«На строительстве Братской ГЭС. 42 градуса ниже нуля». Фото М. АЛЬПЕРТА (СССР)

С Международной выставки художественной фотографии. Москва, 1961

РОМАНТИКИ НАШИХ ДНЕЙ

«Товарищ Ленин! Мы приехали сюда, чтобы работать и жить так, как

учили Вы, — по-коммунистически. Владимир Ильич! Мы строим дорогу в Саянской

тайге. Сейчас мы здесь первые, но скоро за нами придут

другие, поднимутся новые города, станции, заводы и фабрики. Мы строим коммунизм, как учили Вы.

Бригада коммунистического труда строительно-мон­тажного поезда № 237. Москвичи: бригадир В. Насед­кин, В. Изотов, Н. Мурашкин и др.».

Такая запись есть в книге отзывов посетителей в До­ме-музее В. И. Ленина в Шушенском. Я вспомнил один эпизод из жизни этих ребят, которые первыми на трассе заслужили почетное право именоваться бригадой коммунистического труда.

Ночью ударил сильный мороз. Вышел утром Наседкин на крыльцо и словно в белую стену лбом ут­кнулся. Густой тяжелый туман лег на тайгу. Такой тяжелый, что прой­дет автомашина, а дым из выхлоп­ной трубы долго еще лежит на до­роге, придавленный этим туманом.

Поглядел Владимир на градусник, висевший у дверей на стене, и ах­нул: пятьдесят!

Такие дни на стройке называют «актированными». Составляют акт на виновницу погоду и сидят дома. А зарплата идет.

Но нельзя сейчас сидеть без дела ребятам. Уже февраль. Скоро весна нагрянет. А до начала паводка надо уложить все трубы в тело насыпи.

Обязательно надо! Если они не уложат, вся работа пойдет насмар­ку. Хлынут с гор вешние воды, сне­сут насыпь и надолго задержат пу­теукладку...

Начальник стройпоезда категори­чески запретил выходить на работу.

— Вы что, с ума спятили?! — рокотал в трубке его густой бас.

У начальника была звонкая фами­лия — Сагайдак. У него были самая мощная фигура на трассе Южсиба и самый зычный бас. Ребята шути­ли: «В Абакане слыхать, когда он у себя в Минусинске кого-нибудь распекает».

Побаивались ребята начальника, но любили. Если уж он распекает, так за дело. Зря не накричит.

— Загорай, братва! — мрачно сказал Наседкин и первым повалил­ся на кровать

День тянулся медленно и нудно.

Н. Г О Р Б У Н О В

Стекла окон обледенели, будто их облили снаружи во­дой. Темень.

То один, то другой выбегали на улицу. Красная ниточка градусника будто примерзла к цифре пять­десят...

В мучительном ожидании погоды прошел день, по­том еще.

— Восемьдесят пять! — вскричал на третий день Валька Изотов.

Ребята заворочались на кроватях. — По Фаренгейту! — добавил Валька. — А по

Цельсию всего-навсего пятьдесят один! Но никто даже не улыбнулся шутке. Все стали злые,

раздражительные. Бригадир часами лежал на кровати, уставившись в потолок. График срывался.

Утром четвертого дня все попеременно опять сбе­гали к градуснику. Ничего утешительного...

Чтобы не видеть кислые лица ребят, Наседкин ре-

Рисунки П. ПАВЛИНОВА

Журнал основан в 1861 году

ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ НАУЧНО-ПОПУЛЯРНЫЙ ЖУРНАЛ ЦК ВЛКСМ

В ЭТОМ НОМЕРЕ:

ПОДВИГ В АРКТИЧЕСКОЙ НОЧИ

КОМСОМОЛЬЦЫ ПОБЕЖДАЮТ ТАЙГУ

ПРОБИТ ГОЛУБОЙ ДОРОГИ

КНУТ ХАУГЛАНД И БИТВА ЗА ТЯЖЕЛУЮ ВОДУ РЕПОРТАЖИ ИЗ ИНДИИ, БОЛГАРИИ,

ВЕНГРИИ, КУБЫ

шил побродить по лесу с ружьем. Оделся, вышел на крыльцо. По привычке скосил глаза на градусник — 52!

А недавно было пятьдесят. Вскинул ружье, прицелился и ударил по градуснику

дуплетом из обоих стволов. Брызнули осколки стекла. Выбежали ребята, поглядели на разбитый градусник

и всё поняли. — Одевайся! — весело скомандовал Валька, кинув­

шись за полушубком. ...Начальник приехал, когда ребята уже опускали

железобетонные балки на дно котлована. — Кто разрешил? — загремел его мощный бас над

головами ребят. — Где бригадир? Три нос, чертяка, чего на меня уставился?!

Взял в оборот ребят, ругает на чем свет стоит, а глаза добрые. Работу остановить уже нельзя: зальет вода блоки — начинай все сначала. И бетон уже размесили.

— Развести костры! — бушевал начальник, неожи­данно появляясь из тумана то на одном, то на дру­гом конце площадки.

Вокруг котлована ярко запылали костры из сухих смолистых бревен, поплыли, подхваченные краном, огромные бетонные кольца труб, похожие на гигант­ские бусы.

— Майна! Вира! Ночью, когда все уже было готово, начальник потер

озябшие большие руки и начал шарить фонариком по стене, отыскивая градусник.

— А мы его расстреляли! — невинно ухмыльнулся Валька. — Чтобы не врал...

монтажного поезда Василий Прохорович Дуванов. Пожилой, седоусый, в стареньком, выгоревшем на солнце кителе с двумя железнодорожными почетными значками на груди, он отложил Пашины документы.

— Видно птицу по полету. Летун высшей марки! — Я для повышения образования езжу, — развязно

сказал Паша, обиженный таким приемом. — Путеше­ствия, говорят, расширяют кругозор...

— Рабочие нам не нужны, — сказал начальник. Это уже было ни на что не похоже. Какой же

стройке не нужны люди? Паша даже опешил, но быст­ро пришел в себя.

— Этот номер вам не пройдет, товарищ началь­ник, — он решительно пододвинул документы снова к Василию Прохоровичу. — Имею я право на труд? Имею! Пишите приказ.

Короче говоря, хотя и со скандалом, но Пашу на работу приняли. На другой день он был уже своим че­ловеком в бригаде монтажников.

Паша Фомин не успел еще изно­сить форменную гимнастерку с эмб­лемой трудовых резервов на пугови­цах, а побывал уже на четырех боль­ших сибирских стройках. Больше месяца на одном месте он не за­держивался.

— За длинным рублем гоняешь­ся? — строго поглядел на него на­чальник отдела кадров строительно-

Бригада заканчивала строительство большого жило­го дома в станционном поселке. Крановщица Неля Сорокина, круглолицая девчонка в серой кепке, подняв на крышу последнюю балку, спустилась по лесенке.

— Начнем перебазироваться, ребята? Надо разобрать кран, перевезти к другому дому,

потом опять собрать. Двадцать два дня займет эта перебазировка...

Паша, задрав голову кверху, долго глядел на желез­ную громадину.

— А что, если в целом виде его перетащить? — сказал он задумчиво. — Трактором?

Неля хихикнула и дотронулась ладонью до его лба. — Температура вроде нормальная! — Мы буровые вышки по тайге тягали, — отведя

ее руку, продолжал Паша. — А они чуть поменьше твоего башенного...

Пошли к главному инженеру. Инженер сказал, что вообще-то кран не должен упасть, если опустить стре­лу. Но никто ведь до сих пор краны не перевозил на санях. Рискованно.

— Риск — благородное дело! — кипятился Паша. — Никто не перевозил, а мы возьмем да перевезем. Надо же кому-нибудь начинать!

Решили везти. Уж очень он нужен был, этот кран, на новом объекте...

Весь поселок сбежался поглядеть. Два запряженных в сани трактора тихонько тронули кран с места. А ре­бята шли по сторонам дороги, поддерживая его для страховки тросами.

— Пошел! Пошел! — ликовал Паша. Вместо двадцати двух дней монтажники переправили

кран за два часа! На другой день Пашу Фомина вызвали в контору. — Ты? — удивленно уставился на него Василий

Прохорович. — Я! — самодовольно приосанился Паша. — Ну, садись, будем оформлять документы на ра­

ционализаторскую мысль, — пригласил его к столу начальник отдела кадров и собственноручно пододви­нул стул. — Фамилия, имя, отчество? Образование?

— Ремесленное училище, — сказал Паша и, поду­мав, добавил: — Да четыре стройки. Эта — пятая.

На пятой Паша осел основательно. Сперва все гово­рили, что его держит премия. Но вот получена и пре­мия, а Паша не уезжает. И только, пожалуй, Неля Сорокина да монтажники догадываются, почему...

Стороною бегут перелески, Вдали синеет тайга. Нелегко шоферу в поездке, Коль застигнет в пути пурга...

Вот из-за пурги и вспомнились эти стихи. Наворо­жил вчера Колька, выстукивая их одним пальцем на машинке. Купил недавно пишущую машинку, чудила, и теперь даже письма домой печатает. А ошибок делает уйму!

Вот дьявольщина, опять ползут навстречу два «ЗИЛа».

Занесет, забросает вьюга Колеи чуть заметный след, И машины идут с натугой Без дороги. Дороги нет.

Была бы дорога, так он теперь уже не одну ходку сделал. А тут, дай бог, только к вечеру до дому до­браться...

— Эй ты, чучело! — зло окликнул Лешу толстогу­бый детина из кабины «ЗИЛа». — Сворачивай! Не видишь — золото везу!

Артемовская машина. Золотой концентрат на обога­тительную фабрику.

— А у меня цемент! — обиженно огрызнулся Леша.

— Цемент? — шофер явно смягчился. — Ну, про­скакивай скорее!

И сам свернул в снег, уступив дорогу. Лешу вдруг осенило. Он открыл багажник, вынул

тетрадь, в которой подсчитывал расход горючего, и, вырвав листок, остановился за поворотом дороги.

«Цемент», — вывел он крупными буквами. Поставил три длинных, как пики, восклицательных знака, при­клеил листок на лобовое стекло.

Едет дальше. Навстречу бежит самосвал. Леша сиг­налит, не снижая ходу. Требовательно. Властно.

Шофер читает: «Цемент!!!» — и сворачивает, усту­пая дорогу.

Еще одна машина беспрекословно пропускает Лешу. Цемент! Цемент сам себе пробивает дорогу!

«Вот приеду домой, — думает Леша, — и расскажу Кольке. Пусть напишет про цемент стихи. Хорошие стихи получатся. Это уж точно».

Леша Бутаков везет цемент. Но­чью бушевала метель, и дорогу силь­на завалило снегом. Чуть свернешь с колеи — доставай лопату!

Тесно машинам на такой дороге, не разминешься. Ползет Леша со скоростью пешехода. То и дело при­ходится залезать колесом в глубокий снег и останавливаться, пропуская встречные автомашины.

А цемент ребятам нужен позарез. Без него все дело стоит. На трассе теперь только и разговоров, что о цементе...

— Ты там не чухайся! — наказы­вали бетонщики.

«Не чухайся!» Как будто от него зависит!

А тут еще, как назло, метель раз­гулялась.

В зубах у Леши с утра навязли стихи Коли Сытенького, дружка то-же шофера из двенадцатой мехко-лонны.

Автогрейдер залетел в грязь чуть не по самую ка­бину. Эта огромная машина выглядит сейчас беспо­мощной и неуклюжей. Кажется, нет такой силы, кото­рая могла бы сдвинуть ее с места.

Гриша Саенко вылез из своей кабины. Он длинный, как жердь, костлявый.

— Эй, друзья милые, помогите! — кричит он ребя­там, размахивая шапкой. — Дерните меня малость!

Трактористы подходят к автогрейдеру и молча топ­чутся возле лужи.

Ничего себе «малость»! Скоба, за которую цепляется трос, глубоко ушла в грязную жижу. Как до нее до­берешься?

— Чего вы глаза вылупили? — с досадой бросает Гриша.'— Тащите буксир!

И начинает расстегивать промасленный ватник. А холодно. Снег валит. Пушистые хлопья падают

Грише на рубаху, набиваются в волосы. — Нырять хочешь? — наивно спрашивает Володя

Самсонов, зябко передернув плечами. — Нет, дрова рубить! — хмуро роняет Саенко, стя­

гивая сапог. — Не зимовать же мне здесь? На теле у Гриши проступают пупырышки. Между

лопаток стекает струйка воды от растаявшего снега.

машину, а сам бежит к Сисиму обмываться. От ног его во все стороны летят ошметки грязи.

— Морж! — восхищенно произносит Володя, когда Саенко начинает плескаться в реке.

У экскаватора, устало уронившего тяжелый хобот на кучу камней, сидит щупленький парнишка в матрос­ском бушлате и уплетает колбасу, запивая молоком из бутылки, Подходит старик в фуражке лесника с дубовыми ветками на околыше. Сапоги у него густо смазаны дегтем, на плече висит двустволка.

— Хлеб да соль! — весело приветствует он парня, присаживаясь рядом.

— Ты бы мне, дед, хоть аппетит не портил! — ото­двигается тот, косясь на дедовы сапоги. — Как сяду обедать, ты тут как тут. Неужели, кроме меня, язык почесать не с кем?

Гриша берет трос и лезет с ним в лужу, погружаясь по пояс. Потом набирает побольше воздуха и ныряет с головой. На снегу черной змеей извивается трос.

Секунд через сорок из лужи показываются Гришина голова, плечи... Он делает ребятам знак рукой тянуть

Ворчливый тон экскаваторщика нисколько не обеску­раживает старика. Он, видимо, уже привык к подоб­ному приему. Положив ружье, он протягивает руку за книгой, лежащей на траве. Это Джек Лондон.

— Всё Жека читаешь?

Старик молча перелистывает страницы книги, стара­тельно расправляет смятые углы, сдувает набившиеся песчинки.

— Надо бы ему Ленинскую премию дать, — пытает­ся он втянуть парня в разговор. — В списках его по­чему-то нет.

— За что премию-то? — спрашивает экскаваторщик, расправившись с колбасой.

— За то, что вашего брата к нам в тайгу агитирует, — продолжа­ет старик. — Сколько уже вас перебывало на перева­ле, и не один ты, смотрю, с Жеком. Надо бы, надо его премировать. Если уж не Ленинской, то хоть от начальника дороги.

— Да он же, дед, бур­жуй! Американец! — воск­лицает парень. — И к тому же давно уже умер!

— Но?! — вырывается у деда. Но потом, сощу­рившись, он спрашивает: — Разыгрываешь опять, ока­янная душа? Ну, скажи, разыгрываешь?

Вася Тихомиров вез на тракторе горю­чее.

Видит — у дороги навалена большая куча мешков со взрывчаткой. Ребята на горбу носят их на перевал.

— А ну, братва, — крикнул Вася, — сбрасывай бочки, грузи свое барахло!

Перевез им всю взрывчатку. Стемнело. А трактор у Васи без глаз.

— Как же ты теперь ночью доберешь­ся? — забеспокоились взрывники.

— Ничего, доеду! — весело бросил Ва­ся. — Я, как кошка, в темноте вижу!

Но не доехал. Наткнулся в чаще на ка­кой-то валунник, подмяв толстую березу. Береза попала между гусениц, оторвала от земли трактор, и он как в капкан за­летел — ни вперед, ни назад.

«Пойду звать кого-нибудь на* по­мощь», — решил Вася, вылезая из ка­бины.

Дело было в конце осени. Снег повалил, ветер поднялся. Ничего не видать. Уже в полночь наткнулся Вася на избушку 71-й мехколонны. Ребята спали, развесив у печки мокрые спецовки. Вася в нереши­тельности остановился возле нар. Кого бу­дить? Кому охота в такую непогоду по тайге мотаться? А ехать надо. Бензин дол­жен быть утром у плотников.

Разбудил Вася одного парня наугад. Так и так, мол, выручай. И тот, не гово­ря ни слова, начал одеваться.

А как его фамилия, Вася не помнит. Знает, что Петром звать. Да в 71-й все

такие. И в 77-й и в 80-й. Жизнь здесь сама сортирует людей. Одних заносит

в Саяны, на передний край трассы, других — назад, в Абакан, к вокзалу.

Трасса Абакан—Тайшет

Растет, набирает силы молодой металлургический завод в старом русском городе Липецке. Недавно строители сдали новую домну, которая, так же как и ее старшие сестры, работает на руде Курской магнит­ной аномалии.

Через два десятилетия металлургический завод в Липецке достигнет уровня магнитогорского гиганта; недаром Липецк зовут сейчас городом новой Маг­нитки.

Фото И. САШИНА

Г Е Н Н А Д И Й Ф И Ш Рисунки М. КЛЯЧКО

ил человек по имени Кнут. Он родился в местечке Рьюкан в тысяча девятьсот семнадцатом году, к о г д а Рьюканский в о д о ­

пад, свергающийся с высоты в двести с о р о к пять метров, еще не был запрятан в т р у б ы и по праву назывался д ы м я щ и м с я . Кнут был сын... Так начина­лись древние саги, но нам сейчас неважно, чей он был сын. Человек по имени Кнут ж и в . И мы с и д и м за столом у него в кабинете.

Кнут Хаугланд, м о й собеседник, — д и р е к т о р м у з е я «Кон-Тики».

— Тур Хейердал написал х о р о ш у ю книгу, — говорит Кнут, — и сделал нас всех г е р о я м и . Я н и к о г д а не был ж у и р о м , но вот теперь из-за него получаю л ю б о в н ы е письма от девиц в возрасте до двадцати лет со всего мира. Из А м е р и к и . . . И д а ж е из России. В п р о ч е м , из России не л ю б о в н ы е . Вот, — Хаугланд открывает ящик стола и роется в нем. — От паренька с К а м ­чатки. Он пишет: «Я полностью согласен с Хейерда-лом и п р о ш у взять меня с собой в с л е д у ю щ у ю экспе­дицию».

Сюда, в м у з е й «Кон-Тики», е ж е н е д е л ь н о приходит писем двести пятьдесят в адрес участников экспе­диции...

— Наверное, точно так же н о р в е ж с к и е мальчишки просят включить их в ваши к о с м и ч е с к и е полеты, — говорит Хаугланд.

М о й собеседник, к о т о р о м у лишь н е м н о г и м за с о р о к , голубоглазый, со светлыми, с р ы ж и н к о й волосами, не­высокий, сухощавый, не п о х о ж на к и н о г е р о я , но я у ж е видел два фильма о его невероятных п р и к л ю ч е н и я х — «Битва за т я ж е л у ю воду», «Кон-Тики». А к у с к и послед­ней картины — «В кольце», е щ е не совсем з а к о н ч е н ­ной, на днях м н е показывал талантливый н о р в е ж с к и й писатель и к и н о р е ж и с с е р А р н о С к о у э н , известный с о ­ветскому зрителю по фильму «Девять ж и з н е й » .

— Три ф и р м ы предлагали м н е поставить картину об этом эпизоде м о е й ж и з н и , но я решительно о т к а з ы ­вался... Хотелось начисто забыть п р о войну, п р о стрель­бу, про кровь. Я не ж е л а ю стать п е р с о н а ж е м а м е р и ­

канизированных б о е в и к о в . Но когда за дело взялся С к о у э н , я согласился, потому что он замыслил карти­ну п с и х о л о г и ч е с к у ю , г у м а н н у ю , о б р а щ е н н у ю к ю н о ­шеству. С к о у э н к а к бы подслушал н е к о т о р ы е м о и мысли. И я р е ш и л : м о л о д е ж ь д о л ж н а знать, через что мы п р о ш л и , что п е р е ж и л и , чтобы никогда не повто­рялось б е з у м и е войны... Если бы вы знали так, как теперь з н а ю я, с к о л ь к о любви, заботы, страданий в л о ж е н о в то, чтобы появилось на свет к р о ш е ч н о е р о з о в о е тельце! Но вот свинцовая капля — и все это прах.

О д н а ж д ы я вышел из «трубы», чтобы п р о и н с т р у к т и ­ровать товарищей, как обращаться с рацией, — вам ведь известно по фильму, что я со своей радиостан­цией скрывался в центральном р о д и л ь н о м д о м е Осло! И у двери чуть не столкнулся с человеком, к о т о р ы й , увидев меня, отпрянул и быстро пошел прочь. Уходя, он то и дело оглядывался. Это меня насторожило. Ве­ч е р о м я вернулся поздно... И опять чуть не столкнулся с т е м же ч е л о в е к о м . Все стало ясно — меня высле­дили. Я зашел к главному врачу, который приютил меня, и сказал:

— Н у ж н о бежать. Ш п и к д е ж у р и т у дверей. — А как он выглядит? Выслушав м о й ответ, врач подвел меня к о к н у и

в щ е л о ч к у показал: — Этот? По тротуару взад и вперед ходил человек, с кото­

р ы м я д в а ж д ы чуть не столкнулся. — О н ! Тогда врач засмеялся, хлопнул меня по плечу и

сказал: — П о г о д и , придет время, и ты будешь так же ходить

п о д нашими о к н а м и ! Это отец ребенка, к о т о р ы й с часу на час д о л ж е н родиться!..

...И вот сегодня я сам бродил под о к н а м и этого д о м а . У меня родилась д о ч к а — д о к т о р позвонил час назад. Это тот же самый врач. Я тогда сказал ему, что если д о ж и в у до часа, к о г д а родится м о й р е б е н о к то д о в е р ю с ь лишь ему... Так и получилось, он п р и н и -

7

мал и м о ю п е р в у ю дочь. Удивительная все-таки вещь — ж и з н ь ! Я надеюсь, вы простите м е н я за то, что наша беседа будет к о р о ч е , чем предполагалось. Ровно в четыре я д о л ж е н быть в р о д и л ь н о м д о м е .

Простить е г о ! Да ведь п р о с и д и мы с н и м целые сут­к и , вряд ли он с м о г бы «подбросить деталь», которая лучше и органичнее завершала «сюжет», ч е м это не­о ж и д а н н о е известие о т о м , что его дети впервые открыли глаза в т о м же месте, где Хаугленд выпол­нял в г о д ы войны смертельно опасное задание. И вос-п р е е м н и к о м был тот самый врач, к о т о р ы й , рискуя ж и з н ь ю , прятал от нацистов их отца!..

РАДИСТ КНУТ ХАУГЛАНД К о г д а 10 июня 1940 года н о р в е ж с к а я армия по

приказу правительства прекратила сопротивление на территории Норвегии, двадцатидвухлетний сержант-радист Кнут Хаугланд находился на севере, неподалеку от Тромсё... Вместе со своей частью он успел эвакуи­роваться в А н г л и ю , где и поступил в специальную школу.

Там Кнут изучил все п р е м у д р о с т и работы в под­полье.

И вот наступил час, к о г д а потребовалось применить полученные знания. Их, четырех н о р в е ж ц е в , д о л ж н ы были выбросить на высокое п л о с к о г о р ь е Хардангер-видда для п о д г о т о в к и нападения на завод тяжелой во­ды близ Рьюкана, чтобы уничтожить е г о .

Выбросили их глухой ночью. Стояла поздняя осень 1942 года. Европа была захвачена нацистами. Казалось, немцы вот-вот прорвутся к Волге. Войска с о ю з н и к о в отступали в Л и в и й с к о й пустыне...

Ветер рвал парашюты, д о ж д ь , п е р е м е ш а н н ы й со с н е г о м , сек глаза.

Хардангер-видда — это, как говорится в у ч е б н и к е географии, «наиболее в ы р а ж е н н о е равновысотное плос­к о г о р ь е с холмистым рельефом, массой о з е р и б о ­лот, неглубоких речек, с р е д и которых п о д ы м а ю т с я г о р н ы е вершины. Самая высокая из них Х а р д а н г е р -скулен (1 876 метров) покрыта л е д н и к о м почти о к ­руглой ф о р м ы о б щ е й п л о щ а д ь ю о к о л о девяноста квадратных километров».

Самолет был маленький, и, к р о м е летчиков, места хватало только для четверых с рацией, запасными ба­тареями для нее и запасом пищи на н е с к о л ь к о дней.

М е ш к и с боеприпасами и продовольствием' д о л ж е н был сбросить д р у г о й самолет, но его сбили в пути.

По рации сообщили, что м е ш к и сбросят с л е д у ю щ е й ночью. Но в эту ночь п о г о д а была еще х у ж е , ч е м накануне... А вторая за ней — штормовая. Поздняя осень клубила над о к е а н о м туманы, ставила на пути самолета б е с к о н е ч н ы е з а г р а ж д е н и я — д о ж д е в ы е за­весы. К тому же н е м ц ы забеспокоились: то ли они что-то узнали, то ли их станции засекли р а ц и ю Хауг-ланда. И через н е с к о л ь к о дней, оставшись без п р о д о ­вольствия, люди получили п р и к а з : немедля уходить в г о р ы , к леднику...

На лыжах прошли они б о л ь ш у ю часть пути — до о д ­ной из заброшенных пастушьих х и ж и н в горах, вблизи от границы вечного льда. Там они ж и л и и готовили нападение на химический завод « Н о р ш к г и д р о » , нахо­дившийся в г л у б о к о й долине в семи километрах от Рьюкана и в тридцати от их х и ж и н ы .

Установили, что немцы заминировали все п о д х о д ы к заводу. Не заминированы были только подъездные ж е л е з н о д о р о ж н ы е пути: значит, п р о н и к н у т ь на завод н у ж н о через ж е л е з н о д о р о ж н ы е ворота, к о т о р ы е запер­ты на з а м о к и ж е л е з н у ю цепь. Караулы сменяются к а ж д ы е два часа: значит, вся о п е р а ц и я д о л ж н а занять не больше полутора часов. М е ж д у м а ш и н н ы м отделе­нием и электролизной установкой — барак, в к о т о р о м живут пятнадцать немецких о х р а н н и к о в : значит, к тому моменту, когда подрывники займутся своим д е л о м , группа п р и к р ы т и я д о л ж н а блокировать этот барак, чтобы никто не помешал подрывникам.. . Так посте­пенно вызревал план операции. И каждая деталь е г о утверждалась за м о р е м , в штабе.

Еда, что была в р ю к з а к а х , пришла к к о н ц у . О еде было з а п р е щ е н о говорить, но когда они за­

сыпали, их радовали сны, в которых они вовсю у п и с ы ­вали самые вкусные в м и р е яства. И так было до тех п о р , пока случай не послал им отбившегося от стада оленя!..

— Это был не олень, а настоящая спасательная эк­спедиция, без него мы погибли бы... Это ясно... Мы съели его без остатка, — вспоминает Кнут... — Мы вы­пили его кровь... Сварили все — глаза, рога, к о ж у . И съели. И все, что находилось в желудке... Еще б ы , это была зелень, витамины. А у нас у ж е начиналось не­что вроде цинги.

В феврале они получили «с неба» пищу и б о е п р и ­пасы, доставленные с а м о л е т о м вместе со второй г р у п ­пой в шесть н о р в е ж ц е в .

Все было подготовлено к удару.

НЕКОРОНОВАННЫЙ ЦАРЬ-ВОЗДУХ

В С у о м и м о й друг финн у б е ж д а л меня, что н е к о ­ронованная царица Ф и н л я н д с к о й Республики, первоос­нова ее п р о м ы ш л е н н о г о развития, — ель, а к р о н п р и н ­цесса — сосна.

В Норвегии, казалось мне, н е к о р о н о в а н н а я царица — селедка, кронпринцесса — треска...

Разве помыслы большинства г е р о е в н о р в е ж с к о й ли­тературы не вращаются в о к р у г рыболовства, разве их благосостояние не зависит от у д а ч н о г о лова у Бер­гена, на Лофотенах или вдали от б е р е г о в , в о т к р ы т о м море?

В большинстве повестей и р о м а н о в — о чем бы ни говорили, чем бы ни занимались г е р о и их — в к о н ­це к о н ц о в Римом, к к о т о р о м у вели все пути, всегда была рыба...

Сельдь. Треска. Улов. Сети. Редко в к а к о м романе Ионаса Л и , Гарборга, Бойера

нет речи о них. Норвегия, д у м а л о с ь , — э т о и з о б р а ж е н н ы е К р и с т и а н о м

К р о г о м р ы б а к и в зюйдвестках... Это ж е н щ и н ы на б е ­регу, с надеждой и с тревогой вглядывающиеся в м о р ­с к у ю даль — с уловом или без него вернутся м у ж ь я , и вернутся ли?..

Да и в самом 1 деле — чем жить?! К л о ч к и з е м л и с р е д и скал... Камень. Леса на горах, и горы-то н е р у ­д о н о с н ы е .

О д н и м в о з д у х о м — как бы он ни был чист и п р о з ­рачен, — д а ж е если запивать его ключевой водой, не п р о к о р м и ш ь с я . Воды здесь м н о г о . Кристально-чистая, она срывается с г о р многоступенчатыми уступами, бес­численными водопадами... Реки, к о р о т к и е и быстрые, п о р о ж и с т ы и несудоходны. Д а ж е там, где они несут воду в м о р с к и е заливы, о к о л о устья не построишь п р и ­стани, п о т о м у что устья эти, как и сами п р и т о к и , «ви­сячие». С большой высоты, где с в е р к а ю щ е й стеной, где у з к о й непрерывной струей, а где и искрящейся влажной пылью — радуга стоит над ними, — срыва­ются р е к и в море... Красива здесь, но бедна п р и р о д а . О д н о м о р е — к о р м и л е ц . Рыба — хлеб насущный.

Так это и было на самом деле. Литература не о б ­манывала...

К о г д а в 1903 году встретились и н ж е н е р и п р о м ы ш ­ленник Самуил Эйде и выдающийся ученый-физик Кристиан Биркеланд, никто не думал, что их случайный р а з г о в о р станет началом новой страницы э к о н о м и ч е ­с к о г о развития Норвегии.

Эйде был тогда очень увлечен опытами получения азотной кислоты из атмосферы.

Наступит день, когда будут исчерпаны п р и р о д н ы е за­пасы селитры в Чили. Как тогда вести культурное з е м ­леделие?! Этот вопрос волновал не только з е м л е ­дельцев.

Азотная кислота в с в о б о д н о м состоянии встречается в п р и р о д е очень р е д к о и в н е б о л ь ш о м количестве — в д о ж д е в о й воде после г р о з ы . Весь вопрос был в т о м , как дешево получить ее из воздуха.

— Если спросить, что стоит воздух этого зала, — обращался Тимирязев к с в о и м слушателям в лекции

8

«Точно ли человечеству грозит гибель», прочитанной в 1898 году, — то, конечно, всякий ответил бы — ни­чего. А м е ж д у тем оказывается, что его азот, превра­щенный в селитру, представил бы ценность в 2 500 р у б ­лей.

Этой задачей — найти способ дешево извлекать из атмосферы азотную кислоту — безуспешно занимались в Ш в е й ц а р и и и в США...

— Чтобы получить азот из воздуха, мне нужна на­стоящая молния, — сказал и н ж е н е р Эйде Кристиану Биркеланду...

— Молнией я м о г у вас снабдить, — ответил Бирке-ланд.

За неделю до этого, изучая з а к о н о м е р н о с т и элек­тричества на небольшой установке, он получил ответ на эту загадку... Здесь не место вникать в технические подробности. Достаточно сказать, что, п р о г о н я я под давлением через вольтову дугу п е р е м е н н о г о тока ат­мосферный воздух при с о б л ю д е н и и с т р о г о о п р е д е л е н ­ных условий, из него м о ж н о получить селитру... А если электрический ток, с о з д а ю щ и й чрезвычайно в ы с о к у ю температуру, будет стоить д е ш е в о , то и селитра о б о й ­дется недорого.. .

Итак, молния снова была похищена с неба с о в р е м е н ­ным Прометеем-ученым. Горные р е к и и водопады Норвегии таили в себе о г р о м н е й ш и е запасы дешевой электроэнергии, надо было только строить г и д р о ­станции. А сырья, то есть воздуха, — безграничное к о ­личество. И в с к о р е в Н о р в е г и и , сначала в Нутоденне, а затем в Рьюкане, началось производство азота из атмосферы. Было специально создано а к ц и о н е р н о е о б ­щество « Н о р ш к г и д р о » .

Через шесть лет после той лекции Климент А р -кадьевич Тимирязев поместил статью в «Русских ве-домостях». То, о чем шесть лет назад он только м е ч ­

тал, ныне свершилось! «Произошло важнейшее завое­вание науки и техники, все благодетельное значение к о т о р о г о для будущности человечества едва ли е щ е м о ж н о оценить».

Первая установка Эйде — Биркеланда давала по 500 к и л о г р а м м о в азотной кислоты на к а ж д ы й киловатт.

Так человеческий р а з у м сумел превратить бесплод­ную каменистую з е м л ю , ревущие п о т о к и , сметающие все на своем пути, самый воздух в источник благо­состояния и обилия, в н о р в е ж с к и й Клондайк.

Наука снова разбила д о в о д ы мальтузианцев. Но не в одной дешевой энергии водопадов тайна успеха н о р ­в е ж с к о й техники — та же водная сила в распо­р я ж е н и и швейцарцев и американцев.

«Главная причина, — писал Тимирязев в «Русских ведомостях», — к о н е ч н о , в знаниях и таланте Бирке­ланда, с у м е в ш е г о своим чисто т е о р е т и ч е с к и м исследо­ваниям найти практическое п р и л о ж е н и е » .

Не только у д о б р е н и я стали п р е д м е т о м вывоза из Норвегии, но и электроэнергия, трансформированная в электрометаллургию. Из-за границы, из Гренландии, Канады, везут сюда сырье — бокситы, чтобы на алю­миниевых заводах, работающих на г и д р о э н е р г и и , прев­ратить их в алюминий, в п р е д м е т экспорта. По вывозу алюминия Норвегия занимает первое место на м и р о ­в о м р ы н к е .

Строятся все новые и новые гидростанции, и все же в некоторых областях электрическая энергия н о р м и р о ­вана, ее не хватает. Б 1958 году использовалось у ж е н е м н о г и м м е н ь ш е четверти всей потенциальной м о щ ­ности рек и водопадов...

О д н у пятую всей вырабатываемой гидроэнергии п о ­требляет к о н ц е р н « Н о р ш к г и д р о » , и м е ю щ и й м и р о в о е значение.

Десять тысяч рабочих трудятся на заводах, фабри­ках, электростанциях этого к о н ц е р н а , с о р о к тысяч людей занято на так называемых подсобных работах. Рыболовством же во всей стране занято тысяч шесть­десят л ю д е й .

А ведь « Н о р ш к г и д р о » — самый большой, но не един­ственный к о н ц е р н в Норвегии. С к о л ь к о тысяч рабо­чих занято на электростанциях, на стройках г и д р о ­станций, в электрометаллургии!

Так изменилось лицо Норвегии, занятия ее людей, источник их существования со времен Бьернсона, Л и , Бойера и других классиков н о р в е ж с к о й лите­ратуры, по п р о и з в е д е н и я м которых мы и познавали эту страну.

Воздух и вода стали н е к о р о н о в а н н ы м и царями стра­ны, оттеснив на второй план треску и селедку...

Развитие г и д р о э н е р г е т и к и и электрохимии привело к тому, что на Р ь ю к а н с к о м заводе как побочный п р о ­д у к т электролиза появилась тяжелая вода — триста г р а м м о в в день. И эта тяжелая вода, которая до второй м и р о в о й войны, казалось, не имела н и к а к о г о практи­ч е с к о г о значения, оказалась насущно необходимой. Это обстоятельство предопределило и вызвало к ж и з ­ни подвиг Кнута Хаугланда и его товарищей.

БИТВА ЗА ТЯЖЕЛУЮ ВОДУ

Т я ж е л а я вода необходима для атомного котла... Ни Кнут Хаугланд, ни его д р у з ь я , сброшенные п р о м о з г ­лой осенней н о ч ь ю на Хардангер-видда, ничего не знали ни о свойствах этой тяжелой воды, ни о т о м , что такое атомное о р у ж и е . Это было сверхтайной сверх­секретных лабораторий. Но именно группа Хаугланда д о л ж н а была помешать нацистам создать атомную б о м б у .

Л ю д и из г р у п п ы , в к о т о р у ю входил Кнут Хаугланд, не знали и того, что девятого марта с о р о к о в о г о года, перед в т о р ж е н и е м г е р м а н с к о й армии в Н о р в е г и ю , на а э р о д р о м е Ф о р н е б ю близ Осло стояли р я д о м два г о ­товые к взлету аэроплана. О д и н д о л ж е н был лететь на А м с т е р д а м , д р у г о й — в Ш о т л а н д и ю . Перед самым стартом к ним подъехало такси, и пассажир п о г р у з и л в самолет, идущий в А м с т е р д а м , два тяжелых чемода­на. За минуту до отлета пассажир незаметно перенес оба чемодана в соседний самолет.

Пассажир этот был капитаном ф р а н ц у з с к о й развед­к и , а в чемоданах — баллоны со 165 к и л о г р а м м а м и тя­ж е л о й воды, т а й к о м привезенные из Рьюкана.

За ф р а н ц у з о м следили немецкие разведчики, но в последние мгновения ему удалось их провести.

Обе машины о д н о в р е м е н н о поднялись в воздух. Вы­званные по рации н е м е ц к и м и разведчиками гитлеров­ские самолеты заставили машину, летевшую на А м с т е р ­дам, приземлиться в Гамбурге. И там они о б н а р у ж и л и , что самолет пуст. А французский разведчик в это вре-

мя был у ж е в Шотландии, и на с л е д у ю щ и й день бес­ценный г р у з доставили в К о л л е д ж - д е - Ф р а н с в П а р и ж е в р а с п о р я ж е н и е Ф р е д е р и к а Ж о л и о - К ю р и , к о т о р ы й и настоял перед ф р а н ц у з с к и м правительством на прове­дении этой о п е р а ц и и .

Но немцы у ж е рвались к П а р и ж у , и в тот день, к о г д а Петэн подписывал в К о м п ь е н е капитуляцию Ф р а н ц и и , тяжелая вода благодаря предусмотрительности Ж о л и о -К ю р и находилась на пути в Англию...

Почему именно ф р а н ц у з с к о й разведке удалось осу­ществить эту операцию? Не только потому, что на этом настаивал Ж о л и о - К ю р и . Контрольный пакет акций к о н ­церна « Н о р ш к г и д р о » находился в руках ф р а н ц у з с к о г о капитала, принявшего деятельное участие в очень п р и ­быльной для него эксплуатации н о р в е ж с к о й воды, н о р ­в е ж с к о г о воздуха, н о р в е ж с к о г о гения и н о р в е ж с к и х рабочих рук.

Д а ж е сейчас, к о г д а к о н ц е р н национализирован и считается государственным, 39 процентов акций п р и ­надлежат ф р а н ц у з с к о м у капиталу, тесно связанному с а м е р и к а н с к и м и м о н о п о л и я м и .

Когда немцы о к к у п и р о в а л и Н о р в е г и ю , о д н и м из п е р ­вых э к о н о м и ч е с к и х м е р о п р и я т и й стало с р о ч н о е рас­ширение химической п р о м ы ш л е н н о с т и , н е о б х о д и м о й для большой войны.

В 1942 году Рьюканский завод д о л ж е н был п р о и з в е ­сти почти в десять раз больше тяжелой воды, ч е м п о ­хитила французская разведка. Установка, п р о и з в о д я щ а я т я ж е л у ю воду, давала н е м ц а м гигантское потенциаль­ное преимущество в работе над а т о м н ы м о р у ж и е м . Вот почему с о ю з н и к и решили л ю б о й ценой произвести д и в е р с и ю на « Н о р ш к г и д р о » . В этом и состояла задача г р у п п ы , участником к о т о р о й был с е р ж а н т Хаугланд и его товарищи.

И, слушая п о д р о б н ы й рассказ Хаугланда об этой о п е ­рации, я вспоминал з в у ч а щ у ю с экрана взволнован­н у ю речь Ж о л и о - К ю р и : «Надо сделать все, чтобы тя­желая вода не досталась нацистам!»

После войны Ж о л и о - К ю р и консультировал фильм «Битва за т я ж е л у ю воду» и д а ж е сам снимался в нем.

...Наступил день о п е р а ц и и . 27 февраля, в восемь часов вечера, покинули хижину

во Ф ь е с б ю д а л е н е . Ш л и на лучших в м и р е горных лыжах м а р к и «Телемарк» (Рьюканский завод нахо­дится в области Телемарк, известной всему м и р у г о р н о л ы ж н ы м с п о р т о м и р е к о р д с м е н а м и - л ы ж н и к а м и ) . Спускаться в темноте с г о р ы на лыжах д а ж е на от­лично разведанном пути не так-то л е г к о и для опыт­н о г о л ы ж н и к а . А тут еще разыгралась пурга, облепи­ла все в о к р у г м о к р ы м с н е г о м . Ш л и в в о и н с к о м о б ­мундировании, без м а с к и р о в о ч н ы х халатов. Пришлось снять л ы ж и .

Рьюкан разместился внизу, в ущелье, о к о л о ж е л е з ­н о д о р о ж н о й линии. М е с т о п о л о ж е н и е д о м о в в г о р о д е точно отражает социальную лестницу. Рабочие ж и в у т в низине, л ю д и с достатком — повыше. На с а м о м верху — дома местных воротил. Участки там н а м н о г о д о р о ж е . Ведь наверху раньше, с утра, солнце, и вве­черу его лучи еще золотят верхние с к л о н ы , в то время как внизу с у м р а к давно заполонил ущелье и улицы.

Но темнота в февральскую м е т е л ь н у ю ночь была с о ю з н и к о м л ю д е й , двигавшихся к заводу.

Спустившись к р е к е , группа п р и к р ы т и я пошла вдоль ж е л е з н о д о р о ж н о г о пути, а за ней шагах в двух­стах — п о д р ы в н и к и .

По д о р о г е все время шарили п р о ж е к т о р ы , и прихо­дилось пригибаться, чтобы не попасть в их лучи.

А о к о л о моста через р е к у и вовсе пришлось залечь в снегу и замаскироваться — по д о р о г е , п р о р е з а я фарами метель, навстречу двигались из Рьюкана два автобуса с н е м е ц к о й охраной...

Незадолго до полуночи н о р в е ж ц ы были у ж е в п о ­лукилометре от завода. Сильный западный ветер д о ­носил ш у м н е п р е р ы в н о работающих заводских машин.

Метель улеглась, л ю д я м были х о р о ш о видны д о ­рога и завод.

После смены караула один из п о д р ы в н и к о в , п р о д е ­

лав в ограде отверстие, прополз во д в о р и открыл ж е л е з н о д о р о ж н ы е ворота.

Наступило двадцать восьмое февраля. 0.30 минут. Стояла глухая тишина. Четверо подошли к двери электролизного цеха, к о ­

торая должна была быть открыта. До сих п о р все шло так, как намечал план. Но тут — осечка. Дверь оказалась запертой.

Вторая дверь на п е р в о м этаже т о ж е наглухо запер­та. Вахтер, к о т о р ы й , уйдя с поста, д о л ж е н был оста­вить двери о т к р ы т ы м и , то ли сдрейфил, то ли не по­нял чего-то.

Решили, разделившись по двое, обойти здание и найти тоннель для кабеля, чтобы через него п р о н и к ­нуть в здание.

Операция, которая была так прекрасно задумана и так тщательно подготовлена, к а ж д у ю секунду могла провалиться...

Через о к о ш к о был виден зал с концентрационной установкой. О к о л о нее стоял о х р а н н и к - н о р в е ж е ц в очках.

Через м и н у т у - д р у г у ю — минуты эти то съеживались до мгновения, то казались часами — обходившие здание справа нашли место, где кабель, змеясь, вползал в тон­нель, и п р о н и к л и в этот лабиринт перепутанных труб и п р о в о д о в . Сквозь отверстие вверху они видели «объект»... Прокрались из подвала в комнату. Рядом зал с концентрационной установкой... Д в е р ь туда была открыта... Как с к у п о сообщалось п о т о м в донесении, «обезвредили охранника»... На с а м о м деле тот и не сопротивлялся. Он был настолько близорук, что о б е ­з о р у ж и т ь его было очень просто. Отняли о ч к и — и делу к о н е ц .

К о м а н д и р г р у п п ы Клаус стал закладывать взрывчат­ку. Это было л е г к о . Модели, на которых они «практи­ковались», были точной копией здешней установки.

10

Но вот з а ж г л и запалы. Охраннику приказали бежать, а сами через о к н о выскочили во д в о р .

Они не успели отойти метров тридцать, как раз­дался взрыв.

Выбежав через раскрытые ж е л е з н о д о р о ж н ы е в о р о ­та, остановились и прислушались. П о - п р е ж н е м у тиши­ну нарушал т о л ь к о глухой ш у м работающих машин.

Снова начался снегопад, у к р ы в а ю щ и й следы... Н у ж ­но было с к о р е е уходить!

Трое отправились обратно, к г о р н о й хижине. Ш е с т е ­ро пошли на лыжах к ш в е д с к о й границе. Перед самой границей они сняли воинские м у н д и р ы и перешли ее в о д н о м белье.

...Немцы сразу же арестовали всех часовых на за­воде.

Когда на д р у г о й день после взрыва туда прибыл к о м а н д у ю щ и й н е м е ц к о й армией Ф а л ь к е н х о р с т и осмот­рел все на месте, у него невольно вырвалось:

— Отличная работа!.. Рация Кнута Хаугланда передала в штаб, за м о р е ,

с о о б щ е н и е о п о т р я с а ю щ е м успехе: у н и ч т о ж е н о три тысячи фунтов тяжелой воды и важнейшие части к о н ц е н т р а ц и о н н о й установки. Ни одной жертвы.. .

ПОБЕГ

К осени с о р о к третьего года в штабе с о ю з н и к о в стало известно, что на заводе « Н о р ш к г и д р о » снова за­работала установка и тяжелая вода начала поступать в баллоны.

16 ноября крупная эскадрилья восьмой б о м б а р д и ­ровочной дивизии воздушных сил С Ш А атаковала си­ловую станцию и э л е к т р о л и з н у ю установку вблизи от Рьюкана.

Но если горстке н о р в е ж ц е в без потерь удалось взорвать три тысячи фунтов т я ж е л о й воды, то в р е ­

зультате д о р о г о с т о я щ е г о налета с воздуха, из к о т о р о г о не вернулось н е с к о л ь к о б о м б а р д и р о в щ и к о в , уничто­ж е н о было только сто двадцать фунтов!..

Как раз в ночь б о м б е ж к и километрах в восьмиде­сяти от Рьюкана сержант-телеграфист Кнут Хаугланд, п р о п о р о в свинцовые осенние тучи на парашюте, п р и ­землился вблизи от Конгсберга... Н е м н о г и м больше года п р о ш л о с ночи первой «выброски». Он считал себя у ж е о п ы т н ы м в этом деле человеком, и задание казалось е м у не с л и ш к о м с л о ж н ы м — связаться с к о м а н д у ю щ и м силами Сопротивления на н о р в е ж ­ской земле.

— После приземления, — рассказывает Хаугланд, — я пошел в г о р ы и быстро нашел хижину, где д о л ж е н был ночевать.

Заснул к р е п к и м беспечным с н о м , как спят л ю д и , к о г д а опасность у ж е позади. Но стоит на войне за­быть о ней — и она у ж е здесь.

Проснулся я от толчка, о т к р ы л глаза. На меня было направлено о р у ж и е . Больше я ничего не видел — ударили по глазам, п о т о м чем-то т я ж е л ы м по голове. П р е ж д е ч е м успел опомниться, три немца скрутили меня. Сорвали пистолет. Взяли р ю к з а к . Они сразу по­няли, что я за парень. Но не убили потому, что п о ­лучили п р и к а з доставить в гестапо в Осло... Зато в к о м е н д а т у р е К о н г с б е р г а избили и поиздевались на­д о м н о й вдоволь.

Из к о м е н д а т у р ы вывели меня в три часа ночи, что­бы к рассвету доставить в Осло. Четверо с о п р о в о ж ­д а ю щ и х — с пистолетами. По охраннику с к а ж д о г о бока, один впереди, д р у г о й со спины.

Когда мы вышли на лестницу, на площадку второго этажа, я вдруг рванулся вперед и сделал такой п р ы ­ж о к вниз, к о т о р ы й в д р у г и х условиях сочли бы р е ­к о р д н ы м . Раздались выстрелы... Я выскочил на улицу и побежал. Было так темно, как бывает на севере

И

только в б е з л у н н у ю н о я б р ь с к у ю ночь!.. Г о р о д о к я знал отлично, а они — здесь ч у ж а к и . Я бросился в г о р ы .

Откуда только взялись силы... Правда, я успел от­лично выспаться в хижине!. . Ш е л весь следующий день без остановки. Встретил в условленном месте товарищей... Рассказал обо всем... Впрочем, м о я о д е ж ­да и лицо были достаточно к р а с н о р е ч и в ы .

Д р у з ь я спрятали в у к р о м н о е место все, что м о г л о навести на след. Выхаживали меня, пока совсем не оправился. И лишь после Н о в о г о года, в начале ян­варя, я попал в Осло.

В РОДИЛЬНОМ ДОМЕ — Х о т я я и не ж е н щ и н а , но м е н я поместили в цент­

ральную ж е н с к у ю больницу, в родильное отделение, к д о к т о р у Ф и н н у Бё...

Вместе с д о к т о р о м Хаугланд п р о ш е л по всем эта­ж а м больницы, чтобы в случае опасности знать, куда бежать. На чердаке он обрадовался, увидев вентиля­ц и о н н у ю трубу, которая проходила вдоль всего зда­ния и заканчивалась к р о ш е ч н о й к а м о р к о й . Она-то и стала его резиденцией.

— Отсюда я р е г у л я р н о передавал сведения «за м о ­ре», — рассказывает Кнут.

Немцы забеспокоились, начали отыскивать неизвест­н у ю рацию. Пришлось менять и в р е м я работы и шифры. Но все ближе и б л и ж е подбирались они к родильному д о м у .

— О д н а ж д ы явились с облавой. Д о к т о р быстренько облачил меня в белый халат, и я как его ассистент принял участие в появлении на свет человека... Тут я впервые по-настоящему понял, что это такое. Воочию я увидел цель б о р ь б ы : м и р , с е м ь ю , спокойствие д е ­тей — словом, то, из-за чего я рисковал с о б о й . « И м е ю

ли я право остаться здесь и ставить п о д у г р о з у их ж и з н и и наше буду­щее? — спрашивал я себя. — Нет! Я д о л ж е н уйти!» И е щ е я думал о т о м , выпадет ли на м о ю д о л ю к о г ­да-нибудь счастье самому стать о т ц о м .

Д о к т о р уговаривал остаться. Гово­рил, что предупредит, к о г д а дейст­вительно надо будет уйти... Но... п е р в о г о апреля случилось то, чего мы все так опасались... В тот день радиопередача шла как обычно. Но п р и е м то и дело срывали странные помехи, к о т о р ы е означали, что где-то очень б л и з к о работает пеленгатор. Вы понимаете, что это значит?

Д а ж е если бы я не понимал, что это такое, то со вчерашнего дня, когда Скоуэн показывал мне отрывки из своего б у д у щ е г о фильма, я от­лично представлял себе, как по ноч­н ы м пустынным улицам Осло м е д ­ленно идет немецкая машина с пе­ленгатором. Как она засекает работу неизвестной радиостанции. Как не­м е ц к и е контрразведчики на плане города чертят линии. П о м н ю , как в волнении я сжал р у ч к и кресла, когда все эти линии перекрестились. Точка!.. Хаугланд, не тот, который сейчас сидит со мной за столом, а д р у г о й , совсем еще м о л о д о й па­ренек, с досадой выключает рацию. Помехи!..

«Уходи, уходи»,— хочется крикнуть ему.

И вот сейчас, слушая Хаугланда, я нахожусь еще п о д впечатлением картины Скоуэна и так ж и в о пред­ставляю себе все, о чем он рас­сказывает, что, кажется, м о г у о б о й ­тись без переводчика.

— Дальше ждать было нельзя! Я поспешно открыл л ю к из трубы и вылез на чердак.

Но гестаповцы были у ж е тут. В темноте они осто­р о ж н о пробирались вперед. Хаугланд бесшумно п р и ­ближался к немцам, не видя их. Вдруг его ослепил свет э л е к т р и ч е с к о г о фонарика, и он увидел пятерых в штатском.

— Стой! Но Хаугланд у ж е бросился назад к л ю к у и запер

его за с о б о й . Он начал подыматься по ж е л е з н ы м с к о ­бам лестницы наверх, но в середине здания труба оказалась забитой. Пришлось ползти назад. И тут он заметил ж е л е з н у ю дверцу. П е р о ч и н н ы м н о ж о м открыл ее. М е ж д у тем гестаповцы т о ж е открыли л ю к . Хауг­ланд выбрался через дверцу на к р ы ш у .

— Я побежал по к р ы ш е , кто-то бежал за мной. Не оглядываясь, я выстрелил из автомата... П е р е с к о ­чил на к р ы ш у пониже... На стену... Ясный апрельский день. На улице девушки в ярких платьях. Позванивали на рельсах трамваи. Хочу спрыгнуть на тротуар — п е р е д о м н о й немецкие солдаты. Оцепление. Я на­ж и м а ю спусковой к р ю ч о к , выпускаю в них целый магазин...

Картина кончалась на э т о м месте. Что же было дальше?

— Они никак не ожидали м о е г о появления сверху... Д е р ж а автомат наперевес, п р ы г а ю п р я м о на них... Они отпрянули: наверное, решили, что вслед за м н о й прыгнут д р у г и е . А я перебежал через улицу, бросил в п о д в о р о т н ю автомат, смешался с п р о х о ж и м и . За у г л о м вскакиваю в трамвай... П р о е з ж а ю остановку. И о к о л о кладбища Вольфрельсенграулунд п р ы г а ю на ходу, перемахиваю через к л а д б и щ е н с к у ю стену...

(Окончание на стр. 55)

12

В. Л Ь В О В

след за отважными астро­навтами грядущих лет мы попытались заглянуть мыс­

ленно в освещенные солнцем не­бесные просторы. Человек пойдет в эти дальние края — повторяю еще раз — не ради одной любо­знательности, а по-хозяйски, с по­стоянной мыслью о том, что кос­мос — если применить слова ве­ликого русского писателя — не храм, а мастерская, и человек в ней работник!

Первые беседы напечатаны в № 10—12 за 1961 год.

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ

И я рассказывал уже о том, что в этой «мастерской» (после того как наука потрудится в ней) найдется все, решительно все, что нужно людям, чтобы создать для себя просторный и счастли­вый дом. Будет там, в занебес-ном пространстве, и твердая поч­ва под ногами —- почва планет и лун. Отыщутся там в конце кон­цов и вода, и полезные металлы, и горючие газы — все, из чего можно будет создать пищу, одеж­ду, кров над головой...

Сейчас еще трудно предуга­

дать, как повернутся события на последних и завершающих этапах освоения солнечной системы. Во­прос этот обсуждается в науке. Вот для примера мысль, выска­занная совсем недавно одним из известных современных физиков-теоретиков.

Я имею в виду профессора Фримэна Дайсона, работающего в Принстоне, в Соединенных Шта­тах, в том институте, где в пос­ледние годы своей жизни трудил­ся Альберт Эйнштейн. Статья Дайсона опубликована в июне

Десятки научных станций следят за полетами кораб­лей — спутников Земли. Одна такая станция расположе­на во Владивостоке, при Дальневосточном государствен­ном университете. С помощью точных приборов уче­ные ведут свои наблюдения. На снимке вы видите ра­ботников станции за наладкой одной из установок. Эта установка «Комета» автоматически следит за лю­бым небесным телом, избранным исследователями.

Фото Н. НАЗАРОВА

13

1960 года в журнале «Сайенс» («Наука»). В этом журнале печа­таются серьезные статьи по во­просам естественных наук, при­надлежащие перу видных ученых. Дайсона интересует вопрос о том инженерном сооружении, которое должно будет увенчать век кос­моса. Что это за сооружение? Пробьет час, пишет Дайсон, когда ученые Земли займутся разборкой планеты Юпитер (я не обмолвил­ся, речь идет о разборке по ча­стям целой планеты!). Юпитер — самое крупное и массивное (в 300 раз больше Земли) небес­ное тело в околосолнечном мире. Расположено оно не слишком да­леко от Земли, и, по расчетам Дайсона, его удобнее всего будет расчленить и, если можно так вы­разиться, «демонтировать»... Для какой цели?

На это Дайсон отвечает так. После «демонтажа» массу Юпите­ра можно будет обратить на со­здание куполообразного искусст­венного свода — нечто вроде скор­лупы! В нее, как в футляр, ока­жется заключен весь объем пространства — от Солнца до Земли и еще дальше. Если стро­ить свод на двукратном (по сравнению с удаленностью Зем­ли) расстоянии от Солнца, тогда, по расчетам Дайсона, массы Юпи­тера как раз хватит на сооруже­ние «скорлупы» толщиной в три метра. Внутри «скорлупы» и на внутренней ее поверхности, пишет Дайсон, расположатся поселения людей, солнечные электростанции, оранжереи, пастбища, заводы — все, что требуется для жизни че­ловека. Чтобы построить такое сооружение, подсчитывает Дайсон, придется затратить ни много, ни мало — десять в тридцатой степе­ни (то есть миллион, помножен­ный на триллион и еще раз на триллион) киловатт-часов энергии. Но энергию эту сможет обеспе­чить Солнце (и, кроме того, наме­чается еще один источник, о кото­ром я скажу несколько позже).

А что даст такое сооружение? Зачем оно нужно? О, тут перспек­тивы совершенно ясные! Все солнечное излучение — потоки

тепла и света, в миллиарды раз более мощные, чем те, которые получает сейчас Земля, — окажет­ся запряженным в работу. Ведь Солнце после сооружения свода оказалось бы в полном смысле слова взятым «под колпак»! Ни один солнечный лучик не просо­чился бы наружу. Все, все до по­следней капли было бы отведено в русло, использовано, пущено на службу человеку. (И это привело бы, между прочим, к тому, что для внешних наблюдателей, то есть для астрономов, обитающих где-то на других звездах, Солнце после завершения этой космиче­ской стройки перестало бы све­тить как звезда. Солнце тогда по­просту нельзя было бы увидеть — ведь оно, повторяю, было бы за­ключено в непрозрачный «фут­ляр». Впрочем, не совсем непро­зрачный. Какая-то остаточная часть солнечной энергии после переработки ее людьми просочи­лась бы наружу. Дайсон указы­вает, что наружу в этом случае будут излучаться невидимые гла­зом инфракрасные лучи с длиной волны от 10 до 20 микрон. Солнце превратилось бы тогда для наших соседей в точку на небе, испускающую инфракрасные лучи.)

Запомним все это. Отсюда, как будет видно дальше, проистекут совершенно неожиданные и по­истине необычайные выводы... Но прежде всего заметим, что иссле­дование профессора Дайсона в главных своих чертах повторяет мысли, высказанные гораздо рань­ше Циолковским и еще раньше Федоровым (об идеях Циолковско­го и Федорова подробно расска­зывалось в первых беседах). И в самом деле. У Константина Эдуардовича строительным мате­риалом для его «эфирных горо­дов» служил пояс малых планет-астероидов. У Дайсона этот ма­териал заимствуется у планеты Юпитер. Но это различие второ­степенное. Все же остальное, весь ход мысли и даже многие числен­ные расчеты и выкладки совпада­ют у Циолковского и Дайсона почти полностью! Это факт заме­чательный. Он говорит не только о величии гения Циолковского, но и о том, как быстро движется вперед век космоса. То, что шесть­десят лет назад — в годы, когда творил Циолковский, — воспри­нималось многими как безобидное чудачество, сегодня — в 1961 го­ду — стало предметом конкрет­ного и делового научного ана­лиза.

Да, сегодня уже не подлежит ни малейшему сомнению, что идеи эти отнюдь не прихоть безудержно разыгравшегося вооб­ражения, не маниловщина и не так называемая научная фанта­стика. Нет, строительные работы в масштабах космоса предстают перед нами опять и опять как неизбежная, как закономерная

стадия в будущей истории люд­ского рода. Они, эти работы, бу­дут продиктованы естественным свободным ростом человеческого общества, не стесняемым эксплуа­тацией, голодом, гонкой вооруже­ний... Да, вопреки истошным во­плям мальтузианцев, человечеству не грозят никакие беды от сво­бодного и беспрепятственного размножения людей. В их распо­ряжении весь космос! Мракобесы-мальтузианцы кричат, что если человечество будет размножаться нынешним темпом — полтора процента прироста в год, — то пройдет, мол, не так уж много столетий — и на Земле окажется более миллиарда миллиардов че­ловеческих существ. Тогда, мол, на поверхности суши не хва­тит места, даже если люди будут стоять спина к спине, пле­чо к плечу, все равно-де не хватит площади. Допустим на ми­нуту, что темпы роста населения останутся на нынешнем уровне (хотя, как знают ученые-демогра­фы, законы роста населения го­раздо более сложны и не укла­дываются в простую арифметику). Итак, пусть в течение ближайших тысяч лет численность людей до­стигнет величины, обозначаемой единицей с восемнадцатью ну­лями. Что ответит на это век кос­моса? Он ответит: «Ну и что же!» Ведь на внутренней поверхности одного только межпланетного ку­пола, по расчетам Циолковского и Дайсона, сможет разместиться удобнейшим образом число людей, выражаемое единицей не с восем­надцатью, а с двадцатью тремя нулями! Исходя как раз из этих соображений, Дайсон и считает, что «демонтаж» планеты Юпи­тер и постройка «скорлупы» во­круг Солнца встанут на повестку дня техники не позднее чем че­рез три-четыре тысячи лет. Са­ми же строительные работы зай­мут, по его мнению, около 800 лет...

Не будем гадать сейчас ни о темпах, ни о сроках, ни о том, по какому инженерному варианту пойдет «межпланетное строи­тельство». Все это пока совершен­но неясно. Ясно другое. Ясно то, что общество свободно развиваю­щихся и счастливых людей, об­щество зрелого коммунизма неиз­бежно перешагнет рано или позд­но за пределы своей планеты. Так могучая река несет свои воды в океанские просторы, и сам океан разливается вширь и вглубь, пока не заполнит всю предоставленную ему природой геологическую впадину. «Геологи­ческая впадина» для человеческо­го рода — это весь космос! Люди расселятся по всему залитому светом солнца межпланетному простору. Люди заполнят весь этот простор. А дальше? Даль­ше — путь к другим солнцам. К звездам.

Очень далеки от нас эти солн-

14

ца! Самые ближние из них рас­положены на таком расстоянии, что ракетному кораблю, летяще­му в сто раз быстрее, чем ны­нешние «лунники», понадобилось бы пять тысяч лет, чтобы достичь цели.

Остановится ли человечество перед этой новой бездной? Совер­шат ли люди очередной прыжок, на этот раз через бездонный океан межзвездья?

Может ли быть хоть малейшее сомнение в этом! Ничто не оста­новит свободное чело­вечество. Нет пределов для его мощи. Путь к звездам будет от­крыт.

Сейчас еще гада-тельны те конкрет­ные пути, по которым пойдет движение люд­ских потоков по звезд­ным трассам. Будут ли плыть туда кара­ваны гигантских ра­кет, где нашлось бы место для сотен и ты­сяч пассажиров и где ядерные генераторы обеспечили бы теплом и светом жизнь на протяжении тысяч лет? В пути будут рождаться дети, потом внуки и правнуки пра­внуков тех, кто отпра­вился в путь. Лишь далекие потомки зве­здоплавателей достиг­нут заветной цели... Об этом задумывался Циолковский. Но мы не можем скрыть на­ших тревог и сомне­ний, размышляя над этим вопросом. Чем больше вдумываешься в идею «звездных ков­чегов», тем менее при­емлемой кажется она в человеческом, гуман­ном плане. Примут ли люди будущего мо­ральную ответствен­ность за судьбу тех, кто должен родиться и умереть в пути? Обрекут ли они на жертвенный подвиг тех, кто еще не успел родиться? Могут ска­зать, конечно, что нам трудно и даже невоз­можно составить сей­час представление о душевном складе лю­дей будущего. Может быть, итак. Но мне ка­жется все-таки, что эта идея «звездного ковчега», странствую­щего тысячи лет в космосе, смахивает больше на невольную карикатуру, чем на подлинную оценку воз­можностей прогресса

науки. Я лично убежден, что тех­ника будущего найдет совсем дру-гие пути для преодоления звезд­ных расстояний.

Ведь уже сегодня мы распо­лагаем — пусть пока еще теоре­тически — кладезем энергии еще более грандиозной, чем энергия ядерного распада и термоядерно­го синтеза. Я говорю о так на­зываемой «полной эйнштейновской энергии, связанной с массой по­коя». Эти слова для нефизиков прозвучат непонятно. Но я огра-

На этом глобусе не видишь ни привычных очертаний земных материков, ни голубых просторов океанов и морей. Моря и океаны, впрочем, есть. Приглядитесь к надписям на глобусе — и вы прочтете: Океан Бурь, Море Москвы; Хребет Советский. И вы вспомните: это же не земные названия — лунные.

Недавно в Москве была выпущена первая партия се­рийных глобусов Луны, предназначенных для школьни­ков и любителей астрономии.

На снимке: лунный глобус, хранящийся в Музее землеведения МГУ.

ничусь сейчас тем, что скажу: согласно закону природы, от­крытому великим ученым двадца­того века Альбертом Эйнштейном, в каждом грамме вещества в лю­бой его форме — будь то осколок стекла или камня, желе­зо или глина — незримо скрывает­ся запас энергии, равный 28 мил­лионам киловатт-часов. В одном грамме, стало быть, шесть часов работы Братской гидроэлектро­станции! А в ста тоннах соответ-ственно содержится столько энер­

гии, сколько ее было израсходовано за все двадцать последних веков человеческой ис­тории.

Но вот вопрос: как эту энергию извлечь? В ядерных реакторах освобождается пока что не более тысячной ее доли. А если бы удалось извлечь все сто процентов и во­влечь в этот процесс достаточно большие массы материи? Тог­да можно было бы со­здать реактивную струю, гигантски мощ­ную и столь быструю, как самая быстрая вещь в природе — свет. Тогда и скорость ракетного корабля могла бы быть дове­дена почти до скоро­сти света. Ракеты та­кого рода — они су­ществуют пока лишь в теории — получили название фотонных ра­кет (по-гречески «фо-тос» значит «свет». И хотя расчеты показы­вают, что для заброс­ки экипажа из пятиде­сяти человек к бли­жайшей звезде пона­добилось бы построить фотонную ракету с начальной массой при­мерно в полмиллиона тонн, в самой этой цифре нет еще ничего запретного. Ведь стро­ят же сегодня океан­ские корабли-танкеры с водоизмещением в сто тысяч тонн. Из по­лумиллионной старто­вой массы звездолета не меньше четырехсот девяноста семи тысяч тонн отняло бы рабо­чее вещество. Оно бы­ло бы истрачено ра­кетой в пути (а на об­ратный путь пришлось бы добавить топливо из «местных ресур­сов»!).

Но. как всегда, слы­шны голоса скептиков. Скептики предупреж­дают, что никаких тех-

15

нических, физических способов для полного использования «эйн­штейновской» энергии пока не су­ществует. Я согласен с этим. Го­ворят также, что единственный известный физикам способ так на­зываемой «аннигиляции частиц и античастиц» (я не буду сейчас объяснять его сущность) вряд ли удастся когда-нибудь применить в технике. Я готов согласиться и с этим. Но я уверен также, что если сейчас решение неизвестно, то завтра оно будет найдено. Ибо все, что не противоречит законам природы, все, что подсказывается этими законами, обязательно ре­ализуется рано или поздно чело­веком. И это есть самый точный и самый верный закон прогресса науки!

Сколько бы ни было трудно­стей, они будут преодолены. Я укажу сейчас на одну из таких трудностей. Она состоит в том, что нос звездного корабля будет находиться все время под сильней­шей ядерной бомбардировкой. Ведь как бы ни был разрежен межзвездный газ, в нем всегда блуждает по нескольку штук ато­мов на кубический сантиметр объема. И подобно тому как для курьерского поезда, не говоря уже о самолете, воздух становится как бы плотнее (попробуйте вы­сунуть руку из открытой кабины самолета!), подобно этому о пе­реднюю стенку фотонной ракеты будет все время хлестать частый дождь атомных частиц. Мчаться они будут (относительно передней стенки ракеты) как раз с той са­мой чудовищной скоростью, с ка­кой летит (относительно них) ракета. Подсчитано, что доза ра­диации, которую получит фотон­ный корабль, во много раз прев­зойдет все, что наблюдается в зоне термоядерного взрыва! Од­нако вывод отсюда может быть только один. Перед пассажирской кабиной придется расположить слой из нескольких тысяч тонн защитного материала...

Я не буду сейчас углубляться в теорию межзвездных полетов. Да и полеты эти находятся еще далеко за обозримым горизонтом космического века. Я хочу отме­тить только одно. Чем глубже

вникает наука в проблему даль­него звездного плавания, тем яс­нее становится неизбежность па­дения последних «барьеров», за которые цепляются скептики. Вот, скажем, был когда-то (и давно уже рухнул) «звуковой барьер». Он якобы должен был лимитировать скорость реактивных самолетов. Потом возник (и был взят штур­мом) так называемый «тепловой барьер». Его перешагнули летчи­ки и ракетчики. Но вот в качестве последнего и «самого страшного» барьера для звездоплавателей предсказывали еще недавно барь­ер «световой». Скорость света, как известно, является предель­ной скоростью. Это закон приро­ды, открытый современной физи­кой. И как раз отсюда и делался тот (поспешный) вывод, что поле­там в космосе положен-де самою природой определенный предел. Доказывалось это просто. Чело­век живет 80—100, самое боль­шее 150 лет. А большая часть звезд отстоит от нас так далеко, что даже и свет не покрывает этих расстояний за срок челове­ческой жизни. Значит, пилотам звездных кораблей придется все­гда топтаться в круге строго определенного радиуса?..

В том-то и дело, однако, что не придется!

Теория относительности Эйн­штейна, как это понятно сейчас физикам, открывает совершенно новые законы измерения про­странства и времени. Эти законы вступают в силу при движении с быстротой, близкой к скорости света. Сто лет, прошедшие на Земле, могут стать для пассажи­ров фотонного корабля одной минутой, даже секундой. Время на ракете как бы «растягивается». Часы на звездолете идут медлен­нее, чем на Земле. А миллионы километров пространства за окна­ми фотонной ракеты — те, в свою очередь, могут превратиться в немногие километры или даже метры (если вести счет расстоя­ний с борта ракеты). Не меняется при этом только скорость света. Мерки же пространств и времен, повторяю, непостоянны. Это не­легко представить себе наглядно, но так же трудно (а может, и еще труднее) было в эпоху Копер­ника осознать, что на противопо­ложной стороне земного шара люди способны ходить «вниз го­ловой»... Итак, затратив несколь­ко месяцев жизни на борту ракеты, пилоты звездных кораблей смогут покрыть за это время рас­стояния, которые по земным ча­сам не преодолеть и за сто, ты­сячу или даже за миллион лет!

В этом открытии и состоит второй великий вклад Эйнштейна в эру космоса. (Первым вкладом, напоминаю, была находка неслы­ханно огромного кладезя энергии, дремлющей в самых малых кру­пинках материи.) Оба этих теорети­ческих вклада, по существу, рас­

ширяют до беспредельности перспективы труда человека в «мастерской» космоса.

Полной «эйнштейновской энер­гии» (мы помним, ее содержится 28 миллионов киловатт-часов в грамме любого вещества), этой энергии было бы достаточно, на­пример, чтобы сдвинуть с места земной шар. Да, да, сдвинуть и перебазировать на любое место в солнечной системе и за ее пре­делами! Может быть, эту опера­цию и понадобится когда-нибудь совершить, например, после того, как через миллиарды лет. похоло­дает Солнце. Может быть, жите­лям Земли потребуется тогда придвинуть свою планету ближе к Солнцу?

Или, наконец, созреет план пе­ренестись к другой звезде, предва­рительно облюбованной и обследо­ванной человеком... Нетрудно под­считать, что для превращения зем­ного шара в реактивный корабль понадобилась бы полная «эйнштей­новская энергия», которая таится приблизительно в миллионе тонн вещества. Миллион тонн — это примерно масса здания универси­тета на Ленинских горах в Мо­скве. Масса, что и говорить, со­лидная, но по сравнению с мас­штабами операции (я говорю об изменении орбиты Земли) поисти­не исчезающе-малая!

Поэтически вдохновенная мечта Брюсова:

...Знаю, дерзкий, ты поставишь Над Землей ряды ветрил

И по прихоти направишь Бег в пространстве,

меж светил! — обретает, таким образом, вполне определенную теоретико-физиче­скую базу.

Идея управления движением Земли по воле человека еще сто лет назад волновала (я рассказы­вал об этом в одной из бесед) рус­ского мыслителя Николая Федоро­ва. Эта мечта была дорога сердцу и Константина Эдуардовича Циол­ковского.

Имена Циолковского и Эйнштей­на сочетаются, стало быть, и, как два ярких светоча, освещают нам путь в самую дальнюю даль кос­мической эры. Это поистине вдох­новляющее сочетание! Оно под­черкивает величие двух гениев — русского и западноевропейского. Оно символизирует международ­ное братство науки, без которого не может быть мира и счастья на нашей планете. Век космоса на­чинается под счастливой звездой. Он начинается в стране, освещаю­щей путь для всех людей на Зе­мле.

«...высоко поднятым флагом строящегося коммунизма являют­ся первые в истории человечества триумфальные полеты советских людей в космос».

Это сказал Никита Сергеевич Хрущев на XXII съезде партии, принявшем Программу КПСС — великий манифест коммунизма.

16

Окинуть взором Землю... Еще вчера ученые добавили бы к этой фразе

слово «мысленным». А сегодня... Вот она, наша Земля. Свершилась еще одна победа человечес­кого разума. Теперь перед метеорологами, кар­тографами, географами, геологами лежат фото­документы, показывающие, как выглядит одна из планет солнечной системы. И самое главное, что снимки эти сделаны не каким-ни­будь механическим автоматом, а советским че­ловеком, сыном Земли.

С высоты около 250 километров Земля, сня­тая Германом Титовым, выглядит голубой. Это цвет покоя и свежести, юности и надежды. Из тьмы безмолвной вселенной пришельцам далеких звездных миров она представилась бы как планета мира и спокойствия. Такой хотят видеть ее и земляне. За это борются коммуни­сты и все честные люди мира.

Фото Г. С. ТИТОВА, советского летчика-космонавта.

В. С А П А Р И Н

Рисунки А. ГУСЕВА и В. НЕМУХИНА

1

Человеческая нога не ступала да и не могла сту­пать на эти вершины и скользкие склоны. Горную страну выкопали из-под слоя льда толщиной в два, а где и в три километра, прорубив в нем каньон с отвесными стенами. На дне каньона длиной в доб­рую полусотню километров сверкали, выглядывая из тени, пики, а пониже темнели хребты, похожие на черных гусениц.

2 «Вокруг света» № 1

— Внимание, — сказал голос. Никто из сидевших не тронулся с места. Со­

временный человек не стоит у пульта, управлял могучими силами, которые ему подвластны; испол­нительная машина — математика, воплощенная в электронике, осуществит сейчас замысел, над которым люди работали много лет. Просто насту­пило молчание.

Легкий балкон, на котором сидели люди, опоя­сывал зал — пол его представлял собой экран

17

объемного изображения. Казалось, они парят в воздухе над страной лилипутов. В следующий момент создалось впечатление, что балкон поплыл: присутствующие как бы пронеслись над ледяным каньоном к тому месту, где он начинался. Здесь во льду был вырублен круг, в центре его рас полагалась широкая, похожая на заклепку, загнан­ную глубоко в тело планеты, рыжая, словно ржа­вая, гора. На склоне горы темнело овальное пятно.

Пятно вдруг засветилось. Казалось, там, внутри горы, кто-то раздувает пламя. Крупные искры вы­летали из отверстия и проскакивали на несколько километров по ледяному ущелью, расширяющему­ся к противоположному концу.

— Скальные обломки, — сказал кто-то. Послышался легкий шум — грохот, приглушен­

ный в тысячу раз. Потом гора вздрогнула. Неко­торые из сидевших невольно сдвинулись в креслах. На худом лице Манташева заиграл желвак. Вот он, миг, которого так ждали! Архимед тысячеле­тия назад сказал: «Дайте мне точку опоры, и я сдвину Землю». Человечество нашло, наконец, силу, способную сделать это, опираясь на саму планету. Реактивный двигатель, встроенный в те­ло материка около полюса, сдвинет земную ось.

Гора словно выстрелила. Из жерла на ее склоне выметнулся длинный огненный язык. Он занял поч­ти половину каньона, потом стал вытягиваться. Словно желая избавить наблюдателей от жара бу­шующего пламени, ущелье отодвинулось и стало теперь видно во всю свою длину. Огненный язык все вытягивался и вышел за пределы ущелья. Его конец лизал воздух уже над поверхностью земли.

— Ну что ж, форсунка заработала, — с удов­летворением произнес Забелин. — С точностью до секунды.

— Что скажет Земля? — возразил Манташев. Желвак на его щеке продолжал шевелиться, как бы в такт каким-то невысказанным мыслям.

— Сто раз прикидывали! — На счетных машинах. И на модели. А на

планете ни разу. — В конце концов опыт может быть приостанов­

лен. Достаточно произнести слово «стоп». Ледяная броня возле ущелья таяла. Потоки во­

ды хлынули в каньон. Клубы пара закрыли кар­тину: в глубине волнующейся белой завесы лишь изредка появлялись и исчезали розовые пятна.

Забелин включил инфракрасный экран. Язык пламени стоял ровно, почти не шевелясь.

— Процесс идет нормально, — сказал он. Стрелки на циферблатах, кривые на экранах

осциллографов докладывали, что все идет как надо. Никто не смотрел на них, они фиксировали данные для истории. Если бы что-нибудь отклонилось от нормы, автоматический контролер немедленно доло­жил бы. За всеми приборами, кроме того, следил особый сверхирибор, который поднял бы шум, если бы что-нибудь с чем-то не сходилось.

— Ну, вот и все, — почти разочарованно про­изнес один из собравшихся, откидываясь в крес­ле. — Вот так и будем сидеть пять суток.

Но тут сверхприбор неожиданно произнес, от­четливо выговаривая каждое слово:

— Материк сдвинулся с места! Можно было и не глядеть на приборы, на раз­

ные голоса подавшие сигналы тревоги. Даже про­стой глаз видел, что гора, изрыгающая пламенный язык, медленно уходит вместе с каньоном и ледя­ным плато из поля зрения.

— Верните ее! — крикнул кто-то, не выдержав. Манташев тронул рукоятку. Гора остановилась.

Потом двинулась назад и заняла прежнее место. — Нет, не на экране, а в действительности, —

потребовал тот же голос. В нем прозвучали нерви­ческие нотки.

— Мы можем только выключить двигатель, — спокойно сказал Забелин.

Но сверхприбор, прикинув за это время показа­ния всех других приборов, равнодушно и громко объявил:

— Опыт останавливать нельзя!

2

Планета жила своей жизнью. Люди работали, писали стихи, забивали голы на футбольном по­ле, слушали музыку, ходили и ездили в гости, воз­душные лайнеры переносили тысячи пассажиров через океаны и материки, а на трассе З е м л я — Луна в назначенный час отходили ракеты... Ничто не изменилось, но в сознании каждого, где бы он ни находился, в самой глубине билось ощущение необычайного. И разговор, на какую бы тему ни зашел, невольно касался того, что всех интересо­вало.

Пассажиры одного из трансокеанских лайнеров узнали о начале опыта по табло в салоне: голубая линия маршрута, радовавшая глаз геометрической прямизной, вдруг изогнулась, и звездочка, обозна­чающая местоположение корабля, поползла по кривой.

В окнах виднелась все та же высотная, почти черная синь. Только солнце, задернутое невидимым фильтром, желтое и плоскокруглое словно блин, передвинулось и торчало теперь не сбоку, а сзади. Земля внизу была затянута облаками.

— Теперь уж ни одна душа не проникнет в зо­ну, — произнес с удовольствием седовласый пасса­жир. Он ни к кому прямо не обращался. — Толь­ко автоматы увидят, как это выглядит.

— Мы с вами тоже, — быстро откликнулся молодой человек с открытым взглядом, сидевший напротив. — Если захотим!

— Да, конечно, — согласился седовласый, ис­коса взглянув на собеседника. Что-то в лице юно­ши заинтересовало его. Пассажир решил продол­жить разговор. — Это верно: мы можем видеть, что происходит на Венере, или на дне Тихого океана, или в кратере вулкана, не вставая с крес­ла. Наши глаза разбросаны по всей солнечной системе. Но вам не кажется, что одно дело — смотреть почти осязаемое, объемное, в натуральных красках изображение, представлять себя среди ста­да разъяренных слонов, слышать их дыхание и шелест ветра от их движения, и совсем другое дело — подвергаться настоящей опасности, риско­вать быть раздавленным или поддетым клыком, вдыхать пыль, поднимаемую стадом, пыль при­ключения? Ведь вулкан, на вид самый настоящий, мечущий пылающие бомбы, совершенно безопасен. Метеориты, нацеленные в вашу голову, когда вы будто бы стоите под открытым небом на Луне, бесплотны. Сознайтесь: вам хотелось бы самому побывать хоть раз на месте действительного про­исшествия?

— Один раз со мной это случилось. — Юноша вдруг посерьезнел. Он не замечал легкой иронии собеседника. — И, знаете, без этого приключения мне чего-то очень недоставало бы. Вы правы: на­стоящее приключение, хотя бы одно, должно быть в жизни каждого. Я даже думаю, что характер людей прошлого века — я имею в виду тех, кто строил мир, в котором мы живем, — складывался таким волевым и напористым именно потому, что на пути к осознанной цели их подстерегали многие приключения. Ведь даже прокладка дороги в тайге требовала в ту пору подчас самого настоящего ге­роизма.

— А в наше время? —• лукаво прищурил глаз его собеседник.

— Сами знаете, — вздохнул юноша. — Конт­роль безопасности трясется за благополучие каж­дого из нас от рождения и до глубокой старости. Приключения теперь...

— Исключены? Или почти исключены. Не так ли? Ну, так вот, представьте себе, я переживаю

18

сейчас, да, да, в этот самый момент, сильнейшее приключение моей жизни. А в ней, знаете, многое бывало.

Юноша невольно обвел взглядом салон. Люди спокойно сидели в креслах: кто читал, кто смотрел в экран блок-универсала, кто поглядывал в окно.

Собеседник чуть насмешливо наблюдал за юношей.

— Я — один из авторов математической заве­сы. Не понимаете? Ну, той самой, что заставила только что свернуть с курса наш лайнер.

— Математической?.. — Ну да, состоящей из цифр. Попросту говоря,

наши счетно-решающие машины сообщают штур­манам-автоматам цифры, — пассажир говорил сей­час деловито, — и самолеты обходят запретный район кратчайшим и удобным путем. Транспортный механизм планеты продолжает бесперебойно дей­ствовать. Это гораздо лучше магнитной завесы, электрической и прочих, которые применялись раньше.

— А если... — юноша замялся. Он не знал, как лучше спросить. — Если какой-нибудь... Если ка­кая-нибудь цифра...

Седовласый пассажир понимающе кивнул. — Наш институт дал слово Контролю безопас­

ности, что система абсолютно надежная. А я руко­водитель института. Значит, мое слово и моя со­весть подвергаются в этот момент такому испытанию, что стой я сейчас на поверхности Луны и сыпься на меня самые настоящие метеориты, мне было бы гораздо легче. Вот почему я называю это сильнейшим приключением моей жизни. Ведь что главное в приключении? Испытание духа преж­де всего.

Юноше показалось, что лицо его собеседника вдруг изменилось. Подбородок очертился тверже, западины щек стали заметнее, точно на них упала тень, все черты выглядели жестче.

— Идем на посадку, — объявил автомат, — на запасный аэродром «Новая Зеландия Третья». По новому, временному расписанию отсюда можно проехать...

3

Как всегда в последнее время, Костя и Оля встретились на берегу моря.

Мальчишки, игравшие на пляже, подняли страш­ный крик. Одни бегали по гальке в игрушечных скафандрах, другие, голые, бросались в воду и лихо плыли, держа в руках дротики, — видимо, охотясь на воображаемого зверя.

— Играют в экспедицию на Венере, — сказала Оля. — Вон тот, загорелый, наверное, Лоо. А этот, в голубом скафандре, конечно, изображает Нгарробу.

— Чего ж ты хочешь! Следующие поколения мальчишек будут играть в перемещение планет или в поворот земного шара, или...

Оля взглянула на Костю. Каменная беседка, в которой они сидели, напоминала о прочности, незыблемости и даже вечности.

— Все-таки это очень рискованно, — сказала она. — Опыт с целой планетой! С человечеством в конце концов.

— Ты права и не права, — возразил Костя. — Опыт действительно грандиозный, — он положил руку на теплый парапет. — Ты только подумай! Лето, осень, пожелтевший лист, снег, весеннее про­буждение, дожди сменяются по вековечным зако­нам природы. И все это в конечном счете за­висит от простой математической величины — того угла, под которым планета наклонена к орбите. Угол этот образовался когда-то стихийно — силы, которые в то время действовали, не имели в виду интересов человека. В течение тысячелетий чело­век привык к своему дому — планете. Ведь и наш далекий предок, живший в пещере, тоже свыкся с ней и с теми близкими окрестностями, которые

2*

составляли его тогдашний мир. А потом он при нялся изменять его... И вот мы продолжаем на­чатое. — Юноша оглядел море, волны, тихо набе­гающие на гальку, медуз, раскрывших зонтики у берега. — Все может остаться, — сказал он словно это зависело сейчас от него, — и смена времен года, и весна, и снег, но только все это может быть лучше, чем сейчас. Для этого надо изменить немного наклон земной оси. Только и всего!.. В науке об этом пишут давно, — продол­жал он более серьезным тоном. — Теоретическая мысль подошла к такой ступени, что требуется уже конкретный опыт, иначе она не может раз­виваться дальше. Теория и практика человеческая сошлись, — он пожал плечами. — Одно логично вы­текает из другого. Когда-то наш предок грелся у ко­стра, поворачиваясь к огню стынущим боком. А сегодня мы беремся за земную ось и собираем­ся повернуть матушку Землю к Солнцу той ее сто­роной, которая, по нашему мнению, больше нуж­дается в тепле. Это очень сложный план. Двенадцать специально созданных институтов раз­рабатывали его. Сюда входит и начатое уже регулирование океанских течений. И новые боль­шие планы переделки климата планеты. В резуль­тате, как твердо рассчитано, зона, наиболее благоприятная для жизни, значительно рас­ширится. В дальнейшем она охватит всю Землю.

— Но ведь если растают льды, — покачала головой Оля, — произойдет тысяча катастроф.

— Ничего не произойдет. Вот тут-то ты и оши­баешься. Нынешнюю сенсацию заметят только астрономы. — Костя рассмеялся. — Все таблицы звездных координат придется им переделывать! Хорошо, что существуют счетные машины... Мы же с тобой ничего не заметим. Но пусть земная ось сместится по воле человека на тысячную долю градуса, — добавил он с волнением. — Пусть так будет сегодня. Пусть! Это значит, что человек мо­жет управлять положением планеты в простран­стве. Значит, со временем он сможет поставить ее под любым углом к орбите. Конечно, сначала будут долго изучать все последствия сегодняшнего поворота оси, сравнивать с расчетами, составлять новые, еще более точные прогнозы. Затем будут изменять ее положение постепенно — может быть, на один градус в десять, а то и в двадцать лет, так же постепенно переделывая и всю поверхность Земли, пока планета не станет такой, какой ее хо­чет видеть человек.

— А вдруг что-нибудь произойдет не так? Смотри! — Девушка схватила Костю за руку. — Вода прежде доходила только до того камня,. а сейчас он мокрый. Море перемещается...

Юноша внимательно посмотрел на камень. Ин­терес, удивление, потом легкое сожаление про­мелькнули на его лице. Он рассмеялся.

— Это прилив. Не волнуйся: там все рассчи­тали.

— Мне не совсем ясно одно, — уже успокаи­ваясь, заметила девушка. — Почему именно сейчас поставлен опыт? Есть в этом какая-нибудь особая необходимость?

— Когда-нибудь надо начинать. Не начинать — значит никогда не свершить. Человечество созрело для таких задач.

Они помолчали с минуту. — Ну, а как твоя картина? — спросила она

другим тоном. — Это труднее, чем я думал. Мне иногда ка­

жется, что не легче, чем поворачивать земную ось.

— Ты задаешься! В прошлом таких называли пижонами.

— Нет, я просто признаюсь в своей слабости. Раньше мне все представлялось очень ясно. Даже, пожалуй, слишком. Спокойная, как солнечный вос­ход, картина: тайга, трасса, прорубленная среди заросших соснами сопок, уставшая машина и пол-

19

ный еще не растраченных сил молодой тракторист. Геркулес, совершивший подвиг и не подозреваю­щий об этом. Простой парнишка, протянувший руки к струе воды, которую льет из кувшина девушка...

— Я видела эскиз. Еще три года назад. — Что поделаешь... Знаешь, чего мне не хва­

тало до сих пор? Зрелости. Обыкновенной челове­ческой зрелости. Я не понимал, что героизм той эпохи не кончился. Он и сегодня с нами. Сегодня, когда я летел к тебе, я встретил одного человека, просто попутчика... И вот в случайном разговоре нечаянно он раскрыл передо мной мир приключе­ний духа, о котором я просто не подозревал. Я подумал: сколько же сильнейшего душевного на­пряжения связано с осуществлением сегодняшнего эксперимента! И я понял, что в моей картине недоставало главной нити, той, что идет от па­ренька с трактора и девушки к нам с тобой, ко всем сегодняшним делам. Получалось простое счастье двоих, извечно существующее и никогда не умирающее, чистое, как солнечный луч. Но ведь мои герои не просто он и она, и их время не равнозначно всяким другим временам. В юно­ше и девушке там, в тайге, заключено будущее че­ловечества. Значит, наше сегодня. Более того — и наше завтра тоже. Именно это-то и делает про­стого юношу и простую девушку, рядовых людей своей эпохи, героями! Как я этого не понимал...

Он даже поник головой. — Так хочется изобразить то легендарное вре­

мя, ту героическую эпоху, когда день за днем строилось коммунистическое общество, — продол­жал он тихо.

— Ты очень разбрасываешься, — с суровой заботой произнесла девушка. — Вместо того что­бы заняться чем-нибудь устремленно, меняешь профессию за профессией! Восемь месяцев работал в группе по проектированию планетного двигателя, а сейчас, когда начался эксперимент, разъезжаешь по всей планете. Наверняка ищешь новое «инте­ресное занятие».

— То мое дело сделано. Теперь я должен отой­ти в сторонку. Разъезжаю же я не зря. Хочется посмотреть еще раз на планету, окинуть взглядом объект, над которым проделывается такой опыт. В некотором роде с моим, пусть и маленьким, участием. И, конечно, я ищу нового приложения своих сил. Тут ты права. Академик Нестеров го­ворит, что настоящим художником может стать только человек, перепробовавший своими руками всяких человеческих дел, много испытавший в жизни. Чтобы отдать людям, надо иметь, — го­ворит он.

— А что еще говорит академик Нестеров? Костя откинулся на спинку скамьи. — Он говорит, что прописную истину наших

дней — «каждый может стать Ломоносовым или Леонардо да Винчи» — нужно понимать глубоко, в историческом развитии. Что он имеет в виду? Гениальные одиночки, одновременно ученые и художники, люди многих направлений творческой мысли долгое время служили исполинскими мая­ками в развитии науки и культуры. Потом реши­ли, что время Ломоносовых прошло. Наука, одна какая-нибудь отрасль ее требовала всей жизни человека, и этого было еще мало. Науки стали дробиться, и все равно человеческой жизни не хватало: ученый уходил, не свершив многого из того, на что был способен. Ему просто недоста­вало времени: часов в сутках и самих суток. В то же время нарождались новые науки, они быстро развивались, и требовалось охватить их взгля­дом не только глубоким, но и достаточно широким. Некоторые склонны были видеть в этом противо­речии кризис человеческого ума. Но человеческий ум разрешил это противоречие. То был просто-напросто очередной этап его развития. — Костя остановился, оглядел горы на берегу, башню в форме километровой иглы на самой высокой

20

вершине, окруженной снегом, станцию релейной связи, перевел взгляд на мальчишек на берегу и в раздумье продолжал: — Человек придумал ма­шины, которые так же в несчетное число раз усиливают возможности человеческого мышления, как электронные микроскопы и радиотелескопы обостряют наше зрение. Машины разгрузили мозг человека от чисто механической умственной дея­тельности и предоставили больше возможностей для творческой работы. Рядовой современный исследо­ватель, пользующийся электронными картотеками всего мира и сотнями, если нужно, лаборантов-автоматов, которые добывают необходимые фак­ты, обобщают их и делают логические выводы, обладает практически большей работоспособностью, чем любой гений-одиночка прошлого. А ведь работоспособность — это девяносто девять про­центов гениальности, так по крайней мере всегда утверждали сами гении. Добавь к этому, что в рас­поряжении любого исследователя сегодня вся наука человечества в доступной и удобной для пользования форме и все лучшие умы, гении совре­менности, которые либо придут ему быстро на помощь, либо разовьют его идеи на самом высо ком уровне, если он сам не в состоянии это сде­лать. То есть коллективная мысль, организация совместного творчества людей в масштабе целой планеты и полный простор для творчества всех людей в самых разных областях и делают каждо­го из нас подобным Ломоносову или Леонардо да Винчи. Мы как бы часть коллективного гения, все — и самые великие и самые скромные. Каж­дый может, а значит и обязан, развивать все свои способности. И у нас на все хватает времени.

Вот почему, — добавил он, — у многих не од­на профессия, не говоря уже о смежных специаль­ностях. Даже тот, кто почти целиком отдается одной большой страсти, обыкновенно хоть крохот­ную частицу души оставляет еще какому-нибудь маленькому увлечению. И я вовсе не мечусь, я пробую себя. Пробую во всех областях, к кото­рым у меня появляется интерес. В прошлом случалось, что люди обнаруживали у себя таланты на склоне лет. Сейчас, как ты знаешь, это рас­сматривается как серьезная вина самого человека.

— Ты так увлечен прошлым... — Это помогает мне лучше понять настоящее. Девушка помолчала. — У Леонардо да Винчи, помнится, были и

другие увлечения, — сказала она вдруг. — Да, он увлекался очень многим. Воздухо­

плаванием, например. Потом... что ты смеешься? — Ничего. Теперь она смотрела на Костю лукаво, совсем

как та девушка на эскизе его картины, что помо­гала умываться трактористу, и как та, что столько веков усмехалась на картине самого Леонардо.

Костя посмотрел на Олю. — Я дурак! — произнес он убежденно. — Вы­

ражаясь языком прошлого, — добавил он, пытаясь еще шутить.

В его глазах отразилось чувство глубокого страха: несколько мгновений он смотрел на девуш­ку, словно боялся, что ее сейчас отнимут у него. Губы его шевелились, но он не мог вымолвить ни слова.

— Нет, просто мальчишка, — возразила Оля. Она была проницательнее, чем он, хотя он и боль­ше знал.

Она провела рукой по его волосам. — Ты даже такой же растрепанный, как те

мальчишки, что играют в экспедицию на Венере.

4

Зрелищу нельзя было отказать в красоте. Чуть подсвеченная изнутри модель планеты с нежно-голубыми океанами и золотистыми материками вращалась в такт с ходом суток. Вокруг макушки

Земли ползали жуки — то зеленые, то красные, меняя цвет при подходе к черте. Многие жуки, даже не приближаясь к запретной линии, заранее изменяли курс.

— Вы, собственно, зачем сюда явились? — спро­сил Свиридов. — Все идет как надо.

— А если какой-нибудь тупой автомат? — В тупости автоматов их сила, — возразил

Свиридов. — Они не знают неповиновения. — Но какая-нибудь отказавшая деталь... — В аварийных устройствах все детали повы­

шенной надежности. Наиболее ответственные дуб­лируются. Вы позабыли азы Контроля безопаснос­ти? Я не узнаю вас. Что с вами?

Седовласый человек с нервным лицом вздохнул. — Сам не знаю. Мне все кажется, что может

произойти какой-нибудь нелепый случай. Один са­молет с неисправной антенной, и...

— Самолеты с неисправными антеннами не вы­пускаются в рейс. У них не запускаются моторы. Вы же знаете. Если в оборудовании хоть малей­шая неисправность, стартовый автомат не сраба­тывает,

— Неисправности могут появиться в полете! — Тогда срабатывает посадочный автомат. И это

вы знаете. — А если... — Хватит ваших «если», — рассердился Свири­

дов. — Для чего, по-вашему, мы сидим здесь? Что­бы обезопасить эти «если» и чтобы вы были спо­койны. Вы и Контроль безопасности. Знаете, сколько несчастных случаев произошло на планете с начала года? Шесть. Изучение показало, что

устранить их или предвидеть заранее человек был не в состоянии. И все же мы считаем, что человек проиграл со счетом 6:0. Почему? Да потому, что в прошлом году за то же время происшествий слу­чилось в полтора раза больше. Значит, в конечном счете что-то зависит и от человека. Я привожу вам эту статистику, чтобы вы поняли, насколько сни­зилась вероятность несчастных случаев вообще. А такие операции, как сегодняшняя, проходят под особым наблюдением.

— Но один случай всегда может выпасть... — Теория вероятностей на вашей стороне. На

нашей стороне — техника, — Свиридов кивнул на стеклянную стену, за которой стояли две аварий­ные машины в полной готовности к вылету. — Во­семь аварийно-спасательных станций подкараули­вают этот ваш математический случай. Вы успо­коились? Теперь отправляйтесь спать.

— Можно я посижу с вами? Сам не знаю, что со мной. Всего несколько часов назад я был совер­шенно спокоен. А сейчас...

— Ладно, — Свиридов повернулся во вращаю­щемся кресле. — Устраивайтесь на диване. В кон­це концов мы с вами обеспечиваем вспомогатель­ные операции. На главном направлении наступаем не мы. Вы ведь слышали, опыт идет совсем не так, как ожидали.

— Да, Антарктида сдвинулась. — Чернов усел­ся на диване. Глаза его машинально следили за цветными жуками на табло. — Совет заседает не­прерывно. Собственно, сейчас нельзя даже просто прекратить эксперимент. Раньше считалось, что

21

его могут приостановить в любой момент, а ока­залось, что нет.

— А как же расчеты? — Ну вот. Не все подвластно расчетам челове­

ка. До каких-то явлений наши цифры еще не до­шли. Риск есть в любом опыте. Иначе это не опыт. Все считали, что Антарктида выдержит. Какую-то слабину в глубине недоглядели — примесь в по­роде, изменение в расположении кристаллов, мало ли что. Какой-то брак в работе природы. Ведь ма­терик вовсе не монолитный, а сила приложена к Земле истинно космическая. Материк треснул, и кусок его там, где находится двигатель, пришел в движение. Теперь трудно сказать, что лучше: ос­тавить оторвавшийся кусок Антарктиды там, где он есть, остановив опыт, или перегнать в такое место, где его влияние на размещение массы Зем­ли будет наименьшим. Вы знаете, сейчас планету взвешивают очень скрупулезно — приборы могут заметить чуть ли не ваши шаги по Земле. Пред­ставляете, какую приборы подняли панику! Счет­ные машины пересчитывают все заново. Но им нужны точные сведения об оторвавшемся куске ма­терика.

— Ну что же, роботы их дадут. — Готовых автоматов для такой именно работы

нет. — Значит, их быстро изготовят. — Боюсь, что просто не успеют. Резкий звонок прервал разговор. Свиридов поднял глаза к табло. Два рубиновых жука пересекали красную линию. Звонок умолк и тут же затрещал снова. Еще два жука в другом месте словно шилом

проткнули красную нить. Звонок зазвенел в третий раз. Еще одна пара

жуков решительно и прямо нацелилась на линию обороны.

Чернов приподнялся с места. — Станция «шесть»? — послышался голос на­

чальника спасательной службы. — Машины го­товы?

— Вылетаем, — откликнулся Свиридов. — Готов­ность...

— Обождите, — прервал Ван Гульден. — Это машины «скорой помощи» пошли на задание. Что случилось? Ничего. Вернее, слишком многое... В общем через семь минут и к вам прибудут уче­ные, отдайте им машины. Ничего не поделаешь: только машины «скорой помощи» снабжены устрой­ством, позволяющим проникать за математическую завесу. Ученые полетят к месту действия. Да, им необходимо там побывать. Самим. Продолжайте нести дежурство, — добавил он. — Получите запас­ную машину со станции «восемь».

— Ну! — воскликнул Свиридов, поворачиваясь в кресле. — Вот случай, которого даже вы не пре­дусмотрели! Кажется, сегодня мы с вами порабо­таем!

5

Машина шла на высоте двенадцати километров. Три слоя облаков отделяли наблюдателей от Земли.

— Видишь, меньше, чем на командном пункте,— пожаловался Манташев.

Действительно, после эффектного ощущения по­лета над Южным полюсом, которое создавали видо-устройства командного пункта, когда людям каза­лось, что они парят в воздухе и могут переносить­ся в мгновение ока в любое место, реальный полет выглядел скучным. За окнами пустота. Табло в ка­бине самолета напоминало картину в рамке, пове­шенную на стенку.

— Как странно получилось! — подумал вслух Забелин. — Казалось, все абсолютно взвешено.

— Процент неведомого всегда велик там, где что-нибудь делается впервые, — возразил Манта­шев. — Вы думаете, первому полету человека в космос не предшествовали опыты без людей? Их

было столько, сколько требовалось, чтобы полу­чить достаточную уверенность, хотя риск все же оставался... То, что мы делаем, тоже опыт. Не на модели уже, как было до сих пор, а прямо на Зем­ле. И, наверное, потребуется еще не один такой опыт, пока операция в окончательном виде не пред­станет как абсолютно надежная. Ведь какая сили­ща прикладывается! Земля ничего подобного еще не знала...

— Раз Контроль безопасности разрешил наш полет в зону, значит он считает положение доста­точно серьезным.

— Он, как и все мы, считает, что немногие мо­гут и даже должны рисковать в интересах милли­ардов. Кроме того, он исходит из принципа: чело­век не должен уступать без боя обстоятельствам. В этом залог безопасности людей: в том, чтобы они были сильные и смелые. Наконец, здесь есть и дальнее предвидение: если мы с вами, вообще ученые, вообще люди, в состоянии справляться с непредвиденными случайностями, находить, не упуская золотого времени, выход из любого поло­жения, значит можно идти на продолжение подоб­ных опытов. Так сказать, измеряется сила ума и воли человечества. Контроль безопасности все учитывает. Ведь это очень тонкая организация.

Он взглянул на табло. — Повторим для ясности условия задачи. Вы­

ключить двигатель мы можем в любой момент. Здесь нет никакой проблемы. И если бы двигатель оставался на месте, а не кочевал вместе с оторвав­шимся куском Антарктиды, никаких осложнений не произошло бы. Сейчас, выключив двигатель, мы не восстанавливаем статус-кво. Значит, возникает необходимость иметь возможность включить дви­гатель после остановки. То есть это уже не вулкан, а мотор, который мы включаем, выключаем и сно­ва включаем, что раньше не предусматривалось. И возможности тут...

Он взглянул на Забелина. — Я уже докладывал, — пожал тот плечами. —

Двигатель не рассчитан на повторное включение. Он активно работает восемь часов в сутки. Мощ­ность его за этот срок меняется. Наибольшая — когда реактивная отдача действует прямо в сторо­ну поворота Земли. Остальные шестнадцать часов идет тихое горение, но с очень высокой темпера­турой. Земля делает оборот, и двигатель снова на­чинает извергать мощную струю раскаленных га­зов. Это переключение нами не управляется. Прос­то горючее заложено перемежающимися слоями: активный слой, слой поддержания реакции. Это сделано именно потому, что включать его за­ново очень трудно. Камера должна охлаждаться месяца полтора. Только потом туда смогут проник­нуть автоматы, чтобы установить новый запал и подвести провода на место тех, что сгорели. Там все накалено. Ведь это на самом деле вулкан, толь­ко в тысячи раз более сильный, чем настоящий. Заглушить его мы можем легко, впрыснув в жер­ло вещество, останавливающее реакцию. Ракеты стоят наготове.

Манташев покачал головой: — С точки зрения механики самое неприятное,

если возникнут биения. Ведь сошедший с места ку­сок материка нарушил равновесие земного шара. Он превратился в эксцентрик. В конце концов все, конечно, снова уравновесится, но чтобы это про­изошло, придется, может быть, подвинуться на ка­кие-то метры, а то и километры и другим мате­рикам.

— Пожалуй, лучше всего было бы вернуть отор­вавшийся кусок на прежнее место.

— Каким образом? Ваша форсунка ведь работа­ет только в одном направлении.

Машину тряхнуло. Забелин больно стукнулся плечом о стенку кабины.

— Восходящие токи, — пояснил кто-то. — Уж очень разогрело макушку планеты.

22

Солнце на миг заглянуло в кабину, осветило взволнованные, напряженные лица.

Тысячи людей в разных местах планеты думали, вычисляли, искали решение. Заседание Совета уче­ных шло непрерывно. Никого, кроме председателя, в зале, разумеется, не было. Он обязан был в та­ких случаях сидеть на своем месте за столом пре­зидиума, вернее — за пультом диспетчера. На больших экранах, составляющих стены и безмерно их расширяющих, можно было видеть участников Совета, занятых в своих лабораториях, у анали­зирующих машин, в глубинных шахтах, врезанных в тело планеты, в астрономических обсерваториях. Летевшие в самолете тоже занимали один из экра­нов. Находясь на месте события, они должны были представить не только данные приборов, которые захватили с собой вместо роботов, но и свои мысли для принятия решения. Каждое про­изнесенное ими слово фиксировалось автомати­чески секретарем председателя. Наиболее важное он докладывал Совету.

Машину тряхнуло снова. На этот раз гораздо сильнее.

— Придется взять выше, — сказал Забелин. — А я предлагаю — ниже. Манташев говорил спокойно. — Это безумие! — Это необходимость. Манташев не изменил тона. — Поясните по крайней мере! — Да что тут пояснять, — Манташев говорил

медленно, словно лениво. — Три пары самолетов с учеными на борту исследуют оторвавшийся ку­сок материка во всех направлениях, кроме центра. Центр предоставлен нам. Здесь вся загвоздка. В конце концов здесь наш двигатель. Словом, мы должны спуститься ниже летающих автоматов и все прощупать непосредственно.

— Ну что ж, — Забелин думал не больше се­кунды. — Нам дано право решать.

Он продиктовал приказание. Автоматы не удивляются и ничем не выражают

своего отношения к тому, что слышат. С точки зрения электронного мозга приказание было без­рассудным. Но люди всегда в чем-то существенно отличаются от своих технических созданий. Они позволяют себе даже не совсем логичные действия. Машина круто пошла вниз. Ее трясло и подбрасы­вало, словно на ухабах. Солнце исчезло. Лохматые полосы косо потянулись за иллюминаторами. По­том забрезжил бледный свет. Затем опять серая стена возникла за окнами. Но свет, сменивший ее, имел уже розовый оттенок.

Когда машина пробила нижний слой облаков, ее

отбросило в сторону. Клубы пара заволокли все вокруг. Создалось впечатление, что самолет снова вошел в тучи. Среди багрового пара мелькнул ог­ненный язык и исчез.

Плотные клубы пара залепили окна. — Ничего не видно, — вздохнула прибористка. — А тут нечего смотреть, — возразил Манта­

шев. — Надо измерять. Мы находимся в зоне, в ко­торой не летают даже роботы.

На экране в салоне, и правда как на картине, все казалось миниатюрным и неопасным. Однако, когда машина пошла поперек огненного ущелья, порывом горячего воздуха ее вознесло так, что она вылетела в нижний слой облаков.

— Пойдем вдоль каньона, — сказал Манта­шев. — Поперечный разрез взять не удается.

Пройдя вдоль ущелья во всю его длину, самолет сделал несколько параллельных галсов. Чем даль­ше от пламени, тем спокойнее шла машина. По­следний галс она проделала почти нормально.

— Теперь перекинемся на ту сторону. Манташев всматривался в карту. Густые брови

под широким лбом шевелились. Желвак на щеке опять заходил.

— Дайте-ка все данные о рельефе, — потребовал он у прибористки, — того района, где мы сейчас побывали. И о мощности льдов... Маловато, — ска­зал он разочарованно, взглянув на диаграммы. — Но, может быть, по ту сторону лучше! Не знаю, — обратился он к Забелину, — как будет обстоять дело с чисто инженерной стороны, не берусь су­дить, но одно предложение я, кажется, сделаю. Только надо сначала обследовать зону по ту сто­рону пропасти.

— Скажите сейчас, — потребовал Забелин. — Как вам не совестно!

— Хорошо! — он схватил Забелина за руку. — Если наклон рельефа с той стороны ущелья дос­таточно...

Он не успел кончить. Машина, не сумев пере­сечь ущелье, скользнула вниз и, словно с горки, покатилась к пылающему языку, который занимал теперь весь экран, не вмещался в рамки.

«Вверх! — хотел крикнуть Забелин, но тут же сообразил, что автоматы и сами это сделают, если это только возможно.

«Если эти дурацкие автоматы выбросят нас на парашютах, мы сгорим, — пронеслось в голове. — Они ведь не понимают, что выброс в этих условиях несет гибель. Сработают, как... как автоматы!»

— Отставить аварийный выброс! — крикнул он как можно громче.

(Окончание следует)

23

Вл. И О Р Д А Н С К И Й

Фото автора

У ПАPОMA

а переправе через Вольту скопилось несколько десят­

ков машин. Они вытянулись длинной к о л о н н о й — легковые автомобили, г р у з о в и к и и маленькие, с брезенто­в ы м верхом автобусики. П а р о м ушел на тот берег, водители и пассажиры автобусов разбрелись по местечку.

Было о к о л о часа пополудни. У о б о ч и н ы д о р о г и ж е н щ и н ы ж а р и л и р ы б у , торговали лиловато-красными орехами кола, толстыми с е р ы м и к о р н я м и ямса. Среди т о р г о в о к и па­хучих с к о в о р о д , подбирая что-то, прыгали грифы со страшными р о з о ­выми голыми черепами.

И птицы и люди двигались м е д ­ленно, тяжело. Здесь, на подступах к саванне, словно чувствовался «вес» солнца, его знойная тяжесть сковывала д в и ж е н и я , замедляла шаг.

Где-то неподалеку слышались глу­хие удары по металлу. Выйдя из машины, я увидел за колонной авто­мобилей небольшую к у з н и ц у — лег­кий навес на четырех высоких коль­ях, а под ним глиняную печь с мехами и наковальню. У горна стоял мальчуган лет двенадцати. Мастер внимательно рассматривал нарезку, к о т о р у ю он только что сделал на толстом ж е л е з н о м пруте.

К у з н е ц оказался интересным че­л о в е к о м . Он ничем не напоминал знакомых по этнографическим о п и ­саниям кузнецов Западной А ф р и ­ки — отщепенцев, о к р у ж е н н ы х стра­х о м и п р е з р е н и е м односельчан. В рубашке хаки, в брезентовых ш о р ­тах он был п о х о ж на рабочего из к р у п н о г о города. За стеклами его очков в проволочной оправе побле­скивали умные, ж и в ы е глаза.

Он поселился здесь недавно, а до этого работал ш о ф е р о м , колесил по всей А ф р и к е , побывал и в Кано, и в А б и д ж а н е , и в Л о м е , водил маши­ны в Бамако.

— Наверное, потому вы и сейчас у д о р о г и обосновались, что м о ж е т е встретить здесь старых друзей? — спросил я е г о .

— Тут н у ж е н к у з н е ц . Едут к р е ­стьяне, берут с собой н о ж и , мотыги. Иной раз в машине какую-нибудь мелочь надо починить. Конечно, и старых д р у з е й часто встречаешь, — добавил о н .

К п е р е д н и м столбам навеса была прибита доска, на к о т о р о й лежали голубоватые от окалины мотыги, длинные н о ж и , к о т о р ы м и крестьяне в этих краях выкашивают траву, кап­каны. Торговля шла довольно б о й к о , и к у з н е ц е ж е м и н у т н о отходил, что­бы показать свои изделия и потор­говаться с покупателем.

«Куда только не попадут изготов­ленные в этой к у з н е орудия!» — думал я. Крестьянин-моси в к о н у с о ­видной, плетенной из соломы и от­деленной к о ж е й шляпе отвезет к у п ­ленные н о ж и в свою д е р е в н ю где-нибудь в верховьях Вольты. Торгов-цы-хауоа из Северной Нигерии заку­пят несколько мотыг, к о т о р ы е с вы­годой перепродадут в окрестностях С о к о т о или Кано.

В колонне автомашин началось движение — п а р о м подошел к бе­регу. Два сильных, ловких парня за­крепили его тяжелыми цепями у при­чала, и машины медленно поползли на трап. М и н у т через десять п а р о м был у ж е снова далеко от берега.

М е с т е ч к о Еджи, где находится пе­реправа, р а с п о л о ж е н о километрах в восьмидесяти н и ж е слияния Чер­ной и Белой Вольты, о б р а з у ю щ и х

собственно Вольту. Река здесь ш и ­рока и полноводна. Было время па­водка, река вздулась от идущих над саванной ливней, и вода побурела от смытой земли. Стремительное течение быстро приближало п а р о м к левому берегу.

И вот остались позади Еджи, р е ­ка, паром. Прямая д о р о г а идет ч е ­рез саванну.

В СТРАНЕ ДАГОМБА

В с е г о час тому назад я ехал с р е ­ди тропического леса. У з к а я лента дороги была как дно г л у б о к о й зе­леной пропасти. Две стены леса, тонкая полоса г о л у б о г о неба, исче­завшая, когда к р о н ы с о р о к а м е т р о ­вых деревьев сливались над г о л о ­вой, м о к р ы й , холодный воздух — таким остался позади лес.

В лесу деревни прижимались к с а ­мой дороге. Д о м а были н и з к и е , г л и ­нобитные, иногда п о к р а ш е н н ы е в бе­лый или розовый цвет. Рядом с д е ­ревнями мелькали небольшие поля к у к у р у з ы . Вдоль д о р о г и сидели не­избежные торговки — с м и с к а м и , полными бананов, очищенных апель­синов и кукурузных початков. К о е -где у ж е собрали у р о ж а й к а к а о - б о ­бов, и у домов ярко поблескивали груды больших оранжевых плодов.

Как не похожа саванна на этот м и р тропического леса!

Сам воздух стал д р у г и м — с у х и м и г о р я ч и м . Деревья расступились, голубое небо перестало быть у з к о й полоской, оно ш и р о к и м теплым п о ­крывалом раскинулось над землей. В высокой густо-зеленой траве я р к о -желтым пламенем полыхали кустар­ники. Стайку опустившихся на п р и ­д о р о ж н у ю мимозу алых птичек «солдатиков», или, как их е щ е на-

24

Деревня народа дагомба.

б л и ж е к земле были крестьянские глаза, чтобы не упустили они побега сорняка или к о м к а ссохшейся, за­каменевшей земли.

По м е р е того как развертывалась д о р о г а , постепенно исчезали п р я м о ­угольные или квадратные в основа­нии д о м а народа акан. Их сменили к р у г л ы е х и ж и н ы . Из-за высокой тра­вы или побегов с о р г о выглядывали их островерхие соломенные конусы. Д о р о г а шла по стране Д а г о м б а .

Несколько островерхих хижин об­разуют здесь д в о р , заселенный од­ной, так называемой «большой» семьей. Д о м а соединены невысоким т р о с т н и к о в ы м или глинобитным за­

зывают, «кардиналов», м о ж н о было опутать с цветами.

Появились первые баобабы. С на­чалом д о ж д е й на их толстых, к о р я ­вых ветвях распустились белые цве­ты. Они свисали на длинных цвето­ножках, как большие с н е ж н ы е ша­ры. Некоторые отцвели, и на их месте обнаружились пока что не­большие плоды.

Выйдя из машины, я д о л г о смот­рел на раскинувшиеся в о к р у г прос­торы. Рыхлая земля была горяча и насыщена влагой. Поля ярко зелене­ли. В этих местах они невелики: три-четыре вооруженных мотыгами человека не могут поднять большо­го поля.

На к а ж д о м поле виднелось по нескольку деревьев — опыт научил

крестьян, что их ветви защищают посадки от солнца и смягчают паля­щий ветер пустыни — харматтан, а к о р н и деревьев у д е р ж и в а ю т пло­д о р о д н ы й слой от размыва во вре­мя страшных летних ливней.

Земля д о р о г а здесь, д о р о г а вло­ж е н н ы м т р у д о м и пролитым на ней п о т о м . Ее и м н о г о — потому что крестьяне не м о г у т освоить всех свободных участков, и мало — по­тому что у ж е освоенная земля не способна п р о к о р м и т ь всех. Крестья­не сеют просо, с о р г о , к у к у р у з у , а в низинах, где застаивается д о ж д е ­вая вода, — рис. К о г д а приходит пора полевых работ, от восхода до заката солнце обжигает согнутые крестьянские спины. У крестьянской мотыги к о р о т к а я ручка — чтобы

Один из многочисленных правнуков Адукуры.

б о р о м , и пройти внутрь двора м о ж ­но только через хижину, предназна­ченную для встреч и приема гостей. Справа от входа в этой хижине устроено небольшое возвышение для старейшины — главы семьи. В центре внутренней площадки, рас­п о л о ж е н н о й м е ж д у жилищами, так­ж е небольшое возвышение; оно предназначено для костра, на к о т о ­р о м готовят пищу для всех членов семьи и в о к р у г к о т о р о г о собирают­ся на в е ч е р н ю ю трапезу. Эти часы у костра — время отдыха, воспо­минаний о п р о ш л о м и планов на б у д у щ е е — лучшее время дня.

Крестьянки растирают орехи карите. Масло из этих орехов на севере Ганы распространено так же, как на юге паль­

мовое.

25

Десятки, если не сотни, легенд о далеких годах ж и в ы в народе. О с о б е н н о м н о г о преданий с л о ж е н о о в о ж д е На-Гбева, п о т о м к и к о т о р о ­го якобы образовали государства М о с и , М а м п р у с и и Д а г о м б а . Это на­р о д н ы й г е р о й , мужественный, м у д ­р ы й , справедливый. Одна из этих легенд — о смерти На-Гбева — б ы ­ла записана англичанином Д. Д ж о н -Парсонсом.

У На-Гбева было м н о г о сыновей и одна дочь. Под старость На-Гбева ослеп. Он знал, что жить ему оста­лось недолго, и боялся, что в о ж д е м станет его старший сын Зирли, ж е с ­токий и злой человек.

О д н а ж д ы На-Гбева позвал гонца: — Ступай к матери м о е г о сына

К у ф о г о , — сказал он, — и вели сей­час же прийти ко мне.

— Иду, — ответил гонец, а сам подумал: «Вождь стар, он посылает за матерью К у ф о г о , чтобы сказать

готово, Зирли и его д р у з ь я сели в о к р у г ямы, стараясь не задеть ш к у р . Затем Зирли послал за К у ф о г о .

Ничего не подозревавший К у ф о г о охотно п р и ш е л . Когда он появился, Зирли сказал:

— Привет, м о й брат, привет! Ж д е м тебя. П о с м о т р и , мы оставили тебе место на этой п о д у ш к е .

К у ф о г о ступил на ш к у р ы , они раздвинулись, и он упал в яму. Зирли закричал:

— Сюда, м о и ж е н ы ! Несите ваши г о р ш к и с пито и выплескивайте в яму.

К у ф о г о у м е р , захлебнувшись го­р я ч и м пито.

Старики племени, услышав об этом, решили оповестить о смерти К у ф о г о На-Гбева. Для этого ста­рик Гуши-Наа пригласил музыкантов. Он собрал в о р к е с т р высоко зву­ч а щ у ю д у д о ч к у виа, б о л ь ш у ю низ­к о з в у ч н у ю трубу бани и гулкий ба­

рабан. Гуши-Наа попросил виа петь «Зирли ку Куфого» — «Зирли убил Куфого», бани — с б о л ь ю стенать, а барабан — гудеть «мбайе, м б а й е » — «отец, отец».

На-Гбева сидел у своего дома, когда оркестр начал играть. Он услышал плач виа и стенания бани. В горе На-Гбева натянул на голову свои о д е ж д ы , но к р и к «Зирли ку К у ф о г о ! Зирли ку Куфого!» п р о д о л ­жал доноситься до него. Сидящие вокруг вождя люди плакали, а о р ­кестр продолжал играть. Наконец земля не смогла больше нести тя­жесть горя На-Гбева. В ней о т к р ы ­лась большая щель и На-Гбева со­скользнул туда. Земля же вновь сомкнулась...

От прежней славы государства Дагомба остались предания... и по­томки давних в о ж д е й .

Английские к о л о н и з а т о р ы тща­тельно сохраняли н е к о т о р ы е в ы г о д ­ные для них п е р е ж и т к и обществен­ного строя Д а г о м б а , о с о б о о б е р е ­гая от потрясений феодальную вер­хушку края. Подчинив в о ж д е й свое­му влиянию, англичане п р о в о д и л и их руками свою политику, а н е у г о д ­ных свергали. Новая власть Ганы на­вела порядок в этом ж и в о м «му­зее» пережитков д а л е к о г о п р о ш л о ­го. Права вождей были решительно ограничены.

В Тамале, административном цент­ре Северной области, меня принял главный вождь г о р о д а и о к р у г и Алассан Дагомба. Он сидел на п о ­мосте м е ж д у двух к о ж а н ы х поду­шек. На ступенях помоста располо­жились приближенные, а у стен — старейшины. Перед началом приема вождь оделил н е к о т о р ы х из них орехами кола, что было з н а к о м его особого расположения.

Это был старик с ж е л т ы м , м о р ­щинистым лицом и м а л е н ь к и м и хит­рыми глазками. М и н у т а м и он рас­прямлял спину, поднимал голову и бросал на о к р у ж а ю щ и х в ы с о к о м е р ­ные взгляды, и з о б р а ж а я г о р д е л и в о ­го владыку. Но п о т о м е г о спина с н о ­ва изгибалась, и он опять становился

Мальчик начал играть с крокодилом, нацепив на палки клочок бумаги.

ей, что в о ж д е м будет ее сын. Я ненавижу мать К у ф о г о , она не раз обижала меня. Я позову мать Зирли. Конечно, Зирли даст мне денег, когда услышит меня».

Зирли, узнав о планах своего отца, придумал хитрый план. Он п р и ­крыл ш к у р а м и г л у б о к у ю яму, положил на них п о ­д у ш к у и приказал с в о и м ж е н а м сварить пиво — пито. Когда все было

Выступление деревенско­го артиста прошло с

большим успехом.

просто усталым и старым челове­к о м . Переходы от о д н о г о состояния к д р у г о м у были быстрыми, и пото­му вождь казался ч е л о в е к о м сует­ливым и неуверенным.

На голове вождя была черная шапка, обшитая к о ж а н ы м и и сереб­ряными прямоугольниками — ладан­ками. Они д о л ж н ы были защищать вождя от злобы стихий и от л ю д ­ских происков. Из таких с к р о м н ы х шапчонок и возникли со в р е м е н е м пышные королевские и император­ские к о р о н ы . Одни из к о р о н пали, другие еще держатся, хоть и неус­тойчиво, на головах своих владель­цев. Среди ладанок на шапке сидя­щего передо мной старого в о ж д я не было такой, которая бы могла защитить от самой большой для не­го опасности — от прогресса, от воли людей, п р е о б р а з у ю щ е й общество.

мени фра-фра Зуарунгу-наба о т г о ­р о ж е н а массивной глинобитной сте­ной, некогда превращавшей д е р е ­вушку в укрепленный форт. Старей­шина деревни А д у к у р а охотно показал мне свои владения. Отдель­ные ж и л и щ а деревни слились в нечто монолитное, единое, как пчелиные соты. В лабиринте узких проходов и небольших площадок без п о м о щ и А д у к у р ы я бы заблудился. Чтобы войти в к р е с т ь я н с к у ю х и ж и н у через м а л е н ь к у ю а р к о о б р а з н у ю дверь, н у ж н о н и з к о наклониться.

Из слов А д у к у р ы я понял, что все м у ж ч и н ы деревни — члены возглав­л я е м о г о им рода. Все они или его братья, или сыновья, или внуки. Но особенно м н о г о правнуков, еле пе­реступающих своими н о ж к а м и по земле или только выглядывающих из-за спин матерей. Когда я сказал

В ОКРЕСТНОСТЯХ БОЛГАТАНГИ

Сейчас на к р а й н е м севере Ганы, как и по всему африканскому запа­ду, едва ли не к а ж д ы й куда-то едет или собирается ехать. На дорогах Ганы м о ж н о встретить путников из соседней Верхней Вольты, из Ниге­рии, Берега Слоновой Кости и То­го, из Мали, Гвинеи и д а ж е из да­леких стран Экваториальной А ф р и ­к и . Когда вспоминаешь о д о р о г а х северной Ганы, то п р е ж д е всего пе­ред глазами встает фигура м е р н о шагающего человека с д о р о ж н о й палкой, закинутой на плечи. Тысячи людей бредут сегодня по африкан­ским д о р о г а м , проходят сотни и ты­сячи километров в поисках работы, в поисках новой, лучшей ж и з н и .

В окрестностях Болгатанги, не­большого г о р о д к а на границе с Рес­публикой Верхняя Вольта, живет не­большое племя фра-фра, родствен­ное моей и дагомба.

От внешнего мира деревня пле-

об этом А д у к у р е , он засмеялся: — Земли и воздуха хватит всем. После осмотра деревни А д у к у р а

пригласил меня отведать пито — местное пиво, приготовляемое из к у к у р у з ы .

У ж е вечерело. Мы сели под д е ­р е в о м на маленькой п л о щ а д к е в центре деревни. Одна из ж е н щ и н принесла большой кувшин пито и, разлив его по чашкам, сделанным из маленьких тыкв — калебас, пода­ла сначала главе рода, а п о т о м остальным м у ж ч и н а м .

Под общий смех на п л о щ а д к у вы­бежал деревенский шут. Стуча в за­жатый под м ы ш к о й барабан, он приплясывал и пел что-то такое, что заставляло смеяться всех — от мала до велика. М о р щ и н и с т о е лицо шута было на редкость выразительно.

На площадке собралось едва ли не все м у ж с к о е население дерев­ни — сам патриарх, старейшины, м о л о д е ж ь . Старики держались стро­го, со с д е р ж а н н ы м достоинством, молодые шутили, смеялись. М н о г и е

из деревенских парней побывали на ю г е Ганы, ж и л и в больших городах и лишь недавно вернулись д о м о й . О д н а к о среди стариков, мне расска­зывали, были и такие, что не ездили дальше Тамале.

Глядя на этих л ю д е й , я думал, как не соответствует внешний вид афри­канской деревни характеру ее ны­нешней ж и з н и . Эти стены, узкие п р о х о д ы — ее прошлое, когда ж и з н ь была замкнутой, когда к р у г о м ж и л и враги, когда домашний очаг, костер в центре деревни были и ц е н т р о м всех крестьянских инте­ресов. Обособленность к а ж д о й этни­ческой группы р е з к о проявлялась и в о д е ж д е , и в стиле деревенских построек, и в языке.

Конечно, м н о г о е из этих различий сохранилось и сохранится еще дол­го. Но главное д р у г о е . Сейчас

в африканской деревне н е у д е р ж и м о действуют силы, р а з р у ш а ю щ и е обо­собленные, замкнутые м и р к и , взламывающие глинобитные и тростни­ковые стены в о к р у г по­селений.

Вот этот парень, что сидит напротив, носит ашантийское кенте. Зна­чит, он работал или на плантациях какао, или на золотых рудниках юга Ганы. Его сосед одет, как обычно одеваются торговцы-хауса из Се­верной Нигерии, — в длинный белый халат с вышивкой на груди и на

На деревенском рынке врач рассказывает кре­стьянам о действии раз­

личных лекарств.

спине. М н е рассказывали, что на се­вере Ганы, в этом м и р е двунадесяти языков и наречий, о б щ и м и языками стали языки хауса и тви. Первый п р и ­несен торговцами из Нигерии, вто­рой — с юга из страны ашанти се­з о н н ы м и рабочими, в о з в р а щ а ю щ и ­мися в родные деревни. Это ли не знамение конца извечной замкну­тости деревни северной Ганы?

Попрощавшись со старейшиной Зуарунгу-наба и его сородичами, я поехал к р а с п о л о ж е н н о м у непода­леку священному озеру. Невда­леке три мальчугана пасли стадо к о р о в . Завидев меня, они подошли. Один из них вызвался выманить на берег ж и в у щ и х в озере к р о к о д и л о в .

Пастушонок, паренек лет двена­дцати, начал во весь голос кричать: «Хоэ, хоэ!» Товарищи ему вторили. Мы медленно шли вдоль берега, когда из воды вынырнула первая черная голова. Затем с плеском вы­полз на берег второй к р о к о д и л .

(Окончание на стр. 57)

27

съезд К о м м у н и с т и ч е с к о й партии—вершина, с к о т о ­рой видно далеко-далеко вперед. В открывшейся с этой вершины дали такие значительные свершения, к о т о р ы е под силу только народу, ж и в у щ е м у под солнцем социализма и созидающему к о м м у н и с т и ч е с к о е общество. Масштабы наме­ченных съездом дел и проектов п о р а ж а ю т в о о б р а ж е н и е . Л ю д я м нашего поколения выпало на д о л ю воплотить в ж и з н ь самый грандиозный проект всех времен — построить к о м ­мунизм. И многочисленные великие технические с о о р у ж е н и я нашей эпохи — у ж е готовые или запланированные — лягут составными частями в материально-технический фундамент к о м м у н и з м а .

Вот один из строительных проектов — только часть боль­ших планов.

Соединить м н о г о с о т к и л о м е т р о в ы м г л у б о к о в о д н ы м путем два м о р я — Черное и Балтийское! Ш у т к а ли? В п р о ш л о м воплощение п о д о б н о г о проекта в ж и з н ь составило бы славу нескольких поколений целого народа. В нашу эпоху на стройку новой водной системы придут л ю д и , в трудовых биографиях которых Волго-Дон и канал имени М о с к в ы , энергетические колоссы на А н г а р е и О б и , на Енисее и Волге...

Д о л г и м водным путем приходится идти сейчас г р у з а м с Чер-номорья в Калининград, Ригу, Ленинград, а с Балтики — в Одессу, Новороссийск, Батуми.

Но пройдет несколько лет, и водная магистраль соединит северное и ю ж н о е м о р я . По у к р а и н с к и м , б е л о р у с с к и м и литовским р е к а м суда повезут к северу донбасский антра­цит, металл К р и в о р о ж ь я , ф р у к т ы Болгарии, маслянистую нефть Румынии. А навстречу потекут богатства Балтики — пахнущий хвоей лес, контейнеры с машинами, химические удобрения. Суда пойдут через ш л ю з ы гидроэлектростанций, многие из которых у ж е построены, по с п р я м л е н н ы м и углубленным п р и т о к а м Д н е п р а и Немана, по новому 70-километровому каналу.

Но Днепро-Неманская система — это не только речная д о р о г а . Это и миллионы киловатт-часов электричества и сот­ни тысяч гектаров орошенных либо осушенных земель, а значит, эшелоны зерна, картофеля, овощей.

Воплощение нового проекта станет еще о д н и м к р у п н е й ­шим усовершенствованием п р и р о д ы , к о т о р у ю советский че­ловек заставит служить себе.

Рис. А. ГУСЕВА

И В. НЕМУХИНА

ОТ МОРЯ

ДО МОРЯ

холодное озеро, шумел ветер, срывая последние листья с при­брежных кустов.

Вспомнилось описание этих мест, сделанное в прошлом веке: «Трудно представить себе ту глушь, которая встречает вас в этом краю. Едва проходимые места, бездонные болота с груда­ми осыпей из остроконечных ва­лунов и целыми кострами валеж­ника, часто совершенно истлев­шего и носящего свежие следы медведя, топи, обманчиво покры­тые мхом, — вот все, что находит наблюдатель в этой пустыне».

Может быть, в этом было по­винно настроение, может быть, погода, может быть, осень, силя­щаяся перейти в зиму, — но я как-то зримо ощутил совпадение описанного ландшафта с тем, что открывалось перед глазами. И странно, это совпадение не пу­гало, не отталкивало, а наоборот, радовало: значит, удалось людям сохранить в неприкосновенности этот редчайший природный уго­лок русской земли.

Навернем, в другую пору года, летом, когда голоса тысяч турис­тов оглашают окрестности, когда белеют палатки, пестреют цвета­ми луга, все выглядит совсем ина­че, обжитым, немного будничным. Сейчас ничего подобного не было и в помине. Была глушь, безлю­дье. И я впервые почувствовал благодарность и к этому хмурому небу, и к ледяным волнам, и к свирепому ветру, бьющему в ли­цо, за то, что они сообща соз­дали для меня именно ту неповто­римую картину, которая связана

Г. М Е Т Е Л Ь С К И Й

не очень хотелось увидеть Ильмены сверху — простираю­щиеся почти строго по 60-му меридиану го­ры, укутанные в шубу

сосен и лиственниц, увидеть ржа­вые пятна болот, реки и речушки, скатывающиеся то в Европу, то в Азию. Об этом заповеднике вдохновенно писал академик А. Е. Ферсман: «Кто из любите­лей природы не слыхал об Иль­менских горах?.. Кто из минера­логов не мечтает посетить этот природный музей, «этот минера­логический рай» единственный на земле по богатству, разнооб­разию и своеобразию своих ис­копаемых?»

Лететь не пришлось: до Миасса меня довезла прозаическая элект­ричка. Я сошел на этой неболь­шой станции и, расспросив дорогу в заповедник, побрел по шпалам, даже не обратив внимания на се­рое здание вокзала. А между тем

оно было сложено из примеча­тельного камня, которым знатны и славны Ильмены — из знаме­нитого миаскита, серого в кра­пинку минерала, впервые откры­того в Ильменах.

Я шел мимо холма, полого спу­скающегося к Ильменскому озе­ру. Озеро лежало справа, холод­ное и величественное. Ленивые волны лизали обледенелые камни и корявые корни подмытых сосен. Должно быть, вот в такую пору глубокой глухой осени, с хмурым небом, голыми дрожащими бере­зами, клочьями тумана, запутав­шегося в чаще леса, и родилась легенда, будто на дне этого озе­ра лежат самоцветы, но смерть настигает каждого, кто протягива­ет к ним жадную руку.

Это уже были заповедные мес­та. То навстречу, то обгоняя, мча­лись составы — единственное напоминание о бурной жизни, ко­торая кипела совсем рядом. А здесь, в заповеднике, шумело

с представлением о местах запо­ведных, где властвует и правит природа.

...В двухэтажном рубленом зда­нии конторы гудели раскаленные печи, как бы напоминая о том, что работа уже перенесена с ко­пей, с поля в теплые кабинеты и лаборатории.

— Однако, поздненько вы к нам, — встретил меня ученый секретарь заповедника Николай Тимофеевич Смирнов. •— Конеч­но, хотите все посмотреть собст­венными глазами? Что ж, это трудновато, но не исключено. Вот отремонтируют машину — и в путь вместе с геологами. Им как раз осталось кое-что завершить.

Ученый секретарь повел меня в музей, разместившийся на гор­ке. Когда мы шли раздвигая пле­чами кусты, обледенелые ветви с тысячами блестящих бусинок льда провожали нас сухим тихим звоном.

30

Музей тоже выглядел пустын­ным. Большой зал уже не отапли­вали. Броский плакат гласил, что здесь каждый год бывает два­дцать тысяч посетителей. Я был, очевидно, двадцать тысяч пер­вым.

На столе лежала безработная указка, ее хозяйка, заведующая музеем, уехала в город, и я бро­дил один между собранными здесь сокровищами.

В тусклых и ярких кусках гор­ных пород блестели, пестрели, от­ливали то серебром, то золотом, то кармином вросшие в них мине­ралы, драгоценные и недрагоцен­ные камни. Одни из них лосни­лись, как шкура тюленя, другие пламенели, третьи, стоило чуть перевести взгляд, искрились сот­нями светящихся точек, напоми­нали причудливые картины. Я дал волю воображению и увидел в отшлифованной поверхности зме­евика зеленую тундру, усеянную желтыми пятнами кочек. Несколь­ко пегматитов походили на ковры сумрачных ржавых тонов. Друза полевого шпата представилась средневековым городом с бесчи­сленными башнями и домами, прижатыми друг к другу.

Ничтожные по величине крис­таллы соседствовали с великана­ми. Я стоял возле одного из них — огромной шестигранной призмы топаза, когда скрипнула дверь и в музей вошел сухоща­вый человек, подвижный, с быст­рыми глазами.

— Макарочкин Борис Алек­сандрович, научный сотрудник заповедника, — отрекомендовал-

на склон — ноги скользят по гра­натовой гальке.

Сам Борис Александрович мно­го лет изучает очень редкий и нужный минерал чевкинит. Уди­вительна судьба этого камня.

В 1829 году на глухих ильмен­ских дорогах появился необыч­ный кортеж — длинный ряд эки­пажей, впереди и сзади которых красовался казачий конвой. В ка­ретах ехали приглашенные рус­ским правительством «в интере­сах науки и страны» известный немецкий естествоиспытатель и путешественник Гумбольдт и свита ученых специалистов. Гум­больдт уже познакомился с Си­бирью и средним Уралом, он вез подаренные ему великолепные коллекции минералов и девяти­фунтовый самородок золота, скромно положенный хозяином Сысертского завода на обеденный прибор гостя. Великий естество­испытатель торопился домой, ему было не по пути, но он все же решил завернуть в Ильмены, ибо о них к тому времени разнеслась слава в научном мире.

Ильмены сразу же покорили Гумбольдта. Он очень заинтере­совался разработками полевого шпата, тех чудесных разновидно­стей его, которые называются амазонским, солнечным и лунным камнем.

По дороге спутнику Гумбольд­та, знаменитому немецкому мине­ралогу профессору Густаву Розе, показали несколько черных крис­таллов красивого смолянистого блеска — их нашел русский уче­ный К. Лисенко. Розе очень за­

интересовался наход­кой и увез камень с собой в Берлин. Там он и обнаружил, что черные кристалличес­кие зернышки оказа­лись совершенно но­вым минералом, до то­го неизвестным. Его

назвали «чевкинит» в честь на­чальника штаба корпуса горных инженеров К. В. Чевкина, много сделавшего для развития русской минералогии.

Но здесь история нового иль­менского камня неожиданно и таинственно оборвалась. Пользу­ясь данными химического анали­за, чевкинит обнаружили на Цей­лоне, Мадагаскаре в Норвегии, а русское месторождение в Ильме-нах «потеряли». Историки до сих пор не установили, как это слу­чилось, но факт таков, что в Ильменах забыли то единствен­ное место, где Лисенко обнару­жил чевкинит. А между тем здесь было чем заинтересоваться: но­вый минерал наполовину состоял из редких элементов.

Шли годы, ильменские геоло­ги и старатели закладывали но­вые копи, но черные кристаллики словно канули в воду. Лишь в 1915 году молодой ученый Вла-

ся он и тут же начал рассказы­вать удивительные истории иль­менских камней.

Знал он их превосходно. Крис­талл топаза, возле которого мы стояли, он сам добыл из развалов копи и сдал в музей. Кристалл был настолько велик — 2,6 кило­грамма, — что его описание по­пало в научную литературу. По­одаль лежал, нет, скорее высился еще один гигант, напоминавший слоновую ногу. И это тоже был один кристалл черной слюды, ве­сивший почти два пуда. Но и этот феномен меркнул перед другим, о котором рассказал Макарочкин: нашли когда-то в Ильменах кристалл амазонита таких размеров, что в нем зало­жили целую каменоломню!

Я увидел в серой породе гра­наты, подобные капелькам кро­ви, и услышал рассказ о том, что возле Златоуста, на горе, так много обломков этого камня, что после дождя трудно взбираться

димир Ильич Крыжановский, на­конец, встретил в одной из вы­работок пропавший минерал. Мно­го лет, чуть не до начала Отече­ственной войны, эта выработка считалась в Ильменах единствен­ной, пока Макарочкин не обнару­жил еще две точки. После войны он снова принялся за поиски и вместе с другими геологами на­шел еще несколько месторожде­ний чевкинита. Борис Алексан­дрович показывал мне в лабора­тории чудесные черные кристал­лики, готовые к отправке в Москву, в институт редких эле­ментов Академии наук СССР.

Затем он познакомил меня с Василием Антоновичем Дми­триевым, одним из немногих ос­тавшихся в заповеднике рудознат­цев. Василий Антонович делает шлифы, без которых нельзя изу­чить ни одну горную породу. Я пришел к нему в маленькую мастерскую на следующее утро.

Четверть века назад, подрост­ком, приехал Дмитриев в Ильме­ны к работавшему тут брату. В те времена здесь часто бывал академик А. Е. Ферсман, и Дми­триеву довелось ездить со зна­менитым ученым в качестве ку­чера. Ферсман часами просижи­вал в копях, отбивал геологиче­ским молотком образцы, просле­живая жилы, и думал вслух, рас­сказывая удивительные истории о камнях, о далеком прошлом Земли. Дмитриев слушал, запо­минал, потом стал задавать воп­росы... С той поры он и полюбил камень на всю жизнь (на мень­шее время его не любят), стал учеником геолога, затем кол­лектором, а с 1950 года принял­ся за шлифы,

Я не знал, что камни могут пахнуть. В мастерской они пахли, наверное, каждый по-своему, но я улавливал какой-то сложный общий букет — результат тон­чайшего измельчения минералов на шлифовальном станке. На стеклышках красовались прикле­енные канадским бальзамом пла­стинки камня. Они были сточены настолько тонко, что стали про­зрачными и просвечивали на свет, как стекло.

Тут же, в мастерской, — по не по плану, а урывками — Дмитри­ев готовил «маленькие полиро-вочки», чудесные «подарочные» образцы минералов. Я увидел сияющий солнечный камень. Он совсем не походил на тот буро­ватый, ничем не примечательный кусок породы, который лежал на музейном стенде. После того как к нему прикоснулась рука мастера, камень ожил, засветил­ся теплым, словно зажженным изнутри светом, засверкал крас­ными пятнами, похожими на сол­нечные блики.

Через несколько дней состоя­лась поездка на копи. Машину. правда, не удалось исправить.

31

но, кроме автомобилей, вертоле­тов и мотопедов, есть в мире та­кое испытанное средство передви­жения, как простая, безотказ­ная в работе лошадь. У дверей конторы дремала прикрытая ро­гожной попоной одна лошадиная сила по кличке «Корунд». «Сила» оказалась довольно резвым же­ребцом, даже как будто сыном прославленной кобылы, возившей по копям Ферсмана.

Шарахаясь от встречных гру-зовиков, он вез нас на знамени­

тую пятидесятую копь. Справа и слева по пути вид­

нелись «популярные ямки»: за двести с лишним лет все Ильмен­ские горы были изрезаны мно­жеством выработок. Старейшие из них относятся ко времени «уральского фарта», когда вдруг закипела золотая лихорадка и промышленники начали поспеш­но ставить заявочные столбы.

Потом казак Прутов нашел то­пазы, и золотая лихорадка сме­нилась самоцветной. Сотни лю­дей тайком копали землю, дол­били жилы в надежде на удачу. Так появились копи — то неглу­бокие, в человеческий рост выем­ки, то системы ходов, напоминаю­щие окопы.

Десятки минералов найдены в Ильменах впервые в мире... Двадцать восемь — редчайшие на земле... Шесть названы именами людей, связавших свою жизнь с этими местами.

У ничем неприметной обочины мы оставили лошадь на произвол судьбы, а сами двинулись по глубокому снегу в лес. Там, в со­сняке, уже виднелась самая круп­ная и самая популярная в запо­веднике пятидесятая, или ина­че — Блюмовская копь. В этой ко­ни найдено пятьдесят два редких минерала!

Несколько сот шагов — и я увидел внизу тесное ущелье, сло­женное из пестрых трещинова­тых камней, со скалистыми от­весными боками, разукрашенны­ми бликами, мазками. Снег не задерживался на крутых склонах, и они были видны великолепно. Не без труда спустились по скользким камням на дно тран­шеи.

На одной из глыб проступали, будто нарисованные художником,

четкие восточные письмена. Это письменный гранит. Я смотрел на испещренный клинописью край скалы и думал, что будь на на­шем месте востоковед, он, воз­можно, начал бы искать какой-то скрытый смысл в случайном со­четании острых черточек.

На одном из склонов в глаза бросились пятна черной слюды с темно-вишневыми крапинками граната. Говорят, что граната здесь очень много, как и топа­зов, аквамаринов. Эти самоцветы находили в заполненных глиной пустотах, занорышах, как назвал их Ферсман. Там, словно в упа­ковке, хранились чистейшей во­ды кристаллы горного хрусталя, берилла, очень красивой шелко­вистой слюды с темными блика­ми внутри.

Сосновой веткой я разгреб снег на дне копи и увидел, что оно выложено голубовато-зеленым амазонским камнем. Таким быва­ет Черное море в ясную тихую погоду.

Уже дома я отмыл кусочек подаренного мне камня и ах­нул от удивления и восторга. Камень теплился красками не­обыкновенно чистых тонов, чере­дующихся друг с другом. Тут был набор, букет разных полевых шпатов — белого, лиловатого, желтого, розового, зеленого. Ка­залось, сама радуга отразилась и застыла в этом случайно отби­том камне. И я понял, почему после осмотра этой копи геологи словно пьянеют от счастья.

Издавна ученых всего мира по­ражало огромное количество гор­ных пород Урала на всем его двухтысячекилометровом пути — от заполярных широт до Казах­стана. Но еще большее удивле­ние вызывали Ильмены. В ма­леньком, протянувшемся всего на шестьдесят километров хреб­те скопилось около двухсот ми­нералов. Словно добрый русский богатырь сгреб сюда с разных мест руды и самоцветы. Подна­тужившись, швырнул глыбы се­рого миаскита, набросал меж ни­ми зеленый амазонский камень, подсыпал пригоршню-другую то­пазов и изумрудов, вытряхнул из карманов гранаты и опалы. Не­фелин-камень, колумбит-камень, лабрадор-камень... Помните, у

Зима в Закарпатье.

Фото И. НЕВЕЛЕВА

Бажова: «Против нашей Ильмен­ской каменной кладовухи, конеч­но, по всей земле места не най­дешь. Тут и спорить нечего...»

В нашей стране есть немало мест, где одна и та же единст­венная порода камня сопутствует путешественнику сотни верст под­ряд. В Ильменах же стоит сту­пить несколько шагов, чтобы встретить новый минерал, на­ткнуться на новую жилу. И не где-нибудь в темной глубине, а на самой поверхности, под тонким слоем почвы. Через сто метров картина меняется полностью, горные породы, только что власт­вовавшие здесь, исчезают, и им на смену приходят совершенно другие. «Кажется, минералы все­го света собраны в удивительном хребте сем», — писал Менге, прозванный «горным Колумбом» за то, что открыл миру «мине­ральную Америку» — Ильмены.

Чем же объяснить эту не ви­данную нигде скученность самых разнообразных минералов? Поче­му именно в Ильменах, как в му­зее, как в кладовой, лежат в тес­ноте, касаясь боками друг друга, те самые «камушки», которые в других местах отстоят один от другого на сотни километров?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужна прежде всего детальней­шая геологическая карта Ильмен. Сейчас она составляется группой сотрудников под руководством ди­ректора заповедника Владимира Михайловича Басова.

...А снег тем временем шел и шел, засыпая копи, лесные тропы и кладя белые заплаты на глубо­кие складки гор. Тем неожидан­нее возник на этом белейшем фо­не памятник Ленину, чье имя но­сит заповедник. Владимир Ильич стоял на высоком миаскитовом пьедестале и смотрел вдаль, на щедрые горы, эту каменную книгу природы, сохраненную навек для науки мудрым ленинским декре­том.

ТРИ ЖИЗНИ ВЕНГЕРСКОЙ ПУСТЫ Зимой — ледяной ветер над бескрайной, без­

людной равниной, летом — дрожащее марево под­нимается от выжженной, потрескавшейся от жары земли. Такой была в прошлом венгерская степь — Хортобадьская пуста.

Синь озер, водные магистрали, легкие крылья мостов, белые стаи чаек над водой, молодые ду­бравы, сады, поля — такова пуста сегодня.

Вода пришла сюда недавно, когда сеть оросительных каналов прорезала степь. День ото дня богатеют теперь государственные хозяйства. Пшеница, кукуруза, промысловое рыболовство.

мясное скотоводство, фрукты — вот источники их богатства.

И вдруг — ночной взрыв, зарево занялось в пол­неба. Всю ночь не спали люди в округе: оживленно переговариваясь, они смотрели на небывалый по­жар. Горел природный газ, вырвавшийся из зем­ных недр на волю. К утру огонь был потушен.

Так открыла пуста людям новой Венгрии еще одно свое богатство — природный газ.

Вышки и линии трубопроводов, вписанные в про­стор дубрав, садов и полей, — такой станет Хорто­бадьская пуста завтра.

32

Б о м б е й . Грузчики отды­хают после работы.

Площадь перед Цент­ральным вокзалом.

Вечером на набережной Марин-Драйв.

Фото Е. ВОЛКОВА

ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА

М о р с к о й вокзал в Бомбее ничем не примечателен с виду — бетонная к о р о б к а с ш и р о к и м и пролетами.

На прилавке газетного киоска с л о ж е н н ы е к н и ж е ч ­ками красочные листы-путеводители для туристов — многобашенный Бенарес, храмы Эллоры и А д ж а н т ы , г о р н ы е реки и озера Кашмира...

Я п о к у п а ю «Тайме» — толстую газету на англий­с к о м языке. Трудно отойти сразу от ларька с цветни­к о м обложек. Рассматриваю названия. Одних только газет в Бомбее выходит два десятка, из них пять — на

В . Д Р У Ж И Н И Н

Фото Е. ВОЛКОВА и Л. ПУТЕРМАНА

английском, остальные на языках Индии. Бомбей — во­рота Индии, ворота о г р о м н о й и м н о г о л и к о й страны.

Из полумрака вокзала попадаем в солнечное полы­мя, в такое слепящее сияние, что п р о х о ж и е в б е л о м , кажется, сейчас растворятся в нем и исчезнут.

Идем к набережной. Когда мы причаливали, ее за­гораживал у з к и й , далеко уходящий в м о р е мыс. Пере­секаем этот мыс, застроенный р о в н ы м и п р я м о у г о л ь ­никами кварталов: подъезды банков и акционерных о б ­ществ, золотые буквы английских вывесок. Строгий бронзовый джентльмен на гранитном постаменте — л о р д или, во в с я к о м случае, «сэр», доблестно слу­живший Великобритании, о чем сообщает обстоятель­ная надпись.

Английский подстриженный сквер. Эта часть города называется фортом. Укрепления и п у ш к и — вот первое, что требовалось на индийской земле « с а м о о т в е р ж е н ­н ы м мореплавателям» и «цивилизаторам».

На набережной — ш и р о к о й «Марин Драйв», что значит «Приморский проезд», дышится вольнее. Но и здесь путник не сразу отыщет тень. Зелень лишь м е ­стами оживляет желтизну зданий, почти всюду пяти­этажных, в стиле двадцатых и тридцатых годов нашего века. Каждый этаж опоясан б а л к о н о м , а весь ряд д о ­мов напоминает батареи парового отопления, п о л о ж е н ­ные набок.

Единственная постройка у самой воды — Борота И н ­д и и . Ворота не в переносном, а в п р я м о м смысле слева. Это триумфальная арка с башенками-минаре­тами, сложенная из розоватого камня. А р к у возвели в 1911 году, к приезду английского к о р о л я .

История посмеялась напоследок над колониальными р а з б о й н и к а м и : сквозь эти триумфальные ворота ушел к пароходу последний английский солдат.

Ш е р е н г а д о м о в с балконами ведет все дальше. «Па-р е к х махал», «Нагин махал» — чернеют латинские бук­вы. Каждый д о м сообщает имя своего владельца.

Поднимаемся в гору. Мы на Малабар хилл — Мала-б а р с к о м холме. Здесь богатые особняки, сады, изви­листые улицы, с б е г а ю щ и е к м о р ю . Я р к о - с и р е н е в ы м

Кокосовые орехи продаются прямо на пляже.

На подножке прохладнее.

п р и б о е м плещут в стену цветущие деревца, точь-в-точь такие, как на полотнах Рериха-сына.

По вечерам толпы бомбейцев гуляют в «Висячих са­дах», с р е д и цветников и искусно подрезанных кустар­ников. Садовники-скульпторы придают им ф о р м у при­чудливых ваз с букетами, слонов, колесниц. С высо-

3 «Вокруг света» № 1

В таких парикма­херских стригутся и бреются жители многих индийских

городов.

Строительство Технологического

института, в кото­ром принял уча­стие Советский Союз.

к о г о обрыва открывается чудесный вид на гавань и « Ж е м ч у ж н о е о ж е ­релье», как б о м б е й ц ы л ю б о в н о и м е ­нуют с в о ю н а б е р е ж н у ю .

Если спуститься с холма и ехать дальше, м о ж н о увидеть д р у г и е к а р ­тины. Д о м а станут м е н ь ш е и беднее. Попадется саманная хижина без о к о н , а то и шатер из старого о д е я ­ла на двух кольях. Г о р о д кончится, откроется бухта. Во время отлива рыбачьи суда торчат на о б н а ж и в ­шемся песке, опираясь на п о д п о р к и , а люди бродят с к о р з и н а м и , в ы и с к и ­вая крабов, креветок, м о л л ю с к о в , водоросли.

Потом г о р о д возникнет опять. Вонзится в небо заводская труба,

мелькнет шеренга новых к о т т е д ж е й для рабочих. Б о м б е ю давно стало тесно на своих семи островах, трех­миллионный г о р о д шагнул через п р о т о к и , вобрал в себя десятки селений материка, преобразовав их в фабричные поселки.

Чтобы увидеть старый Бомбей, надо вернуться на н а б е р е ж н у ю и направиться к г е о г р а ф и ч е с к о м у центру города, где р а с п о л о ж е н ы к о р е н н ы е индийские квар­талы. И здесь д о м а в четыре-пять, д а ж е шесть и семь этажей. Но какие дома, удивительной красоты, словно ц е л и к о м завернутые в к р у ж е в а ! Стены охва­чены балконами и верандами, з а к р ы т ы м и от солнца ставнями, ж а л ю з и , ц и н о в к а м и . Если где искать ше­девры индийской р е з ь б ы по дереву, так именно здесь! Стоишь перед фасадом, стоишь долго — и открываешь все новые чудесные детали в к р у ж е в е , все новые ухищрения умельца.

Не меньшей фантазией обладали и мастера, с о о р у ­жавшие в Бомбее фонтаны. Ф о н т а н о в в г о р о д е м н о ­жество и нет среди них двух одинаковых. Вода бьет из пасти льва или тигра, из кувшина в девичьей р у к е или из утеса, ее охраняют крылатые б ы к и Ассирии или боги древнего Египта, сказочные воины, птицы, нимфы...

Не только восточное уважение к воде, д а р у ю щ е й жизнь, вложено в фонтаны, но и уважение к бедня­ку, к о т о р ы й пьет из него или полощет с в о ю р у б а ш к у , а п о т о м уснет тут р я д о м , на асфальте, под шепот струй.

ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ

Р а з н о с ч и к стоит на солнцепеке. Он в чалме, на н е м поношенная, но опрятная белая холщовая о д е ж д а . Что же он предлагает прохожим? М е н ю состоит всего из двух кушаний, и помещаются они в б о л ь ш о м к р у г л о м решете, на треноге. Тут арахис и зерна гаоляна.

У лотка покупатель. Он т о ж е в белом — самый бед­ный человек не забывает стирать свою единственную р у б а ш к у . Д е н ь г и у него в узелке — несколько медных р о м б и к о в . Он вынимает один. Лоточник берет ще­потку зерен и кладет в ситечко с песком. Под ним — тощее пламя коптилки. Две-три минуты, и еда готова. Лоточник просеивает о б ж а р е н н ы е в г о р я ч е м песке зерна и высыпает их в кулек или прямо на ладонь клиента.

Спросите этого человека, и он скажет вам, что ни­когда не покинул бы д е р е в н ю , если б не наводне­ние. Постоянного жилья в Бомбее у него нет. Сего­дня он думает пойти на Майдан. Это обширная зеленая площадь, окаймленная пальмами. Д н е м она заполнена и г р а ю щ е й д е т в о р о й , а в е ч е р о м никто не запретит лечь

там на траву газона. Вон тому п а р н ю повезло — н о ч ь ю он получил работу в порту. Сейчас он спит на тротуаре, подстелив газету.

Вечер. Вспыхивает малиновый неон ресторана «Вол­га» с лихой р у с с к о й «тройкой» в витрине. У хозяина-индийца для гостей, к р о м е ж а р к о г о и бифштексе, есть «яичко по-русски» — к р у т о е , в салате и с майо­н е з о м .

Рядом с я р к и м о г н е м неоновых р е к л а м тоненькое пламя г о р е л к и на лотке с зернами едва заметно. И все же оно горит и, в о з м о ж н о , из всех огней Бом­бея погаснет последним. Но и тогда торговец не уйдет отсюда, он раздвинет п о м я т у ю ж е л е з н у ю кровать и ля­ж е т тут ж е , р я д о м с л о т к о м .

Ветер шевелит листву, блики падают на с т р о г о г о б р о н з о в о г о джентльмена в шлеме. Он как будто пре­зрительно усмехается.

М о ж е т быть, он недоволен тем, что многие из этих людей получили работу в независимой Индии?

При англичанах не строилось, верно, и десятой доли т о г о , что воздвигается сейчас в Бомбее, п е р в о м п р о ­м ы ш л е н н о м г о р о д е республики. Достаточно назвать новые поселки для рабочих и служащих, Технологиче­ский институт с к о р п у с а м и общежитий, атомный реак­т о р на острове Тромбей...

Д а , работы м н о г о , и все же ее пока не хватает для тысяч крестьян, устремляющихся в Бомбей. Труд­но за несколько лет устранить зло многих веков угнетения.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ГОА

Б о м б е й м н о г о я з ы ч е н , но я не ожидал, что м о й со­беседник вдруг ответит мне по-португальски. Оборвав фразу, он произнес английское извинение и умолк.

34

— Продолжайте, — попросил я его по-испански. Он покачал головой. — Нет, нет... Я хочу забыть... Забыть все тамошнее...

Я из Гоа... Гоа! Кусок индийской земли, — Как вам жилось там? — Жилось? Нанандал был согласен на л ю б у ю работу. Он был

готов добывать марганец на рудниках, где индийцы от непосильного труда погибают, не д о ж и в до двадца­ти пяти лет. Нанимался собирать соль — е д к у ю , отло­ж е н н у ю о к е а н о м соль, которая п р о ж и г а е т к о ж у на ногах. Но не удалось получить и т а к у ю работу.

Этот рекламный сапожок построила в городском саду бомбейская обув­

ная фирма.

Тысячи людей трудятся в город­ской прачечной

Бомбея.

— Я думал о детях. Там они выросли бы н е г р а м о т ­ными... Если бы выжили вообще. Ради них я и р е ш и л ­ся... Португальцы ведь выдумывают всякие гнусности про республику... П р о нашу республику, как я м о г у сказать теперь.

Теперь Нанандал работает, получает не ахти сколь­ко, но голод ему не грозит. Дети бесплатно учатся. И сам он учился — освежил в памяти полузабытую грамоту. Сейчас он читает газету и на английском я з ы ­ке и на р о д н о м маратхи. Он в к у р с е всех новостей! Иначе и нельзя — такая у него должность.

— Какая же? — полюбопытствовал я. Что за д о л ж ­ность, обязывающая читать газеты?

— Вы собираетесь совсем отменить у себя налоги, верно? У вас семичасовой рабочий день, — он доволь­но улыбнулся. — Уж кто-кто, а к о н д у к т о р обязан знать.

— Кондуктор? — Да, я к о н д у к т о р автобуса. Видите ли, у нас счи­

тается, что к о н д у к т о р человек образованный. Газету выписывает не всякий...

На автобусном кольце раздался свисток, и Нанандал, пожав мне руку, побежал к машине.

Больше я не видел Нанандала — человека, нашедше­го в Бомбее свой новый д о м . Позднее индийские д р у з ь я подтвердили: да, желто-красные б о м б е й с к и е автобусы каждое утро становятся своего рода полити­ческими клубами. Горожанин, спешащий к станку или к портовому крану, слышит свежие новости п р е ж д е всего от кондуктора.

„КАСТА БЕЗРАЗЛИЧНА" — В и д и т е ли, я брамин, — сказал мне м о й спут­

ник. — Мы высшая каста.

Об этом я знаю. Браминам предписано учить, учить­ся и подавать милостыню. Удел кшатриев — военная служба. Есть еще десятки каст. На последней ступени кастовой лестницы, н и ж е у б о р щ и к о в нечистот, нахо­дятся неприкасаемые.

— Я брамин, — повторил б о м б е е ц , — но пошел ра­ботать на завод. С р е д и моих товарищей есть и к ш а т ­рии и... Всякие есть.

— И неприкасаемые? — Конечно. Брамину бывает труднее поступить , на

работу, чем им. — Почему? — Это естественно. Надо ж е , наконец, поднять их. Конституция республики не признает каст. Браки ме­

ж д у л ю д ь м и разных каст — очень частое явление

в городах. Понятно, что быстрее всего исчезают к а с т о ­вые п р е г р а д ы в фабричной среде. Места для непри­касаемых, забронированные в учреждениях, на п р е д приятиях, — это одна из м е р , к о т о р ы е проводятся го­сударством для ликвидации зловещего пережитка.

— Конечно, не все сразу... В деревне вы можете, видеть т а к у ю картину: у колодца сидят неприкасае­мые, сидят и ж д у т д о б р о г о человека, к о т о р ы й согла­сится дать им воды. Ведь им не д о з в о л е н о взять с а ­м и м . Да и в Бомбее... У нас при заводе небольшой сад. О д и н садовник м о г бы вполне ухаживать за ц в е ­тами и убирать м у с о р . Так нет, не хочет убирать, и

3* 35

д а ж е прибавкой к плате не соблазнишь. Я, мол, не м у с о р щ и к , м о я каста выше. Он боится, что будет о п о ­зорен перед своими, что ему больше не дадут работы.

В отделе объявлений газеты «Тайме» м о ж н о п р о ч и ­тать:

«Молодой человек 24 лет, б р а м и н , из состоятельной семьи, рост пять футов пять д ю й м о в , з д о р о в ы й , ж е ­лает завязать переписку с д е в у ш к о й той же касты, об­

р а з о в а н н о й , л ю б я щ е й литературу. В о з м о ж е н брак». Ниже — еще п р е д л о ж е н и е в т а к о м же р о д е , но

с примечанием «каста безразлична». И еще и еще на­ходишь эти слова: «каста безразлична».

Касты сложились в Индии давным-давно. И все же не только феодалы-раджи, но и английские колониза­торы ответственны за т р а г е д и ю пятидесяти миллио-нов неприкасаемых, за несчетные страдания, причинен-ные и з у в е р с к и м и кастовыми запретами и кастовыми привилегиями.

Теперь изгнанные джентльмены делают вид, что они тут ни при ч е м . А м е ж д у т е м , будучи властителями Индии, они объявляли кастовую систему национальным достоянием Индии, «скелетом» индийского общества. Об этом же твердили и историки, э к о н о м и с т ы , этно­графы, служившие англичанам.

Колонизаторы оберегали все то, что разделяло на­род. Л и ц е м е р н о ратовали за национальные традиции и сеяли семена раздора. Приманивали брамина, пин­к о м отгоняли неприкасаемого. Помогали в спекуляциях богатому парсу, а фанатичному, воинственному сикху давали о р у ж и е . Рабочего-сикха, индуиста натравливали на рабочего-мусульманина.

Колониализм оставил тяжелое наследие. Но многие п е р е ж и т к и ушли в п р о ш л о е , ж и з н ь меняется быстро.

...Я иду по мусульманской части Бомбея. Вязь араб­ских надписей, кое-где древнееврейские — вместе с «сынами П р о р о к а » тут м и р н о живут и евреи. Не так давно, всего полтора десятка лет назад, здесь лилась

. кровь, кипели братоубийственные схватки м е ж д у ин­дийцами разной веры.

Вход в храм на острове Элефанта.

Не увидел я и ж е н щ и н с закрытыми лицами — э к з о ­т и к и , ради к о т о р о й сюда еще спешит турист.

— Раньше они попадались, — сказал м н е м о й зна­к о м ы й . — Правда, я у ж е полгода сюда не заглядывал...

ОСТРОВ КАМЕННОГО СЛОНА

К а т е р чуть подбрасывает на мелкой волне, впе­р е д и медленно вырастает маленький остров, п о х о ж и й на полузатопленную гору. Вот у ж е два часа, как мы оставили Бомбей. За к о р м о й виден только е г о д ы м , повисший ч е р н о й полосой.

Стукаемся о дощатый причал среди густых м а н г р о ­вых зарослей. Сейчас прилив, и они похожи на наш русский б о я р ы ш н и к , захваченный половодьем. Мы на острове. Больше того, мы в д р у г о м мире...

У берега в ы с о к о б о р т н ы е парусные ладьи. На к а ­менистых уступах, оплетенных зеленью, — легкие по­с т р о й к и с ш и р о к и м и навесами на столбах, покрытые с о л о м о й или ветками. О д е ж д а ж е н щ и н иная, не такая, как в г о р о д е , — это рабочая о д е ж д а , не стесняющая д в и ж е н и й . Блузки нет, ткань, обвитая крест-накрест, закрывает грудь и спускается до колен.

Не только цвет к о ж и , но и речь этого маленького племени рыбаков особая.

Свой остров они называют «гарапури», что значит «город-крепость». Вероятно, крепость когда-то здесь была. Португальцы, высадившиеся на острове три сто­летия назад, у ж е не застали ее. Их поразил слон, вы­тесанный из темно-серого камня. Большой, г р о з н ы й , он стоял на выступе г о р ы .

Сейчас слон украшает один из скверов Бомбея. На остров Элефанта ездят из города в выходные дни — отдохнуть, поиграть с пушистыми, почти р у ч н ы м и обезьянками макаками и, конечно, посетить древний храм, высеченный в толще г о р ы .

От причала п р я м о вверх ведут каменные ступени, по ним ступает, нет, лучше сказать, возносится на ред­кость стройная островитянка с м е д н ы м к у в ш и н о м на голове.

Лестница ведет к храму. Квадратное отверстие чер­неет в базальтовом откосе, в просвете м е ж д у де­ревьями, на к о т о р ы х резвятся макаки. Мы входим в храм, и из с у м р а к а выступают боги и герои древней Индии. Они о к р у ж а ю т нас в п р о с т о р н о м , г у л к о м за­ле, смотрят на нас из широких ниш, вырезанных в сте­не. Странная мысль приходит в голову: эти ф и г у р ы превратились в камень только сейчас, когда мы во­шли. Застыли, умолкли...

В глубине зала о г р о м н а я трехликая голова бога Ш и ­вы. Она еще скрыта темнотой. Несколько шагов, и на вас в у п о р смотрит Шива-созидатель. Скульптор, тру­дившийся здесь двенадцать веков назад, придал ему выражение смелости и решимости. Вправо и влево о б р а щ е н ы еще два лица. С у р о в о - с п о к о й н о е — Ш и в ы — хранителя содеянного; гневное, с губами, искривлен­ными яростью, — Ш и в ы — разрушителя всего в р а ж д е б ­ного, злого. Три лица, три выразительных, мастерски воплощенных характера.

В храме девять скульптурных г р у п п . Н е к о т о р ы е силь­но п о в р е ж д е н ы . Португальцам статуи служили мише­нями для стрельбы. На смену португальцам явились англичане и т о ж е г р о м и л и п о д з е м н ы й храм, шедевр искусства, не уступающий п е щ е р н ы м храмам Эллоры и А д ж а н т ы .

Разрушало камень и время. И все же изваяния ж и ­вут! Почти стерлась улыбка миловидной полнощекой Парвати — супруги Ш и в ы , но мы о щ у щ а е м эту улыбку, она озаряет все лицо. Там отбита рука Ш и в ы , но ее все-таки видишь, эту р у к у , поднятую для удара, по­тому что все тело в напряжении боя. Ф и г у р а демона

36

Андхака, к о т о р о г о побеждает Шива, уничтожена е в р о ­пейскими вандалами или украдена, но достаточно п о ­глядеть на с р а ж а ю щ е г о с я Шиву, чтобы представить себе всю картину схватки.

Вот Шива — король плясунов. Он исполняет «танда-ву» — мистический танец созидания. Скульптура пора­зительно динамична. А вот т о ж е очень человечная сцена: Шива и Парвати отдыхают на вершине г о р ы . Парвати развлекалась игрой в кости и проиграла. М у ж сердится на нее...

Х о р о ш о сохранилась сцена сошествия Ганги. Было время, говорит легенда, когда Ганга, река-богиня, о б и ­тала в небесах. А на земле свирепствовала засуха, р е к и иссякли. Недобрый бог спалил индийское цар­ство, и людям угрожала гибель. Тронутая мольбами людей, Ганга согласилась спуститься на з е м л ю . Но как бы не затопить города и селения! Шива, спасая л ю д е й , принимает Гангу в свои волосы. Так возникла священ­ная река индийцев.

Каменный Шива склонил голову. К ней устремляется поток, чудесно сотворенный р е з ц о м б е з ы м я н н о г о ма­стера. Ясно видишь, какие чувства вдохновляли его. Наводнения — извечное бедствие Индии. В легенде ж и ­вет народная мечта — подчинить б у р н ы е воды. Мечта,

постепенно осуществляемая теперь, в независимой Индии.

В зале, среди величавых четырехгранных колонн, ухо­дящих в темноту, звенят голоса детей. Это б о м б е й с к и е ш к о л ь н и к и , п р и ш е д ш и е с учителем.

— В сказаниях о Ш и в е заложена идея могущества нации, силы народа, — говорит он. — Стремление к д о ­бру, к справедливости...

Я вышел на солнце. О б е з ь я н к и раскачивались на ветвях, как акробаты на трапециях. Л о в к о выхватывали из р у к туристов к у с к и банана, отскакивали, быстро-бы­стро жевали, следя за нами с любопытством. А за деревьями, за н е ш и р о к и м синим проливом зеленел соседний остров Тромбей, и на нем, у самой в о д ы , сверкало белизной здание атомного реактора. К а ж е т ­ся, туда и смотрит из полумрака древнего храма с о з ­данный н е в е д о м ы м с к у л ь п т о р о м Шива-созидатель...

О к е а н отхлынул, обнажились голые воздушные к о р ­ни мангровых кустов — они теперь словно на п о д п о р ­ках, воткнутых в ил.

С к о р м ы б р о с а ю последний взгляд на зеленую гору острова. К р ы ш и из веток, словно птичьи гнезда, рисо­вое поле, ступенькой врезанное в заросли, и на нем — к р о ш е ч н ы е ф и г у р к и людей.

В те времена, когда звери умели разговаривать, все они жили в м и р е с Человеком. Но самым в е р н ы м слу­гой Человека у ж е тогда был Пес.

Так вот, в те далекие времена, Кот, Пес и М ы ш о н о к были неразлуч­ными д р у з ь я м и .

Почтенные и уважаемые звери Ку­бы любили собираться во д в о р е б о л ь ш о г о дома на Аламеде. В разно­цветных стеклах этого дома к а ж д ы й вечер умирали отблески синего м о ­ря. Там, у п о д н о ж ь я старого лавра, звери проводили за мирной беседой тихие вечера.

О д н а ж д ы , когда Кот и М ы ш о н о к (а надо вам сказать — был он боль­шой д о к а по части книг, ну, прямо, что называется, ученый) всячески восхваляли свободу, рассуждая о правах зверей и птиц. Пес, кото­рый все это слышал, вдруг подумал: «А ведь я-то настоящий раб». И очень огорчился... На следующий же день он отправился к м у д р е ц у

ВОЛЬНАЯ ГРАМОТА

Рис. Ю. КИСКАЧИ

Олофи и попросил у него вольную грамоту.

Старый О л о ф и , к о т о р ы й был древ­нее с а м о г о неба, почесывая за у х о м , хитро поглядывая своими проница­тельными глазками, задумался: стоит ли ублажать Пса?

Д у м а л м у д р ы й Олофи, думал и, наконец, начертал свое имя на листе пергамента и передал вольную гра­моту Псу.

В тот же вечер Пес хвастливо п о ­казывал вольную д р у з ь я м .

— Береги ее, Братец Пес, как зе­ницу ока, — посоветовал Кот.

А Пес, поискав, куда бы понадеж-ней спрятать грамоту (карманов-то у него ведь не было), решил, что лучше всего положить ее под хвост. Но вольная уж очень там ему меша­ла. И ходить стало неудобно, и хво­стом д а ж е не пошевелить, не то чтобы махать, как п р е ж д е . Да вдоба­вок, видя, как он ковыляет, все к р у ­г о м стали смеяться над ним. О д н и м словом, пытка! И Пес, не зная, что лучше — свобода или такие мучения, отнес грамоту на хранение Коту.

А Кот, подумав, что н е г о ж е хра­нить т а к у ю д р а г о ц е н н у ю бумагу где-то на чердаке под к р ы ш е й , — чего д о б р о г о , испортится в непогоду, — понес вольную Братца Пса Братцу М ы ш о н к у , у к о т о р о г о был х о р о ш и й сухой дом.. .

Приходит он к М ы ш о н к у , а тот только что отправился в ближайший п о г р е б о к купить сыру. Кота встрети­ла жена М ы ш о н к а . Объяснив ей все как п о л о ж е н о , Кот отдал ей грамоту. А М ы ш ь в то время как раз с о б и ­ралась обзавестись потомством. Она взяла вольную, изорвала в к л о ч к и и подстелила себе в г н е з д ы ш к о .

Кубинская сказка

А Пес в тот самый вечер повздо­рил со своим хозяином. Он сказал:

— Дай мне еще одну кость. А хозяин ему в ответ: — Хватит с тебя и одной. Пес опять кричит: — М н е надо больше есть, я те­

перь вольный! А Человек ему в ответ: — Ты будешь есть столько, сколь­

ко я тебе дам. Ты ведь м о й слуга. — Нет, д о р о г о й хозяин, я не

раб, — сказал Пес, виляя хвостом, — у меня есть вольная.

— Если это так, п о к а ж и мне ее. Пес выбежал во д в о р и позвал

своего д р у г а Кота: — Братец Кот, принеси с к о р е й

м о ю вольную! Кот тут же позвал М ы ш о н к а : — Братец М ы ш о н о к , неси с к о р е й

вольную Братца Пса, которая хра­нится у М ы ш и .

М ы ш о н о к со всех ног бросился д о ­м о й . М ы ш ь и ее с е м е р о М ы ш а т сладко спали на обрывках п е р г а ­мента.

С к о р б я д у ш о й , М ы ш о н о к вернулся во д в о р и ш е п о т о м рассказал о б о всем Коту. Услыхав весть, Кот в у ж а ­се схватился лапами за голову. И вот тогда, первый раз в ж и з н и , Кот, ф ы р к н у в : «Пуф»,— выпустил когти и вонзил их в М ы ш о н к а . И первый раз в ж и з н и Пес кинулся на Кота и вце­пился ему в загривок своими о с т р ы ­ми клыками.

С позеленевшими от ужаса гла­зами Кот отражал удары Пса. Все сцепились к л у б к о м , только шерсть летела. Наконец ловкий М ы ш о н о к выскользнул из кучи-малы и шмыг­нул в н о р к у . Кот, весь взъерошенный и о б о д р а н н ы й , забрался на лавр, от­туда перескочил на к р ы ш у — и ну фыркать и шипеть на Пса.

А Пес подошел к своему хозяину, лизнул ему р у к у и, не говоря ни слова, улегся у е г о ног.

П е р е в о д с и с п а н с к о г о Р. ПОХЛЕБКИНА

37

Е. ФЕДОРОВСКИЙ

Рисунки В. КОРОВИНА

Рассказ об этом подвиге стал легендарным на Северном флоте. Автор лишь пересказал то, что ему говорили матросы.

ейтенант! Вы похожи на барабульку! На вы­вернутый овечий ту­луп! На фазана с вы­щипанным хвостом!

Капитан второго ранга ходил из угла в угол и громко ругал Никишина. Лейтенант был одет в телогрейку без хлястика, широ­ченные ватные брюки. На голове торчала серая солдатская шапка, на которой нелепо красовался морской краб. Никишин переми­нался с ноги на ногу и чувство­вал, как из валенок выжималась жирная трюмная вода.

Капитан второго ранга служил на всех флотах. Поэтому его сравнения были пропитаны коло­ритом многих мест.

А Никишин до войны работал инженером в МТС и на флот по­пал по ошибке торопливого рай­военкома. Ни ростом, ни здо­ровьем, ни характером он никак не подходил к морской службе. За это и послали его, как он сам считал, на рыбацкий катер, кото­рый безропотно возил для камбу-

зов треску и капусту, оставаясь в самом глухом обозе.

— Ну, вот что... — Капитан второго ранга задержался, глядя в лицо Никишину. — Вы пойдете в море.

И подумал: «Другого бы по­слал, да некого, у тебя хоть ма­шина на ходу».

— Пойдете далеко, на важ­ное дело. Одним словом, посту­пите в распоряжение офицера из особого.

Катер «807» стоял у самой захламленной части пирса. По доскам, пустым ящикам и бочкам тяжело прыгали крысы.

Матросы делали приборку, обкалывали лед с лееров. Над за­ливом висел сырой туман. Похо­жая на огромный утюг, с моря плыла лиловая туча. Ее заметили только в полдень, когда солнце едва-едва поднялось над горизон­том.

Никишин следил, как падали за борт горящие махоринки. Ря­дом с ним стоял офицер из осо­бого отдела — капитан Голова­

нов. Худое нервное лицо капита­на рассекали морщины. Они странно тянулись от глаз к под­бородку.

Капитан часто кашлял. Его ли­цо напрягалось, на скулах вспыхи­вал румянец. Он торопливо вы­хватывал платок и прижимал его к высохшим губам.

— Климат здесь неподходя­щий, — произносил Голованов каждый раз, будто оправдывался.

— Никудышный климат, — соглашался Никишин, глядя, как махоринки, кружась, падают на воду и тонкая масляная пленка разрывается, образуя дрожащий круг.

— Если все будет благополуч­но, мы дойдем туда на пятые сутки. У вашего катера мотор не громкий. Мы должны подойти, как мышь. Для нас неясно — кто там и много ли. Люди у вас на­дежные?

— Вроде бы ничего. Третий год вместе.

— Можете охарактеризовать каждого?

38

— Почему же? Вон тот, у кнехтов, — Никишин кивнул на мичмана в длинном дождеви­ке, — боцман Лазарев. Добро­вольно ушел из мореходки на Се­верный флот. Вежливый, жалост­ливый до людей.

— А деловые качества? — Мотор знает. Он у него

вроде как за брата. Только разго­варивать с ним стесняется. И, между прочим, — Никишин поднялся на носках к уху капи­тана, — сочиняет стихи. Ничего стихи, смешные.

Из люка выбрался матрос с ведром ржавой воды. Он брезг­ливо держал дужку, обернутую рукавицей. Несмотря на холод, матрос был в одном бушлате и отутюженных «клешах». Он по­ставил ведро на леер и торопливо опрокинул за борт.

— А это Зяблик. Попал из Одессы. Настоящая фамилия его Кориенчик. Но он утверждает, что это по маме. А папа у него был Зяблик, тот знаменитый во­долаз, который нашел затонув­ший «Черный принц». Ну, а де­ловые... — Никишин вздохнул. — Моторист. Вахту несет исправно, только души к мотору не имеет. Просится на настоящий корабль или в морскую пехоту.

Никишин посмотрел на огром­ного матроса в солдатском ватни­ке. Матрос с остервенением сби­вал лед с палубы. Изредка тыль­ной стороной ладони он вытирал лоб и заталкивал под шапку вы­падающий льняной чуб.

— Старший матрос Якушкин. Помор. До войны работал руле­вым на этом же катере. Тогда он назывался «Колгуевым». А сей­час вместо «Колгуева» поставили просто «Восемьсот семь», по реестру. Мотор не знает, но ни­когда не «расписывается», ведет по ниточке.

Никишин затянулся папирос­кой.

— Есть еще один — моторист Синцов. Нам с вами дедушка. Он сейчас в трюме с Зябликом. По­тешный дед. Изучил всю эволю­цию мотора, начиная с первых «керосинок». С Зябликом в веч­ной ссоре. Да вот он!..

Из люка показалась всклоко­ченная черная голова, потом два сверкающих глаза и черная боро­да вразлет. Синцов, как и Зяблик, был в одном бушлате, накинутом

на тельняшку, в брюках «клеш». Клинья искусно вставил в них Зяблик в одно из перемирий.

— Я тебе покажу такого «дья­вола лохматого»! — гаркнул Син­цов и в сердцах вырвал за собой ведро. Увидев Никишина, старик выпрямился и, прошагав на пря­мых ногах по скользкой палубе, вылил воду за борт.

— Синцов тоже с этого кате­ра. Стар он для военного флота. Командующий оставил для тради­ции. Вот и весь личный состав...

Никишин бросил окурок и гля­нул снизу вверх на Голованова.

Сил было явно мало. Никто из матросов не держал оружия. Не нравился капитану и сам Ники­шин — сугубо штатский человек.

— Слышь-ка, Лазарев! — крик­нул лейтенант своему боцману. — Пора выходить. Давай-ка запус­кай движок!

Голованов чуть не заскрежетал зубами, услышав, как командир отдает приказание, но кашель снова подступил к горлу.

— Климат здесь... — Никудышный климат, —

Никишин не спеша перелез через трапик, направляясь к рулевой рубке.

Катер вздрогнул, окутавшись черным дымом.

Со звоном посыпались с бортов сосульки. У горла бухты замигал маяк, разрешая проход.

Шли с потушенными огнями. Голованов ушел в кубрик. Тонкая, покоробленная от старос­ти переборка вздрагивала и жа­лобно скрипела. Один угол куб­рика был отделен ситцевой в го­рошинку занавеской. За ней по­трескивала печка. Зяблик уже го­товил обед, яростно размешивая борщ большим медным черпаком. Борщ попадал на печку и шипел, расшвыривая капли.

И вдруг стало так тоскливо, что к горлу подкатил комок и стал душить. Голованова не тре­вожила неизвестность. Ему всегда приходилось иметь дело с загад­ками, подбирать к ним ключи, оставляя иной раз право откры­вать замки другим. Волновало что-то иное. Может быть, туча, похожая на тяжелый кровопод­тек? Или этот камбуз и мед­ный черпак, который перешел флоту от рыбаков вместе с Син­цовым и ситцевой занавеской?

Через час стемнело. Снова наступила ночь. Голованов пошел в рулевую рубку. За штурвалом стоял Якушкин. Изредка он по­сматривал на компас, освещен­ный крохотной лампой-невидим­кой в металлическом колпаке. Та­кая же лампа освещала карту, перед которой сидел Никишин. На жирной красной линии курса он делал пометки.

— От банки триста полрумба влево. Слышь-ка?

— Слышу, — недовольно бурк­нул Якушкин.

— А-а, капитан! Проходите... Вот тут Леонтий говорит — шторм будет. Волна крупная идет. Накатом.

— Выдержит катер? — Должон выдержать, —

Якушкин покосился на капитана зеленоватым глазом. — До войны мы на нем до Ян-Майена, а то и до Шпицбергена слабо доходили.

— Вам когда-нибудь приходи­лось испытывать шторм? — спро­сил Никишин.

— Да. В Бискайском был шторм, — сухо ответил Голова­нов.

Жуткий был тогда шторм. Ни разъяренных волн, ни неба, ни туч, цепляющихся за море, — трюм. В трюме полтысячи людей: испанцев, русских, чехов, фран­цузов — недавних бойцов раз­громленной республики. В трюме задыхались от духоты и жажды. В трюме пахло йодом, потом и ржавчиной. Умерших нельзя бы­ло поднять наверх. Люки крепко задраили гулявшие по палубе волны.

— Пять дней был шторм, — сказал Голованов и отвернулся к иллюминатору — черному, без зрачка, глазу, в котором отра­жались сутулая фигура Якушки-на, бесстрастное крупное лицо.

«О чем он думает? У этого жизнь плыла просто и прямо. Хо­дил в море. Встречали, наверное, такая же суровая, молчаливая жена и дети... Море и дом, море и дом — на одной амплитуде...»

Катер пробирался на ощупь, перемолачивая слабенькими вин­тами милю за милей. В антенне тоненьким альтом попискивал ве­тер. По глянцевому стеклу полз­ли пугливые слезинки брызг.

За обедом собрались все мат­росы, кроме Якушкина. Ели, дер­жа в руках алюминиевые миски.

— Котел мыл палубной шваб­рой, идол безрукий, — ругал Зяб­лика Синцов, вылавливая из бор­ща бурые прутики.

— Це ж корица, темный вы человек! И щё вы, дедуня, такой ерепенистый, ну прямо как бичок на удочке!

— Ленивый ты, вот что! — Синцов хватил полную ложку ки­пятка и обжегся. — Лежат два одессита. Кепки на глазах. Сел одному на ногу воробей. Тот и говорит: «Жора, шугни горобца». А Жора, вместо того чтобы ногой дрыгнуть, шипит: «Киш, сво­лочь!».

Синцов так ловко передразнил Зяблика, что все за столом рас­смеялись.

— Глупый анекдот, без со­ли, — надменно проговорил Зяб­лик.

На следующий день разыграл­ся шторм. Катер кряхтел, скрипя всеми своими шпангоутами. В кубрике было слышно, как обрушивались на палубу волны и клокотали между надстройками.

39

Сначала издалека шел ровный гул. Потом, разбежавшись, он с хряском вламывался в борт. Катер ложился на бок, провали­ваясь в пустоту. Вода заливала выхлопную трубу дизеля. Грохот обрывался. Но, собрав в своих легких весь воздух, мотор выпле­вывал воду, кашляя горячим па­ром.

Спать Голованов не мог. К гор­лу с каждой волной подкатывала тошнота. Из всех болезней толь­ко морская болезнь не поддается лекарствам. Она излечивается усилием воли. Он узнал об этом в Бискайском. Нужно только не думать о шторме.

— Выпейте спирту. Будет легче, — проговорил лежащий рядом Лазарев.

— Вместо пилюль? — Да, вместо пилюль. «Если выпью, сделаю первую

уступку болезни», — подумал Голованов и вслух произнес:

— Не люблю в голове тумана. Мерзость это.

— А я о шторме думаю. Вы замечали, в нем есть какое-то очищение?

Катер почти встал на дыбы. Лязгнули цепи коек. Откуда-то сорвался ящик и с разлета вле­пился в печку камбуза.

— Когда окончится война, — как ни в чем не бывало прогово­рил Лазарев, — я обязательно напишу поэму и назову ее «Пес­

ня шторма». В шторме я вижу уйму частностей, слышу запах моря и покоробленного сурика, звон реи и писк уставшей чайки, обнимку ветра и особый вкус брызг. Этими скромными частно­стями я расскажу о великолепной музыке шторма. Эх, только бы дожить...

Капитан вспомнил Синцова. Тот однажды сказал, что у него должен родиться внук. Окончится война, и тогда он уйдет на «пен-зию» (так и сказал — на «пен-зию»), и двинет с внуком в Пе­чору, к бабке Анне. Она рада бу­дет внуку, да и сам Синцов не­пременно должен увидеть жену, с которой его на шестом десятке разлучила война.

И чем ближе знакомился Голо­ванов с матросами, тем сильней чувствовал громадную ответствен­ность перед белобрысыми ребя­тишками Якушкина, перед неро­дившимся внуком Синцова, перед ненаписанной песней о шторме.

Ветер утих только на четвер­тый день. Тучи скатились к краю моря и застыли там плотной го­рой. На зеленоватом небе пока­зались звезды: рассыпанные бу­синки, дрожащие от беспокойного ветерка. Почти над головой ви­села Полярная звезда, выпавшая из опрокинутого ковша Большой Медведицы. Арктос... Эту звезду видели древние греки. И, глядя на нее, Голованов четко ощутил всю длину охваченного войной

пространства. Тысячи миль — от кремнистых берегов Крита до ле­дяного острова Медвежьего.

Катер деловито пенил чернь воды. Волны незлобивым шелес­том переругивались между собой. На небе переливались робкие сполохи сияния. Они отражались на стволе маленькой пушки, сон­но смотревшей вдаль. Из встре­воженной винтами глубины под­нимались медузы, черви, рачки. Они тоже светились в бурлящей пене, и за катером, казалось, тя­нулся широкий млечный след.

— На траверзе остров Эдж, — Никишин махнул обледеневшей рукавицей, будто этот остров, ле­жащий далеко к северу, можно было увидеть.

— Значит, скоро, — прогово­рил капитан, опершись грудью на скользкий леер. И прибавил: — Если бы Эдж светился сейчас, как американская армада, мы бы видели зарево.

Перед походом капитан смот­рел трофейную хронику. С не­мецкой педантичностью она рас­сказывала об операциях подвод­ных лодок. Угрюмые коробки транспортов «Либерти», охра­няемые английскими и американ­скими авианосцами, линкорами, крейсерами, катерами, всей мас­сой боевых кораблей, нашпиго­ванные бомбами и торпедами, вспыхивали с легкостью игрушеч­ных фейерверков и шли на дно. Немцы знали о караванах все и

40

стремились топить транспорты, не допуская их до советских берегов. Голованов наносил на карту трассы судов и районы, в кото­рых подлодки нападали на транс­порты союзников. Чаще всего это происходило на линии 20-го ме­ридиана: фиорд Тромсё — остров Медвежий. И тогда он подумал, что на арктическом острове су­ществует станция, оборудованная радиолокационными и световыми средствами, откуда немцы опове­щают свои подводные лодки, ба­зирующиеся, как сообщала раз­ведка, в бухте Тромсё. Найти эту станцию и, если можно, уничто­жить — вот какая задача стояла перед маленьким катером и его людьми.

— Вы любите море? — неожи­данно спросил Голованов Ники­шина.

— Пожалуй, нет. Море мне все еще непривычно.

Голованов направился в куб­рик. Там хоть тесно, но тепло.

На ступеньках трапика, обхва­тив руками колени, сидел Лаза­рев. Поодаль, у лампочки, пере­бирал струны гитары Зяблик.

Ты теперь далеко-далеко, Между нами снега и снега. До тебя мне дойти нелегко, А до смерти четыре шага...

У Зяблика на берегу осталась невеста. Ее видели, когда катер уходил в море. Он пел, видимо вспоминая ту маленькую девуш­ку, которая робко махала ему платком.

Перед утром в кубрик спустил­ся Никишин, стуча обледенелыми валенками.

— Доехали, братцы. Товсь! На пепельном горизонте Мед­

вежий отсвечивал сиреневым све­том. На карте маленький клочок заброшенной в океан земли пред­стал сейчас длинной тонкой пи­лой. Из темноты вырвалась чайка. Она закружилась над палубой, конвульсивно махая крыльями. По борту застучала ледяная крошка от разметанного волнами припая. Совсем низко над водой висел туман, начиненный колючими иголками обледеневшей влаги.

Вскоре туман как будто пере­мешался со снегом и стал настолько плотным, что невоз­можно было разглядеть вытяну­тую руку. Опасаясь скал, которых особенно много с норд-оста, Ни­кишин решил дрейфовать.

Дизель выключили. По бортам встали Лавров и Якушкин с шес­тами. Через час их сменили Син­цов и Зяблик.

— Тут, на западном краю, норвежцы живут, человек три­ста, — шепотом объяснял Син­цов.

— Чудаки! Им-таки теплой земли мало?

— Холодная или теплая — все одно родная.

— Сентиментальный вы, деду-

ня. Тюлень тут, вот они к нему и жмутся.

— Ш-ш, — Синцов вдруг со­рвал шапку и прислушался. — Слышишь?

— Не нагоняйте страху, деду-ня. Примерещилось.

— Молчи! Слышишь? Из глубины тумана теперь

явственно донесся разговор. Зяблик сбегал за Никишиным

и Головановым. Говорившие при­ближались, как будто шли на­встречу по шуршащей крошке.

— Ручаюсь, до берега не мень­ше трех миль. Висят они, что ли?

Голованов прислушался. Гово­рили по-немецки. Несколько фраз удалось разобрать. Один голос сказал, что туман должен рас­сеяться к ночи. Другой выругал­ся и спросил в переговорную тру­бу о глубине.

— Это подлодка! — капитан до хруста сжал пальцы Никиши­на. — Роковая случайность! Одна из миллиона случайностей, что мы без надобности, но наткну­лись на иголку в стоге сена.

— О чем они говорят? — Собираются погружаться и

выходить из льдов под водой. — Ударим! А? Прямой навод­

кой! До них не больше кабельто­ва. Свалимся прямо на голову! Экипаж — в отсеках, на мости­ке — двое!

— А станция? — На Медвежьем не услышат. — Могут услышать... Через минуту захлопнулся

люк, и лодка стала погружаться. Никишин тихо выругался. Глубокой ночью катер прибило

к берегу. В разведку пошли Го­лованов и Лазарев. Они карабка­лись по скалам, поднимаясь на вершину, где не было тумана. Го­лованов предполагал, что с вер­шины можно увидеть утес где-нибудь на южной стороне остро­ва, где немцы скорее всего устроили станцию.

Между камней лежал серый, обглоданный туманами и моросью лед. Корка под ногами провали­валась, и тогда в следах сверкал белизной вечный, никогда не таявший снег. Здесь уже не слышно было ни шороха волн, ни крика чаек. Мертвые скалы, мертвый снег, заколдованный сте­рильной тишиной... Невысоко над землей висел прозрачный серп луны. Он бросал слабенький го­лубоватый свет, углубляя тени.

С вершины капитан ничего не увидел. Пошли по гребню вдоль берега.

— В лунном свете есть какое-то беспокойство, — прошептал Лазарев. — Чувствуете?

Капитан ничего не ответил. «Неужели, — думал он, — нико­го здесь нет? Неужели эта опера­ция — погоня за призраками? Немцы могли следить за карава­нами и с подводных лодок. А еще проще — узнавали о них в Гали­

факсе, в Бостоне или в Рейкья­вике». Доводы, которые в штабе не вызывали сомнений, с каждым часом поисков представлялись до обидного шаткими.

Капитан посмотрел на часы. Фосфорическая стрелка показы­вала пять. Шли уже семь часов.

— Вы устали, Лазарев? — Не прочь бы отдохнуть. Они сели на снег, привалив­

шись спиной к камню. Капитан закрыл глаза. В сплошной теме­ни вспыхивали, исчезали радуж­ные круги. «Скоро мыс кончится. Берег потянется на север. Там нет смысла ставить станцию». Он, кажется, незаметно задремал. Вдруг кто-то осторожно и крепко сжал сердце.

«Здесь! Где-то здесь! Голая интуиция? Но она никогда не подводила. Так бывает у людей с обостренными нервами. Необъ­яснимая загадка. А может быть, опыт...»

Капитан вскочил на ноги и то­ропливо стал спускаться с греб­ня. Он шел, не разбирая пути, увязая по пояс в снегу, скользя по обледеневшим камням.

— Стойте! — окликнул его Лазарев. — Там!

Он показал на скалу, освещен­ную луной. На фоне звезд и сла­бо тлеющего неба капитан разли­чил антенну локатора. Рядом стояли два темных предмета. Ви­димо, прожекторы.

— Останьтесь здесь! Голованов исчез в тени. Он

крался бесшумно, с беспокойст­вом прислушиваясь к стуку серд­ца. У них могут быть собаки. Стоп! Близко подходить нельзя. Заметят следы.

Минутная стрелка не торопясь обошла круг. Шесть. И сразу по­слышалась музыка. Почти такая же, как у московского радио. По­думалось даже, что сейчас весе­лый диктор скажет: «Доброе утро, товарищи! Сегодня двадца­тое марта тысяча девятьсот сорок третьего года»... Но музыка вдруг оборвалась, хлопнула дверь.

— Reks, коmm zu mir! ' К вышедшему подбежала лай­

ка. Немец прошел немного впе­ред и остановился возле метеоро­логической будки. На мгновение вспыхнул фонарик. Не больше ста метров отделяли его от капи­тана. Потом он прошел дальше, снова засветил фонариком и что-то записал в блокнот.

Голованов тихо попятился назад к Лазареву. Он приказал привести всех матросов, а сам остался наблюдать.

За день удалось рассмотреть всю наблюдательную станцию, устроенную добротно и скрытно.

Жилая палатка располагалась в пещере с небольшим входом. Около нее стоял станковый пуле­мет. На высокой скале у локато-

I Рекс, ко мне! (Нем.)

41

pa и прожекторов капитан заме­тил бетонный дот, замаскирован­ный камнями. Одна амбразура выходила к морю, из второй про­сматривалось побережье. С тыла этому доту ничто не угрожало. По отвесной круче, метров три­дцать высотой, огражденной острыми зубьями скал, ни под­няться, ни спуститься, видимо, нельзя.

У маленькой бухточки тоже был дот, прикрывающий подходы с моря.

Солдаты выходили редко. Доты и палатка, возможно, связаны те­лефоном. Капитан насчитал де­вять человек. Они вели наблюде­ние за погодой и морем.

Словом, станция представляла крепость, которую можно одолеть большими силами, измором или внезапностью. Немцы хотя и ве­ли себя осторожно, но были уве­рены в своей безопасности. Отку­да знать им, что лишь один чело­век высказал догадку о существо­вании на далеком арктическом острове наблюдательной станции?

Итак, внезапность. Ночью. За­бросать доты и палатку граната­ми. Двое — Синцов и Зяблик — возьмутся за дот на берегу. Сам капитан и Якушкин — за жилую палатку и станковый пулемет. Никишин и Лазарев взорвут дот на скале.

Встретившись с матросами, ка­питан подробно изложил свой план. Голованова несколько уди­вило настроение матросов. Они

совсем не волновались и слушали так, будто им читают политин­формацию.

Синцов с Зябликом распутыва­ли просмоленный шкертик и свя­зывали гранаты.

— Зачем вам, дедуня, грана­ты? Вы всех фрицев бородой рас­пугаете.

— Дедуня да дедуня! Для те­бя я Матвей Игнатьевич, а не де­дуня! — сердился старик.

— Проверим часы, — сказал капитан. — Запомните, в два три­дцать. Разом!

Якушкин шел сзади капитана, держа четыре связки гранат, как дрова.

Синцов и Зяблик медленно подбирались к доту у моря.

— Может, шугнем сначала? Хоть на живых поглядеть.

— Насмотришься. Замри! Никишин и Лазарев карабка­

лись по скале, ощупывая каждый камешек. Они поняли, что дот, заваленный тяжелыми камнями, гранаты не пробьют. Надо только в амбразуру. Спереди близко под­ходить рискованно. А если попы­таться обогнуть с тыла?

Туда двинулся Лазарев. В ска­ле он находил едва заметные ще­ли и пробирался медленней улит­ки, почти повиснув на руках над обрывом, где зубьями торчали острые гранитные скалы.

42

С каждой минутой автомат, заброшенный за спину, и связка становились тяжелей и тяжелей. Лазарев держался онемевшими пальцами буквально на трех сан­тиметрах выступа.

Дот рядом. Черное — это вход. Если взрыв? Значит... значит, волна собьет вниз. На камни.

Лазарев прижал потный лоб к холодной и колючей, как наж­дак, скале. Он не может посмот­реть на часы. Левая рука вцепи­лась в щель. В правой связка. За спиной — обрыв. До входа два метра. Он услышит выстрелы и бросит туда связку.

Лишь бы хватило сил удер­жаться до начала. А потом бро­сить гранаты.

Не пугает нелепость смерти. Чудно: первый бой — смерть. Война. Кому-то суждено умереть, кому-то жить...

Вдруг взвыла от испуга соба­ка. Тяжело, с натугой грохнул взрыв. Всплеснулся рыжий огонь. Оттуда, где был Лазарев, вы­рвался луч прожектора и впился в упавших ничком капитана и Якушкина.

В доте что-то зазвенело. Кто-то сонно вскрикнул. Длинная оче­редь трассирующих пуль сорва­лась со скалы.

— Только бы сил! И на скале почти одновремен­

но взметнулись два взрыва. Один близко — перед амбразурой — ослепительно яркий. Другой — придавленный камнями.

У вспыхнувшей жилой палат­ки глухо затрещали автоматы, скрестили сверкающие линии, как шпаги. Через секунду залаял станковый пулемет, взметывая каменистую пыль. Якушкин под­нялся и как-то боком, обхватив двумя руками связку гранат, дви­нулся к пулемету. Он шел впе­ред. На лице дрожал отблеск пулеметного огня. Шаг. Еще шаг. Еще...

— Teufel! Das ist Teufel! !

Шаг. И страшный взрыв за­глушил треск пулемета...

От связки, брошенной Синцо­вым, дот на берегу разрушился, но автомат не замолчал. Зяблик метнулся к нему, скользнул вдоль камней в траншею, вышиб ногой покосившуюся дверь. И тут наткнулся на дуло автомата. Прямо в лицо тяжело дыхнул враг. Может быть, так близко они были секунду. В следующую автоматы, упершиеся друг в дру­га, отбросили их в разные сто­роны.

И все смолкло. Оборвалось внезапно, как и началось. Над мертвыми камнями и снегом, освещенным прозрачным светом луны, снова разлилась глубокая тишина.

Катер «807» пришел обратно. Никишин скончался в госпитале.

1 Дьявол! Это дьявол! (Нем.)

С него так и не успели снять но-вую форменную одежду, которую все моряки надели перед боем. Останки Лазарева, Зяблика и Якушкина похоронили в Мурман­ске, в братской могиле. Голова­нов по возвращении составил обстоятельный отчет. Его видели и читали. Но тогда еще шла вой­на, и было много забот поважней. Молва иной раз дороже наград.

Капитан умер весной сорок пя­того от туберкулеза, в тот день, когда над Заполярьем поднялось, чтобы несколько месяцев не спус­каться, скуповатое, неласковое солнце.

А Синцов еще долго ходил в море. Надо полагать, легенда, которая ходит сейчас среди севе­роморцев, обязана ему своим появлением. Он рассказывал, что будто тогда, у дота, Зяблик ему шепнул:

— Вы, дедуня, не серчайте на меня. Такой уж я насмешник.

«Ах ты, одесская душа!» — говорил старик и смотрел в сто­рону, чтобы не заметили слез.

Неизвестно, жив ли он сей­час — Матвей Игнатьевич Син­цов. Может быть, жив. Тогда откликнется.

Страх — постоянный спутник ж и т е ­лей Аранса, деревни в западной ча­сти французских Пиренеев. Опас­ность подстерегает их п о в с ю д у : дома, в поле, в лесу.

Рядом с деревней находится завод по очистке нефти. Неиспользованный газ с большой п р и м е с ь ю сернистых соединений сжигается тут же под от­к р ы т ы м н е б о м . Стометровые г а з о ­вые факелы отравляют воздух в ок­р у г е : губят растительность, убивают скот, с ж и г а ю т легкие жителей А р а н ­са.

Казалось, Национальное нефтяное общество Аквитании, к о т о р о м у п р и ­надлежит завод, д о л ж н о было бы взять на себя эвакуацию жителей Аранса и связанные с ней расходы. Но пока заботы дельцов об арансцах ограничились п о к у п к о й для них... противогазов.

Жителям деревни настойчиво ре­к о м е н д у ю т не расставаться с пода­ренными противогазами. И крестьяне берут их с с о б о й , к о г д а идут на ра­боту в поле, в лес, всегда д е р ж а т их под р у к а м и д о м а . Дети с п р о т и ­вогазами ходят в школу.

Наибольшая опасность грозит ма­лышам. Д л я детей м о л о ж е четырех лет нет противогазов нужных р а з м е ­ров. Их бледные б е с к р о в н ы е лица — ж и в о й у к о р б е з д у ш и ю капиталисти­ческого м и р а .

ОТРАВЛЕННАЯ ДЕРЕВНЯ

«Карьер». Фото МИХАИЛА НИКОЛОВА (Болгария). Международная выставка художественной фотографии. Москва, 1961.

44

В А С И Л П О П О В

алеко на юг несет свои темно-зеленые воды Марица. В них отражаются облака, ут­ренние зори, о р а н ж е в ы е отблески заката.

Долгие века Марица с п о к о й н о текла среди плодородных полей, н е ж н о обнимала острова, тихим шепотом рассказывала л ю д я м о своих печалях и ра­достях. Эта легендарная р е к а воспета поэтами и лето­писцами.

В последние годы в ее водах начали появляться отражения новых, обновленных берегов. Теперь с древней рекой связано новое имя, символ п р о м ы ш ­ленной м о щ и Болгарии — ТЭЦ Марица-Восток.

Эта стройка дает работу семи тысячам чело­век. Вокруг будущей ТЭЦ целая околия изрыта трак­торами, бульдозерами, экскаваторами, снесены д р е в ­ние холмы — геологи открыли здесь несметные запа­сы бурого угля, и з м е р я е м ы е миллиардами тонн.

Скрытая мощь р е к и словно отдала силы м у с к у л а м фракийцев, вселила бодрость в их песни и танцы. Эти дети Марицы издревле носили белые платки на г о ­лове, фартуки и г р у б у ю с а м о д е л ь н у ю обувь. Теперь они по утрам садятся в поезда, отправляясь на строительную площадку!

Рядом с жителями долины М а р и ц ы — стройные г о р ­цы, синеокие жители равнин, плечистые северяне. Здесь, на строительстве ТЭЦ, в местные наречия во­шли новые слова — «производительность» и «монтаж», «водопровод» и «бригада». И л ю д и здесь вершат д е ­ла, вести о которых передаются у ж е в наши дни из уст в уста, а для будущих поколений станут р о м а н т и ­ческой легендой.

Восьмой участок. Падает откуда-то сверху, как д о ж д ь , мелкая коричневая пыль. На г о л о в о к р у ж и т е л ь ­н у ю высоту поднялись г р о м а д н ы е к о н с т р у к ц и и . Нови­чок невольно теряется в этом к а ж у щ е м с я хаосе. По м о н т а ж н ы м столбам взбираются рабочие.

Начинается д о ж д ь , его потоки обрушиваются на ра­ботающих людей. Если бы было солнце, то из мил­лионов капель, разбивающихся о ж е л е з о б е т о н , р о д и ­лась бы огромная радуга. Но солнце за тучами, и вме­сто него сияют голубой радугой огни электросварки. Л ю д и , облаченные в зеленые к о м б и н е з о н ы , в светло-красных кожаных рукавицах, с защитными щитками на лицах, сосредоточенно склонились над свариваемы­ми трубами. Вот они, с о з д а ю щ и е радугу.

Время от времени сварщики заходят в барак. Вот один — у него черное от пыли, блестящее от пота л и ­цо. Глаза светятся, в улыбке сияют белые з у б ы . Это Приматоров, сварщик высшей квалификации.

Попив воды из бутыли, стоящей среди кучи элек­т р о д о в и щитков, он несколько с е к у н д молчит и, взяв шлем, отправляется назад. Под д в о й н ы м д о ж д е м — пыльным и водяным — он взбирается на свое место. Снизу видны лишь подошвы его ног. Еще минута — и над ним засиял голубой ореол электросварки.

Рядом с н и м работает его бригада. То согнувшись, то присев на к о р т о ч к и , иной раз лежа на спине или повиснув над б е з д н о й , они забывают обо всем, к р о м е электродов и стали. Они связывают артерии-паропро­воды в гигантском теле теплоэлектроцентрали. Я смот­р ю , как с п о к о й н о работают они на этой высоте, как уверенны и просты их движения, словно с самого р о ж ­дения им всем приходилось делать это: Тодору Стоя­нову из села Петричи, Даскалову из Плевны, П р и м а -торову из Златицы, А р а б а д ж и е в у из Стрелчи, Коста-динову из Бисера, Колеву из Д и м и т р о в г р а д а . За два года бригада социалистического труда под р у к о в о д с т ­вом Тодора Стоянова произвела 36 тысяч сварок в к о -

тельной и т у р б и н н о м цехе теплоцентрали, на т р у б о ­проводе, сушильном заводе. День за д н е м они слов­но ставят своими электродами печати на к о м м у н и к а ­циях теплоцентрали, выдавая гарантию на столетнюю прочность н о в о р о ж д е н н о г о гиганта.

У этих л ю д е й сосредоточенные лица творцов, серь­езных, молчаливых, хотя они и не прочь посмеяться и поговорить в свободное время. На них лежит о г р о м ­ная ответственность за то, чтобы вовремя завертелись лопасти турбин.

Идут д о ж д и . О д и н — настоящий, небесный д о ж д ь . Д р у г о й — ржавая коричневая пыль. Под их потоками работают тысячи л ю д е й самых разных специальностей. О н и сваривают, укладывают, м о н т и р у ю т , строят...

Ведь эти л ю д и п р и е з ж а ю т сюда на поезде к а ж д ы й день из деревень? Ведь это они еще совсем недавно носили платки и фартуки до колен? Нет, это какие-то д р у г и е л ю д и .

На а р м а т у р н о м д в о р е я разыскал Евтима Крыстева, бригадира ударной к о м с о м о л ь с к о й бригады, прослав­ленного мастера-арматурщика.

Мы з д о р о в а е м с я . На его ш и р о к о м лице д о б р о д у ш ­ная улыбка. Ш е я борца. Под о д е ж д о й перекатываются сильные м у с к у л ы . Евтим чертит м е л о м какой-то слож­ный ч е р т е ж и задумывается.

— О ш и б к а , — наконец произносит о н . — Где? — В чертеже... Он зовет о д н о г о из своих л ю д е й , показывает ему

ч е р т е ж и долго что-то объясняет. Евтим часто проверяет п р о е к т и р о в щ и к о в на прак­

тике. В е г о голове, как в оперативном штабе, р о ж д а ­ются сотни чертежей — ведь бригада работает на ТЭЦ, на расширении б р и к е т н о й фабрики, в депо.

— Во всем надо уметь разобраться, — поясняет он. — Если опалубщик не разберется в чертеже, ему объясняет б р и г а д и р . О н и все работают в о д н о м м е ­сте. А наши — у к а ж д о г о самостоятельное задание, к а ж д ы й д о л ж е н принять самостоятельное решение. Если опалубщик ошибется, он м о ж е т переделать свою работу. У нас д р у г о е дело. Ошибешься — и все идет к дьяволу. П о м н ю , о д н а ж д ы Генчо... Да вот и он с а м . — Евтим показал на в ы с о к о г о человека, в к о т о р о м я узнал известного верхолаза Геннадия Милованова.

Он миновал о г р а д у и остановился у д ы м о в о й трубы высотой в 153 метра, самой высокой на Балканах.

— Глядите на него, — произнес Евтим. — Генчо с к о р о будет строить еще одну трубу, высотой в 250 метров. Такой здесь е щ е никогда не видели.

Теперь стройка у ж е не казалась мне хаосом. К а ж ­дый лист железа, к а ж д а я голубая дуга электросварки, каждая бетонная плита — все начинает сливаться в о д ­но, получает какой-то определенный смысл, превра­щается в один п о д в и ж н ы й , беспрестанно и з м е н я ю ­щийся чертеж.

М е н я ю щ и й с я для того, чтобы в ближайшие годы турбины ТЭЦ Марица-Восток дали 2,5 миллиарда киловатт электроэнергии.

А река М а р и ц а течет на юг, рассказывая о т о м , что л ю д и на ее берегах решили добыть солнце из з е м ­ли — превратить уголь и человеческий т р у д в элек­т р и ч е с к у ю э н е р г и ю .

П е р е в о д Л. ПРОХОРОВОЙ

М И Р А Ж ТУМАННЫХ ГОР

В окутанных тумана­ми пустынных горах Санта-Марта (Колум­бия), на высоте трех километров путник вдруг замечает стадо овец, пасущихся среди скал, а невдалеке от них — процессию мона­хов. Иззябший и уста­лый, он надеется найти приют у пастухов или в монастыре, но напрасные надежды. И монахи и

овцы — это кустарники, растущие на почти бесплодной земле вблизи вершин. «Овца» представляет собой ко­роткий ствол с частыми ветвями. Сучья покрыты мно­жеством листьев, усыпанных похожими на шерсть во­лосками. Иногда эти листья растут так часто, что между ними нельзя просунуть даже карандаш.

Летом скалы в этой высокогорной пустыне сильно нагреваются, дуют горячие ветры; зимой снег и морозы со страшными ветрами досаждают растениям. Сжав­шись в плотные комочки, уменьшив испарение, «мона­хи» и «овцы» приспособились к неприветливому клима­ту высокогорных равнин.

ВМЕСТО АЙСБЕРГОВ

Э т и к у с к и льда почти не напоминают ледяные г о р ы .

Но пингвины Рим­с к о г о з о о п а р к а были ра­

ды и этому. В летние дни пингвины плавали в н е б о л ь ш о м садке с р е ­ди «льдин», взбирались на них.

ДОМ НА ПЛЕЧО! Передвинуть дом —

обыденное дело для жи­телей некоторых районов Суматры. Транспорти­ровка не требует боль­ших затрат и сложных механизмов. Достаточно перепилить сваи, подве­сти балки под легкое строение, и... пятьдесят

человек без особого тру­да подымают его на пле­чи. Обычно дом несут посменно две группы но­сильщиков.

Проходит час-другой, и в перенесенном на не­сколько сот метров жи­лище вновь поселяются хозяева.

ВОЗДУШНЫЙ ГАНДБОЛ

Единственный в истории гандбольный матч в воздухе состоялся недавно между итальянскими командами городов Генуи и Сампдории. У каждой команды был свой самолет, который штурмовал ворота противника, подвешенные на воздушных шарах. Сами спортсмены сидели в кабинах само­летов и по очереди забрасывали мяч руками в во­рота противника. Счет необычного матча — 4:2 в пользу Сампдории.

ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ...

...что крокодил может прожить без пищи 700 дней, черепаха — 500, лягушка — 400? Меньше «выдержки» у обитателей рек: карась может «поститься» 150 дней. Конечно, эти данные относятся к тем животным, что впадают в анабиоз и затрачива­ют в это время очень мало энергии.

ПО МОРЮ ВБРОД

М а ш и н а , изображенная на с н и м к е , по­ж а л у й , один из самых необычных видов транспорта — на ней ездят по м о р ю во в р е м я отливов. В эти часы океан у берегов Д е в о н ш и р а сильно «мелеет», и сообщение с р а с п о л о ж е н н ы м неподалеку от берега м а л е н ь к и м о с т р о в к о м Берг становится за­труднительным.

И з о б р е л машину местный почтальон — ему чаще д р у г и х приходилось, направляясь на остров, брести по воде п е ш к о м . За один рейс машина перевозит 65 пассажиров. Новый вид транспорта получил признание местных жителей, хотя он не отличается к о м ф о р т о м и развивает очень н е в ы с о к у ю скорость — 10 километров в час.

ПЯТЬ СЕКУНД В СОСТОЯНИИ НЕВЕСОМОСТИ

Любопытный «феномен природы» наблюдали в аэропорту Лиссабона при высадке пассажиров из только что приземлившегося самолета. Одна из пассажирок, выйдя из самолета, неожиданно поднялась в воздух и, повисев так несколько секунд, вновь опустилась на землю.

Случай этот технически объясняет­ся очень просто: рядом приземлялся еще один турбореактивный самолет, и воздушный поток, который образо­вался при втягивании воздуха сопла­ми самолета, поднял на воздух ми­ниатюрную женщину.

Рисунки В. СТАЦИНСКОГО

ГОНДОЛЬЕР-ЗЛОУМЫШЛЕННИК

Четыреста жалоб на одного гондольера было подано в городской магистрат Венеции. Правда, вся вина его заключалась в том, что он прикрепил к своей гондоле забортный мотор, и средневековый челн заскользил по каналам-улицам Венеции со скоростью современного ка­тера. «А как же романтика? — спрашивают жалобщи­ки. — Венеция рискует потерять привлекательность для иностранных туристов, если романтические гондолы пре­вратятся в современное «средство сообщения». И город­ские власти сняли мотор под восторженные клики четы­рехсот жалобщиков. Ими были профессиональные гон­дольеры Венеции.

ПОЮЩИЕ ДЕЛЬФИНЫ

Многие иностранные иссле­дователи, наблюдающие дель­финов, все чаще приходят к выводу, что эти морские мле­копитающие по «сообразитель­ности» ставят своеобразные ре­корды.

Уже после двадцати опытов дельфин может выключить рубильник, чтобы избежать удара электрического тока, а обезьяна приобретает подоб­ные навыки после гораздо бо­лее длительной тренировки.

Один из знатоков дельфи­нов, невропатолог Д. Лили из Флоридского университета, ут­верждает даже, что дельфины могут воспроизводить слова, произносимые им и его помощ­никами. Д. Лили использует эту «способность» для того, чтобы заставлять дельфинов издавать заданные им звуки.

На снимке: Дельфины «разучивают» мелодию.

олнечным июньским утром, напутствуемые добрыми по­желаниями товарищей, отошли мы на маленьком катере от причала Сухумской спасатель­ной станции. Один из нас — морской геолог, другой — гид­ролог. Наш катер пересек Су­

хумскую бухту и, наконец, остано­вился в море против местечка Ке-ласури. Там, как показал эхолотный промер, дно прорезано узкой и глубокой ложбиной — каньоном.

Каньоны — грандиозные подводные ущелья — тянутся по дну там, где подводные продолжения континен­тов круто спускаются к ложу морей и океанов. Нередко начинаются они вблизи самой суши и уходят перпен­дикулярно к линии берега на глу-

В . Б О Г Д А Н О В П. К А П Л И Н

бины более двух к и л о м е т р о в . К р у ­тые стены подводных ущелий б ы ­вают врезаны в дно м о р я на 200 и более м е т р о в .

Каньоны о к е а н с к о г о дна гранди­о з н ы и могут к о н к у р и р о в а т ь с к р у п ­нейшими долинами и каньонами су­ш и , такими, н а п р и м е р , как Большой каньон К о л о р а д о в Северной А м е ­р и к е . В Ч е р н о м м о р е каньоны п о ­меньше. Они пересекают м а т е р и к о ­вый склон к а в к а з с к о г о п о б е р е ж ь я . М н о г и е из них начинаются у самого берега на глубине 20—25 метров и заканчиваются на глубине 5 0 0 — 700 метров.

В науке о строении м о р с к о г о дна

тот раздел, что посвящен п о д в о д н ы м каньонам, неизменно вызывает г о р я ­чие споры. До сих п о р для ученых остается загадочным их п р о и с х о ж ­дение.

Какая сила могла создать эти глу­бокие и длинные л о ж б и н ы на дне? Судя по тем о т л о ж е н и я м , в к о т о р ы е врезаны каньоны, образовались они, видимо, в четвертичное в р е м я , то есть немногим более миллиона лет назад. На суше п о д о б н ы е л о ж б и н ы создаются р е к а м и . Но на дне океа­нов рек не существует. Океаниче­ские течения обычно не проникают на большую глубину, захватывают только поверхностные воды. Да большинство течений и не обладает скоростью, достаточной для того, чтобы размывать д н о так сильно.

Некоторые ученые выдвинули та­к у ю гипотезу: подводные каньоны образовались на суше и лишь затем были затоплены м о р е м . Но против этих утверждений восстали геологи: такого грандиозного, не менее чем на 100 метров, сравнительно недав­него и повсеместного повышения уровня океана п р о и з о й т и не м о г л о ; оно не осталось бы незамеченным, а следов таких изменений геологи не встречают.

Тогда стали выдвигать иные, иног­да курьезные и фантастические, п р е д п о л о ж е н и я . Их изложение, на­верное, заняло бы несколько тол­стых томов. Была предложена, на­п р и м е р , такая гипотеза: подводные каньоны образуются волнами, кото-

рые возникают при подводных з е м ­летрясениях. Эти гигантские волны, цунами, действительно производят о г р о м н ы е разрушения на берегах. Всему м и р у известно, к а к о й у щ е р б причинили недавно цунами побе­р е ж ь ю Чили. О д н а к о эти волны д о ­вольно р е д к о возникают на одних и тех же участках п о б е р е ж и й и в о з ­действуют в о с н о в н о м на б е р е г и на мелководье дна. На глубине более 100 метров цунами практически не ощущаются. Эта гипотеза о п р о в е р ­гается и таким п р о с т ы м ф а к т о м , что м н о г о больших каньонов располо­ж е н о в районах, где цунами не на­блюдается, и, напротив, там, где час­ты цунами, н е р е д к о отсутствуют каньоны.

А м е р и к а н с к и м у ч е н ы м Д ж о н с о н о м была высказана мысль, что каньоны образуются в тех местах, где на дне выходят артезианские источники. Грунтовые воды, п о м н е н и ю Д ж о н ­сона, выходя под давлением на ма­т е р и к о в о м склоне, размывают или растворяют п о р о д ы , слагающие д н о . Но и эта теория не выдерживает серьезной к р и т и к и , так к а к каньоны располагаются подчас в таких г е о ­логических условиях, где нельзя предположить растворение п о р о д м а т е р и к о в о г о склона.

Наибольшей популярностью сейчас пользуются две гипотезы: первая — о т е к т о н и ч е с к о м п р о и с х о ж д е н и и каньонов, вторая — об образовании их под действием так называемых мутьевых, или суспензионных, тече­ний. С т о р о н н и к и первой заявляют, что в результате оседания л о ж а океана материковый склон растрес­кался и каньоны представляют собой грандиозные тектонические т р е щ и н ы . Известно, что п о д о б н ы е т р е щ и н ы возникают и на суше при опусканиях или поднятиях земной к о р ы . Поэто­м у утверждения сторонников текто­нического п р о и с х о ж д е н и я п о д в о д ­ных ущелий звучат весьма правдо­п о д о б н о .

О д н а к о некоторые ученые, и с р е ­ди них такие к р у п н ы е геологи, как а м е р и к а н е ц Ф. Ш и п а р д и ф р а н ц у з Ж. Буркар, все-таки не признают т е к т о н и ч е с к о й теории. По их м н е ­н и ю , против нее свидетельствуют м н о г и е геологические факты. Н а п р и ­м е р , м е ж д у каньонами и г е о л о г и ­ческими с т р у к т у р а м и м о р с к о г о дна не наблюдается подчас соответствия. М н о г и е каньоны извилисты и по сво­им очертаниям напоминают с к о р е е выработанные п о т о к а м и долины, чем тектонические т р е щ и н ы .

А что говорят с т о р о н н и к и теории образования каньонов п о д действием мутьевых течений? М о р с к а я вода, обогащенная частицами ила, опус­кается на дно и потоками стекает по м а т е р и к о в о м у склону, п р о р е з а я глу­бокие ущелья.

Однако и эта теория, так же как и тектоническая, имеет м н о г о п р о ­тивников, к о т о р ы е с фактами в р у ­ках, и, надо сказать, довольно вес­к и м и , о п р о в е р г а ю т ее. Словом, с о ­здалось положение, к о г д а чуть ли не к а ж д ы й ученый стал выдвигать

с в о ю собственную гипотезу п р о и с ­х о ж д е н и я загадочных каньонов и опровергать все остальное.

К о г д а представилась в о з м о ж н о с т ь посетить один из каньонов, увидеть е г о собственными глазами, м ы , к о ­нечно, не м о г л и отказать себе в та­к о м удовольствии. Нас волновала и важная проблема, к о т о р а я имела п р а к т и ч е с к о е значение. Известно, что к а в к а з с к о е п о б е р е ж ь е Ч е р н о г о м о р я сильно разрушается волнами. Спасти берега от р а з р у ш е н и я м о г л и б ы ш и р о к и е пляжи, к о т о р ы е о б р а ­зуются у п о д н о ж ь я береговых усту­пов из песка и гальки, выносимых р е к а м и . Но пляжи на Кавказе не увеличиваются, а, напротив, у м е н ь ­шаются; размыв берега становится все более г р о з н ы м явлением. П е р е д у ч е н ы м и возник вопрос: куда исче­зает весь тот о б л о м о ч н ы й материал, к о т о р ы й выносят реки? Было выска­зано п р е д п о л о ж е н и е , что виновника следует искать в глубине, на дне м о р я : видимо, галька и песок, д в и ­гаясь под действием волн вдоль бе­рега, попадают к в е р ш и н а м каньо­нов и по их руслам скатываются на б о л ь ш у ю глубину. Так ли это?

Первая попытка спуститься в кань­он была неудачной. На глубине 25 метров сплошной черный м р а к обступил нас со всех с т о р о н . Не видно было ни п у з ы р ь к о в воздуха, вырывавшихся из акваланга, ни фи­г у р ы товарища, плывшего р я д о м . Д е р ж а с ь за веревку, спустились мы до дна и буквально провалились в ж и д к и й липучий ил. Оставаться на глубине было бесполезно: ничего не видно. Неужели все ч е р н о м о р с к и е каньоны окутаны мраком? Или не­удача постигла нас оттого, что мы погружались в потийский каньон, к у д а стекают мутные воды Риони? И вот мы решили спуститься в д р у ­гой каньон — Келасури.

Надеваем толстые водолазные сви­теры и акваланги. Взят г л у б о м е р и подводный компас. Рулевой Д и м а последний раз сверяется с о р и е н т и ­рами на б е р е г у и кричит: «Ребята, готово! Ни пуха ни пера!»

Взявшись за р у к и , мы начали быст­р о п о г р у ж а т ь с я . Сквозь м у т н о - м о ­л о ч н у ю воду с т р у д о м различаем д р у г д р у г а .

Ч е м н и ж е — т е м вода холоднее и п р о з р а ч н е е . Н е о ж и д а н н о уткнулись в илистое д н о , подняв о б л а к о мути. О д н о о б р а з н а я светло-коричневая равнина. Поверхность дна и с п е щ р е ­на м н о ж е с т в о м к р у г л ы х отверстий, прорытых в иле червями-полихета-м и . Определив направление п о к о м ­пасу, плывем на север в полуметре от дна.

Наконец на глубине 25 метров — р е з к и й перегиб д о н н о й поверхности. Мы устремляемся вниз, и внезапно перед нами открывается к р у т о й склон п о д в о д н о г о каньона.

От холода захватывает дух. Но вместе с п о н и ж е н и е м температуры воды р е з к о улучшается видимость.

Так бывает, к о г д а из полутемной к о м н а т ы выйдешь н а р у ж у в светлый весенний вечер.

На глубине с о р о к а пяти метров видимость стала совсем х о р о ш е й . Фиолетово-синий цвет воды остро воспринимался, казалось, не только глазами, но и всем существом, давая реальное о щ у щ е н и е большой глуби­ны. В п р о з р а ч н о й толще словно па­рят небольшие м е д у з ы . Их а ж у р н ы е купола движутся медленными толч­к а м и .

В 10 метрах от нас — склон кань­она. Он расчленен небольшими, но г л у б о к и м и рытвинами. Склон очень к р у т о й , местами отвесный, и в от­весных уступах из-под м я г к о г о ила обнажаются тонкие слои уплотнен­н о г о ила. Видны п о л у к р у г о м врезан­ные в склон небольшие ц и р к и . Види­м о , они возникли на местах обвалов. Отдельные глыбы плотного ила вы­ступают причудливыми о с т р о г р а н н ы -м и р е б р а м и .

Мы медленно с к о л ь з и м вниз к дну каньона. Он к р у т о уходит в черниль­н у ю бездну. Чертовски холодно. Тем­пература воды здесь о к о л о семи градусов по Цельсию. Внимание все больше сосредоточивается на соб­ственных ощущениях. Резко обост­ряется слух. К а ж д ы й незначительный звук приобретает р е з к и й металли­ческий оттенок. Отчетливо слышно, как з в о н к о срабатывают части легоч­ных автоматов и как воздух со свис­т я щ и м ш у м о м проходит воздушные магистрали и заполняет легкие.

Склон каньона становится менее к р у т ы м , и вот мы на дне ущелья. Тусклая стрелка на т е м н о м ц и ф е р ­блате глубомера пересекла отметку 70 метров ',

Почти плоское д н о каньона, ш и ­риной метров 15, зажато м е ж д у к р у т ы м и склонами. О н о выстлано слоем п о л у ж и д к о г о ила. Вот среди ила лежит небольшая раковина мерт­вой рапаны, далее — валун диамет­р о м о к о л о 20 сантиметров и не­с к о л ь к о отдельно лежащих галек.

Вдруг наше внимание привлекает я р к о - ж е л т ы й предмет, л е ж а щ и й на дне. Уж не стали ли мы ж е р т в о й глубинного опьянения? Полумет­р о в ы й желтый к р о к о д и л на дне каньона. Что за наваждение! М и р а ж не исчезает. Мы подплываем к к р о ­кодилу с чувством глубочайшего изу­мления, хватаем его за туловище. В руках — самый обыкновенный дет­ский К р о к о д и л К р о к о д и л о в и ч , сде­ланный из целлулоида. Вот это не­о ж и д а н н ы й т р о ф е й !

П о к а один прячет этот забавный п о д а р о к м о р я , д р у г о й пытается определить плотность д о н н о г о ила: р у к а с небольшим усилием входит в него по локоть...

Когда мы поднялись наверх, руле­вой Д и м а взглянул на часы: п о г р у ­ж е н и е продолжалось 17 минут.

1 На такие глубины опускаются только подводники, прошедшие специальную под­готовку.

4 «Вокруг света» № 1

49

Что же нам удалось выяснить в каньоне? Нет, галька с ч е р н о м о р с к и х пляжей не уходит в каньоны в мас­с о в о м количестве. Правы оказались те, кто размыв берега объяснял не подводными, а сугубо наземными причинами. Зарегулирование речных систем Кавказа привело к тому, что р е к и стали маловоднее. О н и слабее размывают берега в верховьях и меньше приносят гальки к м о р с к и м берегам. В то же время на самих пляжах галька интенсивно истирается. Очень м н о г о ее вывозится с пляжей хозяйственными организациями для н у ж д строительства. О т о м , к а к о й о г р о м н ы й вред приносит н е р а з у м ­ный вывоз гальки с пляжей, у ж е неоднократно говорилось в нашей печати. Значит, основным м е т о д о м б о р ь б ы с р а з м ы в о м берегов д о л ж ­но явиться не о г р а ж д е н и е вершин каньонов, а искусственное закрепле­ние пляжей и охрана их от расхи­щения.

Нам осталось еще сказать о том, что дали наши наблюдения для тео­рии. Гипотеза о т е к т о н и ч е с к о м про­исхождении каньона в д а н н о м слу­чае неприемлема, так как она пред­полагает, что каньоны — это древние ф о р м ы рельефа, сохранившиеся на дне м о р я . Но мы своими глазами видели, что склоны каньона имеют свежие уступы и рытвины и сохра­няют б о л ь ш у ю крутизну, несмотря на то, что на них постоянно проис­ходят обвалы. Если бы при совре­менных условиях русло каньона по­стоянно не промывалось, то в тече­ние десятилетий эта ложбина сплошь бы затянулась илом.

Нельзя объяснять образование каньонов в Ч е р н о м м о р е дейст­вием артезианских источников и волн цунами. Ни тех, ни других явлений в этом районе нет.

По нашему п р е д п о л о ж е н и ю , про­мывать каньоны могут особые при­

р о д н ы е течения, возникающие в п р и ­б р е ж н о й части м о р я . Эти течения действуют во время штормов, к о г д а к б е р е г у нагоняются массы м о р с к о й воды, к о т о р ы е возвращаются в м о р е по дну, п р и ч е м в виде отдельных м о щ н ы х струй.

С п о д о б н ы м и течениями з н а к о м ы н е к о т о р ы е пловцы. Если купальщик попадает в м о щ н у ю с т р у ю течения, е г о н е п р е м е н н о выносит далеко в м о р е . В таких случаях бесполезно плыть к берегу, единственное спа­сение в т о м , чтобы пересечь поток и выплыть на берег в д р у г о м месте.

Изучение такого рода течений на­чалось сравнительно недавно, и их роль в р а з м ы в е дна не выяснена. М о ­жет быть, их мощность такова, что они, по крайней м е р е в условиях Черного м о р я , могут промывать каньоны? О д н а к о подобное пред­положение сейчас м о ж н о высказать только как гипотезу. Н у ж н о п р о в о ­дить дальнейшие исследования.

Громадные залежи мела в приукраинских степях — отложения древне­го моря — служат хорошим сырьем для Белгородского цементного заво­да, одного из крупнейших предприятий строительной индустрии. День и ночь вращаются семь его печей. Мешки с белгородским цементом высо­ких марок отправляются на строительные площадки Тулы и Рязани, Иванова и Ярославля, Владимира и Горького.

Ф о т о И . С А Ш И Н А

Л Е С Л И Г О Р Д О Н Б Е Р Н А Р Д

(американский писатель)

РАССКАЗ

Рисунки М. Г О Р Ш М А Н А

етверо измученных, похожих на лунатиков людей вышли из первобытных д ж у н г л е й . Они тащились вперед и вперед, словно подгоняе­

мые беспощадным к н у т о м н а д с м о т р щ и к а . Бороды у них были спутаны, к о ж а в ссадинах, присосавшиеся пиявки пили их кровь день и ночь.

Они ненавидели д р у г друга, как только могут нена­видеть люди, связанные лишь узами невыносимого долга и заключенные в зеленую т ю р ь м у д ж у н г л е й , где тропинки ведут сквозь ад и кажутся бесконечными, как вечность. С к а ж д ы м часом ненавистней становил­ся и тяжелый ящик, к о т о р ы й , однако, они несли бе­р е ж н о , словно бесценное с о к р о в и щ е .

— Мы д о л ж н ы доставить находку М а р к г р а ф ф а на побережье, — твердили они. — Х о р о ш и й был парень. Мы обещали ему.

О награде в конце пути они ничего не говорили, но к а ж д ы й помнил и думал о ней.

Они пошли за М а р к г р а ф ф о м в эту зеленую преис­п о д н ю ю , потому что он х о р о ш о заплатил вперед. Но

п о т о м он у м е р . Неизвестная им тропическая болезнь пресекла М а р к г р а ф ф о в у о д е р ж и м о с т ь геологией.

Спутники М а р к г р а ф ф а с к о р е й бы поняли его, если бы он искал золото. Но геолог сказал улыбаясь:

— Есть вещества, к о т о р ы е для науки ценнее золота. Позднее четверо решили, что М а р к г р а ф ф потерпел

п о р а ж е н и е — нашел в джунглях только смерть. Но оказалось иначе: ящик, который он поручил им отнес­ти на п о б е р е ж ь е , был очень т я ж е л ы м .

Ученый сколотил ящик из грубых д о с о к , сам упа­ковал его и сам втайне от всех запечатал.

— Понадобится четыре человека, будете ч е р е д о ­ваться и нести попарно, — сказал М а р к г р а ф ф . — Я хо­чу, чтобы к а ж д ы й из вас дал слово, что ящик будет доставлен в сохранности. Наверху написан адрес. То, что внутри, окажется ценнее золота, если вы донесете ящик на п о б е р е ж ь е и отдадите м о е м у д р у г у , профес­с о р у Мекдональду. Сделайте это, и, ручаюсь, вы бу­дете в о з н а г р а ж д е н ы .

Они обещали, потому что ученый умирал и потому что они уважали е г о . Силой своей устремленности М а р к г р а ф ф сдерживал их, заставлял жить в м и р е , в то время как, р а з д р а ж е н н ы е невыносимой м о н о т о н ­ностью д ж у н г л е й , они готовы были броситься д р у г на» д р у г а .

М е р к г р а ф ф улыбнулся им и у м е р . Он сделал это с п о к о й н о , как делал почти все, — этот п о ж и л о й уче­ный, к к о т о р о м у они были очень привязаны. Они п о ­хоронили е г о в сердце д ж у н г л е й , обнажили головы, и студент Барри произнес несколько вспомнившихся е м у слов погребальной с л у ж б ы . К о г д а в могилу полетели к о м ь я земли, н е п р о х о д и м ы й лес показался им е щ е мрачнее и г р о м а д н е й . К а ж д ы й из четверых будто стал меньше, сжался, ощутил одиночество и недоверие к товарищам; они словно предчувствовали, что теперь, когда нет М а р к г р а ф ф а , к а ж д ы й будет думать т о л ь к о о себе.

Это было странное с б о р и щ е : очкастый студент Бар­ри, большой ирландец М а к к р и д и — повар, забулдыга Д ж о н с о н , к о т о р о г о М а р к г р а ф ф выманил из п о р т о в о г о кабака и у г о в о р и л следовать за собой, и Д ж и м Сайке — матрос, часто рассказывавший о своей р о д и ­не, но так и не побывавший снова д о м а .

У Сайкса были компас и карта, на привалах он в ы -

4*

51

таскивал и изучал ее. Он тыкал в карту к о р я в ы м паль­ц е м и г о в о р и л :

— Вот сюда мы д о л ж н ы добраться. На бумаге это казалось так просто... Кольцо д ж у н г л е й все теснее сжималось в о к р у г них.

Им очень не хватало М а р к г р а ф ф а , к о т о р ы й всегда подбадривал их; не хватало человека, к о т о р ы й д а ж е в н е п р о х о д и м о м хаосе д ж у н г л е й не падал д у х о м и всегда умел убедить их в необходимости двигаться вперед. Сначала они разговаривали д р у г с д р у г о м : з в у к собственных голосов придавал им б о д р о с т и . Но с к о р о р а з г о в о р ы начали утомлять, превратились в о б у з у ; теперь казалось, что проклятый ящик стано­вится от них еще тяжелее.

И тогда на четверых спустилось гнетущее молчание. Стремясь в портовый кабак с такой же страстью,

с какой погибшая душа ж а ж д е т воды в аду, Д ж о н с о н готов был соблазниться о к о л ь н ы м и т р о п к а м и и поду­м ы в а л о том, чтобы пробиваться в о д и н о ч к у . Л и ц о М а к к р и д и стало м р а ч н ы м и с у р о в ы м , он то и д е л о повторял:

— Пойду своей д о р о г о й . Я больше не обязан ид­ти с этой к о м п а н и е й . У меня хватит мужества п р о ­биться.

И он в озлоблении с м о т р е л на карту, к о т о р о й стро­г о следовал Сайке.

Что касается Сайкса, то у н е г о появился какой-то у ж а с перед д ж у н г л я м и , п е р е д этой л о в у ш к о й с зеле­н ы м и стенами. Он стремился к м о р ю , к ш и р о к и м г о ­р и з о н т а м . Матрос бормотал об этом во сне, а д н е м проклинал смерть, п о д ж и д а в ш у ю н е о с т о р о ж н ы х в виде ядовитого н а с е к о м о г о или с м е р т о н о с н о г о п р е с м ы к а ю ­щ е г о с я . Он говорил о д о м е , о т о м , как годами соби­рался вернуться к ж е н е и детям... а теперь уж н и к о ­гда не увидится с ними.

Барри, студент, говорил мало, но часто думал об о д н о й д е в у ш к е . Ночами он весь был во власти л ю б и ­м о г о , но д а л е к о г о образа, к о т о р ы й , к а к это часто бывает, не м о г себе отчетливо представить. Мечтая о ней, он вспоминал университетский д в о р , зеленый весной и б а г р я н о - к о р и ч н е в ы й о с е н ь ю , спортивный ста­д и о н и аудитории, танцы и поздние п р о г у л к и .

Время от времени все четверо начинали проклинать п р и р о д у — эти беспощадные д ж у н г л и , невероятные д е р е в ь я , цветы-великаны, по сравнению с к о т о р ы м и Л ю д и казались п и г м е я м и .

По м е р е т о г о как силы их падали, ящик становился тяжелее. И все же он неизменно оставался реаль­ностью, в то время как остальное постепенно затяги­валось д ы м к о й неправдоподобности. Он п о д д е р ж и ­вал в них силу воли. Связывал их, к о г д а они готовы

были разойтись в разные стороны. Подгонял их, заставлял идти впе­ред.

И хотя они ненавидели его, к а к узник ненавидит кандалы, но тащили его, как того хотел М а р к г р а ф ф .

Они тайно следили друг за д р у г о м , оберегая священный г р у з ; к нему м о г л и подойти двое лишь затем, что­бы поднять его и протащить е щ е одну мучительную милю.

И вот наступил день, когда зеле­ные стены леса расступились. И вот, наконец, они вчетвером несут ящик вдоль улицы селения, и люди смот­рят им вслед. Все четверо шатаются, в к о н е ц измученные.

Теперь бы им' только сбыть е г о с рук.

И все ж е , к о г д а они узнали, где найти профессора Макдональда, и увидели с у х о н ь к о г о человечка в пот­репанном б е л о м к о с т ю м е , они т о р ­жествовали, поднявшись над у з к о ­личными м ы с л я м и и интересами и гордясь тем, что все вместе сдер­жали слово, сделали что-то очень важное.

Они отдохнули, профессор М а к д о н а л ь д дал им п о ­есть, и они рассказали ему о М а р к г р а ф ф е , о е г о смерти и о своем обещании.

О награде первым заговорил Д ж о н с о н , ж а д н о о б ­лизывая губы.

Старик смущенно развел р у к а м и . — У меня ничего нет, — сказал о н . — М н е н е ч е м

наградить вас. М а р к г р а ф ф был м о и м д р у г о м . Он был умный человек. Больше, чем умный, — он был д о б ­рый человек. Вы не изменили слову, к о т о р о е дали ему. Я благодарю вас за это.

Д ж о н с о н насмешливо посмотрел на н е г о : — В ящике, — произнес о н . — В ящике. — Ящик, — с н а д е ж д о й , словно эхо, откликнулся

Сайке. — Наконец-то вы говорите дело, — сказал М а к к р и д и . — О т к р о й т е е г о , — потребовали они. Открывали все вместе и вместе вынимали с о д е р ж и ­

м о е . — Д е р е в я ш к а , еще деревяшка. Что за шутки? —

возмутился Д ж о н с о н . — Тут что-то есть, — прервал его Сайке. — Я слы­

шал, что-то г р е м е л о . Я слышал это, еще когда мы несли ящик.

Они наклонились над я щ и к о м , м о з г их лихорадочно работал, они перебирали в памяти открытые наукой вещества, к о т о р ы м нет цены. Старик вынул из я щ и к а о б л о м к и камня и бросил их на з е м л ю .

— М у с о р , — произнес он с удивлением, пытаясь разгадать, к а к о й смысл вложил в это М а р к г р а ф ф .

— М у с о р ! — повторил Сайке. Тогда взорвался М а к к р и д и , повар: — Я всегда думал, что он ненормальный. Говорил:

то, что в ящике, д о р о ж е золота! — Нет, — ж и в о вмешался Барри. — Я п о м н ю е г о

слова. Он сказал: «То, что здесь, будет ценнее золо­та, если вы доставите это м о е м у д р у г у , профессору Макдональду, на п о б е р е ж ь е » .

Барри обвел их всех взглядом: б о л ь ш о г о ирланд­ца повара; Сайкса, матроса, к о т о р ы й когда-нибудь с м о ж е т отправиться д о м о й к с в о и м детям и ж е н е ; Д ж о н с о н а , п о р т о в о г о забулдыгу.

П о т о м подумал об университетском д в о р е , позеле­н е н н о м весной, о д е в у ш к е , которая ж д е т ; подумал и о джунглях, из которых они выбрались,— этой з е ­леной преисподней; вспомнил, с какой настойчивостью четверо л ю д е й боролись с д ж у н г л я м и , стремясь вы­полнить обещание, четверо, которых объединило и спасло п о р у ч е н н о е им дело. Это и был п о д а р о к М а р к -граффа.

Перевод с английского Е. ШТИХ

Орнитолог измеряет гнездо гололо-бого гуся.

н лежит на западе само­го большого в Китае со­леного озера Кукунор.

Веками этот остров, похожий на гигантского головастика, был оку­тан тайной. Ведь раньше на Ку-куноре не знали лодок, и местные жители пробирались к острову только зимой по льду. Тогда пусто было на острове — ни зве­ря, ни птицы, только яичная скорлупа рассеяна повсюду. По­этому и называли его яичным.

Только в мае 1959 года появи­лась здесь первая рыболовецкая джонка. Как только она пристала к берегу, целые тучи птиц взви­лись в небо, и их испуганные крики заглушили голоса рыба­ков. На время путины рыбаки поселились в этом птичьем цар­стве. Они всячески оберегали пернатых его хозяев — старались не разрушать гнезда.

А вскоре весть об острове до-

ОСТРОВ

ПТИЦ ЧИ ЭНЬ-ЛАН

шла до китайских орнитологов. И вот весной прошлого года на птичий остров прибыла экспеди­ция, организованная Пекинским зоологическим институтом Акаде­мии наук. Ученые стали систе­матически наблюдать за птицами. Власти провинции Цинхай объ­явили остров птиц заповедни­ком.

Надо сказать, что обитатели острова прекрасно ладят друг с другом. Рыбы в озере хватает на всех, а отсутствие хищников де­лает остров идеальным местом для птичьего «процветания».

А это гусята, недавно появившиеся на свет.

Гнезда птиц тесно соседствуют друг с другом. Среди них выделя­ются гнезда корморанов. Эти пти­цы-рыболовы строят новые жили­ща обязательно на месте прошло­годних. Судя по величине скопле­ний кормораньих гнезд, птицы уже многие десятилетия высижи­вают здесь своих птенцов.

Другие обитатели острова — гололобые гуси — замечательны своим красивым оперением и тем, что легко приручаются. К тому же у них вкусное мясо и яйца, достигающие 150-граммового ве­са; а пух очень хорош для зим­ней одежды. Все эти качества привлекли внимание орнитологов, и они оставили 50 гололобых гу­сей зимовать на острове. Первый опыт прошел успешно, и, возмож­но, вскоре удастся превратить остров из «курорта» в место по­стоянного жительства ценных и полезных человеку птиц.

РЫБА-МЫШЬ Удивительную рыбку удалось поймать матро­

сам нашего экспедиционного судна в тропиках у берегов Западной Африки. На первый взгляд она ничем не приметна: серо-желтая, с темными пятнами окраска тела, пестрые плавнички и хво­стик, крошечные, как булавочные головки, глаза.

Но вот ихтиолог вытащил рыбку из ведра с водой, положил на ладонь, и... она раздулась, как

НАША ПОЧТА

шар. Ее упругий живот увеличился в несколько раз, маленький рот грозно раскрылся, спинной плавничок угрожающе поднялся дыбом. Опусти­ли рыбку в ведро, и она, выпустив из себя воз­дух, вновь обрела обычный вид.

Эта забавная рыбка называется рыба-мышь. Интересна она не только тем, что способна раз­дувать свое тело. Рыба-мышь может... ходить по дну. «Ногами» служат ей грудные плавнички.

Немного приподняв переднюю часть тела, рыб­ка уверенно пробирается по илистому дну, вы­искивая пищу. Но вот на пути «пешехода» попа­дается заросший губками и полипами камень или густой куст кораллов. Чтобы не терять времени на обход преграды, рыбка всплывает, и тогда ножки служат ей обыкновенными плавниками.

Рыба-мышь плавает довольно медленно. Боль­шую часть суток она ползает среди камней или, затаившись, подманивает к себе мелкую рыбешку с помощью особого органа, что расположен у нее над ртом.

Рыбу-мышь может обидеть любой более круп­ный и сильный морской житель. Но в критиче­ский момент особые газы, вырабатывающиеся у нее в кишечнике, раздувают рыбку, придавая ей угрожающий вид. Она стремительно, как воз­душный шарик, всплывает наверх, оставляя обид­чика далеко внизу.

Ю. ИВАНОВ

53

П Е Р В О О Т К Р Ы В А Т Е Л И

Первая нефтяная сква­жина в Кара-Кумах

Фото В. Сметанина

С фотовыставки «Семи­летка в действии»

54

ЧЕЛОВЕК С „КОН-ТИКИ"

(Окончание. Начало на стр. 7)

А там много людей. Из кладбищенских ворот выхожу на улицу вместе с д р у г и м и и иду к Гуннару Сёнстеби, где все у ж е наготове... Он вместе со м н о й прыгал с парашютом еще в первый раз!.. Гуннар достает из шкафа комбинезоны строительно-ремонтных рабочих, мы садимся на велосипеды и е д е м по шоссе на во­сток, в Швецию...

Ехали мы с п о к о й н о . Когда издалека видели подо­зрительных л ю д е й , сходили с велосипедов, садились у обочины с лопатками и м о л о т о ч к а м и — делали вид, что проверяем или чиним дорогу.. . У Гуннара были на этот случай и д о к у м е н т ы заготовлены.

Я вспоминаю слова Хейердала: «Кнут всегда выхо­дил сухим, шла ли речь о т я ж е л о й воде или о бу­рунах».

Вот и вся м о я история... Снова Ш в е ц и я , снова Англия.

Лейтенант Хаугланд — звание это он получил то­гда, когда жил в р о д д о м е , — вернулся д о м о й после освобождения вместе с частями н о р в е ж с к о й армии.

ПОСТСКРИПТУМ К ПУТЕШЕСТВИЮ НА „КОН-ТИКИ"

— С тех п о р потянулась спокойная армейская ж и з н ь — хотя я чувствовал себя уставшим от войны и у меня пошаливали нервы, — до того дня, к о г д а пришла из Л и м ы депеша от Тура Хейердала, с к о т о р ы м мы подружились в Англии во время войны:

«Собираюсь отправиться на д е р е в я н н о м плоту че­рез Тихий океан, чтобы подтвердить т е о р и ю заселения ю ж н ы х морей выходцами из Перу, — телеграфировал Хейердал. — Хочешь участвовать? Гарантирую бесплат­ный п р о е з д до Перу, а т а к ж е х о р о ш е е применение твоим техническим знаниям во время плавания. От­вечай немедленно».

«Бот отличная разрядка для нервов», — подумал я и пошел к начальству попросить отпуск для отды­ха и лечения нервов на два месяца. А на с л е д у ю щ и й день телеграфировал:

«Согласен. Точка. Хаугланд...» Дальнейшее известно. Правда, отпуск пришлось

продлить — сто один день были мы на «Кон-Тики»... Но нервы м о и успокоились. Знаете, великая вещь п е р е ­менить на в р е м я занятия...

Я вспомнил о Нансене, к о т о р ы й за пятнадцать ме­сяцев, проведенных во льдах, прибавил в весе десять килограммов, и л е г к о поверил Хаугланду в т о м , что сто один день и сто одна ночь на плоту «Кон-Тики», отданном в б е з б р е ж н у ю власть Тихого океана, могут укрепить с а м у ю расшатанную н е р в н у ю систему.

— Решающую роль в таких предприятиях играет руководитель, к о т о р ы й д а ж е при плохой к о м а н д е может сделать м н о г о е , — говорит Хаугланд. — Хейер­дал — прекрасный организатор... А м у н д с е н говорил, что для успеха в подобных экспедициях д о л ж н а быть всегда дистанция м е ж д у к о м а н д и р о м и подчиненным. И на «Фраме» и на «Мод» все были с ним на «вы». У нас же ничего п о д о б н о г о . Все на «ты». Говорят о суровых законах Д р а к о н а , но, знаете ли, законы Хейердала на плоту были страшнее, — улыбнулся Хаугланд, — он не обо всем написал. Так вот, важней­ш и м з а к о н о м было запрещение кого-нибудь бранить за проступок или оплошность, к о т о р ы е совершены вчера, и д а ж е вспоминать о них. Если кто-нибудь вспоминал о старом, ему д р у ж н о затыкали рот... Мы все не только не рассорились на плоту — ведь за сто один день на такой малой площадке м о ж н о и возне­навидеть друг д р у г а , — а, наоборот, стали е щ е боль­

шими д р у з ь я м и , чем были до тех пор... А когда мы теперь собираемся вместе, то г о в о р и м не о «Кон-Тики», а о т о м , как дальше пошла у к а ж д о г о ж и з н ь . Правда, нам р е д к о удается собраться... Хейердал ж и ­вет сейчас в Италии. Вы спрашиваете, почему там? — В улыбке Хаугланда я улавливаю хитринку. — Тур так м н о г о работал в ю ж н ы х морях, что в Норвегии ему, вероятно, холодно... К т о м у же надо с к о р е е писать н о в у ю книгу, чтобы заработать деньги на экспедицию. А здесь мешает популярность, бесконечные посети­тели... Ведь он и п р е д ы д у щ у ю к н и г у написал, чтобы рассчитаться с долгами за с в о ю п е р в у ю э к с п е д и ц и ю и получить деньги на в т о р у ю . А она стоила так м н о ­го, что мы все залезли по у ш и в долги... А строи­тельство м у з е я , перевоз экспонатов... На это не полу­чено дотации ни от государства, ни от муниципалитета. Частный музей... Приходите еще, я вам п о к а ж у при­х о д о - р а с х о д н у ю смету. На плоту, к о г д а неизвестно было д а ж е , д о п л ы в е м или нет, мы решили в случае удачи создать этот м у з е й , весь чистый д о х о д от к о ­т о р о г о пойдет в пользу студентов, на их э к с п е р и м е н ­тальные работы. Расплатившись с долгами, годика через два м ы , вероятно, с м о ж е м у ж е субсидировать студентов. Все, чем Хейердал владел, плюс г о н о р а р ы за к н и г у он вложил в «Аку-Аку». Случись авария, он стал бы «банкротом»... Это в его характере — сразу «делать всю ставку», — с о д о б р е н и е м говорит Хауг­ланд о с в о е м д р у г е .

— А где сейчас Э р и к Хессельберг? Я хотел п р о ­ехать к нему в Боре на б е р е г у Осло Ф и о р д а , но узнал, что и е г о нет здесь.

— Да, Эрик покинул цивилизацию, — смеется Хаугланд. — Вы знаете, что он не только штурман, но и талантливый х у д о ж н и к . Так вот, он купил яхту, назвал ее «Тики» и вместе с ж е н о й , д о ч к о й и прочи­ми д о м о ч а д ц а м и живет на ней, к у р с и р у е т вдоль бере­гов С р е д и з е м н о г о м о р я . И з р е д к а пристает и к вилле Хейердала. А главнее, пишет и пишет картины. В п р о ш л о м году он их выставил в Париже, и выстав­ка эта имела успех... Герман Ватцингер — замести­тель к о м а н д и р а на «Кон-Тики» — сейчас в Перу. Он и н ж е н е р , специалист по холодильникам, работает по специальности, а заодно является н о р в е ж с к и м гене­ральным консулом... Телеграфист Торстейн Робю после экспедиции учился в Ш в е й ц а р и и , стал и н ж е н е р о м -р а д и о э н е р г е т и к о м : он то проектирует электростанции в Норвегии, то вдруг едет в А ф р и к у читать лекции. До сих пор не женат. Нет гнезда — перелетная пти­ца... Что касается Бенгт-Эмерика Даниэльссона — тот сейчас на Таити. В отличие от Торстейна — женат. На местной д е в у ш к е . Он недавно получил в Упсале д о к ­т о р с к у ю степень по этнографии... Целый год Бенгт п р о ж и л на острове Рароиа, куда течение выбросило наш плот... И написал интереснейшую книгу об остро­ве и его жителях.

— А Даниельссон рассказывает, как вы были глав­н ы м в р а ч о м - х и р у р г о м на этом острове.

Но м о й собеседник бросает беглый взгляд на ци­ферблат... С к о р о четыре, надо торопиться, и, препо­ручив меня д е в у ш к е , которая ведет э к с к у р с и ю по м у з е ю , Кнут Хаугланд отправился на первое свидание с д о ч е р ь ю .

На прощание я подарил ему ленинградское изда­ние «Кон-Тики», к о т о р о г о в к н и ж н о м собрании музея еще нет.

Д н я через три мы снова встретились с Хаугландом у крепости А к е р х ю с , под стенами к о т о р о й на площа­ди разместились дощатые выставочные павильоны.

Сегодня здесь открывалась наша промышленная вы­ставка...

В толпе я увидел Хаугланда. Поздороваться было куда легче, чем пробраться к нему.

— Как з д о р о в ь е ж е н ы , как назвали малышку? С т а р ш у ю с в о ю дочь Кнут назвал Турфин, именем,

соединявшим имена двух е г о лучших д р у з е й — Хейер­дала и доктора-воспреемника. У н о в о р о ж д е н н о й же — пусть судьба пошлет ей счастье! — в тот день имени еще не было.

55

Д Ж О Н С Т Е Й Н Б Е К

ысль об этом наполняет меня радостью. Не знаю,

почему. Я м о г у восстановить в па­мяти все до мельчайших п о д р о б н о ­стей. Но часто ловлю себя на т о м , что снова и снова д у м а ю , как все было, и воспоминания п р о б у ж д а ю т во мне удивительное, теплое чувст­во удовольствия.

Раннее утро. На востоке г о р ы б ы ­ли о к р а ш е н ы р о з о в а т ы м светом, к о т о р ы й к западу становился хо-

Рис. В. ЧЕРНЕЦОВА

лоднее, постепенно переходил в серый, а на далеких холмах совсем сливался с ночью.

Было холодно, правда, не м у ч и ­тельно, но все же очень холодно, и я потер р у к и , засунул их глубо­ко в к а р м а н ы , вобрал голову в пле­чи и, поеживаясь, пошел дальше, волоча ноги. В долине почва п р и ­няла тот серовато-зеленый оттенок, к о т о р ы й появляется на заре.

Впереди на д о р о г е я увидел па­

латку; она почти сливалась с з е м ­лей, только была чуть светлее. Ря­д о м с палаткой стояла старая зар­жавленная печка, из щелей к о т о р о й вырывались оранжевые языки пла­м е н и . Седой д ы м струился и з к о ­р о т к о й трубы и, п р е ж д е чем рас­твориться и исчезнуть, д о л г о стоял в воздухе.

О к о л о печки я заметил м о л о д у ю ж е н щ и н у , с к о р е е девочку. На ней были выцветшая хлопчатобумажная ю б к а и лиф. Подойдя ближе, я уви­дел, что она д е р ж и т на руках р е ­бенка. Д и т я , засунув голову за лиф матери, сосало грудь. Мать хлопо­тала в о к р у г печки, раздувала о г о н ь , передвигала заржавленные заслон­к и , чтобы лучше поддувало, о т к р ы ­вала дверцу, а младенец с п о к о й н о сосал грудь. М а т е р и это, по-види­м о м у , не мешало работать, не стесняло ее быстрых и изящных д в и ж е н и й , в к о т о р ы х были уверен­ность и точность. О р а н ж е в ы е языки пламени, вырываясь из трещин в печке, бросали на палатку беспо­койные, пляшущие тени.

Я подошел у ж е с о в с е м близко, и до меня донесся запах ж а р е н о г о бекона и п е к у щ е г о с я хлеба — са­м ы е приятные из всех знакомых мне запахов. Приблизившись к п е ч ­ке, я протянул к ней р у к и . От хлы­нувшего тепла меня б р о с и л о в о з ­ноб. Тут край палатки приподнялся, и из нее вышел парень. За н и м появился старик. На обоих были н о ­вые синие б р ю к и из г р у б о й б у м а ж ­ной ткани и такие же к у р т к и с блестящими м е д н ы м и пуговицами. Черты лица у обоих р е з к и е , м у ж ­чины очень походили д р у г на д р у ­га. Щетинистая темная борода т о р ­чала на щеках м о л о д о г о , и такая ж е , только седая, была у старика. Головы и лица у них были м о к р ы е , с волос стекала вода, капли д р о ж а ­ли на их жестких бородах, м о к р ы е щ е к и блестели. О н и стояли, спо­к о й н о вглядываясь в светлеющий восток, п о т о м о д н о в р е м е н н о зевну­ли и посмотрели на р е з к о вырисо­вывающиеся очертания холмов. Обернувшись, увидели меня.

— Д о б р о е утро, — сказал старик. Л и ц о его ничего не выражало — ни д р у ж е л ю б и я , ни неприязни.

— Д о б р о е утро, сэр, — ответил я. — Д о б р о е утро, — сказал парень. Вода медленно просыхала на их

лицах. Они подошли к печке и ста­ли греть р у к и .

Молодая ж е н щ и н а п р о д о л ж а л а хлопотать, не поворачивая головы и не отрывая глаз от плиты. Волосы были связаны у нее на затылке ш н у р к о м и свисали на спину. Пучок волос ритмично покачивался в такт ее д в и ж е н и я м .

Она поставила на большой ящик алюминиевые к р у ж к и и тарелки, разложила вилки и н о ж и . Вынула из к и п я щ е г о сала к у с к и ж а р е н о г о бекона и положила их на а л ю м и ­ниевое б л ю д о . Румяный б е к о н за­шипел. О т к р ы в заржавленную двер­цу плиты, молодая ж е н щ и н а вынула квадратный противень с большими толстыми сухарями.

56

СРЕДИ ЗЕЛЕНОЙ САВАННЫ (Окончание. Начало на стр. 24)

Аромат г о р я ч е г о хлеба хлынул из печки, и м у ж ч и н ы г л у б о к о вдохну­ли его. Парень тихо произнес:

— О г о с п о д и ! Старик обратился ко м н е : — Ты у ж е завтракал? — Нет. — Ну, тогда присаживайся с нами. Его слова послужили к о м а н д о й .

Мы подошли к я щ и к у и р а с п о л о ж и ­лись в о к р у г на земле. Парено с п р о ­сил:

— Хлопок собираешь? — Нет. — А мы у ж е двенадцать дней ра­

ботаем. Молодая ж е н щ и н а ввернула, стоя

у п е ч к и : — Они д а ж е н о в у ю о д е ж д у себе

купили. Старик и м о л о д о й посмотрели на

свои новые б р ю к и , и легкая улыбка тронула их губы.

Молодая ж е н щ и н а поставила на ящик б л ю д о с б е к о н о м , чашку с соу­с о м и кофейник, насыпала румяных сухарей и т о ж е подсела к ящику. Младенец п р о д о л ж а л сосать, спрятав головку в лиф матери. Я слышал, как он причмокивал.

Мы положили еду на тарелки, п о ­лили сухари подливкой и п о л о ж и л и в кофе сахар. Старик набил полный рот, долго жевал и, наконец, доволь­ный, произнес:

— Ох, до чего же х о р о ш о ! — и снова набил рот.

Парень сказал: — Двенадцать дней мы х о р о ш о

е д и м . Все ели быстро, с у с е р д и е м добав­

ляли в тарелки и снова торопливо ели, пока не наелись досыта и по телу не разлилось приятное тепло. Выплеснув оставшуюся на дне гущу на з е м л ю , мы опять наполнили к р у ж к и .

М е ж д у т е м стало светлее, в воз­духе разлился красноватый отблеск, отчего казалось, будто стало холод­нее. М у ж ч и н ы посмотрели на восток, их лица были освещены зарей, в гла­зах старика я увидел о т р а ж е н и е г о р .

Старый и м о л о д о й выплеснули из к р у ж е к к о ф е й н у ю г у щ у и о д н о в р е ­менно встали.

— Пора идти, — сказал старик. Парень повернулся ко м н е :

— Если хочешь собирать хлопок, м ы , м о ж е т быть, могли бы и тебе помочь получить работу.

— Нет, я пойду. Спасибо за завт­рак.

Старик сделал отстраняющий жест р у к о й .

— Ладно. Рад, что встретились с тобой.

Они ушли. На востоке горизонт зажегся я р к и м светом. Я пошел дальше по д о р о г е .

Вот и все. Я, конечно, п о н и м а ю от­части, почему эта встреча оставила во мне чувство удовлетворения и ра­дости. Но, к р о м е того, была в этом какая-то большая красота, и когда я вспоминаю обо всем, на д у ш е у меня становится тепло.

Перевод с английского Е. ШТИХ

Самый маленький из ребят отло­мил от куста ветку, нацепил на нее к л о ч о к бумаги и начал дразнить к р о к о д и л а — так, как у нас играют с котятами. К р о к о д и л с н е о ж и д а н ­ной быстротой бросился на парень­ка. Тот не испугался, а, забежав сза­ди, схватил к р о к о д и л а за хвост. К счастью, все обошлось — к р о к о ­дил, видно, просто оцепенел от этой вольности.

И з о б р а ж е н и я к р о к о д и л о в мне не раз приходилось видеть на стенах д о м о в дагомба м а м п р у с и . О б ы ч н о они находились у входа в д о м . В деревне Зуерунгу-наба над вхо­д о м в х и ж и н у матери патриарха д е ­ревни А д у к у р а были и з о б р а ж е н ы четыре к р о к о д и л а , тянувшиеся к сол­нечному диску. Сейчас жители д е ­ревни мусульмане, но это и з о ­б р а ж е н и е является, в о з м о ж н о , напо­минанием о временах, к о г д а к р о к о ­дил считался здесь т о т е м о м , п о к р о ­вителем племени, к о г д а еще сохра­нялся среди фра-фра и родствен­ных им племен культ солнца.

ДОРОЖНЫЕ ВСТРЕЧИ , , У п о р н о работай. Будущее Ганы

в твоих руках!» — гласил плакат на главной улице Болгатанги.

Этим словам верят в народе. М н е не раз приходилось видеть, с к а к и м у п о р с т в о м ведется работа по обнов­лению севера Ганы. Пока это самый бедный край страны, здесь больше больных и м е н ь ш е грамотных, чем в д р у г и х областях. В о з м о ж н о , поэто­му на севере больше всего и настоя­щих энтузиастов.

В Навронго я встретился с двумя активистами организации пионеров Ганы П а т р и к о м Алаалем и Ю л и а н о м Л и р а й р е . Они рассказали мне, что в марте п р о ш л о г о года в Навронго была создана первая пионерская ячейка. А сейчас в г о р о д е о к о л о полутора тысяч п и о н е р о в .

Перебивая д р у г д р у г а , Патрик и Юлиан рассказывали, как были о р ­ганизованы первые к р у ж к и радио, первые занятия по технике, первые лагеря, первые э к с к у р с и и . Все было здесь п е р в ы м , все начиналось с ну­ля, и ребята чувствовали гордость первооткрывателей, гордость архи­текторов, с о з д а ю щ и х п р е к р а с н е й ­шее здание — новый детский м и р .

Не менее интересная встреча с о ­стоялась у меня на р ы н к е одной маленькой д е р е в у ш к и недалеко от Тамале. Еще издали я заметил вы­с о к о г о человека в халате врача. Он энергично названивал в к о л о к о л ь ­чик, в о к р у г толпились любопытные.

Оказалось, человек в б е л о м хала­те был не один. У машины стоял е г о спутник — совсем еще м о л о ­дой, в темных очках, г о р я ч о объ­яснявший собравшимся в о к р у г к р е ­стьянам основы санитарии и гигие­ны. В руках он д е р ж а л книгу с ил­люстрациями. На б а г а ж н и к е машины лежали м е д и к а м е н т ы , действие к о ­торых он описывал. Н е к о т о р ы е

крестьяне, шевеля губами, п р о себя повторяли непривычные названия, стараясь их запомнить.

Я не решился прерывать м о л о д о ­го врача и подошел к человеку в б е л о м халате. Он охотно расска­зал мне, что они едут от базара к базару, организуя беседы на м е ­дицинские темы. Направило их м и ­нистерство здравоохранения, и вот у ж е н е с к о л ь к о недель они в пути.

— Врачей еще не хватает, — объ­яснял о н . — Мы надеемся, что хотя б ы н е м н о г о п о м о ж е м л ю д я м .

— А п о ч е м у вы проводите беседу на рынке?

— Сюда приходят со всей о к р у г и . Л у ч ш е г о места для наших бесед не выбрать.

Спустя несколько дней я п о з н а ­комился с а г р о н о м о м Д е й м о м .

Этот н е в ы с о к о г о роста, нервный, горячий человек работает о д н и м из руководителей агротехнической станции в Ньянкрала.

На станции селекционируются н о ­вые сорта с о р г о , к у к у р у з ы , земля­н о г о ореха, риса. Показав т р а к т о р ы , сеялки, плуги, к о м б а й н ы , Д е й м объ­яснил, что станция изучает в о з м о ж ­ности использования современной техники в условиях саванны, что они стремятся к тому, чтобы д о с т и ­ж е н и я станции стали доступны все­му крестьянству. На созданных в Ньянкрала курсах учатся несколь­ко десятков ю н о ш е й из соседних деревень.

Д е й м не скрывал, что агротехни­ч е с к у ю станцию м о ж н о пока срав­нить с оазисом, затерявшимся в пус­тыне, — так далеки п р и м е н я ю щ и е с я здесь методы от уровня обработки земли в соседних крестьянских х о ­зяйствах. Но он уверен, что с к а ж ­д ы м г о д о м этот разрыв будет уменьшаться.

У ж е стемнело, когда после осмот­ра станции и долгих бесед с Д е й ­м о м я возвращался в Тамале.

Ночь была безлунной, черной, почти невероятно с п о к о й н о й . Тиши­ну еще явственнее делали странные мелодии ночных птиц, к обычному стрекотанью цикад прибавились тя­ж е л ы е басы о ж и в ш и х после недав­них д о ж д е й лягушек. С м я г к и м ше­лестом проносились где-то р я д о м большие летучие м ы ш и .

Я думал: что же главнее в тыся­чах моих впечатлений, в частично п р и о т к р ы в ш е й с я м н е народной ж и з ­ни? Вновь и вновь вспоминались бе­седы и встречи, высказанные при мне мысли стариков и мечтания м о ­л о д е ж и . О ч е м говорили л ю д и , что больше всего волновало их? Конеч­но ж е , великая л о м к а старой ж и з ­ни, начавшаяся на зеленых просто­рах саванны, — вот главный предмет народных д у м . Одни со страхом, но о г р о м н о е , преобладающее большин­ство — с н а д е ж д о й ж д у т на севере Ганы завтрашнего нового дня.

И этот день становится ближе и б л и ж е .

ЧЕЛОВЕК И ЗЕМЛЯ

Кубинская сказка

Рисунки Ю. КИСКАЧИ

Б ы л о это, к о г д а на Земле ж и л всего лишь один Человек... Рядом с м о р е м стояла гора Чече-Калунга. Калунга — так звали м о р е . Человека звали Якара, а З е м л ю — Энтото.

Когда всходило солнце, Чече-Ка­лунга всегда видела Человека, к о т о ­рый старательно ковырялся в Земле.

И вот как-то раз Большая Гора спросила у Энтото:

— Кто это там, у моих ног, к о в ы ­ряет тебя, Земля, ворочает, топчет, поедает твои плоды, а п о т о м еще распевает: «Я царь, я царь Земли!»?

И Энтото отвечала г о р е Чече-Ка-лунге:

— Это Якара, посланец бога Сам-биа.

Тогда в р а з г о в о р вступило М о р е : — Пускай этот Якара не о б м а н ы ­

вает тебя. Ему ни за что не спра­виться ни со мной, ни с тобой, Эн­тото.

Человек услыхал, о чем говорили м е ж д у собой М о р е , Гора и Земля. Он подошел к М о р ю и сказал ему:

— Я посланец бога Самбиа. А М о р е в гневе ему отвечало:

— Я на п р и з н а ю н и к а к о г о повели­теля. Плевать мне на него.

Когда Человек по своей привычке стал рыть ямы и рыхлить З е м л ю , Энтото спросила е г о :

— П о ч е м у ты берешь то, что п р и ­надлежит мне?

— Я посланец Самбиа! — снона повторил Человек. Но на этот раз Земля сделалась твердой и сухой, и Человек ничего не с м о г сделать. Тогда Якара пошел к Чече-Калунге и попросил ее позволить забраться к ней на спину, чтобы поговорить с Самбиа.

— Забирайся! — позволила Чече-Калунга.

Якара забрался на Гору, позвал Самбиа и сказал ему:

— Земля не хочет ничего дать мне из своих запасов.

— Это ваше дело, — ответил Сам­биа. — Разбирайтесь сами.

Человек спустился с Горы и сказал Земле:

— Самбиа велел нам договориться м е ж д у собой. — И Человек попросил у Земли плоды, в которых нуждался.

— Хорошо, я д а м тебе свои пло­ды. Они накормят тебя и всех твоих родичей. А что ты дашь мне взамен?

— У меня ничего нет, — ответил Якара. — А чего тебе хотелось бы?

— Тебя! — сказала Земля.

Якара согласился, уж очень д о н и ­мал и мучил его голод.

— Пусть так и будет, — сказал он, — но только с о д н и м условием. Ты будешь изо дня в день кормить меня своими плодами, а взамен... я буду принадлежать тебе, но лишь когда Самбиа сам передаст меня в твои р у к и .

Тогда они позвали Самбиа, и тот нашел их решение справедливым. Так был заключен д о г о в о р м е ж д у Человеком и Землей.

Через н е к о т о р о е время Человек договорился с О г н е м , потом со зве­рями, с Горой и Рекой, И только никак не м о г он договориться с М о р е м и Ветром.

П е р е в о д с и с п а н с к о г о Р. ПОХЛЕБКИНА

58

АФРИКА ИДЕТ К СВОБОДЕ

Много молодых независимых госу­дарств появилось на африканском конти­ненте за последние годы. О жизни наро­дов этих стран, о том, как они борются с наследием колониализма, отстаивают свою экономическую самостоятельность, выступают за равноправное участие в меж­дународной жизни, рассказывают книги серии «Африка сегодня» (Издательство политической литературы, 1961 г.). Это небольшие сборники очерков, зарисовок, путевых заметок советских журналистов, побывавших в странах Африки. Написан­ные живо, простым языком, книги будут интересны самому широкому кругу читате­лей.

Н. П р о ж о г и н , Доброго утра, Африка! На закате солнца 30 июня 1960 года на

территории Итальянского Сомали были спущены флаги ООН и Италии. А ранним утром 1 июля на площади Африканской солидарности в Могадишо гордо реял флаг Республики Сомали — голубое полотнище с белой звездой посредине.

0 новом африканском государстве, воз­никшем совсем недавно, и рассказывает корреспондент газеты «Правда» Н. Про-жогин.

В книге читатель найдет также путевые заметки о Египте, Судане, Мадагаскаре. Многочисленные интересные фотографии, сделанные автором, помогают полнее пред­ставить новую Африку, идущую к сво­боде.

О. О р е с т о в , В Республике Гана. (За­писки журналиста.)

1 июля 1959 года жители Аккры были свидетелями необычайной картины: в цент­ре города, там, где прокладывалась широ­кая автомагистраль, собрался весь кабинет министров. Премьер министр Нкрума, ми­нистры финансов и сельского хозяйства, де­путаты парламента засыпали рытвины на шоссе, спиливали ветви деревьев, свозили песок на болотистые участки возле дороги. Так началось осуществление первого пяти­летнего плана независимой Ганы, бывшей колонии Золотой Берег.

Очерки корреспондента «Правды» О. Орестова переносят нас в эту далекую страну, знакомят с ее прошлым и настоя­щим, с ее народом, строящим новую жизнь.

Л. В о л о д и н , О. О р е с т о в , Трудные дни Конго. Политический репортаж.

«Агрессия, экономическая разруха, наси­лия и террор, подкуп жалких марионеток, подлые убийства — весь арсенал разбой­ничьих средств применил в Конго коло­ниализм», — пишут журналисты Л. Воло­дин и О. Орестов, которые были свидете­лями суровой борьбы конголезского на­рода. Авторы в своем политическом репор­таже рисуют картину событий в Конго, начиная с провозглашения независимости страны.

Ю. Б о ч к а р е в , Гвинея сегодня. (Из записной книжки журналиста.)

В основу этой книги легли впечатления от поездки автора в Гвинею в 1960 году.

Ю. Бочкарев показывает, как гвинейцы решают свои сложные экономические и со­циальные проблемы. Рассказ о развитии хозяйства перемежается этнографическими зарисовками, воспоминаниями о встречах с интересными людьми.

С. Д а т л и н, Мальгашская Республика. «Этот остров, знайте, самый славный и

самый большой на свете», — писал о Ма­дагаскаре Марко Поло. Богаты его недра, щедра земля — главное национальное до­стояние мальгашского народа. О том, как пятимиллионный народ «Великого остро­ва» становится хозяином в своем доме, рассказывает эта книга.

А. А б р а м ов, Эфиопия — страна, не вставшая на колени.

Журналист А. Абрамов рассказывает о древнейшем государстве Африки. Крат­кие исторические справки, живые зарисов­ки увиденного во время поездки по стране составляют содержание книги.

59

Д. Р. В о б л и к о в, Эфиопия в борьбе за сохранение независимости. Издательство социально-экономической литературы, 1961.

Книга представляет собой обзор полити­ческой и экономической жизни Эфиопии. Особое внимание уделено разоблачению попыток английского и американского империализма поработить страну, навязав ей кабальные экономические соглашения. Рассказывается о бескорыстной помощи народу Эфиопии со стороны Советского Союза и других социалистических стран.

Ж а н С ю р э - К а н а л ь , Африка Запад­ная и Центральная. (География. Цивили­зация. История.) Издательство восточной литературы, 1961.

Автор книги — известный французский ученый-географ, много лет проживший в Африке и давно связавший свою судьбу с освободительной борьбой африканских народов. В своей книге он описывает на­селение и природу Западной и Экватори­альной Африки, рассказывает о прошлом Африки, ее высокой цивилизации, древней и самобытной культуре.

Ж ю л ь Р у а, Алжирская война. Пере­вод с французского Е. Шишмаревой. Из­дательство иностранной литературы, 1961.

В этом сборнике читатель найдет путе­вые заметки, очерки о героической борьбе алжирского народа. Книга — итог недав­ней поездки французского писателя Жюля Руа по Алжиру.

А Н Т О Н И О НУНЬЕС ХИМЕНЕС

Антонио Нунъес Хименес — это имя хорошо знакомо читателям нашего журнала. О кубинском революционере и общественном деятеле, народном герое и ученом мы писали в 5-м и 9-м номерах за 1960 год. В этом номере публикуется сокращенный перевод очерка Антонио Нуньеса Хименеса об археологических находках в пещере Солнца недалеко от Гаваны.

Лучи света падают через отверстие в потолке.

П о д о й д я ко входу в пещеру, находящемуся на в е р ­шине холма, мы невольно замедлили шаги. У н о г зияла темная бездна, взгляд не сразу различал в п о ­лутьме ее настоящие р а з м е р ы .

Спустившись по к р у т о м у откосу, мы очутились в п о д з е м н о м зале длиной в 50 и ш и р и н о й в 20 мет­ров. В конце его виднелся портал такой б е з у п р е ч н о й ф о р м ы , что, казалось, его м о г л и создать только че­ловеческие р у к и . Это впечатление усиливали высокие сталактитовые колонны, о б р о с ш и е зеленым м х о м . Сверху из круглых отверстий в своде пробивались лу­чи света.

Наклонный пол зала п о к р ы т о г р о м н ы м и камнями — наверное, они обвалились с «потолка» п е щ е р ы , и в р е ­

зультате образовалось отверстие, через к о т о р о е мы попали сюда.

В «портальной части» пещера несколько сужается, пол становится довольно р о в н ы м . Стены, в з д ы м а ю щ и е ­ся местами на пять метров, испещрены именами на­б о ж н ы х паломников, туристов и патриотов, скрывав­шихся здесь от преследования.

Мы сворачиваем в галерею, приходится нагибаться, чтобы не удариться головой об острые сталактиты. Пе­щера опять расширяется, но чтобы войти в этот, вто­рой зал, приходится карабкаться по очень к р у т ы м ярко-зеленым утесам. А чтобы попасть в третий зал п е щ е р ы , мы л о ж и м с я на глинистый пол и несколько метров продвигаемся п о л з к о м . В этом последнем зале нас приветствовали г р о м к и м п и с к о м свисающие с по­толка сотни летучих м ы ш е й , завернувшихся в темные перепончатые крылья.

Хильберто Сильва и Риверо де ла Кальер, м о и то­варищи по экспедиции, пытаются поймать нескольких м ы ш е й , сверчков и каких-то насекомых для своих к о л ­л е к ц и й .

П о т о м мы возвращаемся в большой зал. Солнечные лучи теперь падают в пещеру снопами, и они так рез­ко выделяются в ц а р я щ е м м р а к е , что кажутся осяза­е м ы м и , как кристаллы. Когда солнечный луч сталки-

Автор клеймит колониализм и развязан­ную им войну в Алжире, призывает к миру.

Р. М. А в а к о в, Марокко от протектора­та к независимости. Издательство восточ­ной литературы, 1961.

Долгие годы марокканцы вели ожесто­ченную и упорную борьбу за свободу, и вот 2 марта 1956 года была провоз­глашена независимость страны.

О том, как развивалось национально-освободительное движение, об изменениях в жизни марокканского народа за годы независимости рассказано в этой брошюре.

«Правда о португальских колониях в Африке». Сборник статей. Составители

и переводчики Л. В. Некрасова и Л. О. Черток. Издательство восточной ли­тературы, 1961.

Португальские колонии в Африке назы­вали до недавних пор «зоной молчания». Информация о положении в них не прони­кала за пределы полицейского кордона.

Африканские патриоты, возглавляющие борьбу за независимость Анголы, Мозам­бика и Португальской Гвинеи, расска­зывают миру правду о Португальской Африке.

Они пишут о жестокой эксплуатации африканцев, о нищете народных масс, о том, как, несмотря на репрессии, растет и крепнет национально-освободительное движение в этих странах.

Приложив прозрачную бумагу к стене, исследователи перерисовывают таинственные изображения.

Древние рисунки соседствуют в пещере с современны­ми именами, датами, рисунками и надписями.

вается со сталактитом, п о р о с ш и м зеленым м х о м , или с блестящим камнем, они отбрасывают пестрые бли­ки куда-то в глубь п е щ е р ы . М о ж н о было часами на­блюдать за этой удивительной игрой света и тени, за у п о р н о й борьбой солнца и м р а к а . По м е р е того как солнце на небе двигалось, пещера все время м е н я ­лась. Внезапно оживали колонны, и сталактитовые све­тильники, бесформенные сталагмиты казались статуя­м и . Но ненадолго: блестящий сноп, падавший сверху, переставал ласкать их, и они опять застывали в ка­м е н н о м безмолвии.

Горячие солнечные лучи нагревали влажные камни, и л е г к и й туман волнами бродил по п о д з е м е л ь ю .

Я подумал о том, какое впечатление д о л ж н ы были производить эти вполне естественные явления на п е р ­вобытных л ю д е й , которые жили в таких пещерах, устраивали в них храмы или склепы. Они видели в этих явлениях бесконечное молчаливое сражение двух с и л — с в е т а и мрака, д о б р а и зла. По верованиям древних, х о р о ш и е люди после смерти попадали на небо, а плохие — в ад, «эль инферус», что означает «подземелье». В написанной египетскими ж р е ц а м и м н о г и е тысячелетия назад «Книге мертвых» говорится

Фрагмент фрески, обнаруженной в пещере. Между вер­тикальными наплывами (серые линии) древние индейцы нарисовали фигуры, напоминающие тотемические стол­

бы, щиты или барабаны.

61

На северном побережье Апшерон-ского полуострова раскинул свои кварталы Сумгаит — город трубо­прокатчиков, алюминщиков, работ­ников большой химии. Несколько лет назад здесь ничего не было: царствовали песок и свирепый норд. Сейчас Сумгаит — красивейший го­род, крупный промышленный и куль­турный центр. Его по праву назы­вают «цветком Каспия».

В Азербайджанской республике Сумгаит держит первенство по чис­лу новоселий. Это город молодых: средний возраст его жителей — 27 лет.

Архитекторы Сумгаита создали на общественных началах бюро, кото­рое разрабатывает проекты благо­устройства улиц и площадей. Го­род юности будет еще красивее.

На снимке: Сумгаит ночью.

Фото И. САШИНА

о том, что мертвецы д о л ж н ы пройти длинный под­земный путь. Вавилоняне верили, что ад находится в о г р о м н о м подземелье, где живет Ниргал, бог с м е р ­ти, войны и ада. В «Махабхарата», индусской эпиче­ской поэме, созданной за двенадцать веков до на­шей эры, рассказывается о том, что д е м о н ы , враж­дебные богам и л ю д я м , скрывались в пещерах.

Тот же самый мотив существует и в мифологии первобытных людей А м е р и к и . «Попол Вух», священная книга племени майя-кичес, с о д е р ж и т описание сотво­рения мира и б о р ь б ы м е ж д у духами д о б р а и зла. Там рассказывается о пытках, к о т о р ы м подвергали ин­дейцев темные силы в пещерах Холода, М р а к а , Л е ­тучих М ы ш е й и О г н я .

...С увлечением наблюдали мы за б о р ь б о й двух на­чал в пещере, и временами начинало казаться, что у ж е не солнце п о б е д о н о с н о вторгалось в пещеру, а что свет там б у р н ы м и потоками устремлялся из п е щ е р ы наружу. И вспомнились легенды и мифы, в которых д о б р о рождается з л о м . В священном еги­петском гимне богу солнца Ра ж и з н ь словно рождает­ся из смерти: «Ты создал Нил в м и р е п о д з е м н о м и ведешь его по своей воле, чтобы дать ж и з н ь людям».

Мы собрались было уходить, но вдруг среди м н о ­жества обычных надписей и и з о б р а ж е н и й на стене пе­щ е р ы заметили г е о м е т р и ч е с к у ю фигуру, явно д а л е к у ю от нашего времени. Рядом с ней стояла подпись авто­ра и дата — 7 февраля 1943 года. М о ж е т быть, чело­век, нарисовавший эту фигуру, имел перед собой первобытную модель? Вместе с Риверо и Сильва мы начали ж а д н о искать на стенах старые символы, на­рисованные индейцами и полустертые в р е м е н е м и более поздними надписями. Не п р о ш л о и нескольких минут, как были найдены р о м б ы , п о л у к р у г и , квадра­ты с крестами, замысловатые о к р у ж н о с т и и фигуры.

Чтобы определить настоящую археологическую цен­ность рисунков, н у ж н о было внимательно исследо­вать их.

На стенах возле квадратного портала мы о б н а р у ж и ­ли настоящую ф р е с к у длиной в два и высотой около метра. Слева виднелись многочисленные маленькие к р у ж о ч к и и параллельные линии красного цвета, спра­ва чередовались различные геометрические фигуры черного цвета, имевшие определенное сходство с то-темическими столбами. С первого взгляда они на­поминали не то колонны, не то барабаны, у к р а ш е н ­ные треугольниками, крестами, п о л у к р у г а м и и квадра­тами. При этом неведомые х у д о ж н и к и частично ис­пользовали п р и р о д н ы е натеки и углубления на стене.

На д р у г о й стене рисунки у ж е более натуралистиче­ские — там х у д о ж н и к и изобразили нечто н а п о м и н а ю ­щее л я г у ш к у с четырьмя лапами и треугольной г о ­ловой. Туловище лягушки — обведенный к о н т у р о м естественный наплыв.

Это изображение вряд ли случайно. Ведь у многих народов всех континентов лягушка издавна является символом плодородия и р а з м н о ж е н и я .

Здесь же мы обнаружили одно из наиболее инте­ресных и з о б р а ж е н и й в пещере. О н о напоминает че­ловеческое лицо, п р и ч е м рот и правый глаз — п р и ­родные углубления в стене. В о к р у г впадины, изобра­ж а ю щ е й глаз, нарисован концентрический круг, квад­ратное лицо и ухо ограничены искусственными ли­ниями.

Мы покинули пещеру Солнца с ее древними чудеса­м и , чтобы вернуться к сегодняшнему д н ю , к револю­ц и о н н ы м задачам. По влажным к а м н я м поднялись мы к з и я ю щ е м у отверстию, через к о т о р о е лился свет солнца.

П е р е в о д с и с п а н с к о г о ТАТЬЯНЫ ХАИС

62

ИЗ БЛОКНОТА НАТУРАЛИСТА

ПОЕДИНОК В УЩЕЛЬЕ ОРЛОВ

Я был в горах Большого Кавказа. Поднялся на каменистое плато, чтобы оглядеться вокруг. Впе­

реди Сарыбаш подпирал снеговыми вершинами небо. Вровень с хребтами кружили орлы-ягнятники, грифы и беркуты. На ска­ле неподвижно стоял большерогий тур.

Вдруг один из пернатых хищников сложил крылья и камнем полетел вниз. Только возле самой земли орел расправил свои широченные крылья и выпустил когти.

И тут я увидел: со скалы как ветром сдуло тура. Он прыгнул головой вниз. Пролетев метров десять, ударился рогами о зем­лю, подскочил метра на два вверх и, встав на ноги, помчался к месту снижения орла. Рослый, сильный, он делал большие прыжки.

Как я понял, тур этот — дозорный, охранявший стадо, ко­торое паслось на лугу. В стаде были детеныши, и на одного из них нацелился когтистый хищник.

Орел, видимо, не ожидал такой яростной атаки. Он спокойно подцепил свою жертву и расправил крылья, чтобы взлететь. Не тут-то было! Тур сделал еще один гигантский прыжок и ударил хищника рогами, отбросив его на землю. Выпустив из когтей до­бычу, орел перевернулся на спину и приготовился к защите. Этот маневр не испугал тура. Он снова бросился в атаку. Ког­да я добрался до места происшествия, орел был уже мертв.

Этот необычный поединок произошел в Картал-дара — ущелье орлов. Выходит, что пернатым хищникам, хозяевам ущелья, не так уж легко добывать себе пищу.

К. ХРОМОВ

Фотоконкурс журнала «Вокруг света» в 1962 году продолжается.

Принимаются работы по темам:

Романтики наших дней.

Человек, изучающий и преобразу­ющий природу.

Новые пейзажи страны.

По странам света.

Природа в ее многообразии.

Туристский фотоочерк.

Охота с фотоаппаратом.

Просьба присылать отпечатки на глянцевой бумаге размером 9 x 1 2 , 13X18, 18X24, 2 4 x 3 0 см.

Присланные фотоотпечатки не воз­вращаются.

Лучшие 10 работ будут премиро­ваны годовой подпиской на журнал «Вокруг света» за 1963 год.

Дорогие товарищи, ждем ваших фотографий!

Жюри конкурса

63

№ 1 ЯНВАРЬ 1962 г.

СОДЕРЖАНИЕ

Н. ГОРБУНОВ — Мы здесь первые. Рис. П. Павлинова 1

Из фотолетописи семилетки 6, 50, 62

ГЕННАДИЙ Ф И Ш — Ч е л о в е к с «Кон-Тики». Рис. М . К л я ч к о . . . . 7

В. ЛЬВОВ — З в е з д н ы м и трассами 13

В. САПАРИН — Пыль п р и к л ю ч е н и й . Рис. А Гусева и В. Немухина . 17

Вл. И О Р Д А Н С К И Й — Среди зеленой саванны 24

От м о р я до м о р я . Рис. А. Гусева и В. Немухина 28—29

Г. МЕТЕЛЬСКИЙ — Каменная книга 30

Три ж и з н и в е н г е р с к о й пусты 32

В. Д Р У Ж И Н И Н — Л и ц о Бомбея 33

Вольная грамота. Рис. Ю. Кискачи . 37

Е. ФЕДОРОВСКИЙ — 807 идет на задание. Рис. В. К о р о в и н а . . . 38

Отравленная деревня 43

ВАСИЛ ПОПОВ — Творцы радуги 45

Пестрый м и р 46

В. БОГДАНОВ, П. К А П Л И Н — В п о д в о д н о м каньоне 48

ЛЕСЛИ ГОРДОН БЕРНАРД — Четверо и ящик. Рис. М. Горшмана . 51

ЧИ ЭНЬ-ЛАН — Остров птиц 53

Д Ж О Н СТЕЙНБЕК — Завтрак. Рис. В. Чернецова 56

Человек и земля. Рис. Ю. Кискачи 58

АНТОНИО НУНЬЕС ХИМЕНЕС — Пещера Солнца 60

К. ХРОМОВ — П о е д и н о к в ущелье орлов 63

Ф о т о к о н к у р с «Вокруг света» 63

Среди книг

А ф р и к а идет к с в о б о д е 59

Наша почта

Ю. ИВАНОВ — Рыба-мышь 53

На первой странице об-ложки — «С высоты 250 километ­ров».

Фото Г. С. ТИТОВА, советского космонавта.

На третьей странице об-ложки — «Шторм».

Фото ВИКТОРА ШАГАС ДОС САНТОСА (Португалия)

С Международной выставки худо­жественной фотографии. Москва, 1961 г.

Рукописи не возвращаются Технический редактор А. Бугрова ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ «МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»

Наш адрес: Москва, А-30, Сущевская, 2 1 . Телефоны: для справок Д 1-15-00, доб. 2-29; отделы — «Наша Родина» 2-68; иностранный 2-85; 3-58; литературы 3-39; иллюстраций 3-16; приложение «Искатель» — 3-38.

А10942 Подп. к печ. 14/XII 1961 г. Печ. л. 8,5 (8,5).Уч.-изд. л. 10,2. Тираж 180 000 экз. Цена 60 коп. Заказ 2113.

Типография «Красное знамя» изд-ва «Молодая гвардия», Москва, А-30, Сущевская, 21.

ИМЕЕТСЯ В ПРОДАЖЕ НАУЧНО-ПОПУЛЯРНАЯ Л И Т Е Р А Т У Р А , В Ы П У Щ Е Н Н А Я Г Е 0 Г Р А Ф Г И 3 О М :

В А Л Е В Э. В., Болгария. 1957, 472 стр., цена 1 р. 47 к.

Автор знакомит читателя с особенностями природных условий страны, рассказы­вает о важнейших этапах ее истории и дает в с е с т о р о н н ю ю характеристику совре­менного состояния и размещения важнейших отраслей н а р о д н о г о хозяйства.

В И Т В Е Р И. А., С Л У К А А . Е., Франция. 1958, 414 стр., цена 1 р. 48 к. О г е о г р а ф и ч е с к о м положении Ф р а н ц и и , населении, особенностях э к о н о м и ч е с к о г о

развития страны рассказывают авторы. Особое внимание они уделяют Парижу — столице Ф р а н ц и и , ее ж и з н и , достопримечательностям.

Г Л А З О В С К А Я М. А., Почвенно-географический очерк Австралии. 1952, 229 стр., цена 61 к о п .

Книга посвящена описанию почв Австралии, их п р о и с х о ж д е н и ю и развитию.

П Е Т Р О В И. И., За Гималаями (Русские путешественники в Индии). 1958, 207 стр., цена 47 к о п .

В своих очерках автор рассказывает о русских путешественниках — исследовате­лях Индии. Читатель познакомится с п р и р о д о й этой замечательной страны, ее куль­турой, населением.

П У З А Н О В Н. И., Вокруг Азии. 1957, 368 стр., цена 78 к о п . Автор — известный советский ученый-зоолог. Еще в 1911—1912 годах он совер­

шил большое путешествие: посетил Японию, н е к о т о р ы е китайские города, Малайский полуостров, Цейлон. О своих впечатлениях автор и рассказывает на страницах книги.

С И Н И Ц Ы Н В. М., Центральная Азия. Ф и з и к о - г е о г р а ф и ч е с к и й очерк. 1959, 454 стр., цена 1 р. 50 к.

В книге рассказывается о результатах многолетних исследований районов Цент­ральной Азии. Автор дает п о д р о б н у ю характеристику п р и р о д ы и геологической ис­тории Центральной Азии.

Требуйте эти книги в местных магазинах Книготорга и потребительской коопе­рации.

В случае отсутствия их на местах заказы направляйте по адресу: Москва, Ленин­ский проспект, д. 15, отдел пропаганды и рекламы Союзкниги.

С О Ю З К Н И Г А