6. Глубокий тыл (1941 – 1945 г.) Вспомнил: голод, война. О, бесхлебные годы! Ты, спасая от гибели верной людей, Как могла, чем могла, нас кормила Природа С необъятных своих «посевных площадей». Время, кажется, многому напрочь забыться, Но, как прежде, Нет – нет и пахнут мои сны Деревенской похлебкой на медунице Где заместо картошки – клубеньки сараны. Николай Вяткин

Хуже всего приходилось почтальонам. К концу первого военного года среди них не осталось человека, который не проклинал бы свою работу, отправляясь вручать очередную похоронку. Сцены при этом разыгрывались столь душераздирающие, что автор не берется их описывать, а сразу передает слово современникам: «…Ее истошный вопль всколыхнул деревенскую тишину, рванул сердца всех жен и матерей. Каждая вдруг только теперь осознала, какая дикая участь нависла над ними. Какая отныне страшная беда таится в сумке спешащего по улице почтальона». «…Хватающий за душу полуобморочный вопль утери родного человека». «…Плакал, казалось, даже скот, хотя скотина, конечно же, есть просила, потому что было в тот день не до нее. И даже сейчас мурашки бегут по телу» Теперь представьте себе, что чувствовал почтальон, точнее почтальонка, так как все почтальоны давно уже воевали, вынужденная приносить в один и тот же дом вторую, третью, а то и четвертую похоронку. Аксинье Степановне Герасимовой из Нижне-Каменки «почтальонша» принесла пять похоронок подряд, после чего завербовалась на военный завод и уехала в Новосибирск. И почти полгода никто не соглашался занять это место, гласит местное предание (1). Случалось, обезумевшие от горя женщины бросались на почтальонок с кулаками. А что они кричали в их адрес в помрачении рассудка, автор привести не берется. Кончалось все каждый раз одним и тем же. Рыдала вдова, плакала ее родня, утирали слезы соседи вместе с почтальонкой. Тяжкое это дело, уважаемые читатели, быть почтальоном в военное время. А уволиться нельзя, в силу того же самого обстоятельства. Человек в то время не волен был распорядиться своей судьбой самостоятельно. На военные заводы, эшелон за эшелоном прибывавшие в Новосибирск, а всего их сюда эвакуируют пятьдесят, ордынцев мобилизовывали точно так же, как на фронт, по повесткам, которые

2

вручались и подросткам. Впрочем, по закону военного времени подростки официально считали трудоспособными, следовательно, взрослыми уже с четырнадцати лет. В деревне, где на вещи смотрели еще проще. Здесь способными к труду, пусть и неофициально, считались все школьники, начиная с первого класса. Вспоминает жительница Ордынского Валентина Павловна Петерсон: «Утром повели нас на завод, которого еще не существовало, в бараки, выстроенные из только что выкорчеванного леса. Барак коридорной системы, с маленькими комнатенками. На чердаке тоже двухъярусные кровати, одна к одной. На них – матрасы, подушки, сделанные из сырых опилок и черные военные одеяла. Утром, в 4 часа, подъем. Вставали со слезами, так как у многих подушка и матрас примерзали к телу, и не было сил их отодрать (морозы стояли крепкие, свыше 50 градусов), бураны ужасные, а на нас старые фуфайки и подшитые валенки. Пришли в столовую. Там ничего не видно, сплошной пар, потому что сделали ее из сырых бревен, наспех. Подали тарелку супа, где плавал лист свежемороженой капусты размером с ладонь и половинка мороженой картошки. Но мы все равно радовались и этому. Потом повели на завод, в палатки (корпуса эвакуированного из Сталинграда завода еще предстояло построить – Авт.), показали, как делать гранату-лимонку. Многие, надышавшись парами исходного материала (взрывчаткой – Авт.), упали в обморок, отравились. Во время обеденного перерыва услышали страшный вопль – кричали старики - киргизы и казахи, корчующие лес, никогда не знавшие таких морозов. Увидев их, мы ужаснулись: вместо лица – сплошное мясо. Через некоторое время построили большое здание: четыре стены, цементный пол и потолок. Нас, подростков, посадили на лакировку капсюлей у запалов – это было уже легче. Наверное, через месяц повели в баню. На нас было страшно смотреть: грязные, немытые, спали в том, в чем ходили, даже в валенках. Завелись вши, мы все исцарапались, исчесались. В бане одежду забрали в жарилку, подстригли всех наголо (мы не возражали), дали по несколько граммов мыла – стало легче. Мастером в цехе у нас была еврейка лет тридцати, внимательная и добрая. Она разрешала нам ночевать в цехе, где было гораздо теплее, чем в бараке. Однажды в уголке мы увидели тумбочку (кабинетов еще не было) и заглянули в нее. Обнаружили маленький пакетик с чем-то белым - белым и мелким. Один мальчик лизнул, а мы стояли и смотрели на него. А он вдруг запрыгал от радости и закричал: «Сладко, сладко!» Конечно, попробовать решили все. Вскоре в кульке ничего не осталось. А утром нам «досталось на орехи». Оказывается, это был американский сахар, приобретенный для больного маленького ребенка главного инженера. Инженер услышал, как нас

3

ругают, и сказал: «Не ругайте их, они такие же дети, да еще и не знали вкус сахара» (2). Трудились мобилизованные подростки на совесть. Как вспоминает В. П. Петерсон, через полтора года все они получали вполне нормальную зарплату. И все же, как только представилась первая возможность, она вернулась в деревню, где о зарплате никто понятия не имел. Дом – он и есть дом. Голодный, холодный, зато родной. Насколько массовым было это явление, свидетельствует такой факт – только в 1944 году самовольно вернулись домой 400 жителей Ирменского района. Вернулись, хотя прекрасно знали, что по законам военного времени их накажут сурово, вплоть до тюрьмы (3). Так уж устроен крестьянин, для которого родная земля – все. Как бы трудно ему на этой земле не жилось. Суровые испытания военного времени коснулись в ордынской деревне всех без исключения, от старых до малых. Война так подмела железной метлой деревню, что мужчин в ней почти не осталось. Освобождение от призыва в армию, «бронь», имели немногие кадровые механизаторы и специалисты МТС, районные специалисты и руководители. В деревне Якорь на фронт ушли все 53 жителя, за исключением стариков и В. А. Сидельникова, бригадира тракторной бригады, которому предстояло подготовить замену ушедшим на войну мужчинам (4). Позже к нему прибавился девятнадцатилетний председатель колхоза Константин Белых. «Тяжело ему досталось на председательстве, вспоминал Николай Николаевич Медведев, в то время шестнадцатилетний колхозник «Якоря». – Костя, бывало, аж ревет: и то надо сделать, и это, а мужиков нет. Даже литовку бабам на сенокосе отбить некому». «На всю деревню Вагайцево в войну оставалось трое или четверо мужиков, - вспоминал в 1995 году Артемий Емельянович Толстов, хлебороб военных лет, кавалер ордена Ленина. – Одно время дело дошло до того, что и председателем колхоза некого было поставить. Сначала в колхозе имени Молотова председателем был Степан Новиков, в преклонных годах и совершенно неграмотный. Потом избрали Ивана Филипповича Ожигова, который до этого в магазине торговал. Вот он всю войну и председательствовал». Трудовые ресурсы района пополнялись за счет эвакуированного населения из прифронтовой полосы, но большая часть эвакуированных оседала либо в полосе железной дороге, либо в Новосибирске, остро нуждавшемся в рабочих руках. До сельской глубинке, вроде Ордынского и Ирменского районов, добирались немногие. Новосибирский историк М. П. Беленко в работе о размещении эвакуированного населения на территории Новосибирской области, склоняется к тому, что Ордынский район, в отличие от других, в 1941 году эвакуированных не принимал (5).

4

На самом деле на 25 декабря 1941 года в Ордынский район их прибыло 106 человек, в Ирменский - всего 17 (6). Зато в 1942 году Ордынский район принял у себя огромную для небольшого сельского района партию эвакуированных, 4295 человек, треть из которых составляли дети (7). Горожан, оказавшихся в Сибири, приходилось учить самому элементарному. Упомянутый выше бригадир Виктор Александрович Сидельников из Якоря вспоминал: «Пять ленинградских семей, прибывших к нам из блокадного города, разрабатывали пустырь, выделенный им под огороды, и вели там посадку овощей и картофеля. Каждый, улучив свободную минутку, бежал к «новоогородникам», зная, что не все из них умеют владеть лопатой, граблями, другими инструментами» (8). Централизованное обеспечение эвакуированных продуктами питания осуществлялось либо по остаточному принципу, либо вообще никак. В марте 1942 года, когда количество эвакуированных в районе перевалило за 400 человек, инспектор по эвакуации Ордынского района Смирнова направила в адрес Новосибирского облисполкома донесение, которое можно расценить, как крик души: «Из прибывшего в Ордынский район эвакуированного населения 80 процентов находятся в исключительно тяжелом состоянии. Хлеб на эвакуированных из области получаем с большим опозданием, так февральский наряд получили только 24 февраля и люди почти целый месяц сидели без хлеба. Сейчас 17 марта, но наряда на март месяц не имеем, и будет ли он, неизвестно. Эвакуированное население никакими продуктами через торговую сеть не снабжается и для того, чтобы приобрести что-либо из продуктов, большинство вынуждено снимать с себя последнюю одежду и менять ее на картошку и молоко» (9). Новые жители района больше нуждались в помощи, нежели могли помочь ордынцам. Последние, прекрасно понимая это, всю войну помогали эвакуированным, чем могли. Вот что вспоминал летописец деревни Усть-Хмелевка Алексей Петрович Титов: «Появились первые эвакуированные – смоляне и ленинградцы. Селяне безропотно потеснились. Во многих домах попросторнее появились новые двери. Запомнилась очень интеллигентная ленинградская семья Григорьевых – мать и три дочери. Катя и Маша, четырнадцати и шестнадцати лет, тут же начали работать вместе с нами. Помню, как Катя, неумело работая вилами, превозмогая физическую усталость, подавала мне на телегу снопы. Пожалев девчонку, я поменялся с ней, показав, как правильно укладывать. Устьхмелевцы участливо, доброжелательно отнеслись к людям, пережившим ужасы войны, лишившимся всего нажитого и даже крыши над головой. С жильем уплотнились до предела. Лишь одна-единственная женщина (не буду ее называть, кто сможет осудить мать?) наотрез отказалась поселить эвакуированных, хотя жила с маленьким сыном в просторном доме. Только за год до окончания войны выяснилось, что у нее в подполье скрывался сын-дезертир» (10). «Нас, эвакуированных из Ленинграда в колхозе имени Сталина (Кирзинского сельсовета – Авт.) встретили тепло и радушно, как близких

5

родных, - делилась своими впечатлениями со страниц «Ленинской трибуны» в октябре 1942 года ленинградка Антонина Ваничева. – В первый же день приезда нам дали уютную квартиру. Назавтра мы получили из колхозной кладовой 130 кг. картофеля, по 50 кг. капусты и огурцов. Дали хлеба и меда. Колхозники дают нам молоко. Меня, как инвалида, устроили на работу помощником счетовода. За все это мы горячо благодарим правление колхоза и колхозников». В колхозе «Кузбасс Ордынского сельсовета каждый двор принял участие в оказании помощи эвакуированным. Колхозники собрали для них 35 ц. картофеля, 10 ц. овощей, 7 ц. молока, 20 кг. шерсти, 15 пар белья, 20 пар обуви, 15 пальто и 30 шапок, посуду и постельные принадлежности. То был невероятный по щедрости дар: обувь и одежда с началом войны перестали продаваться. Ордынцы делились тем немногим, что имели: «Нам известны все муки и страдания, пережитые эвакуированными в местах, временно захваченных немецкими грабителями. Поэтому мы считаем своим долгом оказывать всяческую помощь эвакуированным», - записано в решении общего собрания колхозников «Кузбасса» (11). Районный штаб по сбору теплых вещей для эвакуированных детей организовал Ордынский райком комсомола, объявивший зимой 1942 года участие в сборе вещей «обязанностью каждого пионера, школьника, комсомольца, рабочего и служащего района». И, во что смогли, но эвакуированных детей, прибывших в район без теплой одежды и обуви, ордынские комсомольцы, к наступлению холодов, одели. Каждого. (12). Другой категории населения, оказавшейся на территории района, численно большей, чем эвакуированные, власти, практически, не стремились помочь. Хотя именно эти люди безропотно брались за любую работу и трудились, не покладая рук. Читатель, вероятно, уже догадался, о ком пойдет речь. Правильно, о немцах, отправленных в Сибирь с Украины, Поволжья и Юга России. На территорию современного Ордынского района их отправляли пароходами из Новосибирска, где разгружались эшелоны с депортированными. Тех, кого определяли на жительство в Ирменский район, высаживали на пристани у села Красный Яр, остальные следовали до пристаней Ордынского или Кирзы. Затем каждой немецкой семье определялась деревня на жительство, которую не разрешалось покидать самостоятельно. В это трудно поверить, но статус немцев, депортированных в Сибирь, был в правовом отношении достаточно неопределенным. Никого из них не судили, открыто ни в чем не обвиняли. С другой стороны, рассуждали ордынцы, просто так в Сибирь эшелонами не высылают. Поди, рыльце-то в пуху, известно дело - немцы же! Современный исследователь этого вопроса, Л. И. Обердерфер отмечает, что в 1941 году сибирские власти относились к немцам как к эвакуированным, а с 1942 года отношение резко переменилось. Их стали рассматривать уже как

6

спецпереселенцев, обязанных отбывать трудовую повинность под жестким контролем НКВД со всеми вытекающими последствиями (13). Знаменитый на весь район бригадир совхоза «Кирзинский», кавалер ордена Трудового Красного Знамени, Клим Климентьевич Фукс так вспоминал в 1995 году том, как начиналось его новая жизнь на ордынской земле: «В Кирзу мы прибыли пароходом осенью 1941 года. Мне было тогда шесть лет. Место моего рождения Украина, Днепропетровская область, Молагиновский район, село Плюменталь. Вывозить нас оттуда начали почти сразу после начала войны. До Новосибирска везли железной дорогой, от Новосибирска до Ордынского плыли по Оби на пароходе, а уж из Ордынского определили в Кирзу. Маму сразу же забрали работать на шахту в Киселевск. Отца с нами не было, его направили в трудколонию в Актюбинскую область, в Казахстан. Мама из Киселевска вернулась в 1942 году очень больная и еще после этого два года болела. Отец из Актюбинска пришел в 1946 году и сразу умер. Мы с братом остались на попечении снохи. Натерпелись нужды и горя до предела. Чтобы не умереть с голоду, приходилось ходить по миру, собирать подаяние» (14). Работать в колхозе имени Ленина Клим Фукс начал в двенадцать лет, сразу после окончания четвертого класса. Двенадцать лет подряд пришлось ему поработать на «гужевом транспорте», прежде чем, уже при Хрущеве, К. К. Фуксу позволили поступить на курсы трактористов. Адаму Егоровичу Баку, ныне проживающему в Пролетарском, в 1941 году также исполнилось двенадцать лет. В сентябре их немецкую деревню в Запорожье окружили войска НКВД, и через два часа его семья уже ехала под конвоем в Сибирь. Дорога заняла месяц. Все, что можно было обменять на продукты, обменяли в дороге, так что в село Верх-Алеус они вступили разутые и раздетые. Жить пришлось в землянке, которую выкопали собственными руками. Об учебе в школе не могло быть и речи. Пришлось работать – возить грузы на быках, валить лес в лютые морозы сорок первого… Петр Петрович Унгер, житель села Петровского, первую ордынскую зиму проходил в калошах, набитых для тепла соломой. Другой обуви у него не было. Брался за любую работу – пас коров, крутил рукоятку зерноочистки «Клейтон», зимой возил воду на ферму, летом – тракторам. Три только что приведенных примера наглядно рисуют нам положение, в котором оказались по прибытии в район ссыльные немцы - 4988 человек, из которых каждый второй находился в возрасте до шестнадцати лет (15). Отношение к высланным немцам со стороны местного населения было резко отрицательным, особенно первоначально. Шла война, и понятия «немец» и «фашист» многими, особенно потерявшями на войне своих близких, воспринимались однозначно (16). Это потом время все расставит на свои места, а тогда… В обнародованной не столь давно докладной записке управления НКВД по Новосибирской области «О трудовом и хозяйственном устройстве

7

спецпереселенцев-немцев, расселенных в Новосибирской области», датированной 20 марта 1943 года, приводятся многочисленные данные, свидетельствующие о поистине бедственном положении последних в Ирменском районе: «Об отрицательных настроениях среди немцев свидетельствуют такие факты: немец Шарф Павел из с. Малый Чик в письме к своему отцу, мобилизованному в рабочую колонну, пишет: «Маму посадили в тюрьму за кражу на два года, кушать нечего, картошки нет, хлеба в колхозе не дают, мы сами картошку не садили, потому что не было семян, а что заработали, уже проели, так что сейчас сидим голодом, промениваем последние вещи, а потом придется умирать с голоду». Немка Цахер Роза из с. Верх-Ирмень пишет своей подруге Шнейдер, проживающей в Казахстане: «Здесь очень голодно, хлеба не дают, картошки тоже, если не наступит скорее время, когда наша птичка полетит обратно, откуда прилетела, то, видимо, придется умирать с голода» (17). Что самое ужасное, помощи ждать не приходилось, цитируемый документ подтверждает это со всей очевидностью: «Повсюду можно слышать заявления местного населения такого содержания: «Привезли немцев в наш район, а надо было расстрелять на месте и не везти сюда». «Это такие же фрицы, как и в Германии. Они так же хотят, чтобы не было Советской власти, их надо всех поморить здесь» (18). Если свести данные по трудовым ресурсам колхозов Ордынского района на начало военного времени, в итоге получится чуть более 5 тысяч человек трудоспособного возраста. Им и будет суждено заменить 11 тысяч мужчин, ушедших на фронт в 1941 – 1945 годах (19). Мало того, что возникла острая нехватка рабочих рук. Одновременно резко возросла сама доля ручного труда, так как технический парк района война подчистила до предела. Район лишился 95% автомобильного транспорта и 70% гусеничных тракторов. В МТС оставались преимущественно «колесники» устаревших марок, почти без запчастей, с резко урезанными фондами ГСМ. Фронт забрал и лучших лошадей. Если в 1940 году поголовье лошадей в Ирменском районе насчитывало 3800 голов, то к началу 1945 года их осталось 1653, большей частью изможденных тяжелой работой и постоянной бескормицей (20). Если заодно вспомнить, что до войны нагрузка на одного колхозника в Сибири почти в два раза превышала общесоюзную норму, а в войну на каждого трудоспособного жителя нашей области приходилось по 8,7 гектаров посевных площадей, то станет очевидным, что работать каждому из ордынцев пришлось всю войну на предельном напряжении сил, которое современный житель района вряд ли выдержал бы. Переход производства на режим военного времени начался с привлечения к сельхозработам всех жителей деревни без исключения, начиная с

8

учащихся начальных классов и, кончая глубокими стариками, благо понятия «пенсионер» в колхозной деревне того времени не существовало. Все военные годы учебный год будет начинаться не с 1 сентября, а на месяц позже. Выходные дни отменялись, по воскресеньям на колхозные поля выходили помогать служащие районных организаций и рабочие МТС. Изменилась и продолжительность рабочего дня, который отныне начинался в 5 - 6 часов утра, заканчиваясь в полной темноте. Пришла беда – засучай рукава… «…Дети трудились рядом со взрослыми, уставали, но от работы никто не увиливал, понимали, что так надо. Я любила стоять на стогу, когда метали сено. Мама и старшие дети косили». (Анастасия Наумкина, село Красный Яр) (21). «…В ту пору мне было тринадцать лет. И сразу мое детство кончилось. Я пошел работать на трактор. Мы, дети Сибири, не ходили в атаку, не взрывали вражеских эшелонов. Мы кормили страну и армию хлебом. Это был очень трудный хлеб. Хлеб нужно было кому-то сеять на старых и разбитых тракторах. Мужиков не было. Только женщины, девушки, дети и старики. (Николай Николаевич Бирюков, село Кирза) (22). «…На работу ходили с рассветом, возвращались ночью. На часы мы не смотрели, да их у нас и не было». (Николай Николаевич Быковский, село Верх-Алеус) (23). «…Мне было в начале войны пятнадцать лет. Труд был непосильным, разве что снаряды не рвались, да пули не свистели. Сначала был конюхом (36 лошадей с жеребятами), потом на сенокосилке, самосброске, в ночную на пахоте прицепщиком. Да еще горючее надо возить. Тогда керосин был, бочку не каждый накатит на арбу. Надорвался, кровь изо рта пошла, но болеть тогда было некогда. Врачи сказали: ослабление кровеносных сосудов от плохого питания». (Иван Васильевич Трунов, деревня Пушкарево) (24). «…В колхозе имени 9 января остались одни женщины и ребятишки, которым было еще десять - двенадцать лет. Мальчишки, им бы только учиться, но война отняла у них детство. Леня Душкин, Саша Дуткин, Вася Кучин, Миша Чумов – все они работали добросовестно. Безвыездно в летнее время находились на бригаде. Мальчишки работали на лошадях, это была главная «техника» в колхозе». (Анна Тихоновна Рассказова, село Усть-Луковка) (25). «…Даже дошкольники подбирали колоски, разносили вязки, ставили снопы в суслоны». (Александр Григорьевич Борисов, село Верх–Ирмень). (26). Добавим к сказанному одно существенное замечание. Подростков, начиная с четырнадцати лет, использовали на самых разных, зачастую непосильных работах, без скидки на возраст. Например, на лесозаготовках, на морозе, по колено в снегу им приходилось работать по месяцу и даже более, при рабочем дне продолжительностью от 10 до 12 часов.

9

Вот что вспоминает об этой работе жительница села Вагайцева Анна Николаевна Каюкова: «Зимой 1942 года девчонок и мальчишек из села Елбань направили в Спирино на лесозаготовку. Мы, девчонки, спиливали деревья с корня, а мальчишки возили бревна на конях в село. Руководил (нами) мужчина, десятник по должности. Он рассказывал, как пилить дерево, в какую сторону оно упадет. А много ли у нас пятнадцати – шестнадцатилетних, силенок было? Бывало, и наплачемся от бессилия. Часто на помощь звали луковских девчонок, которые работали далеко от нас. Приходилось и выдалбливать вмерзший в лед плот. Бревна на веревках волокли волами из-под Чингисов аж в Спирино» (27) Продолжая тему, приведу отрывок из реферата «Село Нижне-Каменка в годы Великой Отечественной войны» ученицы 9 класса Нижнекаменской средней школы Александры Шиловой, написанный в конце прошлого века по воспоминаниям тех, кого теперь именуют детьми войны. «На одном из школьных собраний военком сказал: «Дети, фронту нужен лес. Мы просим вас помочь фронту». Шестнадцать человек в возрасте 13-14 лет пошли работать на заготовку леса. Это был тяжелый, изнурительный труд: «Увезли нас в лес за 8 километров от дома. Жили в бараках. В каждом общие нары и железная печка-буржуйка». Утром дети одевали мокрую одежду (так как лесорубы отгоняли их от буржуйки, не давая сушить ее), дырявые валенки, заткнутые сеном и шли в лес. Работали по 12 часов. Морозы стояли жуткие. В это время леспромхозом командовал некто Михайлов. Его вспоминают так: «Человек-зверь». В 1944 году в марте разыгралась метель. Занесло дорогу, по которой вывозили лес на берег Оби, откуда его сплавляли весной. Чистить эту дорогу, длинною в 8 километров, послали подростков. Директор сказал: «Пока не расчистите, не смейте уходить домой». Подростки проработали пять суток. Все, что они расчищали, тут же заносило снегом. Хлебную пайку им приносил старичок на лыжах, а чтобы напиться, приходилось топить снег. Спали они на снегу у костра, сидя на бревнах. Конечно, все быстро простудились. Бедные! Как они вообще там не замерзли? Они не выдержали, вернулись домой и сразу же пошли в медпункт. Но директор, узнав об этом, распорядился, чтобы «дезертирам» не давали лекарств и больничных листов. А через три дня их судили за то, что они самовольно оставили работу. Для этого специально приехал судья из Ордынска. Судили в кабинете начальника леспромхоза, за закрытыми дверями. Даже родителей на суд не допустили. Каждому дали по году исправительных работ с выплатой 25% зарплаты в пользу государства. После чего их всех, больных, вновь погнали на работу. Но уже без хлеба. Директор распорядился лишить их хлеба на десять дней. Все это было, мне об этом рассказывали».

10

Да, все это было, здесь не убавить, ни прибавить. Женщины и зеленые девчонки сели за рычаги тракторов вместо кадровых механизаторов. Директор Ордынской МТС Ф. М. Бакуров, проработавший в этой должности всю войну, вспоминал в год тридцатилетия Победы: «Весной 1941 года МТС обслуживала 20 колхозов. В каждом колхозе была одна тракторная бригада с 3-4 трактористами. В МТС насчитывалось 230 механизаторских кадров – бригадиры тракторных бригад, трактористы, комбайнеры, учетчики-заправщики, токари. Началась война. Стали призывать на фронт трактористов, отправили на фронт и гусеничные тракторы. К началу 1942 года в МТС осталось 70 человек. Пришлось перестраиваться. Зимой при МТС открыли курсы трактористов. Учились на них подростки 15 – 16 лет. Половину курсантов составляли женщины» (28). Учили их сугубо теоретически. Всю зиму техника стояла без ремонта из–за отсутствия запчастей, а керосина и дизельного топлива не имелось ни капли. И тем не менее, только в первую военную зиму через курсы трактористов прошли 227 человек, из них 131 человек – женщины и девчонки– школьницы (29). Весной 1942 года экзамены у них принимало ордынское поле. Злых слез трактористки пролили немало, ибо проклятая техника то не желала заводиться, то останавливалась в самый неподходящий момент. Голодным шестнадцатилетним девчонкам просто не хватало силенки, чтобы завести трактор «с рукоятки». (Здесь автору вспоминается кирзинская трактористка Анастасия Федоровна Савченко, которую сразу приняли на курсы только потому, что она на спор, правда, с шестого рывка, в присутствии руководства Кирзинской МТС, завела «ХТЗ»). Другие из положения выходили так: «Завязывали веревку на рукоятке, и двое, а иногда и четверо девчонок, дергали. Если зажигание раннее, то рукоятка отдавала в обратную сторону, и все валились наземь» (30) Техника была рассчитана на мужские габариты, трактористкам было трудно дотянуться до руля или педалей. Кроме того, чтобы колесный трактор мог нормально работать, требовалось каждые 4 часа проводить 7 видов технических осмотров, перетяжек и регулировок. «Запасных частей не было, - вспоминала трактористка военного времени Татьяна Егоровна Мячина из Петровского. – Пропашешь круг другой и начинаешь делать перетяжку подшипников. Лежишь под трактором, тяжеленный картер пока снимешь – все руки ссадишь. Потом опять привернешь и снова вперед. А девичьи руки не мужские, не все им подсильно. Бывало, начнешь разбирать коробку передач, а в одном корпусе ее девять пудов. Говорим: «Не осилим». А механик заставляет: «Надо!» Кладут коробку на ломики, одна с одной стороны, другая с другой. И понесли» (31). За сезон трактористки овладевали основными навыками, после чего работали уже в полную силу. И даже устанавливали рекорды, да еще какие!

11

«Помню я Евдокию Андреевну Ярцеву, молодую красивую женщину в рабочем комбинезоне, - вспоминает житель села Верх–Ирмень А. Г. Борисов. – Управляла она штурвалом прицепного комбайна «Коммунар». И как работала! Выполняла по две – три нормы в день. В один из погожих августовских дней 1943 года, объявленных ударными, агрегат Е. А. Ярцевой убрал 43 гектара ржи и намолотил 1000 центнеров зерна. Как же смогли два женщины (штурвальный и его помощник – Авт.), стоявшие на полке комбайна, выгрузить в мешки и забросить на подводу эти 100 тонн зерна? Ведь правда, в это трудно поверить, но это так и было. Комбайн не останавливали ни на минуту, обедали по очереди, сменяя друг друга. Выгружали зерно только на ходу, а ловкие возчики могли это делать даже на поворотах. И смогли!» (32) 100 тонн зерна за смену прошли через руки двух женщин! «Хорошо трудились женщины – трактористки Таисья Красных, Матрена Федорушко (они работали на больших тракторах «ЧТЗ»), Елизавета Куткина, Александра Поцелуева, Татьяна Фурцева», - перечисляет в своих воспоминаниях директор Ордынской МТС Ф. М. Бакуров. К этим именам можно добавить Евдокию Стучалину из Пушкарево, Анастасию Савкину, Марию Кунгурову, Полину Лагуткину и Серафиму Сергееву из Кирзы, Аксинью Семенову, Евдокию Бородину, Анну Калугину, Соню Дзыбал из Петровского, Анастасию Цевелеву, Евдокию Курушину, Екатерину Бадикову, Марию Свистунову из Верх – Ирмени и еще многих других. Одним из сильнейших впечатлений демобилизованных фронтовиков, которых, казалось бы, ничем поразить невозможно, станут именно девчата на тракторах. Одна из них, уже знакомая нам Татьяна Мячина из Петровского, вспомнила уже в наши дни такую историю: «Однажды я пашу и замечаю, что кто–то за мной наблюдает из кустов. Оробела. Тут вышли из кустов парни. Смотрю, один из них мой старший брат. Из армии демобилизовался! Не поверил, когда ему в деревне сказали, что я в поле на тракторе работаю, пришел убедиться. Смеялся, обнимал меня и все приговаривал: «Такая пичуга, ребенок еще, а, смотрите–ка, наворачивает на такой железной коняге. Ну, Танюха, молодец!» (33). Впрочем, такая встреча состоится еще не скоро… Женщины заменили мужчин не только на технике. Весь оргинструкторский отдел Ордынского райкома партии в войну состоял из женщин. Женщины возглавляли половину сельсоветов, включая самый крупный из них, Ордынский, где всю войну бессменно председательствовала Екатерина Андреевна Зайкова, человек энергичный и даже крутой, но пользовавшийся у ордынцев огромным авторитетом. 180 женщин работали в войну председателями колхозов в Новосибирской области, четверо из них – наши. Это Анна Тихоновна Рассказова из Усть-

12

Луковки, Василиса Захаровна Рыжова из Шарапа, Клавдия Тимофеевна Носикова из Ордынского и Мария Елисеевна Медведева из Якоря. Что касается бригадиров, то в войну эту должность занимали преимущественно женщины. Григорий Васильевич Берлов, завуч Кирзинской средней школы в 60-е годы прошлого века, увлекавшийся краеведением, сохранил для нас шутку, ходившую в то время в кирзинском колхозе имени Калинина. Возглавлявший его всю войну один из трех «калининских» мужчин, А. Г. Кобелев, однажды выразившийся так: «Кто у нас в колхозе бригадиры? Марья да Анна. Кто из них лучший бригадир? Опять же Марья Петракова да Анна Якутина». Вернемся к тому, о чем шел разговор ранее – к технике. Из устаревших, до предела изношенных машин ордынцы ухитрялись выжимать все возможное и невозможное. Стахановское движение, мощно подкрепленное искренним чувством патриотизма, получило в эти годы широчайшее распространение, став поистине массовым. В районе появились «двухсотники», выполнявшие за день два производственных задания. Комбайнер И. Г. Поцелуев из Ордынской МТС в уборку 1941 года при плане 370 гектаров убрал 625 гектаров, за что получил от Ордынского райисполкома ценнейший по тому времени подарок – шерстяной костюм (34). Следующей осенью этот рекорд побил Я. Л. Шумский, сумевший убрать уже 1400 гектаров (35). Тракторист Алеусской МТС Г. В. Белых на севе 1943 года, «работая почти без сна и без отдыха», на тракторе «Дизель» ежедневно вспахивал при норме в 30 гектаров по 48 – 50 (36). Или такая подробность – в Ирменском районе в период уборочных работ в 1943 году каждый комбайн находился на поле не менее 20 часов за счет сменяемости комбайнеров (37). Но чем интенсивнее эксплуатировалась техника, тем скорее она вырабатывала свой ресурс. А так как машинный парк не пополнялся, доля механизированного труда сокращалась с каждым военным годом. В Ирменском районе такой базовый показатель, как выработка на 15-сильный трактор, к концу войны упал с 458 до 224 гектаров. Если в начале войны тракторами засевалось 30 тысяч гектаров, то в конце – только 6,5 тысяч (38). В Ордынском районе «объем тракторных работ» уменьшился за это время вдвое (39). Как следствие этого, постоянно возрастала доля конно-ручного и просто ручного труда. На поля вернулись конный плуг, коса с крюком, серп. Происходило это планомерно и находилось под контролем партийных и советских органов. В подтверждение сказанного автор предлагает читателям ознакомиться с одним из документов того периода, когда шел перевод экономики района на военные рельсы:

«Протокол № 76

заседания бюро Ордынского РК ВКП (б) Новосибирской области

13

от 30 декабря 1941 г. Четвертый вопрос. Слушали: О подготовке крупного рогатого скота к полевым работам. Докладывают: председатель колхоза им. Димитрова (село Новый Шарап – Авт.) Старостин, председатель колхоза им. Кирова (село Усть-Луковка - Авт.) Шуваев. Высказались: тт. Корчуганов (П.Г., председатель райисполкома – Авт.), Смагин (Д. В., первый секретарь райкома партии – Авт.) Бюро РК ВКП (б) устанавливает, что правления колхозов им. Димитрова и им. Кирова вопросами подготовки крупного рогатого скота к полевым работам совершенно не занимались. До сих пор в обеих колхозах ни одной коровы не обучено, ярмо подготавливается крайне медленно, изготовлено в колхозе им. Димитрова и им. Кирова (всего) 3 ярма. Председатели колхозов т. Старостин и Шуваев, несмотря на указания райкома ВКП (б) и райисполкома, обучение коров не организовали. Секретари этих первичных (партийных) организаций (т. Фокина и т. Старостин) от этого важнейшего вопроса самоустранились. БЮРО РК ВКП (б) ПОСТАНОВЛЯЕТ: 1. За невыполнение указаний райкома ВКП (б) и райисполкома по подготовке крупного рогатого скота к весенне-полевым работам тт. Старостина и Шуваева предупредить, и, если они не примут мер, обеспечивающих усиление работы по обучению коров и изготовлению ярма (хомутов), то будут привлечены к более суровой партийной ответственности. 2. Обязать зав. райЗО (районный земельный отдел – Авт.) тов. Овчинникова в 3-х дневный срок разработать примерные нормы выработки и оплаты труда колхозникам, занятым на обучении коров общественного и индивидуального пользования, изготовлении ярма–хомутов и рекомендовать их правлениям колхозов. 3. Обязать председателя райисполкома тов. Корчуганова и райплан тов. Демидова не позднее января 1942 года организовать в районе мастерскую по изготовлению ярма, хомутов и т.д. 4. Обязать пред. райпотребсоюза тов. Харчикова обеспечить мастерскую и колхозы необходимым материалом (веревка, ремни и т.д.). 5. Обязать зав. Отделом пропаганды и агитации райкома ВКП (б) тов. Яковчука организовать проведение бесед, докладов в колхозах через пропагандистов, агитаторов и специалистов (сельского хозяйства – Авт.) по разъяснению колхозникам значения и необходимости подготовки крупного рогатого скота к полевым работам. 6. Обязать секретарей первичных парторганизаций дело подготовки крупного рогатого скота к весенне–полевым работам взять под свой повседневный контроль и на очередных партсобраниях обсудить данное решение. Секретарь Ордынского РК ВКП (б) Д. Смагин (40).

14

Все, кому пришлось работать на коровах и быках, единодушны в оценке этого труда – хватили мы с ними горя! Быки и коровы, в отличие от их хозяев, игнорировали данную партийную директиву и обучению поддавались туго. Приведем еще один партийный документ на эту тему – «политинформацию» неизвестного уполномоченного Ордынского РК ВКП (б), посланного проверить ход посевной кампании в колхозе «Красный победитель» Кирзинского сельсовета, датированную 30 апреля 1942 года. Техники на колхозных полях еще худо–бедно, но хватало, поэтому на момент проверки в «политинформации» отмечено, что «тракторами вспахано 2817 га, лошадьми 15 га». Но уже отмечено, что «работает на полевых работах: лошадей 46, плугов 5, борон 6, коров и быков 9». «29 апреля, - пишет райуполномоченный, - в поле было отправлено 20 коров, на которых пробовали проводить бороньбу. Но ввиду того, что эти коровы были раньше не обучены, дело двигается медленно. Из 20 коров только 2 пары ходили по полю с боронами, остальные ложатся, и тронуть с места их (никто) не в силах. Но колхозницы продолжают обучать коров полевым работам. На коровах будут возить семена и бороновать» (41). «Одну весну (я) работала на быках, возила семена из деревни в поле. Когда бык идет – ничего, а когда – упрется и ни с места. Наревешься. Но уж если всякими правдами–неправдами затащишь в полосу – как трактор волокет. Поэтому нам с Галей Овчаренко дали в пару второго быка, из стада. Пастух предупредил: будет бодаться – дергайте за кольцо. Так один раз эти быки так подхватили нас, бричку перевернули, (мы) едва успели выскочить. Ну, все же (мы их) обучили, стали возить лес из Половинского бора, а потом из Понькинского. Выезжали после обеда, потому что днем невозможно было грузить: комары и пауты мешали», - вспоминала спустя полвека Анна Ивановна Боброва из Плотникова. «С 42-го по 43-й почти всех лошадей из Якоря забрали в армию, - рассказывал автору в 1999 году Николай Николаевич Медведев, директор совхоза «Приобский», находящийся на заслуженном отдыхе, кавалер всех главных орденов Советского Союза, а в описываемое время – шестнадцатилетний колхозник. – Осталось их совсем мало, старых и маломощных. Стали мы работать на быках. Вот с этими быками много людям помучиться пришлось, потому что никто раньше с ними дела не имел. Я так скажу, кто на быках не ездил, тот не поймет, что это на самом деле за скотина. А я ездил. Бык – животное особое, идет нежно, культурно, километров пять в час. Как говорится, только кустики мелькают. Если, конечно, в настроении. Летом на нем еще можно ездить, а зимой – только с бичом. И не столько на нем едешь, сколько рядом идешь. Приехал ты, допустим, зимой в поле за сеном или соломой. Быка выпряг, ярмо с него снял и к саням привязал. Не привяжешь – обязательно уйдет куда –нибудь. Такая вот задумчивая и противная скотина, с которой ничего не

15

поделаешь. Привязал – нагружай сани, нагрузил – запрягай. И поехал обратно. Да, чуть не забыл самое главное, как быком управлять. Тут две команды. Крикнешь «Цоб!» - идет налево, крикнешь «Цобе!» - идет направо. А больше ничего не понимает. Одним словом, страсть!» О том, насколько широко пришлось использовать крупный рогатый скот в качестве тягловой силы, дают представление публикации военного времени. «В колхозе «Советская Сибирь» (деревня Сушиха – Авт.) на полевых работах используются на бороновании 36 коров. Всего на них колхозники заборонили 189 га. За смену заборанивается от 1,2 до 1,5 га», - сообщает «Ленинская трибуна» в мае 1942 года (42). В следующем номере рассказывается о рекорде района, установленном колхозницей Васильевой из колхоза имени Ворошилова (село Филиппово – Авт.), которая на сменных коровах ежедневно заборанивает от 3 до 5 гектаров в день (43). Или, например: «73-летняя Устинья Ескина из колхоза «Земледелец» (село Спирино – Авт.) вывезла с поля 500 пудов картофеля на собственной корове» (44). «По итогам весеннего сева Ордынский райисполком принял решение: наградить почетной грамотой Мелькову Марию из Усть-Луковки, вспахавшую на паре коров за 7 дней 4,93 га при хорошем качестве». Еще Марии Мельковой разрешили купить пять метров мануфактуры. Обратите внимание: не вручили в качестве премии, а всего лишь разрешили купить. Такое разрешение считалось серьезным материальным поощрением по тем нищим временам. Достижения Мельковой ему вполне соответствовали, ибо норма вспашки на коровах равнялась 0,3 га в день. «Она встает до солнца и пашет еще до завтрака», - писала о Марии Мельковой «Ленинская трибуна» в мае 1944 года (45). Кстати, о нормах выработки. В самом начале второго военного года в области и районе начался пересмотр главного трудового норматива сибирской деревни – обязательного минимума трудодней, разумеется, в сторону его увеличения. Директива об этом поступила сверху, сначала из Москвы, потом из Новосибирска, но она получила полную поддержку населения, понимавшего, что другого выхода нет и быть не может. «День 29 марта 1942 года войдет в историю жизни (сельхоз)артелей имени Тельмана и «Красный партизан» Елбанского сельсовета, - сообщала ордынская районная газета. – В этот день в соревнующихся колхозах состоялись общие собрания, но собрания необычные. На собрании артели имени Тельмана стоял вопрос о проведении весенних работ на основе статьи академика Т. Д. Лысенко. После подробного обсуждения этой статьи председатель колхоза т. Плотников выдвинул вопрос о пересмотре минимума трудодней, использовав для этого опубликованную

16

28 марта в «Советской Сибири» статью «В артели имени Буденного повысили обязательный минимум трудодней». Среди членов артели началось большое оживление. В своих выступлениях, а их было десять, колхозники не только не высказали никаких сомнений, но твердо и уверенно заявляли, что новый минимум трудодней не предел, что они будут бороться за то, чтобы его в будущем перекрыть. - Теперь время военное, - сказала колхозница артели им. Тельмана тов. Масленникова. – Посмотрите на рабочих, разве они застыли на 80 трудоднях? Этот минимум теперь не подходит. После такого выступления были слышны реплики: «Правильно». - За данное предложение голосую, - объявляет председатель. – Кто за? Поднялся лес рук, против нет. Все, как один, постановили: установить минимум для трудоспособных женщин 200 трудодней, а для мужчин 300. Точно такое же решение приняли и колхозники «Красного партизана» (56). Патриотический почин елбанцев подхватили колхозники «Смелого пути» (деревня Черемшанка), затем все окрестные колхозы. Дальше всех пошли колхозники «Степана Разина», установившие новым минимум трудодней для женщин в 300, а для мужчин в 400 трудодней (47). «В среднем колхозницы Западной Сибири вырабатывали в 1942 году 283 трудодня, в 1943 году – 278 трудодней, - отмечает новосибирский историк Л. И. Обердерфер. – Женщин, которые этот минимум не вырабатывали, были единицы» (48). Примеров ударной работы можно приводить великое множество. Никогда ранее ордынцы так не работали, как в военные годы. Первую военную страду осенью 1941 года они провели за 40 дней против 60 в довоенном 1940 году. «За период военного времени несравненно повысился политический и производственный подъем трудящихся нашего района, - отмечалось в докладной записке Ордынского РК ВКП (б), направленной в обком партии в ноябре 1941 года. – Об этом красноречиво говорит ряд выполненных с/работ, например, заготовка сена, косовица, скирдование и обмолот хлебов, хлебосдача и другие с/хозяйственные работы выполнены в самые минимальные сроки при наличии меньшего количества рабочих рук и тягла по сравнению с прошлыми годами. Целый ряд колхозов, как им. Кирова, им. Чапаева (село Ордынское – Авт.), «Красный ударник» (деревня Средний Алеус – Авт.), «Красный сибиряк» (деревня Усть-Хмелевка – Авт.), «Политотделец» (село Рогалево – Авт.), «9 января» и ряд других полностью и в срок выполнили план хлебопоставок» (49). В том, что Новосибирская область сдала государству в 1941 году 49 млн. пудов хлеба, на миллион пудов больше, чем год назад, была, безусловно, заслуга и ордынских колхозников (50). В 1942 году областные власти в плановом порядке потребовали не только не сокращать посевные площади, а резко увеличить их. Необходимо было

17

любой ценой компенсировать потерю захваченных фашистами житниц Украины и Юга России. Выполнение этой задачи легло тяжким грузом на плечи немногочисленных мужчин, стариков, женщин, подростков Ордынского района. Весной 1942 года уже до трети посевных площадей в отдельных хозяйствах пришлось пахать на лошадях и коровах. В многотомной «Истории крестьянства Сибири» автору удалось обнаружить фрагмент, посвященный Ордынскому району, хронологически относящийся именно к этому времени. Речь в нем идет о том, что партийная пропаганда во все времена именовала массово-политической работой среди населения. В данном случае объектом этой работы, оказывается, стали дети и подростки: «На областном совещании пропагандистов и агитаторов Новосибирской области (июль 1942 года) рассказывалось, например, о положительном опыте работы с подростками в Ордынском районе. Перед севом здесь провели собрания 12-14-летних пахарей. Рассказали о предстоящей работе, посоветовали, как лучше организовать труд; передовым пахарям вручили грамоты, вынесли благодарности. Это воодушевило юных колхозников, заставило их работать еще лучше» (51). Вот как они работали, эти мальчишки–пахари. Шестнадцатилетний колхозник Александр Козин (с этого возраста в войну в колхоз записывали автоматически) из села Вагайцева весной вспахивал конным плугом по гектару ежедневно. В августе он выдавал за смену уже два гектара пахоты, а в сентябре довел объем работы до 2,8 гектаров. «Молодой пахарь» (термин тех лет) Михаил Алферов из елбанского колхоза «Красный партизан», начав с 0,7 га, к сентябрю вспахивал ежедневно 2,5 га, установив тем самым рекорд среди колхозов Елбанского сельсовета. Руководство района премировало Михаила по неписанным законам военного времени 500 рублями и живым бараном. По тем же законам Алферов передал свою премию в Фонд обороны и в сентябре 1942 года, готовя землю под пары, довел дневную выработку до 3,5 га (52). Рекорд Михаила Алферова перекрыл комсомолец из Усть-Хмелевки Василий Шальнев, который перед уходом на фронт вспахивал за день около 4 га. Уборочные работы 1942 года велись уже наполовину конными косилками, косами-литовками и просто серпами. Нормы выработки на этих работах устанавливались совершенно непомерные с современной точки зрения, но их не только выполняли, но и перевыполняли. Скажем, при уборке хлеба косой-литовкой с крюком, за день полагалось скосить в среднем 0, 6 га. За скошенный гектар начислялось по 3 трудодня. Зная это, читатели могут по достоинству оценить следующий фрагмент из докладной записки Ордынского РК ВКП (б), направленной 11 октября 1942 года в областной комитет партии: «В период грозной опасности, нависшей над нашей страной, женщины-колхозницы, проводив своих мужей на защиту Родины, взяли в свои руки дело выполнения основных сельхозработ. Они, не считаясь со временем, ни с домашними делами, работали, не покладая рук. Вот несколько примеров.

18

Недосекова А., колхоз «Коммунист» (село Ордынское – Авт.), за период уборки скосила вручную 35 гектаров. Дорохова А. Ф., колхоз «Красный ударник» (деревня Средний Алеус – Авт.), за 10 дней заработала 38 трудодней, получила за них 19 килограммов хлеба в порядке авансирования. Масленникова В., колхоз им. Тельмана (село Елбань – Авт.), ей 56 лет, при задании (в день) 500 снопов, навязывает 570 снопов. Колхозницы колхоза «Ленинский путь» (село Рогалево – Авт.) Галкина, Стрельникова, Белоусова скашивали вручную 0, 82 – 1 га вместо 0,6 га по норме. Мы имеем сотни таких женщин в районе. Лодырей они не терпят в колхозах, на общих собраниях (к) не выработавшим минимума трудодней нерадивым колхозникам, требовали применить решительные меры» (53). Самым тяжелым годом оказался 1943-й. Более половины тракторов остались к началу сева либо не отремонтированными, либо постоянно выходили из строя, несмотря на то, что за зиму в МТС перебрали весь металлолом в поисках запчастей, которые можно было попытаться отреставрировать. Вдобавок, под яровые смогли подготовить заранее только 20% от запланированной площади. Остальные площади предстояло пахать весной. Причина заключалась в безжалостном централизованном планировании, которое в войну стало для крестьянства невыносимым бременем. Осенью 1942 года колхозам были определены огромные посевы озимой ржи, главной зерновой культуры военных лет. Посеять озимые сил и ресурсов еще хватило, а вот подготовить яровой клин колхозы не успели, ибо предел есть всему. Вдобавок, весной 1943-го, едва ли не половину пашни предстояло засеять вручную. Кстати, норма ручного сева была установлена на одного человека в размере 4 гектара в день. Получалось, что выполнить запланированное невозможно, не делать – нельзя, фронту нужен хлеб. Как быть? В многотомной «Истории крестьянства Сибири» об этом времени напечатано черным по белому буквально следующее: «Исходя из ожидавшейся трудонапряженности на весеннем севе, Нарокмзем (Народный комиссариат земледелия, аналог современного Министерства сельского хозяйства – Авт.) СССР считал, например, что в Сибири невозможно провести сев в нормальные сроки оставшейся рабочей силой и обычными агротехническими приемами» (54) . Считать-то считал, да только плановые задания для Сибири Наркомзем СССР оставил без изменения. А план в советской стране, как известно, и в мирное время считался законом. С тех, кто не выполнял этот закон, спрашивали теперь уже по законам военного времени… Словом, сибирякам предлагалось совершить заведомо невозможное. Вспоминает Леонид Клюшов, поэт, уроженец Ордынского района, весьма популярный среди ордынцев в 70-80 годы прошлого века: «Особенно тяжелым был сев 1943 года. Холодные ливни, шквалистые ветры… Но люди шли в поля. Даже 14-летние девочки трудились на посевных работах.

19

Промокшие, прозябшие, маленькие, как сказочные мотыльки, в разноцветных одежках ползали они по раскисшей хляби пахоты с боронами и буренками» (55). Если отбросить лирику про «сказочных мотыльков» и обратиться к документам, то оттого, что происходило тогда на ордынских полях, мороз продирает по коже и сегодня. Потому что другим словом, как трагедия, это назвать нельзя. Вот фрагмент из выступления на пленуме Ирменского райкома партии, состоявшемся в феврале 1944 года, секретаря райкома ВКП (б) Елисеева, в котором он рассказывает, в каких условиях проходила посевная 1943 года на примере колхоза «Победа Ленина» (деревня Плотниково – Авт.): «Колхозу «Победа Ленина» дали план посева 400 га озимой ржи в 1942 году под урожай 1943 года. Председателем колхоза был Меликов. Вы представляете, что значит посеять 400 гектаров ржи? Это план посевных площадей среднего колхоза. В этом колхозе 400 га составляло около половины всех зерновых культур. Земли приготовленной у них не было, трактора у них плохо работали. Посеяли они немножко по вспаханным парам, потом начали сеять прямо по стерне. Стерни не хватило, начали сеять по высоченному осоту. Колхозница этого колхоза, коммунистка Смыченко, рассказала, что она подвозила семена на полосу, где женщины сеяли вручную. И один раз потеряла, так как из-за осота их не было видно. Крестьянину земля ближе и дороже всего, и колхозники сказали: «Желание сеять у нас есть, но хлеба все равно не будет, давайте не сеять, а лучше сдадим хлеб государству». И решили (по осоту) не сеять. План (сева они) не выполнили. А из райкома приказали, чтобы план был стопроцентный и ни гектара меньше. И тогда они 110 га непосеяной ржи включили в государственную сводку. Вот и отсеялись. В райЗО и облЗО зафиксировали 100 процентов. Чтобы не отрываться от этого колхоза, продолжу этот пример дальше. Колхоз этот хороший. Рожь, которую они посеяли вовремя, у них родилась. Рожь, посеянная по невспаханной серне, не родилась. А по осоту тем более» (56). Плотниковские колхозники показали себя гораздо умнее районного начальства, отказавшись сеять по осоту. Но их сначала заставили соврать, а потом наказали за вранье. Обратите внимание на многозначительную реплику Елисеева о председателе колхоза – «был». Потому что Меликова сняли и посадили. А кто, спрашивается, виноват? Чуда не произошло. «Колхозы Ордынского района снизили, по сравнению с 1942 годом, посевы на 28%, не выполнили задания по подъему пара и зяби», - констатировала сессия Ордынского районного Совета (57). Чтобы картина того, что происходило в 1943 году на территории современного Ордынского района стала более выпуклой, вернемся к выступлению секретаря Ирменского райкома партии Елисеева, человека умного и горячего. В своем выступлении он договорился до открытой ереси, сравнив методы ведения хозяйства крестьянина–единоличника с планово–

20

колхозной системой сталинского образца. Сравнение получилось впечатляющим, а в чью пользу, судите сами. «…Мы просто перестали считаться с агрономической наукой, игнорировали агрономическую науку под таким «благовидным» предлогом – раньше, мол, мужик сеял вручную и ел калачи, раньше, мол, мужик сеял под плуг, и у него падалица родилась и т. д. Если бы такой мужик послушал и посмотрел, как мы используем эту мужицкую практику, он бы сказал: «Я, действительно, был мужик, хлебороб, а вы и не мужики, и не научные работники. От мужика ушли, а к высокой культуре земледелия не пришли». Что такое посев вручную? Мужик, действительно, сеял вручную и вручную убирал хлеб. Но по каким землям мужик сеял хлеб, как он обрабатывал землю, в какие сроки сеял, какими семенами? Мы все это забыли, а от мужика взяли только сев вручную. Посеяли вручную 23 июня просо по пырейному пласту, заборонили его на коровах и говорим: «Черт возьми, у него родилось, а у нас нет». А при чем тут мужик, сеять надо вовремя! В 1939 году у нас было поднято паров 17500 га, в 1943-м – 6700 га. В 1940 году зяби было поднято 11880 га, в 1943-м – 1700 га. В 1939 году у нас было подготовлено земель к весеннему севу 60%, в 1943-м – 20%. Вот он, мужик-то, где!» (58) Ценой невероятных усилий все, что выросло в 1943 году, убрали до колоска. Той осенью на всю Новосибирскую область прогремел рекорд комсомольца Валентина Толстикова из колхоза имени Ленина (село Верх -Чик) Ирменского района, убравшего жаткой-самосброской 314 гектаров зерновых, что составило полторы нормы комбайна «Коммунар». Облисполком наградил Толстикова почетной грамотой, именными часами и присвоил ему почетное звание «Знатный машинист конно-уборочной машины Новосибирской области» (59). Но что это был за урожай! В Ордынском районе при директивно-запланированной урожайности в 11 центнеров с гектара собрали всего 2,4 центнера. План зернопоставок государству оказался выполненным лишь на 27%. Из 41 колхоза Ирменского района план по сдаче хлеба государству смогли осилить всего 2 хозяйства (60). Пришлось сдать практически все зерно, кроме семян. Колхозники остались без хлеба. Впереди их ждала бесконечная голодная зима. Жесточайший прессинг партийных и советских органов, под которым и раньше находились колхозы, в годы войны был доведен до максимума. Чтобы убедиться в этом, давайте познакомимся с типичным образцом его проявления и механизмом реализации. Для этого нам придется вернуться на год назад, когда обстановка с хлебосдачей в Ордынском районе складывалась куда благополучнее, чем в 1943-м. Однако именно тогда первый секретарь Ордынского РК ВКП (б) Д. В. Смагин и девять его коллег из сельских районов получили следующее

21

письмо, подписанное первым секретарем Новосибирского обкома партии Кулагиным: «Рассмотрев данные о ходе косовицы, скирдования и обмолота хлеба, сева озимых по вашим районам, спрашиваем вас: Первое – понимаете ли вы значение уборки урожая в такое грозное время для нашей страны? Втрое – почему преступно медленными темпами ведете косовицу хлеба, на какие несуществующие резервы времени надеетесь, не скирдуя и не обмолачивая хлеб? Третье – неужели не понимаете, что лучшее время для сева озимых проходит, а мы должны посеять во что бы то ни стало, учитывая сложившуюся обстановку в стране? Четвертое – до каких пор вы будете терпеть благодушие, беззаботность в руководстве колхозами и совхозами со стороны районных работников? До каких пор вы будете уговаривать в колхозах и совхозах тех колхозников, колхозниц, рабочих, которые прямым образом саботируют уборку хлеба на общественных полях и занимаются своими личными делами? У вас не было и нет никаких оснований отставать в уборке хлеба и севе озимых. Учтите, что областной комитет партии никаких вам скидок за такое позорное отставание в уборке хлеба и севе озимых не сделает. Мы не хотим сейчас отрывать вас для вызова на бюро обкома ВКП (б), но если вы не исправите положение в эти дни, мы это сделаем обязательно и накажем вас по всем строгостям военного времени» (61). После того, как письмо было опубликовано в районной газете, началась показательная расправа с «саботажниками хлебоуборки». «Рогожкина Домна и Буслаева Агафья числятся членами колхоза «Политотделец» Рогалевского сельсовета, - говорилось в передовой «Ленинской трибуны» под грозным заголовком «За железную трудовую дисциплину». – Но именно только числятся. Эти добротные на силу женщины за восемь с половиной месяцев нынешнего года выработали в колхозе: первая 22,75 трудодня, вторая еще меньше – 7,70. Вот это «помогли» Родине и фронту! Между прочим, эти отъявленные лодыри, не краснея, говорят, что их мужья на фронте. А сами они где – не на фронте? Тыл – тот же фронт. Так надо и работать, а не саботировать. Еще 17 августа дело на них было передано в суд. Прошел месяц, а суд и прокуратура все расследуют, рассматривают. До каких пор это будет?» (62) Тех, кто пробовал работать спустя рукава, не жалели. Не только власть, но и односельчане. О какой жалости или сочувствии могла идти речь, если ученик 2 класса Коля Грачев из села Шайдурова за лето смог заработать 78 трудодней, а ученик 4 класса Дмитрий Попов – 100 трудодней? (63) Приговор выносился стандартный – от 6 месяцев до 1 года исправительных работ в колхозе с удержанием 25% заработанного в пользу государства. После рядовых колхозников наступила очередь председателей тех колхозов, где хлебосдача шла медленно. Газета едва успевала публиковать заметки однотипного содержания:

22

«Колхоз имени Ворошилова (село Филиппово – Авт.) имеет все возможности производить своевременный расчет с государством. Но председатель Захаров повел явно враждебную линию. Он начал с того, что засыпал семян в семенной фонд больше, чем положено по закону. Имеющийся хлеб в количестве 150 ц. в течение 8 дней не сдавал государству. За саботаж в хлебосдаче и незаконную засыпку семян Захаров на бюро райкома ВКП (б) исключен из партии, снят с работы и предается суду». «Саботаж в хлебосдаче проявил председатель колхоза «Красный сибиряк» (деревня Усть-Хмелевка – Авт.) Симонов. Не закончив выполнение плана хлебосдачи, он распорядился выдать хлеб на трудодни колхозников. Симонов как саботажник по решению бюро райкома ВКП (б) снят с работы и предается суду военного трибунала» (64). А вот этих людей колхозники жалели, потому что получали они от 3 до 5 лет практически автоматом, каждый второй - «десятку», а за что, спрашивается? О председателе «Красного сибиряка» Г. А. Симонове опубликованы воспоминания местного краеведа Алексея Титова, согласно которым, его репрессировали исключительно за то, что относился Симонов к своим колхозникам по–человечески. «Деловитостью и оргспособносятми Симонов не был обделен. Но жалость и сочувствие к людям обернулись для него бедой. Председатель из нового урожая незначительно проавансировал членов артели. Нагрянул из района уполномоченный, некий Коробицын, состряпал дело, и упекли Григория Алексеевича на десять лет». Естественно, принципиальный товарищ Коробицын незамедлительно уселся на председательское место, где и проявил себя в полной красе. «Я и сейчас до мелочей помню его деспотизм и коварство, - пишет Титов. – Он, походя, вешал всем ярлыки вредителей, саботажников, незаслуженно оскорбляя заслуженных людей». Чтобы работать с людьми, надо что-то иметь за душой, кроме угроз и оскорблений. Поэтому финал этой истории показателен: «Повластвовал Коробицын около года и поехал туда же, куда спровадил Симонова. А Григория Алексеевича оправдали, и он вернулся. Руководить, правда, уже не смог, слишком дорого обошлась ему эта безвинная, хотя и непродолжительная отсидка» (65). Сажали председателей колхозов часто. Особенно любил это делать секретарь Ирменского РК ВКП (б) Уваров, при котором почти после каждого заседания бюро райкома партии, одного, а то и двух, председателей колхозов уводили под конвоем. «Театр и трибунал одновременно», - так охарактеризовали его стиль руководства местные коммунисты после того, как самому Уварову дали пять лет. Причем, по иронии судьбы, как раз за «срыв хлебосдачи» в 1943 году. Вот типичный образчик его руководящей деятельности, сразу вызывающий в памяти знаменитую повесть Владимира Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы»:

«Протокол заседания бюро Ирменского РК ВКП (б) от 26 июля 1943 г.

23

Слушали: О незаконном расходовании хлеба на внутриколхозные нужды в колхозе им. Ворошилова. Проверкой установлено, что в колхозе им. Ворошилова (деревня Шляпово – Авт.), не сдавая хлеб государству, незаконно израсходовано 56 килограммов ржи нового урожая на хозяйственные нужды колхоза. Председатель правления Воронин, вместе с кладовщиком колхоза, желая скрыть следы преступления, намолоченный хлеб в кладовой колхоза не приходывали и расходовали его без всякого учета. Воронин прекрасно знал установленный порядок ЦК ВКП (б) и СНК СССР о расходовании хлеба на хозяйственные нужды, а встал на путь прямого государственного обмана, по существу, воровства хлеба. Бюро РК ВКП (б) считает, что действия председателя колхоза Воронина не совместимы с партийностью и ПОСТАНОВЛЯЕТ: 1. За незаконный расход хлеба на внутрихозяйственные нужды председателя колхоза Воронина Фадея Игнатьевича из кандидатов в члены ВКП (б) исключить, с работы председателя колхоза снять. 2. Поручить райпрокурору тов. Доценко немедленно провести следствие, и лиц, виновных в незаконном расходовании хлеба, привлечь к уголовной ответственности. Секретарь Ирменского РК ВКП (б) Уваров» (66). Фадея Воронина отдали под суд, за то, что он выдал колхозникам 56 килограммов только что намолоченного зерна, чтобы подкормить людей, уже начинавших забывать, как выглядит обыкновенная ржаная горбушка. Воронина приговорили к расстрелу, в ожидании которого он просидел в тюрьме три года. В 1946 году, как рассказал автору его сын, А. Ф. Воронин, в его деле разобрались, «Калинин помиловал», и Фадей Игнатьевич вышел на свободу. Приговор отменили, как необоснованный, с Воронина сняли судимость, восстановили в партии и направили руководить лесозаготовками на правобережье района. Случались и такие чудеса. Правда, после трех лет ожидания расстрела. О том, насколько широко применялись репрессии в отношении председателей колхозов, бригадиров и просто колхозников, свидетельствуют выступления коммунистов, относящиеся к тому времени, когда Уварова на посту первого секретаря Ирменского РК ВКП (б) сменил упоминавшийся выше Елисеев: «Вместо воспитания (кадров) бюро райкома занималось калечением людей. Сегодня выдвинули колхозника (в председатели), а завтра его уже избивают». Или: «В районе злоупотребляют репрессиями по отношению к кадрам» (67). В результате в Ирменском районе сложилась, по оценке самого райкома партии, «колоссальная текучесть руководящих кадров»: «В 1943 году у нас сменилось 63% председателей колхозов, причем в армию ушли всего 5 человек из 26 сменившихся. Остальные сняты с работы как не справившиеся. Председателей сельсоветов сменилось 12 человек (100% - Авт.), причем в армию ушли только двое, остальные не справились, осуждены и т.д.» (68)

24

Кадровая чехарда доходила до вполне анекдотических ситуаций, правда, из области черного юмора: «Тов. Сорокин, коммунист, в партийной организации работает давно, был директором Ирменской МТС. Ни с того ни с сего его исключают из партии, судят, садят в тюрьму. Назначают директором МТС другого, Сверщевского, члена партии. Сверщевский не годится, снимают его, назначают Мирошниченко. Поработал, и у этого не клеется. К тому времени Сорокин вышел из тюрьмы, назначили его председателем колхоза. Мирошниченко сняли, Сорокина снова садят директором. Сделали проходной двор из МТС» (69). Допустим, колхозу повезло - он рассчитался с государством по хлебопоставкам, и с МТС, тоже продуктами, за выполненную работу. Все? Нет, не все. После расчета по трудодням сравнительно небольшое количество хлеба колхозники все-таки получили. Для примера сошлемся опять-таки на Ирменский район. До войны, в урожайный год, здесь на каждый заработанный трудодень выдавалось 2 и более килограммов хлеба. В 1942 году – уже 800 граммов, в 1943 году, тяжелом и, как мы знаем, неурожайном, до 100 граммов (70). Этот хлеб, точнее зерно, которое выдавалось колхозникам на целый год, советское государство тоже стремилось получить, действуя добровольно-принудительными методами. Как осуществлялся закуп хлеба у населения, дает нагляднейшее представление фрагмент из выступления уже знакомого нам секретаря Ирменского РК ВКП (б) Елисеева на пленуме райкома партии в январе 1944 года: «Хлебозакуп, конечно, дело сложное и тяжелое, потому что колхозники получили мало хлеба. Я был на собрании в колхозе им. Кирова Пичуговского сельсовета. Там выступал по вопросу о хлебозакупе председатель колхоза Артамонов, кандидат (в члены) партии. Я не обвиняю (его) в том, что он выступил неправильно политически. Он хотел подойти ближе к цели, хотел купить хлеб у колхозников. Но с чего он начал свою агитацию? Он просто заявил, что тот, кто не сдает хлеб – это пособник фашизма. Он произнес получасовую речь, и было такое впечатление, как будто он вешал кирпичи на шею колхозникам. После каждого слова они все ниже опускали головы и вздыхали. Он ругал колхозников ни за что и ни про что. А их ругать не надо. Колхозники прекрасно работали. Ну, как можно ругать колхозницу, которая заработала 500 трудодней? А у нее четверо ребят. И в связи с тем, что у них плохо оказалось с урожаем, она на трудодни (практически) не получила хлеба. У нее нужда, ей тяжело, а он ее ругает за то, что она не продает хлеб. Колхозники чувствуют, если их ругают неправильно. Но если кто-либо из колхозников выступит и скажет об этом, то докладчик заявит, что у нас нашлись пособники фашизма.

25

А когда этим колхозникам (я) рассказал простую правду – сколько хлеба получили, сколько сдали государству, куда ушел хлеб, почему (он) не (у)родился, и почему, все-таки, несмотря на то, колхоз выдал незначительное количество хлеба на трудодни, вопрос о хлебозакупе (был) снят с повестки дня в этом колхозе. Те же колхозницы, которые вешали головы, говорили, что ведь на самом деле с хлебом (у государства) дело складывается трудно. Но мы здесь, у себя, и на картошке да овощах проживем, а боец на фронте или городской рабочий, у которого нет никакого хозяйства, находятся в условиях посложнее наших. Поэтому каждая из нас может продать пуд-два хлеба. И они начали продавать хлеб» (71). Согласимся с авторами многотомной «Истории Сибири», в которой продаже колхозниками личного хлеба государству, дана следующая оценка: «Патриотизм и бескорыстие колхозников проявились в это время с особой силой. История крестьянства не знала подобных примеров столь развитого чувства гражданского долга» (72). Совершенно правильно сказано! Вспомним заодно и афоризм Валентина Пикуля, утверждавшего, что в Великую Отечественную войну наш народ всегда поступал гораздо умнее и лучше собственного начальства. Чтобы еще раз убедиться в этом, прочтите внимательно очередной документ, один из великого множества подобных, с которыми автору пришлось познакомиться в областном партархиве: «Секретарю Ирменского РК ВКП (б) т. Елисееву 1-го декабря в колхозе «Буревестник» (Тихоновского сельсовета – Авт.) проведено общее колхозное собрание, где обсуждали обращение колхозников колхоза «8-го марта» Новосибирского (сельского) района. Собрание прошло с большим политическим подъемом, все колхозники приняли участие в продаже хлеба государству из своих личных запасов. 1. Волчков П., колхозник, подписал 2 пуда. Он 6 сынов проводил в РККА, из них 5 сыновей геройски сложили головы на фронте, защищая нашу Родину. Хлеба (на трудодни – Авт.) получил всего 2 ц. 54 кг. 2. Крылов Д., колхозница, подписала 1 пуд хлеба. У нее муж и сын на фронте. Хлеба получила 2 ц. 77 кг., имеет 3-х детей. 3. Растова Н., колхозница, подписала ½ пуда хлеба. Муж и сын на фронте, хлеба получила 1 ц. 81 кг. 4. Прокопьева, жена председателя колхоза, 4 детей. Подписала 9 пудов хлеба. 5. Фролов А., фронтовик, подписал 1 пуд 10 фунтов. 6. Силютин, колхозник, подписал 1 ½ пуда, два сына на фронте. Всего подписали хлеба государству 50 пудов. Из своих личных запасов картофеля колхозники подписали 120 пудов. Уполномоченный обкома ВКП (б) по к/х «Буревестник» Владимирцев 2 декабря 1943 г.» (73).

26

Продажа хлеба государству хотя бы считалась делом добровольным, тогда как целый ряд налогов приходилось платить в обязательном порядке. Сегодня бывшие труженики тыла чаще всего вспоминают военный сельскохозяйственный налог. Его платили все колхозники с 18 лет, кроме инвалидов 1 и 2 группы и тех, кто проводил на фронт двух и более членов семьи. Персональное освобождение от натуральных поставок имели районные начальники числом в 30 человек, начиная от секретаря райкома партии и, заканчивая, судьей, прокурором и начальником милиции. Надо полагать, беднее их в ордынской деревне не жил никто (74). П. Л. Толстикова, бывшая колхозница «Пути Сталина» Верх-Чикского сельсовета, полвека спустя после окончания войны, без запинки перечислила все составляющие военного налога:

40 килограммов мяса, 220 литров молока (при низкой жирности – до 400 литров)

или 11,3 килограмма топленого масла, 7 центнеров картофеля, 5 килограммов табака,

одна овчина, 150 куриных яиц.

плюс овечья шерсть, плюс брынза из овечьего молока, которую в Сибири от века никто не

пробовал изготавливать, поэтому вместо брынзы сдавалось дополнительное молоко. Кажется все?.. Нет, не все, еще 500 рублей деньгами (75).

Налоговые органы при этом нисколько не волновало, есть ли у тебя корова, овца или хотя бы куры. Не держишь живность – купи и сдай. Еще одной своеобразной формой налогового обложения стали ежегодные военные займы, первый из которых пришелся на весну 1942 года. Каждому совершеннолетнему гражданину предлагалось в виде патриотического долга отдать государству взаймы на 20 лет определенную денежную сумму, как правило, не ниже месячной зарплаты. Взамен он получал облигацию государственного займа. Сегодня такую облигацию не найти днем с огнем, а в детстве автор навидался их предостаточно – они имелись в любом деревенском сундуке, целыми пачками. Для молодежи, знакомой с этим словом благодаря детективному персонажу братьев Вайнеров, Маньке Облигации, специально поясним, что облигация являлись ценной бумагой, которую государство обещало оплатить в будущем по номиналу и с процентами. Чтобы народу было интереснее покупать облигации, каждый тираж разыгрывался подобно лотерее, так что на облигацию можно было выиграть вплоть до автомобиля. Если, конечно, повезет.

27

«Как только стало известно о выпуске Государственного военного займа, - сообщала ордынская районная газета весной 1942 года, - сразу же развернулась дружная подписка на него. В колхозе «Смелый путь» (деревня Черемшанка – Авт.) за несколько часов подписались все колхозники, в среднем на 130 рублей каждый, внесли наличными 600 рублей и вызвали на соревнование колхоз имени Сталина. Старики-колхозники артели им. Чапаева (село Ордынское – Авт.) тт. Субботин и Нестеренко подписались на 150 рублей каждый и внесли их полностью. На 150-200 рублей зарплаты подписываются рабочие и служащие. Директор Ордынского молсовхоза т. Святик подписался на 1500 рублей и внес их наличными. Красноармейка-гуртоправ этого совхоза тов. Ломтева Агафья подписалась на 300 рублей и внесла их наличными» (76). Из номера в номер «Ленинская трибуна» постоянно сообщала о ходе реализации займа. Колхозники колхоза им. Папанинцев (село Рогалево – Авт.) подписались на 10.635 рублей, колхозники «Большевика» (село Шайдурово – Авт.) – на 6850 рублей, колхоз имени Сталина (село Филиппово – Авт.) купил облигаций военного займа на 9650 рублей (77). В качестве примера того, как участвовали в подписке остальные категории населения, можно привести село Спирино: «Рабочие и служащие вкладывают в заем не ниже 150% месячной зарплаты. Подписываются не только трудоспособные, но и все члены семьи, от мала до велика. Нохрин Петр Поликарпович подписался на 500 рублей, его жена Пелагея Никитична, на 100 рублей, дочь Татьяна на 100 рублей, учащиеся Степан и Валя, член семьи племянница Маруся – по 50 рублей. Вся семья товарища Нохрина подписалась на 850 рублей и сразу же внесла их наличными. Счетовод больницы Федорова Гликерия Денисовна подписалась на 400 рублей, ее дети, учащиеся Дуся, Тася и Зина – по 50 рублей каждая» Пионеры и комсомольцы Спиринской школы, кажется, могли бы остаться в стороне, дети же, какие у них могли быть заработки? Но и они подписались на огромную по тому времени сумму в 5885 рублей (78). Всего таких займов было за войну четыре. В масштабах страны займы дали государству 90 миллиардов рублей, вклад Новосибирской области составил 1 миллиард 268 миллионов рублей. Из этой суммы 9 миллионов 830 тысяч рублей поступили от жителей Ордынского района (79). Отдельного упоминания в этой связи заслуживает житель села Филиппова Иван Иванович Пронин, проводивший на войну трех сыновей и дочь. Он, в общей сложности, приобрел за годы войны облигаций государственных займов на 95 тысяч рублей. По 10 тысяч рублей отдали взаймы государству его земляки И. Шевяков, Г. Юдкин, житель села Верх-Алеус В. Шеметов и многие другие (80). Например, учительница Ордынской средней школы Е. Н. Алексеева получала в год примерно 2400 рублей, из которых 1,5 тысячи тратила на покупку облигаций (81). Ордынцы самым активным образом участвовало в десятках различных патриотических начинаний и инициатив, больших и малых.

28

В архивных документах Ордынского райкома комсомола автору встретился такой совершенно забытый сегодня эпизод, как изготовление лыжных палок для фронта в 1941 году. Так вот, комсомольцы района изготовили таких палок около тысячи, как раз перед наступлением Красной Армии под Москвой. Все четыре года на государственном уровне велся сбор теплых вещей для фронта. В первый, самый трудный военный год, ордынцы сдали в фонд зимней помощи РККА более 3 тысяч вещей, включая 112 полушубков и 1138 валенок (82). В 1942 году только учителя и учащиеся школ Ордынского района собрали для бойцов 49 ватников, 31 пару валенок, 6 ватных брюк, 38 пар теплого белья, 32 одеяла и 5 полушубков. Ни одна школа не осталась в стороне от этой патриотической акции. В Черемшанской начальной школе, где учительский коллектив состоял всего из трех человек, собрали и отправили на фронт 2 пары валенок, фуфайку, «стеженые брюки» и пару теплого белья (83). Много это или мало? Ответим так - очень много. Люди отдавали последнее, оставаясь без самого необходимого. Купить в магазине те же валенки или теплое белье тогда нечего было и пытаться. В 1943 году теплых вещей почти ни у кого не осталось, и ордынцы стали сдавать в фонд зимней помощи деньги на их покупку. Только в Ирменском районе население пожертвовало на эти цели более 8 тысяч рублей (84). Другой патриотической инициативой, получившей широчайшее распространение среди советских людей, стала покупка боевой техники на личные сбережения. Ордынцы не только не остались в стороне, но и внесли в это дело вполне реальный вклад. В апреле 1942 года комсомольцы Кирзинской школы выступили с почином – ознаменовать 700-летие победы над немецкими рыцарями постройкой танка «Александр Невский». Каждый комсомолец обязался внести наличными не менее 20, а каждый пионер – не менее 10 рублей. По поручению комсомольской организации школы ученица Лариса Непомнящих, выступив на собрании Кирзинской МТС, попросила рабочих и служащих «поддержать почин учащихся». Уже на следующий день кирзинские школьники располагали 2614 рублями. Затем в сбор средств включились и другие школы. Рогалевская собрала 450 рублей, Спиринская – 2000 рублей, Ордынская средняя – 5000 рублей и т.д. (85) Следом начался сбор средств на второй ордынский «школьный» танк – «Таня». (Для тех, кому такое название ничего не говорит, напомним, что советские люди узнали Зою Космодемьянскую первоначально как «Таню» - попав в плен, она не назвала фашистам своего имени.) Деньги на танк «Таня» собирались школьниками буквально по рублю. Учащихся из Нижне-Каменки внесли 36 рублей, шарапские школьники – 100 рублей, спиринские – 480 рублей, пионеры и комсомольцы Ордынской средней школы - 180 рублей. А еще они целый год собирали и сдавали

29

заготовительным организациям все, на чем только можно было заработать, начиная от металлолома и утильсырья, кончая брусникой и шиповником. И собрали, разумеется, при помощи взрослых (86). Дети зарабатывали средства на танки, их родители собирали средства на постройку самолетов. Сегодня уже никто не помнит, что в 1943 году медики района подарили государству самолет, который так и назывался – «Ордынский медработник» (87). Равно как и о том, что на средства колхозов Ордынского района были построены и переданы эскадрилье «За Родину!» несколько боевых самолетов. Кто помнит сегодня о том, что некогда в деревне Пушкарево существовал колхоз, называвшийся «Вперед»? Уже почти никто. А этот колхоз, никогда не живший богато, перечислил только в 1943 году 200 тысяч рублей на постройку самолета, которому пушкаревцы, подумав коллективно, присвоили имя простое и душевное - «Смерть Гитлеру!». 173 тысячи собрали на «свой» самолет колхозники Кирзинского сельсовета. 50 тысяч рублей пожертвовал на эскадрилью «За Родину!» уже известный нам житель села Филиппова И. И. Пронин (88). И, конечно, к 23 февраля и 7 ноября каждая ордынская семья, каждый трудовой коллектив готовили подарки для бойцов Красной Армии, скромные и, одновременно, невероятно щедрые. Потому что собирали их люди, всю войну не ложившиеся спать сытыми. Накануне 23 февраля 1942 года район отправил на фронт 165 посылок, в том числе 52 индивидуальных. В посылках поехали на фронт 107 тысяч пельменей, 560 кг. мяса, 103 кг. меда, 29 кг. сливочного масла, а еще в них были теплые вещи, конфеты, махорка и водка на общую сумму 19,8 тыс. рублей (89). Последний, очень показательный пример на эту тему. «Учащиеся Нижне-Каменской неполной средней школы под руководством комсомольской организации готовят новогодние подарки бойцам действующей армии, - сообщала районная газета в конце 1942 года. – На 8 ноября ими изготовлено 26 кисетов и 39 носовых платков. В каждый кисет ребята насыпают по 2-3 стакана табака и кладут курительную бумагу. Ученица 2 класса Таня Сысоенкова на своем подарке старательно вышила: «Гордому соколу нашей Родины» (90). Можно вспомнить еще инициативы чисто местные, менее масштабные, но трогательные и предельно искренние. Расскажем только о некоторых из них, попавших на страницы «Ленинской трибуны» военных лет. «Два моих сына на фронте бьют немецких разбойников, вероломно напавших на нашу Родину. А я здесь, в глубоком тылу, помогаю фронту. Как только началась война, я помогала колхозу косить сено и убирать хлеб, помогала красить школу. Сейчас я вяжу для бойцов теплые носки и рукавицы. Вот уже связала семь пар носков и две пары рукавиц. Пусть носят на здоровье наши дорогие

30

бойцы. И знают, что мы, женщины, всегда поможем им». Это письмо в редакцию «домохозяйки из Ордынского, преклонных лет Костенко» (91). «Услышала я слова М. И. Калинина о том, что все, кто находятся в тылу, должны бить фашистов картошкой, и задумалась. Дома с мамой посоветовалась, как лучше это сделать. В школе я подписала социалистическое обязательство сдать 10 килограммов верхушек картофеля, да еще 4 килограмма сегодня сдаю. А мама взяла обязательство сдать в колхоз 30 килограммов картофеля. Мы не употребляем в пищу ни одной картофелины, не срезав верхушку. Я призываю всех ребят собирать верхушки картофеля. Зоя Растягаева, ученица 2 класса колхоза имени Степана Разина» (92). Сбор верхушек картофеля для посадки носил в войну массовый характер. Верхушки либо сдавали в колхоз, либо их высаживали на так называемых общественных огородах, весь урожай с которых сдавался в фонд помощи Красной Армии. Занимались этими огородами сельские комсомольцы, поэтому назывались те огороды комсомольскими. В селе Кирза такой огород занимал 15 соток, в деревне Средний Алеус - целый гектар (93). Комсомольцы села Филиппова стали инициаторами почина, получившего в Ордынском районе широкое распространение. Они призвали каждую колхозную комсомольскую организацию вырастить и сдать в фонд обороны поросенка (94). Женщины села Пичугова обратились к женщинам Ирменского района с призывом «сдать в фонд здоровья бойцов Красной Армии бесплатно по 100 литров молока и 5 цыплят» (95). Повторим еще раз – таких починов «снизу» было великое множество. Но главным вкладом в будущую Победу оставался ежедневный труд. Это понимали все. Вернувшись к теме сельскохозяйственного производства, отметим, что с 1944 года ситуация в деревне начала понемногу улучшаться. В МТС начали, наконец, поступать, хотя очень скупо, запчасти, а в 1945 году – новые трактора. Урожай 1944 года оказался несколько лучше предыдущего, в 1945 году наметился рост посевных площадей, правда, только по отдельным хозяйствам. Словом, сельское хозяйство района выдержало все испытания военного времени, но цена оказалась невероятно высока. Отдав все возможное и невозможное фронту, деревня надорвалась, колхозы впали в полное разорение. Усть-Хмелевский промколхоз «Красный сибиряк» до войны считался экономически сильным и передовым хозяйством. Занимались здесь многим: сеяли хлеб, выращивали скот, но упор делался на промышленную деятельность – изготавливали кирпич, выгоняли смолу и деготь, обрабатывали древесину. Перед войной производство механизировали, в колхозе появилась своя электростанция, пилорама, работавшая от «стационарного нефтедвигателя», локомобиль, какая-то «полусложная молотилка с зерноочистительной приставкой» (96).

31

В войну все силы колхоз сосредоточил на производстве военной продукции – лыж и ружейных прикладов. Работать приходилось по 10-12 часов. Все, что могли, они отдали фронту – колхозный грузовик, которым так гордились жители Усть-Хмелевки, 28 лучших лошадей, перечислили 150 тысяч рублей на постройку «своего» самолета. А еще они сдали 500 шкур, 1 тысячу килограммов шерсти и 13308 пудов зерна. Фактически, это было почти все, что могли дать их 300 гектаров отвоеванной у леса пашни. «Красный сибиряк» настолько выработал свои возможности, что только к середине 50-х годов сумел достичь довоенного уровня производства (97). В 1945 году объем тракторных работ Ордынской МТС, сильнейшей в районе, не составлял и половину довоенного. Среднегодовая выработка на 15-сильный трактор к концу войны упала до 156 гектаров. Почти на четверть сократились посевные площади ордынских колхозов. Например, посевы яровой пшеницы в колхозе «Красный победитель» Кирзинского сельсовета в 1945 году составляли 23% от довоенных, в колхозе «Красный партизан» Елбанского сельсовета – лишь 11% (98). Наполовину сократилось общественное стадо, особенно пострадало поголовье лошадей. Вот достаточно выразительный пример. Начало войны колхоз «Красный борец» Усть-Алеусского сельсовета встретил, имея 72 лошади, а в конце войны их осталось только 14, и в таком состоянии, что на них запрещалось ездить верхом – заморенные кони не выдерживали седока (99) . Еще одна деталь, которую часто вспоминают труженики военных лет. Несчастных коровенок, заморенных работой на поле до полусмерти, запросто заклевывали вороны, если отлучался хозяин. Налетали всей стаей и заклевывали. Видимо, и воронам в войну нечего было есть… А люди? Людям было деваться некуда. Надрывались, но работали. «В начале войны мне едва исполнилось 16 лет и я пошел работать, - вспоминал Заслуженный работник сельского хозяйства РСФСР Николай Николаевич Медведев. – Дали мне лошадей и поставили возить сено. Зима, холод стоит страшенный, а одежонка на мне такая, что совсем не греет – валенки худые, шубенка старенькая, одеялом покрыта полотняным. Только лохмашки, рукавицы на собачьем меху, если кто не знает, и спасали, длинные такие, по локоть. Ехать за сеном надо в поле, километров десять в один конец. Пока доедешь, весь замерзнешь. А в поле приедешь – ничего не видать, все снегом занесло. Стог сначала надо откопать, потом сани нагрузить. Нагрузишь, тут силенки и кончались. Надо веревку затянуть, а не можешь, хоть плачь… Привез сено, разгрузил, поехал обратно. На холоде целый день, только в темноте до избы доберешься.

32

Вот так я работал всю зиму. Уходил в потемках и в потемках домой возвращался, За целый день кусок хлеба съешь, который за пазухой держишь, чтобы не замерз. А вечером картошек перехватишь. От такой работы и плохой кормежки я долго не мог подрасти. Было во мне тогда роста метр сорок восемь сантиметров, а весу во мне было сорок восемь килограммов. Вот такой я был работник, как тогда говорили, со стол ростом. Поэтому меня и в армию долго не брали, забрали только в мае сорок третьего. А чему удивляться? Есть-то нечего. Спасали нас картошка да молоко. К весне все запасы кончались, поэтому главное было всяко-разно до тепла дотянуть. Там, глядишь, медунки пошли, саранки подоспели, пучки, крапива появились. Все в еду шло, все годилось. Бывало, наешься всякой травы, как конь, и - на работу, вперед!» С едой в войну дело обстояло хуже некуда. Это известно каждому. А вот об этом документе, ручаюсь, большинство читателей ничего не знает. Речь пойдет о записке прокурора СССР Бочкова на имя секретаря ЦК ВКП (б) Андреева о ситуации с продовольствием в Новосибирской области. Приведем его фрагмент, который имеет прямое отношение к Ордынскому району. «Прокурор Новосибирской области сообщил мне, что ввиду неурожая в некоторых районах области, в ряде колхозов сложилось тяжелое положение с продовольствием. Кроме того, в Ордынском районе в отдельных колхозах, ввиду недостатка кормов, наблюдается большой падеж скота. Так в колхозе имени Калинина Кирзинского сельсовета в течение января и февраля месяца сего года пало 18 рабочих лошадей, несколько голов жеребят, телят и овцематок. Прокуратурой также установлены факты, когда в Кирзинском, Филипповском и Ордынском сельсоветах отдельные лица, в большинстве случаев, нигде не работающие, пошли на то, что со скотомогильников тайно похищают трупы животных и мясо их употребляют в пищу. За систематическое похищение павших животных и кражу у колхозницы коровы, прокуратурой привлечены к уголовной ответственности граждане села Ордынское Егоров и Шеметов и фельдшер Кабанов, который вместо борьбы с растаскиванием трупов, сам взял себе труп павшего животного». Записка датирована 7 декабря 1941 года (100). Факты, перечисленные в ней, разумеется, крайность. Но можно представить, что творилось в деревнях Ордынского района в конце войны, когда все довоенные припасы и сбережения, все ресурсы жизнеобеспечения закончились… Вот что вспоминают на этот счет современники: «На бригаде кормились одним (овсяным) киселем. Ели медунки, кашу из саранок, похлебку из кобыльника, драники с лебедой» (А. А. Шлягина, село Нижне-Каменка). «Ели зерна лебеды, бус-пыль, оседающую в мельнице при помоле. Ее потом собирали и добавляли в хлеб». (Т. А. Гребнева, село Нижне-Каменка).

33

«Питание какое? На бригаде баланда без мяса, хлеба давали мало, да и тот наполовину овес с шелухой. Летом в покос пойдешь, ягод наберешь – и все питание. Своя корова не доилась, бабенки, спасибо им, каждая из своей бутылки забелит мне баланду – вот так и трудились, отдавая все силы». (И. В. Трунов, деревня Пушкарево). «Картофельные драники пекли из мерзлой картошки и даже толченой сухой ботвы. До сих пор вспоминаю такой случай. Кажется, в 1944 году утонул мальчик из нашего класса, и нас позвали на поминки. На поминки приготовили богато. Я съела две тарелки молочной лапши и еле дошла до дома – заболел живот. Мама положила меня на русскую печь, животом на горячие кирпичи, и боль утихла». (А. Наумкина, село Красный Яр) «Выручала рыба. Она в войну хорошо ловилась. Ее ели запеченную в драники, соленую – как селедку». (А. Н. Каюкова, село Вагайцево). «Помню, какими вкусными были галушки с куском овсяного, колючего от шелухи хлеба. Все это мы ели после боронования озимых. Был праздник оттого, что кое-кому прислали из дома на пасху вместе с обычной бутылкой молока крашеные яйца и пасхальную булочку. А мы и забыли, какой он, хлеб-то, настоящий». (А. Г. Борисов, деревня Плотниково) «Настоящий хлеб давали редко, а так все больше просяной. Ну и похлебка, конечно – картошка с крапивой, забелят молоком, и хлебаешь за милую душу. Нахлебаешься – вроде бы и поел». (И. А Анкин, село Ордынское). «Мы в 1944 и 1945 годах не столько учились в сельхозтехникуме, сколько работали. Хлеб в Шарапе помогали убирать, лес заготавливали в Нижне-Каменке. Есть хотелось постоянно. До того хотелось, что иногда уснуть не могли. А в техникуме был клуб. Два дня в неделю там танцевали бесплатно, а два дня – платно. Если уснуть невозможно, а танцы платные, мы бежали в клуб и просили баяниста Леонида Монахова: «Дядя Леня, пропусти нас». Он, конечно, пропускал. Натанцуешься, придешь в общежитие, упадешь и тогда засыпаешь. Это шибко помогало от голода». (Е. А. Душкина, село Ордынское) (101). Даже соль в сельские магазины «завозили» столь редко, что она считалась всю войну дефицитом номер один. Цены на рынке в Ордынском запрашивали запредельные. Для примера – уже упоминавшаяся ранее учительница Ордынской средней школы Е. Н. Алексеева получала 292 рубля в месяц, а буханка хлеба стоила 120-200 рублей, килограмм масла – до 600 рублей. Что касается колхозников, то им, как уже известно читателям, никакой зарплаты не полагалось. Кусочек сахара и ломоть белого хлеба считались настолько редким лакомством, что многие ордынские ребятишки впервые попробовали их только после войны. Что там сахар, если обыкновенную коробку спичек невозможно было купить за любую цену. У мужчин в ход снова пошли огнива и кресала, а хозяйки по утрам бегали друг к другу за угольками, чтобы растопить печь. Одежда превратилась в латанное-перелатанное тряпье. Носили домотканую холстину, жесткую как дерюга, ватные фуфайки, ветхие шубенки еще

34

довоенной «постройки» и любую обувь, независимо от ее размера и состояния. Босиком начинал ходить повсеместно едва сойдет снег. Зимой донимали лютые холода. С дровами дело обстояло так – заготавливай, как можешь, а лошадь для их вывоза мы тебе не дадим. Поэтому редкая ордынская семья не мерзла в те зимы в собственной избе. К весне в печи сгорало все, что можно было сжечь – заборы, плетни, часть хозяйственных построек. Ордынцы столь часто обмораживали лица, что они не заживали вплоть до лета. От такой жизни люди испытывали постоянное чувство усталости. «Летом мы жили на выпасах, - вспоминала П. И. Ильиных из села Нижне-Каменка. – Дежурная доярка после вечерней дойки увозила на коровах фляги с молоком, каждая по 60 литров. Приходилось в одиночку поднимать и снимать их. Ночь проездишь, а утром снова на работу. Бывало, и засыпали под коровами». «День и ночь работали на конях, - рассказывала в 1974 году В. П. Суворова из села Верх-Ирмень. – Бывало, днем зерно от комбайнов отвозили на колхозный ток, а ночью, на них же, ехали в Красный Яр, сдавать хлеб в заготзерно. Пока лошади бегут и колеса стучат – не спим, как пошли лошади шагом – все, уснули на ходу» (102). И только молодость оставалась молодостью даже в это время. Поэтому закончить главу автор решил воспоминаниями жительницы села Верх-Алеус Елизаветы Григорьевны Телюковой, в которых, по его мнению, сохранился живой огонек тех невероятно тяжких и трижды героических лет. «Когда мы были совсем молоденькими девчонками, мы отмечали любой праздник. Сцена – это доски, постланные на скамейки, а вместо занавеса, бывало, дорожки самодельные повесим. И все были довольны и веселы. Ставили небольшие пьесы. Всех героев играли девчонки, даже солдат раненых. Все это было в колхозе «Сибирское Красное знамя», в обиходе – Шубинская коммуна. Вот имена тех девочек: Шура Боброва, Шура Лазарева, Шура Юрьева, Лиза Можаева, Уля Черновская. Все потом, конечно, повзрослели, разъехались, у всех свои семьи. Но я уверена, что и они вспоминают военные годы. Работали много. На коровах боронили: одна ведет пару коров впереди, а сзади коров девчонки подгоняют. Было нам по четырнадцать – пятнадцать лет, а мы валили лес в Абрашино, пилили деревья вручную. Сейчас-то дома и то бензопилой или электропилой, а мы тогда… Увижу сейчас молоденьких девчонок, и вспоминаю свою молодость – в работе день и ночь. Спроси сейчас, что такое клейтон, триер или ручная веялка – не знают. А ведь было, было: день скирдуем, а в ночь идем зерно очищать, государству это зерно на лошадях отвозить. Какое время – такие и песни. Но мы не сдавались. Приведу для примера частушки, которые помнятся до сих пор:

- Подружка моя, Что стоишь невесело?

Твой герой вернулся с фронта,

35

А ты нос повесила.

- Подружка моя, Он себя не так ведет:

Орденами грудь увешана, Меня не признает.

- Подружка моя,

Я скажу по совести: Он тебя как прежде любит, Но молчит от гордости.

- Ах, подружка моя, Настя, Посоветуй, как мне быть?

Как вернуть мне мое счастье, Его сердце покорить?

- Подружка моя,

Нужен приступ огневой, Ты возьми его атакой С подготовкой боевой!

- Подружка моя, Я и так старалася,

Ничего не получилось, На бобах осталася.

- Ничего не остается,

Милая Маруся, Поклонись ему пониже И скажи: «Сдаюся!»

Вам советую, девчата – Лучше не ломайтесь.

Если влюбитесь в героя, Сами сознавайтесь» (103).

Конечно, тогда тоже мечтали о любви. Но понимали, что время для любви наступит после войны. …То, что она приближается к концу, понимали все уже весной 1945 года. Прадед автора, упоминавшийся в первой книге хроники Егор Иванович, той весной уже не вставал с постели, но говорил, что не помрет, пока не узнает, чем закончится война.

36

Старика, не раз сходившегося врукопашную с японцами на Электрическом утесе в Порт-Артуре, согревала мысль, что «наши непременно изловят подлюгу Гитлера» и будут сначала его принародно судить, а потом… И прадед Егор надолго погружался в приятные размышления, время от времени озабоченно бормоча себе под нос: «Нет, этого такой суке, пожалуй, мало будет…» Егор Иванович Лыков сдержал слово и умер в день падения Берлина. Известия об окончании войны в конце апреля – начале мая сорок пятого ждали со дня на день, благо громкоговорители в войну работали в каждом сельсовете. Сводки Совинформбюро слушали жадно, гадая, когда же, наконец, кончится эта война, будь она трижды проклята, и можно будет распрямить спины и поднять головы. Как всегда бывает в подобных случаях, Победа, с которой связывались все надежды на новую жизнь, пришла совершенно неожиданно. 26 октября – 16 ноября 2005 года.

37

ЖИВЫЕ ГОЛОСА ИСТОРИИ: От первого лица

1. Постановление 3 пленума Ордынского райкома ВЛКСМ «О работе комсомольских организаций в условиях Отечественной войны» от 19 октября 1941 г.

Пленум постановляет:

1. Обязать райком ВЛКСМ в кратчайший срок осуществить перестройку комсомольской работы на военный лад, положив в основу всей совей работы указания тов. Сталина, данные им в речи 3 июля 1941 г. 2. Пленум обязывает райком, секретарей комсомольских организаций оказать всемерную помощь партийным организациям и хозяйственным руководителям в выполнении производственных планов выпуска продукции. Пленум считает недопустимым, когда отдельные комсомольцы не выполняют производственные задания. Делом чести каждого комсомольца быть стахановцем военного времени. 3. Пленум считает, что важнейшей задачей комсомольской организации является сейчас активная помощь партийным организациям, советским и земельным органам в окончательном завершении всех уборочных работ, досрочное выполнение всех обязательств перед государством. В кратчайший срок закончить взмет зяби и подготовить сытую и теплую зимовку для скота. С этой целью сделать следующее: а) создать комсомольско- молодежные группы по ночному скирдованию, обмолоту и очистке хлеба, закрепить в них лучших товарищей из числа комсомольцев и несоюзной молодежи; б) организовать красные обозы с хлебом и другими продуктами, выделив на эту работу лучших комсомольцев; в) придать исключительно серьезное значение подъему зяби, закрепив на подъем зяби лучших комсомольцев и товарищей из несоюзной молодежи, добиться того, чтобы каждый пахарь выпахивал не менее гектара в день; 4. Пленум придает особое значение организации пропаганды и агитации, которая должна нести в массы слово большевистской правды, разжигать в сердцах миллионов людей священную ненависть к фашистским извергам и поработителям, сплачивать и мобилизовывать советских людей на борьбу с врагом, на помощь фронту. 5. Всю военно- физкультурную работу комсомола подчинить задачам Отечественной войны, работать по-фронтовому.

38

В кратчайший срок каждый комсомолец должен овладеть одной из военных специальностей. Не менее часа в день на военную учебу – должно быть неотложным правилом каждого комсомольца. В каждой комсомольской организации создать из комсомольцев и несоюзной молодежи группы истребителей вражеских танков и броневиков. Организовать повседневную тренировку в бросании ( учебных – Авт. ) гранат, бутылок в цель, для чего оборудовать макеты танков, ямы и т. д. Усилить подготовку комсомольцев и всей молодежи к противовоздушной и химической обороне. Развивать различные виды спорта, практиковать пешие переходы с решением военно- технических задач. Обязать райком и первичные организации организовать у себя на месте производство лыж. 6. Считать главным в работе комсомола в школе оказание помощи учителю в повышении качества учебы и успеваемости учащихся, подчинение всего дела обучения и воспитания школьной молодежи делу обороны страны. Обязать райком комсомола добиться в каждой школе образцовой постановки военно- физкультурной подготовки юношей и военно- санитарной подготовки девушек. 7. Обязать райком ВЛКСМ и секретарей комсомольских организаций до 7 ноября провести в каждой организации по два воскресника в фонд постройки авиаэскадрильи «Новосибирский комсомолец», показать в эти дни высокую организованность и производительность труда. Добиться, чтобы в воскресниках приняли участие коллективы учреждений, предприятий, МТС. Личный пример здесь будет играть многое. О результатах воскресников доложить райкому к 5.11. 1941 г. 8. Придавая исключительно большое оборонное значение сбору теплой одежды и вещей для Красной Армии, пленум обязывает райком ВЛКСМ и секретарей комсомольских организаций принять деятельное участие в сборе теплой одежды и вещей для РККА, для чего развернуть широкую разъяснительную работу среди населения, разъясняя, что сбор теплых вещей для РККА проводится не в порядке благотворительности, а как важнейшее государственное дело. Все комсомольцы и, в первую очередь, комсомольские руководители должны показать личный пример в сдаче теплых вещей для РККА. Обязать секретарей комсомольских организаций до 7 ноября отчитаться перед райкомом по этому вопросу.

39

Секретарь Ордынского Райкома ВЛКСМ М. Дураков

ГАНО, ф. 240, оп. 1, д. 69, л. 2-4

2. Докладная записка зав. оргинструкторским отделом З. В. Борисовой первому секретарю Ордынского РК ВКП ( б) Д. В. Смагину Ордынскому РК ВКП ( б) от Борисовой З. В.

Докладная По указанию РК мне было поручено проверить материальную обеспеченность учителей Рогалевской НСШ. При проверке оказалось, что некоторые учителя как Нечаев, Тельнова испытывают сильные затруднения с продуктами питания. На месте это устранено. Кроме того, учителя имеют острую нужду в приобретении кожаной обуви, т. к. все они со школьной скамьи и, можно сказать, совсем ( ничего – Авт. ) не имеют. Особенно нуждается т. Нечаев. Директор школы тов. Шумский совсем не имеет никакого костюма. Их заявку на необходимые вещи при сем прилагаю:

1. Шумскому – костюм. 2. Нечаеву – сапоги. 3. Двум учительницам по рабочим ботинкам 38 размера. 4. Три пары обуви 36 размера

Борисова 8.05. 42 г.

ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 69, л. 69

3. Информация инструктора Ордынского РК ВКП ( б) Лихачевой о реализации военного займа в колхозе имени Ворошилова Филипповского сельсовета

Секретарю РК ВКП ( б) тов. Овчинникову от инструктора Лихачевой

Информация Реализация военного займа по колхозу им. Ворошилова прошла хорошо. Во- первых, мы провели заседание правления колхоза с участием актива, где присутствовало 13 человек, подписались на 300 рублей ( каждый – Авт. ) и 50% внесли наличными.

40

После заседания стали собирать общее колхозное собрание. Настроение колхозников ( было) праздничное, и когда все собрались, я сделала сообщение о выпуске нового военного займа. Своим выступлением мне удалось поднять инициативу колхозников. После моего сообщения выступил председатель колхоза тов. Елезов с конкретным предложением. Во- первых, он сам подписался на 450 рублей и сразу все внес наличными. Затем выступила депутат сельсовета Пушкарева, сын которой в армии, подписалась на 300 рублей и 45% внесла наличными, а также призвала всех колхозников последовать ее примеру. Звеньевая Губина, муж которой погиб на фронте в борьбе с немецким фашизмом, имеет трех детей, подписалась на 300 руб. и 100 рублей внесла наличными. Зав. фермой, красноармейка, подписалась на 300 руб. и 100 руб. внесла, кладовщик Захаров на 350 руб., бригадир Зимин на 300 руб. и ряд других. Их примеру последовали все колхозники. Буквально в течение 3- х часов все колхозники были охвачены подпиской. И к 9- ти часам вечера мы подписку закончили. Охвачено 42 человека, общая сумма подписки 8450 рублей. Внесли наличными 2290 рублей. Средняя подписка на одного подписчика ( составила) 201 рубль. Наличными дали мало к ( общей сумме) подписка, но в целом хорошо. Я боялась за этот колхоз, когда поехала. Но колхозники меня не подвели, и у меня в несколько раз выросла уверенность в силу этих колхозников. На общем собрании дружная и активная подписка создала такую обстановку, что ни один колхозник, ни одна колхозница не могли остаться в неучастии военного займа.

Лихачева 42 г.

ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 309, л. 84-85

4. Письмо учащихся Филипповской неполной средней школы в редакцию ордынской районной газеты « Ленинская трибуна»

Мы, учащиеся 1-5 классов Филипповской НСШ помогаем колхозу « Красный партизан» в уборке хлеба – собираем колосья. Все работают с горячим желанием. Чтобы работать еще лучше, собрать все до колоска, мы решили

41

организовать звенья и заключить договоры по соревнованию. Мы вызываем на социалистическое соревнование учащихся Рогалевской НСШ По поручению 25 учащихся: Шутанова З., Петухова И., Задкова В., Андриянов А., Пятков.

Ленинская трибуна. - № 81 от 1 сентября 1942 г.

5. Рассказывает Николай Николаевич Быковский ( село Верх- Алеус)

1942 год. Я, ученик восьмого класса, стою у доски. Мне нужно доказать теорему. Сосет под ложечкой. Нужно сосредоточиться, но как только я напрягаю мысль, начинает кружиться голова. Кусочек бы хлеба! - Продолжай, - говорит учитель. Снова напрягаю мысль, голова кружится сильнее. - Что с тобой? – спрашивает учитель. – Ты свободно доказывал теорему раньше, а сейчас не можешь. - Я ездил на санках в лес за дровами, притащился поздно, не успел приготовиться. - У тебя неважный вид, ты болен, - определяет учитель. - Нет… Есть очень хочется… Даже в то трудное время о детях заботились. Некоторым ученикам, в том числе и мне, на большой перемене стали давать сто граммов хлеба и стакан кислого молока. О! Какое это было блаженство! Когда я брал в руки кусочек черного хлеба, у меня сводило скулы. Восемь классов я закончил. Но… Не стало отца, и мне пришлось взять на себя все заботы по дому. Помню, у меня был фотоаппарат, мое богатство, мое сокровище. Как я увлекался фотографированием!.. Фотоаппарат пришлось отдать за десять ведер картошки. В тот день у нас был праздник. Мои младшие братишки и сестренки высказали недовольство, потому что мать положила мне лишнюю картошку: « Ешь, кормилец!» Сознание того, что я глава семьи, прибавляло мне сил. Вспоминая те годы, я сам сейчас удивляюсь: как же я, хилый подросток, смог вынести на себе такую ношу. На моем иждивении были два братишки, сестренка и мать. Всех нужно было одеть, обуть, накормить, младших

42

отправить в школу. Нужно было уплатить военный и другие налоги, рассчитаться по поставкам молока, мяса, шерсти, яиц и так далее. На работу ходили с рассветом, возвращались ночью. На часы мы не смотрели, да у нас их и не было.

Ленинский призыв. - № 148 от 11 декабря 1966 г. 5. Рассказывает Анна Тихоновна Рассказова, председатель колхоза имени 9 января ( село Усть- Луковка)

1941 год…

Опустело село. Все мужчины ушли на фронт. Произошла какая- то общая опустошенность, горе постигло сразу всех… В 1941- м я училась на десятимесячных курсах, готовилась стать руководителем. А до курсов работала бригадиром полеводческой бригады, являлась членом правления колхоза « Победа Ленина» ( в деревне Сушихе – авт.) Как члена правления, меня и отправили на учебу. В то время на территории нынешнего Усть- Луковского сельсовета было шесть колхозов. И вот, закончив двухмесячные курсы, я приехала в колхоз имени 9 января. В колхозе остались одни женщины и ребятишки, некоторым еще ( было только) десять- двенадцать лет. Мальчишки, им бы только учиться, но война отняла у них детство. Леня Душкин, Саша Дуткин, Вася Кучин, Миша Чумов - все они работали добросовестно. Безвыездно в летнее время находились в бригаде. Мальчишки работали на лошадях. Надо сказать, это была основная « техника» в колхозе. Помню, Миша Чумов был хорошим застрельщиком добрых дел. Каждый день он пахал по три гектара, ни больше, ни меньше. Тракторов было немного. Работали на них женщины – Елизавета Куткина, Мария Козлова и Акулина Дуткина. В это время пришло последнее, предсмертное письмо Николая Прокофьевича Чекушина. Письмо- раздумье, написанное горькими строками сожаления. « Дуся и детки, - писал он, - часто я вас вижу во сне. Но проснусь – нет никого, а только боевые товарищи. Расскажешь об этом товарищам и послушаешь их. Переберешь в памяти прошлое, все, что дома было. Может быть, в другом случае, никогда и не за что не вспомнил бы. Вот и все».

43

Евдокия Ивановна Чумова получила две похоронки – на мужа и сына. Женщины, не жалея сил, работали для фронта, для победы. Они были непреклонны, эти женщины с тяжелыми мозолистыми руками. В них таилось великая сила. Возвращаясь с работы, усталые, они останавливали у лесочка лошадь, спрыгивали с телеги, без гармони пели, плясали. Вдоволь. А дома, прижимаясь к подушкам, плакали. Взахлеб, по- детски. Так прошли у нас первый и второй годы войны.

Ленинский призыв. - № 83 от 12 июля 1977 г.

6. Протокол общего собрания женщин села Пичугова Ирменского района, состоявшегося 8 марта 1943 года, посвященного международному коммунистическому женскому дню 8 марта

Присутствуют на собрании 104 человека Повестка дня:

О международном коммунистическом дне 8 марта

Слушали: доклад парторга Рожина Е. Г. о международном коммунистическом дне 8 марта. Постановили: Под руководством Верховного Главнокомандующего – гениального вождя и полководца товарища Сталина, Красная Армия беспощадно громит врага, гонит его с советской земли. Сотни родных городов, тысячи селений очищены от фашистской погани. Всю силу народной ненависти обрушивают наступающие красные войска на головы ненавистных гитлеровских захватчиков. Успехи Красной Армии наполняют наши сердца гордостью и радостью. Но мы твердо помним: враг еще не разбит. Надо нанести ему новые страшные удары, чтобы он не смог больше подняться. Нужны героические усилия всего народа, чтобы приблизить желанный час нашей Победы. Мы, женщины села Пичугова, колхозницы, работницы маслозавода, жены рабочих и служащих, заслушав доклад о международном коммунистическом празднике 8 марта, вполне сознаем, что главной решающей силой в деревне являемся мы, женщины. Обсудив предстоящие дела, постановили: 1. Напрячь все силы, все внутренние ресурсы и вырастить в 1943 году максимально высокий урожай. Для

44

этого образцово подготовиться к весенней полевой кампании. Провести сев в ранние и сжатые сроки с высоким качеством обработки пашни. Провести хороший уход за посевами и успешно, без потерь, убрать урожай. 2. К будущей зиме заготовить достаточное количество грубых и сочных кормов для скота колхозов и колхозников. Обеспечить скоту теплую и сытую зимовку. В течение 1943 года обеспечить лучший уход за скотом, не допустить падежа и добиться высокой продуктивности животноводства. 3. Всеми силами и средствами снабдить ( продуктами) доблестную Красную Армию. Выполняя свой долг защиты нашей Родины от проклятого врага – германской фашистской своры и их прихвостней, по примеру патриотов нашей страны, все женщины села Пичугова сдадут в фонд здоровья бойцов Красной Армии не менее 100 литров молока от каждой коровы, находящейся в личном пользовании граждан села. Вырастим ( для фронта) не менее 5 штук цыплят в каждом хозяйстве, имеющем птицу. Посеем ( с этой же целью) не менее 0,01 гектара овощей в каждом ( личном) хозяйстве. Призываем всех женщин района последовать нашему примеру.

ГАНО, ф. 51, оп. 2, д. 315, л. 3

7. Рассказывает Петр Ивлев, 14- летний пахарь колхоза имени Чапаева ( село Красный Яр) К весенне- полевым работам наш колхоз приступил с плохо подготовленным живым тяглом. Лошади, которые заняты на пахоте, имеют ниже средней упитанности. Но я поставил перед собой задачу - во что бы то ни стало, на весновспашке перевыполнить норму выработки и сохранить полную работоспособность лошадей, закрепленных за мной. Первые дни лошади втягивались в работу и сильно уставали. Я организовал подкормку их в борозде. Это мне позволило выполнить норму на 100 – 115%. У нас твердо установлен в бригаде распорядок рабочего дня. Утром в 5 часов запрягаем лошадей в плуг. А в 1 час дня отпрягаем их на отдых. Если лошади потные, то мы их привязываем к коновязи и даем минут 10 – 15 отдохнуть, а уж потом подпускаем к сену. Через некоторое время мы их поим и еще даем корм. Отдохнув 3 – 3,5 часа, запрягаем и едем пахать на поле. После отдыха и кормления лошади, проработав 1 – 2

45

часа, снова устают. Тогда я даю им 10 – 15 минут отдыха в борозде и приношу немного корма. По моему почину у нас сейчас в колхозе делают подкормку лошадей в борозде все пахари. Сейчас я беру на себя обязательство вспахивать по 1,5 гектара земли с хорошим качеством обработки.

Большевик. - № 29 от 2 мая 1943 г.

8. Рассказывает Агафья Михайловна Гребенщикова ( село Верх- Алеус) Два моих сына, Иван, Николай и дочь Татьяна сражаются на фронте против немецко- фашистских захватчиков. Старший сын Иван удостоен правительственной награды. Желая скорейшей победы над врагом, я вношу в фонд помощи семьям военнослужащих и инвалидам Отечественной войны из своего посева полторы сотки картошки. Пусть наши славные воины не беспокоятся о своих семьях. Они будут обеспечены всем необходимым.

Ленинская трибуна. - № 36 от 8 августа 1944 г.

9. Обращение комсомольцев и молодежи села Ордынского ко всем молодым труженикам Ордынского района от 25 августа 1944 года. Мы, комсомольцы и молодежь села Ордынска ( так в оригинале – Авт. ) с радостью встретили Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении воспитанника сибирского комсомола. Дважды Героя Советского Союза, гвардии полковника Александра Ивановича Покрышкина третьей медалью « Золотая звезда». Собравшись на митинг, мы обращаемся к вам с горячим призывом ответить на боевые подвиги товарища Покрышкина утроенным производственным подъемом на полях колхозов, в цехах предприятий, у станка в МТС, на работе в учреждениях, отличной учебой в школе. Многие сибиряки, находясь на фронте с комсомольцем Покрышкиным, достойно защищают нашу Родину, овеяли себя славой мужества и героизма. Из комсомольцев Ордынска удостоен высокой правительственной награды – звания Героя Советского Союза Алексей Гаранин, вышел отличный артиллерист, дважды орденоносец капитан Василий Хоперский. Звание Героя Советского Союза присвоено

46

молодому пушкаревскому колхознику Алексею Власову. Боевые подвиги их и многих других героев- сибиряков воодушевляют нас на еще большую помощь фронту. Отвечая на их блестящие боевые дела, мы обязуемся сделать следующее: 1. В честь героических подвигов Александра Покрышкина с 25 августа по 5 сентября объявить комсомольско- молодежный фронтовой декадник по завершению сева озимых, усилению уборки урожая и сдачи хлеба государству. Силами комсомольцев и молодежи подработать и сдать 5000 центнеров хлеба, скосить вручную и связать в снопы хлеб с площади 600 гектаров, мобилизовать в колхозы не менее 200 человек. 2. Из числа комсомольцев и молодежи райцентра создать 4 ночных молотильных бригады. 3. Для пополнения колхозной тары для вывозки хлеба государству каждому комсомольцу внести не менее одного мешка. 4. Организовать при каждой средней школе три, при семилетней два и при начальной школе не менее одного отряда учащихся по сбору колосков. 5. Развернуть социалистическое соревнование между молотильными и тракторными бригадами за право присвоения звания « Фронтовая бригада имени Покрышкина». 6. Развернуть сбор средств среди комсомольцев и молодежи на строительство звена ордынских самолетов имени Покрышкина, для чего к 15 сентября собрать не менее 500 тысяч рублей. 7. Для проведения политико- массовой работы направить в колхозы политруков из райцентра. В эти суровые дни ни у кого из нас, работников тыла, нет других помыслов, других желаний, кроме одного – быстрее убрать урожай, заготовить больше продуктов, помочь Красной Армии окончательно уничтожить немецко-фашистскую армию. Да здравствует наша большевистская партия, неустанно и заботливо воспитывающая молодое поколение! Слава непобедимой Красной Армии! Публикуется по: Ленинский призыв., № 101 от 23 августа

1975 г.

10 - 11. Торжественный рапорт руководства Ордынского района И. В. Сталину о работе по оказанию помощи

47

семьями фронтовиков в 1944 году и ответ на него И. В. Сталина

Москва, Кремль, Верховному Главнокомандующему

Маршалу Советского Союза Иосифу Виссарионовичу Сталину

Воодушевленные великими победами героической Красной Армии и выполняя взятое обязательство в первомайском рапорте Вам, товарищ Сталин, партийные, советские. Комсомольские организации и все трудящиеся Ордынского района Новосибирской области проявляют повседневную заботу о семьях и детях фронтовиков. Только за 1944 год семьям военнослужащих и детям выдано денег 50.000 рублей, одежды и белья 1.857 штук, обуви 298 пар, скота 140 голов, картофеля 5.640 пудов, овощей 942 пуда. Вновь построено и отремонтировано 826 домов, подвезено кормов для скота 19.210 возов, дров 18.926 кубометров. Особое внимание уделено детям фронтовиков: выдано 935 комплектов теплой одежды, 292 пары обуви, открыто два детских дома на 310 человек. Из средств трудящихся, внесенных в фонд помощи семьям фронтовиков, построен и открыт постоянно действующий детский санаторий на 50 человек и детская консультация с молочной кухней. По инициативе колхозников и колхозниц, рабочих и служащих при отделе гособеспечения создается дополнительный фонд материальной помощи семьям и детям военнослужащих. За короткое время поступило от населения 24.000 рублей, зерна 692 пуда, картофеля 6.090 пудов, овощей 600 пудов, скота 414 голов, одежды 151 штука, обуви 496 пар. Заверяем Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, что мы приложим все усилия к тому, чтобы наша забота о семьях фронтовиков все усиливалась. Примем все меры, чтобы каждая семья фронтовиков была обеспечена всем необходимым: продуктами питания. Квартирой, одеждой, обувью, дровами и кормом для скота. Желаем Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, долгие годы здравствовать на благо и процветание нашей любимой социалистической Родины.

Секретарь райкома ВКП ( б) Баскаков

48

Председатель райисполкома Бушланов Заведующий отделом гос. Обеспечения и бытового

устройства семей военнослужащих Жуга

Ордынский район Новосибирской области Секретарю райкома ВКП ( б) т. Баскакову Председателю райисполкома т. Бушланову

Заведующему отделом государственного обеспечения и бытового устройства семей военнослужащих т. Жуга

Передайте трудящимся Ордынского района, собравшим 74.000 рублей деньгами, вещи и продукты в фонд помощи семьям и детям фронтовиков, мой братский привет и благодарность Красной Армии.

И. Сталин

Ленинская трибуна.- № 45-46 от 9 ноября 1944 г.

12 – 13. Письмо трудового коллектива молочного совхоза № 212 И. В. Сталину о сборе средств в фонд обороны СССР в 1945 году и ответ на него И. В. Сталина

Москва, Кремль, товарищу Сталину

Дорогой Иосиф Виссарионович! Коллектив рабочих и работниц Ордынского молсовхоза № 212, Ордынского района Новосибирской области, охваченный горячим желанием помочь родной Красной Армии быстрее добить фашистского зверя в его собственной берлоге, внес к 27 годовщине РККА в фонд обороны СССР 31 тысячу рублей деньгами и 48 тысяч облигациями государственных займов. Сбор средств продолжается. Заверяем Вас, товарищ Сталин, что рабочие и работницы молсовхоза и впредь не пожалеют сил и средств для усиления помощи фронту. От всей души желаем Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, доброго здоровья и многих лет жизни на благо нашей Родины.

Директор совхоза Святик Секретарь партбюро Свиридов

Председатель рабочкома Староверов

Директору тов. Святик, секретарю партбюро Свиридову,

председателю рабочкома Староверову

49

Прошу передать рабочим и работницам молсовхоза № 212, собравшим 31 тысячу рублей деньгами и 48 тысяч рублей облигациями госзаймов в фонд обороны Союза ССР – мой братский привет и благодарность Красной Армии.

И. Сталин

Ленинская трибуна. - № 13 от 29 марта 1945 г.

14. Резолюция митинга трудящихся районного села Ордынское, посвященного взятию Берлина Красной Армией День всенародного ликования и торжества переживает наша Родина. Героическая Красная Армия вместе с войсками наших союзников победоносно завершает войну, развязанную германскими империалистами. Любимый вождь и гениальный полководец товарищ Сталин в своем первомайском приказе возвестил миру, что Красная Армия, овладев главными районами столицы Германии, водрузила над Берлином знамя победы. 3 мая Советское Информбюро сообщило, что войска 1- го Белорусского фронта при содействии войск 1- го Укринского фронта 2 мая полностью овладели Берлином. Очаг немецкого империализма и немецкой агрессии, Берлин пал. « Крушение гитлеровской Германии, - говорит товарищ Сталин, - дело самого ближайшего будущего. Гитлеровские заправилы, возомнившие себя властелинами мира, оказались у разбитого корыта. Смертельно раненый фашистский зверь находится при последнем издыхании. Задача теперь сводится к одному – доконать фашистского зверя». Воодушевленные историческими победами Красной Армии и высокой оценкой работы советского тыла, данной товарищем Сталиным, мы, трудящиеся села Ордынска ( так в оригинале – авт.), собравшись на митинг, заверяем: Ударным и неутомимым трудом будем умножать всестороннюю помощь фронту, залечивать раны, нанесенные войной, поднимать еще выше мощь советского государства. Мы обязуемся поднять еще выше производительность труда, укрепляя дисциплину в колхозах, предприятиях и учреждениях. В сжатые сроки проведем весенний сев. Выполним план выращивания общественного скота, создадим прочную кормовую базу для животноводства. Досрочно

50

завершим годовой план выпуска продукции местной промышленности. Примем активное участие в приобретении облигаций Четвертого Военного Государственного Займа. Да здравствует наша могучая Советская Родина! Да здравствует наша победоносная Красная Армия! Да здравствует Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин!

О. М. Лыков. Звезда над Обью. Новосибирское книжное издательство, 2006, стр. 308 – 309.

15. Из воспоминаний Елены Петровны Леткиман ( село Усть- Луковка) Я, Елена Петровна Леткиман, которой в данный момент 73 года, описала в своей тетрадке воспоминания из моего детства. Искренне, верно и честно, насколько мне не изменяет память, о моем тяжелом детстве. Возможно, в наше время в это уже трудно поверить, но факт есть факт, так было в войну. Я до сих пор хвалю Бога за то, что наши дети и внуки не видели войны и столько смерти, сколько увидели мы. По национальности мы немцы, но наши предки родились на Украине. Украина – наша Родина. 1940 год, село Нижняя Хортица у самого Днепра. Недалеко был наш кирпичный дом, покрытый черепицей, был молодой красивый сад, который только начал плодоносить – вишня, яблоки, абрикосы. В этом доме наши родители прожили вместе 10 лет, здесь мы родились: 1931 г. – Мария, 1934 г. – Лена, 1936 г. – Лиза, 1939 г. – Соня. Отец гордился нами, говорил, что из нас вырастут четыре учительницы. Отец с мамой были отличными родителями. Оба работали в колхозе, папа бригадиром в полеводческой бригаде, мама – воспитателем в детском саду. Все было в этой семье – любовь, согласие, четверо детей, построили дом, посадили сад, только бы жить да жить. Пришлось все оставить, узнать голод и холод в Сибири, и всему виной война. Нам, детям, пришлось жить без родителей целых три года, но мы остались живы, хотя было очень трудно. 1941 год, август. Нам дали на сборы два часа, помогали военные. Подъехала пара коней, бричка, нас погрузили, сзади привязали корову, остальной скот выпустили, дом закрыли. Военные сказали, что отступаем

51

ненадолго, вернемся. Когда мы отступали с войсками через Днепр, началась страшная бомбежка. Всюду летели осколки, немало тогда погибло. Перед нами девочка высунулась из палатки, а осколок попал ей в голову, так головка и повисла. Мы сидели на телеге под брезентом и прятали головы вниз, было очень страшно все это видеть детскими глазами. Месяц нас везли на лошадях, сварить еду было не из чего, дети кричали, просили есть. Потом нас привезли в село, где мы прожили целый месяц. Нас распределили по квартирам, мы немного успокоились, но вскоре забрали всех мужчин. Остались женщины и дети, снова горечь и слезы. Однажды ночью нам приказали собраться за два часа. Потом всех увезли на станцию и рассадили в грузовые вагоны. В нашем вагоне оказалось шестьдесят с лишним человек, три деда, остальные женщины и дети. Было очень темно, вещи скидали в кучу. Мать боялась нас потерять, она прижимала к себе всех четверых. Нас везли неизвестно куда. Все сидели на полу, лечь было некуда. Потом деды принесли доски, сделали нары и разместили детей. Так мы ехали больше месяца под страхом голода. Редко давали солдатскую кашу, а еще реже хлеб. Было постоянно слышно, как бомбят. Помню, раз выпустили матерей, они принесли много сахарной свеклы. Ели ее сырую, она была очень вкусной и спасала нас от голода. Еще мы ели сырую муку, замешивая ее с водой. Условия были ужасными, вагон открывали всего один раз в сутки. Мама и две ее сестры, Лена и Соня, всегда держались вместе. У тети Лены были три дочери, Лена, Катя, Наташа. У тети Сони была одна дочь Соня, да нас у мамы Марии четверо. Восемь сестер и ни одного брата, все ехали в этом ужасном вагоне. Наконец привезли нас в Новосибирск, погрузили на баржу и отправили по Оби. В трюме было тепло, нас накормили вкусным супом из алюминиевых чашек, и мама смогла уснуть. Но все понимали, что ссылка в Сибирь – это страшно. В Ордынское мы приплыли в начале ноября. На пристани нас ждали лошади, запряженные в сани. Мальчик с тулупом помог маме всех усадить и укутать. Мы попали в село Лебяжье вместе с мамиными сестрами, они не разлучались, боялись потеряться.

52

Лебяжье состояло из двух улиц. Нас встретила хозяйка тетя Фрося Енихина. Жила она в маленьком домике в две комнаты с дочерями Катей и Таней. Они истопили нам баню, помыли и посадили на русскую печь, где было очень жарко. Тетя Фрося подала нам в алюминиевой чашке распаренных горох. Он мне показался горьким по сравнению со сладкими фруктами Украины. Пришлось забыть их вкус на долгие годы, началось горькое детство. Зиму мы просидели на печи, изучали с мамой русский язык, так как мы знали украинский и немецкий. Таня с Катей нам помогали, они были старше и ходили в школу. Когда мама уходила на работу, они нам разрешали слезть с печи, и мы резвились, хотя и было очень тесно. Весной мы нашли пустой домик, там поселились мама и ее сестры и мы, восемь детей. В домике была большая русская печь и полати, где все мы спали. Мама работала, но все бесплатно, только на детей давали 3 кг. муки в месяц. Мы, как могли, добывали пищу – щавель, крапиву, зелень всякую, варили и ели. Добрые люди дали картофель на семена, мы посадили капусту, морковь. Мы пололи, ухаживали за огородом, ходили за ягодами, осенью собирали грибы. Мы были послушными детьми, потому что знали, что такое голод. И мы во всем помогали матери. 1942 год, октябрь. Пришли военные с автоматами забирать нашу маму и тетю Лену на завод. Мама кричала: «Я от пуль их спасла, а теперь оставлю помирать с голоду! Нет!» Но ее все равно увезли. Мы остались с тетей Соней. Мама часто писала, просила тетю не отдавать нас в детский дом. За нами несколько раз приезжали, но тетя нас не отдавала, надеясь, что маму отпустят по многодетности. Этого не случилась, она три года отработала в Новосибирске на военном заводе, когда мы вместе с тетей пухли от голода. Да, был голод. Кто его не испытал, тот не может понять, что это значит. Мы постоянно хотели есть, а ( есть было) нечего. Кругом нас ходили одни скелеты. Я на всю жизнь запомнила мальчика, Карлушу Завацкого, который приходил к нам с мамой. У него были большие глаза, а сам – живой скелетик, без рубашки все ребрышки и суставы можно пересчитать. Казалось, на нем не было кожи. Он все просил есть, и остался у меня в глазах до сих пор. Как это страшно, умирать с голоду, думала я.

53

Что мы только не ели… Пропала лошадь, ее вывезли за деревню и бросили. Мы с тетей Соней резали с нее мясо и варили вкусный суп. Мы много раз мы еще ходили на это место. Скот пропадал от голода, его туда отвозили. Мы снимали шкуру с коров, обрезали мясо. Шкуру снимать было очень трудно, со слезами, ручки мерзнут. Кости не было сил рубить, хотя тетя говорила, что из костей можно сварить хороший суп. Вот такой был страшный голод. Позднее тетя говорила, что если бы не голод, никогда бы она не пошла на помойную яму, да еще с детьми, которые все помнят. Но выхода не было, нужно было выживать. Мама писала нам, чтобы мы ели все, что угодно, только бы не попали в детский дом. Мы ели мясо умерших коров и не болели. Мама надеялась на освобождение. Работа была тяжелая, им давали 300 грамм хлеба, на который ( они) намазывали солидол и ели. Тетя Лена не выдержала такого мучения и сбежала. Она шла из Новосибирска полями, лесами, т. к. по дороге было опасно ( идти), могли поймать. Ни документов, ни денег у нее не было. Было лето, питалась она травой, ягодами и совсем ослабла, так как шла две недели. Она забрела в бор, заблудилась и уснула. Вдруг будит ее какой- то старичок, это был лесник. Он жил неподалеку в своей избушке, у него были продукты и молоко. Тетя прожила у него неделю, поправилась, рассказала ему все, откуда и куда идет. Дед проводил ее до дороги, рассказал, как идти, дал с собой продуктов. Так с Божьей помощью тетя Лена дошла до нас. Она быстро пошла на поправку. Соседи помогали, кто чем мог – молоком, кусочком хлеба. Через неделю опять приехали за ней военные, но она еще лежала в кровати, и мы подняли крик, потому что очень боялись солдат. Они, увидев больного человека, решили никого не забирать, и дали тете Соне подписать бумагу, что тетя Лена умерла, и никто нас тревожить не будет. Осенью того же года мы пошли в школу, я пошла в первый класс. Школой был деревянный класс, комнатка для учителей и маленький коридор. Занимались в одну смену. В классе было три ряда парт для 1- го, 2- го, 3- го классов и один учитель, Мария Ильинична, которая давала задания по рядам. В моем классе было пять человек. Я училась хорошо, меня всегда ставили в пример, за что мне и попадало. Помню, в 3 классе мы изучали стихотворение Пушкина « Узник». Я его выучила и

54

рассказала на « пять». В третьем классе были переростки, они меня так избили, что я больше никогда не поднимала руку. Наступила зима, нам не в чем стало ходить в школу, ни обуви, ни одежды. Мария Ильинична ходила к нам домой, давала задания и ставила оценки. Весна 1943 года, мне 8 лет. Пришел отец, его отпустили по болезни. Он нашел нас, увидел, в каких условиях мы живем, и решил срочно вывести с этого поселка, иначе мы погибнем. Председатель колхоза пригласил его строить в Сушихе водяную мельницу. Там нам выделили домик в согре. Папа пошел на работу. Младших сестер, Лизу и Соню, устроили в ясли. Старшая сестра, Мария, работала в полеводческой бригаде, там резали и сушили табак для фронта. Там давали подросткам по 200 граммов хлеба и 2 литра молока. Пока папа был с нами, все было хорошо. Но через месяц его снова забрали на военный завод, и мы остались совсем одни. Летом мы резали в согре колючки и варили их. Когда нечего было есть, я ходила и просила милостыню. Добрые люди давали, делились последним. Мы ничего не съедали по одному, несли домой и делили поровну. Порой, бывало, я целый день голодная, а все равно жду, когда придет Мария. Она приносила всегда кусок хлеба. Вот так мы дожили до осени. Хорошо еще, что девчонки были в яслях, хоть они были сыты. Папу снова отпустили по болезни. Он больной, но с нами. Каждый готов был отдать ему свой кусочек, лишь бы он выздоровел. Самое главное, что у нас наросла хорошая картошка, ведь мы все лето пололи ее. Выкопав картошку, мы переехали в Запрудиху, за 15 километров от деревни, потому что наш домик был старым, не было дров. Там была ферма для молодняка, телята, овцы. Папа выбрал место на косогоре, большой лог, внизу бью ключи, и решил строить землянку. У него был топор, лопата и ни одного гвоздя. Сначала мы выкопали яму глубиной в метр, вбили столбики, начали плести плетень. Затем плетеные стены стали забивать глиной, смешанной с соломой. Пока сохли стены, мы били русскую печь. Папа сделал ее каркас из прутьев, заложил его полынью, чтобы глина не высыпалась. В каркас мы сыпали потихоньку влажную глину и трамбовали ее деревянными молотками. Так мы сбили печь, покрыли крышу и стены пластами ( дерна), прорезали два окна. Получилась большая комната. Папа сделал

55

стеллаж, на котором мы спали, вокруг поставил лавки, в углу – ящик под посуду, большой обеденный стол. Еще была маленькая железная печка. В землянке нам показалось очень уютно и хорошо, главное – отдельно. Рядом мы выкопали ямку ( погреб – Авт. ) под картошку, устроили хлев для кур. Словом, до зимы все успели. Папа достроил мельницу, часто ездил в деревню – чистил колодцы, подрабатывал нам на одежду, наша совсем износилась. Он привозил мальчиковые рубашки, штанишки, кто что даст. Его уважали как человека и как работника, потому что отец умел делать все. Но он часто болел, говорил: « Мне бы только маму дождаться, чтобы вы снова не остались одни». На зиму мы накопали картошки, насушили ягод, посолили грибы в посуду, которая была накоплена. Соль привозили скоту, мы ее долбили и использовали. В магазине мы ее купить не могли, не было денег. Мы запасались всем, чем могли, так как боялись, что нечего будет есть. Зимой 1944 года одежды, чтобы выйти на улицу, у нас не было. Но мы по- детски были счастливы в своей землянке, варили обед, ждали папу с работы, никогда не ссорились и не дрались, оберегали младших. Вместо игрушек у нас были косточки- суставчики, куклы, сделанные из круглого полена. Соня с Лизой играли, а я с Марией продолжала учиться прясть шерсть и чинить одежду. Как правильно и мелко зашить ее, учил нас папа. Учил нас быть аккуратными, мы стирали, убирали. У нас было очень бедно, зато чисто. Отец за два года дал нам хорошее воспитание, он шутил с нами, всегда находил нужные слова, чтобы успокоить. Он хорошо играл на старой гитаре, которую дала ему учительница, он замечательно пел. Так мы жили в этом безлюдном месте. Весна, 1945 год. Пригрело солнце, и мы вышли на улицу, бегали и радовались весне, потому что всю зиму не выходили из землянки. Трудно представить, но это было так. Началась работа, нужно было копать огород, садить картошку. Пахать было нечем. Отец нам сделал маленькие лопатки и самодельные тяпки. Мы посадили большой огород картофеля, главного продукта, на нем и выживали. Хлеба не было, а капусту съедали зайцы, их было очень много. По ночам выли волки, их можно было встретить и днем, но не было случая, когда ( они) нападали на человека. Мы свободно ходили в лес за грибами и ягодами и никого не

56

боялись. Там мы ели все, что только можно. Как только лето, мы, как телята, переходили на подножный корм, травы нас выручали. Жевали все: саранки сырые ( суп из них невкусный), лук и чеснок дикий, медунки, цветы разные. Заваривали вкусный чай из смородины, лобозника, душички, шиповника, добавляли корней солодки для сладости. Осенью папа срубил баню. Как мы радовались – теперь есть где мыться! Мы готовились к маминому возвращению, она обещала, но все не ехала. Мы трудились как пчелки, много накопали картошки, хватит на всю зиму. И мука была, папа заработал. Заготовили сухих дров, в лесу было много валежника. Росла конопля, мы ее шелушили и веяли, целый мешок набрали. Зимой ее жарили, терли скалкой и добавляли в толченую картошку, это считалось лучшим блюдом. Мы рассуждали по- взрослому, никто никогда не хныкал. В октябре 1945 года пришла мама. Нашей радости не было конца. Хочу добавить, что на нашем пути попадалось много хороших людей. Все сочувствовали, чем могли, помогали. Жить- то в Сибири мы начинали с нуля. Кто- то дал чугунку. Ложки и поварешку отец выстрогал сам. У нас была одна на всех алюминиевая чашка, из которой мы хлебали суп. Я не раз обжигала об нее руки, чашка быстро нагревалась, но все были счастливы – есть суп, есть картошка, лишь бы чашка была полная. Нам, детям, главное было поесть. А что пришлось пережить нашим родителям, трудно описать. Впереди – смутное будущее, бесплатная работа, ни хлеба, ни денег, раздетые и разутые дети, которые не имеют возможности учиться, жизнь в лесу за 15 километров от деревни, и нет никакого выхода. Как дальше жить, родители рассуждали часто, но трудно было что- то решить, зацепиться было не за что. Предстояло пережить послевоенные годы…

Личный архив автора. 16. Вспоминает Артемий Емельянович Толстов, бригадир тракторной бригады Ордынской МТС ( село Вагайцево) Я всю свою жизнь прожил и проработал в Вагайцево. Революцию и гражданскую войну мало помню, был еще мал.

57

Помню только, что стояли белые в Вагайцеве. У них стрельбище было, и я там пули собирал. Отец однажды увидел и давай ругаться: « Не показывай никому, а то беды не оберешься». Когда власть менялась, отец собрал всех нас и увез в лог, там уже много людей собралось. Еще помню, как в деревне мужики пики ковали, на белых идти собирались. А вот Великую Отечественную войну я хорошо запомнил, хотя и не был на войне. Бронь у меня, как у механизатора, была. Тогда в Вагайцеве колхоз был, назывался имени Молотова. В нем я и работал от Ордынской МТС бригадиром тракторного отряда, в котором насчитывалось двадцать человек да четыре тракториста. Машины все битые, старенькие. А новый трактор « С-85» вместе с трактористом Петькой Понамаревым на фронт забрали. Мы ж «ЧТЗ» и « ХТЗ», колесных тракторах челябинского и харьковского производства. Еще из техники имелись в нашем отряде три сеялки и два прицепных комбайна. Сами эти комбайны не ходили, их трактора таскали, потому они и назывались прицепными. И это – на все вагайцевские земли. Представляете, какая нагрузка была? Но мы все обрабатывали, хотя и затягивался сев неимоверно, бывало, еще в июне сеяли. Когда не успевали делать дело сеялками, собирали женщин. Они брали тазики, лукошки и сеяли вручную. С уборкой тоже длинная история. Комбайн, как я уже объясняя, прицепной, а трактор ведь еще нужен на пахоту. Поэтому как только ломался комбайн, трактор тут же отцепляли и быстро прицепляли к нему плуг. Хоть маленько, да надо было успеть попахать. И вручную приходилось хлебушек убирать. Инструмент известный, литовка с крюком. А косили те же женщины. Досталось им в военные годы, что там говорить!.. Можно сказать, на них весь колхоз и держался. Судите сами: на всю деревню было тогда трое или четверо, уже запамятовал, мужиков. Одно время как- то и председателем колхоза некого было поставить. Сначала был председателем Степан Новиков, но он уже был в годах преклонных, к тому же еще неграмотный вовсе. Избрали тогда Ивана Филипповича Ожигова, который до этого в магазине торговал. Вот он всю войну и председательствовал. На тракторах работать учили в МТС девчонок. Беда с ними! Заглохнет трактор, смотрю – уже бежит; « Ой, что-

58

то сломалось!» Крутану ручку – опять заработала техника. Вот так я с ними и работал. Автотранспорта в колхозе вообще не осталось. Была одна полуторка вначале, потом ее отправили на фронт. Понятное дело, лошади остались в колхозе тоже не самые лучшие. Вставать приходилось рано- ранешенько, чтобы на работу успеть. А работать начинали затемно. Кто был помоложе, тот прямо на бригаде и ночевал. Семейным деваться некуда, надо было и о ребятишках как- то позаботиться. Вот они и ездили домой на быках. Что уж там не сон оставалось? Опять- таки дома хозяйство, без хозяйства было нельзя, иначе с голоду помрешь запросто. А скотина и огород не давали помереть. Ведь в колхозе-то в войну ничего не зарабатывали. Трактористу положено было выдавать два килограмма хлеба. Но я его вообще не видел, все сдавалось государству. Были тогда такие товарищи, уполномоченные назывались. Эти уполномоченные приезжали из района и все вытрясали, даже отходы провеивать заставляли. Опять же займы военные были. Хочешь, не хочешь, а на месячную зарплату подписывайся. Один фронтовик у нас, Зырянов, уперся как- то: не буду подписываться! Так его таскали, таскали по всяким кабинетам и конторам, не выдержал, подписался. А налоги военные! Есть овца в хозяйстве, нет ее, а полторы овчины надо сдать. Мяса было положено сдавать, кажется, двадцать килограммов, молока три центнера, шерсть. Нет своей скотины – купи, но все одно сдай. Нам один родственник помогал, он овец держал, вот и сдавал за нас овчины. Налог этот потом долго держался после войны, отменили его, когда Сталин умер. Только тогда и вздохнули свободно. И строгостей было много. Время военное, не дай Бог что! Колоски на полях, и те собирать нельзя было – колхозное, не смей. Как- то женщины на току набрали в карман пшеницы, ребятишек своих голодных хотели накормить. Так учетчик заметил это, и дали женщинам по два года. Одна была беременная, ее отпустили потом. А другая отсидела весь срок. А вот вам еще что было. На уборке Максим Анкудинов надумал скирды пшеницы на волокуше возить. Парень молодой, вот ему и показалось, что так будет быстрее. А пшеница сухая, осыпается. На ту беду начальство приехало, увидело на земле пшеницу. Долго парня таскали

59

куда следует за такое новшество, хорошо хоть, что не посадили. Про кормежку и говорить нечего. С кормежкой тогда было плохо. Наработаешься за день так, что еле ноги держат. Приедешь на бригаду, а девчонки- трактористки уже все съели. « Ой, - говорят, - а мы думали, что вы не приедете, не ждали и все съели». Махнешь рукой, мол, ладно, не хочу ничего, лишь бы вы наелись. Голодали, девчонки- то мои… Никаких праздников за войну я не помню. До войны гости к отцу на лошадях приезжали. Тогда постольку не пили, как сейчас. Рюмочки на стол ставили маленькие, да и то разливали больше домашнее пиво. Хорошо его варить умели до войны, сладкое такое было. Малость выпьют, а песни два дня поют. В войну все это кончилось. Взять нашу семью. Одиннадцать душ в ней было. И всех кормить надо. Кроме ребятишек, в избе и нет ничего. Ходили в холстине. Рубахи были такие тяжелые, как дождевик. Нюрке, племяннице моей, к обуткам из брезента голяшки пришил, смолой начистил, так она хвасталась – ох, как хорошо! И ей завидовали еще. Тяжело было. Ждали все – когда же эта проклятая война кончится. Но работали мы не хуже, чем сейчас. Я лично в этом уверен. Сейчас мало в селе осталось, с кем я в войну работал. Нюра вот Артемьева, Марфа Ожигова… Из ребятишек помню Сашку Кривощекова. Он водовозом у нас был, к тракторам воду подвозил. А радиаторы бегут, ездить за водой далеко, бедный парень навозиться не мог, умается, бывало. И вот, наконец, дождались мы Победы. 9 мая мы в поле были, сеяли уже. Приехали на бригаду, а нам: « Война кончилась!» Мы тракторы остановили и так, понимаешь, легко стало, так легко, что не выскажешь…

Личный архив автора, запись мая 1991 года

60

Источники и литература

1. Ордынская газета. - № 55 от 8 мая 2003 г.; № 6 от 17 января 2000 г.; № 36 от 26 марта 1995 г.

2. О. М. Лыков. Звезда над Обью., Новосибирское книжное издательство, 2006, стр. 296 – 297. 3. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 539, л. 13 об. 4. Ленинский призыв. - № 33 от 16 марта 1991 г. 5. М. П. Беленко. Численность эвакуированного гражданского населения в Новосибирскую область в 1941 – 1942 гг. // Западная Сибирь в Великой Отечественной войне (1941 – 1945 гг.) Сборник научных трудов., Новосибирск, «Наука – Центр», 2004, стр. 61, 70. 6. ГАНО, ф. 1020, оп. 1, д. 512, л. 100 – 101. 7. М. П. Беленко. Численность эвакуированного гражданского населения в Новосибирскую область.., стр. 61. 8. Ленинский призыв. - № 33 от 16 марта 1991 г. 9. ГАНО, ф. 1030, оп. 1, д. 267, л. 157. 10. Ордынская газета. - № 3 от 10 января 1998 г. 11. Ленинская трибуна. - № 101 от 8 октября 1942 г. 12. ГАНО, ф. 240, оп. 1, д. 748, л. 8. 13. Л. И. Обердерфер. Депортированные немцы в Западной Сибири. (1941 – 1944). Действительный и правовой статус. // Сибирь в 17 – 20 веках. проблемы политической и социальной истории: Бахрушинские чтения 1999 – 2000 гг., Новосибирск, 2002, стр. 187 – 188. 14. Ордынская газета. - № 3 от 10 января 1995 г. 15. ГАНО, ф. 1020, оп. 1, д. 512, л. 100 – 101. 16. . Л. И. Обердерфер. Депортированные немцы в Западной Сибири, стр. 188 – 200. 17 - 18. Наша малая Родина, стр. 278 – 279. 19. Ордынская газета. - № 109 от 10 января 2005 г. 20. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 539, л. 17; д. 583, л. 4, 46. 21. Ордынская газета. - № 67 от 31 мая 2005 г. 22. Ленинский призыв. - № 37 от 26 марта 1985 г. 23. Ленинский призыв. - № 148 от 11 декабря 1966г. 24. Ордынская газета. - № 6 от 17 января 2000 г. 25. Ленинский призыв. - № 83 от 12 июля 1977 г. 26. Ленинский призыв. - № 2 от 3 января 1985 г. 27. Ордынская газета. - № 18 от 11 февраля 1998 г. 28. Ленинский призыв. - № 53 от 5 мая 1975 г. 29. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 234, л. 131. 30. Ленинский призыв. - № 37 от 26 марта 1985 г. 31. Ордынская газета. - № 78 от 28 июня 2005 г. 32. Ленинский призыв. - № 37 от 26 марта 1985 г. 33. Ордынская газета. - № 104 от 28 июня 2005 г. 34. Ленинская трибуна. - № 17 от 15 февраля 1942 г.

61

35. Ленинская трибуна. - № 11 от 11 ноября 1942 г. 36. Ленинская трибуна. - № 43 от 2 октября 1943 г. 37. Большевик. - № 59 от 13 октября 1943 г. 38. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 539, л. 17, 40. 39. Ленинская трибуна. - № 13 от 29 марта 1945 г. 40. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 274, л. 6 – 7. 41. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 274, л. 61 – 62. 42. Ленинская трибуна. - № 48 от 8 мая 1942 г. 43. Ленинская трибуна. - № 49 от 21 мая 1942 г. 44. Ленинская трибуна. - № 101 от 22 октября 1944 г. 45. Ленинская трибуна. - № 20 от 5 мая 1944 г. 46. Ленинская трибуна. - № 33 от 5 апреля 1942 г. 47. Ленинская трибуна. - № 32 от 2 апреля 1942 г. 48. Л. И. Обердерфер. Проблемы труда и быта сельских женщин Западной Сибири в годы Великой Отечественной войны. // Западная Сибирь в Великой Отечественной войне (1941 – 1945 гг.) Сборник научных трудов., Новосибирск, «Наука – Центр», 2004, стр. 188. 49. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 274, л. 27. 50. История Сибири с древнейших времен до наших дней в пяти томах. Том пятый. Издательство «Наука», Ленинград, 1969, стр. 96. 51. История крестьянства Сибири. Крестьянство в период упрочения и развития социализма. Издательство «Наука», Новосибирск, 1985, стр. 120. 52. Ленинская трибуна. - № 89 от 11 сентября 1942 г.; № 100 от 4 октября 1942 г. 53. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 265, л. 254. 54. История крестьянства Сибири. Крестьянство Сибири в период упрочения и развития социализма, стр. 130. 55. Ленинский призыв. - № 33 от 16 марта 1991 г. 56. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 41. 57. ГАОР, ф. 30, оп. 1, д. 100, л. 65. 58. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 41 – 42. 59. Легендарных лет перекличка. Сборник документов и материалов по истории Новосибирской организации ВЛКСМ. (1919 – 1978), Западно– Сибирское книжное издательство, Новосибирск, 1979, стр. 153. В пятом томе «Истории Сибири» рекорд В. Толстикова указан ошибочно, как 243 гектара. См.: История Сибири с древнейших времен до наших дней. Том пятый, стр. 116. 60. ГАОР, ф. 30, оп. 1, д. 100, л. 59; ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 210. 61. Ленинская трибуна. - № 91 от 15 сентября 1942 г. 62. Ленинская трибуна. - № 93 от 18 сентября 1942 г. 63. Ленинская трибуна. - № 100 от 4 октября 1942 г. 64. Ленинская трибуна. - № 114 от 22 ноября 1942 г.; № 119 от 10 декабря 1942 г. 65. Ордынская газета. - № 3 от 9 января 1998 г. 66. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 504, л. 87.

62

67. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 539, л. 13, 20. 68. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 46. 69. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 45. 70. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 28. 71. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 28 – 29. 72. История Сибири с древнейших времен до наших дней. Том пятый, стр. 117. 73. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 505, л. 50. «Колхозник Волчков П.» - Петр Федорович Волчков (1870 – 1967 гг.); в описываемое время – колхозный кузнец, дед П. В. Волчкова, начальника управления сельского хозяйства, затем – главы Ордынского района. 74. ГАОР, ф. 30, оп. 1, д. 100, л. 9. 75. Ордынская газета. - № 55 от 5 мая 1995 г. 76. Ленинская трибуна. - № 36 от 14 апреля 1942 г. 77. Ленинская трибуна. - № 37 от 18 апреля 1942 г.; № 60 от 28 июня 1942 г. 78. Ленинская трибуна. - № 36 от 14 апреля 1942 г. 79. Ю. А. Васильев. Коммунистическая партия – организатор патриотического движения трудящихся Сибири по оказанию материальной помощи фронту. 1941-1945 гг., Тюмень, 1963, стр. 46.; Ленинская трибуна. - № 19 от 5 мая 1945 г. 80. Ленинская трибуна. - № 17 от 26 апреля 1945 г. 81. Ленинский призыв. - № 29 от 7 марта 1991 г. 82. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 275, л. 2. 83. Ленинская трибуна. - № 3 от 7 января 1942 г. 84. ГАНО, ф. 51, оп. 1, д. 583, л. 1. 85. Ленинская трибуна. - № 33 от 5 апреля 1942 г.; № 36 от 14 апреля 1942 г.; № 42 от 5 мая 1942 г. 86. Ленинская трибуна. - № 28 от 19 марта 1942 г.; № 30 от 26 марта 1942 г.; № 34 от 9 апреля 1942 г.; № 42 от 5 мая 1942 г. 87. Ленинская трибуна. - № 4 от 10 января 1944 г.; № 8 от 24 января 1944 г. 88. ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 265, л. 251 – 252. Истребитель стоил в те годы примерно 120 тысяч рублей. См.: Ю. А. Васильев. Коммунистическая партия – организатор патриотического движения трудящихся Сибири по оказанию материальной помощи фронту. 1941-1945 гг., Тюмень, стр. 54. 89. Ленинская трибуна. - № 22 от 27 февраля 1942 г. 90. Ленинская трибуна. - № 111 от 11 ноября 1942 г. 91. Ленинская трибуна. - № 9 от 23 февраля 1942 г. 92. Ленинская трибуна. - № 28 от 19 марта 1942 г. 93. Ленинская трибуна. - № 29 от 22 марта 1942 г. 94. Ленинская трибуна. - № 99 от 1 октября 1942 г. 95. См. приложение к данной главе. 96. Ордынская газета. - № 1 от 5 января 1988 г. 97. Ленинская трибуна. - № 17 от 2 апреля 1945 г. 98. Ленинская трибуна. - № 13 от 29 марта 1945 г. 99. ГАОР, ф. 30, оп. 1, д. 120, л. 17.

63

100. Фронт, о котором не знали. Рассекреченные документы войны, Издательство «Вече», Москва, 2005, стр. 69. 101. Ордынская газета. - № 6 от 17 января 2000 г.; № 67 от 31 мая 2005 г.; № 19 от 11 февраля 1998 г.; Ленинский призыв. - № 2 от 3 января 1995 г. 102. Ленинский призыв. - № 30 от 8 марта 1974 г. 103. Ленинский призыв. - № 55 – 56 от 9 мая 1992 г.