П Е П Е Л КРЕСТЬЯНСКОЙ

Д У Ш И

Москва, 2015 год

В. Долгих

УДК 622.323-051(470+571)+936ББК 33.361(2Рос)

D19

© В. Долгих.

ISBN 9-805-6696-0039-9

Изготовлено «Издательство «Центр»

Долгих В. Ф.D19. «Пепел крестьянской души»/ В. Долгих. – Изд. «Центр». – М. – 2015 год – 640 стр.

3

Эту книгу я посвящаю памяти убиенных, униженных и обездоленных крестьян Тюменской губернии воинствующим большевизмом в период

проведения продразвёрсток, раскулачивания, коллективизации и репрессий. Своими жестокими

карательными действиями советская власть не только загубила сотни тысяч людских сердец,

но и с корнем вырвала из груди крестьян основу их мировоззрения – душу.

4

Василий Федорович Долгих родился 12 февраля 1947 года в селе Большое Сорокино Тюменской области.

Закончив в 1966 году Тобольский рыбопромышленный техни-кум, он более 15 лет трудился на предприятиях рыбной отрасли. В 1983 году был переведён в центральный аппарат Министер-ства рыбного хозяйства РСФСР. С 1985 по 1991 год являлся членом Коллегии этого ведомства. Имеет высшее образование.

Писательским творчеством Василий Фёдорович увлёкся в 2004 году. Первой изданной книгой стал автобиографический двухтомник: «Моя судьба родом из Сибири». За ней последовали: роман «Рассвет на закате», сборник рассказов «Клыкастый про-фессор», биграфическая книга «По дорогам планиды друга» и поли-тический детектив – предвестье «Россия в осаде». Кроме этого, его статьи и рассказы неоднократно публиковались в журналах и газетах.

В 2012 году он был принят в члены Московской областной ор-ганизации Союза писателей России. Является лауреатом лите-ратурно–поэтического конкурса «Марьинская муза-2014».

Очередная художественно – документальная книга Долгих В.Ф. посвящена крестьянскому восстанию, происходившему в 1921 году на территории Тюменской и соседних губерний и максималь-но приближена к реалиям тех событий.

ОБ АВТОРЕ

5

На пороге великой смуты

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

История учит лишь тому, что она никогда ничему

не научила народы.

Георг Гегель

6

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Весна в Сибири - самый ожидаемый период года. Она, конечно, и в других

частях света желанна, но в Сибири особенно. С её приходом увеличивается

световой день, вскрываются ото льда ручейки, болота и реки, распускаются

почки на деревьях, появляются проталины на лесных полянах и плодородных

полях, с косачиных токовищ доносятся гортанные клокотанья, раздаются кри-

ки казарок, возвращающихся домой с южных широт, кряканья матёрых уток и

скрип чирков, свист скворцов и возбуждённое щебетание аборигенов-воро-

бьёв. Оживает всё, что полгода находилось в зимней спячке. Каждый весенний

день в природе происходит заметное изменение. И не только в природе, но и

в людях. На их лицах появляются чаще улыбки, которые молодят пожилых и

украшают молодых. И в душе каждого человека, будь он юн или стар, весной

появляются мечты и надежды на их исполнение. Не исключением стала для

сибиряков и весна 1915 года. И хотя где-то очень далеко за уральскими гора-

ми, на западных окраинах великой Рассеи шла кровопролитная мировая во-

йна с германцами, идиллию патриархального уклада жизни умиротворённого

края она не беспокоила. И лишь приходящие похоронки на чьих-то сыновей

и мужей да возвращающиеся с фронта искалеченные мужики немым укором

напоминали о тех грозных событиях.

С сельских посиделок Василий пришёл домой уже за полночь. Осторож-

но, чтобы никого не разбудить, он в кути скинул с себя лопатину и яловые са-

поги, тенью прокрался в горницу и поднялся на полати. Ещё в прошлом году,

по причине несовершеннолетия, он это позволить себе не мог. Его отец, Иван

Васильевич Губин, неуклонно соблюдал семейные традиции и христианский

уклад. Поэтому сына и трёх дочерей держал в строгости и постоянном труде.

Единственным человеком в семье, кто порой давал Василию поблажку, была

мать - Евдокия Матвеевна. Она любила сына больше всего на свете и постоян-

7

но молила Бога, чтобы тот подарил ему счастливую судьбу. Любила она, конеч-но, и дочерей, но главным в её сердце был их брат. Василий понимал это и был благодарен матери за особое к себе отношение. Вот и сейчас, дождавшись когда сын вернулся домой и улёгся спать, Евдокия Матвеевна с облегчением вздохнула и прошептала: «Теперь и мне можно отдохнуть».

Василий заснул не сразу. Тот заряд веселья и задора, который он получил на посиделках, держал его в напряжении больше часа. И только незадолго до рассвета молодой парень провалился в крепкий, безмятежный сон.

Первое, что он услышал, когда открыл глаза, был шум с редкими приглу-шёнными потрескиваниями, раздающийся со стороны реки. «Лёд тронулся!» - молнией пронеслось в голове и не медля больше не минуты, Василий спустил-ся с полатей на пол, быстро накинул на себя что попало под руку, сунул в сапо-ги голые ноги и выскочил на улицу. От их избы до левого берега реки Ик было не более тридцати сажен, поэтому уже через мгновение парень стоял у кромки ломающихся и наползающих друг на друга льдин и с жадностью всматривался в происходящее по вине весны природное чудо. «Какая красота! Какая силища заложена в этом явлении! Такой ледовый панцирь сбросить с реки и пустить её воды на простор!» - невольно воскликнул Василий и подумал: «Весной не только реки вскрываются, но и человеческие мысли обновляются». Увлечён-ный зрелищем, он даже не заметил, как вода вышла из русла и стала быстро подниматься, заливая вокруг него небольшую впадинку.

«Василий, ты чо у реки замер, словно к льдине примёрз? Пора со скотиной управляться и навоз из пригона убирать. А то вон его сколько за ночь нало-жили, бурёнки наши», - послышался голос Ивана Васильевича, который встре-пенул парня и вернул к действительности. «Сейчас, тятя, немного постою и за работу примусь», - ответил он и проводив взглядом очередную льдину, под-мявшую под себя впереди плывушую, прошептал: «Нет на свете красивее края сибирского и моёго села, в котором мне жить, хлеба растить, детей воспиты-вать и родителей почитать».

С делами по хозяйству мужики справились быстро. Отметивший месяц на-зад восемнадцатилетие, Василий был высоким, физически сильным, ловким и весёлым парнем. А его завитушки русых волос, крупные голубые глаза с длинными ресницами и спокойный нрав очень нравились сельским девицам и даже зрелым женщинам. К тому же он ещё умел играть на русской гармош-ке, которую на шестнадцатилетие ему подарил отец, выменяв её за молодого бычка во время осенней ярмарки в большом селе Готопутове. Поэтому когда

8

на сельских посиделках Василий брал в руки гармонь, бойкие девицы начина-

ли прямо перед ним вытанцовывать и звонким голосом распевать задорные

частушки, от которых он даже порой краснел. Однако как они ни старались,

ни одна из сельских красавиц не могла достучаться до сердца гармониста. Он

со всеми ними был ровен, дружен, почтителен, и ни кого из них не выделял.

Но спокойный и весёлый на посиделках, Василий был совсем другим во

время кулачных боёв, происходящих не реже двух раз в год с парнями и мо-

лодыми мужиками из соседних деревень. Несмотря на свой юный возраст, он

уже с пятнадцати лет вступал в единоборство не только со сверстниками, но

и даже со взрослыми. И часто, особенно в последний год, становился побе-

дителем. А если в бою рядом с ним бок о бок стояли друзья - Аверин Степан и

Фадеев Сергей, то равных им вообще не находилось. Боясь за сына, Евдокия

Матвеевна ненавидела эти разбойничьи забавы, зато Иван Васильевич любил

вместе с другими односельчанами посмотреть - как же ловко дерётся его кро-

винушка! Иногда дело доходило до потников, на которых родители утаски-

вали поверженых бойцов домой, но никогда, ни при каких обстоятельствах,

дерущиеся не хватались за колы или жерди и не били ими друг друга. Правила

кулачного боя, установленные задолго до них, бойцы уважали, чтили и соблю-

дали. А тот, кто их нарушал, становился посмешищем всего села.

Вслед за ледоходом, весенним половодьем и заготовкой дров, пришла посев-

ная пора. Весь сельский люд, от мала до велика устремился на свои земельные

наделы и приступил к работе, от которой зависели благополучие и уверенность

в завтрашнем дне. Не исключением являлась и семья Губина Ивана Васильеви-

ча. Хоть по деревенским меркам она была небольшой, всего шесть человек, в

числе которых - только два мужика, но дружной и трудолюбивой. Даже один-

надцатилетние двойняшки Мария и Дуняша вместе со взрослыми женщинами

активно участвовали в полевых работах. Сеяли хлеб, сажали картошку, пололи

поля и огород, сгребали в копны валки душистого сена и жали серпами выра-

щенный урожай. Ну, а о старшей сестре Лизе и говорить нечего. В свои девятнад-

цать лет она уже полностью сформировалась как настоящая хозяйка, и осенью,

после уборки урожая, собиралась выйти замуж за хорошего парня из деревни

Большое Пинигино - Стрельцова Николая. По этому случаю Евдокия Матвеевна

ей уже большой сундук с приданым подготовила. Губиным, конечно, жалко было

дочь-красавицу в чужую и отдалённую деревню отправлять, но ничего не поде-

лаешь - природа брала своё. Единственно, что их успокаивало, так это понима-

ние, что в хорошую, работящую и зажиточную семью Лизу отдают.

9

Закончив весенние полевые работы и обсеменив пшеницей и овсом почти

двенадцать десятин, Губин-старший отправил женщин домой в село, а с сыном

приступил к раскорчёвке от мелкого кустарника и пней дополнительных пло-

щадей. Сидя поздно вечером у костра, на котором кипятилась вода для чая,

Иван Васильевич довольным голосом сказал: «Десятины две целины подгото-

вим и на следующий год - ещё столько же. Вон сколько сразу плодородной по-

севной площади прибавится. Если погода не подведёт, то и жизнь наша намно-

го справнее станет. Дай только время и сил нам». Но вдруг настроение у него

резко изменилось: «Тебя ноне могут на службу в армию забрать. Не оставят в

покое такого молодца. Да оно пусть бы и забрали, если бы не эта окаянная во-

йна с ерманцем. Я служил царю и отечеству, дед твой аж восемь лет отбараба-

нил, но тогды такой страшной войны не было», - высказался Иван Васильевич

и замолк. «Если призовут, то и я достойно отслужу в русской армии. Прятаться

от выполнения воинского долга не буду и нашу фамилию не посрамлю», - твёр-

дым голосом заявил Василий.

То лето для хлебопашцев юга Тюменской губернии оказалось благопри-

ятным - в меру тёплое, в меру дождливое. На полях морской волной всюду

колыхались хлеба набухшими спелым зерном колосьями, а на лугах и лесных

полянах, словно часовые, стояли ряды одёнков сена, благоухая запахами ви-

зиля, клевера и целебных трав.

Уборка урожая началась в середине августа. Вначале крестьяне принялись

жать озимую рожь, а затем плавно перешли на овёс и пшеницу. И снова от

рассвета до заката вся семья Губиных, ровно как и жители села, не разгибаясь,

ударно трудились на своем наделе. Женщины жали серпами высокие стеб-

ли, складывали их в снопы и перевязывали жгутом. Мужчины собирали эти

снопы в большую скирду, а большую часть обмолачивали прямо на поле. Все

трудились с желанием, дружно и без устали. Если кто и мог им испортить на-

строение, так это нежданный дождь или налетевший ураган. Но в то лето и в

этом крестьянам повезло. Уже к середине октября они доверху забили сусеки

своих амбаров зерном, а то, которое не вошло, оставили необмолоченным в

скирдах.

Закончив самые главные полевые дела сезона, жители села вернулись до-

мой и приступили к подготовке домашнего хозяйства к предстоящей зиме.

Утепляли пригоны, хлева и окна в избах, ремонтировали сбрую, сани, дровни

и дрожки, перековывали коней. А в самом начале ноября в Готопутово вновь

открылась сельскохозяйственная ярмарка, на которую устремились все, у

10

кого были излишки хлеба, домашнего скота и утвари. Загрузив два воза пше-

ницы и один - овса, поехали туда и Губин Иван Васильевич с сыном.

Столько народа и различного товара в одном месте Василий не видел ещё

ни разу. Поэтому, в первый момент он даже растерялся, но немного освоив-

шись, стал вместе с отцом ходить по рядам и прицениваться к товару. Чего

здесь только не было. Начиная от иголки с булавкой, заканчивая плугами и

молотилками. Целый день отец с сыном провели на этом праздничном меро-

приятии и только в конце Иван Васильевич объявил, на что решил обменять

своё добро: «Мы, вот чо, с тобой, паря, приобретём здесь. Я присмотрел одно-

го вороного жеребёнка рысачьей породы, борону, самовар ведёрный и так по

мелочи ещё кое-что. Сегодня переночуем на постоялом дворе, а завтра стор-

гуемся с хозяевами всего этого добра, и будем возвращаться домой».

Из всего того, что Губины приобрели на ярмарке, больше всего Василию

понравился длинноногий и очень подвижный жеребёнок, которого он тут же

назвал Воронко. И несмотря на то, что за него пришлось отдать большую часть

привезённого зерна, сожаления по этому случаю ни у отца, ни, тем более, у

сына, не было. По такому поводу Иван Васильевич даже гусыню настоящей

водки купил и в местной чайной с земляками распил. В общем, купеческое

мероприятие не только завершилось успешно, но было обмыто отменно. По

этой причине в родное село Губины вернулись только на третий день. Пока-

зав свои основные покупки жене и дочерям, Иван Васильевич достал из под

шубы, лежащей на дровнях, вещевой мешок, протянул его Евдокие Матвеевне

и сказал: «А это тебе с дочерями подарки. Сами разберётесь, кто чо возьмёт».

С окончанием полевых работ у молодёжи села появилось больше сво-

бодного времени, которое они с удовольствием проводили на сельских по-

сиделках. И вновь, как весной, из общественной избы по всей округе стали

разноситься звуки гармошки, переливы балалайки-трёхструнки и весёлые пе-

репевы девичьих голосов. Часто в таких мероприятиях участвовал и Василий.

Но было у парня ещё одно увлечение. Иногда он любил в одиночку бродить

по тёмным улочкам родного села и с придыханием наслаждаться его ночной

жизнью. А то, что волостное село Большое Сорокино ему родное, он не сомне-

вался ни минуты. «Мои предки осели здесь полтора века назад и жить будут

многие годы вперёд. Вон, сколько расплодилось ближней и дальней родни в

селе. А на погосте её сколько лежит. Да и как здесь не жить, когда вокруг такая

красота, тишь да благодать. И народ в селе уважительный подобрался. Есть,

конечно, среди него овцы паршивые, но без них ни одно общество не обхо-

11

дится. Вот схожу в армию, отдам гражданский долг престолу рассейскому и начну строить свою семью. Женюсь на доброй и ласковой девушке, нарожаем с ней детишек, возьмём дополнительную делянку земли и заживём по-людски. А тятя, пока он ещё в силе, поможет нам на ноги встать. Да и маманя в стороне не останется. Подсобит своей снохе и по хозяйству, и детей поднять. Главное, чтобы её здоровье не подвело», - с душевной теплотой рассуждал Василий о своём будущем.

12

ГЛАВА ВТОРАЯ

В царскую армию Губина-младшего призвали в конце ноября пятнадцатого

года. Кроме него из села и волости в полку оказалось ещё десять человек ново-

бранцев, в том числе и двоюродный брат из деревни Большое Пинигино - Чи-

кирев Пётр. Но особенно он был рад, что в одном с ним взводе оказался друг

детства - Аверин Степан. Этот кряжистый, неимоверной силы парень был на год

старше Василия, отличался от друга немногословностью, рассудительностью и

житейской мудростью. Они вместе закончили два класса церковно-приходской

школы, вместе проводили свободное время, бок о бок стояли во время кулач-

ных боёв, а их родители с давних пор дружили между собой. По силе Степан

превосходил Василия, но в ловкости и хитрости уступал. Поэтому они как бы до-

полняли друг друга. Попав на службу в Петропавловский гарнизон, парни Боль-

шесорокийской волости старались держаться вместе и при любой попытке со

стороны других военнослужащих обидеть кого-то из них, они незамедлительно

заступались друг за друга и давали достойный отпор. Премудрости военного

дела Василию давались легче, чем Степану и всем остальным землякам. Буду-

чи смышленым и ловким от природы, он быстро научился хорошо владеть хо-

лодным оружием, метко стрелять из винтовки и пулемёта и преодолевать при

полной выкладке большие расстояния. Ну а лихим наездником парень был с

детства. Эти качества молодого бойца заметили старшие офицеры, в результате

чего на исходе первого года службы Василию было присвоено воинское звание

фельдфебеля и он был назначен помощником командира разведывательного

взвода. Особой радости в связи с этим парень не испытывал, но гордость за

себя, конечно, в нём присутствовала. А чуть попозже и Степан стал фельдфебе-

лем. Так что, и в армии друзья не отставали друг от друга ни в чём.

В декабре шестнадцатого года по гарнизону пошли слухи о том, что скоро

их полк могут отправить на фронт. Но Василий не очень переживал по этому

13

поводу. «Если будет суждено попасть на войну и встретиться с германцами в

бою, то свой род я не посрамлю. Буду драться так, как русские в Отечествен-

ную войну с французами бились. Немец, конечно, покрепче будет нутром, но и

его грудь русский штык проколет. Ну, а если паду наземь убитым, то не обидно

будет. За землю нашу русскую и жизнь можно отдать», -делился мыслями он со

своими земляками. «Тебе чо? У тебя ни жены и ни детей нет. А вот чо будет де-

лать моя жена с двумя пацанами-погодками, если меня убьют? Придётся идти

с протянутой рукой по миру и клянчить на пропитание? Никакого резона у

меня нет, чтобы быть убитым», - не согласился с Василием Иван Чернов, при-

звавшийся на службу из деревни Осиновки. Он был из семьи переселенцев,

которые по столыпинской реформе в 1910 году прибыли в Большесорокин-

скую волость из Тульской губернии и осели. Внешний вид Ивана соответство-

вал фамилии. Высокий, худощавый и очень смуглый на лицо. По возрасту он

даже Степана на год был старше. «А кто тебя заставлял до службы жениться?

Неужто припёрло? Очень сильно захотелось бабьей ласки?» - подковырнул

Чикирев Пётр. «Так получилось. С детства с женой друг друга любили, а её отцу

другой парень надобен был. Моя-то семья самая бедная в деревне. И вот мы,

чтобы нас не разлучили, согрешили. Мне тогда только семнадцать годков ис-

полнилось, а Наталье шестнадцать. Когда отец её узнал об этом, уже поздно

было. На пятом месяце беременности Наталья оказалась. Он пошумел, пошу-

мел, да и смирился. Но от братьев её мне хорошо перепало. Их у неё трое. Раз

подкараулили меня у своей калитки, да и отходили колами до полусмерти. На-

талья кинулась было помогать мне от них отбиваться, но старший брат Нико-

лай схватил её в охапку и унёс в дом. А потом и они успокоились, даже хату нам

срубить помогли. Теперь вот помогают ей племяшей своих растить», - открыл-

ся землякам Чернов. «Да, Иван, у тебя есть причина от смерти прятаться. А я

вот гол как сокол и одинок как перст. Глянулась мне одна девушка, очень гля-

нулась, но только она другого избрала себе в мужья. Конечно, он-то из богатой

семьи, а мы с матерью из нужды не вылезаем. Безнадёга полная. Иногда так на

душе дурно становится – хоть в петлю лезь. Так что, если на фронт попадём и

там меня убьют, то кроме матери и сестры плакать обо мне не кому будет», -

обречённо произнёс Пироженко Фёдор, тоже из переселенцев. «Ты, Федь-

ка, брось панихиду петь. Уж и не такой ты пропащий человек. Вот закончишь

службу, вернёшься домой и всё у тебя наладится. Парень ты крепкий, смет-

ливый и на морду не урод. Будешь хорошо трудиться, будет достаток, а будет

достаток – найдёшь себе невесту по сердцу и душе», - успокоил его Аверин. «А

ты, Степан, что думаешь о возможной отправке нас на германский фронт?» -

14

спросил Чикирев. «Зачем мне об этом думать? Есть командиры, которые обя-

заны это делать. И если вдруг они завтра посадят нас в теплушки и повезут на

запад, то сбегать не буду. Хотя и умирать в такие годы не хочется», - спокойным

голосом ответил Аверин. «Петруха, а у тебя самого какие мысли на этот счёт?

Неужели сильно испужался немцев? Всех пытаешь, а сам о своём молчишь, как

рыба», - улыбнулся Губин. «Ты не боишься германцев, а я думаешь слабее тебя

характером буду? Нет, братушка, мы с тобой породы и крови одной, поэтому и

чувства к врагу России мы испытываем одинаковые», - вывернулся Чикирев -

самый весёлый и разбитной парень из сорокинских земляков.

Но все разговоры о скорой отправке на фронт оказались напрасными. В

гарнизоне всё чаще и чаще стали появляться какие-то гражданские лица, с

лихорадочно горящим взглядом на избитом оспой лице и выкрикивали ре-

волюционные лозунги, за которые ещё совсем недавно можно было попасть

под военный трибунал и быть осуждённым на каторгу. И не только крамоль-

ные слова произносили эти люди, но и распространяли среди военнослужа-

щих огромное количество листовок с призывами о прекращении войны и

свержении царской власти. Офицеры гарнизона и городская жандармерия

пытались задерживать этих людей и передавать в руки гражданских властей,

но не проходило и недели как эти же самые горлопаны вновь появлялись в

расположении гарнизона. Слушая людей с горящими глазами и читая листов-

ки с крамольными призывами, Василий с удивлением спрашивал командира

взвода, Носкова: «Господин штабс-капитан, почему эти люди безнаказанно хо-

зяйничают в гарнизоне? Это же закрытая для гражданских лиц территория?

Тем более, что они призывают к свержению царя, нашего Верховного глав-

нокомандующего!?». Тот, почему-то отводил глаза и неопределённо отвечал:

«Об этом необходимо спросить у тех военных чинов, которые в Петрограде

и Москве в штабах сидят. А мы люди маленькие. Будет команда этих прово-

каторов в гарнизонную тюрьму посадить, мы её в два счёта выполним». Но

шло время, а команд таких от высоких начальников не поступало. Более того,

в Петропавловском гарнизоне был создан солдатский комитет, который стал

открыто вмешиваться во внутреннюю жизнь военных. Особенно он активи-

зировал свою деятельность после февральской буржуазной революции. И

хотя Временное правительство на словах ратовало за продолжение Первой

мировой войны до победного конца, разброд и шатание парализовали дея-

тельность военной машины. Даже офицеры были подвержены смятению и

полному непониманию возникшей ситуации. Слова присяги о верности царю

и отечеству, которые они произносили при вступлении на воинскую службу,

15

потеряли свой смысл, а взамен им никто ничего не предложил. В гарнизоне

стало процветать пьянство, разврат, неповиновение и откровенное хулиган-

ство. Солдаты, подстрекаемые членами комитета и почуявшие слабину, вели

себя вызывающе и нередко избивали своих командиров за то, что те требо-

вали выполнения воинского устава. Многие из них, наслушавшись сладких

речей бойких и наглых революционеров, вступали в их общество и рьяно за-

щищали крамольные идеи. И чем дольше продолжалась политическая нераз-

бериха, тем глубже в солдатскую жизнь проникали бредни социалистов. Даже

из числа земляков Василия появились сторонники этих глашатаев. Первым к

ним примкнул Иван Чернов, а следом за ним в этой же компании оказался и

Федор Пироженко. Василий к такому решению своих сослуживцев отнёсся с

пониманием, но сам о вступлении в эту политическую организацию даже ду-

мать не хотел. И когда Чернов Иван спросил его, почему он не хочет быть в од-

ном ряду с теми, кто защищает права простого человека, ответил: «Мои права

защищать не надо. Я потомственный хлебороб и буду им до конца своей жиз-

ни. А земли в Сибири глазом не окинуть и трудиться на ней нам пока никто не

запрещал». Не понимал Василий сладкие речи краснобаев-революционеров.

Приученный с раннего детства к тяжёлому труду и не понаслышке знающий

цену, какой достаётся материальное благополучие крестьянину, он не верил в

то, что это благополучие можно получить, отняв его у кого-то. Наедине с собой

парень рассуждал: «Ну, хорошо, заберут бедные у богатых их драгоценности,

дома, коней, упряжь, одежду и прочее барахло, пропьют-проедят, а дальше

что? Кто для них материальные блага создавать будет? Бывшие богатые? Так

их мало, да и делать они ничего не умеют, кроме как властвовать, на баллах

мазурку танцевать и в кабаках кутить. Так что хочешь-не хочешь, а закончится

барахло, отнятое у богатых, и вновь придётся впрягаться в лямки мужицкие.

Но после хорошей жизни и дармовых щей ой как тяжело делать это будет».

В общем, не дотягивало политическое сознание Василия до уровня взглядов

на жизнь тех, кто агитировал за всеобщее равенство, братство и свободу. Сто-

ронился общения с революционерами и его друг Степан Аверин. Тот вообще

не любил людей крикливых, злых, завистливых и падких на чужое добро. Не-

многословный, он слушал их с серьёзным выражением лица и только в конце

речи выдавливал из себя единственное слово, характеризующее очередного

оратора: «Балаболка». Это слово не нравилось Фёдору Пироженко, и при пер-

вой же возможности, он постарался ущипнуть земляка: «Ты, Степан, говоришь

так потому, что собственник и почти офицер. Вы с Губиным одного поля ягода.

Дай вам волю и возможность, так вы, хоть сейчас готовы стать эксплуататора-

16

ми бедного крестьянства». На мгновение в глазах Степана вспыхнули искор-

ки гнева, но, погасив их, он спокойно ответил: «Мы с батей и братьями сами

способны прокормить себя и свои семьи. А вот над такими, как ты, я бы по-

командовал немного. Научил бы вас работать так, что вы навсегда забыли бы

заглядывать в чужой огород, на чужое добро».

Вялотекущая жизнь в воинском гарнизоне, заполненная хаосом и команд-

ной неразберихой, продолжалась несколько месяцев. За это время не только

у солдат, но и у офицеров пропало рвение нести ратную службу. Многие из них

стали подавать рапорты на имя больших начальников с просьбой освободить

их от должностей и разрешить отбыть из гарнизона по месту проживания се-

мей и родственников. Но большие начальники возвращали им рапорта с от-

казом, мотивируя тем, что рассматривать и решать такие вопросы им времен-

но запрещено. Тяготило бесполезное время препровождения в гарнизоне и

военнослужащих срочной службы. «На германский фронт нас не отправляют,

учений с нами не проводят, даже караульная служба стала необязательной.

Распустили бы по домам и не тратили бы на нас понапрасну вещевое доволь-

ствие и продукты», -высказывали мысли вслух многие солдаты. Но время шло,

а такого решения никто не принимал. Не теряли время зря только те, кто усер-

дно старались развалить армию, сменить власть и объявить себя спасителями

России, чтобы потом её грабить и унижать. Не было у этих людей других целей,

как вознестись над безграмотными, богопослушными и доверчивыми граж-

данами страны. Для достижения поставленных целей эти люди шли на всё: на

предательство, на подкуп, на обман, на пустые обещания и на многое другое.

Они призывали солдат-землепашцев покидать окопы войны и возвращаться

домой, чтобы уничтожить своих эксплуататоров-помещиков и забрать у них

землю и добро, которое те нажили в годы самодержавия за счёт их труда. А

рабочему люду эти демоны революции обещали передать в собственность

заводы и фабрики, на которых те работали. В общем, каждый человек, кото-

рый считал себя ущемлённым и обездоленным при царском режиме, в их обе-

щаниях находил то, что для него являлось самым главным и желанным. Под-

давшись иллюзии всеобщего равенства и братства, многие из них пополнили

ряды профессиональных революционеров, создавая тем самым силу, которая

в дальнейшем будет направлена умелыми и ловкими дельцами против своего

народа.

Критическая масса политического паралича стала разваливаться сразу

же как только до Петропавловского гарнизона дошло сообщение о произо-

17

шедшем в Петрограде октябрьском перевороте. Буквально через десять дней

после этого события, под давлением народной массы и возглавивших её ре-

волюционеров с горящими глазами, было принято решение о ликвидации во-

инского формирования и о демобилизации военнослужащих срочной служ-

бы. Одновременно, предлагалось, всем, кто разделял взгляды новых хозяев

страны, на добровольной основе вступить в ряды красных отрядов, чтобы

ускорить торжество пролетарской революции на всей территории России.

И таких добровольцев набралось немало. Из большесорокинских парней к

красным примкнули пятеро, а остальные, получив демобилизационные лист-

ки, стали добираться до дома. У Губина, его товарищей, а также других жите-

лей Ишимского уезда, дорога на малую родину пролегала через город Омск.

Плотно набившись в деревянный вагон товарного поезда, бывшие солдаты,

а теперь - свободные граждане, расстояние до Омска преодолевали более

трёх суток. Не меньше времени потратили они и на триста вёрст от Омска до

Ишима. И если учесть, что в Омске демобилизованные более суток не могли

сесть ни на один из поездов, идущих на Запад, то общее время путешествия на

железнодорожном транспорте заняло неделю. Но даже транспортные трудно-

сти и лютый декабрьский мороз не смогли погасить в сердцах бывших солдат

радость ожидания с родными и близкими. Оказавшись, наконец, на станции

Ишим, бывшие однополчане тепло распрощались и стали группами разбре-

даться по разным направлениям большого уезда. Переночевав в городе у

дальнего родственника Степана Аверина, земляки ранним утром вышли на

большак и выдвинулись строго на север. Изначально понимая, что с попутным

транспортом им вряд ли повезёт, они, не оглядываясь, устремились вперёд. В

начале пути снег на дороге был плотно наезжен санными полозьями, но чем

дальше они удалялись от города, тем слабее и рыхлее становилась колея. Од-

нако молодые крепкие ноги, натренированные на общевойсковых учениях и

в повседневных занятиях, не зная устали, несли своих хозяев вперёд, на свою

малую родину. К полудню они добрались до села Прокутское, что в двадцати

пяти верстах от Ишима, и перекусив в придорожной чайной, двинулись даль-

ше. Но какими бы молодыми и сильными ни были бывшие служаки, через во-

семнадцать вёрст, в деревне Рядовичи, они вынуждены были напроситься к

местному жителю на ночёвку. Вначале тот воспринял их просьбу с прохлад-

цей, но, узнав среди отставных служивых Петра Чикирева, пригласил в избу,

напоил чаем и расстелил им прямо на полу овчинные тулупы.

Наутро, поблагодарив хозяина за гостеприимство, группа армейских това-

рищей раскололась пополам. Трое - Чикирев Пётр, Стрельцов Афанасий и Зна-

18

менщиков Григорий свернули с главной дороги на восток, в сторону деревни

Большое Пинигино, а Василий, Степан и Суздальцев Егор продолжили свой

путь прямо. И несмотря на свирепый сорокаградусный мороз и занесённый

позёмкой санный путь, ноги, словно подчиняясь настроению души, без устали

расталкивали снежные перемёты и несли своих хозяев к родному очагу.

В село Большое Сорокино демобилизованные вошли ещё до обеда. От ра-

дости встречи с ним в груди у молодцев учащённо забились сердца, а в глазах

вспыхнул огонёк счастья. «Ну, вот, парни, мы и дома!» - воскликнул Суздальцев

Егор и по-мальчишески громко повторил: «Дома!». «Это мы со Степаном дома,

а тебе до своей деревни ещё две версты сугробы мерить», - хотел Василий

остудить пыл душевного восторга друга. «Да для меня сейчас это просто лёг-

кая прогулка по морозцу. Не успеете ещё всех своих родных и близких обнять

и расцеловать, как и я на крыльцо родительского дома поднимусь», - ответил

Егор и крепко пожав товарищам руки, почти бегом помчался в сторону дерев-

ни Малое Сорокино.

Первым, кто встретил Василия на подходе к дому, был Букет. И, несмотря на

то, что когда молодой хозяин уходил в армию, он был ещё щенком, пёс узнал

его почти сразу. Рыкнув грозно пару раз для порядка, он вдруг завилял хво-

стом, упал животом на снег и лая и повизгивая от радости, стал ползти в сто-

рону Василия. «Вот шельмец! Неужели и вправду узнал меня!? Мы же с тобой

расстались, когда ты ещё совсем глупенький был!» - растроганным голосом

произнёс отставной военный и ласково погладил четвероногого друга по го-

лове. Пёс с благодарностью лизнул языком его руку, вскочил на лапы, и круто

развернувшись, побежал к тесовой калитке.

Появление Василия в родительском доме произвело нешуточный перепо-

лох. Конечно, его возвращения со службы с нетерпением ждали, но даже и не

представляли себе, что оно будет таким неожиданным. После отречения царя

от власти и свершившейся в Петрограде революции по селу бродили разные

слухи по поводу роспуска российской армии, но мало кто верил в то, что это

может произойти на самом деле. Всё-таки, как-никак, а война с германцами

продолжалась, и у России были договорные обязательства перед союзниками,

которые она должна была выполнять. Да и слухи-то эти доходили до сибирской

глубинки спустя много времени после свершившихся событий. Поэтому когда

Василий перешагнул порог из сеней в избу, то младшие сёстры-близняшки,

которые первыми увидели его, застыли на месте и не сразу сообразили, что

им делать и как вести себя дальше. Но после минутного замешательства, они

19

враз соскочили с лавки, стоящей на кухне у окна напротив печного творила,

и с ликующими возгласами бросились обнимать и целовать брата. Услышав

радостный крик дочерей, из горницы вышла Евдокия Матвеевна и посмотрев

в сторону, откуда раздавался визг двойняшек, всплеснула руками и стала мед-

ленно оседать. Заметив это, Василий бросился к матери на помощь и подхва-

тив под руки, посадил её на лавку, с которой только что вспорхнули сёстры.

«Что с тобой, мама? Ты хвораешь?» - испуганно спросил Василий и опустился

перед ней на колени. Евдокия Матвеевна молча погладила сына по голове, за-

тем машинально провела ладонью по лицу, словно хотела удостовериться, что

это он, а не кто другой, и тихо-тихо заплакала. «Мама, ты почему плачешь? Я

же вернулся здоровым и невредимым, а значит радоваться надо», - с нежно-

стью в голосе произнёс Василий. Не отвечая, Евдокия Матвеевна взяла руками

его голову и прижала к груди. Сын безропотно повиновался воле матери и в

одно мгновение перед его глазами стали появляться картинки из недавнего,

но уже далёкого детства. Василий остро чувствовал, насколько он дорог мате-

ри, и знал, что её сердце не выдержит и разорвётся на мелкие кусочки, если

с ним что-то случится. Молчаливую сцену встречи сына прервал голос Ивана

Васильевича: «Вы почё все на парня навалились?! Он ведь только что с дороги.

Устал, поди. А ну, девки, оболокайтесь и марш воду из колодца в баню таскать.

Василия пропарить хорошенько надо!» - скомандовал он и обратился к сыну:

«Отрывайся от мамки-то. С отцом пора поздороваться». Василий осторожно

ладонью вытер крупинки слёз на щеках матери, по-сыновни нежно поцеловал

её и поднялся на ноги. «Ты посмотри, Евдокия, как он возмужал! Гренадёр, да

и только! И до чина начальника армейского дослужился! Молодец! В нашу по-

роду пошёл, в губинскую!» - восклицал, рассматривая сына, Иван Васильевич.

«Может в губинскую, а, может, в чикирёвскую», - невольно вырвалось у Васи-

лия. «В губинскую! В чикирёвскую если только ростом удался, а характер-то

в тебе наш, губинский!» - примирительно, но твёрдо произнёс отец и обнял

сына за плечи. Евдокия Матвеевна грустно улыбнулась, поднялась с лавки, и,

как бы между прочим, произнесла: «Вот и солнышко вернулось на землю. А

то без него очень холодно в доме было». Василий с удивлением посмотрел на

мать, затем в закрытое наполовину шторкой окно и хотел было что-то сказать,

но отец опередил его: «Это она о тебе говорит. Ждала очень сильно». В порыве

нежности и благодарности за материнскую любовь, Василий вновь подошёл к

Евдокии Матвеевне, обнял и тихо произнёс: «Закончилась моя служба, мама.

Теперь буду рядом с тобой и тятей. Тяжело, наверное, вам без меня с хозяй-

ством управляться?». «Ничего, сынок. Потихоньку, с божьей помощью, справ-

20

ляемся. Да и девки становятся проворными и мастеровитыми. Но на них-то -

какая надёжа? Ещё три-четыре года и замуж повыскакивают. На мужниных

родителей будут работать», - вновь ответил за жену Иван Васильевич. «Да, чо

это я так раскисла? Прямо никак не могу прийти в себя. Переволновалась я,

Васенька, сильно. Уж больно неожиданно ты появился в доме. Я и не чаяла

тебя так скоро увидеть. Мне бы радоваться, петь и плясать от счастья, а я тоску

на всех нагоняю. Ты уж не обижайся на меня, сынонька. Я сейчас охлыну от

наваждения и обедом вас кормить буду», - встрепенулась Евдокия Матвеев-

на и грустно улыбнулась. Почувствовав, что мать потихонечку успокаивается,

Василий повернулся к отцу и спросил: «Большое хозяйство нынче в зиму пу-

стил?». «А что я тебе буду рассказывать, переоболокайся в тёплое и пойдём на

двор сходим. Всё сам своими глазами увидишь», - предложил Иван Васильевич

сыну. «Да куда ты его тащишь, старый? Пусть хоть отогреется с дороги. Успеет

ещё насмотреться на твоё богатство», - запротестовала мать, из чего Василий

сделал вывод, что душевное равновесие в ней окончательно восстановилось.

«Не переживай за меня, мама. Я хорошо себя чувствую. Пока мы с тятей ходим

по двору, ты обед на стол поставишь», - высказался он. «Ну, ладно. Идите. Но

недолго. Я же знаю, как отец перед тобой хочет похвалиться. Все уши прожуж-

жал: «Вот сын придёт с армии, мы с ним табун коней заведём», - отступилась

Евдокия Матвеевна. Василий быстро сбросил с себя всё армейское, с трудом

натянул утеплённые штаны, в которые два года назад свободно влазил, до-

стал с печки нужного размера пимы, накинул на круглые мускулистые плечи

полушубок из овчинных шкур, подпоясался кушаком, выпрямился, и едва не

касаясь потолочной матки головой, весело доложил: «Отставной фельдфе-

бель Губин к продолжению несения крестьянских обязанностей готов». Иван

Васильевич посмотрел на сына и с восхищением произнёс: «Силён, варнак!».

«Баской и добрый», - добавила Евдокия Матвеевна.

Осмотр домашнего хозяйства занял у отца с сыном почти час. И если сами

постройки заметного изменения за последние годы не претерпели, то в их по-

мещениях в дополнение к тем, что были, появились новые обитатели. «Ноне,

мы в зиму с матерью оставили пять дойных коров, две нетели, бычка и пят-

надцать овец. Пришлось пристраивать к пригону ещё одно помещение, чтобы

уместить всех. Две пары коней держим и жеребёнка. Без коней не справиться

в поле. Ещё пару хотел завести, да побоялся, что не осилю. Но теперь-то обя-

зательно заведу. Двоим сподручней будет за ними ухаживать. Да и земельки

на пару десятин побольше распашем. Семенного зерна должно хватить и на

них. Нынешнее лето хорошее было. И хлеба удались и сена заготовили одён-

21

ков сто, а то и больше», - знакомил сына с состоянием дел Иван Васильевич. «А

Воронко тоже в упряжке ходит?» - поинтересовался Василий, вспомнив, длин-

ноногого, весёлого, чёрного окраса с белой звездой на лбу жеребёнка. «Нет,

его я пока на тяжёлых работах не использую. Да и вряд ли буду. Уж больно он

породистый и норовистый. Наверное, жеребцом на племя оставлю», - ответил

отец и направился к конюшне. Несмотря на то, что за два года из длинноно-

гого жеребёнка Воронко превратился в красавца-жеребчика, Василий узнал

его сразу. Он был на пол-аршина в холке выше и почти на аршин длиннее, чем

остальные лошади, стоящие за пряслом пригона, а в его огромных, влажных

глазах навыпучку не было той усталости и безразличия, какими отличались

его собратья. Почувствовав рядом с хозяином незнакомого человека, Ворон-

ко оторвался от корыта с овсом, высоко задрал голову и с озорством заржал.

«Так вот ты каким стал красавцем!» - не удержался от восторга Василий и до-

бавил: «Пора и тебя к делу пристраивать». «Не объезженный он ещё пока. Ты-

то не разучился на вершне сидеть? А то мне тяжело с ним сладить, норову-то

в нём, хоть отбавляй», - с гордостью за жеребчика сказал Иван Васильевич.

«Вроде не успел разучиться. В армии тоже много приходилось с конями воз-

иться», - успокоил Василий. «Ну, вот и ладно. Недельку отдохнёшь, с родными и

друзьями-товарищами повидаешься, а там потихонечку за дела наши браться

начнёшь», - выдал устрановку сыну на ближайшее время Иван Васильевич и на

том осмотр хозяйства закончил. Когда они вернулись в избу, то их уже ждали.

Стол был по-праздничному накрыт, а вокруг него суетились успокоившаяся

Евдокия Матвеевн, и весёлые сёстры-близняшки, которые с детства обожали

старшего брата, и очень сильно соскучились по нему. «Ну, что, Василий Ивано-

вич, с возвращением тебя домой!» - торжественно произнёс Иван Васильевич

и поднял вверх гранёный стакан, наполненный водкой. Затем выпил залпом

содержимое до дна, крякнул, задержал дыхание и через минуту произнёс:

«Хороша, зараза! На ярмарке ноне купил, когда зерно продавал. Специально

для твоего возвращения приобретал и берёг», - сообщил с гордостью отец и

стал закусывать.

Баня истопилась и настоялась, когда на улице уже стемнело. Как и было из-

давна заведено в деревенских семьях - в первый пар пошли мужики. Пробыв

в бане более часа и от души напарившись берёзовыми вениками, в дом отец и

сын вернулись в хорошем расположении духа и с раскрасневшимися лицами.

А на следующий день Василий, как и предсказывал отец, отправился навещать

своих друзей и родных.

22

Праздная жизнь закончилась сразу как только в родном доме в воскресе-

нье прошла застолица, на которую были приглашены близкие родственники и

друзья. Из Большого Пинигино приехали старшая сестра Лиза с мужем Нико-

лаем и родной брат Евдокии Матвеевны Семён Матвеевич Чикирев со своей

женой Василисой Яковлевной. Гуляли долго, до полуночи, но пьяных и буйных

не было. Зато песен старинных, которые за душу хватали, и частушек звонких

под гармошку, на которой играл сам Василий, прозвучало много.

Ну, а уже на следующее утро наступили привычные для крестьянина рабо-

чие будни. Руки Василия быстро вспомнили то, что они делали два года назад

и с прежней ловкостью вступили в работу. Ежедневный уход за скотом, колка

дров, расчистка двора и дорожек от снега и ремонт инвентаря, который потре-

буется сразу, как только солнце прогреет землю, стали неотъемлемой частью

его жизни. Молодого, ретивого Воронко Василий объезжал достаточно долго.

Сначала приучил его ходить в седле, затем под седоком, и только в конце стал

запрягать в сани. А так как обычные оглобли для породистого Воронко были

коротки, то специально под него молодой хозяин изготовил новые. И когда,

наконец, жеребчик смирился со своей участью, он стал покладистым и вер-

ным, но только в отношениях с Василием. А с остальными по-прежнему держал

дистанцию отчуждённости. Незаметно парень привязался к Воронко и каждый

день баловал его парным хлебом, который выпекала мать в русской печке. Ме-

сяца три прошло после того, как Василий вернулся домой, а он уже почти за-

был о времени, проведённом в Петропавловском военном гарнизоне. Весь без

остатка ушёл в работу парень. Правда, иногда, когда встречался с Авериным

Степаном, братом Петром или с другими сослуживцами, то яркие эпизоды про-

ведённых дней в армии становились основной темой их разговора.

Не обходили они стороной и тему смены власти всех уровней, от губерн-

ской до волостной. Началась она вскоре после того, как в Петербурге произо-

шёл октябрьский переворот, и стремительно набирала силу. В начале 1918

года в Большом Сорокино был образован сельский совет и создана партийная

ячейка большевиков. Председателем сельского совета избрали уважаемого в

среде жителей Суздальцева Ивана Даниловича, а секретарём партийной ячей-

ки стал коммунист-большевик Сидоров Владимир Сергеевич, присланный из

Тюмени. На первых порах новая власть не мешала жить и работать населению

села, и те её поддерживали как могли. А некоторые жители, в основном пред-

ставители бедных семей, даже вступали в партию большевиков и проявляли

завидную активность. «Вот если бы они так шустро летом на своём поле ро-

23

били, тогда бы не сверкали голыми задами на морозе», - шутили мужики и на-

рочито подобострастно кланялись новому начальству. Те понимали, что одно-

сельчане над ними насмехаются, но вида не подавали и ждали момент, когда

власти у них станет больше. Василия и Степана Сидоров тоже приглашал в

сельский совет и настоятельно предлагал вступить в партийные ряды. «Мужи-

ки вы грамотные, молодые, положительные и в народе уважаемые, кому, как

ни вам, стать во главе революционных преобразований в родном селе», - из-

далека начинал он свой разговор. «Я не прошу вас сразу отвечать. Подумайте

хорошенько, обмозгуйте, и приходите с готовым решением. Рад буду, если оно

будет положительным», - заканчивал словами вежливого наставления секре-

тарь партячейки. «Ты уж не обижайся на меня, Владимир Сергеевич, но от та-

кого предложения я и в армии отказался и сейчас отрицательно отвечу. Неког-

да мне партийными делами заниматься. В моей семье всего два мужика - я да

тятя, который стареть начал. Не оглянешься, сёстры замуж выйдут и наш дом

покинут. Кто тогда с хозяйством управляться будет? А оно у нас немаленькое»,

- категорически отверг предложение Василий. «Ну, а ты, что скажешь Степан? В

твоей-то семье, кроме тебя, ещё четверо братьев. Ты парень думающий, рассу-

дительный, да и в армии видно на хорошем счету был, раз до фельдфебеля до-

служился. Ох как нужны сейчас партии такие люди, чтобы советскую власть на

сибирской земле побыстрее укрепить. Поможешь партии в трудную минуту, а

она тебя сделает большим человеком. На то и революция свершилась, чтобы

того, кто был никем, сделать всем», - умасливал друга Василия секретарь пар-

тийной ячейки. «Почему это я являюсь никем? Я был и есть сын крестьянский.

Потомственный хлебопашец. Деды и прадеды мои сибирскую землю обраба-

тывали, скот выращивали и достаток в семьях поднимали. И не только свои

семьи хлебушком и другими продуктами обеспечивали, но государству поло-

женную долю исправно отдавали. Теперь настала пора мне создавать свою се-

мью и заботиться о ней», - неожиданно произнёс многословную речь Степан.

Сидоров даже опешил от такого ответа. Немного оправившись, он сказал: «Так

ведь партия коммунистов не против семьи и крестьянского труда. Трудись на

здоровье и детей заводи сколько сможешь прокормить. Большевики как раз

и хотят, чтобы в России были крепкие и многодетные семьи. И если ты всту-

пишь в ряды нашей партии, то это не значит, что должен будешь забросить все

крестьянские заботы и заниматься только агитацией за советскую власть. Твоё

вступление в партию послужит наглядным примером для других достойных

молодых людей села. Может даже и твой друг, Василий Иванович, решится на

этот шаг. И чем таких людей в партии будет больше, тем станет крепче новая

24

власть. Вы же не старики ещё и должны понимать, что коммунисты всероссий-

скую революцию свершали в интересах простого народа из рабочих и кре-

стьян, которые и должны теперь управлять всей страной». Но как бы он ни

уговаривал товарищей, какие бы мудрые или лестные слова ни говорил, от

своего первоначального решения они не отказались. Эти здоровые рассуди-

тельные парни думали не о мировой пролетарской революции, а о предстоя-

щем летнем сезоне, от которого зависела судьба крестьянского благополучия.

И несмотря на то, что в уездном городе Ишиме и губернском - Тюмени - проис-

ходили бурные политические события, их глубинку они не затрагивали. Посте-

пенно жители волостного села и окружающих его деревень стали входить в

спокойное житейское русло. Но ближе к лету заметно увеличилось количество

мужиков, возвращающихся с германского фронта домой. Почти половина из

тех, кто призывался на фронт, осталась на полях сражений, а третью часть от

живых составляли калеки. Кому-то оборвало руку или ногу, кто-то оказался во

время газовой атаки немцев в окопе и отравился, а некоторые попали в плен

к ним и были отпущены согласно позорному для России Брест-Литовскому до-

говору, который третьего марта подписало большевистское правительство.

Стоны горя и слезы радости слышались почти из каждого сельского двора. Но

какое бы горе ни терзало и не разрывало на кусочк