А. В. Гребенюк

ИСТОРИЯ МИРОВЫХ

ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Часть 1. Цивилизации

Древнего Востока

УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ БАКАЛАВРИАТА И МАГИСТРАТУРЫ

2-е издание, исправленное и дополненное

Москва Юрайт 2019

Книга доступна в электронной библиотеке biblio-online.ru,

а также в мобильном приложении «Юрайт.Библиотека»

УДК 930.85(075.8)

ББК 63.2я73

Г79

Автор:Гребенюк Андрей Владимирович — доцент, кандидат исторических наук,

доцент кафедры всемирной и отечественной истории факультета международ-

ных отношений Московского государственного института международных отно-

шений (университета) МИД России.

Г79

Гребенюк, А. В.История мировых цивилизаций. В 3 ч. Часть 1. Цивилизации Древнего Вос-

тока : учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры / А. В. Гребенюк. — 2-е

изд., испр. и доп. — М. : Издательство Юрайт, 2019. — 309 с. — (Серия : Авторский

учебник).

ISBN 978-5-534-07927-2 (ч. 1)

ISBN 978-5-534-07930-2

Предлагаемые лекции, посвященные цивилизациям древнего и эллинистиче-

ского Востока, отличаются от традиционных учебных пособий не только струк-

турой материала, но и методологией. В ее основе лежит интерпретация истори-

ческих фактов, основанная на системном методе исследования и политической

антропологии — учении о социально-политических и культурно-хозяйственных

типах цивилизаций, их этнологических, географических и демографических осо-

бенностях в пространственном и геополитическом взаимовлиянии этих социу-

мов на основе новейших данных не только историографии, но и смежных соци-

альных дисциплин.

Для преподавателей истории, политологии и социологии, студентов гумани-

тарных вузов и всех, кто интересуется проблемами развития мировой цивили-

зации.

УДК 930.85(075.8)

ББК 63.2я73

ISBN 978-5-534-07927-2 (ч. 1)

ISBN 978-5-534-07930-2

© Гребенюк А. В., 2006

© Гребенюк А. В., 2018, с изменениями

© Глаголев В. С., предисловие, 2018

© ООО «Издательство Юрайт», 2019

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена

в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая компания «Дельфи».

Оглавление

Предисловие ........................................................................................ 5

Лекция I. Методология, логика и хронология всемирной истории ................................................................................................ 7

Лекция II. Архаическая община ....................................................... 73

Лекция III. Древнеегипетская деспотия ........................................... 95

Лекция IV. Ирригационные общества Месопотамии и Передней Азии ...............................................................................135

Лекция V. Крито-микенская олигархия ...........................................165

Лекция VI. Сословное общество древнего Китая ...........................193

Лекция VII. Древнеиндийская цивилизация ................................. 208

Лекция VIII. Малоазийские номадические федерации ................. 235

Лекция IX. Персидская держава ...................................................... 256Заключение .......................................................................................271Древневосточные понятия, географические названия и персоналии ....................................................................................274Источники ........................................................................................ 287Публикации источников ................................................................. 289Научные исследования и учебные пособия .................................. 290Новые издания по дисциплине «История» и смежным дисциплинам .....................................................................................301

Андрей Владимирович Гребенюк

5

Предисловие

Цивилизационный подход является одним из древнейших методов познания прошлого человечества и хронологически предшествовал привычному для современного читателя принципу историзма. Геро-дот по праву считается «отцом истории» потому, первым описал нравы и обычаи живших рядом с древними греками иноязыких народов и обнаружил, что наряду с различиями у них имеется много общего. Он, тем самым, оказался и провозвестником цивилизационной мето-дологии. Вся эллинистическая историография продолжала развивать его методологию. Исключением в своем большинстве оказались певцы во славу Империи, для которых все дороги вели в Рим.

В ХХ в. в связи с началом формирования глобального индустриаль-ного общества интерес к цивилизационому подходу возродился бла-годаря фундаментальным трудам Эдуарда Мейера, Николая Данилев-ского, Освальда Шпенглера, Питирима Сорокина и Арнольда Тойнби. Они опирались на анализ цивилизаций как исторически сложившихся общностей, которые занимают определенную территорию и имеют свои характерные только для них особенности культурного и соци-ального развития. Однако исследователи не дали однозначного ответа на вопрос, каким образом из замкнутых локальных социумов возни-кает мировая цивилизация и как первые включатся в нее.

А. В. Гребенюк принадлежит к тем российским историкам, кото-рые в течение многих лет разрабатывали системно-цивилизационный метод, свободный от недостатков прежних концепций. В частности, он считает, что первоначально возникают независимо друг от друга ирригационные земледельческие и номадические скотоводческие циви-лизации. Они по отдельности могут существовать длительное время, воспроизводя самое себя экстенсивно и без существенных изменений. Технологические новшества сказываются на их государственных инсти-тутах весьма незначительно, а все качественные социокультурные перемены происходят из-за революционных изменений в ментально-сти, когда эти противоположные системы совмещаются в пространстве в результате переселения народов. Во многом они связаны с трансфор-мацией религиозных верований и социокультурных архетипов благо-даря синтезу ценностей земледельцев и скотоводов.

Сходные процессы происходят и в античную эпоху, и в средние века, когда социокультурные метаморфозы связаны с крупными внешнепо-литическими акциями государств, имевших различные религиозные воззрения и политические структуры.

Значительное внимание автор уделяет анализу мировоззренческих и культурных феноменов, в первую очередь двух мировых религий — христианства и ислама. Убедительным представляется убедительно аргументированный тезис автора о том, что Римская империя пала не в результате нашествия горсток варваров, а благодаря широкому распространению христианства в массах податного населения.

Системно-цивилизационный подход позволяет применять методы пограничных с историографией дисциплин, особенно когда речь идет об общественной организации «бесписьменных» социумов. Автор использует эту возможность для создания непротиворечивой версии гибели индской цивилизации и существования легендарной Атлан-тиды, возможно положившей начало крито-микенской олигархии, хотя оговаривается, что его взгляд на проблему не является истиной в последней инстанции.

Автор использует другие методы, включая культурно-хозяйственную типологию, палеогеологию, социальную антропологию и психологию. В то же время он отдает дань уважения значительному вкладу К. Маркса и Ф. Энгельса в изучение всемирно-исторической логики формирова-ния крупных социумов.

Монография должным образом совмещает в себе комплексное рас-смотрение сложных и разнообразных элементов социальных систем, какими являются цивилизации, каждая из которых внесла свой непо-вторимый вклад в развитие исторических процессов. В результате их синтеза в период раннего нового времени и складывается, по мне-нию автора, современная глобальная цивилизация, условно названная им «атлантической». Это явление как бы подводит итог истории разно-образных уникальных мировых цивилизаций.

«История мировых цивилизаций» впервые охватывает более чем десятитысячелетнюю историю становления мировых цивилизаций, в ней отражены принципиально новые теоретические подходы, поя-вившиеся в современной науке в последние годы. Этим обусловлена и структура учебного пособия, которая является адекватной объекту и предмету научного исследования.

Учебное пособие А. В. Гребенюка — это увлекательное путешествие в загадочный мир минувших эпох. Оно позволяет всесторонне иссле-довать каждую цивилизацию и увидеть мир глазами людей, живших в описываемые автором эпохи.

Доктор философских наук, профессорВладимир Сергеевич Глаголев

7

Лекция I. МЕТОДОЛОГИЯ, ЛОГИКА И ХРОНОЛОГИЯ

ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

Историография как наука. — Пять основных подходов к изучению социальных явлений. — Прагмати ческий подход в трудах античных историков. — Теологический подход как господствующий в эпоху Средневековья в западноевропейской истори-ографии. — Романтическая историография первой половины XIX столетия. — Реали-стическая методология и методика исторического исследования. — Формационный подход  — результат влияния естественно-научных принципов на  общественную мысль.  — Системно-цивилизованный метод изучения истории общества.  — За-рождение историографии мировой цивилизации.  — Вопрос о  цивилизационном монизме  — предмет полемики в  современной исторической науке.  — Важность анализа общественных систем. Различные толкования категории «Цивилизация». — Принципы методологии исследования цивилизаций. — Этапы мирового цивилиза-ционного развития. — Исторические источники и исторические факты как основа исторических знаний.

В настоящее время в связи с развитием исторических и социальных наук возникает насущная необходимость пересмотра ставших традици-онными формационного и «реалистического», или объективистского, подходов к анализу явлений прошлого: по причине более чем столет-ней «задогматизированности» они во многом исчерпали свои познава-тельные возможности. Впрочем, их методологию и сегодня продолжают использовать для исследования частных событий и тенденций внутри исторического процесса. Используя научную терминологию, оба под-хода грешат диахронным анализом явлений, в то время как системно-цивилизационный подход базируется на синхронном анализе анало-гичных явлений в каждом социуме.

Исторические представления являются одними из древнейших форм человеческого самопознания. Историография как наука рассма-тривает процесс развития общества в целом, изучая всю совокупность явлений социальной и культурной жизни, все их стороны в динамике, взаимосвязи и взаимообусловленности от формирования государ-ственных учреждений и становления психологических императивов до исследования закономерностей развития искусства. Исторические знания и основанные на них представления обогащаются в зависимо-

8

сти от изменения метода исследования, ибо сам метод «есть сознание о форме внутреннего самодвижения ее содержания»1.

В своем генезисе историография выработала, в общем, пять основ-ных подходов к изучению социальных явлений в их взаимосвязи и раз-витии.

Первым представляется прагматический, который начал оформ-ляться в трудах античных историков Геродота, Фукидида и Ксенофонта и окончательно был сформулирован Полибием, автором «Всеобщей истории». Единственным продолжателем этого метода в эпоху Римской империи являлся Тацит. Эта методология основывается на стихийной диалектике античного мышления, вербальном характере доказательств и базируется на трех краеугольных принципах:

• циклическойповторяемоститенденцийизмененийвцивилиза-ции, которые сохраняются благодаря переходу инициативы от приходя-щих в упадок старых центров к «молодым», обогащенным культурными и экономическими достижениями первых благодаря взаимному син-кретизму идей, этнологическому синойкизму (от греческого понятия συνοικισμóς — слияние, оплодотворение) и завоеваниям «варварских» социумов;

•усложненииструктурыполитическойвластиотпростыхдеспотийна Востоке, тирании и демократии на Западе к рациональному сочета-нию демократии, монархии и олигархии в древнем республиканском Риме;

•объяснении причинности явлений действием двух противопо-ложных и непересекающихся сил: воли богов и человеческой судьбы (греческая Τύχη, латинская Fortuna) и характерами исторических пер-сонажей2.

Геродот, «отец истории», так обосновал свое творческое кредо в начале знаменитой девятитомной книги «Музы», обычно называемой «Историей»: «Геродот из Галикарнаса собрал и записал эти сведения, чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности»3.

Платон считал, что главной целью ораторов и логографов Эллады всегда была поучительная для воспитания патриотизма молодежи исто-рия «о родословной героев и людей, о заселении колоний, о том, как в старину основывались города…»4

Аристотель первым из античных мыслителей ввел понятие кау-зальности, или причинности. О «причинах вещей», считал он, можно говорить в четырех смыслах. Во-первых, это материал, из которого возникает предмет; во-вторых — форма, или суть бытия; в-третьих —

1 Гегель Г. Сочинения : в 14 т. М. — Л., 1929—1959. Т. V. С. 33.2 Errington R. М. Philopoemen: a Study in Hellenistic History. Durham, 1966.3 Геродот. I. 1. 4 Платон. Менексен. III.

9

начало изменения или успокоения; в-четвертых — цель, или «то, ради чего». Но первоначальная причина, или «форма», есть сущность — то, чем материя становится и где везде объективная логика [существова-ния предмета] смешивается с субъективной»1. Тем не менее «никто из известных нам античных мыслителей не привел в систему тогдаш-ние воззрения на историю, никто не построил исторической теории. Возможно, именно циклизм, непреодолимая дурная бесконечность повторения, — вот что делало для античности малопривлекательным углубленное исследование исторического процесса. Да и самого поня-тия исторического прогресса античность не знала»2.

Для античной цивилизации было характерно пренебрежительное отношение к физическому труду, когда им функционально занимались в основном неравноправные граждане, вольноотпущенники и рабы. Это отношение и сравнительная дешевизна рабочей силы мало стиму-лировали развитие техники и практических изысканий. Древние греки и римляне, зная миниатюрное моделирование, не прибегали к науч-ному эксперименту, за исключением создания паровой машины афи-нянином Героном, рычага и «большого винта» великим сиракузянином Архимедом. Даже для них осталась неизвестной идея приводных меха-низмов механического движителя. Крестьянский и ручной рабский труд выполнял функции «естественных» приводов. Основным методом научного поиска всех великих гениев античного мира являлось наблю-дение и вытекающий из него постулат. Всеобщая взаимосвязь явлений природы тем самым не доказывается, а созерцается с целью подробного описания возможности таких технологических операций.

Античный космополитизм научных представлений, вырастающий из созерцательности науки дотехнологической эры, лишал ее пред-ставления о возможности восходящего прогрессивного развития обще-ства. Прослеживаются только отдельные гипотезы! Время для греков не представляло собой линейного соотношения прошлого и будущего. Мир в их мышлении был как бы «преднайденным», где и природа, и человеческое бытие являлись как замкнутые повторяющиеся циклы, воспроизводившие сельскохозяйственный процесс3. Концепция повто-ряемости мира сводилась к временной модификации окружающей дей-ствительности, которая состояла в повторении явлений при бесконеч-ных вариациях отдельных элементов в одном и том же мире — рано или поздно «Ахиллес будет снова послан в Трою»4. В силу господства подобных методологических и эсхатологических представлений антич-ные авторы тяготели к новелле как завершенному повествованию, к описанию отдельных характеров и фактов в ущерб причинно-след-ственному анализу, к биографической и этногеографической дигрес-

1 Аристотель. Метафизика. III.2 Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1979. С. 331.3 Кузнецов Б. Г. Современная наука и философия. М., 1981. С. 22.4 Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. London, 1976. P. 153—154.

10

сии, подчас жертвуя истиной ради создания цельного, завершенного образа. В этой связи представляется справедливым мнение англий-ского историографа Ф. М. Корнфорда о том, что «древних интересовали только чувства, мотивы и характеры отдельных личностей и целых персонифицированных государств. Помимо вмешательства сверхъе-стественных сил это — и только это, — по их мнению, формировало ход истории человечества… Первопричиной была цель действующего лица, а она определялась его индивидуальным характером»1.

Все античные авторы внедряли в историографию условную хроноло-гию, хотя каждая из них объективно неверна. Они разработали ретро-спективный метод логических умозаключений от настоящего к про-шлому — «историзм», единственно возможный в условиях господства цикличных представлений о времени. Они обогатили инструментарий доказательства, овладев методом анализа геополитических мотивов выдающихся государственных деятелей.

Первые теоретики христианского вероучения еще в III в. придержи-вались в своих методологических воззрениях принципов стихийной античной диалектики, воплощенной в приверженности естественной для мировоззрения цикличной модели развития общества. Митрополит Александрии Египетской Киприан писал в одном из своих посланий: «[Римский] мир сам всеми своими частями свидетельствует о своем вырождении, его умножившиеся катастрофы свидетельствуют о близо-сти конца. Зима не приносит достаточно дождей, чтобы питать расти-тельность; лето не имеет достаточно тепла, чтобы жатва созрела; весна не имеет своей радости, осень — своей плодовитости. Горы, постоянно разрабатываемые руками людей, дают все меньше глыб мрамора; жилы в рудниках с каждым днем беднеют и дают нам все меньше металла; не хватает земледельцев на пашне, моряка на море, солдата в [воен-ном] лагере, честности на Форуме, справедливости в судах, согласия между братьями, таланта в искусстве, строгости в нравах… Все, клоня-щееся к упадку, неизбежно слабеет»2.

Смысл жизни человека античного мира сводился не к служению логической, априорной и пребывающей вечно Судьбе, а к заполнению не предусмотренных ею мгновений существования личными и, значит, хаотичными волеизъявлениями. Таков лейтмотив древнегреческих тра-гедий; в любовании нелепостями человеческого поведения — рефрен аттических комедий.

Впрочем, в римско-эллинистический период была сделана одна серьезная попытка теоретического осмысления хода исторического процесса. Римский историк Марк Теренций Варрон писал, что «чело-веческая жизнь должна была постепенно докатиться от незапамятной старины до наших времен…, и первой ступенью ее была жизнь есте-ственная, когда люди жили тем, что девственная земля добровольно

1 Cornford F. M. Thucydides’ Methahistoricus. London, 1988. P. 66.2 Киприан. К Деметриану. 2—3.

11

несла им. Из этой жизни они перешли во вторую ступень — пастуше-скую… и, наконец, от пастушеской жизни люди поднялись на третью ступень, к земледелию; на этой ступени удержали они многое из двух предшествующих и, дойдя до нее, долго продвигались в этом направ-лении, пока не дошли до нас»1. Эта мысль об историческом прогрессе тогда не могла стать и не оказалась переворотом в античном миро-воззрении. Авторитет письменного слова тогда был неизмеримо ниже устного, и эта точка зрения так и осталась частным мнением такого «кабинетного ученого», каким был Варрон. Эта мысль прозвучала впо-следствии только в сочинениях арабского средневекового мыслителя Ибн-Хальдуна: «Знай, что условия, в которых живут поколения, раз-личаются в зависимости от того, как люди добывают [себе] средства к существованию»2.

Вторым подходом является теологический, или провиденциалист-ский, который был обоснован Святым Аврелием Августином Блажен-ным, епископом африканского города Гиппона, в его труде «О граде Божьем» (Das civitas Dei). Циклизм не мог долго оставаться моделью объяснения развития цивилизации, так как предусматривал неиз-бежный закат христианского мира. В основе подхода Святого Авгу-стина лежит представление о том, что цивилизация развивается от низшего «царства язычников», к высшему «государству Божьему», когда возникает справедливое вселенское христианское сообщество, возглавляемое римской церковью. Концепция циклического разви-тия античной исторической мысли им отрицается: человек, «восстав из мертвых, не умирает», так как «душа посылается в мир для познания зла, чтобы, очистившись и освободившись от него, она, когда возвра-тится к Праотцу, ничему подобному не подвергалась… Наше желание может добиться лишь того, чего хотел Бог, предвидевший, что оно смо-жет этого добиться»3. Августин впервые пришел к выводу, что время не существует как объективная реальность, что оно скрыто в глубине человеческой души. Он считал цивилизацию эпохой, начавшейся с гре-хопадения Адама и Евы и завершающейся Страшным судом после вто-рого пришествия Христа.

И темпоральный детерминизм, и религиозный историзм, и истори-ческая систематизация, которые были предложены первым христиан-ским историком, сыграли противоречивую роль в становлении истори-ческой науки. С одной стороны, они позволяли рассматривать историю не как хаотическое скопление бессмысленных актов человеческой вселенской трагедии. Единственной движущей силой истории Святой Августин считал Божественный замысел, или Провидение, а причин-ность является простым временным измерением меры греховности конкретного исторического персонажа Римской католической курией.

1 Катон, Варрон, Колумелла, Плиний. О сельском хозяйстве. М., 1957. С. 125.2 Ибн-Хальдун. Пролегомены : пер. с араб. Бейрут. [б. г.]. С. 11. 3 Творения Блаженного Августина. Киев, 1882. Т. 4. С. 258, 274.

12

С другой стороны, неотвратимое торжество Творца и определяло смысл истории.

Августин выступил новатором в осмыслении человеческой истории. Он явился предтечей современной историографии. В этом смысле его методология познания прошлого играла до начала нового времени роль философской схемы Аристотеля. «Августин, как ни один другой христи-анский мыслитель, подчеркнул степень абсолютной иррациональности морального жребия человека»1.

В эпоху средневековья этот подход был господствующим в запад-ноевропейской историографии. В средние века, как и в античности, преобладающей формой социальных отношений были личностные, а господствующим типом материального производства — производ-ство товаров для потребления. В этих условиях, когда слишком очевид-ной была зависимость товара от создающего его человека, какие-либо объективные закономерности производства и потребления не могли быть адекватно отражены в духовной культуре, в том числе в истори-ографии. Человек средневековья тем самым не мог воспринимать окру-жающий мир лишенным личностного или Божественного начала, что определяло императивы средневекового стиля мышления.

Логическим и теоретическим завершением концепции Августина стало учение Фомы Аквинского, выраженное в его фундаменталь-ном трактате Summa Theologiae, о том, что человечество развивается прогрессивно, последовательно проходя через четыре ступени циви-лизации — «ассирийское, мидийско-персидское, греко-македонское и римское царства» к Царству Христову, которое объединит весь мир до второго пришествия. Фома выступал против категории «двойствен-ности истины»: не может быть двух истин о едином Божественном мире. Истина одна и достигается лишь в откровении Бога, в христи-анской вере, но к истине ведет и разум. Аристотелевская «форма» в системе томизма свелась к символам Провидения, а причина — «ради чего» — им трактовалась как внешняя для чувственного мира Боже-ственная цель, определяющая сущность вещей.

Но живому, конкретному и объективному Космосу Аристотеля Стаги-рита, в котором все материальные «формы» возникают из антропоморф-ных и субъективных причин, в средневековом миросозерцании проти-вопоставлялся вещный мир, порожденный Божественным началом. Высшая «форма», а значит и причинность, согласно Фоме Аквинскому, это Бог, сущность чисто духовная, независимая и творческая. С его точки зрения, человек обладает свободой воли, а не подчинен Року, потому что он действительно сам есть причина многих мирских деяний. Но эта причина не абсолютная, а относительная, поскольку первая содержится в Боге, как творце и источнике всего существующего.

Таким образом, начиная с Августина, возникает новое мироощуще-ние исторического времени, исторического пространства и цели исто-

1 Соколов В. В. Философия Спинозы и современность. М., 1971. С. 92.

13

рии. В их основе лежала философия Аристотеля, которая господствовала в течение двух тысячелетий и в античности, и в эпоху средневековья, и во время Ренессанса. Это объяснялось тем, что зга полоса цивилиза-ции отличалась сравнительно медленным развитием внутренних дви-жущих сил в каждом звене социальной иерархии и мощным давлением внешних сил, формировавшим эти самые звенья. В дальнейшем часть представителей средневековой историографии, в частности византий-ский историк Михаил Пселл, считали, что следует в осмыслении кон-кретных событий опираться не на логику Аристотеля, а на учение нео-платоников, отрицавших схоластику как апологетику Божественного предопределения.

Христианство в то же время создает новые идеи в области объяс-нения исторических явлений, основанные исключительно на письмен-ных источниках1, хотя народная «молва» еще присутствовала и у Тер-туллиана, и у Августина, но играла только роль внешнего оформления христианской концепции. Исподволь утверждается идея провиденциа-лизма, когда предполагается, что все определяет извечная Божествен-ная воля. Церковно-феодальная историография, начавшаяся с устной патристики, быстро усвоила, что авторитет документа, в данном случае Библии, благодаря средневековой бюрократической практике оказался наивысшим, и отделила Божественную книжную истину от устных источников, отведя им роль «впечатлений». Отказавшись от циклич-ной концепции развития человечества, христианство обрекло «язы-ческое» прошлое на забвение, так как прогресс от царства язычников к царству Божьему необратим. Для средневековых историков цивили-зация представляется историческим периодом от грехопадения Адама и Евы до Страшного суда. В качестве метода исследования был взят прием механической компиляции. Средневековые хронисты, запертые в кельях монастырей наедине со своими манускриптами, — антиподы любознательных античных историков и путешественников. Единствен-ной реальностью и истиной, с которой они имели дело, было Священ-ное писание и многочисленные комментарии к нему «отцов церкви». Они добросовестно переписывали целые главы из источников, сохра-няя прежние сноски, и даже не обрабатывали тексты стилистически. Они не придавали значения даже очевидным текстуальным разноч-тениям2. Они индифферентны к нациям, государственным границам и политическим различиям. Борьба происходит только в плоскости преодоления религиозных противоречий. «Всеобщее, то есть Бог, суще-ствует… изолированно от временного процесса, не действует в нем, — писал английский историк Робин Коллингвуд в первом издании своей монографии «Идея истории», — а только воздействует на этот процесс. Отсюда, поскольку эта сила действует совершенно одинаково, знание

1 См. подробнее: Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания : пер. с нем. М., 1907.

2 Исчерпывающий анализ средневековой историографии см.: Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историография. М. — Л., 1964.

14

того, как она действует сейчас, является знанием того, как она будет действовать в будущем… Так, средневековой исторической мысли свойственна полная противоположность между объективной целью Бога и субъективной целью человека, что неизбежно ведет к идее, что человеческие действия никак не влияют на ход истории, и единствен-ная сила, определяющая все сущее, есть Бог»1.

Эпоха Возрождения ознаменовалась новыми представлениями о причине и цели истории. Религиозной экзальтации средневековья противопоставлялась «земная» жизнь со всеми ее страстями и мир-скими радостями, а феодальному аристократизму — коммунальный, «бюргерский» индивидуализм. Это привело к бурному развитию гума-нитарных знаний, освобождаемых от схоластического университет-ского догматизма, которые, в свою очередь, противопоставлялись уче-нию католической церкви.

Тем не менее гуманистическое, преимущественно городское миро-воззрение не могло получить поддержки в массах. Рафинированная, изысканная латынь оставалась известной лишь узкому кругу интеллек-туалов. В городских светских школах к XIII в. обучение уже осущест-влялось на оформлявшихся национальных языках; театрализованные мистерии, в том числе знаменитый «Фауст», ставились магистратами для простолюдинов, не понимавших латыни; бродячие певцы, гистри-оны, жонглеры и ваганты воспевали на местных диалектах обыденные нравы представителей «третьего сословия», высмеивая в баснях нравы аристократии и высшего духовенства. Священное Писание тоже было для них недоступным. Потребовался поистине титанический труд Джона Уиклифа, Яна Гуса и Мартина Лютера по его переводу на нацио-нальные языки, чтобы Библия вновь стала объектом изучения в Англии, Чехии, Германии и Швейцарии.

Протестантизм в лице Лютера и Кальвина отбросил принцип спасения души через приобщение к Богу и подчинение католической этике, а также религиозно-мистическое повиновение всех Священному канону и открыл человечеству новый путь спасения — через активное преодоление мира посредством самоотверженного коллективного труда во имя каждого. Лютер безоговорочно отвергал все аргументы в защиту свободного инди-видуального волеизъявления. «Нет и не может быть никакой свободной воли ни у человека, ни у ангела и ни у какой другой твари!»2 По убеж-дению же Кальвина, не только небо и земля управляются Провидением, но и мысли, и желания, и намерения, и действия каждого человека.

Окончательное решение проблемы устранения посредника, Бога, между миром и индивидуумом окончательно было осуществлено в пре-делах философии деизма. Освобожденное от католической «опеки» бездуховное восприятие материального мира и причинности явлений позволило отказаться от проявлений субъективизма в их оценке. Рене

1 Коллингвуд P. Д. Идея истории. Автобиография : пер. с англ. М., 1980. С. 54—55.2 Цит. по: Фонсeгpив Ж. Опыт о свободе воли. Киев, 1899. С. 194.

15

Декарт впервые ввел в гносеологию категорию «механической каузаль-ности». Отказ от трансцендентного представления о закономерностях существования материального мира означал признание однородности всех явлений, в которой присутствовал момент их качественного раз-вития, или многообразия определенностей. Становление этих пред-ставлений имело в своей основе появление чисто количественного взгляда на мир. В историческом познании это способствовало появле-нию понятия «факт», который было можно статистически обобщить, а его содержание — формализовать.

Не случайно провозвестником философии истории эпохи Просвеще-ния по праву считается именно Декарт. На его взгляды глубокое влияние оказали принципы экспериментальной механики, физики и астроно-мии. Хотя в его теории сохранялось многое от средневековой схола-стики, Декарт уже не придерживался философских основ, заложенных Аристотелем, и это являлось признаком возродившейся веры в прогресс науки. Он рассматривал тела людей как механизмы, а животных — как автоматы, полностью подчинявшиеся законам физики и лишенных чувств и сознания. Люди отличались от животных тем, что у них есть «душа». Она вступала в контакт с «жизненными духами», и посредством этого контакта осуществлялось взаимодействие между душой и телом. Общее количество движения во вселенной, по Декарту, постоянно, и поэтому «душа» не может повлиять на него, но она может изменить направление движения «жизненных духов», а отсюда косвенно и других частей тела. Тем самым коль скоро всякое физическое действие имеет характер удара, он приходил к мысли, что законов динамики вполне достаточно, чтобы определить движение материи, и поэтому не оста-ется места для какого-либо влияния духа.

В целом онтологическая концепция картезианцев была твердо детер-министской. Живые организмы, подобно неодушевленной материи, управлялись законами физики и механики, и не было больше нужды, как в философии Аристотеля, так и в христианском учении об энтеле-хии, или душе, объяснять рост организмов и движения живых существ во времени и пространстве.

Декарт для себя допускал одно маленькое исключение: человеческая душа может по желанию изменить хотя и не количество движения жиз-ненных духов, но их направление.

Конструктивная часть гносеологии Декарта менее интересна. Здесь использовались все виды схоластических принципов, как, например, то, что действие никогда не может быть более совершенным, чем его причина. Свои основные идеи теории познания он формулировал сле-дующим образом.

«Первое — никогда не принимать за истину ничего, что я не познал бы таковой с очевидностью; иначе говоря, тщательно избегать опро-метчивости и предвзятости и включать в свои рассуждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать их сомнению.

16

Второе — делить каждое из исследуемых мною затруднений на столько частей, сколько это возможно и нужно для лучшего их пре-одоления.

Третье — придерживаться определенного порядка мышления, начи-ная с предметов более простых и наиболее легко познаваемых и вос-ходя к познанию наиболее сложного.

И последнее — составлять всегда перечни столь полные и обзоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии упущений»1.

Никаких обоснований для принятия этих принципов не давалось, хотя они, конечно, менее самоочевидны, чем чье-либо собственное существование, которое доказывается столь настойчиво. В диалогах Платона, в сочинениях Святого Августина и Фомы Аквинского содержа-лась большая часть из того онтологического арсенала, который утверж-дался и в «Метафизических размышлениях» Декарта. Но уже сами эти принципы освобождали науку от теологических крайностей сред-невековой схоластики и религиозной мистификации реальности.

Опираясь на картезианскую методологию, Дени Дидро в своей «Энциклопедии» впервые попытался классифицировать историче-ские факты на «три класса: божественные деяния, явления природы и действия людей», подчеркнув при этом, что все «они равно подлежат критике»2. Так формировались научные принципы отбора историче-ских источников.

Восстановителем авторитета концепции циклического развития мировых цивилизаций в новое время стал выдающийся итальянский философ и историк Джамбатиста Вико. Он первым среди современни-ков собрал в своей библиотеке найденные сравнительно недавно книги Гомера, Платона, Цицерона, Вергилия и Тацита, провозгласив основой исторического познания здравый смысл как «суждение без каких-либо рефлексий, чувствуемое сообща всеми сословиями, всем народом, всей нацией или же всем Родом Человеческим…» Вико преклонялся больше, чем перед другими, перед двумя античными мыслителями — Таци-том и Платоном, так как благодаря своему несравненному метафизи-ческому уму Тацит видит человека таким, каков он есть, а Платон — каким он должен быть. По его мнению, именно «Платон посредством своей всеобщей науки проникает во все области добродетели, кото-рые образуют человека мудрого по идее, так и Тацит нисходит во все те установления пользы, которые среди бесконечных и иррегулярных случайностей могут создать человека практически мудрого…». Вико сумел полностью восстановить авторитет устных источников как «грубых поэтических обобщений опыта первых людей» и античных письменных сочинений, отрицательно воспринимающихся христиан-скими критиками, и восстановил идею непрерывности и преемствен-ности цивилизаций, отыскивая, «в чем все люди всегда походили и все

1 Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 272.2 История в «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера. М., 1978. С. 16, 18—20.

17

еще походят друг на друга. Наблюдая все народы, как варварские, так и культурные, отделенные друг от друга огромнейшими промежутками времени и места, различно основанные, мы видим, что все [их] едино-образные идеи, зародившиеся у разных наций, имеют общее основа-ние — Истину».

В начале XVIII столетия Вико выступил со своей оригинальной док-триной «рациональной гражданской теологии» — «новой наукой», при помощи которой стремился изложить «идеальную историю веч-ных законов, соответственно с которыми движутся деяния всех наций в их возникновении, движении вперед, состоянии упадка и конце, даже если бы (что, безусловно, ложно) в вечности время от времени возни-кали многочисленные миры… Естественное право народов зарожда-ется самостоятельно у каждого народа, причем ни один не знает о дру-гом, а потом вследствие войн, посольств, союзов, торговых сношений оно признается общим для всего рода человеческого»1.

Однако для большинства европейских просветителей история каза-лась только последовательным рядом поразительных и занимательных событий, романом о человеческих подвигах и сверхъестественных чудесах, драмах различного рода, бунтах и любовных приключениях исторических персонажей. «История является философией, — писал Генри Болингброк, — которая учит нас на примерах, как нам следует себя вести во всех без исключения ситуациях общественной и част-ной жизни. Следовательно, мы должны отдавать ей все силы во имя такого философского их предназначения»2. Поиск «уроков» в прошлом, в общем, сводил историческое познание к элементарной дидактике и риторике. Гегель справедливо отмечал, что просветители в своих тру-дах больше заботились «о моральных рефлексиях и о моральном поуче-нии…, для которого история ими обычно излагалась»3.

Третьим подходом стала «романтическая» историография первой половины XIX столетия, представленная такими видными истори-ками, как Огюст Минье, Огюстен Тьерри, Франсуа Гизо, Жюль Мишле, Вашингтон Ирвинг и Николай Михайлович Карамзин. Если мыслители эпохи Просвещения переносили в свою эпоху древнегреческие и древ-неримские этические эталоны и весьма условные сословные разграни-чения, то после Гегеля, интерпретировавшего историю человечества на основе современных ему теоретических представлений (они в геге-левских трудах скрывались под субъективной диалектикой самопо-знания Абсолютного Духа), вторжение принципов формальной логики в интерпретацию фактов прошлого стало научной нормой. Историки этого направления впервые обратились к истории средневековой Европы и Северной Америки, интерпретируя факты в жанре историче-

1 Вико Д. Основание новой науки об общей природе наций : пер. с итал. М., 1940. Т. 3. Кн. I. С. 10, 77—109; кн. III. С. 489; кн. ХШ. С. 76.

2 Болингброк Г. Письма об изучении и пользе истории. М., 1978. С. 19.3 Гегель Г. Сочинения : в 14 т. М. — Л., 1929—1959. Т. VIII. С. 7—8.

18

ского романа в литературной манере Вальтера Скотта и Рене Шатобри-ана. Они стали «изгонять дьявола субъективности» из историографии, элиминируя из содержания факта конкретность, особенность и инди-видуальность, чтобы свести его к элементарной формуле — суждению. История, писал Тэн, «зарождается не в архивах, а в голове историка так же живо и непосредственно, как и чувства в его действующих лицах; он постигает ее каким-то особым чутьем. Минуя вялые и искаженные рассказы, он быстро схватывает истинный факт, его образную подроб-ность, подлинное выражение»1. Так им удалось поставить в центр вни-мания не героическую личность, а роль народных масс в качестве дви-жущей силы истории наряду с тщательным выписыванием характеров и действий реальных политических деятелей. Представители истори-ческого «романтизма» были сторонниками прогрессивного развития, и позже — теории позитивизма Огюста Конта, что было объективной реакцией на реставрацию аристократических эсхатологических тра-диций в мировоззрении западноевропейских обществ и начавшуюся ревизию принципов гегелевской «Философии истории», идеи которой исповедывали исследователи нового направления.

Четвертым подходом по значению и месту в историографии стала реалистическая методология и методика исторического исследования, созданные историками «школы Ранке». Ее основатель, профессор Бер-линского университета Леопольд фон Ранке, провозгласил возможность познания абсолютной истины в исторической науке. «Под историей понималось правдивое описание, верная и тщательно сообщавшаяся сумма событий, основанная на свидетельствах очевидцев, на должном уровне проверенных документах и на утверждениях людей, достойных доверия. Исторический факт считался установленным, когда подтверж-дался свидетельствами определенного количества современников событий подобающего образования и честности, при условии, что они не опровергались людьми такого же социального положения»2. Этот символ веры покоился на утвержденном самим Ранке безусловном авторитете исторического источника (Quelle), как «остатка прошлой жизни», совершенно точно фиксирующего прошлую действительность. Божественное Провидение, как и гегелевский Абсолютный разум, всегда реализует себя единообразно и никогда не ошибается; все его действия целенаправленны и рациональны, и достаточно разместить все факты в хронологическом порядке, чтобы увидеть всю грандиоз-ность сверхъестественного замысла. Вскрытие внутренних закономер-ностей исторического процесса не входило в задачи исследователя кон-кретных исторических явлений. Все цивилизации, с этой точки зрения, оказываются неповторимыми и уникальными3.

1 Тэн И. Тит Ливий. Критическое исследование : пер. с франц. М., 1900. С. 54.2 Нazаrd P. Europenian Thought in the Eighteenth Century. N. Y., 1963. P. 243.3 См. подробнее: Liebenschutz H. Ranke. London, 1954. P. 4—13; Кrieger L. Ranke. The

Meaning of History. Chicago — L., 1977. P. 69.

19

Гегель, оценивая подобные спекулятивные гносеологические кон-цепции, остроумно заметил, что «хотя разумные (теоретические и нрав-ственные) основоположения принадлежат лишь к сфере субъектив-ного, анализируя подобные о сознания, тем не менее то, что в них есть в-себе-и-для-себя-сущего, называется объективным; познание истины видят в том, чтобы объект познавался таким, каков он есть, как объект, свободный от примеси субъективной рефлексии, а праведное действие видят в следовании объективным законам, которые не имеют субъек-тивного происхождения, не могут быть произвольными и не допускают трактовки, извращающей их необходимость»1.

Наконец, крупным методологическим достижением стал форма-ционный подход, предложенный в относительно завершенной форме в трудах Карла Маркса и Фридриха Энгельса. XIX в. бы временем мощ-ного влияния естественно-научных — преимущественно механистиче-ских и биологических — принципов на общественную мысль, филосо-фию и мораль. Именно тогда стали говорить о политической экономии в исторических исследованиях, в теории права и этических учениях. Именно тогда возникли представления о подвижности и изменчиво-сти мира и непрерывности его поступательного движения. Сам Карл Маркс высокомерно называл всю предшествующую «буржуазную» историографию собранием анекдотов и сведением событий к мелочам и пустякам2. Согласно теоретикам марксизма, история человечества — это поступательное спиралевидное развитие от первобытно-общин-ного состояния через три последовательно сменяющиеся исторические формации (рабовладение, феодализм и капитализм) к всеобщему ком-мунистическому братству трудящихся. Но коммунизм одновременно является и пределом подобного исторического развития, то есть кон-цом истории человечества вообще! Тем самым марксизм представляет собой атеистическое воспроизведение теологического подхода, где Божественное провидение замещается необратимостью исторических изменений, а смысл исторического процесса — диалектикой Гегеля, поставленной с «головы на ноги». Движущей силой истории является борьба классов, а поворотными ее пунктами — социальные револю-ции. Исторические факты занимают подчиненное место, будучи скорее иллюстрацией правильности марксистской концепции развития чело-вечества, чем ее доказательствами. Все мировые цивилизации, таким образом, «формируются» по одному сценарию, различающемуся лишь хронологией. Однако формация — это логическая абстракция, так как никаких «идеальных типов» рабовладельческого, феодального или капиталистического способов производства в истории не встречается.

Даже в примитивной, с современной точки зрения, экономике монархий древнего Востока имели место различные уклады — и мел-котоварный, и государственно-крепостнический, и рабовладельческий,

1 Гeгeль Г. Сочинения : в 14 т. М. — Л., 1929—1959. Т. VI. С. 162.2 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 30. С. 352.

20

и частнособственнический, и товарно-денежный, масштаб которых постоянно находился в соответствии с уровнем развития технологии своего времени. Поместить их в прокрустово ложе умозрительной схемы, как бы хороша она ни была, оказалось не под силу многим поко-лениям историков-марксистов.

Рабовладение же вполне мирно уживалось как с крестьянским, так и с наемным трудом, общинное землепользование — с частной земельной собственностью, а натуральное хозяйство — с производ-ством изделий для местного и мирового рынков. Количество рабов в действительности никогда не превышало 1/5, в крайнем, «римском» случае — 1/4 не производящего товаров населения, если не включать, для «методологического удобства», в их состав спартанских илотов или египетских «царских людей», бывших, по существу, государственными крепостными.

Важнейшим критерием является и то, что собственно рынка изделий труда рабов в древности практически не сложилось. Поэтому по мере развития производительных сил государство стремится в законодатель-ном порядке сначала ограничить, а затем уменьшать число рабов, пере-водя их на самостоятельное хозяйствование.

Формационный подход в широком смысле предстает «как особое видение общественно-исторической реальности, связанное с выделе-нием закономерных этапов развития общества в его восходящем дви-жении от низших стадий к высшим, от простого к сложному, от отста-лого к передовому»1. Фридрих Ницше, как представляется, правильно указал на «ахиллесову пяту» ортодоксальной марксистской теории в своей книге о греческом государстве. «Для того чтобы была широ-кая, глубокая и плодородная почва для художественного развития, громадное большинство, находящееся в услужении у меньшинства, сверх меры своей индивидуальной потребности должно быть рабски подчинено жизненной нужде. …Вследствие этого мы должны скрепя сердце выставить жестоко звучащую истину, что рабство принадле-жит к сущности культуры», а не экономики2.

Своеобразный, но не бесспорный вклад в изучение социальной пси-хологии человека доиндустриальной эпохи внесли зарубежные исто-рики-бихевиористы (behavior — поведение), деятельность которых тесно связана с фундаментальными открытиями в области психоана-лиза Зигмунда Фрейда и Эриха Фромма. Они рассматривали мотива-цию поступков человека на противопоставлении либидо и сублима-ции, которые в социальной сфере отражаются в императивах тотема и табу, а впоследствии — права. Государство возникает как регулятор поведения людей по родовому, племенному и позже — общинному и профессиональному принципу, где монарх олицетворяет собой оче-ловеченный тотем или «отца всего народа», который распоряжается

1 Панарин А. С. Политология. М., 1999. С. 177.2 Ницше Ф. Полное собрание сочинений. М., 1912. Т. 1. С. 170.

21

жизнью и смертью подданных как членов своей большой патриархаль-ной семьи. Происходит харизматизация родоплеменного и затем соци-ального лидера. В качестве примера можно привести такие любопыт-ные наблюдения бихевиористов: в России женщина всегда начинала кормление новорожденного правой грудью, сразу туго его пеленала и при помощи цвета и покроя накидок жестко идентифицировала его пол — поэтому все русские консервативны и тяготеют к самодержа-вию и тоталитаризму! Тому же способствуют характерные для восточ-ных славян жилые прямоугольные помещения с плоскими перекрыти-ями, ограничивающие кругозор человека с рождения до смерти, — как тюремная камера. Кочевые же народы, наоборот, с рождения приучают младенца к неприхотливой и грубой пище, способности переживать экстремальные климатические периоды и жить в «походных условиях», что создает у человека-кочевника стереотипы веры в собственные воз-можности или религиозные абсолютные нормы. И девочки, и мальчики воспитываются вместе до инициации практически в одинаковых усло-виях и строят хижины круговой планировки.

Расхождение во мнениях между историками различных исследо-вательских направлений объясняется многогранностью информации, заложенной в исторических фактах. «И поэтому одни — историки “юридической школы” — изучали человеческие законы и принципы государственного устройства; другие — историки-марксисты — рас-сматривали историю сквозь призму развития производительных сил; третьи опирались на индивидуальную психологию»1. Благодаря такому плюрализму интерпретаций были написаны целые разделы истории ранее неизвестных или малоизвестных народов и их культур.

Наиболее перспективным в настоящее время представляется системно-цивилизационный метод благодаря развитию в последние десятилетия системного подхода и достижений кибернетики и био-ники, когда общество рассматривается как живой, самосовершенству-ющийся под влиянием внешних и внутренних условий организм. Среди теоретических методов социальных и гуманитарных наук «ведущую роль играют различные направления исследований, особенно систем-ный анализ, который в литературе оценивается как высшая на сегод-няшний день форма междисциплинарных исследований»2. Тем более что сама сложность любой общественной жизни дополняется сложно-стью самого процесса исторического познания.

«Поэтому эпистемологический анализ исторического познания с самого начала должен учитывать его особую усложненность. Сред-ством построения концептуального аппарата, соответствующего этой познавательной ситуации, является современный системный подход. Изучение динамических систем (а цивилизации принадлежат именно

1 Гумилев Л. Н. От Руси до России. М., 1995. С. 25.2 Сачков Ю. В. Стиль научного мышления и методы исследования // Философия

и современное естествознание. Вып. 3. М., 1972. С. 186.

22

к ним. — А. Г.)… представляет большую трудность. Разграничение ста-бильных, функционирующих и динамических систем довольно условно и имеет смысл лишь в определенных временных интервалах. Причем динамические системы включают в себя функционирующие стабиль-ные подсистемы или обнаруживают их свойства при определенном ракурсе рассмотрения»1. Наиболее законченные формы цивилизаци-онных парадигм возникают в точках активной интерференции, нало-жения, принципиально новых культурно-хозяйственных типов заво-евателей на устойчивые традиционные земледельческие уклады, где происходит их наиболее эффективное взаимообогащение. Так обсто-яло дело в Афинах, где номадические импульсы дорийцев плодотворно растворились в крито-микенских достижениях, и в Риме, где имела место интерференция малоазийской, греческой и этрусской цивилиза-ций. Но они, в свою очередь, оказывались восприимчивыми к любым иным влияниям. Христианство явилось проявлением духовной интер-ференции иммобильного Востока и динамичного «варварского» Запада в период кризиса Римской державы.

В условиях развитой общественной системы сохраняются отдель-ные устойчивые явления того прошлого, из которого произошли про-межуточные формы, породившие, в конечном счете, данную систему. Но прошлое безвозвратно исчезло, а его формы уцелели в архаических пережитках языка, многочисленных материальные памятниках, чело-веческих останках и — реже — в письменных источниках. У историка-исследователя остаются два практических метода — мысленный экс-перимент и ситуационное моделирование.

Аналогия, или теория подобия, в первом случае выступает в каче-стве метода, указывающего на истоки и средства установления относи-тельной истины, создает основу для подбора фактического материала при реконструкции «идеальных» объектов. «Переход от одних ситуаций к другим в мысленном эксперименте качественно иной, чем в есте-ственно-научном, ибо, будучи высоко опосредованным, …он позво-ляет выделять отношения, общие для множества однородных явлений или процессов. При помощи мысленного эксперимента как способа познания можно получить только более или менее достоверное знание, на уровне гипотетических выводов, которые должны подтверждаться “массовидными” фактами»2.

Ситуационное моделирование — один из методов в историческом познании. Его применение диктуется сложностью события в случае невозможности его прямого изучения. Под моделью понимается явле-ние, которое, обладая определенным сходством, как бы замещает иссле-дуемый объект, находясь с ним в соответствии. Именно оно, а не тож-дество, и позволяет информацию, полученную на модели, мысленно «переносить» на оригинал. Ситуационное моделирование первобытно-

1 Ракитов А. И. Историческое познание. М., 1982. С. 64.2 Макаревичус К. Место мысленного эксперимента в познании. М., 1971. С. 8, 23.

23

общинного строя и древних социумов требует тщательного изучения традиций современных «социальных реликтов» типа племенных сою-зов Центральной Африки, Австралии, Полинезии и бассейна Амазонки, сопоставления археологического материала с предметами их быта и анализа коммуникативных систем.

Системно-цивилизационный подход имеет давнюю и не всегда бла-годарную с точки зрения признательности потомков историю. Еще древнегреческий философ Платон в таком своем обобщающем труде, как «Государство», пытался описать рациональную политическую систему, где каждая из социальных структур играет однозначно опре-деленную роль в реализации ее конкретных функций. Видный философ и экономист эпохи Просвещения Алексис Тюрго считал, что даже «идя ощупью, умножая системы, обессиливая, так сказать, всевозможные заблуждения, люди достигают, наконец, возможности познать боль-шее количество истин»1. Он подчеркивал: «В мировой истории по мере ее развертывания манеры облагораживаются, человеческий ум впиты-вает новые знания, нации сближаются, торговля и политика связывают все уголки земли, и вся общая масса человеческой расы через чередо-вание покоя и активности, благоприятных и неблагоприятных условий идет медленно, но непрерывно движется к высшему совершенству»2.

Историография стала претендовать на статус точной науки в середине XIX в., когда исследователи прошлого ощутили на себе доминирующее влияние всего комплекса эпистемологических методов естествознания. Это заметил патриарх германской историографии Ранке, сказавший, что для каждой исторической эпохи характерно наличие системы «руково-дящих идей». Речь шла об общих для длительного исторического пери-ода тенденциях, господствующих в культуре своего времени, которые настолько мало подвержены изменениям, что оказывают детермини-рующее влияние на мировоззрение эпохи. Георг Зиммель следующим образом охарактеризовал эти «руководящие идеи»: для античного мира это была идея бытия, для христианского средневековья — идея Бога, для Ренессанса — идея свободы личности, для эпохи Просвещения — идея всеобщего счастья благодаря господству Разума, для Нового времени — идея национального государства3. В общем, такие «руководящие идеи» во многом детерминировали и научное, и обыденное мышление. Вид-ный немецкий историк Эдуард Мейер справедливо заметил, что «какие именно явления возбуждают интерес — это всецело зависит от склада современности, соответственно которому на первый план выдвигаются то политические, то экономические, то религиозные интересы. Никакой абсолютной нормы здесь быть не может»4.

1 Тюрго А. Р. Избранные философские произведения : еер. с франц. М., 1937. С. 122.2 Тurgot А. Р. Reflections on the Formation and Distribution of Wealth. Engl. transl.

Cambridge, 1793. P. 5.3 Зиммель Г. Конфликт современной культуры : gер. с нем. Пг., 1923. С. 17.4 Мейер Э. Теоретические и методологические проблемы истории : пер. с нем. М.,

1911. С. 79.

24

Эта в общем верная идея о стиле научного мышления была подхва-чена биологами и представителями естественных дисциплин и не была подвергнута разумной оценке с точки зрения реальных методов гума-нитарных исследований. Теория эволюции Дарвина и марксистская политическая экономия, которые, казалось, раз и навсегда разрешили извечные проблемы человечества с точки зрения его биологического прошлого и социального будущего произвели в свое время ошеломля-ющее впечатление на весь научный мир.

Научно-техническая революция XX в. привела к необходимости осмысления неких фундаментальных идей, имеющих общечеловече-ский характер и влияющих на естественно-научное и гуманитарное мировоззрение. Винер, анализировавший взгляды Лейбница, отметил, что его «монады… — это Ньютонова Солнечная система в миниатюре»1. Американский историк Альфред Стерн, исследуя идеи Канта об универ-сальном и неизменном человеческом разуме, сделал вывод о том, что философ просто «сконструировал их как модель Ньютоновой механики, бывшей научным принципом той эпохи»2.

Известный немецкий физик Макс Борн писал, что «существуют какие-то общие тенденции мысли, изменяющиеся очень медленно и образующие определенные философские периоды с характерными для них идеями во всех областях человеческой деятельности». Он, в частно-сти, приводит убедительный пример, как Ньютонова традиция в науке превалировала в описании явлений природы: открытый Био и Сава-ром закон воспроизводил ее как по форме, так и по трактовке3. Иде-олог «утопического социализма» Сен-Симон воспринял учение о все-мирном тяготении как универсальную научную методологию и считал возможным объяснение на его основе общественных явлений!4 Это было бы так, если бы сама природа была nature sapiens, природой раз-умной, что предполагает существование в ней Божественного начала, предполагаемого в свое время Бенедиктом Спинозой под учением гило-зоизма. Представляется, однако, что сама природа являет собой сово-купность хаотических случайностей, которую человек пытается объ-яснить с позиций категорий человеческого разума. Даже муравьиная или пчелиная «социальность», восхищавшая теоретиков утопического и научного коммунизма, имеет разительные климатические различия и обусловлена в первую очередь инстинктами сохранения вида.

«Отец кибернетики» Норберт Винер в свое время подчеркивал, что физика «представляет собой ряд отдельных теорий, которые еще… не удалось связать между собой», хотя идеи классической механики, будучи замкнутыми в систему, в значительной мере определяли стиль мышления с середины XVIII до первой половины XX в.5

1 Винер Н. Кибернетика : пер. с англ. М., 1968. С. 93.2 Stern A. Philosophy of History and Problem of Values. The Hague, 1962. P. 162.3 Боpн M. Физика в жизни моего поколения : пер. с англ. М., 1963. С. 227—228, 57.4 Сен-Симон А. Избранные сочинения. М., 1948. Т. 2. С. 5.5 Винер Н. Я — математик : пер. с англ. М., 1967. С. 105.

25

Безусловно, стиль мышления как детерминанта технологического развития общества выражается не только в научных представлениях, но и в философских концепциях. Так, идеи механики и ее методы про-низали всю философию XVIII и XIX в. Из этого вытекало, что все дви-жения материи определялись физическими законами, и в силу парал-лелизма психические явления также должны быть определенными. Следовательно, у большинства историков и философов были трудности в отношении определения свободы воли, ибо физический детерминизм объективно отрицал ее в принципе.

Большое влияние на методологию гуманитарных наук оказал Фри-дрих Ницше, который выступил «против парализующего ощущения всеобщего разрушения и незаконченности…, выдвинул идею вечного возвращения»1, иными словами, концепцию циклического круговорота. Немецкий историк Георг Риккерт одним из первых дал ей оценку: «Это, правда, само еще не наука, но нечто научно значимое, так как указывает на границы научного мышления; поэтому всякий, кто смешивает поня-тия с действительностью жизни, также в философском смысле может многому научиться у Ницше»2. Взгляды «последнего великого фило-софа…так сильно воздействуют на нас, — пишет Карл Ясперс, — потому что являются направляющими идеями нашего времени, ибо они предо-пределены историческим мировоззрением западного мира»3.

Эдуард Мейер на этом новом научном уровне обосновал теорию циклизма, впоследствии развитую в социологии русским ученым Питиримом Сорокиным, а в культурологии — Освальдом Шпенглером. И только Арнольд Тойнби возвратился к традиционному циклизму как единственному способу осмысления исторического прошлого, отка-завшись от идеи «линейного прогресса» и добившись в этом направле-нии ощутимых теоретических результатов в своем многотомном труде «Постижение истории». Он первым из современных историков оконча-тельно отрекся от возможности изучения цивилизаций через призму физических теорий, создав свою оригинальную историософию.

С этого момента начала зарождаться историография мировой циви-лизации. Альфред Стерн верно подметил, что «различные философские системы — это лишь различное объяснение условий человеческого бытия, и хотя стиль таких концепций изменился с течением времени, древнее мировоззрение не обязательно должно выйти из употребле-ния, поскольку основа человеческих отношений осталась прежней»4. Так возникла новая историческая дисциплина — политическая антро-пология, восстанавливающая авторитет циклического представления о сущности исторического процесса и использующая свои методы ана-лиза фактов и описания событий.

1 Ницше Ф. Полное собрание сочинений. М., 1912. Т. 1. С. 178.2 Риккерт Г. Философия жизни. Пг., 1922. С. 154.3 Jaspers К. Nietzsche. Einfuhrung in das Verstandnis seines Philosophierens. Berlin, 1950.

S. 453.4 Stern A. Philosophy of History and Problem of Values. The Hague, 1962. P. 7.

26

Уже Данте Алигьери писал о humana civitias как о всеобъемлющей человеческой общности и единстве людей, независимой от их религи-озной принадлежности. Этот тезис развивал в XVIII столетии Гольбах, правда переводя категорию civiliser с латыни как «смягчающий нравы просветитель». На протяжении всего XIX столетия западноевропейские историки публиковали фундаментальные исторические труды: Фран-суа Гизо «Историю цивилизации в Европе» и «Историю цивилизации во Франции», а Джордж Бокль — «Историю цивилизации в Англии». Эту методологию пытался отстаивать и французский историк Жорж Кондорсэ в своей книге «Эскиз исторической картины прогресса чело-веческого разума».

Классическим определением цивилизации в первой половине XX сто-летия было принято считать дефиницию Эдварда Тэйлора: «Цивилиза-ция, рассматриваемая в этнографическом аспекте, есть то структурное целое, которое включает в себя навыки и способности человека как частицы социума, а именно — знания, веру, искусство, этику, законы, традиции и т. д.»1.

Но особенно «урожайным» для поисков оптимальной для человече-ства системы существования, безусловно, стал уходящий век — время повышенного интереса к проблемам метаистории и исторической методологии, когда появились цивилизационные системы Николая Данилевского, Макса Вебера, Николая Чаянова, Томаса Боттомора, Мартина Хайдеггера, Льва Гумилева и Фернана Броделя. Каждая из них рассматривала Человека как продукт либо социально-производитель-ных, либо культурных, либо ментальных процессов, выводя его разви-тие, за исключением, пожалуй, Карла Ясперса, из дарвинистской тео-рии борьбы видов и перенося их на социокультурную почву. В таких сочинениях присутствовал неизбежный схематизм, так как авторы ста-вили своей целью установление истины в последней инстанции, что неизбежно вело к философским спекуляциям и мистификации истори-ческой действительности, несмотря на то, что они относили себя к сци-ентистам, «неореалистам» и марксистам.

Цивилизационный подход к истории исходит из того, что доминантой развития человечества является духовный фактор, акцентируя внима-ние на исследовании культуры отдельного общества. Тем самым в мето-дологии истории на первый план выступает «человеческое измерение». Российский философ Николай Данилевский2 рассматривал историю как процесс развития самобытных, замкнутых образований — «куль-турно-исторических типов». Освальд Шпенглер в своей книге «Закат Европы» рассматривал историю как совокупность полностью замкну-тых в себе культур. Метод аналогии получил у него небывало широкое применение: Шпенглер непрерывно оперирует широкими, образными, парадоксальными историческими параллелями, чтобы противопоста-

1 Tэйлоp Э. Б. Первобытная культура. M., 1939. С. 1.2 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1990.

27

вить их «импрессионистической поверхностности сравнений» прежней историографии. Но, как верно заметил российский философ Федор Сте-пун, несмотря на обилие локальных «культур», у его германского совре-менника «постижение по аналогии не ведет дальше постижения одной аналогии», а именно — между античной эпохой, «циклом аполлони-ческой души», и современностью, «эпохой фаустовской души»1. Такова господствующая аналогия автора, остальные же «циклы», несмотря на огромный литературный талант и незаурядную эрудицию Шпен-глера, являются искусственными механистическими конструктами. Так, шпенглеровский античный стоицизм соответствует западноевро-пейскому социализму, так как оба культурных течения «преобразуют цивилизацию в идею хозяйственного космополитического устроения»; нивелируют всякую индивидуальность до уровня «массы», которая сама по себе уже есть «ничто»2.

По мнению Арнольда Тойнби, идея единства истории, или единой цивилизации, основана на ложной посылке, согласно которой эконо-мическая и политическая экспансия западного мира стирает различия между европейским и иными социумами. В действительности же эта экспансия не затрагивает глубинных основ культуры неевропей-ских цивилизаций, которые поэтому не теряют своей самобытности, поскольку культура представляет собой «душу, кровь, лимфу, сущность цивилизации». Цивилизации Тойнби не столь замкнуты, как «культуры» Шпенглера. Он допускает их взаимодействие, затрагивающее, однако, лишь духовную сферу. Питирим Сорокин, в свою очередь, определял цивилизации как большие культурные суперсистемы, обладающие «центральным смыслом», или ментальностью.

Сильными сторонами концепции локальных культур считается обоснование роли культуры как фактора, определяющего специфику конкретной цивилизации, критика европоцентризма, показ множе-ственности цивилизаций, критерием различий между которыми слу-жат в основном культурные признаки, в первую очередь религиозные императивы. В отличие от формационного подхода цивилизационная концепция допускает многовариантность исторического объяснения.

Слабостью же этой концепции признается отрицание единства все-мирной истории, в которой в действительности имеется не только индивидуальное, но и общее, повторяющееся. Видный австралий-ский археолог и историк Гордон Чайлд справедливо связывал прогресс в цивилизационном развитии не только с культурой, но и с технологи-ческими достижениями конкретных социумов, названными ими «урба-нистической революцией».

Согласно его концепции, технологические открытия повлекли за собой необратимые социальные изменения и, в конечном счете, появление избыточного продукта, увеличение населения, разделение

1 Освальд Шпенглер и «Закат Европы». Альманах. Л., 1924. С. 14.2 Шпенглер О. Закат Европы : пер. с нем. М., 1922. Т. 1. С. 48—50.

28

труда, развитие письменности и культуры, что выразилось в результате в совершенствовании экономической администрации и социальной стратификации1. Прогресс цивилизации осуществляется меньшин-ством человеческого социума, теми, кто одарен, смел и кого не удов-летворяет существующее положение вещей; они прокладывают путь, по которому следуют массы. Действия индивида в обществе подчинены его волевым импульсам и в то же время подвержены влиянию среды и социальной психологии, доминирующей в мире. Но такие макрои-сторические флуктуации, возмущения, исподволь нарушая сложив-шийся порядок вещей и стереотипы социальной мотивации, вызывают к жизни микроисторические перемены, сначала локального, а впослед-ствии регионального характера. Государственные институты, будучи изначально консервативными, противодействуют и подавляют ростки социального и технологического прогресса, но в конечном итоге, стол-кнувшись с иной, более простой и поэтому более динамичной систе-мой, вынуждены поддерживать эти нововведения во имя собственного выживания. Поэтому в отличие от природы цивилизационному разви-тию свойственно скачкообразное дискретное развитие.

Предметом полемики в современной исторической науке и обще-ственно-политической мысли в целом является вопрос о цивилизацион-ном монизме. Иными словами, следует ли рассматривать историю чело-вечества как процесс формирования единой и универсальной мировой цивилизации или же правильнее вести речь о параллельном сосущество-вании ранее, теперь и в будущем нескольких достаточно самобытных и обособленных социальных парадигм? Вариант дальнейших рассужде-ний на эту тему: отношения между разными цивилизациями характери-зуются взаимообогащением, приводящим к взаимопроникновению, что создает перспективу их слияния в единое мировое сообщество.

Согласно альтернативной точке зрения, различные цивилизации развиваются обособленно друг от друга, в принципе — взаимно несо-вместимы; соответственно отношения между ними характеризуются в лучшем случае обоюдным безразличием, в худшем — априорной враждебностью, они обречены на конфликт.

Наиболее известными представителями в принципе изложенных полярных точек зрения являются американцы — профессор Ф. Фуку-яма и политолог П. Хантингтон, автор нашумевшей статьи «Столкнове-ние цивилизаций» и монографии «Столкновение цивилизаций и пере-стройка мирового порядка». Согласно выводу Фукуямы, «то, чему мы, вероятно, свидетели, — не просто конец “холодной войны” или очеред-ного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсали-зации западной либеральной демократии как окончательной формы правления»2. По убеждению же Хантингтона, «идеологии, знаменовав-

1 Encyclopedia Britannica. Vol. 26. Р. 62.2 Цит. по: Панарин А. С. Политология. М., 1999. С. 183.

29

шие собой позднюю пору западной цивилизации, приходят в упадок, а их место занимают религии и другие формы идентичности и убеж-дений, в основе которых лежит культура… Межцивилизационное стол-кновение культур и религий вытесняет рожденное Западом внутрици-вилизационное столкновение политических идей… Различия между цивилизациями не просто реальны — они и наиболее существенны. Эти различия складывались столетиями, они не исчезнут и в обозри-мом будущем. Они более фундаментальны, чем различия между поли-тическими идеологиями и политическими режимами»1.

Все современные исследователи в настоящее время пытаются раз-рабатывать варианты синтеза системно-цивилизационного подхода и культурно-исторических теорий функционирования цивилизаций. Они отмечают, что процесс глобализации не только порождает одно-образные структуры в экономике и политике разных стран, но и при-водит к «глокализации» — адаптации элементов современной запад-ной цивилизации к локальным условиям, что допускает сохранение и даже развитие культурных местных традиций2. Впрочем, эта точка зрения не является господствующей, ибо «культурные архетипы изме-няются очень медленно, а нередко и просто активно сопротивляются привнесенному извне. В результате новые элементы вживляются в ста-рые структуры сознания, образуя своеобразные симбиозы», которые «порой создают барьеры на пути к глобальному взаимопониманию… Глобализация идет противоречиво и совсем не обязательно предпо-лагает принятие единых и универсальных норм. Наряду с глобализа-цией, а возможно, и как реакция на нее…, мы нередко сталкиваемся с фрагментацией, дифференциацией мира, обособлением отдельных регионов»3.

Большинство современных российских исследователей считает понятие «цивилизация» не вполне устоявшимся. Так, по господствую-щему сегодня мнению, «не существует общепринятого в науке опреде-ления цивилизации. Вопрос о ее трактовке в настоящее время остается открытым для дальнейшего обсуждения»4.

Сложные социальные системы — это государства, в состав которых на достаточно продолжительных этапах входили несколько больших этносов, различавшихся своими языком, самобытной культурой и рели-гиозными верованиями. Совокупность таких простых малых обще-ственных систем, функционировавших длительное время в составе полиэтнических суперсистем, как симбиоты, объединяется, на взгляд автора, понятием цивилизации. Сегодня развитие этих суперсистем следует рассматривать с помощью «создания научно-методологиче-

1 Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. М., 1998. C. 515—516.2 Ионов И. Н. Теория цивилизаций на рубеже XXI века // Общественные науки

и современность. 1999. № 2. С. 129.3 Лебедева М. М., Мельвиль А. Ю. Переходный возраст современного мира // Между-

народная жизнь. 1999. № 10. С. 80—82.4 Цивилизация, культура, личность. М., 1999. С. 25.

30

ского аппарата, интегрирующего и адаптирующего существующие методологии прогнозирования исторических процессов в области обще-ственных и естественных наук, выявления роли и значения в эволюции социальных систем самодетерминирующих и внешнедетерминирую-щих факторов их развития, синтеза научно обоснованной прогности-ческой модели развития сложных социальных систем, ее верификации на реальном историческом материале и разработки на этой основе философских и методологических аспектов и качественно новых кон-цептуальных взглядов на развитие природных систем и человеческого общества как их составной и неотъемлемой части»1. Поэтому представ-ляется важным попытаться проанализировать сложные общественные системы в качестве результата выделения человека из природы в целях противоборства с нею.

Каждая из них характеризуется не только наличием связей и отно-шений между образующими ее элементами, но и неразрывным единством с окружающей ее географической и этнологической сре-дой, во взаимодействии с которой она приобретает или теряет свою целостность. Представляется, что постепенное приращение новых функциональных характеристик подсистем скачкообразно изменяет ее сущность. Те ее элементы, которые сохранили жизнеспособность, превращаются в фундамент новой социальной системы, которая реа-лизует качественно иные задачи. «…Как у младенца при рождении, — писал Гегель, — после спокойного длительного питания первый гло-ток воздуха обрывает прежнюю постепенность лишь количественного роста, — совершается качественный скачок, — и ребенок появился на свет, так и образующийся дух медленно и спокойно созревает для новой формы, разрушает одну частицу здания своего прежнего мира за другой….Это постепенное измельчание неизменившегося облика целого прерывается восходом, который сразу, словно вспышка молнии, озаряет картину нового мира»2.

Не претендуя на дискуссию с профессором Л. Н. Гумилевым относи-тельно его теории «пассионарности» различных этносов, представляется, что именно этот фактор он имел в виду, когда указывал на небольшую группу людей с повышенными способностями, которые ставят цели преоб-разования природы и социального окружения выше собственной жизни, ломают инерцию традиции и в итоге создают новый этнос-социум3. «Уро-вень развитости того стиля мышления, который отличен от естественно-научного, зависит… также от образованного меньшинства — законоведов, теологов, историков и философов, которые в силу определенной ограни-ченности своей подготовки не способны распознать наиболее мощные силы нашего времени», которые детерминируются исключительно есте-

1 Васильев В. А. Долгосрочное прогнозирование сложных социальных систем (госу-дарств и цивилизаций). М., 1998. С. 15.

2 Гегель Г. Сочинения : в 14 т. М. — Л., 1929—1959. Т. IV. С. 6.3 Гумилев Л. Н. Этносфера: история людей и история природы. М., 1993. С. 58.