журнал огни над бией 40 -2017

литературное художественно-публицистическоеиздание Бийского отделения Союза писателей России

№ 40 2017 г (Бумажный номер) 1. https://magru.net/users/2485

3. Проза.ру - Русские писатели. Бийск. Алтай

СОДЕРЖАНИЕ:

МУЗЫКАЛЬНАЯ ГОСТИНАЯНаталья МОСКВИНА...............................4

ВСТРЕЧА С АКТРИСОЙ Оксана ФЁДОРОВА................................11

ВСТРЕЧА С АРТИСТОМИгорь ХРИСТЕНКО.........................15

П О Э З И Я

Кристина АДРИАНОВА-КНИГА...........132Елизавета ПОЛОМОШНОВА................170Дмитрий ГРАСС.......................................280

П Р О З АИгорь РЕШЕТОВ.....................................20Пётр ЛЮБЕСТОВСКИЙ........................71Людмила СНЕЖЕНЬ...............................80Амин ИЛЬДИН........................................87Сергей МУХИН......................................139Антон ЛУКИН........................................145Тамара ПОПОВА....................................151Светлана ХРАМУШИНА......................160Галина ПОНОМАРЁВА.........................172Фёдор ОШЕВНЕВ.................................203Алла СОКОЛОВА..................................228Николай ПОРЕЧНЫХ...........................235Александр КОЛОМИЙЦЕВ..................239Влалимир НУРГАЛИЕВ........................259

ПУБЛИЦИСТИКА, КРИТИКАСветлана ШУШКЕВИЧ........................135Материалы Олега КОРНИЕНКО.........162 Рассказы Галины ЦЫПЛЁНКОВОЙ.168Жанна ЩУКИНА...................................251Юлия РОМАНОВА................................267АНОНС ПРИЛОЖЕНИЯ К № 39-40.......3ТРЕБОВАНИЯ К ТЕКСТАМ....................3

Редакционная коллегия:главный редактор, издательЛюдмила КОЗЛОВА – СП РОССИИ

Руководитель Бийского отделения (АКПО) Союза писателей РоссииДмитрий ШАРАБАРИН

Редакторы отделов поэзии и прозы Ольга ЗАЕВА (СП РОССИИ)Павел ЯВЕЦКИЙ (СП РОССИИ, член. корр. Российской Академии Поэзии)

КОМАР(Краевое Обозрение Молодых АвтоРов)Иван ОБРАЗЦОВ (СП РОССИИ)

Интернет-директорНиколай ТИМОХИН (Всемирная Корпорация Писателей, СП России) Корректор Юлия РОМАНОВАКонтакты: e-mail: [email protected] *** *** *** *** *****Редакция выбирает и награждает Дипломом Лауреата лучшего автора года *** *** *** *** *****ПРАВИЛА ПУБЛИКАЦИИ – НА ПОСЛЕДНЕЙ СТРАНИЦЕ * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *Первый номер журнала отдан в печать в декабре 2004 г, издан в 2005 г. (Издаётся в соответствии с Законом РФ о СМИ)

18+

ЭЛЕКТРОННОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ ОГНИ НАД БИЕЙ 39-40 2017 г.

ФОТО НА ОБЛОЖКЕ - АЛЕКСАНДР ТИХОНОВ (г. Тара)

Райнгольд ШУЛЬЦ (Германия, Гиссен) Проза, публицистика...4 Фрида БОЦЕДОМОВА (Германия) Отзыв.............................8Пётр ЛЮБЕСТОВСКИЙ (г.Сельцо, Брянская обл.) Проза........12 Тамара ПОПОВА (с.Верх-Катунское, Алтай) Проза...........72 Геннадий ГУМИЛЕВСКИЙ (Россия) Публицистика...........140 Николай БАЛИЦКИЙ (г.Симферополь) публицистика......153Сергй МУХИН. Проза..........................................................175 Олег КОРНИЕНКО (г.Сызрань) Стихи................................233Антон ЛУКИН (с.Дивеево, Ниже-городская обл.) Проза.....242 ЛИТЕРАТУРНАЯ СТУДИЯ “ВЕШНЯКИ (г. Москва)............254 Марк ЛОСЕВ. Стихи........................................................256 Наталья КОНОПЛЁВА. Стихи.........................................260 Татьяна КУЛАКОВА. Стихи............................................265 Владимир ШИЛИН. Стихи..............................................268 Герман Кузнецов-Валин. Стихи.....................................271 Сергей ФИЛИППОВ. Стихи............................................280 Виктор СИНЕЛЬНИКОВ. Стихи.....................................283 Ефим ШКЛОВСКИЙ. Стихи............................................286 Владимир ЛЮБЕЗНЫЙ. Стихи......................................290Андрей ДМИТРИЕВ (г. Нижний-Новгород) Стихи.............295Сергей БУРЛАЧЕНКО. Проза..............................................308Дмитрий ФИЛИППЕНКО. Стихи ........................................340Сергей УТКИН (г. Кострома) Стихи, проза ..........................352Юлия ЛЫСОВА. (г. Кострома) Стихи....................................368Павел РОСЛАВСКИЙ (г. Москва) Стихи...............................374

ТРЕБОВАНИЯ К ТЕКСТАМ: 1. Все строки текста (проза и поэзия) должны быть выравнены по левому краю. Текст - по ширине страницы. 2. Заголовки в прозе должны располагаться по центру страницы (с помощью команды «выравнивание по центру») 3. Заголовки в стихах должны быть выравнены по левому краю 4. В заголовках использовать полужирный шрифт 5. Тексты, не отвечающие п. 1-4, не принимаются к рассмотрению редакцией.

МУЗЫКАЛЬНАЯ ГОСТИННАЯ. «Огни над Бией»-40-2017

4

ИНТЕРВЬЮ НИКОЛАЯ ТИМОХИНА

НАТАЛИЯ МОСКВИНА:«Русские романсы очень любят в Европе»

Новая звездная собеседница члена Союза журналистов России Николая Тимохина - певица с успехом исполняющая старинные и современные романсы. Её дуэты с И. Кобзоном, Л. Лещенко, Л. Серебренниковым, Ал. Маршалом неизменно популярны на протяжении многих лет. Она сотрудничает с Михаилом Задорновым и исполняет на его концертах песни и романсы на стихи Е. Евтушенко и Л. Филатова. Постоянная участница праздничных концертов и торжественных приемов в Государственном Кремлевском Дворце и в других престижных залах. Заслуженная артистка Российской Федерации - Наталия Москвина.

Наталия: Разница, конечно, есть, как ей не быть. Русские романсы и

лирические песни очень любят и ждут в Европе. Многие из них знают даже со словами. Это забавно, когда подходит иностранец и просит спеть «Стенька Разин». Про «Подмосковные вечера» вообще говорить не приходится. Это песня давно стала интернациональной, как «Катюша» или «Калинка». Иностранцы по восприятию более открытые. Я помню, как присутствовала в

Николай Тимохин:Наталия, Вас всё чаще приглашают

на лучшие концертные площадки страны для участия в концертах, посвященных Дню Победы, Дню Милиции, Дню Защитников Отечества и многих других. За прошедший год Вы успешно выступили в Германии, Франции, Голландии.

Чувствуете ли Вы разницу между российскими зрителями и Вашими поклонниками в разных странах. Легко ли преподносить российское песенное искусство почитателям Вашего таланта к примеру, в Европе?


5

качестве гостя на рождественском приеме одного европейского общества. Там, кстати, не было предусмотрено развлекательной музыкальной программы, для них это норма. Они говорят речи, беседуют. Так вот, один дипломат сказал: «Среди нас русская певица, может, дадим ей слово?» Я поприветствовала всех и просто спела куплет романса. Гости радовались, как дети, подходили ко мне, выражали восторг. Это было для меня удивительным, потому что у нас все поют за столом и нет ничего здесь особенного. А для них - неожиданный сюрприз.

Наталия: Встреча с таким мастером как Задорнов, для меня бесценный

подарок судьбы и самое яркое впечатление за последние несколько лет. Рядом с ним происходит непрекращающееся обогащение знаниями, актерскими навыками, даже мудростью какой-то. Уверена, что одна только репетиция с Михаилом Николаевичем стоит месяца, а то и больше актерских курсов. У него потрясающее умение направлять актера, ставить ему задачу, показывать. Он все время придумывает неожиданные приемы. Работа над альбомом началась с песни «Когда придет в Россию человек». Музыку написал мой друг Алексей Карелин на очень не простые стихи. Впрочем, в альбоме простых стихов-то и нет. Тем было интереснее. Задачи создать именно альбом не стояло. Просто одна за другой стали появляться интересные песни, которые захотелось сложить в одну семью, объединить их.

Н Т:С 2015 года началось Ваше активное и

плодотворное сотрудничество с писателем-сатириком Михаилом Задорновым. Затем у Вас вышел в свет совместный с ним альбом песен на стихи Евгения Евтушенко «Незадушенная задушевность». А теперь Михаил Николаевич является режиссером Вашей новой концертной программы «От глубинки до Таганки». Расскажите, пожалуйста, об этой работе. И о том, какие впечатления у Вас остаются от общения с М. Задорновым?


6

Потом пришла идея Михаилу Николаевичу прочесть стихи между песнями, как пролог к каждой из них.

Потом родилась моя сольная программа, которую я показала в «Театре содружества актеров Таганки» и назвала ее «От глубинки до Таганки». Название такое потому, что прежде чем показать программу в Москве, я ее обкатывала в глубинке. Появлялись дополнительные, уже мои личные штрихи.

Очень было интересно записывать и исполнять в концертах с Задорновым дуэтные песни. Вот он, вроде, не певец, а за ним не поспеваешь. Если бы все певцы на нашей эстраде так понимали, о чем и, главное, зачем они поют, у нас был бы совершенно другой уровень эстрады. Пока что самодеятельность рулит, к сожалению.

Про Михаила Николаевича могу говорить много и долго. Важно то, что он очень щедро делится своими знаниями. Хоть я и сама уже даю мастер-классы и делюсь опытом, но была невероятно горда тем, что он меня признал, как свою лучшую ученицу.

Н Т:Вы исполняете не только современные, но и старинные

романсы. Зрители какого возраста преобладают на Ваших сольных концертах? И как пробудить интерес современной молодежи к романсах, в каком духе их надо воспитывать?

Наталия: Может это банально, но молодых людей нужно воспитывать

в любви и гордости за свою страну, чтобы они были пронизаны духом патриотизма. Чтобы понимали ответственность на них возлагаемую по мере их взросления. Конечно, отовсюду идет навязывание не всегда качественной музыки в плане воздействия на молодую психику, но здесь должна включаться работа внутри семьи. Ведь можно и не навязчиво знакомить ребенка с правильной музыкой, тем более, что у маленького человека от природы заложено восприятие классической музыки. Именно она выстраивает гармонию внутри растущего организма. В то время, как агрессивная, громкая музыка делает ребенка нервным, рассредоточенным, агрессивным. Молодежи надо показывать лучшие образцы нашей музыкальной культуры обязательно, может быть даже в интересном для них формате. Да и в классическом виде они тоже воспринимают хорошо. Человек ведь впускает в себя то, что ему чаще всего демонстрируют. Много раз я видела, как молодые люди, которых «притащили» мамы на мои концерты,


7

говорили: «Если бы знали, что так классно, друзей бы привели». Это всегда приятно.

Конечно, на моих концертах в основном люди от 25 лет и старше. Подростки приходят тоже. Ни разу я не встречала разочарования в глазах зрителей и это очень ценно для меня. Я исполняю не только романсы. В моем репертуаре и эстрадные песни. Еще я много рассказываю о создании, рождении той или иной песни, делаю смысловую подводку. И песня, пусть даже и сложная, воспринимается как уже знакомая. Форма задушевной беседы в концерте, как нельзя, кстати, особенно сейчас. Люди видят, что их понимают, разделяют их переживания, сомнения и чувствуют, что они не одиноки.

Наталия: Учиться надо всегда! И не только для получения работы.

Жизнь движется вперед, и у образованных людей всегда будет преимущество. Есть еще такой важный фактор, как характер, целеустремленность, желание интересно жить, двигаться. Этому в вузе не научат. Можно быть с тремя дипломами, но ничего при этом не делать для своего продвижения. Работы в нашей стране очень много. Вот я, например, постоянно натыкаюсь на нехватку компетентных людей в области рекламы и помощи мне в работе. Я встречаю крайне мало инициативных людей. Всех обязательно надо подгонять, вести за ручку, контролировать,

Н. Т.Как известно, Вы закончили

Российскую Сельскохозяйственную академию. И, кроме того, у Вас есть диплом юриста. Как и где Вам еще удается реализовывать знания, полученные в вышеперечисленных заведениях? И надо ли сейчас молодежи, когда сплошь и рядом имеет место безработица, учиться, учиться и учиться, рискуя в будущем быть невостребованным по полученным специальностям?


8

тыкать носом, чтобы работа сдвинулась. Это удручает, когда за свои же деньги, я получаю дополнительную заботу, вместо облегчения в работе. Сейчас, особенно в Москве, молодежь часто хочет, чтобы им платили много, но, чтобы ничего не делать. Вот с такой установкой «порхающей по верхам бабочки» далеко не продвинешься. Всегда нужны будут глубокие и основательные знания в различных областях. Я - за профессионалов.

Н Т:Сейчас на центральных каналах реализуется немало

вокальных проектов, где талантливая молодежь пытается громко о себе заявить. Наталия, что надо им делать для того, чтобы добиться успеха и получить желаемый результат. Как достичь тех высот, которые преодолели Вы?

Наталия: Я только что говорила, что я - за профессионалов. Поэтому,

прежде всего, надо одолеть музыкальную грамоту, историю музыки и т.д. Это пригодится в любом случае. Я, честно говоря, одобряю советскую систему допуска на большую сцену только образованных музыкантов. Почему весь мир цитирует в своих самых лучших музыкальных образцах музыку Чайковского, Римского-Корсакова, Рахманинова, Бородина и других наших классиков, а наши молодые музыканты, часто не знают элементарного из музыкальной грамоты?

И часто примитивно подражают западным образцам? Полифония, голосоведение, штрихи и т.д. - это для них, как «китайская грамота». Все за них делает компьютер.

То, что молодым музыкантам дается возможность выступить на центральных каналах, наверное, хорошо. Но было бы еще лучше, если бы вокалисты-конкурсанты пели бы на русском языке. Это не потому, что я такая вредная, а потому, что образцы западной поп-музыки поневоле приходится копировать, и здесь личность свою показать сложно. Ты выступаешь просто как подражатель. А вот на родном языке да еще какую-нибудь оригинальную песню сделать по-своему, это может быть здорово и интересно.

Успех - мера очень относительная. Для кого-то успех - это, чтобы показали по телевизору, для кого-то успех - это победа на международном конкурсе и т.д. Соответственно, и пути к этому успеху будут разные. И конечно, надо помнить, что образование вузом не заканчивается. Самообразование длинною в жизнь поможет приобрести нужную опору в жизни, как бы она ни повернулась.


9

Наталия: Я не знаю, какой может стать музыка будущего. Сейчас очень

много направлений, которые не всегда успеваешь отслеживать и не всегда понимаешь отличия между ними. Классика в хороших залах, с большими артистами, всегда будет собирать аншлаги. Прослеживается ностальгия по развернутым, выразительным мелодиям, что очень радует. Людям подсознательно хочется вернуться к благозвучию.

Я же слушаю фортепьянную музыку Рахманинова, концерты Чайковского, Андреа Бочелли, Адриано Челентано и многое другое, что способно вдохновить и улучшить настроение.

Н Т:Исполняя песни на стихи различных поэтов, Вы не

пробовали сами что-то писать? Как Вы подбираете свой репертуар? Какие стихи Вам близки в первую очередь?

Наталия: Я раньше сама писала и музыку, и тексты к своим песням. Тогда

получалось неплохо, но никак не развилось на столько, чтобы мне самой это сильно нравилось. Может зря, но я строга в оценке своих авторских работ.

Стихи люблю со смыслом прежде всего. Песни ко мне приходят разными путями. Мой друг, композитор Алексей Карелин любит меня удивлять и баловать песнями очень разными. Мы много лет дружим и , конечно, он, как никто, меня чувствует. Иногда он показывает песню, на которую я и внимания не обращаю. Потом случайно на нее натыкаюсь, переслушиваю и начинаю быстро её делать.

Н Т:С о в р е м е н н а я . . р о с с и й с к а я

эстрада сейчас просто переполнена новыми исполнителями, далеко не всегда оправдывающих ожидания слушателей. Их частенько любит покритиковать М. Задорнов. А что Вы слушаете? Что Вам нравится из современной музыки? И какой на Ваш взгляд, должна быть и будет музыка недалекого будущего?


10

НТ: Вы видите себя в жизни только певицей? В чем еще

хотелось бы себя проявить?Наталия: Мне интересно делиться опытом с детишками, выводить

их с собой на сцену. В марте 2016 года стартовал тур моих благотворительных концертов по Великому Новгороду. Появилась таким образом хоть какая-то возможность помочь нуждающимся. Со мной на сцену в этих концертах выходили детские коллективы, показывали свое мастерство и таким образом были причастны к благому делу.

Мне в последнее время интересна режиссура, актерское мастерство. Я снималась в киноленте «Госпиталь» пару лет назад. Это был интересный опыт. Хотелось бы его повторить.

Н Т:Как и чем Вы заполняете свой досуг? Какую литературу

предпочитаете читать? Наталия: На регулярный досуг, честно говоря рассчитывать не

приходится. Бывает время в машине в пути и тогда я слушаю музыку, которую мне присылают и аудиокниги. Это позволяет дома заняться уходом за собой, упражнениями на дыхание, общением с близкими. Люблю с семьей выехать на лыжную прогулку, на каток или летом на роликах. Иногда читаем вслух книги, беседуем о прочитанном или прослушанном. По мере возможности, подучиваю языки.

Познакомилась с прозой Евгения Евтушенко и была удивлена и очарована. Рекомендую.

Читаю книги об истории России. Конечно, не забываю модную литературу. «Шантарам» например.

Н Т:Какие у Вас творческие планы? Где бы Вы хотели

побывать с гастролями и почему?Наталия: Творческие планы у меня неразрывно связаны с планами

жизненными. Хочу побывать в самых отдаленных уголках нашей страны, еще больше почувствовать наших людей с их добрыми, открытыми сердцами.

Н Т:Наталия, Я хочу поблагодарить Вас за нашу интересную

беседу. И пожелать Вам больших творческих успехов.

***

ВСТРЕЧА С АКТРИСОЙ. «Огни над Бией»-40-2017

11


ОКСАНА ФЁДОРОВА:«Добро там, где ласка и любовь»

Мы продолжаем знакомить наших читателей не только с интересными людьми, но и с яркими личностями. Члену союза журналистов России Николаю Тимохину удалось задать вопросы новой гостье нашего журнала, которой стала юрист, майор полиции, благотворитель, фотомодель и российская телеведущая, победительница конкурсов «Мисс Санкт-Петербург» (1999), «Мисс Россия» (2001) и «Мисс Вселенная» (2002), актриса и певица - Оксана Федорова.

Могу сказать, что это действительно непростая служба была, которой я отдала 11 лет. Приходилось сталкиваться с разными ситуациями, которые меня настораживали. Поэтому я решила пойти в службе по научному пути после окончания университета, но конкурс «Мисс Вселенная» все изменил. Но это хорошая закалка для сильной личности.

С тех пор как Вы в 2002 году завоевали титул «Мисс Вселенная», никто из милых и обаятельных представительниц не только России, но даже всего постсоветского пространства Ваш успех на протяжении всего времени не в силах повторить. В чем причина? Нежели у нас перевелись красавицы?

Дело не в этом, для меня конкурс был не состязанием в

Оксана, Вы в 10-11 классе, учились в милицейско-правовом лицее. В 1997 г окончили с красным дипломом школу милиции, а позже, и тоже с отличием, Санкт-Петербургский университет МВД, стали работать дознавателем в линейном отделении внутренних дел в аэропорту Пулково. Можно ли сказать, что Ваша служба была и опасна и трудна?

ВСТРЕЧА С АКТРИСОЙ . «Огни над Бией»-40-2017

12

красоте, а поиском своего места в этом мире и своей судьбы. Так уж было угодно Вселенной, что все соединилось в одном месте, в одно время, в одной женщине. Я рада, что в моем случае это не только победа красоты, но и победа духовности.

На извечный спорный вопрос «умная или красивая», каждый отвечает по-разному. И кому, как не Вам, его задать. Что важнее для женщины в наше время: «сильно умная» или «страшно красивая»?

Я бы сказала, что я самая умная из всех красивых и самая красивая из всех умных. А если серьёзно, то лучше быть умной, ведь умная женщина всегда найдёт способ быть красивой.

Любовь с детьми у меня состоялась очень давно. Я всегда любила детей, я люблю их честные и светлые души, их непосредственность. Я очень рада, что дети отвечают мне взаимностью. Но видите, сначала мне пришлось убаюкивать детей страны много лет, прежде чем обрести своих. Я заслужила.

Считается, что красота спасет мир. Как Вы думаете, когда

это произойдет? И от чего и каким образом надо спасать все человечество?

Красота спасает мир, а красивость его погубит. Только благодаря красоте души, красивому чувству - любви, мир ещё сохраняется от саморазрушения. И чем меньше становится концентрации этого чувства, тем больше освобождается места для разрушительной силы. Мы не можем спасти весь мир, но

Вы ведущая легендарной телепередачи "Спокойной ночи, малыши". Как известно, с детьми работать очень интересно и также очень непросто. К детям нельзя приходить ни с чем. И халтуру в работе с ними дети не прощают и сразу распознают. Легко ли Вам было убаюкивать детей всего постсоветского пространства?

ВСТРЕЧА С АКТРИСОЙ. «Огни над Бией»-40-2017

13

пространство вокруг себя мы в состоянии сделать таким, чтобы все почувствовали красоту души мыслей и поступков.

У Вас очень яркая и богатая, насыщенная творческая

деятельность. И в 2008 г Вы выпустили книгу советов и рекомендаций «Формула стиля». Нет ли у Вас желания продолжить свою литературную деятельность? И что любите читать?

Вы правильно подметили: «литературную деятельность». Если бы не кризис 2008 года, то уже было бы издано ещё несколько книг. Вот сейчас я прорабатываю новый проект для девочек, который вытекает из нашего фестиваля. Надеюсь, скоро мне удастся его реализовать. В настоящее время люблю читать книги святых отцов и биографии уважаемых мною личностей

В 2009 году Вы основали благотворительный фонд помощи детям, молодежи и людям пожилого возраста «Спешите делать добро!». Расскажите об этом. Считаете ли Вы, что добро должно быть с кулаками?

Создание и организация фонда было конечным этапом моей благотворительной деятельности, которой я занималась несколько лет. Была послом доброй воли ЮНИСЕФ. Накопила опыт, знания в

ВСТРЕЧА С АКТРИСОЙ . «Огни над Бией»-40-2017

14

этой области и решила упорядочить свою деятельность, которую очень люблю. У нас есть несколько программ, по которым мы работаем, вы можете на сайте посмотреть. В основном, помогаем детям и семьям в трудных жизненных ситуациях. У нас есть несколько подшефных детских дома. А добро с «кулаками» быть не должно, добро не умеет воевать. Добро может родиться только там, где есть ласка и любовь.

Оксана, Вы участница многих интересных телепроектов. Каковы Ваши планы на будущее?

Дети подрастают, можно уже и поактивничать в этом направлении. Хотелось бы сделать интересный проект на ТВ и что-то в области кинематографа.

Спасибо, Вам Оксана, за интересную беседу. Удачи Вам во всех Ваших делах и начинаниях.

Многие представительницы слабого пола мечтают добиться таких успехов, как Вы, и покорить всю Вселенную. Что Вы можете посоветовать милым девушкам в этом вопросе?

А совет прост. Вселенную, которую хотите покорить, ищите сначала в себе. А та, что рядом, вам обязательно ответит. Верьте в себя, верьте Богу, найдите дело, которое будет радовать вас.

ВСТРЕЧА С АРТИСТОМ . «Огни над Бией»-40-2017

15


ИГОРЬ ХРИСТЕНКО: «Эстрада - это сложный жанр»

Новым собеседником известного казахстанского литератора, члена Союза журналистов России Николая Тимохина стал российский эстрадный артист, киноактёр, пародист и телеведущий, участник юмористических программ: «Смехопанорама», «Аншлаг» и «Кривое зеркало», чьим голосом в 19х и 20х выпусках «Ну, погоди!» говорил Волк, артист, получивший за многочисленное блестящее исполнение женских ролей звание «мисс Кривое Зеркало» - Игорь Христенко.

Николай Тимохин:Вы сделали около тридцати пародий на многих известных

людей, таких как: Томас Андерс, Николай Басков, Михаил Боярский, Леонид Брежнев, Елена Ваенга и т.д. Как Вы выбирает героев своих пародий.

Игорь Христенко:Героев пародий время подкидывает. Возникают все время

новые личности, новые персонажи. Надо идти в ногу со временем. Конечно, что-то прибавляется, что-то уходит. Время - основной поставщик информаций

Николай Тимохин:Какая из Ваших пародий для Вас может быть самая

памятная или сложная?


16

Игорь Христенко:Все пародии непростые, честно говоря. Но чем сложнее

пародия, тем интересней над ней работать. Но любимым героем у меня в свое время был Борис Николаевич Ельцин. Яркий персонаж, безусловно!

Николай Тимохин:В театре «Кривое зеркало» Вы сыграли разные роли, участвуя

почти во всех выпусках с 4 по 96. Легко ли сейчас смешить современного зрителя?

Игорь Христенко:Нет, конечно, нелегко. И с каждым днем, не побоюсь этого

слова, смешить все сложней и сложней. Потому что артистов много. И кавээнщики, ребята новые появляются, талантливые. Тут работать надо. Трудиться.

Николай Тимохин:Какую роль Вы бы хотели еще сыграть? И почему?Игорь Христенко:Хотелось бы сыграть что-то в театре. На мой взгляд эстрада

- это более сложный жанр по сравнению с театром. Потому что в театре ты прикрыт: мизансценами, партнерами. А тут ты выходишь и один.

Николай Тимохин:Игорь Владленович, Ваши выступления очень часто состоят

из экспромтов и импровизаций. Были ли какие-то курьезные ситуации или смешные случаи во время Ваших выступлений?

Игорь Христенко:Всего, конечно, сейчас не вспомнить, но вот один из примеров.

Когда мы работали в «Кривом зеркале», то на протяжении нескольких дней у нас были только репетиции. И всего один съемочный день. Он продолжался часов восемь. Причем съемки велись в зрительном зале при большом скоплении людей. Какое настроение было у зрителей после столь долгого сидения в зале, можно только догадываться. Под конец съемки кое-кто уже стал уходить по домам. И одна женщина, сидевшая на балконе, спустилась в зал и заняла свободное кресло, расположенное ближе к сцене. Но не прошло и несколько минут, как в образовавшейся тишине, на весь зал раздался громкий мужской голос с того же


17

балкона: «Людка! Ты куда ушла? Пошли уже домой, у нас собаки не кормлены!»

Николай Тимохин:После окончания училища им. Щепкина Вас приняли в Театр

Сатиры, где работали такие театральные короли, как Анатолий Папанов, Андрей Миронов, Спартак Мишулин, Александр Ширвиндт и другие знаменитые артисты. Какие воспоминания остались о Папанове?

Игорь Христенко:Анатолий Дмитриевич был очень требовательным. В первую

очередь и к себе. Но как-то ко мне он относился весьма лояльно. Я не могу сказать, что я дружил с Анатолием Дмитриевичем Папановым. Конечно, я на него смотрел как на полубога. Но, безусловно, на всех спектаклях, в которых он участвовал, я стоял в кулисах и смотрел, и пытался впитать и понять, как это вообще происходит.

Николай Тимохин:Вы что-то переняли в свой актерский багаж у него? Игорь Христенко:Ну, безусловно, я у всех перенимаю. Некоторые этого не

любят, а я очень люблю, когда рядом с тобой сильный партнер, сильнее тебя. Потому что ты невольно стараешься допрыгнуть до его уровня.

Николай Тимохин:Ваш талант многогранен. И Вы в 2005 и в 2006 годах озвучили

Волка в 19-ом и 20-ом выпусках «Ну, погоди!». Работая над новой версией мультфильма, который был, по сути, визитной карточкой СССР, Вы старались максимально приблизиться к его оригиналу, или внести что-то новое, согласно веянию времени?

Игорь Христенко:Дело в том, что я хотел, конечно же, приблизиться в первую

очередь к персонажу, поскольку Волк, которого озвучивал Анатолий Дмитриевич Папанов, стал в итоге его визитной карточкой. Потом Анатолий Дмитриевич даже переживал по этому поводу, потому что все кричали: «О, ну погоди, ну погоди!!!». И он говорил: «Волк съел мою творческую биографию».


18

Николай Тимохин:Что Вы сейчас вспоминаете об этой работе? Игорь Христенко:Что я вспоминаю…Это работа очень приятная, я очень люблю

озвучивать мультфильмы, потому что это такой труд для детей. Я люблю для детей работать.

Николай Тимохин:Игорь Владленович, как известно, Вы родились в семье

известного оперного певца и балерины, заслуженной артистки Таджикской ССР. Эти родительские гены, как-то повлияли на Ваше творчество?

Игорь Христенко:Ну, конечно, повлияли, потому что я был дитя театра. И

все свое детство торчал за кулисами. Я наизусть знал все арии из оперетт, монологи и сцены. Конечно, театр оказал на меня большое влияние.

Николай Тимохин:И какие у Вас вообще остались воспоминания о Вашем

детстве? Игорь Христенко:Самые хорошие. Детство было, как и у нас, у всех - советское

детство.

Николай Тимохин:Раз мы затронули тему Вашего детства, скажите, как оно

связано с Семипалатинском?Игорь Христенко:Жил у дедушки с бабушкой в Семипалатинске-21. Здесь же

и в пионерском лагере был… В общем, детство проходило там.(Справка из интернета:Семипалатинск-21, Москва-400, Станция - Конечная,

а ныне Курчатов - город в Восточно-Казахстанской области Казахстана, расположен на левом берегу реки Иртыш между городами Семей и Павлодар. Бывший центр закрытого в 1991 году Семипалатинского ядерного полигона. Назван в честь советского физика Игоря Курчатова,. Прим. Н. Т).


19

Николай Тимохин: Каковы Ваши планы на

будущее?Игорь Христенко:Работать! Надо работать,

трудиться каждый день. Работать над собой. И продолжать эту бесперспективную деятельность.

Николай Тимохин:Чем Вы любите заниматься в

свободное время?Игорь Христенко:Рыбалкой.

Николай Тимохин:Игорь Владленович, спасибо

Вам за то, что, несмотря на усталость после концерта, Вы выделили мне несколько минут для нашей интересной беседы. От имени многочисленных Ваших поклонников и от себя лично, хочу Вам пожелать новых творческих побед и больших успехов.

Журнал «Огни над Бией»-40-2017

20

ИГОРЬ РЕШЕТОВРодился в Бийске в 1975 году. Закончил техникум БМТТ и

истфак БИГПУ. Работает преподавателем истории в школе. Издал книгу прозы в Издательском Доме «Бия». Пишет современную прозу в стиле фантастика реализма, где читатель легко узнает реалии сегодняшней жизни. Проза публиковалась в журналах «Огни над Бией», стихи – в журнале “Зов” (Венгрия, в переводе на венгерский язык), в “Бийском Вестнике”. Лауреат журнала «Огни над Бией» – Диплом лучшего прозаика года.

АНОНСПолевой агент Комитета по этике и культуре Федерации Терры

Алексей Татаринов находится на службе уже несколько лет безо всяких перспектив служебного роста. Его методы работы, при всей их эффективности, отличаются, однако варварской грубостью и неизощрённостью, что постоянно скандализирует Отдел и, до некоторой степени дискредитирует его самого.

Однажды обнаруживается, что в похищении некой знатной особы королевской крови задействованы силы, противостоять которым можно только с помощью активного противодействия, и выбор падает на Татаринова.

Книга легкочитаема, наполнена расследованиями, схватками, погонями, любовными интригами, одним словом – фантастический романс.

ТРЕТЬЕ ЗЛО(фантастический романc)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Вмешательство третьего порядка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Сядь и помалкивай! – Дед неохотно оторвал недовольное лицо от трёхмерки голоэкрана, мазнув по мне хищным многообещающим взглядом, и сразу уткнулся обратно. Был он, как обычно,

&


21

монументален и неподвижен, словно статуя Командора, и только сухой узловатый палец время от времени подёргивался в синеватом мерцании сенс-поля, листая страницы очередного сверхважного документа, вне всякого сомнения внесённого в архивный реестр под грифом «Перед прочтением уничтожить». Собственно, с приказом он запоздал, так что мог бы и вообще ничего не говорить, – я и без того сидел и молчал уже добрых пять минут. За это время я успел вдоволь наёрзаться и навздыхаться, в очередной раз переменить вид с виноватого на независимый и обратно, безнадёжно оглядеть голые стены Дедова кабинета и снова подивиться его спартанской обстановке. Кроме рабочего стола с мастерсервером, и пары очень неудобных, футуристического дизайна стульев для посетителей, одним своим видом способных вызвать у чувствительного человека идиосинкразию к мебели, в нём, как будто, ничего не было. Типичный кабинет типичного чиновника среднего звена.

Это на первый взгляд.Мне, впрочем, было известно, что в стене прямо за спиной Деда

имеется супер-пупер сейф, доверху набитый папками, бумагами, шифрокартами, ЭМ-и лазер-дискетами, флэш-кристаллами, и прочими допотопными и суперсовременными носителями, наполненными всевозможной секретной информацией такой мощи и в таком количестве, что Дед, не сходя с места, запросто мог устроить государственный переворот на любой среднестатистической планете Федерации – лишь бы тамошнее правительство пробыло у руля достаточно долго, чтобы дать возможность собрать на себя компромат. Поэтому всякий, кто умеет зрить в корень, нисколько не удивился бы заштатности Дедова кабинета – он всегда обращал мало внимания на внешние формы, предпочитая им внутреннее содержание объекта своего пристального внимания, неважно, будь то человек, группа людей, целая организация, или общественный институт – вроде государства, – где уж тут интересоваться такой мелочью, как обстановка! Единственной дорогой вещью в кабинете был мастерсервер, контролирующий работу всех терминалов базы, связывающий моего босса со всем остальным миром, и умеющий делать всё, за исключением разве что педикюра, в котором Дед, не будучи сибаритом, не нуждался.

Чисто теоретически можно было также предположить, что где-то под потёртым синтетическим ковром, надо полагать, самым наидешёвейшем из всех, что можно купить на распродаже, у него припрятана раскладушка, а в стене – платяной шкаф и туалетная комната, ибо мало кому из нас доводилось увидеть Деда вне его кабинета, и я не припоминал, чтобы у него был домашний адрес. Общеизвестно было, что питается он либо в общей столовой базы, устроенной на манер довольно уютного просторного кафе-бара, где всё по-домашнему просто, и где никогда не бывает посторонних,


22

либо прямо в кабинете, и на этот случай во-он в той стене имеется замаскированное окошко быстрой доставки, я это знал. И даже подумал было рискнуть, и заказать себе кофейку, пока он делает вид, что в упор меня не замечает, но решил судьбу не искушать.

Дед был мрачен. Дед был в очень дурном расположении духа. Правда, всякому известно, что он редко бывает в каком-то другом, но сегодня это было нечто предштормовое – впору запасаться зюйдвесткой и надевать спасательный жилет. Если бы он не был Дедом, бессменным руководителем Отдела с двадцатилетним стажем, моим непосредственным начальником и покровителем, а был бы кем-нибудь иным, то сегодня это был бы самый мрачный кто-нибудь иной на десять световых лет в округе.

-- Н-ну, рассказывай, -- промычал Дед наконец, прочитав документ и свернув голоэкран. Он сидел выпрямив сутулую спину, постукивая пальцами по столешнице, и смотрел на меня своими совиными глазами не мигая, как удав на кролика. Пожирал взглядом, а будь у него хоть полупроцентная гарантия успеха, то пожрал бы и не только взглядом – даже костей бы не оставил.

Рассказывай... А что рассказывать? Всё написано в моём отчёте, есть показания свидетелей, есть видеозапись, и даже результаты ментосканирования. Да и что такого особого произошло, чтобы такая большая шишка на ровном месте, как наш Дед – лично! – заинтересовалась результатами? Вот примерно так я у него и спросил, благоразумно умолчав о том, какой шишкой и на каком месте я его полагаю.

-- Что произошло-то? – с обманчивой вкрадчивостью переспросил Дед. Он откинулся на спинку кресла, сонно полуприкрыл глаза голыми веками, и нараспев заговорил не делая ударений, и не ставя запятых:

-- Нападение с применением паралитического оружия на мирное транспортное судно. Захват груза с неизвестной целью. Захват заложников из числа экипажа. Нанесение членам экипажа телесных повреждений средней тяжести, имеющих также психотравмирующие последствия. Нанесение материального ущерба частным лицам в размере двух миллионов универсальных энергетических кредитов...

-- Чего-о? -- взвился я, до этого покорно и согласно молчавший. -- Чиф, да это корыто и на пятьсот кредов не вытянет, даже если его изнутри побелить, а снаружи покрасить!..

-- Нанесение материального ущерба независимой негосударственной службе, в лице Отдела особых операций при Комитете по Этике и Культуре, -- непреклонно продолжал Дед, и я увял. Крыть тут нечем – маяк-то действительно взорвался! Но всё же, просто чтобы не молчать, я буркнул:

-- Я их предупреждал, чтобы к маяку не лезли!-- И, наконец, -- вдохновенно закончил Дед, игнорируя реплику,


23

-- преступная небрежность в обращении с опасным для жизни оборудованием, повлекшая за собой гибель разумного существа гуманоидного типа, вида хомо сапиенс! Человека, проще говоря… Я уже не говорю о нарушении процессуальных норм во время ареста, -- Дед, склонив голову к плечу, с садистской ласковостью взглянул на меня:

-- Ну что тебе стоило торпедировать их протонной боеголовкой, а? Сказал бы потом, что ракета от катера совершенно случайно, э-э-э... сама оторвалась? Вменили бы тебе убийство по неосторожности, лишили бы гражданских прав годика на три, и все дела. А теперь вот...

... Все патрульные катера были в разгоне, поэтому сигнал о захвате чужого участка диспетчер передал непосредственно мне – я как раз находился на базе Патруля в системе Тэты Улии. Почему я там находился – вопрос не принципиальный, важно то, что я был единственным представителем властных структур, в компетенцию которого хотя и не входило разрешение подобного рода правовых конфликтов, но, как говорится: «За неимением лучшего, король будет спать со своей женой...» В самом-то деле, не лететь же на разборку с космическими хулиганами самому диспетчеру – хрупкой чернокожей старушке под семьдесят, или дежурной смене из офицерской столовой, состоящей из молоденьких смешливых официанток и шеф-повара, который из-за своей комплекции не влезет ни в один спейсшип, и поэтому на базе ему, видимо, суждено умереть – от ожирения, гиподинамии, и тоски по родине. Ну, а что касается роты космических десантников, приписанной к гарнизону станции, так они там находятся не для того, чтобы в частном порядке решать проблемы, подпадающие под юрисдикцию Космического Патруля. Если бы даже их командир и согласился на такое вопиющее нарушение Боевого Устава, то ведь есть ещё и Комитет, который на это глаз закрывать не станет – и поделом. Этих зверей хлебом не корми – дай какое-нибудь кровопролитие совершить, так что – участвуй они в этом дельце – тогда уж точно без протонной боеголовки не обошлось бы…

Поэтому решение внезапно возникшей проблемы, и все хлопоты, связанные с более-менее благополучным её разрешением, легли на мои многострадальные, как теперь во благовремении выясняется, плечи. Мне пришлось разодолжиться на базе планетарным катером и отправиться к четвёртой планете, планете-гиганту Сагамор, на одном из спутников которой велись разработки месторождений трансурановых элементов. Промышленные масштабы применять было экономически нецелесообразно, поэтому Малый Краснокожий – так назывался спутник, -- был отдан на поток и разграбление «диким рудокопам». Они вели изыскания, столбили свои участки радиомаяками, и принимались за разработку недр.


24

Одним из таких старателей был старик Лонни Паркер. В тот день он прилетел на свой участок, чтобы забрать и рассортировать запасы руды добытые буровым комбайном, и отправить их на обогатительный комбинат. Однако, прибыв на своё законное место, он обнаружил, что нашлись некие доброхоты, пожелавшие освободить его от трудностей, связанных с погрузочными и перевозочными работами, а заодно и от львиной доли доходов. Когда старик обнаружил, что портер-автомат его комбайна грузит руду в трюм некоего летательного аппарата, в коем он без труда распознал каботажный грузовик класса «Першерон», принадлежащий его соседям и конкурентам, то движимый естественным чувством возмущения, он попытался с помощью разного рода ненормативных выражений объяснить соседям их неправоту, однако те, внимательно выслушав его сентенции относительно неправомерности их присутствия в данной точке координат, от намерений своих отнюдь не отказались, и даже попробовали применить к Паркеру некоторые формы физического воздействия, в просторечии именуемые трендюлями, а в среде юридически грамотных людей – побоями.

Старик сражался храбро, но безуспешно, и с бесславной поспешностью покинул театр военных действий. Скафандр защитил его от физических повреждений, но ущерб моральный терзал его сердце, когда он отсиживался от преследователей, запершись в своём раздолбанном катере. Хотелось бы верить, что именно стремление к справедливости и соблюдению этической законности, а не низменные страх, обида или алчность побудили его вызвать помощь с базы Патруля.

Когда помощь (в моём лице) была явлена ему, погрузка уже закончилась. Моё присутствие как представителя власти, и требование сдаться вызвали у нарушителей правопорядка искреннее и недоумённое возмущение, вследствие чего имел место факт перестрелки. Троих, вооружённых допотопными «Молниями», очень неуклюжими и энергоёмкими, я парализовал из станнера, остальных же загнал в их собственный корабль и принудил к принятию позы, общеизвестной под названием «мордой в пол». И если бы необходимость срочно явиться пред грозные очи чифа (читай – Деда) не заставила меня покинуть негостеприимный уголок вселенной, то всё прошло бы на должном уровне: до прибытия подкрепления продержал бы их под прицелом, и сдал Патрулю, но когда Дед тебя вызывает кодом «Три нуля», то спорить не резон. И мне пришлось немедленно отбыть восвояси, закрепив в носовой части корабля преступников атомный маяк, по сигналам которого их должен был найти первый же освободившийся патрульный катер.

Мне следовало парализовать их всех, тогда всё прошло бы без осложнений, однако паралич, вызываемый выстрелом из станнера, вещь куда более болезненная, и менее приятная чем тяжёлое


25

сотрясение мозга, поэтому, движимый чувством естественной гуманности, я понадеялся на благоразумие этих асоциальных элементов – и зря! Я честно предупредил их, что попытка отключить маяк в моё отсутствие может вызвать необратимую ядерную реакцию в микрореакторе, и поэтому самое приемлемое для них сейчас – сидеть и ждать, когда прибудет катер Патруля и доставит их на базу для выяснения степени их вины, и назначения соответствующего тяжести проступка наказания. Однако, стоило лишь моему катеру отбыть, как один из «диких шахтёров», не будучи твёрдо уверенным в правдивости моих слов, попытался отключить маяк. В результате, когда их обнаружил Патруль, флибустьерский экипаж насчитывал на одного человека меньше, а в носовой части судна зияла пробоина столь серьёзных размеров, что использование данного транспортного средства по прежнему назначению, то бишь для космических грузоперевозок в пределах звёздной системы, было невозможно. Вот, пожалуй, и всё. Дело обычное. Вроде бы...

-- Чиф, давайте по порядку, а то у меня от этих формулировок голова кругом идёт! – совершенно искренне взмолился я.

-- Давай, -- с извращённым удовольствием кивнул Дед. – Ментозапись, уж так и быть, не будем просматривать, остановимся на ключевых моментах, в устном изложении. Итак, как всё происходило после твоей посадки?

-- Ну, вышел я, значит, из шлюза...-- Ты вылетел из шлюза, с кувырком через голову! И вместо

стандартной формулы ареста заорал: «Стоять, суки, руки за голову!» – было так?

-- Ну... было, -- понуро кивнул я. Что было – то было, факт, но… Но так бывало и раньше, отчего же сегодня реакция начальства какая-то… бурноватая?

-- Вот тебе уже и нарушение процессуальных норм... Вместо команды: «Всем бросить оружие!» -- что ты там проорал? – «Всех намочу»?

-- Замочу, -- шмыгнул я носом. -- Жаргонизм такой.-- О твоих жаргонизмах речь пойдёт не сейчас и не здесь, -- в

голосе Деда послышались нотки личной амбиции. – И так почти – да что там почти! – весь личный состав Отдела именует меня, своего начальника, старым муд... рецом, с твоей, между прочим, подачи! Ладно, дальше что было?

-- Дальше, -- я поднял взгляд к потолку, вспоминая, -- дальше я тех троих, у кого пистолеты были, подстрелил из станнера... -- я помолчал, дожидаясь очередного комментария, но не дождался. Что ж, по крайней мере перестрелку я провёл безупречно… – Ну, а остальных заставил подобрать уби... э-э-э, парализованных, и препроводил внутрь их транспортного средства.


26

-- Пинками препроводил, -- подчеркнул Дед. -- Ты бы хоть усилитель мышечных реакций выключил, идиот! Скаф-то у тебя боевой, ты же им все кости попереломал!

-- Ну, так уж и все, -- позволил себе осторожно усомниться я. -- Ну пнул... пару раз... одного-другого...

-- Когда уже на пол уложил...-- Расслабляющий удар, называется. Так учили, чтобы стремления

к сопротивлению не возникало...Дед стиснул зубы и промолчал. Я тоже заткнулся, потому что

почувствовал – ещё один неверный шаг, и я на себе испытаю всю эффективность расслабляющего удара, и очень вероятно – не одного. Н-ну, ладно! Если крыть нечем, будем крыть матом. Лучшая защита – это нападение, а лучшее нападение, это нападение из-за угла.

-- Ладно, чиф, добивайте, что там у нас ещё? – храбро кинулся я в контратаку. – Захват заложников? Пор-рядок! – я тоже начал заводиться, искусственно взвинчивая себя; ведь, собственно, на самом деле я не сделал ничего плохого, кроме хорошего, а меня, похоже, собрались поставить в угол, на горох… – Я, наверное, выкуп с них хотел получить! Кило руды и канистру сжиженного аргона. Что там ещё? Захват груза? В-великол-лепно! Я его на чёрном рынке хотел сбагрить – по триста кредов за мешок… В чём ещё мне признаться? В порче имущества? Р-ради Бога! Готов признать, что старая галоша, которую эти нищеброды по недоразумению называют космическим судном, куплена ими непосредственно со стапелей «Спейсшип Инкорпорейтед», в качестве космической яхты – только в таком случае она может стоить два миллиона, да и то не всякий сумасшедший миллиардер пойдёт на такие траты – но допустим. Что там у нас ещё завалялось? Порча казённого имущества? Ну, это фигня! Как только краденную руду по спекулятивной цене загоню, да выкуп за заложников получу – сразу за всё и рассчитаюсь!

-- Не паясничай! – попытался строго осадить меня Дед. – По твоей вине погиб человек!..

-- Я тут недавно инспектору Февалю боевой вибронож подарил, а он им в этот же вечер себе три пальца отпластал, так тоже я виноват?! – огрызнулся я.

-- Мне не докладывали! Когда? Откуда ты взял вибронож? – встрепенулся Дед, сразу оживившись, и моментально забыв про мой дерзкий тон.

-- Украл, по своему обыкновению... – обиженно пробурчал я.-- Я серьёзно спрашиваю! – возвысил голос Дед. – С этой всей

твоей чепухой Трибунал Комитета разобрался ещё вчера, признал этичность твоих действий в данном конкретном случае... как всегда. Сделал мне втык под ребро за слабую правовую подготовку сотрудников. А вот кража боевого оружия, требующего психодоступа,


27

равно как и передача его в чужие руки...-- Да это я соврал, -- примирительно сказал я.-- Как – соврал? – опешил Дед.-- Ну, для примера.-- А если я тебя – для примера! – на год дисквалифицирую, это

как будет?! – заорал Дед, не сдержавшись. Н-да. Переборщил-то я самую малость, но для бедного старого чифа, кажется, и этого стало довольно – что-то он сегодня нервен не по обстановке…

-- Посижу в диспетчерах, отдохну годик, -- пробормотал я. Почему-то все – и на патрульных базах, и в нашем Отделе, привыкли считать, что работа у диспетчеров – не бей лежачего. Общепринятое заблуждение, навроде того, что казначеи и баталёры космических баз всегда плуты и воры, хотя это и неправда. Все знают, что диспетчер – это призвание, что в диспетчеры кого попало не берут, и без веских оснований не увольняют, это работа на всю жизнь, а вот поди ж ты…

-- Знаешь, -- с невыразимой усталостью сказал Дед. – Самое неприятное в этой истории не то, на что обратил внимание Комитет, и даже не гибель этого подонка, а то что ради таких вот случаев отвлекаются от основной работы очень занятые люди, у которых и так дел выше космоса, а тут ещё с такими как ты разбирайся!

В принципе, вся эта история не стоила и выеденного яйца. В принципе, я догадывался, что так всё и будет.

Комитет по Этике и Культуре соберёт внеочередную коллегию Трибунала. Трибунал посмотрит-посмотрит, да и плюнет. Ну крикнул я «Хенде хох!» вместо «Руки вверх!»; ну сломал пару рёбер (ну, ещё ключицу и коленную чашечку, но об этом -- молчок); ну установил гипермаяк с «защитой от дурака», а дурак как раз на неё и налез… Все во всём виноваты сами. Они крали – их остановили. Они сопротивлялись представителю органов власти – их слегка побили. Они пытались скрыться с места преступления – в результате погиб человек. Никто их за шкирку не тащил руду воровать, никто им пистолеты в руки не вкладывал, никто их под угрозой смерти не заставлял обезвреживать гипермаяк с нестабильным энергетическим контуром.

А вот если бы я их там всех парализовал, а не только тех троих, у кого в руках было оружие, или того хуже – перестрелял их всех, вот тогда мне пришлось бы побегать, доказывая всем и каждому, что сделал я это исходя из рациональных побуждений, а не из оголтелого садизма! И Деда пожурили бы не за «слабую правовую подготовку сотрудников», что в переводе означало: «Вы что, ребята, занятых людей от дела отрываете, сами что ли разобраться не могли?» Не-ет, его тогда долбанули бы из главного калибра, с формулировкой «за некомпетентность», что, в свою очередь, в вольном переводе означало бы: «Что же это ты, сукин сын, психов и маньяков на работу берёшь?» Вот тогда полетели бы головы и у психологов, за


28

то что дают психодоступ к боевому оружию кому попало, а не кому положено. Впрочем, боевым оружием я в этот раз не пользовался, а станнер... что ж, и кухонным ножом можно таких дел натворить – мама не горюй! – кухонный нож даже опаснее. А после станнера поболят головы – тоже, конечно, не мёд, но, в конце концов, они на Малый Краснокожий и не за мёдом пришли. Так что, граждане уголовнички, пардону просим, что мало дали, а в остальном-прочем Трибунал признал этичность моих действий, следовательно – одобрил, а стало быть и огород городить не из-за чего.

-- Ладно, -- по-прежнему устало подвёл итог Дед. -- Будем считать, что воспитательная беседа проведена на должном уровне, что ты теперь правово подготовлен под завязку, что правосознание из тебя прямо так гейзерами и бьёт. А теперь имею честь официально сообщить Вам, господин Татаринов, -- Дед не стал вставать, а только немного приоткрыл веки, чтобы подчеркнуть торжественность момента, -- что официальное разбирательство по Вашему делу малой коллегией Трибунала Комитета по Этике и Культуре Федерации Терры окончено. Ваши действия признаны Трибуналом этически обоснованными и отвечающими общему моральному состоянию Вашей личности, с чем Вас и поздравляю!

Я, соблюдая требования субординации, вскочил с неудобного своего насеста, вытянулся в струнку, и щёлкнув каблуками, деревянно произнёс:

-- Благодарю Вас, господин Дед! Разрешите быть свободным?А вы думали – у него это прозвище, что ли? Нет, фамилия такая.Дед опять откинулся на спинку кресла, устало потёр ладонями

глаза, а потом облокотился на стол.-- Нет, ты погоди. Присядь пока, Лёша, -- он покосился на часы. --

Время ещё есть, кофе будешь?-- Если можно, -- осторожно ответил я. Что-то непонятно приветлив

вдруг стал наш Дед -- не к добру это…-- Эличка, нам два кофе, пожалуйста, -- буркнул он в селектор

своим обычным брюзгливым тоном. – Тебе как всегда? – обратился он ко мне.

-- Ага, -- ещё сильнее насторожился я.-- Один – чёрный, без сахара, с корицей, -- селектор квакнул

невнятно, но явно недовольно – секретарша Деда с гораздо большим удовольствием напоила бы меня настоем цикуты, сдобренным для верности хорошей порцией стрихнина; потом пискнул зуммер, и в окошке быстрой доставки появились две фарфоровых чашки, дымящиеся крепчайшим запахом замечательного турецкого кофе – с ума сойти!

-- Подай, будь добр, -- кивнул мне Дед, но я и без этого уже сорвался со стула, несколько даже поспешно, -- уж больно непонятно, страшновато мне стало от такого Дедова хлебосольства. Вежливо


29

разговаривает, кофе угощает... А может, Трибунал меня не оправдал? Может, за мной сейчас исполнители придут? А этот кофе – нечто вроде последнего желания?

-- Не ёрзай, попей кофейку, -- злокозненно усмехнулся Дед, окончательно утвердив меня в правильности моих подозрений.

-- Понимаешь, Лёша... – «Тебя приказано расстрелять!» -- мысленно докончил я за него. -- Тебя... –«Ну, вот...» -- ... Выбрали для одного важного поручения.

-- Кто... выбрал? – я нервно сглотнул. Чашка в моей руке, оказывается, неимоверно жгла пальцы, а я и не заметил.

-- Ну, я... и ещё один человек. То есть, -- Дед замялся, -- он тебя не выбирал, только поинтересовался – нет ли у меня на примете нужного человека… А я, естественно, выбрал тебя.

-- Почему – естественно?-- Потому, что ты – по ряду причин – единственный, кто подходит

для этого дела.-- Почему – «единственный», для какого «этого дела» и что это

за «ряд причин»? – за развязностью тона я попытался скрыть вдруг охватившее меня напряжение. Бывает, понимаете, иногда такое чувство… Вроде и не виноват ни в чём, и всё везде в порядке, а внутри так вдруг всё заноет, так засвербит, и чувствуешь – беде быть! Так и в этот раз.

-- Ну, -- Дед слабо улыбнулся – неслыханно! – Если требуется вмешательство третьего порядка, но при этом агент должен выйти сухим из воды, то я посылаю тебя, ты ведь не станешь этого отрицать?

Нет, этого отрицать я не стал. Хм-м... Вмешательство третьего порядка. Это, знаете, такая обтекаемая формулировка из статьи девятнадцатой «Боевого Устава Федеральных Служб Особого Назначения», коей статьёй определяются допустимые пределы ведения боевых и полицейских акций на территории противника, и подразумевает эта формулировка нанесение максимального урона, как физического и морального, так и материального, и экономического. И вот тут Дед прав – так уж как-то всегда получается, что куда бы меня ни направило родимое начальство, пусть даже по самому пустяковому делу – оно может находиться в полной уверенности, что все вышеуказанные виды урона будут нанесены в полной мере…

Когда в прошлом квартале возникла необходимость в доставке на космическую базу Комитета таких наисекретнейших документов, что иначе, как с курьером и пересылать запрещено, и для этой простой миссии выбрали меня, я и там ухитрился напакостить. Шёл, заблудившись, по жилому коридору, в котором располагались каюты техперсонала, искал дорогу в административный сектор, и вдруг слышу – из-за двери женщина кричит не своим голосом, и доносятся звуки ударов. Выбил пинком дверь, вижу – голый мужик избивает почём зря голую же женщину. Картина поражала своей наглядной


30

натуральностью, и я тогда здорово погорячился, и сломал ему три ребра. А женщина (как потом оказалось – местный инструктор по силовой подготовке десанта) вдруг набросилась на меня, сломала мне переносицу, вывихнула правую руку, отбила печень, и на десерт, сугубо из женского садизма, исцарапала всё лицо – на всё про всё ей понадобилось секунд пять-шесть (немного утешает лишь одно – я был так ошеломлён в этот момент, что совсем не защищался), а восстанавливался я потом больше недели. Н-да…

Потом, конечно, всё прояснилось: оказывается, это у них сексуальные игры такие, и все на базе об этом знали, как и о том, что мешать им в их странных развлечениях – Боже упаси! А им самим даже в кайф, когда они знают, что их кто-то слышит… что называется: всяк дом не без чудака… Короче, местный судья признал мой (и её тоже) поступок этически оправданным, а над моей исцарапанной и опухшей рожей неделю ржал весь Отдел.

Раньше я частенько задумывался над тем, какие силы постоянно влекут меня в пучину неприятностей, втравливая в такие истории, какие с любым другим человеком случаются раз в жизни, и вспоминаются потом до самой старости как самый яркий эпизод судьбы; потом я и думать об этом забыл, тем паче, что мне вдруг однажды пришло в голову, – а не сам ли Дед, с его фантастическим чутьём на неприятности, посылает меня именно туда, где вскоре обязательно возникают «очаги напряжённости»? И не потому ли все мои неприятности оканчиваются не Трибуналом, а всего лишь лёгкой выволочкой в его кабинете, что все мои проблемы – это его оперативные разработки?

Конечно, возможно, и обратное, и всё происходит не специально, а по тому великому сценарию, что до начала времён написан для каждого из нас Всевышним, а от следствия и суда меня спасает моё варварское происхождение. Да и Трибунал по поводу моих проступков, наверное, уже и не собирают... Расскажет референт Председателю очередную байку о похождениях бравого агента Алексея Татаринова, тот похихикает в кофейную чашку, да и выдаст резолюцию: «Дурак, но – наш! Пусть дальше работает!» -- и всё.

-- Это первая причина, -- продолжал Дед. -- Вторая причина – твоё первоначальное воспитание. Ты и сейчас, став приемлемым и, честно сказать, весьма полезным членом общества, в поступках своих руководствуешься эмоциями. Проще говоря – сначала стреляешь, а потом думаешь...

Ещё бы! Там, где я был до службы в Отделе, по-другому просто не бывает. Только зазевайся – моментально в котлету превратишься… Впрочем, со мной так и случилось.

-- Ну, а главную причину, если ты не против, я назову чуть позже… если к тому времени она тебя ещё будет интересовать. Сейчас подойдёт один человек – ты его наверняка узнаешь – он


31

тебе растолкует суть вопроса. Сам я, пожалуй, не рискну. Боюсь неправильно интерпретировать произошедшие события.

Ну всё, это конец. Я лихорадочно размышлял: то, что мне сейчас сказано, не должен узнать никто. Если, не дай Бог, в Отделе узнают, что Дед признался в том, что он может что-нибудь неправильно интерпретировать – хана Отделу! Сразу начнётся брожение умов... с последующей ферментацией. Дед никогда не ошибается, это же аксиома, догма… И вдруг такое... Д-да-а! Кстати, а что за человек? И только я хотел задать этот вопрос вслух, как на столе Деда ожил селектор:

-- Владислав Львович, к вам посетитель, -- это из приёмной доложила секретарша Эля, миловидная фарфоровая куколка с глазами наёмного убийцы. Элеонора – так её имя звучало полностью, и клянусь чем угодно – не было никакого иного имени, подходившего ей больше этого. Имя «Элеонора» целиком и полностью отражало характерные особенности своей хозяйки: высокомерие, холодность, и элегантность, вкупе с генеральным зацикливанием на собственном «я», каким-то особенно извращённым образом переплетавшимся в её ледяном сознании с «я» Дедовым. Элей, а тем паче – Элечкой, во всём Отделе, кажется, смели её называть только двое: Дед, и я. Дед – не знаю почему, -- наверное, потому что действительно её не боялся, а я – из особого пофигизма, из желания доказать окружающим, что даже такую реку желчи я способен переплыть даже не запыхавшись... Впрочем, если учесть, что фамилия её была – Бздышек, то, пожалуй, я на её месте тоже едва ли славился бы особой любовью к окружающим… Большинство людей, в основном – русских, просто не в силах сдержать естественный эмоциональный порыв, услышав эту фамилию, и я, к сожалению, был среди их числа…

Мне неизвестна причина её собачьей преданности Деду (а она благоговеет перед ним, как древний египтянин перед крокодилом), но она наверняка по утрам и вечерам, стоя на своих идеально красивых коленях молится на его портрет, а уж любой его приказ, даже выраженный в форме деликатной просьбы, для неё закон. Не сомневаюсь, что если бы сейчас Дед своим брюзгливым голосом скомандовал в селектор: «Прикончите его!», -- то через минуту из приёмной уже выносили бы медленно остывающее тело несостоявшегося посетителя. Но Дед скомандовал: «Пропустить немедленно!», -- и посетитель, счастливо избегнувший такой незавидной доли, шагнул в раскрытую дверь, и у меня сразу засосало под ложечкой от дурного предчувствия. На пороге, опираясь на элегантную золочёную трость, весь облитый шёлком костюма и лучами славы, стоял Его Высочество принц Амори Тернзеллинг,


32

герцог Дортлендский, граф Стерлинг, маркиз Шельтро, единственный брат и прямой наследник Его Величества Вильяма Второго, милостью Божьей короля Неверленда!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Неверленд. Это чудесное слово, которое десятки лет повторяли в горячечных снах сотни честолюбцев самого различного плана, от первостатейного богача, купающего лошадей и любовниц в бассейне с шампанским, до распоследнего прогоревшего в пух и прах маргинала, купающегося раз в неделю в душе общественного приюта социальной реабилитации.

Это волшебная планета, где идут золотые дожди и алмазные снега, рай мира сего, где человек вовек не взалкает, и не возжаждет вовек; где бурные молочные реки неистово бьются в кисельные берега, где ручьи текут молоком и мёдом, где фонтаны источают нектар и амброзию, где лев возлежит рядом с агнцем, а богоподобные обитатели сей райской обители одеваются исключительно в порфиру и виссон, и питаются отнюдь не акридами и диким мёдом.

Неверленд. Этим словом бредили демократы и диктаторы, анархисты и коммунисты (ну, эти, конечно, втайне); им бредили миллионы развращённых богатством, и изнасилованных бытом куриц-мамаш, и миллионы их глупых, жадных до богатства и славы цыпочек-дочек; им бредили бедные писатели, художники, актёры, поэты и музыканты, не имевшие за душой ничего, кроме таланта, либо бесталанности; но им же бредили и богатые их собратья, достигшие и славы, и успеха, и имевшие обыкновение лечить частые творческие мигрени розовым энгорианским с устрицами, и протягивать для рукопожатия два пальца.

Попасть на Неверленд означало – попасть в обойму. Если ты с Неверленда – перед тобой открыты все двери. Лучшие дома Галактического Союза – не исключая и некоторые негуманоидные расы – и Федерации Терры сочли бы за великую честь породниться с самым захудалым представителем самого захудалого аристократического семейства этой планеты. Беда была в том, что захудалых родов на Неверленде испокон не водилось. Это была планета настоящих аристократов, любой из которых – только спроси – мог без запинки перечислить чуть ли не пятьдесят поколений своих благородных предков, и это – как минимум! Поговаривали, что король Вильям Второй, глава ныне правящего Дома Тернзеллингов, насчитывал и все сто.

Впрочем, поговаривали много о чём… Этот заповедник аристократии постоянно был предметом обсуждений в программах новостей, недостоверных слухов, достоверно глупых сплетен, пикантных анекдотов, и их скабрезных собратьев. Их любили и


33

ненавидели, их желали и боялись, но ими неизменно восхищались и гордились, как гордился бы работяга-садовник выращенным и взлелеянным им великолепной красоты кустом призовых роз, который принёс ему известность и солидную прибыль. «Работать мы можем сами, а украшают нас пусть они!» – такова была позиция большинства человеческого населения галактики по отношению к аристократам Неверленда. Это была планета-мечта, а мечты, пусть и недостижимые, так сладко волнуют сердца людей!

Неверленд не просто сияла ярким камнем в короне цивилизации, она задавала тон! Она диктовала стиль поведения, она была законодательницей мод, будь то мода на одежду, на искусство, или на новый мясной соус. Всё, что исходило с Неверленда, безоговорочно принималось светом, полусветом, и простыми смертными, и в этом заключался секрет её силы.

Любая демократия основывается на голосах избирателей – избиратели же очень внимательно прислушивались к ветрам, дующим с аристократического Олимпа. Любому диктатору, как и всякому нездоровому человеку, терзаемому комплексом неполноценности в связи со своей нелегитимностью, лестно обратить на себя внимание аристократической верхушки, приобщиться, так сказать, к богопомазанному источнику власти – законнейшему из законных. Любая олигархия счастлива иметь такую рекламную вывеску, и готова платить за это дорогую цену.

Таким образом, Неверленд имела вполне реальные возможности в большой политике, и уж использовала она их на всю катушку! Кроме всего прочего, аристократические дома Неверленда занимали прочную позицию в экономике, выдавая на гора аж целых три процента в год от мирового валового продукта, а это очень немало! Дом Тернзеллингов, во главе с нынешним королём, к примеру, владел контрольным пакетом акций корпорации «Медиа», уже более ста лет занимавшей первое место в десятке самых влиятельных трансгалактических корпораций, и имел интересы в самых различных сферах бизнеса. И вот, второй по значимости представитель этой славной династии явился в кабинет Деда, как простой смертный, и мне только оставалось поражаться будничным словам секретарши Эли: «К вам посетитель»!

-- Добрый день, господа! – принц отвесил нам с Дедом изящный полупоклон.

-- Рад вас приветствовать, Ваше Высочество, -- Дед неторопливо поднялся с кресла, благожелательно рассматривая гостя своим совиным взглядом. Я тоже встал. Принц был высоким, крепким на вид седовласым мужчиной лет пятидесяти, с уверенными манерами и прямым взглядом. Правда, сейчас в его взгляде мелькали искорки


34

затаённого беспокойства, но он умело держал себя в руках – порода, что тут скажешь.

-- Прошу садиться, господа. Позвольте предложить вам что-нибудь выпить, Ваше Высочество? – Дед был сама любезность.

-- Я, право... – затруднился принц, беспомощно оглядывая голые стены, видимо, недоумевая, где здесь можно спрятать выпивку.

-- Какой напиток вы предпочитаете в это время дня? – по-воландовски изысканно осведомился Дед.

-- Виски со льдом, если вас не затруднит, -- любезно сообщил принц, мостясь на неудобном стуле, специально сконструированном так, чтобы посетители не засиживались.

-- Эля, два виски со льдом, «Голд Бей», сиреневая марка, будьте любезны, -- проскрипел Дед в интерком, и, кинув на меня взгляд, недовольно добавил, -- и рюмку «Северной Стольной», высшей очистки... пожалуйста.

-- В это время дня я предпочитаю армянский коньяк, -- бесцеремонно влез я. Строго говоря, ничего подобного в это время дня я не предпочитал (хотя и люблю армянский коньяк), но безнаказанно поиздеваться над Дедом – такого случая я упустить не мог!

-- Рюмку армянского коньяку вместо водки, пожалуйста, -- процедил Дед, одним единственным взглядом уничтожив всю мою карьеру на пять лет вперёд. Поду-умаешь! Пять лет назад меня впервые произвели в специальные агенты. С тех пор, с занудной регулярностью и поистине стоическим долготерпением, меня производили ещё шесть раз, и всё – в специальные агенты. Не было в Отделе специалиста с большим количеством разжалований, -- если бы здесь додумались до советских методов пропаганды, то моё фото никогда не покидало бы стенд с шапкой «Они позорят наш коллектив!», и я сильно подозреваю, что будь у нас некое подобие Галереи Славы, моему имени там не бывать ни под каким видом, как Тому Сойеру в раю, так что по поводу своей карьеры я иллюзий не питал и до этого...

Принц приязненно взглянул на меня, но от комментариев воздержался – воспитание, чёрт побери! Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке – двойственное положение, в которое он попал, уверенности не прибавляло. С одной стороны – он, представитель правящей династии на очень влиятельной планете, с другой стороны – неизвестно кто, готовый разрешить проблему, которая неподвластна ему, принцу крови. И Дед ему не очень нравится, несмотря на безупречные внешне манеры. Умные люди вообще мало кого приводят в восторг, умные и некрасивые – тем паче, а уж обладающие при всём том определённым могуществом, о котором никто не подозревает – просто пугают…

Принц не был напуган, но его смущало то, что он никак не может выбрать правильную линию поведения – и то, что это отлично видно


35

собеседникам. И вот – витает в воздухе некая напряжённость… Вроде той, как если бы актёры какого-нибудь театра, договорившись саботировать пьесу, дружно сговорились крикнуть во время премьеры хором: «Режиссёр дурак!», -- но вот время пришло, а они всё продолжают играть, уже как бы и через силу, делая друг другу страшные глаза; и никто не решается крикнуть первым – всяк ждёт, что на секунду, на долю секунды, но кто-нибудь из партнёров крикнет раньше, кто-нибудь – но не он.

-- Ваше Высочество, -- прервал наконец затянувшееся молчание Дед. – Из той информации, какую я имел честь получить в нашей с вами предварительной беседе, я осмелился сделать вывод, что в нашем распоряжении имеется ничтожно мало времени. Поэтому давайте оставим церемонии, и приступим к обсуждению.

-- Да, пожалуй, -- облегчённо сказал принц, отставляя бокал.-- Господин Татаринов, -- продолжал Дед, -- любезно согласился

принять посильное участие в решении вашей проблемы. Будем очень обязаны, если вы вновь изложите суть вашего дела.

-- С какой долей информации успел ознакомиться господин Татаринов? – принц вопросительно взглянул на меня. Я в ответ только пожал плечами, нарушая всю куртуазность поведения. Тягостное чувство назревающей проблемы не проходило, и я был смущён тем, что со мной, кажется, намеревались сыграть втёмную. Не люблю. Не впервые мне, но… не люблю.

-- Ни с какой, -- прямолинейно ответил Дед. – Прерогатива ознакомить его полностью ваша.

-- Н-ну, что же... -- принц, забывшись, покусал губу. – Смею полагать, что господину Татаринову известно, что информация эта строго конфиденциальна, что она затрагивает не только мои личные интересы...

-- Безусловно, -- не очень вежливо перебил его Дед. – Господин Татаринов в высшей степени надёжный человек! – я во все глаза вылупился на Деда, и по его ответному взгляду понял, что он показывает мне под столом кулак.

– Кроме того, -- добавил Дед с некоторым неуловимым сожалением в голосе, -- он на данный момент единственный, я подчёркиваю – единственный! – кто подходит для выполнения этого задания, поскольку время заключило нас в чрезвычайно жёсткие рамки, так что, по крайней мере мне, да и вам тоже, не приходится стоять перед проблемой выбора.

-- Н-ну, что же, -- задумчиво повторил принц. – Господин Татаринов, -- неожиданно обратился он ко мне. -- У вас есть дети?

-- Нет, -- скромно ответил я, -- я не женат...-- А у меня, знаете ли, есть.Знаете ли! Конечно знаю! А кто не знает? Сын, Ален Дортленд,

граф Рессвейн, виконт Денако, блестящий молодой человек, как


36

принято говорить в тех кругах, к которым я никогда не буду приближен. Школьный медалист, коллежский медалист, университетский медалист, отличный специалист в области социального управления, что немаловажно, если учесть, что перед ним маячит реальная перспектива в будущем унаследовать трон Неверленда. Богач, конечно, невероятный. Не женат. Девки за ним табуном.

И дочь, Маргарет Дортленд, графиня Солтри. Мечта целого поколения мальчишек, взрослевших одновременно с ней. Леди Рика, как её официально неофициально называют все, кто с ней знаком, и все, кто не знаком, и все, кто просто видел её на голофото и по 3-м ТВ. И не то, чтобы красавица, не то, чтобы отличница, не комсомолка, не активистка, но каждый, кто хоть раз видел – даже и не её саму – а её изображение, навсегда проникался её обаянием.

-- ... Мою девочку! -- голос принца явственно дрогнул. Ой, я же прошлёпал часть беседы! «В высшей степени надёжный человек»! Что он там говорил?

-- Моя служба безопасности очень быстро выяснила, где её содержат похитители...

Так, уже лучше. Значит, это похищение. Банальная, в общем, вещь, чего было огород городить, спрашивается? Похищения с целью получения выкупа родственников известных богачей и влиятельных лиц хоть и нечастое, но вполне закономерное явление. Ну, уплати, сколько тебе скажут, небось не разоришься. А если заедают амбиции, так натрави своих волкодавов, и дело в шляпе, благо – возможности позволяют, особый отряд спецназа гвардии Его Величества известен на всю галактику – да они похитителей в звёздную пыль сотрут, и отвечать ни перед кем не будут. Комитет не жалует террористов, и взыскивать за их уничтожение ни с кого не станет.

-- Но, к сожалению...-- Ваше Высочество, -- мягко перебил рассказ Дед. -- Я с уважением

отношусь к вашей скорби, но поверьте мне как специалисту -- это временное явление. Я готов признать, что не могу в полной мере оценить тяжесть вашей утраты, но, тем не менее -- простите великодушно -- я не готов признать, что это является веским основанием для сокрытия основной части информации.

-- Что вы имеете в виду? -- холодно вопросил Его Высочество, выпрямившись настолько, насколько это позволяла чрезвычайно неудобная конструкция стула.

-- Я имею в виду то, что послужило причиной этого прискорбного, э-э-э... инцидента, -- голос Деда тоже заметно похолодел. -- Господин Татаринов вправе знать, какие трудности его ожидают...

-- Тогда почему вы сами не ввели его в курс дела, если вам всё известно и без меня? -- запальчиво начал принц, но Дед не дал ему закончить.

-- Я вполне допускаю, что такое возможно в сфере вашего


37

привычного вращения, -- ледяно отчеканил он, -- но я, как и любой другой сотрудник нашего отдела, никогда не сделаю чьим-то достоянием то, что заинтересованные лица желали бы сохранить в тайне -- это противоречит нашим моральным принципам и общепринятым этическим нормам!

-- Но что, если я всё же пожелаю сохранить эту информацию в секрете? -- вызывающе спросил принц.

-- Господин Татаринов уже принял к сведению факт утайки информации. Если вам угодно, можете вести переговоры непосредственно с ним. Коль скоро он пожелает удовлетвориться вашими объяснениями, то вся ответственность за его жизнь будет лежать на нём. Но не допускаете ли вы, что, не имея полного понимания ситуации, он может попросту провалить свою миссию, поставив этим самым под угрозу и жизнь вашей дочери?

Я вертел головой, следя за перепалкой, и ровным счётом ничего не понимая. Особенно меня доставал их «высокий штиль». Не то, чтобы я был совсем уж тупым, и не понимал значения произносимых слов, нет... От меня ускользало значение самих фраз. «С точки зрения экстраполяции ситуации прогнозируется, что подразумевается, что вы имеете в виду то, что я вам сейчас введу...» Ходят вокруг да около – так да этак, то да потому… Понял я только, что принц не хочет до конца раскрывать карты, во всяком случае – мне, а Деду это не нравится, да, честно признаться, и самому мне тоже.

-- Ну хорошо, -- неожиданно сдался принц. Он как-то вдруг ссутулился, поник, даже, вроде, в размерах уменьшился. Трудно, всё-таки, быть аристократом. Принцип дзю до – «принцип ветви, сгибающейся под снегом и сбрасывающей его с себя» -- для них неприемлем. Он больше подходит для купцов, для политиков, да для кого угодно, только не для них! Они исповедуют принцип «каменной стены», и стоят, пока есть силы, пока не рухнут. Благородно и глупо. Только что перед нами был человек, полный достоинства, внутреннего благородства, а теперь, когда последний бастион пал... Прогибаться перед непреодолимыми обстоятельствами они не умеют, вот что. Они, аристократы, конечно способны и лицемерить, и лгать, и пускать пыль в глаза – они ведь тоже люди. Вот только в некоторых вещах они очень негибкие… Короче, он всё рассказал.

-- Когда нашей Маргарет исполнилось десять лет, с нами связались представители Правящего Улья К”Рет"гов... Интересы корпорации «Медиа» включали в себя тогда, равно как и сейчас, их жизненное пространство...

Он так и сказал – жизненное пространство. Не территорию. Интересы корпораций не знают границ, они экстерриториальны, они вторгаются в саму жизнь…

-- Их предложение было недвусмысленно, и, на наш взгляд,


38

не допускало двояких толкований... Они предложили заключить брачный союз между Маргарет и их Ульем... Условия оказались очень выгодными, и мы дали своё согласие...

Да, уж. К"Рет"ги – народец зажиточный, что и говорить! Те полтора десятка звёздных систем, которые они заселяют – сущий кладезь природных ресурсов, сотрудничество с ними сулит солидные барыши, особенно если твоя родственница является де-юро членом Правящего Улья, с чисто теоретической вероятностью стать в будущем Маткой.

-- Нам и в голову не приходило, что они могут потребовать фактического выполнения брачных обязательств! Не было оснований. – Его Высочество сидел на неудобном стуле ссутулившись, как ворон на насесте, и ровным тоном говорил, не сбиваясь, не перескакивая с одного на другое, а в глазах… В глазах не было ни боли отца, ни беспокойства за похищенную дочь, как будто вся тяжесть проблемы ещё не полностью дошла до его сознания, и он пока ещё пытается анализировать, не понимая, что самое бы время – действовать. Впрочем, он, собственно, уже действует…

-- Не было оснований… И раньше заключались брачные союзы между людьми и инсектами!.. И никогда не возникало подобных прецедентов.

Ага, только раньше игра свеч не стоила, а теперь...Курс ксенологии для оперативников в нашем отделе преподают

в сильно урезанном виде, да и так он не слишком-то походит на увлекательное фантастическое произведение школы старых земных мастеров, но, так или иначе, курс я прослушал, и даже худо-бедно сдал на положительный балл, и кажется, мои знания теперь мне могут пригодиться вполне реально – я мало-помалу начал понимать, что к чему. Слишком уж лаком кусочек – трудно насекомым устоять, чтобы не попробовать... Они и не устояли. Дочь принца для инсектов психологически – почти Матка, -- это неважно, что она никогда и ничего не будет решать в большой политике – для них это как раз нормально, -- важен прецедент, а уж решать за неё будет коллективный разум Правящего Улья. Это понимал даже я – и видел, по выражению Дедова лица, что я всё понимаю правильно.

Если следовать логике мышления инсектов, то, затребовав от брачных партнёров – обычно это бывает соседний Улей – и получив в своё полное распоряжение матку, они первым делом оплодотворяют её, и таким образом становятся с соседями не только брачными, но и генетическими партнёрами, и получают доступ к их ресурсам, и широкий путь к расширению сферы деятельности. Вот только в этот раз роль «матки» они предназначили человеческой женщине, члену влиятельнейшего галактического клана… и это скверно. Очень скверно. Завязывался пошловатый сюжетец, до костей измусоленный земными фантастами ещё в середине двадцатого столетия, и даже


39

сам пересказ этой истории где-нибудь на Земле не вызвал бы даже у последнего неуча ничего, кроме саркастической ухмылки. Но здесь не Земля, вернее – не совсем Земля. И инсекты очень пунктуальны в выполнении любых договоров…

Неужели эти идиоты-аристократы не могли предугадать банальнейшей развязки? Даже мне и то всё ясно без комментариев, а уж они-то всех собак сожрали на политических договорах! Любой нью-йоркский подросток, начитавшийся Берроуза, следуя проторенными путями американских комиксов и голливудских ужастиков, мог на пальцах выдать им весь расклад… Впрочем, о Берроузе здесь никто ничего не знает, о Нью-Йорке – слыхом не слыхивал, а у здешних комиксов совершенно иные приоритеты, да и Голливуда тут никогда не было…

Ульи – это всего лишь наиболее приемлемое, семантически подходящее определение... С таким же успехом их можно было бы назвать и «гнёздами», хотя внешне они, строго говоря, больше всего напоминают термитники. Гигантские термитники-небосрёбы, под завязку набитые гигантскими мыслящими насекомыми… Это не земные пчёлы, это разумные существа, и, как всякие разумные и высокоцивилизованные существа они стремятся к политическому доминированию, либо паритету, по возможности бесконфликтному, в данном конкретном случае – с нами, с людьми, с человечеством. И для них это вполне приемлемый, и даже довольно изящный политический ход. Радуются, должно быть, что так «по-человечески» смогли ущучить людей!

К"Рет"ги всегда лояльно относились к людям. Им нравятся наши технологии, в силу особенностей общественного развития недоступные и непонятные цивилизации инсектов. Сами они развивались по иному пути, на лоне, так сказать, природы, не замутняя свои коллективные мозги изобретением промышленности, севооборота, и философских концепций, но им на беду на их насекомых горизонтах замаячили люди, и К"Рет"ги потеряли покой. Сама идея о том, что можно использовать технику вместо рабского труда гамма-особей привела их в восторг! Грузовые платформы и гравилифты, подъёмные краны и станки, монтажные и строительные роботы, и целые технологические линии; даже пневмотранспорт и примитивные ленточные транспортёры нашли себе применение в их мирах – всё пошло в ход. Они пачками и тоннами закупали у человечества всё, что могло облегчить физический труд рабочих особей, и увеличить его производительность в десятки раз, расплачиваясь баснословно выгодными для людей концессиями на разработку природных ресурсов, благо – в самом начале сами они и не предполагали, что их можно разрабатывать! И в конце концов пришли к тому, к чему должны были прийти -- к пониманию всей сложности возникшей проблемы. Нельзя сказать «а», и не сказать «б». Экономический рост


40

неизбежно ведёт к улучшению благосостояния, и, как следствие, к расширению культурной сферы. Когда они стали меньше работать, и при этом получать больше, чем необходимо для примитивного функционирования, у них высвободилось время для того, чтобы досуже поразмышлять о дальнейшем культурном и экономическом развитии с точки зрения перспективы. А перспективы вставали перед ними прямо радужные. Сотрудничество с человечеством приносило реально зримые плоды: за каких-то ничтожных четыреста лет инсекты превратились – из высокоорганизованных разумных – в цивилизованных, высокоразвитых технологически существ. Если проводить человеческие аналогии, то они из родоплеменных отношений эпохи позднего неолита шагнули сразу в капитализм времён первоначального накопления капитала, и намеревались шагать дальше. Этот феномен заинтересовал многих в галактике, и экономистов, и социологов – Чужих и людей, но прежде всего он заинтересовал самих К"Рет"гов – тут было над чем подумать. Вот они подумали-подумали, да и решили, что человечество для них весьма и весьма полезно, сотрудничество с ним – дар Божий, а стало быть нужно получше разобраться в устройстве человеческого общества, в самом мышлении людей. К"Рет"ги накинулись на человеческую философию, как собаки на кость, они вгрызались в историю и врубались в социологию до тех пор, пока им вдруг не показалось, что они великолепно стали понимать людей, и тогда они вдохновенно, с каким-то извращённым наслаждением, погрузились в водоворот политических интриг. И, разумеется, не обошлось без разного рода непониманий, ошибок – серьёзных и курьёзных, перегибов... Но вот этот их перегиб был немножко слишком сильным, тут они, конечно, дали маху!

Доминантные альфа-особи К"Рет"гов откладывают яйца непосредственно в материнскую полость Матки. Там и происходит оплодотворение, а уж кто получится из созревших и отложенных Маткой в инкубатор яиц – зависит от её сезонных гормональных изменений. Это могут быть либо альфа-особи – основные носители генофонда, либо боевые бета-особи, либо рабочие...

Так, ну а теперь пора сделать первые выводы. И что мне теперь известно? Что К"Рет"ги потребовали выполнения условий, и что Дом Тернзеллингов, разумеется, отказал им. Тогда следующий их шаг вполне разумен, и, с их точки зрения, морально оправдан. Похищение Матки для Ульев К"Рет"гов – вполне обычное дело. У них случается, что по форс-мажорным причинам действующая матка погибает, а новая ещё не готова к воспроизводству, и тогда происходит нападение на соседний Улей... Ч-чёрт, о чём я думаю? Я что – ксенолог? Я – агент Отдела особых операций при Комитете по Этике и Культуре Федерации Терры! Похищен человек, женщина, похищена негуманоидами... да плевать, хоть бы и гуманоидами... да


41

хоть моим родным братом! Мои действия? Пр-равильно – надо уяснить получше, какого лешего именно мне, а не антитеррористическим спецгруппам выпала завидная доля спасать принцессу от чудовища, да ещё и инопланетного. Моя специфика несколько иная…

-- Прошу прощения, -- я со стуком отставил опустевшую рюмку. -- Могу я поинтересоваться?

-- Разумеется, -- с готовностью ответил принц.-- Ваше Высочество, проясните, пожалуйста, следующие

моменты. Где была во время похищения ваша собственная служба безопасности – раз! Какого чёрта она делает сейчас – два! И почему я должен выполнять их работу – три!

Не то, чтобы я не был согласен на это задание, но мне до жути хотелось узнать – чем это так хорош я один, что меня предпочли целой сотне волкодавов из лейб-гвардии Тайной службы Его Величества? А то, может, разогнать их всех, да посадить на это место меня одного? И расходы на содержание сразу уменьшатся...

Принц раскрыл было рот, но Дед, довольно бестактно вылез вперёд:

-- Позвольте, Ваше Высочество. Сынок, -- проникновенно обратился он ко мне, -- ты чего из себя дурака корчишь? Понимаешь же, какая каша завариться может?

Ещё бы я не понимал! Отлично я всё понял, как только вспомнил слова принца, сказанные в самом начале беседы, и сопоставил их с тем, что знал об инсектах. Они потребовали фактического выполнений договорных условий, а это... Это же... Нет, о таком даже думать страшно! И если они это сделают, и если об этом узнают люди – а они непременно узнают – то это будет война, потому что ни один человек не простит ни одному Чужаку притязаний такого рода!

-- Понимаю, -- кивнул я согласно. -- Я только не понимаю, почему нельзя взять пару спецрот с плазмотронами наголо, загрузить их в броневики, провести через частный портал и раздолбать там всё кругом в пух и прах? Политический и этический мотивы налицо -- освобождение Матки (породистое лицо его высочества болезненно скривилось), инсекты поймут, дело для них обычное, да и Комитет эти действия одобрит!

Принц беспомощно взглянул на мрачного Деда. Дед помрачнел ещё сильнее и нехотя сказал:

-- Потому, что К"Рет"ги не вовсе дураки. Они это тоже великолепно понимают. Вот поэтому они и спрятали её там, куда нам ходу нет, где они могут выполнить задуманное без помех! Сынок, они скрывают её на Терре-Дубль.

-- Ой-ё...Это всё, что я мог ответить.


42

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Терра-Дубль. Запретный мир, так они здесь её называют. Земля. Наша с вами Земля, третья планета звезды по имени Солнце. Единственная планета-дубль, только-только начинающая выбираться из «мерзости запустения», и вообще – единственная планета-дубль из всех известных.

Это трудно понять, и ещё труднее объяснить, но я попытаюсь.Существует теория, определяющая существование

неопределённого количества Вселенных, подобных нашей, но в доступных нам измерениях никак с ней не связанных. Согласно этой теории вселенные могут развиваться параллельно нашей, и перпендикулярно нашей, и даже задом-наперёд-совсем-наоборот, и вообще как угодно. О физических величинах сих загадочных мест можно гадать, о социальном развитии их обществ, буде таковые существуют, можно предполагать, и вообще можно думать о них что угодно, главное – что фактических, реальных подтверждений этой теории не существует, а существуют только математические выкладки.

Но нет правил без исключений, и таковое исключение, подтверждающее правило – наша Земля, являющаяся единственным открытым за всю историю галактики – их галактики – параллельным миром. Открытым, и почти сразу – закрытым, потому что с этим миром было не всё в порядке…

В пятнадцатом веке здесь, на Терре, впервые произвели удачный опыт по пересадке сердца человеку, а у нас на Земле вовсю полыхали костры, на которых корчились ни в чём не повинные живые люди; в восемнадцатом веке здешняя Российская Империя произвела запуск в космическое пространство первого транспланетного корабля с экипажем, за неполные полгода достигшего Плутона и вернувшегося обратно, а у нас на Земле государь Пётр Великий только-только заложил воронежскую верфь; в начале двадцатого века здесь уже вовсю использовали масс-конвертеры, а у нас на Земле, где-нибудь в Орловской губернии, полумалограмотный электрик ввинтил первую «лампочку Ильича»…

Огромная и прекрасная, лениво вращающаяся в лучах Солнца, покрытая белыми шапками облаков и голубыми покрывалами океанов; грязная, задохнувшаяся от смога и глобального потепления, изъязвленная войнами и невежеством; взрастившая великих поэтов, музыкантов и учёных, и погрязшая в сетях политиканов, фанатиков, и шарлатанов; безмерно богатая и умирающая от голода, рождающая и пожирающая собственных детей, наша планета пугает обитателей параллельной галактики, в особенности же жителей своей сестры-близняшки, Терры, просто до желудочных колик.

Вот теперь передо мною многое прояснилось. Посещение Земли,


43

Терры-Дубль, находится под строгим запретом Комитета по Этике и Культуре. Они мотивируют это тем, что Земля находится (с оговоркой «пока») в доконтактном (читай – в варварском) состоянии. Земляне веками отставали в своём технологическом и культурном развитии, и только в двадцатом веке был совершён просто грандиозный научный прорыв в сфере технологий, ещё больше напугавший здешних боссов по контактам, поскольку культурный уровень по-прежнему остаётся неудовлетворительным.

Очень непросто понять – почему так, но с этим трудно спорить. В так называемых странах третьего мира, экономически неблагополучных, люди живут по принципу курятника – клюй ближнего, сри на нижнего, -- сидят друг у друга на головах, и рвут друг другу глотки за кусок хлеба. В более развитых странах режут друг друга уже не за хлеб, не за место у кормушки, а за более сладкий кус – за священное право сыпать в кормушку отруби. А те страны, которые худо-бедно разрешили внутренние проблемы, сразу начинают соваться в проблемы внешние, чтобы, не дай Бог, не быть задвинутыми в самый угол мировой арены, либо, достигнув сытости и благополучия, почиют на лаврах, и сладко засыпают, как гомеровские лотофаги, мало чем интересуясь, плюя на всё и вся.

Да, технологии совершили неслыханный прыжок в будущее, но желания большинства людей так и не перешагнули тот заветный рубеж, за которым чувственные наслаждения уступают место тому, ради чего человек ещё в Эдеме затеял эту афёру с пожиранием яблока, – с наслаждением, получаемым в результате акта творения, от чистого творчества.

Люди, стремящиеся к этому, безусловно были, есть, и будут, но их десятки на тысячи, тысячи на миллионы, миллионы на миллиарды. Они, к сожалению, не являются абсолютным большинством. Подавляющее же большинство людей, покамест, по-настоящему способно – и то сиюминутно! – почувствовать радость лишь от одного из многих актов творения, -- от полового акта, в результате которого творятся дети. Да, пожалуй, ещё акт сотворения самогона.

Я, разумеется утрирую, и сильно, но каждый, кто способен думать ( я даже не говорю – мыслить, просто нормально размышлять, не более) не может не согласиться, что при небывалом росте технического прогресса современный земной человек по-прежнему остаётся хомо барбариа – человеком диким, человеком невежественным, человеком пещерным. В основе человеческих отношений сотрудничество занимает лишь второе место, на первом же по-прежнему стоит конкуренция, и пока так будет – не видать Земле контакта.

Конечно, постановление Комитета соблюдается, в большинстве своём, только людьми, в смысле – собственно человечеством. На Земле имеются «блуждающие» порталы, связанные, кроме


44

Терры, с некоторыми другими мирами, в основном, как это ни странно – тоже доконтактными, и как объяснишь предразумному псевдонеандертальцу с Грольснера, что его появление на Земле порождает массу сенсационных повествований о пресловутом «снежном человеке»? Несси, Огопого и иже с ними – из того же кордебалета. Но это всё неразумные, или предразумные. А как объяснить тем же Тииннам? Разумным, даже гуманоидным, тонкокостным, с зеленоватой и голубоватой кожей, с огромными безразличными глазами -- знакомое описание? Или описать ещё их транспортные средства? Те, что походят на те самые пресловутые летающие предметы сервировки. И как им объяснить, что на Терру-Дубль хода нет? Им: «Нельзя!» -- а они: «А почему?» -- Им: «Доконтактное состояние!» -- А они: «Мы осторожненько!» Силой противодействовать неэтично, да и просто невозможно… И никаких шкурных интересов у них нет – они «люди науки», как сумасшедший профессор из комиксов, ничего, кроме чисто академических знаний их не интересует в принципе, и плевать им со своих эмпирических высот на все запреты. Они гора-аздо более древняя и мудрая цивилизация, они про науку уже забыли больше, чем мы за ближайшие пятьсот лет узнаем, и всё равно продолжают всевозможные исследования. Когда я о них думаю, всегда вспоминаю анекдот про российских дорожных строителей. «А когда достроите – что делать будете? – Обратно пойдём, там уже ремонт начинать пора!» Примерно так и Тиинны. Кстати, это именно им я обязан тем, что веду сейчас своё повествование, а не гнию растерзанным куском плоти, удобряя собой каменистую почву так называемой республики Ичкерия, на бывшей территории бывшего Советского Союза своей бывшей планеты – матушки-Земли, но об этом чуть попозже.

Значит, что у нас в пассиве? Земля, закрытая планета, на которую здешнему социально ответственному члену общества хода нет. (Инсектам, кстати, тоже, но спор об этом, если и возникнет, то не сегодня и не здесь). Тиинны, даже если их слёзно будет молить, став на колени, весь Совет Федерации, помогать не станут, не из принципов невмешательства, не из политических соображений (плевали они и на политику тож) -- просто не поймут, на кой фиг всё это надо, коль скоро это никак не соотносится с научными изысканиями. А больше никого из «знакомых», кто мог бы аккуратно и незаметно изъять графиню Солтри из лап инсектов у человечества Терры нет...

Проявить военную активность, устроить в небесах над базой насекомых лазерное шоу с использованием боевых гравилётов, плазмо-, психо-, грави-, и прочего – «-тронного» оружия, – всё это «на глазах» многочисленных орбитальных спутников, среди коих, нелишне учесть, имеются и боевые! – это всё равно, что расписаться перед человечеством Земли в своём существовании как таковом. Ни под каким видом на Земле не должно остаться и признаков


45

артефактов, подтверждающих существование иной, более развитой цивилизации! И это даже если не брать в расчёт возможность провокации глобального конфликта между двумя ядерными супердержавами, к коему выяснению отношений вскоре не замедлят присоединиться и другие ядерные страны, помельче.

Послать солдат, вооружённых по образцу Терры-Дубль, тоже абсолютно невозможно. То есть, нашего, земного оружия здесь, ну просто – завались! Разных эпох, разных стран, разных марок – бери хоть танк, хоть самолёт, и вперёд, на врага. Но... Во-первых, никто из здешних не владеет в полной мере навыками обращения с тамошним оружием, поскольку здесь оно морально устарело лет, этак, четыреста назад. Во-вторых, здесь уже давно исповедуются принципы полного невмешательства в историческое развитие доконтактных цивилизаций, и даже такое простейшее действие, как неспешное передвижение пешком по пустынной ночной улице вполне может быть расценено Комитетом как попытка влияния на целостность исторической последовательности, так-то! Даже визуальное наблюдение (наблюдают, а как же, иначе откуда у них образцы именно земного вооружения?), в последние годы ведётся записывающими автоматами, дабы не было у эмоционально несбалансированных наблюдателей искушения сотворить в частном порядке какую-нибудь справедливость.

Земля предоставлена самой себе целиком и полностью. Сможет выжить, а тем паче выйти на контакт сама – честь ей и слава! Примут с распростёртыми объятиями, прижмут блудного сына к суровой отцовской груди, соберут пир, с непременным по такому случаю закланием упитанного тельца... А пока – нельзя!

Были, конечно, этому и свои основания. Вспомнить, к примеру, какую весёлую жизнь в своё время устроили своим благодетелям переселённые сюда индейцы майя, когда полные благих намерений деятели из Института Соционики, напуганные грозной тенью испанской конкисты, потребовали – и добились (на свою голову) – срочной эвакуации на Терру целой общественной формации.

В целом грандиозная миграция прошла более чем успешно, дикари последовали за своими «богами» в другой мир с радостью и охотой, оставив на память неблагодарным потомкам лишь следы своей жизнедеятельности, -- то есть, конечно же культурной, а не физиологической… А вот когда пришло время социально адаптироваться, принимать новое мышление и духовно расти над собой, вот тут они и показали своим, к тому времени уже абсолютно развенчанным богам, где у томагавка обух, и почём фунт ливера на базаре!

Вообще за всю историю Терры произошло не один и не два подобного рода прецедентов: и вездесущие архаровцы из орд Тамерлана забегали на огонёк, да и раздували этот огонёк до


46

совершенно непотребного состояния, губя посевы и стада, и беря в полон совершенно потерявшихся от ужаса фермеров; и неугомонные греки во главе с Одиссеем (который, оказывается, на самом деле существовал!), заблудившись однажды, всё никак не могли выбраться назад, и пакостили в прибрежных рыбацких посёлках не хуже викингов, пока их, отличающихся, кстати, большой мобильностью и тактической оперативностью – так что сразу и словишь – не выдворили, наконец, на историческую родину; и не стоит после этого удивляться чудесам, описанным в «Одиссее» -- сказка о циклопе Полифеме, например, здорово поблекла в моих глазах с тех пор, как мне довелось увидеть андроида-козопаса на острове Лектон – был у него вместо двух глаз (а на хрена ему два?) один инфравизор для ночного наблюдения, и рост в три метра для лучшего обзора местности, вот и вся легенда; и знаменитый Норфолкский стрелковый пехотный полк, бесследно исчезнувший во время горной пурги там, на Земле, и появившийся в полном составе уже тут, и устроивший двум мирным скотоводческим посёлкам кровавую баню во имя чести британской короны; всё это случалось не раз, пока наконец не была разработана и внедрена доктрина защиты, и с тех пор даже самые ярые психи-глобалисты изрядно подостыли в своём, сколь неуёмном, столь и неумном хотении воссоединиться на паритетных началах со своими «младшими братьями» с матушки Земли, и здорово поумерили пыл. Потому что нельзя…

Так – нельзя, этак – не полагается, вот так – ни-ни, а уж вот таким образом – вообще ни в коем случае! Куда ни кинь – всюду клин. Но на то он и клин, чтобы его клином вышибали, на то и правила, чтобы были исключения! Поэтому смотрим, что там у нас имеется в активе? Молодой человек, мы к вам обращаемся! И вот, под негромкие аплодисменты заинтересованных лиц, на сцену, робко оглядываясь, выходит Алексей Иванович Татаринов, сын собственных родителей, бывший сержант спецназа армии Российской Федерации и уроженец Земли, которому, чуть ли не единственному в этом мире, не заповедано – и даже официально разрешено! – ступать на землю своих предков. Объяснять – почему надеюсь, не надо?

Мозг человека устроен так, что зачастую приходит к выводу, минуя большинство логических построений. Интуиция называется. Поэтому, пока я произносил вслух историческую фразу: «Ой-ё!» -- всё пересказанное мной выше пронеслось в моей голове со скоростью спейсшипа класса «Клипер», то есть – если и медленнее скорости света, то ненамного! Я хотел было сначала подивиться хитромудрости нашего Деда, который даже Великую Китайскую стену ухитрится обойти, а не то, что запрет какого-то там Комитета, но потом передумал. Изворотливость Деда стала притчей во языцех задолго до того, как я пришёл на службу в Отдел, а вот как теперь


47

буду изворачиваться я – вот главный вопрос на повестке дня. Ибо я не изощрён в тактике боя настолько, чтобы в одиночку штурмовать, возможно, очень укреплённую базу. А придётся... Потому что все известные порталы, ведущие на мою загноблённую родину тщательно охраняются Независимыми Воинскими Формированиями, не подчиняющимися ни Богу, ни чёрту, ни Папе Римскому, тем паче что вот этого последнего в здешнем мире и вовсе не существовало никогда. У Деда хватит влияния, чтобы протащить сквозь заслон меня одного, хоть и подозрительно вооружённого до коренных зубов, но чтобы целый отряд... Возможно, если они вместе с принцем надавят где надо, кому надо, туда, куда надо, то и получится, но на это уйдёт уйма времени, а время, это как раз то, чего у нас нет! Так что, как пить дать, идти мне одному, и шансов у меня, по моим расчётам, столько же, сколько у снеговика в Сахаре. Так и хотелось сказать это им в лицо, с бесшабашной отчаянностью обречённого, и поглядеть, что из этого выйдет, но… Не такой уж наш Дед дурак, чтобы отправлять агента на заведомо невыполнимое задание... разве что надоел я ему хуже горькой редьки, и вот он нашёл способ избавиться от меня «законным» путём. Но в таком случае ему достаточно было просто и буднично, в суровой и деловой манере полководца Жукова заявить мне: «Сынок, нам нужен свой человек в аду. Интересы дела требуют твоего присутствия там. Поди сейчас в свою комнату, и застрелись… нет-нет, здесь не надо – ковёр запачкаешь!» Всё. Этого было бы вполне достаточно, ибо Деду я, как и все его сотрудники, доверяю бесконечно, и среди нас нет ни одного, кто не исполнил бы даже такой его приказ.

Значит, всё же есть шанс? Если я погибну, и не вытащу заложницу, то ему тут тоже, наверное, мало не покажется... Значит, надо попробовать. Хотя, если начистоту, то я сейчас с большим удовольствием попробовал бы придушить Деда! Или хотя бы сказать напоследок – всё равно ведь теперь: «Что ж ты делаешь, гад?» Хотя злился я вовсе не потому, что так уж дрожал за свою драгоценную шкуру, и не за то, что (по-моему) Дед посылал меня на верную гибель, а оттого, что он не оставил мне выбора.

Поймите меня правильно: я не герой, никогда им не был и становиться не желал ни за какие коврижки, тем более – посмертно! Если у меня есть выбор, то я всегда за чистое небо без ракет, и за мир во всём мире. Но выбор есть всегда... Смерть или бесчестие, со щитом или на щите, умереть сражаясь или жить рабом. Банальные громкие слова, которые мы привыкли произносить с саркастической усмешкой, и которые за века повторения так и не потеряли своей остроты, потому, что они правдивы...

Что же касается меня, то я видел перед собой следующие варианты. Первый – я решительно достаю свой лучевик, и стреляюсь, прямо не сходя с места, чтобы не мучиться. Второй – я отказываюсь, и


48

наживаю себе двух могущественных врагов. Одним из них будет Дед – он никогда не прощает разумного малодушия. Человек может проявить животную, инстинктивную трусость перед лицом внезапно возникшей опасности, и сбежать, считает он. Но если человек сбежит, заранее хладнокровно всё обдумав, Дед такого не простит никогда. Ещё один такой человек, это... Принц? При чём здесь принц? Плевал я на принца – я говорю о себе! Потому что я могу сбежать от Деда, и от принца, и от всего человечества; но не укажет ли мне кто-нибудь, в какую сторону нужно направить лыжи, чтобы сбежать от самого себя? Вот и получается, что выбор мой очевиден, а значит его как бы и вовсе не было! Поэтому придётся мне пойти, и всех там победить, независимо от того, желаю я этого, или нет.

-- Ну, вот и славно! – сказал внимательно наблюдавший за мною из под полуопущенных век Дед. – Я вижу, ты уже понял, что надо делать. Всю ответственность за проведение операции я беру на себя – вот приказ, -- а все заботы по её подготовке и проведению возлагаю на тебя – всё поровну, по справедливости (вот гад!). – В арсенале получишь всё, что тебе покажется необходимым – в разумных пределах, -- с нажимом добавил он. – Я лично проконтролирую... потом (в этом месте у меня здорово отлегло от сердца – когда Дед говорит вот так, это значит, что ваши шансы просто умопомрачительны, и в расход вам ещё рановато). Вопросы, пожелания, предложения?

-- Координаты поиска, характеристика местности, метеоусловия, условия выброски и отхода, оптимальное время, -- пробурчал я.

-- Всю информацию получишь, как только экипируешься. Пока только скажу, что база находится в южноамериканских джунглях – делай выводы сам. Со специалистом по вооружениям не заедайся – он толковый мужик. Учитывай его рекомендации при выборе оружия (ага, щас!), не вздумай прихватить чего лишнего (ну, это мы поглядим!), и... будь осторожен (да пош-шёл ты!).

-- Когда начинать?-- Вчера, -- ёмко ответил Дед. По-онятненько.-- Разрешите идти? – официально спросил я, поднимая затёкшее

тело с пыточного орудия, по простоте души принимаемого Дедом за стул.

-- Иди, сынок, -- Дед тоже поднялся, и – невиданное дело! – протянул мне руку. Я секунду тупо смотрел на неё, пока не понял, что это мне не для поцелуя, а для рукопожатия. Хотел плюнуть ему в ладонь, но субординация помешала – пожал. Затем мне пришлось пожать милостиво протянутую мне руку Его Высочества, принца Амори, а потом я «удалился, внутренне кипя», как сказано было бы обо мне которой-нибудь из сестёр Бронте!

-- ...Шлем боевой тактический, модель вторая – один...-- Не положено... – тягуче отвечал похожий на снулого леща каптёр.


49

Это в личном деле его должность громко именуется «специалист по вооружениям», а на самом деле – как он был каптёр, так и остался!

-- Что значит – не положено? – неискренне возмутился я. – Я что, на прогулку иду?

-- Не положено, -- уныло тянул своё каптёр. – Есть список разрешённого на сегодняшнее число, заверен лично Владиславом Львовичем. В означенном списке ШБТ-2 отсутствует...

-- Л-ладно. Огласите весь список, пожалуйста! – каптёр остроты не понял – где ему, замороженному! – и затянул, как на экзамене:

-- Пистолет-пулемёт Шпагина, пистолет «Тульский, Токарева», ручной пулемёт Дегтярёва, пистолет-пулемёт Судаева, гранаты Ф-1, пулемёт «Максим» станковый, пулемёт Льюиса ручной...

-- Постой-постой, -- точка кипения моего терпения достигла экстремума. – А винтовки Мосина в этом списке нет, случайно, или револьвера Нагана?

-- Не случайно, есть.-- Ты, старый пер...ец, что, серьёзно? Ты думаешь, я на Великую

Отечественную собираюсь?-- Ничего я не думаю, -- тускло, без выражения, сказал «специалист

по вооружениям». – И не знаю я, какая-такая отечественная. Вы попросили огласить...

-- Отставить оглашение! – рявкнул я, в надежде, что старый мухомор подпрыгнет от неожиданности. Нет, не подпрыгнул. – Выведите на дисплей.

-- Так бы сразу и говорили, -- протянул каптёр и стукнул скрюченным пальцем по виртуальной сенс-клавише.

-- Та-ак, -- я впился глазами в строчки – мама дорогая! Это сколько ж всего прочитать придётся! Я так и до завтра не обмундируюсь! Вот уж не думал, что люди всего за один век столько напридумывали смертоносных игрушек! – Отставить список, -- буркнул я, и поднял глаза, полагая увидеть во взгляде каптёра искру злорадства, но увидел только служебное рвение и мозговую пустоту.

-- Начнём... пожалуй, -- сказал я. Каптёр лёгким движением плеча обозначил боевую готовность.

-- Автомат Калашникова модернизированный «АКМ», с подствольным гранатомётом – один, -- возражения не последовало, хорошо, и я зачастил, -- нож разведчика специальный «НРС» -- один, автоматические пистолеты Стечкина «АПС» -- два, найдите приспособленные под приборы бесшумной беспламенной стрельбы. Есть? А-атлично, -- я входил в раж, радуясь, как ребёнок, попавший ночью в магазин игрушек. – Так-с, значит ПББС к Стечкиным – два, патроны, естественно, по четыре, нет – по шесть магазинов, костюм камуфляжный, облегчённого типа, для тропиков – один, халат маскировочный … ну, я потом сам подберу, давай пока все... кроме зимнего; бронежилет высшей степени защиты – тут я задумался,


50

-- один. Прибор ночного видения, просто на всякий пожарный… Гранаты РГД-5 – десять, нет, лучше – пятнадцать...

-- Имеется разрешение на РГН, -- прошелестел кладовщик с неожиданно проскользнувшими в голосе вкрадчивыми интонациями беса-искусителя. Этакий Мефистофель от милитаризма…

-- Да ты что? – обрадовался я. – Тогда – их. Пятнадцать. – РГН, именуемое в просторечии «яблочком», размерами меньше и легче РГДешек, а взрывной силой обладают такой же, если не большей. Единственный их недостаток в том, что чеку обратно вставить уже нельзя. Выдернул – бросай, обратного хода нет!

-- Давай сбрую мне подберём, каску, ремень, ботинки, бинокль полевой, аптечку – пропыхтел я, переоблачаясь прямо на месте, и пойдём пристреляем всё это – я сгрёб со стола всё своё боевое добро, -- где здесь тир?

-- Прошу сюда, -- вновь тускло ответил каптёр. Я шагнул в невысокую стальную дверь, открывшуюся в боковой стене, и за спиной услышал его невыразительный голос:

-- Пули усилены бронебойными сердечниками... При использовании гранат прошу учитывать, что их ВВ отлично от стандартного. По личному распоряжению Владислава Львовича они заполнены высокобризантным гелевым наполнителем. Будьте очень осторожны...

Сэр Гай Трелони, начальник охраны Его Высочества, широкоплечий русоволосый мужчина лет сорока-сорока пяти, которому Дед предоставил для инструктажа одну из гостевых комнат базы, внимательно оглядывал меня с головы до ног, и в его глазах я читал как минимум недоверие. Так, наверное, разглядывал бы маршал Жуков роту каких-нибудь ландскнехтов, явившихся на Сталинградскую битву вооружёнными алебардами и луками, окольчуженными, в латах и шишаках. Пожалуй, с его точки зрения, действительно было отчего прийти в унылое состояние духа, – моё снаряжение в его глазах отнюдь не выглядело чем-то, что годится для штурма объекта, укреплённого сильнее детской песочницы.

Одетый в камуфляжный костюм облегчённого образца (правда – как и бронежилет – из наноткани, которая, в принципе, на Земле уже изобретена, только стоит чертовски дорого, с титановыми вставками где можно, и где нельзя, в широкополой панаме с сеткой накомарника на полях (многослойный шлем-каску из высокомолекулярного прессованного полиэтилена я пока пристегнул к бедру), с биноклем на груди и автоматом за спиной, с дурацким ПНВ, сдвинутым на затылок, увешанный гранатами и пистолетами, я выглядел, наверное, довольно курьёзно, и, пожалуй, готов был с ним согласиться. Безусловно, боевой скафандр космодесантника, напичканный электроникой как маленький космический корабль, снабжённый


51

средствами слежения, приборами наведения, реактивной турбиной, усилителем мышечных реакций, и прочими полезными вещами, не говоря уже о вооружении; скафандр, в котором человек в воде не тонет, в огне не горит, в Арктике не мёрзнет, в космосе не задыхается, и, будучи снаряженным в который, становится равным единице бронетехники класса лёгкого разведывательного танка, с той лишь разницей, что танку летать не дано, а десантнику – пожалуйста! – такой костюмчик для того дела, что мне предстояло, был бы куда как более уместен, это верно. Жаль только, что специфика задания не оставляла мне надежды даже на банальный тактический шлем, что уже выяснилось в беседе с оружейником. Впрочем – может оно и к лучшему; попади случайно такой шлем в лапы наших земных умников, и очередная досрочная научно-техническая революция планете обеспечена. Свой резон в этом безусловно имелся, поэтому приходилось играть теми картами, которые были мне сданы, и то, что я от этого не в восторге настолько, что могу, пожалуй, и в лоб дать, сэр Гай тоже понял по моему ответному взгляду. Понял, и принял, и, воздержавшись от комментариев по поводу моего бравого вида, сразу перешёл к делу.

Достав из внутреннего кармана плоскую серую коробку портативного голографического проектора, он активировал включение, и принялся комментировать:

-- К сожалению, у нас нет возможности предоставить для изучения само похищение – видеозапись не велась. Ситуация же, в целом, такова: тринадцатого сентября по терранскому календарю графиня Солтри была приглашена в качестве почётной гостьи на открытие нового орбитального лифта близ Сан-Кристиана, в Объединённой Брасилии… сейчас дам координаты…

-- Не надо, продолжайте, -- остановил его я, вглядываясь в изображение на голоэкране. Там было изображено место трагедии в том виде, в котором всё было, когда прискакала кавалерия – четыре убитых телохранителя в тех нелепых позах, которые придаёт человеческим телам только внезапная и мгновенная смерть. Вокруг них суетились криминалисты, врачи, полицейские следователи, прокурорские чины рангом помельче, репортёры; рядом, отдельной плотненькой группкой, чинно надуваясь, стояли местные и приезжие шишки. С видом значительным и причастным они негромко переговаривались между собой, важно кивая и указуя на что-то руководящими дланями, однако по лицам было заметно, что они, вообще говоря, плохо понимают, кого тут, собственно, убили, и почему, собственно, основное внимание репортёров сосредоточено не на них, а на этих безвестных покойниках. За их спинами виден был обязательный для любого постоянно действующего портала оборонный периметр, утыканный боевыми лазерными и плазмотронными установками, за которым поднимался, похожий


52

на невиданную полосатую лысину, небольшой чёрно-серебристый купол частного портала, которым, видимо, воспользовалась для своего несчастливого путешествия леди Дортленд.

-- Журналистов зря пустили, -- посетовал я.-- Это не имеет большого значения, -- досадливо отмахнулся

Трелони. – Они просто не успевают за событиями. Через пять-шесть часов либо всё вернётся на круги своя, и тогда они и пикнуть не посмеют, либо…

-- Либо не вернётся, и тогда уже будет неважно, -- согласился я. – Что там у нас ещё?

-- Переброска осуществлялась с Неверленда, через транзитные частные порталы на Казеде и Тарме. В четырнадцать ноль два леди Дортленд покинула портал «Сан-Кристиан» на Терре – это зафиксировано следящей аппаратурой, и подтверждено дежурными администратором и оператором – и больше её никто не видел…

-- Когда была обнаружена… э-э-э… пропажа?-- Через двадцать три минуты, когда командир охраны не вышел на

связь с терранским диспетчером в контрольное время. Место там… уединённое, на них никто не наткнулся до нашего появления.

-- Ага… Из чего были убиты? – походя поинтересовался я, не обнаружив на телах видимых следов насилия – ни ран, ни синяков, ни характерных ожогов, оставляемых лучевиком – вообще ничего.

-- Из игольников, -- неохотно ответил сэр Гай. – Иглы снабжены полисинтетическим ядом из группы неоцианидов… Все убиты выстрелом в глазное яблоко.

-- Так, хорошо… То есть, извините, очень плохо! – поспешно поправился я, поймав на себе его свирепый взгляд. Да уж, ему было отчего рассвирепеть! Четыре профессиональных телохранителя расстреляны, словно мишени в тире, даже не успев обнажить оружия, а ведь обращение с игольником требует определённого мастерства, каковое среди дилетантов в массовом порядке не наличествует, и это значит, что на тропу войны вышли профессионалы, как минимум равные квалифицированным бойцам королевской лейб-гвардии. Но вот – кто? Таких о-очень немного! И подавляющее большинство этих немногих имеет, благодаря своему искусству, гораздо больше, чем просто кусок хлеба с самым лучшим маслом, и толстенным слоем икры, и либо предложенный куш был настолько велик, чтобы полностью затмить их разум, либо это были фанатики, и они преследовали никому неизвестные личные цели, но они всё же пошли на этот дикий, внешне ничем не обоснованный, риск… Впрочем, это меня не касается – совмещать концы с началами будут профессиональные следователи, не мне чета. А моя прямая задача – вытащить из лап похитителей леди Маргарет Дортленд, иначе в скором времени этот мир может измениться, причём не обязательно в лучшую сторону...


53

-- А как вы определили местонахождение графини? – попытался я исправить положение.

-- Это как раз было очень просто. Здравый смысл, плюс оперативно-розыскные мероприятия, -- проговорил сэр Гай, медленно оттаивая от моей бестактности.

-- Ну, ну, -- поторопил его я.-- На месте похищения не было обнаружено никаких следов

транспортного средства, и диспетчерские службы подтвердили что в этом районе никто не взлетал и не садился. Отсюда мы сделали вывод, что похитители воспользовались порталом. В радиусе трёхсот миль нет ни одного такого, каким можно было бы воспользоваться, но в пятнадцати милях от этого места имеется слабоохраняемый мерцающий портал, соединяющий Терру с Террой-Дубль, причём периодичность мерцания в это время года довольно частая. Предположив, что преступники могли уйти через него, мы через Его Высочество обратились за помощью к Владиславу Львовичу, и он по своим каналам поднял данные всех следящих модулей, находящихся в это время в Запретном мире. Авторегистратор модуля за номером семнадцать дробь два, ответственный за наблюдение юго-восточного сектора квадрата четыре координатной сетки Земли, дал положительные результаты.

-- Но как им удалось пробиться сквозь охрану портала? – удивился я, и тут же устыдился своего удивления. Гвардейцы Маргарет Дортленд были очень крутыми мужиками, за две секунды – всё из тех же игольников – поражающие пять из пяти мишеней. Беда была в том, что появился кто-то, кто не дал им этих двух секунд, с издевательской виртуозностью, словно дробину белке в глаз, всадив им в мозг стальные ядовитые иглы. Взвод охраны портала, щенки из НВФ, умеющие только картинно носить оружие, этому волку были не соперники.

-- Они вырезали всех, как цыплят, -- подтвердил мою догадку сэр Гай. – Более того, они сделали это просто для страховки, чтобы не оставлять свидетелей – анатомы утверждают, что мозги всех четырнадцати охранников были пропитаны неопентоталом, словно губки. Им можно было просто приказать, и они забыли бы всё, даже собственные имена. Но, кажется, наши друзья, -- тут он зло оскалился, -- уже давно готовили базу, шастая через этот портал в Запретный мир, как к себе домой, и поэтому решили перестраховаться!

На экране картина с места преступления сменилась другой, и я с неожиданным замиранием сердца увидел зелёный ковёр джунглей, расстилающийся далеко внизу, сквозь который, несмотря на всю его приятность для взора, ни хрена не проглядывалось, – зелёное море волнующейся листвы, и всё.

-- Наблюдение велось с высоты пятьдесят тысяч метров, -- пояснил Трелони. – К сожалению, визуального изображения нет – слишком


54

густой покров растительности...Вот тут пришла очередь обидеться мне! Назвать мои родные (пусть

я там и не был никогда, но ведь земные же!) джунгли банальным растительным покровом – да как у него язык повернулся, у свиньи неуважительной!

-- …Было зарегистрировано несанкционированное проникновение, -- меж тем казённым голосом вещал мой нетактичный собеседник, не обратив никакого внимания на вспышку моих амбиций. – Судя по спектральному изображению, переданному с тепловизора, и данным биоточного локатора, шесть гуманоидных существ типа хомо сапиенс, и одно негуманоидное…

-- А это точно они?-- В тело графини Солтри имплантирован маяк, – поджав губы,

ответил сэр Гай. – Его сигналы тоже были зарегистрированы. Это они.

-- Вот как, -- протянул я, на несколько секунд отвлекшись – при словах «тело графини Солтри» мне вдруг абсолютно неожиданно – как-то само по себе – представилось это самое тело, совершенно без ничего, во всех приятных подробностях, и я едва смог подавить внезапно возникшую сладкую боль в паху – всё же я, как и всё остальное мужское население галактики, дышал к этой олимпийской богине довольно неровно, факт. И тут вдруг мне представляется совершенно нереальная возможность не просто увидеться с ней, а ещё и блеснуть при этом немеркнущим ореолом рыцаря-спасителя без страха (ну, не то, чтобы совсем без страха) и упрёка! Вот если совсем честно – не для протокола – то скорее всего, именно это и сыграло главную роль в моём решении отправиться на Землю в качестве мишени для метких стрелков из игольных пистолетов. А иначе, кто знает, согласился бы я на этот самоубийственный прожект?

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Земная Бразилия, которая по Киплингу суть страна длиннохвостых ягуаров и броненосных черепах, это вовсе не то, что Брасилия на Терре. Бразилия на Земле, это всего лишь самая крупная страна на материке, а кроме неё там обретаются и Перу, и Чили, и Суринам с Гвианой и Гайаной, и Колумбия с Венесуэлой и Эквадором впридачу, и Аргентина, и прочие Парагваи с Уругваями. Терранская же Объединённая Брасилия занимает площадь почти всей Южной Америки, за исключением полутора сотни тысяч квадратных миль на тридцать седьмой параллели, принадлежащих Священной Республике Майя, которую революционные братья-индейцы, отличающиеся завидным упорством и последовательностью, в своё время так-таки отстояли. Город Сан-Кристиан в Объединённой Брасилии расположился в центральной части Восточной Кордильеры,


55

примерно там, где на Земле находится Богота. Вам это ни о чём не говорит? А вот мне это название очень, очень напоминает Колумбию. Потому что именно в Колумбию я и попал, пройдя через открывшийся в положенный срок мерцающий портал близ Сан-Кристиана.

Я не знаю, что привлекло внимание террористов именно к нему: то ли то, что в период с августа по октябрь он открывался на несколько минут семь раз в сутки, а то ли лёгкость, с которой им удалось промыть мозги и привлечь к сотрудничеству охрану портала – всё же это был очень маленький портал, с игрушечным, три на три на три метра, куполом, и такой же игрушечной охраной из тринадцати человек, плюс обязательный, но в данном случае совершенно ненужный контролёр-администратор; а возможно и то, что в Колумбии, сколько я себя помню, в джунглях всегда водилась масса всякого подозрительного люда: партизаны из вооружённой оппозиции, наркодельцы, бандиты, и прочая воинственная шваль, с которой можно было договориться насчёт временного укрытия… В любом случае, это было одно из самых удобных мест, чтобы быстро и надёжно укрыться на Земле, и они этим воспользовались. Так или иначе, я не верю, что это была случайность, продиктованная вдохновением злого гения – уж больно всё гладко прошло: и психотропная вербовка взвода охраны, и оперативность акции, и то, что они пользовались именно мерцающим порталом, через который нельзя попасть назад без электронного указателя и специальных расчётных таблиц, простым смертным недоступным – всё указывало на тщательную подготовку. Однако сейчас это не имело ровным счётом никакого практического значения – я был здесь, и я намеревался действовать… Только пока не знал, с чего начать. Поэтому я просто лежал, разглядывая базу в бинокль, и размышлял.

База мне не нравилась. И в профессиональном смысле, и просто по-человечески. Я нисколько не удивился бы, если бы мне пришлось атаковать хорошо укреплённый лагерь боевиков, больше напоминающий небольшой военный гарнизон, ну, знаете, из тех, что показывают в своих фильмах американцы – огромный беломраморный дворец, броневики, патрулирующие территорию, снайперы на крыше, и на каждый квадратный метр по два охранника с собаками. Этого я ждал, и к этому был готов, но то, что я увидел, в корне не вязалось с моими представлениями о могуществе наркокартелей, и здорово подточило моё к ним уважение, как к профессионалам.

Метрах в трёхстах от невысокого холма, на котором я обосновал свой наблюдательный пункт, находился тщательно очищенный от растительности пятачок земли в два-три гектара, и на его поверхности располагались в неживописном беспорядке следующие признаки цивилизации: два обширных, крытых пальмовыми листьями, неухоженных барака (вероятно – для рабочих, которых пока что-то не видно), нечто вроде гасиенды – двухэтажный беленный дом с


56

балюстрадой, увитой бугенвилеей, и ещё чем-то, названия чего я не знал, но это всё ботаника. Ещё там была здоровенная вертолётная площадка, судя по величине которой можно было сказать, что база когда-то давно знавала времена и получше; сейчас же там сиротливо притулилось всего два вертолёта, причём один из них явно был списан с американских военных складов. Налево от площадки три открытых армейских джипа и маленький древний бензовозик, переделанный ещё из тех «Фордов», на которых контрабандисты-бутлегеры возили в США из Канады некогда запрещённый виски. И, наконец, помещение (вернее его видимая часть), заинтересовавшее меня куда более, чем боеспособность вероятного противника. Это был то ли погреб, то ли подвал – нечто вроде бункера в земле, со входом из литого бетона, на два метра выступающим над поверхностью. Запись показаний авторегистратора следящего модуля утверждала, что шесть гуманоидных существ хомо сапиенс, и один негуманоид на территории базы обосновались именно там. Что это был за подвал, я себе голову ломать не стал, просто принял к сведению, что мне надо туда, и исходя из этого стал планировать дальнейшие ходы. И вот с планировкой у меня застопорилось, ну хоть ты плачь!

По двору гуляли куры и охранники, причём первые, по ряду причин (хотя бы по размеру и агрессивности), мне казались куда опаснее вторых. Вот босоногая плосколицая женщина весьма солидных габаритов вышла из-за барака с дымящейся кастрюлей в руках и направилась к гасиенде. Один из охранников, наверное, матримониально озабоченный, попытался было преградить ей дорогу, однако был отброшен мощным плечом суровой колумбийской фемины метра на полтора в сторону, и попыток своих не возобновлял. Остальные немного поржали над незадачливым Казановой, и опять поскучнели. Десять человек насчитал я по периметру, ещё пятеро резались в карты под тростниковым навесом, со всех сторон обложенным мешками с песком – расчёт пулемёта и прикрытие, наверное. В двух джипах дрыхли водители, откинув назад вялые лица с открытыми ртами. Вооружённый вертолёт – это был видавший виды «Белл-Ирокез», густо размалёванный камуфляжными бесформенными кляксами – недавно приземлился, ветерок доносит до меня запах горячей смазки и железа; рядом со вторым, поменьше, возятся трое в испачканных штанах и чёрных майках. Один из них вдруг громко заругался, пнул второго по голени, тот огрызнулся, но всё же рысью направился к бараку, заглянул туда, огляделся и пошёл к бетонному бункеру, та-ак!

У дверей бункера он остановился, попытался переговорить о чём-то с истуканом-охранником, сунулся было внутрь, но был остановлен совершенно недвусмысленным жестом – чугуннорылый охранник вскинул М-16 и повёл стволом. Испанский я знаю довольно прилично, благодаря достижениям терранской педагогики, и моему


57

единственному близкому приятелю по службе, специальному агенту Диего Рамиресу, но здесь это мало помогает – все здешние маргиналы говорят на каком-то диком диалекте с такими густыми вкраплениями жаргона, что я понимал едва одно слово из трёх, и то, в основном, ругательства на классическом испанском, в том виде, в каком он присутствует на матушке Земле. Вообще я так понял, что вертолётчик погнал механика найти водителя бензовоза. Тот попытался найти его в бункере, и вот результат. «Hijo de puta!» -- экспрессивно ругнулся механик и спешно ретировался. Больше ничего интересного не происходило, и я решил немного обдумать ситуацию. Чуток отполз назад, прилёг под деревом, присыпав себя палой листвой, и задумался.

Опыта штурма такого рода объектов у меня было – кот наплакал. Конечно, служба в спецназе армии России, а тем паче в Отделе, – это далеко не институт благородных девиц, и отличное знание теории тактики штурмовых операций, регулярные посещения учебных полигонов, штурмовых полос, и прочих милитаристских аттракционов давали мне определённую гарантию успеха, но… Там редко приходится работать в одиночку: в паре, в тройке, или группой – отделением, взводом, это да. Один не воин не только в поле, но и в любом месте, где против него собираются хотя бы трое. Обязательно должен быть кто-то, кто прикроет, поддержит огнём, проконтролирует «мёртвый» сектор обстрела. Это только в кино человек может прийти, всех победить, и невредимым вернуться назад, овеяв себя немеркнущей романтической славой героя-одиночки – в жизни так почти не бывает. Почти…

И всё-таки у меня был вполне реальный шанс, настолько реальный, что, если я не нарвусь на шальную пулю, которая, как известно – дура, то и в живых останусь, и графиню Солтри вытащу, и всё это, заметьте, сам-один!

Шанс этот заключался в давней технологической разработке терранских оружейников, инфразвуковом модуляторе, который – разумеется, совершенно случайно – якобы без присмотра валялся у Деда на столе, и который я перед отправкой спёр без зазрения совести, пока Дед тщательно делал вид, что ничего не замечает. Эта невзрачная серая коробочка, похожая на допотопный диктофон, вполне имеет право, наряду с револьвером Кольта, именоваться Великим Уравнителем Силы, ибо, когда она начинает излучать инфразвуки с частотой шесть-восемь герц, то, в окружности диаметром в полмили, все – и большие и малые, и сильные и слабые, и прямые и сутулые – все и все, без единого исключения! – становятся бессильными перед Великим Непонятным, заставляющим испытывать страшный душевный дискомфорт, дикий животный ужас, и безотчётное стремление бежать, скрыться, от непонятного «нечта», которое заставляет непреоборимо трепетать каждый нерв.


58

Идеальная вещь для разгона демонстраций, если вам всё равно, сколько в конечном итоге народу погибнет в давке. Вот поэтому-то Дед, хитроумием превосходящий сто Одиссеев взятых вместе и помноженных на три, так спокойно отправил меня на, казалось бы, абсолютно невыполнимое в одиночку задание. Если я настрою эту штуку как надо, и ухитрюсь зашвырнуть её поближе к лагерю, то все мои враги дружной толпой ринуться спасаться непонятно от чего, убегут в лес, и ещё добрых полчаса будут там дрожать мелкой дрожью, шарахаясь от каждого куста, как та пуганая ворона. Мне останется просто дождаться, пока таймер не отключит систему, прийти, и забрать то, что им не принадлежит. В свете всего вышеизложенного возникают две проблемы. Первая: как добраться до базы через очищенное от зарослей трёхсотметровое пространство, на котором я буду как муха на зеркале? И вторая, более сложная: как успеть выскочить из зоны поражения, если эта сволочь работает всего с десятисекундным замедлением? Дед, конечно, славится своим хитромудрием, но, как говорится, и на старуху бывает проруха: он, должно быть, совсем позабыл, что без пресловутого ШБТ-2, который сквалыга оружейник – по его же приказу! – отказался мне выдать, я буду так же беззащитен перед инфразвуковым ударом, как и все мои враги…

Так. Стометровку я пробегаю за одиннадцать секунд, и это не предел… Правда, не по пересечённой местности, и не под обстрелом, который обязательно будет, как только меня приметит кто-нибудь на периметре… А здесь все триста метров… Значит – минута, если учесть то, что придётся бежать зигзагом… и на карачках. Затем я бросаю модулятор, и со страшной силой мчусь назад. Хватит мне десяти секунд, чтобы убежать на четверть мили? Вопрос, конечно, интересный… Возможно, расстояние ослабит воздействие инфразвука, и я не убегу так далеко, как остальные, и в себя приду раньше… В любом случае, это самый настоящий шанс, и я должен его использовать так или иначе, потому что без леди Рики я на Терру не вернусь, и баста!

-- Basta! -- послышалось вдруг невдалеке, словно эхо моих собственных мыслей. – Здесь мы передохнём! Я устал как койот бегать по джунглям, и всё потому, что нашему саро вдруг что-то примерещилось! – послышался шорох листвы, потом негромкое характерное журчание – из кустов с негодующим чириканьем вынеслась стайка маленьких смоляно-чёрных птичек с жёлтыми, как одуванчик, головками – трупиалов. Такие симпатяги – и такое жуткое название…

-- Саро сказал – он видал, как гоношатся птицы... – прогундосил второй голос. – Это верный признак, что там кто-то бродит... Его гость будет очень недоволен, если будут проблемы.

-- Интересно, что это за гость такой? – сказал третий голос.


59

-- Не знаю, да, наверно, никто не знает. Приходит ночью из леса, Сантьяго рассказывал. Пошепчется малость с саро, и в подвал – ну, в котором раньше был склад товара. Сегодня, под утро уже, припёр какую-то девку, а с ним какой-то мелкорослый дрищ в балахоне – никто и не разглядел, какой он из себя, да ещё четверо солдат, видать не из нашенских, походят на gringo... Настоящие animals – глаза, как у кугуара…

-- Интересно, какие дела у него с нашим саро? – опять полюбопытствовал третий. – Я слыхал: они как спознались, так саро с базы ни ногой! И с сеньором Вальхосом связывается только по радио...

-- Не твоё собачье дело! Тебя здесь держат не для того, чтоб ты вынюхивал! Только, видать, саро его уважает. Вон как взъярился, когда птиц увидал!

-- А мне плевать, -- донеслось из кустов. – Коли саро видал птиц, так сам пускай за ними и бегает! – все трое тихо засмеялись. Я слышал, как они садились, шурша листьями, как кто-то из них распечатывал пачку сигарет, и моё сердце тревожно билось. Нет худа без добра. По пути сюда я спугнул стаю птиц-носорогов, и они взмыли на верхушки деревьев, оглашая лес трубными криками. Я тогда мысленно обматерил себя последними словами, а теперь сам же был благодарен себе за свою неосторожность! Эти трое в кустах были моим билетиком на вечерний сеанс. Благодаря им можно со спокойной душой похерить план одиночной атаки. Как бы то ни было, но использовать инфразвуковой модулятор мне не очень улыбалось. Конечно, если его использовать, то верная победа, считай, уже в кармане, но… Попробуйте его действие на себе – сразу поймёте! Ну, в крайнем случае, никто не помешает мне им воспользоваться в любоё время, а вот с помощью моих новых друзей я, по крайней мере, без помех дойду до ограды, и никто меня не подстрелит. Я замер, вслушиваясь в тихую – вполголоса, беседу бандитов.

-- ... Я её и в город на танцульки возил, платьев надарил чёртову уйму, и других разных гостинцев, и папаше её документик справил, что он налог на дом уплатил. А тут в деревне как раз этот хлыщ снова объявился, ну она меня и отшила. Сволочной они народ – бабы! – гундосый, похоже, рассказывал о своих любовных неудачах. Я осторожно повернулся на бок, доставая из набедренного кармана полевую аптечку, которую получил вполне официально, ибо не было в ней ничего такого, чего уже не придумали бы добрые люди на Земле – разве что качество лучше, выбор богаче, действие эффективней, а так – препараты как препараты. Только вот кроме всяких там тарена и промедола, да ещё различных допингов и стимуляторов, в шприц-тюбиках хранились кое-какие психотропные вещества, которыми хитроумные и человеколюбивые химики Отдела снабдили меня в дорогу, и которые, лучше всякого свежего дыхания, должны были


60

облегчать понимание между мной, и моими клиентами, буде таковые состоятся.

-- Я бы на её месте тоже бы отшил бы, если бы ко мне стал бы клеиться такой набриолиненный педрилло как ты! – двое за кустами заржали, а один, наверное гундосый, обиженно засопел. Я убрал аптечку обратно, зажав в кулаке два шприц-тюбика, и ещё пару убрав в карман, вынул из кобуры пистолет Стечкина с уже навинченным глушителем, и медленно двинулся на голоса.

Бесшумно ходить по джунглям нужно уметь. Нужно родиться и вырасти в них, жить в них, быть их неизменной составляющей, каковой я, само собой, не был...

-- Слушайте! – трое за кустом замерли. Я мысленно проклял так не вовремя подвернувшийся под ноги сучок, мёртвой статуей замерев на месте, и глядя сквозь прорези листьев на их напряжённые фигуры и руки, замершие на ложах автоматов.

-- Показалось, -- облегчённо вздохнул гундосый.-- Нет, иди посмотри, -- приказал тот, у кого голос погрубее. – А мы

тебя отсюда прикроем.Гундосый вздохнул ещё раз, но спорить не посмел, уныло поднялся,

взял автомат наизготовку и пошёл прямо на меня, внимательно вглядываясь в буйные заросли за моей спиной. Те двое, что остались в кустах, следили, ловя стволами автоматов каждое движение. Я замер – даже не дышал. Изо всех сил я старался не глядеть на гундосого, чтобы, не дай Бог, не побеспокоить его взглядом. Он остановился в метре от дерева, за которым затаился я, с настороженной опаской повёл вправо-влево длинным унылым носом, и повернул назад, бурча под нос нечто невразумительное.

-- Никого здесь нет, -- крикнул он своим товарищам. – Наверно крыса зашуршала.

-- Сам ты крыса, -- донеслось из кустов, и те двое захохотали, будто сказано было невесть что остроумное.

Я подождал, пока они отвернутся и стал подкрадываться, удвоив осторожность. Камуфляжный маскхалат с нашитыми на него бурыми лоскутками и мочальными нитками скрывал меня на фоне трепещущей в полумраке листвы, и я, наконец, подобрался вплотную. Вся троица сидела плотным кружком, передавая из рук в руки толстую кручёную папиросу, сладко напахнувшую в мою сторону дымком знакомого дурмана. Там, на Земле, когда не удавалось раздобыть водки, после боя, да и просто так иногда мы расслаблялись, пуская по кругу «косячок»… Тот кто, как я полагал, командовал маленьким отрядом, сидел ко мне спиной и как раз затягивался. Я протянул руку с зажатым в ней шприц-тюбиком и вонзил иглу ему в шею. Бесцветная жидкость мгновенно всосалась, он покачнулся и замер в нелепой позе.

-- Хорхе, ты это чего? – встревожился его приятель. Хорхе молчал, бессмысленно вертя головой. Я просунул глушитель пистолета над


61

его плечом и нажал на спуск. Звонко клацнул затвор, и не успел он вернуться в нормальное положение, как я уже валял по земле гундосого, беря его руку на излом. Миг – и он получил от меня свою дозу препарата, моментально став послушным, как ягнёнок.

Я выпрямился, тяжело дыша. Справиться с ними мне было нетрудно, но страх перед провалом сделал своё дело: надпочечники плеснули в кровь адреналином, и мне понадобилось некоторое время, чтобы справиться с сердцебиением. Немного успокоившись, я взглянул на своих новых «приятелей». Оба застыли в тех позах, в которых я их оставил. Хорхе сидел на земле, тупо глядя перед собой, гундосый валялся на земле, счастливо щурясь на солнышко, пробивающееся сквозь листву.

-- Слушайте меня, -- внятно проговорил я, и хлопнул в ладоши. Оба разом дёрнулись на звук, и уставились на меня расширенными зрачками. – Я ваш друг, Хорхе! – Хорхе послушно кивнул. – Сейчас мы пойдём к вашему саро – у меня к нему важное дело. Меня зовут, э-э... сеньор Леонсио. Ты понял?

-- Я понял, сеньор Леонсио, -- послушно пробубнил Хорхе.-- Ты понял? – обратился я к гундосому.-- Я понял, -- ровно ответствовал он.Ну, что же, первую часть подготовительной программы можно

считать оконченной, пора переходить ко второй. Вот только ещё одно – мне ведь, для пущего увеличения шансов, тоже полагается некий специальный укольчик… почти безвредный… минутку, граждане бандиты, одну минутку… Я отбросил пустой инъектор, и радостно улыбнулся окружающему миру. Давненько мне не доводилось чувствовать себя таким свежим, бодрым… таким сильным и ловким… а главное – таким быстрым! Химический синтетик с пятнадцатисложным названием, в среде штурмовиков и оперативников Отдела именуемый попросту «Гипер» вступил в свои права…

-- Ну что? – осторожно хлопнул я по плечу равнодушно замершего Хорхе. – Хорошо?

-- Хорошо! – послушно заухмылялся он.-- Тогда поднимайтесь, и пошли... и перестаньте улыбаться! Ведите

себя как подобает мужчинам!Оба заторможенно поднялись, и пошли в сторону базы. Шли открыто,

неторопливо – мне ещё приходилось специально себя сдерживать, потому что мои движения сейчас со стороны могли показаться суматошливым и резким дёрганьем марионетки, влекомой вдрызг пьяным кукловодом. Ничего удивительного – скорость моей реакции сейчас настолько возросла, что я мог поймать в полёте летучую мышь. К тому же все чувства мои так обострились, что, казалось, я слышу, как шевелятся под корой деревьев личинки древоточцев, и, хоть и не мог видеть, как машут крыльями москиты, но полёт их отмечал без


62

труда. Краем глаза я видел, как ссорятся на ветке два крупных чёрных дятла с винно-красными хохолками, то и дело разражающиеся, по какому-то им одним известному поводу, диким жутковатым металлическим смехом. В кустах под деревом шевелилась высокая трава – там шуровал опоссум, пируя над какой-то тухлятиной, мне был виден лишь его противный голый крысиный хвост, да ещё время от времени проблёскивали две чёрных подозрительных бусинки глаз. Невдалеке перепархивали с места на место два красных ибиса – два гигантских алых цветка, расцветших здесь неведомо как, и теперь порхающих в сумраке под пологом зелёного лесного шатра, а на них с невыразимым презрением во взоре смотрела с ветви гигантская буро-зелёная игуана, вяло пошевеливающая длинным хлыстом бугорчатого хвоста. Весь мир теперь открыт был передо мной, и я едва удерживал себя от того, чтобы не бросить всё на свете, и не начать восхищённо разглядывать то, что при обычных условиях просто ускользает, выпадает из внимания. Никогда раньше я не был в джунглях, хотя очень много знал о них – из телевизора и книг – и всегда мечтал оказаться внутри этой жутковатой и манящей страны дождевых лесов, а теперь они лежали передо мною открытой книгой, а я… Мне пришлось сосредоточиться, и перенести внимание своего обострённого восприятия на более приземлённую почву – выполнение задания.

Можно, конечно, поинтересоваться – а какого чёрта я попёрся с ними сам? Ведь можно, ну ведь можно же было заслать в стан врага их одних, снабжённых модулятором, а потом просто прийти, и собрать сливки? Конечно, можно… Я и сам потом себя часто спрашивал: какого хрена? И сам же себе отвечал: ну, вот как-то так… Не подумал просто.

По пути я успел как следует проинструктировать своих временных союзников, делая вид, что веду с ними дружескую беседу, и когда мы приблизились к воротам, Хорхе окликнул охранника, несколько механически, но вполне по-свойски:

-- Эй Коко! Открывай ворота.Тот кого звали Коко медленно приблизился, подозрительно

рассматривая меня в упор.-- Кто это такой, Хорхе? – спросил он, медленно цедя слова сквозь

оттопыренную презрительно нижнюю губу.-- Открывай, кому сказано, estupido bicho! – рявкнул Хорхе в ответ.

– Не видишь, что ли – это сеньор Леонсио! Саро его ждёт!-- Саро не говорил ничего о нём. И он приказал убивать любого,

кого я не знаю... – задумчиво проговорил охранник.У меня в аптечке хранилось столько препарата, что я мог сделать

сговорчивыми всё население этой чёртовой базы, но лезть в неё сейчас было неразумно.

-- Я звонил полчаса назад, и сообщил о своём прибытии. Я человек


63

того сеньора, что находится сейчас во-он там, -- я указал рукой на бункер. Я импровизировал напропалую – внимание скучающих охранников постепенно приковывалось к нам, и я уже всерьёз готов был активировать модулятор. Вот только при таком уровне восприятия, который подарила мне недавняя инъекция, это для меня может быть смертельно опасным – сердце может не выдержать адреналинового напора… У каждой палки два конца – ещё, чего доброго, не хватало здесь от страха помереть.

-- Д-да? – подозрительно протянул недоверчивый цербер. – Я сейчас узнаю, -- он потянул с пояса рацию. Допустить этого я никак не мог!

-- Подожди! – торопливо воскликнул я, хлопнув себя по лбу. – Совсем забыл! У меня же есть пропуск! – я торопливо полез в карман, и достал оттуда ещё одну порцию послушания. – На, держи!

-- Что это? – недоумённо спросил охранник, но руку к тюбику протянул... Зря.

-- Теперь ты меня узнал, -- произнёс я, когда его глаза вновь обрели фокус. – Немедленно громко извинись перед сеньором Леонсио и пропусти внутрь.

-- Извините меня, сеньор Леонсио! Теперь я вас узнал! – радостно гаркнул охранник, настежь распахивая ворота.

-- Pobrecito loco! – сочувственно прокомментировал его действия Хорхе. – Он не узнал самого сеньора Леонсио!

-- Хорошо, -- ответил я «дежурному по КПП», проходя внутрь. – Стой здесь, и если увидишь, как в меня кто-то целится – убей его! Понял?

-- Да, сеньор! – ухмыльнулся здоровяк во всё своё немалое лицо и обвёл подозрительным взглядом всех своих бывших соратников. Кажется, я уже догадываюсь, каким образом загадочному «гостю» удалось договориться с местным саро. Довольно бесхитростный способ, я бы сказал...

-- Хорхе! – скомандовал я строго. – Ступай в дом и застрели своего саро, а потом убей всех мужчин. Понял? – Хорхе радостно кивнул и рысцой побежал исполнять приказ.

-- Ты, -- я ткнул пальцем в гундосого, неторопливо направляясь к бункеру. – Немедленно приведи ко мне вертолётчика! – гундосый тоже исчез. Я, подражая ленивой разболтанной походке охранников, медленно шёл по двору. Некоторые из них косились на меня, но нездоровой активности не проявляли – я пришёл вместе с Хорхе, меня узнал привратник, этого было достаточно для людей, не считающих, что любопытство – не порок. Я беззаботно поглядывал кругом, встречаясь взглядами с людьми, небрежно им кивал, и, после секундной заминки, получал ответный кивок. Примерно на полпути к бункеру меня настиг гундосый, волоча за собой невысокого черноволосого крепыша.


64

-- Это вертолётчик, сеньор Леонсио! – весело отрапортовал он.-- Это так? – спросил я строго. Крепыш ожёг меня презрительным

взглядом, и коротко бросил:-- Н-ну...-- Привет! – я хлопнул его по плечу. Взгляд вертолётчика на миг

затуманился, а потом вновь приобрёл ясность – особенную ясность. – Иди заводи, -- я указал на «Ирокез», -- и жди меня...

-- Он только что прилетел, там мало горючего, -- мрачно ответил парень. Ого! Как бы не пришлось дать ему ещё дозу – способность к критическому анализу не утрачена полностью.

-- На сколько хватит? – спросил я.-- Минут на пять, -- не задумываясь ответил он. Зрачки его

теперь окончательно расширились, и я вздохнул полегче – просто сопротивляемость хорошая. Ничего, недолго ему сопротивляться! Я взглянул на свой ручной таймер, сопряжённый с электронным указателем порталов – единственным артефактом, который, по личному распоряжению Деда, мне удалось выцарапать у скареды-каптёра. Сюда я пришёл тем же порталом, что и они – это почти двадцать миль к югу. А уходить отсюда я решил другим отнорочком – на координатной сетке указателя уже десять минут призывно мерцала зелёная точка блуждающего портала, ведущего на Новую Кадафию. Она была совсем рядом, на вертолёте – так вообще рукой подать, и если я очень поспешу, то, максимум через час, леди Рика окажется в отцовских объятиях… жаль, конечно, что не в моих, но… Но как удачно всё получается! Конечно, очень не хочется устраивать бойню, -- в конце концов можно было послать того же Хорхе, с заданием в нужный момент включить модулятор, только тогда пришлось бы уходить пешком, и с погоней на хвосте, потому что вертолёт водить я всё равно не умею…

-- Заводи и жди, -- коротко бросил я, и, не оглядываясь, быстро пошёл к бункеру. Всё, подготовительный период завершён, наступает момент истины, а я ещё жив! Это окрыляет. Я на ходу щёлкнул головками предохранителей и небрежно положил руки на открытые кобуры, висящие на ремне.

«Сей-час, сей-час», -- мерно повторял я в такт шагам. Вот – уже должно начаться, какого чёрта этот Хорхе застрял? В ответ в гасиенде приглушённо бабахнул выстрел, потом ещё, а потом раскатистые очереди стали почти непрерывными. Всё, пора! Я вплотную приблизился к охраннику у двери бункера – его, казалось, вовсе не заинтересовали выстрелы, хотя по нему вовсе непохоже, чтобы он был «под наркозом», однако на меня он отреагировал. Тускло-свинцовые глаза обрели осмысленное выражение, винтовка начала подниматься, но слишком медленно, слишком медленно! Странная у него реакция, вроде бы адекватная, но какая-то замедленная, голову ему, что ли, напекло? А-а, вспомнил – это «Гипер» так меня


65

разогнал! Неважно. «Клик-клац!» -- послушно сказал затвор, мощная волна отдачи рванула руку вверх и влево, и охранник переломился пополам, роняя из безвольно разжавшихся ладоней М-16. В ту же секунду грохнул выстрел от ворот, затем второй – видимо, я стал объектом чьего-то подозрительного внимания, и привратник это немедленно пресёк!

А дальше всё смешалось в грохоте выстрелов, криках людей, визге рикошетов. Я пнул ногой железную, всю в рыжих пятнах ржавчины дверь, она не поддалась! Я ухватился за массивную, тоже железную ручку, потянул на себя – никакого эффекта. Ах ты ж, мать твою! «Цвирк-чпок-дзынь!» -- несколько пуль с искрами отрикошетили от бетонной стены, одна ударила в загудевшую дверь, пробив её насквозь. Я развернулся, паля навскидку из обоих пистолетов разом и валясь в пыль. Двое из тех, что под навесом, посунулись носами в циновки, остальные шустро шмыгнули за баррикаду из мешков, и оттуда открыли по мне ураганный огонь. Слева, на взлётной площадке, взревел драконьим голосом вертолёт, начиная раскручивать над собой стальные крылья лопастей. Что ж – это дело!

Я метнулся за угол бункера, отцепил одну из гранат, которыми мой комбинезон был увешан, как новогодняя ёлка игрушками, метнул её под навес, за мешки, где уже грозно шевелил хоботом крупнокалиберный пулемёт – старый добрый ДШК, в одно касание напрочь отрывающий человеку голову... «Высокобризантный гелевый наполнитель» шарахнул так, что мне, даже за углом, опалило волосы и в носу засвербило от гари! Ни фигашеньки себе!.. Я с ужасом поглядел на остальные гранаты. Да я же ходячий завод ракетного топлива! Если хоть в одну из них попадёт пуля, я превращусь в «Челленджер»! Ладно, это всё потом. Преодолев искушение немедленно избавиться от гранат, я рванулся к двери, всадил в замок четыре пули, потянул на себя – ага пошла рубаха рваться… Дверь, скрипя так пронзительно, что перекрывала даже стрельбу, соизволила открыться. Десять ступеней вниз, лампы в стальных сетках по потолку, ещё дверь... Рву на себя – не поддаётся, -- отвернувшись стреляю в замок, а потом – по наитию – в петли. Удар ногой, дверь падает вперёд, я падаю сверху – вовремя, у-ух! Надо мной проносится целый рой озлобленных пороховыми пинками пуль. Это не по мне, это, покамест, туда, где я только что стоял. Впереди длинный бетонный коридор, насквозь простреливаемый, тускло освещённый лампочками; в конце коридора ещё дверь, перед ней двое. Стоят вытянувшись, как на параде, выставили стволы с пляшущими на концах звёздочками вспышек – вот это уже по мне! – пули крошат бетон вокруг меня, высекая искры и истошно визжа над головой. Выбросив вперёд обе руки, выпускаю в каждого по остатку обойм – и наступает тишина. Такая, что даже не верится. Снаружи идёт война, хотя единственный противник, и виновник всего


66

происходящего сейчас здесь, внутри, но паника – страшная вещь!Я побежал вперёд, меняя на ходу обоймы пистолетов, – автомат

и ПНВ пришлось оставить в лесу, как и бинокль – здесь они оказались бы не к месту. Дверь, перед которой мешками свалились охранники, оказалась совсем иной! Броневая, без единой щелочки, с электронным замком. Плохо! И как я не подумал, что СИ-4 может пригодиться? Облепил бы сейчас «пластиком» по периметру, рванул её, и вперёд! Может – «яблочком»? Воз-зможно, но... Куда спрятаться от взрыва? А, собственно, зачем нам прятаться? Зачем вообще это варварство – взрывы, СИ-4, «яблочки» разные? Задавленный боевым азартом интеллект тихонько шевельнулся, распрямляясь. Я склонился над кнопками замка, чуть ли не носом водя по ним. Та-ак. Шестая... четвёртая... девять, кажется, ч-чёрт, темно тут у них… Да, точно, девять. И – один! Эти четыре немного погрязнее, чуть потёртее остальных. Ну-с, я начну-с! Сколько там вариантов?.. Двадцать четыре, кажется, всего ничего, нам только день простоять, да ночь продержаться… Ладно, мы не математики, что нам какие-то проценты вероятности, раз, два, три – начали!

Один, четыре, шесть, девять... Красная пимпочка рядом с клавиатурой мигнула – и всё. Ла-адно, мы народец терпеливый... вот только времени у нас в обрез. Четыре, девять, один, шесть... Мимо!

Верной оказалась восьмая комбинация – я уже начал нервничать, поскольку не представлял, что там творится наверху. Может, они уже опомнились от паники и сейчас – вот прямо в данный момент – окружают бункер? Однако, это уже не имеет значения, всё, все вопросы – к секретарю, а я занят! Занят, говорю, потому что красный светодиод потух, вместо него загорелся зелёный, и толстенная бронированная дверь медленно поползла внутрь. Сезам, отворись!

Сезам отворился, и представшее моему взору зрелище сразу и навсегда отвратило меня от юношеской мечты о карьере гинеколога. За дверью находилась единственная комната, довольно большая, серые, грубо оштукатуренные стены которой освещались болезненно ярким светом люминесцентных ламп. Посередине комнаты стояло нечто, видом своим напоминающее гинекологическое кресло и, одновременно, какой-то невероятный пыточный станок, и на нём, в недвусмысленной позе лабораторной лягушки, приготовленной для вивисекции, была распластана с помощью ремней Её Светлость Маргарет Дортленд, графиня Солтри, а перед ней, изогнувшись в прихотливой и принуждённой, но не лишённой некоторого изящества позе испанского идальго, стояло существо, сородичей которого мне до сих пор доводилось видеть только на голопроекторе, во время занятий по ксенологии, да по 3-м ТВ, когда миловидные дикторши рассказывали об очередной дипломатической победе Терры... Это, несомненно, был К"Рет"г, самый настоящий, здоровенный – метра полтора в высоту – напоминающий огромного бескрылого шершня


67

– с тонюсенькой талией в том месте, где жёлто-зелёное полосатое брюшко у насекомых соединяется с головогрудью – и из конца этого самого брюшка, выпяченного в сторону жертвы, медленно вылезала, сочась бесцветной, липкой даже на вид слизью, беловато-серая трубка яйцеклада. Инсект замер, весь дрожа от приближающегося пароксизма экстаза, а трубка всё вытягивалась и вытягивалась, уже почти достигнув своей цели, а я замер, как парализованный, не в силах отвести изумлённый взор от этого отвратительного, но, почему-то притягательного для меня зрелища! Я видел то, чего подсознательно боялся – фактическое выполнение условий брачного договора. Оплодотворение Матки альфа-особью Правящего Улья!

Нечто подобное мне доводилось видеть на картинах Бориса Валледжо. Гиперсексуальная обнажённая красавица и гротескное ужасное чудовище. Прекрасное и отвратительное в одном микроконтинууме...

Чудовище я убил первым. Следом за ним повалились на пол те двое, которых я вначале и не заметил, но один из них шевельнулся, направляя на меня ствол винтовки и ужасное очарование момента рассеялось. Не помню, когда я успел переключить пистолеты на автоматический огонь. Двоих охранников, присутствующих при, гм... церемонии, пули девятимиллиметрового Стечкина отбросили назад, и они сползли по стене на пол, оставляя на бугристой штукатурке широкие кровавые полосы... Останки инсекта корчились на полу в луже жёлто-розовой жидкости, среди переплетения белёсых кишков, выпавших из развороченного очередью брюха, головогрудь беспомощно сучила задранными вверх членистыми лапами, покрытыми редкими противными волосками, с острыми хитиновыми крюками по всей длине, оторванная голова валялась в стороне, и, судорожно дёргая антеннами усов, бессмысленно смотрела в потолок невыразительными фасеточными глазами. Я держал пистолет перед собой и, не обращая внимания на заклинивший в заднем положении затвор, продолжал бессмысленно жать на спуск.

По счастью, никого больше в помещении не было – настолько я уязвим был сейчас! Лёгкое движение, уловленное краем глаза отвлекло меня от созерцания умирающего чудовища. Я вскинул бесполезный пистолет, но это была всего лишь леди Рика. Распятая на жутком троне женщина, повернув голову с туго стянутыми в косу золотистыми волосами, молча глядела на меня, и в её, без сомнения одурманенном наркотиком мозге, шла какая-то работа – это я понял по лихорадочно «дышащим» зрачкам, то сужающимся, то расширяющимся, как будто она никак не могла решить, в каком фокусе меня следует рассматривать. Она слабо шевельнула губами, но я ничего не услышал. Однако её движения, пусть и неосознанные ею самой, как будто пробудили меня.

Я сбросил охватившее меня оцепенение, и приблизился к ней,


68

доставая нож. Женщина отвернулась, и снова уставилась в потолок пустыми глазами с расширенными зрачками.

-- Сейчас, сейчас, -- шептал я – больше самому себе – торопливо кромсая ремни, стараясь не задеть при этом стиснутую ими нежную кожу. – Сейчас, -- я снял её с кресла и поставил на ноги, туда, где почище, куда не расползлась ещё расплёскиваемая шевелящимся в агонии телом насекомого лужа слизи, но ноги её подломились, и она едва не упала.

-- Сейчас, -- бормотал я, лихорадочно роясь в аптечке непослушными пальцами. Наконец, найдя нужный шприц-тюбик, я вколол ей анатоксин и огляделся, ища хоть какую-то одежду. Ничего похожего под рукой не было – возможно они раздели её ещё до того, как затащили сюда. Мой взгляд упал на небрежно брошенную в углу кучу тряпья, я поднял, встряхнул – это оказалось нечто вроде широкого плаща с огромным капюшоном, немного напоминающего инквизиторский балахон. Сойдёт, решил я, вытягивая из-под комбеза бронежилет и надевая его на леди Маргарет. Не хватало мне, чтобы её, уже освобождённую, настигла шальная пуля!

Слабое шевеление возле стены привлекло моё взбудораженное адреналином внимание. Один из застреленных мною людей медленно поднимал дрожащими руками винтовку. Руки не слушались его, ствол играл, ходил ходуном из стороны в сторону, но он упрямо вновь и вновь наводил его, не сводя с меня пылающих ненавистью глаз.

Ах ты мразь, ты ещё не навоевался? Так я тебя угомоню! Счёт времени шёл на секунды, потому что ствол уже был направлен мне в живот, а разряженные пистолеты всё равно были в кобурах, и ни достать, ни перезарядить их я всё равно не успевал. И я рванул к нему, выбив винтовку из слабеющих рук, и несколько раз глубоко, по самую рукоять, загнал нож в податливое человеческое тело, каждый раз конвульсивно содрогающееся от удара. Тёплые струйки крови цевками брызгали на руки, на рукава…

Как давно я этого не делал – я почти забыл, почти забыл, как это бывает, когда ты не хочешь, но иного выхода нет, и тогда, чтобы сохранить психику в целости, ты внушаешь себе – через силу, через боль и стыд – что тебе это нравится больше всего на свете, и вонзаешь, вонзаешь, вонзаешь, как будто принимаешь участие в некоем дико извращённом половом акте… Всё, теперь точно – всё... Мёртв.

Несколько секунд я ещё стоял над распростёртым у ног телом, бурно дыша и тихо скуля сквозь сведённые квазиэкстатической судорогой челюсти; мне понадобилось время, чтобы успокоиться – всё же я очень давно никого не убивал так, чтобы ощутить тепло тела, и уходящей из него жизни – все психотренинги давным-давно позабылись, потеряли силу, и мне вновь пришлось вспомнить, как


69

нужно выравнивать дыхание, как абстрагироваться от происшедшего, но в конце концов я ухитрился взять себя в руки, тем более, что на них сейчас покоилась самая большая для меня драгоценность!

Оглядев напоследок ужасную комнату, я перекинул ещё не пришедшую в себя, но уже слабо шевелящуюся женщину через плечо, и шагнул вон. Что ещё я должен был сделать здесь? Ах да – никаких артефактов! И никаких останков. Не хватало ещё кому-то обнаружить в джунглях Колумбии мёртвое тело инопланетного существа! Я нажал кнопку закрытия двери, сорвал зубами чеку, и швырнул в уменьшающуюся щель гранату. А теперь – ходу, ноженьки резвые, ходу!

Едва я донёс свою драгоценную ношу до ступеней, как раздался взрыв, и какой! Бронированная дверь хотя и удержалась в раме стальных косяков, но выперла наружу, словно изогнувшись в агонии. Минутку, граждане! Что бы ни происходило сейчас там, наверху (хотя слышно было – постреливают, и вовсю ревёт вертолёт), я должен подстраховаться! Аккуратно опустив леди Рику на бетон ступеней, я перезарядил оба пистолета, один из них сунул в кобуру, и вышвырнул наружу пару гранат. Долбануло так, будто взорвался десяток бочек с нитроглицерином – жаром пахнуло в сырой подвал, стена пыли выросла перед выходом, и в эту стену я ввинтился, неся на плече беспомощно обвисшую женщину, паля из пистолета направо и налево, просто на всякий случай!

Ориентируясь по характерному цвирканью винтов готового ко взлёту геликоптера, я ринулся вперёд, инстинктивно пригибаясь. Серо-зелёная туша вертолёта выросла передо мной неожиданно. Я швырнул леди Рику внутрь, влетел сам и заорал пилоту: «Взлетаем!» Тот, ухмыляясь, согласно кивнул, и склонился над приборной доской, а я пристроился к бортовому пулемёту. Из-за пыли, поднятой винтами, ни о каком прицельном огне речи быть не могло, да и система была мне незнакома, но я всё же умудрился передёрнуть затвор и дать несколько очередей по мелькающим размытым теням – для пущей паники.

Сверху картина казалась более ясной, но ничуть не упорядоченной: внизу все стреляли во всех и каждый в каждого. Мой перевербованный «вратарь» Коко ничком валялся там, где до последнего стоял на боевом посту, и там, где его настигла злодейка-пуля. Кто-то, может даже Хорхе, мелькал в окнах второго этажа гасиенды и вслепую, короткими расчётливыми очередями бил наружу из «Калашникова». Ещё несколько окон, ощетинившись чёрными стволами винтовок, уверенно и зло харкали в пыльное марево частыми свинцовыми плевками, -- марево в ответ огрызалось оранжевыми всполохами, но кто стрелял, и в кого – было непонятно. Четверо залегли на веранде и палили по всему, что видели – несколько выстрелов они сделали и в вертолёт, -- я дал по ним очередь, и они разбежались. Какой-


70

то псих дорвался-таки до чудом уцелевшего ДШК и теперь лупил из него в белый свет, как в копеечку, развалив попутно оба барака (а может, их разметало взрывной волной). Но самым неприятным было не это. Ещё один пилот, видимо, уцелевший в этой катавасии, сидел в кабине второго вертолёта, и лопасти над ним уже бешено вращались! Я дал по нему длинную очередь, но все до единой пули срикошетили от крутящегося винта, мелькнув, словно следы метеоров в ночном небе. Осознавая, что больше уже ничего поделать нельзя, я рукой указал «своему» пилоту курс, демонстративно постучал по таймеру, и поднял вверх три пальца, мол – три минуты лететь в заданном направлении. Пилот согласно кивнул, и резко повалил машину на борт, отчего мы с миледи едва не вывалились – то-то смеху было бы здешним компатриос-герильяс, гаучос, мучачос, и прочим кабальерос!

Второй вертолёт – маленький, хищно зализанный, опасно целеустремлённый – уже оторвался от взлётного поля, и только теперь я заметил у него в переднем стекле шарнирную пулемётную амбразуру. Плохо дело – у него-то горючки, наверное, под завязку, а нам ни сманеврировать, ни уйти, просто беда… Надо, надо что-то срочно делать с этим, пока он ещё окончательно не утвердился в вихре воздушных потоков…

Движимый отчаянным вдохновением, я метнул в сторону поднимающейся за нами винтокрылой стрекозы, одну за другой, аж целых четыре гранаты, с ужасом думая о том, что будет, если ударная волна настигнет и нас!

Нет, ничего, пронесло беду мимо – только тряхнуло так, что зубы клацнули… Огненная метель закружилась внизу в дикой шаманской пляске, подхватила бензовоз, ударила во взлетающий вертолёт, завертела его, потащила боком прямо в сторону гасиенды. Балюстраду смело винтом, словно циркулярной пилой, и дальше я ничего не видел – наша машина, поднимаясь над джунглями, уходила на юг.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА ИГОРЯ РЕШЕТОВА ЧИТАЙТЕ В ОСЕННЕМ НОМЕРЕ №41 «ОГНИ НАД БИЕЙ»


71

ПЁТР ЛЮБЕСТОВСКИЙПётр Петрович ЛЮБЕСТОВСКИЙ (Кузнецов) родился в 1947

году на Смоленщине, в деревне Любестово, в семье фронтовика. Окончил Звенигородский финансовый техникум и Калининский государственный университет. По образованию юрист. Служил в ВС и в МЧС. Подполковник в отставке. Живет на Брянщине, в г. Сельцо. Работает учителем истории и права в школе-интернате. Публиковался в еженедельнике «Литературная Россия», в журналах «Молодая гвардия», «Север», «Дон», «Искатель», «Странник», «Сельская новь», «Воин России», «Пограничник», «Нана» и др. Лауреат литературного конкурса журнала «Милиция» (2007), Дипломант Международного литературного конкурса им. В. Каверина (2013) и Всероссийского литературного конкурса «Твои, Россия, сыновья!» (2014), Лауреат Международного литературного конкурса военных писателей и журналистов «Свет Великой Победы» (2015). Финалист IV Международного Славянского литературного форума «Золотой Витязь» (номинация «Литература для юношества») (2013). Лауреат конкурса газеты «Литературная Россия» – «Жить не по лжи». Автор семи сборников прозы. Член Союза писателей России и Союза журналистов России. Руководитель литературного объединения «Парус» (г. Сельцо), член Правления Брянской областной писательской организации.

КОГДА ЗАЦВЕТАЕТ КИПРЕЙ

Рассказ

1 Бревенчатый пятистенок в четыре окна на опушке леса горожане по

привычке называют лесным кордоном, хотя он давно уже нежилой и подступы к нему заросли высокой густой травой. Усадьба пришла в запустение с той поры, как на кордоне произошли драматические события, которые взбудоражили жителей города и дали почву для различных домыслов и кривотолков, так как истинное положение вещей знали лишь единицы.

Мария Вологина, или Марийка-Лесничиха, как называют ее местные жители, овдовела в одну ненастную летнюю ночь. Некто приезжий постучал в полночь в окно и низким голосом пригласил

&


72

ее мужа Виктора Вологина в легковую машину, припаркованную у кордона.

Марийка не встревожилась: Виктор вряд ли откликнулся бы на зов незнакомца. Случалось и раньше, что заезжие визитеры, решая неотложные вопросы с заготовкой деловой древесины, беспокоили Вологина среди ночи. Виктор никому не отказывал, если мало-мальски знал человека, и видел, что сделка обещает быть выгодной. Причем не только для лесничества, но и для него.

Вологин, недавно окончивший факультет лесного хозяйства и назначенный сюда лесничим, спешил сколотить состояние, чтобы жить не хуже других. В его ближайшие планы входило не так уж много: купить в городе домик и обставить его, как подобает, приобрести автомобиль и небольшую дачку в пригороде. А в довершение всего он втайне мечтал отвезти Марийку в одну из московских клиник, где надеялся излечить ее от бесплодия. На все это требовались деньги и, по нынешним временам, немалые. А тут лес, спрос на который есть всегда. Глупо было бы, по его разумению, не пользоваться такой возможностью, зная, что лес шумел, шумит и шуметь будет.

Марийка отчасти разделяла планы мужа, но решительно осуждала его неуемную страсть быстро разбогатеть, да еще не вполне законным способом. Всякий раз, когда Виктор потирал руки в предвкушении удачной сделки, Марийка умоляла его:

– Дай слово, что это в последний раз. Мы и так наскребем понемногу…

– Наивная ты, Марийка, – обрывал ее муж, – совершенно не знаешь жизни. Ведь чтобы нынче наскрести хотя бы на хороший автомобиль, нужно лет десять не покупать продукты в городе, а питаться только диким медом и сушеными кузнечиками.

– Не знаю, как насчет кузнечиков, но чует мое сердце, сухари сушить придется, – стращала мужа Марийка.

Развязка наступила гораздо раньше, чем предполагала Вологина, и исход ее был трагичен. Той ненастной майской ночью Виктор дома больше не появился. А перед рассветом Марийкино сердце-вещун забилось тревожно, отогнав сон, и она с опаской вышла на крыльцо.

Уходящая ночь встретила ее настороженной тишиной: дождь кончился, ветер утих, и тьма слегка рассеялась. Марийка поняла, что ночного гостя след простыл, и тихо позвала мужа: «Виктор, ты где?» Не получив ответа, хотела повторить свой вопрос, как вдруг подняла голову и увидела мужа висящим на суку. Она закричала во весь голос, завыла, закрыв рот руками. Сосна покачнулась, поплыла поляна, заросшая высоким кипреем, и крыльцо ушло из-под ног… В тот день она, медсестра городской больницы, впервые за два года не вышла на дежурство. Ее доставили в приемный


73

покой двое городских парней на «Москвиче». Возвращаясь с ночной рыбалки на Святом озере, они заглянули на кордон. Перед ними открылась мрачная картина: хозяин в петле, а хозяйка поодаль без сознания.

В палате, едва придя в себя, Марийка увидела рядом с врачом незнакомого молодого мужчину. Тот представился следователем прокуратуры Романом Семёновичем Лисиным и попросил Вологину найти в себе силы ответить на несколько важных для следствия вопросов.

Марийка вкратце рассказала следователю о том, что видела и слышала прошедшей кошмарной ночью. Уходя, следователь оставил номер телефона: «Если вспомните что-либо ещё – позвоните мне. А пока набирайтесь сил», – сказал он на прощание.

Получив изрядную дозу успокоительного, Марийка не хотела ни о чем думать, а лишь хотела спать. Но сквозь сон, превозмогая себя, она попыталась собрать обрывки мыслей воедино, чтобы осмыслить всё то, что произошло прошедшей ужасной ночью, и постараться понять, кому Виктор стал настолько неудобен, что с ним расправились так жестоко. Припомнилось ей, что примерно месяц назад Виктор вернулся из города в сопровождении «почетного эскорта» – группы плотных развязных парней на иномарке. Старший из них, с седой прядью, заметно потрепанный жизнью, долго беседовал о чем-то с Вологиным, а двое других, как верные псы, лежали под сосной у дома и наблюдали за ходом переговоров.

Домой Виктор пришел в расстроенных чувствах. И весь вечер был сам не свой. Только поутру, собираясь в объезд по делянкам, на немой вопрос жены сказал:

– Предложили довольно крупную, но весьма опасную сделку. Одним словом, аферу. Когда ответил отказом – стали угрожать.

– И чего же они хотят? – На заказник замахнулись вблизи Святого озера, где вековые

дубы редкой породы. Говорят, что есть канал, через который можно сплавить дуб за границу. Посулили крупную сумму, но я дал понять, что это табу, и на шантаж не поддамся. Будут наседать – сдам в руки милиции.

– А этот, седой, кажется, уже заглядывал на кордон, или я ошибаюсь? – робко спросила Марийка.

– Да, был однажды. Тогда все прошло без эксцессов. Но, похоже, то был лишь пробный шар. Прав был шеф, когда советовал не заводить новых знакомств, а следовать принципу: черт, которого я знаю, лучше неизвестного черта…

Марийка не сказала следователю Лисину о своих подозрениях, когда тот вновь появился в палате и попытался выяснить, были ли у Вологина враги, которые могли угрожать ему расправой.


74

Внутренний голос подсказывал ей – надо молчать. Если Виктор изменился в лице после разговора с бандой Седого, а он был не робкого десятка, то куда уж ей тягаться с этой братией. От таких негодяев не спрячешься не только на кордоне, но и у Христа за пазухой. И Марийка предпочла молчать.

Виктора Вологина похоронили спустя трое суток на городском кладбище. Многие горожане пришли проводить его в последний путь. Они знали молодого лесничего и его жену, были хорошего мнения об этой семье. Очень слабую, не оправившуюся от тяжёлого потрясения Марийку, идущую за гробом, поддерживали подруги и коллеги по работе. Во время прощания с покойным Вологина дала волю слезам. Её оттащили от гроба, дали лекарства, и тут она краем уха услышала язвительный женский шёпот за спиной: «Рыдает, убивается, чувствует свою вину». «А в чём её вина?», – шёпотом спросил кто-то в толпе. «А в том, что отпустила мужа ночью из дома. Надо было не открывать дверь бандитам». «А что, у них на лбу написано, что они бандиты?» – спросил тот же голос. – «Порядочные люди – ночью не беспокоят. А коль стали бы ломиться – у лесничего, на этот случай, имелось ружьё. Всех бы уложил…»

Следственная бригада в течение нескольких дней работы на кордоне не обнаружила нарушений в документах на отпуск леса, оформленных Вологиным. Не обнаружила она и улик, дающих возможность по горячим следам изобличить преступников. Их уничтожил ночной дождь, оказав убийцам неоценимую услугу. Следователь Лисин ещё не раз встречался с Вологиной и настоятельно просил вспомнить, кто последнее время заглядывал на кордон с целью приобретения ценной древесины в обход закона и, возможно, угрожал её мужу за отказ пойти на преступную сделку. Но Вологина упорно твердила, что муж не делился с ней своими служебными делами и в работе всегда старался следовать букве закона.

По истечении установленного срока уголовное дело, возбужденное по факту гибели лесничего Виктора Вологина, было приостановлено и зачислено в разряд «глухарей».

Марийка корила себя, что предает Виктора, давая возможность его убийцам оставаться безнаказанными и чувствовать себя на свободе хозяевами жизни. Но Виктора уже нельзя было вернуть, а ей хотелось жить. Пусть небогато – без дома, машины и прочих благ, но жить.

Примирившись с тяжелой утратой, Вологина поселилась у подруги в городе. О возвращении на кордон не могло быть и речи: все напоминало о муже, да и страх преследовал ее. Теперь она бывала там лишь иногда, в силу вынужденных обстоятельств. После ночного дежурства Марийка садилась в автобус, идущий


75

на окраину города, наспех наводила порядок в заброшенном доме, брала необходимые вещи и к обеду обратным рейсом возвращалась в город.

Как-то по пути на кордон за ней увязался парень, лицо и тяжёлый взгляд которого показались ей знакомыми. Мелькнула мысль: «Кажется, он был среди тех, кто угрожал Виктору расправой». Почувствовав опасность, Марийка вернулась в город, так и не заглянув на кордон.

В последний раз она решила съездить на кордон спустя год после печальных событий, чтобы пройтись по памятным местам и забрать оставшиеся в доме пожитки. Когда Марийка сошла с автобуса, за ней высыпала ватага ребят с рюкзаками за спиной в сопровождении молодого статного учителя в камуфляжной куртке-ветровке. Марийка обрадовалась, что не придется идти до леса одной и сбавила шаг.

– Позвольте, я помогу вам, – раздался позади приятный мужской голос. Парень взял из ее рук сумочку, представился:

– Моя фамилия Казаков. Зовут Юрий Васильевич. Для вас просто Юрий. Мы с ребятами в поход собрались – в озере искупаться, порыбачить, гербарий собрать…

– Вовремя вы, как раз зацветает кипрей, – с неподдельной грустью в голосе произнесла Марийка, глядя в сторону лесной опушки, укрытой ярко-розовым покрывалом. – В эту пору воздух в лесу пропитан медовым ароматом. И пьёшь его, словно целебный эликсир.

– Выходит, вы, как и я, романтик, – с нескрываемым интересом посмотрел на девушку Юрий.

– Нет, я обычная медсестра, а лесной кордон – это мои родные пенаты, – печально улыбнулась в ответ Марийка.

– Тогда ваше место с нами, в этом походе, коль вы медработник – нам так не хватает специалиста по медицине – мало ли что может случиться?! Кроме того, мы плохо ориентируемся в лесу, а вы лесной житель…

– Вы шутите. Я ведь совсем не готова, хотя ваше предложение весьма заманчиво. К тому же, впереди у меня выходной после ночной смены.

– Мы зайдем на кордон, вы переоденетесь и проведете с нами незабываемую ночь в лесу. О вашей безопасности позабочусь я лично. Так что решайтесь, – предложил Юрий, умоляюще взглянув на попутчицу.

Как, в общем-то, несмелая, она отважилась на такой опрометчивый шаг, Марийка до сих пор объяснить себе не может. Может и впрямь судьба ведет человека.

Это были поистине волшебные часы. Вместе с детьми она собирала травы, рыбачила, пела песни у костра, любовалась


76

звездами, уснувшими на дне чистого лесного озера, вспоминала свое беззаботное детство, школу, друзей, любимых учителей.

Глубокой ночью, когда дети затихли в палатках, Марийка рассказала Юрию все, что мучило ее, и что она не могла доверить даже своей лучшей подруге. Тот, тронутый ее искренностью, обнял ее за плечи и, волнуясь, произнес:

– Теперь я точно знаю, что все эти годы искал именно тебя, но никогда не думал, что судьба будет так милостива ко мне, что я повстречаю тебя здесь, в родных краях, в обычный летний день на опушке леса, в окружении золотистых сосен и в розовом мареве цветущего кипрея.

Марийка сидела, чувствуя плечом тяжесть его головы, слыша его голос, но не слыша, о чем он говорит, и думала, что еще никогда ей не было так хорошо. Ощущение счастья, покоя было настолько полным, что даже мысль о предстоящем расставании не замутила его. И если бы кто-то в эту минуту взялся исполнить ее самые сокровенные желания, она не смогла бы придумать ничего лучше этих звезд, этих деревьев, этого лесного озера и только попросила бы, чтобы минуты длились долго, очень долго, если можно – бесконечно…

На обратном пути Юрий обратился к Марийке с просьбой: – Все, что известно об обстоятельствах гибели Виктора, надо

рассказать следователю. Я очень опасаюсь за тебя. Да и убийство Виктора не должно сойти преступникам с рук.

– Я боюсь, – призналась Марийка. – Недавно я встретила в городе одного из тех, кто приезжал к Виктору на кордон. Мне показалось, что он за мной следил. Его лицо, изрытое оспой, до сих пор стоит перед глазами.

– Мы пойдем с тобой вместе. Мой боевой друг Стас Стрижевский ныне следователь прокуратуры. Мы с ним прошли «горячую точку». Мне немного не повезло – получил на Кавказе ранение и контузию. Комиссовали. И вот теперь нашёл своё призвание на ниве просвещения, работаю в школе-интернате с обездоленными детьми, «сею разумное, доброе, вечное»…

2 Следствие по делу Виктора Вологина было возобновлено тем же

летом. Вел его следователь прокуратуры Станислав Сергеевич Стрижевский. Важной приметой, о которой сообщила Мария Вологина, была прядь седых волос у предполагаемого убийцы. За эту примету и зацепился следователь.

Он понимал, что преступная группа занимается запрещенным промыслом – незаконно сбывает ценную древесину. И если получился прокол здесь, на кордоне у Вологина, они сделают попытку добыть лес в другом месте. От такого куша отказаться


77

трудно, тем паче, что ими уже получен аванс, поэтому мошенники и убийцы будут искать сообщника среди лесничих.

Оперуполномоченный уголовного розыска капитан Косарев получил задание от следователя Стрижевского проверить все лесничества области на предмет серьёзных нарушений, чтобы представлять четкую картину: имеет ли место в них незаконная порубка леса, кто и когда в последнее время оформлял порубочные билеты.

Капитан Косарев решил начать проверку с Хартовского лесничества, где когда-то работал Вологин, дабы не вызвать подозрений, хотя понимал, что в этом лесничестве группу Седого обнаружить едва ли возможно – здесь они здорово наследили.

Так оно и вышло. А вот в соседнем Несоновском лесничестве Косарева ждал успех: здесь он обнаружил документы, оформленные на сомнительных лиц, которые неоднократно выкупали небольшие делянки. Сыщик стал осторожно собирать сведения о предприимчивых молодых людях. Копнув глубже, установил, что они подставные, а за ними стоят другие, залетные, и один из них, некий Гаврилов, ранее судим.

Капитан Косарев оформил командировку и незамедлительно выехал в соседнюю область, где и получил подробные сведения о заинтересовавшем его лице: Гаврилов Борис Михайлович ранее отбывал длительный срок за умышленное убийство. Алчен, жесток, дерзок. В определенных кругах известен под кличкой Седой. С фотографии, предъявленной Косареву, смотрел мужчина средних лет с прядью седых волос.

Оперативник показал фотографию Седого Марии Вологиной, и та без колебаний узнала в человеке с фотографии того, кого ранее видела на кордоне, и кто навязывал ее покойному мужу махинации с лесом.

Планам оперативников задержать группу Седого во время очередного визита в Несоновское лесничество не суждено было сбыться. По версии следователя, произошла утечка информации: кто-то из работников лесничества предупредил Седого об опасности, и тот вынужден был со своим окружением залечь на дно. Все дальнейшие попытки оперативников обнаружить след преступной группы ни к чему не привели. И Седой, и его подельники словно в воду канули.

Следователь Стрижевский ввёл в курс дела прокурора города, и Юрий Константинович Руднев экстренно созвал очередную оперативку. Он потребовал конкретных предложений по обнаружению и обезвреживанию преступной группы Седого. Стрижевский высказал некоторые соображения относительно дальнейших поисков банды Седого. А когда совещание закончилось, попросил следователя задержаться. И тогда


78

Стрижевский озвучил свой план, который вынашивал с тех пор, как понял, что Седой замаскировался прочно и вытащить его на свет божий будет весьма непросто. Тут требовался неординарный ход.

План следователя сводился к следующему: в Хартовское лесничество необходимо внедрить своего человека, желательно опытного сотрудника уголовного розыска, и в качестве лесничего направить его на кордон, где работал и погиб Вологин. Подготовить ему легенду, чтобы комар носа не подточил. И распустить по округе слух, что новый лесничий не чист на руку, торгует лесом направо и налево.

– И ты, Станислав Сергеевич, серьезно рассчитываешь, что Седой клюнет на эту приманку? Ведь вначале ты убеждал меня, что на этом кордоне Седого нет смысла ждать, ибо там он здорово наследил.

– Да, но теперь мы меняем правила игры, и у Седого появляется хорошая перспектива.

– И все же мне непонятно, зачем ему лезть на рожон именно здесь? – спросил Руднев.

– Диспозиция такова: Седому позарез нужен лес. Узнав о том, что новый лесничий сговорчив и легко идет на контакт, он пожелает встретиться с ним. На чем основана такая гипотеза? Со слов Вологиной известно, что Седой давно добирался до заказника на берегу Святого озера. Ему крайне необходим был дуб – кто-то посулил очень большой куш, выдал аванс. А поскольку в округе больше нигде дуба нет, он обязательно вернется в Хартовский лес. Надо полагать, поначалу Седой будет засылать на кордон своих пособников, зондировать почву, а потом, когда войдет в раж и утратит бдительность, появиться на кордоне сам. Здесь мы и уготовим ему и его своре ловушку.

– Твоё предложение, Станислав Сергеевич, весьма любопытно, я бы даже сказал, заманчиво, – после некоторого размышления заметил прокурор. – Особенно если учесть, что Седой, почувствовав опасность, затаился надолго, а нам надо взять его в короткий срок, пока не натворил новых бед. Но эта задумка сопряжена с большим риском. Постарайся свести риск до минимума, тогда тебе и карты в руки. Одним словом, разрабатывай дальше свою, будем надеяться, перспективную линию. А кого ты намерен готовить на лесничего?

– Есть у меня на примете один молодой, но уже достаточно опытный оперативник. Капитан Сажин, бывший пограничник, полгода находился в «горячей точке» и неплохо проявил себя – имеет боевую награду. В нашем управлении внутренних дел служит недавно и особо засветиться не успел.

– А где вы познакомились? Не во время ли командировки на Кавказ? – заинтересованно посмотрел на следователя Руднев.


79

– Да, Юрий Константинович, именно там. Когда мы с Юрием Казаковым были в командировке, то оказались в одном подразделении с Олегом Сажиным. Познакомились поближе и крепко подружились. Юрий, как вы знаете, получил там ранение, и его комиссовали. Вот тогда мы убедили Олега перебраться к нам – на место Казакова. Но в кадрах нашего УВД Сажину предложили место в управлении.

– А семья у капитана Сажина есть? – Нет никого. Он детдомовский и пока холост. Но у него есть

намерения в скором времени создать семью. Будущая жена тоже служит в органах внутренних дел.

– Ну что же, будем просить начальника областного УГРО откомандировать капитана Сажина в наше распоряжение. Надеюсь, по старой дружбе, он пойдет нам навстречу. Но это только часть нашего плана, хотя и очень важная. Мы задумали непростое дело, и надо продумать все до мелочей, не посвящая в него ни одной души, кроме нас, чтобы не провалить эту рискованную операцию под кодовым названием «Лесной кордон» и не загубить толкового парня.

– С моей стороны будут предприняты максимальные меры предосторожности, – заверил прокурора Стрижевский.

В целях конспирации, пару дней спустя, следователь встретился с оперуполномоченным уголовного розыска УВД области капитаном Олегом Сажиным на опушке леса, вблизи от кордона.

– Задание, брат, очень рискованное, – сказал Стрижевский. – Противник опытен, хитер, дерзок. Если что-то заподозрит – милости не жди. Ему терять нечего. Одно то, как он расправился с Вологиным, говорит о многом. Надо на время всецело перевоплотиться в работника лесного хозяйства. В суть своей новой работы вникнуть основательно, словно всю оставшуюся жизнь тебе придется работать лесничим. Инструкции по ведению хозяйства – здесь, – протянул Стрижевский другу пухлую папку. – Изучи их досконально. Теперь об имидже. Надо сменить прическу, отрастить усы и бороду. Отныне ты другой человек – Сергей Иванович Гончаров. Документы уже готовы. По легенде ты родом с Урала. Родился в городе Златоуст Челябинской области. Родителей помнишь очень смутно – воспитывался в детдоме. Окончил технологический институт, факультет лесного хозяйства. Три года работал в лесничестве за Уралом, а теперь вот переехал сюда, на родину отца. Связь будем поддерживать через дупло в старом дубе на развилке дорог на кордон и Святое озеро. По мобильному телефону вести только деловые разговоры с лесничеством и клиентами. С нами выходить на связь в самом крайнем случае. Обо всех лицах, желающих приобрести деловую древесину незаконным путем, сообщать немедленно.


80

– Задача ясна, – ответил Сажин. – Что ещё известно о банде Седого? Есть какие-либо особые приметы главаря и участников?

Стрижевский достал из кармана несколько фотографий, показал оперативнику.

– Вот так выглядит Седой. А это его пособники. Вот этот, с оспинами на лице, Игнатов, по кличке Рябой, а это Шкурин, по кличке Шкурат. Тоже весьма опасные личности – по две ходки в зону за спиной. Вероятнее всего кто-то из них объявится первым на кордоне, чтобы основательно прощупать тебя. Держись уверенно и сразу дай понять, что просто так рисковать не намерен, а только за солидный гонорар… Ну, как, говорится, с Богом, – обнял на прощание друга Стрижевский и дружески похлопал по спине.

Продолжение следует

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ РАССКАЗА И ПОВЕСТь ПЕТРА ЛЮБЕСТОВСКОГО

«РОДНАЯ КРОВЬ» ЧИТАЙТЕВ ЭЛЕКТРОННОМ

ПРИЛОЖЕНИИ К №39-40 «ОГНИ НАД БИЕЙ»

НА САЙТЕ ЖУРНАЛА https://magru.net users/2485

ЛЮДМИЛА СНЕЖЕНЬ Барнаул

Я-МИНОРОтпускная мистерия

Х о т я . . о п а с н о с т ь . . д а в н о миновала, она бежала и бежала из последних сил, пока не уперлась в чью-то широкую грудь. Удар от столкновения отбросил ее назад, и она бы непременно упала, если бы не сильные руки этого "кого-то". Мужчина подхватил ее и не отпускал, пока она не пришла в себя. А она и не думала освобождаться: с этим незнакомцем было надежно и безопасно. Женя подняла голову, чтобы посмотреть на своего спасителя и... проснулась.

Дыхание было еще прерывистым от пережитого во сне, на плечах как будто чувствовалось крепкое мужское объятие, – все ощущения были настолько явственными, страх все еще жил в груди – уснуть больше не удалось. На часах было пять утра.

Полежав еще с полчаса, Женя поднялась и пошла на кухню. Поставив чайник, задумалась. Из головы не шел странный сон. Что он предвещал, о чем предупреждал? Если бы знать. И почему не увидела лица?

Отключился чайник. Выпив кофе со сливками, умывшись, посмотрев новости, Женя открыла книгу Гайто

&


81

Газданова и вздрогнула, прочитав следующее: "Я продолжал вести прежний образ жизни, в нем ничего не изменилось, все было, как всегда – хаотично и печально, и я временами не мог отделаться от впечатления, что живу так уже бесконечно давно и давно знаю до смертельной тоски все, что мне приходится видеть: этот город, эти кафе и кинематографы, эти редакции газет; одни и те же разговоры об одном и том же и приблизительно с одними и теми же людьми. И вот однажды... без всякой подготовки к этому, без какого бы то ни было ожидания чего-то нового, начались события, которые впоследствии должны были завести меня очень далеко".

Если первая часть как будто рассказывала о ее жизни, ее нынешнем состоянии, то вторая была как бы предсказанием на ближайшее будущее, только в ее случае предощущение перемен как раз висело в воздухе, ей казалось, что вот-вот отворится дверь – и... Дальше – большой вопрос, но что-то непременно должно было произойти. И сколько еще времени пройдет до того, как это "что-то" произойдет? Что нужно сделать, чтобы это приблизить или, наоборот, отдалить: ведь неизвестно – хорошее или плохое должно произойти? Ах, время, непостижимое, оно то сжимается в неуловимые мгновенья, то нескончаемо растягивается.

Женя открыла дневник. Мысли, нахлынувшие на нее, показались ей интересными, и она решила сохранить их на бумаге.

"Время – пожалуй, самая странная категория.И какое жестокое по отношению к нему выражение – "Убить время".Оно утекает, убегает, улетает неудержимо и безвозвратно: не

остановить, не повернуть вспять. И – не изменить ничего, что сделал или, наоборот, не сделал в эту убежавшую минуту.

О, сколько дней моих – подбитых птицСлетело с древа жизни неумело.И сколько незаполненных страницОстанется.Непоправимо белых.

Неумолимое, неуловимое время! Что ты делаешь с нами – беззащитными перед тобой?!

Мы всю жизнь чему-то учимся, к чему-то стремимся, чего-то добиваемся, снова к чему-то стремимся и добиваемся или не добиваемся этого... И что в итоге?

Став на ноги, окрепнув, научившись, добившись, поумнев, помудрев, – стареем, дряхлеем, глупеем, слабеем, становимся беспомощными и... – ненужными, и – беззащитными перед всем, в первую очередь – перед могущественным ВРЕМЕНЕМ.

И остается вспоминать о том, что могли бы, но не сделали; о чем мечтали, но отступили, не добившись. А где-то, наверное, есть


82

город или остров несбывшихся желаний, преданных мечтаний, недоделанных дел, недодуманных мыслей... И время не властно над ними.

Мы уйдем из этого мира с осадком в душе, с сожалением (уже смутным) о каких-то своих мечтах, которым, оправдывая себя, говорим "не суждено было сбыться". А они останутся – преданные нами, неполноценные, забытые, но не исчезнувшие.

Почему только в последние оставшиеся дни, часы мы начинаем ценить Время и цепляться за каждый миг, за каждую возможность задержаться в этом мире, дышать этим воздухом, любоваться закатами и восходами, умиляться цветку, жучку, ЖИЗНИ?

Почему не сопротивляемся, когда молоды и полны сил, тому, что кто-то или что-то заряжает нас как патроны в обойму пистолета, и после "выстрела" мы летим по заданной этим кем-то траектории. И только самые сильные, непокорные ломают ее и строят свою.

Почему, когда задуманное не получается, цель не достигается, мы "умываем руки" и утешаемся тем, что против судьбы не попрешь, что в Книге жизни все записано, а значит, можно лишних движений не делать: все равно ничего не изменишь, что будет – то будет. Но это же все равно, что сесть на карусель и мечтать доехать куда-то.

А время уходит, а мечты не сбываются, а в Книге жизни (твоей жизни) в основном белые страницы. А значит, тебя будто бы и не было.

Так что же делать? А выбора у нас нет. Если хотим оставить свой след на Земле, не стоит "убивать время", предавать мечты и стремиться к цели на карусели".

Женя закрыла дневник, в тот же миг в дверь позвонили. Сердце учащенно забилось – неужели сейчас? Она открыла дверь, не спросив, кто там... Пришла соседка. За очередной "десяткой". Закрыв за ней дверь, Женя упала на диван с таким чувством, будто ее обманули.

– Глупая, – казнила она себя, – ведь знаю, "не рассчитывай на многое – не будешь разочарован", и все равно верю во что-то, чего-то хочу, на что-то надеюсь!

* * *Отпуск проходил бездарно, безрадостно, в компании с котом

и телевизором, иногда с книгами. Но чтению мешали мысли, сумбурные, вдруг вплетающиеся в события книги.

Пожиратель времени – телевизор не приносил никакой радости, все программы путались в голове, ничего там не оставляя. Снова одолевали нерадостные мысли. Она размышляла – почему она одна, что в ней не так, чего не хватает... Да, она не совершенство, но разве бывает в мире полное совершенство? Разве существует кто-то без единого изъяна, без недостатков? А время идет, и даже бежит уже,


83

а память подбрасывает из своих глубин ненужные знания, цитаты, среди них и эта: "Чем старше человек, тем больше в его жизни того, что уже не исправишь". Неужели ничего исправить нельзя? Но ведь где-то она читала еще и о том, что именно потому, что существуют отчаяние, разочарование и печаль, на свет появляется Радость. Да, иногда от печали до радости один шаг, а иногда – годы и годы. Захотелось немедленно почитать Ницше и... Макиавелли.

* * *"Абсолютная тишина в идеальном мраке пострашнее любого,

самого ужасного звука на свете". Она почувствовала это на себе: всем существом, всей кожей, каждой клеточкой. Свет в лифте погас, в кромешной тьме установилась абсолютная тишина, было непонятно – стоит лифт или бесшумно поднимается. Она даже не могла вспомнить, есть ли в кабине еще кто-нибудь. Ее охватил такой ужас, что она не смогла его перебороть и начала что есть сил колотить в дверь. Дверцы лифта вдруг бесшумно расползлись, и она непременно упала бы, если бы не оказалась в чьих-то крепких объятиях. Она подняла голову и... проснулась.

– Да что же это?! – простонала она, поднялась и пошла пить свой кофе. Память опять подкинула из своих запасов фразу Фаины Раневской: "Мне веселее было бы в аду". Заявление, конечно, спорное, но эта неизвестность, этот повторяющийся сон не дают ей покоя. Кто-то что-то хочет ей сообщить посредством этого сна или предвещает подобное событие? Хоть голову сломай, ответа нет. Без всякой связи с днем сегодняшним вдруг вспомнилась недавняя встреча.

Он вошел совершенно неожиданно. И попросил разрешения позвонить. Она почему-то не удивилась, а даже обрадовалась этому, хотя удивиться было чему: ее кабинет находится в самом конце коридора, а позвонить обычно просят в первом попавшемся.

Пока она размышляла, молодой человек закончил разговор и поинтересовался у нее, не случилось ли чего.

– Нет, – подняла голову Женя. – Отчего же грустите? – смотрел он на нее голубыми глазами. На

нижнем веке нежно пульсировал голубой же сосудик. – Обычное состояние. Я привыкла. –Так нельзя. Недолго и заболеть. Французы высчитали, что

в день нужно улыбаться минимум семнадцать минут, – говорил незнакомец. Но называть его так не хотелось. Внешность его была очень располагающая. Не получалось и рассердиться на то, что он взялся ее поучать. Наоборот, хотелось слушать. Он выглядел бы совсем мальчишкой, если бы не упрямый рот и уверенность, которая чувствовалась во всем: походке, взгляде голубых глаз, жестах. "Какое приятное лицо", – подумала Женя.


84

Он смотрел на нее через разделяющий их стол, и что-то в душе ее медленно таяло. Что это? Почему? С ней этого не могло быть никогда. Ее считали холодной, сухой. Но ей хотелось смотреть и смотреть на него, слушать его мягкий голос. И она смотрела, и не могла оторвать взгляда от его глаз, от пульсирующего сосудика на нижнем веке, от складочки у рта...

Ему надо было уходить. Но он тоже смотрел на ее кудри, на родинку над верхней губой, всматривался в карие с грустинкой глаза, что-то спрашивал, она что-то отвечала. Это продолжалось долго, но показалось – мгновение.

Женя вздохнула, вспомнив все это. Она не знала, встретит ли еще когда-нибудь этого человека, просто ей почему-то хотелось думать о нем.

С неизменной чашкой кофе она подошла к окну. Привычный заоконный пейзаж уже скоро изменится: осень-волшебница усыплет улицы золотом и бронзой, оденет рябины в яркие наряды. "Вот и снова лето заканчивается", – вздохнула Женя и пошла читать свежие газеты.

* * *Что ее дернуло выйти в ночь, она не знала, но противиться

этому не стала. Стояла чудная, тихая августовская ночь. И луна светила, и звезды были видны, и, казалось, прямо из этих звезд беззвучно сыпался легчайший серебристый дождь. Тихо, шепотом он шелестел в кронах березок. И по асфальту не стучал, – струйки словно на цыпочках кружились в искрящемся хороводе. И она тоже закружилась, подставив лицо звездному дождю и лунному свету.

Ах, если бы эти мгновения можно было удержать, продлить. Щемящая нежность нахлынула на нее, по щекам вперемешку с дождинками покатились неожиданные слезы. Наконец она почувствовала, что промокла насквозь, и направилась к дому. С ноги вдруг соскользнула туфелька. Женя непременно упала бы в лужу на асфальте, но ее подхватили крепкие и неожиданно теплые руки. Она подняла голову и... проснулась.

Проснулась и заплакала уже наяву: ну когда же это закончится хоть чем-то?

Успокоившись, пошла на кухню, включила чайник, повернулась к окну и... ничего не увидела, кроме густого тумана. Казалось, если открыть окно – туман ввалится в квартиру. Это напомнило прошлогоднюю поездку в Горный Алтай.

Отпуск пришелся на сентябрь, месяц выдался дождливый, а по утрам и вечерам над горами и Катунью висел туман. Но малочисленное население турбазы все равно ходило на экскурсии. Женя ловила каждый удобный момент, чтобы подняться на свою любимую горку


85

или побродить в лесу вдоль Катуни. Чтобы не растерять впечатлений, ощущений, кое-что она записывала в дневник.

"По утрам я спускаюсь к Катуни, брожу в лесу. Попадаются грибочки, бадан, стоянки современного человека. Что-то потрескивает, с легким шорохом падают иголки, листья, шишки. Тянет все равно к скалам. Люблю горы. Люблю прикасаться к камням. Красотища здесь неописуемая. Так жалею, что нет у меня видеокамеры.

Сегодня ходили в село Анос. Пошли в дождь, промокли основательно. На середине дороги дождь закончился. Ходили мы на звероферму. Там выращивают лис, песцов, еще каких-то пушных зверей, кавказских овчарок. На свободе живет весьма независимый верблюд Федя. Охраняет ферму огромный печальный сенбернар.

На обратном пути зашли в сад, полакомились оставшимися еще яблочками и грушами. А я представила, как красиво здесь весной. От красоты и запахов голова должна кругом пойти.

Возвращались по подвесному мосту, очень длинному. Говорят, глубина Катуни в этом месте около 60 метров. Снова пошел небольшой дождь. Вокруг мои любимые прекрасные горы, все разные – и в голубой дымке, и освещенная дальним солнцем, и с наброшенным на плечи туманом, и в пелене дождя, – и все это одновременно, стоило лишь слегка поворачиваться из стороны в сторону. Восторг переполнял душу и мы, как юный герой Пруста, выдыхали: "Ух ты! Ух ты!".

В горах выпал снег. И это ощущалось внизу – сразу похолодало. Но мы не бросили своих походов. Сходили на водопад за четыре километра. Промокли насквозь. Но это такие мелочи по сравнению с царящей вокруг красотой. Облака лежат на горах. Дымка. Мы шли горной тропой, по бревнышку переходили горную речку, карабкались на мокрую скалу, чтобы посмотреть, откуда падает водопад.

Вернувшись, обсохли, посидели в кафе с новосибирцами, потом я сводила их к Белой скале и рассказала им легенду о ней. Показала, как растет молодильник, или молодило. Бывалые туристы утоляют им жажду, пожевав зеленую "розочку".

Катунь уже который раз поменяла свой цвет, сейчас она серо-зеленого цвета.

Скоро отпуск закончится, все войдет в привычное русло, а здесь останется величие и великолепие скал, Катуни, Чемала, сосен... Так же будут бродить туристы, все останется на своих местах, не будет здесь только меня".

В этом году отпуск выдался такой, что рада была бы и проливным дождям, но только там, в горах, а не здесь – во сне.

– Боже мой, размечталась, надо же собираться! Сегодня день рождения нашего города, нашей столицы – 275 лет Барнаулу!


86

* * *Вечером, вернувшись домой, Женя записала в дневник: «Каким

ты будешь к концу моей жизни, любимый Барнаул? Молодым, красивым, цветущим. Ну что такое для города, страны, народа лет триста с небольшим... Для человека это и есть та самая Вечность. За это время может смениться десять, а то и пятнадцать поколений. И уже пятое не будет знать о первом.

Сколько осталось в запасе у Земли – тысяча лет, миллион? Нам не узнать. Но только во Вселенной появится еще одна печальная, безжизненная планета, которая будет, подобно Луне, светить холодным светом, навевая непонятную тоску на обитателей какой-нибудь новой планеты, населенной, в отличие от Земли, по-настоящему Разумными существами... День города отшумел, отзвенел, отсалютовал, наступили будни. Но все же, как хорош становится Барнаул – чем старше, тем моложе и красивей».

* * *Федор Абрамов советовал во всем находить красоту, лечиться

красотой. И Женя решила "полечить" душу – сходила на концерт оркестра "Сибирь", в Художественный музей – на выставку картин из фонда Третьяковской галереи и на любимую набережную.

Она любила смотреть на воду, на новый мост, на подходящие к причалу теплоходы. Однажды засмотрелась и забыла о времени. И только выплывший из-за облаков огромный оранжевый ломоть луны вернул ее к действительности.

Как странно идет время: то ползет как тяжелый товарняк, то летит как опаздывающий "скорый".

В двух залах, отведенных Третьяковке, Женя провела три часа – время как будто сжалось. В дневнике потом появилась такая запись: "Вот когда пожалеешь, что ты не художник... А может быть, наоборот, смотришь восторженным взглядом дилетанта, не замечая того, что бросается в глаза профессионалу (какие-нибудь важные мелочи). Да, я могу дать увиденному только "гастрономические" оценки (нравится – не нравится) и эмоциональные (легло на душу или не тронуло), как и многие из нас, но, считаю, что остаться абсолютно равнодушным после встречи с искусством человек думающий не может.

Тысячу раз прав был Ницше, сказав, что искусство нам дано для того, чтобы мы не погибли от правды.

* * *Ее пригласили на день рождения. Она как всегда хотела отказаться,

но что-то ее остановило, – согласилась. Теперь вот стояла перед раскрытым шкафом, раздумывая, что бы надеть.

У Мацепуло было многолюдно, однако знакомых почти не было, за исключением хозяев и двух-трех их сослуживцев, с которыми уже


87

когда-то виделась. Стол был, как всегда в этом доме, обильным; хозяин, как всегда,...каламбурил, рассказывал анекдоты; гости произносили длинные и короткие тосты. Потом мужчины пошли на лоджию п о к у р и т ь , . . ж е н щ и н ы разбрелись по комнатам – пошептаться, поправить м а к и я ж , . . . п о з в о н и т ь . Подошли. . . запоздавшие гости. Слегка захмелевшие Юля с Олей требовали танцев.

Включили музыку. Женя думала, как бы незаметно улизнуть, и вдруг услышала: "Разрешите". Даже не взглянув на кавалера, она подала руку, поднялась со стула и почувствовала на талии до слез знакомое теплое объятие. Неужели все повторяется?! Женя к р е п к о . . . з а ж м у р и л а с ь , подняла голову и. . . услышала: "Не бойся, это уже не сон". Все еще не веря, что не спит, она открыла глаза и встретила голубой взгляд. На нижнем веке Незнакомца нежно пульсировал голу бой сосудик…

АМИН ИЛЬДИНАвтор родился в Бийске

ТЕЛА ПРОШЛОГОРоман

(Продолжение. Начало в №38 «Огни над Бией»)

Синопсис романа «Двойное нашествие» (начат 22.05.2006)

Основные персонажи романа

Рин. Вырос в деревне, сын фермера, в молодости – солдата. С детства слушал истории отца об ужасах войны с Нелюдью. В 12 лет его начали посещать сны и видения, в которых ему являлась Мирра – божество вражеской армии. Он понимает с годами, что любит ее и, не снимая, носит ее образок, выполненный руками заполонивших мир ее слуг. Мирра предстает ему в образе девушки с черными волосами. Погруженная в дрему, облаченная в ледяное прозрачное платье, она приближается к их планете, чтобы возглавить свое войско в сокрушительном окончательном походе. Слуги ждут ее и готовят новейшее оружие, с которым стремительно одолеют малочисленное человечество. Рин понимает, что их можно упредить, и умоляет отца устроить для него

&


88

встречу с правителем одной из держав, скрытых за круглыми горами в долине. Отец, пользуясь связями и отличиями солдатских лет, выполняет его желание. Но король требует доказательств и предлагает Риндору добыть их, отправившись на вражескую территорию (знакомо, не правда ли?). Хемран Орсар, друг отца, бессильный отговорить Риндора, дает ему провожатого – сталкера, который не раз посещал захваченные врагом города в поисках сохранившихся произведений искусства. Риндор берет с собой фотоаппарат, чтобы сделать дагерротип новейшей вражеской техники. Но для этого надлежит попасть на западный материк – первый из захваченных пришельцами 500 лет назад. Сталкер доводит Рина до побережья, в поселение, омываемое течением вечности, влияние которого сказывается в том, что прошедшие полтысячелетия не разрушили ни строений, ни корабельного флота. Едва спасшись от банды врагов, герои отплывают на первой попавшейся лодке без надежды преодолеть море, но, на счастье, их подбирают свободные моряки, жители южных островов, которых вторжение не затронуло. Капитан решает помочь Риндору и доставляет его на западный материк. Риндор и сталкер подбираются к крупнейшему вражескому формированию, делают необходимые снимки, но на обратном пути их преследуют, и Риндор дается в плен, чтобы спасти этим товарища. Он не ошибся, визионеры давно получили от Мирры приказ задержать его до ее прибытия. Заключенный под стражу, он начинает писать дневник своих приключений. Божество приближается, и весной, в день, известный заранее, с неба падает глыба дымящегося льда, из которого выходит обнаженная Мирра.(На протяжении романа герой безостановочно сомневается и в себе, и в своем даре пророчества. Он постоянно испытывает перед родителями чувство вины, особенно перед матерью – ведь она в неведении о судьбе сына, а отец покрывает его. На мой взгляд, в этом нехитром образе ощутимо влияние гербертовского Муаддиба, вовлеченного в масштабные и судьбоносные события против воли – А.И. Но мне определенно известно, с циклом о Дюне Андрей не знаком) Мирра. (Имеется пояснение автора, что это условное имя, но мы решили его не менять, т.к. сей персонаж практически не появляется во второй части – А.И.) На следующий день после прибытия она открывает перед Риндором карты. Ее слуги, как и она сама – отнюдь не враги человечества, – скорее спасители. Их цель – не порабощение мира, а превращение всех мужчин в суперсолдат, а также погружение женщин в анабиоз и укрытие их. К планете приближаются подлинные враги мира – эрраонейцы, первые люди галактики, великие мудрецы прошлого, а ныне – сексуальные маньяки. Бог отвернулся от них, и эрраонейцы утратили влечение полов, это общество крайней асексуальности. Зачатые вопреки нежеланию дети рождаются


89

уродливыми и безумными тварями. Чтобы спасти великую нацию, повелитель решил направить отряды в брошенные колонии. Некогда эрраонейцы расправлялись с преступниками путем переселения их на необитаемые миры. Так возникли колонии преступников, идиотов, бунтовщиков, анархистов, алкоголиков… Лишь один из отрядов достиг цели – планеты-родины Мирры, Аламнезиса. Остальные флотилии сгинули в божественном космосе. Захватив этот мир, колонию бывших раскольников, эрраонейцы почувствовали возвращение полового желания. Целый мир стал гаремом для тысячи эрраонейских солдат. Они изнасиловали миллионы женщин и уничтожили миллионы мужчин. Соитие на первых порах давало потомство, но затем опять заработал закон отторжения. Женщины этого мира стали вызывать у эрраонейцев ужас, и они сбросили на планету интеллектуальную бомбу. Погибло все живое, наделенное даже на порядок меньшими человеческих мыслительными способностями. По планете прокатилась волна, содержащая такой объем информации, накопленной за миллион лет эрраонейской истории, что мозги всех способных ее воспринять существ сгорели. К тому времени Мирра уже неслась к нашей планете внутри глыбы льда, отправив чуть ранее яды, преображающие мужчин в супер-воинов. Она была наложницей предводителя эрраонейцев ( в одном из вариантов – его дочерью – А.И. ) и выкрала у врагов многие их секреты. Она поняла также, что эрраонейцы не остановятся, что погубив один мир, они отбудут к следующему. К тому времени их родной мир обезлюдел, и они являлись последними представителями первого народа. То, что воспринималось населением Земли как вторжение, было лишь подготовкой к его отражению. Мирра предрекала скорый приход врага, и говорила, что как можно скорее нужно либо склонить к союзу людей, либо силой заставить их принять новый облик и ее командование. Риндору отводилась роль посла, призванного связать враждующих. ( На мой взгляд, один из самых слабых моментов романа. Ведь кто такой Риндор? Ему 20 лет, он безвестен. Кто его станет слушать? Почему бы сразу не посылать пророческие видения королю? Данный ход, невразумительно мотивированный, был нужен автору для создания любовной линии – А.И. ) Сам он, естественно, все принимает как истину, и готов сделать все для победы. На сотне кораблей они отправляются на восток, дабы возглавить армию. (Собственно, на этом роман обрывается. Дальше идут только планы, отдельные фрагменты, зарисовки персонажей. Не спорю, отдельные фрагменты данного текста имеют художественную ценность, и когда-нибудь, если наша затея удастся, мы издадим их. Еще один персонаж, достойный внимания – Амин Камнил, художник, живший в мире еще до первого нашествия. Он упоминается и во второй части романа. Риндор на протяжении всей жизни чувствует с


90

ним духовную связь, а после победы даже переносит прах художника на его родину. Семью Камнила убили, а его обвинили в преступлении и посадили в острог, где он и лишился рассудка. Оправданный под конец 50-и летней жизни, он завершает ее в доме умалишенных, где создает ряд величайших полотен, предвосхитивших будущее и битвы с пришельцами. На всех его картинах, на заднем плане, заметен образ летающего диска. Погиб, свалившись со скалы – то ли нарочно, то ли случайно. Ближайшая аналогия – Ван Гог. Дальнейшие события развиваются первым и вторым нашествиями. Переговоры и агитационные речи Риндора ни к чему не приводят, его объявляют изменником. Люди порабощены – в том числе и обитатели южных островов, – всем выжившим введен яд, преобразивший их тела в мощные машины для бойни. На заводах спешно готовят дополнительное вооружение. Женщины насильно усыплены и спрятаны в хранилищах Мирры. Все готово к обороне. Мирра говорит, что эрраонейцев необходимо уничтожить, как паразитов, испоганивших тело младенца-Господа – Вселенную. Риндор с волнением ждет возвращения на родину, жаждет познакомить родителей с Миррой. Но их дом пуст, и он решает, что родители пали при защите. Но ночью на него, в одиночестве сидящего у камина, нападает с ножом отец. Прежде чем поразить Риндора, он говорит, что мать не выдержала позора за сына-предателя и повесилась в сарае. Он не успевает нанести удара ножом: его усыпляют отравленным дротиком, а, пробудившись, он становится покорным солдатом армии Мирры. Риндор надевает ему на запястье браслет, чтобы узнать после победы и очеловечить, и держит подле себя. Город Аххевалла становится ареной великой битвы между высадившимися эрраонейцами и воинством обороны. 500 лет назад эту битву изобразил на своем полотне А. Камнил. Эрраонейцы в недоумении отступают и укрепляются на горных высотах, возведя цитадель, откуда проводят разведку местности в поисках женского населения. Армия Мирры подступает к этой крепости. Риндору видится сон о том, как жителей глухой горной деревни, пропущенной слугами Мирры, захватывают в плен и доставляют в замок на потеху предводителю эрраонейцев. За время последнего анабиоза, который не есть полная заморозка, а лишь сведение процессов физиологии до вялотекущего минимума, он постарел, но как никогда одержим развратом. И пока армия Мирры штурмует крепость, Риндор, предводитель спецназа, проникает через щель в скале в обитель греха, где ученые-эрраонейцы уже успели приложить руку к естественным процессам воспроизводства. Высшее командование захватчиков пирует среди роскоши, не обращая внимания на осаду их крепости. И опять слабый, натянутый момент: оказывается, что благодаря удачной вылазке неприятелем захвачена сама Мирра


91

– ее демонстрируют в виде пленницы и предлагают сдаться. Риндор не соглашается, начинается поединок в трапезной зале. Предводитель врага, снизойдя до слабости «дикарей», предлагает сразиться на шпагах, он почти одолел Риндора, но тот вспоминает о преображающем яде и, приняв его, в обличии грозного берсерка убивает старого блудника. Конечно, последний выстрел спрятанного дотоле пистолета попадает именно в Мирру, и она умирает на руках у воющего от горя чудовища (вспоминаете?). Битва, само собой, заканчивается победой над пришельцами. Их тела и все снаряжение, кроме единственного корабля, сожжены. Мир празднует победу. Мужчинам возвращены естественный облик и свежая, не запомнившая зла память, женщины разбужены и выведены на свободу. Плодитесь и размножайтесь. Правда, за время бойни некоторые солдаты пришли в такую ярость, что противоядие не помогает им очеловечиться. Они бешено рвут все кругом себя, и их убивают. Среди них – отец Риндора, и он не дает отца на расправу и просит сварить для него клетку. Погрузив на спасенный от пожаров корабль клетку и гроб с нетленным телом любимой, Риндор отбывает на южный остров, вручив людям право распоряжаться судьбой и историей. Лишь он помнит случившееся полностью, и посвящает долгие годы работе над автобиографией. С ним, в клетке, монстр-отец, труп мертвой женщины, его память, и Риндор решает отправиться на Эрраонею в поисках величайшей картины Вселенной, о которой ему рассказала Мирра: «Явление божьего серафима». На этом роман – вернее, развернутый план – завершается. Остальное – уже наша работа. Мы оставили в тексте нетронутыми уже написанные автором отрывки, в частности описания корабля. Человек, осведомлённый в технике, запросто увидит неточности, да и прочие Андреевы вымыслы, невозможные в принципе. Мы заранее просим прощения и снисхождения. Помните, этот роман мечтал написать романтик, мыслящий подобно литераторам его излюбленной эры: обходя те подробности, что были ему неизвестны, либо же полагаясь на интуицию – не всегда верную спутницу на пути к достоверности. Просто примите к сведению, что вы взялись читать космический романтизм, автор которого издавна обходил стороной все научное и специальное – А.И. )

Гл. 1 Все в сборе За секунду до пробуждения в его голове клокотала магма искусственных и мучительных сновидений. Его плоть, кости и кровь были холодными, а мозг, вобравший в себя всю жизненную силу латентного организма – горячим, остро пульсирующим. Но он проснулся, и еще не открыв глаза, сбросил бешеное давление мозга, раскидав его по всему телу. Заколола в кончиках пальцев начавшая разогреваться кровь. Он открыл глаза. Возле ложа, утвердив на нем взгляд, сидела тонкая фигура в узком черном плаще


92

и в платке, закрывавшем волосы и плечи. Обращенное к Рину лицо было небесным, иконописно-печальным, огромные темные глаза со светлым, сквозившим из глубины дном, внимательно всматривались в отблеск от лампы на изгибе ложа под его вытянутой рукой и вновь обращались к нему с вопросительным выражением. – Давно ты так сидишь? – хриплым голосом сказал Рин. – Два года, – ответил дайон. – Прости, что отключала аппарат – мне стало до ужаса грустно. Я целый год провела в нирване, потом очнулась, а здесь все то же… Подожди, я помогу тебе встать! А, нет, лучше лежи пока, у тебя ледяные руки… Дайон не был женщиной, и, пожалуй, вовсе не относил себя к полу. Но его облик, нежные линии тела заставляли Рина воспринимать его именно как даму, он обращался с дайоном, как с женщиной, и тот, сообразно этому отношению, выстраивал свое поведение. Глаза дайона вновь поразили Рина: темные кельи лишений, в которых теплятся свечи, а за ними, в самом дальнем и недоступном углу – окна в божественный свежий мир. Рин улыбнулся дайону и обнял за узенькое плечо. За два года у Рина отросла крупная борода, и он несколько раз погрузил в нее пальцы. – Ты простишь меня, что я разбудила? – Это даже полезно. Продолжительный сон слишком тяжело влияет на мозг. – А остальных ты будешь будить? – Аррим разбужу, пожалуй. Подойдя к ее ложу, Рин приподнял тоненькую простынку и осмотрел лицо дочери. Оно выглядело мертвым, и лишь пульсация жилки избавила его от страшной иллюзии. Он резко обернулся и посмотрел в темный угол, где за занавесью стоял саркофаг. – Что случилось, Рин? – сказал дайон. – Ничего, – строго ответил он. Наклонившись, он поцеловал лицо девочки и стал аккуратно вынимать из вены на ее руке иглу капельницы охлаждения. – Ты так никого и не встретила в космосе, Астрид? – обратился Рин к дайону. – Нет, – растерянно сказал тот. – Хотя мне точно известно, что где-то существуют другие дайоны и серафимы, и я обязана отыскать их и вступить в служение господу, я тщетно ношусь по космосу. Я посетила десяток мертвых миров, плыла по течению каких-то планетных систем, уходила в нирвану, пыталась вспомнить прошлую жизнь – и ничего… – Хорошо, что ты не потерялась. Нам было бы без тебя одиноко. Рин тихонько дул на кисти пробуждающейся девочки и растирал их. Астрид ходила около Рина, прикладывая руки к груди и заглядывая в лицо бледной Аррим. Затем она протянула руку и нежно коснулась ее черных волос. Девочка приоткрыла глаза и улыбнулась, увидев


93

отца и дайона. – Мы прилетели, папа? – Нет, Аррим, нам еще три года лететь. Но я подумал, что неплохо бы повидаться… – Я себя плохо чувствую, и хочу кушать, – пожаловалась Аррим. – Я что-нибудь приготовлю вам, – откликнулся дайон. – Пирожок с капустой, пожалуйста… – Сперва теплая ванна, чтобы прийти в себя, – сказал Рин и помог ей подняться. – Папа, а ты разбудил дедушку? – Н-нет… не стоит, пожалуй… – Стоит! Обязательно разбуди! – Значит, готовить вам на троих? – донесся из кухоньки голос дайона. – Да, на троих, – не сразу ответил Рин. Прежде чем разбудить отца, более похожего в нынешнем состоянии на гориллу, Рин поцеловал его облысевший, распухший, как у безумного мыслителя лоб. Кожа на нем шелушилась и была расчесана до крови. Он отключил аппараты, питавшие организм отца, и, пользуясь рычагом, опустил над его ложем громоздкую клетку. Старик с седой бородой и могучими сутулыми плечами проснулся быстрее прочих и зашептал что-то на языке воинства Мирры. Просунув между прутьями руку, Рин еще раз погладил теплеющие черты и спрятался в тень. Кряхтя, перебирая могучими конечностями, отец сел на ложе и осмотрелся. Его широкие кисти сжимались, затем обхватили решетку и дернули. – Папа, почему так плохо дышать? – закричала Аррим, выбегая из ванной в халате и вытирая волосы полотенцем. Она замерла на ступенях лестницы, рассматривая пленного старика, и подбежала, с радостью протянув ему руку. – Нет, Аррим, что ты делаешь? – Рин выскочил из тени и в панике бросился к дочери. Но старик нежно пожал ее руку и что-то проговорил. – Видишь, папа, дедушка опять узнал меня. Ты должен его отпустить. Появление сына вызвало в старике глухое ворчание и обиду. Он что-то ему показал и отвернулся. «Так и не хочет простить меня, – утомленно подумал Рин. – И теперь уже не простит…» Он прошел к пульту и набрал нагнетание воздуха. Астрид эти тонкости не давались, она забывала о них и когда-нибудь, по ошибке, могла стать причиной их гибели. Дайону не нужно было дышать, разве что он иногда пропускал воздух через себя, очищая и облагораживая его. Удивительно, что они встретились. Это случилось на третьи сутки пути. Он заканчивал последние приготовления ко сну, старик уже погрузился в дрему, когда в кресле посреди комнаты появился дайон. – Я слышал тут музыку, – сказал он. – Как я устал от тишины. Включите еще, пожалуйста.


94

При этом он молитвенно сложил на груди ладони. Рин тронул его за плечо: оно было сухим и холодным. – Откуда ты, женщина? – сказал он. – Я ищу божьих слуг, чтобы присоединиться к ним. Таково мое единственное знание. Вы можете мне помочь? – Мы летим на Эрраонейю. Возможно, ты найдешь божьих слуг там. – Тогда я полечу с вами. – Мы сейчас погрузимся в сон, чтобы обмануть возраст. На целых пять лет. – О, это совсем не долго. Я скитаюсь по свету уже… давно! Я буду стеречь ваш сон. – Можно ли тебе доверять? – Пока не знаю, потому что не знаю себя. Когда-нибудь я стану серафимом или ангелом – мужским или женским духом на службе Господу. А пока я – дайон… Рин засмеялся, поняв свою оплошность. – Я пробудилась в космосе, – опять заговорил дайон женским голосом. – Видимо, во мне еще многое осталось от прошлой жизни – я пугаюсь, тоскую, перемещаюсь наобум, слепну и глохну временами… Не прогоняйте меня, пожалуйста. Но если вы скажете, я уйду… – Папа, не прогоняй ее, – тихо произнесла Аррим со своего ложа. – Я кое-что помню из прошлой жизни, умею читать и готовить, хотя не нуждаюсь в питании… Я могу пригодиться вам. Она говорила с ними 12 часов подряд. Даже Эран вышел из полудремы и слушал ее. – Я пыталась выбраться за пределы Вселенной, думала, что оттуда увижу все, и найду свою цель… Я совершила самый длинный прыжок, на который решалась – и очутилась в облаке огненной пыли, которая собиралась в фигуры и лица. Наверное, это было у края Вселенной. Я бросилась к ним, я решила – они разумны, но они рассыпались и собрались в новую маску. Словно Бог не мог найти своего образа, словно страдал сомнением. Нам говорят, что мы несем на себе образ божий, но, возможно, он среди нас ищет того, кто стал бы его прообразом. – Зачем ему образ, ведь он же один на один с собой? – У любого из нас есть отражение. Даже у Бога. Дайон задумчиво смотрел на них, затем вздрогнул и опустил голову. – Господи прости, – зашептал он. Рин догадался, что о Боге дайону известно не более, чем ему. Он даже в худшем неведении, потому что обязан служить… кому-то. И вообще, решил Рин, дайон – существо недалекое, разве что летает по космосу без преград… Было бы лучше, спокойнее, если бы он исчез, но о н а смотрела так жалобно и бесхитростно, что Рин совершенно размяк и обнял ее узкие плечи,


95

закутанные в холодную ткань. – Разбуди меня через год, – сказал он. – Нужно будет проверить работу машин. – Хорошо, – быстро закивала Астрид. – У вас здесь есть книги, я буду читать и слушать музыку. Видимо, пироги были готовы – Астрид подала из кухни два резких звонка, испугавшие Рина. Они с Аррим поднялись по маленькой лестнице и вошли в белую узкую комнатку, оборудованную под кухню. Астрид жарила на плите пироги. Первая порция уже была подана. Положив два пирога на тарелку, Аррим выбежала из кухни. – Ты куда? – крикнул ей Рин. – Накормлю дедушку, – отозвалась Аррим. – Он пожаловался, что голоден. – Ничего бы с ним не случилось… – проворчал Рин. – Будь осторожна, подай ему тарелку через окно! – Не понимаю, почему вы считаете вашего отца опасным, – осторожно и тихо произнесла Астрид. – По-моему, он вполне достойный человек. Он, к тому же, положительно о вас отзывается… – Обо мне? Когда это он отзывался? – Это было, когда вы с Аррим спали. 278 часов тому назад, кажется… – Но ведь он тоже спал! – Нет, он проснулся и попросил воды. Я принесла ему кружку, он напился и вежливо со мной побеседовал… – Что за чушь, Астрид? Отец ни с кем не разговаривает, он только бурчит что-то под нос… – Он рассказывал мне о вашем детстве. Говорил, вы любили читать… Это было недолго, потом он опять заснул… – Надо было записать этот момент, Астрид! Ты же знаешь, как для меня это важно! – Не догадалась, – виновато опустил голову даймон. В кухню вернулась Аррим и подала Астрид пустую тарелку. – Дед сказал «очень вкусно!». Просил похвалить тебя. – Дед сказал, – фыркнул Рин. – Прекратите меня разыгрывать. Они с Аррим принялись за еду, а дайон, присев на стульчике возле стены, смотрела на них чистыми большими глазами. Поглядывая на дочь, Рин отметил, что за годы сна она чуть-чуть подросла и стала почти копией матери. Только глаза ее были обычными, без той мутной пленки, что всегда пугала Рина. Счастье, что она удалась в мать чертами лица. Скрестить гены уже мертвой женщины и свои было не сложно. Сложнее задача выносить плод. Рин пересадил оплодотворенную яйцеклетку дикой кобыле и семь месяцев держал ее подле себя, пока она не родила недоношенного младенца. Рин выходил его… Но что дальше? Детские годы Аррим провела на острове, с задумчивым молчаливым отцов и пленником-стариком. Юность ее проходила во


96

сне посреди космоса. Отрочество, если они завершат свой путь, она встретит в обезлюдевшем мире. Верно ли он поступил, не оставив ее в родном мире? Ведь он желал, часто думал о том, как пристроит Аррим в какой-нибудь деревушке, у скромных простых людей. Но не решился и, может быть, загубил ей жизнь. Она была рождена через муку и извращение не для жизни – для его памяти, и мысли об этом вызывали у Рина раскаяние. Пока она ела еще один пирожок, Рин взял в шкафу зеркало, ножницы, и спустился вниз. – Здравствуй, отец, – сказал он внимательно следившему за ним старику. Тот медленно отвернулся. Скрывшись за ширмой, Рин осмотрел в зеркале свое лицо. Оно похудело и удлинилось, светилось серостью. Он постарел, и в бороде появились новые седые пряди. Он седел даже во сне. Укоротив бороду и ногти на пальцах, Рин вспомнил о том, что давно хотел сделать: увидеть картины, свою коллекцию. Ему так и не удалось создать для полотен идеальных условий, и он очень тревожился за их сохранность. Картины Камнила. Все, что удалось собрать в перелопаченном войной мире. Пейзажи спокойной реальности, деревни на склонах холмов под хрупким, хрустящим на вид, как оберточная бумага, небом. Замеченные внимательным взглядом художника диски – штрихи в уголке холста, которые некоторые ценители считали авторской подписью. Рин знал от Мирры, что диски были машинами надзора, сопровождавшими всю историю их народа. И иные полотна – война, столкновение сил, эмоций. Эти картины были написаны в мире, еще не знавшем подлинных войн, и их не замедлили приравнять к безумию их создателя. Теперь, обладая почти всей серией «битв», увенчанных великой Аххеваллонской, Рин как бы вновь их переживал, но уже сверху, со стремянки времени. Ему не хотелось, чтобы эти страшные образы видели Аррим и Астрид, и убрал картины на место, в стенную нишу. На лестнице прозвучали шаги, и, держа дайона за кончик черного рукава, в зал вошла дочь. – Ну что, папа? – Ничего, – улыбнулся он. – Мне кое-что необходимо проверить на корабле. – Ты выйдешь? – Да, придется. И Рин принялся надевать мохнатый эрраонейский комбинезон. – Я тоже хочу пойти… – Нет, это ни к чему. Сидите лучше с Астрид и дедушкой. Астрид, выйдешь со мной в тамбур… на минутку? Пристраивая за спиной кислородный баллон, Рин сказал кротко смотревшему на него дайону: – Я по поводу того случая, Астрид… по поводу пробуждения отца. – Да, да, – закивала она.


97

– Он тебе не представился, не назвал свое имя? – Он сказал, его зовут Эран. – Черт побери, это правда! Все так и есть! Если ты не прочла мои мысли… – Я этого не умею… – Ну хорошо, извини меня, – сказал Рин и провел рукой по ее прямой тонкой спине, обтянутой черной тканью. – Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой? – Нет, останься. Если что, я иду в наблюдательный купол. – Где это? Я могу мгновенно достичь этого места. – Под потолком корабля. Опустив забрало дыхательной маски и приоткрыв вентиль подачи воздуха, Рин вышел через внешнюю дверь. Реагирующие на движение лампы загорались высоко над ним и сразу же гасли. Он шел по длинному коридору, окруженный морозным туманом. Под стопами хрустел тонкий слой инея – он покрывал пол и редкие предметы мебели так же, как при иной влажности пыль. Три пассажира крупного корабля и дайон, не нуждавшийся в специальных условиях, занимали ничтожную его часть. Лишь в ней происходили необходимые для жизни процессы. Все остальное пространство – казармы, склады, каюты, пути и лифты были погружены в тьму и холод. Конечно, там было теплее, чем в космосе, всего около – 50, иначе корабль и вовсе «примерз бы к точке» – прикипел в неподвижном космическом холоде, и никакой двигатель, ничто, кроме внешней силы, не сдвинуло бы его с места. Под толстым комбинезоном мороз не чувствовался, но Рин задумался, сумеет ли добежать обратно, лишившись своей защиты. Сумеет дышать корабельным воздухом, если баллон иссякнет? Нет, он был полон, но мало ли… Его мысли вернулись к отцу. Если все правда и Астрид ничего не преувеличивала, известие заставляло принять новые меры предосторожности. Но как, как мог организм старика пересилить охлаждающее снотворное, безостановочно разливаемое по венам через капельницу? И не опасен ли для него, по-прежнему зараженного ядом Мирры, этот постоянный стресс? Преодолев последний подъем, Рин вошел обсерваторию – единственное помещение на всем корабле, имеющее иллюминатор во внешний мир, в космос. Диваны поднимались к потолку, накрытому заледеневшим куполом, кольцами амфитеатра. На столиках стояли потрескавшиеся бутылки с потемневшим льдом, бокалы, кальяны. Рин взошел на верхнюю площадку и заглянул в мертвый глазок телескопа. Слабый свет укрепленных на стенах ламп создавал иллюзию пещеры со вспученным промороженным потолком. Освободив тонкую трубку и приоткрыв вентиль на кислородном баллоне, Рин направил струю теплого воздуха над головой. Сразу закапало, его окутал густой пар. Над ним, на сплошном вогнутом


98

полотне льда образовалось окно в космос. Но как же быстро оно вновь закрывалось морозной мутью! Раз за разом проводя по нему ладонью в перчатке, Рин всматривался, застыв в неудобной позе, откинувшись вспять, в синеватый облик просторного мира. Он знал, что за стеклом безграничная пустота, но она имела цвет закатного неба, белеющего на горизонте. Казалось, где-то по ту сторону корабля, невидимое, садится солнце, и редкие лампочки звезд ловят и фокусируют его свечение. Космос притягивал свежестью, и Рин позавидовал Астрид, не сдерживаемой никакими пределами. Открытый космос манил его, как и прежде всякое открытое освещенное пространство – степь или вершина холма. Сверху на окно легла легкая тень, Рин чуть пригнул голову и рассмотрел Астрид, стоявшую на крыше обсерватории. Что-то все же случилось, решил он. Или она и впрямь знает все мои мысли… Полы ее черного одеяния колыхались, белые длани в привычном жесте сцеплены у груди, глаза на тонком лице обращены вдаль. Она сделала два шага над головой Рина – и очутилась возле него. Ослабив крепления капюшона и дыхательной маски, Рин близко поднес к ней лицо и спросил, в чем дело, глотая мертвый морозный воздух. – Все хорошо, я просто за тебя волновалась, – сказала она; никакого подобия пара не образовалось возле ее губ. Прилаживая маску на место, Рин гневно и осуждающе помотал головой. Определенно, дайон был в прошлой жизни своенравной женщиной. Ничто иное не заставило бы его ослушаться просьбы Рина. И все-таки он волновался – о н а волновалась, и это было приятно. Объяснив Астрид знаками, что желает видеть ее на фоне фиолетовой пропасти, Рин вновь отогрел замерзающее стекло и всмотрелся в крошево звезд. Астрид осторожно шагала над ним, поднимаясь на вершину купола. На мгновение полы ее одеяния приподнялись, и Рин с ужасом и инстинктивной жалостью рассмотрел ее обнаженные белые ступни. Она твердо, бестрепетно делала шаг за шагом по скользкому льду стекла, и ее руки, как вялые крылья, изредка поднимались и опускались. Но вот правая резко вытянулась и подхватила маленький острый камень, плывущий вокруг корабля. Астрид прижала его к груди, как вазу с цветком, и улыбнулась. Затем она повернулась к звездам. Интересно, что случилось бы, стань он с ней рядом? Его тело бы задубело, кожа потрескалась, и мозг почерневшим булыжником выпал из лопнувшей головы. А может быть этот страх надуман? Хотя, с точки рения рациональности, это безвременное пустое пространство и должно быть безжизненным. – Я ухожу, Астрид, – прошептал он в забрало маски, думая, что она услышит, оглянется. Но она стояла на фоне воронки космоса прямой тонкой статуей. Типичная женщина… Стекло над его головой затуманилось, а когда Рин с силой натер его, снаружи было пусто.


99

Звезды однообразно мигали, точно глотая влагу безбрежного океана. Рин постоял еще две минуты и поспешил обратно. Стоило ему замедлить шаги, он слышал хруст снежной пыли под каблуком. Астрид напугала его, выступив из-за угла на другом конце коридора, куда почти не достигал бегущий по лампам свет. Рин замер и схватил свободно провисший шланг. – Это я, Рин… Это я… – подала она голос. Рин сжал замурованные под маской губы и показал ей кулак. – Прости, я не подумала… – торопливо пояснила она, заламывая у груди руки. Она вплотную к нему подошла и доверчиво, виновато заглядывала за стекла его очков. Ее лицо показалось ему особенно выразительным, оно напиталось светом созвездий и сумеречных течений космоса. Ее глаза, и без того огромные, облачные, отбрасывали тени на впалые бледные щеки. – Я хотела тебе показать… кое-что показать… Ты пойдешь со мной? Он кивнул. Астрид улыбнулась, взяла его под руку и решительно повела прочь от заученного пути. – К нашему кораблю прибивается много спутников: камни, несчастные камни, – говорила она. – И один из них засосало… затянуло в ангар… Что же в нем выдающегося, спросишь ты? Нога… чья-то нога… Рину ужасно хотелось сорвать с лица маску и потребовать внятного объяснения. А еще он постоянно оглядывался на две цепочки следов: своих и ее. Отпечатки маленьких пяток терялись на фоне отметин подошв. Они шли минут пять, Астрид указала ему на дверь. Отогрев вентиль струей теплого воздуха, Рин повернул его и вошел во внешний ангар, где стояли несколько колесных аппаратов. Их шины лопнули и висели лохмотьями. Здесь было так холодно, что отсутствовал даже иней. Рин ощутил, как на плечи ему медленно ложится тяжесть непередаваемого мороза. Пять минут, и он навсегда потеряет сознание… Астрид все было нипочем. Она подвела его к крупному плоскому камню, похожему на надгробие, и указала на что-то, торчавшее сбоку. Рин наклонился. – Это определенно нога, – сказала Астрид. В лишенном подобия воздуха помещении ее голос звучал прерывисто, он разбивался об пол и долетал до Рина холодным звенящим шелестом. Рин вытащил из зажима молоток и трижды ударил по камню. Нет, это было глупое и напрасное действие, запаянный диким огнедышащим холодом камень не поддался бы и сотне кувалд. Рин развел руки и направился к выходу. У него темнело в глазах, он боялся, что не дойдет до двери. Астрид всплеснула провисшими рукавами, подбежала и поддержала его кренившееся набок тело. Захлопнув дверь в этот стылый склеп, Рин сразу же испытал перемену климата. Оказывается, – 50 еще согласуется с жизнью!.. Но ему было плохо, и он едва вспоминал впоследствии возвращение


100

в шлюз, где Астрид помогла ему снять баллон и толстый комбинезон. – Боже, я чуть не погубила тебя, – повторяла она, прикасаясь к нему, тормоша ледяными руками. – А что у тебя с лицом? – Щиплет. Это от мороза, когда я снимал маску… – Боже, я полная дура! – Не переживай, Астрид… Он опустился на пол и дожидался возврата сил. Ему не хотелось пугать своим видом дочь. От плиток пола поднималось осторожное, умеренное тепло. В кистях и ступнях кололо – они медленно согревались. Став рядом с ним на колени, Астрид гладила Рина по голове. – Астрид, – тяжело произнес он. – Кто ты такая? – Я? Ты же знаешь: дайон. – Что такое дайон? Она подумала, пожала плечами и сказала: – Вспоминание. Существо, созданное для вспоминания своего прошлого. Мертвое и вспоминающее. – И как, что-нибудь вспомнила? – Нет, ничего. У меня есть только цель: посвятить себя Богу. Кроме этого – ничего. Я никчемное существо, и несу один вред… Скажи, и я покину вас… – Нет, Астрид, не вздумай! Ты нам нужна, ты необходима! То, что ты встретилась нам, добрый знак. Я счастлив, когда ты рядом. Она тихо, смущенно засмеялась. Рин положил голову ей на колени. Ему хотелось остаться здесь, глаза закрывались. Он подтянул комбинезон, намереваясь накрыться им, но Астрид легонько встряхнула его поникшие плечи. – Вставай, Рин, нас ждут твои дочь и отец… поднимайся! Он лишь слабо шептал что-то в ответ. Тогда Астрид отбросила куртку Рина, обхватила его за подмышки и рывком поставила перед собой. – Как ты это, – произнес он и, цепляясь за руку дайона, вошел в каюту. Отец и Аррим сидели на его койке и рассматривали картинки. Аррим передавала их дедушке, тот, кивая, вертел в руках. – Кто посмел?.. – прохрипел Рин. Клетка была поднята к потолку, и старик имел все возможности уничтожить сына. – Папа, не сердись, – вскрикнула дочь, подбегая к нему. – Дедушка обещал вести себя вежливо. Рин застыл на пороге, не сводя глаз с отца. Тот сидел, сгорбившись, отвечая ему внимательным взглядом запавших глаз. – Что, отец, правда? Старик не ответил: поднялся и пересел на свою койку. Аррим немедленно устроилась рядом с ним и продолжила забавлять фотографиями, сделанными Рином на острове.


101

– Почему ты не отвечаешь мне? – вскрикнул Рин. – Сколько это будет длиться? Отец! Старик что-то прошептал на ухо девочке. Она рассмеялась и обняла его. – Что это за шутки? – вскипел Рин. – Прекратите издеваться! Аррим! Она повернулась и показала ему свой фотопортрет. – Успокойся, Рин, – нежно сказал дайон. – Ты не в себе. Тебе лучше лечь. – Ты не понимаешь, не знаешь, – зашептал Рин, повинуясь. – Его необходимо упрятать в клетку. Если он убьет меня, это не горе… Но Аррим-то погибнет… Она состарится в этом корабле… Астрид накрыла его простынею и погладила по голове. – Отец, нам следует объясниться! – после краткого молчания заговорил Рин. – Ты должен понять меня!.. Я не знаю, сколько разумности отпущено тебе в этом нынешнем состоянии, но если ты пожелаешь услышать…На мне была ответственность за весь мир, слышишь? За миллионы людей, и уследить за каждой мелочью я не в силах… Приподняв голову и глядя в застывшую, внимающую спину отца, он задумался над своими словами. И с опозданием понял ошибку. – Боже, отец, прости… прости и убей меня! Но старик еще более нагнул морщинистую шею и шумно вздохнул. – Папа, – закричала Аррим, – ничего больше не говори! Дедушка плачет. – А! Рин попытался подняться, но успокаивающий взор Астрид задержал его в состоянии плоского напряжения. – Я не знаю причины вашей вражды, – сказала она, – и мне бы хотелось помочь вам… – Не сейчас, Астрид. «Предательница», – повторял Рин про себя, наблюдая усилия девочки успокоить чудовище. Какие мысли живут в этой раздавшейся седоволосой голове? И почему он не убил отца сразу же вслед за тем, как обнаружилось неэффективность противоядия? – Аррим, – строго сказал Рин. – Займи свое ложе, мы отправляемся. – Снова спать… – запищала она. – Нам с дедушкой не хочется. Глядя в потолок, Рин шарил рукой под матрацем, где лежал пистолет с усыпляющим дротиком. Если отец сейчас откажется выполнить его волю, придется стрелять в него. Но старик кротко перешел к своей койке и лег, вытянув длинные обезьяньи руки. – Введи ему снотворное, Астрид, – прошептал Рин, и дайон послушно склонился над столиком с препаратами, наполняя из ампулы продолговатый стеклянный шприц. Рин настороженно следил за отцом, ожидая позднего непокорства. В прошлый раз его успокоили несколько выстрелов… Теперь же он доверчиво брыкал правой


102

ногой, трогал ткань наволочки длинными прозревшими пальцами. Подобравшись к нему, Астрид пощекотала белую пушистую бороду, и старик усмехнулся и дунул ей в лицо, шевельнув пряди волос, выпавших из-под платка. – Аррим! – прикрикнул Рин. – Ступай к себе! Она обиженно удалилась. Искусно держа шприц иглой кверху, Астрид застыла подле отца. – Вы позволите, Эран? – сказала она, улыбнувшись, и тот коротко переместил на лбу складку. Она не обманула меня, подумал Рин, это его имя, которое он помнит, помнит! Шприц медленно опустел, а Рин порывался вскочить с кровати. Но он опасался отца, его непредсказуемой реакции. – Кажется, ваш родитель уснул, – произнесла Астрид. К старику вновь подошла Аррим, намереваясь укрыть его. – Подожди, Аррим, – остановил ее Рин. – Отойди пока! Девочка недовольно и оскорбительно фыркнула, но Рину было не до того. Достав из шкафа ампулу с противоядием и чистый шприц, он сделал отцу второй укол. В ту минуту он верил в чудо. Верил, что искаженные черты разгладятся, асимметрия тела перейдет в новое качество, вздутые мышцы расслабятся… Но ничего не случилось – лишь кожа лица пожелтела, оголив контуры черепа – Нет… жаль... – огорченно сказал Рин и повернулся. – У него что-то с сердцем, – быстро сказал дайон. Приложив голову к мощной груди, Астрид сдвинула брови и побелевшие губы. – Что, что? – загомонила Аррим, закружившись вокруг ложа. Отстранив их и приложив голову к отцовской груди впервые за десять лет, Рин вслушался в ритм сердечного хода. Его отзвук и самое ощущение внутреннего движения отдалялись и гасли, скрываясь точно под нараставшей корой глухого льда. – В чем дело? – испуганно проговорил он. – Реакция на снотворное… или противоядие? Что ему надлежало делать? Грудь старика перестала вздыматься, рот приоткрылся – он умирал. Искусственное дыхание? Аррим заплакала за спиной Рина, тот шикнул, призывая ее к тишине. В эту минуту он почему-то не мог отделаться от грохота собственного сердца, выпадающего из охладевшей груди. – Он возвращается, – громко сказал дайон, и в глазах Рина мучительно потемнело. Желтый сухой блеск покидал лицо Эрана, он вновь дышал без усилий. Сердце его оттаяло, било весенним настойчивым тактом. Щеки заалели, вызвав иллюзию выправления… Рин почти разглядел под привычной пугающей маской истинный лик отца: он зрел восход солнца, встающего за полупрозрачной стеной льда. Нити света ползли сквозь трещины, замутнения, смешивая все воедино. Но затем внутренний свет погас, и старик обрел свой смазанный облик, при котором ни одна из черт не сочеталась с


103

прочими. – Слава Богу, – прошептал Рин. – Хотя бы так… Оглядываясь с тронувшей Рина опасливостью, к дедушке подошла Аррим и погладила его пышный выдающийся лоб. – Я чуть было не погубил его, – сказал Рин, отойдя в сторону. – Мы все порой на это способны, – сказал дайон, мягко посмотрев ему в глаза. – Папа, дедушка не умрет? – Нет, не умрет, – успокоил дочь Рин. – Кто мог знать, что его организм так отреагирует на противоядие… Я вводил его сотни раз. И, значит, ничто уже не поможет… – Тебе не от чего лечить отца, – сказал дайон и подкатил к кровати Эрана капельницу. Вонзив иглу в широкую синюю вену на вспухшем от синяка запястье, Рин приоткрыл клапан. Охлаждающая кровь жидкость вторглась в огромное тело отца, и оно медленно начало остывать. Запас капельницы был рассчитан точно на три года полумертвого сна для этого необъятного тела. Он помялся, положив на рычаг руку – и все же не стал опускать клетку, свисавшую с потолка на мощных тросах. – Мне тоже ложиться, папа? – робким запуганным голоском вопросила Аррим. – Придется, – кивнул Рин. – А как же пирожки? Они будут перевариваться все это время? – Да. Получается так. – Погладив щеку дочери, Рин нагнулся и поцеловал ее. – Прости меня, – сказал он, – я вел себя очень плохо. – Ничего, – вздыхая, ответила Аррим. – Папа, узнаем ли мы друг друга потом? Она произнесла это изменившимся, повзрослевшим голосом. – Узнаем. Непременно узнаем. Рин еще раз прикоснулся лицом к ее белому лбу и сделал укол в предплечье. Подле уже была приготовлена капельница. Стоявшая по ту сторону койки Астрид держала остывающую маленькую кисть, затем бережно уложила ее и накрыла девочку одеялом. – Это ни к чему, – сказал Рин, но не посмел убрать его. – Что ты будешь делать три года, Астрид? – Я найду, чем занять себя. Чтение, музыка, картины… Я умею увлекаться. – Ты не покинешь нас? – Это так важно для тебя? Он улыбнулся и наклонил голову, скрывая вспыхнувшее лицо. – Да, это важно. Я хочу, чтобы ты осталась с нами… – У меня есть главная цель. – Да. Но хотя бы на время. Будь осторожна, Астрид, если отправишься в космос – не потеряйся. Позволь мне… обнять тебя. Мы будто прощаемся, хотя там, куда я сейчас отправлюсь, время не движется.


104

– Я ведь не человек, – сказала она. – Зачем меня обнимать? Но Рин обнял ее, чувствуя, как сквозь оболочку холода, обрамлявшего ее тело, пробивается тепло отзыва. Положив на его плечи руки, дайон наблюдал эту сцену со стороны. Человек прижимал к себе луч неяркого света, от которого отражались все испытываемые им чувства, все физические ощущения. Он обнимал мысль о ней – и братался с собственной телесной сущностью, находя и узнавая в ней все привычное для себя. – Астрид, в твоих глазах уже есть Бог, – сказал Рин, шагнув на порог ее келий и сразу же отступив с опасением осквернить их. И, прежде чем лечь на ложе, Рин бросил взгляд в дальний угол и прошел туда. Раздвинув ширмы, он положил руки на мраморную крышку гроба. Как же ему захотелось чуть-чуть отодвинуть ее, увидеть нетленный лик Мирры. Но силы его рук было недостаточно. Он заведомо сотворил крышку неподъемной, дабы не искушать себя. – Что там лежит? – осторожно спросила Астрид, подойдя сзади. – Там… Астрид, для тебя не преграда стены. Ты легко можешь узнать. – Но ведь это твоя вещь. – Да, это моя вещь.

Гл. 2 Черная женщина

На этот раз выход из сна не сопровождался кошмаром. Охладительная жидкость закончилась, и по венам побежал, разгоняя сонную кровь, теплый питательный разрыхлитель. Мозг размякал, высвобождая, распространяя влияние на территорию тела. Это больше не походило на взрыв вулкана, потрясший клетки организм жаркой волной. Рин обретал свое тело постепенно, привыкая к нему. Он не знал, слышит ли уже – его удивила тишина в покое. Где приветствие Альфамин? Рин приподнял ледяные, чуть влажные веки и осмотрелся. Он застал тьму – значит, в комнате не было ни единого движения до его пробуждения. И сразу же загорелись лампы, поймав мелькание век. Он выкрикнул: – Альфамин? Она не ответила. Очнулся и завозился отец, вцепившись в свой нос обеими руками. Рядом оттаивала Аррим, ее била дрожь. Одеяло сползало с нее и Рин, подхватив, вновь укрыл ее. Необходимо было, пока не поздно, опустить клетку – хотя бы на первое время. Но отсутствие Альфамин абсолютно лишило Рина покоя, он поднялся на кухню, заглянул в темную комнату и вернулся. Ничего страшного, успокаивал он себя, она могла отлучиться. Но глаза с какой-то страшной уверенностью высматривали признаки расставания, оставленные покинувшим их даймоном. Вот его кресло, открытая книга на низеньком столике. Рядом с ней лежала черная вязаная


105

шапочка. Рин осторожно взял ее и примерил на свою голову: она была впору и, конечно, связать ее могла лишь Альфамин. – Выдумщица! – прошептал он, и по телу прокатилась волна тепла, благодарности, воспоминаний и упования. Затем он заметил запись на полях распахнутой книги. Он не видел, чтобы даймон писал когда-либо, но оставленная заметка могла принадлежать только ему:«Не приближайтесь к планете. И никому не верьте. Это опасно». Рядом стояли чернильница и прислоненное к ней перо, с острия которого скатилось несколько уже высохших капель. Приподняв корешок стихотворного сборника, Рин улыбнулся его названию: «Помыслы о женщине». За спиной Рина с шумом ударили об пол босые пятки. Обернувшись, он увидел склоненную спину мчащегося по лестнице Эрана. – Отец, куда ты бежишь? – крикнул Рин. В ответ с кухни донесся грохот отпираемых дверец холодильника и падения тяжелых предметов. – Господи! – простонал Рин, не решаясь подняться следом и приструнить отца. Его мысль все еще пребывала в разреженной, истощившейся за эти минуты атмосфере мозга, голова кружилась, воспринимаемые картины на миг замирали и растекались кислыми лимонными акварелями, вновь обретая четкость фотоснимка. И все же он вооружился, ругая себя за сентиментальность далекого прошлого. Аррим за годы сна превратилась в юную, очень бледную пока девушку. Или так ему казалось в этом переменчивом состоянии? Изменения – и ее, и его – не могли быть столь значительны, чтобы бросаться в глаза. Она улыбнулась Рину и прошептала, выдыхая сквозь горло, забитое хрипотой: – Мы прилетели, папа? – Я пока не знаю, Аррим. Прошлепали босые ступни, и на лестнице появился Эран, державший в руке кусок замороженной ветчины. Отколупывая частицы льда, старик что-то бубнил в седую раздвоенную бороду и пожимал плечами богатыря. Грозно взиравший на него Рин опустил взведенный пистолет и рассмеялся. – Неужели, отец, ты настолько проголодался? Озадаченно посмотрев на него, старик закивал головой. Его интерес и сосредоточенность на ледяном куске мяса были нелепы и способны, предполагал Рин, ввести в ложное заблуждение. Не сводя глаз с отца, он помог Аррим встать на ноги. Та помахала Эрану рукой. – Папа, а где Альфамин? – Всех сегодня занимает этот вопрос, – сказал Рин, заметив мелькнувшее на отцовском лице внимание к словам Аррим. – Что же нам делать? – Узнать, где мы находимся.


106

Они подошли к широкому, чуть вдавленному в стену экрану. Рин нажал кнопку под обозначением «внешний обзор» и испугался неожиданным отсутствием результата. Экранный триптих не ожил. Рин прикоснулся к экрану пальцем – и его ударило током. – Что за гадость? – сказал он задохнувшимся голосом. Старик осторожно приближался к ним. Прозвучал звонок, и экран осветился. На светлом фоне обозначился черный и тонкий силуэт коленопреклоненной женщины. – Галда! – заорал старик и швырнул в экран ветчиной. Лишь крепость уберегла его от разрушения. Ветчина отлетела и задела ногу вскричавшего Рина. – Что ты творишь, отец? Ты сдурел? Но старик в бешенстве тряс кулаками и порывался закончить дело: разбить экран. Вскинув руку, Рин всадил в его тело три усыпляющие иглы, подействовавшие с поразительной быстротой. Старик опустился на пол, хватаясь за пустоту позади себя. С криком разочарования и жалости к нему бросилась Аррим и придержала голову, готовую стукнуться о ножку стула. – Это ты, Альфамин? – громко сказал Рин, вплотную подойдя к экрану. После краткого молчания силуэт на экране поменял положение, опершись ладонями в пол, и ответил отчетливо: да. – Папа, это не она, – прошептала Аррим. – Не верь ей. Эти слова насторожили Рина и напомнили о записке. – Хорошо, что вы прилетели ко мне, – произнесла Альфамин. Точнее, сказал ее голос – фигура лишь покачнула головой в капюшоне. Это был прежний загадочный голос даймона, но в нем не хватало безудержной силы, способной донести его отовсюду, и позволявшей услышать даже в глухом космосе. Что-то сдавливало, приручало его. – Мы добрались до Эрраонеи? – Почти добрались, – подтвердила она. – Почему же ты нас оставила? И зачем говоришь посредством экрана – расстояние для тебя ничто?! – Я занята сейчас. Я пребываю в храме. Мне надобно отстоять на коленях три дня во славу Божью. Отлучаться я не имею права. – Значит, ты уже на Эраонеее? – Да, и я жду... Жду тебя. Хочу, чтобы ты видел этот храм… Скоро я передам изображение, и вы сможете опустить корабль на планету. Она помолчала, ожидая ответа, и продолжала взволнованным голосом: – Кто бы мог подумать, что я вот так обрету возможность обращения к Богу! Любопытство толкнуло меня вперед, и пока вы досыпали последние сутки, я уже странствовала по этому новому миру. И нашла храм. Он покинут давно. Но образа Божии не померкли! Я затеплила свечи, и услышала голос, призывающий начать богослужение. Теперь


107

мне не сойти с этого места. Если потребуется, я просижу на полу века, вымаливая прощение за опустившийся эрраонейский народ… – Они уже получили свое прощение, – сказал Рин. – Наступило время, проживаемое только для Бога! Я буду ждать вас, поторопитесь! Фигура на экране низко наклонила голову и коснулась лбом плоскости своей опоры. Изгиб ее тела был резок и эротичен, что показалось Рину недопустимым в обстановке моления. Она медленно уменьшалась, оставаясь темной и неразгаданно – безликой, но зрителям открывалось пространство храма, площадь из белого камня, иконостас, блещущий звездами на рамах икон, неподвижные облака лунного света – свечи. Все померкло молниеносно. И сразу возникла иная картина. Близкое солнце, живое и веселое, как язычок газового пламени. И мелкий в сравнении с ним полумесяц – Эрраонея. Они приближались к ней, следуя заложенному годы тому назад курсу. – Аррим, опусти стоповый рычаг, – приказал Рин. Девочка два раза моргнула, вдумываясь в его мысль, и схватилась обеими руками за мощный рубильник. Но поддавался он плохо, им никогда не пользовались, и Рин, отстранив ее, сам остановил корабельный ход. Вместе с этим он выключил монитор. – Ты не поверил ей, папа? – сказала Аррим. – Я не знаю пока… Но на всякий случай… И это странно… – Что? – Эрраонейцы, насколько я знаю, стали научными атеистами чуть ли не полмиллиона лет назад. Откуда в их мире храмы? Странно, даже очень… Ладно, не будем спешить. – Что теперь с нами будет? – Будем кружить вокруг солнца, следуя за планетой. Пока Аррим мылась в ванной, Рин попытался устроить отца удобнее. Не обращая на то, что с ним обходятся, как со всякой тяжестью, старик хищно храпел, раздувая усы. Промучившись без толку, Рин подложил ему под голову подушку, и поставил почти возле носа тарелку с оттаявшей ветчиной. Остерегаясь дальнейших его выходок, Рин завесил экран простыней. Отобедав в кухне, Рин пригласил дочь на прогулку по кораблю. – Придется тепло одеваться, – отказалась она. – Не придется, – возразил Рин и распахнул двери в тамбур и в коридор. Как он и ожидал, по всему кораблю горели лампы, а стены и пол источали тепло. Вблизи светила корабль купался в неограниченной энергии, он превратился в перезревшую, сочную батарейку. От инея и наледи не осталось следов. – Куда мы пойдем? – Вперед, – закричала Аррим, вскидывая над головой руки, и побежала по коридору. Рин было приятно наблюдать дочь в игривом


108

настроении. Она проспала слишком долго. Ее сверстницы сейчас грезят о первой любви, а Аррим суждено будет пережить эти мысли в виде мучительных неопределенных страстей, которые, дай им волю, сведут ее чистый разум к примитивному восприятию реальности. Воображение Рина уже сейчас окружало дочь образами ее желаний и страхов – божествами язычества, не высказанными ею вслух и не осмеянными. Они бегали друг за другом, прятались в пустых каютах, но завершили маршрут в обсерватории. Купол оттаял, открывая незамутненное небо. Присев на диван, они долго смотрели сквозь простор в потолке. Казалось, корабль преодолевал скопления закатных заспанных облаков, а где-то за ними всходило ленивое солнце. За этим свечением дрожали изумительные и редкие звезды цвета дождя – словно капли промчавшегося ливня, повисшие на невидимом скате. Рин, поколебавшись, хлебнул из бутылки оттаявший напиток, и с изумлением распознал в нем шампанское. Оно было кислым и давно испортилось. – Я тоже хочу, – сказала Аррим. – Еще не хватало! – строго кивнул Рин. Он размышлял и вспоминал все это время. Он представлял себе Альфамин, распластавшуюся на полу храма. Рин знал, что при желании она способна заменить собой хор. И все же это богослужение порочно – ведь Рину было известно ее бессилие в постижении Бога. А значит она молилась вслепую, обманывала себя… Но он мог и ошибаться. Нет, он, не раздумывая, приземлил бы корабль, но на столе по-прежнему лежала предостерегающая записка, и между ней и нынешним положением неопределенности был пробел… в часы, сутки, годы? Это неприятное ощущение – не знать, даже не догадываться, что случилось в твое отсутствие, и Рин не способен был ни на что решиться, не имея возможности оглянуться. – Сейчас бы велосипед, – сказала Аррим, когда они шли обратно. – Я бы изъездила весь корабль. – Подожди, скоро мы сядем на планету. Там и места больше, да и машина у нас найдется поинтереснее велика. – Ты думаешь, мы приземлимся? – Разумеется! Зачем же мы летели так долго? Они застали старика жующим кусок ветчины, давно намозоливший им глаза. Он не проявлял ни обиды, ни симпатии, что показалось бы Рину подозрительным. Посредством Аррим ему удалось убедить старика принять ванну, и Аррим совершенно по-детски радовалась, обещая дедушке много пены. Старик кивал на эти посулы и глухо бурчал. Раньше Рин мыл отца исключительно при его беспамятном состоянии. В одиночестве Рин достал зеркало и осмотрел себя. Борода его отросла по грудь и была наполовину седой. Видимо, он имел


109

склонность к преждевременному старению. Цвет лица в свете ламп скорее угадывался: цвет мутной бледности, когда румянец еще теплится в иных точках; под выпирающими скулами образовались резкие впадины. Но он не прикоснулся к ножницам: собственная внешность не занимала Рина. Он надел связанную Альфамин шапочку и улыбнулся: она была к лицу. Заглянув в ванную, где Аррим, столь же мокрая, как и дед, усиленно намыливала его косматую голову, такую огромную, что ее ладошки не охватили бы и части ее, Рин отдернул занавесь и включил экран. Зеленоватое солнце поджигало фиолетовый вакуум, а полумесяц Эрраонейи, пугающе маленький, указывал им конец пути. И вновь молниеносно потухли оба боковые экраны триптиха, а центральный явил черную женственную фигуру. – Здравствуй, – сказала она печальным сосредоточенным голосом. – Здравствуй, Альфамин. – Почему вы так долго не приземляетесь? – К чему спешить? – Вас ожидает так много чудес и красот! – Тебе не попалась Икона, ради которой мы прилетели? – Икона? Здесь, в храме, множество икон. Возможно, и она… – Я описывал тебе именно ту, вспомни… Хотя, – рассмеялся Рин, – я и сам знаю о ней только по описанию, как и человек, рассказавший мне… Непродолжительное молчание Рин понял как замешательство. – Альфамин, ты предостерегла нас от беды. – Я ошибалась. Я думала, что опасность рядом. Вам ничего не стоит бояться. – Ты говоришь так странно. Уверенность в чем-либо тебе несвойственна. – Я изменилась, обретя Бога. – Как ты его обрела? Она опять помолчала и тихо сказала: – Не покушайся на таинство. Я должна заниматься делом, извини. – Альфамин, спасибо за шапку! Она точно моего размера. Но Альфамин не ответила. Экран провалился в панораму космоса. – Вот так, вот так, – донесло до Рина. Это Аррим приговаривала, накидывая на старика очередное полотенце, которое он с руганью пытался отбросить, разбрызгивая вокруг себя воду. С него почти лило, и полотенца образовывали на нем смешное эксцентричное одеяние. – Садись на стул, дедушка! Неуклюжее в обстановке быта тело Эрана подавило поданный ему стул. До этого он предпочитал помещаться на корточках. Руки, взывающе воздетые кверху, дирижировали симфонию неуверенности и легкой паники. Девочка даже не подозревала, какому подвергалась


110

испытанию. А Рину вспоминались деяния ныне кроткого силача на военном поприще, его обращение с дубиной и жизнями противников. Подобие памяти и чувств, в частности ненависти и не прощаемой обиды в отношении сына вернулись к Эрану после первых тщетных инъекций противоядия. Последующее за тем десятилетие Рин ежедневно мучился мыслью об усыплении старика. Его ярость то отступала, сменяясь терпеливым раздражением, то опять швыряла на штурм застенка. Но то, что творилось со стариком сейчас, было необъяснимо. – Подожди, подожди, дедушка, – повторяла Аррим, охорашивая его волосы гребнем. Старик с удивительной щепетильностью отстранял ее кончиками пальцев. Аррим зачесала редкие волосы назад, и Рин позавидовал благообразию открывшегося высокого лба. Казалось, сотворившая его искусственная природа не сумела удовлетвориться обычными пропорциями, и поверх привычной черепной коробки вырастила вторую, содержащую мозг невиданных размеров. Возможно, в этом был не проявленный смысл. Грива на затылке, настолько густая, что гребень застревал в тупиках перепутанных прядей, свешивалась на сутулые плечи. – Осталось приучить его к туалету, и это будет самый замечательный на моей памяти зверь, – сказал тихо Рин, следя за взглядом отца, рыщущим по углам комнаты. – Не называй его так, папа, – с неожиданным ожесточением произнесла Аррим, расслышав его слова. В завершение всех процедур старик был облачен в длинную рубаху, сшитую Рином из двух мешков. Видя, сколько терпения и участия проявляет к нему Аррим, Рин вновь проклял себя за ту долю, что уготовил ей. Ее порывы были бы столь уместны в иной обстановке, в ином времени, окружении. Она славилась бы как самая отзывчивая и очаровательная девушка. Здесь же объектом ее любви стал больной безобразный старик, возможно, не заслуживший ее внимания. Рин и перед ним был виновен. Он с удивлением и восторгом заметил, что отталкивающий сам по себе отец словно освещен присутствием девочки. Доля ее человечности, доброты и разумности передалась и ему. Они заново просматривали картинки, а Рин, взяв со стола книгу, пролистал ее от корки до корки на предмет посланий, не найдя ничего нового. Его глаза остановились на случайном стихотворении: Бесподобное кружево ночи Заметаем бульвар за окном, Снегопад мне бессонницу прочит: Разговор с обнаженным врагом. Коридорный свет не реет Он как стрелка уснувших часов, Так легко он со мною играет


111

Собирая мученья улов. Не колыхнется свет желтой стрелки Только полночь давно уж пришла, И в покой мой со смелою песнью Обнаженная в маске вошла. Не спросив разрешенья, ложится Отбирает мою тишину, Рядом с ней бесполезно божиться… Так же с песней уходит к утру. Утомленный опекой, старик приложился к подушке и задремал. Рин решил, что прочтенные им стихи – не лучшее чтиво для дочери, и закинул книгу глубже в коробку. Интересно, что могло заинтересовать в данных строках даймона? Почему он выбрал именно эту книгу, насыщенную томлением по чувственности? Страдал той же жаждой, что и Рин? Мысли завели его в низкую сферу, и он спалил их коротким и мощным пламенем. Перед ним встала новая проблема: чем занять дочь? Он пугался телесных страстей, одинаково властных над всеми. Но если своих искусителей он знал воочию, то выросшая в неведении и одиночестве дочь страдала вслепую, враждуя или же поддаваясь им по наитию. Любой намек на чувственность, встреченный ею в книге, мог разверзнуть перед девушкой непреодолимую пропасть прозрения. И оценить его мучительность и бесполезность в свете нынешнего их положения и перспектив будущего Рин не решался. Он был никчемен, как педагог. Он отобрал несколько безобидных книг в ящике, и постарался незаметно сдвинуть его в неприметный угол и чем-нибудь заложить. Книги он положил на стол. Аррим была занята фотоаппаратом. Установив треножник и коробку с аппаратом, она разыскивала среди своих вещей непочатую пленку. – Я хочу снять дедушку, – хихикнула она. – Не стоит этого делать. Он может перепугаться и все здесь сокрушит. – Я всего лишь учусь выбирать лучший ракурс, – с легким раздражением ответила Аррим, и Рин оставил ее в покое. Жуя со скуки печенье на кухне, Рин перенес мысль на Альфамин и ее службу. Она не замечала времени – возможно, даже не имела о нем представления. Не раз говорила том, что в раздумье способна забыться на год или два. Но та безликая фигура на экране утверждала, что служба продлится три дня, именно три. И еще: она обещала молиться за грешный народ, но откуда узнала о нем? Рин говорил даймону, что эрры вымерли, но причина им не упоминалась. Старик вел себя, как младенец: пробуждался, шарил под кроватью в поисках пропитания, находил подложенные Рином куски, жевал и опять засыпал. Погрустневшую Аррим не удалось выманить на прогулку по кораблю. Она легла, не поужинав, попросив погасить


112

лампы в их комнате. «Началось», – думал Рин, пытаясь высмотреть в полутьме завернувшуюся в два одеяла дочь, и по звуку дыхания угадать ее мысли. Сам он расположился около экрана с неизменным пейзажем космоса. Вытянув ноги и обмякнув в кресле, он ожидал известий от Альфамин. Он задремал и проснулся от шороха. Напротив него, на экране, застыл немой наблюдатель. – Я не хотела будить… Это было так похоже на Альфамин: нотки смущения. – Как ты? – сказал Рин. – Со мной все прекрасно. – Мне хотелось бы увидеть твое лицо… – А ты не видишь его? Она качнула головой и корпусом тела, и на светлом храмовом фоне обозначился острый профиль… груди. – Альфамин… – испуганным голосом сказал Рин, – ты… голая? – Ношение схимы еще никого не приобщало Богу. Рин был уверен, что никогда не замечал под тонким одеянием даймона даже подобия груди. – Я пополнила свое знание пониманием Бога. – Ты намерена говорить о Боге, пребывая в… таком виде? – Он прост, даже примитивен. Бог – последнее и необходимейшее усилие для жизни, и не важно, кем и чем оно совершается. Жизнь может возникнуть и посреди космоса, на скоплении каменной пыли. Она помолчала, ожидая его вопросов, но Рин, сбитый ее утверждающим смелым тоном, по-детски запутался в собственных мыслях. Черное тело на экране вытянуло руки, опустило с поклоном голову и выгнуло спину замедленным страстным броском. В очертаниях ее позы крылся некий код, запустивший в Рине реакцию щекочущей боли, при которой всякое положение в кресле причиняло страдание. – Бог разрешил мне стать женщиной, – произнесла Альфамин, приподняв голову. – Ты ведь мечтал об этом… – Ты называла себя энергией… – А сейчас стану женщиной! Оглянувшись в темноту, на тела спящих, и приблизив лицо к экрану, Рин прошептал: – Лети сюда, пожалуйста!.. – Нет, – твердо, с насмешкой над его откровенной слабостью, сказала Альфамин, – то, что может между нами случиться, случится здесь, в храме, на планете Эрраонейя – или нигде, никогда для тебя! – Как страшно ты говоришь, Альфамин! Что за шантаж? Фигура расправила узкие плечи и расплескала по ним волосы. Холод желания прокатился по венам Рина. – Милость Бога не вечна, подумай! Иных женщин на твоем веку не


113

встретится! Экран умер. Рин знал с полной уверенностью, что говорит не с дайоном. Ему даже подумалось: с Миррой, – и стремительно повернулся по направлению к саркофагу. Эти округлые плечи, тонкие руки, внушительный голос… говорящий на эрраонейском языке! Да, да! Рин вскочил от восторга. Боже, что с ним творится, как туго работает его мозг! Старик не случайно вскричал «галда» и швырнул в экран мясом: его нелепое восклицание означало «галдят». Это было одно из немногих слов, воскресших в его очеловеченной памяти. Разумеется, для него неведомая эрраонейская речь представала бессмысленным улюлюканьем. Рин, напротив, изучил «первый взгляд на мир и на себя» почти в совершенстве, и преподал его дочери. Мирра говорила с ним на эрраонейском ( кроме тех случаев, когда Рин обучал ее своей речи, особенно тем ее оборотам, что выражают нежность; эрраонейский язык был поразительно сух в этой области ) и не раз подчеркивала его универсальность: постигший эрраонейский язык удивительным образом получал власть над историей слова, какого бы происхождения оно не являлось. Кто бы ни обратился к нему, на каком бы наречии не завел разговор – знание эрраонейского языка раскрывало все подноготную нового слова, все этапы его становления и истока. Все языки вылились из эрраонейского, в действительности достаточно простого, но способного передать не только смысл понятия, но и возможности его изменения при новых условиях. С Астрид, не задумываясь об этом, Рин говорил на своем родном языке. Его никогда не интересовало, откуда он известен дайону. Открытие последних минут ошеломило Рина, оно рождало бесчисленные вопросы, и первый: где же Астрид? Если уж он решил, что говорит не с ней, то отсутствие дайона и его записка с так и не проясненным посланием приобретали угрожающее значение. И вопрос не меньшей важности: кто же о н а? Последняя женщина, выжившая в обезлюдевшем мире? Рин задремал в раздумьях, проснулся от неудобства позы и перебрался на ложе. Он пробудился последним: Аррим была в ванной, а старик ожесточенно ковырял в носу. Рин направился в кухню, умылся и включил чайник. Он чувствовал себя плохо, ныли надбровные дуги и лопатки. Присев за стол, Рин зевнул и помял веки. Пол под ним в один миг изменил свой немой напев. Все осталось по-прежнему, но самая суть мира наполнилась смутным движением. Что-то подобное испытываешь, когда освободившееся из-за туч солнце вливает в дотоле смурную комнату полдневные волны, и под ногами бежит и бежит поток без начал и конца. Рин соображал и прислушивался две секунды, затем вскочил. Старик отирался в приметном месте, в углу. Напротив, возле стола,


114

в ожидании и напряженной готовности к схватке застыла Аррим. Рина испугала эта готовность, направленная против него. – Зачем вы запустили корабль? Аррим? – почти прокричал Рин. – Потому что мне все надоело! – сказала Аррим, и с каждым последующим словом из нее прорывались нетерпимость и бешенство. – Все это: засыпать, будто ныряя в прорубь, смотреть на тебя, потому что больше не на кого!.. Даже имя мое мне надоело, оно вторично! – Прекрати, Аррим! Мы не должны торопиться! Рин шагнул к стоповому рычагу, но старик, глянув на девушку, легонько оттолкнул его. Рин помотал головой и повторил попытку. – Отойди, отец, не дури, – проговорил он. Старик показал ему сжатый кулак. – Аррим, прикажи своему питомцу отойти! Ты же знаешь, я прав! – Не прикажу. Рин обошел дочь и извлек из-под матраса своей койки пистолет. Обойма с иглами отсутствовала. – Уже и тут постаралась, – рассмеялся он. – Ты не будешь больше стрелять в дедушку. – Господи, ну как тебя убедить! Впереди опасность. Подумай, годы наших мучений способны пропасть понапрасну! – Ты наконец-то надумал, – раздался знакомый, но так и не узнанный голос женщины. Все обратились к экрану. Она стояла на коленях перед иконостасом. На ней было белое платье невесты, и ниспадающая вуаль скрывала вечные тени ее лица. – Здесь состоится наше венчание, – она взмахнула рукой. – Бог скрепит наш союз. Сверху на нее падал зеленоватый свет, к которому она протягивала зовущие руки. Аррим недоверчиво скривила лицо, а старик, видимо, разрывался между желанием расхлестать экран и невозможностью покидать пост. Зрители, не отрываясь, смотрели на крестившуюся невесту, когда из-за иконостаса вышла знакомая тонкая фигура в черном монашеском облачении. Ее лицо блистало свежестью звезд. Она подошла к склоненной невесте, положила тонкие кисти на окруженную белым пламенем голову и повернула ее. Обезглавленное тело, выставив вперед оголенное правое плечо, завалилось набок, а Астрид, уронив ношу себе под ноги, ступила в скрытую от них глубину храма. Через мгновение она стояла перед ними. От нее веяло холодом и чистотой отделенной от плоти мысли. – Слава Богу, я успела, – сказала она, смущенно улыбнувшись. Она не привыкла хвалить себя. – Почему вы не дождались? Рин глянул на дочь, ожидая ее оправданий, но та непреклонно двинула бровью. – Значит, нас и впрямь ожидала опасность?


115

– Да. Правда, когда я писала для вас записку, я не знала, что она собой представляет. Теперь вам ничего не угрожает. Она, видимо, сочла объяснение достаточным и, склонив голову, посмотрела на них с тем игривым выражением, что всегда переводило разговор на иные темы. Но Рин потребовал продолжение. Дайон, заметив в руке Рина оружие, возможно, принял его на свой счет, посерьезнел, и рассказал: – Конец пути был близок, вы досыпали последние сутки… а я почувствовала опасность – сразу же, как за бортом встало это зеленое солнце. Неясная, как… воспоминание… Она исходила от той планеты, Эрраонейи. Я не отважилась разбудить тебя раньше срока, Рин, это обычно плохо заканчивалось… Решила все разузнать сама. Планету охраняют шесть кораблей. Они похожи на осенних, несомых орбитальными ветрами пауков, влачащих за собой паутину, скрывшую этот мир от Божьего света. На них установлены пушки, давно неисправные. Эрраонейцы намечали бомбить кого-то, ждали вторжение? Корабли кружат по орбите, мертвые часовые, и лишь один из них функционирует. Но я не знала о худшей опасности: пушки меня не пугают. Планету окружало поле, призванное не пустить на ее поверхность таких, как я. Эрраонейцы пристально изучили нашу природу. Может быть, более сильный – серафим или ангел – преодолел бы преграду, но я была схвачена, запластована в лабиринте течений, энергий. Подобные тенета иногда встречаются в космосе, и попавшийся в них веками может оставаться их пленником. Слабый, едва обретший себя дайон попросту истает, истощится в их кожуре. Я угодила в ловушку, и выбиралась все это время, просачиваясь, меняя свою структуру, воплощаясь и вновь распадаясь на атомы. – Я вспомнил! – вскричал Рин. – Мирра говорила об этом! Тиран приказал возвести вокруг мира стену, чтобы божьи свидетели не нарушали неведение масс. – Мирра? – переспросила Альфамин. Ей не ответили ни отец, ни дочь. – И я доползла до их корабля, разбила проклятую батарею и выключила машину, что целилась в вас. Пушка была наготове. – А женщина? – Какая женщина? Никакой женщины не было. Только машина. Я разломала ее на части. – Но та женщина… Правда, она не показывала лица, но называла себя тобой… Она ожидала нас в храме, и хотела… нет, это чушь, конечно!.. хотела взять меня в мужья. – Рин, на корабле не было никакой женщины: вы говорили с машиной! – Но мы оба ее видели! Ведь так, Аррим? – Откуда я знаю, это ты с ней беседовал!


116

– Она сегодня не в духе, – пожаловался на дочь Рин. – Наверное, ты просто желал видеть женщину, – заметила Альфамин, шевельнув плечами. Напряжение встречи спадало. Аррим опомнилась и отозвала своего помощника от рубильника. Старик терпеливо, с солдатской выправкой, ожидал ее поручений, но девушка отвела его и усадила в кресло. Рин поймал мысль, промелькнувшую у него при рассказе дайона, и достал из шкафа свернутое в рулон полотно Камнила. Расстелив его на столе, он позвал Альфамин. На картине изображались заключенные за колючую проволоку ангелы. Их крылья были стянуты кандалами. На переднем плане пугал и отталкивал окровавленный труп ангела, запутавшегося в проволоке. Не выдержав мук несвободы, он бросился на штурм ограды и трагически уничтожил себя. Проволока стянула и изуродовала его члены. – Эта картина была написана более 500 лет назад в моем мире. – На месте ангелов в нашем случае пребывали сами эрраонейцы. Рин не сказал ей, что опять, как и в дни путешествия с Харвеном Длинным, ощущал Камнила непосредственным спутником. Он даже незаметно оглянулся, надеясь наткнуться на бородатого живописца в ношеном сюртуке. Счастье, что картины художника случайно оказались в доме его родителей, в детстве. Рин обрел друга, впервые прочтя его биографию в старом альбоме. И теперь Камнил шел рядом с ними, даже опережая на шаг, в чем Рин периодически убеждался. – Спасибо тебе, Астрид, – сказал он. – Ты выручила нас. И осторожно взял ее тонкую полупрозрачную кисть в свою. – Скажи, Астрид, – шепотом говорил Рин. – Почему ты написала послание именно в той книге? – В той?.. – На полях сборника стихов о любви. – Потому что он лежал на столе. – Но ведь ты читала его. Почему… тебе захотелось этого? – Я не знала, о чем та книга… Ты обиделся, Рин? Ты ожидал другого ответа? – Нет, нет. – Ту книгу читала я, – громко произнесла Аррим, словно беря на себя вину. – Ты? Когда? – Папа, ты думаешь, я и впрямь спала наравне с тобой? Ты ошибаешься. Астрид разбудила меня… ну, может, год назад… Я бодрствовала, и многое успела свершить. Рин потрясенно смотрел на них. – Что ж, Аррим, у тебя талант убеждать. Ты стратег. – Прости, Рин, я не могла отказать девочке, – слабо сказала Астрид.


117

– Нет, нет, ты не причем. – Она действительно не причем, папа. Это я уговорила ее. – Я заметил неладное, едва ты очнулась, и удивился своему просчету. Ты оказалась старше, чем я рассчитывал, да и жидкость в капельнице иссякла на четверть, поубавилось снеди… Но зачем, Аррим? Зачем ты понапрасну потратила год своей жизни? – Понапрасну? А разве вся моя жизнь прошла не напрасно? Я проспала почти половину! – Взгляните, – сказала, надеясь отвлечь их, Астрид. – Мы подходим к планете. А вот и корабль, сраженный мною. Они обратились к экрану. Поодаль, на фоне зеленой волны или огромного водопада планетного полушария висело черное продолговатое тело. Его внутренности горели, но на поверхность прорывались лишь редкие змейки пламени. Астрид отошла к старику и поприветствовала его. С неожиданной галантностью тот сжал ее руку и поднес к губам. – Эран, вы… поразительны, – рассмеялась Астрид. – Я рад, что путешествие завершается, – сказал Рин, обращаясь к дочери. – Прости, я испортил тебе судьбу, это правда. Надеюсь, этот мир принесет тебе хоть какое-то возмещение. – Пускай даже там одни кладбища, я хотя бы прочту новые имена на надгробиях, – попыталась пошутить Аррим. Прозвенел звонок: корабль достиг орбиты Эрраонейи.

3. На родине неприятеля

– Отец, тебе лучше остаться. Эран пожал плечами и вытянул малоподвижное лицо. – Нет, пускай он идет с нами, – сурово изрекла Аррим. – Прекрати его баловать, – прошипел Риндор. – Папа, подумай сам, с нами что угодно может случиться! Сейчас нас спасла Астрид, а если она не успеет… – Он что, ступит на эту землю босым? А, черт подери! Ладно, отец, вставай! В прихожей Риндор достал надувные сапоги, предназначенные для работы в космосе, и помог старику уместить крокодильи лапы с длинными и сухими, как осенние листья, ногтями. Эран шумно вздыхал. Его руки свисали возле склоненной головы сына, и, раз взмахнув ими, он мог лишить его жизни. Но старик с неожиданным юмором щелкнул его по носу и умиленно гикнул. – Что это еще за выходки! – прошептал Рин, скрывая вспыхнувшее лицо. В коридоре Аррим взяла старика под руку и деловито вела за собой. Рин нарочно отстал от них и знаком придержал дайона. – О чем вы с ней говорили, Астрид, пока мы спали?


118

– О разном. – Она жаловалась… на меня? – Нет. Мы гуляли по кораблю, читали… Ее забавляет, что ты так упрямо видишь во мне женщину. Аррим говорит, что я похожа на рыцаря. – Не верь ей. Ты похожа на девушку, не знакомую ни с каким злом. Твои глаза и черты лица не искажены влиянием зла, они те, каковы могут быть у младенца во чреве, в одночасье повзрослевшего с единственным светлым чувством в душе… – Папа, мы приготовили для тебя сюрприз, – сказала, остановившись, Аррим. – Еще кто-то не спал? – Да нет, хватит об этом! Они вошли в ангар, и Рин вспомнил, как едва не погиб здесь в прошлый раз, на стоградусном морозе. Но теперь на месте каменной глыбы в форме надгробия на полу возлежало тело, накрытое куском тряпки, а рядом с ним находилась куча камней и песка. – Что это? Чей труп? В голове Рина промелькнула страшная мысль о том, что Аррим могла ради шутки или развлечения, пробудив старика для помощи, вскрыть саркофаг Мирры. Он нагнулся и резко отбросил материю, накрыв ею ноги отшатнувшейся Астрид. Рин испытал облегчение и вместе ужас, ибо пред ним лежало нечто ранящее облик души, оскорбляющее его правильностью и продуманностью безобразия. Эта гипсовая фигура, не выражавшая никакой мысли сведенными молитвенным жестом руками, была бесполезным творением неведомых скульпторов. Выпуклости на груди складывались в надутый панцирь, чуть приоткрытый рот на скошенном, запрокинутом лице пересекала ветвь – или колючая проволока. Лицо было маленьким, служило плацдармом для скованных уст и слепых морщинок на месте глаз, и венчал его страшный раздавшийся лоб с крохотным отверстием на темени. Тело было длинно и оканчивалось выгнутыми вспять ногами. – Боже, что это за урод? – Откуда нам знать, – ответила Аррим. – Но он совсем как живой, правда? – Где тут молот, я разнесу его вдребезги! – Нет, нет, зачем! – Астрид, что ты об этом думаешь? – Я? Ну… это может показаться странным… Мне хочется думать, что это создание Бога. – В таком случае я создание дьявола, – засмеялся Рин. – Нельзя оставлять это чудо! Вдруг оно оживет и угонит корабль в наше отсутствие? – Оно не оживет, – спокойно сказала Альфамин. – Это всего лишь


119

камень. Я вижу его насквозь. – В таком случае все на борт! – сказал Рин и с омерзением завернул статую в тряпье. В вертолетной кабине отец без раздумий занял место рядом с Рином, где тот предпочел бы присутствие Астрид. Большие кисти Эрана накрыли пульт, и Рин, опасаясь поломок, откинул горячие любопытные руки отца. Эран обиженно, в упор на него посмотрел и отвернулся. Пара прикосновений Рина оживили винты, и машина, напитанная энергией зеленого солнца, тонко и возбужденно вздохнула. Шлюз открылся, и вертолет вылетел в космос. Ветер орбиты немедленно снес его в сторону, но винты, как железные несокрушимые зубы, перемололи поток и поставили вертолет на вершину волны, по которой он медленно заскользил вглубь слоев. Прозрачный купол машины вызывал чувство падения. Под ними таяло миражное сине-зеленое море. Сидевшая позади Рина дочь вздыхала. Астрид молчала, и Рина тронуло, что взгляд ее был направлен не вниз, а вверх, к отдаляющимся космическим сумеркам. Винты по бокам машины позволили ей обособиться от жестокого ветра. Он бился в стекла, пытался остановить ход пропеллеров, заставлял аппарат кратковременно накреняться, но был побежден. Зеленоватые редкие облака расступились. Внизу лежал мягкий ковер лесов, на нем стояли блюда, полные синей свежей воды. Рину вспомнилось многое при взгляде с высот – то, например, что на Эрраонейе нет морей, лишь несчетные озера. А еще строки стихотворений из толстой тетрадки, которую он с раскаянием и сомнением бросил в огонь, пожирающий тела умерщвленных захватчиков. Это были последние поэтические вирши, сказанные на точном и древнем языке Эрраонейи, но Рин рассудил, что их автор, сколь бы гениален он ни был, не достоин памяти и звучания из чужих уст. Никакой талант не прощал его преступлений. Но как ярко он написал, вспоминая родную планету: Зеленая фата хрустящих облаков Укроет тело ласковой невесты, Но свет очей ее достигнет до верхов Озер блистанья поднебесных. Почему-то сейчас Рин ощутил присутствие этого стихотворца – так же, как иногда чувствовал рядом Камнила. Будто корабль перевозил не одно тело, а сонмище мертвецов, поочередно общавшихся с Рином. Поэт был тем офицером, что сделал на Аламнезисе Мирру своей любовницей. Он был молод, моложе других командиров. Мирра часто о нем говорила, и Рин с удивлением и неудовольствием слышал в ее словах привязанность. Мало того, что поэт очень любил ее, он не раз призывал остальных захватчиков к ослаблению натиска. Но душа его была слабой, и минуты протеста, отчаяния и молитвенных


120

настроений, когда он убеждал эрраонейцев покаяться и умереть в аскезе, на коленях выпрашивая у Бога спасение, сменялись тягой к разврату и нравственным крахом. У офицера была жена – странная куклоподобная женщина без эмоций. Крохлем пояснил Мирре, что она – клон, одно из бездушных тел, которые создавались для того, чтобы скрыть страшный пробел отсутствия женщин в последнем периоде эрраонейской истории. Радость или печаль, интересы и склонности искусственно прививались им путем постоянных инъекций. Но поэт был убежден, что его жена обладает душой, что она исключительна. Он подобрал ее около разрушенной крепости, на скалистой холодной планете Омикрам, население которой эрраонейцы расчетливо, со спортивным азартом истребили. Она сидела почти обнаженная на диком морозе и смотрела на небо. Офицеру предстоял путь до ближайшего укрепления, его товарищи погибли, и он взял клона с собой. Она молчала, не требовала еды или тепла, но он поделился с ней припасами и спас от обморожения. Ночью, в пещере, наполненной дымом от плохонького костра, он прижимал к себе ее безответное тело, чтобы согреться. Они чудом спаслись из плена, а затем, когда офицер вступил в схватку с ужасным зверем и непременно погиб бы, бездушное неразумное тело выручило его, пронзив сердце зверя мечом. И поэт уверился в ее способности чувствовать, и, достигнув собратьев, выпросил разрешение взять клона в жены. Над ним смеялись, ему дали диагноз врачи, но клон стал его неотъемлемым спутником. Крохлем никогда не прибегал к участию препаратов, чтобы придать телу подобие личности. Она всюду сопровождала его – немая, если с ней не заговорить, красивая женщина. В то время, как поэт развлекался в своем гареме, супруга – клон задумчиво смотрела в окно. Когда Рин с десятком солдат ворвались в трапезную горного укрепления, он сразу узнал поэта по описанию Мирры. Она просила сохранить ему жизнь и позволить молитвами искупить все грехи. Крохлем, худощавый муж с редкими юношескими усами, и его жена сидела за ближним к сцене столиком. Пока длилась схватка, в которой поэт погиб, клон недвижимо сидела за тем же столом. Рин не заметил, как она рухнула на пол: чья-то пуля попала ей в висок. При ревизии личных вещей эрраонейцев Рину попались тетрадь со стихами и пара портретов, выполненных рукой поэта. Портреты изображали клона. Стихи он сжег, хотя до сих пор помнил иные строки, а портреты сжечь не сумел, и прибавил к своей коллекции. Картины он спас, потому что они не содержали ни единого промелька порочности своего создателя, а образ прекрасной женщины в белом платье поражал слепой и беспомощной сущностью, сквозившей в ее чертах. На востоке небо и лес обрезала глобальная тень – космический


121

оттиск, сжатый до внятного человеку масштаба. На севере и юге, над линией раздавленного горизонта, светили чуть заметные белоснежные звезды. – Тут что, нет ни единого города? – недовольно прогудела Аррим. – Лес и лес… – И кладбища не видать, – тихо пошутил Рин. – А вообще-то, насколько я знаю, города на Эрраонейе давно упразднили. – И как мы найдем твою икону? – Там, на берегу реки, – сказал дайон и вытянул тонкую руку с белыми длинными пальцами. – Какое-то здание… Рин направил туда вертолет. По реке, блестевшей чистым холодом, плыли редкие льдины. Снизив скорость и высоту, Рин посадил аппарат на маленькой площади перед высоким серым строением, в верхних окнах которого отражалось солнце. В эту минуту, сравнявшись с новой землей, Рин ощутил громадность пройденного ими пространства, и тоска высушила ему горло. С трудом удержав Аррим и заставив дождаться остановки работы винтов, Рин хрипло предложил всем выйти. Астрид уже стояла на широком крыльце строения. Аррим кинулась было за ней, но она развернулась и подбежала к заросшему кустарником ряду почерневших статуй, который спускался к реке. Дул сильный холодный ветер, и Рин натянул шапку. Ветер дергал мешковатое одеяние старика, и тот, оправляя его одной рукой, застыл у правого крыла вертолета. Легко скользнув по ступеням, к ним приблизилась Астрид. Под деревьями, напоминавшими сосны, лежали пятна потемневшего снега. – Весна, – сказал Рин и велел Аррим натянуть на голову капюшон. – Какое здесь странное небо, – сказала Астрид, и Рин поднял голову. Облака казались отсюда пятнами плесени, прижившейся на покатом потолке теплицы. Зенит был раскаленный и голубой, но ближе к горизонту небесный цвет зеленел и терялся, уступая неопределенности сумерек, сквозь которые заглядывали дневные бледные звезды. Голубая полоса чертила все небо, на востоке впадая в ночь, а на западе вонзаясь в солнце. – А тебе есть с чем сравнивать небо этого мира, Астрид? – сказал, оторвавшись от созерцания, Рин. – С небом родины? – С небом памяти, – улыбнулась она. Дунул злой порыв ветра, ее капюшон снесло, и на свет впервые выбились пряди черных волос. У Рина дрогнуло сердце от нежности. – Возьми шапку, она очень теплая, – поспешил он, но Астрид засмеялась: – Зачем? Ты же знаешь, я не чувствую ветра. Их отвлек и испугал крик Аррим, выскочившей из-за деревьев. – Там мертвец! – кричала она. – Чертовы трупы, – прошептал Рин. – Везет мне на них. – Что? – подавшись к нему, произнес дайон.


122

Они вошли под деревья и шли, ступая по тающему чешуйчатому снегу. Неприметное на грязном фоне почерневшей хвои и листьев, прикрытое выгоревшими лохмотьями, лицом в землю лежало тело старухи. Ее возраст угадывался по узкому очертанию тела и длинным седым волосам. Помолчав в минутном раздумье, Рин осторожно прикоснулся к ее плечу и перевернул тяжелое, потянувшее его книзу, тело. Ткань платья под рукой Рина обратилась в ничто, как налет пыли, и открылось белое тоненькое плечо. – Она в самом деле мертва? – сказал Рин, невольно опускаясь на колени и недоверчиво щупая пульс на шее. – Может, она умерла недавно? – сказала Аррим. – Нет. Одежда давно истлела. – Почему же тело нетленно? – Когда мы убили эрраонейцев, их тела пролежали на поле боя почти неделю, и остались неприкасаемыми для порчи. Тоже случилось и с Миррой. – О ком вы говорите? – сказала Астрид. – А, это давние дела. Скажи, отец, а ты помнишь те времена? Эран внимательно посмотрел на Рина, наклонив ужасную голову на бок, и быстро кивнул. Вскоре Рин пожалел, что втянул отца в эти воспоминания, наполнявшие его ненавистью долгие десять лет. – Идемте назад, – сказал он. – А как же тело? Мы не похороним его? – вскричала Аррим. – Нет, у нас есть и другие дела. Посмотрите, там рельсы. Мирра рассказывала – точнее, чертов поэт ей рассказывал, что на Эрраонейе разрешено передвигаться только на поездах. Они поднялись на высотную платформу. Ржавый рельсовый путь уходил в лес. На скамье лежали еще два старческих трупа. Ветер вздувал и перемешивал останки их одеяния. Облокотившись на перила, Рин наблюдал, как солнечный свет поднимается по стене здания – как пар, уносимый в небо. Из лесу задумчиво выходили сумерки, и в их первом, еще прозрачном налете цвета мира теряли индивидуальность: темное становится черным, светлое – сероватым. Лес окружал это тихое и симпатичное поселение, и единственный путь, если бы вертолет подвел их, лежал по железной дороге. – И все-таки я не пойму, – отвлекла его Аррим. – Здесь же есть животные, падальщики… Почему они не сожрали тела? – Какая ты кровожадная девочка! У меня нет ответа, Аррим. Похоже, твоя мечта сбылась, мы попали на всепланетное кладбище. – Я хотела бы побывать в здании. – Незачем. Мы отыщем другие постройки – те, где сохранились работающие машины, где есть библиотеки или музеи. Здесь, как я думаю, мы не найдем ничего, кроме старческих тел, упокоившихся в своих постелях. – Ты прав, Рин, – сказала Астрид. – Я посетила строение, пока вы


123

разговаривали. Все так и есть. – Эй, а куда пошел дедушка! – закричала Аррим и побежала вдогонку за ним. Старик шагал по шпалам, и многие из них рассыпались в щепки под его стопой. Обернувшись на крик Аррим, он поднял что-то белесое и повернул обратно. Он принес им громоздкий человекоподобный череп, и каждый подержал его в руках, поражаясь размеру лобной доли и недоразвитым челюстям с отсутствующими зубами. – Я видел этих существ во сне, в детстве, – сказал Рин. – Это дети. Последнее эрраонейское поколение. Плод союза между мужчинами и клонами – бесполые сумасшедшие существа. – Но они сгнили! Почему? – Не знаю, Аррим. Возможно, они были просты. – Что ты имеешь в виду? – Идем в вертолет. У нас есть радар, он засечет бег энергии, если она осталась на этой планете. – Какая огромная голова! – восхищалась Аррим. – Больше дедушкиной, хотя она у него тоже, кажется, растет помаленьку. Наверное, в такой голове был нечеловеческий ум! – Точно. – Мне понравилось это место, – сказала Астрид. – Я буду сюда возвращаться, если не позабуду обратный путь. – Память у тебя неважная, – усмехнулся Рин. Взболтнув ранние сумерки, аппарат поднялся над деревьями, где день был еще относительно молод. В зените неба кипел голубой апогей, но некая тяжесть уже уплотняла его невесомость, и делала вместе с тем прозрачной – бесцветные силуэты звезд проступали за огороженной солнечным светом высоте. В воздухе носились, сливаясь и перехлестываясь, цепляясь за макушки деревьев, слезы сходящего закатного солнца. Линия горизонта была различима только на западе – с прочих сторон простор неба заполнял вязкий осадок ночи. – Луны тут нет, – сказал Рин, – и ночи гораздо длиннее дней. Крохлем, поэт, которого вы не читали, с ностальгией вспоминал эти ночи. Это было время, писал он, «раздраженного интеллекта», когда эрраонейцы собирались в кафе или музеях и вели диспуты, распивая шампанское и куря на балконах, при звездном свете. – Почему мы летим против солнца, папа? – Чтобы оно не било нам в глаза, Аррим. – Нам следует чуть повернуть, – сказала Альфамин. – Я ощущаю там концентрацию энергии. – Хорошо, конечно. – Видишь, папа, Астрид умнее твоих приборов! – Я в этом не сомневался. Тень машины обгоняла их, но вскоре она истончилась и померкла,


124

слившись с вечерним неторопливым холодом. Оглядываясь назад, они видели оставленное светилом небо, последний проблеск легких и ясных линий на фоне зеленовато-серого тающего горения. – Левее, – шепнул на ухо Рину дайон, и пассажиры увидели столб искусственного свечения, уронившего поверх лесной толщи свое отражение, длинную стрелку, составленную, как показалось, из шевелящихся на ветру ветвей. Рин приподнял аппарат, опасаясь столкнуть его с неосвещенными, мертвыми зданиями – но напрасно, строение одиноко стояло посреди площади, предоставившей им просторнейшую стоянку. Дождавшись затишья, они покинули машину, и обратили глаза к высоким рядам освещенных окон, каждое из которых было иероглифом неведомой грамоты. Астрид исчезла без предупреждения, и Рин панически вздрогнул, ибо почти увидел, как изгибаются перед ее телом, обретшим гибкость потока, запутанные, грозящие вечной разлукой, космические дороги. – Я здесь, – тихо сказала она, и ее силуэт, посыпанный остывающей звездной пудрой, предстал на верхней ступени лестнице. – Ничто не грозит нам, идемте. Они почти побежали за ней, и Рина кидало от возмущения к слепой радости, заставлявшей тянуть руки к спасительному образу дайона. – Здесь всюду трупы, – с отвращением сказала Аррим. – И они совсем как живые. Что, если они и вправду восстанут? Тела помещались за покосившимися столика, с которых скатилась посуда – сейчас просто осколки стекла. Стены были увешаны гладкими, тоже стеклянными картинами, цвета на которых играли, вспыхивали и гасли. Они шли из зала в зал, из одного многолюдье в другое, шарахаясь равнодушных возрастных зрителей их похода, и старик негодующе поднимал иные рухнувшие тела и швырял на диван, откуда они с шумом валились. – Все эти старые женщины – клоны, – сказал Рин, бегло присматриваясь к телам. – Им всю жизнь кололи инъекции чувств, и правая половина тела у каждой из них будто высохла. – Наверху есть машина, – сказала Астрид. – Ее излучение я чувствовала издалека. Они миновали библиотеку, где сохранились все до одного золотые тома, и где за отдельными партами восседали мудрые старцы. Рин пожелал бы остаться здесь, но дайон обещал им что-то воистину поразительное в высшем покое. Подъем был долог, но они не решились вступить в прозрачную полость лифта, где, обнявшись, коротали затянувшееся свидание древние любовники. Наверное, они сгинули, приняв яд: на столике стояли два бокала с безвременно испарившимся содержимым. Пересекая длинную цепь балконов, Рин понял и высказал мучившую его мысль: – Эрраонейцы ведь не погибли в одночасье. Ничто не несет следов катастрофы. Умирали они поочередно, достигая дряхлых лет. Почему


125

же тела умерших не кремировали? Перед входом в огромный зал – уже двери указывали на это – на перила балкона облокотилось тело. Его руки свисали в ночь, белые волосы обдувал пахнущий холодом ветер. Наклонившись, старик обхватил его за щиколотку и шутя перебросил через барьер, даже не проследив за падением. Рин восхищенно и испуганно поджал губы. Зала и впрямь была велика и особенно полна посетителями. Многие из них составляли расчетливо сложенные пирамиды. Это был первый признак хоть какого-то участия к мертвым. Перед множеством горящих экранов, закрыв уши наушниками, восседали сотни внимательных зрителей. Их глаза до сих пор широко внимали меняющимся изображениям, и впервые что-то нарушало тишину мертвых покоев, пройденных Рином – шепот сотен, если не тысяч наушников. Посадив мертвую бабушку на колени к соседу, Эран низко нагнулся над плоскими кнопками управления, и в зале раздался внимательный и предупредительный голос: – Что вас интересует? Для Эрана, не знакомого с языком Эрраонейи, вопрос остался неясен, и старик сразу же потерял интерес к машине. Но Аррим немедленно заняла его место и бешено закричала – словно опасалась, что ее в любой миг выгонят прочь: – Меня интересует любовь! На экране поползли внушительные картины соитий, от которых у Рина стянулись в клубок все внутренности. Угадав живой интерес зрителей, машина вдвое вырастила экран. Астрид невозмутимо ходила по залу, старик засмеялся, а отец и дочь замерли в поединке стыда. Рин проиграл и умолил машину убрать кадры разврата. Монитор осветился спокойным ожидающим светом. – Вот, значит, что тебя интересует в первую голову, – слабо сказал он. – Как и тебя, папа. – Посмотрите, – окликнула их удалившаяся в глубину зала Астрид. – Вот средоточие этой машины. Она указала на маленький куб, подвешенный в двух мерах от пола. – В нем такое количество информации, что она подавила бы нас в одночасье, вырвавшись. Это живая информация, она беспрестанно осмысливает самое себя и жаждет поделиться с кем-нибудь выводами. – Интеллектуальная бомба, – сказал Рин. – Подобная ей уничтожила жизнь на планете Мирры. – И вся эта информация принадлежит нам? – восхищенно проговорила Аррим и стремительно наклонилась над машиной. – Вселенская энциклопедия! – Я хочу… я хочу… – шептала она, встряхивая головой. – Я хочу все


126

знать о великих героях! – Нет уж, подожди со своими героями! Мы пришли сюда по делу. Спроси о художнике Нессмете. – Спроси сам, машин много. Рин гневно посмотрел на ее склоненную спину и свисавшие на лицо волосы, и повернулся к другому экрану, к которому цепко крепился профиль внимательного покойника. Предложив отцу поучаствовать, Рин с грохотом отодвинул кресло с его ледяным и рухнувшим – таки седоком, но не решился занять его трон. Приблизив лицо к экрану, запачкав бороду пылью, Рин назвал свой запрос в рупор. За его спиной стоял Эран; к ним подошла Астрид. Информация была скупа, и Рин, полагаясь на интерес спутников, зачитал ее вслух: – Художник Иелахим Нессмет был некогда ангелом. Но либо за преступление, либо по иной причине низвергнулся на тело нашей планеты, прорвав оборону от божьих миссионеров. В виде кометы упал он в Хрупкое озеро. Падение лишило его бессмертной сущности, он обрел постоянную плоть и возраст. Король наказал ему быть отшельником и поселил близ Сладкого озера, где Нессмет предался художеству. Неизвестно, занимался ли он им в прежнем своем, космическом бытие. Несмотря на запрет, личность странного существа, отвергнутого высотами, привлекла к нему многих. Картины свои он дарил, а иконы хранил у себя, ибо надеялся на возрождение веры, коей сам был примером. Об иконах его шла великая слава; особенно восхищались «Явлением божьего серафима в покои владыки». Деяние, послужившее для нее сюжетом, по сию пору бытует, как сказка. Возможно, Нессмет чувствовал родство с судьбой серафима, так же «упавшего с неба». Король по-своему обыграл факт низвержения Нессмета, и был прав: не мог благой бог сделать ангела больным стариком. Нессмет жестоко страдал: его убивала проказа. Своему прислужнику он говорил, что заразился ею в аду. В 55643 году он скончался. Тело его было нетленно и поместилось в пещере, куда перенесли и иконы. – Значит, все правда! – плачущим голосом произнесла Астрид. – Бог, братство ангелов! Это не мечты, не сны! – Конечно, не стоит и сомневаться, – весомо и успокаивающе сказал Рин. – Теперь направление поисков нам известно, нужна карта побережья этого Сладкого озера. Давай нам карту! – потребовал он у запросчика. – С оригиналами вы можете ознакомиться в библиотеке, в географическом отделе. – В библиотеке? Прекрасно! Я иду туда! Вы со мной? – Я остаюсь здесь, – сказала Аррим. – Что ты там накопала? Молодые прекрасные лица, танцы и праздники… Не расстраивай себя, Аррим, все это давно мертво.


127

– Как и предмет твоих поисков, и твоя настоящая жизнь. – Что? Разве сейчас жизнь иллюзорна? – В ней нет новых начал, папа. Ничего, что случилось бы только что. Окружающее тянется за нами, как время. Иди один, я буду здесь. Астрид, останься, ты многое почерпнешь здесь. Присядь за соседний стол, я настрою машину. Тебя ведь занимают многие вопросы. – Только один в действительности: Бог? – Садись и спрашивай. Оглянувшись на Рина с извиняющимися глазами, дайон повторил: Бог. – Вы узнаете историю императоров Шеппен, которых считали Богами, – сказал ответчик. – Нет, – засмеялась Астрид. – Мне нужен другой Бог. Тот, кто… кто говорил с пророками, и со всякой душой… Тот, чье задумчивое молчание кричит на весь космос… – Я вас не понимаю. Вас интересует религия, культы? – Он выше всякой религии. – Я вас не понимаю. Астрид с печальной улыбкой отошла от экрана. В ее больших глазах, казалось, шел дождь, и темные слезы, как пламя свечей, дрожали от легкого ветра. Рин взял ее холодную руку и погладил плечо. – Ты все узнаешь в свой час. Из рукава власяницы на его сапоги просыпалась пыль, пропитавшая эфирную плоть Астрид во время космических странствий. Извиняющийся смешок дайона раздался возле уха Рина. – Я ухожу, – прошептал он, и Астрид пошла за ним, но на пороге Рин попросил ее остаться. – Не разрешай ей смотреть те картинки, Астрид. Те… – В них есть что-то дурное, запретное? – Нет, но… Лучше будет ей воздержаться. – Она меня не послушает, Рин, ты знаешь. – Да, она и меня не слушает. Скажи, Альфамин, – я давно забываю спросить – наш язык, земной язык, единственный, что известен тебе? Он родной для тебя? – Мне доводилось говорить только на нем. – Значит, в прошлой жизни ты была человеком нашей планеты? – Возможно. Или последняя мысль моя выразилась на том языке. Не знаю. – До встречи. Если что, ищите меня внизу. Я не скоро вылезу из библиотеки. Рин вышел на долгий балкон и притворил дверь. С большой высоты лес внизу напоминал продолговатое озеро, собранное из лоскутков оконного света. Ветер утих, и ничто более не тревожило послания звезд, терпеливо пускавших лучи навстречу друг другу.


128

Рин смотрел на них минут пять, когда дверь отворилась, и на балкон вышел старик. Его вид не пугал Рина, но поведение и уверенная задумчивость, выравнивавшая порой его неправильные черты, служили новой темой для угадываний и упований сына. – Куда ты направился, отец? Старик стал подле Рина и с усилием вымолвил: – С тобой. – А-а, книги всегда привлекали тебя! Идем! Ученые старцы были все так же погружены в чтение. На каждом столе горел круглый светильник, но, что удивительно, его свет озарял только столешницу, и проходы между гладкими плоскостями лежали в плотной, как шторы, тени. Воздух был поразительно чист и, благодаря ему, нигде не лежало ни пятнышка пыли. Рин прошел в отдел географии, выбрал стопку томов, но быстро понял, что знает эрраонейскую речь недостаточно хорошо для чтения этих трудов. Положив в сумку книгу с обилием карт озерных побережий, Рин увлеченно бродил вдоль высоких шкафов. Его руки тянулись к романам, но он понимал, что времени мало, не стоит и начинать. Его поразили стеклянные обложки иных томов. Они служили окнами в кабинеты великих писателей, которые, все, как один, задумчиво отвечали взглядом читателю, восседая за рукописями в пространстве олицетворенной мысли. Рин задержался у полки поэзии. Ее открывали пятнадцать томов «величайшей поэмы» – творение древнего стихотворца, на тысячи лет вперед предсказавшего историю своего народа. Этим поэтом, Эндолом, восхищался Крохлем, и часто цитировал его Мирре. Нашелся в огромном собрании и томик последнего – сборник стихотворений. Рин занял один из столов и предался чтению. Потом он вспомнил об отце, вскочил и запрыгнул на стул, чтобы найти его за спинами мертвых читателей. Старик что-то внимательно изучал, положив перед собой стопку книг. – Отец, чем ты тут занят? Не удивлюсь, впрочем, если ты уже овладел эрраонейской грамотой! Но старик не читал, он рассматривал чертежи машин и космических кораблей. Его палец с длинным ногтем прослеживал тонкие линии, а огромный сферический лоб, на котором блестел отсвет лампы, мог бы служить символом строгой работы мысли. – Неужели тебе это интересно, отец? Нет, ты всегда увлекался земледелием, читал нам с мамой книги по улучшению цветников… Эран поднял к нему белое сухое лицо. Его подбородок под всклоченной бородой шевелился, губы сжимались. – Прости, отец. Извини, ради Бога, – сказал Рин и, согнувшись, ушел за свой стол, где заглушил резкое впечатление книгой. Вчитываясь в очередные стихи, написанные еще молодым человеком, он непрестанно оживлял перед собой его лицо, виденное лишь однажды.


129

Есть в осени твои черты Твое сокрытое страданье. Цветов засушенные рты Хранящие твое молчанье… В пылу того боя, что закончился гибелью многих, Рин пропустил смерть Крохлема – да это и мало его занимало. Но сейчас обращенный пеплом поэт служил связью чужого прошлого и их настоящего. Устав от чтения, Рин совершил по залу новый обход, возвращаясь с лучшими чудесами. Он давно хотел есть и решил, что не будет урону библиотеке, если он перекусит в ней. Задремавший над книгой отец равнодушно принял холодный пирог и флягу воды. Наверное, Рин заснул перед рассветом, и очнулся от жгучей прохлады, гулявшей между столами. Он испугался спросонок, ибо стол слева занял некто живой, чьи белые лицо и руки странно струились в лампадном свете утомленных ламп. Затем он узнал профиль дайона, ее острый носик и яркие на бледном лице губы. – Астрид, – хрипло сказал он пришедшее на ум, – если уж суждено, чтобы меня кто-то будил, пусть это будешь ты. – Наступило утро. Эта ночь была очень долгой. Рин поднялся и осмотрел зал. Запрокинувшие головы мертвецы дружно спали, и старик отличался от них только цветом лица. В его груди гремел слабый отдалившийся гром – звук дыхания. – Не будем его тревожить, – тихо сказал Рин, – выйдем на воздух. Они шли между рядами, и Рину казалось, что ветерком холода тянет от каждого мертвого тела. Спустившись по лестнице, они вонзились в яркий туман двумя четкими силуэтами. Серая накипь тумана вздувалась в небо, и вскоре деревья, облизанные зеленоватым светилом, рассыпались до мутного горизонта. Пели птицы. Вертолет на светлой площадке, омытый сыростью ночи, блестел как черная лужа. – Аррим спит? – Нет, и не думала, – сказала Астрид. – Ее оторвать нельзя от машины. Это удивительная машина, в самом деле. И она, пожалуй, напоминает меня. Как и я, она знает многое, но ничего не помнит, пока ей это не назовут. – Нам пора отправляться. Быстрее бы разобраться с нашим делом и улететь отсюда. Мне тут не по себе. – А разве вы летите куда-то еще? – А, Астрид, я и не говорил тебе! Мы летим на Аламнезис, на родину моей покойной супруги. Впереди годы и годы сна. Дайон, как почудилось Рину, взгрустнул. Рин ободряюще обнял его. – Я надеюсь, ты и дальше пребудешь нашим спутником. Узкие слабые плечи под его ладонью тронула неуверенность. – У меня тоже есть миссия, вспомни. – Да-да, я помню. И понимаю ее важность для тебя. Возможно, ты


130

что-нибудь выяснишь, увидев иконы Иелахима. Тяжелый шаг встревожил их, и они обернулись, но это был всего лишь старик, прижимавший к груди несколько книг. – Ах, Эран, это вы! – радостно сказала Астрид. Старик важно ей поклонился. – Отец… – сказал Рин. Эран подал ему сумку, забытую в библиотеке, и книгу из своего собрания – томик Крохлема. Рин растроганно потрепал его руку. – Это чудо, – прошептал он. – И это твое влияние исцелило его, Астрид. – Возможно, болезнь твоего отца лишь началась. – Что ты имеешь в виду? – Он не здоров. Теперь действительно не здоров. – А раньше, когда сидел в клетке? – сказал Рин, не отрывая взгляда от спины удалявшегося старика. – Тогда он был менее не здоров, чем теперь. Они прошли вдоль балконных перил вслед за Эраном и поднялись в зал экранов. Здесь держался иной, чем на воздухе холод – стынь обездвиженной несвободной мысли, заключенной в тесные для нее сосуды и не способной выразить себя, а потому обреченной пронзать самое себя, остывать и теряться. Аррим неотрывно смотрела в экран, большие наушники плотно облегали черноволосую голову. Эран нежно провел по ее плечу пальцами, она вздрогнула, обернулась и кивнула ему. – Вставай, Аррим, мы улетаем, – бодро сказал Рин, но его тон исказили скрытое раздражение и усталость. Она прервала звук и изображение, и поднялась навстречу им. – Я не могу никуда лететь папа, я смотрю летопись. – У нас есть дело. – Дело это сугубо твое, я невольный свидетель… Рин с трудом протолкнул в горло горькую злобу и в упор посмотрел на ее невозмутимое юношеское лицо. – Ты хотя бы поела? – Да, я пожевала… – И не спала? – Разве сон так уж важен? – Аррим, я уже говорил эти слова сегодня: мне хочется скорее покинуть эту планету. – А мне не хочется! Здесь хорошо. Не выходя из зала, я могу прожить тысячи жизней, испытать то, о чем и не помышляла. Это удивительная планета, ее история завершилась и принадлежит нам, что ставит нас в уникальное положение. – Да, находиться среди покойников уникально. – Что лучшее ожидает меня? Наш корабль, сон, и потом, когда я стану уже взрослой женщиной, прибытие в еще один мертвый мир.


131

Поразительная судьба! Рин услышал в ее словах дикую жажду индивидуальности, и впервые посмотрел на дочь, как на взрослого, равного себе человека. – Хорошо, но чего хочешь ты? Навсегда здесь остаться? – Нет, на время. – Астрид, мы не можем взять эту машину с собой? – Боюсь, что нет. Информация рассеянна в воздухе, машина лишь собирает ее в данной точке. Рин присел на кресло и быстро заглянул в отрешенное лицо мертвеца, сброшенного вчерашним старанием на пол, как бы ожидая его возражений. – Хорошо, Аррим, к Сладкому озеру я могу отправиться в одиночестве или с Астрид. Этого времени тебе будет достаточно для услаждения любопытства? – Наверное, – неуверенно сказала она. – Что же, в самом деле, могло настолько привлечь твое внимание? – Одна история. Судьба рыцаря – поэта. – А-а, эти поэты. Нет лучшего друга, чем мертвый поэт. Особенно для девушки. Аррим покраснела и искоса посмотрела на Астрид. – Уж не влюбилась ли ты в кого? – выпалили Рин. – Видок у тебя… – Папа!.. Был один человек, он совершил великие подвиги и написал выдающуюся поэму… Я хотела бы посетить его могилу… Потом… – Приляг на пару часов, Аррим, выйди на солнышко, небо ясное. Здесь должна быть возможность согреть кипятку, покушай… – Папа, прекрати, я не дурочка! – Все, я отправляюсь, – сказал Рин и развел руки. – Кто со мной? – Я! – одновременно сказали старик и дайон. – О, какая поддержка! Но кому-то придется остаться. – Останусь я, – сказала Астрид. – К тому же, мне под силу быть там и тут почти одновременно. Рин скептически и растерянно помолчал. Пребывание наедине с отцовским молчанием вновь испугало его. – Ну, хорошо, – слабо сказал он. – Тогда идем, отец, перекусим в машине. Нас ожидает долгий путь. Вернемся мы дня через три. Старик взял под мышку книги и легонько сжал протянутую ему Аррим руку. – До свидания, дедушка. – Я провожу вас вниз, – сказала Астрид. – Несносная девица, – сварливо пожаловался Рин на лестнице. – И ведь она впрямь влюбилась в кого-то! Странные у нас с ней судьбы: любить мертвецов и духов. – Она в восторге от жизнеописания юного воина, – пояснила спускавшаяся подле него Астрид. – Это рано почивший герой, прославивший свою даму в великой поэме…


132

– Что? – в голос сказал Рин и чуть не споткнулся. – Держу пари, речь идет о предке Крохлема, певце-барде Мелехе. Какая поразительная рокировка судьбы! – Почему? – Ее мать любила – больше меня, я знаю, – Крохлема, убийцу ее народа. Дочери полюбился дух его предка, встреченный нами через миллиарды миль от их смерти. Ужасно! Астрид пожала плечами. – Я мало что поняла, а с пояснениями ты не спешишь. Видимо, я пропустила главную часть какой-то огромной истории. – Я тоже ее пропустил, Астрид, и не надеюсь уже наверстать. Они вышли на площадь и подняли глаза к сверкающим стеклам. Высоко в небе солнце высекало бледную радугу. Как вена, набухавшая кровью, темнел, тяжелел апогей неба.

ЧИТАЙТЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА АМИНА ИЛЬДИНА

В ОСЕННЕМ НОМЕРЕ 41 «Огни над Бией»

'

КРИСТИНА

АНДРИАНОВА-КНИГАК р и с т и н а . . В л а д и м и р о в н а

Андрианова – поэт, журналист, переводчик. Родилась в 1987 г. Член Союза писателей и Союза журналистов Республики Башкортостан и России. Кандидат филологических наук. Лауреат и дипломант всероссийских, межрегиональных и республиканских конкурсов и фестивалей (Москва, Уфа, Санкт-Петербург, Самара, Белебей), соавтор 21 поэтического и публицистического сборник а и альманаха («Радуга», «Илья», «Современники», «Молодежная волна», «Территория любви», «Уфимский полуостров» и др.). Публиковалась в журналах «Бельские просторы», «Москва», «Ватандаш», «Контрабанда», газетах «Истоки», «Вечерняя Уфа», «Республик а Башкортостан», «Молодежная газета РБ» и др., на интернет-сайтах (журнал молодых писателей России «Пролог» при Липках, Евразийский журнальный портал «Мегалит», немецкий портал «Русское поле» и др.). Автор книги «Интервью с мечтой», автор и соавтор трех авторских и двух коллективных книг переводов ( « Д а с та н о Б а ш к о рто с та н е » , «Антология детской литературы» и др.). Стипендиат премий Президента РБ, Народного поэта РБ М. Карима,


133

писателя Д. Булякова, «Золотое перо БГУ-2007», обладательница Гран-при XIV Межрегионального поэтического фестиваля «Родники вдохновения» (2013), участница фестиваля им. М. Анищенко (2014). Сотрудничает с республиканскими и немецкими композиторами. Редактор Башкирского спутникового телевидения.

МИМО МЛЕЧНЫХ АНДРОМЕДпоэтическая подборка

ПОРЫВ

Раскрылась по-другому, зазвучала,Раскинулась потоком ясных рек,И больше не найдет себе причала,И больше не сомкнет весенних век;Она летит по небу добротою,Высокою незримою мечтой…Поэзия – язычество святое.В ней сам Христос, вселенский и простой.

САШКА

Сашка приехал.Мне ничего не страшно.Хмарь да кручина –Все отболит, пройдет.Пуля успеха –Стреляный день вчерашний:Лермонтов-ПушкинДа Маяковский – «мот».

Призрак собакиГде-то в потемках воет.Ходит по скверуНеуловимый тать.Вот в ТмутараканьМы убежим с тобою –

И не сумеетТетка-хандра догнать.

И не отыщутНи баловство-потеха,Ни шебутнаяПамять мурыжных лет…Просто все – простоСашка вчера приехал!..Сашка – из мая.СашкоюМирСогрет.

Глазки какие,Знаешь? А бровки Сашки,Русая челка,Полуулыбка губ?..Сашка – веселый.С ним никогда не страшно...Кончится осеньИерихонских труб.

ДАВАЙ ПОЕДЕМ НА АЛТАЙ

Давай поедем на Алтай –От городов слепых и душных,От глаз завистливо-желтушных –Туда, где воли через край.

Давай туда, где петь легко,Где мы забудем лицемеров,

Где есть Белуха – или Меру –Среди туманов-облаков;

Где обретает крылья миф,Где жили скифы и сарматы –И где никто не виноватыйНи за себя, ни за других.

Давай туда, где за спинойНам не дадут характеристик,


134

Деревенская Русь золотая,Признаю – я не знаю тебя.В городах беззастенчивых тая,Не смеясь, не молясь, не любя,

Я к тебе подаюсь – так помилуйНе познавшую кротость селаНа исходе отравленной силы,На излете стального крыла.

Мегаполисов бронзовых замесьПоглощает родство и мечты…Дай мне выдержать этот экзамен,Дай надежде моей не остыть.

Ты простая, такая простаяВ этой гуще модернов и склок…Деревенская Русь золотая –Городами отвергнутый Бог.

Где проведет столетний мистикПо тропам, залитым луной.

Там синеглазый Алтынь-Кёль,Там говорит с Катунью Бия…Пусть заповедная РоссияНам счастья назовет пароль.

Обид и сплетен не считай –Усталый мир надеждой брошен…Давай с тобою о хорошем.Давай поедем на Алтай. ***Светлояр, Байкал и Ладога…Тайны тайн, свет святых.Здесь надежда сердце радует,В облаках цветут мечты.

Глянь: под вечер солнце плещется;Где Ольхон да Валаам,Над водой шары мерещатся,Под водой – колокола.

Нет ни времени, ни имени.Бесконечность синевы,Сны незримые-былинныеДа шаманы, да волхвы…

Во вселенной растворенная,Слышу пение комет – И плыву я, трехозерная,Мимо млечных андромед.

***

Наверху, на горе монастырь.Тридцать три там пылают свечи.Посреди заблуждений пустыньИ притворства высоких личин

Он стоит, междумирье веков,Обращенный к морскому пути…Недостойным идти далеко,А достойным – сурово идти.

По ступеням заросших проблем –Словно к вышним незримым мирам…Не для всех. Не у всех. И не всем В облака подниматься пора.

Мы останемся ниже, где страхВыгрызает мечту изнутри…Лишь посмотрит монах, как монарх,С той горы, где горят тридцать три. ***


135

СВЕТЛАНА ШУШКЕВИЧг. Москва

Преподаватель филиала Российского экономического университета в г. Улан-Батор, Монголия. Более двадцати научных и художественных публикаций.

Кому на Руси жить хорошо?

Два года я не была в России. За это время многое повидала, многое переосмыслила. Как встретит меня, страна? В каком виде она предстанет передо мной?

Находясь в заграничной командировке, путешествуя по миру, я старалась замечать те положительные моменты, которые присутствовали в той или иной стране, в том или ином народе. А вот к России у меня отношение более строгое, такое же, как отношение матери к своему ребенку – более требовательное и бескомпромиссное. И это связано с тем, что мне не все равно, как живет Россия сейчас, что с ней будет потом.

Мне представилась возможность проехать всю страну, от Байкала до Москвы, пообщаться с людьми, понять, чем живут простые люди, с какими проблемами они сталкиваются, какие надежды питают.

Первое, что бросилось мне в глаза в Бурятии, это не красота и величие озера Байкала, а обилие мусора на его берегах, активное строительство, которое в конечном итоге, может уничтожить уникальность и неповторимость этих мест. Да и водоросли, которые в изобилии произрастают вдоль берегов, свидетельствуют о том, что вода в озере уже не настолько чиста.

Так же трудно не заметить, что огромные территории тайги выжжены. Радует одно, что молодая поросль, дружными рядами стала произрастать на пепелище, радуясь солнышку. Все как у людей, старики уходят, а более молодые и активные занимают их места.

Ужасное впечатление произвела российско-монгольская граница, впрочем, как и все остальные границы. До сих пор не пойму перспективность этой затеи. Жили соседи, жили, дружили, праздновали общие праздники, делили общее горе на всех, растили детей. И вдруг одному соседу что-то стукнуло в голову, что-то привиделось, показалось и он, обидевшись на всех, отгородился

-


136

высоким забором, в надежде, что ему так будет легче. И сидит он теперь один одинешенек, за высоченным забором, и искренне верит, что так безопаснее. Я считаю, что очень недальновидно, рассориться со всеми соседями, отгородившись от них, ведь место России в этих странах тут же займут наши идеологические противники, и мы получим врага прямо у своих границ.

На самом деле и в Германии и в Америке и в других странах огромная часть населения состоит из русскоговорящих. И не просто говорящих, а сохраняющих русские традиции, русскую культуру и русский язык. Более русских людей, чем тех, которые живут заграницей я не встречала. Как болеют они душой за Россию, передавая свою любовь к России детям и внукам.

Ежегодно к Бессмертному полку присоединяются все новые и новые люди. Практически в каждой стране мира 9 мая выходят люди с портретами своих дедов и прадедов. И несут эти портреты наши с вами соотечественники. Об этом надо помнить, а не верить всему, о чем говорят СМИ.

Россия уникальна тем, что не похожа на рациональный Запад, тем, что исторически развивалась и шла своим путем, правда, часто заимствуя западные нормы и правила. И эти нормы и правила, в большей степени, чужды нашему восприятию мира, нашему отношению к жизни. Никто не спорит, интегрироваться в мир необходимо, необходимо внедрять и применять в своей жизни то лучшее, что создано человечеством. Но при этом нужно оставаться индивидуально неповторимыми, необходимо бережно сохранять и передавать богатейшее культурное наследие. Вот в чем наша главная задача. А что происходит сейчас? Происходит подмена одних ценностей другими, слепое копирование всего того, что есть на Западе. И не только копирование, а подражание, но мы же не обезьяны, а люди, которых природа наделила умением, прежде всего, думать!

Не лучше ситуация и в высшем образовании, мы в последние годы выпускаем «недоспециалистов». Я ушла из этой сферы, мне стыдно выпускать таких специалистов в мир, хорошо, что среди них еще много думающих, умных людей, способных заниматься самообразованием, но с каждым годом ситуация меняется только в худшую сторону. Как надо не любить свою страну и свой народ, чтобы допустить это. А какое количество псевдоученых развелось в стране, это своего рода вирусы, запущенные в нашу науку, чтобы методично и основательно, шаг за шагом ее разрушать.

Сидишь, порой на очередной конференции и слушаешь этого горе ученого, и удивляешься его умению говорить много и ни о чем, сыпать всякими непонятными терминами. Слушаешь и понимаешь - конец российской науке!


137

Меня всегда интересовал процесс превращения человека в чиновника. Как абсолютно нормальный человек непостижимым образом становится чиновником – бездушным, толстокожим, без совести и Родины? Может, этот процесс похож на превращение гусеницы в бабочку? Скорее всего, наоборот. Порхал себе человек, порхал и на тебе, превратился в чиновника – гусеницу, ненасытную, пожирающую все на своем пути. Почему так происходит? Кто в этом виноват? Почему, вроде бы абсолютно адекватные люди, получив власть хотя бы над одним человеком, превращаются в «гусениц»? Что за необратимые процессы происходят внутри наших чиновников – сытых, далеких от нужд и чаяний народа? Эта загадка похлеще загадок Бермудского треугольника. Надеюсь, что придет время, когда мир станет лучше, чище и чиновники вымрут как вредный вид насекомых на теле всего человечества. Надежда умирает последней...

Наблюдая за тем, как монголы живут в юртах, я с грустью вспоминаю, как живет большинство россиян в деревянных избушках-развалюшках со всеми удобствами на улице. И это в 21 веке? Трудно представить европейца или американца в таких, приближенных к экстремальным, условиях обитания. Да, можно, гордо заявить, что мы не американцы и не европейцы, и можем выжить везде, нас трудностями не запугаешь. Но может пора уже научиться не создавать искусственно самим себе трудности, а постепенно, переселить людей в комфортное жилье, или хотя бы создать условия, для того чтобы люди сами смогли улучшить свой быт.

Ведь русские люди – это лицо страны, а значит – это лицо правительства. Меня всегда возмущало отношение наших правителей к своему народу – потребительски-пренебрежительное, умение нашей власти видеть в стране то, что ей хочется видеть. Создается впечатление, что с незапамятных времен, когда кого-то короновали, то вместе с короной выдавали огромные розовые очки, в которых правитель мог видеть Россию в розовых тонах и не задумываться над проблемами собственного народа, и эта традиция с годами укрепилась в нашем обществе и стала нормой.

Два года меня не было в России? Что же изменилось за это время? За это время изменилось мое мировоззрение, я стала более остро подмечать те проблемы и те недостатки, которые существуют в нашем обществе. Появилась возможность сравнивать и сопоставлять.

Жизнь простых людей с каждым годом становится более невыносимой. Видимо, с этим связано постоянное зомбирование большей части населения страны через средства массовой информации, которые регулярно рассказывают о проблемах Запада, о том, что за пределами России жить просто невозможно. Это связано, с желанием наших правителей, в том числе огромного количества чиновничьего аппарата, оправдать свое бездарное


138

правление. Может уже пора начинать наводить порядок не в Сирии, или на Марсе, а начать с малого, со своей страны, своего города, дома, подъезда. Может уже пора социально защитить простых граждан, а не бесконечно взращивать толпы «опричников», которые загоняют людей в беспросветное существование, отбирая у них даже надежду на что-то лучшее.

В дороге мне довелось пообщаться с разными категориями населения нашей необъятной Родины. И общее состояние населения – это усталость и безысходность. Тяжело смотреть в глаза женщин, в них не осталось даже надежды. Народ стонет от произвола. Закрываются те немногочисленные предприятия, которым удалось выжить в перестройку. Предпринимателей задавили поборами -взятками и налогами. В небольших городах России остались налоговые, приставы, банки и администрация. Мужики ездят по всей стране в поисках работы, женщины на местах выживают, как могут. И вы считаете, что я должна принять это за норму?

Итак, проехав всю страну от края до края, я бы ответила на вопрос «Кому на Руси жить хорошо?» следующим образом: на Руси жить хорошо всем, кроме простого труженика, простого человека, который, как и несколько столетий назад остается бесправным и беззащитным, а точнее сказать, находится в полной власти огромного чиновничьего беспредела. И конца этому не видно. Как и сто – двести лет назад народ стонет под гнетом власти. И что-то мне подсказывает, что придет время, и мы вернемся к идеям равенства и братства, вот только хотелось бы избежать революций и гражданских войн. Поэтому снова приходится, как и много-много лет назад, уповать только на чудо...

Светлана Шушкевич, г. Москва


139

СЕРГЕЙ МУХИНСедая прядь

Ночью её разбудил тихий шёпот. Казалось, разговаривали рядом с кроватью, что было странно, так как она перед сном всё запирала – и дверь, и оконные ставни. Наступила тишина и, решив, что ей это показалось, женщина попыталась заснуть. Однако вскоре вновь начался шёпот, и она, окончательно проснувшись, стала слушать.

– ...не знаю, что и делать, – говорил голос с хрипотцой, – совсем плох хозяин стал, долго не протянет.

– Почему ты так уверен? – спросил мягкий голос.– Да понимаешь, – наступила пауза, – это очень запутанная

история. Попал я к нему, когда мне не было и двух недель. Много лет прошло с тех пор...

Женщина повернула голову, чтобы лучше слышать и...– Тсс, хозяйка проснулась. Уходи, завтра договорим.Послышалось шуршание, и наступила тишина. Женщина села,

зажгла свечу и осмотрела комнату: вокруг было пусто, лишь на кровати, свернувшись калачиком, лежала её любимица – персидская кошка. Поочерёдно проверив двери и ставни, успокоилась: всё было заперто. Напоследок заглянула под кровать, но и там ничего не обнаружила. Женщина погасила свечу и легла, услышанный разговор не шёл из головы, было очевидно, что ей он не показался. Она задумалась, но через некоторое время всё же уснула.

Наутро, проснувшись, долго потягивалась, а потом неожиданно села, вспомнив ночной разговор. Сейчас же отперла дверь и позвонила в колокольчик. К ней сразу пришла старшая горничная. Она поприветствовала хозяйку, открыла ставни и, вернувшись к двери, встала в услужливой позе, ожидая дальнейших указаний.

– Мария, объясни мне, – голос хозяйки звучал очень сердито, – кто разговаривал ночью около моей двери. Я ведь строго-настрого запретила шуметь во время моего отдыха.

Она говорила тихо, тем не менее Марии казалось, что хозяйка кричит.

– Простите нас, госпожа, но мы не нарушали вашего покоя этой ночью. Я всё проверила, да и ночная охрана...

– Я слышала два голоса, один из них явно принадлежал какой-то девчонке из обслуги. которая, услышав, что я проснулась,

&


140

предложила своему собеседнику прекратить разговор. Или мне это всё померещилось?! – спросила она гневно.

Мария молчала, понимая, что не стоит спорить с хозяйкой, иногда очень жестокой, себе дороже выйдет. Госпожа внимательно посмотрела на служанку. Ей стало ясно, что Мария говорит правду, и разгадку надо искать в чём-то другом. Разговор прекратился, и последовали обычные процедуры.

Перед обедом госпожа отправилась в лавку "Удивительные предметы", которую посещала с завидной регулярностью вот уже две недели, добираясь туда пешком. Хозяин был всегда очень мил с ней. Этот человек поражал способностью, казалось, из ничего изготовить необычную, радующую глаз вещь. Он сделал для неё пару безделушек, но женщина продолжала приходить и, разговаривая с ним, иногда смотрела на его руки, ни на минуту не прекращавшие работу. При этом, человек умудрялся поддерживать разговор, рассказывая много интересных историй, произошедших с ним или слышанных от других. Его суждения о тех предметах, в коих он был малосведущ, хотя и носили поверхностный характер, но показывали явные способности к отвлечённому мышлению. Ей очень нравился хозяин лавки, в то же время женщина понимала – они принадлежат разным слоям общества, а это ставило крест на чём-то большем, чем просто общение. Их тянуло друг к другу, но они ничего не делали для сближения, чувствуя, что при нынешнем положении такое вряд ли возможно.

Сегодня она вернулась раньше обычного и, сказавшись уставшей, отменила всё назначенное на вторую половину дня. После уединилась и попросила подать ужин в восемь вечера. Ей не хотелось заснуть в нужный момент...

В эту ночь женщина решила не спать и, устроившись поудобнее, делая вид, что заснула, приготовилась ждать. Когда городские часы пробили полночь, она уже подумала, что ничего не случится. Веки постепенно стали тяжелеть, как вдруг послышалось шуршание, полностью прогнавшее остатки начинающегося сна. Но женщина ничем не выдала себя. Послышался шёпот:

– Сегодня вроде всё тихо, – произнёс кто-то мягким узнаваемым голосом из прошлой ночи, – хотя утром хозяйка такой разнос устроила своей прислуге, – раздался смех говорившего. – У неё даже мысли не возникло, что в это время можно услышать кого угодно.

Голос успокоился и обратился к своему собеседнику: – Ну, рассказывай скорее, а то я весь день ходила как не своя, всё

думала. Даже не заметила, как прошлась по сметане...Послышалось что-то похожее на кашель, хотя, видимо, это смеялся

собеседник:


141

– Да, позабавила нас твоя хозяйка. А тебе не попало за грязь на полу?

– Что ты, я же любимица у неё. За мной всё подтёрли и лапки вымыли, не дав слизать сметану.

"Так это кошки, и моя Элизабет одна из них", – догадалась женщина, но ничем не шелохнулась, боясь вновь прервать разговор, как вчера, хотя эта догадка и поразила.

– Да, хорошо тебе, – заговорил собеседник персидской кошки. – Ко мне совсем другое отношение...

– Об этом потом, – перебила его Элизабет. – Расскажи о хозяине.Наступила тишина, вскоре прерванная хриплым голосом, в нём

звучали нотки недовольства, что его перебили, но они скоро пропали:– Ладно, слушай. Мне было примерно две недели, когда меня

оторвали от моей мамы – я больше её не видел – и отнесли в дом к моему нынешнему хозяину. Помню, как было страшно, но едва попав к нему, понял, что бояться нечего. Он взял меня и засунул к себе под одежды поближе к груди. Сначала меня оглушило его бьющееся сердце, но тепло и руки нового хозяина успокоили, и я заснул, – наступила тишина, продолжавшаяся довольно долго, хотя подобное сложно определить достоверно – темнота, желание спать превращали ожидание в вечность... Но вновь послышался голос:

– Мой хозяин – добрейший человек. Хотя мне и попадало от него, но я не держу зла. У него была большая беда – он не мог ходить...

– Не может быть, – воскликнула Элизабет, – я же видела его!..– Сейчас с хозяином всё хорошо, но вот доживёт ли он до утра,

сомневаюсь...– Но почему ты не с ним сейчас? – Элизабет явно испытывала

беспокойство.– Я не могу. Мне тяжело наблюдать за тем, как он умирает...– Так что же стало причиной? Из-за чего всё?– Когда мне был год, произошло одно событие, от которого до сих

пор трясёт, стоит лишь вспомнить. Взгляни на меня, видишь?– Да-а-а. Твоя шерсть поднялась, как если бы ты увидел собаку.– Ну, на собаку, – кот хрипло рассмеялся, – я так давно не реагирую,

но тогда я очень испугался, – он помолчал. – Когда у хозяина умерла его мать, на сорок первый день постучали, и вошло нечто... Ты же знаешь, мы, коты, можем видеть то, что не видят люди. Так вот, это было нечто бесформенное, извивающееся, непонятного цвета, то, что и в страшном сне не приснится. Я спрятался под печью и стал наблюдать. Хозяин, судя по всему, видел нечто другое и потому не проявил никакого беспокойства. Завязался разговор. Гость расспросил его обо всём, попросил воды и после этого предложил помощь – он обещал избавить хозяина от его недуга без всяких условий, но с одним предупреждением – не влюбляться.

– То есть?


142

– Он должен быть один, и даже в мыслях! Стоит ему влюбиться или же подумать о ком-то с нежностью, как появится седая прядь в волосах, и вскоре придёт смерть. После этого гость ушёл, а мой хозяин, посмеявшись, лёг спать. Я разместился как обычно у него в ногах, и ночью проснулся оттого, что оказался зажатым между ними. Это было так неожиданно, что я закричал и вцепился в хозяина. Тот тоже подскочил и потрогал исцарапанные ноги, а потом неожиданно сел и поставил их на пол – хозяин был здоров! Он схватил меня. Я зажмурился, думая, что сейчас полечу в стену или пол, а хозяин счастливо закружился, подняв меня над собой под самый потолок.

А потом начались наши мытарства. Мой хозяин был очень внимателен к окружающим его людям, и они платили ему тем же. Находились девушки, которым он становился небезразличен, и они ему тоже. И тут же начинали появляться в его левой пряди седые волосы. И чем сильнее он привязывался к кому-то, тем больше белела прядь. Хозяин стал замыкаться, и начались частые переезды. От них, видимо, была польза – волосы вновь принимали первоначальный цвет.

И вот мы приехали сюда, и они встретились: мой хозяин и твоя хозяйка. Он перестал быть осторожным, и теперь вся прядь волос седая. Я чувствую, его конец не заставит себя ждать.

– Что же делать? – всхлипывая, спросила Элизабет. – Надо что-то делать.

– А может, хозяин и прав? – задумчиво произнёс кот. – Зачем нужно жить, если ты не можешь никому довериться, ни с кем сблизиться? Зачем?

Он замолчал, а слушающая их разговор лихорадочно соображала, о ком шла речь, но почему-то не могла этого понять, перебирая в памяти своих поклонников. Тут кот вновь заговорил:

– Если хозяин умрёт, я бы хотел вернуться туда, где познакомился с ним. Я помню дорогу, так как покинул ту местность, уже будучи взрослым. Элизабет, ты отправишься со мной?

– Да, – еле слышно произнесла кошка.– Тогда до завтра...Голоса смолкли, зашуршало и наступила тишина. Женщина

наконец-то смогла сменить положение. От долгого ожидания в одной позе тело затекло. "Что же это? – думала она. – Коты говорят, происходят чудеса, возможно ли такое? Но кто скоро умрёт? У кого седые волосы?" Однако она никого не могла припомнить, за исключением одного пожилого графа, всё пытающегося добиться её расположения. Но он давно седой, и при том весь. Кто же тогда? Порядком измучившись, женщина уснула и не заметила, как к ней пришла Элизабет и, свернувшись клубочком, заснула рядом на подушке.


143

Утром женщина, как обычно, отправилась к лавке "Удивительные предметы", и когда приблизилась к ней, удивилась количеству людей, толпившихся у входа. Также её внимание привлекла чёрная тряпка, висевшая над дверью лавки. Почувствовав неладное, женщина ускорила шаг. А когда подошла, увидела, как выносят гроб и кладут на катафалк. Кто-то из стоящих произнёс: "Как знал о смерти. За два дня себе гроб сделал". Она пошла к гробу. Её узнавали и почтительно расступались. Женщина заглянула в стоявший на катафалке гроб и увидела такое знакомое лицо человека, с которым ей так приятно было общаться, который всегда был так внимателен к ней, и почти всегда предугадывая её новые желания... Она провела рукой по его лицу, дотронулась до губ, которые больше ничего не скажут. Женщина смотрела на его лицо, понимая, что на нём никогда уже не появится улыбка, предназначенная только ей, а глаза, которые поражали своей глубиной, никогда не взглянут на неё. Она запустила пальцы в волосы и сразу же отдёрнула руку, увидев белую, как снег, прядь волос, такую неожиданную и такую ожидаемую. И женщина вспомнила, почему ранее не могла её видеть – хозяин лавки носил берет, скрывающий эту сторону головы. Она ещё раз с нежностью погладила его лицо, дотронулась до губ, сжала его холодные руки и понуро отправилась восвояси. Напоследок оглянувшись, женщина увидела выходящего из лавки большого полосатого кота.

Вернувшись домой, она бросилась на кровать и зарыдала, поняв, что потеряла гораздо больше, чем просто хорошего собеседника. К ней запрыгнула Элизабет и начала тереться о голову хозяйки, урча, пытаясь утешить. Та рукой стала гладить кошку и вскоре успокоилась, крепко прижав её к себе. Кошка не вырывалась, а терпеливо ждала, реагируя на слова, которыми хозяйка пыталась до неё, а может, до самой себя докричаться, урчанием. Немного погодя, женщина заснула. Кошка выскользнула из её объятий и, лизнув в лицо, навсегда покинула свою хозяйку.

БАШНЯ

Когда-то давно появился на свет маленький мальчик. Он рос так же, как и все окружающие его дети, в любви и согласии. Так бы с ним и было всё хорошо, но однажды, в юности, неожиданно пришла к нему беда. Однако, мальчик имел сильный характер, был крайне настойчив и смог справиться с этой чёрной грязью, но всё же не заметил, что часть её каким-то образом сумела спрятаться в его большой душе.

Всё было бы хорошо после этого, однако сражение не прошло даром для юноши, который после него неожиданно стал более замкнутым и несколько постаревшим. Ему пришлось уйти подальше


144

от людей, где он и провёл несколько лет, пока не вылечил, как ему казалось, свою душевную рану.

Когда он вновь вернулся к людям, то узнал, что существует высокая каменная башня, в которой заточена и пребывает во сне прекрасная принцесса. Многие отважные юноши пытались вызволить её, но башня не позволяла им сделать это. С каждым натиском она становилась лишь крепче.

И решил наш герой посмотреть на это. Когда пришёл, почудились ему мольбы о помощи. Пришедший не был большим воином, поэтому даже не стал пытаться взять башню штурмом, а для начала решил посадить вокруг башни прекрасные цветы. И стал он работать не покладая рук, вкладывая в это дело всю свою большую душу.

Спустя некоторое время цветы расцвели и стали испускать изысканный аромат. А ещё через несколько дней услышал человек прекрасный женский голос. Посмотрел в ту сторону, откуда он доносился и увидел, что оконная решётка на самом верху башни исчезла, а из этого окна на него смотрит чудесная девушка. Зачарованно залюбовался ею человек. А она для того, чтобы легче ему работалось, стала петь прекрасные песни своим удивительно красивым голосом.

Ещё усерднее, с любовью в сердце, продолжил он своё дело. Появились вскоре в том саду деревья, на которые сразу же прилетели звонкие птицы, своим пением создавая пленнице чудесную мелодию. И начали стены башни от этого делаться прозрачными, а некоторые из камней стали исчезать.

Час спасения прекрасной принцессы был близок. Но однажды, что-то мелкое вонзилось в него. И та грязь, которая пряталась в его душе, на мгновение выползла наружу. Человек прогнать её прочь. Но и того мгновения хватило на то, чтобы весь тот сад, который он возделывал с такой любовью - погиб, а почва окаменела. Взглянув на башню, человек вскрикнул: она стала вновь обретать свой зловещий вид, а окно снова закрыла мрачная решётка, спрятав за ней испуганную девушку. И пал ниц человек, и бил по земле руками...

А когда он пришёл в себя, то был уже не таким, каким начал свою работу. И поседели его волосы, и лицо испещрили морщины. И вновь он стал возделывать сад, но вскоре понял, что не справится с этой задачей. Стал думать думу тяжёлую, и принял он решение, и отправился в земли далекие. Долго он там бродил, и стал совсем стариком, но всё же нашёл, что искал. Это был красивый юноша с чистой, как облако, душою. И рассказал человек ему о прекрасной принцессе. Пошёл юноша за стариком, а когда пришёл стал возделывать сад вокруг башни. А старик поселился неподалеку и с замиранием сердца следил за его работой. Спустя время юноша смог создать такой сад с помощью любви и доброты, что исчезла башня, и спустилась вниз принцесса, и обняла своего освободителя.


145

АНТОН ЛУКИНАнтон Евгеньевич Лукин родился

2 декабря 1985 года в селе Дивеево Нижегородской области. C 2005 по 2007 года проходил воинскую службу в городе Курске. Автор 8 книг прозы. Печатался в периодических изданиях: «Наш современник», «Молодая гвардия», «Север», «Дальний восток», «Южная звезда», «Огни Кузбасса», «Огни над Бией», «Литературная учеба», «Алтай», «Литературная газета», «День литературы», «Московский литератор» и др. В 2012 году за рассказ «Жених из райцентра» стал лауреатом премии им. Андрея Платонова «Умное сердце», в 2013 году за книгу «Самый сильный в школе» – дипломантом Всероссийской премии «Золотой Дельвиг». Гран-призер литературного конкурса «Хрустальный родник», который проходил в 2014 году в Орле. Лонг-Листер премии «Ясная поляна» 2014 г.

МИР ОДИН НА ДВОИХ

Светало. У горизонта, где посажена рожь и пшеница, колыхнула алым платком заря. Розовой волной поплыли по бескрайнему небу облака. На всю округу пронеслось громкое противное кваканье. Распелись тоже! Как заводные! Артисты! Небось, радуются тихому утру, новому дню, солнышку. Где-то в

А старик, увидев их обнявшимися, счастливо улыбнулся и в тот же миг помолодел, и упал навзничь с широко открытыми глазами и застывшей улыбкой на своих устах.

Люди, живущие неподалеку, увидев чудо растворения башни, бросились к ней, но, не добежав, обнаружили на земле мертвого юношу и остановились как вкопанные – на нем была одежда старика, жившего здесь.

К столпившимся людям подошла и счастливая пара. Увидев лежащего на земле юношу, принцесса вскрикнула, узнав в нём того, кто когда-то уже начинал возделывать свой сад и почти освободил её. Она склонилась над ним и провела рукой по его волосам, ещё тёплой щеке. И слёзы покатились из её глаз, капая на лицо мертвеца. Вытерла она его лицо, поцеловала в губы, закрыла ему глаза, и поднявшись пошла к своему освободителю. В тот же миг случилось ещё одно чудо – стариком стал мёртвый юноша. А девушка со своим спутником исчезли из этих мест, и более их никто не видел.

&


146

траве застрекотали кузнечики. Природа давно проснулась, умылась прозрачной росою, и жизнь забила вовсю ключом.

За деревней у реки возле огромной старой березы стояли парень и девушка. Обоим не больше семнадцати. Чернобровая красавица с вьющейся косой за спиной в белом сарафане прижималась к дереву. Парень, высокий и крепкий в плечах, в зеленой рубахе и серой кепке, стоял рядом. О чем-то беседовали. Разговор вел юноша. Девушка, наклонив голову, молча слушала его. У каждого из нас глубоко в памяти хранится такое утро. Именно такое. Заря, река, дерево… еще бывают качели, скамья, теплый дождь… Как же одинаково мы любим в этом возрасте. Одинаково встречаем рассветы и провожаем закаты. Да и как можно не любить, когда на двоих нам всего тридцать пять лет? Весь мир у наших ног, и все дороги открыты – только выбирай. Юность, юность, как же трепетна ты и прекрасна. Как заря вспыхнешь ярким огнем и уйдешь в бытие, оставив в памяти глубокий теплый след.

Девушка, проведя по коре дерева ладонью, молча пошла вдоль реки. Парень догнал ее, взял за локоть, прижал к себе.

– Настя, – коснулся ее плеча. – Саша, не надо, – девица наклонила голову. – Не надо. – Я же приеду. – Приедешь, – еле слышно произнесла девушка и подняла глаза.

– Зачем тогда нужно было говорить… зачем тогда… Я же знала, что поедешь. Захар Дементьевич велит, и поедешь.

– Как я могу отказаться, если народ велит. Люди надеялись на меня, а я им «не хочу». Это ведь тоже не дело.

– Вот и езжай в свой Горький! – девушка попыталась пойти, но парень крепко удержал ее за плечо.

– Меня не будет каких-то девять месяцев. Соскучиться не успеешь, как я ворочусь.

Настя медленно перевела взгляд в сторону, где шумела река, и тихо сказала:

– Клава тоже едет в Горький. – Ну и что? Подумаешь, Клава. Сдалась тебе эта Клава. – Я же видела, как она на тебя в клубе смотрит. И подруги мне

говорили, что… что нравишься ты ей. – Глупости. – А если ты и правда ей нравишься, Саша? – Мало ли чего из этого. – И в город она тоже едет осенью. – Она на бухгалтера поступает. И ни один год там пробудет, –

парень улыбнулся. – А я – глазом моргнуть не успеешь, как приеду домой.

– Это только кажется так, что быстро. А на самом-то деле… – Я тебе писать буду. Каждый день.


147

– Ты что?! – А что? – Родители еще подумают невесть чего. – Что же мне теперь и письмо написать нельзя, – в голосе

прозвучала обида.Настя промолчала. – Хорошо, – не сразу ответила она. – Ты только пиши сестре моей,

Маше. А я у ней забирать буду. Ладно? – Только ты мне тоже пиши, – сказал парень. – Хорошо, – девушка скромно улыбнулась и медленно пошла,

поглядывая на реку. Юноша шел рядом.Рассвело. Вот ведь тоже – светает и темнеет так, что и не заметишь.

Вроде бы только вот-вот, совсем недавно темень стояла несусветная, а сейчас, пожалуйста, вокруг ясно, и стрекочут кузнечики.

– Я вчера к бабе Лизе ходила, матушка за молоком козьим посылала. Пришла, а там Егорка…

– Кто? – Егорка, – Настя засмеялась. – Козленок. Ох и забавный, ох и

шустрый. Всю поленницу разворотил окаянный, всех кур распугал. А петуха сам боится. Петух своих курочек в обиду не дает. Прогоняет его. Я сама не видела, мне баба Лиза рассказывала. Забавно, да? – девушка остановилась. – А ведь он слабеньким уродился. Совсем нехороший был. Думали, не выкарабкается. А баба Лиза выходила его. В избу забрала, через соску молоком поила. Головку вот так вот одной рукой придерживала, а другой кормила. Теперь вон какой красивый стал. Шустрый – глаз да глаз за ним нужен. Маленький ведь еще, вот и хулиганит.

Александр с замиранием слушал подругу. Какая же она все-таки хорошая. И голосок такой добрый, что послушаешь его, и так хорошо становится, так радостно делается на душе, будто только что испробовал волшебную конфету. И любоваться ею одно удовольствие. Какое же это счастье стоять рядом с ней и трогать ее ладонь. Такая она красивая. Красивая и по-детски еще немного наивная.

Александр приблизился на полшага, коснулся Настиного предплечья и поцеловал ее.

– Ой, Саша, не надо. Зачем ты так? – спросила девушка. – А если бы нас сейчас кто увидел?

– Да кто нас может увидеть? – Мало ли? Может, кто и на рыбалку спозаранку вышел… или…

Никита Кондратьевич стадо, поди, уже погнал. – Я же аккуратно. – Все равно, – Настя прошла вперед и украдкой улыбнулась.

Не услышав за собой шагов, она обернулась. Александр стоял неподвижно.


148

– Обиделся? – тот промолчал. – Не обижайся, пожалуйста. – Я и не обижаюсь. – И правильно, – Настя взяла друга за руку. – Помнишь, как за

той рощей картофель собирали. Нас тогда всей школой посылали. Помнишь? – улыбнулась. – Небо ясное-ясное было, ни тучки, ни облачка. И вдруг, откуда не возьмись, дождик пошел. И такой теплый, легкий, озорной. Прошел мимолетно, словно поздороваться к нам забежал. А как пропал, радуга появилась. И такая красивая, и так рядом, кажется, пробегись немного, и она прямо над тобой будет…

– Вот поженимся, родишь мне сына. Назову его Юрой, – оборвал разговор юноша.

Настя притихла. Большие карие глаза ее заиграли вопросительным знаком.

– А почему Юрой? – А что? Мне нравится, – пожал парень плечами. – И я как папа

должен сам выбрать мальчику имя. Это железно, – улыбнулся. – Юрий Кулаков. Звучит?

– А если родится девочка? – Если родится девочка, тогда имя за тобой.Настя призадумалась. – А дочку мы назовем Зоя. Вавилова Зоя, нравится? – Отчего же Вавилова, когда ты будешь Кулакова?Девушка засмеялась. – Ой! Точно. Кулакова. Настя, придерживая сарафан, присела на траву. Александр

примостился рядом. Рыжее солнце весело отражалось в реке, и теплый ветер изредка проносился, поглаживая щеки и волосы.

– Ты к старику Еремею часто заходишь? – Стараюсь каждый день, но совсем недолго бываю у него, –

ответил парень. – С Лешкой ему дрова позавчера кололи. А так… Заскочишь ненадолго и все. А вы с Любашей навещаете старика? Вроде как собирались.

– Редко мы с Любой ходим к нему, – призналась Настя. – Больше одна навещаю. Жалко его. Совсем один. Газету прочесть и то некому. Это вы молодцы, что дрова накололи. Вы с Лешкой не забывайте его. У него ведь нет никого. А одному, ой, как плохо.

– Плохо, – согласился Александр и, подумав немного, добавил: – Я тебе, Настя, из города серьги привезу.

– Зачем? – Подарок. – Разве так подарки делаются? – ласково спросила подруга. –

Подарок должен быть внезапный. – Это сюрпризом называется. – Все равно. Подарок тоже должен быть неожиданным. Так он


149

намного приятней. – Тогда я тебе что-нибудь другое привезу.Настя положила голову другу на плечо. – Спасибо. Только ты мне не говори, ладно? А то про серьги

сказал, я про них уже и думаю, – девушка улыбнулась. – Ой, Саша, а в городе сейчас, наверное, очень красиво. Да?

– Наверное. – Кругом огни, фонтаны, трамваи ходят… Охота в город, только

честно? – Вот еще. – Совсем-совсем неохота? – Ну, если только чуточку, – признался парень. – А ты будешь по мне скучать? – Спрашиваешь. Кому я письма обещал писать каждый день,

лешему?Настя тихонько засмеялась. – Я бы тоже хотела в Горький съездить. Я ведь там не была, только

один раз, и то, совсем маленькой. Я и не помню ничего. – Съездишь. Какие твои годы. И вместе съездим с тобою еще не

раз. – Правда? – А чего? Конечно. Мы с тобой и в Москву, и в Ленинград съездим.

Везде побываем, куда только душа запросится. Мы теперь с тобой едины, и все будем делать вместе, – Александр обнял подругу. – Куда ты, туда и я, куда я, туда и ты. Целый мир один на двоих.

– Весь мир? – девушка загадочно улыбнулась. – Весь мир, – повторил парень. – Мы теперь с тобой вместе, и

ничего нам не помешает, если мы любим друг друга. Настя крепче прижалась к Сашиному плечу. – Мне недавно один сон приснился. Такой нехороший. Ты,

наверное, смеяться будешь. Но не надо. Ладно? – Это же всего-навсего сон. – Не смейся, не надо, – девушка выпрямилась, приподняла голову.

– Снится мне, будто мы с Клавой в лес по ягоды пошли. Ходим, блуждаем, а ни одной ягодки не видно. Все ноги об кусты изрезали. И вдруг вышли мы с ней на поляну, а там земляники видимо-невидимо. Как ковер красный. И ты посреди этого ковра лежишь. Я к тебе. Подошла ближе, хотела ягодку сорвать, а это вовсе и не ягоды, а вода. Красная такая. Словно кровь. И ты в ней утопаешь. Я Клаву окликнула, глядь, а тебя уже и нету. Мне так страшно стало. Я и проснулась. К чему бы это?

– Мало ли чего может присниться. Не бери в голову. – И Клава там же. – Сдалась тебе это Клава. – Сон и правда не хороший. Хотела к Тимонихе сходить разузнать


150

о нем, да побоялась. Лучше уж будь что будет. Нечего судьбу раньше времени тревожить.

Вдалеке показались три мальчугана с удочками, шли удить рыбу. Белокурый мальчишка в майке громко и весело рассказывал, что-то друзьям. Теперь уже не посидишь спокойно, не пообщаешься, не полюбуешься на реку. Скоро рабочий народ в деревне отправится по своим делам. А это значит, что и им пора расходиться. Настя приподнялась, отряхнулась, поправила подол.

– Ой, Саша. Как мы засиделись с тобой, – сказала она. – А ведь мне скоро с матерью на пасеку идти.

– Побудь еще немного, – попросил парень. – Пойду я, Саша. Только ты подожди немного. Сразу не иди. – Такая ты смешная, – улыбнулся юноша. – Что же теперь и

пройтись с тобой нельзя?Настя направилась к деревне. Александр окликнул ее. Девушка

обернулась. – Я люблю тебя.Настя быстро пробежала глазами вокруг и, убедившись, что никто

их не слышит, улыбнулась и поспешила в деревню. Парень смотрел ей в след: на босые ноги, светлый сарафан и длинную темную косу. Нет, все-таки он ей из города привезет серьги. Красивые. Дорогие. Как однажды матери подарил отец. Обязательно привезет. И подарит их той, с кем хотел бы поделить этот мир на двоих. Александр достал папиросину и закурил. Легкой походкой он отправился в деревню. Проходя мимо Настиного дома, остановился. Окно ее комнаты было распахнуто. Парень надорвал кусок от упаковки папирос и осторожно пробрался к ее окну. Достав из кармана рубахи маленький карандаш, не раздумывая, написал: «Настенька, я тебя очень люблю. Сашка. 22 июня 1941 г». И аккуратно положил записку в цветочный горшок.

По деревне пронеслись петушиные голоса, созывая рабочий народ просыпаться и заниматься делом. Александр шел по улице и любовался деревьями, что шумели листвой. С цветка на цветок перелетали бабочки. Какое прекрасное утро. И таким же прекрасным будет день. Замечательно все-таки жить на этом белом свете. Жить и любить.

ЧИТАЙТЕ ПОДБОРКУ РАССКАЗОВ АНТОНА ЛУКИНАВ ЭЛЕКТРОННОМ ПРИЛОЖЕНИИ К №39-40 «ОГНИ НАД БИЕЙ»

НА САЙТЕ ЖУРНАЛА https://magru.net/users/2485


151

ТАМАРА ПОПОВАРодилась в городе Бийске в 1951 году. Окончила Бийский

Механико – технологический техникум. Работала на заводах городов Бийска и Караганды. С 1997 года член бийского городского литературного объединения «Парус». Рассказы и очерки публикуются в районной, городских газетах, в журнале «Огни над Бией», сборниках «Паруса», региональных периодических изданиях. Администрацией Бийского района награждена Почетными Грамотами, Благодарственными письмами за личный вклад в развитие культуры района. Почетными Грамотами – за личный вклад в развитие литературного творчества в городе Бийске. Автор 8 книг прозы. Живет в селе Верх – Катунском Бийского района.

Фрагмент из книги Тамары Поповой «Благослови…»

«Родина…И почему же живет в сердце мысль, что когда-то я останусь там

навсегда? Когда? Ведь непохоже по жизни-

то… Отчего же? Может, потому, что

она и живет постоянно в сердце, и образ ее

светлый погаснет со мной вместе. Видно

так. Благослови тебя, моя родина, труд и

разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива, и я буду

счастлив».Василий Шукшин

Вдоль Чуйского тракта, в предгорьях Алтая, на правом берегуреки Катуни более двухсот лет стоит замечательное село Сросткиродина известного писателя, актера, режиссера Василия МакаровичаШукшина. Не доезжая до села, еще издали видим величавый, сискрящимися на солнце куполами храм великомученицы Екатерины.

&


152

Великомученица ЕКАТЕРИНА происходила из княжеского рода и жила в Александрии в 4-ом веке. Девушка говорила на нескольких языках. Многие знатные люди хотели вступить с ней в брак, но она отклоняла их предложения. Говорила, что выйдет замуж за того, кто будет равен ей по уму, богатству и красоте.

Однажды мать познакомила Екатерину с благочестивым старцем- христианином. Во сне девушке явилась Богородица в сопровождении ангелов. Екатерина пришла к старцу за разъяснением. Тот рассказал ей о грешниках и праведниках, о райской жизни и жизни в аду, об Иисусе Христе и его учении. Девушка была очарована речами старца и проникла в суть христианского учения. Дома она долго молилась, благодарила Бога за милость. Во сне ей вновь явилась Богородица, но уже с мальчиком, который надел на ее палец кольцо и назвал своей невестой. Сердце Екатерины преисполнилось счастьем, и она стала служить Господу и помогать людям.

Как-то в Александрию приехал император Максимиан. Случилось так, что Екатерина пришла в языческий храм и увидела, как он приносил жертву. Она пыталась убедить его отвергнуть идолов и уверовать в истинных Богов. Император, пораженный красотой девушки, предложил выйти за него замуж. Екатерина отказалась. Тогда Максимиан для состязания с ней относительно веры пригласил ученых мужей. Екатерина взяла верх над мудрецами. Те уверовали во Христа и были сожжены. Император приказал и Екатерину предать жестоким мучениям. Стражники потащили девушку на площадь, где стояло орудие пытки. Неожиданно орудие на глазах у всех развалилось. Могущество Господа было очевидно, и стражники уверовали во Христа. Они упали на колени и стали молить о прощении грехов. Разъяренный император приказал отсечь Екатерине голову.

Через некоторое время ее останки были обретены нетленными. Хранятся они в Синайской обители.

30 апреля 2004 года освящено место под строительство этого храма епископом Барнаульским и Алтайским Максимом. Храм строился на средства Кислинского Сергея Романовича. 4 июля 2009 года освящен нижний храм во имя святителя Спиридона Тримифунского , 11 июля – верхний храм во имя великомученицы Екатерины.

Рядом с храмом – Бийская районная мемориальная библиотека Василия Макаровича Шукшина. Чуть под горку от нее – школа имени Василия Макаровича и Всероссийский мемориальный музей-заповедник Шукшина. Здесь же, в центре села, Дом Культуры, а напротив него – бывшее подворье деда Василия Макаровича по матери, Сергея Федоровича Попова.


153

Гора Пикет – одно из красивейших мест села. С весны и до самой осени ласкает взгляд разноцветье полевых цветов на ней. Березы. Взрослые и подростки разбежались от вершины стайками. Душа замирает, глядя на их статность, изумруд кружевных листьев.

С юго-восточной стороны Пикета течет не торопится речка Федуловка (приток Катуни). Вдоль поселения бежит Чуйский тракт. Интересно, что лога, гривы-горы названы именами их бывших владельцев: Шмакова, Соснина, Любавина и других зажиточных людей.

С 1804 – 1831 гг. село Сростки входило в Бийскую волость, позже – в образовавшуюся Алтайскую волость. В 1858 году Сростки становится волостным селом. В волости 23 селения, и входила она в состав Бийского округа. В 1898 году округа переименованы в уезды. Сростки вошли в Бийский уезд. В эти годы приехали в село на лошадях и передвигались пешим ходом люди из Рязанской, Тобольской. Вятской, Пермской и других губерний. «Прочно утвердилось после публикаций В. Ф. Гришаева, что к алтайской земле Шукшины приросли в 1867 году, а Поповы тридцатью годами позже».*

*А.Пряхина. «Родословная Шукшина». 2005г. с. 6.

Со средины 19-го века в селе определилось семь районов (краев): Баклань, Низовка,Лужки. Четвертый край – от старого кладбища до церкви, освященной в 1902 году епископом Томским и Барнаульским Макарием, назывался Куделькиной горой. Пятый край – Мордва. Это Дикаринские верхняя и нижняя улицы. А вот край седьмой назывался «Голодранью» или «Голожопкой», который соединял Нижние Дикари и район Мандюрина (ул. Спекова).

Вся торговля в селе сосредотачивалась в руках пяти купцов:

Глебова, Глухова, Рыбина, Алексеева, Перехожева. Были зажиточные крестьяне, занимавшиеся сельским хозяйством.

Они имели большие земельные наделы, машины, нанимали батраков. К праздникам сельчане в «мангазее» покупали обновы. В будни носили одежду грубую, сшитую из холстов, вытканных из отребьев (остатков после теребления). По праздникам в поле не работали, однако в эти дни девки да бабы то собирали ягоду, то еще что-то. Мужики занимались домашними хозяйственными делами.

В 1926 году в Сростках образовалась коммуна «Заветы Ленина». После решения 15 съезда ВКП (б) «О коллективизации сельского хозяйства» началась большая работа по организации колхозов. Сначала в селе было создано несколько товариществ по совместной обработке земли (ТОЗ). В 1930 году все ТОЗы объединились в один – «Знамя труда». В 1929 году образовался в селе первый колхоз


154

«Пламя коммунизма». К 1934 году в Сростках сформировано 4 колхоза: «Пламя коммунизма», «Знамя труда», «Заветы Ленина» и «Катунь».

Дед Василия Макаровича по линии матери, Сергей Федорович Попов, являлся членом колхоза «Катунь».

Дед по линии отца, Шукшин Леонтий Павлович, был членом колхоза «Пламя коммунизма».

Сельчане трудились до седьмого пота. Начинали работать с раннего утра и заканчивали поздно вечером. В семье Сергея Федоровича никто «не хвастался сделанным, не оскорбляли за промах, но учили.…Ни в чем там не заблуждались. Больше того, мало-мальски заметные недостатки в человеке, еще в маленьком, губились на корню. Если обнаруживалась склонность к лени, то она никак не выгораживалась,…высмеивалась, истреблялась»

Репрессии 30-х годов искорежили не одну российскую судьбу. По линии НКВД было арестовано в Сростках 112 человек, в том числе и муж Марии Сергеевны Шукшиной (Поповой), Макар Леонтьевич Шукшин – двадцатилетний рядовой колхозник.

Никому из старожилов не забыть весну 1933 года. В одну из ночей было арестовано 88 человек. А наутро их погнали в Бийск, потом в Барнаул. Предъявлено обвинение в участии в подрывных повстанческих организациях, деятельность которых была направлена на свержение советской власти. Враги народа. Многие сельчане были неграмотными, умели только расписываться.

Ярикова Матрена Михайловна – родственница Шукшина. Так вот она в то время работала в сельском совете рассыльной. Телефонов в ту пору в селе не было. В один из мартовских дней Матрена бежала на работу. Радовало солнце, наступавшее весеннее тепло. Правда, где-то внутри щемило: арестовали агронома, но он же не их, не сростинский: откуда-то с Украины. И вдруг, как снег на голову, приказ начальства.

–Отнести повестку Шукшину Макару. Немедленно!В голове заколотило:–Братке?! Ему-то зачем? Отродясь никого не обижал!

Понеслась к ним домой. Макар в то время был женат на бойкой девушке Мане Поповой, и у них уже было двое детей: Вася и Наташа.

Переступила порог и застыла. Маня пекла просяные блины. Поняла все без слов. Матрена встала у печи допекать блины, а Маня, с упавшим сердцем, побежала по соседям: собрать в дорогу какой-нибудь стряпни.

Вышли из дома втроем. У Макара за плечами мешок с провизией. О чем-то говорили.


155

Семьи арестованных быстро сдружились: объединило общее горе. Узнали день, когда из Старой Барды (ныне Красногорское) арестованных погонят в Бийск, на вокзал. Шел снег и от солнечного тепла быстро таял, образуя лужи. Женщины, кроме продуктов ( вдруг удастся сунуть), захватили теплую одежду.

Немалый путь преодолели женщины, прежде чем догнать арестантов у Ярков ( Верх-Катунского), которые уныло шли по несколько человек в ряду. Конвой – по обе стороны. Позади так же уныло передвигалась лошадь, запряженная в телегу. Своего, безучастного ко всему, не в состоянии передвигаться отца Матрена нашла в этой телеге.

Конвой родственников не отгонял. Позволил отдать продукты, переобуться, переодеться. Разрешил идти рядом.

А потом, сбившись в кучу, устремив горячие взгляды в спины мужиков, бабы голосили на всю округу. Фигуры арестантов удалялись и становились все меньше и меньше. И вот уже превратились в точки, а бабы отупело все стояли. И никто из них не мог знать, что через несколько дней их мужей, отцов, братьев не будет в живых.

Называли жен репрессированных «сибулонками» от слов «сибирский лагерь». Их семьи были врагами народа, и носили они прозвище «сибулонцев». Так и говорили в селе:

–А, это сибулонки собрались.Для каких-либо нужд лошадь, сбрую в колхозе им давали в

последнюю очередь. При делении земли – им после всех. Дядя Василия Макаровича Шукшина, Андрей Леонтьевич, в

своих воспоминаниях отмечал, что Вася очень любил бабушку Анну Кузьминичну Шукшину, часто бегал к ней. После ареста по линии НКВД его отца Макара Леонтьевича, страшно боясь за детей, Мария Сергеевна записала Васю и Наташу на свою девичью фамилию. Стали они Поповыми. Строго настрого запретила детям бегать к бабушке и дедушке Шукшиным. Но Вася почти каждый день бывал у них.

« Когда ему подошла пора получать паспорт, он спросил у матери: – А как фамилия моего отца?Мария Сергеевна ответила:–Шукшин.–Вот и буду оформлять в паспорте фамилию Шукшин». (3)

Учился Вася Попов (Шукшин) в новой школе- семилетке (потом – девятилетка, а с 1947 года, – средняя школа), в которой первые занятия начались в 1928 году. А до этого времени в 1881 году сначала было открыто «Сельское училище МВД», в следующем году – волостное училище. Через шесть лет в селе стала работать


156

рядом с церковью церковно-приходская школа. Мальчики и девочки обучались раздельно. Была и «Женская школа грамоты».

Так как Сростки было волостным селом, то школа в нем была более обеспечена, чем школы других сел. Главные средства – частные сборы.

В школу Вася со своей родственницей Надей Ядыкиной ходили

по одному переулку. Вася жил в переулке Набережном, а Надя по улице Береговой. Этот переулок и улица сходились. Вася шел по одной стороне улицы, Надя по другой. Не разговорчив Вася был, а она стеснялась. «Были еще совсем маленькими. Рубашечка на нем полосатенькая или еще какая, навыпуск, подпоясанная сплетенным из разноцветных ниток пояском. Брючки. Сапожки самодельные».

В селе был сапожник. Он шил обувь из самодельной кожи. Хотя по закону после забивания скота шкуры надо было сдать, но обуваться-то ведь тоже надо. Люди и выкручивались, кто как мог. Шкуры выделывали сами. Сначала держали их в кислом растворе. Потом заваривали кору и держали уже в этом растворе – дубили. Шкуры становились жесткими. Их, применяя силу, обминали на специальных станках, а затем несли сапожнику, который шил обутки без каблуков. Верх обшивал тряпочкой, в которую вставлял завязки. А Наде еще изготовил тапочки. На них оставалась шерсть, так она их не носила и ходила в школу всю осень босиком. Чтобы кожа на обуви не размокала, не усыхала, ее мазали дегтем. Вася ходил в школу в намазанных дегтем сапожках. Надя ходила зимой в такой же обуви. В классах стоял терпкий запах дегтя.

За Пикетом течет любимая молодежью речка Федуловка. В то

далекое время она была для ребятишек «природной тайной». Теплая вода. Березы. Грибы и ягоды. Там же копали длинные сладкие корни солодки в виде прутьев. С удовольствием жевали. Вместо сахара. С наслаждением купались в теплой речке, но опасались змей. Вечерами у костра Вася Попов рассказывал, больше всех других, сказки. Слушали его с упоением.

Теплые ласковые последние дни мая 1941 года. Спокойное мирное время.

Вот уж и лето! Пора купаний на речке и походов за ягодами, грибами, плаваний на острова!

А через месяц, словно гром среди ясного неба! Война! Услышав страшное известие, женщины с криком побежали по деревне. За ними дети. Ребятишки никак не могли понять, что такое война. По - взрослому рассуждали:

– Это, наверно, где-то дерутся.


157

Потом провожали партии новобранцев. В переулке Широком (ул. Братьев Ореховых) собрались сельчане. Какая мать «яичишко» чистила, чтоб покормить сыночка. Новоявленные солдатки, припадая к груди мужей, молча вытирали концами платка катившиеся слезы. Ничего не понимавшие ребятишки ухватились за шеи отцов, братьев. Где-то под звуки гармошки девчата тихонько пели частушки.

Неожиданно из-за угла вывернула «полуторка». Взвился истошный женский крик. Хмурый водитель открыл борт машины. Новобранцы, посуровев лицами, полезли в кузов. Бабы с отчаянными криками: «Не пущу»! – вцепились в их одежду. Борт закрыли. Бабы потрескавшимися от работы пальцами хватались за борта машины, с воем висли на них. Перепуганные ребятишки, ухватившись за юбки матерей, ревели.

Машина потихоньку тронулась. Бабы, спотыкаясь, с ревом погнались за ней. Дети, крепко держась за подолы матерей, путались в них, но перебирали ножками. Ручонки слабели, и ребятишки падали, кувыркаясь в пыли.

«Полуторка» набрала ход и вскоре исчезла из виду. Солдатки, рыдая, сдергивали платки и вытирали ими опухшие от слез лица. Ребятишки, с плачем размазывали кулачками слезы.

Через недолгое время то в одном доме слышался истошный крик: получили похоронку, то в другом. Солдатки бежали к вдовам, успокаивали и рыдали сами.

Приходили с войны калеки. Кто без руки, кто без ноги.

Стали женщины выживать без мужей. Приходилось ох как нелегко, да еще под именем «сибулонка» Но сельчанки, обеспечивали семьи всем необходимым. Дровами тоже. Топливом, в основном, служили кизяки. Многие в селе держали коров. Навоз накапливали. Колхоз выделял лошадей, и по очереди в каждом доме готовили на зиму кизяки.

Делалось так. Мальчишки в кадках возили с реки воду. Мужики, какие были в селе, гоняли коней по кругу, утаптывая навоз. В каком дворе растопчут, туда сельчанки с ребятишками бежали со своими станочками-формами. Накладывали в них массу, утаптывали. Потом вытряхивали готовые кизяки на ровную поверхность и складывали пирамидкой, для просушки.

Кизяки потом надо разжечь дровами. А деревьев близко не было. Воровали. В Талицком березняке деревце, что под силу, срубят и бегут с ним что есть мочи. Если лесообходчик догонит, то деревце заставит бросить, топор отберет, «накуряет в снегу да еще напинает».

Тяжело жить без мужчины в частном доме да еще с детьми сейчас, а тогда было и вовсе. Мария Сергеевна Шукшина вышла замуж за Куксина Павла Николаевича, который очень любил ее.


158

Он стал отчимом Васи и Наташи. Семья жила в Старой Барде. Позднее Павел купил полдома в Сростках по переулку Набережному. Он был редкой доброты человеком. Но Вася в свои детские годы этого, конечно, не понимал. Ревновал к любимой матери и потому «выкидывал одну проделку за другой». Даже хотел, чтобы отчим его ударил, «и тогда бы он рассказал матери, и она бы его выгнала». Но Павел терпеливо налаживал отношения с мальчиком.

Перед войной семья переехала в Бийск. Мария Сергеевна училась на курсах кройки и шитья. Павел работал на кожевенном заводе. Дети учились в школе.

Война. Павел ушел на фронт и погиб в 1942 году. Мария Сергеевна с детьми вернулась в родные Сростки. Настали для семьи тяжелые времена. Голод. Холод. Ели жмых, сою, пока была мука, пекли картофельные ландорики. Мария Сергеевна шила, вышивала, ткала полотна, зарабатывая на картошку, муку, крупу. Из вытканного полотна шила одежду своим детям. Меняла на продукты все, что можно было. Мария Сергеевна работала в колхозе, и ей в виде премии дали телочку. Назвали Райкой. Корова стала их кормилицей.

Мария Сергеевна с Васей тоже ходила по Катуни на Талицкий остров за березками. Как-то Бог миловал: не попадались леснику. Принесут домой березки, распилят каждую на три части. Их бы надо положить на место, а они до того устанут, что поднять даже одну часть не могут.

В школе было холодно, занимались в фуфаечках. Учебник был

один на весь класс. У Васи подшивка с валенок все время отлетала, приходилось ее привязывать. Писали перьями на палочках.

Мальчишки бросали учебу: работа в колхозе лежала на их плечах да на женских.

Еще сенокос не закончился, как уж подошла страда. После окончания 5-го класса девчонкам поручили вязать снопы, а

Вася Попов с мальчишками убирали хлеб на жнейках. Оглушительно стрекотала машина, оставляя позади серо-золотую пыль. Жара, да еще навевало горячей соломой, зерном, пылью. Клонило в сон (вставали-то рано), так бы замертво и упали в тени. Но надо было жать хлеб.

Девчонки с бабами вязали колосья, потом затягивали, и сноп готов. Да не так это легко. Если вязали овес, то снопы легкие. А рожь? Если кучку жнец сбросил большую, свивают колос к колосу, и тогда получалась совсем не малая вязка, отсюда и сноп огромный. Облепляли его девчонки и тащили в суслоны: несколько снопов ставили на попа, а сверху нахлобучивали два снопа, получалась крыша.


159

Руки привычно сновали, а глаза так и косили на жаркое солнышко. А оно ползло медленно. И чем выше оно поднималось, тем нетерпимее ждали, когда ударят в рельс. Доволокли сноп до суслона или нет, услышав звон, бросали его и бежали к бригаде: отдохнуть да поесть все ту же затируху.

Из дома родители присылали съестное. Жили-то на бригаде. У кого что-то было из продуктов, а у кого нет. Делились.

Веяли зерно девчонки на зерноочистительной машине. «Крутили вручную» А потом – погрузка на машину. Две девчонки брали за углы тяжеленный мешок, а третья подхватывала за средину, и таким путем отправляли его в кузов.

Пришедший с фронта бригадир дядя Ермолай был мужчина болезненный, но работяга, каких поискать. Да, впрочем, все в те времена, кроме работы, ничего не видели. Вечная работа. С утра до ночи. Однажды зерно намолотили, а убрать не успели. Надвигалась грозовая туча. Все торопливо пошли в бригадный домик. А зерно надо охранять. Ненароком подъедет кто-нибудь, да нагребет. Ночь самая подходящая для такого случая. На глаза бригадиру попался Васька Шукшин с Гришкой. Он и отправил их на ток, а сам переживает. Молнии изредка сверкают, да нет-нет, громыхнет где-то.

Васька с Гришкой пошли на ток. Шли, шли и заблудились. Идти-то вроде недалеко, но молнии стали вспарывать небо, слепя и освещая на мгновение окрестность. Да гром будто взбесился. Так ахнет, что казалось, перепонки лопнут.

–Да кто пойдет воровать наше зерно? Глянь, че есть! – прикрываясь от набиравшего силу ветра, кричал Гришка.– Давай залезем в суслон да переночуем. Все равно никто не узнает.

–Давай,– беспечно ответил Васька. – Только надо проснуться пораньше.

Тут и дождь который сначала накрапывал, ливанул.–Как бы с ребятёшками че не случилось? – озабоченно сказал

Ермолай и, сгорбившись, пошел на ток. Обошел всю округу – никого.Вернулся.

Ермолай не раз сходил на ток. Звал парнишек. Тишина. Вот уж и дождь кончился. Сели завтракать. Подошли, почесываясь, Гришка с Васькой.

–Ну, как дела?– спросил Ермолай.Вася беспечно:–Ниче. Все в порядке.–Вы там не были.Вася невозмутимо:–Как не были? Были.Ермолай от досады привстал:


160

–Вы же там не были! Я всю ночь ходил, смотрел!

Вася уперто:–Были.Ермолай аж взмолился:–Да скажите, что не были

там?! Гришка, выпучил глаза:–Были.Никогда дядя Ермолой не

ругался, а тут заматерился и даже заплакал. Пошел за угол домика успокаиваться. Вернувшись, закричал:

–Вы бы признались! Я бы не наказал вас! А теперь придется трудодни сбросить!

Наказание было самым тяжким. Но нет, мальчишки упорно стояли на своем: «Были»,– и все тут.

А зимой эти же мальчишки, в дырявых пимишках, да выношенных фуфайках возили на подводах хлеб за сорок километров в Бийск с лозунгами «Все для фронта!»

ЧИТАЙТЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРОЗЫ ТАМАРЫ ПОПОВОЙ

В ЭЛЕКТРОННОМ ПРИЛОЖЕНИИ К №39-40

«ОГНИ НАД БИЕЙ»НА САЙТЕ ЖУРНАЛА

https://magru.net/users/2485

& СВЕТЛАНА ХРАМУШИНА

Родилась в городе Новокузнецке Кемеровской области. С 1981 года живёт в селе Шелаболиха Алтайского края. В 1994 году получила сертификат об окончании очно-заочной школы при АКДЮЦ по предмету «журналистика», в 1995 году занималась в л и т е р ат у р н о м . . . о бъ ед и н е н и и «Спектр». Произведения Светланы печатались: в газете «Алтайская правда» (1995), в коллективном сборнике «Распахнутое время» (2010), сборнике Содружества писателей «Сверстнику» (2012), литературно - художественном журнале «Огни над Бией» (2012, 2013, Бийск), журнале «Алтай». Участник: 12-го межрайонного фестиваля поэзии и авторской песни «Касмала» (2011), Краевого семинара молодых литераторов (2011), Сибирского семинара молодых литераторов (2013). Дипломант третьей степени в номинации "Поэзия" фестиваля "Касмала - 2013".

КОГДА НЕ ЖДЁШЬ

Траурный настрой того пасмурного дня совсем не обещал тёплого вечера. Да и как он мог что-то обещать, если так чётко открылась суровая истина слова "никогда"? Для ощущения полной безысходности не хватало только чёрных воронов. Хотя, возможно,


161

они и были. Но я не заметила их из-за чувства вины оттого, что не успела вовремя сказать последнее "прости" маме своей подруги, человеку, сумевшему мою колючую душу расположить к себе, оттого, что не могла хотя бы частично взять на себя тяжесть двойной утраты, постигшей Лесю меньше, чем за месяц: её отец не выдержал потери жены. Всё, абсолютно всё, обещало тоскливый одинокий вечер. Но Бог, наверное, решил по-другому. Неотложные дела не позволили мне вернуться домой в свой посёлок и поставили передо мной проблему с ночлегом, разрешившуюся неожиданно просто: давняя знакомая пригласила меня к себе. Я согласилась, поскольку понимала, что Лесе, долгое время не видевшей свою сестру, необходимо побыть с ней наедине.Переступив порог квартиры Надежды, я почувствовала себя спокойнее: мягкие тона обоев, картины на стенах, книжный шкаф в углу действовали умиротворяюще. Да и сама хозяйка, мягкая, тактичная, обладающая особым даром располагать к себе людей, вела себя ненавязчиво, позволив мне углубиться в чтение. А после кормила ужином, рассказывала о литературных новостях, рисовала мой портрет, время от времени делая комплименты чертам моего лица. Ничего необычного, на первый взгляд, не происходило. Но я чувствовала, как где-то в глубине души зазвучала нежная мелодия колокольчиков, звучащая во мне всегда, когда зарождается дружба, и мне стало так хорошо, будто общаюсь я с мамой, ласковыми словами врачующей мою уставшую душу. Прощалась я утром с Надей счастливой, словно и не было накануне горького постижения слова "никогда".


162

ОЛЕГ КОРНИЕНКОГ. Сызрань

ИНТЕРВЬЮ С ГАЛИНОЙ ЦЫПЛЁНКОВОЙ

«ДЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ ДОЛЖЕН БЫТЬ ФАНТАЗЁРОМ!»

В конце 2016 года своё 76-летие отметила известная детская писательница из Сызрани Галина Мингачевна Цыплёнкова. Детская литература для неё — смысл жизни. С юбиляршей встретился наш корреспондент и попросил ответить на ряд вопросов. — Галина Мингачевна, почему вы стали писать для детей? Даже во взрослых стихах у вас детский взгляд на мир! — Наверное, потому, что я по натуре фантазёрка. Детским поэтом ты не станешь, если у тебя нет фантазии. Если ты мыслишь обычно… — Какое первое стихотворение вы напечатали? — Детское стихотворение «Лестница-ровесница» в 1965 году. Напечатал его в районной газете «Красное Приволжье» ныне известный поэт Вячеслав Харитонов, а редактором газеты тогда был Сергей Смирнов. Потом я познакомилась с Надеждой Подлесовой, с которой работала в объединённой детской больнице. Она была педиатром. Я пришла к ней в рентгенкабинет, показала свои стихи, и мы вдвоём пришли на заседание ЛИТО, которое ежемесячно собиралось на Карла Маркса, в угловом деревянном здании, где


163

размещалась редакция. Руководил тогда ЛИТО Николай Михайлович Овчинников. Он посмотрел наши стихи и говорит: «Я их заберу, я еду на днях в Самару и там покажу ваши стихи». Овчинников показал наши стихи известным сказочникам — братьям Бондаренко, и вскоре старший, Вениамин, прислал мне письмо и пригласил на заседание детской секции Самарской писательской организации. Я приехала, стихи ему понравились, и в Союзе писателей тут же включили их в план на 1967 год. И в этом же году вышла моя первая книжка — «Непослушный ручеёк». Ездить одной было скучно, и я предложила поехать на секцию за компанию Н. И. Подлесовой. Её стихи мне очень нравились. Она упиралась, не хотела: «Меня никто не приглашал». Но я уговорила ее, и мы стали ездить вместе. — Насколько я знаю, у вас до сборника уже были контакты с Куйбышевским издательством… — Стихи в сборнике «Весёлая ярмарка» (1971 год) были моей первой солидной публикацией. А вот следующий сборник у меня вышел спустя двадцать три года в «кассете» к юбилею А. С. Пушкина. Потом я подготовила ещё одну рукопись. Но поскольку денег не было, то меня поддержала председатель нашего КТОСа Людмила Васильевна Симонова: «Мы вам поможем». И вышел сборник «Обереги меня судьба». — А потом вышла книга «Я иду по облакам» — самая солидная… — Самая солидная и самая любимая. Вообще-то у меня нет нелюбимых стихов. Если я пишу, я уже знаю, каким стихотворение получится. И я посчитала, что моя новая рукопись должна выйти и это будет хорошая книга. Я обратилась в администрацию, мне выделили деньги. Так благодаря поддержке мэра Виктора Хлыстова, директора местного СНПЗ депутата Николая Лядина была издана книжка, которая получила высокую оценку на Третьем международном конкурсе детской литературы имени А. Н. Толстого. Я не все стихи отдала, ещё можно такую книжку выпустить. — Как вы сейчас оцениваете состояние детской литературы в области, в России? — Когда было награждение в Москве дипломантов Третьего международного литературного конкурса имени А. Н. Толстого, много говорилось о состоянии библиотек, про бедность книжного фонда. Что дети мало читают. Но никто не сказал о качестве детской литературы. Мне кажется, в детской литературе много людей случайных. Несколько лет назад в Москве при Союзе писателей России создано Товарищество детских и юношеских писателей, но, как я заметила, большинство литераторов там — это люди, далёкие от детских проблем. В основном писатели там — «взрослые». Когда я попросила одну писательницу показать её детские книжки, оказалось, что они ещё только в рукописях. А рукописи дома остались. Там я детской литературы не видела, а потому судить не могу.


164

— Раньше при Союзе писателей в Самаре была детская секция. Что вы там делали? Что обсуждали? — У меня до сих пор сохранились почтовые открытки с вызовами на заседание детской секции. А приглашали только писателей, достойных внимания. Тех, кто в перспективе мог выпустить книжку. Там ежемесячно проводился или семинар, или разбор творчества одного из детских писателей. Или составление плана, например, на 1970 год, и «просили принять участие». Или отчётно-выборное собрание (а заседания детской секции проводились ежемесячно!), и всегда нас с Н. И. Подлесовой приглашали, хотя мы были не члены СП России. «Просим прислать материал для «Орлёнка» или «Светлячка». Нас, пишущих для детей, было человек пятнадцать. Это братья Бондаренко, Самуил Эйдлин, Павел Башмаков, Юра Денисов, Женя Морозов, Валентин Беспалов, Клавдия Киршина, Надежда Подлесова, другие… — Только в прошлом году самарское издательство «Русское эхо» впервые издало четверых детских авторов: Александра Карякина, Юрия Денисова с рисунками нашей художницы Татьяны Твердохлебовой, Александра Малиновского, Василия Семёнова. Уверен, они составили бы серьёзную конкуренцию другим конкурсантам Международного конкурса имени А. Н. Толстого. — Это всё хорошо, но мало. А всё потому, что детскую литературу считают литературой как бы не серьёзной, а, скорее, неприбыльной. А она имеет огромное значение в воспитании ребёнка. То, что мы закладываем в ребёнка: чувство доброты, патриотизма, любовь к родителям, к Родине, отношения семейные, внутри семьи, любовь к природе и животным,— всё это приходит из книжек. — Но лёд всё-таки тронулся: детские книги издаются… — Лёд тронулся, но в другом плане: есть у автора деньги — издают низкопробную литературу. И в России, и у нас в Самаре. Некоторые считают, что детскую литературу просто писать, а потому в детскую литературу идут все, кто хочет. — Недавно сызранские писатели объединились в «Содружество детских писателей», чтобы хотя бы в нашем регионе изменить ситуацию с литературой для детей. А что, по-вашему, нужно сделать для развития детской литературы? — Чтоб в области была добротная детская литература, чтоб это было не для престижа, а служило добру. Выпускает человек книгу за свои деньги или за счёт спонсоров — любой выпуск детской книжки должен проходить через Союз писателей, через одобрение детских писателей. Потому что они, как никто другой, чувствуют детскую душу. И потом — они профессионалы. — Что бы вы пожелали себе в юбилейном году? — Скоро в детском самарском журнале «Светлячок» выйдет, как «книжка в книжке», моя рукопись «Как Ёжик свои иголки считал».


165

Для меня это и радостно, и огорчительно. Радостно, что она пусть в «Светлячке», но увидит свет, а огорчительно, что это всё-таки не книжка. — Будем надеяться, что выйдет и книжка. С юбилеем вас, здоровья и новых творческих удач!

РАССКАЗЫ ГАЛИНЫ ЦЫПЛЁНКОВОЙ Галина Мингачевна ЦЫПЛЁНКОВА родилась в 1940 году в Сызрани. Окончила Сызранское медучилище. Работала медсестрой в детской больнице и фельдшером медсанчасти. Детские стихи, загадки, скороговорки публиковались в журналах «Наш современник», «Мурзилка», «Весёлая нотка», «Книжки, нотки и игрушки для Катюшки и Андрюшки», «Светлячок», в коллективных сборниках «День поэзии», «У старого окопа», «Весёлая ярмарка», «Поиграем-ка, ребята», в периодике. Автор книг стихов для взрослого читателя «Убегу в ромашковую заводь», «Обереги меня, судьба», а также для детей — «Непослушный ручеёк» и «Я иду по облакам». Дипломант Международного конкурса детской и юношеской литературы имени А. Н. Толстого (2009). Член Союза писателей России.

КОНОПАТЫЙ

– Фрицев ведут. Фрицев ведут, – орал на всю улицу долговязый Филька.

Его крик, как волшебный ключик открывал окна, распахивал калитки, высыпая на улицу стариков и детвору.

Война, нагулявшись по белу свету, большим уставшим отрядом шагала по маленькому провинциальному городку. Пленные шли молча за высоким сутулым капитаном. Скатка, плотно облегавшая грудь, казалось, намертво прилипла к гимнастерке. Ни орденов, ни оружия у него не было. Ордена капитан надеть еще не успел, а вот оружие ему было ни к чему. Бежать никто никуда не хотел. Да и зачем? За четыре года войны набегались вволю и победители, и побежденные. Позади отряда бойко шагал молодой боец с красным флажком.

– Навоевались, мать их за ногу, – ворчал на завалинке одноногий дед Тимофей, муслявя и скручивая из газеты «козью ножку».

Гражданская война отняла у него одну ногу, а взамен научила подшивать всей округе валенки. Выкатилась из своего двора круглая, как мячик, добрая тетя Агаша.

– Господи, прости их душу грешную. Какие они убивцы? Совсем как наши мужики, только одежка другая, – вздыхая, крестилась она. – А во-о-о-он тот, конопатый, вылитый мой Степан.


166

– На твово Степку две похоронки наперегонки пришли. Можа, этот конопатый и убил Степку-то, а ты – «прости их, господи», «прости их, господи», – не унимался дед Тимофей.

Пленные нестроевым шагом выбивали по булыжнику коваными ботинками мелодию. Пропищала и тут же замолчала губная гармошка.

– Юрка, айда за ними, – крикнул Филька и, не дожидаясь ответа, смешался с мальчишками соседней улицы. Юрка не побежал. Филька все равно ему обо всем расскажет. Вечером Юрка узнал от него, что немцы остановились рядом, в овраге, у железной дороги в наспех сколоченных бараках, что они будут строить мост через овраг. Каждое утро Юрка, Филька и Филькина соседка Галка ходили смотреть на пленных. Они садились на край оврага, как кура на насест и подолгу слушали чужую речь и пиликанье губных гармошек. Немцы делали зарядку, обливались холодной водой и, гремя котелками, бежали к бараку, от которого по всему оврагу пахло кашей с тушенкой так, что у ребят начинало урчать в животах и кружиться голова.

– Жрите, гады, жрите фашисты. Тра-та-та, – строчил из палки-пулемета Филька.

– Гады они, или фашисты, а есть тоже хотят, – заступилась вдруг за немцев Галка.

– Смотри, какая идейная нашлась, – ехидно захихикал Филька. – Хватит, Филька, стрелять. Никто тебя не боится, – сказал Юрка.

– Пошли лучше домой. Что-то есть охота.И они расходились по домам, но любопытство снова собирало их

у оврага. Через несколько дней полуторки стали подвозить к нему щебенку, кирпичи и доски. Строительство обнесли высоким забором. Днем бараки пустели, а смотреть на стройку в заборную щель было неинтересно, поэтому ребята все реже и реже приходили к оврагу, а потом о нем как бы и забыли. Пленные сами напомнили о себе. Они ходили по дворам и меняли на продукты самодельные игрушки: свистки, прыгающие на резинке шарики и вырезанных из фанеры физкультурников на палочках. Юрка обменял у пожилого немца три луковицы на свисток. На тихую и зеленую Филькину улицу первым из пленных пришел конопатый. Галкина мать, Ольга Ивановна, вынесла ему целый чугунок еще теплой, сваренной в мундире картошки.

– Спа-си-бо, – по слогам еле выговорил конопатый и подарил Галке прыгающий на резинке шарик.

– Не обижайся, дед Тимофей, что нет у меня зла на немцев, – оправдывалась перед ним Ольга Ивановна. – Не видели мы войны и зла нет. – Да разве они виноваты, что их не убили? А картошку я подала, как милостыню за мужа.

– Ну-ну, тебе видней. Дите у тебя растет без отца. Пропал без вести. Кажись ее от мужа ты так и не дождешься, – рассудил по своему дед Тимофей.


167

Доброта ли Ольги Ивановны покорила конопатого или тоска по родному дому, но за молоко и хлеб он распилил ей дрова, починил крышу и забор. Тетя Агаша приносила ему что-нибудь повкуснее: то сахарку вареного, то яичек, а уходила со слезами. Где ее Степушка? Оттаяло немного сердце и у деда Тимофея. Трудолюбие и аккуратность конопатого нравились ему. Только Филька ходил везде со своей злобой на немца.

– Чего это конопатый к вам ходит? – допытывался он у Галки. – А тебе какое дело? – А такое, что вы фашистов привечаете, – выпалил Филька. – Не фашист он, а очень хороший немецкий человек, – не

сдавалась Галка. – Хороший? – от злости покраснел Филька. – Гут, гут. Галья – гут. Вилка – гут. – В споре ни Галка, ни Филька не заметили, как к ним подошел

конопатый. – Я сейчас тебе покажу гут, – погрозил кулаком Филька. – Филька, не надо, Филька, – закричала Галка.Но Филька уже поднял с земли камень и с силой запустил его

в конопатого. Кровь из рассеченного лба заливала лицо немца. Филька замер. Ни испуга, ни радости победы в его глазах не было. А на Галкин крик, выбежала Ольга Ивановна.

– Кто это сделал? За что? – испуганно спрашивала она конопатого. – Вилка гут. Вилка гут, – виновато твердил немец. –Это его Филька камнем ударил, – размазывая по лицу слезы и

грязь, всхлипывала Галка.Галкина мать быстро перевязала рану и повела пленного в

поликлинику, где работала медсестрой. Рана оказалась не опасной, но два шва все-таки пришлось наложить. Больше конопатый на филькиной улице не появлялся. В милицию ни Фильку, ни его родителей не вызывали. Вскоре опустел и овраг. Когда ушел отряд – никто не видел. Юрка с Галкой долго с Филькой не разговаривали.

– М-да… история, – качал головой каждый раз дед Тимофей, вспоминая конопатого.

Беззаботно кувыркались самодельные физкультурники на палочках, свистели свистки, прыгали на резинках разноцветные шарики, оставляя в таком же разноцветном детстве разноцветный след.

ГОД ЛОШАДИ Ура! Распределилась! Прощай, родное медучилище! И вот уже я — не Наташка, не Натали, как называл меня толстый и немного заикающийся сосед Ромка, а Наталья Васильевна,— сижу в


168

стареньком автобусе, который, недовольно ворча и переваливаясь с боку на бок на ухабах, катит к посёлку Осинки. Подпрыгивающие под ногами чемоданы напомнили, что еду я не в лес за грибами, а на новое место жительства, надолго — быть может, навсегда. Дремали молочницы, позвякивали пустые бидоны с торчащими из них хвостами копчёной рыбы, буханками хлеба и связками баранок. От распиравших меня знаний и невесть откуда взявшейся самостоятельности не осталось и следа. Я не могла вспомнить названий даже самых простых таблеток. За спасительным окном вдоль дороги голубым ручейком бежал цикорий. Бежал назад. Бежать и мне? Но как я после этого буду смотреть в глаза соседям, которые напекли и нажарили мне в дорогу всякой всячины? Раздумывать было некогда: автобус остановился, и новоиспечённая специалистка с совершенно пустой головой, но такими родными чемоданами осталась в Осинках. — Ты, доченька, к кому приехала? — спросила одна из молочниц в цветастом переднике. — Я медик, молодой специалист. Приехала к вам работать,— выпаливаю, как на экзамене. — Такая молоденькая, а уже специалист, а уже специалист,— покачала она головой и показала на белеющее одноэтажное здание: — Амбулатория у нас во-о-он там. Я поблагодарила незнакомку, перешла улицу и шагнула через порог в свой первый рабочий день. Штатное расписание амбулатории было коротким: врач — высокая красивая блондинка Валентина Петровна; санитарка — немолодая, полноватая, вся в белоснежном тётя Маша; Иван Семёнович, удивительным образом уместивший в щуплом теле и невысоком росте сразу несколько должностей — завхоза, кучера, дворника, плотника,— и я. В графе «транспорт» отмечено: «гужевой — Рыжуха» Лошадей я боялась с детства и по непонятным для меня причинам считала, что эти животные обязательно должны всех лягать, потому-то я каждый день угощала Рыжуху хлебом, насаженным на прутик, стараясь завоевать её расположение. Светло-коричневую, с тёмными гривой и хвостом, умную и послушную, эту лошадь я всё же обходила стороной, сомневаясь в её доброжелательности. Рыжуха никак не могла понять моего состояния и всегда провожала меня недоумевающим взглядом. По вечерам я перечитывала конспекты, рылась в справочниках. Жизнь медленно обтёсывала молодую специалистку, и я этому не противилась. Заканчивался старый год, год Белой Лошади. Валентина Петровна с утра уехала в район с отчётом. Я ни на шаг не отходила от телефона, пока в амбулаторию не заглянула тётя Маша. — И долго ты, дорогуша, будешь сидеть? — кивнула она в сторону телефона.— Кому понадобится — из-под земли найдут. И нашли. Вызов был в соседнее село. Заболела женщина. Иван Семёнович быстро запряг лошадь, и я, закутавшись с головы до ног


169

в тулуп, бухнулась в сани на солому. По дороге Иван Семёнович рассказывал что-то из своей армейской жизни, но я его не слушала, поскольку вдруг снова ощутила предательскую пустоту в голове. «Тоже мне, “фершал”»,— мысленно разозлилась на себя и уткнулась носом в овечий мех. Соседнее село было небольшим — в одну улицу. Рыжуха остановилась у простого, особо ничем не отличавшегося от других дома. Иван Семёнович покосился на меня, хмыкнул и как бы между прочим обронил: — Да ты, Васильевна, не бойся. Это у Агафьи давление в крови не унимается. Давно им страдает. А женщина она на редкость добрая. Я так кумекал, что давление мучит только злых баб, да, видать, ошибся. Обрадованная подсказкой Ивана Семёновича, я выпорхнула из саней. Диагноз кучера подтвердился. Все лекарства и процедуры, связанные с Агафьиной болезнью, были ей давным-давно знакомы. Только часа через полтора, когда женщине стало лучше, поехали обратно. Рыжуха, едва мы сели в сани, без команды тронулась с места рысью. — Застоялась, родимая,— решил Иван Семёнович, доставая из кармана мешочек с махоркой.— А у тебя, Васильевна, хорошо получается в медицине. Слова говоришь ладные. Человеческий организм на них отзывается, он не дурак: знает, что хорошо, а что плохо,— рассуждал он.

А я, счастливая, расслабившаяся от Агафьиных пирогов, размечталась о доме. Что сейчас делает мама? Похудел ли Ромка? Вдруг лошадь резко свернула в сторону, сани наклонились набок, и мы вылетели в сугроб.

Рыжуха, не обращая внимания на то, что потеряла седоков, увязая в снегу и оставляя за собой золотой соломенный след, шла к навесу — вернее, к тому, что когда-то было строением.

— Зачем она туда пошла? — стряхивая снег с тулупа, спросила я. — Это я, старый, виноват. Забыл придержать лошадь, а Рыжуха ничего не забыла. Лет восемь назад на том месте была конюшня. В ней она родилась, в ней встретила первую и единственную любовь — Каурого. Когда конное хозяйство развалилось, лошадей раздали по колхозам. О судьбе Каурого я ничего не знаю. Жеребцов приводили к Рыжухе первостатейных, породистых, но она их к себе не подпускала. Встанет на дыбы и заржёт во весь двор.

По санному следу, проваливаясь в снег, мы подошли к саням. Лошадь стояла как вкопанная.

— Что же ты, Рыжуха, наделала,— поправляя сбившуюся солому, ласково сказал Иван Семёнович.— Нет здесь Каурого, нет. Видишь — никого и ничего давно нет,— поглаживая влажный лошадиный круп, убеждал он Рыжуху. — Пойдём домой, милая, пойдём. На его слова Рыжуха вздрогнула и обернулась. Из её больших, с длинными ресницами, глаз катились крупные, как стеклянные горошины, слёзы… ***


170

' ЕЛИЗАВЕТАПОЛОМОШНОВА

Елизавета Поломошнова возраст 16 лет. Живёт в Барнауле. Стихи о любви – первая публикация молодого автора.

* * *Тихие речи и шепот тумана,Жар от касаний и дождь за окном.Пальцем мы вывели лишь одну фразуНа запотевшем стекле голубом.

Пусть будет секретом,Не смоет его и холодным дождем.Кажется, было так просто,Потому что мы были вдвоем

Отчаянно мы хваталисьЗа все, что вело друг к другу,И было так чувственно, страстно.Такого я не забуду

Травой зарастут потолки,Покроются пылью рамы.Не важно, как это случилось,И кто не пережил эту драму...

Пройдут года и высохнут окна,Но на стекле останется след.Я обещаю: до последнего вздохаЯ буду хранить наш с тобою секрет

* * *

Позвони мне, когда станешь взрослым,Я всю ночь твой звонок ждать буду.Нет, я не тороплю тебя, просто...Сбрось с моих плеч эту груду.Я помочь могу только словом,Не считай меня глупой, безумной,


171

Я всего лишь хочу, чтоб ты сбросил оковы,Чтобы вышел из комнаты шумной.Мир большой, мне так страшно порою.Мы - никто, наши слезы - ничто.Ты сказал, что приятно со мною,Ну, а мне очень сложно зато.Оглядись! Кто сказал, что потерян?Только дети порой говорят...Я в смятении, ты тоже растерян.Только звезды, как были, горят.Здесь нет маленьких, все уникальны,Но всем плохо и всем нужна кровь.В ванной плачут, рыдают по спальням,Точно знают, что такое любовь.Не давлю я, но, просто, знаешь,Я считаю, что ты все сумеешь.Ты теперь не один, понимаешь?Повзрослеешь и не пожалеешь.


172

& ГАЛИНА ПОНОМАРЁВА

Пономарёва Галина Ивановна родилась в г.Камень-на-Оби Алтайского края. Выпускница Новосибирского педагогического института исторического факультета. Более 30 лет работала преподавателем общественных дисциплин в Вузах и техникумах города Куйбышева, где проживает в данный момент. Несколько лет возглавляла управление культуры, спорта, молодёжной политики и туризма администрации Куйбышевского района Новосибирской области.

ЩИТ И ВЕРА

Моим прадедам посвящается

Шёл 1890 год. Выпал первый снег. Позади полевые работы, хлеб – в закромах, заготовлены корма для зимовки скота. Богаты и привольны сибирские деревни. Село Луговое, расположившееся на плодородных землях Алтая, было одним из таких. В Луговом хозяйства всё крепкие, дома добротные, а если уж встречалась завалюха, то верно, пьяница жил. Но последних было мало. Луговчане - из староверов. Когда-то на берегу речки Луковки, небольшой, но по веснам широко разливавшейся, питавшей прилегающие заливные луга, располагался раскольничий скит. Его обитатели, «святые старцы», не только веру «блюли», но и промышляли, приторговывали, чем могли. Луговое и поныне считают промысловым, купеческим селом. По осени свадьбы играют. «Погудят» мужики неделю-другую, а затем в город Барнаул, да малость подале, в Кривощёково, на ярмарки торговые обозы налаживают.

*** В доме у Самсона Зыкова и не поймёшь, к чему готовиться: то ли к свадьбе, то ли к проводам в «солдатчину», и то, и другое обрушилось на семью. Зыковы – хозяева видные, землепашцы. Сыновья подросли – делу подмога. Призывной набор нынче лёг на Луговое. Двоих новобранцев на бесконечную долгую службу Царю и Отечеству собрать надо. Одного Зыковы должны отправить. Все думки передумал Самсон Дмитриевич, сколько ночей не спал, но


173

всё-таки решил судьбу младшего – Григория. – Матрёна, – обратился он к жене, которая суетилась с ухватом возле печи. – Гринька опять к Дарке Червонной умыкнул? Шаляй-валяй парень растёт. Весь, дьявол, в деда. Тот тоже весь век только книги «святые» читал, старух забавлял, да детишек грамоте учил, тем и жил. Если бы не тятенька, так всё нажитое спустил бы. И Гриньку сызмальства к этим забавам привадил, теперь и не лежит у него душа к хозяйству. Да и то правда, – больше размышляя с собой, чем ожидая ответа от жены, продолжал Самсон Дмитриевич, – нет, не будет из Гриньки хозяина. Вот братья его – Калина и Анисим – те всегда при деле. Да жёнок нашли путных. А этот и здеся отличился. Дарка-то, росиюха безродная, босячка. Матрёна, отвадила ты бы его от девки этой, позор на всю семью. Твой ведь любимец! – Да уймись ты, Самсон, чего это ты всё бурчишь на Гришеньку? Хлопец добрый, работящий, и сам не дурён. Дарка к себе любого не подпустит, не смотри, что голь. Многие не только луговские парни убиваются за ней. Зазря не хай девку. Что того, что безродная, у неё любая работа горит, – продолжала Матрёна. – Я б хотела такую сноху. Анисим вот засобирался жениться на Евдокии Зулиной, а у меня душа неспокойная. Живут как баре: работников полон двор! Ой, замахнулся … не пара. Так ведь и не придётся свадебку играть. Ой, сыночка, ты мой сыночка, – запричитала Матрёна надорванным голосом, почти шепча приговоры и не замечая слёз. – Ну вот, опять завыла, баба-дура! – прервал Самсон. – Как бы не так, Гришка в солдаты пойдёт! Я уже в волость съездил, справки кой-какие изладил, конечно, дать пришлось, теперь всё уже сделано. Григорию послезавтрева не 18 исполнится, а 21 годок. Подписал я ему три годка. Так что будем к свадьбе готовиться. Говоря всё это, Самсон Дмитриевич смотрел куда-то в сторону своими стальными колючими глазами. Сколько годочков ему отстучало, пожалуй, и не определишь.Матрёна, услышав такую весть, замерла, вскрикнула и помутневшим взором окинула хозяина. Тот, видимо боясь «бабьего визга», как он говорил, «слюней», продолжал: – Всё, всё, этот вопрос решённый. Григорий – ломоть отрезанный. Ничего, что возрастом не подошёл, да он выше и здоровее Аниськи. Никто не подумает, что я их возрастом в справках поменял. Нелегко конечно шесть годов лямку казённую тянуть, но ничего тут не попишешь. На сём закончим разговор.Долго Матрёна Никитична лежала у образа, молила Господа за младшего сына. ***

Быстро уже стало смеркаться. Григорий спешил за село, там уговорились с Дашенькой Червонной встретиться.


174

– Вот ведь какая, – размышлял радостно Гринька, – сколько с вечёрок хотел проводить, всё не позволяла, а тут сама свиданку назначила. Ну что ты будешь с ней делать?Снег поскрипывал гулко в вечерней тишине. Вот и гумно… Она… – Даша, Дашенька, здравствуй, ягодка! Как я рад, что позвала, что пришла уже. Я думал, приду раньше тебя, а ты и тут меня опередила.Гринька от смущенья первого свиданья и радости не знал, что и говорить, душа у него то ли ликовала, то ли плакала, парила где-то. Он повернул к себе девушку, стоящую к нему спиной. – Ты что, ягодка моя, плачешь? Кто смел, обидеть тебя, горлица моя, или несчастье какое обрушилось?И тут та, к которой он так стремился, обвила ему шею своими гибкими руками и громко, по-бабьи, застонала, а по лицу заструились жгучие ручейки. – Ой, Гришенька, ты мой красавец, желанный, любимый мой. Горе то какое, Господи! Как же я жить буду без тебя, сокол ты мой? Что же делать теперь мы с тобой будем? Да где же она, справедливость Господня? Я ведь весь век без тяти и без мамы в работницах у своего дядьки. А тут ты, радость моя, счастье моё, сокол мой ненаглядный! Руки на себя наложу, не вынесу разлуки!Уткнувшись в Гринькино плечо, видимо задохнувшись от морозного воздуха и своих причетов, она замолчала. Он несмелой рукой притянул её к себе, почувствовав гибкую девичью талию и, поглаживая по голове из-за сбившейся шали, стал уговаривать Дашу. – Что ты, Дарунь, что ж такое случилось со мной? Что ж ты меня оплакиваешь, как покойника? Первый раз мы тут с тобой от всех видимся, голубица моя, а ты так напричетываешь! – Гринь, а ты что, неужели не знаешь? – со вздохом вырвалось у девушки. – Про что знать то я должен? – ничего не понимая, ответил Гринька. – Как про что? – всхлипывая, но тихо-тихо, не шевелясь, продолжала Даша, – что тятенька твой годов тебе подписал, вместо Анисима вашего в новобранцы пойдёшь. – Да что ты, Дарунь, откуда ты это взяла? Горе у нас большое. Анисим жениться надумал, а тут рекрут пал на нашу семью. Тятенька с матушкой печалятся шибко. Анисим у нас мастеровой! – Так я про что и говорю, – перебила Даша, – поэтому тятя твой и поменял ваши метрики. Теперь ты – средний, а он – младший сын в семье, стало быть, тебе и службину солдатскую нести. – Ну что ты, птица моя, кто тебе это сказал? Какой недобрый человек? Не верю я этому! – растерялся Гриша. – Дядька мой и сказал. На прошлой неделе, как пришли рекрутские сказки, тятя твой Самсоний Дмитриевич приходил к нему покалякать. Дяденька Самсон больно сокрушался, что черёд пал на вашего


175

Анисима, а мой и посоветовал поменять ваши метрики. А сегодня и говорит, чтобы я тебя выкинула из головы, так как Самсон Зыков сделал по его совету в волости. Неужто батька тебе не сказывал? – Да как же так? – словно опешил Гринька. – Как же любовь наша? Пойдём, Даруня, к тятеньке, кинемся в ноги, пусть благословит нас. Нет, не можно так делать! Правда тятя всегда на меня ворчит, всё братьями поучает. Но что бы так…. Быть этого не может. Это дядька твой Фалей зла нам желает, вот и наговорил. – Да нет же, Гринечка, правда, всё это. Правда. – Правда, говоришь? Пойдём к тяте, там всё и выясним, – потянул за руку Дарью Григорий. – Нет, Гриня, нет, ненаглядный мой, не пойду я. Могу ли я, никто, лезть в вашу семью! Отец твой и так в мою сторону не глядит даже. Да и то, разве я тебе пара? Разумом понимаю, а сердцем не совладаю! Ты ведь совсем не такой как наши парни! Я видела, как ты книги читаешь. Старики за них тебя уважают, за грамотность твою. Добрый ты, ласковый, душа моя и поборола разум. Гришенька, не судьба видно. Вот и встретились, чтобы уж расстаться навсегда.

***

Как сквозь сон помнил Гриша клятвы ждать, молитвы деда и благословенье на службу отца, прощанье с матушкой и братьями. Гриша не винил отца за содеянное, и Анисим тут ни при чём. Но обида на тятю, что не сказал, не упредил, осталась. И боль, тоска: Дашенька, Дарунька, как же так, Господи, как же так?Из Лугового в новобранцы попали Григорий Зыков и Степан Вёрстов. Даже на свадьбе у Анисима не побывал. Всё как в тумане. Очнулся уже далеко от родной стороны.

*** С полгода продержали новобранцев в Барнауле. Но Гринька так и не пришёл в себя. Всё как будто сон продолжался, смотрел на суету вокруг, на многочисленные казарменные нары, и всё как со стороны, вроде и не он это вовсе, сон, туман. Потом ехали долго-долго в душных солдатских теплушках куда-то на Восток. Даже когда Степан ему объяснял про весточку домой, ничего не понял. Песни только, длинные, протяжные, словно без конца, слушал и слушал, только они ему говорили о той тоске, которая на него навалилась.

***

Отшумели в Луговом свадьбы. Зыковы тоже отыграли, отбражничали целую неделю. Всем свадьба была хороша. Все семьи Зыковых и Зулиных собрались, даже сваты из Барнаула пожаловали. А


176

Зыковых – то много, только в Луговом кроме Самсона Дмитриевича семьи ещё семь больших семей братьев да племянников проживает, а ещё Мысковские, Гоноховские, Тарадановские Зыковы…. Нет большей родни ни у кого, как у Самсония Дмитриевича. Гордился он старым родом своим и чтил. Не стыдно было ни перед купеческими Барнаульскими сватами, ни перед Зулинскими сородичами. Славно всё сладилось у Анисима. Сначала гуляли у Самсона Дмитриевича, на третий день ушли к Зулинскому двору, а в завершении у старшего сына Калины Самсоновича, что особенно приятно было для него, гульнули. Что сказать, гордился, гордился он старшеньким. Калина и впрямь всем удался: строен, голубоглаз, волос – смоль, в Зыковскую породу пошёл, и хваткой тоже. Хозяин, одним словом, хозяин! И приданое Алёнино хорошо к делу пришлось. Построил дом на двух этажах, торговлю открыл, в Барнаульской лавке дела торговые неплохо идут, внуков уже родил, два сыночка растут. Всё ладно, получается, есть, что людям показать. Хорошо. От этих мыслей Самсон Дмитриевич даже заулыбался сам себе. У Анисима тоже хозяйство пойдёт, – продолжал он размышлять, – земельки поприбавилось, коровушек, лошадок тоже. Скотинки и землицы немало. Пойдёт и Аниська в гору. Ладные сынки. Гришка только, вот незадача. Может служба чему-нибудь научит. Дочери на подходе тоже, Анне – 16, Прасковеи – 14 годков. Женихов присматривать надо. Большая семья – большие заботы. Фалея пришлось за дельный совет по Гриньке на свадьбу пригласить. А он чего удумал, племяшку свою, безродную Дарку привёл. Думал разжалобить меня девкой. Не будет того, а через шесть лет царёвой службы забудет и она Григория, да и он поостынет тоже. Всё к лучшему. С Дарьей запретил всем домашним даже словечком обмолвиться про Гришку. Так размышляя, Самсон Дмитриевич, сидел в кошёвке, погоняя Рыжего, потихоньку трусил по направлению к Луговому из Гонохово, из волости, куда отвозил очередное письмо, написанное им Григорию. Уже легла зима, белая равнина чистого молодого снега радовала глаз, и первый морозец румянил щёки, словно сбрасывал годочков десять с крепкого не по годам седока. Вот уже и дымы показались… ***

Очнулся Гришка от крика, который разрезал и рассеял туман как-то сразу и вдруг. – Выгружайсь! Выгружайсь!Степан, словно маленького, схватил Григория за руку и потянул его к выходу заботливо прихватив вещмешок вместе со своим. От крика и наступившего гама он и «проснулся».Золотистое солнце полыхало жарой, зной, духота, ещё больше, чем в вагонах. Это множество копошащихся людей, пытающихся


177

построиться в ряды, сразу смирилось с начавшейся для них новой жизнью. – Ребята, гляньте-ка, холмы какие! Всё холмы да холмы высокие, почти горы. Верно, край света, Господи! – Не включай горючку, не пропадём! Авось Царь-батюшка чай знает, что делает, раз сюда попали! – А вона фанзы ихние! Жалкие какие! – Да и сами-то, как карлики, маленькие да тощие! – Начальство явилося! Полковник наш, теперяча Отец наш! Добродушный вроде?Солдатский гомон был прерван зычным голосом подъехавшего на лошади полковника. – Здорово, молодцы! Рад, что Царь наш Батюшка Николай Александрович удостоил вас высокой чести и доверил служить нам здесь, в Китае! Россия – матушка всегда рассчитывает на ратников своих. Поможем и мы, ребятушки, матери нашей нести долг её. Послужим во славу Отечеству нашему и Государю! – Ура! Ура! Ура! Царю! России слава! – разлилось между холмами громким раскатом. Полковник Лисовский Николай Гаврилович, провозглашая всё это, слегка гарцевал на своём рыжем жеребце. Ни у кого не было сомнения в том, что он для новобранцев истинный отец на долгие годы солдатской службины. Размещённый в Маньчжурии Восточно-Сибирский стрелковый полк русской армии обустраивался и обживался. Силами солдат выстроили казармы, конюшни, комендантскую и дом для офицеров. Обнесли всё частоколом, и получился небольшой военный гарнизон. Григория, как и всех служилых, донимал вопрос: «Зачем они здесь?» Темнело в гарнизонной местности рано. Первое время Гриша любил смотреть на ночное небо. Оно было чёрным, звёзды появлялись поздно, были крупными и яркими. Глядя на них, он мысленно разговаривал с Дашенькой, думая о том, что и она смотрит на эти далёкие огни в зимнем ночном небе снежной Сибири. После завершения строительных работ началась воинская служба. Надо сказать, что офицеры не сильно утомляли солдатушек. Строевая, огневая подготовка завершалась к полудню, а остальное время было предоставлено самим служилым. Приходилось дневалить в казарме, заниматься кухней, вот и всё. Гриньку, как грамотного, приписали к штабу в писари. Да ещё солдатики его донимали своими письмами домой. Грамоте не многие обучены. Гринька ждал из дому писем. Тятенька писал исправно об урожае на полях, о братьях, о том, что у старшего Калины подрастают сыночки, о здоровье всех домашних, о Дашутке – ничего. Не простил, значит, тятенька мольбы его о благословении их с Дашенькой, не простил. Гриша понимал, что вестей от девушки не будет, ведь грамоте она не обучена, а писать


178

некому. Это тянуло душу до боли, до изнеможения. Он просил Степана, что-то узнать о Даше, но тот получил в ответ письмо из дому, где ни словом не обмолвились на просьбу Григория. Что тут было делать? Ноющая тоска, как заноза, не проходящей болью сидела глубоко в его душе. Штабная служба была ещё спокойнее, чем полевая. Полковник Лисовский предпочитал военное дело сиденью в штабе. Утром он уж был в войсках, проверял учения. Николай Гаврилович любил чёткий строевой шаг, громкую военную команду и точную стрельбу. Этому он уделял почти всё время. Штабные же перекладывали с места на место то небольшое количество бумаг, которое по спецпочте шло из Барнаула, Москвы и Петербурга. Появившись во второй половине дня, полковник проводил с офицерами совещание, послушав донесения о прошедших учениях, потом брался за почту, диктовал несколько ответов и распоряжений по службе. Гринькин непосредственный начальник – подполковник Оленин, человек по натуре вовсе не военный, был начальником штаба, имел двух адъютантов и двух писарей, в число которых входил Григорий. Год прошёл в спокойной, размеренной службе. А там ещё и ещё…

***

Григорий с большим интересов взялся за изучение китайского языка. Времени было достаточно, Алексей Петрович Оленин, как человек высокообразованный, знавший и сам немало языков, только приветствовал Гринькино начинание. Солдату разрешили бывать в ближайшем китайском чжэне (селе), где он нашёл юркого торговца, согласившегося давать уроки письма и разговорника. Григорий дальше Барнаула и Новониколаевска нигде не бывал. Он с любопытством наблюдал чужеземную жизнь. Народец китайский жил бедно. В глиняных фанзах кроме очага, коврика, да ящика для домашней утвари не было ничего. Детишек, как правило, в семьях было много, были они раздеты, разуты, почти голы. Гриша с интересом смотрел на китайский быт. Женщины были невысокими, сухонькими с маленькими, как у ребёнка, ножками, всегда угодливо согнутыми в поклоне. С пропитанием у них было сложно, особенно в зимнее время. Однажды, когда Григорий пришёл на очередной урок к Сияньке (Синь-янь), так он звал своего учителя, зазвучали громко барабаны и крик вещателя грозно взывал обрывистым возгласом о чём-то. Сиянька быстро закрыл тетрадь с иероглифами, надел на босы ноги деревянные обутки и заспешил на улицу. Гриньке пришлось идти за ним, так как оставаться без хозяина в жилище у китайцев, было не принято. Впервые Гриша увидел китайский скорый суд. В центе селения был небольшой холм, как понял юноша, это был холм правосудия. Какого-то маленького человечка, глубоко


179

напуганного и несчастного, в сопровождении конвоя завели на холм, зачитали приговор, забили барабаны, несчастному положили голову на специальный каменный куб и отрубили её. Гринька, ещё не знавший языка и не понимавший что происходит, просто остолбенел от страха. Голова несчастной жертвы подкатилась к самым его ногам. Уже мертвые глаза быстро-быстро продолжали моргать и вроде бы растерянно смотрели на Гришу. Все низко опустили головы, Гриша это сделал тоже, и пришлось ему видеть этот трагический и ужасный конец. Поморгав, как казалось Григорию, довольно долго, хотя на самом деле это был миг, вывалив язык, голова застыла. Это зрелище долго потом мучило юношу. Так Григорий познакомился с китайским правосудием. Смертью карались почти все проступки: кражи, прелюбодеяния, обманы, побеги жён от своих мужей. За ложь отнимали языки, выкалывали глаза, отрубали руки. Азиатский суд был страшен. Поэтому проступки совершались редко. Китайский народ был трудолюбив, не злоблив, послушен, особые почести отдавались зажиточным купцам, чиновникам и другому вельможному люду, который нечасто наезжал сюда. Григорий с удивлением смотрел, как жён состоятельных китайцев, ярко одетых в шелка, в небольших тканевых домиках носили на специальных лёгких носилках слуги. Признаком женской красоты считалась маленькая, словно детская, ножка. Поэтому в состоятельных семьях девочкам одевали на ноги деревянные колодки, чтобы нога не росла. Став взрослыми, они не могли нормально ходить, поэтому их носили в нарядных паланкинах. Григорий со временем привык к китайской скромной кухне, есть хранящиеся в горячем песке яйца, к острым приправам, которые делали невозможным почувствовать несвежесть пищи. Особенно ему нравилась чайная церемония. Это был целый ритуал, который мог продолжаться несколько часов, в зависимости от гостя и темы разговора с ним. Со своими языковыми способностями Гриша быстро научился китайскому и японскому иероглифу и устному языку. В сначала совершенно не понятном иероглифе заключалось целое повествование, в основе же этого письменного знака лежало изображение человека со всеми частями тела: туловищем, ручками и ножками и даже ступнями. Шло время, приближался срок завершения службы, а о Даше так ничего и не было известно.

***

В спокойной размеренной службе Григория постепенно что-то менялось. Это стало витать в воздухе. В штаб стало поступать намного больше депеш из России, а также китайских, японских, английских, германских и всяких других иностранных писем. Знание китайского и японского письма для Григория стало даже очень


180

уместным. Его перевели полностью на переписку с китайскими и японскими властями, европейскую почту вёл сам Алексей Петрович Оленин, а прочие писари, коих стало втрое больше, вели переписку с генштабом. Полковник Лисовский на совещаниях с офицерами всё чаще стал нервничать, разгорались целые споры. Много говорили об интересах Российской империи и Государя, о притязаниях Японии, многих европейских стран. Неспокойно стало и среди местного населения. Сиянька, у которого Гриша давно уже не брал уроков, всегда приветливый и улыбчивый, стал избегать встреч. Раньше они любили посидеть за чайной церемонией и поговорить про жизнь, теперь он быстро удалялся, как только Григорий наведывался в чжэнь (село). Торговцы стали злы, продавали товар плохо. Правда, в этом особой нужды не было. Полк был на русском довольствии, которое шло исправно. Напряжение нарастало. Полковник Лисовский на утреннем построении полка объявил о запрете выхода за пределы гарнизона всему составу старших и младших чинов до особого распоряжения. В полку произошёл случай, который закончился благополучно, но мог бы и не иметь такого конца. Одного солдатика при посещении китайской лавки продавец – китаец обвинил в обмане. Зная дикие азиатские меры наказания, весь полк замер в ожидании страшной расправы. Николаю Гавриловичу пришлось приложить немало усилий, чтобы солдатика передали в полк. Гринька был толмачом на переговорах, всё видел и наблюдал сам. Перед его глазами не раз вставала картина моргающей головы, и от этого становилось жутковато. Вот после этого и был наложен запрет.

***

В Кантонской провинции, где размещался полк Григория, начиналось строительство железной дороги. Приехало много инженеров, финансистов и других чиновников. Земляные работы полностью выполнялись китайцами. За мизерную плату и нищенский паёк они, словно муравьи в большом муравейнике, делали свою работу, которая продвигалась довольно скоро. Привезли шпалы и рельсы, началась укладка железнодорожного полотна. Полк же обязан был нести охранную службу. Заботы у солдатушек добавилось, служба стала настоящей, заполнявшей целый день, спокойная жизнь закончилась. В штабе тоже работы поприбавилось. Так началось строительство Китайской Восточной железной дороги, которая должна была соединить Владивосток с арендованным у китайцев Порт-Артуром на Ляодунском полуострове. Сначала местное население всё устраивало: условия и оплата труда. Сиянька тоже подался на работы. Но быстро настроение стало


181

меняться. Из послушных и дисциплинированных в труде китайцы стали вести себя агрессивно. Были случаи нападения их на солдат, охранявших строящийся объект, невыхода на работу, были даже случаи со смертельным исходом для сторожевых. Однако полковник Лисовский издал распоряжение о том, чтобы солдаты и офицеры не поддавались на провокации, держали нейтралитет, местное население не обижали. Солдат стали расставлять на посты по несколько человек. Степан рассказывал Грише, как опасно стало нести службу часовым в ночное время. Китайцы ночными вылазками несколько раз пытались взорвать только что уложенные линии железной дороги. В полку стали распространяться слухи о готовящейся войне с Японией, которая претендовала на часть китайской территории. Для укрепления русской позиции в Маньчжурии и строилась железная дорога. Национальное унижение за фактически порабощённый европейцами народ вызвало среди населения Китая волну протеста со всей азиатской силой стремления к справедливости, ненависти ко всему иностранному, в том числе к технологическим нововведениям, которые принесли западные державы. Иностранцы считались воплощением злых духов, которые разрушали души китайцев. Началось народное восстание ихэцуаней (ихэтуаней). Отряды справедливости и гармонии ихэтуаней возникли по всему Китаю. При тайной поддержке императорской династии ихэтуани стали нападать на иностранные миссии, русские представительства и гарнизоны. Под угрозой стало продолжение строительства железной дороги.

***

Политическая ситуация в Китае нарастала не в пользу России, которая могла потерять своё влияние и проиграть конкуренцию европейским союзникам и Японии за превосходство в Китае. Русская дипломатия вела многоходовую игру со своими бывшими союзниками, манипулируя разногласиями, которые периодически проявлялись между ними. С учётом сложившейся напряжённой ситуации демобилизация в расквартированных в Китае войсках была отменена Государевым Указом.

***

Кантонский полк Сибирской Восточной стрелковой дивизии встретил эту новость с трепетанием в сердцах. Сопереживали служилым и офицеры полка. Николай Гаврилович Лисовский выстроил весь полк на плацу и огласил Государев Указ. Нависла напряжённая тишина. Каждый понимал, что война неизбежна, что рубежи и интересы


182

России и Государя надо защищать. Однако далёкий дом был уже таким близким и желанным, что горький комок подступил у многих к горлу. – Ну что же вы, ребятки! Неужто не послужим ещё Отечеству и Государю нашему! Русский солдат всегда стоял на защите рубежей России-матушки, порабощённых народов и веру православную! Трудно вам! Да ведь солдатская служба лёгкой не бывает! Ведь так, ребятушки? Сынки мои, послужим же матушке России! Ура! России православной и Царю – батюшке Николаю Александровичу! Ура!И вновь, как тогда, когда они впервые новобранцами ступили на эту чужую землю, громким раскатом грянуло: – Ура Государю! Государству Российскому! Ура отцу нашему полковнику Лисовскому! – Благодарю за службу! – громко возгласил полковник. Комок в горле откатился куда-то глубже, и дышать стало легче. Полковник Лисовский со слезами на глазах, которых даже вовсе не стыдился, с любовью и гордостью смотрел на свой полк. Чувство большой любви к русскому народу, воспитавшему такого солдата, заполнило его душу. Да, такого солдата никому не победить!

***

Новость о продлении Григорию и Степану солдатской службы докатилась и до Лугового… Что ж делать, видно на роду написана Григорию судьбина солдатская, – грустно размышлял Самсон Дмитриевич. Как Матрёне то это всё сказать? И так молится за него каждый день. Известие об отмене демобилизации пришло в село зимой 1897 года. – Семь лет минуло, как Гришу забрали новобранцем в армию. Семь долгих лет. Каким стал младший сын? В письмах пишет о спокойной службе, а оно вона как? Дарья то, что же, ведь и впрямь извелась девка вся. Фалей сказывал, что руки на себя наложить хотела, да он вовремя домой вернулся. Отписать что ли Гришке об ней? Ведь ни строчки за эти годы о девушке сказано в письмах не было. Напишу, что ждёт, – продолжал рассуждать Самсоний Дмитриевич. Долго молилась Матрёна Никитична на образа, обливалась жгучими слезами по младшему Гришеньке. Каким стал её самый красивый, статный, голубоглазый сыночек? Ведь сколько годочков уж прошло! У Калины подрастают детки, Анну замуж выдали, да и Аксинья не сегодня-завтра замуж пойдёт. Один Гришенька обездоленный! Сколько же ещё годочков службу эту тянуть, никто об этом не сказывает.

***


183

Гришин полк оставался на прежних позициях. Однако офицеры говорили, что на территорию Китая введены ещё войска Сибирской дивизии и казачьи полки. Работы остановились. Китайцы все разбежались, и в селении остались только женщины и дети. Пришёл приказ: работы продолжать своими силами. Строительство дороги, которое было остановлено, продолжилось вновь. К работам привлекались не только солдаты, но и штабные. Вся железная дорога была поделена на отрядные участки. Непосредственно вдоль линии устанавливались посты пехоты по двадцать человек в каждом. У постов были поставлены вышки для наблюдения и «веха» – высокий столб, обмотанный просмолённой соломой. Во время тревоги или нападения солому поджигали, что служило сигналом для соседних постов. Производилось непрерывное патрулирование от поста к посту. Нападение хунхузов на посты охраны первоначально происходили часто, но каждое из них влекло за собой беспощадное преследование и расправу. Уважение к охранной страже и страх перед ней хунхузам был с годами привит крепко. Не обошлось и без жертв со стороны русских. Шли известия о подавлении китайского восстания ихэтуаней силами европейских стран с участием русской армии под руководством адмирала Евгения Ивановича Алексеева, которая действовала успешно. В прилегающие к строительству чжэны (сёла) вернулось население. Пошли карательные экспедиции по всему Китаю. Русские войска в этом не участвовали. Но и до Кантонского сяна (волости) дошли кровавые потоки азиатской расправы над повстанцами. Однажды ранним утром зазвучали громко барабаны, которые извещали о проведении суда-расправы над провинившимися. Все знали эту дробь. Полковником было принято решение о невмешательстве в происходящее. Однако ничего не получилось. В штаб полка прибыла целая делегация из иностранцев и китайцев. Знатным китайским чиновником было вручено предписание русским военным гарнизонам, в котором говорилось, что отсутствие на суде над преступниками ихэтуанями рассматривается как нарушение договора о совместных военных действиях между всеми союзниками. Ничего не оставалось делать, пришлось весь полк вывести на место массовой казни «боксёров» (так называли европейцы ихэтуаней). Перед солдатским строем сгрудилось несколько десятков несчастных повстанцев. На всех на них были надеты колодки, которые делали мучительным каждое движение жертвы. Колодки изощрённо сковывали шею, ноги, тело, некоторые объединяли несколько человек. Около тридцати человек были закованы в стоячем положении и вовсе не могли двигаться, их тянули на телеге колодники. Все жертвы были выведены на холм «правосудия». Палачи выстроились рядом со своими жертвами. Загремела дробь, и действие началось. Гриша увидел среди приговорённых


184

Сияньку. Их глаза встретились. Сиянька даже пытался кивнуть ему головой. Григорий, не отрывая глаз, смотрел на бывшего своего учителя. Грянула дробь. В одно мгновение все жертвы оказались обезглавленными. Груду голов с открытыми глазами выложили в центре холма «правосудия», а обезображенные тела разложили вокруг холма. Это страшное, варварское зрелище должно было напоминать о содеянном и устрашать бунтарей. Русский солдат научен воевать, но не убивать безоружных, поэтому такая страшная расправа невольно вызывала сочувствие к китайцам. Завершившаяся к 1901 году война и подавление бунта ихэтуаней окончательно разыграло карту Китая среди участников военных действий. Иностранные миссии получили разрешение на содержание постоянных войск при полном вооружении. России доставалась Маньчжурия, где стояли русские гарнизоны. Участникам этих событий были вручены учреждённые Государем медали «За подвиг в Китае 1900-1901годы». Такими медалями были награждены и Григорий со Степаном.

***

Вести о войне в Китае поздно и крайне скудно приходили в российскую глубинку. Гриша писал письма домой регулярно, но связь с Россией с началом войны прервалась, работала только штабная почта. Григорий это знал, но всё равно писал. Из дому также писем не приходило. Да и все однополчане находились в таком же положении. Каждый солдат понимал, как волнуются за них дома. Но война есть война. В Луговом тоже ничего не знали о Григории и Степане. В домах повис траур. Семьи жили в неизвестности с 1898 года, а уже шёл 1902 год. Воюют и всё. Самсон Дмитриевич так и не подал весточку сыну о Даше. Девушка жила по-прежнему у своего дядьки. На все его уговоры выйти замуж она отвечала отказом. Все ровесницы уже стали матерями. К ней всё реже и реже засылали сватов. Старый Фалей смирился с судьбой своей племянницы. Так шли дни, месяцы, годы….Даша уже и не знала, ждать ей Гришу, или сгинул он где-то в чужой Китайской земле? Так и не получила она от него никакой весточки. Не верила, что забыл её Гриня, всё ждала и ждала чего-то. Со временем дядя стал к ней снисходительней, можно даже сказать, что старый Фалей полюбил свою племянницу, признал её за родню. Сыновья его жили отдельными семьями, а старый отец остался в доме с племянницей. Приученная к работе Даша чисто содержала дом, старика, небольшое домашнее хозяйство. Так и жили.

***


185

Старел и Самсон Дмитриевич. Часто на него накатывало чувство вины за судьбу Григория. Каждый раз, раздумывая о своём решении по сыну, он так и не смог себе ответить на вопрос – правильно ли он поступил? Если бы всё случилось, как должно быть! Сын был бы уже дома шесть лет назад. Прошло уже двенадцать лет службы его в армии, а конца и не видно. А тут ещё несколько лет нет вестей от него. Жена вся почернела, да и у самого сердце не на месте. Пробовал писать в штаб Сибирской стрелковой дивизии, где служил сын, но получал ответ: «Идут военные действия. Сообщения нет». У Калины сыновья уже ходят в женихах, подрастают дочери. Живёт сытно, имеет две выездные тройки. Всё при нём. Семья крепкая, работящая. Уважают его на селе. Да и у Анисима всё хорошо сложилось. Торгует мясом, шерстью, маслом, зерном. Хозяйство большое, держит двадцать работников, мельница своя механическая. Семья разрослась. Анна замуж вышла, детей растит с мужем. Тоже вроде бы всё ладно. Анисью вот никак сосватать не получается. Может и не пришло ещё время, хотя девка перестарок уже. Из шумного многолюдного дома гнездо Самсона Дмитриевича опустело. Живёт с Матрёной и дочерью. Деда Матвея и тятю Самсоний схоронил в один год. Сильно тужил старик по Григорию. Велел все книги да иконы ему передать, как возвертается он со службы. Общину староверов возглавил Самсон Дмитриевич. Случилось это неожиданно для него. Община была старообрядческая, беспоповская, включала почти всех жителей села. Настоятелем и старостой избирался самый уважаемый и грамотный член общины из наиболее старейшего рода. Исстари повелось, что кто-то из Зыковых всегда был главой старообрядческой общины и службу проводил. Луговое разрасталось. Село превратилось в большое торгово-промысловое поселение. Селяне помимо земледелия занимались ремёслами, ткачеством, торговали. Зыковские земли обрабатывал Самсон Дмитриевич вместе со своим средним сыном. По традиции они должны отойти младшему, с которым и доживают свой век старики. Одному самому ему уже это было делать не по силам. Старшой тоже помогал. Хозяйство было благополучным, по-прежнему кормило теперь небольшую семью Самсона Дмитриевича. Общинный сельский сход решил церковь поставить. Этим вопросом и занимался Самсоний. Церковь была в волостном селе Гонохово, но общинники решили строить свою в Луговом. Деньги выделило собрание немалые. Теперь ума всему делу надо было дать. С уездными властями всё оговорено, подряд оформлен, должны за лето поставить обитель. А при церкви через год школу решили открыть, грамотёшки маловато среди селян. Жизнь идёт, одна весна сменяет другую, и всё острее сказывалась тоска по младшему сыну.


186

***

Военные действия завершились, но дипломатическая война за господство в Китае продолжалась. Всё в большей степени основным претендентом на китайские и корейские земли становилась Япония, которая использовала каждый дипломатический казус в своих интересах. Позиции Российской империи ослабевали. Через европейскую дипломатию Японии удалось навязать договор о выводе Россией войск из Китая до 1902 года. Но русское командование не спешило это делать, пользуясь правом охранять строящуюся Китайскую Восточную железную дорогу. Служба была напряжённая. Всё дышало новой войной. В своих письмах, которые по–прежнему писал Гриша, он сообщал: «Мы каждый день ждём, что наш полк выведут в Россию, так значилось в переписных бумагах с китайскими властями». Но командование медлило. Офицеры винили за нерешительность генерала Алексея Николаевича Куропаткина. Японские миссии стали часто посещать Кантонский гарнизон русских. Они всегда выказывали своё неудовольствие по любому вопросу, провоцировали на конфликт. Из ставки главнокомандующего, из Петербурга приходили противоречивые решения: то держать нейтралитет и не поддаваться на провокации, то активизировать военную подготовку и дать решительный дипломатический отпор японской стороне.

***

Самым главным событием для гарнизона стала возобновлённая переписка с родиной. С 1902 года пошли письма в Россию. Из писем, которые продолжал писать Гриша, домой дошли несколько, причём написанные в разные годы. Как они не пропали и почему именно они, в этом разобраться невозможно. Однажды, в очередной поездке в волостное Гонохово по церковным делам, Самсону Дмитриевичу сказали, что на почте лежит письмо от его сына. Старик быстро развернул кошевку, хлестнул Рыжего со всей мочи, на что тот заводил удивлёнными глазами, и метнулся к почте, что была далековато от волостной конторы. Рыжий от возмущения подал голос. – Прости, прости, старый ты мой товарищ, поспешать надо, – дрожащим от волнения голосом ответил коню Самсоний, – поехали, поехали, друг любезный ты мой! То ли плакала душа его в эту минуту, то ли радовалась, и не поймёшь. Подбородок дрожал, а по щекам текли слёзы. Хорошо, что старуха не видит, – подумал он. Как только зашёл на почту, ещё у двери ему вручили три письма от Григория. Письма были изрядно истрёпанными, покружились они видно немало по белу


187

свету. Отправлены были в разные годы, а последнее писано в 1901 году, с того времени минуло больше года. Но и эта весть облегчила душу. Нашёлся Гришка, нашёлся, воюет, чертяка, жив! Бурлило всё внутри. Забыв о делах, Самсон Дмитриевич заспешил домой. К вечеру собралась вся семья, сидели затемно. Матрёна Никитична даже слегла от нервного возбуждения и волнения. Утром Самсон Дмитриевич обратился к жене: – Матрёна, ты бы сходила, что ли в дом Фалея Силантьева, Дарье сказать надобно про Григория, – виноватым голосом произнёс он. – Да что ты не знаешь что ли, что пропала Дарьюшка, пропала! – запричитала та.-Как пропала? Когда? Да ты толком расскажи! – растерялся он. – Уж три месяца прошло! Как Фалей Силантьевич умер, так его старшой сын и забрал избу, сына своего туда поселил. Ведь Фалей не оставил никаких распоряжений насчёт дома, вот и пришлось Дарьюшке подаваться куда-нибудь. Говорят, в Новониколаевск пошла. А так, кто его знает? Гришеньке что сказывать будем, как свернётся со службы?Такой новости никак не ожидал Самсоний. И опять внутри его завозился ком безутешного раскаяния, что такой судьбой наградил он сына, не благословил тогда, давно бы Дарья жила у них заместо дочери. Ох, виноват, виноват перед Григорием со всех сторон.Новостью о Гришиных письмах поделились и с семьёй Степана Вёрстова. Гриша подробно излагал про свою штабную службу и про Степанову тоже. Поплакали и Вёрстовы о своём сынке.

***

Обстановка оставалась напряжённой. Всё дышало приближающейся войной с Японией. Строительство железной дороги продолжалось, но темпы значительно замедлились. Китайцы торговались, часто не выходили на работу, да и нанять их было нелегко. В полку с особым усердием шла боевая подготовка, будто каждый должен быть готов, взяв оружие, пойти в бой в любую минуту. Офицеры сказывали, что укрепляют боеспособность Порт-Артура, завозят провиант, боеприпасы. Главное, надо успеть с дорогой, которая уже начала функционировать, но незначительно, строительство ещё не было завершено на всех участках. Японцы часто наезжали на стройку и забрасывали ультиматумами насчёт не выведенных за пределы Китая российских войск. Как вывести, стройка и так подавалась нелегко? Григорий весь переговорный клубок уже выучил наизусть. Приедут япошки, проедутся вдоль дороги, всё просмотрят, потом в штаб, с очередным протестом. Якобы под предлогом охраны дороги размещается не охранная служба, а регулярные войска. Следом


188

приезжали китайцы, говорили, что охрану дороги возьмут на себя, что войска русских должны быть выведены согласно договору немедленно. Так завершился 1902 год.

***

В начале января 1903 года, утром, как всегда, пожаловали японцы и китайцы, но было их много, сопровождали делегации войска, чего раньше никогда не было, численностью не меньше полка. Патрульная служба об этом донесла в штаб. Однако японцы открыли огонь, вероломно вторгнувшись на территорию русского гарнизона. Японцы вели прицельный огонь по всем охранным, патрульным постам и по штабу. – Война! Это война! За оружие! – неслись крики со всех сторон. Было совершенно не понятно, что происходит? Почему японцы стреляют? Японцам удалось быстро отделить штаб и дом офицеров от солдатских казарм, которые остались без командиров. Конечно, русский гарнизон размещался иначе, в отличие от маршевого похода армии, и это усугубило и без того проигрышную ситуацию. Однако ежедневные учения взяли своё, и без всякой команды солдаты полка открыли огонь и вступили в бой с японцами. Несколько десятков русских солдат были убиты. Мужественно действовали и офицеры вместе со своим командиром. Но внезапное мощное нападение на русский гарнизон достигло своей цели. Сопротивление было сломлено, солдаты разоружены. Бой продолжался больше суток. После завершения боя всех раненых и оставшихся в живых солдат и офицеров выстроили на плацу. Полковника Лисовского не было. Японский офицер, видимо старший по званию, через переводчика сообщил, что русские нарушили договор о выводе войск из Китая, этим они вынудили китайские власти обратиться в Японскую миссию для оказания помощи в разгроме русских оккупантов, захвативших незаконно территорию Китая; что с этого момента русские солдаты как военнопленные передаются китайской стороне, а охрана строящейся железной дороги будет обеспечена китайской властью. Так для Григория начался плен. Их разделили на небольшие группы и в сопровождении японских солдат стали увозить по железной дороге в разные стороны. Боль, стыд за беспомощность, за происходящее, непонимание того, почему так всё произошло, бередило душу. Больше Гриша никогда не видел своих однополчан, никогда не узнал он об их судьбе, но всю свою долгую жизнь он помнил их лица, их имена, помнил тех, с кем пришлось служить в чужой земле целых двенадцать лет. Этого не забудешь.

***


189

Это был не просто плен. Тридцать человек, среди которых был Гриша, продали в рабство китайскому помещику, выращивавшему рис в долине реки Хуанхе (Жёлтая река) и, который, алчно торгуясь на привокзальной площадке в Пекине, приобрёл дешёвых, сильных русских рабов. Китайцы-надсмотрщики заковали купленных рабов в колодки, соединив их цепью, и в таком жалком виде погнали в поместье хозяина. Такое движение продолжалось несколько дней. Когда чиновник торговался с помещиком, Степана, который был вместе с Григорием, чуть не продали мандарину (чиновнику). Гриша вмешался в торг и сказал своему покупателю, что Степан – мастеровой и может выполнять много работ. Покупатель и продавец удивились знанию китайского языка русским солдатом, что побудило чиновника назначить за него более высокую плату. Но Григорий и Степан остались вместе. Больше русские рабы никогда не видели «своего хозяина», но и его надсмотрщиков было достаточно. Всех их поселили в сарай, это даже жилищем назвать было нельзя, скорее большой шалаш. Колодки снимались только на период работы. Климат здесь был другой. Высокая влажность от реки, серые туманные смоги, изнуряющий гнус и работа от рассвета до ночи ослабляли пленников. Светало рано, часов в пять всех рабов уже выгоняли на реку, на которой они находились около восемнадцати часов непрерывных работ. Кормили один раз по завершению дня. Кроме русских было много китайских рабов, их продавали, чтобы прокормить остальных членов семьи. В виде пищи давалась баланда с рисовой водой и небольшой кусок рисового хлеба. Урожай риса снимался четыре раза за год. Садился он почти в воду. Человек во время посадки стоял по щиколотку в мутной илистой воде, строились специальные каналы, через которые вода поступала на поля. Так весь год и стояли в илистой грязи. Китайцы, с ранних лет привыкшие к лишениям и способные довольствоваться скудной пищей, сносили всё молча. Русские же солдаты изнемогали от палящего солнца, задыхались от душной влаги, страдали от гнуса и голода. Свирепствовали эпидемии, особенно «косила» людей лихорадка. Сначала заболело несколько человек. Затем эпидемия приобрела массовый характер. Китайцы называли эту болезнь «жёлтой лихорадкой», боялись её и считали смертельной. Как только появились заболевшие, они стали кричать и жалобно просить увести русских в другое место. Надсмотрщики, конечно, кроме как избивать их кнутами больше ничего не сделали. Китайцы сбились в одной стороне и просили русских не переходить свою часть сарая. Григорий и Степан не раз богу помолились о том, что они вместе. Стёпа был сильнее Гриши и во многом ему помогал. Непродолжительной ночью они говорили о доме, и все пленные, часто вспоминавшие своего полковника, которого никто с момента


190

боя не видел, решили, что погиб их храбрый командир. Вспоминали всех, гадали о том, где они могут быть, сердечные? От лихорадки в течение месяца умерло двенадцать человек. Даже похоронить их не пришлось. Утром на телеге вывезли их тела, одному господу ведомо, где они обрели своё погребение. Ещё пятерых куда-то увели через несколько дней, говорили, что помещик их продал. Осталось совсем немного русских солдат. Силы покидали пленников. Стали думать, как бежать из плена. Помнили про варварский суд, но и так тоже погибель неминуемая ждала. Решили бежать в Корею, которая считалась нейтральной страной, в порт Чемульпо, где стояли иностранные и русские суда. Ситуация там могла за время конфликта измениться, но выбирать не приходилось. Что происходило на Китайской Восточной железной дороге, шла ли война, где русская армия, пленники ни о чём не знали. Попав в плен, они надеялись, что про них не забудут, что их вызволят из неволи, но прошли долгие месяцы, а никаких изменений в их положении не происходило. Однажды во время работ Степан, как бы качнувшись, толкнул надзирателя, и тот выронил из рук ключ от колодок, он долго шарил по дну реки, но илистая няша «засосала», и найти его не удалось. Гриша это заметил. Продолжая обрабатывать всходы риса, он подошёл к месту, где был обронён ключ, быстро стал обшаривать дно и небезрезультатно. Но куда было спрятать найденный ключ? Встав на поле, как будто решил повыше закатать штанину, чтобы не замочить её в воде, Гриша закрутил в штанину ключ и завязал узелком. Целый день он со страхом и волнением смотрел на ногу, боялся, что узелок развяжется, и ключ будет обнаружен. Но всё прошло удачно. По завершению работы стражнику привезли другой ключ, колодки были одеты, и колодники пошли на ночлег. – Ну что, братцы, – сказал Василий, один из пленных, – надо бы нам помолиться, чтобы повезло. Он быстро перекрестился и стал открывать ключом колодку. Все тоже перекрестились. – О, ребята, обратился Фёдор к Григорию и Степану, – да вы из староверов что ли? Креститесь то не по-российски? Вот не замечал! – Ну и дальше не замечай, какая разница, Бог-то он един для всех, а кто как крестится, не всё ли равно, – быстро ответил Василий, – главное бежать, бежать…

***

В Луговом радость вновь сменилась неизвестностью. После врученных Самсону Дмитриевичу писем сына пришли ещё два, датированных 1902 годом, а потом опять не стало известий. Вновь Самсоний сделал запрос в дивизию, на что был получен ответ: «Ваш сын Зыков Григорий Самсонович пропал без вести в


191

январе 1903 года». Вскоре пришло подобное известие и в семью Вёрстовых о Степане. И всё началось сначала: ожидание известия, душевные страдания, молитвы жены. Одно отвлекало как-то – строительство церкви, которое завершалось, вопрос о школе тоже решился положительно. У сынов всё было хорошо, сам, правда, сдал маленько через Гришку. Но силушка есть ещё, есть! А о Дарье ничего слышно не было, как в воду канула.

***

Убежать далеко не удалось. Китайцы, как только русские скрылись в подкопе из сарая, сразу застучали и закричали, призывая стражу. Они знали, что за побег бывает, знали, что бывает и с теми, кто укрывает беглецов. Спасая свои жизни, они вопили и звали стражников, с появлением которых обнаружилось бегство русских. Их поймали через пять часов преследования. Последовало жестокое наказание беглецов. Каждый был приговорён к 30 ударам палками. Пленники ожидали, что им отрубят головы, но помещик не хотел терять столь добротную рабочую силу, и приговор оказался мягче. Однако этим наказание не закончилось. Солдат разъединили по 3-4 человека, на прежнем месте остались Григорий, Степан, Фёдор и ещё один солдатик, который не мог оправиться после побоев и был очень слаб. Каждую группу отконвоировали в разные стороны, больше Григорий их никогда не видел. Или их продали, или перевели на другие работы, никто не знал. На прощанье они успели крепко обняться. Ослабевший пленный, его звали Иваном, усердно молился, просил милости и спасения у Бога. Но силы его покидали, однажды утром он не смог подняться на работу, а к вечеру его уже не было в сарае. Осталось их трое. Самым крепким оказался Степан. Казалось, ни болезни, ни голод, ни каторжный труд и постоянные побои надсмотрщиков его не одолеют, коренастое, широкоплечее и мускулистое тело выносило всё. Пленников посадили в земляную яму в человеческий рост, чтобы можно было стоять. Сверху положили решётку, а когда шёл дождь, то накрывали яму крышкой. Так продолжалось их заточение. Мысль о побеге пленных не покидала. Степан, размышляя, предложил уйти вплавь по реке, когда надсмотрщики снимут колодки. – Ведь у стражи нет огнестрельного оружия, только плети. Вряд ли они бросятся за нами в воду, тогда остальные рабы могут разбежаться, – рассуждал Степан. – Нет, ребята, у меня не получится так, – печально возразил Фёдор, – Я не умею плавать. Бегите без меня. План, и правда, хороший. – Как же мы тебя бросим? Как жить то потом будем? И так от полка ничего не осталось, столько лет вместе! Нет, так не пойдёт! Надо что-то другое придумать, – уверенным голосом возразил Степан.


192

И они думали…. Понимали, что осуществить побег по суше сложно. На следующий день на работах они увидели измученного, избитого однополчанина. Оказалось, его после неудачного побега, вернул прежнему хозяину новый помещик. Он поделился новостью, которая досталась ему неизвестным образом. Оказалось, что он пытался бежать в Чемульпо, там стоят русские корабли «Варяг» и «Кореец». Медлить было нельзя, корабли должны покинуть бухту и уйти в Порт-Артур. Это известие заставило ускоренно готовиться к новому побегу. Решили всё-таки уйти по реке, проплыть какое-то расстояние вплавь, поочерёдно помогая Фёдору, а потом взять на берегу лодку, которых довольно много лежало вдоль реки. Выбора не было. Когда их пригнали на рисовые плантации и сняли колодки, они втроём бросились в реку, ноги вязли, проваливались в илистую почву, глубина прибывала не за счёт воды, а за счёт грязи. Охранники закричали и беспомощно забегали по берегу. Оружие им не выдавалось, так как помещик боялся, что они погубят дешёвых рабов, достать беглецов было невозможно. Те же быстро удалялись, достигнув глубины и течения реки, Степан подхватил Фёдора, и они поплыли. Гриша не помнил, сколько они плыли. Но вот показалась лодка. Он повернул к ней. В лодке сидел рыбак китаец, которого Григорий выбросил в воду и погрёб вёслами к пловцам. Всё получилось. Теперь надо набирать ход и искать место для высадки. Продолжать путь по реке казалось опасным. Высадившись через некоторое время на берег, они упали на землю, и тут только поняли, что побег удался. Дальше надо идти, и путь предстоял немалый. Обветшавшие серые одежды не смущали. Китайская беднота также ходила в отрепьях. Гриша знал язык, и это многое упрощало.

***

Пленники шли уже четыре дня, останавливаясь ненадолго перевести дыхание. Несколько раз Гриша заходил в одинокие китайские фанзы, где просил немного воды и что-нибудь из еды. Делали это с осторожностью, выбирая окраины или вовсе жилища пастухов. Чаще всего испуганные китайцы делились скудной едой. Беглецы вышли к морю. Измученные и уставшие, они решили взять на берегу рыбацкую лодку и дальше вновь идти водой. В бухту так просто не зайдёшь, с моря будет это сделать проще. Лодок на берегу было довольно много, увидев наиболее прочную и дождавшись ночи, беглецы отчалили от берега. Приближаясь к бухте, услышали гром корабельных орудий. Обогнув выступавший берег, они увидели, что русские корабли вышли из бухты в море, японская эскадра расстреливала их почти прямым прицелом. Крейсер горел, взрывы орудийных залпов поднимали водяные фонтаны, вода, казалось, кипела. Небольшая


193

канонерка быстро шла на дно. Всё было кончено. Моряки на небольших лодках пытались проскользнуть через японские корабли, многие плыли сами. В воде оказалось большое количество людей. По шлюпкам и пловцам продолжала вести огонь корабельная артиллерия японцев. В этот кипящий котёл и попали беглецы. Японская эскадра 27 января 1904 года обстреляла вышедшие в море из бухты Чемульпо русские корабли. Началась русско-японская война. Несмотря на неравенство сил, крейсер «Варяг» и канонерка «Кореец» приняли бой. В какое-то мгновение взрывом снаряда, который лёг совсем рядом, лодку беглецов отбросило, и все трое оказались в воде. Степан с Григорием тщетно пытались найти Фёдора. Множество людей, пытающихся спастись среди непрекращающегося обстрела, барахталось, взывало к помощи и надеялось на спасение. Между тем, несколько иностранных кораблей пришло на помощь тонущим морякам. Григорий и Степан оказались на французском эсминце. Французские, итальянские и английские суда, подобравшие моряков, высадили их на корейский берег. Спасенные моряки расположились под открытым небом. Стоял январь, ночами температура опускалась до минусовых значений, днём солнце давало возможность немного согреться. Десятки раненых простуженных людей ждали помощи. Корейские власти были не в состоянии её оказать. Ослабленные пленом, испытанием побега, Григорий и Степан были среди этой массы людей. Степана от переохлаждения трясло как в лихорадке, к ночи начался жар. Медицинской помощи ожидать было неоткуда. Тяжелораненых матросов разместили в госпитале Красного креста, все остальные оставались под открытым небом. Варяжцы (матросы с крейсера «Варяг») делились друг с другом всем, чем могли. – А вы, ребята, как здесь оказались, – спросил морячок, сидевший у костра, обращаясь к Грише. Ишь, сердечный, дружок то твой как мучается хворью. – Мы из стрелкового полка Сибирской Восточной дивизии. Несли охранную службу в Маньчжурии на строящейся железной дороге, – глядя в огонь костра, ответил Григорий. – Что-то и не слыхал про такую, – продолжал флотский. – Как не знаешь? Так эта дорога в Порт-Артур, по ней весь провиант и боеприпасы везут. Вот, стало быть, вы откуда! – со знанием дела прокомментировал слова Гриши ещё один матросик, – Держись нас. Мы с Василием с крейсера «Варяг», и тут много нас таких. – А меня звать Николаем, – продолжил другой собеседник, слыхал я, что война началась с Японией. Тяжко сейчас нашим в Порт-Артуре. Вот туда бы как-то добраться!


194

– Как доберёшься? Ждать и остаётся только. Государь наш не забудет про нас. Ждать, ребята, ждать надо.От этих слов Грише стало горько. Его надежда, затем последующее разочарование, что Родина и Государь помнят про русских солдат в Маньчжурии, была им уже пережита. И опять ждать, опять надеяться? Смутный протест, обида за своих однополчан, сомнение в преданности генеральных штабистов русскому народу и Государю всё больше и больше оседала в его сознании. – Нет, без предательства здесь не обошлось! – всё чаще думал Григорий. Небольшую помощь русским морякам оказывали матросы с иностранных кораблей. Предположение о начале войны с Японией подтвердилось. Нахождение в корейской бухте Чемульпо русских моряков становилось невозможным. Сколько времени прошло с момента морского сражения, уже и не помнишь. Одна мысль не отпускала Григория – только бы не умереть! Сколько ж радости и ликованья было, когда пришло решение о возвращении на Родину! Здесь на этой чужбине нашли своё вечное пристанище несколько десятков человек. Русское правительство обратилось в иностранные миссии с просьбой о вывозе моряков иностранными судами до ближайших нейтральных морских портов. Несколькими группами по 200-300 человек были загружены на итальянские, английский, французские суда. Григорий со Степаном, который был ещё слаб, и болезнь не ушла из него, попали вместе со знакомыми моряками на французский пароход «Кримэ». Французы хоть кормили один раз в день, но хорошо. А потом в течение дня давали чай. У Григория к общей ослабленности организма добавилась морская болезнь. Гришу, не знавшего моря, мутило. Казалось, что весь мир переворачивался в мозгу. Он совершенно не мог находиться в трюме. Степану стало хуже, он часто бредил, звал матушку, ещё кого-то. Французский врач давал порошки, но от них легче не становилось. Смерть забрала уже не один десяток русских моряков. Гриша увидел, как нашли они своё последнее пристанище. Обёрнутые в белые ткани под барабанную дробь тела опускали в морскую пучину, которая быстро поглощала их. Огромные волны как бы говорили: «Отдай! Отдай! Это моё!». Шторм сопровождал корабли почти весь путь. Даже бывалые моряки недомогали. На шестой день пути Стёпа умер. Гриша плакал. – Как же так, Господи, брат ты мой, ведь уж теперь непременно на родную землю ступим! Где же справедливость, Господи! Он рыдал над телом друга, земляка, верного товарища. Никто даже не стал прерывать его рыдания. Впервые в жизни Гриша так плакал, слёз своих не стеснялся. Утром вместе с другими умершими тело Степана Вёрстова опустили в пучину бушующего моря. Вот где упокоилась


195

душа русского солдата! В начале апреля 1904 года французский корабль зашёл в воды России, где их встретил российский пароход «Святой Николай». Взяв на свой борт русских моряков, он пошёл в Одессу. Здесь, на пароходе «Святой Николай», был отслужен молебен в честь героев живых и павших. Почерневший и исхудавший до неузнаваемости, Григорий плакал. Перед его глазами стояли лица однополчан, Степана, полковника Лисовского Николая Гавриловича. Он страстно молился за них, таких дорогих друзей, с кем делил и горе, и радость. Где же вы теперь? Всех «варяжцев» привели в должный вид и накормили. Начал свою работу царский сыск. Жандармы по одному вызывали каждого моряка, прибывшего на иностранном судне. Не миновала эта участь и Григория. Когда его завели в каюту капитана, где и трудились сыскари, Григорий увидел довольно молодого с небольшими усикам человека в гражданском костюме. Он вежливо предложил ему сесть, с мягкой улыбкой представился: «Николай Петрович». – Любезный, – начал он, – наш император Николай Александрович высоко оценил героизм и мужество русских моряков. Но поймите, идёт война, Вы доставлены на иностранном судне из страны, далеко не мирной для России, возможно среди пассажиров есть и иностранные шпионы! Разговор наш должен остаться в тайне, после завершения нашей беседы, любезный, Вы подпишите расписку о неразглашении. Беседа наша должна быть откровенной и искренней. Поверьте, кроме благодарности за Вашу службу, Вас ничего другого не ожидает, – так начал свою «беседу» полковник жандармерии Николай Петрович Белов. И Григорий всё ему рассказал без утайки, со слезами, периодически вскрикивая и закрывая глаза. Ему впервые представилась возможность передать всё, что выпало на его долю. Когда закончил своё повествование, лицо было мокрым от слёз. Николай Петрович не перебивал. Он не без удивления и не без сочувствия слушал этого солдата. – Ну что же, любезный, спасибо за откровение, – продолжил он диалог, как только Гриша остановился, – Да, нелёгкие испытания выпали на твою долю, нелёгкие…. Прямо, что и делать с тобой не знаю, – он действительно задумался, наклонив голову вперёд, сняв перчатки и положив свою изысканную трость на рядом стоящий стул. – Поступим так, любезный, – решительным тоном, который свидетельствовал о принятом решении, обратился он к собеседнику, – Вы никогда и ни при каких обстоятельствах никому не расскажите то, что сейчас изложили мне. Прошу верить моему слову. Если Вы нарушите мой совет, Вас ждёт тюрьма, а может, ещё хуже – расстрел.Григорий от этих слов чуть не задохнулся.


196

– Как же так? За что? Расстрел! Тюрьма! – закричал он, – Вы что, с ума сошли? Да как Вы смеете? Мои товарищи, может, все погибли за Государя, за веру, за Россию! Может, в плену их извели, страдальцев! – Прошу громко не выражаться, – спокойно перебил его полковник, – Это в Ваших же интересах, и прошу подумать о моих словах, при этом времени у Вас, любезный, нет вовсе. Мы должны с Вами договориться тотчас! – довольно резко оборвал он Григория.Полковник Николай Петрович Белов порывисто и страстно заговорил: – Поймите, Григорий Самсонович, вы – единственный с такой историей. Я Вам верю. Но знайте, Вас обвинят в предательстве! Понимаете, это результат бездарности наших горе-полководцев! Мы сейчас проигрываем войну! Столько жертв! И Ваше повествование – это ещё один факт, подтверждающий мои выводы. Кто захочет это признать? Кто захочет это взять на себя? Никто! Им проще Вас, любезный, обвинить во лжи и назвать предателем! Как ни горько это осознавать, но это так! Может быть, за дверями нас подслушивают, прошу слушать меня молча, не возражайте мне. Я Вас, Григорий Самсонович, вписываю в число «варяжцев», мы найдём двоих-троих известных основному составу моряков людей, которые это подтвердят. Я возьму всё на себя. И с этой минуты Вы, любезный, моряк родом из Сибири, и служили первый год на «Варяге». Вас оденут в морскую форму, и Вы нигде и никому ни при каких обстоятельствах в процессе всей жизни не расскажете об этом. Домашним тоже ничего не объясняйте, подобрал корабль, поэтому форма морская.Григорий всё это слушал и с трудом понимал услышанное. – С вами будет встречаться Государь Николай Александрович, не вздумайте даже намёк подать на свою действительную историю. Я Вам скажу, что Государь доверчив, от него многое скрывают, скрыли и историю Вашего полка. Если бы этого не произошло, плена бы не было. Вы станете свидетелем триумфальной встречи Государем моряков-героев. Он высоко ценит службу Отечеству нашему. И то, что Вы получите как моряк, Вы по праву заслужили как солдат! – перейдя на спокойный и повелевающий тон, завершил он. – А если я не хочу и не буду делать так, как Вы говорите? – сорвалось у Григория от возмущения. – Тогда Вы погибните! Но не как герой! А как предатель и изменник! – как приговор произнёс Николай Петрович, – Вы сейчас напишите расписку о неразглашении нашего разговора. Григорий Самсонович, я Ваш друг, а не враг! Не думайте, что Вы предаёте тем самым своих товарищей. Придёт время, и история всё поставит на свои места. И тогда потребуются такие люди как Вы. В этой войне много непростительных просчётов, если не больше…. Я Вам сейчас скажу крамольную мысль. Я думаю, что эта война откликнется революцией


197

в России…. Но Вы не думайте, что я предаю Государя, я просто честен перед собой и пред совестью, так же как и Вы, любезный Григорий Самсонович. Мы оба служим Государю и России, но, поверьте, государство наше накануне великой катастрофы. Если не будет таких как мы, кто же будет Отечество наше защищать! Вот так-то, любезный!Говоря всё это, полковник подтолкнул расписку и ткнул пальцем, указав, где нужно поставить подпись.Гриша расписался. Потом, через много-много лет, он вспомнит своего спасителя, но сейчас было горько, обидно скрывать правду. Он хотел задать вопрос кому-нибудь из руководства, кого увидит, как же так получилось с полком? Да, видно, не придётся пока! – Пусть простят меня мои товарищи, – крестясь, промолвил Григорий, – я не предаю вас, други мои, и придёт время, виновные ответят за вашу гибель.

***

Героев «Варяга» встречала Одесса, потом Севастополь. Григорий был ещё очень слаб, последние физические силы ушли за длительный морской поход, впервые совершённый им. Раненых и больных по прибытию в Севастополь перевезли в санитарный вагон Курской железной дороги. Григорий, переживший недавние нервные потрясения, был даже рад, что из-за болезни не примет участия в торжественной церемонии встречи «варяжцев» в Одессе и в Севастополе. 10 апреля 1904 года поезд тронулся, увозя сотни моряков в Санкт-Петербург. Ещё до приезда среди моряков прошел слух, что в столице их будет встречать Государь. Интендантская и санитарная службы вели подготовку к этому событию. Слабых, больных и раненых предполагалось оставить в санитарных вагонах. Григорию тоже предложили остаться, но он категорически отказался. В поезде хорошо кормили, и силы действительно к нему быстро возвращались. 16 апреля в десятом часу утра они прибыли в Петербург. Началось торжественное шествие моряков по Невскому проспекту к Зимнему дворцу. Впереди шли офицеры, за ними – нижние чины. Герои Чемульпо вышли на площадь возле Зимнего дворца. Григорий смотрел на город, он весь ему казался большим дворцом, на множество людей, которые приветствовали шествующих, ему не верилось, что он увидит царя. Воспитанный в старой вере и преданности Государю, он переживал отчаяние по своим погибшим товарищам, по Степану, по полковнику Лисовскому Николаю Гавриловичу! Безграничная любовь и страшное горе жили в нём воедино. Лицо было мокрым от слёз, да и не только у него одного.


198

Император Николай Александрович вышел к «варяжцам», он обошёл строй, поздоровался с моряками. Гриша увидел небольшого рыжеватого человека в военной форме и с военной выправкой, вовсе не схожего с изображением его на портретах. Государь был скор, решителен и выражал большое почтение к сотням выстроенных моряков. Долго строй на площади не держали. Все последовали в Георгиевский зал, где состоялось богослужение. Гриша, знавший и проводивший немало в родном селе церковных служб, усердно молился и плакал, плакал. Ему хотелось упасть на колени и много-много молиться за своих товарищей. Плакали из присутствующих не только военные всех рангов и чинов, но и гражданские. Лицо у Государя дрогнуло, слеза побежала по щеке. Гриша это видел. «Значит, он тоже скорбит о погибших, о героях, которые не дожили до этого события! Он, как его народ, служит России! Да, это так! Не может этот человек думать иначе! Нет у него такого права!» – мысленно заключил Григорий. После завершения богослужения Николай II обратился к героям с речью: «Я счастлив, братцы, видеть вас всех здоровыми и благополучно вернувшимися!» Гриша как, оглушённый, не всё слышал, казалось, он один на один разговаривает с Императором, рассказывает ему про своих товарищей, погибших и пропавших, про свою многолетнюю службу, про то, что дома ничего не знают о его судьбе, что он жив, что сейчас видит и слышит самого Императора. – Слушает, слушает…, – вслух проговорил Григорий. И тут он очнулся. Император завершал речь. Он благодарил всех за подвиг во имя Великой Святой Руси, за подвиг, достойный предков, отцов и дедов. Да это уже было и неважно. Важным было то, что это единение царя и его народа питало всех чувством неиссякаемой любви к своему Отечеству, к чему-то большому, что и выразить даже словами невозможно, да и не нужно! Это надо только чувствовать! Это единение душ придавало столько сил, гордости и любви, которой должно было хватить на всю их жизнь отпущенную Богом. Вечером в Народном доме императором Николаем Александровичем нижним чинам были вручены Георгиевские кресты.

***

Всех матросов и оказавшихся в небольшом количестве казаков из санитарного вагона перевезли в Царское село в лазарет для продолжения лечения. Григорий был среди них. Пережитое эмоциональное потрясение вновь ухудшило его состояние здоровья. Поднялся жар, он почти бредил, сказался плен, голод последних лет, у него начиналась лихорадка. Он многого потом не помнил о раннем пребывании его в царском госпитале. Организм, перенёсший лишения и испытания, чувством воли и стремлением жить стоически


199

держался. Но как только все испытания оказались пройденными, рухнул, как срубленное дерево. Иногда сознание возвращалось, ему даже казалось, что лицо Государя проплывает где-то над ним, что лекари говорят ему о состоянии здоровья больного, и солнечный тёплый и ласковый свет разливается повсюду. То вновь он оказывался на корабле, вновь его в чём-то убеждает полковник жандармерии, и неимоверное физическое страдание наполняло всё тело. Около двух месяцев его жизнь боролась со смертью, и всё-таки победила последнюю. Летним июльским утром он очнулся. Сразу почувствовал, что это не полусознание, которое его не покидало последнее время, а что именно он проснулся от долгого сна. Слабость ощущалась во всём теле, но восприятие окружающего было чётким и понятным. Изменение его состояния было замечено рядом лежащими больными. Григорий был еще настолько слаб, что даже не мог позвать кого-нибудь. Подошедшая сестра милосердия, нагнувшись, перекрестила его и напоила водой. – Ну вот, милый, теперь всё будет хорошо. Уж и напугал ты нас всех, – произнесла она ласковым, убаюкивающим голосом, – лежи, лежи, попил водички, а теперь отдыхай.Растрогавшись этим тёплым голосом, Гриша закрыл глаза. – Ну что ты, родной, что ты! Всё позади. Завтра продиктуешь письмо домой, а то ведь дома – то про тебя ничего, поди, и не знают. Я поспрашивала тут больных в палате, никто ничего не смог сказать, говорят недавно ты на службе, а то бы письмецо отписали. А сейчас отдыхай, поспи, родной, поспи, – продолжала сестра. Это была немолодая женщина в одежде монахини, только красный крест на головном уборе говорил о её принадлежности к сестринскому делу. Погладив его по голове, поправив сбившееся одеяло, она перешла к соседней койке. Гриша почувствовал на лице солнечный луч, от него разлилось по всему телу тепло, так стало хорошо, что он и впрямь уснул.

***

Лечился Григорий долго. Палата была небольшой, в ней лежало всего четыре человека. Все они были почтенного возраста моряками с «Варяга». Лечение их завершалось, и они готовились к выписке. В этот день с утра началась большая суета, всё натиралось до блеска, менялось постельное бельё, занавески на окнах, стелились на тумбочки скатёрки. Гриша был очень удивлён этим движением. Пришёл в палату и врач. – Господа, как заведено, накануне вашей выписки из госпиталя к вам придёт Государь со своей семьёй. Надеюсь, что вы достойным


200

поведением примете гостей, поблагодарите за лечение. Помните, что этот госпиталь основан царствующей семьёй и содержится царской казной. По пришествию императора прошу вас встать, затем исполнять всё, что скажет Государь, – обратился он к больным. – А Вы, Григорий Самсонович, лежите, к Вам это не относится, я поясню Его Величеству о Вашем состоянии здоровья, да он и так каждый раз, как бывал здесь, о Вас спрашивал, интересовался, откуда Вы, какого сословия, да мы толком ничего и не могли сказать. Если Государь задаст Вам вопрос, постарайтесь ответить, если не сможете, так и не говорите, Вы ещё очень слабы, – завершил он.Так Григорий узнал о регулярном посещении лазарета императором Николаем Александровичем. В послеполуденное время в палату спешно зашла сестра и сказала, что к ним подходят гости. Через несколько минут дверь широко открылась. В палату вошло много людей, среди которых был Государь с императрицей Александрой Фёдоровной в окружении своих детей, врачей, а также еще нескольких военных в полном обмундировании. Матросы встали и вытянулись, как должно по Уставу. Гриша же, разволновавшись, не смог даже привстать. Государь заметил эту попытку, подошёл к нему и сказал: – Да ты лежи, лежи, мужичок-сибирячок! Рад, рад, что на поправку пошёл. Ты, брат, давай лечись, мы с тобой ещё не раз поговорим, – сказав всё это Григорию, он вернулся в центр, поприветствовал выздоравливающих, пожелал им благополучия и выразил надежду на продолжение службы. Императрица стояла на некотором расстоянии от Государя, держа за руки маленьких девочек. Ах, что это были за дети! Гриша сразу назвал их ангелочками. Они были в воздушных нарядных платьицах, их волосы были красиво убраны, маленькие принцессы! Действие так взволновало его, что Гриша вновь от увиденного чуть не потерял сознание.Эту свою первую встречу с Государем и его семьёй он помнил всю свою жизнь. После выписки его товарищей по палате, к нему положили новых больных. Это были раненые матросы, но ходячие и уже шли на поправку. От них Григорий узнал, что еженедельно Государь бывает с обходом в лазарете, обязательно заходит к тяжёлым больным и выписывающимся. Императрица Александра Фёдоровна бывает не всегда, а вот великие княжны приходят вместе с императором. Государь держался очень просто, он был понятен и доступен каждому солдату. Григория он и впрямь запомнил и всякий раз, делая обход, непременно заходил к нему. Николая Александровича все любили, императрицу же побаивались. Она держалась в стороне, не позволяя княжнам подходить к больным близко. Когда Государь был без императрицы, то девочки беспрепятственно бегали по палате, разговаривали с больными, весело щебетали и смеялись над прибаутками, которыми часто изъяснялись матросы. К Григорию


201

сердечно привязалась княжна Ольга, каждый день она, ангел, прибегала к нему, спрашивала его про Сибирь, про то, как он жил, кто его родители. Гриша ей рассказывал, как мог. Моряки из лазарета говорили, что рассказчик он хороший, даже им интересно слушать. Девочка была старше своих сестёр, детская непосредственность в сочетании с взрослеющей серьёзностью делала её благодарным слушателем. – К тебе, Гриша, принцесса опять бежит, встречай гостью! – говорил кто-нибудь из ходячих, завидев свиту в коридорах лазарета. Перед выпиской из госпиталя Государь подарил Григорию ладанку, которую на шею ему и повесила княжна Ольга, сказав, что это обозначает близость к царской семье. Всем, кто был на излечении в царском лазарете, пожаловал Государь дар: российским – земли, сибирским – денежный капиталец. Получил его и Григорий. – Ну что ж, Григорий Самсонович, благодарю тебя за службу, поступаешь ты теперь в резерв, может, повоевать ещё придётся. Думаю, что подвиг твой оценён мною высоко, и полученные от меня награды об этом свидетельствуют, – сказав это, император перекрестил Григория и вышел из палаты. ***

Шёл 1905 год. После того, как Гриша пришёл в сознание и появились силы, он продиктовал сестре письмо домой. Про Степана он смолчал. Григорий помнил о разговоре с полковником жандармерии и решил сам писать, как только сможет. Через месяц в очередном письме, которое уже писал собственноручно, он сообщил о том, как умер Степан. Сам после этого письма неделю пролежал с ухудшением состояния здоровья. В Луговом уже и не надеялись на известие о сыне. Самсон Дмитриевич изрядно постарел, стал вроде меньше ростом, усох как-то, но суровость нрава осталась прежней. Душа его радовалась, однако чувство вины перед сыном за изломанную судьбу заполняло её одновременно и тревогой. Как встретить сына? О Дарье ничего так и не известно, канула десять лет назад. Уже, наверное, жизнь как-то у неё сложилась? Самсоний гордился младшим сыном за знакомство с Государем, о котором он писал в письмах, за боевые награды, полученные сыном, за капиталец, жалованный императором. Не было в их большой семье ещё такого сроду. Вот тебе и непутёвый! – думал Самсон Дмитриевич, давая распоряжения по дому, где шла подготовка к желанной встрече с Григорием.

Бесславно для России закончилась война с Японией. В ноябре 1905 года Зыков Григорий Самсонович окончил свою долгую солдатскую службу. Незаметно, в раздумьях о судьбах людей, которых он встретил


202

за эти пятнадцать лет, он доехал на поезде до Новониколаевска. Возле вокзала на лошадях его должен был встречать отец. Григорий боялся этой встречи. Внешне он изменился. Это был статный, с небольшой ухоженной бородкой и усами черноволосый зрелый мужчина, совершенно не похожий на восемнадцатилетнего юнца, каким его запомнили сородичи и селяне. Из полученных в лазарете писем от отца Григорий узнал об исчезновении Даши. Не мог он простить отцу своей судьбы. Не судил брата Анисима, да и Самсона Дмитриевича не осуждал, но всё-таки как Богом обозначено, так и должно быть, в этом он не сомневался. А пуще того за Дашеньку, Дашутку не мог простить…. Вот и вокзал. Взяв вещмешок, пригладив отросшие усы и надев шинель, он вышел из вагона. На Григория пахнуло настоящей забытой сибирской зимой. После слякотного Петербурга первый зимний морозец был очень приятен. Снежок поскрипывал под сапогами. Шёл и сам себя успокаивал. Но когда увидел возле лёгкой кошёвки отца, как он, постаревший, вытянулся перед ним, всё разом простил и кинулся ему в объятия. – Тятя, тятя! – только и мог на выдохе сказать он.Самсон Дмитриевич рухнул перед сыном на колени и заплакал. – Сынок, дорогой, прости ты меня ради Христа. Жить не смогу без твоего прощения! Везде, везде перед тобою виноват я! Прости меня, Григорий Самсонович! – громко запричитал старик, не обращая внимания на собравшихся возле них любопытствующих. – Тятя, тятя, судьбу заново не напишешь и не поправишь. Дорогой ты мой, поехали домой, – с большой горечью и болью ответил Григорий, поднимая с колен старика.Он сел в кошёвку, отец потянул поводья, и Рыжий (но уже другой) неспешно потрусил по тракту. Оба молчали, каждый думал свою думу. Григорий вдруг вспомнил полковника жандармерии Николая Петровича, его слова о неминуемой катастрофе, к которой приближалась Россия. Гриша раздумывал о своей жизни, в свои годы, он теперь и не знал, сколько же ему: по бумагам тридцать шесть, а на деле – тридцать три, всё равно сам себе казался долго пожившим, много видевшим старцем. А Самсон Дмитриевич раздумывал, как же с толком пристроить царский капиталец. Вот теперь будет век доживать с младшим сыном как положено, невесту уж присмотрел тоже небедную…. Всё сладится у Гришки…. Всё сладится…


203

ФЁДОР ОШЕВНЕВФедор Михайлович Ошевнев – прозаик, публицист, журналист.

Родился в 1955 году в г.Усмани Липецкой области. Окончил Воронежский технологический институт (1978), химический факультет, и Литературный институт им. А.М. Горького (1990), факультет прозы. . Двадцать пять календарных лет отдал госслужбе: в армии и милиции. Майор внутренней службы в отставке, участник боевых действий. Печатается, как прозаик, с 1979-го, в центральной печати с 1989-го («Литературная учеба», №4, повесть «Да минует вас чаша сия»). Автор десяти книг и более ста пятидесяти публикаций прозы. Награжден медалями «За ратную доблесть» (за создание повести на тему афганской войны «Да минует вас чаша сия»), «За отличие в охране общественного порядка» (по итогам командировки в Чеченскую Республику), «За отличие в воинской службе» I степени (по итогам командировки в Республику Ингушетию), «70 лет Великой Победы» и другими, нагрудными знаками «Участник боевых действий», «За службу на Кавказе», «Знак Почета ветеранов МВД». Живет в Ростове-на-Дону, сосредоточен на литературной работе.Член Союза журналистов России. Член Союза российских писателей.

МЕЛКАШ

В конце эпохи застоя в небольшом райцентре Черноземья, в милицейском взводе ППС1, служил сержант Иван Росляков, по прозвищу Мелкаш.

Его фамилия, происходившая от старинного русского имени Росляк (высокий, дюжий человек), словно в насмешку, абсолютно не сочеталась со ста пятьюдесятью пятью «сэмэ» роста худосочного блюстителя порядка. Да иной юнец много здоровее! А огорчительное, если не оскорбительное прозвище намертво прилепилась еще в началке – детсадовского опыта Ване хлебнуть не довелось: ребенком воспитывался в любви и заботе, под бабушкиным крылом.

Школу он возненавидел с первого же дня учебы. Тогда, на перемене, шустрый сбитнячок из параллельного класса нахраписто

&


204

вырвал у малыша пышную ватрушку. Добычу немедля слопал, по ходу отпихивая обобранного. А «на закуску» сунул ему под нос мосластый кулак, для понятливости пригрозив:

– Нажалишься кому – пришибу. Отроду не дравшийся Ваня трусливо заслонил лицо ладонями,

втянул голову в плечи и зажмурился, как бы пытаясь подобным образом укрыться от застращателя. Про отнятое лакомство он ни учительнице, ни родителям даже и не пикнул, рассудив наивняцким умишком, что для него самого так будет гораздо безопаснее.

Эпизод с ватрушкой положил начало болезненному процессу «пробы границ» – выяснению реакции назначенной жертвы, когда ей каким-либо образом «укажут место». И стихийно зародил неодолимую неуверенность малыша в себе.

Вскоре к ней добавилось чувство собственной ничтожности. – Закрой рот, урод! Тебя никто не спрашивает! Слинял рысью,

пока цел! – привыкал он слышать от соклассников. На людях Ваня постоянно боялся выглядеть глупо, нелепо.

Отсюда и его страусова тактика: «Какой смысл лишний раз рисковать, подставляясь под удар? Лучше пока отсижусь, а там видно будет». Истинное же отношение к чему-либо им глубоко скрывалось. Неосознанно и упорно мальчишка выискивал в себе всё новые недостатки, занижая и без того скромную самооценку. Редкое дело доводил до конца и всякий раз медлил с принятием часто меняющихся позже решений.

Из-за уймы этих и иных заморочек Мелкаш с превеликим трудом подстраивался под школьный коллектив. И, будучи самым маленьким в классе, частенько ходил битым: на пасынке судьбы зло срывали уже привычно. Беспроигрышно ведь, а пар-то выпущен.

Еще и с учебой у Вани не ладилось: тугодум, дырявая память. Вызовут к доске – зажимается, горбится, мямлит, хотя бы и выучил урок. Ладонями часто лица касается, вроде поправить что-то на нем норовит. Взгляд бегающий, резкие движения нечеткие, и даже новая одежда на непрушнике выглядела заношенной.

Педагоги его, положа руку на сердце, в большинстве недолюбливали. _______________________________________________________

1 ППС – патрульно-постовая служба. Входит в состав ГУООП (Главное управление по обеспечению охраны общественного порядка) МВД РФ.


205

– Опять дергаешься, как кукла на веревочках? Да опусти ты руки! И выпрямись… Э-эх! Кому ты будешь нужен с такими знаниями? Садись, двойка…

Или:– И это, по-твоему, конспект? Да курица лапой и то лучше

накорябает! Иди! К завтрашнему дню чтоб всё переписал! А пока – неуд!

К тому же в той десятилетке доминировал нездоровый микроклимат равнодушного отношения учителей – как к коллегам, так и к ученикам, – а проявления школьного насилия всячески старались спускать на тормозах. Да и по большей части оно бывало скрыто от глаз взрослых. Ведь о том, что кого-то притесняют, учащиеся мало когда старшим распространяются.

Сам несущий свой пацанский крест бесконечно надеялся, что окружающие его вот-вот полюбят, что всё чудесным образом изменится по щучьему велению, но увы: мир так и оставался агрессивным, зложелательным. Ну как тут не вспомнить старый мультик про Винни Пуха, где на приветствие поросенка Пятачка ослик Иа-Иа уныло отвечает: «Доброе утро, Пятачок, в чем лично я очень сомневаюсь».

Постоянный страх осуждения и осмеяния мешал попыткам контактов со сверстниками, обрекал на одиночество. В собственную ненужность как друга Мелкаш уверовал давно. «Никто, значит, со мной компанию водить не будет – ведь ничего стоящего я предложить не в силах».

Одноклассники же искренне считали дохлого троечника клоуном, очкуном, «иваном почти дураком». Что как явление прискорбно, но нередко. Ведь после выхода в свет киноленты «Чучело» на «Мосфильм» пришло множество писем, авторы которых минорно констатировали: «В нашем классе я – тоже чучело»!

Позиция родителей? Конечно, они не раз замечали, как сын возвращается с занятий со следами побоев, испачканный, со скабрезно разрисованным учебником. И наличность у него не раз пропадала. Объяснения случившемуся всегда были сбивчивы, неуклюжи. Мол, упал или подрался (но – не «избили»). Учебник куда-то исчезал, а обнаруживался в парте уже в неприглядном виде. Деньги? Ну… так вышло, что опять потерял… Жаловаться же на сверстников, по сложившимся внутришкольным законам, считалось постыдным, позорным.


206

Вдобавок глава семьи придерживался авторитарных методов воспитания. Мальчишка защищать себя должен сам! Рост – отговорка! И – в унисон учителям:

– В кого ты только уродился? Двух слов связать не можешь! Из класса в класс еле-еле переползаешь! Маша-растеряша! Не выйдет из тебя в жизни толку!

Родительские претензии нередко подкреплялись лупцеванием ремнем.

А эмоции – они ведь у «опущенного» никуда не девались. Напротив, копились и копились годами, переполняя чашу терпения. Впрочем, при всем своем психическом напряжении, серьезных мыслей о суициде он как-то избегал.

Но вот наконец-то восьмилетка была окончена, и по указке родителей Мелкаш подал документы в сельхозтехникум того же городка. Самостоятельно подросток туда едва ли бы поступил, однако отец его вышел на кого-то из руководства СХТ, накрыл стол, добавил наличными... И вскоре Росляков-младший был зачислен в среднетехническое учебное заведение.

Радость тщедушного недоросля, однако, оказалась недолгой. Сокурсники в одночасье распознали в нем потенциальную жертву – и начался новый виток травли с эскалацией насилия.

Само это понятие нередко размывается, сужаясь до крайних форм, приводящих к тяжким травмам, либо к смерти. Остальную безнаказанную жестокость общество чаще всего попускает.

Неизвестно, кто первым из студентов придумал хохму с «маргариновой маской», но воспринята она была на ура многими. Неординарное унижение заключалось в том, что сразу после занятий Мелкаша у техникума отлавливали трое-четверо жаждущих самоутверждения парней, требовавших от Вани двадцать шесть копеек. Столько в застойные семидесятые стоила пачка бутербродного маргарина «Особый». Если обреченный отнекивался, ему, для лучшего понимания, несильно давали в морду. (Порой денег у него действительно не оказывалось, тогда били сильнее и разочарованно отпускали.) Вытрясши нужную сумму, один из мучителей мчался в близлежащий продуктовый магазин, а остальные удерживали пленника. Когда же гонец возвращался с брикетом «Особого», страдальцу выкручивали руки и густо вымазывали маргарином лицо, шею, уши. После шаблонного глумления Королю Марго – новое прозвище Рослякова – приходилось кое-как оттирать лоснящуюся физиономию. Поначалу он действовал носовым платком, позднее перешел на заимствованные в столовой СХТ салфетки.


207

Изощренное издевательство продолжалось все годы обучения. Причем на финише его Ваню чаще мучили упрочивающие за его счет свой авторитет младшекурсники.

После получения диплома Мелкаша призвали под армейские знамена, в мотострелковый полк. В роте его, конечно, быстро зачмырили. Ведь одно дело – добыть старослужащему сигарету или заправить поутру его койку. И совсем другое – безропотно стирать чужие портянки, гладить «хэбэ», надраивать сапоги. Словом, исполнять любые прихоти дедушек. В том числе и – никто больше из салаг подразделения до такого не опускался – после отбоя по команде: «Ко-ко!» безропотно почесывать кайфующему в койке сержанту-беспредельщику писанки.

Однако на заключительном этапе исполнения «священного долга» не было в части более отмороженного, чем Ваня, «дембеля». Как только он не издевался над молодыми воинами! Причем с особым наслаждением нагибал самых здоровенных.

Перерождение его началось после года службы – по сути, ее рубикона. Тогда, ночью, в компании с несколькими однопризывниками, Мелкаш был переведен в «черпаки», получив двенадцать традиционных ударов половником по заднице. По неписаным армейским канонам отныне для изменивших статус наступала определенная расслабуха – самому тебе ничего делать не нужно, знай подгоняй младшие призывы. Конечно, от «дембелей» еще можно огрести, но тут уж сам держи ухо востро, старайся не подставляться…

Событие надлежаще отметили, а под занавес «старики» решили поучить уму-разуму упертого салагу, «не понимающего службу».

Высокого крепкого солдата подняли с койки и привели в каптерку на судилище. После недолгих словесных поучений в ход пошли кулаки.

– Мелкаш! А ты какого хрена в сторонке трешься? – неожиданно кинул предъяву Рослякову самый на тот момент беспощадный «дед». – Мочи эту борзоту тоже!.. Что значит «не»?! Блин! Да если ты его щас не уроешь, я тебя сам так урою – пожалеешь, что вообще из давалки вылез! Ну?

Кровожадный взгляд поборника «неуставняка» подтверждал: будет именно так! А своя шкура себе дороже… Посему тушующийся Ваня бочком приблизился к салаге... И отчаянно врезал тому кулаком по животу. Да как удачно: точно в солнечное сплетение угодил! Крепыш согнулся пополам.


208

– Кончай его! – угрожающе вразумлял «дед». – Руки в замок – и по шее! Еще! Еще!!!

Ваня покорно молотил бунтовщика сцепленными кистями, пока тот не свалился на пол. Что очень удивило всех, а в первую очередь – самого избивателя.

– Молоток, Мелкаш! – одобрительно хлопнул его по спине подобревший беспощадник. – Можешь, оказывается! Вот и держи теперь марку: «черпак», имеешь право!

Впрочем, даже и став «дедушкой», для однопризывников Ваня так и оставался чмырем. Однако армейские традиции следовало свято чтить, а посему при регулярных садистских разборках Рослякова с молодежью «дембеля» в любом случае обязаны были принимать его сторону.

– Мелкаш, ну чего уж ты их так люто гнобишь? – изредка лениво интересовались сослуживцы. – И не надоело?

– Я лишь учу это пушечное мясо стойко переносить лишения и тяготы военной службы! – огрызался Ваня. – И вообще: раз мы терпели, так пусть и они пошуршат! От души! Эй, боец! Сюда! «Мотоцикл», быстро!.. Саботируешь, гад?!

Новоявленный мучитель всегда оставался недоволен качеством исполнения неуставной команды – в данном случае, мол, салага слишком медленно вращался на упертой в пол прямой руке (в стиле нижнего брейк-данса) да при этом еще и недостаточно громко рычал, имитируя звук работающего двигателя.

– Ты, сука, почему только на первой скорости едешь? Мотор гробишь, бензин не экономишь! Пулей на повышенную передачу!.. Ага, угробил технику! – торжествующе орал он, увидев, что рука у «салабона» подвернулась и он бессильно плюхнулся на пол. – Вредитель! Ночью – на разбор полетов!

Уволившись в запас, Ваня вернулся под родительскую крышу. Несколько дней натужно размышлял, куда теперь податься. В вузе, даже если б и удалось туда поступить – скажем, за взятку, – он всё равно не потянул бы. Но и впахивать где-то электриком по свинофермам – по техникумовской специальности – вовсе не желалось. Решение подсказал достаточно заурядный сам по себе уличный случай.

Очередным вечером фланирующего по центру городка Мелкаша узрели двое его маргариновых мучителей. Одного из них на днях уволили за прогулы с завода литейного оборудования, другой


209

подрабатывал грузчиком на овощебазе. От армейской «почетной обязанности» оба пока успешно увиливали.

Парни небрежно поручкались с вчерашним служивым. Полюбопытствовали, где он проходил действительную, в каких именно войсках, кем… И развязно-напористо потребовали проставиться – за «дембель» и возвращение на малую родину. У Вани это предложение восторга не вызвало. Запахло конфликтом.

–Ты почему жидишься, такое событие зажимаешь? – упрекал прогульщик.

– Западло так поступать! – вторил его приятель. – Мы тебе друзья или кто?! Не жмись, тряхни мошной!

– Да не особо-то мы и дружили, – осторожно возразил Ваня.– Ах, так! – вмиг взъярился прогульщик. – Гнилую отмазку толкаешь?

За людей нас не считаешь, паскуда? Давно морду маргарином не мазали? Так это мы на раз… отрегулируем! Гони двадцать шесть копеек, фофан гнойный!

Находившиеся подшофе парни толком не осмысливали, что и сами они, и бывший мальчик для битья давно переросли подростковую планку. Тем паче не задумывались, что, посмей они по старой памяти учинить ему «маргариновую маску» сегодня, это вскоре может обернуться масштабными проблемами.

Сам Мелкаш прекрасно понимал: расклад сил опять не в его пользу. Но на сей раз (армию-то прошел) попытался поспорить с судьбой: что есть силы врезал ногой в пах прогульщику – подлый удар стократ отрабатывался на салагах. А приятелю его рассек щеку, ткнув в нее бородкой здоровенного ключа от дома. И дал деру. Однако убегающего быстро догнали, свалили на асфальт и люто, с наслаждением принялись пинать. Расквасили нос, губы и ухо, наставили синяков по всему телу, сломали три ребра. И тут рядом тормознул милицейский «уазик»…

В итоге на истязателей завели уголовное дело. За хулиганство с причинением телесных повреждений средней степени тяжести. И хотя парни в конце концов отделались условкой, Ваня прежде сумел за причиненный физический и моральный ущерб слупить с них кругленькую сумму. А де-факто расплачивались с потерпевшим родители гопников.

– Ведь можно же как-то до суда дело и не доводить, – склонял Мелкаша к сглаживанию ситуации при расчете с ним папаша прогульщика. – Тем более ты ведь сам первым драку и начал.


210

– Да ничего подобного! – открестился Ваня, наученный адвокатом: родители подсуетились, наняв защитника. – Я их и пальцем не трогал! Зато они меня, если б не милиция, точно утоптали бы. Да и без того все мозги ни за хрен отбили, голова и сейчас болит… И почки тоже ужас как… И вообще: почему вы мне тыкаете?

– Как же, как же «и пальцем»… Ответьте тогда, синяк на причинном месте у сына откуда? И полщеки у его друга раскроенные?

–А вот не надо было им сопротивление сотрудникам правоохранительных органов при задержании оказывать, – наставительно парировал Ваня, во время избиения удачно утерявший ключ. – И вообще беспредельничать. Я им что, дойная корова? Я долг Родине честно отдал, они же – уклонисты позорные! Только на то и способны, как кучей на одного. Эх, маловато, похоже, я с вас запросил! Зуб-то шатается. Не приведи бог, удалять придется, а хороший мост нынче дорого стоит. Да приплюсовать за дополнительные боль и страдания в кресле стоматолога…

Родитель невнятно выругался и убрался восвояси. Мелкаш же еще раз удовлетворенно пересчитал добытую кровью наличку и отправился в отдел внутренних дел: писать заявление о желании стать в ряды стражей законности.

Помимо трудоустройства этим достигалась еще и цель обезопасить себя при помощи ношения милицейской формы. Ее-то Ваня вскоре с радостью и надел.

Попал он во взвод ППС, где заметно отличался от прочих сотрудников, по возможности избегавших дежурить с ним в паре. Ведь он-то всегда нес службу ревностно, ни на копейку не отступая от инструкций, а большинство постовых свои обязанности исполняло спустя рукава. Уклонялись от маршрута во время патрулирования, в рабочее время заскакивали в кафешку перекусить или – по холоду – погреться в каком-нибудь магазине. Мелкаш же, будучи на смене, монотонно шерстил все злачные места, хронические углы и подворотни, при этом самодовольно ощущая себя всевластным начальником. Ну чисто в армии «дед»-беспредельщик, всеми фибрами стремящийся отловить накосячившего салагу. Учует только запах спиртного у окликнутого прохожего – немедля его в трезвяк (вытрезвитель) волокет. Причем хоть знакомого, хоть родственника – никаких гвоздей: отвязаться либо откупиться от упертого принципиалиста не удавалось никому. Зато один лишь вид облаченного в милицейский мундир почти лилипута – ушастого, конопатого, с детским выражением лица, – воинственно обвиняющего задержанных в попрании общественного порядка, зачастую вызывал у тех неадекватную реакцию. Ваню материли, хватали за грудки,


211

норовили сорвать погоны и даже, бывало, пытались набить морду, усугубляя ситуацию. Регулярные жалобы начальству райотдела о якобы превышении ментом-идиотом служебных полномочий желаемого результата не давали.

Теперь Мелкаш отнюдь не придерживался жизненного принципа жесткого самоконтроля – дабы не выглядеть плохо в глазах других людей. Чихать ему стало на чужие мнения! Он – уже личность! И под защитой формы! На-кася, выкуси, тронь попробуй! А от нехватки открытых искренних отношений Росляков как-то нынче и не страдал, вполне удовлетворяясь официальными контактами с сослуживцами. И со сцапанными злоумышленниками, перед которыми триумфально-хвастливо выставлялся пупом земли и рьяно пугал решеткой.

Руководство же ОВД усердного и принципиального сержанта охотно поощряло: ведь больше всех «палок» на-гора выдает! (На милицейском жаргоне «палка» – это раскрытое преступление или правонарушение, отраженное в активах отчетности.) И главное, стабильно! А что протоколы пишет с кучей ошибок, так «вмятина на крыше авто на его ходовые качества не влияет» – как однажды доходчиво выразился начальник милиции общественной безопасности.

Кстати, Ваня неплохо освоил и иную палку, резиновую. Сленгово – «дубинал», официально – ПР-73 (масса – 0,73 кило, длина – 65 «сэмэ»), главное оружие постового милиционера. С удобной рубчатой рукояткой-держателем и кожаной петлей вокруг запястья, препятствующей потере палки. Умело управляясь со «спецсредством несмертельного действия», любую рукопашную атаку запросто можно отразить. А дальше немедля нападай сам: вариантов масса. Удары тычковые, в голову; рубящие, будто разящие шашкой; наотмашь, на уровне головы; сверху, с последующим проносом «дубинала»; боковые: снаружи и изнутри… Словом, в руках профи ПР – оружие страшное.

И еще Мелкаш наловчился мастерски выкручивать руки нарушителям. Для этого, отметим, большой силы и не требуется, но особая сноровка необходима.

В райцентре с населением в пятнадцать тысяч жителей и с единственным городским садом, где тусовалась вся здешняя молодежь, Ваня быстро стал притчей во языцех. Про него даже местную поговорку сложили: мол, мозгоклюй Мелкаш к любому столбу тупо пристебется. С особым же пристрастием он цеплялся к тем, кто в школьные или техникумовские годы гнобил его и устраивал «маргариновые маски». Когда же такой задержанный оказывался в


212

отделении милиции, не упускал возможности с оттягом прописать ему разика два-три по спине «дубиналом», доходчиво разъясняя: «За двадцать шесть копеек». Или: «Должок возвращаю. А проценты в другой раз поимеешь».

По этой и многим прочим причинам на близлежащих к зданию милиции заборах регулярно появлялись надписи, среди которых самыми цензурными были: «Мелкаш – дурак активный», «Ваня Мелкаш – козел на двух копытах» и «Мелкаш – дерьмо особого рода». Сотоварищи по взводу саркастично, а начальство иронично подсмеивались над подобными уличными ярлыками, а сам хулимый по-ребячески возмущался: «За что меня так? Ведь всеми силами стараюсь порядок блюсти…»

Иные из младого поколения городка даже соревновались: кто удачливее и эффективнее других сумеет прилюдно офоршмачить стервозного мента.

Вот, скажем, заглянул раз Мелкаш в буфет кинотеатра «Октябрь» перед началом вечернего сеанса. Узрев Ваню, бывший его одногруппник по СХТ и известный местный острослов Сережка Чалов, по прозвищу Чалкин, подмигнул потягивающим пиво друзьям и громко затараторил:

– Мужики, ни у кого мелочи не будет? Мелочи, мелочи, лимонадику попить, мелочишки бы… Нет? Ну и ладно, пивком обойдусь. Эх, к нему бы еще таранки! Да, кстати, вчера на рыбалку ходил, и рыба вся шла мелкая-мелкая – в натуре, одна чешуя. Но ровная… Котячья радость. У нас их трое мурзиков возрастают, а самый мелкий ушастик по помойкам парашничает. Чмо захудалое, форменный мусорный чушок, вшивота. Эхх! В любой семье не без урода… Ага, к слову и об уродах: слушайте анекдот. Женился карлик на великанше, наелись они свадебного торта на маргарине – карлик всей рожей в нем умазался, и настала их первая брачная ночь...

Мелкаш прекрасно понимал, что весь этот монолог опосредованно касался его лично и прилюдно выставлял в издевательском свете. Однако на тот момент ничего поделать не мог. Зато вскоре подстерег острослова на выходе из центрального ресторана «Звездный» и прямо на пороге заведения обвинил в «нахождении нетрезвым в общественном месте».

– Я что, не расплатился или нахулиганил? – негодовал Чалов, принявший двухсоточку «божьей слезы». – Выходит, в кабак теперь и вовсе не заходи – сразу грабки крутить лезете?! Для чего он тогда вообще? Совсем уж оборзел, Мелкаш!


213

– Я тебе, Чалкин, не Мелкаш, а товарищ сержант! – агрессивно заявил Ваня, к тому времени поднявшийся в звании от рядового милиционера. – Не уважаешь меня, так изволь уважать мои погоны!

– А я тебе не Чалкин, а Сергей Вячеславович! – парировал оппонент. – Изволь уважать мои гражданские права! А то быстро погон лишишься! Без них-то и ахнуть не успеешь, как прямо в сортире утопят! Полгорода в очередь встанут!

– Что-о? Открытая угроза представителю власти?! – возликовал Мелкаш. – Заявленная при свидетелях! Все слышали?

Однако идти в свидетели никто из наблюдавших конфликт отнюдь не торопился. Зато приятели Чалова позвонили из ресторана его матери, учительнице вечерней школы, сообщив об инциденте. А та тотчас явилась в милицию вместе с мужем и разгневанно накинулась на дежурного по ОВД:

– Когда моего сына возле ресторана ни за что схватили, он сопротивления не оказывал, люди видели! Да если он от вас хоть с царапинкой выйдет – всю смену засужу! Так на носу и зарубите! Если потребуется, я и в Москву поеду!

Что ж, в тот раз не судьба оказалась Ване палочно поквитаться за намеднишнее словесное глумление и давние маргариновые процедуры. Однако, выпуская Чалова наутро из вытрезвителя, мстительный сержант желчно пообещал:

– Ничего, я тебя однохренственно достану когда-нибудь. На что шкодливый однокашник, ухмыльнувшись, тихо обронил:– Грозилась мышь кошке, да издалека. Пожуем – увидим…И еще. Ни единая заневестившаяся девушка этого райцентра

нипочем не соглашалась принять ухаживания сержанта-стахановца.– Прогуляться? С тобой? Ваня, да ты не офигел ли? – больно били

отлупы по самолюбию «мента». – Чтоб уже назавтра меня до конца жизни на весь город припозорили? Да пошел ты сам знаешь куда…

Кто-то отказывал менее эмоционально:– Мальчик, ты пойди сначала морковки пожуй… Тонны две.

Глядишь – подрастешь, тогда и милости прошу. А пока… Или еще обиднее:– С детсадом, даже со старшей группой, дел не имею. А то посадят.

За растление малолетки…


214

Однажды летом, после субботних танцев, на выходе из горсада Мелкаша остановила грациозная Лидка Косуленко – высокая, большеглазая, прозванная Косулей. Окончив школу, она готовилась поступать в столице «на артистку»…

– Ой, какая у вас фуражка красивая! – с улыбкой произнесла Лидка, любуясь головным убором, шитым на заказ в областном центре: с изогнутым верхом, высокой тульей и массивным лакированным козырьком. – А дайте померить!

И тут же сдернула форменный «аэродром» с головы Мелкаша, водрузив на собственную, с прической в эротичном стиле Мадонны. Притопнула туфелькой на высоком каблуке, одновременно неумело и смешно отдав честь.

– Ну как? Идет?Плечистый старшина Столповский, напарник Вани, захохотал. А он

сам натужливо соображал, как дальше вести себя по ситуации. Вроде бы «тащить и не пущать» в данном случае не проканывало. Вокруг как-то быстро скопились зрители; все смеялись, комментировали прикольное зрелище… И тут чья-то рука сзади сдернула с Лидки фуражку, и та мгновенно исчезла из поля видимости.

– Э-э-э, отдай! – заголосил Ваня, бестолково задергав руками. Шагнул вперед, но натолкнулся на сплошную людскую стену.

– Чего? – Лидка непонимающе пожала плечами. – Я-то тут при чем… Даже и не видела, кто это… посмел… Ладно, поздно уже, мне домой пора.

– Стоять! – не очень решительно произнес Ваня.– Слышь, палочник, – заслонил своей массивной фигурой Лидку

один из атаманов пригородки, Сашка Ахметьев, – ты, блин, к девушке не приставай. А то ведь и форма не спасет…

Вокруг милиционеров враз образовалось плотное кольцо воинственно настроенных парней. Даже Столповский почувствовал себя крайне неуютно, не говоря о самом Мелкаше. Тот уже понял, что его принародно развели, как пацана…

– Росляков, двигаем отсюда, – скомандовал его напарник.– А… как же фуражка?– Я те говорю, пошли! Сам виноват: не хрена было хлебальником

торговать! А патрулирование пока никто не отменял. Потом с твоим драгоценным картузом разбираться будем…


215

…«Картуз» назавтра обнаружился близ горсада, чуть ли не на вершине пирамидального тополя. Чтобы достать утрату, Ване пришлось договариваться с водителем автовышки, занимавшимся опиловкой деревьев. Рассчитываясь двумя литрами водки за пятиминутную работу, Мелкаш едва не расплакался…

Когда же неделю спустя к нему в схожей ситуации и опять по поводу примерки фуражки обратилась другая девушка, Ваня проворно сдернул с головы многострадальный убор, прижал его к груди и почти прокричал:

– Нет! Не дам!– Фу, какой жадный и невоспитанный! И как только таких в милиции

держат? – под хохот многочисленных наблюдателей попеняла просительница.

…С месяц затем Мелкаш, выходя на смену, носил фуражку, туго пристегивая ее к голове подбородочным ремешком, что порождало новые шутки-приколы.

На количество срубленных «палок» это, впрочем, нисколечко не влияло. И вскоре по итогам года Ваню в райотделе признали лучшим по профессии, а районная газета напечатала хвалебную статью с крупным фото передового сержанта. Герой материала запасливо прикупил аж полсотни экземпляров этой четырехполоски.

В том же 1979-м он поехал в Москву поступать в высшую школу милиции. Там срезался на первом же экзамене, но напросился на прием к генералу – начальнику погонного вуза. Предъявил ему прославляющую горе-абитуриента газету плюс все заботливо прихваченные с собой почетные грамоты. Упомянул, что родом из многодетной семьи: у Вани действительно имелись две старших, и намного, сестры… И еще долго слезно канючил на тему, что, мол, без родной милиции он жизни просто не представляет, а стать офицером МВД – голубая мечта его детства. Окончательно Мелкаш добил начальника, поведав, что форму носит всегда, даже и в отпуске. «Чтобы и на положенном отдыхе, в любой точке страны, по мере сил поддерживать общественный порядок». На самом же деле мундир с собой брался для обеспечения личной защиты владельца.

Так Росляков, образно выражаясь, свое зачисление в «вышку» наревел, и в плаксивую удачу недоделыша многие его земляки еще долго не могли поверить…

Прошел год. В один из воскресных июньских дней Мелкаш вновь заступил на смену – на сей раз он дежурил в опорном пункте (ОП), расположенном неподалеку от железнодорожной станции и


216

по соседству с рестораном «Заря». Подъездная площадка перед ним хорошо просматривалась из окон ОП. Ваня и завел привычку прятаться в засаде за стеклом, отслеживая тормозивший у «Зари» транспорт. Увидев, как водитель автомобиля либо мотоцикла входит в ресторан, он быстренько прокрадывался на его крыльцо и через окно тишком наблюдал, закажет ли потенциальная жертва спиртное. Ага, есть! Уже употребляет! Попалась рыбка на крючок! Дальнейшая техника была отработана до мелочей…

Уже под вечер к ресторану подрулила черная «двадцатьчетверка» с нестандартными колпаками и фарами и госномерами соседней области. Из авто вышел крупный мужчина лет сорока с небольшим, облаченный в серый костюм, белую рубашку и светло-коричневый галстук с серыми узорами. Сопровождала мужа – а может, любовника – женщина лет на десять моложе его, с модельной внешностью, в бордовом, с изящным вырезом платье. Пара продефилировала в питейное заведение. Мелкаш немедленно покинул ОП и занял свой нештатный пост на крыльце «Зари».

С чувством глубокого удовлетворения сержант зафиксировал, как помимо тарелок с салатами и вторыми блюдами официант подал клиентам пузатый графинчик с прозрачной жидкостью и хрустальный стаканчик.

«Грамм двести беленькой заказал, – прикинул Ваня. – Наш клиент, с потрохами! Так, так… Опоньки! Заглотил!»

Предвкушающе ухмыльнувшись, он решительным шагом направился к «Волге». Ничтоже сумняшеся вывернул ниппели из всех ее колес и скромно отошел в сторонку. Большое, для тех времен представительское авто слегка осело.

Шины сержант поторопился спустить, учтя собственный горький опыт. Уже дважды, после того как Мелкаш торжествующе объявлял выпившим в «Заре» водителям, что тем самым они преступили закон, блюстителя порядка угощали чувствительным ударом в челюсть. А пока повергнутый на асфальт Ваня приходил в себя, злоумышленники живо укатывали из поля зрения. Оба они потом где-то скрывались, не ночуя дома. Будучи же наконец отловлены и доставлены в ОВД, твердо и нагло врали, что в районе кабака не появлялись еще со времен Адама. В свидетели к отмордованному милиционеру, ясное дело, никто не шел.

Меж тем здоровяк с сопровождавшей его дамой покинули ресторан.– Ой-ё-ёй! – вытянулось у мужчины лицо. – Это что же такое

творится? Ну кому, прах его побери, ниппеля столь срочно


217

потребовались? Да я бы просто так подарил – штук десять в бардачке валяется… Товарищ сержант, а вы случайно не видели, какая сволочь это сотворила?

– А это я, – улыбаясь всем лицом, объявил Ваня и в доказательство слов достал из кармана форменных брюк реквизированные уплотнительные детальки.

– Не понял! – мгновенно покраснев лицом, гаркнул мужчина. – А на каком, позвольте спросить, основании вы посмели посягнуть на чужую собственность?

– Слава, Слава, успокойся! – всполошилась женщина. – Так и оглянуться не успеешь – гипертонический криз хватит!

– Нет, это у меня сейчас этот кретин по полной программе отхватит! – рявкнул Слава. – Товарищ сержант, потрудитесь предъявить ваши документы!

– Вы употребили алкоголь и собирались сесть за руль! – хорохорился Ваня. – И тем самым нарушили закон! А за оскорбление представителя власти будете отвечать отдельно! Пройдемте в опорный пункт для разбирательства. – И что есть силы засвистел, призывая на помощь собратьев по погонам.

– Да, употребил! И имею на то полное основание! – тем временем продолжал возмущаться Слава. – Но за руль садиться и не собирался. У меня жена дальше повела бы. Еще раз требую: документы свои предъявите!

– А у нее прав нет! – проигнорировал Мелкаш претензии автовладельца.

– Рая, покажи ему права! Но пока только их, ты поняла?Женщина достала из сумочки водительское удостоверение: – Пожалуйста, удостоверьтесь. Категории «А» и «Б» открыты.

Спиртного я не пила. Вы удовлетворены? Или, может, на освидетельствование потащите?

Ваня испуганно поглядывал в сторону ОП, откуда особо бдительному менту на помощь, увы, никто не поспешал. Зато любопытствующих зрителей, из посетителей ресторана и подъехавших к нему, собралось уже человек десять.

– А теперь, товарищ сержант, вспоминай «Закон о милиции», – раздраженно перешел на «ты» Слава. – Согласно ему, обращаясь к любому гражданину, сотрудник органов прежде всего обязан


218

отдать честь и представиться: назвать свою должность, звание, место работы, а также предъявить служебное удостоверение для ознакомления. При этом гражданин, по желанию, вправе переписать все данные документа. И лишь только после этого сообщается причина и цель обращения. Ты же поставил телегу поперед лошади. Да еще такую, которая не катит. Похитил мою собственность, привел дорогой автомобиль в нерабочее состояние, нахально бравировал этим. Тут уже уголовной статьей попахивает…

– Вы находитесь в состоянии опьянения в публичном месте, – уныло бубнил Мелкаш, отнюдь не горевший желанием засветить краснокожую «ксиву». – Этим нарушается общественный порядок. Приказываю проследовать в опорный пункт.

– А состояние опьянения бывает разной степени и само по себе поводом для задержания не является, если употребивший алкоголь ведет себя адекватно. Что я конкретно нарушаю, сформулируй. Ну? По-твоему получается, эдак полстраны в выходные можно смело паковать – никаких вытрезвителей не напасешься!

– Я обязан вас задержать, – дрожащим голосом блеял Ваня, натужно осознавая, что на сей раз вляпался конкретно: перед ним находился уж явно не рядовой обыватель. Но – как и в детстве – апатично тянул время. – Пройдемте…

– Основания для задержания бывают следующие, – наставительно произнес Слава. – Лицо застигнуто на месте совершения преступления – раз. Лицо опознано потерпевшим как совершившее преступление – два. Если на ком-то видны следы совершения преступления – три. Как, у меня головы отрубленной под мышкой не просматривается? Или хотя бы окровавленного топора? Еще, конечно, можно задерживать для выяснения личности, если нет никаких документов. Но у меня они имеются: и паспорт, и водительские права, и служебное удостоверение… Однако ты вот кто такой? Может, оборотень в погонах?

И тут нервы у Вани дрогнули и он трусливо рванулся в сторону опорного пункта. Но дама с модельной внешностью неожиданно подставила сержанту подножку, а потом как-то ловко-привычно выкрутила ему руку. Мелкаш взвыл. От ОП уже мчались выручать поверженного сослуживцы. Двое на ходу угрожающе размахивали «дубиналами», третий суетливо лапал пистолетную кобуру и всё не мог ее открыть: заколодило…

– Стоять! Полковник милиции Веснин! – вскинул ладонь с раскрытой красной книжицей Слава. – А это – моя супруга, она майор милиции. Мелкий воришка ваш или, может, восьмое чудо света для блезиру форму нацепило?


219

…Полковник оказался начальником ГАИ УВД соседней области. Его жена – кадровичкой ОМОНа.

– Да посмей вы только палками воспользоваться, она бы всех мигом на асфальт положила, – предостерег Веснин. – Мастер рукопашного боя, призер всесоюзных соревнований. Голыми руками к праотцам отправить способна. Ну, теперь нам хотелось бы с вашим начальником ОВД поближе познакомиться…

В последующие полтора часа Мелкаш сотню раз пожалел, что явился на белый свет. Срочно прибывший на место ЧП подполковник милиции Антоненко, вникнув в суть конфликта, посоветовал сержанту после смены повеситься на ближайшем подходящем для этой цели суку.

– Так для всех проще будет, – без тени улыбки заявил глава райотдела упоровшему огромнейший косяк подчиненному. – А для тебя – в первую очередь.

– Недурной выход, – согласился Веснин. – Но пока пусть идет и накачивает столь героически спущенные им колеса. Заодно и сам поднакачается…

В доперестроечные времена автомобильные насосы были исключительно ручными, посему, еще не покончив со второй шиной, Ваня уже истекал потом. Трудиться ему пришлось принародно – чуть ли не все посетители и работники ресторана высыпали на улицу. К ним постепенно присоединилось несколько жителей окрестных домов; в сторонке, отдельной мрачной группой, маялось местное милицейское начальство…

Из толпы то и дело раздавались всяческие советы и подбадривания круто лажанувшегося. Кто-то даже притащил фотоаппарат, пообещав непременно передать снимок ломающего спину Мелкаша в районную газету.

Тем временем начали сгущаться сумерки, а небо нахмурилось, грозя дождем.

– Ну, товарищ сержант, хотя бы через руки что-то дошло? – попинав наконец-то отвердевшие колеса, обвиноватил тяжело дышащего мента-туполома Веснин. – Итак, переходим ко второму действию нашей трагикомедии. Если бы не ваше абсурдное злоупотребление, мы с женой давно пили бы чай дома. А теперь, учитывая, что вот-вот разверзнутся хляби небесные… Вы в курсе, что от Большой до Малой Приваловки асфальт отсутствует?

Ваня согласно шмыгнул носом. На трассе, соединявшей два областных центра, этот кусочек в несколько километров окрестили


220

«гнилым аппендиксом». Ведь стоило только над ним пролиться хотя бы ситничку, как дорога моментально превращалась в сплошное месиво, преодолеть которое было под силу лишь тракторам да тяжелым трехмостовым грузовикам-монстрам.

– Так вот, – продолжил Веснин, – извольте где угодно изыскать трактор и сопровождайте на нем нашу машину. Пока не минуем «гнилой аппендикс». А то не хватало нам еще всю ночь транспорт из грязи вручную выталкивать. Зна-аем! Приходилось уже… врюхиваться…

– Да где ж я его вам сейчас рожу? – дебильно вытаращил глаза Мелкаш. – Воскресенье, вечер…

– Ваши проблемы, – пожал плечами Веснин. – Товарищ подполковник, вы со мной согласны? – Это уже предназначалось начальнику райотдела.

– Так точно, – нехотя подтвердил Антоненко и погрозил кулаком «виновнику торжества». – Ну, чепэшник ходячий… – Для тебя и пятнадцать лет расстрела маловато будет!

И, отчаянно ругаясь, направился в ресторан, чтобы оттуда позвонить домой директору автохозяйства.

Ночную аренду трактора пришлось оплачивать Ване. В копеечку влетело! А сам «ниппельный случай» вошел в историю городка легендой. Попутно заметим, что письменных претензий чета Весниных оформлять не сподобилась. То ли пожалели сержанта с толоконным лбом, то ли просто не захотели заморачиваться с нудным судебным разбирательством, на которое пришлось бы ездить издалека и неизвестно сколько раз. Нет, Антоненко-то поначалу хотел заставить Рослякова написать рапорт на увольнение по собственному желанию. Но Мелкаш упал начальнику в ноги и так безутешно заголосил, обещая, если только его оставят на службе, вдвое поднять показатели ОВД, что подполковник плюнул на всё и – до сих пор неясно почему – отправил Ваню в областное УВД. Где на мандатной комиссии отбирали передовиков, командируя потом прошедших фильтр в Москву для несения там службы в период подготовки и проведения Олимпийских игр.

На малую родину Мелкаш вернулся с ходатайством о представлении его к медали «За отличную службу по охране общественного порядка», которую спустя три месяца и получил. А чуть позже его, к изумлению сослуживцев, перевели в столицу. Там следы ретивого мента и потерялись: в отличие от других сменивших местожительство уроженцев райцентра, он наезжать домой – по случаю либо во время отпуска – избегал много лет.


221

Но вот, уже после несостоявшегося конца света, на следующую Пасху, смотрящий района Сергей Чалов, за плечами которого было уже четыре «ходки к хозяину», приехал на городское кладбище за рекой – поклониться могилам родителей. И у входных ворот погоста едва не столкнулся с выходящим из них подполковником в милицейской форме – маленьким, но с пузцом.

Чалов изучающее уставился на пожилого седоусого офицера: что-то знакомое, детское проглядывало на его одутловатом лице.

– Ваня? Мелкаш? Ты, что ли? – не поверил он глазам. – Какими судьбами?

Однако подполковник отвел в сторону напряженный избегающий взор и настороженно заявил:

– Вы ошиблись, гражданин. Я вас впервые вижу…И поспешил к припаркованному неподалеку джипу с наворотами.

Когда же пузатенький отворил водительскую дверцу, Чалов выцепил взглядом объемную подушку на кожаном сиденье иномарки.

«Он или не он? – соображал отвергнутый. – Да шут его знает… Хотя вроде похож… Испугался меня, что ли? «Каким ты был, таким остался»? Вечным парашником, пусть нынче и на богатой модной тачке?»

Джип к тому времени отъехал, с места развив приличную скорость. – А-а, да какая, по большому счету, разница! – махнул рукой Чалов.Сплюнул и, повернувшись к воротам кладбища, трижды осенил

себя крестом, прежде чем переступить границу места вечного упокоения.

ВЕЛИКИЙ ТЕОРЕТИК

На третьем курсе института лекции по электротехнике читал нам доцент Колодовский, кулуарно – пан Пеньковский. Так его еще наши давние предшественники прозвали, явно учтя полупольское происхождение препода.

Читал он, надо сказать, архисвоеобразно. Еще до звонка на занятия уже маячил перед аудиторией, меряя коридор длинными ногами-циркулем, а заслышав голосистую трель, отчаянно кидался в двери и приступал к изложению темы прямо с порога и с невероятной прытью. Чуть ли не полстраницы по пути до доски надиктовывал!

На первых порах мы выкрикивали: «Не успеваем!» – или – «Не поняли!» Но игнорируя жалобные возгласы, доцент несся по новому материалу с все нарастающим ускорением, так что лавина формул,


222

уравнений и диаграмм погребала под собой все жалкие попытки отследить ход пеньковской мысли.

Занятия через три-четыре мы таки исхитрились подладиться под этакий пулеметный темп. Разбились на мини-группы и строчили в тетрадях механически: кто – первое предложение, кто – второе, а уже в общежитии собирали лекцию из кусочков, порой невольно превращаясь в Шерлоков Холмсов и Эркюлей Пуаро.

Дольше всего однажды бились над следующей фразой: «Этотто (конец слова неразборчив) будет созд. так. манг. пот. кот. будет пр-во-ва... (конец слова неразборчив) напр. внешн. манг. пот.». Авторство сего перла принадлежало студенту, за коим водился редчайший грех путаницы порядка букв при письме.

Артельно установили, что «этотто…» означает «этот ток», «манг. пот.» – «магнитный поток», «кот.» – который, «напр.» – вовсе не «напряжение», но «направление», а «внешн.» – прилагательное «внешнего». Но вот что разуметь под неоконченным «пр-во-ва...», оставалось сфинксовой загадкой. «Производства»? «Превосходства»? «Правопреемства»? Еще и «зашифрованное» окончание…

Высказывались даже такие дикие предположения, что это – «противогаз» или даже «презерватив». И лишь визит к сокурсницам помог установить истину. «Пр-во-ва...» оказалось иезуитским сокращением глагола «противодействовать», а вся фраза, в полнокровном написании, читалась так: «Этот ток будет создавать такой магнитный поток, который будет противодействовать направлению внешнего магнитного потока». Ур-ра! Одолели скопом абракадабрину…

Как и большинство ученых мужей, Колодовский считал, что е г о предмет – самое святое на земле и не посещать лекции по электротехнике может только хам и невежда, место которому на товарной станции: «Пусть катает бочки». Более того, доцент с полной серьезностью поговаривал о необходимости введения курса электротехники в программы гуманитарных вузов. А на каждой лекции проводил проверку посещаемости, причем на втором часе занятия выборочной группе устраивал повторную перекличку. Отсутствующих выписывал в записную книжку с черным переплетом – мы ее называли «шварценбух» – и упорно бомбардировал докладными записками деканат, требуя: «...незамедлительно и всеобъемлюще принять строжайше-наказательные меры к бездельникам и тунеядцам, попирающим своим в высшей степени наплевательским отношением к главнейшему предмету высокое звание российского студента».

Впрочем, отдадим и должное радетелю дисциплинированности: свой «наиважнейший» предмет он знал – по крайней мере, теоретически – в совершенстве. По слухам, даже заведующий


223

кафедрой электротехники в дискуссионных вопросах, как правило, принимал сторону Колодовского.

Время суток у последнего было расписано по минутам на семестр вперед, и подобный образ жизни усиленно пропагандировался студентам. Однажды мы поинтересовались, бывают ли у доцента срывы утвержденного распорядка. Исчерпывающий ответ:

– Увы, изредка случаются. Однако для компенсации нарушений графика жизни я еженедельно планирую три резервных часа.

Короче говоря, это был живой макси-калькулятор с заложенной интегральной схемой, подпитка которой осуществлялась постоянным изучением скучнейших электротехнических монографий. Ах, с каким упоением они проглатывались!

И еще немаловажная деталь из «куррикулюм витэ» Колодовского: он презирал всяческий спорт.

– Когда два идиота наставляют друг другу синяков, – менторски разглагольствовал он, – или двадцать два гоняют по полю мяч, а миллионы людей тупо сидят у телевизоров, уставившись на эти глупейшие зрелища, теряются миллионы полезных для общества человеко-часов! Я уж не говорю о потере миллионов киловатт-часов!

Домашнего экрана доцент не имел принципиально, заявлял, что новости можно послушать и по радио, а больше он и ни к чему: баловство. Зато...

– Все должны постоянно повышать свой уровень знаний! – твердил он на разные лады.

На словах мы соглашались: да, повышать надо, но тогда что выходит – за пять институтских лет и ни разу в кино не сходить, на природу не выехать, зачахнуть над учебниками?

Честно говоря, мы затруднялись представить самого пана Пеньковского студентом. А ведь он им был когда-то!

– Сухарь, ученый сухарь, свихнувшийся на своей науке, – обобщали мы. Через нее и холостяком дожил до «полтинника». Впрочем, за него даже абсолютная дура и то не пойдет...

Вот такого нам судьба подсунула препода, от которого весь поток воем выл, Поговаривают, кафедра электротехники тоже.

Теперь вернемся к антипатии доцента к спорту. У нас на потоке учился Мишка Костин. Рост под два метра, худощавый, жилистый. Кандидат в мастера спорта по боксу – в полутяжелом весе работал.

Лекции-то по электротехнике Костин посещал аккуратно. Только предложили ему в середине семестра на первенство вузов России по боксу поехать, ну и, само собой, на время соревнований вся учеба – побоку. Вот он и обратился за помощью к своему тренеру, тот – к завкафедрой физвоспитания, а потом они целой компанией к Колодовскому нагрянули. Официально проинформировать о


224

предстоящих «уважительных» пропусках студента.Тренер поясняет, что приказ об освобождении спортсменов от

занятий уже издан, завкафедрой физвоспитания поддакивает, а Мишка молча стоит. Он как предчувствовал, что визит этот все одно добром не кончится, хотя сам же на нем и настоял. Знал, что уже за две прогулянных лекции больше тройки на экзамене, сколь хорошо ни отвечай, доцент никому не ставит.

Сам же он, лишь только вник в суть дела, загорелся, словно проводка при коротком замыкании. Переругался со всеми: и с завкафедрой физвоспитания, и с тренером, а позже и с проректором, который означенную бумагу подписывал.

– Высшее учебное заведение для чего предназначено: чтобы дипломированных специалистов, остро необходимых стране, кропотливо и методично готовить или учить их морды бить? – с пеной у рта доказывал он всем. – Кому нужен безграмотный инженер, не знающий азов электротехники? Да именно в этих двух лекциях – соль всего курса!

Колодовскому пытаются объяснить, что случай-то исключительный и парень на этих соревнованиях, по всем прогнозам, должен норматив мастера спорта по боксу выполнить, честь института защитить, но доцент в позу встал и заявляет:

– Только через мой труп!...Через «труп» перешагнули – не без помощи ректора вуза. Мишка

заслуженно получил «мастера», привез большую медаль на красной ленте и... стал сдавать лабораторные работы доценту, в среднем с пятого захода.

Волей-неволей через какое-то время Костин сделался таким эрудитом в электротехнических задачках – половина нашей группы к нему за помощью бегала. Мишке пришлось даже на двери своей комнаты в общежитии что-то вроде графика консультаций вывесить. Однако, несмотря на всю подкованность, наш спортсмен чувствовал, что на экзамене коварный пан все же впаяет ему два балла, придравшись к любой каверзной мелочи. И стал тогда Костин размышлять, как бы к Колодовскому на кривой подъехать, подстраховаться от «пары». И ведь придумал.

Еще до рождения Мишки его отец, молодым специалистом, отработал три года по контракту в Великобритании. При отъезде же английские коллеги преподнесли ему на память нестандартный презент: сразу две одинаковых электродрели. Компактные, удобные, со всяческими прибамбасами, полированными ручками и набором победитовых сверл. А вот к сети нашей, из-за разности в напряжении, электроприборы не подходили, да и штепсели их имели по три контактных ножки. Вот подарки и пролежали много лет мертвым грузом: Костин-то старший, знаток трех языков, сам с техникой не дружил, а опытного мастера, чтоб приборы исправил-


225

улучшил, так и не сыскал. Впрочем, не особо и старался. Съездил Костин-младший на выходной к отцу с матерью, забрал

дрели и одну из них принес Колодовскому. Польстил, сказал, что, мол, кроме него, никто, наверное, не сможет их переделать, чтоб от российской электросети работали.

Доцент аж расцвел весь. Для него райским блаженством было какой-нибудь электроприбор разломать.

– Это, – говорит, – вполне реально. Во-первых, повышающий трансформатор нужен. Но только миниатюрный, чтоб его прямо в ручку упрятать, нишу в ней вырезать. Ну и вилку, конечно, на стандарт заменить: тут свои сложности внутри провода есть, однако тоже преодолимо.

И так ему импортная дрель понравилась – он ею, как новой игрушкой, играет, а Мишке все теории, одна сложнее другой, на-гора выдает.

На следующую лекцию доцент опоздал, чего с ним отродясь не случалось. Костин, соответственно, тоже – уйти неудобно было, – и целый день у него в голове мешанина из этих электротеорий вертелась. Но самое главное: он-то считал, что столь хитроумным ходом сразу двух зайцев убил, а вышло...

Через день пан Пеньковский дрель назад принес. Спалил он ее.– Понимаете, казусная ошибка в расчеты вкралась, – объяснял

он. – Вот если бы еще один такой бытовой прибор!Жалко было Мишке вторую дрель экспериментатору отдавать. И

все же он рискнул. Натура у него такая: во всем, как на ринге, идти до конца.

Увы, и вторую дрель Колодовский опять-таки испортил, снова чего-то не предусмотрев. А Костин поплакался-поплакался и духом воспрянул.

– Уж теперь-то он мне двойку ни за что не поставит, – обрадовано доказывал он друзьям. – Даже тройку. Права у него морального на это больше нет.

Вскоре вплотную приблизилась очередная сессия. Электротехника в ней считалась самым трудным экзаменом, но вместо подготовки к нему спортсмен целых трое суток слонялся по общежитию, мешая всем зубрить, бренчал на гитаре и смотрел боевики по старенькому видаку. Мы поначалу пытались урезонить самонадеянного товарища, однако тот был упрям до глупости, и если уж что вбил себе в голову…

...На экзамен Мишка пришел последним из группы – хорошо выспавшись и плотно позавтракав. А все остальные торчали под дверями в лабораторию электротехники чуть ли не с шести утра. Почти каждый желал идти в числе первых: лучше уж сразу отмучиться и узнать свою судьбу, – потому при составлении списка очередности сдачи галдеж поднялся на весь этаж.

Ко времени появления Костина, вошедший в раж препод успел


226

поставить шесть двоек и, по всему судя, вовсе не собирался останавливаться на достигнутом.

Мишка вошел в аудиторию и твердой поступью приблизился к столу, за которым восседал пан Пеньковский, окруженный хитроумным переплетением проводов от различных электросхем. Весь самоуверенный вид студента показывал, что меньше чем на «хорошо» он никак не согласен.

Доцент, который сначала всегда проверял практические знания, а уж потом, если они его удовлетворяли, принимался «гонять» очередного экзаменуемого по теории, выдал листочек с условием задачи.

«Несложная! – возликовал Мишка. – Это мы в момент»... И он быстро застрочил авторучкой по бумаге.

Отвечал Костин последним. Колодовский к тому времени прибавил к шести еще три двойки.

– Правильно, правильно... – поначалу кивал он головой, вчитываясь в формулы на листочке. – А-а-а... А вот здесь – неправильно! – И возбужденно подпрыгнул на стуле, радуясь найденной ошибке, словно ребенок, впервые сумевший собрать картинку из набора детских кубиков. – Неправильно, неправильно... Придется прийти в следующий раз...

– Не может быть! – искренне удивился Мишка. – Разве ход решения неверен?

– Нет, тут как раз коленкор иной, – с чрезвычайно довольным видом стал объяснять доцент. – С математикой вы не в ладах. Ошибка в вычислениях. Запомните! – наставительно воздел он указательный палец и голосом пророка произнес: – Настоящему инженеру непростительно допускать любые ошибки: как в логических умозаключениях, так равно и в практических расчетах. Вот к каким плачевным результатам привело ваше увлечение этим... как его... ну, мордобитием.

Мишка понял, что два балла, через глупый педантизм доцента Колодовского, так-таки обрели реальность, и твердой поступью направился от стола.

«Непростительно! А сам обе дрели ухандокал», – зло подумал Костин, и ему больше стало обидно вовсе не за свою двойку и даже не за испорченную бытовую технику, а что прекрасный и мужественный вид спорта, требующий к тому же еще и высокого интеллекта, походя низвели до уровня мордобития.

– Эхх! Жаль, у меня еще третьей дрели не было, – с сарказмом произнес Мишка уже возле дверей лаборатории.

– Почему? – разом заинтересовался доцент, пришедший в радужное настроение после выставленной десятой, «юбилейной» двойки.

– А то бы вы и ее сожгли, – без обиняков выпалил Костин. – По


227

безразлично какой ошибке: теоретической там, или практической. Глядишь, по числу спаленного, мне бы уже не два, а три поста...

Тут студент едва успел увернуться от учебного реостата, который пан Пеньковский метнул в него с поразительной точностью: спасла лишь боксерская реакция.

– Вон! – орал доцент, мечась меж проводами, будто через него пропустили ток высокого напряжения. – Во-он!

Мишка позорно бежал.А Колодовский, трясущийся от бешенства, как отбойный молоток,

стремительно накропал очередную докладную записку в деканат, отчаянно призывая: «Незамедлительно собрать расширенное заседание первых лиц вуза и срочнейше обсудить вопрос целесообразности дальнейшего пребывания в стенах высшего учебного заведения студента Костина М.А., который попал в элитный вуз по нелепейшей слепоте экзаменаторов, принимавших вступительные экзамены, по своему же умственному развитию не способен производить даже простейших арифметических вычислений, и его место в жизни – место швейцара-вышибалы в третьесортном ресторане».

…На повторный экзамен, который Мишка сдавал комиссии, он принес одну, уже отремонтированную дрель и торжественно предъявил пану Пеньковскому.

– Вот, посидели с электриком одним… Помараковать, конечно, серьезно пришлось, зато теперь по вольтажу подходит к обычной сети. И вилку нашенскую удачно приспособили, – улыбнувшись, сообщил Костин. – Со второй, спаленной, тоже разберемся: главное – электродвигатель подходящий рабочий изыскать. Великий теоретик, скорчив кислую мину, от «предъявы» демонстративно отвернулся. Завкафедрой электротехники, напротив, живо заинтересовался: внимательно осмотрел электроприбор, опробовал вхолостую и на деле.

– Золотые руки у парня! – заключил профессор....Экзамен Мишка сдал на «хорошо».А пресловутую докладную записку один из наших сокурсников

позже умудрился из деканата стянуть, и до самой защиты диплома причудливая кляуза так и висела над общежитской койкой мастера спорта – в аккуратной рамочке под стеклом, меж тренировочным шлемом и боксерскими перчатками.


228

&

АЛЛА СОКОЛОВАРодилась в 1944 году в Ленинградской области. Школу

окончила в г. Горняке, Алтайского края. В Бийске – пединститут. Публиковалась в местной периодике, в антологии «Писатели – юношеству» и «Алёнкино лукошко. Писатели – детям». Автор нескольких книг поэзии и прозы для детей: «Осенние фантазии», «Детство», «Любопытная Варвара» и других.

СЧАСТЛИВОЕ ЧИСЛО

У кого-то прилив энергии в полнолуние, а у меня, я заметила, по пятым числам. Наверное, это моё счастливое число. В такие дни, наполненные энергией, обычно везёт, и они хорошо запоминаются.

В 2014 году надумала испытать свои способности в новом жанре. Написала шесть сказок и решила некоторые из них прочитать в пришкольном лагере кадетам – пусть оценят. Педагоги поддержали мою идею и назначили встречу на 5 июня в 10:00.

Подошёл назначенный день. Собираюсь в школу, а сама думаю: почему не все дети учатся успешно? Понятно, что важным фактором является память, способности и многое другое.

Но меня заинтересовало само слово успех. Не кроется ли в нём какая-нибудь загадка? И я принялась за расшифровку каждой буквы. Получилось – усердие, совесть, поведение, единство, хотение. Нашла ещё много нужных слов, но эти взяла за основу.

Вот от чего зависит успех!Зачем я возилась с этим словом, пока не знала, но скоро поняла,

что просто так ничего не делается.Иду в школу по улице Чайковского. Дошла до тупика, уже

хотела повернуть налево, но внезапно остановилась: в голубом, безоблачном небе, над элеватором, увидела шарик молочного цвета, диаметром примерно 10 мм. У него были ушки, как у ослика, тоже молочные.

НЛО – мелькнула мысль. Но что он тут высматривает? Не иначе, космический разведчик.

Минут восемь он стоял неподвижно, потом ушки стали меркнуть сверху вниз, а когда их не стало, шарик постоял ещё секунд пять и плавно опустился на элеватор.

Позднее я узнала, что такие «НЛО» продают в наших магазинах.


229

Это камера, управляемая с земли. Покупай и делай съёмку любого уголка города. Но этот шарик подсказал мне тему для новой сказки.

Я рассказала в ней о космических разведчиках, которые украли у девочки библиотечную книгу и поставили условие: вернут, если она раскроет для них тайну слова успех. Вот где пригодилось это магическое слово!

Сказку назвала «Вернуть книгу». Название получилось подходящее для нашего времени: падает интерес к литературе, Интернет – вот что теперь источник знаний.

С этого счастливого дня темы для сказок посыпались как из рога изобилия, и, вместо шести сказок, стало шестнадцать.

Ещё бы писала, да верстальщик (он же технический редактор) остановил: «Хватит! – сказал, как отрезал. – Я вижу, конца-края не будет вашим сказкам. Давайте макет до ума доводить!»

5 мая этого года энергия потянула меня ввысь, к потолку – срочно понадобилось добраться до антресоли.

Одну ногу поставила на табурет, сделала рывок, чтобы поставить другую и … полетела. Только не вверх, а вниз вместе с табуретом. Приземлилась нижней частью позвоночника. Сижу на полу и думаю, не вошла ли его верхняя часть в мозги? Но число-то счастливое – всё обошлось.

5 ноября. Суббота. С самого утра почувствовала небывалый подъём энергии. Вымыла окно, замесила тесто, сварила суп, налепила расстегаев с яблоками, поставила противень в духовку и присела отдохнуть с газетой «Я в Бийске».

Читаю заголовки: «Отделка кухонных стен», «Выбираем стеклянный фартук», «Нет такого запора, который нельзя победить».

Ничего интересного. Листаю дальше. Ишь ты, какая красавица с микрофоном! А над ней огромными буквами – Поющий город.

Интересно, о чём тут пишут? Я прочитала страницу и узнала, что в нашем городе объявлен конкурс вокалистов «Поющий город». Победители (12 человек) будут выступать на самой большой сцене в новогоднем концерте. На кастинг приглашают всех желающих, но только после 18 лет.

Вот повезло-то! Мне в октябре как раз 18 исполнилось четвёртый раз. Значит, есть шанс выступить на самой большой сцене города!

Но когда же состоится этот кастинг? Почему в газете не написано?Звоню во дворец. Говорят: – Приходите сегодня.Думаю, почему не завтра? У меня стряпня, уборка генеральная. – А завтра будет кастинг? – Завтра конкурс танцев. – А сегодня до которого часа? – До пяти.


230

– Спасибо. Вы мне очень помогли.Что делать? На часах 14:35, а я совсем не готова: лохматая,

улыбка Шуры, голос Ларисы Рубальской и баяниста нет.«Не комплексуй! Беги, узнай, что к чему!» - приказала себе и

вытащила из духовки румяные расстегаи. Тесто на окно поставила, наспех умылась, оделась и выбежала за дверь.

Иду, тороплюсь, тесто из-под ногтей выковыриваю. От морозного ветра слёзы из глаз, в горле пересохло.

Прибежала во дворец. Из кабинета, где идёт прослушивание, гремит фанерная музыка, у дверей очередь. Я – последняя.

Здесь узнала, что баяны не нужны, музыка должна быть на флешке, все поют под фонограмму или акапельно.

Да что же это за пение без музыки?! Уйти или остаться? Решила остаться, и оказалось не зря.

Подошла очередь. За столами около десятка членов жюри. Телеоператор наготове, микрофон ждёт, красивая женщина мне вопросы задаёт, а я говорить не могу, не то, что петь – в горле безводная пустыня.

Глаза невольно забегали по столам и жадно впились в бутылочку с водой, и я попросила глоточек. Добрый человек налил полный стакан.

Я поблагодарила, выпила залпом и устроила для членов жюри настоящий предновогодний концерт.

Все по одной песне пели, а я целых две, да притом свои, авторские. А потом ещё и сказку рассказала про старика и старуху, про внучку и речку Шептуху, про кошечку Чуткое Ушко, про Жучку да мышку Норушку. Один член жюри даже на телефон записал.

В общем, по полной выложилась, поэтому я буду выступать на самой большой сцене города… в другой раз.

Знаю, что не войду в число победителей – мне ли тягаться с такими асами вокала, как Валерий Щетинин, а их в нашем городе не 12.

Но я иду домой весёлая и счастливая, потому что пока город поёт, всякое лихо будет сидеть тихо и слушать, а мы живём и будем жить!

С Новым годом, земляки!

МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ НАШЕГО ПАРКА(Для педагогов и родителей)

ЗАЛЁТНАЯ

Тёплый летний день. В молодом парке много отдыхающих.Моё внимание привлекает мальчик лет четырёх. Он катается на

трёхколёсном велосипеде, и, когда сворачивает с дорожки на


231

газон, мне делается неспокойно: там растут неокрепшие деревья и кусты, наскочит на дерево – и дерево сломает, и сам ушибется или оцарапается о кусты.

Где же его родители? И тут мальчик разогнал велосипед, резко повернул на газон и опрокинулся.

Подбегаю к ребёнку. Он уже поднялся и велосипед поставил на колёса.

«Ушибся?» Мальчик покрутил головой. «С кем ты сюда пришёл?» Молчит. «Где твои родители? Покажи!»

Мальчик молча поехал к скамейке, где рядом с полторашкой пива сидели на вид интеллигентные мужчина и женщина. Оба обратили на меня внимание.

Я поздоровалась, извинилась за беспокойство и спросила:– Это ваш ребёнок?– А что случилось? – отозвалась женщина.– Скажите, пожалуйста, сыну, чтобы катался по дорожкам. Он

ездит по газону, а там…Реакция женщины лишила меня дара речи:– А кто вы такая? Вы что, смотритель парка? У вас есть

удостоверение?И сыну:– Иди, катайся, где хочешь!Этой женщины в нашем парке я больше никогда не встречала.

Наверно, залётная.

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Мальчик был вооружён мечом и, наверное, воображал себя богатырём. Он бежал галопом по парку, искал Змея Горыныча.

«А-а-а, вот он где! Попался?!» Подбежал к зелёному (нет, не Змею) кусту и давай махать богатырским мечом.

«Ой-ё-ё-ё!!» – вырвалось у меня.Богатырь опустил меч: «Ага-а, больно?»Моё «ой-ё-ё» услышала бабушка мальчика и увидела, что он

творит. Мы вместе подошли к малышу.Бабушка оказалась моей единомышленницей, а её внук

внимательным слушателем и хорошим собеседником. Объяснили ребёнку, что на раненый куст нападут жуки и червяки, съедят листья, и он засохнет. Потом примутся за здоровые деревья и кусты – и парка у нас не будет.

– Ведь хорошо, что у нас есть парк? – спросила я мальчика.– Ходошо, – согласился малыш, мягко выговаривая «эр».– А тебе где больше нравится играть? У вас во дворе или в парке?– В падке.– Я догадалась, что ты богатырь, а как зовут, не догадалась.


232

– Я Илья Мудомец. А ты кто?– А я – смотритель парка. Мне как раз богатыри нужны в

помощники. Хочешь, тебя в дозорные запишу?– Хочу, хочу! – запрыгал богатырь. – И бабушку запиши!– Если пожелает, запишу.– Записывайте, – смеётся бабушка.– Илья, а ты знаешь, кто такие дозорные?– Не-а.– Дозорные ведут дозор, значит, наблюдают, охраняют. В парке

у них задача такая: самим кусты и деревья не ломать и другим не давать. Да на скамейки ногами не вставать. Понял?

– Ага.– Ну, тогда повтори.– Кусты не ломать.– Правильно. Ещё что?– Скамейки.– Что скамейки?– Не ломать, не залезать, – отрапортовал малыш.«Маленький, да удаленький», – подумала я.– Молодец, верно. Скамейки тоже нельзя ломать. А ещё что?Илья поднял глаза и, показывая куда-то пальцем, радостно

воскликнул:– Фонади!Я посмотрела, куда показывал мальчик, и увидела разбитый

фонарь.– О! Да я вижу, из тебя отличный дозорный получится! Ты очень

наблюдательный. Все, что нас окружает, надо беречь. Правильно?– Пдавильно.– Хорошо, что я нашла такого помощника. А сейчас мне пора

домой. До свидания.– Пока-пока! Мы с бабушкой долго будем гулять и охданять падк.– Вот за это вам спасибо от меня и от парка.Я уходила в хорошем настроении, унося надежду на днях снова

встретиться в нашем парке со славным богатырём и его бабушкой.

ФАНТИК

Иду домой через парк. Впереди молодые мужчина и женщина. Они ссорятся. Ссора похожа на оперный дуэт, где ведущую партию исполняет женщина: чаще слышен её речитатив.

Следом за ними семенит мальчик. Он давно съел конфету, а фантик аккуратно держит пальчиками и безуспешно зовёт женщину: «Ма-а-а-ма, ма-а-ма!»


233

ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ЧАСТУШКИ

***

Экология мне снится,Очень грустная девица.Личико-то бледное – Заболела бедная.

***

Колдуны, шаманы, маги,Экстрасенсы бедолаги,С Экологией кошмар,Где же сила ваших чар?

***

Экологию поправим:Всё загадим, всё отравим.Крысы нас переживут,Ну, а нам придёт капут.

***

Мы с милёночком на паруПрогулялись к «Эвалару».Там лекарство выпускают,Рядом свалка городская.И не мята, и не клятаНа глазах у депутата.

У него есть аргументы:«Кушайте медикаменты!Ну, а свалка небольшаяНикому не помешает».

***

На Крещенье милый мойПрыгнул в речку с головой.Вышло чудо из чудес:Окрестился и облез.

***

Летом тоже было чудо,Никогда не позабуду:То ли баржа, то ли плотПо течению плывёт?Присмотрелася получше –Полторашек вижу кучу.

***

А на озере, кума,Рыба как сошла с ума:Стала плавать кверху брюхом.Говорят, вода протухла.

***

Малышу удалось быть услышанным лишь тогда, когда у мамы кончился запас воздуха в лёгких, и она сделала вдох для нового распева.

– Ну, чего тебе?! – резко выдохнула потревоженная мама, будто огрызнулась.

– Куда бумажку деть? – виноватым голосочком спросил ребёнок.– Да брось ты её!!И фантик, растерянно озираясь вокруг, полетел на землю. А

пустые урны голодными глазами печально наблюдали за его коротким полётом и падением.


234

На кормушку прилетаютПтицы одноглазые.И людей, и птиц питаютВсякою заразою.

***

Заказал старухе дедДиетический обед.«Ешь крапиву, старый хрыч,Пей водичку и не хнычь.Все продукты с ГМО,Мрём не знаем от чего».

***

Никому живых не жалко,Поджигают лес и свалки.Вонь в цивилизации,Как в канализации.Против перенаселеньяСокращают населенье.

***

Плачут русские берёзы – Надвигается угроза:Точат зубы бензопилы,Насмерть загрызут дебилы.

***

Депутат на депутатеЗадыхаются в Палате.Не чихнуть и не вдохнуть,Надо делать что-нибудь.Жириновского оставим,Остальных домой отправим.

***

Экологию ругаем,А за что – не понимаем.Чистоты вокруг хотим – Тут же гадим, где едим.

***

У Планеты малокровье.Пожелаем ей здоровья.Меньше технологии –Лучше Экология.

***

Светит полная луна –Щёки в саже:Занимается заводМакияжем.

***

В нашем парке городскомТравы сочны.Пробежаться босиком Надо срочно.По росе ходить зарёйВсем полезно.Туфли сбросила скорейИ полезла...Сто бы лет ещё босойНе ходила,Хорошо – лицо росойНе умыла.Ноги в саже. Как домойДобираться?То ли плакать над собой,То ль смеяться? 28.01.2017 г.


235

НИКОЛАЙ ПОРЕЧНЫХРодился на Алтае. Несколько лет сотрудничал с местной районной

газетой в качестве внештатного корреспондента, работал школьным учителем. Проза публиковалась в региональных и местных журналах.

МОЙ ДЯДЬКА ГРИШКА

«Ну, вылитый дядька Гришка», – говорили про моего младшего брата родственники. Я ревновал, считая, что сходства у него с дядькой было не больше моего – оба мы были смуглыми, черноволосыми пацанами, и дядька тогда ещё был жгучим брюнетом почти без седых волос в голове с сурово сросшимися на переносице смоляными бровями. Правда, поведенчески более отчаянный и подвижный братишка ассоциировался с часто бывавшем буйным дядькой быстрее и легче, я же с детства был степеннее, солиднее, а может просто трусливее в каких-то ситуациях.

С дядькой Гришкой вообще любили сравниваться, наверное, все его многочисленные племянники, которых в те годы почти никого мы ещё не знали близко. Не знали мы достаточно и других дядьев, редко наведывавшихся в гости, а дядька Гришка из всех родственников был для нас самым близким географически. И, наверное, потому самым родным, несмотря на то, что вниманием своим особенно нас не баловал. Но мы жили в одном городе и вполне близко – разделяла нас, как и весь небольшой уездный городок под щемящим до сих пор сердце и волнующим душу названием Алейск, железная дорога, а соединял высоченный – главная достопримечательность города – мост-виадук через эти бессчетные, казалось тогда, стальные рельсы.

&


236

«Алейск сортировочная» – так значился станционный городок в железнодорожных справочниках.

Перейдя через мост, а это, как можно догадаться, уже само по себе было приключением, ты попадал в другой Алейск. С последней ступенькой моста начинается скат рельефа к руслу реки Алей, чуть приторможенный главной улицей той стороны и первой в городе покрытой асфальтом – улицей Давыдова. Железная дорога, таким образом, является вершиной гребня, с которого в одну сторону параллельные ей улицы спускаются к Алею, в другую – к малюсенькой, «воробью по колено» тогда, речушке под названием Горёвка. Вот название!

Мы любили, поднявшись на верхний, самый продолжительный проход моста, задержаться там. Просто так. Чтобы посмотреть сверху на город. Чтобы дождаться и вдохнуть прогорклый, пахнущий романтикой дым проходящего внизу паровоза, расписание движения которого мы как-то интуитивно угадывали.

Сойдя с последних ступеней моста, забираем сразу вправо и по недлинному Железнодорожному переулку выходим на улицу Давыдова. По ней квартал мимо «Пятого» магазина, ещё квартал, сворачиваем в переулок Центральный и вниз, бегом, почти до самого конца к дядькиному дому – старый бревенчатый на два хозяина по кухне и комнатке каждому с грубо собранными с двух сторон верандами из старого посеревшего горбыля. За ним остаётся два-три двора, а дальше – солончак.

Мы с братом заходим в калитку, почти всегда уверенные, что дома никого нет. Идём, чуть воровато озираясь, в сарайку, и выводим на свет божий обшарпанный, со следами коричневой краски надёжный советский велосипед «Урал». Выводим его, как норовистого коня под уздцы, за калитку на улицу. Мы учимся кататься. По очереди подсовываем под раму ногу, пока другой держит, ставим одну, вторую ногу на педали и – под уклон в сторону солончаковых просторов, стараясь удержать равновесие и не упасть. Затем съехавший пешком ведет машину наверх и, по-честному, передаёт право – упасть-не упасть – брату. Стараемся успеть урок до прихода домой дядьки. Если он появляется – не зло ворчит. Да и когда любимый дядька Гришка оказывается дома, мы тоже катаемся. Он почти всегда разрешает.

Сам дядька Гришка ездил редко на велосипеде. Он – фронтовик, инвалид войны. На фронте дядька был телефонистом, и однажды, это было уже в феврале 43-го, санитарный поезд, в котором он обеспечивал эвакуацию раненых, разбомбила немецкая авиация.


237

Дядька Гришка был после дежурства, спал, и не слышал команды покинуть вагоны. Устал он уже воевать – с 38-го года в Красной армии, ещё будёновку поносить довелось. Призвали его вскоре после того, как жену законную, красавицу Аринку, в отцовский дом привёл. И дитя нажить не успели…

В общем, бомба тогда попала в вагон, и дядька в результате был ранен осколками в правую руку – кисть разбило – и в левую ногу выше колена. Медсанчасть, эвакуация в тыл, госпиталь. Потом – демобилизация и возвращение к заждавшейся, перезревшей жене. Его бригадиром сначала над бабами в родном колхозе поставили. Когда война закончилась, и мужики пограмотнее, кто уцелел, с фронта подтянулись, в город перебрался. Правда, поросёночка, курей, как ни тяжело управляться было, держал всё время, пока жена жива была. А как иначе? Пенсия по инвалидности тогда мизерная была. Сторожем пристроился – всё прибавка в живых деньгах. Он ведь не без ног, чтобы на площадке деревянной с колёсами из подшипников на базаре нищенствовать.

Потом, уже в семидесятые, ему выделят «Запорожец», на котором будет ездить их с тёть Ариной единственный сын, Шурка, родившийся в 44-ом.

Тётка Арина всё такая же красивая и ласковая, с приятным грудным голосом, она всегда вкусно пахнет сыром, потому что работает на Алейском маслосыркомбинате. Правда, достаётся ей частенько от не на шутку разбушевавшегося порой ревнивца дядьки, который по молодости, говорят, сам «ходок» ещё тот был. А Шурка сейчас в армии, вернее, на большом противолодочном корабле Военно-морского флота служит. В подражание ему я тоже буду бредить о море.

Возвращаясь от дома дядьки обратно, мы часто для разнообразия и сокращения пути могли пойти другой дорогой – по тупиковой железнодорожной ветке, которая, начиналась от какого-то предприятия за высоким дощатым забором прямо с улицы Давыдова и выходила к виадуку. Изредка по ней проходил маленький маневровый тепловозик. Сразу по обе стороны невысокой насыпи этой ветки густой стеной росла полынь и крапива, куда, если случалось встретиться с этим гномом-тепловозом, приходилось сходить.

И вот однажды на этом маршруте с нами случилось невероятное, запомнившееся на всю жизнь событие. Идя привычно по рельсам и отвлекаясь по сторонам на всякие пустяки, мы вдруг натолкнулись на валявшегося в уже пожухлой осенней траве пьяного мужика, который


238

лежал чуть в стороне от железки. Надо сказать, что в шестидесятые годы опустошение карманов спящих где попало пьяниц было одним из пацанских промыслов. Стоит ли говорить, как мы обрадовались удаче. Вокруг никого. В случае чего пути для отступления на все четыре стороны…

Пьяный лежал вверх спиной, чуть привалившись на левый бок.

Правая рука закрывала его лицо, да оно нам было и не к чему как бы. Обследовав безрезультатно легко доступный правый карман брюк, мы осторожно стали принуждать мужика перевернуться. Вдруг то, что в других случаях не оказывало на нас никакого воздействия – пьяное сонное бормотание – заставило двух маленьких карманников замереть от ужаса. Рык потревоженного и отборный крепкий мат были слишком знакомы нашим ушам. Дядька Гришка (это был он!) отнял руку от головы и, не открывая глаз, запустил такую тираду, что мы, выйдя из оцепенения, стремглав бросились прочь, думая только об одном: узнал или не узнал? Мы всё ждали пронзительного свиста вслед из милицейского свистка, который у дядьки был всегда с собой. Я уже говорил, что дядька Гришка по причине своей инвалидности служил сторожем. Именно служил – так мы считали, потому что такую серьёзность он напускал и столько тайны при скудных рассказах о своей работе, что мы всерьёз считали его почти милиционером. А милиционеры в ту пору были серьёзной страшилкой для расхулиганившихся пацанов вроде нас.

Через четыре года после описываемого события родители увезли нас из Алейска в Киргизию, а ещё через семь лет мы с братом снова в Алейске, стоим перед дядькой Гришкой и выжидаючи мочим.

– Алешкины, что ли? – спрашивает он, грозно глядя из-под нависших, сросшихся на переносице, таких же, как прежде, густых бровей, но уже с сильной проседью. Он всё такой же: резкий, бесстрашный и бесшабашный, но заметно постаревший одинокий мужчина – тёть Арины уже нет в живых.

Узнал!Мы обнимаемся. Прячем слезы – я во всяком случае.– Ну идите за бутылкой, - как само собой разумеющееся и

ожидаемое нами буднично произносит дядька Гришка.– Ладно, я с вами пойду. А то вам не дадут – щас только после двух

можно. Только вы не шибко бегите, мне с палкой не разбежаться.У него во всех магазинах в винно-водочных отделах связи, со

свистком-то.

Через полчаса мы на знакомом из толстенных досок, покатом и с большими щелями крыльце. Я уже окончил два курса мореходного училища, но пока не готов составить ему полноценную компанию. Брат


239

АЛЕКСАНДР КОЛОМИЙЦЕВ

Коломийцев Александр Петрович. Родился 10 июля 1949 года. Профессия - горный инженер. Живёт в с. Зональное Алтайского края. Первая публикация в журнале "Барнаул" в № 3-4 за 1999 год. В журнале "Барнаул" опубликован роман "Дно", повести "Миллионщица", "Лёшкина одиссея", четыре рассказа. В альманахе "Бийский вестник" напечатаны повести "Потомки Асклепия", "Миллионщица". В альманахе "Белая скрижаль. Лучшее" напечатан рассказ "Галчонок". С 2012 года публикуется в журнале "Союз писателей" (Новокузнецк). В издательстве "Союз писателей" вышли три книги малыми тиражами - "Лёшкина одиссея" (повесть), "Миллионщица" (повесть и рассказы), "Русские хроники 10 века" (роман). Также участвовал в трёх коллективных сборниках - "Рождённые в СССР", "Историческая проза", "Современный мир глазами писателей".

ДАЧНИКИрассказ

Ольга Семёновна и Раиса Валерьевна ругались, опускаясь до матерков и переходя на личности. Ольга Семёновна –

& вообще школу дохаживает. Дядька зовёт другана-соседа, который тоже «болеет со вчерашнего», мы даём им ещё на поллитру, и сами, слегка опьяневшие от полстопки, умиленно любуемся красочно разматерившимся дядькой.

Какой же он родной, милый и красивый мой дядька-фронтовик. Сейчас ему пятьдесят четыре. После этой встречи я увижу его ещё раз, последний, в 1978 году, проездом на Дальний Восток. Со мной будут уже жена и двухлетняя дочь. «И где вы, племяши, таких красивых жён выбираете», – сделав мне приятное, польстит дядька, поблёскивая чёртиками в чёрных цыганских глазах.

А через год его не станет. Дядька Гришка умрёт в одиночестве в своей холодной холостяцкой квартире. С горя пил он, практически не просыхая? Сильный человек, дядька мог ругать, материть обстоятельства, но он никогда не жаловался на жизнь. Однако, что было у него там, внутри, какие мысли и думы потомственного русского крестьянина не давали покоя его мятущейся душе и требовали каждодневного опьянения, чтобы уходить от действительности?

Бог судья и Царствие тебе небесное, Григорий Егорович, солдат Великой Отечественной.

***


240

рядовая дачница, пенсионерка, Раиса Валерьевна – человек при должности, председатель дачкома. Человек при должности всегда прав, разговаривать с ним должно с благоговением, пенсионерка по скудости ума не понимала простых истин. Сегодняшней ночью неизвестные злоумышленники совершили набег на участок Ольги Семёновны и обобрали клубнику, гордость и рукотворное сокровище дачницы. Посягательство на взлелеянное неустанными трудами и заботами творение, Ольга Семёновна воспринимала подобно осквернению собственной чести и достоинства. Убитая нежданным горем жертва грабежа поведала о случившемся соседям, но, несмотря на трёхкратное повторение, давление в котле не спало, и Ольга Семёновна явилась к председательше высказать своё мнение о ворах, охране и правлении. Пришла не вовремя. Раиса Валерьевна чаёвничала с родственницей. Ваза с крупной сочной клубникой, стоявшая на столе, подействовала на посетительницу, словно красная тряпка на быка. С полуслова Ольга Семёновна перешла на крик, слова извергались сами собой, без всяких усилий с её стороны.

– Викторией лакомитесь! А я своим внучкам и ягодки сорвать не могу. Столько надсажалась, всю вёсну к деревне на выгон ходила, коровьи лепёшки собирала, все грядки на карачках обползала, каждую травиночку-былиночку повыдергала. А теперь что? Себе охрану на наши денежки поставила, а мы, значит, как хочите. Так, да?

Раиса Валерьевна в негодовании вскричала: – Женщина, да вы кто такая? Что вам от меня надо? – Ах, она меня ещё и не признала. Деньги собирать, так всех

знат! – Погодите, вы Ольга Семёновна? Вы так кричите, в ушах звенит,

совсем с толку меня сбили. Вы толком расскажите, что с вами приключилось?

– Викторию ночью обобрали, чего не сорвали, то вытоптали. Вот чё приключилось. Нам на что такая охрана нужна – ворота стеречь, да участок госпожи председательши караулить.

– Знаете, нечего тут орать на меня. Сами виноваты. Я вам всем сразу сказала, три человека для охраны мало. Как один человек ночью за такой территорией уследит? Так вы деньги на охрану пожалели, а теперь виноватых ищете.

Распалясь, женщины наговорили друг другу кучу любезностей. Довольная собой, Ольга Семёновна отбыла восвояси. Последнее слово осталось за ней, лицо украсила торжествующая ухмылка.

Остаток дня Ольга Семёновна приводила в порядок клубничные гряды, подрезала потоптанные кустики, рыхлила почву, поливала. Нервы её успокоились. Враг определился – председательша, которой она «задала перцу». Вечером появились новые слушатели,


241

в лице ближних соседей – Виталия и Анны. Супруги были лет на 25 моложе пенсионерки, находились в возрасте между 35 и 40 годами. Виталий работал охранником в большом магазине, пышненькая Анна – продавщицей в ларьке. Ольга Семёновна несколько заискивала перед молодыми соседями, особенно перед Виталием, и в разговорах обычно поддакивала. Виталий иногда подвозил пожилую дачницу на своей «королле». Путь на дачу Ольга Семёновна проделывала тяжкий. Скорый – на трёх автобусах, более спокойный, но и долгий – на трамвае, потом на автобусе. Уезжала с дачи последним или предпоследним рейсом, когда автобусы бывали переполнены. В августе-сентябре, садоводы возвращались домой не с пучочками петрушки-укропа, а с набитыми сумками, езда в общественном транспорте превращалась в пытку, и снисходительная любезность Виталия приходилась весьма кстати. В огородных делах пенсионерке помогал старший сын, но работал Вадим на «северах», дома бывал наездами. Невестка, по её самоличному признанию, сады-огороды на дух не переносила, хотя всякие соления, изготовленные свекровью, кушала с большим удовольствием. У дочери была своя семья, матери помогала редко. Младший сын, Валентин, в 28 лет пребывал в холостяках, и «дача» в его представлении соединялась с «шашлычком и коньячком».

Анна полола морковку, Виталий, вооружённый пятилитровым опрыскивателем, боролся с колорадским жуком. Ольга Семёновна внимательно оглядела грушу, росшую у забора, потёрла костяшками пальцев подбородок, невзначай опёрлась об изгородь, и поведала Анне свои злоключения. С другого края участка откликнулся Виталий.

– За такие дела ноги выдёргивать надо. – Или руки отрубать, – согласно поддакнула Ольга Семёновна. – Если мои сливы обтрясут или картошечку выкопают, точно, и

ноги повыдергаю и руки поотрубаю. Среди недели приехали, жука потравить, сколько бензина уходит. И какой-то урод выкопает мою картошку!

– Он с этой картошкой с апреля возится, – пояснила Анна. – В Интернете вычитал про какое-то снадобье, раствором специальным обмывал, торфом пересыпал, теперь не надышится на неё.

– А я ведь в милицию-полицию ходила, – продолжала Ольга Семёновна, с нетерпением ждавшая паузы.

Виталий хохотнул. – Ну и чё менты сказали? – А то и сказали, у нас тётка без твоей виктории забот хватает,

охрану нанимай, пускай стережёт. Я им, вы бы, мол, сынки, на машине своей пару раз за ночь дачи объезжали, да хоть бы фарами для острастки светили. Дак куды там! Машин нету, людей не хватает, бензин пожгли. Чуток не взашей выгнали.


242

– Ну, а ты, Семёновна, чё хотела? Станут менты простым людям помогать? Ты б им отслюнила тысчёнок с десяток, они бы, может, подумали.

– Скажешь тоже, где ж я таки деньжища возьму? У меня пенсия полтыщи до десяти не дотягиват.

Ольга Семёновна поохала, занялась поливом. Из разговора соседей поняла, те после дачи собираются заехать к друзьям.

Выехав на трассу, Виталий глубокомысленно заметил: – От этого ворья житья не стало. Ну, все воруют, от горшка два

вершка, а туда же. Сегодня двух пацанов прихватил, шоколадки стырить хотели. Рассопливились, заканючили, чуть на колени не падали – дяденька, дяденька…

– И что ты, в милицию сдал? – Да отпустил, пожалел. Мы, говорят, не воры, мы на спор.

Ладно, чё уж там, зверь я, что ли.Анна коснулась руки мужа, сжимавшей руль. – Добрый ты у меня.О том, что принудил воришек звонить родителям, чтобы те

принесли по тысяче, сообщать жене Виталий не посчитал нужным.

Наталья говорил про себя: «Мы люди небогатые, но и не нищие. В гробу я видала горбатиться из-за ведра помидоров, да пары вёдер картошки. Белые люди на даче отдыхают, а мы чем хуже, негры, что ли?» Сажали, конечно, по грядочке петрушки, огурцов, лучка, десяток корней помидоров. Укроп сам произрастал. Зато на их даче имелся душ, лужайка и качели. Домик построили двухэтажный с застеклённой верандой на втором этаже. Не доставало только водоёма. На местную речушку Змеёвку Наталья ходить брезговала, но приходилось подчиняться желаниям детей. «Выгуливать» погодков – сына и дочку, Наталья обязала мужа. Сейчас погодки сидели на заднем сиденье старенькой «семёрки» и потихоньку ссорились. Заводилой выступала десятилетняя Светочка.

– Как приедем, на качелях качаться стану. – Ну и качайся, а я купаться пойду, – отрезал старший брат. – А тебя одного не отпустят. – Тогда я смартфон возьму. – Смартфон я возьму. – Ты же качаться будешь. – Ну и что. Я со смартфоном качаться буду. Ты у окошка сидишь,

значит, я смартфон возьму. – Не надо было вперёд лезть, сама бы у окошка сидела. – Вот тебе.Светочка ущипнула братца, ответом послужил тычок локтём.

Завязалась толкотня с вскриками и всхлипами. Сенбернар Жужа, восседавший у левого окна, повернул голову, осуждающе посмотрел


243

на молодых хозяев. Мир установил отец. – Не прекратите, высажу, и пешком пойдёте.Выбоины сменялись колдобинами. Сотоварищи-соперники по

езде с препятствиями усиливали нервозность, детская грызня раздражала.

– Давай не будем портить друг другу настроение.Наталья жила предчувствием отдыха. Сейчас примет душ,

расстелет на лужайке плед, бездумно полежит часок. На два дня можно отрешиться от нервотрёпки, гонки за химерами, бесконечного напряжения – не случится ли что-нибудь с детьми, не начнутся ли сокращения. Просто лежать и смотреть на облака, заходящее солнце.

Мимо проплыла бетонная стена стройбазы, пыльные тополя с серыми листьями, стая бездомных собак с высунутыми языками, тряхнуло на последней рытвине, машина пошла ровно. Глава семейства Георгий предвкушал, как удивит детей нежданным подарком. В багажнике лежала коробка с радиоуправляемым вертолётом. Он даже улыбнулся, представив ликование детей.

В редком сосняке резвилась местная детвора.И как родители отпускают детей так далеко от дома. Столько

всяких уродов развелось. Да разве удержишь ребёнка в четырёх стенах?

Георгий свернул с трассы, через полсотни метров подъехал к воротам, показал пропуск сторожу. Их участок находился в глубине дачного посёлка, на боковой уличке.

Жужа, обрадованный свободе, носился взад-вперёд, дети с визгом догоняли пса. Георгий выкладывал из багажника поклажу. Наталья окликнула мужа.

– Гоша, ты, что не запер калитку? Какой ты рассеянный. – Ничего подобного, я всегда запираю. Это ты, наверное, за чем-

нибудь возвращалась, торопилась, и забыла закрыть.Георгий не успел запереть машину, в глубине дворика раздался

крик жены. – Да у нас кто-то был! Гоша, я боюсь, Гоша!Георгий соображал быстро, схватив монтировку, благо, багажник

не успел закрыть, бегом бросился к дому. Дверь открывали варварским способом с помощью гвоздодёра. Злоумышленники давно убрались, оставив после себя следы Мамаева нашествия. Из ценных вещей пропали телевизор и переносная газовая плитка. Наталья поставила на ножки опрокинутую табуретку, села, опустив руки на колени.

– Я здесь не останусь, поехали домой. Я понимаю, украли, но курочить зачем?

Георгий ходил кругами по кухоньке, сжав кулаки и бранясь сквозь зубы. Успокоившись, присел на стол.


244

Как многие нерешительные, даже слабовольные люди, Георгий из кожи вон лез, дабы выглядеть твёрдым, предприимчивым мужиком. Посему, скрывая очертания безвольного рта, поджимал полные губы, напрягал скулы, говорил сурово и отрывисто. Внутренне содрогаясь, принимал решения, соответствующие облику настоящего мужчины. Но душевный склад не позволял довести задуманное до конца, в результате выходило нечто раздвоенное, ни к чему не годное. Как, если бы сидя в лодке, одним веслом грёб вперёд, другим – назад. Стараясь привить детям черты, которых не имел сам, играл перед ними роль «сурового отца», за что получал нарекания от жены. В мужском обществе, насилуя себя, поддерживал мнения жестокосердные, безжалостные, даже те, которые считал неверными. Но вся жестокосердность и безжалостность с его стороны исходила в болтовне.

– Ладно, поехали. По дороге заедем в милицию, напишем заявление, хотя бесполезно, но всё-таки.

Настроение испортилось у всей семьи, даже дети притихли и сидели молча. Вертолёт вернулся в багажник. У сторожа Георгий узнал адрес опорного пункта местного участкового. Наталья в полицию не пошла, осталась сидеть в машине.

Муж общался с участковым полчаса. Вернувшись, пристегнулся, с тяжким вздохом положил руки на руль.

– Никого они не будут искать. Участковый на меня, как на осеннюю муху посмотрел. У него таких заявлений пачка лежит.

– Ты-то написал? – Написал, конечно, толку-то. Ущерб и до десяти тысяч не

дотягивает. Они такой чепухой не занимаются. Я ему – новый телевизор, хотя переносной, больше десяти тысяч стоит…

– А он что?Георгий махнул рукой. – В общем, спасение утопающих, дело сами утопающих. К чему

только такое спасение приведёт? Завтра замок куплю, брусков, приеду, дверь отремонтирую, приберусь.

– Ладно, не переживай. Я вот подумала, все живы, здоровы, и, слава богу. Остальное мелочи.

Георгий покосился на жену. Настроение у Натальи сменилось, лицо уже не выглядело, словно наступил конец света.

Владимир Григорьевич Ключников был крепким мужиком лет пятидесяти пяти с неувядаемым румянцем на щеках. Когда к нему прилипло прозвище «Помидор», он не помнил, возможно, в школе, а, может, позже, в армии. Как новые друзья-товарищи узнавали о прозвище, оставалось только догадываться. Почти всю свою жизнь Ключников проработал небольшим начальником – мастером, завскладом, механиком. С грехом пополам в своё время Владимир


245

Григорьевич закончил восьмилетку и поступил в ПТУ, со временем окончил вечернее отделение техникума. Трудовую деятельность начал на котельном заводе, но работать на крупном производстве ему не нравилось, и, когда появились кооперативы, быстренько перешёл в один из них. В разговорах «за жизнь» Помидор нередко повторял, что умные люди устраиваются и при «социализьме», и при «капитализьме». Людей, не умеющих устраиваться, Помидор считал никудышными, и глубоко презирал. «Устроившись», Ключников клевал по зёрнышку, и знал меру, очевидно, поэтому дел с правоохранительными органами никогда не имел. Единственный сын Ключникова, не выдержав гнёта отцовского воспитания, давно покинул отчий кров, и связей с родителями не поддерживал. Человеком Владимир Григорьевич был бережливым, денег на ветер не бросал. На дачу ездил на доисторическом «Урале». Надо сказать, мотоцикл содержал в исправности. Заводился «Урал» «с полуоборота», и по хорошей дороге уверенно держал скорость в 70 километров, большего владельцу и не требовалось. Знакомцы, близких друзей Помидор отродясь не заводил, подшучивали:

– Григорьич, у тебя ж водятся деньжата, чего машину не купишь? Бабу свою простудишь, осенью, дождь, ветер, а ты её на мотоцикле прёшь!

Помидор фыркал и отвечал: – Ништяк! Не нравится мотоцикл, пускай на трамваях ездиит.

Ваши иномарки – одно баловство. Я на своём «Урале» за одну ходку поболе вашего увезти могу. А заради форсу деньги не трачу, я их не на машинке печатаю.

Деньги Помидор не печатал, и по возможности обходился без них. Участок имел увеличенный – 12 соток. К своим 6 прикупил столько же соседских. На расширенном участке разводили с супругой то, что даёт прибыль – помидоры и картошку. (Торговлей занималась Аксинья Фёдоровна). В страду – копка огорода, обработка картошки, Помидор нанимал бомжей. Расплачивался с ними «жидкой валютой». Для её производства держал в баньке «аппарат». Поскольку плата за электричество по счётчику увеличивала накладные расходы, будучи мастером на все руки, во время перегонки продукта цеплялся к электролинии «крокодильчиками». «Жидкой валютой» расплачивался и со сторожами. Охранял участок свирепого вида пёс по кличке «Джек». В отсутствие хозяина пса кормили сторожа, перекидывая пищу через забор. Благодаря Джеку, ночные посетители обходили владения Ключниковых стороной.

В августе Помидор разругался с соседями. На присоединённом участке росла персиковая слива. Бывший хозяин посадил дерево не совсем удачно. Слива разрослась, ветви её свешивались через забор. Вечерком супруги приехали накопать молодой картошечки,


246

собрать побуревшие помидоры. – Гляди-ка, три дня не приезжали, слива-то созрела! К соседям

нападала, – сообщила супругу Аксинья Фёдоровна, обойдя участок. – Вот, блин, я и забыл про неё, – ругнулся супруг. – Сейчас гляну.Ветви гнулись под тяжестью зрелых плодов, на морковных

грядках сквозь зелень ботвы желтели падалицы. Помидор подставил скамейку, перебрался через забор.

– Подай вёдра, – велел жене. – Падалицу-то не бери, поди, сопрела. – Ништяк, – отвечал практичный супруг. – Гнильцу обрежешь,

повидлу сваришь. Чё добру пропадать.Не обращая внимания на морковку, Ключников собрал всю

падалицу, снял плоды с веток.В выходной соседи попытались устроить скандал. – Григорьич, – позвал сосед, подойдя к ограде. – Ты сливу

собирал? – Каку сливу? – изобразил удивление Помидор. – Вот тут ты через забор перелазил, видно же. – Ну и чё? – пошёл в наступление Помидор. – Моя слива, я и

собираю. Думал, ветки на твою сторону выросли, так твоя? – Да собирай ты свою сливу, нужна она мне. Ты зачем грядки

мне потоптал! – Вот горе-то, подумаешь, пару раз оступился. Сразу крик

подымать? – Да где ж, пару раз оступился? Смотри, сколько потоптал!

Сказал бы, я бы собрал, да отдал тебе. – Совести у тебя, Владимир Григорьич, нету, – вступила в

разбирательство соседка. – Небось, кабы на твой участок зашли, да по грядкам потоптались, в драку бы полез.

– А ты попробуй, зайди, – хохотнул Помидор.Переваливаясь на коротких ногах, на выручку к супругу поспешила

Аксинья Фёдоровна. Подобно супругу Аксинья Фёдоровна имела приземистую равновеликую во всех измерениях фигуру, но, в отличие от Владимира Григорьевича, по-женски округлую. Туповатое лицо её со склеротическими жилками на одряблых, по-бульдожьи отвисших щеках приобрело сварливое выражение.

– И чё раскудахталась! Чё у тебя за морковка? Хвостики мышиные, а не морковка! Вот делов-то, на грядку наступили! Вот люди, за всякую ерунду скандалят. Ты морковку-то вырасти вначале, а потом ори.

Торжествуя победу, Кпючниковы занялись огородом.

Ближний перекрёсток загородила крикливая сходка. Ключников матюгнулся сквозь зубы, остановил мотоцикл. Подойдя к собранию, спросил недовольно:


247

– Чего галдите? Проехать дайте.Ответили вразнобой. – Воруют… – Дачи обносят, вот, обсуждаем. – Тебе хорошо, у тебя, вон, какой сторож.Семёновна, баба голосистая, перебивала всех: – Кого зазря галдеть! Мужики вы, или нет? Собрались бы,

поймали, да накостыляли так, чтоб неповадно было. Кого ждать-то? Кто нам поможет?

Мордастый Виталий с хохотком кивнул на Помидора: – А вот у Григорьича Джека взять, да с ним и ловить ворюг. – А он тебя самого не загрызёт? Ворюг этих надо, как крыс

отвадить. Был у меня случай. Крысы на складе развелись, ничё не помогало, и капканы ставил, и травил, их только больше и больше становилось. Вот мне и посоветовали. В ловушки изловил трёх штук, в мешок посадил, бензином облил, да поджёг. Визжали, хоть уши затыкай. С тех пор все ушли. Вот и с этими крысами также надо. Парочку отловить, да вломить так чтоб визжали до потери пульса, другим наука будет, в другой раз не сунутся.

– Ну, это вы уж того! – пробормотала молодушка, кутавшаяся в наброшенную на плечи куртку.

– Дядя зло шутит, Наташа, – успокоил женщину муж, положив супруге ладонь на плечо. – Со злости чего не скажешь. А, действительно, – продолжал, обращаясь к собравшимся, – собраться, кто может, в отпуске, или отгулы возьмёт, или успеет утром на работу добраться, посторожить, да поймать этих негодников да в милицию сдать.

– Посторожить придётся, куда денешься, – согласился Виталий, – а ментам сдавать… – Виталий насмешливо фыркнул. – Своими силами обойдёмся, надёжней будет.

Сходка пошумела с полчаса и разошлась, не придя ни к чему конкретному, приняв расплывчатое решение сторожить с завтрашней ночи, кто сможет.

Дабы не обнаружить себя, машины оставили у ворот, под присмотром сторожей. Сами схоронились под кустами шиповника. Вадим, приехавший на побывку, добрался с Виталием. Вадим виноватил себя перед матерью за редкую помощь. Приехав на побывку, заглянул в отчий дом, подивился грудам помидор на подоконниках. Оказалось, спасу нет от ворья, чуть побуреют, тут же прибирают. Теперь кающийся сын готов был «бошки поотрывать» материниным обидчикам. Виталий горел жаждой мести. На днях выкопали десятка полтора кустов «картошечки», такого кощунства самодеятельный аграрий стерпеть не мог. Выкапывать картошку пора не пришла – и ботва зелёная, и кожура тонкая, не загрубела.


248

При копке, перевозке побьётся, до Нового года не долежит – сопреет. Гоше, словно разболевшийся зуб, не давал покоя Наташин взгляд. Тогда, после ограбления, Наташа приехала на дачу вместе с ним. Он чинил дверь, жена мыла с содой пол, окна, стены. Он удивился – стены-то, зачем мыть? Наташа посмотрела жалостно, виновато, ответила с надрывом:

– У меня такое чувство, будто над нашим домиком надругались.Такой взгляд любимой женщины не забывается.Помидор, вкупе с верным сторожем, включился в предприятие

из практических соображений. На сходке одна дачница, имени её не знал, та обреталась далеко от его участка, пренебрежительно отозвалась о Джеке:

– Что с того, собака дачу стережёт? Псина не человек, хоть волкодав, хоть дворняжка. Сосиску с отравой бросят, и все дела. Был сторож, и нету сторожа.

Подумалось, глупая баба правду говорит. Сам приучил Джека брать еду из чужих рук.

Кошачий визг заставил вздрогнуть. За забором послышалась возня, Джек вскочил на ноги, зарычал, готовый броситься наводить порядок. Помидор успокоил пса, через несколько минут возня стихла. Ветерок шевелил листья груши, росшей у забора, несколько плодов с шумом упали. Вадим пошарил в кустах, нашёл одну, принялся есть. Виталий недовольно прошипел:

– Тише ты, чавкаешь, за сто метров слыхать. – Вкуснятина, – отозвался северянин.Как не стерегли тишину, скрип калитки прозвучал неожиданно.

Метрах в двадцати наискосок через уличку скользнули три тени. По телу Гоши прошла мелкая дрожь, и само оно покрылось липким потом. Последний раз Георгий дрался в двенадцатилетнем возрасте, и хотя вышел победителем в той давнишней драке, воспоминания о ней вызывали неприятное чувство.

– Чё зубами стучишь? Боишься, что ли? Не боись, нас больше, – прошептал в ухо Виталий.

– Тише вы, – шикнул Помидор, взявший на себя начальствование. – Пошли!

Вадим распахнул калитку, Помидор спустил собаку, выкрикнув: – Взять!В неразберихе Виталий с Вадимом погнались за одним

злоумышленником, второго взял Джек, третий, давя помидоры, огурцы перемахнул через забор на другой участок. Ключников отогнал пса, поднял за шиворот ночного грабителя, потащил к калитке. Второму удалось сбежать. Ударив ногой в пах Виталия, примеривавшегося к избиению, шустрый ворюга дёрнулся из рук Вадима, врезал по челюсти, и был таков.

– Ну, а ты чё столбом стоял? Сопля, блин.


249

Морщась от боли, Виталий обругал Гошу, от нерешительности не знавшего, что делать. Ключников стращал пленника.

– Гляди мне, побежишь, пса натравлю, разорвёт, как Тузик грелку.Оклемавшийся Виталий жаждал мести. Свалив пленника

наземь, принялся топтать ногами. Тот не сопротивлялся, лежал, скрючившись, закрыв руками лицо.

– Будет тебе, – хладнокровный Ключников остановил свирепеющего с каждым ударом напарника. – Держите покрепче, чтоб и этот не сбёг, сейчас устрою гадёнышу экзекуцию.

К Виталию с Вадимом вернулось спокойствие. Покуривали, поплёвывая и стряхивая пепел на поверженного противника. Ключников, уже без пса, вернулся через четверть часа, сжимая в руке какой-то предмет. Присев на корточки, Помидор поставил предмет на землю, им оказалась ручная газовая горелка. Повозившись пару минут, щёлкнул зажигалкой, синеватое пламя, распространяя тепло, ровно гудело.

-Чё стоите? – Помидор снизу вверх посмотрел на сообщников. – Держите его, руку придавите.

Вор дёрнулся, попытался подняться, завопил: – Мужики, вы чё, рехнулись!Вадим пнул в спину, придавил коленом, Виталий наступил на

левую руку, ближнюю к Ключникову. Струя пламени упёрлась в человеческую плоть, вызвав конвульсии. Вор задёргался, завопил благим матом.

– Да держите вы его, – выкрикнул Помидор, правой рукой ухватил за волосы истязуемого, вдавил лицо в землю.

Царапая губы, нос, щёки, давясь попавшей в рот землёй, мусором, грабитель пытался вывернуть лицо, но ухватистая мясистая ладонь держала крепко.

Пахнуло горелым человеческим мясом. Гоша, прижав руки к груди, округлившимися глазами смотрел на инквизиторскую пытку. Лёжа на диване, подобные сцены он наблюдал сотни, тысячи раз. Реальная кровь, пытки, смерть воспринимались ирреально. Он не участник, он – созерцатель. Зло наказывалось злом. Несоразмерность этого второго зла, выступившего возмездием за первоначальное, требовало морального оправдания, иначе они – преступники. Какой же он, любящий, заботливый муж и отец, преступник! Так ему, сволочюге, и надо, не будет рот на чужое добро раззевать. Сколько они крови попортили. Сколько из-за них слёз пролито. Так его, так! Другим неповадно будет. Наташке он ничего не расскажет. Не стоит ей знать об изнанке жизни, крепче спать будет.

Вымышленные действа щекотали нервы, яви воспротивилось само естество. Зажимая ладонями рот, Гоша бросился к кустарнику.

Вадим отпрянул в сторону.


250

Захваченный общей идеей – «крыс надо наказать», он поступал, как все, не отдавая отчёта в собственных действиях. Звериный вопль страдания, ужаса отрезвил и вернул контроль над собой. Он хотел накостылять, чтоб красной юшкой умылся. Но жечь живого человека…

– Вы чё, мужики, хорош, припугнули и хватит! Рехнулись, что ли? – решительно шагнул к озверевшему кату, рванул за плечо. – Прекрати немедленно, в милицию сообщу.

Помидор, злобно ощеряясь, поднял руку с горелкой, направил пламя в лицо.

– Рот закрой, слюнтяй! Иди и не вякай! Ты сам участник, вместе на нары пойдём. Станешь вякать, где, мы дачу твоей мамки сожжём вместе с ней, понял, нет? Или ты на свои севера больше не поедешь?

Бормоча ругательства, Вадим пошёл прочь от творимого на его глазах кошмара.

Виталий, оскалившись злобным псом, выпучив глаза, давил дёргающееся тело в землю. Чужая боль хмелила Ключникова, гримаса извращённого наслаждения обезобразила лицо. Пламя калечила человеческое тело.

– Давай другую руку, эта готова, – шумно, прерывисто дыша, палач отодвинулся в сторону.

– Слушай, он, кажись, того, крякнул, – испуганно проговорил Виталий.

Ключников перевернул вора на спину. Тот лежал, не шевелясь, с закрытыми глазами, с искажённым страданием лицом. Помидор проверил пульс, склонившись, послушал дыхание.

– Не, кажись, живой, сомлел только. Ты, вот, чё. Подгони машину, увезём, куда подальше.

Через четверть часа бесчувственное тело, с замотанной тряпкой рукой, затолкали в багажник «короллы». Содеянное доходило до сознания Виталия, вселяя в него испуг. Исступление исчезло, на его место пришла холодная злоба. Покажет этот урод на них, и прямая дорога на зону. Своё добро и защитить нельзя.

– Вместе поехали, я как его один выволоку. Слушай, очухается, ментам нас сдаст. Придушить его, что ли?

Помидор сплюнул, матюкнулся, устроился рядом с водителем. – Посмотрим.Машина рванула с места, торопясь избавиться от ужасного груза.

2016


251

ЖАННА ЩУКИНАРодилась в 1975 году в г. Барнауле. В 1999 году окончила

Алтайский государственный университет по специальностям "Филология" (русский язык и литература) и "Переводчик в сфере профессиональной коммуникации" (немецкий и французский). По окончании вуза работала преподавателем немецкого языка в Алтайском аграрном государственном университете. В 2002, 2014, 2015 гг. обучалась в Академии медиаиндустрии (бывш. Институт

-

повышения квалификации работников ТВ и РВ, г. Москва) по специальностям "Телерадиожурналистика", "Multimedia profi", "Режиссёрская культура журналиста". С 2011 года - корреспондент газеты "АиФ-Алтай". В настоящее время работаю над диссертацией по творчеству В. В. Набокова ("Метафизика литературного творчества в романе В. Набокова "Дар").

«Невыдуманные рассказы» Евгения Ройзмана как продолжение неореалистических традиций в русской литературе

В предисловии к книге «Невыдуманные рассказы» Михаил Веллер пишет: «Проза Ройзмана лежит в русле русского неореализма, который был начат Варламом Шаламовым [4]. При всём уважении к рецензенту, следует признать, что, как первая часть высказывания является сугубо субъективной, так и, собственно, русский неореализм как литературное течение, возникшее на грани двух других — реализма и модернизма, зародился задолго до Шаламова, в самом начале 20-го века. Известны две основные концепции неореализма. Первая из них гласит: «Неореализм – последнее модернистское (постсимволистское) течение 1910 —1930-х годов, основанное на неореалистическом художественном методе. В этом методе синтезированы черты реализма и символизма при преобладании последних. «Последние из модернистов» - так можно назвать неореалистов. Подобно модернистам других течений, они представляли в своих произведениях <…> иную реальность. С символистами их сближал интерес к метафизическому <…>, с акмеистами – влюблённость в земной, конкретный мир» [1]. Корни данного подхода кроются в статье В. М. Жирмунского «Преодолевшие символизм» (1916) [2]. В ней критик назвал художественный метод «гиперборейцев» (акмеистов) неореализмом,


252

«ознаменованным выходом «из лирически погружённой в себя личности поэта-индивидуалиста в разнообразный и богатый чувственными впечатлениями мир» [2]. Апологетами этой точки зрения в разные годы были: А. Шейн, Е. Б. Скороспелова, М. М. Голубков, Л. Геллер, Т. Т. Давыдова. Иную интерпретацию неореализму дают литературоведы В. А. Келдыш, Л. В. Полякова и пр., считая его новым этапом реализма. В. А. Келдыш в своей работе «Реализм и неореализм» [3] говорит о «связи мировоззренческих пристрастий неореалистов с образом мыслей, нравственными, этическими ценностями классиков реализма, в частности, на ПРИОРИТЕТЕ БЫТИЙНОГО ОТНОСИТЕЛЬНО ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО в восприятии мира. Ключевой особенностью нового реализма В. А. Келдыш называет художественно воплощённый принцип «БЫТИЕ ЧЕРЕЗ БЫТ» [3]. Рассказ Евгения Ройзмана «Сколько раз я тебе говорил» является ярким воплощением неореалистического метода в литературе, если брать за один из определяющих признаков течения реализацию бытийного через бытовое. Что касается формальной стороны произведения, замечательной является его «кольцевая» (а при более глубинном рассмотрении – «зеркальная») композиция, при которой событие, составляющее семантическое ядро сюжета, свершившись в начале, создавая завязку, повторяется (= «отражается») в конце, становясь развязкой. Примечательно, что, как выяснится позже, случившееся в первый раз событие оказывается сном героя, а реализовавшись в финале в действительности (в более счастливой форме), сам сон приобретает черты провидения, возможного предвидения; становится знаком предостережения. Сон, таким образом, выступает знаком спасения героя, получая черты мифологемы и это, кстати говоря, характерно более не для реалистической, а для модернистской прозы. Мотив вещего сна вообще традиционен для мировой, в том числе, русской литературы. Важную роль сновидение как мифологема имело в художественной системе Пушкина («Евгений Онегин», «Капитанская дочка»), Чернышевского («Что делать?» - сны Веры Павловны), позднее – у Венедикта Ерофеева – «Москва – Петушки») и т.д. Как художественный приём, сон (сновидение) использовался практически всеми литературными течениями. Однако реализму, в силу его специфики, он присущ мало. Поэтому нужно признать, что использование автором мотива сна делает рассказ более близким той концепции, в коей неореализм – продолжение и заключение модернизма. Впрочем, следуя далее за развитием действия, мы, кажется, только всё сильнее убеждаемся, что перед нами сугубо реалистическое произведение. Действительно, что символичного и метафизичного в том, что герой отправляется в путешествие за дочкой на машине?


253

Опасности, которые он претерпевает (не обращая внимания на их, как потом окажется, значимость) вполне себе «живые и настоящие», реалии, с которыми сталкивается, абсолютно «типические». А подпевание на ходу песен Гребенщикова делает рассказ едва ли не документальным. Кажется, вот оно, явно и ярко данное воплощение посредством бытового, обыденного чего-то Бытийного, значимого (пока неизвестного). По большому счёту, так и есть. Впрочем, не всё просто. Помимо уже отмеченной мифологемы сна, по сути, структуро- и семантикообразующей сюжет и столь нетрадиционной для реалистического направления, огромную художественную и смысловую ценность несёт образ матери с ребёнком, являющий здесь, как представляется, самую главную эстетическую категорию в символизме, - выступает в роли СИМВОЛА. Да, именно символа, а не тропа, например, метафоры, ибо, подобно первому, несёт все важнейшие его характеристики: он полисемантичен, содержит в себе огромный потенциал развёртывания смыслов (допустим, женщину с ребёнком можно «прочесть» и как хрупкость, беззащитность любви, могущей оказаться «под колёсами» современной цивилизации, и как Богоматерь с младенцем (правда, девочкой), вовремя явившейся герою и уберегшей его от беды и т.д). Далее, здесь так же значим сам по себе предметный план образа. То есть, помимо возможных трактовок, которые читатель сможет дать этому образу, он весом, более того, централен в структуре повествования. Рассказ «Жизнь сначала», на первый взгляд, отвечает всем критериям реализма. Краткость произведения, умение искромётно выделить значимое и значащее, сближает сюжет этого рассказа с прозой Михаила Зощенко, одного из ярчайших представителей русского неореализма «второй волны», самого мощного из «серапионов». Творчество «серапионов» в целом, Зощенко – в частности, было направлено против невежества, мещанства, приспособленчества и пр. Представители объединения чуждались всяческой демагогии, лозунготворчества, а отображая реальность, пытались идти от жизненных фактов, избегая какого-либо пафоса. В этом отношении рассказ Ройзмана, будучи написанным в «зощенском духе», является, соответственно, продолжением и развитием неореалистических традиций в русской литературе. В рассказах, написанных в 1920-е годы, М. М. Зощенко создал, уникальный, узнаваемый с полуслова образ российского филистера с калеченой моралью и примитивным восприятием окружающего. Судя по мягкой (в отличие от зощенской!) иронии, с которой автор начинает повествование, давая беглую характеристику главному герою, его личные качества очень близки к зощенскому «прообразу». Однако развязка, совершенно неожиданная, заставляет нас понять


254

Большое, Светлое, Настоящее в герое живо, а беда, которая зощенского обывателя, скорее всего, привела бы в отчаяние, позволяет ему обрести надежду на исцеление души: Он вышел из вагона, увидел меня, и ноги у него подкосились. Он вдруг испуганно: «Женя! Женя! Что случилось? Говори!» А я ещё сделал паузу и говорю: «Миша, ну понимаешь…» Он схватил меня за руку: «Не томи! Говори как есть!» Я говорю: «Миша! Тебя обокрали. Вынесли всё!» И он вдруг улыбнулся, вздохнул глубоко и с огромным облегчением сказал: «НУ СЛАВА БОГУ! НАКОНЕЦ-ТО Я МОГУ НАЧАТЬ ЖИЗНЬ ЗАНОВО» [4]. «Жизнь сначала», на первый взгляд, как и предыдущий рассказ, - произведение, лишённое символистских намёков. Всё просто. «Скопидомный» человек жил, эвфемистически выражаясь, копил, а прямо говоря, стяжательствовал, и, как часто бывает в нашей жизни, за жадиной пришла кара. И не символическая, а вполне себе реальная, - «вынесли даже шторы» [4]. Однако за фигурой центрального персонажа, коренным образом изменившегося из-за бытового несчастья к финалу произведения, кроется самый настоящий СИМВОЛ. То есть, его можно трактовать и как конкретного человека, пережившего душевную травму, и как иллюстрацию того, что «не в деньгах счастье», и как материально воплощённый принцип, что подлинно новую жизнь можно начать только полностью отказавшись от жизни старой и пр. Рассказ «Аванс» даже при поверхностном анализе привлекает внимание своей композицией (преисполненная глубинных смыслов композиция – вообще характерная черта «простеньких» на первый взгляд рассказов Ройзмана). Так вот, что касается композиции данного рассказа, то «многосмысловость» её в том, что завязка, экспозиция, делая витиеватый хронологический круг, возвращает читателя (и попутчика героя) к событиям, уже минувшим: «Вдруг говорю неожиданно: — Слушай, я тебе сейчас одну серьёзную историю расскажу, с которой всё начиналось… Пятнадцать лет назад у меня была «восьмёрка» подготовленная» [4]. Таким образом автор (точнее, нарратор, вводит нас в текстовое пространство, в коем и будет заключён главный смысл рассказа). Можно предположить, что перед нами МЕТАТЕКСТ, а если быть более корректным и точным, МЕТАПРОЗА, основные характеристики которой можно дать следующим образом. В центре повествования в метапрозе находится образ персонажа – писателя; он, в свою очередь является (внешне) зеркальным отражением, репрезентантом непосредственно автора, а при всём этом, структура текста даёт возможность воспринимающему беспрерывно сопоставлять эти инстанции повествования, легко переводя фокус внимания с «текста


255

в тексте», на, если не рамочный текст, то текст «вводящий». Для нас же важно здесь то, что метапрозу обычно связывают с модернизмом и постмодернизмом. Но не реализмом! И вновь, как в предыдущих рассказах мы обнаруживаем символ в качестве смыслообразующего смыслопорождающего ядра. Он очевиден и заявлен в самом названии рассказа – «Аванс»: - Чтобы вы делали, если бы я не остановился? Они вдруг говорят: - А мы знали, что вы остановитесь. - Откуда? - А перед вами парень проехал на «восьмёрке». У него масла не было. Но он сказал, что следом вы поедете на пятнистой машине. Остановитесь и дадите нам масло. А мы ему говорим: «А вдруг мимо проедет?» «Нет, я его знаю, он точно остановится и точно даст вам масло». Дальше я ехал уже спокойно и всё пытался осознать происшедшее. Вот так вот мой товарищ отрезал мне все пути для отступления. Он просто выдал мне аванс, который я продолжаю отрабатывать до сих пор» [4]. В качестве этого символа «аванс» намекает на необъятные возможности читательских интерпретаций. Например, на необходимость держать мужское слово, на обязательность оправдания надежд тех, кто в тебя действительно поверил и т.д. Рассказ «Рассказ» выпадает из общей повествовательной структуры сборника. Повествование ведётся в нём не от первого лица (как в большинстве других «Невыдуманных рассказов»), а в третьем. Рассказчик, словно бы дистанцируясь от событий, представленных в произведении, намеренно нивелирует ту грань, которая позволила бы читателю определить, имеет ли он дело с хотя бы отчасти документальной прозой (это впечатление, иногда оказывающееся иллюзией, легче возникает в случае, если повествование ведётся от первого лица), либо история – плод фантазии автора. Впрочем, сам сюжет, его внешняя «будничность», обыденность позволяет читателю поверить, что события, представленные в рассказе – чистая правда. БЫТ – вот модус существования данного рассказа; БЫТОВОЕ – вот главный (внешний!) объект изображения в нём. Однако в мнимой простоте, безыскусности поведанной автором истории, как это почти всегда бывает у Ройзмана, кроется глубокий БЫТИЙНЫЙ смысл. Молодая женщина, в надежде, что её муж получит премию, «приберегает» в магазине до его закрытия красивое платьице для завтрашнего утренника дочки. Когда вечером супруг сообщает, что премию сегодня не дали, она не скандалит, не устраивает истерик, а, взяв в руки своё невестино платье и ножницы, тихо идёт на кухню (чтобы никому не мешать!!!) шить платье для дочери. В естественном, как сама жизнь, поступке матери сколько бытового, обычного, столько


256

же и БЫТИЙНОГО. Почти стопроцентно предсказуемое действие матери пожертвовать, не задумываясь, чем-то дорогим, значимым для своего ребёнка – в этом, как кажется, основная символика и смысл рассказа. По сюжету, герой (муж) предполагал «весёлый» исход истории. Однако вышло всё пронзительно-грустно; именно так, а не иначе, воспринимается финал произведения: «К утру платье было готово. Она разбудила дочку, нарядила её и заплела в косички голубые бантики. Чудное получилось платье! Дочка очень радовалась. <…> Муж, выходя из дому вместе с ними, вдруг сказал: — А! Премию-то дали! Вот, возьми… Она посмотрела на него: — Ты что? А он растерялся и говорит: — Я хотел, чтобы ты сильнее обрадовалась…» [4]. Рассказ «Отцы и дети» сразу же своим названием отсылает читателя к одному из крупнейших романов 19 века — одноимённому произведению И. С. Тургенева. Важно то, что сей роман – не просто ярчайший пример реалистического направления в литературе, но пример реализма нового, появившегося именно в 19 веке и названного критическим. Известно, что критический реализм в отличие от, допустим, просветительского, демонстрировал иные взаимоотношения между человеком и средой. Личность, её поведение, характер раскрывались в непосредственной связи с социальными обстоятельствами. Что касается основного принципа критического реализма, то суть его состоит в том, что личность одновременно представлена и как производная от социума, и как противостоящая сформировавшей её среде, как стремящаяся самоопределиться, более того, воздействовать на эту среду. Рассказ Ройзмана (и главный герой его) не преследует тех запредельно высоких целей, кои ставил перед собой Тургенев (и Базаров). В выборе названия, при сопоставлении его с сюжетом, звучит неприкрытая ирония. Это, не без авторской лукавинки, «снижение» нужно вовсе не для того, чтобы осмеять, развенчать или спародировать роман классика, а лишь с целью показать то, что рассказ не без юмора. Но, говоря откровенно, название выбрано удачно не только с точки зрения коннотации, но и с точки зрения своего основного смыслового посыла: перед нами, действительно, конфликт поколений. Другое дело, что подан он в философско-юмористическом ключе. Молодой специалист-биолог приехал в село работать учителем. Как это часто случается в деревнях, « в местной школе он преподавал всё. Вплоть до физкультуры и рисования» [4]. Для действия важно и то, что «дети Салавата любили, потому что он был весёлым и


257

добродушным» [4]. Но вот «один здоровый второгодник, сын местного кузнеца, невзлюбил Салавата, дразнился, обзывался и срывал уроки. Салават терпел, сколько мог, но однажды случилось непоправимое. Парень вконец распоясался и стал Салавата просто задирать» [4]. Далее, происходит, возможно, не слишком педагогичная, но очень комичная кульминация: «Салават ему говорит: «Выйди из класса!» Обнаглевший юнец в ответ: «Сам выйди!» В общем, Салават надавал ему подзатыльников, вытолкал взашей, а в дверях ещё от всей души пнул под жопу. Вот так вот запросто своему ученику от выпускника Уральского государственного университета…» [4]. Совершенно неожиданна блистательная развязка: «Открывается дверь — и еле протискивается здоровенный мужик. Оглядывает весь класс, останавливает взгляд на Салавате и спрашивает медленно: «Это вы били моего сына?» Салават понял, что сейчас произойдёт, глубоко вздохнул и честно сказал: «Да». Мужик шагнул навстречу, неожиданно протянул Салавату руку и с чувством сказал: «Спасибо!» [4]. Рассказ «Недоуздок» - один из самых коротких, но едва ли не более других пронизанный символизмом в сборнике. Словарь С. И. Ожегова определяет лексему «недоуздок» как «уздечку без удил и с одним поводом» [4]. Однако двойная префиксация у лексемы (не- и до-) вносит в название (если не знать словарного значения лексической единицы), а по прочтении – в трактовку всего рассказа глубокий символический смысл. Действительно, в сознании носителей русского языка совмещённость в одной лексеме двух данных приставок формирует сему недоделанности, незаконченности чего-либо (ср.: недоделка, недобитый, недолюбил). По сюжету, у героя рассказа Феди Алёшина было два жеребца: «… молодой русский жеребец Стайер. И ещё один, годом моложе, - Сальвадор. Когда он стал заезживать Стайера, то Сальвадора привязывал к качалке. И он бежал рядом, сбоку. Так и работали. Сальвадор оказался резвее. Но когда он выходил обгонять, недоуздок душил его. И ему никогда не удавалось обойти Стайера. И вот пришло время Сальвадора. И он удивил всех. В первом же заезде Федя, державшись в середине, за полкруга до финиша отпустил Сальвадора. Сальвадор пошёл и легко достал мощного американца-четырёхлетку. Поравнялся с ним в голову… и не стал выходить вперёд! Так и финишировал под рёв трибун, уступив полголовы»[4]. Как узнаём дальше, это стало традицией: «… повторялось из заезда в заезд. Сальвадор всегда доставал лидера и приходил на полголовы сзади. Федя вспомнил и чуть не заплакал» [4]. Оказывается, причина столь странного поведения жеребца, рождённого быть победителем, вот это постоянное НЕДО- как раз и объясняется тем, что его в детстве держали на привязи, усмиряли


258

прыть: «Великолепного могучего жеребца удерживал тот самый детский недоуздок, которого давно уже не было!» [4]. Можно предположить, что главный символ рассказа, совпадающий, кстати, с его названием — «недоуздок». А трактовать его, как и положено самой сущности символа, следует многозначно. И, как, например, ограничение, накладываемое обществом на ребёнка, которое впоследствии нивелирует его дарования, и как запрет родителей, способный искалечить характер личности, и как всякого рода вообще ограничение, ведущее к деформации проявления собственного Я; впрочем, что опять же не противоречит роли символа, недоуздок можно трактовать и в его прямом значении. Таким образом, анализ данного рассказа Евгения Ройзмана подтвердил выявленную и в других его рассказах закономерность: реализация и развитие неореалистических литературных традиций в сборнике «Невыдуманные рассказы» происходит за счёт использования символа, семантически и структурно объединяющего рассказы, что соответствует пониманию неореализма как последнего из модернистских (постсимволистком) течении. Само же использование символизации как литературного приёма способствует воплощению и презентации БЫТИЙНЫХ аспектов через текстовое (вербальное, сюжетное) представление аспектов БЫТОВЫХ, что более соответствует иной, второй из названных, концепций о русском литературном реализме. Литература: 1. Давыдова Т. Т. Русский неореализм: Идеология, поэтика, творческая эволюция. М., 2005. 2. Жирмунский В. М. Преодолевшие символизм. Полный авторский вариант. М., 1916. 3. Келдыш В. А. Реализм и неореализм. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). М., 2000. 4. Ройзман Е. В. Невыдуманные рассказы. Екатеринбург, 2012.

Жанна Щукина. 2016 год.


259

ВЛАДИМИР НУРГАЛИЕВНургалиев Владимир Сагашевич, СЕМИПАЛАТИНСК – АЛТАЙ.

Родился 20 января 1960 года в городе Семипалатинске, республика Казахстан...Окончил..Томский госуниверситет по специальности «Физика»...Шестнадцать...лет работал инженером в НИИ, после сокращения из которого, затем десять лет работал учителем информатики в школе. В настоящее время проживаю в городе Бийске, Алтайского края, Россия. Занимаюсь в литературной студии прозы при литературном объединении "Парус". Лауреат журнала "Огни над Бией" 2013 года, в номинации "Проза" (за оригинальность авторских решений избранных тем). Пишу стихи и рассказы. Дипломант Российского литературного конкурса "Омские мотивы" 2015 год (в номинации "Любители"). Печатался: 1) В декабре 2012 года, года опубликована первая книга "МЫ ЖИВЁМ, РАБОТАЕМ, ЧТОБ ВЫЖИТЬ" (от СССР до современной России) ISBN 9781300572015 Altaspera Publishing, Ontario, CANADA. В январе 2015 года опубликована вторая книга "УКРАИНА И РОССИЯ в 2014 году" ISBN 9781312819290 Altaspera Publishing, Ontario, CANADA. В марте 2016 года опубликована третья книга «ЕВРАЗИЯ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ» ISBN 9781329993099 Altaspera Publishing, Ontario, CANADA. Недавно автору пришло приглашение из Канады от издателя на творческую встречу с читателями. В марте 2015 года в городе Бийске опубликована книга «Любимчики» ББК 84 (2 Рос-Рус) 6-4 Н 90. 2) Публиковался в газете «Наш Бийск» №11(414) Среда, 13 февраля 2013 г. 3) В альманахе «Огни над Бией»: №18-20, №21-22, 2012 год; №23-24, №25-26, 2013 год; №27-28, №29-30, 2014 год; №31-32, 2015 год, №33-34, 2015 год; №35-36, 2016 год. 4) В альманахе «Бийск литературный» №2, 2013 год; №3, 2014 год; №4, 2015 год; №5, 2016 год. 5) В юбилейном сборнике «Парус надежды» выпущенному к 75-летию Бийскому Литературному объединению «Парус» г. Бийск, 2013 год. 6) В альманахе «Я расскажу вам о Бийске»: №8, 2009 год; №9, 2010 год; №10, 2011 год,; №11, 2012 год. 7) В альманахе «Эпоха» Бийск: №1, №2, 2015 год; №3, 2016 год 8) В толстом журнале «Бийский вестник» №2 (46) 2015 год. 9) В альманахе «Современнику» №9, 2015 год; №10, 2016 год. 10) В коллективном сборнике - книге: Бийск «Писатели - юношеству», УДК 82.(075), ББК 83.№Ря72, Б642, ISBN 978-5-600-01116-8, Бийск, 2015 год. В 2016 г в Канаде издана новая книга «США-НАТО-ЕВРОПА и РОССИЯ»

&


260

КАЗАХСТАН – РОССИЯ СОВРЕМЕННОСТИ

(проба пера)

Глава 1

Писать только о себе? Значит, наврать читателю с три короба, всё приукрасив и выставив себя в лучшем свете! Поэтому лучше вспоминать и отображать на бумаге современников. А себя преподнести-показать в качестве путешественника, в пространстве-времени, начиная с 1960 года рождения. Юлия Васильевна, воспитательница в детском саду при Семипалатинском Кожевенном заводе. Клара Ефимовна – нянечка. Память не сохранила фамилии, да и не могла сохранить, по фамилиям их никто никогда при воспитанниках не называл. Колька Панов, заводила детсадовской группы. Где ты сейчас, откликнись... Асхат Ахметвалиев, Гельмут Кригерт, Наташа Маларова, мои лучшие друзья детсадовско-школьного детства. Да и лучшие друзья вообще, как оказалось, по жизни. Эта троица близка мне ментально. Где бы ни были, они всегда в моём благодарном сердце, всегда мне Родные.

Первый «В» класс Средней Общеобразовательной школы №18 города Семипалатинска. Первого сентября 1967 года, с утра, нас собрали в детском саду. Вручили одинаковые ранцы, построили в привычный «ручеёк», по двое за руку, мальчик и девочка, дали по букету георгинов с детсадовских клумб. Привели в школу. Там воспитательница передала группу, из рук в руки, первой учительнице Софье Григорьевне на следующие четыре года, и мы, не почувствовали никаких перемен в окружении.

Школа оглушала нас многоголосьем, непрерывным бурным «броуновским» движением. В классе меня зафиксировали в первом ряду на пятой парте, вместе с Карлыгаш, девочкой воспитанной и чистоплотной. По казахским меркам, с лицом настоящей казахской степной красавицы. Через четыре года к Софье Григорьевне привели новых малышей, мы же пошли в пятый класс. Удивительное место школа! Мы ходили туда с удовольствием и радостью. Сейчас мировая тенденция к дистанционному образованию, сидя дома у компьютеров... Видно, каждому времени – своя система образования, свои мировоззренческие ценности и стандарты жизни. Самым нашим любимым уроком была сдвоенная физкультура. «Фиола» – ласковое название учителя физкультуры, вытаскивал в зал сетку с мячами: футбольными, баскетбольными, волейбольными и уходил в свою тренерскую комнатку. После двух часов, чуть живые от усталости, мы шли далее на немецкий, биологию, историю.

Раз! И пролетели школьные годы чудесные! Выпускной вечер в Городском парке культуры и отдыха, куда собрали выпускников со всего города Семипалатинска. Танцы, мороженое, лимонад!


261

Рассвет!!!Поезд «Дружбы» «Андижан-Томск» увозил меня из детства в юность.

Томск – город сказка, царство «берендеев» и Первого Сибирского университета. Физический факультет встретил пополнение гостеприимно. Я попал в группу «взрослых» рабфаковских ребят и девчат, уже сдружившихся между собой за год рабфаковской учёбы. Надо мной сразу взяли шефство Алексей Казанцев и Сергей Ивлюшкин. И до окончания университета, буквально за руку, вели меня по жизни. К концу учёбы они обзавелись семьями и детьми. Глядя на них, и я женился на пятом курсе на своей нынешней благоверной, подарившей мне детей (внуков)...

Поезд «Томск-Бийск» 1 апреля 1982 года привёз меня к месту распределения. В девятиэтажное общежитие я зашёл с чемоданом и мешком личных вещей. С тех пор и живу безвылазно в Бийске. В физико-техническом отделе Научно-Производственного Объединения «Алтай» стал трудиться инженером. Полный допуск к самостоятельной работе получил только через три года, а до того был молодым специалистом. По капельке, по крошечке аккумулируя в себе опыт и культуру производства старшего поколения товарищей по работе. Фамилии, явки и пароли, здесь указывать не стану. Скажу только, что шестнадцать лет в НПО пролетели, как один день. Работать здесь было интересно и престижно. Но! Новые времена вызвали сокращения и увольнения, под которые попал и я.

В центре занятости меня сразу направили в ГОРОНО, где катастрофически не хватало учителей информатики. И здесь, скажу честно, пришлось здорово попотеть, отдав десять лет школе, в качестве учителя информатики. Образовательная, воспитательная и развивающая функции школы дались мне очень тяжело. Я оказался между «молотом и наковальней», между учениками и начальством. Школа высасывала из меня все жизненные соки и энергию, всю без остатка. После десяти лет работы в школе, я поднял руки и сдался, не в силах больше ни дня, ни часа оставаться в стенах школы. Я ушёл оттуда с диагнозом «хроническая усталость», который поставил себе сам. В возрасте сорока семи лет мне до пенсии оставалось ещё целых тринадцать лет.

Подался на стройку подсобным разнорабочим. Не потянул, никак не мог угнаться за молодыми и бесшабашными ребятами строителями. Весь световой день они вкалывали без устали на стройке, как заводные. И в то время, как я приходил домой и сразу ложился спать от усталости, молодые ребята до утра, уходили «по бабам». Пришлось оформить уход за больной лежачей тёщей и сидеть дома. Симбиоз – тёща плюс я, это нечто! Один целый организм! Тёща изо всех сил борется за свою жизнь. Ей помогаю в этом. Причём очень специфически. Целый день смотрю художественные фильмы и


262

слушаю музыку, и тёща, волей-неволей, тоже. Дотянем ли мы вместе с тёщей до моей пенсии, до которой теперь осталось четыре года? Хотелось бы. Что Бог даст.

Глава 2

Пробило меня на писательскую прозу в тридцать лет. Несколько опубликованных рассказов в заводской многотиражке придали силу и уверенность. Рассказы, что говорится, пошли на ура! Но вот оборвалась связь с многотиражкой, и перестал писать и творить. Изредка, «в стол», в общую тетрадь, записывал рассказ-другой, или стихотворение. Пока однажды не попал в городское литобъединение «Парус». Здесь к моим рассказам-миниатюрам отнеслись хорошо. Со стихами старался не «вылазить», понимал их недоработанность и несовершенство. Так получилось, основными учителями на пути в Большую литературу стали признанные, маститые, талантливые писатели (члены СП России – Союза Писателей России) Десятова Зоя Николаевна и Козлова Людмила Максимовна. Все достижения в писательском мастерстве связываю с этими высокоталантливыми писателями. О писательской среде можно говорить бесконечно. Писатели создают Лицо своей Эпохи. Каждый по-своему. В большом и малом, в деталях и крупным планом, напрямую и с фантазиями. Здесь нет рамок и ограничений, предела совершенству.

Порой писатели уходят из жизни, на их место становятся молодые таланты. Городская Писательская Семья живёт полной жизнью, творческими находками и достижениями. Сказать, что идёт творческое соревнование, значит, не сказать ничего. Скорее, сотворчество, сопереживание, творческая синергетика. У каждого писателя есть кусок творчества (а порой, всё творчество целиком), навсегда врезавшиеся в память. При упоминании той или иной писательской фамилии сразу идёт ассоциация с их произведениями целиком, или эпизодами, отрывками. Что касается стихотворений – это энергия, красота, гармония, смыслы...

Структурные творческие ответвления «Паруса»: «Гран», «Аспект», «Эпоха», «Скиф» и другие, имеют свою специфику. В основном она заключается в политике и направленности выпускаемых ими ежегодных совместных сборников: «Огни над Бией», «Современнику», «Бийск литературный», «Эпоха», «Я расскажу вам о Бийске». Отдельной строкой и направленностью здесь стоит литературно-публицистический толстый журнал Российского значения «Бийский вестник».

Издаваемые авторами собственные книги есть самые желанные в моей личной библиотеке. С дарственными надписями, они несут авторские: дыхание, взгляд, помыслы, устремления, жизненную и общечеловеческую философию, мировоззрение.


263

Глава 3

В основе Русской многонациональной Цивилизации лежит его величество Русский Язык. Русская многонациональная Цивилизация территориально-географически является преемницей Золотой Орды. Золотая Орда была поглощена и замещена Русской многонациональной Цивилизацией. Русская многонациональная Цивилизация есть исторически сложившийся симбиоз (соединение, переплетение) трёх Евразийских цивилизаций: Европейской, Восточно-Исламской, Восточной, на основе военно-культурного сотрудничества между народами, входившими сначала в Золотую Орду, затем присоединенных Русской Многонациональной Цивилизацией на основе Русского языка. На границах Русской многонациональной Цивилизации идёт постоянный дрейф в одну и другую стороны. Тому пример стран: Балтии, Украины, Белоруссии, Молдовы, Кавказа, Средней Азии. Эти страны являются пограничными, между теперь уже Четырьмя Евразийскими исторически сложившимися Цивилизациями. На сегодня наметился баланс сил между этими четырьмя Евразийскими Цивилизациями (Европейской, Восточно-Исламской, Восточной, Русской многонациональной Цивилизацией). В перспективе это даёт хороший прогноз на их мирное сосуществование, развитие и процветание. Географические Цивилизационные рамки не являются обременительными для людей Евразии, так как, в принципе, индивиды при желании могут перемещаться из одной Цивилизации в другую.

СЛОЖНЫЙ РАЗМЕН

(юмореска)

Михаил Горбачёв развалил СССР, чтобы жить среди Западной Элиты в Объединённой Германии, и иметь возможность рекламировать Пиццу. Борис Ельцин, действуя на опережение, образовал СНГ, предотвратив тем самым распад России и обеспечив её целостность, пусть даже путём войн, разрухи, массового вымирания населения РФ. Тандем, Путин-Медведев, решил задачу отползания страны от края пропасти...

Все эти глобальные и региональные манипуляции, напомнили поговорку: «Весело веселье, тяжело похмелье». Когда рано утром, после вчерашнего вечернего застолья с друзьями, вдруг обнаружил, что пришёл домой в разных ботинках, своём и чужом. Сразу позвонил Олегу, который подтвердил, да, мой ботинок у него...

Вскоре раздался стук в дверь. Это был Олег. Отдав мне мой ботинок, он взял другой, оказавшийся Димкиным. И отправился к Димке, менять уже на свой, родной, ботинок. Предварительно


264

позвонил Димке, чтобы дождался его и никуда не уходил. Димка – заика. И когда пытается что-то сказать, Олег сразу обрывает его словами: «Да понял тебя!». Чтобы не слушать Димкиного мычания. Вскоре мне опять позвонил Олег, сообщив, что поставил точку в этом «сложном размене». А вы говорите!

11 декабря 2016 КАПИТАН ТУШИН

(рассказ)

(Фамилия, имя, отчество главного героя в рассказе изменены)

Капитан Тушин Сергей Иванович, офицер Советской Армии в отставке, сидит передо мной. Вернее, я у него в гостях, в скромной квартире военного пенсионера. Как сейчас знакомятся пенсионеры? Где-то в фондах или ветеранских организациях. Так получилось, что их ветеранская организация и наше литобъединение, которое я периодически посещаю, территориально оказались в одном городском муниципальном здании. Там я и узнал капитана Тушина. Мы стали периодически встречаться, пить чай, разговаривать по-стариковски. Капитану Тушину нынче исполнилось шестьдесят пять лет. Интересное свойство людей, говорить о чём угодно, только не о своей прошлой работе. То ли по инерции понимается запрет на разглашение Государственной тайны, то ли ещё что. Но о своей прошлой работе и службе, мы никогда не говорили.

Говорили больше о большой политике. Пока однажды Сергей, так я его обычно называю, скромно не обмолвился: «Я остановил войну в разрушающемся СССР». И дал соответствующий комментарий о событиях той давности. Этот комментарий я слушал в пол-уха, не придавая ему никакого значения, думая про себя, да не мог один Человек остановить войну в разрушающемся СССР. Оказывается смог. И это я понял только спустя десять лет после того, знаменательного с Тушиным разговора.

Тушин, как выпускник Командно-Политического Военного Заведения, по роду своей службы прекрасно разбирался как во Внутренней Политике СССР, так и в Международной Политике. И по замыслу заокеанских организаторов развала СССР, Советский Союз, должен был не просто пасть. В СССР должна была вспыхнуть Широкомасштабная Тотальная Гражданская война «ВСЕХ ПРОТИВ ВСЕХ», в которой бы было задействованно ВСЁ накопленное в СССР оружие, включая и ядерное. В результате, Западным странам достались бы все Природные и Материальные ресурсы бывшего СССР, но без населения (без единого человека).


265

А вот и собственно мой пересказ действий капитана Тушина в то роковое время. Военная колонна эвакуировала с Пригородного района Ингушетии беженцев-осетин. Битком набитые автобусы с осетинскими беженцами, вперемежку с охранявшей их военной техникой Советских военных, растянулись на всё ущелье. И когда головная БМП упёрлась в стоящий поперёк дороги БТР, в этот момент по внутренней связи передали, что конец колонны тоже заблокирован вооружёнными людьми. Авангард и арьергард колонны приготовились к бою, понимая, что вырваться живыми из каменного мешка не представляется никакой возможности, ВСЕМ, и военным и гражданским беженцам. Слаженно заработали расчёт БМП и БТР, направляя свои орудия и пулемёты по выбранным целям. Рассыпались и рассредоточились под прикрытие боевых машин мотострелки. Ещё секунда и прозвучат с обеих сторон выстрелы, прольётся Большая кровь. И Гражданский военный конфликт из этого зловещего ущелья концентрическими окружностями, волнами разойдётся по всему СССР, под корень уничтожив всё население бывшего СССР, в тот момент, когда в накале Гражданской войны в дело пойдут огромные запасы накопленного в СССР ядерного, бактериологического, химического и других видов оружия Массового поражения, против собственного же населения СССР, воюющего между собой...

Выдернув из автомата рядового солдата шомпол и привязав на его конец свой белоснежный носовой платок, капитана Тушин пошёл к стоящему поперёк дороги БМП, за которым находились боевики. Тушин шёл один, чётким, почти строевым, шагом. С высоко поднятой головой, без тени испуга в глазах. И только оставшиеся за его спиной военные и гражданские увидели, как на глазах потемнела от пота военная одежда на спине капитана. Капитан начал переговоры с боевиками. Или боевики пропускают всю колонну, или военные готовы принять свой последний бой. Капитан слышал, как боевики по рации БТР с кем-то совещаются. После чего ему заявили, что военных они готовы пропустить, а гражданских, поступил им приказ, не пропускать. Тушин попросил время для консультации с начальником колонны. Получив разрешение, капитан вернулся к своим и доложил требования боевиков, не пропуская гражданских, они готовы выпустить из мышеловки военных. На раздумье отводилось пятнадцать минут. Через пятнадцать минут Тушин отправился назад к боевикам дать ответ начальства колонны: «Военные не оставят гражданских на растерзание и примут бой». Опять заработала радиостанция на БТР, Тушину дали гермошлем, чтобы он лично это повторил наверх, руководству боевиков. Собрав всю волю в кулак, Тушин, по военному передал принятое решение «наверх», командованию боевиков. После чего вернул шлем назад.


266

Повисла напряжённая пауза...Далее всё произошло необъяснимо. БТР боевиков съехал с дороги

на обочину, освободив дорогу. И уже не ожидая никаких дальнейших переговоров, Тушин, действуя на опережение, махнул рукой в сторону своих, чтобы они начали движение. Он стоял и мимо него, на огромной скорости шла боевая техника, вперемежку, с огромным количеством автобусов с гражданскими беженцами. Последний БТР притормозил возле Тушина, капитан мигом взлетел на броню, не выпуская из руки шомпол с белым куском материи (носового платка), сидя на замыкающем колонну БТР. Тушин сидел, а на него почти в упор смотрел ствол крупнокалиберного пулемёта БТР боевиков и, по мере движения, ствол двигался, направленный в капитана Тушина, поворачиваясь за ним по мере движения БТР...

То, что капитан Тушин действительно остановил Гражданскую войну в СССР, я понял только тогда, когда ему регулярно стали приходить приглашения с Кавказа на свадьбы, причём, с обеих конфликтующих сторон...

*** Мой дядя, брат отца – Кенжегали (18 мая 1921 года – 17 декабря

1933 года)

(Голодомор начала тридцатых годов двадцатого века: Казахстан, село Берлик, Абаевский район, Семипалатинская область)

Всего двенадцать лет пришлось прожить,И, умереть – голодной, лютой смертью.Мой дядя, брат отца – Кенжегали,Вечно жив, пока есть жизнь на свете.

Голодомор!!! – Есть страшные года!И, дата смерти – одна на всех.Мои: дед, бабка – Нургалий и Батима,Ушли в один день декабря наверх.

День смерти объединил вас всех,Отца и мать, сынка Кенжегали.Холодным декабрём упали в снег,Буран замёл их, саваном покрыв.

Голодомор!!! – Есть страшные года!Миллионами костей белеет степь.Злой умысел и лживые слова – Ни покаянья, ни ответа за вертеп.

28 февраля 2013


267

-

РОМАНОВА ЮЛИЯ РОБЕРТОВНА

Закончила филологический факультет Алтайского государственного педагогического университета; Лингвистический институт АлтГПУ. Организатор литературных и киноклубов в Алтайской краевой универсальной научной библиотеке им. В.Я. Шишкова. Занимается изучением современных народных промыслов и традиций народов России. Увлекается созданием экспериментальных короткометражных фильмов. В настоящее время работает корректором в официальном издании Бийского отделения Союза писателей России «Огни над Бией». Живет в Барнауле.

Безэквивалентность Шукшина, или Как добиться адекватного восприятия шукшинского текста иностранным

читателем

Та важная роль, которую играют реалии в произведениях В.М. Шукшина, требует особенно бережного подхода к этому типу слов при переводе. Большинство исследователей указывает на определенные трудности восприятия иностранным читателем произведений В.М. Шукшина, связанные с языком, изображением местного колорита, индивидуальной манерой писателя. Творчество В.М. Шукшина привлекает к себе внимание зарубежных читателей и ученых, о чем свидетельствуют переводы произведений писателя на 26 языков мира, например, после 1990 года только на английском языке издано 10 научных публикаций о творчестве В.М. Шукшина и 6 сборников переводов его рассказов.В данной статье мы показываем основные способы передачи реалий, наполняющих шукшинский текст, с целью увидеть насколько полно и доступно передается информация из одного языка в другой. Для анализа взят сборник «Stories from a Siberian Village», авторами которого являются Д. Гивенс и Л. Майкл, состоит из 31 рассказа, из которых только 6 ранее переводились на английский язык, впервые в истории публикаций произведений В.М. Шукшина полностью представлен цикл «Из детских лет Ивана Попова» (7 рассказов). Д. Гивенс автор первой на Западе монографии о В.М. Шукшине «Prodigal Sun». Эта книга интересна тем, что при её создании автор опирался на изыскания не только российских, но и западных шукшиноведов.


268

Переводы произведений В.М. Шукшина на английский язык существуют в двух вариантах: в британском и американском. Д. Гивенс отмечает, что «переводчики-англичане мало заботились о передаче русского разговорного стиля, а для перевода просторечий и диалектизмов использовали архаизмы английского языка, в результате чего шукшинские герои говорят как англичане, подобно героям Диккенса. При этом почти не ощущается и русская среда» (Гивенс 1994: 186). В подтверждение своих слов Д. Гивенс провёл сопоставительное исследование текстов оригинала и перевода рассказа «Срезал». Подводя итог анализа, он приходит к заключению: «… рассказа «Срезал» на английском языке пока полностью нет. Нужен, конечно, фон действительности и культуры советского периода того времени. Нужны знания советской истории и, особенно, знакомство с сибирской деревней 60-х, ранних 70-х годов. Без этого «Срезал» представлен англоязычному читателю слегка юмористическим рассказом» (Givens 2002: 121-122). Это относится и к остальным переводам рассказов В.М. Шукшина. Результаты анализа, проведённого Д. Гивенсом, указывают на необходимость привлечения историко-культурных, экстралингвистических, в широком смысле, факторов в процессе перевода произведений В. М. Шукшина на иностранные языки. С целью введения иноязычного реципиента в проблематику шукшинской прозы, Д. Гивенс предваряет рассказы своего рода справочным материалом, содержание которого призвано заинтересовать читателя и дать ему необходимые сведения о русском писателе и той социальной среде, в которой он жил и работал.

Сборник Гивенса открывается вступительной статьёй Кэтлин Партэ «Shukshin at Large (Шукшин Бесконвойный)», её название перекликается с рассказом писателя «Алёша Бесконвойный» («Aluosha at Large») и связано с мыслью о том, что Шукшина нельзя заключить в рамки определённого литературного или общественного движения, будь то «деревенская проза» или диссидентская литература. Оригинальная авторская манера позволяет Шукшину занимать особое место в русской литературе. Отмечая достоинства перевода, К. Партэ пишет: «Чем необычнее авторский стиль, тем труднее сохранить в переводе одновременно и смысл, и атмосферу произведения, но одарённый переводчик способен сделать так, чтобы в другой языковой и культурной среде оно воспринималось без постоянного и неловкого чувства «иностранности» (Parthe 1996: 9). Большим достоинством сборника Д. Гивенса является то, что он снабжён затекстовыми комментариями к отдельным рассказам, в которых даются справки и пояснения, связанные с историей и культурой нашей страны. На основе этих комментариев можно сформировать представление о том, как переводчик устраняет несоответствие в концептуальных системах разноязычных реципиентов, и какие аспекты национальной истории и культуры выделяются прежде всего. Восприятие


269

шукшинской прозы англоязычным читателем осуществляется сквозь восприятие переводчика и зависит не только от его прочтения прозы Шукшина, но и от его идеологических установок. Задачей нашего исследования стали все слова и словосочетания, которые наиболее ярко выражают местный колорит и способы их передачи в другой язык.

По способу передачи национально-культурных реалий все слова мы разделили на следующие группы:

Транскрипция. При первом появлении в тексте транскрибированные слова обычно сопровождаются сносками или вводимыми в текст перевода объяснениями. Чрезмерное увлечение транскрибированием иноязычных слов, называющих реалии, не только не способствует сохранению национального колорита, а, наоборот, уничтожает его, загромождая повествование. Здесь надо отметить, что в анализируемом сборнике рассказов Шукшина, переведенных на английский язык, автор активно использует транскрипцию и, в тоже время, сохраняет баланс, необходимый для адекватного понимая информации. Все определения и комментарии к этим словам переводчиками указаны в глоссарии. Как правило, такие слова в тексте отмечены «звездочкой» или имеют ссылку.

1. печка – pechka, the stove; водило, водилина – vodilo, vodilina, the shaft; изба izba, the hut.

Данные реалии представлены в двух вариантах перевода: транскрипция и генерализация. «Stove» означает «печь» вообще, а в русском тексте имеется ввиду русская печка, которая служила не только местом приготовления пищи, но и местом для сна. Вариант, данный в транскрипции, сопровождается ссылкой на статью в глоссарии, где переводчик подробно описывает русскую печку, а также отмечает, что печь в деревенском доме это «an important symbol of home and hospitality».

То же самое наблюдается и в случаи со вторым примером. Автор подбирает английское слово «shaft», что означает «дышло». Этот вариант перевода полностью соответствует значению русского «водило».

Изба – izba: данная реалия также имеет в тексте ссылку на статью в глоссарии, в которой автор детально подробно рисует русскую избу: «The traditional Russian peasant house…». Далее описаны комнаты, внутреннее убранство, которые есть в избе: двор, сени, горница, красный угол. При переводе этих названий автор не ограничивается только транскрипцией, он также использует уподобляющий перевод. Например: «…the izba consists of the following rooms: the entrance room (seni), an extra room (gornitsa) that can serve as a bedroom or a place to receive guests…» (Story, 250)

Английский эквивалент к слову «изба» также имеется в рассказах – «hut», что означает «хибара, лачуга, хатка, хижина», то есть домик для бедняков, очень ветхий и маленький. Тогда как русская деревенская


270

изба не всегда ассоциируется именно с ветхим домиком. Зачастую изба является символом крепкого хозяйства. В деревнях обычно избы возводились всей семьей, с привлечением родственников. Поэтому мы вправе сделать вывод, что автор не совсем точно дает этот английский вариант перевода, причем в разных рассказах он использует разный вид перевода: «izba» и «hut».

Для обозначения старой избы в русском языке есть специальные для этого слова, например: избушка, хатка, хибара. Например, в рассказе «Залетный» используется слово «разволюха», причем переводчик дает следующий вариант перевода «a ramshackle izba», то есть «ветхая, разваливающаяся; дряхлая изба». Здесь, на наш взгляд, переводчик верно использует прилагательное для того, чтобы подчеркнуть ту мысль, которая заложена в оригинале.

2. Следующий пример показывает, что слова могут транскрибироваться без сносок и комментариев переводчика, так как само объяснение дано автором в оригинальном тексте: «Одно время работал я на табачной плантации, на табачке, у нас говорили» - tabachok.

«Здоровеньки булы! – Так здоровался Захарич – «по-казацки»» - «Zdorovenki buly, Zakharych would greet him «in Cossack»».

«Расселись кто где хлебать затируху (мелкие кусочки теста, крошки, сваренные в воде)» (Шукшин: 331) – «…we gulped down some zatirukha (tiny pieces of dough – little blobs – boiled in water)» (231). Слово «затируха» в рассказе встречается два раза. В переводе слово выделено, причем два раза, что позволяет читателю без труда вернуться к тому месту в тексте, где дано его объяснение.

Также можно выделить слова, которые затранскрибированы и имеют сноски: колхоз – kolkhoz, совхоз – sovkhoz, ГПУ – the GPU, комсомол – komsomol, атаман – ataman, казак – Cossack, батька (обращение к лидеру у казаков) – batka, баня – banya. Это слово не только подробно растолковывается в глоссарии, но и само понятие того, что означает для русского человека баня красочно описано в рассказе Шукшина «Алеша Бесконвойный», где герой каждую субботу совершает своеобразный ритуал – топит баню, причем все описано в мельчайших подробностях, моет пол с «голичком», стелет на пол еловые ветки, затем начинает париться.

В рассказе встречается много слов, которые служат незаменимыми атрибутами русской бани: предбанник – the banya’s changing room, каменка (песка в бане) – the stone stove, stove, полок – sweating shelf, the shelf, the ceiling of the banya, веники – the birch switches, голичок (веник с голыми прутьями). Для их передачи переводчик использует разные виды перевода: уподобляющий перевод, генерализация, опущение. Он дает ссылку только к основному слову – «banya». Обо всех перечисленных атрибутах читатель узнает, если он познакомится со статьей в глоссарии «banya».


271

4. В эту группу мы выделили слова, которые даны без пояснений и сносок: самовар – samovar, сарафан – sarafan, балалайка – balalaika, тройка – troika (о лошадях), трактор – tractor, квас – kvass, папка – Papka (обращение к отцу), мама – Mama, тракт – Tract, водка - vodka.

Некоторые из представленных в этой группе слов перешли в английский язык как заимствованные.

5. В эту группу мы отнесли все имена собственные, которые в большинстве своем затранскрибированы при переводе. По способу перевода имен собственных можно выделить две группы: 1. – транскрибированные имена собственные; 2. – переведенные смысловые имена собственные.

К первой группе относятся все имена героев, всевозможные производные от их имен, фамилии, отчества при транскрипции которых сохраняются все особенности русского, просторечного произношения, именования. Например: всегда вместо полных форм отчества героя часто используется разговорная форма, имена даны в уменьшительной форме которую Шукшин намеренно отражает на письме: Захарич - Zakharych, Семеныч – Semyonych, Ванька – Vanka, Шурка - Shurka, Михайло - Mikhailo, Васька - Vaska, Степка, Степан – Styopka, Stepan, Нюрка - Nyurka, Веня – Venya, Серега – Seryoga, Паша – Pasha, Васёка – Vasyoka, Игнаха, Игнашка – Ignakha, Ignashka, Илюха Лапшин – Ilyukha Lapshin, Глеб Капустин – Gleb Kapustin, Журавлев – Zhuravlyov, Николай Сергеевич Шурыгин – Nikolai Sergeyevich Shurygin и т.д.

К этой же группе относятся все имена известных исторических личностей, которые также транскрибируются при переводе и имеют ссылки:

Ермак Тимофеев – Yermak Timofeyev, Андрей Власов – Andrei Vlasov, Климент Ворошилов – Kliment Voroshilov, Стенька Разин – Stenka Rasin, Николай Гоголь – Nikolai Gogol, Сергей Есенин – Sergei Esenin, Михаил Шолохов – Mikhail Sholokhov, Трофим Лысенко – Trofim Lysenko.

Некоторые транскрибированные прозвища героев поясняются автором в комментариях к рассказам. Например, в рассказе «Миль пардон, мадам!» прозвище главного героя происходит от его фамилии – Пупков – Пупок. Переводчик дает следующий вариант: Pupkov - boob-kov. Переводчик подбирает созвучное русскому «пуп» слово «boob», что вызывает идентичную реакцию на такое прозвище. Но в комментариях он поясняет, что Pupkov происходит от русского «pupok», то есть «navel or belly button». Как видно из этого примера результирующий компонент является созвучным ему именем собственным, которое нашел переводчик с таким расчетом, чтобы внутренняя форма этого слова содержала комический намек на сущность, облик, положение названного персонажа.

Названия населенных пунктов, рек, произведений художественной литературы, названий марок часов также транскрибируются: Фили - Fili, Новосибирск - Novosibirsk, село Новое – the village of Novaya,


272

Свердловск - Sverdlovsk, Владивосток - Vladivostok, Кутунь – Katun river, «Вий» - «Viy», часы «Павел Буре» - «Pavel Bure» watch.

Вторая группа имен собственных небольшая. В нее входят смысловые имена собственные, которые переведены. Для этого используется уподобляющий перевод1.

Описательный перевод: школьный завхоз – the village school curtodian, полушубок – a sheepskin coat, попяра – a helluva priest, сковородник – a frying pan, уставился на Зою как баран - Sergei was staring at Zoya the way sheep do, dully and fixedly, шкирка – the scruff of the neck, на карачках – Get into science even if you hafta crawl into it on all fours – it’s a great cause, плетень – the wattle fences, щерба из чебачков (уха из плотвы) – the bream fish soup, отец сбегал в лавочку – father ran to the store for vodka, пивцо-медовуха – sweet home-brewed beer, туесок – a container made of birch bark, сени – the entrance hall, быстрина – the current flows most quickly, вековечные сибирские – We’ve lived in Siberia since God knows when, сидел на крыльце – чтоб «взяло» - to sit a little while on the porch till the alcohol went to his head, беремя (большая охапка, тяжелая ноша) (Байрамова: 23): «Шурыгин подбежал к учителю, схватил его в беремя и понес прочь от церкви» – “Shurygin ran up to the teacher, grabbed hold of him and carried him away from the church”; с его певучей «гармозой» - that singing wheeze box of his, валенки – felt boots, прясло – wattle fences, цигарка – home-rolled cigarette, нос с горбатенкой – his nose was crooked and hooked, питьевое ведро – the bucket that held drinking water, комиссионка – the consignment shop, ухарь – a new tough guy, самородок – a natural born talent, красный угол – the corner of the house where the icons were hung, хоровод – round dances, просека – an area that had been clear cut, бор – pine forest, фуфайка – heavy sweater, взгорок – a little hill, пригон (загон для скота) (Байрамова: 227 2004) – the cattle pen, навильник (имеется ввиду количество сена – один навильник) – a bunch of hay, a bale of hay, голик, голичок (веник из голых прутьев) (Елистратов: 70): «У него был заготовлен голичок, песочек в баночке…» - “He had at the ready a bundle of leafless birch twigs and a little jar of sand”; бригада – the work brigade, дармовой (доставшийся даром) – «didn’t cost us a thing», махра – cheap tobacco, кино - buncha movies, страда – the time of back breaking work at harvest time, с причетом – with moan after plaintive moan, she lamented, отвальная - farewell supper, ток, точёк (специально оборудованная площадка для предварительного хранения и первичной обработки зерна) (Байрамова 2005: 85) – the threshing floor, телочка – a little girl calf (or little calf), закоулок – secluded spot, палати (дощатый настил для сна на некотором возвышении от пола) (Байрамова 2004: 104) – sleeping bench, полок – a sweating shelf.

Слово «палати», «полок» переводчик дополнительно поясняет в глоссарии в статьях «izba», «banya» где приведен не только указанный вариант перевода, но и транскрибированный вариант – polati, polok.1 Примеры этих имен собственных даны в пункте – «Уподобляющий перевод».


273

К некоторым словам, к сожалению, переводчик не дает комментариев. Например, слово «комиссионка» (the consignment shop) - это магазин, где в советское время можно было купить дефицитный товар. В связи с этим в разговорном языке существовало такое понятие, как товар, который «выкинули» в комиссионке, т.е. начали продавать. Только комиссионная торговля давала возможность продать привезенные из-за границы дефицитные джинсы или магнитофон, не рискуя сесть по статье за спекуляцию. При данном переводе временная и национальная окраска реалии потеряна, хотя общее смысловое значение передано верно. К тому же слово «комиссионка» - это разговорный вариант словосочетания «комиссионный магазин», что в переводе также не нашло отражение.

Уподобляющий перевод: этот вид перевода используется для передачи некоторых смысловых имен собственных. Опираясь на свои знания, интуицию и опыт, переводчик определяет в таких случаях художественную значимость названного «говорящим» именем персонажа, оценивает его литературную роль и функцию, жанровые и стилевые особенности произведения, традиции литературы оригинала и перевода и т.п. В случае, когда смысловое имя собственное необходимо автору для характеристики индивидуальных черт героя, оно переводится. Эта группа представлена всего несколькими примерами, к которым относятся прозвища:

Алеша Бесконвойный – Alyosha at Large, Залетный – Passing Through, Упорный - Stubborn – варианты перевода полностью отражают смысл, заложенный автором в эти прозвища.

Перевод смысловых имен остается творческой задачей не только при воссоздании внутренней формы имени в новой языковой оболочке, но и при выборе способа, приема их передачи в ПЯ.

Сюда же мы отнесли и слова-обращения, клички (часто обидные), которые в переводе также подвергаются уподоблению: грамотей – smarty pants, тубик (больной туберкулезом) – you TB case, пятерочник – a straight, демагог-кляузник – slandering demagogue, «Дошлый, собака!» - Clever sonuvabitch!, «Cкважина кривоносая» – hooknosed twat, «Кикимора болотная» – pathetic sonuvabitch, «деревня» - backwoods hicks, верста коломенская – beanpole, журавь – gangling crane, голубушка – honey, шантрапа – scum, урка – crook, уркаган, жулик – real crook, the thieve, жулье - swindler, чудик – оddball (slang, it is a weird eccentrical person), Зимушка-зима - Old Man Winter ( it is a personification of winter, sometimes also called Father Winter).

Кроме вышеназванных слов уподоблению подвергаются следующие: хром (т.е. кожаные сапоги) – calfskin, солонина – corned beef, смолокур – tarmaker, участковый – a district police officer, гимнастерка - a field shirt, пилорама – the lumberyard (an establishment where timber and sometimes other building materials are stored or sold), вытрезвитель – drunktank (Am. slang), каталажка – lockup, перемет (рыболовная снасть с крючками)


274

(Байрамова: 172 2004) - seines, рукомойник (умывальник) – washstand, каменка (печь из камня, без трубы в бане) – the stone stove, сельмаг – the village store, взвоз (дорога в гору) – slope, верстак (рабочий стол с приспособлениями для обработки вручную изделий из металла, дерева и др. материалов) – workbench (a heavy table at which work is done by a carpenter, mechanic, toolmaker, etc), колодец – the well, дресва (место у реки, покрытое галькой или крупным песком, наносная мель на реке) (Воробьева 2002: 31) – shoal (bank), бричка (легкая открытая телега) – a wagon, мастак (искусный и опытный в чем-либо человек, мастер) – expert, кладовщик –a warehouse manager, школьный завхоз – the village school custodian, бригадир – the foreman, 2 сотки (или 2 ара) - one-twentieth of an acre; таган – trivet, патефон - the phonograph, патефонные пластинки – the record albums, блесна – a spoon-bait, шаль пуховая – a Angora shawl, побывка (краткосрочный отпуск) (Байрамова: 181) – vacation. В русском сознании сформировалось следующее понятие слова «побывка» как пребывание дома во время краткосрочного отпуска и касается преимущественно военнослужащих. Но в контексте рассказа «Срезал», где употребляется это слово, мы узнаем, что на побывку, то есть в отпуск приехал в деревню из города один из героев рассказа вместе со своей семьей.

В рассказах Шукшина встречается большое количество фразеологических оборотов, которые переданы в языке перевода следующими способами:

1. подбор полного эквивалента: бросить перчатку (бросить вызов или вызов на дуэль ) – to throw down the gauntlet (to offer a challenge); баба с возу – коню легче – get the woman off the cart and the horse’ll go father.

2. использование эквивалента с максимально близким планом содержания: корова языком слизнула ( исчезло начисто) - all vanished into thin air (бесследно исчезнуть; скрыться из виду); жареный петух в зад клюнул (кто-либо испытал трудности, неприятности, оказался в затруднительном, тяжёлом положении) – the devil made you do it; на Кудыкину гору (фразеологизм является ответом на вопрос «Куда идешь?» при нежелании отвечать) – to never-never land; срезать кого-либо (Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя) – cut the notable guest down to size (сбить спесь, поставить кого-либо на место); голой рукой не взять (непросто справиться с кем-л.) – Won’t be able to lick them barehanded;

рубануть сплеча – give straight from the shoulder (в ПЯ существует еще один эквивалент с максимально близким планом содержания данному фразеологизму - shoot from the hip).

Тряхнуть стариной (поступить так, как прежде, как в молодости) – used to in the good old days (idiom - the good old days, доброе старое время).

Спутать божий дар с яичницей (всё совершенно спутать, перепутать) – to make a silk purse out of a sow’s ear (сшить из свиного уха шёлковый


275

кошелек, сделать из чего-л. конфетку, сделать человека из кого-л., перевоспитать кого-л.).

Здесь мы видим, что подобран вариант перевода, который на первый взгляд кажется некорректным, но это не так. Если мы обратимся к контексту, то станет ясно, что данный эквивалент допустим, так как он не меняет смысл сообщения: «Теперь, что касается примера. Он… конечно, яркий, внушительный, но совершенно не к месту. Тут вы, как говорится, спутали божий дар с яичницей. На этом примере можно доказать совершенно противоположное тому, что вы тут хотели сказать…» (Шукшин 1985: 568).

“Now, as regards your example. It is … of course, striking, inspiring, but absolutely inappropriate. Here you are, as they as, trying to make a silk purse out of a sow’s ear. With an example like that you can prove the exact opposite of what you meant to say” (Shukshin 1996: 76).

3. Использование нейтрального по колориту слова или словосочетания: Ну чего вот сдуру сиротой казанской прикинулся? – What’s with the

hard-luck act, Andrei thought. Fool. Держать марку – he’s gotta maintain his reputation,Сложить губы трубочкой – purse smb’s dry lips.4. Использование описательных соответствий: Достать по блату – to

get ahold of smth through the right connections. Кишмя кишит (и там этих беленьких (микробов) кишмя кишело – And

there it was just swarming with the little white things) – to swarm, swarmingТянуть на себя одеяло – ‘use and abuse somebody’ to get what wantedКатить бочку (неспровоцированно нападать, угрожать или обвинять

в чём-либо) – do a smear job (данный фразеологизм имеет несколько эквивалентов, которые переводчик не использовал: 1) (обвинять кого-л) (try to) pin the blame on smb 2) (говорить о ком-л плохо) speak badly about smb; bad-mouth smb; blow the whistle on smb).

Описательный перевод может и не нанести ущерба художественной адекватности перевода в целом, но к частичным стилистическим потерям он приведет.

Пословный перевод: такой способ перевода возможен, если в ПЯ нет соответствующего устойчивого оборота или когда он есть, но его эмоционально-экспрессивная и стилевая маркировка отличается от той, что у оборота оригинала. Иногда переводчик просто не находит в своей памяти нужной фразеологической единицы, хотя она имеется в языке перевода.

Например, фраза «с цепи сорвался» (о шумном, буйном поведении, стремительных движениях; 2) о действиях очень рассерженного человека, потерявшего самообладание) переведена так: «loose from chain», хотя в английском языке есть выражение «he is like a mad dog on the loose; he is like one possessed».

Все уши прожужжал – my boy’s been dronin’ on at me nonstop. Здесь


276

переводчик также прибегает к описанию, хотя в ПЯ имеется полный эквивалент этому фразеологизму - din smth into smb's ears.

Ну-ка ты, доктор кислых щей! – Okay you, Mr. Ph.D. of sour cabbage soup! (опять же в ПЯ существует эквивалент этому выражению - a poor excuse for a professor).

Калька: данный прием не всегда раскрывает для читателя, незнакомого с ИЯ, значение переводимого слова или словосочетания. Причина того в том, что сложные и составные слова и устойчивые словосочетания, при переводе которых калькирование используется чаще всего, нередко имеют значение, не равное сумме значений их компонентов, а поскольку при калькировании используются эквиваленты именно этих компонентов, значение всего лексического образования в целом может остаться нераскрытым.

Так, неподготовленному читателю слова: кулак(и) – kulak(s), мужик(и) – muzhik(s), председатель колхоза – the chairman of the kolkhoz, колхозники – kolkhoz workers, четушечка – pint of vodka, общая баня – public banya, куркуль – lousy kulak, «Кабачок «13 стульев» - “The Thirteen Chairs Tavern”, КВН – “The Club of The Jolly and Quick-Witted”, копейка – kopek, сайка(и) – saika(s), сельсовет – the village council, райцентр – the district center, берданка – the Berdan rifle, ударная работа – shock labor, самогонка – home-distilled vodka, сруб срубить – to built an izba вряд ли скажут что-нибудь без развернутых пояснений.

К первым девяти словам и словосочетаниям переводчик дает комментарии, к остальным они отсутствуют.

Гипонимический перевод: Завозня (сарай для сельхозинвентаря, где также занимаются

каким-либо ремеслом) (Воробьева 2002: 34) – a shed (навес, укрытие, ангар; гараж); битюрь (местное название пескаря) - a fish; поскотина (огороженное пастбище у деревни) (Воробьева 2002: 76) - pasture (1. land covered with grass or herbage and grazed by or suitable for grazing by livestock 2. a specific tract of such land 3. the grass or herbage growing on it); в присядку (выполнять особые движения во время танца) – into the dance; груздь – one kind of mushroom, похлебка (разновидность супа, представляющая собой лёгкий овощной отвар, называемый по имени основного компонента, например картофельная похлёбка, капустная похлёбка, щавелевая похлёбка) – soup; куть (угол в избе, часто отгороженный, где готовят пищу, хранят кухонную утварь и т.л.) (Елистратов 2001: 165)– the corner; горница – they went into the other room. В этом переводе русская реалия «горница» передана в переводе словом «the other room», которое имеет значение «комната, любая комната в доме» и является родовым понятием по отношению к русскому слову. Он позволяет отказаться от транскрипции и произвести замену понятий, разница между которыми в условиях данного контекста значительна до такой степени, что колорит при переводе потерян.


277

В приведенных примерах лексические значения единиц ИЯ и их переводческих эквивалентов не совпадают — исходное слово по объему своего референциального значения гораздо уже, чем соответствующее ему слово в тексте перевода. Эквивалентность здесь достигается путем денотативного тождества данных лексических единиц в ИЯ и в ПЯ – они обозначают один и тот же предмет.

Транскрипция+уподобляющий перевод: кучугуры (предгорье) – the kuchugury foothills. У В. Даля: «кучегур», «кучегуры» (южные) – песчаные бугры, сыпучие кочки, барханы. Вероятно, из тюрк. языков) (Елистратов 2001: 166).

Заготзерно – the state grain-purchasing agency (Zagotzerno)Заготскот – the state cattle-purchasing organisation (Zagotscot)Передача чужой для исходного языка и языка перевода реалии. С проблемой такого характера переводчик встречается при наличии

в тексте оригинала реалии, заимствованной исходным языком из «третьего» языка. Например, в переводе встречается заимствованная из латинского языка реалия «Perpetuum Mobile», переданная латинскими буквами и заключенная в кавычки. В переводе эта реалия выделена графически курсивом без каких-либо дополнительных средств осмысления. Очевидно, прибегая к данному приему, переводчик полагается на широту фоновых знаний читателя и его способность соотнести эту реалию с необходимыми фактами истории и культуры.

Опущение - это скорее не способ перевода реалии (перевод как таковой в данном случае отсутствует), а возможный прием обращения с реалиями при переводе содержащих их текстов.

Таких примеров немного: бастырок (шест, палка, которой притягивают сено к возу): «… да и положила поверх бастырка здоро-о-вый навильник…) (Шукшин 1985: 327) - “I put a bi-ig old bale on top” (Shukshin 1996: 234).

Околок (небольшой участок леса, окруженный полем или лугами) (Елистратов 2001: 217): «…или пошел назорил в околках сорочьих яиц» - “…or I’d go and find magpie eggs”.

Такое опущение реалий приводит к искажению смысла, или недостаточной передаче всей полноты информации, заложенной в значении реалии.

Как следует из вышеизложенного, преобладающий тип передачислов-реалий в переводах рассказов В.М. Шукшина – это транскрипция

(63 примера), самое меньшее количество примеров было переведено с гипонимического перевода (8 примеров).

В результате проведенного исследования выявлено, что по частотности применения прием транскрипции составляет 33%, описательный перевод – 26%, уподобляющий перевод – 26%, калькирование – 9%,


278

гипонимический перевод – 4%, транскрипция+уподобляющий перевод – 2%1.

Таким образом, исследование показало, что тексты В.М. Шукшина богаты реалиями разного рода, что создает определенные трудности при переводе его произведений на иностранный язык, в частности – английский. Слова-реалии служат для создания культурного фона произведения и способствуют наиболее полному воплощению замысла автора. Практически все способы перевода реалий (за исключением опущения и замены реалии исходного языка на реалию языка перевода) можно назвать общеупотребительными, однако, суммируя все вышесказанное, следует отметить, что, несмотря на положительные стороны вышеуказанных способов, при переводе всегда необходимо учитывать также и связанные с ними ограничения. Не всегда частое употребление того или иного способа перевода реалий означает его эффективность. Например, транскрипция с соблюдением всех правил в большинстве случаев передает лишь звуковую форму слова, не затрагивая его значения. Также и транслитерация, передающая графическую форму данной лексической единицы, и которая употребляется все реже и реже при передаче безэквивалентной лексики на другой язык. Поскольку каждый из приемов передачи слов-реалий имеет свои достоинства и недостатки, то следует использовать комбинированные способы перевода культурно-маркированных единиц, не ограничиваясь одним приемом, а сочетая 2 или 3, например, транскрипцию и описательный перевод, или же давать пояснение или комментарий каждой реалии.Литература:

1. Байрамова Т.Ф., Никишаева В.П. Словарь языка рассказов В.М. Шукшина. Выпуск 2. – Бийск: НИЦ БПГУ им. В.М. Шукшина, 2004. – 256 с.

2. Воробьева И.А. Словарь диалектизмов в произведениях В.М. Шукшина. - Барнаул: Изд-во АГУ, 2002.- 110 с.

3. Гивенс Д. Творчество В.М. Шукшина в США (проблемы восприятия) // Творчество В.М. Шукшина. Поэтика. Стиль. Язык.- Барнаул: Изд-во АГУ, 1994. – С.184-191

4. Елистратов В.С. Словарь языка Василия Шукшина. – М.: «Азбуковник», «Русские словари», 2001. – 432 с.

5. Марьин Д.В., Чеснокова В.А. Проза В.М. Шукшина в межкультурной коммуникации (на материале англоязычных переводов) // Язык прозы В.М. Шукшина. Теория. Наблюдения, Лексикографическое описание: межвузовский сб. статей. - Барнаул: Изд-во АГУ, 2001.- С. 17-38.

1 Данные приводятся без учета перевода фразеологических оборотов.


279

1. Россельс В.М. О передаче национальной формы в художественной литературе // Записки переводчика. – 1953. - №3. – С. 169.

2. Шукшин В.М. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. 2. Рассказы 1960-1971 годов. – М.: Молодая гвардия, 1985. – 591 с.

3. Язык Шукшина как зеркальное отражение современной русской разговорной речи и просторечия с поправкой на диалогические процессы последнего времени // Слово и время. Сб. научно-метод. статей в честь проф. О.Е. Ольшанского.- Славянск, 1997.- C. 70-80.

4. Shukshin V. Stories From a Siberian Village.- Dekalb, 1996.- 256 p.


280

' ДМИТРИЙ ГРАСС

БРАТЬЯМ ПО ОРУЖИЮ

Ты просто доктор –Главное, не навредить.Слова, Как разноцветные гранаты.Под неба куполом,Во сне, Как по канату.С пером в руке,Под возгласы толпы.

И так любой из нас,Кто режет плоть души.Кто лепит буквы,Штопая строкою.Мы просто доктора –Одной ногой над пропастью,Другой, над собственным тщеславьем –Слагаем мифыО добре и зле,Но чаще, О себеЛюбимых,Одиноких.

А если тихо крикнуть,В пустоту,В безбрежность,Как в святой колодец,В который не плевалЛенивыйИ юродивый,Слепой

Всего два слова –Я ЛЮБЛЮ,Услышишь эхоСобственного сердца.

Ты просто доктор –Главное спастиБезногих мальчиков,Что не едят вареньеИ девочек, С глазами проститутокИ себяШагающего по канату,С последним литром кровиКак с надеждой на спасеньеИ на то, Что кто-нибудь услышитИ может быть Заштопает себяТвоей строкой,Своим безвинным сердцем.И улыбнувшись скажет –Мне не одиноко,Я люблю…

Ты просто доктор –ПомниИ лечи.

КАК МАЛЕВИЧ В КАЗЕМИРАХ

Я, слоняюсь по квадратам,Как Малевич, в каземирах.Я, в мирах своих теряюсь,От того сную, в чужие.


281

Оттого, что дождь по лужам,Капли, брызги распускают.А, прохожие не знают,В страхе, кроются зонтами.

Сыро-серая погода –В бытие, поверить грустно.От того, на сердце пусто,Что насосом сердце стало.Что, не хочется глазами,А душой, увидеть страшно.А, бумажные признанья,Это просто сор, под веком.

Отключили свет, к обеду –С дочкой, в кубики играю,Бред из памяти стираю –Всё же куб – дитя квадрата.Всё же жаль, живое слово,Прятать, в клетке мирозданья,Где бумажные признанья, Просто, сердце, из насоса.

И наверное, когда-то,После радуги, в субботу,Я не вспомню эту датуИ пойму, что день – сегодня,И пойму, что точка, в кубе,Словно Я, в начале фразы –Я, всего лишь запятая,В предложении квадрата.

ТЫ БУДЕШЬ РЯДОМ

Ты будешь рядом. Ты, всегда будешь рядом. Даже когда, мне устанет тут быть. Ты будешь светом, И ядом.

И я там Встану у врат С апельсиновым цветом, В кураж Набекрень…

ТЫ СЛАДКО СПИШЬ

Любимой СВЕТланке.

Ты сладко спишь,А я, клавиатуру трогаю.

Я рифмами ломаю ритм.

Пишу о том, Что я пишуТебя нагую, между строчек.И вместо точек Ставлю поцелуй И Аромат не алой розы,По телу твоемуВеду, как по святым местам.

Ты слишком Светлая,Для этой душной ночи.Читать тебя,Чем только отдалаГлаза на память,Но и это Сон Ветра.

Я сочиню сто букв, быть можетИ все о том, как ты проснулась,Как тихо в ванную пошла,Так тихо, что немые звуки


282

С ума сошли и вновь прозрели –Можно ПетьО Светлой женщине,Что сладко, спит нагаяМежду строчек…

Но это после,А теперьКлавиатуру трогая,Сном ветра Буквы подбираю.Тебя пытаясь в вечность записать. ПОСЛЕЗАВТРА МЕНЯ НАЙДУТ

… послезавтра меня найдут, Там, между полок, Весь в паутине и плесени. Словно весь этот бред, Мой предпоследний приют, Моя, задохнувшаяся в перегаре песня. Милая, Вы должно быть меня не простите. Да и я, Уже перестал высчитывать буквы. Слышите, Я плAчу, пока вы спите – Всего лишь плачУ по счетам, Выписанным мне, С первой, до последней стопки. Даже каяться стало пошло, Словно кончался заряд покаянья.

Не знаю, как это вышло, Но когда оно вышло, Я остался один на один И мне стало очень страшно. Должно быть, так и должно быть, Но я испугался… Простите меня. В недописанной строчке, Я оставил ваш не досказанный портрет. Как это страшно, Дойти до точки. Тем более точкой заканчивать бред. Но, милая, смахните слёзы, Быть может, это мой, предпоследний приют, Моя задохнувшаяся, в перегаре песня, Где послезавтра меня найдут...

…ЛИСТАЯ УЛИЦЫ…

Листая улицы, промокшие до нитки,Там много осени,Так мало тёплыхОтношений,Что кажется усталОт жертвоприношений,От А, до Я.Да я и сам, как видишьСтихи клепаю, вместо перекура.

Ну, кто там главный?Я иду на встречу,Закрыв глаза,Что бы не слышать стоны.


283

А он стоит, В ночи,От счастья голыйИ ветер отрывает ему веки.

И ветер поднимает ему рукиИ холод превращает руки в крыльяИ кто-то маленький мяукает на крыше Сметая со стола остатки мыслей.

Иду по тротуару первым снегомИ под ногами таю,Словно первоклассник,От первых поцелуев, за беседкой.А хочется, всего лишь настоящих,Не синтетических,Без ГМО, короче.

И мы бы с ним, уставшими рукамиЛомали ширмы.Фиговые листьяПожгли кострами, в самом бабьем лете…

Но где там –Нет его.И не было наверное.Я всё придумал.В эту подмерзающую слякоть,Последней жертвы выбросил лохмотья.И осень, вся промокшая до ниткиПо листьям лиц,Перелистнула время.

И больше нет, ни недруга, ни друга.Остался сон, про тёплое как будтоИ тихий стих про громкое быть может.

ЛЕТЕЛИ ВОРОНЫ

Вороны летели, сквозь злые метели, в колючие ночи.


284

Забывшись, под звёздами прятались люди,Читая молитвы и деньги считая.И, чистым казалось не чистое место.

Мы, вышли, из рая, но вместо свободы,С собой прихватили клубок Ариадны.

Наверное, боялись, но верить хотелосьИ тем, оправдались, в придуманном своде.

Свобода и, правда!!!Но, вера дороже.А, тут заблудились, без компаса сердца.

Творец – ни причём,Нет!Это злые метели, В душе ясноглазой,Однажды забывшейЗачем она вышла,Из сада, в пустыню,Из дома, в мороз,Из рожденья, в могилу.

Зачем, сквозь метелиВороны летели,В придуманный свод,Не придуманной ночи? 12.12.2016 г.

ВСЁ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ

Мысли, на карте, не главные ценности.Всё, что я чувствую –Васильковое поле, под толщами снега.Сижу у огня, на ветру, под совою,Греюсь надеждой, что может, успеюВыстроить храм своей главной мечты.


285

Что мне теперь, для спасения нужно,Кроме того, что и так, над рекой?Сказки, дрожащие веками, в полночь –Это ли сны побеждённых драконов?Разум отравлен, но я благодарен,Той, что осталась покоиться в сердце.

Стрелы в слова, или кровь рвётся к солнцу?Смерч, через строки, или смерть без любви?Наверняка не сказать –Часть ли души, оторвалась, в полёте,Над тишиною бескрайного чуда,Или опять – лишь суета и томление духа?

Я, тебя вижу!Сказало, при встрече.Вышло, босое, при первых лучах.Я, записал его, лунным сияньем,Криком, над бездной, улыбкой любимой,Беспомощным стоном, ушедшего прочь.

Что же святое, если всё приходящее?Всё – ничего, Просто сон пустоты…

…но, как, же мои васильки, под сугробом,Ветер, огонь и сова, над рекой???

Просто слова, Просто мысли о ценностиГлавного смысла, Что не для понимания.Смерть, без любви –Это всё, что я чувствую.

ТЫ, ТОЛЬКО ТЫ

Ты, только ты, предвосхищая полёт, способна лёд моих глаз вытопить горячей слезой И маракасы гремучей змеи, превратить в погремушки,


286

колокольчиком детского смеха. Орлиным пером закружилось, по ветру, в танце, обнажённого сердца, выходящее за пределы вселенной. Я, колдовал твоим словом, по дыму гадая, искрами в запятых, точками между строчек. Глаза твои, часто путая с небом, падал звездой, к твоим белым ногам. Белым… Белым… Бывает на столько, что даже не делится спектром, Светом, несла меня, сквозь звездопады и молоко На губах не обсохло у последней строки, а ты уже просишься в новую. Стану подснежник, в зубах, на коленях, тебе посвящать, Спросишь – Зачем ты убил эту юную жизнь? Столько хрустального звона, в магии первой любви. Вспомнить пытаюсь, заковать в мыслеформу – Увы, только полёт, только дым кружит звёзды, В танце пера обнажённого слова. Вслух маракасы, про себя детским смехом. Ты, только ты Кормишь меня молоком В пути, через звёзды, Где подснежники – Только не рви!!! К груди прижимая меня, как непутёвого, старшего сына, Поёшь колыбельную лёгкого ветра, Весеннего, свежего… Я, закрываю глаза – Ты, Только ты. 24.02.2017г.

* * *


287

ПРАВИЛА ПУБЛИКАЦИИ В ЖУРНАЛЕ «ОГНИ НАД БИЕЙ» Публикуя свои произведения в журнале «ОГНИ НАД БИЕЙ», который преследует лишь одну цель – участие в литературном процессе Алтая и России, автор принимает следующие условия:

• Журнал «Огни над Бией» не является коммерческим изданием, поэтому автор публикует свои произведения на безвозмездной основе с получением 1-2 –х авторских экземпляров номера (для бийчан и авторов Алтая). Иногородние авторы публикуются в Электронном приложении к журналу (Сетевое самостоятельное издание).

• Разрешает разместить свои произведения, опубликованные в журнале «Огни над Бией», на персональном сайте журнала или на странице «Русские писатели. Бийск. Алтай» на Прозе.ру с просветительской целью и для популяризации своего творчества.

• Разрешает редколлегии представлять свои произведения, опубликованные в журнале «Огни над Бией», в других периодических изданиях с обязательным информированием автора до или после факта публикации, и рассматривает такую публикацию как пропаганду своего творчества.

• Рассматривает публикацию в журнале и её повторение в других периодических изданиях как способ творческого роста и участия в литературном процессе, что в первую очередь необходимо самому автору.

• Редколлегия просит желающих участвовать в работе журнала на платной основе и авторов, рассматривающих публикации как способ заработка, не предлагать свои услуги и произведения в наш журнал.

• Биографические сведения автор прилагает к тексту произведения. Если биографическая справка не обновлена автором, редколлегия использует информацию из предыдущих номеров журнала.

• Ответственность за содержание, моральные установки и качество текста несёт автор.

• Все вопросы, возникающие в связи с использованием псевдонима, и ответственность за его использование, ложатся на автора текста.

• Мнение редколлегии может не совпадать с мнением и художественными ценностями автора.

• Редколлегия не препятствует авторам в безвозмездном дарении журнала «Огни над Бией» в библиотеки.

• За соблюдение авторских прав в коллективных подборках (подборки, вкладыш) несёт ответственность лицо, предоставившее материалы для публикации.

• Правила опубликованы на сайте журнала «Огни над Бией».• Редколлегия оформляет направления для участия в конкурсах на

Литературные премии только Лауреатам журнала "Огни над Бией".


288

«Огни над Бией» - веб-ресурсы

1. https://magru.net/users/2485 2. Проза.ру - Русские писатели. Бийск. Алтай 3. ogni-nad-biyei.netdo.ru/ (поиск в Google) –

новый сайт журнала для номеров с 2016 года 4. http://prozabiysk.narod.ru

5. ISSUU – Журнал «Огни над Бией» by Lyudmila Kozlova (поиск в Google)

Ог н и н а д Би е й литературное

художественно-публицистическое из дание Бийского от деления Союза писателей Р оссии

№ 40 - 2017 г. Издательство “ИП Платонов”

Сдано в набор 5.03. 2017. Подписано в п ечать 6.02.2017.

У сл.печ.л. 29,2 Зак аз 02/17

© Огни над Бией © Издательство «ИП Платонов»

© ФОТО НА ОБЛОЖКЕ – АЛЕКСАНДР ТИХОНОВ (г. Тара)

Art & Photos

журнал огни над бией 40 -2017