ограниченной ямами-землянками с запада на восток более 20 м (точнее судить трудно, ибо ка-кие-то объекты с множеством костей мамонта были размыты рекой в XIX в.). Вписывается в «овал» яма, интерпретированная К.М. Поликар-повичем, как «спальная», с которой, судя по опубликованному плану [Поликарпович, 1968, вклейка] связаны крупные кости мамонта. Эта ранняя структура перекрыта горизонтом обита-ния связанным с «зольником» из раскопов 1935 и 1948 гг., находящим аналогии в Хотылево 2 и Пушкарях. Во всех случаях это зона эвакуации очажной массы и мусора из жилищ – свидетель-ство стереотипа бытового поведения. Именно из-за наличия более позднего горизонта обита-ния не наблюдается четкой границы распро-странения культурного слоя на исследованной площади. В нижнем горизонте наблюдается структура, похожая на костенковско-авдеевский комплекс, лишенный центральной линии оча-гов. По мнению В.Я.Сергина [1998] такая линия отсутствовала и в комплексе Авдеево-Старого. Если так, то Авдеево-Ст. ближе к Елисеевичам, чем остальные костенковские комплексы.

В типологии элементарных жилищ глав-ным критерием может быть широкое использо-вание или, напротив, отсутствие крупных костей мамонта в конструкции. Но применение костей в различных сооружениях неодинаково. В Пуш-карях 1 и Хотылево 2 это отдельные вкопанные

87

черепа и вбитые в грунт кости конечностей ма-монта, служившие опорами для конструкции перекрытия. В Мезине, Юдиново и др. из костей мамонта созданы сложные архитектурные кон-струкции. Фундамент из черепов мамонтов, вко-панных по кругу, служил основой перекрытия из лежащих на жердях и (или) связанных ребрах и придавленных плоскими костями шкур. И.Г. Шовкопляс [1965] называл эти варианты соот-ветственно «ранним» и «развитым» типами среднеднепровских жилищ. Учитывая датиров-ки, мы могли бы с этим согласиться, однако нельзя проследить и доказать генетическую связь первых и вторых. Поэтому предложены дефиниции в традициях А.Н. Рогачева: 1) Пуш-каревский тип; 2) Аносовско-Мезинский (Юди-новский) тип (традиционное наименование по Рогачеву; дублирующее предложено нами, по-скольку впервые жилища этого типа распознаны в 1947 г. К.М.Поликарповичем в Юдиново, а не в Аносовке и Мезине). Делить каждый тип на углубленные и неуглубленные жилища не имеет смысла. И жилая западина в Пушкарях 1, и уг-лубленный пол в третьем жилище Юдиново на-ходятся лишь на 20–30 см ниже древней днев-ной поверхности. Такое углубление могло воз-никнуть при выравнивании пола, при вытапты-вании, и даже при регулярном удалении из жи-лища мусора и золы вместе с частью материка. Вывод подтверждают наши многолетние актуа-листические наблюдения за установкой пала-точного лагеря Хотылёвской экспедиции, где столовая с земляным полом постепенно транс-формировалась из наземного сооружения в уг-лубленное. Степень углубленности могла быть связана с наличием и глубиной залегания вечной мерзлоты: подтаивающую грязь из сооружения следовало регулярно удалять, что не могло не приводить к «погружению» пола. Напротив, ос-новной признак, разделяющий элементарные жилища, построенные без широкого примене-ния костей – именно отношение уровня пола к уровню древней дневной поверхности. Углуб-ленность, при прочих равных параметрах (четко локализованная округлая в плане форма, диа-метр 5-6 м, центральный очаг), отличает Тель-манский тип от Аносовско-Гмелинского. Можно ли объединить их? Видимо, это было бы невер-ным шагом. Локкальная или небольшое пони-жение уровня пола порой характерно и для гме-линских жилищ, особенно если мы включим сюда верхний слой Костенок 4. Полуземлянки

же Тельманского типа углублены более чем на 0,7 м. и имеют почти вертикальные стенки. Сильное углубление пола – их неотъемлемая конструктивно-архитектурная деталь. Утвер-ждения о принадлежности к одной археологи-ческой культуре Гагарино и костенковско- авде-евских памятников заставляли искать аналогии в системе домостроения. По Рогачеву, жилище Гагарино – это сочетание костенковско- авдеев-ских полуземлянки и ямы-кладовой с округлым углубленным жилищем. Отсюда родилась идея «встроить» объект, подобный Гагаринскому, в структуру I-го комплекса Костенок 1 [Рогачев, Аникович, 1984, С.190], отвергнутая современ-ными исследователями [Сергин, 2003]. В дейст-вительности материальная культура Гагарино ближе к Хотылево 2, а ближайшую аналогию жилища Гагарино нам удалось исследовать на стоянке Быки. Оба сооружения (Быки и Гагари-но) имеют в основе углубленное до метра округ-лое помещение с центральным очагом [Тарасов, 1979; Чубур, 2001]. Оба жилища являются вари-антами Тельманского типа. Наземные «тамбу-ры» обложенные костями мамонта, имеются и в некоторых жилищах Юдиново.

Не вошли в типологию А.Н.Рогачева эле-ментарные легкие наземные жилища, сходные с чумами северных народов. От аносовско- гме-линских их отличают отсутствие центрального очага, меньшая площадь и размытость пятна культурных остатков на месте жилища. Чем больше сезонов существует поселение, тем в большей степени сезонные следы таких жилищ перекрывают друг друга, превращаясь в протя-женную область насыщенного культурного слоя. И все же вычленить такие объекты удается. Примеры – следы жилища в Чулатово 2 [Вое-водский, 1952; Леонова, 1977], три пятна куль-турных остатков в Быках [Чубур, 2001] и др. Следуя традиции, назовем тип Чулатовским.

Предложенная типология палеолитических жилищ обобщена в Таблице 6. Что касается ти-пологии поселений, проблема эта была рас-смотрена ранее, здесь мы отметим только то, что далее будем вести речь исключительно о долго-временных базовых поселениях. После рас-смотрения предложенной типологии резонно поставить вопрос: является ли определенный тип жилища особенностью той или иной архео-логической культуры? Важно также понять, яв-ляются ли выделенные типы жилищ относи-тельно синхронными или же сменяют во време-

88

ни друг друга в определенном порядке, как ут-верждали многие сторонники стадиального под-хода к истории палеолитического общества? Начнем с культурной принадлежности. Если Костенковско-Авдеевский тип жилища- поселе-ния можно вполне определенно привязать к ши-роко известной и самобытной костенковско-авдеевской культуре, то с остальными типами жилых сооружений дело не обстоит столь глад-ко. Такие типы как Александровский и Елисее-вичский оказываются представленными лишь одним поселением каждый, при этом и матери-альная культура каждого из этих поселений не находит достаточно полных аналогий в рас-сматриваемом регионе.

Таблица 6. Типология жилищ верхнего палеолита Восточной Европы

Искусственные Естест-венные

Жилища-поселения Элементарные жилища

гроты, пещ

еры

Костно-земля-ные

без широкого применения костей

Углуб-ленные

Наземные

с централь-ным очагом

без очага

Костенковско

-Авдеевский тип

Александровский

тип

Елисеевичский тип

Пуш

каревский тип

Аносовско

-Мезинский

(Юдиновский)

тип

Тельманский тип

Гмелинский

тип

Чулатовский тип

Новгород-Северский тип

Единственные в своем роде по материаль-ной культуре памятники, как Тельманская сто-янка (Костенки 8-1) и Александровская стоянка (Костенки 4-1) из бассейна Дона, объединены лишь типом жилища. Точно такой же тип жи-лищ выявлен нами в Быках 1, а С.Н. Замятни-ным и Л.М. Тарасовым в Гагарино на Дону [Та-расов, 1979; Чубур 2001]. Быки отнесены нами к мезинской археологической культуре, а Гагари-но традиционно считается близким с одной сто-роны к Костенкам 1 и Авдеево, а с другой – к Хотылево 2. Деснинские стоянки Хотылево 2 и Пушкари 1 со сходными типами жилищ также

памятники разнокультурные, хотя и относящие-ся к единому кругу восточного граветта. То же можно сказать о Мезинской стоянке, Юдиново, Аносовке 2 с костно-земляными жилищами аносовско-мезинского типа. С другой стороны в рамках одной археологической культуры воз-можно наличие на разных поселениях разных типов долговременных жилищ. В качестве при-мера можно привести мезинскую культуру. Если на Мезинском поселении, а также, судя по всему в Супонево и Борщево 1, имели место костно-земляные конструкции, то в Быках, атрибутиро-ванных нами как один из памятников данной культуры – типичная Тельманская землянка. Ве-роятно, выбор типа сооружения зависел и от на-личия строительного материала. В Быках источ-ника костей мамонта, видимо, не имелось. На-личие на одном поселении разнотипных жилищ также не должно вызывать удивления. Так, в Быках сосуществовали тельманская полузем-лянка и легкие наземные жилища. Есть тому эт-нографические аналогии. Размещение на одном поселении жилищ, предназначенных для двух сезонов – зимнего и летнего – характерно для современных народов Севера [Кабо, 1986]. Есть ли смысл привязывать те или иные типы жилищ к определенной археологической культуре, если ряд культур выделен по 1-2 памятникам?

Такие «общности» являют собой лишь вы-рванный из хронологической непрерывности культурно-исторический срез. Но может быть тогда разные типы жилищ – это этапы опреде-ленного эволюционного процесса? Если не вы-зывает сомнений, что искусственные сооруже-ния появились позже естественных убежищ, то вопрос по поводу относительной древности жи-лищ-поселений и элементарных жилищ не на-ходит ясного и однозначного ответа. Когда дати-ровка древних поселений базировалась исклю-чительно на типологии, все казалось ясным. Как мы помним, П.И.Борисковский [1953] считал, что простые округлые жилища предшествовали длинным многоочажным жилищам, возникши-ми при их слиянии, группировке. Однако при-менение методов естественных наук серьезно изменило подход к ситуации. Датировки памят-ников начали производиться по их положению в толще осадочных пород. И тут выяснилось, что многие многоочажные комплексы и одноочаж-ные жилища синхронны. Первые вовсе не выте-кают из вторых [Рогачев,1953]. Говорить о жест-кой связи типов жилищ с археологической куль-

89

турой не приходится, хотя некоторые типы были порой предпочтительны для той или иной куль-туры. То же самое можно сказать и об отсутст-вии закономерностей в хронологическом рас-пределении типов жилых сооружений в палео-лите. К аналогичным выводам пришли З.А. Аб-рамова и А.А.Синицын [2002,С.167]. Вероятно, грань между жилищами - поселениями и груп-пами элементарных жилищ в поселках палеоли-та также проходит не в плоскости хронологии.

В базовые функции жилища по Ю.Н. Ла-пину входят: защита от внешних условий (включая информационную защиту); труд, куль-тура, отдых; воспитание детей; осуществление физиологических процессов; хозяйственные процессы; социальное общение [Лапин, 1998]. Интересно, что каждая из функций имеет в большей или меньшей степени социальную ок-раску, включая и основную функцию любого человеческого жилья – защиту от внешних ус-ловий, если рассматривать её как информацион-ную защиту, то есть если граница жилища явля-ется гранью, проходящей между понятиями «свой–чужой». Особенностью размещения эле-ментарных жилищ на площадке поселения яв-ляется то, что они вместе никогда не образуют собой замкнутого, отгороженного от окружаю-щего мира пространства. Это одно из основных отличий от жилищ-поселений, объединяющих очаги и полуземлянки в плотные, замкнутые на себя группы. Какова причина этого явления? Попробуем поискать решение проблемы в сфере взаимоотношений древних социумов.

Развитая пора верхнего палеолита на боль-шой части Восточной Европы совпадает с таким явлением, как граветтийский эпизод. В это вре-мя из центральной Европы на территорию Рус-ской равнины расселились носители новых тра-диций в обработке камня и кости. Часть из них получила название костенковско-авдеевской культуры. Такая миграция не была единовре-менной, напротив – она растянулась на тысяче-летия. Наиболее логичным представляется свя-зывать ее с постепенным выходом из стрессовой ситуации популяции мамонтов в Центральной Европе и последующим продвижением их мно-гочисленных растущих стад в Восточную Евро-пу по долинам крупных рек. Мамонт был осно-вой экономики следовавшего за ним централь-ноевропейского населения [Чубур, 1993, 1998]. Итак, создатели костенковско-авдеевских ком-плексов не являются автохтонным населением

центра Русской равнины. Богатая материальная культура Елисеевичской стоянки не находит аналогий нигде в пределах центра Русской рав-нины, кроме памятников восточного граветта. Обильная и своеобразная обработанная кость, наличие реалистичной женской статуэтки и ста-туэтки мамонта – все это напоминает скорее центральноевропейские памятники, такие, как Павлов, Дольни Вестонице. Не случайна и ана-логия, проведенная Л.В.Греховой [1980] между елисеевичскими полуземлянками и малой полу-землянкой стоянки Павлов. Установить генети-ческую связь Елисеевичей с местными памят-никами пока не удалось, культурное своеобразие заставляет считать население стоянки пришлым, как и население костенковско-авдеевских ком-плексов. Весьма любопытна в интересующем нас аспекте характеристика относящейся к Александровскому типу жилищ-поселений сто-янка нижнего слоя Костенок 4 (лежит вне рас-сматриваемого нами Деснинского бассейна), данная А.А.Синицыным. «Среди граветтийских памятников здесь (в Костенках – А.Ч.) есть та-кие, которые, будь они найдены в Аквитании, ни у кого бы не вызвали удивления» [1997, С.61]. Иными словами, по мнению исследователя, по признакам материальной культуры мы имеем дело с типичным памятником «западного гра-ветта» - явления, распространенного на терри-тории Франции. С другой стороны, близких аналогий этому памятнику на Русской равнине нет [Палеолит Костенок,1982,С.83]. Налицо еще одна стоянка «пришельцев», хотя, конечно, вряд ли население длинных домов прибыло непо-средственно из Западной Европы.

Все пришлые группы населения должны были испытывать сходные неудобства, в том числе – проблемы психологического характера. Жизнь на чужой территории, в окружении ино-племенников (пусть до ближайших из них и бы-ли десятки километров) могли заставлять стре-миться к замкнутой, компактной планировке по-селения-жилища, дававшей ощущение надеж-ности, контроля над заселенным пространством. В этом смысле костенковско-авдеевские ком-плексы в некотором смысле – прообраз острогов сибирских землепроходцев и фортов пионеров Северной Америки. Такой подход способен, на наш взгляд, объяснить невероятную в сравнении с другими археологическими культурами ста-бильность традиций не только домостроения, но и обработки кремня и кости у костенковско-

90

авдеевского населения на протяжении длитель-ного срока (согласно данным радиоуглеродного анализа речь идет об отрезке времени в 5-6 ты-сячелетий). Это – способ выживания и сохране-ния родоплеменного самосознания в чужерод-ной этносоциальной и этнокультурной среде. Что же касается расположения элементарных жилищ на поселениях палеолита, то можно ска-зать, что они расположены так, будто их обита-тели воспринимали свое поселение как часть окружающего их мира, а не противопоставляли себя ему. Итак, мы приходим к выводу, что жи-лища-поселения, по всей видимости, являются следами пришлых групп населения (причем прибывших из другого географического регио-на), группы же элементарных жилищ – это, в та-ком случае, остатки поселений местного, авто-хтонного населения. Поэтому П.И. Борисков-ский, утверждая, что «малые одноочажные хи-жины и длинные многоочажные жилища не представляли собой нечто противоположное друг другу» [Борисковский, 1977, С.41], на наш взгляд, не вполне прав. Представляли, причем на самом глубинном уровне – на социально - пси-хологическом. Такой вывод заставляет глубоко задуматься о том, является ли следами пришлого населения ключевой для Деснинского бассейна памятник – Хотылево 2. Ведь пока исследован-ная часть жилой площадки не обнаруживает там ничего, хотя бы отдаленно напоминающего кос-тенковско-авдеевские комплексы. Г.П.Григорьев [устн.сообщ.,1995] полагал, что произведения искусства и костяные орудия Хотылево 2 близ-кие к костенковско-авдеевским изделиям – не более чем результат заимствования. Г.В. Гри-горьева [2002г, С.64] высказала мнение об авто-хтонности развития палеолитической культуры бассейна Десны, считая местным, в том числе, Хотылевский палеолит. Подобной версии при-держивался и первооткрыватель памятника Ф.М. Заверняев [устн.сообщ., 1987].

Жилище, как мы уже говорили, с момента своего появления, несло не только утилитарную (убежище, укрытие), но и социальную функ-цию. Она двуедина, включает в себя воспитание детей и социальное общение. Какие свидетель-ства социальной функции жилищ палеолита Подесенья мы видим по археологическим ис-точникам? Начнем с того, что сооружение позд-непалеолитических жилищ требовало достаточ-но совершенных, согласованных форм органи-зации труда. Отличительная черта развалов кос-

тей на месте палеолитического жилища – «четко выраженная ритмика и симметрия в укладке костей… Значение такой симметрии, вероятно, разное в зависимости от места ее проявления. Она может иметь эстетический характер или обуславливаться производственными причина-ми. Нельзя также исключать возможность риту-ального значения симметричного и ритмичного расположения костей в сооружении, так как бы-товые и религиозные аспекты жизни и мышле-ния первобытного человека не были еще четко разграничены» [Гладких, 1999]. Жилища, несо-мненно, были зонами наиболее активного соци-ального общения, обмена опытом, информаци-ей. Об этом свидетельствуют данные этногра-фии, но четких археологических свидетельств этому мы могли бы и не обнаружить, если бы не одна из высших форм социального общения, основанная на религиозных чувствах. Жилища были и местами культовых отправлений их оби-тателей. Несомненно, в числе таких культовых действ и обрядов, проводившихся как на терри-тории поселений, так и непосредственно в жи-лых объектах, присутствовали музыка и танец. С.Н.Бибиковым доказано, что группа орнамен-тированных костей из второго Мезинского жи-лища – не что иное, как древнейший известный нам ударный музыкальный инструмент. Его кос-тяные резонаторы были настроены на разные частоты звука [Бибиков, 1978]. Среди находок в Авдеево особый интерес в этом плане представ-ляет орнаментированная трубочка из птичьей кости длиной 31 см. Вероятно, что это не иголь-ник (последний, как правило, намного короче), а духовный музыкальный инструмент – флейта [Гвоздовер, 1953]. Похожий инструмент обна-ружен Ф.М.Заверняевым при раскопках стоянки Хотылево 2 и экспонируется в Брянском крае-ведческом музее. Можно предположить, что не-которые элементарные жилища и участки жи-лищ-поселений принадлежали шаманам, колду-нам, игравшим в первобытном обществе одно-временно роль жрецов, целителей, и учителей, передающих накопленные предшественниками знания. В «доме шамана» могли проводиться какие-то фазы обрядов инициации. В простран-стве жилищ мы встречаем предметы и группы предметов, свидетельствующие о воспитании и обучении подрастающего поколения. Одним из основных способов развития ребенка является игра. В раскопе 5 в Хотылево 2 в пределах со-оружения, ограниченного вбитыми костями ма-

91

монта, были сложены рядом разноразмерные лопатки мамонта, волка, песца и птицы [ИА РАН, Р-1, №4935; Заверняев, 2001]. Это явно не случайное сочетание имеет, на наш взгляд, ско-рее игровое (закрепление понятия «больше–меньше»?), чем культовое значение. Многие кости с ритмичными насечками и нарезками, часто обнаруживаемые именно в пределах жи-лищ, могут быть следами обучения счету и про-стейшим математическим операциям. Как обу-чение или детское подражание можно расценить то, что на одних изделиях четкий орнамент явно выполнен опытным мастером, а на других (как правило – обломках, а не законченных изделиях) – подобие орнамента нанесено нетвердой рукой. Нельзя исключать того, что встречающиеся ми-ниатюрные формы кремневых орудий, анало-гичные обычным орудиям – не что иное, как детские игрушки, приучающие ребенка к ис-пользованию того или иного предмета в быту, а вовсе не особый тип «микроорудий». Жилище с момента возникновения являлось основной сре-дой для воспитания будущего члена общества, поскольку в отличие от животных, человек взрослеет не 1-2 года, а минимум 12-14 лет. Рас-тянутость формирования личности во времени и невозможность её воспитания вне обществен-ной среды являются одними из основопола-гающих черт, отличающих человека от осталь-ных животных. И именно жилище при наличии неблагоприятных природных условий в первую очередь обеспечивает возможность длительного воспитания человека в социальной среде. Про-должительное и тесное общение группы людей на поселении предполагало развитие социаль-ных связей, дальнейшую консолидацию перво-бытного социума. Вероятно, еще больше о древних социумах, в первую очередь – об их структуре, могли бы поведать не только и не столько жилища, сколько именно поселения в целом, точнее – особенности их структуры. Но при решении такой задачи необходимо задаться вопросом: вправе ли мы, основываясь на суще-ствующей источниковой базе, судить о структу-ре поселений. В целом, еще при анализе работы В.Я.Сергина [1988], мы уже пришли к неутеши-тельным выводам на этот счет. И все же имею-щихся данных в ряде случаев достаточно для попыток реконструкции некоторых особенно-стей социальной структуры палеолитического населения в бассейне Десны, то есть для оче-редного перехода от «чистой археологии» к со-

циальной истории первобытного общества. Но прежде чем перейти к попыткам решения по-ставленной проблемы, остановимся на вопросе отражения духовного мира человека в его жи-лых структурах.

Толчком к изучению духовного мира людей каменного века на территории нашей страны и, в частности, в Подесенье, послужили найден-ные в 1908 г. на Мезинской стоянке костяные «птички» и другие орнаментированные изделия. Вслед за этим в 1920-х гг. были открыты жен-ские статуэтки в Костенках и Гагарино, затем, в 1930-х – уникальные произведения искусства в Елисеевичах. Искусство палеолита Русской рав-нины уже в довоенные годы заняло прочное ме-сто в мировой культурной сокровищнице [Ефи-менко, 1931]. Накопленный к 1960-м гг. объем информации позволил уже не просто вводить в оборот новые находки, но и произвести анализ как искусства палеолита Русской равнины в це-лом, так и антропоморфной пластики. Две мо-нографии З.А.Абрамовой [1962,1966] поныне остаются основополагающими по данной про-блематике. Более популяризаторский характер в отношении палеолита, носят, на наш взгляд, ра-боты А.А.Формозова [1980] по первобытному искусству, хотя в них выдвинут ряд интересных концепций – например, наличие в отдельных культурах палеолита утилитаризма, подавивше-го искусство. Исследованию проблем палеоли-тического искусства посвящены также работы О.Н.Бадера, П.И.Борисковского, М.Д. Гвоздовер, В.Е.Ларичева. Одна из версий происхождения изобразительного искусства досконально рас-смотрена учеником Борисковского – А.Д. Сто-ляром [1985] в его фундаментальной моногра-фии. Его гипотеза становления изобразительно-го искусства как исторического процесса ус-ложнения символического действия остается в настоящее время основной в отечественной нау-ке, в противовес ещё господствующей на Западе доктрине «художественного ледникового чуда» - спонтанного возникновения искусства.

Наскальная живопись не получила распро-странения на Русской равнине по вполне понят-ным причинам. Однако о наличии живописи го-ворит наличие в культурных слоях целой палит-ры минеральных красок. Они были неотъемле-мой частью повседневного быта и, надо пола-гать, различных ритуальных действ. Наряду с окрашенностью слоя, на многих палеолитиче-ских памятниках часто наблюдаются ямки,

92

сплошь заполненные минеральной краской. Предположительно, это были специальные хра-нилища для красителей. Так, в кв.72 Авдеево-Старого обнаружена масса охры диаметром 30 см и мощностью 10см [Рогачев,1953]. В 1981-82 гг. в Авдеево-Новом исследовано образование большего размера, получившее название «крас-ное пятно», где среди ярко окрашенного запол-нения находились отборные кремневые и костя-ные изделия [наши набл.]. Окрашенность куль-турного слоя, включения минеральной краски, её следы на костях и изделиях встречены и на других поселениях палеолита бассейна Десны: Мезин, Елисеевичи, Юдиново, Супонево, Ти-моновка 2, Хотылево 2, Октябрьское 2-1, Курск 1 и 2, Пены, Быки 1 и 5. Долгое время, однако, не шло дальше констатации факта наличия краски в культурном слое. Как правило, сама она не бралась в коллекции, а лишь фиксировалась в дневнике и отчете, причем охрой её называли независимо от цвета. Во время раскопок 1920-40-х гг. в бассейне Десны учет и членение по цвету таких находок вел лишь К.М. Поликарпо-вич [ф.2, ЮКМ]. Лишь в 1980-х гг. исследовате-ли задались целью изучения древней палитры, способов её получения и химического состава. Отличный (и долго единственный в отечествен-ных изданиях) обзор использования, типов и способов изготовления красок в палеолите Рус-ской равнины дал Н.Д.Праслов, вначале – в виде вставки в главу коллективной монографии «Па-леолит СССР» [Рогачев, Аникович, 1984], а за-тем – в виде отдельной публикации [Праслов, 1992]. Для получения большинства минераль-ных красителей человек должен был освоить проведение окислительно-восстановительных химических реакций с природными соедине-ниями железа. Материалы, полученные нами в 1996-99 гг. при раскопках поселения Быки 1 в Посеймье дополняют данные Н.Д. Праслова. В Быках помимо участков окрашенного слоя, в жилой полуземлянке встречены многочислен-ные «очажки» с краской: темно-вишневой, красновато-бурой, желтой разных оттенков, чер-ной, светло-желтой, белой, охрой разных оттен-ков. Все они связаны с придонным заполнением полуземлянки. Такие «очажки» могут быть не просто случайными скоплениями или емкостя-ми с запасом краски. Так, на западном краю оча-га находилось скопление охры, помещенное в углубление, связанное с периодом до начала ис-пользования очага. Не исключено культовое

значение скопления: охра – символ огня и жизни – могла быть в этом случае магической заменой очага на период, пока жилище покинуто обита-телями. На месте одного из наземных жилищ, найден «карандаш» из железистой конкреции. Он мог обжигаться в костре до появления на по-верхности рыхлого гематита и использоваться при художественных работах.

Нельзя утверждать, что палитра первобыт-ного художника ограничивалась только пере-численными (уже немалыми) возможностями. Часть красок могла быть изготовлена на расти-тельной основе. Пример – красители на основе ольхи у современных северных народов, ис-пользующиеся при одновременном дублении и окраске шкур. Такие красители недолговечны, как и вся органика, и не становятся археологи-ческими объектами. Однако их наличие у па-леолитических людей, обладавших значитель-ными практическими познаниями и навыками получения всего необходимого из природной среды не вызывает сомнений. Охра и другие краски теплых тонов играли более важную роль для обрядов. Судя по этнографическим аналоги-ям, именно эти оттенки олицетворяли огонь, солнце и кровь – носитель жизни.

Очевидно, что широкую палитру красок использовали и при обрядах (например, при по-гребении), и в повседневной жизни. Вероятно, краску наносили на тело в качестве татуировки и защиты от кровососущих насекомых, на кожа-ные одежды и на сделанные из шкур стены жи-лищ как охранительные символы. Краской рас-писывали изделия, статуэтки, и, наконец, детали костяных конструкций древнейших архитектур-ных сооружений. Что же касается непосредст-венных следов применения красок в палеолите бассейна Десны, то наиболее ярким примером являются уже упоминавшиеся кости мамонта из Мезинского жилища, расписанные сложным геометрическим орнаментом [Шовкопляс,1965]. Это свидетельствует не только о наличии в ре-гионе следов первобытной живописи, но и о развитом абстрактном мышлении её создателей.

Устройство древних жилищ может многое рассказать о духовном мире его обитателей. Многочисленны факты культового назначения некоторых деталей первобытной архитектуры. Так, в первобытной архитектуре нашел яркое отражение культ черепов. Черепа различных животных часто венчали кровлю [Рогачев, 1957; Елинек, 1982]. Работы И.Г.Шовкопляса [1965] в

93

Мезине показали, что крышу одного из домов венчали оленьи рога, а другую украшал череп волка. В Авдеево-Старом у северного края зем-лянки «Г» вместе с провалившимися с кровли бивнями мамонта находился его череп, явно венчавший перекрытие [Рогачев,1953]. На кры-ше жилища стоянки Быки 1, исследованной на-ми, были установлены черепа мамонта, северно-го оленя, над основным входом – череп бизона, а чуть в стороне, над «зимним входом» – череп шерстистого носорога. На стоянке Хотылево 2 близ ямы 45 раскопа 7, служившей очагом, Ф.М. Заверняев выявил конструкцию из двух обрабо-танных черепов мамонта, близ которой распола-гались череп медведя и окрашенная коричневой минеральной краской отрезанная максилярная часть черепа росомахи. Все объекты располага-ются в пределах наземного сооружения, ограни-ченного вбитыми костями мамонта, в культур-ном слое которого присутствует большое коли-чество минеральной краски [ИА РАН, Р-1, № 5504]. Это, скорее всего, комплекс культового назначения, что не отрицает и одновременного использования его в качестве жилья. Нельзя ис-ключать простейшее объяснение этого явления: черепа олицетворяли наиболее удачные трофеи живших на стоянке охотников. Даже в таком случае не подлежит сомнению факт, что мы сталкиваемся с эстетическим осмыслением оформления жилища. И все же более вероятно, что черепа на кровле жилищ палеолита, равно как и в их фундаментах, несли сакральный смысл. По данным этнографии и археологии более позднего периода в основаниях множества славянских жилищ устанавливались черепа коня или быка. Вместо известного всем «конька» на крышу также часто ставились настоящие черепа лошадей или оленьи рога. Зачастую в качестве «жертвы» использовался череп давно умершего животного. Люди считали, что в таких черепах остается жизненная сила, способная отгонять зло [Байбурин, 1979]. Как знать, не зародились ли эти поверья еще в эпоху палеолита?

А.Д.Столяр [1985] иначе подошел к объяс-нению этого явления, объяснив его следующим образом: «Жилище, увенчанное головой из-бранного зверя, и, по-видимому, нередко по-крытое его же шкурой, скорее всего, символизи-ровало мифического первопредка, под защитой которого, словно в его чреве, протекала внут-ренняя жизнь общности, тотемистически объяс-нявшей свое происхождение». Необходимо от-

метить, что в художественном творчестве верх-непалеолитического человека, согласно А.Д. Столяру, зачастую в качестве самостоятельного компонента использовалось изображение от-дельных частей тела (голов, туловищ, рук) — по принципу «часть вместо целого». Таковы, на наш взгляд, «подвески-калачики» из мергеля, обнаруженные как при раскопках Авдеевской стоянки [Gvozdover, 1995; наши набл.], так и во время исследований стоянки Быки, и представ-ляющие собой изображения вульвы – «усечен-ный» образ женщины. Часто и поклонение жи-вотному переносилось на отдельные части тела: использование зубов в качестве амулетов-обере-гов, намеренное хранение черепов, хвостов, ла-пок. Ожерелья и подвески из зубов хищных жи-вотных (песец, реже – волк) отмечены в Хоты-лево 2, Авдеево, Елисеевичах и некоторых дру-гих памятниках Подесенья. Несколько черепов на кровле жилища в Быках и рога оленя и череп волка на Мезинских жилищах могут быть, в случае правоты А.Д.Столяра, свидетельством того, что еще не установился один тотемный вид. Иными словами, имел место политероте-изм: поклонение различным животным и, через них, разным мифическим первопредкам – «па-леолитическому пантеону», попытка получить через образы животных на крыше жилища оп-ределенные их качества и покровительство, за-щиту. Помещение на одном жилище нескольких черепов может означать набор тотемов входя-щих в общность семей, проживавших под одной крышей. В качестве косвенного подтверждения представлений людей палеолита о первопред-ках-животных можно привести находки в пре-делах жилищ бассейна Десны разнообразных скульптурных изображений (Табл.7).

Таблица 7. Зооморфная скульптура Деснинского бассейна

Вид К-во Памятники Мамонт 3 Авдеево(2) Елисеевичи (1) Носорог 1 Быки Лошадь 1 Авдеево Сурок 1 Быки Птица 3 Быки (2), Юдиново (1) Рыба 4 Елисеевичи Всего: 13 Наиболее популярным объектом, вдохнов-

лявшим древнейших художников бассейна Дес-ны, как и на Дону и в Центральной Европе, был мамонт. Часты изображения птиц. Первые и вторые обозначают явно два различных круга

94

памятников – мамонты относятся к поселениям, тяготеющим к восточному граветту, птицы – к памятникам эпиграветта. Рассматривая вопрос рыболовства, мы уже упоминали о рыбоподоб-ных чурингах Елисеевичей. После возобновле-ния исследований стоянки Л.В.Греховой недале-ко от места обнаружения знаменитой женской статуэтки была найдена стилизованная фигурка мамонта, вырезанная из известковой конкреции [Грехова, 1980]. Ряд зооморфных скульптур дала Авдеевская стоянка, эти находки стали класси-кой и опубликованы М.Д.Гвоздовер [1952,1953 и др.; Gvozdover, 1995]. При раскопках Авдеево-Старого обнаружена фигурка мамонта из губча-того вещества кости: стилизованное изображе-ние с отчетливо выделенной шеей, хоботом, ха-рактерным изгибом спины. Авдеево-Новое в 1975 г. дало вторую фигурку, выполненную в той же манере, но из песчаника. Ещё одно изо-бражение животного из бивня мамонта обнару-жено в 1978 г. в Авдеево-Новом: скорее всего лошадь. Точно определить вид трудно, ибо голо-ва статуэтки повреждена [Гвоздовер, Григорьев, 1979]. Заметим, что в Елисеевичах и в Авдеево зооморфные скульптуры соседствовали с ан-тропоморфными. Раскопки в Юдиново, произ-водившиеся В.Д.Будько принесли новую зоо-морфную скульптуру – орнаментированную сеткой ромбов фигурку птички из рога оленя [Будько, Сорокина, 1969], единственный такого рода артефакт на данном памятнике.

Представлена мелкая зооморфная пластика и на исследованной нами стоянке Быки 1. В за-полнении полуземлянки обнаружена фигурка, изображающая сидящего зверька. Несколькими надрезами на кусочке мергеля переданы голова с ушками, передние лапки, которые зверек держит перед собой, и задние, на которых он сидит. Наи-большее сходство фигурка имеет с сурком – ти-пичным представителем палеолитической фау-ны. Фигурка, как и мамонт из Елисеевичей име-ет общие черты с мобильным искусством Кос-тенок 1-1, Костенок 11-2, Костенок 4-1 [Ефи-менко, 1958; Рогачев, 1955]. Другие зооморфные изделия из Быков – птички – представляют со-бой два артефакта выполненные из одинаковых эпифизов северного оленя. Основой в обоих случаях послужила естественная форма кости. Проработаны лишь клювы, выполненные путем строгания кости. Резкий, четкий переход от ту-ловища к клюву достигнут посредством строга-ния не только в направлении кончика клюва, но

и к основанию с последующей перпендикуляр-ной подрезкой костяной стружки по границе го-ловы и клюва. Кроме клюва на восприятие об-раза работает исключительно естественная форма кости. Примеров подобного использова-ния естественной формы немало, ярчайшие – слегка подработанные для придания антропо-морфности метаподии мамонта и волка в Ав-деево [Гвоздовер, 1953, 1985, Gvozdover, 1995]. Несмотря на скупость обработки можно гово-рить даже о видовой принадлежности – изобра-жен ворон. Ворон связан с охотничьими поселе-ниями, видимо, еще с палеолита [Калякин, 1991] и играет значительную роль в мифологии самых разных народов. Он выступает в роли демиурга, его связывают со смертью и миром мертвых, наделяют шаманским могуществом. Ворон не-редко является посредником между мирами, ле-том и зимой, водой и сушей. У коряков и итель-менов он первопредок. У чукчей создает горы, животных, первых людей, учит их говорить и есть мясо, добывает небесные светила, сущест-вовавшие раньше лишь в верхней вселенной. В мифах коряков ворон добывает пресную воду у хозяев моря, похищает небесные светила. По представлениям ительменов, ворон Кутх с сест-рой (пара, как в Быках) сместил землю с неба, где и сам раньше находился, или же сотворил ее из своего сына. Горы и долины – следы пребы-вания воронов на Камчатке. Ворон побеждает злых духов шаманскими силами и хитростью, как могучий шаман защищает от них свое се-мейство и людей. У эскимосов ворон выступает в качестве культурного героя. Он создал мужчи-ну из бобового стручка, из глины вылепил жи-вотных, а затем – женщину, жену первого муж-чины, и вдохнул в них жизнь. Ворон научил эс-кимосов, как жить на земле, как добывать пищу. В якутской мифологии ворон имеет демониче-ский характер. Он является атрибутом Улу Той-она – мифического главы черных шаманов. В эвенкийских мифах эта птица – непослушный помощник бога-творца. [Легенды, 1985].

Наиболее яркое изделие из Быков – зоо-морфный амулет, обнаруженный вертикально вонзенным в дно полуземлянки. Это плоская фигурка бегущего животного выполненная из бивня мамонта. В районе предполагаемой голо-вы животного имеется ушко для подвешивания. Судя по экстерьеру, это шерстистый носорог: именно у него массивность сочетается с лоша-диной статью, характерен для него и плавный

95

изгиб нижней челюсти на задранной голове. С помощью многочисленных нарезок по поверх-ности амулета художник передал шерсть и, од-новременно, стремительность движений, на месте рта и носа – ушко для подвешивания. Пе-редняя лапа фигурки носорога из Быков 1 еще в древности была обломана, однако амулет полу-чил вторую жизнь. Переделка последовала по-сле поломки, а не была запланированным актом, ибо место излома заполировано от долгого но-шения, однако не подправлено. После облома лапки заданные изначальным изображением формы звдней части при развороте на 90º (вниз ушком) были с минимальной дополнительной обработкой преображены в голову носорога. Именно так, вверх рогом, амулет был вонзен в пол полуземлянки перед окончательным уходом обитателей (типичное положение для антропо-морфных амулетов в Костенках, Хотылево 2). На одной стороне читается паз, который при по-вороте фигурки в вертикальное положение (как она была найдена) разделял новые «ноги» фи-гурки, «дав» новой носорожьей голове челове-ческий торс. Прием обозначения ног с помощью прорези известен. Так изготовлена, например, одна фигурка в Хотылево 2 [Заверняев, 1978б].

Носорог из Быков – не единственное антро-позооморфное изображение в бассейне Десны. Определенные М.Д.Гвоздовер [1985] и Ф.М. За-верняевым [1978б] как антропоморфные, «лопа-точки» и «подвески с ушками» из Авдеево и Хо-тылево 2 несут и несомненные зооморфные чер-ты. «Лопаточки», изготовленные из ребер ма-монта, имеют иногда навершие в виде стилизо-ванной головы животного, а в единичном случае – двух противолежащих кошачьих голов с уш-ками [Gvozdover, 1995; наши набл.]. Вторая группа – поделки подтреуголъной формы, отда-ленно напоминающие булавки и имеющие в верхней части вырезанные ушки – округлые или же заостренные. По мнению М.Д.Гвоздовер это может быть изображением мамонта в «фас» и одновременно несут женскую семантику [Гвоз-довер, 1953, 1985]. По нашему мнению – антро-поморфные (об этом говорят подтреугольная «лобковая» форма и отмеченный Гвоздовер ха-рактерный орнамент) «булавки с ушками» изо-бражают также хищников: волков и лисиц с острыми ушами, песцов и кошачьих с округлы-ми. Еще один предмет с сочетанием звериных и человеческих черт – не имеющее аналогий ост-рие с навершием из Хотылево 2 [Заверняев,

1974, 1978]. Орнаментированное острие имеет навершие с личиной, где читаются брови, нос, борода. Однако венчают человеческую голову острые уши или рога. Острие было найдено вонзенным в пол жилища – как и человек-носорог из Быков. Сочетание головы зверя с те-лом человека часто встречается в западноевро-пейском мадлене. В гравюре и рисунке («дьяво-лята» на «жезле начальника» в Тейжа, гравюры людей-львов и людей-медведей на гальках из пещеры Ля-Мадлен, «колдун» с оленьими рога-ми и человек-бизон на композиции из пещеры «Три брата»), в скульптуре (человеколев со сто-янки Хохленштейн, Баден-Вюртемберг, Герма-ния). Появление аналогичных композиций на восточноевропейских памятниках подтверждает закономерность, расширяет ее ареал и позволяет говорить о единстве структуры мифологии в конце палеолита на значительной территории.

В пределах жилищ обнаружены и все «па-леолитические Венеры» - фигурки из кости и камня, изображающие обнаженных, как прави-ло, беременных, женщин. Какова была их роль в жизни первобытного человека? В западноев-ропейской литературе с начала ХХ века бытова-ла теория, сторонники которой видели в стату-этках отражение «эстетического идеала» людей прошлого или объясняли их появление эротиче-скими переживаниями [Absolon, 1949]. Часть исследователей при этом признавала связь ста-туэток и иных женских изображений с культом плодородия, называя этот образ «матерью - бо-гиней» [Обермайер,1913; James,1959]. П.П. Ефименко [1931] считал женский образ цен-тральным в первобытном искусстве. Появление и существование «женского культа», согласно этой гипотезе, связывало женские изображения с материнско-родовой организацией, и было вы-звано той важной ролью, которую женщина иг-рала в общественной и хозяйственной жизни первобытной общины, в продлении рода. С дру-гой стороны это образ женщины-хозяйки сти-хийных сил природы, владычицы животных, от обилия которых зависела жизнь и благополучие общины. По мнению 3.А.Абрамовой [1962, 1966] обезличенность фигурок позволяет пред-положить, что их образы не связаны с реальной натурой, а имели культовый подтекст, магиче-ское значение. Напротив, Н.Д. Праслов, анали-зируя иконографию и характер формы множест-ва статуэток со стоянок эпохи «восточного гра-ветта», в том числе из Авдеево, Хотылево 2,

96

Костенки 1-1, вновь вынес на повестку дня идею Буше де Перта о портрете современников в исполнении первобытных художников. Он подметил, что определенные каноны скульптур-ных изображений, как правило, касаются только сюжетной схемы, а не трактовки содержания ху-дожественного произведения в целом. Жесткие каноны не противоречат созданию художест-венного образа, в основе которого мог быть кон-кретный прототип со своими неповторимыми чертами. Таким образом, Праслов предлагает видеть в палеолитических антропоморфных скульптурах изображения конкретных лиц, до-несенные до нас резцом мастера через тысяче-летия, не отрицая религиозно - магического на-значения фигурок [Праслов,1995]. Л.Р. Мак-Дермотт выдвинул экзотическую версию «са-моизображения»: по его мнению, женщины па-леолита сами изображали себя, благодаря чему на этих «автопортретах» отсутствует лицо и ис-кажены некоторые пропорции тела [McDermott, 1996]. Причины такого «автопортрета» остают-ся неясными, как и приписываемая статуэткам «дидактическая» роль. С.Н.Замятнин [1936, 1960] предположил, что женские фигурки изо-бражают исполнительниц охотничьих магиче-ских обрядов. Однако предположение не под-креплено этнографическими аналогиями и име-ет умозрительный характер. Недавняя находка статуэтки бизона в Зарайске со следами ударов острым предметом в область сердца, свидетель-ствует о наличии охотничьей магии в палеолите [Амирханов, Лев, 2003], но не проясняет роли женских статуэток в этом процессе. С.А.Токарев [1961] полагал, что женские палеолитические скульптуры представляли собой хранительниц семейного очага. Для многих народов, со-хранивших пережитки родового быта, - писал Токарев, - характерны религиозное почитание родового и семейного очага как средоточия и материального воплощения жизни рода, семьи. Соответственно характерно олицетворение оча-га в образе его «хозяйки». Одновременно он указывал, что в этнографии не известны случаи почитания женщины-родоначальницы.

Итак, «палеолитическая Венера» это: а) во-площение эротических чувств людей палеолита (Абсолон); б) богиня плодородия, владычица животных (Обермайер, Джеймс, Абрамова); в) праматерь (Ефименко, Абрамова); г) исполни-тельница обрядов охотничьей магии (Замятнин); д) портрет соплеменницы (Праслов); е) авто-

портрет (Мак-Дермотт); ж) хранительница, бо-жество семейного очага (Токарев). Не исключе-но и синкретическое толкование, например, об-разу хозяйки очага мог быть придан облик ре-альной соплеменницы скульптора. Чем все же были статуэтки, попробуем судить исходя из знаний о семье в верхнем палеолите.

Вопрос наличия и структуры семьи и надсе-мейных структур социума на заре человеческой истории издавна волновал исследователей. Дол-гое время было принято считать, что парная се-мья возникла только к неолиту. Как правило, при этом делалась ссылка на труд Ф. Энгельса, отно-сившего этап становления парной семьи к ру-бежу высшей ступени дикости и низшей ступе-ни варварства [Энгельс, ПСС, т.21, С.130-133]. Однако доисторическое прошлое не всегда яв-ляется слепком с этнографических аналогий. Что же касается реконструкции социальной структуры, то для палеолита археологические источники являются, единственными, доступ-ными для исследователя. Основанием для такой реконструкции могут служить в первую очередь жилища и структура поселения. Первая попытка научного анализа структуры древнего социума для палеолита Подесенья на базе данных архео-логии была реализована в середине 30-х гг. ХХ в.. В.А. Городцов [1935], исследовавший стоянку Тимоновка, пытался, исходя из парного распо-ложения обнаруженных им «землянок» сделать социально - экономическую реконструкцию, ко-торая теперь не представляют научной ценно-сти, ибо базировались на ложном отправном те-зисе. К.М. Поликарпович, основываясь на мате-риалах раскопок в Елисеевичах и Юдиново, ут-верждал вслед за столпом стадиальной теории П.П. Ефименко, что в верхнем палеолите Поде-сенья имел место материнский род с обитавшей в больших жилищах групповой семьей. В такой семье «группа мужчин считалась состоящей в браке с группой женщин того же поколения» [Поликарпович, 1968, С.133-135]. О малой веро-ятности наличия в палеолите парных семей пи-сал П.И. Борисковский [1953, С.201]: «Едва ли парная семья уже возникла в позднем палеоли-те». Позднее он уже более осторожно подходил к данной проблеме, допустив в принципе нали-чие у верхнепалеолитических людей непрочной, легко расторжимой и отягощенной групповыми пережитками парной семьи с второстепенными хозяйственными функциями [Борисковский, 1980]. С крушением стадиальной теории акти-

97

визировались попытки пересмотра устаревших взглядов на палеолитический социум. Г.П. Гри-горьев [1968, С.154-155; 1970, С.59], опираясь на анализ верхнепалеолитических жилищ и струк-туры поселений, первым в СССР сделал вывод, что первичной социальной ячейкой верхнепа-леолитической эпохи была парная семья; общи-ны состояли из 5-20 таких семей. Со сходными предположениями выступили исследователь Мезинской и Добраничевской стоянок И.Г. Шовкопляс [1972], а также С.Н.Бибиков [1969]. Важно, что Бибиков [1969, С.9] не просто вы-сказал мнение о наличии простых семей, но и отметил, что простые семьи, которые образовы-вали относительно автономные производствен-ные группы, летом переселялись из зимних жи-лищ в летние. В качестве аналогии приводились северные народы. В зимних жилищах часто жи-ло несколько семей, а летом семьи расселялись по отдельным чумам или ярангам.

Что же в настоящее время мы можем сказать о структуре населения долговременных базовых стоянок палеолита? Археологические данные по раннему палеолиту бассейна Десны в настоящее время недостаточны для каких-либо достовер-ных социальных реконструкций, поэтому ос-новное внимание уделим верхнему палеолиту. Базисом дальнейшей реконструкции станут сле-дующие положения: 1). Чем меньший срок су-ществовало поселение, тем легче судить о структуре его населения, так как кратковремен-ные поселенческие структуры легче читаются археологическими методами. 2). Сходная струк-тура поселения должна отражать сходную соци-альную структуру обитающей на нем группы людей. 3). К палеолитическому жилищу приме-нимы нормы числа обитателей, зафиксирован-ные этнографами у охотников и собирателей.

Если до недавнего времени разнообразные гипотетические построения на этот счет можно было оспаривать и отвергать в угоду прежней парадигме, то замкнутый комплекс пещеры Машицка (Польша), благодаря множеству ос-танков людей, дал, наконец, возможность на ар-хеологических материалах изучить структуру и размеры основной социальной группы верхнего палеолита. В пещере Машицка имел место кан-нибализм: её жители были съедены захватив-шими их врасплох врагами. Это трагическое со-бытие дало уникальную возможность изучения возрастной структуры естественной популяции. Кости принадлежат минимум 5 взрослым, 2 мо-

лодым, 1 подростку и 8 детям. Лишь 8 старших определены по полу: 2 мужчины, подросток-мальчик, 3 женщины (включая одну 30-40 лет) и 2 девушки [Kozlowski, Sache-Kozlowska, 1995, p.170-172]. Речь идет о двух-трех семьях, вклю-чающих представителей трех поколений.

Исследованное нами полностью поселение Быки 1 дало, благодаря однослойности и син-хронности жилых объектов, а также ограничен-ному сроку существования (несколько лет) уни-кальный материал для объективного анализа со-циальной структуры. Устройство жилища из Быков имеет этнографическую аналогию: валь-кары приморских чукчей и эскимосов. В них было два входа – зимний в виде длинного под-земного прохода и летний в верхней части сте-ны. Последний имел вид отверстия, закрывав-шегося плечевой костью кита. На зиму этот вход плотно замуровывался костяной крышкой, кам-нями и травой. В середине валькара располага-лась подставка для очага, над которой в крыше находилась отдушина из китового позвонка. Во-круг располагались спальные места [Богораз, 1991]. Описывает валькары и Л.А.Файнберг [1991, С.51-52], упоминая, что мясо часто хра-нили не в отдельных ямах, а в расширениях лаза у выхода из него. Это объясняет как отсутствие ям-хранилищ в Быках, так и еще одну функцию «лаза». В юго-западной части Быков выявлены три скопления находок интерпретированных, как остатки переносных не отапливаемых чу-мов, округлых в плане с диаметром основания 2–2,5 м. Наличие трех легких жилищ в Быках позволяет думать, что на поселении обитала группа из 3 нуклеарных семей, в холодный пе-риод переходивших под общий кров в капи-тальное жилище. Немаловажна этнографиче-ская параллель: С.П. Крашенинников [1949], на-блюдая за бытом камчадалов, замечал, что вбли-зи зимней юрты столько летних жилищ, сколько семей в поселке. Общая численность населения вряд ли превышала 15-20 человек, включая де-тей. Площадь землянки около 20 м2, что, соглас-но данным этнографии, могло обеспечить ноч-легом не более 12 чел (из расчета минимальной спальной площади 1,8 м2 на взрослого), взрос-лых могло быть меньше, ибо в число спящих входили дети [Cook, Heizer, 1968, p.90-91]. В на-земном чуме теплого сезона могла жить лишь одна нуклеарная семья из 3-5 человек, включая детей. Несмотря на полное отсутствие антропо-логических остатков, стоянка Быки 1 дает воз-

98

можность сопоставления с Машицкой пещерой, свидетельствующих о сходном подходе к ком-поновке поселений и, вероятно, о сходной соци-альной структуре обоих поселений (Табл.8).

Возможность наличия двух типов жилищ в структуре поселения заставляет иначе взглянуть на имеющиеся реконструкции поселенческих комплексов палеолита. Вероятно, группы легких летних жилищ имелись и на других памятниках бассейна Десны. В большинстве случаев из-за длительности обитания границы легких конст-рукций смазались, стали нечитаемы, в то время как в Быках, где жилища существовали 2-3 теп-лых сезона, их удалось зафиксировать. На Ме-зинском поселении подобные легкие жилища могли располагаться к юго-востоку от капиталь-ных сооружений из костей мамонта, на террито-рии, не отнесенной В.Я. Сергиным к «основной части поселения». Судя по планам, там распола-гались несколько производственных участков и компактных кострищ или зольных шлейфов. С.Н.Бибиков, первым предположивший нали-чие летних жилищ в Мезине, располагал их в районе «открытых очагов», окружавших капи-тальные «дома» из костей мамонта. «У народов с тенденцией к прочной оседлости летние и зимние жилища размещаются в одном стойби-ще» - аргументировал он свою гипотезу [Биби-ков,1969,С.11]. Наличие ряда сходных жилищ можно предположить в Хотылево 2. «Комплекс у открытого очага» в новых материалах Пушка-рей 1 [Паненкова,1997] так же может быть сле-дами такого сооружения. Что касается зимних утепленных домов, то в Пушкарях 1 П.И. Бори-сковским и В.И.Беляевой исследованы 4 жили-ща холодного сезона. Вся их совокупность, по нашему мнению, рассчитана на 4 нуклеарных семьи, т.е. на 16-24 человек. Значит не всегда во время холодного сезона вся община или расши-ренная семья собиралась у одного очага, под од-ной крышей. Три костно-земляных жилища в Юдиново (2, 3 и 4) имеют внутреннюю площадь 9-12 м2 не сильно отличающуюся от легких чу-мов из Быков (особенно если вычесть площадь центрального очага), однако это уже утепленные зимние дома, как и в Пушкарях [Абрамова, Гри-горьева, 1997]. Служили капитальные жилища из Юдиново местом круглогодичного обитания, или же только зимниками – сказать трудно, од-нако известно, что на площадке поселения возле них протекала активная деятельность под от-крытым небом, что косвенно свидетельствует в

пользу первого варианта. В Юдиново, вероятно, одновременно жили, как в Быках, три нуклеар-ных парных семьи, но время их обитания на-много превышало по продолжительности время существования поселения Быки. При этом все же существует дом, рассчитанный на всю об-щину – большое жилище 1, исследованное К.М. Поликарповичем в 1947 г. Его внутренняя пло-щадь составляет примерно 25 м2, а архитектура отличается большей сложностью – в частности, наличием дополнительного ограждения. Нельзя

исключить, что первоначально был построен именно он, а затем уже на месте легких назем-ных летних жилищ возвели остальные капи-тальные костно-земляные дома для нуклеарных семей. Большое жилище могло после этого иг-рать функцию культового центра. Аналогично, вероятно, развивалась ситуация и в Мезине: наиболее старый и крупный дом был превращен в окруженный легкими наземными жилищами-чумами культовый центр с музыкальными инст-рументами [Бибиков, 1969]. Что касается кос-тенковско-авдеевских комплексов, то назначение их частей до сих пор дискуссионно. Если мы примем один очаг осевой линии поселения за место одной нуклеарной семьи, то получим численность населения стоянки несколько большую, но не сильно отличающуюся от вы-численной для Быков и Юдиново. Пять-восемь очагов соответствуют населению в 20-40 чело-век. Что же касается полуземлянок, площадь их пола – 6-8 м2 – вряд ли позволяла постоянно

Таблица 8. Сравнение структуры обитаемого пространства Машицкой пещеры (Польша) и

стоянки Быки 1 (Россия, басс. Десны) Поселение Машицка

Объект пещера Быки 1

Основное жилище

пещера с тотемом в виде окрашен-ного черепа сайги у входа и спаль-ным простран-ством для 20 чел.

полуземлянка с то-темом в виде чере-па бизона над главным входом и спальным прост-ранством на 12-15 чел.

Зона хране-ния запасов

в задней камере пещеры, там же – 2-й тотем – череп бизона

в камере «лаза», над ним – 2-й то-тем – череп носо-рога

Зона инду-стриальной деятельности

на террасе, напро-тив входа в пеще-ру, 20-30 м2.

перед входом в по-луземлянку, не ме-нее 20 м2,

Летние Жилища

Неизвестны. Воз-можно, на др. участке кормяще-го ландшафта

отделены от ос-новного жилища зоной индустри-альной деят-сти

99

проживать там даже нуклеарной семье, функции их, как жилищ, были усечены. Сходную пло-щадь (2х4 м) имеет внутреннее спальное поме-щение чукотского жилища [Богораз, 1991, С.104-105]. Скорее всего, полуземлянки костен-ковско-авдеевских комплексов были утеплен-ными спальными помещениями, тогда как в со-оружении над осью очагов происходила основ-ная часть общественной жизни и производст-венных процессов. Это объясняет слабую на-сыщенность культурного слоя внутри полузем-лянок в Костенках, Авдеево и Елисеевичах. Итак, новейшие результаты исследований па-леолита бассейна Десны и ревизия прежних ис-точников, позволяют признать, что основной ячейкой социума в верхнем палеолите уже была нуклеарная (простая) семья, состоящая из пред-ставителей двух поколений (родители и не со-стоящие в браке дети). Остатки поселений бас-сейна Десны, дошедшие до нас, принадлежали состоящим из нуклеарных семей самодостаточ-ным группам. Пока сложно сказать, были это просто расширенные семьи (родственно связан-ные индивидуумы, представлявщие три и более поколений) или общины, построенные не на кровнородственной, а на иной социальной свя-зи. Предварительное решение этой проблемы могла бы дать генетический анализ антрополо-гического материала Машицкой пещеры. Такая группа обеспечивала себя всем необходимым и была самодостаточна. Контакты с другими группами ввиду экзогамии были необходимы в первую очередь для создания новых семей. Ко-личество нуклеарных семей в группе зависело, помимо прочих условий, от возможностей кор-мящего ландшафта и от сезона обитания, но вряд ли превышало в большинстве случаев 5-6. Из всего изложенного «не следует, что семья в

позднепалеолитических обществах была замк-нутой производственной группой. Как и в об-щинах современных охотников и собирателей, хозяйственная и социальная автономия отдель-ных семей была условной, семьи были прочно связаны с общиной» [Кабо, 1986]. Свидетельст-во тому разнообразная коллективная деятель-ность, например строительство жилищ. Вопре-ки распространенному мнению, сбор стройма-териала для костно-земляных жилищ осуществ-лялся из мамонтовых «кладбищ», а потому не требовал гигантских трудозатрат [Чубур,1998]. Несколько нуклеарных семей совместными усилиями могли возвести капитальное жилье в несколько дней. Более того, большое население неизбежно вело бы к критическому уровню эко-логического давления на кормящий ландшафт.

Возвращаясь к «палеолитическим Венерам», можно сказать, что в свете сказанного, наиболее обоснованной нам представляется не версия П.П. Ефименко («праматерь»), а синтетическая гипотеза, сочетающая идеи С.А.Токарева («хра-нительница семейного очага», поскольку в верхнем палеолите уже существовали парные семьи) и З.А.Абрамовой («богиня плодородия»). Такой синкретизм мог быть характерен и для глиняных фигурок женщин с более поздних раннеземледельческих трипольских поселений. В земледельческом обществе благополучие се-мьи было жестко связано с получением хороше-го урожая. В охотничье-собирательском обще-стве – с успешной охотой, обусловленной оби-лием объектов охоты. Что же касается функции первопредка, то в палеолите им было, по всей видимости, уже не женское божество, а тотем, часто изображавшийся в виде существа, соче-тавшего признаки человека и зверя.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Исследования палеолита Подесенья длятся

уже столетие. При этом их история (а это весо-мая часть историографии отечественной исто-рической науки) в полной мене пока не система-тизирована и не обобщена. Между тем, послед-ние годы исследований палеолита в центре Рус-ской равнины свидетельствуют о тенденции к расширению работ в этом направлении, как по-левых исследований, так и углубленного анализа полученных за столетие материалов. Такое рас-ширение немыслимо без предшествующего полноценного и всеобъемлющего анализа исто-

рии исследований палеолита на территории бас-сейна Десны, равно и как без обобщения резуль-татов этих исследований. Мы сформулировали ряд рекомендаций, реализация которых могла бы положительно повлиять на дальнейшее раз-витие палеолитоведения и существенно допол-нила бы наши познания в этой области:

1) Необходимо в ближайшее время обрабо-тать с использованием современных методик и опубликовать, по возможности монографически, ряд археологических и палеонтологических коллекций, собранных на ключевых памятниках

100

региона: а) из раскопок стоянки Юдиново 1947 г. (К.М.Поликарпович), 1962, 1964, 1966-1968 гг. (В.Д.Будько). Коллекции хранятся в Институте Истории НАН Беларуси. б) из раскопок стоянки Елисеевичи 1946 и 1948 гг. (К.М. Поликарпо-вич), и в 1963 и 1965 гг. (В.Д.Будько). Коллекции хранятся там же. в) из раскопок стоянки Ок-тябрьское 2 1985-1988 гг. (С.Н.Алексеев). Кол-лекция хранится в НИИ и Музее Антропологии им. Д.Н.Анучина в МГУ. г) из раскопок стоянки Клюсы 1964-1966 гг. (И.Г.Шовкополяс). Коллек-ция хранится в ИА НАНУ и в Черниговском ис-торическом музее.

2) Необходима повторная локализация ряда пунктов, отнесенных археологами-краеведами (Ф.М.Заверняевым, Ю.А.Липкингом и др.) к па-леолиту, но небрежно ими зафиксированных. Сюда, в частности, относятся стоянка Курск 3, местонахождения на территории г. Почепа (Ильинский храм и пр.) и на территории г. Брян-ска (Курган Бессмертия, «у старого музея» и т.п.). Не исключено, что в данных пунктах скры-ваются важные для понимания древнейшей ис-тории региона памятники. Опыт такой повтор-ной локализации стоянок палеолита в окрестно-стях с. Хотылево Брянского р-на Брянской обл. у нас уже имеется.

3) Необходима публикация дневников по-левых исследований как археологов-краеведов (например, полевые дневники Ф.М.Заверняева), так и ряда академических исследователей (на-пример, полевые дневники К.М. Поликарповича по раскопкам в Юдиново в 1947 г.). Этот источ-ник, часто содержит более полноценные сведе-ния, нежели помещенные в научных отчетах, хранящихся в архиве ИА РАН, а значит, полезен, без сомнения, для исследователей, продолжаю-щих работы в регионе. Не менее важны эти дневники как источник для проведения исто-риографических исследований, без них иной раз просто невозможно установить подлинный ход событий, имена их участников, ход мыслей того или иного исследователя в процессе работы.

4) Резерв в исследовании жилищ и поселе-ний палеолита Десны мы видим в следующих направлениях: а) выделение отдельных разно-временных горизонтов обитания на поселениях, существовавших длительный срок; б) детализа-ция структуры поселений по архивным данным; в) полевой поиск и выделение по архивным ма-териалам на долговременных поселениях сле-

дов легких наземных жилищ теплого сезона; г) исследование отдельных поселений на возмож-но большей площади, включая периферию, бед-ную находками, для лучшего понимания их структуры; д) переход от чистой археологии, к познанию аспектов истории первобытного об-щества путем попыток реконструкций социаль-ной структуры поселений по архивным и новым археологическим источникам.

5) Основными задачами на современном этапе исследований раннего палеолита бассейна Десны являются, на наш взгляд: а) систематиче-ский поиск стратифицированных домустьер-ских памятников; б) поиск антропологических останков на известных памятниках раннего па-леолита, в первую очередь на колоссальном по масштабам местонахождении Хотылево 1.

6) Созданию более стройной и полноцен-ной, лишенной кажущейся мозаичности, карти-ны развития палеолитической культуры региона способствовали бы: а) поиск новых памятников; б) детальное полевое изучение известных па-мятников, особенно в рамках микрорегионов, что уточнит пространственно-временную на-правленность изменений материальной культу-ры; в) повторный типолого-технологический анализ уже собранных при раскопках обширных коллекций в свете новых знаний.

7) Уникальное археологическое богатство (в первую очередь именно палеолит) централь-ной для бассейна Десны Брянской обл. застав-ляет задуматься о необходимости создания спе-циализированного Археологического музея, ко-торый являлся бы одновременно центром ар-хеологических исследований в регионе и попу-ляризации археологических знаний. Положи-тельный опыт создания подобных учреждений уже имеется (например, создание Курского госу-дарственного областного музея археологии).

Если говорить о месте материалов по па-леолиту бассейна Десны в палеолите России, Европы и мира, то его значение трудно переоце-нить. Многие памятники региона стали эталон-ными, вошли в учебники по археологии всего мира. Хочется надеяться, что это часть мирового культурно-исторического наследия удастся со-хранить для потомков, а дальнейшие исследова-ния каменного века в регионе будут достойным продолжением более чем столетних работ в этом весьма перспективном и многообещающем, на-правлении.

101

БИБЛИОГРАФИЯ Абрамова З.А. Роль палеолитического искусства в

выделении местных особенностей верхнепалеолити-ческой культуры Восточной Европы // СА 1960 - № 3. Абрамова З.А. Палеолитическое искусство на тер-

ритории СССР. САИ А-4-3. М.–Л. 1962. Абрамова З.А. Изображения человека в палеолити-

ческом искусстве Евразии. М.–Л. 1966. Абрамова З.А. Раскопки стоянки Юдиново 1 // АО

1981. М., 1982. С.47. Абрамова З.А. Жилище из костей мамонта на бере-

гу Судости // Природа № 5 – 1984, С.52-53. Абрамова З.А. Раскопки стоянки Юдиново 1 // АО

1982. М., 1984. С.41. Абрамова З.А. Раскопки стоянки Юдиново // АО

1983. М., 1985. С.41. Абрамова З.А. Новые исследования стоянки Юди-

ново 1 // КСИА, вып.189, М., 1987. С.72-75. Абрамова З.А. Раскопки стоянки Юдиново 1 // АО

1985. М., 1987. С.49. Абрамова З.А. Использование костей мамонта для

сооружения жилищ в палеолите // VI координацион-ное совещание по изучению мамонтов и мамонтовой фауны. Л., 1991. С.3-4. Абрамова З.А. Юдиново 1. // АО 1993. М. 1994. С. Абрамова З.А. Верхнепалеолитическое поселение

Юдиново. Выпуск 1. СПб, 1995. 130 с. Абрамова З.А. Особенности сюжетного искусства в

палеолитических памятниках Верхней Десны // Дес-нинские древности. Материалы 1-й межгос. научн. конф. памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. C.18-20. Абрамова З.А. Жилища верхнепалеолитической

стоянки Юдиново (Россия) // Деснинские древности. Вып.2, Материалы 2-й межгос. науч. конф. памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 2002. С.41-45. Абрамова З.А., Грехова Л.В. Раскопки стоянки

Юдиново 1 // АО-1980. М., 1981. С.40. Абрамова З.А., Грехова Л.В. Стоянка Юдиново 1 //

АО 1984. М., 1986, С.39. Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Слоновая кость в

умелых руках наших далеких предков // Природа № 4 – 1992, С.70-71. Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Некоторые особен-

ности деснинских позднепалеолитических памятни-ков // Историческое познание: традиции и новации. Ижевск, 1993. С.72-74. Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Обработка бивня на

палеолитическом поселении Юдиново // Археологи-ческие вести, № 2. СПб, 1993. С.5-12. Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Верхнепалеолити-

ческое поселение Юдиново. Вып.3, СПб, 1997. 150 с. Абрамова З.А., Григорьева Г.В., Кристенсен М.

Верхнепалеолитическое поселение Юдиново. Вып.2. СПб. 1997. 162 с. Абрамова З.А., Григорьева Г.В., Мельникова Е.П.,

Славошевская Л.В., Никитин М.К. Консервация кос-

тей мамонта на примере позднепалеолитической сто-янки Юдиново. // Тез. док. Междунар. конф. по при-менению методов естественных наук в археологии, т. 2, СПб., 1994. С.99. Там же, с.100 на англ.языке. Абрамова З.А., Синицын АА. Искусство в контек-

сте проблемы периодизации верхнего палеолита Кос-тенок // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы (Тр.Костенковской экспедиции ИИМК РАН, Костенки в контексте палеолита Евра-зии: исследования). СПб.,2002. С.167-177. Академическое дело. М., 1993. Александрова М.В. «Идеология раскопок и при-

оритеты археологического исследования (у истоков советской методики раскопок палеолитических посе-лений) // Восточный граветт. М., 1998. С.142-150. Алексеев В.П. Палеоантропология СССР // СА

1972 - №1. Алексеев В.П. Становление человечества. М., 1984. Алексеев В.П. Расселение и численность древней-

шего человечества // Человек заселяет планету Земля. М., 1997. С.247-254. Алексеев С.Н. Некоторые итоги разведок 1985-

1986 гг. памятников палеолита на Среднерусской воз-вышенности // Задачи советской археологии в свете решений XXVII съезда КПСС. М., 1987. Алексеев С.Н. Разведки палеолита в Курской об-

ласти // АО-1985, М., 1987б. Алексеев С.Н. Исследование палеолитической сто-

янки Октябрьское 2 // АО-1986. М., 1988. Алексеев С.Н., Григорьев Г.П. Нижнепалеолитиче-

ское местонахождение у с. Погребки Курской обл. // ВА, вып.79. М., 1987. Алихова-Воеводская А.Е., Воеводский М.В. Авде-

евская палеолитическая стоянка (по материалам рас-копок 1948 г.) // КСИИМК, вып.31, М., 1950, С.7-16. Алпатов В.М. Марр, марризм и сталинизм // Фило-

софские исследования, 1993 - № 4, С.271-288. Амброз А.К. Раннеземледельческий культовый

символ («ромб с крючком») // СА 1965 - № 3. Амирханов Х.А. Восточный граветт или граветто-

идные индустрии Центральной и Восточной Евро-пы? // Восточный граветт. М., 1998. С.15-34. Амирханов Х.А. Стратиграфическое значение по-

гребенных мерзлотных структур для членения куль-турных отложений Зарайской стоянки // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. Тез. док. Междунар. конф., посв. 120-летию открытия па-леолита в Костенках. СПб., 1999. Амирханов Х.А. Зарайская стоянка. М., 2000. Амирханов Х.А., Лев С.Ю., Селезнев А.Б. Пробле-

ма «палеолитической деревни» костенковской куль-туры в свете исследований Зарайской стоянки // КСИА, вып.211, М., 2001, С.5-16. Амирханов Х.А., Лев С.Ю. Работы Зарайской экс-

педиции // АО 2001. М., 2003. С.90-92 и 1 с. обложки.

102

Аникович М.В. О характере охотничьего вооруже-ния в памятниках Костенковско-Стрелецкой культу-ры // СА 1985 - № 4. Аникович М.В. Днепро-Донская историко - куль-

турная область охотников на мамонта: от «восточного граветта» к «восточному эпиграветту» // Восточный граветт. М., 1998. С.35-66. Аникович М.В. О миграциях в палеолите //

STRATUM plus, 1999 - №1, Кишинев. Армашевский П.Я. Геологический очерк Черни-

говской губ. // Записки Киевского общества естество-испытателей, т. VII, вып.1, Киев.1883. Археология и палеогеография позднего палеолита

Русской равнины. Путеводитель сов.-франц. полевого семинара «Динамика взаимодействия между естест-венной средой и доисторическими обществами». М.,1981. Афанасьев А.Н. Древо жизни. Избранные статьи.

М.1982. Бадер О.Н. Памяти Бориса Сергеевича Жукова //

СА 1968-№4, С.234-238. Байбурин А.К. «Строительная жертва» и связанные

с нею ритуальные символы у восточных славян // Проблемы советской этнографии. Л., 1979. Беляева В.И. Поиски стоянок каменного века на за-

паде Курской области // АО 1978. М., 1980. Беляева В.И. Поделки из кости на Пушкарях I //

Проблемы археологии. Вып. III. СПб., 1994. С. 53-59. Беляева В.И. Исследования нового участка поселе-

ния на палеолитической стоянке Пушкари 1 // Пуш-каревский сборник, вып.1, СПб, 1997. С.5-18. Беляева В.И. Жилище Пушкарей I и возможности

его реконструкции // Развитие культуры в каменном веке. Краткое содерж. докл. междун. конф., посв. 100-летию отдела археологии МАЭ. СПб., 1997. С.67-69. Беляева В.И. Новый участок поселения на палео-

литической стоянке Пушкари I // Археология и эколо-гия Восточной Европы. Материалы и исследования. Одесса, 1997. Беляева В.И. Граветтийские элементы в индустрии

Пушкарей 1 // Восточный граветт. Тез. док. М. – За-райск, 1997, С.13-15. Беляева В.И. Единицы культурного слоя: теория и

практика // Локальные различия в каменном веке. СПб., 1999. С. 63-66. Беляева В.И. Палеолитическая стоянка Пушкари 1

(характеристика культурного слоя). СПб., 2002, 154 с. Беляева В.И., Майстренко С.А. Поиски памятников

эпохи камня на юго-западе Курской области // АО 1977. М., 1978. Беляева В.И., Моисеев В.Г., Хлопачев Г.А., Махнев

А.Н., Арсенъева Д.Ю. Методы исследования Пушка-ревских стоянок // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. Тез. док. междунар. конф., посв. 120-летию открытия палеолита в Кос-тенках. СПб., 1999. С.15-16. Берг Л.С. Краткий предварительный отчет о физи-

ко-географических наблюдениях в Суражском, Мглинском, Стародубском и Глуховском уездах Чер-ниговской губ. В 1912 г. // Предварительный отчет о работах по изучению естественноисторических ус-ловий Черниговской губ. М., 1913, С.13-25. Береговая Н.А. Палеолитические местонахождения

СССР. М.–Л., 1960. 220 с. Береговая Н.А. Палеолитические местонахождения

СССР. Л., 1984. 172 с. Бибиков С.Н. Некоторые аспекты палеоэкономиче-

ского моделирования палеолита // СА, 1969 - № 4. Бибиков С.Н. Плотность населения и величина

охотничьих угодий в палеолите Крыма//СА, 1971-№4 Бибиков C.Н. Древнейший музыкальный комплекс

из костей мамонта. Очерк материальной и духовной культуры палеолитического человека. Киев,1981.108с Бибикова В.И. О происхождении мезинского па-

леолитического орнамента // СА, 1965 - № 1, С.3-8; Бібікова В.I. Про джерела геометричного стилю в

палеолітичному мистецтві СхідноЇ Европи // Sbornik Narodniho Muzea v Praze. Praha,1966, t.XX, в.1/2,s.7-15 Богораз В.Г. Материальная культура чукчей, М.,

1991, 224 с. Борисковский П.И. К вопросу о стадиальности в

развитии верхнего палеолита (Изв.ГАИМК, т.14, в.1). Л., 1932. 36 с. Борисковский П.И. Пушкаревское палеолитическое

жилище // КСИИМК Вып. VII.. 1940. С. 81-86. Борисковский П.И. Некоторые многослойные па-

леолитические памятники бассейна р. Десны // КСИИМК. 1950. Вып.31. Борисковский П.И. Палеолит Украины. МИА №

40. М.-Л., 1953. 464 с. Борисковский П.И. Палеолитические стоянки на

территории г. Курска // Материалы сессии, посв. ито-гам археологических и этнографических исследова-ний 1964 г. в СССР. Баку, 1965. Борисковский П.И. Несколько слов о мезинском

орнаменте // КСИА. Вып. 131. М., 1972. Борисковский П.И. Возникновение человеческого

общества // Возникновение человеческого общества. Палеолит Африки. (Палеолит мира) Л., 1977, С.11-42 Борисковский П.И. Палеолитические стоянки на

территории Курска //БКИЧП, в.55. М.,1986. С.64-81 Будько В.Д. Палеолит Белоруссии. Автореф. канд.

дис. Л. 1962. Будько В.Д. Елисеевичское верхнепалеолитическое

поселение // Доклады АН БССР, т.9, № 10, Минск, 1965, С.705-707. Будько В.Д. Юдиновское верхнепалеолитическое

поселение // Тез. док. конф. по археологии Белорус-сии. Минск, 1969. С.16-19. Будько В.Д. Верхний палеолит северо-запада Рус-

ской равнины // Доклады и сообщ. археологов СССР. VII международный конгресс доисториков и протои-сториков. М., 1966, С.38-40. Будько В.Д. Верхний палеолит северо-запада Рус-

103

ской равнины//Древности Белоруссии. Минск, 1966, С.6-21. Будько В.Д. Юдиновское верхнепалеолитическое

поселение // АО-1966, М. 1967. С.27-29. Будько В.Д. Новое сооружение из костей мамонта в

пункте Юдиново 1 // Доклады АН БССР, т.11, № 7, 1967 б, С.651-653. Будько В.Д., Исаенко А.С. Кремневый инвентарь

Юдиново (по материалам раскопок 1966 г.) // Гиста-рычна-археалагычный сборник, вып.7 Минск, 1996. Будько В.Д., Вознячук Л.А. Палеолит Белоруссии и

смежных территорий (итоги исследований за годы Советской власти) // Древности Белоруссии. Минск, 1969. С.16-22. Будько В.Д., Сорокина Р.А. Поздний палеолит се-

веро-запада Русской равнины // Природа и развитие первобытного общества на территории Европейской части СССР. М., 1969. С.127-136. Вагнер Й. Африка – рай и ад для животных. М.,

Мир, 1987. Векилова Е.А. Палеолитическая стоянка Борщево 1

// МИА № 39, Палеолит и неолит. М.- Л., 1953. Величко А.А. О физико-географических условиях

эпохи верхнего палеолита в бассейне Средней Десны // Тез. док. IV конф. молодых ученых Института Гео-графии АН СССР. М., 1957. С.9-11. Величко А.А. Палеогеография эпохи верхнего па-

леолита бассейна средней Десны. Авт. дис. канд. геогр. наук. М., 1957. Величко А.А. Геологический возраст верхнего па-

леолита центральных районов Русской равнины. М., 1961. Величко А.А. Глобальное инициальное расселение

как часть проблемы коэволюции человека и окру-жающей среды // Человек заселяет планету Земля. Глобальное расселение гоминид. М., 1997. С.255-275. Величко А.А., Рогачев А.Н. 1969. Позднепалеоли-

тические поселения на среднем Дону. // Природа и развитие первобытного общества на территории ев-ропейской части СССР. М., 1969. Величко А.А., Бердников В.В., Грехова Л.В., Губо-

нина З.П., Маркова А.К., Ударцев В.П. Палеогеогра-фия верхнепалеолитической стоянки Тимоновка 2 // Первобытный человек, его материальная культура и природная среда в плейстоцене и голоцене. М., 1974, С.133-137. Величко А.А., Грехова Л.В., Ударцев В.П. 1977. Но-

вые данные по археологии, геологии и палеогеогра-фии стоянки Елисеевичи // Палеоэкология древнего человека. М. С.96-105. Величко А.А., Грехова Л.В., Губонина З.П. Среда

обитания первобытного человека Тимоновских стоя-нок. М., 1977. Величко А.А., Грибченко Ю.Н., Маркова А.К.,

Ударцев В.П. 1977. О возрасте и условиях обитания стоянки Хотылево 2 на Десне // Палеоэкология древ-него человека. М. С.41-50.

Величко А.А., Грехова Л.В., Грибченко Ю.Н., Ку-ренкова Е.И. Первобытный человек в экстремальных условиях среды. Стоянка Елисеевичи. М., 1997. Величко А. А., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И.

Стратиграфическое положение стоянок Пушкарев-ской группы // Пушкаревский сборник, Вып.1, СП6., 1997. С. 19-30. Величко А.А., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И.

Позднепалеолитический человек заселяет Русскую равнину // Природа, 2003 - № 3. Верещагин Н.К. Охоты первобытного человека и

вымирание плейстоценовых млекопитающих в СССР // Тр. ЗИН, т.69, Л., 1971. Верещагин Н.К. О происхождении мамонтовых

кладбищ // Природная обстановка и фауны прошло-го, вып.6. Киев, 1972. Верещагин Н.К.Почему вымерли мамонты. Л. 1979 Верещагин Н.К. Записки палеонтолога. Л., 1982. Верещагин Н.К., Кузьмина И.Е. Остатки млекопи-

тающих из палеолитических стоянок на Дону и верхней Десне // Тр. ЗИН, Т.72, Л., 1977. Воеводский М.В. Тимоновская палеолитическая

стоянка. // Русский антропологический журнал, т.18, № 1-2, 1929, М., С.59-68. Воеводский М.В. Важнейшие открытия советской

археологии в 1938 г. // Вестник древней истории 1939 - № 1(6), М., С.248-252. Воеводский М.В. Обзор полевых археологических

исследований в 1939 г. // Вестник древней истории, 1940 - № 2(11), С.178-191. Воеводский М.В. Работы Деснинской экспедиции в

1939 г. // КСИИМК, вып.4. М.-Л., 1940, С.34-36. Воеводский М.В. Результаты работ Деснинской

экспедиции по изучению палеолита (1936 и 1937 гг.) // БКИЧП № 6-7. М.-Л., 1940, С.54-57. Воеводский М.В. Находки раннего палеолита на р.

Десне. // Краткие сообщ. о научн. работах Научно-исслед. института и Музея антропологии при МГУ за 1937–1939 гг. М., 1941, С.64-65. Воеводский М.В. Палеолитические стоянки «Ани-

киев ров» и «Бугорок» // Рефераты научно-исследоват. работ за 1944 г. М.–Л., 1945, С.39-40. Воеводский М.В. Деснинская археологическая

экспедиция 1940 г.// КСИИМК, вып.13., М.–Л., 1946, С.89-94. Воеводский М.В. Крем’яни i кістяні виробі

Палеолітичної стоянки Чулатiв 1. // Палеолiт i неолiт України, т.1, Киев, 1947, С.107-115. Воеводский М.В. Кремневые изделия из сборов

Орловского отряда Деснинской экспедиции. // БКИЧП № 9. М. – Л., 1947б. С.81-83. Воеводский М.В. Результати робіт Десняньскоi

експедиції 1936-1938 рр. // Палеолiт i неолiт України, т.1, Киев, 1947в. С.41-57. Воеводский М.В. К методике раскопок открытых

палеолитических стоянок // Доклады и сообщ. Исто-рического факультета МГУ. Вып.7, М., 1948. С.82-86.

104

Воеводский М.В. Важнейшие итоги Деснинской экспедиции 1946 г. // КСИИМК, Вып.20.М–Л., 1948б. С.36-44 Воеводский М.В. Ранний палеолит Русской равни-

ны. // УЗ МГУ, вып.115. М., 1948в. С.127-168. Воеводский М.В. Результаты работ Деснинской

экспедиции // КСИИМК,Вып.21.М.–Л.,1948г.С.45-46. Воеводский М.В. Новая палеолитическая стоянка

на р. Сейм // БКИЧП № 14. М.–Л., 1949.С.132-137. Воеводский М.В. Памятники каменного века на

Десне // КСИИМК, вып.26, М., 1949-б. С.22-26. Воеводский М.В. Короткий звіт Десняньскоi експе-

дицii про результати вивчення пам’яток кам’яної до-би в 1945-1946 рр. // Археологічни пам’ятки УРСР, т.2, Київ, 1949-в. С. 277-282. Воеводский М.В. Находки раннего палеолита в

бассейне р. Десны // СА, в.12, М.–Л., 1950.С.237-250. Воеводский М.В. Палеолитическая стоянка Погон

// КСИИМК, вып.31, М., 1950. С.40-54. Воеводский М.В. К вопросу о Пушкаревском па-

леолитическом жилище (стоянка «Пасека») // Иско-паемый человек и его культура на территории СССР. УЗ МГУ, вып.158. М., 1952. С.71-74. Воеводский М.В. Палеолитическая стоянка Рабо-

чий ров (Чулатово 2) // Там же, С.101-132. Воеводский М.В. Ранний палеолит Русской равни-

ны // Там же. С.9-47. Воеводский М.В. 1952-г. Стоянка Аникиев ров

(Пушкари 2) // Там же, С.75-85. Воеводский М.В. Стоянка Бугорок//Там же, С.87-99 Вознячук Л.Н. К стратиграфии и палеогеографии

неоплейстоцена Белоруссии и смежных территорий // Проблемы палеогеографии антропогена Белоруссии. Минск, 1973. Волков Ф. К. Палеолитическая стоянка в с. Мезине

Черниговской губернии // Тр. XIV Археол. съезда. М., 1911. Т.3. С.262-265. Волков Ф.К. (Вовк) Палеолiтичнi знахiдки в с.

Мiзинi на Чернiгiвщинi // 3аписки Украiшського нау-кового товариства. Киев, 1909. Кн.4. С.90-92. Воронцов Н.Н. Экологические кризисы в истории

человечества // Соросовский образовательный жур-нал, 1999 - № 10, С.2-10. Волков Ф.К. Палеолит в Европейской России и

стоянка в селе Мезине Черниговской губернии // За-писки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества, т.9, СПб, 1913, С.299-306. Гаврилов К.Н. О хронологии и периодизации По-

днепровских стоянок средней поры верхнего палео-лита // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. Тез. док. СПб., 1999, с.21-23. Гаврилов К.Н. Хотылевская верхнепалеолитиче-

ская стоянка // Восточный граветт. Тез. док. М. – За-райск, 1997, с.25-28. Гаврилов К.Н. Структура Хотылевского верхнепа-

леолитического поселения // Восточный граветт. М.,

1998. С.177-190. Гаврилов К.Н., Воскресенская Е.А. Новые иссле-

дования верхнепалеолитической стоянки Хотылево II // АО-1994, М., 1995. С.79-80. (клон статьи в выпуске 1 Деснинских древностей, Брянск, 1995). Гаврилов К.Н., Лопатин Н.В., Воскресенская Е.В.

Изучение верхнего палеолита в окрестностях села Хотылёво // АО 2001. М., 2003. С.120-127. Гаврилов К.Н., Шинаков Е.А. 1997. Археологиче-

ские исследования в районе Хотылево // АО 1996. М., С.91-93. Гвоздовер М.Д. Палеолитическая стоянка Бугорок

// КСИИМК, вып.15, М., 1947, С.92-97. Гвоздовер М.Д. О раскопках Авдеевской палеоли-

тической стоянки в 1947 г. // КСИИМК, вып.31, М., 1950, С.17-27. Гвоздовер М.Д. Скульптурное изображение ма-

монта из Авдеевской палеолитической стоянки близ Курска // Ископаемый человек и его культура на тер-ритории СССР, УЗ МГУ, вып.158. М.,1952, С.211-215. Гвоздовер М.Д. Обработка кости и костяные изде-

лия Авдеевской стоянки // Палеолит и неолит СССР, МИА № 39, М-Л., 1953, С.192-226. Гвоздовер М.Д. История одной находки // Культур-

но-просветительная работа, № 4. М., 1955, с.52-56. Гвоздовер М.Д. Авдеевская стоянка и ее место сре-

ди памятников позднего палеолита. Авт. канд. дисс. М, 1958. Гвоздовер М.Д. Специфические черты кремневого

инвентаря Авдеевской палеолитической стоянки // КСИА, вып.82, М., 1961. Гвоздовер М.Д. Новые изображения человека из

Авдеева и их место среди статуэток костенковской культуры // ВА № 57. М., 1977. Гвоздовер М.Д. Новые находки из Авдеева // ВА,

вып.71, М., 1983, С.42-63. Гвоздовер М.Д. Типология женских статуэток кос-

тенковской палеолитической культуры // ВА, № 75, М., 1985. С.27-66. Гвоздовер М.Д. Орнамент на поделках костенков-

ской культуры // СА 1985 - № 1. С.5-22. Гвоздовер М.Д. Кремневый инвентарь Авдеевской

верхнепалеолитической стоянки // Восточный гра-ветт. М., 1998, С.234-278. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П., Леонова Н.Б. Рабо-

ты на Авдеевской палеолитической стоянке // АО-1972, М., 1973. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Итоги трех лет ра-

боты на Авдеевской палеолитической стоянке // Но-вейшие открытия советских археологов. Ч.1. Киев, 1975. С.54-55. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Работы Авдеевской

экспедиции // АО-1975. М., 1976. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Исследование Ав-

деевской палеолитической стоянки. // АО-1976. М., 1977. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Авдеевская палео-

105

литическая стоянка // Палеоэкология древнего чело-века. М., 1977. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Очередной год ра-

боты на Авдеевской палеолитической стоянке близ Курска // АО-1977, М., 1978. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Исследования Ав-

деевской стоянки // АО-1978, М., 1979. Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Новое в методике

раскопок открытых стоянок верхнего палеолита // Полевая археология палеолита. КСИА Вып.202. М., 1990. Гвоздовер М.Д., Сулержицкий Л.Д. О радиоугле-

родном возрасте Авдеевской палеолитической стоян-ки // БКИЧП, № 49, М., 1979, с.144-146. Генинг В.Ф. Очерки по истории советской археоло-

гии. Киев, 1982. 226 с. Гладких М.И. Древнейшая архитектура по архео-

логическим источникам эпохи палеолита // Vita Antiqua, 1999 - № 1. С. 29-34. Гладких М.И., Толочко П.И., Шовкопляс И.Г. 1967.

Археологические исследования на Черниговщине в 1965 г. // Археологические исследования на Украине, вып.1. Киев, с.204-208. Городцов В.А. Археология. Каменный период. М.,

Пг., 1923. Городцов В.А. Брянский палеолит // Хочу все знать,

1929 - № 13. Городцов В.А. Техника и типологическая класси-

фикация кремневых резцов Супоневской и Тимонов-ской палеолитических стоянок из раскопок 1928 и 1929 гг. // Тр. Секции Археологии Российской ассо-циации институтов общественных и исторических наук, 1930, вып.5, с.14-43. Городцов В.А. Тимоновская палеолитическая сто-

янка. Раскопки 1931 г. // Вестник АН СССР, 1932-№6 Городцов В.А. Социально-экономический строй

древних обитателей Тимоновской палеолитической стоянки // СЭ, 1935 - № 3. Городцов В.А. Тимоновская палеолитическая сто-

янка: результаты археологических раскопок в 1933 г. // Тр. Института Антропологии и Этнографии, вып.3. М.–Л., 1935. Граб В.И., Супруненко О.Б. Доля Михайла Ру-

динського // Археологiя, 1992 - № 4, С.91-100. Грехова Л.В. Верхнепалеолитическая стоянка Ка-

рачиж. // Археологич. сборник. Тр.ГИМ, вып.40. М., 1966. С.7-10. Грехова Л.В. Раскопки в с. Тимоновка // АО 1968

года. М., 1968. Грехова Л.В. Поздний палеолит бассейна Средней

Десны // Природа и развитие первобытного общест-ва. М., 1969. С.88-96. Грехова Л.В. Экспедиция Государственного Исто-

рического музея // Доклады на сессии ученого совета ГИМ 5-7 февраля 1969 г. М., 1969. С.63-70. Грехова Л.В. Тимоновские стоянки и их место в

позднем палеолите Русской равнины. Авт. канд. дис.

М., 1970. Грехова Л.В. Кремневый комплекс стоянки Тимо-

новка 2 и однотипные памятники Деснинского бас-сейна. // История и культура Восточной Европы по археологическим данным. М., 1971. С.3-22. Грехова Л.В. Работа Деснинской экспедиции Госу-

дарственного Исторического музея // АО-1970. М., 1971-б. С.46-47. Грехова Л.В. Деснинская экспедиция Государст-

венного Исторического музея // АО-1974. М., 1975. С.54. Грехова Л.В. Раскопки в Елисеевичах // АО-1976.

М., 1977. Грехова Л.В. Обработанная кость Тимоновской

стоянки. // Проблемы палеолита Центральной и Вос-точной Европы. Л., 1977б. Грехова Л.В. Бивень с нарезками из стоянки Ели-

сеевичи // СА 1978 – № 2. С.249-253. Грехова Л.В. Фигурка мамонта со стоянки Елисее-

вичи // История и культура Евразии по археологиче-ским данным. Тр. ГИМ, Вып.51, М., 1980. С.4-7. Грехова Л.В. Раскопки Елисеевичской стоянки //

АО-1980. М., 1981. Грехова Л.В. Костно-земляные конструкции на

позднепалеолитической стоянке Елисеевичи // Новые материалы по истории племен Восточной Европы в эпоху камня и бронзы. Тр. ГИМ, вып.60, М., 1985. С.5-26. Грехова Л.В. Позднепалеолитическая стоянка Ели-

сеевичи II // СА 1985 - № 1. С.131-142. Грехова Л.В. Кремневый комплекс стоянки Елисее-

вичи // СА 1987 - № 4. С.123-139. Грехова Л.В. Планиграфия Тимоновской стоянки //

Наследие В.А. Городцова и проблемы современной археологии. Тр. ГИМ, вып.68, М., 1988. С.74-85. Грехова Л.В. Археологический аспект радиоугле-

родных дат стоянки Елисеевичи // БКИЧП, Вып.59. М., 1990. С.111-115. Грехова Л.В. Методика изучения древних наруше-

ний культурного слоя палеолитических стоянок По-десенья // КСИА, вып.202. М., 1990-б. С.37-44. Грехова Л.В. Орнаментированная поделка из бивня

мамонта с палеолитической стоянки Елисеевичи II // Проблемы археологии Евразии. Тр. ГИМ, вып.74. М., 1990-в. С.10-14. Грехова Л.В. Хронология и периодизация позднего

палеолита Деснинского бассейна // Теория и методи-ка исследований археологических памятников лесо-степной зоны. Липецк, 1992. С.55-57. Грехова Л.В. Опыт реконструкции по архивным

данным утраченного плана 1935 г. палеолитической стоянки Елисеевичи // РА 1993 - №4, С.173-182. Грехова Л.В. Место стоянок Окского бассейна в

системе палеолита Русской равнины // Древности Оки. Тр. ГИМ, вып.85, М., 1994. С.7-19. Грехова Л.В. О формах скоплений костей на позд-

непалеолитической стоянке Елисеевичи // Археоло-

106

гический сборник. Тр.ГИМ,вып.96, М.,1998. С.60-69. Грехова Л.В., Сорокина Р.А. Разведывательные ра-

боты у с. Тимоновка в 1965 г. // КСИА, в.117, М., 1969 Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. Условия обитания

и расселения позднепалеолитического человека в Восточной Европе // Человек заселяет планету Земля. М., 1997. С.127-142. Григорьев Г.П. Начало верхнего палеолита и проис-

хождение Ноmo sapiens. Л., 1968. Григорьев Г.П. Восстановление общественного

строя палеолитических охотников и собирателей // Охотники, собиратели, рыболовы. Л. 1972. Григорьев Г.П. Исследования Авдеевской палеоли-

тической стоянки // АО-1981. М., 1983. Григорьев Г.П. Работы Авдеевской палеолитиче-

ской экспедиции // АО-1985, М., 1987. Григорьев Г.П. Итоги исследования Авдеева и про-

блемы Костенковской культуры // Новые открытия и методические основы археологической хронологии. СПб., 1992. Григорьева Г.В. Работы на верхнепалеолитической

стоянке Юдиново в 1995 году. СПб, 1995. Григорьева Г.В. Орудия охоты позднепалеолитиче-

ской стоянки Юдиново // Деснинские древности. Ма-териалы межгос. научн. конф. памяти Ф.М. Заверняе-ва. Вып.1., Брянск, 1995, С.31-33. Григорьева Г.В. Исследование поселения Юдиново

в 1995-1996 гг. // Деснинские древности. Вып.2, Ма-териалы 2-й межгос. научн. конф. памяти Ф.М. За-верняева. Брянск, 2002, С.36-41. Григорьева Г.В. Исследования верхнепалеолитиче-

ского поселения Юдиново в 2000 г. // Археологиче-ский вестник, вып.9, СПб, 2002б. С.24-30. Григорьева Г.В. К вопросу о существовании Днеп-

ро-Донской историко-культурной области // Особен-ности развития верхнего палеолита Восточной Евро-пы (Тр. Костенковской экспедиции ИИМК РАН, Кос-тенки в контексте палеолита Евразии: исследования). СПб., 2002-в. С.63-67. Григорьева Г.В., Абрамова З.А. Работы на верхне-

палеолитической стоянке Юдиново // АО-1995. М., 1996. С.119-120. Григорьева Г.В., Абрамова З.А. Исследование верх-

непалеолитической стоянки Юдиново // АО-1996. М., 1997. С.98-100. Грищенко М.Н. Опыт геологического сопоставле-

ния верхнепалеолитических стоянок Авдеево на Сейме и Костенки 1 (Полякова) на Дону // БКИЧП, Вып.16. М., 1951 Грищенко М.Н. К геологии Хотылевского палеоли-

тического местонахождения // МИА, № 173 (Палео-лит и неолит), М., 1971. Грищенко М.Н.. О геологических условиях залега-

ния палеолитических стоянок на территории Курска. // БКИЧП, Вып.55, М., 1985. Грищенко В.Н. Новые мифы о главном: первобыт-

ный человек и природа // Гуманитарный экологиче-

ский журнал. Т. 3. Вып. 2. 2001. С. 56-74. Громов В.И. Палеонтологическое и археологиче-

ское обоснование стратиграфии континентальных отложений четвертичного периода на территории СССР (млекопитающие, палеолит). Тр. Геологич. Ин-та АН СССР, серия геологическая, № 17, вып. 64, М., 1948. 521 с. Громов В.И. Работы М.В. Воеводского и изучение

истории четвертичного периода // КСИИМК, вып.31. М., 1950, С.3-4. Деев С.С. Раскопки в Супонево // «Брянский рабо-

чий» от 12.6.1926; от 8.7.1926; от 17.6.1926. Деев С.С. Доисторическая жизнь Брянского края

под охраной краеведов// Брянский край Вып.1. Брянск, 1926. Ефименко П.П. Каменные орудия палеолитической

стоянки в с. Мезине Черниговской губ. // Ежегодник Русского антропологического общества при Санкт-Петербургском университете. СПб., 1912. Т.4. С.72. Ефименко П.П. Экспедиция для изучения палеоли-

тических культур. Сообщ.ГАИМК,в.1,1927.С.319-320 Ефименко П.П. Палеолит СССР. Некоторые итоги

и перспективы изучения // Сообщ. ГАИМК, 1931-№3 Ефименко П.П. Значение женщины в ориньякскую

эпоху. Известия ГАИМК, т.11, вып.3-4, Л., 1931. Ефименко П.П. Маркс и проблемы древнейшего

периода первобытно-коммунистического общества // Известия ГАИМК, вып.81. М.-Л., 1934. Ефименко П.П. Первобытное общество. Л., 1938. Ефименко П.П. Первобытное общество. Киев,

1953. 663 с. Ефименко П.П. Костенки 1. М., - Л., 1958. Ефименко П.П., Борисковский П.И. 1953. Палеоли-

тическая стоянка Борщево 2 // МИА № 39, М-Л. Жегалло В.И., Каландадзе Н.Н., Кузнецова Т.В.,

Раутиан А.С. Судьба мегафауны Голарктики в позд-нем антропогене // Мамонт и его окружение: 200 лет изучения. М., 2001. С. 287-306. Жуков Б.С. Очерк трехлетних работ Антропологи-

ческой комплексной экспедиции по ЦПО Антропо-логического научно-исследовательского института (1925-1927) // Изв. ассоциации НИИ при физико - ма-тематическом факультете МГУ. Т.1, вып.1-2 М. 1928. Заверняев Ф.М. Хотылевское нижнепалеолитиче-

ское местонахождение. Брянск, 1961. Заверняев Ф.М. Новая верхнепалеолитическая сто-

янка в районе г. Брянска // АО-1969. М., 1970. Заверняев Ф.М. Нижнепалеолитическое местона-

хождение у с. Хотылево на Десне // Палеолит и не-олит СССР, вып.6, МИА № 173, М., 1971. Заверняев Ф.М. Памятники каменного века в рай-

оне с. Хотылево // БКИЧП № 39, М., 1972. Заверняев Ф.М. Хотылевское палеолитическое ме-

стонахождение // СА 1972 - № 1. Заверняев Ф.М. Новая верхнепалеолитическая сто-

янка на р. Десне // Брянский краевед, вып.VII, Брянск, 1974, С.267-277.

107

Заверняев Ф.М. Новая верхнепалеолитическая сто-янка на р. Десне // СА 1974 - № 4. Заверняев Ф.М. Новые археологические находки у

с. Хотылево // Брянский краевед, вып.8, Брянск, 1976. Заверняев Ф.М. Кремянi заготовки среднепалеолi-

тичного мiсцезнаходження Хотильове // Археологiя, вып.23, 1977. Заверняев Ф.М. Антропоморфная скульптура Хо-

тылевской верхнепалеолитической стоянки // СА 1978 - № 4 Заверняев Ф.М. Хотылевское нижнепалеолитиче-

ское местонахождение. Л., 1978. Заверняев Ф.М. Гравировка на кости и камне Хо-

тылевской верхнепалеолитической стоянки // СА 1981- № 4 Заверняев Ф.М. Техника обработки кости из Хоты-

левской верхнепалеолитической стоянки // СА 1987 - №3. Заверняев Ф.М. Из дневника сотрудника музея // 70

лет Брянскому историко-революционному музею. Брянск, 1991. Заверняев Ф.М. Кремневый инвентарь Хотылев-

ской верхнепалеолитической стоянки // РА 1991 - № 4 Заверняев Ф.М. Остатки жилищно-бытового и хо-

зяйственного комплексов на Хотылевской верхнепа-леолитической стоянке // РА 2001 - № 2. Заверняев Ф.М., Шмидт Е.А. Археологические па-

мятники бассейна Верхней Десны // Материалы по изучению Смоленской обл. Смоленск, 1959. Заверняев Ф.М., Шмидт Е.А. Новая находка ниж-

него палеолита на верхней Десне // СА 1961 - № 1. Зализняк Л.Л. Население Украинского Полесья в

финальном палеолите и мезолите. Авт. докт. дис. Ки-ев, 1989. Зализняк Л.Л. Реконструкцiя первiсних суспiльств

за iх господарськокультурним типом // Археологiя, 1990 - № 4, (Киев) С.3-12. Замятнин С.Н. Экспедиция по изучению культур

палеолита в 1927 г. // Сообщ. ГАИМК, т.2, Л., 1929. Замятнин С.Н. Раскопки у с. Гагарина // Палеолит

СССР. Материалы по истории дородового общества. Известия ГАИМК, вып. 118, 1936, С.73-77. Замятнин С.Н. Первая находка палеолита в долине

Сейма // КСИИМК, вып.8. М.-Л., 1940 Замятнин С.Н. Некоторые вопросы изучения хо-

зяйства в эпоху палеолита // Проблемы истории пер-вобытного общества. Тр. Института этнография АН СССР, новая серия, т. 54, М.-Л., I960. Замятнин С.Н. Очерки по палеолиту. М.-Л., 1961. Зорин А.В. Ю.А.Липкинг: факты биографии //

Ю.А. Липкинг и археология Курского края. Курск, 2005, С.5-12. Иностранцев А.А. Доисторический человек ка-

менного века побережья Ладожского озера, СПб,1882 Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община.

М., 1986. Кабо В.Р. Круг и крест. Канберра, 2002.

Калякин В.Н. Материалы к изучению орнитофау-ны Курской области периода позднего палеолита. // Материалы 10-й всесоюзной орнитологической конф., ч.2, кн.1, С.260. Минск, 1991. Калякин В.Н. Палеоэкологическая интерпретация

находок птиц позднепалеолитической стоянки Ав-деево (Курская обл.) // Бюлл. МОИП. Отд. Биол. 2001. Т. 106. Вып.2. С.22- 30. Каншин В.П. Умрихинский мамонт и следы чело-

века палеолитической эпохи // Тр. Курской губ. ар-хивной комиссии, вып.1. Курск, 1911. Кашкин А.В. Археологическая карта России. Брян-

ская область. М.,1993. 304 с. Кларк Дж. Д. Доисторическая Африка. М., 1977. Колосов Ю.Г. К изучению палеолита бассейна

среднего течения Десны // Материалы по четвертич-ному периоду Украины. Киев, 1965, С.321-328. Кононенко Ж.А. Из небытия // Археологія, 1992 -

№ 1, Киев. С.105. Корниец Н.Л. Про прiчiни вимiрання мамонта на

террiторii Украiни // Викопнi фаунi Украiнi i сумiжних территорiй, Киев,1961. Крашенинников С.П. Описание Земли Камчатки.

М.-Л., 1949. 841с. Кротова АА. Виробництво та суспiльнi вiдносини

неселення Пiвнiчного Причорномор’я в добу пiзнього палеолiту // Археологiя, 1994 – № 1, С.19-31. Кротова А.А. Связи позднепалеолитического насе-

ления бассейна Северского Донца и центра Восточ-ноевропейской равнины // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы (Костенки в контексте палеолита Евразии. Тр. Костенковской экс-пед. ИИМК РАН. Вып.1). СПб,2002 С.68-80. Крупник И.И. Древние эскимосские китобои в

Арктике: «бойни детенышей» или интуитивная эко-логия? // Экологические аспекты палеоантропологи-ческих и археологических реконструкций. М., 1991, С.161-178. Кудрявцев Н.С. Геологический очерк Орловской и

Курской губ. СПб., 1892. Куриленко В.Е. Об архитектонике мезинских брас-

летов // Теория и методика исследований археологи-ческих памятников лесостепной зоны. Липецк, 1992. С.61-63. Куриленко В.Е., Котова Н.С. Неолит Мезинского

Подесенья. http://www.arch.lg.ua/DSDA4/kk/kk.htmКухарчук Ю.В. Ранній палеоліт Українського

Полісся. Авт. канд. дис. К., 1993. Кухарчук Ю.В. Новые данные о каменной индуст-

рии мустьерского местонахождения Чулатово III // Археологический альманах. № 5. Донецк, 1996. Кухарчук Ю.В. Про культурну належність

мустьєрського місцезнаходження Чулатове-III у Подесенні // Vita Antiqua, 2-1999. С. 3-7. Лазаревский А.М. Описание старой Малороссии.

Т.1: Полк Стародубский. Киев, 1888. Лазуков Г.И. Взаимодействие палеолитического

108

человека и природы // Природа и древний человек. М., 1981. Лапин Ю.Н. Экожильё – ключ к будущему. М.,

1998. 168 с. Лебедев Г.С. История отечественной археологии.

СПб., 1992. Легенды и мифы севера. М., «Современник», 1985. Лелянов Н.И. Палеолитический человек на терри-

тории Западной обл. // Геология и полезные ископае-мые Западной обл.. Смоленск. 1935. Мiзiн. Визначнiшi серii кiстяних виробiв мiзiнськоi

палеолiтичноi стацii в осветленнi Федора Вовка. Под ред. М.Я. Рудинского. Киев, 1931. Мартынов А.И. Археология СССР. М., 1973. Материальная культура. Свод этнографических

понятий и терминов. М., 1989, 225 с. Мащенко Е.Н. Структура стада мамонтов из Сев-

ского позднеплейстоценового местонахождения, Бря-нская обл.//История крупных млекопитающих и птиц северной Евразии. Тр. ЗИН, т.246, СПб, 1992. С.41-59. Мащенко Е.Н. Последние мамонты Русской рав-

нины // Химия и жизнь, 2000 - № 8, С.32-37. Мельниковская О.Н. Памятники палеолита Новго-

род-Северского района (Материалы к археологиче-ской карте бассейна р. Десны) // КСИИМК, вып.31, М.-Л., 1950, С.185-192. Милованова Н.А. О заселении территории Сум-

ской области в палеолите // Питання археології Сум-щини (Матеріали наук. конф. “Проблеми вивчення і охорони пам`яток археології Сумщини”). Сумы, 1990. Мирчинк Г.Ф. О соотношениях речных террас и

стоянок палеолитического человека в бассейнах рек Десны и Сожа. // Бюлл. МОИП, отдел геологический, т.7, вып.1-2, новая серия, т.38, № 1-2, М., 1929. С.3-19. Мирчинк Г.Ф. Геологические условия нахождения

палеолитической стоянки в дер. Тимоновка под Брянском // Русский антропологический журнал, т.18, № 1-2, М., С.57. Михаил Вацлавович Воеводский // Ископаемый

человек и его культура на территории СССР. УЗ МГУ, вып.158. М. 1952. С.5-8. Моисеев В.Г. Опыт статистической обработки эле-

ментов культурного слоя // Пушкаревский сборник. Вып. I. СПб., 1997. С. 44-51. Моисеев В.Г. Планиграфия культурного слоя и ме-

тоды многомерной статистики// Поселения, среда, культура, социум. СПб., 1998. С. 49-51. Москвитин А.И. О геологических условиях Авде-

евской верхнепалеолитической стоянки // КСИИМК, вып.31, М.-Л., 1950, С.28-33. Мотуз В.М. Четвертичные моллюски нижнепалео-

литического местонахождения Брянской области // БКИЧП, № 33, М., 1967. Мочанов Ю.А. Древнейший палеолит Диринга и

проблема внетропической прародины человечества. Новосибирск, 1992. 253 с. Нiкольскiй Г.В. Риби Новгород-сiверськоi пiзньо-

четвертинноi фаунi // Збiрник праць Зоологiчного му-зею Академii наук УРСР, №25, Киев,1952, С.94-95. Нужный Д.Ю. Дистанцiйнi мисливскi знаряддя у

кам`яному вiцi // Археологiя, 1991 - № 3, С.3-14. Обермайер Г. Доисторический человек. СПб, 1913. Оленковский Н.П. Центральноевропейский эпи-

граветт и восточно - граветтийские культуры Украи-ны // STRATUM plus, 1999 - № 1. Кишинев Падин В.А. Далекое–близкое//70 лет Брянскому ис-

торико-революционному музею.Брянск,1991.С.31-35 Палеолит Костенковско-Борщевского района на

Дону. Некоторые итоги полевых работ в 1879-1979 гг. Л., 1982. 285 с. Паненкова И.В. Внешний очаг нового участка сто-

янки Пушкари I и связанные с ним объекты// Пушка-ревский сборник. Вып. I. СПб., 1997. С. 35-43. Пидопличко И.Г. Нахождение «смешанной» тунд-

ровой и степной фауны в четвертичных отложениях Новгород-Северска // Природа, 1934 - №5, С.82-86. Пидопличко И.Г. Итоги изучения фауны Мезин-

ской палеолитической стоянки // Природа, 1935-№ 3, С.79-81 Пидопличко И.Г. Новые данные о Новгород-

Северской «смешанной» фауне//Природа, 1938-№ 4, С.116-119 Пидопличко И.Г. Палеолитическая стоянка Чулато-

во I (по материалам 1935 г.). СА, вып.5, М.-Л., С.65-80 Пидопличко И.Г. Кремневые «гигантолиты» из

Новгород-Северска // Палеолит и неолит СССР. МИА № 2, М.-Л., 1941, С.26-30. Пiдоплiчка I.Г. Дослiдження палеолиту в УРСР //

Палеолiт i неолiт Украiни, т.1, Киев, 1947, С.7-39. Пiдоплiчка I.Г. Палеолiтична стоянка Чулатiв I

(Крейдяний майдан). (Звит про розкопки 1935-1936 pp.) // Там же, С.123-148. Пiдоплiчка I.Г. Пiздньопалеолiтична стоянка Нов-

город-Сiверськ. (Звiт про розкопки 1937-1938 pp.) // Там же. С.65-107. Пидопличко И.Г. О ледниковом периоде.Киев,1951. Пидопличко И.Г. Новые данные о фауне Мезин-

ской стоянки // КСИА АН УССР, Вып.8, Киев, 1959. Пидопличко И.Г. Позднепалеолитические жилища

из костей мамонтов на Украине. Киев, 1969. 164 с. Пидопличко И.Г. Межиричские жилища из костей

мамонтов. Киев,1976. 240 с. Палiкарповiч К.М. Палеолiт на р.Судасьцi (вадаз-

бор р. Дзясны) // Працы секцыi археалогii АН БССР, т.3, Минск, 1932, С.153-162. Поликарпович К.М. Палеолит и мезолит БССР и

некоторых соседних территорий Поднепровья // Тр. Междунар. конф. Ассоциации по изучению четвер-тичного периода Европы. Вып.5. Л., 1934. С.75-87. Поликарпович К.М. Палеолит верхнего Поднепро-

вья. Минск, 1968. Праслов Н.Д. Отражение культурной адаптации к

природной среде в материалах позднего палеолита Русской равнины // Проблемы культурной адаптации

109

в эпоху верхнего палеолита. Тез.док. Л., 1989. Праслов Н.Д. Орудия охоты в палеолите Костенок

// VI координационное совещание по изучению ма-монтов и мамонтовой фауны (тез. док.), Л., 1991. Праслов Н.Д. Использование красок в палеолите //

Проблемы палеолита Восточной Европы. КСИА, Вып.206. М., 1992. Праслов Н.Д. Об одной головке женской статуэтки

из Хотылево 2 или К вопросу о портрете в палеоли-тическую эпоху // Деснинские древности. Материалы межгосударственной научной конференции памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. С.21-22. Пряхин А.Д. Археология… наследие. Воронеж,

1988, 184 с. Пучков П.В. Некомпенсированные вымирания в

плейстоцене: предполагаемый механизм кризиса. Некомпенсированные вымирания в плейстоцене: ре-гиональные аспекты (Препринт АН УССР, Институт зоологии, 89.7 и 89.8), Киев, 1989. Равдоникас В.И. История первобытного общества.

Ч.1, Л., 1939. Радиоуглеродная хронология палеолита Восточной

Европы и Северной Азии. Синицын А.А., Праслов Н.Д, Свеженцев Ю.С., Сулержицкий Л.Д. СПб., 1997. 142 c. Раскопки мамонта в с. Мезине Кролевецкого уезда

// Каталог выставки XIV Археологического съезда в г. Чернигове. Чернигов, 1908. Рогачев А.Н. Исследование остатков первобытно-

общинного поселения верхнепалеолитического вре-мени у с. Авдеево на р. Сейм в 1949 г. // Палеолит и неолит, МИА № 39, М.-Л., 1953. С.137-191. Рогачев А.Н. Костенки IV. Поселение каменного

века на Дону. МИА № 45. М.-Л., 1955. Рогачев А.Н. Многослойные стоянки Костенков-

ско-Борщевского района на Дону и проблема разви-тия культуры в эпоху верхнего палеолита на Русской равнине //Палеолит и неолит МИА №59, М-Л., 1957. С.9-134 Рогачев А.Н. Палеолитические жилища и поселе-

ния в Восточной Европе (VII Международный кон-гресс антропологических и этнографических наук). М., 1964. 12 с. Рогачев А.Н. Палеолитические жилища и поселе-

ния // Каменный век на территории СССР. МИА № 166, М.-Л., 1970, С. 64-77. Рогачев А.Н. Об усложненном собирательстве как

форме хозяйства в эпоху палеолита на Русской рав-нине // Антропологическая реконструкция и пробле-мы палеоэтнографии. М., 1973. Рогачев А.Н., Аникович М.В. Поздний палеолит

Русской равнины и Крыма // Палеолит СССР. М.,1984. С.162-271. Рогович А. Заметка о местонахождениях костей ис-

копаемых млекопитающих животных Юго-Западной России // Записки Киевского общества естествоиспы-тателей, т.4(I), Вып.1, Киев, 1875.

Руденко А.С. Морские моллюски из Мезинской стоянки // КСИА АН УССР. Вып.8. Киев, 1959. Рудинский М.Я. Пушкари. Материалы к истории

изучения палеолитических стоянок у с. Пушкари Новгород-Северского района Черниговщины // СА, вып.9, М.-Л., 1947, С.171-198. Рудинский М.Я. Пушкарiвськiй палеолiтичний

постiй i його мiсце в украiньскому палеолiту // Археологiя, вып.1. Киев. 1947. С.7-22. Саблин М.В. Остатки млекопитающих из поздне-

палеолитического поселения Пушкари I // Пушкарев-ский сборник. Вып.1. СПб., 1997. С.35-43. Саблин М.В. Палеозоология стоянок верхней Дес-

ны: новые данные //Верхний палеолит – верхний плейстоцен: динамика природных событий и перио-дизация археологических культур. СПб, 2002. С.107-109 Саблин М.В. Фауна крупных млекопитающих цен-

тра Русской равнины в позднем плейстоцене, сред-нем голоцене // Особенности развития верхнего па-леолита Восточной Европы (Тр. Костенковской экс-педиции ИИМК РАН, Костенки в контексте палеоли-та Евразии). СПб., 2002. С.213-217. Саран А.Ю. Орловский аспект «дела краеведов» //

Реквием. Книга памяти жертв политических репрес-сий на Орловщине. Т.4. Орел, 1998. С.335-345. Селезнев А.Б. Технология расщепления кремня на

стоянке Хотылево 2 // Восточный граветт. М., 1998. С.314-225. Семенов С.А. Первобытная техника. Опыт изуче-

ния древнейших орудий и изделий по следам работы. МИА № 54. М.-Л., 1957. Семенов С.А. Очерк развития материальной куль-

туры и хозяйства палеолита // У истоков человечест-ва, М., 1964. С.152-190. Сергин В.Я. О хронологическом соотношении жи-

лищ и продолжительности их обитания на палеоли-тических поселениях // СА, 1974 – № 1, С.3-11. Сергин В.Я. О размере первого палеолитического

жилища в Юдинове // СА, 1974 - № 3, С.236-240. Сергин В.Я. Палеолитические жилища Европей-

ской части СССР. Авт. канд. дис. М., 1974. Сергин В.Я. О первом жилищно-хозяйственном

комплексе Елисеевичей // КСИА, вып.141, Каменный век. М., 1975. С.58-62. Сергин В.Я. Раскопки в Юдиново // АО-1976. М.,

1977, С.70. Сергин В.Я. Палеолитические поселения средне-

днепровского типа и их историко-культурное значе-ние // Памятники первобытной культуры. КСИА, вып.157, М., 1979, С.15-20. Сергин В.Я. К фаунистической характеристике Су-

поневского поселения // БКИЧП № 49, М., 1979, С.134-136. Сергин В.Я. Работы Брянского палеолитического

отряда // АО-1979. М., 1980. С.75-76. Сергин В.Я. Раскопки палеолитического поселения

110

Юдиново 3 и пункта Юдиново 2 // АО-1980. М., 1981. С.80. Сергин В.Я. О сущности костенковско-авдеевских

комплексов. // Каменный век. КСИА № 189. М., 1987. Сергин В.Я. Структура Мезинского палеолитиче-

ского поселения. М.,1987, 104 с. Сергин В.Я. Классификация палеолитических по-

селений с жилищами на территории СССР // СА1988 - № 3, С.5-20. Сергин В.Я. 1990. Исследование поселений сред-

неднепровского типа // Полевая археология палеоли-та. КСИА, вып.202. М., С.49-53. Сергин В.Я. Скопления костей мамонта на палео-

литических поселениях // РА 1991 - № 4. Сергин В.Я. Жилища на памятниках «восточного

граветта» Русской равнины // Восточный граветт, М., 1998. С.151-176. Сергин В.Я. Супонево: общие сведения, остатки

жилища // РА, 2003 - № 2, С.5-16. Сидоров В.В. Оценка численности населения лес-

ной зоны в неолите // Теория и методика исследова-ний археологических памятников лесостепной зоны. Липецк, 1992. С.73-76. Синицын А.А. «Западный граветт» Восточной Ев-

ропы // Восточный граветт. Тез. Док. М.,1997.С.60-63. Синицын А.А. Пушкари. Третий этап исследова-

ния. Традиции и синтез подходов // Пушкаревский сборник. Вып.2, СПб, 2003, С.29-33. Смоличев П.И. «Скарб» палеолітичної доби:

Кремінне начиння сховане в кістці мамонта з Мізинської палеолітичної стації // Чернігів і Північне Лівобережжя: огляди, розвідки, матеріали // УАН. Істор. секція.- Київ, 1928. С.36-41. Сообщения ГАИМК, 1931 - № 3. Сорокина Г.Г. Новые находки орнаментированных

поделок в Юдиново 1 // РА 1993 - № 2, С.130-139. Соффер О.А. Экономика верхнего палеолита: про-

должительность заселения стоянок на Русской рав-нине // РА 1993 - №3. С.5-20. Соффер О.А. Верхний палеолит средней и восточ-

ной Европы: люди и мамонты // Проблемы палеоэко-логии древних обществ, М., 1993, С.99-118. Столяр А.Д. Происхождение изобразительного ис-

кусства. Л., 1985. Тарасов Л.М. Раскопки в Масловке и Бетово // АО-

1972. М., 1973. С.93-94. Тарасов Л.М. Мустьерская стоянка Бетово на верх-

ней Десне // Тез. док. сессии, посвященной итогам полевых археологических исследований 1972 г. в СССР. Ташкент, 1973, С.202-203. Тарасов Л.М. Раскопки в Бетово // АО-1973. М.,

1974. С.80-81. Тарасов Л.М. Новые раннепалеолитические стоян-

ки на Десне // АО-1974. М., 1975. С.81-82. Тарасов Л.М. Исследования палеолита на Десне в

районе Бетово // АО-1975. М., 1976. С.91-92. Тарасов Л.М. Раскопки палеолитических стоянок

на верхней Десне // АО-1976. М., 1977. С.74-75. Тарасов Л.М. Мустьерская стоянка Бетово и ее

природное окружение // Палеоэкология древнего че-ловека. М., 1977. С.18-31. Тарасов Л.М. Раскопки в Бетово и Косице // АО-

1977. М., 1978. С.89. Тарасов Л.М. Раскопки стоянки Неготино на Руд-

нянке // АО-1978. М., 1979. Тарасов Л.М. Гагаринская стоянка и ее место в па-

леолите Европы. Л., 1979. 167 с. Тарасов Л.М. Исследование мустьерской стоянки

Бетово // АО- 1979. М., 1980. Тарасов Л.М. Изучение палеолита верхней Десны

// АО-1980. М., 1981. С.84. Тарасов Л.М. Позднепалеолитическая стоянка Ко-

сица // КСИА, вып.165. М., 1981. С.50-55. Тарасов Л.М. Исследование мустьерских стоянок

на Десне // АО-1981. М., 1982. С.92. Тарасов Л.М. Палеолит бассейна Верхней Десны //

XI конгресс INQUA. Тез. док. Т.3. М., 1982. Тарасов Л.М. Исследование деснинских палеоли-

тических стоянок // АО-1982. М., 1984. С.90. Тарасов Л.М. Результаты работ Деснинской экспе-

диции // АО-1983. М., 1985. Тарасов Л.М. Раскопки стоянки Чернетово // АО-

1984. М., 1986. С.75-76. Тарасов Л.М. Палеолитическая стоянка Коршево 1

// Палеолит и неолит, Л., 1986. С.46-53. Тарасов Л.М. Мустьерское местонахождение Него-

тино на Руднянке // КСИА, вып.189. М., 1987.С.65-69. Тарасов Л.М. Периодизация палеолита бассейна

Верхней Десны // Четвертичный период. Палеонто-логия и археология. Кишинев, 1989, С.166-175. Тарасов Л.М. Методика изучения культурного слоя

большой мощности // КСИА в.202, М.,1990, С.43-48. Тарасов Л.И. Палеолит бассейна Десны. Авт. докт.

дис. СПб. 1991. Тарасов Л.М. Мустьерское местонахождение Него-

тино // Проблемы палеолита Восточной Европы. КСИА, вып.206. М., 1992. Тарасов Л.М. Мустье восточноевропейского при-

ледниковья // Историко-культурное наследие. Памят-ники археологии центральной России: охранное изу-чение и музеефикация. Рязань, 1994. С.63-65. Тарасов Л.М. Мустьерские стоянки верхней Десны

// Деснинские древности. Материалы межгос.научн. конф. памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. С.15-18. Тарасов Л.М. О переходе от мустье к позднему па-

леолиту // Археология Центрального Черноземья и сопредельных территорий. Липецк,1999. С.26-31. Тарасов Л.М. Мустьерское местонахождение Лебе-

девка // Деснинские древности. Материалы 2-й меж-гос. научн. конф. памяти Ф.М.Заверняева. Вып.2. Брянск, 2002. С.31-37. Татищев В.Н. Сказание о звере мамонте, о котором

обыватели сибирские сказуют якобы живет под зем-лей, с их о том доказательствы и других о том раз-

111

личные мнения (1730) // Природная обстановка и фауны прошлого, вып.8. Киев, 1974. С.11-28. Тихомиров Н.А. Социологические аспекты анализа

материальных культур // Ю.А. Липкинг и археология Курского края. Курск, 2005, С.22-24. Токарев С.А. К вопросу о значении женских изо-

бражений эпохи палеолита // СА 1961 - № 2, С.12-20. Труды Орловской ученой архивной комиссии за

1904 и 1905 гг. Орел. 1906. Труды Черниговской ученой архивной комиссии.

Вып.6, Чернигов, 1905. Тэйлор Э. Первобытная культура. М., 1939. Уваров А.С. Археология России. Т.1. Каменный пе-

риод. М. 1881. Федоров Н. Власть рассудила иначе // «Дмитров-

ский вестник» № 134 от 30.10.2001. Формозов А.А. Некоторые итоги и задачи исследо-

ваний в области истории археологии //СА,1975-№ 4, С.5-13 Формозов А.А. Памятники первобытного искусст-

ва на территории СССР. М., 1980, 136 с. Формозов А.А. Начало изучения каменного века в

России. М., 1983. Формозов А.А. О периодизации истории отечест-

венной археологии // РА, 1994 - № 4, С.219-225. Формозов А.А. Русские археологи и политические

репрессии 1920-1940-х гг. // РА, 1998 - № 3. С.191-206. Формозов А.А. Рассказы об ученых. Курск, 2004б,

124 с. Фосс М.Е. М.В. Воеводский (1903-1948) //

КСИИМК, вып.25, М.-Л., 1949. С.103-105. Фролов Б.А. Числа в графике палеолита. Новоси-

бирск, 1974. 239 с. Хайкунова Н.А. Нуклеусы верхнепалеолитической

стоянки Супонево // СА, 1984 - № 4. С.109-118. Хайкунова Н.А. Кремневый инвентарь стоянки

Супонево и ее место в палеолите бассейна Десны. Авт. канд. дис. М. 1985. Хайкунова Н.А. Резцы верхнепалеолитической

стоянки Супонево (опыт классификации) // РА, 1992 - № 2. С.123-135. Хайкунова Н.А. Скребки и скребковидные предме-

ты в кремневом инвентаре стоянки Супонево // Ар-хеологический сборник. Тр. ГИМ, вып.96. М. 1998. С.70-87. Хлопачев Г.А. Обработанная кость Пушкарей I

(раскопки 1981-1997) // Пушкаревский сборник. Вып. I. СПб., 1997. С. 59-64. Хлопачев Г.А. Два подхода к построению фигуры

женских статуэток на восточно-граветтийских стоян-ках Русской равнины // Восточный граветт, М., 1998, С.226-233. Хлопачев Г.А. Стоянки Погон и Бугорок (раскопки

1997-1999, 2001 гг.) // Пушкаревский сборник, вып.2. СПб, 2003, С.42-45. Чеплянская Е.А. Археологическая коллекция Брян-

ского музея и некоторые вопросы развития археоло-

гии на Брянщине // Брянская земля, вып.1, Брянск, 1993. Черниговский соединенный исторический музей:

каталог. Чернигов, 1915. Черниговщина. Энциклопедический справочник.

Чернигов, 1990. Чикаленко Л.Е. Археологические раскопки // Чер-

ниговское слово. 1912. 14 сент. № 1669. Чубур А.А. Система человек-мамонт в бассейне

Десны: культурная адаптация в верхнем палеолите. Курск,1993. Чубур А.А. «Мамонтовое собирательство» в бас-

сейне Десны // Природа 1993 - № 7. С.54-57. Чубур А.А. К вопросу о «мегатеории» и миграциях

верхнепалеолитического человека в центре Русской равнины // Археологические памятники Среднего Поочья. Вып.3. Рязань, 1993. С.3-19. Чубур А.А. О тектонической и геоморфологиче-

ской приуроченности местонахождений остатков мамонта в центре Русской равнины // I международ-ное мамонтовое совещание. Тез.док. СПб. с.652. Чубур А.А. Расселение верхнепалеолитического

человека в центре Русской равнины (географический аспект). Авт. канд. дис. М., 1997. Чубур А.А. Роль мамонта в культурной адаптации

верхнепалеолитического населения Русской равнины в осташковское время // Восточный граветт. М., 1998, С.309-329. Чубур А.А. Первый жилой комплекс стоянки Быки

1 и его место в палеолите Курского Посемья // Архео-логия Центрального Черноземья и сопредельных тер-риторий. Липецк, 1999. С.32-33. Чубур А.А. Жилище верхнепалеолитической сто-

янки Быки 1 // Особенности развития верхнего па-леолита Восточной Европы. Тез.док. межд. конф., посв. 120-летию открытия палеолита в Костенках. СПб., 1999. Чубур А.А. Быки. Новый верхнепалеолитический

микрорегион и его место в палеолите Русской равни-ны. Брянск, 2001. Чубур А.А., Шпилев А.Г. и др. Курский край. Том

1: Каменный век. Курск. 1999. 384 с. Шовкопляс I.Г. Супоневсьска палеолітична стоянка

// Археологія, т.4, Київ, 1950. Шовкопляс I.Г. Житла Супоневскої палеолітичної

стоянки // Археологія, т.5, Київ 1951. Шовкопляс I.Г. Кістяні вироби Супоневської

палеолітичної стоянки // Археологія, т.6, Київ, 1952. Шовкопляс И.Г. Палеолитическая экспедиция 1954

г. // КСИА АН УССР, Вып. 5 Киев, 1955. С.7-12. Шовкопляс И.Г. Жилища Мезинской стоянки //

КСИА АН УССР, Вып.6, Киев, 1956. С.3-12. Шовкопляс И.Г. Раскопки Мезинской палеолитиче-

ской стоянки: предварительное сообщение о раскоп-ках 1954 г. // КСИИМК, Вып.63, М., 1956, С.31-39. Шовкопляс И.Г. Некоторые итоги исследования

Мезинской позднепалеолитической стоянки в 1954-

112

1955 гг. // СА, 1957 - № 4, С.99-115. Abramova Z.A., Grigorieva G.V. Yudinovo Le Paleo-lithique superiur europeen // Rapport Quin quennal 1986-1991. ERAVZ, 52, September 1991, p.11-12.

Шовкопляс И.Г. Нижний горизонт Мезинской па-леолитической стоянки // КСИА АН УССР, Вып.8, Киев, 1958. С.92-103. Absolon К. The Diluvial Anthropomorphic Statuettes

and Drawings Especially the So-Called Venus Statuettes, Discovered in Moravia, A Comparative Study. Artibus Asiae, Institute of Fine Arts, N.Y. University,тXII,3,1949, p.204-208

Шовкопляс I.Г. До питания про характер жител пiзнього палеолiту // Вестник АН УРСР, 1958, № 2, С.39-49. Шовкопляс И.Г. Мезинская стоянка на Десне: к ис-

тории Среднеднепровского бассейна в позднепалео-литическую эпоху. Авт. докт. дис. Киев,1964. 37 с.

Binford L. In pursuit of the past. Decoding the archaeo-logical record. London. Thames and Hudson. 1983.

Boule M. Les Hommes fossiels. 3-me edition par H.V. Vallois, Paris, 1946.

Шовкопляс И.Г. Мезинская стоянка. Киев, 1965. 328 с.

Guslitzer B.I., Pavlov P.Y. Man and Nature in North-eastern Europe in the Middle and Late Pleistocen // From Kostenki to Clovis. New York, 1993.

Шовкопляс И.Г. О характере связей населения в позднем палеолите // Материалы по четвертичному периоду Украины. Киев, 1965, С.312-319.

Gvozdover M. Art оf mammoth hunters. The finds from Avdeevo. Oxbow Monograph 49. Oxford, 1995.

Шовкопляс И.Г. Новая палеолитическая стоянка на Черниговщине // АО-1966. М., 1967. С.187-189.

Grigoriev G.P.A New Reconstruction of the above-ground Dwelling of Kostenki//Current Anthropology, V.8, №4, 1967.

Шовкопляс И.Г. Палеолитическая экспедиция в 1965-1966 гг. // Археологические исследования на Украине. Вып.1, Киев, 1967. С.56-61.

Grigoriev G.P. Ivory vorking in Avdeevo // Le travial et l̀ usage de l̀ ivore au paleolithique superieur, Roma. 1995.

Щавелев С.П. Деснинская экспедиция М.В. Вое-водского и ее вклад в археологическое изучение Кур-ского края // Деснинские древности. Матер. межгос. научн.конф. памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. С.12-15.

Haynes G. Mammoths, mastodonts & elephants. Biol-ogy, behavior, and the fossil record. Cambridge, 1991. 413 p.

Kozlowski S.K., Sache-Kozlowska E. Magdalenian Family from the Maszycka Cave. A Magdalenian Site in Southern Poland. Jahrbuch des Rômisch-Germanischen Zentralmuseums Mainz. 40. Jahrgang 1993. Teil 1. Mainz, 1995, p. 115-205.

Щавелев С.П. Первооткрыватели курских древно-стей. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Выпуск 3: Советское краеведе-ние в провинции: взлет и разгром (1920-1930-е гг.). Курск. 2002а

Leroi-Gourhan A. Demeure: “espace construit dans le-quel on vit”. Corps ĕcrit, 9, Paris, 1984, p.9-13.

Щавелев С.П. Судьбы исторических древностей южной России и их место в её провинциальной куль-туре XVII–XX вв.(по материалам археолого - этно-графического изучения Курского края).Авт. докт. дис. Курск. 2002

Levi-Strauss C. Structural Anthropology. N.Y.,1963. Levi-Strauss C. Tristes Tropiques. Harmondsworth,

1978. McDermott Le R. Self-Representation in Upper Paleo-

lithic Female Figurines // Current Anthropology, Univer-sity of Chicago Press, 1996.

Щавелев С.П., Стародубцев Г.Ю. Историки Кур-ского края. Биографический словарь. Курск, 1998. Щебуняева В.В. Элементы микростратиграфии и

микроструктуры культурного слоя нового участка стоянки Пушкари I // Пушкаревский сборник. Вып. I. СПб., 1997. С. 69-73.

James E.O. The Cult of the Mother-Goddess. London, 1959.

Soffer O. The Upper Paleolithic of the Central Russian plain. Academic press, 1985. Щеглова В.В. 1965. К вопросу о мелком мамонте и

подвидовой принадлежности елисеевичского мамон-та // Доклады АН БССР, т. IX № 11.

Soffer O., Adovasio J.M. The genesis of the gravettian: insights from perishable technologies // Восточный гра-ветт. Тез. док. М., 1997, С.84-86. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собст-

венности и государства // К.Маркс и Ф. Энгельс, Соб-рание сочинений; изд. 2, М., 1987 , т. 21, с. 28-178.

Sklenár K. Paleolithic and Mezolithic Dwellings: an es-say in classification. Pamatky archeoligické, 67, Praha, 1976, p.249-340. Abramova Z.A. Yudinovo. Dictionnare de la Prehis-

toire. Paris. 1988. Volkov Th. Nouvelles découvertes dans la station paléolithique dé Mézine (Ukraine) // Congr. In-tern. d'Anthropol. et d'Archéol. Préhist. Genève, 1913. Vol.1.

Abramova Z.A., Grigorieva G.V. Utilization de l’ivoire du site d’Yudinovo sur la Plaine russe // Le travail et et l’usage du Paleolithique superieur. Actes de la Table Ronde, Ravello, 29-31 mai 1992. Roma, 1995,p.221-231.

113

Архивные источники Архив Института Истории Материальной

Культуры РАН (Санкт-Петербург): З.А.Абрамова: Отчеты о работе Брянской археоло-

гической экспедиции (отряда) за 1980-1985, 1987-1989, 1991, 1993 гг. (Юдиново): ф.35, оп.1. П.И. Борисковский: Дневники раскопок стоянки

Пушкари I в 1938 г. // ф.35.оп.1.дд.160, 161, 201. 1938; Дневники раскопок стоянки Пушкари I в 1939 г. // ф.35,оп.1, д.201.1939. М.В. Воеводский: Раскопки в Тимоновке: ф.2. оп.1,

1929, д.212. Деснинская экспедиция: ф.2, оп.1, 1937, д.251; 1937, д.252; ф.35, оп.1, 1939, д.25; д.80; ф.35, оп.1, 1940, д.19. Ф.К. Волков: О раскопках Ф.К.Волкова и Л.Е. Чи-

каленко в Черниговской губ. в 1913 г. ф.1.оп.1. 1916, дд.154, 366. В.А. Городцов: Раскопки Тимоновской и Супонев-

ской стоянок: ф.35, оп.3, д.4; ф.2, оп.1, 1928, д.226; ф.2. оп.1, 1928. д.7; 1929, д.212; 1930, д.166; 1932, д.11, д.98; 1933, д.8; 1934, дд.143-144. С.С. Деев: ф.2. 1925, д. 101, л.8; 1925, д. 131; 1926,

д.218. П.П. Ефименко: Раскопки в Мезине: ф.1. 1909.

д.58; Раскопки в Супонево: ф.2. 1926 д.102, дд.232-237, д.243. Б.С.Жуков: Раскопки Супонево: ф.2. 1927, дд.194,

204, 229, 232. Н.И. Лелянов: ф.2. оп.1, 1928, д.200. К.М. Поликарпович: Раскопки в районе р. Ипути и

г. Суража, по Судости и по правому берегу Десны в Брянском округе, ф.2, оп.1, 1930,д.146.; Раскопки в Клинцовском и Брянском округах Западной обл. в 1930 г., ф.2,оп.1, 1931 д.789.; Работы по р. Десне в 1931 г., ф.2, оп.1, 1932, д.99.; Отчет об археологич. ра-ботах в 1935 г. в Западной обл. ф.2,оп.1, 1935. д.103.; Отчет об археологич. работах в Западной обл. в рай-оне р. Снови, стоянки Елисеевичи Почепского р-на и д. Курово Погарского р-на, и д. Герасимово Шаблы-кинского р-на в 1936 г., ф.2, оп.1, 1936,д.265.; Об об-следовании правого берега р. Десны между г. Брян-ском и Трубчевском в 1937 г. ф.2,оп.1,1937, д.224.; Отчет об обследовании палеолита в Курской обл. в 1937 г. ф.2, оп.1, 1937,д.225. Архив Института Археологии РАН (Москва),

фонд Р-1: З.А. Абрамова: № 8349, 8874, 9195, 10212 Отчеты

Брянского палеолитического отряда ЛОИА; № 10142, 10815 Отчет Брянской палеолитической экс-педиции; №12507 Отчет Брянского палеолитического отряда об археологических раскопках поселения Юдиново 1 в Погарском р-не; №12641 Отчет о поле-вых исследованиях Брянской палеолитической экс-педиции в Погарском р-не. С.Н. Алексеев: №9494. Отчет о разведке памятни-

ков палеолита отрядом Авдеевской экспедиции в

1984 г.; № 9893 Отчет о работе отряда Авдеевской палеолитической экспедиции в Курской и Белгород-ской обл. в 1983 г.; №10930 Отчет о разведке палео-литических памятников отрядом Авдеевской палео-литической экспедиции НИИ и музея антропологии МГУ в Курской обл. в 1985 г.; №11759 Отчет о рас-копках верхнепалеолитической стоянки Октябрьское 2 и разведках памятников палеолита отрядом Авдеев-ской палеолитической экспедиции НИИ и Музея ан-тропологии МГУ в 1986 г.; №13757 Отчет об иссле-довании верхнепалеолитич. стоянок Октябрьское 1 и 2, Русская Поречная, Курск 1, Курск 2 Среднерусской палеолитической экспедицией в Курской обл. в 1988 г.; № 14523 Отчет о раскопках верхнепалеолитич. стоянок Октябрьское 1 и 2 и разведках памятников палеолита Среднерусской экспедиции НИИ и музея антропологии МГУ в Курской обл. в 1987 г. В.И.Беляева: №6897 Отчет о полевой работе Авде-

евского разведывательного отряда ЛОИА в 1977г. П.И.Борисковский: №2526 Отчет о рекогносциро-

вочных раскопках в г. Курске в 1962 г.; № 2788 Отчет о работе Курского палеолитического отряда в 1963 г.; №3085 Отчет о работе Курского палеолитического отряда в 1964 г. В.Д. Будько: № 2493 Отчет об исследовании Юди-

новской верхнепалеолитической стоянки, располо-женной на правом берегу р. Судости; №2511 Отчет о раскопках верхнепалеолитического поселения Ели-сеевичи в 1963 г.; №2656 Отчет о раскопках верхне-палеолитич. поселения Юдиново; №3110 Отчет о раскопках Елисеевичского поселения в 1965 г.; №3115 Отчет об археологических раскопках Юди-новского верхнепалеолитического поселения. Е.В. Булочникова: № 19245 Отчет о раскопках Ав-

деевской палеолитической стоянки в 1995 г. М.В. Воеводский: №72 Отчет о полевых исследо-

ваниях (1946 г.); № 115 Деснинская экспедиция (1948 г.); № 156 Отчет о полевых работах Деснинской экс-педиции, (1947 г.); № 291 Работы Деснинской экспе-диции (1948 г.). № 1296 Палеолит СССР. Карта. К.Н. Гаврилов: Отчеты о работе Хотылёвской ар-

хеологической экспедиции за 1994-2002 гг. М.Д. Гвоздовер: № 4923, 5259, 5454 Отчеты об ис-

следованиях Авдеевской палеолитической стоянки в 1972, 1973, 1975 гг.; № 5585, 5829 Отчеты о раскопках Авдеевской палеолитич. стоянки в 1974, 1976 гг.; № 8294 Отчет об исследованиях Авдеевской верхнепа-леолитич. стоянки в басс. р. Сейм в 1977 г. Л.В. Грехова: №2962 Отчет о работах Деснинской

экспедиции ГИМ. 1960 г.; №2253 Отчет о работах Орловской экспедиции ГИМ летом 1961 г.; №3025 Отчет о работе Деснинской археол. экспедиции 1965 г.; №3279 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ. 1966 г.; № 3595 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ. 1967 г.; №3685 Отчет о работе

114

Деснинской экспедиции ГИМ. 1968 г.; №4340 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ. 1970 г.; № 5179 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ в 1973г. №6024 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ в 1974 г.; №6640 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ в 1976 г.; № 5916 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ в 1978 г.; №8020 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ в 1979 г.; №8314 Отчет о раскопках палеолитич. стоянки Ели-сеевичи 2; №10020 Отчет о работе Деснинской экс-педиции ГИМ в 1981 г.; №11950 Отчет о работе Дес-нинской экспедиции ГИМ в Брянском р-не.1986 г. Г.П. Григорьев №7430, 8170 Отчеты о раскопках

Авдеевской экспедиции в 1978, 1980 гг.; №8791. От-чет о работе Авдеевской палеолитической экспеди-ции в Октябрьском р-не Курской обл. в 1981 г.; № 9789 Отчет о раскопках Авдеевской экспедиции в Курской обл. в 1983 г.; №10651 Отчет Авдеевской па-леолитической экспедиции в 1982 г.; №10652 Отчет о раскопках Авдеевской палеолитической стоянки в 1984 г.; № 10929 Отчет о раскопках Авдеевской па-леолитической стоянки в Курской обл. в 1985 г.; № 11374 Отчет о раскопках Авдеевской экспедиции в Курской обл. в 1986 г.; №13220 Отчет Авдеевской экспедиции ИА АН СССР и Института антрополо-гии МГУ о раскопках в Октябрьском р-не Курской обл. в 1988 г.; №14196 Отчет Авдеевской экспедиции о раскопках в Курской обл. в 1987 г.; №14197 Отчет о раскопках Авдеевской палеолитической стоянки в 1989 г.; №15142, 16696, 17103 Отчеты Авдеевской экспедиции за 1990-1992 гг. Г.В. Григорьева: № 3175. Отчет о работе Курского

палеолитического отряда в 1964 г.; Без номеров. От-четы о работе Юдиновской экспедиции ИИМК РАН 1990, 1995-1997, 2000-2004 гг. Ф.М. Заверняев: №№2067, 2298, 2554, 2803, 2993

Отчеты об археологич. исследованиях Хотылевского нижнепалеолитического местонахождения; № 3786 Отчет об археологич. исследованиях Брянского обл. краеведческого музея в 1968 г.; №4018 Отчет об ар-хеологич. исследованиях Брянского обл. краеведче-ского музея в 1969 г.; №4318 Отчет об археологич. исследованиях Хотылевской верхнепалеолитич. сто-янки. 1970 г.; №4413 Отчет об археологич. исследо-ваниях Хотылевской верхнепалеолитич. стоянки в устье Кладбищенской балки и Хотылевского селища в устье р. Госомы. 1971 г.; №4935 Отчет об археоло-гических исследованиях Хотылевской верхнепалео-литич. стоянки в урочище Кладбищенская Балка в районе с. Хотылево близ г.Брянска; №5156 Отчет о раскопках Хотылевской палеолитич. стоянки; №5504 Отчет об археологич. исследованиях Брянского обл. краеведчегого музея в 1974 г.; №5826 Отчет об архео-логич. исследованиях, проведенных Брянским обл. краеведческим музеем в 1975 г.; № 6344. Отчет об ар-хеологич. исследованиях Брянского обл. краеведче-ского музея за 1976 г.; №6800 Отчет об археологич.

исследованиях Брянского обл. краеведческого музея в 1977 г.; № 7351. Отчет об археологич. исследованиях Брянского обл. краеведческого музея в 1978 г.; № 8296. Отчет об археологич. исследованиях отдела до-революционной истории Брянского гос. Историко- революционного музея; № 8859. Отчет о раскопках Хотылевской верхнепалеолитич. стоянки Хотылево2, произведенных отделом дореволюционной истории Брянского гос. Историко-революционного музея. В.П. Левенок: №45 Отчет об археологич. работах

на р. Десне и р.Судости в пределах Брянской обл. №1256 Отчет о работе Деснинского отряда за 1956 г.; №1569 Отчет об археологич. работах в верхнем и среднем течении р.Десны; №1709. Отчет об археоло-гических разведках на Верхнем Сейме и Среднем Дону в 1958 г.; №2117 Отчет о работах Деснинского отряда Палеолитич. экспедиции на территории за-падных окраин Среднерусской возвышенности. К.М. Поликарпович: № 653. Отчет об археологиче-

ском обследовании Брянской обл.; № 2377. Отчет об исследовании Юдиновской палеолитич. стоянки; № 2511 Отчет об исследовании Елисеевичской стоянки А.Н. Рогачев: № 401. Отчет об исследовании остат-

ков первобытнообщинного поселения верхнепалео-литического времени у с. Авдеево на р. Сейм; № 1206. Отчет о работе в 1955 г. по изучению геомор-фологических условий стоянок Среднерусской воз-вышенности. В.Я. Сергин: № 6484. Разведочные раскопки па-

леолитич. местонахождений в с.Юдиново Погарского р-на Брянской обл. в 1976 г.; № 7604. Раскопки палео-литич. памятников Юдиново 2 и 3 в Погарском р-не Брянской обл.; № 7606. Разведка на палеолитическом поселении Юдиново 3; № 8172. Отчет о разведочных работах Брянского палеолитич. отряда. Л.М.Тарасов: №4558, 4865, 5120, 5900, 6062, 6162

Отчеты о работе Среднерусского палеолитич. отряда в 1971-76 гг.; №6999 Отчет о полевых исследованиях Среднерусским палеолитич. отрядом стоянок Кор-шево-1, Неготино в Брянском р-не Брянской обл.; №7569,8717 Отчеты о полевых исследованиях Сред-нерусского палеолитич. отряда; №8718 Отчет о поле-вых исследованиях Деснинской экспедиции в Брян-ской обл.; №9297 Отчет о полевых исследованиях Деснинской экспедиции; №10124,10240 Отчеты о полевых исслед. Деснинского отряда в 1983, 1984 г. А.А. Чубур: Отчеты о работе Курского палеолити-

ческого отряда (Сеймско-Деснинской палеолитич. экспедиции) за 1990-93, 1995-99, 2001-02 гг.; Прилож. к Отчетам В.В. Миненко за 2000 г., В.Н. Гурьянова за 2001 г., к отчетам К.Н. Гаврилова за 2000-2003 гг. Брянский государственный объединенный

краеведческий музей Заверняев Ф.М. Дневники и архивные материалы (1950-81). Рукописи, фото, чертежи, переписка.

Государственный Архив Брянской обл.: Ф.85/302, оп.1, д.130; Дневники В.А. Восинского

115

Государственный Архив Курской обл.: Ф.Р-3139, оп.8, д.20; Ф.Р-3139, оп.8, д.128; Ф.Р-3139, оп.1, д.148. Губернские ведомости. Архив Музея Антропологии и Этнографии

РАН им. Петра Великого: К-1, оп.2, № 734-735 Поликарпович К.М. Опись предметов, найденных при раскопках палеолитиче-ской стоянки в дер. Елисеевичи Почепского района Западной обл. 14 августа – 25 сентября 1935 г. Архив Юдиновского краеведческого музея

(Брянская обл.): Архив К.М. Поликарповича. НА ЮКМ ф.1. Архив Института Археологии НАНУ (Киев): Беляева В.И. Отчеты о раскопках палеолитической стоянки Пушкари 1 (1982-2003 гг.) Колосов Ю.Г. Звiт про археологiчни розвiдки Украiньскоi геологiчноi четвертинноi експедiцii в 1961 р. 1961/14. №№ 4640, 4641. Поликарпович К.М. Заметка об обследовании право-

го берега р. Снови в 1935 г.; Фонд научных работ, 13.07.1936; маш.;рос.;2; Рудинский М.Я. Звiт та дослiди Мiзинськоi палеолiтичноi експедициi в 1912,1913,1930,1932 рр. // ф.10, №13; Краткое сообщ. о раскопках в Мезине в 1930 и 1932 гг. Смоличев П.И. Палеонтологические находки на Чер-ниговщине. ф.6, д.12, 12 марта 1925 г. Чикаленко Л.Е. Розкопки 1912 року // Ф.А, В/41 Шовкопляс И.Г. Полевые дневники. Отчет о работе палеолитической экспедиции Института Археологии АН УССР // 1954, 1955, 1956, 1957, 1958, 1959, 1960, 1961, 1963-1965/10, №№ 4677, 4678; Супоневская па-леолитическая стоянка. Канд. дисс. Киев, 1949. №877. Воронежский центр документации по но-

вейшей истории (ВЦДНИ): Дело краеведов. Ф.9353, Оп.2,д.169676.

Архив Управления ФСБ РФ по Смоленской обл. Архивно-уголовное дело № 13313.

Принятые сокращения

АО – Археологические открытия (ежегодник) БГУ – Брянский гос. университет им. ак. И.Г. Петровского БКИЧП – Бюллетень комиссии по изучению четвертичного периода ВА – Вопросы антропологии ВГУ – Воронежский гос. университет ВУАН – Всеукраинская Академия наук ГАБО – Гос. архив Брянской обл. ГАИМК – Гос. Академия Истории материальной культуры ГАКО – Гос. архив Курской обл. ГИМ – Гос. Исторический Музей ГИН – Геологический Институт АН СССР-РАН ЗИН – Зоологический Институт АН СССР-РАН ИА – Институт Археологии ИГАН – Институт Географии АН СССР ИГРАН – Институт Географии РАН ИИМК – Институт Истории Материальной Культуры РАН КГОМА – Курский гос. обл. музей археологии КГПИ – Курский гос. педагогический институт КОКМ – Курский гос. обл. краеведческий музей КСИА – Краткие сообщения о докладах и полевых иссле-

дованиях Института Археологии КСИИМК – Краткие сообщения о докладах и полевых ис-следованиях Института Истории Материальной культуры. ЛГУ – Ленинградский гос. университет ЛИФЛИ – Ленинградский институт филологии, литерату-ры и искусства МАИ – Московский Археологический Институт МАЭ – Музей Антропологии и этнографии РАН МГУ – Московский гос. университет им. М.В. Ломоносова МИА – Материалы и исследования по археологии СССР МОИП – Московское общество испытателей природы НАНУ – Национальная Академия наук Украины ПИН – Палеонтологический институт РАН РА – Российская археология СА – Советская археология СЭ – Советская этнография Тр. - Труды УЗ – Ученые записки ур. – урочище х. - хутор ЮКМ – Юдиновский краеведческий музей

Чубур Артур Артурович Деснянский палеолит: проблемы истории исследований, историографии, источниковедения. Москва - Брянск, РГСУ, 2005. – 116 с. Гарнитура Times New Roman. Объем – 13,2 уч.-изд.(авт.)л., Тираж – 200 экз. Сдано в набор

23.02.2005. Подписано в печать 16.07.2005. Отпечатано ООО «Мир копий». Ризограф. Зак.№2518.

116