Epistemologiya Bolezni Mishelya Fuko Bezumie Kak Istina Cheloveka

8/19/2019 Epistemologiya Bolezni Mishelya Fuko Bezumie Kak Istina Cheloveka

http://slidepdf.com/reader/full/epistemologiya-bolezni-mishelya-fuko-bezumie-kak-istina-cheloveka 1/8

30

THE WORLD AND THE SUBJECT AS THE MAIN CONCEPTS OF REALITY

IN THE RUSSIAN RELIGIOUS TRADITION

O.Yu. Akimov

The article describes the problems of formation of some metaphysical tasks in the Rus- sian religious philosophy. This tasks can be realized through the interaction of different cat-

egories in the context of time. This article explores the main peculiar features of this context

in the works by V. Rozanov, N. Fedorov, L. Tolstoy and A. Platonov.

Key words: tradition, time, structure, system, form.

Akimov Oleg Yurievich, candidate of philosophical science, docent, aktu-

[email protected], Russia, Tula, Leo Tolstoy Tula State Pedagogical University.

УДК 1(09)

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ БОЛЕЗНИ МИШЕЛЯ ФУКО:

БЕЗУМИЕ КАК ИСТИНА ЧЕЛОВЕКA

А.В. Билибенко

Посвящается эпистемологии болезни, выстроенной в работах Мишеля Фуко.

Анализируются работы «Психическая болезнь и личность» и «История безумия в клас-

сическую эпоху», указываются этапы формирования эпистемологического взгляда Фу-

ко. Подчеркивается исторически-антропологическая направленность трактовкибезумия в фукольдианской эпистемологии: безумие понимается как истина разума,

истина человека.

Ключевые слова: психическая болезнь, безумие, неразумие, эпистемология,

практика изоляции, классическая эпоха.

Тема болезни занимает одно из центральных мест в работах Мише-

ля Фуко: она буквально пронизывает все его творчество, зачастую высту-

пая в качестве призмы, взглянув через которую философ осмысляет не

только остальные интересующие его темы (например, проблемы власти и

знания), но и проявления жизни в целом. Однако сам подход к болезни,медицине как таковой и к истории медицины у Фуко весьма нетрадицио-

нен. В основном это связано с интересом философа к процессам маргина-

лизации и патологизации, что обуславливает его обращение к теме психи-

ческого заболевания.

Фуко достаточно рано заинтересовался проблемами психологии и

психиатрии благодаря Ж. Гюздорфу и Ж. Доземону и Л. Альтюссеру. Он

также посещает курсы по психологии Д. Лагаша и даже поступает в Ин-ститут психологии. Однако обучение там приводит его к некоторому разо-

чарованию в данной науке и критическому отношению к ней в связи с не-обоснованностью терминологии и абстрактностью схем [7, c. 7 – 8].



31

В пространство психиатрии Фуко вводит Жаклин Вердо, предло-

жившая ему написать предисловие к статье Л. Бинсвангера «Сон и суще-

ствование» [9]. С этой статьи началось знакомство Фуко с экзистенциаль-

ным анализом и экзистенциально-феноменологической психиатрией. В

1955 году Фуко начинает практиковать в госпитале Св. Анны в должностистажера: «Я мог располагаться на границе между миром врачей и миром

больных. Хотя, конечно же, у меня не было ни привилегий врачей, ни, тем

более, печального статуса больного» [4, c. 8], это и позволяло ему зани-

маться собственной исследовательской деятельностью. Однако от психи-

атрической практики он достаточно быстро отказался, занявшись чистой

теорией. В этот период времени Фуко формулирует идеи своей первой

книги «Психическая болезнь и личность», в которой предстает как фено-

менолог, стремящийся постичь природу психического заболевания в отры-

ве от каких бы то ни было социальных отсылок [1; 2, c. 546 – 556].

В работе «Психическая болезнь и личность» Фуко переносит диа-

лектику возможного и необходимого (здесь напрямую просматривается

влияние М. Мерло-Понти) изнутри заболевания вовне и пытается найтиотправную точку психического заболевания, в которой сокрыта не столько

возможность, сколько необходимость болезни. В этом безустанном поиске

и рождается первый вариант исторической эпистемологии болезни, завер-

шенную версию которого мы обнаружим в его второй книге «История

безумия в классическую эпоху».

Начав с критики концепции органической целостности, Фуко, под

влиянием идей Ж. Кангийема и его работы «Нормальное и патологиче-ское» [8], приходит к мысли о существовании в пространстве медицины

некой патологии, благодаря которой она как сохраняет свое единство, так

и рождает ряд противоречий. Основным из них является дуализм пред-

ставления о болезни. С одной стороны, болезнь – это борьба организма счем-то внешним, а с другой – это процесс противостояния внутренних сил,

из чего выводится еще один план – диалектика внутреннего и внешнего.

Особое внимание при этом он уделяет понятию тревоги, обладающей кон-

ституирующее-конституируемой природой и выполняющей функцию a

priori существования, благодаря чему через экзистенциализм переходит отпсихологии к экзистенциально-феноменологической психиатрии [7, c. 23].

Фуко стремится осмыслить внутреннее измерение болезни, выявляя

наиболее глубинные структуры осознания себя и мира, и переходит к

внешним условиям болезни, стремясь проследить смысл отчуждения в ис-

торической перспективе. Основываясь на работах Павлова, он выдвигает

еще одну трактовку понятия болезни, согласно которой она есть формаадаптации индивида к непреодолимым противоречиям внешней среды, то

есть одна из форм защиты от диалектических конфликтов [7, c. 29]. В дан-

ной работе Фуко впервые приводит довольно четкую классификацию ти-пов безумия: 1) безумец как одержимый (до конца XVII в.); 2) безумец как



32

безрассудный, помешанный (XVII – XVIII вв.); 3) безумец как лишенный

ума и прав (XVIII – XIX вв.); 4) безумец как отчужденный и чужак, как су-

масшедший (XIX – XX вв.). Впоследствии это многообразие дополнится в

«Истории безумия» красочным образом «дурака» (предшествует представ-

лениям о безумце, как об одержимом) и образом «психически больного»,тесно связанным с понятием клинической практики (помещается после су-

масшедшего).

Несмотря на весьма продуктивные идеи, «Психическая болезнь и

личность», является ранней работой Фуко, поражающей читателя как глу-

биной научной мысли, так и безукоризненным стилем изложения. Эписте-

мология психического заболевания выглядит в ней еще скорее как первый

набросок, чем как разработанная система. Сам Фуко считал свою работу не

более чем юношеским экспериментом и старался вовсе о ней не упоми-

нать, объявляя своей первой книгой «Историю безумия», в которой он,

отойдя от восторженного взгляда на психоаналитические трактовки и ис-

кренней веры в экзистенциально-феноменологическую психиатрию, вы-

страивает по-настоящему целостную эпистемологию психического заболе-вания.

Известно, что «История безумия в классическую эпоху» – это дис-

сертация, написанная под руководством Жоржа Кангийема, роль которого,

по сути, сводилась к рекомендации, поскольку у Фуко уже был написан

обширный текст работы. Фуко, очарованный работами мэтра, заимствует у

него две идеи: необходимость пересмотра концепций нормы и патологии

(болезнь это лишь особый способ пребывания в мире [8, c. 52], следова-тельно, не существует никакого априорного онтологического различия

между нормальным и патологическим); медицина является скорее искус-

ством на стыке нескольких наук, чем самостоятельной дисциплиной. Од-

нако наиболее значимым заимствованием был «метод» Кангийема. Позд-нее Фуко вспоминал: «…Это ему я обязан пониманием того, что история

науки находится с неизбежностью в ловушке альтернативы: или хроника

открытий, или описание идей и взглядов, которые, в свою очередь, обрам-

ляют науку либо со стороны ее неопределенного генезиса, либо со стороны

того, что из нее откладывается во вне; но что можно, что нужно писать ис-торию науки как историю некоторого связного и одновременно открытоготрансформациям ансамбля теоретических моделей и концептуальных ин-

струментов» [6, c. 91].

«История безумия» представляет собой оригинальную работу, за-

думанную с целью описать психическую болезнь как процесс непрерывно-

го отчуждения. А.В. Дьяков отмечает: «Оригинальность подхода Фуко...заключается в том, что он предлагает рассматривать становление безумия

в классическом (и постклассическом) психиатрическом дискурсе» [3, c.

83]. В этой книге Фуко прослеживает становление форм и опыта безумияна примере изгнания из общества, породившем практику изоляции, в ходе



33

которой «…изолировали не каких-то ―чужих‖, которых не распознавали

раньше просто потому, что к ним привыкли, – чужих создавали, искажая

давно знакомые социальные обличья, делая их странными до полной не-

узнаваемости» [5, c. 91]. В стремлении выяснить способ и критерии от-

чуждения Фуко рассматривает безумие в его исторической перспективе,неразрывно связанной с реалиями и дискурсом конкретной эпохи. Тем са-

мым, он отходит от ранней феноменологической направленности и пред-

стает перед нами как структуралист.

Тем самым для самого Фуко практика изоляции не только помогает

проследить становление форм опыта безумия, но и в какой-то мере форми-

рует этот опыт. Отсюда следует необходимость рассмотрения истоков ее

зарождения и процесса становления. Возникая в связи с появлением прока-

зы, на его взгляд, практика изоляции наделяется рядом символических

значений, которые после исчезновения болезни переносятся на фигуру

безумца, позволяя сохранить как обычай исключения из общества, так и

его структуру: «Все формы этого исключения сохраняться, хоть и напол-

няться, в рамках совершенно иной культуры, совсем новым смыслом…»[5, c. 15].

Однако этот процесс происходит не сразу, затянувшись на весь пе-

риод эпохи Возрождения. Сначала в сознании людей безумцы и маргиналы

приобретают пограничное положение (отчасти вследствие формирования

образа корабля дураков, отчасти благодаря подмене темы смерти темой

безумия). Далее понятие безумия получает культурное измерение, высту-

пив сюжетом для литературных произведений, красочно проиллюстриро-ванных в изобразительном искусстве. И, наконец, безумие обнаруживает в

себе животное начало, представляясь теперь противоречивым по своему

содержанию: его дикость и необузданность вступают в противоречие с

эзотерическим знанием, всегда ему (безумию) присущим.Развитие представлений о безумии и эволюцию сущности данного

феномена в работе Фуко можно проследить поэтапно. Сначала безумие

воспринимается в качестве полновластного господства глупости (Средне-

вековье), затем оно получает возможность высказывания и, будучи услы-

шанным, получает культурно-символическое измерение, облекаясь в словаи образы и превращаясь в языковой опыт (Возрождение). И, наконец, онопогружается в пучину безмолвия, попадая в сферу исключенности. Пред-

посылками к этому служит как развитие философской мысли в целом, ис-

ключившее феномен безумия и его проблематику из рассмотрения (в каче-

стве наиболее яркого примера можно привести Декарта, стоявшего в этом

вопросе на позициях рационализма и наглядно доказавшего, что разум инеразумие не могут сосуществовать, поскольку безумие есть невозмож-

ность мыслить), так и социально-экономические реалии. Дело в том, что

практике изоляции с ее четкой структурой и репрессивным механизмомпредписывалось не только обеспечить надзор за огромным количеством



34

бесприютных безумцев и разношерстных маргинальных элементов (вклю-

чив их в мир социума и правопорядка), но и пресечь безработицу посред-

ством открытия при госпиталях и домах призрения мелких производств.

Как подчеркивает Фуко, несмотря на то, что в экономическом плане

практика изоляции выявила свою полную несостоятельность, она стала по-воротным моментом. Отныне безумие начинает восприниматься в соци-

альном аспекте, на него надевают оковы разума и морали, лишив изна-

чально присущей свободы. «…Оно оказалось в заточении, в крепости изо-

ляции, в оковах Разума и моральных норм, и погрузилось в их беспросвет-

ный ночной мрак» [5, c. 97], – пишет он. Кроме того, практика изоляции

порождает понятия отчуждения и сумасшествия (alienation), позволяя Фу-

ко, как подчеркивает А.В. Дьяков, проследить в ее историческом развер-

тывании археологию отчуждения, с последующим воссозданием этой кон-

цепции [3, c. 83].

Изначально разрозненное (вследствие смешения безумцев с марги-

нальными элементами и венерологическими больными) пространство изо-

ляции постепенно становится однородным, приводя к формированию кон-цепта Неразумия, приобщившего безумцев к понятию вины. С этого вре-

мени наказание начинает представляться лекарством, что порождает целый

комплекс терапевтических средств, репрессивных по своей сути: «если те-

ло следует лечить, чтобы уничтожить заразу, то плоть необходимо карать,

ибо именно она отдает нас во власть греху; и не только карать, но и

упражнять ее, умерщвлять, не боясь оставить на ней болезненные раны,

ибо здоровье слишком легко превращает наше тело в орудие греха» [5, c.107]. Теперь больному необходимо в первую очередь раскаяться, выразив

свое раскаяние в беспрекословном подчинении правопорядку заведения, в

котором он содержится. Совокупность терапевтических мер, приводящих к

подобному поведению, служившему симптомами выздоровления, превра-щает больницу в исправительное учреждение.

Вследствие того, что облик безумца стал предельно размытым,

начинается процесс стирания фигуры врача, диагностирующего безумие и

назначающего курс лечения. Как пишет Фуко, «в Общем госпитале врач

назначался не потому, что людей, помещаемых туда, считали больными,но потому, что боялись болезней среди тех, кто в изоляторе» [5, c. 139].Теперь эту медицинскую функцию берет на себя судья. Вынося решение о

заключении, он волен так же и выносить решение о сумасшествии, обладая

полномочиями врача и сводя болезнь к понятию нормы и патологии. С

этого момента пространство медицины начинает сближаться с юридиче-

ским пространством, порождая двойственность опыта безумия: в юридиче-ском сознании безумец предстает перед нами как правовой субъект, наде-

ленный определенными обязанностями по отношению к обществу, а в со-

циальном сознании он приравнивается к преступнику. В первом планепроисходит ограничение или лишение свободы (вверяющее безумца во



35

власть другого), во втором безумец начинает восприниматься в качестве

другого, изгоя, что приводит к психологическому отчуждению. Эти две

области, по Фуко, будут разделены вплоть до XIX века, в котором их сов-

местит позитивистская философия.

Исходя из выстроенной Фуко эпистемологии, безумие в классиче-скую эпоху представляет собой изнанку разума и становится настоящей

проблемой и со стороны философии, и со стороны медицины. Философия

стремится выяснить природу разума и отграничить его от неразумия, отде-

лить рациональное от иррационального. Эта тенденция приводит к объ-

единению сфер разума и рациональности. Безумец начинает восприни-

маться как человек, разум которого совмещен с неразумием. Начинает

формироваться новый образ безумца: слегка размытый благодаря практике

изоляции, он вбирает в себя все признаки неразумия, что приводит к ха-

рактерной для всего XVIII века ситуации: безумец мгновенно вычисляется

на основе своей инаковости. Он – другой, причем его чужеродность выве-

дена исходя более из интуиции, чем из логики.

Фуко подчеркивает, что благодаря своей инаковости безумие полу-чает статус объекта, вновь вводящего это заболевание в пространство ме-

дицины и в дальнейшем выступившего решающим фактором для появле-

ния науки о безумии. С этого момента происходит обращение к феноме-

нам, в которых выражается болезнь, давшее начало симптоматическому

методу, послужившему освобождению медицины от всего тайного и не-

зримого, выраженного в мифе о неких «болезнетворных субстанциях».

С течением времени обнаруживается полная несостоятельность ин-ститута изоляции. Это уже не спасительное средство, призванное избавить

улицы от маргинальных элементов, а грубейшая экономическая ошибка.

Полностью ликвидировать этот институт не было возможности, поскольку

для этого необходимо было закрепить за каждым классом изолированныхсвое социальное пространство. И если неразумие вписывалось в суще-

ствующую социальную структуру, то безумие не находило в ней своей

ниши. Это ставило в тупик законодательную власть, поскольку, как отме-

чает Фуко, «она не могла не санкционировать конец изоляции, и теперь не

знала в какой точке социального пространства найти для него место – втюрьме, в госпитале или же в кругу семейной благотворительности» [5, c.490].

На первом этапе реформирования изоляции создается социальный

институт, но он ближе к изоляции, чем к медицинскому учреждению. На

втором этапе безумие формально объявляется свободным, но это не более

чем уловка, призванная возвратить безумца в рамках закона к статусу зве- ря. Эти ухищрения послужили основой психиатрического мифа об объек-

тивном познании безумия, который привел к уничтожению границ между

пространством изоляции и медицинским пространством, установил



36

нейтральное отношение между безумием и тем, кто его распознает, и по-

роднил безумца с преступником.

Меняется и сам подход к безумию. Если раньше оно рассматрива-

лось сквозь призму дуализма «разум – неразумие», «хаос – порядок», те-

перь его рассматривают в аспекте индивида и его прав. Лечебница в клас-сическую эпоху больше похожа не на больницу, а на место свершения пра-

восудия, где терапевтические меры превращаются в репрессии в результа-

те очевидной связи проступка и наказания. Фигура врача в этом простран-

стве наделяется практически безграничной властью, однако происходит

это не потому, что он обладает знанием о безумии, а потому, что способен

его обуздать. Его фигура олицетворяет одновременно и отца, и судью, и

сам закон, превращая зарождающуюся психиатрию (в рамках клинической

практики) в науку о нравственном воздействии. Как пишет Фуко, «то, что

мы называем практикой психиатрии, есть определенная тактика нрав-

ственного воздействия, возникшая в конце XVIII в., сохранившаяся в риту-

алах и образе жизни психиатрической лечебницы и скрытая под наложив-

шимися на нее мифами позитивизма» [5, c. 495].Завершая систему своей эпистемологии, Фуко приходит к выводу,

что изначально в самом понятии безумия была заключена безграничная

свобода, являвшаяся неотъемлемым атрибутом существования безумца. Но

в классическую эпоху четко обозначается противоречивость этой свободы.

Причем процесс освобождения безумцев не снимает это противоречие, а

усиливают его, поскольку, заключив свободу в рамки структуры, они не

оставляют от нее ничего кроме иронии. Формальное освобождение безум-цев приводит к тому, что они получают ограниченную свободу в замкну-

том пространстве лечебницы, однако лишаются даже собственной воли,

перенесенной на желания врача и в них же отчужденной. Получив воз-

можность высказывания, безумие выявляет истину о человеке, чем изме-няет взгляд на собственную сущность. В безумии больше не угадываются

очертания зверя, но виден искаженный лик человека. Безумие становится

объектом познания, и, сталкиваясь незаинтересованным взглядом другого,

высвечивает свою истину. Оно не есть отсутствие разума, но противоречие

в нем.

Список литературы

1. Власова О.А. Ранний Фуко: до «структуры», «археологии» и

«власти» / Фуко М. Психическая болезнь и личность; пер. с фр. О. А. Вла-

совой. Изд. 2-е, стереотип. СПб.: Гуманитарная Академия, 2010. С. 5– 66.2. Власова О.А. Феноменологическая психиатрия и экзистенциаль-

ный анализ: история, мыслители, проблемы. М.: Территория будущего,

2010. 638 с. 3.

.В. Мишель Фуко и его время. СПб.: Алетейя, 2010. 668 с.



37

4. Фуко М. Власть, великолепный зверь // Интеллектуалы и власть:

избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 3; пер. с фр.

Б. М. Скуратова. М., 2006. С. 7-26.

5. Фуко М. История безумия в классическую эпоху; пер. с фр.

И. К. Стаф. М.: АСТ, 2010. 698 с. 6. Фуко М. Порядок дискурса. Инаугурационная лекция в Коллеж

де Франс, прочитанная 2 декабря 1970 года // Воля к истине: по ту сторону

знания, власти и сексуальности. / сост., пер. с франц., коммент. и послесл.

С. Табачниковой. М.: Касталь, 1996. С. 47– 96.

7. Фуко М. Психическая болезнь и личность / пер. с фр., предисл. и

комент. О. А. Власовой. Изд. 2-е, стереотип. СПб.: Гуманитарная акаде-

мия, 2010. 318 с.

8. Canguilhem G. On the Normal and the Pathological. Trans. by

C.R. Fawcett. New York: Zone Books, 1989. 327 p.

9. Foucault M. Introduction / Binswanger L. Le Rêve et l‘existensce. In-

troduction et notes de M. Foucault; trad. J. Verdeaux. P., 1954. P. 9 – 128.

Билибенко Ангелина Владимировна, аспирант, [email protected] , Россия,

Курск, Курский государственный университет.

MICHEL FOUCAULT’S EPISTEMOLOGY OF ILLNESS:

MADNESS AS A TRUE NATURE OF A PERSON

A.V. Bilibenko

This article is devoted to the epistemology of illness in the works of Michel Foucault.

The article contains the analysis of such works as Mental Illness and Personality and History

of Madness in Classical Epoch and describes the stages of Foucault’s epistemological view s

development. The author underlines the historically-anthropological orientation of the inter-

pretation of madness in Foucault’s epi stemology: madness is understood as a true nature of

reason, a true nature of a person.

Key words: mental illness, madness, unreason, epistemology, isolation practice,

classical epoch.

Bilibenko Angelina Vladimirovna, post-graduate student, [email protected],

Russia, Kursk, Kursk State University.

mailto:[email protected]





Documents

Epistemologiya Bolezni Mishelya Fuko Bezumie Kak Istina Cheloveka