ГеральдГеттинг

Встречи с АльбертомШвейцером

Академиянаук

СССРИздательство

«Наука»Главная редакция

восточной литературыМосква 1967

GERALD GÖTTING Zu Gast in Lambarene. Begegnungen mit AlbertSchweitzer - Union Verlag, Berlin, 1964

Ответственный редактори автор предисловияЮ. А. Левада

Перевод с немецкогои составлениеВ. Я. Шапиро

Геттинг Г.

Г 44 Встречи с Альбертом Швейцером. Пер. с нем. В. Я. Шапиро. Худ. Д. А. Аникеев.М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1967.

Генеральный секретарь Христианско-демократического союза ГДР Геральд Геттинг дважды посетил вЛамбарене (Габон) известного борца за мир, лауреата Нобелевской премии мира Альберта Швейцераи свои впечатления об этих поездках, о жизни и деятельности этого удивительного человека,построившего на собственные средства больницу на экваторе и более пятидесяти лет лечившегоафриканцев, изложил в книге «Встречи с Альбертом Швейцером».

2-8-1178-67 37И+61(09И)

Альберт Швейцер — мыслитель и человек

Он человек былв полном смысле слова.

Шекспир, Гамлет

5 сентября 1965 года из Габона пришло известие, заставившее склонить головы многих друзеймира и гуманизма в разных странах: умер Альберт Швейцер. О его деятельности написаны десяткикниг и сложено немало легенд. В Швейцере видели не только мыслителя-гуманиста, но иподвижника, личность которого вызывала в памяти образ Франциска Ассизского, а у иных и образсамого основателя христианства. Сколь ни фантастичны эти сопоставления, однако онисвидетельствуют о необычайной для нашего времени славе Швейцера куда убедительнее, чеммногочисленные знаки почета (Нобелевская премия в том числе), которыми осыпали его в последниегоды правительства разных стран и международные фонды. Эта яркая личность долго будетпривлекать внимание как его восторженных поклонников, так и трезвых исследователей целой эпохи,преломившейся в этой долгой жизни, наполненной исканиями.

Альберт Швейцер прожил девяносто лет (его юбилей торжественно отмечался во всем мире вянваре 1965 года), и почти шестьдесят лет он пользовался широчайшей известностью. Ромен Роллан в1905 году отмечал «отлично известное историкам музыки» имя Альберта Швейцера — «директорасеминарии св. Фомы, пастора, органиста, профессора Страсбургского университета, автораинтересных работ по философии, теологии и книги, отныне уже знаменитой: „Иоганн СебастьянБах"» (Р. Роллан, Музыканты наших дней,— Сочинения, т. XVI, Л., 1935, стр. 389). Когда Р. Ролланписал эти строки, Швейцер уже принял решение, определившее всю его дальнейшую жизнь:отстаивать идеалы добра и красоты путем непосредственного, личного служения людям. Философияи музыка были отодвинуты на второй план. Случайно попавший в его руки миссионерский журнал,где сообщалось, что селению Ламбарене на реке Огове (в Экваториальной Африке) требуется врач,подсказал конкретный путь к достижению этой цели. Последующие семь лет были отданыосновательному изучению естественных и медицинских наук в Страсбурге (одновременно сисполнением обязанностей пастора, органиста и профессора теологии).

В марте 1913 года, спустя месяц после получения диплома доктора медицины, Швейцер привез вЛамбарене оборудование для госпиталя. Основную часть его средств составляли тогда гонорары закнигу о Бахе и сборы от органных концертов. Швейцер потом любил говорить, что первые зданиябольницы оплачены Иоганном Себастьяном Бахом.

Хотя в течение последующих десятилетий Швейцер неоднократно — иногда и надолго —приезжал в Европу, выступал с концертами) и лекциями, издавал и перерабатывал свои философскиеи теологические сочинения, госпиталь в джунглях оставался центром всей его работы и главнойтрибуной проповеди его идей. Там пережил он и события второй мировой войны. Широкаяизвестность Швейцера и его антивоенных выступлений последних лет в огромной степени связана сдеятельностью в Ламбарене.

На первый взгляд кажется странным: чем больше был известен Альберт Швейцер широкойпублике и широкой прессе, тем меньше жаловала его вниманием специальная, «серьезная»литература, к какому бы философскому или теологическому направлению ни принадлежали ееиздатели. Прямые или завуалированные намеки на «наивность», «старомодность»,«невыдержанность» концепций Швейцера всегда сопровождались вежливым расшаркиванием передгуманизмом и благородством этого человека. Дело здесь не только в симпатиях или антипатияхлидеров признанных современным Западом идейных течений. Рассматривая отдельные компоненты

воззрений Швейцера, мы ни в одном из них не обнаружим целостной и оригинальной системы. Онпроявлял огромную эрудицию и талант во всех областях, в которых работал, но ни в какой отдельновзятой области не открыл новых путей и не поставил новых проблем. В то же время ни в одну изсложившихся схем движения философской мысли взгляды Швейцера не укладываются. Сам Швейцерписал, что не придает значения системе категорий и «техническим выражениям» философскогоязыка, поскольку они «затрудняют естественное развитие мысли так же, как колеи на дорогах мешаютдвижению».

Но не только философия Швейцера уязвима для аналитической критики. Госпиталь в Ламбаренене является первым, единственным, самым крупным или самым современным медицинскимучреждением в Экваториальной Африке. Сколь ни значительна заслуга Швейцера в созданиилечебного центра, через который за годы его существования прошло до восьмидесяти тысяч жителейГабона, ее нельзя рассматривать отдельно от всего образа мышления «доктора из Ламбарене».Несколько лет назад Швейцер в беседе с Норманом Казенсом так объяснял свое решение работать вАфрике: «Я решил сделать свою жизнь своим аргументом. Я должен защищать то, во что верю,защищать принципы жизни, которой живу, и работу, которую выполняю. Я должен попытатьсясделать так, чтобы моя жизнь и моя работа говорили о том, во что я верю».

Вот почему нельзя понять сущности Швейцера и значения деятельности этого необыкновенногочеловека, рассматривая лишь систему его теоретических воззрений. Весь вопрос в соединенииразличных сторон мышления и практической деятельности, что, собственно, и придает целостность инеповторимость этой личности. В этом отношении немногие в современной западной философиимогут сравниться со Швейцером. «Ни в ком не находил я такого идеального единения доброты истрастного стремления к прекрасному, как в Альберте Швейцере»,—говорил Эйнштейн. В стольнеобычной для людей нашего века цельности личности — главный «секрет» действительнойнеповторимости и общественного влияния того феномена идейной, нравственной, человеческойжизни, каким был Альберт Швейцер.

Величайшим идеалом мыслителя для него всегда оставался Кант (он сравнивал роль Канта внемецкой философии с ролью Баха в немецкой музыке), а образцом гармонического синтеза познанияи этического духа — Гёте. В числе близких себе по духу мыслителей Швейцер называл позднихстоиков, Лао Цзы, апостола Павла, английских рационалистов XVIII века. Наиболее цельной посвоим устремлениям в его глазах была философская мысль рационализма и гуманизма XVIII века,превыше всего ставившая идею свободного и этического индивида. Последующее же столетиеотмечено нарастанием трагического разрыва между познанием и этикой и порабощением, личностиобществом. Оправданием этой деградации, по мнению Швейцера, послужила гегелевская формула«Все разумное действительно и все действительное разумно». «В ночь на 25 июля 1820 года, когдаэта фраза была написана, начался наш век, век, который дошел до мировой войны и который,возможно, в один прекрасный день покончит с цивилизацией!» Отсюда, утверждал Швейцер, идутвсе современные попытки отождествить прогресс человечества с ростом познания и техники, увидетьпоступательное движение во всяком общественном изменении. «Гегель отважился утверждать, чтовсе служит прогрессу. Страсти правителей и народов — все это слуги прогресса. Можно сказатьлишь, что Гегель не знал страстей народных так, как знаем их мы, иначе он не решился бы этонаписать!» Конечно, Швейцер не вполне справедлив по отношению к Гегелю: он клеймит преждевсего те формы апологии существующих порядков, которые представляют всякое развитие благом ивсякое торжество силы—показателем неодолимого прогресса.

Растущее противоречие между внешним прогрессом буржуазной цивилизации, в том числе ипрогрессом познания, и идеалами гуманистической этики, которое тревожило немногие умы в первыегоды нашего столетня и которое стало столь очевидным в дальнейшем, в 30—50-е годы,— исходныйпункт всего мышления Швейцера. Нет необходимой связи между «внешним» развитием общества(экономика, техника, образование и т. д.) и духовным совершенствованием человека, утверждал он.Национализм, войны, растущее подчинение человека социальным институтам являются признакаминравственного падения XX века по сравнению с XVIII веком. Трагедия «европейской мысли» в том,что она увлечена «внешним» прогрессом и не хочет видеть этого противоречия.

Не будучи и состоянии постичь собственным разумом исполненную тайн и страданийдействительность, люди в массе своей оказываются во власти «авторитарных истин», то естьпропагандистских догм, навязываемых им «организованными государственными, социальными ирелигиозными сообществами». Отсюда, по мнению Швейцера, исходит современное влияниенационализма, милитаризма, тоталитарно-фашистских идеологий. Тысячи путей уводят человека отего «естественных связей с реальностью».

«Moё знание пессимистично, но моя воля и моя надежда оптимистичны»,— писал Швейцер,подводя итог своим размышлениям. В этой фразе содержится ключ, который должен открыть вратаоптимизма: противопоставление «воли и надежды» «знанию». Швейцер говорил, что первично дан несам по себе факт наличия мысли, но нечто гораздо более конкретное и содержательное — именнофакт жизни человека в среде множества иных жизненных форм. «Я жизнь, которая хочет жить в средежизни, которая хочет жить». Из этих соображений выводится знаменитый тезис, которому Швейцервсегда придавал решающее значение в системе своих взглядов: «благоговение перед жизнью».Стремление сохранить и развить всякую жизнь призвано, по его словам, стать основой этическогообновления человечества, противоядием от холодной рассудочности, скептицизма и бесчеловечностисовременной цивилизации. Требование «благоговения перед жизнью» у Швейцера выступает каквысшее достижение знания.

Швейцер часто называет свою систему взглядов рационалистической, подчеркивая ее прямуюсвязь с концепциями века Просвещения: «В то время, когда все, что так или иначе считаетсяпродуктом рационализма и свободомыслия, выглядит смешным, обесцененным, устаревшим и давнопреодоленным и когда высмеивается достигнутое в XVIII веке представление о неотъемлемых правахчеловека, я заявляю о своем доверии к разумной мысли». Но к рационализму в системе Швейцерадобавляется эпитет «мистический», что должно означать разум, согретый верой в святость жизни.

Такова в самых общих чертах схема мировоззрения Альберта Швейцера.Одна из центральных тем его философии — современные судьбы человеческой личности.

«Современный человек,— констатирует Швейцер,— потерян в массах в такой степени, которая неимеет прецедента в истории, и это, может быть, самая характерная его черта». Сегодня человек можетсуществовать, «лишь принадлежа душой и телом к множеству, которое контролирует его абсолютно»,лишь подчиняясь магическим формулам социальных институтов. Над человеком сегодня нависла нетолько опасность потерять свою свободу и способность к всестороннему развитию: «перед нимугроза потерять свою человечность...», Здесь мысль Швейцера движется в рамках, заданных старым,добрым рационализмом XVIII века, то есть в рамках противопоставления личности обществу.«Общество — это нечто временное и эфемерное; человек же, однако, всегда человек». Эти слова,произнесенные в 1932 году во Франкфурте, на вечере, посвященном памяти Гёте, в условиях, когдарвущийся к власти фашизм провозглашал ничтожество человека, не казались архаизмом, они звучаликак лозунг.

Швейцер не звал к социальным преобразованиям. Его требование — «утвердить человеческуюличность в неблагоприятных условиях», отстаивать человечность жизни с помощью «личногодействия», самоотдачи на благо других людей — отражение все того же глубокого и обоснованногонедоверия к логике общественного процесса в наши дни.

С этим связано и настойчивое стремление Швейцера не принимать непосредственного участия вполитических противоречиях, раздиравших современное ему общество. В первые годы столетияШвейцер (вместе с Р. Ролланом и другими видными представителями европейской культуры)разделял иллюзию о возможности спасти европейский мир, обеспечив сближение мыслящей итворческой интеллигенции равно близких ему стран.

Крах своих надежд Швейцер пережил очень тяжело, и это наложило печать на его отношение ксоциально-политическим проблемам. «Всю жизнь я тщательно избегал публичных заявлений пообщественным вопросам,— говорил Швейцер.— Я поступал так не потому, что не интересовалсяобщественными проблемами или политикой. Мой интерес и мое внимание к этим вопросам велики.Но дело в том, что я чувствовал: моя связь с внешним миром должна вырастать из моей работы имоих теорий в области теологии, философии и музыки. Я пытался связать себя с проблемами всегочеловечества, вместо того чтобы оказаться ввязанным в спор между той или иной группой. Я хотелбыть человеком, который говорит с другим человеком».

Швейцер считал, что отрицательное отношение к войне, фашизму, и милитаризму он долженвыражать проповедью любви к жизни к работой в госпитале, а не участием в политическихманифестациях. И лишь в последнее десятилетие он нарушил это жизненное правило, выступив сантивоенной речью в 1954 году (после получения Нобелевской премии мира), а затем с энергичнымпризывом к прекращению ядерных испытаний (две речи по радио —«Мир или атомная война» в 1957и 1958 годах). Швейцер горячо поддержал идею «встречи в верхах», приветствовал Московскийдоговор 1963 года. «Конец дальнейших экспериментов с атомными бомбами должен быть подобенутренним лучам надежды, которой жаждет страдающее человечество»,— говорил Швейцер. Впоследние дни жизни Швейцер поставил свою подпись под совместным обращением лауреатовНобелевской премии, призывавшим к восстановлению мира во Вьетнаме. К этим выступлениям

Швейцера привела сама логика жизни, посвященной служению «всему человечеству» в условиях,когда вопросы войны и мира стали приобретать непосредственную связь с судьбой миллионов людей.

То же стремление к «непосредственному», «личному» служению страдающему человеку привелоШвейцера в джунгли Габона. Он писал, что надеется бескорыстной работой на благо местногонаселения учить добру простых и свободных от низостей цивилизации людей и тем самым в какой-томере искупить вину европейских колонизаторов, совершивших бесчисленные злодеяния. Он сталсвидетелем глубочайших перемен в жизни африканских народов, перемен, которые выводили ихсложными, нередко мучительными тропами на путь прогрессивного и независимого развития.Отношение Швейцера к этим процессам определялось его симпатией к местному населению итревогой за последствия насильственного приобщения этого населения к «прогнившей европейскойцивилизации». В его отношении к пациентам, да и во взглядах на судьбы Африки, легко обнаружитьвлияние распространенных представлений о «свободных детях природы», которых нужно уберечь отпорабощения бесчеловечной цивилизацией. С горечью отмечал он губительное воздействие наафриканцев стратегических дорог (через Ламбарене в годы войны прошла трасса Кейптаун —Алжир), торговли, непривычных для них форм труда, фабричной дисциплины. Внутренний протествызывало у него зарождение тенденций к национальной замкнутости, появление в развивающихсястранах оторванной от народа бюрократической прослойки. Деятельность своего госпиталя Швейцерстремился максимально приблизить к условиям жизни и быта окружающего населения (этимобъясняется некоторое своеобразие порядков Ламбарене: больные приходили и жили здесь вместе сдомочадцами, минимально использовалось электричество и т. д.). Сообщения некоторых западныхкорреспондентов из Ламбарене не раз будоражили европейскую публику толками о старомодностигоспиталя и экстравагантных принципах его руководителя. В то же время, по отзывам многихочевидцев, «местные жители доверяли Швейцеру так, какие доверяли раньше ни одному белому вАфрике».

Религиозные убеждения и теологические воззрения Швейцера — неотъемлемая часть еголичности, и их особенности нельзя сбрасывать со счетов при оценке этого человека. Он был глубокои честно религиозным— в том смысле, что видел высшую санкцию своего понимания жизни ичеловека в идеях и образе евангельского Христа. Но его религия весьма далека и от старыхцерковных канонов и от господствующих сейчас теологических школ. Миссионерское руководство вПариже когда-то долго не решалось доверить работу в Африке человеку, чьи взгляды по библейскимвопросам далеко расходились с общепринятыми (Швейцеру разрешили ехать в Ламбарене лишь вкачестве врача с тем условием, что он не будет вмешиваться в деятельность тамошнейпротестантской миссии). В дальнейшем же признанные лидеры протестантской теологии (Барт,Нибур, Фогельзанг) не раз говорили о «небиблейском», наивном, дилетантском характеререлигиозных взглядов Швейцера, разумеется отдавая дань его добрым стремлениям иподвижничеству. Для Швейцера основной элемент христианства — общение с богом через любовь клюдям, через отдачу им самого себя. Не желая признавать и проводить в жизнь этот принцип, церквии теологи отвернулись от мира, потеряли влияние на него. «Является ли религия силой винтеллектуальной жизни нашего века? Нет... Доказательство? Война»,— писал Швейцер в 1934 году.По его мнению, единственный способ возродить христианство — превратить его в «рациональную» и«пантеистическую» религию преклонения перед жизнью, а главное, подкрепить ее авторитетсамоотверженным служением этой жизни.

Геральд Геттинг рассказывает о беседе Швейцера с американским церковным деятелем.«После обеда доктор слушал рассказ священника об организации и распространении его веры в

США. Наконец, прервав гостя, Швейцер сказал:— Жаль только, что вы совсем не христиане.Смущенный священник спросил о причине такого мнения о них. Немного помедлив, Швейцер

ответил:— Возможно, я ошибаюсь, но мне неизвестно, что вы и ваша церковь боретесь против атомной

бомбы. К сожалению, это касается многих, называющих себя христианами».Швейцер был убежден в возможности подлинного возрождения человечества к новой жизни,

более того, вопреки всякой очевидности верил в близость этого возрождения. По его словам, еслихристиане раньше из века в век могли откладывать реализацию «царства божия» (которое, поШвейцеру, равнозначно этическому возрождению), то сейчас настал момент, когда дальнейшеепромедление грозит гибелью всей культуре. С горечью писал он о том, что современные теологи ненамерены войти в двери, открытые им.

Андреа. Несчастна та страна, у которой нетгероев!Галилей. Нет! Несчастна та страна, котораянуждается в героях.

Брехт, Жизнь Галилея

Наше время выдвигает деятелей, которые велики своими связями с движением миллионных масс,с революционными переворотами в научном мышлении. Альберт Швейцер не принадлежал ни к темни к другим. Его деятельность, его философия, личность в высшей степени не типичны длясовременного ему общества. Швейцер проповедовал личное благородство в среде, которая признаетлишь обезличенную силу. Он искал «рациональный мистицизм» в либеральном христианстве в тотпериод, когда оно давно вышло из моды. В условиях политического пробуждения Африки он возлагалглавные надежды на индивидуальное подвижничество. Восхищались ли им образованные толпы илиснисходительно терпели его экстравагантность, он по существу дела всегда оставался одиночкой.Швейцер был типичным исключением из господствующих правил и хорошо знал это. Именно этимон современен своей эпохе: он воплощал в себе то, что было для нее невозможным. Конечно,сохранение этой позиции на протяжении всей жизни дорого стоило Швейцеру. Многие детали егомышления и стиля жизни, казавшиеся сторонним наблюдателям мелочными причудами, могут бытьпоняты именно как психологические барьеры, предназначенные для защиты «своего» отношения кмиру от разлагающего воздействия чуждой среды, моды, господствующих установок.

«Философия жизни», в той или иной форме противопоставляемая «философии разума»,— отнюдьне редкое явление в современной западной идеологии. Но образ жизни и проповеди его сторонниковкрайне редко соответствуют их учению. Признанные лидеры экзистенциализма, скажем,рассчитывают на ту же кабинетно-логическую аргументацию,. на ту же силу словесного, книжногодовода, которой пользуются их оппоненты. Швейцер же сделал свою жизнь аргументом в защитусобственных убеждений. Здесь он был абсолютно последователен, и эта последовательность тожеделала его исключением. Вот почему лишен всякого смысла вопрос: а что бы было, если бы многие,если бы все думали и поступали так, как этот удивительный человек? В обширной литературе оШвейцере можно, например, встретить утверждения вроде того, что, будь в Африке сто или тысячатаких людей, нынешнее отношение африканцев к колонизаторам было бы иным. Известныйпублицист и противник войны Норман Казенс писал, сколь нужны современному американскомуобществу «свои Швейцеры». Но в Африке просто не могло быть ни ста, ни десятка Швейцеров, ивряд ли возможны они в сегодняшней Америке. Мы знаем сейчас имена многнх благородных борцовза расовое равноправие в США, мужественных противников милитаризма, чьи убеждения (в томчисле религиозные) часто близки к идеям Швейцера. Но они — часть все более массового движения,между тем как Альберт Швейцер значителен именно как единичный феномен.

И эту его исключительность опять-таки нельзя объяснить тем, что ; современники порой непонимают открывателей новых путей мышления. Швейцер к таким открывателям не принадлежал.Ни в одной из областей, в которых он работал, с его именем не связаны какие-либо радикальныеновшества. (Восторженные и поверхностные почитатели славы Швейцера, правда, иногда говорят оботкрытии нового пути спасения человечества, об «эйнштейновском перевороте» в этике). Этотчеловек, сформировавшийся как мыслитель и как личность в конце прошлого— столь далекого от нас— века, искавший свои идеалы в устремлениях лучших умов позапрошлого века, был удивительностаромоден. Ему сродни скорее героический и трагический образ рыцаря, созданный Сервантесом,чем героический и трагический — на иной лад—образ Прометея. Это отнюдь не значит, будтоШвейцер жил в мире собственной фантазии. Он жил в современном мире, но смотрел на его болезнии судил его с высоты благородных идеалов старого рационализма и гуманизма. Он был старомоденровно настолько, чтобы напоминать современникам о том, сколь далеко ушла их действительность иих фантазия от этих высот. «Как дерево из года в год приносит одни и те же, но каждый раз новыеплоды, так и все идеи, имеющие непреходящую ценность, должны вновь и вновь рождаться вмысли»,—писал Швейцер, поясняя необходимость такого напоминания.

Альберт Швейцер — один из последних (если не последний) «могикан» тех представителейклассической культуры, чье влияние определялось не силой стоявших за ними масс, а прежде всегомасштабом их собственной личности. Измерять наше отношение к Швейцеру расстоянием от егофилософии до современного научного мировоззрения, до марксизма, было бы невозможно; здесьдолжны действовать иные меры, и они в конечном счете оказываются связанными с тем же«личностным» масштабом. Жизнь и личность Швейцера — это горький упрек эпохе и обществу,

которые не имеют героев и не нуждаются в них. И в то же время эта жизнь — яркий примерчеловечности, нравственная вершина, на которую долго будут оглядываться люди, какими бы путямиони ни шли.

*Книга Г. Геттинга — первая из работ о Швейцере, выходящая на русском языке1. Ее автор —

деятель ГДР, заместитель председателя Государственного совета, генеральный секретарьХристианско-демократического союза ГДР, хорошо знавший Швейцера, дважды посетившийЛамбарене. Советскому исследователю В. А. Петрицкому Швейцер посоветовал (см. письмо вприложении к настоящему изданию): «Если вы хотите подробнее узнать о моей философии и обомне, вы можете обратиться к господину Геральду Геттингу в ГДР, который меня хорошо знает». Этозаставляет нас с тем большим доверием н вниманием отнестись к рассказу Г. Геттинга о Швейцере.Конечно, его книга — не теоретическое исследование, а прежде всего живой рассказ о жизни иличности этого удивительного человека, об обстановке, в которой он работал. Г. Геттингподчеркивает большое и сочувственное внимание Швейцера к строительству новой жизни в ГДР —немаловажный штрих к характеристике последних лет жизни «доктора из Ламбарене».

Вполне естественно, что Г. Геттинг — прогрессивный религиозный деятель, сторонник активногоучастия христиан в социалистическом строительстве — уделяет внимание трактовке религиозныхпозиций Швейцера. О своеобразии этих позиций мы уже говорили, и нужно лишь отметить, чтоГеттинг выделяет прежде всего гуманизм христианства Швейцера, его связь с отрицанием войны иатомного оружия.

В приложении к настоящему изданию помещено несколько свидетельств о Швейцере,принадлежащих советским людям. Особый интерес представляет письмо А. Швейцераленинградскому исследователю В. А. Петрицкому, публикуемое с комментариями адресата.

Ю. А. Левада,доктор философских наук

1Издательство «Прогресс» готовит к изданию сборник произведений А. Швейцера по философиикультуры.

Геральд Геттинг

Встречи с Альбертом Швейцером

Вступление2

Свои впечатления о первой поездке в Ламбарене в январе 1960 года я описал в книге«Встреча с Альбертом Швейцером». Швейцеру она понравилась, и у большинства читателейвызвала живой интерес. Это натолкнуло меня на мысль рассказать более подробно о «доктореиз джунглей», которого я посетил вторично в августе 1961 года. Наши беседы во время этойвстречи, а затем длительная переписка дают мне возможность в новой книге полнее иобстоятельнее охарактеризовать деятельность и образ мыслей этого великого человека.

Наши беседы со Швейцером происходили накануне его девяностолетия. Я преклоняюсьперед этим человеком, чью жизнь считаю примером и образцом жизни христианина,отдавшего себя служению человечеству и борьбе за мир. Я глубоко благодарен Швейцеру,одарившему меня своей дружбой.

Еще в годы учения в монастырской школе францисканцев в Галле я читал книги Швейцерао его жизни и работе в джунглях, и уже тогда у меня возникло желание хоть раз повидатьАльберта Швейцера там, где протекает его деятельность. Это было перед войной. В те годы,когда немецкий фашизм варварски разрушал Европу и гибли миллионы людей, делочеловека, который в далекой Африке неустанно заботился и лечил своих страждущих черныхбратьев приобрело для нас новое значение. После освобождения; Германии от фашизмамногим стало очевидно, что буржуазно-капиталистический строй не в состоянии разрешитьпоставленные нашим веком проблемы и обеспечить мирное coсуществование людей. В своемстремлении преодолеть наследие проклятого прошлого мы понимаем, что жизнь идеятельность Швейцера достойны подражания. Теперь они приобретают для нас новоезначение. От имени главного правления Христианско-демократического союза, собравшегосяв Цюссове (под Грейфсвальдом) на торжественное заседание по случаю восьмидесятилетияШвейцера, я наряду с другими писал великому гуманисту: «Примите, многоуважаемыйгосподин доктор Швейцер, поздравления из той части Германии, где впервые делаетсяпопытка положить в основу всеобщей государственной социальной политики то, что вы усебя стремитесь достичь собственными усилиями, попытка осуществления принципаблагоговения перед жизнью и создания жизни, действительно достойной человека». Затемпоследовал обмен интересными письмами. В ответ на письмо Отто Нушке3 в котором онзаверял Альберта Швейцера, что солидарен с ним в борьбе против опасности атомной войны,доктор писал: «Я почувствовал себя обязанным высказать свою точку зрения по вопросупродолжения испытаний атомных бомб... Для того чтобы достигнуть чего-то в этой области,общественное мнение всех народов должно подняться против этих испытаний».

Воодушевленные письмами Альберта Швейцера, связанные с ним общей борьбой за мир,за сохранение жизни на земле, мы хотели отметить его деятельность в деньвосьмидесятипятилетия не просто торжественным заседанием в Германии, а поездкой вЛамбарене, где сумели бы лично поздравить «доктора из джунглей», передать ему привет отнарода и правительства нашей Германской Демократической Республики.

Эта поездка стала для меня незабываемым событием.

2 Перевод книги дается с незначительными сокращениями. Здесь и далее примечания переводчика.3 Отто Нушке (1883—1957) был видным деятелем Христианско-демократического союза ГДР.

Альберт Швейцер (справа) и Геральд Геттинг

Я наблюдал Альберта Швейцера в Ламбарене непосредственно во время работы. Егоисключительная личность произвела на меня непередаваемое впечатление. Прощаясь с намив феврале 1960 года, он выразил желание встретиться со мной еще раз в Ламбарене ипродолжить наши беседы. Зная, какие трудности могут встать на моем путл к выполнениюего пожелания, я мало надеялся на вторую поездку. Однако уже через год мнепосчастливилось снова увидеть доктора в Африке. Это были прекрасные дни, когда нашидружеские разговоры продолжались до поздней ночи и наше взаимопонимание всеуглублялось.

Но вот я прощаюсь с ним в его комнате. Швейцер задержал мою руку.«Я счастлив,— сказал он,— что в мои преклонные годы встретил вас. Ваши слова, что мое

требование благоговения перед жизнью все чаще находит отклик в социалистическом мире,вселили в меня надежду—придет время, когда самое человечное из всех требований, какиесуществуют на мирной земле, станет явью в обновленном обществе».

Альберт Швейцер —жизнь, отданнаячеловечеству

В апреле 1963 года исполнилось пятьдесят лет с тех пор, как доктор Альберт Швейцер сосвоей молодой женой, оставили в страстную пятницу родную деревню Гюнсбах в Эльзасе ичерез несколько дней из Бордо на пароходе отправились в первое путешествие наафриканскую землю.

За эти полвека у доктора Швейцера, доказавшего любовь к ближнему своими делами,своим моральным принципом благоговения перед жизнью, целеустремленной борьбой взащиту мира на земном шаре, появилось бесчисленное множество друзей. Среди них играждане Германской Демократической Республики, почитающие в Альберте Швейцеречеловека, который с мужеством, усердием и настойчивостью отдавал и отдает все свои силытому, чтобы мир и гуманизм стали определяющими принципами во взаимоотношенияхмежду людьми и народами. Как христианин, следующий Евангелию, которое призываетпомогать ближнему, он уже в юности познал, что буржуазное общество раздираютнеразрешимые противоречия. Христианские проповеди во время воскресных служб, с однойстороны, и действительность будней с волчьими капиталистическими законами —с другой,подавляли его, искавшего согласованности между гуманной мыслью и действиями. И хотяШвейцера, возможно, ждала блестящая карьера в университетах Европы, он уехал в Африку,где обосновался на реке Огове в Габоне среди негров, страдающих от нищеты, болезней ипоследствий колониальной эксплуатации. С тех пор бедственное положение африканцев недавало ему покоя. Это и определило всю его дальнейшую деятельность в больнице, сбольшими трудностями построенной им в Экваториальной Африке. Вместе со своимисотрудниками он оказал помощь и принес исцеление десяткам тысяч африканцев.

«Но самое важное,— сказал мне однажды один из государственных деятелей Африки,—что и в те времена, когда история Африки писалась кровью сыновей и дочерей этогоконтинента, Швейцер говорил нам „брат" и по-братски с нами обращался».

Работа в джунглях, которой Швейцер целиком отдавал себя и ради которой многимпожертвовал, взбудоражила буржуазный мир. Нашлось немало мыслящих так же, как и он, ноих борьба с противоречиями своего времени ограничивалась пожертвованиями, случайнымипроявлениями :любви к ближнему, участием в собраниях сочувствующих.

Альберт Швейцер и в далекой Африке в своих философских работах исходил из опытаЕвропы, где буржуазия, вершившая ужасные кровавые делав первую мировую войну,показала свою неспособность вести человеческое общество по пути мира. Мне кажется неслучайным, что именно в военный 1915 год, во время поездки по Огове, Швейцер пришел квыводу, что основным принципом морали и истинного гуманизма должно быть благоговениеперед жизнью.

В 1917 году в России рухнул старый, буржуазный мир и в эфире прозвучал голос Ленина:«Всем, всем, всем!». Ленин обращался ко всем правительствам и народам с призывомзаключить мир без аннексий и контрибуций. С победой Великой Октябрьскойсоциалистической революции надежды и мечты многих поколений о мире и гуманизмеприняли конкретное выражение. Победное шествие социализма стало неудержимым. Идеивеликих гуманистов нашли свое воплощение в мире социализма. Благодаря силе ирешимости миллионов и миллионов людей она стали действительностью.

Требование Швейцера: «Благоговейте перед жизнью» — результат последовательногохристианского мировоззрения, основанного на опыте всей его жизни,— находит все большееодобрение у нас, переживших две страшные мировые войны, ставших свидетелями трагедииХиросимы и Нагасаки и потому понимающих, что третья мировая война с использованиематомного оружия неминуемо приведет к уничтожению жизни на земле.

В своих книгах «Упадок и возрождение культуры» и «Культура и мораль» АльбертШвейцер энергично выступает против философских течений периода империализма, которыевозникли в результате упадочнических настроений на Западе. И то, что он свою философию«благоговение перед жизнью» — в основе простую и ясную, ведущую за пределы нашеговремени в далекое будущее общественного развития,—смог сделать руководящимпринципом всей жизни, жизни, достойной подражания, увеличивает ее значение и силу еевлияния.

Откуда этот человек, который создал за свою долгую жизнь столько значительного инепреходящего, что каждое из его деяний в отдельности могло бы духовно обогатить любоеразумное существо и сделать его личностью выдающейся? Откуда этот человек, имя которогомиллионы людей произносят с любовью и уважением? По происхождению он немец, а попаспорту — француз, потому что родина его — Эльзас — принадлежит Франции,гражданином которой он является. Сам он считает себя эльзасцем, «дубом из вогезскихлесов».

«Корнями я ухожу в Вогезы,—говорит Швейцер.— Моя наипервейшая и постояннаязабота — как лучше служить человечеству».

В узком кругу и со своими старыми сотрудниками, например с фрейлейн МатильдойКоттман, которая с 1927 года верный помощник доктора, Швейцер разговаривает на своемлюбимом эльзасском диалекте. Молитвы он творит на немецком и на этом же языке думает. Свластями и больными говорит по-французски. Об этом он сам рассказывает так: «Я с детстваговорю по-французски, как и по-немецки. Но французский язык родным не считаю, хотя вписьмах к родителям пользуюсь только им, ибо так было принято в нашей семье. Мой роднойязык — немецкий, потому что эльзасский диалект, с которым я связан с детства, корнямиуходит в немецкий. Мой жизненный опыт говорит о том, что у человека не может быть двухродных языков.) Утверждать подобное — значить обманывать себя. А если кто и владеет вравной степени двумя языками, то все равно мыслит он лишь на одном и только им вдействительности свободно и творчески пользуется. Когда меня пытается кто-нибудьубедить, что ему одинаково доступны два языка, тогда я тут же опрашиваю его, на какомязыке он считает и вычисляет, на каком языке без запинки может назвать кухонную посуду,инструменты столяра и кузнеца, на каком языке он мечтает. И я не встречал человека,который бы после такой проверки не признал преобладающим один язык».

В другой раз Швейцер сказал мне, что, когда он говорит на французском, у него возникаетчувство, будто он гуляет «по заботливо ухоженным дорожкам красивого парка», а когдаизъясняется на немецком — будто «бродит в великолепном лесу».

Альберт Швейцер — щедро одаренный природой человек. Он мог бы многие своидарования развить до удивительного мастерства. Трудно сказать, в какой области знания ондостиг большего. Он доктор медицины, доктор философии, доктор теологии, а к этомуможно добавить его бесчисленные дипломы на звание почетного доктора.

Как врач, в течение десятилетий лечивший африканцев, он приобрел огромный опыт ивнес немалый вклад в разработку теории тропической медицины.

Как теолог он выдвинул в двух своих произведениях — «История исследования жизниХриста» и «История исследования жизни апостола Павла» — новые положения об Иисусе иего деяниях, которые рассматривал в историческом аспекте. Эти работы, вызвавшиезначительные дискуссии, новейшая теология независимо от своего направления не сможетоставить без внимания и должна будет вновь и вновь обращаться к ним.

Как один из крупнейших органистов Швейцер давал блестящие концерты и в маленькихцерквах и в больших соборах Европы — его выступления записаны на грампластинки.

Он опубликовал подробную биографию Иоганна Себастьяна Баха, получившуюмеждународное признание.

Швейцер за органом

Как профессиональный органный мастер он построил в Эльзасе прекрасный орган,который, к сожалению, был разбит в последнюю войну. До сих пор еще к Швейцеруотовсюду обращаются за советами, как строить органы. Жители Мюльхаузена (Тюрингия) исейчас с благодарностью вспоминают о Швейцере, оказавшем им помощь привосстановлении старого органа Баха в церкви св. Власия.

Как писатель Швейцер создал себе имя разнообразными произведениями, среди которыхне последнее место занимают рассказы о жизни и работе в джунглях. Его книги достиглимиллионных тиражей и переведены на многие языки мира. Мы счастливы, что книга доктораШвейцера «Учение о благоговении перед жизнью», подготовленная к печати берлинскимиздательством «Унион», скоро выйдет в свет.

Как архитектор, он составлял в Ламбарене проекты зданий, которые должны были иметьвоздушные и вместе с тем крепкие деревянные конструкции, препятствующие прямомупопаданию солнечных лучей. Он удачно выбрал для больницы место, и потому, несмотря натропический климат, больные и сотрудники живут и работают в нормальных условиях.

Этот старый уже человек и сегодня еще деятельно во всем участвует. То, что он требует отсебя, он требует и от других. Трудовые навыки и работоспособность Швейцера служили ислужат примером для его сотрудников.

Он преодолевал невероятные трудности, когда создавал свою больницу. Никакое дело неказалось ему настолько незначительным, чтобы он сам не вникал в него. Советы доктораценились высоко.

Но главная, основная его деятельность—неустанная борьба против величайшей опасностидля всего живого — против атомного оружия. Руководствуясь своей моралью и жизненнымопытом, он настойчиво ищет пути к сотрудничеству с теми, кто выступает за уничтожениеэтого и других видов оружия, а войну как анахронизм, как преступный метод решениячеловечеством спорных вопросов считает необходимым вообще устранить из жизни.

Милитаристам была не по душе деятельность Альберта Швейцера, ратовавшего за мир наземле, и после выступления великого гуманиста по радио в Осло в связи с вручением емуНобелевской премии мира они пытались дискредитировать этого многоуважаемого человека,поставить под сомнение его работу в Африке. Но доктор Швейцер не сворачивает со своегопути. Он знает: чтобы разрешить наконец великую и благородную задачу обеспечения мира-,необходима тесная связь всех друзей мира. По этому вопросу он писал Немецкому Советумира:

«Теперь я связан со всеми, кто хочет бороться за мир. Нелегко нам будет его добиться.Идеи сохранения мира на земле еще не стали духом нашего времени. А при имеющихсязапасах ядерного оружия над нами постоянно висит опасность новой войны, которая в случаевозникновения поставит под угрозу существование человечества. И я считаю поэтому, чтомы не должны оставлять без внимания ни одно соображение, направленное на сохранениемира. Сейчас всюду создаются организации сторонников мира, авторитет которых растет. Иэто уже обнадёживает».

Швейцер поддерживает всякую политику, которая противопоставляет реваншизму и войневзаимопонимание, переговоры и мир.

Немного найдется людей, которые, подобно Швейцеру, стали бы выше своего времени исловом и делом, так же как и он, влияли бы на сознание и жизнь людей всего мира. Датскийбиограф Альберта Швейцера сказал так: «Есть люди, жизнь которых является подарком. Недля них самих, а для нас, для человечества». Это определение относится к Швейцеру.Альберт Эйнштейн воскликнул: «Наконец-то в это трагическое столетие появился великийчеловек!».

Во время большого факельного шествия в связи с вручением Альберту ШвейцеруНобелевской премии мира за 1953 год студенты назвали Швейцера «знаменосцем нашеговремени». «Делом всей своей жизни,— говорили они,— Швейцер служит для всех наспримером». В материалах, которые я читал о нем, его называют «пионером человечества»,«гением человечества», «другом человечества».

Альберт Швейцер сторонится этой славы. Она не нужна ему. «Не хвалите и непрославляйте меня так много, лучше обратите свои помыслы и дела на то, чтобы мораль«благоговение перед жизнью» нашла свое место на земле», — сказал он мне однажды, когдая показал ему статью о нем во французском иллюстрированном журнале.

Сейчас его жизнь уже не принадлежит ему одному. Кто зовет, тот должен считаться с эхом.А он хочет взывать к людям.

Профессор философии Пражского университета доктор Оскар Краус (большой другШвейцера, эмигрировавший перед приходом нацистов в Англию и там скончавшийся) писалв 1926 году в биографическом исследовании: «Я думаю, не преувеличу, если стануутверждать, что нынешний цивилизованный мир не может назвать никого, кто помногосторонности таланта, силе интеллекта и особенно нравственной энергии был бы равенАльберту Швейцеру».

С юных лет Альберт Швейцер поступал так, как должен поступать в наше бурное времяхристианин, если он всерьез считает себя последователем Христа. Пример, который подаетШвейцер буржуазному обществу, где действия многих, называющих себя христианами, несогласуются с христианской моралью, имеет, по-моему, величайшее значение.

Основные христианские заветы о любви к миру и к ближнему Альберт Швейцер выразилпозже в кратком изречении: «Благоговение перед жизнью». Чтобы подать пример следованияэтому нравственному завету, он должен был отказаться от карьеры, порвать с тем обществом,в котором родился и вырос, отказаться от всего, что определяло до сих пор его жизнь и образмыслей. Швейцер не имел уже права оставаться только теологом и философом. Ему надобыло осуществить свой принцип. И сделать это он мог лишь в такой среде, которая мыслитиными категориями и подчиняется иным общественным порядкам.

Эйнштейн, всем сердцем привязанный к Швейцеру, пришел к выводу, что «больница вЛамбарене в значительной степени — результат бегства (Швейцера — В. Ш.) от нашихнравственно окаменевших и бездушных традиций цивилизации— зла, против которогоодиночка бессилен». И это бегство надо рассматривать как решительный поворот к главномув его жизни.

Однако, само собой разумеется, не каждый христианин, следуя по пути АльбертаШвейцера, должен ехать в Африку. Но каждый христианин, подобно Швейцеру, обязанпостоянно думать о ближнем, проявлять любовь к нему своими делами и неустанностремиться к миру. На это он и должен направить общественные и свои усилия.

По этому поводу Эмиль Фукс в статье о Швейцере писал:«Кто по каким-либо соображениям, оберегая собственное спокойствие или руководствуясь

эгоистичным инстинктом самосохранения, отказывается нести ответственность за мир, тотберет вину на себя. Пусть авторитетные церковные круги, подпавшие под влияниенационалистических настроений и узких интересов, обдумают, хотят ли они еще, пожалуй впоследний раз, быть соучастниками мировой катастрофы».

Альберт Швейцер решил порвать с таким христианством и направил свою деятельность наискупление того, что натворили в колониях буржуазия и христианские западные страны. Онпоказал пример, последовать которому могут, конечно, немногие. Но есть и другиевозможности для христианских деяний, способных внести свою лепту в дело борьбы за мир,за социальное преобразование общества. Я имею в виду смелое вступление в ряды тех, ктосоздает для нас новую жизнь, новые условия для человеческого существования и длясосуществования народов. Под этим я подразумеваю поддержку социалистическогостроительства, следование тому примеру, который Октябрьская революция 1917 года подалавсему человечеству, в том числе и христианству.

Поэтому докторуехал в Африку

1960 год вошел в историю как «год Африки». Это был год, когда желания и усилияборющихся за свою независимость африканцев стали близки к осуществлению. В течениедвенадцати месяцев к имеющимся десяти государствам добавилось еще семнадцать снаселением около девяноста миллионов человек. С тех пор как представители этих странвошли в Организацию Объединенных Наций, они стали разделять ответственность зарешение международных проблем. Когда сейчас говорят об Африке, то имеют в видупобедоносное освободительное движение, колониальный террор в еще угнетенных областях,строительство новых африканских государств, смелую борьбу против колониализма иопасных планов неоколониализма — о них свидетельствуют последние трагические событияв Конго4.

Когда Швейцер за год до начала первой мировой войны ступил первый раз на землюАфриканского континента у экватора, то, кроме Либерии и Эфиопии5, никаких суверенныхафриканских государств не было. Можно сказать, вся Африка стала добычей колониальныхдержав, которые разделили между собой эту часть земного шара и беспощадно грабили еенедра и людей. Кто, как не колонии, мог давать в то время такие громадные прибыли! Долгиегоды африканцы безнадежно боролись против военного, экономического и техническогопревосходства захватчиков, против их пагубного влияния на нравы туземцев.

Швейцер рассказывает, как во время поездки по африканской земле он был поражен видомзапустевших деревень на Огове. И на вопрос о причинах этого неизменно получал ответ:«алкоголь».

В начале века было меньше, чем когда бы то ни было, надежд на освобождение Африки отколониального гнета. Можно ли вообще этим «первобытным» — как было принято называтьафриканцев — что-нибудь доверять? Смогут ли они самостоятельно управлять? Так думали внедалеком прошлом. Тем удивительнее, что за недолгие пятьдесят лет африканцы сумелисами определить свою судьбу. Не последнюю роль в этом сыграла Великая Октябрьскаясоциалистическая революция в России.

В ту пору, когда Швейцер приехал в Габон, там едва знали о прошлых достиженияхафриканских народов, которые были подавлены в расцвете своих сил европейскимиколонизаторами.

4 Автор имеет в виду события в Конго 1961—1963 гг.5 Суверенитет Либерии и Эфиопии был призрачным, ибо колониальные державы оказывали огромноедавление на экономику и политику этих стран (см.: «Новейшая история Африки», М., 1964, стр. 240,289).

С вторжением иноземцев по всей Африке были уничтожены государства, нарушеныпорядок и обычаи ее народов. Нет ничего удивительного, что колониальным державам легкоудалось распространить легенду об Африке без истории и без культуры.

Лео Фробениус резко выступил против этой лжи в своей книге «История культурыАфрики» (1933 г.). Он писал; «Мы не должны забывать, что еще на заре человечестваАфрика, в представлении среднего европейца, была нищей страной, континентом лихорадки,пригодным только для авантюристов и миссионеров, а местные жители — дикимиварварами, расой рабов, народом, который дошел до такого упадка, что смог породить лишьфетишизм». Оценивая культуру, которую застали португальцы при захватезападноафриканского побережья, он писал: «Нельзя сказать, что первые европейскиемореплаватели позднего средневековья не сделали в свое время в высшей степенипримечательных наблюдений. Когда они вошли в бухту Гвинеи и высадились у Вейды, токапитаны были поражены увиденным: аккуратно проложенные дороги тянулись непрерывнона сотни миль и были обсажены деревьями. В продолжение многих дней пути имвстречались возделанные поля, люди в роскошных одеждах из материала собственнойвыделки, а дальше на юг, в королевстве Конго, — множество людей, одетых в «шелк ибархат». Строгий до мелочей порядок в больших благоустроенных государствах,могущественные властители, развитые ремесла — словом, настоящая культура!... Изсообщений мореплавателей XV—XVII веков очевидно, что простирающаяся на юг отпустыни Сахары «черная» Африка пребывала тогда в полном благополучии. Постепенно этустрану разоряли конкистадоры. «Когда новой стране, Америке, нужны были рабы, Африкапоставляла их: сотни, тысячи, целые корабли. Но торговля людьми никогда не была простымделом, за которое не надо было отвечать. Оно требовало какого-то оправдания. Вот тогда-тонегр и был назван полузверем. Он стал товаром. Таким образом понятие „фетиш" (Feticeiro—португальское слово) было использовано для обозначения какой-то африканской религии.Европейское фабричное клеймо... Представление о „варваре-негре" — изобретение Европы,которым консервативная Европа будет владеть до начала этого века».

О правдивости сообщений мореплавателей, пишет Фробениус, свидетельствуют находки,хранящиеся в музеях: «Куски роскошного, похожего на плюш, мягкого бархата,изготовленного из нежнейших листьев особого сорта бананов; блестящие, как шелк,эластичные ткани из хорошо обработанного волокна пальмы рафи; великолепные копья снаконечниками, со вкусом отделанными медью, изящный, покрытый узорами лук, которыймог бы служить украшением любой оружейной палаты; сосуды из тыквы, искуснодекорированные; фигуры из слоновой кости и дерева, выдержанные в определенном стиле».

Но Швейцер почти ничего из этого не застал. Когда он приехал, африканцы жили уже внищете.

В христианских миссиях, действовавших в Африке, были люди, которые не закрывалиглаза на катастрофическое положение в колониях и открыто говорили об этом. Многиесамоотверженно пытались облегчить жизнь туземцев своей округи, в страданиях которыхбыла повинна колониальная политика белых. Но они были бессильны воспрепятствоватьввозу алкоголя, занесению новых болезней, грабежу миллионов людей, труд которыхоплачивался горстью стеклянных бус. Им приходилось быть свидетелями того, как,прикрываясь именем Христа, без раздумья совершались преступления. И все для высшихблаг белого человека! Действительно ли им «приходилось»? А не были ли онисоучастниками этих дел — сознательно или непроизвольно?

Общепризнано, что миссионеры своими школами, лекарствами, умелымраспространением навыков ремесла принесли африканскому населению пользу. Почти всезначительные африканские политики нашего времени получили образование и подготовку ксвоей деятельности в миссионерских школах. Но можно ли работой и действиями одиночекискупить вину за все несчастья, которые причинили африканцам их белые братья?

Альберту Швейцеру в детстве отец читал воспоминания африканского миссионераКазалиса и пробудил у мальчика сочувствие к «черным у Конго», к их нужде и нищете. Как,

должно быть, была окрылена его юношеская фантазия, когда он в Кольмаре стоял возлепамятника французскому адмиралу Брюа (разбитого во время второй мировой войны) , исмотрел на выразительную фигуру негра, на его печальное лицо! Не триумф колониалистов,а жертвы их побед были для Швейцера предметом его энергичной деятельности и душевныхволнений. Позже Швейцер отметил эту согнутую фигуру негра как лучшее произведениеБартольди — создателя статуи Свободы в Нью-йоркском порту. Ныне голова разбитойфигуры негра хранится в доме Швейцера в Гюнсбахе. Но тогда юноша лишь догадывался обедствиях, причиняемых белыми своим черным братьям в далеких странах.

Так рано обозначился тот путь, по которому прежде направились мысли Швейцера, азатем-он сам. Он писал об этом:

«Я давно вынашивал план, который взялся осуществить. Он начал созревать у меня еще встуденческие годы. Для меня было непостижимо, что я могу быть счастливым в то время,когда вокруг меня столько людей борются с горем и нуждой. Уже в школьные годы язадумывался над тем, почему мои товарищи по классу живут в нужде, а мы, дети священникав Гюнсбахе, так идеально обеспечены. К великому счастью, я мог учиться в университете идостичь кое-чего в науке и искусстве. Но я всегда помнил о тех, кому материальноеположение или здоровье не позволили этого сделать. Однажды в солнечное летнее утро 1896года (я приехал в Гюнсбах на Троицу) меня начала преследовать мысль, что я не долженвоспринимать это счастье как нечто само собой разумеющееся, что за него надо что-то датьвзамен. Я не мог согласиться с этим счастьем. Во дворе пели птицы, я лежал, думал и в концеконцов пришел к мысли, что до тридцати лет должен постигнуть науки и искусство, а затемпосвятить себя служению человечеству».

Решающее значение для Швейцера имела статья «Что доставляет хлопоты миссии вКонго», которую осенним утром 1904 года он нашел в «зеленых брошюрах» Миссионерскогообщества Парижа. Статья заканчивалась призывом ехать в Габон — северную частьфранцузской колонии в Конго. «Когда я кончил читать,— вспоминает Швейцер,— то тотчасспокойно принял решение о будущей работе. Поиски пришли к концу».

Намерение молодого доцента теологии изучить медицину, а затем уехать в качестве врачав Африку многим, в том числе и друзьям Швейцера, казалось неразумным. У Швейцера былибогатые перспективы. Благодаря выдающимся способностям он блестяще начал научнуюкарьеру, и путь в Страсбургский или какой-либо другой университет в Европе был для негооткрыт. Немало друзей называли замысел Швейцера «безумием» и пытались отговорить его.

Ничто, однако, не могло заставить Швейцера изменить свое решение. При этом ему былосовершенно ясно, чем чревата для него поездка в Африку. «Когда я поехал в Африку,— писалон позже,— я уже смирился с мыслью, что приношу три жертвы — лишаюсь возможностииграть на органе, отказываюсь от академической преподавательской деятельности, к которойпривязан всей душой, теряю материальную независимость,— и понимал, что вся моядальнейшая жизнь будет зависеть от помощи друзей».

Что гнало его туда? Ответ находим в двух фразах: «Я читал или слышал от миссионеров ожалком физическом состоянии туземцев джунглей. Чем больше я об этом думал, темнепостижимее казалось, как это мы, европейцы, так мало уделяем внимания великомугуманному делу...».

А дальше мы читаем у него: «Болезни там необычайно распространены. Имеем ли мыправо закрывать на такие вещи глаза и игнорировать их только потому, что европейскиегазеты не пишут об этом? Мы избалованы. Если у нас кто-нибудь заболевает, врач всегда подрукой. Когда нужно оперировать — сразу раскрываются двери клиники. Но попробуйтепредставить себе миллионы и миллионы страдающих без надежды на помощь. Ежедневномногие тысячи терпят ужасные боли, от которых их может избавить врачебное искусство.Ежедневно во многих и многих далеких хижинах царит отчаяние, которое мы можемпредотвратить. Пусть каждый задумается над тем, как прожила бы его семья, хотя быпоследние десять лет, без врача. Пора нам пробудиться от сна и почувствовать своюответственность.

Когда я думаю о цели своей жизни — спасении больных под далекими звездами, тообращаюсь к милосердию, к которому призывают Иисус и, религия. Но одновременно яобращаюсь к простому сознанию и воображению. Пусть все, что мы должны делать дляцветных, будет не просто желанием „творить добро", а нашим долгам. Что сделали белыевсех наций для цветных с тех пор, как открыли далекие страны? Многие народы, к которымпришли европейцы с именем Христа, вырождаются или вымерли! Кто опишетнесправедливости и ужасы, которые эти народы в течение веков претерпели от европейскихнародов? Кто в состоянии измерить бедствия, принесенные туда алкоголем иотвратительными болезнями?

Если будет написана история взаимоотношений между белыми и цветными в древние иновые времена, то множество страниц из-за их потрясающего содержания надо будетперевернуть не читая.

Большая вина лежит на нас и нашей культуре. Мы даже не свободны в выборе: хотим мыделать для африканцев, добро или нет — мы обязаны это делать. На место каждого, кто сеетгоре, должен приехать один, который принесет помощь. Если мы даже и сделаем все, что внаших силах, то и тогда не искупим и тысячной доли своей вины. Это лишь послужитосновой для „добрых дел" в колониальных странах».

Встретившиеся Швейцеру трудности намного превзошли его представления о сложностирешения поставленной им перед собой задачи. Сочувствие африканцам и сознаниеответственности за их тяжкое положение должны были с этой поры воплотиться в «Братствестраждущих».

Когда Швейцер и его молодая жена в 1913 году приехали в Габон, то прежде всего онибыли очарованы великолепным ландшафтом Огове. На старом белом колесном пароходеШвейцер проехал мимо миссионерской станции Н'Гомо до миссионерского пункта Анденде.Здесь и начались суровые африканские будни.

Швейцер долго не мог приступить к строительству запланированных для больницызданий, так как не было рабочих. Он еще не успел приготовиться к работе, а уже появилисьпервые пациенты, прослышавшие о приезде доктора. И ему пришлось превратить старыйкурятник с продырявленной крышей в операционную, а свою жилую комнату— в аптеку.

С этого началась деятельность доктора Швейцера в джунглях. И никакие трудности немогли сбить его с избранного пути.

«Я набрался мужества и остался. Нищета, которую я видел, давала мне силу для этого, авера в людей поддерживала мою решимость. Я хочу верить, что найду немало таких людей,которые спаслись от тяжелых недугов и потому с готовностью согласятся помочь тем, ктонаходится в таком же положении, в каком находились они. Я хочу надеяться, что нас, врачей,посылаемых „Братством страждущих" во все уголки мира, станет больше...».

За исключением торговых городов западного побережья Африки и окрестностейЛамбарене, Швейцер нигде в глубине континента не бывал. Работа не оставляла емусвободного времени. Здесь, в Габоне, где постоянно общался со своими пациентами, жил боко бок с ними, он изучал африканцев, оказывал на них благотворное влияние и способствовалтаким образом прогрессу этой страны. За эти пятьдесят лет развитие африканцев шлоисключительно быстро, несравнимо с прошедшими столетиями. За два поколения племена наОгове успели пережить родовой и феодальный строй, создать предпосылки к тому, чтобырешать самим свою судьбу, несмотря на отсутствие какой бы то ни было промышленности ипарламента, утвердить свою государственность, подняться до национального самосознания.Это захватывающий дух темп развития. И современный приезжий может получить о немвесьма приблизительное представление. Он видит лишь контраст между обитателямиджунглей, которые со своими болезнями идут в госпиталь доктора Швейцера, и габонцамиЛибревиля и Порт-Жантиля, посещающими новейшие комфортабельные городскиебольницы.

Напряженное положение, которое характерно и для других африканских государств,умножает усилия молодого поколения Африки, направленные на ликвидацию остатков

колониализма и связанных с ним старых порядков, тяготеющих над африканскимиплеменами и народами. Этот процесс, конечно, проходит не везде одинаково. Мировоззрение,основанное на древней африканской культуре, обычаи и представления, уходящие своимикорнями в прошлое, с одной стороны, и, с другой — решимость стать на социалистический,как его называют в большинстве африканских стран, путь развития, дабы использовать всвоей стране новейшие социальные, естествоведческие и технические знания, показывают,как велики и сложны задачи, стоящие перед народами Африки.

И вот там, где происходят обширные преобразования, стоит больница, живут больные,которых обслуживают доктор Швейцер и его сотрудники.

В больницу все новое приходит из городка Ламбарене. И если несколько лет назад медиксобирал своих сотрудников-африканцев и пациентов для праздничных торжеств в сумрачныхджунглях, то сегодня габонцы празднуют в больнице годовщину основания своейреспублики, и с чисто африканским размахом — три дня. При мне к доктору явилась рабочаяинспекция из Ламбарене, ознакомилась с условиями труда в больнице и сделала рядпредложений. Совсем недавно это невозможно было и представить себе. Когда больницупосетила правительственная делегация, доктор пригласил ее к обеду. За столом он веселорассказывал об одном из гостей — министре, который был пациентом его больницы.

Темпы развития поражают доктора и занимают его больше, чем он сам думает. Однаждыво время обхода, увидев юношу с книгой в руках, он, смеясь, заметил: «Этот в будущем,возможно, станет министром!».

Доктор Швейцер — единственный, кто с начала века и в течение пяти десятков леттрудился на благо своих черных братьев, которым отдал силы, знания и жизнь. Он не тольколечил больных, но и обучал их новым ремеслам, делился с ними опытом обработки почвы,ведения сельского хозяйства.

Итак, в Африке наступили новые времена. Суть отношений к чернокожим братьямпретерпела глубокие изменения. Швейцер писал в немецкий «культурбунд»: «Я живу срединародностей, которые эмансипируются и создают самостоятельные государства. В настоящеевремя они поглощены вопросами конституции своих государств. Но неизбежно перед нимивстанет проблема приобщения к культуре. Что сможем мы предложить им, когданеобходимость в этом у них возникнет? Вот тогда-то для нас, впитавших самую богатуюкультуру, созданную историей, и наступит время удовлетворить потребность этих народов вглубокой культуре и принести им духовные ценности. И мы должны будем оказатьсядостойными этой задачи, которая встанет именно перед нами».

Те, которые еще вчера серьезно верили, что африканцы не смогут самостоятельно правитьгосударством—так утверждали по вполне понятным причинам колонизаторы,— вынужденыбудут считаться с действительностью, признать активность самостоятельных африканскихгосударств, и изменить свою точку зрения. Они должны будут убедиться в том, что в своемдальнейшем развитии Африка станет опираться на древнюю культуру, которую придетсятеперь возродить и утвердить. Одновременно будет происходить освоение и внедрениенекоторых элементов других культур.

Сейчас, в XX веке, уже недостаточно отправить в Африку врачей, инженеров или ученых,чтобы восстановить то, что было разрушено колониалистами, за время четырехсотлетнегогосподства которых более сорока миллионов человек были проданы в рабство, миллионыубиты, экономическое развитие подорвано и здоровью людей нанесен невиданный ущерб.Сегодня африканцам нужна такая помощь, которая создала бы им возможность своимисилами двигаться вперед.

Послать врача в Африку — вещь, конечно, полезная, однако гораздо важнее датьафриканцу медицинское образование. И если африканцы из окрестностей предпочитаютлечиться в больнице доктора Швейцера, а не в новейших каменных больницах Либревиля, толишь потому, что у Швейцера они могут сохранить свои обычаи, а в Либревиле в какой-тостепени их надо менять. И наша задача: помочь африканцам самим определять своипотребности.

С препятствиямив Ламбарене

Мои поездки в Ламбарене были связаны с известными трудностями. С самого началастало ясно, что вместо длительного путешествия на пароходе придется лететь на самолете.Еще перед первой поездкой доктор Швейцер подробно писал, что мне следует делать, дабыбеспрепятственно попасть к нему: «Получите французскую визу и закажите себе место всамолете компании „Эр Франс" по маршруту Париж — Дуала — Либревиль. Затем вечеромвы вылетаете из Парижа, а на следующее утро в десять уже будете на аэродроме вЛамбарене. Оттуда автомобиль довезет вас до реки Огове. Там будут ожидать четвероафриканцев с лодкой. Они вас доставят в- больницу... Я пишу это письмо, чтобы сказать вам:добро пожаловать... Оставайтесь у нас столько, сколько захотите... не беспокойтесь отропическом шлеме. Мы его вам одолжим».

Письмо было очень сердечное и предвещало легкую дорогу. Но ни первое, ни второепутешествие не прошло гладко, как можно было ожидать.

Ламбарене находится на расстоянии почти шести тысяч километров от Берлина. В начале1960 года он еще принадлежал к Французской Экваториальной Африке. Поэтому для въездатребовались визы. В течение «года Африки» образовалась Республика Габон, так что дляпутешествия в 1961 году визы выдавались уже ее правительством.'

Медицинский осмотр определяет, годен ли ваш организм для пребывания в тропиках.Затем вам надлежит сделать уколы против оспы, желтой лихорадки, холеры, тифа, паратифаА и В, дизентерии и столбняка. Международный документ о прививках также необходим привъезде в Африку и выезде оттуда, как и заграничный паспорт. Приходится брать с собой имедикаменты (например, против малярии) и во время подготовки к такому путешествиюпредусмотреть всевозможные случайности в тропиках.

Первая поездка состоялась в январе 1960 года. Когда в Европе держались зимние холода,на экваторе в разгаре было лето. Конечно, вряд ли можно это африканско-экваториальноелето с 35 градусами и выше в тени сравнивать с нашим среднеевропейским. В августе 1961года, в мой второй приезд в Африку, температура была мягче — в среднем 25 градусов,однако небо почти все время покрывали густые облака. Европейцы, прожившие много лет втропиках, не очень любят этот меланхоличный период и зачастую, как и на своей родине,тоскуют по ясным дням, хотя солнце и печет в тропиках невероятно.

Но вот подготовка к первому путешествию в Ламбарене закончена, и 6 января 1960 года яотправился в путь вместе с небольшой делегацией. Мы должны были передать докторуШвейцеру по случаю его восьмидесятипятилетия поздравления от Немецкого Совета мира,от Христианско-демократического союза, от немецкого «культурбунда» и от егомногочисленных друзей. Из Мюльхаузена просили вручить Швейцеру магнитофоннуюпленку с произведениями, исполненными на органе, разрушенном во время второй мировойвойны и восстановленном благодаря активному содействию Швейцера. Мы должны былитакже доставить туда ценные медикаменты нашей фармацевтической промышленности какдар правительства больнице доктора Швейцера.

После полудня на польском самолете мы вылетели из Берлина в Париж. В Париже насждал четырехмоторный самолет «Суперконстелейшн» компании «Эр Франс», которыйвечером стартовал на Абиджан (Берег Слоновой Кости). Самолет был заполнен пассажирами.Билеты на поездку из Европы в Африку и обратно почти всегда распроданы, и надо заранеезаказывать место. Во время промежуточной посадки в Марселе мы с наслаждением вдыхалисвежий морской воздух, хотя и более теплый, чем в Париже. Этот прохладный вечер мыпотом с удовольствием вспоминали в течение шести недель.

Команда гребцов

Ночью мы летели над Средиземным морем и Сахарой. Ранним утром (прожекторы ещегорели, и контуры аэровокзала были ясно видны в их ярком освещении) мы сели в Дакаре —столице Республики Сенегал. Первый раз я ступил на землю Африки! На континент, которыйнамерен был завоевать национальную независимость.

Через час полет продолжался. Мы летели навстречу солнцу, солнцу, всходившему наддалекими саваннами и непроходимыми лесами. Оно сияло неумолимо, безжалостно, нодавало нам возможность увидеть необъятные дали Атлантического океана. Опять посадка, наэтот раз в Конакри —столице свободной Гвинеи. Затем в Абиджане. Мы не успелипереодеться и теперь страдали от внезапно наступившего зноя. После пятичасовогопребывания в столице Берега Слоновой Кости мы погрузились в самолет компании «Ганаэруэй», машины которой совершают полеты не только в Африку, но и в Европу.

Между тем снова наступила ночь без сумерок—как это бывает вблизи экватора. Атемпература продолжала оставаться гнетущей. Даже вентиляторы самолета источали лишьтепло. Рубашка прилипла, тело было неприятно влажным. Стюардесса-негритянкапредложила ледяную содовую воду. Под нами билось о берег темное, свинцовое море. Мылетели над прибоем, сверкающим в лунном свете, пока вдали не возникли рассыпанные огниАккры.

Итак, закончился первый этап нашего путешествия: мы приземлились в столице Ганы.Молодое африканское национальное государство Гана уже одним своим названиемнапоминает о древнем королевстве Гана. Сейчас перед его народом ясная программаразвития.6

После сердечных приветствий сотрудников нашего торгпредства и уполномоченныхправительства Ганы мы направились в отель.

Чтобы попасть в Ламбарене точно 14 января, в день рождения доктора Швейцера, мы на6 Эта книга написана до военного переворота 1966 г. в Гане.

следующий же день подали ходатайство о выдаче нам визы на въезд во ФранцузскуюЭкваториальную Африку. Это, однако, не вызвало никакого сочувствия у французскогопосольства: дело было представлено так, будто въезд в эту часть Африки невозможен. Новскоре одна из газет в Гане, узнав о нашем намерении попасть в Ламбарене и о препятствиях,чинимых французскими властями, в пространной статье поставила перед читателями вопрос,не связан ли отказ в выдаче нам визы с тем, что Альберт Швейцер, как и его гости изГерманской Демократической Республики, осуждает испытания Францией атомных бомб вСахаре? Общественность Ганы в свое время энергично выражала протест против этихиспытаний, угрожающих здоровью людей.

Наконец 19 января мы получили визу. День рождения Альберта Швейцера уже прошел.Получение визы еще не означало, что теперь все в порядке. Мы смогли вылететь из Аккры

с нашими пятнадцатью ящиками, набитыми медикаментами, лишь утром 21 января — болееранних авиарейсов не было. Несколько промежуточных посадок в Ломе (Того), Котону(Дагомея) и Лагосе (Нигерия) —и вечером мы прибываем в Дуалу— портовый городКамеруна.

После короткой ночи, ранним утром, насладившись в последний раз искусственнымклиматом (затем это удовольствие нам пришлось испытать не скоро), мы вылетели намаленькой двухмоторной машине в Либревиль — столицу Республики Габон. Или о нас несообщили, или вообще никто не интересовался приезжими, во всяком случае виза, с такимтрудом доставшаяся, ни разу нам не пригодилась. Еще одна промежуточная посадка в Порт-Жантиле, важнейшей гавани Габона, и самолет взял курс на Ламбарене. Когда мы пролеталинад необъятными зелеными джунглями, в чаще которых затерялась крошечная деревенька изнескольких хижин, нам сказали, что в этом месте проходит линия экватора. Никакогоэкваториального крещения не производилось, даже ни в один бокал не было налитошампанское, как это обычно принято на больших машинах международных линий. Но нашамашина пересекает воображаемую линию ежедневно, и потому для нее это не имеетзначения.

Альберт Швейцер никогда не летал на самолете. Он любит речной пароход, на котором затри дня и две ночи добирается из гавани Порт-Жантиль на Огове в Ламбарене. Лететь повоздуху во всяком случае дешевле и — главное — быстрее. Самолет все больше вытесняетдругие средства передвижения, однако ящики с известной всюду надписью АШБ: АльбертШвейцер-Бреслау (Бреслау — девичья фамилия его жены) —доставляются все еще по рекепароходом. После второй мировой войны была построена дорога (преимущественно ввоенных целях), по которой, когда это необходимо, один из сотрудников доктора ездит набольшой грузовой машине больницы в Либревиль, откуда привозит обычно стройматериалы.Но дело это утомительное, требующее смелости, технического мастерства и умения быстроориентироваться.

Наш полет длился час. И вот мы совершаем посадку в Ламбарене. Аэродром —обыкновенная- взлетная дорожка в середине расчищенного участка. Аэровокзал ещестроится. Количество посетителей доктора Швейцера все возрастает. В американскихпутеводителях его больница отмечена как вторая достопримечательность Африки (послеводопада Виктория). Кажется, это гарантирует рентабельность аэродрома, которыйнесомненно поднял значение Ламбарене.

Когда мы вышли из самолета, был полдень. Солнце так палило, стояла такая изнуряющаяжара, что нам стало страшно. Кроме нас из машины вышли три японца и американец. Ихприветствовала дама в белом. Нас никто не встречал. И понятно почему. Телеграмма, вкоторой мы предупреждали о своем приезде, пришла в госпиталь через несколько дней посленашего приезда.

Мы правильно предположили, что дама в белом, по всей вероятности, сотрудница доктораШвейцера. Это была госпожа Оверман из Нидерландов, старая знакомая Швейцера. Онаочень удивилась, когда мы с ней заговорили, и еще больше удивилась, узнав, что мы ужеприехали. Затем мы погрузили вещи на автомашину французского авиатранспортного

общества. Несколько километров пути — и мы у Огове.Ламбарене — третий в Габоне после Либревиля и Порт-Жантиля город с населением три

тысячи восемьсот человек, из которых приблизительно двести пятьдесят—европейцы.. Этотнебольшой районный город расположен на острове в середине Огове, и добраться до негоможно лишь речным паромом. Рядом с административными зданиями высится современныйудобный отель (собственность франко-габонского автотранспортного общества); красивыемагазины и другие капитальные строения (среди них окружная больница) соседствуют светхими традиционными хижинами и типичным африканским базаром, поражающимвеликолепием красок, экзотическими товарами.

Госпиталь Швейцера находится в трех километрах отсюда, на другом берегу Огове.Пироги из больницы оказались слишком маленькими, чтобы вместить наши ящики. Я дажезасомневался, найдется ли для нас самих место в этих выдолбленных челнах. Впрочем, нанекоторых из них имелись подвесные моторы.

Здесь мы впервые встретились с пациентами больницы, потому что команду гребцовсоставляли больные проказой, которые лечатся у доктора Швейцера в течение долгих лет. Поустановившейся традиции право перевозки в больницу предоставляется им. Их можно сразуузнать по изуродованным лицам и повязкам на руках и ногах. Для некоторых вид этихбольных и запах мази — тяжкое испытание. Гребцы не замечают этого. Под тихие звукистаринных песен, содержания которых сейчас уже никто не знает, они выполняюттяжелейшую работу — гребут против течения три четверти часа.

Два часа пришлось нам ждать на берегу, пока удалось заполучить более вместительнуюлодку, принадлежащую окружному врачу в Ламбарене. За это время мы кое-что узнали опривычках и жизни больницы. Конечно, мы о многом уже читали, но сейчас, в преддверииблизкой встречи с Альбертом Швейцером, нам хотелось слушать и слушать о том, что насожидает.

Мы стоим на берегу Огове, любуемся прекрасными видами, которые открываются по обестороны реки, и я вспоминаю о том, что писал Швейцер в книге «Между водой иджунглями»: «Вода и джунгли!.. Кто отважится передать это впечатление? Это похоже на сон.В памяти оживают пейзажи, которые мы видели лишь на фантастических рисунках.Невозможно понять, где кончается река и начинается земля. Плотные переплетения изкорней, обвитых лианами, вдаются в воду. Ветви пальм, пальмовые стволы, а между нимилиственные породы с огромными листьями на зеленых ветвях. Высоко вздымаются одинокиеверхушки деревьев. Широкие поля покрыты кустами папируса выше человеческого роста,имеющими крупные веерообразные листья, а среди пышной зелени стоят сухие, мертвыедеревья, тянущиеся к небу. И в каждой прогалине сверкает зеркальная гладь воды. За каждымизгибом возникают рукава реки. Неуклюже взлетает цапля и опускается на сухое дерево.Синие птички парят над водой. Высоко кружится пара орланов-белохвостов. Что-то свисает спальмы и двигается. Ошибки быть не может: так и есть—два обезьяньих хвоста. Наконец мыувидели и самих обезьян. Вот теперь это действительно Африка».

Огове—одна из крупнейших рек Африки. Ее воды пробегают свыше тысячи километров,прежде чем доберутся до Ламбарене, а отсюда им предстоит еще двести пятьдесяткилометров пути, чтобы достичь Атлантического океана. Собственно река — это целая сетьпотоков, которые разделяются, соединяются и образуют болота с громадными полямипапируса. Берега ее подмыты, и могучие деревья в некоторых местах упали в поток. У иныхиз земли торчат гигантские корни. В засуху обнажаются большие песчаные отмели, ониперемещаются по течению при паводке или в период дождей, образуя новые мелководья,опасные для судоходства. В паводок вода добирается до сумрачных непроницаемыхджунглей с их вьющимися растениями, лианами и гигантскими деревьями, среди которыхлишь изредка виднеются прогалины с метровой травой — саванны. Одинокие острова всередине реки — излюбленные места животных. «Маленькая река» — Орембо Ванго, как ееназывают местные жители, — вновь сливающаяся у больницы с большой рекой, сама имеет вширину пятьсот метров.

Наша лодка держится близко к берегу. Если бы даже был небольшой бензиновый мотор, товсе равно быстро и уверенно продвигаться вперед нам бы не удалось, так как течение всередине реки слишком сильное.

Река — это как бы большая жизненная артерия, отдающая свою силу стране. Уже ссамолета можно видеть раскинувшиеся по ее берегам деревни, жители которых кочуют вдольреки и строят новые хижины, когда на старом месте земля истощается.

Первое, что мы увидели,— это молодых купающихся африканцев. Своим европейскимсотрудникам Швейцер запретил купаться. В воде множество опасных микробов и паразитов;они могут вызвать желудочные и кишечные заболевания, зачастую неизлечимые,смертельные. Несколько лет назад молодой швейцарский врач случайно коснулся в рекеэлектрического ската, потерял сознание и утонул. Я очень удивился, узнав, что африканцыпьют сырую воду Огове и она не приносит им вреда. Позже мне рассказывали, что больные,долгое время употреблявшие кипяченую, дождевую или родниковую воду, точно так же как иевропейцы, заболевали, когда по возвращении в свои деревни пили воду из Огове.

Выше Ламбарене во множестве водятся кайманы. Местные жители любят их мясо.Предпочтительно ночью молодые люди собираются и при свете факелов дубинками икопьями убивают кайманов, напоминающих ящеров первобытных времен. Но нередкослучается и обратное: эти на вид медлительные и ленивые животные, не отличающиесяцветом от песчаного берега, опрокидывают своим сильным хвостом проплывающую мимолодку и до тех пор окунают гребца в воду, пока тот не утонет. Через несколько дней ониизвлекают мертвеца из подводного укрытия и съедают.

Однажды утром на берегу реки мы были свидетелями того, как сравнительно небольшогокаймана разделывали к воскресному обеду. По вкусу это мясо напоминает больше всеготелятину, а мясо бегемотов, пожалуй, ближе к говядине. Для пациентов госпиталя, гдеощущается недостаток в мясе, блюда из каймана —радостное событие.

Куда больше забот пассажирам пирог доставляют бегемоты, большая семья которыхуютно устроилась неподалеку от госпиталя. Под вечер они выходят на берег и лакомятсязелеными молодыми листьями папируса. Существа эти весьма любопытны и имеютнеприятную привычку всплывать под лодкой. Если им покажется, что на них нападают, оникусаются, а их укус опасен. Несмотря на тучность, бегемоты в воде проявляют поразительноепроворство. Даже команда из старых гребцов доктора наблюдала с нескрываемымбеспокойством за бегемотами, затеявшими игру вблизи нашей лодки.

Иногда с моря вверх по реке приплывают молодые акулы. Я видел с самолета у Либревилясовсем недалеко от берега на поверхности воды множество акул. Мясо акул сушат ииспользуют как корм для кур. Ловят здесь рыбу-пилу и другие виды рыб: они разнообразятменю.

Наша лодка скользит под нависшими ветвями деревьев. Слева осталась католическаямиссия. В сочной зелени тропиков мы уже видим красные крыши — это больничный городокдоктора Швейцера. Чем ближе мы подплываем к набережной, которая приспособлена длямоторок и пароходов, тем яснее различаем больницу, известную нам лишь по фотографиям.Расположена набережная пятью уступами из-за часто меняющегося уровня воды. Вот ипричалы больницы. Один — для красной лодки доктора, для пирог и каноэ его сотрудников;ко второму пристают многочисленные пироги с больными, иногда проделавшими далекийпуть, чтобы попасть в больницу. Прибывшие раньше нас гости уже сообщили АльбертуШвейцеру о нашем приезде. Он вышел нам навстречу и сердечно приветствовал нас.

Во вторую поездкубыли свои трудности

Во второй поездке к Альберту Швейцеру, в августе 1961 года, нам пригодился опытпрошлогоднего путешествия. (До этого, в апреле — мае 1960 года, я «посетил Гвинею, гдеучаствовал во Второй конференции афро-азиатской солидарности в Конакри.) Сейчас перед

нами стояли такие же препятствия, какие были при подготовке к первому путешествию вЛамбарене. Но от радости предстоящей встречи с доктором забывались все неурядицы.

В связи с празднованием трехсотпятидесятилетия со дня основания Шарите истопятидесятилетия со дня основания университета имени Гумбольдта в Берлинемедицинский факультет присвоил профессору, доктору Альберту Швейцеру звание почетногодоктора за его заслуги в медицине, особенно за успешную борьбу с тропическимиболезнями. И я вместе с деканом медицинского факультета профессором, докторомКеттлером и еще одним сопровождающим должны были поехать в Ламбарене и передатьдоктору Швейцеру письмо, которое вручил нам Председатель Государственного советанашей республики, а также медикаменты для больницы. Во многих письмах ко мне докторШвейцер тепло вспоминал о моем первом приезде в Ламбарене, выражал желание еще раз сомной встретиться. Я был рад этому и делал со своей стороны все, чтобы ускорить вторуюпоездку. Готовиться к ней мы начали в конце 1960 года. 17 декабря 1960 года докторсообщал: «Я писал премьер-министру Леону Мба о разрешении на ваш приезд и получил отнего письмо, что он дал согласие на визу. А когда вы приедете? Хотелось бы узнать, какобстоят дела, получили ли вы действительно разрешение или мне следует (предприниматьеще шаги...»

Представительство Габона в Париже получило указание от президента и премьер-министра своей страны о выдаче нам визы на въезд, но одновременно просилопредставителей Германской Демократической Республики отложить поездку нанеопределенное время, ввиду того что в 1961 году в Габоне должны быть парламентскиевыборы: обстановка оказалась настолько сложной, что правительству Габона пришлосьобъявить на какое-то время чрезвычайное положение.

6 января 1961 года доктор писал мне: «В прошлом году в это время вы были в Ламбарене.Я вспоминаю об этом каждый день».

А мы сидели на месте и ждали. Переписка между Ламбарене и Берлином продолжалась.В мае доктор озабоченно писал: «Как бы охотно я сообщил вам приятные вести о

возможности вашего приезда. Но, к сожалению, ничего хорошего сообщить не могу. Непойму, в чем дело...».

Летом положение, казалась, улучшилось. Установились сроки поездки, которые, впрочем,опять отодвинулись. В июле доктор писал: «Дорогой друг, получил ваше сообщение, чтоприедете позже. Приезжайте, когда только хотите. Вы всегда будете желанным гостем, всегдадля вас найдется ночлег, будет еда и питье. Итак, приезжайте, когда хотите, и оставайтесь свашими спутниками у нас по возможности дольше».

Затем встал вопрос: может ли вообще как-то отразиться на выборах мой приезд в Габон?Ответ я нашел позже, по приезде на место. Мое первое посещение вызвало у французскихвластей в Либревиле «серьезные опасения». Может быть, мне вовсе не нужен был Швейцер, -а под предлогом встречи с ним я хотел протащить оружие или организовать политическиезаговоры! Посетителям из социалистических стран целесообразно по возможностиотказывать во въезде. А тут еще африканский сотрудник, которого Швейцер не без основанияуволил, пытался в этой антикоммунистической атмосфере представить дело так, будто мойприезд к доктору связан с предвыборной борьбой против президента Мба. Таким образом,сам того не зная, я стал представлять «опасность для выборов».

После переизбрания президента Мба политическая жизнь в Габоне нормализовалась инаши представители в Париже получили сообщение, что мы можем отправляться впутешествие. На этот раз я во время поездки в Африку в качестве посла по особымпоручениям Председателя Государственного совета мог выполнить ряд поручений в Мали,Гвинее и Гане. Вместе о профессором, доктором Кеттлером мы заказали билеты на ИЛ-18чехословацкой авиалинии на Бамако и Конакри. Из Конакри отправились в Гану. Из Аккры,через Того, полетели в Дагомею, Камерун, переночевали в Дуале и наконец прибыли в Габон,в Порт-Жантиль. Два дня мы провели в отеле, правда, в очень приятном, на берегу моря, илишь 2 августа «Дакота ДС2» габонской воздушной линии забрала нас, чтобы доставить в

Ламбарене.Это было ясное утро со сносной температурой. Над морем собирались тучи. Но это ничего

не значило, потому что сезон дождей еще не наступил. Сегодня рядом с европейцами летятвидные чиновники Габона, депутаты, лесоторговцы.

Авиакомпания Габона —дочернее предприятие французской авиакомпании VAT,поддерживающей сообщение главным образом в районе Средиземного моря итрансатлантических стран. Она обслуживает некоторые поселки в джунглях и небольшиегорода. Ее машины очень популярны, ибо они — единственное средство быстрогопередвижения в этой стране. Иногда целые семьи пользуются самолетами. Все здесьделается очень просто. Так когда-то было на наших узкоколейках с их романтикой. Преждевсего не зевать и при посадке не дать себя отпихнуть. Когда машина до отказа заполнена, онаотправляется. Кто не сумел влезть, вынужден ждать следующего самолета. Терпениеневероятное! Я не слыхал от оставшихся ни одного недовольного слова. Но вот мы занялиместа. Багаж уложен. Я не спускаю с него глаз. Только что самолет VAT чуть было не отвезнаши чемоданы обратно в Европу. Конечно, мы бы получили их когда-нибудь, но нампришлось бы ждать несколько недель.

Сделав круг над открытой гаванью Порт-Жантиль, наш пилот повел самолет по течениюОгове, которое показывает направление и как бы служит компасом в этой зеленинепроходимых джунглей. Время было засушливое, и под нами виднелись широкие желтыепесчаные отмели в громадном ложе реки. Впрочем, туристы, все чаще наезжающие в этикрая, имеют возможность в обоих портовых городах брать на прокат небольшой самолет, изкоторого хорошо наблюдать за слонами, обезьянами и другими обитателями джунглей.

На аэродроме в Ламбарене нас ждала госпожа Али Сильвер — старейшая сотрудницадоктора. Мы сердечно поздоровались. За полтора года на аэродроме многое изменилось. Егоздания были теперь закончены, небольшой зал ожидания, где можно получитьпрохладительные напитки, хорошо оборудован. Мы видели французов — они уже небылигосподами положения. На мачте развевался габонский флаг, паспорта проверяли африканцы,и сотрудники воздушной линии — европейцы — придерживались вежливого тона вразговоре с африканцами.

Наши чемоданы погружают на небольшую автомашину, и дорога, проложенная в краснойпочве мимо хижин пригорода Ламбарене, выводит нас прямо к Огове. Навстречу нампопадаются маленькие дети в окружении собак и коз. Они приветствуют нас поафриканскому обычаю: помахивая поднятой открытой ладонью. Это значит: видишь, у менянет никакого оружия, я дружелюбно настроен.

На реке, как всегда, ожидают гребцы — больные лепрозория. Теперь все делается быстро.С тихой песней гребцы, придерживаясь берега, везут нас к больнице. Дважды мы садилисьна мель. Но несколько толчков веслом — и опять плывем. Видны красные крыши больницы.Мы у цели нашего путешествия.

Человек, которомуничто человеческоене чуждо

— Как я рад, что вы наконец преодолели все трудности и уже здесь. Добро пожаловать!Оставайтесь у нас сколько захотите.

Никогда не забуду, с какой сердечностью каждый раз встречал нас Альберт Швейцер!Из-под тропического шлема выбиваются белые волосы. Добрые глаза освещают лицо, на

котором оставила следы трудная жизнь. Не хотелось верить, что за несколько дней до нашегопервого приезда этот человек отпраздновал свое восьмидесятипятилетие. Позже, когда мыувидели его за работой, нам показалось это еще неправдоподобнее.

Доктор Швейцер и его старейшаясотрудница Али Сильвер

Когда мы во второй раз приехали в Ламбарене, Швейцер встречал нас в открытой белойрубашке и светло-серых брюках; на голове — неизменный тропический шлем. Прикрываяглаза рукой, он следил за нами, плывущими по Огове. Уровень воды был так низок, что нампришлось выйти на отмели. Сотрудники доктора помогли нам перетащить вещи к домуШвейцера. А сам он дружески кивал нам, приглашая войти. Он ничуть не изменился.Казалось, время для него остановилось. В чем же секрет его физической и духовной силы?Этот вопрос с огромным удивлением задают многие. Можно ли вообще на него ответить?

Повседневный тяжелый труд целиком поглощает его. Встает он рано — одним из первых— и руководит работой больницы. Нет ничего, что не интересовало бы Швейцера.

Советы его ценны и всем нужны. Если после обеда он не на строительстве нового дома, тозанят своими научными работами. Обычно в вечерние и ночные часы Швейцер изучаетнаучную литературу, отвечает на бесчисленные письма, которые шлют ему отовсюду,беседует с гостями. И так изо дня в день.

Нельзя сказать, чтобы к моменту поездки в Африку Швейцер отличался особенно крепкимздоровьем и был готов к такой напряженной работе. Он сам рассказывал, что в детстве былочень слаб и родители опасались самого худшего. Позднее силы у него истощались далекимипоездками, утомительными речами, докладами и концертами органной музыки. Однакожизнь в тропиках сделала его выносливым. А многие европейцы не выдерживали жаркогоклимата и через несколько лет возвращались на родину изможденными и постаревшими.

Иногда Швейцер говорит о своей усталости, которую ему приходится преодолевать.Однажды в письме к датскому другу он признался: «Никто и понятия не имеет, какую жизнья веду здесь, в джунглях, в Ламбарене. Не могу себе представить, как чувствует себя человек,который выспался. Я не разрешаю себе тратить свободное время на отдых». Он хотел быполучить в подарок «уйму времени». А зачем? Для разносторонней работы. 10 декабря 1962

года он писал мне: «Последние дни я много работал с пером и без пера. Ужас скольковремени отнимает у меня строительство. Мы сооружаем помещение из десяти комнат в духе„Сан-Суси"7.

А корреспонденция все увеличивается. Даже с помощью Матильды и Али я не могу с нейсправиться, хотя и просиживаю ежедневно до полуночи и весь воскресный день. Я получаютакие милые письма от людей, для которых философия благоговения перед жизнью многозначит. Мне еще трудно поверить, что именно я возвел ее в жизненный принцип. Для святогоФранциска этот моральный принцип — источник вдохновения. Для меня же он —требование разума.

Я пишу с трудом потому, что вынужден пользоваться новым пером, а оно еще твердое.Тяжело моей бедной руке, до судороги утомленной писанием, сделать его мягким».

Спокойствие и мудрость Швейцера сквозят в каждой строчке этого письма. И в работе и вбеседе с людьми он всегда ровен. Никогда не забывается, даже если чем-то очень расстроен.Но он не молчит, когда видит плохую работу, выражает свое недовольство. Он человек,которому ничто человеческое не чуждо.

Я всегда поражался ясности его мысли и отшлифованности речи, в которой каждое слововесомо. Когда он говорит о мире, то имеет в виду мир для всех — для христиан, мусульман,буддистов или атеистов. «Разве в Евангелии говорится не о том мире на земле, которогожаждут трудящиеся Советского Союза, Америки и многострадальное население Европы? Умира есть лишь одна альтернатива— война. И мы должны устранить ее».

Для Швейцера нет ничего незначительного; все важно. К кормлению животных онотносится не менее серьезно, чем к игре на пианино, ответам на письма или чтению историиболезни. Действует он всегда осознанно и решительно. «Только тот, кому дано знать ценулюбой деятельности,— говорит Швейцер, — и кто может отдаться ей с полным сознаниемдолга, имеет внутреннее право на исключительный образ жизни взамен того, что выпадет наего долю по воле случая. Только тот, кто считает свои устремления чем-то само собойразумеющимся, а не относит их в разряд удивительных, кто расценивает свои обязанностикак трезвый энтузиазм, а не считает их героизмом, способен быть духовным искателем, вкаких нуждается мир».

От доктора Швейцера исходит уверенность, и там, где он, всегда царит атмосфера доверияи согласия. Он никогда не произносит пустых фраз. Его слова значимы. Их можно печатать.Его вежливость и похвала по адресу других идут от сердца; они — свидетельство доброты.Однако доброты, имеющей границы. Когда посетители пытаются утверждать, что атомноеоружие — «оружие устрашения», Швейцер становится суровым и отнюдь не добрым.

По-моему, источником неиссякаемой силы Швейцера служат:любовь и преданность делу, которые позволили ему в Ламбарене больше, чем где бы то ни

было, развить свои многосторонние таланты;широта поля деятельности, которая дает ему возможность отдыхать, переходя от одной

работы к другой;спокойствие и хладнокровие, дополняемые юмором, позволяющие ему одновременно

самоусовершенствоваться и закаляться в трудностях;непоколебимая уверенность действовать так, а не иначе, сознание своей правоты,

делающее его свободным и глубоко счастливым;признание людьми его принципа благоговения перед жизнью.Швейцер участвует в судьбе своих современников непосредственно. Не слава и не

честолюбие постоянно толкают его писать и советовать (даже незнакомым), а потребностьпомогать и помогать. Для Альберта Швейцера день, наполненный трудом, не угнетающаятяжесть, а стимул к развитию духовных и физических сил.

7 «Сан-Суси» — королевская резиденция в Потсдаме, построена в 1745—1747 гг. во времяцарствования Фридриха II. Дворец отличается изящностью пропорций. «Сан-Суси» в переводе —«без забот».

Выдача продуктов питания

Перед встречей со Швейцером я предполагал, что увижу человека, который в интересахсвоей философской и научной деятельности считает себя, помимо врачебной практики,свободным от всяких второстепенных и кажущихся незначительными мелких работ, легковыполнимых каждым. Как же я был удивлен, когда обнаружил, что замешиванию цемента,сбору камней для фундамента дома, ремонту лодки, перевозке медикаментов, фруктовымдеревьям и многому другому, требующему длительного пребывания под жарким солнцем,Швейцер придает такое же значение, как и работе над своими рукописями.

28 августа 1928 года Альберт Швейцер при вручении ему премии Гёте во Франкфуртесказал: «Я вновь встретился с Гёте, когда понял из его творчества, что он не мыслит себезанятий интеллектуальным трудом без практической деятельности. Он мог совмещать и то идругое не потому, что они имеют одинаковое назначение, а потому, что объединяются в немего личностью. Я постиг, что для этого гиганта не было работы, которую он считал бы нижесвоего достоинства, не было практических дел, о которых он мог бы сказать, что другие посвоим дарованиям и назначению лучше справятся с ними, чем он. Он стремился к тому,чтобы нераздельность своей личности воплотить в практической и духовной деятельности».

Я нашел подтверждение своим мыслям, что Альберт Швейцер, несмотря на трудностиработы, глубоко счастлив, что посвятил жизнь людям и использует свои способности именнотак, а не иначе.

«Уж так сложилась моя жизнь, что до последнего вздоха я должен буду тревожиться засудьбу нашего века и современного человечества, что мне дано прожить свободным, в товремя как многие люди, необходимые обществу, лишены возможности следовать своемупризванию, что я, как и Гёте, по счастливому стечению обстоятельств мог сам выбратьжизненный путь. Это представляется мне милостью судьбы, облегчающей мою тяжелуюжизнь. Все, что мне дозволено сделать и создать,— лишь признательность судьбе заниспосланные ею блага».

Швейцер очень часто говорит о благодарности судьбе за то, что он сумел создать, и за то,что он продолжает делать. «Из тех, кто чувствует порыв и способен сделать свой трудпризванием жизни, почти половина вынуждена отказаться от этого, и в основном из-за

сложившихся обстоятельств. Те, кому посчастливится целиком отдаться любимому делу,должны почитать это за счастье. Счастливцы те, чьи годы труда продолжительнее, чем годыпоисков и ожидания. Счастливцы те, кто полностью может отдаться этому».

Габон в прошломи настоящем

Чтобы по-настоящему оценить деятельность Альберта Швейцера, надо познакомиться сего окружением, с местом, где он живет и работает.

Ламбарене расположен в Республике Габон8—одной из четырех республик, возникших избывшей Французской Экваториальной Африки. Площадь Габона — двести шестьдесят семьтысяч квадратных километров. Согласно международному справочнику за 1960 год, к этомувремени там насчитывалось почти четыреста сорок тысяч жителей9, из которых около тысячипятисот европейцы. Население, в прошлом большое, уменьшилось из-за эпидемий,бесчисленных внутренних непорядков и межплеменных войн.

В конце XV в. португальцы открыли Габон. По сохранившимся документам, на егопобережье в 1591 году высадились католические миссионеры. Один из них — ЭдуардоЛопес, по имени которого назван мыс Лопес. Нам известно, что в XVIII столетии иезуиты спомощью тысяч рабов заложили на побережье плантации. Но внутрь страны проникнуть несмогли. Этому препятствовали не столько непроходимые джунгли, сколько решимостьафриканских племен отразить вторжение любых захватчиков. Кроме того, до 1862 г., когдафранцузский офицер Сервиль снарядил экспедицию в Африку, не было известно, что от рекиОгове отходит множество устьевых рукавов, имеющих общую протяженность более тысячикилометров. Вот тогда-то и обнаружилась возможность изучения внутренней части страны.Видимо, Сервиль—первый европеец, попавший в Ламбарене. Появление Сервиля не былобезразлично для истории африканских племен.

Деревни располагались на берегах озер и рек, которые в условиях непроходимых джунглейиспользовались как пути сообщения. Река Огове была главным путем. Четырехугольныебамбуковые хижины строились близко друг от друга по прямой линии, образуя улицу,тянувшуюся через всю деревню.

Хижины здесь строят так: сначала в землю забивают круглые столбы из имеющихся вбольшом количестве, но с трудом поддающихся обработке твердой породы деревьев, междустолбами укрепляются бамбуковые жерди. Все связывают крепко лианами, а крышупокрывают листьями пальмы рафия. Полом служит твердо утрамбованная земля Передхижиной все время поддерживается огонь — в основном для того, чтобы защищаться отдиких, голодных зверей, которыми изобилуют густые леса.

Из-за палящих лучей солнца и ливней хижины эти уже через два-три года начинают гнитьи становятся непригодными для жилья. К этому времени истощается и отвоеванный с трудому джунглей участок земли, на котором были посажены банановые кусты, кукуруза и маниока.Вот почему для деревенских жителей кочевка стала необходимостью. Главная задача мужчин— подыскать новый участок в джунглях и расчистить его под пашню. Это тяжелая работа,ибо в деревнях нет никаких машин и современных инструментов, чтобы валить лесныегиганты. Кроме того, из-за высокой влажности выжигать намеченные посевные участкиудается очень редко (как и в других частях Африки). Лесные пожары в Габоне совсемнеизвестны. Женщинам приходится закладывать плантации, обрабатывать и собиратьурожай. В связи с кочевым образом жизни племен и недолговечностью их деревеньзакладывать фруктовые сады невыгодно, хотя польза от них была бы немалая.

Сейчас в Габоне сохранились лишь остатки от восьми некогда могучих племен. Племяорунгу, жившее в устье Огове, почти полностью вымерло. Племя галуа, поселившееся ;в

8 Габон граничит с Республикой Конго (Браззавиль), Камеруном и испанской колонией Рио-Муни.9 По оценке 1963 г., население Габона составляло 458 тыс. человек (см. А. Г. Шигер, Современнаякарта зарубежного мира, М., 1965, стр. 222).

окрестностях Ламбарене, насчитывает, по мнению доктора Швейцера, восемьдесят тысяччеловек. Из Внутренней Африки к побережью прорвалось воинственное племя фангов (по-французски Pahouins), которое уничтожило множество людей местных племен. Огове служитграницей между местными племенами и пришельцами. В последнее столетие в какой-тостепени удалось прекратить кровавую межплеменную вражду, однако даже в больницеШвейцера среди представителей разных племен можно заметить недоверие и антипатию.

Когда доктор Швейцер приехал в Ламбарене, большинство местных африканцевнаходились на положении рабов. По закону они считались свободными, однако, как и прежде,работали на своих господ. Деревенские вожди, старосты деревень в прошлом тоже былирабами или происходили от рабов. На острове Гора, около Дакара, Швейцер видел казематыи подвалы, в которых томились отобранные на продажу, закованные в цепи негры. Большеполовины рабов не попадали к своим новым хозяевам. Они обычно умирали еще наафриканской земле или погибали в море. Португальцы первые открыли на побережьеторговлю рабами. Им нужен был этот «живой товар». Для себя и для «новых индийскихколоний» в Мексике и Перу. К началу XVI века в некоторых областях Португалииафриканцев было больше, чем португальцев.

Столетиями текли реки африканской крови. Трудно представить себе ужасную судьбу этихмиллионов. Не меньшим зверством был принудительный труд, введенный захватчиками.Человеку он был не под силу. Вымирали целые районы. И повинны в этом «христианскиегосударства». У португальца Престага есть отчет «о распределении добычи» в те времена. Онвоссоздает картину страшных событий:

«На следующий день, 8 августа, моряки из-за жары рано приготовили корабли. Пленниковвывели на берег. Это была диковинная картина, когда они стояли рядом. Одни были почтибелые, с хорошей фигурой; другие — желтокожие, как мулаты; третьи — черные, словноэфиопы... Иные стояли, опустив залитое слезами лицо, иные, подняв лицо к небу, громкорыдали. Другие били себя кулаками по лицу и бросались плашмя на землю. Многие пелижалобные песни своей родины. Мы не понимали языка, но печальная мелодия хватала нас засердце. Страдания несчастных увеличивались еще и тем, что их разлучали с семьями.Расставались родители с детьми, мужья с женами. Чиновники ни с чем не считались, царилполный произвол. Как только закончилось первое распределение, сыновья бросились котцам, а матери в отчаянии стали прижимать к себе детей. Распластавшись на земле, они некричали под ударами бича по голому телу, но напрасно надеялись, что в конце концов имоставят их детей».

Работорговцам, во всяком случае в первое время, не было необходимости проникать вглубь страны, ибо вскоре вожди племен начали поставлять им пленных, а зачастую исоплеменников в обмен на ром, ремесленные изделия, материю, порох и оружие. Такпоявление представителей европейских христианских государств в Африке усилило распри ивражду между африканскими племенами. «Подарки» белых, которые состояли главнымобразом из алкоголя, табака, венерических заболеваний, туберкулеза, гриппа, оспы и другихтяжких недугов, оказались смертельными для миллионов.

Под влиянием идей французской революции противники работорговли в Европе перешлиот слов к делу. Венский конгресс в 1815 году осудил и запретил работорговлю. В 1820 годуфранцузские и английские власти запретили работорговлю на западном побережье Африки,но окончательно ее не уничтожили. Тогда была создана морская база Либревиль (нынешняястолица Габона), которая получила свое название как место поселения освобожденных рабов.

До сего дня эксплуатация человека человеком связана с торговлей людьми. Какими бы нибыли сейчас ее формы, но в этом столетии с нею будет покончено.

Насколько бедно население Габона, настолько щедра его природа. Важнейшие ивызывавшие в XIX веке наибольший спрос предметы торговли — это каучук, слоновая костьи различные породы древесины: эбеновое дерево и падук (разновидность красного дерева).Когда еще никаких каучуковых плантаций не было, а в развивающейся промышленностиЕвропы каучук приобретал все большее значение, африканцам приходилось в тяжелых

условиях джунглей, вдали от родных селений разыскивать лианы. Соком этих растений онинамазывали свое тело и, когда тот застывал, возвращались в селение. Этот способ добычикаучука был, конечно, нерентабелен. Ради удобства африканцы не только надрезали ценныепороды, но и срубали их. Так легче было извлекать сок. Естественно, что очень скоро всерезервы истощились и людям пришлось углубляться в джунгли. В начале века добычакаучука потеряла здесь свое значение, ибо плантации каучуконосов, заложенные вИндонезии, оказались намного доходнее. Вместе с эбеновым деревом и огненно краснымдеревом падук важнейшими предметами торговли в нашем столетии стали красное дерево иокуме (тоже разновидность красного дерева). Из окуме, которое мягче красного дерева,изготовляют мебель и портсигары.

И все же Габон относится к экономически более развитым районам бывшей французскойколониальной империи в Западной и Экваториальной Африке. Продукты сельского хозяйства— маниока (в 1957 году было собрано сто семьдесят пять тысяч тонн), кукуруза, бататы,земляные орехи и бананы — используются главным образом местным населением. Экспорткофе, какао, пальмовых зерен и пальмового масла все возрастает.

В последнее время достигнуты успехи в промышленной добыче полезных ископаемых.Габон — самая богатая минералами страна Гвинейского залива. Она владеет золотом,свинцом, железом и оловом. Геологические запасы руды с шестидесятипроцентнымсодержанием металла составляют, по приблизительным подсчетам, свыше пятисотмиллионов тонн. В 1960 году добыча нефти у Порт-Жантиля достигла семисот девяностатысяч тонн. Недавно были открыты залежи марганцевой и урановой руд, интенсивнаяразработка которых, правда, станет возможной лишь через несколько лет.

С иностранной помощью в Порт-Жантиле был построен второй по величине в мире заводклееной фанеры. Новая техника быстро привилась. Во всяком случае, когда из Порт-Жантиляили современного Либревиля попадаешь в деревни у Огове или глубже — в районыджунглей, кажется, что совершил прыжок через столетия.

Термометрв Ламбарене —контрабанда

Ламбарене находится в шестидесяти километрах южнее экватора. Экватор резко разделяетвремена года обоих полушарий. И если, например, выехать из Южного полушария в периодзасухи на север, то стоит пересечь экватор, как через несколько километров попадаешь вполосу тропических ливней. В районах, расположенных между тропиками, погода зависит оттого, на каком тропике сияет солнце. Таким образом в Ламбарене дважды бывает лето идважды — зима. Соответственно два периода засухи и два — дождей. Каждый раз, когдасолнце пересекает экватор, оно влечет за собой грозы и ливни. С июня по октябрь, когда вЕвропе лето, Ламбарене страдает от засухи и жары свыше 35 градусов. Но самое засушливоеи жаркое время здесь — декабрь и январь. Остальные месяцы идут дожди, в основномночью. Днем же небо устилают облака, которые ждут темноты, чтобы пролиться обильным,но непродолжительным дождем. Духота в это время невыносимая, хотя с Огове и дуетизредка освежающий ветер. Существенной разницы между дневной температурой и ночнойнет. К этому надо добавить высокую влажность воздуха, которая причиняет еще большебеспокойства, чем жара. Однако именно по этой причине даже в засушливый период деревьяи кустарники покрыты сочной и пышной зеленью.

Свою первую поездку к Швейцеру я совершил в начале года, когда в Ламбарене быложаркое, засушливое время. Точно установить температуру воздуха мне не удалось. ДокторШвейцер предусмотрительно приказал убрать из больницы все термометры. Они считались«контрабандой». Температура от этого, конечно, не понизилась, но разговоры о невыносимойжаре теряли свою отправную точку. Да и вообще они были бесполезны. Наоборот, вЛамбарене мы легче, чем в других районах Африки, приспособились к климату, поскольку

здесь не было электрической установки искусственного климата. Тот, кто однаждыпользовался ею, знает, что после относительной прохлады жара кажется еще нестерпимее.Кроме всего прочего, на территории больницы много тени от больших с раскидистымикронами деревьев. И дома построены разумно — они доступны ветру и одновременноотражают солнечные лучи. Однако длительное время европеец не может находиться в этихклиматических условиях. Уже через год после приезда у него появляются первые признакипереутомления и анемии.

Смертность среди европейцев — служащих французской колониальной администрации—была сравнительно высокой. Эти чиновники в сорок семь лет уже уходили на пенсию и едвадоживали до шестидесяти. Тем более удивительно, что Швейцер устоял против всехклиматических невзгод. За все годы пребывания в Африке он ни разу серьезно не болел.

Очень скоро белье в наших чемоданах из-за высокой влажности стало отдавать плесеньюи затхлостью, а пропитанная потом одежда не просыхала ни днем, когда палило солнце, ниночью. Спасал утюг.

Днем наши головы прикрывал тропический шлем, который доктор Швейцер высоко цениткак действенную защиту от солнечных лучей. Он носит его и после захода солнца, вместоголовного убора, придерживаясь мнения, что именно этому обстоятельству он в большойстепени обязан крепким здоровьем. К рекомендации Швейцера не снимать шлем снаступлением темноты — после девятнадцати часов — мы отнеслись вначале как к шутке.Но когда от объяснил, что свисающая с дерева ядовитая змея может принять случайноеприкосновение к ней за враждебное действие и перейти к самообороне, шлем пересталказаться нам обременительным. Доктор рассказал, что после укуса змеи, например зеленойили черной мамбы, в распоряжении пострадавшего имеется пятнадцать минут, чтобы сделатьпрививку нужной сыворотки, в противном случае он расстанется с жизнью.

По требованию Швейцера европейцы в Ламбарене носят длинные брюки и прочнуюобувь, а женщины — шерстяные чулки (белые), дабы избежать заражения проказой идругими инфекционными заболеваниями. Гной зачастую просачивается сквозь бинты наногах больных и попадает на землю.

От резиденции короляк больнице в джунглях

У Ламбарене и его окрестностей интересное прошлое Когда доктор Швейцер с женойпервый раз приехал туда, их встретили сотрудники миссии в Анденде (у Ламбарене). ЗдесьШвейцер и начал свою врачебную деятельность. Здания миссии — жилые дома служащих,школа, склад — расположились на трех холмах. В 1876 году доктор Джон Нассау создал наэтом месте первый американский миссионерский пункт. В 1892 году его пришлось передатьПарижскому евангелическому миссионерскому управлению, ибо французское правительствов то время провозгласило эту территорию своей колонией и пожелало, чтобы преподавание вшколе велось на французском языке.

В начале первой мировой войны Альберт Швейцер как эльзасец был интернированфранцузскими колониальными властями и в 1917 году отправлен в качестве«военнопленного» во Францию.

В 1924 году, через шесть с половиной лет после вынужденного отъезда, в пасхальноевоскресенье Швейцер возвратился в Ламбарене. Бамбуковые хижины давно разрушились.Уцелел лишь барак, в котором находились операционная и приемная.

Доктор вместе с несколькими сотрудниками сразу же приступил к восстановлению своей«резиденции». В 1925 году больница в основном была отстроена. В пору тяжелой и опаснойэпидемии дизентерии она оказалась слишком маленькой, ибо в ней стояло всего сорок коек.Реки и болота не позволяли Швейцеру расширить строительство в Анденде. И тогда у неговозник план постройки новой больницы. Он облюбовал для нее удобное, в трех километрахвыше по течению место на небольшой возвышенности, возле Огове. Африканцы называли ее

Адолинанонго, что в переводе обозначает «отсюда можно следить за народами». С этойвозвышенности, находящейся всего в двухстах метрах от реки, видно все окрестности —берега Огове, которая делится здесь на два рукава, желтые песчаные отмели, зеленые островаи далекие горы в джунглях. Пальмы, деревья манго, баобабы и другие тропические растенияпридают ей живописный вид. В середине XIX века вокруг Адолинанонго селились племенагалуа, короля которых звали Н'Комба, что значит «король солнца». Сейчас на этойвозвышенности стоит жилой дом Швейцера, наискось, на противоположной стороне, наразвалинах королевской резиденции оборудована столовая. Неподалеку сохранились древниезахоронения. В 1883 году галуа уступили свое поселение фангам, пришедшим из внутреннейчасти Габона, а сами перекочевали на другой берег реки.

Во времена правления Н'Комба сюда прибыли купцы из Европы, привлеченные преждевсего каучуком, ценными породами древесины и слоновой костью, и создали нижерезиденции «короля солнца» свои колонии. Сейчас на том месте построен дом дляпациентов.

Английская фирма «Хэттон и Куксон» находилась под защитой Н'Комба. Гамбургскаяфирма «Верман» обосновала у подножия Адолинанонго, рядом с англичанами, своюфакторию, но затем перебралась на «большой остров», омываемый Огове, где с течениемвремени и вырос Ламбарене. Позже сюда переехала и английская фирма.

О тех временах имеются очень интересные воспоминания служащего английской фирмыТрадера Хорна, проживающего в Иоганнесбурге. Он сейчас уже в преклонном возрасте. В тупору царила меновая торговля. За каучук, слоновую кость и эбеновое дерево вожди племен иих торговцы получали водку, порох, оружие, соль, горшки и другие товары. До недавнеговремени соль оставалась самым желанным и важным средством платежа, потому что внутристраны ее совсем нет. Еще и сейчас пациенты, собирающиеся после лечения домой,получают в больнице мешочки с солью; в дороге она пригодится — ее можно обменять набананы или при необходимости оплатить стоимость переправы через какой-нибудь рукавОгове.

Белые купцы были достаточно свободны в своих действиях. Однако наживаться так, каким бы того хотелось, они не могли. Этому препятствовали племенные вожди. Купцы обязаныбыли регулярно платить им налоги и без их согласия не имели права выезжать вверх поОгове. За это тоже полагалась плата. Чтобы поддерживать торговлю между побережьем иплеменами, проживающими по нижнему течению Огове, купцы, как водится, не считались нис какими ограничениями. Если ром и водка не помогали белым осуществить их намерения,они прибегали к оружию, убивали «дикарей», жизнь которых для них ничего не значила.Несомненно, таким путем европейцам не удалось улучшить отношения. Теперь понятно,почему в 1874 году, когда умер «король солнца» и в Адолинанонго начались волненияплемен, представителям фирмы «Верман» пришлось укрываться за высоким палисадом.

В то время когда колониальные державы Европы устанавливали свое господство в Африкеи старались всеми силами его укрепить, француз де Браза уже в который раз объезжал этотрайон. Де Браза, присоединивший северную часть области Конго к французскойколониальной империи, искал :путь от Огове к Конго. Неважно, нашел он его или нет. Факттот, что деятельность де Браза помогла французским колониалистам распространить своювласть на эту территорию. Завоевателей изгнали лишь в наши дни, в дни бурного развитияосвободительного движения, а там, где была французская колония, возникла РеспубликаГабон.

Архитектори десятникв одном лице

«Больница доктора Швейцера» в настоящее время занимает площадь в сто гектаров. Землябыла подарена Швейцеру французским правительством еще до провозглашениянезависимости Габона. Эту больницу, ставшую символом человеколюбия, по праву можноназвать родным детищем доктора Швейцера. Архитектор, плотник, десятник, специалист помногим другим ремеслам (например, по бурению колодцев), он, начав дело лишь снесколькими помощниками из Европы и в основном с необученными африканскимирабочими, за полстолетия построил на редкость прочные красивые дома, которые и понынепротивостоят всем стихиям джунглей.

Только обойдя с доктором всю территорию больницы, я по-настоящему понял, что онсоздал, какие невероятные трудности преодолел. Эти трудности иных привели бы вбезнадежное уныние. Одновременно Швейцер лечил больных, добывал и доставляллекарства, продукты питания, набрасывал проекты, планировал и строил дом за домом. Ниодно правительство, ни одна организация не поддерживали его регулярными взносами. То жепроисходит и сейчас. Он обходится (при постоянно растущем числе пациентов)пожертвованиями своих многочисленных друзей и в интересах дела сам распоряжаетсяпоступающими в больницу суммами. И хотя доктор никому не подотчетен за них, онпоступает как экономный глава семьи, который следит за тем, чтобы ничего нерастрачивалось, не расходовалось зря, без пользы.

«Средства для моего учреждения я должен добывать сам. Я отдал то, что заработал наиздании книги об Иоганне Себастьяне Бахе, вышедшей на трех языках, и органныхконцертах. Вот так кантор церкви св. Фомы из Лейпцига помог построить в джунгляхбольницу для негров».

После окончания первой мировой войны и освобождения из плена доктор Швейцервозвратился в Африку не сразу — лишь через несколько лет, хотя мысль о Ламбарене ипациентах не оставляла его. Чтобы погасить долги, которые появились за время работы наОгове, и накопить денег для продолжения трудного дела, он объехал половину Европы,выступал с докладами и концертами органной музыки.

Швейцер был первым рабочим на строительных работах, которыми руководил он сам. «Скомпасом мы углублялись в лес и вырубали место для стройплощадки. Если нам попадалосьболото, то мы забивали в топь на расстоянии двадцати метров друг от друга могучие сваи. Аесли наталкивались на кустарник, кишащий ужасными красными термитами, то тогда все мы— и белые и черные — соревновались в бегстве».

Так Швейцер построил госпиталь, который в основном стоит на сваях. Камней не было.Зато имелись рифленое железо и ценная твердая древесина, с трудом поддающаясяобработке. Сваи приходилось издалека возить на лодках. А чтобы они были долговечнее, сдерева снимали кору, обжигали, затем, когда оно достаточно накалялось, обливали водой.Сваи нужны были не только потому, что в Ламбарене болотистая подпочва, но и потому, чтодождевая вода, стекающая с возвышенностей, и паводок на Огове могли повредить здания.

Больничный городок состоит из трех частей. Непосредственно у реки, где раньшенаходились фактории, расположились собственно больница с лечебными и операционнымиотделениями и дома для больных. Возвышенность Адолинанонго занимает «европейскаячасть». Здесь стоят дом доктора, столовый корпус, жилые помещения для врачей и гостей иевропейская больница. Третья часть — лепрозорий, созданный несколько лет назад.

Сейчас больница насчитывает больше пятидесяти домов. Почти тысяча деревьев —главным образом манго и масличные пальмы — надежно защищает их от солнца. В этихпомещениях может разместиться шестьсот человек. Состав больных меняется довольночасто. Кроме двухсот прокаженных здесь постоянно находятся четыреста других пациентов,нуждающихся в исследовании, операциях, лечении.

Швейцер на строительстве дома

Естественно, в начальный период больница не имела столь внушительного вида. Пристроительстве домов Швейцер использовал свой богатый опыт первых построек в Анденде.Дома ставились прочно, на бетонном фундаменте (из-за термитов), в расчете на долгое время.Все строения похожи друг на друга. Длинные, узкие, с крытыми верандами. В домах навозвышенности под крышей из рифленого железа на расстоянии двадцати пяти сантиметровот нее имеется еще одна крыша, из досок, служащая защитой от воздуха, нагревающегося отжелеза. А уж затем, тоже из досок, идет потолок. В середине потолка оставлен проем длявентиляции; его затягивают марлей. Окна и двери с крестообразным переплетом; на нихрешетки из проволоки. Таким образом обеспечивается постоянное движение воздуха.

Проблема водоснабжения всегда представляла большую сложность. В первое время водудля европейцев доставляли на лодках в ваннах. Брали ее с середины реки, где она чище.Затем Швейцер построил колодец, однако в засуху воды в нем не было, а в ту пору, когда онабывала, ее все равно приходилось кипятить. В 1937 году Швейцер открыл обильныйисточник. С того времени труба из массивных бетонных блоков диаметром семьдесят пятьсантиметров предохраняет колодец от обвала. Сейчас там постоянно работает помпа,подающая воду с глубины шесть с половиной метров. Пятьдесят бочек, полученных отдиректора парижской торговой фирмы в благодарность за медицинскую помощь, оказаннуюему в больнице при заболевании тяжелой формой дизентерии, доктор Швейцер использовална постройку больших цистерн для сбора воды, стекающей во время дождя с крыш. Наэкономное расходование воды здесь все время делается упор.

Во время совместного обхода Швейцер скромно и по-деловому рассказывал нам, какрасширялся госпиталь. Мы осмотрели операционную, помещения, где проводилиськонсультации. Там рабочее место Швейцера. Оттуда видны причал на Огове и все вновьприбывающие. Мы посетили дом для послеоперационных больных и дом для рожениц имладенцев. Под конец доктор показал нам большое, сияющее издали, алюминиевое здание —подарок швейцарских друзей, к которому вначале он относился с недоверием. Но как нистранно, дом оправдал себя в климате Ламбарене. Все это вызывает у доктора Швейцеравоспоминания о тяжкой работе и о радостях, испытываемых им при успешном завершениитех или иных дел, о радостях, не раз облегчавших труд ему и его товарищам. Швейцер незнает покоя. Его голова постоянно занята мыслями о больных и строительстве новых домов.

В мой первый приезд мы жили втроем в маленькой комнатке европейской больницы.Швейцер сам проводил нас туда и ушел, убедившись, что наши вещи доставлены. Трипоходные кровати, умывальник, небольшой стол и три табуретки — вот и вся обстановка. Кстенам были прибиты две полки для туалетных принадлежностей и гвозди для тропическихшлемов. Белыми льняными занавесками мы затягивали дверь и находившееся напротив нее

большое — до пола — окно, если нам до сна хотелось побеседовать при свете керосиновойлампы.

А во второй приезд я уже жил в новой гостинице, в закладке фундамента которойучаствовал в 1960 году. Швейцер назвал ее по имени своего старого друга «Maison Mettler»—«Дом Меттлера». На этот раз моя комната была больше. Кроме кровати, стола и стула стоялзапирающийся деревянный шкаф. Моим друзьям отвели комнату в «Сан-Суси»,расположенном против новой гостиницы.

В одном из писем Швейцер сообщил мне: «Я отважился почти весь день оставаться настройплощадке. Работу необходимо было завершить очень быстро. Еще до наступлениябольших дождей дом следовало покрыть крышей. И это нам удалось потому, что трудилисьмы вовсю, а дождь начался позже».

Во время нашего пребывания в 1961 году все силы Швейцера были направлены настроительство железобетонного моста через широкий ручей, который на территориибольницы впадает в Огове. По этому мосту больничный грузовик вместимостью пять споловиной тонн может добраться до нового шоссе, проложенного высоко над рекой, и впериод паводка доставлять продукты питания (главным образом бананы) из деревень,отдаленных на тридцать-сорок километров от дороги Ламбарене — Либревиль. Еженедельнов больницу завозится от трех до пяти тысяч килограммов бананов. На лодках это трудноделать. Кроме всего прочего, шоссе вдоль Огове (строительство начато в последнюю войну изавершено после ее окончания), соединяющее Ламбарене с Либревилем, приобретает всебольшее значение как главная магистраль, возле которой вырастают новые поселения.

Чтобы попасть на это шоссе у Атуми, пришлось прокладывать дорогу от больницы длинойв полтора километра. А когда проложили, оказалось, что она слишком низка, плохоукреплена. В дождливую пору, в разлив, моментально выходила из строя. С помощьюдорожно-строительной фирмы, выполнявшей некоторые работы в этом районе, дорогуподняли на один метр. Труднее всего далось строительства моста, которое успели закончить,как и хотели, до наступления дождей, к 30 сентября. Отныне сообщение во время паводкабыло обеспечено. Сам Швейцер писал об этом: «Я весь ещё захвачен этой горячкой. И до сихпор нервничаю из-за боязни, что не успею вовремя закончить строительство, которое менятак измучило».

Между тем у него уже рождались новые планы. «Я строю для того, чтобы потом десятьлет не было необходимости строить», — ответ восьмидесятивосьмилетнего старца на вопроспосетителя, почему он берется в таком возрасте за столь сложные строительные работы.

Здесь пациентыживут по-иному

Больница доктора Швейцера по своей деятельности отличается не только от европейскихбольниц, но и от государственных больниц Африки.

В связи с тем что больница расположена очень удобно — на реке, больные прибываютсюда издалека, за триста-четыреста километров. Им приходится преодолевать трудныймногонедельный путь, дабы попасть на лечение к «большому доктору». В последние годывсе чаще в больницу поступают люди с первыми признаками болезни, своевременно, ипотому поддающиеся лечению. Но есть и такие, что поздно спохватываются, и спасти их уженичто не может. Больных привозят родственники на пирогах. Кто-нибудь из близких, обычножена, остается в Ламбарене с больным, чтобы ухаживать за ним. Это создает, правда, лишниезаботы с размещением, но вместе с тем сестры и врачи получают хороших и надежныхпомощников.

С первых дней работы в больнице, еще в той, что была открыта при миссионерскомпункте, доктор Швейцер старался во всем установить порядок и требовал от пациентоввыполнения шести правил. Больным запрещалось плевать на землю, громко разговаривать,

приезжим оставаться на ночь без разрешения на то врача; вновь прибывший обязан былиметь запас продуктов минимум на день, а возвращаясь дамой после лечения, увезти с собойпустые бутылки и консервные банки; приехавшему в больницу в середине месяца помошьгарантировалась лишь в экстренных случаях.

Почти все эти правила действуют и сейчас. Здесь, как и всюду, основная задача — забота обольном, чистота и дисциплина.

Если больной нуждается в госпитализации, ему вручают кусок белого картона на шнуре,где написано его имя, болезнь, способ лечения, номер истории болезни и имясопровождающего. И пациент обязан постоянно носить его. Больной подыскивает себе местосреди своих единоплеменников. По собственному опыту он знает, что сочувствия и помощиможет ждать лишь от тех, кто принадлежит к его племени и о ком можно сказать: «Этот дляменя брат». Остальные ему «чужие». Вот почему в госпитале только в послеоперационном иродильном отделениях лежат вместе люди разных племен.

Как-то один больной заметил, что цвет кожи не определяет отношения к человеку. Послеторжественно выполненного обряда «кровного братства» с европейцем его с готовностьюпринимают как «равного» в племя независимо от белого цвета кожи и привычек. Конечно,тот должен подчиниться всем обычаям племени, следовать которым ему, может быть, итрудно. Научить людей сочувствовать «чужим» — одна из целей Швейцера. Безусловно, сразвитием национального самосознания в Африке чувство единства растет и становитсявыше чувства племени. Совместный созидательный труд помогает не только городу, но идеревне бороться со старыми традициями.

Мне рассказывали, что в больнице говорят на пятнадцати различных языках. Очень малокто из пациентов понимает французский. Для перевода с африканских языков докторШвейцер приглашает африканцев-переводчиков, потому что он и его помощники знают наместном языке лишь отдельные слова и выражения. С приезжими издалека изъяснятьсясовсем не могут. В больнице, например, находится довольно старая, маленького ростаженщина из племени пигмеев (вероятно, из внутренней части южного Конго). Так еестрекочущий говор вообще никто не понимает. Не без трепета глядел я на нее, ипредставлялся мне образ древнейшего человека.

Готовить еду пациенты должны сами, за исключением тяжелобольных и оперированных. Вбольшинстве случаев за ними ухаживают родственники, и они же готовят им. За теми, ктоприбыл из ближайшей округи, присматривает кто-либо из членов семьи или соплеменников.Ну, а в остальных случаях больным, прежде всего приехавшим издалека, вечером переддомом доктора выдается дневной рацион — бананы, маниока, рис и другие продукты,которые заранее распределяются порционно по пакетам.

Бананы там значительно крупнее тех, что мы покупаем в Европе. Они мучнистые ипригодны для еды только в вареном виде. Не менее важной считается еда из корней маниоки.Из-за ядовитых веществ маниоку долго вымачивают в воде, затем делают из нее тесто. Тестозаворачивают в листья, завязывают. Два-три таких рулета хватает на день. По вкусу этотпродукт напоминает хлеб. Но для наших желудков такая пища (отвлекаясь от того, что онабедна витаминами) весьма тяжела. А вот африканцы не любят европейскую кухню. И здесьсказываются привычки.

Жир масличных пальм используется при готовке пищи как в европейской, так и вафриканской кухне.

Наиболее трудное дело — обеспечение больных мясом. Мясо крокодилов и бегемотовздесь очень любят, но охота на них весьма опасна и в единоборство с ними осмеливаютсявступать лишь опытные охотники. Другое мясо почти недоступно жителям Ламбарене(правда, тут разводят небольших африканских кур). Взамен его мужчины приносят вкуснуюрыбу, ловля которой доставляет им огромное удовольствие.

Палата в больнице

И днем и вечером можно видеть около домов огонь под горшками и кастрюлями. Больныене любят, когда их посудой пользуется кто-нибудь другой. Они тщательно оберегают ее и повозможности сами моют. На их постелях редко лежат матрацы. Их заменяет охапка сухойтравы, покрытой циновкой. При необходимости они получают в больнице одеяла ипротивомоскитные сетки. За медикаменты пациенты платят: по их мнению, бесплатныелекарства — ненастоящие. Как-то врачи пытались подарить медикаменты больным, но тетотчас вернули их со словами, что они хотят получить настоящие лекарства. Впрочем,большинство больных не имеют денег и отрабатывают затрачиваемые на них средства.

Каждое утро и в полдень все трудоспособные собираются возле дома доктора. Здесь ихраспределяют на работы; часто это делает сам Швейцер. Многие упрекают его: мол,нехорошо заставлять больных работать. Но, как правило, речь идет о родственниках больныхили о выздоравливающих.

Когда лечение окончено, пациенту выдается платок куда он завертывает свои вещи, рис —питание на дорогу — и, как я уже говорил, мешочек с солью, которую и сейчас жители вглубине страны охотно принимают как плату.

Каждый может приходить и уходить, когда ему заблагорассудится. Иногда пациент,которому крайне необходим постельный режим, исчезает на день, а то и на несколько дней,чтобы решить в своей деревне какой-нибудь важный вопрос. Он никого не предупреждает обэтом. Но в одно прекрасное утро опять лежит на своей постели, и лечение продолжается,будто он никуда и не уходил. Это требует от врачей большого терпения. Вместо отметки врегистрационной книге «выписан после излечения» приходится писать «бежал от лечения».

Пациенты умеют ценить то хорошее, что для них делают в больнице. Своюпризнательность они выражают подарками персоналу — спустя какое-то время послевыписки они приносят курицу или бананы. Однако среди клиентов Швейцера есть и такие,которые, завершив лечение, просят у «богатого доктора» деньги. По их мнению,правительство высоко оплачивает его работу. Другие требуют «полагающуюся» им суммупотому, что они какое-то время охотно работали у доктора. Иные считают, что они стали егоблизкими друзьями и поэтому им полагается в конце более высокое вознаграждение.

Фельдшер-африканец, более тридцати летпроработавший в больнице

Общее медицинское обслуживание осуществляют пять врачей и шестнадцатьмедицинских сестер из Европы. Есть еще сотрудники, которые помогают Швейцерувыполнять другие работы. При шестистах больных это не так уж много. Заметим, что оченьдобросовестно наряду со всеми выполняют свой долг сотрудники-африканцы, здесьобучившиеся.

Сотрудники-европейцы не получают заработной платы. Им оплачивают дорогу в обаконца при поездке в Европу, а иногда и отпуск. Так как семью сотрудников Швейцерасоставляют представители европейских стран, то он любит называть ее «маленькая ООН».Некоторые не выносят тропического климата и уже через год или два возвращаются народину. А вместо них приезжают другие, желающие помогать Швейцеру и сотрудничать сним. С самого начала Швейцер нашел себе помощников среди африканцев, которые вскорестали хорошими фельдшерами. Швейцер любит рассказывать по этому поводу разные ичасто веселые истории. Сейчас большинство из этих фельдшеров имеют многолетний опыт ипросто незаменимы. Н'Яма, который научился в больнице читать и писать, уже большетридцати лет работает у доктора и отвечает за внутримышечные и внутривенные инъекции.Он славится тем, что за все это время ни разу не ошибся. H'JIe ухаживает за больными-европейцами, и те очень им довольны. Н'Гемма постоянно и самостоятельно делает больнымперевязки. А Булингуи, говорят, пришел из глухой внутренней части страны с язвами наногах и после излечения остался в больнице. Его очень хвалят за работу в операционной. Онумело ухаживает за послеоперационными больными.

Многие пациенты обязаны сотрудникам-африканцам жизнью, и Швейцер всегда сблагодарностью говорит об их помощи. Швейцер сам уже много лет не оперирует. Это делоон поручил другим врачам.

О телесныхи душевных болезнях

В больницу доктора Швейцера африканцев заставляют обращаться не только типичнотропические болезни, но и те, что посещают нас в Европе. Правда, рак и аппендицит ихщадят. Этих двух болезней здесь никогда и не бывало. Против простудных заболеваний,несмотря на жгучее солнце экватора, люди не застрахованы. Бронхит и ревматизм можно также часто встретить, как и в Европе, и воспаление легких со смертельным исходом — явлениене редкое.

Врачам больницы приходится иметь дело со всевозможными больными, и потому ониобязаны быть сведущими в разных областях медицины: уметь лечить ушные, глазные, зубныеболезни, душевнобольных, оказывать акушерскую помощь. Главное же для них — хирургияи терапия. Трудно сказать, какая болезнь здесь преобладает. Операции в большинстве случаевбывают вызваны тяжелой паховой грыжей. Проявляется она совсем не так, как у нас вЕвропе, и это обусловлено врожденной слабостью соединительной ткани или чрезмернымрастяжением брюшной стенки, объясняемым перекармливанием в детском возрасте. Многиебольные поступают с ущемленной грыжей (некротизированная форма), сопровождающейсявздутием живота и ужасными болями. Спасти их может лишь срочная операция. ДокторШвейцер многих африканцев избавил от этих страданий, за что и снискал себе особоеуважение среди африканского населения. К сожалению, паховая грыжа повторяется упациентов, к ней предрасположенных, но не остерегающихся ее.

Страшное впечатление производят больные, пораженные слоновостью. На ногах или наруках у них образуется многокилограммовая опухоль, которая возникает от проникновения влимфатическую систему микробов филария. Одна или несколько операций — и пораженнаячасть тела принимает нормальный вид. И другие опухоли — например матки, щитовиднойжелезы — удаляют оперативным путем. Добавим сюда бесчисленные операции посленесчастных случаев, укусов или ранений, полученных в результате встреч с дикими зверями.

Три дня в неделю, за исключением непредвиденных случаев, отведены на операции. Дажесейчас, при наличии оборудования и ламп, получающих электрический ток от новейшегоагрегата, операции в таких климатических условиях требуют от врача большого физическогонапряжения. Тем более что проводится их ежегодно до тысячи.

Совсем недавно сонная болезнь считалась страшным бичом для населения Африки. Ноблагодаря усилиям «великого доктора» в Габоне и других районах Африки число этихзаболеваний значительно сократилось. Glossina palpalis (разновидность мухи цеце),летающая только днем, переносит с человека на человека микробы — типанозомы,вызывающие сонную болезнь. Если муха хоть раз была бациллоносителем, то она будетраспространять болезнь до тех пор, пока жива, ибо типанозомы живут и размножаются в ней.Вскоре после укуса мухи-бациллоносителя у человека начинается лихорадка. До наступлениянеудержимого сна больной страдает ревматическими и острыми головными болями,постоянной бессонницей. Память у него слабеет, и он впадает в меланхолию или буйноепомешательство. Затем наступает последняя стадия болезни — полная потеря контроля надсознанием, — глубокий сон и искривление тела. При таком состоянии надежды на спасениенет. Воспаление коры головного мозга и самого мозга ведет к смерти. Об излечении можноговорить лишь в том случае, если микробы не проникли в головной и спинной мозг.Благодаря новым медикаментам, прежде всего германину, и профилактическим прививкамсонная болезнь уже не является непреодолимой опасностью, как пятнадцать лет назад, когдаона, например, в областях Восточной Африки вырывала до трети населения.

Доктор Такахаси лечит больных проказой

Уйму времени забирает лечение многочисленных язв, от которых нестерпимо страдаютместные жители. Гангренозные язвы очень тяжело лечить. Большей частью они образуютсяот песчаной блохи, проникающей под ногти пальцев ноги и впивающейся в тело. После ееудаления, весьма болезненного, начинается нагноение, приносящее больному муки. Какнаши комнатные мухи в Европе, так и песчаная блоха, а также опасный вид муравьев былизавезены сюда из Южной Америки. Самый заразный вид язвы — так называемая малиноваяболезнь (фрамбезия), при которой кожа кажется облепленной малиной. Тропические язвы,покрывающие все тело, приходится соскабливать под наркозом. Они болезненны иотвратительно пахнут.

Распространена, конечно, и малярия, которую разносит малярийный комар (анофелис),поражающий в сумерках и ночью. Есть несколько видов этой болезни. Самый опасный изних — тропическая малярия. Ее возбудитель —- микроскопические одноклеточные живыесущества, так называемые плазмодии, развивающиеся в человеческой крови. Многие жителиАфрики не обращают внимания на появление у них жара и озноба и не подозревают, чтозаболели малярией. Приступы ее проходят довольно быстро, но болезнь остается, переходитв хроническую форму, обессиливает человека и, как правило, вызывает анемию. Сильноувеличивается печень. Наутро, после приступа, больные чувствуют себя хорошо, однако этоулучшение временное, до следующего приступа. И хотя меры предосторожности(занавешивание тюлем окон в комнатах после захода солнца, сон под сеткой) принимаются,все равно почти каждый за время пребывания в Африке заражается этим паразитом. Носейчас уже есть эффективные средства (в основном в таблетках), которые прерывают болезньв самом начале и не допускают ее вспышки.

Неизлечимой болезнью считалась раньше амебная дизентерия. Амебы — одноклеточныесущества — скапливаются в толстой кишке, разъедают ее стенки и вызывают нестерпимыеболи. Больных амебной дизентерией изолируют и после недолгого, но основательноголечения выписывают из больницы здоровыми.

Утренний туалет в больнице

Желтая лихорадка, которую разносят заразные комары, сейчас встречается очень редко,ибо изобретена исключительно эффективная прививка.

Местное население страдает также от тяжелых глистных заболеваний. Глисты крепкооседают в кишках и разрушают их стенки. Избавиться от них можно лишь при серьезномлечении.

Еще встречается бери-бери — болезнь, вызываемая нехваткой в пище витамина В.Нарушение сердечной деятельности, паралич рук и ног, нервные заболевания — всерезультат того, что больной своевременно не получил витамина В.

Завезены в Африку и венерические болезни. Но более широко распространен туберкулез,поражающий людей, организм которых мало приспособлен к сопротивлению. Вспецифических условиях тропиков он ведет к скорой гибели. При помощи новейшихмедикаментов и изоляции больных врачи стараются преградить путь туберкулезу.

Доктор Швейцер с волнением писал мне об этих болезнях африканцев: «Глисты — дляних воплощение болей. Когда пациентов просят рассказать о своем состоянии, они излагаютсперва историю „глисты": как она вначале попала в ноги, затем перекочевала в голову, оттудав сердце, потом в легкие и наконец осела в животе. Надо дать против нее лекарство. Если япри помощи опиума успокоил боль, то пациент приходит на следующий день снова и, сияя отрадости, сообщает, что глиста из живота изгнана, но сидит теперь в голове и разъедает мозг, ион просит у меня лекарства против глисты в голове».

Затем доктор Швейцер развивает свои мысли о новом духе гуманизма: «Мать, ребеноккоторой благодаря врачам остался с ней, а не зарыт в холодной земле, обязана добиться,чтобы врачи были и там, где их еще нет, дабы они сохранили бедным матерям их больныхдетей. Если врач своим искусством обязан облегчить страдания умирающего, то нашаобязанность утешить тех, кто теряет близкого человека.

На прием к врачу

Это братство отмеченных страданием, для которых врачи колоний обязаны сделать все. Ихгуманизм должен исходить из чувства благодарности к жизни. И врачи, как его послы,должны идти к страждущим в далекие страны, чтобы совершить во имя человеческойкультуры все необходимое.

Раньше или позже, но эта идея, которую я здесь излагаю, завоюет мир, ибо она своейнеумолимой логикой вынудит к этому как разум, так и сердце.

Время ли сейчас распространять ее в мире?Европа разрушена и находится в бедственном положении. Мы должны вывести своих

ближних из великой нужды. Можем ли мы думать о тех, кто находится далеко? Но у правдынет определенного часа. Ее пора наступает именно тогда, когда она кажетсянесвоевременной. Заботы о бедствиях близких и далеких уживаются между собой, есливместе они могут вывести достаточно много людей из равнодушия и вызвать к жизни новыйдух гуманизма».

Говоря об особо частых заболеваниях, с которыми обращаются к врачам в Ламбарене, неследует забывать о ранениях, полученных от диких зверей. Там, где есть лес, есть и звери. Впоследние годы их стало значительно больше, ибо местные жители меньше теперь охотятся— они покидают деревни в джунглях и строят себе жилища вдоль дорог.

Слонов в Габоне довольно много — опасности их вымирания нет. Деревенские жителижалуются на то, что слоны, испытывая особое пристрастие к бананам, нападают набанановые плантации маленькими или большими стадами и опустошают их. Как-то на«джипе» лесоторговца мы посетили деревню, жители которой радостно приветствовали нас,в полной уверенности, что мы будем стрелять в слонов, проникших на их банановыепосадки. На их требование перебить стадо диких животных, требование абсолютнооправданное (ведь речь шла об уничтожении многолетнего труда и нередко — о голоде всейдеревни), мы ответили вежливым, но решительным отказом. Треск ломающихся кустарниковне вызывал у нас никакого любопытства. Увечья, нанесенные слонами, как правило, очень

тяжелые. При случайной встрече со слоном никто не гарантирован от его нападения(возможно, и в целях обороны). Своими громадными бивнями он разрывает тело, и редко ктопосле этого выживает.

Леопарды бродят вокруг больницы, особенно ночью, и крадут кур. Опасны гориллы.Говорят, что в джунглях Габона имеются громадные стада горилл и шимпанзе. Об их силеможно судить по их укусам, которым многие подвергались, и хотя бы по тому, что они всостоянии сорвать кожу с головы человека. Создалось мнение, что они лишь защищаются ине трогают слабого противника. Но пациенты больницы, пострадавшие от обезьян,утверждают, что животные напали на них неожиданно.

Правильно делают те, кто во время прогулок по узкой тропе за территорией больницытщательно осматривает дорогу. Африканцы даже носят с собой небольшую палку, которойпри ходьбе водят по листьям. От шума змеи уползают. Как-то при посещениимиссионерского пункта, находящегося в четырех километрах от больницы, я заметил насередине дороги в нескольких метрах от себя зеленую мамбу, гревшуюся на жарком солнце.Шум моих шагов не взбудоражил ее, она лишь подняла голову и посмотрела на меня. Этизмеи исключительно быстрые и в большинстве случаев только защищаются. Но их укуссмертелен, если не сделать в кратчайший срок укола соответствующей сыворотки. Однако,как это ни странно, случаев укуса змеи сравнительно немного. Питон же не ядовит и преждевсего представляет угрозу для коз, кур и маленьких детей. Он обвивает свою жертву и душитее. В поисках добычи питоны иногда ночью заползают и в больницу.

Здесь уже говорилось о кайманах и об укусах любопытных, способных на неожиданныедействия бегемотов. За пятьдесят лет существования больницы многие, кто пострадал отзверей, остались живы лишь благодаря искусству врачей, хотя число смертельных исходовеще довольно высоко.

За последние годы в Африке заметно возросло значение родовспомогательнойдеятельности. Чтобы снизить высокую детскую смертность, правительство выдает премииженщинам, рожающим в больницах. Матери в Ламбарене тоже получают премии. Европеецбудет поражен, узнав, что африканские женщины уже через день после родов, в большинствеслучаев легких, выполняют свою обычную работу. А труд у них тяжелый. Однако ониприлагают большие усилия, чтобы изменить свою судьбу и уже добились немалых успехов,особенно в молодых государствах.

В Африке браки по любви заключаются редко. Здесь определяющий факторэкономический. Хорошо обеспеченный мужчина может иметь много жен. Женщины и детибыли и еще в значительной степени остаются прежде всего рабочей силой и составляюткапитал мужчины. Женщины выполняют полевые работы, ткут платья из листьев рафии(правда, последние все больше заменяет импортный хлопок) и рожают детей, которыхстараются иметь побольше.

Вскоре после свадьбы жена просит мужа, если тот имеет возможность, купить еще однужену, чтобы та помогала ей в работе. Как правило, девушка выходит замуж за юношу,которому она предназначалась еще в детском возрасте, дабы тот готовил за нее выкуп. Доокончательной выплаты она остается собственностью племени. В случаях, когда женихиспытывает материальные затруднения и задерживает выплату, его племя уводит невестухитростями или силой. Если муж плохо относится к жене, она возвращается к семье и тогдасупругу приходится держать ответ. Но за хорошие подарки он может получить ее обратно.

Из-за мухи цеце коров не держат, и поэтому купить молока негде (за исключениемгородов, где продается консервированное молоко). Чтобы дети выжили, матери кормят ихгрудью до трех лет. На этот период им отводят для обработки самые дальние поля, где ониживут одни с детьми. Африканская деревня, конечно, постепенно меняется. Сейчас, когда уматери не хватает грудного молока, ребенок не осужден на гибель, как это часто бывалораньше. Детей выкармливают в больнице консервированным молоком. Среди малышей-пациентов в больнице Швейцера есть сироты, не имеющие ни отца, ни матери, но есть идети, которых подкинули доброму доктору темной ночью, быть может, потому, что родители

не в состоянии были их прокормить. В Ламбарене все чаще на свет появляются белые дети.Издалека приезжают матери, чтобы рожать в Ламбарене. Это прекрасное предзнаменование!Когда видишь спящих рядом детей разных цветов кожи, думаешь о том, что мирное будущеене за горами.

При строительстве больницы доктор предусмотрел также помещение для психическихбольных. Обычно умалишенных, особенно буйнопомешанных, в деревнях держалисвязанными, ибо они были опасны для окружающих, а чаще всего их топили в Огове. ИШвейцер, жалея этих несчастных, отвел им специальное помещение: большее — дляафриканцев, поменьше — для европейцев. Обслуживает этих больных одна сестра. Онаежедневно водит их утром на работу в сад. Они шествуют следом за сестрой полныедостоинства, безропотно подчиняясь ей.

Один из врачей больницы провел нас в послеобеденное время к африканцу, которого из-забуйного помешательства нельзя было выпускать из палаты. Больной рассказал нам наупрощенном французском языке, что принадлежит к знатной семье воинов (их можносравнить в какой-то степени со средневековыми рыцарями), которая, подчиняясь воле вождя,стояла на страже своего рода и, если надо было, вступала в бой с противником. А когда отецнашего собеседника перешел в христианство и стал толкователем катехизиса, местныеслужители культа обвинили его в измене, но сделать с ним ничего не смогли, и тот с божьейпомощью продолжал жить. Отец был старшим в семье, и потому два его брата сделали то же,что и он,— приняли христианство.

Этот и другие аналогичные разговоры с больными раскрыли мне духовный мир людей,мир, совершенно нам чуждый, в котором новое мировоззрение борется со старым. Этисложные внутренние противоречия и довели многих до серьезных заболеваний. Нельзясбрасывать со счетов и тяжелую борьбу против табу, оказывающего немалое влияние нажизнь некоторых племен, и врачу при лечении больного приходится думать о том, чтобы ненарушить табу, ибо это может вызвать у пациента тяжелый психический шок. Табу бываютразные: действительные для всех и действительные для отдельных лиц. Нельзя смотреть наумершего или хоронить мертвого, есть такие-то фрукты. Табу можно наложить на все, илюбые запреты будут иметь характер табу. Плечо, например, следует оберегать от удара. Прирождении ребенка племя устанавливает для него действующее табу, которое позже емусообщается. Это табу, назначаемое служителями культа и родоначальниками, должноохранять человека от болезней или преждевременной смерти.

По сути дела табу — большое мучение. Зачастую нарушающий табу теряет душевноеравновесие. Было немало случаев, когда под воздействием силы табу человек начинал хиретьи в конце концов погибал. И врачи, дабы оградить несчастных от «заслуженной смерти»,излечить верующих от суеверий, должны быть тонкими психологами.

Все это относится к той древней, таинственной Африке, которую молодое поколениеафриканцев собирается смело и решительно покорить. Однако в некоторых деревнях ещесильна власть колдуна, живущего вместе со всеми и ничем внешне от прочего населения неотличающегося. Нередко ночью, надев маску, измерив голос, он отдает свои распоряжения. Илюди повинуются ему. Затем они до неузнаваемости замазывают свое лицо, чтобынепрошеный гость не явился к ним снова и не заставил их еще раз испытать пережитое, очем они обычно никому не рассказывают. Особо сложные дела колдун решает с помощью«божьего суда». Он заставляет ответчика выпить смесь из ядовитой древесной коры и корней,и если тот остается жив — значит он невиновен. Впрочем, состав смеси зависит отвозможностей обвиняемого подкупить колдуна.

И сейчас (правда, реже) приходят в больницу люди с жалобой, что их отравил колдун.Возможно, они пренебрегали его авторитетом и тот с помощью яда доказывал своемогущество. На лечение пациента, отравленного не известным никому ядом, затрачиваетсямного труда и времени.

Некоторые приводят с собой в больницу и того, кто, по их мнению, наворожил язву. Еслипациент умирает, то подозреваемый должен предстать перед «божьим судом». Но об этом

доктор Швейцер и его сотрудники узнают позже, если узнают вообще.С возникновением тайных союзов, направленных против колониализма и европейского

засилья, эти косные обычаи, уходящие в далекое прошлое, распространились довольношироко. Но молодые, бурно развивающиеся африканские государства их не поддерживают искоро устранят совсем.

Трудотерапия —источникжизненной энергиидля прокаженных

Однажды перед обедом мы решили осмотреть лепрозорий, разместившийся в новыхдомах, приблизительно в десяти минутах ходьбы от больницы.

С прокаженными мы встретились в первый день нашего приезда. Это из них состоиткоманда гребцов больницы, которые и доставили нас в Ламбарене.

Лепра, или, как ее иначе называют, проказа, — одно из наиболее страшных иотвратительных заболеваний. На протяжении тысячелетий страдает от нее человечество.Прокаженных обычно изгоняли из городов и селений, и они погибали в страданиях вдали отлюдей. А в средние века, когда лепра шире распространилась в Европе, больных помещали вспециально отведенные для них дома, И сейчас большинство больных проказой живут встрогом уединении, ибо никто точно не знает, как происходит заражение. Многиепроизведения мировой литературы рассказывают о трагической судьбе людей, пораженныхэтой болезнью. Например, Джек Лондон описал жизнь прокаженных в странах Южногоморя. Ученые предполагают, что и сейчас на земле не менее восьми-десяти миллионовбольных проказой. В Европе проказа почти исчезла. И в Северной Америке случаизаболевания ею единичные, чаще всего занесенные, зато в Центральной и Южной Америкеот проказы страдает множество людей. В Южной Азии, Индии, Таиланде, Малайе и другихстранах проказа встречается так же часто, как и в Центральной Африке. В 1871 годунорвежский врач Армауэр Герхард Хансен нашел возбудителя проказы, который названBazillus Hanseni. Бацилла Хансена находится в крови человека и похожа на бациллу Коха —возбудителя туберкулеза. Таким образом, речь идет об инфекционной болезни. Ееинкубационный период — два-три года, иногда десять, а то и тридцать лет, затем онапринимает замедленный, хронический характер. Кожная форма проказы ужасна. Она меняетчеловека до неузнаваемости. Его голова и конечности покрываются хрящевидным слоем, ион обретает так называемое львиное лицо. По частям отмирает тело.

Лепра преимущественно поражает и разрушает кожу, слизистую оболочку и нервнуюсистему. При нервной форме проказы на руках и ногах появляются большие нарывы. В телеобразуются глубокие раны, которые, как ни странно, не причиняют боли. Несомненно это-точасто и удерживает больного (если он легкомыслен) от своевременного лечения. Правда,сама болезнь не ведет к смерти, но она настолько ослабляет организм, что любоесопутствующее заболевание может привести к летальному исходу. До сих пор еще не удалосьвырастить бациллы проказы искусственным путем. Это чрезвычайно осложняет опыты имешает изготовлению действенных лекарств.

Вообще предполагают, что раны на ногах — главный источник заражения. Гной проникаетсквозь повязку и попадает на землю. Поэтому врачи больницы добиваются, чтобы больныепостоянно носили обувь. Но доктор Швейцер считает, что при проказе опасность инфекциименьше, чем при туберкулезе. До второй мировой войны проказа считалась неизлечимой. Этобыло известно большинству больных. И когда болезнь заходила слишком далеко, ониприходили в лепрозорий, чтобы найти там приют. Больным регулярно давали маслочальмугры, которое выжимают из семян дерева, растущего в Индокитае. Ввиду того, что оно

очень горькое, к нему примешивали масло сезама и земляных орехов. Сейчас делаютинъекции бромина и диазона. С 1948 года в Ламбарене применяют сульфоны (сернистыепрепараты), которые, судя по тому, что мы слышали, дают хорошие результаты. С ихпомощью болезнь на первой стадии развития может быть излечена. Уже то, что можноприостановить болезнь, не допустить появления новых нарывов, — большое достижение.

Мы стоим возле хижин нового лепрозория, расположенного среди великолепных гигантовджунглей с громадной тенистой листвой. Эту большую деревню для прокаженных АльбертШвейцер начал строить в 1953 году, а завершил работы на деньги от Нобелевской премии в1957 году.

Деревня производит прекрасное впечатление. В настоящее время там живет сто пятьдесятбольных, некоторые со своими родственниками. Там могут найти себе приют еще немалобольных.

Дома располагаются рядами вокруг центральной площади, где находится лечебный корпусс лабораторией. Против каждого жилого помещения сооружена кухня, так что теперьникаких неприятных споров, как прежде на общей кухне, не возникает.

Прокаженные вложили немало и своего труда в это строительство. Они занималисьземляными работами, транспортировкой материала, выделкой «пальмовых кирпичей»,помогали при возведении сруба. Во время путешествия Швейцера по Европе проложилирельсы — подарок друзей — для вагонеток, чтобы легче было доставлять с рекистройматериалы.

В лечебном корпусе мы встретили руководителя лепрозория японского врача Такахаси. Онсердечно приветствовал нас и, несмотря на большую занятость, с готовностью ответил на всенаши вопросы. Когда он приехал в Ламбарене, то знал лишь несколько немецких слов,которые без конца твердил: «Я хочу здесь служить. Ничего не надо, кроме того, чтобыслужить». Сейчас мы с этим скромным и любезным врачом легко объясняемся по-немецки. Унего много тяжелых случаев заболеваний. К сожалению, и сейчас больные нередкоприезжают на лечение слишком поздно, когда ни рук, ни ног спасти уже нельзя. Но не надозабывать, что живут они в сотнях километров отсюда и добираться им до больницы оченьтрудно. По мнению доктора Такахаси, для лечения больных проказой особое значение имееттрудотерапия. Если самочувствие позволяет, то прокаженные работают вместе со всеми.Таким образом, они не изолированы, не предоставлены сами себе, а принимают посильноеучастие в общественной жизни. Иначе бы они, начиненные всевозможными суевериями,легко впали в отчаяние. Японский доктор убежден, что труд оказывает свое благотворноедействие на больных проказой — в противоположность другим лепрозориям попытки ксамоубийству здесь неизвестны.

Мы осмотрели лечебный корпус и лабораторию. Тут все просто и целесообразно. Намдовелось увидеть, как идет прием больных.

Вошла молодая женщина с ребенком на руках. Нам сказали, что она на пути квыздоровлению, а мы пришли в ужас от вида ее ноги, когда с нее сняли повязку. Ногусмазали сильно пахнущей зеленой мазью, затем больная, не опуская с рук свое чадо,проглотила две полные ложки порошка, залила его водой и ушла, не сказав ни слова.

Обслуживать больных врачу помогают санитары, среди которых много негров. Онинакладывают повязки, стирают грязные бинты.

Во время нашего обхода мы видели, как на дороге между домами женщина купала в тазуребенка. Картина нам знакомая, ее можно наблюдать в любом краю мира. А старая женщина,курившая трубку, пригласила нас посмотреть ее жилище. Больные довольны своим домом.Теперь у них под ногами не сырая земля, а деревянный пол. Те, с кем так сурово обошласьсудьба, обрели здесь настоящую родину.

Я часто бывал в лепрозории и видел, как, невзирая на страшную болезнь, утверждаетсяжизнь. Маленькие дети, рожденные в лепрозории, живут, как и все дети: они бегают, играют,а когда наступает срок, принимаются за учебу. Свои первые занятия они проводят возлелечебницы. Врачи делают все, чтобы уберечь ребят от заражения. Взрослые же ткут,

занимаются резьбой по дереву, выполняют домашнюю работу. Работа доставляет им радость,поддерживает в них силу, придает им уверенность. Так жизнь обретает для них смысл.

Рабочие народного предприятия «Прессенверк Моргенроте» в Рудных горах отлили внерабочее время колокол для Ламбарене. По указанию Швейцера колокол повесили влепрозории. Прокаженные счастливы оттого, что у них теперь есть такой же колокол, как и вбольнице. Во вторую поездку я видел его, слышал. Этот колокол — прекрасное выражениедружбы, которой не помешали многие тысячи километров. Вот что об этом говорится вписьме из Ламбарене:

«Вчера, 24 июня 1960 года, в лепрозории был освящен колокол мира. На небольшойстойке, воздвигнутой на свободном месте перед лечебницей, висел колокол и ждал, когдасможет впервые воззвать к людям. Больные сидели тут же. Они принарядились — оделись влучшее, что у них есть. Старые женщины облачились в белые платья. Дети повязали себяяркими платками. Все выглядело празднично. У нас тоже было хорошо на душе. ГосподинШвейцер обратился к присутствующим. Он говорил о мире, который так необходим наземном шаре. Он говорил о людях страны, подарившей этот колокол, о рабочих, которые егоотливали, об их стараниях. И он сказал: «Если колокол, призывая к молитвам, призовет и кработе, он напомнит людям о трудолюбивых рабочих Германии, и это их окрылит... Итак, влепрозории есть колокол, который призывает к молитвам и к труду. И надо видеть, какгордятся своим колоколом прокаженные».

С «высотной» дороги, ведущей от лепрозория к дому доктора и к больнице, открываетсявосхитительный вид на Огове и ее окрестности. Даже самая богатая фантазия не можетпредставить себе эту пышную красоту Тропической Африки. Глядя в даль, затянутуюсолнечной дымкой, вы увидите все сочные цвета тропического леса. А над густой зеленью сее бесчисленными оттенками возвышаются гигантские манговые деревья, пальмы, баобабы.

В нескольких шагах от дороги расположено кладбище Ламбарене. Под могучимидеревьями в красно-коричневой земле джунглей погребены те, кто умер как христианин: ипротестанты, и католики, и евреи, и мусульмане, и язычники, приносившие жертвы добрым излым духам. Швейцер никогда не видел между ними разницы. Они были людьми инуждались в его помощи. Африканцы рассматривают смерть как явление естественное,неизбежное и не боятся ее. Заболевший требует от врача, чтобы он говорил только правду, ине нуждается в словах утешения. Он не хочет, чтобы ему предсказывали выздоровление,которое никогда не наступит. Я был однажды свидетелем похорон пожилого африканца,который умер от ущемленной грыжи. Слишком поздно обратился он за помощью в больницу.Африканец пришел один, без родственников, и потому вечером жалобных причитаний почтине было слышно. И в последний путь провожали его лишь два носильщика, сестра, котораяотвечает за похороны и творит молитву, да я. Туго запеленатого в плотно сплетенныепальмовые листья покойника опустили в могилу и засыпали землей. Хотя африканцы исчитают смерть делом обычным и без страха принимают ее, тем не менее не особенно охотнозанимаются погребением. Для них это зловещее событие зачастую бывает неожиданным инепонятным. В первые годы Швейцер с трудом находил людей для рытья могил. Теперьмогилы заготавливают заранее в порядке общих работ, и тот, кто это делает, не знает, для когоони предназначены.

По существующим в деревне обычаям, друзья покойного не отдают последний долгумершему. В похоронах участвуют мужчины — родственники и носильщики. Женщины втраурных церемониях не участвуют. Причитания и глухие удары в тамтам разрешаются вЛамбарене лишь за день до похорон, но не за три, как это принято в селениях. В интересахбольных Швейцер нарушил погребальный обычай африканцев.

Недалеко от дома доктора нашла последний приют госпожа Швейцер-Бреслау. Швейцервыразил нам свое желание быть похороненным тоже в Ламбарене возле созданной имбольницы.

Ананасы растутздесь как сорняки

Каждый четверг на рынок, расположенный на площади перед домом доктора, приезжаютторговки и торговцы из окрестностей. Они привозят сухие дрова (что при общей влажностиимеет большое значение), бананы, маниоку, всевозможные фрукты и, расположившисьпоудобнее, терпеливо ждут, когда медицинские сестры, заведующие хозяйством иснабжением, раскупят их товары. Мы смешались с пестрой толпой, которую собирает вЛамбарене этот небольшой красочный африканский базар, чтобы поближе узнать жизньсоседей больницы.

Мы знаем из воспоминаний Швейцера, что в недалеком прошлом, особенно в тяжелые днивойны, в больнице было трудно с питанием.

«В Экваториальной Африке, — пишет Швейцер, — не растет ничего съедобного, чтоможно было бы консервировать и долго сохранять. И в этом ее величайшее несчастье.Природа круглый год в зависимости от сезона дает то больше, то меньше бананов и маниоки.Но бананы начинают гнить через шесть дней после снятия, а маниоковый хлеб — черездесять дней после приготовления.

Маниоковый корень сам по себе несъедобен, ядовит, ибо в нем содержится синильнаякислота. Чтобы удалить яд, корень кладут на несколько дней в проточную воду. Стенлипотерял однажды триста носильщиков, которые в спешке съели плохо промытую маниоку.После промывки корень растирают и дают ему возможность перебродить. Образовавшеесявязкое темное тесто заворачивают в листья и так хранят. Европейцы с трудом едят этирулеты. Как известно, саго, которым мы заправляем суп, сделано из маниоки».

Интересно заметить, что «кусты бананов и маниоки — ныне главные поставщикипродуктов питания — были завезены в Африку лишь в XV веке. Это касается такжемасличных пальм, лимонов, мандаринов и манго». Невольно вспоминается картошка,которую тоже некогда к нам завезли, а сейчас в Северной Европе едят с такимудовольствием. Очень удивило меня, что кусты ананасов растут на громадных площадях, каксорная трава, и о них никто не заботится. Кто может лучше рассказать о практике разведенияовощей и фруктов, чем сам доктор Швейцер:

«На низменностях в условиях экваториального климата европейские фруктовые деревья,виноград, хлеб и картофель не растут. А на плоскогорьях, на высоте почти тысячи метров,растут, приживаются. Из европейских видов овощей можно сажать (но лишь в сухой сезон)фасоль, салат, томаты, капусту, морковь, кольраби, редьку и репу. Если завести огород, то егонадо ежедневно поливать. Для нас в больнице задача поливки была в какой-то степениоблегчена, потому что огород находился на берегу реки, под боком. В период дождей вогороде можно выращивать, и то с невероятными трудностями, один вид небольших томатов,баклажаны, фасоль и устойчивые сорта салата. Рассада не выдерживает сильных, пусть дажекоротких ливней — торнадо. Не переносит она и сильной жары. Хороший урожай дает здеськукуруза. А картошка не растет, и это чрезвычайно усложняет проблему питания. В какой-тостепени ее могут заменить бананы, бататы, плоды хлебного дерева, корни диоскореи, таро иманиока, приготовленная из кустов касава. Самым ценным и главным продуктом питанияместных жителей считаются мучные бананы. Они намного питательнее сладких бананов,продающихся в Европе, но есть их можно только в вареном виде. Бататы (сладкие) малоиспользуются, потому что дикие свиньи, с которыми в джунглях невозможно справиться,вырывают клубни этих растений прежде, чем они успевают созреть.

Хорошо в Ламбарене растут какао, кофе, перец и сахарный тростник. Но сахарныйтростник привлекает горилл, и потому его нельзя сажать возле домов.

В некоторых местах сеют рис. Однако большого урожая снять не удается, ибо птицы, откоторых защищаться крайне трудно, уничтожают посевы. Земляные орехи не имеет смысласеять в джунглях. Они лучше растут в песчаных степях.

Из кустарниковых и древесных плодов растут тропические и субтропические: лимоны,

апельсины, мандарины, грейпфруты (разновидность апельсинов, на вкус менее сладкие),авокадо, дынное дерево, гуайява, спондия. Лимонные и дынные деревья плодоносят круглыйгод. Апельсины, мандарины и грейпфруты созревают в мае — июне, манго — в октябре —ноябре; плоды спондии (имеющие в вареном виде вкус яблок) бывают с февраля до мая, агуайява — в марте и апреле. Апельсиновые и мандариновые деревья требуют большогоухода, потому что бактерии, гнездящиеся неглубоко в земле, разрушают их кору. Здесь растуттакже мелкие дикие ананасы, урожай которых собирают дважды в год — в декабре и июне.

Орехи масличных пальм очень богаты маслом. Это дерево плодоносит почти без всякогоухода и легко размножается не без помощи попугаев и других птиц, которые срывают орехи ина лету роняют их. Для роста саженцев надо только вырубить растущие вокруг них деревца.

Кокосовые пальмы хорошо развиваются лишь вблизи моря. Финиковым пальмам неподходит влажный тропический климат. Они влачат жалкое существование и малоплодоносят. Из-за мух цеце нельзя держать коров. Разведение коз здесь тоже ограничено.Молоко, масло и сыр завозятся, так же как мука, картофель и лук.

Со временем местные жители оценят культуру соевых бобов, которая произрастает влюбой почве. Она содержит в большом количестве белковые вещества и потому сможетзаменить недостающее мясо и молоко. Я для больных выписывал соевые бобы и часть из нихуспешно сажал два года подряд. Местные уроженцы отказались от нового продукта питания.Но рано или поздно культура сои, имеющая огромные достоинства, и здесь привьется».

На холме, спускающемся к Огове, разбит огород площадью приблизительно в полгектара.Швейцер много раз описывал, сколько усилий на это было затрачено. Вначале очистили берегот многолетних мелких кустарников и зарослей папируса, затем улучшили почву. Ящик заящиком носили сюда перегной. Но самая трудная работа сейчас, когда огород засеян. Впериод засухи, с июня по октябрь, приходится доставлять воду, хотя река и рядом. А с ноябряпо май нижнюю часть огорода затапливают воды Огове, выходящей из берегов. Необходимопостроить цементные дамбы, чтобы поток не смывал плодоносный слой земли. За времяпаводка на удобренной почве вырастает высокий тростник. Он доставляет тоже немалохлопот. Вырывать его с корнем очень сложно, а делается это каждый раз после спада воды.

С плантаций, заложенных доктором Швейцером, где произрастают сотни сортоввсевозможных плодовых растений, снимаются значительные урожаи. Нельзя представитьсебе питание без фруктов, салата и овощей, выращенных в Ламбарене. Это прежде всеговажно для сотрудников-европейцев, ибо жить на одних консервах невозможно Многоеприходится и ввозить. Только при хорошей организации и перспективном планированииможно распределить продукты так, чтобы их хватило до того, как прибудут новые. При этомнельзя забывать, что доставляют их по воде, а путь водный долог. Доктор Швейцер любитфрукты — фрукты, теплые от солнца и только что снятые. Он считает, что нет ничегопревосходнее.

Широко применяется при готовке еды масло масличных пальм, посаженных ипропагандируемых Швейцером. Мужчины с лианами вместо веревки и длинными садовыминожами, зажатыми под подбородком, взбираются на верх пальмы и срезают кисти с орехами.Эти храбрецы пользуются в больнице особым уважением. Их даже премируют. Чтобыполучить масло, пальмовые орехи долго варят в воде, пока они не станут мягкими, затем сних сдирают мясистый покров и выжимают под прессом. В больнице он есть. Масличнаяпальма приносит в год до четырех литров масла.

Как уже говорилось, в больнице сложно с мясом. Появление мясных блюд вызывает у всехрадость. В тяжелые годы в Ламбарене ели и мясо обезьян. Но из-за сладковатого вкуса даже впериоды наиболее голодные оно шло с трудом.

День в Ламбарене

Распорядок дня в Ламбарене строгий. В шесть утра по больничному времени сестра бьет врельс, висящий неподалеку от столовой. В Габоне среднеевропейское время, однакобольничные часы поставлены на двадцать минут вперед. Это позволяет лучше использоватьдневной свет. Заканчивается день в восемнадцать часов — с наступлением темноты. Сударом гонга — «голос доктора» — в госпитале пробуждается жизнь. Солнце начинает своедвижение к зениту, кажется еще свежо, хотя ночь приносит очень мало прохлады.

Через полтора часа врачи вместе со Швейцером, сестры и гости собираются в столовой,которая, как и дом доктора, является центральным помещением на холме Адолинанонго.Здесь не только едят. Здесь беседуют, иногда включают проигрыватель, чтобы Швейцер и всеостальные могли послушать музыку Баха, Бетховена и других композиторов.

Столовая расположена под высокими раскидистыми пальмами. Доктор Швейцер построилее осенью 1931 года. Это продолговатое помещение с длинным столом посередине. Слева отдвери стоит пианино. Его часто настраивают. Причина тому — высокая влажность. Когдабывает много гостей, молодые сотрудницы едят за другими столами — в дальних углахкомнаты. Те, кто уже приступил к работе, приходят к завтраку позже. Иные торопятся и,поев, тотчас уходят. Обычно подают чай, гренки или яичницу, мармелад из фруктовсобственного сада, иногда кашу.

Если у кого-нибудь из членов ламбаренской семьи или у гостя день рождения, то все вотлаве с доктором Швейцером собираются незадолго до завтрака у двери «новорожденного»и, вручив гостям тексты песен «Терпи моя душа» и «Ах, оставайся милостивым», хоромпоют. Затем они по очереди заходят в его комнату и поздравляют. На стол выкладываетсямножество небольших подарков, а перед прибором, на том месте, где должен завтракатьименинник, уже лежат подарки от пациентов и знакомых африканцев— тарелки с землянымиорехами, фруктами и резные изделия. Но самую большую радость он испытывает во времяпраздничного обеда, когда слышит скромную, полную тепла речь Швейцера, адресованнуюему, виновнику торжества. Попутно замечу: лишь в дни рождения к обеду подается вино.Обед—по традиции, как и в дни рождения Швейцера,— готовится по заказу«новорожденного». Я был на таких торжествах и думаю, что чествуемые их никогда незабудут.

В восемь часов гонг призывает к работе. Врачи и санитарки направляются к больным.Здоровые, то есть сопровождающие больных, и пациенты, способные работать, собираются удома доктора, где он или кто-либо из его сотрудников распределяет работу, котораяпродолжается до двенадцати.

Работа в больнице самая разнообразная. Но есть и такая, которую необходимо делатьежедневно. Многие больные хорошо знакомы с ней и имеют определенные навыки, затемиспользуемые ими у себя в деревне — прачки, гладильщицы, портные, огородники,садовники и другие. Конечно, ни о каком захватывающем дух темпе в тропиках и говорить неприходится. Труд отвлекает больных от недобрых мыслей, поднимает их жизненный тонус.

Гости тоже подключаются к работе. Это происходит непроизвольно и соответствуетпринципу, которого придерживается Швейцер: кто не работает, тот не ест. В мое первоепосещение все мы выполняли неотложные работы, связанные со строительством новойгостиницы, а во второе — с возведением моста. И несмотря на это, время на осмотр,прогулки и интересные беседы у нас оставалось.

Прачечная в больнице

В полдень, в двенадцать тридцать, сотрудники и гости собираются на обед. После того какдоктор Швейцер прочтет короткую молитву, приносят простые, но отлично приготовленныеблюда. Ничего не предлагают. Каждый берет себе то, что ему нравится. Как закуска подаетсягрейпфрут, затем какой-либо суп и всевозможные вторые блюда. На стол подаются такжежареные бананы, свежие фрукты, а в кувшинах — приятный прохладительный напиток изводы и сока маленьких вкусных лимонов. Дважды в неделю бывает сливочное масло, а повоскресеньям — мясо. Благодаря фруктам, выращиваемым в больничном саду, меню оченьразнообразное. Кроме того, это дополнительное питание богато витаминами, что весьмаважно для жителей Ламбарене, ибо основные продукты они получают в консервированномвиде. В таких климатических условиях к питанию следует относиться внимательно. Пища,которую готовят в Ламбарене, приходится всем по вкусу.

Несколько лакомых кусочков со стола отдают кошкам и другим животным.Вo время еды доктор Швейцер любит беседовать с гостями, спрашивать их о

впечатлениях. Он и сам охотно рассказывает о встречах со своими современниками, делитсясобственными мыслями. Обеды вообще проходят чрезвычайно интересно. Здесь можновстретить туристов со всех концов мира, проездом заскочивших к Швейцеру, ногостеприимно приглашенных к общему столу. Я видел там врачей, государственныхдеятелей, журналистов, людей, просто слоняющихся по свету, и студентов, с которымиШвейцер, как и со всеми, приветлив и вежлив. Он с готовностью отвечает на вопросымолодежи и внимательно выслушивает ее рассказы. Среди гостей обычно немало старыхзнакомых доктора, которых тянет в Ламбарене.

Швейцер в рабочем кабинете

Во время моей второй поездки я имел счастье познакомиться с единственной дочерьюдоктора Швейцера госпожой Реной Эккерт и с ее детьми — двумя девочками. Мы с ней омногом беседовали. Она, как и отец, родилась 14 января. Ее муж — органный мастер ЖанЭккерт. Живут они в Цюрихзее, в Швейцарии. Рена Эккерт помогала в лаборатории, пока еедочери наслаждались обществом дедушки. В это же время в Ламбарене находилась госпожаМартин — заведующая бюро Швейцера в Гюнсбахе. Она собирала работы доктораШвейцера, книги и газетные материалы о нем и систематизировала их для гюнсбахскогоархива.

После обеда — отдых. В тропиках он необходим. Надо хотя бы полчаса полежатьвытянувшись, тогда работоспособность во вторую половину дня, когда все еще очень жарко,будет значительно выше. В четырнадцать часов (доктор спит недолго) все собираются наработу, которая продолжается до восемнадцати часов. Работают и в субботу после обеда, затовоскресенье — выходной день для всех. В этот день делается только самое необходимое.

Ужин начинается в восемнадцать тридцать. И к нему призывает гонг, как к завтраку и кобеду. В это время уже почти темно, независимо от того, январь это или июль. Каждыйприходит со своим керосиновым фонарем, который оставляет в передней вместе стропическим шлемом. На столах тоже стоят керосиновые лампы под зелеными абажурами.Это придает помещению особую торжественность: мелькают тени разной величины, а углызаполнены таинственным полумраком. Справа вход в маленькую кухню. Там раскладываютеду по тарелкам, ибо варят ее в другом доме, рядом со столовой. Блюда разносят африканцы,которыми руководит молодая сестра. На столах графины с охлажденной водой. Этокипяченая дождевая вода. За столом у каждого свое место. Там лежит его салфетка. Те, когоне задерживает служба, стараются прийти вовремя.

В сопровождении старейшей сотрудницы фрейлейн Матильды Коттман входит доктор. Онкладет на пианино тропический шлем и садится на центральное место к столу Рядом с нимсидят его сотрудники — врачи, сестры. Гости сидят почти всегда напротив. Так доктору легчебеседовать с ними. Официальный тон здесь не принят, приторная вежливость тоже не впочете. Он сказал нам, что находит глупым спрашивать у кого-либо по утрам, как он спал. Онпротив каких бы то ни было преимуществ для себя и отказывается от всякой помощи. «Мыпродвинулись бы значительно вперед и на земле было бы меньше ссор, если бы люди в этих

обстоятельствах не надоедали друг другу назойливым вниманием и вели себя естественно»— таково его суждение. И мы соответственно вели себя, чтобы не слышать от негокритических замечаний.

После ужина, пока убирают со стола посуду, сестры раздают сборники песнопений, адоктор Швейцер называет номер духовной песни, которую надлежит петь. Он садится запианино, и в тишине леса раздаются звуки немецких церковных мелодий. На расстояниинескольких тысяч километров от Европы мы поем «Все леса в покое», будто в Германии, гдешумят дубовые и сосновые леса с их приятной прохладой. Все поют одинаково увлеченно:священник из Лос-Анжелеса, его сосед из Японии, французские гости и сотрудники.

Кончив играть, доктор занимает место за столом, раскрывает Библию. Громко с эльзасскимакцентом, медленно и внятно читает «Отче наш». Затем снимает очки и, подобно Гёте, нежелая, чтобы услышанное просто приняли к сведению, разъясняет присутствующим толькочто им прочитанное. При этом основывается он обычно на своих теологическихисследованиях. Его выводы не догматичны. Вероятно, некоторые европейские теологи с нимне согласились бы. Ход его мыслей, источник которых—глубокая вера, прост. Но преждевсего в глаза бросается то, что Швейцер ищет связь с моралью, с поведением человека нашихдней.

Некоторые записывают, задают вопросы Швейцеру. Тот отвечает. Потом звучит молитва,часто заканчивающаяся песнопением. Затем Швейцер встает и без церемонных прощанийвозвращается к работе. Иногда он остается, обсуждает с врачами сложные случаи, беседует сгостями, слушает лекции. Вскоре наступает тишина. Гасятся керосиновые лампы. Вселожатся спать. Лишь доктор, несмотря на напряженный день и большую усталость,бодрствует. Фрейлейн Коттман ставит на его письменный стол две большие керосиновыелампы, и он работает до глубокой ночи.

Благоговениеперед жизнью

Никогда не забуду того послеобеденного часа (во время моей первой поездки), когдадоктор пригласил нас к себе и начал разговор о своих философских воззрениях. Он сидел записьменным столом в лечебном корпусе. Входили и уходили больные. Два врача вели прием,а сестры выдавали лекарства. Многие пациенты терпеливо ждали своей очереди во дворе:женщины с грудными младенцами, мужчины. У всех на лицах было написано доверие.

Быть может, только что доктор сам давал те или иные указания!Сейчас он пишет, с трудом действуя рукой, которую сводят судороги. На нем белые

шерстяные нарукавники, чтобы пот не испортил фотографий островов на Огове.— Это вам на память,— сказал он и протянул снимок, где было написано: «Это три

острова на реке Огове, у деревни Игендия, в восьмидесяти километрах от Ламбарене вниз потечению, при виде которых в сентябрьский день 1915 года у меня возникла мысль о том, чтоблагоговение перед жизнью есть элементарный, но основной принцип морали и настоящегогуманизма...

Ламбарене. 31.1.1960. С наилучшими пожеланиями Альберт Швейцер».Здесь ключ к пониманию его жизни.Мы сидим на низких табуретках. Шум лечебного корпуса, шум, проникающий через

«открытые стены», затянутые лишь тюлем против москитов, не отвлекает. Мы слушаемдоктора Швейцера, который вновь переживает давние события. Но никакими словами непередашь так хорошо его мысли, как сделал это он сам в своей книге «Из моей жизни имоего мышления»:

«Когда мы (это было в сентябре 1915 года) с женой из-за ее состояния здоровья жили намысе Лопес, у моря, меня пригласили к больной даме, госпоже Пело, из миссии в Н'Гомо,находившейся в двухстах километрах от нас вверх по реке. Как раз в это время собирался в

плавание небольшой пароход, который тянул за собой перегруженную баржу. Другого видатранспорта найти не удалось. Кроме меня на борту были только африканцы, среди них ЭмильОгума—мой друг из Ламбарене. Ввиду того что я в спешке взял слишком мало продуктов,африканцы пригласили меня к своему столу.

Медленно мы тащились вверх по течению, с трудом пробираясь между отмелями — былпериод засухи. Я сидел на полу баржи, и в голове моей бродили неопределенные мысли оборьбе между элементарным и универсальным понятиями морали, которых я ни в какойфилософии не нашел. Я писал страницу за страницей, не связывая между собой фразы, ибовсе внимание было направлено на эту проблему. На третий день к вечеру, когда мы призаходе солнца проезжали мимо стада бегемотов, у меня самым неожиданным образомявилась мысль: „Благоговение перед жизнью". Железные ворота раскрылись. Тропа в чащестала видимой. Итак, я пришел к идее, что между миром, жизнью и моралью вместе с ихидеалами культуры, воспринятыми мышлением, существует единство».

И когда Швейцер, серьезно и внимательно глядя на нас, без пафоса, тихим голосомговорил об этой морали, на память мне пришли написанные им прекрасные слова: «Кактолько человек стал мыслящим, он почувствовал потребность относиться с благоговением ккаждому живому существу и уважать его, как собственную жизнь. В своей жизни он как быпереживает чужую жизнь. Сохранять жизнь, двигать ее вперед, довести развивающуюсяжизнь до высшей ступени — значит для него: делать добро; уничтожать жизнь, мешатьжизни, подавлять развивающуюся жизнь — значит для него: делать зло. Это необходимый,абсолютный, основной принцип морали. Главной ошибкой всех существовавших до сих порвидов этики было мнение, что заниматься нужно отношением человека к человеку. Вдействительности же речь идет о том, как человек относится к миру и ко всему живому, чтоего окружает. Он станет этичен лишь тогда, когда жизнь как таковая, жизнь растений иживотных будет для него так же священна, как жизнь человека, и когда он посвятит себяжизни, находящейся в бедствии. Только универсальная этика переживаний, ответственностькоторой перед всем живым неограниченна, дает возможность обосновать себя в мышлении.Этика отношения человека к человеку существует как нечто обособленное, вытекающее извсеобщего. Следовательно, этика благоговения перед жизнью заключает в себе все, чтоможно обозначить как любовь, самопожертвование, сострадание, соучастие в радости и встремлении».

Когда я был в Ламбарене, Швейцер не раз возвращался к разговору о своей морали. Навопрос, что такое «благоговение перед жизнью», он отвечал: «Это смысл моей деятельности,содержание моей жизни». Но самое примечательное, что призыв к благоговению переджизнью, впервые прозвучавший в Ламбарене, он претворяет в жизнь всюду, где бы нинаходился. Он посвятил этому жизнь. Однажды в Берлине, в доме своего друга, ученогоЭрнста Курциуса, Швейцер услыхал фразу: «Ну что ж, все мы только эпигоны», котораяпоразила его как удар грома. Еще в годы учебы в конце XIX века он наблюдал зауглубляющимся кризисом культуры и возмущался, например, тем, что люди без всякогонегодования взирают на бесчеловечные методы управления государством. Фразерскиеутверждения, что человеческая культура никогда еще не достигала такой высоты, резкопротиворечили действительности. Слова об эпигонах так захватили Швейцера, что он решилнаписать книгу об упадке культуры на грани столетия, назвав ее «Мы эпигоны». Но преждечем она была опубликована, грянула первая мировая война, которая с неопровержимостьюдоказала пустоту и несостоятельность буржуазно-капиталистического мира. Все это потряслоШвейцера. Книга показалась ему устаревшей. «В начале лета 1917 года я пробудился какпосле спячки. Почему критика только культуры? Можно ли рассматривать нас лишь какэпигонов? Почему не видеть нас как созидателей нового?».

«Главным в культуре надо считать моральное совершенствование человека в обществе.Вместе с тем любой духовный и материальный прогресс имеет значение для культуры.Стремление к культуре есть стремление к всестороннему прогрессу, который, как известно,наиболее значим в морали». На этом основании Швейцер приходит к своему миро- и

жизнеутверждению, которое обстоятельно обосновывает. В книге «Из моей жизни и моегомышления» Швейцер описывает свои сомнения, думы и поиски до того момента, когда передним открылись в сентябре 1915 года «железные ворота».

Во всем мире его идеи находят все более широкий отклик. В докладе во французскойАкадемии нравственных и политических наук 20 октября 1952 года (переведен им же нанемецкий язык еще раз в 1961 году) он просто изложил свою мораль. «В основном принцип„благоговение перед жизнью" предполагает то же, что моральный принцип любви. Толькопринцип „благоговение перед жизнью" несет в себе обоснование завета любви и требуетсочувствия ко всем созданиям. Надо сказать, что мораль любви заключается в нашемотношении к другому, но не к себе. Требование правдивости, являющееся основным дляэтической личности, не отрицает ее. По существу „завет любви" — это тот же моральныйпринцип „благоговения", источник нашего бытия; он нас сдерживает, заставляетотказываться от желаний, которые мы бы исполнили в том или ином случае, призывает бытьверными себе, при всех обстоятельствах оставаться правдивыми, не сдаваться в борьбе.Только мораль „благоговения перед жизнью" является совершенной. Мораль же.занимающаяся исключительно отношением человека к человеку, содержательна и жизненна,но не совершенна. Не может быть, чтобы те, кто беспрепятственно проявлял жестокость кдругим живым существам, рано или поздно не осознали свое поведение. И это приведет ктому, что мораль „благоговения" и их захватит. Принцип „благоговения перед жизнью"действовал сначала робко, потом смелее. И лишь недавно он получил всеобщее признание.Мораль „благоговения перед жизнью" требует милосердного отношения ко всем живымсуществам, что соответствует естественным чувствам здравомыслящего человека. Гуманнымотношением ко всем живым созданиям мы проявляем свое духовное отношение ковселенной... Благодаря морали „благоговения перед жизнью" мы простым путем придем кблагочестивости».

В защиту животныхи растений

Особое чувство питает доктор к животным. Они мирно живут в его больнице. Здесь многобольных зверей, нуждающихся в лечении. Мы видели собаку с перевязанной головой,антилопу, на ногу которой наложена шина. Орангутанга и гориллу — всеобщих любимцев,ведущих себя в большинстве случаев благопристойно. Сестра кормит их с ложечки. КогдаШвейцер входит в ограду к антилопам с кормом в руках, они жмутся к нему, как дети. Передобедом кошки собираются возле столовой и терпеливо ждут, когда доктор накормит их.Великое множество небольших, в основном черных коз и их детенышей бродит весь деньвокруг больницы. Надо сказать и о маленьких зверях джунглей, которых держат в клетках.Все это очень напоминает зоологический сад.

Принцип «благоговения перед жизнью» здесь проявляется и в любви к животным. Вжизни Швейцера было немало случаев, когда он выступал против издевательств надживотными. «Нет безрассудней человека, который думает, что животные не чувствуютникакой боли». Очень хорошо об этом сказано в книге Швейцера «Культура и мораль»:

«Те, кто проводит операции на животных, испытывает на них лекарства или прививает имболезни, дабы использовать результаты этих опытов в помощь людям, не должны утешатьсямыслью, что их жестокие действия преследуют положительную цель. В каждом отдельномслучае им надлежит думать, есть ли действительно нужда приносить животное в жертвучеловеку, и заботиться о том, чтобы по возможности смягчить боль. Сколько преступногопроисходит в научных институтах, где из-за экономии времени и нежелания утруждать себявообще не пользуются наркозом! А скольких животных подвергают мучениям, чтобыпродемонстрировать студентам уже всем известные явления! Именно потому, что звери какподопытные животные своими страданиями завоевали для страждущих людей столько

«Пациент» доктора Швейцера

ценного, между ними и нами возникли своеобразные дружественные отношения. Там гдеживотных каким-либо способом заставляют служить человеку, там каждый обязан помнить отех страданиях, которым они из-за этого подвергаются. Чтобы не нести ответственности заэти страдания, мы должны не допускать их. Никто не вправе себя успокаивать, что он, мол,не смеет вмешиваться в дела, к которым не имеет отношения. Никто не вправе закрыватьглаза на их мучения и делать вид, что ничего не видел. Никто не вправе снимать с себяответственность. Если на свете царит так много жестокости, если рев животных, страдающихот жажды, остается неуслышанным, если на бойнях проявляют к ним безжалостность, а нанаших кухнях они принимают мучительную смерть от неопытных рук, если животные терпятневозможное из-за бессердечности людей и дети во время игр терзают их, то виноваты в этомтолько мы... Мораль „благоговения перед жизнью" велит нам всем при случае оказыватьпомощь животным, которым: человек причиняет столько страданий».

Теперь понятно, почему Швейцер, «прежде чем опустить сваю в яму, осматривает, непопали ли туда муравьи жерлянки или другие живые существа, и, заметив их, вынимаетрукой, чтобы не раздавить сваей».

В одной из бесед Швейцер объяснил нам свою точку зрения подробнее: «Всякая жизнь,—сказал он,— поддерживается за счет другой жизни». Это суровый закон природы. КогдаШвейцеру принесли молодого истощенного пеликана (по прозвищу Персифаль; он нам частовстречался), перед доктором стояла дилемма: дать птице погибнуть, или, дабы поддержать вней жизнь, убивать рыб. Швейцер был очень удручен. Человек, убивший животное, всегдасчитает себя виновным. Решая подобные вопросы, мы должны проявлять мудрость и, взяввину на себя, ответить за нее. Нельзя бессмысленно и без нужды убивать животное, потомучто когда мы говорим о благоговении перед жизнью, то имеем в виду не только жизньчеловека: «Для человека, действительно нравственного, любая жизнь священна, даже та, чтос человеческой точки зрения находится на очень низком уровне. Подпав под влияниенеобъяснимого и жестокого закона, он вынужден жить за счет другого и, уничтожая илинанося ущерб другой жизни, становится все более и более виновным. Как существовысоконравственное, человек борется за то, чтобы избавиться (где только возможно) от такойнеобходимости. Прозрев и став милосердным, он хочет окончательно избавиться от старых,привычек, от раздвоенности, сохранить человечность и нести всему живому избавление от

страданий».Эта мораль берет под защиту всю природу. «Из сострадания мы взяли на себя особый труд

— обрабатывать пальмы». «То, что к животным следует относиться милосердно, мои друзья-африканцы понимают, но мое требование пересаживать тяжелые пальмы, а не вырубать их,дабы сохранить им жизнь, кажется им запутанной философией».

Так Альберт Швейцер преподносит блестящий образец высокоморального человека. Осебе он говорит: «Мысль, о благоговении перед жизнью привела меня :в смятение, которогоне знал мир. С ней я обрел счастье, небывалую свободу. В то мгновение, когда я подумал, чтораздавлен, я почувствовал невыразимую приподнятость от неожиданно свалившегося наменя счастья, почувствовал независимость от мира. Так изменялось мое мировоззрение».

За мир в мире

В один из воскресных дней, когда люди не работали и были одеты по-праздничному —сестры и врачи в белом, африканцы в ярких нарядах,— Швейцер пригласил нас в своюрабочую комнату. Он хотел поговорить с нами.

Альберт Швейцер занимает первую комнату в докторском доме, расположенную сразу заневысокой лестницей, которая ведет на открытую веранду. В этом небольшом, скромнообставленном помещении он работает и спит. Если заглянуть через дверь, затянутую лишьтюлем, то можно увидеть его, сидящего склонившись над столом, заваленным письмами,бумагами и книгами. Направо стоит его кровать, затянутая большой белой противомоскитнойсеткой, здесь же — небольшой умывальник, налево у стены — высокие этажерки с книгами идве табуретки. Больше места для мебели нет. Дверь налево ведет в небольшую комнату, гдестоит фисгармония, и в комнаты ближайших сотрудников Швейцера. Большие—почти досамого пола — окна (чтобы помещение лучше проветривалось) имеют крестообразныеперекрытия из твердого дерева; к ним прибиты противомоскитные сетки из проволоки(средство защиты и от взломщиков). Вечером, когда горит керосиновая лампа, окна закрытылегкими белыми занавесками. Сидя за письменным столом, Швейцер может видеть черезбольшое окно слева берег, спускающийся к Огове, за рекой — голубые горы,возвышающиеся далеко в джунглях. Если посмотрит прямо, то увидит дорогу, ведущую к егодому, и своих любимых животных—антилоп, живущих поблизости, в загоне. Они охотноразрешают ему гладить себя.

Мы сидим со Швейцером за письменным столом. Прежде чем начать разговор, онпоказывает нам муравьиную тропку на столе. В левом углу стола стоит слегка прикрытаябумагой посуда с сахаром и водой, и бесчисленные маленькие красные муравьи с пола черезвесь стол пробираются к лакомству и сытые возвращаются обратно. Но не только муравьиявляются его соквартирантами. Перед дверью лежали две собаки, которые охотнее всегоулеглись бы у ног своего хозяина. А ночью на стене спит попугай, который в дневное времянаблюдает возле дома за окрестностью. Еще раньше в комнате Швейцера спали маленькиеантилопа и орангутанг. Но теперь они выросли, стали слишком большие.

Альберт Швейцер посмотрел на нас серьезно и начал разговор о том, что его особенноволнует,— о сохранении мира на земле в наши дни. Этой проблемой он занимается в течениемногих лет, отдает ей все свои знания и неустанную энергию. И говорил о ней он по-деловому, с подробностями, с какой-то внутренней решимостью. Но больше всего егозанимает борьба-против атомного оружия.

— С этим безумием надо кончать,— сказал Швейцер.Человек, посвятивший свою жизнь и деятельность сохранению жизни и любви к

ближнему, человек, понимающий христианскую веру не только как милость для себя, но иусматривающий в ней высокое человеческое назначение, не может оставаться спокойным инейтральным, когда многим миллионам людей угрожает гибель. Он пережил две страшныемировые войны и знает их последствия. Швейцер тесно связывал события, которые он

предвидел и от которых (об этом можно прочитать в его воспоминаниях и письмах),насколько это было возможно, старался оградить свою больницу, с упадком культуры. Онпротивопоставлял этому упадку свою мораль — благоговение перед жизнью — и примерсобственной жизни.

В августовские дни 1914 года, когда Альберт Швейцер боролся в Габоне со смертельнойсонной болезнью, началась первая мировая война. Еще до войны Швейцер писал: «И там, гдесмерть шествует победительницей, европейские державы скупятся на средства, способные ееостановить; они тратят их на вооружение и тем самым создают возможность смерти снятьновый урожай в самой Европе».

Несмотря на отдаленность от Европы, Швейцер очень скоро почувствовал на себедыхание первой мировой войны. Как немец — выходец из Эльзаса, принадлежавшего в товремя Германии, он был интернирован во французскую колонию, а осенью 1917 года вкачестве военнопленного переправлен вместе с женой во Францию. Рассказывая об этойпринудительной поездке в Европу, Швейцер поведал мне историю о непреднамереннойвстрече с Мартином Нимеллером10, который, впрочем, как и Швейцер, празднует день своегорождения 14 января, историю, поистине удивительную. Конвой, сопровождавший суда, вчисле которых была и «Африка», где находился доктор Швейцер, вынужден был искатьубежища в Дакаре, спасаясь от немецкой подводной лодки, обстреливавшей их. Этойкрейсерской подводной лодкой U-151, топившей в Атлантическом океане торговые корабли«противника», командовал Мартин Нимеллер. Сейчас Швейцер вспоминает: «Нимеллер непопал своими торпедами. Теперь мы вместе воюем на великом фронте мира».

Об Африке периода войны он писал с сочувствием: «Я случайно оказался в Н'Гомо в товремя, когда там сажали на речной пароход колонну завербованных носильщиков, которыхнадо было морским путем доставить в Камерун. Вот так туземцы испытали на себе войну.Пароход, отошел под плач женщин. Когда его дым растаял вдали, толпа поредела. На камне уберега сидела и беззвучно плакала старая женщина — у нее уехал сын. Я взял ее за руку,хотел утешить. Она продолжала плакать, будто не замечая меня. И вдруг я почувствовал, чтоплачу вместе с ней, плачу молча, как и она.

В те дни я прочитал в журнале статью, в заключение которой говорилось, что войны будутпостоянно, так как в человеческой душе укоренилась благородная потребность к славе. Номожет быть, они вникнут поглубже в ее сущность, если совершат однодневную прогулку потропе джунглей и побывают на одном из африканских театров военных действий, походятмежду трупами носильщиков, которые падали под тяжестью грузов и одиноко умирали надороге; может быть, перед лицом этих печальных жертв во тьме и тишине джунглейподумают о войне такой, какая она есть».

Альберт Швейцер не мог не заниматься основной проблемой XX века — установлениемдлительного мира. Тревога за жизнь, борьба за нее связали Альберта Швейцера свыдающимися людьми всех стран. Он называет этих людей своими друзьями и соратниками,постоянно переписывается с ними.

В Ламбарене Швейцер ощутил дыхание и второй мировой войны. Неподалеку воевали ипогибали деголлевские солдаты, выступавшие против тех, кто поддерживал правительствоПетена в Виши. Не хватало лекарств и продуктов питания. С невероятными трудностямидобралась до Ламбарене жена Швейцера. То, что в больнице знали о войне, былоотвратительно и ужасно. Американские бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки вконце войны, возвестили о новом чудовищном биче человечества.

А сейчас? Сейчас американские и западноевропейские политики ведут холодную войнупротив Советского Союза и стран социалистического лагеря и изыскивают возможность

10 Пастор Мартин Нимеллер — один из руководящих деятелей евангелической церкви ФРГ иВсемирного совета церквей. Активный борец за мир, лауреат международной ленинской премии «Заукрепление мира между народами» за 1966 год. В январе 1967 г. посетил с делегацией религиозныхдеятелей Северный Вьетнам. После возвращения в ФРГ неоднократно выступал на митингах исобраниях с разоблачениями зверств империалистов США. Много раз бывал в Советском Союзе

включить в свои планы горячую и несомненно термоядерную войну, считая это «нормальными доступным явлением»!

Против этого борется Альберт Швейцер. Со всеми подробностями он рассказал мне опоследнем разговоре с Альбертом Эйнштейном. Этот разговор Швейцер никогда не забудет.Состоялся он в США в 1949 году, когда Альберт Швейцер по приглашению президентаЧикагского университета приехал в Аспен (Колорадо) читать доклад о Гёте.

Как известно, Эйнштейн на основании ложной информации, что в гитлеровской Германиисконструирована атомная бомба, предложил американскому президенту создать атомнуюбомбу.

— Эйнштейн умер,— в отчаянии сказал мне доктор Швейцер,— от сознания своейответственности за нависшую над человечеством опасность атомной войны.

Он заставил Швейцера поклясться ему, что отдаст все силы единственно важному делу —сохранению мира и борьбе против «бомбы». Почти неслышно доктор Швейцер добавил:

— Я ему обещал это. С тех пор я занимаюсь всем, что может помочь устранить этуопасность.

Швейцер хочет это важнейшее из всех сегодняшних дел довести до конца.В октябре 1962 года Швейцер писал мне: «Может быть, это интересно... что я

познакомился с Эйнштейном и между нами возникла глубокая дружба в то время, когда онбыл профессором в Берлине. Умирая, Эйнштейн знал, что я, как и он, буду бороться сатомным оружием».

В 1953 году доктору Швейцеру была присуждена Нобелевская премия мира. Осенью 1954года он приехал в Осло. В актовом зале университета ему вручили премию, и он произнесизвестную всем благодарственную речь «Проблемы мира в современном обществе». Началее Швейцер так:

«Предметом своего доклада, который я обязан сделать как лауреат Нобелевской премиимира, я избрал вопрос о мире, каким он представляется мне в наше время. Я думаю, чтотаким образом действую в соответствии с запросами великодушного учредителя, которыйобстоятельно занимался этой проблемой в свое время и, учреждая эту премию, надеялся, чтоона будет содействовать размышлениям о мире».

Затем Швейцер перешел к главному: «После второй мировой войны положение оказалосьнеобычным, ибо мир не наступил. Лишь в договорах, которые носят характер перемирия, ейположен конец. И только потому, что мы неспособны даже на мало-мальскиудовлетворительную реорганизацию дела, нам приходится довольствоваться заключеннымиот случая к случаю перемириями И никто не знает, к чему они могут привести».

И дальше:«Стало очевидным, что война в наше время — это катастрофа. Нельзя упускать ни одной

возможности, чтобы избежать ее. При этом надо прежде всего помнить о моральныхпринципах. В двух последних войнах мы были виновниками жестокостей и бесчеловечности.А в последующие войны на нас будет лежать еще большая вина. Но они не должныпроизойти. Ужасы, пережитые всеми нами, должны пробудить в нас стремление к жизни безвойн... Все способное сохранить мир должно быть немедленно использовано и приведено вдействие».

В конце речи Альберт Швейцер скромно сказал:«Я понимаю, что не сказал ничего нового о проблеме мира. Но с полной уверенностью

могу утверждать, что решена она будет лишь тогда, когда мы, исходя из устоев морали,отвергнем войну, ибо она делает нас виновниками бесчеловечности».

Эти слова встретили с одобрением все, кто, как и Швейцер, борется за мир. Он выразилсамые заветные мечты человечества. Установление мира было и остается сложнойпроблемой. Но Швейцер убежден: «В то время, в котором мы живем, каждая демонстрациядуха, какой бы слабой она ни была, имеет свое значение, ибо если огонь вспыхнет, то онсможет зажечь горючее, которое само по себе не воспламенится. А это горючее — добрые,гуманные чувства, которыми наполнены сердца людей, и мы можем надеяться, что оно

воспламенится».Через несколько лет после этой речи Швейцер трижды выступал по радио в Осло (в 1957 и

1958 годах), призывая к борьбе против атомной опасности. Среди миролюбивых людейнашей планеты эти обращения нашли широкий, совершенно неожиданный для Швейцераотклик. Но те, кто связывает свой бизнес с атомной бомбой и бездумно стремится к атомнойвойне, мобилизовали все свое влияние и все свои силы против «старика из джунглей».Однако это не лишило Швейцера мужества. Он только еще раз убедился, что зачастую междупростыми людьми и политиками лежит граница и причина тому — различное отношение техи других к главному вопросу нашего века — миру на земле.

Обращаясь к разуму человечества, к народам и их правительствам, Швейцер говорил:«В апреле прошлого года я наряду с другими взял слово, чтобы обратить внимание на

большую опасность радиоактивного загрязнения воздуха и земли в связи с испытаниямиатомных и водородных бомб. Вместе со всеми я выдвинул требование, чтобы государства,владеющие атомным оружием, быстрее заключили между собой соглашение о прекращенииэтих испытаний и доказали бы таким образом свои серьезные намерения отказаться отатомного оружия.

Лишь Советский Союз предложил план разоружения, на основании которого собираютсяначать новые переговоры. В первую очередь этот план предусматривает немедленноепрекращение испытаний. Как обстоит дело с этим требованием? Можно полагать, что всеучастники переговоров легко присоединятся к нему. Никто при этом не понесет ущерба всвоем атомном вооружении. А в выигрыше от. запрета испытаний нового вида атомногооружия будут все.

Немедленный отказ от продолжения испытаний создал бы благоприятную атмосферу дляпоследующих переговоров об отказе от использования атомного оружия. Если будетдостигнуто то, что абсолютно необходимо сделать в срочном порядке, дальнейшиепереговоры смогут протекать спокойно.

То, что Советский Союз, начиная с этого момента, прекращает испытания, имеет большоезначение. Если бы Англия и Америка присоединились к этому разумному, соответствующемумеждународному праву решению, люди освободились бы от страха передэкспериментальными взрывами, ведущими к радиоактивному загрязнению воздуха и почвы,что угрожает существованию человечества. Блеснул луч света в темноте. В декабре 1957 годапольский министр иностранных дел Рапацкий предложил сделать Польшу, Чехословакию,Восточную и Западную Германию свободной от атомного оружия зоной. Если этопредложение будет принято и зона, свободная от атомного оружия, в Европе расширится,тогда сопредельные страны тоже признают этот план и успехи в деле сохранения мира будутдостигнуты. Так начал рассеиваться призрак „советской опасности".

Если бы Америка в этот решающий для судеб человечества час поняла необходимостьотказа от атомного вооружения, это бы только расширило возможность предотвращенияатомной войны. В связи с растущей в настоящее время военной опасностью теориясохранения мира путем запугивания противника атомным оружием уже не может бытьпринята во внимание.

Дух — громадная сила в преобразовании вещей. До сих пор мы знали злой дух, видели егоза работой, когда он совершал невероятное: пытался лишить нас духовной культуры,отбросить в варварство. Теперь мы хотим иметь дело с духом добра и возлагаем на негонадежды, что он даст людям и народам возможность обогащать свою культуру.

В настоящее время мы можем сделать выбор между продолжением безумной гонкиатомного вооружения, из которой неизбежно вытекает опасность атомной войны, и отказомот атомного вооружения, причем здесь мы возлагаем надежды на то, что Америка, СоветскийСоюз и связанные с ними народы поймут, что жить надо в согласии и мире. Первое не даетникаких гарантий для благоприятного будущего. Второе это делает. Мы должны выбратьвторое».

В разговоре с нами Швейцер вновь возвратился к своим воззваниям, которые связали его с

крупнейшими деятелями науки и гуманизма всех народов. Он полон решимости напоминатьоб опасности войны до тех пор, пока не достигнет цели. Приводя маленький пример сдевушкой, которая покупает у торговца то, что она хочет, несмотря на хитрые уловкипродавца всучить ей то, что выгодно ему, Швейцер выражает надежду, что если мы проявимнастойчивость и последовательность, то нам удастся направить волю народов науничтожение этого страшного оружия.

Я всегда удивлялся последовательности доктора Швейцера в этой борьбе,последовательности, которая проявлялась и в личных беседах, последовательности, незнавшей компромиссов. Как-то в Ламбарене приехал американский священник,возглавлявший отдел внешних сношений своей церкви. Он пожелал встретиться с АльбертомШвейцером. После обеда доктор слушал рассказ священника об организации ираспространении его веры в США. Наконец, прервав гостя, Швейцер сказал:

— Жаль только, что вы совсем не христиане.Смущенный священник спросил о причине такого мнения о них. Немного помедлив,

Швейцер ответил:— Возможно, я ошибаюсь, но мне неизвестно, что вы и ваша церковь боретесь против

атомной бомбы. К сожалению, это касается многих, называющих себя христианами.Когда священник начал искать доводы в свою защиту, Швейцер задал ему вопрос:— Как вы думаете, господин священник, если бы Иисус жил сейчас, он смирился бы с

атомной бомбой или стал бы на сторону тех, кто стремится к разоружению, миру иобъявлению атомного оружия вне закона?

На следующий день священник покинул Ламбарене. Никогда не забуду, как Швейцерсказал:

— В первой мировой войне погибло шесть миллионов человек. Во второй — почтипятьдесят миллионов. А, собственно, за что? Зачем? Ведь нет такой возвышенной цели, из-закоторой можно было бы оправдать смерть миллионов, а может, и смерть большинствачеловечества.

Сегодня Альберт Швейцер не одинок, многие выдающиеся борцы за мир ужеобъединились с ним. И круг борцов за жизнь ширится. Швейцер внимательно следит зановыми силами мира в социалистическом лагере, и, несмотря на далекое расстояние, нанедостаточную, а зачастую и ложную информацию, даваемую западной прессой, его довериек этим силам все время крепнет. Теперь Швейцеру ясно, что они сделают все, чтобывоспрепятствовать новой мировой войне. Потому что после нее, «возможно, и будут— помнению Швейцера, — вновь отстроены дома и города», но никто уже не сможет «возвратитьжизнь миллионам и миллионам убитых».

В сердечном послании Немецкому Совету мира Швейцер писал: «Еще перед первоймировой войной, во время работы над книгой „Культура и мораль", будучи в тиши Ла-мбарене, я занимался проблемами мира. Теперь я связан со всеми, кто хочет бороться за мир.Нелегко нам будет его добиться. Идеи сохранения мира на земле еще не стали духом нашеговремени. А при имеющихся запасах ядерного оружия над нами постоянно висит опасностьновой войны, которая в случае возникновения поставит под угрозу существованиечеловечества. И я считаю поэтому, что мы не должны оставлять без внимания ни односоображение, направленное на сохранение мира. Сейчас всюду создаются организациисторонников мира, авторитет которых растет. И это уже обнадёживает. И мне хотелось быхоть немного пожить в то время, когда на земле водворится мир».

Швейцер видел уже первые шаги к миру. С огромной, от чистого сердца идущей радостьюприветствовал он Московский договор о запрещении атомных испытаний в воздухе,космическом пространстве и под водой. Непосредственно после парафирования этогодоговора он писал мне: «Московское соглашение — величайшее событие».

Швейцер знал, что путь к этому соглашению был труден, и восхищался дальновидностьюправительства Советского Союза, планировавшего этот договор, энергией, с которой оноосуществило свое намерение. Он оценил также деятельность американского президента,

который, несмотря на сопротивление империалистических кругов США, подписал договор.Радость по поводу подписания Московского договора он выразил в одном из своих писем, вкотором высказал благодарность Советскому правительству за то, что оно так неуклонно идетпо пути к миру. «Наконец-то блеснул светлый луч во мгле, в которой бродит человечество.Наконец-то появилась надежда, что свет разгонит тьму. Московский договор между Востокоми Западом о прекращении испытаний в воздухе и под водой — одно из величайших, да, самоекрупное событие мировой истории. Теперь мы можем надеяться, что термоядерной войнымежду Востоком и Западом не будет. Когда я думаю о Московском соглашении, то вспоминаюсвоего друга Альберта Эйнштейна, с которым вместе встал на путь борьбы против атомногооружия. Он умер с чувством полной безнадежности в Принстоне на чужбине. Но я, будучиочевидцем вашего благоразумия и вашего мужества, могу подтвердить, что человечествосовершило первый шаг на пути, ведущем к миру».

В курсе всехактуальных проблем

Мы ожидали момента, когда сможем передать доктору Швейцеру приветы, поздравления всвязи с восьмидесятипятилетием со дня его рождения и подарки ГерманскойДемократической Республики.

— Это мы устроим в какое-нибудь воскресенье,— решил Швейцер.Швейцер не любит театральных сцен, не любит быть в центре внимания. Поэтому он был

благодарен нам, что мы не устраивали церемонии вручения подарков и не снимали ее накинопленку, а просто пришли к нему в его рабочую комнату, зачитали в кругу близких емулюдей — фрейлейн Коттман и фрейлейн Али Сильвер — послание и рассказали о подарках,которые находились уже на складах. Все многочисленные поздравления доктор Швейцервыслушал с большим вниманием. Затем он пожал нам руки и сказал, что, собственно говоря,не может принять на свой счет все эти похвалы, ибо особая благодать помогала ему в егодеятельности, помогала находить людей и пути преодоления трудностей. Он перелисталпривезенные книги, рассмотрел медаль мира, присланную Немецким Советом мира, затемвручил нам письменную благодарность, при этом просил передать устно всем, кто чтит его,как сильно радовался он приветствиям и награждению.

После обеда мы приняли приглашение окружного врача Ламбарене доктора Вейсгербера,покинувшего свою родину— Германию и после 1933 года проживающего в Африке, инесколько часов катались на его лодке по Огове.

Недалеко от больницы Швейцера, вниз по течению расположена католическая миссия сбольшой церковью. Миссия была основана в 1882 году. Священники и сотрудники миссиихорошо используют глинистую почву. Они построили кирпичный завод и занимаютсявсевозможными ремесленными работами. Отношения между больницей и католическоймиссией самые сердечные. Мы часто встречали у доктора Швейцера монахинь и другихпредставителей миссии то в качестве пациентов, то в качестве гостей.

Во время нашей прогулки по реке мы узнали много интересного о жизни африканскогонаселения этого района, о многочисленных планах улучшения экономического и социальногоположения, об успешной борьбе с тропическими болезнями. Все это достойно изучения.Домой вернулись поздно. После ужина совершили обычную прогулку. Большинствосотрудников уже погасили в своих комнатах лампы. Но у доктора Швейцера еще горел свет.На чистом небе сияли звезды Южного полушария. Южный Крест—редкое для европейцевзрелище — был отлично виден. Это была тропическая ночь с душным, влажным, жаркимвоздухом, с присущими ей шорохами леса, который никогда не бывает в покое, с животными,бодрствующими в темноте. Хотя дорога была хорошо видна, у каждого из нас качалась вруках керосиновая лампа. Она отпугивает змей.

Когда мы вернулись к дому доктора, он играл на фисгармонии, играл для себя. Мы

остановились. Это был великолепный ночной концерт в джунглях. Мы не видели в этотмомент Швейцера, но точно знали, что играет он, ибо знали его любовь до поздней ночизасиживаться у своей фисгармонии. В его воспоминаниях есть такие строки: «Зная, что яиграю на органе, парижское общество Баха подарило мне сделанное специально длятропиков пианино с органной педалью... Вначале у меня не хватало храбрости дляупражнений. Я вбил себе в голову, что моя деятельность в Африке не может быть совместимас музыкальными занятиями и что мне легче будет отказаться от игры, если мои пальцыпотеряют гибкость. Но как-то вечером, когда я печально наигрывал органную фугу Баха,меня осенила мысль: как раз в Африке-то я и смогу свободные минуты использовать длясовершенствования и углубления своей игры. У меня сразу же созрел план: взяться запроизведения Баха, Мендельсона, Видора, Цезаря Франка и Макса Регера, проработать их домелочей и :выучить на память. А сколько времени я затрачу на каждую вещь в отдельности,неважно — недели или месяцы».

Во время нашей второй поездки мы договорились с доктором Швейцером, что в одно извоскресений, в первой половине дня, декан медицинского факультета университета имениГумбольдта вручит ему диплом почетного доктора. Все сотрудники собрались в столовой.Настроение было и у них и у нас торжественное. Профессор, доктор Кеттлер отдал даньуважения новому почетному доктору, вручил ему диплом и подчеркнул при этом, чтоГерманская Демократическая Республика выразила таким образом свою солидарность сборьбой доктора Швейцера. Альберт Швейцер произнес ответную речь, сердечнопоблагодарил университет, правительство и всех, кто прислал ему поздравления, а затемвспомнил о своем пребывании в Берлине в начале века, которое сказалось впоследствии навсей его дальнейшей жизни. Мы долго сидели вместе, беседовали, и доктор рассказывал намо некоторых случаях из своей богатой событиями жизни.

Я всегда восхищался желанием Швейцера прямо и активно участвовать в решенииактуальных проблем нашего века. Он хочет не только говорить о мире, он хочет бороться,хочет действовать. Успех в борьбе может быть обеспечен лишь тогда, когда познаютсоюзников так же, как и противников. Швейцер за годы жизни в Африке хорошо понял это, ия от чистого сердца пожелал бы того же некоторым своим современникам в ЗападнойГермании. Отношение Швейцера к германской проблеме — свидетельство того, что оносознал эту истину. Как-то в мой первый приезд в Ламбарене во время строительных работ,когда замешивали бетон для фундамента нового дома, Швейцер взял у меня из рук лопату,присел на камень и спросил о Германии. Сведения о жизни Германской ДемократическойРеспублики он в основном получал от своих гостей — немцев из Западной Германии,которые едва ли хоть раз были в ГДР.

— Что это за народ, который в сердце Европы стараниями своих рабочих, трудолюбивыхкрестьян и одаренных ремесленников сумел создать нечто прочное, образцовое? Этот богатоодаренный и культурный немецкий народ, давший миру блестящих ученых, философов,поэтов, в первой половине XX века дважды порождал правительства, злоупотреблявшие егоспособностями и энергией, правительства, покрывшие бесчестием и позором само имяГермании. Правда, это уже в прошлом. Но что же все-таки станет с Германией?

Швейцер попросил рассказать ему об экономическом восстановлении ГДР и прежде всегоо работе школ и высших учебных заведений, о деятельности христианских кругов, оботношении между государством и церковью. При этом он вспомнил Отто Нушке. ДокторШвейцер очень высоко ценил этого человека и был рад услышать, что мысли и принципыНушке лежат и сейчас в основе сотрудничества Христианско-демократического союза сдругими демократическими силами.

— Я получаю разные письма из вашей страны. Мне очень трудно создать себе правильнуюкартину ее жизни. Я рад и благодарен вам за то, что могу слышать голос другой Германии.

Затем он говорил о принципах мира и гуманизма, которые должны послужить основой квоссоединению.

Я знал, что у Альберта Швейцера в Западной Германии много друзей, занимающих

влиятельные должности с Федеративной Республике. Но с тех пор как там зародились планыатомного вооружения и с тех пор как он начал страстно призывать к борьбе противтермоядерного оружия, связь с некоторыми из них ослабла. Это не влияет на позициюдоктора Швейцера. Он хочет остаться независимым, руководствоваться собственнымизнаниями и опытом, исходить из своей этики, из принципа человечности и все решать впользу добра. Потому-то и не может он одобрить атомное вооружение, не может одобритьрешение германской проблемы, которое привело бы к гражданской войне и непосредственнок третьей мировой войне.

— Если вы увидите господина Рапацкого, министра иностранных дел Польши, передайтеему от меня сердечный привет. Его предложение создать безатомную зону в сердце Европыдля Германии и для всей Европы — лучшее решение вопроса.

Когда я приехал в Ламбарене второй раз, Швейцер в первую очередь поинтересовалсягерманской проблемой. Полный тревоги за Западную Германию, где влияние печальноизвестных «знаменитостей третьего рейха» все больше растет, а милитаристы настойчиводобиваются атомного оружия, он заключил:

— Это к добру не приведет!Приведу факт, который лучше, чем какие-либо слова, охарактеризует отношение

Швейцера к данному вопросу. В 1961 году он удовлетворил просьбу Немецкого Совета мираи передал ему свой портрет с надписью, где предупреждал об опасности атомной войны, ккоторой ведет избирательная кампания в Западной Германии. Это было открытымосуждением политики боннских правительственных кругов.

Сильное впечатление произвело на Альберта Швейцера письмо ПредседателяГосударственного совета ГДР Вальтера Ульбрихта.

«9 февраля 1961 года,— писал Швейцеру Вальтер Ульбрихт,— у меня состоялась беседа сделегацией христиан — граждан Германской Демократической Республики во главе суважаемым профессором, доктором Эмилем Фуксом из Лейпцига. Мы обсуждали всевопросы, волнующие фронт демократических сил. По этому случаю я сделал следующеезаявление:

— В чем заключаются простые идеалы и какие цели объединяют всех нас? Мир,человеколюбие и взаимное уважение, счастье семей, физическое и духовное здоровье детей.Вот то, к чему мы все стремимся. И вот здесь я не вижу никакого повода к разногласияммежду атеистами и христианами.

Многоуважаемый господин доктор Швейцер! Ваша высшая цель была и остается: по-своему указывать человечеству путь в будущий мир на земле. Население ГерманскойДемократической Республики делает все, чтобы поддерживать мир в нашем отечестве. Дляосуществления вашей цели и цели Германской Демократической Республики, которыезаключаются в том, чтобы мир победил войну, сейчас больше, чем когда-либо, необходимосплочение всех сил, независимо от того, из каких побуждений ведут они борьбу против тех,кто, разжигая международные и внутригерманские противоречия, толкает к опасности новойвойны. К сожалению, дело обстоит еще так, что не везде в Германии извлекли урок из двухпагубных войн, которые привели в этом столетии человечество и наш народ к неслыханнымстраданиям.

Могу вас заверить, многоуважаемый господин доктор Швейцер, что Государственныйсовет и правительство Германской Демократической Республики сделают все, что в их силах,чтобы достигнуть широких договорных гарантий мира в нашем отечестве, создать атмосферудоверия и поднять культурный уровень народа. Мы предложили заключить мирный договормежду обоими германскими государствами и установить между ними своего рода „божиймир".

Хотя наши предложения все время отклоняются правительством ФедеративнойРеспублики, мы продолжаем прилагать усилия, чтобы обеспечить мир в Германии. ПоэтомуНародная палата Германской Демократической Республики приняла 5 июля 1961 года„Немецкий план мира", который мы предлагаем вашему вниманию. Этот план открывается

предложением заключить „соглашение доброй воли" между двумя германскимигосударствами о немедленном улучшении взаимоотношений, что принесет пользугражданам, приведет к взаимопониманию и миру. Это „соглашение доброй воли" с нашейстороны не сопровождается какими-либо требованиями, которые могли бы повлиять наобщественную структуру обоих германских государств. Это соглашение основывается наотказе от применения силы друг против друга и стремлении к скорому заключениюгерманского мирного договора.

Мы глубоко уверены, что это „соглашение" соответствует, многоуважаемый господиндоктор Швейцер, вашим устремлениям последних лет. Речь в нем идет преимущественно опрекращении вооружения, об отказе от пропаганды войны, об отказе от атомного оружияобоих германских государств, об их экономическом и культурном сближении, о создании вцентре Европы зоны, свободной от атомного оружия. Такое соглашение мы не случайноназвали „соглашением доброй воли". Мы хотели этим зафиксировать наличие у нас добройволи, сделать все возможное для мира и для будущего всего человечества, хотели преодолетьхолодную войну и ослабить политическую напряженность в нашем отечестве. Этосоглашение мы назвали „соглашением доброй воли" еще и потому, что верим: оно можетпослужить основой для объединения всех людей доброй воли, независимо от их отношения кобщественному строю ГДР, для объединения всех сил немецкого народа, борющихся засохранение мира, за предотвращение новой мировой бойни. Мы целиком согласны с вами,когда вы призываете людей соединиться в борьбе за мир. Поэтому давайте вместе — каждыйпо-своему — бороться за то, чтобы оградить жизнь всех людей от войны, обеспечить вскором будущем мирный договор для немецкого народа и сохранить ему и всемучеловечеству мир».

В одно из воскресений, после того как я дал Швейцеру полную информацию о встречеВальтера Ульбрихта с теологами и прихожанами-христианами 9 февраля 1961 года, мы опятькоснулись проблемы Германской Демократической Республики, ее борьбы за мир ивзаимопонимание. После этого доктор Швейцер написал Председателю Государственногосовета:

«Я сердечно благодарю вас за ваше дружеское письмо от 20 июля 1961 года. Из него яусматриваю, что вы согласны с моими высказываниями о мире и относитесь с симпатией кидее благоговения перед жизнью.

С чувством удовлетворения читал я о вашем плане мира и о том, что вы делаете для егоосуществления. Пусть всем, кто, не жалея себя, прилагает усилия для мира, будет дано хотьнемного насладиться им, и пусть все человечество знает, что его жизнь, пока нет мира,постоянно находится в опасности».

Эти слова придают энергию всем миролюбивым немцам в их стремлении продолжать путьздравого смысла и взаимопонимания. Доктор Швейцер получал в Ламбарене много писем,полных благодарности и радости. И не только от христиан. Ему писали люди разныхсословий и самых разных мировоззрений. Производственные бригады и школы нашейреспублики просили у Альберта Швейцера разрешения называться его именем. Большойинтерес вызвали у них фотографии, фильмы и рассказы о деятельности доктора Швейцера.

В Германской Демократической Республике образован Комитет Альберта Швейцера,возглавляемый президентом Красного Креста ГДР доктором Людвигом. Наряду спропагандой философии доктора Швейцера «благоговение перед жизнью» и его идеи мира наземле Комитет собирает подарки от населения и взносы в пользу больницы Швейцера. Tateнаша республика чтит дело великого гуманиста Альберта Швейцера и действует в полномсогласии с его устремлениями.

Ну, а что же критика?

Западногерманские правительственные круги и кое-кто из политиков, которые в своейантикоммунистической деятельности делают ставку на атомную бомбу, болтают о крестовыхпоходах на Восток и, не задумываясь, планируют как неизбежные военные издержкимиллионы жизней, люто ненавидят Альберта Швейцера. После его речи о мире в Осло, егообращения к мировой общественности и смелого выступления за мирное решениегерманской проблемы нападки зависимой от противников Швейцера прессы на работубольницы в Ламбарене и лично на Швейцера особенно усилились. Она пытается оспариватьдаже то, что он христианин. Разумеется, он не такой христианин, как те, кто связываетвоедино нагорную проповедь и атомную бомбу. Альберт Швейцер считает это кощунством.Истоки его деяний надо искать в христианской, морали, которую, по преданиям,проповедовал Иисус.

Особой критике подвергаются его деятельность и больничные условия жизни. Теперьпонятно, почему вначале доктор Швейцер с недоверием смотрел на нашего фотографа,неохотно дал разрешение фотографировать больницу и производить киносъемки. Зная, чтоШвейцер — человек гостеприимный и никому не запрещает посещать свою больницу, падкиена сенсации фоторепортеры в погоне за «редкими» съемками буквально осаждали госпиталь,мешали ему работать. Там, в Ламбарене, они восторгались больницей, произносилимедоточивые речи, а по возвращении в Америку или Европу поносили ее, рассказывалинебылицы. Они писали об «отсталости» и неудовлетворительном санитарном состоянии, ослабой технической оснащенности, о патернализме и тому подобном. Такая односторонняяинформация не только оскорбляла тех, кто в Ламбарене в полную силу ежедневно работал,выполняя свой утомительный служебный долг, она извращала картину неоспоримых успехов,достигнутых многолетним трудом. Эти снобы, должно быть, брали за образец новейшиебольницы Нью-Йорка, Лондона или каких-либо других крупных городов и подрывалиавторитет Ламбарене намеренно.

— Один из этих людей,— рассказывал мне доктор Швейцер,— писал в американскойгазете, что видел у нас страшные вещи. Будто даже стены больницы забрызганы кровью.Этот болван и не заметил, что мы недавно заново окрасили наши крыши в красный цвет.

В конце концов нам удалось сломить недоверие доктоpa Швейцера и убедить его, что мыне собираемся делать никаких порочащих больницу снимков.

Больные Швейцера не любят фотографироваться. В них еще живо суеверие, что чужойпортрет можно заколдовать. И, естественно, реакция на наши аппараты у них была такая же,какая бывает у нас, когда без нашего согласия нас пытаются фотографировать незнакомые.Дети, наоборот, любят сниматься, особенно когда им обещают фото.

Доктора упрекают в том, что он скептически относится к техническому прогрессу и дажеотказывается его признать. Когда друзья подарили ему моторную лодку, он вскоре отдал ее —не хотел отказывать своим испытанным гребцам. Однажды в его отсутствие в некоторыхпомещениях провели электрический свет. Но Швейцер, вернувшись, приказал убратьпроводку. Исключение составляет операционный зал, получающий электроэнергию отдизеля. Грузовую машину в подарок он все же принял, чтобы возить продукты для больных исотрудников.

Мнения о модернизации Ламбарене очень различны. Согласен, что моторная лодкаубыстряет связь, электрический свет имеет неисчислимые преимущества перед керосиновойлампой, что многое другое можно было бы сделать по-иному и что не очень-то приятно,когда кабинки, которые каждый при надобности предпочитает посещать в одиночку, удаленыот вашего дома на сотни метров. А два душа — продырявленные ведра, в которые наливаютводу кувшинами,— выполняют свою функцию лишь тогда, когда вы дергаете бечевку,протянутую через блок к крышке, лежащей на дне ведра.

Но в конечном счете, может быть, доктор Швейцер и прав, что остерегаетсямодернизации, способной сделать из этой патриархальной общины крупное техническое

предприятие, которое станет для врачей, санитаров и, главное, для больных чужероднымтелом? Мы часто слышали, что больные предпочитают именно больницу доктора Швейцера.И решающее значение имеет здесь прежде всего превосходный уход за больными, манераобщения с ними, методы лечения. Мы знаем, что думает по этому поводу доктор. Вседостижения современной науки и техники, являющиеся необходимыми и целесообразными, вгоспитале имеются. Он оборудован новейшей хирургической аппаратурой, снабжен лучшимилекарствами, в нем работают высококвалифицированные врачи. Кроме того, нельзя забывать,что больница существует исключительно на пожертвования и доктор Швейцер чувствуетсебя ответственным за это. Он ничего не тратит зря. Не только покупка сложных аппаратов,но и, прежде всего, уход за ними требует целого штата монтеров, инженеров и техников,которые явились бы довольно тяжелым бременем.

— Мы хотим, чтобы люди добровольно, с чистой совестью включились в наше дело.Чтобы не расходовать ни одного гроша, кроме самых необходимых случаев.

Это соответствует его францисканскому образу мыслей.Я не берусь обсуждать эту проблему. Но сам факт, что постоянно возникающие трудности

доктор Швейцер успешно решает своим испытанным способом, мне кажется, может служитьоснованием, чтобы считаться с его мнением. Во всяком случае нам было там хорошо, и мы восновном все видели. Человечность, которую мы постоянно ощущали в Ламбарене,вознаградила нас за все, чего мы были в какой-то степени лишены.

В последнее время и в самой Африке раздаются критические замечания о деятельностидоктора Швейцера в Ламбарене. Для этого имеются различные причины. За пятьдесят летАфрика основательно изменилась. Появились суверенные африканские государства,которыми правят сами африканцы; они же утверждают и планы на будущее. Этот «процессэмансипации», как его называет Швейцер, протекает в разных частях Африки по-разному.Пациенты Швейцера — в основном жители глухих деревень и джунглей, которые по своемуразвитию стоят на ступень ниже горожан, теперь уже занимающих зачастую руководящиепосты в администрации и экономике. Это несомненно толкуется по-разному. К тому жемногие африканцы чувствуют себя оскорбленными, когда европейцы обращаются с ними какс младшими. Это напоминает им о временах, оставивших горькие воспоминания.

Конечно, в начале нашего века уехать в Африку и наперекор колонизаторам оказыватьлюдям отеческую помощь мог только человек, обладающий большим сердцем и смелостью.Сейчас главное—способствовать африканцам в их стремлении к образованию, чтобы онимогли сами, будучи врачами, инженерами, учеными, обслуживать свой богатый материк иподнимать жизненный уровень своего народа. Вот с этой точки зрения и надо пониматькритические замечания некоторых африканцев. Они должны верить в будущее Африки.Перед ними стоят большие и сложные задачи. Сосредоточив внимание на современнойдействительности, творцами которой они сами являются, иные африканцы смотряткритическим взглядом на все, что связано с прошлым. Однако, несмотря ни на что, АльбертШвейцер будет признан как большой друг человечества и прежде всего друг африканцев.Недаром они называют его своим «большим доктором».

Великий пример

Значение деяний Альберта Швейцера все возрастает, и круг его друзей становится всешире. Тот, кто, подобно Швейцеру, страстно и последовательно выступает в защиту мира ичеловечества, должен иметь в виду, что миллионы людей смотрят на него со вниманием иблагоговением. Рано или поздно они примут участие в его борьбе.

После вручения Швейцеру золотого «Знака почета Отто Нушке» он писал Президиумуправления Христианско-демократического союза:

«Я благодарю Президиум за грамоту, которую мне доставил господин генеральныйсекретарь, и за любезное послание. Меня трогает то, что в разрешении проблем нашего

времени и в становлении духовной жизни вы придаете такое значение идее благоговенияперед жизнью. Для меня было большой радостью получить золотой „Знак почета ОттоНушке". Я питаю к нему большое уважение, его христианская вера была такой глубокой искромной.

Я пишу эти строки вам в такое время, когда перед людьми стоят сложные политическиепроблемы, для решения которых необходимы действительно мирные намерения всех. Выиспытываете такую же тревогу, как и я, и ждете того же, что и я. Пусть нам будет сужденоувидеть хотя бы первый луч утренней зари будущего мира».

Христиане учатся у Швейцера, как должны они вести себя и поступать при решениисамого главного вопроса нашего века — сохранения мира. Вот так Альберт Швейцер сталвеликим примером, особенно для христианской молодежи, которая, подобно ему, прилагаетсвои знания и силы, чтобы утвердить жизнь на земле.

«Чем пристальнее мы всматриваемся в природу, — пишет Швейцер, — тем больше мыосознаем, что она наполнена жизнью, и тем яснее становится нам, что жизнь есть тайна и мысвязаны со всем живым в природе. Человек не может дальше жить только для себя. Мыдолжны осознать, что любая жизнь — ценность и мы все с ней связаны. Из сознания этоговырастает наша духовная связь с миром».

Приложения

Альберт Швейцер Довериеи взаимопонимание*

Крупнейшее событие нашего времени — это появление в руках народов могучей силы в видеатомного оружия, создание которого стало возможным благодаря великому прогрессу науки.

Но «преимущества» обладания атомным оружием весьма сомнительного характера. Сила этогооружия столь велика, что становится невозможным ведение войны «по правилам». С его помощьюнельзя занять территорию, то есть добиться того, что одно только и рассматривается как победа. Ононе годится для защиты крепости, которая могла бы задержать наступление неприятельских частей.

Это оружие нападения. С его помощью нельзя избежать нападения, можно лишь потом предпри-нять ответный удар и «расквитаться» налетом за налет.

Война с применением атомного оружия имеет сомнительный характер еще и потому, что нашисобственные потери в ходе неприятельских бомбардировок могут быть так значительны, что даже са-ма победа означала бы для нас в лучшем случае лишь избавление от мук войны.

Уже само по себе сохранение атомной мощи представляет тяжелую проблему. Выдвинута теория,согласно которой Восток и Запад должны обладать атомным вооружением равной силы, потому что«равновесие страха» якобы дает гарантию мира.

Однако на деле этого «равновесия страха» не существует, потому что непрерывно ведется усовер-шенствование атомного оружия. Фактически мы имеем дело с постоянным ростом запасов самого со-временного атомного оружия у обеих сторон, причем неясно, в какой момент какая сторона находит-ся «впереди».

Самое плохое в этой двусторонней гонке вооружений — это то, что изготовление более совершен-ных видов атомного оружия требует испытательных ядерных взрывов, чтобы можно было выяснитьэффект вносимого усовершенствования.

Экспериментальные взрывы атомных бомб влекут за собой нечто неслыханное — военные потерив мирное время! Суть состоит в том, что при ядерных взрывах образуется множество мельчайших ра-диоактивных частиц, которые уносятся ввысь, затем они вместе с облаками кружат над землей и по-степенно на протяжении последующих лет падают обратно на землю. При этом происходит радиоак-тивное заражение воздуха, воды и растений. Оно отражается на людях. Незаметно для себя люди под-вергаются радиоактивному облучению. Самый опасный его вид — это длительное облучение, совер-шающееся внутри организма. Люди пьют радиоактивную воду, пьют радиоактивное молоко от коров,которых кормили радиоактивной травой или сеном, едят ставшие радиоактивными овощи или фрук-ты.

Радиоактивные частицы, которые попадают в нас тем или иным путем, вновь и вновь облучают из-нутри наши органы, вследствие чего со временем, обычно через несколько лет, возникают тяжелыезаболевания. Преимущественно это болезни крови и рак.

Радиоактивность, возникающая в результате ядерных испытаний, будет весьма опасной для нашихпотомков. Особенно чувствительны к ее воздействию женские и мужские органы размножения. Ужесамое незначительное облучение может иметь тягчайшие последствия для нашего потомства. Они об-наруживаются не в первом и даже не во втором и не в третьем поколениях, но, вероятнее всего, начи-ная с четвертого поколения. В этом и последующих поколениях можно ожидать рождения большогоколичества детей с самыми ужасными дефектами.

Те, кто решается предпринять ядерные испытания, должны отдавать себе отчет, какие бедствияони навлекают этим на будущие поколения, они должны быть готовы нести невыносимое бремя от-ветственности за рождение сотен тысяч уродов. Нельзя не принимать это во внимание.

* «Литературная газета», 26.VI.1962.

Итак, ядерные испытания — это крайне серьезное дело, касающееся не только народов, которыеих предпринимают, но всех нас в целом.

Понимание ужасов, которые может навлечь на обе стороны существование атомного оружия ивозможность его применения в атомной войне, привело к тому, что как на Востоке, так и на Западевозникло стремление к отказу от всевластия атомной бомбы. Ведь из-за атомного оружия Запад жи-вет в страхе перед нападением со стороны Востока, тогда как Восток уверен, что должен опасатьсятого же со стороны Запада!

Но если само положение вещей настоятельно требует, чтобы было заключено соглашение об отка-зе от ядерных испытаний и уничтожении атомного оружия, почему же оно никак не осуществится?

Его осуществлению препятствует то, что противники не могут решиться признать друг друга до-стойными доверия, необходимого для проведения в жизнь такого соглашения.

Это не должно означать, что они действительно не заслуживают доверия. Они, несомненно, гото-вы положиться друг на друга в каком-нибудь другом соглашении. Но они не решаются сделать это ввопросе, касающемся самого их существования. Они боятся, что другая сторона может поддаться со-блазну — утаить некоторое количество атомного оружия, чтобы иметь возможность, если сочтет этонужным, напасть на противника.

Итак, они пытаются путем переговоров достичь соглашения, которое обеспечивало бы строгийдвусторонний контроль над прекращением ядерных испытаний и атомным разоружением. Предус-матривается также возможность принудительного выполнения соглашения. Право и сила для осу-ществления такого контроля и принуждения должны быть переданы специально учрежденному меж-дународному или наднациональному органу.

В течение ряда лет постоянно ведутся переговоры о таком соглашении. Но еще ни разу не удава-лось выработать договор, который содержал бы гарантии, удовлетворяющие обе стороны.

Но что же тогда будет со всеми нами?Восток и Запад не могут больше упорствовать в атомном вооружении и противопоставлять друг

другу враждебную идеологию «холодной войны». Слишком велика опасность, что при таком положе-нии атомная война может стать фактом в результате какой-нибудь случайности. Тот, кто следит за со-временными событиями, знает, что за эти годы мы уже много раз были на шаг от самого ужасного.

Атомная война бессмысленна. Она ничего не решает. У нее не может быть других результатов,кроме безгранично жестокого уничтожения человеческой жизни. И Запад и Восток не могут ждать отнее ничего иного.

Мы не можем также поддерживать существующее положение, продолжая вооружаться и совер-шенствовать атомное оружие. Новейшие чудеса техники в этой области обходятся так дорого, что врезультате должно наступить экономическое разорение вооружающихся народов. Это с несомненно-стью вытекает из расходов на вооружение в 1961 году, которые еще более возрастут в 1962 году.

При нынешнем положении нам остается только уповать на то, что требование времени придастразумным политикам Запада, а равно и Востока достаточно мужества, чтобы отнестись друг к другу скапелькой доверия и подписать сообща соглашение о разоружении, несмотря на отсутствие в нем тойили иной гарантии, для которой нет единой теоретической базы.

Эта решимость оказать друг другу взаимное доверие создаст новую атмосферу в отношениях меж-ду Востоком и Западом.

Но продиктованная необходимостью деловая договоренность об отказе от атомного оружия можетоказаться лишь временной мерой. Ведь правительства могут смениться. Производство атомного воо-ружения может быть предпринято сызнова.

Что же может придать постоянную силу этому соглашению?Только упрочение каких-то духовных связей между Востоком и Западом.Эти духовные связи возникнут тогда, когда на Востоке и на Западе поднимется общественное мне-

ние, осуждающее применение атомного оружия. А это будет лишь тогда, когда обретет силу разум-ный образ мыслей, трезвый взгляд на вещи, расценивающий и осуждающий атомное оружие как не-сущее человечеству только распри и бедствия. Благодаря такому единому общественному мнениювзаимное доверие Востока и Запада получит убедительную основу.

Атомное оружие должно быть отвергнуто, однако не только по соображениям разума, но и по бо-лее глубоким соображениям, внушаемым нам нравственными принципами культуры. По вине атом-ного оружия мы, не отдавая себе отчета, сошли с пути, ведущего к созданию нравственной культуры.Наша готовность применить это чудовищное, нечеловеческое оружие, хотя мы и не признаемся себев этом, сделала бы нас бесчеловечными. Под его властью мы перестали бы быть цивилизованнымилюдьми. Пора закончить эту ужасную главу в истории человечества! Нам нужно направить все уси-лия на то, чтобы вновь вернуться на путь, ведущий к нравственной культуре, и следовать по нему не-уклонно.

Ламбарене, Габон.

Письмо АльбертаШвейцераВ. Петрицкому

Дорогой господин Петрицкий!Благодарю вас за дружеские строки, которые вы прислали мне. Моя основная работа — философ-

ское исследование «Культура и этика». Она вышла в свет в 1923 году в Германии, а вскоре после это-го в Англии. В ней я исследую проблему этического содержания нашей культуры. Провести это ис-следование меня побудил, в частности, Толстой, который произвел на меня большое впечатление. Яустановил, что наша культура не имеет достаточно этического характера. Тогда возникает вопрос, по-чему этика оказывает столь слабое влияние на нашу культуру? Наконец, я пришел к объяснению это-го факта тем, что этика не имеет никакой силы, так как она непроста и несовершенна. Она занимаетсянашим отношением к людям, вместо того чтобы иметь предметом наши отношения ко всему сущему.Подобная совершенная этика много проще и много глубже обычной. С ее помощью мы достигаем ду-ховной связи со вселенной.

Идею этой простой и глубокой этики я изложил впервые в лекциях в университете Упсалы (Шве-ция), а затем в Кембридже и Праге. Тогда же я понял, что она нашла путь к сердцам и мыслям людей.Она нашла признание как в философии, так и в религии. Она уже излагается в школах и кажется де-тям совершенно естественной.

Конечная цель всякой философии и религии состоит в том, чтобы побудить людей к достижениюглубокого гуманизма. Самая глубокая философия становится религиозной и самая глубокая религиястановится мыслящей. Они обе выполняют свое назначение только в том случае, если побуждают лю-дей становиться человечными в самом глубоком смысле этого слова.

У меня есть также книга о жизни и музыке. Мною написано и исследование об индийской филосо-фии. Свою философию гуманизма я популярно излагаю в автобиографической книге «Из моей жизнии моего мышления», которая издана на многих языках. Изучал я также и медицину. В 1913 году обо-сновался я в госпитале в джунглях Экваториальной Африки, в прежней французской колонии Габо-не, которая стала недавно Республикой Габон.

Если вы хотите подробнее узнать о моей философии и обо мне, вы можете обратиться к господинуГеральду Геттингу в ГДР, который меня хорошо знает. Его адрес: Берлин, ГДР, Отто Нушке-штрас-се, 57. Он является заместителем Председателя Государственного совета ГДР. Он уже писал обо мне.

С лучшими пожеланиямипреданный ВамАльберт Швейцер.

Передайте господину Коничеву, что я тронут приветствием, которое он мне послал и на которое яотвечаю искренним приветствием. Мы сохранили добрые воспоминания о нем.

В. Петрицкий Историяодного письма

Помнится, Стефан Цвейг писал, что жизнь Альберта Швейцера является героической, но не в ста-ром смысле —- военном, а в новом — моральном. Моральный героизм Швейцера сродни героизмуЛ. Н. Толстого, М. Ганди и Р. Роллана. Это — новая форма героизма, присущая нашему веку.

Величие нравственного подвига Альберта Швейцера привлекло меня еще на университетскойскамье*. Почему Швейцер, молодой ученый, делающий блестящую карьеру, в один прекрасный день1913 года бросает все и уезжает в африканские джунгли? Почему, не обращаясь ни к кому за по-мощью, он на заработанные им самим средства строит госпиталь для африканцев? Какими мотивамион руководствовался, где истоки его высокого и бескорыстного служения людям?

Редкие, к тому же удивительно бедные фактическим материалом заметки в наших газетах и жур-налах не могли меня удовлетворить. Работы Швейцера (кроме монографии об Иоганне СебастьянеБахе) на русском языке не издавались. Книг, посвященных его жизни и деятельности, в наших би-блиотеках не оказалось. А я горел желанием узнать об этом замечательном человеке как можно боль-ше. Помог мне мой добрый знакомый, ленинградский литератор К. И. Коничев, вместе с группой дея-телей советской культуры совершивший поездку по странам Африки. Он-то и дал мне адрес доктораШвейцера.

Я решился написать Швейцеру в далекую Африку. Ответит ли? Ведь, наверное, не без основанийамериканский журнал «Нэйшнл Географик Мэгэзин» пугал: «Кипы писем лежат на рабочем столеАльберта Швейцера, но ему некогда отвечать на них».

В своем первом письме к Швейцеру от 26 февраля 1962 года я, в частности, писал:«Многоуважаемый доктор Швейцер! Я хотел бы глубже познакомиться с вашими трудами, с ва-

шей деятельностью на благо мира и прогресса. Поэтому у меня к вам большая просьба. Если это незатруднит вас, пришлите мне небольшой библиографический указатель или список ваших работ и ра-бот, посвященных вам».

В конце марта 1962 года я получил ответ — на двух страницах убористым и удивительно четкимпочерком Альберт Швейцер подробно рассказывал о своей этической концепции, об основных вехахсвоей богатой трудами жизни.

Получение мною письма от выдающегося гуманиста нашего времени, страстного борца за миримело значение не только для меня, но и представляло общественный интерес. Редакция ленинград-ского журнала «Нева» предложила мне сообщить об этом факте на его страницах. Так появилась моянебольшая заметка о Швейцере—«Габон — Ленинград» («Нева», 1962, № 10).

Письмо А. Швейцера ответило на многие недоуменные вопросы. И в то же время оно натолкнуломеня на новые мысли, побудило еще серьезнее заняться изучением творчества этого необыкновенно-го человека. Особенно остро меня заинтересовала его философско-этическая концепция — учение облагоговении перед жизнью.

В конце письма Альберт Швейцер рекомендовал мне обратиться за более подробной информациейк заместителю Председателя Государственного совета ГДР Геральду Геттингу. Однако Геттинг пред-упредил мое желание. Он любезно прислал мне, очевидно по просьбе Швейцера, несколько швейце-ровских работ. Оставалось только поблагодарить его за внимание и любезность.

Геттинг ответил на мое письмо, и между нами завязалась дружеская переписка, которая продол-жается и по сей день. С помощью Г. Геттинга я получил необходимую мне литературу и другие мате-риалы. По его предложению я написал для сборника «Albert Schweitzer. Beiträge zu Leben und Werk»(«Union Verlag», Berlin, 1966) статью «Швейцер и Толстой».

Дело в том, что в письме ко мне А. Швейцер подчеркивает, что взяться за исследование этическо-го содержания культуры побудил его пример Л. Н. Толстого, который произвел на него в свое времябольшое впечатление. Поскольку в мировой историко-философской литературе этот факт обходилимолчанием, мне представлялось целесообразным поставить вопрос о влиянии Л. Н. Толстого наА. Швейцера именно в международном сборнике.

Письмо Швейцера, как это не трудно заметить, похоже на небольшую по размерам, но логическизавершенную статью, которая содержит конспективное изложение философско-этической концепцииего автора. Оно дает благодарный материал для размышлений и полемики. Именно поэтому оно яви-

* Я окончил отделение журналистики филологического факультета Ленинградскогогосударственного университета им. А. А. Жданова в 1957 г.

лось отправной точкой моих исследований интересной, но противоречивой философской позицииА. Швейцера. Первые результаты этих исследований содержатся в статье «Эволюция принципа „бла-гоговение перед жизнью' в философско-этическом учении А. Швейцера» («Ученые записки кафедробщественных наук вузов Ленинграда», вып. VI. Философия. Изд-во ЛГУ, 1965).

Замечательна и другая сторона письма А. Швейцера — биографическая. Упоминание о лекциях,прочитанных в таких крупных университетских центрах, как Упсала, Кембридж и Прага, о написан-ных им книгах по философии и музыке свидетельствует о поразительно широком круге интересовА. Швейцера. Врач, строитель-практик, музыкант, искусствовед, публицист, философ — то, чего хва-тило бы на десятерых, Швейцер вместил в себе одном. Его жизнь — редкостный пример неисчерпае-мого трудолюбия, мужества и упорства в борьбе с трудностями. Недаром М. Шагинян заметила, чтожизнь этого человека «могла бы стать увлекательным и глубоко поучительным романом для юноше-ства».

Биографическая часть письма Швейцера побудила меня написать очерк для детей «История о док-торе Айболите — быль...» (ежегодник «Глобус», Л., 1964), вызвавший читательские отклики. Сейчася завершаю работу над книгой для юношества «Свет в джунглях». Она, как из зернышка, выросла изписьма Швейцера.

В конце апреля 1962 года я отправил в Африку второе письмо, в котором благодарил А. Швейцераза внимание и сообщал о получении письма от Геральда Геттинга. Больше я не осмелился беспокоитьчрезвычайно занятого человека, находящегося к тому же в более чем почтенном возрасте (Швейцерутогда шел 88-й год).

Мой интерес к жизни и творческому наследию А. Швейцера с течением времени не ослабевает.Журналист по профессии, я серьезно занялся философией: при кафедре этики и эстетики Ленинград-ского университета работаю над диссертацией, в которой продолжаю исследование этического уче-ния А. Швейцера. Выступаю с докладами и лекциями.

И все это вместе взятое — во многом результат весьма обыденного факта: в один из мартовскихдней 1962 года в мой почтовый ящик ленинградский почтальон опустил письмо. Обычное письмо отнеобычного человека.

Н. Португалов В гостях у АльбертаШвейцера*

Габон — небольшое государство в джунглях Экваториальной Африки. Один из городков этой страны, Лам-барене, раскинувшийся на берегах реки Огове, пользуется широкой известностью. Здесь живет и работает врачи философ, лауреат Нобелевской премии доктор Альберт Швейцер.

Около полувека назад Альберт Швейцер переселился в Габон, где основал первую в Тропической Африкесовременную больницу для местного населения. За годы, проведенные в Африке, он написал несколько книг поразличным вопросам философии и истории культуры Но основным в его деятельности была и остается неуто-мимая борьба за мир. Движимый, как он говорит, «чувством глубокого преклонения перед жизнью на земле»,доктор Швейцер из глубины африканских джунглей много раз поднимал свой голос в защиту мира. Одним изпервых на Западе он выступил за запрещение и ликвидацию атомного оружия.

Агентство печати «Новости» (АПН) накануне Нового года направило в глубь Африки своего специальногокорреспондента Н. С. Португалова для того, чтобы взять интервью у Альберта Швейцера.

— Я прибыл в Габон,— передает корреспондент АПН,— в двадцатых числах декабря вместе сгруппой советских туристов, впервые приехавших в эту страну.

От Либревиля (столица Габона), лежащего на берегу океана, в дельте реки Габон, до Ламбарене,затерянного в джунглях, 250 километров пути по плохой дороге на вездеходе или грузовике. Этотпуть занимает почти двенадцать часов. Оставалось только лететь самолетом. И вот на самолете, наня-том у компании «Транс-Габон», мы летим в Ламбарене. Бескрайняя дельта реки Габона сменяется ку-дрявыми джунглями, исчезающими за горизонтом. В зеленом море тут и там островки. На одном изних мы видели стадо слонов. Машина, напоминающая наш «ПО-2», летит на небольшой высоте и по-слушна, как автобус. Через час летчик, невозмутимый месье Филип, спокойно сажает машину на пя-тачке крохотного ламбаренского аэродрома.

На «виллисах» наша группа подъехала к переправе через реку Огове, на другом берегу которойраскинулся больничный городок Швейцера. Моторный катер уже ждал нас. И вот причал больнично-

* «Известия», 3.1.1962.

го городка. Здесь мы увидели высокую, чуть сгорбленную фигуру, знакомую по сотням фотографий.Белый сюртук, аккуратная голубая бабочка, пробковый шлем, суровые, аскетического склада губыпод густыми, нависшими усами, добрый взгляд светло-голубых глаз. Выходим из катера.

— Добро пожаловать! — с широкой улыбкой говорит доктор Швейцер по-немецки.— Я рад при-ветствовать в Ламбарене первых советских людей! (Эльзасец по рождению, доктор Швейцер одина-ково свободно владеет немецким и французским языками.)

Я обратился было к ученому с приветствием, которое, как видно, оказалось не в меру пышным. Неуспел я сказать и нескольких слов, как Швейцер с добродушной улыбкой хлопнул меня по плечу:

— Оставим это, молодой человек, я не выношу превосходных степеней имен прилагательных.Швейцер пригласил нас на обед.— Сестра,— он представил нам худенькую пожилую женщину,— проведет вас по госпиталю, а я

пойду на кухню, распоряжусь насчет обеда.В сопровождении сестры — старой сподвижницы доктора, работающей в Ламбарене много лет,

идем по госпиталю.Швейцер ввел в своей больнице своеобразный режим. Африканцы — пациенты доктора — живут

в больничных бараках, в обстановке, напоминающей их родную деревню. Семье каждого больногоотводится палата, а в бараке напротив — небольшая кухня. Швейцер не берет никакой платы сосвоих пациентов за лечение, но сами они и члены их семей по мере своих сил работают в больничномхозяйстве и в различных службах городка. На красных лёссовых почвах Габона плодовые деревья непринимаются, но в госпитале Швейцера выращены апельсины, мандарины, папайя. Больные могутесть фрукты сколько душе угодно, запрещено лишь продавать их.

После обхода госпиталя подходим к домику, где в скромной комнате, напоминающей келью, жи-вет сам доктор. Рабочий стол с керосиновой лампой (небольшая электростанция госпиталя дает энер-гию только для лечебных целей), десятки книг, аккуратно застеленная кровать.

— Вещи кладите прямо на кровать,— командует доктор.Проходим в столовую, где вдоль длинного стола уже ждут Швейцера его сотрудники.— Только без приветственных речей,— смеется Альберт Швейцер.После краткой — в несколько слов — молитвы начался обед.— Русские у меня в Ламбарене,— сказал доктор с задумчивой улыбкой,— впервые. А ведь вы, мо-

лодые люди, верно, и не представляете, что значили для нас в прошлом веке книги Льва Толстого.Мы тогда вдруг увидели и поняли, что человек может и должен быть Человеком.

Я прошу доктора Швейцера ответить на несколько вопросов, интересующих советских читателей.— Как известно, Советское правительство выступает за всеобщее и полное разоружение и за за-

прещение и ликвидацию атомного оружия. Считаете ли вы, что этот путь приведет к достижениюпрочного мира на земле?

— С появлением атомного оружия, способного уничтожить в одно мгновение огромные города, вмир пришло новое, невиданное доселе зло,— сказал ученый.— Атомное оружие является наиболеестрашным современным выражением антигуманизма. Оно должно быть ликвидировано. Какими жесредствами надо добиваться этого? Надо говорить об этом людям всюду и везде. Я не думаю, что это-го можно будет добиться лишь политическим, дипломатическим путем. Сама политика в наши днистала нравственной, этической категорией. Я уверен, что можно убедить людей, заставить их прислу-шаться к голосу разума и совести. Другого выхода нет. Одним дипломатам едва ли удастся догово-риться о гарантиях и ликвидировать взаимное недоверие. Но все люди мира должны чтить все живу-щее на земле; я думаю, что уничтожение атомного оружия как зла, несовместимого с нравственно-стью, под силу людям.

— Не смогли бы вы сказать, какие проблемы вы считаете решающими для развития молодых аф-риканских государств? — спрашиваю я. — Ведь в последнее время развитие стран Африки находитсяв центре внимания всего мира...

— Я по сути дела не знаю других стран Африки, кроме Габона, и не берусь судить об этих пробле-мах. Я сижу здесь, как «мышь в норе».

— Но к вашему голосу прислушиваются во всем мире!— Поэтому я и опасаюсь наговорить лишнего!—с улыбкой отвечает Альберт Швейцер.В заключение я спрашиваю нашего гостеприимного хозяина, не хочет ли он передать что-либо к

Новому году советским людям, которые в свою очередь от души желают ему доброго здоровья и но-вых успехов в его благородной деятельности.

— Передайте им мой привет и то, что я сказал о ликвидации атомного оружия. Гуманизм и нрав-ственность должны восторжествовать в мире!

Доктор Швейцер, советский журналистНиколай Португалов и Герой СоветскогоСоюза Людмила Павлюченко

После беседы доктор еще раз провел нас по госпиталю, подробно рассказывая о своей работе, охозяйстве больничного городка, о планах на будущее. Альберт Швейцер — рачительный хозяин. Онрассказывает нам о том, как ему первому удалось вырастить в Габоне масличную пальму, улучшитьсорта местных бананов. Доктору первому удалось получить на габонской почве урожаи овощей. Онспециально содержит на территории городка в вольерах несколько антилоп и получает естественныеудобрения, которых столь недостает габонским земледельцам. Когда доктор говорил нам обо всемэтом с трогательной гордостью, он был очень похож на трудолюбивого крестьянина.

Идем дальше по территории госпиталя. Пациент, завидев доктора, почтительно и радостно привет-ствует его.

В госпитале много животных.— Ни одному живому существу я не отказываю в помощи. У меня много нахлебников,— с ласко-

вой улыбкой говорит доктор, гладя однорукого шимпанзе, трущегося у его ног. Проковылял хромойпеликан. Пробежали две пушистые собачонки, на спине которых гордо восседали мартышки.

— Единственная кавалерия, которую я признаю, — смеется ученый.Идем дальше!— Я знаю, что после моей смерти,— помолчав, говорит Швейцер с грустной улыбкой,— ни у кого

не хватит энергии сделать все так, как это было задумано мною....О некоторых принципах методики Швейцера можно, разумеется, спорить. Доктор говорил, на-

пример, о том, что признает современную технику лишь там, где она неизбежна, и глубоко убежден втом, что африканца из джунглей нельзя лечить в условиях европейской больницы.

Доктор Швейцер провожает нас к причалу. По дороге он останавливается и легко, по-молодомунагнувшись, поднимает с земли большой кусок окаменевшей древесной смолы тропического леса.

— Она тверже камня,— говорит он.— Передайте это в коллекцию какой-нибудь из советскихшкол.

На прощание мы дарим ученому миниатюрную модель нашего спутника.— Вот и спутник приземлился в Ламбарене! — улыбнулся доктор Швейцер, внимательно рассмат-

ривая модель.Доктор сердечно прощается, желает счастливого пути на родину, Катер отчаливает от берега...

Швейцер приветливо машет нам рукой...

К. Коничев За экваторому доктораШвейцера*

...Когда из Дагомеи мы летели в Габон, у наших товарищей-журналистов появилась мысль о воз-можности встречи с доктором Альбертом Швейцером, всемирно известным человеком. Но как по-пасть в его знаменитый госпиталь в селении Ламбарене, находящемся на берегу Огове, за экватором?

Полет туда труден и даже в какой-то степени рискован. Препятствовали грозовые разряды, к томуже из-за низкой облачности посадка в Ламбарене могла оказаться невозможной. Однако, несмотря навсе это, мы наняли небольшой восьмиместный самолет и решили лететь, предварительно запросив порадио Швейцера, может ли он сегодня (22 декабря 1961 года) принять нас, советских туристов. Ответбыл скорый и положительный: «Добро пожаловать, рад буду видеть советских гостей. Прошу. Аль-берт Швейцер».

В советской печати о Швейцере писалось мало. Но кое-что нам удалось узнать. Родился он в 1875году в Эльзасе в семье священника. Получил образование в Страсбургском, Парижском и Берлин-ском университетах, стал доктором медицины, философии и права. Его перу принадлежат труды поэстетике, философии и т. п. После изучения тропической медицины в Парижском университете онполвека назад основал больницу в джунглях Африки и посвятил свою жизнь спасению негров от тяж-ких, смертельных заболеваний, распространению которых способствовал влажный тропический кли-мат и тяжелые условия существования.

Почетный доктор европейских университетов, лауреат Нобелевской премии, Альберт Швейцерявляется неутомимым и бесстрашным борцом за дело мира. Он горячо поддержал советские предло-жения о прекращении ядерных испытаний и о всеобщем разоружении. Наши симпатии оказались настороне Швейцера.

280-километровый полег от Либревиля до Порт-Жантиля в устье Огове, где находится Ламбарене,проходил над великолепными тропическими лесами и извилистыми лентами рек. Среди этого зелено-го массива изредка проглядывали серенькие хижины габонцев.

Там, в этой дикой глуши, протекала своя, незнакомая нам, своеобразная жизнь людей, лишенныхпо милости колонизаторов элементарных благ культуры, знаний, которыми пользуется большинствочеловечества. Я задумался о том, что видел здесь. На память пришли строки из книги Грэма Грина«Путешествие без карты», в которых он сжато и метко характеризовал вековечное прозябание лишен-ных культуры и грамотности африканцев, живущих в условиях тропического климата. «Любовь былаздесь рукой, обвившейся вокруг шеи, судорожным объятием в дыму хижины; богатство — кучкой ко-косовых орехов; старость — язвами и проказой; религия — несколькими камнями в центре селения,под которыми покоится прах умерших вождей, человеком в маске и соломенной юбке, плясавшим во-круг погребального костра...»

К перечисленному Грином, пожалуй, следовало бы добавить многоженство, если позволяют сред-ства, изощренную с надрезами татуировку, дешевые побрякушки, привезенные из Европы, танцы бе-дер и живота под музыку, которую может исполнить всякий, ударяя палкой по пустой жестянке...

Не раз во время путешествия по Африке приходилось нам бывать в селениях и видеть все это. Хо-телось верить, что уже недолго африканским братьям жить в отсталости, терпеть невзгоды и лише-ния, что скоро вся Африка сбросит с себя политический и экономический гнет колониализма.

Занятый своими мыслями, я не заметил, в каком месте мы пересекли линию экватора. Случись этов океане, по морской традиции была бы совершена церемония с возданием должных почестей мор-скому богу Нептуну. В воздушном океане такой традиции еще не сложилось. Летчик не затруднил се-бя даже фразой: «Месье, мы перевалили за экватор». Хотя, собственно, перелет этой линии не занял иодной минуты. Наше внимание в это время было отвлечено возгласом одного из товарищей:

— Братцы! Смотрите: слоны на водопой вышли!..Мы летели на небольшой высоте, поэтому отчетливо могли видеть эту необычную для нас карти-

ну.Горы, густо заросшие джунглями, сменились глубокими впадинами. пересеченными извилистыми

реками. Вот в зелени леса показались крыши невысоких зданий. Летчик обернулся к нам и крикнул:— Ламбарене! Ламбарене... Швейцер!

* Из книги К. Коничева «Там, где рвут оковы рабства» (Л., 1962, стр. 93—108).

Доктор Швейцер, сотрудница Союзаобществ дружбы Раиса Кольцова (слева),кандидат экономических наук Ирина Ястребова

Пролетев над больничным городком, мы приземлились за широкой рекой Огове на узкой площад-ке, способной принимать самолеты с малым разбегом.

На правом берегу тихой, глубоководной Огове расположены лесные фактории колонизаторов, ка-толическая и протестантская церкви, одноэтажные жилые дома, похожие на склады. Все эти построй-ки скрыты густыми зарослями тропического леса, нависшего над угрюмой мутной рекой. Непосред-ственно к госпиталю нас доставил катер. Во время пути мы замечали высовывающиеся из воды голо-вы и спины каких-то неведомых нам существ. Ни моторист-габонец, ни летчик-француз не моглиобъяснить нам — рыбы это или животные. Видимо, они не опасны, если по реке беззаботно снуют уз-кие выдолбленные из черного дерева лодчонки.

Катер подошел к каменной стенке причала. Среди пришедших встречать мы сразу заметили сухо-щавого с густыми седыми усами старика в легком белом костюме из сурового полотна. Это и былзнаменитый Швейцер, жизнерадостный и приветливый.

— Здравствуйте, русские друзья. Впервые вижу русских в Ламбарене*. Прошу ко мне в гости, —сказал он по-немецки, сняв с головы пробковый шлем и кланяясь.

Двое наших туристов накануне почти целую ночь готовили напыщенную речь, и сейчас один изних пытался её произнести, но Швейцер, добродушно улыбаясь, отмахнулся:

— Избавьте меня от речей. Я люблю, чтобы вокруг меня было все просто, в обращении тем более.Я здесь хозяин, слушайте меня и не возражайте против моих предложений...

Распорядившись приготовить для гостей обед, он повел нас в больничный городок. При входе мыувидели большую толпу полуголых африканцев. Среди них были и больные и здоровые, которые со-провождали своих заболевших родственников. Им приходилось неделями идти по джунглям и проби-раться на утлых челноках по рекам.

В день нашего прибытия в госпитале насчитывалось около пятисот пациентов, страдающих от раз-ных болезней. Родственники больных, расположившись недалеко от госпиталя в джунглях огромнымтабором, терпеливо ждут выздоровления своих близких, питаясь плодами тропических деревьев ирыбой, которой много водится в реке.

На небольшой возвышенности недалеко от входа в узкие улочки больничного городка Швейцеростановился и, показывая на прибрежные окрестности, сказал:

— Здесь я начал работать с 1913 года... И с тех пор я покидаю эти места только для редких поез-док в Европу. Прежде мой госпиталь находился за проливом в дельте. Там поселились миссионеры, а

* К. И. Коничев был в одной делегации с Н. А. Португаловым.

мне пришлось перебраться сюда, где мы сейчас находимся. Госпиталь не получает помощи от како-го-либо государства. Он существует на средства богатых благотворителей. Имена филантропов исуммы их пожертвований высечены на гранитных столбах. Это наша бухгалтерия. Лечение африкан-цев, разумеется, бесплатное...

Внимательно слушая Альберта Швейцера, неторопливо, по-старчески шедшего впереди нас, я свосхищением думал о подвиге этого благородного гуманиста, посвятившего всю свою жизнь спасе-нию африканцев от смертельных заболеваний, вызываемых в тропиках мухой цеце. Доктор увлечен-но рассказывал нам о принципах своей системы лечения:

— Как видите, у меня нет специальных зданий и палат для больных. Лечение проводится в такихже условиях, в каких туземцы живут в своих лачугах, им не надо привыкать к необычной обстановке.Все здесь соответствует требованиям их житейского общежития. У меня осуществляется такое прави-ло: больным и здоровым африканцам — полная свобода действий, сохраняется простота их нравов ибыта, все дозволяется, кроме, конечно, поступков, приносящих зло человеку, а также запрещаетсяторговля. Чем торговать и зачем, когда дары здешней природы дают человеку бесплатное питание...

На минуту Швейцер задержался возле дощатой хижины на бревенчатых столбах, из которой вы-глянула большая человекообразная обезьяна. Увидев посетителей, она выскочила из своего жилищаи, гремя цепью, приковыляла к нам.

Обезьяна оказалась инвалидом. Правая рука у нее была оторвана по самое плечо. Встав во весьрост, она почему-то обняла одного из журналистов и крепко прижала левой рукой к своей мохнатойгруди. Журналист храбрился, но, видимо, не испытывал большого удовольствия от столь внезапногои небезопасного объятия.

Швейцер прикрикнул на обезьяну, она послушно забралась по столбу обратно в свою лачугу.— Глупая,— пояснил он,—попала по ошибке в капкан, поставленный на леопарда, и вот стала ин-

валидом. Пришлось ампутировать и вылечить. Пусть живет. У нас тут и леопарды водятся в окрест-ностях. Нередко эти опасные «соседи» подходят близко к госпиталю, но мы всегда узнаем о прибли-жении их заблаговременно.

— Как же они дают о. себе знать? Рычат? — спросили мы доктора.— Нет. Замечаем по тревожному состоянию коз и антилоп. Животные начинают бесноваться, ис-

кать себе убежище, прятаться где попало. А это значит — леопард близко.Подошла бледная женщина-врач со следами утомления на лице. Она что-то сказала доктору.

Швейцер извинился, пообещал через некоторое время встретиться снова и поручил своей помощницепровести нас по госпиталю.

Бесконечные ряды хижин-палат, поставленных вплотную одна к другой... Построены они самымиразнообразными способами и из всевозможных материалов — из досок, фанеры, из жестяных листов,просто из древесных прутьев, из земли, смешанной с камышом. В зданиях европейского типа распо-ложены столовая, служебные помещения, операционные, квартиры персонала госпиталя и кабинетсамого Швейцера.

Мы видели здесь людей, страдающих от самых различных заболеваний — тропической дизенте-рии, желтой лихорадки, пораженных мухой цеце, душевнобольных, запертых в особых клетках, жен-щин, пришедших рожать под наблюдением медицинских сестер. Видно, не очень они надеялись насилу амулетов и металлических крестиков, висящих у них на шее. Только прокаженные изолированыот остальных.

Все пациенты разделяются не по роду заболеваний, а по племенным признакам. В госпитале оказа-лись больные из пятидесяти племен, говорящих на разных диалектах, были даже пигмеи, языка кото-рых никто не понимал.

Доступ к незаразным больным свободен для их родственников. Они часто их навещают, приносятфрукты и рыбу, испеченную на кострах.

Среди врачей, проходящих практику в тропическом госпитале,— медики, прибывшие из Англии,Франции, Германии. Для всех них существует нерушимое правило: кроме родного языка каждый обя-зан знать один европейский и три африканских. И только один врач по фамилии Биссаугави — афри-канец. Он более тридцати лет работает у Швейцера...

Мы осмотрели и рабочий кабинет Швейцера. Это — светлая комната с большими окнами, занаве-шенными кисеей от проникновения опасных насекомых. Письменный стол завален корреспонден-цией, журналами, бандеролями, поступающими со всех концов света.

Деятельность Швейцера поразительно многообразна, а круг интересов необычайно широк. Поми-мо занятий медициной он пишет мемуары, философские сочинения и музыкальные композиции. Ог-ромные знания уживаются у него каким-то образом с религиозными представлениями, не враждуя

между собой. Рядом с портретом Дарвина в его кабинете висит распятие. Конечно, он понимает, чтогости — атеисты, но это не мешает ему быть приветливым, любезным и гостеприимным хозяином.

— Друзья, прошу вас к обеду,— пригласил нас доктор.Покинув кабинет, мы идем по обширному двору, где в тени вечнозеленых деревьев разгуливают

крупные птицы, а за проволочной сеткой пасутся антилопы. Во дворе много собак, к некоторым изних короткими цепями привязаны мартышки. Забавно было наблюдать, как, догнав своих поводырей,мартышки ловко вскакивали на спины собак и верхом разъезжали по саду и узким улочкам больнич-ного городка.

Показывая на лихо скачущих «всадников», Швейцер шутливо, но не без серьезной иронии заме-тил:

— Это моя любимая кавалерия. Я желал бы, чтобы везде в войсках другой кавалерии, более «воин-ственной», не было. Надо высоко ценить жизнь людей...

Подходя к столовой, мы обратили внимание на большую обезьянку, которая, соблюдая строгийпорядок, снимала шляпы и пробковые шлемы с тех, кто хотел пройти в столовую в головном уборе.Она напяливала их на свою голову, отбегала в угол сада и там складывала в кучу.

Мартышки-наездницы, обезьяны в роли «вахтеров» и «швейцаров» — все это было необычно ипотешно.

За столом в ожидании Швейцера сидели все тридцать медиков-европейцев. По заведенному поряд-ку никто не прикасался к пище до тех пор, пока доктор не займет своего места и не прочтет «Отченаш». Быстро и бесшумно негры подавали кушанья. Но виноградного вина, вопреки французскимобычаям, не было. У женщин на плечах во время обеда сидели многоцветные попугаи, а под столомрасположились собаки.

После обеда, когда медики разошлись по своим делам, Швейцер остался побеседовать с нами. Навопросы он отвечал не торопясь, вдумчиво и осторожно. Швейцер говорил, что он не проявляет боль-шого интереса к проблемам развития стран Африки, что он в Ламбарене «сидит, как мышь в норе», идальше Габона ничего не видит (?). Может быть, и не совсем тактично вовлекать доктора в беседу наполитические темы, но один из наших журналистов повторил вопрос о проблемах развития молодыхафриканских республик, сказав, что к голосу Швейцера прислушиваются во всем мире. Добродушноулыбаясь, доктор шутливо ответил:

— Поэтому я и опасаюсь наговорить лишнего...Против производства и применения атомного оружия Швейцер выступал страстно и убежденно:— Надо, чтобы все люди поняли необходимость полного уничтожения этого зла, которое может

привести человечество к гибели. Разум и совесть народов должны победить в борьбе с ним. Однихдипломатических мер недостаточно... И едва ли дипломаты смогут решить вопрос о всеобщем разо-ружении, для этого им не хватает взаимного доверия. Главное оружие — совесть и нравственностьнарода. Об этом следует говорить повсюду. Пусть все человечество знает, что атомное оружие несов-местимо с нравственностью, что оно может быть истреблено только общими, всенародными усилия-ми...

После беседы Швейцер водил нас по амбулаториям госпиталя. Мы не решались фотографироватьи стеснялись просить разрешения. Заметив это, он сказал:

— Пожалуйста, фотографируйте все, что вам заблагорассудится.После этого наши фотоаппараты защелкали на каждом шагу, все нам казалось интересным.В послеобеденный час жизнь в госпитале и в окрестном таборе замерла. Настало время всеобщего

отдыха. Не только люди, но и животные притихли.Швейцер провел нас в обширный плодовый сад. Долгие годы создавал он его, оставляя нужные

деревья, вырубая ненужные и пересаживая на их место плодовые.— Частичку плодов разворовывают ребятишки,—говорил Швейцер, но тут же заметил, оправды-

вая малолетних воришек:— Им ведь неинтересно пользоваться тем, что дают. И вы были детьми и знаете, что украденный

плод, даже недозрелый, кажется вкуснее, потому что добыт самостоятельно, вопреки запрету взро-слых. Хотя, должен оговориться, дети негров берут не больше того, что требуется для «пробы».

Показывая незнакомые деревья, Швейцер пояснял:— Это калебас, сейба с корнями на поверхности, манго, пальмы различных видов, банановые де-

ревья... А вот знаменитая колючая фагора, она умеет постоять за себя. Никто даже из самых ворова-тых ребятишек не осмелится прикоснуться к ней. Не советую и вам. Очень больно колется...

Свои объяснения Швейцер сопровождает добродушными шутками. Вот и сейчас он говорит, улы-баясь:

— Дорогие друзья мои, приехав в Россию, не говорите там, что Швейцер — идеалист. Вы видите,я люблю и признаю деревья не за красоту, а главным образом за их плоды, за пользу, которую ониприносят человеку, значит, если судить по-вашему, я — материалист...

Нам приходилось поражаться тому, как местное население при его отсталости отлично разбирает-ся во всех породах и свойствах деревьев, несмотря на огромное разнообразие тропической раститель-ности. Африканцы знают, какую пользу можно извлечь из листьев, корней, плодов н семян. Им ведо-мо, какое дерево пригодно для постройки хижин, лодок, для изготовления предметов домашнего упо-требления. Им известны и лечебные свойства растений. Эти познания выработались у них в результа-те многовекового опыта. Человек здесь неразделим с природой. От нее он получает все в натураль-ном виде—пищу, жилье, напиток, лекарство, яд, противоядие, волокно растений для ручного ткацко-го производства.

Мы имели возможность убедиться, что методы народной медицины, основанные на глубокомпрактическом познании целебных свойств тропических растений, не чужды постоянному вниматель-ному наблюдению доктора Швейцера, заслуженно пользующегося почетом, уважением и любовьюпризнательных африканцев.

Завершение осмотра сада совпало с окончанием часа отдыха в госпитале. Об этом возвестил сиг-нал, который производила женщина-медик, ударяя деревянной колотушкой по металлическим пред-метам различной величины, подвешенным на ветвях большого дерева. На эти звуки, напоминающиеперезвон колоколов католического костела, со всего городка и окрестного табора сбежалось околопятнадцати собак, которые стали подвывать под звон отбоя до тех пор, пока звон не прекратился, по-сле чего они разбежались, виляя хвостами.

Послышался говор и шум, стук тесаков по дереву, треск сучьев, заиграло пламя костров, повеялозапахом свежей и печеной рыбы. Снова ожил госпиталь.

Провожая нас к причалу, Швейцер посетовал на то, что ему уже не придется осуществить даль-нейшие планы по благоустройству госпиталя. Как-никак, восемьдесят семь лет — возраст, когда че-ловек подводит итоги своей деятельности.

Мы поблагодарили доктора за гостеприимство, пожелали ему доброго здоровья и оставили разныесувениры. Среди подарков были медальоны с изображением Ленина, Пушкина и памятника ПетруПервому. Подарки понравились. Разглядев конную статую Петра, Швейцер похвалил монумент рабо-ты Фальконе, известный ему по фотографиям.

Сотрудники принесли большой мешок бананов.—Это вам в путь-дорогу, дорогие друзья,— сказал Швейцер.Катер доставил нас к стоянке самолета, и через час мы вылетели обратно в Либревиль.Летчик сделал прощальный круг над Ламбарене и покачал крыльями. Мы были настолько взвол-

нованы, что забыли на летной площадке подарок Швейцера — мешок с фруктами. Боюсь, как бы необиделся доктор на нашу непростительную забывчивость-

Путешествие в Экваториальную Африку было завершено. Приятно сознавать, что именно мы яви-лись первыми представителями Советской страны в молодых республиках африканского континента,только что получивших независимость.

Содержание

Ю. А. Левада, Альберт Швейцер — мыслитель и человекГеральд Геттинг, Встречи с Альбертом Швейцером

ВступлениеАльберт Швейцер — жизнь, отданная человечествуПоэтому доктор уехал в АфрикуС препятствиями в ЛамбаренеВо вторую поездку были свои трудностиЧеловек, которому ничто человеческое не чуждоГабон в прошлом и настоящемТермометр в Ламбарене — контрабандаОт резиденции короля к больнице в джунгляхАрхитектор и десятник в одном лицеЗдесь пациенты живут по-иномуО телесных и душевных болезняхТрудотерапия — источник жизненной энергии для прокаженныхАнанасы растут здесь как сорнякиДень в ЛамбаренеБлагоговение перед жизньюВ защиту животных и растенийЗа мир в миреВ курсе всех актуальных проблемНу, а что же критика?Великий пример

ПриложенияАльберт Швейцер, Доверие и взаимопониманиеПисьмо Альберта Швейцера В. Петрицкому (пер. с нем.)В. Петрицкий, История одного письмаН. Португалов, В гостях у Альберта ШвейцераК. Коничев, За экватором у доктора Швейцера

Геральд Геттинг

Встречи с Альбертом Швейцером

Утверждено к печатиСекцией восточной литературы РИСОАкадемии наук СССР

РедакторР. Ф. Мажокина

ХудожникД. А. Аникеев

Художественный редакторИ. Р. Бескин

Технический редакторС. В. Цветкова

КорректорГ. В. Стругова

Сдано в набор 6/IV 1967 г.Подписано к печати 24/VII 1967 г.Формат 84×1081/32 Бум. № 1Печ. л. 4,25. Усл. п. л. 7,14 Уч.-изд. л. 7,92.Тираж 30 000 экз. Изд. № 1875За к. № 334.Цена 39 коп.

Главная редакция восточной литературыиздательства «Наука»Москва, Центр, Армянский пер., 2

3-я типография издательства «Наука»Москва К-45, Б. Кисельный пер., 4