Гуманитарий юга россии №3 (2013)

Федеральное государственное бюджетное учреждение науки

Институт социологии Российской академии наук

Федеральное государственное автономное образовательное

учреждение высшего профессионального образования

«Южный федеральный университет»

ГУМАНИТАРИЙ

ЮГА РОССИИ

Научно-образовательный журнал

№ 3

2013

ГУМАНИТАРИЙ ЮГА РОССИИ

2

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

Волков Юрий Григорьевич – доктор философских наук, профессор,

заслуженный деятель науки Российской Федерации

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ

Е.В. Багреева – к.псих.н. (Осло, Норвегия);

А.А. Баранец – д.филос.н., проф. (Астрахань);

Н.С. Бондарь – д.ю.н., проф. (Санкт-Петербург);

М.К. Горшков – академик РАН (Москва);

В.Н. Гурба – д.соц.н. (Ростов-на-Дону);

И.А. Гуськов – д.соц.н., проф. (Ростов-на-Дону);

М.И. Заславская – д.с.н. (Ереван, Республика Армения);

О.В. Иншаков – д.э.н., проф. (Волгоград);

Б.С. Карамурзов – д.тех.н., проф. (Нальчик);

В.В. Касьянов – д.соц.н., д.ист.н., проф. (Краснодар);

У. Китлер – проф. (Дортмунд, Федеративная Республика Германия);

В.И. Колесников – академик РАН, (Ростов-на-Дону);

В.М. Кущев – к.филос.н., Заслуженный деятель искусств РФ (Ростов-на-Дону);

Д.Ж. Маркович – академик Сербской академии образования (Белград, Республика Сербия);

Г.Г. Матишов – академик РАН (Ростов-на-Дону);

Г.А. Менжерицкий – к.филос.н., проф. (Дортмунд, Федеративная Республика Германия);

А.Е. Мкртчян – д.филос.н., проф. (Ереван, Республика Армения);

А.В. Попов – д.соц.н., проф. (Ростов-на-Дону);

Г. Сросляк – д.э.н., проф. (Краков, Республика Польша);

И.М. Узнародов – д.ист.н., проф. (Ростов-на-Дону);

Р.Д. Хунагов – д.соц.н., проф. (Майкоп)

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

В.Х. Акаев; Б.В. Аксюмов; В.Н. Бадмаев; В.М. Белоусов; М.И. Билалов;

А.В. Верещагина; К.В. Воденко (перв. зам гл. редактора); Г.И. Герасимов;

Х.В. Дзуцев; Г.В. Драч; А.Г. Дугин; А.Н. Дьяченко (ответственный секретарь);

А.М. Кумыков; А.В. Лубский (зам. главного редактора); С.А. Ляушева;

М.В. Малащенко; Н.Г. Скворцов; В.В. Черноус (зам гл. редактора)

Адрес редакции: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160.

Тел. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected].

© «Гуманитарий Юга России», 2013


3

Institute of sociology, Russian Academy of Sciences

Federal State Autonomous Educational Institution

of Higher Professional education

«Southern Federal University»

HUMANITIES

OF THE SOUTH OF RUSSIA

Scientific and Educational Journal

Issue N 3

2013


4

EDITOR-IN-CHIEF

Volkov Yuriy Grigor'evich – Doctor of Philosophical Sciences, Professor,

The Honored worker of a science of the Russian Federation

EDITORIAL COUNCIL

E.V. Bagreeva – Cand. Psych. (Oslo, Norway);

A.A. Baranets – Dr. Phil., Prof. (Astrakhan);

N.S. Bondar' – Dr.Jur., Prof. (Saint Petersburg);

M.K. Gorshkov – Academician, Russian Academy of Science (Moscow);

V.N. Gurba - Dr.Soc. (Rostov-on-Don);

I.A. Gus'kov – Dr.Soc., Prof. (Rostov-on-Don);

M.I. Zaslavskaya – Dr.Soc. (Yerevan, Armenia);

O.V. Inshakov – Dr. Econ., Prof. (Volgograd);

B.S. Karamurzov – Dr.Tech., Prof. (Nalchik);

V.V. Kas'janov – Dr.Soc., Dr.Hist., Prof. (Krasnodar);

U. Kitler – Prof. (Dortmund, Germany);

V.I. Kolesnikov – Academician, Russian Academy of Science (Rostov-on-Don);

V.M. Kushchev – Cd.Phil., Honored worker of the arts Russian Federation (Rostov-on-Don);

D.Z. Markovich – Academician, Serbian Academy of Education (Belgrade, Serbia);

G.G. Matishov – Academician, Russian Academy of Science (Rostov-on-Don);

GA Menzheritsky – Cand. Phil., Prof. (Dortmund, Germany);

A.E. Mkrtchyan – Dr Phil. Prof. (Yerevan, Armenia);

A.V. Popov – Dr.Soc, Prof. (Rostov-on-Don);

G. Sroslak – Dr.Econ., Prof. (Cracow, Poland);

I.M. Uznarodov – Dr.Hist., Prof. (Rostov-on-Don);

R.D. Hunagov – Dr.Soc., Prof. (Maikop)

EDITORIAL BOARD

V.H. Akaev; B.V. Aksjumov; V.N. Badmaev; V.M. Belousov; M.I. Bilalov;

A.V. Vereshchagina; K.V. Vodenko (the first deputy of editor-in-chief);

G.I. Gerasimov; H.V. Dzutsev; G.V. Drach; A.G. Dugin; A.N.D'jachenko

(the responsible secretary); A.M. Kumykov; A.V. Lubsky (the deputy of the editor-in-

chief); S.A. Ljausheva; M.V. Malashchenko; N.G. Scvorcov;

V.V. Chernous (the deputy of editor-in-chief).

The address of edition: Pushkinskaya st., 160, Rostov-on-Don, 344006

Ph. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected].

© «Humanities of the South of Russia», 2013


5

СОДЕРЖАНИЕ

К читателям .......................................................................................... 9

Навстречу Международной научной конференции «Доверие

во взаимодействии этнической, региональной и общероссийской

идентичности» (14 – 20 октября, Ереван, Армения)

Горшков М.К. Роль государства в сохранении и развитии нацио-

нальной и гражданской идентичности и укреплении доверия в кон-

тексте глобальных процессов............................................................... 11

Дегтярев А.К. Социокультурная травма в формировании россий-

ской идентичности ................................................................................ 26

Курбатов В.И., Крупенникова Л.Ш. Евразийский диалог: концеп-

туальный анализ .................................................................................... 36

Немчина В.И. Национально-культурные коллективные идентично-

сти в глобализирующемся мире ........................................................... 45

Современное российское общество

Добаев И.П., Анисимова Н.А. Причины и основные направления

политизации и радикализации ислама в Российской Федерации .... 52

Погосян Л.А. Влияние процессов социализации, адаптации и иден-

тификации на формирование политической культуры молодежи ... 65

Философия и общество

Воденко К.В. Социокультурная легитимация научного знания в ре-

лигиозно-философской мысли Ренессанса и Реформации ............... 74

Зарубин А.Г. Проблема времени в философской концепции

В.И. Вернадского ................................................................................... 83

Культура и глобализация

Лубский А.В., Лубский Р.А. Этатизм и патернализм как

культурные маркеры цивилизационной идентичности в России ..... 90

Высшее образование: проблемы и перспективы

Бондарь Н.С. Юридическое образование как конституционная

ценность: сочетание публичных и личностных начал .................... 104


6

Ключарев Г.А. Непрерывное образование в контексте глобализации

и поисков идентичностей ................................................................... 111

Вузы и научные центры Юга России

Дударев С.Л. К 50-летию кавказоведческой школы

В.Б. Виноградова ................................................................................. 117 3

Конференция Европейской социологической ассоциации «Кризис,

критика и изменения» (28 – 31 августа, Турин, Италия)

Волков Ю.Г. Креативный класс: логика социального

становления ......................................................................................... 128

Кравченко С.А. Становление сложного социума: за гуманистиче-

ский поворот ........................................................................................ 141

Рецензии

Юсупова Г.И. Барбашин М.Ю. Институты и этногенез: институ-

циональное воспроизводство этнической идентичности в локальных

сообществах. Ростов н/Д.: ИПО ПИ ЮФУ, 2012. 320 с. ................. 147

Научная жизнь

Агеева Е.А. О некоторых итогах III Международной научно-

практической конференции «Кавказ: история и современность»

(г. Пятигорск, 26-27 сентября 2013 г.) .............................................. 151

Верещагина А.В. Диссертационный совет Д 212.208.01 в 2012 году:

научные инновации и практика применения.................................... 155

Книги, поступившие в редакцию ..................................................... 167

Авторский коллектив ....................................................................... 177

Правила для авторов ......................................................................... 181


7

CONTENT

To readership. ........................................................................................... 9

Towards the International Scientific Conference

«Trust in collaboration ethnic, regional and all-Russian identity»

(October 14 – 20, Yerevan, Armenia)

Gorshkov M.K. The state's role in the preservation and development of

national and civic identity and confidence-building in the context of

global processes ....................................................................................... 11

Degtyarev A.K. The socio-cultural trauma in the formation of the Rus-

sian identity ............................................................................................. 26

Kurbatov V.I., Krupenikova L.Sh. Euroasian dialogue: conceptual

analysis .................................................................................................... 36

Nemchina V.I. National and cultural collective identities in the globaliz-

ing world .................................................................................................. 45

Modern Russian society

Dobaev I.P., Anisimova N. Reasons and main vectors of Islam’s politi-

zation and radicalization in Russian Federation ...................................... 52

Pogosyan L.A. The influence of socialization, adaptation and identifica-

tion on the formation of the political culture of the youth ...................... 65

Philosophy and society

Vodenko K.V. Sociocultural legitimation of scientific knowledge in the

religious philosophy of the Renaissance and Reformation ..................... 74

Zarubin A.G. About the problem of time in V.I. Vernadsky's

philosofy .................................................................................................. 83

Culture and globalization

Lubsky A.V., Lubsky R.A. Statism and paternalism as cultural markers

of civilizational identity in Russia ........................................................... 90

Higher education: problems and prospects

Bondar N.S. Legal education as a constitutional value: combination

of public and personal started ................................................................ 104


8

Klyucharyev G.A. Continuing education in the context of globalization

and search for identity ........................................................................... 111

Universities and research centers of the South of Russia

Dudarev S.L. The 50th anniversary of the Caucasus studies school of

V. Vinogradov ...................................................................................... 117

Conference of the European Sociological Association

«The crisis, criticism and change» (28 – 31 August, Turin, Italy)

Volkov Y.G. Creative class: the logic of social formation ................... 128

Kravchenko S.A. The formation of a complex society:

for humanistic twist ............................................................................... 141

Reviews

Yusupovа G.I. Barbashin M. Institutions and ethnogenesis: institutional

reproduction of ethnic identity in the local communities . .................... 147

Scientific life

Ageeva E.A. Some results of the III International scientific-practical con-

ference «Caucasus: History and Modernity» (Pyatigorsk,

26-27 September 2013) ......................................................................... 151

Vereschagina A.V. Dissertation Council D 212.208.01 in 2012: scientif-

ic innovation and the practice ............................................................... 155

Books submitted to the Journal ........................................................... 167

The collective of authors ...................................................................... 177

Rules for authors .................................................................................. 181


9

К ЧИТАТЕЛЯМ

Уважаемые читатели и коллеги!

Предлагаем вашему вниманию третий но-

мер журнала «Гуманитарий Юга России». Хочу выразить всем авторам

искреннюю благодарность за проблемно ориентированный выпуск журна-

ла, публикации которого в первую очередь касаются вопросов развития

современного общества в контексте глобализации. Общей для большинст-

ва статей номера стала мысль о том, что в современном мире многогран-

ность социально-гуманитарных проблем, так или иначе, сводится к раз-

личным трансформациям в социокультурной сфере. В этом контексте

крайне необходимо разрабатывать новые подходы к исследованию обо-

значенной проблемы.

C 28 по 31 августа в г. Турине (Италия) проходил очередной

XI конгресс ведущего профессионального объединения европейских со-

циологов – Европейской социологической ассоциации (ESA). Общее на-

правление конгресса определялось его девизом «Кризис, критика и изме-

нения», а в его работе приняли участие более 2500 социологов. Ученые и

преподаватели из различных институтов РАН, из МГИМО (У), ГУ ВШЭ,

РГГУ, МГУ им. М.В. Ломоносова и др. активно включились в обсуждение

проблем современного общества в контексте глобализации. Опубликован-

ная в номере статья доктора философских наук, профессора

С.А. Кравченко (МГИМО (У)), в основе которой лежат выступления на

конгрессе, посвящена становлению сложного социума. Автор показывает

в статье, что решение проблем современного общества видится на путях

гуманистического поворота, предполагающего интеграцию социологии с

естественными и гуманитарными науками, что станет интеллектуальным

инструментом преодоления возникших вызовов.

Интенсивную коммуникацию между странами в условиях глобали-

зации возможно выстроить преимущественно на доверии, выступающем

основой формирования геополитической идентичности. Именно поэтому

ряд статей в настоящем выпуске журнала посвящен предстоящей конфе-


10

ренции «Доверие в процессе конструирования геополитической и нацио-

нальной идентичностей в контексте создания и развития евразийского

союза», проведение которой планируется в Армении с 14 по 20 октября

2013 г. в рамках VI школы молодого социолога. Так, весьма важное и ак-

туальное научное положение высказывается в статье академика РАН

М.К. Горшкова о том, что национальная и гражданская идентичность на-

родов будет сохраняться и развиваться на основе идей, выводящихся из

осмысления синтеза национального опыта, духовно-нравственных и поли-

тических традиций и ценностей.

В ряде статье выпуска обосновывается важная мысль – культурные,

этнические и религиозные факторы определяют развитие современного

общества и его идентичность. Так, например, показано, что такие куль-

турные маркеры, как этатизм и патернализм, обусловливают цивилизаци-

онную идентичность в России (А.В. Лубский, Р.А. Лубский); основной

причиной политизации и радикализации ислама в Российской Федерации

является столкновение культур народов Кавказа и исламских культур дру-

гих стран (И.П. Добаев, Н.А. Анисимова); легитимация новоевропейской

науки имела своими причинами религиозно-философские трансформации

(К.В. Воденко), и т.д.

В публикациях настоящего номера отражена и интенсивная науч-

ная жизнь Северного Кавказа: в 2013 г. свое 50-летие отмечает кавказо-

ведческая научно-педагогическая школы профессора В.Б. Виноградова; в

сентябре 2013 г. в г. Пятигорске прошла III Международная научно-

практическая конференция «Кавказ: история и современность». Некую

интегрирующую роль в научной жизни Юга Росси играет диссертацион-

ный совет Д 212.208.01 в ЮФУ, в котором регулярно защищаются диссер-

тации по обозначенной в данном номере проблематике.

Научная жизнь последующих месяцев 2013 г. обещает быть не ме-

нее насыщенной, а потому хотелось бы пожелать все новых творческих

успехов.

Главный редактор журнала «Гуманитарий Юга России»

Заслуженный деятель науки Российской Федерации,

доктор философских наук, профессор Ю.Г. Волков


11

НАВСТРЕЧУ МЕЖДУНАРОДНОЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ «ДОВЕРИЕ ВО ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ЭТ-

НИЧЕСКОЙ, РЕГИОНАЛЬНОЙ И ОБЩЕРОССИЙСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ» (14 – 20 ОКТЯБРЯ, ЕРЕВАН, АРМЕНИЯ)

УДК 316.3

М.К. Горшков M.K. Gorshkov

РОЛЬ ГОСУДАРСТВА В СОХРАНЕНИИ И РАЗВИТИИ НАЦИОНАЛЬНОЙ И ГРАЖДАНСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ И УКРЕПЛЕНИИ ДОВЕРИЯ В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ

THE STATE'S ROLE IN THE PRESERVATION AND

DEVELOPMENT OF NATIONAL AND CIVIC IDENTITY AND

CONFIDENCE-BUILDING IN THE CONTEXT OF GLOBAL

PROCESSES

В статье анализируется специфика

национальной и гражданской иден-

тичности. Обосновывается важная

роль государства в сохранении и

развитии идентичности. Делается

вывод о том, что национальная и

гражданская идентичность народов

будет сохраняться и развиваться на

основе идей, выводящихся из ос-

мысления синтеза национального

опыта и духовно-культурных, нрав-

ственных, и политических традиций

и ценностей.

The paper analyzes the specifics of na-

tional and civic identity. Substantiates

the important role of the state in main-

taining and developing identity. The

conclusion is that the national and civic

identity of the peoples will persist and

evolve based on the ideas that are ex-

creted from the synthesis of understand-

ing of national experiences and spiritual

and cultural, moral, and political tradi-

tions and values.

Ключевые слова: идентичность, на-

циональная идентичность, граждан-

ская идентичность, глобальные про-

цессы, доверие.

Key words: identity, national identity,

civic identity, global processes, trust.

М.К. Горшков

Академик РАН, директор Института социо-

логии РАН (г. Москва).

Е-mail: [email protected]. © Горшков М.К., 2013

M.K. Gorshkov

Academician RAS, Director of the Institute of

Sociology RAS (Moscow).

Е-mail: [email protected].

© Gorshkov M.K., 2013


12

Кардинальные социальные, политические и экономические измене-

ния, охватившие мир на рубеже XX – XXI вв. и связанные главным образом

с нарастающими и весьма противоречивыми по сути и духу процессами

глобализации, резко актуализировали проблему национальной идентично-

сти. Никогда ранее в мировой истории проблемы противостояния цивили-

зационных стандартов, с одной стороны, и ценностей национально-

культурной идентичности, с другой, не стояли столь остро и не охватывали

практически все страны и народы мира. Как следствие, в условиях глобали-

зирующегося мира идентичность обретала статус одного из основных дис-

курсов как науки, так и повседневной практики, можно сказать, преврати-

лась в своеобразную «призму, через которую рассматриваются, оценивают-

ся и изучаются многие важные черты современной жизни» [1, с. 176].

В качестве всепроникающего вызова XXI в. глобализация оказыва-

ет на государства и народы неоднозначное влияние. С одной стороны,

безусловно, выделяются позитивные последствия (преимущества) глоба-

лизационных процессов. В их числе можно назвать:

экономию на масштабах производства, ведущую к сокращению

издержек и снижению цен;

свободную торговлю на взаимовыгодной основе;

повышение производительности труда в результате рационали-

зации производства и распространения передовых технологий;

усиление конкуренции как способ стимулирования дальнейшего

развития новых технологий и распространения их среди стран;

упрощение доступа к информации для каждого жителя планеты;

наконец, создание основы для решения всеобщих проблем чело-

вечества, в первую очередь экологических, путем объединения усилий

мирового сообщества, консолидации ресурсов, координации действий в

различных сферах.

С другой стороны, пытаясь, образно говоря, «перемолоть», раство-

рить базовые идентификационные характеристики личности и общества в

планетарных процессах экономизации, демократизации, информатизации

и социокультурной универсализации, глобализация создает, помимо воз-

можностей для развития, очевидный дискомфорт и порождает множество

неведомых ранее проблем. Одна из них – причем наиболее опасная по

своим последствиям – определяется как кризис национальной идентично-

сти. Кризис, приобретающий сегодня такие формы и масштабы, что его

преодоление означает уже не только (да и не столько) выбор адекватной

конкурентоспособной стратегии развития, но и превращается в вопрос на-

ционального выживания.

Неудивительно в связи с этим, что, по оценкам экспертов, японцы

никак не могут решить, относятся ли они к Азии по причине географиче-


13

ского положения островов, своей истории и культуры или к западной ци-

вилизации, с которой их связывают экономическое процветание, демокра-

тия и современный технический уровень. В свою очередь, иранцев неред-

ко описывают как «народ в поисках идентичности». Считается, что теми

же поисками увлечена Южная Африка, а Китай ведет «борьбу за нацио-

нальную идентичность» с Тайванем, поглощенным «задачей разложения и

переформирования национальной идентичности». Аналогичными поиска-

ми, по мнению научных авторитетов, заняты в Мексике, Германии, Вели-

кобритании, США [2, с. 35-36].

С учетом отмеченной географии, вовсе не преувеличением являет-

ся утверждение о том, что кризис национальной идентичности наблюдает-

ся повсеместно и носит глобальный характер. Как отмечал В.В. Путин на

юбилейном заседании Валдайского клуба: «Сегодня с необходимостью

поиска новой стратегии сохранения своей идентичности в кардинально

изменяющемся мире, в мире, который стал более открытым, прозрачным,

взаимозависимым, в той или иной форме сталкиваются практически все

народы … из всех стран мира».

Являясь результатом разочарования в существующих идеалах и

ценностях вследствие падения доверия к ним и к господствующей власти,

кризисы идентичностей, по сути дела, создают условия для более всеобъ-

емлющих исторических кризисов. Они же способны вызывать и такие яв-

ления, как потеря памяти об историческом прошлом, отрицание нацио-

нальных символов, утрата веры в будущее, разрыв между реальным и

должным, и т.п.

Вполне объяснимое в условиях нарастающей глобализации миро-

вого пространства активное стремление государств и народов к сохране-

нию национальных идентичностей сопровождается достаточно выражен-

ным социальным парадоксом. Суть этого парадокса сводится к тому, что

рост объективных интеграционных тенденций в мире, ведущих к взаимо-

связи и взаимодействию во всех сферах жизни современного общества,

оказывается, сопряжен с параллельным, не менее устойчивым процессом

противодействия глобализации экономики и духовной сферы в форме

протестов отдельных этнических и культурных общностей в разных ре-

гионах и странах. Чем сильнее процессы глобализации проникают в на-

циональную самобытность, тем активнее народы стараются обезопасить

такие внутренние компоненты жизни, как культура, язык, религия.

Двойственность и неоднозначность практик глобализации, затраги-

вающих не только внешний каркас социальных отношений, но и внутрен-

ний мир человека, усиливают потребность в определении им собственной

национально-культурной принадлежности. Такая потребность вполне ес-

тественна и закономерна, ибо человек есть существо, живущее в про-


14

странстве и необратимом историческом времени. И в этом смысле ему

никак не дано уйти от истории, жить вне ее.

То же самое можно сказать об обществе, государстве да и мировом

сообществе в целом. Как следствие, любая цивилизация или наделенное

многовековой культурой и традициями государство, показавшие свою

пригодность к истории, основываются на особом, присущем только им

идеале, или, можно сказать, на центральной, осевой, высшей идее, без ко-

торой, по мысли Ф.М. Достоевского, «не может существовать ни человек,

ни нация». На идее, с которой так или иначе сообразуются доминирую-

щие черты образа жизни, формы менталитета и культуры, институты со-

циальной, экономической и политической организации, а также филосо-

фия и религия и т.д. На идее, воплощающей в себе духовный и нравствен-

ный стержни социума. Наконец, идее, на основе которой формируется,

упрочивается и «вступает в права» национальная идентичность народа и

представляющего его государства.

О чем все это может свидетельствовать? А о том, что скрепляющим

(«системообразующим») элементом национальной идентичности является

некая смысловая целостность, воспринимаемая как национальная идея. И

в этом контексте национальную идентичность можно определить как за-

данную национальным видением мира и национальной историей основ-

ную идею, которой живет социум в конкретно-историческую эпоху и по-

тому приемлемую для его большинства. Тем самым идентичность несет в

себе ответ на вопрос о сущности своего народа, его месте, роли и задачах

в мировой истории и идеальных формах его существования.

В контексте затронутых вопросов уместно сослаться на С. Хан-

тингтона, который замечает: «Проблема американской идентичности уни-

кальна, но Америка не уникальна в том, что… имеет эту проблему. Почти

повсюду люди вопрошают, переосмысляют и переопределяют то, что у

них общего и что отличает их от других людей….» [3, с. 35].

Вместе с тем можно дополнить высказанную мысль: в каждом об-

ществе и каждой отдельно взятой стране проявления данной проблемы

специфичны и вызывают различные социальные последствия. Вот и Рос-

сия не уникальна в том, что несет в себе проблему идентичности: как и

повсюду, россияне переосмысливают, сопоставляют себя и окружающий

мир, пытаясь понять общее и особенное в своих идентификационных ха-

рактеристиках [4–6]. Более того, затронувший пореформенное российское

общество «глубокий кризис идентичности» способствовал воскрешению,

казалось бы, давно забытого (или по меньшей мере утратившего особую

актуальность) конфликта, который уходит корнями в XIX столетие – кон-

фликта между западниками и славянофилами: как и в прежнюю эпоху, и

сегодня они никак не могут договориться, какая Россия страна – европей-

ская или все-таки евразийская.


15

Несмотря на всю дискуссионность вопроса о степени включенно-

сти Российской Федерации в процессы глобализации, проблемы постсо-

ветской идентичности российского общества приобретают все большую

актуальность и значимость. Именно с ними, а точнее с их решением, свя-

зываются сегодня прогнозы дальнейшего развития российского государ-

ства, его способность отвечать на многочисленные вызовы современного

мира, осуществлять полноценную культурную, экономическую, социаль-

ную и политическую модернизацию. В связи с этим можно понять, поче-

му с такой остротой на том же заседании Валдайского клуба В.В. Путин

поставил следующие вопросы: как глобальные процессы будут влиять на

нашу национальную идентичность? Каким мы хотим видеть мир XXI в.?

Что может привнести в этот мир Россия совместно с нашими партнерами?

Обращаясь к проблематике национальной идентичности, следует

уточнить, какое содержание несет в себе данный социальный конструкт.

Сделать это необходимо в том числе и потому, что в научном и практиче-

ски-политическом дискурсе в понятие «идентичность» часто вкладывается

самое различное смысловое наполнение, а нередко оно просто использу-

ется как «само собой разумеющееся».

С точки зрения социологов и социальных психологов формирование

идентичности предполагает такую степень субъективного восприятия тра-

диций, обычаев и норм, при которой действующий индивид не отделяет се-

бя от той или иной социальной группы или общности, воспринимая все

происходящее как имеющее отношение не только к нему лично, но и к оп-

ределенной социальной группе или общности, т.е. к определенному «Мы».

При этом социологический подход не может не учитывать, что в

современных условиях этнические и национальные отношения приобрели

статус «камня преткновения» в системе общественных отношений. Не-

равномерно развивающийся мир порождает все большее смешение наро-

дов, в результате чего субъектами национальных отношений в одних об-

стоятельствах становятся языковые, культурные общности, а в других –

государственные или социально-территориальные сообщества. Данная си-

туация сама по себе актуализирует соотношение таких противоречивых

явлений современности, как этническое и национальное, локальное и гло-

бальное, индивидуальное и коллективное, гражданское и культурное. От-

сюда – обращение к понятиям национальной и этнической идентичности,

которые выражают части общего процесса самоидентификации людей.

Свой путь диалектики развития и трансформации идентичности

прошла и постсоветская Россия за более чем два десятилетия реформ.

В первые годы новой России немало людей вообще продолжали

чувствовать себя гражданами СССР (15 %) [7, с. 362]. Внезапный распад

Советского Союза болезненно сказался не только на утверждении россий-

ской идентичности, но и на ее характере, содержании, представлениях о


16

ней, установках россиян по отношению «к другим». Естественно, когда в

сознании людей разрушалась прежняя государственно-гражданская иден-

тичность, актуализировались иные ее виды и формы – этническая, регио-

нальная, конфессиональная идентичность.

Так, согласно данным массового опроса, проведенного в 1992 г.,

лишь немногим более трети (38 %) населения России самоидентифициро-

вали себя с гражданами России, тогда как почти половина россиян (42 %)

не могли понять, кем следует себя считать [7, с. 362]. И даже по итогам оп-

роса 2004 г. российская идентичность по масштабам интенсивности усту-

пала и этнической идентичности, и идентичности, основанной на общности

людей по взглядам на жизнь, и профессиональной, и локальной идентично-

сти. Тогда россиянами ощущали себя три четверти опрошенных, а сильную

связь с ними (часто чувствовали себя россиянами) – только 31 %.

Теперь же, двадцать лет спустя, определяя свою идентичность, 95 %

респондентов в той или иной степени воспринимают себя как граждан

России, при этом 72 % из них ощущают свою общность с гражданами

России «в значительной степени». Судя по результатам массовых опросов,

это самая сильная, уверенная идентичность среди других наиболее значи-

мых идентичностей, к тому же проявляющая себя как исторически быстро

формирующаяся. Причем если сравнивать с государствами Западной Ев-

ропы, то по силе связи со своей страной россияне близки теперь, согласно

европейским опросам, к жителям Великобритании и ФРГ.

Все сказанное вовсе не снимает вопроса об актуальности в совре-

менной России этнической идентичности. Так, до 90 % населения по-

прежнему сохраняют в той или иной степени идентичность по националь-

ности и по месту жительства. Однако если по этническому и локальному

основаниям подобные идентичности ярко выражены у 50–60 % респон-

дентов, то подчеркнуто выраженная идентификация с российскими граж-

данами характерна для более 70 % опрошенных.

Вместе с тем следует обратить внимание и на другое: при таких

высоких показателях распространѐнности и российской, и этнической

идентичности теряет остроту вопрос их конкурентности и подтверждается

их совместимость. Ведь в целом более половины населения одновременно

ощущает сильную связь и со своим народом (в этнокультурном значении),

и с российским сообществом. То же самое касается и локальной идентич-

ности, которая проявляет себя столь же распространѐнной и сильной.

Казалось бы, эти данные свидетельствуют о высокой интегриро-

ванности общества и надуманности темы о сепаратизме и разобщѐнности

населения страны. И в чѐм-то это действительно так. Однако важны осно-

вания интегрированности. Ведь глубокая социальная дифференциация и

идейно-политическая разобщенность населения РФ является известным

фактом. Но, очевидно, всѐ же есть такие ценности и потребности людей,


17

которые становятся цементирующими в обществе. Сама страна, где ты

родился и жил, Родина – это ценности для большинства людей. Обычно

они эмоционально окрашены и составляют тот компонент идентичности,

который именуется патриотизмом. «Что для Вас значит быть патриотом

России?» – спрашиваем мы в ходе массовых опросов. Во всех поколениях

получаем согласованные ответы: «Любить свою страну»; «Стремиться

улучшить жизнь в стране»; «Гордиться своей страной». И все это – отве-

ты на уровне 92–97 %. Патриотизм этот, конечно, не всегда критичный. С

тем, что патриот должен «говорить о стране правду, какой бы она ни бы-

ла», пятая часть респондентов не соглашается, а треть, наоборот, солидар-

на с тем, что не надо говорить, что у твоей страны есть недостатки.

Существует и другой, подтвержденный опросами неблагоприятный

симптом – солидаризация в постсоветской России в немалой мере основа-

на на обидах. Так, 62 % респондентов поддерживают мнение о том, что

«люди моей национальности многое потеряли за последние 15–20 лет».

Причем среди русских это мнение разделяют больше, чем среди других

национальностей – 64 % против 44 соответственно. Их сплачивает, пре-

жде всего, обида за выход из СССР народов бывших Союзных республик,

за национальные движения, в ходе которых русских обвиняли в импер-

ской политике, наконец, обида за критику пережитого прошлого, которое

совсем недавно представлялось светлым будущим. Отсюда – острая чув-

ствительность к тому, какое место должно занимать большинство населе-

ния в полиэтническом пространстве страны.

Уместно подчеркнуть, что и национальная идентичность армян

имеет прочную основу, традиционно базирующуюся на солидарных пред-

ставлениях об исторических травмах, пережитых народом во время гено-

цида, и болевых сталинских решениях (имеются в виду решения по Кара-

баху и Нахичевань).

Обиды сплачивают армян, но, к счастью, не делают их закрытыми

к другим культурам. Известно, что большинство армян живет за предела-

ми своей страны. И, как показывают наши совместные этносоциологиче-

ские исследования (имеются в виду исследования члена-корреспондента

РАН Ю.В. Арутюняна и отдела социологии межнациональных отношений

ИС РАН), они хорошо адаптируются в иноэтничной среде. В Москве, на-

пример, среди всех диаспорных групп населения (речь идет о легально

живущих в стране) у армян особенно велика доля специалистов, врачей,

преподавателей, работников сферы культуры и науки. Среди них высока

доля признающих себя российскими гражданами, но одновременно с

очень стойкой армянской этнической идентичностью.

В наших идентичностях много общего. У каждого народа высока

гордость за свою древнюю историю, гордость за свою культуру, достиже-

ния в науке. И очень символично, что нынешняя международная конфе-


18

ренция в Ереване проходит в дни, когда отмечается 70-летие Академии

наук Армении.

Уже приведенный перечень проблем, связанных с воздействием

глобальных процессов на состояние и перспективы развития социума,

убедительно показывает: в условиях нарастающего кризиса национальной

идентичности каждое государство призвано делать все возможное для его

преодоления. И вряд ли данный тезис может быть оспорен. Ведь, будучи

важным структурным компонентом конкурентоспособности националь-

ных государств, идентичность вовлекается в водоворот всемирной конку-

ренции, а мировое сообщество сталкивается, можно сказать, с феноменом

«битвы идентичностей». При этом подобная конкурентная борьба не ща-

дит никого. И выигрывают в ней те государства, чья идентичность имеет

большую историческую, культурную, этническую и политическую глуби-

ну и силу. Государства же слабые в этом отношении вынуждены лишь на-

блюдать, как их национальные идентичности стремительно и неизбежно

«растворяются» в процессах глобализации.

Как следствие, в условиях современности первичным условием кон-

курентоспособности того или иного общества становится не только эффек-

тивность функционирующей в нем системы государственного управления,

но и совершенствование и поддержание устойчивой системы ценностей,

характерных для данного общества, причем ценностей, действенно мотиви-

рующих людей к достижению успеха в глобальной конкуренции.

Общество, не сознающее себя как обособленная целостность, уча-

ствующая в жестокой конкуренции, равно как и общество, система моти-

вации которого не ориентирована на коллективный успех в подобной кон-

куренции, обречено на поражение и в конечном счете на деструкцию.

Пример тому дает не только СССР, но и множество других стран, некогда

представлявших собой хотя и не самые развитые, но все же стабильные,

единые и обладающие определенными позитивными перспективами тер-

ритории.

Сегодня российское общество стоит перед необходимостью не

только сохранения, но и обретения обновленной самоидентификации. Как

показывает история, это отнюдь не представляет собой принципиально

неразрешимой задачи. Вместе с тем процессы формирования и после-

дующего развития российской идентичности в принципе не могут проис-

ходить самотеком, только путем саморазвития. К тому же выбор вариан-

тов, направлений продвижения вперед для любого общества далеко не

беспределен. Существуют рамки, ресурсные и институциональные огра-

ничения, из которых оно вырваться не может: это и его тип культурно-

цивилизационного устройства, и система регулирующих повседневную

жизнь ценностей, и механизмы их передачи через историческую память.


19

Государство в связи с этим призвано не только выбирать, форму-

лировать соответствующую духовно-культурному потенциалу народа

стратегию продвижения в будущее, мобилизовывать массы на реализацию

намеченной программы, но и нести ответственность за результаты ее пре-

творения в жизнь.

Отечественная история, как определил ее парадигму Н.М. Карам-

зин, есть прежде всего история государства Российского. Для России, в

силу ее специфики, качество государственного управления более значимо,

чем во многих других странах. В России выстроилась отличная от запад-

ной модель государственности. В контексте данной модели государство

выступало не в качестве одного из «равноправных» субъектов отношений

внутри социума (в том числе по линии государство – гражданское обще-

ство), но как лидер, руководитель и источник всех основных форм и ин-

ститутов общественной жизни. Российское общественное здание строи-

лось, в отличие от западных, не снизу вверх, а сверху вниз. И это вовсе не

признак отсталости от Запада. Это другая цивилизационная конструкция,

выработанная в исторической адаптации как оптимальная для российских

условий. Ее механическая замена на выработанную Западом модель, как

показывают исторический опыт да и некоторые явления современности,

для России является неоптимальной.

Природно-климатические условия, высокая степень пространст-

венной распыленности, удаленность от культурных центров, разруши-

тельные войны и постоянные внешние угрозы – все, казалось бы, обрекало

Россию на отсталость. И только единой волей государства, концентрацией

ресурсов и сил страна могла двигаться вперед и сохранять себя в условиях

внешних и внутренних деструктивных воздействий.

Вырабатывая современную модель российской идентичности, не-

обходимо учитывать тот факт, что Россия – страна исторически многона-

циональная. Сегодня в ней проживают представители около 200 этниче-

ских общностей. Россия для всех них является коллективной формой го-

сударственности. Поэтому неоправданно искать в России национальности,

которые якобы на ее территории не имеют своей государственности. «Ис-

торическая Россия – это не этническое государство и не американский

"плавильный котел", где в общем-то все так или иначе – мигранты. Россия

возникла и веками развивалась как многонациональное государство. Го-

сударство, в котором постоянно шел процесс взаимного привыкания и

взаимного проникновения сотен этносов и народов на семейном, на дру-

жеском, на служебном уровне, народов, живущих на своей земле вместе и

рядом с русскими» [8].

Можно долго вести научные споры о том, надо или нет утверждать в

сознании граждан многонациональной и многоконфессиональной страны

позицию, связанную с тем, что мы – единый российский народ, а можно


20

продолжить политическое развитие этой позиции, поскольку она является

наиболее верной в контексте преодоления внешних угроз и определения

достойного места России в глобализирующемся мире. И особенно необхо-

димой в условиях постоянного раздувания этнического национализма.

Безусловно, продвижение концепции единого российского народа,

формирование российской, государственно-гражданской идентичности –

дело не из легких. Сложность решения поставленной задачи определяется

тем, что при формировании индивидуальной идентичности граждан важно

«соблюсти паритет» между своей идентичностью как представителя рос-

сийского народа и принадлежностью к определенной нации, этносу. Но

при государственной поддержке всех наций и национальностей на терри-

тории страны, а такой опыт у нас был и есть, она выполнима.

По сути дела, сегодня вопрос участия государства в процессах

формирования и поддержания национальной идентичности россиян – это

вопрос правильной расстановки «реперных точек» и выбора правильных

решений по ним. Ведь во многом именно отсутствие общенационального

проекта, способного консолидировать российское общество как государ-

ственную и гражданскую общность, явилось причиной застойных явлений

российской идентичности, стимулировало в обществе поиск новых иден-

тификационных и консолидирующих оснований. Этот поиск нашел отра-

жение в Послании Президента Российской Федерации Федеральному соб-

ранию Российской Федерации (декабрь 2012 г.), где говорится буквально

следующее: «Для возрождения национального сознания нам нужно свя-

зать воедино исторические эпохи и вернуться к пониманию той простой

истины, что Россия началась не с 1917-го и даже не с 1991 г., что у нас

единая, неразрывная, тысячелетняя история, опираясь на которую мы об-

ретаем внутреннюю силу и смысл национального развития» [9].

В новейшей истории Россия три раза подвергалась «мировоззренче-

ским революциям», результатом которых становилась радикальная смена

ценностных составляющих: от системы ценностей, которая базировалась на

идеалах православия, к ценностям коммунистического толка и до совре-

менного состояния, отмеченного распадом советской общности. Все это так

или иначе отражалось на государственно-гражданской идентичности.

Надо признать, что современные реалии повседневной жизни соз-

дают множество различных нюансов, тормозящих созидательный процесс

формирования общероссийского самосознания. Слабые демократические

традиции, неразвитость гражданского общества и широкое проникновение

массовой культуры выступают элементами, противодействующими инте-

грации. Без организации системы гражданского воспитания на всем про-

странстве нашей страны полноценное утверждение общероссийской гра-

жданской идентичности осуществляться не может.


21

Отсюда особую актуальность приобретает вопрос разработки на

государственном уровне так называемой «политики идентичности».

Смысл употребления данного термина состоит в том, что государства,

партии пытаются «управлять идентификацией», учитывать в политике и

идеологии идентификацию граждан и общностей как неинституциональ-

ный политический ресурс. Это даѐт возможность активно конструировать

национальную идентичность для поддержания социального равновесия,

символов государственной власти, ослабления политических оппонентов,

изоляции радикализма и экстремизма.

Идентичность в обществе поддерживается и наработанным соци-

альным капиталом – взаимосвязями, способствующими сохранению меха-

низма социального воспроизводства, возможностями конвертировать со-

циальный капитал в экономический и неэкономический капиталы. Тем

самым преодоление кризиса идентичности посредством развития соци-

ального капитала может считаться эффективным ответом на глобальный и

региональный вызовы идентичности.

Однако социальный капитал без существующего доверия ожидае-

мой «капитализации» не даст. В связи с этим уместно сослаться на

Ф. Фукуяму, который феномен доверия определяет как «возникающее у

членов сообщества ожидание того, что другие его члены будут вести себя

более или менее предсказуемо, честно и с вниманием к нуждам окружаю-

щих, в согласии с некоторыми общими нормами» [10, с. 52]. В сущности,

Ф. Фукуяма подчеркивает не только нравственную, но и экономическую,

прагматическую ценность доверия, когда доверие позволяет работать не

принудительным механизмам социального контроля, а гражданскому об-

ществу. Доверяя друг другу, люди преодолевают многие трудности, эко-

номят свои усилия, терпят меньше издержек экономического и морально-

психологического характера.

Весьма показательным индикатором доверия на постсоветском

пространстве могут служить данные социологического проекта «Интегра-

ционный барометр», реализуемого Евразийским банком развития и Меж-

дународным исследовательским агентством «Евразийский монитор».

В нынешнем году исследование в рамках данного проекта охватило более

14 тыс. респондентов в 12 странах – 11 государствах СНГ и Грузии.

В целом исследование «Барометр-2013» подтвердило основные до-

минирующие векторы интеграционных предпочтений (притяжения) граж-

дан стран СНГ. Так, в странах Центральной Азии (Казахстан, Кыргызстан,

Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан), а также в Армении и Беларуси

в большей степени представлены интеграционные ориентации в направ-

лении постсоветского пространства (прежде всего в сторону России).

В самой России, а также в Грузии, Молдове и на Украине чаще

встречаются интеграционные предпочтения в сторону Евросоюза (в Гру-


22

зии сопоставимо встречаются ориентации на США, в Молдове – на Рос-

сию). Наконец, в Азербайджане доминируют настроения в пользу «ос-

тального мира» (прежде всего Турции). При этом в России, на Украине, а

по некоторым вопросам также в Армении, Казахстане, Туркменистане,

Узбекистане довольно высоки и автономистские массовые настроения

(«нет притяжения ни к каким странам»).

Примечательно, что население Молдовы, Украины, частично Узбе-

кистана демонстрирует существенную многовекторность интеграционных

настроений своего населения. Вместе с тем население России, которая для

многих стран бывшего СССР является центром притяжения, не проявляет

заметной склонности к интеграции, а, напротив, демонстрирует распро-

страненность автономистских умонастроений. Это можно определить как

одну из основных проблем гуманитарного обеспечения интеграционных

процессов на постсоветском пространстве.

Если речь вести относительно обобщающих показателей приоритет-

ности геополитических кластеров для каждой страны в целом и по каждой из

основных сфер жизни общества, то они выглядят следующим образом.

В сфере политики для населения всех стран СНГ остается приори-

тетом такой кластер, как «страны бывшего СССР».

В экономике общей доминанты в массовых предпочтениях, как в

случае с политикой, нет. Страны можно разделить на следующие группы:

• ориентация преимущественно на внешний мир – характерна для

населения Азербайджана;

• ориентация за пределы постсоветского пространства, на «страны

Евросоюза» и «другие страны» – характерна для населения России и Грузии;

• ориентацией на постсоветское пространство и внешний мир от-

личаются настроения граждан Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана,

Узбекистана, Туркменистана;

• экономические ориентации преимущественно на Евросоюз ха-

рактерны для населения Украины;

• близкие значения индексов ориентации населения и на «страны

бывшего СССР», и на «страны Евросоюза», и на «другие страны» харак-

терны для населения Армении и Беларуси.

Для сферы социокультурных связей характерны следующие зако-

номерности:

• ориентация на Евросоюз преобладает у шести стран – это Арме-

ния, Беларусь, Грузия, Молдова, Россия, Украина;

• в свою очередь Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан притяги-

ваются одновременно к постсоветскому пространству и внешнему миру;

• кластер «другие страны» является приоритетом для населения

Азербайджана и Узбекистана;


23

• население Туркменистана в культурной сфере ориентировано

главным образом на постсоветское пространство.

Существенных изменений за год не произошло, в 2012 г. для со-

циокультурной сферы наблюдались те же закономерности.

По совокупности трех факторов – экономика, политика, культура –

приоритетным вектором притяжения для относительного большинства

стран является постсоветское пространство, и ключевым фактором такой

группировки является политический. На постсоветское пространство в

2013 г., оказалось, преимущественно ориентировано население семи стран

(Армения, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан,

Узбекистан). Столько же было в 2012 г. Но стоит отметить, что Молдова

по итогам второго замера переместилась в зону притяжения к Евросоюзу,

а ее место в зоне притяжения к постсоветскому пространству занял при-

соединившийся к проекту Туркменистан [11].

Пореформенной России предстоит извлечь немало уроков из двух де-

сятилетий рыночных преобразований. Один из них состоит в следующем:

для сохранения и укрепления национально-государственной идентичности в

массовом сознании российских граждан должно утвердиться понимание то-

го, к какому обществу, осуществляя системные трансформации, движется

страна. Между тем в настоящее время содержание конституционного опре-

деления России как социального государства остается неясным, а соображе-

ния общественных наук на этот счет не находят официального закрепления.

В результате граждане страны, по сути дела, лишены важнейшего ориентира,

а именно понимания того, каким станет общественное устройство Россий-

ской Федерации в результате проводимых реформ и что это даст народу. А

ведь самой социально-исторической практикой подмечено, что отсутствие в

обществе понимания перспективных целей преобразований, отсутствие на-

циональной идеи, придающей духовную силу народу, является, по сути, не

менее существенной преградой на пути модернизации страны, чем научно-

техническое отставание.

К этой, можно сказать, жизненной аксиоме следует привлечь до-

полнительное внимание. Свидетели событий и процессов, получивших

развитие в России после 1991 г., хорошо помнят, насколько тогда государ-

ственная власть была охвачена иллюзией по поводу того, что новая на-

циональная идеология родится сама по себе, и представлениями о том, что

не дело, когда государство, политический класс, элиты общества вмеши-

ваются в определение и трактовку национальной идеи. Но логика и прак-

тика реформ оказались мудрее и показали, что «новая национальная идея

не рождается и не развивается по рыночным правилам» [12].

И, действительно, самоустранение государства, его уход из идеоло-

гической сферы сработали так же, как и механическое копирование чужо-

го опыта. Речь идет о том, что не имеющие ничего общего с традициями и


24

ментальностью России грубые попытки цивилизовать ее извне, привить

российским гражданам нехарактерные для них жизненные ценности были

отторгнуты большинством нашего народа. Как в 1990-е гг., так и в ны-

нешний период это убедительно показали и показывают результаты мас-

совых опросов.

Но всегда следует понимать и другое, также вытекающее из соци-

ального опыта народа. Национальная идея, черты национальной, социо-

культурной идентичности не могут быть навязаны сверху и основываться

на идеологической монополии. Идеи, способные придать народу духов-

ную силу, выводятся из осмысления синтеза национального опыта и ду-

ховно-культурных, нравственных и политических традиций и ценностей.

Именно на этом исторически основывалась, существует ныне и будет со-

храняться и развиваться впредь национальная и гражданская идентич-

ность народов.

Примечания

1. Бауман 3. Индивидуализированное общество / пер. с англ.; под

ред. В.Л. Иноземцева. М.: Логос, 2002.

2. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной

идентичности / пер. с англ. А. Башкирова. М.: Изд-во ACT, Транзиткнига,

2004.

3. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Политические

исследования. 1994. № 1.

4. Гражданская, этническая и региональная идентичность: вчера,

сегодня, завтра / рук. проекта и отв. ред. Л.М. Дробижева. М.: Российская

политическая энциклопедия, 2013.

5. Феномен идентичности в современном гуманитарном знании: к

70-летию академика В.А. Тишкова / сост. М.Н. Губогло, Н.А. Дубова. М.:

Наука, 2011.

6. Цивилизация. Модернизация. Идентичность // Материалы

междунар. науч. симп. (Москва, 27-28 ноября 2012 г.). М.: Издательский

дом МЭИ, 2012.

7. Горшков М.К. Российское общество в условиях трансформации

(социологический анализ). М.: Российская политическая энциклопедия

(РОССПЭН), 2000.

8. Путин В.В. Россия: национальный вопрос // Независимая газе-

та. 2012. 23 янв.

9. Путин В.В. Послание Президента Федеральному Собранию //

Президент России. Официальный сайт. URL: http://www.kremlin.ru (дата

обращения: 22.09.2013).


25

10. Фукуяма Ф. Доверие. Социальные добродетели и путь к про-

цветанию. М.: АСТ, Ермак, 2004.

11. Интеграционный барометр-2013: аналит. резюме. СПб: ЦИИ

ЕАБР, 2013.

12. Заседание международного дискуссионного клуба «Валдай» //

Президент России. Официальный сайт. URL: http://news.kremlin.ru/

transcripts/19243/print (дата обращения: 22.09.2013).


26

УДК 316.772.5

А.К. Дегтярев A.K. Degtyarev

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ТРАВМА В ФОРМИРОВАНИИ РОССИЙСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

THE SOCIO-CULTURAL TRAUMA IN THE FORMATION

OF THE RUSSIAN IDENTITY

В статье представлена авторская по-зиция по проблеме идентификацион-ных стратегий российского населе-ния. Автор на основании актуализа-ции концепции социокультурной травмы приходит к выводу, что «травмы сознания», восприятие кол-лективного опыта как имеющего де-привационные эффекты на градацию идентичностей, проявляются в рос-сийском обществе как нейтрализация социальной травмогенности, вклю-чение идентичностей социального микроуровня и позиционирование отношения к российской идентично-сти как макроидентичности на соци-ально-презентативном, но не соци-ально-консолидирующем основании.

This article presents the author's posi-

tion on the issue of identification strat-

egies of the Russians. On the basis of

the actualization of the concept of so-

cial and cultural trauma, Author con-

cludes that «the trauma of conscious-

ness», the perception of collective ex-

perience as having deprivational effects

on gradation identities, is manifested in

Russian society as neutralization social

traumageneity, the inclusion of the mi-

cro-level of social identities and the

positioning of Russian identity as ma-

cro-identity on socio-presentational, but

not socio-consolidating foundation.

Ключевые слова: социокультурная травма, идентичность микроуровня, конструирование идентичности, мак-роидентичность, российская идентич-ность, исторический социальный опыт.

Key words: socio-cultural trauma, identity

micro-level, identity construction, macro-

identity, Russian identity, the historical

social experience.

А.К. Дегтярев Доктор философских наук, профессор ка-федры социологии и психологии Южно-Российского государственного политехниче-ского университета (НПИ) им. М.И. Платова (г. Новочеркасск).

© Дегтярев А.К., 2013

A.K. Degtyarev Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Department of Sociology and Psychology of the Platov South Russian State Polytechnic University (NPI) (Novocherkassk).

© Degtyarev A.K., 2013


27

Польский исследователь П. Штомпка полагает, что процесс соци-

альных изменений содержит травмирующий эффект, т. е. связан с разру-

шением традиционной социальной среды, эрозией нормативно-

ценностных оснований социальной жизни и сложностями в социальном

самоопределении индивидов и социальных групп. Согласно позиции

П. Штомпки, стремительный, насильственный характер социальных изме-

нений вынуждает к адаптации в новых социальных условиях [1, с. 474],

радикально отличающихся от предшествующих форм социальной жизни.

Социальные изменения включают не только смену общественных укладов

жизни, но и вызваны насильственными конфликтами, войнами, геноци-

дом, депортацией, вынужденной миграцией.

Пережитый опыт массовых индивидуальных страданий воплощает-

ся в исторической памяти поколений, определяет отношение к будущему,

к собственной судьбе, к тем, кто представляется коллективным виновни-

ком катастрофы, и к тем, кто является сочувствующей или нейтральной

стороной.

Дискуссии по поводу формирования новой российской идентично-

сти не могут быть плодотворными вне контекста социокультурных травм,

переживаемых российским обществом и в отношении радикальных эко-

номических реформ и геополитической катастрофы, распада Советского

Союза. Либеральный взгляд на российскую историю как историю подав-

ления личности и утверждения государственной деспотии заявляет о без-

альтернативности подхода рассматривать постсоветское общество как

общество «с чистого листа», общества, в котором еще предстоит длитель-

ный путь социокультурной модернизации, определяемой и становлением

новой институциональной системы, и формированием личности совре-

менного типа, рациональной, исповедующей принципы политкорректно-

сти, чуждой проявлениям этноцентризма, ксенофобии, изоляционизма.

Консервативная трактовка «естественной» истории российской го-

сударственности обращается к аргументам исторической непрерывности,

органичности исторического развития, характеризует современное рос-

сийское общество в утверждении принципов державности, соборности,

исторического визионизма. К позиции консерваторов примыкают сторон-

ники коммунистической идеи, предлагая различные реинкарнации поч-

веннической идеи.

Несмотря на высокий накал дискуссионности, практик историче-

ской ревизии, создается впечатление, что сфера формирования нацио-

нальной (российской) идентичности оценивается исключительно по кри-

терию конструирования, индоктринации социальных и исторических ми-

фологем: социокультурная травма как ощущение исторической катастро-

фичности и социальной дезориентированности относится к «инородным»

условиям, не признается, что негативный исторический и социальный


28

опыт российского общества определяет идентификационный выбор, со-

держит диссонанс между намерениями самоопределения и восприятием

сложившихся социальных реальностей.

По нашему мнению, если идентификации играют роль системного

ответа на вызов истории [2, с. 5–22], то следует рассматривать структуру

идентификации, осмысления идентификационного выбора под влиянием

травмирующих событий. Запрос на формирование российской политиче-

ской идентичности является «опережающим» в том смысле, что конст-

руирует идеальный тип идентичности, возникающий вне конфликтных

социально-политического и этнополитического полей, подразумевает, что

решена проблема «разделенности» русского народа, что сформирована

новая государственная объединительная идеология.

В реальности в российском обществе наблюдается не кризис иден-

тичности, а возникновение травмогенных идентичностей. В первую оче-

редь это проявляется в негативной идентификации, переходе идентично-

стей на социальный микроуровень, ограничениях идентификационного

притяжения семьей, кругом близких, коллегами по работе. Индивидуали-

зация идентификационных стратегий связана с тем, что высок уровень ин-

ституционального недоверия, что если и существует позитивный рейтинг

социальных и политических институтов, с этим не связывается социально

ориентирующее влияние, самоопределение на основе ассоциированности

с политическими, социальными институтами, позитивная оценка уклады-

вается в представление о «порядке» или «духовности» как утраченных в

результате исторического коллапса традициях.

Таким образом, речь не идет о восстановлении идентичности как

формы связи с внешним миром, обладающей консолидирующим и моби-

лизующим воздействиями на настроения и восприятие «модального» гра-

жданина. Институциональный авторитет определяется исторической па-

мятью безотносительно к актуальным идентификационным стратегиям.

Очевидно, что за основу идентификационного выбора принимаются при-

вычные, упрощенные категоризации социального пространства: запрос на

макроидентичность ослабевает, так как новый социальный порядок не га-

рантирует удовлетворения чувств безопасности и солидарности. Восста-

новление идентичности понимается как способ самосохранения и само-

развития в условиях привыкания, но не легитимации социальной реально-

сти. Другими словами, эта реальность воспринимается как внешний мир,

но оценивается негативно, не признается ее способность сделать жизнь

человека упорядоченной, комфортной и уверенной.

Как подчеркивает Е.Н. Данилова, вместо когнитивных механизмов

чаще работают эмоции [3, c. 344]. Выбор эмоционального контекста, по

нашему мнению, является следствием травмированности массового соз-

нания, так как «катастрофа», воплощающая распад Советского Союза,


29

воспринимается как историческая несправедливость, роковая случай-

ность, как свидетельство иррациональности или слабости правящей эли-

ты, и рефлексивный момент, определяемый способностью интерпретиро-

вать события не «катастрофической» лексикой, а с позиции социального

обновления или становления новых идентичностей, оценивается невысо-

ко, не определяется как образец самоутверждения и самореализации.

Исторические предпочтения россиян, их выбор в пользу периодов

«расширения индивидуальной сферы и социального благополучия» (наи-

больший «позитив» вызывает брежневский период) [4, c. 28-29] выявляют

склонность включать историческую память не в качестве ресурса для

формирования новой символической идентичности: в градации историче-

ских оценок доминирует стремление избежать травмирующего эффекта

распада страны, не рассматривать трагедийный аспект в качестве повода к

коллективному раскаянию и тем более не видеть в этом путь коллективно-

го духовного очищения.

Возложение на российское общество признания исторической вины

за «преступления», совершенные российским государством по отношению

к другим народам, вызывает неприятие и отторжение в российском обще-

стве, так как историческая память связана с «самопожертвованием», с су-

ровостью быта, с утратой близких, с политическими репрессиями, с тем,

что не вызывает образа народа-поработителя, народа-колонизатора, чье

национальное богатство и благополучие являются результатом отношений

господства и высокомерия к другим народам.

Н.В. Коровицына пишет о том, что еще во второй половине 1950-х гг.,

после окончания периода сталинизма, для восточноевропейцев утеряла

свою универсальность и национальный смысл советская модель развития

[5, c. 280]. Попытка реализовать модель исторической политики, особенно

практикуемая польской политической элитой в отношении России, пред-

ставляет модель повышения конкурентности идентификационных притя-

заний путем внедрения чувства исторической вины, прежде всего россий-

ского общества, и легитимации собственных политических и экономиче-

ских претензий в современном мире, как исторически травмированного

общества. Н.В. Коровицына ясно показывает, что если и говорить о пе-

риоде политического диктата, то для стран Восточной Европы это совпало

с завершением гегемонистского советского проекта.

Можно отметить, что в российском обществе наблюдается форми-

рование новой российской идентичности, вызванной распадом Советского

Союза [6, c. 275]. Поэтому вполне объяснимо стремление освободиться от

чувства исторической вины, рассматривать предшествующий период ис-

тории, если и в негативном контексте, то признавая солидаризацию на ос-

нове исторических «обид», утрат, понесенных обществом в процессе де-

монтажа Советского государства. Характерно, что чувство неудовлетво-


30

ренности проецируется не на потерю «общей родины», а того, что «люди

моей национальности много потеряли за последние 15–20 лет» [6, с. 275].

Российская идентичность, таким образом, оценивается не по качеству

консолидации общества: в ее восприятии и оценке доминирует травмо-

генность, тревога в условиях утраты групповых идентичностей стать

жертвой беззакония, произвола, свойственных периоду слабой или кри-

зисной государственности. Иначе говоря, российская идентичность вос-

принимается как «неизбежный», но не обязывающий формировать отно-

шение к обществу адаптивный вариант. Травмогенность, наоборот, усили-

вается под влиянием социальной поляризации общества, потери интегра-

тивных социальных ценностей, аномии политических институтов. На этом

фоне «сожаление о прошлом» модифицируется в принятие позиции «от

меня ничего не зависит», идентичность, таким образом, становится марке-

ром «стабилизации самочувствия», избавленного, с одной стороны, от ас-

криптивных характеристик, с другой – не внушающих интерес к самоут-

верждению через включение в новую коллективную общность.

Основываясь на том, что, судя по оценке значимости исторических

периодов и для россиян, главными в ориентации на общество являются

семья, близкие, народ, принадлежность к семье и нации, можно было бы

говорить о несовпадении идентификационных позиций. Однако в отличие

от восточноевропейского варианта формирования политической идентич-

ности в российском обществе сформировалось государство, но не полити-

ческая нация, консолидированная не только общей исторической судьбой,

традициями, но и приверженностью к демократическим и достижитель-

ным ценностям и идеалам. Так как взгляд на государство как гарант все-

общего блага подвергается эрозии в контексте снижения ценности госу-

дарства как идеального конструкта общественной жизни, реальным опло-

том становится семья. Травмогенность выражается в том, что вместо по-

иска новых форм социального самоопределения общество отступает к

микроидентичностям, ориентированным на создание индивидуальных оа-

зисов спокойствия, но стимулирующих предкатастрофическое сознание,

восприятие ситуации как личностно стабильной, но не определенной и

предвещающей тревоги с позиции нацеленности общества на грядущие

бедствия [7, c. 71]. Если предшествующий советский период, несмотря на

неравнозначность исторических оценок, воспринимается как жизнь в об-

ществе, ориентированном на будущее, для идентификационных предпоч-

тений россиян свойственно желание «возрождение державности», но при

этом слабо проссматривается чувство гордости за настоящее, что усилива-

ется вбросом в общественное сознание «веры в превосходство русской

души» или европейской неполноценности России [8, c. 204].

Конечно, историческая мифология играет роль в принятии сцена-

рия «отчуждения» России и противопоставления европейской идентично-


31

сти российской «нецивилизованности», народном духе как духе лени,

пьянства и праздности [8, c. 145]. Другими словами, стремление стать

«европейцами» теряет смысл для большинства россиян, так как образ рус-

ского как «коллективного другого», несовместимого с рациональностью,

культурой и свободой, оказывает травмирующее воздействие и в немалой

степени способствует утверждению в общественном сознании особого пу-

ти развития России как формы коллективной самозащиты.

Это принципиально важный момент в идентификационных страте-

гиях россиян: отказ от ситуации «быть учеником Европы» или «кандида-

том в европейцы» ведет к возрастанию чувства коллективного одиночест-

ва, но так как новый социальный порядок не легитимирован, как порядок

социально справедливый, идентификационный выбор связан с нейтрали-

зацией внешних влияний, стремлением рассматривать российскую иден-

тичность как выбор «отклонения», как позицию «быть россиянами» в кон-

тексте сохранения чувства национальной гордости, несмотря на осознание

«исторической трагичности». Таким образом, не подвергается сомнению

ценность патриотизма, но «гордость и достоинство» интерпретируется как

право быть другими в условиях реализации разделительных барьеров ме-

жду Россией и остальным миром на основе интолерантности, приписы-

ваемой российскому обществу. Другими словами, россияне осознают, что

от них требуют терпимости к другим формам общественной жизни, в то

же время проявляют раздражение и непонимание по поводу того, что рос-

сийское общество ощущает травмированность в связи с потерей государ-

ства и страх относительно своего цивилизационного будущего. Практиче-

ски в настроениях российского общества не преодолен надлом «упущен-

ных» возможностей, следование страны по наихудшему пути социального

развития, что воспроизводит эффект постоянного «ожидания кризиса»,

несмотря на стремления к новой репрезентации российской идентичности.

Поэтому политика конструирования государственного патриотизма

путем «возгонки» негативной мобилизации содержит двойственный эф-

фект: с одной стороны, укрепляется чувство примирения с государством

как воплощением «своей» власти, какой бы коррумпированной и неэф-

фективной она ни оценивалась, с другой – растут настроения социального

анархизма, скепсиса в оценке возможностей государства в его актуальном

состоянии удовлетворить запросы общества, включить механизмы пози-

тивной солидарности. «Самоутверждение от противного» порождает ми-

грантофобию, социальную агрессию и социальное недоверие, так как яв-

ляется коллективным ответом «атомизированных» индивидов, не ощу-

щающих иного способа консолидации, кроме как репрезентации «способ-

ности дать отпор».

Травмирующий эффект выражается в том, что углубляется чувство

потери коллективности: обращение к истории, культуре повышает само-


32

чувствие в оценке «других» (ресурс великого прошлого), но создает пози-

цию беспомощности во влиянии на современность и тем более формиро-

вании будущего. В массовом сознании укрепляется катастрофизм, безвоз-

вратность взлета национального духа и возвращения к позициям державы:

будущее воспринимается либо как «постепенный распад», либо как сце-

нарий «конца страны».

Таким образом, российское общество не преодолело травмогенную

ситуацию: практики ревизии истории показывают неспособность полити-

ческой элиты на основе диалога с обществом предложить конструктивную

идентификационную матрицу, не довольствоваться использованием исто-

рического ресурса для повышения легитимности социального порядка на

основе присвоения исторических достижений или диффамации конкрет-

ных периодов истории. Если доминирующие социальные идентичности

связаны с позитивной самооценкой [3, c. 347], можно констатировать, что

новая российская идентичность может сформироваться только в процессе

реальных социальных сдвигов, повышения качества жизни россиян, рас-

ширения возможностей самореализации, формирования модели взаимных

обязательств личности и государства. В сложившемся базовом комплексе

групповых идентичностей россиян наибольшей устойчивостью обладают

идентичности микроуровня, менее подверженные травмогенному воздей-

ствию, не связанные с историческими переживаниями.

Это в определенной степени рациональная идентификация: катаст-

рофический опыт, опыт геноцида, войн, преследований способствует то-

му, что народ стремится к «тому, чтобы ужасное прошлое не повтори-

лось», чтобы была создана среда безопасности, будь то национальное го-

сударство (Израиль) или мощная, обладающая влиянием диаспора (Арме-

ния). Для россиян особенность снижения травмирующих воздействий за-

ключается в том, что, несмотря на сжатие территории, на потерю статуса

мировой державы, сохранилась государственность, какие бы сомнения по

поводу исторической преемствеенности ни выдвигались. Речь идет в ос-

новном о том, что травмированность определяется потерей принадлежно-

сти к сильному, уважаемому в мире государству и утратой чувства соци-

альной уверенности через социально-опекунскую роль государства.

Иначе говоря, базовая идентификационная матрица связана с при-

надлежностью к государству как определяющему идентификационному

выбору. Самоопределение на основе семьи и других структур социального

микроуровня, конструируя привыкание к новым условиям, не избавляет от

потери коллективных смыслов, социальной пассионарности. Согласно

концепции П. Штомпки, проявляются три уровня культурной травмы:

биографический, коллективный и культурно-цивилизационный [1, c. 475].

Затрагивая в основном биографический, индивидуальный уровень, свя-

занный с ориентацией индивида в российском обществе на микроиден-


33

тичности, мы полагаем, что формирующиеся микроидентичности, не-

смотря на эффект «освобождения от травмы» путем отклонения тревог и

утрат «большого мира», в реальности усиливают дезорганизованность в

обществе, так как конкурирующие микроидентичности «заявляют об ин-

тересах», интерпретируемых как частные, не значимые для других инди-

видов. Иными словами, возникает ситуация конфликтности интересов,

при которой государство воспринимается как носитель всеобщего блага,

но атомизированное общество не ощущает чувство солидарности с госу-

дарством, так как не испытывает отношение к государству как источнику

всеобщей воли.

Конкретизируя эту мысль, можно сказать, что последствия иденти-

фикационного кризиса не укладываются в схему преодоления посткому-

нистической травмы, создания системы альтернативных целей и ценно-

стей рынка и демократии. Для массовых настроений в российском обще-

стве, притом что 39 % респондентов полагают, что Россия «должна жить

своим умом и идти своим путем» [6, c. 86], отрицая «догоняющую модер-

низацию», не артикулированы ни цели, ни варианты социально-

политического пути развития по особому российскому «сценарию».

Создается впечатление, что подобная позиция декларирована, с од-

ной стороны, смягчает социальное самочувствие по поводу неопределен-

ности с будущим российского общества, с другой – создает социально-

терапевтический эффект по поводу того, что состоявшиеся изменения не

привели ни к социальной гармонии, ни к экономическому росту, ни к по-

вышению внешнеполитического авторитета России.

Глубина когнитивного диссонанса в мировоззрении россиян выра-

жается в том, что независимо от партийных и идеологических пристра-

стий мир, в котором живут россияне, оценивается как поле конфликтую-

щих интересов, где важность воображаемых «сообществ» (гражданской,

политической нации) признается как желаемая перспектива, но реально

блокируется встраиванием в социальные отношения микроидентичностей,

воспроизводящих модель неучастия в реальных социальных практиках,

подтверждаемых принадлежность к определенным группам, имеющим

социальную референтность.

Переинтерпретация истории, ориентированная на формирование

чувства исторической общности, утверждение ценности государства и

власти, патриотизма, имеет позитивный позыв для общественной жизни,

но проблема состоит в том, что массовое сознание «травмировано» осоз-

нанием потери «исторической миссии», того, что, несмотря на трудности

и лишения, придавало жизни предыдущих поколений и гордость за вели-

кие свершения, и чувство принадлежности к исторической нации. Не-

удовлетворенность отсутствием порядка в стране, рост коррупции, паде-

ние морали, утрату чувства безопасности [6, c. 346] можно определить как


34

«видимые» последствия утраты социальной перспективности: судя по со-

циологическим данным, российское общество в большей степени «страда-

ет» идентификационным неврозом, не может согласиться с тем, что, не

являясь «европейцами», можно встроиться в современный мир как обще-

ство исторического поражения. Стоит обратить внимание и на тот факт,

что распад Советского Союза вызывает неприятие тем, что каждый второй

россиянин считает, что перестройку вообще не следовало проводить [6,

c. 94], полагая, что последовательная сдача позиций в международном со-

обществе и демонтаж государства под видом борьбы с партийной дикта-

турой привели к политической и духовной катастрофе. А это обстоятель-

ство формирует в российском обществе позицию, что восстановление

«исторической нации» неосуществимо, даже при оптимистических оцен-

ках по поводу развития экономики и роста социального благосостояния.

Главное, что по сравнению с восточными европейцами и народами

бывшего СССР путь евроинтеграции кажется невозможным, так как это

требовало бы переопределить культурно-цивилизационную идентичность,

стать буржуазной потребительской нацией, поставить под сомнение исто-

рический путь развития России и довольствоваться маргинальным поло-

жением «европейского рубежья». Цинический гедонизм, о котором пишет

П. Штомпка как о массовой реакции на идентификационный кризис [1,

c. 485], внешне содействует вовлечению россиян в потребительские прак-

тики, укрепляет безразличие к вопросам политики, истории, культуры, но

в том же значении продуцирует многочисленные фобии и страхи, связан-

ные с тем, что общество переживает период «неприкаянности», что в этой

ситуации для россиян «плохая власть» является оптимальной потому, что

в обществе жива память об опыте перестройки, о безответственных и по-

пулистских лидерах, о массовом «предательстве» советским номенкла-

турным классом интересов страны.

Поэтому возможный путь преодоления кризисности идентичности

через гражданскую активность, совместные практики, организуемые но-

выми лидерами, «красиво смотрятся», не вызывая энтузиазма в обществе.

Травмированность массового сознания определяет большую динамику

чувства беспомощности, чем удовлетворенности результатами реформ [6,

c. 135-136]. Социальная агрессия, неверие и ритуализм выступают различ-

ными формами стратегии отказа от «макроидентичностей». Так как само-

оценка россиянами своих достижений в жизни не коррелируется с дости-

жениями российского общества, а исторический ресурс по влиянию уси-

ливает противоречивость позиций и не выстраивается как сценарий для

формирования будущего, можно констатировать, что становление и раз-

витие российской гражданской идентичности делают востребованными

«отвлечение от истории», завершение политики «ревизии истории», чтобы

сосредоточиться на реальных проблемах, волнующих и объединяющих


35

россиян, которые, несмотря на, казалось бы, профанный смысл, опреде-

ляют социальное самочувствие (качество образования, здравоохранения,

социально-экологические проблемы, укрепление общественной и личной

безопасности). Опыт народов, переживших ситуацию геноцида, потери

государственности или этнических преследований, хотя и не может быть

механически приложенным к российскому обществу, свидетельствует о

том, что реальный путь обретения идентичности – это путь отказа от са-

мовыживания и понимания ущербности собственной истории в том смыс-

ле, что историческая аргументация обязывает ориентироваться на реаль-

ные достижения в культуре, науке, образовании, обеспечении националь-

ной безопасности, а память о массовых жертвах является уроком поколе-

ний: во-первых, не допустить повторения трагедии, во-вторых, не дать

возможность забыть прошлое ради конъюктурных выгод и интересов и, в-

третьих, рассматривать российскую идентичность как форму придания

обществу статуса исторической субъектности, относиться к «российству»

как программе солидаризации общества и определения общей ответствен-

ности за судьбы страны.


1. Штомпка П. Социология. М., 2005.

2. Наумова Н.Ф. Жизненная стратегия человека в переходном об-

ществе // Соц. журн. 1995. № 2.

3. Социальные трансформации в российском обществе: теории,

практики, сравнительный анализ. М., 2005.

4. Горшков М.К., Шереги Ф.Э. Молодежь России: социологический

портрет. М., 2010.

5. Коровицына Н.В. С Россией и без нее. Восточноевропейский

путь развития. М., 2003.

6. Горшков М.К. Российское общество как оно есть. М., 2011.

7. Катастрофическое сознание в современном мире в конце ХХ ве-

ка. М., 1999.

8. Нойманн И. Использование «другого». М., 2003.


36

УДК 316.772.5

В.И. Курбатов, Л.Ш. Крупенникова

V.I. Kurbatov, L.Sh. Krupenikova

ЕВРАЗИЙСКИЙ ДИАЛОГ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

EUROASIAN DIALOGUE: CONCEPTUAL ANALYSIS

Евразийский диалог как равноправ-ное, свободное и продуктивное взаи-модействие возможен в виде зрелого соглашения, компромисса, совмест-ной интеграции, договора о партнер-стве на основе готовности госу-дарств, народов, конфессий и культур обсуждать и решать общие для них проблемы.

Euroasian dialogue as equality free and productive interaction is possible as agreement joint integration agree-ment of partnership, compromise on base of readiness of states, peoples, confessions and cultures to discuss common for them problems.

Ключевые слова: евразийский диа-

лог, межкультурный диалог, равно-

правие, взаимодействие, интегра-

ция, партнерство.

Key words: euroasian dialogue, cross-

culnurel dialogue, equality, interac-

tion, integration, partnership.

В.И. Курбатов Доктор философских наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин фи-лиала Московского государственного уни-верситета технологий и управления им. К.Г. Разумовского в г. Ростове-на-Дону (г. Ростов-на-Дону). E-mail: [email protected]. Л.Ш. Крупенникова Кандидат социологических наук, доцент кафедры прикладной социологии ЮФУ (г. Ростов-на-Дону). E-mail: к[email protected]. © Курбатов В.И., Крупенникова Л.Ш., 2013

V.Sh. Kurbatov Doctor of Philosophical Sciences, professor of Department of humanities courses of the Moscow State University of Technology and Management Branchof Razumovsky in Ros-tov-on-Don (Rostov-on-Don). E-mail: [email protected]. L.Sh. Krupenikova Candidate of Sociological Sciences, Asso-ciate Professor of Department of applied sociology SFU (Rostov-on-Don). E-mail: к[email protected]. © Kurbatov V.I., Krupenikova L.Sh., 2013


37

Евразийство как социально-философская концепция, связанная с

убеждением возможности построения основ государственности и межго-

сударственных отношений на основе цивилизационного единства наро-

дов, населяющих Евразийский континент, с возникновением СНГ, обрело

реальные контуры. Это обусловлено тем, что Восток и Запад, Азия и Ев-

ропа сегодня переживают процессы тесного демографического, экономи-

ческого и идеологического сближения, формируя тем самым глобальное

новоевразийское сообщество, или евразийскую цивилизацию [1, 2].

Современное постэкономическое евразийство претендует на роль

не только философской и идеологической доктрины, но и практической

политики. Согласно этому современное евразийство есть такой формат

идейных и политических представлений, согласно которому современная

цивилизация может существовать и развиваться не только по сложившим-

ся западным ориентирам и ценностям, связанным с либеральным демо-

кратизмом, американизмом, атлантизмом и глобализмом.

Применительно вообще к государствам Евразийского континента

это связано с тенденциями формирования многополярного мира, а в част-

ности, применительно к современной России – обусловлено определен-

ными традиционными ценностными установками. Так, результаты многих

современных социологических и политологических исследований показы-

вают, что «за интеграцию с ЕС высказываются 24 % россиян», тогда как

тезис «Россия – особая страна, и западный образ жизни ей чужд» в общем

поддерживают более 70 % опрошенных. Что касается ментальных устано-

вок россиян, то в противовес прагматическим западным установкам рос-

сияне акцентируют свое внимание на мировоззренческих вопросах. Так,

спокойную совесть и душевную гармонию предпочитают более 90 % рос-

сийских граждан. С этим совместим процент россиян, отдавших предпоч-

тение семейным и дружеским отношениям перед материальным и финан-

совым успехом [3].

Что представляет собой евразийская модель развития для совре-

менной России и что в ней противопоставляется западной или прозапад-

ной модели? Современные исследователи отмечают, что «… евразийская

модель исходит из того, что Россия (как государство, как народ, как куль-

тура) является самостоятельной цивилизационной ценностью, что она

должна сохранить свою уникальность, независимость и мощь …» [2].

Современное евразийство как государственный конструкт проявля-

ется (применительно к современной России), прежде всего, во внешней

политике и основывается на системе определенных политических прин-

ципов. Это выражается в стратегическом партнерстве со «странами-

изгоями» (Северная Корея, Иран, Куба, Сирия и др.) и в соответствии с

этим в противостоянии (порой жестком противостоянии) со странами За-

пада. Согласно этому современное евразийство предлагает собственную


38

независимую внешнеполитическую доктрину, которая сводится к сле-

дующему: современная Россия сможет сохраниться как самостоятельная и

независимая политическая реальность, как полноценный субъект между-

народной политики только в условиях многополярного мира, учитываю-

щего современные реалии евразийской цивилизации [1]. Этот политиче-

ский принцип связан с ориентацией на отказ от однополярного америка-

ноцентричного мира. Согласно данному принципу и глобализация как

планетарный процесс должна трактоваться по-другому: не как однополяр-

ная глобализация с ее едиными западными мерками и стандартами, а как

многополярная глобализация, основанная на плюрализме стандартов.

Ориентация на многополярный мир, характерная для современной

России, реализуется через систему стратегических геополитических аль-

янсов, в рамках которых реализуется межгосударственное партнерство в

самых разных способах его наполнения: политическое партнерство, соци-

альное партнерство, экономическое и торговое партнерство, культурное

партнерство, образовательное партнерство. Это следующий политический

принцип.

Партнерство осуществляется на развитии форм взаимодополняемо-

сти в сфере природных и демографических природных ресурсов, энерге-

тики, сырья, финансов и т.д. Взаимодополнительность партнерства – сле-

дующий политический принцип. В соответствии с этим, как альтернатива

ЕС, формируются различные альянсы. Вырабатывается единый для по-

добных альянсов внешнеполитический курс, формируются собственные

геополитические доктрины.

Что предполагает обычный формат партнерства и сотрудничества,

который реализуется в договорах на двухсторонней основе? Анализ пока-

зывает, что такой формат, как правило, сводится к следующим позициям:

1) обеспечение стабильного развития экономического сотрудниче-

ства, направленного на подъем экономики государств-партнеров;

2) дальнейшее развитие торгово-экономических отношений на рав-

ноправных и взаимовыгодных условиях;

3) устранение барьеров во взаимной торговле;

4) взаимодействие в осуществлении институциональных преобра-

зований, обеспечении равных возможностей и гарантий для всех хозяйст-

вующих субъектов, создании условий для добросовестной конкуренции;

5) создание стимулов для роста производства, вложения инвести-

ций в его развитие, внедрения новейших достижений науки и передовых

технологий;

6) повышение качества и конкурентоспособности выпускаемой

продукции;


39

7) создание системы государственной поддержки приоритетных

направлений развития межгосударственного и межрегионального сотруд-

ничества;

8) формирование целевых межгосударственных проектов и про-

грамм экономического сотрудничества;

9) сохранение и развитие трудового и интеллектуального потен-

циала.

Важная деталь здесь такова: в числе основных направлений долго-

срочного экономического сотрудничества значится и проведение меро-

приятий по информационному обмену, куда мы вправе отнести весь ком-

плекс вопросов, связанных с взаимодействием средств массовой инфор-

мации стран-партнеров [4].

Возникают новые геополитические образования, ориентированные

на многополярность современного мира (Китай, Индия, Пакистан, араб-

ские страны), и, соответственно этому, евразийство становится форматом

межгосударственного стратегического партнерства. У новых геополити-

ческих образований как геополитических субъектов возникают свои соб-

ственные партнерские отношения, равно как и противоречия: у России

складываются свои отношения, например, с Китаем, у Китая с Японией и

Индией и т.д. Свои специфические отношения формируются у данных

геополитических субъектов со странами третьего мира.

При этом специфика складывающейся евразийской цивилизации,

определяясь их местом в «межстрановой стратификации», во многом обу-

словлена и формами отношений между геополитическими субъектами.

Эти формы достаточно многообразны, но мы выделим среди них межго-

сударственный диалог.

Можно предположить, что степень развитости отношений между

геополитическими субъектами, обусловленная множеством обстоятельств,

во многом зависит от двух следующих факторов: от того, как развит диалог

внутри самих государств – элементов евразийской цивилизации, и от того,

каким образом формируется диалог и партнерство между государствами.

Прежде всего определимся с понятиями. Термин «диалог» – чисто

лингвистически словообразовательный элемент, происходящий от греческо-

го dia, обозначает не «два», как это можно было бы предположить по внеш-

нему сходству с латинским словообразовательным элементом di, а «через».

Таким образом, термин «диалог» буквально значит «черезсловие»,

т.е. предполагает такую процессуальную структуру коммуникации, кото-

рая характеризуется попеременным информационным взаимодействием,

попеременным обменом коммуникативной информацией.

Указанное «черезсловие» – важная характеристика данного вида

взаимодействия: поочередность действий и взаимодействие, являющееся

результатом этого упорядоченного обмена коммуникативными актами.


40

Это и отличает диалог от любого однонаправленного или неупорядочен-

ного действия. Диалог дуалистичен, двойственен, он имеет бинарную

природу, т.е. это по природе своей есть взаимодействие.

Диалог есть специфическая форма коммуникативно-

информационного взаимодействия. Ему присущи такие черты, как транс-

цендентность (стремление выйти «за пределы себя»); креативность как

творческий способ бытия; проблемность как эвристическая заинтересо-

ванность участников диалога в решении любого вопроса; принципиальная

незавершенность; противоречивость; конфликтность; компромиссность;

неповторимость и уникальность как выражение своеобразия каждого кон-

кретного субъекта диалога, и др. [5].

Развитому диалогу как на межличностном уровне, так на социаль-

но-групповом и межгосударственном уровнях присущи определенные ха-

рактерологические черты и условия.

Первое – это условие свободы данного вида социального взаимо-

действия. Участники диалога (будь то личности, социальные группы или

геополитические субъекты) должны быть принципиально свободны в сво-

ей мотивации участия в диалогическом взаимодействии, в целях этого

взаимодействия и в способах реализации этого взаимодействия.

Второе условие диалога на любом уровне его реализации – это ус-

ловие принципиального равенства: партнеры по диалогу равны и отсутст-

вуют какие-либо ограничения этого равенства. Это условие также можно

трактовать как изначальное равенство позиций по всем обсуждаемым во-

просам. Говоря точнее, диалог геополитических субъектов предполагает

то, что ни одна из заявленных позиций не имеет изначального приоритета,

причем независимо от «политического веса» и геополитических ресурсов

участников этого процесса.

Третье условие – это самоценность и самодостаточность диалога,

призванного найти общее основание для дальнейшего партнерства.

Четвертое условие связано с тем, что диалог формирует социаль-

ность нового типа в виде прояснения и сближения позиций, разрешения

конфликта, налаживания партнерства и взаимодействия, достижения ком-

промисса. Это тот новый социум, который создается, формируется по-

средством диалогического взаимодействия. В этом плане диалог сам явля-

ется социумом (достижением определенного уровня взаимодействия меж-

ду геополитическими субъектами) и функциональной характеристикой

этого социума (характеристикой развитости межсубъектных отношений

внутри этого социума).

Диалог как реальность геополитического взаимодействия госу-

дарств евразийской цивилизации во многом зависит от того, как развиты

партнерство и диалогическая форма взаимодействия диалог внутри самих

государств, чем оно наполнено. Соответственно, диалог как реальность


41

взаимодействия геополитический субъектов евразийской цивилизации яв-

ляется более зрелым и продуктивным, если на внутригосударственном

уровне диалог есть зрелая форма взаимодействия государства и граждан-

ского общества, есть устойчивый способ понижения социальной напря-

женности в диалоге социальных групп и конфессий.

Современная евразийская цивилизация характеризуется постоян-

ным умножением, ускорением, уплотнением и глобализацией коммуника-

ций. Количество и качество коммуникаций непрерывно возрастает, их че-

редование непрестанно ускоряется, все большее количество людей вовле-

кается в коммуникационный процесс, взаимосвязи между отдельными

коммуникациями становятся все более обширными, растет дальнодейст-

вие коммуникаций, сеть которых достигла глобальных масштабов.

Каждое общество является пространством рационально урегулиро-

ванной коммуникации. Общественные институты выступают формой ре-

гулирования социальных отношений. Содержанием этого урегулирования

и выступает диалог. Диалог является активной сплачивающей силой, ко-

торая скрепляет здание общественной жизни, формируя у людей чувство

принадлежности к социуму, социальной группе, социальным ценностям,

социальным ролям и социальной идентичности.

Можно сказать, что такие черты диалога, как изначальное принци-

пиальное равенство позиций, свобода, толерантность, ориентация на дос-

тижение консенсуса, социальное партнерство, компромиссность, граждан-

ская и социальная солидарность, межгосударственное взаимодействие,

делают диалог важным методом конструирования социального порядка и

социального мира в евразийской цивилизации.

Роль диалога как фактора динамической сбалансированности такой

сложной системы, как евразийская цивилизация, и в формировании ус-

тойчивого социального и межгосударственного партнерства настолько ве-

лика, что это можно определить следующим образом:

1) равноправное участие агентов диалога – геополитических субъ-

ектов делает соответствующую социальную систему устойчивой, нерав-

ноправное – нестабильной;

2) существующие конституционно-правовые и историко-

культурные формы диалога геополитических субъектов дают возмож-

ность конструктивного развития межгосударственных, государственных,

гражданских и социальных процессов;

3) нарушение указанных выше параметров приводит как к внутриго-

сударственной, так и к межгосударственной напряженности и конфликтам;

4) различные неявные (искаженные, деформированные) формы

диалога геополитических субъектов ведут к тенденции межгосударствен-

ной деструкции.


42

Диалог геополитических субъектов – это прежде всего межкуль-

турное, межнациональное коммуникативное взаимодействие. Вопрос о

том, как развернуть полноценный диалог, напрямую связан с осмыслени-

ем его характерологических особенностей. В данном случае изначальное

равенство позиций в диалоге есть его отправная точка в виде принципи-

ального равенства культур. Только тогда можно говорить о взаимопро-

никновении различных подходов и позиций в диалоге, когда в нем посту-

лирован принцип презумпции абсолютного равенства.

Диалогичность межкультурного взаимодействия геополитических

субъектов связана с целым рядом последовательных актов: осмысление

своей позиции и позиции оппонента, определение позиций, рассмотрение

своей собственной позиции с точки зрения оппонента, взвешенная оценка,

экспертиза предложений, компромиссность, поиски оптимальных путей

согласование позиций. Только в этом случае можно говорить о формиро-

вании продуктивного диалогического синтеза.

Важным вопросом является и вопрос языка евразийского диалога.

По этому поводу тоже должно быть достигнуто зрелое соглашение, ибо

продуктивного диалога не получится, если его вести с позиций имперских

амбиций и имперского превосходства. Так, продуктивный диалог с госу-

дарствами, представляющими бывшие закавказские и среднеазиатские

республики Советского Союза, невозможен, если его вести с точки зрения

великорусского шовинизма. Это ставит весьма нетривиальную проблему

языка евразийского общения. Эта проблема является непростой, ибо язык

может сближать, но он же может и разъединять.

Такой отечественный исследователь, как А.П. Давыдов, в своем

докладе на Шестом евразийском телефоруме «Диалог культур: как раз-

вернуть его на евразийском пространстве?» отмечает проблемы и трудно-

сти диалогического взаимодействия. По его мнению, «…лучший способ

избавиться от всего разъединяющего нас на евразийском пространстве –

это самокритика» [6]. И далее указывает, что в первую очередь это крити-

ка нашего российского способа мышления.

Размышляя о «великой культурно-просветительской миссии рус-

ской и русскоязычной культуры», в качестве объектов критики он называ-

ет то, что может быть проблемным полем диалога, а именно полярные

взгляды на то, что выражает «продолжение великой культурной миссии»,

с одной стороны, и мнения оппонентов о насильственной русификации и

имперской колонизации окраин России – с другой.

Нетривиальным является и вопрос о том, в какой степени государ-

ства, народы, конфессии и цивилизации готовы к сотрудничеству и обме-

ну культурными богатствами, готовы развивать общечеловеческие ценно-

сти, широко сотрудничать во всех сферах гуманитарной деятельности [6].

Есть ли конфликт цивилизаций или это конфликт амбициозных и ограни-


43

ченных людей, имеющих корыстный интерес в поддержании определен-

ного уровня напряженности, конфликт невежд, религиозных фанатиков,

потенциальных террористов, конфликт великодержавных шовинистов и

националистов?

Видимо, формирование продуктивного диалога геополитических

субъектов связано с формулированием ясных и отчетливых целей, обос-

нованием средств и методов, которые должны показать, что в осмыслении

разногласий, сближении позиций, поиске общих путей присутствует

больше пользы и выгоды, а избегание опасностей и рисков консервации

социальных отношений и самоизоляции открывает больше возможностей.

Легко декларировать, что государства, народы, конфессии и циви-

лизации готовы вести диалог и сотрудничать друг с другом. Тогда почему

гремят взрывы, рушатся дома, число жертв межнациональных конфликтов

растет, а правительства стран и в первую очередь России ставят вопрос о

борьбе против терроризма в основание всей своей внешней политики? [6].

Нет единого языка евразийского общения? Может быть, проблема и

в этом, но уже отмечалось выше, что принятие в качестве такового русского

языка, как языка межкультурного общения, чревато реанимацией импер-

ских амбиций и великорусского шовинизма. По крайней мере в упомянутом

А.П. Давыдовым рекламном материале телефорума говорится: «Русский

язык явил миру Василя Быкова (Беларусь) и Чингиза Айтматова (Кирги-

зия), Олжаса Сулейменова (Казахстан), Расула Гамзатова (Дагестан) и мно-

гих-многих других национальных авторов, произведения которых благода-

ря русскому языку вошли в сокровищницу мировой культуры». Но, про-

должает он, сегодня новые Сулейменовы, Айтматовы и Гамзатовы пишут

уже не на русском, а на родном языке и говорят в том духе [6].

Социальные разломы, произошедшие в нашей стране, сдвиги госу-

дарственных и социальных отношений, вызвали и глобальные сдвиги

смыслов, что определило динамику менталитета участников геополитиче-

ского диалога. И эта динамика заложена в логике развития их собствен-

ных культур [7]. Без осмысления и понимания этой динамики культуры

полноценный диалог невозможен. Необходимо осмысление векторов раз-

вития всех национальных культур, в том числе и собственной российской

культуры. В этом отношении мы все должны осмыслить множество важ-

ных вопросов:

– Почему и зачем мы нужны друг другу?

– Чего это будет стоить нам?

– Что будет, если мы не сможем договориться?

– Почему интеграция и сотрудничество лучше традиционализма и

изоляционизма?

– Что мешает конструктивному и продуктивному диалогу?


44

– Что и как мы должны сделать (делать), чтобы наше партнерство

было взаимовыгодным?

Искусственно евразийский диалог культур создать невозможно.

Основанием евразийского диалога может быть только способность дого-

вориться решать назревшие общие проблемы, такие проблемы, которые,

во-первых, никто и никогда за нас не решит; во-вторых, если мы не решим

их, то каждый из нас что-то потеряет; в-третьих, если мы решим эти про-

блемы, то каждый из нас что-то приобретет.


1. Современная концепция евразийства. URL:

http://constitutions.ru/archives/5422 (дата обращения: 11.04.2013).

2. Дугин А.Г. Принципы евразийской политики. URL: //

http://www.president-press.ru; http://eurasia.com.ru/leaders/dugin.html (дата

обращения: 20.04.2013).

3. Чкуасели В. Неизбежность евразийства. Большинство народа в

России не хочет копировать западную цивилизацию // Независимая газета.

2000. 15 марта.

4. Евразийская интеграция в XXI веке / ред. группа: А.А. Климов,

В.Н. Лексин, А.Н. Шевцов. М.: ЛЕНАНД, 2012.

5. Социальный диалог: повседневный дискурс и социальные прак-

тики / науч. ред. проф. В.И. Курбатов. Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2012.

6. Давыдов А.П. Диалог культур: как развернуть его на евразий-

ском пространстве? Доклад на Шестом евразийском телефоруме. г. Моск-

ва, 27 октября – 1 ноября 2003 г. URL: http://rudocs.exdat.com/docs/index-

293787.html (дата обращения: 11.07.2013).

7. Видеман В.В. Материалы Международной конференции «Евра-

зийство – будущее России: диалог культур и цивилизаций». 2001.


45

УДК 316.772.5

В.И. Немчина V.I. Nemchina

НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ КОЛЛЕКТИВНЫЕ ИДЕНТИЧНОСТИ В ГЛОБАЛИЗИРУЮЩЕМСЯ МИРЕ

NATIONAL AND CULTURAL COLLECTIVE IDENTITIES IN THE GLOBALIZING WORLD

В статье речь идет о становлении кол-

лективных идентичностей как социо-

культурных конструктов. По мнению

автора, этот процесс включает в себя

осмысление и трансформацию переда-

ваемой из поколения в поколение куль-

турной информации, адаптацию техно-

логий передачи рациональных коллек-

тивных установок, выработку новых

методов регулирования социальных

отношений, детерминированных сис-

темой коллективных архетипов, симво-

лическим миром культуры, ценностя-

ми, моделями индивидуального и соци-

ального поведения и т.п.

The article deals with the formation

of collective identities as social and

cultural constructs. According to the

author, this process includes trans-

formation and understanding of cul-

tural information transmitted from

one generation to the next, adaptation

of technologies of transmitting ra-

tional collective aims, development

of new methods of regulating social

relations, determined by the system

of collective archetypes, symbolic

world of culture, values and models

of individual and social behavior.

Ключевые слова: коллективные иден-

тичности, национально-культурная

идентичность, глобализация, нарратив,

коллективная память.

Key words: collective identities, na-

tional and cultural identity, globaliza-

tion, narrative, collective memory.

В.И. Немчина

Kандидат социологических наук, доцент ИППК ЮФУ (г. Ростов-на-Дону). Е-mail: [email protected]. © Немчина В.И., 2013

V.I. Nemchina

Candidate of Sociological Sciences, Asso-ciate Professor of the IRIPS of SFU (Ros-tov-on-Don). Е-mail: [email protected]. © Nemchina V.I., 2013


46

Современная мазаичность геокультурного и регионализация геопо-

литического и геоэкономического пространств, этнификация идентично-

сти, наступление «виртуального континента» трансграничных экономиче-

ских и политических институтов, транснациональных «сетевых» культур-

ных миров, становление космополитического сознания − все эти разнона-

правленные актуальные процессы, создающие глобализационный кон-

текст, задают новые вопросы в осмыслении будущего коллективной иден-

тичности в условиях кризисного мироощущения и социальной неопреде-

ленности. Коллективная идентичность является результатом группового

осознания единства и различий с людьми, включенными в другие общно-

сти, и проявляется в таких форах, как цивилизационная, социокультурная,

этнокультурная, национальная, гражданская, гендерная, профессиональ-

ная, и других видах в зависимости от интерпретации центральных поня-

тий и содержащихся в них смыслах. Коллективные идентичности пред-

ставляют собой социокультурные конструкты, выражают достижение оп-

ределенного согласия между индивидами, которое структурирует и на-

правляет мысли, чувства и действия членов общности. Коллективная

идентичность запускает механизмы надындивидуальной интеграции и од-

новременно обособления на основе операций, проводимых прежде всего в

символическом универсуме [1, с. 142].

В современном мире разрушаются этнические, культурно-

исторические и политические границы, традиционные сообщества, усто-

явшиеся формы повседневных связей. Взаимодействуя в разных социаль-

ных пространствах, индивид становится обладателем одновременно не-

скольких идентичностей. Следовательно, она всегда трактуется в терми-

нах групповой или коллективной общности. Коллективные идентичности

предстают коммуникативными конструктами, дискурсивными фактами,

которые очень важно эмпирически правильно интерпретировать, выявляя

те горизонты универсальности, которые скрыты за ними в условиях гло-

бализирующей социокультурной реальности. Следует отметить, что куль-

турно-цивилизационные изменения, связанные с процессом глобализации,

затрагивают все сферы жизнедеятельности человека, меняют образ жизни

и смыслы культуры. Глобализация государств, изменение их функций и

системы международных отношений сопровождаются небывалым возрас-

танием регионализации, локализации, глокализации, сочетающей гло-

бальные экономические и технологические притязания властной элиты с

особенностями местной культуры и традиций. Современное социокуль-

турное пространство утрачивает целостность. У него нет единой смысло-

вой основы. Оно распадается на множество искусственно созданных, од-

номоментных смысловых кодов. Совокупность представлений человека о

своем месте в обществе, тех ценностей и поведенческих моделей, которые

утверждаются на основании соотнесения себя с общественно значимыми


47

культурными ориентирами и ролевыми функциями в публичной сфере, с

социальными институтами и отношениями, формирующими коллектив-

ную идентичность, и имманентные этнокультурные отношения, опреде-

ляющие этнокультурную идентичность, заменяются отношениями, по-

строенными на внешних конвенциональных символах. В условиях глоба-

лизации остановить процесс формирования «размываюшихся» идентич-

ностей вряд ли удастся, а переход к интегральной модели может затянуть-

ся на долгие годы, поэтому ракурс соотнесенности личностного с социаль-

ным через совокупность разделяемых символических средств самовыра-

жения является, на наш взгляд, принципиально важным для различения

идентичностей, объединенных общим понятием «коллективная идентич-

ность». По мнению Я. Ассмана «любые сообщества, выходящие за рамки

первичных этнических групп, принципиально нестабильны и нуждаются в

целенаправленном упрочении, их идентичность не столько рождается,

сколько создается, и основную роль в процессе выработки интегративных

дискурсов идентичности играет интеллектуальная элита» [2, с. 155].

Становление коллективной идентичности в глобализирующемся

мире − процесс сложный, связанный с обращением к разнообразным ин-

струментам формирования массового сознания. Он включает в себя ос-

мысление и трансформацию передаваемой из поколения в поколение

культурной информации, наделяемой особыми смыслами для конкретной

социальной группы, разработку технологий передачи рациональных целе-

вых установок, расширение методов регулирования социальных отноше-

ний и действий, вступающих в диффузионные процессы с системой кол-

лективных архетипов, символическим миром культуры, мифами, ценно-

стными ориентациями, образами, моделями индивидуального и соци-

ального поведения, и т.п.

В результате возникают разные типы искусственно созданных в

сознании людей «идентичностей», которыми регулируются отношения и

правила взаимодействия между членами группы, отношения с иными

людьми, что образует сложный каркас «множественной идентичности»,

преломляемый личностью через свое Я в самых причудливых формах.

Используя в самом общем виде терминологию Б. Андерсона приме-

нительно к нации, можно сказать, что современные общности представ-

ляют собой «воображаемые сообщества», где опосредованные коммуни-

кации господствуют над личностными и реальная, «естественная» общ-

ность (кровная, территориальная, религиозная и т.д.) заменяется на «изо-

бретенную», которая существует постольку, поскольку в сознании ее

представителей живет образ этой общности [3, с. 14–48].

Коллективные идентичности являются результатом длительного по

времени процесса их становления. Воздействуя на процессы интеграции и

дезинтеграции, коллективные идентичности выполняют функцию индика-


48

тора внутреннего состояния сообщества как поликультурной системы.

Мир изменяется значительно быстрее, чем идет процесс осмысления со-

циокультурных трансформаций и их последствий для человека, чем осу-

ществляется выбор новых стратегий идентификации с учетом культурного

разнообразия. Быстромодернизирующийся глобальный мир предлагает

новые образцы, модели, стили и образы жизни взамен быстро устареваю-

щих, тем самым обостряя проблемы поиска новых интеграционных меха-

низмов, основанных на сочетании рефлексируемых в когнитивных прак-

тиках и закрепляемых в практиках социокультурных моделей безопасного

сосуществования людей в многослойном социокультурном пространстве.

Неспособность людей идентифицировать себя со своей культурой, не-

умение включиться в быстроменяющуюся, неустойчивую систему ценно-

стей связаны с наступлением новой эпохи, влекущей за собой новый тип

информационной культуры, новых моделей и паттернов поведения, поро-

ждают процессы социокультурной реинтеграции, меняющие социокуль-

турную конфигурацию. Множество людей, динамично перемещаясь в со-

циальных пространствах и включаясь в разные социальные образования,

испытывают кризис идентичности, следствием которого становятся про-

цессы реструктуризации и демаркации коллективных и индивидуальных

идентичностей.

Для России вопрос об укреплении коллективной идентичности в

условиях глобализации рассматривается как основа для формирования

гражданского общества с его прочной социальной солидарностью и ощу-

щением самотождественности. В настоящее время населению страны на-

вязан определенный доминантный тип идентификационной модели, кон-

струируются тенденции перехода к устойчивому типу коллективной иден-

тичности – национально-культурной идентичности как новой российской

идентичности в реальной исторической перспективе, где ядром стала бы

гражданская, национальная идентичность, не отрицающая многообразия

этнокультурных идентичностей и иных коллективных идентичностей.

Предлагаемый вариант национально-культурной идентичности – вариант

сложный, но вполне адекватный для первых шагов к реальному укрепле-

нию Российского государства и социальной солидарности [4, с. 281]. На-

ционально-культурная идентичность – тип коллективных идентичностей

искусственно созданных в сознании людей «объектов», которыми регули-

руются отношения и правила взаимодействия между членами группы и в

отношениях с иными людьми в России, который на сегодняшний день за-

полняет вакуум, образовавшийся в результате утраты «государственной»

советской идентичности.

В основании объективации национально-культурной идентичности

важное значение имеет коллективная память. Коллективная память удер-

живает образы событий и лиц с отчетливой позитивной или негативной


49

окраской. Они превращаются в лишенные нюансов и полутонов символы

идентичности группы. Образы коллективной памяти закрепляют, таким

образом, социально значимые ценности, составляя «мифосимволический

комплекс» данного общества. Они одновременно являются и границей, и

способом закрепления коллективной идентичности.

Коллективная память формирует символический универсум, очер-

чивающий границы общности при помощи ценностных маркеров. В соот-

ветствии с положениями Ф. Барта они становятся знаками идентифика-

ции, отличительными признаками пространства «своих» и могут меняться

в зависимости от текущей ситуации [5, с. 164]. Тесную связь коллектив-

ной памяти и идентичности можно проследить через так называемый нар-

ративный подход. Основной смысл памяти состоит в том, что мы можем

назвать «опытом». В опытном смысле коллективная память обозначает

восстановление и преобразование этого опыта в нарратив.

С точки зрения таких авторов, как Д. Брунер и Д. Макадамс, пере-

живание человеком чувства собственной идентичности обеспечивается

именно нарративной структурой этого переживания. Идентичность пони-

мается как нарратив, причем нарратив с огромной долей воображения, по-

скольку чаще всего это создание «воображаемого сообщества», но пред-

ставляемого как наличное, как некоторое «уже присутствие», хотя скорее

речь идет о желаемом будущем. Нарратив оказывается способом придания

смысла человеческим действиям и практикам идентификации и вообра-

жения, организующим переживания субъектов во времени, нормативно

упорядочивающим ход событий, иначе говоря, учреждающим идентич-

ность субъекта в некотором «воображенно» связанном континууме изме-

нений. Фактически нарратив задает «сюжет идентичности», определен-

ную драму, посредством который субъекты рассказывают, интерпретиру-

ют и «играют» свою жизнь [6].

Изменение степени отдаленности, глубины исторического прошло-

го, с которым связывает свою идентичность социальная общность, может

означать изменение образов предков, значимых событий или периодов,

представлений об истоках, в конце концов – самой идентичности.

Обоснование устойчивой национально-культурной идентичности

достигается благодаря присваиванию обществом определенных качеств и

характеристик и за счет поддержания в обществе представления о том, что

оно всегда было таким, каким оно себя видит сейчас. Национально-

культурная идентичность основывается, таким образом, на общем про-

шлом. Присвоенные и тиражируемые самообозначения укрепляются и оп-

равдываются созданием коллективного опыта.

Неустойчивость национально-культурной идентичности позволяет

обратиться к поиску общего основания, определяющего представление со-

общества о самом себе. Эти основания формируются в глубинах коллек-


50

тивной памяти и являются образом прошлого, который конструируется

субъективностью в настоящем времени, поэтому мы не можем говорить о

конечности воспоминаний и окончательной определенности идентичности.

Как утверждает А. Мегилл, несложно представить, что нам необхо-

димо помнить прошлое. Однако дело в том, что мы не помним прошлое, а

помним настоящее: «… мы "помним" то, что остается жить в нашей си-

туации сейчас. Мы осмысливаем прошлое: т. е. мы конструируем или ре-

конструируем его на основе некоторых критических процедур» [7, с. 160].

Если прежде рамки коллективной идентичности определяли со-

держание воспоминаний этой группы, то в условиях кризиса идентично-

сти возникает представление о том, что именно память формирует нацио-

нально-культурную коллективную идентичность как восприятие индиви-

дом себя как представителя определенного «воображенного сообщества»,

базирующегося на единстве территории проживания, социально-

культурного опыта, ценностных ориентаций и образа жизни. Это объек-

тивное состояние, основывающееся на рефлексивном чувстве личной са-

мотождественности и целостности, непрерывности во времени и про-

странстве (было, есть и будет).

Для процесса национально-культурной интеграции посредством

актуализации коллективных идентификационных стимулов нужна серьез-

ная поддержка со стороны не только власти, но и разных институтов гра-

жданского общества. Речь должна идти об обоюдном процессе социокуль-

турного и политического конструирования, сопровождающихся укрепле-

нием социального государства, расширением демократических инициатив

и принципов гражданского общества и расширения практики социальной

самоорганизации, ибо в глобализирующемся мире плюралистическое со-

существование культур и рост регионализации провоцируют появление

новых противоречий, усиливая идентификационный кризис.

Создание условий формирования и развития национально-

культурной идентичности в условиях глобализации рассматривается как

проблема достижения социальной сплоченности и жизнеспособности рос-

сийского национального сообщества, укрепление культурных ресурсов ее

воспроизводства. И, наконец, – формирование национально-культурной

идентичности и его поддержание – социокультурный тренд, который го-

сударство берет на себя, когда вписывается в глобальные процессы, ори-

ентирующие на внутреннюю и внешнюю интеграцию с сохранением куль-

турной дифференциации.


1. Абушенко В.Л. Проблема идентичностей // Вопросы социальной

теории: Научный альманах-2010. Т. IV. М.: Междисциплинарное общест-

во социальной теории, 2010.


51

2. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и по-

литическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.

3. Anderson В. Imagined Communities. Ref1ections оп the Origin and

Spread of Nationalism. L., 1983.

4. Астафьева О.Н. Реструктуризация и демаркация коллективных

идентичностей // Вопросы социальной теории: Научный альманах-2010. Т.

IV. М.: Междисциплинарное общество социальной теории, 2010.

5. Васильев А.Г. Евразийская идентичность и политика памяти //

Наследие Л.Н. Гумилева и судьбы народов Евразии: история, современ-

ность, перспективы: сб. ст. Междунар. науч. конгр., посвящ. 100-летию со

дня рождения Л.Н. Гумилева, Санкт-Петербург, 1–3 октября 2012 г. СПб:

Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2012.

6. Миненков Г.Я. Концепт идентичности: перспективы определе-

ния. URL: http://guralyuk.livejournal.com/547348.html (дата обращения:

12.03.2013).

7. Мегилл А. Историческая эпистемология. М.: Канон+ РООИ

«Реабилитация», 2007.


52

СОВРЕМЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО

УДК 323.1

И.П. Добаев, Н.А. Анисимова

I.P. Dobaev, N.A. Anisimova

ПРИЧИНЫ И ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ПОЛИТИЗАЦИИ И РАДИКАЛИЗАЦИИ ИСЛАМА В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

REASONS AND MAIN VECTORS OF ISLAM’S

POLITIZATION AND RADICALIZATION

IN RUSSIAN FEDERATION

Статья посвящена проблеме радика-

лизации ислама в Российской Феде-

рации. Разработана периодизация

этого процесса, предложена харак-

теристика его этапов. Осмысливают-

ся содержание и перспективы даль-

нейшей политизации и радикализа-

ции ислама.

The article is devoted to the Islam’s

radicalization in Russia. The periodi-

zation of this process is developed, the

characteristic of it’s stages is offered.

The content and prospects of further

Islam’s politization and radicalization

is comprehended.

Ключевые слова: ваххабизм, исла-

мизм, терроризм.

Key words: vahhabism, islamism, ter-

rorism.

И.П. Добаев

Доктор философских наук, профессор ИППК ЮФУ (г. Ростов-на-Дону). E-mail: [email protected]. Н.А. Анисимова

Аспирантка Южного федерального уни-верситета (г. Ростов-на-Дону). E-mail: [email protected]. © Добаев И.П., Анисимова Н.А., 2013

I.P. Dobaev

Doctor of Philosophical Sciences, Professor of the IRAS of SFU (Rostov-on-Don). E-mail: [email protected]. N.A. Anisimova

Рost graduate student of the IRAS of SFU (Rostov-on-Don). E-mail: [email protected]. © Dobaev I.P., Anisimova N.A., 2013


53

Ислам в Российской Федерации преимущественно локализован в

его суннитской версии ханифитского толка. В то же время практически до

последнего времени исследователи четко дифференцировали два качест-

венно отличающихся друг от друга ареала распространения ислама – По-

волжье, Урал и Западная Сибирь, с одной стороны, а с другой – Северный

Кавказ. На Северном Кавказе за последние два десятилетия религиозно-

политический экстремизм и терроризм стали суровой реальностью, по-

этому сконцентрируем внимание именно на нем.

На Северном Кавказе, как и в других регионах России и мира, ис-

лам не представляет собой монолита, но разобщен в рамках существую-

щих направлений, толков и идейных течений. В регионе, как и в других

субъектах РФ, доминирует его суннитская версия, относительно неболь-

шое количество шиитов проживает в южной части этой северокавказской

республики. Их невысокая численность и относительная политическая

пассивность позволяют в ходе дальнейшего анализа вывести их за рамки

рассмотрения.

Что касается толков (мазхабов, или правовых школ в исламе), то с

этой точки зрения северокавказский ислам достаточно условно можно

разделить на две части: на Северо-Западном и Центральном Кавказе

(Адыгея, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария и Северная Осетия –

Алания) представлен ханифитский мазхаб, считающийся самым мягким и

гибким в исламе. На Северо-Восточном Кавказе (Дагестан, Чечня и Ин-

гушетия) преобладает шафиитский толк, более жесткий, чем ханифитский.

Однако самое значимое расслоение фиксируется на поле идейных

течений в исламе (традиционализм, фундаментализм, модернизм), прежде

всего по линии традиционализм – фундаментализм. Каждое из этих тече-

ний борется за усиление своего влияния на верующих. Модернистские

тенденции в регионе пока еще крайне слабы и противоречивы и сущест-

венной роли в общем раскладе сил не играют.

Традиционный ислам представляет собой, прежде всего, институ-

ционализированное мусульманское духовенство – административно-

управленческий аппарат религиозных организаций – духовные управле-

ния мусульман (ДУМ), а также подведомственные им структуры (мечети,

исламские образовательные учреждения и др.). Эти исламские институты

принято считать «официальным» исламом, или, что характерно для вос-

точной части региона, «мечетным» исламом. На Северо-Восточном Кав-

казе имеется также еще и другая институционализированная группа тра-

диционалистов – сторонники «немечетного» ислама, представленные мно-

гочисленными вирдовыми, или мюридскими, братствами трех суфийских

тарикатов (накшбандийа, кадирийа, шазилийа) во главе со своими руково-

дителями – шейхами и устазами.


54

В постсоветский период фиксируется неуклонная политизация тра-

диционного, прежде всего «официального», ислама. Как правило, в этом

процессе наблюдается взаимодействие властей и официального духовенст-

ва, их взаимное притяжение. Власти нередко используют мусульманскую

риторику, пытаются опереться на авторитет ислама и служителей культа.

Например, в 90-е гг. ХХ в. среди представителей некоторых республикан-

ских институтов власти существовало даже мнение о том, что «спасение»

национальных республик лежит в плоскости ориентации исключительно на

ислам [1]. В свою очередь мусульманские лидеры пытаются приобщиться к

власти и властным структурам, заявляя, в частности, что только они спо-

собны противостоять исламским радикалам. Однако главной причиной по-

литизации «официального» ислама стала их борьба с привнесенной извне

салафийей, в ходе этой борьбы и произошла окончательная смычка свет-

ских властей с официальным мусульманским духовенством.

Мусульманские объединения северокавказских республик, обладая

широкой сетью организаций, опираясь на традиционные морально-

нравственные ориентиры ислама, на авторитет духовных лидеров (алимов,

шейхов), предпринимали активные шаги для усиления своего влияния на

происходящие процессы в республиканских обществах. При этом укреп-

ление позиций духовных управлений мусульман в вопросах регулирова-

ния межконфессиональных отношений порождало централизацию рели-

гиозной власти, а, с другой стороны, усиливало центробежные тенденции,

углубляло внутриконфессиональные разногласия и противоречия в му-

сульманских общинах.

Как уже отмечалось, главным оппонентом и антагонистом традицио-

налистов в регионе выступают фундаменталисты (салафиты, или неовахха-

биты), идеалом которых является возврат к реалиям «золотого века» ис-

лама (период жизни первых трех поколений мусульман, или период, свя-

занный с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада и четырех «пра-

ведных» халифов) – шариатизация общественной жизни и воссоздание

государственного образования в форме халифата. Противостояние тради-

ционалистов и салафитов в итоге привело к повышенной исламизации

республик, особенно на Северо-Восточном Кавказе, хотя в первой поло-

вине 90-х гг. ХХ в. власти отмежевывались от поддержки какой-либо из

сторон, считая это внутренним делом исламских организаций и их лиде-

ров, якобы занимающихся теологическими спорами. Однако начиная с се-

редины 1990-х гг. во многом благодаря усилиям Духовного управления

мусульман Дагестана (ДУМД), где исключительным влиянием пользуют-

ся последователи местных ответвлений суфийских орденов накшбандийа,

кадирийа и шазилийа, в межконфессиональное противостояние начинают

вовлекаться представители федеральных и региональных властных струк-

тур, которые взяли курс на борьбу с «ваххабизмом» [2]. С принятием в


55

1999 г. в Дагестане «антиваххабитского» закона светские власти этой, а

затем и других северокавказских республик окончательно оформили со-

юзнический альянс с представителями «официального» ислама.

Несмотря на некоторые негативные реалии и тенденции в традици-

онном исламе, федеральные и республиканские власти, и это в большей

степени справедливо, рассматривают его как «толерантный» ислам, за-

служивающий признания и всемерной поддержки. Такой взгляд в 90-е гг.

ХХ в. был абсолютно верным, а сегодня по многим позициям он стал

ошибочным. На деле традиционный ислам политизирован, а порой ради-

кален и даже агрессивен практически во всех республиках Северного Кав-

каза, что чревато разрастанием внутренних трений и конфликтов как не-

посредственно в среде традиционалистов, так и между традиционалиста-

ми с представителями других течений в исламе, прежде всего «ваххабиз-

ма» (точнее – «неоваххабизма»). Сказанное актуально в первую очередь

для Северо-Восточного Кавказа, где в традиционализме беспрецедентно

важную роль играет суфизм, полнейший антипод «чистого» ислама. По-

этому неудивительно, что в конкретных исторических условиях на Север-

ном Кавказе «столкнулись две полярные формы идентичности: исходная

"традиционная идентичность" и привнесенная религиозными экстреми-

стами "ваххабитская" идентичность» [3, с. 7]. Еще раз подчеркнем, что

суфизм и «ваххабизм» являются противоположными полюсами, главными

антагонистами на северокавказском общеисламском поле, а потому кон-

фликт между ними носит ценностный, непреходящий характер, решить

который путем уступок и компромиссов вряд ли удастся.

В условиях нарастания исламистских тенденций, в противостоянии

радикальным салафитам игнорировать традиционалистов нельзя, безогляд-

но же поддерживать и во всем им потакать становится опасно. Как следст-

вие, несмотря на все усилия властей, политизация и радикализация ислама

не ослабевает, захватывая при этом все новые российские территории.

Религиозно-политические процессы последних двух-трех лет вне-

сли серьезные качественные изменения в структуру и географию распро-

странения исламизма и его крайних форм. С учетом этих трансформаций

можно предложить следующую версию периодизации радикализации рос-

сийского ислама:

1. 70-е – начало 90-х гг. ХХ в. знаменуют собой первый этап. Пер-

воначально в Дагестане, не без влияния извне, появляются молодежные

салафитские группировки, идет процесс осмысления их адептами зару-

бежного салафитского наследия, а первым «наставником» выступает Ма-

гомед Кизилюртовский. Силовые структуры выявляют и «мягко» пресе-

кают деятельность этих группировок.

2. Начало 90-х – 1994 г. Фиксируется воссоздание и практическая

легализация дагестанских салафитских группировок, которые осуществ-


56

ляют т.н. «салафитский призыв» путем создания исламистских кружков,

где их участники детально изучают такие понятия, как «такфир» и «джи-

хад», в их специфической «ваххабитской» интерпретации. В этот же пе-

риод в России при посольствах некоторых мусульманских стран создают-

ся «культурные центры», фиксируется ввоз в страну и распространение

исламистской литературы. Одновременно аналогичная литература в мас-

совом порядке начинает издаваться на местах (например, издательство

«Сантлада» в селе Первомайском Хасавюртовского района Дагестана). В

Россию начинают прибывать миссионеры, проповедники и зарубежные

«преподаватели» мусульманских дисциплин, одновременно начинается

выезд для получения исламского образования за рубежом российской му-

сульманской молодежи. Первые два периода основной территорией исла-

мизации выступает Дагестан.

3. Декабрь 1994 г. – начало 2000-х гг. характеризуется доминиро-

ванием Чечни в процессе радикализации северокавказского ислама. Че-

ченские войны, как и трехлетний перерыв между ними, сопровождались

концентрацией в этой республике зарубежных «моджахедов», преимуще-

ственно арабов, с серьезной идеологической, финансовой и иной подпит-

кой со стороны зарубежных исламистских центров. На территории Чечни

функционировали специальные учебные центры по подготовке боевиков –

самый известный – под селением Сержень-Юрт в Шалинском районе, ко-

торый возглавлял известный зарубежный террорист Эмир Хаттаб, близкий

к лидеру «Аль-Каиды» Усаме бен Ладену. В 1998 г. в Чечню из Дагестана

переезжают радикальные исламисты со своим лидером – М. Кизилюртов-

ским, происходит консолидация зарубежных, чеченских, дагестанских са-

лафитов, а также их единомышленников из других северокавказских рес-

публик. В 1999 г. позиции салафитов в Чечне настолько окрепли, что они

решились на агрессию в дагестанском направлении, где их боевые струк-

туры были разгромлены.

4. Сентябрь 1999 г. – 2007 г. Этап характеризуется началом второй

чеченской кампании, разгромом боевых подразделений сепаратистов, пе-

реходом их к партизанской войне. В этот период Чечня остается эпицен-

тром сосредоточения радикальных исламистов, хотя ее лидерами артику-

лируются еще вполне светские сепаратистские проекты в рамках конст-

руирования т.н. ЧРИ (Чеченская Республика Ичкерия). В этот же период

наблюдается процесс «растекания джихада» практически по всей террито-

рии Северного Кавказа. Речь идет о распространении идеологии ради-

кального исламизма, институционализации собственных неправительст-

венных религиозно-политических организаций и группировок, появлении

и разрастании инфраструктуры «джихада» (схроны, блиндажи, бункера и

т.п.), ведении специфической политической диверсионно-

террористической практики, в том числе далеко за пределами Северо-


57

Кавказского региона. Происходит трансформация структур боевиков, ко-

торая постепенно приобретает сетевой характер.

Значимым на данном этапе представляется то, что если в 90-е гг. ХХ

в. северокавказские «ваххабиты» были представлены умеренно радикаль-

ной и ультрарадикальной составляющими, то в ходе второй чеченской кам-

пании местная салафийя выродилась исключительно в религиозно-

политический экстремизм, на базе которого развилось террористическое

движение, прикрывающееся исламским вероучением. Тем не менее уме-

ренные радикалы, хотя и в меньшем количестве, еще присутствуют на Се-

верном Кавказе. Однако власти, не умея или не желая отличать умеренных

от ультрарадикалов, осуществляют в отношении них одинаково жесткие

силовые меры. Такой подход сокращает и без того узкую прослойку уме-

ренных радикалов, постепенно переходящих на экстремистские позиции.

5. 2007 г. – наше время. Пришедший к власти в виртуально сущест-

вующей Чеченской Республике Ичкерия новый лидер Доку Умаров объя-

вил о завершении националистического плана построения ЧРИ и одно-

временно обнародовал новый геополитический проект – «Имарат Кавказ».

Согласно ему на Северном Кавказе на исламистских принципах функцио-

нирования создается новое государство – «Имарат Кавказ», управление

которого осуществляется по образу и подобию исламских государств

прошлого (халифаты). В свою очередь, помимо соответствующих цен-

тральных институтов власти и управления, в «Имарат» на правах провин-

ций входят т.н. «вилайеты» – конкретные республики Северного Кавказа,

а в перспективе и другие регионы России. В свою очередь указанные «ви-

лайеты» состоят из секторов, в составе которых действуют первичные ис-

ламистские группировки – т.н. «джамааты», представляющие собой, по

сути, диверсионно-террористические группировки, иначе говоря – банды.

6. Конец первого десятилетия – начало второго десятилетия XXI в.:

наблюдается распространение влияния «Имарата» и его лидеров на другие

«мусульманские» территории – в Поволжье, на Урале и Западной Сибири,

прежде всего на Татарстан.

7. Последние год-два: появление исламистских группировок в «ис-

ламских анклавах» в немусульманских субъектах страны, группирующих-

ся вокруг появляющихся на этих территориях мечетей, что следует счи-

тать новейшей тенденцией в процессе радикализации отечественного ис-

лама, заключающейся в расползании исламизма по территории страны.

Аналогичные процессы ранее имели место в США и некоторых государ-

ствах Западной Европы.

Совершенно очевидно, что последние три этапа радикализации ис-

лама и исламского движения напрямую затрагивают уже не только Север-

ный Кавказ, но и другие регионы России, формируют качественно новую

структуру исламистских группировок, подготавливают почву для разра-


58

ботки более грандиозных геополитических планов по переформатирова-

нию политического поля страны. Именно поэтому они нуждаются в более

подробном осмыслении и описании. Если проигнорировать эту негатив-

ную тенденцию, вряд ли можно будет правильно расставить акценты в де-

ле усиления борьбы с этим разрушающим российскую государственность

религиозно-политическим явлением.

Итак, 7 октября 2007 г. новый лидер непризнанной Ичкерии Доку

Умаров заявил о сложении президентских полномочий и назначил себя

верховным правителем – «амиром моджахедов Кавказа», «предводителем

джихада», а также «единственной законной властью на всех территориях,

где есть моджахеды». В перспективе – на весьма обширных и удаленных

от Северного Кавказа территориях – вплоть до Татарстана и даже Буря-

тии. Таким образом, идея национальной независимости была заменена

доктриной освобождения от «власти неверных». Как было заявлено, це-

лью создания «Имарата Кавказ» является установление шариатского

правления на всей территории Северного Кавказа [4, с. 97].

По территориальному устройству «Имарат Кавказ» состоит из ряда

входящих в него субъектов – «вилайетов» (в переводе с турецкого «вилай-

ет» – «область, провинция»). Первоначально он был разделен на шесть

«вилайетов»: Дагестан, Нохчийо (Чечня), Галгайче (Ингушетия), Иристон

(Северная Осетия – Алания), Ногайская степь (Ставропольский край), а

также объединенный «вилайет» Кабарды, Балкарии и Карачая [5]. В мае

2009 г. «вилайет» Иристон был включен в состав «вилайета» Галгайче.

«Имарат Кавказ» располагает своим представительным органом – «Мадж-

лис уль-Шура», а также разнообразными функциональными структурами,

среди которых – военное ведомство, спецслужбы, шариатский суд, «ми-

нистерство» по связям с общественностью и т.д. В достаточно независи-

мом от «центрального аппарата» «Имарата» пребывают сетевым образом

оформленные салафитские «вилайеты» со своими «амирами», которые в

свою очередь не жестко замыкают на себя структуры т.н. «секторов», а те –

конкретные бандгруппы, именуемые салафитами «джамаатами».

Таким образом, в своей совокупности на Северном Кавказе сло-

жился крупный, но достаточно автономный сетевой террористический

кластер, который с другими аналогичными сетевыми структурами в раз-

личных регионах мира объединяет лишь, как правило, общность идеоло-

гических положений и целей. При этом эта разветвленная сетевая терро-

ристическая структура обладает такими специфическими институциями,

как судебная власть (кадии), хорошо отработанной фискальной системой, а

также исполнительной властью в лице т.н. «амиров» различных уровней –

от «джамаата» до «Имарата», а живучесть сложившейся системе придает

сращивание идеологии радикального исламизма с северокавказскими тра-


59

диционными социальными институтами и сложившимися современными

общественно-политическими условиями.

Диверсионно-террористическая активность «Имарата» и входящих

в нее структур резко возросла, особенно в преддверии, в ходе и по завер-

шении «пятидневной войны», когда грузинский режим Саакашвили пред-

принял очередную попытку обеспечить территориальную целостность

Грузии военным путем. Например, в 2009 г. на территории Южного феде-

рального округа, в состав которого в тот период времени входил весь Се-

верный Кавказ, «было совершено 641 посягательство на жизнь сотрудни-

ков правоохранительных органов и военнослужащих (в 2008 г. – 491, рост

составил 30 процентов). Только в 2009 г. по Южному федеральному окру-

гу погибли 251 сотрудник правоохранительных органов и военнослужа-

щих, а также 32 гражданских лица (в 2008 г. – соответственно 210 силови-

ков и 12 гражданских), ранены 727 сотрудников и 85 гражданских лиц (в

2008 г. – 484 силовика и 68 гражданских)» [6].

Уровень террористической преступности остается высоким и в на-

стоящее время, особенно в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и

Чечне. Так, за последние три года (2010–2012 гг.) на Северном Кавказе

зафиксировано более тысячи совершенных акций террористического ха-

рактера, в том числе в Дагестане – 732 (соответственно по годам – 310,

229, 193), Ингушетии – 253 (161, 46, 46), Кабардино-Балкарии – 222 (131,

46, 45), Чечне – 198 (149, 32, 17). Отсюда следует, что в указанных субъ-

ектах РФ в 2010 г. было совершено 751, в 2011 г. – уже 353, а в 2012 г. –

301 преступление террористического характера. Таким образом, в послед-

ние годы наблюдается неуклонное падение уровня террористической ак-

тивности, тем не менее, эти показатели остаются все еще чрезвычайно вы-

сокими. Особенно это касается Дагестана, в последние два года практиче-

ски не уменьшается число терактов в Ингушетии и Кабардино-Балкарии,

и только Чечня демонстрирует позитивную динамику, что, безусловно,

связано с эффективностью осуществления в этой республике антитерро-

ристической деятельности.

Под сильным воздействием извне, в том числе с Северного Кавка-

за, началась радикализация ислама в Поволжье, прежде всего в Татарста-

не. Здесь уже в 1993 г. дирекция новообразованного набережно-

челнинского медресе «Йолдыз» заключила договор о содействии образо-

вательному процессу с «благотворительной» организацией «Тайба» из

Королевства Саудовская Аравия. Как следствие, медресе было превраще-

но в центр по подготовке религиозных радикалов. Результат не замедлил

сказаться: осенью 1999 г. выпускник этого медресе Денис Сайтаков ока-

зался в числе организаторов терактов в Москве. Позднее другие учащиеся

медресе оказались причастными к нескольким подобным акциям. Кроме

того, были обнародованы факты сотрудничества руководителей этого


60

учебного заведения с чеченскими «полевыми командирами» Басаевым и

Хаттабом, которые предоставляли учащимся «Йолдыза» возможность

пройти соответствующую «практику» в Чечне. В начале 2000-х, помимо

Набережных Челнов, были обнаружены аналогичные структуры молодых

радикалов в Альметьевске, Нижнекамске, Кукморе, а также и в других на-

селенных пунктах Татарстана [7].

Как подчеркивает татарский исламовед Р. Сулейманов, «новейшая

история исламского терроризма в Татарстане началась с первых терактов

на газопроводах в 2003–2005 гг. в сельских районах. Затем в республике

появились свои "лесные" – боевики в Нурлатском районе Татарстана, где

вооруженная банда фундаменталистов постаралась организовать подполье

в местном лесу по типу северокавказского» [8]. Действительно, 25 ноября

2010 г. в Нурлатском районе Татарстана силами МВД республики при

личном участии министра внутренних дел РТ генерала А. Сафарова была

ликвидирована вооруженная банда боевиков, намеревавшихся создать в

лесистой части закамской зоны республики свою опорную базу [9, с. 177].

Именно тогда стало окончательно ясно, что в Республике Татарстан воз-

никли устойчивые группы радикальных салафитов, при этом обнаружи-

лась непосредственная взаимосвязь между ними, а также этнонационали-

стами и представителями криминального мира. Так, глава МВД республи-

ки, впервые открыто признав факт сращивания исламистов с представите-

лями организованных преступных группировок (ОПГ), отметил: «Мы от-

мечаем трансформацию организованной преступности, поскольку идет

выделение в преступной среде группировок, сформированных по религи-

озному принципу, а особую активность в исламизации участников пре-

ступных группировок проявляют сторонники так называемого салафит-

ского (ваххабитского) течения» [10]. Кроме того, как подчеркнул генерал,

исламисты-салафиты ведут постоянную проповедническую деятельность

в мечетях, местах лишения свободы и в криминальной среде, ежегодно

вовлекая в свои ряды десятки лиц. Однако, в отличие от обычных ОПГ,

«мусульманские бригады» не противоборствуют друг с другом. Они соли-

дарны и поддерживают связи, часто пользуясь поддержкой «братьев по

вере» из других аналогичных группировок. «Объединенные одной идео-

логией и хорошо организованные, неукоснительно соблюдающие требо-

вания конспирации, имеющие криминальный опыт, члены организован-

ных преступных формирований, принявшие салафизм, представляют се-

годня реальную угрозу», – признал Асгат Сафаров [10].

В том же 2010 г. лидер северокавказских радикальных исламистов,

«амир Имарата Кавказ» провозгласил о появлении т.н. «вилайета Идель-

Урал», который охватил территорию современного Поволжья и Урала

[11]. Вслед за этим появляется бандподполье со своим «амиром вилаейта».

Следствием длительного процесса институционализации подполья стало


61

увеличение числа салафитов, их структурного оформления. По мнению

экспертов, сегодня в Татарстане насчитывается около трех тысяч салафи-

тов и салафитствующих [12]. Однако их количество неуклонно пополня-

ется: только в Саудовской Аравии обучаются 120 татар, а в 2011 г. без

уведомления ДУМ РТ в эту страну, родину ваххабизма, отправилось еще

20 человек [13]. Ситуация резко усугубляется: в январе 2012 г. в дер.

Мемдель Высокогорского района Татарстана была обнаружена домашняя

лаборатория по производству взрывчатки и «поясов шахида» [8], а 19 ию-

ля 2012 г. в Казани был ранен муфтий Татарстана И. Фаизов и убит его

заместитель В. Якупов, возглавлявший учебный отдел Духовного управ-

ления мусульман РТ. По мнению татарских экспертов, «сегодня в респуб-

лике ваххабитами реализуется ингушско-дагестанский сценарий: то, что

происходило на Северном Кавказе 10 – 15 лет назад, сейчас осуществля-

ется в Поволжье. Первый муфтий Дагестана был убит в 1998 г. После это-

го было убито свыше 50 муфтиев, их заместителей и известных имамов,

придерживавшихся традиционного для Северного Кавказа ислама» [8].

Итак, в Республике Татарстан сформировались устойчивые сала-

фитские группы, а в настоящее время экспертами прогнозируется процесс

«растекания салафизма» по Поволжью, Уралу и Западной Сибири, как это

произошло уже на Северном Кавказе. При этом вышеуказанные группы

рассматривают себя как устойчивые сообщества, четко осознающие свою

специфику, свои интересы и возможности их отстаивания, используя в

этих целях правозащитные и юридические средства. Впрочем, этот путь

уже прошли их северокавказские единомышленники, сформировав целый

ряд таких правозащитных организаций. Например, в Дагестане уже в пер-

вой половине 2000-х были сформированы каналы легальной поддержки

деятельности вооруженного экстремистского подполья через обществен-

ные объединения, самой известной из них стала организация «Матери Да-

гестана» [14, с. 22-23]. Лидеры этих организаций поддерживают контакты

с экстремистами, подвергают резкой критике деятельность правоохрани-

тельных органов, обвиняя их в массовых нарушениях прав человека и

гражданина. Такая позиция формирует у населения мнение о том, что яко-

бы неоправданно жесткие действия правоохранительных органов являют-

ся одной из основных причин, побуждающих молодежь пополнять ряды

боевиков. Более того, по мнению некоторых экспертов, в России сложи-

лось устойчивое и влиятельное «исламистское лобби» [8]. Пользуясь этим,

«салафитское крыло мусульман опробовало в разных регионах новый для

них формат легальных митингов, мобилизуя на них своих сторонников и

пытаясь озвучить поднятую ими тему "гонений на ислам" в России в фе-

деральном масштабе» [15]. Например, 8 февраля 2013 г. «свыше двух ты-

сяч салафитов – сторонников радикального ислама, которые и ведут войну

против Российского государства, провели митинг в самом центре Махач-


62

калы. Митинг стал отражением новой реальности: сторонники салафитов

сегодня составляют, по разным оценкам, от 10 до 17 % от общего числа

мусульман республики. Напомним, в 2005 г., когда впервые в Дагестане

прогремели взрывы, число салафитов, по данным МВД, составляло менее

2 тысяч человек» [16]. Участники указанной акции в столице Дагестана

держали в руках черные и белые флаги с исповеданием веры на арабском

языке. Похожая символика использовалась на митингах, организованных

летом 2012 г. в Казани прихожанами мечети «Аль-Ихлас» и на «мусуль-

манском автопробеге» по столице Татарстана 26 октября 2012 г. Позднее в

СМИ появилась информация о том, что представленные на экспертизу

флаги автопробега были признаны казанскими специалистами «полно-

стью идентичными символике, используемой членами международной

религиозной организации "Хизб-ут-Тахрир аль-Ислами" во многих стра-

нах мира».

Отсюда становится совершенно очевидным, что «…любые попыт-

ки свалить вину на силовиков, якобы заинтересованных в начале репрес-

сий, о которых разглагольствуют "исламские аналитики"…, а также лю-

бые способы найти смягчающие обстоятельства для "исламских диссиден-

тов", как стали террористов называть их единомышленники на ваххабит-

ских интернет-ресурсах, являются не чем иным, как оправданием вахха-

бизма» [17].

Следующим этапом «растекания ваххабизма», по нашему мнению,

следует считать укрепление позиций его адептов в «мусульманских анк-

лавах», появившихся и укрепившихся в последние годы в некоторых рос-

сийских мегаполисах. Впрочем, такие «анклавы» уже давно сложились в

некоторых европейских государствах, например, во Франции, а потому их

опыт может оказаться полезным и для России [18]. Европейские реалии

свидетельствуют о том, что этнически и религиозно однородные общины

мигрантов активно и достаточно успешно формируют «анклавную» среду

обитания, которая тяготеет к тому, чтобы локализоваться в соответст-

вующих территориальных границах, а центром их сосредоточения, как

правило, выступают мечети или молельные помещения. Одновременно

одним из последствий появления подобных «анклавов» становится кри-

минализация и религиозно-политическая радикализация некоторой части

мигрантов, что неизбежно приводит к появлению латентных очагов соци-

ально-политической конфликтности в достаточно продолжительной пер-

спективе, к их неизбежной конфронтации с местным населением. По на-

шему мнению, говорить в данном случае о толерантном «евроисламе» не

приходится, скорее речь идет об исламизации Европы, причем в самых

опасных формах. События первых лет нового тысячелетия в Испании, Ве-

ликобритании, Франции и других европейских странах рельефно под-

тверждают этот тезис. Как следствие, в последние годы европейские по-


63

литики в унисон заговорили о провале идеологии и практики мультикуль-

турализма в Европе, о несовместимости исламизма и западно-

либеральных ценностей.

Аналогичные «анклавы» появились и в российских городах, и ре-

зультаты этого не замедлили проявиться. Например, в ходе проведенной

8 февраля 2013 г. представителями силовых структур Санкт-Петербурга

операции в молельном помещении одного из городских рынков, а также в

домах и частных квартирах было задержано несколько человек, которых

обвинили в распространении материалов религиозно-экстремистского ха-

рактера. Всего, по официальным данным, был задержан 271 человек,

90 процентов из них оказались иностранцами, в том числе иммигрантами

из Афганистана и Египта. Судя по информации, озвученной СМИ руково-

дителем пресс-службы УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской об-

ласти Д. Кочетковым, характер исламистской угрозы в регионе сопоста-

вим с северокавказской ситуацией: «В ходе операции были задержаны…

приверженцы радикальных течений ислама, представляющие угрозу госу-

дарству, которые отрицают светскую власть и стремятся к халифату» [15].

Таким образом, в постсоветский период, вследствие ослабления

институтов государственной власти Российской Федерации, под сильным

внешним воздействием наблюдался неуклонный процесс политизации и

радикализации ислама и исламских группировок, появления и институ-

ционализации на территории страны нетрадиционных исламистских тече-

ний. Этот процесс усугублялся слабостью и разобщенностью традицион-

ного и «официального» российского ислама, реализацией сепаратистских

проектов в некоторых регионах страны, прежде всего на Северном Кавка-

зе. В силу целого ряда причин, объективных и субъективных факторов на

территории России возникли и окрепли устойчивые группировки ради-

кальных салафитов, прошедших институционализацию первоначально в

некоторых северокавказских республиках. Впоследствии произошел про-

цесс «растекания джихада» практически по всему Северному Кавказу, а в

последнее десятилетие складываются предпосылки для создания ради-

кальных салафитских группировок в Поволжье, на Урале и в Западной

Сибири, а также появления их в «мусульманских анклавах» российских

мегаполисов.


1. Асиятилов С.Х. Спасение Дагестана в Исламе. Махачкала: Ло-

тос, 1989.

2. Бобровников В.О. Исламофобия и религиозное законодательство

в Дагестане // Центральная Азия и Кавказ. 2000. № 2 (8).

3. Абдурахманов Д.Б., Акаев В.Х., Дадуев М.А. Северный Кавказ:

преодоление факторов этнополитической дестабилизации и достижение


64

межнационального согласия // Южнороссийское обозрение. Вып. 76 / под

ред. В.В. Черноуса. М.; Ростов н/Д: Социально-гуманитарные знания, 2013.

4. Романченко Н.Е. Институционализация современных радикаль-

ных неправительственных религиозно-политических организаций на Се-

верном Кавказе // Южнороссийское обозрение. Вып. 68. Ростов н/Д: Со-

циально-гуманитарные знания, 2011.

5. Боброва О. Имарат Кавказ. Государство, которого нет // Новая

газета. 2010. 3 марта.

6. Как заткнуть за пояс шахида? // Московский комсомолец. 2010.

24 февр.

7. Силантьев Р.А. Распространение ваххабизма в современной

России // Вестн. Челяб. гос. ун-та. История. 2009. № 16 (154).

8. Сулейманов Р. Исламский терроризм в современном Татарстане:

ваххабизм на практике // Агентство политических новостей. 2012. 25 июля.

9. Сулейманов Р.Р. Ваххабизм в Татарстане в постсоветский пери-

од в свете влияния внешних факторов // Проблемы национальной страте-

гии. 2013. № 1 (16).

10. Руководитель МВД Татарстана признал опасность ваххабизма

в республике // ИА Regnum. URL: http://www.regnum.ru/news/1357240.html

(дата обращения: 11.01.2013).

11. Моджахеды Татарстана признали своим лидером Доку Умаро-

ва // Тема Казань: интернет-сайт. URL: http://www.temakazan.ru/

news/crime/item/4819/ (дата обращения: 11.01.2013).

12. Гордеев Я. На пороховой бочке: откуда в Поволжье

террористы // Новое время: интернет-сайт. URL: http://newtimes.ru/articles/

detail/43421 (дата обращения: 11.01.2013).

13. Гарсиа Р. Волга впадает в Аравийское море: маленький оплот

религиозного экстремизма в Татарстане // Эксперт. 2012. 15 окт.

14. Мурклинская Г.А. Сетевая война против России на Северном

Кавказе: реальность и перспективы / Исламский фактор на Юге России //

Южнороссийское обозрение. Вып. 72. Ростов н/Д: Социально-

гуманитарные знания, 2012.

15. Мальцев В. Ислам зачищают от нелегалов. Государство расши-

ряет силовую поддержку официального духовенства // НГ-Религии. 2013.

20 февр.

16. Омарова Х. Республика Дагестан: системный кризис разраста-

ется? URL : http://www.bs-kavkaz (дата обращения: 11.12.2012).

17. Добаев И.П. Исламизация Европы: миф или реальная угроза? //

Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 4.


65

УДК 316.772.5

Л.А. Погосян L.A. Pogosyan

ВЛИЯНИЕ ПРОЦЕССОВ СОЦИАЛИЗАЦИИ, АДАПТАЦИИ И ИДЕНТИФИКАЦИИ НА ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ МОЛОДЕЖИ

THE INFLUENCE OF SOCIALIZATION,

ADAPTATION AND IDENTIFICATION ON THE

FORMATION OF THE POLITICAL CULTURE OF THE YOUTH

В статье рассматриваются знания о

политической культуре молодежи, яв-

ляющиеся одним из условий эффек-

тивности развития общества. Необхо-

димость таких знаний становится все

более актуальной в условиях, когда

коренные изменения, происшедшие в

социально-экономических основах

современного общества, привели к

снижению интереса молодого поколе-

ния к политической деятельности, не-

желанию и невозможности участво-

вать в ней значительной части населе-

ния. В этих условиях становится акту-

альной проблема вовлеченности моло-

дежи в политическую жизнь.

The article deals with the knowledge

of the political culture of young people

are one of the conditions for the effec-

tiveness of social development. The

need for such knowledge is becoming

increasingly important at a time when

major changes have taken place in the

social and economic foundations of

modern society have led to a reduced

interest young people in political ac-

tivity, unwillingness and inability to

participate in the majority of the popu-

lation. In these circumstances, there is

actual problem of youth involvement

in politics.

Ключевые слова: политическая культура,

молодежь, политические ориентации,

политическая социализация, политиче-

ское сознание, демократия, гражданское

общество, молодежная политика, поли-

тическая активность молодежи.

Key words: political culture, youth, po-

litical orientation, political socializa-

tion, political consciousness, democra-

cy, civil society, youth, the political ac-

tivity of young people.

Л.А. Погосян

Kандидат социологических наук, доцент РГТЭУ (г. Москва). E-mail: [email protected].

© Погосян Л.А., 2013

L.A. Pogosyan

Candidate of Sociological Sciences, Asso-ciate Professor of RGTEU (Moscow). E-mail: [email protected].

© Pogosyan L.A., 2013


66

Построение в России гражданского общества невозможно без фор-

мирования либерально-демократической модели политической культуры

гражданина, без выработки у россиян активной жизненной позиции, без

осознания ими своей сопричастности к происходящим в стране событиям.

Гражданами, однако, не рождаются, ими становятся в результате продол-

жительного взаимодействия с окружающим миром, восприятия его норм,

ценностей, традиций. Учеными разных стран немало сделано по изучению

процесса освоения людьми политических ориентаций и образцов поведе-

ния, т.е. по изучению процесса политической социализации.

Формирование политической культуры осуществляется через ус-

воение и поддержание людьми ее норм, образцов и стандартов поведения,

традиций. Человек, усваивая требования статусного и ролевого поведения,

культурных ценностей и ориентиров, развивает собственный духовный

потенциал, который позволяет ему адаптироваться в определенной поли-

тической системе, т.е. происходит политическая социализация человека.

Проблеме формирования политической культуры молодѐжи уделя-

ет глубокое внимание небольшой круг учѐных, исследования которых ос-

таются продуктом внутреннего пользования своей среды. Парадокс в том,

что властные структуры России мало обеспокоены политической аморф-

ностью молодѐжи, той тревожной тенденцией отгороженности и равно-

душия к политическим событиям своей страны, которую демонстрирует

молодѐжь. Чем объясняется игнорирование властями проблемы политиче-

ской культуры молодѐжи? На поверхности самое очевидное объяснение:

молодѐжь воспринимается как послушный объект управления, а не как

субъект для сотрудничества, взаимопонимания, открытого диалога. В то

же время необходимо учитывать, что состояние политической культуры

молодѐжи позволяет дать адекватную характеристику политической сис-

теме современной России, объяснить причины еѐ тревожной напряжѐнно-

сти и возможные перспективы развития.

Молодежь является активным субъектом социального воспроиз-

водства, основным инновационным потенциалом общества и существен-

ным гарантом его развития. При этом необходимо учитывать, что моло-

дежь объективно призвана выступать в роли не только объекта социаль-

ных инноваций, но и активного субъекта последних, так как в противном

случае общество обречено на стагнацию и саморазрушение.

В сложившейся обстановке возникают уникальные условия, нико-

гда не имевшиеся ранее, которые сильно воздействуют на сознание моло-

дежи и отражаются на ее политических ориентациях. Перед молодыми

людьми в условиях достигнутой свободы и идеологической раскрепощен-

ности стоит проблема выбора, самостоятельного решения жизненных

проблем и удовлетворения потребностей.


67

Политические ориентации молодежи претерпевают существенные

трансформации, когда наблюдается не только кардинальный кризис цен-

ностей, но в какой-то мере и кризис нынешнего демократического созна-

ния, что еще более усугубляет политическую напряженность, нестабиль-

ность и порождает потенциальную опасность затяжного социально-

политического кризиса в стране.

Критерии политической социализации молодежи проявляются те-

перь в том, что, с одной стороны, новая ситуация представляет новые воз-

можности для действительного самоопределения молодежи, реализации

ее потенциальных возможностей, открывает простор для ее политического

развития и деятельности. Совсем не беспочвенной кажется надежда на

близкую самоактуализацию, на обретение свободы самосознания и само-

выражения, на преодоление тотальной несвободы от окружения и обрете-

ние своего собственного «предмета общения», в том числе и в сфере по-

литической.

С другой стороны, молодежь не имеет еще таких качеств, которые

позволили бы ей относительно безболезненно и сознательно войти в об-

щественно-политическую жизнь. Ситуация осложняется тем, что кризис-

ная жизненная среда, нестабильность общественного развития не содейст-

вуют созданию стабильного базиса для возникновения и развития новых

ценностей, для реализации новых для общества притязаний и устремлений

молодежи. Отсюда возникает противоречие между новыми общественны-

ми возможностями и способами их реализации.

В целом хаотичном и бессистемном комплексе политических ори-

ентаций молодежи можно констатировать две тенденции, характеризую-

щие его настоящий период: с одной стороны, чувство безысходности, не-

верие в свои силы, размытость и конформность идеалов, сориентирован-

ных на личное благополучие, не позволяют сформировать широкое поли-

тическое представительство молодежи; с другой стороны, агрессивность и

репрессивность сознания, выливающиеся в озлобленность и экстремизм в

молодежной среде, могут привести молодых в стан политических авантю-

ристов, деструктивных сил, явиться основой для формирования молодеж-

ных асоциальных группировок.

Молодежь в силу особенностей психологического и возрастного

статуса, с одной стороны, обладает большим потенциалом энтузиазма и

оптимизма, а с другой – чаще подвержена паникам, девиациям, деформа-

циям сознания и поведения. Регулируемые механизмы социализации мо-

лодежи прямым образом отражаются на ее идейно-политических и нрав-

ственных позициях, некоторые во многом утратили свою социально зна-

чимую мотивационно-ценностную ориентацию.

Социализация молодежи протекает в сложных условиях, связанных

с трансформацией постсоветского российского общества, сопровождаю-


68

щейся процессами углубления социально-экономического неравенства; с

кризисом основных институтов социализации – семьи, школы, армии,

трудового коллектива; сменой основной модели социализации; возраста-

нием роли СМИ в современном обществе. В этой ситуации появились

достаточно острые проблемы, связанные с ростом преступности, наркома-

нии, алкоголизма и суицида среди молодежи, молодежной безработицы,

социального сиротства и беспризорности, моральной распущенности, без-

духовности, деформации в отношении к труду.

Еще совсем недавно в научной литературе проблема деформации

политической культуры молодежи, ее природы и особенностей исследова-

лась крайне ограниченно, поскольку это рассматривалось как очернитель-

ство советской политической системы. Между тем деформации были под-

вергнуты все без исключения сферы политического сознания молодого

поколения. Она вторглась в область политических и правовых знаний,

разрушала установки, чувства, убеждения, проникла в содержание миро-

воззрения, в ткань идеологии нашего общества. Деформация политическо-

го сознания с неизбежностью приводила к деформации поведения и дея-

тельности молодежи, росту ее аполитичности и оппозиционности.

В настоящее время в России молодежь является пассивно-легкой

добычей различного рода деструктивных сил общества вплоть до уголов-

ных элементов: политический экстремизм, хулиганские, граничащие с

преступлениями выходки становятся частыми явлениями в молодежной

среде. При этом в наиболее яростных и ожесточенных конфликтах, ситуа-

циях и эксцессах задействована молодежь подросткового возраста.

Итак, сложившаяся в нашем обществе неблагополучная социально-

экономическая, политическая и нравственная среда снижает активность

молодежи, заставляет тратить много сил на выживание.

В этих условиях молодежь, оставшаяся большей частью «без при-

смотра» общества, крупных политических сил, не способных проявить

инициативу со своей стороны и безучастно ожидающих нового взрыва

молодежной активности, может стать добычей разного рода экстремистов.

Возникшие проблемы социализации современной молодежи позво-

ляют утверждать, что практически каждая проблемная ситуация, решение

которой требует вмешательства социального работника, крайне сложна и

носит многосторонний характер, а все жизненные процессы молодежи

(психоматические, социальные, психологические и другие) взаимообу-

словлены. Это указывает на целесообразность внедрения нового подхода к

организации социальной работы. Отказ общества от целенаправленного

проведения воспитательной функции через официальные институты про-

водят к деформации социализации, доминированного в ней адаптационно-

го, т.е. приспособительного, аспекта. Эта тенденция особенно опасна для


69

социализации молодежи, отличающейся потерей четких социальных ори-

ентиров и норм.

Безусловно, решение проблем социализации современной молоде-

жи как стройной совокупности идей, взглядов, которые отражают и оце-

нивают действительность с точки зрения интересов общества и государст-

ва, является первостепенным. Решать эту проблему важно с учетом инсти-

туциональных аспектов. Без участия государства, его заинтересованного

внимания к общественным процессам проблематично формирование ме-

ханизма социального регулирования в этой сфере.

Возникновение и обострение молодежных проблем лишь усилива-

ется от равнодушия и пассивности со стороны властных структур, от от-

сутствия продуманной и действенной государственной молодежной поли-

тики. Определенным образом сформулированная и институированнная в

отношении новых поколений политика является естественным компонен-

том общественного развития, процесса социализации молодежи [1, с. 43].

Политическую социализацию чаще всего определяют как процесс

активного освоения человеком идеологических и политических ценностей

и норм общества, их формирование в систему социально-политических

установок, которая определяет поведение человека в политической систе-

ме общества. В процессе политической социализации формируется соци-

ально-политическая активность личности. Политически социализирован-

ный человек отражает объективно существующие в обществе политиче-

ские и социальные процессы, интересуется политикой, участвует в ней.

При этом его участие является активным, социально значимым, т.е. соци-

ально активная личность, участвуя в политике, руководствуется не только

своими личными интересами, но и интересами общества, осознает свою

ответственность перед обществом, государством.

Направляемое развитие социализации требует решения факторами

политической социализации очень сложной задачи: представить молоде-

жи позитивный образ государства. Образ государства складывается из

двух сопряженных моментов: восприятия фигуры, композиции, внешнего

очертания государства и отношения людей к государству, его оценки ими.

Наблюдаемая людьми государственность запечатлеется в их представле-

нии обычно одной из своих ипостасей. Во-первых, в виде некой ассоциа-

ции (общности) индивидов. Либо, во-вторых, в виде отдельного лица (от-

дельной группы лиц).

Позитивный образ государства и его положительная оценка спо-

собствуют формированию у молодежи политических качеств, присущих

гражданам демократично-правового строя.

Потребность общества в более целенаправленной, адекватной це-

лям политической системы, конкретному политическому режиму социа-

лизации личности вызвала необходимость появления воспитания. Соци-


70

альные действия воспитания являются частью направляемого развития

социализации и относятся главным образом к институциональным, отно-

сительно контролируемым институтам (семья, религия, армия, система

образования, трудовые коллективы и др.) и агентам социализации.

Конкретные условия жизни молодых людей определяют особенно-

сти молодежного сознания. От уровня развития молодежи – физического,

умственного, от ее образованности, уровня сознания, ее ценностей, моти-

вов поведения, социальной активности и т.д. зависят ее возможности воз-

действовать на развитие общества, вносить вклад в социальный прогресс.

Развивать молодежь – значит усиливать инновационный, творческий по-

тенциал молодого поколения, закладывать основы будущего роста, накап-

ливать силы для ускоренного выхода России из тяжелейшего положения.

От того, насколько широко и глубоко молодежь включена во все сферы

жизни общества, насколько активно она участвует в ней, зависят темпы

развития и молодежи, и общества в целом.

В настоящее время происходит лишь создание фундамента полити-

ческого знания общества, в котором молодым предстоит жить и творить

дальше. Если у взрослых наблюдается ломка, изменение ориентаций, то у

молодежи – адаптация, приспособление, усвоение.

Таким образом, молодежь является активным субъектом социально-

го воспроизводства, основным инновационным потенциалом общества и

существенным гарантом его развития. При этом необходимо учитывать, что

молодежь объективно призвана выступать в роли не только объекта соци-

альных инноваций, но и активного субъекта последних, так как в против-

ном случае общество обречено на стагнацию и саморазрушение.

Молодежь несет в себе два вида качеств: адаптивно-

функциональные и перспективно-воспроизводящие. От их соотношения в

среде подрастающего поколения во многом зависит общественное разви-

тие. При социализации формирование этих качеств идет одновременно, но

при детерминации одного из них. Для активизации новых перспективно-

воспроизводящих качеств молодежи необходима активность самой моло-

дежи. Добиться этого можно через поддержку детских и молодежных

объединений, создание которых должно быть перспективным направлени-

ем государственной молодежной политики.

Органы государственной власти и управления должны не только

поддерживать общественные инициативы молодежи, но и проводить ре-

гулярные консультации с молодежными объединениями при выработке

федеральной, региональной и местной политики. Пристального внимания

со стороны государства требует молодежная политика политических пар-

тий. В этой деятельности следует выделить два направления. Первое – по-

литические партии должны строить свою молодежную политику строго в

рамках конституционного порядка. В случаях нарушения норм права дея-


71

тельность партии должна быть подвергнута соответствующим юридиче-

ским санкциям. Второе – государственные органы по делам молодежи

должны активно сотрудничать с молодежными организациями партий во

всех сферах деятельности.

Направляемая политическая социализация будет успешной, если ее

проведением будут заниматься органы власти и управления – от феде-

ральных до местных, все ведомства независимо от их функций. Ограни-

ченность ресурсов не дает оснований для ожидания больших реформ и

преобразований, но и топтание на месте смерти подобно.

Разумная альтернатива бездеятельности – политика малых дел: в

стране, регионе, городе, поселке, деревне. Механизм такой политики –

программно-целевой подход. Целевые программы, ограниченные време-

нем, финансируемые из разных источников, имеющие конкретных испол-

нителей и участников, – реальные шаги направляемого развития полити-

ческой культуры молодежи.

Политика по отношению к молодежи формируется на уровне об-

щества и государства. Стержнем молодежной политики является государ-

ственная молодежная политика, представляющая собой целенаправлен-

ную деятельность органов государственной власти, общественных объе-

динений и иных социальных институтов, направленную на решение про-

блем молодежи во всех сферах ее жизнедеятельности. Государственная

молодежная политика направлена на социализацию молодежи, на ее соци-

альное становление.

Молодежная политика – это своего рода «молодежный срез» госу-

дарственной (общенациональной), муниципальной (региональной, район-

ной), социально-экономической политики. Она может осуществляться

также частными, общественными организациями и фондами. Это система

мер по «завоеванию», удержанию и поддержанию определенного соци-

ального статуса группы молодежи, которая в силу тех или иных причин

оказывалась или может оказаться в перспективе в трудном, ущемленном

положении по сравнению с другими группами (слоями) населения и при

этом только собственными силами не в состоянии улучшить свое положе-

ние [2, c. 73].

Направляемая политическая социализация должна касаться всех

институтов социализации, даже таких как церковь и национальная поли-

тика. Задача государства здесь заключается не только в недопущении

межконфессиональных и межнациональных конфликтов, формировании

экстремизма, но, главным образом, в воспитании позитивной деятельно-

сти на благо многонационального и многоконфессионального российского

государства и общества [2, c. 74]. Итак, процесс политической социализа-

ции осуществляется двумя основными путями. Первый путь состоит в пе-

редаче новым поколениям сложившихся образцов политического созна-


72

ния и политического поведения, т.е. в передаче политической культуры

старшего поколения молодому. Это означает, что процесс социализации

носит отчасти консервативный оттенок, ибо в сознание молодого поколе-

ния внедряются те ценности, нормы и образцы поведения, которые уже

освоены опытом прошлого. Другой путь политической социализации свя-

зан с приобретением личностью новых, ранее неизвестных политических

знаний, с усвоением нового политического опыта. Это происходит в про-

цессе участия индивида в политической жизни страны, а также под воз-

действием разных факторов. Оба этих пути политической социализации в

реальной жизни тесно переплетаются, взаимодополняют друг друга, обес-

печивая стабильность политической системы.

Политическая культура молодежи всегда имела большое значение в

развитии любого общества, так как ее основной функцией является вос-

производство его политического устройства. В процессе политической

социализации молодежь усваивает основные ценности, нормы, навыки

политического поведения и в силу возрастных особенностей трансформи-

рует их в соответствии с условиями своего существования, с событиями

своей жизни.

Политическая культура молодежи вытекает из необходимости нау-

чить молодежь жить в многоликом мире. В многообразии – огромные

возможности познания и развития демократии. Осуществить это научение

возможно путем усвоения индивидом политических ценностей и норм

общества, преобразования их в осознанную систему социально-

политических установок, определяющую позиции и поведение молодых

людей в политической системе общества. Формируются внутренний мир

молодежи, ее политическая культура, которые зависят от индивидуально-

психологических, социально-психологических и социально-политических

факторов. Освоение политических взглядов, знаний и убеждений, отра-

жающих коренные интересы различных социальных групп, наций, народ-

ностей, а также характер и способ духовно-практической деятельности

образуют новое качество молодых людей – политическую зрелость.

Таким образом, будущее России в значительной мере зависит от

уровня духовности современной молодежи, от богатства ее личностного

потенциала и готовности включаться в решение политических проблем

общественного развития. Молодежь – это большая социальная группа,

имеющая специфические социальные и психологические черты, наличие

которых определяется возрастными особенностями молодых людей и тем,

что их социально-экономическое и общественно-политическое положе-

ние, их духовный мир находится в состоянии становления.

Молодежь как субъект, активно действующий и познающий, обла-

дающий волей и сознанием, в состоянии участвовать в реализации поли-

тики, базирующейся на основе законодательных актов. Такая политика,


73

возможно, должна охватывать все сферы жизни и деятельности подрас-

тающего поколения, включая и период детства, поскольку главная ее цель –

проект человечества в будущее.


1. Родзинский И.М. Молодежь как объект российских политиче-

ских партий // Знание. Понимание. Умение. 2009. № 1.

2. Молодежь в условиях социально-экономических реформ: мате-

риалы междунар. науч.-практ. конф. Вып. 1-2 / науч. ред. В.Т. Лисовский.

СПб., 1995.

3. Бычков Д.В. Особенности процесса политической социализации

молодежи в современном российском обществе // Изв. РГПУ им. А.И. Гер-

цена. 2008. № 4.

4. Гаврилюк В.В., Меленков В.В. Гражданственность, патриотизм и

воспитание молодежи // Социс. 2007. № 4.

5. Джаксыбаев А.М. Политическая социализация молодежи // Ор-

ганизация работы с молодежью. 2012. № 2.

6. Зубок Ю.А. Риск в социальном развитии молодежи // Социально-

гуманитарные знания. 2003. № 1.

7. Свертков И.А. Особенности молодежной политики в современ-

ной России // Вестн. Поволжской академии госслужбы. 2009. № 4 (21).


74

ФИЛОСОФИЯ И ОБЩЕСТВО

УДК 165:2

К.В. Воденко K.V. Vodenko

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ЛЕГИТИМАЦИЯ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ В РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ РЕНЕССАНСА И РЕФОРМАЦИИ

SOCIOCULTURAL LEGITIMATION OF SCIENTIFIC

KNOWLEDGE IN THE RELIGIOUS PHILOSOPHY

OF THE RENAISSANCE AND REFORMATION

Статья посвящена актуальной про-

блеме религиозно-философских осно-

ваний науки. Исследуется роль миро-

воззренческих и религиозных факто-

ров в процессе генезиса новоевропей-

ской науки. В статье исследуется про-

блема влияния социокультурных

трансформаций Ренессанса и Рефор-

мации на процесс генезиса новоевро-

пейской науки. Делается вывод о том,

что Реформация легитимизировала

новоевропейскую науку, а религиоз-

ные трансформации XVI – XVII вв.

повлияли на формирование базовых

оснований классической науки.

The article is devoted to the actual

problems of religion and philosophy

reasons of science. Describe the role

of world outlook and religion in

process of genesis of the modern

science. The article deals with the

problem of influence of Renessans and

protestantism to the genesis of the

modern science. The author believes

that the Protestantism legalized the

modern science and religious move-

ments of XVI – XVII centuries influ-

enced the basic concepts of classical

science.

Ключевые слова: наука, философия,

религия, генезис, Ренессанс, про-

тестантизм, мировоззрение.

Key words: science, philosophy, reli-

gion, genesis, Renessans, protestant-

ism, world outlook.

К.В. Воденко

Доктор философских наук, доцент, заве-дующий кафедрой философии и культу-рологи ИППК ЮФУ (г. Ростов-на-Дону). Е-mail: [email protected]. © Воденко К.В., 2013

K.V. Vodenko

Doctor of Philosophical Sciences, Associate Professor, Head of Department of Philoso-phy and Culturology of the IRAS of SFU (Rostov-on-Don). Е-mail: [email protected]. © Vodenko K.V., 2013


75

Изучение вопросов становления научной рациональности отправля-

ет к критически-рефлексивному анализу процесса легитимации научного

знания с учетом всей совокупности культурно-мировоззренческих факторов

в процессе исследования социокультурного генезиса науки в новоевропей-

ской культуре [1]. Наука как своеобразная форма познания и специфиче-

ский тип духовного производства возникает в Европе в XVI–XVIII вв. в

эпоху социально-экономических и культурно-мировоззренческих транс-

формаций Возрождения и Реформации.

Обратимся к изучению социокультурного контекста генезиса науки

в эпоху Возрождения. Дело в том, что интегральным понятием культуры

Ренессанса является идея непосредственного и свободного духовного

опыта, в соответствии с чем религия оказалась той сферой, где этот опыт

проявил себя наиболее отчетливо. Так, в XIV и XV вв. происходит реши-

тельное наступление на схоластику, что сопровождалось персонализацией

веры и в конечном итоге привело к поиску новой индивидуальной религи-

озности и уходу в область неоязыческих или мистико-пантеистических

воззрений.

Итак, в истории человеческой мысли расцвет оккультизма, эзоте-

ризма и магии приходится на эпоху Возрождения, которая попыталась оп-

равдать магические притязания к свободному поиску и творчеству:

«...Мудрец, имеющий власть над звездами, маг, который формирует стихии:

вот единство бытия и мышления, всеобщая открытость реальности. Это, и

ничто иное, подразумевала защита магии, которую Возрождение включило

в свое прославление человека» [2, с. 347]. Однако в какую бы сторону ни

клонился маятник оценок магии, бесспорен ее исторический возраст. А это

означает, что данный феномен как древнейшее явление универсален, это

культурно-этический элемент духовного развития человечества.

Мыслители эпохи Возрождения осознают, что общим основанием,

могущим послужить сближению науки и эзотеризма, является активно-

деятельностная природа отношения к миру как в эзотеризме, так и в на-

рождающейся науке. Так, Пика дела Мирандола весьма четко формулиро-

вал активную позицию человека как мага, «пользующегося магией и каб-

балой для управления миром, для контроля за собственной судьбой с по-

мощью науки» [3, с. 14]. Наука, естествознание, эзотерика по сути своей

являют две разновидности освоения бытия. Взаимосвязь науки и оккуль-

тизма с логической точки зрения покоится на том постулате, что наука не

отрицает наличия скрытых естественных сил, пока еще не изученных дос-

кональным образом и не получивших исчерпывающего объяснения.

Многие мыслители эпохи Возрождения проводили доводы в пользу

того, что достижение власти над природой составляет цель познания. В

качестве пути достижения господства над природой указывалась нату-

ральная магия, которая выражает собой практическую направленность по-


76

знания, его действенность и способность человека подчинить силы приро-

ды человеку. Мыслители Возрождения (Кампанелла, Фичино, Кардано,

Агриппа, Парацельс, Бруно) видели в натуральной магии средство дости-

жения власти над природными телами.

Так, Т. Кампанелла, сводя науку к магии, считал, что «пока искус-

ство не становится понятным, его всегда называют магией, только потом –

наукой». В книге «Теология» он дает следующее определение натураль-

ной магии: «Естественная магия есть практическое искусство, исполь-

зующее активные и пассивные силы вещей для достижения удивительных

и необычных результатов, причины и способы осуществления которых

неведомы толпе». Натуральную магию, использующую «удивительно

действующие естественные причины», он противопоставляет искусствен-

ной магии, связанной с практическим применением технических изобре-

тений, механизм действия которых неизвестен толпе. Примерами искусст-

венной магии для него являются изобретения пороха, огнестрельного

оружия, книгопечатания, магнита, часов и телескопа. Лишь по мере того,

как произведения магического искусства становятся доступными и меха-

низм их действия постигается многими, исчезает таинственный ореол во-

круг «магов-изобретателей» и формируется собственно наука, которая в

своих истоках сохраняет теснейшую связь с магией, т.е. с практической

деятельностью по преобразованию природы [4].

Дж. Бруно на протяжении всей своей жизни живо интересовался

каббалой и магией. Называя магом мудреца, умеющего действовать,

Дж. Бруно видит в натуральной магии установление связи между «душой

мира» и природными телами, которое позволяет овладеть тайнами приро-

ды, поскольку Вселенная пронизана духовными силами, полна симпатий и

антипатий, сокровенного смысла. Представление о знании как созидании,

как способе овладения силами природы, как универсальном средстве вла-

сти человека над таинственными силами природы формировалось в эпоху

Возрождения в контексте магического способа мысли, отдающего при-

оритет магии как практическому действу, воплощающего в себе всесилие

человека. Знание, дающее власть над природой, – это свидетельство бес-

конечного могущества человека, которому подвластно все и вся. Как го-

ворил Б. Телезио, в будущем «люди не только будут обладать знанием

всех вещей, но станут почти всемогущими!» [5, с. 295].

Итак, мы очертили общий культурный контекст генезиса науки в

эпоху Ренессанса. Далее обратимся к анализу социокультурных транс-

формаций Реформации, их влияния на процесс рождения науки. Несо-

мненно, что ранняя Реформация следовала персоналистическому духу

Возрождения. Гуманистов Возрождения и представителей раннереформа-

ционной проповеди сближали идея свободной совести и возврата к исто-

кам, стремление к толкованию Писания, неприязнь к схоластике и др.


77

Указанные параллели столь очевидны, что не раз рождали соблазн сочле-

нить Ренессанс и Реформацию в одну социокультурную и духовную эпо-

ху, однако Реформация есть не только продолжение Ренессанса, но и про-

тест против него в вопросе отрицания возрожденческого статуса человека

как особого вида сущего, как особого вида твари. Дело в том, что в ранне-

реформаторских сочинениях персональный духовный опыт трактовался,

во-первых, как наиболее надежный источник всех достоверностей и осоз-

нанных внутренних возможностей и, во-вторых, как опыт существа, спо-

собности которого (разум, интуиция, воображение, воля) принципиально

ограничены и несравнимы со способностями Бога. Указанные антрополо-

гические идеи в совокупности с теологической концепцией, в соответст-

вии с которой Бог трансцендентен миру и несоразмерен бренному и гре-

ховному человеку, отразились в особой эпистемологической концепции, к

анализу которой перейдем далее.

Дело в том, что статус науки теснейшим образом связан с процес-

сом легитимации, в котором некоему «законодателю» разрешается закре-

плять за познавательными процедурами и их результатами условия науч-

ности. В истории философии, начиная с античности, существовала тради-

ция соотносить все проблемы, связанные с легитимацией знания, с разу-

мом. Новоевропейская наука, актуализировавшая античный теоретизм, но

в принципиально ином контексте, «обязательно должна» была «оправдать

себя перед разумением и мыслью» (Г. Гегель), обосновать свое право пре-

тендовать на постижение истины, т.е. стать легитимной. Однако науки не

имеют средств для «оправдания себя» перед мыслью, не содержат в себе

свою легитимацию. Процесс легитимации знания, включающий поиск

«законодателя» и его легитимацию, всегда «изобретала» философия.

В эпоху Реформации стратегия науки легитимации науки не изме-

нилась. По-прежнему решение проблемы легитимации брала на себя фи-

лософия, опираясь на выработанную в античности традицию привлечения

разума в качестве «законодателя», которому разрешается предписывать

условия научности познавательным процедурам и их результатам, т.е. со-

вершать процедуру обоснования возможности научного знания. Но в ука-

занную эпоху философия открыла иное по сравнению с античностью из-

мерение разума, обусловленное спецификой самосознания эпохи.

Г. Гегель, как считает Ю. Хабермас, первым возвысил до уровня

философской проблему самосознания эпохи Нового времени, показав, что

главным еѐ принципом является субъективность, понимаемая как отне-

сенность к самому себе, как «вообще свобода субъективности» [6]. То-

тальное господство принципа субъективности в это время Г. Гегель про-

иллюстрировал в работе «Философия права» на следующих примерах.

Право и нравственность стали рассматриваться «как основанные на чело-

веческой воле, тогда как раньше они существовали только в виде полагае-


78

мой извне заповеди Бога, записанной в Ветхом и Новом Завете, или в

форме особого права (привилегий) в древних пергаментах, или в тракта-

тах». Моральные понятия стали приспосабливаться к признанию субъек-

тивной свободы индивидов. Взамен веры в авторитет провозвестия и пре-

дания протестантизм утвердил господство субъекта, настаивающего на

собственном понимании Библии [7]. Следовательно, идеология Реформа-

ции и протестантизма, утвердившая единство рационализма и субъекти-

визма, имплицитно явилась легитимизирующим фактором для новоевро-

пейской науки.

Итак, мы доказали, что генезис науки как формы духовной деятель-

ности в XVII в. нельзя понять без рассмотрения религиозно-

мировоззренческих изменений. А так как возникновение научной новоев-

ропейской рациональности совпало с Реформацией, то появилась гипотеза

об опосредованности научной революции XVII в. протестантизмом. В ряде

ранних произведений Г. Гегеля, а также в соответствующих разделах «Фи-

лософии истории» содержатся достаточно определенные указания на то,

что корни новой рациональности, нового самосознания, нового отношения

к труду и обогащению, отличающих Западную Европу XVIII–XIX вв., надо

искать в реформационном процессе. Спекулятивная догадка Гегеля пре-

вратилась в проработанную гипотезу и получила серьезное документаль-

ное подтверждение в немецких историко-культурных исследованиях кон-

ца IX – начала XX в. (М. Вебер, Р. Мертон и др.).

В чем же специфика и сущность легитимизирующей функции в от-

ношении к науке у протестантизма? Дело в том, что реформаторы высту-

пили непримиримыми обличителями всяких техник воздействия на боже-

ственную природу и божественную волю, выражающихся в магии и в лю-

бых ее проявлениях, которые в раннереформационной литературе рас-

сматривались как худший род умственной гордыни. Сверхчувственное

или сверхразумное богопознание также ставится реформаторами под со-

мнение, и никаких похвал интуиции раннереформационные сочинения не

содержат. С той же решительностью реформаторы выступают против бо-

гопостигающего разума, который тщится обосновать веру и претендует на

исследование последних тайн бытия. Именно этот разум М. Лютер назы-

вает «потаскухой дьявола» и именно по отношению к нему ведет себя как

принципиальный агностик, согласный с традицией апофатического бого-

словия: «Разум, – говорил он, – дарован нам не для постижения того, что

над нами (природы Бога, ангелов и святых обитателей неба), а для пости-

жения того, что ниже нас (животных, растений, состава веществ)». Таким

образом, разум не имеет право претендовать на постижение и исследова-

ние потустороннего, но в мире посюстороннем нет преграды для его про-

ницательности. В указанной эпистемологической концепции содержится

рецепция теории двойственной истины, восходящей к аверроизму XIII в. и


79

к философии Оккама. Экспозиция трансцендентности и рациональной не-

постижимости Бога дает установку доступного и познаваемого мира, что

создало благоприятные условия для становления новой, несхоластической

рациональности, первым проявлением которой станет экспериментально-

математическое естествознание.

М. Лютер являлся приверженцем номинализма, с которым он по-

знакомился в годы учебы на факультете искусств Эрфуртского универси-

тета. Соглашаясь с номиналистами в вопросе о понимании установленных

Богом законов природы, которые по его воле могут быть изменены, он

все-таки понимал божественное всемогущество не в качестве бесконечно-

сти возможностей, открытых для Бога, а в смысле бесконечной божест-

венной силы, проявляющей себя в существующем мире. М. Лютер был

близок к Оккаму и номиналистам в том, что для него Откровение опреде-

лено Христом и верой, а не разумом, поэтому оно, в принципе, не может

быть рационально доказано или опытно подтверждено. Он отказывался

связывать веру с разумом. Разум не только бессилен, но и он вреден в деле

веры: это главный враг веры.

Оккам и номиналисты утверждали, что теология не является нау-

кой, а Бог не иррационален, а сверхрационален. Поэтому Творец не про-

тиворечит творению, а превышает нашу естественную способность позна-

ния, и, соответственно, научные методы недостаточны для того, чтобы по-

знавать то, что должно познаваться верой. Следовательно, для номинали-

стов тем самым философия и теология, разум и вера разделены, но вера

выше. А для М. Лютера философия неспособна постичь то, что утвержда-

ет вера, и философия, как и разум, должна использоваться только в «зем-

ных» делах человека.

Комментируя текст Священного Писания «И Слово стало плотию»

(Ин. 1, 14), М. Лютер сформулировал свою особую позицию: «Сорбонна,

мать заблуждений, очень дурно утверждала, что одно и то же является ис-

тиной в философии и в теологии». Следовательно, «гармонии» веры и ра-

зума Фомы Аквинского совершенно неприемлема для М. Лютера, так как

он считал, что истины философии и истины теологии относятся к различ-

ным сферам и не согласуются между собой.

Что касается проблемы богопознания, то оно возможно на основе

Откровения, объективированного в Священном Писании. Для постижения

Бога как личности не требуется ни дедукции, ни индукции, ни экспери-

ментов, ни экстраординарных душевных состояний, а для этого вполне

достаточно пассивного вслушивания в смысл священного текста, которое

возможно благодаря вере. Вера реформаторами понимается же преимуще-

ственно в соотнесении с волей, т. е. как некая «настроенность», «установ-

ка». Таким образом, когнитивному отношению к Богу в средневековой

схоластике Реформация противопоставляет понимающе-герменевтическое


80

отношение, что приводит к формированию в протестантской традиции

философской герменевтики (Ф. Шлейермахер и др.). Таким образом, ре-

форматоров можно назвать фидеистами, так как прочная вера, противо-

поставленная как рациональному, так и иррациональному богопознанию,

рассматривается ими в качестве необходимого и достаточного условия

спасения. Следствием реформаторского фидеизма, основанного на вере,

рассматривающейся в качестве необходимого и достаточного условия

спасения (sola fide) и начинающейся с самоотрешенного вслушивания в

смысл Писания, оказывается в итоге независимое, волевое, рассудитель-

ное и ответственное поведение в миру.

Итак, разум не может претендовать на независимость от Божест-

венной воли и заповедей Писания. Но если речь идет об исполнении заве-

тов Писания, то они реализуются не в ходе мистического соединения с

Богом (протестантизм категорически отрицает всякую мистику), а в ходе

рационально организованной практической деятельности. Более того, са-

мо истолкование Священного Писания отдано во власть человеческого

разума, ибо у человека нет другого способа узнать волю Бога, кроме как

через чтение Библии. А поскольку человек истолковывает Библию с по-

мощью собственного рассуждения, то тезис об абсолютном авторитете

Библии оказывается оправданием разума.

Таким образом, в протестантизме истина веры оказывается неотде-

лимой от работы разума, а дело веры (честный труд как «мирская аскеза»)

становится практическим делом разума. Именно человеческому разуму

отдано толкование веры и полное руководство ее практической реализа-

цией. Тем самым протестантизм дал мощный импульс к рационализации

всех видов деятельности и созданию науки Нового времени [8].

Ж. Кальвин по этому поводу писал: «Человек удостоен исключительной

чести – такой, которую невозможно переоценить. Как представитель Бога,

смертный человек исполняет власть над миром, как если бы она принад-

лежала ему по праву...» [9, с. 265]. Освящая рациональную предприимчи-

вость свободного индивида, протестантизм стал духовной основой новой

цивилизации, построенной на принципах индивидуальной свободы, ры-

ночных отношений, правового государства и рационально-технического

преобразования природы. Так В. Зомбарт отмечал: «Со всей решительно-

стью пуританская этика требует рационализации и методизации жизни,

подавления влечений, превращения человека-твари в разумного человека:

"Не берите и не делайте ничего только потому, что чувство или страсть

хотят этого, но тогда исключительно делайте, когда у вас есть разумное

основание так поступать"» [10, с. 196].

Идеологии Реформации утверждали примат воли, приняв «теоло-

гию воли» блж. Августина и продолжив «волюнтаристскую» линию в

средневековой теологии, характерную для францисканцев, которая восхо-


81

дит к Дунсу Скоту и углубляется у номиналистов XIV в. – Буридана, Ни-

колая из Отрекура, Уильяма Оккама. Такой подход, акцентирующий вни-

мание именно на божественной воле, а не на божественном разуме, опре-

делил характерный для протестантизма подход к изучению природы. Об-

ращение к опытному исследованию основано на том, что все сущее как в

большом, так и в малом несет на себе печать Творца. «Если мир есть тво-

рение Божие, – пишет К. Ясперс, – тогда все, что есть, достойно познания

как Божье творение – не только разумное, имеющее меру и число, но и все

остальное, с чем приходится сталкиваться в опыте; любое явление и вся-

кая малейшая его особенность стоят того, чтобы с любовью погрузиться в

их изучение; на свете нет ничего, чего не надо знать и исследовать. По

словам Лютера, Бог присутствует даже в блошиной кишке» [11, с. 61-62].

Можно говорить о том, что «идеология протестантизма подготови-

ла почву для легитимации зарождающейся науки: легитимация науки

происходила с помощью теологических "метаповествований", не имею-

щих отношения к науке» [12, с. 49]. Но легитимирующий потенциал про-

тестантизма для науки был случайным, а не необходимым. И хотя «анг-

лийская революция 1640 г. принесла науке поддержку со стороны пури-

танской идеологии, все же, как считал Р. Мертон, это не делает ее абсо-

лютно необходимой для возникновения и легитимации науки» [12, с. 49].

Подведем итоги исследования процесса легитимации рационально-

сти в культуре Европы в период Ренессанса и Реформации. Определяю-

щим фактором легитимации научной рациональности и науки являются

духовно-мировоззренческие религиозные трансформации. С одной сторо-

ны, необходимо указать на религиозно-философский синтез Ренессанса,

конституирующийся в оккультно-герменевтическую традицию, достав-

шуюся в наследство новоевропейскому обществу от эпохи Возрождения.

С другой стороны, необходимо отметить влияние Реформации, вызвавшей

к жизни новую религиозно-философскую установку – протестантизм, оп-

ределивший социально-культурное развитие Европы на многие века.

В теологии Реформации разум не имеет право претендовать на по-

стижение и исследование потустороннего, но в мире посюстороннем нет

преграды для его проницательности. В указанной эпистемологической кон-

цепции содержится рецепция теории «двойственной истины». Экспозиция

трансцендентности и рациональной непостижимости Бога дает установку

доступного и познаваемого мира, что создало благоприятные условия для

становления новой, несхоластической рациональности, первым проявлени-

ем которой станет экспериментально-математическое естествознание.

В протестантизме истина веры оказывается неотделимой от работы

разума, а дело веры (честный труд как «мирская аскеза») становится прак-

тическим делом разума. Именно человеческому разуму отдано толкование

веры и полное руководство ее практической реализацией. Тем самым про-


82

тестантизм дал мощный импульс к рационализации всех видов деятельно-

сти и созданию науки. Идеология протестантизма подготовила почву для ее

легитимации. Но легитимирующий потенциал протестантизма для науки

был случайным, а не необходимым: пуританизм обеспечил основную, но не

исключительную поддержку формирующейся науке в Англии XVII в.


1. Воденко К.В. Религиозно-философские истоки западноевропей-

ской научной рациональности: гносеологический аспект // Уч. зап. Рос.

гос. соц. ун-та. 2009. № 2 (65).

2. Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986.

3. Герметизм и формирование науки. М., 1966.

4. Огурцов А.П. Научный дискурс: власть и коммуникация (допол-

нительность двух традиций) // Философские исследования. 1993. № 3.

5. Цит. по: Горфункель А.Х. Гуманизм и натурфилософия итальян-

ского Возрождения. М., 1977.

6. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. Двенадцать лек-

ций. М., 2008.

7. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1974.

8. См.: Косарева Л.С. Социокультурный генезис науки Нового

времени. М., 1989.

9. Цит. по: История становления науки (некоторые проблемы):

реф. сб. ИНИОН АН СССР. М., 1981.

10. Зомбарт В. Буржуа. М., 1936.

11. Ясперс К. Ницше и христианство. М., 1994.

12. Воденко К.В. Генезис и легитимизация новоевропейской науки:

роль мировоззренческих трансформаций // Гуманитарные и социально-

экономические науки. 2009. № 2 (45).


83

УДК 1 (091)

А.Г. Зарубин

A.G. Zarubin

ПРОБЛЕМА ВРЕМЕНИ В ФИЛОСОФСКОЙ КОНЦЕПЦИИ В.И. ВЕРНАДСКОГО

ABOUT THE PROBLEM OF TIME IN V.I. VERNADSKY'S

PHILOSOFY

В статье рассматривается позиция

В.И. Вернадского в отношении об-

щенаучной и общекультурной про-

блемы времени. Показано, что, реа-

лизуя междисциплинарный подход,

русский ученый создает свою ори-

гинальную концепцию времени. Вы-

являются особенности и характер-

ные черты данной концепции.

In the article V.I. Vernadsky's position

concerning a general scientific and

common cultural problem of time is

considered. It is shown, that, realizing

the interdisciplinary approach, the

Russian scientist creates the original

concept of time. Characteristic

features of the given concept come to

light.

Ключевые слова: научная мысль, биосфера, ноосфера, рост научного знания, союз философии и естест-вознания, асимметричность вре-менных процессов, переживае-мость времени.

Key words: scientific thought, bios-

phere, noosphere, the growth of scien-

tific knowledge, the union of philoso-

phy and science, asymmetric temporal

processes, understanding of time.

А.Г. Зарубин Доктор философских наук, профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского института (филиала) Российского госу-дарственного торгово-экономического университета (г. Ростов-на-Дону). E-mail: [email protected]. © Зарубин А.Г., 2013

A.G. Zarubin Doctor of Philosophical Sciences, Professor of the Humanities and Social-Economical Department of the Rostov Institution (Branch) of the Russian State Trade and Economic University (Rostov-on-Don). E-mail: [email protected]. © Zarubin A.G., 2013


84

Создатель ноосферной концепции В.И. Вернадский был убежден в

том, что начиная с ХХ в. рост научного знания быстро стирает различия

между отдельными науками. Ученые все чаще специализируются не по

областям знания, а по научным проблемам. Это дает возможность сосре-

доточиваться и значительно глубже проникать в изучаемое явление, а

кроме того, позволяет охватывать его с различных позиций и точек зре-

ния. Несмотря на то, что В.И. Вернадский в большей степени известен как

ученый-естественник, его чрезвычайно глубоко интересовали вопросы ме-

тодологии научного познания, мировоззренческая и философско-

гуманитарная проблематика.

В своей известной книге «Научная мысль как планетное явление»

он излагает собственное видение эволюции человечества в геологическом

и социально-историческом масштабах времени. И это одна из первых в

научной литературе попыток обобщения эволюции нашей планеты как

единого космического, геологического, биогенного и антропогенного

процесса. В.И. Вернадский показывает ведущую преобразующую роль

науки и общественно организованного труда человечества в настоящем и

будущем планеты. Научная мысль, наука, знание рассматриваются как

важнейшая сила преобразования и эволюции Земли, ускорения темпов

общественно-исторического процесса.

Переход биосферы в ноосферу, по его мнению, остановить невоз-

можно, так как рост научного знания становится основной геологической

силой, создающей ноосферу. Причем это преобразование биосферы проис-

ходит независимо от человеческой воли, т.е. как природный естественный

процесс. И только в истории научного познания существование прогресса в

ходе времени оказывается доказанным. Во всех других областях человече-

ской жизни (экономика, политика, условия существования людей, мораль-

ное, культурное состояния и т.д.) устойчивого прогресса, т.е. развития без

возвращения вспять, мы не замечаем. Русский ученый дает свой ответ на

многочисленные в истории науки споры о возможности прогресса и право-

мерности этого понятия в характеристике человеческой истории (идущее от

материалистов ХVIII в. через Гегеля к Марксу утверждение идеи несо-

мненного прогресса человечества и сомнения многих мыслителей ХIХ и

ХХ вв. в обоснованности и даже моральности самой этой идеи). Согласно

В.И. Вернадскому, именно непрерывный рост научного знания свидетель-

ствует о том, что человечество все же совершенствуется [1].

Обращаясь к сложившейся структуре научного знания, он отмеча-

ет, что деление наук на исторические и филологические, с одной стороны,

и на естественные и математические – с другой, тем не менее совершенно

немыслимо и невозможно для философии, логики, психологии. Вообще

проблема взаимоотношений естествознания и философии является сквоз-


85

ной для многих его работ. И всегда он выступает как горячий сторонник

союза философии и естествознания. Но как понимать такой союз?

Исследователи философско-методологических идей великого уче-

ного [3–5] сходятся в том, что философия для В.И. Вернадского есть усло-

вие, причем неустранимое условие для научной работы. Это та среда, в

которой существует наука и без которой науки не бывает. Хотим мы этого

или не хотим, но в науке нас на каждом шагу охватывают вопросы и зада-

чи, тесно связанные с философией и методологией. Они возникают из

оценки того научного материала, который лежит в основе естествознания,

и входят во все наше научное мировоззрение, в научный язык, в наблюде-

ние и толкование фактов. «Философское миропредставление, – пишет

В.И. Вернадский, – в общем и в частностях создает ту среду, в которой

имеет место и развивается научная мысль. В определенной мере она ее

обусловливает, сама меняясь (в результате ее достижений)» [2, с. 36]. Хотя

при этом человек строит свой идеальный мир в жестких рамках окру-

жающей его природы, среды своей жизни или биосферы.

Важной особенностью методологического знания, согласно

В.И. Вернадскому, является то, что содержательно его обычно ищут в

специальных, философских по форме, сочинениях или в трудах авторов,

прослывших философами. Хотя биение самостоятельной философской

мысли нередко обнаруживается как в трудах ученых, так и в творениях

художников. «Никогда не наблюдали мы до сих пор, – говорил он в одной

из своих лекций, – в истории человечества науки без философии, и, изучая

историю научного мышления, мы видим, что философские концепции и

философские идеи входят как необходимый, всепроникающий в науку

элемент во все время ее существования. Только в абстракции и в вообра-

жении, не отвечающем действительности, наука и научное мировоззрение

могут довлеть сами по себе, развиваться помимо участия идей и понятий,

разлитых в духовной среде, созданной иным путем» [2, с. 413].

В свете вышесказанного весьма характерно отношение самого

В.И. Вернадского к проблеме времени, чрезвычайно занимавшей его. И

здесь довольно отчетливо прослеживается, как при рассмотрении этой

общенаучной проблемы реализуются его методологические установки.

Проблема времени, будучи одновременно и философской, и естественно-

научной (а в наше время и общественно-научной или общекультурной),

занимает в творчестве ученого особое место. Его представления о про-

странстве, времени, симметрии в природе позволяют уверенно говорить

именно о концепции времени Вернадского.

Обратимся к двум моментам этой концепции: идее жизненного

(биологического) времени и аргументации необратимости или асиммет-

ричности (направленности) временных процессов.


86

Традиционные для науки ХVII–ХIХ вв. представления о времени

базировались на ньютоновском понятии абсолютного времени (и про-

странства) как неизменного и внешнего по отношению ко всем процессам

и явлениям, условиям их существования. Время в таком случае оказывает-

ся просто вместилищем (наряду с пространством) всякого материального

бытия. Теория относительности, роль которой в развитии естествознания

ХХ в. чрезвычайно высоко оценивает Вернадский, коренным образом ме-

няет представления о свойствах времени. Впервые после ХVII в. вообще

возникает необходимость их исследования. Теперь время рассматривается

не как внешнее, а как внутреннее свойство самих явлений и процессов

действительности. Соответственно, и его качества определяются особен-

ностями изменения этих явлений [6, 7].

Идея жизненного (биологического) времени В.И. Вернадского пол-

ностью вписывается в эту новую картину мира. Точнее сказать, это новое

научное мировоззрение развивается им на близком его научным интересам

материале биогеохимии (биологической и геологической эволюции). Не

отказываясь в принципе от времени как единой универсальной формы вся-

кого движения, Вернадский вместе с тем допускает возможность его диф-

ференциации по типу материального носителя, обусловливающего отличи-

тельные особенности той или иной формы движения. Эта позиция получила

довольно плодотворное развитие уже во второй половине ХХ в. (различе-

ние и исследование физического, геологического, исторического, социаль-

ного, психологического, художественного времени).

Самого же В.И. Вернадского интересует в первую очередь специ-

фика биологического времени, т.е. времени, связанного с жизненными яв-

лениями. Он приходит к выводу, что наиболее характерным признаком

биологического времени является его делимость, выражающаяся в смене

поколений живого. Это обстоятельство Вернадский и берет за исходное

при его изучении, хотя для жизни, по мнению ученого, время выражается

не в одном, а в трех разных процессах. Здесь и время индивидуального

бытия, и время смены поколений без изменения формы жизни, и, наконец,

время эволюционное – смена форм вместе со сменой поколений. Но в лю-

бом случае время – одно из основных проявлений вещества, неотделимое

от него, его содержание.

В.И. Вернадский также замечает, что в самом нашем сознании вре-

мя связано с жизнью и высоко ценит философию А. Бергсона и Г. Зимме-

ля, заложивших традицию изучения психологического и исторического

времени. Ему явно импонирует их идея отождествления времени-дления с

жизненным процессом, с эволюцией жизненных форм.

Прослеживая историю научных и философских представлений о

времени, В.И. Вернадский отмечает, что механика И. Ньютона и ее абсо-

лютное время отвечают обратимым процессам. Время абсолютное может


87

отсчитываться и в ту и в другую стороны, так как его отсчеты базируются

на процессах вращения Земли вокруг Солнца, Земли вокруг своей оси,

вращения спутников планет, т.е. на маятниковом движении.

Физические процессы с ходом времени действительно проявляются

как обратимые и подобно маятнику безразлично могут идти в ту или дру-

гую сторону. Вся научная картина мира с ХVII и вплоть до ХХ в. основы-

валась на подобном представлении о времени. Получалось, что в физиче-

ском построении мира необратимых процессов не существует. Любое яв-

ление мира может идти вперед и назад и одинаково отсчитываться време-

нем. Ничего подобного не обнаруживается в жизненном времени или вре-

мени-длении А. Бергсона, направление которого определяется жизненным

порывом и творческой эволюцией. Иначе говоря, обратное движение

здесь невозможно и противоестественно.

С этой проблемой и связана вторая важнейшая особенность кон-

цепции времени В.И. Вернадского. Следует сказать, что попытки доказа-

тельства необратимости времени при жизни В.И. Вернадского неодно-

кратно предпринимались с позиций физической науки. Необратимость

физических процессов обосновывалась прежде всего с помощью так на-

зываемых «стрел времени». Обычно приводили три такие стрелы – термо-

динамическую, электромагнитную и космологическую (позднее стали на-

зывать еще информационную). Первая из них основана на факте неизбеж-

ного рассеивания тепловой энергии, возрастания энтропии в замкнутых

системах; вторая связана с процессами рассеивания электромагнитного

излучения, которое распространяется в виде сферической волны и никогда

не возвращается назад; третья базируется на концепции расширяющейся

Вселенной, удалении космических тел друг от друга. Но ни один из дан-

ных подходов не может считаться физически строго обоснованным. Как

законы классической механики и электродинамики, так и законы теории

относительности, квантовой физики по сути безразличны к изменению зна-

ка направления времени, т.е. теоретически при изменении направления раз-

вития на противоположное в физических процессах ничего не меняется.

На этом фоне аргументация В.И. Вернадского о необратимости

времени выгодно отличается. Он утверждает, что, вступая в область жиз-

ненных процессов, мы гораздо глубже проникаем в реальность и прихо-

дим к новому пониманию времени. В явлениях жизни вектор времени

имеет вполне определенное и однозначное направление.

Физическое (или ньютоновское) время, по его мнению, не отража-

ется в явлениях и фактах, изучаемых наукой, ибо реальные явления и фак-

ты лишь находятся в нем и не дают о нем никакого понятия. Такое время

оказывается однородным и неизменным, т.е. обратимым. Жизненное вре-

мя, напротив, само создается и проявляется в ходе эволюции жизни. По-

этому оно выражается в научных явлениях и может быть предметом изу-


88

чения науки и философии. Это время оказывается неоднородным и необ-

ратимым. Оно идет в одну сторону, т.е. в направлении эволюционного

жизненного процесса.

Биологические процессы обычно имеют четко выраженный направ-

ленный характер (как прогрессивный, перспективный, так и регрессивный,

тупиковый). Однако в целом эволюция живого связана с движением к более

богатому содержанию, появлением новых качеств и свойств в развитии ка-

ждого организма и всего вида. Свидетельством тому является, по словам

Вернадского, «единый процесс эволюции видов, неуклонно идущий все

время в одном и том же направлении. Он идет с разной скоростью для раз-

ных видов, с остановками, но, в общем, картина живой природы постоянно

меняется, не останавливаясь и не возвращаясь назад» [2, с. 226].

Что касается мертвой материи или косного вещества, то здесь эво-

люционный процесс проявляется только тогда, когда имеется связь с боль-

шими массами живого вещества. Другими словами, минералы, образую-

щиеся при разрушении остатков живых организмов, изменяются с течением

времени по причине изменения физико-химических свойств живых орга-

низмов. Такие биогенные минералы оказываются, согласно В.И. Вернад-

скому, единственным проявлением эволюции в неживой природе.

Еще одним отличительным свойством жизненного времени для нас

является его переживаемость человеком, т.е. восприятие его как длитель-

ности, имеющей начало, конец и направление. Причем деление времени

на прошлое, настоящее и будущее, свойственное человеку и пронизы-

вающее всю его жизнь, распространяется им на все природные процессы.

В.И. Вернадский называет это великой загадкой «вчера-сегодня-завтра»,

стирающей грань между психологическим и физическим временем.

Итак, необратимость присуща, по мнению В.И. Вернадского, лишь

эволюции живого и эволюции научной мысли человечества, прогрессу

знания. Ссылаясь на историю научного познания, приводя многочислен-

ные конкретные аргументы, он пишет, что в последние семь тысяч лет,

«все увеличиваясь в темпах, идет непрерывное создание ноосферы и

прочно – в основном без движения назад, но с остановками, все умень-

шающимися в длительности – идет рост культурной биогеохимической

энергии человечества. Растет сознание, что этому росту нет непреодоли-

мых пределов, что это стихийное геологическое явление» [1, с. 143]. Вме-

сте с тем этот процесс является планетным процессом, т.е. ограниченным

в пространстве и во времени. Отсюда следует, что необратимость разви-

тия планетной мысли, как и биологическая эволюция, сама по себе не мо-

жет носить абсолютного характера.


89


1. Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление. М.:

Наука, 1991.

2. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М.: Наука,

1988.

3. Жданов Ю.А. Становление ноосферы – фазовый переход? //

Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Естеств. науки. 1994. № 1/2.

4. Саенко Г.Н. Владимир Иванович Вернадский: ученый и

мыслитель. М.: Наука, 2002.

5. Таланов В.М. В.И. Вернадский и Ю.А. Жданов: высокое

соприкосновение // Научная мысль Кавказа. 2009. № 1.

6. Яковлев В.П. Социальное время. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1980.

7. Любинская Л.Н., Лепилин С.В. Философские проблемы времени

в контексте междисциплинарных исследований. М.: Прогресс-Традиция,

2002.


90

КУЛЬТУРА И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

УДК 316.7 (930.2)

А.В. Лубский, Р.А. Лубский

A.V. Lubsky, R.A. Lubsky

ЭТАТИЗМ И ПАТЕРНАЛИЗМ КАК КУЛЬТУРНЫЕ МАРКЕРЫ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В РОССИИ

STATISM AND PATERNALISM AS

CULTURAL MARKERS OF CIVILIZATIONAL

IDENTITY IN RUSSIA В статье рассматриваются методоло-

гические проблемы изучения циви-

лизационной идентичности в России

и такие ее культурные маркеры, как

этатизм и патернализм.

The methodological problems of stud-

ying civilizational identity in Russia

and its cultural markers such as stat-

ism and paternalism are considered in

the article.

Ключевые слова: цивилизационная

идентичность, коллективная иден-

тичность, государственность, эта-

тизм, патернализм.

Key words: civilizational identity, col-

lective identity, state, statism, pater-

nalism.

А.В. Лубский

Доктор философских наук, профессор кафедры социологии, политологии и пра-ва Института по переподготовке и повы-шению квалификации Южного федераль-ного университета. E-mail: [email protected]. Р.А. Лубский

Кандидат философских наук, доцент, док-торант кафедры философии и социологии Краснодарского университета МВД России. E-mail: [email protected]. © Лубский А.В., Лубский Р.А., 2013

A.V. Lubsky

Philosophical Sciences, Professor of Social, Political and Law Sciences Department of the Institute for Retraining and Advanced Teaching in Humanities and Social Sciences of the Southern Federal University. E-mail: [email protected]. R.A. Lubsky

The Candidate of Philosophical Sciences, associate professor, doctoral candidate of chair of philosophy and sociology of the Min-istry of Internal Affairs Krasnodar University of Russia. E-mail: [email protected]. © Lubsky A.V., Lubsky R.A., 2013


91

На рубеже XX–XXI вв. актуализировалась проблематика, связанная

с поиском утраченных идентичностей [1], самыми общими из которых яв-

ляются цивилизационные идентичности. Изучение этих идентичностей

сегодня превратилось в модное интеллектуальное занятие, в процессе ко-

торого исследователи сталкиваются со многими методологическими

трудностями [2].

В научном дискурсе существуют различные представления о том,

что такое цивилизационная идентичность. Одни ученые, рассматривая ци-

вилизационную идентичность как разновидность социальной идентично-

сти индивида, считают, что она «включает в себя представления человека

о своей принадлежности к той или иной культурно-цивилизационной

общности (например, к западной, православной, исламской цивилизации)»

[3]. Другие исследователи говорят о цивилизационной идентичности об-

щества в целом, которая существует помимо составляющих его индивидов

и естественным образом проецируется на идентичность всех индивидов,

входящих в данную цивилизационную общность или причисляющих себя

к ней [4]. Однако такого рода представления о цивилизационной идентич-

ности в последнее время подвергаются критике со стороны тех ученых,

которые считают, что общество, в отличие от индивида, не обладает каче-

ствами субъективности и рефлексивности, являющимися необходимым

условием возникновения идентичности [5].

В настоящее время в понимании цивилизационных идентичностей

можно выделить две парадигмы. В рамках конструктивистской парадигмы

утвердилась трактовка цивилизационных идентичностей как дискурсив-

ных конструктов, являющихся результатом символической борьбы, или

конкуренции разных нарративов. В рамках эссенциалистской парадигмы

цивилизационные идентичности – это то, что возникает «естественным

образом» и чем можно обладать неосознанно, а значит то, в отношении

чего можно даже заблуждаться [6]. Однако в условиях глокализации ста-

новится очевидным, что представления о цивилизационных идентично-

стях, разрабатываемые в рамках конструктивистской и эссенциалистской

парадигм, являются односторонними, и поэтому эвристически недоста-

точными. Необходимо разрабатывать стратегии изучения цивилизацион-

ных идентичностей с учетом того, что, с одной стороны, в научном, поли-

тическом или идеологическом дискурсах происходит постоянное конст-

руирование различного рода коллективных идентичностей, а с другой – в

повседневном дискурсе во всех культурах продолжают обращаться к кол-

лективным идентичностям эссенциалистского характера.

В связи с этим в изучении цивилизационных идентичностей необ-

ходимо переходить от одномерных их интерпретаций к многомерным, ос-

новой которых может стать парадигма конструктивного реализма, разра-

ботанная в рамках неоклассической модели научных исследований [7]. С


92

позиций конструктивного реализма любая идентичность одновременно

рассматривается как «естественная» (культурная), единственная и устой-

чивая, и как «искусственная» (конструктивистская), множественная и из-

менчивая. При этом подчеркивается, что «естественная» идентичность,

носящая неосознанный характер, складывается в процессе культурной со-

циализации, «искусственная» идентичность носит осознанный характер,

она формируется в результате сознательного выбора социально значимых

референтов.

В рамках конструктивного реализма цивилизационные идентично-

сти относятся к «Мы-идентичностям», или коллективным идентичностям

[8]. Эти идентичности могут формироваться на различных основаниях. На-

пример, на культурных основаниях формируются коллективные идентич-

ности, принадлежность к которым члены определенной группы не столько

осознают, сколько духовно ощущают. Это – различного рода этнические

или религиозные идентичности, объединенные идеей общности «почвы»

или «крови», культурной или исторической судьбы. Цивилизационные

идентичности – это воображаемые коллективные идентичности. «Вооб-

ражаемые» не в том смысле, что они не существует как социальные реаль-

ности, а в том, что они как результат коллективных воображений представ-

ляют собой особого рода гипостазирование абстрактных сущностей.

Обычно гипостазирование связывается со стремлением к опредме-

чиванию абстрактных сущностей, приписыванию им реального, предмет-

ного существования как вещи. Однако некоторые исследователи полага-

ют, что гипостазирование в культурной сфере – это утверждение о реаль-

ном существовании того, что зафиксировано в понятии или образе. При

этом они опираются на идеи М. Хайдеггера об особой форме «нечувст-

венного восприятия» – категориального созерцания, порождающего такие

предметы, как идея или эйдос [9]. Из этого, как подчеркивают исследова-

тели, следует, что гипостазируемый предмет может быть репрезентирован

не только вещным посредником, но и абстрактным сущим как картина

мира или субъект [10]. При этом следует учитывать, что абстрактные по-

нятия или образы как презентации таких идеальных предметов, как кол-

лективные целостности (цивилизации, народ, нации и т.д.), навязывают

определенное видение социальной действительности, благодаря чему по-

являются люди, заявляющие о своей принадлежности к идеальным сущ-

ностям, делая их социально реальными [11].

Таким образом, люди, гипостазируя абстрактные понятия или обра-

зы, начинают рассматривать коллективные целостности как реальные, а

«если люди определяют ситуации как реальные, то, – согласно теореме

У. Томаса, – они реальны по своим последствиям». В результате мир аб-

страктных понятий или образов (идеальных сущностей) создает особую


93

социальную реальность – репрезентативную социальную реальность, но-

сящую дискурсивно-отчужденный характер [12].

В силу этого цивилизационные идентичности в рамках парадигмы

конструктивного реализма рассматриваются как нарративные идентичности,

в основе которых лежат образы «Мы», созданные коллективным воображе-

нием на основе переинтерпретации людьми в русле определенной культур-

ной картины мира различного рода цивлизационных представлений как

дискурсивных конструктов. Поэтому цивилизационные идентичности яв-

ляются результатом и информационного воздействия (конструктивист-

ских усилий), и культурной актуализации (эссенциалистских предпосы-

лок). В силу этого цивилизационные идентичности выступают, с одной

стороны, проекцией осознанных представлений индивидов, рассматри-

вающих себя в коммуникационном пространстве определенной группы

как «Мы», о своей цивилизационной принадлежности, с другой – проек-

цией неосознаваемых культурных архетипов, или культурных кодов.

В таком понимании цивилизационной идентичности, с одной сто-

роны, проявляется стремление показать, что она не является нечто суще-

ствующим помимо составляющих определенный коллектив индивидов, и

тем самым избежать радикальной эссенциализации коллективной иден-

тичности. С другой стороны, преодолевается и сугубо конструктивистская

трактовка цивилизационной идентичности, поскольку ей придается также

культурное измерение. Поэтому основой цивилизационной идентичности

в России выступают различные ее цивилизационные образы, сформиро-

вавшиеся в различных дискурсивных практиках и с которыми идентифи-

цируют себя те или иные коллективные сообщества.

Один из таких образов России как локальной цивилизации, сконст-

руированный на основе трехмерного ее видения, базируется на спатиаль-

ном, темпоральном и конативном параметрах. Выбор этих параметров

обусловлен следующими методологическими соображениями. Во-первых,

цивилизация – это локальная общность, ее ареал пространственно ограни-

чен (спатиальный аспект). Во-вторых, цивилизация – это историческая

общность, которая имеет определенные временные рамки (темпоральный

аспект). В-третьих, для каждой локальной цивилизации характерен осо-

бый тип коллективного поведения (конативный аспект).

Спатиальный параметр локальной цивилизации предполагает не

просто выделение ее ареала, но и выявление особенностей ее единого

нормативно-ценностного пространства или символического универсума,

объединяющего локально-историческую общность в единое целое, за-

дающего базовые принципы социальных в ней взаимодействий внутри и

делающего эту общность уникальной. Темпоральный параметр локальной

цивилизации выражается в алгоритме социального развития, под которым

понимаются повторяющиеся в длительной перспективе наиболее харак-


94

терные черты этого развития и способы решения его проблем. Конатив-

ный параметр локальной цивилизации определяется ее цивилизационным

архетипом.

Доминантной формой социальной интеграции в России, или ее

«цивилизационной матрицей», является государственность, которую

можно рассматривать как государственно-организованную форму обще-

ства, включающую государственно-правовые институты, национально-

государственную идею и практику ее реализации. Государственно-

правовые институты, осуществляющие управление обществом, выполня-

ют интеграционную, мобилизационную и регулятивную функции. Нацио-

нально-государственная идея – это система представлений об идеалах и

долговременных целях развития, а также принципов взаимодействия го-

сударства с обществом, человеком, окружающей средой и международ-

ным сообществом.

Специфика российской государственности заключается в том, она,

являясь доминантной формой социальной интеграции, политическим «об-

ручем» скрепляет разнородные земли, этносы и культуры и задает единый

для российского общества символический универсум, или нормативно-

ценностный порядок. Этот порядок представлял собой генерируемые го-

сударственной властью духовные принципы национального единства и

неформальные институты внутреннего и внешнего взаимодействия.

Особенность российской государственности состоит в том, что ее

институты складывались в русле форсированного создания вначале «во-

енно-национального», «вотчинного», а затем «полицейского» и «интер-

венционистского» государства и были ориентированы на мобилизацион-

ный тип социального развития. В результате российская государствен-

ность, выступая в роли «демиурга» истории, то превращала Россию путем

реформ в великую державу, то становилась непосредственной причиной

национально-государственных ее катастроф [13].

Специфику российской государственности усматривают также в

«интервенционизме» и «полицеизме», воплощенных в вере в возможность

достижения прогресса путем насилия, прочно утвердившихся в России в

начале XVIII в. [14]. На государственном уровне «интервенционизм» про-

являлся в постоянных социальных экспериментах, в бюрократических за-

мыслах построить идеальное общество. «Полицеизм» на практике обна-

руживался в бюрократически «заботливом» отношении ко всем сторонам

не только общественной, но и частной жизни людей, а также в стремлении

к контролю за всеми сферами общественной жизни и наведению в обще-

стве необходимого порядка [15]. Вместе с тем «интервенционизм» и «по-

лицеизм» в России являются не только политической теорией и практи-

кой, но и стилем жизни ее населения, ментальной установкой в россий-

ском обществе.


95

«Интервенционизм» и «полицеизм» в России в контексте взаимо-

действий государства с человеком – это этатизм, в контексте взаимодейст-

вий государства с обществом – патернализм [16]. Этатизм и патернализм в

едином символическом пространстве, генерируемом российской государ-

ственностью, являются одновременно и структурами цивилизационного

архетипа, выступающими культурными маркерами цивилизационной

идентичности в России.

В научном дискурсе этатизм в России рассматривается преимуще-

ственно как концепция государственной власти, абсолютизирующая орга-

низационно-мобилизующую роль государства в системе социального

взаимодействия, а так же как процесс огосударствления общественных

отношений, обусловливающий экспансию государства в разнообразные

сферы социального и индивидуального бытия [17].

Однако этатизм можно рассматривать и как принцип взаимодейст-

вия государства и индивида в обществе. В западном антропоцентристском

обществе этатизм – это представление о том, что государству должна

принадлежать решающая роль в создании наилучших условий для обеспе-

чения безопасности и благополучия индивидов, а также установка инди-

видов на сотрудничество с государством и его поддержку. В российском

социоцентристском обществе этатизм – это, с одной стороны, фетишиза-

ция и сакрализация государства, наделение его как творца общественной

жизни сверхъестественными свойствами, преклонение перед ним как во-

площением силы и господства. С другой стороны, этатизм как принцип

взаимодействия государства и индивида в российском обществе опирается

на особую идею государства, которая, как писал А.С. Лаппо-Данилевский,

«отличается нормативным характером: она содержит понятие о том отно-

шении, которое должно быть между государем и подданными, а не только

понятие принудительной власти, которую государство имеет над частны-

ми лицами» [18].

В силу этого этатизм в российском обществе, помимо рациональ-

ного его обоснования со стороны «управляющих», включает и культур-

ную легитимацию этатистского порядка со стороны «управляемых». Эта

легитимация осуществляется в рамках такой политической культуры, ко-

торую Ю.С. Пивоваров назвал «властецентричной», в отличие от «антро-

поцентричной» западной культуры. Характеризуя «властецентричность»

российской политической культуры, он отмечает, что если на Западе ме-

рой всех вещей является исключительно сам человек, от которого все и

исходит, то в России все начинается с государства, а исходит все от госу-

дарственной власти [19]. При этом сама власть рассматривается как мета-

физическое явление, обладающее безусловным приоритетом как перед

людьми и обществом, так и перед самой территорией или географическим

пространством [20]. В связи с этим власть, наделяемая такими чертами,


96

как «невидимость», автономное существование и нахождение вне зоны

ответственности, сообща «переживается» людьми как источник блага, ис-

тины и права [21].

Характерной чертой российского цивилизационного архетипа яв-

ляется культ государственной власти, порождающий этатизм, который ос-

новывается на образе государства как «демиурге» российской истории,

главном «стержне» всей общественной жизни. В российском цивилизаци-

онном архетипе государство отождествляется с большой семьей, в кото-

рой отношения детей («управляемых») и родителей («управляющих»)

подразумевает «хорошее», «отеческое» и справедливое правление доброго

«хозяина-отца».

Предназначение такого государства и государственной власти, пер-

сонифицированных с государем, состоит в доходчивом объяснении под-

данным сложностей пугающего их мира и формировании у них «веры-

ожидания», символом которой выступает «длинная дорога». Отсюда вы-

текает и понимание общенародного единства как духовного родства и

стремление человека в российском обществе заменить бездушные право-

вые нормы нравственными ценностями. Поэтому в российском цивилиза-

ционном архетипе государственная власть ставится выше закона, что

формирует такую установку, как правовой нигилизм и неверие в закон в

качестве воплощения справедливости и средства борьбы со злом. С этой

точки зрения характер отношения государства и индивида в России в от-

личие, например, от Запада, определяется не столько соглашением под-

данных и государственной власти о соблюдении законов, сколько молча-

ливым сговором о безнаказанности при их нарушении. В России, где сто-

роны перманентно нарушают законы, государство выступает не прими-

ряющим, а усмиряющим началом, а подданные – «безмолвствующим

большинством» или «бунтарями».

В связи с этим некоторые исследователи подчеркивают парадок-

сальность этатистского нормативного образа государства в России, кото-

рая выражается, как пишет В.Г. Федотова, в «сочетании комплексов вер-

ноподданного и революционера», в результате чего мы имеем дело с го-

товностью «сопротивляться любому "государственному ярму", будь то

авторитарный коммунистический, националистический режим или демо-

кратическое государство» [22].

Таким образом, этатизм в российском обществе ориентирует чело-

века на «подчинение» государственной власти или на ее «ниспроверже-

ние», но только не на «диалог» человека и власти, не на создание «меха-

низмов» социального компромисса и учета общественного мнения в про-

цессе принятия государственно-политических решений.

Этатизм как принцип взаимодействия государства и индивида в

российском обществе способствовал формированию в нем особого типа –


97

человека политического и авторитарного. У человека политического до-

минирует установка перемещать решение всех жизненных проблем, в том

числе приватных, в государственно-политическую сферу [23]. «Человек

политический» также полагает, что «власть рождает собственность», по-

этому для него нормой являются антисобственнические настроения и от-

сутствие правовых гарантий неприкосновенности частной собственности.

Это порождает у «человека политического» склонность к перманентному

перераспределению общественного богатства.

Характерной чертой авторитарного человека является «страсть к

порядку», которая порождает в нем, с одной стороны, антиличностную

установку, нетерпимость к не таким, «как все», а с другой – готовность

всегда поддерживать государственную власть в деле «наведения порядка».

У человека авторитарного идеалом государственной власти выступает в

первую очередь власть единоличная (ответственная), сильная (авторитет-

ная) и справедливая (нравственная). Этот идеал государственной власти,

который сочетается с коллективным демократизмом охлократического

толка, всегда ориентируется на «кумиров», не способных «ошибаться» и

готовых давать «правильные» ответы на все «вопросы жизни», что делает

их предметом всеобщего восхищения и преклонения. Однако у человека

авторитарного существует двоякое отношение к «кумирам». С одной сто-

роны, это – вера в «кумиров», наделяемых чертами харизматических ли-

деров, ожидание от них «чуда», сопровождаемые постоянной готовностью

подчиняться. С другой – это постоянное соотнесение деятельности «куми-

ров» с общей идеей, которой они должны обязательно следовать и которая

сообща переживается людьми. Если эта деятельность начинает идти враз-

рез с «идей» и «переживаниями» власти, то авторитет «кумиров» падает и

их свергают, а иногда и жестоко с ними расправляются.

Другим культурным маркером цивилизационной идентичности в

России выступает патернализм, в научном дискурсе о котором существует

«широкий спектр подходов, множественность коннотаций, несходство оп-

ределений» [24]. Некоторые исследователи, подчеркивая особую роль па-

тернализма, рассматривают его как обобщающую характеристику патерна-

листской цивилизации в России, как главный ее социокультурный маркер

[25]. Однако в научном дискурсе в основном доминируют трактовки патер-

нализма как типа социальных отношений или вида социальных институтов.

Трактовка патернализма как типа социальных отношений предпо-

лагает наличие двух субъектов, ощущающих свою принадлежность к

«Мы» как большой семье. С одной стороны, это – лица и группы, обла-

дающие ресурсами и властью и позиционирующие себя в виде «отцов»,

«хозяев», «попечителей», с другой – лица и группы, стоящие на более

низких ступенях социальной иерархии и нуждающиеся в помощи, защите,

покровительстве, опеке. При этом некоторые исследователи считают, что


98

патернализм в России, основанный на стереотипах поведения, свойствен-

ных большой патриархальной семье, нацелен прежде всего на создание

условий выживания тех или иных социальных групп путем перераспреде-

ления благ и оказания помощи членам этих групп [26]. Патернализм как

тип социальных отношений предполагает наличие определенных нефор-

мальных правил и ограничений, поскольку он проявляется в тех социаль-

ных практиках, которые не предусматривают согласования интересов сто-

рон, так как в этих практиках решающим является голос «отца», его ре-

шения и действия.

Можно выделить два типа патерналистских практик: церемониаль-

ные и функциональные. Церемониальные практики – это периодически

повторяющиеся социальные акции, носящие символический и идентифи-

кационный характер, демонстрирующие социальное единство и распреде-

ление патерналистских статусов. Функциональные патерналистские прак-

тики, носящие повседневный характер, сливаются с нормативными пред-

писаниями и стимулируют индивидов к достижению целей социальной

организации через актуализацию групповой солидарности.

Патернализм как особый социальный институт в России учеными

рассматривается, с одной стороны, как набор нормативных ограничений,

задающих и контролирующих определенную модель социального поведе-

ния [27], а с другой – как социальное «убежище» и защита от отчуждения

и давления анонимных социальных механизмов [28].

Патернализм в России можно рассматривать так же, как принцип

взаимодействия государства и общества, обусловленный определенной

культурной традицией. В рамках этой традиции общество «ощущает» себя

патриархальной семьей, главой которой выступает государство, осущест-

вляющее «отеческую» опеку над своими подданными. Поэтому государ-

ство в обществе рассматривается как объект патерналистских ожиданий, а

государственное попечительство – как «благо» и «обязанность» власти

перед «обществом», реализуемая в «отеческой заботе» и социальном па-

тронаже, «освященных» авторитетом прошлого; твердых социальных га-

рантиях «сверху» в обмен на отказ «общества» от самостоятельной пози-

ции в разнообразных формах социальной активности [29]. В этом плане

некоторые исследователи считают, что государственный патернализм, по-

печительски-заботливый по отношению к обществу и настроенный ре-

шать его социальные проблемы, – «это и есть основание социального го-

сударства, каковым называет себя Российская Федерация» [30].

Таким образом, патернализм в России – это, с одной стороны, уста-

новка государственной власти на постоянное попечительство над общест-

вом и стремление к постоянному контролю за различными сферами обще-

ственной жизни. Целью такого патернализма является получение лояль-

ности и политической поддержки со стороны подданных в обмен на соци-


99

альный патронаж. С другой стороны, патернализм в России – это общест-

венная потребность в государственной опеке и попечении, стремление

жить в сильном социальном государстве, заботливом к нуждам своих под-

данных, способном решать их социальные проблемы задачи и навести в

обществе необходимый порядок. В результате патерналистские установки

в российском обществе минимизируют роль общественных усилий и су-

щественно принижают значение ответственных решений, которые «обме-

ниваются» на государственную опеку и социальную защиту [31]. Поэтому

патернализм в России – это не только политическая практика, осуществ-

ляемая государством, но и стиль социальной жизни, обусловленный рос-

сийским политическим менталитетом [32].

Патернализм в России, являясь одной из стратегий управленческой

деятельности и частью культурной традиции, представляет собой единст-

во разнообразных форм социального, политического, идеологического и

ментального принуждения на основе регламентации взаимодействия госу-

дарства и общества по образу патриархальных отношений в семье.

Оформление патерналистских практик в России по патриархальным лека-

лам не предполагает согласование интересов сторон, поскольку только у

государства, устанавливающего правила социального взаимодействия,

существует свобода выбора. Поэтому социальные институты в России,

устанавливающиеся путем общественного провозглашения «сверху», но-

сят неустойчивый характер [33].

Следствием такого рода патерналистских отношений между госу-

дарством и обществом в России выступает также «отчуждение», при ко-

тором «власть» склонна игнорировать общественное мнение, считая себя

единственным субъектом политического процесса, а «общество» со своей

стороны, будучи практически полностью исключенным из сферы приня-

тия решений, часто испытывает разочарование в способности «власти»

выполнить взятые на себя социальные обязательства. В результате в рос-

сийском обществе время от времени актуализируются установки «разоча-

рованного патернализма», связанные с тем, что люди ждут от государства

«отеческой заботы», однако реально они уже не могут ничего от него тре-

бовать. В свою очередь государство в России постоянно испытывает со-

циальные «перегрузки» в силу того, что государственная власть постоян-

но раздает такие социальные обещания, которые оно не в состоянии вы-

полнить. Поэтому государственная власть в России, как подчеркивают ис-

следователи, не вызывает «ни любви, ни доверия, но от нее, и только от

нее зависит как хорошее, так и плохое в жизни» [34].

В силу этого некоторые ученые рассматривают патернализм «наря-

ду с разобщенностью и разрозненностью, низкой индивидуальной само-

дисциплиной и неспособностью к самоорганизации без внешнего подчи-

нения и принуждения, правовым нигилизмом и подданнической культу-


100

рой, максимализмом и метанием от крайности к крайности», в качестве

«системных недостатков и слабых черт русского народа» [35].

Таким образом, в рамках актуализации научного дискурса о кол-

лективных идентичностях особое значение в последнее время приобретает

вопрос о цивилизационной идентичности в России. В интеллигибельном

контексте этого дискурса российскую цивилизацию можно рассматривать

как воображаемую локально-историческую общность, матрицей которой

выступает государственность, задающая в ней единое символическое и

нормативно-ценностное пространство.

Особую роль в этом пространстве играют этатизм и патернализм

как принципы взаимодействия государства и человека, государства и об-

щества, выполняющие функции нормативно-ценностных предписаний в

обществе. Вместе с тем этатизм и патернализм – это не только предписа-

ния «сверху», но и ментальная интенция как проекция культурной тради-

ции, лежащей в основе российского цивилизационного архетипа. Поэтому

этатизм и патернализм, являясь структурами цивилизационного архетипа,

выполняют также когнитивные, аксиологические и конативные функции в

сфере повседневности как области нерефлексивных социальных практик.

Цивилизационные идентичности – это разновидности воображаемых

коллективных идентичностей. Цивилизационыые идентичности как вооб-

ражаемые коллективные идентичности являются продуктом не только ин-

теллигибельных дискурсивных практик и информационного воздействия на

коллективное сознание, но и коллективного воображения как проекции ци-

вилизационного архетипа, представляющего собой систему образов, ценно-

стей и установок неосознанного характера. Вследствие этого цивилизацио-

ные идентичности являются результатом и информационного воздействия,

и культурной актуализации. Поэтому этатизм и патернализм можно рас-

сматривать в качестве культурных маркеров цивилизационной идентично-

сти в России, определяющих принадлежность членов воображаемой ло-

кально-исторической общности к российской цивилизации.


1. Малинова О.Ю. Российская идентичность между идеями нации и

цивилизации // Вестн. Ин-та Кеннана в России. Вып. 22. М., 2012. С. 48–

56; Ее же. Россия и «Запад» в XX веке: Трансформация дискурса о кол-

лективной идентичности. М.: Российская политическая энциклопедия

(РОССПЭН), 2009. С. 141–183; Ефременко Д.В. Драма европейской иден-

тичности // Политическая наука: Идентичность как фактор политики и

предмет политической науки. М., 2005. № 3. С. 157–169.


101

2. Кондаков И.В., Соколов К.Б., Хренов Н.А. Цивилизационная

идентичность в переходную эпоху: культурологический, социологический

и искусствоведческий аспекты. М.: Прогресс-Традиция, 2011. С. 105–115.

3. Пантин В.И. Политическая и цивилизационная самоидентифика-

ция современного российского общества в условиях глобализации // Полит.

исследования. 2008. № 3. С. 29; Его же. Национально-цивилизационная

идентичность и политические трансформации в современном мире // Поли-

тическая идентичность и политика идентичности: в 2 т. Т. 2: Идентичность

и социально-политические изменения в ХХI веке. М.: Российская полити-

ческая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. С. 114–131.

4. Федотова Н.Н. Жизненные стили и плюрализация идентичности

как проблема политической социологии // Идентичность как предмет по-

литического анализа: сб. ст. по итогам Всерос. науч.-теорет. конф.

(ИМЭМО РАН, 21–22 октября 2010 г.). М.: ИМЭМО РАН, 2011. С. 60–61.

5. Малахов В.Г. Неудобства с идентичностью // Вопросы филосо-

фии. 1998. № 2. С. 49–51.

6. Малинова О.Ю. Исследование политики и дискурс об идентич-

ности // Политическая наука: Идентичность как фактор политики и пред-

мет политической науки. М., 2005. № 3. С. 12.

7. Лубский А.В. Неоклассическая модель социологического иссле-

дования // Социально-гуманитарные знания. 2012. № 7. С. 112–120.

8. Лубский А.В. Цивилизационная идентичность: методологический

конструкт интердисциплинарных научных исследований // Вестн. Рос.

Академии естественных наук. 2013. № 3. С. 49–53.

9. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск:

Водолей, 1998. С. 71–72.

10. Микешина Л.А. Эпистемологическое оправдание гипостазиро-

вания и реификации // Вопросы философии. 2010. № 12. С. 44.

11. Бурдье П. Начала. Choses dites. М.: Socio-Logos, 1994. С. 206.

12. Лубский А.В. Социальные науки и социальная реальность: к во-

просу о погружении в виртуальность // Научная мысль Кавказа. 2011. № 4.

С. 19–29.

13. Артамонов В. Катастрофы в истории российской государствен-

ности // Общественные науки и современность. 1994. № 3. С. 61–68; Ахие-

зер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало?

М.: Новое изд-во, 2005.

14. Щербинин А.И. Через полицеизм к тоталитаризму // Полит. ис-

следования. 1994. № 1. С. 186–190. Об «интервенционистском государстве»

см.: Володин А.Г. Гражданское общество и модернизация в России. Истоки

и современная проблематика // Полит. исследования. 2000. № 3. С. 113.

15. Лубский Р.А. Традиции полицейского государства в России как

воплощение идеи общей пользы во имя общего блага // Философия права.


102

2012. № 2 (51). С. 89–91; Его же. Этатистско-патерналистские образы го-

сударства и права как утилитарная форма нигилистического сознания //

Правовой порядок: межвуз. науч. сб. Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2009.

С. 218–221.

16. Лубский Р.А. Этатизм как принцип взаимодействия человека и

государства в России // Историческая и социально-образовательная мысль.

Науч журн. 2012. № 6 (16). С. 156–157; Его же. Патернализм как предмет

научного дискурса // Философия права. 2012. № 5 (54). С. 79–81.

17. Ситнова И.В. Ментальные ограничения институциональных

изменений в современной России // Мониторинг общественного мнения.

2011. № 3. С. 19; Щекотихин В.Н. Этатизм и его роль в укреплении со-

временной государственности: зарубежный опыт и российские тенденции

// Вестн. ВолГУ. Серия 4. 2008. № 1 (13). С. 116.

18. Лаппо-Данилевский А.С. Идея государства и главнейшие мо-

менты ее развития в России со времен смуты и до эпохи преобразований //

Полит. исследования. 1994. № 1. С. 178.

19. Пивоваров Ю. Тенденции русской государственности и совре-

менность: 1-я лекция. URL: http://tvkultura.ru/anons/show/video_id/156639/

brand_id/20898/ (дата обращения: 26.04.2013).

20. Пивоваров Ю., Фурсов А. Русская власть, русская система, рус-

ская история // Красные холмы: альманах. М., 1999. С. 86.

21. Яковенко И.Г. Власть в русской традиционной культуре: опыт

культурологического анализа // Социокультурная методология анализа

российского общества. Независимый теоретический семинар. Семинар

№ 3. Москва. 26 июня 1996 г. URL: http://rudocs.exdat.com/docs/index-

51573.html?page=2 (дата обращения: 20.11.2012).

22. Федотова В.Г. Модернизация «другой» Европы. М.: Институт

философии РАН., 1997. С. 120.

23. Ильин В.В., Панарин А.С., Бадовский Д.В. Политическая антро-

пология. М.: Изд-во МГУ, 1995. С. 108–109.

24. Шушкова Н.В. Этот ускользающий патернализм: попытка по-

строения концепции // Социол. журн. 2007. № 1. С. 40.

25. Темницкий А.Л. Социальные и культурные «скрепы» патернали-

стской цивилизации в России // Российское общество в современных ци-

вилизационных процессах. СПб.: Интерсоцис, 2010. С. 461.

26. Ермоленко Т.Ф. Патернализм в России: опыт культурно-

исторического анализа. Ростов н/Д.: Изд-во Рост. ун-та, 1999.

27. Шушкова Н.В. Этот ускользающий патернализм: попытка по-

строения концепции // Социол. журн. 2007. № 1.

28. Афанасьев М.Н. Клиентелизм и российская государственность:

исследование клиентарных отношений, их роли в эволюции и упадке

прошлых форм российской государственности, их влияния на политиче-

http://www.socjournal.ru/author/412


103

ские институты и деятельность властвующих групп в современной Рос-

сии. М.: МОНФ, 2000.

29. Ситнова И.В. Ментальные ограничения институциональных

изменений в современной России // Мониторинг общественного мнения:

экономические и социальные перемены. М.: ВЦИОМ, 2011. Май-июнь.

№ 3 (103).

30. Кара-Мурза С.Г. Государственный патернализм – цивилизаци-

онное измерение // Науч. эксперт. 2009. № 12. С. 1.

31. Вовк В.Н. Патернализм в российском правовом менталитете: ав-

тореф. дис. … канд. юр. наук. Краснодар, 2010.

32. Лубский Р.А. Политический менталитет в России на рубеже ве-

ков. Саарбрюккен: LAP LAMBERT AcademicPublishing, 2013.

33. Кочнова О.А. Патернализм как субинститут благотворительно-

сти // Вісник СевДТУ. Вип. 94: Філософія: зб. наук. пр. Севастополь: Вид-

во СевНТУ, 2009. С. 52.

34. Дилигенский Г.Г. Что мы знаем о демократии и гражданском

обществе // Pro et Contra. 1997. Т. 2, № 4. С. 12.

35. Розов Н.С. Российский менталитет: наиболее конструктивные

концепции и их критика // Мир России. 2011. № 2. С. 101.


104

ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ:

ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

УДК 342

Н.С. Бондарь

N.S. Bondar

ЮРИДИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ КАК КОНСТИТУЦИОННАЯ ЦЕННОСТЬ: СОЧЕТАНИЕ ПУБЛИЧНЫХ И ЛИЧНОСТНЫХ НАЧАЛ

LEGAL EDUCATION AS A CONSTITUTIONAL VALUE: COMBINATION

OF PUBLIC AND PERSONAL STARTED

В статье анализируется специфика

современного юридического образо-

вания. Делается вывод о конституци-

онной значимости юридического об-

разования в двух аспектах: публично-

правовом и субъективно-личностном.

The paper analyzes the specifics of

contemporary legal education. It is

concluded that the constitutional sig-

nificance of legal education in two

aspects: public law and the subjective-

personal.

Ключевые слова: юридическое обра-

зование, модернизация, конституци-

онная ценность.

Key words: legal education, moderniza-

tion, constitutional value.

Н.С. Бондарь

Cудья Конституционного суда РФ, заслу-женный деятель науки РФ, доктор юриди-ческих наук, профессор, заведующий ка-федрой муниципального права и управле-ния ЮФУ (г. Ростов-на-Дону). E-mail: [email protected].

© Бондарь Н.С., 2013

N.S. Bondar

Judge of the Constitutional Court of the Russian Federation, Honored Worker of Science, Doctor of Juridical Sciences, Pro-fessor, Head of Department of the Municipal Law and Management of SFU (Rostov-on-Don). E-mail: [email protected]. © Bondar N.S., 2013


105

Отечественное юридическое образование достаточно длительное

время находится в перманентном состоянии реформирования. Достаточно

очевидна необходимость его обновления, перехода к принципиально но-

вым началам подготовки юристов XXI в., но дискуссии о путях и способах

решения соответствующих проблем не утихают; по-прежнему острыми

остаются вопросы, связанные с основными направлениями реформирова-

ния юридического образования, включая поиск оптимального сочетания

зарубежного опыта (выражением которого является Болонский процесс,

двухуровневая система образования и т.п.) с бережным отношением к на-

циональным традициям в области высшего образования, включая подго-

товку юридических кадров.

Решение этих задач предполагает принятие комплекса взаимосо-

гласованных мер нормативно-правового, управленческого, организацион-

но-технического, кадрового и методического характера, направленных на

существенное повышение качества юридического образования в России с

тем, чтобы в возможно более короткие сроки обеспечить модернизацию

всей системы подготовки высокопрофессиональных, мобильных специа-

листов в области юриспруденции.

При этом нельзя не учитывать, что наука и образование являются,

пожалуй, одной из наиболее консервативных сфер, что предопределяется

особенностями самой природы данной области человеческой жизнедея-

тельности. Непрерывность, последовательная преемственность традиций –

важнейшие условия и предпосылка успешного развития образования во-

обще и юриспруденции в частности. Непродуманные же перемены, в том

числе под благими лозунгами модернизационных процессов и реформ,

могут вступить в противоречие с национально-историческими традициями

в области образования, привести к утрате достигнутого. Это тем более

важно учитывать, если иметь в виду, что сегодня идеология консерватиз-

ма провозглашена едва ли не руководящей доктриной правящей полити-

ческой партии. Но являются ли установки консерватизма реально господ-

ствующими в общественной практике? Действительно ли они учитывают-

ся при принятии судьбоносных решений, касающихся, в частности, систе-

мы высшего образования? Вряд ли на эти вопросы можно ответить одно-

значно утвердительно, если учесть как бесконечную череду образователь-

ных реформ, так и то, что их результаты далеко не всегда приводят к

улучшению тех отношений и институтов, которые подверглись преобра-

зованиям. Вот уж поистине – не все новое является прогрессом.

С учетом этих общих соображений представляются важными оцен-

ки современных тенденций развития юридического образования, понима-

ние его природы и назначения как конституционной ценности современ-

ного демократического правового государства.


106

Это необходимо учитывать, как представляется, при поиске опти-

мального баланса в соотношении национальных и наднациональных стан-

дартов в юридическом образовании, имея в виду рубежи рубикона, за ко-

торыми могут проявиться горизонты «юридического космополитизма», не

совместимого с суверенными интересами российской государственности.

Профессиональная деятельность юриста самым непосредственным

образом связана как с охраной прав и свобод личности, безопасностью граж-

дан, так и с защитой государственных интересов, отстаиванием публичных

ценностей общества и государства. Защищая закон на основе верховенства

права, юрист призван на профессиональной основе охранять публичные и

частные конституционные ценности, находить баланс между ними.

Вместе с тем юридическое образование и само по себе является

конституционной ценностью. Что имеется в виду?

Известно, что «ценность» есть признание за соответствующим яв-

лением (объектом) определенной полезности, объективно-субъективной

необходимости. В этом плане через конституционную ценность раскрыва-

ется в первую очередь конституционная значимость данного явления, в

том числе юридического образования. Конституционная значимость юри-

дического образования очевидна. Это проявляется в двух аспектах:

а) публично-правовом и б) субъективно-личностном.

В публично-правовом плане юридическое образование, будучи

включенным в общую систему профессионального образования страны,

представляет собой важную сферу социальной государственности и одно-

временно государственной политики по подготовке юридических кадров

для судебных, правоохранительных, иных государственных и муници-

пальных органов, субъектов хозяйственной деятельности и т. п. В этом

качестве юридическое образование проявляет себя как составляющая од-

ной из основ конституционного строя, институциональное средство кад-

рового обеспечения законности и правопорядка, защиты суверенной рос-

сийской государственности. Юристы являются, без преувеличения можно

сказать, кадровой основой охраны и обеспечения безопасности Россий-

ской Федерации, что, впрочем, характерно для всякого уважающего себя

государства и рассчитывающего на то, чтобы к нему с уважением относи-

лись и все другие, в том числе на международной арене.

В субъективно-личностном плане конституционная ценность юри-

дического образования имеет двуединые характеристики. Они связаны, с

одной стороны, с самой природой получаемого человеком юридического

образования как субъективно значимого для данного лица блага, являю-

щегося результатом реализации этим лицом конституционного права на

образование и во многом предопределяющего социально-правовой статус

данного лица в обществе и государстве как обладателя профессионально-

юридическими знаниями; с другой стороны, речь идет об ориентации


107

профессиональной юридической деятельности в первую очередь на лич-

ность, защиту ее прав и свобод, составляющих высшую ценность россий-

ского конституционализма (ст. 2 Конституции РФ).

Конечно, это достаточно абстрактные, но важные характеристики,

имеющие значение для уяснения самой природы и назначения юридиче-

ского образования как конституционной ценности в современном демо-

кратическом государстве. Им соответствуют и особенности юридическо-

го, государственно-правового оформления (отражения) данной конститу-

ционной ценности: а) как элемента основ конституционного строя (ст. 7

Конституции РФ) и б) как одной из составляющих конституционного ста-

туса личности (ст. 43 Конституции РФ).

Соответственно, государственная политика в сфере реформирова-

ния юридического образования, очевидно, должна быть конституционно

обоснованной, целенаправленной, взвешенной, последовательной и сис-

темной, проводиться с опорой на научно обоснованные, концептуально

выверенные подходы. Ее конституционное измерение определяется не

только закреплением в Конституции РФ основополагающих требований и

гарантий в области образования (ст. 43 Конституции РФ), но и фактиче-

ским конституционно-правовым содержанием вопросов профессиональ-

ной деятельности юриста. Неслучайно различные проблемы образования

неоднократно становились предметом рассмотрения Конституционного

суда Российской Федерации (далее – КС РФ). Причем в данном случае

речь идет как о решениях, имеющих своего рода точечное значение, ка-

сающихся конкретных вопросов системы образования, хотя, естественно,

и в этих случаях соответствующие вопросы носят принципиальный харак-

тер, имеют конституционное значение (решение КС РФ, касающееся вве-

дения Единого государственного экзамена [1, 2]), так и тех решений, ко-

торые затрагивают основополагающие принципы образования – равенст-

ва, справедливости, доступности образования и т.п. [3].

В частности, доступность высшего профессионального образова-

ния, в том числе и юридического, связана прежде всего с возможностью

получить его в равной мере всеми гражданами. Этот вопрос был предме-

том исследования КС РФ применительно, в частности, к такой категории

граждан, которые получают образование, совмещая учебу в высших учеб-

ных заведениях с работой. В этих целях федеральный законодатель уста-

новил для лиц, обучающихся в высших учебных заведениях без отрыва от

производства, ряд гарантий и компенсаций в сфере труда, а именно пре-

доставление отпуска на определенные сроки с сохранением заработной

платы за счет работодателя (ст. 177 Трудового кодекса РФ). В то же вре-

мя, учитывая, что установление подобных гарантий налагает на работода-

теля определенные финансовые обязательства в отношении работника,

федеральный законодатель распространил их только на тех лиц, кто полу-


108

чает образование впервые. Тем самым обеспечивается баланс конституци-

онных прав и справедливое согласование интересов работников и работо-

дателей как сторон в трудовом договоре. Вместе с тем, как указал Консти-

туционный суд РФ, устанавливая соответствующее положение, федераль-

ное законодательство не препятствует расширению гарантий и компенса-

ций работникам, получающим второе высшее образование, в рамках кол-

лективно-договорного и индивидуально-договорного регулирования и не

исключает обязанности работодателя предоставлять таким работникам

льготы в связи с обучением, если это предусмотрено коллективным дого-

вором либо соглашением между работником и работодателем [4]. В то же

время предоставление дополнительных прав и гарантий лицам, получаю-

щим образование, не должно искажать цель, заложенную в самом праве на

образование, и служить средством злоупотребления этим правом. Решая,

прежде всего, задачи качественной подготовки лиц, получающих профес-

сиональное образование, законодатель вправе устанавливать и особые

требования к образовательным учреждениям и реализуемым ими образо-

вательным программам [5]. Эта линия, связанная с оценкой проблем обра-

зования с позиций соблюдения принципов равенства и справедливости,

получила развитие в других решениях КС РФ. Так, в определении от 8 де-

кабря 2011 г. № 1696-О-О КС РФ разъяснил, что действующим законода-

тельством допускается возможность предоставления мер социальной под-

держки в пределах имеющихся бюджетных средств определенной катего-

рии лиц (для которых государственная поддержка является необходимым

источником средств к существованию), получающих высшее образование

не только в государственных и муниципальных, но и частных учебных

заведениях, получивших государственную аккредитацию [6]. Тот же под-

ход был реализован при рассмотрении КС РФ вопроса о праве отдельных

категорий граждан на получение налогового вычета в сумме, затраченной

на обучение, в том числе на заочной и вечерней формах [7].

Очевидно, что с помощью такого рода решений КС РФ обеспечи-

вается своего рода приращение ценностных начал в образовательной сис-

теме и в образовательно-правовом статусе граждан. Поэтому характери-

стики юридического образования как конституционной ценности опреде-

ляются не только Конституцией как актом, устанавливающим свод осно-

вополагающих ценностных ориентиров государственно организованного

общества, но и решениями КС РФ. В концептуальном плане это определя-

ется принципиальной возможностью генерирования конституционных

ценностей посредством нормоконтрольно-оценочной деятельности судеб-

ных органов конституционного контроля и вытекающей из этого особой

нормативно-доктринальной природой решений этих органов, с помощью

которых этим ценностям придаются нормативные качества категории дей-

ствующего права [8]. Справедливости ради следует, однако, признать, что


109

и в этом случае конституционное значение соответствующих характери-

стик (в том числе относящихся к юридическому образованию) коренится в

Конституции, в ее глубинном содержании и системных взаимосвязях нор-

мативных положений Конституции.

Так, именно в практике КС РФ получили обоснование такие фор-

мально не поименованные в Конституции ценности, как «правовая опре-

деленность», «стабильность публичных правоотношений», «поддержание

баланса публичных и частных интересов» и т. п. Что же касается образо-

вания, то по состоянию на 1 октября 2012 г. КС РФ обращался к соответ-

ствующим вопросам (в различных аспектах), по крайней мере, в 54 реше-

ниях: принято 5 постановлений и 49 определений (2 из них – с позитив-

ным содержанием). Инициаторами таких обращений выступали самые

различные субъекты, включая как отдельных граждан (абитуриенты, сту-

денты, представители профессорско-преподавательского состава вузов),

так и сами вузы, другие органы и учреждения.

Вместе с тем глубинные характеристики юридического образова-

ния как социально-правовой ценности – в единстве ее публичных и лич-

ностных начал – определяются не на нормативно-правовом, в том числе

конституционном, уровне, а самой жизнью, системой реальных общест-

венных отношений, определяющих основные устои общества и государст-

ва. В этом плане концентрированным отражением понимания ценностных

начал юридического образования является осознание того достаточно

очевидного обстоятельства, что юридическое образование – это своего

рода научно-образовательное, мировоззренческое отражение правовой

культуры общества, показатель господствующих в обществе и признавае-

мых на уровне государственно-правовой политики нравственно-этических

стандартов, моральных ценностей, без учета которых подготовка профес-

сиональных юристов демократического правового государства, общества

современной правовой культуры была бы невозможна. Иными словами,

юридическое образование – это в том числе и важная нравственно-

этическая ценностная основа правовой и политической культуры общест-

ва и государства. В данном контексте выглядят весьма опасными тенден-

ции по превращению юридического образования в России в узкоспециа-

лизированное обучение юридическим технологиям на основе прагматиз-

ма, чисто рыночных потребностей. При таком подходе юридическое обра-

зование теряет нравственный контекст и выхолащивается в технологиче-

скую процедуру подготовки правовых «технарей», подготовленных лишь

к удовлетворению интересов клиента любой ценой, даже путем отказа от

моральных ценностей и собственной совести [9, 10].

Сама юриспруденция становится лишь орудием защиты соответст-

вующих интересов, теряя свое высокое нравственное призвание – обеспе-


110

чивать справедливость, помогать слабым, укреплять духовность и суве-

ренную правовую государственность.


1. Определение КС РФ от 12 ноября 2008 года № 909-О-О // Архив

КС РФ. 2008.

2. Определение КС РФ от 16 декабря 2008 года № 1088-О-О // Ар-

хив КС РФ. 2008.

3. Постановления КС РФ: от 24 октября 2000 года № 13-П // СЗ РФ.

2000. № 44. Ст. 4399; от 16 ноября 2004 года № 16-П // СЗ РФ. 2004. № 47.

Ст. 4691; от 27 ноября 2009 года № 18-П // СЗ РФ. 2009. № 49 (ч.2). Ст.

6041; определения КС РФ от 27 января 2011 года № 88-О-О // Архив КС

РФ. 2011; от 17 ноября 2011 года № 1620-О-О // Архив КС РФ. 2011; от

29 мая 2012 года № 865-О // Архив КС РФ. 2012; от 17 июля 2012 года

№ 1345-О // Архив КС РФ. 2012.

4. Определение КС РФ от 08 апреля 2004 года № 167-О // Архив КС

РФ. 2011.

5. Определение КС РФ от 17 ноября 2011 года № 1711-О // Архив

КС РФ. 2011.

6. Определение КС РФ от 08 декабря 2011 года № 1696-О-О // Ар-

хив КС РФ. 2011.

7. Определение КС РФ от 17 декабря 2008 г. № 1071-О-О // Архив

КС РФ. 2008.

8. Бондарь Н.С. Конституционные ценности – категория дейст-

вующего права (в контексте практики Конституционного суда России) //

Журн. конституционного правосудия. 2009. № 6 (12).

9. Синюков В.Н. Юридическое образование в контексте российской

правовой культуры // Журн. российского права. 2009. № 7.

10. Васильев А.А. Концепция правового воспитания в контексте

консервативной правовой доктрины России // Юридическое образование и

наука. 2012. № 3.


111

УДК 378.1

Г.А. Ключарев

G.A. Klyucharyev

НЕПРЕРЫВНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ И ПОИСКОВ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ

CONTINUING EDUCATION IN THE CONTEXT OF

GLOBALIZATION AND SEARCH FOR IDENTITY

Статья посвящена проблеме непре-

рывного образования. На основе меж-

дународных документов автор анали-

зирует специфику дистанционного

образования. Исследуются особенно-

сти реализации концепции непрерыв-

ного образования в условиях глобали-

зации и поиска идентичностей. Дела-

ется вывод о том, что реализация не-

прерывного образования отвечает ин-

тересам подавляющего большинства

социальных групп и общества в це-

лом, но практика его применения

должна осуществляться на основе

изучения интересов и ожиданий ос-

новных экономико-социальных групп.

The article deals with the problem of

continuing education. On the basis of

international documents, the author ana-

lyzes the specificity of distance educa-

tion. The features of the concept of life-

long learning in the context of globaliza-

tion and the search for identity. It is con-

cluded that the implementation of con-

tinuing education in the interests of the

overwhelming majority of social groups

and society as a whole, but its application

must be based on the study of the inter-

ests and expectations of key economic

and social groups.

Ключевые слова: образование, не-

прерывное образование, идентич-

ность, глобализация, культура, об-

щество.

Key words: education, continuing

education, identity, globalization,

culture, society.

Г.А. Ключарев

Доктор философских наук, старший науч-ный сотрудник Института социологии РАН (г. Москва). E-mail: [email protected]. © Ключарев Г.А., 2013

G.A. Klyucharyev

the Doctor Philosophical Sciences, Senior Researcher of the Institute of Sociology of RAS (Mosсow). E-mail: [email protected]. © Klyucharyev G.A., 2013


112

Избирательно и фрагментарно образование существовало на про-

тяжении всей истории человеческого общества. Для одних учеба была со-

словной привилегией и удовольствием, для других – неприятной обязан-

ностью. Третья, наиболее многочисленная часть людей вообще оказалась

лишена возможности учиться как в детстве, так и в последующие периоды

жизни. Ответом на такое положение вещей стала концепция непрерывного

образования, которая была провозглашена ЮНЕСКО в 1972 г. и поддер-

жана рядом влиятельных межправительственных организаций [1]. По су-

ти, речь идет о смене образовательной парадигмы, которая связана с об-

щественным производством и воспроизводством знаний, навыков, инфор-

мации, ценностей, традиций.

Основной теоретической новацией современной парадигмы стало

расширение понятия образования. Теперь под ним понимается все, что

имеет целью изменить установки и модели поведения людей путем пере-

дачи им новых знаний, развития новых умений и навыков. К традицион-

ному понятию формального образования, которое происходит в специаль-

но предназначенных для этого местах, располагает системой контроля

знаний, методикой обучения и завершается получением диплома или сер-

тификата, прибавляется неформальное и информальное образование.

В соответствии с Международной стандартной классификацией

образования (ISCED) основные формы непрерывного образования опре-

деляются следующим образом [2].

Формальное образование относится к системе школ, колледжей,

университетов, иных институализированных учебных заведений, которые

обеспечивают набор взаимосвязанных учебных программ в качестве основ-

ного занятия для детей и молодежи, как правило, в возрасте от 5–7 лет и до

20–22 лет или же вплоть до начала оплачиваемой трудовой деятельности.

К неформальному образованию относится любая организованная и

продолжающаяся какое-то время учебная деятельность, которая не попада-

ет под определение формального образования. Она может происходить как

внутри учебного заведения, так и вне его стен для лиц вне зависимости от

их возраста. Неформальное образование не ставит целью аттестацию уча-

щегося. Оно может иметь как профессиональную направленность, так и

общекультурное значение. Содержание и методы занятий четко не фикси-

руются и могут быть максимально адаптированы под нужды учащихся.

Самым инновационным с точки зрения классической теории явля-

ется информальное образование, которое включает все виды учебной дея-

тельности, не попадающие под определения формального и неформально-

го образования. Данная форма отличается, как правило, отсутствием орга-

низации и может осуществляться как на индивидуальном уровне (напри-

мер, самообразование), так и на групповом (например, на рабочем месте

или в семье во время досуга).


113

Информальное образование трудно поддается эмпирическому и

статистическому анализу. Однако именно оно наиболее эффективно изме-

няет установки и модели поведения людей в повседневной жизни. Поэто-

му существует мнение, что данный вид следует называть повседневным

образованием. В этом есть определенный смысл – ведь повседневная дея-

тельность или просто времяпрепровождение являются наиболее продол-

жительными и непрерывными (за исключением, возможно, времени сна)

периодами человеческой жизни.

Информальное образование иногда называют университетами жиз-

ни – местом, где мы учимся сами, часто не осознавая, что это делаем. «Во

время разговора с друзьями, близкими или просто с попутчиками мы уз-

наем новые вещи. Пытаясь сделать что-то впервые, мы также учимся.

Учебой можно считать просмотр телевизионных передач, посещение му-

зея, чтение книг, прогулки по Интернету, просто размышления на тему. На-

сколько такое учение тривиально или имеет исключительное значение –

второстепенный вопрос. Главное, что в этом широком смысле мы стано-

вимся учащимися на протяжении всей жизни».

Образование длиною в жизнь (иногда используется термин «образо-

вание через всю жизнь») предполагает, что возможности учебы должны

быть равномерны на протяжении всей жизни человека и не имеют выра-

женного начала и конца. Помимо традиционного детско-юношеского обра-

зования, здесь выделяются образование взрослых и образование пожилых.

Образование шириною в жизнь означает доступность всех основ-

ных форм образования для каждого человека и для всех без исключения

социальных групп. По усмотрению самого человека предпочтение отдает-

ся либо формальному, либо информальному образованию. Самообразова-

ние при этом становится одним из основных видов учебной деятельности.

Разработка концепции непрерывного образования активизирова-

лась в середине 1980-х гг. и продолжается по настоящее время. К началу

2000-х гг. сложилась современная версия непрерывного образования, под-

держанная ЮНЕСКО и OECD. Основная идея заключается в том, что ка-

ждый человек в любой период своей жизни должен иметь возможность

участия в учебном процессе. На основе непрерывности удалось построить

единую модель накопления и обработки человеческого капитала, которая

включает в себя профессиональную подготовку (learning to know, learning

to do), общекультурное развитие (learning to be) и гражданское воспитание

(learning to live together).

Важнейшей концептуальной новацией при этом становится наде-

ление экономически активного, взрослого населения статусом потенци-

альных и действительных учащихся. В отличие от детей и юношества,

взрослое население на основании социального статуса и имеющегося

жизненного опыта правомочно делать самостоятельный выбор содержа-


114

ния, форм и способов занятий. При этом, как оказывается, взрослые уча-

щиеся достаточно часто демонстрируют неожиданный выбор своих инди-

видуальных образовательных траекторий как в профессиональном, так и в

общекультурном и гражданском направлениях.

Наделение взрослого, в первую очередь экономически активного,

населения статусом учащегося имеет большое социальное значение, по-

скольку благодаря применению образовательных технологий постепенно

трансформируется сама социальная структура общества при сохранении

его относительно устойчивого состояния и целостности.

Потенциально каждый человек – неважно, работающий, трудоуст-

раивающийся, получающий социальную помощь, пособие или пенсию –

является учащимся, которому необходимо обеспечить равные возможно-

сти для продолжения прерванного когда-то ранее в жизни процесса обу-

чения. Одно из самых важных положений современной теории непрерыв-

ного образования заключается в том, что каждый человек наделяется пра-

вом учиться в любой из периодов своей жизни и тем самым продолжать

формировать свою идентичность [3].

В контексте глобализации особенно остро встает вопрос о качестве

образования. Мы видим, что наиболее престижные учебные заведения со-

средоточены в экономически развитых странах. При этом около трети

стран в мире испытывают трудности с организацией даже начального об-

разования, не говоря уже о среднем специальном и высшем.

Существенные различия в организации систем образования про-

сматриваются и по содержанию самого учебного процесса. Так, в боль-

шинстве европейских стран основная задача непрерывного образования

заключается в консолидации общества путем включения в мэйнстрим

маргинальных групп, изменения их образа жизни и наиболее полной со-

циальной адаптации. А в небогатых странах Африки, Индо-Китая, напро-

тив, акцент делается на просветительской работе среди широких слоев на-

селения с целью повышения общей культуры и начальной грамотности.

Вопрос о качестве образования имеет особую актуальность и в Рос-

сии. Наши опросы показывают, что россияне отчетливо понимают, что дос-

тупное качественное образование является, при определенных условиях,

социальным лифтом, обеспечивающим в том числе и легитимность нера-

венства в обществе вообще. Однако сама по себе высокая квалификация

играет отнюдь не ведущую роль в процессе достижения благополучного

положения в жизни. Значимость высокой квалификации и хороших знаний

оказывается ниже, чем значимость наличия нужных связей и знакомств, де-

ловой хватки и даже просто удачи и везения, причем та же картина наблю-

далась и 10 лет назад. Это означает, что упорный труд, получение образо-

вания продолжают занимать важное место в ценностно-нормативной сис-

теме россиян, в их представлениях о «должном». Согласно таким представ-


115

лениям нужно получать образование и хорошо трудиться, и такое поведе-

ние должно в итоге вознаграждаться улучшением жизни. При этом на при-

мере своего окружения сами россияне видят, что на практике эта модель

реализуется далеко не всегда и существуют более значимые для современ-

ной российской жизни факторы успеха, хотя и в меньшей степени вписы-

вающиеся в предпочтительную для них культурную модель.

Тем не менее мода на образование сохраняется. В некоторых слу-

чаях она не связана с процессом обучения и развития компетентностей, а

превращается в коллекционирование дипломов, сертификатов, свиде-

тельств об окончании. Недавний пример – общественная критика в адрес

высокопоставленных государственных служащих, купивших свои ученые

степени и звания. Это, конечно, симуляционная деятельность (симулякр),

как ее назвал современный французский философ Жан Бодрийяр.

При всей очевидной актуальности и своевременности для наших

стран непрерывное образование имеет ряд дискуссионных аспектов. Сре-

ди них:

усиливающееся неравенство доступности образования, в резуль-

тате чего грамотные лица оказываются в более выгодном положении на

рынке труда. Неравенство в образовании, как показывают исследования,

усиливается и по таким признакам, как материальное положение, место

жительства, количество детей и т. д.;

неконтролируемый доступ к информации, знаниям и навыкам,

которые могут быть использованы во вред обществу, государству и само-

му индивиду;

нежелательное с точки зрения властных структур развитие реф-

лексии и повышение информированности у взрослых граждан (учащихся),

порождающей критические суждения о положении дел как на микро-, так

и на макроуровнях социума.

Остается открытым и вопрос, как реагировать на межстрановые

различия в доступности качественного образования всех уровней. Практи-

ка открытия филиалов за границей ведущими университетами мира пока

не получила широкого распространения, и, как показывает опыт, при этом

недостаточно учитываются региональные, национальные, социально-

культурные и экономические факторы.

Подводя итог, следует подчеркнуть, что реализация непрерывного

образования отвечает интересам подавляющего большинства социальных

групп и общества в целом. Однако практика его применения должна осу-

ществляться на основе изучения интересов и ожиданий основных (а в

идеале – всех) экономико-социальных групп. Иначе возможен рост на-

пряженности, конфликтности, коллективизация индивидуальных рисков

со всеми вытекающими из этого негативными последствиями.


116


1. Faure E. Learning to Be: the World of Education today and tomor-

row. Paris: UNESCO, 1972.

2. Recurrent Education: A Strategy for Lifelong Learning. Paris: Or-

ganization for Economic Co-operation and Development (OECD), 1973.

3. Lifelong Learning for All (Delor’s Comission). Paris: OECD, 1996.


117

ВУЗЫ И НАУЧНЫЕ ЦЕНТРЫ ЮГА РОССИИ

УДК 94 (470.6)

С.Л. Дударев S.L. Dudarev

К 50-ЛЕТИЮ КАВКАЗОВЕДЧЕСКОЙ ШКОЛЫ В.Б. ВИНОГРАДОВА

THE 50TH ANNIVERSARY OF THE CAUCASUS STUDIES SCHOOL OF V. VINOGRADOV

В работе рассматриваются основные вехи истории кавказоведческой науч-но-педагогической школы профессора В.Б. Виноградова, отмечающей в 2013 г. свое 50-летие. Для данного коллек-тива характерны преемственность по-колений, системная работа со студен-ческой молодежью, интегративный подход к освещению событий мировой и региональной истории, последова-тельная позитивная оценка последст-вий вхождения народов Северного Кавказа в состав России, внимание к процессам межэтнического сближения и пропаганда их конструктивных ре-зультатов, активное внедрение резуль-татов своих исследований в практику школьного и вузовского преподавания.

The paper examines the main milestones of the research and teaching of the Profes-sor V.B. Vinogradov's Caucasus Study School, celebrating in 2013 its 50th anni-versary. For this group is characterized by the succession of generations, systematic work with students, integrative approach to news coverage of world and regional history, a consistent positive assessment of the consequences of entering the North Caucasus in the Russian, attention to the processes and the promotion of inter-ethnic convergence of positive results, the active implementation of the results of their research into the practice of school and university teaching.

Ключевые слова: кавказоведческая школа, историческое регионоведение, российскость, северокавказский кри-зис, интеграционная периодизация всемирной истории, этническая толе-рантность.

Key words: Caucasus Study School, his-torical regional studies, rossiskost, North Caucasian crisis of the, integra-tion periodization of world history, eth-nic tolerance.

С.Д. Дударев

Доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой всеобщей истории Армавирской государственной педагоги-ческой академии (г. Армавир). E-mail: [email protected]. © Дударев С.Л., 2013

S.L. Dudarev

Doctor of Historical Sciences, Professor, Head of the Department of General History of the Armavir State Pedagogical Academy (Armavir). E-mail: [email protected]. © Dudarev S.L., 2013


118

В 2013 г. одна из старейших научных школ Северо-Кавказского ре-

гиона – кавказоведческая школа профессора В.Б. Виноградова – отмечает

полувековой юбилей. Главной своей задачей автор считает определение

основных вех истории коллектива, созданного В.Б. Виноградовым, его от-

личительных черт и основных подходов к исследованию исторических

процессов.

Возникновение студенческого кружка, находящегося в основании

сегодняшней школы, которая с самого своего начала была глубоко интер-

национальной (в нее входили русские, чеченцы, ингуши, украинцы, татары,

кабардинцы, осетины и др.), берет истоки в 1963 г. и связано с деятельно-

стью молодого тогда ученого В.Б. Виноградова, выпускника истфака МГУ

им. М.В. Ломоносова, младшего научного сотрудника Чечено-Ингушского

научно-исследовательского института истории, языка и литературы и пре-

подавателя Чечено-Ингушского государственного педагогического инсти-

тута (ЧИГПИ). Окончательное формирование кружка завершилось к декаб-

рю 1964 г. [1, с. 5]. Отсюда берет начало «кружковой период» в истории

школы, который длился с 1964 по 1975 г. Системообразующей дисципли-

ной для кружка в то время была археология, романтическое обаяние которой

и большое влияние личности самого В.Б. Виноградова привлекали в поле

поисковой деятельности немало студентов исторического факультета, при-

нимавших участие в раскопках и выступавших на студенческих научных ре-

гиональных и всесоюзных конференциях в Краснодаре, Тбилиси, Москве,

Ужгороде и других с результатами своих скромных опытов. В 1974 г. кол-

лектив впервые сумел провести «взрослую» научно-практическую конфе-

ренцию «Археология и религия», в которой принимали участие и начи-

нающие ученые, и студенты. Через год открылась заочная аспирантура по

археологии (при СОГУ им. К.Л. Хетагурова), право на которую В.Б. Вино-

градов получил, защитив в 1973 г. докторскую диссертацию в своей Alma

mater и став затем профессором. Так началось складывание отряда кандида-

тов и докторов наук, которых ныне насчитывается около сорока, многие из

которых добились ученых степеней, пройдя и через институт соискательст-

ва. Значительная часть учеников В.Б. Виноградова защитила диссертации

«без отрыва от производства».

Второй период деятельности коллектива (1975 – 1987 гг.) стал вре-

менем признания последнего в качестве научной школы. С 1976 г. оформи-

лась Предгорно-плоскостная археологическая экспедиция (ППАЭ) ЧИГУ,

деятельность которой за последующие пятнадцать лет привела к откры-

тию и частичному изучению десятков памятников древности и средневе-

ковья. Эффективность работ экспедиции возросла с открытием в 1986 г. в

ЧИГУ хоздоговорной археологической лаборатории. Ее отряды работали

на территории Чечено-Ингушетии, также в соседних субъектах Северного


119

Кавказа (Ставрополье, Дагестан). Накопление полевых материалов стиму-

лировало защиту квалификационных работ В.А. Петренко, С.Л. Дударева,

Т.С. Магомадовой, Х.М. Мамаева, Н.Н. Бараниченко (Великой), Л.М. Ха-

куловой, Д.Ю. Чахкиева и др. [2, с. 89-90].

Середина 1970-х – конец 1980-х гг. стали рубежными в трансфор-

мации школы В.Б. Виноградова из преимущественно археологической в

историко-археологическую, а затем историко-регионоведческую, что бы-

ло связано с дальнейшим развитием творчества В.Б. Виноградова, все бо-

лее углубленно занимавшегося более поздними эпохами истории Кавказа

[3]. С конца 1970-х гг. и до конца 1980-х гг. школа занималась широкой

пропагандой известной концепции «добровольного вхождения Чечено-

Ингушетии в состав России».

В 1980-е гг. школа становится основой регионального научно-

методического кавказоведческого семинара, являвшегося одним из наро-

ждавшихся центров интеграции северокавказской науки в республиках

Северного Кавказа. С 1981 г. проведение на базе школы научных конфе-

ренций, причем с практическим уклоном (например, «Археология и крае-

ведение – вузу и школе»), стало ежегодным, а в последние годы работы

коллектива в г. Грозном (1988–1991 гг.) проводилось по нескольку конфе-

ренций, студенческих региональных олимпиад и выставок (в том числе по

заданию СКНЦ ВШ) в год. Помимо сборников тезисов в грозненский пе-

риод был накоплен первый опыт издания сборников научных трудов. Та-

ким стал сериал «Археология и вопросы (атеизма, этнической, социаль-

ной, хозяйственно-экономической истории)».

В 1987 г. научная школа В.Б. Виноградова послужила базой для фор-

мирования кафедры истории народов Северного Кавказа (ИНСК) в ЧИГУ

им. Л.Н. Толстого, что обозначает новый этап в ее деятельности (1987–

1991 гг.). Кафедра ИНСК (В.Б. Виноградов, С.Л. Дударев, С.Н. Савенко,

Б.М. Хашегульгов, С.А. Голованова, Б.Б-А. Абдулвахабова, К.З. Махмудо-

ва, Х.В. Туркаев) активно содействовала пропаганде идеи русско-чечено-

ингушского историко-государственного единства. За короткое время она

опубликовала около полусотни научно- и учебно-методических разрабо-

ток, книг, брошюр, сборников научных трудов и тезисов научных конфе-

ренций, сдала в печать подготовленную по заданию Северо-Кавказского

научного центра высшей школы (г. Ростов-на-Дону) коллективную моно-

графию «История сельского населения и крестьянства Северного Кавказа

(с древнейших времен до ХV в.)»1, и т.д. Научно-творческая деятельность

коллектива сочеталась с широким внедрением его результатов в процесс

школьного и вузовского преподавания и пропагандой исторических зна-

1 Рукопись не увидела свет в связи с событиями начала 1990-х гг. в стране.


120

ний среди населения Чечено-Ингушетии, шедшей под девизом «История –

наставница жизни», через прессу, радио и телевидение.

С 1989 г. на кафедру ИНСК обрушились преследования тех, кто так

или иначе причастен к разжиганию событий, взорвавших мирную Чечено-

Ингушетию. Условия жизнедеятельности преподавателей становились

экстремальными, о чем говорит трагическая гибель ректора ЧИГУ про-

фессора В.А. Кан-Калика. В.Б. Виноградов и часть его школы переезжают

из г. Грозного в г. Армавир, где, будучи принятыми на новое место рабо-

ты, вливаются в состав молодого армавирского истфака в стенах АГПИ.

В.Б. Виноградову и его сподвижникам суждено было послужить своеоб-

разным «локомотивом» в развитии научной работы в АГПИ [4, с. 52–54].

Грозненская школа в процессе своего приживления на новой почве стала

армавирской.

Уже осенью 1992 г. по инициативе В.Б. Виноградова в АГПИ со-

стоялся первый студенческо-преподавательский семинар [5]. Так начался

новый этап истории кавказоведческой школы, продлившийся до 1998 г. В

1993 г. была образована кафедра всеобщей истории, заведующим которой

стал В.Б. Виноградов, а в ее составе трудились его ученики. Начало рабо-

ты кафедры ознаменовалось тем, что В.Б. Виноградов и его ученики пред-

ложили новую периодизацию всемирной истории, основанную на инте-

грационном принципе, которая с тех пор стала основой для всей научной

и учебно-методической деятельности как вновь образованной кафедры,

так и ее будущих преемниц [6, с. 126–135; 7; 8, с. 33–40]. Одновременно с

новыми подходами в осмыслении зарубежной истории В.Б. Виноградо-

вым формулируется новая концепция «российскости» как генеральная ос-

нова русско-кавказского единства [9, с. 3–11; 10, с. 88–101]. В 1995 г. воз-

рождается под уточненным названием научно-практическая конференция

«Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе». На-

чинает выходить сборник «Проблемы всеобщей истории». В 1996 г. воз-

никают новые, не имеющие прецедентов, биобиблиографические и иные

регионоведческие сериалы. 1997 г. ознаменовался выходом в свет ежегод-

ного сборника научных статей «Вопросы северокавказской истории», ко-

торый в 2006 г. приобрел новое название «Вопросы южнороссийской ис-

тории». С 1998 г. школа В.Б. Виноградова в содружестве с Фондом куль-

туры кубанского казачества начинает длящийся и по сию пору резонанс-

ный проект – Кубано-Терскую научно-практическую конференцию «Из

истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа» (получив-

шую в 2002 г. статус международной). При кафедре всеобщей истории

уже вскоре после переезда в г. Армавир создается археологическая лабо-

ратория, главным объектом деятельности которой становятся раскопки

могильника и поселения эпохи раннего средневековья у х. Горькая Балка


121

[11, с. 5–12]. Организуется краевая межвузовская конференция «Археоло-

гия и краеведение Кубани».

1998 г. становится началом нового этапа в истории кавказоведче-

ской школы, продолжавшегося до 2008 г. Из состава кафедры всеобщей

истории выделилась кафедра регионоведения и специальных историче-

ских дисциплин (РСИД), которая взяла на себя преподавание комплекса

предметов, развивающих основные идеи кавказоведческой школы (прежде

всего концепцию российскости) [12]. Заведующим кафедрой РСИД стал

В.Б. Виноградов. Показательно, что в 1998 г. впервые уже на Кубани, в

г. Армавире, завершают аспирантуру с защитой диссертаций молодые

специалисты (Б.В. Виноградов, С.В. Телепень и др.). Кафедра всеобщей

истории продолжила разработки в сфере зарубежной истории и стыковых

с ней областях, все более углубляя специализацию в изучении тех или

иных стран зарубежья. После защиты ее заведующим С.Л. Дударевым

докторской диссертации в Институте востоковедения РАН [13] в 2000 г.

начинает работу аспирантура по всеобщей истории. В 2000-е гг. ее закан-

чивают ряд молодых специалистов, защитивших кандидатские диссерта-

ции в университетах Краснодара, Ростова-на-Дону и Ставрополя (С.В. На-

заров, И.И. Басов, Т.Н. Шалдунова, Д.А. Волошин, А.В. Прокопчук,

А.В. Сальников и др.) [14, с. 546-547].

Школа разделилась на два крыла, каждое из которых занималось

своим участком работы, но не теряло общей взаимосвязи, базируясь на

интеграционной периодизации всемирной истории и других общих нара-

ботках. Наступившие 2000-е гг. были весьма успешными для коллектива.

Представители его старшего поколения – Н.Н. Великая в 2001 г. [15], а

С.А. Голованова в 2006 г. [16] – защитили докторские диссертации. И

вскоре на суд научной общественности были представлены диссертации

уже их аспирантов – О.С. Пылкова, Т.Г. Письменной, С.Е. Сазоновой,

А.С. Малаховой и др.

Число подготовленных и защищенных диссертаций к 2002 г., когда

школа отметила 10-летие деятельности в Армавире, достигло почти три-

дцати. Среди них отметим работы С.Н. Ктиторова, Г.О. Аствацатурова,

Ю.В. Приймака, С.И. Алиевой, З.З. Зинеевой, С.Д. Шаовой, О.В. Ктиторо-

вой [17, с. 208]. Постоянно пополнялся и корпус аспирантов и соискате-

лей, регулярно действовал и студенческий кружок. Показателем роста

кавказоведческой школы было создание в 2002 г. на базе археологической

лаборатории при кафедре РСИД Центра археологических исследований

АГПУ (директор Е.И. Нарожный), который успешно продолжил ранее на-

чатые полевые исследования. Кроме того, центр наладил выпуск объем-

ных «Материалов и исследований по археологии Северного Кавказа»,

ставших заметной археологической «трибуной» не только для «виногра-

довцев», но их научных партнеров из других вузов и НИИ России [18]. В


122

ЦАИ вскоре появились и свои подготовленные кандидаты наук, чьи дис-

сертации опирались уже и на добытые сотрудниками лаборатории и цен-

тра материалы [19].

Плодотворными были и следующие пять лет жизнедеятельности

кавказоведческой школы, которые принесли новые результаты, в том чис-

ле защиты кандидатских диссертаций (К.В. Скиба, А.А. Цыбульникова,

Л.Н. Хлудова, В.А. Матвеев, А.Н. Рябиков, С.В. Самовтор) [20, с. 156]. Но

наиболее знаменательно то, что в 2000-е гг. в рядах грозненско-

армавирской школы появились доктора наук, исследования которых оли-

цетворяли движение уже ее среднего поколения к достижению высших

ученых степеней. К ним относятся Ю.Ю. Клычников [21], Б.В. Виногра-

дов [22], З.Б. Кипкеева [23].

В рассматриваемое десятилетие кавказоведческая школа продолжала

публикацию ряда научных сериалов, ранее основанных в Армавире: «Прак-

тические опыты исторического регионоведения» (55 выпусков), сборники

«Вопросы южнороссийской истории» (17 выпусков), «Археология, этно-

графия и краеведение (Кубани) Северного Кавказа» (18 выпусков), «Чтения

по археологии Средней Кубани» (16 выпусков), «Историческое регионове-

дение Северного Кавказа – вузу и школе» (9 выпусков), «Из истории и

культуры линейного казачества Северного Кавказа» (8 выпусков), «Мате-

риалы и исследования по археологии Северного Кавказа» (8 выпусков) и

т.д. К числу наиболее весомых, качественных показателей научного роста

школы на указанном отрезке времени следует отнести выход серии моно-

графий (всего более 30) по различным проблемам истории Северного Кав-

каза – от древности до наших дней (В.Б. Виноградов, Н.Н. Великая,

Б.В. Виноградов, Н.Н. Гарунова, С.Л. Дударев, Ю.Ю. Клычников, З.Б. Кип-

кеева, А.А. Цыбульникова и др.).

Важной качественной чертой развития школы в 1998–2008 гг. было

то, что она вышла на международный уровень. Представители школы,

развивая достижения своего наставника, выступили на многих междуна-

родных конференциях за рубежом и издали в их трудах ряд статей (Гер-

мания, Франция, Польша, Греция, Турция, Чехия и др.) [24, с. 38–53]. В

апреле 2008 г. кавказоведческая школа отметила свое 45-летие и отпразд-

новала 70-летие Виталия Борисовича Виноградова. В честь этих дат был

выпущен сборник межрегиональной научной конференции [25], а также

сборник избранных работ основателя школы – В.Б. Виноградова [26].

С 1 декабря 2008 г. по конец августа 2013 г. длился следующий

этап в истории кавказоведческой школы, когда были объединены кафедры

всеобщей истории и РСИД. Cовременный период в жизни коллектива ха-

рактерен прочным включением его в систему разработок по грантам, пре-

жде всего, РГНФ и Министерства образования и науки РФ (в рамках фе-

деральных целевых программ). Так, школой в рамках ФЦП разрабатыва-


123

лась тема «Российскость и евразийство». Ныне в рамках госзадания от

министерства представители школы разрабатывают тему «Основы этни-

ческой толерантности и межкультурного диалога на Северном Кавказе»

(руководитель – профессор С.Л. Дударев). Инициатором темы по этниче-

ской толерантности является ректор АГПА доцент А.Р. Галустов. Важным

результатом разработки данной темы уже стал выпуск учебного пособия

для учителей [27], а также учебного пособия (учебника) для учащихся об-

щеобразовательных учреждений Краснодарского края [28]. В 2012–2013 гг.

кафедрой всеобщей и региональной истории АГПА были проведены все-

российская и внутривузовская научно-практические конференции по про-

блемам этнической толерантности [29, 30]. К глубокому сожалению, в

сентябре 2012 г. скончался В.Б. Виноградов, что явилось огромной и не-

восполнимой потерей для коллектива.

Коснемся теперь основных черт кавказоведческой школы и ее ос-

новных подходов к изучению истории региона. Поскольку этот аспект ра-

боты коллектива уже освещался в печати [31, 32], позволим себе лишь те-

зисное изложение сути вопроса.

Школа на протяжении всей своей истории последовательно решала

вопрос о подготовке новых поколений исследователей [33, с. 30, 31, 36].

Для коллектива характерно наличие четкой, «классической», возрастной и

степенной лестницы: студенты – аспиранты – кандидаты наук (доценты) –

доктора наук (профессора). При этом возраст кандидатов наук колеблется

в пределах 34–45 лет, профессоров – 37–62 лет. Ядро коллектива многие

годы было объединено на одной кафедре (всеобщей истории, регионове-

дения и специальных исторических дисциплин и др.). Двигателем дея-

тельности коллектива долгие годы был энтузиазм, когда те или иные на-

учные мероприятия (включая археологические экспедиции) или публика-

ции организовывались «в складчину». Внутри коллектива существует

единая идейная направленность, главным стержнем которой является от-

стаивание русско-северокавказского историко-государственного единства.

Школа на протяжении всей своей истории была многонациональным кол-

лективом, что проецировалось и на научные выводы, не связанные в ра-

курсе региональной истории или истории единого Отечества с какой-то

конкретной национальной или этнической ангажированностью и основан-

ные на идее «российскости». В этой связи характерной чертой научного

творчества нашего коллектива является утверждение идеи динамичности,

подвижности этнополитических границ в регионе с глубокой древности,

переплетенности исторических судеб предков многих коренных народов

Северного Кавказа, невозможности и несправедливости разведения (а

подчас и просто разрывания!) их истоков и дальнейшей истории по тес-

ным «национальным квартирам», бесперспективности решения террито-

риальных и иных споров путем кровавых «разборок», ведущих народы в


124

гибельный тупик. Кавказоведческая школа против этномифов, цель кото-

рых – утверждение «престижных» версий происхождения тех или иных

народов и придание им более высокого социального и политического ста-

туса, чем тем, у которых нет такой «славной истории».

Школа В.Б. Виноградова исходит из того, что невозможно утвер-

ждать чей-либо этнический (этнонациональный) приоритет в ареале рав-

нинного Предкавказья, навечно закрепляя территорию за той или иной

группой населения c древнейших времен. Единственный приоритет, кото-

рый видится незыблемым на долгие века, – это доминанта многонацио-

нального Российского государства, которое более двухсот лет обустраива-

ет Северный Кавказ как часть Большой России во имя мира и процветания

всех живущих здесь народов. Школа всегда настойчиво и всесторонне де-

монстрировала положительный потенциал русско-северокавказских от-

ношений последних четырех столетий, разумеется, не закрывая глаза,

особенно сегодня, на проблемы и сложности интеграционных процессов

между Большой Россией и Северным Кавказом («северокавказский кри-

зис» XIX в. и т.д.) [34].

Свое видение прошлого Северо-Кавказского региона исследовате-

ли школы раскрывают через судьбы и свершения представителей россий-

ской общественно-политической и культурной элиты, происхождение,

жизненный путь которой в той или иной степени были связаны с Кавка-

зом. Персонифицируя историю, «виноградовцы» создают живую картину

прошлого, в которой важную роль играет субъективный фактор – челове-

ческие поступки и свершения, без которых понять причины тех или иных

событий невозможно. И здесь речь идет не только о деятелях давно ми-

нувших дней, но и о наших современниках, судьбы которых (нередко

весьма нелегкие) являются примером достойного служения науке и сво-

ему Отечеству (данные персоналии, изучаются, например, в таких сериа-

лах школы, как «Лики российской истории», «Российские исследователи

Кавказа», «Северокавказские историки-краеведы», и др.).

На уровне разработок по всемирной истории доминирующим явля-

ется интеграционный принцип, определявший ход истории «от локально-

сти к интеграции», объединению народов в региональном, государствен-

ном, планетарном масштабах. В области изучения социальной истории

школа В.Б. Виноградова традиционно выступала за объективное позицио-

нирование генезиса социальных отношений у горских народов и выявле-

ние его реального уровня, возражая против искусственного порой завы-

шения достижений общественного развития автохтонов. В области духов-

ной культуры кавказоведческая школа высказывалась о выяснении слож-

ного генезиса религиозных верований у народов региона, их глубоком

синкретизме и своеобразии, далеком от «правоверия», отстаивала тезис о

том, что любые попытки утверждать исконное и «чистое» наличие тех или


125

иных мировых религиозных систем у народов региона с незапамятных

времен являются далекими от истины, а попытки навязывания «чистой

религии» обычно связаны с насилием.

Школа традиционно занималась пропагандой исторических знаний

среди населения, откликалась на потребности образовательно-

воспитательной сферы, используя исследовательские данные в вузовской

и школьной практике, чему служили как научно-популярные газетные и

журнальные публикации, выступления на радио и телевидении, так и вы-

пуски научных сериалов («Историческое регионоведение Северного Кав-

каза – вузу и школе» и др.), в которых активно сотрудничали школьные и

вузовские педагоги.

Таковы некоторые основные итоги деятельности кавказоведческой

научно-педагогической школы В.Б. Виноградова за полвека, прошедшие с

момента ее возникновения. Достигнутые коллективом результаты посвя-

щаются памяти своего учителя.


1. Краткая летопись жизни и деятельности Виталия Борисовича

Виноградова (род. 5.04.1938 г.). М.; Грозный; Армавир, 2008.

2. Виталий Борисович Виноградов. Биобиблиографические сведе-

ния. Армавир, 1998.

3. Виталий Борисович Виноградов (страницы жизни и творчест-

ва) // Научная мысль Кавказа. 2013. № 1.

4. Историческому факультету АГПА – 20 лет! // XVI чтения по

археологии Средней Кубани: краткое содержание докладов. Армавир:

Графа, 2011.

5. К изучению историко-культурного прошлого населения Прику-

банья: материалы заседания студенческо-преподавательского семинара по

итогам работ 1992 г. Армавир, 1992.

6. Виноградов В.Б., Дударев С.Л., Нарожный Е.И. Основные эта-

пы всемирной истории: методический материал // Восток. Афро-азиатские

общества: история и современность. 1995. № 5.

7. Основные этапы всемирной истории / под ред. В.Б. Виноградова

и С.Л. Дударева. Армавир, 2009.

8. Виноградов В.Б., Дударев С.Л., Назаров С.В., Назарова В.В. О

разработке и преподавании новой периодизации всемирной истории на

кафедре всеобщей и региональной истории АГПУ // Научная мысль Кав-

каза. 2010. № 4.

9. Виноградов В.Б. «Российскость» как парадигма северокавказ-

ского историко-культурного единства в составе России // «Российскость»

в истории Северного Кавказа. Армавир, 2002.


126

10. Великая Н.Н. Российскость как парадигма изучения российско-

кавказского единства // Актуальные и дискуссионные проблемы истории

Северного Кавказа. Южнороссийское обозрение. 2007. № 45. Ростов н/Д,

2007.

11. Виноградов В.Б. Археология в Армавирском государственном

педагогическом университете // Материалы и исследования по археологии

Северного Кавказе. Вып. 4. Армавир, 2004.

12. Кафедра регионоведения и специальных исторических дисцип-

лин / сост. В.Б. Виноградов. Армавир, 1998.

13. Дударев С.Л. Северный Кавказ и ранние кочевники в предскиф-

скую эпоху (IX – первая половина VII в. до н.э.): автореф. дис. ... д-ра ист.

наук. М., 1999.

14. Сборник научных работ С.Л. Дударева. М.: Илекса, 2011.

15. Великая Н.Н. Политические, социально-экономические, этно-

культурные процессы в Восточном Предкавказье (XVIII–XIХ вв.): авто-

реф. дис. ... д-ра ист. наук. Ставрополь: СГУ, 2001.

16. Голованова С.А. Казачество Терека и Кубани: этнополитические

и культурно-исторические особенности становления и эволюции (вторая

половина ХVI – конец ХIХ в.): автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М.: МПГУ,

2005.

17. Виталий Борисович Виноградов. Персоналия // Материалы и

исследования по археологии Северного Кавказа. Вып. 1. Армавир, 2003.

18. Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа.

Армавир, 2001–2006. Вып. 1–6.

19. Соков П.В. Раннесредневековые памятники VIII–IX вв. Средней

Кубани: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Воронеж: ВГУ, 2004.

20. Виноградов В.Б. Российский Северный Кавказ: факты, события,

люди. М.; Армавир, 2006.

21. Клычников Ю.Ю. Российская политика на Северном Кавказе

(1827–1840): автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Пятигорск: ПГТУ, 2004. 51 с.

22. Виноградов Б.В. Специфика российской политики на Северном

Кавказе в 1783–1816 гг. Армавир, 2006.

23. Кипкеева З.Б. Народы Северо-Западного и Центрального Кавка-

за: миграции и расселение в период их вхождения в состав Российской

империи (60-е годы XVIII в. – 60-е годы XIX в.): автореф. дис. ... д-ра ист.

наук. Ставрополь: СГУ, 2007.

24. Дударев С.Л. Мы и мир (зарубежные связи кафедры всеобщей

истории) // Методические статьи и заметки по истории. Вып. V. Армавир,

2005.

25. Материалы Межрегиональной научной конференции «Россий-

ский Северный Кавказ: перспективы исследования и исторические вызо-

вы» (к 70-летию В.Б. Виноградова). Армавир, 2008.


127

26. Сборник избранных статей Виталия Борисовича Виноградова (к

70-летию со дня рождения). Армавир, 2008.

27. Этническая толерантность и межнациональный мир на Кубани:

учебно-методическое пособие для учителей общеобразовательных учреж-

дений Краснодарского края. Изд. 3-е, перераб. и доп. Армавир: РИЦ

АГПА, 2013.

28. Этническая толерантность и межнациональный мир на Кубани:

учебное пособие для учащихся 10–11 классов общеобразовательных уч-

реждений Краснодарского края. Изд. 4-е, перераб. и доп. Армавир, 2013.

29. Этническая толерантность и межнациональный мир на Север-

ном Кавказе: материалы Всерос. науч.-практ. конф. Армавир, 2012.

30. Миграционные процессы и толерантность: история и современ-

ность: материалы внутривуз. студ.-препод. конф. Армавир, 2013.

31. Феномен школы В.Б. Виноградова // Политические и интеллек-

туальные сообщества в сравнительной перспективе: материалы науч.

конф. 20–22 сентября 2007 г. М., 2007.

32. Кавказоведческая научно-педагогическая школа В.Б. Виногра-

дова // Историки, научные школы и исторические сообщества юга Россий-

ской империи, СССР и постсоветского пространства: материалы между-

нар. науч. конф.: сб. науч. ст. Краснодар, 2012.

33. Гиль Э.Л., Мирская З.Л. Морально-этические аспекты функ-

ционирования научных школ // Этические проблемы научного исследова-

ния. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1975.

43. Дударев С.Л. К изучению специфики интегративного процесса у

народов Северного Кавказа и большой России в XVIII – начале XXI века /

под ред. Н.Н. Гаруновой. Армавир: Дизайн-студия Б, 2013.


128

КОНФЕРЕНЦИЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ АССОЦИАЦИИ «КРИЗИС, КРИТИКА И ИЗМЕНЕНИЯ»

(28 – 31 АВГУСТА, ТУРИН, ИТАЛИЯ)

УДК 316.3

Волков Ю.Г. Volkov Y.G.

КРЕАТИВНЫЙ КЛАСС: ЛОГИКА СОЦИАЛЬНОГО СТАНОВЛЕНИЯ*

CREATIVE CLASS: THE LOGIC OF SOCIAL FORMATION

В представленной статье обосновы-

вается становление креативного

класса на основе перехода от общ-

ности творческих личностей к груп-

пе социального творчества. Опира-

ясь на презентативный эмпириче-

ский материал, автор статьи обосно-

вывает модернизационную миссию

среднего класса в российском обще-

стве через становление социальной

субъектности.

In the article the formation of the crea-

tive class is considered on the transi-

tion from a community of creative

people to the group of social creativi-

ty. On the basis of empirical material

the author substantiates the moderniz-

ing mission of the middle class in Rus-

sian society through the establishment

of social subjectivity.

Ключевые слова: креативный класс,

модернизация в российском обществе,

модернизационный проект, социаль-

ные различия, культурные различия.

Key words: creative class, moderni-

zation of the Russian society, moder-

nization project, social differences,

cultural differences. Волков Ю.Г.

Заслуженный деятель науки РФ, доктор философских наук, профессор, директор ИППК ЮФУ. E-mail: [email protected]. © Волков Ю.Г., 2013

Volkov Y.G.

Honored worker of a science of the Russian Federation, Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Director of the IRIPS of SFU. E-mail: [email protected]. © Volkov Y.G., 2013

* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Проект №13-03-00562 «Становление социальной идентичности креативного класса в современной России».


129

В своих тезисах в защиту идеи модернизации российского общест-

ва А.Б. Гофман обозначил проблему ее субъектности, так как в специфи-

ческих условиях России модернизация может реализоваться в жизнь толь-

ко на основе консенсуса относительно целей и способов модернизацион-

ного процесса со стороны тех групп населения, которые не только испы-

тывают потребность в институциональных и структурных изменениях, но

и по социальной ресурсности и ценностным установкам готовы принять

активное участие в социальных переменах и действовать как коллектив-

ный субъект.

Поэтому так важно, во-первых, определиться с тем, каким образом

и какие общественные силы могут инициировать, катализировать и кон-

тролировать реализацию модернизационного проекта, учитывая, что су-

ществует мощное сопротивление, определяемое тем, что российское об-

щество характеризуется как не вполне готовое к известным схемам мо-

дернизации. Сама идея модернизации воспринимается с предубеждением

как порождающая немалые социальные и политические риски.

Речь идет о том, что мы имеем дело с доводами в пользу «немодер-

низации», воспроизводства квазитрадиционных отношений, связанных с

сохранением опекунской роли государства и анархическим индивидуа-

лизмом в массовых настроениях населения. Поясняя это положение, мож-

но констатировать, что в российском обществе сложилась система парал-

лельных социальных миров, когда при укладе жизни, частных социальном

и правовом порядках, групповых интересах доминирует выбор бессубъ-

ектности. Иными словами, на государство возлагаются надежда и ответст-

венность за состояние социальной ситуации в целом, а общество занимает

позицию «стороннего» наблюдателя.

Между тем, как показывает опыт реализации модернизационных

проектов, определенные достижения связываются с массовой мобилиза-

цией общества, с достижением социальной консолидированности, с тем,

что вырабатываются механизмы взаимных уступок и обязательств, когда

определяются условия и «размер» конкретного вклада государства и раз-

личных социальных групп и слоев в процесс модернизации.

Социокультурная модернизация для российского общества в целом

означает переход к иному качественному состоянию общественной жизни,

связанному не столько с экономическим ростом и созданием инновацион-

ной экономики, сколько с «лучшей жизнью», уровнем образования, здоро-

вья, занятости, балансом между рабочим временем и досугом [1, с. 4]. Важ-

но различать конъюктурные задачи, волнующие общество, но не имеющие

стратегического задела, и модернизационные цели, определяемые перспек-

тивами социального развития, реализацией сценария будущего.

Нужно всегда помнить о том, что модернизационный процесс как

системные изменения в различных сферах общественной жизни требует


130

определенной доли «жертвенности и героизма», постоянного диалога вла-

сти и общества, ясного понимания и оценки происходящих перемен. Этот

процесс нельзя смешивать с «частичными» изменениями, антикризисны-

ми решениями. Главное отличие состоит в том, что формируется субъект

социокультурной модернизации, выступающий референтной и социально-

мобилизационной группой по отношению к другим слоям населения.

«Мы должны осознавать, что в процессе социальных трансформа-

ций российского общества выработался достаточно высокий адаптацион-

ный потенциал населения, в реальности существуют сдвиги в социальных

настроениях, связанные с готовностью жить в новых социальных услови-

ях» [2, с. 219]. Это положение означает, что российское общество, пере-

жив период спонтанных, сжатых по времени, имеющих «шоковые» по-

следствия перемен, формирует запрос на социокультурную модернизацию

как процесс прогнозируемый, основанный на реальной оценке социально-

го потенциала различных групп населения, включающий механизмы доб-

ровольного участия.

А это означает, что в российском обществе накоплен «взвешен-

ный» опыт восприятия перемен, и на уровне массового сознания боль-

шинство россиян готовы к переменам, если это «не ведет к худшему», не

разрушает основы государственности, не приводит к нарастанию соци-

альной напряженности в обществе. Поэтому оценка россиянами положе-

ния в различных сферах жизни общества так или иначе определяется мо-

ральным состоянием, что является фактическим индикатором [3, с. 105]

запроса россиян на справедливое и разумно устроенное общество как ко-

нечную цель модернизации. В этой позиции сходятся и запрос на соци-

альное доверие в общественной жизни, и надежда на то, что сформируется

социальная инициативная группа населения, которая бы от имени общест-

ва вступила в диалог с властью, и позитивное восприятие демократизации

и гуманизации общественной жизни.

Во-вторых, следует иметь в виду, что обозначенное обстоятельство

свидетельствует о выборе модернизационного проекта, включающего и

государственно-центристскую традицию, и опыт позитивной мобилизации

общества в предшествующие исторические периоды. Большинство рос-

сийских граждан, признавая культурно-историческую самобытность Рос-

сии, гордясь ее великим прошлым, осознавая масштабность геополитиче-

ских реалий, не мыслят себя вне современного мира, рассматривают бу-

дущее России в качестве культурного и интеллектуального лидера, пред-

ставляет себя зрелой гражданской нацией, питающей уважительное отно-

шение к другим и имеющей высокую коллективную самооценку.

Вот почему антимодернизационные настроения по существу, не-

смотря на веру в третий «особенный» путь развития России, имели бы по-

следствиями стагнацию общественной политической жизни, самоизоля-


131

ционизм и прогрессирующую анархизацию общественных отношений. Но

при этом следует подчеркнуть, что привлекательность модернизационного

проекта зависит не столько от «программы», сколько от того, как в рос-

сийском обществе меняются представления об общественной пользе, со-

циальном альтруизме, о должном [4, с. 66].

Российский исследователь Н.Е. Тихонова справедливо отмечает,

что для россиян не те или иные группы индивидов должны в борьбе друг с

другом уметь отстаивать свои интересы, а государство как выразитель

общих интересов должно проводить политику, направленную на благо на-

рода [4, с. 66-67]. Это позитивное для сохранения целостности государст-

ва восприятие, тем не менее, создает сложности на пути формирования

субъектности модернизации, поскольку деятельность различных групп и

слоев населения может обрести социально-референтный смысл. Это про-

исходит при согласии с позицией государства и с политикой общего блага

и проявляется не только в максимальной лояльности к государству, но и в

формировании направленности на совместное участие, соорганизацию,

взаимное доверие и взаимные обязательства.

Таким образом, можно обозначить второй важный момент – социо-

культурная модернизация является процессом самоорганизации креатив-

ного класса как интегральной социальной общности, сплоченной на осно-

ве массовых созидательных практик, действующей в согласии с нацио-

нально-государственными приоритетами. Очевидно, что могут возникнуть

возражения по поводу того, что в условиях резкого социального расслое-

ния, преобладания узкогрупповых интересов и отрицательной оценки дея-

тельности государственной бюрократии креативный класс выступает

идеологическим конструктом, соотносится со схемой модернизации, а не

с состоянием социальной структуры российского общества.

Однако мы исходим из того, что для креативного класса не являют-

ся первостепенными социально-стратификационные маркеры, что для оп-

ределения креативного класса формирующими выступают критерии соци-

альной самодеятельности, социальной самореализации, социального аль-

труизма. Разумеется, названные черты могут по-разному интерпретиро-

ваться в зависимости от социально-профессиональной и социально-

имущественной принадлежности, но креативный класс означает осознание

индивидами коллективной принадлежности к социальному творчеству, к

тому, чтобы не только влиять на ситуацию в стране, но и предлагать об-

ществу и государству собственное видение проблем, самоутверждение на

уровне регулярных социальных акций, участия в различных локальных и

региональных проектах.

В-третьих, вместо социокультурной модернизации может возник-

нуть ситуация «вечно отложенных возможностей», закрепления социаль-

ного пессимизма по поводу того, что народ инертен и может надеяться


132

только на приход нового поколения российской элиты. В этой связи также

можно констатировать, что странно было бы отказываться от концепта

креативного класса, поскольку он используется в политическом дискурсе,

принимает иронический смысл по поводу «активистов с Болотной». Но и

не это является самым важным: креативный класс наиболее адекватно во-

площает тенденции развития российского общества, в котором, несмотря

на «параллелизм» социальных миров, возникают зоны социального сосре-

доточения, пространства общих интересов, и необходимо признать, что

подобная ситуация делает понятие креативного класса не оценочным, а

социально-аналитическим.

Это обязывает не только описывать состояние креативного класса

как реального в социальной структуре общества, но и выявить социальные

и культурные различия по сравнению с другими группами населения. Как

отмечалось ранее, социально-стратификационные критерии воспроизво-

дят ситуацию дезинтегрированности, а попытки перенести параметры

креативного класса на средний класс общества или элиту имеют послед-

ствием констатацию узости социальной поддержки модернизационного

проекта, так как российский средний класс «преуспел» в потребительских

практиках, но не сформировался в силу социальной несамостоятельности

в группу гражданского действия. Он не может характеризоваться значи-

мыми для социокультурной модернизации социальными и гражданскими

добродетелями.

Что же касается российской элиты, то можно согласиться с сужде-

нием О. Крыштановской, что российская элита является «обществом с

безграничной ответственностью» [5, с. 89], то есть, обладая властными

ресурсами на реализацию модернизационного проекта, не заинтересована

в наделении «ответственностью» тех или иных групп общества. Для рос-

сийской элиты период трансформационной активности завершен, модер-

низационная активность не может строиться на монологичности, а госу-

дарствоцентризм россиян дает основание считать, что социальные изме-

нения могут происходить только под контролем государства и политиче-

ская элита выступает выразителем государственных интересов.

Таким образом, и это важное третье положение общество воспри-

нимается у представителей элиты как конфликтное для того, чтобы сфор-

мировать общезначимые интересы, и стабильное, чтобы рассматривать

социокультурную модернизацию через перемену отношений власти и об-

щества, через выявление реальных запросов социальных слоев и групп на

политику перемен.

Это не совсем аргумент в пользу того, чтобы отрицать модерниза-

ционный потенциал российской элиты, но очевидным является включение

модернизационных механизмов в социальное взаимодействие, стимулиро-

вание институциональных и структурных условий для роста креативного


133

класса. Для этого следует исходить из того, что в жизненных установках

россиян, представляющих различные социальные слои, обнаруживается

больше сходств, чем различий, и сохраняющееся мировоззренческое

единство связано, как отмечает М.К. Горшков, с тем, что главным призна-

ком благополучной жизни россияне считают хорошую работу [3, с. 216].

Важно, что эта консолидирующая позиция связывается с неравно-

душием оценок моральной ситуации в обществе. Иными словами: для

большинства россиян не утрачено значение общественной полезности, а

состояние морали связывается с «духом» коллективизма, сопричастности

к общему делу. Поэтому креативный класс и выделяется по приоритету

хорошей работы, работы, сочетающей достаток и самореализацию, что

важно для понимания целей модернизационного проекта, раскрытия чело-

веческого потенциала российского общества. В этом убеждает и то, что

«обещание материального благоденствия» не слишком воодушевляет рос-

сиян, так как осознается неоднозначность последствий материального

роста и угасания социальной инициативы в обществе массового потребле-

ния, в обществе стандартизации общения и инструментального отношения

к социальной деятельности.

Российский креативный класс, если последовательно опираться на

критерий потребности в самореализации, наиболее явным образом показыва-

ет условия сближения национально-государственных, общественных и инди-

видуальных интересов. Жизненные устремления и ценности креативного

класса, включающего представителей различных социально-профессио-

нальных групп, определяют отношение к социокультурной модернизации в

контексте социальной консолидированности общества, достижения солидар-

ности не только в решении групповых задач, но и в формировании тесной

социальной связи между социальными переменами и социальным самоощу-

щением, наделении личности мотивированностью и осознанностью действия

[6, с. 118]. Важно понять, что цели модернизации имеют человеческие изме-

рения, предназначены для людей и достигаются людьми.

В-четвертых, проблема творческого самовыражения становится

компонентом проблемы модернизации общества, так как для преодоления

социальной инерции и «усталости от перемен» необходим не просто «ге-

ниальный» проект социальных преобразований, но для креативного класса

первостепенным является «приглашение» для участия в модернизацион-

ном проекте. При этом нельзя не признать формирование в обществе

представления о креативном классе как классе, создающем будущее Рос-

сии. Несмотря на глубинные социальные разрывы, для россиян важно не

вернуться к обществу «абсолютно равных», а через обеспечение равных

возможностей достичь состояния, в котором ценятся активность, инициа-

тивность, готовность к участию в решении общих дел.


134

Эта позиция вступает в определенное противоречие с тем, что от-

носительно высоким является «равнодушие большинства» к обществен-

ным целям и идеалам. Но для того чтобы ускорить социальное развитие,

требуется формирование социально-пассионарного слоя, который высту-

пает «локомотивом» социальных перемен, а в российском обществе к этой

группе принадлежат 18 % населения [3, с. 43]. Отсюда, в свою очередь,

следует, что для актуализации модернизационного потенциала креативно-

го класса важно осознание коллективной миссии и готовности участвовать

в совместных социальных практиках. Типологические черты российского

среднего класса требуют пересмотра представлений о социальном творче-

стве как достоянии «уникальных личностей», об оппозиции творчества

социальной повседневности.

Социокультурная модернизация связана с рационализацией соци-

альных отношений, повышением эффективности функционирования со-

циальных институтов и, главное, легитимацией социального творчества

как социальной практики, как механизма реализации социальных интере-

сов, как способа достижения социального согласия. Данное утверждение

можно назвать шестым моментом в социальной апологии креативного

класса, так как общество теряет свою субъективность, не влияет на себя,

не воспроизводится с помощью свойственных ему процессов, если теряет-

ся целостная перспектива смысла [7, с. 122]. Имеется в виду, что сущест-

вующие социальные регуляторы, такие как деньги и администрирование,

способствуют расслоению общества в конкуренции за властные и матери-

альные ресурсы, и для модернизации не хватает ни сил, ни желания, так

как группы, обладающие монополией на ресурсы, опасаются утраты дос-

тигнутого положения в ситуации институциональных перемен. Поэтому

социальное творчество обладает преимуществом интегрирующего воздей-

ствия, ставит в близкие позиции людей независимо от материального ста-

туса. Если и существует возражение, оно связано с тем, что в российском

обществе не достигнуто состояние социального минимума, возможности

всех слоев и групп удовлетворять базовые социальные потребности.

Однако признание феномена бедности в обществе должно вести не

к отрицанию креативного класса, а определять его роль в модернизацион-

ном процессе как группы, заинтересованной в общем благе. В целом спра-

ведливые рассуждения о необходимости преодоления бедности приводят

к ее воспроизводству, поскольку ориентируют общество на перекладыва-

ние ответственности за «ситуацию в целом» на государство, на политиче-

скую элиту, вносят убеждения в том, что только «богатые» могут позво-

лить быть креативными, что социальное творчество элитно.

В таком дискурсе социокультурная модернизация становится «мо-

дернизацией для избранных», характеризуется имитационной моделью,

демонстративным потреблением, усилением процедурной демократии,


135

частными правовыми регламентами. Для подобного не требуется участия

креативного класса, но и креативный класс пытается выстроить «свой

упорядоченный мир», действует согласно субкультурным нормам и цен-

ностям, придерживается позиции «внутренней эмиграции». Модернизаци-

онный проект в этих условиях обретает черты «антимодернизации», так

как разводит государство и креативный класс, блокирует субъектные

предпосылки модернизации и превращает ее судьбу в игру элитных групп.

В-пятых, если констатировать, что в российском обществе креатив-

ный класс еще недостаточно социально зрел, чтобы заявить о претензиях на

социальную субъектность, можно тогда прийти к выводу, что есть идея мо-

дернизации, но отсутствуют социальные силы, заинтересованные в реали-

зации ее целей. Возможно, российский креативный класс является незре-

лым для замещения политической элиты, но модернизационный потенциал

очевиден и проявляется в стремлении наращивать образовательный и про-

фессионально-квалификационный ресурс, быть способными влиять на при-

нятие решений, создавать самостоятельные общественные структуры, дей-

ствующие по принципу содействия или «дополнения» государственных

структур. Эти, казалось бы, разнонаправленные устремления объединяет

позиция «ощущать себя личностями», быть способными обеспечить не

только социальное благополучие, но и свой человеческий капитал. С уче-

том российских условий можно говорить об определении собственного

подхода к проблемам модернизации, заявлять о том, что общество продела-

ло свой отрезок пути для осуществления целей модернизации.

По мнению Н.Е. Тихоновой, государство для россиян является осо-

бым институтом, определяющим стратегические цели развития общества

и обеспечивающим его развитие, смыслозадающим субъектом, думающим

и заботящимся о благополучии нации в целом [4, с. 70]. Это суждение

вписывается в контекст вышесказанного, так как государство не может

быть субъектом вне опоры в обществе, вне класса, разделяющего с госу-

дарством ответственность за судьбы страны. Креативный класс как «класс

личностей» нуждается в государстве в качестве гаранта надежд на соци-

альное обновление общества, но и государство в креативном классе начи-

нает осознавать группу содействия, группу взаимодействия с различными

слоями населения.

Притом что за государством сохраняется роль политического и

правового центра, креативный класс в состоянии стать коллективным ге-

нератором новых идей, интеллектуальным оплотом модернизации. Чем

больше мы будем анализировать социальные перспективы креативного

класса в российском обществе, тем в большей степени будем убеждаться в

том, что именно модернизационный проект делает креативный класс ре-

ферентным, придает импульс внутригрупповой консолидации, определяет


136

возможности рекрутации представителей креативного класса в политиче-

скую элиту российского общества.

Отсутствие различия между креативным классом и другими слоями

населения, приписывание креативному классу желаемых, а не социально

атрибутированных качеств, разумеется, свидетельствует в пользу рецеди-

вирующей модернизации, цикличности модернизации, антимодернизации

в российском обществе. Это можно считать седьмым положением в апо-

логии креативного класса. Можно сказать, что в российском обществе

впервые сформировалась социальная группа, которая, не являясь аналогом

зарубежного среднего класса, практически исчезает как «костяк» потреби-

тельского общества, не может быть ассоциирована с традициями россий-

ской интеллигенции, так как характеризуется служением общественному

долгу в соответствии с интересами самореализации, удовлетворения твор-

ческих интенций, не демонстрирует традиции оппозиционности власти и

готова сотрудничать на различных направлениях, основываясь на собст-

венном профессиональном и репутационном капитале.

В этом отношении креативный класс нуждается в понимании и

поддержке других слоев российского общества, в доверии к социальным

инициативам, в заключении «неформальных контрактов» для реализации

социальных акций, делегировании полномочий по осуществлению взаи-

модействия с властными структурами. А.Б. Гофман обоснованно отмеча-

ет, что есть опасность демодернизации со стороны отвергающих ее анти-

модернистских идеологов [4, с. 31]. Но так же важно видеть реальное со-

противление модернизационным процессам на уровне внешне расплывча-

тых, но имеющих регрессивную направленность действий со стороны ква-

зирелигиозных, квазитрадиционалистских групп, которые хотя и охваты-

вают незначительное число россиян, опережают креативный класс в ин-

формационной конкуренции, придают публичность собственным действи-

ям и объективно препятствуют преодолению синдрома изоляционизма в

российском обществе, ориентированы на отрицание практик креативного

класса как расходящихся с представлениями о высокой духовности и на-

циональной традиции.

Поэтому креативный класс «обязан» создать традицию социального

творчества, что не означает конструирование, а связано с пониманием со-

циального творчества в российской истории. Укрепляющим аргументом

является то, что наиболее заметные периоды российской истории характе-

ризуются вертикальной социальной мобильностью, выдвижением новых

социальных слоев, обновлением политических элит. Несмотря на то, что

традиция государствоцентризма определяет отношение к государству как к

институту всеобщего блага, стремления креативного класса «работать и на

себя, и на общество» (22 %) [8]. Можно констатировать, что в представле-

ниях креативного класса доверие к государству основывается на принятии


137

схемы «взаимных обязательств». Государство становится центром коорди-

нации общественной жизни, а в силу формирования инфраструктуры влия-

ния позиции креативного класса определяются тем, что групповые интере-

сы приобретают общезначимый смысл, поскольку креативный класс разде-

ляет с государством ответственность за ситуацию в стране и воспринимает-

ся в обществе как представитель государственных интересов.

В-шестых, система государственного управления расширяет воз-

действие на социальную динамику включением креативного класса в ее

структуру в качестве надежного партнера, что характеризует переход от

понимания государства как гаранта социального минимума к пониманию

государства как гаранта равенства возможностей. Иным образом, в рос-

сийском обществе постоянно воспроизводится дилемма «опекунское го-

сударство – минимальное государство». С точки зрения развития креатив-

ного класса отмеченная позиция не конструктивна, так как при изначально

равных для всех возможностях задача государства состоит в том, чтобы

создать условие для раскрытия способностей людей, которые материально

преуспели сами или свобода самовыражения личности является для них

приоритетной (28 %) [9, с. 50]. Понятно, что такая характеристика креа-

тивного класса свидетельствует о намерении быть субъектом, формиро-

вать собственные жизненные стратегии и играть активную роль в соци-

альных изменениях общества. Действительно, подавляющее большинство

россиян видят надежду на лучшую жизнь в сохранении стабильности, по-

рядка через наращивание человеческого потенциала. В условиях реально-

го ухудшения демографической ситуации сужаются возможности экстен-

сивного путем вовлечения новых демографических ресурсов развития. Ста-

новится очевидным, что возрастает социальная нагрузка на общество, что

экономические проблемы восходят к качеству жизни. Совершенно ясно,

что креативный класс, представляя наиболее активную, образованную и

мобильную часть населения, заинтересован в реализации модели общест-

венного блага, и для него небезразлично положение других слоев населе-

ния, так как он не может быть «оазисом счастья» в бедствующем обществе.

Одновременно с этим нельзя не признать то, что в настроениях

креативного класса сильно представление «о даровании» внимания свы-

ше, ожидания преимуществ для креативного класса с целью большего по-

литического влияния. Этот интересный момент проясняет проблему внут-

ренних барьеров по пути движения креативного класса к социальной

субъектности. Речь идет о том, что ожидания и надежды ориентированы

на сравнительно короткий период времени, что соответствует доминиро-

ванию актуализма в российском обществе в оценке социальных перспек-

тив. «Спринтерский забег» на социальной дистанции содержит возмож-

ность привлечь внимание и обозначить текущие проблемы, но отвлекает

от достижения состояния социальной консолидированности, перехода к


138

позиции экспертного сообщества. Характерно, что в воззрениях россий-

ского креативного класса позитивная социальная динамика оценивается

по удовлетворенности «равенством прав», в то время как перспективные

оценки связываются с идеей «органической общности» [9, с. 50], пони-

маемой как совместная гармоничная жизнь. Это объясняет отличия рос-

сийского креативного класса от европейского, нацеленного на правовое

регулирование и совершенствование процедурной демократии.

В российском обществе сложилась ситуация, для которой важным

приоритетом становится «сбережение» и повышение качества жизни на-

селения. В связи с демографическими диспропорциями резко возрастает

значение ресурса социальной активности, и в соответствии с этим возрас-

тает заинтересованность креативного класса в повышении социальной и

трудовой мотивации других слоев общества.

Как показывают результаты недавно проведенного исследования

«Бедность и неравенство в современной России», четверть взрослого на-

селения может считаться «бедной по лишениям» [10, с. 11]. Данный факт

связан с тем, что оформились механизмы постоянного воспроизводства

бедности, сопряженной с исключением из социальной жизни или соци-

альным иждевенчеством. Хотя слой людей, впавших в состояние безна-

дежности и бесперспективности, составляет 13 % [10, с. 11], главным рис-

ком представляется деградация на личностном и групповом уровнях,

имеющая последствием не только возрастание затрат на социальную защи-

ту, но и снижение уровня общественной безопасности. Для креативного

класса негатив состоит в том, что в обществе, где нарастают тенденции со-

циального отчаяния и агрессивности, сужаются возможности созидатель-

ной деятельности, реализации инициатив на низовом уровне, восприятие

креативного класса как чуждого устремлениям бедных слоев населения.

В этой ситуации также резко снижается готовность к социальному

обновлению в обществе, поскольку основным запросом общества становит-

ся стабильность, которая обеспечивается на основе поддержания социаль-

ного минимума все возрастающего количества людей. Вот почему так важ-

но, чтобы креативный класс осознавал свою роль как посредника во взаи-

модействии общества и государства: являясь своего рода экспертной вла-

стью, ориентировался на вовлечение в социально активную жизнь предста-

вителей и низших слоев общества, но не в качестве «материала» для соци-

ально-протестных действий, а путем стимулирования к наращиванию соци-

альной ресурсоспособности через хорошее образование, соседскую под-

держку, создание новых рабочих мест в мелком и среднем бизнесе.

Так как 54 % граждан страны считают, что индивидуализм и либе-

рализм не подходят для России, где важны чувство общности, коллекти-

визм и жестко управляемое государство [9, с. 25], то очевидно, что для

достижения субъектности креативного класса требуется не только высо-


139

кий уровень внутригрупповой сплоченности, но и формирование целей,

которые могут быть восприняты как коллективные и одновременно на-

правленные на усиление эффективности государства.

В-седьмых, судя по позиции креативного класса, приоритеты, ко-

торые дают возможность говорить о претензиях на интеллектуальное и в

будущем моральное лидерство в российском обществе, определяются не

только поддержкой идеи социальной справедливости, но и переносом это-

го консолидированного запроса на обеспечение равных возможностей, и

это очень важно для преодоления проблемы бедности, для интеграции

общества, потому что, как свидетельствуют результаты вышеприведенно-

го исследования, сползание к бедности обусловливается низкой оценкой

жизненных шансов, неприятием стратегии работы на основе неверия в

равные возможности в российском обществе.

К этому надо добавить, что, если для большинства россиян «изме-

нения в людях» содержат сравнения с предшествующим советским пе-

риодом, представители креативного класса отмечают формирование но-

вых социальных качеств (активности, целеустремленности, инициативно-

сти), при этом невысоко оценивая внушаемость и резко порицая цинизм

[9, с. 27]. Очевидно, что, не принимая патриархальную мораль и не мечтая

о возвращении к советскому человеку, надежда возлагается на современ-

ную личность, включающую активность, рациональность, стремление к

знаниям, уважение других. Однако было бы упрощением считать, что в

этом отношении креативный класс настроен западнически: выражая пози-

ции солидарности с «органической» общностью, с сильным государством

формируется кредо «самостоятельного коллективизма», позиции, соглас-

но которой в обществе каждый обязан исполнять свои социальный и про-

фессиональный долг, коллективизм выражается в том, что самореализация

личности включается в массовое социальное созидание.

Мы имеем дело, таким образом, с тем, что наблюдается переход от

частных интересов (своей семьи или личные) к осознанию реализации

этих интересов в коллективных формах: не следует, конечно, вносить в

этот процесс «ретуширование», так как российский креативный класс по-

ка осознает влияние коллективности в формах объединения усилий для

достижения локальных целей, действует в рамках «малых» инициатив,

если речь идет об ориентации на социальную субъектность. Но «малень-

кие ручейки создают большую реку», и деятельность, направленная на

улучшение жизни не только для себя, но и для других, является обещаю-

щей в контексте формирования «хорошего общества».


1. Как важно быть счастливым // Огонек. 2013. № 24.


140

2. Волков Ю.Г. Креативность: исторический прорыв России. М.,

2011.

3. Горшков М.К. Российское общество как оно есть. М., 2010.

4. Россия реформирующаяся. Вып. 11. М., 2012.

5. Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М., 2004.

6. Новые идеи в социологии. М., 2013.

7. Яцино М. Культура индивидуализма. Харьков, 2012.

8. Россия, которая возможна: материалы всерос. опроса ВЦИОМ.

2013. Апрель-май.

9. О чем мечтают россияне. М., 2012.

10. Бедность и неравенство современной России // Российская га-

зета. 2013. № 133.


141

УДК 316.33

С.А. Кравченко S.A. Kravchenko

СТАНОВЛЕНИЕ СЛОЖНОГО СОЦИУМА: ЗА ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ

THE FORMATION OF A COMPLEX SOCIETY:

FOR HUMANISTIC TWIST

В статье анализируются новые уязви-

мости, возникшие как результат ста-

новления сложного социума. Показы-

вается, что эти уязвимости несут с со-

бой новые риски для функционирова-

ния общества и его членов. Обосно-

вывается, что самодостаточность со-

временного общества находится в ре-

альной опасности. Решение возник-

ших проблем видится на путях гума-

нистического поворота, предпола-

гающего интеграцию социологии с

естественными и гуманитарными нау-

ками, что станет интеллектуальным

инструментом преодоления возник-

ших вызовов.

The author analyzes new vulnerabilities

appeared as a result of the becoming of

the complex society. It is shown that

these vulnerabilities manifest new risks

for the functioning of the society and its

members. The author argues that the

self-sufficiency of a modern society is in

real danger. For solving these problems

there proposed a humanistic turn that

presupposes the integration of Sociology

with hard and humanitarian sciences. It

will be an intellectual instrument for

overcoming the appeared challenges.

Ключевые слова: сложный социум, уяз-

вимости, самодостаточность обще-

ства, ненамеренные последствия от-

крытости, новый катастрофизм в виде

«нормальной аварии», сложные риски,

гуманистический поворот.

Key words: complex socium, vulnerabil-

ities, self-sufficiency of a society, unan-

ticipated consequences of openness, new

catastrophism in the form of «normal

accident», complex risks, humanistic

turn.

С.А. Кравченко

Доктор философских наук, профессор, за-ведующий кафедрой социологии Москов-ского государственного института междуна-родных отношений (университета) МИД РФ (г. Москва). Е-mail: [email protected].

© Кравченко С.А., 2013

S.A. Kravchenko

Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Head of Department of Sociology of the Moscow State Institute of the International Relations (uni-versity) of the Ministries of Foreign Affairs of the Russian Federation (Moscow). Е-mail: [email protected].

© Kravchenko S.A., 2013


142

Сегодня современный мир находится в состоянии становления

сложного социума [1]. За этим стоит не только появление новых привле-

кательных форм жизнедеятельности, но и зарождение невиданных ранее

уязвимостей. Как считает известный английский социолог Дж. Урри, про-

блемы уязвимости стали «актуальным предметом обсуждения социальной

науки XXI века» [2]. Отметим пять наиболее существенных уязвимостей,

под которыми понимаются нарастающие дисфункциональные характери-

стики социума, проявляющиеся в угрозе катастроф, социальных страхах

относительно возникающих неопределенностей.

Во-первых, возникли уязвимости для самодостаточности общества.

Как известно, Т. Парсонс под самодостаточностью понимал свойство

сложной социальной системы (общества), проявляющееся не только в

способности контролировать внутренние процессы, но и свои взаимоот-

ношения с другими системами [3]. Согласно этому постулату предполага-

лось, что при всех возможных социальных катаклизмах – революциях, ра-

дикальных реформах, модернизациях и т.д. – подвергнутся влиянию пре-

жде всего «старые, отживающие» социальные формы. Возможно, уйдут в

историю конкретные группы и даже классы, связанные с ними институ-

циональные структуры, но жизнеспособность самого общества не стави-

лась под вопрос.

Сегодня становление сложного социума перешло тот барьер, после

чего самодостаточность и, соответственно, жизнеспособность общества

отнюдь не гарантируются. С одной стороны, общество едва справляется с

увеличивающимся хаосом ценностных и нормативных референтов, что

подрывает его внутреннее адекватное функционирование. В частности,

разрывы в преемственности образа жизни, социокультурные травмы, свя-

занные с ломкой архетипов, постоянное переосмысление истории, роли

личностей в ней приводят к необратимым последствиям утраты способно-

сти контролировать обществом свою внутреннюю интеграцию. С другой

стороны, уже очевидно, что взаимоотношения социальной и природной

систем существенно нарушены. Турбулентность климата стала фактом,

который привлекает к себе все большее внимание ученых [2, 4]. И в по-

вседневной жизни, и на уровне принятия политических решений люди по-

нимают, что так жить далее нельзя. Но катастрофические последствия се-

годняшней деятельности, которые проявятся лишь в будущем (даже бли-

жайшем), не воспринимаются как реальная угроза. Британский социолог

Э. Гидденс обосновал парадокс, назвав его своим именем – «парадокс

Гидденса» – социолог имеет в виду эффект, под которым подразумевает

то, что «люди находят для себя трудным с таким же уровнем реальности

отнестись к будущему, с каким они относятся к настоящему». Это касает-

ся как проблем повседневности, так и глобальных проблем: курящему ти-

нейджеру трудно представить себя человеком в возрасте сорока лет, когда


143

начнут проявляться реальные опасности, угрожающие здоровью и жизни.

Политики же прекрасно осведомлены о многих рискогенных последствиях

нынешней человеческой деятельности в отношении природы и климата.

Однако ни одни, ни другие не принимают должных усилий по изменению

существующего положения дел [4].

Проблема не в том, чтобы отказаться от сложных реалий вообще, а

в адекватных выборах возможных альтернатив действия в контексте

сложного социума. На мой взгляд, перво-наперво, необходимо опреде-

литься с разработкой адекватных теоретико-методологических подходов к

анализу возникших уязвимостей, предполагающих принципиально новую

модель мышления – общество стало нуждаться в активном поддержании

своей самодостаточности со стороны его членов. Из этого следуют как

минимум три вывода относительно самого характера рискогенной дея-

тельности человека: 1) необходимо отказаться от какого-либо радикализ-

ма в отношении базовых институциональных структур общества, равно

как и основополагающих ценностей, что затрагивает его экзистенцио-

нальное функционирование; 2) традиционную модернизацию, нацеленную

на переход к качественно новому уровню развития производительных сил

и технологий, заменить альтернативным типом модернизации – гумани-

стически ориентированной модернизацией [5]; 3) нужна новая экологиче-

ская политика, исходящая из того, что природа перестает быть просто

средой жизни, превращаясь в органическую часть социума.

Во-вторых, возникли уязвимости в виде ненамеренных последст-

вий открытости общества. Как известно, развернутую концепцию откры-

того общества создал К. Поппер, показавший, что историческое развитие

человеческой цивилизации идет по пути перехода от закрытого общества,

жестко регламентировавшего все стороны жизни людей, к обществу от-

крытому, создающему условия для развития индивидуальных свобод че-

ловека [6]. Это все справедливо для относительно простого социума. Ко-

гда же общество в становлении сложности достигает значительного на-

сыщения, ситуация радикально изменяется. Британский социолог З. Бау-

ман утверждает, что увеличивающаяся «открытость открытого общества»

принесла в нашу жизнь миксофилию (характерное стремление к увеличи-

вающемуся многообразию жизнедеятельности, которое производится са-

мим функционированием больших городов) и миксофобию (характерный

страх перед увеличивающимся многообразием стилей жизни, идентифи-

каций, знания и т.д.). Миксофилия и миксофобия могут существовать

только вместе. Явными и латентными последствиями этого процесса ста-

ли новые уязвимости для человеческой безопасности. Так, границы стран

перестают быть охранительными рубежами в отношении иных культур-

ных ценностей. Дело не в простом увеличении культурных артефактов,

приходящих по каналам глобализации, а в значительном компоненте не-


144

упорядоченного хаоса в виде экспансии самых разных субкультур и

контркультур, резкого увеличения неуправляемой эмиграции и иммигра-

ции, появления новых форм девиантного и криминального поведения.

Общество с неуправляемой открытостью вбирает в себя «чужие» опасно-

сти из других социумов. Локальные войны, межэтнические конфликты,

терроризм, где бы они ни имели место, оборачиваются опасностями прак-

тически для каждого жителя планеты. Кроме того, увеличивается произ-

водство новых маргинальных групп – людей не временно безработных, а

тех, которые вообще не могут адаптироваться к культурным новациям от-

крытого общества. При этом неизбежно возникают все новые социальные

группы риска, деятельность которых не может не учитываться при фор-

мировании национальной безопасности.

Возникшие уязвимости «открытости открытого общества» требуют

пересмотра представлений о национальной безопасности. По нашему

мнению, необходимо движение к национальной сетевой безопасности, под

которой понимается состояние защищенности национальных интересов

страны, обусловленное функциональной самодостаточностью каждого

звена безопасности, его взаимозависимостью со всеми другими звеньями,

такими как военно-политическая, информационная и социальная безопас-

ности, включая здоровье нации, качество образования ее членов, продо-

вольственная, экологическая и демографическая безопасности, гарантия

эффективной управляемости социума и т.д., преследуя целью не только

решение прагматических задач, но и наращивание гуманистического по-

тенциала обороноспособности страны в контексте необходимости выяв-

ления причинной сложности явных и отложенных опасностей.

В-третьих, сам сложный социум содержит в себе имманентную

уязвимость в виде новых катастроф, причиной которых являются «нор-

мальные аварии». Американский социолог Ч. Перроу, предложивший

термин «нормальные аварии», показал, что катастрофы ныне обретают все

более сложную природу. Их причинами могут быть не только какие-либо

внешние, но и внутренние факторы, обусловленные естественным

(нормальным) взаимодействием человека со сложными системами. Если

система обретает определенные характеристики сложности, то

«неожиданные и взаимовлияющие друг на друга неудачи, – отмечает он, –

становятся системно неизбежными» [7, р. 5]. В новой книге «Следующая

катастрофа: наши уязвимости в контексте природных, промышленных и

террористических бедствий» Ч. Перроу показывает, что природа

уязвимости продолжает усложняться: «Концентрация опасных

материалов, населения и экономической мощи в нашей критической

инфраструктуре делает нас более уязвимыми для природных,

промышленных/технологических бедствий и террористических атак» [8,

р. VII]. Минимизацию риска «нормальной аварии» социолог видит в


145

отказе от сложных систем вообще. «Теория нормальной аварии исходит из

того, – утверждает Ч. Перроу, – что, если бы мы имели системы с

катастрофическим потенциалом, которые могли бы дать сбой в силу их

сложности и плотной связности друг с другом, притом что каждый

индивид выполнял свои роли настолько безопасно, насколько это вообще

доступно человеку, то от таких систем следовало бы отказаться.

Катастрофы стали бы реже, если не неизбежны; нам не следует

рисковать» [8, р. XXII].

На наш взгляд, это пожелание из разряда утопии. Скорее

минимизация риска «нормальных аварий» сложных систем лежит не в

отказе от них вообще, а в их комплексной гуманизации технических и

технологический процессов, которая предполагает реконверсию

значимости прагматических целей на цели нахождения отпимального

взаимодействия социума с природой.

В-четвертых, новые уязвимости создаются процессом усложнения

самих рисков, который весьма глубоко исследовал У. Бек. В работе «Об-

щество риска», опубликованной четверть века назад, он показал, что для

анализа усложняющейся природы рисков необходим валидный инстру-

ментарий, сочетающий научную и социальную рациональности: «научный

рационализм без социального пуст, социальный без научного – слеп» [9,

с. 34, 35]. В новой книге, развивая свои взгляды на усложняющуюся при-

роду рисков, ученый предложил новаторскую теорию «мирового общест-

ва риска», подчеркивая, что «категория мирового общества риска контра-

стирует с той, которая обозначает общество риска». По У. Беку, новые

сложные риски обладают тремя характерными чертами: 1) они «делокали-

зированы» (их причины и последствия не ограничены одним географиче-

ским пространством); 2) «неисчисляемы» (ибо включают «гипотетиче-

ские» риски, основанные на научно обобщенных гипотезах и норматив-

ном инакомыслии); 3) «не поддаются компенсациям» (никакими деньгами

нельзя восполнить «необратимое климатическое изменение» или «необра-

тимые интервенции в существование человека)» [10, р. 52].

В-пятых, новые уязвимости создаются социальной и культурной

динамикой цивилизаций, характером их взаимодействий. Этой проблема-

тикой специально занимается известный американский социолог

Э. Тирикьян. Ученый анализирует три сценария цивилизационного буду-

щего человечества. «Первый – увеличивающаяся взаимозависимость мира

может привести к утверждению единой цивилизации модерна, в основе

которой будут ценности Просвещения (включая некоторые темные сторо-

ны). Мы могли бы обозначить его как "либеральная" перспектива. Второй

сценарий "множества цивилизаций" представляет плюралистическую пер-

спективу, рассматривающую все ранее существовавшие цивилизации как

распространяющие свое влияние на мир за пределы своей изначальной


146

исторической среды (исходя из таких процессов, как потоки людей, капи-

талов, технологий). Третий сценарий представляется в виде глобальной

катастрофы, частично имеющей природный, частично – рукотворный ха-

рактер, которая могла бы до конца столетия свести глобальную эру к су-

ществованию малоразмерных обществ, лишенных качества цивилизации»

[11, р. 485-486]. В России также разрабатывается цивилизационный под-

ход к будущему человечества в виде партнерства цивилизаций, который

отличает характерный оптимизм [12].

В статье обозначены лишь пять уязвимостей, появление которых

обусловлено становлением сложного общества. Фактически их на порядок

больше, и все время появляются новые. Чтобы адаптироваться к ним, ми-

нимизировать их явные и латентные последствия, необходим гуманисти-

ческий поворот, предполагающий интеграцию социологии с другим науч-

ным знанием. Необходим синтез естественных, социальных и гуманитар-

ных наук. Только интегральный теоретико-методологический инструмен-

тарий, основанный на полипарадигмальности современного знания, может

способствовать решению проблем сложного социума.


1. Sztompka P. Society in Action: A Theory of Social Becoming.

Cambridge, 1991.

2. Urry J. Climate Change and Society. Cambridge: Polity Press, 2011.

3. Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002.

4. Giddens A. The Politics of Climate Change. Cambridge: Polity Press, 2009.

5. Кравченко С.А. Становление сложного социума: к обоснованию

гуманистической теории сложности. М.: МГИМО-Университет, 2012.

6. Поппер К. Открытое общество и его враги: в 2 т. М.: Феникс, 1992.

7. Perrow Ch. Normal Accidents: Living with High-Risk Technologies.

Princeton: Princeton Univercity Press, 1999.

8. Perrow Ch. The Next Catastrophe: Reducing our Vulnerabilities to

Natural, Industrial, and Terrorist Disasters. Princeton: Princeton University

Press, 2011.

9. Бек К. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Про-

гресс–традиция, 2000.

10. Beck U. World at Risk. Cambridge: Polity Press, 2010.

11. Tiryakian E.A. Civilization in the Global Era: One, Many… or

None? // Book of Abstracts. XVII ISA World Congress of Sociology.

Gotheberg, Sweden: ProQuest, 2010.

12. Осипов Г.В., Кузык Б.Н., Яковец Ю.В. Перспективы социокуль-

турной динамики и партнерства цивилизаций. М.: Институт экономиче-

ских стратегий, 2007.


147

РЕЦЕНЗИИ

Барбашин М.Ю. Институты и этногенез: институциональное

воспроизводство этнической идентичности в локальных сообществах.

Ростов н/Д.: ИПО ПИ ЮФУ, 2012. 320 с.

Вот уже более четверти века проблемы этнизации, реэтнизации, этни-

ческой самоидентификации личности вызывают активные научные дискус-

сии и политические споры. В России в настоящее время на государственном

уровне предпринимаются попытки сформировать единую общенациональ-

ную идентичность различными средствами. По нашему мнению, эти попыт-

ки не всегда успешны в силу того фактора, что воплощение предлагаемых на

государственном уровне идей, которые способствовали бы формированию

общей идентичности, сталкивается с серьезными препятствиями.

Одной из серьезных причин такой ситуации, как мы полагаем, являет-

ся социокультурная поляризация и, как следствие этого, нетерпимость. Явля-

ясь прямым следствием неспособности примирить те или иные этнические,

социокультурные и конфессиональные различия, нетерпимость стала сегодня

крупнейшим препятствием на пути становления общенациональной россий-

ской идентичности. Эта тенденция характерна не только для России.

Полагаем, что проблемы этноинституциональных процессов в транс-

формирующейся России имеют не только теоретическое, но и практическое

значение. Для большинства постсоветских государств, включая современную

Россию, особую актуальность представляют институциональные задачи по

конструированию устойчивой национальной государственности. Их решение

осложняется не только незавершенностью экономических, культурных и по-

литических традиций, но и неопределенностью, сложностью и многогранно-

стью этногенезисных процессов в трансформационном социально-

политическом пространстве. М.Ю. Барбашин посвящает свою монографию

данной проблеме, учитывая важность понимания институционального вос-

производства процессов этногенеза для социального знания и социально-

политической практики в российских условиях, с целью выработки надеж-

ных социальных мер превентивного практического воздействия против рас-

пространения этносепаратизма и этнорелигиозного экстремизма.


148

Процессы модернизации традиционных обществ влияют в первую

очередь на этническую идентичность. Российские ученые рассматривают

идентичность в связи с процессами модернизации, которые обусловливают

длительное и устойчивое сосуществование различных социальных групп в

рамках общества-конгломерата. В результате могут возникать различные

конгломеративные типы – русско-чеченско-ингушский, например, или ев-

рейско-арабско-палестинский, русско-эстонский, русско-латышский. Анкла-

вы традиционного, как поясняют авторы, могут играть важную регулирую-

щую роль, что видно на примере родоплеменных или клановых отношений в

Закавказье, Юго-Восточной Европе, исламских республиках России.

Конгломеративность интерпретируется при этом не как нечто

ущербное, а как способ самоорганизации адаптации общества к индустри-

альным и постиндустриальным реалиям. Другой вопрос, занимающий ис-

следователей идентичности, – разграничение геополитической идентично-

сти и идентичности цивилизационной.

М.Ю. Барбашин полагает, что важной социальной доминантой,

влияющей на процессы политической модернизации в Северо-Кавказском

регионе, являются процессы этногенеза и реэтнизации прежде внеэтниче-

ских сфер общественной жизни, точнее было бы сказать, не наблюдаемых

в легальном советском пространстве.

Социальное пространство Северо-Кавказского региона переживает

процессы этнодифференциации на институциональном уровне. Возраста-

ние социально-политических и культурных трансформаций в современ-

ном обществе привело к реальным угрозам исчезновения специфических

черт национальной, традиционной культуры малочисленных народов.

Для большинства мультикультурных обществ, каким является и

Северо-Кавказский регион, особую актуальность представляет необходи-

мость решения институциональных задач и реализации модернизацион-

ных целей по созданию устойчивой государственности, поэтапному ре-

формированию этносоциальной сферы и созданию общероссийской граж-

данской идентичности.

Согласимся с автором, что для успешного проведения социальных

реформ в традиционных обществах необходимо адекватное понимание не

только социальной роли, но и инструментального значения этничности

как таковой, но и институциональной природы самого этногенеза как

внутреннего стержня локальных цивилизаций.

Процессы институциональной трансформации локальных сооб-

ществ в модернизирующемся социуме связаны с неустойчивостью тради-

ционных групп, субстантивные границы между которыми не являются

четкими, зависят от контекста и постоянного притока социальных ресур-

сов. В этносоциальном пространстве локальных сообществ этнические

институты используются социальными субъектами для достижения соци-


149

ального консенсуса, сокращения внутригрупповых рисков и создания со-

гласованных коллективных обязательств, которые трансформируются в

нормальные ожидания и требования, предъявляемые к другим.

Трансмиссия этноидентичности происходит с помощью этносоци-

альных сетей и этнопредпринимателей. Этнопредприниматели стремятся

реинтепретировать этнические институты, манипулировать ими или ста-

вить их под сомнение. Собственные интерпретации активных этносоциаль-

ных субъектов дополняются их обсуждениями существующих этноиден-

тичностей и заимствованных из прошлого этносообщества бихевиоральных

образцов в электронных медиа- и этноорганизациях, но применяются эти

трактовки к новым ситуациям и локальным сообществам, образуя гибрид-

ные этноидентификационные конструкции.

Автор отмечает, что институциональная специфика этногенезис-

ных процессов в традиционных сообществах, находящихся в условиях со-

циальных трансформаций, заключается в возрастании информационной

диссипации этноинститутов, бихевиоральных образцов и предпочтений

этносубъектов, а также детрадиционализации и периферизации регио-

нального общества в целом. В условиях неустойчивой трансформацион-

ной среды предпочтение новой этничности часто выступает в виде рацио-

нального социально-политического и социально-экономического выбора,

направленного на преодоление существующих социальных дилемм.

Социально-институциональный характер протекания этногенезисных

процессов на Юге России зависит от степени актуализации в общественном

сознании локальных сообществ значимых межгрупповых различий, сформи-

ровавшихся в ходе исторического развития региона. Этногенез в локальных

южнороссийских сообществах проявляется в активном развитии и формали-

зации субэтнических и субрегиональных диалектов, на основе которых про-

исходят фрагментация и рефрагментация лингвистического и смыслового

пространства и структурирование новых субэтноидентичностей.

Процессы институционального распада (на наш взгляд, эта гипотеза

пока является преждевременной) этногенеза, протекающие в локальных со-

обществах на Юге России, являются важным конфликтогенным фактором,

который способствует росту этноконфессиональных противоречий в пост-

советский период. Консолидация и социальная стабилизация регионального

социума невозможны без регулирования этногенезисных процессов.

В настоящее время на Юге России происходят детрадиционализация

и социальная периферизация общества в целом. Причины возросшей детра-

диционализации заключаются в особой организации социальной и институ-

циональной структуры традиционных сообществ. Традиционная культура

«сдавливает» людей вместе, но когда исчезают внешние преграды, то тради-

ционные институты («обручи культуры») разрушаются. Разумеется, со вре-

менем, как и в случае с механическими предметами, институты испытывают


150

эрозию и происходит распад традиционных норм, что сопровождается ато-

мизацией индивидов.

Институциональное регулирование этногенезисных процессов

должно носить системный, продуманный и многоуровневый характер. Для

исправления социальных и модернизационных деформаций институцио-

нального развития региона необходима государственная национальная и

региональная политика, направленная на расширение диапазона социаль-

ных возможностей у субэтнических групп и обеспечение их устойчивого

языкового и культурного развития. При этом необходимо элиминировать

манипулятивные и силовые практики, способные придать процессам этно-

генеза насильственный и интолерантный характер и привести к эскалации

межэтнических и этноконфессиональных процессов.

В этнической сфере все стороны слишком взаимосвязаны, чтобы

можно было длительное время отрицательно воздействовать на отдельные

элементы без опасения, что подобное воздействие не отразится на других.

Здесь срабатывает «принцип паутины»; невозможно точно предсказать, в

какой момент произойдет воздействие, поскольку «сигнальные нити»

(СМИ, личные связи, неформальные каналы коммуникации) слишком

длинны и запутаны. Но точно известно, что это произойдет.

Нельзя не согласиться с точкой зрения М.Ю. Барбашина, что если

проводимая политика сеет раздор и ненависть между народами, если дис-

криминация и ограничения в правах людей другой национальности стано-

вятся правилом поведения, то рано или поздно выигрыш, достигаемый

подобным образом, ударит рикошетом по тем социальным слоям и этни-

ческим группам, которые спровоцировали первоначальный конфликт. Он

неизбежно вернется. Иного не может быть. История дает нам достаточно

убедительных доказательств. И наоборот. Политика достойного и равного

отношения ко всем этническим общностям, вне зависимости от «места ре-

гистрации» или «титульности» отдельного их представителя, обязательно

проявится в последующей дружбе и взаимном сотрудничестве народов.

Автор порой слишком широко и спорно использует понятия «этно-

генез», «этнический институт», «институционализация», некритично ис-

пользует работы американских ученых – примордиалистов и конструкти-

вистов, что придает двусмысленность его рассуждениям, сказывается на

нечеткости структуры работы и т.д. Но монография может подтолкнуть к

дискуссии и актуализировать проблемы разработки теории этноса в усло-

виях современных глобализационных процессов.

Монография адресована социологам, философам, этнологам, препо-

давателям социально-гуманитарных наук, а также всем тем, кто интересуется

проблемами этнической идентичности и этногенеза в современном обществе.

Г.И. Юсупова,

доктор философских наук


151

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ

О некоторых итогах III Международной научно-практической

конференции «Кавказ: история и современность»

(г. Пятигорск, 26-27 сентября 2013 г.)

Значимость и актуальность задачи научного обоснования создания

позитивного имиджа Северо-Кавказского федерального округа не вызывает

сомнений. Особенностью указанной задачи является ярко выраженный поли-

тический характер, так как ее решение напрямую зависит от политической

воли, лидерского потенциала полномочного представителя Президента РФ в

Северо-Кавказском федеральном округе и руководителей субъектов СКФО.

Российский Кавказ был и остается геополитическим форпостом на юге стра-

ны, отличаясь сложным, разнообразным этническим составом, сконцентри-

рованным на относительно небольшой территории, что обусловливает пря-

мую зависимость состояния общественно-политической обстановки от си-

туации в сфере межэтнических и межнациональных отношений. Реальность

человеческих отношений в северокавказских субъектах часто вступает в про-

тиворечие с выдвигаемыми политическими проектами. Сохраняют свою зна-

чимость различия и даже размежевания между такими политическими субъ-

ектами, как христиане (преимущественно православные) и мусульмане, ста-

рожилы и мигранты, жители городских и сельских поселений.

Наиболее заметны цивилизационные различия, сохраняющие

большинство правил общественного бытия в рамках принятых социаль-

ных институтов северокавказских народов. С одной стороны, многие пра-

вила способствуют сохранению традиций и культуры, обеспечивая пред-

сказуемость поведения и превращаясь тем самым в условие социальной

устойчивости. С другой стороны, многие правила становятся «картой»,

разыгрываемой в целях разжигания конфликта. В полиэтничном сообще-

стве республик сохраняются элементы социально-экономического и поли-

тического неравенства. Актуальными остаются вопросы взаимоотноше-

ний северокавказских народов, их официальных и неформальных лидеров.

Заметны становятся различия в отношениях к государству как субъекту

принятия решений со стороны русских и со стороны народов Северного


152

Кавказа. Так, среди представителей русского народа сохраняется этатист-

ское сознание, и даже при неодобрении действий власти именно на госу-

дарство возлагаются надежды на будущее благополучие. Тогда как боль-

шинство северокавказских народов проявляют большую самостоятель-

ность по отношению к государству, так как ощущают поддержку со сто-

роны кланов, родов, семей. Такая ситуация позволяет общественным ин-

ститутам национально-культурной направленности активно требовать от

государственных органов и муниципалитетов конкретных действий. При-

мером тому могут служить идеи проведения коллективных молитв с тре-

бованиями о восстановлении строительства мечетей в Кисловодске и Пя-

тигорске, а также направления письменных резолюций в адрес президента

России со стороны черкесских этнических неправительственных органи-

заций о признании Россией геноцида адыгов (черкесов) в XIX в.

В условиях отсутствия консолидированной системы идей, правил,

требований указанные проблемы в монографиях, учебниках и учебных посо-

биях освещаются субъективно и не всегда обоснованно. В сфере подготовки

и публикации научной литературы сложилась весьма непростая ситуация.

Доля научной литературы в общей массе книжного рынка продолжает па-

дать. Подготовка учебников и учебных пособий также усложняется отсутстви-

ем финансовых средств, единых требований и, как правило, отражает личную

точку зрения автора на то или иное историческое событие или вольную трак-

товку понятий или использование методологии. Подобная ситуация явно пре-

пятствует объективному восприятию современной политики России в СКФО и

пониманию перспектив дальнейшего развития Кавказа в составе России.

В связи с этим Северо-Кавказский институт Российской академии на-

родного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ иницииро-

вал и совместно с администрацией полномочного представителя Президента

Российской Федерации в Северо-Кавказском федеральном округе провел

международный конкурс на лучшую книгу по кавказской тематике. Цель

конкурса заключалась в поддержке инициативных исследований ученых раз-

личных сфер научной деятельности. На конкурс были направлены моногра-

фии, подготовленные отдельными авторами и авторскими коллективами,

учебники и учебные пособия, изданные в 2007 – 2012 гг. и отражающие тен-

денции и перспективы развития всего Кавказа по следующим направлениям:

история, право, политика, экономика, культурология и лингвистика. Всего

было направлено более двухсот книг, из которых конкурсный отбор прошли

123 книги-участницы. Итоги конкурса были подведены на III Международ-

ной научно-практической конференции «Кавказ: история и современность».

Конференция обладала рядом особенностей: во-первых, явилась

результатом совместной научной и исследовательской деятельности Пя-

тигорского государственного лингвистического университета и Северо-

Кавказского института Академии при Президенте РФ. Во-вторых, конфе-


153

ренция объединила лауреатов конкурса на «Лучшую книгу по кавказской

тематике» и участников собственно конференции из Москвы, Ростова-на-

Дону, Ставрополя, Нальчика, Черкесска, Майкопа, а также зарубежных

коллег из Республики Казахстан, Итальянской Республики, Республики

Армения и членов Межрегиональной ассоциации конституционалистов

России. В работе конференции действовали пять секций по актуальным

проблемам развития Юга России и ближнего зарубежья. Секция «Консти-

туция Российской Федерации и проблемы федерализма (опыт взаимодей-

ствия центра и регионов)» была посвящена в первую очередь 20-летию

Конституции Российской Федерации.

В секции «Политико-правовые аспекты развития государства и об-

щества» приняли участие конкурсанты и приглашенные эксперты – участ-

ники конференции.

Ведущими секции выступили Черноус Виктор Владимирович – кан-

дидат политических наук, профессор, директор Центра системных регио-

нальных исследований и прогнозирования ИППК ЮФУ и ИСПИ РАН, заве-

дующий отделом политологии и социологии политики Кавказа Южнорос-

сийского филиала Института социологии РАН; Муляр Лилия Анатольевна –

доктор философских наук, профессор, заведующая кафедрой гуманитарных,

исторических и математических дисциплин Северо-Кавказского института

РАНХиГС; Агеева Екатерина Александровна – кандидат политических наук,

доцент, заведующая научно-исследовательским центром политико-правовых

и этнополитических исследований Северо-Кавказского института РАНХиГС.

В ходе секции особый интерес вызвали выступления Денисовой Га-

лины Сергеевны – доктора социологических наук, профессора, заведующей

кафедрой социальных коммуникаций и технологий Южного федерального

университета на тему «Терроризм в общественном сознании молодежи Юга

России»; Викторина Виктора Михайловича – кандидата исторических наук,

доцента, руководителя научно-исследовательского центра этнополитиче-

ских исследований Астраханского филиала РАНХиГС на тему «Этнокон-

фессиональные группы в горских народах Северного Кавказа: расхожде-

ния общего древнего субстрата и прочность новых взаимосвязей»; Емузо-

вой Нины Гузеровны – доктора педагогических наук, профессора, дирек-

тора Института повышения квалификации и переподготовки работников

образования Кабардино-Балкарского государственного университета им.

Х.М. Бербекова на тему «Роль институтов гражданского общества в раз-

витии региона»; Идрисова Эльдара Шамигулловича – кандидата полити-

ческих наук, доцента, заместителя директора Астраханского филиала

РАНХиГС на тему «Ногайцы Юга России: взаимосвязь в современных ус-

ловиях дисперсных, этнотерриториальных групп»; Акаева Вахида Хуми-

довича – доктора философских наук, главного научного сотрудника Ком-

плексного научно-исследовательского института им. Х.И. Ибрагимова


154

РАН на тему «Экзистенциальные проблемы в современной культуре и пу-

ти их преодоления»; Щербины Елены Анатольевны – кандидата полити-

ческих наук, доцента, ведущего научного сотрудника Карачаево-

Черкесского ордена «Знак Почета» института гуманитарных исследований

при Правительстве КЧР на тему «Межэтнические отношения в Карачаево-

Черкесской Республике: субъектно-управленческий аспект».

Участники заседания секции указывали на направления развития оте-

чественных политологии и культурологии, отмечали значимость для совре-

менного россиянина знаний о трагических и героических событиях русского

и северокавказских народов, о понимании в молодежной среде общей исто-

рической судьбы всех народов России. Общее мнение экспертов заключалось

в понимании недопущения вольной и неоднозначной трактовки как в науке,

так и в политике и праве таких понятий и конструктов, как «этнос», «нация»,

«гражданская идентичность», «общероссийская идентичность», «сограждан-

ство» и др. Об этом важном аспекте в том числе говорилось в заключитель-

ном секционном выступлении В.В. Черноуса «Роль кавказоведов в формиро-

вании российской идентичности на Северном Кавказе».

Второй день конференции проходил в формате «круглых столов» и

мастер-классов по вопросам реализации и защиты прав человека. Веду-

щими мероприятий выступили Авакьян Сурен Адибекович – руководи-

тель Межрегиональной ассоциации конституционалистов России, заве-

дующий кафедрой конституционного и муниципального права юридиче-

ского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, д.ю.н., профессор (г. Моск-

ва); Нудненко Лидия Алексеевна – профессор кафедры конституционного

и муниципального права Российской академии правосудия, доктор юри-

дических наук, профессор, почетный работник высшей профессиональной

школы РФ (Москва); Межибовская Ирина Владимировна – доцент кафед-

ры гражданского права и гражданского процесса Казахского националь-

ного университета им. Аль-Фараби (г. Алматы, Республика Казахстан),

кандидат юридических наук, доцент. В мероприятиях приняли участие

преподаватели и студенты Северо-Кавказского института РАНХиГС и

Пятигорского государственного лингвистического университета.

Таким образом, лейтмотивом конференции «Кавказ: история и со-

временность» явились актуализация действий ученых в наполнении науч-

ным содержанием политических проектов и программ сохранения и раз-

вития Северного Кавказа и Юга России в целом, а также поддержание

дружественных и рабочих отношений с учеными ближнего зарубежья –

Республик Армения, Беларусь, Казахстан, Украина.

Е.А. Агеева,

кандидат политических наук, доцент,

заведующая научно-исследовательским центром

Северо-Кавказского института РАНХиГС


155

Диссертационный совет Д 212.208.01 в 2012 году:

научные инновации и практика применения

Диссертационный совет Д 212.208.01 утвержден в Ростовском госу-

дарственном университете г. Ростова-на-Дону приказом Миннауки России

№ 17/4 от 25 января 2000 г. и правомочен принимать к защите диссертации

по специальностям:

– 09.00.11 – «Социальная философия» по философским наукам;

– 22.00.04 – «Социальная структура, социальные институты и про-

цессы» по социологическим наукам;

– 22.00.08 – «Социология управления» по социологическим наукам.

За более чем десятилетнюю историю в диссертационном совете,

возглавляемом заслуженным деятелем науки РФ, доктором философских

наук, профессором Волковым Юрием Григорьевичем, было защищено бо-

лее 400 диссертаций. Для большинства действующих членов данного дис-

сертационного совета этот совет является «родным», поскольку в свое

время именно в нем с волнением и успехом защищали свои докторские

диссертации доктор философских наук, профессор А.П. Бандурин; доктор

социологических наук М.А. Васьков; доктор социологических наук

А.В. Верещагина; доктор философских наук, профессор Г.И. Герасимов;

доктор социологических наук, профессор А.В. Дятлов, доктор философ-

ских наук, профессор В.И. Курбатов; доктор философских наук, профес-

сор А.В. Лубский; доктор философских наук, профессор В.С. Малицкий,

доктор социологических наук, профессор А.В. Попов; доктор социологи-

ческих наук, профессор М.Ю. Попов; доктор философских наук, профес-

сор Г.С. Пшегусова; доктор социологических наук, профессор А.В. Рачи-

па; доктор социологических наук, профессор О.В. Степанов; доктор со-

циологических наук, профессор Л.В. Тарасенко; доктор философских на-

ук, профессор И.П. Чернобровкин; доктор философских наук, профессор

В.Н. Шевелев; доктор социологических наук, профессор Л.И. Щербакова.


156

Научное признание в диссертационном совете получили работы таких

известных научных и политических деятелей, как В.Д. Байрамов,

И.А. Гуськов, А.Г. Дугин, С.Н. Епифанцев, В.Г. Казанцев, В.В. Кривопусков,

А.С. Кумыков, А.В. Попов, Н.А. Федоряк, Р.Д. Хунагов, В.А. Шаповалов.

Профессионализм совета широко известен за пределами Южного

федерального университета, на базе которого он функционирует, и Ростова-

на-Дону, поэтому ученые из различных регионов России приезжают в Юж-

ный федеральный университет, чтобы именно в этом совете защитить свое

диссертационное исследование. Среди защитившихся в нашем диссертаци-

онном совете много представителей из республик Северного Кавказа, Став-

ропольского и Краснодарского краев, но южным регионом контингент за-

щищающихся в диссертационном совете не ограничивается. Среди соиска-

телей, защитивших свои диссертационные исследования в нашем совете,

достаточно много представителей из других регионов страны и особенно из

Москвы.

С Москвой диссертационный совет активно сотрудничает в другом

плане: уже стало традицией приглашать в качестве оппонентов на заседа-

ния диссертационного совета научных деятелей из ведущих научных и об-

разовательных учреждений столицы. Хорошо в этом отношении знаком

наш совет таким знаменитым российским ученым, как академик, директор

Института социологии РАН, доктор философских наук, профессор

М.К. Горшков; ведущий научный сотрудник ИСПИ РАН, зав. сектором со-

циологии молодежи, доктор социологических наук, профессор Ю.А. Зубок,

А.Л. Маршак, В.И. Чупров и др. Вместе с тем хочется отметить в качестве

важной тенденции тот факт, что подавляющее количество диссертацион-

ных работ, защищенных в диссертационном совете Д 212.208.01, были под-

готовлены на кафедрах ИППК ЮФУ под грамотным руководством наших

ученых. Особенно активно идет подготовка аспирантов, докторантов и со-

искателей на кафедре социологии, политологии и права, которую можно по

праву назвать «кузницей» научных кадров ЮФУ. В подтверждение этих

слов можно привести данные о защищенных докторских диссертациях в

диссертационном совете в 2012 г.: семь защитившихся в нашем совете со-

искателей подготовили свои докторские исследования на кафедре социоло-

гии, политологии и права ИППК ЮФУ. Всего же в 2012 г. в диссертацион-

ном совете было защищено 8 докторских диссертаций:

Барбашин Максим Юрьевич (22.00.04 – «Социальная структура,

социальные институты и процессы»; научный консультант – доктор фило-

софских наук, профессор Волков Ю.Г.);

Шахбанова Мадина Магомедкамиловна (22.00.04 – «Социальная

структура, социальные институты и процессы»; научный консультант –

доктор социологических наук Верещагина А.В.);


157

Зверева Татьяна Владимировна (22.00.08 – «Социология управле-

ния»; научный консультант – доктор философских наук, профессор Гера-

симов Г.И.);

Овчаренко Роман Константинович (22.00.08 – «Социология

управления»; научный консультант – доктор философских наук, профессор

Зинченко Г.П.);

Салогуб Анжела Михайловна (22.00.08 – «Социология управления»;

научный консультант – доктор философских наук, профессор Волков Ю.Г.);

Солодовник Любовь Владимировна (09.00.11 – «Социальная фи-

лософия»; научный консультант – доктор философских наук, профессор

Волков Ю.Г.);

Шалюгина Татьяна Александровна (09.00.11 – «Социальная фи-

лософия»; научный консультант – доктор философских наук, профессор

Волков Ю.Г.);

Шаов Асфар Аскерович (09.00.11 – «Социальная философия»; на-

учный консультант – доктор философских наук, профессор Волков Ю.Г.).

Тематика докторских диссертаций, представленных на заседаниях

диссертационного совета в 2012 г., отличается высокой актуальностью, со-

ответствует ключевым тенденциям развития современного, преимущест-

венно российского, общества в сфере управления, идеологии, межэтниче-

ских отношений и этнических процессов. Особое внимание необходимо об-

ратить на докторские исследования М.М. Шахбановой и М.Ю. Барбашина,

которые были признаны ВАК РФ лучшими докторскими диссертационными

исследованиями по специальности 22.00.04 – «Социальная структура, соци-

альные институты и процессы» из числа защищенных в России в 2012 г.

В диссертации Мадины Магомедкамиловны Шахбановой «Этниче-

ская идентичность и стратегии межэтнического поведения андо-цезских

народов Дагестана» подробно рассмотрена не исследованная ранее в этно-

социологии структура социальной идентичности малочисленных народов,

представлены процессы этнокультурного взаимодействия андо-цезской

группы с народами Дагестана, предпринята попытка выявления особенно-

стей конструирования и воспроизводства этнической идентичности андо-

цезских народов в современный период.

М.М. Шахбанова в течение долгого периода занимается исследова-

нием межэтнической проблематики, вопросами межнациональной комму-

никации, определения социокультурной дистанции между дагестанскими

народами, вопросами формирования толерантных установок, культуры

межнационального общения, спецификой этноязыковых процессов и язы-

ковым поведением в полиэтническом регионе и добилась значительных ус-

пехов. Она – довольно известный в научном мире этносоциолог, автор

крупных работ по этнической проблематике народов Дагестана, которые

прошли серьезную научную апробацию.


158

Диссертационное исследование М.М. Шахбановой является первой

попыткой комплексного изучения этнической идентичности андо-цезской

группы. В нем впервые в отечественной этносоциологии этническая иден-

тичность рассматривается не как отдельная сфера, а во взаимосвязи с поли-

тической и социально-экономической структурой общества, что позволило

автору пересмотреть многие вопросы самоидентификации малочисленных

народов на примере андо-цезских этносов.

Особо следует отметить эмпирическую базу исследования, которая

во многом уникальна. М.М. Шахбанова в ходе многолетних социологиче-

ских исследований в районах проживания андо-цезских народов собрала

обширный социологический материал. Более того, ею были выявлены ар-

хивные материалы по данной проблематике, чтобы продемонстрировать

факторы деформации этнической идентичности андо-цезских народов, свя-

занные с их принудительным переселением на территорию репрессирован-

ных чеченцев. К сожалению, в работе они не получили достаточно развер-

нутой характеристики, что объясняется спецификой работы и рамками са-

мой темы исследования, однако автору удалось показать негативные по-

следствия переселения и их отражение на этническом самочувствии иссле-

дуемых народов.

Спектр практического применения полученных М.М. Шахбановой

результатов исследования достаточно обширен. Результаты, теоретические

обобщения и выводы диссертации могут быть использованы в научно-

исследовательской работе при разработке отдельных вопросов истории, эт-

нографии малочисленных народов, включены в специальные разделы и

обобщающие труды по истории, этнографии, этносоциологии народов Да-

гестана и Северного Кавказа. Материалы диссертационного исследования

могут быть использованы преподавателями вузов при подготовке спецкур-

сов, лекций и семинаров, программ и учебных пособий по этнографии, со-

циальной философии, этносоциологии народов России и Дагестана. В связи

с возросшим интересом народа к своей истории и культуре материалы дис-

сертации могут быть использованы также работниками образования и куль-

туры в целях патриотического воспитания подрастающего поколения.

Результаты исследования могут также оказаться полезными при

формировании органами государственной власти направлений националь-

ной политики в регионе и в ходе реализации общероссийской программы

по сохранению и развитию национальных культур малочисленных народов

России.

Этническая проблематика стала также основой докторского иссле-

дования Максима Юрьевича Барбашина на тему «Воспроизводство этноге-

неза в локальных сообществах: теоретическая модель и российские инсти-

туциональные практики», в котором им разрабатывается и предлагается на

суд ученого сообщества социологическая концепция институционального


159

воспроизводства этногенеза, позволившая ее автору выявить институцио-

нальные закономерности в формировании и развитии этнических идентич-

ностей и взаимодействии этнической и социальных сфер общества.

М.Ю. Барбашиным предложена оригинальная научная гипотеза ис-

следования, заключающаяся в том, что для современного российского об-

щества характерна активизация этногенезисных процессов, институцио-

нальное воспроизводство которых изучено недостаточно. Использование

неоинституционального анализа позволяет рассматривать этногенез как со-

циальные процессы воспроизводства и распада этноинститутов, сопровож-

даемые структурированием и ретрансформацией субэтногрупп. Возникаю-

щие новые конфигурации этноинститутов как наборы этносоциальных пра-

вил, регулирующих доступ к диапазону социальных возможностей в ло-

кальном сообществе, образуются в ходе институционального распада об-

щих этнонорм и функционируют в общественном дискурсе как альтерна-

тивные периферизированные и полупериферизированные институциональ-

ные исключения. В современной России и особенно в южнороссийском эт-

носоциальном пространстве этноинституциональные процессы связаны с

доминированием этнодифференциации в ущерб этноинтеграции. Этнодиф-

ференциация в виде институционального распада этноидентичности сопро-

вождается утратой родного языка у членов этносообществ, особенно в сре-

де молодежи, денативизацией этнолингвистического пространства в форме

билингвизма и/или полилингвизма. Для элиминации негативных этносоци-

альных явлений необходима системная этноинституциональная политика

на федеральном и региональном уровнях.

Данная гипотеза подтвердилась в ходе проведения исследования

М.Ю. Барбашиным, которым в научным социологический оборот были

введены новые понятия: «институциональное воспроизводство этногенеза»,

«институциональный распад», «этнические институты», которые характе-

ризуют основные тенденции этноинституционального развития в совре-

менной России.

Как показало исследование М.Ю. Барбашина, социальные процессы

институционального воспроизводства этногенеза в транзитивном россий-

ском социуме связаны с доминированием процессов этнодифференциации.

Институциональные особенности современной российской этнотрансмис-

сии определяются неустойчивостью традиционных этноинститутов, суб-

стантивные границы между которыми не являются четкими, а зависят от

политического, этнодемографического и этносоциального контекстов. В

условиях неопределенности модернизационных социально-политических

перспектив этноинституты используются этносоциальными субъектами для

мобилизации локальных сообществ, достижения внутригруппового соци-

ального сцепления, сохранения внутригрупповой психологической ста-

бильности и определенности, снижения остроты внутригрупповых кон-


160

фликтов и создания согласованных коллективных обязательств, которые

трансформируются в нормативные ожидания, кодексы этноповедения и эт-

нотребования, предъявляемые к мигрантам и новым членам сообществ.

Основные положения диссертационного исследования

М.Ю. Барбашина прошли широкую научную апробацию и были по досто-

инству оценены научной общественностью, в том числе Институтом со-

циологии РАН – Максим Юрьевич был награжден медалью РАН РФ. Побе-

дитель многочисленных грантов, как российских, так и зарубежных,

М.Ю. Барбашин достойно защитил свой основной научный труд – доктор-

скую диссертацию и продолжает активную научную деятельность.

В рамках социологии управления диссертантами были представлены

докторские исследования по проблемам креативного управления в россий-

ском обществе, корпоративного взаимодействия российских граждан в на-

логовой сфере и становления системы управления государственной граж-

данской службой субъектов РФ. Все исследования, безусловно, носят инно-

вационный, актуальный характер, но особо хотелось бы отметить диссерта-

ционное исследование Салогуб Анжелы Михайловны «Креативное управ-

ление в системе социального развития российского общества», в котором

поднимается достаточно дискуссионная для управленческой науки и прак-

тики России проблема креативного управления, которое рассматривается

автором как система управленческих воздействий и влияний, включающее

выдвижение и реализацию новых и нестандартных идей, имеющих мульти-

плицирующий эффект в социальных изменениях, поиск и выбор альтерна-

тивных управленческих решений, становление обратных связей с креатив-

ными слоями российского общества.

Становление креативного управления в России вполне возможно,

реально, по мнению автора диссертации, поскольку оно ориентируется на

креативную модернизацию российского общества, совершенствование раз-

личных сфер общественной жизни по горизонтали через наращивание креа-

тивного потенциала и по вертикали через формирование системы социаль-

ного проектирования.

Инновационность проведенного исследования и полученных кон-

цептуальных выводов в диссертации А.М. Салогуб заключается в том, что

ею с высокой степенью научной обоснованности и достоверности показано,

что креативное управление в системе социального управления имеет само-

стоятельное значение, которое определяется внешними креативными тен-

денциями и переменами в системе управления, связанными с созданием

управленческих механизмов консолидированного действия. Автор диссер-

тации убежден, что в системе социального управления назрела необходи-

мость перевода управленческой деятельности в состояние творческого со-

зидания, формирование новых схем управленческого взаимодействия и

влияния, ориентированных на устойчивое социальное развитие. Формиро-


161

вание креативного управления является процессом включения массового

социального творчества в управленческие практики на уровне социальной

экспертизы управленческих решений и генерирования системы управления

социальной энергии как ресурса модернизации различных сфер обществен-

ной жизни.

Сейчас в России уровень администрирования настолько высок, что

любое позиционирование креативности, приходит к выводу А.М. Салогуб,

носит производный вторичный характер и принципы креативной культуры

работают лишь на отдельных отраслевых направлениях или на уровне ло-

кальных групп. Референтность креативного управления должна проявлять-

ся в связке с соответствующими организационными и профессионально-

квалификационными изменениями. В этих условиях, как полагает диссер-

тант, целесообразно выстроить индекс реальной креативности, позволяю-

щий отражать необходимые ее параметры в различных сферах управленче-

ского воздействия, что выводит на преобразование потенциала управления,

связанного с регулярным использованием обратных связей с нарождаю-

щимся креативным классом.

Столь же противоречивой, но высокоактуальной для современных

российских условий представляется диссертационное исследование Звере-

вой Татьяны Владимировны «Корпоративное взаимодействие российских

граждан в налоговой сфере: инновационный способ управления налоговы-

ми отношениями», научная ценность которого заключается в том, что в нем

раскрыта суть и конкретизирована специфика корпоративного взаимодей-

ствия как способа управления налоговыми отношениями, а также предло-

жена и эмпирически верифицирована концептуальная модель корпоратив-

ного взаимодействия российских граждан в налоговой сфере, позволяющая

вывести их на качественно новый уровень.

Теоретическая значимость исследования Т.В. Зверевой обоснована

тем, что расширены границы и содержательные возможности корпоратив-

ного взаимодействия, исходя из его специфики как дефиниции надоргани-

зационной, обладающей способностью выходить за предельные рамки кор-

поративной культуры профессиональной корпорации, представляющей со-

бой систему взаимоотношений по исчислению и уплате налогов в бюджет,

основанную на учете функциональных групп интересов участников взаи-

модействия, равенстве всех перед законом, взаимной ответственности за

исполнение взятых на себя договоренностей.

Результаты работы, в том числе положения и выводы авторского со-

циологического эмпирического исследования «Проблемы корпоративного

взаимодействия российских граждан в налоговой сфере», активно исполь-

зовались в практической деятельности Управления Федеральной налоговой

службы России по Ростовской области в рамках повышения уровня обслу-


162

живания налогоплательщиков и оценки эффективности функционирования

отдельных инспекций налоговой службы Ростовской области.

Т.В. Зверевой предложена также принципиально новая PR-

программа, направленная на повышение имиджа налоговой службы, фор-

мирование налоговой культуры общества. Она ориентирована на переход

от скрытой функциональной конфронтации к смыслоосознанному взаимо-

действию граждан в налоговой сфере. Высокий уровень теоретизирования в

области данной проблематики в комплексе с основательной эмпирической

базой позволил Т.В. Зверевой разработать новую социологическую концеп-

цию взаимодействия российских граждан в налоговой сфере, обогатившую

идею клиентоориентированной деятельности налоговой службы российско-

го общества.

Сложная задача стояла перед Овчаренко Романом Константинови-

чем в процессе написания им своего докторского труда на тему «Становле-

ние системы управления государственной гражданской службой субъектов

Российской Федерации», поскольку, согласно представленной в диссерта-

ции гипотезе, управление государственной гражданской службой в России

не имеет системного характера. Оно ограничивается административным и

организационным воздействием на гражданскую службу, вневедомствен-

ным контролем, в том числе за качеством ее кадрового обеспечения. В це-

лях приведения государственной службы в соответствие с требованиями

реалий современности управление призвано выйти за эти рамки, стать ос-

новным рычагом воздействия на ментальные и ценностные основы госу-

дарственной службы, систему ролевых отношений, формирование мораль-

ного облика российского чиновничества. Для преодоления этого противо-

речия необходимы, по мнению автора диссертации, согласованные дейст-

вия властных структур федерального и регионального уровней по созданию

органов управления гражданской службой, ориентации их работы на поиск

и внедрение информационных и инновационных технологий, концентрации

усилий на трансформации ценностных установок внутри российской бюро-

кратии и формировании ее позитивного внешнего имиджа в российском

обществе.

Исследование процесса становления системы управления граждан-

ской службой в России позволило автору сделать немаловажное предполо-

жение о том, что начиная с эпохи Петра I и вплоть до наших дней суть и

содержание этой работы остаются неизменными, порождая вопросы отбора

и расстановки кадров; организации профессионального развития чиновни-

ков и регулирования их карьерного движения; формирования системы сти-

мулирования служащих; противодействия негативным явлениям в служеб-

ном поведении чиновников; контроля за выполнением госслужащими зако-

нодательства. С течением времени в связи с развивающейся наукой и тех-

никой меняются лишь формы, методы и технологии этой работы. Совре-


163

менное состояние управления федеральной гражданской службой характе-

ризуется тем, что создана необходимая законодательная база для формиро-

вания системы управления гражданской службой. Стержнем этой системы

должен быть федеральный орган по управлению государственной службой.

Однако по настоящее время такой орган пока не создан, и вопросы управ-

ления гражданской службой входят в компетенцию целого ряда государст-

венных структур.

В целом, научная новизна исследования Р.К. Овчаренко заключается

в комплексном осмыслении теории и практики формирования системы

управления государственной гражданской службой субъектов РФ, а также

выработке конкретных предложений по совершенствованию этих процессов.

На уровне социально-философского осмысления современной рос-

сийской реальности и полученных в этом ключе результатов интерес пред-

ставляет докторское исследование Шалюгиной Татьяны Александровны

«Имитация в современном российском обществе: сущность, субъекты

взаимодействия, социальное пространство проявления», в котором предло-

жена оригинальная научная гипотеза исследования, заключающаяся в том,

что социокультурная трансформация современного российского общества

связана с проявлением имитационных стратегий и практик, конструирова-

нием искусственных симулятивных образов массового сознания, возни-

кающих в различных сферах общественного бытия и активно воздейст-

вующих как на социальные процессы, так и на массовую психологию, что

обусловлено в первую очередь общим курсом и практиками политической

элиты как доминирующего социального субъекта, которые накладываются

на социальный климат, социокультурную среду, ценностные ориентации и

психологию масс.

Новизна данного исследования заключается прежде всего в том, что

Т.А. Шалюгиной разработана социально-философская концепция многооб-

разия проявления имитации в обществе, позволившая более глубоко отра-

зить в социально-философской рефлексии современные российские реалии,

связанные с процессами социокультурных изменений, применением соци-

альных технологий в современном российском обществе в условиях нарас-

тания «имитационной избыточности».

Т.А. Шалюгиной доказана перспективность использования транс-

дисциплинарного научного подхода к феномену имитации, прежде не при-

менявшегося в изучении вопросов имитации, а также введены новые поня-

тия: «социальная имитация», «имитационная составляющая», «симулятив-

ный образ».

Практическая ценность исследования Т.А. Шалюгиной заключается

в том, что определены перспективы использования в теории и на практике

авторского методологического конструкта, связанные с возможностью про-

ведения дальнейших исследований практик политически господствующего


164

класса и доминирующих социальных субъектов в современном российском

обществе; создана модель эффективного применения знаний об имитаци-

онной составляющей российской социальной реальности; представлены

рекомендации по развитию идей креативного общества в социальной поли-

тике российского государства.

Трансформационный характер развития российского общества фор-

мирует рискогенный фон функционирования социального пространства и

его базовых социальных институтов. В условиях трансформационных вы-

зовов возникают внутренние и внешние угрозы идеологической безопасно-

сти российского общества, и осмыслению этой проблемы в рамках соци-

ально-философской рефлексии посвящено докторское исследование Соло-

довник Любови Владимировны «Идеологическая безопасность российского

общества в контексте трансформационных вызовов современности».

В рамках данной диссертации был сформирован исследовательский

конструкт, который базируется на идее о том, что идеологическая устойчи-

вость российского общества определяется не державной риторикой власти,

а тем, что люди способны критически мыслить и адекватно оценивать со-

циальную реальность, несмотря на политически ангажированные усилия

власти и официозных массмедиа, стремящихся создать покорную и бездум-

ную массу подданных. В итоге устойчивость идеологического пространства

связана с уровнем защищенности идеосферы и идеологических практик от

воздействия неконструктивных идей и манипулятивных технологий.

Чтобы общество сумело выстоять перед натиском противоречивых

трансформационных вызовов современности, необходимо, по мнению автора

диссертации Солодовник Любови Владимировны, упорядочить идеологиче-

ское пространство, зафиксировать устойчивую систему позитивных соци-

альных и идеологических ценностей, выстроить полноценные идеологиче-

ские практики. Стоит согласиться с этим ключевым выводом, как и с тем, что

именно концепт идеологической безопасности, введенный в пространство

социально-философской рефлексии, позволяет понять, что идеологическая

подсистема общества способна при создании должных условий выполнять

функции интеграции и поддержания ценностно-нормативного образца.

Особняком по своей тематической проблематике стоит докторское

исследование Асфара Аскеровича Шаова «Человек экономический как иде-

альная модель личности: становление и развитие в идеологическом про-

странстве западноевропейского общества», в котором предложена ориги-

нальная научная гипотеза, суть которой заключается в том, что основанием

концепции человека экономического как идеальной модели личности высту-

пает идеология Просвещения, априорной установкой которой является ре-

шающая роль разума и науки в познании «естественного порядка», соответ-

ствующего подлинной природе общества с его ориентацией на неограничен-

ный рост материального благосостояния. Трансформация традиционных


165

ценностей западноевропейской культуры последовательно отражается в наи-

более значимых социальных сферах: инструментальной – экономике, инсти-

туциональной – праве и символической – искусстве, в совокупности опреде-

ляя специфику идеологического пространства. И именно данные составляю-

щие – право, экономика, искусство – оказывают решающее воздействие на

особенности проявления человека экономического как идеальной модели

личности в идеологическом пространстве западноевропейского общества.

Эволюционный подход в изучении идеальных моделей личности

прежде не применялся в исследовании проблематики деконструкции запад-

ноевропейского идеологического пространства, и А.А. Шаов доказал пер-

спективность использования этого подхода, обогатив социально-

философское методологическое пространство такими новыми понятиями,

как «человек экономический как идеальная модель», «триада экономика –

право – искусство».

Несмотря на то, что данное исследование обращено к изучению за-

падноевропейского общества, предложенная социально-философская кон-

цепция человека экономического как идеальной модели личности может

применяться при исследованиях специфики проявления данной модели в

различных общественных системах, включая постсоветское пространство.

В практическом плане ценность проведенного А.А. Шаовым иссле-

дования заключается в том, что им определены перспективы использования

на практике новой методологии исследования, связанные с возможностью

ее проецирования на общероссийскую и региональную политику, что важ-

но для повседневной деятельности политиков, особенно прогнозирования

стохастического поведения индивидов и социальных групп; создана систе-

ма практических рекомендаций по выработке стратегий и программ по пре-

одолению социокультурных последствий глобального системного кризиса;

представлены рекомендацию по преодолению дефицита гуманистического

потенциала в социально-экономической сфере современного общества.

Уровень использования научных результатов рассмотренных дис-

сертационным советом работ, предложения по расширенному внедрению

конкретных результатов проведенных исследований характеризуют доста-

точно высокий теоретико-методологический уровень и практическую зна-

чимость рассмотренных диссертаций: их результаты в основном внедрены

в учебном процессе вузов, представлены в методических рекомендациях

для практических работников и управленцев; научные результаты боль-

шинства рассмотренных советом работ рекомендованы к расширенному

использованию.

В заключение хотелось бы пожелать диссертационному совету, про-

демонстрировавшему за годы своего существования и деятельности ста-

бильную активность, компетентность и высокий профессионализм, а также


166

доброжелательное отношение к соискателям, дальнейшей успешной работы

на благо российской науки и Южного федерального университета.

А.В. Верещагина,

доктор социологических наук, профессор


167

КНИГИ, ПОСТУПИВШИЕ В РЕДАКЦИЮ

Гузенкова Т.С. Антропология власти.

Юлия Тимошенко. М.: ФИВ, 2010. 384 с.

Монография посвящена анализу современ-

ных политических процессов в Украине через

призму деятельности одного из самых известных

украинских политиков – лидера партии «Бать-

кивщина», дважды премьер-министра Ю. Тимо-

шенко. Политическая биография Ю. Тимошенко

хорошо известна и широко освещена в многочис-

ленных изданиях. Особенностью данной работы

является взгляд на эту персону не только как на

политический, но и как на психологический, а

также культурно-антропологический феномен.

Автор дает ответ на вопрос, закономерно или слу-

чайно появление Ю. Тимошенко на политической

арене, выявляет причины ее непотопляемости, определяет характер и степень

ее влияния на политическую и общественную жизнь Украины.

Книга была задумана относительно давно, но закончена только по-

сле выборов президента Украины в 2010 году. Занимаясь профессиональ-

но проблемами современной политической истории этой страны, автор

имела возможность внимательно следить за тем, как зарождалась, стреми-

тельно взошла и стала клониться к закату звезда Ю. Тимошенко.

Этот труд и был вызван к жизни желанием разобраться в тенден-

циях, особенностях и хитросплетениях современной украинской полити-

ки на примере исследования феномена одного из ведущих украинских

политиков – Ю. Тимошенко.

Воденко К.В. Религия и наука в ев-

ропейской культуре: динамика соотноше-

ния когнитивных практик: монография /

науч. ред. д.ф.н., проф. Т.П. Матяш. Ново-

черкасск: Лик, 2012. 292 с.

Монография посвящена исследованию

актуального вопроса о взаимоотношениях

когнитивных практик христианской религии и

европейской науки. Актуализация комплекс-

ного осмысления религии в современной

культуре связана с зыбкостью претензий ра-

ционального знания на роль единственного и


168

устойчивого фундамента европейской цивилизации. Осознание многооб-

разия когнитивных практик в современной философии приводит к рас-

смотрению познавательной роли внерациональных феноменов культуры,

сближению научного и вненаучного знания, выявлению гносеологической

функции веры, исследованию взаимосвязи религиозной мысли и мировоз-

зрения с наукой в мыслительно-познавательном аспекте. Поэтому важным

представляется осмысление влияния религии на познавательно-

мыслительную деятельность человека, что позволяет обозначить пробле-

му соотношения христианской религии и европейской науки как когни-

тивных практик и решать ее в контексте соотношения веры и разума.

В работе выявлены основные теоретико-методологические прин-

ципы и основания исследования соотношения религии и науки. Проанали-

зированы дивергентная и конвергентная стратегии их соотношения в кон-

тексте взаимосвязи религозной веры и научного разума. Реконструирова-

ны холистическая гносеологическая концепция в русской религиозной

философии и теоретическая модель нового образа науки в контексте вос-

точно-христианской культуры.

В монографии показано, что исследование путей и способов сохра-

нения научного разума как главного достояния европейской культуры,

преодоление негативной его критики и выход на уровень позитивной кри-

тики возможно через укрепление разума, повышение его потенциальных

способностей на пути соединения с религиозной верой. На Западе эту

проблему пытались решать путем рационализации веры (приравнивание

познавательной функции веры к познавательным функциям разума), что

представляется нам тупиковым, так как этот подход только усиливает по-

зиции рационализма. В качестве базы для решения обозначенной пробле-

мы мы предложили использовать холистическую версию соотношения

веры и разума в русской религиозной философии, которая, как и восточ-

но-богословская традиция, пыталась сделать разум «верующим», что, по

сути, снижает его претензии на чисто рационально-логический статус, на

автономность и самодостаточность.

Анализ проблемы взаимоотношений веры и разума в истории фи-

лософской мысли позволяет сделать вывод о том, что сформировались две

фундаментальные тенденции в решении вопроса соотношении веры и ра-

зума: а) противопоставление (дуализм); б) единство (холизм). Они по-

разному проявляли себя в различные культурные эпохи.

Опыт переосмысления дивергентной модели соотношения религии

и науки представляет русская религиозная философия на основе холисти-

ческой концепции взаимосвязи религиозной веры и научного разума. Идея

гармонии веры и разума рождена в духовно-академическом теистическом

опыте, получила всестороннее развитие в славянофильских концепциях,

таких как «верующее мышление» и «цельность духа», и эволюционирова-


169

ла в метафизике всеединства в идею «цельного знания». Русская религи-

озная философия исходила из того, что «согласие» религии и науки исхо-

дит из идеи их когнитивной близости. На основании этого факта в качест-

ве альтернативы жесткому противопоставлению веры и разума предстает

концепция цельного мировоззрения, высшей гносеологической категорией

в которой является вера, превращающаяся в особое методологическое ос-

нование. Концепция холизма религиозной веры и научного разума при-

знала не антиразумность, а сверхразумность веры как особого рода зна-

ния. Обретение целостного разума, цельного знания понимается в тради-

ции отечественной религиозной философии не как поиск некоего ок-

культного знания, а как движение по путям традиционной церковной ас-

кетики и мистики.

Дзуцев X.В. Этносоциологический

портрет республик Северо-Кавказского фе-

дерального округа Российской Федерации.

М.: Российская политическая энциклопе-

дия (РОССПЭН), 2012. 734 с.

Настоящая работа посвящена изучению

социально-экономической и политической си-

туации в республиках Северо-Кавказского фе-

дерального округа и охватывает широкий круг

проблем: социальная адаптация, отношение

населения к федеральным, республиканским

исполнительным и законодательным органам

власти, социально-нравственные, религиозные

и межнациональные установки населения, а

также потребление и стиль жизни.

Актуальность данного исследования

обусловлена в первую очередь остротой этой напряженности, крайней ог-

раниченностью научных знаний о ее подлинных причинах. Отсюда выте-

кает необходимость существенного увеличения объема научных знаний

об этносоциальных установках народов Северного Кавказа, о современ-

ном их состоянии, а также о том, в каком направлении и под влиянием ка-

ких факторов они изменяются. Понимание природы этих факторов может

создать предпосылки для конструктивного воздействия на процесс изме-

нения названных установок в позитивном направлении. Такое воздействие

может осуществляться как со стороны государственной власти (всех

уровней), так и со стороны субъектов гражданского общества. При этом

социальная установка представляется как элемент детальности, опреде-

ляющий специфику восприятия индивидом социальных норм, смыслов,


170

как отношение субъекта к миру ценностей, сформированных под воз-

действием этнического самосознания и групповой идентичности.

Результаты исследования представлены в книге в обширном вари-

анте, что позволяет показать полученный эмпирический материал, кото-

рый подробно анализируется автором с учетом этнических особенно-

стей, тендерного аспекта, возраста, образования, места жительства рес-

пондентов. Этот анализ дает возможность выработать многовариантные

решения тех или иных проблем в республиках СКФО, прогнозировать

оптимальное развитие исходя из ресурсов, времени и социальных сил,

необходимых для снижения уровня межнациональной напряженности и

стабилизации ситуации в регионе. Эмпирические данные могут помочь в

разработке моделей по повышению эффективности прогнозирования,

позволят моделировать будущее северокавказского общества.

В целом положение дел в республиках СКФО население региона

оценивает как устойчиво негативное. Самый высокий уровень недо-

вольства отмечен в Дагестане, Северной Осетии и Кабардино-Балкарии,

где количество «недовольных» в несколько раз превышает число «до-

вольных».

Среди опрошенных в целом больше всего недовольных положе-

нием дел в экономической сфере, которое основывается не только на

том, что экономика не развивается. В обществе есть убеждение, что

республики обладают большим инфраструктурным и интегральным по-

тенциалом, пока не реализованным. Население бедствует, много безра-

ботных, у работающих слишком маленькие зарплаты, пенсионеры полу-

чают мизерные пенсии, а власти региона неспособны организовать эко-

номическую жизнь так, чтобы ресурсы республик были использованы

более эффективным образом – в интересах большинства населения. От-

сюда недовольство властью. Основные претензии во всех рассматри-

ваемых республиках вызывает кадровая политика, проводимая в аппара-

тах управления: в ее основе не профессиональный, а клановый подход,

который противоречит принципам эффективности.

Преобладающая часть населения республик СКФО считает, что

условия их жизни гораздо более тяжелые, чем в других регионах Рос-

сии. Респонденты – жители почти всех республик СКФО – ответствен-

ность за происходящее в экономической, социальной, политической жиз-

ни возлагают на республиканские власти. Коррупция как один из

основных факторов торможения развития экономики распространена в

республиках СКФО РФ. Исследование наглядно демонстрирует, что в

республиках Северного Кавказа уровень коррупции существенно раз-

личается.


171

Жириновский В.В., Добреньков В.И.,

Васецкий Н.А. Социология мировых циви-

лизаций: учебное пособие для вузов. М.:

Академический Проект, 2014. 608 с. Инновационность учебного пособия за-

ложена в самой теме. Впервые в отечественной

социологической литературе поднята актуаль-

нейшая тема современности – изучение миро-

вых горизонтальных (локальных) цивилизаций.

Рассматривается цивилизационная сис-

тема координат современного мирового поряд-

ка, место в этой системе Российской Федерации

как генеративно-политического центра восточ-

но-христианской православной цивилизации.

Раскрывается цивилизационная методика исследования этногеополитиче-

ских проблем. Показываются важнейшие свойства мировых горизонталь-

ных (локальных) цивилизаций, возможные сценарии их развития в пер-

спективе.

Нациестроительство на Северном Кав-

казе: исторический опыт и современные

практики: материалы заочного «круглого

стола» / отв. ред. Т.П. Хлынина. Ростов н/Д:

Изд-во ЮНЦ РАН, 2012. 178 с.

Материалы заочного «круглого стола»

посвящены широкому комплексу вопросов, свя-

занных с историческим опытом и современным

состоянием процессов нациестроительства в од-

ном из наиболее проблемных и неспокойных ре-

гионов страны – Северном Кавказе. Исследова-

тели из Кабардино-Балкарии, Осетии, Чечни,

Москвы, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону

анализируют советские и постсоветские практи-

ки интеграции народов региона в единое государственное пространство

страны, субрегиональные модели формирования наций, административно-

территориальных образований, а также поддерживающих и реанимирую-

щих их институтов.

В центре обсуждения его участников – шапсугский вопрос и прак-

тики его разрешения; меняющаяся идентичность народов Дагестана; тео-

ретические проблемы организации власти и управления регионом; исто-

рический опыт национально-государственного строительства в Кабарди-


172

но-Балкарии и роль прошлого в современных этнополитических процес-

сах Адыгеи; проблемы разделенного осетинского этноса; подготовка им-

перских национальных кадров для Кавказа; значение учебной литературы в

формировании национального самосознания северокавказских народов и

трансформация культурных ценностей современного чеченского общества.

Реалии многоукладного мак-

рорегиона: потенциал обновления и

препятствия развитию: материалы

Расширенного заседания Ученого

совета ИСЭГИ ЮНЦ РАН (7 фев-

раля 2012 г., Ростов-на-Дону). Рос-

тов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2012.

144 с.

Основным направлением в дея-

тельности Института социально-

экономических и гуманитарных ис-

следований ЮНЦ РАН является про-

ведение фундаментальных исследова-

ний в области обеспечения безопасности и устойчивого развития южного

макрорегиона, а также научное сопровождение осуществляемой в нем го-

сударственной политики. Реализация этих задач проводится в тесном со-

трудничестве с органами государственной власти и научным сообществом

Юга России. Расширенные заседания ученого совета института стали пло-

щадкой эффективного взаимодействия науки и власти, где ставятся наибо-

лее острые и болезненные проблемы развития макрорегиона и ведется по-

иск их разрешения.

Темой расширенного заседания стал широкий круг вопросов, свя-

занных с модернизационными перспективами развития южного макроре-

гиона и препятствиями на пути их реализации. В центре внимания доклад-

чиков – потенциал модернизационного проекта на Северном Кавказе, ди-

версионно-террористическое подполье как препятствие модернизации,

властный ресурс федерального центра в полиэтничном макрорегионе, роль

общего прошлого в развитии многоукладного макрорегиона, социально-

экономические тренды и социокультурные контрасты Юга России.


173

Добаев И.П., Добаев А.И., Гаджибе-

ков Р.Г. Радикализация ислама в Российской

Федерации. М; Ростов н/Д: Социально-

гуманитарные знания, 2013. 332 с.

Монография посвящена вопросам влия-

ния внутренних и внешних факторов на полити-

зацию и радикализацию ислама в Российской

Федерации в постсоветский период, а также ак-

туальным вопросам совершенствования проти-

водействия религиозно-политическому экстре-

мизму и терроризму в РФ.

Надежное противодействие разраста-

нию современного терроризма требует эше-

лонированного взаимодействия субъектов

антитеррористической деятельности на гло-

бальном и национальном уровнях. На национальном уровне борьба с

терроризмом осмысливается в широком (терроризм понимается как

сложное и многомерное социально-политическое явление) и узком (тер-

роризм понимается как вид уголовного преступления) аспектах.

Как представляется, основной упор в повышении эффективности

противодействия идеологии терроризма с ее основательной внешней

подпиткой в Российской Федерации необходимо сделать на снижении

уровня конфликтности молодежно-исламистского фактора, прежде всего

на Северном Кавказе. Для этого нужно резко активизировать политиче-

скую, идейную, интеллектуальную работу. В данном контексте необхо-

димо разработать эффективную молодежную политику, преодолеть

постсоветский кризис идентичностей, принять меры к формированию

общегосударственной идеологии, основанной на российском патриотиз-

ме. В рамках реализации принципа светскости государства надо способ-

ствовать процессу модернизации отечественного ислама, прежде всего

путем создания отечественной модели мусульманского образования, а

также появлению собственных авторитетных в стране и мире исламских

духовных лидеров – патриотов России; целенаправленно проводить в

жизнь информационную политику по исламской проблематике, в том

числе с использованием возможностей СМИ, включая Интернет; под-

держивать позитивную деятельность соответствующих околоисламских

организаций и учреждений, осуществить подготовку нового поколения

светских ученых-исламоведов, и т.д.


174

Закураева Л.Б. Взаимосвязь соци-

альной справедливости и дискримина-

ции в современной России. Ростов н/Д:

СКНЦ ВШ ЮФУ, 2013. 124 с.

В монографии выявлены особенно-

сти социальной справедливости в соци-

альном пространстве современной России,

раскрыто многообразие форм социальной

дискриминации в социальном пространст-

ве современной России и показаны пер-

спективы осуществления прав человека в

контексте взаимосвязи социальной спра-

ведливости и дискриминации, присущей

современному российскому обществу.

Специфические особенности спра-

ведливости в социальном пространстве

современного российского общества тесно связаны с национальным мен-

талитетом, который имеет и традиционные, и инновационные элементы в

силу исторической динамики России. Менталитет представляет собою сис-

тему социально-психологических качеств человека или социальной группы.

Значимость категории менталитета состоит в том, что применительно к вы-

яснению сущности феномена социальной справедливости она позволяет

исследовать его особенности именно в условиях российской цивилизации,

которые заметно отличаются от специфичности феномена социальной

справедливости в западных социумах.

Происходящие социокультурные изменения в жизнедеятельности

современной России характеризуются отечественными исследователями

как переход от моностилистической культуры к полистилистической с

присущими ей категориями. Однако в настоящее время в России налицо

условия для быстрого роста модели культурного фундаментализма с его

ориентацией на моностилистическую культуру в происходящей борьбе

отечественных и западных моделей культуры, с чем связано понимание

специфики взаимосвязи социальной справедливости и дискриминации.

Это подтвердило недавно проведенное социологическое исследование

мечтаний россиян, в котором просматриваются концентрированно прису-

щие их менталитету особенности социальной справедливости.

По сравнению с советским обществом в современном российском

социуме появились новые виды социальной несправедливости, новые

формы социальной дискриминации (криминализация сферы социальных

отношений, немалый разрыв между богатыми и бедными, дискриминация

в сфере трудовых отношений и т.д.).


175

Другими видами социальной дискриминации в России (и во всем

мире) является политическая, социальная и экономическая несправедли-

вость, вызванная терроризмом. Кроме того, в условиях глубокого разрыва

между богатыми и бедными появляются такие новые формы дискримина-

ции, как значительная криминализация общества, которая препятствует

модернизации, позволяющей достигнуть высокого жизненного уровня и

достойного существования, а также транснационализация производства,

исследуемая экономической социологией. Эти новые формы социальной

дискриминации в России необходимо принимать во внимание при рас-

смотрении перспективы движения нашего общества по пути социальной

справедливости.

Зарубежное регионоведение (евра-

зийские исследования): Россия и страны

Черноморско-Каспийского региона: учеб-

ник / отв. ред. Ю.Г. Волков. М.; Ростов

н/Д: Социально-гуманитарные знания,

2013. 528 с.

Учебник подготовлен в соответствии с

требованиями основной образовательной про-

граммы «Зарубежное регионоведение (евра-

зийские исследования): Россия и страны Чер-

номорско-Каспийского региона». В учебнике

в русле геопространственного подхода с уче-

том современных научных достижений в об-

ласти евразийских исследований рассматри-

вается геоисторическая, географическая, гео-

политическая, геоидеологическая, георелигиозная, геокультурная и геоэко-

номическая специфика Черноморско-Каспийского региона как геопро-

странственной области конфликтов и сотрудничества. Анализируются ос-

новные геостратегические проекты, определяющие геопространственные

тренды в Евразии.


176

Шолоховская энциклопедия / кол. авт.;

гл. ред. Ю.А. Дворяшин; вступ. ст.

М.М. Шолохов. М.: СИНЕРГИЯ, 2012. 1216 с.

Перед читателем лежит книга, рассказы-

вающая о творчестве Михаила Александровича

Шолохова, о его жизни и его крутозамешенном

времени, о прототипах его героев, обо всѐм, что

помогает нам разгадывать тайну чарующего ху-

дожника, магию его неповторимого слова.

«Шолоховская энциклопедия» – первый

масштабный издательский проект, дающий наибо-

лее полный свод современных научных знаний о

биографии писателя, о каждом из его художественных и публицистических

произведений, о вопросах поэтики, круге русской и мировой литературы, об от-

ражении шолоховских мотивов и образов в живописи, музыке, театре и кино.

Энциклопедия посвящена жизни и творчеству русского писателя,

лауреата Нобелевской премии М.А. Шолохова (1905 – 1984), который был

и остаѐтся ключевой фигурой в литературном процессе ХХ века.

Имена героев писателя, упоминания о «шолоховских» сюжетных си-

туациях в том или ином контексте нередко можно услышать в диалогах со-

временных читателей самых разных общественных групп, его книги не залѐ-

живаются на прилавках магазинов, усиливается интерес к наиболее сложным

проблемам шолоховедения. Без понимания природы его феномена невоз-

можно составить целостную картину не только художественной словесности

советской эпохи, но и духовно-нравственных процессов минувшего столетия

в нашей стране.

Слишком многое сошлось на Шолохове – и в духовно-нравственных

и социально-исторических представлениях, и в идеологии, и в видении путей

развития отечественной литературы ХХ века. Автор «Тихого Дона» не толь-

ко не вписывается в типологические схемы нового образца, он их разрушает.

Идѐт ли речь о проблеме художника и революции, или о художественной ме-

тодологии, или о предвоенном десятилетии, которое едва ли не единодушно

классифицируется как период явного художественного упадка – всюду Шо-

лохов – поперѐк новомодным концепциям: и революция не загубила, а поро-

дила дарование и личность такого масштаба, и к социалистическому реализ-

му его отношение было отнюдь не однозначно упрощѐнным. Литературове-

дение последовательно, системно изучает судьбу и творчество писателя на

основе строго документированных фактов с опорой на выверенные способы

научного анализа. Именно такой подход позволит ответить и на множество

вопросов, связанных с судьбой и творчеством Шолохова, позволит прибли-

зиться к постижению не только эстетических, но и духовных его прозрений.

Именно эту задачу и призвана решать «Шолоховская энциклопедия».


177

АВТОРСКИЙ КОЛЛЕКТИВ

Агеева Екатерина Александровна – кандидат политических наук,

доцент, заведующая научно-исследовательским центром Северо-

Кавказского института Российской академии народного хозяйства и госу-

дарственной службы.

Анисимова Надежда Алексеевна – аспирант ЮФУ.

Бондарь Николай Семенович – доктор юридических наук, профес-

сор, заведующий кафедрой муниципального права и управления ЮФУ,

судья Конституционного суда РФ, заслуженный деятель науки РФ.

Верещагина Анна Владимировна – доктор социологических наук,

профессор кафедры социологии, политологии и права ИППК ЮФУ.

Воденко Константин Викторович – доктор философских наук,

доцент, заведующий кафедрой философии и культурологии ИППК ЮФУ.

Волков Юрий Григорьевич – доктор философских наук, профессор,

директор ИППК ЮФУ, заведующий кафедрой социологии, политологии и

права ИППК ЮФУ, заслуженный деятель науки РФ.

Горшков Михаил Константинович – академик РАН, директор

Института социологии РАН.

Дегтярев Александр Константинович – доктор философских на-

ук, профессор социологии и психологии Южно-Российского государст-

венного политехнического университета (НПИ) имени М.И. Платова.

Добаев Игорь Прокопьевич – доктор философских наук, профессор

кафедры теоретической и прикладной регионалистики ИППК ЮФУ.

Дударев Сергей Леонидович – доктор исторических наук, профес-

сор, заведующий кафедрой всеобщей истории Армавирской государст-

венной педагогической академии.

Зарубин Александр Георгиевич – доктор философских наук, про-

фессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин

Ростовского института (филиала) Российского государственного торгово-

экономического университета.

Ключарев Григорий Артурович – доктор философских наук, стар-

ший научный сотрудник Института социологии РАН.

Кравченко Сергей Александрович – доктор философских наук,

профессор, заведующий кафедрой социологии Московского государст-

венного университета международных отношений МИД РФ.

Крупенникова Лейла Шамильевна – кандидат социологических

наук, доцент кафедры социологии ЮФУ.

Курбатов Владимир Иванович – доктор философских наук, про-

фессор кафедры гуманитарных дисциплин Ростовского филиала Москов-

ского государственного университета технологий и управления имени

К.Г. Разумовского.


178

Лубский Анатолий Владимирович – доктор философских наук,

профессор кафедры социологии, политологии и права ИППК ЮФУ.

Лубский Роман Анатольевич – кандидат философских наук, до-

цент, докторант кафедры философии и социологии Краснодарского уни-

верситета МВД РФ.

Немчина Вера Ивановна – кандидат социологических наук, доцент

кафедры теоретической и прикладной регионалистики ИППК ЮФУ.

Погосян Лилияна Альбертовна – кандидат социологических наук,

доцент Российского государственного торгово-экономического универси-

тета.

Юсупова Гурия Исламгараевна – доктор философских наук, стар-

ший научный сотрудник Дагестанского научного центра РАН.


179

THE COLLECTIVE OF AUTHORS

Ageeva Ekaterina A. – Candidate of Political Sciences, Head of the Re-

search Center of the North-Caucasian Institute of Russian Academy of National

Economy and Public Administration.

Anisimova Nadezhda A. – Рpostgraduate student of the IRAS of SFU.

Bondar Nicholas S. – Doctor of Juridical Sciences, Professor, Head of

Department of the Municipal Law and Management of SFU, Judge of the Con-

stitutional Court of the Russian Federation, Honored Worker of Science of the

Russian Federation.

Vereshchagina Anna V. – Doctor of Sociological Sciences, Professor of

Departament of Sociology, Political science and Right of IRIPS of SFU.

Vodenko Konstantin V. – Doctor of Philosophical Sciences, Associate

Professor, Head of Department of Philosophy and Culturology of the IRAS of

SFU.

Volkov Jury G. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Director

of IRIPS of SFU, Head of Department of Sociology, Political science and

Right of the IRIPS of SFU, Honored worker of a science of the Russian Federa-

tion.

Gorshkov Michael K. – Academician of the Russian Academy of

Science, Director of Institute of sociology of Russian Academy of Sciences.

Degtyaryov Aleksandr K. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor

of Department of Sociology and Psychology Platov South Russian State Poly-

technic University (NPI).

Dobaev Igor P. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of De-

partment of Theoretical and Applied Regionalistic of IRIPS of SFU.

Dudarev Sergey L. – Doctor of Historical Sciences, Professor, Head of

the Department of General History of the Armavir State Pedagogical Academy.

Zarubin Aleksandr G. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of

the Humanities and Social-Economical Department of the Rostov Institution

(Branch) of the Russian State Trade and Economic University.

Klyucharev Gregory A. – Doctor of Philosophical Sciences, Senior Re-

searcher of the Institute of Sociology of the Russian Academy of Sciences.

Kravchenko Sergey A. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor,

Head of the Sociology Department of the Moscow State Institut of the Interna-

tional Relations of the Ministries of Foreign Affairs of the Russian Federation.

Krupenikova Leila Sh. – Candidate of the Sociological Sciences, Asso-

ciate Professor of the Sociology Department of SFU.

Kurbatov Vladimir I. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of

Humanities science Department of Rostov branch of Razumovsky Moscow

State University of Technology and Management.


180

Lubsky Anatoly V. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of

Department of Sociology, Political science and Right of IRIPS of SFU.

Lubsky Roman A. – Candidate of Philosophical Sciences, Associate

Professor, doctoral candidate of Department of Philosophy and Sociology of

the Krasnodar university of the Ministry of Internal Affairs of Russian Federa-

tion.

Nemchina Vera I. – Candidate of Sociological Sciences, Associate Pro-

fessor of Department of Theoretical and Applied Regionalistic of IRIPS of

SFU.

Pogosyan Lily A. – Candidate of Sociological Sciences, Associate Pro-

fessor of the Russian State Trade and Economic University

Yusupova Hurya I. – Doctor of Philosophical Sciences, Senior Re-

searcher of the Dagestan Scientific Center of the Russian Academy of Sciences.


181

ПРАВИЛА ДЛЯ АВТОРОВ

1. Содержание рукописи должно соответствовать тематике журнала.

2. К публикации принимаются работы, ранее нигде не опубликованные. Пред-

ставляя в редакцию рукопись своей статьи, автор берет на себя обязательство не публи-

ковать ее ни полностью, ни частично в ином издании без согласия на это редакции.

3. Текст статьи должны быть набран в формате Word 1997-2003, шрифт Times

New Roman, размер шрифта – 14, межстрочный интервал – 1,5, абзацный отступ – 1,25,

поля сверху, снизу, слева, справа – 2 см., нумерация страниц сплошная, начиная с пер-

вой. Знаки принудительного переноса, а также дополнительные пробелы в тексте статьи

не допускаются.

4. Графики, диаграммы, схемы и рисунки представляются в формате Word 1997-

2003 на отдельной странице. Таблицы в тексте должны нумероваться и иметь заголовки,

размещенные над полем таблицы.

5. Объем авторского материала 8 – 15 страниц, для аспирантов – 5 – 8 страниц с

учетом авторских данных, аннотации, ключевых слов, примечаний, таблиц, схем, рисун-

ков, графиков, диаграмм и списка используемых источников.

6. В каждой статье должны быть указаны следующие данные на русском и

английском языках:

– код УДК;

– фамилия, имя, отчество автора (полностью);

– ученая степень, ученое звание;

– место работы, учебы (если таковое имеется), должность (указать полностью);

– контактная информация (e-mail, почтовый адрес, телефон);

– название статьи;

– краткая аннотация (10-15 строк) об актуальности и новизне темы и главных со-

держательных аспектах;

– ключевые слова и словосочетания по содержанию статьи (7 – 12 слов или словосо-

четаний). Каждое ключевое слово или словосочетание отделяется от другого запятой;

– список литературы («Литература»), содержащий не более 15 наименований,

должен быть переведен на английский язык либо переводом, либо транслитерацией;

– фото автора (JPG).

7. Ссылки на используемые источники приводятся после цитаты в квадратных

скобках с указанием порядкового номера источника цитирования и страницы. Например

[1, с. 27]. Пристатейный библиографический список помещается после текста статьи,

нумеруется (начиная с первого номера), предваряется заголовком «Примечания» и

оформляется в порядке упоминания или цитирования в тексте статьи (не в алфавитном

порядке).

Под одним номером допускается указывать только один источник. При ссылке

на интернет-ресурсы указывается электронный адрес первичного источника информа-

ции и приводится дата обращения в круглых скобках, например, (дата обращения:

17.01.2012). 8. Материалы, представленные авторами в редакцию журнала, публикуются по-

сле положительного отзыва рецензентов. Оригинал рецензии хранится в редакции 3 года

после выхода журнала. Копия рецензии может направляться по адресу автора по его за-

просу.

9. Предоставляемый в редакцию материал подписывается автором в формате

«Согласен на публикацию статьи в свободном электронном доступе». Далее автором

ставится дата и подпись.


182

10. Для публикации статей аспирантов и соискателей необходима рецензия науч-

ного руководителя, заверенная его подписью и печатью организации.

11. Авторы опубликованных статей несут ответственность за точность и досто-

верность приведенных в статье фактов, цитат, имен собственных, статистических и со-

циологических данных, географических названий и прочих сведений, а также за содер-

жание материалов, не подлежащих открытой публикации.

12. Порядок и очередность публикации статьи определяется в зависимости от

объема публикуемых материалов в каждом конкретном выпуске.

13. Редакция оставляет за собой право не публиковать статью. В случае отклоне-

ния статьи аргументированный отказ направляется автору в письменной форме. Авторы

имеют право на доработку статьи или замену ее на другую. Материалы, переданные в

редакцию, не возвращаются.

Условия публикации

1. Материалы предоставляются в редакцию с помощью следующих видов связи:

– Интернет – автор отправляет статью на электронный адрес редакции:

E-mail: [email protected]

– Почта – автор отправляется один экземпляр принтерной распечатки статьи и

дискету с идентичным текстом в адрес редакции:

344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160. Редакция журнала «Гуманита-

рии Юга России». Тел. (863) 264-34-66.

2. Статьи аспирантов публикуются бесплатно. Статус аспиранта должен быть

подтвержден справкой об учебе в аспирантуре, заверенной подписью руководителя и

печатью организации. Статьей аспиранта считается статья, в которой аспирант выступает

в качестве единственного автора.

Пример оформления статьи:

УДК

Иванов Иван Иванович

Аспирант института по переподготовке и повышению квалификации преподава-

телей гуманитарных и социальных наук Южного федерального университета

Почтовый адрес: г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160.

e-mail: [email protected]

тел. (863) 264-34-66

Внедрение управленческой инновации: роль лидера и мотивация персонала

Аннотация:

В работе анализируется «внедрение управленческой инновации». Даны оценки

текущему уровню образования с позиции внутренней востребованности и мирового

уровня. Разработаны методы снижения уровня сопротивления организационным измене-

ниям.

Ключевые слова:

управленческая инновация, проблемы внедрения инноваций, организационные

изменения, методы преодоления сопротивления изменения, образование, трудовые ре-

сурсы.

Ivanov Ivan Ivanovitch

Institute for Retraining and Improvement of Teachers' Proficiency in Humanities and

Social Sciences of Southern Federal University

The mailing address: Rostov-on-Don, street Pushkin 160.


183

e-mail: [email protected]

тел. (863) 264-34-66

Administrative innovation adoption: functions of a leader and motivation of staff.

The summary:

The concept analysis «administrative innovations» is given. Current educational level

appraisal is given from a position of an internal demand and world level. Methods of decrease-

ing in level of resistance to organizational changes are developed.

Keywords:

administrative innovation, problems of innovation adoption, organizational changes,

methods of resistance of change overcoming, education, human resources.

Примеры библиографических ссылок

1. Маршак А.Л. Социология культурно-духовной сферы. М.: Издательство гу-

манитарной литературы, 2007.

2. Баталов Э.Л. Новый мировой порядок: к методологии анализа // Полис. 2003.

№ 5.

3. Широпаев А. Россия и модернизация [электронный ресурс]. URL:

http://nazdem.info/texts/78 (дата обращения: 11.01.2011).

4. Сологуб В.А. Политические и управленческие процессы: проблема соответст-

вия. Автореф. дисс. …канд. социол. наук. Ростов н/Д, 1997.

5. Burke P.J. The Self: Measurement Requirements From an Interactionist Perspec-

tive // Social Psychology Quarterly. 1980. № 43.

6. Указ Президента Российской Федерации «О Комиссии при Президенте Рос-

сийской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб ин-

тересам России» от 15 мая 2009 г. N 549 // Российская газета. 2009. 20 мая.

7. Скорынин С.Л. К проблеме маргинальности и культуры в современной Рос-

сии// Социологический диагноз культуры российского общества второй половины XIX –

начала XXI вв.: материалы всероссийской научной конференции / под ред. В.В. Козлов-

ского. СПб: Интерсоцис, 2008.

За не соблюдение правил оформления рукописей редакция имеет право не пуб-

ликовать статью!


184

Сдано в набор 20.09.2013 Подписано в печать 23.09.2013.

Формат 70х100/16. Бумага офсетная. Гарнитура «Times»

Печать цифровая. Усл. печ. л. 9,95. Тираж 500 экз.

Заказ № 85/10-02

Типография ЗАО «Центр Универсальной Полиграфии»

344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 140, офис 201

тел. 8-918-570-30-30


185