Храмы души Адриана Прахова

…Ему посвящено полстраницы в Энциклопедии Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона. В советское время справочные издания ограничивались несколькими строками. И только в «зеленой» Украинской советской энциклопедии указано, кроме прочего: «один з перших дослідників мистецької спадщини Т.Г.Шевченка»… Хотелось бы что-то прочитать в Шевченковском словаре, но и тут имя Адриана Викторовича Прахова начисто забыто. Но это была необыкновенная личность!

Родился Адриан Прахов (4)16 марта 1846 года в Мстиславле Могилёвской губернии, где его отец, Виктор Иванович, был директором Дворянского училища. Происходил отец из духовной семьи с Вологодчины, был высокообразованным человеком, археологом, свободно владевшим греческим, латинским и еврейским языками, известным библиофилом, собравшим библиотеку старинных и редких книг. Виктор Иванович также был талантливым лингвистом. Он начал собирать материалы к собственному словарю живого великорусского языка раньше Владимира Даля. Умер очень рано, когда сыну исполнилось лишь восемь лет. Мать, Евдокия Васильевна, принадлежала к ветви Полубинских, - украинского дворянства, которое вело начало со времен княжения Рюрика. Шестерых детей вдовы взяли на воспитание её братья Петр и Иосиф, они и дали племянникам прекрасное образование в Петербурге: сначала гимназию, а потом и университет. Двое из них – Мстислав и Адриан – впоследствии стали профессорами.

С малолетства Адриан имел склонность к рисованию. Но болезнь глаз помешала ему стать художником. И он, учась на историко-филологическом факультете, мечтал стать ученым в области искусствознания. Вскоре появилась и первая печатная работа студента – статья «Ахилл Эрмитажный», которую проиллюстрировал его приятель Илья Репин. Подружились они в Петербурге, где часто прогуливались вместе по окраинам города, любили лунные ночи в Гавани. Их сопровождал еще один украинец из Академии художеств – Николай Мурашко.

Адриан много читал, общался с молодыми художниками и сомневался в себе… В 19 лет увлекся собирательством художественных произведений. Но и этого ему было мало! На добровольных началах,

без какой-либо оплаты, выпускник пошел работать хранителем Музея живописных искусств и старины при Петербургском университете. А вскоре Прахова утвердили на этой должности и в 1869 году кафедра истории искусств командировала его за границу.

В картинных галереях Германии, Франции, Италии и Англии он познакомился с мировыми шедеврами. Ему на диво легко давались иностранные языки. Кстати, еще гимназистом он умел читать по-украински. Это видно по его записи в дневнике от 12 июня 1861 года (вскоре после перезахоронения Шевченко в Каневе): «Сегодня я был у дяди…. Взял у него две книжки «Современника». В майском номере много интересного; здесь я прочитал «Гайдамаков» Тараса Шевченко – чудесная поэма… Но какая она прекрасная в первоисточнике (а эта – на русском языке, в переводе студента математического факультета Гайдебурова). Думаю я так потому, что читал МаркаВовчка в оригинале и потом в переводе Тургенева, «знаменитого писателя», а и то от первоисточника далеко. К русскому языку почему-то не привился такой простой вид повествования…». Это упоминание имени Кобзаря и его творения принадлежит пятнадцатилетнему юноше из Петербурга. С той поры у Адриана Прахова укоренилось впечатление от прочитанного, и он еще больше стремился постичь творчество великого украинского поэта и художника.

В 27 лет Прахов после защиты диссертации «О реставрации группы восточного фронтона Эгинского храма в Афинах» на кафедре теории и истории искусства получил степень магистра и был назначен на должность доцента Петербургского университета. А через шесть лет получил степень доктора за диссертацию «Зодчество древнего Египта». С 1875 по 1888 гг. профессор Прахов параллельно преподавал историю изящных искусств в Императорской академии художеств. Подружился и сблизился со многими великими художниками своего времени – Виктором Васнецовым, Архипом Куинджи, Иваном Шишкиным, Марком Антокольским. Совершал научные командировки в Новгород, Углич, Ростов, Ярославль… Они в немалой степени подготовили Прахова к его будущей плодотворной работе в Киеве.

Возглавив художественный отдел в еженедельнике «Пчела», где писал статьи под псевдонимом «Профан», Прахов стал собирать

материал для освещения художественного достояния Тараса Шевченко. В 16-м номере журнала за 1876 год вышла его статья, которая всесторонне описывала заметную фигуру этого самобытного и талантливого мастера кисти. Возможно, впервые с такой теоретической глубиной было представлено творческое наследие Шевченко- художника. Прахов подал развернутый критический обзор художественного творчества Великого Кобзаря под скромным названием «К рисункам Т.Г.Шевченко». Никто до него не сумел так основательно и всеохватывающе рассмотреть художественное наследие Шевченко и сравнить его живопись с поэзией.

Зиму 1881/82 гг. Адриан Викторович провел в поездках по Египту, Судану, Палестине, Сирии, Греции и Турции вместе с известным востоковедом С.С. Абамелех-Лазаревым и крупным русским художником В.Д. Поленовым. Экспедиция возвращалась в Каир на парусной лодке, и во время этого путешествия Прахов приобретал различные предметы древнеегипетского искусства. Таким образом, было положено начало его очень разнообразной коллекции, большая часть которой, к сожалению, была утрачена: по ошибке весь багаж был погружен на пароход, который потерпел крушение недалеко от Одессы. Но часть все-таки уцелела и вошла в состав египетского собрания Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. Наиболее интересным письменным документом этой коллекции является папирус, известный в науке под названием «папирус Прахова» и хранящийся в Эрмитаже.

С юности влюбленный в Украину, как родину своего любимого Шевченко, в начале 1877 года Адриан Викторович приветствовал открытие на берегах Днепра Рисовальной школы по личному почину педагога реального училища, своего давнего приятеля Николая Мурашко.

А с начала 80-х гг. начинается Киевский период в жизни Адриана Прахова. Период очень яркий, плодотворный, важный не только для самого Адриана Викторовича, но, в первую очередь, для нашего города. Ежегодно летом он отправляется в Киев для исследования древних церквей.

В своих воспоминаниях о Киеве, написанных незадолго до кончины, Адриан Викторович пишет: « Мой приезд в Киев в 1880 году был для меня откровением! Софийский собор, его чудные мозаики, как

все это сразу закружило голову, заполонило сердце! Я горел желанием всё это захватить и вовек не расставаться…»

Всё лето 1880 года доктор теории и истории искусств изучает киевскую старину, которая покорила своей роскошью. Прежде всего – это мозаики и фрески Софийского собора и лики ангелов, расчищенные в Кирилловской церкви из-под слоев штукатурки. Вскоре на Общем собрании археологического общества ему предложили продолжить работу над кирилловской старинной фресковой живописью. И следующие каникулы профессор снова проводит в Киеве. В течение двух лет он очищает от копоти образ Николы Мокрого на хорах Софии Киевской, осматривает руины церкви, построенной князем Мономахом в Старгороде возле Остра.

Но именно Кирилловские фрески, которые измерялись после очистки уже восьмистами квадратными метрами, стали его подлинным открытием! Но нужно было начинать живописные работы. Выделенные на это скудные средства вынуждали обходиться местными силами. Подрядчиком стал художник-педагог Николай Мурашко, а исполнителей рекрутировали из молодых учеников Рисовальной школы. Киевское руководство не затруднилось бы поручить исполнение важнейших сюжетов какому-нибудь набившему руку богомазу. Но Прахов решил иначе. Он поехал в Петербург и обратился к давнему знакомому,- профессору Академии художеств Павлу Чистякову: «Тебе эту работу не предлагаю, так как для тебя она не может иметь ни художественного, ни материального интереса, но, вероятно, ты можешь рекомендовать мне кого-нибудь из своих учеников или вообще из студентов Академии?». И в этот момент в комнату, где они беседовали, неожиданно вошел стройный, худощавый молодой человек. «Вот тебе и художник! – обрадовался Чистяков. – Лучшего я тебе не могу рекомендовать. Знакомься: мой ученик Михаил Александрович Врубель». Было это в начале 1884 года. Андриан Прахов не ошибся. Скромный худощавый молодой человек в темном костюме блестяще справился с поставленной задачей. В тех местах, где совсем не было фресковых росписей, Врубель создал свои, в древнем стиле, и они получили признание во всем мире.

К тому времени Адриан Викторович Прахов был женат на французской подданной Эмилии Львовне (урожденной Эмилии Марии Клементине Лестель). Она была внебрачной дочерью военного

министра Милютина, красива, умна и полна дарований… Она вышла замуж за профессора в 16 лет, и узнала мир искусства не понаслышке, объездив с мужем пол – Европы и побывав в самых знаменитых музеях. Закончила консерваторию по классу фортепиано и брала уроки у самого Листа. Во время пребывания семьи в Киеве у них уже было трое детей - Елена, Николай и Ольга.

Когда 28-летний Михаил Врубель работал над фресками Кирилловской церкви, в один из дней туда пришел необычный посетитель - изящно одетая женщина с покрытой головой. Она долго стояла внизу и пыталась привлечь к себе внимание. А когда в конце - концов художник отвлекся от работы, она попросила его спуститься. Женщина внешне была далеко не красавица – не высокого роста, с коренастой фигурой, с потрясающими огромными глаза, которые сразу же очаровали и заворожили молодого художника. Посетительница назвалась женой заказчика - Эмилией Праховой, а пришла, чтобы пригласить мастера на обычный семейный ужин. И Врубель навсегда запомнит ее властный тон и гордую осанку. Позже он напишет – «…он не знал тогда, что она пришла, чтобы одним единственным приглашением изменить его жизнь». В тот вечер скромный студент попадает в сказку. Дело в том, что Врубель вырос в суровой офицерской семье, в которой, если и происходил светский прием, то обязательно по всем правилам этикета. Дом же Праховых (а жили они на углу ул. Владимирской,11 и Большой Житомирской, 6) - показался ему фантастическим местом, территорией свободы. Здесь все было по - другому, нежели в семье его родителей и к чему он привык в детстве. Это была богемная семья, которую посещало много творческих людей. Бывать в доме Праховых было весьма престижно. Но больше всего Врубеля поразила сама хозяйка. Эмилии Львовне тогда было 32 года, она была матерью семейства, но Михаил Врубель никогда не видел, чтобы женщина себя так вела. Эмилия Прахова своими манерами не вписывалась ни в какие рамки того времени. С первой встречи образ этой женщины навсегда остался в его воображении. Эмилия была естественна в своих проявлениях и не всегда ее поступки соответствовали правилам поведения в обществе. Это была женщина эксцентричная, экстравагантная, которая, с одной стороны, знала несколько языков, а с другой стороны, могла позволить себе вылить кувшин воды на голову своей гостье просто потому, что ей не понравилась то, что та имела неосторожность

сказать. Ничего особенного Эмилия не делала: она просто поддерживала разговор - остроумно и свободно. Но после этого знакомства Врубель потерял интерес к работе реставратора. Святые и ангелы Киевской Руси стали ему безразличны.

Часто бывая в гостях у Праховых, Врубель рисовал главу семьи, детей и Эмилию Львовну. «Один чудесный человек (ах, Аня, какие бывают люди!)» - писал он восторженно сестре. «Чудесным человеком» стала для него Прахова. А Киев - самым желанным городом: «Как хорош, однако же, Киев. Жаль, что я здесь не живу. Я люблю Киев… » Биографы художника отмечают: никогда больше - ни до, ни после не было у него такого состояния. Пожалуй, никогда более он не был так счастлив…

Однажды он делает Эмилии Праховой странное и неожиданное предложение - просит разрешение нарисовать ее в образе Пресвятой Богородицы - и она соглашается. Эскизы получались такими чувственными, что, когда их увидел Адриан Прахов, он не выдержал. В лике Богородицы он узнает лицо своей жены. Врубель позволил себе чересчур много и Прахов решает наказать наглеца. Врубель - распорядитель реставрационных работ и несет за все полную ответственность. Поэтому Прахов решает не ссориться с художником, а просто временно удалить его от Эмилии. Он должен исчезнуть из их дома, ибо кто знает, какие отношения сложились у его жены и художника во время работы над эскизами. Поэтому Прахов разлучает их.

Под предлогом изучения искусства великих итальянских мастеров и завершения работ над иконами Кирилловской церкви он отправляет Врубеля в Венецию. Михаил Врубель тяжело переживает расставание с Эмилией. Его не тешит красота Италии, сердце его разбито. Каждый день он пишет любимой письма и не получает ответов. Свою отчаянную тоску художник может выразить только в иконе Пресвятой Богородицы, над которой работает каждый день. Тогда же он написал все центральные композиции для мраморного иконостаса храма – Христос, Богоматерь с младенцем, Святой Кирилл, Святой Афанасий.

Сравнивая икону Пресвятой Богородицы с изображением Эмилии Праховой на фотографии, невооруженным взглядом видно, что это одно и то же лицо. На руках она держит маленького Христа, который, как две капли воды похож на младшую дочь Праховых Ольгу. Старые киевляне рассказывали, что многие, придя помолиться в Кирилловскую церковь, узнавали в Богородице свою знакомую и соседку. Увидев готовую икону, Прахов, конечно, понял, что в Италии художник не забыл его жену, но дело было превыше всего, и он привлек Врубеля к своей новой работе – росписи только что построенного Владимирского собора.

Если вернуться к вопросу личных взаимоотношений, то профессор Прахов сам считался великим ловеласом, однако знал меру в амурных делах. В свое время он женился на Эмилии Львовне по любви. Но злые языки судачили, что при этом профессор ловко пользовался выгодами своего брачного союза. Когда, к примеру, Строительный комитет отвергал ту или иную композицию художников, расписывающих собор, за ее «не каноничность», зять Милютина мчался в Петербург, где перед ним открывались двери самых высоких кабинетов, и все вопросы решались.

Профессор обожал свою супругу, но часто изменял ей и заводил «романы» на стороне. Когда его амурные подвиги всплывали, Эмилия Львовна устраивала «бунты». Сначала она исчезала из дома, и вся праховская компания рыскала по городу в ее поисках. Потом она неожиданно появлялась, запиралась в гостиной и играла самые мрачные места из Бетховена и Шуберта. Ее умоляли успокоиться и отворить дверь, но она отвечала страшными раскатами и рыданиями рояля. Так продолжалось обычно целый день. Потом Эмилия Львовна сдавалась, и в дом съезжались гости.

После триумфа с Кирилловской церковью Прахов совершил экспедицию в Волынский край для изучения его памятников культуры, и привез оттуда множество исторических ценностей для своей коллекции. Вскоре он возглавил кафедру истории искусств в Киевском университете св. Владимира. Вся предыдущая работа Адриана Прахова стала как бы подготовкой к его творческому взлету, который воплотился в украшении Владимирского собора.

Вообще, идея сооружения, проект и строительство храма - это целая эпопея, о которой стоит рассказать. Вдохновил киевлян на

сооружение собора в 1850 г. тогдашний митрополит киевский Филарет (Амфитеатров). Император Николай I утвердил первоначальный проект, но денег, собранных по подписке, на строительство не хватало, и дело все никак не могло сдвинуться с мертвой точки. Члены строительного совета даже вынуждены были обратиться к императору, но получили от Николая I лаконичный ответ: "Памятник народный, и поэтому государственных денег на него не надлежит".

Пока решали, как сделать недорого, но и достаточно пышно, сменилось два архитектора. Наконец при третьем архитекторе - Антонио Беретти 15 июля 1862 г. в день Св.Владимира состоялось официальное заложение собора. Только строительство приняло реальные очертания, как через два года произошло очередное несчастье: треснули поперечные арки. В 1866 г. трещины увеличились, и строительство заморозили до выяснения причин. Долгие разбирательства печально отразились на душевном здоровье архитектора Беретти, в 1895 г. он умер в психбольнице, хотя комиссии, разбиравшие его деятельность, пришли к выводу, что его вины в произошедшем нет.

Очередной толчок строительству Владимирского собора дал Александр II. В 1875 г., находясь в Киеве, он был удручен видом руин на месте строительства и распорядился о выделении дополнительных казенных средств. Через год после гибели Александра II, молодому архитектору Владимиру Николаеву в 1882 году удалось завершить строительство храма, который стал одним из самых знаменитых долгостроев 19 века в Киеве.

Теперь храм нужно было расписать и украсить. Объявили конкурс. Первоначально Прахов творческий конкурс проиграл, внутреннюю отделку собора хотели доверить тому же архитектору Николаеву, но затем, как свидетельствуют современники, в судьбе Владимирского собора произошло "чудо", профессору Прахову протежирует министр внутренних дел - граф Толстой, и Петербургское археологического общество именно его утверждает с 1885 года главным руководителем всего внутреннего благоустройства собора.

Для работы Прахов собрал целое созвездие первоклассных мастеров из Петербурга и Москвы. Согласились расписывать храм

Виктор Васнецов, братья Павел и Александр Сведомские, Вильгельм Котарбинский, а также молодой Михаил Нестеров. Над орнаментами колдовал Михаил Врубель. Там же работала целая плеяда молодых талантливых художников Киевской рисовальной школы Мурашко. Сам Адриан Прахов выполнил эскиз мраморного иконостаса, скульптур князя Владимира и княгини Ольги, для входных врат, разрабатывал узоры каменной резьбы, есть версия, что ему принадлежат и большие люстры-паникадила в районе иконостаса.

Всего внутреннюю роспись Владимирского собора осуществляли 96 художников. Думается, что Прахов первоначально пошел на хитрость, когда занизил стоимость художественных работ, оценив их в 150 тыс. руб. Работа растянулась на долгие годы, но Прахов, используя свои связи при дворе, удачно "выбивал" новые ассигнования. Сейчас бы его назвали эффективным менеджером. В итоге отделка обошлась в 400 тыс. руб., а суммарная стоимость 34-летнего долгостроя вместе со строительно-архитектурным возведением вылилась в 900 тыс. казенных и народных, собранных на пожертвования, тогдашних российских рублей.

Только чудо спасло васнецовскую Богоматерь, написанную им для абсиды, как запрестольный образ, от вето строительного комитета. И у этого чуда было имя - Прахов. Накануне посещения собора киевским митрополитом и чиновниками профессор рано утром решил лично обследовать оштукатуренную поверхность абсиды. Вскоре он вернулся домой радостный, поднял всех на ноги известием о том, что поверх штукатурки чудесным образом проступило пятно, полностью соответствующее васнецовскому рисунку Богоматери. Немедленно было организовано фотографирование небесного знамения, и уже никакие земные силы и препоны не могли комиссии во главе с митрополитом помешать одобрить образ, впоследствии прославивший В.Васнецова.

Михаил Нестеров в своих мемуарах пишет: "... до появления Прахова в Киеве судьба собора была бы иная... если бы не появился Прахов, заинтересовавший судьбой собора Александра III и сумевший привлечь к росписи его молодого тогда, полного сил Васнецова".

Владимирский собор в Киеве освящали 20 августа 1896 г. в присутствии царской семьи и 600 приглашенных. Профессор Прахов и возглавляемый им коллектив творцов выдержали высочайший

экзамен. Виктор Васнецов, Михаил Нестеров и другие художники были представлены Николаю II. Их работа удостоилась восторженных похвал. Проходя мимо фрески, на которой изображена Святая Варвара, Николай II заметил профессору Прахову: "Мы этот образ давно знаем по фотографиям; я и императрица любовались им всю обедню". Адриану Викторовичу это было особо приятно, так как прообразом лика Святой Варвары для Нестерова послужили черты его дочери Елены. Есть история о том, что когда художник Михаил Нестеров работал во Владимирском соборе, он был влюблен в Елену. Влюблен так, что даже предлагал ей руку и сердце. Но Эмилия Львовна отказала ему, считая, что художник не дворянского, а купеческого сословия, к тому же вдовец с двумя детьми – не пара её дочери. К сожалению, вышло так, что она невольно сломала судьбу Елене – та так и не вышла замуж. А Нестеров написал со своей любимой образ святой Варвары. Легенда гласит, что жена киевского генерал - губернатора Драгомирова, увидев эту икону, была крайне возмущена, и заявила, что не желает «молиться на Лельку Прахову!». Дабы избежать скандала, Нестеров переписал черты лица Варвары. Надо сказать, что Елена была очень похожа на мать, как и все женщины в роду.

Елена была прекрасной художницей-вышивальщицей. Самой знаменитой её работой стала плащаница по эскизам В.Васнецова, эта работа была признана совершенной. К слову сказать, у плащаницы оказалась непростая судьба. Создана она была в 1897 году и была подарена Владимирскому собору. После революции 17-года большевики превратили собор в музей атеизма, а плащаницу отдали в Лавру, где она стала ценностью Успенского собора. Во время войны собор, как известно, был взорван, и плащаница пролежала под обломками аж до 1947 года. После, по счастью, была умело отреставрирована мастерами и заняла своё почетное место в сокровищнице музейных ценностей Лавры, где находится и поныне. Она стала главным экспонатом выставки, посвященной Прахову, прошедшей в Киеве в конце 2013 года и оставшейся не особо замеченной из-за событий, происходящих в то время на Майдане.

«Старик», как называли Прахова художники (а ему было чуть за сорок!), был не только профессором – исследователем, а искусствоведом по призванию. Его дом в Киеве художники считали своим «университетом». «Гостиная Праховых, - вспоминал Михаил

Нестеров, - больше походила на музей. Чего только тут не было: монеты и медали в позолоченных витринах, позолоченные, с вышитыми императорскими вензелями кресла; на мебели старинные ткани, бронза, слоновая кость, египетские древности и византийские эмали. На стенах – старинные персидские ковры, картины. Тут же стоял рояль и какая-то хитромудрая мебель, на которой нельзя было сидеть». Гостеприимный хозяин всегда рассказывал что-то таинственное про забытые мозаики и фрески древних храмов или про творчество малоизвестных художников. Иногда профессор провозглашал своё нерушимое кредо: «Не следовать уже готовому чужому, а своё поднимать до общечеловеческого уровня». Но более всего всех просто ошеломляло знакомство с его коллекцией. Собирать её Прахов начал с гимназических лет, и она всё время пополнялась. Каждый крупный творец, переступив порог дома Праховых, непременно оставлял свой шедевр на память. Но большинство художников писали портреты с этой многочисленной семьи. Среди них был Михаил Врубель, Илья Репин, Виктор Васнецов, Александр Мурашко, Вильгельм Котарбинский, Михаил Нестеров… В 1906 году в Петербурге вышел неожиданный каталог «Рисунки старинных мастеров. Собрание А.В.Прахова». Можно, наверное, обвинить профессора в присвоении чужого, но это не было воровством! В те времена многие страны были буквально усыпаны «культурным мусором», достойным любого европейского музея. Люди запросто и за бесценок продавали шедевры культуры, особенно в бедных южных и восточных государствах. Это сейчас заботятся о национальном достоянии – из того же Египта вы не вывезете даже ракушку или придорожный камень. А тогда коллекции пополнялись гораздо проще – было бы желание и средства. Играли роль так же и связи. К примеру, в фондах Национального музея Т.Шевченко находится рисунок «Русалки». 25 апреля 1898 года его владелец оставил на нем такую надпись: «Русалки на Днепре». Рисунок Т.Г.Шевченко перешел от Петра Аркадьевича Кочубея к Петру Никитичу Кривновичу и от него ко мне, проф. Адриану Прахову».

Одновременно с руководством росписью Владимирского собора Прахов с 1887 по 1897 гг. - профессор кафедры изящных искусств в Киевском университете св. Владимира расширяет и углубляет программу курса истории искусств, которую читает студентам. Лектор он был своеобразный, - подробно живописуя Египет, Малую

Азию и Грецию, он едва заканчивал Римом, и трехгодичный курс его лекций так и не мог познакомить его слушателей ни с искусством средних веков, ни с арабским стилем. О ренессансе, готике, романском периоде искусства и новейших веяниях его ученики имели весьма сумбурное представление.

В начале 90-х гг. позапрошлого века профессор Прахов, опять-таки пользуясь личными связями, убеждает генерал-губернатора Привисленского края и главнокомандующего войсками Варшавского военного округа, героя Балканской войны, генерал-фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко в необходимости строительства православного храма в Варшаве. Тогда это была Российская империя. Генерал Гурко обращается со специальной запиской на имя Александра III, и дело затевается. Правительство ассигновало на строительство Александро-Невского кафедрального собора в Варшаве миллион рублей, и была открыта подписка для сбора пожертвований. Прахов предполагал представить на конкурс архитектурный проект храма в древнемосковском стиле и привлечь для выполнения живописных работ русских художников В.Васнецова и М.Нестерова. Однако "чуда" для Прахова во второй раз не произошло. Адриан Викторович постоянно находился в Киеве, занятый работами по завершению внутреннего убранства Владимирского собора и чтением лекций в Киевском университете. Курсировать между Варшавой, Киевом и Петербургом было тяжело, связи при дворе утрачивались. В итоге конкурс выиграл архитектурный проект Л.Н.Бенуа, а внутренней отделкой храма стал руководить профессор Н.В.Покровский. Александро - Невский кафедральный собор в Варшаве был заложен в 1894 году. В.Васнецов в нем расписывал алтарь и руководил живописными работами, а М.Нестеров отказался от участия в работе. Судьба Александро - Невского собора в Варшаве оказалась трагической. Освящен он был в 1912 году, а уже в 1918 году поляки, обретшие ленинскую независимость, задумали его сносить. В 1926 году 15 000 взрывов сделали свое гнусное дело и памятник был стерт с лица земли. Чудом сохранился фрагмент васнецовской композиции «О тебе радуется...», перенесенный в церковь Покрова пресвятой Богородицы в Барановичах в 1931 году.

В 1897 году Прахов возвращается в Петербург и занимает в столичном университете прежнюю кафедру, он становится заслуженным профессором. Император присваивает ему дворянское

звание. Несколько лет он является редактором журнала "Сокровища России", издававшимся Обществом поощрения художеств, но его редакторский талант, по отзывам современников, ничем себя в эти годы не проявил, как будто киевский период жизнедеятельности отнял всю творческую энергию этого деятельного и талантливого человека.

Интересно описывает М.Нестеров в одном из писем впечатления от прослушанной обзорной лекции профессора Прахова в Петербурге в марте 1897 г.: "На днях был на парадном заседании Общества ревнителей просвещения в память Александра III, где между другими читал и Прахов (он прислал билет и мне) об искусстве в эпоху царствования Александра III. Читал блестяще, но, по обыкновению, с пересолом. Отвел значению передвижников и отношению к ним покойного государя большое место, но, конечно, Владимирский собор был главный центр процветания искусства в эту эпоху. Имена Васнецова и Нестерова, особенности их таланта, их творчества были преподнесены в самой восторженной форме (так что неловко было слушать даже)".

В 1899 - 1901 гг. Адриан Прахов руководит отделкой внутреннего убранства церкви в имении Н.И.Оржевской, бывшей фрейлины вдовы Александра III Марии Федоровны, в селении Новая Чартория Волынской губернии. М.Нестеров написал для этой церкви несколько образов, а по его эскизам церковь была расписана. В работах принимал также участие незаурядный художник-декоратор С.И. Вашков. Об этой церкви М.Нестеров писал: "Церковь у нее если не очень хороша снаружи, то внутри, особенно склеп,- превосходна,- и все это Прахов - талантлив бестия! и я за это его люблю, чудные мраморы, прекрасные стекла делались в Мюнхене с образов Васнецова и моих."

В 1913 г. профессор Прахов состоял в редколлегии художественного журнала "Светильник".

Последние годы жизни Адриан Викторович посвятил административной деятельности, он был членом совета в министерстве земледелия, но и трудясь на чиновничьей ниве, не забывал главного предназначения своей жизни; в здании министерства им была оформлена церковь в стиле конца ХУI века, в

которой через несколько лет проходила панихида в память о нем самом.

После переезда Адриана Викторовича из Киева в Петербург в 1897 году семья Праховых стала жить раздельно. Когда в 1910 году умер Врубель, Эмилию Львовну, киевскую гранд - даму, организатора балов и пышных приемов, обвинили в том, что это она виновата в сумасшествии гения. Перед своей смертью она попросила дочь Елену сжечь все письма, которые писал ей Врубель. И теперь уже никто и никогда не узнает, что было в тех письмах. Эмилия Львовна, разъехавшись (но не разойдясь!) с мужем, перебралась в дом на улице Десятинной, 14, рядышком с Андреевской церковью. В том самом доме в своё время снимал квартиру молодой Врубель, когда впервые приезжал в Киев. Отсюда было рукой подать до прежнего жилища Праховых на Большой Житомирской, где когда-то собирался весь цвет киевского общества. Несколько лет назад, стараниями потомков, на доме наконец-то была установлена мемориальная доска в честь Адриана Викторовича Прахова. Из своего дома уже при советской власти Эмилия Львовна совершала светские выходы «в оперу». Шествовала пешком, в длинном вечернем платье, в сопровождении внука, привлекая внимание прохожих.

От Десятинной Эмилии Львовне удобно было также добираться к Владимирскому собору, в который столько стараний вложил ее супруг. Но намного дольше отсюда был путь к Кирилловской церкви. Там - на иконостасе - и сегодня сияет лик Богоматери. И перед этой светлой красотой меркнут все сплетни и пересуды… Умерла она в 1926 году, пережив супруга на 10 лет. Похоронена была на Лукьяновском кладбище.

Адриан Викторович Прахов скончался 14 мая 1916 году в Ялте в возрасте 70-ти лет. Осенью того же года в Питере прошла панихида его памяти. Так об этом вспоминал сын профессора Прахова, художник Николай Адрианович Прахов: "Последняя наша встреча с Ильей Репиным была в Петрограде на панихиде по моем отце в отделанной по его проектам и под его руководством церкви … Панихида кончилась, собравшиеся друзья моего отца еще не разошлись и выражают мне свое сочувствие. Вдруг слышим громкий шепот: “Репин, Репин приехал”...

Быстрой походкой совсем молодого человека подошел он ко мне, крепко пожал руку, обнял, поцеловал, потом стал здороваться со знакомыми.

“Скажите нам что-нибудь про Адриана Викторовича”, - попросил кто-то из присутствующих. Илья Ефимович на минуту задумался, тряхнул как-то головой, и полилась его живая, образная речь, полная воспоминаний об Академии, знакомстве с моим отцом, вечерах в доме моей бабушки, совместных прогулках с отцом и его старшим братом Мстиславом Викторовичем в “белые ночи” по улицам столицы или в Гавани на взморье и т. д. Все это экспромтом вспомнившееся далекое прошлое Илья Ефимович закончил неожиданным для всех нас слушателей признанием: “Первую малую серебряную медаль в Академии получил, собственно говоря, не я, а мой друг Адриан. Дело было так: нам задали эскиз на библейскую тему: “Ангел смерти избивает египетских первенцев”. Надо было дать композицию со многими фигурами. Ну, с фигурами я, вероятно, как-нибудь и справился, но костюмы и вся обстановка сильно смущали. Боялся не выдержать “стиль”, а времени на его изучение не было. Решил ничего не подавать. Вечером, накануне конкурсного экзамена, пошел к Праховым, рассказал за чаем о своих затруднениях. Мстислав Викторович сейчас же принес книги, стал показывать, объяснять. Адриан ушел, не говоря ни слова, как это случалось и раньше, в свою комнату заниматься, а на следующее утро принес мне совсем готовый эскиз. Я его только кое-где тронул, чтобы усилить светотень, подписал и подал, ничего не меняя в композиции, только, чтобы выполнить все академические формальности, как вдруг, совершенно неожиданно узнаю, что мне присуждена малая серебряная медаль за эскиз Адриана Викторовича.

Вручая эту медаль его сыну, я своим признанием в кругу его друзей, сейчас возвращаю ее покойному Адриану Викторовичу”.

К великому сожалению, могила Адриана Викторовича Прахова была утеряна, и теперь никто не может точно сказать, есть ли еще в Ялте его последнее пристанище.

О потомках семьи Праховых.

Дочь Елена, которая была талантливой художницей – вышивальщицей так и не вышла замуж, младшая Ольга была замужем, но о детях ничего не известно. Род Праховых продолжил сын Николай, потомки которого до сих пор живут в Киеве.

Младшие Праховы уже разъехались по разным квартирам, а прежде обитали в одном семейном гнезде, в доме на Большой Житомирской, 40. Здесь, в пятикомнатной квартире (самую большую комнату занимала мастерская), жили со своим семейством Николай Адрианович Прахов и Анна Августовна Крюгер-Прахова, основавшие в 20-х годах в Киеве свою художественную студию.

Художник и искусствовед профессор Николай Прахов родился в Риме. С 1883 года жил в Киеве, работал как художник в сфере декоративно-прикладного искусства, был профессором Киевского художественного института.

Один из организаторов общества «Киевский художник». Автор воспоминаний «Страницы минувшего», статей по проблемам изобразительного искусства, умер 25 ноября 1957 года в Киеве.

Жена Николая – Анна Августовна Крюгер-Прахова, воспитанница Петербургской Академии художеств, мать шестерых детей, продолжила художественные традиции семьи: в 1913 году вместе с Александром Мурашко открыла в Киеве свою собственную студию на улице Институтской, где они давали не только уроки живописи, но и преподавали историю искусств и философию. В следующем поколении Праховых-киевлян художников не было.

Внуки

Андриан Николаевич Прахов (1905, Киев - 1970, Киев), кинематографист, работал кинооператором на Киевской киностудии имени А.Довженко (фильмы - «Наталка Полтавка», «Запорожец за Дунаем», «Пятый океан» и др.)

Николай Николаевич Прахов (1907, остров Капри - 1971, Киев) - ботаник, путешественник и фотограф, был доцентом Киевского университета, исследовал флору Якутии и Тянь-Шаня, автор учебников по садоводству и цветоводству.

Третий сын Праховых стал авиатором.

Сестра Нанина Николаевна (в замужестве Алексеева), еще до войны училась в театральной студии при театре Леси Украинки вместе с Виктором Некрасовым, а в 1937-1938 гг. они вместе работали во Владивостоке в Театре Тихоокеанского флота. Это был красивый юношеский роман: они вместе играли в спектаклях, и их последнее свидание должно было состояться на футбольном матче 22 июня 1941 года. Некрасов был частым гостем семьи, Анна Крюгер даже написала его портрет.

Во время войны их пути разошлись: Нанина попала под программу «фольксдойче» (спасение немецких семей). Так, часть праховской семьи оказалась в оккупации, а часть в Германии, а затем и вовсе – в Австралии, где Нанина стала керамистом и эмальером. Будучи в Австралии Виктор Некрасов посетил ее дом и познакомился со всей семьей, о чем написал в своих записках «Из дальних странствий возвратясь…» Там семья живет и сейчас, дети уже говорят по-английски.

Не так давно, в 2011 году, скончалась еще молодой правнучка Праховых - Александра Николаевна Прахова – художник-график, тоже удивительно похожая на Эмилию.

Еще есть правнучки Ирина и Наталия, и правнук Владимир Львович Мазюк, также живущие в Киеве.

Литература:

1. Київські одкровення Адріана Прахова // Культура і життя. – 2013. – 29 листопада (№48)

2. Киркевич, В.Г. Адріан Прахов / В.Г.Киркевич // Володимирський собор у Києві. – Київ: Техніка, 2004. – С.160-167

3. Ричков, П. Волинська спадщина Адріана Прахова / Петро Ричков // Пам’ятки України. – 2008 . - №1. – С. 38-39

4. Прахов, Н.А. Страницы пришлого: очерки-воспоминания о художниках / Н.А.Прахов; ред. В.М.Лобанова. – Київ: Державне видавництво образотворчого мистецтва і музичної літератури УРСР, 1958. – 307 с.

5. Федорова, Л. Записка Адриана Прахова «Какой музей нужен и возможен в Киеве» у контексті історії заснування в Києві крайового музею / Лариса Федорова // Київська старовина. – 2011. - №3. – С.82-94

6. Шудря, М. «Еллін наших днів» дослідник чи крадій? / Микола Шудря // Україна. – 2002. - №3. – С.50-55