ДОЛГИЕ

ПРУДЫ

Литературно-художественный альманах

№ 21

г. Долгопрудный, 2018 г.

2 Долгие Пруды

УДК 821.161.1

ББК 84 (2 Рос=Рус) 6

Д 64

Главный редактор Климай А. П.

Редколлегия: Аленчикова Т. Ф., Егорова Н. А.,

Леонтьева Г. В., Харламова О. А., Хохлов А. В.

Фото Александра Климая, Натальи Рязанцевой.

Авторы альманаха выражают благодарность

администрации г. Долгопрудного за поддержку их

творчества.

Д 64 Долгие Пруды: литературно-художественный

альманах. – …: …, 2018. – Вып. № 21. – 312 с., ил.

ISBN 978-5-…

© Управление культуры,

физической культуры, спорта, туризма и

молодёжной политики администрации

г. о. Долгопрудный, 2018

© Муниципальное бюджетное

учреждение «Долгопрудненская

ЦБС», 2018

© Авторы: члены ЛИТО «Клязьма»

и гости альманаха.

© Издательство … 2018

Долгие Пруды 3

Дорогие читатели!

У вас в руках очередной номер альманаха «Долгие

Пруды», большинство произведений которого написано

авторами городского литературного объединения «Клязьма».

Для авторов альманаха участие в работе ЛИТО «Клязьма» –

хороший способ оттачивания мастерства и возможность

бесплатной публикации лучших произведений. Вот уже

четверть века презентация каждого нового номера,

выпускаемого за счёт средств бюджета нашего города,

становится заметным событием в жизни города и области.

В этом выпуске альманаха представлено творчество

25 авторов, из них 11 являются членами профессиональных

творческих союзов (Союза писателей России, Союза

российских писателей, Союза писателей Москвы, Союза

поэтов-переводчиков России, Союза журналистов России,

4 Долгие Пруды

Российского союза профессиональных литераторов). Почти

половина авторов нашего альманаха получили общественное

признание за время участия в работе ЛИТО «Клязьма».

Любой гражданин, пишущий стихи или прозу и

заинтересованный в совершенствовании мастерства, может

бесплатно и добровольно присоединиться к коллективу

городского литературного объединения.

Желаю редколлегии «Долгих Прудов» и авторам

альманаха здоровья, удачи и творческих успехов. Надеюсь,

что читатели по достоинству оценят эту книгу.

Глава города

Олег Троицкий

Долгие Пруды 5

Книги в альманахе

6 Долгие Пруды

Александр Климай

Долгие Пруды 7

Климай Александр Петрович родился в деревне

Чалкино Курганской области 7 ноября 1955 года. В 1974 году

с отличием окончил медицинское училище. Служил

в Советской Армии.

В 1983 году окончил Челябинский государственный

медицинский институт. Работал врачом-терапевтом,

психотерапевтом, затем 13 лет главным врачом санатория

«Женьшень» (г. Курган). Имеет специализацию

по иридодиагностике.

С 2001 года А. П. Климай работает в г. Долгопрудном:

заведующим кабинетом ЦГБ по организационно-

методической работе, заместителем главного врача

по организационно-методической работе, заместителем

главного врача по медицинской части. Награждён Почётной

грамотой Министерства здравоохранения Российской

Федерации.

А. П. Климай – художник, действительный член

Российской академии народного искусства, академик РАНИ,

член Московского объединения художников

«Международный художественный фонд».

А. П. Климай – писатель, почётный член Российского

союза писателей, руководитель ЛИТО «Клязьма»

г. Долгопрудного (с января 2017 года), член правления

Московского областного отделения Российского союза

писателей. Автор двадцати одного изданного

художественного произведения. Лауреат и призёр многих

литературных премий России («Бронзовый Икар», «Наше

Подмосковье», «Наследие», «Старт» и др.).

8 Долгие Пруды

Коварный гном, или Второе путешествие Нильса

с дикими гусями.

(продолжение сказки Сельмы Лагерлёф).

Глава 1

Прошли лето, осень, зима, и вновь наступила весна.

Незаметно пролетел год с того времени, как Нильс

Хольгерссон вернулся из своего удивительного путешествия

с дикими гусями...

Мальчик успешно заканчивал четвёртый класс.

В дневнике у него теперь были только пятёрки и четвёрки,

двойкам туда было не пробраться. Мама не могла

нарадоваться на сына: не было ни одного домашнего дела,

в котором мальчик не принимал бы активного участия. А

самое большое внимание Нильс уделял домашним гусям: он

не забывал поить их и подбрасывать вкусного ячменного

зерна.

Мартин раздобрел и не без основания считал себя

важной персоной среди птичьего царства. Неплохо жилось и

коту. Нильс больше не дёргал его за хвост, хотя, по правде

сказать, недолюбливал.

Вы, конечно, поняли, почему так изменился Нильс.

Но, главное, мальчику самому понравилось быть послушным.

В этом он усмотрел и для себя немалую пользу.

Отец, Хольгер Нильсон, видя старания сына,

не скупился на похвалу и то и дело дарил мальчику мелкие

серебряные монеты. А тот не тратил деньги по пустякам. Он

аккуратно складывал их в сундучок в надежде накопить

нужную сумму и купить... О!.. Он знает, что ему нужно!..

А пока – Нильс учился в школе и мечтал стать

знаменитым учёным. Теперь он знал, так и будет, да вот

только не скоро... Ведь сначала нужно окончить школу,

потом университет... пока же, он осилил только неполных

четыре класса...

Долгие Пруды 9

Выучив уроки, Нильс внимательно оглядел комнату.

Не заметив беспорядка, он вышел на улицу. В середине марта

здесь, на юге Швеции, весна уже была полноправной

хозяйкой. В канавах весело журчала вода. На деревьях

набухали почки. Буковый лес расправил свои ветви и тянул

их кверху, как будто хотел достать до голубого весеннего

неба.

Хольгерссон пребывал сейчас в самом благодушном

настроении. Он остановился посреди двора, поднял лицо

к солнышку и закрыл глаза. Свежее дыхание весны нежно

коснулось его щёк. Пробежал легкий ветерок и словно

закружил мальчика в прозрачном воздухе. На мгновение

Нильсу показалось, что он снова летит... Летит, прижавшись

к теплой гусиной шее, опережая облака!..

– Нильс, а Нильс! Хочешь, скажу тебе что-то

интересное? – донёсся из-за забора свистящий шёпот.

Мальчик повернул голову:

– А-а-а, это ты, Карл... Ну, выкладывай, что у тебя

новенького?

Карл Венсон был первым выдумщиком в деревушке

Вестменхег. Каких только небылиц не придумывал он, чтобы

привлечь к себе внимание! Причём нередко истории,

нарисованные его богатым воображением, содержали частицу

правды, и поэтому было трудно понять, врёт он или

выкладывает действительные факты.

– Знаешь, Нильс, отец Маатса привёз из города

дальнобойное охотничье ружьё, – Карл заговорщически

понизил голос. – Оно стреляет на две тысячи шагов!

– Ну, это ты заливаешь! – отозвался Нильс.

– Клянусь девой Марией! Я сам слышал, как об этом

говорил отец Маатса! Пойдём к нему, посмотрим ружьё!

– Я не против, но как же родители Маатса?

– Их сейчас нет дома, это я точно знаю! Ну так что,

пойдём?

Переглянувшись, друзья решительно направились

на другой конец деревни. Ребята уже подходили к дому

10 Долгие Пруды

приятеля, когда увидели над своими головами птиц. Это

с юга на север летели дикие гуси. Мальчики немедленно

остановились и уставились в небо, рассматривая

удаляющийся от них правильный треугольник.

– Девятнадцать, двадцать, двадцать один... – неслышно

считал Нильс.

– Интересно, куда они летят? – задумчиво проронил

Карл.

– Как это – куда? Конечно же, в Лапландию! –

со знанием дела ответил его собеседник.

– В Лапландию?! Скажешь тоже!.. Да на карте и

страны-то такой нет. Тоже мне... а ещё отличник! –

поддразнил друга Карл.

От возмущения Нильс надулся, покраснел, открыл

было рот, но сдержался. Он никому не рассказывал о своём

чудесном путешествии, понимая, что ребята ему не поверят.

А быть посмешищем в их глазах совершенно не хотелось.

Маатс действительно был дома один. Его двухлетняя

сестрёнка, разумеется, в счёт не шла. Удобно

расположившись на полу, мальчишки занялись изучением

охотничьего ружья. Затаив дыхание, они осторожно гладили

ладошками тяжёлый приклад, а потом добрались и

до затвора.

– Маатс, а Маатс, – завистливо сглотнув слюну,

проговорил Карл, – а вот бы сейчас его испытать?

– Я и без тебя об этом думал, – важно ответил хозяин

дома. – Но это опасно. Отец узнает – мне несдобровать!

– Ты что, трусишь?

– Нет. Просто я обещал родителям не подходить

к ружью.

– Нильс, – как ни в чём не бывало, повернулся

к другому приятелю Карл, – а верно, из этого ружья и

за пятьсот шагов никого не подстрелишь?

Он решил добиться своего не мытьём, так катаньем. И,

надо признать, это у него получилось. Маатс высунулся

в окно, внимательно огляделся, а затем молча, как заправский

Долгие Пруды 11

охотник, зарядил оружие. Осматриваясь, друзья вышли

на улицу. Дом Маатса стоял на окраине деревушки

Вестменхег. Сразу за ним начинался лес, вот туда-то и

направились наши приятели. Когда дома исчезли из вида,

ребята остановились. Маатс деловито прищурился:

– До той стаи гусей как раз около мили будет!.. –

проронил он и поднял ружьё.

– Подожди! – вдруг закричал Нильс, вцепившись

в приклад.

– Что такое?! – недоумённо взглянул на него

целившийся.

– Я и так верю, что ружьё замечательное!

– Да и я это знаю, но проверить-то не мешает... –

решившись, Маатс уже не желал отступать от задуманного.

Он снова направил ствол в небо, а Нильс, бросив

взгляд на гусей, больше не стал ему мешать.

– Пока я с тобой болтал, – недовольно проворчал

Маатс, – птицы улетели слишком далеко...

Он с сожалением опустил ружьё, но тут же завертел

головой, выискивая новую цель. В это время до приятелей

донёсся голос матери Маатса, искавшей сына.

– Всё! Я пропал!.. – переполошился мальчик.

Он собрался было бежать домой, но, передумав,

остановился и сунул ружьё в руки Нильсу.

– Ты иди потихоньку за мной, а я узнаю, хватились ли

родители пропажи.

Подпрыгивая, Маатс понёсся к дому. Скоро он

вернулся, довольный тем, что исчезновение ружья не было

замечено:

– Хорошо, что ты, Нильс, не дал мне выстрелить!..

У отца ведь каждый патрон на счету! Вот была бы мне

взбучка! – поёжился он.

Переговариваясь между собой, приятели шли

по деревне, обсуждая, чем бы им заняться теперь. Хорошее

настроение читалось на лицах двоих из них, и только лицо

12 Долгие Пруды

Карла Венсона ещё какое-то время выражало крайнюю

степень недовольства.

Глава 2

Ночью Нильсу не спалось. До рассвета он крутился

в постели, так и не сомкнув глаза. А когда первые лучи

солнца позолотили землю, мальчик решительно закрыл веки

и начал считать: «1, 2, 3, ..., 65, ..., 250, ..., 267...».

Не досчитав немного до тысячи, он уснул. А когда

проснулся, на дворе был день.

– Сегодня воскресенье, – вспомнил мальчик и, сбросив

одеяло, направился на кухню.

Завтрак, заботливо приготовленный мамой и

накрытый полотенцем, давно остыл.

– Да где же родители? – Нильс покрутил головой

по сторонам и тут увидел записку, лежавшую на краю стола.

В ней мама сообщала, что с отцом отправилась

на ярмарку и вернётся не скоро. Нильс не спеша поел и

вышел на улицу.

В луже у крыльца, весело щебеча, купался воробей.

Петух важно расхаживал вдоль забора, поглядывая

на копошащихся в земле кур. Вдруг до мальчика донёсся

тревожный гусиный крик, шедший из поднебесья.

Хольгерссон поднял голову. Прямо над ним кружились два

серых диких гуся.

Увидев, что мальчик их заметил, они опустились

прямо во двор. К неожиданным гостям подбежал Мартин, и

гуси громко о чём-то загоготали между собой.

– А ведь они здесь неспроста!.. – прошептал Нильс. –

Так и есть! Это гуси из стаи Акки Кнебекайзе... Что-то

произошло... Но что?! Как мне это узнать?

А пернатые, словно прочитав мысли мальчика,

захлопали крыльями и закивали головами.

– Как жаль, что я перестал понимать язык птиц!.. А

Мартин! Что с ним произошло? Какая мольба в его глазах!

Долгие Пруды 13

Ну, конечно, дикие прилетели просить помощи, а я даже

не знаю, чем им помочь!

Нильс ни на минуту не забывал о своём прошлогоднем

чудесном путешествии. Он ценил верную дружбу Мартина и

помнил мудрые советы Акки Кнебекайзе. Ведь именно эта

старая, умудрённая жизнью птица и помогла ему в трудное

для него время. А сейчас, он не сомневался в этом, ей самой

требуется помощь!..

Дикие тем временем закончили переговоры

с Мартином и поднялись в воздух. Белый проводил их

взглядом и взволнованно забегал по двору. Даже присутствие

его любимой подруги Марты не могло его успокоить. Но вот

гусак на минуту остановился, о чём-то задумавшись, а потом

снова принялся метаться взад и вперёд.

Нильс расстроено вздохнул. Чтобы не смотреть

на мучения Мартина, он вернулся в дом и улёгся на кровать.

– Акка... Она одна не побоялась попрощаться со мной,

когда я превратился в обыкновенного мальчика... Неужели

с нею случилась беда?

Взгляд Нильса рассеянно скользнул по потолку,

стенам и вдруг... он чуть не вскрикнул:

– Сундук!..

Ведь именно на нём в прошлом году он поймал

гнома!.. Мальчик с надеждой уставился на сундук, но – нет...

Тот стоял на своем обычном месте, как всегда, крепко

запертый на замок. Мальчик опять тяжело вздохнул. Где-то

теперь тот гном?! Ведь он мог бы, ну хоть на минутку,

сделать вновь Нильса маленьким, чтобы мальчик узнал, что

случилось и, быть может, сумел бы помочь старой Акке...

Но что это шевелится на подушке возле самого плеча

Нильса? Неужели на постель забралась мышь? Не успел

мальчик повернуть голову, как у самого уха его раздался

негромкий трескучий голос:

– Значит, ты хочешь увидеть моего брата Сигурда? А

не пригожусь ли тебе я?

14 Долгие Пруды

От неожиданности Нильс застыл. Но, придя в себя, он

осторожно скосил глаза в сторону и увидел рядом с собой

маленького человечка. Тот словно сошёл с воскресной

картинки в календаре. На голове – остроконечная шляпа

с широкими полями, тёмный кафтанчик перехвачен красным

поясом с блестящей пряжкой, а на ногах – лаковые сапожки

на высоких каблучках.

– Давай, Нильс, познакомимся, – как ни в чём

не бывало предложил гном.

В том, что перед ним гном, мальчик не сомневался.

– Меня зовут Хрейдмар, – невозмутимо продолжал

тот. – Я младше своего брата всего на каких-нибудь сто лет,

но мы совсем разные. Сигурд очень любит мечтать. Он

большой фантазёр, и целые дни проводит, сочиняя сказки или

примеряя бусы и цепочки, позаимствованные из сундуков

добрых хозяюшек. Я очень удивился, узнав, что брат

превратил тебя в коротышку. Видно, очень ты его

рассердил... Но меня он рассердил больше...

– Чем же не угодил тебе Сигурд? – наконец опомнился

Нильс.

Но гном словно не слышал вопроса. Он что-то тихо

проворчал, сердито покачал головой, а потом уставился

на мальчика:

– Так что, Нильс Хольгерссон, ты ещё не передумал

помочь старой Акке?

При упоминании имени гусыни Нильс вздрогнул.

Значит, он был прав, дурное предчувствие не обмануло его!

– Ты всё ещё хочешь стать маленьким? – не унимался

гном.

– Да, но... – Нильс хотел спросить Хрейдмара, что

стало с Аккой и почему так волновался Мартин, но не успел

больше вымолвить ни слова.

Гном злорадно хихикнул, довольно потёр руки,

спрыгнул с подушки и... Снова стены их дома раздвинулись,

потолок ушёл высоко вверх, а кресло, на котором любил

сидеть мальчик, превратилось в высокую неприступную гору.

Долгие Пруды 15

С минуту Нильс лежал не двигаясь, потом осторожно сел и

поискал глазами гнома. Того нигде не было.

– Хрейдмар!.. – громко крикнул мальчик и

прислушался.

Тишина. Он снова позвал гнома. В ответ – молчание.

– Куда он мог деться?! – удивился Нильс. – Ну, да

ладно, это не главное. Сейчас мне нужен Мартин. Но прежде

чем выйти из дома, я напишу обо всём родителям...

Мальчик вскочил, перебрался с кровати на кресло, а

затем, карабкаясь по витой ножке, как альпинист, оказался

на столе. Перед ним лежал чистый лист бумаги, огромный,

как ковёр. Нильс обхватил двумя руками карандаш, с трудом

приподнял его и задумался:

«Так, мол, и так, дорогие родители, – хотел написать

он. – Я снова превратился в маленького человечка, чтобы

помочь моему другу Акке»...

Тут он покачнулся, выронил карандаш, и тот рухнул,

больно ударив Нильса по голове. Мальчик почесал затылок:

– Пожалуй, не стоит терять время на пустяки, –

резонно рассудил он и направился к краю стола.

Съехав по деревянной ножке на пол, он добрался

до сеней, проскользнул в дверь и оказался на улице.

Глава 3

Обитатели двора тут же обступили Нильса. Они

радостно приветствовали своего хозяина, снова ставшего

маленьким. Эта встреча совсем не была похожа на ту,

прошлогоднюю, когда и куры, и гуси считали своим долгом

клюнуть, щипнуть или долбануть клювом бедного мальчика.

И только подросшая за год молодёжь удивлённо хлопала

глазами, рассматривая крошечного человечка.

А Нильс, уверенно взглянув по сторонам, твёрдым

шагом направился к Мартину. Белый от избытка чувств

сначала несколько раз обежал вокруг своего хозяина, а потом,

остановившись, громко произнес:

16 Долгие Пруды

– Вот и славно! Вот и славно!! Наконец-то, как

в старые добрые времена, можно поговорить с хорошим

человеком!

– Подожди, Мартин! – нетерпеливо перебил его

мальчик. – Ты лучше расскажи, что случилось с Аккой

Кнебекайзе?

– Да, да, да!.. – взволнованно замахал крыльями гусь. –

Это-то я и хотел тебе сообщить! Дело в том, что некоторые

дурные люди, раздобыв ружья, безнаказанно стреляют

по птицам. И те, прервав свой полёт, камнем падают

на землю!

Гусь вытянул шею и горестно прикрыл глаза.

– Как! – закричал Нильс. – Разве Акка убита?

– Я этого не говорил, – Мартин открыл один глаз. –

Она ранена, это правда. У неё покалечено крыло. Об этом и

сообщили прилетавшие из её стаи серые гуси.

– Когда это произошло?

– Сегодня утром. К сожалению, печальное событие

случилось недалеко от деревни, в которой я имел счастье

родиться… – Мартин сокрушённо замотал головой.

– У деревни Сванегольм?!

– Ах, Нильс, ты даже помнишь название этого всеми

уважаемого места!

– Мартин, Мартин! – затормошил белого мальчик. –

Чего же мы медлим? Летим быстрее! Ведь тут совсем

недалеко!

– Верно... Да я, собственно говоря, готов, – и гусь

покосился на стоявшую рядом Марту. – Надеюсь, дорогая, ты

не возражаешь?

– Ну, если это не очень долго... – с сомнением

протянула достойная гусыня.

– Нет, нет, мы мигом, туда и обратно... Как говорится,

тряхнём стариной!

Вполуха слушая этот семейный диалог, Нильс

уверенно взобрался на спину своего товарища. И едва он

успел как следует усесться, как тот взмыл в воздух.

Долгие Пруды 17

Поднявшись над деревней, Мартин ритмично заработал

крыльями. И то сказать, за последний год он несколько

отяжелел. Куда делась та прыть, которая так поразила Нильса

в прошлый раз. Да и сам мальчик успел забыть, что нужно

крепко держаться за скользкие гусиные перья. Сейчас он

неустанно вертит головой по сторонам, рассматривая

разноцветные клетки, словно нарисованные на земле.

Резко повернувшись, он неожиданно скатился, словно

с горки, с крутого гусиного бока, и полетел, кувыркаясь, вниз.

Земля, ещё мгновение назад далёкая, стала стремительно

приближаться. От страха Нильс отчаянно закричал.

Мартин, спохватившись, что потерял дорогую ношу,

быстро развернулся и успел ухватить Нильса за курточку.

Аккуратно опустив мальчика на кучу прошлогодних

листьев, он уселся рядом и виновато посмотрел на друга.

Нильс дрожал, сердце его отчаянно стучало. Немного придя

в себя, он встал и отряхнул прилипшие к одежде пылинки.

– Яма, – коротко сообщил гусь.

– Где? – мальчик оглянулся.

Ему вовсе не хотелось падать снова, даже если теперь

это и не очень высоко.

– Нет, не на земле, там! – гусь вытянул шею вверх. –

Воздушная яма... Жирный уж очень стал, обленился, не мог

лететь ровно, – занялся самобичеванием белый.

– Ну что ты, Мартин! – Нильс обнял друга. – Ты вовсе

не жирный, ты очень даже… представительный гусь!

Мальчик хотел успокоить товарища, и это ему

удалось. Вмиг озабоченность исчезла из глаз гусака, и он

гордо расправил крылья:

– Да, да, да, я всегда говорил Марте, что приятно

иметь дело с интеллигентным гусем!.. Тьфу, я хотел сказать,

человеком...

Совсем оправившись от пережитого страха, Нильс

снова вскарабкался на спину белого, и друзья поднялись

в воздух.

18 Долгие Пруды

Скоро среди пролесков и полос свежевспаханной

земли показались дома. Это была деревня Сванегольм.

– Серые друзья сказали, – прокричал Мартин, – что

стая Акки расположилась у северного берега Длинного

озера... Гм-гм, да где же это? Наверное, у тех вон камышей...

И планировавший гусь снова бодро замахал крыльями.

Но что это просвистело у самого уха Нильса раз, а потом

второй?.. Вслед за свистом раздался удаляющийся гул.

– Гроза, что ли? – мальчик оглядел чистый горизонт,

потом бросил взгляд на землю.

В этот момент он и заметил спрятавшихся в кустах

охотников.

– Осторожно, Мартин! – пискнул Нильс.

Больше он ничего не успел сказать. Прозвучал

следующий выстрел, и гусак, вскрикнув, стал резко терять

высоту.

– Мартин, милый Мартин, что с тобой? – чуть не плача

закричал мальчик.

Гусь не отвечал. Словно камень, он падал вниз. Уже

у самой земли белый собрал последние силы, на пару секунд

задержался в полёте и плюхнулся в камыши. Он лежал,

раскинув крылья и вытянув шею. Нильс, еле дыша от страха,

прижался к спине друга. Видя, что тот не подаёт признаков

жизни, мальчик съехал на землю и обнял Мартина. Гусь

вздохнул, открыл один глаз, другой, выгнул шею, встал,

перевалился с ноги на ногу и молвил:

– Ох, и напугался же я!

– Мартин, так ты цел? Тогда полетели скорее!

Гусь расправил крылья и поморщился:

– Нет, вот здесь всё-таки зацепило...

– Дай-ка я посмотрю, – взял Нильс инициативу в свои

руки.

Он осторожно раздвинул перья и, увидев небольшую

царапину, весело произнёс:

– Ну, друг, тебе повезло. Через неделю заживёт, как

на собаке! – со знанием дела добавил он.

Долгие Пруды 19

Мартин обиженно скосил на мальчика глаз:

– Вообще-то я – птица, и хотел бы, чтобы на мне всё

заживало, как на гусе...

– Не сердись, это поговорка такая, – примирительно

произнёс Нильс, – главное, рана не глубокая, да и лапы у тебя

целые. Не можешь лететь, пешком пойдём. Озеро-то – вон

оно!..

Пройти несколько десятков метров – не велика

проблема для обычного человека. Нильсу же пришлось

достаточно попотеть, чтобы преодолеть это расстояние.

Кряхтя, он с трудом пробирался через бурелом, состоящий

из прошлогодней травы, листьев и упавших веток деревьев.

Вот он перелез через один ствол, другой и, споткнувшись,

кубарем полетел по крутому склону.

– Марти-и-ин!!. – откуда-то из-под земли послышался

его тихий голос.

А гусь, обогнав своего приятеля, уже давно плескался

в прохладной озёрной воде. Он с удовольствием нырял и

плавал, совсем забыв о раненом крыле, поджидая опять куда-

то запропастившегося мальчика.

Когда Нильс пришел в себя, то увидел, что лежит

в холодной тёмной пещере. Сквозь щель наверху пробивалась

бледная полоска света. Но что это? Кажется, он здесь

не один? Нильс обернулся. Рядом с ним стоял и улыбался

такой же, как и он, маленький человечек.

– Ты кто?.. Хрейдмар?

– Нильс, ты разве не ожидал меня встретить ещё раз?

А между тем всё идет, как задумано!..

– Что значит «задумано»? Что ты хочешь этим

сказать? И вообще, как ты здесь очутился, Хрейдмар?

– Помилуй, Нильс! Столько вопросов!.. Можно

заблудиться среди твоих слов! Да разве ты забыл, с кем

имеешь дело?

– Нет, не забыл... Просто мне непонятно, почему ты

последовал за мной?

20 Долгие Пруды

– Нильс, какой ты невнимательный! Вспомни, ведь

в прошлом году, когда ты о-очень разозлил Сигурда, он

наказал тебя, сделав маленьким. Сейчас же – совсем другое

дело… Разве не ты упросил меня сделать тебя снова таким,

каким ты был? Ты сам этого захотел! Но ты даже

не удосужился поинтересоваться, каким образом сможешь

снова стать обычным человеком!

Нильс растерялся. Это правда, об этом он и

не подумал!.. А зря... гном, похоже, оказался очень хитрым.

Значит, он снова во власти карлика, на этот раз по имени

Хрейдмар! Увидев, что мальчик обратил на него внимание,

тот довольно протёр руки и продолжил:

– Пришло время объяснить, что ты должен сделать

в ответ на мою услугу. Речь идёт о богатстве, большом

богатстве!

– Богатстве? Но у меня его нет! Мой отец, Хольгер

Нильсон, обыкновенный крестьянин, ты это знаешь не хуже

меня! Откуда у него сокровища?! Да ведь вы, гномы, владеете

всеми подземными кладовыми, разве не так? Об этом я читал

в книгах!

– Мало ли что вы, люди, напишете в своих книгах! –

презрительно фыркнул Хрейдмар. – Вы никогда не увидите и

сотой доли тех сокровищ, что лежат у вас буквально

под ногами!.. Но я не об этом, – гном нахмурился. – Есть

на свете город, богатый и прекрасный. Во всём мире

нет ткачей искуснее, чем в нём, нет более умелых кружевниц

и мастеров. А сколько в нём серебра, золота и самоцветных

камней!.. Склады и лавки этого города ломятся от товаров.

Но никто не может завладеть этими богатствами, потому что

город находится под водой!

– Подводный город?.. Это же Винетта! Акка

Кнебекайзе рассказывала о нем. Я и сам там был.

– Да, Нильс, речь идёт о Винетте... Раз в сто лет, ровно

на один час этот город всплывает со дна морского.

В прошлом году тебе посчастливилось в нем побывать. Тебе

нужно было купить какую-нибудь вещицу, чтобы избавить

Долгие Пруды 21

город и его жителей от проклятия. Но ты этого не сделал.

Тебе придётся снова посетить Винетту... Купишь, что

приглянется, – и гном протянул мальчику золотую монету. –

А я позабочусь о том, чтобы сокровища этого города

достались мне!

– Но ведь город поднимется на поверхность только

через 99 лет!

– Да, но я не хочу ждать! И дело в том, Нильс, что

только ты, заколдованный мальчик, можешь попасть

в Винетту, оставшуюся на дне моря.

– Но как я буду дышать под водой? Я же утону!

– Ты видел жителей Винетты. Все они – живые люди.

Ты даже не заметишь, как окажешься на дне морском.

– Но я не хочу! Я не собираюсь снова лететь с дикими

гусями в дальнее путешествие!.. Я ведь хотел только

повидать Акку Кнебекайзе!

– Ну, Нильс, ты и рассмешил меня!.. «Не хочу!» Да

разве у тебя есть выход? Ты сделаешь это, потому что этого

хочу я! – глаза гнома сверкнули. – Ты же не думаешь навсегда

остаться маленьким? Или я ошибаюсь?!

– Нет... – голос Нильса задрожал.

– Ну и молодец, – гном благосклонно посмотрел

на своего собеседника.

– Отныне всё в твоих руках. Акка ранена. Ты мечтал

помочь ей, так сделай это. Я подарю тебе волшебный

бальзам. Он залечивает раны, дарит силы слабым,

омолаживает старых. Он не раз пригодится тебе в дороге.

– Хорошо… – смирился Нильс. – Но когда я покину

Винетту, где я найду тебя, Хрейдмар?

– Об этом не беспокойся! – хихикнул гном, – когда

будет нужно, я сам тебя найду. И ещё: то, о чём мы говорили,

должно остаться между нами. Если расскажешь кому-нибудь,

пропадёшь!

С этими словами гном подхватил лежащую на земле

тёмную шкуру и набросил её на себя.

22 Долгие Пруды

Мальчик вытаращил глаза. Вместо злого, но с виду

вполне безобидного гнома, рядом с ним стоял серый волк,

который – о, ужас!!! – начал увеличиваться в размерах. Нильс

в страхе попятился, а волчище, щелкнув зубами, протиснулся

в щель и исчез.

Глава 4

Когда мальчик, выбравшись из пещеры, наконец-то

добрался до озера, плескавшийся в воде Мартин уже начал

проявлять признаки нетерпения.

– Нильс!.. – увидев мальчика, загоготал он. – Как я

рад, что ты цел! Я не знал, что и думать, когда увидел

большущего волка, выскочившего вон из той расщелины.

Хорошо, что тебя там не было!.. Ведь съел бы, как пить дать,

съел! – гусак вышел из воды и, переваливаясь, обошел вокруг

Нильса, словно проверяя, действительно ли тот не пострадал.

– Всё нормально, дорогой Мартин, – успокоил его

мальчик, – лучше скажи, как твоё крыло? Всё ещё болит?

– Да, да, да, – снова заволновался гусак, – лететь,

наверное, я не смогу… придется добираться вплавь. Садись!

Мальчик хотел было взобраться на спину друга, но тут

его осенило:

– Подожди-ка, Мартин! У меня есть лекарство,

называемое «Бальзам». Давай помажем твоё крыло, быть

может, тебе станет лучше?

– Что за бальзам? Откуда? И не будет ли от него

вреда? – усомнился гусь.

– Не бойся, Мартин! – засмеялся мальчик, доставая из

кармана подаренную гномом баночку. – Это очень надёжное

средство!

Недоверчиво поглядывая на снадобье, гусь подставил

раненый бок. Зацепив немного мази, Нильс осторожно втёр её

в больное место и – о, чудо! Рана затянулась буквально

на глазах.

Долгие Пруды 23

– Га-га-га! – удивился Мартин. – Сейчас я

действительно чувствую себя лучше, вернее, я чувствую себя

прекрасно!

Взмахнув крыльями, он тут же взмыл в небо.

– Превосходно, прелестно, замечательно! – донеслось

до Нильса. – Кажется, что во мне сила не одного, а трёх

гусей, да, целых трёх!

Совершив очередной замысловатый пируэт, Мартин

приземлился и, не мешкая, подставил другу спину:

– Летим же, летим, дружище!

– Да пора бы, – проворчал Нильс. – Я уж подумал, что

ты забыл, зачем мы здесь...

Мальчик уселся, и они поднялись в воздух. Озеро

стало удаляться, но тут Нильс услышал посторонний звук.

– Мартин, а Мартин, что-то плюхнулось в воду, когда

мы взлетали.

– Мало ли что в неё плюхается... – не оборачиваясь,

ответил гусь, – например, рыба!

– Рыба, – повторил мальчик, машинально ощупывая

свои карманы. – Ой, Мартин! Беда! – неожиданно закричал

он.

Гусак замотал головой по сторонам:

– Что, где? Я ничего не вижу!

– Да не там беда, Мартин, а здесь!

И Нильс вывернул пустой карман своей курточки.

– Ты что, потерял бальзам? – догадался гусь.

– Так и есть, Мартин!.. Это он шлёпнулся в воду... Но я

запомнил место! Мартин, дорогой, ты сможешь достать его?

– Какой разговор, Нильс! Показывай, где он упал?

– Смотри! – обрадовался мальчик. – Вон там!

– Понял...

Высадив пассажира на берег, Мартин быстро нашёл

нужное место. Оглянувшись на Нильса, он окунул голову

в воду раз, другой…

– Нашёл? – не выдержал мальчик.

24 Долгие Пруды

И тут Мартин нырнул в третий раз и полностью

скрылся под водой. Не зная зачем, Нильс начал лихорадочно

вести отсчёт:

– Раз, два, три, четыре... семь… пятнадцать, – а

Мартина всё нет. – Двадцать... Боже мой! Ещё не хватает,

чтобы Мартин утонул! Ведь вода холодная... Судороги, и всё

тут!..

Мальчик уже не считал, он боялся считать.

– Мартин, Мартин... – повторяли его губы.

Но вот, наконец, гусь с шумом появился

на поверхности озера. Что у него в клюве? Ну да, конечно,

это же драгоценная баночка с бальзамом! Гусак отряхнулся.

Весь дрожа, он вышел на берег и положил находку у ног

Нильса.

– Ах, Мартин! Ты настоящий друг!

– А-а-а к-к-как же! – с трудом произнес гусь и побежал

по берегу, размахивая крыльями. Он сделал несколько

рывков, а затем вернулся к Нильсу:

– Убрал? Хорошо убрал?

– Не беспокойся, Мартин, надёжно!

– Смотри, следующий раз сам будешь нырять. А

теперь, – не дал он слово Нильсу, – садись, и полетели!

Через минуту друзья уже были в воздухе. Вот они

у заросшего камышами северного побережья Длинного озера.

Навстречу им поднялись два диких гуся:

– Мартин! Нильс! – закричали они. – Здравствуйте!

Мы рады вас видеть!

– И мы рады, что нашли вас.

– Как здоровье Акки? – не удержался мальчик.

– Плохо, плохо, – послышалось в ответ, – она больна,

она умирает.

– Я спасу её! – закричал Нильс. – Проводите нас к ней

поскорее!

– Следуйте за нами! – и серые гуси повернули

к небольшому островку, окружённому высокой стеной

камыша.

Долгие Пруды 25

– Акка часто тебя вспоминала! – прокричал дикий

гусь, тот, что был постарше. – Она будет рада встрече,

Нильс... Боюсь только, что ты ничем ей не поможешь...

слишком поздно...

Гуси сделали небольшой круг и, наконец, опустились

на воду:

– Вот мы и прилетели. Акка здесь, совсем близко...

Глава 5

Пробираясь сквозь заросли камыша, окружавшего

островок, друзья приветствовали плывших им навстречу

диких гусей. Те сдержанно отвечали и тут же отворачивали

в сторону, давая дорогу. Никто из серых не удивлялся

появлению Нильса и Мартина, будто те и не покидали стаю

с прошлого года. Вот, наконец, и земля...

У самой воды на подушке из прошлогодней травы

лежала старая гусыня. Глаза её были закрыты, шея безвольно

поникла, тощее тело покрыто редкими перьями, а крылья

словно обнимали землю. Весь её правый бок был обильно

залит кровью. Нильс, желая как можно скорее обнять Акку,

вскочил на ноги и шагнул с гуся. Раздался негромкий

всплеск, и мальчик с головой ушёл под воду. Замешкавшийся

было Мартин, тут же извлёк на поверхность

отфыркивающегося друга.

Шум, произведенный ими, вывел старую гусыню

из забытья. Она тяжело вздохнула, открыла глаза. Её мутный

взгляд остановился на мальчике:

– Ни... ль... с, это ты, – с трудом проговорила она, – вот

и довелось еще раз встретиться...

– Акка, дорогая! Ты потерпи немного, я помогу тебе!

Не обращая внимания на потоки воды, струившиеся

с его одежды, мальчик лихорадочно извлёк из кармана

мокрых штанов заветную баночку.

– Сейчас, сейчас, – бормотал он.

26 Долгие Пруды

Открыв бальзам, Нильс стал осторожно наносить его

на тело гусыни. Серые, вытянув шеи, с недоумением

наблюдали за действиями мальчика, и только Мартин

не сомневался в успехе операции.

Закончив процедуру, Нильс от волнения вздохнул.

Прошла минута, другая, и… произошло чудо! Огромная рана

на боку Акки стала затягиваться, на коже появился нежный

пух, а крылья покрылись блестящими перьями. По телу

старой гусыни пробежала дрожь. Предводительница стаи

снова открыла глаза. Но это был уже не тот безучастный

взгляд, которым встретила она гостей. На этот раз её жёлтые

глаза сверкнули, как два горящих уголька! Отряхнувшись,

Акка встала и расправила крылья. Она с удивлением

отметила, что не чувствует больше боли, которая изнуряла её

тело. Ощущение бодрости и внутренней силы наполнило её

организм. От счастья Акка громко загоготала и неожиданно

для всех взмыла в воздух!

– Да здравствует Акка, Акка Кнебекайзе! – радостно

закричали гуси. – Акка здорова, она снова с нами!!!

Нильс, задрав голову, радовался вместе со всеми. А

предводительница стаи, убедившись, что она исцелена самым

чудесным образом, опустилась рядом с мальчиком и нежно

обняла его крыльями:

– Спасибо тебе, Нильс, спасибо дорогой друг!

Тут и гуси, вспомнив про маленького мальчика,

окружили его, наперебой выражая свою преданность и

благодарность. Их радостный гомон так далеко разнёсся

над озером, что переполошил других обитателей водного

царства. Чтобы успокоить всех, Акка Кнебекайзе подняла

крылья:

– Друзья мои! Все птичьи стаи опередили нас из-за

несчастья, случившегося со мной. Но теперь беда позади!.. Я

снова смогу вас вести. Так что же, в путь?

– В путь! В путь! – подхватили серые гуси.

Стая взмыла в воздух и, выстроившись в правильный

клин, устремилась на Север. На этот раз Нильс сидел

Долгие Пруды 27

на спине самой Акки и, крепко обхватив её за шею,

с любопытством поглядывал по сторонам. Они быстро

пролетели над большой логовиной, которая была кое-где

возделана и усеяна деревянными постройками. То тут, то там

на холмах виднелись деревни. Потом, словно разостланный

по земле огромный зелёный ковёр, потянулся дремучий бор.

На самом краю его вековые сосны внезапно расступились,

окружая тёмное озерко. Именно в этом глухом месте и

решила расположиться на отдых Акка.

Пока серые, плескаясь в воде, пощипывали водоросли

и выискивали мелкую рыбёшку, старая гусыня отплыла

от стаи подальше:

– Я вижу, Нильс, у тебя что-то случилось, – повернула

она к мальчику голову. – Ты помог мне в беде, и я хочу

отблагодарить тебя. Говори, что произошло?

– Дорогая Акка, – Нильс понял, что настало время

изложить свою просьбу. – Я хотел бы... снова полететь с вами

в Лапландию.

– Как?! – от удивления гусыня раскрыла клюв. –

В Лапландию? Ты хочешь снова совершить путешествие?

Поэтому-то ты и нашёл меня?

– Да... То есть – нет! – совсем запутался Нильс.

Он не мог рассказать Акке про гнома, про то, что

должен снова посетить подводный город Винетту... Ведь

Хрейдмар приказал ему молчать!..

– Я узнал, что с тобой случилась беда, и хотел помочь

тебе! А потом, потом...

Мальчик опустил глаза. Мудрая гусыня несколько

мгновений ждала, что он ещё скажет, но молчание

затягивалось:

– Ясно... – проговорила Акка, – и тут не обошлось

без козней гнома. Встречала я на своём веку и не такие

загадки... Ну что ж...

Внезапно пронзительный крик разнесся над озером.

Услышав сигнал опасности, гуси моментально взмыли

в воздух. И лишь один из них, жалобно крича, тщетно

28 Долгие Пруды

тянулся вверх, с шумом хлопая по воде крыльями. Видно,

что-то или кто-то крепко держал его за ноги. Бедняга выбился

из сил, и с трудом сопротивлялся тому, кто тащил его

в пучину озера.

– Держись! Я тебе помогу! – крикнул мальчик и,

выхватив из кармана острый перочинный ножик, с которым

никогда не расставался, прыгнул в воду.

Помощь подоспела вовремя. В этот миг из воды

показалась темная усатая морда выдры, которая и была

причиной переполоха. Не раздумывая, Нильс ткнул в неё

ножом.

От боли и неожиданности хищница дико заверещала и

выпустила своего пленника. Серый не терял времени зря. Он

тут же взвился в воздух, а Нильс, не успев, как следует

испугаться, очутился один на один с разъярённой выдрой.

– Ну, держись!.. – злобно прошипела хищница. –

Гусятинкой мне не придётся полакомиться, проглочу хотя бы

тебя, лягушонок!

Она щёлкнула зубами, но... выдре не повезло и на этот

раз. Какая-то дерзкая гусыня, кружившаяся над водой,

выхватила добычу буквально из её раскрытой пасти. Крепко

держа Нильса за курточку, Акка скрылась среди сосен вслед

за покинувшей озеро стаей.

Долгие Пруды 29

Глава 6

Гуси летели медленно. Они устали и были расстроены

оттого, что неудачи одна за другой преследовали их.

Пострадавший от когтей выдры гусь Вельмин без конца

жаловался и стонал, а перепуганный и дрожащий от холода

Нильс, стуча зубами, молча сидел, вцепившись в шею Акки.

Солнце почти скрылось за горизонтом, и

предводительница стаи вновь решила остановиться

на ночёвку. На этот раз она выбрала небольшую поляну,

окруженную болотом.

Едва коснувшись суши, гуси начали устраиваться

на отдых. Многие из них сразу заснули. Закоченевший Нильс,

скатившись с крутого бока Акки, нырнул под крыло Мартина,

зарывшись в его мягкий и теплый пух. Мальчик хотел уснуть,

но тут его внимание привлек негромкий разговор,

доносившийся из-за соседней кочки:

– Плохо мое дело, плохо, – стонал Вельмин. – Правая

лапа горит, как в огне! Наверное, поганая выдра совсем

откусила её!

– А ты, дружок, потерпи, – спокойным голосом

ответила ему Акка. – Ложись-ка на бок и не шевелись. Я

приложу к ране прохладные листья – они уменьшат боль.

Умная птица деловито хлопотала возле раненого. Но

он не желал умолкать. Снова и снова оплакивал серый свою

несчастную судьбу, при этом ругая, на чём свет стоит,

хищницу.

Нильсу стало жаль Вельмина, и он какое-то время

сопереживал ему.

– Постой! А бальзам?! – вдруг осенило его. – Ведь

в баночке, кажется, ещё достаточно мази?

Мальчик выбрался из-под тёплого гусиного покрывала

и решительно направился к Вельмину. Взглянув на ногу

покалеченной птицы, Нильс совершенно растерялся. Лапа

бедного Вельмина была неестественно согнута, наружу

30 Долгие Пруды

торчал обломок кости. Сама лапа чудом держалась на кожном

лоскуте.

«Вот это да!.. – ахнул про себя мальчик и, сделав шаг

назад, замер. – Нет, я всё-таки попытаюсь осуществить то,

что задумал... Ведь я уже не раз убеждался в волшебных

свойствах бальзама...»

Нильс сунул руку в карман и извлёк оттуда заветную

вещицу. Открыв крышку, он с волнением поднёс баночку

к глазам. Действительно, в ней ещё имелась целительная

мазь.

Высунув язык, Нильс старательно собрал бальзам

в небольшую горку. Пострадавший, увидев, чем занят

мальчик, внезапно прекратил причитать и затих. А Нильс

с уверенностью опытного лекаря объявил:

– Вельмин! Сейчас я буду тебя лечить, слышишь?

– Слышу, – едва слышно пролепетал бедняга.

– Ты должен вести себя смирно и не дёргаться! Если

хочешь – немного покричи, но ни в коем случае не шевели

лапой. Понял? – строго добавил Нильс.

Пострадавший вытянул шею и молча закрыл глаза. Что

же ему ещё оставалось делать?! Мальчик огляделся. Только

теперь он заметил, что вокруг него собрались почти все гуси.

Стоя на почтительном расстоянии, они, открыв клювы,

с любопытством смотрели на Нильса. И он взялся за дело.

Придерживая одной рукой раненую лапу, другой он быстро

размазал бальзам. Он и на этот раз удивился, когда увидел,

что кость буквально на глазах срослась, рана затянулась и

лапа стала как лапа.

Вельмин, несмотря на завершение лечения, продолжал

покрикивать, и Акка сильно ущипнула его за крыло:

– Да будет тебе голосить-то! – сердито проговорила

она. – Посмотри на себя, ты давно уже цел.

Вельмин замолчал и недоверчиво скосил на гусыню

глаза. Потом осторожно повернул голову и уставился на то

место, где только что зияла рана. Её действительно не было.

– Ну-ка, пройдись, чего стоишь!

Долгие Пруды 31

Вельмин сделал шаг, другой, а потом уверенно

побежал по поляне. Серые одобрительно загоготали, а Акка

обернулась, чтобы в очередной раз поблагодарить маленького

человека:

– Нильс!.. Да где же он? Нильс!?

Наконец предводительница гусиной стаи заметила

одежду мальчика, валявшуюся около Мартина.

– Да здесь он, здесь, у меня под крылом, – сознался

белый.

– Совсем замёрз... но теперь не дрожит, видно, уснул.

– Тише! – зашипела Акка на серых. – Чего

расшумелись-то? Пора спать, спать!

Через минуту поляна погрузилась в тишину. Это была

мирная тишина, нарушаемая только шелестом ветра в старых

камышах да сонным бормотанием уставшей болотной птицы.

Спала и Акка. Но время от времени она просыпалась,

поднимала голову и чутко вслушивалась в ночь. Странные

мысли бродили в её мудрой голове, мысли о странном

маленьком мальчике Нильсе. Из его сбивчивого и неполного

рассказа она уразумела, что по своей воле он превратился

в крошечного человечка, чтобы спасти её, предводительницу

стаи диких гусей...

Каких только чудес не бывает на свете!

Глава 7

Эта ночь прошла спокойно. Раннее утро, как и

подобает, первой из стаи встретила Акка Кнебекайзе.

Вытащив клюв из-под крыла, она зорко посмотрела

по сторонам, затем поднялась и быстро заковыляла

по поляне. Но что это зацепилось за лапу? Она с недоумением

посмотрела вниз. Это же куртка Нильса! Она сама своим

телом сушила его одежду. Сейчас вещи мальчика тёплые и

сухие. Надо, чтобы такими они остались до тех пор, пока

Нильс не проснётся.

32 Долгие Пруды

Акка озабоченно покрутила головой. Ее взгляд

остановился на молодом гусаке, который спал рядом.

Вытянув шею, предводительница легонько долбанула того

по крылу:

– Эй, Сельмин! – шепотом окликнула она серого. –

Пересядь-ка на моё место и погрей одежду Нильса. – Да

смотри, не урони в воду. Слышишь меня?

С трудом сообразив, что от него требуется, Сельмин

сделал несколько шагов и, плюхнувшись на одежду мальчика,

снова задремал.

Акка добродушно покачала головой:

– Ах, молодость, молодость, золотое времечко. А,

впрочем, в каждом возрасте есть своя прелесть, – мудро

отметила она.

Солнце медленно поднималось из-за леса. Но прежде

чем показаться, оно бросило вперёд целые снопы огненных

переливающихся лучей для того, чтобы разогнать ночную

тьму.

Защебетали птицы, радуясь пробуждению нового дня.

Выбрались из своих норок мышата и зайчики.

Темная вода, окружающая островок суши, на котором

расположились дикие гуси, за ночь покрылась тонкой

ледяной коркой. И та, словно хрупкое стекло, трещала и

ломалась сейчас под тяжестью тела Акки, ступившей на неё.

Этот хруст, раздавшийся в предрассветной тишине, разбудил

стаю. Серые, кто ковыляя, кто подскакивая, направились

к воде. Скоро гусиный гомон донёсся и до двух лежебок,

которые всё ещё оставались на своих местах. Среди них,

конечно же, был и Мартин.

Представитель домашнего племени не привык рано

вставать, а потому приоткрыл глаза только тогда, когда

почувствовал возню Нильса. Гусь подумал и поднял крыло.

Свежий прохладный воздух словно обжёг разомлевшего

в тепле мальчика:

– Ой! Мартин, холодно! Укрой меня сейчас же! –

заверещал тот.

Долгие Пруды 33

Затем вспомнив, что почти раздет, он осторожно

высунулся из своего пухового покрывала и снова подал

голос:

– Мартин! Где моя одежда?

– Здесь она, здесь! – ответил за белого Сельмин и,

переваливаясь, поспешил к Нильсу, держа в клюве

высушенные вещи.

Мальчик выскользнул из своего убежища, быстренько

облачился в курточку и штанишки и энергично замахал

руками. Согревшись, он почувствовал, что не мешало бы и

подкрепиться.

– Акка, – произнес Нильс, озабоченно роясь

в карманах, – у меня, кроме небольшой горсточки хлебных

крошек, ничего нет. Этого мало для завтрака.

– Вот что, Нильс, – предложила старая гусыня, –

полетели-ка со мной в лес. Может быть, мы отыщем там

прошлогодние орехи?

Мальчик быстро взобрался на гусыню. Через

несколько минут они были в ореховой роще. Нильсу

пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он обнаружил

в куче листьев любимое лакомство.

Подхватив круглый орешек, он поспешил к Акке. Ведь

сам он не мог разбить твёрдую скорлупу.

Взяв орех в клюв, гусыня легко расколола его. Пока

Нильс с аппетитом хрустел вкусным ядрышком, Акка

Кнебекайзе ходила вокруг, раздумывая, с чего бы начать

разговор. Ей не терпелось узнать тайну, ведь умная птица

сразу поняла, что неспроста Нильс отправился в новое

путешествие.

«Гном снова заколдовал его и, должно быть, принудил

мальчика полететь с нами. Но ведь на этот раз Нильс ничем

не обидел гнома? Так в чём же тут дело?! Да… без сомнения,

мальчик не по своей воле выполняет какое-нибудь поручение.

Гномы так хитры на выдумки…»

Что-что, а это Акка Кнебекайзе хорошо знала.

34 Долгие Пруды

– Нильс, – начала она издалека, – ты спас меня, и я

благодарна тебе за это! Ты хочешь лететь в Лапландию, и я

рада в этом помочь. Но ты должен сказать, что задумал

гном. Да-да, не смотри так на меня, не раз в жизни

приходилось мне сталкиваться с их кознями. Быть может, я

смогу дать тебе хороший совет!

– Милая Акка, – Нильс потупился. – Гном запретил

мне об этом говорить. Если я выдам тайну, то навсегда

останусь маленьким, и никто уже не сможет мне помочь!

«Так я и знала», – подумала гусыня и добавила

вслух: – Я поняла. Давай не будем больше об этом

говорить… Смотри, какой крупный орех!

И она, щёлкнув клювом, извлекла для мальчика спелое

ядрышко. Наевшись сладких плодов и набив карманы

орешками, Нильс снова вскарабкался на спину Акки. Птица

поднялась в воздух и, покинув ореховую рощу, полетела

к оставленной ею стае.

Мальчик, сидя на своём крылатом коне, весело болтал

ногами. Он не привык долго унывать, и это обстоятельство

ему очень помогало. Увидев летящих навстречу серых, Нильс

поднял руки, чтобы поприветствовать друзей. Он рад их

видеть, он любит их. А вон и верный Мартин! Нелегко ему

угнаться за дикими, но белый не сдаётся, так как знает, что

лететь высоко легче, чем лететь низко. Лететь быстро легче,

чем лететь медленно!!! В этот момент внезапный порыв ветра

ударил Нильса в грудь. Он не удержался и, кувыркнувшись

в воздухе, полетел вниз. Сухие ветки деревьев задержали

падение, он пытался зацепиться за них, но не смог.

Сейчас он ударится о землю!.. Мальчик зажмурил

глаза… но нет! Пролетев сквозь узкий тёмный тоннель, он

плюхнулся на что-то довольно мягкое.

– Где я?..

Нильс осмотрел мрачное убежище, в котором так

неожиданно оказался. Приподнявшись и потерев ушибленное

место, он сделал шаг, другой и замер. Кто-то зацепил его

Долгие Пруды 35

сзади за курточку и крепко держал, не позволяя больше

двигаться.

Мальчик попытался выскользнуть из куртки, но

раздавшееся тут же грозное рычание заставило его отказаться

от этой затеи. Весь дрожа, он оглянулся. Первое, что он

увидел, была огромных размеров лапа, которая принадлежала

матёрому серому волку. Глаза зверя сверкали, как два ярких

прожектора.

«Всё, я пропал, – подумал Нильс. – Разве с этим

волчищем мне справиться?! Да и не убежишь отсюда!»

Но вдруг что-то знакомое почудилось ему в страшном

облике зверя:

«Он, кажется, похож на Хрейдмара!.. Хотя почему

похож?! Это Хрейдмар и есть!..»

Эта мысль немного успокоила мальчика. Ведь в конце

концов, Хрейдмар не настоящий волк, и завтракать Нильсом

ему нет никакой надобности.

– Хрейдмар, это я, Нильс Хольгерссон! Отпусти меня!

Мне надо лететь, ведь я выполняю твоё поручение!

– Что ты там болтаешь, букашка? – тут же послышался

низкий голос зверя. – Я не Хрейдмар, я – волчица Верданди!

Разве ты этого не видишь?! Я ношу в себе детей, которые

скоро должны появиться на свет! – И волчица так оскалила

зубы, что у Нильса пересохло в горле.

– Что же ты молчишь? Может быть, ты хочешь

причинить вред моим неродившимся детям? Берегись же,

сейчас я тебя проглочу!..

– Не надо, волчица Верданди! – залепетал насмерть

перепуганный Нильс. – Я не хотел тебя обидеть, я...

Тут большой ком земли, скатившийся сверху, сильно

ударил его по голове, заставив замолчать. А в нору, ворча и

стеная, уже пробирался второй, не менее огромный зверь.

Забыв про своего маленького собеседника, волчица подняла

голову:

– Мой милый Фенрир!.. Что с тобой случилось?

36 Долгие Пруды

Добравшийся до мягкой подстилки волк продолжал

жалобно скулить и не отвечал на вопросы.

– О, мой дорогой!

Волчица подползла к своему другу и начала заботливо

зализывать нанесённые чьими-то острыми зубами раны.

Хозяин норы затих, прикрыв глаза, но вскоре, втянув

ноздрями воздух, насторожился:

– Что такое? Я чувствую запах человека! Здесь был

человек?!

– Успокойся, милый! К нам действительно забрёл

гость, но он совсем не страшен. Вот, посмотри на него!

Представляешь, он назвал меня Хрейдмаром!

– Что? – раненый зверь ощетинился. – Откуда ты,

букашка, знаешь Хрейдмара? Я только что дрался с ним и

впервые за много лет потерпел поражение в поединке!

– Понимаете, господин Фенвир... – дрожащим голосом

начал Нильс.

– Фенрир! – лязгнула зубами волчица.

– Извините... господин Фенрир… Хрейдмар – это ведь

не настоящий волк. На самом деле это... это – гном, но когда

ему нужно, он превращается в волка.

– Так я и знал! – проворчал хозяин норы. – Я сразу

понял, что здесь не обошлось без колдовства!

– А ты, что же, с ним заодно?! – угрожающе рявкнула

Верданди.

– Что вы, что вы!.. – замахал руками Нильс, – я только

попросил Хрейдмара, чтобы он сделал меня маленьким

для того, чтобы помочь Акке Кнебекайзе, предводительнице

гусиной стаи.

– Акке Кнебекайзе? Слышали о такой… А что же ты

делаешь здесь?

– Гном схитрил... и мне пришлось полететь с гусиной

стаей, чтобы выполнить его поручение. Иначе я не смогу

снова стать обычным мальчиком.

– Вот как!.. Значит, мы с тобою друзья по несчастью,

ты тоже пострадал от Хрейдмара! – посочувствовал мальчику

Долгие Пруды 37

волк. – Не переживай, малыш! Я обязательно с ним

расправлюсь, вот только раны немного заживут...

– Не надо, господин волк! – снова испугался Нильс. –

Если гном погибнет, я никогда не узнаю заклинания и

навсегда останусь маленьким. А мне этого, – и на глазах

бедного мальчика показались слёзы, – совсем не хочется!

Короткая история мальчика растрогала волчью пару.

На прощанье Верданди сказала:

– Желаем тебе, Нильс, удачи! Если понадобится

помощь, вспомни о нас. Знай, что у тебя двумя друзьями

стало больше!..

– А с Хрейдмаром я всё же рассчитаюсь! –

не унимался Фенрир, – ведь сегодня и ему от меня досталось:

я откусил ему пол левого уха!

Выбравшись из норы, Нильс облегченно вздохнул и

только потом растерянно огляделся по сторонам. Кругом –

дремучий лес и колючий кустарник. Он знал, что Акка ищет

его, но как она сможет рассмотреть маленького человечка

в лесной чаще?! Мальчик поднял голову. О Боже!..

В просвете между деревьями промелькнул один гусь,

второй...

– Я здесь... Акка! Мартин, я здесь! – изо всех сил

закричал он.

Куда там! Гуси, конечно же, его не услышали. Но его

тоненький голосок донёсся до обитателей норы. Раздался

шорох, потом тяжёлый вздох. Волчица, покинув Фенрира,

выбралась из своего убежища:

– Забирайся, Нильс, ко мне на спину, – предложила

она. – Я отнесу тебя на опушку. Там тебя быстрее найдут

твои пернатые друзья.

Мальчика не нужно было долго уговаривать.

Вцепившись в густую шерсть, он быстро оседлал зверя. Через

несколько минут Нильс был посреди небольшой, залитой

солнцем полянки, где вскоре его и обнаружила

предводительница гусиной стаи.

38 Долгие Пруды

Короткий разговор, небольшой отдых, и снова Акка

ведёт свою стаю на Север. Их путь, как и в прошлом году,

пролегает через Глиммингенский замок.

Глава 8

Было совсем темно, когда Акка Кнебекайзе выбрала

место для ночлега. Кому, как не мудрой предводительнице,

знать, где можно устроить целую гусиную стаю?!

Пощипав скудные росточки зелёной травы,

пробившиеся сквозь оттаявшую землю, и поклевав

спрятавшиеся под камнями личинки, гуси, сгрудились

у высокого обрывистого берега. Уставшие за день, они

быстро уснули. Нильс же, покончив с небольшим запасом

орехов, побрёл вдоль узкой песчаной отмели.

Лунная дорожка, бегущая впереди него по реке,

освещала путь. Он не хотел удаляться от места стоянки стаи,

но любопытство гнало его всё дальше и дальше. Быть может,

он найдёт красивую ракушку или ещё что-нибудь

интересное? Было тихо, так тихо, что Нильсу казалось, что

во всём мире не спит только он один. Он да река, медленно

несущая свои воды. Наконец мальчик решил повернуть назад.

В конце концов, ему давно пора спать, к тому же Нильс

почувствовал, что замерзает. А где может быть теплее и

уютнее, чем под крылом у Мартина?!

Он повернулся и наткнулся на большой пушистый

комок, который тихо попискивал и дрожал. Что такое? Ведь

только что на дороге никого не было!

Испугавшись, Нильс попятился, но тут же

остановился, поняв, что встретился с самым обыкновенным

зайцем. Зверёк тоже не долго думал. Поняв, что маленький

человечек не представляет для него опасности, он быстро

пришел в себя:

– Вот так встреча! – радостно воскликнул косой. – А я

знаю, ты – Нильс!

– Правильно! Но как ты догадался?

Долгие Пруды 39

– Очень просто! – махнул лапой заяц. – Я слышал

о тебе от белки Сирле. Да и ворон Фумле-Друмле толковал

о коротышке... Постой! – перебил сам себя косой и

вытаращил глаза. – Ведь Фумле-Друмле рассказывал, что ты

снова стал большим! Неужели ворон соврал?

– Нет, все так и было.

– Но как же тогда...

– Это долгая история, – перебил любопытного зверька

Нильс, – скажи лучше, как тебя зовут?

– Прыгле, – представился заяц и высоко подпрыгнул. –

Очень рад знакомству!

– Послушай, приятель, – проговорил мальчик, – тут

совсем недалеко остановилась на ночлег стая Акки

Кнебекайзе. Ты не мог бы меня туда довезти?

– Оказать услугу другу Акки Кнебекайзе – большая

честь! – протараторил косой, – садись! Я мигом тебя туда

доставлю!

Ветер засвистел в ушах Нильса, лишь только косой

тронулся в путь.

– Держись крепче! – донеслось до него.

Но мальчик и сам понял, что езда на зайце – это

не полёт на диких гусях. При каждом прыжке его так

подбрасывало и мотало из стороны в сторону, что он едва

успевал переводить дыхание.

Неожиданно заяц резко затормозил, чуть не сбросив

седока, и настороженно поднял уши. Какой-то посторонний

еле уловимый шум привлек его внимание. Тут и Нильс

услышал, что кто-то невидимый приближается к ним

мягкими прыжками.

Заяц сорвался с места и полетел, как выпущенная

из лука стрела. Бедняга Нильс чудом удерживался на его

спине. Шум погони приближался. Прыгле мчался,

не разбирая дороги, забыв от страха обо всём на свете и

в первую очередь о своём новом знакомом.

Между тем с каждой минутой становилось всё темнее.

Вековые деревья, сомкнувшиеся густыми кронами,

40 Долгие Пруды

не пропускали лунный свет. Прыгле нёсся по лесу наугад, но,

тем не менее, удачно миновал все препятствия,

встретившиеся на пути.

Вдруг сзади послышались визг и рычание

схватившихся не на жизнь, а насмерть хищников. Неизвестно,

по какой причине они сейчас выясняли отношения, оставив

беглецов в покое. Косой же ещё долго скакал по лесу, унося

на себе своего седока. Измученный такой бешеной ездой,

Нильс, наконец, решился оглянуться. Но что можно увидеть

в кромешной тьме?

– Прыгле, тормози! – прозвенел его голос.

Косой от изумления обмяк и замер на месте. Закатив

глаза, он дрожащим голосом поинтересовался:

– К-к-к-кто т-тут?!

– Да это я, Нильс, запамятовал, что ли?

– А-а-а где ты? – заяц беспомощно огляделся.

– Где, где, на спине у тебя, где же ещё!

Наконец косой сообразил, в чём дело, и облегчённо

вздохнул:

– Я так и подумал, что это ты, Нильс. Просто я о тебе

забыл, когда поднялся весь этот… шум. У меня всегда так,

когда я пугаюсь, я обо всём забываю.

– Хорошенькое дело, забыть про меня! – возмутился

мальчик.

– Нильс! Ты на меня не обижайся. Порода у нас,

зайцев, такая. И то сказать – ни клыков, ни когтей, как

от врагов защищаться? Одна надежда на быстрые ноги.

Заяц встряхнулся, сделал скачок в сторону, чтобы

продемонстрировать свою прыгучесть и со всего размаха

врезался головой в ствол рядом стоящего дерева.

Поглаживая большую шишку, тут же выросшую

на лбу, косой обиженно простонал:

– Ну почему мне так не везёт?

– Как ты думаешь, Прыгле, – проговорил Нильс,

пытаясь отвлечь зайца, – сколько времени мы с тобой

удирали? Посмотри-ка на восток, кажется, уже светает…

Долгие Пруды 41

И действительно, небо с одной стороны посветлело.

Поляна, на которой оказались наши друзья, была словно

окружена волшебными колышущимися тенями.

– Где же мы с тобой теперь находимся?.. Ты

не знаешь?!

– Не знаю, – откровенно ответил косой, продолжая

тереть шишку, – сейчас нам из леса не выбраться. Давай

поспим. Утром разберёмся.

– Согласен, – буркнул Нильс, ведь ему больше ничего

и не оставалось.

Новые друзья устроились друг подле друга и вскоре

задремали. Нильс спал крепким сном человека, уставшего

за день. А косой, хоть и тоже не бодрствовал, слышал все

посторонние звуки, доносившиеся из леса. Его чуткое ухо

улавливало тихий шелест ветерка и писк крохотной пичуги.

Он был готов при появлении малейшей опасности снова

сорваться с места и бежать, спасая себя.

Но остаток ночи, к счастью, прошел спокойно. Никто

больше не потревожил беглецов. Когда совсем рассвело,

друзья встали. Заяц начал высоко прыгать, изучая небольшую

лесную поляну. Ночные страхи остались позади, и Прыгле

был весел и очень доволен собой и окружающим его миром:

– Посмотри, Нильс! – проговорил он. – Сколько вокруг

лесных орехов. Думаю, они тебе придутся по вкусу.

– Ты прав, Прыгле. Орехи – моё любимое лакомство.

Подкрепившись, Нильс, как всегда, плотно набил

карманы орехами и обернулся к зайцу:

– А сейчас, Прыгле, не отвезёшь ли ты меня к Акке?

Ведь гуси меня, наверное, давно потеряли!

Глава 9

Это утро для стаи Акки Кнебекайзе выдалось

тревожным. Гуси были расстроены из-за внезапного

исчезновения Нильса. Акка не знала, что и думать:

42 Долгие Пруды

«Может быть, Нильс заблудился?..» - тешила она себя

мыслью.

Но в голову приходили мрачные думы о диких зверях,

шнырявших по лесу в поисках добычи:

«Бедный маленький Нильс, ведь он мог погибнуть

от когтей голодного хищника!.. А может быть, он стал

жертвой коварного гнома? Кто знает, какие козни на уме

у этого Хрейдмара?!»

Как бы то ни было, нужно сделать всё, чтобы отыскать

Нильса! Посовещавшись, гуси разделились на несколько

групп и весь день до захода солнца кружили над лесом. Они

заглядывали под каждый кустик, за каждый пенёк в надежде

обнаружить следы мальчика. Все оказалось зря.

Безуспешно прошли второй и третий день поиска.

Никто в округе не видел Нильса и не слышал о нём.

Даже две кумушки-сороки, живущие на большой

берёзе, и те ничего не ведали о нём.

На четвёртый день в стае гусей послышался ропот:

– Нильс пропал, и мы напрасно теряем время! Все гуси

давно улетели на Север, и нам пора спешить за ними!

– Как тебе не стыдно, Вельмин! – укоризненно

покачала головой Акка, – уж кто-кто, а мы с тобой до самой

смерти обязаны Нильсу. Или ты со мной не согласен?

В ответ гусь что-то недовольно буркнул и,

прихрамывая, поковылял прочь от предводительницы.

У Вельмина к мальчишке был свой счёт:

«Не появись Нильс тогда и не спаси Акку, быть бы

сейчас ему, Вельмину, вожаком!.. А коли так, разве повёл бы

он серых на тот проклятый водоём, где живут выдры?..»

Вельмин и сам сейчас содрогнулся от своих мыслей.

Ведь он не хотел зла почтенной главе стаи! Но несчастный

случай, произошедший с Аккой, настроил его на то, что вот-

вот он станет вожаком. Этого не произошло, а плохо

сросшаяся нога иногда ныла, что не способствовало

улучшению сварливого характера Вельмина. Ему бы

благодарить Нильса, но... где уж тут?!

Долгие Пруды 43

Клюнув с досады оказавшуюся рядом молодую

гусыню, Вельмин, впрочем, одумался, и более не стал

накалять обстановку.

– Вот правильно! – произнесла обиженная соседка,

увидев, что хромой спускается к воде. – Пойди, остудись

немного, помогает!

Гусь Вельмин не услышал её, так как нырнул под воду.

А Акка Кнебекайзе усиленно соображала, как же выйти

из столь затруднительного положения?

Долгое пребывание стаи на одном месте небезопасно.

Хищники могли пронюхать об этом и найти подход

к заповедному узенькому бережку. А главное, стая могла

опоздать на великий праздник зверей и птиц, который

каждый год проходит на горе Кулаберг. Поразмыслив, Акка

решила задержаться ещё на сутки. Если и за это время гуси

не найдут Нильса, то...

На следующий день Акка, кружась над лесом,

заметила распластанное на земле яркое рыжее пятно.

Спустившись пониже, гусыня распознала в нем своего

давнего знакомого лиса Смирре.

– Здравствуй, старый приятель! – окликнула она его. –

Вижу, по-прежнему ползаешь брюхом в грязи. Отчего

не весел, глядишь хмуро?

– А ты спустись пониже, расскажу! – ласково

проскрипел хищник, косясь на Акку.

Тут к гусыне присоединился Мартин:

– Смирре! А где же та цепь, – поинтересовался он, –

на которую в прошлом году посадил тебя Нильс? Неужели

съел?

– За кого ты меня принимаешь, белый?! – лязгнул

зубами лис. – От цепи я избавился другим способом, ни

к чему мне железо грызть. Я предпочитаю мягоньких да

жирненьких! Вот вчера, например, случилось славно

позавтракать… – Смирре томно закатил глаза и облизнулся. –

Жаль только, мало было, но зато как вкусно!

44 Долгие Пруды

– Ты о чём это толкуешь? – насторожился Мартин. –

Кого ты вчера съел?

– Да так, мелочь, и говорить-то об этом не стоит,

хотя, – лис хитро сощурился, – кое-кто, узнав об этом, очень

сильно бы расстроился!..

Рассудив, что от коварного лиса больше ничего

не добьёшься, гуси взмыли вверх.

– Эй! Погодите! – закричал им вслед Смирре. – Уж

не на том ли песчаном берегу вы остановились? Будьте

покойны, я навещу! Гусятинка мне не повредит!

Мартин и Акка молча переглянулись. У бедного гусака

от дурного предчувствия так сжало сердце, что он не мог

вымолвить и слова. Тяжело вздохнув, он с трудом махал

крыльями, еле поспевая за Аккой. А та, хоть и не показывала

виду, тоже была расстроена словами лиса.

Приземлившись на узком берегу, они поспешили

к небольшой группе гусей, которые, собравшись в круг,

внимательно что-то рассматривали. Увидев

предводительницу, они расступились.

Мартин, вытянув шею, замер. Он узнал лежащий

на земле носовой платок Нильса.

– Его нашел Вельмин, там, в лесу, – прошептал один

из диких.

Акка, сообразив, в чём дело, грустно покачала головой

и направилась к воде. Мартин поспешил за ней.

– Нет, никто Нильса не видел, – голос гусыни

дрогнул, – ни птицы, ни белки, ни зайцы, никто не может

сказать о нём ни слова...

– А Смирре? На что намекал он? Уж не попал ли

Нильс к нему в лапы? – отозвался Мартин.

– Рыжий разбойник хвастался, что опять совершил

злое дело… это так. Но я не допускаю, что речь шла о нашем

Нильсе. Скорее всего, лис просто хотел поморочить нам

головы.

– Так, может, прямо и спросить Смирре о Нильсе? –

продолжал белый.

Долгие Пруды 45

– Спросить? А как?! «Уважаемый Смирре, а не съел ли

ты на завтрак нашего друга Нильса?» Мартин, да ты совсем

спятил! Лис, даже если и знает что-то, ни за что нам не

скажет. Да разве можно верить ему?

Как ни странно, услышав эти слова, Мартин несколько

воспрянул духом. Он даже нырнул и сумел проглотить

несколько кусочков старых скользких водорослей, прибитых

течением к берегу.

Вынырнув, он увидел, что гуси снова сгрудились

на берегу, встречая только что прилетевших собратьев. Эти

двое серых целый день где-то пропадали и вот, наконец,

появившись, готовы были сообщить какие-то новости.

– Ну, говорите скорее! – торопили их друзья.

Мартин прислушался.

– О Нильсе и мы ничего не узнали, – устало

проговорил старший из них, – но на обратном пути мы

встретили сороку. Она отдала нам маленький красный клочок

ткани, который успела спрятать в своем гнезде. Его она

нашла на колючем кустарнике. Вот он…

Раскрыв клюв, второй гусь предъявил друзьям

вещественное доказательство, повергшее пернатых в унынье.

Ведь, без сомнения, этот обрывок был от куртки Нильса.

– А что ещё говорила сорока!? – не выдержал Мартин.

– Да что она могла сказать ещё?! Ах, да! Несколько

ночей назад она слышала в лесу шум погони. Об этом

упоминали и другие обитатели леса…

– Эка невидаль! – прошипел Вельмин. – Да мало ли

что ночью в лесу случается!

– Да, но на следующее утро, – продолжил гусь, –

сорока и нашла этот клочок.

Наступило молчание. Его нарушила Акка:

– Нам не на что больше надеяться, – понурив голову,

произнесла она, – пропал Нильс... Думаю, мы ничем

не сможем ему помочь…

Полными горя глазами гусыня обвела свою стаю, а

потом глухим голосом добавила:

46 Долгие Пруды

– Ни к чему нам здесь больше оставаться. Летим…

Она первой взмыла в воздух. В одно мгновение вся

стая покинула печальное место. Выстроившись клином, гуси

полетели на север. Акка летела быстро, так быстро, что

пернатые едва за ней поспевали. Темнело, а

предводительница и не думала опускаться на землю. Гуси

недоумённо поглядывали друг на друга, но только Вельмин

не удержался и прошипел:

– Из-за этого дрянного мальчишки Акка совсем голову

потеряла! Лучше бы подумала о том, как не растерять всю

стаю!

С трудом разглядев среди круглого озерка маленький

островок, над которым пролетала стая, Акка устремилась

вниз. Гуси последовали за ней, и тут им наперерез бросилась

какая-то тень. Совсем рядом с Аккой сверкнула пара горящих

глаз, и раздалось знакомое «Уф-уф!». Опустившись

на небольшой участок суши, филин Флимнеа, а это был

именно он, важно проговорил:

– Уважаемая Акка Кнебекайзе! Я рад приветствовать

вас!

«Флимнеа? Откуда он здесь?» – удивилась

предводительница гусиной стаи и вежливо произнесла: –

Здравствуйте, уважаемый! Всё ли у вас благополучно? Как

здоровье?

– Уф, уф, – ухнул филин и покрутил головой, ожидая,

пока все гуси расположатся на островке, и смолкнет шум

гусиных крыльев. – Правду сказать, дела обстоят неплохо.

Он снова замолчал и хитро покосился на Акку:

– Один наш общий знакомый просил найти вас и

передать, что он жив-здоров. Самому-то ему долго пришлось

бы добираться... Словом, о Нильсе не нужно беспокоиться,

все у него в порядке!

От радости у гусыни перехватило дыхание. Она

сдавленно крикнула, но сообщить эту новость всей стае

не успела, ее опередил Мартин. Он слышал разговор

Долгие Пруды 47

предводительницы с филином. Вытянув шею, белый громко

загоготал:

– Да здравствует Нильс! Он жив! Он жив!

Гуси тут же подхватили эту радостную весть, подняв

над озером такой гомон, что почтенная Акка вынуждена была

зашипеть, призывая их к порядку. Не ровен час, шум

привлечёт внимание хищников, и несдобровать им тогда.

Глава 10

– Прыгле! Смотри, какой огромный замок! Куда ты

меня завёз?!

Нильс с удивлением рассматривал высокие

сторожевые башни, похожие на вершины гор. Массивные

каменные стены прорезали лишь узкие, как щели, окошки...

Вокруг – ни души. Кажется, что замок необитаем…

«Какое знакомое место...» – подумал мальчик, почесал

затылок и добавил вслух:

– А ну-ка, Прыгле, давай подберёмся поближе. Быть

может, мы кого-нибудь встретим здесь?

Заяц на всякий случай испугался:

– А вдруг это опасно? – пролепетал он, кося глазами.

– Да перестань ты! – махнул рукой Нильс. – Завёз меня

неизвестно куда, чего теперь бояться!? А ведь говорил: знаю,

знаю куда бежать!

– Я и сам не пойму, как мог перепутать дорогу?! –

недоуменно развёл лапами Прыгле. – Да не беда, выберемся и

отсюда.

– Это хорошо, только вот подсказал бы кто, в какую

сторону идти. Эй, кто-нибудь! – набрав в грудь побольше

воздуха, крикнул Нильс.

Косой замер и прижал уши. А Нильс, не обращая на

него внимания, крутил головой. Да разве в этом глухом и

пустынном месте его услышат? Хотя… нет!.. Чей-то тонкий

голосок вдруг нарушил тишину:

– Чего кричишь, приятель?

48 Долгие Пруды

Рядом с ними на нижней ветке ольхи сидел

обыкновенный воробей и с любопытством рассматривал

маленького человека.

– Воробышек, скажи, пожалуйста, что это за замок?

– Кто же этого не знает?! – искренне удивился

собеседник. – Ведь именно здесь в прошлом году погибло

целое полчище страшных прожорливых серых крыс!

– Как!.. Это Глиммингенский замок?!

– Именно, именно! – обрадовано зачирикал воробей. –

Знаменитый замок, знаменитое место!

Но Нильс не разделял восторга своего нового

знакомого. Напротив, выяснив, куда его завез Прыгле, он

схватился за голову:

– Я пропал! Что же теперь делать?!

Однако, немного подумав, мальчик обратился к птице:

– Не скажешь ли ты, дорогой...

– Кнут, – развернул крылья воробей.

– Не скажешь, дорогой Кнут, живёт ли сейчас в замке

аист Эрменрих?

– Да, сегодня утром мы с ним встречались, и он... –

воробышек замолчал и вдруг хлопнул себя крылом по голове:

– А ты откуда знаешь его? Уж не тот ли ты мальчик

Нильс, который в прошлом году заманил всех крыс в озеро?

– Так и есть, – отозвался Хольгерссон, – он самый...

– Какая честь, какая честь познакомиться с тобой!! –

затараторил воробей. – Дело в том, что я ещё очень молод, но

историю эту знаю наизусть!.. Постой-ка, но мне говорили,

что ты вернулся к людям!

– Да, но так случилось, что мне снова пришлось лететь

со стаей Акки Кнебекайзе…

– А зачем тебе господин Эрменрих?

Воробья прямо-таки распирало от гордости и

любопытства.

– Мне необходимо его увидеть… Ты не можешь ему

передать, что Нильс Хольгерссон просит о немедленной

встрече?

Долгие Пруды 49

– Какой разговор?! Выполнить твое поручение

для меня большая честь! Подождите здесь, я мигом!

Кнут вспорхнул с ветки и через минуту растаял

в воздухе. Друзья снова остались одни.

– Приближаются сумерки, – заметил косой. – Надо

поискать пенёк, возле которого можно устроиться на ночёвку.

- Какой пенёк? А замок зачем? Проберёмся туда, там

тепло, сухо, зерна вдоволь… Думаю, аист Эрменрих

не откажет нам в гостеприимстве. А вот и он!

Увидев приближающуюся птицу, заяц попятился

к кусту и в его тени замер, готовый в любой момент

сорваться с места.

– Прыгле, не удирай! Вот увидишь, тебе в замке

понравится.

Тем временем аист приземлился возле старой ольхи,

едва не наступив на Нильса, и завертел головой по сторонам,

высматривая мальчика.

– Я здесь, здесь! – громко крикнул тот и высоко

подпрыгнул.

Аист грациозно изогнул шею и наклонился,

уткнувшись носом в траву:

– Я несказанно счастлив, – торжественно провозгласил

он, покачиваясь на своих тонких длинных ногах, –

приветствовать мальчика Нильса, который избавил от беды

Глиммингенский замок. Нильса, который вступил

в единоборство с тысячей серых крыс и который, рискуя

собственной жизнью, спас жизнь моей жене и моим детям!

Аист, наверное, вспомнил бы и ещё чего-нибудь

из прежних заслуг мальчика, но Нильс тактично перебил его:

- Уважаемый господин Эрменрих! Я тоже рад видеть

вас, но... у меня к вам одна просьба…

– Я весь внимание, дорогой Нильс!

– Дело в том, что я отстал от стаи Акки Кнебекайзе.

– Вот как?

– Они ещё не пролетали через замок?

– Нет, уважаемый Нильс.

50 Долгие Пруды

– Значит, Акка до сих пор ищет меня...

– Даже не сомневайтесь, дорогой Нильс! Уж кто-кто, а

я хорошо её знаю. Акка никогда не бросит в беде, пока

не убедится, что сделала всё, что смогла.

– Так как же мне с ней встретиться?

Аист глубоко задумался, повесив нос. Потом, подняв

голову и воззрившись на заходящее солнце, важно ответил:

– Если вы, дорогой Нильс, не возражаете, я хотел бы

посоветоваться с филином Флимнеа.

– Ну, разумеется!

– Тогда садитесь на меня и, как в старые добрые

времена, в путь!

– Одну минутку, ведь я не один, – произнёс мальчик и

оглянулся. – Прыгле, ты где?

Ответом ему было молчание.

– Прыгле!

Ветки куста затрепетали, и перед аистом словно бы

из ничего материализовался заяц.

– Ну, надо же! – поперхнулся господин Эрменрих,

восхищаясь заячьим искусством маскировки.

– А это мой друг Прыгле, – поспешил представить

трусишку мальчик.

– Друг Нильса – мой друг! – не теряя достоинства,

ответствовал аист.

– Господин Эрменрих!

– Да, слушаю.

– А нельзя ли подыскать для Прыгле в замке какую-

нибудь должность?

Аист внимательным взглядом окинул косого:

– Ну, скажем, пост смотрителя кладовых подойдет? Он

как раз сейчас не занят.

– Как ты считаешь, Прыгле, справишься?

– Справлюсь, – приободрился заяц, но тут же

на всякий случай поинтересовался. – А у вас там этих...

волков и лис нет?

– Этих – нет. А вот летучие мыши водятся.

Долгие Пруды 51

– Как? – переполошился заяц.

Но господин Эрменрих его успокоил:

– Да ты не бойся. С ними мы быстро общий язык

найдем. А сейчас – беги-ка вон к той, самой дальней башне, и

жди меня там.

Распорядившись таким образом, аист осторожно

зацепил Нильса за курточку и, усадив его на спину, взмыл

в воздух. Очень скоро они оказались в гнезде аистов,

устроенном на старом колесе от телеги и выстланном изнутри

мягким мхом. Пока Нильс обменивался любезностями

с госпожой Эрменрих, хозяин держал совет с филином.

– Ситуация ясна! – выслушав соседа, ухнул

Флимнеа. – Стаю Акки Кнебекайзе нужно обязательно найти.

Думаю, находится она не так уж и далеко отсюда.

– Но и не близко, – возразил аист, – а поэтому в путь

отправляюсь я.

– Уважаемый сосед, я бы с вами согласился, если бы

солнце сейчас вставало из-за горизонта. В данный же момент

оно, напротив, садится...

– Ну и что?

– Как же, уважаемый господин Эрменрих! Ночное

время суток предназначено для нас, филинов. Ведь вы

не разберёте дороги во тьме. Лучше укладывайтесь спать. Я

рассчитываю вернуться ещё до рассвета!

Было ясно, что обе птицы посчитали для себя за честь

выполнение такого необычного задания. Но господин

Эрменрих никогда не был лишён здравого смысла, а потому

быстро согласился с доводами филина:

– Хорошо, господин Флимнеа, отправляйтесь в путь, а

я останусь за хозяина.

Сметливый господин Эрменрих прикинул, что и его

положение не так уж невыгодно, ведь мальчик остается

под его опекой. Иногда полезно побывать и в роли няньки.

Не желая показать соседу, что его разочарование не очень

глубоко, он тяжело вздохнул:

– Вот так всегда. Все лавры достаются другому...

52 Долгие Пруды

Обсудив все детали ночного путешествия филина,

птицы расстались. Флимнеа бесшумно растаял в сыром

вечернем воздухе, а Эрменрих, до краёв полный чувства

собственного достоинства, вернулся домой.

Глава 11

Нильс отказался ночевать в гнезде – колесе супругов

Эрменрих. Его не привлекало их тёплое, уютное, но тесное

жилище. Мальчик знал, что спит беспокойно, ведь ещё дома,

ворочаясь во сне, он несколько раз падал с койки. Сейчас он

решил не искушать судьбу и устроился в одном из укромных

уголков замка.

С помощью господина Эрменриха Нильс не без труда

отыскал Прыгле, который, как оказалось, не терял времени

зря. Косой, несмотря на свою робость, неплохо устроился

на новом месте и успел плотно набить своё брюхо. Чопорно

поклонившись своему новому знакомцу, аист вежливо

проговорил:

– Уважаемый господин Прыгле! В связи с тем, что

время сейчас позднее, мы представим вас обитателям замка

завтра. Завтра же вы вступите в свою новую должность. Вы

не возражаете?

Выпучив глаза, заяц утвердительно кивнул головой.

Он не привык, чтобы с ним церемонились, и был этому

несказанно удивлён. Пожелав друзьям спокойной ночи, аист

удалился восвояси.

– Ну что, Прыгле, пора и нам спать, – произнес

мальчик, оглядывая стены мрачного зала. – Вот уж не думал –

не гадал, что вновь удостоюсь чести быть гостем этого

заброшенного замка… Благодаря гному... – добавил он чуть

слышно.

Нильс был голоден. Все его мышцы ныли от долгой и

тряской езды на зайце. Не улучшали настроение и мысли

о том, что он отбился от стаи гусей... Ворча что-то себе

под нос, мальчик пристроился под боком у косого. А Прыгле,

Долгие Пруды 53

в отличие от Нильса, теперь совершенно не имел повода

роптать на судьбу.

Вот в туго набитом животе зайца громко заурчало, и

эти звуки нарушили покой маленького человека. Он было

заворочался на своём месте, вздохнул и, наконец, погрузился

в царство сна...

Но… почему он, Нильс, вдруг пошатнулся и… полетел

в бездну? Удар! Мгновенно почти непроницаемая мгла

озарилась яркой разноцветной вспышкой. Наверное, он

провалился в один из замаскированных колодцев, которых

немало в старых замках. Ведь господин Эрменрих

рассказывал об этом!

Мальчик попытался подняться – тщетно. Руки и ноги,

ставшие внезапно словно ватные, не желали его слушаться.

– Нильс! Лови! – раздался властный голос над его

головой.

– Что ловить? – невольно сорвалось с губ мальчика.

Но – некогда рассуждать! Какой-то предмет летит

прямо в него, и Нильс, изловчившись, его хватает. Он

проводит пальцами по тёплой деревянной поверхности и

вдруг слышит высокий звук струны.

– Лютня? Откуда она здесь?

У господина Мельверсона, соседа Хольгерссонов,

хранился подобный инструмент. И мальчики в отсутствие

хозяина, конечно же, несколько раз бренчали на нём.

Нильс машинально тронул струны, но в следующее

мгновение, резко отдёрнув руку, замер. Совсем недалеко

от него послышалось грозное шипение, от которого кровь

заледенела в жилах.

– Змея!

«Играть, нужно играть!» – словно подтолкнул кто-то.

Мальчик судорожно дёрнул струну, и она запела

на высокой ноте. Шипение прекратилось, и, несмотря

на охвативший Хольгерсcона ужас, он вспомнил, что где-то

в далёкой Индии змей «заговаривают» музыкой. Нильс

54 Долгие Пруды

покрепче обхватил лютню и начал лихорадочно извлекать

из её струн звуки.

Глаза Нильса немного привыкли к темноте, и он

осторожно огляделся. О ужас! Вокруг лежали, свернувшись

клубками, десятки змей. Некоторые из них, растревоженные

шумом, подняли головы и, заметив мальчика, начали

медленно раскачиваться, приближаясь к нему. От страха

Нильс едва не лишился рассудка. Но, несмотря на это, он

продолжал извлекать из струн «музыку» и... скоро

с облегчением заметил, что змеи стали успокаиваться.

Закрыв глаза, они опускали головы и замирали, словно

уснув. Только одна, самая толстая змея («Наверное,

глухая», – подумал Нильс), медленно продолжала

продвигаться к мальчику. Он с силой дёрнул за струны и...

оборвал их!

Что может спасти сейчас Нильса? Слова молитвы сами

вырвались из его уст. Но что это? Ещё одна змея? Нет!.. Это

веревка, брошенная сверху!

– Спасайся скорее! – торопит знакомый голос.

Не теряя мгновений, Нильс цепко ухватился за канат и,

быстро перебирая руками, полез вверх. Вот он уже далеко

от страшного места! Но... не слишком ли рано он

обрадовался? Внезапно веревка уходит из его рук, и он

снова – о, Боже! – летит в проклятую яму.

– Ма-ма! – кричит мальчик и… просыпается!

Он бледен, дрожит и с большим трудом наконец-то

понимает, что весь пережитый им ужас – всего лишь

кошмарный сон!.. Нильс с облегчением переводит дыхание.

В узкие окна замка заглядывают первые робкие лучи

восходящего солнца! Мальчик улыбнулся им и уверенней

поглядел по сторонам.

– Как хорошо, что это был только сон!..

И тут Нильс вспомнил про своего нового друга. Да где

же Прыгле?.. Гм-м… А чьи это серые уши торчат из-за

большой кучи зерна?!

– Прыгле! А, Прыгле! Что ты там делаешь?

Долгие Пруды 55

Косой несколько мгновений не показывался из своего

убежища. Потом, оценив степень мнимой опасности,

неохотно выбрался на середину зала.

– Конечно, – обиженно протянул он. – Т-а-ак орать!

Кого хочешь испугать можно!

– Эх, ты! А как же ты смотрителем кладовых замка

работать будешь?

Заяц приосанился:

– А что? Должность обяжет – куда я денусь?

Нильс весело рассмеялся. Он уже забыл ночные

страхи. При солнечном свете они рассеялись как дым.

– Знаешь, Прыгле, я так голоден. Так бы и съел кого-

нибудь!

Заяц привычно насторожился:

– Надеюсь, ты не меня имеешь в виду?

– Дурак ты, Прыгле! Я серьёзно, а ты всё шуточки

шутить!

– Какие уж тут шуточки! – покосился на мальчика заяц

и добавил. – Зерна тут достаточно. Думаю, на наш век хватит.

Перекусив, Нильс отправился бродить

по Глиммингенскому замку. По его пятам следовал

новоявленный смотритель кладовых, ревностно

оглядывающий свое новое хозяйство. Друзей сопровождал

господин Эрменрих. Он показывал дорогим гостям

достопримечательности замка и, конечно же, знакомил их

с его обитателями. Вскоре к этой процессии присоединилась

и кошка, которая быстро прониклась доверием

к новоиспеченному «начальству».

Поздно вечером перед Нильсом появился Флимнеа.

Всю прошлую ночь он был в дороге. День пришлось

переждать недалеко от замка, слишком уж долгим оказался

путь. За это время филин успел отдохнуть, и теперь был бодр

и весел.

– Я нашел стаю Акки Кнебекайзе, – с достоинством

сообщил он. – Думаю, завтра гуси будут здесь.

56 Долгие Пруды

– Спасибо тебе, добрый Флимнеа! – растрогано

произнес Нильс. – Как себя чувствует почтенная Акка?

– Она сразу преобразилась, когда услышала о тебе

хорошую весть. Гуси были очень рады, что ты нашелся, и

кричали «ура!». Скоро вы снова будете вместе!

– И это благодаря вам, моим друзьям!

Услышав похвалу, филин гордо распушил перья, а

господин Эрменрих вежливо поклонился.

Ведь и его заслуга в этом важном деле была немалая!

Так, во всяком случае, полагал он.

Глава 12

В ожидании друзей Нильс болтался по замку, стараясь

таким образом скоротать время. А оно тянулось ну о-очень

медленно! Наконец послышался долгожданный гусиный

гомон. Встреча была тёплой. Поприветствовав обитателей

замка, гуси с удовольствием набросились на зерно.

Они совершили слишком большой перелёт, были

голодны и как никогда нуждались в отдыхе. Устроившись

на ночлег, они быстро заснули. Нильс, наоборот, совсем

не хотел спать. Он на цыпочках, чтобы не потревожить

друзей, вышел из зала. Никто, даже чутко дремавшая

предводительница стаи, не заметил его исчезновения.

Наверное, во всём огромном замке один Нильс бодрствовал

в эту ночь. Впрочем, мы забыли о филине… А вот и он, лёгок

на помине! Приветственно ухнув, Флимнеа сделал в воздухе

круг и мягко приземлился возле мальчика:

– Послушай, Нильс, – заговорщически произнес он, – я

знаю, в замке есть тайное помещение, давным-давно

замурованное людьми. Хочешь, я тебе его покажу!

Мальчик кивнул, быстро взгромоздился на птицу и

через несколько минут был у одной из башен, хранившей

тайну развалин.

Долгие Пруды 57

– Здесь, – произнёс Флимнеа, – много лет лежат вещи,

принадлежавшие бывшим хозяевам замка. Зверям и птицам

они не нужны, тебе же, может быть, что-нибудь и сгодится.

Филин шагнул к небольшой, ведущей внутрь башни

дыре и было сунул туда голову, но тут же оглянулся:

– Знаешь, Нильс, там очень темно. Для меня, сам

понимаешь, это не помеха, а вот сможешь ли ты там что-

нибудь разглядеть?

– Хорошенькое дело, господин Флимнеа, – возмутился

мальчик, – заинтриговать меня, а потом сообщить это…

какой тогда смысл мне туда забираться!?

– Та-ак... – задумался филин, – выход есть!.. Я буду

называть вещи, которое там находятся. И то, что тебя

заинтересует, мы вытащим на белый свет.

Над землёй давно сгустились сумерки. В потайной

комнате, куда наконец-то проникли филин с мальчиком,

стояла кромешная тьма. Нильс покрепче ухватился за птицу,

а Флимнеа с любопытством вертел головой по сторонам:

– Вижу, всё вижу, – повторял он. – Смотри, какие

здесь рыцарские доспехи, мечи, щиты и копья!.. А монет,

сколько здесь монет! И всё – золото, золото, золото!

Филин говорил и говорил, а мальчик, как ни напрягал

зрения, так решительно ничего и не разглядел. Вот он

протянул руку, и она уперлась в холодный гладкий металл.

– Это меч, – подсказал пернатый друг, переступая

с ноги на ногу, – он очень острый. Будь с ним осторожен!

Нильс усмехнулся:

– Будь я большим, я бы не ушёл отсюда без оружия!

– Если бы ты был обыкновенным мальчиком, –

возразил филин, – ты бы не попал сюда.

– Это так, – согласился Нильс, – не думал я, что снова

окажусь здесь, в замке…

– Нильс, что на этот раз ты не поделил с гномом?

– Откуда ты знаешь про гнома? Акка сказала?!

– Нет, – схитрил филин, – я разговаривал с самим

гномом...

58 Долгие Пруды

– С Хрейдмаром?!

– Нет... не с ним, – растеряно отозвался филин. -

Хрейдмара я почти не знаю, слышал только, что он злой гном

и любит творить чёрные дела. Мне больше по душе Сигурд,

его родной брат.

Нильс вздохнул:

– Как бы то ни было, никто не сможет мне помочь. Я

должен сам всё сделать, и это – главное условие.

«Да, дело серьезное, – подумал филин, – если здесь

замешан Хрейдмар, мальчишке вряд ли можно

позавидовать!..»

– Ну как? – в следующий момент бодро

поинтересовался Флимнеа. – Теперь ты что-нибудь видишь?

Луч луны, скользнувший в этот момент через

отверстие в потолке, осветил помещение. Мальчик различил

справа от себя мерцающую гору золотых монет.

– А там что? – указал он рукой на высокие ровные

стопки у стены.

– Старые книги, – махнул крылом филин.

– Вот как? А что, господин Флимнеа, змеи здесь

не водятся?

– Змеи?! – удивился филин. – Не знаю...

до сегодняшней ночи их здесь не было.

– Надеюсь, это так… – пробурчал Нильс, вспомнив

свой кошмарный сон.

Мальчик уже слез с птицы и, осторожно ступая,

направился вперёд.

– Ты куда?

– Хочу выяснить, что это за книги.

– Зачем? Я думал, тебя больше заинтересуют деньги!

Люди в таких случаях обычно бросаются к золоту!

– Книги бывают дороже золота. Деньги имеют

свойство заканчиваться, а знания, почерпнутые из книг,

помогают человеку всю его жизнь! Сейчас у меня есть одна

монета, которая...

Нильс осёкся.

Долгие Пруды 59

«Надо же! Чуть не проболтался! – подумал он, глядя

в горящие в темноте глаза филина. – Так, чего доброго, я и

тайну выдам. А этого делать нельзя».

Умная птица, заметив, что Нильс замялся, не стала

больше его расспрашивать.

– Не споткнись о камень! – заботливо предупредил

филин в тот момент, когда Нильс больно ударился коленкой

о твёрдый выступ.

– Ой! – потирая ушибленное место, поморщился

мальчик. – Господин Флимнеа, а нельзя ли в эту комнату

пробраться днём?

– Конечно, можно, – ответил филин, – только и днём

ты увидишь здесь не много.

– Тогда я хотел бы забрать с собой эту книгу.

Нильс наконец-то добрался до старинного фолианта и,

обхватив его руками, попытался сдвинуть с места. Толстый

том, высотой раза в три больше мальчика, никак

не поддавался.

Филин, глядя на тщетные усилия мальчика,

посоветовал:

– А ты вырви из книги несколько листочков. Днём и

разберёшься, нужна ли тебе она. Если нужна – вернёмся

за остальным.

– Вырвать? – мальчик нерешительно замялся.

Ещё совсем недавно он, не задумываясь,

с удовольствием изодрал бы любую книгу, но сейчас, когда

он понял, что книги не враги его, а друзья... Нет, он не может

её порвать! И тут Нильс заметил свёрнутый в трубочку

небольшой свиток.

– Вот его-то я и прихвачу с собой! – решил мальчик.

Обхватив покрепче свиток, он шагнул к филину,

у самых ног которого мерцала в лунном свете золотая монета.

Немного подумав, Нильс наклонился и поднял её.

– Пригодится…

Он уселся на птицу поудобнее. Филин, проскользнув

через отверстие в стене как тень, сделал небольшой круг

60 Долгие Пруды

в воздухе. Через минуту мальчик был уже у тёплого бока

Мартина.

– Спокойной ночи, Нильс, – прошептал филин, – тебе

давно пора отдыхать, а мне нужно спешить на охоту!

Мальчик кивнул и юркнул под крыло белому. Немного

повозившись там, он уютно устроился и быстро заснул.

Мартин же, разбуженный появлением позднего гостя,

проворчал что-то неодобрительное по поводу некоторых

беспокойных мальчишек. Потом коротко вздохнул и отошёл

ко сну. Надо сказать, что бессонница в эту ночь никого

больше не мучила.

Глава 13

Утро началось с радостных хлопот. Едва проснувшись,

гуси засобирались в путь, ведь впереди их ждала гора

Кулаберг! Нильс, захваченный последними событиями,

совсем забыл об этом празднике, единственном празднике

в году, на котором сходятся вместе все звери и птицы. В этот

день, кажется, нет конца затеянным ими играм и танцам.

Гуси поднялись в воздух и… вот и знаменитая гора!

Сегодня, как и всегда, следуя древнему обычаю, четвероногие

и пернатые заключили друг с другом перемирие на все время

праздника. Никто из них и не вспомнил прошлогодний

скандал, учиненный лисом Смирре. Ведь коварного пройдоху

его сородичи навсегда изгнали из своей стаи! А принятое

судом зверей решение соблюдается среди них

неукоснительно.

Когда закончили свою песню глухари и тетерева,

на площадку вышли олени. Они были полны сил и желания

проверить себя в битве. Не успели первые пары бойцов

насладиться радостью сражения, как в стае волков поднялся

подозрительный шум. Олени замерли на месте. Все головы

одновременно повернулись в сторону серых. А там, против

всех правил не на жизнь, а насмерть сцепились в клубок два

матёрых волка.

Долгие Пруды 61

– Какой позор! – прокатилось над стадами и стаями, –

во второй раз нарушен мир на Кулаберге! Позор!.. Позор!!

Между тем волк, тот, что был покрупнее,

под натиском своего противника начал отступать.

– Бежит, бежит! – заволновались звери и птицы.

И действительно, теперь здоровенный серый спасал

свою шкуру позорным бегством. Началось преследование.

Присутствующие на празднике с интересом наблюдали

за погоней до тех пор, пока две тёмные точки не скрылись

из виду. Долго ещё звери и птицы не могли успокоиться.

Одни возмущенно хлопали крыльями, другие яростно рыли

копытами землю.

– Священные обычаи великого праздника не должны

быть более нарушены! – твердили они. – Не должны!

Наконец страсти утихли. Оленьи бои решили больше

не продолжать, чтобы не вызывать у других соблазна затеять

драку. Наступила очередь журавлей. Эти грациозные птицы

то взлетали, широко раскрыв крылья, то, едва коснувшись

земли, быстро кружились на одной ноге. Завороженные

прекрасным зрелищем, зрители замерли на месте…

Продолжение следует.

62 Долгие Пруды

Станислав Далецкий

Долгие Пруды 63

Далецкий Станислав Владимирович, доктор

технических наук, профессор, Заслуженный работник

транспорта России, Почётный авиастроитель России, родился

в г. Тюкалинске Омской области, проживает

в г. Долгопрудном с 1971 года.

Окончил Московский Авиационный институт (МАИ),

затем служил офицером в ВВС. После окончания военной

службы работал на заводе в Подмосковье, в настоящее время

трудится в НИИ гражданской авиации.

Автор более 200 научных работ в области авиации,

в том числе 5 монографий. Имеет государственные и

правительственные награды (в т. ч. орден Почёта), знаки

отличия общественных организаций.

Опубликовал восемь книг, в том числе два романа:

«Время шакалов», «Жизнь в эпоху перемен. Книга первая»,

«Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая». Все книги

размещены в Интернете. Член Российского союза писателей.

64 Долгие Пруды

Первая Мировая война на восточном фронте. (отрывок из романа «Жизнь в эпоху перемен»)

I

27 июля 1914 года Иван Петрович Домов прибыл

в штаб 10-го обозного батальона в городе Витебске

для прохождения воинской службы по предписанию

Оршанского уездного воинского начальника, как

вольноопределяющийся.

Штаб батальона располагался неподалёку

от железнодорожных пакгаузов в приземистом кирпичном

домике, дорогу к которому указал ему помощник коменданта

вокзала.

Начальник штаба, штабс-капитан Мозовецкий, как он

представился вновь прибывшему штатскому, невысокий

полноватый офицер лет сорока с лицом цвета битого

кирпича, взял предписание Ивана и, прочитав его, попросил

предъявить остальные документы. Ознакомившись с ними,

Мозовецкий встал из-за обшарпанного стола и стал нервно

прохаживаться по комнате, служившей ему кабинетом.

– Послушайте, Иван Петрович, – наконец, обратился

офицер к вольноопределяющемуся, – из предписания следует,

что вы добровольно идёте на воинскую службу рядовым, хотя

имеете высшее учительское образование и не подлежите

призыву в солдаты как учитель. Не буду расспрашивать

о том, что за нелёгкая понесла вас в армию: ура-патриотизм

или житейские обстоятельства, но как пожилой офицер,

многое повидавший на своём веку, должен выразить вам своё

удивление этим опрометчивым поступком!.. Война

с германцем начнётся со дня на день и будет долгой,

кровавой и жестокой. Мы, обозники, хорошо знаем состояние

снабжения армии: оружия мало, снарядов, патронов и запасов

продовольствия хватит на месяц-другой военных действий, а

дальше голыми руками воевать придётся. Германия,

Долгие Пруды 65

напротив, хорошо подготовилась к войне, и уповать

на доблесть русского солдата, как показала война с Японией,

в которой я участвовал, не приходится. Вот и подумайте,

голубчик, кому и зачем вы нужны на этой войне рядовым

солдатом? У нас обозный батальон, солдаты сплошь

неграмотны и умеют управлять лишь лошадьми да носить

мешки и ящики. Как вы, дворянин с высшим образованием,

будете себя чувствовать в окружении тёмных крестьян,

которых помимо их воли призвали в солдаты? Одумайтесь,

пока не поздно! Вас в часть ещё не зачислили, присягу царю

вы не принимали и потому можете спокойно вернуться

домой. Ничего в этом дурного не будет. Обстоятельства, что

повергли вас пойти в армию, рассеются, и вы будете, как и

прежде, учить школяров грамоте!.. Стране нужны грамотные

солдаты, которые умели бы обращаться с оружием и

понимали бы приказы командиров, а не тёмное стадо

бессловесное, которое куда погонят – туда и пойдёт. Имейте

в виду, когда зачислим вас в штат, примете присягу – тогда

обратного хода не будет, и придётся вам служить до конца

войны, иначе будете дезертиром! Повторю мой совет: берите

свои документы, возвращайтесь домой или куда в другое

место, коль из дома бежали, и работайте учителем, а войну и

без вас есть кому воевать. Слава Богу, народу в России

хватает и недостатка в солдатах не предвидится. Если война

затянется, то тогда идите на офицерские курсы, и будете

потом участвовать в ней офицером. Это много лучше, чем

воевать сермяжным солдатом: и патриотизм удовлетворите, и

общаться будете со своим сословием!.. Подумайте, пока

сидите здесь, а я схожу на станцию в буфет выпить чарку

водки и перекусить, – закончил капитан свою длинную речь.

Надев фуражку, он тут же вышел из штаба.

Возвратившись через час, штабс-капитан Мозовецкий застал

Домова сидящим на прежнем месте у стола, на котором

продолжали лежать его бумаги.

Усевшись в кресло, офицер вновь перечитал те бумаги

и, отложив их в сторону, снова повторил своё предложение:

66 Долгие Пруды

– Ну что, Иван Петрович, последний раз спрашиваю:

уходите отсюда назад в свою прошлую жизнь, или я буду

оформлять вас на действительную воинскую службу?

Отвечайте немедленно!

– Не для того я ушёл из дома, чтобы спустя неделю

вернуться назад как побитый щенок, – гордо ответил

учитель. – Оформляйте в солдаты, война покажет, кто из нас

прав!

– Что же, вольному – воля, – вздохнул капитан. – Коль

вам не терпится понюхать портянки в солдатской казарме,

пусть будет по-вашему. Сдаётся мне, что, уходя

в добровольцы, вы убегаете от женщины, хотя в бумагах

обозначено, что вы холост. Если бежите от женщины, то

убегали бы в Сибирь, в глухой край, а не сюда, в казарму.

Из глухомани всегда можно вернуться назад, а из казармы

лишь по демобилизации или, не дай Господи,

по смертоубийству от германца. Вы хоть с лошадьми-то

управляться умеете? Батальон наш гужевой: лошади и

телеги – наше оружие.

Иван честно ответил, что с лошадьми ему дела иметь

не приходилось, а офицер, почесав затылок, вдруг посветлел

лицом, торжествующе воскликнув:

– Я гляжу по бумагам, что у вас, голубчик, хороший

почерк! Будете здесь подле меня писарем, мне как раз

требуется ещё один. В преддверии войны много грузов стало

приходить, а где перевозки, там и бумаги, и штатные писаря

уже не справляются. Решено: я оформляю вас грузчиком

в напарники к вознице 49-го транспорта, а служить будете

в штабе писарем. Всё, кончено!.. Вношу вас в списки

батальона!.. Вот вам направление к каптенармусу, идите,

получайте обмундирование, определяйтесь с местом

в казарме, и завтра к девяти часам извольте прибыть сюда

для прохождения службы. С завтрашнего же дня никакой вы

не Иван Петрович, а рядовой Домов, и, обращаясь

к офицерам, извольте говорить «Ваше благородие»...

Впрочем, до присяги неловкости в обращении будут вам

Долгие Пруды 67

прощаться, но после присяги извольте действовать по уставу.

Штатские вольности в армии не допускаются и выбиваются

из рядовых, как пыль из ковра. Вестовой проводит вас, куда

следует, – закончил штабс-капитан оформление Домова в

солдаты.

Кликнув служивого, он приказал тому проводить

новобранца в казарму, поставить на довольствие и

обмундировать. Пути к отступлению от принятого решения

идти в армию закрылись, и Иван пошёл вслед за вестовым

начинать свою солдатскую службу. Выбрал он её

добровольно, лишь бы быть подальше от своей

сожительницы Надежды. Та так и не стала ему женой.

Не захотела или не смогла – какое теперь это имело

значение?

Несколько дней прошли в обустройстве начинающего

солдата. Иван подогнал солдатскую форму, учился

наматывать портянки в сапоги, маршировал вместе с другими

новобранцами на батальонном плацу, разучивая строевой

шаг, повороты и развороты, чтобы подготовиться

к церемонии присяги. Но он так и не успел обучиться

строевой подготовке: первого августа 1914 года Германия

объявила России войну, и все строевые занятия прекратились.

Через три дня поспешно прошла процедура принятия

присяги новобранцами, и Иван приступил к своим

обязанностям писаря при штабе обозного батальона.

Война была объявлена, боевые действия начались, но

до границы с Германией от Витебска было далеко. Обозный

батальон занимался своим привычным делом: снабжал

ближайшие воинские части имуществом, продовольствием и

боеприпасами, пополнял запасы на воинских складах,

разгружал воинские эшелоны, начинающие прибывать

в приграничные с Восточной Пруссией губернии. Первые

удары немцев начались именно с этого направления.

Русская армия через три дня после объявления войны

перешла в наступление на Восточную Пруссию и поначалу

действовала вполне успешно. Но затем нашим

68 Долгие Пруды

командованием две армии были направлены

по расходящимся направлениям. Образовался разрыв фронта,

немцы ударили во фланги, и 2-ая армия генерала Самсонова

потерпела жестокое поражение: два русских корпуса были

окружены и взяты немцами в плен.

Первая армия под командованием генерала

Ренненкампфа с боями отошла на исходные позиции – так

началась и безрезультатно закончилась для российской армии

Восточно-Прусская операция. Вновь, как и в Русско-

японскую войну, героизм русских солдат оказался

бессильным против бездарности некоторых царских

генералов...

Войскам требовались подкрепления, и, в т.ч. обозный

батальон, где служил рядовой Домов, начал активно

перебрасывать воинские грузы для изрядно потрёпанных

русских войск. Впрочем, к самой границе припасы

доставлялись уже армейскими обозами, которые и

обеспечивали снабжение частей, разгружая воинские

эшелоны на ближних к границе станциях. Поскольку склады

боеприпасов опустели уже через две недели после начала

военных действий, царская армия по снабжению оказалась

совершенно не готовой к военным действиям на северо-

западной границе Российской империи.

Тем временем солдат Иван Домов исправно нёс свою

воинскую службу писарем при штабе обозного батальона, так

как больше ни к чему не был пригоден в связи с отсутствием

воинской подготовки и неумением обращаться с лошадьми,

которые составляли тягловую силу батальона.

За первые дни службы он сошёлся в дружеских

отношениях с другим писарем штаба – малороссом Барсуком

Николаем Андреевичем, который просил называть его просто

Миколой. Этот Микола из-под Житомира тоже был

вольноопределяющимся и подался в армию после ссоры

с отцом, пожелавшим оженить сына на местечковой дочери

лавочника-еврея, который давал за неё хорошее приданое. Но

у Миколы на селе была готовая краля, и он пошёл против

Долгие Пруды 69

воли отца в надежде, что война будет быстрой и победной.

Вольноопределяющихся после победы демобилизуют, и он,

Микола, вернётся домой бывалым солдатом, уладит

отношения с отцом и женится на своей Олесе.

Иван Петрович, которого Микола называл просто

Петровичем, постепенно втягивался в солдатский быт. Он

ежедневно убеждался в справедливости слов офицеров, что

отговаривали его от добровольного похода в армию, где

придётся служить вместе с неграмотными солдатами

из крестьян, с которыми у него, дворянина, нет, и не может

быть общих интересов. Кроме, конечно, общей казармы,

столовой и общего построения утром на плацу. Даже

поговорить в свободную минуту с солдатами Ивану

Петровичу было не о чем: солдатской жизни он не знал, и

солдаты эти, бывшие совсем недавно крестьянами,

с недоверием относились к нему, прослышав о его прежней

жизни.

– Наверное, убивец этот наш сослуживец, поэтому

спрятали его здесь в армии, чтобы не отсылать в острог...

Солдатская служба - та же тюрьма, – ворчали однополчане,

обсуждая непонятное им появление рядового Домова в их

казарме.

Вначале Иван пытался объяснить сослуживцам свой

поступок стремлением участвовать в войне, чтобы победила

Россия, но этим вызывал ещё большее их недоверие. Кто же

по своей воле пойдёт в солдаты, покинув дом и семью?!

«Малахольный этот дворянин, не иначе с головой у

него худо», – говорили солдаты, продолжая сторониться

Ивана Петровича.

Ему поневоле приходилось общаться только

с Миколой, который, прослужив всего месяц, уже

раскаивался в своём поступке, поняв, что война будет долгой,

и его Олеся, не дай Бог, найдёт себе другого суженого.

Ивану было не лучше, он тоже осознал

опрометчивость своего добровольного ухода в армию, куда

вход свободный, а выход лишь с победой над немцами,

70 Долгие Пруды

увечьем или героической смертью среди лошадей и повозок в

обозном батальоне. Но уже ничего нельзя было сделать!..

Писари в штабе батальона старательно заполняли

разные бумаги на перевозку грузов, и по этим бумагам

обозники развозили грузы для действующих армий,

не приближаясь, однако, к линии фронта.

«Как же замутило мне мозги известие об измене

Надежды, что я, не раздумывая и не слушая уговоров

бывалых офицеров, попёрся в армию добровольцем!.. Зачем?

А лишь бы не видеть эту ненавистную женщину», –

частенько думал Иван, укладываясь на свою кровать

в казарме и вдыхая смрад солдатских портянок, развешанных

на голенищах сапог для сушки. – «Видно, это польская

кровь, что есть в нашем роду, ударила мне в голову и

подвигла меня на это. Правду говорят, что ложка дёгтя

портит бочку мёда. Так и малая толика той крови лишила

меня рассудка...»

«Казалось, чего было проще: уехать в Москву к брату

Станиславу, устроиться на службу учителем в гимназию,

заняться наукой и забыть свою непутёвую любовь к падшей

женщине!? Так нет же, назло ей ушёл в армию добровольно,

и теперь вместе с сермяжными солдатами из обоза ночую в

казарме, а днями пишу в штабе пустые бумажки. Если так

будет продолжаться долго, то и вовсе можно умом

тронуться», – продолжал думать он, засыпая под

переливистый храп сослуживцев.

Война шла где-то далеко на западе, на территории

Польши, а обозный батальон возил грузы со складов

в эшелоны и обратно, и даже отголоски сражений на фронтах

не доносились сюда, в Витебск, живущий обычной жизнью

губернского города.

Как-то в воскресный день Иван Петрович вместе

с Миколой, взяв увольнительные записки в город, зашли

в фотографию и сфотографировались на память о солдатской

службе. Фото получилось удачным, и Иван, заказав

несколько штук, тут же выслал фото отцу, ещё одно – тётке

Долгие Пруды 71

Марии. Хотел послать и Надежде, но передумал: ни к чему ей

знать, где он и что с ним!

В жизни ведь не всё так просто... Нет-нет, но у Ивана

возникала мысль попросить увольнительную дня на три и

съездить в Оршу. Может быть, Надя всё-таки попросит у него

прощения, и он простит её? Но всякий раз в нём просыпалась

уязвлённая гордость, и он отметал эту уловку.

Обосновывая свой уход от Надежды, он решил, что

оправдания её связи с пожилым ловеласом нет и быть не

может. Если бы эта связь была проступком неопытной

девушки. Иван понял бы Надежду и простил. Но девица

отдала своему любовнику не только тело, но и свою душу, и

постоянно, даже в объятиях Ивана, помнила о нём и не

скрывала этого. Душевная измена была Ивану стократ горше

её плотской измены, и потому Надежде не могло быть

прощения.

Такими рассуждениями Иван Петрович отгонял

сожаления о покинутой им красотке всякий раз, когда

армейская служба или плотские желания донимали его.

Между тем, наступила осень. Пошли затяжные дожди,

а Домов всё сидел с писарем Миколой в штабе обозного

батальона и целыми днями заполнял всяческие бумаги

на перевозку грузов, на устройство солдатской жизни,

на расход фуража для лошадей и провианта для солдат, а

также прочие канцелярские реляции.

После летнего разгрома русской армии и её

последующего контрнаступления в Восточной Пруссии

линия фронта с немцами стабилизировалась

по государственной границе на севере. На юге русским

войскам сопутствовала удача в наступлении, которое привело

к разгрому австрийских войск, но это было далеко от места

службы Ивана. В Витебск доносились лишь отрывочные

сведения о военных успехах и поражениях наших войск

по всему фронту.

К началу зимы война на севере приняла позиционный

характер, когда больших наступлений не было, и в штабах

72 Долгие Пруды

России и Германии составлялись планы компаний

следующего года. Недостатки снабжения российской армии

боеприпасами и снаряжением сказались на перевозке грузов

обозного батальона и сокращении бумажной переписки.

В связи с этим писарю Домову иногда удавалось улизнуть

из штаба и выспаться в пустой казарме, поскольку к храпу

сослуживцев он не смог привыкнуть и страдал головной

болью от недосыпания.

II

В начале зимы 1915-го года немцы перешли

в наступление из Восточной Пруссии, намереваясь окружить

и разгромить русские армии и принудить Россию

к сепаратному миру.

Несмотря на первоначальный успех, когда германцами

был окружён и взят в плен пехотный корпус 10-ой русской

армии, прорвать фронт немцам не удалось. Ввиду

ожесточённого сопротивления русских войск, немцы отошли

на исходные позиции, захватив Сувалкскую губернию

царства Польского. Это было совсем недалеко от Вильны, где

Домов четыре года учился на учителя.

В зимнее наступление немцев в Прибалтике

российская армия сумела отразить натиск врага. Но войска

понесли большие потери и нуждались в пополнении личного

состава, оружии и боеприпасах, которых уже

катастрофически не хватало.

Меж тем, Ивану Домову должность писаря в обозном

батальоне смертельно надоела, и он искал всякую

возможность сменить место службы, чтобы участвовать

в войне по-настоящему, с оружием в руках, а не с ручкой и

чернильницей за писарским столом. От обозников он знал,

что в городе находится на комплектовании Сибирский

стрелковый полк, и как-то в апрельскую пасхальную неделю,

пользуясь писарской свободой, навестил штаб этого полка.

Штабной офицер, немало удивившись просьбе писаря

обозного батальона перевестись в строевую часть, подробно

Долгие Пруды 73

расспросил о причине такого решения. Узнав, что Домов

дворянин с высшим образованием, удивился ещё больше, и

подсказал, что доброволец может по желанию перевестись

в их часть, т. к. эта часть скоро отправится на фронт.

Иван Петрович воспользовался подсказкой и на другой

же день изложил свою просьбу штабс-капитану

Мозовецкому. Тот попытался отговорить подчинённого

солдата от очередного неразумного поступка, но, убедившись

в непреклонности его намерений, подписал рапорт на перевод

рядового Домова в стрелковый полк. Микола тоже осудил

намерение Ивана.

– Послушай, Петрович, – убеждал малоросс

товарища, – если уж мы по глупости оказались в солдатах, то

не следует нам идти под немецкие пули и снаряды.

Отсидимся в штабе, а там, глядишь, и война кончится. И

какая нам разница, кто победит, кайзер Вильгельм или царь

Николай? Это их война, а не наша. Солдат на фронте и без

нас хватит.

Но Домов не внял уговорам товарища. Оформление

перевода из части в часть не заняло много времени. Через три

дня Иван, сложив свои личные вещи в вещмешок и

попрощавшись с сослуживцами, пешком направился на новое

место службы.

Штабной офицер, что принимал Домова в прошлый

раз, уже не удивился его появлению и определил новобранца

в третий батальон, куда направлялись новички для обучения

воинской службе, о которой Иван Петрович по-прежнему

не имел никакого представления.

Сибирский стрелковый полк располагался в бывших

казармах гренадерского полка, где и проводилась военная

подготовка новобранцев, которые скоро должны были

принять участие в боевых действиях.

Только теперь рядовой Домов в полной мере ощутил

все тяготы армейской службы... Боевая учёба на плацу,

обучение владению оружием, строевая подготовка, рытьё

окопов и траншей, строительство блиндажей и укрытий, – всё

74 Долгие Пруды

это отнимало силы. Вечером, после сигнала отбоя, Иван

засыпал мгновенно, не обращая внимания на стоны и храпы

сослуживцев, беспокойно метавшихся во сне на соседних

койках.

Изнурительная воинская подготовка не давала времени

на размышления о своей судьбе и сожалениях об утраченной

свободе.

Месяц шёл за месяцем, но пополнение для Сибирского

стрелкового полка всё ещё находилось в тыловых казармах,

ожидая отправки на фронт по окончанию формирования.

На складах по-прежнему не было оружия и боеприпасов,

чтобы снарядить полк для военных действий, а отправлять

солдат на фронт с одной винтовкой и с двумя обоймами

патронов на десять человек было неприемлемо даже

для царских генералов.

Тем временем военные действия немецких армий

проходили с переменным успехом. Затеяв зимнее

наступление 1915 года в Прибалтике, германцы не смогли

прорвать фронт и организовать разгром русских войск. Тогда,

сосредоточив силы южнее Варшавы, они снова пошли

в наступление и прорвали фронт.

К лету русские войска уже отступали по всему югу

России, оставив Львов и Перемышль, и это сопровождалось

потерей боевого духа и массовой сдачей русских солдат

в плен. Добившись успеха на юге, немцы организовали

большое наступление на севере, вынудив наши войска

к поспешному отступлению из Польши и Прибалтики.

К августу 1915 года русские войска оставили Варшаву,

Брест-Литовск и громадную крепость Новогеоргиевск.

Немцы взяли в плен около ста тысяч человек, в том числе

двадцать три генерала. Также они захватили более тысячи

орудий, и десятки тысяч снарядов, в которых так нуждалась

русская армия, испытывавшая острую нехватку боеприпасов,

и поэтому сражавшаяся без поддержки артиллерии.

Организовав удар севернее Вильны, немцы заставили

русские войска снова отойти, чтобы не быть окружёнными, и

Долгие Пруды 75

фронт стабилизировался по линии Рига – Двинск –

Сморгонь – Барановичи.

В результате этого наступления российская армия

потеряла Польшу и половину Прибалтики.

Генеральный штаб и полковник-император Николай

Второй, который назначил себя Верховным

Главнокомандующим в августе месяце, пытались выдать это

великое отступление за план, по которому якобы войска

отступали на сотни вёрст, чтобы организовать оборону

внутри государства. Но это была ложь, призванная оправдать

неспособность генералов и самого Верховного к успешному

ведению войны.

Мужество и стойкость русских солдат в Первой

мировой войне не смогли пересилить бездарность некоторых

царских генералов. Моральный дух войск был подорван

отступлением, солдаты не видели смысла воевать за интересы

царя-императора и его окружения. Потому при атаках

германцев они зачастую поспешно отступали или сдавались в

плен, чего раньше никогда не бывало!..

Рядовой Домов от напряжения службы в Сибирском

стрелковом полку отощал, но окреп телом, выздоровел

душой, и уже умело действовал на боевых занятиях,

показывая свои навыки вновь прибывающим солдатам.

Однажды, в свободную минуту, Иван рассказал

сослуживцам, что русские воюют с немцами уже семьсот лет

кряду, ещё со времен князя Александра Невского, который

бил немецких псов-рыцарей на Чудском озере. Потом немцы

ещё несколько раз нападали на Русь, но всегда бывали биты!

Кроме того, русские громили войска их лучшего полководца

Фридриха Второго и даже заняли Берлин, который по

желанию его жителей стал вольным городом в составе

Российской империи... А ещё Домов поведал однополчанам о

том, что царь Петр Третий, муж Екатерины, будущей

императрицы, отдал все завоёванные земли обратно

Фридриху, да ещё и заплатил ему.

– Ну-у?! – послышались возгласы с разных сторон.

76 Долгие Пруды

– Вот вам и ну!.. Но, поплатился за это… вскоре Пётр

Третий был убит гвардейцами, которые провозгласили

Екатерину императрицей...

– Про Фридриха ничего не знаю, а про Катьку-

императрицу слышал от дедов своих, – отозвался один

из пожилых солдат. – Эта Катька всех простых мужиков

в крепость отдала помещикам. За это муж её – царь Пётр,

которого бояре называли Емелькой Пугачёвым, отрёкся от

неё. Он хотел дать мужикам вольную и земли помещичьи, но

дворяне разгромили ополчения царя и убили его самого,

царствие ему Небесное...

– Емельян Пугачёв не был царём, он был самозванец и

бунтовщик, – поправил Иван Петрович того солдата.

Но его сослуживец был непреклонен:

– По книгам вашим и поповским проповедям в церкви

Емельян Пугачёв был бунтовщик, а по нашим сказам,

от прадедов дошедших, был он настоящий царь Пётр Третий,

а это ваша Екатерина Немецкая была самозванкой!.. – отрезал

собеседник.

Другие солдаты поддержали сослуживца, и Домов

понял, что спорить с малограмотными людьми бесполезно.

Он замолчал, но с той поры однополчане стали уважать

Ивана Петровича и иногда просили его написать письмо

домой или разрешить какой-то спор.

Иван охотно исполнял такие просьбы и стал

пользоваться авторитетом сослуживцев за свою грамотность

и спокойный характер.

Как-то в узком кругу Домов обмолвился, что немецкий

кайзер Вильгельм – это двоюродный брат царя Николая

Второго. Такой новости никто из солдат не поверил, и его

подняли на смех:

– Чтобы братья стали душегубами, в это невозможно

поверить! – снова возразил Ивану всё тот же пожилой

солдат. – У нас на селе всякое бывает, и братья дерутся

между собой из-за девки, но чтобы убивать – такого отродясь

не было. Как же это наш царь Николай Второй может

Долгие Пруды 77

посылать на смерть людей своих из-за ссоры с братом?!

Не по-божески это… Он же наш царь-батюшка, а разве

батюшка пошлёт своих детушек на убийство людей, пусть и

немцев, из-за ссоры со своим братом? Нет, конечно! Поэтому

здесь неправда ваша, Иван Петрович, хоть вы и грамотный

человек.

Однако уже дня через три, когда солдаты мылись

в бане, тот же солдат при всех извинился перед Домовым

за свои сомнения в его познаниях.

– Прости, Иван Петрович, что сомневался в ваших

словах о том, что царь Николай и кайзер Вильгельм являются

сродными братьями. Мне наш ротный, поручик Шишаков

подтвердил ваши слова и показал газету, где царь и кайзер

вместе. Выходит, что царь наш Николай не батюшка своему

народу, а отчим жестокий под стать прабабке своей

Екатерине... Удивляюсь я вам, Иван Петрович, грамотный вы

учитель, а ходите в простых солдатах, будто сермяжный

крестьянин!..

На том разговор и закончился… В силу

образованности и широты кругозора, Иван Петрович обращал

внимание на разные аспекты армейской жизни. Например, он

заметил, что многие солдаты, прибывающие по мобилизации

на пополнение полка, низкорослые и тщедушные. Редко кто

из них был выше ростом, чем два аршина и три вершка, что

по-новому немецкому измерению означало метр и пятьдесят

пять сантиметров. А в какой-то из газет он вычитал, что один

из офицеров Генерального штаба жаловался(!) на хилость

новобранцев и их неграмотность. По мнению чиновника

военного ведомства, многие из мобилизованных были просто

неспособны к тяжёлому солдатскому труду – бежать в атаку с

винтовкой-трехлинейкой… А это оружие наконец-то

привезли на военные склады и начали выдавать солдатам

полка, что сулило им скорую отправку на фронт.

Действительно, в начале октября полк покинул

казармы и, не дожидаясь прибытия полковой артиллерии,

78 Долгие Пруды

погрузился в эшелоны и отправился на фронт, который

находился в сотне вёрст западнее Минска.

Перед отправкой на фронт Ивану Петровичу Домову

приказом по корпусу было присвоено звание младшего

унтер-офицера как грамотному солдату-добровольцу,

прослужившему в армии один год. Иван потирал руки:

наконец-то он примет участие в настоящих боевых

действиях, о которых столько слышал от немногих

уцелевших ветеранов полка!..

Летом 1915 года Сибирский стрелковый полк

участвовал в боях под городом Прасныш, где немцы

предприняли наступление, планируя окружить русские армии

и вывести Россию из войны.

В этом сражении немцы добились решающего

превосходства над русскими в технике, особенно

в артиллерии и боеприпасах. Против 377 русских орудий

немцы имели 1256. Русские, по распоряжению командования,

могли расходовать не более 5 выстрелов на орудие в день,

тогда как немцы стреляли без ограничений.

Тринадцатого июля немцы открыли огонь

из 800 орудий, выпустив за несколько часов тысячи снарядов,

которые перепахали русские окопы и блиндажи.

Расстроенные батальоны полка вынуждены были отойти,

потеряв до трети состава.

Но и под постоянным огнём немцев остатки полка

оказали серьёзное сопротивление врагу. К вечеру от полка

осталось менее 500 штыков.

На следующий день немцы продолжили наступление,

но сибирские стрелки, несмотря на большие потери, сумели

отбить очередную атаку.

В результате Праснышского сражения Сибирский

стрелковый полк потерял много солдат и офицеров, но не

пропустил превосходящего в численности врага. Отлаженная

и хорошо вооружённая германская армия сломалась о дух

сибирских стрелков.

Долгие Пруды 79

Окружить русских не удалось, но, потеряв половину

состава и не имея поддержки артиллерии, российская армия

отступала под огнём противника в глубину страны и

остановилась только под самой Ригой.

Во время тех сражений Иван Домов, тогда ещё

рядовой, проходил обучение в тылу… И только теперь, в

вагоне эшелона, слушая рассказы ветеранов полка, он

испытывал холодок, понимая в душе, что его стремление

изменить свою жизнь достигло такого предела, когда может

внезапно закончиться и сама жизнь…

III

Железная дорога была забита эшелонами с войсками и

беженцами из захваченных немцами территорий. Сибирский

стрелковый полк, двигаясь с остановками, и лишь на вторые

сутки добрался до Минска. Там был получен приказ сменить

изрядно потрёпанную пехотную часть, заняв позиции под

Сморгонью у города Крево, что в 100 верстах на северо-запад

от Минска,

К месту дислокации полк двинулся пешим ходом,

сопровождаемый армейским обозом, но по-прежнему

без артиллерии, ибо орудия должны были оставить

сменяемые ими войска. К исходу третьего дня солдаты,

измученные переходом по раскисшей дороге и промокшие

насквозь от мелкого постоянно моросящего дождя, добрались

до места назначения.

Третий батальон, в котором служил Домов, занял

позиции у деревни Войташи, которая полностью выгорела

под обстрелом немцев: от дворовых построек и изб остались

лишь головешки. Линия обороны располагалась в низине

на лугу и была не обустроена. Батальон немедленно принялся

укрепляться в обороне и строить блиндажи в преддверии

наступающей зимы.

На следующий по прибытию день выпал снег,

похолодало, и жизнь в землянках, наспех вырытых прежними

обитателями, оказалась невозможной. Батальон разделили

80 Долгие Пруды

надвое: одна его часть стала укреплять траншеи и укрытия

от немецких снарядов а другая строила блиндажи

для зимовки во второй линии обороны саженях в 300 позади

переднего края.

Немцы были в версте, занимали возвышенность,

с которой прекрасно была видна линия обороны русских

войск, что позволяло им вести прицельный артиллерийский

обстрел русских позиций.

В первые дни немецкого обстрела погибло трое наших

бойцов и несколько, получив ранения, отбыли в тыл

на излечение. Для них война временно закончилась, не успев

начаться, а для погибших война закончилась навсегда.

Поняв уязвимость позиций части, командир полка

приказал все работы проводить только ночью, чтобы

избежать потерь личного состава. Так и повелось: днём все

солдаты, кроме боевых расчётов, отсыпались, а ночью

занимались рытьём второй линии траншей на переднем крае,

и минированием ничейной полосы. Кроме того,

обустраивались тёплые блиндажи для личного состава во

второй линии обороны.

На переднем крае старые блиндажи заливало

грунтовой водой, стоявшей в земле на глубине аршина, и

устроить укрытия было невозможно. Вода хлюпала

под ногами и в траншеях первой линии обороны. Разумнее

было бы оставить низину для боевых дозоров, а оборону

перенести во вторую линию, что была несколько выше. Но

приказа такого не поступало, и с водой в траншеях

приходилось мириться. К тому же, сапоги у многих солдат

прохудились и пропускали воду и траншейную грязь. Так

продолжалось, пока влагу не прихватили морозы.

За месяц ночных работ батальон, в котором воевал

младший унтер-офицер Домов, обжился на новом месте.

Полк подготовился к возможному наступлению немцев,

поставив проволочные заграждения и мины на нейтральной

полосе, отрыв траншеи в полный профиль и укрепив

Долгие Пруды 81

блиндажи лесом, который заготавливали в тылу и подвозили

ночами на подводах.

Блиндажи для зимовки и укрытия от немецких

снарядов отстроили добротно, установили в них железные

печурки, дощатые двери, и зимовка батальона обещалась

пройти вполне благополучно, если бы не две неожиданные

напасти: плохая еда и фекалии.

В обозном батальоне кормёжка солдат была вполне

удовлетворительной. Интендант, имея связи на складах,

выбирал все положенные продукты хорошего качества.

Кашевары готовили пищу в стационарных условиях: щи и

каши с мясом, хлеб был свежий, и даже сахару иногда

перепадало по куску. Многие обозники лишь в армии

впервые попробовали мясо, и от добротного питания,

несравнимого со скудным крестьянским столом,

поправлялись и подрастали.

В стрелковом полку поначалу пища тоже была

удовлетворительной, и неприхотливый в еде Иван вполне

был ею доволен. Однако с переходом на фронт солдатский

стол оскудел и ухудшился. Интенданты на пути от воинских

складов до передовой линии разворовывали продукты, а

оставшиеся зачастую успевали подпортиться или вовсе

сгнить, и потому щи бывали пустыми, а каши – из

плесневелого зерна со свиной тухлятиной.

Такой пищи не выдерживали даже крестьянские

желудки солдат и приходили в полное расстройство. Но

облегчаться в первой линии было негде: уборные были на

виду, и немцы их расстреливали из орудий. Вырыть же

землянки для нужников было невозможно по причине

высокого уровня подземных вод. Солдаты справляли нужду

прямо в траншеях, не удосуживаясь бежать во вторую линию,

где были нужники, невидимые германцу. Возвращаясь

с дежурства в первой линии, солдаты приносили фекалии

на подошвах сапог в жилые блиндажи, которые по запахам

напоминали отхожие места.

82 Долгие Пруды

– Мы словно золотари, насквозь пропахли дерьмом! –

жаловался Иван своему командиру отделения, старшему

унтер-офицеру Василию Тихонову, у которого числился

помощником.

– Лучше быть вонючим, чем мёртвым, – спокойно

отвечал его начальник. – Не гонять же солдат в сортир

за триста саженей во вторую линию: пока бегут туда,

обмараются, что ещё хуже. Погоди, вот установятся холода, и

запахи пропадут до весны, а там, даст Бог, пойдём в

наступление и мы покинем эти места.

Василий пережил зимнее наступление немцев

под городом Августом, потом участвовал в боях

под Праснышем, когда полк был почти весь уничтожен и

уцелели единицы. Поэтому Тихонов уповал на Бога, который

сохранил ему жизнь, и воспринимал любые трудности как

должное ему испытание за оберег Божий от немецкой пули

или плена.

Вскоре наступили холода, и действительно, запахи и

грязь скрылись под снегом, перестав досаждать солдатам. Да

и еда улучшилась: зерно уже не плесневело и мясо не тухло, а

хлеб после разморозки был как свежий, только крошился.

К Новому году в полк завезли зимнее обмундирование:

шапки, рукавицы, байковое бельё и портянки. Солдаты,

утеплившись, надеялись мирно пережить зиму, тем более что

немец, судя по всему, наступать здесь не собирался, и лишь

изредка постреливал из орудий, чтобы держать русских

в напряжении.

В январе спокойной жизни полка наступил конец.

Пришёл приказ из корпуса организовывать раз в неделю

атаку на германца с целью захвата первой линии обороны.

Это нужно было для того, чтобы немцы не смогли снять свои

войска здесь и перебросить их во Францию, где затевалось

большое германское наступление на англичан и французов.

Это государь Николай Второй откликнулся на просьбы

союзников оказать им помощь и не дать немцам усилиться

Долгие Пруды 83

на Западном фронте. Одновременно во Францию был

направлен экспедиционный корпус русской армии.

Царь Николай с покорностью слуги исполнял просьбы

союзников. А те, кстати, не пришли ему на помощь

в прошлогоднем летнем наступлении немцев, когда русской

армии пришлось отступить по всему фронту на 500 и более

вёрст! Союзники нашли причины и не пожелали наступать,

чтобы отвлечь немцев с Восточного фронта. Кроме того, они

не дали оружия, особенно артиллерии и снарядов, в которых

остро нуждалась царская армия.

Приказ о ведении позиционных наступательных боёв

для отвлечения немцев был сродни катастрофе. Сил для

решительного наступления у русской армии на Северо-

Западном фронте не было, и поддержка артиллерией не

обеспечивалась из-за отсутствия снарядов и малого числа

орудий. Но что не сделаешь, чтобы услужить вероломным

союзникам?! Жалеть солдатские жизни было некому...

Командир корпуса приказал полкам наступать

поочерёдно, чтобы сбить немцев с толку, и те, ожидая

главного удара, не могли перебрасывать войска с Восточного

фронта на Западный.

Сибирскому стрелковому полку выпал жребий

выступить первым. Командир полка полковник Яныгов отдал

приказ наступать утром на Крещенье, когда немцы, думая,

что русские отмечают свой православный праздник, будут

беспечны.

Утром в темноте, батальоны сосредоточились

в передовых траншеях, чтобы в назначенный час выступить

в атаку на немецкие позиции без артиллерийской поддержки.

До немецкой передовой была целая верста пути

по заснеженной равнине, и многие бойцы должны были

лишиться жизни в белом безмолвии, исполняя приказ.

Погода, впрочем, выдалась как по заказу: мела метель,

сильный ветер дул в немецкую сторону, и, получив сигнал,

батальоны поднялись в молчаливую атаку, утопая в снегу

по колено. Утренние сумерки и метель скрыли наступающие

84 Долгие Пруды

цепи русских, и без единого выстрела бойцы подошли

к проволочным заграждениям. Сапёры стали делать проходы,

перекусывая большими ножницами колючую проволоку, а

Иван Домов, не ожидая сапёров, скинул шинель, набросил её

поверх проволоки, перекинулся с несколькими бойцами

на другую сторону. Тем же способом храбрецы прошли ещё

два ряда проволоки и, тяжело дыша, приблизились

к германским траншеям.

Немецкий солдат, что стоял на часах, вдруг с ужасом

увидел над собой русского пехотинца в чёрной мохнатой

шапке сибирского стрелка, без шинели и с винтовкой

наперевес. Он не успел вскрикнуть, как Иван всадил ему

штык в грудь. Он убил человека, но не понимал

происшедшего, действуя машинально, как учили на плацу

протыкать соломенное чучело в немецкой форме.

Освободившись от убитого германца, младший унтер-

офицер с исступлённой решимостью побежал вперед

по траншее, в которой сквозь метель виднелись неясные

силуэты немцев. Страха не было, он действовал машинально:

остановился и выстрелил движущиеся впереди тени, которые

заметались ещё быстрее. Послышался жалобный крик – так

кричат раненые зайцы, затравленные собаками в лесу

во время псовой охоты.

Проваливаясь в глубокий снег, наметённый ночной

вьюгой в немецкие траншеи, Иван, стреляя и орудуя штыком,

пробирался вперед. Он слышал выкрики однополчан,

которые нагнали его бойцов, вырвавшихся вперёд, и теперь

очищали вторую линию обороны немцев, изгоняя врага всё

дальше и дальше. В четверть часа всё было кончено, и бойцы,

заняв две линии обороны немцев, устало повалились на дно

траншей.

Немцы, пришедшие в себя после неожиданного

наступления врага, организовали оборону в своей третьей

линии и начали обстреливать из орудий свои бывшие

позиции, захваченные русскими. Младший унтер-офицер

Домов вместе с другими солдатами ждал в траншее приказа

Долгие Пруды 85

продолжить наступление и выбить германца с их последнего

рубежа обороны.

Батальон нёс потери от обстрела немцев, но приказа к

дальнейшему наступлению так и не поступило. Уцелевшие

бойцы просидели в заснеженных немецких траншеях до

самого вечера и изрядно подмёрзли, когда, наконец, поступил

другой приказ – вернуться назад на свои позиции.

В планах наших генералов большое наступление на

врага не предполагалось: наступление батальона было

призвано создать видимость готовности русских к

решительному броску, и всё!.. Усталые, замёрзшие и

голодные солдаты, озлобленно ругаясь, вернулись в свои

траншеи.

В этом бою Иван Петрович Домов впервые столкнулся

лицом к лицу с неприятелем, убил в штыковой атаке человека

и, видимо, нескольких ранил, действуя машинально и

не испытывая ни страха, ни каких-либо других человеческих

чувств, повинуясь лишь стадному чувству движения толпы.

Он ощущал себя частицей этой толпы, гонимой в

наступление приказами командиров, как февральский ветер

гонет снежные вихри, бросая их в лицо немцам. Это

обеспечило успех бессмысленного наступления, ценою

которого были жизни крестьян, ставших на время войны

солдатами.

В первом же бою Иван открыл в себе свойство

не цепенеть от страха при реальной угрозе жизни. Он

действовал решительно и инстинктивно, преодолевая

опасность и лишь потом, когда опасность была позади,

ощутил нервное истощение и упадок сил.

Возвратившись в землянку, унтер лёг на своё место

на нарах и проспал под завывания вьюги почти сутки. Благо,

офицеры не тревожили солдатский покой после этой

демонстративной атаки, которая стоила жизни солдатам,

семьи которых через некоторое время получили короткие

извещения об их гибели «За царя и Отечество»…

86 Долгие Пруды

Через день командир роты зашёл в блиндаж и сообщил

Ивану, что написал представление о награждении его

Георгиевским крестом четвёртой степени за то, что унтер

первым ворвался в немецкие траншеи и обеспечил успех

наступления роты.

– Но мы в итоге отступили, какой же это успех

наступления, Ваше благородие?! – отозвался Домов.

– Неважно, чем закончился этот бой, голубчик, важно,

что ваш поступок был совершён и достоин награды, –

разъяснил поручик младшему унтер-офицеру.

Командир обращался к нему на «вы», поскольку тот

был вольноопределяющимся и имел высшее образование. Так

было принято в царской армии: офицеры к солдатам

обращались на «ты», и лишь к вольноопределяющимся

с высшим образованием - на «вы», но руки при этом не

подавали.

Следующая атака батальона на немецкие позиции

случилась через неделю, утром, которое выдалось ясным и

морозным. Было за пятнадцать градусов мороза, и снег

искрился под лучами низкого восходящего февральского

солнца. Заметив движение на русских позициях, немцы

сверху с напряжением наблюдали за их передвижениями. Вот

трубач подал сигнал к атаке, и серая солдатская масса начала

выплескиваться из траншей, строиться в цепи, а затем

мерным шагом, утопая в снегах по колено, двинулась

к немецким рубежам обороны в полной тишине. Русская

артиллерия не сделала ни единого выстрела в помощь

наступающим цепям сибирских стрелков, отчетливо видимых

на искрящемся под солнцем снегу.

Домов шагал в первой цепи наступающих, рядом

с ротным командиром, поручиком Мелковым. Устав царской

армии предписывал офицерам, вплоть до командира роты,

при наступлении быть впереди, вместе со своими солдатами.

Немцы, зная наши уставы, успешно выбивали офицеров

на дальних подступах к своим позициям оружейным огнём,

оставляя русских солдат без командиров, и тем самым

Долгие Пруды 87

срывали наступление даже превосходящих сил русских. Но

пока русские цепи, проваливаясь в глубоком снегу,

не миновали половину пути до немецких окопов со стороны

врага не раздалось ни единого выстрела.

Три цепи русских, извиваясь и ломая строй из-за

глубокого снега, медленно приближались к заграждениям.

Когда до наших оставалось метров триста, враг открыл

оружейный огонь, расстреливая солдат как куропаток

на снегу. Тотчас ударила и немецкая артиллерия. Среди

наступающих сибирских стрелков начали рваться снаряды,

взметая вверх фонтаны снега вперемежку с землей. Кое-где

на снегу начали оставаться серые бугорки солдатских

шинелей – это лежали раненые и убитые, для которых

наступление уже закончилось.

Солдаты, остающиеся в строю и подгоняемые

офицерами, попробовали ускорить шаг, чтобы добраться

до немцев и ударить в штыковую атаку. Но огонь с немецких

позиций усилился, и русские цепи залегли в глубоком снегу

на виду у противника. Командир роты попытался поднять

наступавших бойцов своим примером, встав во весь рост с

револьвером в руке. Этот порыв подхватили Иван и ещё

несколько солдат. Редкой цепочкой те устремились вперед,

тогда как остальные бойцы остались лежать в снегу.

Немцы сосредоточили огонь по наступающим. Пули

свистели справа и слева, но Домов, будто в трансе, бежал

рядом с поручиком, не понимая, что бежит навстречу своей

верной гибели.

Вдруг командир нелепо взмахнул руками, изогнулся и

упал боком в снег, который тотчас окрасился алыми пятнами

крови. Заметив это, унтер подбежал к офицеру и упал рядом с

ним. Убедившись, что поручик только ранен и находится без

сознания, Иван ухватил командира роты за ворот шинели и

ползком потянул его назад к своим окопам.

Залёгшие в снегу цепи русских зашевелились и тоже

ползком покатились назад, поняв всю безнадёжность этого

88 Долгие Пруды

наступления, оставляя раненых и убитых на снегу,

перемешанном с землей и кровью.

Домов оказался позади отступающих однополчан.

Казалось, смерть неизбежна. Но в это время солнце, ранее

скрывшееся за облаком, выглянуло вновь и ослепило немцев

ярким светом, мешая им вести прицельный огонь

по отступающим и раненым русским. Это спасло унтера

от расстрельных выстрелов противника. Пули свистели рядом

и одна из них, скользнув по сапогу, оторвала каблук, не задев

ноги. Зарываясь в глубоком снегу, Иван таки дотянул

офицера до своей передовой траншеи, бессильно свалившись

вниз и стащив поручика за собой.

Подбежавшие солдаты подхватили раненого и унесли

по траншее вглубь обороны, а унтер остался среди

сослуживцев, которые похлопывали его по плечу и

поздравляли с чудесным спасением.

«Да-а, повезло мне в этот раз», – придя в себя, подумал

он, вглядываясь из траншеи в неподвижные серые фигурки

убитых солдат, что валялись на изрытом снарядами

заснеженном поле. – «Ради чего были убиты и ранены мои

товарищи, телами которых усеяно это поле?..»

Без огневой подготовки и прикрытия артиллерией,

средь бела дня, наступление было обречено на неудачу. Но

штабные генералы гнали и гнали солдат под немецкие пули и

снаряды, чтобы исполнить приказ Верховного

Главнокомандующего!..

Младший унтер-офицер Домов не разбирался в

большой стратегии, но в бездарность армейского руководства

поверил окончательно, и за короткое время понял, что жизнь

солдатская ничего не стоит… С наступлением сумерек

санитары убрали с поля тела убитых и замёрзших солдат. Все

раненые, не сумевшие самостоятельно добраться до траншей,

просто окоченели в своих солдатских шинелях…

Следующим днём командир батальона через

комвзвода передал младшему унтер-офицеру Домову, что его

за спасение своего командира представили к награждению

Долгие Пруды 89

Георгиевским крестом третьей степени. Это известие Иван

Петрович принял без возражений. Где-то раздобыв спирта,

сослуживцы поздравили его с наградой. Помянули и убитых

бойцов роты. Таковых оказалось одиннадцать человек и три

десятка раненых.

– Ещё пару таких… атак и от батальона ничего

не останется, – проронил Иван, и вдруг отказался от выпивки.

– Как же так, господин младший унтер-офицер,

с мороза и ради награждения не выпить чарку водки?! –

удивился один из бойцов-сибиряков. – У нас, в Сибири,

завсегда в мороз, зайдя в дом, положено мужику чарку водки

выпить, чтобы кровь разогреть. Не жить вам в Сибири, коль

вы её, родимую, не пьёте!..

Прошла ещё неделя, и из дивизии поступил приказ в

очередной раз потревожить германца. Услышав о скором

наступлении, Домов поспешил обратиться к новому

командиру роты:

– Господин поручик! Там, у немцев, перед самой

траншеей, есть небольшая впадина, которая им не видна.

Если ночью туда залечь в белых халатах, то мы закидаем

германцев гранатами и отвлечём их от наступающих.

Разрешите, я с несколькими бойцами попробую это сделать

сам, чтобы обеспечить успех нашего дела и избежать

напрасных жертв?

Предложение унтера после обсуждения деталей было

принято. За два дня группа добровольцев из двенадцати

человек пошила белые халаты, сменила черные бараньи

шапки, в которые одевались сибирские стрелки, на серые

пехотные, натёрла винтовки мелом, чтобы ничего тёмного

не выделялось на белом снегу, и подготовилась к утренней

засаде под боком у немцев.

Перед рассветом, забрав весь ротный запас ручных

гранат, добровольцы покинули траншеи и поползли в сторону

немецкой обороны. Погода благоприятствовала успеху дела.

Как и в первом наступлении, к утру разыгралась метель.

Снежные вихри били в спину наступающим цепям русских,

90 Долгие Пруды

делая их совершенно невидимыми для немцев. Сапёры,

которые тоже выдвинулись заранее, лёжа в снегу, сделали

проходы в колючей проволоке. Под порывами ветра пустые

консервные банки, что немцы развесили на колючке,

громыхали и звенели с самого вечера, и потому на них никто

из врагов не обращал внимания.

В восемь утра засадная группа по команде начала

забрасывать германские окопы ручными гранатами, создавая

впечатление, что русские ворвались с тыла.

Немцы, как и в ту первую атаку, быстро покинули

первую линию своей обороны, чтобы встретить русских

во второй линии. Наступающие цепи батальона успешно

преодолели заграждения и вслед за добровольцами ворвались

в опустевшие немецкие траншеи. Не останавливаясь, они

ринулись следом за врагом, не давая ему времени

на организацию обороны во второй линии.

Не выдержав натиска сибирских стрелков, немцы

кинулись дальше в тыл, в третью линию своей обороны, где

находились их основные силы, проживающие в тёплых

блиндажах.

Поняв, что русские захватили первую линию обороны,

их артиллерия начала обстрел утраченных позиций.

Унтер Домов вместе с добровольцами укрылся

в траншеях второй линии обороны германцев, на этот раз

обстреливая врага из винтовок. В траншеях убитые с обеих

сторон валялись вперемежку.

Успех наступления был полным, и бойцы стали

ожидать помощи русской артиллерии, с тем, чтобы опять

пойти в наступление, прорвать третью линию обороны и

выкинуть врага в поля, где невозможно организовать оборону

в глубоких снегах.

Прошел час, другой… Наша артиллерия сделала

несколько выстрелов по германцу и… замолчала, оставив

наступающий батальон без огневой поддержки. Немцы,

напротив, усилили прицельный огонь по своим бывшим

траншеям, которые были ими пристреляны, нанося батальону

Долгие Пруды 91

существенные потери. После полудня поступил приказ:

с наступлением сумерек покинуть неприятельские позиции,

захваченные ценою гибели многих товарищей, что и было

сделано.

Унтер Домов вместе с восемью уцелевшими

товарищами из своего взвода возвратились в свои окопы,

проклиная генералов за очередную бессмысленную гибель

своих однополчан.

Неизвестно, что бы случилось с Домовым дальше, но

на этой зимней атаке завершилось участие Ивана Петровича

в боях с немцами. Конечно, ему ещё не раз случалось

попадать под обстрелы германской артиллерии, но самому

участвовать в наступлении или отбивать атаки немцев, к

счастью, уже не довелось.

За два года войны Иван участвовал лишь в трёх боях

с врагом. Эти бои длились несколько часов, но вспоминались

потом всю оставшуюся жизнь.

Участвуя в этих атаках батальона, он трижды

отличился в них, проявив мужество и героизм. И каждый раз

Иван Домов был представлен к награждению Георгиевским

крестом для нижних чинов. За ту, последнюю атаку, все

добровольцы-гранатомётчики были награждены

Георгиевскими крестами 4 и 3 степеней, а Иван Петрович

стал кавалером Георгиевского креста второй степени.

Этот третий по счёту солдатский Георгий, вызвал

уважение в среде сослуживцев.

– Так вы, господин младший унтер-офицер, и полным

кавалером скоро станете, если, конечно, не убьют!.. –

воскликнул сибиряк, предлагавший неделей раньше выпить

водки. – А мне вот не надо никаких крестов в награду, лишь

бы вернуться домой живым и невредимым. Трое детей малых

у меня осталось дома, и если отца убьют, кто о них

позаботится? Жене одной не поднять их на ноги, и родичей

там нет. Мы переселенцы из Малороссии, по столыпинской

реформе переехали в Сибирь. Стали было обживаться, а тут

проклятая война с германцем, и забрали меня в солдаты

92 Долгие Пруды

по навету старосты села, хотя вместо меня должен был идти

его сынок неженатый. Дома, в Украине, не было

справедливости, нет её и в далёкой Сибири!..

– Хватит нюни разводить! – осадил сослуживца

старший унтер-офицер роты Петров. – Мы Ивана Петровича

пришли поздравлять с очередной заслуженной наградой, а не

жалобиться. Я, например, в прошлом году через такие

сражения прошёл, что вспоминать страшно и заслужил при

этом только два Георгия, а он за три атаки на немцев в три

недели три Креста заимел!.. Чудно, конечно: учитель, а

добровольно пошёл в солдаты, да в атаки ходит бесстрашно,

не иначе жизни своей не жалеет по какой-то причине, но… то

не наше дело… Своей задумкой про засаду под носом у

немцев он многим жизни спас, за что большое тебе, Иван,

спасибо и уважение от общества!..

Бессмысленные атаки на немцев закончились,

батальон потерял более ста человек убитыми и ранеными, а

полк, наверное, раза в три больше…

Недели через три, на Масленицу, Домова вызвал

вестовой в штаб полка. В штабном блиндаже, что находился

в третьей линии обороны полка, был накрыт праздничный

стол, возле которого, стоя, грудились офицеры полка.

При свете керосиновых ламп они выбирали закуски и

напитки, что раздобыл для них полковой интендант в чине

майора. Когда Иван вошёл в освещённый блиндаж, он сразу

же отыскал взглядом командира полка и, подойдя к нему,

доложил:

– Ваше высокоблагородие, младший унтер-офицер

Домов по вашему приказанию прибыл!

Полковник Яныгов поставил рюмку с водкой на стол

и, обратившись к офицерам, произнёс:

– Господа, представляю вам героя нашего полка

младшего унтер-офицера Домова. Он доброволец, дворянин,

с институтским образованием, за три недели атак на немцев

отличился храбростью и находчивостью, и награждён тремя

Георгиевскими крестами. Вчера пришли приказы по корпусу

Долгие Пруды 93

о награждении, и я сейчас вручу нашему храбрецу

заслуженные награды. Пока есть такие солдаты в русской

армии, никакие немцы нас не одолеют.

Полковник взял из рук ординарца коробочки и вручил

Ивану кресты с приказами о награждении. Он тут же

предложил офицерам выпить за унтера, что те охотно и

сделали. Домов тоже выпил рюмку, не решившись отказаться

от неё в присутствии офицеров и командира полка.

Против правил полковник пожал руку Ивана

Петровича, и тут же распорядился выдать ему с собой водки

и закусок:

– Поскольку немецкой атаки не предвидится, пусть

солдатики тоже отметят награждение своего храброго

сослуживца! Кстати, господа! Младшего унтер-офицера

Домова я намерен отправить в школу прапорщиков. Хватит

ему, дворянину, проживать в солдатской землянке, пора

перебираться к своему сословию в офицерский блиндаж…

На выходе из блиндажа унтер получил от интенданта

вещмешок с водкой и закусками и поспешил в солдатскую

землянку отмечать Масленицу и своё награждение.

В землянке он прикрепил Георгиевские кресты

к гимнастёрке и прочитал приказы о своём награждении. Два

приказа были датированы одним днём: 24 февраля! Видимо,

в штабе корпуса замешкались, и получилось, что Иван Домов

в один день совершил два подвига...

IV

Через две недели Иван Петрович получил приказ

по полку о своём командировании в Псковскую школу

прапорщиков для обучения и получения офицерского звания.

Собрав вещи и попрощавшись с сослуживцами, он

направился своим ходом в офицерскую школу, куда прибыл

через три дня пути на повозках, железной дорогой и пешком,

имея на руках соответствующий приказ по полку, на тот

случай, если воинские патрули заподозрили бы его

в дезертирстве.

94 Долгие Пруды

Не видя конца войне, некоторые солдаты самовольно

покидали части и пытались вернуться в родные места, где их

ожидали бедствующие семьи, лишившиеся кормильца. Этих

дезертиров беспощадно вылавливали жандармы и воинские

патрули на железнодорожных станциях, а затем судили

военным трибуналом. При защите своей власти и укреплении

армейской дисциплины, царь и его генералы действовали

беспощадно, не обращая внимания на житейские

обстоятельства, вынуждавшие многих солдат к дезертирству

с фронта.

Прибыв в школу прапорщиков, Иван Петрович Домов

сразу же приступил к обучению, большую часть которого

занимала строевая подготовка. Строевая проводилась под

началом пожилого майора, с первого дня невзлюбившего

младшего унтер-офицера. Иван ходить строем не умел и

особенно не старался этому учиться, полагая, что на фронте

важны другие навыки. Майор-строевик считал иначе и через

две недели написал рапорт на его отчисление за недостаточно

прилежную строевую подготовку. Командир училища не стал

возражать, и Домов очень быстро был отправлен обратно в

часть для дальнейшего прохождения службы…

– Что же вы, батенька, подвели нас? – выказал своё

неудовольствие подполковник – начальник штаба полка,

когда Иван возвратился в часть после отчисления из

училища.

– Считаю своё отчисление необоснованным, но

оправдаться мне не удалось. Видно, из-за этой строевой

подготовки не бывать мне офицером, господин

подполковник! – ответил, вытянувшись, Иван. – Прошу

вернуть меня на прежнее место службы.

– Ничего, ничего, всякое бывает, - вдруг начал

успокаивать его начштаба, – пройдёт пару месяцев и, если не

будет военных действий, направим мы вас снова, но уже в

другое училище. Офицеров катастрофически не хватает, тем

более с боевым опытом, как у вас…

Долгие Пруды 95

Меж тем весна вступила в свои права, снега растаяли,

обнажив отходы человеческой жизни, накопившихся

за зиму... Они размывались вешними водами и сливались

в траншеи, вызывая стойкий запах отхожего места. Война,

по мнению унтера Домова, была сродни копанию в фекалиях

– тот же запах и тот же результат. Меж тем немцы, достигшие

намеченных рубежей на этом участке фронта, укрепили свою

оборону дополнительными рядами колючей проволоки и

минированием. Они перестали даже обстреливать русские

позиции, зная наверняка, что русские части здесь не имеют

сил и артиллерии для решительного наступления.

По слухам от русских беженцев, пересекающих линию

фронта тайными тропами через болота и леса, германцы

в своём тылу занялись устройством оккупационной

администрации, обещая Польше, Прибалтике и Белоруссии

независимость от России. Богатые поляки, литовцы, латыши,

эстонцы и белорусы рьяно взялись за обустройство своих

будущих государств, умело разжигая среди населения

ненависть ко всему российскому…

Наконец, наступили тёплые дни, зазеленела трава,

распустились листья на деревьях, земля подсохла, исчезли

запахи и грязь человеческого бытия. Солдаты, в свободное

от боевого дежурства время в окопах первой линии

устраивали посиделки, штопали форму, делали постирушки

портянок и нижнего белья, избавляясь от вшей, одолевших

за зиму.

Весенними ночами на многих солдат, в том числе и

на Ивана, нападала бессонница и, ворочаясь на нарах, он

вспоминал жаркие объятия девицы Нади. Эти воспоминания

распаляли мужские желания. Тогда Иван вставал, пил

холодную воду из бачка, выходил из землянки и долго-долго

смотрел на звёздное небо, наблюдая, как тут и там одинокие

звёзды срываются с места и, падая, сгорают в вышине.

Помнится, сожительница отца Фрося говорила, что каждая

упавшая звёздочка – это чья-то закончившаяся человеческая

жизнь.

96 Долгие Пруды

– Где же тут моя звёздочка, и когда она сорвётся со

своего места и сгорит в вышине, не долетев до земли? –

вопрошал унтер-офицер, пока его глаза не начинали

слипаться. Тогда он возвращался в землянку и быстро

засыпал под переливчатый храп сослуживцев.

А сослуживцы уже следующим утром делились

своими новыми солдатскими размышлениями:

– Весна, время сеять рожь, а мы торчим здесь,

в окопах!.. Хоть бы немец наступал, или наши пошли бы

в бой – всё веселее, чем маяться в безделье!.. Расскажи-ка,

Петрович, какую-нибудь историю из иноземной жизни. Всё

лучше, чем думать о доме, или о той ржи, – просили

сослуживцы.

И Иван находил им новые рассказы о древней Греции,

Риме и русских князьях, что в боях и сражениях основали и

укрепили Русское государство…

– Наш-то царь, Николай, не чета будет тем князьям…

–проронил как-то один из слушавших его солдат, после

очередного повествования Домова. – Ввязался в войну с

германцем непонятно за что. Дарданеллы какие-то у Турции

отнять захотел. Японскую войну профукал и эту с немцем

тоже теряет. Почитай, на тыщу вёрст от границы отступили и

сидим здесь в окопах, уже почти год ни с места!.. Не умеешь

воевать, так сиди тихо и не высовывайся! У нас на

Масленицу мужики на кулачках бьются забавы ради. Так на

бой этот выходят только сильные и умелые бойцы, чтобы не

посрамиться перед сельчанами. Если кого и побьют, так в

равном бою и без обиды. У немца орудий полно и снарядов

тоже, а у нас нет ни шиша! А коли так – какого же рожна

царь наш попёрся на эту войну? Пусть бы немцы и австрияки

бились с англичанами и французами, а мы бы стояли в

стороне и посмеивались, как на том кулачном бою. Я слышал,

что царская жена – немка, подбила царя на бой с кайзером

Вильгельмом. Вот он и поддался на бабьи уговоры, не имея за

собой силы. Миллионы людей погубили, а толку нет. Пусть

Долгие Пруды 97

бы царь с кайзером в одиночку на кулачках бились: кто

одолеет, тому и верх, а мы бы стояли в стороне и дивились…

Под сказки и разговоры окопная жизнь текла быстрым

ручейком. Отпели соловьи в рощах, наступило лето, пришло

время сенокоса, но никто не вышел с косой на луга вблизи

фронта. Весь народ разбежался кто куда. Деревни выгорели

от немецких снарядов, и даже ближний городок Сморгонь

был разорён дотла и остался без жителей.

В июле месяце Иван Домов получил предписание

отбыть в штаб Минского военного округа для дальнейшего

командирования на офицерские курсы.

– Вы уж, младший унтер-офицер, не подведите полк

со своей учёбой, – опять напутствовал его начальник штаба

полка, вручая отпускные документы. – Будет обида всему

полку, если вас снова отчислят. Что это, мол, у вас за

Георгиевские кавалеры, которые офицерами стать

не желают? Поезжайте, и, надеюсь, вернётесь назад уже

прапорщиком!

Получив такие наставления, Иван отбыл в Минск, где

его задержали при штабе, и до сентября месяца Иван

Петрович усердно переписывал штабные бумаги, пока,

наконец, не получил направление на учёбу в Сибирь, не зная

ещё, что он сюда больше не вернётся до самого окончания

войны…

V

А пока… пока воинский эшелон мчал младшего унтер-

офицера Домова на восток в город Омск для обучения

в школе прапорщиков. Дверь теплушки, в которой ехал Иван

вместе с другими солдатами, была открыта, и солдаты

с любопытством вглядывались в мелькавшие вдоль железки

леса, поля, полустанки и деревеньки, скрываемые клубами

пара от натужно пыхтевшего паровоза.

Было начало октября. Поля опустели, а леса оделись

в золото и багрянец осенней листвы, которую не успели

сорвать ветер и ненастье осени, неумолимо приближающиеся

98 Долгие Пруды

с каждым днём. Но пока светило нежаркое солнце, было

тепло и сухо, словно на дворе стояло бабье лето. Домов сидел

у открытого проёма двери, свесив ноги наружу и, как и все

солдаты, любовался открывающимися перед ним картинами

русской природы. Он впервые, за тридцать один год своей

жизни, уезжал так далеко от родных мест. Сложилось так, что

он учился, работал и воевал неподалёку от родного села в

Могилёвской губернии, и не уезжал от него дальше трехсот

вёрст, не считая двух коротких поездок в Москву и

Петербург.

В эшелоне было две теплушки для солдат,

пассажирский вагон для офицеров и конвоя, а все остальные

вагоны были с грузом, необходимым воинским частям

на Дальнем Востоке. Самым необходимым из тех грузов было

зерно и крупы для пропитания служилых людей в долгую и

холодную зиму.

Попутчиками Ивана были солдаты, едущие в отпуск

после ранения, демобилизованные по увечью или

направляющиеся к новому месту службы. За порядком

в эшелоне следил начальник конвоя, пожилой унтер-офицер

с четырьмя солдатами, которые посменно охраняли эшелон

от лихих людей на стоянках, а также следили за сменой

паровозов вместе с машинистами. А ещё конвой обеспечивал

солдат горячей пищей, что готовил повар на полевой кухне,

располагавшейся на платформе сразу за штабным вагоном,

в котором ехало несколько офицеров, не пожелавших ждать

пассажирского поезда. Младший унтер-офицер

с Георгиевскими крестами на гимнастёрке вызывал уважение

у малограмотных солдат, случайно узнавших, что до войны

он работал учителем и имел высшее образование. Что это

такое, солдаты не знали, но догадывались, что оно имеет

отношение к благородному сословию.

Начальник конвоя, проверяя документы Ивана Домова

в Москве при погрузке в поезд, не преминул спросить:

– Как же это вы, Иван Петрович, имея высшее

образование и дворянское происхождение, оказались

Долгие Пруды 99

в низких чинах, и лишь сейчас едете в Омск за получением

офицерского звания? Или провинность какая за вами была? А

может, революционером были, и вас вместо ссылки

отправили на фронт? Извините, что любопытствую, но мне

это необходимо знать для соблюдения порядка во вверенном

мне эшелоне.

– По своей глупости я оказался в солдатах, – ответил

Иван. – Поссорился со своей невенчанной женой и пошёл

добровольцем в солдаты. Думал, что война будет недолгой и

победоносной, как и обещал нам царь-государь Николай

Второй, но... Третий год уже служу, а войне конца не видать.

Добровольно уйти из армии нельзя, вот и еду за офицерским

званием в Омск. Строевых-то офицеров немец выбил за два

года войны, и теперь через ускоренные курсы таких, как я,

с образованием и опытом войны, производят в офицеры.

Служил солдатом, послужу офицером, но как закончится

война, немедленно демобилизуюсь и буду снова

учительствовать.

Конвойный вернул бумаги младшему унтер-офицеру и

посочувствовал ему:

– До чего бабы мужиков доводят!.. На войну учитель

убежал, лишь бы подальше от своей благоверной оказаться!..

Ну и ну…

Этот разговор слышали другие солдаты, и потому

Домов сразу же стал уважаем. За время пути к нему

частенько обращались с вопросами объяснить что-то

непонятное: увиденное, услышанное или просто пришедшее

в голову того или иного солдата, призванного на войну

из глухой деревеньки на несколько десятков дворов.

– Сколько земли пустует!.. – как-то вздохнул один

из солдат, – а у нас в деревне на Рязанщине приходится

только полторы десятины общинной пахотной земли на едока

мужского пола, поэтому и живём впроголодь. Сюда надобно

перебираться… Вот где земли свободной много!

– Везде хорошо, где нас нет… – огорчил солдата Иван

Петрович. – Здесь вся земля кому-то принадлежит: либо

100 Долгие Пруды

царю, либо помещику, либо общине. Вот когда переедем

за Уральские горы, там земли свободной действительно

вдоволь, но пахотной мало. Да и хлеб там из-за климата

вырастить сложно, потому наш эшелон и везёт зерно

на Дальний Восток. Ещё не научились там выращивать

пшеницу…

Эшелон остановился на очередном разъезде,

пропуская пассажирский поезд, и солдаты гурьбой высыпали

из вагона на обочину, бесстыдно справляя нужду на глазах

пассажиров проходящего состава. В теплушке была параша,

но ею старались не пользоваться. Была в теплушке и печка-

буржуйка, которую пока не топили ввиду тёплой погоды.

На третий день эшелон въехал в Уральские горы,

которые теперь громоздились справа и слева. Извиваясь

словно змея, состав объезжал одно нагромождение скал

за другим. Домов впервые увидел горы и был поражён этой

каменной мощью. Хотя он и знал, что горы эти невысоки, но

жителя равнины они впечатляли.

Через день эшелон добрался до Екатеринбурга, а

впереди… впереди их снова ждала равнина, привычная глазу

бывшего учителя и будущего офицера русской армии.

– Вот мы, наконец, и въехали в Сибирь… – задумчиво

проронил Иван.

Меж тем эшелон, под паровозные гудки мчался

по ровной местности, поросшей берёзами и осинами, уже

сбросившими листву. Местами деревья стояли на болотах,

подчёркивающих угрюмость местности.

– Земли, конечно, в этой Сибири много, – услышал

как-то Иван одного из солдат, когда эшелон остановился

на очередном разъезде, пропуская встречный поезд, – но если

она вся такая пустынная и болотистая, то проку от такой

земли мало. Верно, потому и везут сюда зерно из России, так

как полей нет.

– Поля здесь есть, если на юг поехать, – отозвался

Домов, – а вот дальше за Иркутском полей будет

действительно мало.

Долгие Пруды 101

– И далеко до того Иркутска?!

– Отсюда до Иркутска около четырёх тысяч вёрст

будет. А вот Омск, куда мне надо прибыть по предписанию,

отсюда в тысяче вёрстах. Там-то пшеница и рожь хорошо

родятся, только опять же не каждый год… И всё это из-за

частой засухи.

– И откуда ты всё это знаешь?! – поинтересовался

сосед.

– Из географии… наука такая есть.

– Это сколько ещё дней эшелон будет ехать

до Владивостока, если отсюда до Иркутска такая даль?! –

вернулся к теме расстояния один из солдат, стоявший рядом

с Иваном Петровичем у открытой двери вагона.

– Начальник конвоя говорил, что бывает по месяцу и

более едут в один конец, – отозвался Домов, – а бывает, что и

за две недели добираются. Раньше, когда железки не было,

лошадьми добирались месяцами Был такой писатель Чехов,

так он в повозке полгода ехал до острова Сахалина. Сейчас

половину того Сахалина отдали японцам за проигранную

войну. Тогда ещё не было сплошной железки до Дальнего

Востока, может, потому войну и профукали япошкам. Однако

думается мне, что царские генералы и при железной дороге

умудрились бы уступить вражинам. Нынешние-то генералы

не лучше тех будут, потому и война на месте стоит.

Например, наш полк два года уже на одном месте в

Белоруссии фронт держит. Сами мы наступать не можем, но

и не поддаёмся врагу. Если бы войну с японцами в 1905 году

выиграли, глядишь, и немец бы на нас не попёр, побоялся

бы!.. Хотя, с другой стороны, кайзер немецкий Вильгельм

приходится двоюродным братом нашему царю Николаю

Второму, а его жена и вовсе немецкая принцесса. Могли бы

по-родственному договориться между собой и не втравливать

людей в смертоубийство, но гонор оказался сильнее

родственных отношений! Столько солдат погибло, а война ни

с места!

102 Долгие Пруды

– Вижу, не жалуете вы нашего царя-батюшку, коль

такие речи про него ведёте, – заметил всё тот же солдат, что

спрашивал про дорогу. – Не дай Бог, кто донесёт, могут и

наказать за крамолу…

– Дальше фронта не пошлют!.. – отмахнулся Домов, –

и потом, я не погаными словами поношу царя, а высказываю

своё мнение о ненужности этой войны русскому народу. Да и

немцы, по слухам, тоже не хотят уже воевать. Ладно, давай

в вагон – поехали…

День клонился к вечеру, заметно похолодало,

за полуоткрытой дверью мелькал всё тот же лес в болотах, и

солдаты растопили буржуйку, чтобы спать в тепле. К исходу

седьмого дня пути эшелон пересёк реку Иртыш и втянулся

на подъездные пути Омской товарной станции. Иван

Петрович простился с попутчиками и, вскинув вещмешок,

пошёл к коменданту вокзала справиться о своих дальнейших

действиях. Комендант, просмотрев предписание, сказал, что

училище прапорщиков находится в версте от вокзала

на берегу Иртыша.

Не мешкая, Иван направился к училищу

по центральной городской улице и через полчаса уже

предъявлял свои документы дежурному офицеру. Тот

направил унтера в казарму на ночлег, наказав завтра же

прийти в канцелярию и оформиться по всем правилам.

В казарме Домов расположился на свободной койке и сразу

уснул: в дороге он спал плохо, и потому чувствовал себя

усталым и разбитым.

Утром, вскочив с кровати по сигналу «подъём», Иван

Домов обнаружил, что ночью выпал снег. Ещё вчера солнце

светило по-летнему, было тепло, и ничто не предвещало

приближения зимы. И – вот она! К таким сибирским

изменениям погоды ему предстояло привыкать и

в дальнейшем.

Позавтракав вместе с другими курсантами, унтер

пошел в канцелярию, чтобы оформиться в школу

прапорщиков.

Долгие Пруды 103

Начальник канцелярии, посмотрев документы, передал

их работнице канцелярии, девушке лет двадцати по имени

Анна. Та приняла документы, взглянула в разноцветные глаза

нового курсанта, смутилась, покраснела и, опустив глаза,

начала подшивать бумаги в папку, на которой

каллиграфическим почерком с наклоном влево вывела:

«Младший унтер-офицер Домов Иван Петрович».

Потом Анна подняла глаза и, вновь вспыхнув

румянцем, тихо произнесла:

– Приказ о вашем зачислении будет завтра, а сегодня

пройдите к начальнику строевой части, который определит

вас в учебную роту, в которой вы будете учиться. На занятия

идти с завтрашнего дня. Вот ваше направление к начстрою, –

закончила девушка и подала листок бумаги, случайно

коснувшись тонкими пальчиками ладони посетителя.

Взяв бумагу, Домов было направился разыскивать

начстроя. На выходе из канцелярии он резко обернулся и

перехватил пристальный, красноречивый взгляд Анны. Та

запоздало отвернулась, склонившись над бумагами.

«Какая непосредственная девица», – подумал Иван,

выходя из канцелярии. – «Не красавица, но привлекательной

наружности, с открытым взглядом и девичьей

застенчивостью… А ещё у неё почерк, как у меня, с наклоном

букв влево… Надо будет обязательно познакомиться с ней

при первой возможности… Хотя вряд ли она захочет иметь

знакомство с простым младшим унтер-офицером. Вон

сколько здесь, в училище, офицеров, есть и молодые, а

со мной, одетым в солдатскую форму, и пройтись такой

девушке по городу будет стыдно… Она, видимо,

из приличной семьи… С другой стороны, из документов моих

она узнает, что я не лапотный солдат, а после курсов и вовсе

офицером буду… Надо постараться окончить эти курсы.

Надоело жить среди малограмотных солдат и нюхать

в казарме чужие портянки. Война чёрт знает сколько ещё

будет длиться, а я уже два года не держал женщину в своих

объятиях».

104 Долгие Пруды

Размышляя о превратностях солдатской службы, Иван

разыскал начстроя – пожилого майора интендантской

службы, который определил вновь прибывшего во второй

взвод второй учебной роты, занятия в которой начались три

дня назад.

– Что же это вы, голубчик, задержались

с прибытием, – укорил майор Домова, обращаясь к нему

на «вы». – Начинаете обучение с нарушения дисциплины.

Непорядок, батенька, хотя вы и Георгиевский кавалер.

– Смею доложить, Ваше благородие, что в этом

нет моей вины! Эшелон задержался, а ехать пассажирским

поездом нижним чинам не положено.

– Ладно. Располагайтесь в казарме, а командир взвода,

поручик Бельский, введёт вас в курс занятий, – закончил

майор свои наставления.

Поручик Бельский, оказавшийся в казарме, принял

доклад Ивана о зачислении во вверенный ему взвод и

предложил младшему унтер-офицеру коротко рассказать свой

послужной список. Услышав, что Домов потомственный

дворянин с высшим образованием, он, как и ранее многие,

искренне удивился его солдатской службе:

– Я тоже дворянин, окончил Кадетский корпус и

направлен сюда преподавать уставы, хотя и просился

на фронт. В армии офицеров не хватает, сюда, в училище,

принимают всяких мещан и недоучившихся студентов. А вы,

дворянин, служили солдатом, когда дворянство исконно

означает воинскую службу офицером, даже если

нет специальной подготовки. Может, проступок за вами

какой числится, за который вы наказаны солдатской

службой? Сознавайтесь, голубчик, иначе я из личного дела

всё узнаю, когда оно придёт почтой в училище.

– Нет, я пошёл воевать добровольно, думал, что война

будет длиться недолго, а ей конца и края не видать! Вот

потому и согласился поехать в школу прапорщиков, –

ответил Домов.

Поручик принял объяснение и тут же предупредил:

Долгие Пруды 105

– Основное требование в училище – это дисциплина!

Научитесь дисциплине, тогда сможете и солдат приучать

к порядку. Субординацию соблюдайте неукоснительно, и

до производства в офицеры извольте обращаться

с командирами по ранжиру.

На этом командирские наказы закончились, и младший

унтер-офицер Домов утром следующего дня приступил

к занятиям. Здесь, в Омске, он начал старательно

маршировать на плацу со своим взводом, не желая повторить

псковскую историю. Кроме строевой подготовки на классных

занятиях изучались уставы и тактика. Были и практические

занятия по оружейной подготовке с изучением всех видов

стрелкового оружия, применявшегося в пехотных частях.

Преподавался также и курс артиллерийской подготовки.

Генштаб полагал, что такой подготовки достаточно, и

прапорщики с ускоренных курсов без дополнительного

обучения далее в чинах повышаться не будут.

VI

Снег, который выпал с приездом Ивана Петровича

в Омск, так и не растаял. Курсанты, несмотря на холод,

старательно маршировали на плацу, держа строй и

отрабатывая повороты. Дни были заняты полностью, и Ивану

никак не удавалось навестить приглянувшуюся ему девушку

Анну из канцелярии. Днём отлучиться было невозможно,

даже на приём пищи курсанты ходили строем, словно

новобранцы, а вечером, когда было свободное время,

канцелярия закрывалась.

В муштре и зубрёжке уставов прошло два месяца, но

вскоре отношение к курсантам резко изменилось. До выпуска

в офицеры оставалось менее половины срока, и

преподаватели дали послабление распорядку. После обеда

выделили час свободного времени, а по воскресеньям

с полудня и до 18 часов выдавалась увольнительная в город.

Иван немедленно воспользовался свободным часом после

обеда и в первый же день зашёл в канцелярию.

106 Долгие Пруды

Увидев вошедшего унтера с разноцветными глазами,

Анна, как и в прошлый раз, вспыхнула лицом и, отведя

взгляд, начала перебирать бумажки на своём столе. Домов

кашлянул и справился у неё, пришло ли его личное дело

военной почтой. Без этих бумаг его производство в офицеры

обязательно было бы отложено. Анна тут же нашла его папку

и, не раскрывая её, сообщила, что личное дело пришло и с его

документами всё в порядке. Беря протянутую папку, Иван как

бы случайно прикоснулся к руке девушки, почувствовав

искру между ними. Анна, зардевшись, смело взглянула ему в

глаза, выдав своё неравнодушие.

Ивану было уже за тридцать, но и он, покраснев,

неуверенно предложил:

– Давайте, Аня, сходим в воскресенье в синематограф.

Я возьму увольнительную, если, конечно, вас не смутит

прогулка с простым солдатом.

– Вы не простой… и я с радостью пройдусь с вами,

не стесняясь пересудов, – мгновенно ответила девушка, снова

выдав своё расположение к собеседнику.

Домов города не знал и потому уговорился о встрече

с ней за воротами училища ровно в полдень воскресного дня.

Через два дня он вышел из проходной училища и увидел

Анну, одетую в цигейковую шубку, пуховый платок, валенки

и, тем не менее, переминавшуюся с ноги на ногу. Мороз

стоял под тридцать градусов, и даже в валенках девушка

начинала замерзать, ожидая назначенной встречи.

В солдатской шинели и сапогах Иван и сам мгновенно

продрог. Он быстро приблизился к девушке. Она тут же

смело взяла его под руку и не терпящим возражения тоном

сказала:

– Вам, Ваня, холодно будет в солдатской шинельке

бродить по городу! Ещё, не дай Бог, обморозитесь, и я буду

виновата. Давайте-ка пойдём ко мне: я здесь неподалёку

снимаю комнату. Там, в тепле, попьём чаю и поговорим. Мне

не терпится услышать ваши рассказы о войне.

Долгие Пруды 107

Анна вела себя так, как будто они давно знакомы.

Домов немедленно подчинился, и они, уйдя с центральной

улицы, тянувшейся вдоль реки Иртыш на несколько вёрст,

направились по заснеженной улочке вдоль деревянных домов

и домишек, которыми был застроен весь город Омск.

Иван спрятал свои руки, мёрзшие даже в рукавицах,

в карманы шинели, а Анна обвила его руку через локоть,

сунув свою озябшую кисть в меховую муфточку. Война –

войной, но женские причуды в одежде никто не отменял даже

здесь, в холодной Сибири.

Солнце ярко светило, снега искрились, ослепляя

взгляд и вызывая жгучие слёзы, мгновенно замерзавшие

на студёном воздухе. Пройдя сотню шагов молча, Анна

искоса взглянула на Ивана и вдруг вскрикнула:

– Ваня! У вас левое ухо побелело от мороза! Надо

растереть его снегом сейчас же, иначе потом будет долго

болеть!..

Тут же схватив горсть снега, она принялась растирать

сначала одно его ухо, а потом и другое. Закончив с ушами,

Аня натянула Ивану солдатскую шапку на уши, которые

теперь горели от растирания. Засмеявшись, девушка потянула

его за собой дальше. Через пару минут они оказались около

небольшого домика, почти скрытого за высоким забором.

– А вот и мой дворец! – весело сообщила Анна,

открывая калитку и подталкивая Ивана во двор. – У меня

здесь комната с отдельным входом со двора, сейчас

увидишь…

Девушка незаметно перешла на «ты» в разговоре

с курсантом, которого и видела-то в третий раз. Через сени

они прошли в жилище Анны, оказавшееся комнатой

с кроватью, шкафом и кухонным уголком с неизменным

самоваром на столе, труба от которого сквозь стену выходила

наружу.

– Погрейтесь, Ваня, вот здесь, потом разденетесь, и

будем пить чай, – сказала Анна, подведя гостя

к выступающей задней стенке печи, оказавшейся тёплой. –

108 Долгие Пруды

В комнате своей печки нет, и я обогреваюсь от печи хозяев,

которые забили дверь досками, отделив эту комнату, и теперь

сдают её внаём.

– Как же вы готовите себе пищу?! – удивился Иван,

прижимаясь всем телом к тёплой печной стенке и чувствуя,

как живительная теплота постепенно разливается по всему

его телу, отогревая застуженные мысли и чувства.

– У меня есть керосинка, на которой я иногда что-то

варю: готовить я не люблю, кушаю немного, и поэтому

частенько обхожусь чаем с разными вкусностями, – пояснила

Анна, снимая шубку, а затем и валенки.

Надев войлочные чуни, она направилась к самовару

с намерением разжечь его.

«Комната почти такая, какая была и у моей

Надежды… – мысленно отметил Иван, – которая вот… также

привела меня к себе и немедленно отдалась, приученная

к мужской ласке… Неужели и Анна вожделеет плотских

удовольствий и потому сейчас привела меня к себе?..»

С подтаявших сапог Домова на пол натекла лужа и он,

сняв шинель, нерешительно остановился, не зная, как

поступить дальше. Надо бы снять сапоги, но там портянки, а

босиком ходить по дому и холодно, и неприлично.

– Как мне быть с сапогами? – наконец решился

спросить Иван, – я солдат – портяночник, а босиком остаться

неприлично.

– Снимай, снимай, босиком ходить не придётся! Я

связала носки и подарю их тебе, чтобы ноги не мёрзли

при наших морозах!

«Да-а… Анна ведёт себя, как опытная женщина,

желающая мужской ласки, вот и носки у неё оказались…

Видно, не раз уже приглашала сюда курсантов…», – тоскливо

подумал Иван Петрович.

Даже испытывая мужское вожделение, которое

оставалось без удовлетворения уже два года войны, он

не хотел сейчас обмана со стороны понравившейся ему

Анны. Домов разулся, надел носки, снова подумав, что кто-то

Долгие Пруды 109

другой их надевал прежде, и присел у стола, хмуро наблюдая,

как Анна старательно разжигает самовар. Вот самовар

разгорелся и хозяйка, довольная собою, села рядом

на табурет и только сейчас заметила угрюмость своего гостя.

– Что случилось, Ваня? – участливо спросила Анна, –

может, уши обмороженные болят? Так это быстро пройдёт,

потому что я их вовремя оттёрла!

– Неловко мне… что вы, Анна, как-то сразу

пригласили меня к себе, не зная, что я за человек…

Называете меня Ваней, вот дали мне чужие носки, которые

для таких гостей, как я, и предназначены, и, вероятно,

ожидаете от меня поцелуев и мужской ласки? – неприязненно

ответил Иван.

Анна вспыхнула, смутилась, но потом открыто

взглянула ему в лицо и, запинаясь, объяснилась:

– Вы, Иван Петрович, мне приглянулись сразу, как

только вошли в канцелярию. Я почувствовала неизъяснимое

тепло и спокойствие, исходившие от вас, чего со мною

никогда не бывало прежде. Потом, прочитав ваше

направление, где было указано, что вы учитель, дворянин и

храбрый воин, имеющий награды, я поняла, что хочу быть

с вами всегда, быть вашей… женой и иметь от вас детей…

Потому-то я и называю вас… Ваней, обращаюсь на «ты» как

с близким человеком и связала эти носки, надеясь, что заведу

вас к себе и объяснюсь сама, пока курсы не закончились, и вы

не отправились снова воевать. До вас никто из мужчин сюда

не заходил, я ни с кем не встречалась, хотя и были

от курсантов и офицеров приглашения встретиться, но я

не чувствовала притяжения к этим мужчинам, а к вам

почувствовала сразу.

Анна помедлила, затем подошла к гостю и,

наклонившись, неумело поцеловала его в губы. На этом

решительность и смелость покинули девушку, и она едва

не упала без чувств. Если бы Иван, вскочив, не подхватил её

под руки и не прижал к себе, она бы уже лежала на полу. Аня

пришла в себя быстро, чуть отстранившись, взглянула Ивану

110 Долгие Пруды

прямо в глаза и, увидев в них ожидаемое, доверчиво

прижалась головой к его груди.

Но вот заклокотал самовар и Анна, совсем

опомнившись, отстранилась от Ивана и, опустив стыдливо

глаза, пошла хлопотать у стола, собирая угощение. Вот она

порезала ветчину, сало, сыр и разложила на блюдо. Потом

достала из свёртка жареную курицу, вынула из берёзового

туеска буханку белого хлеба, положила на стол и пригласила

гостя к столу, всё ещё не поднимая глаз и ожидая, что всё же

ответит Иван на её объяснение.

К этому моменту Домов уже осознал, что девушка

каким-то непостижимым образом сделала свой выбор и

теперь напряжённо ждёт ответного признания, не помышляя

при этом об отказе.

Иван решительно тряхнул головой, подойдя к Анне,

обнял её за плечи и шутливым тоном сказал:

– Я хотел сегодня прогуляться с девушкой Аней и

посмотреть синематограф, а оказался в гостях у своей

невесты!.. Что ж, рассказывай, невеста, о себе, пока солдат,

как в сказках, будет насыщаться с дальней дороги. Обо мне

же знаешь из личного дела, а я о тебе ничего не ведаю, кроме

того, что ты вот так, по собственной воле, оказалась моей

невестой и будущей женою!

Анна мгновенно вспыхнула, повеселела и, окинув

благодарным взглядом Ивана… начала рассказ, не забывая

при этом потчевать избранника своими припасами.

Оказалась, она была уроженкой этой местности и жила

неподалёку отсюда в городе Токинске. Окончила там

церковно-приходскую школу, потом женскую прогимназию

в городе Таре, потом училась в учительской семинарии

в Ялуторовске. После её окончания уже полгода работает

в канцелярии училища прапорщиков, куда её пристроил

присяжный поверенный её отца. Отец – Антон Казимирович,

поляк, был сослан сюда за революционную деятельность. Но

здесь понемногу остепенился, занялся делом и торговлей, и

сейчас вполне благополучный купец. Мать – Евдокия

Долгие Пруды 111

Платоновна, из крестьян. Анна – единственная дочь у своих

родителей, которые уже в возрасте, но бодры и здоровы. Сама

Анна с мужчинами не дружила, ничьей невестой не была,

является православной, но не очень верующей, и как она

осмелилась признаться Ивану в своих чувствах, сама

не знает.

– Понимаешь, Ваня, я просто почувствовала к тебе

какое-то притяжение, и мне будто кто-то подсказал свыше:

«Это твой суженый, смотри, не упусти его, иначе не будет

тебе счастья женского и семейного». Я и решилась сразу

привести тебя сюда, полагаясь на твою порядочность и

заметив, что ты тоже испытываешь ко мне хорошие чувства.

Говорят, что глаза – это зеркало души человеческой, а я,

Ваня, как только взглянула в твои разноцветные глаза,

голубой и зелёный, так и обомлела!

– Неужели так бы и пошла за простым солдатом!? –

осторожно спросил Иван, наливая очередную чашку

душистого чая и балуясь конфеткой.

– Наверное, не пошла бы, – простодушно ответила

девушка. – Считаю, что мужчина должен быть грамотнее

женщины, иначе лада в семье не будет. И если бы ты был

без образования, я бы подавила в себе это чувство

притяжения. Но у нас ловко получилось – ты учитель, и я

учительница, но попроще, и у нас будет не только жизнь

общая, но и дело общее. Я себя с тобою ощущаю рядом легко

и просто, словно знаю тебя много лет, – призналась Анна,

взяв Ивана за руку.

Он тут же почувствовал, как невидимые нити

прикосновения связывают их воедино! Ему с ней тоже легко

и спокойно, и любое его движение, мысль тотчас

угадываются Анной и находят отклик в её душе.

На просьбу девушки он коротко рассказал о своей

жизни: как учился, работал и воевал, убрав из рассказа

отношения с женщинами. Аня внимательно слушала его,

изредка сочувственно кивая головой и ахая, когда солдат

рассказывал об атаках немцев на фронте, и как он убил

112 Долгие Пруды

несколько из них, заслужив свои георгиевские кресты

за храбрость.

– Что-то я ничего не услышала о женщинах в твоей

жизни. Не верится, чтобы их не было вовсе в твои-то

тридцать лет!? – проронила Аня с девичьей

непосредственностью, прижавшись головой к плечу Ивана и

вовсе не подозревая о том, какие мысли и желания возникают

у мужчины при таких прикосновениях.

Домов слегка отстранился от избранницы, ощутив

прилив мужского желания, и, стараясь говорить равнодушно,

ответил:

– Были случайные встречи и короткие отношения

с женщинами, которые не оставили следа в моей душе,

потому и не заслуживают они воспоминаний. У мужчины

чувство взаимности с женщиной появляется очень редко,

даже если и есть близкие отношения. Такого притяжения, как

к тебе, у меня ещё не было ни к какой женщине, не было и

душевного спокойствия, как с тобой сейчас, хотя мы и

знакомы лишь несколько часов. Потому и не помню я ничего

о других женщинах и не упоминал о них в своём рассказе. Я

однолюб, и надеюсь, что наконец-то встретил ту девушку,

которая станет мне единственной женой в жизни!.. Однако

уже темнеет, и мне пора в училище, чтобы не опоздать из

увольнения и не нарушить дисциплину, к которой здесь

весьма строго относятся. Меня уже отчисляли в Пскове из

училища прапорщиков, но теперь мне такого допустить

нельзя! Ведь ты не пойдёшь замуж за простого солдата, не

так ли? – переспросил Иван девушку.

Анна обиженно отстранилась от Ивана:

– Я говорила об образовании и душевном развитии, а

не о чинах и званиях!.. И… за тебя готова пойти замуж, даже

если ты останешься солдатом. Но, однако, мне будет легче

получить согласие родителей, если мой суженый будет

офицером, – пояснила она, подавая Ивану шинель, пока он

возился с сапогами, пытаясь втолкнуть в них ноги в носках и

портянках.

Долгие Пруды 113

Аня тоже оделась и, несмотря на возражения Ивана,

вызвалась проводить его до ворот училища. На улице их

встретила тёмная морозная ночь. Мириады звёзд мерцали

на ясном угольно-чёрном небе, привлекая взор

таинственными просторами. В углу небосклона поднималась

жёлтая луна, чуть покрасневшая от сильного мороза. Природа

застыла в ледяном безмолвии, где не было ни ветерка,

ни малейшего движения. Даже собаки спрятались в свои

будки и не брехали привычно из подворотни на солдата и

девушку, спешивших по тропинке…

114 Долгие Пруды

Татьяна Аленчикова

Долгие Пруды 115

Аленчикова Татьяна Фёдоровна родилась в Москве

28.12.1947 года в семье студента Военного института

иностранных языков. Когда ей исполнилось 6 лет, семья

отправилась вслед за отцом по дальним гарнизонам.

В 1971 году, после демобилизации отца, семья получила

квартиру в Москве.

С 1980 года Т. Аленчикова постоянно проживает в

подмосковном Долгопрудном.

Закончила биофак МГУ. Во время учёбы

в университете занималась в театральной студии МГУ

«Ленинские горы». По окончании университета работала как

микробиолог и энтомолог, сначала в Институте

микробиологических средств защиты растений, позже

в Институте сельхозмашиностроения (ВИСХОМ). Общий

трудовой стаж 35 лет.

Окончила аспирантуру Московской

сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева

(ТСХА). С 1987 – кандидат биологических наук

по специальности «биологическая защита растений». Там же,

на факультете общественных профессий, получила диплом

«Руководитель театрального коллектива».

Имеет звания «Ударник коммунистического труда»,

«Ветеран труда», награждена медалью «850 лет Москве»

(ВИСХОМ, 1997).

Член ЛИТО «Клязьма» с 1995 года. Пишет рассказы,

статьи, стихи, пьесы и песни (вместе с композитором

Алексеем Егоровым).

В 1997 году заняла первое место в конкурсе поэтов

литобъединений Москвы и Подмосковья с поэмой «Арена

корриды», опубликованной в «Долгих Прудах» № 7 (2002).

Вместе с Л. А. Кузьминой и А. И. Богомоловой

в 2001 году создала в Долгопрудном детский литературно-

музыкальный коллектив «Гармония».

Татьяна Аленчикова – один из редакторов

литературно-художественного альманаха «Долгие Пруды»,

116 Долгие Пруды

альманаха «Горожане». Являлась редактором первого номера

международного литературного альманаха «Витражи». Имеет

свои страницы в интернет-сообществах «Проза.ру» и

«Стихи.ру». Печаталась в газетах, в альманахе «Долгие

Пруды» (с 1997), в сборниках «Москва златоглавая» (1997),

«Пять поэтесс» (2006), в альманахе «Витражи» (№№ 1, 2).

Создатель и руководитель городского любительского

театра «Конфетти» (с 2011). Театр – постоянный участник

театральных фестивалей «Долгопрудненская осень» и

«Русская классика» (г. Лобня). В 2013 году спектакль «Не всё

коту масленица» взял приз зрительских симпатий

на VII Областном театральном фестивале «Долгопрудненская

осень». В 2015 году спектакль «Не покидай меня» взял

III место на IX фестивале «Долгопрудненская осень».

Долгие Пруды 117

Мой мир – театр, и без него не быть...

Никак не верится, но мне 70 лет! И я люблю театр!.. А

начну я с «Московского дворика». Поэма была написана в

1997 году от лица шестилетней девочки. Это мои детские

воспоминания.

Московский дворик (поэма, в авторской редакции)

А мы с Москвой почти совсем родные,

Я родилась в роддоме на Щипке,

Когда ей восемьсот перевалило.

Плюс пятьдесят теперь и ей, и мне...

Волшебные воспоминанья детства...

Монетчиковский,

Где-то по соседству – «Рот-Фронт»,

И запахов наплывы – то шоколад, то карамель,

Лишь только выйдешь из дому за дверь,

Как далеко и мило всё теперь,

И как давно всё это было.

Было!

118 Долгие Пруды

1. Дом и дядя Ваня

Вот двухэтажный деревянный дом,

На семь семей – одна квартира.

Я здесь живу на первом этаже...

Снаружи дом оштукатурен, крашен в жёлтый

Был так давно,

Что требовал ремонта уже тогда:

Весь в трещинах стоял, прорехах, пятнах...

Снесли его в конце шестидесятых,

И дом «13» на Монетчиковском Пятом

Лишь в памяти остался навсегда.

Обрушив тайно штукатурку на стене,

Мы щепы отдирали с брёвен тёмных.

А дальше шёл турнир весёлый,

Где раз победа улыбнулась мне:

Составлена из выдернутой дранки,

Всех выше у меня взлетела рамка, –

В шесть лет такой невиданный успех!

А выше только голуби летали.

«Монахи», «Чистые», – у дяди Вани

В углу двора, средь дровяных сараев,

Была такая голубятня!

Ещё там жили кролики и пёс...

Подолгу пропадала ребятня там.

Он много чистой радости принёс

Нам добрый однорукий дядя Ваня,

(Хоть пьянством доводил жену до слёз).

Долгие Пруды 119

Мы много интересного узнали

О сказочно далёком Птичьем рынке

И о приёмных пунктах на бутылки.

Ещё впервые поняли всерьёз,

Что и с одною левой можно жить,

И всё уметь, не унывая,

И всех любить, всегда весёлым быть,

И что война – «Старуха злая!».

2. Двор летом

В другом конце двора – глухой забор

Из толстых и высоких досок,

Перед ним

Стояли молодые клёны, липки,

Газон «турецких трав» под ними

Всегда в тени почти что был,

(Поскольку ветви все переплелись деревьев).

Забравшись на забор,

Что было так не просто,

Я иногда восторженно глядела,

Как там кто-то взрослый

По настоящей улице ходил!

Ведь вообще-то строго-настрого ходить

К тому забору мама не велела.

А посреди двора – широкая скамейка,

Два исполинских ясеня над ней,

Настурций клумба в обрамленьи

Стоящих боком красных кирпичей.

Двор окружён кирпичным был забором

И тыльной стороной «чужих домов».

Так что кирпич не добывали мы особо –

Из старых стен со всех сторон

Из древней каменной ограды

Вываливался сам. И был таков:

120 Долгие Пруды

Не разбиваясь падал

В количестве «бери-не-надо» –

И брали, кто хотел, без лишних слов.

3. Стол посреди двора

Единым центром нашего двора

Был врытый в землю у скамейки стол.

Под ним, на нём и около него

Вся жизнь текла с утра и до утра.

Сперва под ним возились малыши:

В кулички, в «дочки-матери» играли.

Мы поутру во двор всегда спешили –

Чтоб самым первым выйти на гулянье!

Здесь женщины готовили, стирали,

Вслух обсуждая новости, дела.

По вечерам мужчины «заседали»,

Играли в карты, «резались в козла».

Здесь ели, пили, пели, веселились,

Влюблялись, ссорились, при всех мирились,

Справляли праздники. Поминки – иногда,

И чаще вместе.

И друг про друга знали всё.

Почти всегда.

4. Дом дяди Серёжи снаружи

Был въезд во двор с обратной стороны

Крыльца дубового родного.

И было до него идти вкруг дома

Почти что долго,

Но не было короткого пути.

Долгие Пруды 121

И по брусчатке настоящей

Шагала вдоль стены я до угла,

Где не соседи, а родня моя жила:

Дядя Серёжа, Туся, Тёть-Наташа.

Я часто застревала там в гостях, –

У них совсем-совсем всё по-другому:

Свой садик с вишней, дикий виноград,

Крыльцо из мрамора и чугуна с узором,

И только их!

Дверь мягкая и чёрная обита

Чудными гвоздиками,

Дальше – вовсе рай.

Там всё таинственно и удивительно.

Мне рады – только кнопку нажимай.

Откроют Тёть-Наташа или Туся,

Но в гости к ним

Не скоро соберусь я, –

Лишь через двадцать лет.

Пока хожу я только к Дядь-Серёже,

Мы дружим с ним на равных и серьёзно,

Хоть он двоюродный мой дед,

А мне шесть лет.

5. Дом дяди Серёжи внутри

Двойная дверь.

Вхожу, и в полумраке

По четырём ступенькам вверх.

На вешалке стенной –

Пальто и платья,

А рядом

Намертво прикованный

Висел

122 Долгие Пруды

Огромный мотоцикл – «трофейный».

Он ужас вызывал благоговейный,

Поскольку чудился мне в нём одновременно

Фашист, Кощей и Очень Страшный Зверь.

Налево – крохотная кухня,

Где помещается одна плита.

Уборная – отдельно, тесно,

Но даже в ней –

Уж-ж-жасно интересно:

В сливном бачке, там, где журчит вода,

Живой мотыль и трубочник хранили,

А на полу – в корытце и в земле,

Там червяки другие жили...

И снова дверь, уже «гостиной», и за ней

Сергей Иваныч за столом сидел

С своею неизменной трубкой

И спрятанной в усах улыбкой,

А бороду сжимал в другой руке.

С ним рядом у тарелки – кот Фома,

И на коленях Дезька-пекинес,

А слева светится подводный лес:

Огромных кубиков стеклянная стена,

Аквариумы – чудо из чудес!

Ещё в гостиной были книги и буфет

(В одном шкафу вмещались еле-еле).

И стула три. Но если б трое сели,

Четвёртый ни за что б уже не влез!

А из гостиной в спальню

Дверь, как ниша –

Проходишь будто в арку из воды.

Подсвеченные гроты, пузыри...

Долгие Пруды 123

И рыб, конечно же,

Не меньше «тыщи»!

Неон, скаляры, барбусы –

Ух ты!

А в спальне – старая железная кровать,

Стол «письменный» и «туалетный»,

И кожаный диванчик – «кабинетный»!

И горы самых-самых разных книг.

Когда-то дядька инженером был известным.

Я же знала инвалида.

Он с палочкой по комнате ходил,

Гулять на кресло на крыльце спускался,

С постели иногда не поднимался,

Но видом не был никогда уныл.

И был огромен интересов наших мир.

6. Дядя Серёжа и я

Но надо мною никогда он не смеялся.

Подшучивал немного и беззлобно,

И без обид,

Ведь верили мы оба,

Что буду я учёный и биолог,

И может быть, что даже знаменитый.

Биолог, археолог и историк,

Всё вместе, всё сливается в одно,

Когда мой дед, прищурившись раскроет

Табак медовый, что в коробочке с «Арго».

И поплывут рассказы чередою,

Помчится пра-пра-прадед на коне

124 Долгие Пруды

От пирамиды к шлимановской Трое,

Степями и лесами к Подмосковью

Олянчик скачет к будущей жене.

Её найдет среди славянок-поселянок...

И в доказательство идеи этой дед

Вдруг в тюбетейку гордо облачался:

«Так что, имеем отношение к Орде!» –

И очень заразительно смеялся.

Да, дедушка был вылитый татарин,

Так что Олянчика представить было просто.

А у крыльца торчал гранитный камень –

К нему коней привязывали гости,

Когда на свете не было машин!

И завороженно глядела я на щит,

Кольчугу, шлем, трезубец искривлённый –

(Они висели в спальне на стене),

И даже дух захватывало мне, –

Ведь в этом был наряде хан, влюблённый

Долгие Пруды 125

В прекрасную прабабушку мою...

И трогая доспехи, я стою

Так близко к ним,

Как будто рядом с ними!

Но тихо тает от колечек дым,

Слабеет аромат медовый.

Мы снова вместе с дедушкой сидим.

И завтра я приду к ним в гости снова.

Я бы в гостях сидела целый день,

Да ведь гулять-то тоже надо,

Иначе и не вырастешь совсем.

И дедушка тут «со-ли-да-рен» с мамой...

И вот, напившись чаю с мармеладом,

И попрощавшись, я иду к себе.

Но всё-таки, немножечко не сразу.

Сначала я не буду возвращаться,

А за угол ещё пройду, там, где

Как раз под нашим собственным окном,

Уже совсем кончается наш двор.

И если у стены прокрасться,

Чтоб не увидели ни бабушка, ни мама,

(Поскольку мне сюда «Нельзя! Не надо!»),

То можно с Улицей увидеться тайком.

7. Улица

Ах, Улица! Где бегают машины,

Старьёвщик хлам меняет на шары,

А в лавке слева (от калитки видно)

Из бочек черпают капусту и грибы.

Теперь не верится, но правда ведь, бочонки!

С селёдкой бочка, с маслом и с икрой...

126 Долгие Пруды

Вот только цвет её никак не вспомню...

Наверно, с красной.

А, быть может, с чёрной?

Ну, с «паюсной», раздавленной такой.

У нас на праздник бабушка пекла

Огромные блины. Их ели с маслом,

Сворачивая в трубочку с икрою.

(А! Точно! Точно помню – с красной!).

И колбаса бывала лишь на праздник,

И сладкий «мусс малиновый белковый».

(А из желтков мне тёрли «гоголь-моголь»)

Ну ладно, хватит про еду.

Нет, не могу...

На Новый год на ёлке украшеньем

Висели мандарины и печенье.

За хвостик – яблоки,

на ниточках – конфеты,

Да пара шариков.

Игрушки-самоделки:

Бумажные, картонные, из ваты...

Но всё ж на ёлках было пустовато,

Поскольку всё съедалось очень быстро,

Что можно было, дотянувшись, снять,

И очень редко вешалось опять.

Пирожные – эклеры и безе –

Готовились на Новый год отдельно.

А пироги –

Ну, просто объеденье!

Уж здесь давали поучаствовать и мне,

И первой пробовать – так это непременно!

Всё. Больше я не буду о еде.

Долгие Пруды 127

8. «Чистилка снега»

Мы с папою зимой нечасто,

Но на Улицу ходили,

Когда машина мимо проезжала,

Которая сугробы убирала,

Что дворники лопатами свалили

Вдоль кромки Улицы, у тротуаров.

Бродили за машиной мы часами,

Поскольку очень интересна нам была

И очень добрая машина и живая!

Совсем не страшная, хоть сильная.

Смешная! Серьёзная.

Она жила

Отдельно от всего...

И я не связывала жизнь её

С водителем.

«Чистилка снега!» –

Её мы называли меж собой.

Вот! Вон она! Урчит и едет...

Большие руки деловито загребают

К себе сугроб,

Где грязен снег.

Снег рассыпается отдельными комками

И на лопатках вверх трясётся-едет

На вершину транспортёра.

Оттуда – бух! – и в кузов-грузовик.

Тот ждёт, когда загрузят «грузов»,

Сосредоточенно урчит...

Потом весь снег увозит

К реке-Москве, что подо льдами спит.

128 Долгие Пруды

А «Чистилка» ползёт к другому месту,

И у сугроба ждём мы с нею вместе.

И вновь по очереди руки загребают

Со снегом грязь и мусор, а потом

На Улице так чисто становилось,

Что наш внутри напоминало дом.

Тогда с машиной мы прощались

И говорили ей: «Пока!»,

И в двор родной свой возвращались.

9. Новый год

А во дворе на горке жизнь текла.

И дети, папы, бабушки и мамы

Её все вместе строили всегда.

Потом водой из вёдер заливали.

И мы катались, днём играли.

А ночью взрослые там «дурака валяли».

Так зимние шли дни и вечера.

Дней через десять

После встречи с Новым годом

(Я знала – это маленький мальчишка)

Весь двор утыкан был рядами

Ненужных выброшенных ёлок.

Мы среди них «в лесу» играли,

Хотя представить лес

Умели лишь по книжкам.

Долгие Пруды 129

10. Первомай

Ещё об Улице одно воспоминанье,

Но связано с весною, с Первомаем.

С утра в квартире нашей репродуктор –

Большая чёрная тарелка,

Кричала, пела и смеялась.

Играли марши, хоровые песни.

И я с восторгом пела с ними вместе.

Особенно мне нравилась вот эта:

«Не нужен мне берег турецкий

И Африка мне не нужна!»

Ещё мы во дворе орали дружно,

Поскольку радио гремело над районом:

«Мы идём, мы поём

По асфальтам, по бульварам, по садам!

Мы идём, мы поём,

И Москва улыбается нам!»

А «Широка страна моя родная»

Таким восторгом сердце наполняла.

И мы кричали, пели,

Верили и знали,

Что вся страна действительно поёт,

И вся Москва на демонстрацию идёт,

И что родители пойдут на праздник с нами.

130 Долгие Пруды

А день, я помню,

Был и солнечный и тёплый.

И ребятишки как игрушки сами,

Сидели на плечах у пап и дядей,

Размахивали маками, флажками,

Цветными шариками, рвущимися в небо,

Поскольку «кислород» в них надували.

Весь город был украшен очень ярко:

Бумажные гвоздики или маки.

И флаги – много-много самых разных,

Но в основном, конечно, красных.

Нам для веселья покупали

Свистульку, говорившую: «Уйди!»

И склеенный из крашеной бумаги

Стремительно дразнящийся язык.

А эскимо?..

А леденцы?..

А газировка!!!

Нам было весело со всеми прошагать

А не шагать – казалось так неловко.

А не кричать, когда орёт толпа

В сто тысяч глоток?

Да ведь оно само из горла рвётся

В честь Ленина и Партии «Ура!!!».

11. Отъезд и возвращение

Здесь кончилось моё в Московьи детство.

Теперь оно в другом продлится месте.

Теперь мы в отпуск будем «наезжать»

Раз в год домой из дальних гарнизонов,

Где служит папа – младший лейтенант.

И очень часто будем вспоминать

Наш двор и праздники –

Долгие Пруды 131

Тот шумный Майский

Или тихий Новогодний.

И никогда не будем пропускать

По радио иль телевизионный

Мы репортаж,

Что с Красной площади идёт,

Когда Парада время настаёт,

Что празднику Победы посвящённый.

Взрослеть пришлось далёко от Москвы.

В провинциалку незаметно превратилась.

Лишь в восемнадцать возвратясь в столицу,

Москвичкой быть – пришлось учиться.

Но дотянуть до однолеток не смогла.

Мне было дико многое, в привычку

Вошедшее для одноклассников.

Была по убежденью в комсомоле,

И верила не в Бога, в Коммунизм.

И жизнь вокруг не стала мне знакомой.

Да и теперь не всё понятно в жизни.

Моя Москва, нам хорошо вдвоём.

И я не в силах никуда уехать

Надолго.

Даже если за мильон.

Надеюсь, вместе и во здравьи встретим

С тобою обе

Двадцать первый век.

А там, глядишь, за рюмочкой отметим

(Совсем тихонечко) – моё столетье.

И ты, с годами лишь помолодев,

Ты разменяешь свой

Десятый век.

Салют, Москва!

Москва, 1997

132 Долгие Пруды

А с 8-летнего возраста я «заболела» театром. По

окончанию школы даже пыталась подавать документы в

ГИТИС. Только мама настояла, чтобы я поступала в МГУ на

биофак. Я послушалась и не прогадала, потому что в год

моего поступления в ДК МГУ на Ленинских горах начала

работать театральная студия Петра Наумовича Фоменко.

В студии работали его друзья: режиссер театра и

кино Леонид Эйдлин (муж Ирины Муравьёвой); композитор,

поэт и писатель Юлий Черсанович Ким; композитор и певец

Сергей Яковлевич Никитин (и его жена Татьяна), актёр театра

и кино Андрей Степанов, драматург и режиссёр Алексей

Казанцев. Я поселилась в общежитии и стала актрисой театра

«Ленинские горы». Годы учёбы пролетели быстро.

Вот один яркий эпизод моей студенческой жизни,

Аня – это тоже я, ничего придумывать не пришлось.

Натуральная блондинка (рассказ)

Поезд ушёл, платформа опустела. А эту пассажирку

явно не встретили. Яркая блондинка в цветастом брючном

костюме в этой глуши выглядела неуместно.

Перед входом на маленький базарчик несколько

женщин в тёмных платьях и платках торговали фруктами.

Рядом у ларька трое мужчин, одетых тоже в тёмное и наглухо

застёгнутое, курили, время от времени переговариваясь

с торгующими на незнакомом для прибывшей языке.

Девушка устроилась на скамейке и спокойно ждала,

не обращая внимания на окружающих. Потому и не заметила,

как занервничали торговки, то и дело оборачиваясь в её

сторону. Как двое мужчин ушли и вернулись с огромным

пустым мешком...

– Здравствуйте! – козырнул ей быстро подошедший

милиционер. – Вы тут долго собираетесь находиться?

– Да нет, брат сразу не встретил, думаю, сейчас

подойдёт. А что такое? – она спокойно разглядывала

молоденького, одетого в новую форму постового.

Долгие Пруды 133

– Вам тут одной нельзя!

– Почему?! – искренне удивилась она.

– Потому, что вы в данном случае – «потенциальная

жертва»!

– Что-что?

– Да вы знаете, где вы находитесь?! – страж порядка

был строг.

– Конечно. У меня билет от Москвы до Дербента. И

тут, – она показала вокруг рукой, – нигде не написано, что

на платформе находиться нельзя.

– Вы бы хоть переоделись! Здесь вам не столица! – он

понизил голос и очень спокойно добавил: – Вон, посмотрите

на тех, с мешком – за вами...

– Ой, мама!

Она поверила, проследив за взглядом постового. Мимо

притихших женщин в её сторону двигались три серьёзных

парня, глядевшие исподлобья... От них явно исходила угроза.

– Идите со мной! – постовой подхватил её чемоданчик.

– Конечно, – она пошла, боясь оглянуться.

Отошли недалеко. Милиционер успокоился: опасная

троица исчезла. Девушка улыбнулась.

– Спасибо вам. А я думала, в Советском Союзе так

не бывает!

– Это не столица... - повторил он..

– Но ведь вы-то русский?

– Я русский, только я здесь родился, и в отличие от вас

понимаю, что и как.

– Ну, здорово! Значит тут, прямо как в кино

«Кавказская пленница»? Тогда я рядом с вами постою, пока

брат не придёт. Вы мне всё и... расскажете...

– Не получится, у меня дежурство закончилось, а

сменит меня дагестанец. Он, конечно, милиционер, но всё

равно джигит... Что ж вы так вырядились?! Хотя бы косынкой

голову прикрыли...

Она повязала косынку, накинула туристскую рубашку

с длинными рукавами, но всё равно осталась «аппетитной

134 Долгие Пруды

блондинкой». Недаром в массовке её окликали «Мерлин

Монро!».

– Вот влип я с вами! Где ваш брат? Куда вы едете,

адрес можете назвать? – постовой с досадой поморщился.

– Летний студенческий спортлагерь МАМИ. –

девушка пожала плечами, – адреса у меня нет, вот только его

письмо с приглашением...

Постовой посмотрел письмо... Вернул его.

– Знаю, это недалеко, километров пять напрямую.

Только прямой дороги нет.

– Жаль! Вообще-то брат у меня очень обязательный.

Что-то там случилось в дороге, раз опаздывает.

– Коли до сих пор не встретил, значит и не встретит –

их машина, которая сюда за продуктами приезжает, уже была

и уехала.

– А на автобусе? Или такси? Я могу на такси...

– Девушка... Автобусы туда не ходят. Ну, а такси

откуда здесь?

– Тогда как же я?..

– Пока не знаю. А сопровождать вас не могу – у моего

друга свадьба.

– Ой! И что же мне делать?

– Ладно. Тут на переезде сегодня стрелочница

Валентина дежурит. Пойдём к ней.

Они зашагали к переезду. Оставив девушку на дороге,

милиционер пошёл к будке один, быстро переговорил

с женщиной и вернулся.

– Ну вот, порядок! Валентина – человек правильный,

поможет вам найти подходящий попутный транспорт.

Счастливо добраться!

И постовой, очень довольный собой, чуть не бегом

отправился обратно в город.

– Огромное спасибо!.. Счастливо отпраздновать

свадьбу друга! – крикнула вслед незадачливая

путешественница.

Долгие Пруды 135

Девушка огляделась. За рельсами начиналась

грунтовая дорога, которая терялась среди лесополос и

невысоких холмов. Ни моря, ни построек...

– Эй! – загорелая средних лет женщина в форменной

фуражке окликнула её из двери служебного домика.

– Здравствуйте! – девушка подошла ближе, сдёрнула

надоевшую косынку.

– Из Москвы, значит? Как зовут?

– Аня.

– А меня Валентина. Ты, Аня, очень рисковая девушка.

У нас нельзя в брюках, а ты ещё и блондинка, и одна... –

женщина неодобрительно покачала головой.

– Так брат должен был встретить. Вот, письмо

написал, чтобы ехала... лагерь студентов МАМИ...

– Да, нехорошо получается... Ну, ничего... Ты тут

в тени стой, чтобы не так людям в глаза бросаться. Косынку

надень!

– Ладно.

Девушка ушла в тень, а стрелочница осталась

на крылечке.

– Везучая ты, счастье твоё, что Жора сегодня

на станции дежурил... Стой, где стоишь, пока не позову. Я тут

всех, кто проезжать может, знаю. Так что договорюсь. Ехать

здесь недалеко, день только начинается... Я тебе скажу, когда

выходить. Поняла?

– Поняла. Спасибо!

– Да, вот ещё... Ты знаешь, юбку надень, длинную.

– А у меня нет такой с собой.

– А брюки, чтобы посвободнее и не в цветочек, есть?

Брюки нашлись.

Было Ане немного досадно, что не всё предусмотрела,

но и только. Маленькое приключение, даже интересно... И

люди хорошие.

Со стороны города показалась белая «Волга».

136 Долгие Пруды

– Точно, тебе, Анна, везёт. У Василия хорошая семья,

он личный шофёр директора совхоза. Очень надёжный

человек.

Она махнула водителю рукой. Легковушка

остановилась, и мужчина вопросительно кивнул Валентине

через открытое окошко. Они поговорили, и стрелочница

позвала москвичку.

– Эй, Анна! Где ты там? Садись! Василий довезёт

прямо до лагеря.

Положив чемоданчик на заднее сиденье, она шепнула

девушке на ухо: «Косынку не снимай!», а затем добавила

громко:

– Ну, привет брату! Счастливо!

– Спасибо!

Девушка захлопнула заднюю дверцу и села на

переднее сиденье.

Машина сразу поехала. Аня помахала Валентине

косынкой. Потом повернулась к водителю.

– Здравствуйте! Меня зовут Анна. А вас?

Мужчине было лет за сорок. Ответил не сразу.

– Здравствуй. Меня Василий зовут.

Она тут же вдруг почувствовала себя смущённой, и,

видимо, поэтому начала говорить без умолку.

– Ой, ну мне сегодня так везёт!.. Хотя сначала, вроде и

не очень... Мне милиционер на станции сказал, что меня,

оказывается, хотели украсть...

– Это очень даже может быть, – сообщил водитель и

как-то неправильно поглядел на собеседницу...

Та решила сменить тему.

– Еду вот к брату в спортлагерь, он студент, на втором

курсе учится. Только почему-то не встретил, забыл что ли...

Вообще-то он у меня замечательный!..

– Бывает. Первый раз в наших краях?

– Да. Мне тут у вас нравится... всё так необычно... Вот

арбузы прямо так лежат... то есть растут... И дыни... И вот

Долгие Пруды 137

это – арыки? Да? Как много ... А так вроде степь, и в то же

время... лесополосы... и холмы такие …и холмики...

– Анна, а ты к нам прямо из Москвы?

– Ну да, я в МГУ четвёртый курс закончила. Только

не столько учусь, сколько в театральном кружке занимаюсь.

– Актриса, значит... – он и на этот раз посмотрел на

неё оценивающе.

Почувствовав внимание слушателя, Аня

воодушевилась.

– Да! У нас в коллективе и студенты, и

преподаватели... совершенно замечательный театр! А у меня

и роли хорошие. Я ведь всё-всё умею! Даже петь и

танцевать!..

Ехали медленно по пыльной в одну колею

просёлочной дороге, которая сильно петляла, судя по солнцу,

которое светило то справа, то слева, то сзади, то спереди, –

даже делала круги. Несколько раз пересекли другие такие же

просёлочные дороги. И странно, ни жилых построек,

ни работающих людей на пути не попадалось. Василий опять

молчал, глядя только вперёд.

А пассажирка продолжала...

– А ещё я подрабатываю в массовке на Мосфильме.

Там тоже интересно. Вот зимой ночные съёмки были фильма

про Асуанскую плотину. Надо было изображать ночной бал

по поводу окончания строительства гидроэлектростанции.

В массовке почти все – студенты. У нас сессия в разгаре – все

по павильону расползлись, кто спит, кто конспекты зубрит...

А по сценарию надо весело танцевать... Так помощница

режиссера, нас, артистов только что не пинками из всех углов

выгоняла! «Вы сюда работать пришли или спать? Сейчас же

делайте счастливые лица, и не халтурить! Двигайтесь, чёрт

возьми! А то я вам наряды на оплату не закрою!». – Анна

очень смешно изобразила «режиссёршу».

– Ты весёлая! – рассмеялся шофёр и остановил

машину. – Перекусить надо бы.

138 Долгие Пруды

Сказано - сделано. Водитель расстелил на

постриженной овцами траве клеёнчатую скатёрку, достал

корзину с продуктами из гастронома.

«Небось, домой купил», – отметила Аня про себя.

Последними на «столе» появились два металлических

стаканчика и фляжка.

– Я не пью! – заявила она.

– А за знакомство?

– Мне нельзя – мне врачи запретили. Я даже

на вечеринках с друзьями и на Новый год ничего не пью,

только газировку. Правда, правда! Мне бы бутерброд. А то я

сегодня ещё не ела.

– Хорошо. Вино не будем. Бутерброд сделаем.

Тут же «завтрак на траве» пополнился чаем из термоса

и тремя шоколадками «Алёнка» – из бардачка.

– Ты присаживайся, – он расстелил на траве одеяло,

сел, оставив место для неё.

– Спасибо... – она устроилась прямо на сухой траве

с другой стороны.

– Хочешь, арбуз принесу? Дыню? – он кивнул головой

в сторону бахчи и достал откуда-то необычный нож

с красивой ручкой.

«Настоящее серебро, кинжал из Кубачей!» – поняла

Анна, вспомнив о знаменитых серебряных дел мастерах. – Да

нет, спасибо... Время жалко! Я к брату очень хочу поскорей,

соскучилась.

– А чего по нему скучать? – водитель подал ей

приготовленный бутерброд. – Точно к брату едешь?

– К брату, конечно. А к кому ж ещё... – она потянулась

за чаем.

– Ну, мало ли... – он пододвинул ей ещё один

бутерброд.

– Нет, я в этом лагере больше никого не знаю.

– Вот и чудненько!.. – Василий положил нож, и вдруг,

нагнувшись через «стол», потянул Аню вниз за плечо...

– Вы что? – покраснев, девушка вскочила на ноги.

Долгие Пруды 139

– А что? Ты зачем мне всю дорогу глазки строишь?!

– Я не строила, а смешные истории рассказывала. Я

думала, вам скучно просто так ехать.

– Так я тебе и поверил! Актрисы недотрогами

не бывают... – произнёс он с непоколебимой уверенностью.

– Как вам не стыдно! Я девушка... актриса! Я бы к вам

в машину не села! Просто мне Валентина сказала, что вы

приставать не будете, потому что у вас жена хорошая и дети!

– Конечно, хорошая. Двух дочек и сына мне растит, а

как же иначе... – и он, поигрывая мышцами, начал вставать

с одеяла.

– У меня нож есть! Я убить могу!

Она собралась бежать к машине – настоящий

охотничий нож действительно лежал у неё в чемоданчике, но

мужчина протянул ей свой кинжал, держа его за лезвие.

– Давай! – и снова сел.

Аня схватила оружие и, как ей казалось, удачно

продемонстрировала несколько движений удара ножом, как

в любимых фильмах про шпионов и индейцев.

– Молодец! – он встал и явно ждал продолжения...

А она вдруг отчётливо поняла, что не сможет ударить,

и он это видит...

– Нет, оказывается, не могу... – Анна замерла

в нерешительности.

Опасность была рядом, вполне реальная, но ведь

не смертельная... Хотя в «Айвенго» в подобной ситуации

девушка предпочла смерть...

Нет, конечно, и мама объясняла, что девичья честь –

самое главное, и что девушка должна её сохранить... Но

отчаяние ещё не завладело ею.

«Как же напасть на него с ножом? По-настоящему?!»

Таких сил у неё не оказалось...

Мужчина, неспешно расстегнув рубашку на груди,

подошёл вплотную.

– Ну, давай! Начинай! – и шагнул прямо на нож.

140 Долгие Пруды

Взвизгнув, она выронила кинжал и побежала... Как

заяц, петляя по сыпучей земле, перемахивая через арыки –

«по дороге-то нельзя, вмиг на машине догонит»!

Водитель, отдуваясь, сосредоточенно топал сзади,

кричал, чтоб не бежала... Она смогла его значительно

опередить.

«Мужик солидный, всё больше, небось, на машине –

потому и арыки преодолевать ему трудно –

с удовлетворением отметила про себя Анна.

Всё бы хорошо, но вот только бежать некуда и

прятаться негде! Одни поля, да прозрачные лесополосы... И

тут впереди за арыком вдруг холм небольшой обнаружился.

Аня перескочила через канаву с водой, взбежала

на вершину – осмотреться. Сразу поняла, что попала

в ловушку – холм оказался островком, с другой стороны его

– речка, которую не перескочить, а вода в ней, как в арыке с

топким илистым дном.

«Завязнешь как муха на клейкой бумаге. Бр-р-р! Тут

тебя паук и слопает!»

А сзади уже слышалась погоня. Она осмотрелась, и на

том берегу, совсем рядом, увидела стадо!

– Помогите! Помогите! – изо всех сил закричала она,

подпрыгивая на месте и размахивая руками.

Овцы не отреагировали. Зато за спиной послышался

шум падающего тела и какие-то всхлипывания. Она

обернулась. Василий на земле корчился… от смеха и

подвывал:

– Ой, я не могу... Ой...

Анна перемахнула обратно через канаву, подошла к

лежащему.

– Что тут смешного?

– Да у нас же стада без пастухов ходят... А ты овцам

«Помогите!» орёшь!

Он веселился до слёз, расслабленно развалившись, и

Анна с облегчением поняла, что перестала его интересовать

как женщина.

Долгие Пруды 141

Теперь и её разобрал смех: ведь действительно смешно

получилось! И, вроде бы всё неплохо закончилось. Василий,

отряхнув одежду, сказал просто:

– Ладно, подурачились и будет. Пошли, отвезу к брату.

Они неторопливо вернулись к машине, собрали вещи и

покатили дальше.

Теперь Анна, на всякий случай, молчала. Василий

тоже. Но эта идиллия продолжалась не долго. Почувствовав

новую угрозу, она дёрнулась, и на ходу выскочила на

обочину...

– Ну, и куда теперь побежишь? – окликнул её водила,

притормозив.

– Не знаю... – растерянно пролепетала она.

От обиды и обрушившейся на неё несправедливости,

Аня застыла, сгорбившись, ощутив свою полную

беспомощность.

– Тогда иди сюда, – и он похлопал ладонью по заднему

сиденью.

– Нет... – и она вдруг заплакала навзрыд, размазывая

по лицу слезы и хлюпая носом...

– Ты чего? – он сразу сник, на лице появилась

брезгливо-жалостливая гримаса. – Перестань... Ну, что ты?!

Она зарыдала ещё сильнее, потому что, кажется,

жалели её по-настоящему...

– Ладно. Не реви! Едем, садись, ну, не буду... я больше

приставать.

Она, всхлипывая, залезла на своё место и прижалась

к дверце, чтобы быть подальше от водителя. Тот, не глядя,

протянул чистый носовой платок.

– Утрись, что ли. Ты на себя сейчас в зеркало

полюбуйся, актриса...

Неожиданно кусты растущие вдоль дороги,

расступились, и они оказались на песчаном берегу. Море

было совершенно спокойно, как в «Сказке о золотой рыбке».

Василий заглушил мотор и вышел из кабины.

142 Долгие Пруды

– Пошли купаться... давай, выходи! По жаре бегали...

Потные все... У тебя лицо в разводах.

И, быстро раздевшись до трусов, пошёл в воду и стал

плескаться у берега.

– Анна, вода хорошая... Раздевайся!..

– Я не буду. Мне нельзя в воду.

Выйдя из машины, она осталась стоять у открытой

дверцы...

«Ой-ё-ёй! Мужик-то, оказывается, и не старый, и не

толстый... Но ошиблась Валентина, выбирая мне попутчика».

Тем временем Василий выбрался из воды.

– Ну, что мы с тобой дальше делать будем? Тебя

на руках в воду занести? Или сама пойдёшь?!

Тут Анну осенило, и понесло на гениальную

импровизацию... Не зря ведь она была актрисой!..

Оставшаяся часть пути прошла спокойно. Скоро они

подъехали к воротам лагеря. Василий посигналил. Когда

появились люди, Анна выскочила из машины, и, крикнув

«пока!», побежала к одноэтажным домикам.

Какие-то студенты приняли у Василия её чемоданчик,

и «Волга» сразу укатила.

Брата нашли быстро – он с друзьями второй день

праздновал день рождения приятеля. Увидев сестру, очень

расстроился... Оказалось, что он посылал телеграмму, чтобы

Аня не приезжала, потому что здесь «скучно и делать

нечего». Да вот почта плохо сработала...

Уже много лет в московской квартире Анны висит на

стене сувенир, купленный на обратном пути из Дербента.

Кубачинский серебряный кинжал напоминает своей хозяйке

о глупости молодой натуральной блондинки.

***

Первая запись в трудовой книжке – помощник

режиссёра народного театра, получена на втором курсе МГУ.

После МГУ началась трудовая жизнь – в НИИ. Биология и

научная работа меня тоже влекли, но и увлечение театром

осталось.

Долгие Пруды 143

Когда мои папа и мама стали очень против моих репетиций,

ведь это – «время, отнятое у семьи», муж сказал: «Нечего

шляться ночами по улице. Ночуй в своём театре». Думал,

испугаюсь и брошу. Но ничего. Ночевала дома у режиссёра.

Галина Петровна спала в кровати с дочкой. А я – на её

диване. А утречком от неё – прямо на работу в НИИ.

Наш Театр – удивительное место. Мы приходим сюда,

чтобы активно работать, творить. У нас в коллективе

нет интриг, нет дурацких актёрских розыгрышей и подвохов.

Да, мы очень и очень разные. Но благодаря Галине

Петровне, у нас в театре нет грязи, амурных страстишек,

пьянства, нет зависти и мелких пакостей. Мы умеем помогать

друг другу, радоваться друг за друга, как за кулисами, так и

в жизни. Мы по-доброму внимательно следим, как рядом

открываются всё новые и новые способности и таланты.

Потому что в нашей театральной семье не уживаются те, кто

тянет одеяло на себя, а спектакль получается только тогда,

когда есть ансамбль. Если бы я пошла в разведку, то среди

наших в театре у меня была бы целая группа надёжных и

умных друзей.

В 2006 году теперь уже Народный театр РГАУ-МСХА

отметил своё 60-летие.

Ниже представлены мои стихи о Театре.

Актёрские мысли

Слова чужие и подслушанные мысли

Живут во мне,

Мне дороги они,

Когда мои при этом

лишь обостряются,

но продолжают жить...

Мне нравится

144 Долгие Пруды

вдруг взять и воплотиться

В чужую жизнь,

И обрести

внезапно

И глубину, и зоркость

там,

Где раньше и не снилось...

И с обострённым любопытством

Вдруг ясно ощутить,

Что ты – не ты совсем!

Но только это вот чужое «Я»

Меня внезапно властно подавляет!

И это не во сне, а наяву.

И трудно так бывает

Понять и выбрать,

Быть собою иль не быть?

А если быть,

То как к себе вернуться?

***

Мне нравится актёрская работа,

Но иногда она ведёт меня

В такие дебри собственного «Я»,

Что страшно мне и Ангелам моим.

Не стань актрисой (песня)

Не стань актрисой, моя родная,

Молю, не стань.

Какой бы ни был талант, не надо,

Не начинай.

Всё только в юности прекрасно

И умирать

Долгие Пруды 145

Ты станешь раньше, чем все другие,

Должна ты знать!

Чужие судьбы, чужие лица...

Но это – ты.

И возраст тела затмит уменье,

Сотрёт мечты.

Придёт моложе, со свежей кожей –

И роль уйдёт.

А боль потери в вине, в постели

Тебя найдёт.

Частица жизни уйдёт сквозь пальцы,

Лишь тень оставит.

И не согреет души под старость

Былая слава.

Так выбери судьбу иную себе, ма шер.

И будет казнь четвертованьем –

Не твой удел.

Актёрская молитва (песня)

Господи, прошу, благослови.

Не карай меня за этот выбор.

Для души в театре жизнь, не для игры.

Воспитанье чувств, душевных болей выход.

Жизнь актёра – блеск и суета?

Только внешне – атрибуты действа.

Должен кто-то людям показать

Тайну мысли, гения, злодейства.

Даже чтобы просто отдохнуть,

146 Долгие Пруды

отрешиться от забот и хлопот,

Кто-то должен в притчу жизнь вдохнуть –

Пусть я тоже буду этот кто-то.

***

Уроки театра в школе (рассказ)

В 1995 – 1996 учебном году я вела «уроки театра»

(сдвоенные 40 + 40 минут) по одному разу в неделю во всех

классах лицея, который занимал пол-этажа обычной

общеобразовательной школы.

Задачу себе поставила – развить в ребятишках умение

рассказывать, слушать, наблюдать. И дать им элементарные

навыки и умения, необходимые для публичного выступления,

особенно в коллективных представлениях.

Было трудно, потому что в лицее в это время

проходили обучение (очень дорогое, немногим доступное)

75 учащихся, объединённых по возрасту в первый, третий,

пятый, шестой, два седьмых, восьмой, девятый и

одиннадцатый классы.

Уроки были факультативными, так же, как карате или

бальные танцы. Невозможно было объединить актёров

из разных классов в одном представлении – у каждого класса

только своё время занятий.

Поэтому пришлось искать драматургические

материалы, которые должны были охватить всех, кто

приходит на мои уроки в каждом классе отдельно.

Из 75 учеников лицея у меня не занимались лишь 15 девочек

(из 8, 6 и 9 классов), которых не удовлетворили первые же

предложенные мною роли. Остальным было интересно

участвовать в коллективном творчестве.

На первых занятиях я попросила всех учеников

написать, что они любят читать и смотреть, и что хотели бы

играть сами. Ответы меня не очень порадовали. Тогда я

Долгие Пруды 147

предложила рассказывать на уроках самые смешные

школьные анекдоты и случаи из жизни. С этого момента

на моих уроках многие ученики стали записывать всё, что

происходит, чтобы показывать потом родителям. А ещё

начались внезапные посещения руководства. Но ничего,

никаких оргвыводов в отношении меня не сделали.

Так набралось несколько сюжетов для маленьких

сценок. Ещё мы взяли для работы песню Ю. Кима про кита,

две песенки из мультфильма «Остров сокровищ», «Балладу

о королевском бутерброде», «Багаж» и «Дом, который

построил Джек» Маршака. Каждый класс делал своё. А

в пятом классе мы даже начали огромный спектакль. Я

дописывала к каждому следующему уроку новую сценку

по сказке братьев Гримм «Золотая Птица».

Кроме этих обычных занятий, руководством школы

была поставлена задача писать сценарии и готовить все

общелицейские вечера. Традиции у лицея уже были, до меня

там «уроки театра» вёл профессиональный режиссёр. Всё, что

предлагала я, подвергалось строгому обсуждению

на учительском совете, куда меня вызывали. Спорить

не решались, а просто в моё отсутствие корёжили сделанное

как хотели.

Много навредили родители, не хотели понять, что

отсутствие на уроке, а тем более на общем празднике –

смертельный удар по подготовленному номеру,

незаслуженное наказание для всех занятых актеров.

Самое главное, чего мне удалось достичь – собрать

группу учащихся для просмотра рок-оперы «Иисус Христос

Сверхзвезда» в театре имени Моссовета.

Вообще же, опыт «Уроков театра» в лицее дал мне

следующие знания о работе со школьниками и о самих

школьниках:

1. Ребятишки, даже самые маленькие, очень неплохо

разбираются в мотивациях взрослых. Легко делают этюды

на абсолютно «взрослые» темы, в то время как привычные

для литературы «детские» сюжеты самих детей трогают мало.

148 Долгие Пруды

2. Почти 90% из всех учеников лицея ничего в жизни

своей не читали, кроме учебников. Хотя в старших классах

знали по три иностранных языка, многие владели

музыкальными инструментами, вся информация о мире

черпалась из видео- и аудиопродукции.

3. Все дети, начиная с малышей и по 8 класс

включительно, обладали неограниченно богатой фантазией.

Так что основной моей задачей было направить фонтан

энергии в нужное русло, или заткнуть его, дабы

преобразовать детскую импровизацию сначала в цивильный,

а потом и в художественный вид.

4. Наибольшая сложность в работе со школьниками –

объяснить юному актеру, что импровизация, озарение – лишь

этап, на основе которого создаётся сценический образ. Образ,

который можно воспроизвести неоднократно, и при этом он

не утратит своей новизны и художественной силы. Образ,

в котором хочется жить...

5. Много сил было потрачено на объяснение, что

сделать хороший номер или спектакль можно только

при условии работы одной командой. Доказать, что самая

талантливая «звезда» может испортить зрительское

восприятие целого, если «тянет одеяло на себя».

6. Мне удалось убедить многих талантливых ребят

не играть «выигрышные роли», а, наоборот, помочь

раскрыться другим (которых считали недотёпами и

бездарями), дать им возможность проявить свои способности.

Потом мы вместе радовались успехам бывших

«неудачников».

7. Я поняла, что ребята старших классов более

стеснительны и зажаты, чем младшие. Причём настолько, что

им уже требуется даже тренинг на воображение.

8. Наилучший контакт у меня получился с учениками 5

– 6 и 8 – 9 классов.

9. Ещё один грустный вывод (для меня грустный). Мне

нельзя одновременно быть режиссёром и играть в своей

постановке сколько-нибудь существенную роль. Сидеть

Долгие Пруды 149

внутри образа и бдительно следить режиссёрским оком

за всем, что творится на сцене и за кулисами, я не могу. Такое

удавалось только Чарли Чаплину. И то, я думаю, ему здорово

помогали.

Поняла, что уж если очень хочется играть, надо

довести номер или спектакль до конца с другим актёром. И

когда всё будет готово, тихонько войти дублёром того,

основного исполнителя, с кем работала как режиссер-

постановщик.

***

Я пришла в ЛИТО «Клязьма». Вместе с Людмилой

Александровной Кузьминой и Александрой Ивановной

Богомоловой вела занятия в Долгопрудненском детском

литературно-музыкальном коллективе «Гармония».

С 2011 года являюсь руководителем любительского

театра «Конфетти», г. Долгопрудный. Теперь писать некогда.

Если только поредактировать...

150 Долгие Пруды

Очень любительское.

Стихи и прозу больше не пишу,

Лишь закулисным воздухом дышу,

И даже дома стало негде жить

от лицедеев, реквизита, платьев...

Теперь я существую по понятью:

«Мой мир – театр, и без него не быть».

Прощайте, Каллиопа и Эвтерпа,

Либидо кануло с Эратой в Лету.

Но Полигимния и Талия со мной,

И помогают в освоеньи сцены

То Терпсихора мне, то Мельпомена,

И круг друзей-любителей родной.

Долгие Пруды 151

Последнее из написанного в стихах:

Карта москвича социальная

Сумка – вот... Телефон здесь.

Куртка, так. А проездной есть?

Где-то тут... Последний раз

был в кармане...

А сейчас?

Нету!!!

Нет в карманах, в сумке нет.

Нет на полке, на столе,

Под подушкой, в туалете,

Нет под вешалкой в газетах,

В холодильнике нет тоже...

Вспомнила, о ужас! Боже!

Я в машинке постирала

То, в чем ездила вчера я.

А в кармашке той рубашки

Два часа в растворе билась

Карта москвича!

Вот она! Уже просохла,

Вроде даже не промокла.

Фотокарточка не стёрта,

И такие же, как прежде

(Здесь рождается надежда),

Все значки.

152 Долгие Пруды

Нет, за что такие муки?

Я ж без этой самой штуки

Не смогу доехать к внуку,

А её переоформить –

Мама помоги!

Всё, бегу на электричку.

Нет, уж лучше, по привычке,

К ней автобусом подъеду,

Проездной-то – вот!

Заодно я там проверю,

Как кондуктор мне поверит,

Если аппарат покажет,

Что билетик врёт.

Я дрожащею рукою

Карту молча протянула,

А кондуктор приложила к датчику –

– Уря-а-а!

Нет сомнений, милый гений,

Есть хранитель, в самом деле,

Ангел есть, теперь я верю,

у меня!

И отдельное спасибо,

Всем, кто сделал так красиво

Эту карточку простую,

Что надёжна и прочна!

Говорю не сгоряча!

Здорово, что создали такую

Золотую, всюду пропускную

Социально значимую

КАРТУ МОСКВИЧА!

2017

Долгие Пруды 153

Николай Рабочий

154 Долгие Пруды

Рабочий Николай Михайлович родился в 1952 году

в Донбассе. Там же окончил школу, медицинское училище,

поступил в Донецкий государственный университет

(биологический факультет). Окончил ВУЗ в 1981 году уже

во Владивостоке (ДальГУ). Врач-цитолог, медицинский стаж

более 30 лет. Женат, двое сыновей. В настоящее время живёт

и работает по специальности в г. Долгопрудный Московской

области.

Член Союза писателей России. Автор более десятка

поэтических книг и многочисленных публикаций

в периодической печати (журналы, альманахи, газеты и т. д.).

Награждён многими литературными наградами.

Николай Михайлович – врач и известный поэт,

активный участник литературной жизни Москвы и

Подмосковья. Он считает себя «рядовым от поэзии»,

которого «время учило стихам». Его лирический герой

автобиографичен: прожив долгую трудовую жизнь, он нашёл

себя в деле и слове, будучи «неразрывной нитью связан с

природой, обществом, народом», и по-прежнему стоически

переносит невзгоды (не случайно один из разделов его новой

книги «Память» называется «Держись!»), ждёт весны и

надеется увидеть «наш новый мир, наполненный любовью».

В поисках новых высот лирический герой Н. М. Рабочего

ощущает на себе взгляд из прошлого и хочет заглянуть в

детство, но не возвращаться в него. Он понимает, что «жизнь

не делится на части», поэтому «ответно» возвращает нам «и

страданье, и радость любви», которые были переданы ему

Родиной и завещаны «неприкаянной судьбой».

Долгие Пруды 155

Я в ответе за каждое слово!

(стихотворения)

***

Умейте слушать тишину,

В ней шорох Вечности звенящей.

Умейте видеть глубину

Галактик, в космосе летящих.

Умейте вникнуть в суть вещей,

В красу обыденных явлений.

В пожухлом золоте полей

Увидеть дальний свет весенний.

В промозглой темени ночи,

В краю враждебном, незнакомом

Пусть робкий огонёк свечи

Укажет направленье к дому.

***

Я привычно мечтаю, о чём-то тоскую

И планирую жизнь наперёд – лет на двадцать.

Где-то счастье земное в грядущем ищу я,

Продолжая карабкаться вверх, трепыхаться, –

А оно, благодарное, рядом – на улице,

Только выйди, и сразу от солнца зажмуришься.

Ведь встречает тебя день весенний, звенящий,

Птичий гомон, трава на просохших полянах.

Но ведь это и есть настоящее счастье!

И не надо искать его в сказочных странах.

156 Долгие Пруды

Жизнь

А по сути я прожил на свете счастливую жизнь,

Мне судьба подарила так много дорог и просёлков.

Я карабкался вверх, и катился, казалось бы, вниз,

Всё бросал, отправляясь в бараки таёжных посёлков.

Уносило меня, словно щепку под пенистый вал,

На завалах речных мне ломало и рёбра и кости.

Сахалинской весной, провалившись под лёд, замерзал,

Полз к зимовью один, подгоняемый страхом и злостью.

Только жалко зверьё, да и птицу, которую бил,

Понапрасну потраченных лет и обманутых женщин.

Я ведь жил в первый раз, эту землю безмерно любил,

Хоть казался кому-то почти сумасшедшим.

Но растут сыновья, и супруга привычно ворчит,

Да и Муза пришла на закате посланницей Бога.

И стучит моё сердце весной, так тревожно стучит!

Словно всё у меня впереди – за заветным порогом.

Люблю свою землю

1.

Я немало поездил по свету,

Я во многих краях побывал.

Я таёжные видел рассветы,

И морской сокрушающий вал.

Пробирался, как зверь в буреломе,

Восхищался простором степей.

Я ходил на громадном пароме

По проливам восточных морей.

Долгие Пруды 157

Жил в избушке таёжной – зимовье,

Грелся с нивхами возле огня.

С рыбаками я пил за здоровье,

Что ухой угощали меня...

2.

Я не видел заморские страны,

Мне хватало отеческих вёрст.

В океане шторма-ураганы

Не хлестали волнами внахлёст.

Мне роднее осенняя слякоть

И тепло покосившихся стен.

Мне порою так хочется плакать,

Если вижу упадок и тлен.

Я Россию любою приемлю,

Пусть случалось порой, и страдал...

«Но люблю мою бедную землю,

Оттого, что иной не видал».*

*Осип Мандельштам, 1908 г.

Воздух родины

Лето пахнет спелой земляникой,

Сладкой малиной и терпким крыжовником,

Пахнет лиловой лесной ежевикой,

Яблоком, грушей и чёрной смородиной.

Лесом сосновым, живицей липучею –

Чистым бальзамом, на травах настоянным.

Дождиком лёгким и чёрною тучею,

Пахнет грибами... И воздухом родины.

158 Долгие Пруды

***

Пожелтеет бумага с моими стихами,

И уляжется пыль на дорогах моих.

Но как прежде весной зазвенят над садами,

Пусть чужие уже, не мои соловьи.

И другие уже будут мучить проблемы,

В том далёком грядущем живущих людей.

Да, мой мир неизбежные ждут перемены,

Только будет в нём место для Музы моей?

Но пишу, словно исповедь, книгу за книгой,

Как прощенья прошу, и боюсь не успеть.

Ради лишь одного, но желанного мига,

Что однажды их кто-то захочет прочесть.

Сжигая мосты

Сжигая мосты за собой,

Уходит в осеннюю муть

Всё то, что мы звали судьбой,

И то, что уже не вернуть.

Сжигая мосты, ухожу

Всё дальше от самых начал.

И всё приближаю межу,

И всё приближаю финал.

А может, не надо сжигать? –

Пусть осень листвою горит.

А я буду снова мечтать,

Любить... И поэтому жить!

Долгие Пруды 159

Осень судьбы

Закатные краски порою намного дороже.

Старинные лики дороже, чем блеск новизны.

Пошли напоследок мне осень печальную, Боже,

Но только избавь от щемящего чувства вины.

Напрасно ушедшие дни, что слагались в недели,

И дымный угар, и кипенье ненужных страстей...

Прошу, Милосердный, чтоб дни мои тише летели,

Пошли мне закатную осень и клин журавлей.

И нежно струящийся горький дымок увяданья

Опавшей листвы, и тоску облетевших осин.

Пусть там, за пределом угасшего тихо сознанья,

Согреют меня золотистые краски равнин.

Пусть ветер осенний, скуля, провожает в дорогу,

Пусть травы увядшие мне выстилают постель.

Я только сейчас и живу на земле, слава Богу,

Поскольку вложила судьба в мои руки свирель.

Луч надежды

Темно. Ни звёздочки, ни месяца.

Почти двенадцать на часах.

Но всё-таки полоска светится,

Надежды нашей полоса.

Пусть в бездну нас бросают волны,

Плот ненадёжен, не беда!

Есть лучик света в небе тёмном,

Надежды лучик есть всегда.

160 Долгие Пруды

Пусть мир вокруг и время бесятся,

И с якорей сорвало плот.

Но колесо фортуны вертится,

Надежда нас вперёд зовёт.

Всегда, в любой беде, напасти

Есть долгожданный светлый край.

Поэтому пройдёт ненастье,

Ты только рук не опускай!

Облака

Как мудрость земная, идут не спеша

Над полем и лесом, над реками, долами

Белёсо-седые стада невесёлые,

И рвётся вослед им зачем-то душа.

Куда вы летите, в какие края?

Что ждёт впереди вас за светлыми далями?

Возможно, там мира седая окраина,

Чужая планета, чужая земля.

Я ваш соплеменник: я тоже гоним,

Бреду, спотыкаясь, седыми долинами.

Не зная, что ждёт за холмами равнин,

Задумчивых гор побелевшими спинами.

***

«Откуда оно?! Из каких таких далей пришло»,*

Влюблённое в жизнь и людей беспокойное сердце.

Зачем ты меня, моё счастье земное, нашло,

Ведь всё позади... Но гляжу, не могу наглядеться

Долгие Пруды 161

На эти леса и равнины, поля и холмы,

Лесные поляны, покрытые сплошь разнотравьем,

И вечные храмы... Я чувствую долю вины,

Что рушатся наши святыни в годину бесправья.

Откуда такая любовь?! Ведь терпеть довелось

Немало плохого, на грани смертельного риска.

Но вот почему-то не ест мою душу обида и злость,

Горит и не гаснет внутри доброты и участия искра.

Как хочется жить! Обнимать эту землю, людей,

Дарить по возможности радость, тепло и участье.

Как хочется вдаль торопить златогривых коней,

И верить, что там впереди и удача и счастье.

Но время безжалостно. Скоро наступит черёд

Последнего мига, печальных прощаний и тризны.

Но буду любить до конца каждый новый восход

И каждый денёк этой трудной, но радостной жизни.

*Виктор Боков

У костра

Как всё-таки приятно у костра

Сидеть, дымок вдыхая ароматный.

Как благостны и тихи вечера,

А воздух удивительно приятный.

И нескончаем птичий разговор, –

До самого утра несутся трели.

Над дымной гладью зеркала озёр

Огнями звёзд далёких загорелись.

162 Долгие Пруды

Деревья что-то шепчут меж собой,

И постепенно гаснет свет весенний...

Поэт, склоняясь над своей строкой,

Пытается запечатлеть мгновенье.

Ему мигают языки огня,

Потрескивают искрами поленья,

И в сумерках растаявшего дня

Рождается стихотворенье.

Летний вечер

О чём поешь, соловушка, беспечно

На берегу под вечер в ивняке?

Весна прошла, и лето ведь не вечно,

Оно исчезнет также вдалеке.

Но ты свои выводишь трели звонко,

Самозабвенно славя мир вокруг...

И я хочу оставить для потомков

Закат багряный, что упал на луг.

И чистый свет, струящийся над долом,

И ветерок, что льётся средь ветвей.

Запечатлеть мгновенье добрым словом,

Его оставить в памяти людей.

Чтоб в том краю, где воет ветер лихо

И льют дожди по нескольку недель,

Нам вспомнились и этот вечер тихий,

И соловья заливистая трель.

Долгие Пруды 163

Не угасни, костёр!

Не угасни, костёр моей жизни,

На туманных просторах Земли!

На полях и дорогах Отчизны

Ты свети мне до самой зари.

Не по нраву мне долгое тленье,

Пусть вздымаются блики огня!

Моё кредо не тленье – горенье,

Жар чуть видимый не для меня.

Пусть костёр моей жизни согреет

Тех людей, что изверились в ней,

Кто уже не живёт – только тлеет...

Так пришпорим же наших коней!

Будем мчаться полями Отчизны,

Так, чтоб ветер в ушах завывал...

Не угасни костёр моей жизни,

Ты лети, моё время, стремглав!

Осенний этюд

Красоту последнего покоя

Навевает осень на луга.

Из разрывов тучек голубое

Небо сверху смотрит на стога.

Блёкнут травы, и цветы завяли,

Тянет прелью с выцветших полей.

И летят в неведомые дали

Листья облетевших тополей.

164 Долгие Пруды

Грустью веет от багряных рощиц,

От дымка вечернего костра.

Ветерок на лужах воду морщит

И стучит в окошко до утра.

Где-то в прошлом летние рассветы,

Птичий щебет, что меня будил.

Улетело, отзвенело лето,

Машет стаей лебединых крыл.

Литинститут

На бульваре Тверском я стоял с вожделением,

С затаённым дыханием в окна глядел

На старинное здание, скверик и гения,

Что застыл монументом средь будничных дел.

Сколько их, позабытых и ныне известных,

Постигали науку вот в этих стенах!..

А ведь в том босоногом, безрадостном детстве

Мне мечталось попасть в это чудное место,

Но, увы, эти мысли рассыпались в прах.

Без меня здесь шумели когда-то поэты

На студенческих сборах, за чтеньем стихов.

Здесь в общаге гуляли, порой до рассвета...

Здесь когда-то учился любимый Рубцов!

Мы незримыми узами связаны были,

И тогда, и теперь – до последних минут.

Мне уже шестьдесят, стали кудри седыми –

Но всё также люблю эти стены святые,

Чудо-песня неспетая – Литинститут.

Долгие Пруды 165

Снежинки

Снежинки медленно кружатся

Из века в век, из года в год –

И скоро на часах двенадцать

Пробьёт... и жизнь уйдёт вперёд.

Так будет через сто и двести,

И через тысячу веков.

Ведь время не стоит на месте,

Поэтому не надо слов!

Не надо сожалений горьких,

Что, мол, года идут гурьбой...

Мир в нас живёт, и ровно столько,

Сколь нам отпущено судьбой...

Снежинки медленно ложатся,

И укрывают шар земной.

Они, как будто в настоящем

Посланцы вечности самой!

***

Наверное, прекрасней нет на свете,

Когда смеётся маленькая кроха.

И как-то вдруг теплее на планете

Становится... И в то же время плохо,

Когда заплачет горькими слезами...

И пусть мелка для этих слёз причина,

Но будущее с мокрыми глазами

Глядит пытливо в самые глубины

Твоей души. И ты готов в лепёшку

Разбиться, чтоб утешилась малышка...

Как хорошо, когда смеётся крошка!

Как плохо, если плачет шалунишка!

166 Долгие Пруды

***

Кланяюсь повинной головой

праху неизвестного стиха.

Юрий Левитанский

Сколько нужных слов я не сказал!

И стихов не написал притом.

Стук колес, замызганный вокзал

Заменили надолго мне дом.

Духота плацкартных «общаков»,

Тамбура, прокуренные в дым,

Пьяный дух дешёвых кабаков, –

Северный Урал и Сахалин...

Выходил, шатаясь, на перрон,

То ль от качки многодневной, то ль

от вина... и не было притом

Ни намёка на другую роль.

И теперь вот, голову склоня,

Я гляжу на рельсы и вокзал.

С укоризной смотрят на меня

Те стихи, что я не написал.

Твой выбор

Какое счастье просто быть и жить!

Встречать рассветы и куда-то ехать.

Пусть годы за плечами... но любить,

Грустить порой, и заливаться смехом

Долгие Пруды 167

от радости, что солнце за окном,

От чувства сопричастности к чему-то.

Восславить мир лирическим стихом,

Пусть даже без надежды, что кому-то

Вот это всё понравится... но влить

в стихи свою любовь и благодарность.

Как хорошо на свете просто быть

И получать от жизни только радость.

Пускай порой покусывает век

И насылает разные напасти,

Но ты выходишь с честью, человек,

И в этом тоже, я считаю, счастье.

И в этом также стимул для борьбы,

Лекарство от бездушия и лени –

Ведь ты хозяин собственной судьбы:

Идти вперёд, иль ползать на коленях –

твой выбор... Ярким пламенем гореть,

Иль тлеть едва заметной головешкой...

Как здорово на этот мир смотреть

С чуть ироничной, но всегда усмешкой!

***

«Любуется душа с улыбкой, полной слёз»*

И смотрит на багряную рябину,

На поздние цветы, что тронул злой мороз,

На блёклую траву желтеющей равнины.

Любуется душа тем пламенем листвы,

И сладко пахнет дым, что я в себя вбираю.

Поля уже давно туманны и пусты,

Под небом вековым горбатятся сараи.

Прощальной красотой окутывает лес,

Случаются деньки, наполненные светом.

Любуется душа обилием чудес,

Но всё-таки живёт надеждою на лето.

168 Долгие Пруды

* Пётр Вяземский, 1862

Муза

Жене

Да, ты права, дорогая, – пишу я стихи,

Можно сказать, что и кровью – на грани разрыва

Сердца, души, что забьются толчками в груди,

Это когда-то закончится ядерным взрывом.

Так велика эта вроде безвинная страсть!

Так возвышает и в бездну порою бросает.

Так надо мной возымела великую власть

Муза Евтерпа, наполнив до самого края.

Выдохся вроде, отдался я весь до конца,

Всё исчерпал... но опять-таки снова и снова

В омут бросаюсь со страстью подростка-юнца,

В бездну тревог и волнений – на поиски Слова.

Солнце родины

Солнце родины смотрит на нас, –

И за что обрекаем на муки

Свою землю родную подчас,

Что оставим мы детям и внукам?

Отравляем мы реки, ручьи,

И моря превращаются в лужи!

Там, где лес шелестел – пустыри,

Только ворон над падалью кружит.

Долгие Пруды 169

Где озимые зрели в полях –

Мелколесье, кустарник, бурьяны.

О, Россия! – святая земля,

Что же сталось с твоими сынами?

Умирают деревни, сады

одичали… Обрушились своды

Твоих храмов, и птицы беды

Накликают дожди с небосвода.

В дымных свалках овраги, леса,

Воздух смрадом отравлен вонючим.

Очерствели к природе сердца, –

Вдоль дороги лишь мусора кучи.

И когда же опомнимся мы,

И поймём всю трагичность событий? –

Мы берём от природы взаймы,

И обязаны всё возместить ей.

Осенний вечер

Увяданья золотом охвачен,

Я не буду больше молодым.

Сергей Есенин

Всё проходит, всё, увы, уходит

Словно с «белых яблонь белый дым»,

И тоска-кручина сердце сводит –

«Я не буду больше молодым».

Я не буду больше вольной птицей

Над землёй разбуженной летать.

Мне листком оторванным кружиться,

Чтоб в итоге просто тленом стать.

Понимаю, что ничто не вечно

В этом мире, результат один.

Потому грущу в промозглый вечер –

Одолел меня осенний сплин.

170 Долгие Пруды

За окном всё та же непогода,

Стылый ветер и кругом мокрядь.

Кружат листья ярким хороводом,

Словно плачет матушка-природа,

Ну, а мне ещё бы полетать!

Ну, а мне весёлым жеребёнком

Поваляться на лугу в траве

И в стогу любимую девчонку

Целовать на розовой заре.

Но проходит всё, увы, проходит,

Улетает журавлиный клин.

И печаль-кручина душу сводит –

«Я не буду больше молодым»*.

* Сергей Есенин

Птица

Крылами машет в небе птица,

летя неведомо куда.

Надеется, что пригодится

в том далеке она… Года

Уходят, мизер, да и только,

остался… где ей силы взять?

Но всё летит, летит, поскольку

уже не может не летать.

Ведь в состоянии полёта

ей так привычно было жить.

В делах погрязнет и заботах, –

летать ей станет неохота

И перестанет птицей быть.

Долгие Пруды 171

Выбор

Стонать о том, что мир жесток,

что он немил порою,

О том, что он бывает плох,

поверьте мне, не стоит.

Всегда есть выбор – тихо плыть

вниз по теченью вольно,

Иль вопреки невзгодам жить,

не согласившись с ролью.

Жизнь попытаться изменить,

улучшить хоть немного.

Но если выбрал, то держись,

иди своей дорогой.

Пусть будет нелегко в пути,

«покой нам только снится».

Но ты сумеешь мир спасти,

пускай не весь – частицу!

***

Память избирательна на диво:

Преподносит, что всего милей.

В том далёком прошлом всё красиво,

Даже грусть окрашена светлей.

Так под снегом не увидишь грязи,

Всё плохое скрыто в полумгле.

Помнится, что был на свете праздник,

Праздник нашей жизни на земле.

172 Долгие Пруды

Окраинные улицы

А я любил бродить когда-то улицами

Кривыми, большей частью не мощёнными,

Где домики от старости сутулятся,

Отгородившись садиками скромными.

Где у калитки лавочки укромные,

На них старушки о своём судачили.

А вечерами и ночами тёмными

Звучал там смех, напополам со стонами,

И ахи, охи… Что бы это значило?

И я любил подглядывать сквозь щелочки

В заборах, как там жизнь течёт размеренно.

С надеждою увидеть платье девочки,

Что скрылась за калиткой как видение…

Немало лет промчалось, но по-прежнему

Люблю бродить по улицам окраинным.

И что-то невесомое и нежное

Увидится за скрывшимися далями.

И больше ничего в тот миг не надо мне, –

Лишь лавочка, укрытая сиренями,

Домишко за щелястою оградою,

С цветущими деревьями весенними.

Ещё бы раз увидеть эту девочку,

Её косички, простенькое платьице,

Ещё бы раз взглянуть, хотя бы в щелочку

На время, что как мячик детский катится.

Долгие Пруды 173

Весна стучится

Уже в который раз весна стучится

В раскрытое окно цветущей веткой.

И почему-то дома не сидится –

Весна меня так манит далью светлой.

Какое счастье, одолевши холод,

Вдохнуть всей грудью аромат черёмух.

И, кажется, что ты всё так же молод,

А впереди десятки лет… Как в омут

Бросаешься стремглав… И нет предела

Восторгу, что вливается мне в сердце.

И новой страстью наполняет тело,

Глядишь на мир, – не можешь наглядеться.

Всё это происходит год от года,

И это действо вроде бы привычно.

Смотреть, как просыпается природа

И возвращается к привычной жизни.

И с каждым разом это всё дороже,

И всё приятней с каждою весною

Мне видеть глину сохнущих дорожек,

Бегущих вдаль, зовущих за собою.

Две стороны

Человечья душа, словно некий портал,

Не имеет пределов ни вглубь и ни вширь:

Есть рожденье и смерть, есть начало начал,

Есть желанье познать этот ветреный мир.

174 Долгие Пруды

В каждом деле имеется две стороны,

Важно как-то суметь воедино свести

Это жаркое солнце и холод луны,

И себя в этом яростном мире спасти.

***

Так вот и живём: во что-то верим,

Намечаем вехи, рубежи,

Счёт ведём победам и потерям –

Так в заботах протекает жизнь.

Но стремимся – только жилы тянем,

Тают дни в сиреневом дыму.

Смотрит вечность мудрыми глазами

На земную нашу кутерьму.

***

Порою слышишь – время лечит...

Оно лишь притупляет боль.

Оно лишь сединою метит

И проступает словно соль,

Которая досталась с потом,

Что пролит на полях земных...

Я не хочу в делах-заботах

Забыть, что было, чтоб затих

Гудок из детства паровозный,

Что звал в далёкие края.

Пускай звучит в душе тревожно

Весенний гром, моя земля.

И пусть меня не лечит время,

Пусть в дальний путь меня манит

Через терзанья и сомненья

Романтики большой магнит.

Долгие Пруды 175

Август

Высокое небо простёрлось опять над землёю,

Бескрайние дали с бездонной своей синевой.

И радует август, пускай запоздалой красою,

И делится щедро светило своей добротой.

За окнами светлые дни и промозглые ночи,

Но так же, как прежде, горит и сияет зенит.

Его облака закрывают порою, пророчат

Пришествие осени скорой, но всё же звенит,

Поёт от восторга душа моя, радостью плещет,

Пытаясь с запасом набрать этот свет и теплынь.

Спасибо, что радуешь наши сердца человечьи,

Родная земля, та, что вынесла беды стихий.

Высокие травы с избытком политы дождями,

Стоят на лугах и полянах родной стороны.

Знать, будем с запасом, поскольку большими стогами

Украсятся вновь берега, – хватит вплоть до весны.

Продлитесь подольше, мгновенья прощального света,

Дай, Боже, побольше таких вот деньков и погод.

Восполни потери не очень-то яркого лета,

Холодной весны и дождливых июньских «щедрот».

Спасибо за эту твою доброту и участье,

За это неяркое солнце, и звонкую синь,

За наше земное, простое, нелёгкое счастье,

Россия моя, – край берёз и дрожащих осин.

Живи в моём сердце, зови к неизведанным весям,

Весной наполняя восторгом, а летом – теплом.

Мы вместе с тобой до конца, обязательно вместе! –

Здесь ныне очаг мой и снова отстроенный дом.

176 Долгие Пруды

Вехи

Всё время намечаю вехи,

а, достигая, вновь гляжу:

А есть ли там ещё огрехи,

другие перевалы, реки...

И рад, когда их нахожу.

Одолевать вошло в привычку,

и жизни не ищу иной.

Переверну одну страничку, –

под ней виднеется табличка:

«Пройдите дальше». За спиной

Уже осталось дней немало,

но также светит мне звезда.

И я опять, пусть и не прямо,

стремлюсь, преодолев усталость,

К какой-то цели сквозь года.

И есть ли финиш в этой гонке?

Наступит время отдохнуть?

И так иду по самой кромке

гигантской, что без дна воронки,

Но всё же продолжаю путь!

***

Что на свете заметней и выше,

И никак не зависит от нас?

Это дождь, что грохочет по крышам,

Это небо, что радует глаз.

Долгие Пруды 177

Это синее-синее море,

Тихий говор струящихся вод.

Эти снегом укрытые горы,

Это время, что мчится вперёд.

Не зависит от наших усилий,

Настроений, печалей, обид.

Есть одна неизменно – Россия,

И тот свет, что над нею разлит.

Сам

Не раз я задавал вопросы, –

Зачем рождается, живёт

Любой из смертных в мире грозном,

Ведь час придёт, и он умрёт.

Причём его земные сроки

Разнятся очень… Смысл какой

Рожденья, помыслов высоких,

Стремленья быть самим собой.

Зачем живу и я на свете,

И что я должен совершить,

Чтоб оправдать свои рассветы,

Житьё-бытьё, закатный вечер…

Чем отплатить за эту жизнь?

Ведь должен быть какой-то вектор,

Мечта – судьба, в конце концов,

Что объяснит мне наконец-то

Значенье жизненных основ.

178 Долгие Пруды

Так и мотался по дорогам,

Взывал с надеждой к небесам.

И понял лишь одно – у Бога

Ответа нет, но есть свобода –

Ты должен разобраться сам!

Вера

О, как нужна мне вера в Бога!

Пусть напоследок, но приди.

Пускай осталось дней немного,

Пусть очень мало впереди, –

Но освети прощальным светом

Остаток жизни непростой.

Пусть не колдуют злые ветры

Над неприкаянной судьбой.

О, если б знать, что после смерти

Ждёт продолженье в небесах.

Я б жил иначе, уж поверьте,

Но я не верю в чудеса.

***

Я – поэт настроенья: что в душе, то в стихах,

И жестокое время навевает мне страх –

Не того, что покину эту землю, уйду, –

Час настанет и сгину… Да по тонкому льду,

Да по зимней пороше, да сквозь морок и мглу

Путь проляжет, похоже, в бесконечную тьму.

Долгие Пруды 179

Мне за Землю тревожно и за наших детей,

В этой жизни безбожной веры в завтрашний день

Мало… Что им готовят рок да злая судьба? –

Лишь бы не было воин, пусть не тронет беда

Мир, что мы оставляем, вам в наследство от нас, –

Пусть не кажется раем – но построен для вас!

Не приемлю

Редеют понемногу кроны… листья,

Слегка шурша, спускаются на землю.

И сердце вновь сомнением томится:

И понимаю, и в душе приемлю

Всю неизбежность перемен в природе,

И превращенья листьев в горечь тлена.

Что вроде бы этап какой-то пройден.

И что в природе зреют перемены.

Но очень грустно расставаться с прошлым,

Когда не ждёшь уже подарков с неба, –

Ведь скоро иней, первая пороша,

Мороз, сугробы и другие беды.

И пусть всё это сменится теплынью,

И вновь весной оденутся деревья, –

Я заплачу за это годом жизни,

Вот это, извините, не приемлю.

Россия

Я Родину свою не предавал –

Я весь Союз своей считаю родиной.

Я здесь, случалось, тоже бедовал,

Мне было нелегко… так жизнь устроена,

180 Долгие Пруды

Что исходил немало большаков.

Пусть было тяжело, однако – пройдены!

Теперь я от души сказать готов,

Что этот край – единственная Родина.

Здесь я обрёл и то, чего искал –

Очаг надёжный и друзей-товарищей.

Со мной семья… И да минует вал

Обстрелов страшных и огни пожарища,

И той гражданской яростной войны,

Что на Донбасс пришла со всякой нечистью.

Прости, земля, но нет твоей вины,

И нет моей, что стала Русь Отечеством!

***

С каждым днём редеют кроны…

Листья

Украшают землю конфетти.

Всё светлеет даль и ветер мчится

Меж ветвей свободно.

Не найти

Уголка сухого, где б спокойно

Насладился этой красотой.

Оттого на сердце мутно, больно,

Будто год прощается со мной.

Но возьму заветную тетрадку,

Отлистаю несколько страниц –

И повеет летом, станет жарко,

И услышу щебетанье птиц.

Долгие Пруды 181

***

Когда-то в юности далёкой

Любил дарить тебе цветы –

Те, что росли весной на взгорках,

И на лесных полянах… Ты

Так радовалась тем душистым,

Невзрачным с виду лепесткам.

Пролесок – и от них струился

Небесный свет к твоим глазам.

Теперь цветов у нас в избытке,

И заграничных и своих.

Но помню я твои улыбки

И нежность ландышей лесных.

Но почему-то мало стало

Тех дикоросов в уголках,

Где наша молодость сияла

С улыбкой светлой на устах.

Юность

О, мимолётная юность жестокая!

Как же ты ветрена в жизни была.

Встреча-разлука, печаль неглубокая,

Лёгкий осадок, – и снова дела.

Снова заботы о хлебе насущном,

Снова желание дальше смотреть.

Сколько же походя судеб разрушено,

Сколько людей не смогли обогреть!

182 Долгие Пруды

Может, кому-то мы снились ночами

В сладких и жарких девических снах.

Мы же стремились в туманные дали

Вслед за печальной курлычущей стаей,

Часто не видя синицу в руках.

Лишь иногда, словно вспышка кометная,

Вспомнится вдруг чей-то трепетный взгляд.

Чья-то фигурка, улыбка приветная,

Руки, что косы свои теребят…

Настоящее

Мне всю жизнь говорили не рваться вперёд,

Золотой середины стараться держаться.

Первым больше ударов всегда попадёт,

Ну, а сзади есть шанс и совсем потеряться.

Так и жил в самой массе народа, не лез

В атаманы, вожди – пусть другие рискуют,

Подставляют себя… Ну, а мой интерес –

Просто выжить, иначе нарвёшься на пулю.

Жизнь прошла, впереди замаячил причал

На последней реке, называемой Лета.

Боже! Сколько же я упустил, потерял!

Сколько мог, но не сделал, – других пропускал

Наперёд… и теперь вот жалею об этом.

Я советы не вправе давать молодым,

И не любят они стариковских советов.

Только знаю теперь: чтоб оставить следы,

Надо двигать вперёд по ухабам планеты.

Долгие Пруды 183

Подставляться, рискуя, «ловить» тумаки,

Покорять перевалы, таёжные чащи.

Пусть вослед достаются смешки и плевки –

Только это считаю теперь настоящим!

***

Тяжело подниматься на скалы, скользя

По камням, по уступам к туманным вершинам.

Тут не раз вспомнишь Бога и чёрта, кляня

Эти горы, мечтая о мирных долинах.

Тут ведь запросто можно сорваться, попасть

Под обвал, обретая могилу.

Но уж лучше с высокого пика упасть,

Чем всю жизнь с вожделеньем смотреть на вершины,

Но однако не сделать ни шагу наверх

К достижению этой заманчивой цели.

Лишь идущий вперёд обретает успех,

Кто в судьбу, пусть и трудную, всё-таки верит!

Жить!

Я не хочу быть веткой и листом,

Что безвольно падает на землю.

Знаю, что промчится день за днём

И придёт тепло весной с капелью.

Прилетят к нам снова журавли

И разбудит птичий гомон рощу.

Смоют мусор вешние дожди,

Разольются ароматы ночи.

184 Долгие Пруды

Пусть там впереди зима, снега,

Лёд, мороз, сугробы и метели,

Но придут на наши берега,

Видит Бог, тревожные апрели.

Потому нет повода грустить,

Уверяю, всё переживу я.

Буду жить, всенепременно жить!

Радоваться жарким дням июля.

Ведь известно на земле давно,

Что ничто не вечно под луною.

Схлынет в море вековое зло,

Будет небо снова голубое!

***

Я как цветок озябший поздний,

Предсмертной жаждою томим,

Желаю, чтоб продлилась осень –

Пускай струится горький дым, –

Неспешных дней с оттенком грусти,

С печальным шелестом листвы, –

Пусть даже в поднебесье тучи,

Пусть хмарь там вместо синевы,

Пусть в сером небе ни просвета,

И слякоть, лужи под окном, –

Но всё пройдёт, пройдёт и это,

Сказал однажды Соломон.

Долгие Пруды 185

Уходи!

Уходи!

Остаётся земля

И в полях остаётся дорога

В никуда!

В золотистый России

рассеянный свет…

Дмитрий Балашов

Если прожито всё и закат пламенеет над долом,

Если осень украсила землю багряным ковром,

Уходи! Чтоб запомнился внукам здоровым, весёлым,

А не стонущим, еле живым от невзгод стариком.

Рассчитайся с долгами… Затрать лишь минуту на сборы,

Взяв в попутчики посох, котомку закинь на плечо.

И уйди в предрассветную стынь, и оставь людям споры,

Что такое есть жизнь, что есть счастье и много ещё…

Пусть останется где-то за далью в тумане дорога,

Вся в нелёгких ухабах и ямах, и в серой пыли,

По которой пришлось прошагать чрез сомненья, тревоги,

Пусть другие продвинутся дальше, а мы не дошли.

Пусть останется жизнь, где нам были по-своему рады,

Пусть останется этот изменчивый, яростный мир,

Пусть заплачут вослед, пригорюнившись, русские бабы –

Уходи! Ведь останется то, чем ты жил, что до смерти любил:

Это солнце и небо… Пусть тёплый и ласковый дождик

Смоет древнюю пыль и все беды на длинном пути.

Полевая трава и омытый росой подорожник

Пусть облегчат страданья, излечат босые ступни.

186 Долгие Пруды

Уходи от ненужных страстей, болтовни несуразной,

От себя самого, от уюта московских квартир.

От привычных удобств в чисто поле, где плещется страстный

Малой птахи весенний взволнованный, лёгкий мотив.

Пусть запомнят не книги твои, ведь они лишь бумага,

А труды и дела – всё, что сделал, чем людям помог.

Пусть звезда полуночная станет в итоге наградой,

Да склонённый над прахом лесной очень скромный цветок!

Огонь детства

Пусть прошлое осталось далеко, –

Картины детства размывает время.

Пусть было там порой и нелегко,

Но возвращаюсь постоянно к теме

Тех юных лет, когда вовсю горел

Огонь неугасимый, вдохновляя,

Когда без страха я вперёд смотрел,

Дорогу видел без конца и края.

Там часть души осталась навсегда,

Осталось только доброе, незлое...

Мне детство светит через все года,

И помогает жить сейчас порою.

Пусть за окном встаёт иной рассвет,

Пусть от проблем мне никуда не деться,

Но даже через много-много лет

Горит огонь негаснущего детства.

Долгие Пруды 187

Поэзия

188 Долгие Пруды

Александра Богомолова

ЛИТО «Клязьма»

У черты…

Жизнь пронеслась! Осталось мне немного…

Да кто же скажет – сколько там ещё…

Уж собираюсь в дальнюю дорогу –

Лишь рюкзачок закинуть за плечо!

Сложить в него свои воспоминанья:

Успехи, неудачи и… «грехи»…

Перед людьми и Богом покаяньем,

Успеть бы дописать свои стихи…

Ах! Если б знать, что навсегда исчезли войны!

Что люди перестали воевать!

Что каждый человек живёт достойно!

Тогда спокойно можно умирать.

Ещё бы в небо синее подняться,

Чтоб Жизни Гимн торжественный пропеть!

Чтоб красотой Земли налюбоваться!..

И дай мне, Бог, спокойно умереть.

Моим друзьям высокого полёта

Желаю я, сердечно всех любя…

Пусть покорятся вам заветные высоты,

Что каждый в жизни выбрал для себя!

Долгие Пруды 189

Мне бы

Кружит птичья стая

За моим окошком…

Жизнь-дневник листая,

Загрущу немножко…

Дайте крылья, птицы,

Чтоб могла я снова

В детстве очутиться,

У ручья лесного…

Вволюшку напившись

Той святой водицей,

Словно вновь родившись,

К жизни возвратиться.

Всё начать сначала,

С чистого листочка…

Только жизнь вскричала:

«Опоздала, дочка!».

Эллина Вяткина

ЛИТО «Клязьма»

Поэзия зимы

Вновь заглянула подруга-зима,

В блёстках, бела и морозна.

Пусть для кого-то – сурова, нема,

А для меня – грандиозна.

Зимушка – сказка, волшебный настрой,

Снега полёт и круженье…

Пусть для кого-то – холодный застой,

А для меня – вдохновенье.

190 Долгие Пруды

В вихре стихов закрутила пурга

Лихо, свежо, романтично.

Может, зима и суха, и строга,

А для меня – поэтична!

Весеннее лукошко

В весеннем лукошке

Всего понемножку:

Улыбки, веснушки,

Романсы, частушки,

Ручьи и капели,

Хрустальные трели,

И свежие строчки,

И первые почки,

Листочки, цветочки –

Весны заморочки!

Всего понемножку

В весеннем лукошке.

Эй, грустные лица!

Могу поделиться:

Любви много-много!

Возьмите в дорогу,

Её не убудет.

На счастье вам, люди!

Двое под зонтиком

Вот и волнующий август пришёл,

Лето к закату стремится…

Двое под зонтиком, им хорошо

В доме на тоненьких спицах.

Долгие Пруды 191

Только недавно купались вдвоём

В жарких объятьях июля,

А в поцелуе, застыв под дождём,

Кажется, будто заснули.

Маленький дом для любви на века –

Зонт бережёт и спасает,

Мир их счастливый не тронет пока

Капель прозрачная стая.

Двое под зонтиком. Их не зови:

Им что-то личное снится…

Близится осень, и дом для любви

Наверняка пригодится.

Осенний вечер

Тот вечер был, казалось, тих,

Не щедр на чудные подарки.

Но вдруг величественный стих

В осеннем повстречался парке.

Он, словно музыка, возник

В созвучиях, владевших нами.

Стих был прекрасен, многолик,

Как шорох листьев под ногами.

И снова в сердце полилась

Волшебных нот живая влага,

И слов пленительная вязь

Несла гармонию и благо.

Тот вечер был, казалось, тих,

Моей душе дарил сердечность,

И стало чудом всё, как стих:

Осенний парк и миг, и вечность...

192 Долгие Пруды

Николай Гришов

ЛИТО «Клязьма», Молодёжное творческое объединение

«Мастерская настроения»

Минус Я

Я минус Ты равно нулю,

А то и минус единице.

Пускай попробуют сложиться

Твоё «уйди» с моим «люблю».

Сначала выпишем: дано –

Семь грамм души, а может восемь

(Не знаю, сколько в теле носим

Мы этой сущности дурной).

Затем решение. Возьмём

По мелочам пустые споры,

Прибавим длительные ссоры

И вычтем ужины вдвоём.

Ура искусству из искусств –

Любить в масштабах измерений!

Решив систему уравнений,

Построим график наших чувств.

Слились в едином синус, ямб,

Наука с лирикой смешалась…

В ответе счастье получалось!..

С одной поправкой – минус Я.

Долгие Пруды 193

В гостях у Мышеведа

Это правда, что может мышь

Безбоязненно хрумкать крошки

Даже в кухне, поскольку кошки

До апреля не слезут с крыш?

А. Хохлов, «Исповедую Мышеведа я»

Мышь видит мир сквозь дырку в сыре,

Зля мышеловочный капкан,

Где, притаившись рядом, зырит

С окна кошачий атаман.

Глаза зелёные, как слизни,

Гуляют взглядом между плит.

«У каждой кошки девять жизней», –

Мышиный опыт говорит. –

«А вдруг коты в предсмертной грусти

Готовы выпрыгнуть из туш,

Стремясь туда, где Бог запустит

В кошачий рай по девять душ?»

Стемнело. Ветрено и сыро.

Нет хищных взглядов у окна.

А мышь всё смотрит в дырку сыра…

У мыши жизнь всего одна.

194 Долгие Пруды

Надежда Егорова

ЛИТО «Клязьма»

***

Артисту сцена – словно храм,

Где страсть кипит, изнемогая,

И там душа его нагая

Дрожит, открыта всем ветрам.

Мой голос искренен и чист,

Он только силу набирает.

Смотрите, люди: я – артист,

Я вашу жизнь для вас сыграю.

***

Я тебя всегда выгуливала летом,

Платье, видевшее Питер и Париж.

Ты, воспетое восторженным поэтом,

Неприкаянно на плечиках висишь.

Запах моря растворился в нафталине –

Ты не можешь, безответное, понять:

По какой такой неведомой причине

Я тебе не предлагаю погулять.

Сколько бабочек расселось на подоле,

В ожидании невиданных дорог.

Скоро-скоро я вас выпущу на волю,

Будет каждой свой листок и свой цветок.

Ну, а если улетать не захотите

И по-прежнему украсите наряд,

Долгие Пруды 195

Вас возьму в свою последнюю обитель,

Покажу и вечный Рим, и райский сад.

***

У твоей калитки куст

Весь покрылся инеем.

Отчего на сердце грусть

Ледяная, зимняя?

Оттого грустится мне

И душа так мается,

Что давно в твоём окне

Свет не зажигается.

Что однажды по весне

Ты не выйдешь из дому,

Что любить и верить мне

Можно только издали.

Только верить и не знать –

Ты приедешь? Вспомнишь ли?

Можно так всю жизнь прождать…

Эх, синицы, журавли.

Эх, синицы, журавли,

Январи и феврали,

Марты и апрели,

Никому не верю.

***

Задала я Ангелу задачку:

Снова охранять меня в пути.

И, ввязавшись в бешеную скачку,

Пулей вместе с Ангелом летим.

196 Долгие Пруды

Я опять ломлюсь по бездорожью,

Забредаю в тёмные леса,

Грежу о далёком, невозможном,

К ветру расправляю паруса.

Ангел, не особо удивляясь,

За плечом пристроился моим.

С ним я ничего не опасаюсь –

Он в таких делах незаменим.

Но и добрый Ангел не поможет,

И простится, дав понять, увы,

Что напрасно просьбами тревожу,

Если на плечах нет головы.

***

Что-то стало вдруг нехорошо,

Что-то нынче вовсе не до смеха:

Ты мне не дорогу перешёл –

Ты ж, как трактор, сердце переехал,

А потом отправился пахать

Новые поля да луговины

И по свежим вырубкам искать,

Где послаще ягода-малина.

Знаю, что такой ты не один:

Не застать ни во дворе, ни дома.

Ох, сожжёшь солярку и бензин!

Перейдёшь в разряд металлолома.

Долгие Пруды 197

Ольга Едутова

Руководитель молодёжного творческого объединения

«Мастерская настроения»

Танго любви

Режиссёру Петру Фоменко

Танго любви… Опять, опять, опять…

Ещё не раз мы будем повторять,

Что лучше нет тех дней,

Когда сердца поют, глаза сияют…

И понимаешь, что талант и труд

Даны затем, чтоб выразить весь мир

Одним штрихом, весомым и простым,

Чтоб передать звучание эфира

Движеньем, взглядом, музыкой и лирой.

И флёр желаний, радостных предчувствий,

Парящих и колдующих вокруг,

Мы называем трепетно — искусство.

И я сей магии ближайший друг.

Метёт декабрьская метель

Декабрь, метели круговерть

Шлифует наледь.

И путь назад не одолеть

и не исправить.

То, что осталось за спиной –

недостижимо.

И что влечёт в глухой январь –

непостижимо.

198 Долгие Пруды

Ни мрак, ни свет, ни дождь, ни снег,

ни рябь на море,

ни слёзы – в нелюбовь побег.

Сраженье в споре.

Смятенье…Точка или нить в мир откровенья?

Метёт декабрьская метель.

Шлифует тени.

Стихотворения публикуются в авторской редакции

Евгения Зинкевич-Морозова

ЛИТО «Клязьма», член Российского союза писателей

Семейный уклад

Жена для мужа не игрушка,

Муж тоже вовсе не Петрушка, –

Но иногда им эти роли

Потехой станут – «прикололи».

Настрой семьи – веселье, лад.

Поддержит муж такой расклад.

Забавы, смех всегда важны –

Они для праздников нужны.

Любовь крепчает и от шуток,

Весёлых песен, прибауток;

От детских громких голосов.

«Спектакль» домашний уж готов!

И я, незримый, буду рад

Семейный похвалить уклад.

Долгие Пруды 199

Галина Леонтьева

ЛИТО «Клязьма», член Союза писателей России

Простые стихи уходящего года

11 декабря

Снег подтаял и осел,

посерело белое.

Сумрак выйти захотел

в поле опустелое.

Подступила грусть-печаль

(что за наказание!)

и смотреть вперёд и вдаль

отняла желание.

Где ты, русская зима,

где снега пушистые?

В сером сумраке дома –

силами нечистыми.

Остаётся только ждать,

верить и надеяться:

солнце выглянет опять,

и снега расстелятся.

30 декабря

За поворотом – поворот:

то вскачь, то медленно

год к завершению идёт

вполне уверенно.

200 Долгие Пруды

Мы замирали, чуть дыша,

мы громко ахали,

душа – без малого гроша –

летала птахою.

Ведь ей богатства ни к чему,

ей – сокровенное:

чтоб счастье родилось в дому –

простое, бренное.

Итоги года подводя,

не станем маяться.

Год улыбнётся, уходя:

жизнь продолжается!

1 января

Вот что значит – солнышко взошло

в самый-самый первый день январский:

так на сердце стало хорошо,

видно, это впрямь подарок царский.

Разбежались по небу лучи,

сразу мир вокруг преобразился.

Даже кошки спрыгнули с печи,

пёс из будки вылез – удивился.

Настоящий праздник – Новый год –

время исполнения желаний!

Вот что может солнечный восход:

радость родилась порою ранней.

Долгие Пруды 201

На стене – портрет, за окном – пейзаж…

Путь, надеюсь, ещё далёк,

пункт конечный, даст бог, не близок.

Локон вьётся, прикрыв висок

неразгаданной Моны Лизы.

А за окнами – благодать:

небо светится, снег искрится.

Пусть и дальше, зачем гадать,

у виска будет локон виться.

Вечны ценности, спору нет,

удивительно всё, что рядом:

небо, снег, лучезарный свет,

локон вьющийся, тайна взгляда…

202 Долгие Пруды

Сергей Лубков

ЛИТО «Клязьма»

Секунда

Секунда вечностью казалась,

А, может, ею и была.

Мне мало что запоминалось,

Всё рассыпалось как зола.

Воспоминанья отгоняя,

Не признавал людей, богов.

Надеялся, что, познавая, –

Открою истину веков.

Что эта истина такое?

Быть может, каждому своё?

Всё чаще хочется покоя,

А вот земное – не моё.

Долгие Пруды 203

Галина Петроченко

ЛИТО «Клязьма»

Женская сущность

Девушка с сумочкой,

Фрейлина в мантии,

Дама с камелией –

стук каблучков.

Таинство сумерек,

Белая магия,

Нежная прелесть

весенних цветков.

Очи потуплены,

Речи учтивые,

Трепет невидимый

длинных ресниц.

Тихой заступницей –

Благочестивою

Лёгкою поступью –

с чистых страниц.

Рядом живущая,

В замке с лианами –

Равно прекрасная,

равно – в долгу.

Взглядом зовущая,

Травами пряными

Тонко пропахшая

вся на бегу.

204 Долгие Пруды

Весенняя сказка

Больные верят в розы майские,

И нежны сказки нищеты.

Заснув в тюрьме, виденья райские

Наверняка увидишь ты.

Н. Гумилёв

Малиновый берег – неясной печали приют, –

До пристани чёрной доходят жемчужные волны.

Здесь рыбы иные, и птицы негромко поют,

И воздух какою-то влагой густою наполнен.

А ты веришь в сказки, ты ходишь сюда по весне

Увидеть, как белый корабль на заре выплывает.

Ты молишься долго одна вековой тишине,

И сонных русалок к себе из воды созываешь.

– Русалки речные, – любимые мной существа, –

Не тратьте вы время бесценное в спорах напрасных:

Вы видите, солнце встаёт и трепещет листва, –

А вдруг это принц, наконец-то, явился прекрасный?

Зелёные очи, венки из роскошных лиан,

И блеск ожерелий таинственный и серебристый.

Изящные формы, и брызги, и сладкий дурман!

И смех, что какой-то по-детски хрустальный и чистый.

«Но ты исчезаешь, оставив следы на песке,

Моя незнакомка со взглядом задумчиво-строгим!

Ты словно богиня! – ты держишь созвездья в руке,

А я лишь на глиняной флейте играю немного.

Долгие Пруды 205

Я странствовал долго и видел такие края,

Где стройные пальмы и ходят цветные павлины.

Но ты ведь ждала и звала, Королева моя,

В далеком краю, где снега словно пух тополиный».

Сама для себя сочинила красивый роман:

Рыбак и русалки, и я, и прибрежный туман.

Лидия Рыбакова

ЛИТО «Клязьма», член Союза писателей России, Союза

журналистов России, Союза писателей-переводчиков России

Осень плачет

Осень плачет по листве зелёной

горькой неутешною вдовицей.

От неё, Морены полусонной,

вглубь дивана хочется вдавиться.

Чтобы ждать уютно, тихо-тихо,

веря, что потопа не случится,

перемены нынешнего лиха

на дворцовый блеск зимы-царицы.

Будет мне тепло в раю перины,

никуда не стану я стремиться!

Прочь, дожди, заботы и ангины!

Главное – надёжнее укрыться.

***

Улыбнуться сквозь снег. Посмотреть сквозь ресницы.

И сольются два пульса, две ладони-страницы.

И пожатием лёгким будут стёрты границы...

Тихий голос. И снег. И улыбки на лицах.

206 Долгие Пруды

Анастасия Сайко

ЛИТО «Клязьма», Молодёжное творческое объединение

«Мастерская настроения»

Возлюбленная солнца

Ты – возлюбленная солнца,

Ни к чему теперь печали:

Холод северных причалов

Не погасит свет души.

Ты – возлюбленная солнца,

Небеса вас обвенчали,

Жизнь по-новому, сначала,

Дней крылатых виражи.

Нежность трепетного сердца,

Радость – яркими лучами,

Ты – возлюбленная солнца,

Значит, и сама свети!

Озаряй горячим сердцем

Улицы, дома, кварталы!

Ты – возлюбленная солнца,

Ввысь, к заре мечты, лети!

Долгие Пруды 207

Людмила Трубецкая

ЛИТО «Клязьма», член Союза переводчиков России и Союза

писателей России

Цикл стихотворений «Бессонной ночью» (стихотворения

публикуются в авторской редакции)

I

Февральской ночью мокрый снег

Застенчивые вьёт сугробы,

Который год, который век –

Октавой бесконечно новой.

Щемящей нынче, нежно-золотой,

Совсем родной – без всяческого жеста,

Чтобы смогли за вечной суетой

Расслышать звуки дивного оркестра.

Вначале тихого, беспомощного…Но

По мере приближенья станет тесно

Людской душе. И распахнёт окно,

Летящая мечтою в неизвестность.

II

А дальше – откровение начал.

Пока наитий, но уже на грани…

Корабль виднеется и твёрд причал.

Куда причалит тот, кто не отравлен

Немой тоской и прочей маетой?

Бессонной ночью видится яснее,

А упоенье вечной красотой

Становится милее и роднее.

208 Долгие Пруды

III

Забрезжило…И в зареве начал –

Избытка нового, неведомого толка

Вновь на причале голос прокричал.

Ах да, гудок! И как-то быстро смолкло.

Реальный новый день вступал в права:

С заботами и радостями. Только

Всё тянутся и тянутся слова…

О чём они? Неведомого толка.

А день упорный с заревом вставал,

Тот, что делами правит ежечасно.

Надеждою пропитан, где причал

Рождает быль. И отступает сказка.

IV

Бессонному баюкать – по нутру,

Уютным покрывалом укрывая

Всех до единого сегодня ввечеру.

Такая участь у него. Такая.

Всё потому, что спящий одинок.

Он спит себе и видит сны ночные.

Ну а бессонный – прыг да скок:

Играть с луною в прятки озорные.

Уж не мечтает, что заклонит в сон,

Лишь полагаясь на усталость,

Что свалит с ног того, кто утомлён.

Ну а ему бессонница досталась.

Долгие Пруды 209

Запросто так, чтобы не спать.

Кто шьёт иглой, кто пёрышком стрекочет.

Бумага ль, ткань… Для каждого…Как знать?

Друзья найдутся у бессонной ночи.

V

И всё пишу…Уже пробило шесть.

Попробую прилечь, а вдруг уснётся,

Коль повезёт? Игра не стоит свеч,

Лишь на бумагу свет зари прольётся.

Заворожит, закружит снег,

Спускающийся плавно на перину,

Ту, что, казалось, намело навек.

Тепло-то как! И не продует спину.

Уютно. Вот бы так всегда.

Но так не будет, это ненадолго,

Где под окном уже вода,

Да снег кружащийся – и только.

VI

А может, для того дано

Не спать в ночи, чтоб эти строки

Вместили то, чему не суждено

Свершиться на земле? И лишь уроки,

Что вынесли из прожитого – дар,

Тому, кто так мечтал о просветлении,

Надеялся и бесконечно ждал…

Но всё как прежде. Лишь сомненья

210 Долгие Пруды

В груди теснятся с жаждой мир менять:

Всё к лучшему – судьбой и волей.

Пророком иль оракулом не стать.

Но слава Богу, он и так доволен.

Доволен тем, что графоманский бич

Подхлёстывает всякий раз умельца.

Из под пера несётся клич –

Довольно мук! Откройте дверцу

Для сна!

Алёна Туманова

ЛИТО «Клязьма»

Самодеятельная песня

Посвящается организаторам и исполнителям

проекта «Споём вместе»

Есть страна, где живут капитаны,

Флибустьеры, ваганты, поэты.

Их зовут в неизвестность туманы,

Им дорога подскажет ответы.

Припев:

Всё дороги и пороги…

Сколько можно колесить?!

А подруги-недотроги

Взглядом могут подкосить.

Переборами гитара

Чью-то душу в плен возьмёт.

Говорят, что мы не пара.

Знаю – сердце не соврёт!

Долгие Пруды 211

Там в почёте всегда музыканты.

У костров, на случайном привале,

Все поют, проявляют таланты,

Вспоминают, где сами бывали.

Припев:

Подберу нежнее звуки,

Ты не прячь свои глаза!

Я люблю тебя до муки,

Так, что высказать нельзя!

Переборами гитара

Набормочет, чуть звеня,

Что пропала, эх, пропала

Жизнь беспечная моя!

Чередуется песня с рассказом

О ветрах в парусах «Крузенштерна»,

О снегах на вершинах Кавказа,

О друзьях остроумных и верных.

Припев:

Я не вынесу разлуки,

Не обманывай себя!

Дай, твои согрею руки

Без вина и без огня.

Переборами гитара

Набормочет, напоёт

То, что я ещё не старый,

И любовь твоя придёт!

В той стране лишь знакомые лица,

Что должно, непременно случится.

Снег летает, кружится, кружится,

И поющая молодость длится.

212 Долгие Пруды

Оледенение

Дерево покрылось за ночь хрусталём,

Каждый малый прутик в коконе своём.

Видимо, напрасно плакало оно:

В собственные слёзы, в лёд, заключено.

С грузным украшеньем тоненьких ветвей

Крона рухнет звонко, вздыбив ком корней.

Потерпи, берёзка, отлетит хрусталь:

Разморозит солнце. Красоты не жаль!

Снежной королевы замысел раскрыт:

В царском одеянье дерево скорбит.

Человек хитрее: может спрятать суть

Под защитный панцирь, и не заглянуть.

Есть оледенелые чёрные сердца,

Их желаньям алчным не видать конца.

Бомбами, телами пробивают брешь

В христианском мире. Не унять мятеж.

Для защиты нашей нет надежных средств,

Время потребленья и «добрососедств».

Матери в тревоге: как спасти детей

От шахидских взрывов, дьявольских идей?

Ледяную корку сам снимай с души,

Верою, делами людям послужи.

Долгие Пруды 213

Кольца

Украшенья – особые штуки:

Говорят о хозяйке руки

И собранье её колец.

Открываю свою шкатулку,

Начинаю с судьбой прогулку

К перекрёсткам живых сердец.

Аметистовый перстень яркий

С лепестковой полётной аркой

Рано мне подарила мать.

Я его носить не любила

И на тридцать лет отложила,

А теперь не хочу снимать.

Серебро, Кубачи, на руку,

На измену и на разлуку

Поднесли когда-то друзья.

До сих пор встречаются где-то…

Драгоценнейшая монета –

Память, перстень есть у меня.

На другом – созрели кораллы,

Словно ягоды – сочны, алы,

Чтобы радовать в хмурый день.

А в янтарном кольце художник,

Фантазёр, красоты заложник,

Создал блики и светотень.

214 Долгие Пруды

Золотые лишние вещи,

Уж, прости, ювелир и резчик,

Исчезали, как лак с ногтей.

Золотые близкие люди

Помогали мне без прелюдий

Обережной дружбой своей.

Указателей нет, плутала,

Ошибалась и путь искала,

Собирая свой малый «клад».

Одного я кольца не вижу,

Поклонения нет фетишу,

Но смотрю и смотрю назад.

Женщины

«Есть женщины в русских селеньях…»

Н.Некрасов

Есть женщины, взгляд их спокоен,

Хозяйки в семейном кругу,

Тому, кто в беде или болен,

Помогут, как я не смогу.

Другие – красавицы, феи,

Пленяют и сводят с ума.

Богини ещё с колыбели,

Они украшают дома.

Есть те, что готовы сражаться

За право остаться собой,

За мужа не будут держаться,

Уходят в работу, как в бой.

Долгие Пруды 215

Я знаю таких, что отмолят

И чёрствую душу спасут,

Одарят, простят, успокоят…

Им ангелы песни поют.

Их много, таких непохожих,

Достойных заботы, любви,

Они беззащитны до дрожи…

Дерзай, добивайся, лови!

А та, что в плаще из загадок,

Одна ускользает во тьму,

Нарушив привычный порядок?

Её я сама не пойму.

Ольга Харламова

ЛИТО «Клязьма», член Союза писателей Москвы, Союза

российских писателей, Союза писателей-переводчиков

России, Международного союза журналистов, Почётный

работник культуры г. Москвы

Соломенная сторожка

У «Соломенной сторожки» – магазин,

там торгует всякой всячиной грузин.

Богатеть пришёл в столичный регион,

высоко в горах семью оставил он –

голубь стреляный, поджарый, молодой –

за постой живёт с «соломенной» вдовой,

носит ей мясное, рыбное, вино,

с ней гуляет в «Ёлках-палках» и в кино,

216 Долгие Пруды

и сама хозяйка – клюквенный кисель –

мягко стелет на ночь сладкую постель.

Не дождётся мужа дальняя жена,

что наживой, как солома, сожжена.

День памяти 3 октября 1993

И дольше века длится день…

Б. Пастернак

День памяти багрян и жёлт,

и дышит смрадным духом пекла.

Опять октябрь в Москву пришёл,

смешав живые краски с пеплом.

Мост, берег, оборотень-дом.

Пусты глазницы печи чадной…

здесь гибли под прямым огнём

Твои возлюбленные чада.

И дольше века длится день

и час, и самый миг закланья.

Багровый отблеск на воде –

сердец неугасимый пламень.

Да будет ныне, присно, впредь

священный этот жар со мной.

Душе моей дано гореть

неопалимой купиной.

Долгие Пруды 217

Любовный напиток

…И сладок напитка любовного яд.

В приморском посёлке созрел виноград.

Спускаемся к морю по тропке крутой –

харчевня под небом, он медлит: «Постой,

присядем за столик у самой воды,

закажем хмельного питья и еды,

на раз возмутив изумрудную гладь,

все в брызгах опустимся в кресла опять

под бриз смаковать молодое вино,

покуда кувшина не явится дно,

пустынного блюда блеснёт окоём,

и высохнет платье на теле твоём».

Пытает он нежно, видать по всему,

что выну я душу и выдам ему…

В приморском посёлке созрел виноград

и сладок напитка любовного яд.

Январь

Январь, двуликий Янус,

открой мне дверь туда,

где прошлое с грядущим

лицом к лицу стоят.

Где яблоки созрели

на яблонях в цвету,

где люди, птицы, звери

между собой в ладу.

Изобразил улыбку

Январь в лице одном –

в другом нахмурил брови

и запер дверь на ключ.

218 Долгие Пруды

Александр Хохлов

ЛИТО «Клязьма»

Стихи для сказки из неосуществлённого радиоспектакля

Несколько лет назад после того, как на каком-то

мероприятии в Малом зале Центрального дома литераторов я

прочитал со сцены несколько стихотворений о мышах, ко мне

подошла солидная дама с редким именем и предложила

поучаствовать в подготовке радиоспектакля в качестве

одного из авторов сценария (для начала – бесплатно и

без спешки). Для студента средних курсов технического

ВУЗа, пусть даже пишущего стихи, такое предложение

прозвучало неожиданно. Тем не менее, я согласился и вскоре

узнал, что в основу сценария должны быть положены

несколько десятков уже отобранных сказок – как народных,

созданных разными народами мира, так и авторских. Двум

сценаристам предстояло объединить сюжетные линии общей

гуманистической идеей, «привести к единому знаменателю»

главных героев, научить их говорить стихами или

ритмизованной прозой и при необходимости подобрать или

написать подходящую музыку для некоторых «сказочных»

событий.

За несколько месяцев работы в проекте я

познакомился со студентами Государственного института

театрального искусства (ГИТИС) из мастерской Олега

Львовича Кудряшова, некоторые из которых должны были

сыграть в радиопостановке, побывал на их учебных

спектаклях и написал пять стихотворений по двум сказкам.

К сожалению, в силу разных причин этому

полнометражному радиоспектаклю не суждено было

осуществиться, но полученный опыт был как минимум

интересным. В конце прошлого года редакторы нашего

альманаха Ольга Акоповна Харламова и Татьяна Фёдоровна

Долгие Пруды 219

Аленчикова заинтересовались моими «стихами

для радиоспектакля» и посоветовали подготовить их

для нового выпуска «Долгих Прудов». Представляю

результат Вашему вниманию.

Из сказки о том, как Заяц искал друзей

Тропинка рассказывает Зайцу о себе

Ты куда торопился? –

Видно, молод, не вдумчив:

Чем петлистей тропинка,

Тем богаче идущий.

Я владею следами

Грибников и старушек,

В темноте пропадаю,

Тишины не нарушив.

Люди движутся к цели,

Заготовленной впрок,

По железной, шоссейной –

По одной из дорог.

По холмам нелюбимым

Водный путь пролегал, –

Сопрягая глубины,

Разводил берега.

Всё строитель лукавый

Отобрал, но сберёг

Первобытное право

Проскочить поперёк.

220 Долгие Пруды

Наш простор беспределен:

Не пробит, но протоптан.

Эту слитную зелень

Сохраним для потомков.

Растворяя границы,

Умягчая листву,

Не стесняйся продлиться:

Шелести, повествуй.

Озеро шумит, сообщая Зайцу о своей беде

Звёзды беззвучно стоят надо мной,

Утром тревожно мигая;

Днём иссушает солнечный зной,

Плáчу – не помогает.

Невод рыбацкий меня беднит,

Нá спину лодки лягут.

Словно прощаясь, в земле ледник

Выщербил эту лягу.

Волны латают дыру внахлёст.

Лучше сгореть в огне,

Чем захлебнуться в потоке слёз:

Рыбы кричат во мне.

Путник! добро бы хоть ты окреп –

Влагою соблазнись.

Русла умéрших ручьёв и рек

Жутче пустых глазниц.

Долгие Пруды 221

Мне на свету недужится –

Тени, покрóва надо бы.

Нет ли у вас – по-дружески –

Радости, словно радуги?

Рыбы объясняют Зайцу, чего им хочется больше всего

Ни дня без борьбы,

Ведь мы не рабы! –

Я должен был быть

Нем, нем, нем...

Молчат караси –

О чём же просить

Мне, мне, мне?

Светла и юна,

Выходит луна.

Поднимем со дна

Муть, муть, муть

И снова зовём

На свой водоём

Тьму, тьму, тьму.

А ты, индивид,

В припадке любви

Захочешь – лови

Нас, нас, нас.

Ужасней всего

Желать одного –

Сна, сна, сна.

Молитва проста:

Открытый для тайн,

Помилуй и стань

Зряч, зряч, зряч.

222 Долгие Пруды

Ты, тот, кто велик,

Светящийся лик

Спрячь, спрячь, спрячь!

Плач Тумана, страдающего от одиночества

Я художник, но бесплотный –

Оттого и слёзы лью.

Здесь, в лесу, мои полотна

Не нужны. Судьбу свою

Вижу смутно:

сон лоскутный,

Ветер треплет бахрому.

В этот час холодным утром

Грустно, грустно одному.

Из меня природа вяжет

Длинный список разных тайн.

По-кошачьи эту пряжу

Над оврагом размотай.

Эй, тропинки! что вам стоит

Заглянуть в мои глаза?

Помню тысячи историй

И готов пересказать.

Одержимый немотой –

Гдé ты, собеседник милый?

Мимо этой, мимо той

Прóсеки – полжизни мимо…

Долгие Пруды 223

Проза

224 Долгие Пруды

Дарья Голубева

ЛИТО «Клязьма»

Городские сказки

Колодец желаний

У неё в руке была обычная пластиковая пуговица

с двумя дырочками. Немного потёртая, потому что долго

обитала в больших карманах бывалого плаща, в которых

могла уместиться тысяча разных вещей. Но сейчас эта

пуговица одиноко лежала среди прилипшей к ней бумажной

трухи от билетов, счастливых и обычных, пыли и песчинок.

Несколько секунд назад хозяйка опустила руку

в карман – проверить, есть ли там что-то, и наткнулась

на маленький кружок. Покрутила его в руке, улыбнулась.

Улыбка стёрла с лица заботы неудачного дня, сероватые

следы усталости, добавила блеска глазам.

Девушка стояла напротив фонтана. Грязноватый,

заполненный талой водой с осевшим на дне песком, он был

не самой видной достопримечательностью небольшого

городка. В туристических мекках его более пышно

выглядящим собратьям путешественники давали обещание

вернуться, кидая мелкие монеты. Здесь же рассчитывать

приходилось лишь на мусор или жестяные крышки

от бутылок. Ещё не сезон, и «украшение» парка сиротливо

замерло посреди небольшой площадки, выставляя напоказ

свои несовершенства. Грустно.

Но, несмотря на холод, позднюю весну и рваные

облака, которые поминутно закрывали солнце, хотелось чуда.

Она рассмеялась, глядя на мутную воду, весело отражающую

лучи. Вспомнились сюжеты странных, завораживающих

английских сказок, которые она, затаив дыхание,

перечитывала, пытаясь понять, чем же они, такие чужие и

Долгие Пруды 225

необычные, так притягательны. Нет, она не ждала фейри,

пляшущих скелетов, злых старух, появляющихся из ниоткуда,

говорящих мышей.

«Из глубин фонтана не всплывут три золотые головы,

в нём не прячутся змеи и лягушачий царь. Но… что, если

попробовать?»

Улыбаясь, она зажала пуговицу в кулаке, зажмурилась,

подставляя веснушчатое лицо весеннему солнцу. Постояла,

качаясь на носках, открыла глаза и кинула пуговицу

в фонтан. Синий пластиковый кружок (не фартинг, не пенни,

не золотой) ушёл на дно. Она проводила его взглядом, и,

улыбаясь, направилась к уже начавшей покрываться юной

зеленью аллее.

«Пусть не колодец, не монета, но так ли это важно,

если волшебство подействует и желание сбудется?»

Из письма героя

Но я только образ в твоей голове.

«Белая Гвардия», «Лирический герой»

Когда ты сидишь напротив окна, я любуюсь твоим

отражением. И когда ты придирчиво разглядываешь себя

в зеркале, я кричу, что ты прекрасна, что тебе не стоит

гнаться за навязанными людьми непонятными стандартами

красоты, но ты лишь сокрушённо отворачиваешься.

Я не могу дарить тебе цветов, но, когда ты устаёшь, я

собираю из осколков воспоминаний самые красивые сны, и

никто, кроме меня, не видит твоей улыбки.

Унылыми осенними вечерами я напоминаю тебе

о любимой книге, о солнечных воспоминаниях, напеваю

забытые в суматошной рутинной спешке песни.

Я невидимкой сопровождаю тебя на прогулках,

обращая твоё внимание на ускользающую красоту, и тогда ты

собираешь опавшие листья, любуешься счастливыми

семейными гуляньями, гладишь независимого кота.

226 Долгие Пруды

Иногда работа накрывает тебя с головой, и ты почти

засыпаешь за столом. Я хотел бы укрыть тебя пледом, но

могу всего лишь мысленно предложить тебе чай.

Я готов писать тебе стихи, будить звонком на работу,

дарить твои любимые сладости, приглашать на выставки, «но

я только образ в твоей голове».

Ты, наверное, не помнишь, как влюблялась

в идеальных книжных персонажей. Они были такими

разными, и ты, мечтая, собрала из них своего героя. Сначала

он был всего лишь копией, но, обрастая придуманными

ситуациями, обретая собственные черты характера,

оригинальную внешность, становился более… настоящим.

Так появился я, скрашивая твоё одиночество, поддерживая,

защищая от запутанного и пугающего внешнего мира.

Я обретал силу и готов был служить тебе, моей

Прекрасной Даме. Я бы победил дракона, поймал для тебя

Единорога, пленил бы сияющую Жар-птицу, чтобы она

освещала пламенными всполохами твою спальню.

Я могу читать твои мысли, и достать «то-не-знаю-что»

для меня не составило бы особого труда. Я даже мог бы

вызвать на поединок мельницу и сразиться с ней: мне

не страшно выглядеть смешным, я готов на всё ради тебя.

Я – твой нелепый идальго, я склоняюсь к твоим ногам,

но… Взгляд твой становится серьёзнее день ото дня, а

важных дел всё больше – не так часто ты можешь теперь

отвлекаться на любимые волшебные фантазии.

Сейчас ты редко вспоминаешь обо мне, но я всё равно

остаюсь твоим рыцарем, оберегаю тебя от мирских тревог.

Ты веришь в появление Прекрасного принца, ждёшь его. А

пока он седлает коня, я буду рядом.

Ежедневное чудо

Вагон метро – наверное, самое неприятное место

в мире. Вроде бы и не час пик, но людей много. Они устало

сидят или стоят, прижимая к себе неудобные пакетики,

Долгие Пруды 227

пакеты, громоздкие сумки. Лица их, если и выразительны,

сияют отнюдь не приятными эмоциями: недовольство, гнев,

презрение. Все толкаются, пытаются хотя бы встать удобнее

или, стремясь поменяться местами, не могут вежливо

разминуться. Те, кто не хмурится, озабоченно торопятся

по делам. Кажется, что здесь нет места чуду.

В конце вагона сидит девочка лет двенадцати.

Казалось бы, ничего особенного – разве что никто не делает

ей замечаний, что она не уступает место «пожилым людям и

пассажирам с детьми».

Она удобно устроилась на небольшом кусочке сиденья.

Ей совершенно не мешает шум поезда и суматоха. Она

развернула учебник по сольфеджио и, придерживая его одной

рукой и дирижируя себе другой, повторяет номера. Во время

остановки слышится чистый детский голос – девочка

не стесняется, музыка отделяет её от всего, что происходит

вокруг. И когда наблюдаешь за ней, тоже оказываешься

в особом пространстве, уже не обращаешь внимания

на грохот, недовольные восклицания и неудобства

общественного транспорта, невольно становясь частью

особенного мира маленького музыканта.

Происходящее настолько просто и естественно, что

забываешь, где находишься. Хочется сохранить этот момент

и пожелать девочке невидимых волшебных хранителей – муз

(а, может быть, фей – они более компактны).

Пропустивших это небольшое подземное волшебство

спешу утешить: чтобы замечать прекрасное, нужно немного:

освободиться от неприятных эмоций и внимательно

наблюдать.

Не спорю, кому-то для этого понадобится больше

усилий, чем просто «немного», но Вы сможете заметить

множество совершенно сказочных персонажей!

Вот хрупкая девушка-эльф. На ней зелёная куртка,

которая, наверное, идеально сливается с листвой парков,

обеспечивая своей экстравагантной хозяйке защиту от чужих

228 Долгие Пруды

глаз. Но ничто не скроет короткую асимметричную стрижку,

веснушки и огромные, прозрачной лесной воды глаза.

А там – рыцарь, который и в джинсах чувствует себя

не менее уверенно, чем в доспехах. Главное – чтобы

под рукой был верный меч (и чтобы с мечом пропустили

в метро).

А это – менестрель! И пусть в его руках не каноничная

лютня. Со скрипкой, гитарой, флейтой, виолончелью, он –

Музыкант: тряска вагона и сбивающий шум не исказят

тонкое музыкальное кружево.

А сейчас посмотрите на счастливых малышей,

которым всё интересно. В отличие от старших, они

воспринимают эту неудобную во всех отношениях поездку

как захватывающее приключение (в чём-то они намного

мудрее обременённых заботами взрослых).

Рядом с нами каждое мгновение разыгрываются

сценарии знакомых с детства сказок, а также совершенно

новых – тех, которые еще только будут написаны. Чудеса

случаются чаще, чем мы думаем, – важно уметь их видеть и

радоваться им.

Про кота

Каждый раз, пытаясь успеть на электричку, почти

опаздывая, на финишной прямой я сбавляла темп: мне

непременно нужно было поздороваться с приятелем. Я знала,

что он точно где-то здесь, стоит только внимательно

оглядеться. И правда, вот он – сидит на жалких остатках

газона. Наше приветствие – своеобразный ритуал, да и

проигнорировать друга невежливо, даже если это всего лишь

бродячий кот.

Назвать его странствующим котом было сложно: он

прочно обосновался на Октябрьской улице и держался здесь

настолько естественно и непринуждённо, что выглядел

Долгие Пруды 229

смотрителем, по-хозяйски проверяющим подведомственную

территорию и добросовестно выполняющим свою работу.

И это был действительно серьёзный дворовый кот:

крупный, способный оказать сопротивление не только своим

сородичам, но и животным более тяжёлых весовых

категорий. Я не видела его поединков с конкурентами, но,

если судить по мощным лапам и боевым шрамам, особенно

заметным на голове и морде, трусом мой приятель не был.

Также сразу было заметно, что это истинный житель улиц:

в его окрасе преобладал белый цвет, очень живописный,

складывающийся из различных оттенков пыльно-бурого,

серого и охрового. Самым удивительным было то, что,

несмотря на впечатляющий (и для многих отталкивающий)

внешний вид, этот кот обращал на себя внимание многих

прохожих.

Я часто наблюдала, как проходящие мимо женщины,

нагруженные сумками с продуктами, останавливались,

ставили покупки на землю и делились с вполне довольным

таким ходом событий котом творогом, кусочками мяса или

купленным специально для него кормом. Кот благосклонно

принимал подношения, тёрся о ноги молодых мам и добрых

старушек, и в этом проявлении ласки не было намерения

разжалобить, не было преклонения перед людьми. Это был

полный достоинства жест благодарности.

Иногда мой товарищ менял амплуа уличного рыцаря

на беззаботного, довольного жизнью кота. Возвращаясь

домой тёплым осенним днем, я обнаружила своего любимца

самозабвенно катающимся в пыли заброшенной клумбы. Кот

грелся под последними лучами неяркого уже солнца и был

не против моей компании: охотно подставлял бока, жмурился

и мурлыкал, пока я его гладила. Рука стала серой от грязи. А

через несколько минут он снова решил стать серьёзным и

неспешно отправился по своим особенным кошачьим делам.

Он мог позволить себе больше, чем многие люди: быть

забавным, делать то, что нравится, попадать в приключения

(не спорю, жизнь уличного животного трудна и часто

230 Долгие Пруды

романтизирована напрасно, завидовать ей не стоит, но и здесь

есть место для сострадания и доброты).

Обычно мы видим пробегающих мимо собак и кошек

несколько мгновений, которых недостаточно не только

для того, чтобы отметить в них что-то особенное, но и

вообще обратить внимание на беспризорных животных.

Этот кот выделялся на фоне других. Он мог спокойно

находиться на тротуаре в самое людное время: жмурился,

с интересом разглядывал людей, спешащих по своим делам.

Казалось, он легко может удержать направленный на него

взгляд, любопытный или участливый, и завязать

непринужденную беседу со случайным прохожим.

Существует расхожее мнение (которое я слышала

не раз), что кошки не любят суеты и шума, но этот кот был

исключением. Он находился в самой гуще событий (несмотря

на то, что рядом был совершенно пустой газон, и мой

приятель мог разместиться там с большим комфортом),

с удовольствием принимая знаки внимания. Мне обычно

было сложно удержаться и не погладить любимца, и мы уже

вдвоём перегораживали тротуар и мешали окружающим. И

именно эта «социальность» кота, не похожая на обычное

навязчиво-ласковое приставание или страх других уличных

животных, удивляла и подкупала. Самодостаточный, он

никогда не увязывался за чужими сумками

с привлекательным содержимым, не преследовал людей,

надеясь вновь обрести дом.

Он был бы прекрасным компаньоном на дачном

участке, оберегая чердак и подвал от мышей и крыс, а свою

территорию от других животных, но меня не покидает мысль,

что однажды он бы ушёл. Рано или поздно он всё равно

вернулся бы к свободной жизни, чтобы снова появиться

у дверей мясного магазина, посидеть в прохладе, а потом

уйти на свой пост – встречать и провожать всех, кто

торопится уехать домой или только сошёл с поезда.

Моя осень была нагружена работой и другими

событиями, и я не сразу заметила, что тротуар и газон на пути

Долгие Пруды 231

к электричке пустуют. Раз за разом я шла на работу, надеясь

снова увидеть своего приятеля, заходила в соседние

магазины, в которых он мог отдыхать – кота нигде не было.

Хотелось верить, что он всё-таки нашёл себе более спокойное

место – подвал или подъезд, из которого его не выгоняют. А,

может быть, и вправду ловит мышей где-нибудь рядом

с уютным домом с тёплой печкой и понимающим хозяином.

Но реальный конец, думаю, был прозаически печальным.

В те дни, когда не нужно торопиться и бежать, я ещё

надеюсь снова встретиться с моим приятелем, но пока что

чуда не произошло. И, вспоминая, как я рассказывала

заинтересовавшимся нашей дружбой прохожим его историю,

я решила записать её в память о настоящем уличном коте.

Инга Зестри

ЛИТО «Клязьма», Молодёжное творческое объединение

«Мастерская настроения»

Страшный экзамен

Препод наш по английскому языку, Андрей Петрович

Хемуль, дай ему Бог здоровья, был выдающимся человеком.

Хемуля он получил за свою неторопливость и состояние

созерцательной задумчивости, но в целом – вот такой был

мужик! Являясь фанатом языка и английской литературы, он

не переносил свой фанатизм на головы учеников и не

свирепствовал в отношении двоечников. Не заставлял сдавать

«хвосты», не ставил плохих оценок и вёл на уроках

английские диалоги только с теми, кому это было

действительно интересно. Единственным таким человеком из

нашего класса был еврейчик Шлизерман, тянувший на

золотую медаль, знавший даже герундий и Future in the Past.

Остальные на уроках Хемуля разговаривали не на

английском, а на каком-то неведомом языке, бытовавшем

232 Долгие Пруды

только в нашей 10-й школе города Ниспореня Молдавской

республики.

Пользуясь добротой преподавателя, мы весь год били

баклуши, рисовали рожицы в тетрадях и занимались на его

уроках всякой чепухой. Но вот настал тот страшный день...

Выпускной экзамен. Известие грянуло как гром среди ясного

неба: нам сообщили, что на экзамене будет присутствовать

межрайонная комиссия и важные гости из Кишинёвского

министерства образования. Ударить в грязь лицом было ни в

коем случае нельзя. Директора накануне вызвали в райком и

пригрозили показать «люськины помидоры», если что-то

пойдёт не так. На следующий день он собрал всех

выпускников на линейку и произнёс мрачную и

внушительную речь, которая заключалась примерно в

следующем: «Если... Значит, так. Если кто-нибудь вдруг

решит, что... Лажать? Не выйдет!!! Иначе??? Вы меня

знаете!!! Это я вам обещаю...»

Что именно он обещает - никто так и не понял, но

последняя фраза директора прозвучала столь зловеще, что

приуныли все, даже самые отъявленные смельчаки и мажоры,

которым была обеспечена счастливая будущность вне

зависимости от успехов в учёбе. Экзамена все ждали с

ужасом и затаённым трепетом в сердце. Ведь девять долгих

лет наши буйные молодые головушки были заполнены чем

угодно, только не британской разговорной речью и

грамматикой... Кто-то, если и силился в порыве отчаяния

вникнуть в хемулевскую науку – с ужасом вспоминал, что

безнадёжно отстал и что надо проходить весь школьный курс

заново, начиная с азов. Некоторые ещё надеялись как-то

выкарабкаться с помощью зазубренных по учебнику фраз, но

ведь были и такие ученики, как Балу (Чижевский), толстый и

рослый увалень, которому в cловосочетании «gettin' higher»

все девять лет упорно слышалась какая-то «харя».

За день до экзамена Андрей Петрович вошёл в класс,

сосредоточенный, но невозмутимый, и не теряя времени на

прелюдии, изложил свой план действий:

Долгие Пруды 233

– Друзья, будем друг с другом откровенны... То, что

вы все – круглые идиоты в английском языке – это факт. И

менять что-либо, к сожалению, уже поздно. Но подвести

родную школу и её руководство мы не имеем права. Поэтому

прошу строго следовать моим инструкциям. От вас требуется

только одно: говорите всё, что угодно на своём как бы,

прости Господи, английском – только уверенно и без

остановки. Любой текст, который будет у вас перед глазами,

вы должны прочитать легко, без запинки, чтобы ваш ответ

оставил впечатление пуха, летящего от уст Эола. Слышишь,

Чижевский? Пуха, а не падающих из уст коровьих лепёшек.

Просто читайте буквы так, как видите, не раздумывая над

соблюдением правил транскрипции... На мои вопросы

отвечайте таким же образом, даже если их не понимаете.

Главное – уверенная подача и отсутствие замешательства.

Остальное я беру на себя.

Честно говоря, мы были в недоумении. На Хемуля

посыпались вопросы. «Андрей Петрович, но как же так?

Может быть, просто заболеть всем классом? Объявить

скарлатину? Эпидемию чумы или тифа? А там, глядишь, эта

чёртова комиссия испугается и как-нибудь не приедет?»

Ничего умнее нам в голову просто не приходило. Подобные

фокусы, кстати, мы уже проделывали, и не раз. Однажды,

накануне зачёта по физкультуре, когда надо было сдавать

прыжки в длину, каждый из нас принёс из дома по флакону

валерьянки, и вся благостная жидкость была вылита на

асфальтированную спортивную площадку в школьном дворе.

В итоге, когда физкультурник явился принимать зачёт - на

площадке кувыркались и нежились окрестные коты,

демонстрируя чудеса ловкости и гимнастического искусства,

и выгнать их оттуда не было никакой возможности.

Хемуль некоторое время колебался, но всё же решил

дать объяснения, чтобы не вносить сумятицу в наши и без

того воспалённые и растревоженные умы.

– Ну, тут дело такое... Как я уже сказал, в английском

языке вы, друзья мои – вот (и он звучно и отрывисто

234 Долгие Пруды

постучал костяшками пальцев по столу)... Но я тут навёл кое-

какие справки и уточнил фамилии членов комиссии...

Подозреваю, что и в комиссии будут сидеть такие же... гм...

специалисты. Поэтому проверить, как и что вы говорите, они

не смогут по упомянутой мною причине. А там глядишь, и

пронесёт. Будем полагаться на фортуну. И да простят нас Бог,

Шекспир и Мильтон за ту лабуду, которую вы будете нести

на экзамене.

Кто-то поинтересовался, можно ли нести лабуду с

ливерпульским акцентом, на что Хемуль ответил: «не

возбраняется», и весь класс грохнул от смеха. Мы несколько

приободрились, а невозмутимый вид преподавателя придал

нам уверенности. И вот, страшный день настал. С утра в

школьном коридоре царили шёпот и непривычное шуршание

белых накрахмаленных рубашек, на фоне которых наши

загорелые лица и тёмные шевелюры производили

впечатление тараканов, попавших в мороженое.

«Идут! Идут!» – зашептались те, кто стоял ближе к

выходу. По коридору в сопровождении директора и завуча

прошествовали почётные гости - четверо мужчин в серых

костюмах и с дипломатами, и тётка с высокой причёской,

напоминавшей нечто среднее между свиной рулькой и

средневековым фонтанжем. Гостей провели в класс и

рассадили за экзаменационным столом. Андрей Петрович

находился там же и раскладывал стопками билеты.

Ответ экзаменуемых состоял из двух частей –

теоретической и практической, то есть устной речи. С

теоретикой хитрый Хемуль выкрутился весьма своеобразно.

Каждый из нас успел выучить только один билет. Первый

экзаменуемый заходил и вместе со своим билетом аккуратно

прихватывал ещё и второй, громко и честно называя его

номер. Комиссия думала, что он называет номер своего

билета, на самом же деле это был сигнал для следующего

страдальца, томившегося за дверью и приникшего ухом к

двери. Затем заходил следующий и таким же образом

«подавал» номер билета третьему, и так далее. А чтобы

Долгие Пруды 235

гостям не слишком бросались в глаза эти манипуляции,

стопки билетов были красиво отгорожены вазами с цветами

(Нарциссы и тюльпаны! Фууу! Как же мы ненавидели эти

цветы! Они вызывали стойкую ассоциацию с процедурой

казни).

А как же быть первому испытуемому, спросите вы,

которому никто не указал номер билета? Да очень просто:

первым запустили Шлизермана, который знал всё и вся, и

особо в билетах не нуждался. Данная стратегия оказалась

очень даже продуманной и уместной, поскольку сидевший в

комиссии кишинёвский чиновник неожиданно перед началом

экзамена смешал стопку билетов и переложил её, для пущей

верности, по-своему.

Молодец Шлизерман, не подвёл. Один разок только

его потянуло поумничать (процитировал в оригинале отрывок

из Даниеля Дефо), но он быстро опомнился. В его памяти всё-

таки живы были понятия о чести, великодушии и

товарищеской взаимовыручке, а также о том, как больно

умеют бить товарищи кулаками в школьном туалете по

самым незащищённым местам. С теоретической частью,

таким образом, все справились великолепно.

Далее настала очередь практики. Хемуль был

гениален! Он не ошибся: никто из комиссии не разбирался

толком ни в словообразовании, ни в произношении. Поэтому

псевдо-английские речи текли рекой: учитель задавал вопрос

- а мы отвечали полную чушь, в которую вставляли как

попало английские слова. Кое-кто настолько обнаглел, что на

вопрос «How do you spend your free time?» ответил фразой из

битловской песни: «Saturday night, dance, I like the way you

move, pretty baby...». Всё шло как по маслу.

Когда дошла очередь до Балу, к двери прильнули сразу

несколько ушей. Бедняга пыхтел над текстом изо всех сил,

как паровоз, и помня наставления учителя, гнал пургу

уверенно и неукоснительно, не допуская в своей речи

перерывов. «Тхере вас натхинг ин тхе рум. Ху хере аскед ай»

– старался он, и со стороны казалось, будто в классе чихает

236 Долгие Пруды

простуженная собака (There was nothing in the room. Who here

asked I). «Что с Вами? – спросил один из членов комиссии. –

Вы нездоровы?» «У Владимира насморк, – подтвердил

Хемуль, и стёкла его очков яростно заблестели, то ли от

стыда, то ли от гнева. – Он простудился на уроках

физкультуры». Те, кто стояли в это время за дверью и

слышали выступление Балу, согнулись впополам от

беззвучного смеха, но остальные тут же зашипели: тише, не

то всех спалите.

Комиссия удовлетворённо кивала головами и иногда

также вставляла английские слова, дабы продемонстрировать

свою полную компетентность. «Вери гуд», – высказалась

дама с рулькой-фонтанжем. «Вери, вери, – повторил

сидевший рядом мужик, делавший пометки в шикарной

записной книжке в кожаном переплёте. – Очень даже вери...»

– добавил он зачем-то, но дама незаметно ткнула его локтем в

бок и выразительно посмотрела.

В итоге мы все получили пятёрки и четвёрки, которые

торжественно увенчали наши аттестаты благородными и

заслуженными вензелями. Балу получил четыре с минусом.

Директор едва не прослезился от радости, и пообещал сразу

две вещи – не мозолить нам глаза на выпускном вечере и

сделать вид, что не замечает присутствия горячительных

напитков на праздничном столе, хотя на самом выпускном

очень пожалел о данном обещании. Что касается Хемуля, то

его мы готовы были подхватить и понести на руках вокруг

здания школы, но он скромно уклонился от этой почётной

привилегии.

А Шлизерман комиссии не понравился. «Много из

себя строит, – сообщил по его поводу господин с

дипломатом, возглавлявший комиссию, перед тем как

делегация села в чёрную «Волгу», – таким не место в

советской школе. Сначала у школьной доски выделываются,

а там, знаете ли, и родину продавать побегут. Советую взять

на карандаш...»

Долгие Пруды 237

Зоя Криминская

ЛИТО «Клязьма», член Российского союза профессиональных

литераторов

Отрывки из воспоминаний «Наше послевоенное»

Когда мне было 4 года, моя мать тайком сбежала

от отца и из Владивостока перебралась в Колпашево

к бабушке. Мы приплыли туда поздней осенью 1951 года

последним пароходом. Фрагменты из воспоминаний о нашей

тамошней жизни приведены ниже.

Мама будит меня посреди ночи. Очень холодно,

темно и не хочется никуда идти. Но мы приехали, вернее,

приплыли. Идём, светает. Стоит дом с пристройкой,

на крыше пристройки лежит что-то белое, хочется подойти и

смести рукой. Это снег, но я этого не знаю.

Потом какая-то квартира и крики незнакомой

немолодой женщины: «Ноночка, Зоечка приехали!» – и

целует она меня с полным правом, но я её прав на себя

не знаю.

Бабушка стоит у окна и сердится. Нам не рады. Мама

оправдывается. Но женщина, которая нас встретила (это

бабушкина сестра баба Вера), заступается за нас и вообще, я

это чувствую, не любит ссор.

Спим на полу, на чём-то с густой шерстью, оно плохо

пахнет (это медвежья шкура, на которую мочится кот),

посреди ночи раздается страшное рычание. Мне страшно, но

разбудить маму я не решаюсь. Утром мама жалуется:

– Тётя Вера, вы так храпите.

Значит, это бабушка Вера издает такие страшные

звуки, а вовсе не зверь из лесу. Это приносит облегчение, но

ночью опять страшно.

На веранде стоит высокая рыба в углу. До верха рыбы

я не достану, даже если встану на стул. Рыбу зовут осётр. Её

принесли рыбаки-браконьеры.

238 Долгие Пруды

Вот мы живём в отдельной своей комнате. Комнату

выделили маме от больницы, где она работает. У нас соседи –

Вершинины: муж с женой, маленькой дочкой Ирой и

бабушкой. Когда мы топим печку, греется стена у соседей, а

у нас холодно, поэтому нам ставят новую печку. Печку

помню, а когда и как складывали её – нет.

Для печки нужны дрова, лучше берёзовые – от них

много тепла, а осина – совсем не то. Дрова привозят

большими чурками, и надо дрова сперва пилить пилой, а

потом колоть топором.

Пилят дрова мама и бабушка вдвоём. Мама быстро

устаёт и сердится. Я прошу попилить дрова. Но меня гонят,

силёнок во мне нет, я только мешаю. Пила большая и тупая,

в ней есть сломанные зубья, что очень неудобно. Бабушка

говорит, что надо новую пилу.

Топор тоже тупой. Дрова колет бабушка. Забьёт топор

в полено, а потом стучит поленом с топором по большой

чурке, пока оно не расколется пополам. Затем дрова

складывают в поленницы. К этому делу меня допускают

на равных. Я таскаю по одному, двум поленьям и складываю

их в свою маленькую поленницу. Надо ещё следить, чтобы

наши дрова не воровали соседи, хотя сараи запираются. Но

сараи маленькие, и часть дров хранится на улице. Дров нужно

много, зима очень длинная.

Все дрова сразу не удавалось приготовить, и их

пилили и рубили уже зимой, часто прямо в комнате, если

сильный мороз.

Мама несёт меня на руках из детского сада. Я плачу,

не хочу ходить в сад. Я больна ангиной, не могу глотать даже

слюну. Мама обещает, что, когда я выздоровлю, больше

не буду ходить в сад.

И я дома с бабушкой.

Бабушка любит петь: Её любимая песня – «Средь

высоких хлебов затерялося…». Я глотаю слезы, когда

Долгие Пруды 239

слушаю эту песню. Мне нравится, как поёт бабушка. Кроме

того, если она поёт, значит, пребывает в хорошем

настроении.

Но мама не разрешает бабушке петь, говорит, что ей

медведь на ухо наступил. Мне очень жалко бабушку, но

потом, оказывается, медведь наступил на ухо и мне.

Когда это произошло и почему ухо целое, даже

не поцарапано, мне непонятно. Но факт налицо. Медведь

таки основательно потоптался на моих ушах.

Как, наверное, все лишённые музыкального слуха

люди, я плохо понимаю, в чём дефект моего пения. Я люблю

петь и пою вместе с бабушкой. Правда, не часто.

Я плохо засыпаю вечерами, и меня пугают Хокой.

Хокой меня пугают с двух лет. Хока большой, чёрный,

лохматый, и живёт в темноте, прячась по углам. Он хватает

непослушных детей, в основном девочек, и утаскивает куда-

то в неведомое. Это очень страшно. Я сплю, укрывшись

одеялом с головой, и буду спать так до старости.

Мама и бабушка поскандалили с Вершиниными

(женой и тёщей) и не разговаривают. Их полуторагодовалой

девочке Ире теперь нельзя ходить к нам, но она иногда

врывается в нашу комнату и мчится от порога прямо к моим

игрушкам.

Она любила играть со мной, пока взрослые

не поссорились. Мне тоже скучновато, и я рада была бы

поиграть с маленькой девочкой. Но следом за ней в комнату

стремительно влетает её бабушка или мама и утаскивает

обратно. Ира дрыгает ногами и орёт как резаная.

У самого Вершинина бывают приступы. У него

в голове засел осколок, и Вершинина надо держать во время

приступов эпилепсии, а то он покалечится. Две женщины

не могут его удержать, и тогда кричат, зовут на помощь, и

мама и бабушка бегут и тоже держат, несмотря на то, что в

обычное время не разговаривают. Им тяжело, они

возвращаются уставшими. А мне туда нельзя, а то я

240 Долгие Пруды

испугаюсь. Я и так боюсь оставаться дома одна. А вот Оля,

сестра моя троюродная, дочка дяди Вити и внучка бабы

Веры, а не боится и остаётся дома одна. Бабушка её хвалит,

какая молодец. Мне не завидно, а жалко Олю: такая

маленькая и одна в их большой квартире. Мне страшно уже

за неё.

Моют меня в корыте в комнате. Корыто ставят на две

табуретки. Наносят воды и купают. Мыться я не люблю,

рыдаю, когда мне моют голову.

Мама сильно меня трёт. Больно кожу. Но тереть надо

до скрипа. Мама водит пальцами по промытой коже и

спрашивает меня:

– Скрипит?

– Скрипит, скрипит, – кричу я, хотя чувствую, что ещё

не очень-то скрипит.

– Не обманывай, – сердится мама, – ещё не домыта. Ну

что за врушка растёт.

В один прекрасный вечер мама опрокидывает корыто

со мной на пол.

Льётся вода. Помню я это очень смутно, зато хорошо

помню отметину, которая осталась на стенке печки после

удара корытом.

– Это Зошка лбом пробила, – дразнит меня бабушка, а

мама молчит, она испугалась, когда я у неё летела вместе

с корытом на пол.

Когда я подросла, меня стали водить в баню.

В предбаннике пахло берёзовым листом и прелым деревом.

Противно было наступать на мокрые осклизлые доски.

Когда ходили вместе с бабушкой, то она носила меня

на руках.

В бане надо было ждать, когда освободится тазик.

Потом обязательно его ошпарить после чужих людей. Лучше

всего ходить со своим тазом, что мы часто делали. Потом

нужно отстоять очередь за водой. Набрать кипятку, ошпарить

Долгие Пруды 241

место на лавке, на которой потом можно будет сидеть, потом

налить тёплую воду. Вот теперь, наконец, можно мыться.

После мытья меня окатывают водой. Надо зажмуриться и

не дышать, пока выливают целый таз воды. Потом меняют

воду и моются во второй раз. Потом окатят два раза чистой

водой и всё, мытьё закончено. Можно бежать в предбанник и

быстро, быстро вытираться и одеваться, а то холодно и

можно простыть.

Потом буфет в бане.

У нас гости. Может быть, празднуют чей-то день

рождения. Я радостно возбуждена, верчусь и вдруг падаю

на куклу, которая у меня в руках. Ту самую, из Москвы,

подарок дедушки – куклу Наташку. Разбиваю колено и реву.

Больно косточку на коленке. Кукле тоже разбиваю ногу.

У нас сидит дядя Юра, мамин двоюродный брат. Он берёт

куклу, а меня не жалеет.

– Твоя нога заживёт сама, – говорит он мне, – а вот

с куклиной ногой что-то надо сделать.

Он забирает разбитую куклу и приносит починенную.

И нога цела, и говорить она снова стала. В ногу он вставил

катушку. Его хвалит мама: на все руки мастер. Наташка

дожила до глубокой старости и погибла уже от ручек моей

дочки.

Наташка большая страдалица. В её пластмассовом рту

пробиты дырки, чтобы вливать еду, а то она сама ни за что

не хотела открывать рот. На лбу гвоздём сделан крест –

пометка, что это моя кукла, а то вдруг у кого-то ещё такая

же? От частого мытья она потеряла румянец. На попе у неё

дырки и пятна от фиолетового карандаша – это уколы

помазаны йодом. Верёвочка в дырке, за которую надо было

дёргать, чтобы услышать: «мама», – была обрезана, так как не

всегда работала – я рассердилась и обрезала её. Но во время

ремонта дядя Юра это исправил.

Еще у меня есть пупсик-девочка с кудрявыми

волосами, медвежонок из коричневой байки с красным

242 Долгие Пруды

язычком и жёлтый пластмассовый утёнок с красными ногами,

которые всё время отваливаются, и приходится их

приклеивать. Ещё есть глиняная посуда с едой, уже лежащей

на тарелках, но это не интересно, так как нельзя раскладывать

еду.

Зимы суровые, и я сижу дома и играю в свои игрушки.

Разыгрываются целые спектакли. Наташка то мать героини,

то баба Яга, Мишка то принц, то медведь, а пупс то

красавица-невеста, то маленькая девочка.

Я верю, что игрушки живые. Ночью они ходят и

говорят, а днём притворяются мёртвыми. Главное, нужно

ночью быстро открыть глаза, когда они думают, что я сплю, и

застать их врасплох. Но мне это не удаётся.

Я расту и уже знаю название города, в котором мы

живем – Колпашево. Мне разрешается ходить дальше

от дома, в дальний садик. Там можно заблудиться. Дома

помню только деревянные, наш дом из темных брёвен, а дом

бабушки Веры или обшит досками, или только веранда

дощатая. Мостовые выложены чурками просмолёнными,

тротуары дощатые. Ходить надо осторожно, а то

провалишься под прогнившую доску на тротуаре.

Летом стоять на одном месте невозможно – сразу

над головой столб мошкары. Гнус по-здешнему.

Разговаривая, все машут руками. Над моей головой столб

меньше, чем над головой дяди Вити.

Грызут орехи кедровые, летом голубика. Помню

пироги из стерляди, которые печёт бабушка. Под нашими

окнами огород, бабушка растит там огурцы и горошек

на высоких грядках (в парниках с навозом). Мне

не дотянуться, чтобы что-нибудь сорвать.

Помню, ходили купаться. Мама кричит: «Вода очень

холодная», – но мне так не кажется (Чёрного моря я

не помню).

Долгие Пруды 243

Мама работает на полторы ставки и приходит поздно

вечером, в 7 часов. Бабушка показала мне на часах эту цифру.

Она похожа на мою маму, когда она, ссутулившись, бежит

против ветра домой, и сзади шарф полощется как

перекладинка на цифре 7.

Вечерами, когда голодно, едим корочки чёрного хлеба,

натёртые чесноком. Мама при этом шутит цитатой

из Вересаева:

– Люблю чеснок, он пахнет колбасой.

Мне недоступна эта ирония, к тому же я не помню

вкуса колбасы из детства. Помню только ненавистный жир

в колбасе, который я выковыриваю и только потом ем

колбасу. Меня за это ругают. К счастью, колбаса в доме

нечасто.

Ещё вечерами часто делают скородумку – это хлеб,

зажаренный на сковородке с яйцами и молоком.

– Что-то кушать хочется, а не испечь ли нам

скородумку? – говорит мама.

И вот через 10 минут, пожалуйста:

– Извольте кушать, Нонна Самсоновна, – говорит

бабушка, ставя на стол сковородку.

Скородумку жарят на керосинке или на электроплитке,

так как печку долго разжигать. Особенно, если дрова сырые.

А плитку надо прятать, за неё очень дорого платить

за электричество, и плитка у нас подпольная.

Утюг у нас железный и с зубчиками посередине. Там

у утюга рот. Он открывается, туда кладут угольки, утюг

нагревается и можно гладить, но быстро и осторожно.

Угольки остывают, и, кроме того, имеют манеры

выпрыгивать из утюга на глажку и прожигать дырки.

В общем, это тебе не электричество!

Решено варить на обед гречневую кашу, и мы

перебираем с бабушкой крупу.

Потом крупу жарят на сковородке, чтобы каша была

рассыпчатая, потом варят, потом она ещё упревает

244 Долгие Пруды

под подушкой. Нужно помнить об этом и не хватать подушку

с кашей, а то можно её рассыпать из кастрюли. Потом можно

есть, хотя я не очень-то ем.

На самом деле процесс приготовления пищи мне

нравится иногда больше, чем результат. За исключением

сладкого, ем я плохо, худая и болезненная. Мама пытается

меня откормить овсяной кашей, которую я люто ненавижу.

Кашу варят на чистом молоке, хлопья совершенно

не провариваются, и я должна глотать эту мерзкую жижу,

чтобы стать здоровой и сильной как Геркулес, который

нарисован на коробке с крупой.

Я не ем. Я хочу быть сильной, чтобы пилить дрова, но

не ем всё равно. Внешний вид Геркулеса меня совсем

не прельщает. Я хочу быть красавицей, похожей на тех,

которые нарисованы в книжках. Бицепсы мне ни к чему.

В результате взрослые придумывают новую напасть – рыбий

жир.

Я и сейчас не смогу проглотить чайную ложку

рыбьего жира, меня мутит об одной мысли об этом, а тогда

это была для меня ну просто лошадиная порция.

Мне зажимали нос! И вливали жир в рот, но я его всё

равно выплевывала. Меня сильно тошнило, ну не могла я

пить рыбий жир! Мама упорствовала, но бабушка

заступилась за меня в очередной раз и после крупного

скандала мать сдалась. Возобладало мнение, что насильно

пользы не будет.

Бабушка с мамой часто расходились во мнениях

по поводу моего воспитания.

Когда не выполнялись бабушкины требования, то

мама становилась потатчицей.

– Ты потатчица, посмотришь потом, что из этого

ребёнка выйдет! Она сядет тебе на голову, вот увидишь. Я,

слава богу, до этого не доживу!

Мне хотелось сесть на голову маме сейчас же, а

не в каком-то далёком будущем, когда и бабушки не будет,

которая могла бы порадоваться своей правоте.

Долгие Пруды 245

С другой стороны, опасения бабушки мне казались

сильно преувеличены.

Я твёрдо знала, что хочу свободы и буду

самостоятельной. Дайте мне только вырасти! Не буду я

сидеть на голове!

Если же нарушались запреты мамы, то бабушка

портила маме ребенка.

– Бабка совсем испортила мне ребенка, – жаловалась

мама брату Вите.

– Всё нормально, – отвечал подвыпивший дядька. –

Хорошая девка растёт.

И снова зима. Долгие, скучные, темные дни. Гулять

нельзя. Очень холодно.

У нас двойные рамы, между рамами проложена вата,

на неё насыпаны блестящие осколки от ёлочной игрушки,

которую я разбила в прошлый Новый год, и пластмассовая

розовая рыбка, которая выгорела и розовая только снизу,

на брюшке. Несмотря на всё это, стекло изнутри второй,

внутренней рамы покрыто толстыми морозными узорами,

которые я щупаю пальцем тайком от бабушки.

Но бабушка тут как тут.

– Отойди от окна, тебе надует, опять заболеешь, –

тоном, не допускающим возражений, говорит бабушка.

Я вздыхаю, и отхожу. Со здоровьем не шутят, мне

заболеть, раз плюнуть, а болеть так нудно.

Тем не менее, когда бабушка зачем-то выходит

из комнаты, я беру монетку, грею её на печке и прикладываю

ко льду на оконном стекле. Образуется круглая дырочка,

в которую можно заглядывать. Но за окном занесённый

снегом огород, сугробы. Скукотища.

Я знаю все буквы, но читать не могу. Бабушка и мама

бьются со мной, но я никак не могу сложить буквы в слова.

Моя глупость их раздражает. «Тупица» – измучившись,

поводит итог мама. Я вою в голос.

246 Долгие Пруды

Вдруг приходит моя избавительница – баба Вера. Она

работает в «РОНО», ей и жалуются мама с бабушкой.

– Вы не знаете методики обучения, – говорит баба

Вера. – Ребёнок не виноват.

И садится со мной сама.

– Зоечка, пой буквы. Пой «ММММАААА

ММММААААА» – что получилось?

Через 10 минут я уже умница и читаю сама.

Мама и бабушка посрамлены, а я торжествую.

Бабушка ругает маму, что она быстро тратит деньги, а

не рассчитывает на всё время до следующей получки.

– Смотри, Нонка, потом опять зубы на полку, –

говорит она.

Но денег всё время не хватает. Мама работает одна, а

нас трое. Так что «зубы на полке» у нас часто.

Умер Сталин. Мне страшен сам факт смерти. Это что-

то непонятное, со мной такое не должно произойти, с детьми

такое не бывает.

Бабушка, всхлипывая, читает газету вслух. Всплакнула

и мама.

Бабушка сложила газету и сказала, что спрячет её:

– Зоечка вырастет и прочитает.

Это я запомнила очень хорошо и в классе 8 или 9

спросила, а где газета? Но бабушка не сохранила газету,

выбросила, когда развенчали культ личности.

Дни тянутся и тянутся, и расту я так медленно.

Никогда, наверное, не стану большой, чтобы делать, что мне

захочется. Взрослые как будто никогда не были маленькими

или совсем про это забыли. Я даю себе слово помнить, как

тяжело быть ребёнком и зависеть от чужой воли. Я не буду

обижать моих детей, как обижают меня. Решено.

Я была невозможным ребёнком. Это я знала от мамы.

Она любила вспоминать, как отлупила меня босоножкой

Долгие Пруды 247

(почему босоножкой? видимо, более подходящего

инструмента под рукой не нашлось). После экзекуции я долго

была «шёлковая».

Босоножку я не помню совсем, но напоминания о ней

слышу часто. Маму просто преследовала мечта о шёлковой

дочке.

Бабушка же любила говорить, что меня подменили.

– Ребенка словно подменили, со мной она не такая, –

говорила бабушка.

Видимо, меня подменяли достаточно часто, так что

трудно было определить, какой именно экземпляр в действии

в настоящий момент.

Мне нравится моё отражение в зеркале, я люблю

на себя поглядеть, полюбоваться. Но меня не одобряют

домашние и не говорят мне, что я красивая. Моё заявление

о том, что я девочка с правильными чертами лица, вызывает

у бабушки насмешки. Но я подозреваю, что она не совсем

искренна, и я ей нравлюсь. Правда, у бабушки есть какая-то

знакомая девочка – ужасная дрянь!!! Она всё время является

образцом поведения и живёт согласно всяким дурацким

пословицам вроде «Когда я ем, я глух и нем», «Когда я

кушаю, я никого не слушаю». Она не только не болтает

во время еды, но даже не отвечает на вопросы, когда ей их

задают. Девчонка ко всем остальным порокам ещё и рано

ложится спать по первой просьбе взрослых. Её, видите ли, не

надо просить по сто раз, как меня.

А главное, она была знакома с моей бабушкой задолго

до меня, так как сейчас я не знаю таких девочек. Во всяком

случае, это не Таня с Олей – мои троюродные сёстры. Им

тоже явно далеко до этой девочки. Она вызывает у меня дух

соперничества – в остальном она тоже такая хорошая?

В общем, я довольна собой, и никакие воспитанные

девочки этого убеждения поколебать не могут.

Правда, вдруг кто-то из родни говорит мне:

– Что это у тебя такие глаза немытые?

– Мытые, мытые! – кричу я.

248 Долгие Пруды

– Да посмотри, какие чёрные, – говорит дядя Витя. Я в

отчаянии – глаза и вправду чёрные!

А у мамы такие красивые голубые глаза. Она,

наверное, мыла их в детстве. И я мою глаза мылом, хотя

мыло больно щиплет глаза. Помою, помою и посмотрюсь,

вдруг отмыла? Но из зеркала на меня по-прежнему смотрят

два карих блестящих глаза, – ничего не изменилось! И я

бросаю свои попытки.

На мой день рождения в конце марта ещё зима, но

в середине апреля все начинают говорить, что скоро лёд

пойдёт. Все ждали, когда река вскроется, но я не помню

ледохода.

Уже не только светло, но и заметно теплее. Перед

первым мая начинают вынимать вторые рамы из окон. Все

только об этом и говорят.

– Вы ещё не вынули вторые рамы? А мы уже окна

помыли, – хвастаются знакомые, приходя к нам в комнату.

Если же снова похолодало, то фраза звучит по-

другому:

– Какие вы молодцы, что ещё не вынули рамы.

Но вот, наконец, и у нас праздник. Бабушка и мама

вынимают вторые рамы, и можно потрогать руками

(несмотря на протесты взрослых) всё, что всю долгую зиму

привлекало взгляд, но было вне досягаемости – и пыльную

вату, и осколки ёлочных игрушек, и рыбку, которую хотят

выбросить, но я не даю.

Всё! Зима окончилась, и впереди пусть холодное и

комариное, но лето.

Зимой сестре Оле мама Тоня родила сестру Наташку.

Теперь Оля старшая сестра, и с ней не поиграешь, как

прежде, она всё время с этой плаксой.

Сама маленькая, ниже меня на целую голову и моложе

на год, а носит, как большая, эдакую толстушку и очень её

любит.

Долгие Пруды 249

А я одна и мне скучно. Хорошо бы мама вышла замуж

и мне кого-нибудь родила.

Маме, выросшей в благодатных южных краях,

не нравится жить в холодной Сибири. Она мерзнет длинной

суровой зимой и не успевает отогреться скудным северным

летом, наполненным мошкарой и комарами. И мы собираемся

уезжать отсюда насовсем.

250 Долгие Пруды

Елена Лешковцева

ЛИТО «Клязьма»,

ЛИТО «Ладога», г. Лобня

Ворона

Хочу рассказать историю про обыкновенную ворону.

Птица она умная и хитрая. Интеллектом не обижена. Недаром

в сказках, баснях она упоминается часто. Однажды я

убедилась, какая ворона сообразительная и смелая. Нет,

скорее – наглая!

Был прекрасный летний день. Я возвращалась домой

после трудовой ночной смены и уже подходила к своему

дому, как вдруг услышала громкий лай, карканье и мяуканье.

Посмотрев в сторону палисадника, ахнула! А увидела вот что.

На нижней, толстой ветке берёзы, уцепившись

когтями, звала на помощь испуганная кошка. Под деревом

заливалась лаем огромная собака. Она пыталась запрыгнуть

повыше и схватить кошку. Но ветка находилась высоко

от земли, и, как ни старалась псина, она не смогла

допрыгнуть до жалобно мяукающего животного. Но главное

было то, что на этой ветке сидела большая ворона и каркала

во всё воронье горло.

Она то и дело наскакивала на кошку, пока ту отвлекал

лай собаки, и сильно клевала бедное животное. Пернатая

хищница старалась столкнуть киску с ветки. Если бы птице

это удалось, собака вмиг разорвала бы мурку, а останки

достались бы этой наглой воронище.

Кошка держалась из последних сил! Ей и держаться-то

было не за что на ветке, а ворона всё долбила и долбила её

своим железным клювом, пытаясь спихнуть кошку.

Я не стала долго смотреть на это безобразие. Взяла

камень, запустила в ворону, а собаке дала остатки сардельки

и пожурила за кошку. Но ворона далеко не улетела. Она села

на ближайшую ветку и стала наблюдать за мной.

Долгие Пруды 251

Кошка, дрожа от страха, еле-еле слезла с дерева,

бросилась к дому и юркнула в окно подвала. Там уж её никто

не достанет: ни собака, ни ворона, ни злой человек!

Я облегчённо вздохнула и пошла домой записывать

историю про хитрую ворону, голодную собаку и спасённую

кошечку.

Ольга Харламова

ЛИТО «Клязьма», член Союза писателей Москвы, Союза

российских писателей, Союза писателей-переводчиков

России, Международного союза журналистов, Почётный

работник культуры г. Москвы

Первый русский театр (эссе из цикла авторских радиопередач «Родные просторы»)

Слово «театр» в переводе с греческого означает

«место для зрелищ».

Первый русский театр в России появился в Москве

во времена правления царя Алексея Михайловича Романова

(1629 – 1676), человека образованного и талантливого. Ещё

ребёнком он обучался церковному пению, позднее

упражнялся в версификации (стихосложении), много читал,

любил писать письма, оставил свои воспоминания о польской

войне. По его приказу в 1656 году была составлена книга,

представляющая собой сборник правил соколиной охоты,

любимой потехи того времени – «Книга, глаголемая урядник:

новое уложение и устроение чина сокольничья пути», где

в конце предисловия царь сделал собственноручную

приписку, которая заканчивалась словами: «делу время и

потехе час».

252 Долгие Пруды

К потехе относились и театрализованные

представления, которые устраивались на ярмарках,

на площадях во время народных гуляний, для чего

сооружались временные постройки – балаганы. Актёров

называли балаганщиками, скоморохами, ваганами.

Скоморошество на Руси зародилось в XI веке,

не одобрялось церковью и было официально запрещено

в 1648 году глубоко религиозным богобоязненным Алексеем

Михайловичем. Даже актёрское поселение Старое

Ваганьково, находившееся с 1646 года напротив Кремля, –

с Боровицкого холма было переведено в район Трёх гор

на берегу реки Пресни, за черту города, и получило название

Новое Ваганьково.

По образу театра Западной Европы указом Алексея

Михайловича в Москве был создан первый в России

придворный театр. Смотреть театральное действо

становится модным и не менее почётным занятием, чем

соколиная охота.

Здание для театра – Комедийная хоромина – было

сооружено в царской летней резиденции в селе

Преображенском, где 17 октября 1672 года с участием

артистов, в основном, иностранного происхождения и

состоялось представление, длившееся 10 часов без антракта.

«На Москве, в Преображенском селе учинена была

комедия по библийному писанию древних в подобие бытей…

о царице Езвирь», пишет в «Кронике» летописец.

Комедийная хоромина в 90 саженей имела сцену в 55

саженей, зрительный зал, обитый красным и зелёным сукном.

На деревянных скамьях размещались зрители. Царское место,

обитое красным сукном, находилось впереди всех. Особые

места – «клети», отделённые от зрительного зала решёткой,

предназначались для царицы и царевен. Сцену и зал

разделяли перила. Вскоре в Кремле выстроили ещё одно

подобное помещение – над придворной аптекой.

В период с 1672 по 1676 годы спектакли при царском

дворе давались в ноябре и в конце января – начале февраля.

Долгие Пруды 253

Для регулярной работы требовались актёры, говорящие

на родном языке, и потому была открыта русская театральная

школа. Уже в 1673 году труппа насчитывала 26 подьячих и

мещанских детей.

Мы снова выходим на сцену,

где занавес пылью пропах,

и платим особую цену

за боль, неуверенность, страх.

Ответив на зов Мельпомены –

со скрытым под маской лицом, –

ей служат без права измены

последним из хора жрецом.

Поют вдохновенный гекзаметр,

ликуя всем сердцем. Восторг –

тот миг, когда зрительный замер

и вздох восхищенья исторг.

Уроки Эллады бесценны…

Выходят актёры вперёд

и снова дерзают со сцены,

где русское слово живёт.

Большую лепту в развитие русского театра внёс

известный деятель восточнославянской культуры Симеон

Полоцкий (1629 – 1680). Он входил в круг приближённых

к Алексею Михайловичу людей – воспитатель царских детей

Алексея, Фёдора и Софьи, богослов, духовный писатель и

поэт, переводчик и драматург.

Для новоявленного театра Симеон Полоцкий написал

две комедии (школьные драмы): «О Новуходоносоре царе» и

«Притчи о Блудном сыне». Обе имели успех на сцене.

Важную роль для театра сыграл Артамон Сергеевич

Матвеев (1625 – 1682). «Великого государя ближний боярин»

часто бывал инициатором выступлений перед царём,

в частности, музыкантов из своих дворовых людей, ему

принадлежала идея привлечения к театральным работам

254 Долгие Пруды

специалистов – декораторов и бутафоров. Матвеев следил

также за репертуаром.

После смерти Алексея Михайловича летом 1676 года,

на престол вступает его старший сын – Фёдор Алексеевич

(1661 – 1681). В отличие от отца, новый царь отрицательно

относится к театрализованным представлениям. В годы его

правления прекращает своё существование «Комедийная

хоромина» – спектакли более не ставятся. Актёрская труппа

распущена, а сам Артамон Матвеев, ведавший всем, что

относилось к театру, отправлен со всей семьёй в ссылку

в Пустозёрск.

В декабре 1676 года царь Фёдор Алексеевич издаёт

указ: «над Аптекарским приказом палаты, которые заняты

были на комедию, очистить, и что в тех палатах было, органы

и перспективы и всякие комедийные те припасы – всё свезть

на двор, что бывал боярина Никиты Ивановича Романова…».

Только через четверть века, в 1702 году, по указанию

третьего сына Алексея Михайловича Петра Алексеевича

(1672 – 1725), первого Императора Всероссийского – Петра

Великого – на Красной площади была выстроена новая

«Комедийная храмина», в которой разместился – первый

в России публичный общедоступный театр.

Это было длинное одноэтажное здание, зрительный

зал которого вмещал 500 человек.

«Хоромина, длиною в 20 сажен, шириною в 12 и

в высоту 6 сажен». В ней должны были быть «театрум, и

хоры, и лавки, и двери, и окна». Потолок велено было

«подбить и кровлю накрыть и снаружья обшить тёсом».

«В комедийной большой деревянной хоромине

во время комедийного действа смотрящие знатные особы

русские и иноземцы и нижних чинов люди многие курят

табак в чюланах и ходя по хорам и в нижних местах и с пипок

пепел с огнём сыплют на полы с великим небрежением, и

оттого – есть ли искра какая закрадётся по щелям под полы, а

сторожа вскоре того не осмотрят, опасно…(от чего Боже

сохрани) огненного запаления» (из записок современника).

Долгие Пруды 255

Курение строго-настрого запрещалось, нарушителей

били батогами.

Представления давались по понедельникам и

четвергам, в эти дни ворота Кремля, Китай-города и Белого

города закрывались позднее. Билеты стоили от гривны

до трёх копеек. Репертуар состоял, в основном,

из переводных пьес, хотя, чтобы привлечь зрителей, пьесы

ставились и на злобу дня, на русском языке, представления

сопровождались музыкой и сценическими эффектами, но

зрителей было немного. Театр себя не окупал.

Русские актёры жаловались, что учитель театрального

искусства Фюрст, состоящий на театральной службе, ничему

их не научил, так как «иноземец не знает их русского

поведения».

В 1707 году жалования «комедиантам» ни русским,

ни иностранным уже не выдавали, но представления

при дворе продолжались в подмосковных царских

резиденциях – сёлах Измайловское и Преображенское, а

также при дворе в Санкт-Петербурге.

Указом Петра труппе было передано «уборство»

из комедийной хоромины, прежде помещавшееся на Красной

площади, в том числе комедиальное и танцевальное платье,

привезённое ранее немецкими актёрами в Москву, декорации

и сами пьесы.

Актёрствовали в этих театрах приближённые и слуги

царевны Натальи (1673 – 1716), младшей дочери Алексея

Михайловича, и её невестки царицы Прасковьи (1664 – 1723),

вдовы царя Ивана (1666 – 1696). Пьесы ставились

на современные темы, особенно популярными были

инсценировки жития святых, а также переводных романов.

Авторству Натальи Алексеевны приписывают четыре

произведения: «Комедия о святой Екатерине», «Хрисанф и

Дария», «Цезарь Оттон» и «Святая Евдокия».

«Принцесса Наталия, меньшая сестра императора,

очень им любимая, сочинила, говорят, под конец своей жизни

две – три пьесы, довольно хорошо обдуманные и

256 Долгие Пруды

не лишённые красот в подробностях; но за недостатком

актёров они не были поставлены на сцену. Царь находил, что

в большом городе зрелища полезны, и потому старался

приохотить к ним свой двор» (из записок графа Бассевича,

Голштинского посланника, жившего в России в 1713 – 1725

годах).

Во второй половине XVII века во многих городах

России при учебных заведениях начали создаваться

школьные театры. В таком театре при Киево-Могилянской

академии в 1672 году состоялся спектакль-мистерия

«Об Алексее, человеке Божием», посвящённый небесному

покровителю царя Алексея Михайловича. В Москве

действовали несколько школьных театров, один из них –

при Славяно-греко-латинской академии, в Санкт-

Петербурге – при сухопутном шляхетском корпусе. Актёрами

и авторами пьес становились сами ученики и бывшие

воспитанники.

Александр Петрович Сумароков (1717 – 1777) –

выпускник шляхетского корпуса – издатель первого частного

журнала России «Трудолюбивая пчела», а также известный

поэт, автор трагедии «Хорев», придворная постановка

которой принесла ему славу. Сумароковым написаны

8 трагедий и 12 комедий, три оперных либретто, его

называют создателем репертуара первого русского театра,

директором которого он оставался в течение ряда лет.

В школьном театре впервые вышел на сцену и

создатель первого русского театра в Ярославле Фёдор

Григорьевич Волков (1729 – 1763). Ещё в двенадцатилетнем

возрасте, обучаясь в Московском Заиконоспасском духовном

училище, он «отличался на святках в представлении

духовных драм и переводных комедий, которыми издавна

славились заиконоспасские студенты».

С 1648 года Волков целиком посвящает себя театру.

Он – автор 15-ти пьес, торжественных од и песен. Занимается

художественным оформлением спектаклей, создаёт музыку

к ним, играет на различных музыкальных инструментах.

Долгие Пруды 257

Слава Фёдора Волкова из Ярославля доходит

до Петербурга. И тогда Императрица Елизавета Петровна

(1709 – 1762), дочь Петра Первого, указом от 5 января 1752

года переводит «Фёдора Григорьева сына Волкова, он же и

Полушкин, с братьями Гаврилом и Григорьем (которые

в Ярославле содержат театр и играют комедии) и кто им

до того ещё потребны будут, привесть в Санкт-Петербург…».

30 августа 1756 года Елизавета Петровна подписывает

указ о создании русского национального Императорского

театра в Санкт-Петербурге. Талант и профессиональное мастерство Волкова делают

его первым актёром этого театра, а сам театр – русским

театром потрясений.

И открывается сезон дождей,

и открывают свой сезон театры,

свои друг другу открываем карты

и провожаем стаю лебедей.

О землю грянуться и перелётной птицей

мне шею вытянуть и выпростать крыла,

и с лебединой стаей устремиться

в края, где не в сезон – сезон тепла.

Я на земле стою двумя ногами,

и запрокинув голову смотрю

на стаю лебедей под облаками,

плывущую на юг по октябрю,

на эту декорацию к спектаклю,

которым открывается сезон.

Играют все! Сыграем этак, так ли

и мы очередной иллюзион.

258 Долгие Пруды

Александр Хохлов

ЛИТО «Клязьма»

«Шелест книги на время вытеснил соцсеть»: первый

сборник стихотворений Николая Гришова

Гришов Н.А. Повесть серых дней : сборник стихотворений. –

[Б. м.] : Издательские решения, 2017. – 134 с.

Гришов Н.А. Раковая опухоль постмодернизма : доп.

к сборнику «Повесть серых дней». – [Б. м.] : Издательские

решения, 2017. – 60 с.

Только б не проснуться до утра,

Чтобы не заметить, как в квартире

Завтра станет лучше, чем вчера;

Завтра станет лучше в целом мире!

Н. Гришов (при участии

Я. Матуляка), «Завтра»

Перед нами две книги с нарочито чёрно-белыми

обложками и мрачными названиями. Точнее сказать – не две,

а полторы: более тонкая – «Раковая опухоль

постмодернизма» – имеет подзаголовок «Дополнение

к сборнику «Повесть серых дней». По замыслу автора этих

книг, Николая Гришова, их надо воспринимать как единое

целое. К счастью, основные пороки постмодернизма обошли

стихотворца стороной, и его творения отнюдь не являются

«серыми», а дебютный сборник заслуживает внимания

благосклонных читателей.

Николаю Гришову немногим более двадцати лет, семь

из которых связаны с поэзией. С 2014 года Николай участвует

в мероприятиях Молодёжного творческого объединения

«Мастерская настроения» в Долгопрудном, с 2015 года

посещает занятия литературной студии «Коровий Брод»

в МГТУ им. Н. Э. Баумана, с 2017 года состоит в ЛИТО

«Клязьма» (г. Долгопрудный). Надеемся, что перерыв

Долгие Пруды 259

в обучении в ВУЗе (Университет машиностроения, г. Москва)

и срочная служба в армии не помешают развитию

поэтического мастерства Николая.

Отправной точкой в творчестве Николая стали

впечатления от стихов русских поэтов Серебряного века

(А. А. Блока, С. А. Есенина), а также Н. А. Некрасова и

О. Э. Мандельштама. Заметный след в стихах этого сборника

оставили произведения В. В. Маяковского, Б. Л. Пастернака,

И. А. Бродского – и творчество Владимира Высоцкого,

Виктора Цоя, современных рок-групп. Поэтому, с одной

стороны, вы найдёте в данном сборнике упоминания

Вавилона, Марокко и Парижа, почти гумилёвское «номерки

наших тел упадут в серый ящик», «сероглазый чердак»,

который «ненавидит зимовки», отчасти ахматовский

Петербург, «я постарел на семь недель, а Вы на них

помолодели»… С другой стороны – «не Кипелов, не Нойз и

не Эминем, а обычный пацан с Лихачёвки», которого «жуёт

бетонный город», включающий в себя, например, серо-

красное МЦК, душное метро, Старую Басманную (до неё,

по словам прохожей, «Вам вперёд до конца») и

Текстильщики с вымирающими маршрутками, где «ржавели

чувства-гаражи, сводили скверы нас».

Лирические герои стихотворений Николая Гришова –

«забытые недоромантики», которым «не поздно, не рано

наблюдать через грязные стёкла за клыками строительных

кранов». Иногда «возвращаться домой победившим слишком

скучно для сбитых ступней» – в другое время «мы счастливее

всех на обрывке листа»:

Мне до тебя семнадцать песен

В потёртом плеере моём,

Одна поездка на экспрессе

И пара мыслей ни о чём

(из стихотворения «Мне до тебя»).

260 Долгие Пруды

Влюблённые герои могут создавать мир «из оригами,

пластмассы, снега и муки», пока «жизнь расплывчата, как

акварельная». Если встречаются разные стихии – что ж,

«стану пучиной, страдающей голодом, буду топить для тебя

корабли». Иногда чувства взаимны:

…На общем фото рукавом

Закрыть себя, как иноземца.

Лишь остановка до него,

Но не автобуса, а сердца

(из стихотворения «Из всех созвездий») – и тогда для начала

«вместо моря нам хватит и проруби, а Мальдивы оставим

за клерками». Если оказалось, что «в нём [в твоём мире] снег

теплее сердца», то можно отдать сопернику построенный

«воздушный зáмок» и уйти с головой в работу, учёбу или

рифмы: «если мозг – буханка хлеба, в голове сплошное

тесто» или «я просто в центре вдохновенья, я просто еду

в никуда». В этом случае нам хочется предостеречь

лирического героя от необдуманных поступков и пустой

траты здоровья.

Николай упорно стремится к вершинам мастерства и

имеет некоторое право заявить: «за плечами усвоенный опыт,

а когда-то был школьный портфель». В сюжетных

стихотворениях рассматриваемого сборника основные

события и образы понятны с первого прочтения (хотя

«Истории в стихах» и страдают из-за непроработанных

деталей). Ритм стиха, как правило, выдержан на всём

протяжении произведения – и, кроме того, многие

стихотворения Николая обладают самодостаточной

напевностью – такой, которая уже не требует музыкального

сопровождения и ещё не упрощает стихи до текста или

речитатива. Николай уверенно экспериментирует

с метафорами в диапазоне от «…дышит листвой ясноокая

Русь» до «чёрное небо не станет седьмым» и «спину клеит

к себе простыня». Ему удаётся найти интересные составные

рифмы, например, «меланхолик – мелом холмик – так мил он;

Долгие Пруды 261

холил», «пора нам – по ранам – Парана» (последнее –

название реки в Южной Америке), «напрямик – фабря миг»,

«имплантов – бесплатно». Итальянский сонет «Песочница»

из «дополнения к сборнику…», вероятно, понравился бы и

Петрарке, если бы ему прочитали это произведение по-русски

(наш искушённый соотечественник найдёт в указанном

сонете Николая неточности – но мысль уже понятна, звучит

неплохо). Прозаический дебют Николая – единственный

опубликованный в книге рассказ «За белой стеной» объёмом

порядка 7 500 знаков – представляется нам рыхлым и сырым,

однако «первый блин» имеет право выйти «комом».

К недостаткам стихотворений данного сборника

можно отнести мрачный настрой многих произведений,

злоупотребление иноязычными словами («о’кей», «вейп»,

«фрустрация», «инкубировать» и др. – по смыслу можно

было обойтись и без них; к сожалению, иногда от автора

ускользают настоящие значения подобных варваризмов),

в более ранних стихах – псевдоромантический багаж

из «ажура», «купидонов», «менестрелей», «скальдов» и т. п.,

который лучше оставить подросткам и пародистам-

стилизаторам.

На наш субъективный взгляд, самыми сильными

стихотворениями дебютного сборника Николая Гришова

являются «До Ре Ми», «Минус Я» и «Спроси у мамы» (эти и

некоторые другие стихотворения Николая вы найдёте

в данном выпуске нашего альманаха, ещё четыре его

стихотворения мы опубликовали в выпусках № 19 и № 20).

Мы уверены, что «неудачи сотрёт черновик, а победы

отправятся в сборник» – у нашего современника и земляка,

«стиходéльца» Николая Гришова впереди много хороших

достижений.

262 Долгие Пруды

Детская страница

Глеб Моисеев

почетный дипломант премии имени В.Бианки,

г. Долгопрудный

История одной кошки

Однажды холодным зимним вечером я проходил по

улице и увидел кошку. Она посмотрела на меня, и я заметил,

что у неё грустные глаза, она ободрана, по всему телу ранки.

Кошка была ужасно худая и изможденная. Я присел на

корточки и заглянул ей в глаза. Странно, но мне показалось,

что я слышу ее голос! Вот история кошки.

«У меня был очень хороший дом и хозяева. Утром все

уходили на работу, вечером возвращались. Я им очень

радовалась. Я понимала, что скоро получу вкусный ужин.

Больше всего мне нравится кошачий корм и молоко. После

ужина я забиралась на колени к старшему хозяину или играла

с маленьким хозяином. А хозяйке я помогала готовить,

приносила ей пакетики с пряностями. Это ее очень радовало.

Но вот как-то раз маленький хозяин сказал родителям: «Я

хочу завести собаку! Большую овчарку! Я всегда мечтал о

собаке». А папа сказал ему: «Ты же мечтал о кошке?».

Мальчик ответил: «Кошка мне надоела. С ней неинтересно

гулять на поводке. Все мои друзья гуляют с собаками, а у

меня нет собаки. Что я, хуже всех?». Мама сказала: «Тогда

нам придется отдать кошку. Ведь кошки и собаки не дружат.

Они не смогут жить вместе».

Так я оказалась в другом доме. Там мне было очень

плохо. Новые хозяева не кормили меня. Обижали и

обзывались. Тогда я решила от них убежать. И однажды

ушла. Просто выпрыгнула в окно. Так я попала на улицу и

началась моя печальная жизнь. Я думала, что смогу ловить

Долгие Пруды 263

мышей на улице. Но вот незадача! Меня всегда опережали

опытные дворовые кошки. Они не хотели делиться добычей.

Я голодала. Когда мне все-таки удалось поймать мышонка,

кошки отобрали добычу и исцарапали меня. Вот уже неделю

как я ничего не ела».

Мне стало ужасно жаль кошку. Я стал думать, как

помочь ей. Но вдруг кошка встала и пошла куда-то. Она

оглянулась, и я понял, что она зовет меня за собой. Так мы

дошли до соседнего дома и поднялись на 3 этаж. Я позвонил

в дверь. Мне открыл заплаканный мальчик. Мальчик увидел

кошку у моих ног и очень обрадовался. Он закричал: «Ура!

Муся вернулась!». Тут же из квартиры выглянули грустные

мужчина и женщина, на руках они держали щенка овчарки.

Муся увидела, как ей рады и прыгнула на руки мальчику.

Я понял, что Муся привела меня к своим старым

хозяевам не просто так. Я должен был им что-то сказать. И я

сказал: «Вашей Мусе было очень плохо и неприятно. Разве

можно так поступать с друзьями!». А мальчик ответил мне:

«Мы уже сами все поняли. Нам было очень стыдно, что мы

так обошлись с нашей кошкой. Спасибо тебе, мальчик, что

нашел Мусю и привел ее домой».

И вдруг все увидели, что щенок подбежал к Мусе и

обнюхал ее. Муся лизнула его в нос, и они весело побежали

внутрь квартиры.

Все потому, что животные очень мудрые и

дружелюбные. А вот людям надо быть добрее к тем, кого они

приручили. К братьям нашим меньшим.

264 Долгие Пруды

Книжная полка

Долгие Пруды 265

Далецкий С.В. Первый император : повести и рассказы. –

М. : Плодородие, 2018. – 472 с.

Повесть об альтернативной истории Руси времён

императора Петра Первого с описанием подлинных деяний

этого самодержца и жизни его слуги, родившегося в один

день с императором и проведшего всю свою жизнь с ним

рядом. В книге цитируются подлинные документы и мнения

современников Петра, историков и исторических личностей.

В книге помещены также повесть и рассказы

из современной жизни.

Едутова О.Н. Наслаждаюсь Необыкновенным : стихи. –

Рязань : Литера М, 2017. – 262 с.

Процесс познания – безграничен, и невозможно понять

себя, не прикоснувшись к творениям гениев, которые

раскрывают для нас тайны Необыкновенного.

Климай А.П. «– Звон мечей?! – Нет, скальпеля, милый!..» :

[роман]. – М. : Альвис, 2017. – 276 с.

Эта книга о любви. Оригинальный сюжет романа

включает в себя продолжение произведения «Квентин

Дорвард» Вальтера Скотта. Кроме того, в книге вы

встретитесь с персонажами романа «Мастер и Маргарита»

М. А. Булгакова.

Любовь и разлука, каскад захватывающих

приключений и мистика… Таков очередной сюжет книги

автора, известного читателям по роману «Ихтиандр» и

другим книгам.

266 Долгие Пруды

Мукий Н.Г. «Бурная Кубань». – М. : Граница, 2016. – 112 с.,

16 л. ил.

Автор – потомственный кубанский казак, ветеран

Великой Отечественной войны – исследует истоки

зарождения казачества. На примере истории семьи самого

Мукия Николая Григорьевича показано, как трагически

складывалась судьба многих казачьих семей Кубани и Дона,

как оставшихся на Родине, так и оказавшихся за рубежом,

в частности, в Италии и Австрии, после окончания Великой

Отечественной войны. Отдельно даётся родословная

казачьего рода Мукия Прокофия Пантелеймоновича

до 2016 года.

Рыбакова Л.В. Истории старой сосны. – М. :

Интернациональный Союз писателей, 2017. – 101 с. : ил.

Новая книга рассказов лауреата конкурса

им. В. Гиляровского и обладателя гран-при конкурса «Новое

имя в фантастике» Лидии Рыбаковой предназначена

для широкого круга читателей.

Каждый рассказ – самостоятельная история, которая

на первый взгляд кажется вполне реалистичной. Однако

живые и вполне современные герои на самом деле действуют

в мире, где есть место и тому, что каждый день происходит

вокруг нас, и безднам другой, потаённой реальности,

исполненной мистики и фантастики, порой прорывающейся

на привычный житейский уровень.

Главное произведение книги, повесть «Неолитическая

Венера», хоть и написана в реалистически-бытовом ключе, –

явная фантастика с путешествием во времени, которое

повлияло на историю человечества. Не напрасно даже

название книги «Истории старой сосны» звучит

завораживающе-сказочно.

Долгие Пруды 267

Судариков В.А. «Дверь распахнута – входи» : стихи. – М. :

2017.

В. А. Судариков пишет стихи с 2005 года. Творчество

Вадима Анатольевича пронизано любовью к Богу, к людям и

ко всему, что создал Господь.

Автор реагирует на события нашей повседневной

жизни, при этом он занимает активную гражданскую

позицию. Стихотворениям самобытного поэта присущ

добрый юмор.

Название сборника «Дверь распахнута – входи»

символично. Несмотря на то, что за дверью – неизвестность,

в неё хочется войти.

Туманова А.Д. Мой адресат : стихотворные посвящения. –

[Б. м.] : Издательские решения, 2017. – 106 с.

Стихи сопровождают Алёну Туманову всю жизнь, но

своими чувствами она начала делиться с читателями недавно.

Это вторая книга автора, которая посвящена родным и

близким людям. Чувства к ним знакомы каждому человеку:

трогательная любовь, радость дружбы, горечь потерь,

разочарование в отношениях, надежда на встречи, уважение и

бесконечная благодарность за прошлое…

268 Долгие Пруды

СОДЕРЖАНИЕ

Олег Троицкий. Вступительное слово 3

Книги в альманахе 5

Александр Климай 6

Коварный гном, или Второе путешествие Нильса

с дикими гусями. (продолжение сказки Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие

Нильса с дикими гусями»)

Станислав Далецкий 62

Первая мировая война на Восточном фронте (из романа

«Жизнь в эпоху перемен»)

Татьяна Аленчикова 114

Мой мир – театр, и без него не быть…

Николай Рабочий 153

Я в ответе за каждое слово!

(стихотворения)

Поэзия 187 Александра Богомолова 188

Эллина Вяткина 189

Николай Гришов 192

Надежда Егорова 194

Ольга Едутова 197

Евгения Зинкевич-Морозова 198

Галина Леонтьева 199

Сергей Лубков 202

Галина Петроченко 203

Лидия Рыбакова 205

Анастасия Сайко 206

Долгие Пруды 269

Людмила Трубецкая 207

Алёна Туманова 210

Ольга Харламова 215

Александр Хохлов 218

Проза 223 Дарья Голубева 224

Инга Зестри 231

Зоя Криминская 237

Елена Лешковцева 250

Ольга Харламова 251

Александр Хохлов 258

Детская страница 262 Глеб Моисеев 262

Книжная полка 264

270 Долгие Пруды

Подписано в печать …

Формат 60*84/16. Усл. п. л. ….

Заказ № …. Тираж … экз.

Отпечатано в типографии …

Долгие Пруды 271

Книги в альманахе

(поместить на заднюю обложку):

Александр Климай

Коварный гном, или Второе путешествие Нильса

с дикими гусями

(продолжение сказки Сельмы Лагерлёф)

Станислав Далецкий

Первая мировая война на Восточном фронте

(из романа «Жизнь в эпоху перемен»)

Татьяна Аленчикова

Мой мир – театр, и без него не быть…

Николай Рабочий

Я в ответе за каждое слово!

(стихотворения)