Лев Николаевич ТолстойВойна и мир. Книга 2. Том 3-4

Серия «Война и мир», книга 2

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=123099

АннотацияРоман Льва Толстого «Война и мир» лежит в

основании величественного здания русской классическойлитературы. С непревзойденным мастерством Толстойвоссоздал великую духом Россию – образы этой «книгина все времена» и сейчас пленяют свежестью чувстви щедростью души, искренностью страстей, силой ичистотой убеждений.

В книгу вошли третий и четвертый тома романа.

СодержаниеТом 3 4

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 4ЧАСТЬ ВТОРАЯ 173ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 465

Том 4 699ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 699ЧАСТЬ ВТОРАЯ 810ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 903ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 996ЭПИЛОГ 1105

Часть первая 1105Часть вторая 1212

Лев Николаевич ТолстойВойна и мир

Том 3

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ I

С конца 1811-го года началось усиленное вооруже-ние и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812году силы эти – миллионы людей (считая тех, которыеперевозили и кормили армию) двинулись с Запада наВосток, к границам России, к которым точно так же с1811-го года стягивались силы России. 12 июня силыЗападной Европы перешли границы России, и нача-лась война, то есть совершилось противное челове-ческому разуму и всей человеческой природе собы-тие. Миллионы людей совершали друг, против другатакое бесчисленное количество злодеяний, обманов,измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ас-

сигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого вцелые века не соберет летопись всех судов мира и накоторые, в этот период времени, люди, совершавшиеих, не смотрели как на преступления.

Что произвело это необычайное событие? Какиебыли причины его? Историки с наивной уверенностьюговорят, что причинами этого события были обида,нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдениеконтинентальной системы, властолюбие Наполеона,твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.

Следовательно, стоило только Меттерниху, Румян-цеву или Талейрану, между выходом и раутом, хоро-шенько постараться и написать поискуснее бумажкуили Наполеону написать к Александру: Monsieur monfrère, je consens à rendre le duché au duc d'Oldenbourg,[Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцог-ство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.

Понятно, что таким представлялось дело совре-менникам. Понятно, что Наполеону казалось, что при-чиной войны были интриги Англии (как он и говорилэто на острове Св. Елены); понятно, что членам ан-глийской палаты казалось, что причиной войны быловластолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургско-му казалось, что причиной войны было совершенноепротив него насилие; что купцам казалось, что причи-ной войны была континентальная система, разоряв-

шая Европу, что старым солдатам и генералам каза-лось, что главной причиной была необходимость упо-требить их в дело; легитимистам того времени то, чтонеобходимо было восстановить les bons principes [хо-рошие принципы], а дипломатам того времени то, чтовсе произошло оттого, что союз России с Австрией в1809 году не был достаточно искусно скрыт от Напо-леона и что неловко был написан mémorandum за №178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконеч-ное количество причин, количество которых зависитот бесчисленного различия точек зрения, представля-лось современникам; но для нас – потомков, созерца-ющих во всем его объеме громадность совершивше-гося события и вникающих в его простой и страшныйсмысл, причины эти представляются недостаточны-ми. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей-хри-стиан убивали и мучили друг друга, потому что На-полеон был властолюбив, Александр тверд, политикаАнглии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нель-зя понять, какую связь имеют эти обстоятельства ссамым фактом убийства и насилия; почему вслед-ствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другогокрая Европы убивали и разоряли людей Смоленскойи Московской губерний и были убиваемы ими.

Для нас, потомков, – не историков, не увлечен-ных процессом изыскания и потому с незатемнен-

ным здравым смыслом созерцающих событие, причи-ны его представляются в неисчислимом количестве.Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тембольше нам их открывается, и всякая отдельно взятаяпричина или целый ряд причин представляются намодинаково справедливыми сами по себе, и одинако-во ложными по своей ничтожности в сравнении с гро-мадностью события, и одинаково ложными по недей-ствительности своей (без участия всех других совпав-ших причин) произвести совершившееся событие. Та-кой же причиной, как отказ Наполеона отвести своивойска за Вислу и отдать назад герцогство Ольден-бургское, представляется нам и желание или нежела-ние первого французского капрала поступить на вто-ричную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти наслужбу и не захотел бы другой, и третий, и тысячныйкапрал и солдат, настолько менее людей было бы ввойске Наполеона, и войны не могло бы быть.

Ежели бы Наполеон не оскорбился требованиемотступить за Вислу и не велел наступать войскам, небыло бы войны; но ежели бы все сержанты не поже-лали поступить на вторичную службу, тоже войны немогло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, еже-ли бы не было интриг Англии, и не было бы принцаОльденбургского и чувства оскорбления в Алексан-дре, и не было бы самодержавной власти в России,

и не было бы французской революции и последовав-ших диктаторства и империи, и всего того, что произ-вело французскую революцию, и так далее. Без од-ной из этих причин ничего не могло бы быть. Сталобыть, причины эти все – миллиарды причин – совпалидля того, чтобы произвести то, что было. И, следова-тельно, ничто не было исключительной причиной со-бытия, а событие должно было совершиться толькопотому, что оно должно было совершиться. Должныбыли миллионы людей, отрекшись от своих человече-ских чувств и своего разума, идти на Восток с Западаи убивать себе подобных, точно так же, как нескольковеков тому назад с Востока на Запад шли толпы лю-дей, убивая себе подобных.

Действия Наполеона и Александра, от слова кото-рых зависело, казалось, чтобы событие совершилосьили не совершилось, – были так же мало произволь-ны, как и действие каждого солдата, шедшего в походпо жребию или по набору. Это не могло быть иначепотому, что для того, чтобы воля Наполеона и Алек-сандра (тех людей, от которых, казалось, зависело со-бытие) была исполнена, необходимо было совпаде-ние бесчисленных обстоятельств, без одного из кото-рых событие не могло бы совершиться. Необходимобыло, чтобы миллионы людей, в руках которых бы-ла действительная сила, солдаты, которые стреляли,

везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согла-сились исполнить эту волю единичных и слабых лю-дей и были приведены к этому бесчисленным количе-ством сложных, разнообразных причин.

Фатализм в истории неизбежен для объяснениянеразумных явлений (то есть тех, разумность которыхмы не понимаем). Чем более мы стараемся разумнообъяснить эти явления в истории, тем они становятсядля нас неразумнее и непонятнее.

Каждый человек живет для себя, пользуется свобо-дой для достижения своих личных целей и чувству-ет всем существом своим, что он может сейчас сде-лать или не сделать такое-то действие; но как скороон сделает его, так действие это, совершенное в из-вестный момент времени, становится невозвратимыми делается достоянием истории, в которой оно имеетне свободное, а предопределенное значение.

Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизньличная, которая тем более свободна, чем отвлечен-нее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где че-ловек неизбежно исполняет предписанные ему зако-ны.

Человек сознательно живет для себя, но служитбессознательным орудием для достижения историче-ских, общечеловеческих целей. Совершенный посту-пок невозвратим, и действие его, совпадая во време-

ни с миллионами действий других людей, получаетисторическое значение. Чем выше стоит человек наобщественной лестнице, чем с большими людьми онсвязан, тем больше власти он имеет на других людей,тем очевиднее предопределенность и неизбежностькаждого его поступка.

«Сердце царево в руце божьей».Царь – есть раб истории.История, то есть бессознательная, общая, роевая

жизнь человечества, всякой минутой жизни царейпользуется для себя как орудием для своих целей.

Наполеон, несмотря на то, что ему более чем ко-гда-нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от негозависело verser или не verser le sang de ses peuples[проливать или не проливать кровь своих народов](как в последнем письме писал ему Александр), ни-когда более как теперь не подлежал тем неизбежнымзаконам, которые заставляли его (действуя в отноше-нии себя, как ему казалось, по своему произволу) де-лать для общего дела, для истории то, что должно бы-ло совершиться.

Люди Запада двигались на Восток для того, что-бы убивать друг друга. И по закону совпадения при-чин подделались сами собою и совпали с этим со-бытием тысячи мелких причин для этого движенияи для войны: укоры за несоблюдение континенталь-

ной системы, и герцог Ольденбургский, и движениевойск в Пруссию, предпринятое (как казалось Напо-леону) для того только, чтобы достигнуть вооружен-ного мира, и любовь и привычка французского им-ператора к войне, совпавшая с расположением егонарода, увлечение грандиозностью приготовлений, ирасходы по приготовлению, и потребность приобре-тения таких выгод, которые бы окупили эти расходы,и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатиче-ские переговоры, которые, по взгляду современников,были ведены с искренним желанием достижения ми-ра и которые только уязвляли самолюбие той и дру-гой стороны, и миллионы миллионов других причин,подделавшихся под имеющее совершиться событие,совпавших с ним.

Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно пада-ет? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что за-сыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, чтотяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стояще-му внизу мальчику хочется съесть его?

Ничто не причина. Все это только совпадение техусловий, при которых совершается всякое жизненное,органическое, стихийное событие. И тот ботаник, ко-торый найдет, что яблоко падает оттого, что клетчат-ка разлагается и тому подобное, будет так же прав,и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу,

который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хо-телось съесть его и что он молился об этом. Так жеправ и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон по-шел в Москву потому, что он захотел этого, и оттогопогиб, что Александр захотел его погибели: как прави не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся вмиллион пудов подкопанная гора упала оттого, что по-следний работник ударил под нее последний раз кир-кою. В исторических событиях так называемые вели-кие люди суть ярлыки, дающие наименований собы-тию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеютсвязи с самым событием.

Каждое действие их, кажущееся им произвольнымдля самих себя, в историческом смысле непроизволь-но, а находится в связи со всем ходом истории и опре-делено предвечно.

II

29-го мая Наполеон выехал из Дрездена, где онпробыл три недели, окруженный двором, составлен-ным из принцев, герцогов, королей и даже одного им-ператора. Наполеон перед отъездом обласкал прин-цев, королей и императора, которые того заслужива-ли, побранил королей и принцев, которыми он былне вполне доволен, одарил своими собственными, то

есть взятыми у других королей, жемчугами и брил-лиантами императрицу австрийскую и, нежно обнявимператрицу Марию-Луизу, как говорит его историк,оставил ее огорченною разлукой, которую она – этаМария-Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря нато, что в Париже оставалась другая супруга, – каза-лось, не в силах была перенести. Несмотря на то, чтодипломаты еще твердо верили в возможность мира иусердно работали с этой целью, несмотря на то, чтоимператор Наполеон сам писал письмо императоруАлександру, называя его Monsieur mon frère [Государьбрат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны ичто всегда будет любить и уважать его, – он ехал к ар-мии и отдавал на каждой станции новые приказания,имевшие целью торопить движение армии от запада квостоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной ше-стериком, окруженный пажами, адъютантами и конво-ем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. Вкаждом из этих городов тысячи людей с трепетом ивосторгом встречали его.

Армия подвигалась с запада на восток, и перемен-ные шестерни несли его туда же. 10-го июня он догналармию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготов-ленной для него квартире, в имении польского графа.

На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляс-ке подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть мест-

ность переправы, переоделся в польский мундир ивыехал на берег.

Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) ирасстилавшиеся степи (les Steppes), в середине кото-рых была Moscou la ville sainte, [Москва, священныйгород,] столица того, подобного Скифскому, государ-ства, куда ходил Александр Македонский, – Наполе-он, неожиданно для всех и противно как стратегиче-ским, так и дипломатическим соображениям, прика-зал наступление, и на другой день войска его сталипереходить Неман.

12-го числа рано утром он вышел из палатки, рас-кинутой в этот день на крутом левом берегу Немана,и смотрел в зрительную трубу на выплывающие изВильковисского леса потоки своих войск, разливаю-щихся по трем мостам, наведенным на Немане. Вой-ска знали о присутствии императора, искали его гла-зами, и, когда находили на горе перед палаткой отде-лившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, оникидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Даздравствует император!] – и одни за другими, не ис-тощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скры-вавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мо-стам переходили на ту сторону.

– On fera du chemin cette fois-ci. Oh! quand il s'enmêle lui-même ça chauffe… Nom de Dieu… Le voilà!..

Vive l'Empereur! Les voilà donc les Steppes de l'Asie!Vilain pays tout de même. Au revoir, Beauché; je teréserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonnechance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!..preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gérard, je tefais ministre du Cachemire, c'est arrêté. Vive l'Empereur!Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ilsfilent. Vive l'Empereur! Le voilà! Le vois tu? Je l'ai vu deuxfois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donnerla croix à l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь по-ходим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей-бо-гу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатскиестепи… Однако скверная страна. До свиданья, Бо-ше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До сви-данья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Еже-ли меня сделают губернатором в Индии, я тебя сде-лаю министром Кашмира… Ура! Император вот он!Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Малень-кий капрал… Я видел, как он навесил крест одномуиз стариков… Ура, император!] – говорили голоса ста-рых и молодых людей, самых разнообразных харак-теров и положений в обществе. На всех лицах этихлюдей было одно общее выражение радости о нача-ле давно ожидаемого похода и восторга и преданно-сти к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.

13-го июня Наполеону подали небольшую чисто-

кровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопомк одному из мостов через Неман, непрестанно оглу-шаемый восторженными криками, которые он, оче-видно, переносил только потому, что нельзя было за-претить им криками этими выражать свою любовь кнему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготи-ли его и отвлекали его от военной заботы, охватившейего с того времени, как он присоединился к войску. Онпроехал по одному из качавшихся на лодках мостовна ту сторону, круто повернул влево и галопом поехалпо направлению к Ковно, предшествуемый замирав-шими от счастия, восторженными гвардейскими кон-ными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакав-шим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, оностановился подле польского уланского полка, стояв-шего на берегу.

– Виват! – также восторженно кричали поляки, рас-строивая фронт и давя друг друга, для того чтобы уви-дать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади исел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесно-му знаку ему подали трубу, он положил ее на спинуподбежавшего счастливого пажа и стал смотреть нату сторону. Потом он углубился в рассматриванье ли-ста карты, разложенного между бревнами. Не подни-мая головы, он сказал что-то, и двое его адъютантовпоскакали к польским уланам.

– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах поль-ских улан, когда один адъютант подскакал к ним.

Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сто-рону. Польский уланский полковник, красивый старыйчеловек, раскрасневшись и путаясь в словах от вол-нения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будетпереплыть с своими уланами реку, не отыскивая бро-да. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, ко-торый просит позволения сесть на лошадь, просил,чтобы ему позволили переплыть реку в глазах импе-ратора. Адъютант сказал, что, вероятно, императорне будет недоволен этим излишним усердием.

Как только адъютант сказал это, старый усатыйофицер с счастливым лицом и блестящими глазами,подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скоман-довав уланам следовать за собой, дал шпоры лоша-ди и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшую-ся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясьвглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакализа ним. Было холодно и жутко на середине и на быст-рине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, свали-вались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонулии люди, остальные старались плыть кто на седле, ктодержась за гриву. Они старались плыть вперед на тусторону и, несмотря на то, что за полверсты была пе-реправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой

реке под взглядами человека, сидевшего на бревнеи даже не смотревшего на то, что они делали. Когдавернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, поз-волил себе обратить внимание императора на пре-данность поляков к его особе, маленький человек всером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, сталходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая емуприказания и изредка недовольно взглядывая на то-нувших улан, развлекавших его внимание.

Для него было не ново убеждение в том, что при-сутствие его на всех концах мира, от Африки до сте-пей Московии, одинаково поражает и повергает лю-дей в безумие самозабвения. Он велел подать себелошадь и поехал в свою стоянку.

Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря навысланные на помощь лодки. Большинство приби-лось назад к этому берегу. Полковник и несколько че-ловек переплыли реку и с трудом вылезли на тот бе-рег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся наних, стекающем ручьями мокром платье, они закрича-ли: «Виват!», восторженно глядя на то место, где сто-ял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минутусчитали себя счастливыми.

Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями –одно о том, чтобы как можно скорее доставить заго-товленные фальшивые русские ассигнации для ввоза

в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксон-ца, в перехваченном письме которого найдены сведе-ния о распоряжениях по французской армии, – сделалтретье распоряжение – о причислении бросившегосябез нужды в реку польского полковника к когорте че-сти (Légion d'honneur), которой Наполеон был главою.

Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить –лишит разума (лат.)]

III

Русский император между тем более месяца ужежил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто небыло готово для войны, которой все ожидали и дляприготовления к которой император приехал из Пе-тербурга. Общего плана действий не было. Колеба-ния о том, какой план из всех тех, которые предлага-лись, должен быть принят, только еще более усили-лись после месячного пребывания императора в глав-ной квартире. В трех армиях был в каждой отдельныйглавнокомандующий, но общего начальника над все-ми армиями не было, и император не принимал на се-бя этого звания.

Чем дольше жил император в Вильне, тем менее именее готовились к войне, уставши ожидать ее. Всестремления людей, окружавших государя, казалось,

были направлены только на то, чтобы заставлять го-сударя, приятно проводя время, забыть о предстоя-щей войне.

После многих балов и праздников у польских маг-натов, у придворных и у самого государя, в июне ме-сяце одному из польских генерал-адъютантов госуда-ря пришла мысль дать обед и бал государю от ли-ца его генерал-адъютантов. Мысль эта радостно бы-ла принята всеми. Государь изъявил согласие. Гене-рал-адъютанты собрали по подписке деньги. Особа,которая наиболее могла быть приятна государю, бы-ла приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен,помещик Виленской губернии, предложил свой заго-родный дом для этого праздника, и 13 июня был на-значен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк вЗакрете, загородном доме графа Бенигсена.

В тот самый день, в который Наполеоном был отданприказ о переходе через Неман и передовые войскаего, оттеснив казаков, перешли через русскую грани-цу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – набале, даваемом генерал-адъютантами.

Был веселый, блестящий праздник; знатоки делаговорили, что редко собиралось в одном месте столь-ко красавиц. Графиня Безухова в числе других рус-ских дам, приехавших за государем из Петербурга вВильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой,

так называемой русской красотой утонченных поль-ских дам. Она была замечена, и государь удостоил еетанца.

Борис Друбецкой, en garçon (холостяком), как онговорил, оставив свою жену в Москве, был также наэтом бале и, хотя не генерал-адъютант, был участни-ком на большую сумму в подписке для бала. Бористеперь был богатый человек, далеко ушедший в поче-стях, уже не искавший покровительства, а на ровнойноге стоявший с высшими из своих сверстников.

В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, неимевшая достойного кавалера, сама предложила ма-зурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хлад-нокровно поглядывая на блестящие обнаженные пле-чи Элен, выступавшие из темного газового с золотомплатья, рассказывал про старых знакомых и вместе стем, незаметно для самого себя и для других, ни насекунду не переставал наблюдать государя, находив-шегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоялв дверях и останавливал то тех, то других теми ласко-выми словами, которые он один только умел говорить.

При начале мазурки Борис видел, что генерал-адъ-ютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю,подошел к нему и непридворно остановился близкоот государя, говорившего с польской дамой. Погово-рив с дамой, государь взглянул вопросительно и, вид-

но, поняв, что Балашев поступил так только потому,что на то были важные причины, слегка кивнул даме иобратился к Балашеву. Только что Балашев начал го-ворить, как удивление выразилось на лице государя.Он взял под руку Балашева и пошел с ним через за-лу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторонсажени на три широкую дорогу сторонившихся передним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева,в то время как государь пошел с Балашевым. Аракче-ев, исподлобья глядя на государя и посапывая крас-ным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, чтогосударь обратится к нему. (Борис понял, что Аракче-ев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая-то,очевидно, важная, новость не через него передана го-сударю.)

Но государь с Балашевым прошли, не замечаяАракчеева, через выходную дверь в освещенный сад.Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясьвокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.

Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки,его не переставала мучить мысль о том, какую но-вость привез Балашев и каким бы образом узнать еепрежде других.

В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнувЭлен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая,кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по пар-

кету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив вхо-дящего с Балашевым на террасу государя, приоста-новился. Государь с Балашевым направлялись к две-ри. Борис, заторопившись, как будто не успев отодви-нуться, почтительно прижался к притолоке и нагнулголову.

Государь с волнением лично оскорбленного чело-века договаривал следующие слова:

– Без объявления войны вступить в Россию. Я по-мирюсь только тогда, когда ни одного вооруженногонеприятеля не останется на моей земле, – сказал он.Как показалось Борису, государю приятно было вы-сказать эти слова: он был доволен формой выраже-ния своей мысли, но был недоволен тем, что Борисуслыхал их.

– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь,нахмурившись. Борис понял, что это относилось кнему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Госу-дарь опять вошел в залу и еще около получаса про-был на бале.

Борис первый узнал известие о переходе француз-скими войсками Немана и благодаря этому имел слу-чай показать некоторым важным лицам, что многое,скрытое от других, бывает ему известно, и через тоимел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами

Немана было особенно неожиданно после месяцанесбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, впервую минуту получения известия, под влияниемвозмущения и оскорбления, нашел то, сделавшеесяпотом знаменитым, изречение, которое самому по-нравилось ему и выражало вполне его чувства. Воз-вратившись домой с бала, государь в два часа ночипослал за секретарем Шишковым и велел написатьприказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князюСалтыкову, в котором он непременно требовал, что-бы были помещены слова о том, что он не помирит-ся до тех пор, пока хотя один вооруженный французостанется на русской земле.

На другой день было написано следующее письмок Наполеону.

«Monsieur mon frère. J'ai appris hier que malgré laloyauté avec laquelle j'ai maintenu mes engagementsenvers Votre Majesté, ses troupes ont franchis lesfrontières de la Russie, et je reçois à l'instant dePetérsbourg une note par laquelle le comte Lauriston,pour cause de cette agression, annonce que VotreMajesté s'est considérée comme en état de guerreavec moi dès le moment où le prince Kourakine afait la demande de ses passeports. Les motifs surlesquels le duc de Bassano fondait son refus de les luidélivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette

démarche servirait jamais de prétexte à l'agression. Eneffet cet ambassadeur n'y a jamais été autorisé commeil l'a déclaré lui-même, et aussitôt que j'en fus informé,je lui ai fait connaître combien je le désapprouvais en luidonnant l'ordre de rester à son poste. Si Votre Majestén'est pas intentionnée de verser le sang de nos peuplespour un malentendu de ce genre et qu'elle consente àretirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce quis'est passé comme non avenu, et un accommodemententre nous sera possible. Dans le cas contraire, VotreMajesté, je me verrai forcé de repousser une attaque querien n'a provoquée de ma part. Il dépend encore de VotreMajesté d'éviter à l'humanité les calamités d'une nouvelleguerre.

Je suis, etc.(signé) Alexandre».[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что,

несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я моиобязательства в отношении к Вашему Императорско-му Величеству, войска Ваши перешли русские грани-цы, и только лишь теперь получил из Петербурга но-ту, которою граф Лористон извещает меня, по поводусего вторжения, что Ваше Величество считаете себя внеприязненных отношениях со мною, с того временикак князь Куракин потребовал свои паспорта. Причи-ны, на которых герцог Бассано основывал свой отказ

выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставитьменя предполагать, чтобы поступок моего посла по-служил поводом к нападению. И в действительностион не имел на то от меня повеления, как было объяв-лено им самим; и как только я узнал о сем, то немед-ленно выразил мое неудовольствие князю Куракину,повелев ему исполнять по-прежнему порученные емуобязанности. Ежели Ваше Величество не расположе-ны проливать кровь наших подданных из-за подобно-го недоразумения и ежели Вы согласны вывести своивойска из русских владений, то я оставлю без внима-ния все происшедшее, и соглашение между нами бу-дет возможно. В противном случае я буду принужденотражать нападение, которое ничем не было возбуж-дено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеетевозможность избавить человечество от бедствий но-вой войны.

(подписал) Александр».]

IV

13-го июня, в два часа ночи, государь, призвав к се-бе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону,приказал ему отвезти это письмо и лично передатьфранцузскому императору. Отправляя Балашева, го-сударь вновь повторил ему слова о том, что он не

помирится до тех пор, пока останется хотя один во-оруженный неприятель на русской земле, и приказалнепременно передать эти слова Наполеону. Государьне написал этих слов в письме, потому что он чувство-вал с своим тактом, что слова эти неудобны для пе-редачи в ту минуту, когда делается последняя попыт-ка примирения; но он непременно приказал Балаше-ву передать их лично Наполеону.

Выехав в ночь с 13-го на 14-е июня, Балашев, со-путствуемый трубачом и двумя казаками, к рассветуприехал в деревню Рыконты, на французские аванпо-сты по сю сторону Немана. Он был остановлен фран-цузскими кавалерийскими часовыми.

Французский гусарский унтер-офицер, в малино-вом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъез-жавшего Балашева, приказывая ему остановиться.Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагомподвигаться по дороге.

Унтер-офицер, нахмурившись и проворчав какое-торугательство, надвинулся грудью лошади на Балаше-ва, взялся за саблю и грубо крикнул на русского гене-рала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того,что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер-офицерпослал солдата к офицеру.

Не обращая на Балашева внимания, унтер-офицерстал говорить с товарищами о своем полковом деле

и не глядел на русского генерала.Необычайно странно было Балашеву, после близо-

сти к высшей власти и могуществу, после разговоратри часа тому назад с государем и вообще привыкше-му по своей службе к почестям, видеть тут, на русскойземле, это враждебное и главное – непочтительноеотношение к себе грубой силы.

Солнце только начинало подниматься из-за туч;в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревнивыгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырькив воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.

Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приез-да офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, ифранцузские гусары молча изредка глядели друг надруга.

Французский гусарский полковник, видимо, толькочто с постели, выехал из деревни на красивой сы-той серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами.На офицере, на солдатах и на их лошадях был виддовольства и щегольства.

Это было то первое время кампании, когда войскаеще находились в исправности, почти равной смот-ровой, мирной деятельности, только с оттенком на-рядной воинственности в одежде и с нравственнымоттенком того веселья и предприимчивости, которыевсегда сопутствуют началам кампаний.

Французский полковник с трудом удерживал зево-ту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Ба-лашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь исообщил, что желание его быть представленну импе-ратору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так какимператорская квартира, сколько он знает, находитсянедалеко.

Они проехали деревню Рыконты, мимо француз-ских гусарских коновязей, часовых и солдат, отда-вавших честь своему полковнику и с любопытствомосматривавших русский мундир, и выехали на другуюсторону села. По словам полковника, в двух километ-рах был начальник дивизии, который примет Балаше-ва и проводит его по назначению.

Солнце уже поднялось и весело блестело на яркойзелени.

Только что они выехали за корчму на гору, как на-встречу им из-под горы показалась кучка всадников,впереди которой на вороной лошади с блестящею насолнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпес перьями и черными, завитыми по плечи волосами,в красной мантии и с длинными ногами, выпяченны-ми вперед, как ездят французы. Человек этот поехалгалопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь наярком июньском солнце своими перьями, каменьямии золотыми галунами.

Балашев уже был на расстоянии двух лошадей отскачущего ему навстречу с торжественно-театраль-ным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельяхи золоте, когда Юльнер, французский полковник, по-чтительно прошептал: «Le roi de Naples». [КорольНеаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, на-зываемый теперь неаполитанским королем. Хотя ибыло совершенно непонятно, почему он был неапо-литанский король, но его называли так, и он сам былубежден в этом и потому имел более торжественный иважный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, чтоон действительно неаполитанский король, что, когданакануне отъезда из Неаполя, во время его прогулкис женою по улицам Неаполя, несколько итальянцевпрокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король!(итал.)] он с грустной улыбкой повернулся к супругеи сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je lesquitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их зав-тра покидаю!]

Но несмотря на то, что он твердо верил в то, чтоон был неаполитанский король, и что он сожалел о го-рести своих покидаемых им подданных, в последнеевремя, после того как ему ведено было опять посту-пить на службу, и особенно после свидания с Напо-леоном в Данциге, когда августейший шурин сказалему: «Je vous ai fait Roi pour régner à manière, mais

pas à la vôtre», [Я вас сделал королем для того, что-бы царствовать не по-своему, а по-моему.] – он весе-ло принялся за знакомое ему дело и, как разъевший-ся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуявсебя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившиськак можно пестрее и дороже, веселый и довольный,скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.

Увидав русского генерала, он по-королевски, тор-жественно, откинул назад голову с завитыми по плечиволосами и вопросительно поглядел на французскогополковника. Полковник почтительно передал его ве-личеству значение Балашева, фамилию которого онне мог выговорить.

– De Bal-macheve! – сказал король (своей реши-тельностью превозмогая трудность, представлявшу-юся полковнику), – charmé de faire votre connaissance,général, [очень приятно познакомиться с вами, ге-нерал] – прибавил он с королевски-милостивым же-стом. Как только король начал говорить громко и быст-ро, все королевское достоинство мгновенно остави-ло его, и он, сам не замечая, перешел в свойствен-ный ему тон добродушной фамильярности. Он поло-жил свою руку на холку лошади Балашева.

– Eh, bien, général, tout est à la guerre, à ce qu'il paraît,[Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – ска-зал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о кото-

ром он не мог судить.– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maître

ne désire point la guerre, et comme Votre Majesté levoit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляяVotre Majesté, [Государь император русский не желаетее, как ваше величество изволите видеть… ваше ве-личество.] с неизбежной аффектацией учащения ти-тула, обращаясь к лицу, для которого титул этот ещеновость.

Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то вре-мя, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royautéoblige: [королевское звание имеет свои обязанности:]он чувствовал необходимость переговорить с послан-ником Александра о государственных делах, как ко-роль и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Ба-лашева и отойдя на несколько шагов от почтительнодожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и впе-ред, стараясь говорить значительно. Он упомянул отом, что император Наполеон оскорблен требования-ми вывода войск из Пруссии, в особенности теперь,когда это требование сделалось всем известно и ко-гда этим оскорблено достоинство Франции. Балашевсказал, что в требовании этом нет ничего оскорби-тельного, потому что… Мюрат перебил его:

– Так вы считаете зачинщиком не императора Алек-сандра? – сказал он неожиданно с добродушно-глу-

пой улыбкой.Балашев сказал, почему он действительно пола-

гал, что начинателем войны был Наполеон.– Eh, mon cher général, – опять перебил его Мю-

рат, – je désire de tout mon cœur que les Empereurss'arrangent entre eux, et que la guerre commencéemalgré moi se termine le plutôt possible, [Ах, любез-ный генерал, я желаю от всей души, чтобы императо-ры покончили дело между собою и чтобы война, на-чатая против моей воли, окончилась как можно ско-рее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые жела-ют остаться добрыми приятелями, несмотря на ссорумежду господами. И он перешел к расспросам о вели-ком князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело изабавно проведенного с ним времени в Неаполе. По-том, как будто вдруг вспомнив о своем королевскомдостоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, сталв ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, пома-хивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus,général; je souhaite le succès de vorte mission, [Я васне задерживаю более, генерал; желаю успеха ваше-му посольству,] – и, развеваясь красной шитой манти-ей и перьями и блестя драгоценностями, он пошел ксвите, почтительно ожидавшей его.

Балашев поехал дальше, по словам Мюрата пред-полагая весьма скоро быть представленным самому

Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном,часовые пехотного корпуса Даву опять так же задер-жали его у следующего селения, как и в передовойцепи, и вызванный адъютант командира корпуса про-водил его в деревню к маршалу Даву.

V

Даву был Аракчеев императора Наполеона – Арак-чеев не трус, но столь же исправный, жестокий и неумеющий выражать свою преданность иначе как же-стокостью.

В механизме государственного организма нужныэти люди, как нужны волки в организме природы, иони всегда есть, всегда являются и держатся, как нинесообразно кажется их присутствие и близость к гла-ве правительства. Только этой необходимостью мож-но объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравшийусы гренадерам и не могший по слабости нерв пе-реносить опасность, необразованный, непридворныйАракчеев держаться в такой силе при рыцарски-бла-городном и нежном характере Александра.

Балашев застал маршала Даву в сарае крестьян-скои избы, сидящего на бочонке и занятого письмен-ными работами (он поверял счеты). Адъютант стоялподле него. Возможно было найти лучшее помеще-

ние, но маршал Даву был один из тех людей, которыенарочно ставят себя в самые мрачные условия жиз-ни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Онидля того же всегда поспешно и упорно заняты. «Гдетут думать о счастливой стороне человеческой жиз-ни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сараеи работаю», – говорило выражение его лица. Глав-ное удовольствие и потребность этих людей состоитв том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить это-му оживлению в глаза спою мрачную, упорную дея-тельность. Это удовольствие доставил себе Даву, ко-гда к нему ввели Балашева. Он еще более углубилсяв свою работу, когда вошел русский генерал, и, взгля-нув через очки на оживленное, под впечатлением пре-красного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева,не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахму-рился и злобно усмехнулся.

Заметив на лице Балашева произведенное этимприемом неприятное впечатление, Даву поднял голо-ву и холодно спросил, что ему нужно.

Предполагая, что такой прием мог быть сделан емутолько потому, что Даву не знает, что он генерал-адъ-ютант императора Александра и даже представительего перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщитьсвое звание и назначение. В противность ожиданияего, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и

грубее.– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez-le moi,

ije l'enverrai à l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю им-ператору.]

Балашев сказал, что он имеет приказание личнопередать пакет самому императору.

– Приказания вашего императора исполняются ввашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны де-лать то, что вам говорят.

И как будто для того чтобы еще больше дать почув-ствовать русскому генералу его зависимость от гру-бой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.

Балашев вынул пакет, заключавший письмо госуда-ря, и положил его на стол (стол, состоявший из двери,на которой торчали оторванные петли, положенной надва бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.

– Вы совершенно вправе оказывать или не оказы-вать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольтевам заметить, что я имею честь носить звание гене-рал-адъютанта его величества…

Даву взглянул на него молча, и некоторое волнениеи смущение, выразившиеся на лице Балашева, види-мо, доставили ему удовольствие.

– Вам будет оказано должное, – сказал он и, поло-жив конверт в карман, вышел из сарая.

Через минуту вошел адъютант маршала господин

де Кастре и провел Балашева в приготовленное длянего помещение.

Балашев обедал в этот день с маршалом в том жесарае, на той же доске на бочках.

На другой день Даву выехал рано утром и, пригла-сив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что онпросит его оставаться здесь, подвигаться вместе с ба-гажами, ежели они будут иметь на то приказания, ине разговаривать ни с кем, кроме как с господином деКастро.

После четырехдневного уединения, скуки, созна-ния подвластности и ничтожества, особенно ощути-тельного после той среды могущества, в которой онтак недавно находился, после нескольких переходоввместе с багажами маршала, с французскими войска-ми, занимавшими всю местность, Балашев привезенбыл в Вильну, занятую теперь французами, в ту жезаставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.

На другой день императорский камергер, monsieurde Turenne, приехал к Балашеву и передал ему жела-ние императора Наполеона удостоить его аудиенции.

Четыре дня тому назад у того дома, к которому под-везли Балашева, стояли Преображенского полка ча-совые, теперь же стояли два французских гренаде-ра в раскрытых на груди синих мундирах и в мохна-тых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита

адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выходаНаполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой ло-шади и его мамелюка Рустава. Наполеон принималБалашева в том самом доме в Вильве, из которого от-правлял его Александр.

VI

Несмотря на привычку Балашева к придворной тор-жественности, роскошь и пышность двора императо-ра Наполеона поразили его.

Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где до-жидалось много генералов, камергеров и польскихмагнатов, из которых многих Балашев видал при дво-ре русского императора. Дюрок сказал, что императорНаполеон примет русского генерала перед своей про-гулкой.

После нескольких минут ожидания дежурный ка-мергер вышел в большую приемную и, учтиво покло-нившись Балашеву, пригласил его идти за собой.

Балашев вошел в маленькую приемную, из которойбыла одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, изкоторого отправлял его русский император. Балашевпростоял один минуты две, ожидая. За дверью по-слышались поспешные шаги. Быстро отворились обеполовинки двери, камергер, отворивший, почтитель-

но остановился, ожидая, все затихло, и из кабинетазазвучали другие, твердые, решительные шаги: этобыл Наполеон. Он только что окончил свой туалет дляверховой езды. Он был в синем мундире, раскрытомнад белым жилетом, спускавшимся на круглый живот,в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки корот-ких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевид-но, только что были причесаны, но одна прядь волосспускалась книзу над серединой широкого лба. Белаяпухлая шея его резко выступала из-за черного ворот-ника мундира; от него пахло одеколоном. На моло-жавом полном лице его с выступающим подбородкомбыло выражение милостивого и величественного им-ператорского приветствия.

Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу иоткинув несколько назад голову. Вся его потолстев-шая, короткая фигура с широкими толстыми плечамии невольно выставленным вперед животом и грудьюимела тот представительный, осанистый вид, кото-рый имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кро-ме того, видно было, что он в этот день находился всамом хорошем расположении духа.

Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтитель-ный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас жестал говорить как человек, дорожащий всякой мину-той своего времени и не снисходящий до того, чтобы

приготавливать свои речи, а уверенный в том, что онвсегда скажет хорошо и что нужно сказать.

– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получилписьмо императора Александра, которое вы достави-ли, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Ба-лашева своими большими глазами и тотчас же сталсмотреть вперед мимо него.

Очевидно было, что его не интересовала нисколь-ко личность Балашева. Видно было, что только то,что происходило в его душе, имело интерес для него.Все, что было вне его, не имело для него значения,потому что все в мире, как ему казалось, зависелотолько от его воли.

– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – номеня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это словос ударением) готов принять все объяснения, которыевы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал изла-гать причины своего неудовольствия против русскогоправительства.

Судя по умеренно-спокойному и дружелюбному то-ну, с которым говорил французский император, Бала-шев был твердо убежден, что он желает мира и наме-рен вступить в переговоры.

– Sire! L'Empereur, mon maître, [Ваше величество!Император, государь мой,] – начал Балашев давноприготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою

речь, вопросительно взглянул на русского посла; новзгляд устремленных на него глаз императора сму-тил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто ска-зал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядываямундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и на-чал говорить. Он сказал, что император Александр несчитает достаточной причиной для войны требованиепаспортов Куракиным, что Куракин поступил так посвоему произволу и без согласия на то государя, чтоимператор Александр не желает войны и что с Англи-ей нет никаких сношений.

– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясьотдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнулголовой, давая этим чувствовать Балашеву, что он мо-жет продолжать.

Высказав все, что ему было приказано, Балашевсказал, что император Александр желает мира, но неприступит к переговорам иначе, как с тем условием,чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова,которые император Александр не написал в письме,но которые непременно приказал вставить в рескриптСалтыкову и которые приказал Балашеву передатьНаполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ниодин вооруженный неприятель не останется на землерусской», но какое-то сложное чувство удержало его.Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать.

Он замялся и сказал: с условием, чтобы французскиевойска отступили за Неман.

Наполеон заметил смущение Балашева при выска-зывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая ик-ра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, онголосом, более высоким и поспешным, чем прежде,начал говорить. Во время последующей речи Бала-шев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дро-жанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем бо-лее усиливалось, чем более он возвышал голос.

– Я желаю мира не менее императора Алек-сандра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцевделаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать меся-цев жду объяснений. Но для того, чтобы начать пере-говоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахму-рившись и делая энергически вопросительный жестсвоей маленькой белой и пухлой рукой.

– Отступления войск за Неман, государь, – сказалБалашев.

– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперьвы хотите, чтобы отступили за Неман – только заНеман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Ба-лашева.

Балашев почтительно наклонил голову.Вместо требования четыре месяца тому назад от-

ступить из Номерании, теперь требовали отступить

только за Неман. Наполеон быстро повернулся и сталходить по комнате.

– Вы говорите, что от меня требуют отступления заНеман для начатия переговоров; но от меня требова-ли точно так же два месяца тому назад отступленияза Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вестипереговоры.

Он молча прошел от одного угла комнаты до друго-го и опять остановился против Балашева. Лицо его какбудто окаменело в своем строгом выражении, и леваянога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожа-нье левой икры Наполеон знал за собой. La vibrationde mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дро-жание моей левой икры есть великий признак,] – гово-рил он впоследствии.

– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одери Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, –совершенно неожиданно для себя почти вскрикнулНаполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Моск-ву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я началвойну? А кто прежде приехал к армии? – императорАлександр, а не я. И вы предлагаете мне переговорытогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзес Англией и когда ваше положение дурно – вы пред-лагаете мне переговоры! А какая цель вашего союзас Англией? Что она дала вам? – говорил он поспеш-

но, очевидно, уже направляя свою речь не для того,чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудитьего возможность, а только для того, чтобы доказать исвою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправо-ту и ошибки Александра.

Вступление его речи было сделано, очевидно, с це-лью выказать выгоду своего положения и показать,что, несмотря на то, он принимает открытие перего-воров. Но он уже начал говорить, и чем больше он го-ворил, тем менее он был в состоянии управлять сво-ей речью.

Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была втом, чтобы только возвысить себя и оскорбить Алек-сандра, то есть именно сделать то самое, чего он ме-нее всего хотел при начале свидания.

– Говорят, вы заключили мир с турками?Балашев утвердительно наклонил голову.– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал

ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить само-му, одному, и он продолжал говорить с тем красноре-чием и невоздержанием раздраженности, к которомутак склонны балованные люди.

– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не полу-чив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему госуда-рю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию.Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору

Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не бу-дет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, од-нако, присоединить их к своей империи, и в одно цар-ствование он бы расширил Россию от Ботническогозалива до устьев Дуная. Катерина Великая не моглабы сделать более, – говорил Наполеон, все более иболее разгораясь, ходя по комнате и повторяя Бала-шеву почти те же слова, которые ои говорил самомуАлександру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait dû à monamitié… Ah! quel beau règne, quel beau règne! – повто-рил он несколько раз, остановился, достал золотуютабакерку из кармана и жадно