Евгения Лифантьева «Орк-лекарь» Издательство «Эксмо»

Серия «Ролевик» Цикл «Орк»

Книга в цикле 1 Тема на форуме «Создатели миров»

Аннотация Если ты врач-психиатр, и даже «без пяти месяцев» заведующий отделением, то

человек ты, безусловно, солидный. Тебе ни пристало носиться по лесам с текстолитовым мечом, даже если ты полагаешь, что лучше его психотерапевтического средства не найти. Но так уж вышло, что Саныч при всей солидности был ролевиком. И когда на одной из ролёвок, сам Арагорн Московский разбудил его, чтобы вызывать к пострадавшему, Саныч и не догадывался, что таковым окажется весь МИР!

Не наш мир… В «ненашем» мире Санычу довелось играть роль не просто лекаря, а лекаря орка. Новые друзья не только признали вчерашнего психиатра своим, но и дали ему имя – Мышкун. Свежеиспеченному орку-лекарю повезло, он захватил из нашей реальности ничего не значащие побрякушки, которые обрели вдруг силу могущественных талисманов. С таким подспорьем и в самом деле можно вылечить целый мир, болезнь которого называется хаос!

Если вы когда-нибудь бывали в горах, то знаете, что значат слова «молоко упало». Если не бывали, то попробуйте представить. Курумник – склон, покрытый камнями. Здесь и валуны размером с грузовик, и

мелкая щебенка. Камни эти «живые», при любом неосторожном движении качаются, шевелятся, скатываются вниз. Представили? А теперь вообразите, как по этому склону медленно, но неудержимо ползет туман. Причем движется клубящаяся пелена, вопреки всем законам логики, вверх, и от этого она кажется одушевленным и не очень-то добрым существом, от которого веет смутной угрозой. Добравшись до седловины, «молоко» замирает на миг и начинает стекать в

соседнюю долину, заполняя ее белесой мутью. Час-другой, и уже не видно ни озерца на дне, ни деревьев по склонам. Теперь распадок - гигантская чаша, в которой истекают паром куски «сухого льда». Над клубами тумана сверкает солнце, а внизу, в «молоке» всегда, даже в самый

жаркий день, - промозглый холод. Цвета истаивают, словно растворяясь в сыром воздухе, а шаги звучат глухо, как через толстый слой ваты. И видно в «молоке» лишь на пару метров… да что там метров – собственные ботинки иногда кажутся немного размытыми, словно носишь обычно очки с приличными диоптриями, а тут забыл их надеть… Конечно, никакой магии в «молоке» нет. Просто низко плывущее облако зацепилось за горный склон. Издалека кажется оно

белым и пушистым, словно мультяшный барашек. «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана…» Романтика! Вот только окажешься внутри этой красоты – и понимаешь, что один неверный шаг – и можно не собрать костей. Ни травы, ни деревьев нет, но камни покрыты какой-то растительной гадостью, то ли мхом, то ли плесенью, которая, напитавшись влагой, становится скользкой, как лед. И под ярким солнцем скакать по курумнику – небольшое удовольствие. А в тумане да в мороси – акробатический трюк на грани безумия. Так что, если «молоко» застанет, когда идешь по склону, то самое разумное - выбрать местечко поровнее, прижать задницу и постараться не делать резких движений. Вот такое милое явление это «молоко». К счастью, тучи не всегда окутывают горные

вершины, гораздо чаще мир вокруг ярок, а воздух – так прозрачен, что потом, спустившись в город и показывая приятелям фотографии из похода, не можешь никому доказать, что они не правлены в фотошопе. Да и курумники – не единственное, что есть в горах… Но есть мир, в котором вечно стоит плотный, как «молоко», туман, а земля везде

усыпана серой осклизлой щебенкой. Там нет ни дня, ни ночи. Вечные сумерки, и не поймешь – то ли свет не может пробиться сквозь белесую муть, то ли сам туман фосфоресцирует, не давая увидеть звезды.

Впрочем, это место – даже не мир вовсе, а так, промежуточное пространство, дорога между вселенными, заброшенный коридор, лестничная площадка… Кому охота наводить красоту «в местах общего пользования»? Обычно люди проскакивают от лифта до двери квартиры, зажав нос и зажмурив глаза, лишь бы не смотреть на обшарпанные стены, не нюхать то, чем пахнет в подъезде. Хорошо еще, если «управляющая компания» сподобится и пришлет электрика ввернуть лампочку на площадке. А нет – так и будете спотыкаться в темноте, рискуя свернуть себе шею, и материть некое абстрактное «начальство». И при этом никто и не подумает купить эту несчастную лампочку за собственные деньги, да еще потратить время и силы, чтобы водрузить ее на положенное место… Впрочем, разговор не о проблемах ЖКХ, а о странном месте, таком же мерзком, как

запущенный подъезд многоквартирного дома, управлять которым взялись или воры, или безрукие неумехи. О междумирье, в котором, как бы то ни было, тоже есть свои обитатели. Это те, кого

можно бы было назвать «сотрудниками управляющей компании» - мрачные, молчаливые существа, занятые не то ремонтом, не то уборкой. Это – бомжи-бродяги, у которых нет ни двери, в которую они могли бы зайти, ни облагороженной евроремонтом квартиры за ней. Это всевозможное зверье, неизвестно чем питающееся и как выживающее: чьи-то неприкаянные души, похожие на подвальных кошек и полупрозрачных от голода мышей, и угнездившиеся в темных углах пауки бездомных страхов. И много еще кто… Если очень повезет, можно отыскать в туманном коридоре, соединяющем

вселенные, обжитые закутки. Любители компьютерных игр ввели в обиход хорошее слова – локация. Не полноценный мир. Не родной дом. Подвальная лежка бомжа, каптерка в пристройке, лоджия, которая проектировалась для того, чтобы дружные соседи сушили белье, а теперь там можно найти только шприцы и горелую бумагу. Локации. Они есть в тумане – нужно только уметь искать. Одно из таких особенных мест – Костер. Именно так – с большой буквы. Букет из

лепестков истинного пламени, непостижимым образом выживающий на бесплодных камнях. Здесь, возле Костра, чаще всего можно найти одного бездомного бога, которого

другие обитатели междумирья, конечно, те из них, кто способен к членораздельной речи, называют Игроком. Когда-то очень давно, этот бог выбрал свободу вместо возможности получить в единоличное пользование один новенький, только что сотворенный мир. Был тот мир юн и чист, и прекрасен в своей упорядоченности, но пресен, словно манная каша в школьной столовой. Вроде бы со всех точек зрения полезная еда – но заталкивать ее в себя приходится насильно. Если вообще удается это сделать…

Потом Игрок, может быть, не раз пожалел о сделанном выборе. Или - не пожалел, потому что судьба дала ему шанс получить гораздо больше, чем один мир. Но тогда Игрок был до смешного молод – боги тоже бывают молодыми. И тогда у

него был Учитель из Высших, из тех, кто распоряжается безмолвными «уборщиками» и «сантехниками», заглядывающими в междумирье, чтобы навести относительный порядок. И тогда Игрок, как всякое юное существо – даже божественной природы, - вряд ли думал о будущем. Его несло в вихре веселых авантюр, и такие же, как он, юные богини восхищенно вздыхали, наблюдая, как ловко плетет он интриги, и как все у него удается, стоит только захотеть… Позже, много позже, начав уставать от бесприютности, Игрок стал грустным и

желчным. А тогда подброшенная Учителем идея насильно привязать к одному конкретному миру такого же бродягу, но гораздо более древнего и мощного, показалась ему забавной. И вот теперь, узнав и одиночество, и тоску, Игрок неожиданно вспомнил о той

старой истории. И теперь он сидел на валуне возле Костра, смотрел в огонь и вспоминал, а между

языками пламени сами собой возникали картины далекого прошлого. Вот идет по дороге между мирами Безумный Контролер, которого называют Лофт,

что на языке одной давно погибшей цивилизации означает «Вероятность». Худая, сутулая фигура в развевающемся плаще стремительно приближается, и уже видны черты смятого морщинами лица и задумчивые светлые глаза. У Лофта взгляд ребенка, потерявшего родителей. Он идет, привычно переставляя узловатый посох, а серая безжизненная равнина за его спиной шевелится, то вздымаясь каменными волнами, то расцветая подснежниками и мальвами, то превращаясь во что-то совершенно непредставимое – или застывший смерч, или сросшиеся между собой мириады шевелящихся жуков. А это кто? Это одна из подруг Игрока, веселая и прекрасная богиня, чье имя Игрок

сейчас предпочитает не вспоминать. Легкими шагами она приближается к Безумному Контролеру, останавливается и смотрит на него изумрудными глазами. А притаившийся в тумане Игрок вдруг ловит себя на острой зависти к стоящему на дороге серому существу без возраста, похожему на стертую до неразличимости игральную карту. Когда Игрок и Зеленоглазая оставались вдвоем, она позволяла ему целовать себя, но

никогда не смотрела так. Как так? Так, словно у этого Лофта было что-то, не понятное и не доступное ей, но желанное настолько, что она сама готова броситься в бездну безумия. А это что? Рассыпается мелкими, как пепел, ошметками материи мертвый мир, в котором было

слишком много войн, и который давно стал некрозной тканью, отсеченной от других,

здоровых, вселенных… Но Лофт смотрит и на этот беспощадный и бесплодный мир с тем же детским удивлением, что на самые прекрасные фантазии Создателя. А зеленоглазая, которая заманила безумца в царство окончательной смерти, дрожит от страха, потому что силы, бушевавшие тут когда-то, гораздо больше, чем она может себе представить. Потом, когда Игрок чуть ли ни насильно тащил ее наружу, к привычному туману

междумирья, она не сопротивлялась. Она лишь безнадежно плакала и, обернувшись, отгородилась от жути мертвого мира «Печатью Вечности», вложив в заклинание весь данный ей от рождения талант закрывать проходы и замыкать запоры. И то, что еще миг назад было дорогой в бездну, стянулось в точку, в неразличимую в тумане пылинку. А зеленоглазая продолжала плакать, словно предвидя что-то ужасное, и тогда Игрок бросил в нее заклинанием «Ушедшей Памяти». Сегодня страхи мертвого мира не тревожат когда-то юную богиню, но в ее душе

гнездится мерзкая пустота, что сродни ощущению, возникающему, когда тебя кормят насильно, словно ребенку засовывая в рот ложку, и не остается ничего другого, как глотать, давясь, то, что дают… После той истории с Лофтом были века одиночества, потому что зеленоглазая,

ничего не помня, все равно не захотела быть рядом с Игроком, лишившим ее куска жизни. И даже награда от Учителя, свой собственный, прекрасный и благоустроенный, мир, была не в радость. Может быть, поэтому-то выбрал тогда Игрок бездомность? Зачем нужна целая вселенная, если там нет той, единственной?

- Мечтаешь? Игрок оторвался от созерцания игры языков пламени и взглянул на того, кто посмел

прервать его размышления. На Земле таких мужичков можно встретить в российской глубинке возле винного

магазина. Да и то, наверное, не в каждом поселке, а лишь в тех, по которым коммерциализации и конверсия прошлись особенно жестоко. От крепких когда-то предприятий остались только пустые до гулкости корпуса да заросшие сорняками дворы, от совхозных ферм – и того меньше. Кровельную жесть давно сдали в металлолом, доски растащили по дворам на растопку. В вечно серое небо торчат бетонные стропила, похожие на ребра выброшенного на берег кита. А вокруг – мощные, выше головы, заросли всякой дурнины. Здесь и репейник, и лебеда, и конопля, и чертополох… Но знающие люди найдут проход между колючих стеблей, выберутся на тропинку, и та выведет на кривоватую улочку, к единственному на ней кирпичному дому, украшенному вывеской «Магазин». Около крыльца – пара видавших виды «Уралов» с колясками, «Жигули» без одной фары и – пришельцем из иного мира – лаковая «Судзуки». А на ступеньках сидит такой вот дядечка без возраста – низкорослый, субтильный, одетый так, что спрашиваешь себя: «Есть ли на нем хоть одна вещь, произведенная после разгона ГКЧП?». Но вроде - и не

законченный алкоголик, вроде даже трезв с утра. Мужичок этот с удовольствием поддержит разговор, аккуратно вытянет из пачки предложенную сигарету, стараясь не испачкать фильтры соседних черными от земли пальцами, и расскажет последние сплетни, с точностью профессионального пародиста повторяя интонации земляков. И не пахнет от него, как от бомжа, пахнет печным дымом да свежей травой, смолой

и грибами. Вот и этот пришелец производил впечатление такого деревенского «гида». Одежда -

ватник на голое тело, засаленный картуз да потерявшие всякий вид штаны, так что даже не понятно, чем они были изначально: джинсами или костюмными брюками. И физиономия у гостя соответствующая: недельная щетина, заплывшие глазки да нос картошкой, а в углу большегубого рта торчит погасшая папироска.

- Что, Наблюдатель, опять прикурить попросишь? – устало ухмыльнулся Игрок. - И это – тоже, - ответил Наблюдатель. Он чуть пошевелил пальцами – и один из языков Костра яркой бабочкой вспорхнул

к его лицу. Папироска задымилась, добавив к трудноуловимым запахам тумана удушливую вонь плохого табака.

- Но я по другому вопросу. Наблюдатель расположился на одном из валунов, окружавших костер, и тяжело

посмотрел на Игрока: - Ты очень вовремя стал вспоминать о Безумце. Игрок кивнул: - Да, это – один из моих талантов. Я часто думаю именно о том, что важно. - Вот и хорошо, - Наблюдатель помолчал и продолжил. - Фрейя ненавидит тебя. - Я это знаю. - Я знаю, что ты знаешь. Вряд ли и то, что я тебе скажу, будет для тебя в новинку.

Ты помнишь, почему Учитель захотел остановить Лофта? - Потому что распространяемое им безумие, извращающее любые законы, испугало

слишком многих. А мне было жаль – мы даже не успели с ним толком поговорить. Хотя и собеседник он не из лучших. Иногда мне казалось, что ему все равно: слушают его или нет. Он говорил, споря с самим собой.

- Теперь многое изменилось, - сказал Наблюдатель. Игрок напрягся, поняв, что собеседник прав: - Да, изменилось. И, прежде всего, я. - И ты, и Фрейя. Кроме того, появились другие заинтересованные… - Зачем ты напоминаешь о моей ошибке? – почти искренне обиделся Игрок. – Для

того, чтобы понять Хаос, нужно стать им… но я не смог. - Зато смог другой, который был когда-то тобой, - садистски ухмыльнулся

Наблюдатель. - Этот недоделок не понимает, что он творит.

- Зато понимаешь ты. И отвечать тебе, - еще шире улыбнулся Наблюдатель. – Так что подумай, при чем здесь Лофт.

- Я знаю только одно: то, что я ничего не знаю о том, что с ним сейчас происходит. И происходит ли вообще что-то. Игрок пожал плечами и даже отвернулся к огню, демонстрируя, что этот разговор

ему совершено не интересен. - Зато Фрейя знает, - тихо процедил Наблюдатель. - Я же не залезу к ней в мозги, - отмахнулся Игрок. – Она не позволит. - Мне она противостоять не сможет. Притворяющийся бомжом бог снова занялся папиросой. Табак догорел до

бумажного патрона и осыпался искрами. Наблюдатель вынул окурок изо рта, вздохнул, глядя на него, но не выкинул, а щелкнул пальцами, превратив в целую «беломорину». Игрок внимательно посмотрел на собеседника и поморщился. В мысли наблюдателя

он тоже не мог проникнуть. Люди для богов – открытая книга. А другого бога возможно «прочитать» только если его уровень гораздо ниже твоего. Так что в разговоре с Наблюдателем Игроку приходилось довольствоваться одной логикой.

«Наблюдатель наверняка что-то узнал. Причем – от Фреи, - подумал Игрок. – Причем красавица явно не хотела делиться сведениями, но кто бы спрашивал о ее желаниях… Однако Наблюдатель не уверен в том, что узнал. И это возможно в одном случае…»

- Видения Фрейи – очень странная вещь, - сказал Игрок вслух. – Они, эти видения, никогда не лгут. Но далеко не всегда можно понять, что означает то, о чем она грезит. Ее видения – просто картинки, которые могут быть абсолютно бесполезны. Или вообще – обмануть, будучи правдой. Далеко не все является тем, чем выглядит. Мужик в ватнике лукаво взглянул на Игрока. Наблюдатель хотел, чтобы Игрок сам

пришел к нужным выводам. Однако одинокий бог вдруг заговорил о другом: - Есть один закрытый мир. Называется Земля. Там практически нет магии. Очень

странный мир победившего Хаоса, которые, тем не менее умудрился не сгореть напрочь, но обуздать неопределенность, загнав ее в рамки законов. Так вот, если бы нас с тобой сейчас увидел какой-нибудь обитатель Земли, то решил бы, что мы – рыбаки, сидящие у костра на берегу реки. Наблюдатель расхохотался: - Слышал я про эту твою Землю… а ведь верно! Если пришелец походил на деревенского мужичка, то Игрок был одет как

стареющий «неформал» - потрепанные джинсы, высокие «берцы», кожаная «косуха». И прическа соответствующая - собранные в «хвост» волнистые волосы, еще темные, но уже с парой седеющих прядок на висках, как у какого-нибудь бывшего бас-

гитариста давно распавшейся рок-группы, так и не сумевшей пробиться на вершину музыкального Олимпа. Но Игрок думал уже совершенно о другом. Поэтому он сказал: - Больше всего мне сейчас хотелось бы еще раз поговорить с Лофтом. Но… - Фрейя никогда не снимет ради тебя «Печать Вечности», - закончил за него

Наблюдатель. – А вот ради кого-то еще… - Да, я знаю, - снова кивнул Игрок. – Но, кроме Фрейи, есть существа, способные на

это. Точнее, они могут ее обойти. Наблюдатель в упор посмотрел на собеседника, словно увидел того впервые: - Ты о смертных? - Да, о тех, для кого не существует Вечности. Они слишком слабы, чтобы Великие

учитывали их, когда составляли заклинания. Хотя… знаешь, Наблюдатель, я все чаще думаю о Земле. Так вот, там есть летающие машины. Их называют самолетами. Они огромны, они сделаны из металла и могут нести в своем чреве сотни людей. Мощь этих крылатых машин завораживает даже меня. Иногда просто не верится, что в них, как почти во всем, что существует на Земле, нет ни капли магии. Так вот, одной из опасностей, которая грозит самолетом, с давних пор считают… кого бы ты думал? Мелких птиц. Попавший в мотор воробей, конечно, гибнет, но и самолет страдает, и часто повреждения такие, что гибнут и те, кто летел на нем. Люди умеют хорошо запоминать такие уроки, поэтому на аэродромах – специальных площадках, куда садятся самолеты, - делается все, чтобы птицы не смели даже приближаться к ним… Наблюдатель покачал головой и спросил: - А птиц не жалко? - Жалко, - грустно улыбнулся Игрок. – Но, думаю, это будут очень плохие птицы. - Даже так? Наблюдатель снова пошевелил пальцами, подманивая огненную бабочку, и его

папироска выбросила клуб вонючего дыма: - Ну, если ты уже решил, то действуй. Но не знаю, насколько это понравится

Высшим. Впрочем, ты никогда не заботился о том, чтобы нравится. Так что – прощай пока. Посмотрим.

- Посмотрим, - кивнул Игрок и снова уставился в огонь. Между языками пламени заплясали картины: черноволосый красавец пьет из хрустального бокала рубинового цвета жидкость, дама с роскошными формами, едва прикрытыми черными и красными кружевами, эротично изогнувшись, прилегла на постель, а серокожий гигант нагло ухмыляется, глядя на ее почти обнаженные сочные груди…

«Интересно, откуда у малыша эта любовь к возне с куклами? - задумчиво пробормотал Игрок. – Надеюсь, не от меня. Те, кто мне интересен – далеко не куклы».

Глава первая Аданэль – дура. Именно дура, медицинских определений для этого изврата психики

еще не придумано. Они есть в теории психоанализа, но если сейчас начать объяснять Бергу, как по-научному называется его жена, то можно поссориться с лучшим другом. Поэтому я попытался донести эту мысль до мужа вышеупомянутой дамы в возможно более корректной форме:

- И все-таки она – неумная женщина. Думаешь, кто-то из ее девочек с отрядом ходить будет?

- Нет, конечно, - пожал плечами Берг. – У них – свои замуты. - То есть на расстоянии в 100 метров от лагеря мы остаемся без целителя. Все легкие

раны плюсуются. Или придется читерить, «забывая» про них во время следующей схватки, или будем возвращаться на базу по восемь раз на дню. Мобильность – коту под хвост…

- Да я понимаю, - вздохнул Берг. – А что делать? - Выбей мне слот на целительство легких ран. - Арагорн сказал, что у нас и так шаманов аж семь штук, пусть они и лечат. - Ладно, я сам попробую. Этот разговор состоялся за неделю до игры. Проводив Берга, я задумался о несовершенстве мира. Была у нас отличная команда, был отличный капитан. И вот – женился. Нет, я знаю,

что мужчины иногда женятся. Даже ролевики, реконструкторы и прочие асоциальные личности. Некоторые - даже не по одному разу. Но у большинства жены – не ролевички. В семье достаточно одного сумасшедшего. У Лехи-Гыршака с Княжичем, тех «старичков», кто, несмотря на семьи, держался в

команде, жены были далеки от всяких игр. Но парням попались умницы, понимающие, что мужик есть мужик, животное свободное, и ему хочется в выходные куда-нибудь удрать из дома. Охота, рыбалка или ролевая игра – никакой разницы. Как говорила одна моя знакомая, очень неглупая дама, «в каждом мужчине живет ребенок, и с возрастом меняется лишь цена игрушек». Видимо, жены наших парней разделяли это мнение. К счастью, в последние годы в команду пришло много молодежи – и очень

неплохой. Даже толковой. Правда, некоторых из новичков фетези не интересовала напрочь, они даже Толкиена не все читали. Но вот историей Руси ребята увлекались всерьез. Что радовало. А Берг так и оставался нашим бессменным капитаном. Но года три назад его угораздило жениться. Причем – на темной эльфийке с закосом

в вампиры.

Аданэль – маленькая пухленькая блондинка с пышными кудряшками, губками бантиком и наивными (на первый взгляд) глазками. Ей бы назваться Гретхен и с парнями, которые ландскнехтов реконструируют, в роли маркитантки ездить. Было бы аутентично настолько, что и игровушки толком не нужно. Но девочка обожала «Темного эльфа» Сальваторе, анимэ, мангу, «Маскарад» и сериал «Сумерки». И роли выбирала себе соответствующие: то темноэльфийская жрица, то могущественная вампирша. Даже по жизни предпочитала сочетание черного и красного. Конечно, Аданэль догадывалась, что с ее внешностью выглядеть готично – задача нереальная. Поэтому однажды пыталась выпрямить волосы. Кончился ее эксперимент тем, что пару месяцев она ходила в платочке, а потом вместо свободно падающих локонов на голове у нее выросли мелкие, как у негра, кудельки. Из-за пепельного цвета они больше походили не на человеческие волосы, а на шерсть карликового пуделя. Ну, знаете, сейчас в гламурной тусовке стало модно заводить таких маленьких лохматеньких собачек и таскать их на ручках по всяким светским вечеринкам… Что Берг нашел в Аданэль, я не знаю. И никто не знает. Парни даже пытались

воздействовать на капитана, намекая, что темноэльфийская принцесса обязана в конце концов проявить свою паучиную сущность. Но он никого не слушал. А когда начал задумываться о том, не ошибся ли, было уже поздно: у четы ролевиков успел родиться наследник. К нашему разочарованию, материнство не остудило игровой энтузиазм Аданэль. Да

и ребенок ей не мешал. У маленького Егора было целых четыре бабушки. Две из них, правда, родные лишь частично. Точнее, одна прабабушка, а другая – бездетная сестра дедушки Берга, которая, тем не менее, жаждала повозиться с внуком так же сильно, как остальные представительницы старшего поколения семьи. В результате Егор с семимесячного возраста кочевал от одной бабушки к другой, а числящаяся в декретном отпуске Аданэль могла целиком и полностью предаваться любимому занятию: ездить по ролевкам и изображать темноэльфийскую принцессу. Но теперь у нее был уже статус не просто «девушки капитана», а вполне опытного игрока и даже мастера. К тому же Аданэль, чтобы похудеть после родов, начала заниматься историческими

и этническими танцами. Вот это и послужило причиной крушения наших надежд на хорошую игру. В студии этнического танца жена Берга сколотила из девушек некий ансамбль,

жаждущий продемонстрировать свои успехи перед большим количеством закованных в железо суровых мужиков. Это – с одной стороны. А с другой – Аданэль панически боялась оставлять своего благоверного без присмотра. В последнее время в ней проснулась какая-то патологическая ревность, так что выходить со своими девочками она хотела только с нами. А то, что мы будем орками, известно еще с зимы. Поэтому ни об эльфах, ни о человеческом городе она речи не заводила.

Но концерты в орочьем стойбище не предполагались. Аданэль нашла единственный возможный выход: объявила своих девочек орочьими шаманками, у которых все обряды построены в форме танца. Нет, конечно, полюбоваться на девушек, танцующих вокруг шеста… в смысле –

какого-нибудь посоха или тотемного столба… - это я всегда готов. Кстати, в студии есть несколько премиленьких, с которыми не плохо познакомиться и поближе. Но на игру я еду для того, чтобы играть, а не целыми днями на пляски смотреть! Орки – они это… они воюют вообще-то… И для того, чтобы воевать полноценно, в команде должен быть лекарь – тот, кто бегает вместе с воинами, но еще и лечить может. Раньше чаще всего этим персонажем был я – пожизненное медицинское образование помогало достаточно убедительно делать вид, что «накладываю повязку» или «бинтую голову». Но, в принципе, сойдет и девушка. В свалку, конечно, ее никто не пустит, но вот после боя она нужна, как воздух. Я попытался было все это объяснить Аданэль и попросил ее отрядить в наше

распоряжение кого-нибудь из танцорок. В принципе, роль не сложная, любой новичок справится. Но черно-красная паучиха презрительно посмотрела на меня сверху вниз – как ей это удается при ее метр пятьдесят и моих метр девяносто, я не знаю – и изрекла:

- И не думай, Саныч. У нас свой концепт. И вообще, эта ваша боевка - не мои проблемы. Девочек не дам, они не рабыни какие-нибудь, чтобы целыми днями за вами на веревочке таскаться. И не думай, что сможешь кого-нибудь уболтать по одиночке! Даже если сами захотят – не пущу! И что тут делать? Оставалось только одно: идти на поклон к старшему мастеру. Арагорн выслушал меня, подхихикивая в тех местах, где я живописал «концепт»

темноэльфийской принцессы, ставшей вдруг по воле случая дочерью орочьего вождя, и в конце концов сдался:

- Ну и как ты своего персонажа представляешь? Орк-воин-целитель? Смесь бульдога с паровозом?

- Да нормально я его представляю, - уперся я. – Обыкновенный старослужащий. Бабушка была шаманкой, в детстве кой-какие травки показывала. Так что от лихорадки или там от поноса отвар приготовить может. Потом сколько лет воевал… Кстати, в реале на поле боя первую помощь тоже не лекари оказывали, а свои же товарищи. Стрелу вытащить, рану перевязать, сломанную руку или ногу в лубок уложить – тут ни образования, ни помощи высших сил не требуется. Опыт да мозги – и ничего больше.

- Ладно, пропускаю тебе лечение легких ран методом наложения антисептической повязки и лечение диареи. Но за это лишаю орочьего берсеркизма. То есть под барабаны у тебя сила не растет. Старый – значит старый. Дедок сто раз раненый.

- Ладно, - понуро согласился я. И попытался выторговать что-нибудь еще: - Только на фига лечение диареи? Лучше знание ядов дай. Диарея-то откуда? - Обеспечу, - многозначительно ухмыльнулся старший мастер. – Впрочем, и яды

получишь. Тоже от бабушки, видать, научился. Держи сертификаты. Ара сунул мне ворох бумажек со своей подписью и вдруг ехидно подмигнул: - Да, Саныч, а ты никогда реально орком стать не хотел? - Ты чего, Ара? – гоготнул я. – Представляешь, сижу я, орк, в ординаторской в моей

любимой психушке, а мне свежепоступившего шизика приводят. Как ты думаешь, что с ним приключится? Арагорн заржал: - Думаю – диарея. А ты говоришь – откуда? - Вот и я о том же, - согласился я. Хотя подумал, что сумеречное сознание бедняге-пациенту в этом случае обеспечено

до конца жизни, без всяких надежд на улучшение. - Ладно, проехали, - отсмеявшись, махнул рукой Арагорн. Вот так я и вышел на игру в роли помеси «бульдога с паровозом», то есть щитовика

с лекарем. Но все-таки положение в нашем клане у меня было несколько особенное, не то, что у рядового молодняка. Да и девицы наши оказались полезными. Мастер по магии Машка – давняя подружка Аданэль. Поэтому студийные танцы-шманцы приносили команде регулярный доход в виде разных мелких амулетов и магических свитков. К вечеру первого дня мы были увешаны этими побрякушками, как новогодние елки. Толку от большей части «артефактов» было немного. Но приятно на всякий случай иметь средство от нежити, нечисти и даже невинности. В смысле, приворотный амулет… К сожалению, на шаманок он не действовал. А то была среди аданэлькиных девочек

одна брюнеточка с золотистыми, как гречишный мед, глазами. Такая… в общем, что надо девочка. Смотрела вокруг с любопытством и даже чуть испуганно. Не знаю, что ей Аданэль про нас наговорила. Но парни вокруг этой шаманки вились не хуже комаров. Я тоже попробовал сунуться, даже успел рассказать пару анекдотов – вполне пристойных, что самое главное, получил за это ласковую улыбку и смущенный взгляд, но тут начались очередные боевые действия. А потом Берг поссорился с Аданэлькой, она свалила к эльфам, а мне пришлось его утешать. В процессе утешения мы добрались до мастерского лагеря и напились там, как два поросенка. Соваться в палатку девчат в таком виде было рискованно, хоть через тонкую ткань было видно, что у них горит фонарик - значит, не спят. Повздыхав у погасшего костра, я решил не искушать судьбу и пошел к себе. А то

еще примет меня красавица за конченного алкаша. Тем более, что парни наши

умчались на ночную игру, и я мог дрыхнуть с полным комфортом, завернувшись в любое количество спальников.

- Утро вечера мудренее, - пробормотал я, застегивая молнию на пологе. Но выспаться не удалось. Очнулся я оттого, что кто-то дергал меня за ногу: - Саныч, вылазь! - А пошел ты! – буркнул я, пытаясь вырвать щиколотку из слесарных тисков. - Мать твою орочью, просыпайся! - Иди лесом! – я запустил в сторону входа в палатку подвернувший под руку берец. Судя по звукам, снаряд попал в цель. Глухой стук, потом – несколько экспрессивных

фраз, в которых мне доступно сообщалось, какой я урод. С подробностями того, при скрещении кого с чем такие существа получаются.

- Угу, - ответил я и подтянул колени к животу, чтобы моему ночному кошмару было труднее до меня дотянуться. И пусть только попробует в палатку сунуться – огребется по полной! Имею право. Я, понимаете ли, отдыхаю, никого не трогаю, даже не храплю, потому

что я вообще не храплю – проверено. И тут – на тебе! Вот если бы та брюнеточка была, то, может, я и проснулся бы. А ради существа, говорящего прокуренным баритоном – ни за что! И пофигу, что ночная игра разрешена! Я спать хочу! Я свое дело сделал. Весь день носился, как угорелый. Убивал, лечил, снова убивал. В общем, не в том я состоянии, чтобы на ночную игру выходить. Но какой-то червячок сомнения не давал мне уснуть. Фиг его знает, что там

произошло. Правда, если бы это урод, что у входа что-то бухтит, по игре пришел, то не Санычем меня назвал, а нормально, Мескалином-ага. И не дергал бы так непочтительно за ногу. Все-таки я – не хрен собачий, а старший и мудрейший воин, правая рука вождя, победитель семи горных троллей и четырех светлых паладинов… Однако вместо положенного по игре обращения я снова услышал: - Саныч, скотина, хватит дрыхнуть, вставай, кому говорят! Нет, это не уймется! Что его три раза подбросило и два раза поймало! - Чего тебе? Поеживаясь, я вылез из-под полога. К утру похолодало, трава под ладонями была мокрой от росы. Порыв ледяного ветра

отрезвил меня не хуже пригоршни колодезной воды. Ну и ночка! На освещенной луной лужайке перед капищем стоял старший мастер игры господин

Арагорн Московский – собственной персоной. И картинно так стоял, поглядывая то куда-то на вершины деревьев, то на меня. Интересно, у этого ботаника вместо печени – что? Фильтрационная установка?

Ионообменная колонна? Помнится, вечером, точнее, ночью уже, когда нас с Бергом занесло в мастерский лагерь, Арагорн уползал в кусты, находясь в состоянии, не

предполагавшем появления у него членораздельной речи как минимум до утра. А тут гляди ты! Бодр и весел, словно никогда в жизни не пил ничего крепче кваса. От нетерпения аж на месте пританцовывает. Нервничает, что ли? От Арагорна действительно веяло не весельем, а тревогой. И вообще он был весь

какой-то не такой. Абсолютно трезвый, собранный и злой. - Чего надо? – хмуро спросил я. - Вас, доктор. Проснуться изволили? – съехидничал старший мастер. – Собирай свои

медицинские манатки и идем. - Ты же говорил, «Скорая» на игре будет, - не понял я. - Есть «Скорая», только там ни фига не понятно, поэтому без тебя никак,- туманно

объяснил Арагорн. – В общем, время – деньги, собирайся и пошли! - У кого-то крыша съехала? – догадался я. - И это тоже, - кивнул мастер. - С кем хоть проблемы? Кто болен? - Мир. Я занырнул в палатку, включил фонарик и быстро накинул стеганный

подкольчужник. Отыскал сапоги, обулся. - Готов? – Арагорн изнывал от нетерпения. - Угу, - пробурчал я. – Куда хоть идти? Старший мастер махнул куда-то в сторону ручья. Помнится, на той стороне стояло

несколько людских крепостей. Я поспешил за Арагорном, мысленно спрашивая себя, какого черта я тут вообще делаю. Вопрос это, конечно, риторический. Который, тем не менее, в последнее время все

чаще приходил ко мне в голову. Вообще-то я – не пацан сопливый, как большинство здесь, а взрослый дядька. Уважаемый коллегами и родными пациентов врач-психиатр, без пяти минут заведующий отделением. Точнее, без пяти месяцев. Перед Новым годом нашей шефине исполняется 55, и она уже заявила, что, получив пенсию, работать в «этом дурдоме» не намерена. Причем определение «дурдом» относилось не к пациентам, а к сотрудникам и к руководству. К начальству - даже в большей мере… То, что место шефини занимаю я, известно давным-давно. Просто больше некому –

или молодняк зеленый, или клуши семейные, которые в психушке работают только ради надбавок. Так что с Нового года на меня ляжет обязанность общаться не только с пациентами, но и с начальством и всякими проверяющими. Что, по мнению многих, гораздо сложнее. Но одновременно я – здесь. На ролевой игре… Конечно, можно отмазаться тем, что

собираю тут материал для диссертации. Правда, при ближайшем рассмотрении становится ясно, что ребята в самодельных доспехах или с приклеенными ушами - нормальнее многих, ходящих исключительно в деловых костюмах. У меня давно

появилась ненаучная теория о том, что удары текстолитовым клинком по голове лечат от всяких депрессий гораздо эффективнее, чем транквилизаторы. А уж какой психотерапевтический эффект имеют бугурты! И все же я порой не понимаю, что мне нужно на играх… Разве что хорошеньких

девочек? Так их тут в разы меньше, чем в любом ночном клубе. Вот сейчас я мог бы зависать в каком-нибудь гламурном кабаке в окружении толпы блондинок, пить текилу и радоваться жизни. Причем любая из этих кисок не стала бы воротить нос от пьяного – они других и не видели. Правда, мне самому эти дамочки не очень-то нужны. Особенно клубные. Поэтому я сейчас, вместо того, чтобы щупать девок, тащусь за этим гадом

Арагорном непонятно куда и непонятно зачем. Тем временем мы спустились в низину, по которой протекал ручей. Сразу же вокруг

нас сгустился туман. Я даже залюбовался картиной – белесая пелена, блестящая в лунном свете. Туман был похож на море – такой же ненадежный и изменчивый. Арагорн почти бежал по тропинке впереди меня. Видимо, дело действительно

спешное. Кончив себя жалеть, я поднажал, стараясь догнать старшего мастера. Однако

расстояние между нами не сокращалось. Пришлось обращаться к Арагорновой спине: - Слышь, а кто все-таки заболел? Скажи хоть что-то толком! - Мир, - не оборачиваясь, бросил старший мастер. - Кто? – снова не понял я. – И чьей команды хоть? - Да не игрок, а мир! – Арагорн резко остановился и насмешливо посмотрел на меня.

– Мир – который «пис». Ну, «мир, дверь, мяч», понимаешь? Отдельная реальность. - Сам ты «мир, дверь, мяч», - зло пробормотал я. – А я-то зачем нужен? Что мне

делать? - Как что? – хмыкнул мастер. – То, за что тебе на работе деньги платят. Лечить

будешь. - Арагорн, ты – идиот? - Да, - кивнул старший мастер. – Но куда деваться? Ты – один из немногих, кто

может справиться. Но на тебя зов почему-то не действует. - Чего? - не понял я. – Какой, нафиг, зов? Ты вообще о чем? - Больше я тебе ничего сказать не могу, - с пафосом произнес Арагорн. – А то не

правилам будет. - Так это по игре! – обрадовался я. – Фу-ты, кретина кусок, а ты меня перепугал… - Не совсем по игре. В общем, иди вон туда, - мастер махнул рукой куда-то в сторону

луны. – Там разберешься. И растворился в тумане. Откуда-то раздался ехидный смешок, и меня окружила

плотная, как туман, тишина.

Я смачно выругался. То, что на меня никакой зов не действовал – это понятно. Если кто-то по игре приходил, то мог орать у палатки сколько угодно – я спал. Меня разбудить – это постараться надо. Вот и пришлось старшему мастеру корректировать реальность. Но какого хрена этот урод не довел меня туда, куда надо? Если за мной кто-то приходил, то этот кто-то должен был отвести меня туда, где я нужен. А теперь мне придется шарахаться по полузнакомому лесу, пытаясь понять, где что и кто где. Впрочем, я немного соображал, где находятся основные локации. Луна была в той

стороне, где ручей. От нашего лагеря до него – метров пятьсот. Протопали мы уже немало, так еще немного, и выйду к берегу. Потом нужно спуститься вниз по течению до переправы. Рядом с ней – человеческий город. Если кто-то что-то знает, то только там, мимо них все ходят. Взглянув на небо, я определился с направлением и бодро потопал по тропинке.

Кстати, тропинка тоже хоть куда-то, но должна привести. Тут их немного, местные не часто в эти края забираются. Около той дороги, где заезд на полигон, стоит мастерский лагерь. А эта должна вести к одной из переправ. Берега у ручья во многих местах или болотистые, или заросшие ивняком, так что не продраться, мест с удобным выходом к воде немного. Однако постепенно моя уверенность в том, что я иду туда, куда надо, улетучилась.

По моим ощущениям, я протопал уже километра три, а вокруг меня был все тот же туман, ставший, казалось, еще плотнее. И – никого намека на ручей. Потому что у воды должно пахнуть прелью и ивовыми листьями, а этот туман не пах ничем. Тут я резко остановился, осознав, что же у меня вызывало тревогу. Туман был неправильный. Какой-то не туманистый туман. В нормальном тумане у

меня давно бы уже отсырел подкольчужник, а на лице ощущалась влага. Чтобы убедиться еще раз, я тщательно провел ладонью по щеке, потом – по

кожаным пластинкам на груди. Ни-че-го! В смысле, пот есть, ватный подкольчужник – штука теплая, щетина выросла что-то слишком быстро… а вот положенного в предутренние часы ощущения промозглой сырости нет. То есть вокруг меня – что угодно, только не водяная взвесь. Честно говоря, я испугался. Этот туман вообще был каким-то странным. Теперь он не висел слоями, а клубился,

двигался, кружил, из его глубины раздавались какие-то шорохи и скрипы. Лесные звуки – они совершенно другие. Ну, птичка спросонья что-то просвистит, сломанная ветка хрустнет. Эти же напоминали скорее то, что можно услышать ночью в пустом цеху. Такие звуки издают металл и камень, а не деревья и живые существа. Выругавшись, я снова побрел вперед, лихорадочно пытаясь сообразить, что же

произошло. Вероятнее всего, ничего страшного. Просто с похмелья у меня пересохло во рту… и в мозгах. Так что два варианта: или я куда-нибудь приду, или, когда надоест бродить, усну под кустом. Правда, завтра народ будет ржать над тем, что я в

трех соснах заблудился. Ну и фиг с ним, с народом и с его приколами. Виноват во всем Арагорн. Обдумывая планы мести старшему мастеру, я для поддержания бодрости духа

затянул «орочью походную»: - Как однажды Арагорн Положил яйцо на горн, Гномы угли разожгли, Маком яйца зацвели. Аш назг, аш назг, разлюли малина, Любит девочка моя Сару-властелина! В песне было много куплетов, еще менее пристойных и гораздо более садистских, в

духе «мальчик в подвале нашел пулемет», так что ее можно было орать до утра. Звук собственного голоса подбадривал меня. В принципе, где бы я ни находился, вряд ли кто-нибудь в здравом уме решится подойти к существу, горланящему такое. Правда, половина ирландских сказок начинается со слов «возвращался как-то Джонни из соседней деревни со свадьбы…». Но у нас все-таки – не Ирландия, народец полых холмов в нашем климате вряд ли выживет… В общем, чего не придет в такой ситуации в голову. Так что я даже не сильно

удивился, когда впереди меня выросла темная фигура. Вот кто-то продумался по игровушке! Силуэт был намного выше меня. При этом таинственная фигура вся состояла из каких-то выростов и шипов, словно утрированный рыцарский доспех или какой-нибудь монстр, что рисуют на обложках фэнтези.

- Красиво поешь, смертный! – утробным басом возвестил силуэт. – Да и со знанием дела, как я посмотрю! Первым моим желанием было броситься к этому монстру на шею. Вторым – послать

его подальше вместе со всей мастерской командой, в которую он, несомненно, входил. Потому что кто, кроме мастерского персонажа, будет посреди ночи таскаться по туману в такой неудобной игровушке? Но я сдержался и ответил, как положено:

- Кого вижу, путник? К добру или к злу наша встреча? - Видишь ты того, кого ждал, и кто поможет тебе совершить отмщение! Голосочек у парня - что твоя труба! Или у него под маской мегафон? - И что же я должен сделать, почтеннейший? – подыграл я, пытаясь хоть что-то

вытянуть из приближенного к мастерам персонажа. - Ты должен идти туда, куда ведут тебя твои помыслы, и взять то, что принадлежит

тебе по праву! «Во блин», - тихонько пробормотал я. Но вслух возвестил не менее пафосно: - Укажи же направление, о, владыка дорог и судеб! Монстр икнул, как-то замялся, потом махнул рукой куда-то вбок:

- Иди, и пребудет с тобой Сила! Если бы черная громадина после этого не захихикала мерзко, то я, наверное,

послушался бы его приказания. Но этот смешок напомнил мне Арагорна. Поэтому я развернулся и пошел в направлении, прямо противоположном указанному. Честно говоря, я уже засыпал на ходу, шел, спотыкаясь на каждом шагу. К счастью,

это продолжалось недолго. Вскоре туман начал редеть, сменившись нормальной предутренней дымкой. Правда, нигде не было видно даже отблеска костра. Поэтому, решив, что утро вечера всяко разно мудренее, я выбрал куст посимпатичнее и забрался под него.

Глава вторая

В хорошем подкольчужнике не замерзнуть даже на рассвете. Удобная вещь:

длинный стеганый халат, между двумя слоями ткани проложена не вата, а льняная пакля, которая держит тепло гораздо лучше хлопка. Подкольчужник - идеальная замена спальнику. Где-то читал, что дружинники Святослава и одеяла в поход не брали. Согласен – незачем, чтобы переночевать под открытым небом, достаточно такой, как у меня, «шкуры». Поэтому я не удивился, что проснулся, когда солнце стояло уже довольно высоко. И вот тут меня накрыло! До этого я надеялся, что все ночные странности – это лишь шутки моего восприятия,

измененного смесью пива с портвейном и самогоном, но реальность оказалась даже хуже, чем можно было предполагать. Лес был не тот. Точнее, леса вообще не наблюдалось. Так, полоса молодой поросли вдоль ручья.

Того или не того, который я искал всю ночь, не знаю. Похоже, что не того – этот гораздо шире. Остальное же пространство вокруг меня занимала степь. Не поле, не луг, а именно

степь – древняя, ни разу не паханная, горбящаяся курганами. Кое-где отдельными пятнами темнели маленькие рощицы, вдалеке, за холмом, вроде курился дымок. Значит, там – какое-то жилье. Но добили меня горы. Они занимали весь горизонт - насколько хватало взгляда.

Если кому-то взбредет в голову топать к ним, то нужно будет отмахать не один десяток километров – синие из-за расстояния, они искрились на фоне неба, как драгоценные камни. Но откуда в Подмосковье горы? Да еще такие, как эти, блестящие ледниками? Мне стало холодно. Потом – жарко. Я выматерился, протер глаза и снова выматерился.

На галлюцинацию не похоже. В конце концов, я – врач-психиатр, и знаю, что галлюцинации у больных касаются только каких-то отдельных объектов, которые вплетены в их бред. Но если любому шизофренику в любом состоянии показать на нейтральный в его восприятии предмет, вроде стула или шариковой ручки, и спросить: «Что это?», он не скажет, что это кровать или ложка. Весь мир не может быть галлюцинацией. Тем более – такой детальной. Я наклонился и посмотрел на траву. Конечно, я не ботаник, но немного в травах

разбираюсь. Ковыль – а эти пучки белесых тонких нитей определенно являлись ковылем – в Подмосковье не растет. Нет там и шаров перекати-поля вроде того, что зацепился за соседний куст… В общем, человеческая голова – слишком маломощный компьютер, чтобы

смоделировать мир с такой точностью. Часть реалий, окружающих больного в обыденной действительности, должна восприниматься без изменений в самом бредовом состоянии. Здесь же иным было все – от вида блеклого степного неба до ощущения плотного сухого дерна под задницей. В Подмосковье, какой бы хорошей ни была погода, все равно при долгом сидении на земле чувствуешь идущую из глубины земли сырость. А здесь… Чтобы проверить свое подозрение, я выдрал пучок травы. Так и есть – толстый дерн,

переплетенные корни и сухие прошлогодние стебли… Настоящая степная растительность, как в Казахстане. Выругавшись еще раз, я огляделся и, сняв подкольчужник, бросил его в тень

невысокой березки. Улегся, уставился в небо. Что ж, надо привыкнуть к мысли, что я теперь – попаданец. Как в книжках… Ощущение безумия постепенно отступало. К своему удивлению я моментально поверил в то, что все произошедшее –

реальность. Все-таки я – врач-психиатр, и симптомы сумасшествия мне знакомы. Безумие на «пустом месте» не возникает. А у меня нет причин для того, чтобы свихнуться! Никаких! Даже сотрясений мозга в последние годы не было – умею башку из-под удара убирать. Максимум, что может со мной случиться, - это белая горячка. Но ни зеленых чертей, ни каких-то еще потусторонних сущностей вокруг не наблюдается. Белая горячка – это когда к образу обыденной реальности примешиваются бредовые видения. А у меня все - с точностью наоборот. Окружающая реальность – ни разу не обыденная. Но и не бредовая. Обыкновенная степь - и ничего больше. Ничего ужасного, пугающего, ничего, вызывающего агрессию… Значит – я действительно провалился в какое-то Иномирье.

Вот блин! Никогда не мечтал стать Марти-Сью! Мне и на Земле хорошо было! Пофантазировать о приключениях – это одно, а реально в них вляпаться – совершенно другое. Я уставился в небо, словно там мог появиться ответ на вопрос: «За что?». Почему в

Иномирье попал именно я? Сколько знаю народа, которые визжали бы от восторга, оказавшись внутри своей любимой книги! А выбор пал именно на меня… И – чей выбор? Арагорна? Несомненно, старший мастер игры как-то причастен к

случившемуся. Что он там говорил? Дескать, я – один из немногих, кто способен… Бред какой-то! Чем я от остальных людей отличаюсь? Да ничем! Правда, может оказаться, как в книжках, что я – незаконнорожденный сын какого-нибудь местного императора… Голова наконец-то заработала. Чем я отличаюсь от остальных людей? А ведь,

пожалуй, отличаюсь. Не так уж много врачей-психиатров, на приличному уровне владеющих мечом. Может, понадобилось именно такое сочетание? Воин-лекарь? Следовательно… Видимо, мне придется совершить что-то героическое, для чего нужно уметь и

убивать, и лечить. Как там Арагорн говорил? Мир вылечить? А это чудище шипастое что басило? Совершить месть? Ни того, ни другого мне делать не хотелось. Стало до слез жалко себя. Пусть юные

придурки миры спасают. А мне бы на Землю, в мой родимый дурдом… Карьеру делать… Поклясться, что ли, страшной клятвой, что, если вернусь на Землю, то никогда

больше не поеду на ролевые игры и обо всяких орках с эльфами и думать забуду? Возьму кредит, куплю себе навороченную тачку, буду таскаться по ночным клубам и снимать там гламурных кис. Каждый раз – новую, хотя это совершенно не важно - различать их между собой невозможно, все на одно лицо. А потом какая-нибудь из них, выходящая в тираж, обженит меня на себе. Я буду по вечерам пить пиво у телевизора, смотреть футбол и сериалы про ментов, отращу пузо… детишки пойдут, такие же крикливые, как дура-жена. Меня передернуло от этих мыслей. Нет, нафиг. Лучше мир спасать, чем такая жизнь.

Хватит рефлексировать – сидя на жопе, и себя не спасешь, не то, что мир! Я решительно поднялся и окинул взором расстилавшуюся передо мной равнину. Честно говоря, пока не понятно, от чего или от кого надо ее спасать. И больной

земля тоже не выглядит. Степь как степь, на севере Казахстана точно такая же. И горы вроде как горы. И деревья нормальные, без клыков и щупалец. А вот я… Порывшись в аптечке, для антуража замаскированной в сумку из домотканого

холста, я нашел стальную коробку со стерильными инструментами. Ее полированная крышка отражала не хуже зеркала. По крайней мере, разобрать свою физиономию можно.

Так и есть… Вот почему Арагорн завел этот разговор про «настоящего орка». Он, гад, небось, все

наперед знал! Сволочь! Урод - в жопе ноги! Встречу – набью морду без лишних предисловий! Хотя… Интересно, кто же такой Арагорн, если я теперь – орк? Причем, подозреваю, по его,

Арагорна, милости! В крышке коробки хмурилась жуткая рожа, которую я никак не мог признать своей. Во-первых, цвет… На руки я сразу не обратил внимания, мало ли, может – грязь. Но

и морда у меня теперь была землисто-зеленого, с коричневатыми пятнами, цвета. Один в один – камуфляжная ткань. Только я точно помню, что в рейнджеров играть не собирался! Мало того – даже умылся перед сном. Но цвет – это еще куда ни шло. Я не расист какой-нибудь, чтобы из-за цвета кожи

огорчаться. До неузнаваемости изменились черты лица. Нос превратился в короткую широкую

лепешку с вывороченными ноздрями, лоб навис над глазами, словно козырек крыши, челюсти вытянулись вперед, а изо рта торчали самые настоящие клыки! Я пощупал – точно клыки… Не особо длинные, а так, вроде как у обезьяны. Чуть-

чуть приподнимают верхнюю губу – и все. Надеюсь, жевать не помешают. В довершении всего этого безобразия мое лицо покрывали глубокие морщины. Нет,

я понимаю, что орки несколько отличаются от людей - и по своей физиологии тоже… но вряд ли они рождаются морщинистыми, как ядро грецкого ореха! Значит, слова Арагорна о том, что я буду стариком, реализовались в прямом смысле. Вот радости-то! И в этом виде мне мир спасать? Ладно, превратился бы я в какого-

нибудь супер-пупер героя на белой кобыле… но старый орк, спасающий мир? Бред. Впрочем, тут все бред. Закончив любоваться на свое отражение, я внимательно осмотрел вещи. Что ж, этого

и следовало ожидать. Подкольчужник стал гораздо длиннее и, что самое обидное, намного грязнее. Одно радует - кожаные пластины на груди дополнились металлическими накладками на плечах и рукавах. Вместе – очень неплохая защита. Только теперь до меня дошло, что мне мешало лежать. Оказывается, на талии у меня

появился собранный из широких металлических звеньев пояс, к нему прицеплены ятаган в ножнах и длинный кинжал. И не пластикатовые, а настоящие. Я вытащил клинки и немного помедитировал на них. Потом пощупал заточку. Очень

неплохая сталь. Кинжал - тот вообще булатный, по лезвию вьются прихотливые черно-серебристые узоры. В сумке, кроме не изменившихся почему-то аптечки, школьной тетрадки и пары

шариковых ручек, имелись еще какие-то мешочки, коробочки и пузырьки, а так же

неизвестно откуда взявшаяся книжка в кожаном переплете. Но разбираться с этим хозяйством у меня уже не было сил. Порадовало только одно: фляжка. Откуда в сумке появилась металлическая фляга, сплошь покрытая замысловатыми узорами, я не стал задумываться. Магия – она и есть магия. Просто отвинтил крышку и осторожно понюхал: а вдруг там какая-нибудь орочья дрянь, вроде той, что описывается у Толкиена? Однако содержимое оказалось всего лишь сильно разведенным вином. В жару – а солнце к этому времени уже начало заметно припекать – самое оно. Сделав пару глотков, я встал и снова осмотрелся. Кроме моего подкольчужника,

трансформировавшегося в халат, на земле лежал буроватый полотняный кушак и шапка. Я точно помнил, что не надевал ее, вылезая из палатки. Но вот она лежит – милая моя шапка, сшитая из полы старого пальто и поношенного лисьего воротника. А еще – отполированная ладонями длинная палка. Что ж, понятно. Куда старику без посоха… Я надел халат, подпоясался кушаком… Действительно, нефиг каждому встречному

знать о том, что у меня есть оружие. В принципе, откинуть полу и выхватить саблю – меньше секунды. Но, надеюсь, этим заниматься не придется, хватит и палки. Тем более, что обращаться с бокеном я немного умею, одно время походил на секцию. Да, куда меня только не заносило в «прошлой» жизни – от сборищ экстрасенсов до подпольных бойцовских клубов. Натура такая, любопытная… или меня судьба к чему-то готовила? Покрутив в голове мысли о взаимосвязи прошлого и будущего, предопределении и

предназначении и прочей такой чуши, я в последний раз осмотрел степь. В пределах видимости не изменилось ничего, кроме длины теней, отбрасываемых деревьями.

- Что ж, пора идти спасать мир, лечить и мстить… или наоборот, но это не важно. Под лежачий камень и вода не течет, - вслух пробормотал я и потопал в направлении того холма, за которым мне чудился дымок. Орки, не орки, но к разумным выбираться надо. Надеюсь, Арагорн знал, о чем

говорит, когда упоминал орков. Если там, за холмом, окажется летняя дойка какого-нибудь фермерского хозяйства, то мир спасти мне точно не удастся. Скорее всего, окажусь в моей же психушке. Или в каком-нибудь подобном заведении. На мое счастье, сомнения в отношении обитателей этого отдельно взятого Иномирья

разрешились довольно быстро. Стоило мне перевалить через ближайший холмик, как внизу обнаружилось нечто, напоминающее проселок. Нечто – потому что колеи в нашем, земном, понимании, не было. Обычная деревенская дорога – это две параллельных выбоины, оставленные колесами тракторов и прочей техники, способной по ней проехать. Здесь же между холмов вилась широкая, как двухполосное шоссе, тропа. Именно тропа. Никаких следов от колес. Только выбитая до земли трава – и ничего больше.

Порадовало меня и наличие на этой дороге парочки отдыхающих у обочины аборигенов. То есть - относительно безопасного источника информации. А то ведь боязно. К жилью выходить надо, но вдруг тут местное население страдает ксенофобией в остро-агрессивной форме? Появился в деревне чужак – ему сразу морду бьют. Или еще что похуже. Как у нас, на Земле, на рабочих окраинах. А с парочкой на дороге я, надеюсь, в случае чего справлюсь. Или убегу. Но, с другой

стороны, если они на меня сразу не набросятся, можно будет хоть что-то узнать про этот мир. По крайней мере, как соседняя деревня называется, они знать должны. Чем ближе я подходил, тем забавнее казалось происходящее на дороге. На самом деле аборигены не отдыхали. Точнее, один из них сидел на земле, а второй

бегал вокруг, оглашая степь громкими матами. Между упоминаниями различных частей тела всевозможных животных я выцепил парочку имен, определенно принадлежащий местным божествам. Приблизившись, я начал понимать и смысл экспрессивного выступления. Дескать, тот, кто сидел на земле, - проклятие этого второго, бегающего, потому, что все всегда делает не вовремя. Но больше, чем ругань, меня поразила внешность этой парочки. Одно дело видеть

отражение в крышке коробки, а другое – наблюдать такие рожи со стороны. Это были, несомненно, орки. Такие, какими им положено быть – зеленокожие,

клыкастые, коротконогие, длиннорукие, с переразвитыми шейными мышцами, отчего их фигуры казались горбатыми. Оно и понятно – чтобы удерживать на весу тяжесть почти медвежьих челюстей, нужна недюжинная сила. Иначе шейный хондроз обеспечен с того момента, как ребенок на ноги встанет. Но все-таки прямохождение дается оркам с трудом. Это я по своей, уже начинавшей побаливать, спине это чувствовал. Очень хотелось опуститься на четвереньки, хорошо хоть посох немного разгружал позвоночник. А суетливый зеленокожий вообще время от времени касался земли костяшками пальцев и прыгал совершенно по-обезьяньи. В общем, красавцы - еще те. Конечно, теперь и я так выгляжу, но радости это не

прибавляет. Мне удалось рассмотреть матершинника во всех деталях, пока тот наконец-то

заметил меня. А заметив, издал какой-то булькающий звук, упал на колени и зарыдал. В таких идиотских ситуациях у меня начинается понос слов. Я болтаю, что попало,

слабо соображая, что говорю. Чаще всего из меня начинают сыпаться фразы из старых анекдотов. Поэтому некоторые считают, что я – веселый человек. Вот и здесь я, сам того не ожидая, гаркнул:

- Рядовой Иванов, снять противогаз! Не знаю, почему мне припомнилась именно эта фраза. Наверное, по ассоциации.

Хотелось стащить с этих владеющих человеческой речью и, несомненно, более или менее разумных существ, зеленые клыкастые маски. С одной стороны, это были вроде бы люди, с другой – говорящие обезьяны…

- Чего? – пискнул тот, который сидел на земле. – Зачем? - Ага говорит снять – снимай, - напустился на него суетливый. – И быстро! - Что? - Все!!! Сидевший до этого орк тяжело поднялся и, морщась, скинул халат. Тут только до

меня дошло, что это – не орк, а орчица. Или – орчиха. Не знаю, как правильно. Но это и не важно. Важно было то, что тетка оказалась беременной, причем на самых последних сроках.

И, кажется, вот-вот родит… Дальше я уже действовал на рефлексах, вбитых в меня еще со студенчества. Нет,

первой мыслью, конечно, было вызвать «Скорую». Но я сразу отмел ее как совершенно идиотскую. К счастью, в институтские времена я сам немало покатался санитаром на «Скорой».

Деньги нужны были всегда. Да и опыт – вещь полезная. Насмотрелся всякого. Поэтому, увидев, как ходит ходуном тонкая холщевая рубаха на животе орчихи, я

гаркнул на ее придурошного кавалера: - Ты, дерьма кусок, хватай свою бабу на руки и волоки вон туда, под березы, где

тень. Понял? - Сама пойдет, - попытался было возразить орк, но я так на него зарычал, что он

дисциплинированно подхватил тетку на руки и рысью поволок в направлении небольшой березовой рощицы. Я поднял забытые аборигенами халат и довольно увесистый мешок и поспешил

следом. А что мне оставалось делать? У дороги – пыль, в которой наверняка содержатся

высушенные и перемолотые в порошок экскременты тех, кто по ней ходил. А между деревьев, может быть, найдется местечко почище. Я не ошибся – в тени трава была зеленая и сочная. Вряд ли кто-то по ней топтался с

тех пор, как прошли последние дожди. Устроив поудобнее роженицу, я сунул орку мешок с его барахлом: - Достань котелок или что у вас там для того, чтобы воду вскипятить. Вон за тем

холмом – река. Принеси воды, разведи костер и согрей воду. - Ага суп варить будет? – поинтересовался орк. - Бегом! – рявкнул я, не вдаваясь в объяснения того, что собираюсь делать. Я не служил в армии. Но, наверное, из меня получился бы неплохой сержант. По

крайней мере, такую вот ленивую и глупую породу, которая только после окрика что-то делает, угадываю даже под орочьей личиной. С такими вежливо говорить нельзя, иначе на шею сядут. А вот отвесишь им хорошего пинка – бегают, как тараканы. Оглянувшись, я увидел на лице зеленой тетки кривую ухмылку. - Идиот? – спросил я, когда орк отбежал достаточно далеко.

Орчиха грустно кивнула. - Ладно, расслабься, пока потуги не начнутся, - посоветовал я. – И, главное, не бойся.

Все будет хорошо. Кстати, чего это ты на дороге рожать собралась? Что у вас, бабок-знахарок нет? Орчиха, в отличие от ее мужа, говорила коротко и ясно. Дескать, просчиталась.

Раньше хозяйство было боязно бросить, а как собрались идти в город, где есть мудрая бабка, было уже поздно. На волка не сесть, у них волки норовистые, пришлось пешком. Да вот прихватило по дороге… Два дня шли, а каких-то три полета стрелы не дошли… Даже если кошка котится, и то переживаешь. А тут – хоть и зеленая, но вполне

разумная баба. Я молился про себя всем местным и не местным богам, чтобы все прошло без осложнений, на автомате делая то, что пару раз видел во время работы на «Скорой». Вымыл руки остатками вина из фляги, заставил орка, когда тот вернулся с котлом

воды, вскипятить и остудить ее, вытащил из аптечки все запасы марли, какие были, придерживал роженицу за руку… Не знаю, боги ли помогли, или Гыся – так звали орчиху – оказалась крепкой теткой,

но через пару часов на свет появился вполне живой и здоровый мальчишка. Горластый – сразу заорал, я его от неожиданности чуть не выронил. Человеческие детеныши, при рождении которых мне доводилось присутствовать, хныкали гораздо тише. В общем, отличный ребенок, никакая женщина от такого здоровяка не откажется. А то, что зеленый – так это по местной моде. И глаза какой-то пленкой затянуты – так, может, у орков так и положено. Я перевязал орчонку пуповину, размышляя о том, что физиология у людей и орков

наверняка разная. И что тут полезнее был бы не я, специалист по тараканам в человеческих мозгах, а какой-нибудь хороший ветеринар. Лучше всего – из циркового зверинца, у которого есть опыт работы с разными животными, и он знает, какими должны появляться на свет обезьяны или, например, бенгальские тигры. Я же только на счет домашних животных что-то слышал, и то краем уха. Хотя котята или щенки – те точно первую неделю слепые. И эти полуобезьяны могут с недоразвитыми глазами рождаться. По крайней мере, мать, увидев ребенка, никаких признаков недовольства не проявила. Разулыбалась расслабленно, протянула руки… А вот молодой папаша продолжал кудахтать, как испуганная курица. Этот придурок

оказался ко всему прочему весьма суеверным. Или набожным – фиг его разберет. По крайней мере, за время, пока я возился с малышом, он успел мне сообщить, что рождение ребенка в столь неподходящем месте – верный залог гибели в страшных мучениях не только самого ребенка, но и всей его родни до седьмого колена:

- Шакалы придут! Кровь учуят – придут, всех загрызут, - причитал орк. – Темные твари придут, не отвяжутся, по кровавому следу пойдут, от них уж под полог не спрячешься!

- Сейчас же день, какие темные твари? – недоуменно спросил я. – При солнце шакалы не охотятся.

- Вот-вот, Тот, Кто Носит Золотой Щит, тоже увидел! Это хуже, чем шакалы! Любит он кровь, любит, мы все умрем из-за этой… Тут орк добавил такое нецензурное определение, что мне захотелось дать ему по

шее. Но я сдержался. Фиг его знает, какие тут порядки, и почему неглупая и с характером тетка, к которой я даже проникся симпатией, вышла замуж за такого слизняка. Но что-то сделать очень хотелось. Что-нибудь, чтобы тот заткнулся и перестал

стонать под руку. - Кто служит Тому, Кто Носит Золотой Щит? – спросил я, словно знал ответ. Орк съежился и стал как будто меньше ростом: - Те, кто сами носят щиты. Тот, Кто Носит Золотой Щит, - бог воинов. - А это ты видел, - я картинным жестом откинул полы халата, демонстрируя кинжал

с ятаганом. И продолжил речитативом: – Много я крови пролил во славу Того, Кто Носит Золотой Щит, ой, много! Горячей,

бурлящей крови, не баб и детей убивал, не трусов с жабьей кровью, а сильных воинов… В общем, пришлось применить пару приемчиков НЛП, чтобы этот чертов орк

поверил: мое присутствие рядом с его сыном убережет семью от мгновенной гибели. Но мне почему-то показалось этого мало. Словно бес какой под руку толкал. Хотя кто его знает, может, в этом мире бесы на самом деле водятся, и один из них решил таким образом пошутить… Я аккуратно взял малыша на руки и вышел с ним на открытое место – туда, где

отвесные солнечные лучи, словно раскаленные гвозди, втыкались в землю. Повернув орчонка лицом к небу, я проорал:

- Смотри, Щитоносец, кто родился! У парня горячая кровь! Такая, как ты любишь! Не дай ему погибнуть прежде, чем он убьет первого своего врага! А вот дальше начался уж совершеннейший бред. Полыхнуло, словно разом зажглась

добрая сотня софитов, опалило жаром, загрохотало… Орчонок заорал, как резаный, но сразу же затих. Нет, не помер – просто открыл глаза и начал с осмысленным любопытством оглядываться вокруг. А я стоял, как идиот, не способный произнести ни слова. Единственное, что сумел выдавить из себя, это подходящее ко всем случаям «во – бля!».

Однако странные природные явления длились не дольше пары секунд. Степь затихла, над похожей на море бесконечностью желтовато-зеленой травы безразлично молчало белесое небо… К счастью, заткнулся и орк. До самой деревни он, когда я к нему обращался, отвечал

вежливо и односложно. И вообще, казалось, если бы ни страх потери такой полезной в хозяйстве вещи, как жена, давно бы удрал подальше – только бы пятки сверкали. А мой внутренний бес продолжал хулиганить. Я подумал, что неплохо бы оставить

бедолаге Гыське какое-нибудь материальное свидетельство того, что сегодня случилось. А то ведь забудет со временем мужик, как чуть в штаны не наложил, и начнет отвязываться на жене за жизненные обиды. Пусть мать будущего великого воина имеет хоть какую-нибудь память – может, это поможет ей выстроить мужа, как тот заслуживает. А когда малыш подрастет – вот тогда начнется самая веселуха… Порывшись в сумке, я добрался до мешочка с «артефактами», которые, на мое

удивление, никуда не девались. Среди дешевой бижутерии, которой отыгрываются всякие «колдовские» штуки, я еще днем приметил старинную брошку. Видимо, кто-то из девчонок перед игрой забрался в бабушкину шкатулку. Ажурный,

чуть выпуклый диск с волнистыми краями то ли из мельхиора, то ли из низкопробного серебра – я в таких вещах не разбираюсь. В центре – янтарный кабошон. Похоже одновременно и на цветок, и на круглый щит с умбоном. Такие брошки были модны в пятидесятых годах прошлого века, во многих фильмах того времени у актрис у горла, на воротнике кофточки – что-то подобное. Думаю, что неизвестная мне бабушка не особо возражала против того, чтобы внучка

утащила ее украшение. Не золотое же. Да и застежка у броши сломана, так что той магичке, у которой мы этот «артефакт» отобрали, пришлось продеть через одну из дырочек в металлическом кружеве тонкий кожаный шнурок… Я ухмыльнулся, вспоминая юную магичку. Не знаю, какие у нее имелись

заклинания, но сопротивляться пятерке наглых орков она не решилась. Послушно отдала и сумку, и книгу… Ну, книга нам была ни к чему, все равно орки на этот раз остались без магии, а вот всякие висюльки, которыми отыгрывались колдовские вещи, мы вытащили. К каждой прилагался сертификат, объясняющий, для чего данный предмет годится. А к этому янтарному щиту – только бумажка с надписью «талисман». И - все.

«Надо сподобить девчат провести обряд распознания, - засуетился я. – Машка Аданэльке все расскажет. Убей меня бог черепахой – наверняка это - сильная штука».

«Да ну, нафиг, лучше утром, - отмахнулся Берг, который уже успел первый раз поцапаться с женой и старался не попадаться ей на глаза. – Ладно, чего там у этой красотки по деньгам?» Нашли мы и деньги – что-то пять или шесть «серебряных» монеток. Наша команда к

тому времени уже успела захватить и разграбить пару городов с их городскими

казнами. Берг с жалостью посмотрел на несчастные игровые «серебрушки», кинул их обратно в сумку и насыпал туда же пару горстей «золотых»:

«Запомни, дева, так жить нельзя! – с какой-то странной злостью сказал он. – Вот тебе маленько денег – сходи в кабак и выпей за здоровье орков. А потом сколдуй что-нибудь полезное для нас».

«Я не пью», - пискнула магичка. Но ее уже никто не слушал, мы потешались над тем, как в кассу пришелся

бородатый анекдот про воров, забравшихся в квартиру к заслуженной учительнице… На время я забыл о бесполезной штуке, а тут вспомнил. Для того, что я собирался

сделать, она была в самый раз. Отправив орка за водой снова, я дождался, когда он уйдет подальше, и достал

брошко-кулончик: - На. Наденешь сыну на шею, когда ему дадут взрослое имя. Это – щит. Он поможет

парню. Не знаю, показалось ли мне, или в этом мире действительно существует магия, но

дешевая брошка, оказавшись в руках орчихи, вдруг разительно изменилась. Нет, цвет и форма остались теми же, но вот янтарь из тусклого вдруг стал ярким и прозрачным, да и оправа начала как-то странно поблескивать. А Гыська охнула, словно обожглась: - Ага, это же кровь Того, Кто Носит Золотой Щит! Это же… да у самого вождя

такого камня нет! - Вот и я про то же… Тут я сообразил, что если янтарь тут настолько дорог, то рискованно дарить

драгоценность нищей тетке, у которой ее может отобрать буквально любой. Ведь до того, как замолчать, орк мне все уши прожужжал о том, какие они бедные и несчастные, простые пастухи, которыми каждый вождь, и сын вождя, и сват вождя командует…

- Поэтому не болтай о том, что сегодня тут случилось. Доберемся до деревни – пусть старухи все, что надо сделают. Наверняка есть мудрые старухи, которые знают, как отогнать зло от ребенка, родившегося в степи. Не ты первая, не ты последняя. Не верю я, что не было тех, кто рожал не дома.

- Бывает и так, только очистительный обряд нужен, - кивнула орчиха. – Это мой бесхвостый заяц боится больше, чем надо.

- Ну и хорошо. Будешь молчать – ничего не случится ни с тобой, ни с сыном. Да и мужу скажи, чтобы болтал поменьше.

- Бесполезно, - махнула рукой Гыся. Я и сам понимал, что бесполезно.

Глава третья

Когда мы, соорудив из моего посоха, молоденькой березки и орочьего халата

носилки, дотащили роженицу до деревни, я первым делом пошел на поклон к местной бабке-знахарке. Дескать, так и так, винюсь, старый солдат ребенка не обидит, особенно если тот еще родиться не успел… Местная представительница цеха акушерок и повитух мне понравилась, причем

сразу и бесповоротно. Вышла нам навстречу, словно заранее знала, что ей пациентку принесли. Махнула

рукой сопровождавшим ее орчихам помоложе – дескать, тащите носилки в приемный покой… тьфу, в дом. Взглянула на меня, кивнула коротко, велела ждать и величаво удалилась. Все-таки для женщин преклонный возраст – это как лакмусовая бумажка. Одна с

молодости в красавицах числится, от ухажеров отбоя нет, но как разменяет пятый-шестой десяток – и превращается в натуральную жабу. Щеки висят бульдожьими «брылями», заплывшие жиром глазки злобно зыркают из-под выщипанных бровей. В сочетании с намазанными кармином губами, фирменной «удлинняющей» тушью на ресницах и золотом с искусственными рубинами на каждом сосископодобном пальце – еще та картина. Орки - и те гораздо симпатичнее. Как-то к нам привезли девочку-самоубийцу. В смысле, несостоявшуюся, ее

вытащили из петли. Семнадцать лет дуре – жить бы и радоваться. О чем я ей и сообщил, получив в ответ лишь тяжкие вздохи и закатывание глаз. Но, когда на свидание заявилась мамаша, я понял, что не самоубиться с такой родительницей может лишь человек с исключительно крепкими нервами. Ладно бы эта жаба за дочь переживала – она со мной кокетничать начала! Стала зачем-то расписывать, как они хорошо живут, какой у нее прибыльный бизнес, как она дочку всем обеспечивает… В общем, единственное, что мне оставалось, - это посоветовать бизнесменше отвести

дочь к психоаналитику. И адресочек знакомого специалиста подкинул. Нет, я, конечно, знаю, что Борька Рубинштейн – еще и тренер по айкидо, точнее, сначала тренер, а потом только психоаналитик, и из девочки постараются сделать если не бойца, то, по крайней мере, человека, который сможет строить мамашу в три ряда на подоконнике. Зачем тетке заранее знать, какие радости ее ждут… Но сейчас я не о жабах. Есть другой тип старух, тех, которые получаются и из дурнушек, и из красавиц, и из

«серых мышек». Но лишь в одном случае: если у них в голове мозги, а не гороховая каша. С возрастом черты лица у таких женщин приобретают завершенность и значительность, и никакие морщины не мешают видеть ярких, умных глаз. Вот такой-то и оказалась Апа-Шер, местная лекарка и даже, как таинственно

сообщил мне муж Гыси, немного колдунья.

Сразу нас в дом не пустили. Велели посидеть в тенечке перед входом. Здесь было что-то вроде уличной гостиной: вокруг низенького деревянного столика сложены из дерна скамейки. Вскоре прибежала девчушка, принесла две кружки с каким-то питьем. Оказалось – травяной отвар. Орк понюхал кружку и недовольно пробурчал: - Вот карга старая, не могла ничем получше угостить! Глотка пива ей жалко! Я два

дня мою дуру по степи тащил, умаялся весь, а старуха меня как неродного встречает! В дом не пускает, этой своей гадкой травой поит… Мне отвар, наоборот, понравился, он бодрил и хорошо утолял жажду. Краем уха

слушая горе-папашу, я с любопытством оглядывался вокруг. Деревня – даже скорее не деревня, а небольшой городок. Дом знахарки стоял почти

на самой окраине, так что видно было немного. Широкая, поросшая травой улица между двумя рядами плетней. Дома – на первый взгляд бесформенные кучи из обожженной на солнце глины и кожи. Стены – глинобитные, а вот крыши – что-то вроде шатров из натянутых на жерди шкур. Топят, видимо, по-черному, дымоходы – дырки посреди крыши, вроде как в индейском «типи». Каждый дом окружен выводком пристроек и загородок. И все же в этом хаосе чувствовался порядок и рациональность. Перед каждым домиком – вытоптанная и даже, кажется, подметенная площадка, защищенная от солнца навесом, такая же, как и та, где мы сидели. С одной стороны - стена дома, с другой – загородка из жердей, которая явно

предназначалась для каких-то домашних животных, но сейчас пустовала. От крыши к вкопанному в землю столбу тянулись веревки, на них – куски ткани и шкур. Чуть поодаль – что-то среднее между обложенным валунами костровищем и примитивной печью. Видимо, сюда приглашают гостей в праздники, и, чтобы далеко не таскать еду, что-то готовят. Или разогревают… Тихо, прохладно, легкий ветерок не дает воздуху застаиваться, сладко пахнет сухой

травой, чуть кисловато - кожей и остывшей золой. Красота! Даже мух и прочей летучей нечисти, отравляющей отдых на природе, и тех нет. Так бы и сидел тут целую вечность, попивая старухин отвар и раздумывая о странностях бытия. Тем более, что орк наконец замолчал, лишь изредка здоровался с проходившими мимо соплеменниками. Но все-таки любопытство заставило меня подняться и выйти на улицу. Нет, далеко я

уходить не собирался, просто посмотреть хотелось. Так и есть – в стороне, противоположной выходу в степь, дорогу перегораживала стена. Над ней были видны верхушки похожих на шатры крыш, на длинных флагштоках развевались полосы яркой ткани, в основном красные и синие, и пучки чего-то, похожего на конский волос. Видимо, там – крепостица и одновременно – обиталище местного феодала. Вождя, князя, бая, шаха, хана, фюрера, конунга, кагана – фиг его знает, как местное начальство именуется.

Я вернулся во двор знахарки, приготовившись и дальше терпеть общество надоевшего мне до зеленых чертей новоиспеченного папаши. Однако вскоре какой-то проходивший по улице абориген помахал моему спутнику рукой:

- О! Дырдук! Какая встреча! Чего ты тут, в бабьем доме, забыл? - Да вот, свою дуру привел к старухе, - как-то даже смущенно ответил орк. – Родила

она у меня. Пацана! - О! Так это ж обмыть надо! – обрадовался знакомец ворчливого орка. – Айда к Ага-

Лхану, будем пиво пить, песни петь, тебя поздравлять! - Дык старуха ждать велела, - нерешительно ответил Дырдук. - И ты старуху станешь слушать? Ты не мужик, что ли? – насмешливо кинул

провокатор. – Раньше, чем до послезавтра, эти ведьмы не закончат. Я рядом живу, Апа-Шер бабу никогда раньше, чем на третий день, не отпускает. Ты что, тут так и будешь сидеть? Айда к Ага-Лхану, а спать ко мне пойдем, моя, если я с другом, не выгонит. Я ухмыльнулся про себя. Воистину, что люди, что орки – везде одни порядки. И

имечко у этого папашки оказалось самое подходящее. Иной раз смотришь на какого-нибудь мужика – такой Дырдук, всем Дырдукам Дырдук, а в глаза приходится звать каким-нибудь Эдуардом Матвеевичем. Орки потопали куда-то за угол, я остался один и приготовился сидеть тут до тех пор,

пока что-нибудь не произойдет. Но, словно кто-то подглядывал за происходящим во дворе. Стоило Дырдуку уйти, из двери высунулась мордашка той девчонки, что принесла нам питье:

- Эй, чужой ага, иди в дом, Апа-Шер зовет! Я подцепил обе кружки и пошел за девчонкой. От встречи с этой самой Апа-Шер зависело очень многое. Это – не тупой Дырдук,

это местная интеллектуальная элита, которая или поможет мне освоиться в новом мире, или объявит врагом народа и существом, подлежащем уничтожению. Только бы не брякнуть чего-нибудь лишнего! С другой стороны, я надеялся на то, что Арагорн хорошо знает мой игровой загруз.

Если ему надо, чтобы я в первый же день после появления в этом мире не стал мясом, то он должен был добавить к моим фантазиям на тему орка-воина-лекаря что-нибудь еще, что помогло бы мне освоиться. А так с его стороны не было никаких предложений, кроме средства от диареи. Значит, можно смело пользоваться тут игровой легендой – она не противоречит этому миру. Так я и поступил. Правда, расспрашивать меня хозяйка дома начала далеко не сразу.

Сначала усадила на подушку рядом с низеньким столиком, на котором уже было накрыто угощение. Да что там угощение – полноценный обед! Хорошо приготовленное мясо в разных видах, немного зелени и совсем чуть-чуть – суховатых серых лепешек.

Только учуяв запах мяса, я понял, насколько голоден. Ведь со вчерашнего вечера ничего не ел – не до того было. Подумал, что у орков, вполне вероятно, особые политесы не приняты, и начал уплетать за обе щеки. Старушка, сидевшая напротив меня, молча пила что-то из расписной кружки. Причем – вот странность – сидела она не за одним столом со мной, а чуть поодаль, на низенькой скамеечке, прислонившись спиной к столбу, поддерживающему кожаную крышу. Когда первый голод прошел, я стал украдкой оглядываться. Что ж, интерьер, вполне

подходящий для жилища представителя полукочевого народа. Дом поделен надвое перегородкой чуть выше моего роста. За ней, видимо, что-то вроде кухни – над верхним краем вьется легкий дымок и утекает в отверстие в крыше. Или, с учетом специализации старухи, там – комната для рожениц. Стены увешаны шкурами и кусками ткани. В передней половине пол устлан

коврами. Вдоль стен – плетеные из лозы сундуки. Около невысокого деревянного столика – россыпь подушек. Видимо, здесь, как в Средней Азии, принято есть полулежа, хотя сама хозяйка сидит на низкой скамеечке. По идее, все вещи при необходимости можно без труда навьючить на пяток лошадей – или кто тут у них в качестве тягловой силы используется. Гыся что-то говорила про ездовых волков, но я не понял, да и не задумался – не до того было. Ясно, что беременной не полезно ездить на ком угодно – хоть на слоне. Меня тревожило, почему хозяйка так внимательно смотрит на меня и молчит. И

прислуживающая мне молодая орчиха тоже все делала молча. Заговорила Апа-Шер только тогда, когда девушка принесла кувшин с каким-то

питьем, кружку для меня и поднос с маленькими морщинистыми шариками – по виду нечто среднее между изюмом и сухим «китекетом»:

- Ну и чей же ты, старик, будешь? Я чуть не подавился оказавшейся на удивление сладкой «китекетиной» и,

естественно, ляпнул глупость: - Ничей. Свой собственный. И тут же сообразил, что в мире кочевников не бывает «ничьих». Разве что самый

главный хан может считаться «ничьим», а все остальные – чьи-то вассалы, слуги, солдаты, холопы, рабы… Апа-Шер скептически поджала губы: - Это как же? Я начал вдохновенно врать про молодого вождя, тридцать лет назад отправившегося

служить великому императору в город, где дома сияют золотыми куполами, а людей так много, как травы в степи. Отправился, дескать, молодой вождь вместе со своей дружиной поискать славы, но сгинул в бою далеко от родины. А воины его остались в городе, служили в других отрядах. Я как можно цветистее расписывал жестокие схватки в приграничных землях и город, полный чудес и богатств… который в конце

концов мне надоел до зелени в глазах, и я отправился помирать на родину, но не знаю, остался ли кто-то жив из моего клана, и вообще – из тех, кого я помню. В общем, я добросовестно повторял свой игровой загруз, расцвечивая его

пересказом вычитанных в книгах эпизодов отношений Византии с восточными народами. Почему Византии – не знаю, просто именно Константинополь-Царьград чаще всего упоминался при разговоре с Арагорном, когда я сдавал ему свою игровую легенду. К тому же то оружие, которым меня снабдили при переносе в Иномирье, явно не

могло быть изготовлено народом, у которого бытовая культура столь примитивна, как у этих орков. Здесь даже, кажется, колеса не знают. По крайней мере, пока я сидел во дворе у знахарки, мимо нас по улице не проехало ни одной повозки. Пеших орков проходило множество, большая часть из них тащила что-то на собственном горбу. Пробежал мальчишка с крупной собакой на поводке, причем у той на спине были навьючены небольшие тючки. И ни одной телеги! Да и здесь, в доме лекарки, - тоже странная смесь… Похоже, ткани – большая

редкость. У старухи из ткани только платок да рубаха. А вот понева – из тонкой замши. И на плечах – не душегрейка какая-нибудь, а меховая накидка, на мой взгляд – совершенно лишняя в такую жару. Как-то не соответствует все это технологиям изготовления булатной стали и тонкости узоров на моей фляжке. К тому же рубаха у старухи явно полотняная. Значит, где-то существуют земледельческие народы, выращивающие хлопок, лен или что-то в этом роде. А где оседлое земледелие – там города. А где города – там цари-императоры и наемные солдаты. Старуха кивала, слушая меня, а потом вдруг прищурилась и снова поразила меня: - А ведь я тебя узнала, Мышкун! Я открыл рот и снова закрыл, не зная, что ответить. Какой еще Мышкун? - А ты меня вряд ли вспомнишь, - с уверенностью продолжила Апа-Шер. – Когда это

бравые воины на чужих жен смотрели, если те не очень молоды, да и сами на чужих парней не глядят? Я тогда к большой реке с мужем приехала, мы там шерсть продавали. Вы, дружинники младшего князя Убушора, как раз на ярмарку в Шарфун-на-Нере приехали, у гномов оружие покупали… Я тебя, долговязого, хорошо запомнила. Мой-то все шутил – словно не орки у реки живут, а эльфы какие, ни спины крепкой, ни плеч широких. Доходяги… Не воины, а палки, на которые кожу вешают. И вправду, у реки парни все высокие были да длинноногие, словно не орки вовсе. Да и привычки у ваших были - не как у всех. Даже плавать умели! Залезете голыхмя в реку – и давай наперегонки нырять, только задницы зеленые сверкают! Вот стыд-то!

«Ага, не смотрела ты на чужих парней», - подумал я, но вслух сказал: - Не помню тебя, Апа-Шер. Хоть убей – не помню. Ярмарку помню – была ярмарка.

Гномов помню. А тебя не помню.

- Да куда уж тебе, - махнула рукой старуха. – Сколько лет прошло. Я бы тебя тоже не признала, коли не твой рост. Таких, как ты, сейчас не встретишь. А как сказал ты свое имя, я сразу вспомнила. Землеройки в Кароде все картавые да шепелявые, вот «Ш» с «С» и попутали. Какой ты Мыскалин? Ты Мышкун, Мышка-Линь, мамка тебя Мышкой звала, как вырос, стали Мышкуном кликать, а Линем за худобу прозвали… Вот так. Офигеть! Я-то всего лишь постебаться хотел, когда заявку на игру подавал.

Подобрал такое имя, чтобы получалась ассоциация: «воин – шаман - путь воина – Кастанеда - кактусы». А тут, оказывается, реально когда-то жил парень, который одновременно и мышь, и линь. Хорошо еще, что не карась. Однако старуха в одной фразе умудрилась выложить столько информации, что я почувствовал себя почти местным жителем. Значит, земледельческие районы называются Карод. То поселение, где была ярмарка – Шарфун-на-Нере. Река, значит, Нера. Или Нер.

- Я уж и забыл, как меня звали когда-то, - с чувством произнес я. – А что там, у реки, сейчас?

- Ты не знаешь? – удивилась Апа-Шер. - Откуда же мне знать? Я давно в родных краях не был. - И о темных тварях не слышал? - Слышал, - ответил я, смутно припоминая, что болтал Дырдук. - Так они прошли по Нере лавиной – никто не выжил! - Что? – охнул я, силясь изобразить изумление. - Три зимы тому назад было. Прошла волна, всех под себя подмяла. Потом мертвяки

стали появляться. Я уж первым делом подумала, что и ты – мертвяк, очень уж по виду на речной народ похож. Но мертвяки ни лук не едят, ни чеснок, а ты мясо с кореньями за обе щеки уплетал, да еще нахваливал. Живой ты! Естественно, живой, я и не сомневался. Хотя – кто его знает… Впрочем, вслух о

своей неуверенности я распространяться не стал. Переспросил, делая вид, что поражен известием о гибели всей родни, какая у меня была:

- Так что, никого-никого из поречников не осталось? - Никого, - печально кивнула старуха. – Так что правду ты сказал, ничей ты, свой

собственный… поэтому я думала, что ты знаешь. - А, - я махнул рукой. – Просто тридцать лет я был вроде как кародский, то одного

отряда, то другого. Там же не по родне числятся, а в каком отряде служишь. А как списали меня по старости лет, так в Кароде вроде как стал ничейным. Вот и сказал, не подумавши.

- И что теперь делать будешь? Я пожал плечами. Не стану же я сообщать старухе, что собираюсь спасать мир. Не

поймет. А вот по поводу того, чем заняться в ближайшее время, у меня еще не было никаких планов.

- Гыся сказала, что ты вроде как знахарь?

- Какой там знахарь, - решил поприбедняться я. – Так, научился кой-чему. В Кароде лекари знатные, да только после боя их не дождешься. Рану перевязать могу, вывих вправить, сломанную руку в лубки уложить…

- А кровь заговаривать умеешь? - Нет, - покачал я головой. – Не шаман я, не колдун. Старуха скептически посмотрела на меня, но ничего не сказала. Задумалась, глядя в

стену. Я тоже замолчал. Потом, словно приняв какое-то решение, Апа-Шер вдруг предложила:

- А в приемные сыновья ко мне пойдешь? Твой клан погиб. Мой муж давно мертв. Так что решаю я сама, тут мне сыновья не указ. Если согласишься – будешь младшим братом в клане Седого Волка. Такой удачи я не ожидал. Дня не прошло, как я оказался в Иномирье – и вот уже и

статус есть, и родня появилась. Да у нас временную прописку дольше делать, чем мне тут понадобилось, чтобы стать своим! Или это – очередные шуточки этого гада ползучего, Арагорна, не к ночи будь помянут? Но все же, еще не веря выпавшему шансу, я энергично закивал: - А что еще делать? Без хозяина и пес не жилец… В общем, следующую ночь я провел не под кустом, а с максимальным комфортом,

который могло обеспечить орочье стойбище. Конечно, о ванне и теплом клозете речи не шло, но спал я под крышей и на относительно мягкой постели. Даже блохи и клопы, эти извечные мучители человечества, в жердяной пристройке к дому знахарки отсутствовали. Причем - как класс. Именно этот факт окончательно убедил меня в том, что старуха далеко не так

проста, как кажется на первый взгляд. Уж на что наша цивилизация превосходит здешнюю дикость, а с клопами до сих пор не справилась. Где-то в интернете попадалась информация: дескать, в США запретили сильнодействующие инсектициды, как вредные для здоровья людей, и теперь Нью-Йорк атакуют полчища клопов. Поэтому-то и случился последний кризис: не выспавшиеся, измученные чесоткой топ-менеджеры финансовых корпораций начали творить такой бред, какой ни один человек в здравом уме делать не станет. Правда, я никогда не был в Нью-Йорке, и теперь, наверное, никогда туда не попаду,

так что не знаю, насколько соврали блоггеры. И вообще – какой такой интернет? Теперь мое место тут – в доме старой знахарки, на ложе из шкур, в городке Ултыр-

Пхаа, посреди степи, в отдалении от большой реки под названием Нера, на которой полютовали какие-то «твари тьмы», в десятке дней пути до гор, отделяющих равнину Ар-Хашар от северной страны Лували, населенной людьми и гномами, в трех десятках дней пути от столичного города империи Карод Эльтурона Златоглавого.

Тут – тишина, щеку нежно щекочет вытертый мех, которым застелен низкий топчан, пахнет травами и пряностями. Наверняка бабка в своих владениях проводит регулярную санобработку… И все же интересно: зачем я ей понадобился? Если брать за образец земные

цивилизации примерно такого же уровня развития, то, с точки зрения местного жителя, я – легкая добыча первого встречного. Конечно, к почтенному возрасту тут относятся с пиететом, но не настолько, чтобы это помешало по-тихому пристукнуть старика, пока никто не видит. Силы клана или боевых товарищей у меня за спиной нет, ничейный – почти мертвый. Значит, есть у меня что-то, что с трупа не снять… что-то, о чем я сам не подозреваю. Естественно, Гыся рассказала старухе про мои шуточки с солнцем. Лучше уж она,

чем через десятые руки придет слух от ее благоверного. Тот, небось, уже такого понаврал собутыльникам, что я сам буду удивляться, узнавая о себе много нового и любопытного. Видимо, здесь таких, как я, охраняет местная вера. Бродили же по Бурятии всякие

ламы, а по Средней Азии – дервиши, и никто к ним не приставал… Хотя, думаю, не зря буддийские монахи выдумали свои единоборства – им тоже, небось, приходилось защищаться от нечестивцев, плюющих на религиозные запреты. Или – не только вера. Похоже, что мир здешний - все-таки магический. Значит, Апа-

Шер подозревает во мне колдуна, который не хочет, чтобы сородичи знали о его силе. В общем, все как на ролевой игре: если видишь существо без доспехов, обвешанное бижутерией, как витрина в лавке эзотерических товаров, не спеши бросаться на него с оружием. Может прилететь не хуже, чем от строя щитовиков. Естественно, такого в клане иметь весьма полезно. Знала бы только старуха, что на самом деле я ничего не могу. Даже лечить. Кончатся

запасы в аптечке - и я буду способен лишь на то, что писал в игровой заявке: рану перевязать да вывих вправить. Что с того, что я знаю физиологию с анатомией? Все равно - с голыми руками, без современного мне оборудования, без фабричных лекарств, я – ничто и звать меня никак. Тут даже нормальной дезинфицирующей жидкости тут не добудешь. Раз орки говорили о пиве, то, видимо, самогонных аппаратов еще не изобрели, иначе бы местные алкаши предпочли бы пиву что-нибудь более крепкое, имеющее собственное название. Да и откуда тут самогонные аппараты? Нужен змеевик. Самую примитивную трубку можно свернуть и спаять из тонкой металлической полосы. Но вряд ли в этом мире уже существуют прокатные станы. Хотя кто его знает? Может, в городах что-то подобное и есть… Однако я решил не отчаиваться. Как-то же тут лечат? Видимо, травами. Правда, из

всего курса фитотерапии я помню от силы десяток рецептов, да и то - успокаивающих сборов, которые всяким истеричкам выписывал. Нет, вру, должен помнить травы от лихорадки и поноса – они же в заявки были.

Покопавшись в памяти, я понял – действительно, знаю травы, которыми можно температуру сбить и кишечник укрепить… и – я чуть не подпрыгнул на постели – знаю антисептики. Ведь слово «лихорадка» многозначно, это – не только температура, но и любое воспаление.

- Ха! – произнес я вслух. – А я, оказывается, крут! В качестве полкового санитара вполне сгожусь! И неожиданно для себя заснул.

Глава четвертая А проснулся от ощущения, что я не один. Осторожно приоткрыл глаза. Вроде бы опасности не ощущается. На крае топчана сидела одна из старухиных орчих. За вечер я уже немного

разобрался в статусе этих теток. Хотя все они называли знахарку «матушкой», родной дочерью, вдовой и бездетной, вернувшейся в родительский клан после гибели мужа, была из них лишь одна. Остальные – невестки, племянницы, внучки и вообще седьмая вода на киселе. Старуха выбирала себе прислужниц – или учениц – из женщин стойбища, ориентируясь не на родственные связи, а на наличие мозгов и способности к знахарскому делу. Поэтому все они отличались расторопностью и сообразительностью. Заявившаяся в мою спальню дамочка оказалась той самой единственной родной

дочерью Апа-Шер. Она с каким-то странным выражением рассматривала мое лицо, а когда я открыл глаза, вроде как даже засмущалась и вскочила на ноги:

- Матушка велела тебе идти во внутренний двор. На грани ночи и дня ты станешь ее сыном. И хихикнула, закрывая рот платком. Я покорно пошел за орчихой. Видимо, мне предстоит стать главным действующим

лицом какого-то обряда. Так и оказалось – во дворе вокруг пылающего под треногой с котлом костра

собралось десятка три женщин. Сама Апа-Шер толклась возле огня, подбрасывая в бурлящий кипяток душистые травы. Аромат от варева напоминал запах глинтвейна – тут и перец, и имбирь, и корица, и лимонная кислинка… Мое появление было встречено дружными смешками. Орчихи перешептывались,

показывая на меня пальцами и вообще вели себя, как малолетки перед концертом заезжей рок-группы.

- Иди сюда, - поманила меня Апа-Шер. – Стань тут и раздевайся.

Раздеваться – так раздеваться. Тем более что орчихи вроде успокоились. В руках у одной из них появился бубен, она начала отбивать ритм, остальные затянули что-то тягучее и монотонное. Скинув халат, я почувствовал себя стриптизером в женском клубе. Один в один

картина: вставшие в круг тетки пританцовывают и изредка подвизгивают, я медленно снимаю рубаху, потом – штаны, потом – исподнее… Интересно, что они попытаются засунуть мне за веревочку, завязанную на поясе? Наверное, ничего, тем более, что старуха машет: и ее скидывай, и гайтан с забытым на нем «амулетом повышения защиты на одну единицу». В общем, остался, в чем мать родила. И тут только до меня дошло, какую свинью мне подложил Арагорн. Вот стою я

голый в этом малиннике. У собравшейся аудитории моя внешность вроде отвращения не вызывает. Те, кто помладше, смотрят равнодушно – дед как дед, куча шрамов на всех частях тела, так это для старого солдата не странно. А вот те, кто постарше, вроде вдовой дочки колдуньи – с интересом, даже оценивающе. То есть по их меркам я вроде как «третий сорт – не брак». И среди зеленокожих кисок тоже, небось, есть по местным меркам писаные красавицы. У меня же глаза растут на том месте, где им положено. Красивая женщина, какого бы цвета она ни была, держится по-особому, несет себя, как призовой кубок, а дурнушка сама в себя прячется, словно хочет, чтобы на нее вообще не смотрели. Так вот, среди шустрых помощниц знахарки дурнушек нет – это я точно могу сказать. Были бы они человеческими женщинами – завтра же какая-нибудь у меня на топчане ночевала, несмотря на все местные правила и законы. Тем более что вдов в старухиной команде немало. Но красавицы они – лишь по местным меркам. Для меня же все – помесь жабы с

обезьяной, а я склонностью к зоофилии не страдаю. С другой стороны, если в этом мире есть женщины с более привычной для меня

внешностью, то мне вряд ли удастся к ним подкатиться. С моей-то нынешней зеленой рожей! Осознав окончательно, какую гадость устроил мне Арагорн, я завыл в голос.

Орчихи, словно вторя, завизжали, заулюлюкали. И вдруг на голову мне обрушился поток чуть теплой пахучей воды. Пока я переживал по поводу вынужденного целибата, те тетки, что стояли у меня за спиной, смешали отвар из котелка с ведром колодезной воды и теперь устроили мне душ. Ну что ж, и на том спасибо, после вчерашней беготни по степи помыться очень даже

кстати. Казалось, визжать еще громче невозможно, но старухиным помощницам это

удалось. Не успел я очухаться от душа, как небо вдруг резко посветлело, а дальние горы, которые было видно и отсюда, из внутреннего дворика, вспыхнули в лучах рассветного солнца.

Старуха, успевшая собрать мою одежду, толкнула в спину – дескать, пошевеливайся, вали скорее, пока Тот, Кто Носит Золотой Щит, на тебя глаз не положил. Я в последний раз улыбнулся солнцу и нырнул вслед за Апа-Шер в тень под навес. А вот дальше начались вещи, совершенно для меня непонятные. Старуха втолкнула меня в пристройку и захлопнула дверь. В полутьме я разглядел

свои вещи, сваленные кучей в углу, и аккуратно разложенную на постели холщевую рубаху. Новую, по виду - ни разу не надеванную, из неотбеленного полотна, с вышивкой по подолу и рукавам. Я быстренько натянул на себя подарок моей новоиспеченной мамаши, лег и закутался в шкуры. Меня трясло так, словно на голову мне вылили не ведро тепловатой воды, а добрую половину Ледовитого океана. Кое-как согревшись, я начал думать. Ну, обряд, если судить по земным меркам, не такой уж и странный. Ключевые

моменты – вроде омовения и подарка одежды – вполне логичны. Я вынул из-под одеяла руку. Интересный узор на рукаве: зелеными нитками вышиты

то ли лошадки, то ли птички, в общем, кто-то с ногами и крыльями. Забавно. Может быть, это вообще драконы. Или пегасы… Особым искусством орочьи вышивальщицы не отличаются, поэтому понять, кто это изображен, мало реально. А вот мое состояние после обряда мне совершенно не нравится. Такое впечатление, что пил я не позавчера, а этой ночью, причем мешал всякую

дрянь. Постепенно начало болеть все. Ныли колени, сводило судорогой руки, ломило шею, сквозь позвоночник словно раскаленную иглу протащили… ну, о голове я уже не говорю. Неужели я умудрился простудиться за какие-то жалкие секунды, пока бегал голым по двору? Ведь не так уж холодно, не зима, в конце концов… Поворочавшись, пытаясь найти положение, в котором я буду чувствовать себя

наименее хреново, я неожиданно уснул. А проснулся вновь от того, что на топчане сидела дочка Апа-Шер - Жужука. Соответственно, теперь - моя названная сестрица.

- Вот засоня! Утреннюю еду проспал. Я тебе мяса принесла, ведь ты голодный, – ласково проворковала она. Воркующая орчиха – это, конечно, малопредставимое зрелище. Однако мне вдруг

это перестало казаться странным. Милая тетка это Жужука. Даже по-своему красивая. Вся такая круглая, уютная, а глаза у нее большие и добрые. И кожа, наверное, мягкая и упругая. Ведь не старая же она, тридцать с небольшим – не возраст. На земле ее ровесницы себя девочками считают. Жужука, кокетливо скаля клыки, протянула мне тарелку. Пахло жареным мясом. Я

приподнялся, прислонился к стене. - Ну-ка, открой ротик, - лукаво предложила Жужука. – Маленький еще, кормить

надо. Кушай, надо кушать! Вкусно! И принялась засовывать куски мне в рот.

Странно, но я был не против. Хотя боль во всем теле не унималась, жевать и глотать это нисколько не мешало. Да и боль была какая-то не конкретная, словно привычная. У меня так года три болело порванное сухожилие. Впрочем, самостоятельно есть гораздо удобнее. Я выбрался из-под одеяла, забрал у

женщины тарелку. Ага! И суховатая лепешка есть – ее удобно макать в жир. И попить Жужука принесла. Заботливая у меня сестричка!

- Как тебя благодарить-то, Жужука? – спросил я, почувствовав себя более или менее сытым. – Так за мной ходишь, словно я и вправду – малыш несмышленый.

- А зачем благодарить? – орчиха лукаво стрельнула глазами. – Да от вас, мужиков, благодарности разве дождешься?

- Ну, от кого и не дождешься, а от кого и дождешься, - с намеком ответил я. – Добрая сестра – половина удачи. Одновременно я совершал стратегические маневры. Пристроил тарелку и кувшин с

питьем на пол, чтобы не мешали, подтянул ноги. Сидеть Жужуке стало просторнее, она привалилась к стене. Кажется, орчиха совершенно не против того, чтобы забраться ко мне в постель поглубже. Впрочем, не все сразу. Я нежно провел пальцами по ее щеке. Так и есть – кожа гладкая, мягкая,

прохладная… Хорошая кожа. И баба эта, Жужука, хорошая. Такая, как надо. Правда, теперь – сестра. Так что фиг его знает, как остальные на наши посиделки посмотрят. И действительно: перехватив мою руку, Жужука на миг сжала мне пальцы, а потом

оттолкнула с притворным гневом: - Ишь - чего удумал, братик! Думаешь, такая благодарность нужна? - А какая? – я сделал большие глаза. - Ну… посмотрим, - лукаво ответила моя названная сестренка. Одним скользящим движением она встала и подхватила посуду. «А ведь красавица! - невольно подумал я. – И в теле, и гибкая, как пружинка!» Жаль, подольше полюбоваться не удалось. Улыбнувшись на прощание, «сестричка»

выскочила за дверь. Я откинулся на постель, тихо шизея от произошедшего. Так не бывает! После обряда мои вкусы поменялись кардинальным образом. Еще

вчера все орчихи казались мне на одно лицо, и женской привлекательности в них было не больше, чем в самках макак в зоопарке. А сейчас я был бы не прочь, если бы Жужука осталась в моей постели хоть до завтрашнего утра. И прекрасно знал, чем хочу с ней заняться. Мало того, я надеюсь, что названная сестрица просто набивает себе цену. Я энергично почесал в затылке. Что-то со вчерашнего дня произошло такое, что полностью изменило меня… «А что, собственно, произошло? – задал я сам себе вопрос. – А ничего. Точнее, вчера

мои мозги были еще человеческие, а сегодня уже орочьи. И тело… Вчера я чувствовал себя достаточно молодым – не важно, орком или человеком. Молодым и крепким. А

сегодня по ощущениям я – старик, причем долго ведший далеко не самый здоровый образ жизни. Как там говорится? «Если тебе уже исполнилось сорок, ты проснулся, и у тебя ничего не болит, то значит – ты умер». В общем, все так, как должно быть по той роли, которую я играл… Мне стало тоскливо. Ну что за невезуха! Все попаданцы в магические миры с места

в карьер становятся качками и красавцами, а мне приходится существовать в теле древней развалины. И как мне теперь этот грешный мир спасать? Или что там Арагорн сказал – лечить? Меня самого бы кто подлечил… И все же что-то мелькало на краю сознания, не давая покоя. Наконец мне удалось

поймать мысль за хвост: «Если все в этом мире полностью соответствует моей роли на игре, значит, все, что осталось от игры, тут станет настоящим!» В памяти всплыла картина: орчиха-роженица с благоговением смотрит на брошку, а

та уже не ширпотребовская дешевка производства артели «Красный кузнец», но настоящая драгоценность. По крайней мере, по виду. Забыв о ломоте в суставах, я кинулся к своим вещам. Так и есть! Вчера я целый день

протаскал на шее амулет «+1 хит, + 1 КУ». Количество хитов зависит от «конституции» персонажа. У орков она базовая – две единицы. Сила удара – КУ зависит от того же самого, от сложения! То есть эта висюлька должна увеличивать в полтора раза и силу, и здоровье! К счастью, орчихи притащили в каморку все вещи, не забыв даже веревочку с пояса.

Я быстро нацепил на шею амулет – яшмовую бусину - и чуть не подпрыгнул: неприятных ощущений в теле как не бывало! Какой я молодец! Не зря я всегда считал, что какой бы ты воин ни был, всегда надо

разбираться в игровой магии. И вообще – правила читать. Конечно, я предпочитал искать в них дырки, что - тоже весьма увлекательное занятие. Забавнее шахмат: добиться того, что запрещено, при этом формально не нарушив ни одного запрета.

- А жизнь-то налаживается! - пробормотал я вслух.

Глава пятая Не знаю почему, но в самые ответственные моменты меня подмывает изъясняться

цитатами из бородатых анекдотов. Эта дурацкая особенность не раз подводила меня. И тут, в иномирье, из-за привычки болтать, что в голову придет, я пару раз чуть не поссорился с Апа-Шер. Но это случилось далеко не сразу. А в первые дни я просто обживался на новом

месте, мало говорил и много слушал, старая как можно больше узнать о мире. Я быстро понял, что положение «младшего сына», да еще приемного, - не самый высокий социальный статус в этом дикарском обществе. Домочадцы старухи относились ко мне как к бесплатной прислуге. Я таскал дрова и воду, резал овец,

вкалывал на «лекарском» огороде – у Апа-Шер имелись несколько грядок с растущими на них целебными травами… Конечно, работал не только я. Старая карга никому не позволяла лениться. Но и

голодом нас не морили. Баранина, сыр, лепешки, грибы, мед, ягоды – еда не роскошная, но добротная и вкусная. К тому же черная работа оказалась далеко не основным моим занятием. Апа-Шер

относилась ко мне немного не как к обычному примаку. То ли она сама поверила в то, что я – ее малолетний ребенок, то ли имела на меня какие-то виды, но она взялась учить меня лекарскому ремеслу. Через неделю я понял, что, доведись мне сейчас сдавать экзамен по фитотерапии, у

меня будет не хилая четверка, как десять лет назад, а твердая пятерка. Причем – даже без «взятки» в форме пучка накопанного летом на Алтае золотого корня. Учить старуха умела. В ночных кошмарах я видел ее на институтской кафедре – в белом халате поверх затертого кафтана, с очками в золотой оправе на курносом зеленом носу. Она скалила клыки и терпеливо повторяла:

- И нечего на меня так смотреть, господа-товарищи, в медицине мелочей не существует! Когда я говорю, вы должны думать о том, что я вам говорю, а не о том, где собираетесь развратничать вечером! К счастью для моих бывших однокурсников и вообще – для всех студентов-медиков

Земли, старая орчиха переносилась туда только в моих снах. Наяву же она гоняла как сидорову козу только меня. Иногда мне удавалось что-то

вспомнить из институтского курса – все же не двоечником был, да еще всякими шаманскими практиками раньше увлекался. Но большая часть того, что рассказывала Апа-Шер, было для меня абсолютно новым. Многие травы здесь были другими, не встречающимися на Земле. Попадались и таинственные ингредиенты вроде «звездной пыли», по поводу которой я никак не мог сообразить, что это: минерал или какая-то продукция переработки органики. Я окончательно убедился в том, что магия в этом мире существует. Мало того –

заклинания, этот вроде бы бессмысленный набор слов, придают снадобьям такую действенность, какой не может похвастаться продукция самой современной – современной мне-прошлому – фармакологической промышленности. Орки, естественно, не имели никакого представления о пенициллине. Но отвар обычной медицинской ромашки, сорванной в полнолуние на восточном склоне холма, причем рвать ее должна девственница, а толочь в ступке – мать не меньше, чем троих детей, причем сушить ее (ромашку, а не многодетную матрону, естественно) надо обязательно на вешалах, сделанных из молодого карагача, а заваривать – только колодезной водой, вскипяченной трижды в стальном котелке, и каждый раз, как только на поверхности воды лопнул первый пузырь, нужно произнести особое заклинание, а потом, когда заливаешь водой сухую траву – еще одно… В общем, если

соблюсти все эти условия, на выходе получается препарат, не уступающий патентованным антибиотикам. Я не знаю, как старуха умудрялась удерживать в голове все детали технологии. Но я

внаглую начал записывать рецепты, благо в сумке обнаружилась книжечка размером с крупноформатный еженедельник, переплетенная в отлично выделанную кожу и украшенная изящными медными «уголками» и застежкой. Когда я впервые достал ее, то удивился: зачем мне «спел-бук» с абсолютно чистыми страницами? Однако пригодилось. Я записывал не только рецепты, но и обрывки легенд, рассказы об истории этого

мира. Зачем – не знаю, но мне это казалось важным. К тому же Апа-Шер с уважением смотрела на мои манипуляции: грамотный орк – это, видимо, великая редкость. Увидев раз, как я скребу по бумаге приспособленным для письма пером какой-то степной птицы, она даже меньше стала меня материть: вроде как неудобно обзывать такого образованного родственника то «глупым щенком», то «старым идиотом». Но ошибаться я от этого меньше не стал. И вот, в очередной раз смешав что-то,

абсолютно не подходящее друг для друга, я получил пузырящуюся и воняющую серой жидкость.

- Шарик, ты балбес! – с чувством произнес я, поняв, что это – совершенно не то, что нужно.

- Кто балбес? – вызверилась орчиха. Я испугался. Апа-Шер чуть глуховата, вполне могла расслышать «Шерик» вместо

«Шарик». - Да это – из одной сказки, - заюлил я. – А балбес, конечно, я… Старуха покачала головой, поморщилась и вдруг спросила: - А что ты знаешь про Шерика? Я открыл рот и понял, что ни фига не помню сюжета мультика. На ходу начал

сочинять про старика, у которого была собака, про другую собаку, которая пришла в гости к первой, про устроенный в доме разгром…

- Дурак этот твой старик, - с апломбом высказалась Апа-Шер, не дав мне даже закончить. – Зачем называть пса именем демона, да еще такого зловредного? Я навострил уши. Мне было интересно все, что касается устройства этого мира. Не знаю, как мне до

сих пор удается скрывать, что в отношении всего, что находится за пределами орочьего городка, я - не много поживший и постранствовавший старик, а сущий младенец. Но кое-что уже удалось узнать – из оговорок женщин, из болтовни с приезжавшими к Апа-Шер больными, из сказок, что рассказывали по вечерам, сидя на воздухе перед домом. Но все-таки много не хватало. В любой мифологии у любого народа есть какой-то

«враг». Но орки, к моему удивлению, оказались удивительно добродушны. Казалось, у

них не было врагов. По крайней мере, о больших войнах вспоминали как о чем-то очень давнем, буквально доисторическом. Конечно, кланы порой устраивали друг другу подлянки. Ну, там стадо овец угнать,

девушку украсть или, встретившись на ярмарке, устроить коллективную драку «стенка на стенку». Но – без оружия. Да и занималась этим в основном сопливая молодежь. Старики даже из недружественных кланов могли во время потасовки мирно сидеть в соседней пивной и, глядя, как клубится пыль на площади, заключать пари по поводу того, кто победит и сколько голов проломят. В общем, не вражда, а молодецкая развлекуха. Когда в клане набиралось слишком много таких молодцов, один из младших

сыновей вождя собирал дружину и отправлялся в город. Степняков с удовольствием принимали на службу – ребята крепкие, дисциплинированные и чуждые всяким дворцовым интригам. Но сама империя Карод воевала последний раз лет двадцать назад – не поделили какой-то кусок земли с эльфами Уливарна. Да и серьезной войной эти события не назовешь. Так, пограничная стычка, полгода диверсионных операций, а потом – почетный мир, в результате которого границы остались на тех же местах, на которых были. Меня все это весьма удивляло. Все-таки орки – они… это… они воевать должны.

Они же – «ужас Средиземья»! Хотя, если хорошенько подумать, то при отсутствии наличия какого-нибудь Темного властелина войны им особо не нужны. Обычный степной народ, который, пока его обстоятельства с насиженного места не выгонят, будет тихо и мирно пасти овец. А тревожить орков было некому. Постепенно у меня сложилось впечатление, что история в этом мире пошла не по

тому пути, про который пишут в книжках. Достаточно давно, счет тут шел на столетия, Темный властелин все-таки имел место быть. Он успешно подчинил себе не только орков, но и, с их помощью - остальное народонаселение континента. В мифах встречались отголоски глобальных войн с эльфами и людьми. Правда, в отличие от книжных великих злодеев, обладавших поистине

божественным могуществом и долголетием, местный Темный Властелин в конце концов помер естественным образом. После этого его империя развалилась. К тому же Темный Властелин по каким-то неизвестным причинам был равнодушен к женскому полу и наследников не оставил. Какое-то время все шло по привычным нам историческим законам. В осколках

империи делили власть и воевали с соседями. Но Темный Властелин прожил все-таки достаточно долго, чтобы успеть приучить аборигенов к дисциплине и порядку. Наступивший после его смерти бардак никому не нравился. Вчерашние враги заключили мир, распределили сферы влияния и успокоились. В результате образовалась стабильная система, в которой каждый народ занимал отведенное ему место и не особо рыпался на чужую территорию. Просто идиллия какая-то!

Удивляло другое. Орки свято верили в реальность богов, духов и прочих мистических персонажей. Дескать, те даже порой развлекались, принимая облик смертных и бродя по городам и весям. Могли помочь, могли наказать какого-нибудь грешника, причем здесь и сейчас, не откладывая отмщение на «после смерти». Но все эти мистические существа были вполне себе миролюбивы. Даже прирожденный вояка – Тот, Кто Носит Золотой Щит. А вот о тех, кто враждебен по определению, мифы ничего не говорили. По крайней мере, при мне никто ни разу не упоминал о каких-нибудь демонах. То ли орки считали, что не нужно говорить о том, от чего лучше держаться подальше. Табу, дескать. То ли таковых в этом мире действительно не существовало. Боги были не злыми, но и не добренькими, отличались умом и сообразительностью.

Более мелкая нежить тоже считалась нейтральной. Могли и до смерти довести, и помочь – все зависит от того, как орк себя поведет. Главное – уважительно относится к земле, на которой духи считают себя хозяевами. Ничего зазря не рубить, не жечь. Но это понятно. И от самого добродушного человека можно по шее огрести, если к нем в квартиру заявиться и на ковер насрать. Но чаще всего духам не было дела до смертных. Шаманы с ними как-то общались, остальным достаточно было лишь относиться уважительно. Злые духи тоже бывали - в них при определенных обстоятельствах могли

превращаться души мертвецов. Но опытный шаман вполне мог справиться с любым представителем потустороннего «зверинца» Так что обмолвка Апа-Шер показалась мне очень и очень любопытной. - Так про то, наверное, и сказка, что не нужно глупостей делать, - с

глубокомысленным видом произнес я. - Дурак этот твой старик, - снова ворчливо повторила Апа-Шер. – Это же надо

додуматься! Ведь именно Шерик виноват в том, что погибли твои родные! Вот, оказывается, как оно! - Не может быть! – охнул я. – То вторжение – дело лап этой гнусной мелочи? Старуха энергично закивала: - Слушай, об этом мало кто знает, а в городах – уж тем более. А мы в степи живем,

все слышим, все видим, только кому попало не рассказываем… Я изобразил на лице искреннее внимание. Впрочем, притворяться на этот раз мне

было незачем. Наконец-то я нащупал кончик нити, который должен привести меня к проблемам этого мира!

- Много лет назад жил один горный дух по имени Шерик. Жил он в тех местах, откуда берет свое начало Нера. Там горы так круты, что никто не хочет селиться на их склонах. Шерик был хозяином маленькой долины и маленького озера. Совсем маленьких долины и озера. А в другие места Шерика не пускали другие духи, потому что он тоже был маленький. Все другие духи были сильнее его. И вот возроптал

Шерик. Дескать, моим братьям поклоняются и орки, и гномы, и люди, жертвы приносят, даже капища в их честь строят, а мне никто не поклоняется. Потому что некому. Даже бездомных бродяг в моей долине не бывает. Никому в голову не приходит забираться в такую глушь. На торной дороге что ни поворот, так алтарь, прохожие купцы то хлеба положат, то платок яркий местному хозяину пожертвуют. А меня никто не чтит и не задабривает! За что такое наказание? И тогда пришел к нему самый главный дух, которого называют Отцом гор, и сказал: «Так устроен для нас, духов, мир – каждый хранит то место, которое ему отведено». «А кем отведено?» - спросил Шерик. «Судьбой, - ответил Отец гор. – Перед судьбой бессильны и боги, и духи, и эльфы, и смертные народы. Судьба управляет всем, Судьба хранит тот порядок, который удерживает наш мир от хаоса». Задумался тогда Шерик: «Если во всем виновата Судьба, то, может, я сумею найти кого-то, кто сильнее ее, и попрошу помочь мне?» Что было дальше, не знает никто. Много лет прошло, ничего не менялось в горах. Только стали замечать орки, которые все же иногда поднимались к истокам Неры в поисках пастбищ для овец, что стали там места какие-то странные. Словно пустые. Как дом, брошенный хозяином. Но что пастухам до этих гор? Поговорили о пустых землях – и забыли. Но однажды один орк подошел к Нере, которая там похожа на ручей, зачерпнул воды – и упал замертво. И пролежал так три дня. А потом, вернувшись в степь, рассказывал всем, что видел другую землю, где все не так, как у нас, и ничего не имеет формы, и ничего нет окончательного, все бушует и бурлит, словно вода в котелке, если бросить в костер слишком много дров. Этот орк рассказал о своих видениях одному колдуну, и тот сразу понял, что произошло что-то неладное. И велел молодым воинам наблюдать за истоками Неры. Это было совсем недавно, всего три года назад. И вот однажды из ущелья, в котором рождается Нера, вытекла не вода, а полчище страшных тварей. Правда, сейчас никто не может сказать, как они выглядели. Те, кто увидел их первыми, сразу же умерли. А остальные, жившие на реке, умерли потом.

- А что стало с рекой? – спросил я. - Нера впадает в озеро Асан, и на берегах его тоже никто теперь не живет. - А что стало с этими тварями? - Не знаю, - покачала головой старуха. – И никто не знает. Никто не смеет

приближаться к берегам Неры и Асана. «Значит, нам туда дорога», - прозвучали у меня в голове слова старой песни. Но вслух я сказал: - Да, глупый был старик, который назвал собаку именем такого глупого духа.

Интересно, что же за зло привел с собой маленький дух? - А вот он-то теперь не маленький, - горько усмехнулась старуха. – Он приходит во

снах к тем, кто слаб сердцем, и учит их жить, забывая о старых законах. Твоя сказка

про то же. Пес не может спать на постели хозяина, а хозяин – на коврике у двери. Но Шерик хочет, чтобы так было. Задумавшись, старуха посмотрела в окно. Там парочка пьяных орков выясняла что-то между собой, прислонившись к плетню.

Так как обоих ноги толком не держали, их попытки заехать друг другу в ухо закончились тем, что они свалили плетень. Оказавшись на четвереньках, скандалисты испугались и, по-обезьяньи подкидывая зады, поскакали вдоль по улице. Выскочивший на шум хозяин лишь выругался им вслед… Наблюдая за пьянчужками, я глупо ухмыльнулся: - Тоже мне, порядок! Какой порядок, когда полно таких бездельников? Это почему-то взбесило Апа-Шер: - Нечего в окна таращиться, лучше повтори, что я тебе говорила! Сколько надо

сыпать толченого шиповника? А ты сколько набухал?

Глава шестая Впрочем, этот разговор случился намного позже. А впервые недели я зубрил

рецепты, разбирался в местной магии и тишком встречался с Жужукой. На виду – меня так и тянет сказать «на людях» - мы делали вид, что у нас – милые

дружеские отношения. А вот наедине… Жужука была идеальной любовницей. В прошлой жизни любая девица, с которой у

меня складывались более или менее длительные отношения, в конце концов задавала себе вопрос: «А что я для него значу?» В смысле – для меня. И начинала требовать подтверждения своей значимости. И наступал период тестирования: насколько я готов исполнять ее желания, а не следовать своим. Вплоть до идиотизма… Вот кто бы мне объяснил, почему я должен переться со своей пассией на выставку

какого-то жутко модного современного мазилки, если я в живописи понимаю, как свинья – в апельсинах? В смысле, смотрю на картины признанных гениев и прошлого, и настоящего с тем же удовольствием, что и на снятый дерьмовой «мыльницей» «Закат над речкой». Красиво – и ладно. Картинка – она и есть картинка. Причем и подруге моей этот гламурно-авангардный перец, чьим творчеством мы

идем проникаться, абсолютно пофиг. Но на открытии выставки будут все ее подружки и знакомые, и она может продемонстрировать им наличие у нее меня - в качестве бесплатного приложения к ней, любимой. Чем дальше – тем чаще требовались такие вот эскорт-услуги… А потом потихоньку

начинались разговоры о том, что неплохо бы как-то оформить отношения, да и вообще – не по пятнадцать лет нам обоим, пора и о детях подумать… Как правило, на этом этапе я быстренько линял. Менял номер на сотовом, не подходил к телефону, когда подруга звонила на работу, если была возможность, даже сваливал куда-нибудь

из города. Не нашлось еще женщины, которую я захотел бы видеть рядом с собой до самой смерти. А если не быть на это согласным – зачем вообще жениться? А Жужука официально считалась моей сестрой. То есть ни о какой свадьбе речи не

шло и идти не могло. Мало того: узнай местная общественность о наших встречах, плохо бы пришлось и ей, и мне. Орки по-своему боролись с близкородственным скрещиванием. По-орочьи. То есть рожденных от таких связей детей топили, как котят, их матерей побыстрее сплавляли куда-нибудь подальше из клана, хоть в рабство, хоть десятой женой к престарелому пастуху, а блудливых «папаш» лишали возможности в дальнейшем иметь потомство. Конечно, Апа-Шер могла догадываться о наших похождениях. И, скорее всего,

догадывалась. От умной старухи скрыть что-то было невозможно. Но знахарка молчала. Причин у нее для этого хватало. Я все-таки не был ей родней по крови. Конечно, узнай о нашей с Жужукой

отношениях посторонние, для которых мы «брат и сестра», разразился бы скандал. Но, появись у Жужуки ребенок, это никого бы не взволновало. Он вряд ли бы мог пострадать от кровосмешения – в этих делах старая ведунья понимала лучше, чем кто бы то ни было. К тому же Жужука – вдова, и от кого она малыша прижила, это никого не касается. Может, от соседа, может, от заезжего гостя. Вдова – не мужняя жена, сама себе хозяйка. К таким «мамкиным детям» в орочьем народе отношение хорошее. Князь того племени, в котором жила вдова, становился для малыша «дядей» со всеми вытекающими обязательствами. Но ребенка-то как раз случиться не могло. На Жужуке лежало какое-то проклятие,

из-за которого у нее не было детей. Что-то, связанное с матерью - Апа-Шер… Я не вникал, да и моя орчиха толком ничего не знала. Только в общих чертах. Когда-то давно, еще до рождения Жужуки, Апа-Шер, тогда еще – просто молодая знахарка Шер, ученица древней Апа-Лухас, что-то не поделила с богиней жизни, Матерью Землей. Загрубила не по-детски. И в результате огреблась проклятием – дескать, у нее будут сыновья, и у них – только сыновья, но дочь – только одна, и та бездетная до тех пор, пока не изменится мир, так что передать колдовскую силу перед смертью глупой Шер будет некому. Разве что найдет родную по крови сиротку, которая не будет родней. Вот такая загадка: пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что… будь и голая, и одетая, и верхом, и пешком… Так что о последствиях наших с Жужукой встреч старуха не беспокоилась. Была и еще одна причина. Через пару дней после того, как меня сделали «младшим

сыном, к Апа-Шер заявился сам князь. Я возился с очагом в задней комнате – так что мне удалось подслушать весь

разговор. Хотя, подозреваю, хитрая старуха специально приказала мне разжечь очаг и накипятить воды для приготовления отваров, чтобы я мог все услышать.

После витиеватых приветствий и расспросов по поводу здоровья домочадцев и скота, князь наконец-то приступил к делу:

- Слушай, мать, ну зачем тебе этот старик нужен? Мужчина не должен жить в женском доме. Лучше отдай его мне. Стыдно же – вроде он мне названный брат, а работает у тебя, как полонянин какой. Видели же: он у тебя даже помои выносит!

- Ну и что? – насмешливо ответила старуха. – И ты, великий и могучий Гырбаш-князь, с грязными бадейками по малолетству бегал. Тут только до меня дошло, что Апа-Шер – мать правителя этого городка. То-то ее

слово для большинства - закон. А почему в крепостице не живет – так это, видимо, для ее колдовства нужно. А старуха тем временем, помолчав, добавила со значением: - Пусть Мышкун вспомнит, каково быть степняком. Город его сильно изменил.

Иногда он сущим младенцем кажется, ничего толком не знает. Хотя воин он изрядный, вчера этого дурака Бухтола так шибанул, что потом бухтолова жена, просила мази от ран. Да и не навечно Мышкуну у меня быть. Видела я сон: сидит он возле золотого трона, одет так, что на один только камень с чалмы можно купить все твои стада, а этих камней, да золота, да других украшений – видимо-невидимо.

- Вот оно как, - задумчиво протянул князь. – Но только как Мышкун у трона окажется? Тридцать лет он служил Владыке, да только ничего, кроме доброго ятагана, не выслужил. А тут, говоришь, у трона будет сидеть? Не верится что-то. Ему бы сейчас к теплому очагу, да старые кости греть, а не в город возвращаться.

- Мои сны когда-нибудь обманывали меня? – веско спросила старуха. – Не знаю я, как он туда попадет. Знаю только, что в наших землях ему недолго жить. И что может он гораздо больше, чем многие из твоих воинов. Колдун он - великий знахарь, каких еще свет не видывал! Только сам еще об этом не знает. Но иной раз кажется, что словно вспоминает что-то… слова непонятные шепчет… ты вот, например, знаешь, что такое «генномодифицированный» или «хромосомная мутация»? От удивления я чуть не уронил котелок, в который переливал воду. Ни фига себе!

Вот тебе и глухая старуха – не только расслышала, что я бормочу, но и запомнить умудрилась! А разговор за стенкой тем временем продолжался. - Странные слова, - согласился князь. – Даже страшные. Может, это имена каких-то

духов, с которыми он знается? Или заклинания жуткие? Может, лучше не рисковать, перерезать колдуну глотку, пока он в силу не вошел? Нет орка – нет проблемы.

- Нет, сынок, не лучше, - твердо ответила Апа-Шер. – Сам знаешь: времена меняются. Может, скоро без заклинаний «хромосомной мутации» будет никак! Для каждого врага – свое оружие.

- Да, права ты, мать, как всегда права, - с какой-то обидой в голосе сказал Гырбаш. – И в том права, что убивать старика не хорошо, и в том, что не буду я его пока звать на

княжий двор. А что говорят… так пусть. На каждый роток не накинешь платок. Поболтают досужие языки о том, что названный брат князя помойные бадьи таскает, да успокоятся. Впрочем, ездового волка я старику дам – негоже сыну Апа-Шер пешком ходить. Есть один молодой, пока ничейный. После этого разговора я убедился, что старуха знает обо мне гораздо больше, чем я

сам. Но, как и по поводу моих отношений с Жужукой, молчит, чего-то выжидая. Я тоже чувствовал, что долгой моя жизнь в орочьем городке не будет. Что-то

изменится – не завтра, так через месяц.

Глава седьмая Так и случилось. Князь почему-то не сразу выполнил обещание по поводу личного

транспортного средства для меня. Но я и не настаивал. Сходил как-то раз посмотреть, что это за «ездовые волки», и решил, что мне этой радости не надо. Интересно, какой идиот решил называть этих зверюг «волками»? На мой взгляд, они

больше походили на гиен-переростков. Ростом эти они были с хорошего пони. Когда любая из этих зверюг сидела, ее морда оказывалась на одном уровне с моей головой. Квадратная, словно у бульдога, башка с мощными челюстями, маленькие ушки, широко расставленные желтые глаза… И сложение у тварей было совершенно не волчье. Мощные передние лапы, широкая грудь, покатая спина – задние лапы короче передних - и куцый, словно обрубленный, хвост. Причем лапы заканчиваются не волчьей «пятерней» с когтями, а чем-то вроде острого копыта. А вот из «бабок» торчат весьма внушительные «кинжалы». В общем, жутковатое существо: копытный хищник. Одна радость: шкура, в отличие от гиен, – не пятнистая, а благородного серо-серебристого цвета с широкой белой полосой вдоль хребта. Красивая шкура. Думаю, человеку вряд ли было бы удобно ездит на «волках». Пока я не увидел, как

сотня молодых орков из «младшей» дружины тренировалась в степи недалеко от городка, я не мог понять, как же вообще удается оседлать хищника. Нет, дело даже не в его зубах и не в том, что любой нормальный зверь вряд ли обрадуется чьему-нибудь присутствию у себя на загривке. Но позвоночник что у волка, что у кошки гораздо гибче, чем у любого копытного. Вес человека – или орка, не важно – сломает спину даже тигру, если кто-то умудрится надеть на того обычное седло. Да, крупные собаки вроде сенбернаров могут нести довольно большой груз, но им делают специальную упряжь, которая распределяет нагрузку между плечами и крупом. На том же тигре вполне можно ездить не сидя, а лежа – что и проделывают многие цирковые укротители. Но потому дошло: у нас, зелененьких, сложенье обезьянье, поэтому и посадка

другая. Орки оказались ребятами изобретательными. Седла на «ездовых волках» крепились к сложной конструкции из ремней, охватывающих шею, грудь и переднюю

часть брюха зверюги, при этом сами «седушки» торчали чуть ли не перпендикулярно к спине. Получалось, что всадник как бы балансировал на загривке. Мало того. Стремян в этом мире еще, кажется, не придумали. Орк сидел, согнув ноги и упираясь коленями в подмышки «волка». У человека так вряд ли бы получилось, а вот у полуобезьян – пожалуйста. Не заметил я и такой вроде бы обязательной для верховой езды вещи, как уздечка.

При этом орочьи наездники как-то умудрялись держать строй, разом поворачивать или рассыпаться в лаву. Мне показалось даже, что команды молодого княжича выполняют не орки, а «волки». После прогулки на «тренировочную площадку» у меня появилось сразу несколько

мыслей. Одна – о том, что когда на тебя, капая слюнями, несется сотня зверюг, а на их спинах

крутят длинными саблями такие наездники - это весьма эффектное зрелище. Гиено-волк – не просто «транспортное средство», а полноценный боец. На груди на упряжь навешивают стальные пластины, из которых торчат шипы. Попробуй такого останови! Да и зубки у зверюг – еще те! Пока орк машет саблей, его скакун успевает откусить пару-другую голов. Понятно теперь, почему в городах так уважают орков-наемников. Видимо, хвастливые баллады о решающем вкладе орочьих наездников в исход тех или иных битв – не такое уж преувеличение. Вторая мысль касалась того, что, похоже, в ближайшее время эти парни намерены

отправиться в Карод на службу к великому и могучему императору Оборою. Я сделал в уме заметочку по этому поводу. Вдруг начнут расспрашивать о городских порядках, а я ничего толком не знаю… Видимо, надо не дожидаться, когда княжич созреет до мысли о том, что пора отправляться в путь. Или, по крайней мере, не вести ни с кем из «младшей» дружины задушевных бесед. А третья мысль была о том, что мне как-то совершенно не хочется становиться

наездником на «волке». Но пришлось. В один прекрасный день я вернулся с другого конца городка, куда

Апа-Шер посылала меня отнести лекарства одному из своих пациентов, и обнаружил на «гостевой» площадке посланца от князя.

- Гырбаш-князь оказал милость младшему брату и жалует ему боевого волка! – торжественно возвестил молодой орк. И почему-то ухмыльнулся. Меня это насторожило, так что я лишь вежливо спросил: - Когда и где я смогу увидеть подарок? - Да хоть сейчас, - княжеский дружинник встал, намереваясь выйти за калитку. –

Следуй за мной, брат князя, я покажу тебе того, кто станет твоей тенью и опорой. Я хмыкнул и пропустил молодого орка вперед. - Погоди! – услышал я сзади.

На пороге стояла Апа-Шер с подозрительно поблескивающей склянкой в руке: - Подь сюда! Я думал, что старая орчиха скажет мне что-нибудь полезное по поводу того, как

обращаться с ездовыми волками, но вместо этого она вылила мне на голову содержимое флакончика. Потом ворчливо напутствовала! - Иди! Топать пришлось через весь городок. Загоны для волков располагались возле

соленого озера. Здесь держали молодняк и тех зверюг, чьи хозяева по каким-то причинам не могли самостоятельно обеспечить достойным жильем свой «транспорт». По дороге я успел полюбоваться на играющих в вольере щенят. Милые такие карапузы размером с крупную овчарку… В конце концов мы оказались на самых задворках. - Вот, - мой провожатый показал на внушительную кучу бело-серого меха в углу

загона. – Зовут Маня. Обряда единения ни с кем не проходил. Видимо, зверь услышал наши голоса. Одним неуловимым движением бесформенная

куча превратилась в огромного зверя. Он со скукой посмотрел на нас, зевнул и вдруг прыгнул, врезавшись грудью в загородку. Молодой орк опасливо отскачил.

- Чего это он? – удивился я. – Вроде бы со щенками проводят обряд, который ставит запрет на агрессию в отношении разумных.

- Да нет, специально кусать Маня не сможет. Просто игручий больно, - немножко фальшиво успокоил меня орк. Но меня озаботило другое. Во-первых, у меня нет упряжи. Во-вторых, где держать

зверя? Не в моей же пристройке? Впрочем, о домике для песика пусть Апа-Шер думает, а вот седло нужно

- Про упряжь Гырбаш-князь ничего не говорил? – спросил я. - Как не говорил? Вон, на крюке висит. Я посмотрел туда, куда показал орк. Действительно, с крюка рядом с входом

свешивался пучок ремней. «Интересно, как я с этими девайсами делать буду? Хоть бы инструкцию какую

приложили, - подумал я. – Не, надо сначала с хвостатым договориться…» Гиено-волк, еще пару раз попробовав на прочность ограду, начал кружить по

вольеру. Заходить к нему очень не хотелось. Нет, я собак, конечно, люблю! Но не такого размера. И настроение у песика не особо подходящее для первого знакомства… Краем глаза я заметил, что из-за соседней изгороди за нами подсматривает пара

десятков орков. Откуда взялись – не знаю. Вроде, когда мы шли, никого не было. А тут набежали… цирк им тут, что ли?

Приготовившись быть съеденным, я медленно распутал веревку на двери и так же медленно вошел в загон. Утешала только одна мысль: если меня сразу не загрызут до смерти, у Апа-Шер есть великолепные обезболивающие. Гиено-волк внимательно следил за моими действиями. Я запер за собой дверцу.

Зверь замер. «Выжидает, когда я окажусь на расстоянии, доступном для его зубов?» - подумал я. Однако виду не подал. Посмотрел на этого «Маню», пожал плечами и уселся в углу

загона. Если не знаешь, что делать, лучше ничего не делать. От волнения у меня вдруг разыгрался зверский аппетит. Вспомнив, что еще утром

Жужука насыпала мне в карман «китикета», как я называл про себя сладкие шарики из перемолотых в муку сушеных ягод и меда, я вытащил горсть лакомства и начал жевать. Гиено-волк втянул носом воздух и словно задумался. К моему удивлению, через какое-то время зверь потянулся ко мне мордой, словно

принюхиваясь. Потом вдруг притих, уселся на свой куцый хвостик и стал внимательно следить за моими действиями.

- Хочешь? – я протянул к гиено-волку ладонь с дюжиной сладких шариков. Одним движением языка слизнув их, зверь вопросительно взглянул на меня. - И чего ты, парень, буянил? – как можно спокойнее сказал я. Вряд ли гиено-волк мог сказать что-то вразумительное. На такие вопросы порой не

способны ответить и те, кому дана членораздельная речь. Но зверь, кажется, был сообразительнее многих двуногих. Он так посмотрел на меня, вздохнул и закатил глаза к небу. Я понял, что все выходки этого серо-серебристого красавца – от скуки. Лихо ему целыми днями сидеть в загоне. Хочется удрать подальше и отправиться на приключения.

- Ну, приключений, наверное, тебе хватит, - почему-то вдруг совершенно серьезно сказал я. Я строем со всеми скакать не буду. Только давай договоримся: ты будешь меня слушаться. Все-таки я старше и умнее. Хорошо? Зверь понимающе кивнул. - Чего? – не понял я. – Согласен, что ли? Гиено-волк снова кивнул. У меня возникло явственное ощущение, что зверь не только понимает орочий язык,

но пытается отвечать. - А погулять хочешь? От слова «гулять» Маню подбросил на месте. Он пару раз крутанулся вокруг своей

оси и улегся в позе сфинкса. - Думаешь, я знаю, как тебя седлать? – тихонько сказал я, чтобы не слышали

заинтересованные орки, которые уже не прятались за забором, а облепили всю клетку. – Не, родной, поедем так!

Я открыл калитку. Маня вроде не предпринимал попыток удрать, лишь внимательно поглядывал за моими действиями. Так же неспешно я вернулся к гиено-волку и уселся ему на загривок. Со стороны езда на гиено-волках казалась сложным акробатическим упражнением.

Но на самом деле сидеть было достаточно удобно. Правда, я чуть не врезался головой в верхний косяк двери, хорошо, вовремя сообразил пригнуться и обнять скакуна за шею. В три прыжка Маня оказался на улице, а там, ошалев от свободы, помчался, куда

глаза глядят. Когда городок скрылся за холмами, я обрадовался, что еще не обедал. Иначе обед

мог оказаться разбросан по степи. При этом я абсолютно не имел представления, как командовать гиено-волками. Молодые воины что-то кричали, атакуя «условного противника», но что – я так толком и не понял. Было ясно только одно: звери слушают голос наездника.

- И долго ты собираешься резвиться? – спросил я Маню. Ноль реакции. - Может, хватит? Или ты к соседям в гости собрался? То же самое. - Да стой ты, скотина ушастая! – не выдержал я. Маня резко затормозил – так что я со всего размаху скатился через его голову на

землю. Хорошо еще старые айкидошные навыки не подвели – а то мог и костей не собрать.

- Сволочь! – высказал я свое мнение моему «транспортному средству». Гиено-волк сидел и довольно ухмылялся, глядя, как я вытряхиваю из-за шиворота

сухую траву. - В общем, так, - продолжил я воспитательную беседу. – Ты – ездовой волк. Тебя мне

подарили. Нравится, не нравится, но теперь ты уже никуда не денешься и должен меня слушаться. Обещал слушаться? Обещал. Вот и делай то, что тебе говорят. Иначе – никаких прогулок. Вообще на тебя обижусь и подходить к тебе не буду. И не надо мне тут башкой трясти. По глазам вижу, что ты не только команды понимаешь. Сейчас мы едем домой – я жрать хочу. А вечером опять отправимся на прогулку. Дошло? Маня тяжело вздохнул и улегся, позволяя мне забраться на загривок. Понуро

опустив голову, гиено-волк затрусил в том направлении, откуда мы прискакали. Я тем временем пытался понять, почему он меня слушается. Магия, что ли? Или действие той жидкости, что старуха мне на голову вылила? Или и то, и другое вместе? В общем, зверь вел себя так, слово был твердо уверен в моем праве командовать им. Хотя я на его месте быстренько перекусил бы мелкому наглому созданию – то есть мне – глотку и отправился по своим делам…

Возле околицы нас встречала чуть ли ни вся княжеская дружина. Маня покосился на галдящих орков, поднял голову и зашагал гордо, как по струнке.

- Багыр дед, - услышал я за спиной. – Колдун! - Верно, колдун! Но комплименты меня не интересовали. Предстояло еще разобраться с упряжью, а я

вообще не знал, что с ней делать. К счастью, возле загона нас встретил сам Гырбаш-князь:

- И что это ты, братишка, охлюпкой ездишь? Чего не люблю – это врать. Поэтому я совершенно честно объяснил князю, что

никогда в жизни не седлал ездовых волков. Не доводилось. До этого я краем уха я слышал, что поречные орки сражаются пешими. Поэтому мой более короткий, чем местные сабли, ятаган никого не удивил.

- Ну, ты даешь, братец, - покачал головой князь. – Это что ж получается - первый раз сел и поехал?

- Получается – так. - Ладно, забирай упряжь да езжай к матушке, завтра пришлю к тебе воина, покажет,

что к чему… Волк спокойно протопал по улицам, словно знал, куда идти. Правда, по дороге

рыкнул на высунувшуюся из-за угла молоденькую орчиху, насладился бабьим визгом и моментально успокоился.

– Чего баб пугаешь? - не удержался я от вопроса. Маня остановился и поскреб задними лапами землю – словно кот, закапывающий

свои какушки. - Ага, понятно, - усмехнулся я. – Только жить тебе придется в «женском доме». Вот

так. Зверь встал, как вкопанный. - Что, боишься? – поддразнил я его. Маня задорно тряхнул головой. Сверху я не видел выражение его морды, но думаю,

что оно обещало ученицам Апа-Шер веселую жизнь. Правда, к самой старухе зверь отнесся с пиететом. У калитки я спешился. Маня,

обогнав меня, мордой открыл дверь. Оглянулся, дожидаясь, когда я войду, и по-хозяйски потопал в глубину двора. На вышедшую старуху покосился и боком-боком постарался прошмыгнуть мимо нее:

- Э! Куда? Вон твое место! – Апа-Шер махнула рукой в сторону загончика в глубине двора. Маня тяжело вздохнул и послушно залез в сарайчик, который по размеру был для

него – что будка для дворового пса. Я заглянул внутрь. Зверь улегся на подстилку в углу и демонстративно свернулся калачиком.

- Ага, будешь здесь жить, - согласился я. – Зато запирать тебя никто не будет. Хочешь – по двору гуляй, хочешь – тут сиди. Только за ограду не ходи без меня. А пока отдыхай, а я пойду - принесу тебе поесть. При слове «поесть» морда гиено-волка расплылась в улыбке. На кухне было готово все, что нужно: половина бараньей туши и миска с молоком. Я

оттащил этот «завтрак аристократа» в волчарню и уселся у входа, наблюдая, как зверь расправляется с мясом. Следующей проблемой была эта дурацкая упряжь. После моего разговора с князем

кто-то успел надеть ее на Маню. Но вряд ли зверь должен вечно ходить с седлом на загривке. Запомнив, как расположены ремни, я решил освободить от них мое «транспортное средство». Гиено-волк не противился. Уже потом, через десятые руки, до меня дошли разговоры о Мане и о том, почему

мне отдали именно его. Оказывается, «ездовых волков» действительно объезжают с помощью магии. Сложный обряд, который проводят со щенками, заставляет их забыть даже саму мысль о том, что можно нанести вред разумному. Молодых зверей учат основным командам. Маня же оказался слишком умным. Он

вроде и делал то, что велят, но так, что получалось совершенно не то, что нужно. А когда очередной орк летел с него на землю, зверь разыгрывал «обиженную невинность». Дескать, я стараюсь, что говорят – то и выполняю, а то, что парни верхом ездить не умеют, так я тут совершенно ни при чем… Потом каждый гиено-волк получает постоянного наездника. Или орк – скакуна, не

важно. Но этот союз – до конца жизни. Гиено-волки живут лет сорок. Так что редко кому из орков приходится брать второго зверя. Когда хозяин выбран, проводят обряд «единения», подчиняющий волю зверя воле

орка. Одновременно стираются запреты на убийство разумного – зверей же готовят для войны. Но без команды своего наездника ни один гиено-волк ни на кого не нападает. Однако от Мани отказались все молодые воины. Слишком умная тварь умудрялась

обходить запреты, наложенные первым обрядом, и о том, чтобы взять на себя ответственность за такого неслуха, никто и не заикался. Гырбаш долго разрывался между желанием прирезать Маню и вполне понятной

жадностью: вырастить гиено-волка – дорогое удовольствие, одного мяса уходит как на десяток воинов. В конце концов, мой названный братец плюнул и велел отдать Маню мне. Орки – фаталисты. Князь загадал: если старик из поречников, которые на волках не ездят, сломает себе шею, то туда ему и дорога. А если приблудный орк справится с упрямой скотиной – то и впрямь колдун. Не знаю, колдун я или не колдун, но, оказывается, мне первому пришло в голову

поговорить с гиено-волком как с разумным существом - вместо того, чтобы начать его лупить. До этого-то его пытались воспитывать как всех остальных, достаточно

туповатых, зверей. Ведь от гиено-волка требуется знание не больше трех десятков команд. Мане было просто скучно. К тому же он, кажется, догадался, что я – его последний шанс остаться в живых. В результате я, конечно, еще не раз летал с него, но в серьезные моменты он меня не подводил. Да и напугал я его раз крепко…