Embed Size (px)
DESCRIPTION
Стихи молодого погибшего поэта
Citation preview
Марк Белый
"ДАЙ О ТЕБЕ ПОДУМАТЬ, ЖИЗНЬ…"
Стихотворения, дневники, письма
Составитель: Корнющенко Д.И.
Редактор, автор послесловия: Гуреев Е.М.
Дизайн, верстка: Гуреев Е.М.
3-е издание, исправленное и дополненное
Передняя обложка: фрагмент картины М. Паркеса
Задняя обложка: фрагменты картин М. Басанко
Составитель благодарит Е.М. Гуреева за организацию 3-го издания книги Марка Белого.
© Д. И. Корнющенко.
© Е.М. Гуреев.
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ.
О Борисе Корнющенко (Марке Белом)
Борис Дмитриевич Корнющенко родился 18 июня 1966 года в Са-маре. Из-за превратностей судьбы жил и учился на Камчатке, в Самаре, в Чапаевске, где и окончил среднюю школу № 1 в 1983 году. Работал, служил в Армии, снова работал.
В начале 1988 года переселился из Чапаевска в Самару. Не имея специального образования, с июня 1991 года начал заниматься журнали-стской деятельностью.
Корреспондент ныне не существующей газеты "Молодежная вол-на", работа в телекомпании "СКАТ", с конца 1992 года – музыкальный редактор студии "Радио Самара-максимум", – таковы вехи его короткой творческой биографии.
Главная тема его статей, теле– и радиопередач (на "СКАТе" он вел программу "Сделано"), других выступлений – рок-музыка.
Серьезные профессиональные знания в этой сфере современной культуры обеспечили ему прочное уважение среди её приверженцев. "Он был рокером", – сказал о Борисе ведущий радиопередачи, посвященной его памяти. Не имея высшего образования, Марк Белый (этот псевдоним навеян литературными и музыкальными реминисценциями) был челове-ком широко образованным, хорошо начитанным и информированным. Он был своим в среде молодых интеллектуалов, его знали и уважали са-марские хиппи, его музыкальными программами и статьями интересова-лись за пределами России.
Он был человеком, и ничто человеческое не было ему чуждо. В одной из газетных статей в 1991 году он писал: "Россия всегда обладала лишь душой: чистой и темной. Все это воплотилось, хоть кладезь, видно, еще полон. С телом же – загвоздка, так и в музыке". ("М. В." № 24).
В душе Бориса, тоже чистой и темной, воплотилось многое, свой-ственное русскому национальному характеру.
В последние годы своей короткой жизни он не случайно устре-мился к христианскому православному идеалу, к русской идее и ее во-площениям в философии и художественной культуре.
Не случайными были его стихи, в которых можно найти прямое предсказание своей трагической гибели. Он любил исследовать пределы
дозволенного, видимо, зная, что когда-нибудь перейдет роковую черту, отделяющую жизнь от смерти.
В ночь с 9 на 10 января 1993 года эта черта оказалась стертой. Бо-рис Корнющенко – Марк Белый – трагически погиб, попав под трамвай, в возрасте двадцати шести с половиной лет. Что сверкнуло в его созна-нии в последние секунды жизни, – мы никогда не узнаем.
В 1991 году в некрологе Майку Науменко, знаменитому рокмену, он писал: "Земля ушла из-под ног и Майк, упав на асфальт, смертельно разбил свою бесшабашную голову. Умер, как записано в медзаключении, от черепно-мозговой травмы... Майк своей смертью поставил точку только на своей жизни ("М. В." № 30)".
Борис написал это как будто о своей собственной гибели... Прошли радио – и телепередачи, ему посвященные. На сороковой
день состоялся рок-концерт в Самаре памяти Марка Белого. Он остается жить в сердцах и памяти его друзей и близких. Не
может примириться с его смертью вдова Стелла, которой он посвятил столько пронзительных стихов.
Двухлетняя дочка Настенька постепенно привыкает к тому, что папы нет. Она еще не знает, 'что его не будет больше никогда...
Сборник Марка Белого включает в себя значительную часть его литературного наследия: от юношеских дневников и писем до последне-го предсмертного стихотворения.
Это – все, или почти все, что было в последнее десятилетие его жизни с 1982 по 1992 годы.
Кроме нескольких стихотворений, опубликованных посмертно, ничто ранее напечатано не было. Он не стремился к публикациям, по-этому не придавал особого значения стихотворной технике.
Большинство его поэтических произведений представлены в сбор-нике без дополнительной редакции, такими, какими они вышли из-под пера в те или иные моменты его жизни.
Может быть, этот сборник окажется своеобразной книгой-предупреждением для "русских мальчиков, которым важно не миллион нажить, а мысль разрешить" (Ф. М. Достоевский). Много их сегодня: молодых и талантливых, но таких "бесшабашных"...
Персоналии Марка Белого (Б.Д. Корнющенко) помещены в "Исто-рико-культурной энциклопедии Самарского края", т. 1, Самара, 1993, с. 117 и в энциклопедическом словаре-справочнике в двух томах "Новая Россия: мир литературы", т. 1, М., 2002, с. 144.
Д.И. Корнющенко, 1993 г.
__________________________________________
В. ВЫСОЦКИЙ "КТО-ТО ВЫСМОТРЕЛ ПЛОД..."
(в сокращении)
Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел. Потрусили за ствол – он упал, упал. Вот вам песня о том, кто не спел, не спел И что голос имел – не узнал, не узнал. Может, были с судьбой нелады, нелады, И со случаем плохи дела, дела А тугая струна на лады, на лады С незаметным изъяном легла. Он начал робко с ноты "до", Но не допел ее, не до ... Не дозвучал его аккорд И никого не вдохновил. Собака лаяла, а кот Мышей ловил. Он пока лишь затевал спор, спор, Неуверенно и не спеша, и не спеша Словно капельки пота из пор, из пор, Из-под кожи сочилась душа, душа. Только начал дуэль на ковре, на ковре Еле-еле, едва приступил, приступил, Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре, в игре И судья еще счет не открыл. Он знать хотел все от и до, Но не добрался он не до ... Ни до загадки, ни до дна, Не докопался до глубин, И ту, которая одна, Недолюбил, недолюбил, недолюбил. Смешно, не правда ли, смешно. А он спешил – недоспешил. Осталось недорешено Все то, что он недорешил.
Ни единою буквой не лгу, не лгу, Он был чистого слога слуга, слуга, И писал ей стихи на снегу, на снегу... К сожалению, тают снега, Но тогда еще был снегопад, снегопад И свобода писать на снегу, И большие снежинки и град, и град Он губами ловил на бегу. Смешно, не правда ли, смешно, Когда секунд не достает, Недостающее звено И недолет, и недолет... Смешно, не правда ли? Ну вот, И вам смешно, и даже мне... Конь на скаку и птица в лёт По чьей вине, по чьей вине, по чьей вине...?
______________________________________________
Я хочу быть поэтом,
Я хочу быть раздетым. * * * Кто ты, поэт? Ты из рода калек? Ты – из рода безродных? С землёю – бездомный? Ты – нарыв на успехе? Ты с чужими на "ты"? Ты в пыли подорожник, А в пустыне – кусты? Ты – глашатай помоек? Ты певец дивных дам? Дон-Жуан или стоик? Ты паяц в море драм? Ты – один или рота? Ты – родитель иль сын? Ты – вино или рвота? Ты безмолвье иль крик? Ты один во всех лицах, Ты есть жизнь, Ты есть смерть. Твоей кровью умыта. Вся земля, что здесь есть. Твой покой – дикий хохот, Твои пьянки – в слезах, Твое слово, как грохот Отдается в сердцах. А в российском поэте Особенный лад: Мы – скелет на скелете – Хороним русский сад.
I. СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ СТЕЛЛЕ.
Хмель Я убит в феврале
не ружьем, не кинжалом; Не отравлен был ядом,
не брошен в петлю. Я убит этим деревом,
Я убит этим взглядом, Я убит этим вечером, –
этим днем хороню. Я убит этим небом,
Я звездою убит, Я убит этим снегом,
Я об воздух разбит. Я убит добровольно,
Я закрыл свою дверь. Распахните же окна:
Смерть прекрасна, по-верь! Время стало,
обратно считает мой бег. Смерть пожизненна –
это рожденье. Я рожден в феврале,
был убит, и в завет Я назад не хочу возвращенья. 11. 02. 88.
Радость Недолюблю! Не надо жертвы, Не жду подарков от тебя. Конечно, я уже не первый, Да и последний, вряд ли, я.
А начинать опять сначала, Дойти до самого конца. И под конец, чтоб в венах стала Кровь из тернового венца.
Мы все на этом свете боги, Но каждому есть свой предел. Недолюблю! Конец – убогий! Начало! Вот, что я хотел.
12. 02. 88. Похмелье Мне не нужно удачи, Мне не нужен покой, Может быть, это счастье, Что ты не со мной? Может быть, то, что есть, Стоит больше, чем нет, И в глаза поглядеть Стоит больших побед.
12. 02. 88.
* * * Все, что я хочу – это ты.
Этих слов не возьму назад. Я хочу тебя, и все мосты, Разведенные, с надеждою глядят. Я был грубый с этими глазами, Я хлестал по щекам, словно кнут. Тебе проданный со всеми потрохами , Я не смог создать тебе уют. И обкусанные губы мне допросом Подписали этот приговор, На твои забытые вопросы В покаяньи застывает взор.
Не хочу прощенья, милованья, Не зову тебя, хоть вру себе. Ты моя, не ставлю восклицанья, Знаю, ты ушла сама к себе.
* * * С тех пор, как я тебя люблю, Мир летит кверху тормашками; С тех пор, как я тебя люблю, В нем нет ничего, кроме убийств; С тех пор, как я тебя люблю, Я думаю о том, когда я тебя убью; С тех пор, как я тебя люблю, Ты меня любишь ...
* * * Я не знаю других слов, Я не вижу других снов. Мне бы другом стать, Да не могу им быть. Мне врагом бы стать, Да не хватит сил. Я гляжу в глаза, Но не вижу их. Сколько ты отдала, Продавая стих?
* * * Стукнул в глаз глоток луны – Неужели снова ты, Позабыв про все на свете. Мчишься на меня, как ветер? Мне приснилась ты во сне На распахнутом холме. И в глазах того холма Ты вдруг вспомнила меня. Я кричал тебе: постой! Есть тут берег за рекой! И ту речку перейдя, Тихо встречу я тебя. Только знай, что нет начала В том, что ты мне промолчала. Лишь придет луны гонец, Поведет нас под венец.
31. 08.88
* * * Не судите её, не судите, Все суды не достойны её. Не взывайте вы к ней, не молитесь, Она верно идет на костер. Не судите её, не судите, Не ходите за ней по следам, Приговоров вы ей не пишите, Не подвластна такая судам. Не судите меня, не судите, Я в ответе на все времена. Приговоров вы мне не пишите, Перед богом она мне жена. Не судите вы нас, не судите, Мы едины: я день, она ночь. Приговоров вы нам не пишите, Мы не можем ничем вам помочь. Да, судите, пишите приказы, Мы лишь вам обернемся в ответ. Чем разлука, сильней нету казни, Смерть вдвоем, – все равно, что рассвет.
* * * Она была молода, Она смотрела в глаза, И губы шептали: "Твоя", И руки просили: "Тебя". Я взял без остатка ее, Сказал, что все это твое. Предал поцелуям лицо, Осталось надеть лишь кольцо. На разных теперь мы мостах, И нету тебя на руках, И просьба осталась в глазах, От писем остался лишь прах.
* * * Ты молча помолись о прошлом, Оно достойно поклоненья. Все, что встречает столкновенье, Люби, не предавай забвенью.
Ломись в закрывшуюся дверь, Ее откроешь ты, поверь; Когда за пазухой не камень, Когда глазами жрешь ты пламень, Себе ты верен? Не забудь глазами на глаза взглянуть.
* * * Изумленные губы и твой вздох, как палач, За глазами прикрытыми слышится плач. Не печалься, родная, в целом свете одна Мной с улыбкой владеешь, как над ночью луна. На постели звездою светит тело твое. Обжигаюсь, целуя, обескровлен тобой. И в неврозе прощанья мне тебя не забыть, Глаз твоих полыханье, обнаженную прыть. Выстрел взгляда умножил на тебя и меня. Я скажу: "Да, я прожил!" – Лишь когда нет тебя.
II. МОИМ ДРУЗЬЯМ
* * * Быть может, кто-то нас помянет, Собравшись за одним столом; Под этим белым потолком. Вино на миг им мир подарит. В гудящей стенке под обоями Глухая боль затихнет, вспомнив Все наши пьяные побои, разбитые мозги успеха, И право будет не до смеха – Наш главный и родной разбой.
11. 09.88
* * * Бросьте взгляд мне в след – я ухожу, Только обязательно взгляните. Лишь взойдет луна – и я уйду, А когда я скроюсь – разойдитесь.
Поклонитесь солнцу от меня: Я с ним, грешным делом, не простился. И с тобою, черная земля, Нам теперь придется породниться.
Уходя, я не подам руки, И друзьям я не оставлю взгляда, Я недолюблю всего одну, Я не выпью полного бокала.
Я не оставлю миру ничего, Все мое я заберу с собою, На пути туда не нужен мне никто, Только прожитая жизнь всегда со мною.
Май 1988. * * *
Не покидайте меня, друзья, Ведь я без вас – совсем не я – Без рук, без глаз и без души, Без счастья, сердца, без любви. Не покидайте понапрасну, "Ведь жизнь кончается не завтра!" Из-за преград и бед зови – И вы ведь без меня – не вы!
1984.
СОНЕТ
Игорю Кобозеву Опять один, друзья ушли домой. Последний, уходя, захлопнул дверь. Ну, кто-нибудь, меня побеспокой – В углах квартиры, словно зверь, я загнанный вслепую. Я знаю, завтра вы придете, Услышу вновь: "Борис, привет!" Вино и руки принесете, Ничто не получив в ответ – лишь иногда несправедливость. Но сколько б ни было ошибок, И сколько б ни было обид, Нет для меня ужасней пытки, Чем огорченный друга вид.
Я ваш всегда, но все же я такой, Рука в руке, моя с тобой.
* * * Расставь очки тому, что прожил, С кем ты делил свои года. Зажившие давно ожоги Беспокоят прогнозы погоды. Гуд бай, два смешных, не забытых Десятилетия моей жизни. Был счастлив ли, и в битых – Мне их нельзя откинуть.
1986. * * *
Мой дом приветливо откроет дверь. Я вижу всех, так часто снившихся, И опять, привычно окунусь В этот мир почти не изменившийся.
Все так же к ночи выцветает солнце, Облака вскипают и сгорят дотла. Хриплым свистом ветер разгоняет сон, Шевеля остатки мертвого крыла. Под утро, наконец, придет усталость, Резкой тишиной внезапно осенит. И все то, чему не сбыться суждено, Красит память цветом поздней осени.
* * *
Моя душа глядит в окно, А за окном безумный снег Летит вслепую на сугроб. Дорога в белом полотне Успокоенье дарит мне. Я успокоюсь, прикажите, Простите, милые, простите, Что я хотел пожить восласть, Ее ж я не хотел украсть. Но если щель в окне я встречу, Я позабуду тихий вечер. Душе не нужен ваш покой, Ее спокойствие – разбой. Я изогнусь змеей, в поэте Душа не гибнет на рассвете. И, словно обалдевший князь, Через восставшуюся грязь, Через усталость, через отдых Судьбе без жалости дам поддых. Душа моя не птичий шорох – Моя душа – проросший порох, И каяться лишь буду я В горах, где не был никогда.
* * * Успокойтесь, ребята,
не бейтесь об стену, И разбитых бутылок
не стоят сердца. Потрошенные мысли
Из вас не измерю, Никогда не поставлю
На жизни креста. Нелюбимые женщины –
Тоже подруги, Только жены друзей
Непонятное нечто. Закусив удила,
Береги свои зубы, Перепрыгнув сквозь звезды
В желание печи. Ждете все вы пришествий,
Лишь смелость в оскале. Мозговой твой наместник
Кольцо сжег в опале. Верить в скорость огней,
Верить в совести святость. Мать из всех матерей
Лишь поймет твою слабость. Дай прощение нам,
Укрощенным тобою, Никогда не увиденный
И не понятый мною. * * *
Я долго шел, печаль свою пытая,
Я шел, раскинув руки Облакам.
Брел мимо рек, вглубь берега сажая
Рожденные в бреду и подсознаньи большие и зеленые слова.
Я был в пути, искал дорогу к раю:
Найду и подарю ее друзьям. Я этот рай хочу найти –
живым, – Ведь рай живым всегда нужней,
чем мертвым. И было слово мне: "Ты не найдешь,
Но все ж пытай дорогу". 1988.
III. ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА О России, о смысле жизни.
* * *
Что нашел ты, монах, Когда бросил наш свет? И насколько твой страх Стал сильнее побед?
И покинутый мир Часто снится во сне? Ты ведь вряд ли забыл, Что покой не в цене.
Мы копаем могилы Ушедших отцов И ломаем настилы Заросших веков.
Ты гребешь в единенье, И рабской душой Ищешь камень забвенья И вечный покой.
Я не знаю, где правда, И вряд ли найду, Может быть, сам я в келью Когда-то уйду.
Май 1988.
ГЕРАКЛИТУ Я вторю собственному сердцу Под ритм ударов под ребром, Я жить хочу, смеяться смехом И плакать плачущим дождем.
Я оптимистам свечку ставлю За здравие их славных душ, Или за здравье всех умерших...
Второй ногой и в ту же речку Два раза ты не попадешь.
1992.
* * * Опора у стекол Устала держать твой взгляд. Ты смотришь в оконные рамы Задвинутых насмерть крестов. Оставь нас в покое, умри в одночасье, Дешевый холоп фашиствующей нечисти, Где правда не верит в желание жить.
Я родился под сенью рождающегося нерва пророков,
Пророков, которые мне говорят: "Ты живешь".
Я верю, живу, так я до сих пор не убит, До тех пор, пока я не самоубийца. Оставьте мне только расчехленный череп, Откуда я уйду под желтое солнце победы.
1991.
РОССИИ Заплакать хочется навзрыд, Уткнуться лбом в стекло, А сердце бьется в такт копыт, Хоть руки вновь свело. Болезнь России – паралич. Тебе не назван срок. Ты не инфекция, не бич – Младенческий порок. А от усталости страдаешь, –
Когда опять сумел устать ? И снова понял, что Россию В который раз не угадать.
Не угадать ее народа, Основу всех ее основ, Который, потерявши Бога, Своих понаставлял богов.
Отдавши веру за идею И позабыв про идеал, На всю Россию – портупею, И всех людей – в материал.
Россия – ты страна холопов?! Ты ж била шведов и татар, Гнала французов ты галопом, Свободен был и млад и стар.
Но как беды заморской нету – Хомут готова надевать. Россия – ты страна Советов? Советов жить иль умирать?!
1991 * * *
В гонке бурных страстей, В хмеле наших мозгов, В выжиманье солей Я король всех ростов.
За решеткой пристрастий, За магнитом любви, Шаг за шагом минуты Пораженья прошли.
В путь открытый не верю, Мне шлагбаум судьбы – Запрещенная прелесть Заключенной красы.
След не вечен, как сказка. И придуманный мир – Обнаженная пляска, Безголовый кумир.
* * * Втоптали солнце, мочит дождь, И новый день бросает в дрожь. Мы ждем, когда же ты умрешь Над правдою, царица-ложь. Тебя рождали всем народом, А убивали верой в Бога. Покрытая костьми дорога, Обкомы, взводы, синагога. А мне нужна такая вера, Чтоб не страшна любая мера. Я жить без веры не хочу – За веру жизнью заплачу.
* * * Еще не кончен этот век, Но как сильна усталость От дум и бесконечных бед, Мой друг, что нам осталось! Месяц, давностью с неделю, Заглянул в твои глаза. Лишь твоим словам я верю, Верю лишь твоим слезам. Тихий, рабский дух столетья Бил восставшие сердца. Ну, а месяцу – неделя! Этот месяц – нам, друзья.
* * * Наступленье –
как преступленье, Оборона –
словно предательство. Кровь стакана
убитого Ленина, Море крови
убитых Ульяновым. И история –
точно безумие,
Не Россия, – а поле для ядера.
Лики мертвых, больных и решающих.
Где асфальт белокаменной площади,
Там костры и летящие головы.
Здесь не верят, что завтра проснутся.
Здесь не знают, удастся ль вернуться.
19 августа 1991 г.
НАСТЕНЬКЕ Мне ребенок смотрит в глаза, А ребенку лишь месяца два. И в его невозможных глазах, Словно в зеркале виден мой страх. Мой родительский страх непонятный Мне внушает ребенок занятный. Улыбается он или плачет – Ничего от меня он не прячет. И мне трудно с ним объясниться. Для чего в этот свет он родился? Чтобы слушать пространные речи Коллектива Ге Ке Че Пе (Пе) ? Мой ребенок родился свободным – Так оставьте им эту возможность. Я уже избирал президента, И мой дом – вся Россия – планета. Когда в дом мой врываются люди, Называют себя спасителями, Мне терпеть это счастье невмочь, Я гоню самозванцев прочь.
20 августа 1991.
* * * Как на вспаханном поле Тезеем Я очнулся от мертвого сна? Нет Тезея на поле и вижу, Что здесь тысяча сто голова. Боже мой, как меня занесло, Как попал в этот воинский сад? Что мне делать, где Ариадна? Я всего лишь советский солдат. Сразу вспомнил, что богов здесь целое море, А просить нужно лишь одного: Помоги, Олимпиец всевышний, Ведь убьет меня это дерьмо. А дерьмо уже стало по пояс И махает руками: "Страшись". И взяла меня злая потеха: "Нет Тезея, так черт с ним, дерись!" Потом думаю, что же с ним драться? "Братья-воины, я ваш вожак!" Поднимайте мечи и за мною! На Олимпе противник, наш враг! Пьет нектар и смеется над нами. "Гей, славяне, будет он бит!" Хватит всем нам следить за часами, Плюнем вместе и он убежит. Закричала черная сотня, Ломанулась вприпрыжку за мной, Поплевав на мечи и орала. Как слоны пылят, каждый – герой
Д. Донн: … "И поджег этот дом". И тогда я пришел, И открыл старый дом... Моя прошлая тень Меня встретила в нем.
Может, прошлого тень, Только, что теперь в том: Я вернулся, ну, здравствуй, Потом все расскажешь! Но рассказа не вышло, Ибо дом мой молчал. Я вернулся домой После столь долгих лет.
В моем доме давно Не горит уже свет, Я не верил, что встречу старых друзей, Только сердце в надежде твердило: "Верь!"
Но почувствовал я – Он меня проклинал. Я прогневал его – я без стука вошел, Я теперь не хозяин – хозяин здесь он.
Я вокруг огляделся: За что меня так? Не узнавши меня, Стал мой дом – мне единственный враг?
Никогда и нигде Не имел я врагов, Я прощал людям все, Сам я верил в любовь.
Что случилось потом? – До сих пор не пойму, Только Бог это может Поставить в вину.
И не знаю, был ли я прав, Иль не прав – Я поджег родной дом, Потом скрылся в кустах.
1987. * * *
Будет? Не будет? Что было – то было. Бог не забудет. Время простило. Но, кажется, что-то не сделал, Что где-то, что-то оставил. И голос плачет за дело, Которое не исправил. Нога за что-то задела, Рукою что-то поправил, Что впереди ничего не увидеть И позади – не исправить. Лишь просто так бы не сгинуть. Что будет, то будет, Не бейся над этим, Архангел забудет – Дьявол заметит.
Июнь 1992г.
* * * Дай о тебе подумать, жизнь, Останови свой бег на время, Когда вдруг оборвется нить, Хочу готовым быть во стремя. Я говорю тебе без страха, Что твой конец мне не предел, И нет глупей боятся плахи, Когда собою жить сумел. Тебя не покупал я оптом, Не торговал тобой с лотка. Тебя я взял рожденьем крестным. Хоть был крещен через года. Рожден мужчиной, стал младенцем. Увидел свет, прожив года, С годами с этими развелся И думаю, что навсегда. Годов немного я потратил: Лишь два десятка с ноготком. И пред собою белу скатерть Стелю, и это мой закон.
Поговори со мною, жизнь, Останови мой взгляд беспечный. Ты ведь моя, не кипятись, Во времени и ты не вечна.
1989.
* * * Белогруды метели на меня налетели, И взорвался, как порох, снежнокудрый сугроб. Я встречаю зиму, словно птица в полете, Пролетая над домом и воркуя земле. По несказанным сказкам бреду, по деревьям, Но деревья не верят веленью уснуть. Новогодние ели наряды надели, И по ним без оглядки я держу этот путь.
Январь 1989.
* * * И мне приказ дан в мире выжить, И мне приказано дожить. А я смеюсь над этим: Пыжьтесь, кто хочет только лишь пожить. Конец – милее мне начала. В конце роднее сам конец. Хочу, чтоб смерть со мной играла, И я играл бы в эту смерть.
5 июня 1988.
* * * Я хочу написать стихи, Я страшно бешусь пред бумагой, И когда вера покидает меня, А руки не слушаются, Я готов отрезать себе пальцы. У меня нет тайн, Я продался. И все, чем я живу, – Только надеждой.
* * * Постой, побудь со мною, Забавный этот день. Еще успеешь скрыться в тень С разбитой головою. Придешь опять, тебя я встречу Из ночи, позабыв про вечер, И поклонюсь восходу солнца, Навстречу распахнув оконца.
* * * Покоя – вон Из всех окон! Подумай сам Глазами внутрь Там, где меня Глушил огонь, И там, где мною Он потушен.
Подайте, только не возьму. Даю, но только не берите. Пытает время красоту – Уродуйте, но берегите. И я стою На трех ногах: На теле, разуме и духе. Лишь задыхаться я могу, И от дождя Мне в горле сухо. От хилой жареной любви Всегда я слышу запах гнили, А я сырую берегу – Такой, какой её родили.
Июнь 1988. * * * Пока осталось Ни день, ни час, Забыв усталость, Начать, как первый раз, Все сначала, Ведь разбитого лба Все время мало. Возьмут в награду Кто рай, кто ад . Мне знать не надо, Кто прав, кто виноват. Из засады Смотрит прожитый день Безумным взглядом. Каждый день уходя., На пороге дождя Замереть в ожидании чуда. Неспроста роль Христа Не сыграешь с листа, Если есть про запас Нерастраченный шанс Стать Иудой.
Отпустит сети Немая дрожь. Отравит мелкий дождь. Все на свете Замирает под свист Кичливой плети. Забыв усталость, Не все сказав, Куда попало, Куда глядят глаза, Как попало, Ведь разбитого лба Все время мало.
Последнее предсмертное стихотворение
Последний бросок, словно пуля в висок, Мне хочется встать и остаться, Но что-то, как ветер, Толкает меня – не сопротивляться.
9 января 1993 г.
IV. НЕЗАВЕРШЕННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, ЧЕРНОВИКИ, НАБРОСКИ (Не редактируются!)
Губит мамонт природу,
умерев в непогоду. И не люди, не звери –
золотые метели. Под ногами снежинки
И следы от ботинка. Ох ты, матушка-вера, Мне тебя не измерить.
* * * Пустомельные мысли Поверх головы. Где-то пенится Желтым пивом асфальт. И торчит маяком Голова из золы, Из вулкана сгоревшего – Верный солдат.
* * *
Где видали вы женщин, Раздетых как гвоздики.
Где плюется февраль Черным снегом забытый?
Этот мир, Нами чуть не забытый.
Обезвоженный голос заката, И любви громовые раскаты.
Я зову вас сюда. Я хочу видеть вас.
* * * Мне б на камне камня не оставить.
* * * Распусти свой пояс, милая смерть, У немногих на свете есть милая жизнь.
* * * Несерьёзную шутку сыграла судьба: Я на свет этот ярким родился.
* * * Будет вам плакать, будет смеяться...
* * * Немного напившись, иду по бульвару. Смотрю, чтоб никто не заметил меня. Слегка доверяю пьяному глазу, Ловлю, что шатается тихо земля.
Все, мены, в порядке! Со мной все нормально! Вот только асфальт понемножку шалит. Чего только здесь предо мной не навалит, И столб подозрительно струны косит.
* * * Отпечатки моих неопознанных пальцев… Оставался неведомым людям вором, Но прорастают в извилинах мозга. Я рисую_______________________________ Непрямого в себе_______________________ Нервный извилистый путь кладет скальпом Из ворованных мыслей умерших голов, Из затершихся джинсов строптивых годов Не уложено в ложе прокрустово Это ложе я сам уложу
Миф _________________________________ Полусонное утро разбудит рассветом И уложит в постель колыбельный закат С ними вместе ________________________ Заставляет живым отзываясь Вновь податься поэтом ________________ День бурлящий _______________________ Ночь ласкает женою, А день – как родной брат.
* * * И когда вновь я призвал_________________
* * * От моих неопытных пальцев не ищи вместе_ Остаюсь я неведомым людям вором Труд чекистов здесь просто напрасен______
* * * Не ищите на кладбищах_________________ Никогда не сотрется и на помойках Пробегающий дождь____________________
* * * Я в аду целовал Сатану Сатанинские губы ласкал, Ночь дарила костры И пожухлый асфальт – Словно корку, я ел шоколад.
* * * Утро вечера не мудренее Ночью сказки приходят ко мне. Я забился в закрытые двери Корочкой лесной, кидал в век.
* * * Что за ширма в этой сцене? Жизнь – театр, или нет? Люди – клоуны? Актеры? Кто мне даст ответ?
1984. * * *
Пропустил я жизни сказку И поэзия прошла, Грязной прозой в лживой маске Потихоньку подошла.
1984. * * *
Я разбужен тобой, Как молитву шепчу. Мне не нужен покой Я удачи хочу.
* * * Не нужны мне ваши счеты Я свои хочу свести Мне молочный снится кто-то Манекеном от любви. Плюс ли, минус ли в ответе Все решает Страшный суд Где в гробу, или в карете, Где мои желанья врут?
4 июля 1988 г. * * *
Я вином утоляю грусть, Я любовь убиваю развратом, Жаль ушедшего, ну и пусть Не расстанусь я с этой расплатой. Твое имя больше Христа И не светит икона другая Под единой ногою креста Мы прощаемся, не прощая. И наполнив сутью бокал, Я залью ненадежную грудь Не расставшись с тем, что отдал, Я опять продолжаю путь.
* * * Разорваны связи, проводка, как нерв И рук переломаны ногти Я, словно Ной, собираю ковчег, Потопа я жду этой ночью.
Потомок великого свойства рожать Я желтые пьяные зубы Для жертвы – вину (тоже свойство глотать) В любви мне оборваны губы. Зажатый секретик в любимой ладони Всегда будет веру хранить И жив я доколе, ладонь не остынет, Снимая слезу у ресниц.
* * * Я очень долго шел к тебе Шел верно к неверно, Спешил, обманывался часто Дороги путал, выбирался. Хотел тебя, еще не зная, Тебя не видя, знал другой. С тобою кто-то обвенчался И я не знал про это – шел.
* * * Чахнет сад от недополива Чахнет дева от недолюбви, Вскрылся гноем забытый фурункул, Господарь пьяный носом уткнулся Я сижу за столом с негодяем, А друзья друг на друга пеняют.
* * * Балконный снег был мной обижен На нем я сжег свои стихи И тихо плакал снег Помочь ничем не мог Осталась черная зола, Зато сначала красный свет огня Под вечер осветил балкон В квартиру дунул мороз-невидимка Скользнул чрез огонь Потом задел золу И снег забыл костер.
* * * Отдайся мне, лето, Надену колпак И выйду к жестокому свету И сделаю что-то не так. Погоня успеха, Рожденная болью, Любовь – не помеха Помеха – любовью Законченный вскачь Полный сказок роман Только слезы не прячь И спасет нас шаман, Что не веруя в бога
Бьется камнем в костре, Укрощая дорогу. Друга спрячем в беде.
* * * Вчера я вспомнил время детства, Я вспомнил удивленный взор на мир Как в любопытстве билось сердце, Как пить не мог я рыбий жир. И детство кончилось с любовью, Когда влюбился в первый раз, _________________________ _________________________
1988
ТЭЖ
Наверно, я любил лишь миф, Как мимолетный град надежды, Как укрощенный важный скиф – Я голый в панцире одежды.
И вздохом лета пред зимою Наполнен был последний день. Ты шла вперед – я за тобою. Ты шла святая – я как тень.
Вот только ночью – тень не видно, А тень, скрываясь, видит все, – Как обернулась у подъезда, Как вслед мне бросила лицо.
Ты можешь быть совсем далече И даже хочешь все забыть. Быть может, я дожгу все свечи, Что мы забыли потушить.
Но все останется как в сказке И в то же время это быль: Цветная на глазах повязка, А на губах – трава-полынь.
1988 – 1990 гг.
V. ИЗ ДНЕВНИКОВ И ПИСЕМ 80–Х ГОДОВ
9 декабря 1982 г. Приснился удиви-
тельный сон, будто я за-хожу в свою комнату..., за столом сидит какая-то девчонка. Не помню, что было дальше, но через несколько секунд или ми-нут я ее обнимал, она по-тянула свои губы к моим губам. Я ее целовал. Даже сейчас помню нежность ее губ, такие мягкие, мягкие. Удивительно и стран-но то, что по внешности ее лицо было ну совер-шенно не похоже на чье-нибудь другое. Я его уви-дел впервые во сне, но красивее и милее не встречал раньше. Ее губы алые и мягкие ...
Как бы я хотел, чтобы это сбылось (может
быть есть вещие сны?), или хотя бы продолжение снов... 3 августа 1988 г. (Стелле)
Кто сказал, что жизнь прекрасна? Нету красоты в повседневности и спокойствии. Жизнь – это миллионы ежедневных смертей. И умирая ка-ждый день, я становился счастливым. Я за одну ночь с тобой умирал не-сколько раз. Я умирал в каждом поцелуе и целовал, как в первый раз. Ты никогда не забудешь этого. Но хоронят только один раз. Это так неспра-ведливо. Как хорошо исчезнуть просто так, как лужа от дождя впитыва-ется в землю и испаряется в небо. Я не вижу людей, достойных тебя. Кроме себя. Это ты приснилась мне в 10–м классе. Такое ни у кого не бывает...
Из письма к Стелле 1989 г., апрель Тебя нет только шесть дней, а, кажется, уже вечность, я уже не могу
вспомнить, какая ты, я только помню постоянно думающие глаза и при-ходящие две косички. У меня так всегда, я никогда не могу удержать в памяти образ дорогого человека. А тех, кого и забыть бы рад, память воспроизводит как диафильм.
Из письма к Стелле 1988, март
Твоя страсть экспериментировать когда-нибудь точно чем-то кончится...
12 февраля 1983 года Вообще я стал каким-то ненормальным, против всего бунтую. Вале-
рий советует успокоиться, смириться; знаю, что будет лучше, но не хочу. Раньше была музыка. Мог куда-то окунуться и успокоиться, на нее ухо-дила вся энергия. Еще есть книги. Попробую спрятаться среди листов. Прочитал М. Булгакова "Театральный роман" и "Бег".
13 февраля 1983 года
Весь вечер вчера и сегодня утром читал Гарсиа Фредерико Лорку. Под настроение некоторые стихи подходят очень здорово. Те, которые очень понравились, выписал в тетрадь.
Думаю смириться со всем. Принципиально не сопротивляться учи-телям, не обращать внимания на родителей, на роль, которую у меня отобрали в школьном спектакле на смотре (Васков в "А зори здесь ти-хие"). Не буду ни в чем участвовать. А может тоже смириться? Уткнуть-ся в книги, в стихи. Учить уроки. Но если любовь меня еще не покинула – держитесь, гады!
14 февраля 1983 года
Не смирюсь. Буду агрессивным.
29 марта 1983 г. Весь вечер зачитывался Артюром Рембо. Великолепно, так здорово, что не мог оторваться.
Из писем к Стелле. 1988г.
... попробуй достать второй номер "Юности" за этот год. Там неверо-ятные стихи Ю. Домбровского. Я совершенно случайно наткнулся на них и не мог оторваться ни от одной строчки. Прочитай.
Я вот пишу тебе, напишу, а потом думаю о своем праве. Только ты не пытайся пробовать меня понять, здесь для тебя это также невозможно, как и мне тебя. А иногда, вдруг, замечаю, что я уже не тебе пишу, а не знаю кому. Ты как-то пыталась уверить меня, что икона – это лишь
предмет для молитвы. Так вот, нет, это более сложный мир, это мир ве-ры. Мир обращения к желаемому, истинному, и, в то же время, чем бли-же к нему, тем он дальше, недоступнее и еще более нужный (ты только не подозревай меня в том, что я хочу Вас сравнить (хотя ты – тоже). В том-то и дело, что чем абстрактнее объект обращения, тем роднее он для тебя. Еще вопрос, возможно ли слияние двух обращений? Любимой женщины и необходимого приложения духовности и интеллекта. Скорее, нет. Хотя в литературе и в искусстве это сплошь и рядом. Второе – это друг. (А меня всегда бесило, когда про жен революционеров, ученых и просто великих людей говорили: друг и соратник. Какая пошлость?). Ты все время хотела стать именно другом. Обижалась, если я с тобой пере-ставал спорить. Скорее всего, это было потому, что мы действительно отделились от знакомых.
Даже Виктор, неплохой объект "поломать табуретки", как раз пото-му, что его основную линию в жизни я не принимаю...
...Мне опять пришлось идти к Виктору (после твоего отъезда) и он стал приводить меня в чувство. Цинизм под маской неизбежности не-обычайно целителен... Я даже действительно стал с ним соглашаться... В конце концов, мы поехали ко мне. Я сдернул занавески, открыл окна, врубил "Назарет". Виктор достал сигареты, и мы до одурения стали ку-рить и пить чай... Потом мы стали читать. Я взял Альбера Камю и, как- будто бы специально, мысли его героя оказались довольно близки вы-кладкам Виктора. "Придя в отчаяние и от любви, и от целомудрия, я на-конец, решил, что мне остается разврат – он прекрасно заменяет любовь, прекращает насмешки людей, водворяет молчание..."
...Впрочем, у того же Камю я встретил и другие строчки: "Не быть любимым – это всего лишь неудача. Не любить – несчастье". Возможно, ты усмехнешься, как усмехнулся и Виктор...
...Вот и позади Москва, где наш спектакль "Демонстрация" имел большой успех. Впечатлений много. В общем-то я Москву не очень люб-лю. Но в этот раз я попал на выставку Сальвадора Дали. Не знаю, гово-рит ли тебе что-нибудь это имя, но для меня это целый мир, заново от-крытый. Я перечислю несколько работ Дали, которые видел там, хотя ты все равно, кроме этой информации, вряд ли что-нибудь услышишь. Се-рии: "Хиппи", "Фауст" Гете, иллюстрации к сборникам стихотворений Гийома Алполинера, Мао–Цзедуна, П. Рожара, серии "Мифология", "Тавромахия" и его самые "далиевские" работы: иллюстрации к "Песням Мальдорора" Лотреамона, несколько больших работ. Я ушел с выставки "победителем" – такое было чувство.
Был на Ваганьковском, на Арбате, в музее А. С. Пушнина.
...Иногда я задыхаюсь и не могу найти себе места, а иногда более чем спокоен. Воспоминания душат всегда. Я даже стал замечать, что стал более слабым. Я смотрю фильм, спектакль или даже читаю и чувствую, что я полностью участвую, живу в том, другом мире, и иногда изнутри подкатывает колючий шар, и слезы просто жгут глаза. Иногда я просто бешусь от беспомощности.
А ее я и стал ощущать намного острее после "Замка" Франца Кафки и после наших чапаевских дел. Я кое-что писал, что еще ко всему доба-вились афганские изуродованные могилы. Сальвадор Дали вдохнул в меня новую веру. Мир надо уродовать, укрывать и тан обесценить его, чтобы почувствовать свою цену и тогда, когда тебе скажут: "Ты завтра умрешь", – то было бы все равно.
Я постоянно чувствую потребность конфликтовать с реальностью. Рвать или отпускать узду... А вообще, я ленивый. Кто знает, как надо жить? Так, как вроде бы правильно, я бы смог, но я эгоист. Это и мешает и помогает. Только к чему приводит эгоизм? И поэтому у меня нет сил нажать на тормоза, чтобы взглянуть на конкретных людей, отца, мать, друзей, тебя. Что завтра? Что за что? Какой ценой? Долги. Вот чего я больше всего не хочу. А они должны быть у каждого человека, много долгов. У меня сейчас такое состояние, что не делаю ничего для того, чтобы отдавать свои долги.
Может быть, я чересчур перегибаю, но может ведь быть и такое. И вторая сторона медали – я никого не одалживаю. Ничего ни от кого не должен требовать. Но без этого тоже конец. Я пишу обо всем этом в на-стоящем времени не потому, что всё совсем так. Просто в настоящее время больше ужаса, больше скотства. Рановато шиковать, просто нече-му радоваться. Переоценил. Все, все переоценил. Я рисовал на стене цве-точки и окошечки, а надо бить её, биться головой из-за ничтожности по-коя. Не должно быть относительности, именно она приводит к спокойст-вию...
Из дневника 1983 г. 1 марта. Ровно год назад у меня появилась новая любовь. Любовь к Ирине
Блесновой. Хотел бы я вернуть то время, однако это невозможно. Она умирает. Год назад я недооценил её, мне кажется, она меня тоже любила, но я сглупил. Смерть забирает людей, из-за которых лучше начинаешь понимать и беречь жизнь. Когда тебя покидает человек, который тебе дорог, поневоле приходится анализировать свое прошлое. Я тоже анали-зирую Какое-то ощущение, что я перед нею виноват, хотя моей вины перед нею нет.
Я был о ней всегда лучшего мнения. Лучшего человека, ровесника, чем она, я не встречал. Она сделала для меня много. Что же сделал я для
неё? Чем я отличился? Неужели я её тогда бросил? А как это еще можно назвать? Любовь к Л. 3. тогда была еще сильна и не терпела лишних пре-град. Тогда я и потерял свое счастье, тогда я считал, что буду по-настоящему счастлив лишь с красивым человеком, и не заметил её в то время, как была прекрасна Ирина Блеснова. Совсем недавно, когда я был первый раз у неё в больнице, я удивился, как она была хороша, но ушел, так как считал себя не в праве вставать на пути у нее и Ш. Он её предал. То, что я пошел на вечер 23–го, я не считаю предательством, а если разо-браться, мы же смеялись на её похоронах – как это низко...
9 марта 1983 г.
Прочитал "Асю". Великолепно! Завидую Тургеневу, страшно зави-дую. Так описать любовь!
Начал писать опять.
6 апреля 1983г. Около 10 часов утра Ира умерла. Купили венок с лентой. Потом хо-
дили к ней. Горе... Жизнь начинаешь понимать тогда, когда она только началась – и уже конец пути. Лучше Ирины я не встречал человека. Она подарила мне целый счастливый месяц. Никто не знает, любила ли она меня, а ее спросить я не могу, но я ее тогда любил. Это была хорошая любовь, счастливая. Я должен буду отправить телеграмму М. Вражнико-вой или съездить к ней, сообщить. Никто не знал ее адреса. Ирина про-сила меня зайти к ней – я тогда не зашел, хоть сейчас исполню ее по-следнюю волю. В этом я виноват перед ней.
Ее лицо было как живое, будто она просто спит, заснула на время. Но я не верил в это, как верил в то, что моя умершая бабушка проснется, я ждал этого. Смерть Ирины переношу менее болезненно, но иногда представляю, что вот она лежит и уже ничего не знает, ни о чем не дума-ет. Это страшная вещь – смерть. Хорошо верующим. Они знают, что встретятся с умершим потом на том свете, а как быть с этой действи-тельностью, это ужасно потерять близкого человека. Мать и Мария Яковлевна словно трясутся. Тетя Лиля сдерживается, не показывает сво-его горя, мне кажется, она любила ее сильнее всех...
8 апреля 1983 года.
Похороны. Сначала с 10–10 дважды стоял вместе с Саловым в по-четном карауле. Затем ездили за еловыми ветками. Когда вернулись, мать Ирины попросила поставить её любимые песни "Кони привередли-вые" и "Миллион алых роз". Высоцкий очень сильно на всех подейство-вал. Я сам почувствовал, как на глазах навертываются слезы. Старался не отказываться ни от каких поручений. Я считаю, что бесконечно должен
ей и вряд ли могу чем-нибудь отплатить, поэтому старался сделать все, что было в моих силах. Гроб я нес три раза: В первую очередь, в четвер-тую очередь до машины и в последнюю – до могилы. Когда закапывали гроб, не выпускал лопаты из рук.
Ее смерть перевернула меня всего. Представить, что та самая Ирин-ка, которую я любил тоже и спорил во многом, которой во многом обя-зан, с которой я гулял вечером, лежит где-то там закопанная навечно, бесследно.
Не могу представить, что все это есть, что эта чистая, жизнерадост-ная, веселая, серьезная, прекрасная девчонка, вдруг стала не живой, а трупом. Это ужасно непостижимо для меня, это так же как бесконеч-ность вселенной и вечность времени.
Дорогая, любимая Ирочка, знай, я никогда не забуду твоих слез и твое добро, я никогда не забуду тебя, тетю Лилю; ты жива, пока жив я, покуда живы те люди, которые тебя знали и любили.
20 мая 1983 г.
Ничего хорошего. Прочитал "Зависть" Ю. Олеши. Великолепно. Сколько мыслей, не хуже, чем Булгаков и Ю. Трифонов. Так своеобразно и гениально. Так писать – это и есть призвание. Неповторимо и скан-дально.
21 мая 1983 г.
Э. Хемингуэй "За рекой в тени деревьев". Кончил. Так мутно, про-сто, заманчиво и непонятно.
27 мая 1983 г.
Сегодня Иринке исполнилось бы 17 лет. А за праздничным столом ее не было. Ее день рождения справили без нее, а ей уже никогда не будет 17 лет.
Сначала с классом ходили к Марии Яковлевне, потом на кладбище. Потом уже Галина, Катя и я ходили к тете Лиле. Приехала М. Браж-
никова и еще Иринина подруга из Нагорного поселка. У М. Я. чувство-вали себя как-то угнетенно и скованно... У т. Лили наоборот все свобод-нее и искреннее. У могилы она постояла всего несколько минут. И слезы у нее текли только, когда поставили "Колей" Высоцкого за столом. Т. Лиля всем что-то подарила в память об Ирине. Мне – фотоаппарат, хотя я совершенно не умею снимать. Научусь. Дал его Валерию Макштадту, чтобы он разобрался в аппарате.
Из дневников 1987 г. 24 декабря. Сегодня конец декабря. Конец года. Ровно год, как я демобилизовал-
ся из армии. Что я сделал. Посмотреть со стороны, – то вряд ли, что изменилось.
Однако, глядеть на себя со стороны – это не для меня. Я почему-то не желаю контролировать себя ни на грамм. Это я говорю в двадцать один с половиной года. Кто я? Что я? Зачем?
Для себя! Себе. Идеология эгоиста. Откуда взялось это проклятое зло – эгоизм?! А что, если эгоизм – это не зло, а твой абсолют? Иначе ты растратишь себя и ничего не возьмешь от жизни больше, чем все.
Нет! Я добьюсь своего абсолюта! Единственный человек, ради которого я что-нибудь изменю в себе,
это будет ОНА. Кто ОНА, я не знаю. Но ОНА тоже будет частью моего абсолюта.
У меня есть только огромное самомнение и ум. Я способен на боль-шую любовь. На поиски, на метания. Я люблю комфорт, прекрасные ве-щи, книги. Обожаю рок и ЕЕ.
Да, а как же родители и все остальное, т. Лиля, друзья? Друзья – это тоже часть абсолюта. Т. Лиля – это больше, чем знакомый человек, это необходимый человек. Но если бы она встала на моем пути, также как и отец и мать, я бы все равно не свернул. Я бы не изменил своим мечтам.
Я не защищаю эгоизм. Я тоже ненавижу его. Я только против пара-зитизма. Я тот эгоизм приветствую, который имеет цель.
Моя цель – это цель постичь кайф от жизни. В любви, в работе, в удовольствиях. Больше всего боюсь быта, пошлости, невежества, козлов и фальши.
Что я хочу? Вырваться из обывательского ритма, отвергать любые необходимые вещи, опираться только на лишнее, что доставляет удовле-творение.
Конечно, всего быта избежать не удастся никогда. Свести его к ми-нимуму, мимоходом. Превратить его в способ получения удовольствия.
Что я для своих родителей? Отец, безусловно, меня любит, но он бессилен. Мать тоже. Остается
любить себя самому. Вероятно, поэтому я и решил достичь полного кай-фа. Почувствовать, что такое любовь. Служить самому себе! Господи, это же абсурд. Однако, зачем тогда нужна жизнь?
Вся мировая литература в большинстве своем кричит о недостатке любви к другим людям. Это лучшее доказательство, что человек живет для себя и любит, ради себя.
Искренность и непринужденность – вот самые первые ступени на пути к абсолюту. Полная независимость. Убить в себе раба, сбросить холопское обличье, все, что есть тяжелого и равнодушного.
Очень много накопилось в душе. Сейчас стою на пороге. Мое увлечение театральной студией совер-
шенно подлинное. Я люблю театр, вернее себя в нем ... Вот и все. Да, Трушков остался таким же ребенком. Однако, он тоже
мне нужен.
Из письма Стелле, апрель 1988г. Знаешь, в последнее время я стал приходить к мысли, что то, к чему
я стремлюсь, и то, в чем вижу свои идеалы – фикция. Потому что инте-ресы, как более реальное, на деле оказывается банальными и не всегда укладываются в скорлупу идеализма. И здесь тоже есть свои ножницы. Иногда я ощущаю, что я пленник собою созданных иллюзий. Хотя часть иллюзий я допускал всегда. Сейчас же это переходит в манию. А любая мания – это болезнь. Даже мания стать личностью. Но я не хочу отказы-ваться от своего стиля, и это очень достаточное оправдание для меня самого. И даже ты, Стелла, стала для меня в какой-то мере доказательст-вом ценности себя самого в мире, ощущением полноты какого-то отрезка времени...
...Вчера, 12 апреля, здорово сцепились с шефом (Валерием Емели-ным) и Виктором. Все опять из-за того же. О доли зависимости одного человека от другого, от многих других, не просто людей, а от родителей, друзей, своей среды. Для Виктора – главное побуждение к поступкам и общению есть какая-то доля корысти и заинтересованности. И поэтому, когда мы спорили втроем, лагери были довольно четко обозначены. Ни мне, ни шефу такая обывательская позиция не подходит. Но здесь же. Мы вдвоем. Я стремлюсь к максимальной независимости от всех (т.е. к такой свободе, на которую никто не вправе покушаться и потребовать что-либо от меня).
Своими мыслями и поступками я распоряжаюсь сам. (Я сам остав-ляю за собой право сомневаться в себе и никому больше). Шеф прав. Считает, что "человек среди людей" – это постоянно ориентирующийся человек. Человек не обретает свободы, добиваясь независимости. И что свобода – это эфемерное достижение. И что внутри человека постоянно сидит обязанность по отношению к другим. Он тысячу раз прав. И я тоже этим живу, жил.
Но я оставил себе право порвать с этим. И здесь я колеблюсь между тем, о чем я тебе писал. Невозможно
единство двух различных стремлений: к комфорту и к безразличию к нему. Потому что он нужен не мне. Он нужен для кого-то. Правда, шеф
убеждает меня, что я прямо пропорционально завишу от него (от ком-форта).
У меня есть еще одно условие, чтобы никому я не был в тягость и ничего ни от кого не требовать. Только на абсолютном доброволии стро-ить все отношения без исключения. Шеф говорит, что так можно засо-хнуть.
А мне кажется, что даже от такой логичности, последовательности, правды жизни и можно как раз засохнуть. Впрочем, от чего угодно мож-но засохнуть. Хотя я очень часто чувствую свое бессилие перед этой са-мой правдой...
Из дневника 1988г. 12 февраля.
Бурное время. Время перегибов и неудач. Постоянные поиски ЕЕ. Хотя это не так интересно, но все дело в том, что ОНА оказалась рядом, совершенно случайно, совсем не там, где я ожидал её увидеть. Она поя-вилась с кучей недостатков и стала обвинять меня в этом же. Что я и влюбился в нее, то только ради себя! Как она права! Но я разве виноват? Но самый большой её недостаток – замужество. Но, может быть, это – ничто.
Я даже не могу написать ее имя (Стелла – Д. К.), только произношу его про себя. Бог ты мой! Я говорю тебе спасибо, хотя я вряд ли еще ко-гда-нибудь смогу ее поцеловать...
Я украл чужую жену. Потому что я так хочу. Мне плевать, что он ее любит. Мне плевать, что кто-то осудит. Я украл чужую жену Если надо, еще украду. Эх вы, жены, жены чужие! Есть в вас что-то от Магдалины. Эх вы, жены, жены чужие! Вас любить могут лишь холостые. Холостым ведь всегда наплевать, Чье кольцо на себя примерять.
10. 08. 1988.
Последние страницы дневника 1988 г. Сегодня ты пришла, милый мой человек. Я прошу прощения за свою
грубость. Но если ты попытаешься уйти, я превращусь опять в изверга. Когда тебя нет, то мне кажется, что и не будет. Я так боюсь этого. Это единственное, чего я боюсь.
VI. ИЗ АРМЕЙСКИХ ПИСЕМ 1984–1986 ГОДОВ
12.11. 84 ... Тетрадь мою с любимыми стихами порвал комроты, на-звав это девчоночьим занятием, так что я попрошу тебя, папа, переписать несколько стихотворений:
1. Пастернак В.– Быть знаменитым... Цель творчества...Любить тебя тяжелый крест...
2. В. Вознесенский – "Не называйте его бардом..." И еще одно сти-хотворение Высоцкому ("И снизу лед"... (последнее)
...Скоро в доме будет праздник. Папа, поздравляю тебя с днем рож-дения. Самое главное, береги здоровье, а то ты любишь часто поболеть. Моим подарком тебе будет моя честная служба, и тебе не придется за меня беспокоиться...
10. 02. 85... Спасибо за "коней" Высоцкого. Т. Лиля прислала "Сыновья уходят в бой", "Песню о земле", "Оп-
лавляются свечи"... Папа, ты пишешь про стойкость. Мне кажется, здесь стойкости надо мало. Все очень банально, и главное войти в ритм, забыть гражданские привычки, т. е. адаптироваться, что я и сделал. И надо ска-зать, сейчас намного увереннее себя чувствую и представляю свою службу, отчетливее, чем это было раньше.
Недавно в "Советском спорте" встретил слова Ч. Диккенса: "Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать её до последней минуты". Ничего еще подобного я не встречал. Это, мне кажется, и есть определение настоящей стойкости.
Март 1985 г.... Огромное спасибо за стихи Вл. Высоцкого. Баллады
эти мне очень понравились, я давно ждал "Балладу о борьбе", и "... О времени", "Балладу о волчьей гибели" встречаю в первый раз, а осталь-ные два стихотворения: "Кто-то высмотрел плод..." и "Беда", честно ска-зать, не понял, для чего они были написаны.
Перепишите "Коней": т. Лилю я не просил их переписывать, т. к. для нее это нечто большее, чем В. Высоцкий, и я не хотел лишний раз наводить ее на воспоминания, даже если они все время у нее перед гла-зами...
12 сентября 1985г... Про мое самоопределение... Ориентируюсь
на факультет военной журналистики в Львовское училище, так что вы-сылайте копию диплома с выпиской. Единственное, что может мне по-мешать, так это ты правильно заметил: лень и беспечность. В учебке я от них отделался почти на 90%. Здесь же чувствую, что поддаюсь опять. Пишите чаще, письма самый сильный повод к размышлениям и к раз-думьям. Особенно твои письма, папа.
29 сентября 1985 г. Здравствуй, любимый отец! Не могу по-верить в то, что с тобой случилось (моя тяжелая болезнь – Д. К ). Очень прошу – выздоравливай. Теперь я твердо уверен, что необходимо оста-вить работу завуча. Ты пишешь, что остался на этой работе из-за денег. Но не мне тебе объяснять, что не это главное. Для меня деньги далеко не первая необходимость, а лишь возможность "шикануть" в скромной ар-мейской жизни.
Для меня важнее здоровый и единственный друг – отец. Ведь тебя не заменит т. Лиля или еще кто-нибудь. Это абсурд.
Твоя первая сейчас задача, это не допустить второго удара. Брось курить, пить. Ты очень часто не спишь ночами, а это ведь тоже ненор-мально, поэтому уменьшь объем работы до простого учителя, неважно, сколько ты будешь получать денег, ты получишь здоровье.
Я не могу себе простить всех ссор с тобой, однако, это уже в про-шлом. Впереди у нас с тобой много дел и много перемен, будут удачи и, конечно, неудачи, но всегда мы должны быть вместе. Остался год. Через год или два я поступлю или во Львовское, или в театральное училище. Я не вижу других путей.
... Есть время читать. Прочитал Г. Маркеса "Хроника объявленной смерти", Кэн-дзабуро О. Э. "Записки пинчраннера". Обе книги мне очень понравились, особенно последняя. Приеду, обязательно поговорю с то-бой о ней. Ты не в положении старых птиц, у которых разлетаются птен-цы. Нет. Мы люди, а не птицы. Мы не имеем права разлетаться и, махнув крылом, отпустить прощальный привет. Мы все звенья одной цепи, и ты – её центральное звено. Извини меня за такую эквилибристику, но я хо-чу, чтобы ты знал, что для меня нет нужнее и любимее человека, чем ты.
Ты помнишь, как в последнюю ночь перед моим уходом в армию, мы шли, держась за руки? Ты всегда сможешь опереться на мою руку, и поэтому я тебя очень прошу, не терзай себя этой работой завуча, а нам с Верой важны не деньги, а твоя любящая крепкая рука. Я без денег впол-не смогу, даже это незаметно будет, все, что можно высылайте Вере (се-стре – Д. К.). В Москве без денег, – это не в казахстанской степи.
Папа, я верю в тебя и твое мужество. Твой единственный и любящий тебя сын.
1 октября 1985... Как твои дела? Очень хочу, чтобы ты побыстрее встал на ноги... Прочитал Трумена Капотэ "Самодельные гробики", сей-час заканчиваю Ю. Трифонова "Время и место". Взял в библиотеке "Иностранную литературу" с Р. Музилем "Человек без свойств".................................... С прежним напряжением тебе работать не следует, как я уже писал в предыдущих письмах. Жду твоего решения, надеюсь оно будет объективным...
24 октября 1985... Очень рад, папа, что твои дела идут на по-
правку и ты чувствуешь себя лучше. Но не нагружай себя опять, черт побери, хочешь оказаться на больничной койке?
С Музилем я пока не справился. Во всяком случае, отложил на не-которое время. Взял Макса Фриша "Синюю бороду". Спасибо за твои советы, постараюсь прочитать эти книги...
Спасибо Катюше (младшая сестра – Д. К.) за улыбку. Как она уже повзрослела без меня. Оказывается, кудри ей идут даже лучше, чем ко-са...
...Хочу в наш сад, копать картошку. Сегодня у меня ровно год службы. Половина. Крепко всех целую! Тунеядке Жульке (собаке – Д. К) мой привет!
Фрагменты армейских писем 1986г.
28 января 1986 г. ... Моя служба, перевалив на второй год, нис-
колько не изменилась, только социальный статус сержанта, как выража-ется В. Емелин, стал выше.
Прочитал Гончарова "Обыкновенную историю", Р. Роллана "Очаро-ванную душу", Казанцева "Клокочущая пустота". Сейчас хочу взяться за Тургенева "Накануне".
... Папа, помнишь в Симферополе Мы с тобой говорили о том, что прежде чем научиться командовать, нужно научиться подчиняться. Подчиняться легко только первые полгода, год. Потом уже становится мучением, когда вокруг тебя столько начальников. Как я разочарован в этой службе и в то же время как-то втерся и вжился в нее.
... И разбирают за какой-нибудь "пролет" и по комсомольской ли-нии, и по воинской, и по общественной, и по необщественной. Правда, такие "пролеты" закаляют в какой-то мере, вернее то, что после них с тобой делают... На гражданке только посмеешься, вспомнив, хотя здесь смешное часто далеко не смешно, просто смотришь на все огорчения с улыбкой...
Скорее бы все это кончилось. Только не подумайте, что я на что-то жалуюсь... Я просто, сам по себе, чувствую, стал меняться очень быстро, ме-
няю взгляды, "прихоти" ...Будем оптимистами.
2 июня 1986г... Скорее бы все это ушло в историю. Пошел уже тре-тий десяток, и очень жалко себя таким, каким я призывался. Слишком здорово я изменился в этой "кузнице мужества". Вряд ли у меня будут долгие и хорошие воспоминания о ней.
... Папа, если у меня вокруг предки: Черкасовы, Добровы, Страховы, Бирюковы, то откуда эта хохлацкая фамилия – Корнющенко?
30 июня 1986 г. Прочитал Гора Видала "1876 г.", Нагибина "Квас-ник и Буженинова" (очень понравилось), Е. Евтушенко "Фуку", В. Быко-ва "Карьер", К Вольфа "Кассандра", А. Платонова "Ювенильное море", Стоуна "Флаг на заре".
... Насчет моего равнодушия ты зря так меня распекаешь. Это со-стояние временное, а единственные цель и место – скорее отсюда вы-браться.
25 марта 1986г... Получил письмо со стихами Б. Пастернака. Большое спасибо, особенно за "Гамлета".
Сейчас взял читать И. Эренбурга "Бурю". Да, папа, чей "Вдовий па-роход"?
Как-то надо было вспомнить, и никак (И. Грековой – Д.И.) ... Вообще здесь очень здорово многое забываешь, часто пытаешься
вспомнить, не обязательно из книг, даже фильмы и те становятся забы-тыми.
Февраль 1986 г... Прочитал Е. Евтушенко "Русская игрушка" и пока все. Но после 23-го февраля (после смотра художественной само-деятельности) я хочу опять взяться за книги. Временами перечитываю Б. Пастернака. Папа, выпиши еще что-нибудь из его поэзии...
Моя работа так "неправдоподобна" на гражданке, что иногда сам удивляюсь, сколько в ней нового (правда, скачками).
14 марта 1986 г. Как-то надо было вспомнить, и никак (И. Греко-вой – Д. К). Немало прочитал, пока был в командировке. Посмотрел фильм о С. Ковалевской, очень понравился. Вообще все свое свободное время стараюсь занять книгами.
Папа, пришли, пожалуйста, список, на что бы мне сейчас нужно упираться помимо новых работ в журналах.
Да, что за роман у Б. Прусса "Кукла"? Стоит его читать или нет? ...Не забывай писать о новинках в журналах. Может, мне и не удаст-
ся их взять, но знать я хочу.
Последнее письмо из армии в ноябре 1986 г. ... Свободного времени не так уж много. Строю дом. Переквалифи-
цировался в каменщики. Построю четыре этажа – поеду домой... Читать времени совсем нет. Начал читать Гарина–Михайловского "Студенты", "Инженеры". Хотел прочитать "Искупление" из "ПР" про П. Кропоткина, но...
Как твои дела, папа? Ты, наверное, как всегда перегружаешь себя работой и не думаешь о здоровье. Будь осторожен.
Готовлюсь к дембилю. Крепко целую. Борис
VII. ПРИЛОЖЕНИЕ
Письма Стеллы к погибшему Борису февраль–апрель 1993года
* * * Волк голубоокий, одинокий, Разуверившийся и суровый, Молча смотрит на меня, Предлагая уйти с дороги. Он настойчив и спокоен; Вероятно, если я упрямо Буду стоять на его пути, Он повернется и уйдет с Достоинством и грустью, Но сейчас стоит и ждет (меня?)
Я стараясь не смотреть ему в глаза, Рассматриваю его облезлые, застывшие бока (Он, что – не дышит?). Рваное ухо, стертый висок, Да сухой мазок грязи с прилипшей травой (Почему так подробно?) Лапы сухие, быстрые. Какая разница, кто из нас Кому уступит дорогу; Я мучаюсь только вопросом, – Что видел он, когда смотрел В мои убегающие глаза? Что он видел, и как, о чем думал? Так что же? Как он видел меня Мудрыми и старыми глазами?
* * * А знаешь... "Спасибо". За то, что было – спасибо! За то, что прошло – спасибо! Я думала: "Не прощу! Никогда!" Оказалось все намного проще – – тебе безразлично мое прощение, – тебе безразличны мои обиды, – тебе безразличны мои болезни.
Так! Ни холодно, ни жарко! А было! Было! Как классно было! Я успокаиваю себя – ведь все когда-нибудь кончается, а самое прекрасное и кратковременно, и ненадежно, как радуга после дождя. Мы с Настасьей (дочкой – Д. К.) остались одни с нашими проблемами и трудностями. Но с нами Бог! И да славиться имя его во веки веков!
* * * Осень... приоткрыла дверь и на цыпочках вошла. "Здравствуй, лето!" Тихо! Смотри, осень, как спокойно И весело, ты опять пришла вовремя, а мы, как всегда, не ждали. Осень беседует с летом, неспешно. Ее тонкие пальцы перебирают листья. "Подожди!" "Не могу. Скучно, когда все зеленое... Смотри, как красиво, нравится?" "Осень – вздыхает, устало, лето. – – "Я думала, ты опоздаешь, а ты..!" – Я как всегда! "Как всегда..." Они молча смотрят в небо. Знаешь, с тех пор как ... многое переменилось, я со знанием дела берусь за краски и кисти. То, что когда-то было творчеством, порывом, слезами и восторгом, стало привычкой... Знаешь... "Знаю!" ... Люди проходят мимо, замечают только сквозняк и грязь, а ведь я... "Знаю!" Понимаешь, обидно! Ведь я существую, а меня не замечают! Почему? Для кого все это? Я рисую, мыслю музыкой дождей и шуршанием листьев, а они листья сжигают!!! Сжигают, понимаешь?
"Понимаю..." Иногда я думаю, сделаю все не так, сделаю все по другому, мне снится, что мир фиолетовый, сиреневый и ... Почему ты хмуришься?.. Но когда я просыпаюсь, я забываю, как это сделать, и не могу, не могу, не могу. Все опять по-прежнему, те же цвета, те же тональности! Почему? "Мне пора". Подожди, ты меня не слушаешь... "Слушаю. Мне надо уходить!" "Но ответь мне, у тебя так бывает? Тебя это мучает? Ведь мы не сами по себе, Нас, как будто, кто-то завел всех по кругу. По кругу! Раз и навсегда! Ответь мне, посмотри мне в глаза, что тебе это небо?" "Отвечаю. Мне пора уходить. Именно потому, что я понимаю, мне пора уходить. Можно, я хлопну дверью?".
* * * По ТВ про погоду, там какие-то спутники прогнозируют. Я не знаю, какая завтра погода. Я смотрю в небо.
Галина Васильевна Страхова, бабушка Бориса Посвящается моему любимому внуку
Свинцовая тоска. Утраты боль. А в сердце кровоточит рана. И звук остановился на бемоль, Лишь оттого, – ты жизнь покинул рано.
А стужу заменил вдруг снегопад легко, И дождь заплакал над тобой обильно. Из тела твоего не вдруг ушло тепло, И не вернуть его, природа ведь бессильна.
И вот навеки ты обрел покой. Уйдя из жизни вдруг, как луч внезапно, Прощай, Борис, прощай наш дорогой! Ведь Бог с тобой теперь, как ты желал всечасно.
19. 01. 93 г.
Я хочу быть поэтом, Я хочу быть раздетым Эти щемящие строчки предваряют стихи сборника Марка Белого, изданного посмертно его отцом. В них – что-то от Рембо.
Обнаженная открытость его стихов, его души.… И такая сложность. Просто и сложно – все в одном поэте. Как бы сложилась судьба этого человека, не погибни он в ту ночь 1993 года? К какой миссии был он предназначен? А не было, наверное, никакой иной миссии, кроме той, какую он вы-полнил в своей короткой жизни. В единственно данной ему судьбе. У кого-то несколько судеб (выбирай!) – у него одна. А, значит, - всё же миссия? Остается понять, в чем
она. Может быть, и вот в этих двух строчках, что приведены выше. Эти две строчки – и всё сказано! И в них - всё остальное. Сам поэт - здесь! - квинтэссенция поэзии. И столь же сложно говорить об этом, как и о чер-ном квадрате Малевича. Что еще заключено в этих строчках? Минуту назад я увидел в них вызов. Не стреляющий стрелами в мир, а себя от-крывающий стрелам. Хороший вызов, жертвенный.
Никогда мне не было так сложно писать о стихах. Какая-то не-измеренная глубина, а вроде бы - все здесь, перед тобой. Я не смог вы-разить чего-то еще, что вижу в этой глубине. Ставлю точку и понимаю: не всё осознал и вскоре после опубликования этих заметок буду сожа-леть, что не так сказал, упустил что-то. Но я рад этой философской глу-бине, меня тянет в нее. И в следующий раз (когда – то он будет) напишу совсем иначе, другими словами, но о том же самом. Две строчки – и в них вся жизнь? Две строчки, сборник стихов, память друзей и родствен-ников и - две короткие персоналии: в «Историко-культурной энциклопе-дии Самарского края, т. 1, Самара, 1993, с. 117 и в энциклопедическом словаре-справочнике «Новая Россия: мир литературы», т. 1, М., 2002, с 144.
Очень короткая жизнь... Но, кажется, что-то не сделал, Что где-то, что-то оставил. И голос плачет за дело, Которое не исправил.... (Марк Белый)
Главная тема его выступлений - рок-музыка. Он печатал свои статьи на страницах газеты «Молодежная волна», где он не только пред-ставлял группы, но и давал анализ творчеству. «Главное, что отличает рок-н-ролл от шоу-бизнеса, это то, что каждый музыкант, создающий эту культуру, индивидуален в своем творчестве, неповторим. И именно бла-годаря таким людям, таким музыкантам, тинейджерская культура танцев и досуга выросла в мировое музыкальное мышление. Рок стал одним из лидеров ощущения свободы. Свободы жизни. » (по материалам буклета ЦБС, составленного Трубниковой О.Н.)
Раздетая свобода его стихов. А они – это он:
* * * Никогда и нигде Не имел я врагов, Я прощал людям все, Сам я верил в любовь.
* * * Не покидайте меня друзья Ведь я без вас - совсем не я... Я мог стать, кем ты хочешь И кем хочется им. Я мог стать кем угодно, Но я стану другим. ...
И он стал другим…
* * * Я хочу быть поэтом, Я хочу быть раздетым. Кто ты, поэт? Ты из рода калек? Ты – из рода безродных, С землёю – бездомный? Ты – нарыв на успехе?
Ты с чужими на «ты»? Ты в пыли подорожник, А в пустыне – кусты? Ты – глашатай помоек? Ты певец дивных дам? Дон-Жуан или стоик? Ты паяц в море драм? Ты – один или рота? Ты – родитель иль сын? Ты – вино или рвота? Ты безмолвье иль крик? Ты один во всех лицах, Ты есть жизнь, Ты есть смерть. Твоей кровью умыта Вся земля, что здесь есть. Твой покой – дикий хохот, Твои пьянки – в слезах, Твое слово, как грохот, Отдается в сердцах. А в российском поэте Особенный лад: Мы – скелет на скелете – Хороним русский сад.
Другой Марк, кинорежиссер Марк Захаров, как-то, давая
интервью, вспомнил о своих юношеских годах и о своем увлечении стихами: «Всё было в моих стихах: и рифма, и размер, и мысль, и слова красивые, и образность – все было. Не было одного – поэзии. Когда я понял это, то перешел на прозу». Что же это за неуловимая штука такая – поэзия, когда всё есть, а поэзии нет? А бывает ли так, что ничего нет, а поэзия есть? Не знаю. Но в стихах Марка Белого нет некоторых привычных атрибутов, а поэзия – вот Она!
Что такое поэзия? Личность! Сама поэзия – личность. Ори-гинальная, яркая, самобытная, простая и неразгаданная, Вершина, которая видна; натянутая струна души; световой луч, идущий до конца, до упора. Словно морская сирена привлекает, и ты бросаешь-ся в ее объятия и не в силах вырваться. Это тайна, которая каждый раз показывает тебе свои новые грани. Она становится частью тво-ей души и тебе начинает казаться, что её слова - это твои слова, и ты повторяешь их про себя и цитируешь вслух. Поэзия – как любовь.
Когда ее нет, ты спрашиваешь: «Любовь ли это?» Когда она приходит, ты сам говоришь: «Любовь!». Поэзия подобна любви - Она и сама есть любовь: любовь к дому, к женщине, к Родине, …
РОССИИ Заплакать хочется навзрыд, Уткнуться лбом в стекло. А сердце бьется в такт копыт, Хоть руки вновь свело. Болезнь России - паралич. Тебе не назван срок. Ты не инфекция, не бич – Младенческий порок. А от усталости балдеешь, Когда опять сумел устать? И снова понял, что Россию В который раз не угадать. Не угадать её народа. Основу всех её основ, Который, потерявши Бога, Своих понаставлял богов. Отдавши веру за идею И позабыв про идеал, На всю Россию – портупею И всех людей – в материал. Россия – ты страна холопов?! Ты ж била шведов и татар, Гнала французов ты галопом, Свободен был и млад и стар. Но как беды заморской нету, Хомут готова надевать. Россия – ты страна Советов? Советов жить иль умирать?!
1991. * * * Каждый день уходя, На пороге дождя Замереть в ожидании чуда. Неспроста роль Христа Не сыграешь с листа, Если есть про запас Нерастраченный шанс Стать Иудой.
* * * Втоптали солнце, мочит дождь, И новый день бросает в дрожь. Мы ждем, когда же ты умрешь Над правдою царица-ложь. Тебя рождали всем народом, А убивали верой в Бога. Покрытая костьми дорога, Обкомы, взводы, синагога... А мне нужна такая вера, Чтоб не страшна любая мера. Я жить без веры не хочу – За веру жизнью заплачу.
90 г.
Россия – Вера – Бог . Однажды меня спросят, а на какое место я поставил бы его
поэзию в ряду других. Настоящая поэзия не имеет места в ряду. Она – нигде, так
как никому не мешает, ни с кем не толкается за право быть первой. Она – всюду, так как открывает себя всем желающим видеть, слы-шать чувствовать, перекликается с родственной эй поэзией. Ее не приколешь булавкой, и не выставишь как зоологический экспонат для любителей мертвечины. Она выше того этажа, где всё расстав-ляется по полочкам. И пусть любители арифмометра заносят ее в свои клеточки-схемы – она не там!
* * * Моя душа глядит в окно, А за окном безумный снег Летит вслепую на сугроб. Дорога в белом полотне Успокоенье дарит мне. Я успокоюсь, прикажите, Простите, милые, простите, Что я хотел пожить восласть, Ее ж я не хотел украсть. Но если щель в окне я встречу, Я позабуду тихий вечер. Душе не нужен ваш покой, Ее спокойствие – разбой. Я изогнусь змеей в поэте,
Душа не гибнет на рассвете. И, словно обалдевший князь, Через восставшуюся грязь, Через усталость, через отдых Судьбе без жалости дам поддых. Душа моя не птичий шорох – Моя душа – проросший порох, И каяться лишь буду я В горах, где не был никогда.
Декабрь 88 г.
«Судьбе без жалости дам поддых…», - это шутка. Это опере-жение: когда видят опасность, идут ей навстречу. Он постарался за-бежать вперед и встретился с самим собою – в предчувствиях и сти-хах. В одном случае стихи покидают автора и начинает жить по сво-им законам, излучая свой свет, в них переливаются собственные краски и звучат собственные мелодии. В другом случае стихи и ав-тор неразрывны. Автор ушел в свою поэзию, слился с ней и иная форма существование - уже не его форма. Это – о Марке Белом. Од-ни его стихи зажили своею собственной жизнью, в других- он сам. В форме этих стихов и пребывает поэт на Земле, в родном городе, в родном Поволжье.
* * * Покоя – вон Из всех окон! Подумай сам Глазами внутрь. Там, где меня Глушил огонь, И там, где мною Он потушен. Подайте, только не возьму, Даю, но только не берите. Пытает время красоту, Юродствуйте, но берегите. И я стою На трех ногах: На теле, разуме и духе. Лишь задыхаться я могу, И от дождя Мне в горле сухо.
От хилой жареной любви Всегда я слышу запах гнили, А я сырую берегу – Такой, какой её родили.
Июнь 88 г. «На трех ногах», - встать на них и поднять одну…Ребенок в
начале – ребенок в конце. И стих-ребенок, повзрослевший в веч-ность. И любовь, пришедшая Оттуда, вернется Домой.
Потрошенные мысли Из вас не измерю Никогда не поставлю На жизни креста. … Верить в скорость огней, Верить в совести святость. Мать из всех матерей Лишь поймет твою слабость. Дай прощение нам, Укрощенным тобою, Никогда не увиденный И не понятый мною.
Мы все Его не понимаем. Но потом наступает ясность, и мы
можем обратиться к нему. Когда ясность достигает предела, откры-ваются глубины, и мы снова восклицаем: «Не понимаю!» - и насту-пает высшее понимание, какое только доступно человеку. Тяжелые роды смерти. Каждый из нас отправляется в этот путь.
* * * Бросьте взгляд мне в след – я ухожу, Только обязательно взгляните. Лишь взойдет Луна – И я уйду. А когда я скроюсь – разойдитесь. Поклонитесь Солнцу от меня: Я с ним, грешным делом, не простился. И с тобою, черная земля, Нам теперь придется породниться. Уходя, я не подам руки, И друзьям я не оставлю взгляда, Я недолюблю всего одну, Я не выпью полного бокала.
Я не оставлю миру ничего, Все мое я заберу с собою, На пути туда не нужен мне никто, Только прожитая жизнь всегда со мною. Май 1988.
Забрал туда всё. Какую-то внутреннюю боль и какое-то про-зрение. Ничего не оставил, - а оно есть. Почему? Потому что – со-прикосновение двух миров. Он соприкоснул их.
* * * Не судите её, не судите, Все суды не достойны её. Не взывайте вы к ней, не молитесь, Она верно идет на костер. Не судите её, не судите, Не ходите за ней по следам, Приговоров вы ей не пишите. Не подвластна такая судам. Не судите меня, не судите, Я в ответе на все времена. Приговоров вы мне не пишите, Перед богом она мне жена. Не судите вы нас. не судите, Мы едины: я день, она ночь. Приговоров вы нам не пишит, Мы не можем ничем вам помочь. Да, судите, пишите приказы, Мы лишь вам обернемся в ответ. Чем разлука, сильней нету казни, Смерть вдвоем, – все равно, что рассвет.
Он ушел туда один. Он не мог иначе. Слишком далеко зашел
в своем диалоге с жизнью. До предела. Вернуться было невозможно – он не виноват.
Похмелье Мне не нужно удачи, Мне не нужен покой, Может быть, это счастье, Что ты не со мной? Может быть, то что есть,
Стоит больше, чем нет. И в глаза поглядеть Стоит больших побед.
12. 02. 88.
Она – не с ним, но он со всеми и с ней – тоже. Он бросил стихи в свое настоящее и в будущее. Ценить то, что есть. Ценить то, что будет. В малом находить
большое, там - Победа! Друзья и любимые должны жить. Его путь – это его путь. Случайность? Но случайностей не бывает. И окликает, предупреждает, успокаивает из своего будущего, в котором его те-перь нет на Земле.
* * * Наверно, я любил лишь миф, Как мимолетный град надежды, Как укрощенный важный скиф – Я голый в панцире одежды. И вздохом лета пред зимою Наполнен был последний день. Ты шла вперед – я за тобою. Ты шла святая – я как тень. Вот только ночью – тень не видно, А тень, скрываясь, видит все, – Как обернулась у подъезда, Как вслед мне бросила лицо. Ты можешь быть совсем далече, И даже хочешь все забыть. Быть может, я дожгу все свечи, Что мы забыли потушить. Но все останется как в сказке, И в то же время это быль: Цветная на глазах повязка, А на губах – трава-полынь. 1988 – 1990 гг.
Опять этот мотив: «голый в панцире одежды». Голый – это душа, панцирь – тело. Он добился своего, сумев дожечь в своих сти-хах непотушенные свечи. А стихи сами стали свечами и снова - за-жженные. Вернулся, уходя.
* * * Будет? Не будет? Что было – то было. Бог не забудет. Время простило. Но, кажется, что-то не сделал, Что где-то, что-то оставил. И голос плачет за дело, Которое не исправил. * * * Дай о тебе подумать, жизнь, Останови свой бег на время, Когда вдруг оборвется нить. Хочу готовым быть во стремя. Я говорю тебе без страха, Что твой конец мне не предел, И нет глупей боятся плахи, Когда собою жить сумел. Тебя не покупал я оптом, Не торговал тобой с лотка. Тебя я взял рожденьем крестным, Хоть был крещен через года. Рожден мужчиной, стал младенцем. Увидел свет, прожив года, С годами с этими развелся. И думаю, что навсегда. Годов немного я потратил, Лишь два десятка с ноготком. И пред собою белу скатерть Стелю, и это мой закон. Поговори со мною, жизнь, Останови мой взгляд беспечный, Ты ведь моя, не кипятись. Во времени и ты не вечна.
1989.
Уйти в Вечность, значит, уйти в себя – там, где бездонное сердце, там и Бог:
«И нет глупей боятся плахи, Когда собою жить сумел….».
Поговори со мною жизнь», - к жизни обращаются, когда хо-
тят поговорить о смерти. Не о смерти, а о том, что выше ее, что над смертью. И жизнь ответила. Он стал младенцем. Она раздела его и растворила в себе.
… Твое имя больше Христа. И не светит икона другая. Под единой ногою креста Мы прощаемся, не прощая. И наполнив сутью бокал, Я залью ненадежную грудь, Не расставшись с тем, что отдал. Я опять продолжаю путь.
Отдал – значит, вернул, остался продолжать свой путь, ибо
суть была – отдать себя. Отдать Себе, Богу, Жизни. *** Последнее предсмертное стихотворение, которое милиция нашла в кармане пиджака погибшего (а ещё – листочек с Нагорной проповедью, он всегда носил его с собою).
Последний бросок, словно пуля в висок. Мне хочется встать и остаться, Но что-то, как ветер, Толкает меня – не сопротивляться.
9 января 1993 г. Бросок – он бросился к одному трамваю и попал под другой. Ка-
кой ветер бросил его туда? Встать с рельсов и остаться в жизни? Но ка-кая сила толкнула не сопротивляться? О чем стихотворение? Неужели предвидел? Если разговаривал с жизнью, то, может, и записал разговор. Расшифровал ли его в момент записи? Тайна. И совпадения – тайна. Но
не случайность. Человек – в центре жизни – и жизнь вокруг него сгуща-ется. Случайностей не бывает. Случайности – для слепых. Для мудрых – тайна. Для понимающих – закономерность.
Стихотворение, посвященное жене Стелле.
Хмель. Я убит в феврале не ружьем, не кинжалом. Не отравлен был ядом, не брошен в петлю. Я убит этим деревом, Я убит этим взглядом, Я убит этим вечером, этим днем хороню. Я убит этим небом, Я звездою убит. Я убит этим снегом, Я об воздух разбит. Я убит добровольно, Я закрыл свою дверь. Распахните же окна: Смерть прекрасна, поверь! Время стало, обратно считает мой бег. Смерть пожизненна – это рожденье. Я рожден в феврале, был убит, и в завет Я назад не хочу возвращенья.
11. 02. 88.
«Я убит этим снегом, я о воздух разбит», - так оно и случи-лось. Антигравитация. Он хотел взлететь, но сначала упал на рель-сы. Свершилось. – «Я убит добровольно». Их было двое: он и жизнь.
15 августа 2003 г. Гуреев Е.М. Версия статьи, опубликованной в журнале "Литературная учеба №1, М., 2005 г, с. 156.
.
