ПЕРЕШАГНУВ ЧЕРЕЗ СТОЛЕТИЕ... (Часть 2)

Перешагнув через столетие... (книга 2)

1

Михаил ВЕРБИЦКИЙ


ПЕРЕШАГНУВЧЕРЕЗ СТОЛЕТИЕ ...

(книга вторая)

Chemnitz - Moskau - 2003

"Entwicklung und Partnerschaft e.V."

2


В начале трудового пути15 сентября 1961 года я приступил к работе. Взяли меня

старшим лаборантом в Институт экспериментальной биологии АМН СССР, в лабораторию иммунологии эмбриогенезе. Возглавлял лабораторию Олег Евгеньевич Вязов. 9 сентября ему исполнилось всего лишь 37 лет, но выглядел он, по-моему, лет на 50-55. Был он среднего роста, лицо скорее круглое, нос небольшой, глаза с хитринкой, лоб высокий, переходящий в большую лысину, обрамленную седыми волосами на висках и темени. Под глазами его часто появлялись «мешки». Были ли это сердечные отеки, не знаю, но поговаривали, что у Олега Евгеньевича больное сердце.

Жил Олег Евгеньевич в доме АМН СССР на улице Часовая. Дом этот стоял сразу же за двором, окружавшим здание Института. В этом доме размещалось общежитие аспирантов АМН, почта и столовая.

Олег Евгеньевич встретил меня довольно радушно: он пришел в лабораторию, находясь в отпуске, чтобы представить меня, нового сотрудника, коллективу лаборатории. Сентябрь - время отпусков и многих сотрудников на работе не было. Из тех, кто присутствовал в тот день в лаборатории, запомнил Инну Ивановну Титову. Была она тогда м.н.с. (младший научный сотрудник) и готовилась к защите кандидатской диссертации. В 102 комнате кроме Инны Ивановны, был еще один м.н.с.- Леня Лиштван. Это был худой, бледный, лысоватый молодой человек, в очках. Как оказалось, Леня Лиштван был по возрасту старше Инны Титовой, а ей в тот год было лет 30-32. Лаборантом в 102 комнате была Галя Заякина.

Рядом, в 103 комнате размещались м.н.с. Алла Ивановна Мурашова (она была в отпуске) и Жульета Леоновна Петросян, небольшого роста, черноволосая, всегда улыбающаяся молодая армяночка, лет 28-29. Старшим лаборантом, пришедшим в лабораторию на месяц раньше меня, был Борис Шорников. Все эти сотрудники (м.н.с. и старшие лаборанты) окончили биофак МГУ и, естественно, были по образованию биологами, более того, они были эмбриологами. Лаборантом в 103 комнате была Лида Молоткова- девочка лет 18-19, лишь год назад окончившая медучилище.

Меня разместили в 105 комнате. В тот день комната пустовала. На двери висела табличка: ст.н.с. (старший научный сотрудник) Л.С.Волкова и м.н.с. Р.Ф.Аверкина. Обе они были в отпуске. Как оказалось, обе они по образованию были врачами, обе кандидаты медицинских наук. В мои предыдущие посещения Института ранее я их не встречал.

Олег Евгеньевич показал мне стол - мое рабочее место. В комнате было еще два письменных стола, один лабораторный стол, один шкаф и стеклянный лабораторный шкафчик. Чем я буду

3


заниматься, каковы мои обязанности и права, никто мне тогда ничего не сказал. Вязов извинился, что ему нужно срочно уходить, и поручил Инне Ивановне отвести меня в отдел кадров.

Отдел кадров располагался на этом же этаже, но в другом коридоре. Вообще Институт экспериментальной биологии АМН СССР занимал 2-й этаж здания, хотя несколько комнат (мастерская, ультрацентрифужная) находились и на цокольном этаже. Если подняться на 2-й этаж по лестнице, то Вы оказывались в холле. Прямо против лестницы находились двери конференц-зала (зал этот был общим для всех Институтов, размещавшихся в здании). Направо и налево шли коридоры, в которых располагались лабораторные помещения.

В правом коридоре располагались лаборатории вирусологии, биофизики, биохимии, трансплантации органов и тканей и кабинет О.Е.Вязова. В левом коридоре размещалась лаборатория иммунологии эмбриогенеза, а также две комнаты лаборатории гистологии, которую возглавлял С.С.Лагучёв, бывший доцент кафедры гистологии 1-го МОЛМИ, читавший нам на 2-м курсе лекции. Еще одну комнату занимала группа О.Б.Лепешинской.

Перпендикулярно этим коридорам шел коридор, где располагалась дирекция Института и лаборатории: гистохимии, роста и развития, иммунологии канцерогенеза, группа культуры тканей, библиотека. Здесь же находился кабинет академика АМН (тогда назывался Действительный член АМН СССР) Н.Н.Жукова-Вережникова (в реальности - руководителя Института).

После выполнения необходимых формальностей в отделе кадров Института, где я заполнил анкеты, получил пропуск и информацию о «правах и обязанностях» сотрудника Института, я вернулся в лабораторию. В 105 комнате, как я уже говорил, никого не было. На книжной полке, висевшей над письменным столом (как впоследствии оказалось Р.Ф.Аверкиной), стоял старый учебник микробиологии для мединститутов. Я взял его и от нечего делать стал листать, вспоминая элементарные знания из области микробиологии, полученные в 1-ом МОЛМИ в период обучения на кафедре микробиологии на 2-3-м курсах.

Наконец, я дошел до раздела, посвященного группам крови человека. В этом разделе учебника кратко описывалась история открытия групп крови человека. Приводились данные об антигенах и антителах 4-х групп крови человека системы АВО, а петитом (мелким шрифтом) на полстраницы были приведены данные о «резус-факторе». Я, конечно, кое-что помнил со «студенческой скамьи» о группах крови, о проблемах трансфузионной терапии (переливании крови) и о роли несовместимости матери и плода по резус-фактору в развитии гемолитической болезни новорожденных.

4


На листке бумаги я стал «изображать» группы крови человека: 0(I), А(II), В(III) и АВ(IV) и правила переливания крови. По тогдашним знаниям (а учебник был, по-моему, 40-х годов) перелить кровь человеку можно, придерживаясь следующему правилу: первую группу крови можно переливать лицам любой группы крови. Поэтому людей с первой группой крови называли «универсальным донором», а лиц четвертой группы крови, которым можно переливать кровь любой группы - «универсальным реципиентом». Это «правило», как оказалось,, действовало только в очень «узком коридоре», если переливать небольшие дозы крови. В других же случаях необходим «индивидуальный подбор крови». Но об этом я узнаю лишь несколько лет спустя.

Не знаю почему, но не подозревая даже, что в дальнейшем мне придется заниматься как раз проблемой изоантигенной (аллоантигенной) несовместимости организмов матери и плода, в тот первый рабочий день я читал именно этот раздел учебника микробиологии и особенно меня заинтересовала проблема «резус-несовместимости» матери и плода.

Время тянулось медленно, но стрелка часов все же неуклонно приближалась к 13 часам. Наступил обеденный перерыв моего первого рабочего дня. Инна Ивановна, Жульета Петросян, Борис Шорников и Лида Молоткова зашли за мной и мы «всей лабораторией», за исключением Лени Лиштвана (он ел то, что приносил из дома) отправились в столовую. В те дни мы обедали в «аспирантской» столовой АМН, располагавшейся в здании, где размещалось общежитие аспирантов и ординаторов Академии медицинских наук СССР на Часовой улице. Обед в столовой был недорогим, но и не очень вкусным. За 40-50 копеек можно было вполне насытиться, съев ½ порции супа (щей, борща), «второе»- котлету, азу или ромштекс с картошкой или макаронами и выпив стакан компота или киселя. А зарплата моя составляла 88 рублей (чистыми 80 рублей).

Пообедав мы вернулись в Институт. Обеденный перерыв официально продолжался полчаса. В тот первый день народу в столовой не было. Но позднее, когда все аспиранты и ординаторы приступали к работе (каникулы у них заканчивались к 1 октября) и возвращались после «летнего» отпуска, сотрудникам институтов порой приходилось отстаивать в очереди в столовой больше времени, но на это администрация тогда внимания не обращала. После обеда я вновь оказался один в комнате и продолжал «штудировать» учебник микробиологии. Время как будто остановилось. Сидя за письменным столом над указанным выше учебником, я погружался в полудремотное состояние и огромным усилием воли заставлял открываться слипавшиеся и ставшие ужасно

5


тяжелыми веки. Я вставал, умывал под краном лицо, но это помогало мало.

До 16 часов - времени окончания рабочего дня - я еле досидел. Наконец можно идти домой. Ведь я беспокоился, как там Лидочка одна справляется с Андрюшенькой и Галочкой, а позвонить домой я не мог - телефона у нас тогда не было. Собрав свои нехитрые «пожитки» в папку, я отправился домой. Пешком дошел до метро «Сокол», где сел на трамвай N23 и спустя 30-35 минут был уже дома на Беговой улице. Прошло уже более 40 лет, но этот первый рабочий день в Институте экспериментальной биологии АМН СССР я помню настолько ярко, как будто было это вчера.

В первые дни первой рабочей недели я познакомился не только с сотрудниками лаборатории, но и со многими работниками Института. Перед окончанием 2-го или 3-его рабочего дня к нам в лабораторию зашла Галина Васильевна Харлова. Она была м.н.с. лаборатории роста и развития. Чем она занимается я узнаю несколько позже. А сейчас она, как «спорторганизатор» Института, узнав о появлении в Институте молодых сотрудников, пришла вовлекать нас в спортивную работу. На следующей неделе Институту необходимо было выставить команду на соревнования по легкой атлетике. Естественно, отказаться я не мог. Ну а сегодня вечером следовало выйти на спортплощадку во дворе Института и поиграть в волейбол. На этой площадке в последующие годы мы будем круглый год играть в футбол. Участие в таких «спортивных мероприятиях» сделало мою адаптацию к коллективу Института, а особенно его молодежной части, довольно быстрой и успешной.

Мы поддержали «честь Института» и на районных соревнованиях, проходивших на стадионе Юных Пионеров на Беговой улице, то есть рядом с домом. На этих соревнованиях мы бегали, прыгали, метали гранаты. Как оказалось, наше выступление было признано успешным. Из участников институтской команды я запомнил Лиду Порешину – м.н.с. лаборатории трансплантации органов и тканей и ординатора лаборатории биофизики Иванникова Бориса. Оба они довольно быстро покинули Институт. Лида Порешина перешла в Институт гематологии и переливания крови МЗ СССР в лабораторию Е.А.Зотикова, а Иванников – в Институт радиологии в г.Обнинск. С Лидой мы на протяжении почти 40 лет неоднократно встречались, оказывая друг другу необходимую поддержку по рабочим делам.

Жизнь в науке - началоЧерез пару дней в лаборатории появился шеф - Олег Евгеньевич

Вязов (он все еще находился в отпуске). Чтобы я мог познакомиться

6


с научными направлениями лаборатории, он посоветовал мне взять в библиотеке его диссертацию и проработать ее. Я записался в фундаментальную библиотеку АМН СССР, расположенную на 5-ом этаже того же здания, где размещался и наш Институт. Читальный зал библиотеки был просторным, а в эти дни сентября почти пустым. Я взял диссертацию О.Е.Вязова «Иммунология эмбриогенеза». Практически все в ней было для меня новым, и я с интересом погрузился в чтение этого труда.

Меня приятно удивили и подписи ко многим фотографиям в диссертации («публикуется впервые»). Вот, думал я, где настоящая наука. Все сделано «впервые» в мире. Позднее (годы и десятилетия спустя) я узнаю истинную цену этим «открытиям». Многие из положений, на которых строились «стройные научные исследования» О.Е.Вязова и его сотрудников окажутся ошибочными, а результаты исследований «артефактами» (если не намеренными подтасовками). Но сейчас я все принимал за истинное достижение советской науки.

Не все сразу становилось мне ясным и понятным. Но дураком я не был и самостоятельно постигал ход мыслей автора, знакомился с довольно обильной литературой, приведенной в диссертации. Именно из диссертации О.Е.Вязова я впервые узнал о работах таких видных ученых как К.Ландштейнер (он открыл группы крови системы АВ0 и совместно с А.Винером резус-фактор), И.И.Мечников, П.Эрлих, Р.Кох, Л.Поллинг, П.Медавар, М.Гашек, а из отечественных ученых - И.Кричевский, П.Н.Косяков, Н.Н.Жуков-Вережников, Л.А.Зильбер и многих других, внесших вклад в развитие «неинфекционной» иммунологии.

Как оказалось, диссертация О.Е.Вязова была своеобразным «обобщением» работ сотрудников его лаборатории Б.Н.Конюхова, Р.Ф.Аверкиной, Л.С.Волковой, И.И.Титовой, А.И.Мурашовой и даже Ж.Л.Петросян, выполненных под руководством О.Е.Вязова. Быть может, лишь его кандидатская диссертация, являвшаяся фрагментом настоящей докторской диссертации, была самостоятельной научной работой. Но, как говорили многие (в том числе и Л.С.Волкова), О.Е.Вязов никогда сам руками не работал, а его кандидатская диссертация была сделана руками его лаборанта. Но в то время я этого не знал и не понимал, как можно использовать в диссертации данные, полученные другими исследователями, представляя их как собственные исследования.

Я в течение недели «освоил» этот «капитальный» труд - почти 1000 страниц. В конце сентября О.Е.Вязов, наконец, вышел на работу. В первый же свой рабочий день он собрал всех сотрудников лаборатории, поинтересовался как идет работа. А затем сказал, что все новые молодые сотрудники лаборатории должны начинать

7


работу над кандидатскими диссертациями. Темы научных работ он обсудит с каждым персонально. Хотя мы были лишь старшими лаборантами, а не научными сотрудниками, мы действительно получили самостоятельные темы.

Мне О.Е.Вязов предложил разработать модель гемолитической болезни новорожденных на животных. Тема для меня была, конечно, совершенно новой и неожиданной. Я сказал ему честно, что не готов к разработке такой темы. На что он ответил, что, естественно, тема новая, оригинальная и крайне актуальная. И что мне следует познакомиться с научной литературой, посвященной этой проблеме.

«Ты владеешь английским?», - спросил он. «Лишь в пределах знаний, полученных в школе и Мединституте», - ответил я. «Меня это не волнует», - продолжал О.Е.Вязов, - «Есть одна монография на английском языке- G.F.Roberts „Hemolythic Disease of the Newborn“. Поговори с Лёней Лиштваном, у него есть межбиблиотечный абонемент в Ленинскую библиотеку и можно попытаться выписать эту книгу». На мой вопрос, а есть ли другая литература по этой теме, он ответил, что ему она не известна и что я должен самостоятельно такую литературу искать.

Как скажет позднее по другому поводу Н.С Хрущев: «Цели ясны, задачи определены - за работу, товарищи!». Вот в такой ситуации началась моя «жизнь в науке».

Спустя неделю мне удалось получить по межбиблиотечному абонементу работу Робертса, и теперь уже целые рабочие дни я проводил за чтением этой монографии. Как-то О.Е.Вязов застал меня за этой «работой». Я сидел за письменным столом и со словарем переводил страницу за страницей этой книги. «Такими темпами ты будешь читать эту книгу год, а нужно подготовить к концу октября обзор литературы по данной теме и составить план кандидатской диссертации. Ты должен будешь сделать доклад сначала на лабораторной конференции, а в конце года надо будет утвердить тему кандидатской диссертации на Ученом Совете Института. Поэтому тебе следует отбросить словарь, читать монографию и научиться понимать смысл изложенного», - закончил О.Е.Вязов. Мне ничего другого не оставалось, как воспользоваться советом своего научного руководителя. И, действительно, уже через 7-10 дней я прочитал первую в моей жизни научную литературу (монографию) на английском языке, и не просто прочитал, но и составил себе четкое представление о состоянии данной проблемы - «Гемолитическая болезнь новорожденных у животных» в мировой литературе.

Более того, в эти же дни в одном из отечественных научных журналов, кажется «Животноводство», я нашел статью с описанием случая гемолитической болезни новорожденного у жеребенка.

8


Автором статьи был сотрудник кафедры коневодства Академии сельскохозяйственных наук им. К.А.Тимирязева (как ее тогда называли «тимирязевки») Рожанский. Я еще не до конца представлял себе, с какой целью необходимо создать «модель» гемолитической болезни новорожденных (ГБН) у животных и ухватился за эту литературную находку.

По коням?В один из рабочих дней я согласовал с О.Е.Вязовым вопрос о

поездке на кафедру коневодства в Тимирязевку. «Отписался» в журнале «выездов»: сделал запись против своей фамилии, что в такой-то день в такие-то часы я буду на кафедре коневодства в ТСХА с разрешения заведующего лабораторией. И в указанный день с утра из дома направился в ТСХА.

Разыскав в одном из здании Академии кафедру коневодства, я представился сотрудникам кафедры, рассказав о цели моего приезда. Доброжелательные сотрудники проводили меня в кабинет доцента Шелиговского, так как заведующего кафедрой профессора Владимира Оскаровича в тот день на кафедре не было. Доцент Шелиговский - пожилой, среднего роста, лысый, в роговых очках интеллигентный человек, выслушал мой рассказ о научной проблеме, к разработке которой я приступаю, и об описанном случае гемолитической болезни новорожденных у лошадей - статье, вышедшей из стен кафедры коневодства. Он пригласил одного из авторов названной статьи - сотрудника кафедры - Рожанского в свой кабинет и познакомил нас. К сожалению, имени Рожановского память моя не сохранила. Но я хорошо помню образ этого человека. Это был небольшого роста, худощавый, с грустными еврейскими глазами, темноволосый, слегка сутуловатый молодой еще научный работник. В ту пору было ему, наверное, около тридцати лет. Завершив беседу с доцентом О.Шелиговским, мы перешли в помещение кафедры, где размещались ассистенты и старшие лаборанты кафедры. Рожанский подробно рассказал мне об описанном им случае ГБН у жеребенка.

Родился этот жеребенок у чистокровной кобылы и, естественно, это была большая потеря для коневодства. На мой вопрос о возможности повторного рождения у этой кобылы жеребенка с ГБН Рожанский ответил отрицательно. Кобыла была «выбракована» и больше уже в размножении не участвовала. Я тогда впервые узнал хоть немного о разведении чистокровных пород лошадей. Во-первых, на стендах кафедры были представлены родословные чистокровных пород лошадей - «рекордистов и победителей» международных дерби, скачек, бегов. На этих стендах были

9


фотографии чистокровных английских лошадей и их родословные, начиная с 17-18 веков, специальные стенды были посвящены Орловскому рысаку, Ахал-Текинцам, лошадям Арабской породы, Владимирским тяжеловозам.

Владимир Оскарович Витт - зав. кафедрой, профессор был одним из крупнейших в стране специалистов по коневодству. В те годы генетика как наука была еще под запретом, но на стендах кафедры влияние наследственности на проявление признаков у потомства чистокровных лошадей на родословных пород прослеживалось четко.

Здесь же чуть позже в разговоре с профессором В.О.Виттом, который состоялся через неделю, узнаю я и о стоимости чистокровных лошадей. А стоимость их во много раз превышала стоимость самых шикарных автомобилей.

Цель встречи с В.О.Виттом - выяснение возможности моделирования ГБН у лошадей в одном из коневодческих заводов. Я был наивным и не представлял себе всей сложности подобной работы. Профессор В.О.Витт четко обрисовал мне ситуацию и трудности, которые возникли бы передо мной неминуемо, если бы кто-то (что просто невероятно) и согласился бы разрешить проведение подобных экспериментов на чистокровных лошадях. Ведь группы крови у лошадей тогда еще не были установлены, а иммунизировать кобыл кровью жеребцов, которые покрывали бы кобылу и становились бы отцом жеребенку, с целью выработки у кобыл антител против антигенов эритроцитов жеребца-отца и плода (жеребенка) недопустимо в чистокровном коневодстве. Провести подобные эксперименты можно было бы, наверное, скорее при мулопроизводстве (получении гибридов между кобылой и ослом). Но, по данным В.О.Витта, два последних совхоза, занимавшихся мулопроизводством на юге страны (один из них на северном Кавказе), прекратили свое существование пару лет назад.

Полученная информация позволила поставить «крест» над возможностью моделирования ГБН у лошадей. Да и ГБН у лошадей отличалась от ГБН у человека. Дело в том, что ГБН у жеребят развивается лишь после рождения жеребенка, когда в его организм поступали антитела от кобылы-матери с молозивом и молоком, а у человека ГБН развивается уже в утробе матери, так как антитела поступают из крови матери через плаценту в организм плода. Поэтому для моделирования ГБН следовало искать другие виды животных, имеющих плаценту сходную по строению с плацентой человека. Претендентами на эту роль могли быть грызуны, кролики и обезьяны.

10


Перед выборомПопытки воспроизвести ГБН у кроликов уже делались, в

частности, R.Andersen. На крысах же и обезьянах по имеющейся у меня информации ГБН еще никем не был описана или воспроизведена.

Начались походы по питомникам лабораторных животных и кафедрам МГУ с целью подбора видов и линий животных - кандидатов для осуществления планируемых экспериментов. Поскольку группы крови у крыс не были еще описаны, я предполагал, что иммунный ответ можно скорее получить в случаях иммунизации особей одного вида крыс эритроцитами крыс другого вида. Именно поэтому по «наводке» Бориса Шорникова я побывал в МГУ и получил в дар шесть крыс вида Ratus ratus. Это были черные крысы, жившие в питомнике лабораторных животных Биофака МГУ. Содержались они в больших клетках и прыгали в высоту более чем 1 метр.

Черномордиков, «хозяин» этих крыс выделил мне для разведения 4-х самок и 2-х самцов. Он сам отловил их и посадил в «походную» клетку. Клетку мы обернули плотной бумагой и через весь город я провез их городским транспортом к себе в Институт экспериментальной биологии. В этой клетке они сидели в виварии Института. Даже кормить их было трудно, а убирать клетку вообще было почти невозможно. При открытии клетки крысы выпрыгивали и отловить их, чтобы вернуть на место, стоило огромных усилий и времени. Они просидели в виварии более года, но так и не принесли потомства. В эксперименты по моделированию ГБН они, естественно, не попали.

Второй вид - коноплёвые крысы были доставлены согласно заявки из одного питомника лабораторных животных АМН СССР. В отличие от Ratus ratus это были небольшие, размером 10-12 см темно-серые с каким-то блестящим отливом шерстного покрова, похожим на оперение скворцов, симпатичные животные. Размножались они с огромной скоростью. А так как я был ограничен количеством клеток для содержания животных, то спустя короткое время вместо привезенных из питомника 15-20 животных, в клетках, где они содержались, было уже по 30-40 особей разного возраста, начиная с голеньких слепых новорожденных до взрослых животных. И этот вид крыс не был пригоден для планируемого эксперимента. И спустя пару месяцев я их передал другим сотрудникам Института.

Поступили в виварий по моей заявке и две линии крыс вида Ratus norvegicus: Вистар и Август. Крысы линии Вистар - белые, а линии Август - с палевым «капюшоном». Но и эти животные не вошли в эксперимент.

11


Дело в том, что в конце октября из командировки в Чехословакию вернулась моя будущая научный руководитель - ст.н.с. лаборатории Л.С.Волкова. Она в течение месяца работала в лаборатории, которую возглавлял доктор Павел Ивани (P.Ivanyi) в Институте экспериментальной биологии в Праге. Директором Института был известный ученый, один из открывателей феномена «иммунологической толерантности» - Милан Гашек. В этой лаборатории группа чешских исследователей вывела две линии крыс, отличавшихся по эритроцитарным изоантигенам: одна линия - белые В1-негативные животные и вторая линия - черные В1-позитивные крысы. Используя эти две линии крыс, V.Kren, O.Stark и В.Frenzt воспроизвели на крысах ГБН. Лидия Сергеевна привезла 6 белых В1-негативных крыс (4 самок и 2 самцов) и 4 черных В1-позитивных крысы (2 самок и 2 самцов). Именно эти 10 крыс стали родоначальниками 2-х линий животных, на которых спустя год я и приступил к моделированию ГБН (то есть целый год ушел у меня на размножение крыс, чтобы получить достаточное количество животных, необходимых для проведения экспериментов).

Но, естественно, год этот не был потрачен только на размножение крыс, он был насыщен многими интересными и важными для моего становления как исследователя событиями.

Научные сенсацииВо второй половине октября в Москву по приглашению

Академии наук СССР прибыл профессор Д.Петруччи (D.Petrucci) - автор сенсационного эксперимента. Итальянскому хирургу впервые в мире удалось осуществить экстракорпоральное оплодотворение (оплодотворение вне организма) яйцеклетки человека и, как сообщалось, наблюдать развитие эмбриона человека «в пробирке» („in vitro“) в течение трех недель. Тогда это сообщение было, наверное, более сенсационным, чем сегодняшние сообщения об экспериментах по клонированию человека.

До опытов Д.Петруччи в середине ХХ века предпринимались попытки осуществить оплодотворение яйцеклеток млекопитающих животных вне организма и в «культуре клеток» (в пробирке с культуральной средой) наблюдать развитие зародышей животных. Однако большинство попыток окончились неудачей. Лишь некоторым исследователям посчастливилось наблюдать самые первые этапы дробления «зиготы» (оплодотворенной яйцеклетки). По-моему, никому не удалось в те годы довести развитие зародыша хотя бы до стадии «морулы» («тутовой ягоды», то есть более 48-72 часов развития эмбриона).

12


И вот на этом фоне сенсационные сообщения об экспериментах Д.Петруччи, появившиеся сначала в итальянских газетах, а затем перепечатанные и растиражированные средствами массовой информации большинства стран Европы и Америки, дошли до нашей социалистической Родины - СССР.

Хочу сразу же отметить, что результаты экспериментов профессора Д.Петруччи в научных журналах так и не были опубликованы. Однако, это, как ни странно, никого из ученых Академии Наук СССР, да и Академии медицинских наук СССР не насторожило. Профессору Даниэлю Петруччи был оказан в Москве восторженный прием. Он выступил с докладом сначала в Академии Наук СССР, а затем по приглашению Президента АМН СССР академика А.Н.Бакулева, известного кардиохирурга, и в АМН СССР.

После такого публичного триумфа профессор Д.Петруччи любезно согласился продемонстрировать свои эксперименты в одном из институтов АМН СССР. В качестве такого научного центра, занимающегося проблемами эмбриологии а АМН СССР, был избран наш Институт экспериментальной биологии. Более того, «принимающей высокого гостя» лабораторией стала лаборатория иммунологии эмбриогенеза (зав. Лабораторией - О.Е.Вязов), где началась моя научная деятельность.

В один из рабочих дней в Институте появились в сопровождении «чиновников» АМН СССР профессор Д.Петруччи со своей ассистенткой. В тот год ему было, наверное, около 40 лет. Это был среднего роста, темноволосый с залысинами, с маленькой черной бородкой и усами, лучистыми темными глазами в роговых очках, весьма привлекательный мужчина. Было в нем что-то мефистофельское, какая-то «чертовщина». Держался он раскованно, по ходу своего сообщения шутил. Особенно свободно чувствовал он себя после сделанного сообщения, сопровождавшегося показом фильма о своих экспериментах, когда приступил к ответам на вопросы присутствующих в аудитории многочисленных сотрудников нашего Института.

Особенно «живо» реагировала аудитория на ответ профессора Д.Петруччи, касающийся вопроса, где он брал сперму для оплодотворения яйцеклетки, полученной из яичника, удаленного у женщины при хирургической операции по поводу рака матки. Д.Петруччи, улыбаясь, сказал, что для этого в его распоряжении имелась его симпатичная молодая ассистентка и, таким образом, оплодотворение осуществлялось его спермой.

После лекции в кабинете директора Института профессора Ивана Николаевича Майского был накрыт стол, и уже в узком кругу, куда довелось попасть и мне (как будущему участнику запланированных экспериментов, которые любезно согласился

13


провести в нашем Институте профессор Д.Петруччи с целью познакомить советских ученых с некоторыми приемами, использованными им в своих исследованиях), в непринужденной обстановке за бокалом вина и рюмкой водки профессор Д.Петруччи рассказывал о своей работе. Он был, как я уже говорил, хирургом и своими экспериментами преследовал вовсе не эмбриологические цели и даже не цели оказать помощь супружеским парам, страдающим бесплодием, получить желанного ребенка (к этому ученые придут лишь в конце 70-х годов), а желанием использовать «закладки» органов эмбриона (в частности, гипофиза) для пересадки гипофизарной карлице.

Прошло уже более 40 лет с тех памятных дней, мне довелось многое узнать и понять. Сейчас я уже не такой наивный, каким был каких-то сорок лет назад. Да что я, многие наши «маститые» ученые все принимали за чистую монету. Профессор Д.Петруччи действительно был великим аферистом, и то что он демонстрировал своим фильмом с большой натяжкой можно было представить как «эмбрион человека с пульсирующим сердцем». Но заслуга его состояла, на мой взгляд, в том, что он дал толчок исследованиям по оплодотворению яйцеклетки человека вне организма.

Пройдут долгих 16 лет, когда впервые R.Edwards (Эдвардс) и Steptoe (Стептоу) в Англии удастся успешно осуществить ин витро (in vitro - вне организма) экстракорпоральное оплодотворение яйцеклетки, взятой при лопароскопии из зрелого фолликула яичника женщины, которая не могла забеременеть естественным путем (у нее были перевязаны маточные трубы из-за 2-х перенесенных внематочных беременностей).

Полученная яйцеклетка была оплодотворена в пробирке спермой мужа этой женщины. Началось развитие нового организма. На стадии 8 бластомеров (зародышевых клеток) эмбрион был перенесен с помощью катетера в полость матки пациентки и спустя 9 месяцев на свет появилась первая зачатая вне организма девочка. Произошло это в 1977 году. Сейчас эта девочка выросла и несколько лет назад сама стала матерью.

За четверть века, прошедших с этой первой успешной попытки, отработаны методы, позволяющие получить путем гормональной стимуляции из яичника женщин по несколько яйцеклеток одновременно (это так называемая суперовуляция). Оплодотворяя их спермой мужа (или донора) в пробирке и культивируя в течение примерно 48 часов вне организма, получают сразу по несколько эмбрионов. 1-3 эмбриона (иногда больше) пересаживают пациентке - донору яйцеклеток, а остальные женщинам, у которых невозможно получить собственные яйцеклетки (например, если яичники удалены или процесс овогенеза в них подавлен). Таким способом удается

14


дать возможность женщинам забеременеть и испытать радость материнства в случаях, когда естественным путем беременность наступить не может.

В последние годы, начиная примерно с 90-х годов ХХ века, экстракорпоральное оплодотворение используют и в случаях, если бесплодие в браке обусловлено мужским фактором, то есть когда сперма мужа не способна оплодотворить яйцеклетку естественным путем (например, в случаях глубокой олигоспермии - резко сниженного числа сперматозоидов, или слабой подвижности сперматозоидов - астеноспермии). Разработаны методы, позволяющие оплодотворять яйцеклетку даже ядром незрелых еще сперматозоидов. С помощью экстракорпорального оплодотворения и трансплантации эмбрионов получены уже во многих странах мира более 100.000 нормальных детей. Это дало возможность осчастливить сотни тысяч бесплодных супружеских пар.

И все это стало возможным, на мой взгляд, благодаря авантюризму (в хорошем смысле слова) Д.Петруччи, давшему толчок исследованиям в этой области медицины.

Тренируйтесь на кроликахА сейчас мы вновь возвращаемся в далекий 1961 год, октябрь

месяц. Итак, Д.Петруччи решил «осчастливить» наш институт и продемонстрировать приемы своих исследований по оплодотворению яйцеклетки в пробирке и культивированию ранних эмбрионов вне организма. Было решено, что эти исследования будут проведены на кроликах. Для проведения экспериментов нужны были крольчихи в «течке» (эструс), от которых можно было бы получить зрелые яйцеклетки. Так как в виварии Института таковых не оказалось, О.Е.Вязов поручил Борису Шорникову и мне привезти к следующей среде из питомника лабораторных животных АМН СССР 4-х самок-крольчих в соответствующей стадии цикла.

В понедельник мы с Борисом отправились в Крюково, где находился питомник. Добираться туда пришлось электричкой с Ленинградского вокзала. Ехали мы более часа, а с вокзала еще минут 35-40 добирались по «бездорожью» до питомника. Мы прибыли к руководству питомника с просьбой выделить нам для проведения срочных экспериментов четырех крольчих в стадии «проэструс-эструс».

Дело в том, что было решено проводить эксперимент следующим образом: не осуществлять оплодотворение яйцеклетки вне организма. А получить от крольчих уже оплодотворенные яйцеклетки и культивировать уже эти «зиготы» вне организма в специальных «камерах». Камеры эти были заказаны в НИИ

15


хирургической аппаратуры и оборудования МЗ СССР. Директор этого Института М.Г.Ананьев лично присутствовал на лекции профессора Д.Петруччи в нашем Институте. Эскиз «культуральных камер» он получил из рук самого Д.Петруччи и обещал к среде доставить готовую камеру к нам в Институт.

Камера эта была довольно простой: на оргстекле размером с обычное предметное стекло были сделаны две лунки, размером 200-250 мкм (микрон), то есть чуть больше чем размер яйцеклетки млекопитающих (80-120 мкм). В эти лунки помещались яйцеклетки. К лункам ведут два канала-бороздки. По одному каналу к яйцеклетке будет поступать культуральная жидкость, а по другому - оттекать. Сверху камера закрывалась покровным стеклом, края которого заливались расплавленным парафином, чтобы пространство между оргстеклом и покровным стеклом сделать «герметичным» (поддерживать в камере определенный объем жидкости).

Сейчас, конечно, ясно, что такая система для культивирования яйцеклеток просто не нужна. Не нужно постоянно менять культуральную среду, как считал Д.Петруччи. В настоящее время оплодотворенные яйцеклетки и дальнейшее культивирование зиготы и эмбрионов на первых стадиях дробления осуществляется в простых пластиковых полистероловых «чашечках» или планшетках, включающих в себя по несколько лунок, закрываемых крышкой. В лунки вносят яйцеклетки, культуральную среду и сперматозоиды и помещают в СО2 (углекислый газ)-инкубатор, поддерживающий постоянную температуру около 37°, концентрацию СО2 5%, влажность и стерильность.

Нам же, по методу Д.Петруччи, пришлось помещать «культуральную» камеру на предметный столик микроскопа, а для подогрева на предметный столик помещали еще специальную «пластину», соединенную с ультратермостатом. В эту пластину поступала вода ультратермостата для поддержания в камере постоянной температуры 37°. C помощью капельницы в камеру поступала культуральная жидкость - Седа 199 + 10 % кроличьей сыворотки крови. Чтобы такая система функционировала, необходимо было постоянно наблюдать за ней. В качестве таких дежурных-наблюдателей (экспериментаторов) на первом этапе исследований О.Е.Вязов назначил Леню Лиштвана и меня.

В ту «знаменитую» среду эксперимент, проведенный Д.Петруччи проходил следующим образом. Накануне, во вторник утром мы провели спаривание кроликов, так называемую «подсадку». Двух выбранных, находящихся в стадии «течки» крольчих, мы в одной из комнат вивария поочередно подпускали к самцам. Сначала «подсадка» оказалась неудачной. Самец никак не

16


реагировал на самок. Затем, заменив самца, мы спарили одну из крольчих. Я при подобном акте присутствовал впервые. Спустя некоторое время мы провели с этой парой контрольную «садку». На всякий случай, чтобы готовящийся эксперимент не сорвался, мы «спарили» и вторую крольчиху.

У кроликов овуляция «провоцированная». Разрыв фолликула в яичнике и выход яйцеклетки в брюшную полость, откуда она затем поступает в маточную трубу, происходит только после полового акта. У крольчих созревает, как правило, сразу несколько фолликулов в яичниках (5-8, а иногда и больше), поэтому в маточных трубах спустя 17-20 часов после коитуса обнаруживают 5-8 оплодотворенных яйцеклеток. По количеству овуляций в яичнике (каждый овулировавший фолликул в яичнике через 20-24 часа выглядит в виде маленькой красной точки, т.к. он заполнен кровью) можно определить сколько яйцеклеток находится в маточных трубах.

Так вот, в среду в 12 часов в институте появляется профессор Д.Петруччи. К этому времени готова операционная. На операции по удалению у крольчихи матки и маточных труб с яичниками итальянцу будет ассистировать м.н.с. лаборатории трансплантации органов и тканей Нелли Георгиевна Сушко. В тот год молодой симпатичной блондинке было чуть больше 30 лет. Как я потом узнал из уст моей будущей научной руководительницы Л.С.Волковой - в период наших доверительных отношений - Нелля была любовницей академика Льва Андреевича Арцимовича. Это был известный ученый-атомщик. Его официально представляли как «отца» советской водородной бомбы (на самом деле, создателем водородной бомбы был Андрей Дмитриевич Сахаров). Жили они совместно на академической даче Л.А.Арцимовича в Барвихе и за Неллей часто приезжал «ЗиМ» академика. В 1965 году они вступили в законный брак. Мне довелось бывать у них на даче в Барвихе (Жуковке) и на новой квартире - на Ленинском проспекте в Москве. Но это будет уже в начале 70-х годов.

Во время операции, на которой присутствовал и я, у крольчихи под эфирным наркозом были удалены матка с яичниками и маточными трубами. После завершения основного этапа операции Д.Петруччи, обращаясь к Нелле по-английски, спросил: «Вы хирург?». «Конечно», - ответила она. Действительно, после окончания мединститута она короткое время работала хирургом. Сейчас же она лишь пересаживала крысам лоскуты кожи. Крольчиху «зашили» и она благополучно «аклималась» после наркоза и операции.

Весь удаленный конгломерат половых органов крольчихи был помещен в чашку Петри со 199-й средой, затем были

17


отсепарированы рога матки и маточные трубы. С помощью канюли, вставленной в рог матки, из труб «вымыли» оплодотворенные яйцеклетки. Их поместили в небольшом объеме среды в «часовые стекла» и под микроскопом можно было рассмотреть выделенные яйцеклетки. Они выглядели в виде небольших круглых дисков. Серовато-желтые яйцеклетки, окруженные прозрачной оболочкой (Z.Pellucida). Две яйцеклетки были перенесены в «культуральную камеру Петруччи». Система была заполнена средой для культивирования, и Д.Петруччи пригласил руководителей Института понаблюдать под микроскопом за развивающейся яйцеклеткой - эмбрионом. Все с восторгом отметили «тонкость» эксперимента и «красоту» яйцеклетки с зоной пеллюцидой. Когда же очередь дошла до нас с Леней Лиштваном, то мы ничего кроме пустых лунок под микроскопом не увидели. Следует отметить, что камера стояла в фиксированном положении и все «наблюдавшие», в том числе наш директор Института - профессор И.Н.Майский и зав. лабораторией О.Е.Вязов, я уже не говорю о М.Г.Ананьеве - директоре НИИХАиИ МЗ СССС вращали лишь микровинтом микроскопа для фокусирования изображения по своим глазам. Кроме пустых лунок, лишь «отдаленно напоминающих яйцеклетки», они также ничего другого увидеть не могли. Но, как в сказке «Голый король», они видели «платье короля», когда его вовсе не было.

На каком этапе заполнения камеры Д.Петруччи потерял яйцеклетки уж и не знаю. Но после завершения эксперимента мы с Леней Лиштваном долго рассматривали содержимое камеры и так и не смогли обнаружить яйцеклетки. Этот случай еще более заставил меня усомниться в результатах экспериментов профессора Д.Петруччи. Тем не менее в течение почти целого года я вынужден был участвовать в подобных экспериментах по выращиванию вне организма эмбрионов кролика сначала с Леней Лиштваном, а позднее с В. Барабановым.

В Ленинской библиотеке я выписал работу американских исследователей (кажется, из Института Карнеги), в которой были описаны ранние стадии эмбрионального развития кролика. Работа была хорошо иллюстрирована и в ней буквально по часам были прослежены все этапы, начиная с овуляции яйцеклетки. Через 16-17 часов после полового акта яйцеклетка в маточной трубе встречается со сперматозоидами и происходит акт оплодотворения. Из двух гамет - яйцеклетки и сперматозоида - возникает первая соматическая клетка нового организма - «зигота». Через 24-25 часов после коитуса начинается процесс дробления и возникает эмбрион, состоящий из 2-х бластомеров. Еще через 8-10 часов после второго дробления возникает 4-х-клеточный, а к 48 часам - 8-и-клеточный зародыш.

18


Еще пара дроблений - и перед нами зародыш на стадии «морулы» (тутовой ягоды).

Приступив к экспериментам, мы с Леней Лиштваном следовали указаниям профессора Д. Петруччи. У крольчихи после спаривания я брал кровь из ушной раковины, готовили сыворотку крови и затем культуральную среду. Мы отказались от операции и забирали матку с трубами после забоя крольчихи. Из труб мы вымывали оплодотворенные яйцеклетки или зародышей на разных стадиях развития: «зигота», стадия 2 бластомеров, стадия 4 или 8 бластомеров.

Затем извлеченные яйцеклетки или эмбрионы разных стадий развития помещались в описанную выше камеру для их культивирования, подключали камеру к ультратермостату и капельнице и под микроскопом наблюдали за развитием эмбриона кролика.

Обычно мы приступали к этим экспериментам после завершения своих «плановых» работ в лаборатории, то есть часов в 17-18. Ночами мы просиживали в лаборатории, наблюдая за развитием эмбрионов. Такие ночные бдения сказались на здоровье Лени Лиштвана: он вынужден был вскоре отказаться от участия в этом эксперименте. Моим партнером стал Валерий Барабанов. Наибольшим успехом, которого мы достигли, было развитие вне организма эмбриона кролика со стадии 2-х бластомеров до стадии «бластулы». Этот эмбрион развивался вне организма более 72-х часов и представлял собой стадию, на которой он состоял уже более чем из 128 клеток и в нем уже формировалась внутренняя полость. Мы сфотографировали его под микроскопом в лаборатории роста и развития. Фотосъемку провел Рашид Гибадулин. Я в то время еще не владел микрофотосъемкой.

К сожалению, дальнейшее развитие эмбриона вне организма «в культуральной камере Петруччи» поддерживать было просто невозможно. На этой стадии эмбрион уже должен попасть в полость матки и имплантироваться в ее слизистую оболочку, чтобы создались необходимые условия для его дальнейшего развития.

Ни руководитель лаборатории О.Е.Вязов, ни мы не имели никаких четких целей - для чего нужно подобное культивирование эмбриона вне организма. Если бы мы додумались тогда, что дальнейшие исследования следует проводить, пересаживая выращенный до определенной стадии вне организма эмбрион в полость матки «псевдобеременной» крольчихи и доводить таким образом его развитие до рождения крольчонка!!! Тогда быть может, наша работа ускорила бы и стимулировала бы будущие исследования по ин витро оплодотворению и эмбриотрансплантации.

19


Однако, этого не произошло, и через год я, приступив к экспериментам по моделированию гемолитической болезни новорожденных у животных (крыс, а чуть позже обезьян), вынужден был отойти от экспериментов по культивированию эмбрионов вне организма. Но прежде чем поставить точку на этом этапе моих научных исследований, хочу рассказать еще об одном эпизоде, относящемуся к «петруччевской эпопее».

Заветам Петруччи верны!О.Е.Вязов полагал, что нам стоит начать исследования и на

яйцеклетках человека. С этой целью я направился на кафедру акушерства и гинекологии Центрального института усовершенствования врачей МЗ СССР, в то время кафедру возглавлял профессор Сыроватко, а базировалась кафедра в одном из корпусов больницы им.Боткина. И вот в один из дней середины ноября 1961 года я отправился на эту кафедру с письмом, подписанным директором нашего Института профессором И.Н.Майским. В письме излагалась просьба помочь лаборатории иммунологии эмбриогенеза НИИ экспериментальной биологии АМН СССР получить яичник женщины детородного возраста в середине менструального цикла с целью выделения из него зрелой яйцеклетки.

Меня принял зав. кафедрой профессор Сыроватко. Это был высокий мужчина, весьма полный, с лунообразным лицом, лет, вероятно, 60-65. Я рассказал ему о проводимых в нашем институте экспериментах и о попытке произвести, как итальянский профессор Д.Петруччи, оплодотворение яйцеклетки человека вне организма. Сыроватко слышал об экспериментах Петруччи, но подробностей не знал. Он пригласил в кабинет своих доцентов. Это были две средних лет весьма представительные женщины. И вот я подробно изложил то, что услышал из сообщений самого Д.петруччи и увидел в демонстрируемом им фильме.

Они (профессор и обе доцентши) выслушали мой рассказ с большим вниманием, но им скорее всего даже не пришло в голову, что подобные исследования открывают перед ними - акушерами и гинекологами - возможность помочь бесплодным супружеским парам получить желанных детей. Почему я так думаю? Да потому, что они сразу же спросили меня, для чего все это делается. Я ответил, что, во-первых, для получения новых данных о ранних стадиях эмбрионального развития человека, а во-вторых, для получения закладок органов (о стволовых клетках тогда еще ничего не было известно) с целью их пересадок пациентам, страдающих дефицитом функций каких-либо органов, в частности, эндокринной системы. Ведь Д.Петруччи говорил о пересадке «зачатка гипофиза»

20


гипофизарной карлице (женщине, страдающей гипофизарным наннизмом в связи с недостатком гормона роста в организме).

У каких же женщин можно удалить интересующие нас яичники? Ну, во-первых, при экстирпации матки и яичников по поводу рака матки. И, во-вторых, в те годы иногда удаляли яичники у женщин, страдавших раком молочной железы. Нужно было лишь срок проведения операции согласовать с циклом пациентки (если он у нее не был нарушен).

Профессор Сыроватко сказал, что все это не так просто, но обещал подумать и при возможности помочь молодому ученому. Я оставил свой рабочий телефон, попрощался и ушел, честно говоря, не очень надеясь на продолжение нашего разговора. Каково же было мое удивление, когда дней через 10-12 раздался телефонный звонок с кафедры акушерства и гинекологии и мне сообщили, чтобы я завтра к 12 часам приезжал за яичниками. Взяв в лаборатории термос и стеклянный «бюксик» с притертой пробкой, в который я налил среду 199, а в термос теплой воды примерно 37-38°C, я отправился в Больницу им. Боткина.

В 12.30 мне вынесли из операционной в стерильной марле яичник женщины. В нем сразу же был виден созревший фолликул в виде прозрачного куполообразного полушария, вздымавшегося над поверхностью в общем-то гладкого яичника. Я бережно положил яичник в бюкс со средой, закрыл крышкой и опустил бюкс в термос с теплой водой. С этим драгоценным грузом я на 23-м трамвае от Боткинской больницы за 20 минут доехал до метро «Сокол», оттуда пешком до института. На всю дорогу у меня ушло минут 35-40. В лаборатории я стерильной пастеровской пипеткой с оттянутым тонким стеклянным концом проколол фолликул. В пипетку сразу же брызнул фонтанчик фолликулярной жидкости. Я выдул содержимое пипетки на стекло с лункой и под микроскопом сразу же увидел впервые в жизни яйцеклетку человека, окруженную фолликулярными клетками - лучистым венцом (Corona radiata).

Не знаю, была ли эта яйцеклетка зрелой, готовой к оплодотворению. Ведь фолликул, из которого она была извлечена, был в диаметре не более 5-6 мм и вздымался в виде небольшого купола над поверхностью яичника. Но мы решили сделать попытку оплодотворить эту яйцеклетку вне организма.

Стекло с лункой, в которой находилась яйцеклетка в среде 199 было помещено во влажную камеру - чашку Петри, куда поместили марлевые тампоны, смоченные стерильной средой 199, закрыли крышкой и поместили в термостат + 37°.

Тем временем я помчался домой получать сперму. В то время я не знал, что лучше всего получать сперму для анализа и дальнейших манипуляций путем мастурбации. Я следовал «заветам» профессора

21


Д.Петруччи, который «использовал» для изучения спермы свою симпатичную ассистентку. Поскольку в то время у меня подобных возможностей не было, оставалось воспользоваться помощью законной супруги.

Лидочка пока еще не работала, ведь Галочке отроду и 8 месяцев не было. Андрюшенька был в детском садике. Я примчался домой и объяснил ей причину своего срочного прихода. Она долго не соглашалась «участвовать» в этом эксперименте. Дома, в квартире, находилась в это время наша соседка Люся. Так что использовать ванную комнату для осуществления акта прерванного полового сношения не было никакой возможности. Я убеждал Лиду помочь в проведении научного исследования столь жарко, что она все таки согласилась. Галочка спала в кроватке, и, чтобы не разбудить ее, мы вынуждены были заняться любовью у балкона, закрывшись шторой.

Наконец, образец спермы был получен и помещен в пробирку. С этой «ценной» биологической «пробой», размещенной в грудном кармане пиджака, чтобы сперма не замерзла, я отправился в институт. В лаборатории нанеся каплю спермы на стекло, я впервые наблюдал движение собственных сперматозоидов.

Спустя 22 года на протяжении почти четверти века мне придется выполнить, наверное, тысячи анализов спермы пациентов и осуществить постановку десятка тысяч реакций для выявления антиспермальных антител у пациентов, страдающих бесплодием, с целью уточнения диагноза и причины бесплодия в браке.

Но в ноябре 1961 года передо мной стояла другая задача. Это был исторический момент - первая попытка осуществить экспериментальное оплодотворение яйцеклетки человека вне организма в СССР. К сожалению, к подобному эксперименту мы были совершенно не подготовлены ни теоретически, ни практически. Следовала, наверное, сначала освободить яйцеклетку от фолликулярных клеток, а сперматозоиды отмыть от семенной плазмы. Но мы ничего не сделали. Манипулировать с единственной яйцеклеткой было вообще, честно говоря, страшно, да и навыков подобных манипуляций под микроскопом у нас никаких не было. Поэтому было решено просто добавить к яйцеклетке в лунку каплю спермы и инкубировать их (яйцеклетку и сперматозоиды) в термостате во влажной камере. Что я и сделал. К сожалению, эта попытка, окончившаяся, конечно, неудачей, была единственной, но в памяти моей она осталась на всю жизнь. Спустя годы, как я уже говорил, будут разработаны четкие критерии для проведения подобных манипуляций и созданы все необходимые культуральные среды, пластиковые контейнеры, СО2-инкубаторы и т.д., обеспечивающие успех экспериментального оплодотворения, а главное, будут отработаны условия получения яичников у женщин

22


после гормональной стимуляции, созревания сразу нескольких фолликулов, из которых с помощью лапароскопии специальными эндоскопами извлекают зрелые яйцеклетки. Сейчас процедура экстракорпорального оплодотворения поставлена во многих странах «на поток». Тогда же в далеком 1961 году это была лишь попытка дилетенов.

Основным курсомНаряду с проведением «петруччевских» экспериментов, я

продолжал готовиться к выполнению экспериментов, которые должны были лечь в основу моей кандидатской диссертации. Уже в конце октября на лабораторной конференции я должен был сделать свой первый научный доклад. Лабораторные конференции тогда были обязательной составной частью работы лаборатории. На таких регулярных заседаниях коллективов лаборатории докладывались результаты проведения научных исследований, обсуждались планы будущих экспериментов, заслушивались обзоры литературы по той или иной проблеме, в частности, по запланированным диссертационным темам, а также результаты наиболее интересных или сенсационных научных сообщений.

Так вот, на одной из таких лабораторных конференций в конце октября 1961 года мне и пришлось выступить с сообщением, включавшем обзор литературы по теме: «Моделирование гемолитической болезни новорожденный у животных» и представить на обсуждение план кандидатской диссертации по этой же теме.

Порой на лабораторных конференциях присутствовали не только сотрудники лаборатории, но и научные сотрудники других лабораторий Института. Обычно конференции проходили в кабинете О.Е.Вязова. Но на сей раз пришли почти все сотрудники лаборатории роста и развития во главе с профессором Львом Давидовичем Лиознером, а также ряд сотрудников лаборатории, которую возглавлял директор института профессор Иван Николаевич Майский. В связи с таким наплывом участников лабораторная конференция была перенесена в самую большую лабораторную комнату N103. Да и в ней сидели все очень плотно.

Для меня такой интерес, проявленный к моему сообщению был просто неожиданным. Нужно было не растеряться и четко изложить состояние вопроса в мировой литературе и представить на обсуждение план проведения экспериментов. Обычно кандидатские диссертации для аспирантов планировались на 3 года, для младших же научных сотрудников срок выполнения диссертационных исследований, как правило, не утверждали. Но руководитель нашей

23


лаборатории О.Е.Вязов стремился подготовить как можно больше кандидатов наук, чтобы иметь основание для подачи документов а АМН СССР на звание член-корреспондента АМН СССР. Именно с этой целью он набрал в тот год и следующий, 1962, сразу 5 аспирантов (Г.Павлов, Светлана Телепнева, Илья Худайдатов, Акил Исхаков, Андрей Дервиященко) и 4 старших лаборантов (В.Барабанов, Толя Языков, Борис Шорников и Ваш покорный слуга).

Так уж получилось, что из всей этой «гвардии» первым с докладом на лабораторной конференции выступил я. Нужно было, как говорят, не ударить в грязь лицом. Материалом, основанном на анализе литературы, я владел и поэтому без особого труда и волнений, не пользуясь подготовленным текстом доклада, изложил состояние вопроса. Вначале я рассказал о самом заболевании - гемолитической болезни новорожденных, причиной развития которого является иммунологический конфликт между организмами матери и плода, в связи с их несовместимостью по резус-фактору (аллоантигену Rho(D) - системы резус). Затем рассказал о случаях развития сходного заболевания у животных: мулов, лошадей, об экспериментах по воспроизведению ГБН у лабораторных животных (кроликов, крыс) и собак. Дал критический анализ всем этим работам и изложил план собственных исследований.

После доклада мне пришлось отвечать на многочисленные вопросы, после чего началось обсуждение. Для меня было приятным сюрпризом, что всё изложенное мной вызвало такой живой интерес у научной аудитории. О.Е.Вязов и выступавшие отметили четкое изложение мной литературных данных и одобрили представленный план научных исследований. Правда, я сразу же сказал, что приступить к экспериментам смогу лишь тогда, когда удастся размножить до необходимого количества В-негативных и В-позитивных крыс, на которых планировалась разработка модели ГБН. Так что срок выполнения диссертационного исследования был определен лишь ориентировочно. Закончить работу и представить рукопись диссертации я должен был где-то в 1965-1966 г.г.. Но жизнь распорядилась по-иному, и из всей той плеяды молодых ученых, которых собрал тогда О.Е.Вязов, первым защитил диссертацию именно я. Произойдет это спустя всего каких-то 3 года - в ноябре 1964 года.

Итак, первый успех на научной стезе, связанной с докладом на лабораторной конференции, создал у меня хорошее настроение и снял чувство напряженности, сковывавшей меня в первые месяцы работы в Институте.

24


Ноябрьские празднованияВ начале ноября в Институте по традиции проходил вечер,

посвященный 44-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. До начала торжественной части общеинститутского мероприятия в лабораториях «накрывали столы» и отмечали в «узком кругу» приближающийся общенародный праздник. С этой целью из «подручных средств» готовили закуску и выпивку. Наша лаборатория занималась проведением эмбриологических исследований, объектами которых были, в частности, эмбрионы кур.

Для получения ранних стадий эмбрионального развития разных органов (глаз, сердце, мозг, печень, почки) нужно было инкубировать куриные яйца, получаемые на птицекомбинатах в течение определенного срока (обычно нескольких дней) в инкубаторе при 37°C. Затем яйца разбивали, а на «желтке» яйца находили эмбрион и, накладывая на поверхность желтка кольцо фильтровальной бумаги, вырезали ножницами область поверхностной оболочки вокруг эмбрионального диска, так что в центре бумажного кольца оказывался эмбрион. Для получения эмбрионального материала, с целью получения антигенов куриных эмбрионов, необходимых для постановки иммунологических реакций (кольцепреципитации, реакции преципитации в агаровом геле, анафилаксии и др.), вскрывали сотни куриных яиц. В эти дни сотрудники лаборатории в стеклянных банках несли домой по 2-3 литра «разбитых» яиц. Из них готовили и яичницы, и омлеты, и пекли пироги и пирожные, в частности, безе.

Другим «подспорьем» для лабораторного стола были лабораторные животные: петухи и кролики. К этому моему первому «вечеру» забили и ощипали 2-х петухов и двух крольчих, «выведенных» из петруччевского эксперимента. Из этих «бывших» лабораторных животных приготовили жаркое, а женщины напекли пирогов и безе.

Выпивка готовилась также из лабораторного спирта. Каждая лаборатория имела свои собственные рецепты для приготовления настоек. Кто настаивал спирт на клюкве, кто на цитрусовых корках, а кто предпочитал пить просто разведенный и даже не разведенный 96° спирт. Дамам покупали вино. В те ранние 60-е годы купить хорошее вино тоже было «проблемой». Мне удалось «достать» в магазине «Подарки» на улице Горького (теперь Тверская) пару бутылок вина «Арбатское». Тогда это было «модное» плодово-ягодное вино.

Выпив и закусив, коллективы лабораторий собирались на торжественную часть вечера в конференц-зале. После небольшого доклада кого-нибудь из членов партбюро и зачитывания приказа

25


Директора, в котором отмечались «передовики» производства, начиналась художественная самодеятельность и танцы. После «торжественной части» все разбредались по своим лабораториям продолжать застолье.

Начиналось уже непринужденное застолье с шутками, анекдотами. Тут уж я почувствовал себя «в своей тарелке». Анекдотов я знал множество, рассказывать их я умел и знал где, когда и кому можно рассказывать тот или иной анекдот. В общем, я постепенно осваивался в новом для меня коллективе, но дома были Лидочка с детьми и мне хотелось поскорее закончить всеобщее веселье. Я, конечно, не мог уйти домой сразу же после завершения официальной части вечера, но в разгар веселья, когда началось «хождение» из одной лаборатории в другую, я, предупредив О.Е.Вязова, ушел домой.

Детский садНачало моей трудовой деятельности в Институте

экспериментальной биологии АМН СССР совпало еще с одним важным событием в нашей семье. С октября Андрюшенька пошел в детский сад. Борис Сергеевич помог устроить Андрюшу в детский сад Издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия», располагавшийся в нашем подъезде по Беговой улице, дом 2. Детский сад занимал два этажа здания и имел изолированный дворик. В саду были 3 группы: младшая - дети 3-4-х лет, старшая - дети 5-7 лет и «ночная». Андрюшенька, естественно, попал в младшую группу. Воспитателями младшей группы были Нина Михайловна (она жила в нашем же подъезде с двумя детьми - Олей и Сашей) и Лариса Дмитриевна Корнейчук, дочка которой - Наташа, тоже была в Андрюшиной группе. Заведующей детским садом была Анна Александровна, маленького роста женщина, лет 28-30. Была еще и нянечка-уборщица Муся Штуц (дочка ее Оля также была в андрюшиной группе). И Муся, и Оля были маленького роста, толстенькие, в ширину и высоту примерно одного размера. Жили они во 2-м подъезде нашего дома.

В этой же группе оказалась Катя Кухтарева - соседка по нашему подъезду (отец ее был фотокорреспондентом «Комсомольской правды») и максим Купер, дед которого - участник Гражданской войны, бывший кавалерист, жил в соседнем подъезде.

В те годы устроить ребенка в детский сад тоже было трудной проблемой. Молодым родителям приходилось зачастую водить или даже возить ребенка в детский сад, расположенный далеко от дома. Поэтому нахождение детского сада в нашем подъезде можно было считать просто счастьем. Нам не приходилось поднимать

26


Андрюшеньку очень рано с постели, не нужно было одевать ему пальто или другую верхнюю одежду. Мы могли спокойно спустить его на лифте на первый этаж к 8-8.30.

У каждого ребенка был свой шкафчик, куда помещали обувь, курточки, пальто, шапочки. Безусловно, первые дни Андрюшеньке не очень хотелось ходить в детский садик, но никаких истерик и слез. Он понимал, что я должен был отправляться на работу, а мама пока еще хоть и не работала, должна была заниматься с Галочкой. Мы старались забрать Андрюшеньку из детского садика пораньше. Я заканчивал работу в 16.00, и в 16.30-17.00 я был уже дома.

Если Лидочка не забирала Андрейку после сна, то забирал его я. А вечером мы всей семьей отправлялись гулять. Гуляли как у себя во дворе, так и по Скаковой аллее вдоль забора Центрального Московского ипподрома. В то время там еще были старые маленькие дома с садиками. Порой мы отправлялись гулять и вдоль железной дороги, где так же были тогда маленькие домики с садиками, или шли во двор к Варваре Сергеевне. Галочка ехала в своей коляске, Андрейка на велосипеде или пешком. Прогулки наши не прекратились и после 1 декабря 1961 года, когда Лидочка пошла работать.

Крысы большой наукиЛ.С.Волкова привезла из Праги, как я уже говорил, несколько

пар белых В-негативных и черных В-позитивных крыс линии Вистар. Для того, чтобы использовать этих животных в экспериментах по моделированию ГБН, необходимо было в первую очередь размножить их до определенного количества: требовалось иметь хотя бы по 20-30 самок половозрелого возраста каждой линии и по 10-20 самцов. На это у меня ушел практически целый год.

Привезенные крысы имели метки на ушах - номера на подобии татуировки. Чтобы в дальнейшем метить подрастающее поколение, я попросил Толю помочь мне и у них на заводе изготовить специальное приспособление для этого. В основу были взяты «плоскогубцы», на «губы» которых крепились «цифры». Однако этот инструмент, к сожалению, оказался малопригодным. «Цифры» прорезали в ушах дыры, а не оставляли точки, как мне хотелось, в которые я должен был втирать специальную» «китайскую тушь»» Поэтому в дальнейшем была использована система вырезания на ушах кусочков в особом порядке, что позволяло получить индивидуальные метки более чем у 100 животных.

Но прежде чем я смогу использовать этот метод мечения животных, пройдут месяцы, в течение которых радость от рождения первого потомства будет переживаться с горечью неизбежных

27


потерь. Я подсаживал в отдельные клетки по две самки и одного самца каждой линии и следил за ними ежедневно. Каждую самку через 8-10 дней после «подсадки» я исследовал, пальпируя живот, на предмет беременности. С крысами я работал только голыми руками. Они привыкли ко мне и ни разу меня не укусили. Уже на 9-10 день беременности можно было «прощупать» в брюшной полости самки «шарики» величиной с дробинку, расположенные по бокам живота крысы. Таких шариков было 6-8, а иногда и больше. Таких размеров достигали эмбрионы в «рогах матки» к этому сроку беременности. Лишь спустя несколько дней беременность уже можно было определить по увеличивающемуся брюшку самки. А при пальпации «плодики» уже достигали размеров с «горошину».

Через 20-22 дня самки рожали. Если все проходило благополучно, то обычно ночью на свет появлялись 6-8-10 маленьких темно-розовых крысят размером 2-2,5 см, слепых, с приклеенными ушками. Опытные (уже рожавшие) самки строили гнездо из стружек и кормили свое потомство, выращивая крысят практически без потерь. К сожалению, некоторые молодые самки («суфражистки») порой давили, затаптывали новорожденных, поедали их или просто не кормили, обрекая на голодную смерть. Вначале, не имея никакого опыта в разведении крыс, я, конечно, очень переживал каждую такую «потерю». Ведь все это отодвигало начало эксперимента.

Но однажды в клетке одной из самок, которая должна была накануне родить, я не обнаружил ни одного новорожденного крысенка, хотя следы крови на стружках были и «живота» у самки не стало. Куда делись новорожденные крысята??? Я, естественно, доложил об этом своему научному руководителю - ст.н.с. Л.С.Волковой. Она пошла со мной в виварий. Виварий Института располагался во дворе в двухэтажном бревенчатом доме. На втором этаже в одной из «крысиных» комнат стоял и наш стеллаж с клетками. Реакция Лидии Сергеевны меня, честно говоря, убила. Она сказала, что крысят у нас просто воруют ее враги, к числу которых она, в первую очередь, отнесла Галину Парфентьевну Айрапетян. На мой вопрос, зачем им это нужно, она ответила, что ей завидуют и хотят помешать проведению очень актуального эксперимента.

Г.П.Айрапетян была в то время ст.н.с. лаборатории иммунологии опухолевого роста, которую возглавлял директор Института профессор Иван Николаевич Майский. Лидия Сергеевна посвятила меня и в «тайну», которую знали, наверное, все сотрудники Института: Галина - любовница Директора. Правда, дальше подобных разговоров со мной и О.Е.Вязовым дело, к счастью, не пошло.

28


Крысы стали довольно неплохо размножаться, хотя периодически самки свое потомство уничтожали. Со временем, когда поголовье крыс В-негативных (белых) и В-позитивных (черных) достигло уже более сотни животных, нам была выделена отдельная маленькая комната в виварии, куда мы перекатили свои стеллажи с клетками.

Параллельно с размножением животных я готовился к проведению эксперимента. Крыс-самок В-негативных нужно было иммунизировать эритроцитами В-позитивных самцов. С этой целью нужно было научиться брать кровь у крыс в довольно большом количестве - 5-8 мл. Существовало несколько способов взятия крови у крыс. Все эти способы мне любезно демонстрировали сотрудники разных лабораторий Института на «беспородных» крысах (белых лабораторных). К таким способам можно отнести взятие крови у крысы из сердца, из подключичной артерии или из «глазного синуса». К сожалению, даже в руках «специалистов» такое взятие крови часто приводило к гибели животного и не давало возможности получить более 1-2 мл крови. Меня это не устраивало.

Во-первых, крыса должна остаться после взятия крови живой, во-вторых, нужно набирать хотя бы 5 мл крови и, в-третьих, взятие крови нужно осуществлять повторно, порой 4-5 и более раз. Поэтому я осваивал более простой и надежный способ - взятие крови из хвостовых кровеносных сосудов крысы. Естественно, не сразу добился я успеха, но со временем уже мне пришлось делиться своими опытами с другими сотрудниками Института.

Если сейчас кто либо прочитает о моем способе взятия крови у крыс, то, наверное, кроме улыбки это не вызовет ничего у «простых» исследователей, а у «зеленых» - это вызовет протест и требование запретить подобные «варварские» методы обращения с лабораторными животными. Крысу, у которой надлежало взять кровь, я заворачивал в старую фланелевую пеленку, принесенную, естественно, из дома, так, чтобы «на свободе» оставался лишь хвост. После этого хвост подогревал под струей теплой воды под краном, одновременно массируя его от основания в направлении к кончику хвоста, который, предварительно протертый тампоном со спиртом, отрезался ножницами, и кровь собиралась в пробирку. Для того, чтобы набрать нужное количество крови (5-6 мл), приходилось массировать хвост и выдавливать («выдаивать») кровь в пробирку. Процедура взятия крови у одной крысы занимала порой 20-30 минут. После окончания «процедуры» крыса «распеленывалась» и отправлялась в клетку. В разгар экспериментов мне приходилось за рабочий день брать кровь из хвоста у 10 и более животных.

Из полученной таким путем крови готовил либо эритроцитарную суспензию, которую использовал как для

29


иммунизации самок, так и для постановки иммунологических реакций (реакция гемагглютинации), либо готовил сыворотку крови, в которой определял титр гемагглютининов. К началу экспериментов мне необходимо было освоить и методы определения в крови новорожденных крысят и у подрастающих животных гемоглобина, эритроцитов, лейкоцитов, научиться готовить, окрашивать и исследовать мазки крови, определять содержание в сыворотке крови билирубина. Все это требовало приобретения необходимого оборудования и реактивов, которых в лаборатории, да и в Институте не было.

Через отдел снабжения Института, который в те годы возглавлял Николай Михайлович Некрасов (а для нас, «молодых», просто Коля), я сделал для лаборатории заявку на приобретение гемометра, счетной камеры с сеткой Горяева, колориметра, необходимых для определения гемоглобина, подсчета форменных элементов крови и определения билирубина, а также на приобретение необходимых реактивов для этих же целей.

Я купил книгу Альтгаузена «Клиническая лабораторная диагностика». По этому руководству для врачей-лаборантов я самостоятельно налаживал методы исследования крови у крыс, сначала у взрослых животных, а впоследствии и у новорожденных крысят.

Обслуживая «больших» ученыхЯ уже говорил, что свой трудовой путь в Институте

экспериментальной биологии АМН СССР я начал старшим лаборантом. В мои обязанности помимо научной работы входило и «обслуживание» научных сотрудников, то есть, выполнение работы лаборанта. Моим непосредственным «начальником» была Л.С.Волкова. Она занималась изучением роли несовместимости организмов матери и плода по изоантигенам системы «АВ0» в развитии позднего токсикоза беременности. Поэтому мне пришлось в течение первого года «помогать» ей в определении АВ0-антигенов в тканях плаценты и амниотической жидкости, определять титр альфа- и бета-антител в крови беременных женщин, родильниц и их новорожденных детей.

Весь этот материал: кровь, кусочки плаценты, плодные оболочки (амнион, хорион оболочка), амниотическая жидкость поступал к нам в лабораторию из Института акушерства и гинекологии (АиГ) МЗ СССР. Привозила «материал» либо сама Л.С.Волков, либо акушерка из Института АиГ.

Мне следовало разделить оболочки на амниотическую, хорион и децидуальную, измельчить их ножницами, растереть в ступке со

30


стеклом или кварцевым стеклом и приготовить водно-солевой экстракт. Для этого я еще и готовил самостоятельно стерильный физиологический раствор- 0,85% раствор хлорида натрия (NaCl), делая навески NaCl по 8,5 г и растворял эту соль в дистиллированной воде в стеклянных колбах, доводя раствор до кипения на газовой горелке.

Помимо этого, кровь родильниц, беременных и новорожденных исследовали, определяя группу крови и титр альфа- и бетта-антител в сыворотке крови. Определение титра антител проводили в специальных агглютинационных пробирках. Сыворотку крови титровали (готовили двукратные разведения ее в физиологическом растворе 1:2, 1:4, 1:8 и т.д. до 1:2048 или более, если было необходимо) и добавляли в каждую пробирку, содержащую 0,1 мл сыворотки крови 0,05 мл 0,3% суспензии эритроцитов соответствующей группы крови. Затем пробирки встряхивали, центрифугировали 3 минуты при 1500 об/мин и учитывали результат реакции гемагглютинации, после легкого встряхивания пробирок.

Сейчас, спустя сорок лет, понимаю насколько примитивны были наши представления в научном плане и насколько технически несовершенны были методы исследований, имеющиеся в нашем распоряжении. Да что греха таить, даже тридцать лет назад я не мог даже в фантастическом сне представить, какого прогресса добьется медицинская и биологическая наука к концу 20-го–началу 21-го века и насколько совершенными и точными станут методы исследований в той же иммунологии. В моем же распоряжении кроме штативов с агглютинационными пробирками и стеклянных пастеровских пипеток да примитивной центрифуги не было больше ничего. Но получаемые при этом результаты исследований крови, амниотической жидкости и тканей плаценты казались мне тогда весьма значимыми, вносящими существенный вклад в развитие неинфекционной иммунологии. Слава Богу, что мне придется в дальнейшем заниматься более интересными исследованиями.

В конце октября в нашу лабораторию перешла из института нормальной и патологической физиологии АМН СССР лаборант Евгения Васильевна Тарасова. В тот год ей исполнилось 45 лет и она оказалась самой старшей по возрасту сотрудницей лаборатории иммунологии эмбриогенеза. Таким образом, в нашей 105 комнате оказалось 4 сотрудника: ст.н.сотр. Л.С.Волкова, м.н.с. Р.Ф.Аверкина, лаборант Е.В.Тарасова и я - старший лаборант. Евгения Васильевна должна была помогать как Л.С.Волковой, так и Р.Ф.Аверкиной, но в дальнейшем была «сформирована» группа Л.С.Волковой, в которую помимо самой руководительницы входили вновь прибывший из Ташкента аспирант Акил Исхаков, Ваш покорный слуга и лаборант Е.В.Тарасова.

31


Евгения Васильевна была, несмотря на казавшийся мне тогда пожилой возраст, общительной, довольно-таки жизнерадостной женщиной. Она была подвижна, невзирая на свою полноту, участвовала активно во всех лабораторных и институтских вечерах и вечеринках, активно помогая не только нам, но и другим сотрудникам лаборатории, особенно во время так называемых «авралов», когда приходилось вскрывать куриные эмбрионы.

Спустя год я передам Евгении Васильевне ту часть работы, которая касается исследований крови, амниотической жидкости и тканей плаценты и является фрагментом диссертационного исследования Л.С.Волковой, сам же вплотную займусь экспериментами по моделированию гемолитической болезни новорожденных на крысах.

Евгения Васильевна, обладая хорошей техникой приготовления гистологических препаратов, поможет мне и в моей работе, когда потребуется проводить гистологические исследования внутренних органов новорожденных крысят (печень, сердце, селезенка, почки и др.) Я обучил Евгению Васильевну этим простым методам иммунологических исследований, но даже спустя месяцы учет результатов реакции она проводила только после консультации со мной. Вообще у нас сложились с Евгенией Васильевной действительно очень теплые взаимоотношения. Муж ее работал машинистом тепловоза на железной дороге. Старшая дочь училась в Институте, кажется, в МИИТе или в МАДИ (Московский автодорожный Институт), а сын ходил еще в детский сад. Жили они в коммуналке, как и большинство сотрудников лаборатории, а лето проводили на даче в Монихино.

Молодость наукиКонец 1961 года заполнился еще и новым пополнением

лаборатории. В октябре начался новый учебный год и к научной работе в лаборатории приступил Геннадий Павлович («Генаша», как мы его звали еще в 1-м МОЛМИ) - мой сокурсник, поступивший в аспирантуру в лабораторию О.Е.Вязова.

В декабре начал свой путь «в науке» и наш сокурсник Илья Худайдатов. С Ильей я был знаком еще с первого курса Мединститута, хотя мы учились на разных потоках. Это был выше среднего роста, худощавый, черноволосый, с тонкой ниточкой усов, симпатичный, приветливый парень. Все годы учебы в Институте я думал, что он узбек, а оказалось - бухарский еврей. Отец Ильи работал в те годы в Постпредстве Узбекистана, но, по-моему, по административно-хозяйственной части и имел с руководством Узбекистана, естественно, хорошие связи. Именно он «сделал» Илье

32


«целевую аспирантуру» через Узбекистан. Илья появился как-то в нашей лаборатории в октябре и очень обрадовался встрече со мной. Я, как мог, рассказал ему о направлении исследований лаборатории и, вероятно, рассказ мой нарисовал ему область перспективных научных исследований и утвердил в желании заняться наукой именно в лаборатории О.Е.Вязова.

Спустя два месяца, сдав в Ташкенте экзамены, он поступил в аспирантуру в Ташкентский институт вакцин и сывороток (Ташниивс) и был откомандирован в АМН СССР, в Институт экспериментальной биологии, в лабораторию иммунологии эмбриогенеза, где и должен был проходить аспирантуру. Как говориться, в нашем полку прибыло. С тех пор нас с Ильей связывали дружеские отношения на протяжении почти сорока лет. Сейчас Илья живет в Нью-Йорке, в Квинсе. Старший сын Ильи и Рэны (жена Ильи) Саша в июне 2002 г. женился, и Илья с Рэной приезжали в Москву на свадьбу. Лида позвонила им домой и случайно застала их (об их отъезде на жительство в США мы не знали).

Так к концу 1961 года наша лаборатория превратилась в самый молодежный коллектив в Институте.

В декабре О.Е.Вязов организовал встречу своей перспективной научной молодежи - аспирантов и старших лаборантов с фактическим научным лидером (и «хозяином») Института - академиком АМН СССР, профессором Николаем Николаевичем Жуковым-Вережниковым. Тогда Н.Н.Жуков-Вережников был в Институте непререкаемым авторитетом. Настоящую цену этому «ученому» и человеку я узнаю лишь годы спустя. Сейчас же для меня было большой честью личное знакомство с академиком.

Это был высокий, худощавый мужчина лет около пятидесяти, коротко подстриженный (прическа «ежик»), с круглыми очками. Он принял нас в своем кабинете, усадил на стоявшие вдоль одной из стен кабинета стулья и с каждым побеседовал о теме научных исследований. О.Е.Вязов представил Н.Н.Жукову-Вережникову свою «великолепную семерку» - аспирантов Г.Г.Павлова, Аскила Исхоковича Исхакова, Илью Сионовича Худайдатова, старших лаборантов Бориса Шорникова, Валерия Барабанова, дипломника из МГУ Толю Языкова и меня. Тема моей работы - моделирование ГБН у животных - академику понравилась. Он с интересом послушал мой краткий рассказ о состоянии вопроса в мировой литературе и о реальных подходах к реализации этого исследования. Н.Н.Жуков-Вережников согласился с предложением О.Е.Вязова, что темы научных исследований старших лаборантов следует утвердить на Ученом Совете Института так же, как и темы научных работ

33


аспирантов. Тем самым нам был дан «зеленый свет» в нашей научной работе и в ее финансировании из бюджета Института.

Лида идет на работуПервого декабря 1961 года начало трудовой деятельности Лиды.

Она приступила к работе старшим лаборантом в лаборатории цитоархитектоники Института мозга АМН СССР. Лаборатория эта была создана еще в конце двадцатых годов. После смерти Ленина из Германии был приглашен известный морфолог профессор Фогт для изучения мозга для изучения мозга «Великого Вождя». В дальнейшем лаборатория цитоархитектоники, обрастая другими лабораториями, дала начало Институту мозга.

Когда пришла в лабораторию Лида, возглавляла ее профессор Елизавета Пигасиевна Кононова, работавшая там с ее основания. Елизавета Пигасиевна была родом из купеческой семьи. Отец ее владел обширными купеческими рядами, расположенными в районе теперешнего ГУМа около Красной площади. Сама Елизавета Пигасиевна училась и работала долгое время в Париже.

Как оказалось, в лабораторию цитоархитектоники в аспирантуру поступил Вилен Кесарев - наш сокурсник по 1-му МОЛМИ им. Сеченова. Так что у Лиды сразу же оказался хоть один знакомый в лаборатории (они даже оказались в одной комнате). А в Институте была еще одна знакомая Александра Ивановна Фадеева (супруга Бориса Яковлевича Пищика) возглавляла отдел кадров Института. Старшими научными сотрудниками лаборатории были Идалия Антоновна Станкевич и Наталья Сергеевна Преображенская - доктора наук, а младшими научными сотрудниками - Надежда Ивановна Цинда, Элида Николаевна Попова, Лера Амунц и Коля (Николай Николаевич) Боголепов.

С молодежью лаборатории я познакомлюсь уже через пару недель, в середине декабря, когда Элида Попова собрала довольно большую компанию у себя дома. Среди приглашенных были и мы с Лидой. Я уже не помню по какому поводу был этот «сабантуй», но народу было много. Помимо хозяев – Элиды и Бори Поповых - были их друзья - супружеская пара (он летчик, как и Борис Попов), а также сотрудники Института мозга: Рита Буснюк с мужем Колей, Лиза Доведова с Сергеем, Татьяна Меринг с Абрамом, Лера Амунц с Мишей, Вилен Кесарев с Валей, Коля Боголепов (по-моему, один), Геля Кривицкая со Славой. Так что было, наверное, человек двадцать.

Мы с Лидой впервые были в такой «научной» компании среди более старших «товарищей». Большинство из гостей и хозяева были старше нас лет на 10 и больше (кроме Коли Боголепова, который

34


старше нас на 2 года). Но чувствовали мы себя в общем-то свободно, танцевали, пели, рассказывали анекдоты. В общем мы «вписались» в эту компанию и дружеские отношения со многими из присутствующих сохраняли на протяжении долгих лет. С Борисом Поповым я несколько раз ездил на охоту, став членом «Охотсоюза Министерства обороны СССР». Мы трижды ездили «на уток» в Мещеру и дважды на лося и кабана в Завидово - охотничьи хозяйства Министерства обороны.

О своих охотничьих успехах и трофеях я расскажу позже. Сейчас же после приятного вечера мы возвращаемся домой на Беговую, где с ребятами - Галочкой и Андрюшенькой - «дежурит» моя мама.

Первый Новогодний вечерИ, заканчивая воспоминания о 1961-м годе, несколько слов о

первом Новогоднем вечере в Институте. В те годы традиционно каждый «трудовой коллектив» в НИИ АМН СССР отмечал «встречу Нового года» в последних числах декабря. Обычно выбирали один из дней конца недели. Но поскольку в нашем здании было три Института, то, естественно, все они не могли «встречать» Новый год одномоментно. Поэтому в тот далекий уже 1961 год мы, Институт экспериментальной биологии АМН СССР, получили для встречи Нового 1962-го года конференц-зал в пятницу, числа 28-29-го декабря.

По существующей традиции каждая лаборатория «готовила» свой столик в конференц-зале, а «компетентная комиссия» из дирекции, партбюро, профкома и членов Ученого совета оценивали «убранство» стола, оригинальность оформления и качество «блюд», присуждая «шуточные дипломы» и призы победителям конкурса. Подготовка к вечеру начиналась загодя, а в день «вечера» никто не работал уже с утра. Все занимались подготовкой и приготовлением блюд.

Наша лаборатория решила «удивить» всех двумя блюдами. Во-первых, решено было украсить салаты «морскими беспозвоночными животными» (морские звезды, морские ежи и т.п.) - объектами экспедиционных исследований на Белом море (их использовали для изучения так называемой «первичной иммунологической реактивности»). Конечно, в салаты шли не сами «морские звери», а лишь их «образы», изготовленные из цветного мармелада и желе. Во-вторых, впервые в Институте на новогоднем столе появился настоящий узбекский плов, приготовленный Акилом Исхаковым. И все же победителем конкурса наша лаборатория не стала. Первые призы достались, естественно, лаборатории директора Института и

35


лаборатории роста и развития (руководитель - профессор Лев Давидович Лиознер), мнс которой Галина Васильевна Харлова была ведущей вечера.

За пару часов до начала «общей части» вечера все собрались в своих лабораториях, чтобы подогреть себя «спиртным» и стать раскрепощеннее. Как «официальная» часть вечера (поздравление директора Института по случаю Нового 1962 года), так и художественная самодеятельность прошли живо и интересно. Потом были общие тосты и, наконец, столики были сдвинуты и расставлены вдоль стен конференц-зала, а середина зала была освобождена для танцев. Во время этого первого своего новогоднего вечера в Институте я услышал много рассказов об истории этих вечеров. Наиболее красочно о предыдущих вечерах рассказывал Коля Некрасов, наш снабженец.

ЛепешинскаяВ течение многих лет на новогодний вечер приходила

профессор Ольга Лепешинская в костюме «Красной шапочки». Было ей в те годы уже за 80 лет. В свое время, году, наверное, 52-53-м я прочитал ее книжку «Клетка, ее жизнь и происхождение», приобретенную моей двоюродной сестрой Любой Хромченко. За эту книгу О.Б.Лепешинская была удостоена Сталинской премии. Ее работы считались в СССР чуть ли не великим научным подвигом. О.Б.Лепешинская стала «знамением Советской биологической науки». На деле же, когда «эксперименты» О.Б.Лепешинской были подвергнуты экспертизе независимых ученых на Западе, то оказалось, что все ее «открытия» - это просто фальсификация и бред малограмотной в научном плане «старухи».

В СССР же возникали «научные школы», развившие учение О.Б.Лепешинской. Среди них «школа» академика Бошьяна, у которого «делал» свою диссертацию руководитель лаборатории вирусологии А.П.Пехов. В лаборатории О.Б.Лепешинской начинала свой «путь в науке» и моя непосредственная руководительница - Л.С.Волкова. Одним из тех, кто «сделал» О.Б.Лепешинскую «знаменем советской биологии» был и академик АМН СССР, а в те годы еще и вице-президент АМН СССР и зам. министра здравоохранения Н.Н. Жуков-Вережников.

В конце 40-х годов в СССР была развернута кампания по дискредитации биологической науки и особенно ее наиболее прогрессивного раздела - генетики. Многие выдающиеся ученые-генетики были либо физически уничтожены в сталинских застенках (как академик Н.И.Вавилов), либо брошены в тюрьмы и лагеря ГУЛАГа. Большинство научных работников генетических

36


лабораторий, институтов и центров были лишены возможности работать над проблемами генетики, которая была «признана» на сессии ВАСХНИЛа (Всесоюзная Академия сельскохозяйственных наук им. Ленина) «лженаукой и продажной девкой империализма». Разгрому подверглась не только генетика, но и другие разделы биологической науки, в частности, морфология (наука о строении клеток, тканей, органов и организмов).

И вот в такой ситуации нужно было найти замену – «подмену» – современным разделам биологии. Генетическая наука была заменена в СССР лженаучным «учением» Трофима Денисовича Лысенко, ставшего не только профессором, академиком, но и Президентом ВАСХНИЛ. Этот в общем-то малограмотный «агроном» нанес советской генетике, сельскому хозяйству, да и в целом биологической науке такой удар, от которого ни генетика, ни агробиология, ни биологическая наука не смогли оправиться ни во времена СССР, ни в последующие годы. Желающие могут почитать об этом жутком времени советской биологической науки и судьбе ученых в произведениях Д.Гранина «Зубр» и Дудинцева «Белые одежды».

В этот период, естественно, не только Т.Д. Лысенко «приложил руку» к разгрому генетики и биологической науки вообще. Среди тех, кто травил и уничтожал прогрессивных советских ученых, работавших в Институтах АМН и МЗ СССР, был и нынешний (1961) научный руководитель Института экспериментальной биологии АМН СССР, где начался мой «путь в науку», академик АМН СССР Н.Н.Жуков-Вережников. Именно ему приписывают фразу: «Нам нужно найти новое знамя Советской Биологической науки. Таким знаменем должна стать профессор О.Б.Лепешинская».

В период конца 40-х - начала 50-х годов начинают популяризировать и «раздувать» учение О.Б. Лепешинской о клетке - основной структурной единице животных и растительных организмов. В своем «учении» о клетке эта уже преклонного возраста профессор, защитившая докторскую диссертацию уже в преклонном возрасте 60-65 лет, дошла до того, что считала возможным возникновение клетки из «неживого» вещества не в процессе длительной эволюции, а в настоящее время. В своем «труде» - «Клетка, ее жизнь и происхождение» О.Б.Лепешинская описывала результаты «экспериментов», подтверждавших ее взгляды на возможность перехода «клетки» из состояния «живого» в «неживое». Все это был бред малограмотной «профессорши» и аферистов, окружавших ее и ставших представителями «советской научной школы биологической науки» - школы О.Б.Лепешинской.

Когда же «опыты» О.Б.Лепешинской были перепроверены на Западе и была показана фальсификация результатов

37


«экспериментов», то уже в начале 50-х годов в СССР подняли голову противники «учения О.Б.Лепешинской» - честные советские ученые. Но решением Правительства им было запрещено критиковать «учение О.Б.Лепешинской». Было задумано спустить все на тормозах и не поднимать шума в научных и научно-популярных журналах. Дело в том, что О.Б.Лепешинская обратилась с письмом в ЦК КПСС к В.М.Молотову, бывшему в то время членом Президиума ЦК КПСС и первым заместителем Предсовмина СССР, с просьбой оградить ее от «незаслуженных нападок» со стороны недоброжелателей. В.М.Молотов отреагировал на это обращение: «Оставить О.Б.Лепешинскую в покое».

Следует сказать, что О.Б.Лепешинская была лично знакома не только с В.М.Молотовым и другими функционерами КПСС (ВКП(б)- РСДРП(б)). Она встречалась с В.И.Лениным, Л.Д.Троцким, И.В.Сталиным и другими «большевиками» еще в начале 20-го века, когда шел процесс создания РСДРП. Ее супруг Пантелеймон Лепешинский финансировал партию РСДРП и был ее активным членом в те далекие годы. После Октябрьской революции он работал в аппарате ЦК РСДРП-ВКП(б), Институте марксизма-ленинизма, Центральном музее В.И.Ленина. В пеленках дочери Лепешинских (Ольги Пантелемойновны) нелегально перевозили проект Устава и Программы РСДРП в период работы 2-го съезда партии в Лондоне.

Я застал уже «закат» школы О.Б.Лепешинской. От ее огромной лаборатории в нашем Институте к 1961 г. осталась лишь маленькая «научная группа». В здании Института у них осталась одна маленькая лабораторная комнатка рядом с нашей 105 комнатой. Считалось, что работают они в Подмосковье - на даче О.Б.Лепешинской во Внуково.

Два раза в месяц - в день зарплаты в Институте появлялась Ольга Пантелеймоновна Лепешинская со своим супругом Николаем Гавриловичем Крюковым. Они числились старшими лаборантами в группе О.Б.Лепешинской. Смотреть на них было больно. Это были жалкие, обнищавшие люди с потухшими взглядами. О.П.Лепешинской было в тот 1961-й год около шестидесяти, Н.Г.Крюкову несколько меньше.

Всего несколько лет назад эти люди были представителями «передовой советской биологической науки». Чуть позже из рассказов очевидцев я узнаю об их «научной» деятельности. Особенно «красочно» о работе «ученых» Института экспериментальной биологии в период «рассцвета» «школы О.Б.Лепешинской» рассказывал наш снабженец Коля Некрасов, начавший свой трудовой путь после демобилизации в нашем Институте во второй половине 40-х годов, т.е. после окончания

38


Великой Отечественной войны. Многое открылось и в рассказах О.Е.Вязова и Л.С.Волковой. Последняя начинала свой научный путь как раз в лаборатории О.Б.Лепешинской.

Вряд ли стоит столько времени посвящать этой «научной школе», но один пример я все-таки хочу привести здесь. Л.С.Волкова получила «научную» тему проследить за «самозарождением» живого из неживого, а в качестве объекта исследований был выбран кал (фекалии, говно) тигра, орла и змеи. Получить исходный материал следовало в московском зоопарке. Добытый с трудом «материал» сжигали в специальных тиглях (маленькие керамические чашечки), затем сгоревшие остатки кала («зола») вносили в чашки Петри со стерильной средой, инкубировали какое-то время в термостате при температуре 37°С и исследовали под микроскопом.

Если «что-то» живое появлялось в исследуемом «материале», то с криком «Ура!» бежали докладывать лично О.Б.Лепешинской. Делались выводы, что органическое вещество кала при сжигании переходило в неорганическое (минеральное) вещество, а в стерильном растворе, куда вносили эти «минеральные» остатки вновь, возникали органические формы жизни - «живое вещество».

То, что появившиеся «живые» объекты попадали в раствор из воздуха (например, споры бактерий, дрожжевых грибков, водорослей и т.п.) даже не принималось во внимание, как и возможность «загрязнения» раствора, применявшимися «стерильными» Пастеровскими пипетками или просто руками «исследователей». Чтобы «усложнить» опыт и ускорить «зарождение» живого из неживого, применяли различные минералы, в том числе хризолит, который помещали на различном расстоянии от чашек Петри с «материалом» - средой с сожженными остатками кала тигра, орла или змеи.

Порой частички «золы» совершали Броуновское движение в растворе. И это опять же принималось как «свидетельство» перехода неорганического (неживого) вещества в «живое» (органическое) вещество, то есть как первый этап на пути формирования новой живой» клетки. Когда же директор зоопарка узнал, что кал тигра, орла и змеи используют в опытах лаборатории О.Б.Лепешинской, он запретил выдавать столь «ценный материал» и решил использовать его в научных исследованиях в самом зоопарке.

Более хитрые «ученые» на основе «учения» О.Б.Лепешинской, создали «новые» направления в микробиологии. Так, академик Бошьян и его «школа» добились перехода бактерий в фильтрующиеся формы-«вирусы» и обратно. По их данным, в зависимости от условий обитания бактерии могут переходить в вирусы, а вирусы вновь превращаться в бактерии.

39


Делались ли эти выводы на основе «артефактов» или просто фальсифицировались данные экспериментов - судить не берусь.

Сейчас, да я думаю, и в то время, нормальным ученым микробиологам была ясна эта ложь. Но в те годы все находились под властью страха и не решались сказать всю горькую правду о таких, с позволения сказать, «открытиях». Когда же были разоблачены «открытия» О.Б.Лепешинской, нашлись смельчаки и среди микробиологов.

Первым, кто решился бросить «камень» в Бошьяна и его «учеников» был, если я не ошибаюсь, профессор Владимир Дмитриевич Тимаков. С ним мне пришлось познакомиться лично в период моего ««трудоустройства» после окончания 1-го МОЛМИ, а затем неоднократно встречать его на сессиях АМН СССР. В 70-е годы В.Д.Тимаков возглавлял АМН СССР в качестве Президента. Так вот именно В.Д.Тимаков опубликовал статью, разоблачавшую результаты «открытий» Бошьяна и его приспешников.

Ну и наконец, чтобы поставить точку на «школе О.Б.Лепешинской и ее учении», хочу напомнить, что мне довелось принимать участие в похоронах О.Б.Лепешинской. Она умерла, кажется, осенью 1962 года. Тело ее было доставлено в патологоанатомическое отделение 4-го Главного управления МЗ СССР («Кремлевки»). Нас, молодых ребят Института, дирекция направила для оказания помощи по организации похорон О.Б.Лепешинской. Главным «распорядителем» от Института на похоронах был Коля (Николай Михайлович) Некрасов.

Мы помогли перенести гроб с телом О.Б.Лепешинской в ритуальный зал, где проходила гражданская панихида. Стояли у гроба. На кладбище я не поехал. На следующий день Коля Некрасов, бывший и на поминках О.Б.Лепешинской в ее квартире в Доме на Набережной (Дом правительства на Берсеневской набережной, там где сегодня расположены с одной стороны кинотеатр «Ударник», а с другой - Театр эстрады) рассказывал, что он чуть не горел от стыда, когда ему пришлось передавать санитарам принесенную О.П.Лепешинской и Н.Г.Крюковым одежду. «Большего рванья я не видел».

Вот так уходил в последний путь человек, близко знавший «Великого Ленина», «Вождя всех времен и народов И.В.Сталина» и многих их «выдающихся соратников», «профессор», бывший в течение ряда лет «знаменем Советской биологии».

Новый Год в кругу семьиНовый 1962-й год мы встретили на Беговой в своей комнате.

Нарядили привезенную нам водителем Бориса Сергеевича елку.

40


Андрюшенька впервые побывал в предновогодние дни на «Елке в детском саду. Он был в костюме «Зайчика», сшитом ему Лидочкой и Бабой-Маней. Мы с Лидой тоже присутствовали на этом «празднике». Дома же мы поставили новогоднюю елку на письменный стол, повесили елочные игрушки, гирлянду цветных лампочек. Для Галочки это была первая Елка. Вечером к нам приехали мама и папа (баба Маня и деда Сеня). Лидины родители по традиции встречали Новый, 1962-й год в Кремле. Борис Сергеевич в новом качестве - Председателя Правления АПН (Агентство печати Новости, сейчас это РИА «Новости»).

Мама с папой привезли детям подарки и всякие закуски. Мы с Лидой приготовили студень. Выпили по бокалу шампанского, уложили ребят спать, немного посидели за столом под освещенной гирляндой елкой, посмотрели телевизор. Родители стали собираться домой. 1-го января они были приглашены на обед к Раиным родителям.

Проводив маму и папу, мы с Лидочкой отправились отдыхать. Ведь ребята проснуться рано утром и мы должны быть в форме. Так закончился 1961-й год и мы вступили в Новый 1962-й год.

Что год грядущий нам готовит???

Год 1962-ойГод 1962-й начался для нас с Лидой с подготовки к сдачи

экзамена кандидатского минимума по иностранному языку (для нас - английскому) в АМН СССР. Мы взяли у Ученых секретарей наших Институтов направления на кафедру иностранных языков АМН СССР. Учебная часть этой кафедры располагалась тогда на Балтийской улице (рядом с Институтом экспериментальной биологии, где я работал) в здании общежития аспирантов и ординаторов АМН СССР. Возглавляла кафедру, если мне не изменяет память, доцент Алпатова. Вообще-то мне сдавать экзамены кандидатского минимума было рановато, но Лидочку должны были перевести на должность младшего научного сотрудника. И для нее сданный экзамен кандидатского минимума был бы существенным козырем.

В те годы на замещение вакантной должности научных сотрудников (даже младших), не говоря уже о руководителях лабораторий или отделов в НИИ АН и АМН СССР, объявлялся публичный конкурс с публикацией объявлений в соответствующих органах печати (НИИ медицинского профиля- АМН СССР или МЗ СССР и РСФСР) на замещение вакантных должностей научных сотрудников (младших–мнс, старших-снс и руководителей подразделений) в «Медицинской газете». Участвовать в конкурсах

41


могли, в принципе, все желающие, но. как правило, избирали того «кандидата», которого рекомендовала «конкурсная комиссия» Института. В состав комиссии обычно входили: зам директора Института по научной работе, один из членов Парткома (или партбюро), Председатель Месткома, секретарь комитета ВЛКСМ и несколько руководителей лабораторий.

Для участия в конкурсе необходимо было собрать и представить в конкурсную комиссию Института комплект документов. В такой «пакет» входили: анкета, автобиография, рекомендация руководителя лаборатории (отдела), характеристика, заверенная «треугольником» (подписывали характеристику директор Института, Секретарь Партбюро и Председатель Месткома (Профкома). А для членов ВЛКСМ - комсомольцев - нужна была еще и четвертая подпись - Секретаря комитета ВЛКСМ Института). Кроме того, представлялся список научных работ (опубликованных или принятых к печати), если они были, а для мнс - лист сдачи экзаменов кандидатского минимума (1. Специальный предмет - например, иммунология, гистология и т.д., 2. Философия - диалектический и исторический материализм - «Диамат» и «Истмат» и 3. Иностранный язык - «иняз»).

Лидочка только приступила к занятиям в Институте мозга, на которых в специальных группах молодые специалисты: аспиранты, мнс и старшие лаборанты изучали анатомию и гистологию мозга человека (цнс- центральная нервная система). Вела Лидочкину группу Надежда Ивановна Цинда. К занятиям привлекали ведущих специалистов Института (руководителей лабораторий, старших научных сотрудников). К сожалению, у нас в «многопрофильном» Институте подобных групп не существовало и мне, например, пришлось осваивать специальность («иммунологию») самостоятельно, прочитывая нужную литературу - как отечественную, так и переводную.

Поскольку занятия по «специальности» только начались, то рассчитывать на сдачу экзамена можно было не раньше, чем через год. Для сдачи экзамена по философии нужно было посещать лекции и занятия на кафедре философии АМН. Туда сразу же направляли лишь аспирантов, а мнс только при условии ходатайства от Института, в котором указывалось, что научному сотруднику утверждена Ученым Советом тема кандидатской диссертации и, более того, сотрудник близок к завершению научной работы. Для нас тогда это было еще нереально. Поэтому мы и выбрали первым своим экзаменом кандидатского минимума «иняз».

42


Английский как минимум (кандидатский)Сдавать «иняз» нужно было, как я уже говорил, только Лиде. Но

из чувства солидарности и я включился в этот «процесс». Собрав необходимые документы, мы с Лидой пришли на кафедру «иняза» АМН СССР. Нас приняла заведующая учебной частью. Побеседовав с нами и выяснив над какими научными проблемами мы работаем, она попыталась найти в библиотеке кафедры соответствующую нашим специальностям литературу. Что касается Лидочкиного «профиля», то литература о строении мозга человека на английском языке вскоре была подобрана. Проблема возникла со мной. Я сказал, что занимаюсь моделированием гемолитической болезни новорожденных у животных.

Библиографический поиск среди литературных источников, имевшихся в библиотеке кафедры не позволил обнаружить работ, посвященных этой проблеме. Тогда заведующая учебной частью пошла советоваться с заведующей кафедрой. Вскоре меня пригласили в кабинет Алпатовой. Она оказалась приветливой, доброжелательной, интеллигентной женщиной лет, наверное, около пятидесяти. Спросив меня, какую литературу по изучаемой мной проблеме на английском языке я уже прочитал, и узнав о монографии G.F.Roberts‘а „Hemolitic Diseace of the Newborn in Animals“, она предложила мне принести к экзамену эту монографию на кафедру, что я и сделал.

Экзамен включал в себя четыре раздела: 1 - письменный перевод научного текста со словарем (на что отводилось, по-моему, минут 20); 2 - устный перевод и пересказ на русском языке (а еще лучше на английском языке) раздела научной статьи, близкой к теме научной работы экзаменируемого; 3 - чтение и перевод без словаря «политического» текста (обычно из газет «Moscow News» или «Morning star») и 4 - беседа на английском языке (нужно было, например, рассказать о себе и своей работе), во время которой задавались и вопросы по грамматике английского языка.

Готовились мы к экзамену, мягко говоря, не очень прилежно. Как могли, вспомнили основы грамматики по учебнику английского языка, автором которого была Бонк, просмотрели последние номера газеты «Moscow News». Я почитал на английском языке монографию «Immunology» Boyd‘а, а Лидочка свою литературу.

«Голый король»Накануне сдачи экзамена Борис Сергеевич «презентовал» нам 2

билета в театр-студию «Современник» на нашумевший спектакль «Голый король». Театр располагался тогда на площади Маяковского (теперь Триумфальная площадь) в здании, где раньше размещался

43


театр Эстрады. Здание это стояло впереди гостиницы «Пекин», если смотреть от памятника Маяковскому. Оно давно уже снесено. Но в те далекие годы это здание и этот театр были местом паломничества молодежи и интеллигенции не только Москвы, но и всех, кто приезжал в Москву со всех концов огромного Союза. Посещали театр и представители дипкорпуса. Ведь репертуар театра и игра прекрасного ансамбля молодых актеров под руководством Олега Ефремова были новым словом театральной жизни Москвы.

Достать билеты в Современник было неимоверной удачей. Люди простаивали ночами, чтобы попасть на спектакли этого театра. Так получилось, что заключительный этап «подготовки к экзамену» мы провели в Современнике. Блестящий спектакль не оставил равнодушным ни одного зрителя. Весь зал заразительно смеялся над героями пьесы, их репризами, в которых порой очень отчетливо проглядывала сатира на нашу страну и особенно на ее высшее руководство. Особенно блистал в этом спектакле Евгений Евстигнеев. Прохохотав весь вечер, мы лишь к полуночи добрались до дома, а утром отправились на Солянку 14, в здание АМН СССР, где проходил экзамен по «инязу».

Не вдаваясь в подробности скажу, что основную задачу мы выполнили, получив «четверки». Если бы ни сдававшая передо мной молодая женщина, отвечавшая передо мной и свободно владевшая английским, я, быть может, и получил бы «5». Но на ее фоне я выглядел «побледнее», хотя имел две «5» за письменный перевод и устный перевод и пересказ научного текста и две «4» за газетный текст и беседу. Но общая «4» меня не очень расстроила. Главное - экзамен кандидатского минимума был нами обоими успешно сдан, и я радовался за Лидочку больше, чем за себя. Было это в двадцатых числах января 1962–го года.

Первая командировкаА в конце января я впервые отправился в командировку (правда,

за свой счет) в Ленинград на выездную сессию АМН СССР, посвященную проблемам индивидуального развития.

В Ленинград на выездную сессию отделения медико-биологических наук АМН СССР была командирована большая группа сотрудников нашего Института, поскольку научная проблема, которой была посвящена сессия, созвучна исследованиям, проводившимся в нашем Институте и, в частности, в нашей лаборатории.

Среди командированных директор Института, профессор И.Н.Майский, зав. лаборатории эмбриогенеза д.м.н. О.Е.Вязов, зав. лаборатории генетики, к.б.н. Б.Н.Конюхов, снс нашей лаборатории

44


к.м.н Л.С.Волкова, мнс к.м.н Р.Ф.Аверкина, мнс И.И.Титова (все сотрудники лаборатории, как соавторы доклада, с которым будет выступать О.Е.Вязов). Группе молодых ученых - аспирантам и старшим лаборантам - также посоветовали принять участие в работе сессии, чтобы «приобщаться» к «высокой науке», но командировочные расходы Институт, к сожалению, молодым специалистам оплатить не может.

Аспирант Гена Павлов поехал вместе со своей мамой, которая в тот год возглавляла научно-организационный отдел вновь организованного Института морфологии человека АМН СССР, в котором мне доведется проработать более 27 лет (с 1971 по 1999 г.гю), Акилу Исхакову командировку обещали оплатить от ТАШНИИВС‘а. Так что за свой счет отправлялся в командировку фактически я один.

Посоветовался дома с Лидочкой и родителями: «Ехать???». Было принято решение: «Ехать!!!».

Написав это слово, сразу же вспомнил еврейский анекдот: «Муж едет в Москву из «еврейского местечка» на консультацию к врачу. Побывав у врача, отправляет жене телеграмму: «Доктор сказал резать резать». Через день получает ответ от супруги: «Доктор сказал резать резать». Текстом таких телеграмм сразу же заинтересовался сотрудник КГБ, «курирующий» почту, и пригласил в соответствующее заведение гражданина, объяснявшегося подобными телеграммами. «Вы шпион!!! С кем Вы связаны, на кого работаете??? Что это за пароль?- «Доктор сказал резать резать» ???». «Что Вы, гражданин начальник, это никакой не пароль. Просто телеграммы должны выглядеть так: «Доктор сказал «резать!» «Резать???» Ответ жены: «Доктор сказал «резать»??? «Резать!»»

Итак, моя первая «научная командировка». К счастью, больших финансовых расходов бюджет нашей семьи не понес. Билет в Ленинград в плацкартном вагоне стоил тогда что-то около 11 рублей. Поселили нас - «молодых специалистов» - в общежитии Ленинградского мединститута им. И.П.Павлова, благо начались уже студенческие каникулы после окончания семестра и зимней сессии. Проживание в общежитии «за койку» стоило 70 коп. в сутки. Командировка наша продолжалась дня 4-5, так что проживание в Ленинграде стоило мне где-то около 3-х рублей. На питание уходило в день рубля два: утром сосиски с капустой в кафе на Невском проспекте копеек за 50-60, в обед - чай с бутербродом в буфете Института акушерства и гинекологии АМН СССР на Васильевском острове, где проходила научная часть заседаний сессии ОМБН АМН СССР, или обед в столовой Института (за обед приходилось платить копеек 70-80) и, наконец, ужин - опять же в «сосисочной» на Невском проспекте.

45


В общем, на все про все, включая посещение Эрмитажа, Русского музея, Исаакиевского собора и кинотеатра, у меня ушло рублей 40-45. Сумма, казалось бы, небольшая, но для нас тогда была значительной. Ведь мы с Лидой получали тогда по 88 рублей в месяц (чистыми по 80 рублей), то есть все деньги без вычета «налогов».

В те годы подоходный налог начислялся с суммы, превышавшей 100 рублей, а поскольку у нас было двое детей, то и налог за бездетность (был и такой) с нас тоже не брали. Оба указанных выше налога составляли по 7,5 % с месячного заработка. Причем налог «за бездетность» удерживался с зарплаты любого размера. Он взимался со всех лиц, состоящих в браке (обоего пола) и с холостых мужчин старше 20 лет. Не уверен, что этот налог стимулировал рождаемость в стране. Но тот период 60-х годов был, по-моему, наиболее благополучным по этому показателю за всю историю СССР. Рождаемость тогда превышала показатель смертности, и отмечался рост численности населения страны.

Закончив, наконец, с материальным, пора перейти к цели поездки в Ленинград. Мы прибыли на Московский вокзал Ленинграда. На вокзале нас встретили представители Оргкомитета сессии - сотрудники НИИ акушерства и гинекологии - и повели устраиваться основную группу прибывших в гостиницы. Не знаю, где остановились в тот приезд руководители АМН СССР и академики-секретари отделений АМН СССР, но все сотрудники нашего Института были размещены - соответственно рангу - в номерах, гостиницы «Московская», расположенной на площади прямо напротив здания Московского вокзала. Мы же с Акилом отправились в общежитие Мединститута, расположенное где-то на окраине города, кажется, в районе Черной речки - месте дуэли Пушкина с Дантесом. Добирались туда на автобусе от центра минут 30-40.

Сессия АМН СССР открывалась завтра. Сегодня же день был практически свободным, нужно было лишь зарегистрироваться в Оргкомитете и узнать точный адрес, где будут проходить заседания. Все эти процедуры мы «успешно» завершили к полудню и отправились с Акилом «бродить» по городу. Акил впервые в жизни попал в Ленинград. Для меня же эта поездка была уже второй. Естественно, я взял на себя роль гида в нашем дуете. Побывав на Васильевском острове, пешком дошли до стрелки Васильевского острова. Полюбовавшись Ростральными колоннами пошли далее к Зимнему Дворцу («Эрмитажу»), Александровскому Столпу, арке Генерального штаба, потом через Невский проспект к Исаакиевскому Собору и памятнику Петра 1 - «Медному всаднику» (скульптура Фальконе).

46


День был морозный, и мы, немного ««подмерзнув», пошли на экскурсию в Исаакиевский Собор. Экскурсия была очень интересной. Нам рассказали историю сооружения Собора (архитектор Монферран), особенности его архитектуры, назвали грандиозные габариты здания, показали работу маятника Фуко, фрески и иконостас Собора, который до Революции был Кафедральным Собором Санкт-Петербурга. В советские же годы, начиная с 1957 года, Собор функционировал как музей-памятник архитектурно-художественного мастерства.

После посещения Исаакиевского Собора мы отправились в Эрмитаж. Постояв за билетами в кассу около часа, мы, счастливые, поднимаемся по мраморным лестницам Эрмитажа на второй этаж и начинаем осмотр уникальных произведений коллекции этого всемирно-знаменитого музея. Огромное впечатление на нас произвела серебряная усыпальница Александра Невского, старинные сервизы из серебра, золота, фарфора, принадлежавшие Российским императорам, изделия из малахита Уральских мастеров (я сразу вспомнил «хозяйку Медной горы» П.Бажова).

Ребята (мои внуки), наверное, и не слышали эту сказку и не видели фильм, поставленный по мотивам сказки П.Бажова и поэтому запомнившаяся мне с детства фраза хозяйки Медной горы - «Ну что, Данила-мастер, не выходит твоя чаша?» для них ничего не значит.

Мы восхищались великолепием залов Эрмитажа (Зимнего дворца Российских Императоров), их убранством, гобеленами, дорогим оружием, картинами и скульптурами, украшавшими интерьер Дворца. Затем мы приступили к осмотру картин из богатейшего собрания Эрмитажа. Естественно, мы не могли осмотреть всю коллекцию Музея. Ведь у нас оставалось лишь два часа до закрытия Эрмитажа. Поэтому, как говорится, «галопом по Европам». Познакомив Акила с работами Великих Итальянцев - Леонардо да Винчи, Рафаэля и других -, я потащил его наверх к импрессионистам. Не знаю почему, но работы художников этого направления всегда производили и производят на меня какое-то особое впечатление. Недавно в Москве (июль 2002 года) мы с Лидочкой вновь любовались работами великих художников-импрессионистов, собранных в Музее изобразительных искусств им.Пушкина, а в апреле побывали на выставке импрессионистов в Базеле (Швейцария), посетив великолепную картинную Галлерею этого города вместе с Раймундом, Оксаночкой и Александрой.

Осмотр картин импрессионистов, особенно картин Ренуара, Моне, Гогена, вызывает чувство радости, на душе становится теплее, все в жизни кажется прекрасным, любые проблемы представляются решаемыми. Вот так, вдохнув в себя «глоток

47


высокого искусства», мы, усталые, но довольные, отправились в свою «общагу» - отдыхать.

Проведя ночь на студенческой койке, мы, умывшись и побрившись, отправились с Акилом на Сессию. Позавтракали в буфете уже перед началом заседания. Я впервые в фойе увидал сразу столько знаменитых ученых-медиков, принимавших участие в работе выездного заседания Сессии ОМБН АМН СССР. Были среди участников и Герои Социалистического труда и Лауреаты Сталинской (Государственной) премии. О.Е.Вязов, указывая взглядом на проходивших мимо ученых, говорил нам вполголоса: «Это академик Северин, это академик С.Р.Мордашов (руководитель мавзолейной лаборатории), академик АМН СССР профессор М.А.Петров-Масляков - директор НИИ акушерства и гинекологии АМН СССР г.Ленинград), член-корреспондент АМН СССР, профессор П.Г.Светлов - эмбриолог (тоже из Ленинграда), вице-президент АМН СССР, академик АМН СССР В.Д.Тимаков (с последним я уже был знаком), зам. директора НИИ акушерства и гинекологии МЗ СССР профессор В.И.Бодяжина (с Верой Ильиничной я был, конечно, знаком - она читала у нас курс лекций по акушерству и гинекологии в 1-м МОЛМИ - спустя 2,5 года она будет моим оппонентом на защите кандидатской диссертации).

«А это профессор Прокофьева-Бельговская», - указал он на седую, с красивой осанкой и гордо посаженной головой женщину - одну из ведущих цитогенетиков в страны.

Многих известных ученых я впервые увидел именно здесь на Сессии в Ленинграде. Когда мы уже направлялись в зал заседаний, мимо стремительной походкой прошел (почти пробежал) лысеющий мужчина в «недорогом» и не новом костюме, с большим старым кожаным портфелем. Это был профессор Владимир Павлович Эфроимсон - генетик, переживший все ужасы преследований и сталинских лагерей, но оставшийся верным «своей генетике». Пройдут годы и судьба сведет нас с Владимиром Павловичем еще раз, когда он любезно согласиться проконсультировать меня по вопросу генетики групп крови у обезьян. Произойдет это в начале 70-х годов, когда В.П.Эфроимсон будет работать уже в Институте вакцин и сывороток им.Мечникова.

Было еще много интересных встреч, но сейчас мы проходим в зал, где через несколько минут начнется первое пленарное заседание. На сцене большой стол, покрытый зеленым сукном. Это стол Президиума. Места за столом занимают руководители АМН СССР и Бюро ОМБН АМН СССР. Среди членов Президиума и директор Института мозга АМН СССР, академик Семен Александрович Саркисов и «наш» академик Н.Н.Жуков-Вережников, и академик Л.А.Зильбер - наш ведущий иммунолог,

48


члены Бюро ОМБН АМН СССР, академики С.Р.Мордашов, академик Орехович, академик В.В.Парин - директор Института нормальной и патологической физиологии АМН СССР, академик П.К.Анохин. Оба академика - ведущие физиологи страны, также жертвы сталинских репрессий. Сначала, как и положено, краткий отчет академика-секретаря ОМБН АМН СССР о проделанной Отделением работе за прошедший год и задачах на будущее.

Предчувствия великогоЗатем начинается научная программа Сессии. Открывает ее

выступление директора НИИ акушерства и гинекологии АМН СССР академика М.А.Петрова-Маслякова. Ведь на базе этого Института и проходит выездное заседание (Сессия) Бюро ОМБН. В своем докладе он рассказал об успехах родовспомогательной службы в СССР, привел данные о заметном снижении материнской и детской смертности, назвал цифры, характеризующие показатели детской смертности у нас в стране и за рубежом, подчеркнув, что несмотря на достигнутые успехи показатели перинатальной смертности за последние годы практически не снижаются. К перинатальной смертности относят гибель плодов после 28 недель утробного развития, смерть новорожденных детей и детей первых 8-10 дней жизни. Докладчик отметил, что среди причин высокой еще перинатальной смертности, первое место занимает смертность детей у матерей, страдающих поздним токсикозом беременности, высокая смертность среди детей с врожденными пороками развития, а также при преждевременных родах. Поэтому нужно изучать причины развития указанных форм патологии. И весомый вклад в решение этой проблемы должны внести исследования специалистов медико-биологического профиля: эмбриологов, иммунологов, генетиков, биохимиков и др.

Он специально отметил актуальность разработки и внедрения в клиническую практику новых методов диагностики, лечения и профилактики гемолитической болезни новорожденных, обусловленной иммунологической несовместимостью организмов матери и плода по резус-фактору. Это было мне очень приятно услышать. Значит, актуальность проблемы, которой я должен заниматься, не вызывает сомнений.

В дискуссии по докладу выступили многие известные акушеры, гинекологи, педиатры и представители медико-биологической науки. Я с интересом слушал выступление ленинградского профессора А.Ф.Тура - одного из признанных в стране специалистов по гемолитической болезни новорожденных, автора монографии, которую я уже успел проработать. Он привел интересные данные о

49


снижении перинатальной смертности, обусловленной гемолитической болезнью новорожденных (ГБН). С внедрением в клиническую практику метода лечения ГБН заменным переливанием крови новорожденному, удалось снизить смертность новорожденных, страдающих ГБН на почве резус-несовместимости с матерью, с 60 % до 20 %, а в ведущих центрах и до 10 %. Но дальнейшего снижения показателей смертности детей от этого заболевания вот уже в течение ряда лет не происходит. Следует, вероятно, искать новые пути снижения смертности детей от ГБН, разрабатывая более эффективные методы дородовой диагностики болезни с тем, чтобы начинать лечение детей уже внутриутробно. Но главное - усилия ученых и врачей должны быть направлены на разработку методов профилактики этого тяжелого заболевания.

Конечно, в 1962 году еще речь не шла о методе профилактики ГБН на почве Rho(D)-резус-несовместимости матери и плода, который будет разработан в конце 60-х годов. (То, что это произойдет в общем-то столь скоро, даже трудно было предположить в самых смелых прогнозах). Нет, тогда в выступлении А.Ф.Тура речь шла о необходимости предотвращения резус-сенсибилизации резус-негативных девочек, женщин и недопустимости переливания им крови без учета ее резус-принадлежности, то есть резус-отрицательным девочкам и женщинам можно переливать лишь одногруппную по системе АВО, резус-отрицательную кровь.

В 60-е годы, к сожалению, еще во многих регионах необъятного СССР даже определять резус-принадлежность донора и реципиента было практически невозможно из-за отсутствия необходимых для этого анти-резус сывороток крови и простых, доступных методов определения в крови резус-фактора. Пройдут годы и задача эта будет все-таки решена. Я считаю, что огромная заслуга в этом принадлежит и Аиде Гавриловне Башлай - заведующей лабораторией Городской станции переливания крови (г.Москва), которая разработала и внедрила в широкую практику учреждений службы крови и резус-лабораторий роддомов и больниц простой и надежный метод определения резус-антигенов и резус-антител (реакция коаглютинации с желатиной), а главное, наладила бесперебойное снабжение серологических лабораторий отечественными типирующими сыворотками анти-резус (сыворотками, содержащими антитела к антигену Rho (D)). И распространила свой опыт получения анти-резус сывороток по сети станций переливания крови не только в РСФСР, но и в других союзных республиках. Какое-то отношение к этому имеет и Ваш покорный слуга.

50


Уже с 1963 года судьба свяжет нас с Аидой Гавриловной на долгие годы. Мы вместе разработаем метод получения сывороток крови человека, содержащих в высоком титре резус-антитела. Из них будут получать не только препарат «Иммуноглобулин анти-резус человека» для профилактики резус-сенсибилизации и резус-отрицательных родильниц и тем самым для профилактики резус ГБН, но и универсальные сыворотки анти-резус (за что, кстати, мы получили авторское свидетельство об изобретении). Но до внедрения этих разработок пройдут еще долгие 10 лет. С Аидой Гавриловной Башлай мы проведем много интересных исследований, но об этом чуть позже. Сейчас же назад в 1962-й год на очередные доклады 1-го Пленарного заседания.

Следом за профессором М.А.Петровым-Масляковым, сделал интересный доклад «глава» ленинградской эмбриологической школы, да, пожалуй, в те годы ведущий советский эмбриолог П.Г.Светлов - член-корреспондент АМН СССР. Он представил в своем сообщении результаты многочисленных исследований как экспериментальных (на животных), так и базирующихся на изучении раннего эмбриогенеза человека, позволившие ему сформулировать учение о критических периодах эмбрионального развития. Это периоды развития эмбриона и плода, наиболее уязвимые к действию факторов окружающей среды, сопровождающиеся высокой эмбриональной смертностью или развитием тяжелых пороков развития различных органов и систем у будущего новорожденного человека (или животного).

К таким периодам были отнесены период образования «зиготы» - первой клетки нового организма в результате оплодотворения (и слияния яйцеклетки со сперматозоидом) и первые стадии дробления. Так на этой стадии отмечается пожалуй самая высокая эмбриональная смертность, сравнимая разве со смертностью особей в период старения. До 90% оплодотворенных яйцеклеток самопроизвольно погибает на стадии зиготы и ранних этапах дробления. Весомый вклад в это вносят и генетические факторы (геномные и хромосомные аберрации - нарушения числа хромосом, их структуры в ядрах зиготы и первых эмбриональных клетках, появляющихся на стадии дробления). Но в 1962-м году об этом еще не было речи!!!

Второй критический период - это стадия имплантации, внедрения эмбриона млекопитающих животных и человека в слизистую оболочку матки. На этой стадии также высока смертность эмбрионов. Третий критический период эмбрионального развития - стадия плацентации. На этой стадии формируется «плацента» - детское место – орган, формируемый как организмом матери, так и организмом плода и осуществляющий обмен веществ между двумя

51


этими организмами, превращающиеся в единую фактически систему: «мать-плацента-плод».

Далее следует критический период, совпадающий со стадиями закладки и формирования важнейших органов и систем человека (и животных) - этап органогенеза. Для различных органов и систем эти периоды по срокам не совпадают. Но как раз в период закладки тех или иных органов именно они наиболее подвержены неблагоприятным воздействиям факторов окружающей среды (будь то ионизирующие излучения, химические агенты, в том числе лекарственные препараты, алкоголь, наркотические препараты, никотин, температурные воздействия, влияние вибрации и магнитных полей).

Иллюстрацией правильности взглядов П.Г.Светлова послужила и нашумевшая на Западе (особенно в ФРГ, да и в других странах Западной Европы и США) и «эпопея» с «Талидомидом». Одна из крупных фармацевтических фирм разработала и выпустила на «рынок лекарственных средств» новый высокоэффективный препарат, обладающий, в частности, седативным (успокаивающим) действием. По данным проведенных широких клинических испытаний препарат не обладал никаким побочным действием и начал широко применяться в клинической практике. Более того, оказалось, что «Талидомид» прекрасно снимает симптомы раннего токсикоза беременных (тошноту, слюнотечение, рвоту, беспокойство и т.п.). Реклама сделала свое дело. Препарат начал широко использоваться для лечения раннего токсикоза беременных, развивающегося, как правило, в конце 1-го- начале 2-го месяцев беременности.

Как гром среди ясного неба грянула катастрофа спустя год после начала использования «Талидомида» в акушерской практике. У женщин, получавших препарат для лечения раннего токсикоза беременных, стали рождаться дети с тяжелыми врожденными пороками развития органов движения. У одних новорожденных были недоразвиты (или вообще отсутствовали) верхние конечности. Наблюдались случаи так называемой «фокомелии» - конечности в виде «веретена». У других развивались пороки развития нижних конечностей: «сиреномелия» - сросшиеся ноги наподобие «хвоста русалки», отсутствие одной или обеих ног и т.п. Если мне не изменяет память, то родилось более 20 тысяч таких калек.

Естественно начался судебный процесс против фармацевтической фирмы, выпустившей на рынок непроверенный токсический препарат, обладающий побочным тератогенным (вызывающим пороки развития) эффектом. Разбирательство растянулось на годы. Но тогда, в начале 60-х годов ХХ века, эта драма послужила толчком к бурному развитию тератологии - науки,

52


изучающей пороки развития органов и систем человека и животных, причины этих нарушений и методы борьбы с ними. А главное ужесточились требования к фармацевтическим фирмам, выпускающими на рынок новые лекарственные средства. Новые препараты теперь необходимо было проверять не только на эффективность их основного действия, но и на отсутствие мутогенного, канцерогенного и тератогенного эффектов.

Самое удивительное, что «Талидомид», как оказалось, прошел все эти испытания, и никаких побочных действий не было обнаружено. Лишь при повторной тщательной перепроверке была обнаружена одна линия крыс, у которых препарат вызывал аналогичные пороки развития конечностей, как и у детей, рожденных матерями, принимавшими «Талидомид» во время беременности. Сходный тератологический эффект позднее был обнаружен у этого препарата, если его вводили беременным обезьянам. Естественно предусмотреть все вероятные побочные эффекты у новых лекарственных средств не представляется возможным. И время от времени как в специальных медицинских журналах, так и в широкой печати, да и вообще в средствах массовой информации появляются сообщения о тяжелых осложнениях, встречающихся у некоторых пациентов, принимавших тот или иной препарат, вплоть до смертельных случаев.

Совсем недавно (осенью 2001 года) был поднят «шум» по поводу препарата «Липобай», выпущенного фирмой «Байер» (ФРГ). Препарат обладает высокоэффективным действием в плане снижения уровня холестерина (липидов) крови и тем самым с его помощью осуществляют профилактику атеросклероза, инфаркта миокарда, кровоизлияний в мозг. Однако у некоторых пациентов применение «Липобайа» вызывало тяжелые токсические поражения мышц, приводившие в ряде случаев к смерти. Только в США умерло более ста человек, десятки умерших зарегистрированы в странах Западной Европы. Судебный иск, предъявленный фирме повлек за собой огромные материальные потери этого фармацевтического гиганта. Если мне память не изменяет, «Байер» потерял в 2001 году около 2 млрд. долларов. Поэтому фирмы затрачивают на все клинические и (доклинические) испытания новых медицинских препаратов миллионы долларов. И одним из обязательных испытаний являются испытания возможного тератогенного действия преперата.

После доклада П.Г.Светлова и оживленной дискуссии, выступал молодой (лет, наверное, около 40) эмбриолог из Львова А.П.Дыбин, представивший материалы экспериментов на животных (мышах), у которых вызывали различные формы авитаминозов (А, Е и др.) во

53


время беременности и изучали воздействие их (авитаминозов) на ранний эмбриогенез потомства.

Кроме этих двух «эмбриологических» докладов на Сессии были сделаны еще два доклада: профессора Н.Л.Гармашовой из Института акушерства и гинекологии АМН СССР (г. Ленинград) и О.Е.Вязова (руководитель нашей лаборатории). Н.Л.Гармашова заведовала лабораторией патологической эмбриологии, и доклад ее был основан на анализе материалов многочисленных наблюдений нарушений развития плодов и плаценты у человека. С Н.А.Гармашовой судьба сведет меня еще раз спустя 10 лет. Она будет моим «черным» оппонентом. К ней на отзыв будет направлена из ВАКа моя докторская диссертация «Изоантигенная несовместимость организмов матери и плода». Обычно имя такого рецензента держится в глубокой тайне, но О.Е.Вязов, будучи членом ВАКа, эту тайну нарушил. Я знаю, что на Н.Л.Гармашову оказывали давление, чтобы она дала отрицательный отзыв на мою работу. Но, к счастью, Н.Л.Гармашова оказалась человеком глубоко принципиальным и отзыв дала положительный и, несмотря на происки моих «доброжелателей», в числе которых были и мой бывший руководитель Л.С.Волкова и академик АМН СССР Н.Н.Жуков-Вережников ( в те годы 1-й заместитель председателя ВАКа (Высшая Аттестационная комиссия Министерства высшего образования СССР), диссертация была утверждена, правда спустя два года после ее защиты.

Доклад О.Е.Вязова был посвящен анализу материалов экспериментальных исследований по иммунологии эмбриогенеза. В нем звучали и данные об иммунологической толерантности и rund-синдроме по материалам работ И.Н.Титовой с подсадкой на хорио-алантоис куриного эмбриона кусочков печени взрослых кур), и данные по изучению «становления» антигенов в эмбриогенезе (на примере появления в эмбриогенезе птиц, амфибий, рептилий и млекопитающих органоспецифических, видоспецифических, стадиоспецифических и межорганных антигенов). Обсуждались также данные в плане так называемой «теории» Н.Н. Жукова –Вережникова о первичной иммунологической реактивности (развитие иммунологической реактивности в филогенезе) и о вторичной иммунологической реактивности (развитии иммунологической активности в онтогенезе). В те годы, когда иммунология (особенно «неинфекционная» иммунология) еще только выходила на путь новых открытий, приведших к современным достижениям в трансплантологии, в биотехнологии, в разработке и совершенствовании методов диагностики различных заболеваний (в том числе онкологических), подобные «теории» для неспециалистов еще как-то «звучали». Но проверки временем они не

54


прошли и были просто забыты. В дискуссии по этим докладам выступали и другие эмбриологи, в частности, Б.Н.Хватов из Симферополя. Он был зав. кафедрой гистологии и эмбриологии Крымского Мединститута. С его сыном Валерием с середины 60-х годов и до 1973 года мы будем работать в одной лаборатории и в одном Институте (сначала в Институте экспериментальной биологии, а затем после его реорганизации в Институте медицинской генетики АМН СССР, с 1969 года). Сейчас Валерий Борисович- профессор, заведующий лабораторией в Институте скорой помощи им. Склифосовского в Москве.

Б.Н.Хватов предложил для изучения раннего эмбриогенеза человека метод серийных гистологических срезов маточной трубы свернутой в улитку. На таких препаратах легче находить эмбрионы человека на самых ранних стадиях эмбрионального развития (в доимплантационный период, то есть в период, когда эмбрионы еще не попали в полость матки и не внедрились в слизистую оболочку матки)

Следующая группа докладов была посвящена медицинской генетике и цитогенетике. Доклады профессора Давиденковой из Ленинграда и профессора Ткачева из Москвы были посвящены описанию некоторых наследственных заболеваний человека, в основном заболеваний нервной системы и на меня особого впечатления не произвели.

Совершенно противоположное воздействие имели два других доклада: Прокофьевой-Бельговской и В.П.Эфроимсона. В них были представлены данные, в основном, базировавшиеся на достижениях медицинской генетики и цитогенетики за рубежом. Ведь в СССР лишь только начался процесс возрождения разгромленной в сталинские времена генетики. В НИИ АН СССР, АМН СССР, ВАСХНИЛ создавались первые группы и лаборатории, во главе которых стояли выжившие в буквальном смысле слова специалисты-генетики еще старых генетических школ. Пройдут еще годы, когда будет создан Институт общей генетики в АН СССР. Его возглавит чл.-корр. АН СССР, профессор Н.П.Дубинин. И лишь в 1969 году будет организован Институт медицинской генетики. Директором его будет назначен Н.П.Бочков, в то время к.м.н. В 1962 году он еще работал в Институте экспериментальной патологии и терапии АМН СССР в г.Сухуми. Именно там была образована на базе лаборатории цитологии лаборатория генетики, одна из первых генетических лабораторий в АМН СССР.

Здесь в Ленинграде и состоялась моя первая встреча с Н.П.Бочковым и директором Сухумского Института (ИЭПиТ АМН СССР) профессором Борисом Аркадьевичем Лапиным. Я уже, кажется, говорил, что Н.П.Бочков заканчивал аспирантуру в нашем

55


Институте, и сотрудники нашей лаборатории его хорошо знали. С Б.А.Лапиным был лично знаком Олег Евгеньевич Вязов. Они учились в аспирантуре в одни годы: О.Е.Вязов - у Н.Н.Жукова-Вережникова, а Б.А.Лапин - у одного из ведущих патологоанатомов страны Ипполита Васильевича Давыдовского.

Научные кулуарыС Б.А.Лапиным и Н.П.Бочковым судьба свяжет меня на долгте

годы, а вот первая встреча и личное знакомство с ними произошла в 1962 году в Ленинграде, в гостинице Москва. Также. Как и наша «институтская делегация», они остановились в этой гостинице. Вечером, после завершения работы первого дня Сессии ОМБН АМН СССР, все собрались в номере-люксе у Б.А.Лапина. Нас, «молодых», послали в буфет за закусками и стаканами. Мы с Акилом выполнили поручение и доставили в номер бутерброды и стаканы. Н.П.Бочков вытащил привезенный с Кавказа бурдюк с вином. Я впервые увидел настоящий бурдюк и попробовал «домашнего» виноградного грузинского вина. Пили, правда, не только вино, но и водку, и спирт, привезенный нами из Москвы.

После «возлияния» начались воспоминания, критические замечания в адрес АМН и ее руководства, разговоры «за жизнь», перемежавшиеся анекдотами. Но наряду с такой светской беседой решались и научно-производственные вопросы. О.Е.Вязов, обратившись к Б.А.Лапину, попросил разрешения направить к ним в Институт группу научных сотрудников для изучения групп крови обезьян. «Что же, - сказал Б.А.Лапин, - будем рады принять у себя сотрудников дружественного Института. Да вот и «хозяин» принимающей лаборатории - Н.П.Бочков. Коля, как, примем Москвичей? Приютишь их у себя?». «Конечно, Борис Аркадьевич, сделаем все от нас зависящее, чтобы их работа прошла успешно». «А вот и наши сотрудники», - представил Л.С.Волкову и меня О.Е.Вязов - Ваши будущие гости. Не могли бы Вы принять их в конце мая- начале июня этого года?». «Ну что же, пишите официальное письмо от Вашего института», - ответил Б.А.Лапин. Так в тот вечер был решен вопрос о моей первой научной командировке.

Продолжение СессииНу а теперь вновь к научной программе Сессии ОМБН АМН

СССР. Профессор Прокофьева-Бельговская привела в своем сообщении данные о разработке за рубежом нового метода получения хромосомных препаратов. Новый метод позволял

56


анализировать хромосомы человека и животных на стадии «метафазы» митотического цикла. До этого анализ хромосом проводили, как правило, на клетках костного мозга или клетках сперматогенеза, где можно было обнаружить клетки на различных стадиях митотического цикла. Такие исследования не могли позволить даже получить точные знания о количестве хромосом в ядре соматической клетки человека и животных.

Предложенный в последние годы метод получения препаратов хромосом для анализа был основан на эффекте стимулирования клеточного деления клеток периферической крови - лимфоцитов . митогенами (фитогемагглютининами-ФГА). Культивируя лимфоциты человека и животных в культуре клеток в стеклянных флаконах со средой 199 или ИгЛа в присутствии ФГА, можно было получить в течение 72-96 часов большое количество делящихся клеток. Останавливая процесс деления клеток (митоза) в стадии метафазы путем добавления в культуру клеток особого «митотического яда» - колхицина и помещая покровное стекло с растущими на нем клетками в гипотонический раствор, получали так называемые «метафазные пластинки». В гипотоническом растворе клетки набухали, разрывались и хромосомы оказывались разбросанными на стекле в виде своеобразного цветка (ромашки).

На таких препаратах можно было подсчитать количество хромосом, зарисовать их или сфотографировать. Затем хромосомы из фотографий вырезались и распределялись по парам согласно своим размерам и формам. Этот метод позволил установить, что в диплоидном наборе хромосом в соматических клетках человека 23 пары хромосом: 22 пары- одинаковые у мужчин и женщин - это аутосомные хромосомы. Одна пара хромосом у противоположных полов различны. У женщин имеются две одинаковые половые икс-(Х)-хромосомы, а у мужчин одна половая хромосома как и у женщин - икс ( Х), а другая, меньшая по размеру – игрек-(Y)-хромосома. Так, в начале 60-х стало ясно, что хромосомный набор человека состоит из 46 хромосом, а нарушения в количестве хромосом в наборе у эмбриона и плода приводят к тяжелым наследственным заболеваниям.

Увеличение числа хромосом, кратное гаплоидному набору (у человека 23 хромосомы) приводит к так называемым полиплодиям: триплодия (69 хромосом), тетраплодия (92 хромосомы). Эмбрионы с такими хромосомными наборами нежизнеспособны и погибают на самых ранних стадиях развития. Гораздо большее значение для медицинской генетики имеют нарушения хромосомных наборов, когда вместо пары хромосом присутствуют три или более хромосом, или, наоборот, из пары хромосом одна или обе отсутствуют. В таких

57


случаях эмбрионы и плоды остаются жизнеспособными, но у них развиваются тяжелые наследственные болезни.

В качестве примера можно привести нарушения хромосомного набора у плода человека, называемые трисомиями, когда вместо пары хромосом присутствует лишь одна лишняя - третья хромосома. Если у ребенка три хромосомы из 21 пары, то общее число хромосом в клетках такого человека не 46, а 47. И такой человек страдает тяжелым заболеванием - болезнью Дауна. Если имеется лишняя хромосома в паре половых хромосом, то при наборе хромосом XXY пол человека мужской, но такой мужчина имеет евнухоидное строение тела, недоразвитые вторичные половые признаки и страдает бесплодием, так как в яичках у него не образуются сперматозоиды. А если отсутствует одна из икс (Х) хромосом, то рождаются девочки, страдающие синдромом Тернера. Женщины, страдающие этим наследственным заболеванием, низкого роста, с короткой шеей, также с недоразвитыми вторичными половыми признаками и бесплодием, как и мужчины с синдромом Клайнфельтера.

Это примеры наследственных болезней, обусловленных изменением числа хромосом в наборе. Но еще больше наследственных заболеваний связано не с изменением числа хромосом, а с нарушениями внутреннего строения хромосом - хромосомными аберрациями, а также с генными мутациями. Обо всем этом рассказывали Прокофьева-Бельговская и В.П.Эфроимсон. Последний, в отличие от академически строгого доклада Прокофьевой-Бельговской, свое сообщение делал очень эмоционально. Перемещаясь по сцене от одного стенда к другому с указкой в руках буквально бегом или вприпрыжку, В.П.Эфроимсон заражал аудиторию своим восхищением последними достижениями цитогенетиков. Чувствовалась нестерпимая боль ученого за состояние нашей генетики, за ее отставание от уровня мировой науки. Прошли десятилетия, но ни «советская генетика», ни «постсоветская» так и не смогли оправиться от удара, нанесенного этой науке во времена сталинизма.

Сколько блестящих открытий сделано в этой области науки во второй половине ХХ века, но ни одного открытия не было сделано в СССР и позднее, после развала Союза, в России.

А в тот далекий 1962 год, слушая доклад В.П.Эфраимсона, я надеялся, что вскоре мы будем свидетелями возрождения советской генетики. С чувством удовлетворения от приобщения к «большой науке» и с чувством оптимизма (ведь то, что я должен изучать, представляет несомненный интерес, я имею в виду моделирование ГБН и разработка новых методов ее лечения и профилактики) я возвращался домой. Следует лишь сказать, что за последние дни

58


пребывания в Ленинграде мне удалось побывать в Русском музее, в Александро-Невской Лавре, в Петропавловской крепости, побродить по городу. Ведь это мое первое посещение Ленинграда зимой.

Москва, наука, семьяС возвращением в Москву начались «трудовые будни». Работа,

«сбор» литературы, домашние заботы. Что касается сбора литературы, то я имею в виду подбор публикаций по теме диссертации. Мне, конечно, очень помогало наличие в лаборатории у Лени Лиштвана межбиблиотечного абонемента (МБА) в Ленинскую библиотеку. Вскоре я стану «ответственным» за этот абонемент. Именно мне будет поручено заказывать и привозить в Институт научные журналы и монографии по проблемам, интересующим сотрудников лаборатории. В те годы в НИИ практиковались регулярные доклады на лабораторных конференциях с обзорными информациями (обзором литературы по тому или иному вопросу) и даже просто доклады-рефераты отдельных научных работ. Ведь тогда мы не имели такой возможности, какую дает сейчас «Интернет».

Мы вынуждены были просиживать часами в библиотеках (Центральной научной медицинской библиотеке, Фундаментальной библиотеке АМН СССР, библиотеке ВАСХНИЛ и Министерства сельского хозяйства и др.), чтобы найти необходимые публикации. В библиотеках были специальные «периодики» (где были представлены научные журналы ведущих стран мира за последние годы). Просматривая библиотечные справочники типа «Index Medicus», можно было в соответствующем разделе найти ссылку на публикацию интересующей тебя научной статьи. Затем начинался «поиск» журнала, в котором статья была опубликована.

Если в медицинских библиотеках журнала не было, то я подавал заявку через МБА в Ленинскую библиотеку. Получив нужный журнал, я мог спокойно «работать» с ним в Институте или вечерами дома. Следует отметить, что научные публикации приходили к нам в СССР с задержкой на 3-4- месяца, а то и на полгода. Многих журналов в наших библиотеках просто не было. Вот так «по крохам» собирали мы в те годы научную информацию по изучаемой теме.

За год мне удалось практически закончить сбор основной литературы по своей диссертационной теме, систематизировать литературные данные, касающиеся ГБН у человека и животных. Но мне предстояло еще заниматься группами крови обезьян, и оставшиеся до командировки в Сухуми месяцы я посвятил сбору и

59


анализу имеющихся в литературе весьма скудных данных по этому вопросу.

Эти первые месяцы 1962 года Галочка жила у моих родителей и поэтому в субботу мы либо забирали ее домой, либо проводили субботний вечер и воскресенье все вместе на Шарикоподшипниковской улице дом 76, корп. 2, кв. 20. Когда мы оставались ночевать, то нам готовили «семейную» постель на софе, к которой подставляли стулья: спали мы поперек, но нам было хорошо. Ведь мы, наконец, все вместе: Лидочка, Галочка, Андрюшенька и я. Родителям, конечно, мы доставляли неудобства. Папа спал на раскладушке на кухне, а мама на своей «раскладушке» - «кресле-кровати» - в углу комнаты.

Весной эта жизнь «на два дома», наконец, заканчивается. Мама нашла для Галочки няню. Соседи по даче в Загорянке порекомендовали ей свою племянницу из деревни. И вот в апреле у нас появилась Аня Кулецкая. Рыжая, небольшого роста, пухленькая девушка, чуть моложе нас с Лидой, с характерным «средне-русским» говорком, слегка «окающим». Готовить она, конечно, не умела, но нам нужна была не домработница, а няня, которая могла бы ухаживать за Галочкой в те часы, когда мы будем на работе.

Так началась наша новая жизнь впятером в одной комнате. Ребятам была приобретена, сделанная «на заказ», двухэтажная кровать. Андрюшенька спал на «втором этаже» этой кроватки, а Галочка внизу. Стояла кроватка в углу комнаты, спинка к спинке с нашей софой. Чтобы пробраться к стенному шкафу, кроватку нужно было передвигать. Рядом с кроваткой ребят ставили «на ночь» раскладушку для Ани, так что в ночное время комната наша превращалась в сплошное спальное место. На воскресенье Аня обычно уезжала к тетке или брату, тогда дома оставалась лишь наша семья.

Однажды ночью на воскресенье Андрюшенька скатился со второго этажа своей двухэтажной кровати. Слава Богу, что он был завернут в одеяло и не был толстым. Удар об пол был смягчен одеялом. Стук об пол упавшего сына нас сразу же разбудил. Лидочка соскочила с постели, подняла его и положила на кроватку, а он даже не проснулся. В течение нескольких дней мы подтыкали ему под матрац маленькие подушки, одеяло с тем, чтобы поднять этот наружный край его постели и предотвратить падение ребенка ночью. К концу следующей недели папа с мамой привезли специально заказанную доску, которую мы ставили на ночь на наружный край кровати. Она закреплялась между стойкам кровати и теперь уже падения ребенка ночью со второго этажа кровати можно было не опасаться. Правда, доску пришлось надставлять, потому что она

60


оказалось коротковатой и в одну из первых ночей упала прямо на спящую на раскладушке Аню.

Мы готовили и оставляли Ане обед, который они с Галочкой должны были съесть. Так что Ане оставалось только разогреть его, покормить Галочку и поесть самой. Ужин и завтрак, естественно, также готовили мы с Лидой. Уборка дома и стирка также были нашей заботой. Но это нас не обременяло. Главное, ребята теперь были с нами. Андрюшенька ходил в сад. Утром мы провожали его, сами отправлялись на работу, а Галочка оставалась с Аней. Первые дни моя мама или Варвара Сергеевна помогали Ане привыкнуть к обязанностям няни. Ане фактически приходилось лишь покормить Галочку, погулять с ней, да следить, чтобы она не ходила в мокрых колготках.

Постепенно Аня и Галочка привыкли друг к другу, и мы могли уже более спокойно чувствовать себя на работе. И все же мы старались по возможности не задерживаться на работе. Во всяком случае, один из нас по договоренности обязательно забирал часов в 5 Андрюшеньку из детского сада, готовил ужин, а после ужина мы всей семьей отправлялись на прогулку. Так прошли весенние дни 1962 года, а в двадцатых числах мая я отправился в свою первую научную командировку-экспедицию к обезьянам в г. Сухуми.

Но до этой «эпохальной» весны в моей жизни были в нашей семье еще и «юбилеи». 8 марта мы отмечали в кругу «большой семьи» 4-ую годовщину нашей свадьбы, а 24 апреля исполнился год Галочке. К дню ее рождения мы с Лидой купили ей в «Детском мире» настоящую куклу, ГДР-ского проиводства. В те годы такие куклы казались, может быть, прекраснее нынешних «Barbie». Кукла была не очень большой, высотой, наверное, сантиметров 30-35. Она была сделана из плотного, но эластичного пластика (что-то вроде плотной резины), с красивым «кукольным» лицом, с длинными ресницами и «закрывающимися» глазами. У нее были светлые синтетические волосы и красивое розоватое с серым капроновое платье.

Не знаю как Галочке, но мне эта кукла очень понравилась, ведь в нашей семье, да и в моей жизни вообще, подобных кукол еще не было. Кукла оказалась достаточно прочной и несмотря на не очень аккуратное обращение с ней «прожила» с нами многие годы. Растерзана она была окончательно появившимися у нас в конце 60-х годов собаками.

Галочка получила на свою годовщину массу полезных подарков от наших родителей: платья, колготки, обувь. Все это в те годы приходилось «доставать», выстаивая часами в «Детском мире» или других «детских» магазинах, а Борис Сергеевич, как правило, обязательно привозил из своих зарубежных поездок какие-либо

61


красивые предметы одежды детям. Такие красивые вещи мы, естественно, в Москве «достать» тогда не могли. Так что и Андрюшенька, и Галочка, и Оксана были, как тогда говорили, одеты - хорошо и красиво. На фотографиях, хранящихся у нас до сих пор, Вы можете убедиться в этом. Дети действительно выглядят как «куколки», хотя фотографии черно-белые и не могут передать всю гамму красок их одеяния.

Сухуми. НачалоВот так, после «лирического отступления» возвращаюсь вновь к

командировке в г. Сухуми - в Институт экспериментальной патологии и терапии АМН СССР.

Мы везли в Сухуми флаконы с кровью человека всех 4-х групп крови по системе АВО, из которых я уже в Москве приготовил «агглютининовые» растворы, согласно методике, предложенной К.Ландштейнером и А.Винером, но и в Сухуми в случае необходимости я смогу приготовить «свежие» реагенты. Везли мы эти растворы в термосе, чтобы не «перегреть» их в поезде. Кроме крови и сыворотки везли мы в Сухуми агглютинационные пробирки, пастеровские пипетки, шприцы для взятия крови у обезьян, стерилизаторы для кипячения шприцов и игл, бинты, вату, марлю, навески поваренной соли (NaCl) по 8,5 г для приготовления физраствора, и, конечно, спирт 96°.

Спирта везли достаточно много. Ведь использовать его нужно будет не только для обработки конечностей обезьян при взятии у них крови из вены, но и для «расплаты» с сотрудниками питомника - «служителями», которые будут «подавать» нам обезьян для взятия у них крови, а также и для «внутреннего» потребления.

Отправлялись мы из Москвы с Курского вокзала. Нас провожали сотрудники лаборатории: Аверкина Раиса Федоровна, Титова Инна Ивановна, а также Рита Сажина – подружка Лидии Сергеевны из лаборатории генетики. Она сопровождала Лидию Сергеевну в Сухуми во время ознакомительной поездки в прошлом году.

Ехали мы в плацкартном вагоне (деньги на оплату билетов в купейном вагоне в Институте не было!!!), как «простые советские ученые». К другим вагонам я еще в то время и не был приучен. Поездка с Толей в Батуми в 1956 году, обратная дорога с целины в 1957 году и командировка в Ленинград в январе 1962 года - все поездки проходили именно в таких вагонах. Так что к другим более комфортабельным условиям поездки я еще не был готов.

Поездка в плацкартном вагоне помимо пониженной комфортности отличается от поездки в купейном тем, что в

62


последнем круг общения, как правило, ограничивается пассажирами одного купе. Здесь же общение более обширное - пассажиры всего вагона. Если 2-3 пассажиров одного купе еще можно запомнить, то 50-60 пассажиров, едущих в одном вагоне, запомнить, естественно, очень трудно. Помню лишь, что ехало много молодежи, хотя курортный сезон на Черном море еще только начинался.

До Сухуми поезд шел тогда более 2-х суток. Общие застолья, перекуры, игра в карты (в «дурака») как-то скрадывали время пути. На остановках можно было погулять по перрону: поезд порой стоял на по часу и более.

Интересный отрезок пути по Кубани и Краснодарскому краю. Когда поезд останавливался на короткое время в казачьих станицах, мы успевали запастись провиантом. К вагонам подносили разные «вкусности»: от отварной горячей картошки до жареных цыплят и соленых огурчиков. «Выпивка» (спирт) у нас была в достатке, а горячая закуска, появлявшаяся «на столе», вновь служила поводом для многолюдного застолья. После небольшого «возлияния», наступали перекуры в тамбуре.

В то время я не был заядлым курильщиком, но компанию всегда поддерживал. Зная кризисную ситуацию с куревом на Юге, мы везли с собой «запас» сигарет из Москвы. Курили в те годы: «Памир», «Приму», «Дукат» (это были «общедоступные» сигареты без фильтра), более дорогие сигареты с фильтром - «Новость», «Краснопресненские» были уделом более «зажиточных» курильщиков. Появились в начале 60-х годов в Москве и болгарские сигареты «Солнце» («Слынце»), но они всегда были в «дефиците». Те, кто курил папиросы, подразделялись также на «рабочий класс», куривший «Север» и «Беломорканал», и «буржуев», куривших «Казбек», «Северную Пальмиру» и «Герцеговину Флор». Бывали еще и «подарочные» сигареты «Друг» и папиросы «Тройка», но их курили весьма редко, как говорится, только по праздникам. «Самые бедные» курили сигареты «Дымок» (или как их еще называли «Гвоздики», так как были они короче и тоньше названных выше сигарет).

Я специально остановился подробно на описании «изобилия» курева в СССР в 60-е годы, чтобы Вы могли сравнить с нынешним (начала 21 века) предложением продукции табачных изделий. Но то, что было доступно москвичам, не было доступно большинству населения «великого и могучего Союза», даже в курортной зоне – это касается и «курева». Более того, одни и те же марки сигарет и папирос, выпускаемые в Москве (фабрики «Ява» и «Дукат») и на периферии резко отличались по своему качеству. Качество их, естественно, было не в пользу «периферийных» изделий. Поэтому,

63


наряду со спиртом, и сигареты служили «валютой» для «оплаты услуг» в Сухуми.

Дорога дальняя, но время пролетело быстро, и вот уже наш поезд «выныривает» из очередного туннеля и вырывается на просторы Черноморского побережья. Позади остались Туапсе и Сочи, Гагры и Гудауты. Мы приближаемся к последней перед Сухуми остановке - Новому Афону. Еще час-полтора и поезд подойдет к «белокаменному» Сухумскому вокзалу - вокзалу южного курортного городка с незабываемым колоритом запахов, разноголосого говора (слышалась не только грузинская, абхазская, русская и украинская, но и греческая речь), ярким солнцем, бурной зеленью вечнозеленых пальм, магнолий, южных длинно-игольчатых сосен, кустов самшита, подстриженного то в виде шаров, то в виде кубов, огромных кустов цветущих олеандров (с розовыми или белыми цветами).

Все это я успел рассмотреть, пока мы ждали обещавшего нас встретить Н.П.Бочкова. Он немного задержался, но вот спешит нам навстречу. Единственный пока (не считая Б.А.Лапина) знакомый мне в этом далеком южном городке человек. Он приехал за нами на директорском «Москвиче». Машина рыже-красного цвета, наверное, единственная такой окраски в Сухуми.

Вообще, автомобильный парк в Сухуми в начале 60-х годов прошлого века был весьма «скудным». Быть может, несколько десятков такси («Москвичи» и старые «Волги»), да такие же, порой изрядно разбитые, машины частного сектора.

ПитомникМы побросали в багажник свои чемоданы, разместились в

«Москвиче» и водитель повез нас «с ветерком» в Институт. Путь от вокзала до Института, расположенного на горе «Трапеция», недолгий, от силы минут 10-15. От вокзала прямо вдоль железнодорожного полотна до платформы «Бараташвили», далее вдоль подножья горы Трапеция мимо расположенной здесь Республиканской больницы и лестницы, ведущей на гору ко входу в Институт (более 200 ступенек), к Северным воротам Института, а затем по серпантину дороги, расположенной по живописным склонам горы Трапеция на самую ее вершину к «директорскому дому».

Когда-то в этом 2-х этажном белом доме располагалась дирекция Биологической Станции ВИЭМ. Так назывался организованный в конце 20-х годов Питомник обезьян, призванный служить экспериментальной базой Всесоюзного Института экспериментальной медицины. Позднее он стал самостоятельным

64


учреждением, а в конце 50-х или начале 60-х получил статус Института экспериментальной патологии и терапии АМН СССР.

Был ли Борис Аркадьевич Лапин первым директором этого Института, я точно не знаю. Быть может, первым был все-таки Иван Алексеевич Уткин, перешедший в начале 60-х годов зам. директора по науке в Институт молекулярной биологии АН СССР, организованный академиком В.А.Энгельгардтом в Москве. В 1961 году Б.А.Лапину исполнилось 40 лет. Об этом я узнал из «юбилейных» фотографий, которые мне демонстрировал фотограф Института Слава.

Название ВИЭМ еще долгие годы сохранилось в «памяти народной»: так назывался поселок, где располагались дома сотрудников Института и, соответственно, конечная остановка автобуса, следовавшего по маршруту «ж/д вокзал - рынок- платформа Бараташвили- поселок «ВИЭМ».

В годы моего пребывания в Сухуми целевое назначение «директорского дома» менялось, но в 1962-1966 гг. он служил местом жительства сотрудников Института (1 этаж) и «гостиницей» для командированных в Институт сотрудников АМН СССР, МЗ СССР и других медицинских институтов страны. В «гостинице», конечно, останавливались не только научные сотрудники, но и наезжавшие с инспекцией чиновники МЗ и АМН СССР, а также их родственники, отдыхавшие в Сухуми.

В 1962 голу одну из комнат 1-го этажа занимала Лилита Андреевна Яковлева - ст. н. с. лаборатории патанатомии - правая рука и любовница Б.А.Лапина (в тот год супруга Б.А.Лапина была еще жива, но это были последние месяцы ее жизни: она умирала от рака). Л.А.Яковлева спустя годы станет супругой Б.А.Лапина и возглавит лабораторию онкологии, где мне доведется поработать и провести серию совместных исследований на обезьянах по программе «Лейкоз у обезьян» уже в 70-е годы. В других комнатах 1-го этажа размещались аспиранты и научные сотрудники Института.

На 2-м этаже в левом крыле также жили сотрудники Института: зав. лабораторией биохимии профессор Труфанов с супругой, позднее микробиолог Анна Львовна Акбройд с сыном Сашей и другие.

Правая сторона 2-го этажа - «гостиница» - имела 4 комнаты: две большие (метров по 20) изолированные и две маленькие смежно-изолированные. Была также общая кухня с раковиной и газовой плитой, душ и туалет.

В мой первый приезд все места в «гостинице» были заняты. В одной из комнат жил Теймураз Горделадзе (патологоанатом, докторант из Тбилиси). Он делал работу под руководством

65


академика АМН СССР Л.А.Зильбера на обезьянах по теме: «Вирусно-генетическая теория рака». В другой комнате размещалась группа специалистов из Института рентгенографии и радиологии АМН СССР (г. Обнинск под Москвой) и Института гематологии и переливания крови МЗ СССР (г. Москва). В составе группы ,которой руководил профессор В.О.Раушенбах, были несколько человек. Четверо из них размещались вместе с профессором в «директорском доме», остальные в общежитии Института - в 2-х этажном деревянном доме, расположенном у подножья горы Трапеция вблизи Северных ворот.

В двух смежно-изолированных комнатах (4 места) размещались женщины. Одно из мест занимала ст.н.с. Института мозга АМН СССР Татьяна Александровна Меринг (с ней я познакомился в конце 1961 года, когда мы с Лидой были приглашены в гости к Элиде Николаевне Поповой), другое предназначалось Л.С.Волковой. Еще два места занимали сотрудники АМН СССР (из бюро ОМБН), которые вскоре уехали, а на их место прибыли сотрудницы Института молекулярной биологии из группы «светлячков». Так что для меня места в «гостинице» ИЭПиТ не было.

Л.С.Волкова поставила в комнату свои и мои вещи, достали стаканы и закуску и на скорую руку выпили с Н.П.Бочковым «за приезд и успешную работу» 96° спирт. В тот раз мы пили разведенный спирт - т.е. 96° разводили водой прямо в стаканах холодной водой 1:1 (получался спирт примерно 48°).

Бросив вещи, мы поспешили в лабораторию Института, которая размещалась в «онкологическом» корпусе в южной части территории Института. В этом белом двухэтажном корпусе в левой части размещалась лаборатория онкологии (зав. профессор Барабидзе - симпатичная высокая, худощавая седовласая интеллигентная женщина, уже в конце 1962 года уехавшая работать в Тбилиси).

В правой части здания размещалась лаборатория генетики. Она занимала целиком 2-й этаж и 2 комнаты на 1-м этаже. В двух других комнатах работали сотрудники группы эндокринологии мнс Н.П. Гончаров и ст. н. сотр. Л.В.Алексеева (женщина лет около 40-45). Нас разместили в лабораторной комнате, которую занимал м.н.с. Николай Александрович Григорович. Он проходил год назад стажировку в нашем Институте в лаборатории биофизики, у Павла Иосифовича Цейтлина (его непосредственным руководителем был тогда Давид Спитковский).

Коля Григорович любезно уступил нам один из своих лабораторных стволов и место в холодильнике, куда мы «определили» свои реактивы (кровь, сыворотки крови, «аглютининовые» растворы), показал нам, где можно брать

66


дистиллированную воду, где находится «моечная», где стоят центрифуги. Закончив с «оборудованием» рабочего места, мы отправились с ним «поселять» меня в «частном» секторе г. Сухуми. Прихватив свой чемодан с личными вещами, мы подошли к проходной Института, расположенной рядом с административным зданием, где размещалась бухгалтерия, отдел кадров, библиотека, фотолаборатория, конференц-зал.

Знакомство с СухумиМы поднялись сначала на 2-й этаж в отдел кадров, где мне

«отметили» командировочное удостоверение и выдали пропуск в Институт. После этого мы спустились по лестнице в город. Я уже говорил, что лестница эта вела от платформы Бараташвили наверх к вершине горы Трапеция. Когда-то (до Революции) на горе Трапеция находилась вилла известного российского врача Остроумова, и эта живописная лестница сохранилась с тех пор. Она насчитывала около 200 ступенек (порядка 20 пролетов по 10-12 ступенек и несколько красивых площадок). С обеих сторон лестница была окружена вечнозелеными олеандрами, которые, по-моему, цвели круглый год.

Слева на горе размещалась одна из вольер, где «проживали» 40-50 обезьян - павианов гамадрилов. Вся территория вольеры представляла собой безжизненную пустыню. Все деревья и кусты, находившиеся в вольере, были начисто обглоданы обезьянами. Внизу по обеим сторонам лестницы стояли корпуса Республиканской больницы.

Спустившись вниз, мы прошли под железнодорожным путепроводом и оказались на одной из главных улиц города - улице Ленина. Слева. сразу же от платформы Бараташвили (названа в честь грузинского поэта) шла территория Сухумского Ботанического сада, окруженная красивой высокой металлической решеткой, справа стояли 2-х-3-х-этажные жилые дома. В первом угловом здании находилась столовая. Дом этот стоял на пересечении улиц Ленина и Чапаева. Параллельно улице Ленина шла ул. Фрунзе, за которой находилась большая красивая площадь Ленина, где размещалось здание Правительства Абхазской автономной республики (Абхазская АССР). Улица Чапаева вела от ул. Ленина через ул. Фрунзе в сторону рынка. Позади комплекса зданий Правительства Абхазии на этой улице стояли белые одноэтажные домики, окруженные зелеными двориками. Этот колорит южного приморского городка не долго сохранился. На месте этих симпатичных домиков были построены в 70-е годы безликие бетонные панельные многоэтажки. И произошло это, конечно. не только в этом районе города, но и в большинстве других районов. В

67


результате Сухуми утратил свой колорит, который он имел и который мне посчастливилось застать в начале 60-х годов.

Мы подошли с Н.А.Григоровичем к одному из белых одноэтажных домиков. Несколько лет назад Коля Григорович, прибывший на работу в Сухуми, сам останавливался здесь - снимал койку прежде чем получил место в общежитии Института. Хозяйка дома, вдова врача-рентгенолога, пожилая армянка, жившая с сыном («старым холостяком»), проводила нас в комнату, показала мне мою кровать, кран во дворе и туалет. Я заплатил за неделю вперед, оставил свои вещи и отправился в город.

Мы договорились встретиться с Лидией Сергеевной у платформы Бараташвили в 4 часа. У меня был еще почти час в запасе. На углу улицы Ленина я купил в палатке хачапури слоенные с сыром. Свежие, еще теплые, они показались мне довольно вкусными. Перекусив, я пошел вдоль улицы Ленина в сторону моря. Направление мне указал Н.А.Григорович, а сам он отправился в лабораторию. На работу.

Я шел, никуда не сворачивая, и минут через десять я оказался на набережной. Улица Ленина привела меня прямо к пирсу, от которого отходили маленькие беленькие «теплоходы», направлявшиеся в сторону Синопа к городскому (медицинскому) пляжу. Перед пирсом стояла полукруглая колоннада, опять же белая. Вдоль набережной моря шел красивый довольно широкий «парк-сквер», с тропическими растениями и красивыми клумбами и газонами, засаженными яркими цветами. Эта набережная, носившая имя Ш.Руставели, была излюбленным местом вечерних прогулок как местных жителей, так и многочисленных «отдыхающих».

Но сейчас днем, в двадцатых числах мая, народа еще немного. Местные ребята сидели за столиками в сквере у пирса и пили из маленьких чашек черный кофе. Группы отдыхающих фотографировались у уличного фотографа. Если стать спиной к морю, то слева стояло здание гостиницы «Абхазия» - центральной гостиницы города. Здание со стороны, обращенной к морю, было закругленным, на «крыше» его размещался ресторан, как я потом узнал - излюбленное место сухумской молодежи.

В этой интуристовской гостинице мне доведется проживать спустя 9 лет, в декабре 1971 года, как участнику Симпозиума ВОЗ (Всемирная Организация Здравоохранения), посвященному проблеме использования обезьян в экспериментах по изучению репродукции человека.

Здание гостиницы «Абхазия» - монументальное строение, наверное, 30-х годов прошлого (ХХ) века в духе архитектурных сооружений сталинской эпохи. В тот год оно было темно-желтого (больше песчаного) цвета. По периметру здания стояли высокие

68


пальмы со стволами, напоминавшими мне ноги слона, а на газонах возле здания были высажены ярких окрасок цветы. К этому зданию справа примыкало старинное здание постройки начала ХХ века, на первом этаже которого размещался «центральный» гастроном города.

С правой стороны на углу улицы Ленина и улицы Руставели стояла гостиница «Рица». Это был старейший отель города, дореволюционной постройки. Внизу, в холле гостиницы размещался «киоск», в котором продавали знаменитую газированную воду Лагидзе. По рассказам, семья Лагидзе еще до революции 1917 года по собственным рецептам, секрет которых они увезли в эмиграцию (в Париж), изготавливала фруктовые сиропы, служившие «о«новой» для приготовления особой газированной воды. Там я впервые в жизни попробую газированную воду с тархунным сиропом зеленого цвета, с апельсиновым и мандариновым сиропами - оранжевого цвета, с вишневым сиропом темно-гранатового цвета и многие другие. Выпить стакан холодной (со льда) газированной воды в жару, да еще выстоять минут 10-15 в очереди, даже мне в общем-то не любителю подобных напитков, было приятно. Еще один киоск, в котором продавали «воды Лагидзе», стоял прямо на улице Ленина на углу, недалеко от Летнего театра. Спустя годы (уже в 1978 году) доведется мне испить «воды Лагидзе» в одном кафе на улице опять же на улице Руставели, но в Тбилиси. В этом кафе готовили лучшие в столице Грузии хачапури.

Но в тот мой первый день пребывания в Сухуми в мае 1962 года я, естественно, не пробовал еще ни «воду Лагидзе», ни хачапури по-аджарски.

Посмотрев на Черное море, подышав его особым ароматом, который, кстати, меняется в зависимости от погоды и времени года, как впрочем и цвет моря, я отправился а обратный путь по улице Ленина в сторону платформы Бараташвили. Я подошел к месту встречи минут на 5 раньше назначенного времени, но Лидия Сергеевна уже ждала меня. Мы отправились на почту, чтобы дать телеграммы о нашем благополучном прибытии в Сухуми. Почта располагалась на улице Сталина (сейчас Мира). На сквере этой улицы, на перекрестке с улицей Фрунзе стоял памятник Сталину, поставленный, естественно, еще при жизни вождя.

Подобные памятники - фигура вождя во весь рост - стояли во многих городах страны и даже во многих соцстранах. Последние подобные памятники я видел в 1979 году на родине Сталина в г.Гори, а в 1987 году в столице Монгольской Народной Республики (МНР) - городе Улан-Баторе. В других местах памятники «Вождю всех времен и народов» были снесены после развенчания «культа личности» Сталина на ХХ съезде КПСС. Так что памятник в Сухуми

69


можно считать своеобразным «долгожителем» - ведь он простоял до 1963 года.

Пройдя по улице Сталина несколько кварталов, мы подошли к 2-х-этажному зданию светло-желтого цвета - почте. Дав телеграмму и купив талон на телефонный разговор с Москвой (4 минуты стоили 1 руб. 05 коп ), мы отправились к морю. На противоположной стороне улицы Сталина, наискосок от почты, находился центральный кинотеатр города - «Сухуми».

Зеленая улица привела нас прямо на берег моря. По набережной мы пошли в направлении улицы Ленина. Метров через 200 слева начиналась Октябрьская улица, где располагалось здание центрального переговорного пункта - Междугородний телефон, а далее по набережной, которая уже в эти предвечерние часы была заполнена довольно пестрой многолюдной толпой гуляющих. Мы прошли мимо развалин старинной крепости Диаскурия (уже через три года здесь построят ресторан, который на время станет самым модным рестораном города). Сейчас же популярностью пользуется ресторан «Амра» (по-абхазски «Солнце»), расположенный прямо над водой на специальном пирсе. Для меня все это очень необычно и интересно.

Поужинали мы в кафе «Молочное» на улице Ленина. Оно находилось в здании, примыкавшем к центральному гастроному. Съели по тарелке рисовой каши (кстати, весьма вкусной) и выпили по стакану чая с булочкой «Марципан», очень свежей, даже теплой. Вообще, кафе это по качеству приготовляемых блюд было одним из лучших в Сухуми. Кушать можно было как в зале, так и во дворике кафе, где можно было также съесть шашлык, люля-кебаб и выпить чашечку черного кофе.

Поужинав и купив в палатке на улице Ленина пару бутылок «Псоу» - полусладкого виноградного вина (1 бутылка стоила всего 1 руб. 27 коп.), мы поднялись на гору Трапеция в «директорский дом», где Л.С.Волкова представила меня своим «прошлогодним» знакомым. В этом доме жили аспирантка лаборатории физиологии Лида Королева и старший лаборант Паня Панина. По обычаям «кавказского гостеприимства» приезжающие в командировку угощают «хозяек» - постоянных жителей этого дома стаканчиком вина. Закуской на сей раз служили купленная нами в кафе «Молочное» чебуреки .

Выпив и закусив с новыми знакомыми, мы прошлись по территории Института, понаблюдали за многочисленными обезьянами, находившимися как в клетках, так и в вольерах. Я впервые увидел многие виды обезьян, например, павианы, анубисы, павианы гамадрилы, гелады, мандрилы, макаки лапундеры и др. До сих пор мне были знакомы в основном по зоопарку и цирку макаки,

70


шимпанзе и мартышки. Здесь же множество новых, не виденных мной ранее видов. Их поведение, игрища и драки, крики и вопли - все было для меня новым и интересным.

Но время клонилось к вечеру и мне следовало уже возвращаться на свою «квартиру». Попрощавшись с новыми знакомыми, я спустился второй раз за этот день по лестнице в город и пошел «отдыхать», хотя спать еще не хотелось. Но завтра - первый рабочий день, и к 9 часам нужно быть в лаборатории.

Работа командировочногоУтром следующего дня, совершив утренний туалет и поев по

дороге в Институт в угловой «Столовой» манной каши, я поднялся по лестнице на вершину горы Трапеция, в лабораторный корпус. Сегодня начало нашей работы. Подача обезьян для экспериментов начинается часов в 10-11 после того, как служители завершат уборку клеток и покормят животных. Таким образом, у меня почти два часа, чтобы подготовиь все для взятия крови у обезьян: вскипятить шприцы и иглы, сложить в выделенный нам накануне ящик с ручкой штатив с пробирками, вату, флакон со спиртом, ножницы, лейкопластырь, бинты, карандаш-стеклограф, журнал для записи и шариковую авторучку.

Мы фактически только начинаем изучать группы крови у обезьян и еще не имеем четкого представления как и в каком направлении проводить эти исследования. На первом этапе решено определить наличие в эритроцитах, сыворотке крови и слюне обезьян антигенов АВО-системы (четыре группы крови) человека, используя агглютининовые растворы анти-А и анти-В по методу, предложенному К.Ландштейнером и А.Винером (K.Landsteiner, A.Wiener), а также изучить перекрестные реакции агглютинации эритроцитов и сывороток крови обезьян разных видов. При этом мы решили поставить перекрестные как «внутривидовые» (сыворотка крови плюс эритроциты обезьян одного вида, например, павианов гамадрилов), так и «межвидовые» (сыворотка крови обезьян одного вида плюс эритроциты обезьян другого вида, например: павиан и макак резус, или павиан гамадрил и гелада). Результаты этих двух параллельно проводимых исследований мы решили сопоставить для выяснения роли АВО-несовместимости обезьян и возможности подбора пар для моделирования в дальнейшем гемолитической болезни новорожденных у обезьян.

На первых порах мы даже не подавали собственных заявок на «подачу» нам обезьян, а присоединялись к экспериментаторам, бравшим кровь у обезьян в собственных интересах для изучения у них различных гематологических, биохимических,

71


эндокринологических и др. параметров. Более того, Лидия Сергеевна сама брать кровь у обезьян боялась, и, как и в прошлом году, приглашала для этого опытную медсестру-лаборанта м.н.сю М.И.Куксову. Я же вообще до этого никогда не видел как берут кровь у обезьян.

Обезьяны на службе наукеОбезьяны в питомнике Института экспериментальной патологии

и терапии АМН СССР подразделялись на обезьян производственного стада (их использовали как производителей только для размножения), обезьян, закрепленных за сотрудниками разных лабораторий Института или находящихся в экспериментах исследователей других учреждений АМН СССР, АН СССР, Минздрава СССР и т.д. и «свободных», не находящихся пока ни в чьих экспериментах. Большинство обезьян составляли «производственное стадо» и содержались, как правило, в вольерах.

Обезьяны «экспериментальной» группы и «свободные от экспериментов» находились в клетках, разбросанных по территории Института, причем большинство клеток было пристроено к специальным «обезьяним» домикам, в которых обезьяны могли бы находится в непогод, зимой, а также «подаваться» в эксперимент сотрудникам лабораторий, или для проведения лечебных и профилактических мероприятий врачами питомника. Эти «обезьяньи домики» были оборудованы внутренними клетками из толстой металлической решетки, снабженными специальными дверями, люками и помещениями для «работы» с обезьянами.

Сама система «подачи» обезьян заслуживает, наверное, подробного описания. Ведь в начале 60-х годов в Сухумском питомнике еще не использовали никаких приспособлений и средств для усыпления или обезболивания животных (например, пистолет, стреляющий ампулой со снотворным средством). Поэтому для «подачи» обезьян экспериментатору их сначала перегоняли из наружных клеток в клетки «обезьяньего домика» через специальные люки. Затем во внутренних клетках обезьян разделяли, перегоняя через люки, на обезьян, подлежащих «подаче», и «свободных» от подачи в данный момент. После этого нужную обезьяну загоняли в переносную клетку-ящик с выдвигающейся стенкой, из которой животное переходило в специальную «прижимную» клетку, передняя стенка которой была сделана из толстых металлических прутьев, а противоположная стенка была «двойной». Внутренняя деревянная часть задней стенки двигалась на особых «полозьях» служителями и прижимала обезьяну к передней стенке. С помощью особых металлических крючьев лапы обезьяны протаскивались

72


через промежутки между прутьями передней стенки и захватывались служителями. В результате обезьяна оказывалась фиксированной и можно было манипулировать с животным, в частности, брать у него кровь из вены.

Лапу над местом взятия крови сначала подстригали ножницами, удаляя шерсть, затем обрабатывали спиртом, после чего служители жгутом или руками (чаще) пережимали кровеносные сосуды обезьяны, вены вздувались на локтевом сгибе и выступали в виде довольно толстого «шнура», из которого можно было шприцом с иглой для внутривенных инъекций набрать нужное количество крови (порой 10-20 мл и более). Я довольно быстро освоил эту процедуру и мы в дальнейшем отказались от помощи других «опытных» в этом плане сотрудников Института. Более того, пройдет не столь много времени и уже ко мне будут обращаться за помощью сотрудники разных лабораторий, когда у них возникнут затруднения со взятием крови у обезьян из вены (ведь не у всех животных на лапах будут столь четко проступать вены, как я описал выше, особенно это касается маленьких обезьян из рода макак или мартышек).

Для наших исследований нам нужно было собрать эритроциты и сыворотку крови обезьян. Чтобы поставить все необходимые реакции следовало иметь хотя бы 5 мл сыворотки от одной особи, а приготовить такое количество сыворотки можно было как минимум из 10 мл цельной крови. У павианов гамадрилов, павианов анубисов, мандрилов и других крупных обезьян, вес которых достигает порой 25-30 кг взять такое количество крови не составляло большого труда, а вот у мелких обезьян приходилось иногда брать кровь повторно.

Уже первые исследования с использованием «агглютинтновых» растворов подтвердили результаты ранее проводимых исследований (К.Ландштейнер, А.Винер), что кровь «узконосых» обезьян (макак резусов, павианов и др. видов) имеет иную дифференцировку по системе АВ0, чем кровь человека. Вместо существующих у человека 4-х групп крови, большинство обследованных нами обезьян имели группу крови при исследовании их эритроцитов и сывороток 0 альфа, т.е. в эритроцитах А и В антигены АВО-системы человека не выявлялись, а в сыворотке крови обезьян обнаруживались лишь альфа агглютинины. Однако при исследовании слюны обезьян, в ней выявлялись не только бета антигены, но и А или А и В одновременно. Таким образом, если брать результаты исследования эритроцитов, сыворотки крови и слюны обезьян, то у большинства из них определялась группа В альфа, но были обезьяны, имевшие и другие «группы крови» по системе АВ0-человека: 0 альфа, АВ альфа, 0 альфа бета. Но что особенно интересно, все пять

73


обследованных нами мандрилов имели классическую вторую группу крови - В бета (2).

Подобрать пары обезьян одного вида, отличающиеся по группам крови системы АВ0 для моделирования на них ГБН оказалось невозможным. Результаты эти были получены и проанализированы, естественно, не в первый день работы в Сухуми, а в течение всего нашего более сорокадневного пребывания в командировке (экспедиции). Я опускаю здесь все технические этапы подготовки и проведения исследований крови обезьян. Думаю, Вам это будет не интересным. Но хочу остановиться на одном моменте. Постановка перекрестных реакций принесла «сенсационные» результаты. Были выявлены обезьяны, сыворотки крови которых агглютинировали эритроциты крови других обезьян, как того же вида, так и других видов, но не агглютинировали собственные эритроциты. Это дало нам основание «заявить» об обнаружении в крови обезьян (павианов гамадрилов и макак резусов) изоагглютининов.

Я помню до сих пор клички обезьян, сыворотки которых содержали изо- (или как теперь сказали бы алло-) антитела. Первой такой находкой была сыворотка крови молодого самца павиана гамадрила по кличке «Честер» Из более чем 30 образцов эритроцитов она агглютинировала (склеивала) эритроциты 18 обследованных обезьян. «Откуда взялись эти антитела?» - для меня это до сих пор остается загадкой. Я провел тщательное исследование «истории болезни (жизни)» данной обезьяны. Никто и никогда не переливал (или не вводил) ей кровь других обезьян или человека!!! Самец, естественно, не мог выработать алло антитела в результате беременности. Более того, по данным врачей питомника обезьяна эта ничем не болела. Факт сам по себе очень интересный, но для наших будущих экспериментов по моделированию ГБН не столь значимый.

Надежда в этом плане затеплилась, когда мы обнаружили подобные, но не идентичные и разнящиеся между собой аллоантитела в сыворотке крови самок павианов гамадрилов. Из них наиболее сильные агглютинины были обнаружены в крови 7 обезьян: Амара, Корта, Такса, Пура, Кеффи, Андалузка, Зельва. Самки эти уже состояли в браке с определенными самцами и имели от них по нескольку беременностей, завершившихся как рождением нормальных здоровых детенышей, так и мертворождением. Обо всем этом я узнал, изучая «истории болезней» указанных выше обезьян. Самое интересное, что сыворотки крови этих самок агглютинировали эритроциты самцов-отцов их детенышей. Следовательно, можно сделать предположение, что антитела эти появлялись в крови самок в результате их иммунизации антигенами

74


эритроцитов их плодов, унаследовавших данные антигены от отца (самца), подобно тому, что мы наблюдаем в случаях ГБН у человека.

Это «открытие» вселяло в нас надежду, что дополнительная иммунизация самок кровью соответствующих самцов может привести к возрастанию титра антител у них и в случае беременности вызвать у плодов и новорожденных развитие ГБН. Данные наших исследований заставили меня изучать материалы «генеалогоического древа» разных семейств обезьян Сухумского питомника. Материалы эти были собраны в то время зоотехником (ст. лаборантом) питомника Николаем Сергеевичем Асановым. В процессе работы, начатой в мой первый приезд в Сухуми и продолженной в последующие командировки, наши «рабочие контакты» переросли в настоящую мужскую дружбу, которую мы пронесли через всю нашу жизнь. Дружба эта продолжается уже более 40 лет, она прошла испытания временем и жизненными обстоятельствами. Коля и Алла Асановы остаются нашими самыми близкими друзьями и по сей день, несмотря на разделившие нас расстояния и границы.

Вспоминать все это мне, конечно, очень приятно, но боюсь, Вас я утомил. Поэтому от описания своих творческих поисков, удач и разочарований перейду к описанию ряда запоминавшихся эпизодов того жаркого сухумского лета.

Как я погорел!Я прожил на квартире в городе, наверное, всего пару дней. В

общежитии (гостинице «Директорский дом») на территории Института освободилась одна койка (уехал один из сотрудников Института) радиологии и мне было предоставлено это место. Помимо меня в комнате было еще трое из группы, изучавшей лучевую болезнь у обезьян: профессор В.О.Раушенбах и двое молодых научных сотрудников - Илюхин и Хрусталев. Профессор был высокий, худощавый седоватый мужчина лет, наверное, около пятидесяти, а молодые специалисты чуть старше меня, лет около тридцати. Со всеми ими у меня сразу же установились теплые отношения, которые и привели к тому, что я впервые в жизни «погорел».

Уже в первые дни нашего пребывания в Сухуми мы, завершив работу, отправлялись на городской пляж. Добраться до пляжа можно было либо наземным транспортом (автобус, троллейбус), либо катером от пирса (рядом с гостиницей «Абхазия») в начале улицы Ленина. Мы предпочитали более приятный морской путь. От пирса до пляжа «ходили» в то время маленькие белые катера. Самый старый из них «Новый Афон» и «Пицунда» вмещали не более 15-20

75


пассажиров. Время в пути минут 20-25. На пляж мы приезжали часов в пять, солнце еще было высоко, но жары в первые дни еще не было. Я с удовольствием купался и загорал на пока еще немноголюдном сухумском городском пляже. Вход на пляж был платный, как и проезд на катере, но стоимость билетов была вполне доступной. Билет на катер стоил копеек 20, а входной билет на пляж 30.

Когда ребята, делившие со мной спальные места в «директорском доме» узнали, что мы ездим купаться на городской пляж, то они предложили нам бесплатный пропуск на комфортабельный пляж сухумского санатория Министерства обороны. Санаторий располагался напротив театра им. Руставели, на берегу моря, в прекрасном парке. Вход в санаторий был недалеко от пирса, минут 5-10 ходьбы.

Вдоль берега моря стояли 1-2-х-этажные белые корпуса санатория. Позднее уже, наверное, в конце 60-х – начале 70-х годов будет построен новый 5-6-этажный корпус, который, на мой взгляд, испортил вид побережья Сухумской бухты в этом месте. Сейчас же с борта катера, шедшего на пляж или в обратном направлении была «ниточка» корпусов, утопающих в темной зелени пальм, кипарисов и сосен. По дороге на пляж с моря были два довольно красивых здания старой постройки. Одно из них - дача И.Сталина, а другая - дача Л.Берия. Обе дачи стояли на горе, возвышаясь над городом, вытянувшимся вдоль берега моря своеобразной подковой по краям Сухумской бухты.

С борта катера (более современного и большегрузного по сравнению с «Пицундой») «Гудаута», отправлявшегося на «морскую часовую прогулку» (приглашение на которую звучало ежедневно из громкоговорителя на пирсе) в море, вдаль от берега, видны были отроги главного Кавказского хребта, вершины некоторых гор бывали покрыты белой снежной шапкой.

Вообще вид Сухумской бухты как со стороны моря, так и с воздуха (когда я уже с 1964 года стал летать в Сухуми и обратно самолетом) никогда не оставляли меня равнодушным.

Так вот, в воскресенье 25 мая 1962 года часов в 10 утра, позавтракав в кафе «Молочное» на улице Ленина мы с Лидией Сергеевной отправились в санаторий Минобороны. На «проходной» дежурный «красноармеец», проверив наши пропуска, отдал нам честь и мы впервые ступили на «закрытую территорию» одного из главных санаториев Минобороны СССР на Черноморском побережье Кавказа. Позднее мне доведется побывать в этом санатории в качестве гостя отдыхавших там генерала К.И.Башлая и его супруги Аиды Гавриловны, с которыми меня связывала многолетняя творческая и просто человеческая дружба. В этом

76


санатории в разные годы отдыхали и лечились многие советские космонавты.

Но сейчас мы направляемся по тенистым зеленым аллеям территории санаторного парка к морю, любуясь по пути клумбами и газонами, засаженными яркими цветами, красиво подстриженными кустарниками, стоявшими в виде огромных зеленых шаров вдоль широких дорожек красноватого цвета, посыпанных песком из битого кирпича. Небо чистое, ярко-голубого цвета, солнце ослепительно сияет. Дует мелкий бриз.

Вот мы и на пляже санатория. На чистом мелком светло-желтом песке (а не на гальке, как на городском пляже) стоят в несколько рядов высокие «лежаки» с изголовьем. Часть из них под открытым небом, а часть дальше от воды под тентом. Две кабинки для переодевания, душ, туалет. Все чисто, аккуратно («даже противно»). Переодевшись, иду купаться. Вода прохладная, градусов 18-19. Температура воздуха +24°. Поплавав в море, ложусь на лежак погреться и позагорать. Состояние близкое к полному комфорту. Я даже немного задремал. Отдохнув и позагорав, вновь ныряю в прохладную, чистую бирюзово-синего цвета в этот солнечный майский день воду Черного моря.

За многие мои наезды в Сухуми в разные времена года мне доведется увидеть совершенно разный цвет воды Черного моря - от светло-синего до серо-коричневого в период шторма и просто черного.

Вот так, купаясь и загорая, я даже не заметил как летит время. И уже вместо утренней прохлады наступили жаркие полуденные часы. Солнце высоко поднялось в небе и своими яркими лучами согрело землю. Ветер утих. Отдыхающие перебрались в тень под тент. Лидия Сергеевна, сказав, что ей надо поработать с «диссертационными материалами», отправилась на гору Трапеция в Институт. Лишь несколько загорелых мужиков да я остались лежать на «солнышке».

К двум часам пляж почти опустел - отдыхающие санатория отправились на обед. Я же продолжал принимать «водные и воздушные процедуры». Наверное, кожные покровы моего тела уже изменили свой цвет. Иначе как можно объяснить, что ко мне подошла женщина в белом халате - врач санатория и, посмотрев на меня, сказала: «Молодой человек, я, как врач, советую Вам перейти в тень. Вы сгорите». «Спасибо за совет, я сам врач», - ответил я, продолжая лежать под яркими лучами горячего южного солнца.

Чужие ошибки меня, к сожалению, ничему не научили. Я, видимо, забыл, как «погорел» в 1956 году один мужичок в Цихидзири, уснув на пляже. Но ведь я никогда в жизни еще не обгорал и поэтому был почти уверен, что горькая чаша сия меня

77


минует. Я провел на пляже еще пару часов. Лишь когда уже часам к пяти начались «спортивные мероприятия» и послышались удары мяча с расположенного невдалеке волейбольной площадки, я оделся и покинул пляж, решив немного поразмяться и сыграть - если возьмут - пару партий в волейбол.

Команды не были еще полностью укомплектованы, и мне предложили сыграть за одну из них. Старые навыки «разыгрывающего» еще сохранились у меня, хотя я давно уже не играл в волейбол. Наша команда одерживала одну победу за другой. Собралось уже много народу и игры шли «на вылет». Мы отыграли, наверное, без поражений почти два часа, когда я вдруг почувствовал, что кожа на передней поверхности бедер у меня как-то напряглась. Мне стало не очень удобно играть в своих спортивных, плотно облегающих тело брюках. Извинившись и поблагодарив за игру, я отправился в «Директорский дом».

Вспомнив, что сегодня я еще и не обедал, зашел в кафе «Молочное» и во дворе его взял себе люля-кебаб и чашечку черного кофе. Поев, отправился на гору Трапеция. Побродив по территории питомника и полюбовавшись обезьянами, я добрался до постели часам, наверное, к девяти вечера. Было еще совсем светло, никого в гостинице не было и я прилег отдохнуть. Уснул я сразу же, а проснулся уже ближе к полуночи, когда в комнате включили свет вернувшиеся из города мои «сожители».

Я лежал на кровати в одних спортивных штанах, с обнаженным верхом. Увидев мое лицо и тело, ребята сказали, что я обгорел и порекомендовали мне растереться спиртом. Но моя самонадеянность и здесь снова меня подвела. «Зачем тратить спирт для наружного применения?» - отшутился я, разделся и укрылся простыней.

«Жадность фраера сгубила!» Ночью у меня начался озноб, все тело горело, кожа на лице, плечах, груди, спине и особенно на передней поверхности бедер напряглась, как будто ее кто-то натягивает. Спал я плохо, но утром встал, умылся, выпил чая. Спускаться в город завтракать не было желания. Я вышел «во двор», побродил по тенистым аллеям институтской территории и к 9.30 пошел в лабораторию - ведь сейчас начинается рабочая неделя, нужно подготовиться к «подаче» обезьян и забору у них крови. К 10 часам подошла Лидия Сергеевна и, взяв лоток со шприцами, штативом с пробирками, ватой и флаконом спирта, мы отправились к обезьянам.

Все тело мое горело, кожа на открытых частях тела и лице была красного цвета, на что обратили внимание как служители питомника, так и сотрудники Института, участвовавшие в «подаче» обезьян. Все сочувствовали «погорельцу». Мне было трудно даже

78


наклоняться, чтобы брать кровь у обезьян, но я «мужественно» держался.

Закончив эту часть работы и поставив пробирки с кровью в холодильник, мы пошли обедать в столовую Института. Она располагалась в административном здании рядом с фотолабораторией. Отобедав, приступили к исследованию крови обезьян. Центрифуга стояла на низком столике в коридоре, и самым трудным для меня в этот и следующие два дня было размещение и выемка пробирок из центрифуги. Ведь для этого следовало наклоняться или приседать. И то и другое для меня было мучительным- кожа на бедрах напряглась так, что казалось она вот-вот лопнет.

Вечером, окончив работу, я первым делом растер все тело спиртом. Сразу стало полегче. Эту же процедуру я повторил на ночь и утром. Цвет кожи лица стал уже не таким красным. Потемнела кожа и на груди, и на руках, лишь на передней поверхности бедер она оставалась темно-красной со следами петехиальных кровоизлияний. «Теперь ты облезешь», - говорили мне. Но, вопреки всем прогнозам, в течение 2-3-х последующих жней я не облез, краснота кожи сменилась темно-коричневым, почти шоколадным цветом ровного загара. Я ликовал. Правда передняя поверхность бедер еще доставляла мне неудобства при ходьбе (особенно по лестнице) и при работе с центрифугой.

В четверг я спустился обедать в город. После обеда, поднимаясь по лестнице в Институте, я почувствовал что-то «чужеродное» на вспотевшей спине и плечах. Потрогав эти места рукой, я обнаружил, что кожа на спине «вспузырилась» и снимается пластами. В моей руке каждый раз оказывалась полоска кожи размером в несколько квадратных сантиметров. Так, не взирая на «дубящий» эффект спирта, я все-таки стал облезать. Но к моей радости, несмотря на это загар сохранился и никаких следов ожогов на плечах, спине и лице не было. Лишь на передней поверхности бедер кожа стала «жесткой». Время лечит.

И в этом случае все закончилось благополучно. Я продолжал купаться и загорать, и домой в Москву вернулся почти черным, думая, что это не только красиво, но и полезно.

Я «погорел» лишь еще один раз в своей жизни. Произошло это через 30 лет. Мне довелось участвовать в работе одной международной выставки-ярмарки в Сант-Яго (Чили). Было это в октябре 1993 года, у нас в Москве в это время поздняя осень, а в южном полушарии - весна. В один из выходных дней мы большой группой отправились из столицы Чили автобусом на побережье Тихого океана в небольшой городок Вина дель Мар. От городского автовокзала узкими улочками маленького средневекового городка

79


мы минут за двадцать дошли до океанского побережья. Я еще никогда в жизни не видел такого гигантских размеров пляжа. Мало того, что ширина его была в несколько десятков метров, тянулась полоса пляжа из мелкого светло-серого песка на многие километры.

Купающихся было мало. Местные жители предпочитали в это время года кататься на яхтах или виндсерфингах. Мы же, прибывшие в Чили (на край света) из России, просто «обязаны» были искупаться в водах Великого Океана. Вода была, естественно, прохладной, градусов 16. Поплавав на океанских волнах и отдохнув, мы отправились погулять вдоль океанского побережья. Времени у нас было в запасе еще очень много, так как в обратный путь мы могли отправиться лишь вечером. Погода стояла чудесная, день был не жаркий, светило солнце. На небе ни облачка. Лишь носившиеся стаями чайки, да летавшие парами или в одиночку бакланы отбрасывали тень на землю.

Вдоль океана на склонах горы были разбросаны роскошные виллы, да маленькие старинные и более современные многоэтажные светлые строения отелей и ресторанов.

Мы шли растянувшейся цепочкой вдоль берега океана по тротуару, отделенному от пляжа высоким парапетом. Прогулка наша продолжалась, наверное, пару часов и совпала она с самым жарким временем дня. Ветер и яркое солнце сделали свое дело. Все, у кого оказались открытыми лицо и другие части тела, обгорели. На сей раз вины моей не было, но «морда» моя здорово пострадала и даже спустя неделю на лбу остались следы ожога.

СветлячкиТот мой приезд в Сухуми в конце мая 1962 года позволил мне

познакомиться с еще одним «чудом природы». В это время года в Сухуми наблюдается массовый лет светлячков. Светлячки - это маленькие крылатые жучки, размером 1,5-2,0 х 0,5 см. Задняя часть брюшка их светится. Причем ночью в полете свечение очень яркое, импульсное. Когда начинается лет светлячков кажется, что мириады маленьких звездочек проносятся над Землей на высоте от 0,5м до 3-х и более метров. Феномен свечения светлячков связан с одной фотохимической реакцией.

Люциферин под действием фермента люциферазы расщепляется и испускается фотон света на подобии флуоресцентной реакции. Наличие у светлячков люциферазы привлекло к ним внимание исследователей, в частности, биохимиков и специалистов в области молекулярной биологии.

В 60-е годы ХХ века была предпринята попытка создать «детектирующую систему» на основе взаимодействия люциферина и

80


люциферазы, которая позволяла бы определить вещества в клетках, тканях в весьма малых количествах. По своей чувствительности эта «система» приближалась к радиоизотопному методу, но была, естественно, безопасной и не требовала в отличие от последнего использования дорогостоящего оборудования и наличия специальных помещений - «изотопных блоков» (радиологических лабораторий).

Фермент люциферазу можно получить из светлячков в нужном для проведения исследований количестве, если отловить большое количество этих жучков. С этой целью в Сухуми была направлена группа специалистов во главе с м.н.с. Платоновым Александром. Кроме руководителя в группу входили еще две молодые сотрудницы Института молекулярной биологии и один техник-лаборант. Перед ними была поставлена задача собрать несколько десятков тысяч светлячков, отпрепаровать заднюю часть брюшка этих жучков, подвергнуть их лиофильной сушке или заморозить в ампулах в сосудах Дюара с жидким азотом.

Когда в конце мая я возвращался из лаборатории в директорский дом после десяти-одиннадцати часов вечера, то впервые наблюдал массовый лёт светлячков. На фоне темного южного неба, особенно в период новолуния, носились тысячи ярких точек. Стоило махнуть рукой и один-два светлячка падали на землю к твоим ногам. Я даже собирал их в первые дни, думая сохранить в стеклянном флаконе и привезти домой, чтобы показать Лиде, Андрюшеньке и Галочке. Никто из них, конечно, никогда еще светлячков не видел. Но через пару дней свечение иссякало. С каждым днем количество летающих по ночам светлячков уменьшалось.

К моменту приезда сотрудников Института молекулярной биологии АН СССР интенсивность «лета» светлячков снизилось, наверное, вдвое. Пока они занимались организацией сбора светлячков, привлекая к этому пионеров и школьников не только Сухуми, но и близлежащих городков и сел, лет жучков еще больше сократился. Я спрашивал ребят, почему они приехали так поздно, пропустив оптимальное время сбора светлячков. Мне объяснили, что в связи с отсутствием директора Института академика В.А.Энгельгардта (он был в заграничной командировке) бухгалтерия не могла найти денег на эту командировку. Объяснение сотрудников, что в случае задержки задача по сбору ценного биологического материала может быть не выполнена и это приведет к срыву выполнения плановой научной темы, не возымело действия на главного бухгалтера и на его решение. Лишь после приезда директора Института деньги нашлись, и группа прибыла в Сухуми.

81


Сотрудники группы заняли места в «директорском домике», сменив закончивших работу специалистов-радиологов. Таким образом двое мужчин стали моими «сокамерниками», а две молодые женщины разделили места в женской части «гостиницы» с Лидией Сергеевной Волковой и Татьяной Александровной Меринг.

Почти неделю пытались они собирать светлячков с помощью пионеров и школьников, отдыхавших как в пионерских лагерях в Сухуми и пригороде, так и в Гудауте, Новом Афоне, Агудзере, Гульрипши и других курортных зонах Абхазии..

Работа эта, кстати, оплачиваемая, эффекта большого не дала. Тогда А.Платонов и сменивший его на посту руководителя группы ст.н.сотр. Ю.Морозов обратились с предложением помочь им в отлове светлячков к нам - «жителям» гостиницы Института. Вечерами, закончив свою работу, мы направлялись на «лов» светлячков по склонам горы Трапеция на территории ИЭПиТ АМН СССР.

Наш вклад в дело сбора «ценного биологического материала» оплачивался почти ежедневными ночными виновозлияниями. Мы сделали все, что могли, но выполнить первоначальную задачу группа так и не сумела. Было собрано всего около восьми тысяч светлячков. У группы остались неиспользованные деньги. Чтобы отомстить бухгалтеру, они решили их истратить, собрав для отчета расписки от таксистов, сотрудников пионерлагерей и школ Сухуми, а также и от нас, участников лова светлячков.

Деньги по тем временам оказались немалыми, и было решено «пропить» их в самом модном в те годы ресторане «Эшера». Четверо сотрудников из группы «Светлячков», «жители» директорского дома: Теймураз Горделадзе, Амиран Чачава, их друг Костя - хирург Республиканской больницы, Татьяна Меринг, Лидия Сергеевна и я в один из вечеров в двадцатых числах июня на двух машинах (Теймуразовской «Волге» и Костином «Москвиче») отправились в Эшеры.

В те годы это было небольшое абхазское село, расположенное в горах по дороге в Новый Афон. Дорога в виде серпантина вилась в горах, открывая взгляду красивые зеленые долины, ущелья с бегущими по ним бурными горными речушками, отвесные скалы и пропасти. Когда мы ехали в Эшеры, было еще относительно светло. Ведь это были самые длинные дни в году.

Мы прибыли на место часам, наверное, к десяти. Ресторан располагался в гроте. Место очень красивое. По каменистым стенам постоянно сочилась вода, а прямо посередине ресторана протекала горная речушка. Обе половины ресторана, рассеченные рекой, соединялись переброшенным над ней металлическим мостиком. Тусклая подсветка, мерцание в печи живого огня - все это создавало

82


впечатление чего-то сказочного. Во всяком случае, ничего подобного ни до этого вечера (ночи), ни после мне нигде больше увидеть не довелось.

Здесь в Эшерах я впервые отведал свежую жареную форель. Помимо этого нам была предложена горячая мамалыга с сулугуни, а уже к концу нашего «скромного ужина» - шашлык. Вино лилось рекой, так что уже далеко за полночь, когда нам следовало возвращаться в Сухуми, все, в том числе и владельцы автомобилей, были, как говорится, «тепленькими».

На самом деле были мы в довольно приличном подпитии. Иначе чем можно объяснить, что обратный путь был превращен в своеобразные авторалли - гонки по горной дороге, ведущей с вершины горы вниз, к морю. Дорога практически не освещалась. С одной стороны поднимались отвесные скалы, с другой - обрыв, пропасть. Я уже не помню, кто явился «зачинщиком» этих гонок. Мы ехали в машине с Костей. Впереди нас на «Волге» катил Теймураз с дамами. «Костя, чего ты плетешься в хвосте какой-то «Волги»? Ты что, не горный орел?» На трезвого человека такая подстрекательская фраза, конечно, не возымела бы никакого действия.

Но тут что-то произошло, и Костин «Москвич» рванулся вперед и вниз. На одном из поворотов дороги он обогнал Теймуразову «Волгу» и, не сбавляя скорости, понесся по горной дороге. Вскоре Теймураз нас догнал и обошел. Мы, естественно, теперь уже требовали обойти «какую-то Волгу». Гонки продолжались под звездным небом, но при полной темноте, лишь свет фар освещал узкую полоску горной дороги. Водители лидировали попеременно.

Это напомнило мне старый анекдот примерно тех же лет: «Горная дорога. По ней вниз катит шакарная новая «Волга». На одном из поворотов мимо нее проскакивает старенький «Москвич», водитель которого кричит: «Москвич 407» знаешь???...». Водитель «Волги», естественно, воспринимает этот клич как личное оскорбление. Он нажимает на газ и через некоторое время обходит «нахала». Но вот вновь ситуация и клич водителя «Москвича» повторяются. Водитель «Волги», используя все ресурсы своего автомобиля, никак не может догнать старенький «Москвич». Наконец он на одном из поворотов горной дороги видит такую картину. «Москвич» врезался в стоящее на краю пропасти дерево. Рядом с разбитой машиной стоит окровавленный владелец автомобиля. Обращаясь в подъехавшему водителю «Волги», он с упреком говорит: «Я же тебе кричал: «Москвич 407 знаешь, как остановить?»

Бог нас миловал, либо ангелы хранители берегли нас. Оба автомобиля с «экипажами» на борту в конце концов благополучно

83


прибыли в Сухуми и нас доставили с комфортом на гору Трапеция к «директорскому дому».

Прошло уже более 40 лет, но эту июньскую южную ночь, экзотический ресторан «Эшеры» и гонки по горной дороге я помню, как будто было это вчера.

По окрестностям Сухуми и дальшеРабота в Сухуми шла довольно успешно. Мы успевали и

исследовать кровь у обезьян, и побывать в течение дня на море, поплавать и позагорать.

В этот же свой первый приезд в Сухуми я совершил восхождение на Сухумскую гору (еще недавно она носила имя И.Сталина). Вообще-то на вершину горы можно было добраться и автобусом, но я предпочел пеший поход. Во-первых, автобусы ходили на гору достаточно редко, битком набитые пассажирами, а во-вторых, было приятно в предвечерние часы выходного дня, после «отдыха» на горячем пляже, совершить восхождение по тенистым зеленым улицам и любоваться по ходу пути панорамами Сухуми. На вершине горы находился модный тогда ресторан. Там же, на горе, была построена телевизионная антенна и Сухуми стал принимать программы центрального телевидения.

С вершины горы открывается красивый вид не только на город, но и на горные массивы главного кавказского хребта.

В выходные дни мне удалось съездить два раза на экскурсии на озеро Рица, в Новый Афон и Гудауту.

Особенно запомнилась поездка на горное озеро. Во-первых, эта «жемчужина Кавказа» была известна мне с детства по названию конфет. Уже в юности довелось увидеть по телевидению видовой фильм, посвященный красотам этого чуда природы. И вот в 1962 году я впервые ступил на берега этого красивейшего холодного озера.

Экскурсионный автобус по живописной горной дороге, вьющейся по склонам горы, поднимался все выше и выше. Первая остановка у маленького Голубого озера. Погода великолепная, ярко светит солнце, освещая в эти утренние часы голые скалы, по которым ниспадают потоки воды. Это водопад, называемый рекой слез. Выше - одетые холодным лесом вершины отрогов главного Кавказского хребта. Еще два часа дороги и мы подъезжаем к конечной цели нашего путешествия - озеру Рица. Прямо на берегу озера - небольшое, белого цвета здание. Здесь и пристань, откуда уходят на прогулку по озеру небольшие быстроходные катера, и ресторан. Перекусив в ресторане, отправляюсь вместе с тур группой прокатиться по озеру Рица. С борта катера открываются

84


удивительно красивые виды. Воздух чист и прозрачен. Вода в озере темного цвета. Прогулка по озеру занимает всего-то минут 10-15. Далее можно еще в течение минут 30-40 побродить самостоятельно по окрестностям этого удивительного озера и в обратный путь.

После озера Рица поездка в курортные городки Новый Афон и Гудауту не произвела на меня уже столь яркого впечатления. Мы посетили Ново-Афонский монастырь. В те дни он, естественно, не был действующим, приходил, как и многие другие большие монастыри, в упадок. Спустя годы (впервые в 1971 году) мне доведется побывать в Новом Афоне еще не один раз. Но это уже были другие впечатления. В Новом Афоне была открыта Анакопейская пещера, а с 1972 года ее сделали главной достопримечательностью не только Нового Афона, но и всего черноморского побережья Грузии. Сюда возили туристов и отдыхающих и из Сочи, и из Пицунды, и из Гагр, и из Сухуми.

В 1971 году, еще до официального открытия пещеры для посетителей, группе ученых, собравшихся на Симпозиум ВОЗ в Сухуми, по решению бюро Всесоюзного обкома КПСС была организована экскурсия в эту пещеру. Мне довелось в составе этой группы полюбоваться красотами подземных залов, украшенных «нерукотворными скульптурами», образовавшихся на протяжении, наверное, миллионов лет. С потолка свисали в виде причудливых форм сосулек «сталактиты», навстречу им «с пола» росли сталагмиты и, сливаясь, они образовывали сталагмиты. Разнообразных форм «натечники» создавали сказочные картины. Все эти красоты подсвечивались огнями разного цвета, превращались в причудливой формы дворцы, замки, вазы, наподобие каменного цветка, а то и в трубы огромный органа. Мне еще дважды в жизни доведется спускаться в Анакопейскую пещеру (один раз вместе с Лидочкой, когда мы в конце 80-х годов отдыхали в Пицунде).

К сожалению, в 1962 году этими поездками «экскурсионная программа» была исчерпана. Однако, за многие годы моих командировок в Сухуми, Батуми, Сочи, Тбилиси мне посчастливится познакомиться со многими достопримечательностями этого благодатного края, увидеть уникальные творения природы и множество великолепных сооружений, созданных руками человека (например, знаменитый Свети Цховели в Мцхете - древней столице Грузии. Я полюблю этот край, приобрету много друзей и просто хороших знакомых, полюблю кавказское застолье и кавказскую кухню, грузинские вина и армянские коньяки. Все это было в те далекие уже годы частью одной «великой» страны. Сейчас же, читая сообщения в газетах и наблюдая за информацией о событиях на Кавказе по телевидению,

85


сердце просто «кровью обливается» от того, что происходило в 90-е годы и происходит на этой земле сегодня.

Сухумский ИнтернационалКоллектив Института экспериментальной патологии и терапии

(ИЭПиТ) АМН СССР был в те годы во истину интернациональным. Пожалуй ни в одном другом НИИ не было такого национального разнообразия (я, конечно, говорю о тех НИИ, которые мне довелось посещать и в которых пришлось работать на протяжении почти 40 лет). Здесь, в Сухуми работали «рука об руку» (или «плечом к плечу») русские и украинцы, грузины и абхазцы, татары и евреи, армяне и кубанские казаки, а среди приезжих (командированных) были и молдаване, и азербайджанцы, и вьетнамцы.

Лаборатория генетики, где мы нашли «приют», также была в этом плане «разношерстной», хотя и не включала все перечисленные выше нации. Были среди сотрудников лаборатории русские (Н.П.Бочков), украинцы (Л.П.Косиченко, Лиля Денисова, Олег Мовчан), армяне (Давид Маркарян, Маида Вагаровна), крымские татары (Коля Асанов, Захар Джемилев), полукровки (Н.А.Григорович) и др. Но все это не мешало им мирно существовать, нормально работать и от души отдыхать вместе, если представлялся повод для организации «застолья». Таким поводом послужил и наш приезд.

Спустя недели две (я уже успел за это время и обгореть и вновь загореть), когда процесс наших исследований принял уже стабильный характер и были получены первые интересные результаты, мы с Лидией Сергеевной купили несколько бутылок «Псоу» , развели 96° спирт (для любителей крепких напитков), разогрели купленные в городе чебуреки. Так мы решили, не нарушая сложившихся традиций. в обеденный перерыв отметить наш приезд в Сухуми. Хозяева - сотрудники лаборатории выставили на стол принесенные из дома нехитрые закуски (сыр «Сулугуни», аджику, зелень, лаваш - пури). Сдвинув столы в одной из комнат второго этажа, на них выставили всю эту снедь и «выпивку». Н.П.Бочков - заведующий лабораторией, ученый секретарь Института, участия в этом «сабантуе» не принимал, так как был занят в дирекции.

Стол вел Олег Мовчан - симпатичный лысеющий мужчина, «коренной» житель Сухуми. За столом он был «душкой» - острил, пел, но когда «перебирал», утрачивал контроль над собой. На сей (первый наш совместный «выпивон») раз, правда, обошлось без эксцессов. Я вспомнил это лабораторное «застолье», так как именно тогда я впервые услышал в исполнении О.Мовчана и Лили

86


Денисовой «студенческие» песенки «Зелененький кузнечик» и «Киса Мурочка». Пели они самозабвенно, а все участники «застолья» подпевали им.

В песне «Зелененький кузнечик» были такие слова: «…маленький, зелененький, коленками назад. Все прыгает, все прыгает, всегда чему-то рад. Он радуется солнышку, тому, что зелен сад, что он такой зелененький, коленками назад…. Нашел себе подруженьку, не девка - просто клад! Такая же зеленая, коленками назад! Ходил по ресторанам с ней, пил кофе, лимонад, а после развлекалися коленками назад…».

А «Киса Мурочка» в их исполнении запомнилась такими куплетами: «Жила на свете киса Мурочка. Жил проказник Васька кот. Долго-долго киса Мурочка одна стояла у ворот….» Сейчас, слушая диск «В Кейптаунском порту», в нем звучит в ином исполнении и с другими словами, вероятно, один из вариантов той песни.

Но 40 лет назад все дружно смеялись как над словами песни, так и над ее исполнителями. Было просто весело не столько от количества выпитого, а скорее от хорошей солнечной погоды, от того, что работа идет успешно, что из окна лаборатории открывается панорама Сухумской бухты с белыми маленькими суденышками на фоне синего-синего Черного моря.

Мы еще не один раз будем собираться в этой лаборатории на «традиционные» застолья по случаю моих приездов и отъездов. Будет меняться состав сотрудников лаборатории и атмосфера в ней (порой отношения между группами сотрудников будут приобретать характер антагонистический), но мои приезды хоть на какое-то время будут снимать напряженность в коллективе. Это не мое мнение, а откровенные признания «членов противоборствующих групп». Поэтому сотрудники лаборатории мои приезды в Сухуми всегда ждали.

Кулинарные дебютыТот мой первый приезд в Сухуми «ознаменовался» еще и тем,

что я впервые в жизни отведал хачапури по-аджарски, выпил настоящего черного кофе по-турецки, приготовленного, кстати, греками на раскаленном песке, попробовал экзотический фрукт - мушмулу японскую.

Начну с хачапури. Это испеченная на поду лепешка из белой пшеничной муки на подобии ладьи. Размер хачапури зависит от желания «заказчика». Одинарный хачапури размером примерно 15-18 х 10-12 см., двойной, естественно, раза в два больше.

87


Особенно вкусные хачапури готовили в уличном кафе-ресторане «Наарта». Находились «Наарта» на набережной рядом с гостиницей «Абхазия» и рестораном «Амра». Во дворе стояли столики, расположенные под растущими здесь же высокими деревьями - платанами, пальмами. В этом дворике всегда, даже в самый жаркий день, была тень и прохлада. При входе в кафе стояла в правом углу маленькая палатка, в которой двое пожилых греков - муж и жена - готовили лучший в те годы в Сухуми черный кофе. По этой же стороне дворика располагалась и «пекарня», где готовили хачапури. Нужно было подойти к «прилавку», заплатить что-то около рубля и заказать «одинарный» хачапури. Через несколько минут к клиенту, сидящему за одним из столиков, «пекарь» обращался с призывом получить готовое блюдо.

Еще дальше вглубь двора на мангалах готовили шашлыки, люля-кебаб. Здесь же можно было заказать бутылочку грузинского вина или что-либо более крепкое. В глубине двора размещалась двухэтажная открытая деревянная постройка - ресторан «Наарта», где обслуживали клиентов официанты. Можно было сесть за столик ресторана и также заказать себе хачапури по-аджарски и черный кофе. Стоило это немного дороже, чем заказываешь сам непосредственно у «изготовителя».

Я чаще предпочитал постоять несколько минут и заказать хачапури у «пекаря» наблюдая, как ловко он раскатывает тесто, изготавливает хачапури в виде ладьи, помещает в нее натертый сыр (как правило, сулугуни) и деревянной лопатой заталкивает лепешку в печь, в которой горит живой огонь. Когда хачапури запечется, «ладью» лопатой же вытаскивают, выбивают в ладью яйцо или два (если хачапури двойной), вновь заталкивают на одну-две минуты в печь, вынимают, кладут на тарелку и сверху на запеченный сыр помещают кусочек сливочного масла.

Приступая к трапезе, отламывают кусочек теста с края ладьи (ее высокий борт, толщиной 2-3 см) и с его помощью распределяют растопившееся масло и еще полужидкое яйцо по всей поверхности сыра. Затем съедают этот кусочек, а по мере остывания хачапури, отламывая очередные кусочки, съедают и весь хачапури.

Поначалу мне удавалось с трудом «справиться» с таким «большим» блюдом, и я удивлялся как «бывалые» клиенты съедают двойной хачапури. Но это блюдо кавказской кухни очень вкусное. И лучшего хачапури, чем в сухумской «Наарте» мне нигде больше съесть не удалось (а ел я хачапури по-аджарски и в Абхазии, и в Аджарии, и в Верхней Сванетии, и в Тбилиси).

Как и хачапури, так и черный кофе в разных местах имел разный вкус. Именно сухумские греки привили мне любовь к этому черному напитку. В середине 60-х после массового отъезда греков, в

88


Сухуми можно было выпить хороший черный кофе то в «Амре», то в «Черноморце» - в баре открывшегося у порта магазина, то в «Диаскурии». В эти же годы и далее в 70-е годы я практически каждое утро выпивал по чашечке черного кофе в лабораториях генетики, онкологии или биохимии, в зависимости от того, где было мое «рабочее место».

Теперь о мушмуле. По склонам горы Трапеция росли огромные деревья японской мушмулы. До 1962 года я даже не слышал о таком фрукте. По ночам мы совершали «набеги» на эти деревья и притаскивали в «директорский дом» полные карманы мушмулы. Плод мушмулы небольшой, размером с грецкий орех. На одном черешке, как правило, размещаются по два-три, а то и четыре плода. Когда плоды созревают, а в Сухуми это вторая половина июня, они становятся мягкими, сочными, по консистенции что-то среднее между спелым мягким яблоком и персиком. Вкус у плода своеобразный. Мне он напоминал и ананас и клубнику. В середине плод содержит коричневого цвета одну или две косточки, по форме и величине с маленький каштан. Я не только «наелся» мушмулы в Сухуми, но и привез ее в Москву на пробу Лидочке и ребятам. Уже в следующие приезды в Сухуми мне довелось увидеть цветущую мушмулу. Интересно, что эти плодовые деревья зацветают зимой (в январе-феврале), а плоды созревают уже в разгар лета.

Мы остаемся!Наша командировка приближалась к концу. О полученных нами

интересных данных по изучению групп крови обезьян зав. лаборатории генетики Н.П.Бочков проинформировал директора Института профессора Б.А.Лапина, и нам было предложено выступить с сообщением на расширенном заседании Ученого Совета ИЭПиТ АМН СССР. К этому времени я «перерисовал» у Н.С.Асанова генетические карты («семейные дерева») основных семейств обезьян павианов гамадрилов Сухумского питомника. На эти карты были нанесены и данные определения групп крови у обезьян. Результаты определения антигенов и антител АВО системы человека были основаны на анализе более 100 образцов крови разных видов обезьян Сухумского питомника. Мы свели эти данные в таблицы, которые «от руки» изобразили на больших листах ватмана. Других возможностей (изготовление слайдов или иных иллюстрированных материалов) у нас не было.

Доклад делала Л.С.Волкова. Конференц-зал, где проходило заседание Ученого Совета, был забит до отказа. После сообщения и ответов на вопросы многие научные сотрудники Института выступили в дискуссии. Я запомнил слова Н.П.Бочкова. Он в своем

89


выступлении, отметив результаты наших исследований, в частности сказал: «К нам приезжает много научных работников из разных институтов страны. Одни из них основное время проводят в лаборатории, другие - на пляже. Что же касается Лидии Сергеевны и Михаила Шнееровича, то они своей работой доказали, что можно успешно сочетать и то и другое. Пожелаем же им дальнейших успехов в изучении групп крови обезьян. А для нас будет приятным долгом представлять им рабочее место в лаборатории в удобное для них время».

В заключение слово взял директор Института профессор Б.А.Лапин. Обращаясь к Ю.И.Кондакову он спросил: «Юрий Аркадьевич, когда у нас намечается гон 2-й вольеры?». «25-26 июня, Борис Аркадьевич», - ответил зав. питомником. «Было бы хорошо, если Вы сможете остаться, - обратился он к нам, - и участвовать в этом мероприятии. Вы сможете исследовать кровь еще, по крайней мере, почти 100 обезьян и в том числе кровь нашего основного производителя - Муррея. Ведь гона вольер не было более 5 лет и вряд ли в ближайшие годы такое событие повториться».

Лидия Сергеевна ответила, что мы с радостью бы участвовали в этом исследовании, но наша командировка заканчивается 20 июня. Борис Аркадьевич посоветовал связаться с нашим директором и продлить командировку хотя бы на две недели, а со своей стороны он подтвердит необходимость этого. «Вы можете позвонить в Москву из моего кабинета».

На следующий день состоялся разговор с Иваном Николаевичем Майским - директором нашего Института. Первая реакция И.Н.Майского была, естественно, таковой: сотрудники должны возвращаться 20 июня, так как в Институте нет средств для оплаты дополнительных командировочных расходов. На это Б.А.Лапин заявил ему, что он сам оплатит наше пребывание в течение еще 2-х недель в Сухуми, так как считает важным наше участие в «гоне вольеры», которое позволит изучить группы крови у еще более чем 100 обезьян. После такого демарша И.Н.Майскому ничего не оставалось, как сказать, что Институт биологии оплатит сам все расходы.

Итак, мы остаемся!Для меня «гон вольеры» был, конечно, интересен. Между

второй вольерой, занимавшей один из южных склонов горы Трапеция и огороженной высокой бетонной стеной, и первой вольерой- большой (размерами, наверное, 20х15х6 м) клеткой, пристроенной к обезьяньему домику, был проложен специальный коридор из решетчатых клеток. По этому коридору, длиной метров 10-15, обезьян из 2-й вольеры перегнали в 1-ю вольеру, а оттуда уже в клетки обезьяньего домика, где из происходили подача обезьян.

90


Всех обезьян обследовали врачи, брали у них на анализ кровь из уха, слюну, избирательно мочу и кал. Молодых обезьян клеймили, нанося татуировкой номер на внутренней поверхности бедер. Мы практически у всех обезьян брали кровь из вены, причем кровь брали либо Н.П.Гончаров, либо я. Взятое количество крови (по 10-20 мл) мы делили между исследователями разных лабораторий. Гон вольеры и подача обезьян продолжались два дня. Образцы крови мы частично успели исследовать в Сухуми, но большую часть сыворотки крови и эритроцитов мы запаяли в ампулы и поместили в сосуды Дюара с тем, чтобы исследовать эти образцы уже в Москве. Сосуды Дюара (большие термосы) были нам любезно предоставлены во временное пользование «светлячками» - сотрудниками института молекулярной биологии АН СССР.

Первая моя командировка подошла к концу. На сухумском базаре я купил фрукты, аджику и кусочек сулугуни, в магазине - пару бутылок «Псоу». Фотограф Института Слава «подарил» мне (а я ему немного спирта) «портреты» разных видов обезьян (размером фото были как двойной лист формата А-4).

Вот и настал день отъезда. И здесь не обошлось без «приключения». Наш поезд отправлялся из Сухуми часов в пять вечера. Мы прибыли на вокзал заранее. Билеты у нас были в купейный вагон. Мы еще какое-то время постояли на перроне, разговаривая с провожающими нас сотрудниками Института.

Минут за 20 до отправления поезда мы поднялись в вагон. Но оказалось, что места наши заняты. На одни и те же места были проданы два комплекта билетов. Ни проводник, ни начальник поезда ничего не хотели слышать. Они требовали, чтобы мы сошли с поезда. Мы пытались объяснить, что везем ценные научные материалы, но наши вещи, в том числе «дюары» с образцами крови обезьян стали попросту выбрасывать из тамбура вагона медленно двигающегося поезда. Никто из провожавших нас, в том числе и Н.П.Бочков, ничем помочь нам не смогли.

На наше счастье на вокзале оказался Б.А.Лапин - директор ИЭПиТ, депутат Горсовета. Он провожал в Москву свою дочь. Узнав о нашей «беде», он успокоил нас и сказал, что проблему эту поможет решить и мы сегодня уедем в Москву другим поездом. А тут еще подъехал на вокзал Теймураз Горделадзе. Он вместе с Б.А.Лапиным пошел к начальнику вокзала, предъявили ему наши билеты, рассказали о произволе начальника поезда и проводника вагона, высадивших нас с поезда. Тут же последовали звонки с разгоном начальнику поезда, а также звонок в Батуми, откуда отправился поезд в Москву.

Было установлено, что в поезде Батуми-Москва есть места в «мягком» вагоне. Нам были выписаны новые билеты «без доплаты».

91


Поезд Батуми–Москва прибыл в Сухуми часа через два. Все это время с нами были наши провожающие, а также Б.А.Лапин и Теймураз Горделадзе.

Наконец, мы в вагоне. Все устроилось лучшим образом. С комфортом (я впервые ехал в мягком вагоне) мы прибыли в Москву на несколько часов раньше, чем «выкинувший» нас поезд Сухуми-Москва - ведь поезд Батуми-Москва был «скорым», а Сухуми-Москва просто «пассажирским».

И, чтобы закончить первую «сухумскую эпопею», скажу еще несколько слов о том, что уже в Москве были завершены исследования привезенных образцов крови обезьян, и на основе результатов, полученных нами в Сухуми и Москве, была написана научная статья, которая вошла в монографию «Обезьяна - объект биологических и медицинских экспериментов», вышедшую под редакцией Б.А.Лапина. В этой монографии в главе, посвященной биологии обезьян, был выделен «раздел» - «Группы крови обезьян». И в оглавлении, и в самом тексте монографии было указано, что раздел этот написан Л.С.Волковой и М.Ш.Вербицким. Монография вышла из печати в 1963 году. Так появилась «на свет» моя первая научная печатная работа.

Первый семейный отдых в СочиВ июле мы с Лидочкой работали, а Галочка с Андрюшенькой

отдыхали на даче в Валентиновке. Днем Варваре Сергеевне помогала «нянчить» детей Аня. Она в основном занималась Галочкой, так как Андрюшенька был уже более самостоятельным и, более того, оставался для Вареньки самым близким и любимым внуком. На даче постоянно находились Варвара Сергеевна, бабушка Анна Иосифовна, Юля с Оксаной, Аня с нашими детишками, а вечером приезжали мы с Лидой и Борис Сергеевич. Он теперь работал Председателем Правления АПН (Агентство печати Новости), также перешел на более «нормальный» режим работы. Ведь будучи главным редактором «Труда» и первым замом главного редактора «Правды» он начинал работу часов в 11-12, а возвращался с работы часа в 2-3 ночи. В воскресенье мы с ребятами обычно навещали моих родителей в Загорянке.

Июль пролетел быстро, а в начале августа мы с Лидочкой и Андрюшенькой впервые отправляемся отдыхать в Сочи. Борис Сергеевич приобрел для нас путевки в пансионат «Зеленая роща». Пансионат этот входил в состав объединенного санатория «Новые Сочи» 4-го Главного управления МЗ СССР («кремлевки»). Это наш первый семейный отдых. Лидочка с Андрюшенькой впервые увидят Черное море. Мы впервые летим самолетом.

92


Вот и настал день отлета. Галочка осталась на даче с Аней, а Борис Сергеевич и Варвара Сергеевна провожают нас. Мы приехали во Внуково на «ЗИМе», Борис Сергеевич провел нас через «спец. зал» на посадку прямо к трапу самолета.

Тогда не было никаких «досмотров» пассажиров и их багажа. Свой багаж мы сдали и налегке прошли к самолету. Прощаемся с Борисом Сергеевичем и Варварой Сергеевной, поднимаемся по трапу на борт. Тот наш первый полет в Сочи проходил на борту авиалайнера ИЛ-18. Для нас все было впервые: и кресла в салоне (массивные, тяжелые, похожие на кресла в междугородных автобусах того времени) и обслуживание в пути. Сначала перед взлетом нам выдали конфеты «Театральная» и «Барбарис». Эти конфеты нужно было сосать, чтобы при наборе самолетом высоты «не закладывало уши» из-за перемены атмосферного давления. Затем нам был предложен обед.

Наш первый полет наш продолжался почти 3 часа. Все мы перенесли его хорошо. Самолет наш приземлился в аэропорту «Адлер». Прямо у борта самолета нас встретил представитель администрации санатория «Новые Сочи», и мы на «ЗИС-110» - машине главного врача санатория Д.И.Жирнова отправились в Сочи.

Прибыли мы не в пансионат, а на территорию санатория, где нас принял сам главный врач санатория. Нас провели в кабинет Д.И.Жирнова, расположенный на первом этаже главного корпуса. Главный врач вышел из-за своего стола нам навстречу. Поздоровавшись за руку с каждым из нас, он приветствовал «молодую семью» и выразил надежду, что отдых на черноморском побережье будет для нас приятным и полезным.

Вместе с тем, сказал он далее, администрация объединенного санатория «Новые Сочи» приносит нам свои извинения, так как в настоящее время свободным мест в пансионате «Зеленая Роща» нет. Мы были, конечно, весьма удивлены этому. Но Д.И.Жирнов продолжал: «Я предлагаю вам пожить пока у нас на территории санатория. Правда, мы вас разместим не в главном корпусе, а в отдельном врачебном домике».

Нам ничего другого не оставалось, как согласиться со сделанным предложением. Мы ведь тогда еще не знали, что это будут две лучшие недели нашего отдыха.

Санаторий «Новые Сочи» в те годы, да и в последующие 25-30 лет оставался одним из самых престижных санаториев, в котором отдыхали работники ЦК КПСС, Совмина СССР, наши космонавты, видные деятели науки и искусства и зарубежные гости.

Располагался он на территории прекрасного приморского парка. Дорожки парка, кустарники и деревья, клумбы южных цветов, из которых преобладали розы - все было буквально «вылизано».

93


Спортивные площадки, корты, летний кинотеатр были в идеальном порядке. Но особенно нас поразил подземный тоннель, соединявший территорию санатория с пляжем. Туннель этот длиной, наверное, более ста метров был облицован гранитной и мраморной плитками, в нишах стояли аквариумы с рыбками, но главное - с территории санатория в туннель нужно было спускаться на лифте. Такого еще нам видеть не доводилось.

Домик, в котором нас разместили, стоял метрах в двухстах от главного корпуса в тени деревьев. В нашу комнату был отдельный вход. У нас был туалет, душ, но всего две кровати, так что я спал на полу на матраце. Казалось бы, мы были лишены комфорта. Но это только казалось. Лидочка и Андрюшенька спали на мягких кроватях, а для меня в те годы спать на полу рядом с любимыми было также комфортно, как и спать на перине.

Питались мы в так называемой «столовой» главного корпуса санатория. На самом же деле и качество блюд, и зал «столовой» «тянули» на «ресторан» высшего разряда. Сидели мы за отдельным столиком. Официантки, обслуживающие нас, были «сама любезность». Каждое утро на нашем столике лежало «Меню» на следующий день. Набор блюд был настолько разнообразным, что мы, по-моему, ни разу за все время нашего пребывания в санатории не ели одно и то же блюдо. Здесь было все - и красная, и черная икра, и осетрина, и семга, и котлеты по-киевски, и цыплята-табака и т.д. и т.п. Так вкусно и обильно нас еще нигде не кормили.

Пляж санатория «Новые Сочи» по своему благоустройству не уступал лучшим пляжам, на которых мне довелось побывать. В отличие от сухумского городского (медицинского) пляжа, устланного крупным булыжником и мелкой галькой с узкой полоской песка у самой кромки моря, этот пляж был «покрыт», наверное, специально привезенной чистой мелкой галькой серовато-розового цвета. Ширина пляжа составляла около 25-30 метров (а может и больше). Под тентами и «зонтиками» стояли лежаки. Кабинки для переодевания и душевые кабинки с туалетом были в идеальном состоянии. Пляж санатория тянулся на несколько сот метров и был отделен от пляжей других санаториев. Отдыхающие по «курортным книжкам» могли получать у работников пляжа лодки и водные велосипеды. Других развлечений в те годы в виде виндсерфинга, водных лыж и акваланга тогда еще не предлагали, да и узнали мы о них уже позднее.

Мы приходили на пляж сразу после завтрака. В эти утренние часы солнце еще было ласковым и опасность обгореть, особенно Лидочке и Андрюшеньке, не была столь страшной. В первые дни они, конечно, отличались своей белизной от отдыхающих, уже давно находящихся в Сочи и приобретших «шоколадный» цвет кожи .

94


Загорать в те годы было модно. У меня еще сохранился, в какой-то мере, мой «сухумский загар», так что я особенно не выделялся из общей массы «загорающих» на пляже. Лидочка же стеснялась своей «белизны» и ей хотелось поскорее загореть. И врачи, регулярно «патрулирующие» пляж и я, на своем горьком опыте («погорельца») пытались убедить ее не форсировать события. Но сила желания порой бывает сильнее силы разума.

Уже в первые дни Лидочка «перележала» на солнце. В результате кожа плеч и ног у нее покраснели и места эти здорово болели. Пришлось на некоторое время принимать лишь «воздушные ванны» и мы переместились под тент. Андрюшенька загорал ровнее и спокойнее и, к счастью, солнечных ожогов не получил. Мы купались, играли у кромки воды в мяч, он с удовольствием плавал на круге. Одним из развлечений были прыжки у берега и катание на волнах. Однажды они с Лидочкой так увлеклись этой игрой, а волнение моря было больше обычного и одна из волн накрыла их. Лидочка, не выпуская ручку Андрейки оказалась вместе с ним на довольно долгое время под водой. Как она говорит, на миг она испугалась, что Андрюшенька мог захлебнуться. Но когда волна схлынула, она увидела смеющегося 3-х летнего сынулю. Больше таких экспериментов они не проводили.

Я уже говорил, что Лидочке хотелось поскорее загореть. Она с завистью смотрела на загорелых отдыхающих. Однажды к берегу причаливала лодка. Глядя на гребцов Лидочка, обращаясь ко мне говорит: «Посмотри, этот парень загорел, как негр!» «А он и есть негр», - ответил я. Она не сразу поняла, думала, что я шучу. Когда же она увидела ступившего на берег мужчину-негра, мы здорово смеялись. Уже спустя много лет мы, порой, когда видим африканца, говорим: «Загорел, как негр!».

Мы проводили время на пляже почти до самого обеда. Отдыхая в тени, мы читали Андрюшеньке его любимые книжки. Особенно нравился ему «Волшебник изумрудного города». Эту книгу мы перечитывали ему неоднократно и он знал весь текст практически наизусть. Перед обедом мы немного отдыхали в своем «врачебном домике». Затем шли в главный корпус обедать. Послеобеденный сон в жаркие полуденные часы был обязательным. Порой он затягивался на 2-3 часа. В 4-5 часов мы шли на «полдник», а затем снова на пляж.

После ужина мы гуляли по прекрасному парку территории санатория, а когда немного темнело, в летнем кинотеатре под открыты небом демонстрировали почти ежедневно кинофильмы. Мы были завсегдатаями этого кинотеатра. На некоторых фильмах Андрюшенька засыпал, и мы сонного приносили его в «свой домик».

95


Но фильм «Человек-амфибия» Андрюшенька смотрел с интересом до самого конца.

Все дни нашего пребывания в санатории стояла великолепная погода, а теплые южные ночи со звездным небом, буквально нависающим над головой (а именно в эти поздние часы мы возвращались после сеансов в кинотеатре «домой») мы запомнили на всю жизнь. Время летело быстро, и две недели нашего отдыха в санатории промелькнули словно один миг. Лидочка и Андрюшенька загорели и уже чувствовали себя настоящими аборигенами. Я же к своему сухумскому загару добавил еще и сочинский и, действительно, загорел как негр.

Но «счастье» наше было недолгим. Освободились места в пансионате «Зеленая роща» и нас перевели на оставшиеся 10 дней туда. Пансионат находился на территории бывшей правительственной дачи. Там располагались и дом отдыха того же названия и пансионат. Территория эта отличалась, конечно, от территории санатория «Новые Сочи». Но были и свои плюсы. На склонах не очень высокой горы, покрытой южными соснами, стояли небольшие деревянные домики пансионата, а на вершине горы стояло зеленого цвета строение бывшей дачи И.Сталина, а позднее М.Молотова. Здесь теперь размещался дом отдыха «Зеленая роща объединенного санатория «Новые Сочи». Если территория санатория - это чудесный парк, то «Зеленая роща» - это почти что сосновый лес с прекрасным воздухом, насыщенным запахом хвои.

Нас разместили на втором этаже двухэтажного здания. Здесь у нас были уже три кровати, но того «сервиса», который мы имели в санатории, уже не было. Особенно отличалась в санатории и пансионате еда. Здесь уже действительно была «столовая» пансионата. Кормили сытно, но не вкусно. Да и пляж здорово отличался от санаторного. Во-первых, добираться с горы до пляжа нужно было либо автобусом дома отдыха, либо пешком. Мы предпочитали спускаться своим ходом по тенистым дорогам соснового парка. Обратный путь с пляжа в пансионат проделывали либо пешком, либо на автобусе.

«Пляжем» место купания назвать было трудно. Каменистый берег, покрытый разной величены камнями и булыжником. С берега купаться было невозможно. Для купания был построен специальный пирс. До «спуска на воду» нужно было пройти по узкому переходу с дощатым настилом, который оканчивался площадкой размерами 4х5 м, огороженной металлическими перилами. По металлической же лестнице нужно было спускаться в море. В спокойную погоду купаться в чистой теплой морской воде было приятно. Андрейка плавал рядом с нами на своем «круге».

96


Но однажды мы вздумали купаться во время шторма, хотя и небольшого, несмотря на «штормовое предупреждение», запрещавшее купание. Урок с «прыжками на волнах» на санаторном пляже не пошел нам впрок. Мы-то с Лидой, хоть пловцы не Бог весть какие, все же могли управлять своим телом, катаясь на гребнях волн. Андрейка же, естественно, был «неуправляем». Вдруг одна из больших волн подхватила «мальчика на круге» и понесла его прямо на металлический каркас «пирса-купальни». Какое-то чудо, что она пронесла его мимо пирса. Мне удалось подхватить его уже при обратном «ходе» волны. Как мы выбрались с ним на мостки «купален», с которой был снят деревянный настил, уже не помню. Но это купание в шторм было последним. В дальнейшем в такие дни мы просто ловили крабов на берегу. А было их там великое множество, правда, величиной они были (самые крупные) с небольшую лягушку. Мы даже привезли их в Москву.

По вечерам мы гуляли по сосновому лесу, пару раз поднимались до здания дома отдыха. Воздух чистый, дышать легко даже в самую жару. В этом же пансионате вместе с нами отдыхала с сыном Валентина Андреевна Владимирова - зав. отделением гинекологии 61 городской больницы (база нашего 1-го МОЛМИ). Валентина Андреевна помнила нас с Лидой еще со студенческих лет и питала симпатии к молодой супружеской паре. Не один раз приходила она нам потом на помощь. Мы обращались к ней, когда нужно было положить на операцию Юлю (по поводу миомы матки) и когда пришлось лечить Оксану.

Отдых наш окончился, и нам предстоял еще обратный путь. Билеты на самолет Адлер-Москва мы заказали у приезжавшего в пансионат «кассира» (агента) Аэрофлота. В день отъезда нам - отъезжающим из пансионата и дома отдыха - был подан «санаторный автобус». Без приключений прибыли в аэропорт. Из Адлера в Москву летели также самолетом ИЛ-18. Полет прошел спокойно, и вот мы вновь на московской земле. Во Внуково нас встретил Борис Сергеевич, и мы отправились домой.

Галочка нас признала сразу. Наше почти месячное отсутствие не стало преградой для наших отношений. И мы с Лидой, и Галочка с Андрюшенькой были рады, что, наконец, мы все вместе.

Осень настала...Лето заканчивалось. Все перебрались в Москву. Мы с Лидочкой

приступили к работе, Андрюшенька пошел в детский садик. Галочка оставалась дома с Аней. Я начал эксперименты по созданию модели гемолитической болезни новорожденных у крыс (на крысах). В

97


сентябре на комсомольском собрании я был выбран в состав комитета ВЛКСМ института, началась моя «общественная» работа.

В эти же дни, по традиции в конце сентября, мы отмечали день рождения Андрюшеньки и мой 25-летний юбилей. К нам, как обычно, пришли Варвара Сергеевна с Борисом Сергеевичем, мои родители и Толя с Раей, а 4-го октября меня поздравили в лаборатории.

Я купил торт, пару бутылок вина. Все собрались в 103 комнате, где был «накрыт стол». Меня поздравили и «вручили» подарок - эстамп «Дождь идет». Этот эстамп украшал стены нашей комнаты (а затем и квартиры) в течение более четверти века. Сейчас он весит в нашей маленькой комнатке на втором этаже дачи в «Заветах Ильича».

После работы мы бежали домой, чтобы забрать Андрюшу из детсада, покормить ребят и погулять с ними. Лишь иногда я позволял себе задержаться на работе и «погонять с ребятами» в футбол на хоккейном «пятачке» - спортивной площадке в конце институтского двора, рядом со зданием вивария.

Лидочка теперь уже м.н.с. (младший научный сотрудник) также приступила к выполнению совей научной работы. Тема ее диссертации - «Онтогенез мозжечка человека в пре- и постнатальном онтогенезе». Ей предстоит проанализировать большой материал, собранный в Институте, а также собрать по роддомам большую часть диссертационного материала и описать развитие ядер и коры мозжечка человека, начиная с закладки этого отдела головного мозга в раннем эмбриогенезе до его полного развития уже в постнатальном периоде.

В воскресные дни (а пока еще воскресенье оставался единственным выходным днем недели) мы выезжали погулять в лес вместе с Варварой Сергеевной и Борисом Сергеевичем. В тот год местом воскресных прогулок был «Серебряный Бор». После прогулки собирались на «семейный обед» у Лидиных родителей, либо ехали на Шарикоподшипниковскую улицу дом 7, корп. 2, кв. 20. Так проходили дни, недели и месяцы.

В дни празднования 45-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции - 7 и 8 ноября - мы гуляли с ребятами по вечерней Москве, показывая им иллюминацию. Особенно ярко был украшен Ленинградский проспект, на скверах которого висели гирлянды ярких огней, а с «эстрад» неслась музыка и песни в честь «Великого праздника». В детском саду у Андрюшеньки накануне праздничных дней был «утренник», ребята из старшей группы читали стихи, посвященные празднику Октября, а младшие- водили хоровод. Андрейка выучил к празднику песенку: «Праздник

98


Октябрьский встречая, дружно мы песню поем, Всех от души поздравляем с радостным праздничным днем!».

После военного парада на Красной площади, который проходил 7 ноября утром (начинался парад в 10 часов) мы собирались на праздничный семейный обед у Лидиных родителей. Ранним утром часть военной техники проходила по Беговой улице и Ваганьковскому мосту (рядом на Хорошевском шоссе располагалась Таманская дивизия), так что мы с окна и балкона могли видеть танки, ракеты, как говорится, «живьем». Галочке это было еще не очень интересно, а Андрюшенька смотрел на военную мощь «Великого Союза» с большим интересом. В дальнейшем ему неоднократно доведется следить за военным парадом на Красной площади, стоя вместе с Борисом Сергеевичем на трибуне для почетных гостей, рядом с Мавзолеем Ленина.

К семейному обеду Лидина бабушка всегда пекла очень вкусные пирожки с капустой. Варвара Сергеевна готовила студень из говяжьих ножек, получаемых в Кремлевской столовой в «Доме на набережной». Было много вкусных закусок: семга, осетрина, буженина и т.д. Мы выпивали с Борисом Сергеевичем виски („Scotch”: „Johnie Walker“ или „White Horse“), а женщины - хорошего грузинского вина: «Хванчкара», «Ахмета», «Твиши» из спец буфета АПН. Восьмого ноября мы ездили опять же на «праздничный обед» к моим родителям, там всегда была фаршированная рыба, «шейка» и курица с жаренной картошкой (Лида особенно любила жаренную картошку: больше всего ей нравилась картошка, которую жарила моя мама).

КратовоВ феврале 1962 года Андрюшенька по рекомендации врачей 1-й

поликлиники 4-го Главного управления Минздрава СССР, где он обслуживался со дня своего рождения, поехал отдыхать в детский санаторий «Кратово». 1-я поликлиника («Кремлевская») тогда располагалась в здании сталинского стиля на Сивцевом Вражке в районе Старого Арбата. Здании поликлиники - мощное строение - имело 2 входа: один «центральный» с улицы Сивцев Вражек, а вход в «детское отделение» находился со стороны Калошина переулка. Войти в «детское отделение» можно было пройдя через «проходную», где находилось «Бюро пропусков». Поликлиника охранялась военизированной охраной.

Мы привезли Андрюшеньку утром, прошли во двор поликлиники, где уже стоял спецавтобус, который и увезет детей в сопровождении врача и воспитателей санатория в Кратово. Там ему придется провести остаток зимы. Ехать ему, конечно, не хотелось.

99


Нам также страшно было отпускать сына, которому еще не исполнилось и три с половиной года, одного - хоть и в санаторий «Кремлевки». Но Андрюшин доктор Ковалева очень рекомендовала нам отправить Андрюшу в санаторий, находящийся в одном из чудесных дачных мест Подмосковья в сосновом лесу, где детям будет обеспечен прекрасный уход, отличное питание и главное - чистый воздух. Андрюшенька - молодец, держался как настоящий мужчина.

Мы говорили ему, что вскоре приедем к нему «на побывку». Правда, приезд наш, как нам сказали, может состояться не раньше чем через три недели. Дети должны сначала привыкнуть к обстановке санатория, режиму, коллективу. Среди отъезжавших были дети в основном старше Андрюшеньки по возрасту, но были и его сверстники. Прощание прошло без слез. Детей усадили в автобус, и вот он уже покидает территорию поликлиники и через Сивцев Вражек направляется в сторону Смоленской площади на Садовое кольцо. Варвара Сергеевна отправляется домой, а мы с Лидочкой на работу.

С санаторием мы могли связываться по телефону и узнавать, как чувствует себя Андрюшенька. Мы очень скучали, дом наш как будто опустел, хотя Галочка нас и развлекала и отвлекала по вечерам. Все сообщения из санатория были оптимистичными: Андрюшенька чувствует себя хорошо, играет с детьми, много гуляет, не скучает.

Но несмотря на эти «официальные сообщения», и мы с трудом дождались дня, когда можно было навестить нашего «ссыльного» сына. В тот воскресный день конца февраля мы на ЗИМе Бориса Сергеевича отправились утром в Кратово. Я уже не помню, была ли в «компании посетителей» Варвара Сергеевна, но рассматривая фотографии того времени, могу документально подтвердить, что среди навестивших Андрюшеньку были Борис Сергеевич, моя мама, Лидочка, Юля и я. Санаторий, действительно, располагался в сосновом бору, прекрасная территория со «старинными» деревянными корпусами («главный» корпус - 2-х этажное оштукатуренное здание светло-желтого цвета). Во дворе санатория множество беседок и ледяных горок.

Андрюшенька хорошо выглядит и все мы бесконечно рады встрече. Мы пробыли у него более двух часов. Погода стояла великолепная, светило солнце, легкий морозец, снег на территории белый-белый. В Москве, конечно, такого чистого снега мы уже давно не видели. Снег в московских дворах и скверах чернел уже буквально на следующий день после снегопада. Даже это одно говорило о разнице между чистым воздухом в Кратово и загрязненным воздухом нашей Москвы, которую сейчас бы назвали «мегаполисом». Пребывание Андрюшеньки в санатории, конечно,

100


пошло ему на пользу, но самым радостным и для нас и, наверное, для него самого было возвращение домой. Произойдет это уже в марте 1962 года, ранней московской весной.

Конец 1962 года прошел без каких-либо заметных событий как в жизни страны, так и в жизни нашей семьи. Новый 1963-й год мы отмечали. Как обычно, у себя дома. Нарядили новогоднюю елку, приготовили ребяткам «подарки». Андрюшенька побывал на «Елке» во дворце спорта в «Лужниках».

1963-й годЗакончилась «хрущевская оттепель», вновь началось

идеологическое давление на интеллигенцию, творческую молодежь, но остановить уже начавшийся процесс в обществе было невозможно.

Н.С.Хрущев, М.А.Суслов и их «подпевалы» начали буквально травлю молодых художников, участвовавших в юбилейной выставке, посвященной 45-й годовщине Великого Октября на Манеже. Досталось не только молодым. Жесткой (если не сказать жестокой) критике подвергся и маститый художник Фальк, работа которого «Обнаженная» была выставлена на Манеже. В ответ московские художники организовали и провели без согласования с руководством города и страны выставку современного искусства на одной из частных квартир.

Резонанс от этой выставки был огромный. Появились статьи в зарубежной печати и в передачах «вражеских голосов» («БиБиСи», «Голос Америки», «Свобода» и др.), высоко оценивших вклад советских художников в развитие современного искусства. Назывались эти статьи по-разному, но одна из них носила, кажется, название «Абстракционизм на Интернациональной (Комммунистической) улице» (выставка проходила на улице с этим названием).

Мне не довелось побывать на этой выставке, но экспозицию на Манеже мы с Лидочкой посмотрели. Там, действительно, было много новых интересных работ молодых художников, да и работы «старых» мастеров, в том числе и Фалька и О.Серебряковой произвели на меня приятное впечатление. Н.С.Хрущев, посетивший выставку на Манеже, говорят, «плевался» и «честил» матом этих «пидарасов»-художников, «порочащих нашу прекрасную, социалистическую родину».

Художников-модернистов перестали публично выставлять. Появился «андеграунд». Работы молодых художников выставляли теперь «тайно» или наоборот не тайно, но не в Залах, а прямо на улице, где их разгоняли бульдозерами.

101


Вот в такой обстановке начался 1963-й год - год, когда в СССР начал возрождаться «культ личности», но теперь уже не И.Сталина, а «дорогого Н.С.Хрущева». Правда, никто уже всерьез не воспринимал «нового Вождя», да и властвовать ему осталось меньше 2-х лет. В октябре 1964 года закончится «эра» Н.С.Хрущева, он будет смещен со всех партийных и государственных постов и отправлен «на пенсию» - в отставку. Но до этого предстоит прожить еще почти два года, в течение которых нам придется пережить как счастливые, так и трагические моменты.

Бессрочный кандидатский минимумВ конце января 1963 года мне предстояло сдать экзамен

кандидатского минимума по специальности - «аллергология и иммунология». Дело в том, что если сданы 2 из 3-х кандидатских экзаменов, то «срок их действия» становится практически бессрочным. У меня был сдан экзамен по иностранному языку (английскому) год назад, так что сдача второго экзамена кандидатского минимума гарантировала мне «сохранность» результатов этих экзаменов. Тогда мне останется сдать лишь «философию» и, в случае написания кандидатской диссертации, ее можно будет представлять к защите.

Я подготовился к экзамену, проштудировав имевшуюся (рекомендованную и дополнительную) литературу по иммунологии, но в январе экзамен не состоялся. Он был перенесен на конец февраля. Сдавали экзамен по «специальности» в своем НИИ. Для этого приказом директора Института создавалась экзаменационная комиссия, в состав которой входили: сам директор института - профессор И.Н.Майский (председатель комиссии), и члены Комиссии Г.П.Трибулев - зам. директора по научной работе, М.С.Ломакин - ученый секретарь Института, И.П.Подоплелов - ст.н.сотр. лаборатории иммунологии канцерогенеза (группа культуры клеток), мой шеф - профессор О.Е.Вязов и зав. лабораторией трансплантации органов и тканей, канд. мед. наук М.М.Капичников.

Комиссия, естественно, создавалась для приема экзамена кандидатского минимума у группы аспирантов и соискателей. Так, мне довелось сдавать экзамен в составе такой группы: аспиранты Люся Скрябина, Акил Исхаков, Лида Хунданова, «соискатели» А.И.Мурашова, В.Барабанов и я.

Как правило комиссия задавала «экзаменующимся» вопросы по трем разделам иммунологии:1. Общая иммунология (основные понятия: антигены, антитела,

теории образования антител и т.п.).

102


2. Неинфекционная иммунология («иммунологическая несовместимость», иммунологическая толерантность, трансплантационная иммунология, иммунология канцерогенеза, иммунноэмбриология и т.д.).

3. Вопрос по теме диссертационного исследования (у меня, например, -иммунологическая несовместимость организмов матери и плода, иммунологическая болезнь новорожденных (ГБН), моделирование ГБН у животных).

В то время наши представления как о строении антител и механизмах их образования, так и данные об антигенах тканевой несовместимости были еще столь примитивны, что сейчас трудно поверить в то, что за прошедшие 40 лет в иммунологии достигнут столь заметный прогресс, позволивший, в известной степени, преодолеть «барьер тканевой несовместимости» и сделать пересадки органов и тканей эффективным и порой единственным методом лечения многих смертельных заболеваний. На основе «моноклональных» антител разработаны эффективные методы диагностики ранних сроков беременности, методы диагностики на ранних стадиях онкологических заболеваний, диагностики эндокринологических и иммунологических причин нарушений процесса репродукции у мужчин и женщин. В 60-е годы будет разработан и внедрен в клиническую практику метод иммунопрофилактики Rho(D)-сенсибилизации у родильниц как причины развития ГБН. В 1963 году никто из нас - ни экзаменаторы, ни экзаменируемые - не мог даже представить себе столь бурное развитие этого раздела медицинской и биологической науки. Более бурно развивались молекулярная биология и молекулярная генетика.

Уже нет в живых ни одного из экзаменаторов, да и экзаменуемые давно уже достигли пенсионного возраста, а в моей памяти этот день сохранился, как будто было это только вчера.

Лабораторный юбилейВ 1963-м году исполнилось 10 лет лаборатории иммунологии

эмбриогенеза, в которой мне довелось начать «свой путь в науку». Событие по своим масштабам и значимости не столь уж знаменательное, но О.Е.Вязов - «создатель» и бессменный «руководитель» лаборатории - «раздул» его до масштаба общеинститутского.

В мае состоялась научная конференция, посвященная этому «юбилею». Была напечатана программа конференции и изданы «Тезисы докладов». Для нас, начинающих научных сотрудников возможность выступить с докладом на такой конференции, да еще и получить «печатную» работу было очень важным и престижным. На

103


конференции, проходившей на Балтийской улице д. 8 в конференц-зале Института, собралась довольно представительная аудитория. Приглашения принять участия в этом «событии» приняли ряд видных ученых из различных Институтов АМН СССР и Минздрава Союза.

Мой доклад, состоявшийся на втором вечернем заседании конференции, был посвящен моделированию ГБН у крыс. К этому времени мне удалось уже собрать значительный экспериментальный материал, сделать красивые таблицы и слайды, демонстрировавшие поражения крысят гемолитической болезнью новорожденных. Доклад был одобрен аудиторией и, что особенно приятно, был замечен такими авторитетами в области акушерства и гинекологии, как академик АМН СССР, профессор М.С.Малиновский и профессор В.И.Бодяжина - заместитель директора НИИ акушерства и гинекологии Минздрава СССР, а также профессором Клемпарской - иммунологом, зав. лабораторией НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф.Гамалея АМН СССР. В.И.Бодяжина и Клемпарская в своих выступлениях в дискуссии по докладам, отметили интересные данные, представленные в моем сообщении, а академик М.С.Малиновский после окончания заседания удостоил меня рукопожатием и пожеланием дальнейших успехов.

После успешно проведенной «научной программы» юбилейных торжеств, решено было продолжить «празднование» уже вне стен Института. Все сотрудники лаборатории единодушно поддержали предложение О.Е.Вязова провести «выездную конференцию лаборатории» на природе. И вот в один из теплых дней конца мая вся лаборатория в полном составе отправилась на Речной вокзал, и оттуда теплоходом отплыли в бухту «Солнечная» - живописное место в Подмосковье. Мы прихватили с собой закуску, выпивку, казан для приготовления плова, канистры с водой.

Недалеко от пристани на опушке леса мы облюбовали небольшую поляну, где и прошла наша выездная конференция». Ребята нарубили в лесу дров, разожгли костер, подвесили казан, и Акил Исхаков приступил к приготовлению плова. Мы же тем временем играли в волейбол, загорали.

Процесс приготовления плова затянулся, и решено было начать с простых закусок: бутербродов, селедки с картошкой, салата. Мы выпили фирменной настойки на основе лабораторного спирта, а женщины - вина, закусили «чем Бог послал». Теперь уже можно было ждать главного блюда (как сейчас сказали бы „Hauptgericht“) - плова. В этот день я впервые отведал настоящего узбекского плова на природе. Отдохнувшие, усталые от свежего воздуха, спиртного и обильно съеденного плова, мы возвращались в Москву уже к вечеру.

104


Пройдет весна, настанет лето...Лето 1963 года мы провели в Валентиновке. Но до этого была

еще весна и наше 5-летие (первый юбилей нашей с Лидочкой супружеской жизни - 8 марта), а 24 апреля - 2-я годовщина Галочки. Кроме этого была еще «декада» государственных и семейных праздников в мае: Первомай, день рождения моих родителей (Бабы Мани и Деда Сени) 5 мая, День Победы 9 мая и день рождения Бориса Сергеевича 11 мая. Все эти праздники мы отмечали нашей большой семьей.

Переехав на дачу в начале июня, мы с Лидой каждый день утром - либо с Борисом Сергеевичем на его персональном ЗИМе, либо на электричке - отправлялись из Валентиновки в Москву на работу, а после работы возвращались, как правило, на электричке с Ярославского вокзала на дачу. Ребятки (Галочка и Андрюшенька) оставались на даче, под присмотром Варвары Сергеевны и Ани. Длинными летними вечерами мы гуляли с детьми, играли, читали им сказки, вместе ужинали. Перед сном ребят купали. Для этого нужно было натаскать из колодца воды, согреть ее на плите и наполнить ванночку.

В хорошую погоду мы часто «раскладывали» костер. Все очень любили посидеть у живого огня, особенно в звездную, теплую летнюю ночь. В то лето у нас во дворе, на волейбольной площадке, по воскресеньям собиралась «молодежь». Мы самозабвенно играли в волейбол «на вылет». Однажды в гости к Борису Сергеевичу приехали его племянники Лева и Алик Бурковы - сыновья старшего брата Николая, погибшего под Москвой ( по-видимому, под Нарофоминском, откуда было его последнее письмо) в 1941 году.

На Ваганьковском кладбище есть братские могилы солдат, погибших в Великую Отечественную войну. На одной из плит есть фамилия Бурков - без инициалов. Борису Сергеевичу удалось узнать, что этот Бурков был тяжело ранен под Нарофоминском, а потом умер там же в госпитале. Мы все думаем, что это и есть его брат.

Вместе с Левой и Аликом у нас «образовалась» семейная команда: Борис Сергеевич, Лида, Юля, Алик, Лева и я. Мы «продержались без вылета, наверное, почти весь игровой вечер, побеждая одного за другим наших соперников. В будни, да и в воскресные дни мы «гоняли» друг друга там же на волейбольной площадке в бадминтон. Эта игра только еще входила в моду в Москве. Практически еженедельно навещали в Загорянке моих родителей.

Однажды этим летом, в конце июня, мне пришлось принять участие в одном банкете в общежитии аспирантов АМН СССР на Балтийской улице, рядом с Институтом. Под узбекский плов мы изрядно выпили, и, возвращаясь на дачу, я уснул в электричке.

105


Остановку поезда в Валентиновке я проспал. Проснулся уже в Соколовке (через две остановки). Хорошо, что поезд в Москву не заставил себя долго ждать. Я добрался до дачи уже вечером, хотя и засветло. Лидочка, конечно, очень нервничала.

Но на этом «приключения» этого вечера не закончились. Видя мое состояние - «в изрядном подпитии», Лидочка уложила меня спать. Когда я ложился в постель, окно в нашей комнатке было открыто. Но на ночь, чтобы хоть как-то избавиться от назойливых комаров, окно закрыли. Проснувшись ночью оттого что меня мутило, я решил облегчить свое состояние и «выдать» лишнее («блевануть») через открытое окно. Каково же было мое разочарование, когда я понял, что «сделал» все при закрытом окне. Лидочке пришлось вставать и убирать за мной, потому что запах от «перегара» смешался теперь еще и с запахом «блевантины».

Эта ситуация напомнила мне один анекдот про человек-склеротика, который пошел в туалет, все «сделал» и лишь потом вспомнил, что забыл снять штаны. Подобные «казусы» со мной на протяжении моей жизни происходили неоднократно, но в закрытое окно я больше никогда не блевал.

Надо отдать должное Лидочке. Она сносила все мои «закидоны» стоически. Убирала за мной или помогала мне убирать за собой. Выпить в молодые годы я мог прилично (по количеству), но, как говорит Лида, меры я никогда не знал. Я редко хмелел до такой степени , чтобы не помнить себя, но «удержать в себе» выпитое, мне порой не удавалось. Вот такие эпизоды всплывают иногда в памяти. Я привел этот случай, чтобы молодые, идущие за мной, не следовали «примеру» молодого деда.

АидаОсень 1963 года запомнил я по одному «событию».

Андрюшенька начал плавать в бассейне-«лягушатнике» во дворце водного спорта «Динамо». Мы приобрели абонемент в бассейне и два раза в неделю водили Андрюшеньку учиться плавать. Для оформления абонемента требовалась фотокарточка, и Андрейка был впервые сфотографирован «на паспорт». Так называлась маленькая фотография с белым уголком внизу.

Спустя два цикла занятий в «лягушатнике» Андрюшу, как делающего большие успехи, перевели в «средний» бассейн, где была уже настоящая глубокая вода. Я сопровождал его на занятия, и с разрешения тренера- Ивана Даниловича Прокофьева плавал в этом бассейне вместе с сыном.

В конце октября мне предстояло выехать в Сухуми в свою вторую научную экспедицию (командировку). На сей раз срок

106


командировки был сразу же запланирован более длительным, чем во время первой поездки -40 дней. В план наших исследований было включено изучение наличия M-N-антигенов человека в крови обезьян. С этой целью нам нужно было знать M-N-дифференцировку донорской крови, которую мы должны были заказать на СПК (станция переливания крови) ГУЗМ.

С письмом, подписанным директоров Института, я направился на станцию переливания крови - ул. Поликарпова, 8. Тогда еще я не знал, что одна из лабораторий этого «Банка крови» - лаборатория стандартных сывороток - на долгие годы станет «вторым домом», а ее руководитель - Аида Гавриловна Башлай и ее сотрудники (точнее сотрудницы) - Наташа Моргулис и Майя Марковна Бабичева - моими ближайшими друзьями, сподвижниками и соавторами в, пожалуй, лучших научных работах, которые мне довелось выполнить за свою долгую «научную жизнь».

Тогда же, в октябре 1963 года я получил «добро» от главного врача СПК А.И.Успенской и направлен был в лабораторию серологии к Ревинской, где и начал определять M и N-антигены в крови доноров с помощью анти-N и анти-M сывороток, полученных в Институте судебной медицины. На СПК эти антигены в крови доноров не определяли, так как несовместимость донора и реципиента по антигенам системы MN (а впоследствии MNSs) не играла роли при переливании крови (хотя в литературе описаны весьма редкие случаи посттрансфузионных осложнений, обусловленных переливанием несовместимой по антигенам M-N крови).

Первая встреча с Аидой Гавриловной Башлай и произошла как раз во время моей работы в лаборатории у З.А.Ревинской.

В лабораторную комнату, где я сидел и определял M и N-антигены в образцах крови донора, используя реакцию агглютинации на плоскости (на тарелках) „иммунных“ анти-М или анти-N сывороток с эритроцитами крови доноров, вошла молодая еще (лет 30-35) энергичная, интересная женщина и, обратившись ко мне в довольно резкой форме, спросила, а что я здесь делаю. Я объяснил цель и задачу своей работы.

Сначала она скептически отнеслась к моему ответу. «Зачем Вам определять М и N-антигены в крови наших доноров? И кто Вам это разрешил?» Я ответил, что получил это разрешение главного врача СПК, а делаю это с целью использования крови человека определенных фенотипов по системе MN (которую мы хотим приобрести на СПК) в исследованиях по изучению M-N-антигенной дифференцировки крови обезьян разных видов, содержащихся в Сухумском питомнике. Я рассказал ей о наших прошлогодних исследованиях антигенов и антител системы АВ0- человека и

107


обезьян и о полученных результатах. Мой рассказ заинтересовал Аиду Гавриловну, и она немного смягчилась. Посмотрев, как я определяю М и N антигены в крови доноров, она одобрительно улыбнулась и ушла, пожелав мне успеха.

Мы вновь встретились лишь спустя полгода, когда я обратился к Аиде Гавриловне с просьбой о выделении нам анти-резус сыворотки для исследования резус-антигенов в крови обезьян. Она вспомнит нашу первую встречу, поможет мне «освоить» метод определения резус-антигенов и резус-антител, в том числе и метод «конглютинации» с желатиной, разработанный ею же. Более того, с этих пор она станет моим «спонсором» и будет безвозмездно снабжать меня редкими в те годы сыворотками крови для выявления в крови антигенов различных генетических систем групп крови человека: Rh-Hr, Kk, MNSs, Fy, Kidd, Lu, Le, P и т.д.

Мы выполним совместно с Аидой Гавриловной ряд интересных исследований не только на обезьянах, но и обследуем распределение антигенов разных систем групп крови человека в ряде популяций населения Грузии (Сванетия, Абхазия), которые будут опубликованы в центральных журналах. Эти исследования будут цитироваться ведущими специалистами в фундаментальных монографиях, посвященных группам крови человека: „Blood Groups in Man“ R. Mourent,1975; Race, Sanger- „Blood Groups and Transfu-sion“ и др.). А главное, что совместно с Аидой Гавриловной и ее сотрудницами мы разработаем и внедрим в клиническую практику впервые в СССР препарат - антирезусный иммуноглобулин для профилактики Rh-гемолитической болезни новорожденных. Нами будут выполнены и другие интересные работы.

Пройдут годы, я стану доктором наук и научным руководителем Аиды Гавриловны. Она защитит кандидатскую диссертацию под моим руководством, но для меня она навсегда останется моим Учителем.

Разбуженный ВостокВ 1963 году Б.С.Бурков в составе группы ведущих советских

журналистов сопровождал 1-го секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета министров СССР Н.С.Хрущева в его длительной поездке по странам Азии. Никиту Хрущева, помимо официальных лиц, в этой поездке сопровождали также его дочь Рада Хрущева с супругом - Алексеем Ивановичем Аджубеем (в те годы он возглавлял редакцию газеты «Известия»), внучка Юлия и другие

Маршрут поездки проходил через Индию, Бирму, Вьетнам, Индонезию и другие страны Азии. По материалам этого «путешествия» авторским коллективом, в который вошел и Борис

108


Сергеевич, была написана книга - «Разбуженный Восток». За этот труд группа журналистов: А.И. Сатюков - главный редактор «Правды», А.И. Аджубей - главный редактор «Известий», Д. Горюнов - генеральный директор ТАСС, Б.С. Бурков - Председатель правления АПН и др. были удостоены Государственной премии им Воровского.

Не помню уже из этой ли поездки, или из самостоятельной поездки во Вьетнам, вероятно, в том же году, но привез Борис Сергеевич ящик вьетнамкой рисовой водки. Он ее пробовал во Вьетнаме и больше уже, наверное, употреблять не решался. Несколько бутылок (0,8 л) такой водки я получил в подарок. Сам я не был большим любителем водки вообще, а этой рисовой водки тем более. Но вспомнил я о ней именно сейчас, когда приступаю к описанию второй сухумской «экспедиции».

Мы отправились в Сухуми поездом. Институт оплатил нам проезд в купейном вагоне. Вместе с нами (Л.С. Волкова и я) в купе оказалась одна молодая женщина и один грузин из Батуми. Звали его Жора. Как только мы «расположились» в купе, на стол были выставлены бутылки с коньяком, грузинским вином, какие-то закуски. Так Жора «отмечал» свое знакомство с попутчиками. Мы выпили, закусили. Начались обычные в таких случаях разговоры - кто, куда и зачем едет.

Жора сообщил, что он частый «гость» Москвы. Он возит в Москву и реализует на Центральном и Ленинградском рынках по сезону: цветы, зелень, овощи, фрукты. На вырученные деньги приобретает в Москве мебель, ковры и другой «дефицит». Все это он отправляет контейнером в Батуми. За одну поездку он зарабатывает по 8-10 тысяч рублей. Для нас, конечно, такие суммы казались тогда просто гигантскими. Нам такие деньги и не снились. Я, например, и за год не получал такой суммы.

Мы также представились. Знакомство с врачами. тем более научными работниками, показалось Жоре «престижным», и он в течение всей поездки старался оказать нам «внимание», принося к каждой совместной трапезе то бутылку коньяка, то вино. После обильной трапезы начинались карточные игры. Мы не играли на деньги, но чтобы как-то «подогреть» себя согласились однажды в «дурака» на «бутылку». Выиграли мы. Жора отправился в «ресторан» за очередной бутылкой коньяка, но, к сожалению, достать коньяк не сумел и был очень расстроен.

Чтобы как-то разрядить обстановку я предложил попробовать вьетнамской водки (помимо институтского спирта я захватил с собой одну бутылку рисовой водки). Внешне бутылка была не очень привлекательной, снабжена была какой-то блеклой этикеткой. Горлышко бутылки было укупорено какой-то пробкой и залито

109


сургучом. На этикетке была указана «крепость» водки - 70°. Водка эта горела, как хороший спирт.

Мы разлили водку по стаканам, выпили «за дружбу». Вдруг Жора как-то обмяк и полез на полку спать. Больше мы уже крепкие напитки в этой поездке не пили. Я, правда, выпил немного, и поэтому на меня водка не оказала такого действия.

Лишь через год мне придется еще раз выпить вьетнамской водки. Произойдет это у нас в квартире 110 на Беговой улице. К нам в гости придут Элида и Борис Поповы. Лида и Элида вернулись недавно из Болгарии, где они провели свой отпуск, путешествуя и отдыхая в Международном Доме журналистов в Варне. Борис, видимо, ревновал свою жену, передразнивая по ходу рассказа путешественниц. Лида и Элида танцевали в Болгарии народный танец «переницу». Борис переделал название танца в «передницу». Он так «разогрел» свое воображение, что запивал почти каждую фразу наших «туристок» рюмкой коньяка.

Когда же коньяк закончился, а Боре показалось, что выпито мало, он предложил съездить куда-нибудь за водкой. Я уговорил его не ездить никуда, а отведать вьетнамской рисовой водки, имеющейся в «моем баре». После пары выпитых рюмок Борис просто заснул, сидя на диване. Так «печально» закончилась наша встреча.

Эти два эпизода (в сухумской поездке и у нас дома), произошедшие с «питухами» вьетнамской водки, говорят о ее «уникальном» воздействии на организм человека.

Сухумские хашиВ Сухуми мы прибыли часов в 10 утра. Нас никто не встречал.

Мы взяли такси и поехали в Институт. Проверив наши документы, командировочные удостоверения и паспорта вахтер, дежуривший на проходной у Северных ворот, пропустил нас на территорию Института. Таксист доставил нас прямо к крыльцу «директорского дома». «Хозяйка гостиницы» Анна Яковлевна была предупреждена о нашем приезде и подготовила для нас два места

На сей раз свободных мест в «гостинице» было много. Лидия Сергеевна заняла койку в дальней комнате на «женской половине». Мне же досталась койка в той же комнате, что и в мой первый приезд. Более того, почти неделю я занимал эту комнату один.

Этот наш приезд в Сухуми совпал с длительной экспедицией ученых ИЭПиТ АМН СССР во Вьетнам. Группу специалистов Института, отправившихся во Вьетнам с целью изучения болезней обезьян в природных местах их обитания, возглавлял директор Института, профессор Б.А.Лапин. В состав этой группы входили:

110


зав. лаб. Генетики Н.П.Бочков, зав. лаб. инфекционных| болезней Этери Капитоновна Джикидзе, ст.н.сотр. лаборатории патанатомии Л.А.Яковлева, вирусолог Шевцова и др.

Теперь решать все повседневные проблемы, связанные с нашей работой в Институте, пришлось с зам. директора ИЭПиТ, профессором Ниной Ивановной Лагутиной. Она заведовала лабораторией физиологии. Нина Ивановна «оперативно» решила все вопросы, касающиеся нашего рабочего места (нас «приняла» вновь лаборатория генетики), подачи обезьян, положительно отнеслась и к возможности «иммунизации» обезьян-самок кровью самцов.

К сожалению, оставленные нами в прошлый приезд агглютинационные пробирки и другое «стекло» (флаконы, колбы и т.д.) исчезли. Нам сотрудники лаборатории сказали, что, вероятно, Н.П.Бочков «прихватил» их с собой во Вьетнам. Слава Богу, что мы привезли из Москвы «новую» партию агглютинационных пробирок, а остальное пришлось «добывать», выпрашивая в других лабораториях и у зав. складом Института Бориса Ефимовича Корсунского. С этого момента у меня с Борисом Ефимовичем сложились очень добрые отношения, которые мы поддерживали на протяжении многих лет (пока я приезжал работать в Сухуми).

Наконец, организационный этап был завершен. Все было подготовлено к началу работы, и мы приступили к исследованию крови обезьян. На сей раз основной упор был сделан на дальнейший анализ перекрестных реакций агглютинации с целью подбора пар производителей (самка-самец), несовместимых по изо-(алло-) антигенам групп крови.

Кроме того, мы начали исследовать и дифференцировку крови обезьян по MN-антигенам эритроцитов крови человека. Работа шла успешно, но она была прервана наступившими праздничными днями. В тот год праздник Великой Октябрьской социалистической революции растянулся аж на 3 дня: 7-9 ноября.

Именно в эти праздничные дни произошло «знакомство» и начался «роман» с новой аспиранткой лаборатории физиологии Анной Сысоевой. Это была интеллигентная, высокопорядочная девушка из Ростова из армянской (или русско-армянской) семьи.

В компании 3-х женщин: Л.С.Волковой, Пани Паниной и Ани Сысоевой я отправился утром 8-го ноября впервые в своей жизни есть «хаши».

Накануне мы засиделись допоздна в нашей гостинице, отмечая праздник 7-го ноября, а в 5 часов утра все мы поднялись и по серпантину дороги, ведущей к Северным воротам Института, спустились к подножию горы Трапеция, где на берегу речушки размещалась «Шашлычная», считавшаяся в те годы одним из мест,

111


где можно было в осенне-зимние месяцы поесть настоящий «ХАШ» (хаши)

Погода стояла прохладная, шел мелкий нудный дождь. В тот ранний час кроме нас в кафе посетителей еще не было. Мы заказали четыре порции хаши, взяли бутылку анисовой водки. Ведь есть хаши без водки, как мне сказали, нельзя. Выпив грамм по 30-50 анисовой водки, мы приступила к «поеданию» хаши. Я в тот первый раз, наверное, не прочувствовал по-настоящему прелесть этого блюда.

Готовили это блюдо с вечера. В котел с горячей водой помещали говяжьи ножки и мелко нарезанные желудки. Варилось все это в течение 7-8 часов. Хаши были готовы лишь ранним утром, когда в «хашные» приходили любители этого кавказского блюда. В моем понимании «хаши» - это горячий «студень». Наваристый, но не жирный прозрачный бульон, в котором плавают в большом количестве кусочки говяжьего желудка и разварившиеся ножки. Хаши во время варки не солят. На стол подают соль, толченый чеснок, уксус, горчицу и горячее молоко. Все это добавляется в тарелку по вкусу.

Мы заказали себе по одной порции, но доесть хаши до конца в тот раз я не смог. К моему удивлению «клиенты» кафе, пришедшие уже после нас, заказывали себе по две порции - жидкий «хаш» (как и мы) и еще тарелку «сухого хаша» - куски разварившихся ножек и кусочки желудка, но уже без бульона. Все это шло, естественно, под водку и съедалось полностью.

Как говорят «специалисты», хаши едят по утрам после ночной пьянки. Это сытное, наваристое, но не жирное блюдо снимает «похмелье». Поев хаши «дальнобойщики» (водители тяжелых грузовиков) отправляются в длительные рейды, а «бездельники» - спать. Уже позже, когда я «понял» вкус настоящего «хаша» и по достоинству оценил это блюдо, мне съеденного утром хаши хватало на целый день. Лишь вечером после работы я шел ужинать, хотя чувство голода не приходило - настолько сытным является хаши.

Мне довелось поесть хаши в Сухуми в разных местах: в «Шашлычной», в «Столовой» (на улице Ленина), в ресторанах «Кавказ», «Диоскурия», «Амра». В разные годы в Сухуми лучшие хаши готовили то в одном, то в другом ресторане - туда мы и ходили по утрам.

На протяжении, наверное, двадцати с лишним лет мы готовили хаши и у себя дома в Москве на Беговой, и на даче в «Заветах Ильича», если удавалось «достать» говяжьи ножки и желудки. Хаши любили Борис Сергеевич, и Варвара Сергеевна, и Лидочка. Пристрастились к хаши и наши дети. Мы приглашали на хаши и наших сухумских друзей - Аллу и Колю Асановых. Даже здесь в Германии мы готовили хаши и в хайме на Haydnstr., и у себя дома на

112


Чайковского, 63 (Tschaikowskistr. 63). Но вся «хашная эпопея» началась для меня именно в Сухуми в ноябре 1963 года.

Гуськовские историиВ этот мой приезд в Сухуми, который, кстати, длился опять же

более месяца, я впервые посетил сухумские кинотеатры, побывал в летнем театре на концерте Ирины Бржевской и концерте цыганского ансамбля.

В тот год помимо центрального кинотеатра «Сухуми», размещавшегося в отдельном здании на проспекте Сталина (позднее Мира), мы посещали также небольшой кинотеатр «Апсны» на улице Ленина. Он располагался в старом здании напротив кафе «Молочное». Я запомнил два фильма, просмотренных в этот период: «Рокко и его братья» с Алленом Делоном и еще один фильм отечественного производства, посвященный теме освоения космоса. В памяти моей не сохранилось название этого фильма, а вот песня, звучавшая лейтмотивом в этой «картине» так часто называли в те годы кинофильмы) запомнилась: «…жить и верить – это замечательно. Перед нами неизвестные пути. Покидая нашу Землю, обещали мы, что на Марсе будут яблони цвести…».

Во время концерта Ирины Бржевской мы «пережили» землетрясение. Честно говоря, я ничего не почувствовал, а вот все мои спутники - Лидия Сергеевна, Женька Гуськов, Анна Сысоева и Паня в один голос заявили, что во втором отделении концерта они почувствовали легкие толчки и дрожание кресел. На следующий день их ощущения были подтверждены сообщением в местной газете «Апсны Капш» о легком землетрясении силой в 2-3 балла.

Женя Гуськов, упомянутый мной выше, - мой «сожитель» (мы жили с ним в одной комнате в «директорском доме»), аспирант кафедры генетики Ростовского государственного Университета. Он приехал на рабочее место в лабораторию генетики ИЭПиТ. Он был высокий, стройный, симпатичный парень лет 25-ти.

От него я впервые узнал много интересного (в разных областях науки и культуры). Например, из области геологии и географии, (а точнее истории Земли). Он рассказал мне о теории движения тектонических плит, на которых располагаются материки, и о том, что когда-то Африка и Америка составляли единый материк. В пользу такого предположения говорят очертания соответствующих сторон двух современных континентов, обращенные друг к другу (если их сблизить друг к другу).

С ним мы обсуждали проблемы Атлантиды - исчезнувшей цивилизации. Пройдут годы. Я познакомлюсь с литературой, посвященной этим вопросам, проблемам и гипотезам, узнаю много

113


интересного, но Женя Гуськов оказался первым, пробудившим своими рассказами у меня интерес к этим научным и научно-фантастическим проблемам. Он же рассказал мне и о существующем мнении некоторых литературоведов о том, что роман ««Тихий Дон» не принадлежит перу Михаила Шолохова (за этот роман М. Шолохов был удостоен Нобелевской премии по литературе), По этой версии роман этот был написан одним белогвардейским офицером, который был расстрелян ЧК, а рукопись каким-то образом попала в руки М. Шолохова, последний и опубликовал роман под своим именем. В пользу этого приводились аргументы, казавшиеся явно не в пользу М. Шолохова, согласно которым при сравнении даже двух известных произведений М. Шолохова «Тихий Дон» и «Поднятая целина», они разнятся между собой как день и ночь как по сюжету, так и по «языку».

Я не специалист и не берусь судить о правомерности таких сопоставлений и о выводах на основе их сделанных, но сами рассказы Жени Гуськова об этом слушал я с большим интересом. А происходило это длинными сухумскими вечерами в нашей комнате после завершения «товарищеских чаепитий» с нашими дамами. Пили мы, конечно, вино и черный кофе из маленьких чашек, с почти обязательным гаданием на «кофейной гуще». Гадала, как правило, Анна Сысоева.

С Женей Гуськовым мы обсуждали также и версию о том, что великого писателя, поэта и драматурга Вильяма Шекспира вообще не существовало. Высказываются мнения, что произведения В.Шекспира принадлежат перу некоторых авторов, в частности, Марлоу. В.Шекспир, как известно, никогда не покидал Англию и поэтому (по мнению сторонников указанной выше версии) не мог столь точно описать жизнь и быт средневековой Италии в своих великих творениях «Ромео и Джульета», «Двенадцатая ночь» и др. Что же касается «Гамлета», то эта трагедия, посвященная событиям, происходившим в Датском королевстве, также вряд ли могла быть написана простым актером.

Уже в 70-е годы мне доведется прочитать в журнале «Иностранная литература» подборку материалов о правомерности такого предположения. В них подробно разбирались и анализировались не только драматические произведения В.Шекспира, но и его поэтические сонеты. Кто прав? Те, кто считают В.Шекспира величайшим драматургом «всех времен и народов», или те, кто считают его величайшим «плагиатором»? Это, в общем-то, не столь важно. Главное, что мировая культура обогащена этими гениальными творениями.

Нам с Лидочкой доведется уже в 1997 году побывать на родине В.Шекспира в Стратфорде-на-Айвоне, увидеть дом, в котором жил

114


великий писатель. Недавно (года два-три назад) мы смотрели фильм «Влюбленный Шекспир», получивший 7 премий «Оскара» в 1998 или 1999 году. Это тоже великолепная художественная версия о любви великого поэта и его творчестве в юные годы.

С Женей Гуськовым мы обсуждали и более близкие мне медицинские и биологические проблемы, в том числе пути развития медицинской науки и, в частности, медицинской генетики. Не забывали мы и трагическую историю развития и разгрома генетики в России и СССР.

Анна СысоеваВ эту мою командировку в Сухуми осенью 1963 года начался

мой «роман» с Анной Сысоевой. Сразу же скажу, что дальше объятий и поцелуев наши отношения не продвинулись, но на протяжении многих лет мы сохранили с ней теплые, дружеские отношения.

В дальнейшем, уже в 1975 году, после длительного периода времени, в течение которого наши контакты прекратились, мне довелось встретиться с Анной у нее дома. Она пригласила «нашу группу», работавшую в ту пору в Сухуми - С.С.Райцину, Н.А.Чуич и и С.П.Шмелеву и меня к себе. После приятно проведенного вечера воспоминаний, когда все уже улеглись спать, мы остались с ней наедине в кухне. Она призналась мне, что никого кроме меня так и не полюбила. Я думал, что такое бывает только в романах, да в кино, а оказывается может случаться и в реальной жизни.

Анна в начале 70-х ушла из ИЭПиТ, получив квартиру в институтском доме на набережной (Октябрьская улица, рядом с гостиницей «Тбилиси». Моя последняя встреча с ней, как я уже писал, произошла в 1975 году. К этому времени у нее уже был сын, лет 5-6. Замуж она так и не вышла. Одно время у нее был «мужик» из ответственных обкомовских работников местного масштаба. Познакомилась она с ним через бывшего 3-го секретаря обкома КПСС Олега Оранского, любовницей которого стала Паня Панина. У Пани с Олегом также был общий ребенок. Позднее, когда Олег уже был освобожден со своего поста, он развелся с женой и узаконил свои отношения с Паней.

Как сложилась дальнейшая судьба Анны Сысоевой я не знаю. События начала 90-х годов - война под названием Абхазо-Грузинский конфликт - начисто изменили всю жизнь в Сухуми. Многие сотрудники Института и другие мои знакомые вынуждены были покинуть город- попросту бежать из него. Уже больше нет и никогда не будет в Сухуми ни того Института, ни тех друзей, ни той атмосферы, которая царила и в Институте и в городе в 60-е - 80-е

115


годы, вплоть до моего последнего приезда в Сухуми летом 1988 года.

Назад к обезьянам и обратно в МосквуА пока я вновь возвращаюсь назад, в ноябрь 1963 года. Работа

по изучению MN- антигенной дифференцировки крови обезьян разных видов, содержащихся в сухумском питомнике, успешно завершена. Правда, для дальнейших наших исследований в плане моделирования гемолитической болезни новорожденных она ничего не дала, так как на основе MN- антигенов невозможно было подобрать пары обезьян несовместимых между собой, на подобии Rh-несовместимости у человека.

Зато мне удалось подобрать пары «производителей», несовместимых по изоантигенам (аллоантигенам) эритроцитов, среди павианов гамадрилов. На первом этапе работы мы еще не идентифицировали эти антигены и не дали им названия. Были отобраны самки: «Амфа», «Такса», «Гура», «Корта» - несовместимые с самцами «Ако» и «Колдуном», а также самки «Ака» и «Андалузка», несовместимые с самцом «Карабасом». В сыворотке крови самки содержались антитела, агглютинировавшие эритроциты самца. С целью усиления изо- (алло-) иммунизации впервые была проведена иммунизация самок эритроцитами крови соответствующего самца. Самки были «подсажены» в клетку к самцу. Оставалось ждать наступления и исхода беременности.

Тем временем в Мире произошла страшная трагедия. В конце ноября 1963 года в Далласе был убит Президент США Джон Ф. Кеннеди. Он совершал поездку по Техасу. В момент, когда кортеж Президента проезжал по улицам этого города, раздались выстрелы. Джон Ф. Кеннеди был смертельно ранен и не приходя в сознание скончался в госпитале, куда он был доставлен. Мы узнали об этой трагедии от сотрудников Института, обладавших телевизорами или радиоприемниками. Прочитать более подробно о трагических событиях, потрясших буквально весь Мир, мне удастся лишь через день. Центральные газеты в Сухуми поступали в те годы с опозданием на сутки.

Убийство Дж. Ф. Кеннеди произошло незадолго до окончания моего пребывания в Сухуми во время моей второй командировки. Так что, несмотря на успехи в работе, я возвращался в Москву с двояким чувством - радости от встречи с моими близкими (Лидочкой, Галочкой, Андрюшенькой, родителями) и горечи от убийства Президента США, которому я искренне симпатизировал.

Возвращался я в Москву впервые самолетом. Собственного аэродрома, который мог бы принимать большие пассажирские

116


самолеты (ИЛ-18, ТУ-104), в Сухуми еще не было. Вылетать в Москву можно было из Гудауты. Для этого использовали взлетную полосу военного аэродрома. До Гудауты от агентства «Аэрофлота», располагавшегося тогда на ул. Лакобы, ходил автобус. Прилетал этот рейс в Быково. Время в пути было около 5 часов. Самолет делал еще одну посадку, кажется, в Донецке. Но все же 5 часов - это не 2,5 суток, в течение которых можно было доехать до Москвы поездом. С этих пор в дальнейшем в Сухуми из Москвы и обратно из Сухуми в Москву я летал самолетами.

От «Быково» до Москвы добрался электричкой. Вот, наконец, я и дома. За время командировки я отпустил «бородку», так что Галочка меня не сразу узнала. Что касается Лидочки и Андрюшеньки, то им моя борода, очевидно, не очень понравилась. Спустя пару дней я ее сбрил. Больше в моей жизни я бороду не отпускал.

Вперед, в кандидаты!1963-й год в общем-то был удачным годом в моей жизни. Работа

над диссертацией шла успешно, экспериментальный материал был собран- модель ГБН на крысах была воспроизведена и детально описана. Однако, по-моему, модель эта не была полностью адэкватна резус-гемолитической болезни новорожденных у человека, да и апробировать на ней методы антенатального лечения ГБН было весьма проблематично. Ведь у крыс беременность многоплодная, и вводить в плодный пузырь каждого плода «гаптены» (как мы планировали) с целью нейтрализации материнских изо-(алло-) иммунных антител, не имея специальной аппаратуры, было весьма проблематично.

Поэтому исследования крови обезьян и обнаружение пар «производителей», несовместимых по антигенам собственных групп крови, открыли реальную возможность моделирования ГБН, в первую очередь на павианах гамадрилах.

Но первый этап становления научного работника - защита кандидатской диссертации. В те годы хождение имела такая фраза: «Ученым можешь ты не быть, но «кандидатом» быть обязан!» Да, ученая степень «Кандидат наук» (для меня - «Кандидат медицинских наук») открывала в те годы определенные перспективы для «научного роста», и являлась своеобразным «поплавком» в жизни. Ведь защита кандидатской диссертации давало право на прибавку в зарплате и на более продолжительный отпуск.

Для меня степень кандидата медицинских наук сулила на первом этапе лишь прирост зарплаты почти на 50 рублей. Я уже, как

117


младший научный сотрудник получал почти 100 рублей (точнее -98 рублей), а после утверждения в ВАКе (Высшая Аттестационная Комиссия Министерства Высшего образования СССР), зарплата м.н.с. в НИИ 2-й категории, к которой относились в те годы большинство Институтов АМН СССР, составляла 150 рублей. Для нашего семейного бюджета это было бы существенной прибавкой. Поэтому, чего греха таить, не только научный интерес, но и «тщеславие» и «материальная заинтересованность» заставляли меня форсировать завершение этого этапа моей научной работы.

Писать диссертацию я начал, когда экспериментальная часть работы на крысах была еще в ходу.

К кандидатским диссертациям в то время предъявляли определенные требования. Рукопись диссертации обязательно должна была включать следующие разделы: «Введение», «Обзор литературы», «Собственные исследования, «Обсуждение», «Выводы» и «Библиография» (список использованной литературы).

У меня были заведены специальные «папки», в которые помещались материалы, соответствующие указанным разделам диссертации. Сбор этих материалов я и завершил практически к концу 1963 года.

Начал я с обзора литературы. Это обязательный раздел кандидатской диссертации. У меня была собрана и проанализирована обширная литература, посвященная истории описания ГБН у человека и животных, методам диагностики этого заболевания, причинам и механизмам его развития (этиология и патогенез), методам лечения и профилактики, воспроизведению ГБН в эксперименте у животных. Критический анализ этой литературы и составил первый раздел диссертации.

Для защиты диссертации помимо рукописи работы на основе соответствующих научных (экспериментальных данных), требовалось еще сдать 3 «кандидатских» экзамена: специальность, философия и иностранный язык, а также иметь «печатные» научные работы. Публикация научных статей в медицинских журналах затягивалась порой на годы. Поэтому уже в начале 1963 года я написал и направил в журналы «Бюллетень экспериментальной биологии и медицины» и «Проблемы гематологии и переливания крови», а чуть позже в журнал «Патологическая физиология и экспериментальная терапия» три статьи, посвященные трем разделам экспериментальных исследований на крысах.

Первая статья была посвящена иммунологическим исследованиям, характеризующим модель ГБН у животных, вторая - гематологическим данным, а третья - патологоанатомическим характеристикам ГБН у крыс.

118


И статьи эти, и главы будущей диссертации мне пришлось писать поздними вечерами на кухонном столике в кухне нашей «коммуналки» в квартире 110 на восьмом этаже дома № 2 по Беговой улице в Москве. Это не было моей прихотью, а лишь осознанной «необходимостью». Я не мог позволить себе просиживать вечерами в библиотеке после завершения работы в Институте. Мне хотелось быть вечерами дома вместе с Лидочкой и детьми. Когда же все укладывались спать (в том числе и наши соседи), я шел на кухню и спокойно анализировал полученные в экспериментах данные и описывал их. Мои ночные «бдения» порой затягивались до 2-3 часов ночи, а утром в 7.00 я вставал, чтобы позавтракать вместе с Лидочкой и Андрюшенькой, проводить их в детский сад и на работу, а затем самому бежать в Институт.

4-х – 5-ти часов сна мне было вполне достаточно, чтобы полностью «восстановиться». Видимо, мои ночные дежурства медбратом в 13-ой горбольнице еще в студенческие годы, натренировали меня легко переносить ночные недосыпания. Да, в молодости все дается значительно легче, чем в зрелом возрасте.

Свои первые научные статьи, оформив их согласно требованиям журналов, снабдив актами экспертизы, авторскими справками и направлением от Института, я отвез в издательство сам. Редакции многих медицинских журналов располагались тогда в кирпичном, школьного типа здании, на улице 1905 года (потом, с конца 60-х годов в этом здании размещалась музыкальная школа, а редакции журналов были переведены на Научный проезд в районе метро «Калужская»).

Для меня это было очень удобно. Отписавшись в журнале выезда сотрудников (и такой журнал существовал тогда в Институте), я отправился в редакцию. От Института я доехал на 23 трамвае до Ваганьковского кладбища, перешел улицу 1905 года и оказался у здания редакции «Медицина». Отыскав на 2-м этаже комнату, где размещалась редакция «Бюллетень экспериментальной биологии и медицины» - БЭБиМ, я постучал в дверь и вошел.

Комната размерами с обычную классную комнату в школе, была разгорожена шкафами и полками на отсеки, в которых за письменными столами сидели секретари редакции соответствующих медицинских журналов. В каждой комнате находились редакции 3-х – 4-х журналов. Сдав принесенные рукописи статей, сопроводительные материалы и фотографии, иллюстрировавшие экспериментальные «находки», я получил справки о принятии статей. Однако, прежде чем статьи пойдут в «печать», их направят еще на рецензирование специалистам, а затем рассмотрят на редколлегии журнала, если рецензии будут положительными.

119


Только после этого статьи будут рекомендованы «к печати» или отклонены.

Но моя часть «работы» на этом этапе была окончена и я отправился домой пешком. Мне следовало лишь перейти через Ваганьковский мост и я был дома. Сегодня я прибыл домой рано - часа в три. Андрюшенька еще спал в детском саду, а Галочка дома. Лидочки, естественно, также не было дома. Она приходит с работы часов в шесть вечера.

Наскоро пообедав, я отправился в магазин - пополнить наши домашние запасы продуктов. Купил «грудинку» для супа, немного вареной колбасы, кажется, отдельной (качество ее в те годы было еще приличным), хлеба и «фруктовый» торт. Торт этот, как я уже писал, я любил с детства. Полюбили его и Лидочка, и ребята. Этот бисквитный торт, продавался в кондитерском отделе нашего «Гастронома» (Беговая, дом 4) в двух вариантах: маленький - 83 копейки и большой - 1 руб. 51 коп. На сей раз я «раскошелился» и купил большой торт, чтобы отметить «сдачу» статей в журнал. Кутить, так кутить!

Спустя пару месяцев я получил из редакции журналов сообщения, что статьи мои приняты к печати, но пройдет еще почти год, пока они будут напечатаны. В общем, эта часть подготовки материалов к защите диссертации у меня волнений не вызывала. Помимо этих статей у меня были написаны и напечатаны несколько тезисов докладов в трудах научных конференций, которые также считались «печатными работами».

Основное внимание теперь было направлено на написание глав собственных исследований. Описав материалы и методы исследований, я на основе статей, направленных в печать, принялся более подробно описывать результаты иммунологических, гематологических и патологоанатомических исследований. К моменту отъезда в командировку в Сухуми раздел собственных исследований был полностью написан. Мне оставалось лишь написать «введение» и «обсуждение», чтобы рукопись

диссертации была готова и ее можно было бы представить к апробации. Прежде чем диссертация могла быть представлена к защите в Ученом Совете АМН СССР или каком-либо НИИ, обладавшим правом приема диссертаций к защите, следовало пройти еще, по крайней мере, 2 этапа апробации материалов диссертации на лабораторной конференции, а затем на Ученом Совете Института.

К апробации на Ученом Совете Института диссертация (рукопись, отпечатанная на пишущей машинке) проходила рецензирование двумя назначенными директором института рецензентами. Кто будет рецензентами при апробации моей

120


диссертации - чуть позже. Сейчас же хочу сказать, что раздел «обсуждение результатов» считается наиболее сложным разделом, показывающем способность «соискателя» анализировать и обобщать полученные данные, критически их осмысливать и сопоставлять с имеющимися в научной литературе фактами и представлениями.

Этот раздел я написал будучи в командировке в Сухуми. Не только «товарищеские посиделки» в директорском доме или «культурная программа» - посещение концертов и кинотеатров составляли мой «досуг». Длинными вечерами я дописывал этот раздел диссертации, отдавал его на «правку» Лидии Сергеевне - моему научному руководителю, а затем, после сделанных ею замечаний, вновь переписывал соответствующие страницы.

В Сухуми же я «набросал» и раздел «Введение». Но, как сказала Лидия Сергеевна, этот раздел следовало еще согласовать с Олегом Евгеньевичем Вязовым - «шефом» лаборатории и первым моим научным руководителем.

После возвращения из Сухуми я отдал рукопись секретарю директора нашего Института - Антонине Михайловне, чтобы она перепечатала написанное мною на «машинке». В те годы за 1 страницу машинописного текста «машинистки» брали по 20 коп. Рукопись моей кандидатской диссертации получилась объемом более 250 страниц. На первом этапе апробации было решено отпечатать материалы на «серой» бумаге и Антонина Михайловна взяла с меня по 10 коп. за страницу. Таким образом, первый вариант моей диссертации обошелся мне рублей в 30.

Уже после апробации диссертация будет перепечатана на белой бумаге в машинописном бюро ВНИИ научной информации АН СССР на Балтийской улице, недалеко от нашего Института. Там, как я уже говорил, за 1 стр. нужно было платить уже по 20 коп., а чтобы напечатать список иностранной литературы следовало «отстегнуть» уже по 40-60 копеек. Все это отрицательно сказывалось на нашем семейном бюджете. На помощь пришел Борис Сергеевич. Он предложил отдать печатать список литературы в машинописное бюро АПН.

Я аккуратно переписал с библиографических карточек все литературные источники, цитировавшиеся в диссертации, и передал Борису Сергеевичу. Через пару дней он принес отпечатанный на бумаге «Верже» список иностранной литературы в 5 экземплярах. Он занимал, наверное, страниц 30.

Таким путем удалось «сэкономить» рублей 20-25, а это для нас было весьма существенно в то время. Ведь из своих 190 рублей, которые мы получали с Лидочкой, мы должны были заплатить за квартиру, свет, Андрюшин детский сад (12 рублей), зарплату Ане (25 руб.), купить себе проездные билеты (на месяц по 6 руб.), так что

121


на «все про все» оставалось у нас около 120-130 рублей. А если из них убрать еще и «расходы» на оформление рукописи диссертации, то свести концы с концами было очень не просто, и «экономия» в 20-30 рублей была для нас весьма существенной.

Помимо оформления рукописи к защите предстояло еще подготовить иллюстративный материал - таблицы и слайды. Это также стоило денег. За все приходилось платить из наших «жалких» общих доходов в 190 рублей. Вот такой была наша «материальная база» в период написания мной кандидатской диссертации.

Завершался 1963 год. Мы встретили Новый 1964 год в кругу семьи. Аня уехала на Новый год к своим родителям. Мы, конечно, не знали еще, каким будет для нас новый 1964 год. По традиции мы выпили по рюмке коньяка с папой и по бокалу шампанского с Лидочкой и мамой за здоровье и счастье в Новом году. Но не всегда наши желания совпадают с жестокой реальностью в жизни. Этот год окажется годом тяжелых переживаний, годом надежд, годом новых впечатлений, годом завершения важного этапа в моей жизни - защита кандидатской диссертации. Но обо всем этом я расскажу ниже.

Апробируемся?Уже в январе 1964 года я завершил написание своей

кандидатской диссертации и представил рукопись ее заведующему лаборатории профессору О.Е. Вязову - моему научному руководителю.. Он сделал несколько «редакторских» замечаний, но по существу оставил все написанное мной без изменений. Олег Евгеньевич назначил день лабораторной конференции, на которой я должен буду «апробировать» мою работу. Апробация на этом первом этапе прошла успешно и было принято «постановление» представить рукопись диссертации к уже официальной апробации на Ученом Совете Института. Рецензентами были рекомендованы старшие научные сотрудники из отдела, руководимого Н.Н.Жуковым-Вережниковым - Стелла Валериановна Сухоруких и И.И.Подоплелов. О.Е.Вязов обещал «переговорить» с ними и получить их принципиальное согласие и «добро» Ученого Совета.

Апробация диссертации была назначена на март месяц. В течение 3-х - 4-х недель рецензенты «анализировали» рукопись переданной им диссертации. В целом, мнения обоих рецензентов были положительными. Но И.И.Подоплелов категорически возражал против одной главы диссертации, основанной на результатах исследования групп крови обезьян. Я представил данные анализа перекрестных реакций агглютинации сывороток крови и эритроцитов разных видов обезьян и показал, что существует

122


реальная возможность подбора пар производителей (самка- самец) у павианов гамадрилов, несовместимых по аллоантигенам эритроцитов. Это открывает, по-моему, реальную возможность моделирования на обезьянах ГБН. Глава диссертации так и называлась - «Возможность моделирования ГБН у обезьян». Игорь Иванович, выступая на Ученом Совете, «потребовал» убрать эту главу из диссертации. Мотивировал он это тем, что на крысах создана уже модель ГБН, а на обезьянах речь идет лишь о «возможности».

Вообще же заседание Ученого Совета прошло для меня весьма успешно. Я сделал доклад и изложил в нем суть работы, не заглядывая в текст доклада (что, в общем-то, разрешалось), ответил на многочисленные вопросы. Затем выступили официальные рецензенты. Они отметили актуальность диссертации, ее новизну, правомерность сделанных выводов, большой экспериментальный материал, адекватность методов исследований, умение соискателя анализировать и критически осмысливать данные литературы. Оба рецензента рекомендовали Ученому Совету представить диссертацию к защите по специальности «Аллергология и иммунология» (такой тогда была ВАКовская специальность).

Затем выступали неофициальные рецензенты, члены Ученого Совета. Все они дали высокую оценку работы и поддержали мнение официальных рецензентов. Однако, в принятом Ученым Советом заключении была принята формулировка, предложенная И.И.Подоплеловым: «представить диссертацию к защите после внесения в рукопись изменений и исправлений согласно сделанным замечаниям». Речь шла как раз о том, чтобы главу, посвященную группам крови обезьян из рукописи убрать. Я согласился с решением Ученого Совета.

После заседания Ученого Совета его председатель, директор института. Профессор Иван Николаевич Майский попросил меня остаться. Когда все участники заседания покинули его кабинет, он поздравил меня с успешной апробацией и сказал: «От кандидатской диссертации не требуется никаких открытий, нужно лишь показать, что владеешь современными методами исследований, собрал и проанализировал достаточный экспериментальный материал по актуальной теме. У тебя все это есть. А «открытия» - группы крови у обезьян и моделирование на них ГБН убери из рукописи и оставь их для будущей докторской диссертации».

Я согласился, но, честно говоря, мне не хотелось убирать этот материал, открывающий перспективу дальнейшей работы по созданию более адекватной модели ГБН на животных более близких к человеку, чем крысы - обезьянах - из рукописи диссертации.

123


Поэтому главу эту я, как мне рекомендовали, из диссертации убрал, но материал этот перенес в раздел «Обсуждение».

Я оказался прав, уже к защите диссертации в ноябре 1964 года были получены первые обнадеживающие данные - впервые в мире нам удалось воспроизвести ГБН у павианов гамадрилов, так что создание адекватной модели этого заболевания на обезьянах было теперь уже лишь «делом времени». Реальный подход для этого - иммунизация самок эритроцитами крови несовместимого с ней по аллоантигенам самца, с которым самка впоследствии спаривалась, был найден и успешно апробирован.

Теперь уже после апробации кандидатской диссертации на Ученом Совете Института мне предстоит привести рукопись в соответствии с рекомендациями в «окончательный вид», сдать экзамен кандидатского минимума по философии, написать автореферат диссертации, после чего можно будет представлять диссертацию к защите в Ученый Совет по «Микробиологии, аллергологии и иммунологии» АМН СССР.

Работать по всем этим направлениям я начал сразу же после поручения выписки из решения Ученого Совета Института.

Исправленный вариант рукописи я отдал перепечатать в машинописное бюро ВИНИТИ. Получив готовый машинописный текст, вписал в него фамилии иностранных авторов и иностранные термины. Список иностранной литературы был у меня готов еще раньше. В текст диссертации были вклеены резиновым клеем фотографии, иллюстрирующие главные гематологические и патоморфологические находки при ГБН у крыс.

Резиновый клей позволял фиксировать фотографии, не деформируя их. Когда все было готово, отнес рукопись в переплетную мастерскую на улице Чехова. Спустя пару дней получил 5 экземпляров переплетенной кандидатской диссертации. Один из подготовительных этапов к защите кандидатской диссертации был завершен.

Соискателям для оформления диссертации по существующему положению полагается «творческий отпуск». При написании кандидатской диссертации до 3-х месяцев, а докторской - 6 месяцев. Так как диссертация у меня была практически написана и особых исправлений не требовала, я решил воспользоваться своим правом и оформить отпуск на 1 месяц для подготовки к экзамену кандидатского минимума по философии с середины апреля.

Пришла беда...В конце марта Галочку с Оксаной отправили на 2 месяца в

«санаторный детский сад» 4-го Главного управления Минздрава

124


СССР. Располагался он недалеко от Москвы, на территории так называемой «ближней дачи Сталина» в Волынском. Сейчас это уже Москва. Тогда же это был все же пригород столицы.

Условия в санатории были, конечно, хорошие. Несмотря на то, что девочки еще не посещали городской детский сад, они были направлены в санаторий 1-й поликлиникой, к которой они были «прикреплены», как внучки Бориса Сергеевича (Председателя Правления АПН). Мы проводили их к месту сбора - детскому отделению поликлиники на Сивцевом Вражке, откуда детей на автобусах повезли в Волынское. Нам дали памятку, где указывались дни посещений «санатория» родителями. Первое посещение было запланировано на середину апреля.

Аня, Галочкина няня, отпросилась в отпуск и уехала в деревню к родителям. Андрюшенька ходил в детский сад, а по вечерам мы водили его в бассейн «Динамо». Все шло в общем-то хорошо и ничто, казалось, не предвещало приближения драматических событий.

Но, как часто бывает, на фоне общего благополучия как гром среди ясного неба вдруг нагрянет беда.

Так и получилось с нами. В середине апреля мы навестили Галочку в санатории «Волынское». Все у нее шло хорошо. Выглядела она здоровой и веселой, не плакала при встрече с родителями. Мы остались довольны и прекрасной территорией и условиями содержания детей. Это нас немного успокоило, хотя мы с Лидочкой и Андрюшенька очень скучали по нашей маленькой дочери и сестренке.

Но тут начались дни, которые оставили тяжелый след в нашей жизни. Поначалу вроде бы ничего страшного не происходило. Соседский сын Валерка, живший в одной с нами квартире со своими родителями Женей и Люсей Щербаковыми, заболел «ветрянкой» (ветряной оспой). Он был года на 1,5-2 старше Андрюшеньки и ходил еще в детский сад. Там он и подцепил ветрянку. Заболевание это не считалось тяжелой детской инфекцией, и все лечение состояло в обработке оспенных везикул (пузырьков) раствором зеленки. Даже температура у детей часто не поднимается. Многие дети, болеющие ветрянкой, намазанные зеленкой, не посещая детский сад или школу, гуляли с другими не болевшими еще ветрянкой детьми во дворе или контактировали с детьми, жившими в одной комуналке, и заражали их.

Нам не удалось уберечь от контакта с Валеркой нашего сына. Соседский мальчик выздоровел и начал посещать уже детский сад, когда началась ветрянка у Андрюши. Я как раз находился в отпуске, а Лидочка получила больничный по уходу за ребенком, и мы теперь оставались дома все вместе. Заболевание поначалу протекало легко.

125


Температура у Андрюшеньки не была высокой, да и высыпаний было гораздо меньше, чем у Валерки. Андрюшенька просто лежал в кроватке, а мы играли с ним, читали любимые книги. Когда же он засыпал, мы с Лидочкой читали литературу, рекомендованную для подготовки к экзамену по философии.

Апрель месяц. Весна в Москве. У Варвары Сергеевны обострение язвенной болезни 12-ти перстной кишки. Ее госпитализировали в ЦКБ (Центральная клиническая больница 4-го Управления Минздрава СССР) в Кунцево. Отделение, где она проходит лечение, находится в Главном корпусе больницы и в выходные дни Лидочка с Борисом Сергеевичем навещали ее.

Высыпания у Андрюшеньки прекратились и пошли на убыль. Он чувствует себя хорошо, лишь личико и ручки окрашены в зеленый цвет в местах бывших оспенных пузырьков. Сейчас от них остались небольшие корочки. Чтобы тельце его побыстрее очистилось, мы решили его искупать. После принятой ванны Андрюшенька хорошо поел и уснул. А на следующее утро у него поднялась температура, он стал вялым, но мы так ничего и не заподозрили.

Андрюшенька лежал на втором этаже двухэтажной детской кроватки и раскрашивал картинки в детской книжке. До этого он справлялся с этой работой легко. Но тут Лидочка заметила. Что рука его не слушается и он не может раскрасить картинку. Она спросила его, почему у него не получается раскрашивание картинки. А ответ его поверг нас в уныние: «А я и на ножках стоять не могу». Лидочка спустила его на пол и поставила на ноги. А он стал заваливаться.

Вот тут мы и забили тревогу и вызвали врача из «кремлевки». Наш участковый врач Ковалева сначала ничего тревожного «не нашла», но все же прислала консультанта невропатолога. Состояние Андрюшеньки резко ухудшилось, он большую часть времени спал, температура была высокой. Приехавший врач, осмотрев его, настояла на срочной госпитализации. Видимо, для того, чтобы успокоить нас , она сказала, что у ребенка явления «менингизма» (у него была ригидность затылочных мышц), как осложнение «ветрянки». Врач дождалась «перевозки» – машины скорой помощи из ЦКБ «Кунцево» и отправила нас с Лидочкой и Андрюшенькой в больницу. Было воскресенье, в приемном отделении больницы Андрюшеньку осмотрел дежурный врач и направил его в детское инфекционное отделение, располагавшееся в отдельном корпусе.

Поместили Андрюшеньку в бокс одного и не разрешили Лидочке остаться с ним, несмотря на то, что состояние его становилось тяжелым. Мы вернулись домой в страшной тревоге, а утром сразу же поехали в больницу. После осмотра Андрюшеньки заведующим отделением Лидочке разрешено было остаться с

126


ребенком. Андрюшеньке была проведена спинномозговая пункция, позволившая врачам подтвердить диагноз - постветряночный менингоэнцефалит

Уже во время спинномозговой пункции был введен стрептомицин. Началась борьба за жизнь ребенка. Он лежал в кроватке без движения, ничего не говорил, не мог ничего пить и есть. Борис Сергеевич обратился за помощью к Начальнику 4-го главного управления Минздрава чл.-корреспонденту АМН, профессору Маркову.

Последовала «команда» сверху. К Андрюшеньке были направлены лучшие специалисты: детский невропатолог, профессор М.Б.Цуккер, доцент, и.о. зав. кафедрой нервных болезней 1 МОЛМИ, консультант ЦКБ Мельничук, инфекционист, чл.корр. АМН СССР Бунин. Все имевшиеся в их распоряжении средства были «брошены» на борьбу за жизнь мальчика.

К сожалению, борьба эта сначала не давала желаемых результатов, положение Андрюшеньки оставалось тяжелым, он находился практически в бессознательном состоянии. Я проводил время под окнами здания инфекционного отделения, где он находился вместе с Лидочкой. Мне было тяжело и страшно за его жизнь, хотя доцент Мельников, преподававший нам неврологию, выходя из отделения, на мой немой вопрос, обращенный к врачам консилиума, успокоил меня: «Все будет хорошо!».

Тяжело было мне, но это, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить Лидочке в течение нескольких дней, пока она находилась в боксе с Андрюшенькой и видела его состояние. На протяжении недели он не разговаривал, лишь стонал, когда проводили спинномозговые пункции. И все-таки лечение и организм Андрюшеньки постепенно начали брать верх над коварным заболеванием.

Однажды Лидочка услышала произнесенное им полушепотом «хотю...». Она так обрадовалась, что он заговорил. Но подумала, что он хочет пить и поднесла ему «поильник». Когда же Лидочка поняла его призыв - «хотю писать!», было уже поздно: Андрюшенька не смог еще удержаться и написал в постель. Но первая фраза, сказанная сыном после недельного молчания, вселяла надежду на его скорое выздоровление. И мама, и сын рассмеялись впервые после тяжелых дней страшной болезни, поразившей нашего Андрюшеньку.

Еще не скоро смогу я прижать к груди любимого сына, но то, что критические дни миновали, позволяло надеяться на его полное выздоровление. Дни тянулись медленно. Я получил «пропуск» на территорию больницы и мог ежедневно навещать Андрюшеньку и Лидочку.

127


Варенька тоже пошла на поправку и теперь навещает во время прогулок Андрюшеньку и Лиду. Погода стоит хорошая, весна в разгаре. Андрюша еще не гуляет, но состояние его заметно улучшилось. Лидочка постоянно с ним. Она читает ему, играет в те игры, которые предоставила больница. Живу надеждой на скорейшее выздоровление сына и возвращение домой Андрюшеньки с Лидочкой и Галочки. У нее тоже заканчивается «срок» пребывания в санатории «Волынское».

Все снова в строю – готовьтесь к защитеВ конце мая наконец-то собираемся вместе дома на Беговой

улице дом 2 кв. 110. Позади остался самый тяжелый месяц в моей жизни. Месяц полный тревог и переживаний.

В Москве начинается лето. Мы переезжаем на дачу в Валентиновку. На свежем воздухе Андрюшенька быстро набирает силы.

Нам с Лидочкой предстоит сдача экзамена кандидатского минимума по философии. Мы уже получили в ректорате у заведующего отделом аспирантуры Левандовского официальное уведомление о дате экзамена и получаем на кафедре философии программу, включающую в себя основные разделы диалектического материализма, по которым предстоит показать свои познания на экзамене.

У нас всего одна неделя на подготовку. Болезнь Андрюшеньки выбила нас из намеченного графика. Придется наверстывать упущенное студенческими авральными методами. Мы прочитали основную литературу по разным руководствам и учебникам, не углубляясь в первоисточники. Кое-что осталось в памяти еще со студенческих лет.

Вот и настал день «платежа». Сдали мы экзамен спокойно, получили свои «четвертки». Лидочка сдавала зав. кафедрой, профессору Пашинцеву, а я - доценту Козлову. Нам этого вполне достаточно. Теперь у меня сданы уже все экзамены кандидатского минимума. Ученый секретарь Института Стелла Валериановна Сухоруких оформляет мне специальную справку, по особой форме, где указано, когда, где, кому сдавался тот или иной экзамен и оценка за каждый «предмет». У меня две «4» по иностранному языку и философии и «5» - за специальность.

Итак, у меня все готово для подачи документов в Ученый Совет АМН СССР, где планируется защита диссертации. Я иду на Солянку,4, в здание, где располагается Президиум АМН СССР и где в конференц-залах проходят Ученых межинститутских Советах защиты докторских и кандидатских диссертаций. Поднимаюсь на

128


второй этаж по парадной мраморной лестнице с красной ковровой дорожкой в кабинет референта Ученых Советов Анциферовой Вере Викентьевне. Как и положено, в портфеле у меня 3 экземпляра диссертации, машинописный текст автореферата диссертации на 20 стр. с грифом «в печать» и подписью директора Института, «выписка» из решения Ученого Совета о соответствии диссертации требованиям, предъявляемым ВАК СССР к кандидатским диссертациям и о направлении ее к защите а Ученом Совете АМН СССР по специальности «аллергология и иммунология», справка о сдаче экзаменов кандидатского минимума, заверенная Секретарем ученого совета Института, характеристика, подписанная «треугольником» Института и заверенная печатью Института, автобиография.

Весь этот «пакет» документов, в том числе и фамилии предполагаемых официальных оппонентов (проф. В.И. Бодяжина - зам. директора по научной работе ВНИИ акушерства и гинекологии МЗ СССР и канд. Мед. наук Н.И. Кузнецова - зав. лабораторией иммунологии НИИ психиатрии им. Сербского) передаю Вере Викентьевне. В тот год ей было, наверное, лет 45-47. Это была небольшого роста симпатичная, пухленькая женщина. С ней мне еще придется столкнуться в своей жизни, когда настанет время защищать докторскую диссертацию, и позднее, когда Вера Викентьевна перейдет работать референтом Ученого Совета по защитам диссертаций в Институт морфологии человека, где буду работать и я, а позднее стану членом этого Совета. Но сейчас я предстал перед ней как соискатель, жаждущий защитить свою первую в жизни кандидатскую диссертацию.

Уже позже я узнаю от «бывалых» людей, что без «подарка» к Вере Викентьевне «не принято» приходить. От нее, как оказалось, зависело многое: и возможность ускорить время «защиты», и «благосклонность» членов Ученого Совета. Я же пришел как «лох», как сказали бы теперь, но почему-то Вера Викентьевна приняла меня ласково и сказала, что на следующем ученом Совете, который состоится в четверг на следующей неделе, она представит переданные мной материалы.

В назначенный срок я прибыл на Солянку, 14. Защита диссертаций на Ученом Совете по специальности «аллергология и иммунология» проходила в Пироговском зале. Это самый «торжественный» конференц-зал здания АМН СССР, построенного по проекту выдающегося архитектора А.Казакова. Этому зодчему принадлежат многие архитектурные памятники, охраняемые государством, в Москве. Это и здание МГУ им. Ломоносова на Манежной площади в Москве, и здание Кремлевского дворца (в те годы здание Верховного Совета СССР в Кремле), и многие другие.

129


В зале установлен мраморный бюст Н.И. Пирогова - основоположника военно-полевой хирургии, висят портреты выдающихся российских и советских ученых-медиков, президентов АМН СССР.

На нынешнем заседании «слушаются» две кандидатские диссертации. Я второй раз присутствую на заседании этого Ученого Совета. Первый раз в июне 1962 года здесь же защищала кандидатскую диссертацию И.И.Титова – м.н.с. нашей лаборатории.

В перерыве заседаний Ученого Совета, когда подсчитывались голоса после первой защиты, члены Ученого Совета представляли очередные диссертации, поступившие в Совет. Вот настала и моя «очередь». Кто-то из членов Совета доложил, что к защите представлена диссертация М.Ш.Вербицкого - «Моделирование гемолитической болезни новорожденных у крыс».

Председательствовал на Ученом Совете академик АМН СССР. профессор В.Д. Соловьев - зав. отделом НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Н.А. Гамалея АМН СССР. Кто-то из членов Совета спросил, а почему «гемолитическая болезнь новорожденных, да еще у крыс идет к нам на Совет? Это что, иммунологическая работа?». Представлявший не смог вразумительно ответить на поставленный вопрос.

Председатель Совета спрашивает, откуда идет работа. Представляющий, посмотрев на титульный лист диссертации, информирует Совет, что работа выполнена в Институте экспериментальной биологии АМН СССР в Москве. «Так у нас же член Совета, директор этого Института. Профессор И.Н Майский» - говорит Председатель. «Иван Николаевич, эта работа иммунологическая?». «Иммунобиологическая!», - отвечает И.Н. Майский.

Председательствующий вновь повторяет свой вопрос и вновь получает тот же самый ответ. Происходит какая-то «путаница» («иммунологическая» - «иммунобиологическая»). Все шумят. Одни кричат «надо работу принять», другие - «это не наш профиль». Наконец, Председатель Совета предлагает прежде чем принять окончательное решение, передать на предварительное рецензирование диссертацию члену Ученого Совета - специалисту по неинфекционной иммунологии - д.м.н., профессору А.Я.Фриденштейну. Результат доложить на следующем Совете, который состоится в конце июня. Это будет последний Совет перед «летними каникулами». Итак, теперь моя «судьба» в руках Александра Яковлевича Фриденштейна.

На следующий день я информировал О.Е.Вязова о случившемся. Он ответил мне известным анекдотом, перефразируя его: «Есть что защищать, но негде!». Тем не менее известие это его встревожило, и

130


он решил «ковать железо, не отходя от кассы» - позвонил директору НИИ педиатрии АМН СССР, к.м.н. Митрофану Яковлевичу Студеникину. С ним он был знаком по аспирантским годам в АМН СССР. Митрофан Яковлевич, выслушав просьбу О.Е.Вязова, предложил ему, чтобы я подвез диссертацию в Институт педиатрии и назначил дату - в 11 часов завтра. Я поехал в Институт педиатрии прямо из дома.

Находится институт и по ныне на Новочеремушкинской улице, на противоположной стороне от Черёмушкинского рынка. Я доехал на метро до станции «Октябрьская», а оттуда на трамвае до Черёмушкинского рынка. От трамвайной остановки до здания института следовало пройти метров 150-200 пешком. Располагался институт в новом светлом 8-этажном кирпичном здании.

Кабинет директора находился на 2-м этаже. Митрофан Яковлевич принял меня в назначенное время. Это был еще молодой мужчина, лет, наверное, 35-37, худощавый, подтянутый. Полистав диссертацию, он улыбнулся и сказал, что, в принципе, он готов принять ее к защите на Ученом Совете их института, но хочет, чтобы с ней предварительно познакомились специалисты отдела патологии новорожденных.

Он позвонил по внутреннему телефону и направил меня к старшему научному сотруднику этого отдела. Попрощавшись, я отправился в указанный мне отдел. Встретила меня приветливая, средних лет женщина. Фамилию ее, к сожалению, память моя не сохранила. Поговорив со мной о существе моей научной работы, она с интересом пролистала диссертацию и попросила оставить ей один экземпляр и автореферат для более подробного анализа. Ответ я должен буду получить через пару дней.

Из института педиатрии я поехал на работу. Доложил о встрече и результатах переговоров. Олег Евгеньевич остался доволен, что нашлось место, где я смогу «защищаться». Но в этот же день мы поднялись с ним на 3-й этаж здания к зам. директора по научной работе НИИ нормальной и патологической физиологии АМН СССР (директор - академик АМН СССР профессор В.В. Парин) д.м.н. Г.Н. Крыжановскому.

С Георгием Николаевичем я неоднократно играл в футбол на хоккейной площадке во дворе нашего института. Выслушав нас, он сказал, что если не будет другого места, они возьмут мою работу к себе на Ученый Совет. Таким образом, нашлись уже два Ученых Совета, где я мог бы защищаться. Через два дня я позвонил Митрофану Яковлевичу Студеникину. Он ответил, что отзывы специалистов на мою работу положительные и они берут ее к защите на своем Ученом Совете, а я должен подвезти к секретарю Совета все необходимые документы.

131


Я поблагодарил директора Института педиатрии, но решил дождаться решения Совета при АМН СССР. В день заседания Ученого Совета я прибыл в Академию медицинских наук СССР. В этот день на Ученом Совете проходила защита двух кандидатских диссертаций. Первой «защищалась» Л.Л.Хунданова, аспирантка нашего Института. Ее работа была посвящена влиянию иммунизации крыс антигенами разных внутренних органов на процесс метастазирования экспериментальных перевиваемых опухолей. С братом Лиды Хундановой – Левой, тоже аспирантом лаборатории И.Н.Майского - директора нашего Института, меня свяжет совместная работа и дружба на долгие 35 лет.

Лида Хунданова успешно защитилась. И пока счетная комиссия подводила итоги голосования членов Ученого совета, Александр Яковлевич Фриденштейн доложил Совету, что кандидатская диссертация М.Ш.Вербицкого является иммунологической работой, отвечающей требованиям, предъявляемым ВАК СССР к кандидатским диссертациям, и может быть рекомендована к защите на данном Ученом Совете СССР. По предложению Председателя Совета диссертация была принята к защите и были утверждены официальные оппоненты и учреждение, дающее отзыв о научно-практической значимости работы - МОНИИАГ МЗ РСФСР.

Было решено после совещания с О.Е.Вязовым и Л.С.Волковой оставить диссертацию в этом Совете. Мне пришлось съездить в Институт педиатрии, извиниться и поблагодарить за внимание и положительную оценку моей работы, которую я буду защищать осенью в АМН СССР, поскольку Ученый Совет принял уже ее к защите.

Поблагодарил я и Г.Н.Крыжановского. «Ну что ж, - сказал он, - все, что ни делается - к лучшему. Успехов тебе».

Так закончилась моя предварительная нервотрепка с защитой кандидатской диссертации. Теперь мне предстояло отвезти диссертацию своим официальным оппонентам и в МОНИИАГ. Но до этого следовало еще напечатать автореферат диссертации.

Со всеми документами я отправился в типографию ТАСС. Борис Сергеевич позвонил зам. Генерального директора ТАСС Дмитрию Николаевичу Постникову и попросил его помочь молодому ученому. Я встречался с ним ранее у Бориса Сергеевича дома и неоднократно во дворе дома 13 по Беговой улице. В те годы Д.Постников довольно часто захаживал к Надежде Викторовне Троян, жившей в этом же доме в 4-м подъезде. Д.Постников принял меня и направил в типографию ТАСС. Выполнив все формальности, мой автореферат приняли к печати. Уже через пару дней тираж был готов.

132


Я развез диссертацию и автореферат оппонентам и в МОНИИАГ, отправил по почте автореферат 30 специалистам в разные учреждения и города СССР и заверенный лист отправлений передал в Ученый Совет АМН СССР - В.В. Анциферовой.

На этом все необходимые на данном этапе формальности были закончены и я стал готовиться к очередной командировке в Сухуми.

Сухуми – горячая точка в резус конфликтеМоя командировка в Сухуми планировалась на конец сентября.

На сей раз помимо основной работы по моделированию ГБН у павианов гамадрилов и дальнейшему изучению аллоантигенов эритроцитов у обезьян было решено продолжить исследования антигенной дифференцировки эритроцитов крови обезьян по изоантигенам известных генетических систем групп крови человека.

В этом году на очереди стояла система Rh-Hr или как ее называют система резус-антигенов. Интересно, что Rho(D)–антиген, главный антиген этой системы, был открыт К.Ландштейнером и А.Винером в конце 30-х годов. Эти исследователи иммунизировали кроликов эритроцитами обезьян макак-резусов и получили сыворотку крови, агглютинирующую эритроциты обезьян этого вида. Сыворотка получила название анти-резус. Но, как оказалось, с помощью этой сыворотки К.Ландштейнер и А.Винер смогли разделить людей на резус-положительных, чьи эритроциты агглютинировались этой сывороткой, и резус-отрицательных, эритроциты которых сывороткой анти-резус не агглютинировались. Из лиц кавказской расы (белых американцев) 85% оказались резус-положительными, а 15% - резус-отрицательными.

Это открытие позволило установить этиологию (причину) и патогенез (механизм развития) ГБН. Женщины, родившие детей с ГБН были резус-отрицательными и содержали в своей крови антитела (анти-резус), агглютинировавшие эритроциты их больных детей и эритроциты крови их мужей (отцов детей, пораженных ГБН). За это открытие К.Ландштейнер был удостоен впоследствии Нобелевской премии.

Но, что интересно, с помощью сывороток анти-резус, получаемых от резус-отрицательных женщин, родивших детей, больных ГБН, выявить резус-антиген Rho(D) в эритроцитах крови обезьян макак резусов не удавалось.

Мы планировали провести исследования на обезьянах разных видов, содержащихся в Сухумском питомнике ИЭПиТ АМН СССР, с целью изучения наличия у них в эритроцитах различных антигенов системы резус.

133


Получить сыворотки анти-резус можно было лишь в Институте переливания крови (ЦОЛИПК МЗ СССР) или на Станции переливания крови (СПК). В Институте на наш запрос о возможности приобретения у них таких сывороток был получен отрицательный ответ: «они не предоставляют столь ценные антисыворотки для научных исследований».

Тогда я обратился на С ПК к Аиде Гавриловне Башлай. Она любезно согласилась выделить мне нужные сыворотки и предложила освоить методы определения резус-антигенов в сыворотке крови людей. Я, конечно, с радостью согласился, и в течение лета практически ежедневно приходил в лабораторию стандартных сывороток и занимался определением резус-антигенов и резус-антител. Я освоил методы конглютинации с желатиной, антиглобулиновые пробы (прямую и непрямую пробы Кумбса), методы агглютинации в солевой среде в микропластинках. Эти методы я буду использовать в дальнейшем в своих исследованиях на протяжении более 30 лет, то есть практически всю свою научную жизнь.

С этих пор наши научные контакты с Аидой Гавриловной стали прочными и перешли в дальнейшем в плодотворное научное сотрудничество, позволившее сделать ряд важных работ, имевших не только теоретическое, но и практическое значение. Наши научные контакты незаметно переросли в дружеские отношения, мы встречались семьями. Это была удивительная женщина. Последний раз мы встречались с Аидой Гавриловной в августе 1998 года.

Хороша страна Болгария..., а на Клязьме лучше всехЛето 1964 года мы проводили на даче в Валентиновке, а в конце

июля Лида, Юля и Рая собирались поехать впервые в турпоездку в Болгарию.

Путевки им обещал достать Борис Сергеевич. Поездка в Болгарию включала недельную туристическую поездку по стране и трехнедельный отдых на Черном море в международном доме журналистов на «Золотом песке». Я от этой поездки отказался, считая, что после тяжелой болезни нельзя оставлять Андрюшеньку, а Лидочке, перенесшей столь тяжелый стресс, вызванный ее пребыванием в больнице с Андрюшенькой в самый тяжелый и страшный период его болезни, отдых был просто необходим.

Лида, Юля и Рая начали оформлять документы для этой поездки. Но тут оказалось, что Рае в РК КПСС характеристику для поездки в Болгарию не утвердили. И тут «освободившееся» место было отдано Элиде Поповой, бывшей в ту пору членом партбюро Института мозга..

134


Вот наши «туристки» и отправились в первую в своей жизни загранпоездку. Хотя тогда и шутили: «Курица - не птица, Болгария - не заграница». Как видите Рае даже в Болгарию тогда не пустили за ее «пятый пункт» (национальность). Такова тогда была обстановка в СССР.

Поездка и отдых в Болгарии оставили в памяти Лидочки самые приятные впечатления и воспоминания.

Мы же провели с Галочкой и Андрюшенькой этот месяц на даче. Погода была хорошая, мы много гуляли, играли, ходили в Загорянку.

В конце августа, уже после возвращения Лидочки из Болгарии, мы на две недели ездили в Бухту Радости - пансионат, недавно открытый на Клязьминском водохранилище под Москвой (в районе Мытищи). На открытии пансионата в июне месяце присутствовал Н.С. Хрущев. Лидочка, Галочка, Андрюшенька и я провели в Бухте Радости 10 чудесных дней. Запомнилась мне эта поездка не только красивой природой и известным комфортом, но и встречей в пансионате.

В это же время в пансионате отдыхала Маня Брацлавская с супругом Марком Резниченко и сыном Яшей. Маня - сестра Любиного мужа Сеньки. Она в период нашей эвакуации в Клявлино приводила нас с Толей домой из детского сада, когда мама дежурила в детских яслях. Мы с ней «месили грязь» в непролазных лужах этого села. Муж ее увлекался преферансом. Как-то раз он попросил нас с Лидой сыграть с ними («расписать пульку»).

Марк и еще один незнакомый мне мужик, отдыхавший в пансионате, тоже лет, наверное, за пятьдесят, и мы с Лидочкой сели за карты в холле пансионата. А Маня взяла на себя «труд» посмотреть за нашими детьми. Каково же было разочарование наших партнеров, когда мы с Лидой их обыграли. Хоть играли мы по ¼ копейки, все же наш выигрыш составил по тем временам солидную сумму - 15 рублей. На эти деньги мы могли два дня питаться в столовой-кафе пансионата.

Правда, игра в карты была в тот вечер первой и последней. Больше уже нас играть не приглашали. Да нам и не особенно хотелось. Мы с удовольствием проводили время с нашими детишками.

Время отдыха пролетело быстро и вот уже мы возвращаемся на дачу, а вскоре переезжаем в Москву. Галочка и Андрюшенька идут в детский сад. Для Галочки (не считая ее пребывания в санатории в Волынском) - это начало «детсадовской жизни». Сад, как я уже писал, расположен в нашем подъезде, но Галочка и Андрюшенька ходят в разные группы: Андрюшенька – уже в старшую, а Галочка,

135


естественно, пока в младшую группу. Утром «отправляем» ребят в детский сад, сами бежим на работу. После работы – бегом домой.

Сразу же после работы Лидочка или я (что бывает чаще) заходим в детский сад за ребятками. Я оканчиваю работу раньше, чем Лида (я начинал работу с 9.30, а Лида - с 10 часов), да и добираться мне от «Сокола» до Беговой было гораздо ближе, чем Лиде от Курского вокзала (пер. Обуха). Если мне приходилось задерживаться, а также когда я бывал в командировках, то детей забирала Лидочка. Покормив ребят и поев сами, мы отправляемся на прогулку. Погода стоит хорошая, теплая, сухая. Ребята либо играют во дворе, либо катаются на велосипедах по аллее и у Ипподрома.

Так проходит первый осенний месяц 1964 года.

Командировка в бархатный сезонВ конце сентября я вылетаю в Сухуми. Сентябрь - «бархатный

сезон» на Черноморском побережье Кавказа. В этот период в санаториях и домах отдыха лечатся и отдыхают представители «высшего общества».

Студенты и молодежь, составлявшие основную массу курортников в летний период, уже приступили к занятиям и работе. Даже по вечерней набережной Сухуми можно заметить разницу. Совсем другая публика, да и количество отдыхающих заметно меньше, чем в летний период. Мне место в «директорском доме» было уже забронировано. Рабочее место - вновь в лаборатории генетики. Правда, Н.П. Бочков уехал из Сухуми. Сейчас он работает в Обнинске у Тимофеева-Ресовского - профессора-генетика, жизнь которого и непростая судьба, описаны в повести Д. Гранина «Зубр». Б.А. Лапин предлагал Н.П. Бочкову пост зам. директора Института по науке, но он отказался и поехал «учиться» (пройти школу генетики) к одному из выдающихся генетиков того времени.

Исполняет обязанности заведующего лабораторией Олег Тимофеевич Мовчан. Он имеет к генетике весьма далекое отношение. Защищал диссертацию он по цитологии, изучал митотическую активность в печени обезьян под руководством И.А.Уткина.

Еще при Н.П.Бочкове лаборатория стала базой сотрудников вновь созданного института общей генетики АН СССР. Работать в Сухуми приезжали чл.-корр. АН СССР профессор Николай Петрович Дубинин, профессор Арсеньева и другие - это все представители старой школы генетиков, разгромленной в сталинский период, но выжившие и призванные теперь возрождать генетику в СССР.

136


На сей раз мне довелось встретиться с Н.П.Дубининым буквально на лестнице. Я поднимался в лабораторию, чтобы положить в холодильник привезенные из Москвы антисыворотки, а он покидал лабораторию, чтобы завтра вылететь в Москву. Позднее мне не раз доведется встречать Н.П.Дубинина, присутствовать на его докладах и лекциях, выступать в его присутствии на конференциях, симпозиумах и на банкете по поводу защиты кандидатской диссертации З.А.Джемилевым в Институте общей генетики в Москве.

Сейчас же Захар Алексеевич (Зульфу) Джемилев - ст.лаборант лаборатории генетики в Сухуми и студент заочник Ростовского Университета. Учится он на биофаке. Захар - крымский татарин (как и Коля Асанов). Парень скромный, трудолюбивый, но не очень образованный. Некоторое время в этот мой приезд в Сухуми в лаборатории генетики на рабочем месте работала лаборант Н.П. Дубинина - его будущая жена.

Я с первых же дней приступил к выполнению программы командировки. Иммунизировал самок павианов гамадрилов, исследовал сыворотки крови подопытных обезьян, продолжал исследовать с помощью набора антисывороток аллоантигены эритроцитов обезьян. Одновременно я начал исследовать и дифференцировку эритроцитов крови обезьян в отношении резус-антигенов резус-системы человека.

В этот год я впервые отмечаю свой день рождения - 4 октября - в Сухуми. Вдали от дома мне пришлось быть в день рождения лишь в 1957 году, когда мы с Лидочкой возвращались с целины. Тогда в Свердловске мы узнали о запуске в СССР первого «спутника» Земли. Так страна «отметила» мое двадцатилетие. Прошло всего семь лет с начала «космической эры», а в Космосе уже побывали советские и американские космонавты. В октябре 1964 года в СССР был впервые осуществлен групповой полет в Космос.

День рождения мы отметили коллективным походом в горы. Взяли с собой вино, закуску и на автобусе доехали до Синопа, а далее совершили подъем в горы.

Было нас человек шесть: Захар Джемилев, Гена Шиянов, Анна Сысоева, Таня, Олег Мовчан и я. День выдался пасмурный, необычно холодный, а в горах и вообще пошел дождь. Поэтому «пикник» наш был подпорчен. Но все же этот день рождения, отмеченный в горах, в Сухуми я запомнил хорошо. Мы бродили по красивым лесистым горам. Любовались панорамой Сухумской бухты. Но даже вино не могло согреть нас, и мы вынуждены были вскоре спуститься к морю.

137


Космические высоты и политические пропастиВ начале следующей недели (12 октября). Когда я возвращался в

лабораторию с подачи обезьян, я узнал ошеломляющую новость. В СССР осуществлен запуск космического корабля «Восход» с 3-мя космонавтами на борту. В состав экипажа входит врач-космонавт. Фамилии космонавтов я еще не знал, но сразу же подумал о Борисе Егорове. Уже в лаборатории я услышал по «транзистору» сообщение об этом космическом полете, узнал, что командир корабля - подполковник В.М.Комаров, бортинженер - К.Феоктистов и врач-космонавт - Борис Егоров.

В начале лета я встретил Бориса Егорова в здании нашего Института. Он приходил в Институт нормальной и патологической физиологии к академику В.В.Парину. Мы поболтали несколько минут. Борис сообщил мне, что работает в Институте медико-биологических проблем АМН СССР. Директором этого Института был в то время академик АМН СССР, профессор Лебединский. Борька Егоров всегда был хвастуном, и сейчас он не преминул похвастаться: он уже почти написал кандидатскую диссертацию, а Элка заканчивает аспирантуру на кафедре глазных болезней 1-го МОЛМИ. Правда, он ни словом не обмолвился, что готовиться к космическому полету.

Газеты с сообщением об этом полете с портретами и биографиями космонавтов мне удалось приобрести уже вечером того же дня в киоске на почте. По радио я слушал сообщение ТАСС и приветствие космонавтам от Первого Секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета министров СССР Н.С. Хрущева. Он говорил, что страна гордится своими героями и готовится к их торжественной встрече. Правда, самому Н.С. Хрущеву встретить космонавтов уже не придется. В дни их космического полета в Москве пройдет пленум ЦК КПСС, который «сместит» Н.С. Хрущева со всех постов по «его просьбе в связи с состоянием здоровья».

Этот кремлевский переворот тщательно готовился, причем основную «работу» провел Н.А. Шелепин, В.Е. Семичастный и Н.Н. Демичев. Они преследовали, конечно, свои далеко идущие цели, в частности, поставить во главе Партии и Руководства страны А.Н. Шелепина- «железного Шурика». Но их планам не суждено было сбыться. Л.И. Брежнев, приведенный к «власти» ими, и ставший 1-ым Секретарем ЦК КПСС, потихоньку разгромил «команду комсомольцев» и удалил их сначала с ведущих постов в Партии и КГБ, затем отправил на пенсию А.Н.Шелепина, а В.Е.Семичастного оставил лишь заместителем Председателя Совмина Украины.

Информация о Пленуме ЦК КПСС в печать поступила лишь через день, а в Сухуми мы узнали о переменах в руководстве страны и того позже. Центральные газеты «Правда», «Известия»,

138


возглавлявшиеся П.А.Сатюковым и зятем Н.С.Хрущева А.И.Аджубеем поначалу вообще отказались печатать материалы Пленума. На следующий, а быть может, и в тот же день оба были сняты со своих постов. Впоследствии П.А.Сатюкова назначили редактором 3-го канала Телевидения, а А.И.Аджубея - зав. отделом журнала «Советский Союз».

После такого отступления я вновь возвращаюсь к космической теме. На следующий день после запуска на орбиту корабля-спутника «Восход» в центральной печати было опубликовано официальное сообщение об успешном запуске в СССР космического корабля с тремя космонавтами на борту, напечатаны биографии каждого члена экипажа, большие портреты космонавтов. В сообщении указывалось, что впервые на орбиту выведен корабль-спутник, членом экипажа которого является врач - Борис Егоров. Мы все, конечно, гордились, что первый врач-космонавт - выпускник 1-го МОЛМИ. И в памяти всплывают слова из «Гимна» нашего Мединститута: «…в медицине всюду будут первыми 1-го МОЛМИ выпускники!».

В дни этого космического полета Лидочка заболела воспалением легких. Она еще какое-то время «перетаскала» болезнь на ногах, но когда уже ей стало трудно дышать, она все же обратилась к врачу и ее должны были госпитализировать в ЦКБ в Кунцево.

Она лежала дома на Беговой 2-110 и ждала машину скорой помощи из больницы, когда ей позвонила корреспондент газеты «Труд» и попросила разрешения встретиться и поговорить о враче-космонавте с одной из сокурсниц Бориса Егорова. Я пишу эти воспоминания со слов Лиды. Об этом она рассказала мне после моего возвращения в Москву. Лида по телефону сообщила корреспондентке о своем состоянии и о том. что за ней должна приехать скорая помощь и она будет госпитализирована. Но корреспондентка оказалась настырная и приехала к нам домой. Лида рассказала ей о студенческих годах, о Борисе Егорове, ничего не приукрашивая. Каково же было ее изумление, когда она прочитала в «Труде» это интервью. Правда, до этого она позвонила из больницы Борису Егорову домой (уже после его возвращения в Москву) и поздравила его с присвоением ему звания «Герой Советского Союза». Борис, смеясь сказал ей: «Чего ты там наговорила корреспондентке?». «Ничего», - ответила Лида. Она даже не подозревала, как будет представлено в нашей печати это «интервью». Корреспондентка «Труда» просто придумала, как студенты-медики (в том числе Борис Егоров и Лида) мечтали о покорении Космоса и готовились принять участие в этом великом свершении, которое позволит человечеству завоевать Вселенную.

139


Мне доведется встретиться с Борисом Егоровым в конце октября во время работы 1-ой городской конференции молодых ученых. Но об этом чуть позже.

Сейчас же, находясь в Сухуми, я с тревогой и болью узнал о болезни Лиды. Я позвонил Варваре Сергеевне (дома телефон не отвечал, Лидочка о своей болезни мне ничего не говорила) и от нее узнал о болезни жены. Она меня, конечно, пыталась успокоить, сказав, что Лидочка чувствует себя хорошо, ребята здоровы, посещают детский сад.

Лидочка пролежала в больнице не более недели, так как пневмония у нее уже была в стадии "разрешения". Большую часть болезни (острый период) она перенесла "на ногах" и ходила на работу. В течение этой недели Галочка находилась весте с Оксаной на «пятидневке» в детском саду Издательства «Правда», а Андрюшеньку из сада забирала Варвара Сергеевна. Он ночевал у них, а утром шел в садик на Беговую 2 (то есть в наш дом). Можете представить мое настроение, когда в такой ситуации я оказался вдали от дома.

Я вынужден был продолжать работу в Сухуми. Именно в этот приезд закладывался «фундамент» будущих исследований. Я получил «добро» Б.А.Лапина на иммунизацию уже более чем 10 самок павианов гамадрилов кровью самцов. Эти пары обезьян были теперь "закреплены" за нашим экспериментом - "моделирование ГБН у обезьян". Не у всех самок удавалось сразу же в результате первой иммунизации повысить титр антител к антигенам эритроцитов самца в крови. Но самка «Корта» ответила на первый курс иммунизации резким подъемом титра антиэритроцитарных антител с 1:16 до 1:512. Это вселяло надежду на общий успех эксперимента.

Исследования по изучению антигенной дифференцировки эритроцитов крови обезьян по системе резус (Rh-Hr) человека показали, что с помощью человеческих антисывороток выявить в эритроцитах разных видов обезьян «главный антиген» этой системы- Rho(D) не удается. Таким образом, и павианы гамадрилы и макаки резусы оказались резус-отрицательными, то есть у них в крови отсутствовал антиген, давший название антигену и целой системе антигенов человека- «резус-антиген».

Наконец, все исследования завершены и я с нетерпением жду дня вылета в Москву.

АсановыЭтот приезд в Сухуми ознаменовался дальнейшим сближением

с Колей Асановым. Наши отношения постепенно перерастали в

140


дружеские. Если раньше мы общались лишь на работе, то на сей раз я был приглашен к Асановым домой.

Как сказал Оскар Уайльд: «Память - это записная книжка (дневник), который мы всегда носим с собой».(Gedächtnis ist das Tagebuch, das wir immer mit uns herumtragen“. Oscar Wilde)

Прочитав сегодня (29.10.2002) этот афоризм в «Freie Presse», я пожалел, что не вел дневник на протяжении моей жизни. Ведь память может и подвести. Правда, ничего принципиально противоречащего событиям, имевшим место я не привел. Хотя эпизод с посещением Асановых должен быть перенесен на декабрь месяц того же 1964 года. Мне придется уже после защиты диссертации срочно вылететь в Сухуми на 10 дней в связи с родами у моих экспериментальных обезьян. Именно тогда я посещу Асановых в их доме в «поселке ВИЭМ».

Дома сотрудников ИЭПиТ располагались у подножия Сухумской горы напротив Северных ворот Института. Поселок все еще носил старое название - ВИЭМ (Всесоюзный институт экспериментальной медицины, филиалом которого и был питомник обезьян до образования уже в конце 50-х - начале 60-х годов ХХ века самостоятельного учреждения – ИЭПиТ АМН СССР).

Поселок состоял из многоквартирных двухэтажных домов. Жили сотрудники Института в «коммуналках». Правда, в домах была «коридорная» система. Каждая семья занимала отдельную комнату, двери которой выходили в общий коридор, тянувшийся вдоль всего этажа. В конце коридора имелась общая кухня, туалет и душ.

В один из вечеров после окончания работы мы с Колей спустились в город и зашли в детский сад за Олегом, сыном Коли и Аллы. Детсад находился за территорией Ботанического сада. Взяв Олега, мы отправились пешком к ним домой. С Аллой я был знаком. Встречая ее с группами туристов на территории Института, мы раскланивались. Алла работала тогда экскурсоводом в «экскурсбюро» обезьяньего питомника.

В тот вечер она пришла домой пораньше и была занята приготовлением обеда. Когда «трое мужиков» явились домой, хозяйка была уже «при параде», стол был накрыт. Но Олег, надо же было такому случиться, как раз в этот день заболел. Его уложили в постель, температура у него повысилась, он был вялым. Когда я подошел к нему, то увидел «пузырьки», появившиеся у него на теле и на лице. Я сразу поставил диагноз - «ветрянка» и посоветовал утром вызвать врача. Настроение родителей болезнь сына, естественно, испортила, но тем не менее, они настояли, чтобы я остался, ведь гости у них бывали дома крайне редко. Разве что изредка заходил навестить внука Колин отец.

141


Мы посидели втроем, выпили за нашу дружбу. Кто мог тогда подумать, что с этого вечера наша дружба будет крепнуть год от года и растянется на всю нашу жизнь.

Комсомольцы - ученыеВ двадцатых числах октября я вернулся в Москву. Наконец-то

мы все вместе. Лидочка вернулась из больницы. Она говорит, что чувствует себя хорошо. Галочка вновь пошла в «свой» детский сад (ей очень не понравилось на «пятидневке» на ул. Правды, куда она ходила только неделю, пока Лидочка была в больнице). Андрюшенька также посещает детский сад.

Я вышел на работу и мне, как секретарю комитета ВЛКСМ Института, доложили, что на следующей неделе открывается 1-я городская конференция молодых ученых, в организации которой и мы принимали участие, откомандировав в Оргкомитет конференции в Горком комсомола члена нашего комитета Илью Худайдатова.

В день открытия конференции мы собрались у здания райкома ВЛКСМ на Миусской площади (сейчас там стоит памятник писателю А.Фадееву - «Молодогвардейцы»). Был подан специальный автобус и члены делегации нашего района во главе с 1-ым секретарем РК ВЛКСМ разместились в нем и с комфортом отправились к месту проведения конференции - гостинице «Юность», размещавшейся в Лужниках, рядом со станцией метро «Спортивная». В большом конференц-зале этой новой гостиницы и открывалась 1-я городская конференция молодых ученых.

Когда «президиум» конференции занял свои места за большим столом на сцене конференц-зала, я увидел Бориса Егорова. Он занял почетное место рядом с руководителями Горкома комсомола. В перерыве конференции мы встретились с ним в холле. Я поздравил его с присвоением ему высоких званий, спросил о самочувствии, делах. Держался Борис естественно, без всяких признаков высокомерия. Он даже на это «торжественное» мероприятие не надел «Звезду героя». Поговорив немного, он извинился, что ему необходимо уезжать, передал привет Лиде и в сопровождении каких-то «ребят» отправился к выходу.

Следующая наша встреча с врачом-космонавтом произойдет нескоро, лишь в 1971 году мы встретились на 10-летии окончания Института в гостинице (ресторане) «Россия», а затем продолжили «празднование» уже у нас дома на Беговой 2-110.

Вспоминая ту 1-ю городскую конференцию молодых ученых, в памяти вдруг всплыли и такие моменты. Во-первых, я впервые услышал в автобусе песню «Главное, ребята, сердцем не стареть!» - песню, которую Галочка будет петь вместе с Зоей Федоровой в

142


фильме «Внимание, черепаха!» уже в 1969 году. После завершения 1-го дня заседания нам- участникам конференции был показан новый фильм «Тишина» по роману Ю.Бондарева, еще не вышедший на широкий экран. В те годы откровения, прозвучавшие в фильме о сталинском периоде и репрессиях в послевоенные годы, были восприняты комсомольской аудиторией как новый шаг на пути «демократизации» нашей жизни, нашего общества. Я полюбил и впервые прозвучавшую в этом фильме песню «На безымянной высоте». Впоследствии я не раз напевал ее нашим детям и внукам, вспоминал ее и во время наших «лесных прогулок» в Цайсигвальде в Кемнице.

Карибский кризис29 октября 1962 года, ровно 40 лет назад, разрешился

«Карибский кризис», поставивший мир на грань 3-ей мировой войны. Ядерное противостояние СССР и США привело-таки и не могло не привести к столь острой ситуации, из которой, казалось, уже не может быть иного выхода, чем мировая война, в которой победителя не будет. Вопрос стоял просто об уничтожении жизни на Земле. Две недели мир жил в тревожном ожидании. И вот все мы вздохнули с облегчением. На сей раз угроза войны миновала. А привело мир к грани катастрофы необдуманное решение руководства СССР о размещении на Кубе советских ракет с ядерными боеголовками. Всего 15 минут требовалось таким ракетам, чтобы достигнуть любой точки на территории США.

Естественно, такая угроза безопасности США не могла быть оставлена без внимания со стороны руководства США. Президент Дж.Ф.Кеннеди выступил с резким ультиматумом в адрес СССР, в котором потребовал вывоза советских ракет с Кубы. Американцы направили свой флот для установления блокады Кубы. СССР в ответ направил к берегам США свои подводные лодки, вооруженные ядерными ракетами, и надводные корабли. Еще немного и мир был бы ввергнут в военный кошмар.

Но на сей раз мудрость политиков все же возобладала над безрассудством. Н.С.Хрущев, ставший тогда во главе СССР (он был 1-ым секретарем КПСС и Председателем Совмина - правительства СССР), принял решение о вывозе ракет с ядерными боеголовками с Кубы. В ответ США приняли обязательство не нападать на СССР и демонтировать свою военную базу на территории Турции у южных границ СССР. Решение это было принято тогдашним Президентом США Джоном Ф. Кеннеди. Мир был спасен.

143


Но спустя год был убит Президент США, а два года спустя смещен со всех партийных и государственных постов Н.С.Хрущев. Им не простили в том числе и их «миролюбие».

Я не написал об этом раньше, когда описывал события, запомнившиеся мне в 1962 году. Вот ведь как бывает - одно из главных событий в Мире в тот период спустя годы уже почти стерлось из моей памяти. Хотя даже сейчас я помню с каким тревожным чувством мы ждали каждый вечер новостей от Бориса Сергеевича. Он задерживался в АПН допоздна, но лишь от него мы могли узнать о реальном состоянии дел в этом вопросе. Средства массовой информации весьма тенденциозно преподносили советским людям возникшую ситуацию, обвиняя США в разжигании ядерной войны.

Лишь 40 лет спустя, уже после развала СССР в 1991 году, были приведены факты об истинном положении дел в этих драматических событиях и о разрешении Карибского кризиса политическим, а не военным путем. Не будь такого исхода этого кризиса, не сидел бы я сейчас в кресле в Кемнице и не делился бы с Вами своими воспоминаниями. Ни меня, ни Вас, наверное, просто не было бы в живых.

А сейчас я вновь возвращаюсь в 1964 год, в ноябрь месяц.

Защита26 ноября я защитил кандидатскую диссертацию. Этому

событию предшествовали следующие подготовительные мероприятия. За месяц до предполагаемой защиты в газетах «Медицинский работник» (издание «Медицинская газета») и «Вечерняя Москва» должны быть опубликованы сообщения о защите.

В разделе «Защита диссертаций» в конце октября появилось сообщение: «В АМН СССР, Солянка 14, 26 ноября 1964 года в 14.00 на Ученом межинститутском Совете по специальности «аллергология и иммунология» состоится защита диссертации на звание кандидата медицинских наук М.Ш.Вербицкого - «Моделирование гемолитической болезни новорожденных у крыс». Вырезки из этих газет долгие годы хранились среди моих бумаг в ящике письменного стола у нас дома на Беговой улице д. 2 кв. 110.

Я наделал много «ошибок» в тактическом плане. Опыта проведения защиты у меня, конечно, никакого не было. Я получил на руки отзывы официальных оппонентов еще в сентябре-октябре. Отзывы были положительными и не содержали никаких принципиальных замечаний. Я был спокоен в этом плане и в канун защиты позвонил профессору В.И.Бодяжиной и Н.И.Кузнецовой.

144


С последней я переговорил лично и Нина Ивановна сказала, что придет на Совет вовремя. Веры Ильиничны на месте не было, но ее секретарь обещала ей передать, что я звонил, и напомнить о предстоящей защите. Я успокоился. Каково же было мое удивление, когда в день защиты я встретил внизу в холле здания АМН СССР профессора В.И.Бодяжину. Она сухо поздоровалась со мной и сказала: «Мог бы и поинтересоваться здорова ли я!? А то не приехала бы на твою защиту и она бы не состоялась». Моя попытка оправдаться, что я звонил ей и передал информацию через секретаря, была игнорирована. Я же не знал, что нужно было привезти оппонента на заседание Совета и отправить после заседания домой на такси, либо на иной машине. Я знал неровный характер Веры Ильиничны еще со времен моего студенчества и такая реакция с ее стороны меня, естественно, встревожила. Но все обошлось.

Я доложил основные положения диссертационного материала, уложившись в отведенное для доклада время (20 минут), закончил, как и положено, фразой: «Выводы позвольте не зачитывать. Они приведены в автореферате». После доклада ответил на вопросы членов Ученого Совета. Затем состоялись выступления официальных оппонентов, был зачитан отзыв ведущих учреждений о научно-практической значимости работы и отзывы, поступившие в Совет на автореферат диссертации.

После выступлений членов Совета с оценкой работы, счетная комиссия приступила к подсчету голосов. Когда председатель счетной комиссии докладывал Совету результаты голосования по защите диссертации, я стоял на углу стола рядом с Председателем Совета. Итог голосования: «за присуждение ученой степени - 16, против - 1, воздержавшихся и испорченных бюллетеней нет».

Затем Совет открытым голосованием утверждает «протокол счетной комиссии». Председатель комиссии пожимает мне руку, поздравляя с успешной защитой, а присутствующие на этом заседании Совета встречают это решение аплодисментами. Вот так примерно проходила в те годы процедура защиты диссертации.

После окончания заседания Совета я подошел к моим оппонентам и еще раз поблагодарил их за труд и высокую оценку работы. Передал им по букету цветов, преподнесенные мне после защиты. Тем самым я попытался сгладить допущенные мною промахи.

Было принято отмечать защиту диссертации банкетом. Устраивать банкет должен, естественно, «виновник торжества». На банкеты приглашают не только друзей и сотрудников Института (кафедры, лаборатории), руководителей работы, но и членов Ученого Совета и оппонентов. Правда, членов Совета и

145


официальных оппонентов приглашать на банкет не рекомендуется. В противном случае, если это станет известно, могут даже аннулировать результат защиты. Вера Ильинична от участия в банкете отказалась. А Нина Ивановна приняла приглашение с удовольствием.

Банкет состоялся в этот же вечер в небольшом банкетном зале ресторана гостиницы «Минск» на улице Горького (теперь Тверская). Мы не могли себе позволить устроить «большой прием». На банкет были приглашены лишь самые близкие друзья и некоторые «официальные лица». Из родных были Лидочка, Толя с Раей и несколько минут Борис Сергеевич. Из наших студенческих друзей на банкете присутствовали Коля Чебышев, Люся Сапожкова, Света Сальникова. Из лаборатории Л.С.Волкова (О.Е. Вязов был в командировке в США, он прислал мне поздравление с успешной защитой), Акил Исхаков, Илья Худайдатов. Из Института - Павел Иосифович Цейтлин (зав. лабораторией биофизики), Женя Платонов (аспирант лаборатории генетики, мой зам. по комитету комсомола Института) и официальный оппонент Нина Ивановна Кузнецова, которая когда-то работала в нашем Институте и хорошо зала Л.С.Волкову и П.И.Цейтлина. Всего же было человек 20-25. Никого из дирекции Института я не приглашал.

Банкет прошел в живой, дружественной обстановке. Тон я пытался задать сам. Все это «торжественное событие» я сравнил в своем начальном «тосте» с преступлением. И участниками этого «преступления» или его пособниками, по моим признаниям, были: Николай Васильевич (Коля) Чебышев, давший информацию об Институте экспериментальной биологии АМН СССР, еще до нашего официального распределения в связи с окончанием 1-го МОЛМИ («наводчик»), мои научные руководители - профессор О.Е.Вязов (руководитель нашей лаборатории) и ст.н.с. Л.С.Волкова, обеспечивавшие «возможность совершения преступления» (как назвал их позднее в своем тосте П.И.Цейтлин - «держатели хазы») и, конечно, моя семья, без поддержки которой я не смог бы выполнить и защитить эту работу («соучастники преступления») и мой «вдохновитель» - Лидочка. Поэтому я и предложил первый тост за своих родных и друзей.

В таком ключе и прошел в дальнейшем весь банкет. Из полуофициального мероприятия он превратился в дружескую «попойку». Все чувствовали себя свободно и непринужденно.

Музыкальный подарокПо сложившейся традиции сотрудники Института

«скидывались» на подарок диссертанту. Обычно кто-то из

146


лаборатории, откуда идет «защита», собирал в день зарплаты (или «аванса»), как говорится, кто сколько может. Деньги собирали, естественно, лишь с научных сотрудников. Набиралось, как правило, 150-200 рублей. На собранные деньги либо покупали подарок сами, либо отдавали их «виновнику» и он (она) сам покупал желаемый сувенир, который ему вручали в «торжественной обстановке». Помню мне вручили рублей 150, а я хотел приобрести магнитофон. Стоил он 200 рублей. Пришлось моим родителям раскошеливаться на подарок сыну - новоиспеченному кандидату наук - и добавлять недостающие 50 рублей.

Магнитофон, считавшийся в те годы одним из лучших, я приобрел в магазине на ул. Горького, на правой стороне, если идти в сторону центра от площади Маяковского (теперь Триумфальная площадь), недалеко от пересечения ул. Горького и Садового кольца, кажется, 3-й дом от угла. Тогда в этом здании располагался магазин, торговавший телевизорами, радиоприемниками, магнитофонами, кино- и фотоаппаратурой.

Назывался магнитофон «Комета». Это был переносной магнитофон, правда, достаточно тяжелый. Он имел 3 скорости: 4,3; 9,5; и 19 м/мин. Кассеты были рассчитаны на 250 метров ленты. Футляр магнитофона был светло-коричневого цвета. Магнитофон этот просуществовал у нас с 1964 года до дня отъезда в Германию. Лишь в последние годы мы не могли пользоваться им, так как пришли в негодность «резиновые» части механизма, приводящего в движение кассеты.

Тащить тяжелый магнитофон в Институт с целью вручения его мне в качестве подарка мне не хотелось. Я взял с собой лишь книжку-инструкцию с гарантийным талоном.

Для вручения подарка сотрудники Института собрались в кабинете директора, и Иван Николаевич Майский поздравил меня от лица коллектива Института и «от себя лично» с успешной защитой и вручил мне указанную выше «магнитофонную книжку».

На этом закончилась официальная часть процедуры защиты кандидатской диссертации.

Теперь оставалось выполнить некоторые формальности. Отвезти один экземпляр диссертации в Институт научной информации (отвозился не переплетенный экземпляр, где его фотографировали и в виде «диафильма» хранили в архиве). Два экземпляра диссертации (переплетенные) отправлялись в Библиотеку им. Ленина и ЦНМБ МЗ СССР. Один экземпляр диссертации передавался в библиотеку Института и один оставался у диссертанта

Теперь, после выполнения всех формальностей и «расшифровки» стенограммы заседания Ученого совета вместе со стенографисткой и подготовки протокола заседания Совета,

147


оставалось ждать, когда протокол будет подписан председателем Ученого Совета, и материалы защиты будут отправлены в ВАК СССР для утверждения. Эта процедура занимала еще 3-4 месяца (для кандидатских диссертаций).

Оставалось только ждать. Ведь прибавка к зарплате могла быть назначена лишь после получения «Диплома кандидата медицинских наук» и представления его в отдел кадров Института. Тогда издавался приказ директора и на основании его бухгалтерия начисляла зарплату м.н.с. уже в размере 150 рублей (вместо 98 рублей без ученой степени). Такая прибавка к зарплате была, конечно, существенной и значительно укрепляла наш семейный бюджет.

В обезьянник на родыЗавершив все диссертационные дела, я в середине декабря

вылетел в Сухуми. В 20-х числах должны были рожать мои экспериментальные самки. Мы с нетерпением ждали исхода беременности у иммунизированных самок павианов гамадрилов. Наши прогнозы полностью оправдались.

Одна из самок родила мертвого детеныша с признаками врожденной гемолитической болезни новорожденных (плодов). У плода был выраженный эритробластоз в крови, эритроциты его давали положительную прямую пробу Кумбса и при вскрытии было обнаружено увеличение печени и селезенки. При гистологическом исследовании в печени были обнаружены очаги экстрамедуллярного кроветворения (экстрамедуллярный эритропоэз). Титр антител в крови самки достигал 1:64, а в крови плода 1:2. Это был первый случай гемолитической болезни новорожденных у обезьян, воспроизведенной экспериментально.

Еще более важным и интересным оказался исход беременности у самки «Корта». В крови у нее был самый высокий из зарегистрированных нами титр антител к эритроцитам самца - 1:1024. «Корта» родила живого детеныша, у которого в первые же часы после рождения развилась выраженная желтуха - мордочка его приобрела шафрановую окраску, склеры и слизистая оболочка рта пожелтели, на следующий день появились петехиальные кровоизлияния на коже мордочки. При исследовании крови новорожденного были выявлены нарастающая анемия (снижение количества эритроцитов и гемоглобина), выраженный эритробластоз, снижение количества тромбоцитов, резко повышенный уровень билирубина (желчного пигмента).

Эритроциты новорожденного давали положительную антиглобулиновую пробу Кумбса и положительную прямую

148


желатиновую пробу. Это свидетельствовало, что на поверхности его эритроцитов находятся материнские антиэритроцитарные антитела. Более того, аллоиммунные материнские антитела были выявлены и в сыворотке крови новорожденного. То есть все эти показатели свидетельствовали, что детеныш страдает «классической» желтушной формой ГБН. Он погиб через 5 дней при явлениях нарастающей анемии. Мне удалось взять у него для исследования костный мозг, кусочки внутренних органов, головного мозга. После завершения всех гематологических и патогистологических исследований мы получили полную классическую картину ГБН у обезьян. Детеныша мы со Славой - местным фотографом - сфотографировали на привезенную мной цветную пленку «Kodak» как позитивную, так и негативную. Позднее, по приезде в Москву я попрошу Бориса Сергеевича передать эти пленки в фотолабораторию АПН, где они будут проявлены, а с негативов будут сделаны цветные фотографии, которые спустя 8 лет украсят уже мою докторскую диссертацию, а позднее и монографию, написанную по материалам диссертации.

Так в конце 1964 года нам удалось впервые в мире воспроизвести гемолитическую болезнь новорожденных (ГБН) в эксперименте у обезьян - павианов гамадрилов. Так успешно завершился для меня 1964-ый год.

Окончив все необходимые исследования в Сухуми и прихватив с собой богатый патологоанатомический материал (мазки костного мозга, отпечатки печени, селезенки, кусочки печени, селезенки, почек, сердца, головного мозга новорожденного), я возвратился в Москву. До Нового 1965 года оставались считанные дни.

С Новым, 1965-м Годом, товарищи!На сей раз провожали мы старый 1964 год и встречали Новый

1965 год на Беговой 13, у Лидочкиных родителей. Правда, после 11 часов Борис Сергеевич и Варвара Сергеевна уехали встречать Новый год на дачу к Каировым. Каиров был в те годы Министром народного образования, и у них на даче часто собирались представители московского «бомонда»: писатели, деятели искусства, журналисты. К ним часто ездили Лидины родители и на блины на масленицу.

Мы же продолжали встречу Нового 1965 года уже без них. Ребят уложили спать в спальне, а сами сидели за столом и смотрели новогодний Огонек по телевизору.

Но тут к нам спустились соседи - Колосовы-Ивановы. Мы выпили с ними за Новый год, и они попросили нас подняться к ним на 5-й этаж и продолжить встречу Нового года в общей компании.

149


У них собрались Галя с Валерием, Танечка с Ариком и Галина подруга Кира Иванова. Кира года 2-3 как овдовела. Ее муж капитан-подводник, как и муж Гали колосовой, носил имя Валерий и фамилию Иванов. Когда мы поженились с Лидочкой их сыну было, наверное, года полтора. Это был симпатичный, белокурый мальчик. Но вот прошло всего несколько лет, а он стал сиротой, а его мать - вдовой. Сережа в этот вечер спал у Кириных родителей, занимавших квартиру в этом же подъезде на 4-м этаже.

Мы принесли с собой вина, какую-то закуску и застолье продолжалось. Выпив и захмелев, все пустились «в пляс». Конечно, мы не плясали, но немного потанцевали. Сначала Лидочка, а затем и я уже, наверное, часов в 3-4 Нового 1965 года отправились спать.

Что принесет нам год 1965-й??? Этого мы тогда, естественно, не знали.

В 1965-й год с комсомольским задоромВ 1965 году я оставался секретарем комитета комсомола в

институте. Нужно было как-то оживить комсомольскую работу и «придумать» что-нибудь новое, «оригинальное» для нашего коллектива и что-то значимое для молодых ученых. На заседании комитета, когда составлялся план работы на 1965-й год, я предложил, во-первых, провести 1-ю конференцию молодых ученых Института с публикацией тезисов доклада. Это давало возможность нашим аспирантам и соискателям потренироваться в изложении перед аудиторией материалов научных исследований, получить еще одну "печатную работу" и, конечно, познакомиться с работами других молодых специалистов. Чтобы осуществить это, следовало получить поддержку со стороны дирекции. Мне пришлось заручиться также поддержкой партбюро.

Курировать работу комсомольцев от партбюро в тот год было поручено Давиду Спитковскому - старшему научному сотруднику лаборатории биофизики. Вместе с ним мы изложили наши соображения на партбюро и получили полную поддержку от наших старших «товарищей», но и «партийцы», и директор Института М.Н. Майский посоветовали нам согласовать этот вопрос с академиком Н.Н.Жуковым-Вережниковым. Идти к нему на прием надлежало мне одному. Я записался к нему на прием у его секретаря Александры Лаврентьевны. Это была моя вторая «личная» встреча с академиком. Изложив ему суть вопроса о проведении 1-ой конференции молодых ученых института, я получил «добро». «Дело важное и нужное», - сказал он, - «желаю успеха, а тебя поздравляю с успешной защиты диссертации».

150


Решение принято, теперь следует его реализовать. Был создан оргкомитет конференции. В него вошли члены комитета комсомола Ю.Тимофеев, Ю.Плексанян, И.Худайдатов, аспирантка Г.Кривошеина и я. Мы собрали заявки на участие в работе конференции от всех научных сотрудников, старших лаборантов, аспирантов и ординаторов моложе 35 лет. Набралось более 30 заявок. Это свидетельствует, что коллектив института в те годы был достаточно молодым. Исходя из этого, мы планировали и другие мероприятия нашей «комсомольской жизни».

Мы принимали активное участие в спортивных мероприятиях. Благо за спортивную работу комитета комсомола отвечал мастер спорта по альпинизму Слава Романов (его старший брат Борис Романов - заслуженный мастер спорта, один из ведущих альпинистов страны, позднее он будет одним из тренеров советской команды, осуществившей восхождение на высочайшую горную вершину мира - Эверест (8848м).

Слава был разносторонним спортсменом. У него был 1-й разряд по лыжам, легкой атлетике. Он организовывал коллективные лыжные походы, привлекал нас к районным и городским соревнованиям по лыжам и легкой атлетике.

Один лыжный забег, в котором и мне довелось участвовать, я особенно запомнил. Проходил он на «Водном стадионе» в холодный ветреный февральский день. Мужчинам следовало «пробежать» 10 км. Лыжня была проложена по заснеженному льду Москва реки. Одеты мы были легко. Миновав первый контрольный пункт, я почувствовал, что у меня замерзают не только ноги и руки, но и, пардон, более важные органы. Боясь потерять свое «мужское достоинство», я повернул назад. Теперь ветер дул в спину, и я благополучно достиг «финиша». Поступил таким образом не я один. Когда же судейская комиссия ознакомилась с результатами протокола, то показанное нами время оказалось на уровне мастеров спорта. Ведь мы пробежали не 10 км, как было положено, а всего-то 3-4 км.

Играли мы и в футбол. Правда, команда наша была составлена не только из сотрудников нашего института, но и ребят института нормальной и патологической физиологии – наших соседей по зданию. Мы выступали довольно успешно и дошли до полуфинала кубка Москвы среди медицинских учреждений. В одной из игр мне довелось забить очень красивый гол. С угла штрафной площадки мяч после моего удара угодил в верхний угол ворот - «в девятку». Мы победили, хотя по ходу игры проигрывали 0:2. Нам удалось сравнять счет, а мой гол оказался победным. Играл я в «бутсах», которые мне подарил еще лет 15 назад Фимка Хромченко, после завершения своей спортивной карьеры.

151


Моя же футбольная жизнь продолжалась еще более 35 лет. Свой прощальный матч я провел 1 июля 2000 года на стадионе TSV-IFA в Кемнитце в составе команды «родителей» против детской команды этого клуба, за которую играл наш внук Паша. Эту свою последнюю игру я проиграл, но, как говорили «специалисты», играл достойно. Дедом в этой команде был я один, все остальные игроки по сравнению со мной были значительно моложе, и многие годились мне в сыновья. Наверное, в 1965 году они еще ходили в детский сад или в 1-й класс школы.

Помимо спортивной работы и организации научной конференции, мы проводили и «увеселительные» мероприятия. В 3-х НИИ, располагавшихся в нашем здании, по нашей инициативе были созданы команды «КВН»-клуб веселых и находчивых. Встречи между нашими командами, приуроченные к официальным праздникам: 8 марта, 1 мая и 7 ноября были действительно веселыми, полными юмора вечерами, запомнившимися на всю жизнь. Спустя годы, когда я уже был «маститым» ученым - доктором наук, профессором, встречая участников и зрителей тех «КВН»-овских вечеров, я неизменно получал комплименты и как организатор этих вечеров, и как капитан команды нашего института.

В этот же год прошла и еще одна запомнившаяся встреча в стенах нашего института. К нам «в гости» приехал Юрий Визбор. Он много пел под гитару и рассказывал о молодых «бардах». Пел он не только свои песни, но и песни А. Галича, Б. Окуджавы, Ю. Кима, Ножкина, Клячкина и других. От него впервые мы услышали и о Владимире Высоцком. Я говорю «мы» потому, что на этом творческом вечере Юрия Визбора присутствовала и Лида.

Наша комсомольская жизнь в те годы была действительно достаточно живой и насыщенной, а моя заслуга в этом была даже отмечена нашими комсомольцами, организовавшими в честь защиты мной кандидатской диссертации молодежный вечер всех 3-х наших институтов в помещении «Фабрики-кухни» на 1-м Боткинском проезде - рядом с 30-м заводом, напротив стадиона «Юных пионеров». На вечере присутствовали и представители РК ВЛКСМ. За свою активную комсомольскую работу я был удостоен «Почетной грамоты» РК ВЛКСМ. Такой была жизнь в СССР, в Москве, в наши молодые еще годы.

В Болгарию по узкой колееНо не все было «спокойно в Датском королевстве». Наряду с

успехами в работе и общественной жизни я очень переживал, что Андрюшенька после перенесенной тяжелой болезни не полностью

152


еще восстановился. У него часто бывали головные боли, и нам даже пришлось прекратить посещение бассейна «Динамо».

В остальном все шло своим путем. Лидочка завершала «сбор материала» по теме своей кандидатской диссертации - «Цитоархитектоника коры и ядер мозжечка человека в онтогенезе», сдала экзамен кандидатского минимума по специальности.

Приближалось лето. Прошлогодняя поездка в Болгарию оставила у Лиды очень хорошее впечатление и она хотела, чтобы и я побывал на отдыхе в великолепном «Международном Доме Журналистов» на Золотых Песках (Златы Пясцы). Борис Сергеевич помог нам с приобретением путевок. Мы решили сэкономить деньги и время, так как Лидочка уже ездила по стране (Болгарии) в прошлом году, то мы «взяли» лишь путевки в «Дом отдыха», а недельную поездку по стране из своей «программы» исключили. Во-первых, это сокращало срок пребывания наших ребят без родителей, а, во-вторых, позволило нам сэкономить 100 рубле. Поездка в Болгарию на отдых обошлась нам в 300 рублей .

Мы взяли с собой материалы Лидочкиной диссертации и намеревались во время нашего отдыха в Болгарии подготовить полностью рукопись диссертации. В нашем распоряжении было почти три недели.

Ехали мы в Болгарию поездом. Вагон наш шел до Варны. Варна - порт и центр курортной зоны Черноморского побережья Болгарии. На границе Болгарии и СССР в связи с разной шириной железнодорожной колеи (в Европейских странах она более узкая) производилась перестановка вагонов на «новые» колеса. Происходило это в пограничном пункте Унгены. Для меня, впервые пересекавшего границу СССР, было интересно наблюдать как осуществляется смена колес под вагонами железнодорожного состава. Было это днем. Пассажиров попросили покинуть поезд. Вагоны по очереди перегоняли в специально отведенные для этого места. Специальными домкратами поднимали вагон, колеса откатывали по «старой» (советской колее), а по более узкой колее под вагон подкатывали новые колеса. Процедура эта занимала тогда много времени и состав наш стоял в Унгенах несколько часов. Сейчас эта процедура выполняется значительно быстрее, без выхода пассажиров из вагона. В Бресте, пограничном пункте на пути следования поездов из России в Германию и обратно, процедура смены колес под вагонами осуществляется в считанные минуты.

Мне все было интересно. По пути следования нашего поезда как по территории СССР, так по территории Болгарии менялись за окнами вагона пейзажи. На смену обшарпанным, с покосившимися заборами домикам российских деревень пришли белостенные хаты-мазанки Украины с плетнями, на которых сушились глиняные

153


крынки. Во дворах бегали куры, утки, гуси. На полях колхозов паслись стада коров, хоть и не многочисленные, но все же было их больше, чем на пути нашего следования по «сельским просторам» России.

Когда же наш поезд пересек границу и покатил по территории Болгарии, «картинки» за окном вагона стали иными. Болгарские села отличались от российских и украинских. Дома более добротные, порядок чувствовался везде: вокруг строений, на дорогах и на полях все было ухожено. Как будто мы оказались в «другом мире». Это удивляло и заставляло задуматься о причинах такого различия.

Что же происходит у нас в столь природно богатой стране, если маленькая Болгария резко отличается от СССР лучшей организацией сельского хозяйства? В те годы мы большую часть овощей и фруктов, как в свежем виде, так и в виде консервов, получали из Болгарии. В магазинах Москвы и других городов СССР на прилавках первыми появлялись свежие огурцы, помидоры, перец (паприка), а позднее персики, виноград из Болгарии. А в осенне-зимний период мы лакомились болгарскими овощными консервами: зеленым горошком, баклажанной и кабачковой икрой, перцем в томатном соусе, очищенными и неочищенными помидорами. И вот теперь я вижу землю, где все это выращивается. Пока еще я не имел возможности ступить на эту Землю.

Первая большая остановка - в Старой Русе. Это старинный небольшой городок. Стоянка поезда несколько часов Я побродил по прилежащим к вокзалу улочкам и впервые почувствовал себя за границей. Наконец к вечеру мы прибыли в Варну.

Прежде чем продолжить наш путь, должен вернуться немного назад. Ведь ранним утром мы прибыли в Бухарест, и мы имели возможность пойти погулять по этому красивому южному городу. Вновь побывать в Бухаресте мне придется лишь в 1987 году, когда мы с Лидой совершим круиз по Дунаю на теплоходе. За эти 22 года Бухарест переживет сильное, разрушительное землетрясение, а народ Румынии окончательно обнищает при диктатуре Н.Чаушеску. Но в тот первый миг знакомства Бухарест произвел на меня хорошее впечатление: красивые здания, широкие, прямые зеленые проспекты. Красивая столица резко контрастировала с убогой «деревней» и общей нищетой народа Румынии. К вагонам нашего поезда подбегали местные дети и выпрашивали хлеба, кусочек мыла и даже спички. Ничего подобного в Болгарии мы не встречали.

Наш поезд прибыл в Варну вечером, часов в шесть по местному времени. До Международного Дома журналистов от вокзала в сторону Золотых Песков шли рейсовые автобусы. Мы с Лидой пересекли вокзальную площадь и на Автовокзале отыскали нужный

154


нам автобус, делавший остановку у Международного Дома журналистов. Мы вошли в автобус, и я подошел к кондуктору, чтобы оплатить проезд. Я достал болгарские левы и «мелочь»-стотинки. Когда я отдал деньги кондуктору, то услышал в ответ: «Копейки». Я сначала, как сейчас бы сказали ребята, не врубился, что за копейки? Я подумал, что надо еще доплатить и вновь дал кондуктору мелочь. Снова услышал от нее - «копейки!» Когда же она протянула мне ладонь с лежащей на ней мелочью, я увидел наши советские копейки. Оказывается я по ошибке дал кондуктору советские «копейки», а не болгарские «стотинки», которые как две капли воды как по размеру, так и по цвету были похожи на наши копейки. Вероятно, они чеканились на наших монетных дворах. Извинившись, я забрал копейки и отдал кондуктору стотинки.

Пока мы разбирались с кондуктором, автобус часть пути уже проехал. Минут через двадцать мы подъехали к Международному Дому журналистов. Главный корпус этого МДЖ располагался в глубине чудесной зеленой территории прямо на берегу Черного моря. Корпус был пятиэтажный с тянущимися вдоль фасада балконами. Окрашены были стены корпуса в светлые тона: белый и светло-желтый. Мне он напоминал стоящий у причала корабль.

От ворот мы прошли вглубь территории и оказались у центрального входа в МДЖ. При входе в холл мы встретили отдыхающих здесь Бориса Яковлевича и Александру Ивановну Пищик. Борис Яковлевич в те пору занимал пост ответственного секретаря «АПН», а Александра Ивановна была начальником отдела кадров Института мозга, где работала Лидочка. Борис Яковлевич чувствовал здесь себя «большим начальником» и соответственно этому образу себя и держал. Он сказал какому-то находившемуся в холле, указывая на нас: «Это дочь Бориса Сергеевича и его зять».

Вскоре к нам подошел представитель администрации и, улыбаясь, приветствовал «гостей», сказав на чистом русском языке, что нас ждали и номер для нас на 2-м этаже уже готов. Он посоветовал нам сначала отужинать в ресторане МДЖ, а затем уже размещаться.

Ужин только что окончился, и нам покрыли отдельный столик. На ужин была традиционная болгарская «мусака» - жареное кусочками мясо с тушеными овощами (баклажаны, кабачок, паприка). Напоминает «мусака» кавказский «аджапсандал» (или соус).

Болгарская кухня достаточно острая и Лидочка в прошлом мучилась - у нее начался гастрит. На сей раз все обойдется. Мне же такая кухня по вкусу. Более того, я постоянно употреблял стоящий на столах винный уксус, оливковое масло и черный перец. Пища была обильной и разнообразной. Много свежих овощей и фруктов.

155


И на ужин мы тоже сами приготовили салат из свежих огурцов, помидоров и паприки, сдобрив его оливковым маслом, а я еще винным уксусом и черным перцем. Потом мы пили чай с пирожными, а чуть позже, перед сном болгарское «кисле мляко». Этот кисломолочный продукт - нечто среднее между нашим кефиром и кавказским «мацони».

После ужина мы поднялись в свой номер. Это была просторная, светлая комната с балконом, ванной и туалетом. В номере стояла двуспальная кровать, платяной шкаф, две прикроватные тумбочки, небольшой письменный стол, пара стульев и кресло, а на балконе - кресло-качалка. Мы распаковали чемодан, развесили вещи, переоделись и спустились вниз.

В этот наш первый вечер в ресторане никаких мероприятий не было (это редкий случай), «народ» занимался кто чем. За столиками в холле несколько компаний играли в карты, кто-то играл в настольный теннис, но большая часть отдыхающий потянулась к пляжу, где располагалось кафе и можно было посидеть, выпить, как здесь говорили, «джинофис» или кофе.

«Джинофис» - это напиток, приготовленный из апельсинового сока со льдом с добавлением небольшого количества (я думаю, грамм 30) джина. Подавали его в высоком цилиндрической формы стакане с «соломкой». Можно было сидеть за столиком, слушать музыку, любоваться вечерним морем и южным небом и потягивать потихоньку через «соломку» джин с соком. Я уже не помню сколько стоил этот напиток, но даже при наших скромных финансах мы могли позволить себе потреблять этот «коктейль» ежевечерне.

Курортная публикаУже в первый вечер завязались первые знакомства, естественно,

в основном в среде наших соотечественников. Публика, отдыхавшая в МДЖ, была довольно «пестрой». Были здесь и «аристократы» (по моим понятиям), и представители прессы соцстран.

К первым я бы отнес дочь французского журналиста - председателя Международного Союза журналистов, господина Эрмана. Это была элегантная, я бы даже сказал красивая с прекрасной фигурой молодая женщина лет тридцати, а, быть может, и моложе. Отдыхала она с двумя прелестными детьми. Сыну ее было лет 8-10, а дочери - 15. Дети резвились на пляже, бултыхались в воде, а мама в это время загорала в своем белом купальном костюме, либо вела «светские беседы» с часто навещавшими ее «высшими руководителями» болгарских «Масс-медиа» (по современной терминологии). Среди навещавших ее болгарских «коллег» я

156


особенно выделил бы Г. Бокова - главного редактора органа ЦКБКП газеты «Работническо дело», председателя Союза журналистов Болгарии и его зама по Союзу Александра Трайкова, главного редактора газеты - органа Аграрного Союза, второй по значимости партии НРБ (Народной республики Болгарии). Его отец был председателем этого Союза и занимал высокий пост в руководстве страны.

К «аристократам» можно отнести и отдыхавшую вместе с нами народную артистку СССР, балерину Софью Николаевну Головкину (в те годы она была директором хореографического училища Большого театра=. Больше никого к этой категории я бы не причислил.

Вся остальная публика, в том числе и «иностранцы» - журналисты из ГДР, Чехословакии, Польши, Венгрии к ним даже «близко» не подходили. За дни отдыха мы ближе узнаем некоторых из отдыхающих, особенно из группы наших соотечественников, но по-настоящему новых друзей не приобретем. С другими будем только «раскланиваться».

Из числа отдыхавших я запомнил, помимо уже названных четы Пищиков и Софьи Головкиной, Виктора Шандрина и его супругу Марину, Михаила Трахмана и его симпатичную жену Лену. Виктор Шандрин был спортивным фотокорреспондентом ТАСС. В 60-е годы он был одним из лучших в этом амплуа в СССР. Его снимки из серии «Звезды вне игры» экспонировались на Всесоюзных и международных фестивалях. Редко какие мировые чемпионаты и олимпиады проходили без публикации в нашей центральной прессе («Правда». «Известия» и др.) фотоматериалов В.Шандрина. Мне довелось дважды на фестивалях в «Парке культуры им. М. Горького» и в «Доме журналиста» увидеть и оценить моменты спортивной борьбы, схваченные фотокамерой В.Шандрина.

Виктор был чуть старше нас, и в течение последующих 5-7 лет успешно работал в ТАСС. В начале 70-х я как-то случайно встретил его в районе Аэровокзала на Ленинградском проспекте. Он уже больше не работал в ТАСС. Перешел в какую-то организацию при Русской Православной церкви, где зарплата была повыше. Его жена Марина работала также в ТАСС лаборантом в фотолаборатории. И Лида пару раз брала у нее «уроки» фотодела. Марина обучила ее тонкостям проявки фотоматериала и печати. Все это пригодилось Лиде в ее работе.

Михаил Трахман был фотокорреспондентом «Литературной газеты». Был он тогда лет 50-ти, а начинал свой путь фотокорреспондента еще в годы 2-й Мировой войны. Снимки военных лет, сделанные М.Трахманом, публиковались в «Литературке» к 25-летию Победы в Великой Отечественной войне.

157


Его уже давно нет в живых. Жена его работала в те годы в АПН в какой-то редакции. Она была моложе супруга лет на 10-15, но для меня это была женщина уже средних лет, хотя ей, вероятно, не было и 40.

Была еще одна пара философов из МГУ. Обоим было лет по 35-40. Я запомнил их по высказыванию жены, которая считала, что от настоящего мужчины должно пахнуть «псиной». Оба они были небольшого роста, плотненькие, жизнерадостные.

И, наконец, самой старшей по возрасту была супружеская пара из «Мосстроя». Он высокого роста, седоватый, благообразного вида мужчина. Она небольшого роста, простоватая русская баба. С ними мы ехали в одном купе из Варны в Москву. оба были «хлебосольные», любили компании и не дураки были выпить и закусить.

Из иностранцев запомнил одну журналистку из Польши, бывшую узницу Освенцима (Aushwitz): на предплечье у нее был вытатуирован номер заключенного. Она пережила кошмары этой человеческой «мясорубки» и по прошествии даже 20 лет питала ненависть ко всем немцам. Как только в общественных местах (холле, кафе) появлялись немецкие журналисты, она демонстративно покидала это место.

Среди отдыхавших немецких товарищей из ГДР мне довелось общаться с двумя молодыми спортивными журналистами. Один из них типичный немец. Высокий, здоровый, с «пивным брюшком», другой - более интеллигентного склада. С ними мы играли в настольный теннис и были их соперниками в волейбольном турнире. Была еще одна симпатичная молодая немка небольшого роста, постоянно улыбавшаяся при наших встречах. Вот пожалуй и все, что я запомнил об отдыхавших вместе с нами в 1965 году в МДЖ на Золотых песках.

День наш начинался с купания в море. Я делал зарядку на пляже. Затем немного плавали и загорали под лучами ласкового утреннего солнца. Принимали душ и шли завтракать. В первые дни после завтрака вновь шли на пляж. Ловили там мидий и ели их как в сыром виде, выжимая на моллюска лимонный сок, или жарили их на листах ржавого железа и ели варенными. Вели «светские беседы» с нашими знакомыми, пили сок или кофе в кафе на берегу. После обеда немного отдыхали, затем вновь купались, а когда жара спадала играли в волейбол или настольный теннис.

Распорядок нашего дня со второй недели нашего пребывания в МДЖ изменился. После завтрака мы садились с Лидой в номере и она писала диссертацию. С собой Лида привезла все необходимые для этого материалы (фотографии срезов мозжечка человека разных периодов развития, начиная с эмбриональных закладок этого отдела

158


головного мозга и вплоть до мозжечка взрослого человека). Лида изучала цитоархитектонику ядер и коры мозжечка человека в онтогенезе.

План диссертации и был построен таким образом, что в отдельных главах описывалась закладка коры мозжечка и его ствола (ядер мозжечка), причем в разделах главы, посвященной формированию ядер мозжечка отдельно описывалось развитие каждого ядра (зубчатое, красное, фастигиальное). Вначале были описаны данные собственных исследований, затем была проанализирована научная литература и составлен литературный обзор, а уже после формулировка выводов и анализа литературы - Лидочка написала введение и обсуждение результатов. Вся рукопись диссертации была подготовлена за две недели. Взятое на себя обязательство - подготовить рукопись работы во время отдыха - была выполнена. Теперь останется ее отпечатать на «машинке», и можно будет представлять диссертацию к апробации. Но все это будет сделано уже после возвращения в Москву.

И в период работы над рукописью диссертации, и после окончания нашего «труда», мы находили время и для развлечений.

На экскурсии мы выбирались дважды. Во время первой поездки довелось побывать в Несебре и в Балчиге. Несебер - это маленький средневековый городок на острове в Черном море, с материком он связан узким песчаным молом. Попав в этот городок, Вы оказываетесь в 16-17 веке. Узкие улочки, застроенные двухэтажными домами. Со второго этажа дома можно было, протянув руку, дотянуться до дома на противоположной стороне улицы. Городок сохранил свой вид, каким он был 400-500 лет назад. Это было очень красиво и интересно. В Балчиге мы посетили Дворец последней румынской королевы (сейчас это территория Болгарии, а до 2-й мировой войны здесь была загородная резиденция румынских королей).

Еще одну экскурсию - ближнюю - мы совершили на Золотые Пески. Там мы побывали на «конкурсе красоты». Среди женщин второй год подряд победила одна чешка, хотя на меня большее впечатление произвели другие конкурсантки (из Франции и Польши). Среди мужчин 6 первых мест достались болгарским ребятам. Как нам рассказывал позже А.Трайков, такие ребята зарабатывают на жизнь, «обслуживая» богатых туристок из капстран. Победа на таких конкурсах резко повышала их «стоимость». Поработав два-три месяца в период курортного сезона, «мальчики» обеспечивали себе «роскошную жизнь» в течение всего года. Это становилось для Болгарии целой «социальной проблемой».

Мы погуляли по набережной и центральным улицам курорта, полюбовались экзотическими ресторанами: «Индийский вигвам»,

159


«Рыбачья шхуна», «У пиратов», «Старая мельница» и др. Тогда все это для меня было необычным, красочным и интересным зрелищем. Отведать меню в этих ресторанах нам было тогда не по карману, но посмотреть на всю эту экзотику как издалека, так и вблизи мы могли себе позволить.

Спустя 16 лет мне доведется отведать в одном из таких ресторанчиков («Рыбацкая шхуна») знаменитого черноморского калкана. Это фирменное блюдо. Калкан - крупная черноморская скумбрия, жареная особым образом. Вообще-то вкусно, но ничего особенного. Экзотика в том, что ешь эту рыбу на пляже, огороженном рыбацкими сетями, под звездным, лунным небом или в «кубрике» выброшенной на берег старой шхуны, запивая белым болгарским вином.

В 1981 году я вновь побывал в Болгарии, в Варне, на Международном симпозиуме по иммунологии репродукции. Останавливались мы тогда с Васей Шошевым у его знакомого. Так вот, «хозяин» наш и пригласил нас отведать знаменитого «калкана».

Вообще отдых в Болгарии в 1965 году - моя первая заграничная поездка - остался в моей памяти как один из лучших отдыхов за всю мою жизнь.

Антраша с балеринамиМне запомнился и волейбольный турнир, в котором принимали

участие команды отдыхающих из разных соцстран: ГДР, Польши, Чехословакии, Венгрии, СССР. Нам удалось одержать победу в этом турнире и мы чувствовали себя настоящими спортивными героями. Играли в нашей команде и мужчины, и женщины, но ведущими игроками были В.Шандрин, Лида и я.

Еще два момента сохранила память о тех днях. В «ресторане» МДЖ проводили «вечера дружбы». На первом вечере, в котором нам с Лидой довелось принимать участие после обильного «возлияния» (пили и вино, и водку) начались выступления «танцевальных коллективов» разных «делегаций». Поляки исполняли свои танцы (полька, краковяк), венгры - «чардаш», хозяева-болгары продемонстрировали «переницу».

Когда же настал черед советской группы, то коллективных исполнителей не нашлось. Все стали упрашивать продемонстрировать свое искусство нашу знаменитую балерину Софью Головкину. Она согласилась, заиграла музыка - зажигательная «цыганочка». Софья Николаевна сделала несколько кругов и вдруг остановилась напротив меня, приглашая в круг кавалера. Я не мастак танцевать, но разгоряченный парами водки, вышел в круг и пустился в пляс под дружные прихлопывания и

160


притопывания многочисленной толпы отдыхающих. Я уже не помню, что мы там выплясывали, но окончание «цыганочки» в нашем исполнении публика встретила бурными аплодисментами, а я удостоился дружеского поцелуя от моей партнерши.

Вечер продолжался. Мне преподнесли бокал водки, который я залпом выпил, а запить дали (вероятно это была шутка) вновь бокалом водки вместо минеральной воды. Все это меня еще более раскрепостило. А тут оркестр заиграл «краковяк» и Софья Головкина вновь выбрала меня своим партнером. На сей раз фортуна от меня отвернулась и в той части танца, где следовало исполнять вальсовые «па», я отдавил знаменитой балерине ноги. На этом мои танцевальные «достижения» закончились, но теплые отношения с Софьей Головкиной сохранились до конца нашего пребывания в Болгарии.

Более того, судьба столкнула меня со знаменитой балериной еще раз в 1970 году, когда была сделана попытка «устроить» Галочку в хореографическое училище театра. Мы прибыли в училище для «просмотра». Софья Николаевна, как ни странно, вспомнила мои «международные» танцевальные выступления. Посмотрев Галочку, она сказала, что не советует ей заниматься балетом. Во-первых, это адский труд, во-вторых, Галочка для балета еще не подготовлена и, в-третьих, если она и поступит в хореографическое училище, то может рассчитывать, в лучшем случае, на исполнение характерных танцев. Мы дома на «семейном совете» решили не искушать судьбу и отдали Галочку в секцию художественной гимнастики во дворце спорта «Крылья Советов».

И еще один миг из лета 1965 года. В один из дней нашего отдыха, уже после того «знаменитого вечера дружбы», в МДЖ приехала танцевальная пара из Большого театра Наталья Бессмертнова и Михаил Лавровский. Они были учениками Софьи Головкиной и представляли советскую школу хореографии на Международном конкурсе в Варне. Это были совсем молодые танцоры. Им было в тот год едва ли по 20 лет. Оба хрупкие, бледные на фоне наших отдыхающих, но какие-то одухотворенные, я бы сказал неземные. Они победили на этом конкурсе и приехали поделиться своей радостью с руководителем хореографического училища Большого театра Софьей Головкиной. А заодно и искупаться в Черном море. Они все время сидели или лежали под тентом, загорать им нельзя было (по словам Михаила Лавровского).

Пройдут годы и Наталья Бессмертнова и Михаил Лавровский станут ведущими мастерами всемирно знаменитого Балета Большого театра. Особенно запомнилась Н.Бессмертнова в «Жизели» Адана, а Михаил Лавровский в «Спартаке» А.Хачатуряна.

161


Массовый выезд в СухумиПосле возвращения в Москву мы с Лидой приступили к работе.

Андрюшенька был с Варенькой на даче в Валентиновке, а Галочка у моих родителей в Загорянке.

5 мая 1965 года маме и папе официально исполнилось по 60 лет. Их 60-летие, папин уход на пенсию и «свадьбу» мы отметили у них дома на Шарикоподшипниковской улице. Не каждому взрослому сыну (а тем более семейному и подарившему своим родителям внуков) доводится присутствовать на свадьбе своих родителей. Дело в том, что брак их до 1965 года не был зарегистрирован. Чтобы мама тоже получала хоть какую-то «пенсию» (вернее, чтобы папа получал «прибавку» - доплату к пенсии на жену-«иждивенку») им следовало иметь свидетельство о регистрации брака. Что они и сделали к своему 60-летию. Так что на их «бракосочетании» присутствовали не только их сыновья с женами, но и внуки - Андрюшенька и Галочка.

Уйдя на пенсию, папа получил возможность провести все лето на даче. Поэтому на период нашего отдыха в Болгарии они взяли в Загорянку Галочку. Ведь одной Варваре Сергеевне было бы трудно присматривать и за Андрюшенькой и за Галочкой. Галочка оставалась в Загорянке до нашего отъезда в Сухуми.

Варвара Сергеевна и Борис Сергеевич (Варенька и Боренька) в конце июля должны были вылететь в Лесилидзе, где им предстояло познакомиться со своими новыми «родственниками» - родителями будущего Юлиного мужа Робика (Роберт Васильевич Гоголадзе). Василий Маркович с супругой своей Евой Ефимовной жили на «даче» в Лесилидзе, куда они и пригласили Юлиных родителей.

У меня же на конец июля была запланирована командировка в Сухуми. Мы договорились, что Варенька с Боренькой возьмут с собой в Лесилидзе Андрейку. После посещения родителей Робика, Борис Сергеевич планировал побывать в Сухуми, где был корпункт «АПН» в Абхазии, и провести там несколько дней. Варвара Сергеевна согласилась побывать в Сухуми пару недель с Андрюшей и Галочкой. Было решено, что они поживут на одной «писательской даче» в Гульрипши до приезда в Сухуми Лидочки, пока я буду работать в ИЭПиТ.

Мы проводили Вареньку, Бореньку и Андрюшу. Они вылетели из Внуково в Адлер, где их должны были встретить корреспонденты АПН в Грузии и на машине «доставить» в Лесилидзе.

У нас с Галочкой тоже уже был оформлен авиабилет до Сухуми. Мы вылетели с ней через пару дней, а через две недели Лидочка, оформив отпуск, приедет в Сухуми на смену Вареньке.

Приключения начались с момента посадки в самолет. Тогда перед взлетом стюардессы разносили пассажирам «леденцы»-

162


«театральные», «взлетные», «барбарис». Следовало сосать эти конфеты во время взлета самолета, чтобы «не закладывало» уши от перемены атмосферного давления в связи с набором высоты самолетом. Нам выдали «сосательные конфеты» и самолет вырулил на взлетную полосу. Он начал «разбег», но в конце полосы не взлетел. Маневр был повторен, но с тем же результатом.

Спустя некоторое время нам объявили, что в связи с неисправностью самолета, пассажиры должны покинуть борт авиалайнера. Нас высадили и мы минут 20-30 ждали, что же последует дальше. Никакой информации не поступало. Мы стояли у борта неисправной машины (самолета). Наконец подъехал «аэрофлотский» автобус и перевез всех пассажиров нашего рейса к другому самолету.

Нас разместили на борту нового авиалайнера, еще минут 30-40 мы ждали, когда перегрузят багаж пассажиров с неисправного самолета в новый. На все про все ушло около двух часов. Наконец, наш самолет дозаправлен горючим, трап отъезжает от его борта, и стюардессы приветствуют пассажиров от имени экипажа и "Аэрофлота" и вновь раздают нам конфеты.

Судьба хранила нас на сей раз и «неисправный» самолет не смог взлететь. А ведь неизвестно, что могло бы произойти с неисправной машиной в воздухе во время полета. Галочка, конечно, мало что поняла в происходящем, а другие пассажиры здорово перенервничали.

Мы с Галочкой радовались, что нам дважды выдали конфеты. Разместились мы с ней на одном кресле у иллюминатора самолета и с интересом наблюдаем за происходящим на аэродроме. Вот к одному из самолетов подъезжает огромный «заправщик» с горючим, механики передают шланг, по которому горючее будет перекачиваться в баки авиалайнера. Вот берет разбег и взлетает один из реактивных пассажирских самолетов, а вот другой, совершивший посадку, подруливает к зданию Аэропорта. Галочка видит все это впервые, но даже мне «бывалому» пассажиру «Аэрофлота» интересно наблюдать и комментировать «картинку» 4-х летней дочери.

Наконец наш самолет взлетает и берет курс на Сухуми. Спустя час нам приносят «обед». Мы перекусили с Галочкой и готовы были выпить уже чай. Но какая-то неловкость , и чашка сладкого чая выливается мне на живот и ноги, заливая новые розовато-бежевого цвета брюки. Чай нам, конечно, принесут новый, но штаны мои, подсохнув, приобретут огромное с разводами темное пятно, охватывающее нижнюю часть (в области ширинки, живота и бедра). В таком виде я и выйду с трапа самолета в Сухуми. В остальном

163


полет наш прошел спокойно, но рейс наш прибыл в аэропорт назначения с задержкой в три часа.

В Сухуми нас прямо в аэропорту встретил Борис Сергеевич и сопровождавшие его сотрудники АПН в Грузии - журналист и писатель Лордкипанидзе, корреспондент АПН Ангарский и заведующий корпунктом АПН в Абхазии, помощник первого секретаря Абхазского обкома КПСС Бгхажбы Лев Романович Гольдинов. Он будет нас «опекать» в период нашего пребывания в Сухуми. На двух черных «Волгах» мы отправимся из аэропорта на «госдачу».

Но не могу не вспомнить один из моментов, когда Галочка впервые ступила на Землю благословенной Абхазии. Был жаркий летний день конца июля. Горячий воздух буквально окутывал все тело. Мы вышли на площадь перед зданием аэропорта, и тут Галочка, обращаясь к Борису Сергеевичу, кричит: «Боренька, Боренька, смотри какая жирная собака!!!», и указывает на бродящую возле кустов олеандра грязную, тощую свинью с треугольником из толстых прутьев на шее. Это «приспособление» одевают здесь свиньям, чтобы они не могли пролезть через плетень в огород.

Борис Сергеевич объясняет Галочке, что это не собака, а свинья. На что она, естественно, замечает: «А откуда ты знаешь?». Эта крылатая фраза станет на долгие годы в нашей семье «притчей во языцах». Мы будем использовать ее в ситуациях, когда кто-то сомневается в не вызывающем никаких сомнений вопросе.

Наконец, получен наш «багаж», мы размещаемся в ждущих нас автомобилях, и наш кортеж отправляется в Сухуми.

Борис Сергеевич, Варвара Сергеевна и Андрюша «остановились» на Госдаче. Это бывшая дача Сталина. Здесь размещают самых «высоких гостей Республики». До сих пор мне доводилось любоваться зданием «дачи Сталина» лишь с борта катера, идущего на пляж или с пляжа. И вот наш «кортеж» проезжает мимо Гульрипши, далее минует Сухумский городской пляж и направляется по дороге, ведущей на Синопскую гору к Госдаче. Розоватого цвета двухэтажное здание расположено в глубине «закрытой» территории в шикарном парке. Аллеи парка окружены южными вечнозелеными деревьями (пальмами, магнолиями) и кустарником (олеандром, самшитом), на газонах и клумбах много цветов (разные сорта роз).

Из дома выходит Варвара Сергеевна и выбегает Андрюшенька, чтобы встретить прибывших «высоких» гостей. Радостная встреча. Галочка бежит к дому, падает на асфальте, сбивает себе кожу на коленках и локтях. Поднимается без плача (для нее это не первый раз), кровь сочится из ран. Поднявшись в дом, обрабатываю ей ссадины. Варенька угощает нас фруктами. Я переодеваю брюки.

164


Варенька остается на Госдаче с детьми, а мы с Борисом Сергеевичем едем в армянский колхоз на запланированную по протоколу встречу с «трудящимися» Абхазии.

Кавказское гостеприимствоМне впервые довелось побывать на подобной «встрече» и

увидеть знаменитое «кавказское гостеприимство». В зале клуба колхоза-миллионера был накрыт «стол» по случаю приезда «высоких гостей» из Москвы и Тбилиси. Как мне потом объяснили, такие богатые колхозы обязаны были по распоряжению обкома партии встречать гостей - руководящих работников министерств, центральных газет союзного и республиканского значения, высокопоставленных работников ЦК КПСС, оказывать им хлебосольный прием. А под это дело руководители колхозов «списывали» вдвое-втрое больше, чем было израсходовано продуктов, вин, коньяка и водки. Денежки, естественно, шли в карман руководителей колхозов.

В состав «делегации», которую встречали на сей раз, помимо Б.С.Буркова, председателя Правления АПН, входили член Союза журналистов Грузии, заведующий Бюро АПН в Грузии Лоркипанидзе, помощник 1-го секретаря обкома КПСС Л.Г.Гольдинов, руководящие работники Абхазского обкома КПСС.

Стол, как говорят, ломился от всевозможной закуски и «выпивки». Здесь было все - и икра, и лососина, и язык, и жареные куры (цыплята табака), и мамалыга с сулугуни, и хачапури, и, как главное блюдо - молодые - «молочные» - жареные поросята.

Вино лилось рекой. Произносились тосты и за руководство страны и республики, и за дорогих гостей, и за наше славное кавказское крестьянство, и за наш Великий Советский Союз - «оплот Мира во всем Мире», и за матерей и жен, за наших детей!! Выпил тамада и за «молодых ученых» в моем лице.

По существующим кавказским обычаям после этого я должен был произнести ответный тост. Был я уже изрядно пьян. Ведь «пропускать» тосты не положено (и за каждым гостем следил местный «активист», который легко, но настойчиво «рекомендовал» пить «до дна»). И все же я нашел в себе силы и в своем тосте поблагодарил гостеприимных хозяев за честь, которой я удостоился присутствовать на этом «банкете», пожелал руководству колхоза-миллионера и всем колхозникам кавказского долголетия, здоровья и счастья.

Все выпили, а мои соседи по столу уже «сепаратно» выпили еще раз, уж не знаю искренне ли, за здоровье «молодого ученого и его семью». Застолье такое может продолжаться весьма долго, но

165


Л.Б.Гольдинов извинился, что высоких гостей ждет первый Секретарь Обкома и нам следует уезжать.

Меня отвезли на Госдачу, а Борис Сергеевич, Лопаридзе и Л.Б.Гольдинов поехали на дачу к Бгхажбет - Первому Секретарю Абхазского Обкома КПСС.

В дальнейшем мне ни раз доведется бывать на подобных банкетах в колхозах и совхозах Абхазии и Грузии. Но этот первый запомнился особенно четко, как будто было это вчера.

Снова в питомникеНа следующий день, в субботу, нас повезли в ИЭПиТ «на

экскурсию в обезьяний питомник». По этому случаю был вызван директор Института, профессор Б.А.Лапин. Он сам встретил Бориса Сергеевича, провел экскурсию по институту, в которой участвовали и мы - Варвара Сергеевна, Андрюшенька, Галочка и я. Так уж получилось, что к нам присоединились и отдыхавшие в Сухуми Олег Евгеньевич Вязов с сыном Сергеем. Борис Аркадьевич договорился с Борисом Сергеевичем об издании в «АПН» книги об обезьянах. Такая книга была написана и издана под фамилиями двух авторов: Б.Лапин и И.Линин.

Под второй фамилией скрывался Эман Петрович Фридман, который в 60-70-е годы был сначала зав.экскурсбюро, а затем заведующим научно-организационным отделом ИЭПиТ и секретарем Партбюро. Сейчас он живет в Израиле. Ему пришлось бежать вместе с семьей из Сухуми в начале 90-х годов, когда началась грузино-абхазская война. Рассказывали, а недавно я видел кадры того периода по телевидению, как израильский корабль, специально посланный в Сухуми, вывозит на историческую Родину сухумских евреев. С 1965 года до момента, о котором я говорил выше, пройдет более четверти века. Многое изменится и в моей жизни, и в жизни участников той «экскурсии».

Мы побродили по территории Института. Ребята с интересом наблюдали за повелением обезьян, особенно их привлекали играющие в первой вольере малыши павианы-гамадрилы. Пройдет всего лишь пара дней и мы (Варвара Сергеевна, Андрюшенька, Галочка и я) переберемся из Гульрипши в директорский дом, и дети смогут часами наблюдать за обезьянами.

Сейчас же мы благодарим Бориса Аркадьевича за интересную экскурсию и направляемся на «обкомовский пляж» купаться и загорать. Завтра Борис Сергеевич возвращается в Москву, а мы должны будем перебраться из Госдачи на писательскую дачу в Гульрипши.

166


С госдачи на писательскую, с писательской в директорский дом

Мы поселились на писательской даче, расположенной на берегу моря. Дача эта сейчас принадлежит писательской вдове, которая сдает комнаты отдыхающим. Нам досталась довольно большая комната, но на «даче» был целый «пансионат». Отдыхало здесь, наверное, 4-5 семей. Туалет был во дворе, умывальники тоже, кухня, где можно было готовить детям обед - в летней пристройке.

Я утром уезжал на работу. Добирался до Института на двух автобусах. Из Гульрипши шел маленький, старый, битком набитый автобус. Шел он до рынка в Сухуми, но я пересаживался где-то в районе санатория Минобороны и доезжал до ул. Фрунзе, а оттуда пешком в Институт. После работы я должен был купить продукты и только после этого отправлялся в Гульрипши. Когда я приехал вечером на дачу, Варвара Сергеевна сказала, что надо что-то делать. Здесь она оставаться не может. Во дворе ребятам негде играть, а находиться целый день в жару на пляже тяжело. Мы перекусили и стали с ребятами строить из песка, у кромки воды, замок. Тут Варвара Сергеевна окликнула проходившую мимо пару. Это были внучка Н.С.Хрущева Юля и ее будущий муж Петров. Я впервые видел Юлю вблизи. Это была небольшого роста, невзрачная на вид девушка лет 25-28. А ведь совсем недавно она путешествовала по Миру со своим дедом - Первым Секретарем ЦК КПСС, Предсовмина СССР Н.С.Хрущевым. Сейчас он находится фактически под домашним арестом на даче в Подмосковье. Именно Петров сможет передать «на Запад» рукопись мемуаров опального Руководителя СССР спустя 2-3 года Петров умрет в одной из московских клиник (якобы от почечной недостаточности). Но мне кажется, что и к его смерти приложили руку «специалисты» КГБ. Больше я Юлю Хрущеву не встречал.

Вечером мы решили, что я попрошу завтра разрешения у Бориса Аркадьевича перебраться в «директорский дом» Института вместе с детьми.

На следующий день, закончив взятие крови у обезьян, я пошел в дирекцию. Борис Аркадьевич принял меня и, выслушав мой рассказ о нашем житье-бытье в Гульрипши, улыбнулся и сказал: «Ну что же, место для тебя было забронировано, перебирайтесь в большую комнату на 2-м этаже».

Я сразу же позвонил Льву Романову Гольдинову и попросил его помочь нам переехать из Гульрипши на гору Трапеция в «директорский дом» ИЭПиТ. Мы договорились, что я к пяти часам подойду к зданию обкома КПСС, и мы поедем в Гульрипши.

167


Варвара Сергеевна несказанно обрадовалась, что все решилось так быстро. Уехали мы сразу же. Оставаться на такой даче она не хотела больше ни минуты.

Мы заняли в «директорском доме» комнату, где раньше жил Теймураз Горделадзе. Там было четыре кровати, большой круглый стол, шкаф, пара тумбочек и, конечно, стулья. Комната светлая, оба окна выходят в сторону дороги, ведущей к Северным воротам Института. Перед окнами много зелени. Тут и вечнозеленые кустарники, и огромные магнолии. В нашем распоряжении кухня с газовой плитой, водопровод, душ и туалет. Из «командированных» - жена Меживитинова с сыном, да Генка Шиянов. Мы разместились, поблагодарили Л.Р.Гольдинова за помощь и отправились смотреть обезьян. Да, Лев Романович оставил нам пропуск на интуристовский пляж, чтобы мы могли отдыхать с комфортом. Вечером, когда большинство сотрудников уже покинули территорию Института, мы могли спокойно наблюдать за обезьянами в многочисленных вольерах и клетках.

И ребята, и Варвара Сергеевна могли «часами» следить за жизнью наших «братьев маленьких». Обезьяны то прятались по клеткам, то усаживались парами и занимались «обыскиванием», выковыривая друг у друга из шерсти насекомых и кристаллики соли. Но особенно интересно было наблюдать за играми малышей.

Вечер был теплый, и мы долго гуляли по чудесному парку территории Института. Когда ребята улеглись спать, я пошел в лабораторию и закончил исследование крови обезьян, взятой во время подачи сегодня утром.

Всё потихоньку нормализовалось Я покупал на рынке фрукты, мясо, овощи. Мы с Варварой Сергеевной готовили обеды. Утром варили ребятам кашу, а вечером ходили ужинать в кафе-молочное на ул.Ленина вблизи набережной. Перед ужином успевали съездить на интуристовский пляж. Ребята с удовольствием купались, играли на пляже. Им нравилось добираться до пляжа на катере. Накупавшись и позагорав, мы возвращались в город. Ужинали и уже вечером возвращались на гору Трапеция. Доезжали автобусом до Северных ворот, а затем поднимались по серпантину тенистой дороги к «директорскому дому». Галочка добиралась до вершины горы Трапеции, усевшись мне на плечи. Более того, она любила держаться, положив свои ручонки мне на лоб, а чаще всего на глаза. Отдохнув немного, мы шли на вечернюю прогулку и навещали наших друзей-обезьян.

Нагулявшись, ребята укладывались спать, а я отправлялся в лабораторию. Так прошла неделя. Через пару дней прилетают Лидочка с Элидой Поповой. Для последней я договорился с

168


хозяйкой и забронировал ей «койку» в городе в доме на пересечении Октябрьской улицы и проспекта Мира.

После приезда Лиды Варенька отправилась в Москву. Оставшиеся три недели мы будем в Сухуми отдыхать (а я и работать) своей маленькой семьей. Лидочку и Элиду я встретил у Аэроагентства, куда они добрались от аэродрома автобусом. Мы проводили Элиду к месту ее проживания, а затем поднялись на гору Трапеция. Варенька и ребята уже ждали нас с нетерпением. Лидочка впервые в Сухуми, и ей также нравится общаться с обезьянами, как и деткам.

В воскресенье улетает Варвара Сергеевна. Мы провожаем ее до Аэропорта со Львом Романовичем Гольдиновым. К сожалению, в связи с отправкой детей, отдыхавших в Абхазии, на самолет, который вылетал по расписанию и на который у Варвары Сергеевны был билет, ее не посадили. Пришлось ждать следующий рейс. Л.Гольдинов бегал «по начальству» и ему обещали отправить Варвару Сергеевну ближайшим рейсом. Другим же пассажирам пришлось просидеть в аэропорту еще не один час. Проводив Варвару Сергеевну, я вернулся часам к трем домой. Уже через час все мы купались и загорали на интуристовском пляже вместе с Элидой Поповой.

Любимой игрушкой у Галочки в этот период был маленький негритенок. Он был сделан из литой резины. Она с ним не расставалась. Негритенок сопровождал ее и на пляж, и на прогулки. Однажды мы стояли у первой вольеры, где обитало семейство павианов. Вожаком был сын Муррея - Попугай. В клетке было несколько детенышей в возрасте 2-3-х месяцев. Пара из них постоянно вылезала наружу через широкие промежутки между стальными прутьями. Особенно забавен был один «мальчик». Он был очень смел, если не сказать нахален. Мы стояли обычно позади барьера и наблюдали за обезьянами. Так вот, он вылезал наружу и подбегал к нам. Как-то раз Галочка уронила своего негритенка. Обезьяний детеныш тут же подхватил его и юркнул в клетку.

Галочке, конечно, было жаль свою любимую игрушку, но как же мы удивились, когда всё огромное семейство Попугая я уселось «в кружок» и стало рассматривать принесенную в клетку черную «куколку». Они пробовали его «на зуб», лизали, нюхали, катали по цементному полу клетки передними лапами, отнимали друг у друга. Оказывается обезьяны тоже не прочь «поиграть в куклы». Так «негритенок» стал их достоянием.

169


К Гоголадзе в ЛеселидзеНаш отдых и моя работа шли своим чередом. Но тут к нам в

гости приехал теперь уже Юлин муж Робик. Он пригласил нас навестить его родителей в Лесилидзе. Я выкроил пару дней, и мы отправились в гости.

До Лесилидзе мы добрались поездом Сухуми-Адлер. Утром, позавтракав и прихватив с собой фрукты и жареную курицу, мы на автобусе доехали до железнодорожного вокзала, взяли билеты и электричкой отправились в Лесилидзе. Поезд шел до Лесилидзе часа три. Добрались мы благополучно до места, отыскали по описанию «дом полковника».

Отец Робика, Василий Маркович Гоголадзе, - полковник в отставке. Он служил в «особом отделе» в армии генерала Лесилидзе. Начинал он в ЧК Грузии еще в 20-30-е годы. После Великой Отечественной войны он вовремя демобилизовался, а не то, наверняка, не дожил бы до этих дней, как большинство его «коллег». Уходя в отставку, он построил в Лесилидзе дом, где и проводил практически все время, хотя семья его зимой жила в Тбилиси. Сейчас же в Лесилидзе гостила и дочь Василия Марковича - сестра Робика Ляля с детьми. Были здесь и Ева Ефимовна - супруга «полковника», и ее мать, и сын Робика от первого брака Васико, и естественно, сам Робик. Ляля недавно родила девочку Гаю (Гаяне), а ее старший сын Гога и сын Робика Васико были ровесниками Галочки.

Когда мы приехали, все семейство готовилось к встрече «дорогих гостей». Мы познакомились с новыми «родственниками». Нам предложили, пока хозяева готовят обед, прогуляться до моря. Прихватив с собой Васико и Гогу, фрукты и жареную курицу, привезенные из Сухуми, мы с детьми отправились на пляж. Искупав ребят и искупавшись сами, мы с Лидой устроили прямо на пляже небольшой пикник.

Наши детки позавтракали в Сухуми, да и в поезде мы их подкармливали фруктами. Гога и Васико были, видимо, голодные, они с жадностью набросились на курицу. Ели с таким аппетитом, что не разбирали, где мясо, где кости. Вдруг Васико поперхнулся, Лидочка бросилась к нему и вытащила у него из горла куриную кость. Все обошлось благополучно на сей раз, а ведь могло кончиться трагически. Насытившись, ребята стали играть на пляже, периодически забегали в море, но уже под нашим строгим надзором.

Вернулись мы в «дом полковника» часам к пяти. Что Вы думаете, нас ждал уже накрытый стол? Вы ошибаетесь. Женщины все еще перебирали зелень, а мужики готовились разжечь огонь, чтобы жарить на мангале люля-кебаб. Благо, ребята были накормлены, и нас уже мало волновало время «застолья». К вечеру

170


все, наконец, уселись за стол. Вкуса люля-кебаб я не помню, а вот что мы (мужики) здорово выпили чачи, так это точно. Захмелев, я отправился спать. Лидочка уже уложила детей.

Утром мы собрались и, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, отправились в Сухуми. Уже в поезде у Галочки поднялась температура. Она просто «горела». Я уж не знаю, как мы дождались, когда поезд прибудет в Сухуми. С вокзала на такси доехали до Института. Когда мы раздели Галочку, чтобы уложить ее в постель, то заметили, что у нее по всему телу высыпали «пузырьки». Сомнений не оставалось - у нее «ветрянка».

Не хватало нам в Сухуми только этого. Мы уже получили жестокий урок от этого, казалось бы, «несерьезного» заболевания. Страх, что и у Галочки может возникнуть осложнение, как у Андрюшеньки, довлел надо мной. Мы были очень внимательны и аккуратны в проведении лечения. Все везикулы смазывали «зеленкой», давали аспирин, чтобы сбить температуру и соблюдали строгий постельный режим. К счастью, болезнь протекала гладко и никаких осложнений не дала. Кожа на лице и теле очистилась, и мы вновь смогли гулять, купаться и загорать.

Пока мы не ходили на пляж, нужно было как-то развлекать ребят. Мы собрали на территории Института, наверное, несколько десятков виноградных улиток разных размеров. Притащили их в свою комнату и они ползали по окнам, стенам и шкафу. Ребята наблюдали за ними, гонялись каждый за своей улиткой.

Как-то раз в выходной день к нам в гости пришли Асановы. Мы вместе пообедали, выпили за знакомство: ведь я с Колей, Аллой и Олегом был уже хорошо знаком, а Лидочка и ребята знали лишь Колю. Мы хорошо «посидели», а дети играли с виноградными улитками, выбегали во двор. Эта встреча августа 1965 года положила начало нашим дружеским отношениям с семьей Асановых. Пройдут годы, неоднократно буду я (а в 1967 году и Лида с Галочкой) останавливаться у Асановых на «новой квартире» на берегу моря, а Алла, Коля, а позднее и Олег будут приезжать к нам на Беговую. Дружба наша выдержала испытания временем. Вот уже более 40 лет Асановы остаются нашими самыми близкими друзьями.

Время бежит быстро. Вот уже и пришел срок собираться в Москву. Рабочую программу я успешно завершил. Ребята и Лидочка отдохнули, покупались в море, загорели. Набрались новых впечатлений. В целом можно считать и мою командировку и наш семейный отдых в Сухуми летом 1965 года удачным.

С того времени в нашем семейном альбоме сохранились фотографии, свидетельствующие о нашем пребывании в Сухуми и о посещении Борисом Сергеевичем и Варварой Сергеевной обезьяньего питомника. Вот Варвара Сергеевна, Борис Сергеевич и

171


Лев Гольдинов выслушивают на одной из тенистых аллей территории Института какие-то «байки». Каким то образом в кадре оказался и Генка Шаинов. А вот Галочка, Андрюшенька, Варенька и Боря у одной из обезьяньих клеток.

А вот Лидочка с ребятами и Элидой Поповой у «директорского газика» на аллее, ведущей к «директорскому дому». Справа Борис Аркадьевич Лапин с Лилитой Андреевной. А эти две фотографии запечатлели ребят, а также Лидочку, Галочку и Элиду Попову на интуристовском пляже. Так что и на сей раз память меня не подвела, и мои воспоминания подтверждаются сохранившимися «фотодокументами».

Осень, Москва, черные крысы...Мы вернулись в Москву в начале сентября. Андрюшенька и

Галочка пошли в детский сад. Для Андрейки это последний «дошкольный» год. Мы с Лидой приступили к работе. Ей предстоит завершить работу над рукописью диссертации, «апробировать» работу сначала в лаборатории, а затем на научной конференции Института мозга. Этим она и займется в оставшиеся месяцы 1965 года.

Я продолжаю эксперименты по «созданию» иммунологической толерантности у В-негативных крыс к аллоантигену В-позитивных черных крыс. С этой целью я ввожу форменные элементы крови, лимфоциты, выделенные из лимфоузлов, новорожденным В-негативным крысятам. Когда животные достигают половозрелого возраста, их иммунизируют кровью В-позитивных крыс по такой же схеме, как и при создании модели ГБН. Интересно, что животные, получавшие клетки крови или лимфоциты В-позитивных крыс в период новорожденности, во взрослом состоянии хотя и вырабатывали антитела, но в более низком титре. У самок этой группы при их спаривании с В-позитивными самцами, детеныши не имели признаков ГБН. Это можно было рассматривать, как теоретически возможный подход к разработке метода профилактики ГБН у человека.

Но метод этот на практике осуществить крайне трудно, и, слава Богу, уже в 1967-1968 годах был разработан принципиально иной способ профилактики ГБН путем введения резус-отрицательным женщинам в первые 72 часа после родов Rho(D)-положительного ребенка «антирезусного иммуноглобулина».

Помимо экспериментальных исследований, последний квартал 1965 года я использовал и для написания статей, посвященных MN и Rh-Hr-дифференцировке крови обезьян. Статьи эти были

172


направлены в журнал «Вопросы антропологии». Через год они были опубликованы.

Вот так текла наша «молодая жизнь».В сентябре наши соседи, получив отдельную квартиру, выехали

в Щукино, а освободившуюся комнату, благодаря усилиям Бориса Сергеевича, передали в наше пользование. Наконец-то, мы заживем нормальной жизнью. В той комнате, которую мы занимали раньше, теперь детская. А мы с Лидой перебрались в новую большую комнату. Двухэтажная детская кровать теперь расставлена, как две одноэтажные кроватки. На левой от двери стене, оборудовали ребятам гимнастическую стенку («шведская стенка»), в их комнате остался письменный стол и маленький сервантик. Софа, торшер, стол со стульями перенесены в «гостиную».

1965 год ознаменовался не только получением отдельной квартиры, но и появлением у нас телефона. В те годы иметь все это могли далеко не все москвичи. Так что нам грех жаловаться на свое житье-бытье в те годы.

Сухуми под снегомНовый 1966 год мы встретили у себя дома молодежной

компанией. К нам пришли Вилен Кесарев с Валей, Хамида Максудова. Валя Кесарева работала старшим лаборантом в нашей лаборатории, а Вилен был аспирантом и «трудился» в одной с Лидой лаборатории цитоархитектоники Института мозга. Хамида была аспиранткой Л.С.Волковой. Она была прикомандирована в наш Институт из Ташкента. Вот такой «интернациональной» компанией мы встречали Новый 1966 год.

В конце января 1966 года я вновь отправился в Сухуми. Очередная командировка с целью «приема родов» у подопытных обезьян оказалась необычной по погодным условиям. Впервые мне довелось увидеть снег в субтропиках Черноморского побережья Кавказа.

Для меня, жителя Москвы, снег в январе - дело привычное, а вот для моих коллег и сверстников из Сухуми снегопад - явление редкое. В этот год снег выпал в конце января и пролежал почти 2 дня. Как же радовались и резвились сотрудники лабораторий генетики, биохимии, эндокринологии, онкологии. Они играли в «снежки»в, валялись в снегу на газонах, прилежащих к лабораторному корпусу, где я работал.

Действительно снег в субтропиках выглядит необычно. Красивы покрытые белым пушистым снегом огромные пальмы. Шапки снега на свечках кипарисов, в снегу стоят колючие агавы. Обезьяны хоть и мерзнут, но тоже с любопытством взирают, собравшись в кучки, на

173


заснеженные склоны вольер. А вот в клетках с цементными полами мороз и слякоть для обезьян опасны: могут возникать обморожения. Из таких клеток обезьян перегоняют во внутренние теплые помещения.

Особенно красивы в солнечный морозный день горы. Теперь снежные шапки не только на дальних высоких вершинах Кавказа, но и на ближних горах. С горы Трапеция видны снежные горы, окружающие темно-синее море Сухумской бухты наподобие цепочки белых жемчужных бус, лежащих на шее женщины, одетой в темно-синюю «водолазку».

Холодная погода с температурой ниже 0°С (-2-4) продержалась почти неделю. Правда, снег в городе и на горе Трапеция (на территории Института) уже растаял под лучами яркого дневного солнца, но на горах он еще лежит. И вот в такие морозные утренние часы (7-8 часов) мы собираемся на берегу моря и направляемся в ресторан «Диаскурия» есть хаши. Наша компания: Захар Джемилев, Давид Маркарян, Миша Мачавариани, Георгий (аспирант из Тбилиси) и я. Мы прихватываем с собой немного «медицинского» спирта, который используем для «сугрева» перед поеданием «хаша».

В тот год в «Диаскурии» готовили великолепный «хаши». Мы съедали по две порции и шли пить кофе в «Черноморец». После съеденного «хаша» и выпитой чашечки кофе наступало благостное состояние. В таком состоянии и хорошем настроении мы отправлялись пешком в Институт. К 9.30 мы были уже на рабочих местах, а к 10 я шел на «подачу обезьян». После съеденного утром «хаши» есть не хотелось весь рабочий день. Лишь вечером, закончив основную работу, я шел ужинать в город - теперь уже в одиночку. Поскольку столовые были в эти часы закрыты, я ужинал либо в «Наартах», либо в ресторане «Тбилиси». В «Наартах» я обычно съедал «хачапури по аджарски», а в «Тбилиси» - «солянку по грузински».

После ужина я вновь шел в лабораторию и продолжал исследовать кровь обезьян. Работа по моделированию ГБН проводилась успешно. Более того, мне впервые довелось описать развитие ГБН у обезьян нескольких видов без нашего экспериментального вмешательства. В этих случаях наблюдалась иммунизация самок в результате нескольких беременностей эритроцитами крови (их аллоантигенами) плодов, унаследовавших аллоантигены от отца. В ответ на проникновение в материнский организм таких антигенов, самки вырабатывали алоиммунные антитела, которые в течение последующих беременностей проникали через плаценту в организм плодов и вызывали развитие ГБН. Мы описали эти случаи развития ГБН у обезьян в естественных условиях впервые в мировой литературе.

174


В этот же мой приезд в Сухуми мы провели совместно с лабораторией радиологии (заведующий - профессор Федоров) исследования, направленные на уточнение «обмена вещества» между плодом и околоплодными водами (амниотической жидкостью).

С этой целью с помощью «амниоцентеза» вводили в амниотическую жидкость раствор изотопов йода или фосфора. Радиоактивные препараты вводили в последние дни беременности, а после рождения детеныша исследовали путем сканирования наличие радиоактивной метки в органах и тканях новорожденных. Как оказалось, плод заглатывает амниотическую жидкость и введенные радиоизотопы проникают из желудочно-кишечного тракта плода в кровь, разносятся по его организму и накапливаются в соответствующих органах и тканях. Например, изотопы йода в щитовидной железе. Эти исследования были предприняты нами с целью обоснования одного возможного подхода для разработки метода антенатального (во время беременности, до родов) лечения ГБН. Мы полагали, что если ввести в амниотическую жидкость вещества, способные связывать алоиммунные антиэритроцитарные антитела, то они смогут выполнить свою роль, проникнув в кровь плода. Исследования, проведенные совместно с лабораторией радиологии подтвердили правомерность такого подхода.

Помимо этого я впервые отработал и метод «амниоцентеза» у беременных обезьян. Амниоцентез - это прокол передней брюшной стенки, стенки матки и плодного пузыря и взятие с помощью шприца амниотической жидкости.

Ада ВладимировнаВсе эти эксперименты прошли успешно. С этого года мне

помогала в исследовании аллоанитигенов эритроцитов обезьян зоотехник питомника Ада Владимировна Андреева, коренная жительница Сухуми. Ада Владимировна - интеллигентная женщина лет 48-50, полная, дородная, среднего роста с добрым, улыбчивым лицом. Жили они вместе с супругом и дочерью в собственном доме недалеко от платформы Бараташвили. Она следила за состоянием наших экспериментальных обезьян, отмечая «половые циклы» у самок, и наблюдала за течением беременности у них, сообщая мне сроки приближающихся родов.

Я обучил ее постановке реакций гемагглютинации, и вечерами мы «ставили» с ней эти реакции. Работа затягивалась порой до полуночи. Закончив эксперименты, я провожал Аду Владимировну по «северной дороге» до ворот Института. А от Северных ворот до ее дома было рукой подать. У нас сложились, несмотря на разницу в

175


возрасте, очень теплые отношения. Мы обменивались с ней поздравительными открытками по случаю официальных праздников (Новый год, 1 мая, 9 мая, 7 ноября), наверное, в течение 20 лет, а быть может и более.

Ада Владимировна была страстной собачницей и в конце 60-х годов мне довелось приобрести для нее в Москве щенка спаниеля. Я передал его в Сухуми в мае 1968 года с Юрием Ивановичем Кондаковым - заведующим Питомником обезьян ИЭПиТ. Он летел в Сухуми из Москвы с партией обезьян и любезно согласился захватить с собой щенка. Этого спаниеля мы сначала приобрели для себя, и по имени Лада он пробыл у нас пару недель.

Но в мае месяце мы купили еще одного чудесного щенка - Джерри. Она была уже в возрасте 1,5 месяцев, более крупная по сравнению с Ладочкой, великолепной мраморной окраской и с очень хорошим, я бы сказал, бедовым характером. Мы сразу же все в нее влюбились. Пару недель мы растили двух щенят. А когда пришел срок расставаться с одним из них, то выбор, естественно, пал на Ладочку. Так, Лада, перелетев в Сухуми, попала в дом Ады Владимировны. Она прожила у нее, наверное, лет 7-8, получила новое имя - Джерри, такое же, как и у нашего щенка.

К сожалению, жизнь нашего спаниеля оборвалась трагически в конце 1968 года. Джерри заразилась «чумкой» и погибла от развившегося менинго-энцефалита. Последние дни она страдала от сильных головных болей, которые мы не смогли ничем снять. Потом у нее «отнялись» задние ножки. От сильной боли по ночам она грызла ковер. Чтобы облегчить ее страдания нам пришлось ее усыпить.

Ада Владимировна стала не только моей помощницей, но и соавтором научных работ, опубликованных в центральных научных журналах как у нас в СССР, так и за рубежом. Для нее это было и престижно, и почетно. Она присутствовала на всех научных конференциях и симпозиумах, начиная от институтских, кончая международными, где мне доводилось выступать с данными наших исследований на обезьянах, посвященных проблемам репродукции. Она искренне радовалась нашим успехам и моим «научным достижениям».

Уже давно нет в живых ни Юрия Ивановича Кондакова, ни Ады Владимировны Андреевой, но память о них живет в моем сердце.

Любое время года надо не скорбя благословить...Этот приезд в Сухуми прошел без контактов с Колей Асановым.

Он уехал вместе с группой сотрудников ИЭПиТ и рядом сотрудников НИИ Москвы и Ленинграда в экспедицию в Нигерию.

176


Возглавлял экспедицию директор ИЭПиТ, профессор Б.А.Лапин. Цель экспедиции - изучить биологию и патологию обезьян в природных условиях их обитания в Африке. Они пробыли в Нигерии почти полгода.

Правда, Коля Асанов, попав в аварию на дорогах Африки, вернулся домой раньше - в марте 1966 года.

Итак, впервые, проведя в Сухуми 3 недели с конца января до середины февраля, я получил возможность познакомиться с зимним периодом жизни этого чудесного городка. Мне повезло с погодой. После короткого периода «мороза» установилась теплая, солнечная погода, зацвела мимоза.

Я любил в теплые солнечные дни бродить по набережной вдоль пустынных пляжей и вдыхать резкий запах Черного моря: зимой море пахнет совсем не так, как летом. Мне довелось увидеть и цветение мушмулы.

Вообще каждый сезон года даже в субтропиках обладает только ему присущей какой-то особой прелестью. За долгие годы моих командировок мне удалось пожить в Сухуми во все четыре времени года. Все они пришлись мне по нраву, но особенно полюбил я весенние месяцы, когда еще не наступала жара и все благоухало вокруг. Я полюбил красоту цветущих камелий и нежный аромат глициний.

В памяти всплывает строфа из песни Новеллы Матвеевой: «Ласково цветет глициния, она нежнее инея. А где-то есть страна Дельфиния и город Кенгуру…».

Завершив все дела, я возвратился в зимнюю Москву, где меня ждали мои любимые: Лидочка, Галочка и Андрюша. В подарок я привез им чучело новорожденного павиана, сделанное по моей просьбе Сергеем Ирлановым - таксидермистом Института. Чучело это простояло у нас, наверное, более 10 лет и было разломано неосторожно обращавшимися с ним друзьями наших деток.

Робик8 марта 1966 года мы отмечали 8-ю годовщину нашей свадьбы.

В этот раз мы собрались у нас дома в «расширенном» составе. Теперь у нас появился новый «родственник» - Робик Гоголадзе. Новый муж Юли переехал в Москву. Борис Сергеевич попытался пристроить его в ТАСС, но там, видимо, знали о нем и его «достоинствах» по работе в Грузии. Пришлось брать своего нового зятя к себе в АПН. На мой взгляд, шаг этот был ошибочным. Тем не менее, Робик приступил к работе в одной из европейских редакций. По-моему, он занимался Австрией и Германией.

177


Борису Сергеевичу еще предстоит познать все прелести этого «покровительства». Как работник и как журналист Робик отличался, мягко говоря, небольшим мастерством и трудолюбием, а амбиций имел сверх меры. Трудовая дисциплина, которой в ту пору руководство предприятий и общественность (партийная, комсомольская, профсоюзная) уделяли пристальное внимание, у Робика была не на высоте. Он опаздывал на работу и это становилось известно всему коллективу АПН, в том числе и Председателю правления - Борису Сергеевичу Буркову, что не делало ему чести. Ведь среди нарушителей трудовой дисциплины неоднократно фигурировал его зять.

Думаю, что не только это способствовало установлению между ними (тестем и зятем) "прохладных" отношений. Робик, наверное, и говорил много лишнего: ведь в то время нужно было быть с этим крайне острожным. «Стукачи» и «доброжелатели» доносили о неосторожно брошенных фразах «куда нужно». А в такой организации как АПН, где было полно «гебешников», и подавно.

Робик, позволявший себе порой довольно «критические» высказывания в адрес руководства страны, нашей прессы, да и своего непосредственного начальства, сразу же попал «на крючок», что позднее оказало ему «медвежью услугу». До ухода на пенсию Бориса Сергеевича, Робик еще как-то «существовал» в АПН. Правда, ни творческих, ни должностных успехов он не имел. После же «ухода» на пенсию Председателя Правления АПН карьера Робика в этой организации быстро закончилась.

Борис Сергеевич, пока еще был «в силе», попытался пристроить своего зятя в Академию Международных отношений МИД СССР. Место Робику было обещано, но приступить к учебе в этом престижном заведении в сентябре 1971 года ему не пришлось. «Уход» Бориса Сергеевича на пенсию отразился и на «карьере» Робика. В Академию его не взяли. Этот «удар» он перенес болезненно, и во всех своих дальнейших неудачах обвинял не себя, а исключительно Бориса Сергеевича и Варвару Сергеевну. Он считал, что они не сделали ничего для его «карьеры» журналиста-международника.

Еще до этого момента - поступления в академию международных отношений - Борис Сергеевич «планировал» отправить Робика и Юлю на работу в Бюро АПН в Австрию, но что-то помешало ему это осуществить. Скорее всего «досье», которое существовало в «соответствующем отделе» на Робика. Об этом я как-то (значительно позже, в 70-80-е годы) услышал от Ивана Леонтьевича Никитина, бывшего в то время начальником отдела кадров АПН. А еще позже, уже в начале 90-х, об этом как-то

178


обмолвился и Борис Яковлевич Пищик (в 60-е годы - ответственный секретарь АПН).

Как бы то ни было, Робик затаил обиду на своих тестя и тещу. «Затаил» - это мягко говоря. Он неоднократно высказывал это «публично» на протяжении всех лет его дальнейшей жизни. Во всех своих «бедах» он винил именно их, и даже после их ухода из жизни остался «верен» своему «искреннему заблуждению».

Так вот, в тот далекий мартовский день 1966 года, выпив и закусив, мы вели обычные застольные беседы. И тут «политическую направленность» нашим разговорам придал Робик. Он начал поносить сначала своего «земляка» И.В.Сталина, а затем и «великого В.И.Ленина».

Его высказывания о Сталине мало кого тронули, а вот В.И.Ленин еще оставался тогда для всех нас «Великим Революционером», «самым человечным человеком» всех времен и народов. То, что «красный террор» в России был развязан именно В.И.Лениным мы, конечно, не могли себе даже представить. Я считал на основании прочитанного в советской исторической литературе, что создание ЧК и борьба с контрреволюцией, было вынужденной мерой в ответ на «белый террор», развязанный белогвардейцами и «недобитыми буржуями». Как и многие в те годы, я считал, что у И.В.Сталина были «ошибки» и что «культ личности» Сталина был справедливо развенчан. Все преступления, совершенные в период его правления, были связаны именно с ним как с жестокой личностью-тираном и его ближайшим окружением.

О том, что идейным вдохновителем такой антинародной политики мог быть В.И.Ленин, а Сталин - лишь ее проводником, я не мог себе представить даже в кошмарном сне.

В.И.Ленин был обожествлен в СССР, и никто не мог позволить себе даже малейших критических замечаний в его адрес. Значительно позже, почти 30 лет спустя, мы узнали истинную цену этому "самому человечному человеку", когда достоянием "общественности" стали многие документы из архива ЦК КПСС, вошедшие в последние тома ПСС (полное собрание сочинений) В.И. Ленина. Уже в последнее десятилетие ХХ века померк ореол «великого Ленина» и даже поднимался вопрос о выносе его тела из Мавзолея и преданию земле. Многие даже писали и говорили, что только захоронив Ленина можно ждать «снятия Проклятия», вот уже почти 100 лет давящего Россию. Пока «труп не предан земле», ничего хорошего ждать в России не приходиться.

Но это сейчас, а в 1966 году выступление Робика было встречено «в штыки». И Борис Сергеевич, и Варвара Сергеевна, и Толя «дали отпор» нападкам Робика на нашего «Вождя и Учителя».

179


Я попытался смягчить ситуацию и перевести разговор за столом в другое русло. На сей раз мне, кажется, это удалось.

Но почти каждый раз, как мы собирались, в том числе и у нас на годовщине свадьбы, разговор неизменно приобретал «политический характер». И инициатором, как правило, выступал Робик.

По существу, как оказалось, он был прав. Но по тому времени его высказывания шли в разрез с общепринятыми представлениями. Все это портило настроение Борису Сергеевичу - представителю «советской идеологической элиты». Ведь Борис Сергеевич не только возглавлял АПН - агентство, основной задачей которого было ведение идеологической борьбы с нашими зарубежными противниками (так называемая контрпропаганда), но и входил в течение ряда лет в состав «идеологической группы» ЦК КПСС. Группу эту вначале возглавлял Л.Ф.Ильичев - секретарь ЦК КПСС, а затем А.Н.Яковлев («прораб» перестройки).

Мне не всегда удавалось удержать «застолье» в рамках иной, не политической дискуссии. Помню лишь, что уже в начале 70-х годов, когда Борис Сергеевич был уже на пенсии, именно у нас на 8 марта возник разговор о Троцкистско-Бухаринской группе - «врагах народа». Ему пришлось клеймить этих «контрреволюционеров» в газете «Сталинец», редактором которой он был в 30-е годы в Рязани. Подшивка этой газеты в течение многих лет хранилась (да и сейчас хранится) на книжном шкафу в квартире Бурковых на Беговой ул., дом 13.

Мне доводилось просматривать пожелтевшие от времени страницы этой газеты и знакомиться с материалами, посвященными процессам, организованных И.В. Сталиным во второй половине 30-х годов, на которых была разоблачена «преступная деятельность врагов народа» - «троцкистов-бухаринцев». Речь тогда (8 марта 70-х годов) зашла о роли этих деятелей РСДРП(б) в период Октябрьской революции, Гражданской войны и последующие годы «гражданского строительства». Информацией о реальной роли представителей «Ленинской гвардии» в эти исторические периоды я, конечно, тогда не владел, но почему-то, видимо сыграла роль интуиция, бросил такую фразу: «Придет время и из «врагов народа» Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев и другие перейдут в категорию незаслуженно оболганных и уничтоженных Сталиным, как его потенциальных противников в борьбе за Власть».

Разве мог я тогда думать, что слова мои окажутся «пророческим», и что мне самому доведется дожить до времени, когда будет «переписана» история России и СССР почти за 75 лет ее существования в ХХ веке.

Но тогда же я дал себе слово, больше во время «застолий» политические разговоры не вести. Дело в том, что Борис Сергеевич,

180


да и Варвара Сергеевна, выросли в другое время и воспитанные на других идеологических установках, тяжело переживали критические высказывания в адрес руководства страны и в адрес событий, имевших место во времена их молодости и зрелости.

После такого не очень веселого отступления я вновь возвращаюсь в весну 1966 года.

Сухумский романВ начале апреля я в очередной раз отправился в Сухуми для

проведения дальнейших исследований на обезьянах. На сей раз меня сопровождала лаборантка нашей лаборатории Галя Терехова. Это была молодая, но уже вполне сформировавшаяся девушка 17 лет. Яркая блондинка, пухленькая, симпатичная, она пришла к нам в лабораторию в начале года и стала моим личным лаборантом. До поездки в Сухуми между нами ничего не было, хотя позднее Галка призналась, что влюбилась в меня «с первого взгляда». Мы прилетели в Сухуми из еще «холодной» Москвы и оказались сразу же в «объятьях» теплого, ласкового морского воздуха. Погода стояла великолепная, все цвело вокруг.

Мы добрались до города на автобусе и поднялись в Институт по лестнице (более 200 ступенек). Нас ждала здесь первая неожиданность. Как оказалось «директорский домик» уже больше не функционировал как гостиница для командированных. Впервые нам доведется остановиться в новом доме Института на набережной моря рядом с гостиницей «Тбилиси». В этом доме получили квартиры многие сотрудники Института, в том числе Лелитта Андреевна Яковлева, Генрих Антонович Анненков (зав. лабораторией биохимии), Коля Асанов, Н.А. Григорович, Н.П.Гончаров, Юра и Галя Кривошеины (бывшие аспиранты нашего Института экспериментальной биологии, а ныне сотрудники ИЭПиТ), Володя Щиколоткин и другие. В этом же доме в одном из подъездов были оставлены две двухкомнатные квартиры для «командированных». Комендантом этой «гостиницы» был Борис Ефимович Корсунский.

Мы Галей, поднявшись в Институт, сначала зашли в Отдел кадров, отметили свои командировочные удостоверения, получили "пропуска" в Институт. Тут же заведующая отделом кадров позвонила Борису Ефимовичу, сообщила ему о нашем приезде, и мы договорились встретиться с ним у места нашего проживания в 17.00.

Мы успели зайти в лабораторию генетики, разместить в холодильнике привезенные реактивы и на рабочем месте лабораторные принадлежности, привезенные из Москвы. Поприветствовав своих коллег и «хозяев» и познакомив их с моей

181


помощницей, мы отправились в зоотехнический отдел, где нас уже ждал вернувшийся уже из Африки Коля Асанов. Побеседовав с ним и Адой Владимировной и договорившись о завтрашней подаче обезьян с Верой Николаевной Тритенко, которая замещала зав. питомником обезьян Ю.И.Кондакова на время его отсутствия, мы отправились обедать в институтскую столовую.

После обеда мы взяли в лаборатории свои личные вещи и пошли устраиваться в «новую гостиницу». От горы Трапеция мы прошли пешком через весь город по улице Ленина до набережной. Солнце еще светило ярко, небо было безоблачным, ярко-синим, все вокруг благоухало. Когда мы шли по улице Ленина, то впервые увидели цветущие глицинии. И не только увидели, но и вдохнули их нежный запах, а идя по набережной, мы любовались бирюзово-синей водой Черного моря. Пляжи были еще пустынны, лишь кое-где можно было увидеть «парочки» загоравших «дикарей». В этот период года в Сухуми отдыхают, как правило, лишь жители северных широт нашей необъятной страны.

Мы шли по набережной сейчас немноголюдной (не то, что в разгар летнего курортного сезона). У ресторанов и кафе, как и всегда, стояли компании местных ребят. Я не мог не заметить с каким вожделением смотрели они на молоденькую, симпатичную, яркую блондинку. Да, такие русские девушки - лакомые приманки для «местных гуляк».

Если девушка идет одна по городу, то приставаний местных «кобелей» ей не избежать. Но если девушка идет в сопровождении кавалера, то она может быть спокойна. Никто не будет к ней приставать, но жадные взгляды «голодных» мужиков замечает и она. Мы благополучно миновали набережную, надышались запахом моря и в назначенное время прибыли к новому институтскому дому.

Это был пятиэтажный блочный дом, стоявший фасадом в сторону гостиницы «Тбилиси», а торцом в сторону моря. Мы поднялись на 4-й этаж 1-го подъезда, где нас уже ждал Борис Ефимович. Он проводил Галю в женскую часть гостиницы, познакомил ее с живущей уже в гостинице сотрудницей из Краснодара, а затем вручил мне ключи от соседней "мужской" квартиры гостиницы. Я был первым и единственным жильцом «мужской половины» новой институтской гостиницы. Поговорив с Борисом Ефимовичем «о жизни» и разобрав свои вещи, я отправился «на новоселье» к Асановым. Я предупредил Галю, что вернусь поздно и что завтра подъем в 7.30.

Захватив с собой привезенные подарки (бутылку виски, коробку конфет и сигареты), я спустился во двор, прошел к последнему подъезду, поднялся на 4-й этаж и позвонил в квартиру Асановых. Хозяева были уже дома и ждали меня.

182


Первый вечер в новой квартире Асановых прошел и как новоселье, и как «отчет» Коли об африканской экспедиции. Мы выпили и за встречу, и за возвращение Асанова домой, и, конечно, за то, что они наконец-то обрели свой «очаг» - вполне приличный по тем временам. Двухкомнатная квартира в «доме на набережной» - этому могли позавидовать многие сухумчане. Засиделись мы допоздна.

В «гостиницу» в соседнем подъезде я вернулся уже ближе к полуночи. Сбросив плащ и пиджак, я уже намеривался готовиться ко сну, как вдруг в дверь постучали. Я открыл дверь и увидел на пороге Галю. Она вошла ко мне, я закрыл за ней дверь. Мы прошли в комнату. «Я очень волновалась, что Вас так долго нет», - сказала она. «Я же был у друзей, в соседнем подъезде», - ответил я и, обняв, притянул ее к себе. Впервые мы поцеловались. Я взял ее легко и просто.

С этого вечера начался наш короткий роман. И в институте, и в городе, и на пляже многие обращали на нас внимание. Ни раз мне приходилось слышать: «Какая симпатичная пара».

Мы провели чудный весенний месяц на черноморском побережье Кавказа, сочетая работу с отдыхом, романтическими прогулками по городу, купанием в еще прохладном море, загоранием на пустынных еще пляжах.

Однажды мы вместе с сотрудником лаборатории радиологии Аликом Лоренцем совершили лодочную прогулку по морю. Мы наловили рыбы. Я рыбачил впервые. Приятно было сидеть на корме лодки и бросать леску с наживкой в прозрачные воды Черного моря. Пока не начинался клев, мы загорали. Когда же леска, намотанная на палец, натягивалась, я дергал ее и вытаскивал из моря то ставридку, то скумбрию, то маленькую камбалу - «глоску». Улова нашего хватило, чтобы вечером нажарить рыбы с картошкой и посолить маленьких скумбрий.

Закончив «лов», мы искупались. Я впервые купался в открытом море, прыгнув в воду с борта лодки. Обсохнув и позагорав напоследок, мы вернулись на лодочную станцию, недалеко от санатория Минобороны. Пообедав в городе, мы отправились в Институт, а Алик с «уловом» к себе домой - в поселок ВИЭМ. Вечером после работы мы устроили ужин: жареная рыба собственного улова с хорошим грузинским вином.

В эти же апрельские дни, а точнее вечера, мы пару раз забирались в сады санатория Смицкого. Санаторий этот располагался на горе невдалеке от городского пляжа. Красно-белый корпус его был виден с борта катера, шедшего к пляжу или совершавшего «морскую часовую прогулку». Построен он был еще «до революции» в начале ХХ (или в конце ХIХ) века русским

183


купцом для своего сына, страдавшего туберкулезом («чахоткой»). В советское время здесь размещался противотуберкулезный санаторий Минздрава Грузии. Вокруг центрального корпуса был разбит прекрасный парк, в котором росли многочисленные деревья цветущих камелий. Мне впервые довелось срывать ветки белых и красных камелий. Мы, конечно, «браконьерили», но вспоминая «Даму с камелиями», было просто невозможно удержаться от соблазна преподнести букет камелий своей возлюбленной.

Роман наш завершился после возвращения в Москву. Об этом я сказал Гале еще в Сухуми в один из последних рабочих дней. Был теплый поздний вечер. Мы работали в лаборатории. Все сотрудники лаборатории генетики уже ушли домой. Нам же нужно было завершить начатые исследования. Пока шла «инкубация» поставленных реакций, мы спустились в прилежащий к лабораторному корпусу парк. Под огромным эвкалиптом, освещенным мягким лунным светом, и под черным звездным южным небом в теплый поздний вечер мы «объяснились» с Галей.

Я честно сказал ей, что роман наш не может продолжаться. Она поплакала, но поняла мотивы моего решения и позволила себе лишь помечтать о нашей встрече в будущем лет через 12. Ей было бы тогда уже 29 лет, а мне, соответственно, уже около 40. Ей хотелось бы встретиться уже с солидным ученым, который подъехал бы к ней на шикарном автомобиле, пригласил бы ее в ресторан. И вот, во время танца, прижавшись ко мне, она скажет, что все это время она жила ожиданием этой встречи и все эти годы любила только меня. Я пообещал ей, что наша встреча, конечно, состоится - скорее для того, чтобы успокоить ее.

Кое-что из «предсказаний» Гали исполнилось. Через 12 лет я был уже доктором наук, руководителем лаборатории. Машины, правда, у меня еще не было.

Вскоре после возвращения в Москву Галя ушла из Института. В августе она поступила в медучилище, закончив которое работала косметологом. Наша «возможная встреча» так и не состоялась.

Тбилисо, ...В начале июня 1966 года я принимал участие в работе

Всесоюзного съезда анатомов, гистологов и эмбриологов. Съезд проходил в Тбилиси. Доклад наш «Моделирование гемолитической болезни новорожденных у животных» был включен в программу одного из секционных заседаний съезда. В связи с этим мне полностью оплатили командировочные расходы для поездки в Тбилиси. Летели мы самолетом ТУ-104 из Внуково. Опять же впервые в моей жизни, в связи с грозовым фронтом в районе

184


Тбилиси полет наш был прерван, и мы совершили вынужденную посадку в аэропорту г.Минеральные Воды. Нас выпустили из самолета, и мы часа 3-4 бродили по аэропорту и его окрестностям. Никто не знал, когда мы сможем продолжить прерванный полет, поэтому покидать территорию аэропорта не рекомендовалось. Лишь часов через пять наш полет был продолжен. и вскоре мы приземлились в аэропорту города Тбилиси.

Когда мы летели над Кавказскими горами, то под крылом самолета открывалась великолепная панорама главного Кавказского хребта с вершинами, покрытыми снежными шапками, с глубокими ущельями и бегущими по их дну горными реками. И горы, и вершины их, и ущелья были освещены лучами заходящего солнца. Над нами было чистое, ярко-голубое небо. Даже не верилось, что еще несколько часов назад здесь проходил грозовой фронт.

В аэропорту Тбилиси нас встретили представители оргкомитета съезда АГЭ (анатомов, гистологов, эмбриологов). После регистрации мы получили направления в гостиницы. Мне досталась гостиница «Цирк». На автобусе оргкомитета нас развезли по гостиницам. Из нашего Института в этой гостинице буду проживать лишь я.

Утром следующего дня я приступил к знакомству с городом Тбилиси. Сначала я прошелся по прилежащим к гостинице улицам. Затем, дождавшись, когда откроются столовые и кафе, я позавтракал и отправился в центр города. Минут 15-20 ходьбы - и я оказался на центральном проспекте Тбилиси - проспекте Руставели. По ходу моего маршрута на подступах к проспекту стояли корпуса Тбилисского Университета. У входа в один из них кучками стояли студенты. Далее на моем пути оказалось здание Городской Филармонии.

И вот я уже на проспекте Руставели. Шел я по левой стороне, если лицом встать к площади Ленина. Старинные здания постройки конца ХIХ - начала ХХ века, зеленые деревья с мощными кронами вдоль тротуаров создавали какой-то особый колорит этого южного города. Утром еще сохранилась хоть какая-то часть ночной прохлады. Днем же, в жаркие летние дни, в центре Тбилиси душно. Дело в том, что центральная часть города расположена в котловине, окруженной горами. Я прошел пешком до площади Ленина, в центре которой стоял памятник «Вождю». Заканчивался проспект зданием Государственного музея, в картинной галерее которой хранятся и полотна знаменитого грузинского художника Нико Пиросмани (Пиросманишвили). Пару лет назад я купил в Сухуми книгу, посвященную всемирно известному художнику, и мне, естественно, хотелось познакомиться с его работами. Сделаю я это чуть позже.

185


Сейчас же мой путь лежит к оперному театру им.Руставели, где состоится торжественное открытие нашего съезда АГЭ. По ходу моего маршрута (теперь уже по противоположной стороне проспекта) стояли здания ЦК КП Грузии, Университета марксизма-ленинизма, здание фуникулера. На фуникулере можно подняться на гору Мтацминда, где находятся могилы великих грузинских просветителей и могилы А.С.Грибоедова и его супруги Нины Чавчавадзе. Я побываю впервые на Мтацминде и поклонюсь праху великого поэта в этот свой приезд, но в последующие свои посещения этого прекрасного города буду неизменно приходить снова.

После торжественного открытия съезда и первого пленарного заседания, на котором с отчетным докладом Правления ОАГЭ выступил ее председатель академик АМН СССР, профессор Д.А.Жданов - зав. кафедрой нормальной анатомии 1-го МОЛМИ, для делегатов съезда была дана опера «Даиси».

Мой доклад состоится на одном из секционных заседаний съезда через два дня. Так что у меня есть масса времени для знакомства с городом.

Вместе с сотрудниками нашего Института я побывал и на Мтацминде, и на Черепашьем озере, а один из дней мы провели на водохранилище - Тбилисском море. В жаркие летние дни приятно искупаться в прохладной чистой воде и позагорать. Вернувшись в город, я вновь брожу по улицам этого древнего города, посещаю старинные кварталы Тбилиси в районе Голубых бань, любуюсь памятником основателю города Вахтангу Горгосала.

В один из дней нашего пребывания в Тбилиси нас, участников съезда, вывозили на экскурсию в музей-усадьбу князя Чавчавадзе и в древнюю столицу Грузии город Мцхету. Там мне довелось побывать и в знаменитом Свети Цховели - кафедральном соборе, построенном несколько веков назад, и посетить места, воспетые М.Ю.Лермонтовым в поэмt «Мцыри» - «…там, где сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры, был монастырь… Из-за горы и ныне видит пешеход столбы разрушенных ворот…»

Мне доведется еще несколько раз в моей жизни побывать в этих сказочной красоты местах, но острота первой встречи неизменно оставляет наиболее яркие впечатления, которые моя память хранит до сих пор.

Доклад мой прошел успешно и я даже удостоился похвалы от председательствующего на заседании профессора-эмбриолога Шмидта, книга которого «Эмбриология человека» была одним из руководств, по которой я постигал основы эмбриологии.

186


Теперь, выполнив «научную» программу, можно было и расслабиться. На вечер я был приглашен в гости к нашим родственникам - родственникам Робика Гоголадзе, мужа Юли Бурковой. Жили они в армянском районе Тбилиси, располагавшемся за площадью Ленина. Дом, в котором находилась их квартира, я отыскал без труда. В тот вечер у них собралась практически вся их большая семья.

Помимо Евы Ефимовны и бабушки, были сестра Робика Ляля с детьми, дяди Робика со стороны матери Армик и Ерван (Эрванд) с супругой и детьми. Армика, скульптора и гравера, я уже видел в Москве, с Евой Ефимовной, бабушкой и Лялей мы познакомились в прошлом году во время нашего посещения Лесилидзе, а вот с Эрвандом мне довелось познакомиться в этот мой визит. Это был мужчина лет 50-ти, спокойный, уравновешенный - типичный представитель армянских корней этой семьи, которые почему-то Робиком скрывались.

Мне был оказан теплый, истинно кавказский прием. Мы выпили довольно прилично и чачи, и вина, так что на утро у меня развился "гастрит". Чтобы снять боли в желудке, я отправился в серные бани в старом квартале Тбилиси. Это было мое первое и единственное в жизни посещение серных бань. Мне довелось увидеть много «экзотики», но, честно говоря, самому испытать «прелесть» массажа ногами, который проводил один из «мойщиков» местному клиенту, мне не хотелось. Я с удовольствием погружался в теплый серный бассейн с горячей водой. И надо отдать должное этому «чудотворному» бассейну - через минут 20-30 боли в желудке утихли, а еще через полчаса я вышел из бань совершенно здоровым.

Еще одно яркое впечатление от моего первого знакомства с Тбилиси в июне 1966 года - это знакомство с картинами Пиросмани. Необычная для меня манера письма этого художника-примитивиста просто поражала. В его картинах чувствовался колорит Кавказа, жители которого умеют предаваться радостям жизни. А художник был воистину певцом этой жизни. С тех пор я причисляю себя к поклонникам этого мастера. Мне доведется неоднократно наслаждаться его полотнами и на выставке в Музее им.Пушкина в Москве, и в мои последующие посещения Тбилиси.

Сказка тоже не продолжается вечно, а ведь именно со сказкой хочется мне сравнить свое первое знакомство с Тбилиси. И вот я возвращаюсь в Москву. Наш обратный полет проходил без осложнений, и мы прибыли в аэропорт Внуково строго по расписанию. Через часа полтора я был уже дома, где меня ждала Лидочка.

187


Андрюшенька с Варенькой отдыхал в пансионате Совмина СССР «Лесные дали», а Галочка была на даче с детским садом в Вишняках.

В ближайшие выходные дни мы навестили наших деток в местах их летнего отдыха. С Галочкой мы встретились во время их прогулки и провели с ней пару часов, а вот в «Лесных далях» мы будем гостить субботу и воскресенье. Мы погуляем все вместе и по прекрасной территории пансионата, и по берегу Москвы-реки, и в лесу, поиграем в бадминтон и теннис.

Италия ждетРабочая неделя будет посвящена не только нашим обычным

текущим делам, но и сбором документов для оформления нашей с Лидой туристической путевки в Италию.

Лидочка попросила Бориса Сергеевича помочь нам с турпоездкой во Францию. Ей очень хотелось побывать в Париже. Но ведь у Бориса Сергеевича две дочери. Юля, узнав о наших намерениях, также захотела съездить в Париж. Отправить во Францию сразу две супружеские пары даже Борису Сергеевичу было в те годы трудно. Нам с Лидой было предложено съездить в Италию, а уж Францию отдать Юле. Мы, естественно, согласились. Поездка в Италию планировалась на август месяц по линии бюро молодежного туризма «Спутник».

Для оформления документов нужно было в первую очередь получить характеристику с работы, заверенную в РК ВЛКСМ и РК КПСС. Характеристика сначала подписывалась «треугольником» (директором Института, секретарем партбюро и председателем профкома, а для комсомольцев еще и секретарем комитета ВЛКСМ).

Мы с Лидой были на хорошем счету в своих трудовых коллективах, и поэтому получить характеристику на работе не составляло большого труда, но все равно требовало определенного времени. Затем характеристику отвозили в РК КПСС, где ее рассматривали на специальных комиссиях с приглашением «кандидата» на зарубежную поездку. И этот этап мы прошли «успешно». К концу июня характеристики были у нас в руках.

После этого нас с Лидой пригласили в офис «Спутника», находившийся тогда недалеко от Большого Каменного моста в небольшом старинном особняке. Мы заполнили анкеты, написали заявления с просьбой включить нас в состав туристической группы, передали фотографии, требовавшиеся для оформления загранпаспорта. Когда же вопрос о нашей поездке был окончательно решен, нас уже в июле месяце пригласили на лекции и беседы, проходившие в том же здании. На этих лекциях нам рассказывали и

188


об Италии, и о том, как следует себя вести советским туристам за границей.

Большинство лекций были мало интересными и для меня не несли какой-либо особой информации. Географическое положение, политический строй, роль компартии в политической жизни страны, экономика Италии - все это я вычитал из наших «литературных источников» (советская периодическая печать: газеты, журналы «За рубежом», «Коммунист», «Новое время» и др.)

Одна из лекций, посвященная культуре Италии, была прочитана Саввой Григорьевичем Бродским - известным художником и архитектором. Он тоже входил в состав нашей туристической группы. Для него это была первая поездка за границу. До этого он, как и многие деятели советской культуры, был невыездным. Сейчас же, в 60-е годы, стало все же полегче с этим делом - турпоездками за рубеж. Более того, Савва Григорьевич готовил иллюстрации к роману Джованьоли «Спартак» и Э.-Л. Войнич «Овод», и для него знакомство с Италией, где развивались события в этих романах, было просто необходимо с чисто профессиональной точки зрения.

С. Г. Бродский блестяще знал историю архитектуры Италии, естественно, по литературным источникам. Именно он, сначала на лекции, а затем уже во время поездки в Италию, познакомил нас с выдающимися творениями великих зодчих Италии: Микельанджело Буанаротти, Брунелески и другими. От Саввы Григорьевича я узнал, что купол собора Св.Петра (Ватикан), как и купол знаменитого Флорентийского собора Санта-Мария дель Фьоре были сооружены по проекту Брунелески. И, конечно же, он блестяще знал как творения великих итальянских мастеров эпохи возрождения (Леонардо да Винчи, Микельанджело, Рафаэль, Тициан, Джотто, Ботичелли, Джорджоне, Тинторетто и многих других), так и древних скульпторов, творения которых дошли до наших дней.

Уже в Италии после завершения программы официальных» экскурсий, наша «пятерка»: Савва Григорьевич Бродский, Женька Хайкин, Галя Аристокисян и мы с Лидой вечерами и ночами, а если удавалось и днем, посещали архитектурные памятники во всех городах, в которых нам довелось побывать.

Большинство же наших «туристов» - руководящие деятели комсомола от городского до республиканского масштаба - в эти же часы «тихо» напивались, опустошая ящики с водкой, привезенной нашей группой для того, чтобы дарить ее в качестве «советского сувенира» итальянским друзьям.

Поездка в Италию оставила в моей памяти неизгладимое впечатление. Пожалуй, это была самая интересная из всех моих турпоездок, хотя за мою жизнь мне довелось побывать во многих странах на 4-х континентах и увидеть много замечательных

189


творений как природного характера, так и рук человеческих. Но все это еще впереди. Сейчас же мы знакомимся с участниками и руководителями нашей группы, завершаем необходимые приготовления, оформляем отпуск. Галочку мы отвезли к моим родителям в Загорянку. Андрюшенька отдыхает с Варенькой в «Лесных Далях».

Поездка наша начнется во второй половине августа и будет продолжаться 15 дней. Вернемся мы в Москву числа пятого сентября, так что «первый раз в первый класс» Андрюшенька пойдет без нас.

Вот и настало это долгожданное утро. Мы собрались у агентства «Аэрофлота», располагавшееся тогда в здании гостиницы «Москва», напротив музея В.И.Ленина. Автобус довез нас до международного аэропорта «Шереметьево». Через четыре часа наш самолет приземлился в аэропорту им.Леонардо да Винчи столицы Италии - вечного города Рима. В аэропорту нас встретили представители бюро молодежного туризма. Наша большая группа (человек 60-70) была еще в Москве разделена на две «подгруппы». Одной предстоял маршрут в «южном направлении» - Рим-Неаполь-Капри и т.д. Мы же попали, к счастью, во вторую подгруппу. Нам предстояло посетить Рим, Геную, Милан, Венецию, Флоренцию, Болонью, Верону, Пизу, то есть, маршрут наш пролегал по северной части Италии.

В нашей группе, которую возглавлял секретарь Рязанского обкома ВЛКСМ А.Минаев, оказались Савва Григорьевич Бродский, Женька Хайкин, Галя Аристокисян, ответственный секретарь редколлегии газеты «Правда» Пантелеев, сотрудница «АПН» (фамилии ее я не помню), секретари обкомов ВЛКСМ Камчатки, Магадана, секретари обкомов и горкомов ВЛКСМ из Армении и др., а также мы с Лидой. Всего нас было человек тридцать.

Вечный городНашу группу разместили в небольшом отеле «Пучини» в центре

Рима на виа (улица) Александриа, метрах в 300-400 от Виллы Боргезе. Отель старый, довольно скромный. В нем мне запомнился лифт. Такого я в своей жизни еще не видел. Кабина его из красного дерева была наполовину открытой, так что, когда находишься в лифте, можно наблюдать по ходу движения, что происходит на разных этажах отеля.

Разместили нас в номерах, похожих на комнаты студенческих общежитий. В каждом номере - по 4-6 человек. Мужчины отдельно, женщины отдельно. Я попал в один номер отеля с Саввой

190


Григорьевичем, Женькой Хайкиным и нашим руководителем А.Минаевым.

Пообедав в ресторане отеля, мы отправились знакомиться с ближайшим к отелю районом Рима. В нашем распоряжении было часа полтора, так как на 5 часов вечера была назначена встреча нашей группы с экскурсоводом и переводчицей, которые будут работать с нами в Риме.

Мы с Лидой, пройдя всего пару кварталов по узкой старинной улочке, оказались в прекрасном парке, в котором находится знаменитая Вилла Боргезе. Полюбовавшись историческим зданием и побродив по лужайке парка, мы отправились в обратный путь. Так уже получилось, что недалеко от нашего отеля мы набрели на маленький магазин, в витрине которого Лида увидела красивое белье.

Мы зашли в магазин. К нам сразу же подошел пожилой хозяин магазина и молодая продавщица, вероятнее всего его дочь. Мы обратились к ним по-английски и попросили показать нам бюстгальтер и пояс для чулок для Лиды. Они сразу же предложили нам разнообразные «комплекты». Но, к сожалению, Лиде они не понравились. Ей хотелось приобрести белье, похожее на то, что было выставлено в витрине. Хозяин полез по стремянке наверх и стал снимать коробки с бельем. Наконец, было отобрано то, что понравилось Лиде. Мы спросили, сколько это стоит. Цена показалась нам высокой. Сказав по-итальянски «троппо каро» (очень дорого), мы собрались уходить. Хозяин сразу же сбросил цену. Нас это крайне удивило. Теперь вроде бы цена была подходящей. Мы расплатились из нашего скудного запаса лир и, довольные покупкой, отправились в отель.

В холе отеля уже собралась наша группа и прибывшие для официального знакомства переводчица Ева и наш гид - худой, высокого роста, белобрысый с некрасивым лицом и неприятным голосом итальянец. Ева - студентка, полячка, подрабатывавшая переводчицей в период летних каникул.

Оба они оказались людьми мало приятными, а однажды во время одной из экскурсий по Риму мы наблюдали и вообще ужасную сцену перепалки переводчицы и гида. Ева кричала ему «гомик», а он ей -«проститутка». Были, конечно, и другие оскорбления. Я уже не помню, что послужило причиной и поводом того скандала, но помню место, где это происходило - недалеко от Капитолийского холма, напротив дома, в котором жила Софи Лорен - знаменитая уже в те годы итальянская киноактриса.

Наше знакомство с Римом началось с экскурсии на Капитолийский холм. Наш гид рассказал нам историю основания Вечного Города- легенду о том, что Капитолийская Волчица

191


вскормила своим молоком двух человеческих детенышей - Ромула и Рэма. Именно они и основали на месте Капитолийского холма город, получивший имя одного из своих основателей - Ромула.

Далее наш маршрут пролегал по историческим местам древнего Рима в период его расцвета. Мы побывали на Римском форуме («Форум Романум») - площади, где проходили встречи великих триумфаторов, в честь которых воздвигались колонны и триумфальные арки, и в Колизее. Вы все, конечно, знакомы со всеми этими достопримечательностями Рима. Если Вам не довелось увидеть все это воочию, то, во всяком случае, Вы видели эти места во время просмотра таких фильмов как «Спартак», «Клеопатра» или «Гладиатор». Но все же ступать по каменным плитам этих древних площадей и сооружений и есть мороженое на каменных плитах полуразрушенного Колизея вызывало у меня тогда какое-то неизведанное до той поры чувство - чувство приобщения к вечности. Быть может еще пару раз в жизни такое чувство охватывало меня. Во время посещения Иерусалима у стены Плача и у пирамиды Хеопса в Гизе, в Египте. Между этими событиями уместятся десятилетия.

Знакомство с Римом продолжалось в течение пяти дней и ночей. Я говорю так, потому что после завершения официальной дневной программы экскурсий нам разрешалось группами (не в одиночку) по 5-6 человек самим знакомиться с жизнью города. Наша группа - Савва Бродский, Женька Хайкин, Галя Аристокисян и мы с Лидой по вечерам, после ужина в отеле «Пучини» отправлялись бродить по улицам древнего Рима. Мы неоднократно оказывались на Римском Форуме и возле Колизея, и у замка ангела, описанного, в частности, в романе «Серебряные орлы», и у знаменитого фонтана Треви, и на площади Синьории, и в Ватикане у собора Святого Петра, и во многих других удивительных местах этого прекрасного города.

За время нашего пребывания в Риме нам довелось побывать на экскурсии в музее Ватикана и любоваться знаменитой Сикстинской Капеллой, расписанной великим Микельанджело, и видеть его же еще не разбитую современным Герастратом «Пиету». В Соборе Святого Петра в Ватикане - резиденции Папы Римского, главы католической церкви - мне доведется побывать еще дважды: на Рождество в 1990 году и в начале октября 1992 года во время «Года семьи», когда мы с Лидой будем присутствовать на торжественной мессе, которую отслужит Папа Римский Иоанн-Павел II. А вот в музее Ватикана побывать мне больше не пришлось. Но впечатлений, полученных в том далеком 1966 году, от прикосновения к прекрасному искусству мастеров древности и эпохи Возрождения хватило мне на всю оставшуюся жизнь.

192


Мы побывали и в Тиволи - пригороде Рима, где находилась на протяжении многих веков летняя резиденция представителей Римской Католической Церкви. Это прекрасный памятник парковой архитектуры с чудесными фонтанами, гротами, сравнимый, на мой взгляд, с Петергофом да Версалем.

Еще два памятных момента. Первый - нашу группу пригласили на встречу в редакцию газеты «Унита» - органа ЦК компартии Италии. Встречал нас главный редактор этой газеты. Он рассказал о политической и экономической ситуации в Италии, о борьбе коммунистов за права трудящихся, о политической платформе ИКП. Мне особенно запомнилось из его рассказа то, что членство в ИКП можно прерывать, не платить партийные взносы и не брать партбилет. А надумав, человек может вновь стать членом ИКП, снова получить партбилет и заплатить партвзнос. Представить такое в КПСС было просто невозможно. На память нам подарили по коммунистическому журналу, издаваемому ИКП.

При возвращении на Родину, в аэропорту «Шереметьево» журналы эти были у членов нашей группы конфискованы, так как они у нас в стране не распространялись. Так что даже коммунистическую печать привозить в СССР в те годы не разрешалось.

За пять дней мы многие смогли увидеть в Риме и много узнать. Но римские дни «итальянской сказки» пролетели быстро и вот уже перед нами «остальная Италия». Теперь путь наш лежал на север. Вдоль Лигурийского побережья Италии в Геную и Милан.

Ранним утром автобус наш покинул Вечный Город и по автостраде покатил вдоль побережья Тирренского моря. Часам к одиннадцати мы сделали первую остановку. День солнечный, жаркий и поэтому искупаться в ласковых водах Средиземного моря - великое наслаждение. Мы прошли на прекрасный пляж, выпили в кафе по чашечке кофе, полюбовались светло-зелеными водами Тирренского моря (так называется эта часть Средиземного моря) - и вот уже мы «качаемся» на ласкающих нас теплых волнах удивительно чистого моря. Цвет воды, конечно, отличается от Черноморской. Воистину - цвет «морской волны».

Тогда, правда, и сравнить я мог лишь два моря - Черное и Тирренское. Пройдут годы и мне доведется «омыть ноги» в водах многих морей и я получу возможность сравнивать цвет морской воды и в Каспийском, и в Балтийском, и в Северном морях Европы с цветом воды в Адриатическом море, и в Красном море, и в Тихом океане (у берегов Чили). Так что, перефразировав знаменитого Афанасия Никитина, я мог бы рассказать о своих «хождениях» не за три моря, а аж за 8 морей. К ним относится и Лигурийское море, в котором нам доведется искупаться в этот же день немного позже,

193


вблизи знаменитого Рапало - маленького городка, в котором было подписано Рапальское соглашение. Это была одна из первых дипломатических акций Советского правительства России. Подпись под этим документом поставил первый Наркоминдел Чичерин.

Воды Лигурийского моря в тот день были светло-синими и, естественно, отличались от зеленоватых вод Тирренского моря. А вот границу изменения цвета воды в Средиземном море уловить мне не удалось, поскольку автострада, по которой катил на север наш автобус, то приближалась к берегу моря, то уходила резко в сторону.

Генуэзские встречиНаконец, часам к трем-четырем, мы прибыли в Геную. Не

заезжая в отель, мы провели экскурсию по городу. Посетили герцогский Замок, ознакомились с центром города и его портовой частью. У причалов стояли пароходы самых разных «калибров» - от огромных океанских лайнеров до небольших «рыбацких феллюг» - и огромное множество яхт. Среди стоявших у пирса торговых судов было и одно советское (не то «Новороссийск», не то «Николаев»).

В портовом квартале меня особо поразила маленькая узкая улочка шириной всего-то в несколько метров, заполненная разноязычной и разношерстной толпой. Кого здесь только не было: и африканцы, и азиаты, и южноамериканцы, не говоря уже о европейцах. В общем, какой-то Вавилон. Шла бойкая торговля дешевой продукцией со всего мира. Бойкие торговцы предлагали и изделия китайских мастеров из слоновой кости, и африканские деревянные маски, и скульптурки, и фото- и радиоаппаратуру и шмотки. Но даже на эту «дешевку» денег у нас не было.

Мы бродили по этой узкой портовой улочке и, встретив наших моряков, узнали, что у них она называется «Колбасный переулок». Носила ли она какое-либо другое название уже не помню. А вот под именем Колбасный переулок она сохранилась в моей памяти и я еще расскажу о ней чуть позже.

В Генуе мы проведем два дня. К сожалению, из достопримечательностей этого портового города Северной Италии в памяти помимо «Колбасного переулка» да дорогих шикарных магазинов центра города осталось лишь посещение городского кладбища, где находится могила Федора Полетаева - советского офицера, попавшего во время 2-й мировой войны в плен к фашистам, бежавшего из плена и оказавшегося волей судьбы в рядах Итальянских партизан. Он стал руководителем одного из партизанских отрядов, участвовал в борьбе с фашистами, проявив при этом чудеса героизма. Федор Полетаев - герой Италии. Он погиб

194


в неравной борьбе с фашистами и похоронен на центральном городском кладбище Генуи. Мы поклонились праху героя, возложили к его могиле цветы. Могила достаточно скромная по сравнению с мраморными склепами и надгробьями местных жителей прошлых веков. Большинство надгробий из белого мрамора. Кладбище в образцовом порядке, никаких решеток на могилах - в отличие от московских кладбищ.

Уже покидая кладбище мы познакомились с одной русской парой. Высокий, седой, пожилой мужчина с благородными чертами лица и утонченными манерами и молодая, лет двадцати восьми-тридцати темноволосая женщина. Услышав русскую речь они подошли к нам. Расспросив нас, кто мы и откуда, они представились. Оказалось, что мужчина из «бывших» наших соотечественников.

Он сказал, что родители вывезли его в Европу еще мальчиком до революции. Он получил образование в Европе и работал в Европейско-Дунайском пароходстве, достигнув достаточно высоких постов в руководстве компании. Он был женат на итальянке, могилу которой они с дочерью посетили в тот день. Пока мы шли к автобусу, он рассказал, что болезнь и смерть жены резко подкосили финансовое положение их семьи. В лучшие годы он мог каждые полгода менять личный автомобиль. Для нас такие откровения были просто удивительными. Мы думали, что беседуем с бывшим миллионером. Нет. Это был представитель «среднего класса». Дочь его получила образование во Франции. Она закончила Сорбонну и в то время преподавала французский и русскую литературу в Университете в Мадриде. Все это для нас было, конечно, интересно и удивительно. Как такое может быть: работать в Австрии, жить в Италии; а чтобы дочь училась во Франции, а затем преподавала в Университете Испании - просто невероятно для советского человека.

Но вот болезнь (рак), а затем смерть жены. «Почти все наши деньги, - продолжал наш новый знакомый, - ушли на оплату лечения и приобретение участка на кладбище, когда пришло время хоронить жену». Поэтому сейчас он уже не может позволить себе так часто менять автомобили. А довольствуется своим старым «Мерседесом» 3-х летней давности. Более того, за место на кладбище приходится ежегодно вносить значительную суму. Если за могилу не поступают взносы в течение 2-3-х лет, то администрация кладбища имеет право «ликвидировать» захоронение, вынеся останки за пределы территории кладбища, а освободившееся место будет передано другим - состоятельным людям. И это казалось нам тогда «дикостью» - «отрыжкой» капиталистического образа жизни.

Распрощавшись с нашими новыми знакомыми, мы вернулись в отель. После обеда вновь отправились побродить по портовым

195


кварталам Генуи и, естественно, оказались в Колбасном переулке. Ближе к вечеру жизнь переулка несколько изменилась. Торговцев стало чуть меньше, зато «на охоту» вышли «ночные бабочки» - путаны. Такого термина мы тогда еще, конечно, не знали и, естественно, не употребляли. Проститутки, «работавшие» в Колбасном переулке, были девицами самого низкого пошиба. В центре Генуи на Театральной площади нам показали вчера вечером дорогих проституток. Это были шикарно одетые молодые девицы, стройные, прекрасно сложенные. я бы сказал красавицы. В отличие от них, проститутки Колбасного переулка были весьма колоритны. Небольшого роста, кривоногие, с измученными лицами, с какой-то неопрятной кожей, которую не могла скрыть обильная косметика. Все они ходили в мини-юбках. У нас тогда такие «мини» никто еще не носил. И вот, стоя в дверях или проемах низких домишек, они, покручивая на пальце руки ключ на цепочке, а многие и почесывая область лобка, обращались к потенциальным клиентам хриплыми голосами: «Сеньоры! Сеньоры!».

Увидеть, что кто-нибудь польстится на такой товар мне тогда, правда, не удалось. А вот сфотографировать их с помощью «зеркалки»-«Практики» я смог и сделал несколько интересных «кадров». Позднее Женька Хайкин, ставший нашим другом и неоднократно на протяжении многих лет останавливавшийся у нас на Беговой во время своих поездок из Магадана к родителям в Нововолынск (на Украине) и в обратном направлении, выпросил у меня слайды этих сценок, чтобы продемонстрировать их по местному-«чукотскому» телевидению во время своего «отчетного доклада» о поездке в Италию. Вернуть их он не удосужился. Но я до сих пор помню эти «кадры».

А вот с Саввой Бродским чуть не произошел «большой скандал». Он тоже попытался сфотографировать одну из местных проституток. А та, заподозрив в нем «полицейского стукача», набросилась на него с кулаками, пытаясь вырвать из его рук фотоаппарат. Нам с трудом удалось отбить из рук разъяренной служительницы Эроса незадачливого фотолюбителя, объяснив проститутке, что он никакой не сыщик, а советский турист («туристо советико»).

И еще один эпизод, оставивший неприятный осадок, произошел в Генуе. Наших девушек пригласили посетить стоявший в порту советский торговый корабль. Как это произошло точно не помню, но предупредить руководителя нашей группы А.Минаева они не удосужились. В тот вечер я как раз оказался один, и мы с ним отправились погулять по центру города. Когда же мы вернулись а отель, то группы девушек, в числе которых была и Лида, на месте "поверки" не оказалось. Кто-то сказал, что они пошли на советское

196


торговое судно. Он промолчал, но помрачнел. Как это так, почему у него не отпросились? Это нарушение правил поведения туристов.

Часов до одиннадцати ночи он еще как-то терпел, хотя заметно нервничал. Ближе к полуночи нервы его не выдержали. Он начал кричать, что напишет им всем такие характеристики, что больше они уже за границу не поедут. Я, естественно, тоже нервничал: «нам это нужно?» Когда же группа «гулявших» вернулась в отель уже за полночь, то руководитель наш сумел сдержаться, бросив сквозь зубы, чтобы впредь такое больше не повторялось.

МиланНа следующий день мы продолжили путешествие по северу

Италии. Теперь наш путь лежал в Милан - культурный и финансовый центр северной Италии. К сожалению, в Милане по нашей программе мы могли оставаться всего лишь один день, так что знакомство с ним оказалось весьма поверхностным. мы посетили знаменитый Миланский собор. Это грандиозное сооружение, стоящее в центре открытой большой площади, что делает устремленный ввысь собор еще более грандиозным. Такого плана архитектурное сооружение я тогда увидел впервые.

Годы спустя мне доведется увидеть не менее грандиозные и прекрасные соборы в Страсбурге и в Вене, в Париже и Лондоне и, конечно же, знаменитый «Саграда Фамилия» Гауди («святое семейство») в Барселоне. Но первое впечатление от Миланского собора было особенно острым и, наверное, потому незабываемым.

Мы совершили пешую экскурсию по центру Милана. Прошли и мимо знаменитого здания оперного театра «Ла-Скала». Здание на меня не произвело большого впечатления. Я имею в виду лишь его внешние контуры. На мой взгляд более прекрасна архитектура Большого театра в Москве. Да и здания оперных театров Вены, Одессы и Черновцов понравились мне больше. И вот в таком «скромном» театре пели и поют самые выдающиеся и великие певцы всего Мира. В те далекие 60-е годы здесь блистала целая плеяда прекрасных певцов: Марио дель Монако, Николай Гяуров, Габриэлла Туччи, Мирелла Френи и другие. Через пару лет, во время гастролей труппы театра Ла-Скала в Москве, мне доведется послушать в их исполнении «Реквием» Дж.Верди. Попасть же в театр Ла-Скала в Милане нам, конечно же, не пришлось. На спектакли в театр и мужчины и женщины допускались лишь в вечерних туалетах (мужчины во фраках), да и стоимость билетов была нам не по карману.

Годы спустя, наверное, уже в конце 70-х, на телевидении блистал прекрасный рассказчик Ираклий Андронников. В одном из

197


своих выступлений, посвященных этому знаменитому оперному театру, он рассказал, как впервые попал в Ла-Скала. С группой советских деятелей культуры он оказался в Милане. Попасть в Ла-Скала было его давней мечтой. Деньги на билет он кое-как наскреб, но фрака у него, естественно, не было. Пришлось обращаться за помощью в советское консульство. И консул лично упросил администратора допустить советского искусствоведа и писателя на спектакль в театр Ла-Скала в темном костюме. Как рассказывал Ираклий Андронников, он просидел весь спектакль на галерке и, затаив дыхание, слушал великих певцов, покоривших весь мир. Пение Марио дель Монако , Миреллы Френни и других произвело на него неизгладимое впечатление.

И еще одно незабываемое впечатление. Савва Бродский привел нас в маленькую церковь, где находится знаменитая фреска Леонардо да Винчи «Тайная вечере». Если память мне не изменяет, называется этот маленький собор «Санта Мария де ля Кроче». На фреске Леонардо да Винчи изобразил последнюю трапезу Иисуса Христа со своими учениками (апостолами). Именно здесь он угощал их вином из знаменитого Грааля. На этой последней встрече он сказал: «Пейте мою кровь, ешьте мое тело, но один из Вас меня предаст». Грааль этот нам с Лидой доведется увидеть спустя более четверти века в Испании, в одном из соборов Валенсии. Выточен этот Грааль из черного топаза. Правда, в более поздние времена, как считают специалисты, он был украшен драгоценными камнями и окаймлен золотом. Во времена же «Тайной вечери» он представлял собой выточенный из камня сосуд безо всяких украшений.

Теперь нашу группу ждет встреча с Венецией. По пути в Венецию мы сделали остановку в Вероне. Это маленький городок, в котором сохранился еще с древних времен небольшой (по сравнению с Колизеем) амфитеатр. Мы посидели на его каменных скамьях, представляя себя зрителями старинных театральных «действ». Затем мы посетим Итальянский Дворик. По преданию в этом небольшом замке жила Джульетта - героиня любовной драмы двух юных сердец, описанной великим Вильямом Шекспиром в своей всемирно известной трагедии «Ромео и Джульетта». Мы смогли окунуться в быт средневековой Вероны, где происходили события этой трагедии, и представить себе вековую вражду двух старинных семейств - Монтекки и Капулетти. Лишь гибель юных героев положила конец этой бессмысленной вражде, уносившей жизни членов двух семейств. «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

Мы бросили монетки в колодец, сохранившийся с тех далеких времен, в знак того, что мы еще снова сможем когда-либо сюда вернуться. Но вернуться нам в Верону до сих пор не довелось (и

198


теперь уже вряд ли доведется), хотя Италию мы посещали неоднократно. Последняя наша встреча с Италией произошла в 2000 году, когда мы с Лидой сопровождали Пашу на международный турнир по футболу среди детских и юношеских команд в небольшом курортном городке Католика.

После краткого знакомства с Вероной мы продолжили свой путь и к вечеру наш автобус въехал на автовокзал Венеции. Мы взяли свои вещи и двинулись в сторону большого канала, где нас ждал небольшой теплоход, доставивший нас на остров Лидо. Там нас разместили в небольшом отеле. Я оказался в комнате с компанией человек в 10, как во времена студенческого отдыха в Цихисдзири под Батуми. Лида тоже оказалась в «общаге» с 5-6 женщинами. Но этот «комфорт» в те годы не имел для нас большого значения.

ВенецияВенецию мы пока видели лишь с борта теплохода, а на острове

Лидо, где, кстати, проходят знаменитые Венецианские кинофестивали, того колорита города на каналах, конечно, не было. Мы побродили по острову, в тот пасмурный, дождливый вечер, полюбовались бесконечными песчаными пляжами, тянувшимися широкой полосой вдоль всего острова. Правда, пляжи были огорожены и ступить на них нам не пришлось. Вдоль береговой полосы острова Лидо были разбросаны многочисленные небольшие отели, каждому из которых принадлежала и часть пляжа. Подышав морским воздухом Адриатики, мы вернулись в отель, носивший тоже название что и остров - «Лидо», и погрузились в атмосферу безудержной пьянки. Наконец-то наши туристы дорвались до водки. Ведь им пришлось «воздерживаться» целых 3-4 дня, то есть с момента, как мы покинули Рим.

Утром следующего дня опять же теплоходом мы с острова Лидо добрались до центра Венеции. Погода немного улучшилась, но все же было прохладно. Плывя на теплоходе по Гранд-каналу, мы наблюдали как по нему снуют взад-вперед гондолы с туристами. Совершив обзорную экскурсию по центральным районам Венеции, не заходя в ее знаменитые дворцы и соборы, наша группа направилась в Академию художеств.

Там нас ждал наш новый гид. Это был интеллигентный молодой человек, влюбленный в свой город, прекрасно знавший его историю. Он провел великолепную экскурсию по залам музея Академии художеств, рассказав нам о творчестве великих итальянцев - Тициане и Джорджоне, Ботичели и Тинторетто. Особое внимание он уделил творчеству Тициана. Ведь именно в академии художеств в Венеции собраны наиболее знаменитые работы этого художника,

199


охватывающие различные периоды его творчества. Конечно, гид говорил не только о Тициане. Он прекрасно знал, наверное, всех представителей художественных школ эпохи «Высокого возрождения». Поэтому в его рассказах нашлось место и Рафаэлю, Микеланджело, и Леонардо до Винчи, и другим великим мастерам. Он «работал» с нашей группой и в остальные дни.

С ним мы побывали и на фабрике знаменитого венецианского стекла в Мурано, где мне впервые удалось увидеть работу мастеров-стеклодувов. В память о посещении фабрики стекла мы приобрели маленькую вазочку, которая до сих пор сохранилась у нас. Она занимает свое «достойное место», украшая сейчас угловую полку в нашей кухне в Кемнитце.

В тот же день, вернувшись из Мурано в центр Венеции, мы получили возможность самостоятельно побродить по ее чудесным мостам, улочкам, набережным и площадям. Мы прошли и по всемирно известному мосту- «Понто Реальто», и по маленьким мостам, названия которых память моя не сохранила. И вот мы на площади Святого Марка, у собора с тем же названием, а вот и «Дворец Дожей». Венеция прекрасна.

Погода улучшается и вот уже солнце освещает чудесные творения рук человеческих – известные всему миру как Венеция. Тяга к Венеции становится понятной. Многие известные писатели, поэты, художники, деятели искусств считали Венецию своим любимым городом. Уже позже я узнал, что в Венеции закончил свой «земной путь» великий Дягилев. В Венецию приезжал ежегодно, получивший «свободу» Нобелевский лауреат поэт-диссидент Иосиф Бродский. Но если С.Дягилев умер в Венеции задолго до нашего первого посещения этого чудо города в 1966 году, то Иосиф Бродский появится в Венеции уже после нас, лишь в 80-е годы.

Кульминацией нашей экскурсии по Венеции явилось посещение Собора Святого Марка, во дворе которого наша группа сфотографировалась. Фото это мы до сих пор храним в нашем семейном альбоме.

В последний день нашего пребывания в Венеции к нам в отель приехали заведующий Бюро «АПН» в Италии Николай Бочаров с супругой Юлией. Это была симпатичная молодая пара. Они были старше нас. В тот год им было, вероятно, лет около сорока. Они пригласили нас с Лидой прокатиться на гондоле. Я поблагодарил и отказался. Лидочка, а это был ее день рождения - 2 сентября, приняла их приглашение как своеобразный подарок. Когда они уехали, мы с Женькой Хайкиным пошли на «базар». Мне хотелось сделать Лидочке подарок в день ее рождения. К сожалению, «капитал» наш не позволял приобрести что-либо приличное. Мы бродили по «толкучке» и надежды мои на успех таяли с каждой

200


минутой. Но вдруг я увидел у одного из продавцов красивый мохеровый шарф брусничного цвета. Не знаю как уж я решился, но предложил торговцу взамен приглянувшегося мне шарфа японскую зажигалку, подаренную мне Борисом Сергеевичем. Это была элегантная, плоская зажигалка из белого металла. Торговец посмотрел ее, испытал как она зажигается и согласился.

Довольный сделкой, с прекрасным, на мой взгляд, подарком в руках, я отправился в сопровождении Женьки Хайкина в пеший поход по центру Венеции. Мы вновь прошли и по знаменитому мосту «Понто Реальто», и по набережной Дожей, и по площади Святого Марка. К обеду мы вернулись в отель.

Через некоторое время приехали и Лида с Бочаровыми. Они покатались на гондоле по Венецианским каналам, а на память Лидочка получила в подарок маленькую пластмассовую гондолу с гондольером. Гондола эта долгие годы хранилась у нас в серванте на Беговой улице, пока ее не доломали уже наши внуки. Все проходит в нашем мире.

Быстро закончились и дни нашего пребывания в этом сказочном городе. Однако, память хранит где-то глубоко чудесные картинки этой «сказки наяву». Я не думал тогда, что мне удастся еще хоть раз ступить на улицы и площади этого города. Но жизнь распорядилась иначе.

Почти четверть века спустя, в 1992 году, во время нашей поездки в Рим на «Год семьи», на обратном пути мы заехали на несколько часов в Венецию. Прошло столько лет, а мне казалось, что был я в Венеции как будто вчера. Настолько все было так узнаваемо и близко, что без гидов и проводников мы с Лидой, уйдя от группы, бродили по Венеции в ранние утренние часы осени, когда солнце еще не поднялось. Город был словно в тумане. И все же в оставшиеся часы солнце все же показалось на светло-сером небе и озарило Дворец Дожей, Собор Святого Марка и, главное, Гранд-канал с многочисленными гондолами, катерами и теплоходами. Был ли это прощальный луч солнца, или мне все же удастся хоть раз еще побывать в этом необыкновенном городе?

В мире существуют северные Венеции. К ним относят и Санкт-Петербург и Амстердам. Нет спору, города эти прекрасны, но Венеция все же только одна! И Шпреевальд - немецкая Венеция, сравнения с настоящей Венецией не выдерживает. Бывая в Венеции, хочется воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Но «жизнь невозможно повернуть назад и время ни на миг не остановишь!!!»

201


ФлоренцияМы прощаемся с Венецией, и теперь наш путь вновь лежит на

юг - к Флоренции. Я себе даже не мог тогда представить, что именно Флоренция станет кульминацией всей нашей первой встречи с Италией.

Город расположен на реке Арно почти в центре Апеннинского полуострова. Если Рим поразил нас своей древней историей и развалинами Римского Форума и Колизея, Венеция - своим неповторимым своеобразием, то Флоренция осталась в моей памяти как город-музей. Да. это действительно музей под открытым небом. Великолепные соборы - Санта-Мария дель Фьоре, Санта-Мария де ля Грачи, Капелла Медичи. Мне кажется, что во Флоренции я не встретил ни одного дома, ни одного архитектурного ансамбля похожего на другого, расположенного рядом или поодаль. Все сооружения отличаются своей индивидуальностью.

Прекрасны и площади Флоренции и ее знаменитые мосты, среди которых особо выделяются Понто Веккио с самыми дорогими ювелирными магазинами, и знаменитая площадь Синьории. Если стать в центре площади лицом к Галерее, где установлена знаменитая скульптура Челлини Персей с головой Медузы Горгоны, то в левом углу площади стоит Давид - беломраморная скульптура великого Микеланджело, а рядом с ним герб Флоренции.

Между галереей и Давидом можно пройти к Галерее Уффици - главному музею Флоренции. Именно в залах этого музея собрана коллекция картин великих итальянских мастеров эпохи Возрождения, а в главном зале первого этажа стоит еще один микеланджеловский Давид. Третий Давид установлен в форте Бельведер. Все три скульптуры - авторские. В галерее Уффици хранится и другая знаменитая скульптура Микеланджело - Моисей. Среди коллекции картин - работы Ботичелли, Тициана, Джорджоне, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тинторетто, Джотто и многих других известных мастеров.

Если бы во Флоренции имелась лишь одна галерея Уффици и площадь Синьории, то и тогда этот город заслуживал бы пристального внимания как ценителей искусства, так и простых туристов. Но во Флоренции есть еще множество великолепных музеев, среди которых я бы в первую очередь назвал Палаццо Пети со знаменитым полотном Ботичелли «Рождение Афродиты». Автор изобразил прекрасную златокудрую женщину, выходящую на берег из волн морских.

Уже в середине 90-х годов нам с Лидой удастся побывать на Кипре и посетить то место на острове, где по преданию и состоялся этот «торжественный акт». Поэтому и носит эта Богиня имя Афродита Киприда.

202


Уникален музей этрусской культуры. Считается, что в нем собрана богатейшая в мире коллекция произведений искусств этого исчезнувшего народа, когда-то, еще до римского периода, жившего на территории современной Италии. Этруски оставили после себя чудесные терракотовые вазы, великолепные надгробья, прекрасные камеи. Несколько экземпляров этрусских ваз мне довелось видеть и в музее изобразительных искусств им.Пушкина в Москве, и в Эрмитаже в Санкт-Петербурге (Ленинграде). Но во Флоренции коллекция этих ваз настолько обширна и великолепна, что твердо могу сказать, аналогов она не имеет.

А надгробия в упомянутых выше соборах, выполненные Микеланджело и его учениками, просто потрясают. Мы провели во Флоренции пять дней, и все они были до предела заполнены экскурсиями и самостоятельными «походами» по замечательным музеям, соборам, площадям и улицам этого чудесного города.

И еще один эпизод, врезавшийся мне в память. На Понте-Веккио - мосту через реку Арно, где, как я уже говорил, располагаются самые дорогие ювелирные магазины, как-то вечером мы встретили толпу молодых людей, расположившихся вповалку на углу моста со стороны Галереи Уффици. Эта группа молодых людей, из многих стран Западной Европы и Америки, грязных, одетых в рваные джинсы и майки, совершала марш мира по странам Европы. Нам объяснили, что это «хиппи». Мы тогда и термина-то этого не слыхали. Говорили, что в основном это отпрыски богатых или, во всяком случае, обеспеченных семейств разных Европейских стран, протестуют таким образом против буржуазных устоев. Все, что ценно для их родителей, их среды, для этой молодежи не имеет никакой ценности. Не знаю, баловались ли они «травкой» или еще какой-либо «наркотой», но в остальном никаких запретов для них не существовало. Для меня, да и, неверное, не только для меня, это было крайне необычно и потому, естественно, интересно.

Нам довелось побеседовать с одной парочкой. Молодой человек и девушка, узнав, что мы из СССР, довольно подробно рассказали о своем «Марше». В их группе, насчитывавшей, наверное, человек 50-60, были и студенты, и представители «богемы», и рабочие, и безработные. Они побывали уже в Лондоне, Амстердаме, Брюсселе, Париже, Бонне, Риме. Их путь дальнейший лежал в Афины, а далее - в Мадрид. Путешествуют они в основном пешком, а начался их марш в начале мая. Они с интересом расспрашивали нас о жизни советской молодежи. Но что могли мы сообщить, кроме официальной информации? Мы пожелали друг другу успехов и, пожав руки, разошлись в разные, я бы даже сказал противоположные стороны.

203


Во время нашего 5-дневного пребывания во Флоренции мы побывали на ежегодном празднике органа ЦК КПИ газеты «Унита». Он проходил в маленьком городке Фьезоле вблизи Флоренции. Праздник проходил в амфитеатре, сохранившемся со времен этрусков.

Перед началом праздника мы посетили «книжную ярмарку», где можно было купить «Майн Кампф» Адольфа Гитлера, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, поэтические сборники русских и советских поэтов, «Братья Карамазовы» Федора Достоевского, «Чайка» Антона Чехова и много-много других известных и неизвестных мне книг, столь разноплановых и столь одиозных. Мне трудно было даже представить, что на книжных прилавках коммунистической газеты «рядом» лежат книги Сталина и Гитлера. Мы, конечно, не могли себе позволить что-либо приобрести из этой литературы.

Выходя из книжного прилавка, мы столкнулись с группой сотрудников газеты «Унита». Вместе с ними был небольшого роста, седой, веселый человек. Это старейший итальянский сенатор, член ЦК КПИ Террачини. Узнав, что перед ним «комсомольцы из СССР», он угостил всех нас вином и пригласил принять участие в этом празднике.

Мы разместились на каменных скамьях амфитеатра. Наверное, это сооружение, насчитывающее уже более 2500 лет, видело и более интересные представления и зрелища.

И все же сказать, что праздник не удался, было бы неправильно. Оркестр, не то пожарных, не то еще каких-то работников, одетых в медные каски, довольно профессионально исполнил несколько классических произведений как итальянских, так и русских композиторов.

А после праздника для нас в небольшом охотничьем ресторане был устроен прощальный банкет.

Впечатлений, полученных от знакомств с Флоренцией и ее музеями под крышей и под открытым небом, хватило бы с лихвой, если бы мы имели возможность побывать лишь в этом итальянском городе. Но в 1966 году мы посетили уже Рим, Геную, Милан, Верону, Венецию. Впереди у нас еще Болонья, Пиза и вновь Рим.

Не знаю, быть может это после Флоренции - но ярких впечатлений от Болоньи у меня не осталось. Помню лишь посещение одного Универмага в центре города, где мы с Лидой истратили все наши лиры, приобретя для меня плащ-«болонью». Плащ был относительно недорогим, что-то около 10.000 лир, то есть по нашему 14 рублей. В Москве в те годы «болоньи» только входили в моду и стоили рублей 100-150.

204


Тогда у большинства мужчин, да и женщин «болоньи» были синего цвета. А этот оказался «уникальным». Цвета он был темно-зеленого («бутылочного»), сидел на мне, как влитой, фасон - реглан, с поясом. Я проносил его, наверное, лет 12-15. Он, конечно, немного выгорел, но остался цел. Доживал он свои дни уже на даче в Загорянке. Купили мы и кое-что из одежды Андрюшеньке и Галочке. Таковы «достопримечательности» Болоньи.

ПизаА вот мы и в Пизе. Но прежде чем описать свои впечатления от

этого небольшого городка, вернусь в Болонью, а точнее лет на 15 назад в Москву на Остаповское шоссе в дом 47 кв. 1. Мы смотрели по телевидению спектакль Малого театра «Калиновая роща». Смотрим мы коллективно у дяди Пети (телевизор-то был лишь у него). Пьеса А. Корнейчука о колхозной жизни. И вот одна из главных героинь - жена какого-то начальника из Минсельхоза, живущая, естественно, в Киеве (а, быть может, в Полтаве) в ответ на предложение последовать за мужем, получившим назначение на работу в село, заявляет: «Об этом не может быть и речи, для меня и Одесса - село!!». Играла Агу Александровну Щуку - так звали героиню (естественно, отрицательную) народная артистка СССР Фадеева с весьма характерным голосом. Я вспомнил сейчас спектакль, который смотрел более полувека назад, только потому, что после Флоренции Болонья - село.

А вот мы и в Пизе! И тут вновь «московские воспоминания», на сей раз в виде театрального анекдота. В одном из московских театров заболел актер, игравший небольшую роль в спектакле «Два Веронца». На эту роль режиссер вводит вечно подвыпившего осветителя. Зная его «красноречие», режиссер говорит: «У тебя всего одна фраза в спектакле: «Герцог уехал в Пизу». Если ты в последнем слове произнесешь букву «Д», то из театра я тебя выгоню!». И вот наступил этот момент. Слуга (он же осветитель) стоит на сцене и на вопрос одного из горожан, где Герцог, должен произнести эту простую фразу: «Герцог уехал в Пизу». Но слуга молчит. Суфлер пытается ему подсказать, но молчание затягивается. Наконец, звучит голос слуги: «Герцог уехал в Ман...у». Букву «Д» он таки не произнес, но в слове-синониме.

Итак, мы все-таки в Пизе (а не в «моне»).«Городок провинциальный, летняя жара». Правда. Нет еще ни

этой песни - «Рио-Рита, Рио-Рита», ни популярных ее исполнителей Татьяны и Сергея Никитиных. Нет, конечно, и танцевальной площадки в Пизе, где бы звучала эта мелодия. есть лишь провинциальный городок со всемирно известной падающей

205


Пизанской Башней. И в первый же вечер, выйдя из отеля, мы пешком вдоль берега маленькой, грязной речушки, дошли до этого «чуда света». Экскурсия с подъемом на Башню состоится завтра, а сегодня мы лишь гуляем и набираемся новых впечатлений.

И самым острым впечатлением становится не вид знаменитой Башни, а огромное количество крыс (наверное, тысячи), копошившихся вдоль всего берега пересыхавшей, грязной, вонючей речушки. Это же колоссальная угроза населению города, особенно детям. Если они отважатся искупаться в такой речушке, то могут «подцепить» лептоспироз, туляремию или еще какую-нибудь заразу, возбудитель которых как раз и переносится грызунами.

Потом нам сказали, что крысы - это бич большинства итальянских городов. Да, мы видели единичных крыс и в Риме и в Генуе. Но такого количества крыс как в Пизе я не видел нигде ни до этого, ни после.

Вот так крысы «заслонили» падающую башню. Прошли годы. Башня стоит. Правда, проведены работы по ее укреплению. И вновь, спустя десятилетия, туристы получили возможность подниматься на «Падающую Пизанскую Башню».

А мы, посетив это уникальное сооружение, возвращаемся в отель. Мы делимся своими впечатлениями. И вдруг к нам подходит молодая пара с ребенком. Молодая женщина - наша соотечественница, а ее супруг - итальянец. Они познакомились в Москве, где молодой человек учится на физфаке МГУ, поженились и теперь живут в Пизе. Мы спросили, не знают ли они Либерио и Оксану Финогенову. «Как же, это наши близкие друзья!», - ответили наши новые знакомые.

Воистину, мир тесен! Надо же! Встретить в Пизе, вблизи «Падающей Башни» друзей наших знакомых! Просто невероятно, но факт. «Итальянцы» были рады встрече. Они рассказали нам о своем бытье-житье. Материально они, конечно, обеспечены. Муж работает. А вот моральное состояние супруги было не лучшим. Она сидит дома с маленькой дочкой. Общаться не с кем. Скука. Городок, действительно, провинциальный. Развлечений никаких. Они живут и видят, когда смогут перебраться в более приличное место или вернуться в Москву.

Конец римских каникулМы покидаем Пизу, и спустя несколько часов наш автобус

подруливает к зданию отеля «Пучинни», Виа Александриа. У нас еще остались два дня в Риме. И наши «Римские каникулы», а точнее итальянские завершаются. Мы возвращаемся в Москву.

206


Последние дни в Риме пролетели быстро. Мы успели побродить по полюбившимся улицам и площадям Вечного Города, заглянули и в близлежащий «Зоомагазин» к нашему знакомому, попугай которого на «любимый» вопрос заикающегося Женьки Хайкине: «А…а…а... ква…анто ко…оста?» («Quantо Costa?» - Сколько стоит?) отвечал незадачливым советским туристам: «Тропо Каро. Тропо Каро!!! Что означало: «Очень дорого. Очень дорого!!!»

И, конечно же, в городских парках, видя малышей- итальянцев, бойко болтающих на своем родном языке, мы вспоминали высказывания того же Жени Хайкина двухнедельной давности: «Миш, - говорил он, заикаясь, - посмотри, такие маленькие, а уже говорят по-итальянски!!!».

Вот на такой юмористической ноте я и завершу свои итальянские воспоминания.

Теперь в аэропорт Леонардо да Винчи и домой в Москву.Мы прибыли в Москву в аэропорт Шереметьево. На таможне

нашу комсомольскую группу обыскивали так, как мне еще никогда не приходилось видеть. У нас с Лидой забрали, правда, лишь коммунистический журнал, издаваемый ИКП и врученный нам главным редактором газеты «Унита» при посещении редакции газеты. Журнал был отобран у всех членов нашей туристической группы на том основании, что он не распространяется официально в СССР.

У других же туристов отобрали все игрушечные пистолеты. Внешне они, конечно, выглядели как настоящие. И на этом основании таможенник заявил одному из секретарей обкома комсомола: «Вы с этим пистолетом можете выйти на «большую дорогу» и людей будете грабить!!!» Руководители группы и представители «Спутника», встречавшие нас, попытались устроить в связи с этим скандал, но их попытка не увенчалась успехом.

Автобус довез нас до Беговой улицы, а далее мы трамваем добрались до дома. Нас ждали мама с Галочкой и Андрюшенькой.

ПервоклассникАндрюшенька уже пришел из школы. К сожалению, мы не

смогли быть с ним в его первый школьный день. Но из рассказа Варвары Сергеевны и из «фотодокументов» мы попытались восстановить ход событий того памятного дня.

Вот дети собираются в школьном дворе. Андрюшенька с букетом гладиолусов, в школьной форме, берете и с портфелем в руках. Рядом такие же, как и он «первоклассники» и, естественно, «сопровождающие лица». Вот и Варенька, такая еще молодая. В тот

207


день она была почти на 10 лет моложе нас нынешних (меня и Лиды). Затем детей выстраивают и уводят в школу.

Первой Андрюшиной учительницей стала Нина Степановна. После возвращения из Италии мы познакомимся с ней. Это была приятная женщина средних лет. К ученикам она была в меру строгой, но, по-моему, достаточно доброй. Я могу судить об этом по ее рассказам о своих учениках на родительском собрании. К сожалению, она вела Андрюшин класс всего лишь три года.

После школы Андрюшенька часто шел к Вареньке. Часто он и ночевал у них, возвращаясь домой лишь на выходные дни. В один из солнечных осенних дней мы вместе с Варварой Сергеевной и ребятами съездили на ЗИМе в Столбовую. Говорили, что там полно белых грибов. Погуляли мы действительно хорошо, подышали свежим лесным воздухом. Что же касается сбора грибов, то нашли мы там, быть может, пару подосиновиков, да несколько сыроежек. Это не идет ни в какое сравнение со сбором грибов в Цайсигвальде (Zeisigwalв) в Кемнитце.

Защита ЛидинаСентябрь прошел в обычных заботах, к которым прибавилась

подготовка к Лидиной «защите».Нужно было получить отзывы от оппонентов, выучить доклад и

подготовить слайды. К одному из оппонентов - Валентине Ильиничне Пузик, профессору из НИИ туберкулеза МЗ СССР, пришлось заходить за отзывом и диссертацией мне. Жила она на Беговой улице, дом 11. Когда-то в этом доме в течение, наверное, лет 40 располагался единственный на Беговой улице магазин «Молоко». В разные годы в этом же доме на первом этаже размещались магазины «Обувь» и «Книги» («Здоровье»), а за углом - «Почта».

В 90-е годы магазин «Книги» переехал в дом 13 по Беговой улице, а на его месте обосновался дорогой магазин - «Деликатесы». Теперь и его уже нет. Сейчас там, кажется, торгую каминами из Германии. Вместо магазина «Молоко», теперь «Гастроном». Лишь «Почта» сохранила свое место.

Так вот, я поднялся в квартиру В.И.Пузик, кажется, она располагалась на 5-м этаже. Позвонил. Мне открыла дверь небольшого роста, худощавая, с гладко зачесанными седыми волосами женщина. В тот год ей было, наверное, уже под шестьдесят, а может, это мне так показалось. Ведь Валентина Ильинична еще активно работала, а в те годы женщин, даже профессоров отправляли на пенсию с 55 лет.

208


Я не проходил в комнаты. Диссертацию и отзыв она передала мне прямо в коридор. Я спросил ее, нужно ли заехать за ней, чтобы привезти ее на защиту. Она ответила, что доберется до Солянки, где в здании Президиума АМН СССР будет проходить заседание Ученого Совета по морфологическим дисциплинам, самостоятельно. На этом мы и распрощались. Отзыв В.И.Пузик был положительный, можно даже сказать хвалебным. В заключении она даже высказала пожелание, чтобы материалы диссертации были опубликованы в виде монографии. Это считалось высшей оценкой научной работы.

Ко второму оппоненту Марии Александровне Александровской, работавшей в Институте высшей нервной деятельности АН СССР, Лида ездила сама. М.А.Александровская была «штатным» оппонентом при защите диссертаций сотрудников Института мозга АМН СССР. Ее я впервые увижу на защите. В отличие от миниатюрной, интеллигентной В.И.Пузик, она была этакой «бабищей». Грузная, мужиковатая женщина лет пятидесяти с хвостиком. Мне неоднократно придется в дальнейшем слушать ее «оппонентские» выступления уже на Ученом Совете в НИИ морфологии человека, членом которого буду и я на протяжении, наверное, лет пятнадцати.

Защита кандидатской диссертации Л.Б.Вербицкой «Цитоархитектоника коры и ядер мозжечка человека в онтогенезе» состоялась 11 октября 1966 года. Зал, где проходила защита, был полон. Послушать Лиду и поддержать ее пришли не только сотрудники Института мозга, но и наши друзья из 17-й группы 1-го МОЛМИ. Из нашей семьи на защите присутствовали Борис Сергеевич и я.

Защита прошла успешно. Лидочка держалась молодцом. Она спокойно сделала свой 20-минутный доклад и уверенно ответила на все вопросы. Ученый Совет единогласно проголосовал за присуждение ей ученой степени «Кандидат медицинских наук». Голосование это проходит «тайно». Каждый член Ученого Совета опускает в «урну» бюллетень, в который он должен вычеркнуть «согласен» или «не согласен». Если он за присуждение ученой степени, то вычеркивается слово «не согласен», а если против - слово «согласен». Такой бюллетень называют «черный шар». Вероятно, когда-то голосовали «за» белым шаром, а против «черным». Так вот, у меня при защите был 1 «черный шар», а у Лидочки их не было.

Затем, уже открытым голосованием, путем поднятия руки, Ученый Совет принял предложение оппонентов о публикации материалов диссертации в виде монографии в Издательстве «Медицина».

209


Председатель Ученого Совета пожал Лидочке руку и, под аплодисменты всего зала, к диссертантке двинулась толпа поздравляющих, среди которых были и ее научный руководитель Наталья Сергеевна Преображенская, ставшая к тому времени уже руководителем лаборатории цитоархитектоники Институт мозга, сменив на этом посту основателя и первого руководителя этой лаборатории Елизавету Пигасиевну Кононову. Вслед за ней поздравляли «вновь испеченного кандидата наук» сотрудники Института мозга, а потом и наши друзья. Вот и Борис Сергеевич добрался до своей дочери. Он обнял и расцеловал теперь уже третьего в нашей семье «кандидата наук», список которых открывал он сам, а два года назад продолжил Ваш покорный слуга.

Да и в нашей 17 группе, если мне не изменяет память, Лидочка третьей защищала кандидатскую диссертацию. Первым в 1964 году защищал я, год спустя - Коля Чебышев, а в 1966 году - Лида. Позднее защитятся Юра Глейзер, Ленька Гудовский, Люся Сапожкова и Света Сальникова. А если считать то первое «ядро» нашей группы, к ним следует добавить еще и Сергея Дратвина и Володю Ланщакова, а также Лэни (Леню) Лугового.

Пройдут годы и четверо из нас защитят докторские диссертации. Открывать этот список в 1972 году достанется мне. Лет через 5 защитится Юра Глейзер, в начале 80-х – Коля Чебышев, позднее - Сергей Дратвин, а уже в 90-е годы - Леня Гудовский. Вот таких «остепененных» специалистов вырастила наша 17 группа потока «Б» лечебного факультета 1-го МОЛМИ им. Сеченова выпуска 1961 года.

Сразу после защиты виновница торжества и многочисленные гости отправились на банкет, который проходил в столовой «АПН». Качеству закусок и вин в этой, с позволения сказать «столовой», мог бы позавидовать любой московский ресторан. В отличие от банкета в ресторане «Минск», где «обмывали» мою диссертацию два года назад, банкет в «АПН» был весьма многолюдным и шумным. Гости веселились вовсю. В те годы было принято приглашать на банкет не только друзей, но и оппонентов и даже членов Ученого Совета. Но уже через пару лет этой традиции будет нанесен существенный «урон». Сначала членам Ученого Совета было просто рекомендовано воздерживаться от участия в банкетах по поводу защиты диссертаций, затем стали «следить» за этим и, если кто-то хотел навредить диссертанту и «стукнуть» куда следует, то диссертанту грозили большие неприятности вплоть до отмены результатов защиты.

А уже в начале 70-х пошли фельетоны в нашей центральной печати, направленные на недопущение такой «практики», когда в банкетах участвовали бы официальные «заинтересованные лица»:

210


члены Ученого Совета и оппоненты. В одном из таких фельетонов «клеймили» таких, с позволения сказать докторов наук, которые попрали все нормы этики и морали «советских ученых». «Из зала, где проходила защита диссертации, - писал автор фельетона, - были видны столы, накрытые изысканной закуской и выпивкой. Почти всю защиту, то есть около 2-х часов, члены Ученого Совета глотали слюну и, не дождавшись результатов голосования, бросались в банкетный зал поглощать спиртное и деликатесы. Банкет прошел бурно и весело. Когда же на следующий день подсчитали голоса, то оказалось, что диссертант «провалился». «Черных шаров» было столько, что не могло быть и речи даже о скорой перезащите». Вот так, завалив диссертанта, члены Ученого Совета пили и жрали за его же счет. Были и другие фельетоны подобного же рода. После этого уже о приглашении на банкет официальных лиц не могло быть и речи.

1966 год принес нам, как видите, много интересных впечатлений, приятных воспоминаний об этом периоде нашей жизни. Хочу упомянуть еще вот о чем. В мае Галочка впервые побывала с Борисом Сергеевичем на первомайском военном параде на Красной площади. Она стояла рядом с дедом или сидела у него на плечах на трибуне для почетных гостей у Мавзолея В.И.Ленина. Глядя на фото в нашем альбоме, невольно вспоминаются строки из «Дяди Степы» Сергея Михалкова: «А того, кто ростом мал, на параде поднимал, потому что все должны видеть Армию Страны!!!»

Да, военные парады в те годы были грандиозной демонстрацией силы и военной мощи Страны Советов. Пройдут годы и военные парады первомайские будут отменены. Лишь в день 7 ноября, да по особо знаменательным датам- 30-летие, 40-, 50-летие Победы, на Красной площади будут проходить военные парады. Так что Галочке в 1966-м, а Андрюшеньке неоднократно и раньше, доведется присутствовать на тех, уже ставших историческими парадах. Лидочка, когда была маленькой, в мае 45-ого года, вместе с Юлей и Борисом Сергеевичем присутствовала на параде на Красной площади. Они стояли где-то рядом с Мавзолеем с левой стороны (если стать к Мавзолею лицом) на трибуне «для почетных гостей» и близко видели Сталина и Калинина, стоявших на Мавзолее. До сих пор она хорошо помнит этот парад.

Мне же видеть эту боевую технику, наводившую страх и ужас на весь цивилизованный мир, доводилось видеть либо из окна дома, в котором мы жили, либо стоя на Ваганьковском мосту или на Беговой улице, по которым эта техника рано утром направлялась на Красную площадь, а после парада возвращалась в места своей дислокации.

211


Минск как веха на путях трансплантологииВ октябре я принимал участие в работе 4-й Всесоюзной

конференции по проблемам пересадки органов и тканей. Доклад мой был включен в программу заседания, посвященного проблемам иммунологической несовместимости. Звучало название его так: «Изучение иммунологической несовместимости на экспериментальной модели мать-плод».

Проходила конференция в столице Белоруссии городе Минске. Это было мое первое знакомство с городом, почти полностью разрушенным во время 2-й мировой войны. Лишь несколько строений сохранилось от довоенного времени. Одно из них - красный кирпичный костел на площади рядом с вокзалом и зданием гостиницы «Минск», где были размещены участники конференции. Это была лучшая в те годы гостиница города.

На этой конференции мне довелось встретиться и познакомиться с «патриархами» советской науки, работавшими в области пересадки органов и тканей. Я не буду отягощать Вас информацией об иммунологических проблемах тканевой несовместимости, которые мы тогда обсуждали. Упомяну лишь два имени - Лапчинский и Демихов. Оба хирурги-экспериментаторы. Первый - сотрудник ЦИТО (Центральный институт травматологии и ортопедии), второй в тот год работал в Институте им.Склифосовского.

О Демихове я слышал еще будучи студентом 1-го МОЛМИ. Тогда он работал на кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии, которую возглавлял ректор мединститута профессор В.В.Кованов. Уже в пятидесятые годы Демихов осуществил несколько успешных операций по пересадке собакам второй головы, сердца. Хотя животные жили после проведенных пересадок не очень долго, порой всего несколько дней, но успех был налицо. Правда, причина гибели животных в результате реакции отторжения, обусловленной иммунологической несовместимостью донора и реципиента, этими экспериментаторами (Лапчинский и Демихов) не принималась во внимание.

Они считали, что нужно лишь хорошо «шить», чтобы достигнуть успеха в пересадке органов и тканей. Как же они были не правы! Именно успехи «трансплантационной» иммунологии позволят хирургам сделать решительный рывок в решении проблемы пересадки органов и тканей. И в этом плане 4-я конференция по пересадке органов и тканей в Минске в 1966 году дала толчок в изучении главной системы тканевой совместимости человека.

В докладе чешских исследователей Ивани и Ивашковой были представлены данные об аллоантигенах гистосовместимости

212


человека системы Hu-1. Впоследствии эта система получит название HLA. Изучение этой системы и разработка методов иммуносупрессии позволят годы спустя подбирать наиболее совместимые пары донор-реципиент для осуществления операций по пересадке органов (сердца, почек, печени, легких и др.) и тканей (костный мозг), а современные иммунодепресанты позволят бороться с иммунологическими кризами отторжения пересаженных органов. На моих глазах станут «рутинными» операции по пересадке почек, а позднее и сердца. Но пионер в области пересадки сердца южно-африканский хирург Кристиан Барнард, осуществивший первую успешную трансплантацию сердца в конце 1967 года, назовет своим учителем именно Демихова.

В 1966 году в Минске и Лапчинский, и Демихов, так и не понявшие значения иммунологической несовместимости и необходимости ее преодоления для достижения успеха при пересадке органов и тканей, выглядели своеобразными мастодонтами на фоне бурно развивающейся иммунологической науки, в том числе и ее раздела - трансплантационной иммунологии. Кто мог подумать в том далеком 1966 году, что не пройдет и нескольких десятилетий, а пересадки органов и тканей станут методом лечения многих неизлечимых заболеваний.

В Минске началась и моя многолетняя дружба с Левой Хундановым. Год назад я выступал рецензентом при апробации его кандидатской диссертации, но именно в Минске произошло наше сближение. Во-первых, мы жили в одном номере, во-вторых, Лева решил поменять направление своих исследований и вместо иммунологии опухолей (канцерогенеза) заняться трансплантационной иммунологией, и обратился ко мне за помощью. Он просил меня помочь ему сначала с литературой по этой проблеме, которой я тоже интересовался и кое-что уже в этом вопросе знал. Наши будущие совместные исследования составят в дальнейшем основу материала его докторской диссертации, и Лева, достигнув уже академических званий, всегда считал меня «своим учителем».

Зимний отдых Заканчивался 1966-й год. На вторую четверть Андрюшенька

поехал в санаторий «Ильинское». Галочка и Оксана также поехали в этот санаторий. Андрюшенька был в группе школьников, которые продолжали в санатории учебную программу 1-го класса, а Галочка с Оксаной были в детсадовской группе.

Мы с Лидой тоже получили возможность отдохнуть и покататься на лыжах. Борис Сергеевич достал нам на две недели

213


путевки в дом отдыха «Озера» в Подмосковье. Мы взяли с собой лыжи, и в дом отдыха нас отвезли на ЗИМе. Располагался дом отдыха в живописном месте, на территории бывшей усадьбы князей (уже не помню каких), недалеко от Одинцово.

Нас разместили в небольшом домике, где после пленения под Сталинградом в 1943 году жил фельдмаршал Паулюс. Перед домом находился небольшой фонтан с мраморной или гранитной фигурой амура. Тело мальчика было все в мелких выбоинах. Оказывается фельдмаршал любил пострелять из пистолета (надо же, у пленного маршала было свое личное огнестрельное оружие!). Уже после создания ГДР Паулюсу, кажется, уже в 50-е годы было разрешено вернуться в Германию.

И тут всплывают в памяти события Великой Отечественной войны. Сын И.В.Сталина от первого брака Яков Джугашвили уже в первые дни войны попал в плен к фашистам. После поражения немцев под Сталинградом, где была разгромлена крупнейшая группировка их войск, а значительная часть 6-й армии под командованием фельдмаршала Паулюса сдалась в плен, руководство фашистской Германии обратилось к Сталину с предложением обменять Паулюса на Якова Джугашвили (Сталина). Было ли это на самом деле историкам так и не удалось установить, но И.В.Сталин якобы сказал, что он «фельдмаршалов на солдат не меняет». Яков Сталин так и погиб в фашистском плену. Вот так в «Озерах» нам невольно пришлось соприкоснуться с историей.

Мы провели две чудесные недели в доме отдыха. Катались на лыжах. Погода стояла великолепная: морозы колебались где-то в пределах 5-15°С. Светило солнце. Чудесный подмосковный лес. Порой нам составлял компанию профессор Ю.Айзерман - известный советский философ. Он проходил реабилитацию после перенесенного инфаркта, и его более молодая супруга (а самому философу было, наверное, под 70) просила нас с Лидой за ним «присмотреть». Супруга профессора, беседуя с нами, говорила, что супруг ее - человек творческий, и ее задача помочь ему в его работе и следить, чтобы у него всегда были чистые глаженные рубашки и носовые платки.

Околонаучные страстиВремя отдыха пролетело быстро, мы вернулись в Москву.

Выйдя на работу, я узнал весьма неутешительные новости, касавшиеся "шефа" нашей лаборатории профессора О.Е.Вязова. он давно уже рвался к член-коррству и, наверное, к директорскому посту. Ситуация с нашим Институтом была запутана. Директор

214


Института профессор И.Н. Майский был, как говорили наши остряки, «зиц-президент».

Помните «Золотой теленок» Ильфа и Петрова? В контору «Рога и копыта» пришел наниматься Фунт. На вопрос Остапа Бендера, кто он, Фунт ответил: «Зиц-президент», то есть подставное лицо, готовое за определенное вознаграждение нести ответственность за преступления и аферы руководителей «фирмы».

Помните, как он говорил: «Я сидел при Николае II-кровавом, Александре III-миротворце, Александре II-освободителе».

И.Н.Майский и был «зиц-президентом» при академике Н.Н.Жукове-Вережникове, который в годы сталинизма приложил руку к разгрому генетики и других разделов биологии. На его совести жизни многих выдающихся советских ученых, а на руках их «кровь». Долгие годы он занимал высокие посты и в АМН (вице-президент) и в Минздраве Союза (зам. министра). Везде у Н.Н.Жукова-вережникова (и в аппарате НИИ, и в Минздраве, и в отделе науки ЦК КПСС) были расставлены свои люди. Более того, у него была мощная поддержка в КГБ. Так что даже в изменившихся условиях в середине 60-х справиться с «современной» Торквемадой было непросто.

Расшатывать позиции Жукова-Вережникова пытались многие руководители АМН СССР и его Бюро ОМБН (Отделение медико-биологических наук), такие как академик АМН С.Р.Мордашов, вице-президент В.Д.Тимаков, Н.А.Федоров (патофизиолог, академик-секретарь ОМБН) и другие, в том числе тогдашний вице-президент АМН СССР В.В.Кованов. Но пока еще Н.Н. Жуков-Вережников «сидел» прочно.

Интриги вокруг Института плелись и закручивались. Естественно, против Н.Н.Жукова–Вережникова и И.Н.Майского пытались использовать и «пятую колонну» - внутреннюю оппозицию в Институте. «Ученички» и «соратники» Н.Н.Жукова-Вережникова и И.Н.Майского - карьеристы (а тогда это слово было почти что ругательством), жаждущие степеней и званий (член-корр., а в дальнейшем и действительных членов АМН СССР) понимали, что трамплином к достижению подобной цели будут не научные достижения и открытия, а пост директора института.

Правда, для И.Н. Майского, многолетнего директора Института, и этот пост не позволил стать член-корр. АМН СССР, хотя Н.Н.Жуков-Вережников неоднократно выдвигал его на это звание. И вот, что интересно, И.Н.Майский при голосовании ни разу не получил ни одного голоса. Получалось, что и сам Н.Н.Жуков-Вережников голосовал «против». Об этом мне расскажет в 1967 году сам И.Н.Майский в порыве откровения.

215


Так вот, в начале декабря 1966 года группа «ведущих» ученых Института написала письмо в АМН СССР, копии в Горком КПСС (и в РК КПСС), что видит на посту директора Института молодого (было ему тогда всего-то 42 года) перспективного ученого, пользующегося авторитетом в научном мире, в том числе и за рубежом, профессора О.Е.Вязова. Подписал это письмо и сам «кандидат в директора». На этом его и подловили ушлые в таких делах и интригах представители «старой гвардии», сторонники Н.Н.Жукова-Вережникова, обязанные ему многим, в том числе и своим нынешним положением: М.С.Губерниев, Г.П.Трибулев, И.Н.Майский, переметнувшийся к ним А.П.Пехов и «правая рука» О.Е.Вязова моя «шефиня», внештатный инструктор РК КПСС Л.С.Волкова.

О.Е.Вязова обвинили в карьеризме, раскопали его интервью, данное во время пребывания в США. Где он представился журналистам (или сотрудникам какого-то научно-популярного журнала) в качестве директора НИИ экспериментальной биологии АМН СССР, и составили такую «характеристику» на этого «кандидата в директора», что о дальнейшем продвижении О.Е.Вязову больше думать уже не приходилось. Более того, он получил выговор по партийной линии не то от РК КПСС, не то от ГК КПСС. В предынфарктном состоянии О.Е.Вязов лежал дома, когда я появился на работе после отдыха. Вот такая «интрига» закрутилась в Институте накануне 1967 года.

Год «свинки»Накануне Нового 1967 года Андрюшенька и Галочка вернулись

домой из санатория «Ильинское», где они провели почти два месяца. К сожалению, Андрюшенька «привез» из санатория «свинку» (паротит - вирусное заболевание, встречающееся чаще в детском возрасте, но порой поражающее и взрослых людей, если они не переболели свинкой в детстве). Так что Новый год мы встречали дома по формуле 4+1 – Лидочка, Галочка, Андрюшенька со «свинкой» и я.

Все свои школьные каникулы Андрюшенька пролежал дома. На сей раз, к счастью, все обошлось без осложнений. Галочка ездила на елку в Политехнический музей с бабой Маней. Взрослых на Елку не пускали. Они должны были ждать возвращения детей в вестибюле. Каким-то образом Галочка «потерялась», и баба Маня «нанервничалась», пока не нашла свою внучку. Вот так не очень радостно начинался для нас 1967-й год - год, который я мог бы назвать одним из самых «трудных» в моей жизни.

216


В этот год, кажется в феврале, должен был состояться 23-й съезд КПСС. В канун открытия этого съезда я написал заявление в партбюро Института о приеме меня в члены КПСС. К заявлению я приложил две рекомендации от членов парторганизации Института Г.П.Трибулева - зам. директора по научной работе и Н.Г.Арцимович (Сушко) - старшего научного сотрудника лаборатории трансплантации органов и тканей, с которой мы «сблизились» прошлым летом в Сухуми. А также рекомендацию РК ВЛКСМ. Этот мой «поступок» приветствовал и Борис Сергеевич Бурков.

Сдав документы в партбюро, я отправился в очередную командировку в Сухуми. На сей раз мы поехали вместе с Лидой. Ей надлежало собрать в Сухумском питомнике обезьян мозги разных видов обезьян, разных возрастных групп. Мне же предстояло собрать кровь обезьян павианов-гамадрилов для выделения «эритрофосфатидов» - компонентов мембраны эритроцитов липидной природы, которые, по данным С.С.Харамоненко, специалиста минского НИИ гематологии и переливания крови, могли обладать свойствами «гаптена». Гаптенами или неполноценными антигенами называли тогда вещества, которые обладали способностью связываться с антителами к данному (определенному) антигену, например, к резус-антигену человека, но сами при введении их в организм животного или человека не индуцировали образования соответствующих данному антигену антител.

Идея о возможности лечения гемолитической болезни новорожденных на почве резус-несовместимости у человека с использованием «резус-гаптенов» была высказана американцем Б.Картером (B.Carter), по-моему, еще в конце 50-х годов. По данным этого автора, введение «резус-гаптена» беременным резус-отрицательным женщинам, сенсибилизированным к Rho(D)-антигену (в их крови содержались резус-антитела) приводило к снижению титра резус-антител в их крови, и в результате у новорожденных гемолитическая болезнь протекала в более легкой форме.

Мы считали, что этот подход может быть модифицирован. Следует вводить «гаптены» не в кровь беременных женщин, а в амниотическую жидкость (околоплодные воды). Плод «заглатывает» амниотическую жидкость, и вещества, содержащиеся в ней, через слизистую оболочку желудочно-кишечного тракта могут поступать в кровоток плода. В этом случае «гаптены», поступившие в кровь плода, смогут более эффективно действовать, так как им придется связывать значительно меньшее количество резус-антител, проникших в организм плода из материнского организма. Поэтому и эффект защитного действия «гаптенов» («эритрофосфатидов»)

217


должен стать максимальным. Проверить эту гипотезу можно было на модели ГБН у обезьян, разработанной нами на павианах гамадрилах.

С Сергеем Сельвестровичем Харамоненко меня познакомил академик Николай Александрович Федоров - руководитель отдела патофизиологии НИИ гематологии и переливания крови Минздрава СССР. В лаборатории Н.А.Федорова изучалась на собаках патофизиология посттрансфузионного шока - состояния, возникающего и у человека и у животных в случаях повторного переливания им несовместимой по аллоантигенам крови. Я помог Марте Львовне Гарфункель, старшему научному сотруднику этой лаборатории, «оттестировать» эритрофосфатиды, выделенные из крови А-позитивных собак, и доказать, что они - «эритрофосфатиды» - связывают анти-А-антитела сывороток крови А-негативных собак «ин витро» (в пробирке), то есть обладают свойствами «гаптена».

В дальнейшем было показано, что введение таких «эритрофосфатидов» А-негативным собакам, у которых в крови содержались анти-А-антитела, появившиеся в результате иммунизации их переливанием А-позитивной крови (эритроцитов А-позитивных собак), приводило к значительному снижению тяжести посттрансфузионных реакций в ответ на последующее переливание А-позитивной крови.

Николай Александрович Федоров, знавший о моих исследованиях на обезьянах, предложил С.С.Харамоненко подключиться к нашей работе и выделить из крови обезьян соответствующие «эритрофосфатиды», которые можно будет в дальнейшем использовать в качестве «гаптена» при разработке метода антенатального лечения гемолитической болезни новорожденных у обезьян.

Мы встретились с С.С.Харамоненко в начале 1967 года в НИИ гематологии и переливания крови Минздрава СССР, который располагался на улице 8-го марта в 4-5 автобусных остановках от метро «Динамо». Во время исследования «эритрофосфатидов» собак, также выделенных С.С.Харамоненко, мы подробно обсудили с ним ход дальнейших совместных исследований на обезьянах, а в случае удачи, то и разработку нового метода антенатального лечения гемолитической болезни новорожденных у человека путем введения «резус-гаптена» в амниотическую жидкость Rho(D)-позитивных плодов, матери которых содержали в крови резус-антитела в высоких титрах.

На первом этапе наших совместных исследований мне предстояло собрать около одного литра крови В-позитивных павианов гамадрилов. Из эритроцитов этой крови С.С.Харамоненко

218


должен будет выделить «эритрофосфатиды». С этой целью я отправился в феврале 1967 года в Сухуми.

Сухуми, плачущий февральИтак, мы прибыли с Лидочкой в Сухуми и разместились в

«директорском доме» на территории Института. Я уже бывал в Сухуми в это время года. Мне везло с погодой. Почти всегда было солнечно и тепло. На сей же раз Сухуми встретил нас пасмурной, дождливой погодой. На протяжении 2-3-х недель, пока мы были с Лидой в Сухуми, шел нескончаемый дождь. Это напомнило мне ситуацию из рассказа Р.Брэдбери «И будет ласковый дождь», в которой оказалась экспедиция землян на Марсе. Там тоже бывали «сезоны», когда дождь не прекращался месяцами, и в результате во влаге, буквально пронизывающей одежду землян и их тела, размножились какие-то мельчайшие водоросли, раздражавшие кожные покровы людей и приводившие к тяжелым психическим расстройствам. Если подобные состояния у нас и не возникли, то чувства комфорта такая погода не создавала.

Цель лидочкиного приезда была выполнена досрочно. Мозги обезьян были собраны заранее, а в эти недели «коллекция» была пополнена дополнительно. Моя же работа также продвигалась успешно. Однако, «культурная программа» наша была сведена буквально «к «нулю». Поехать в такую погоду куда-либо было просто невозможно. Мы проводили длинные вечера лежа в постели. Лишь иногда навещали Асановых, но даже это не доставляло большого удовольствия, так как приходилось возвращаться из гостей под «проливным дождем».

Лидочка носила тогда пальто из искусственной кожи темно-бордового цвета. Пальто по меркам того времени элегантное, нарядное, но очень тяжелое. Конечно, пальто это было непромокаемое, что хоть как-то защищало Лиду от промозглой влаги, буквально заполнявшей воздух. Я же носил привезенный из Италии легкий, темно-зеленый плащ «болонью». Зонтами мы не пользовались. Пока поднимались на гору Трапецию по лестнице или по дороге от Северных ворот, промокали насквозь. А вот высушиться в «гостинице» было не так-то просто. Так что порой утром приходилось влезать в еще влажную одежду и обувь.

Поскольку улучшения погоды ждать на ближайшее время согласно прогнозу не приходилось, а цель Лидиной командировки была уже достигнута, мы решили, что Лидочка досрочно вернется в Москву. Оставшуюся от командировки неделю она проведет дома с детьми. Я же отмечу ее командировочное удостоверение, когда буду отмечать и свое, то есть перед моим отлетом из Сухуми.

219


Приключения безбилетницыМы взяли Лидочке билет в купейный вагон. Поезд отправлялся

вечером часов в восемь. Мы собрали Лидочкины вещи и банки с мозгами обезьян. На вокзал прибыли загодя. До отправления поезда еще оставалось часа полтора. Мы пошли ужинать в привокзальный ресторан. Поужинав, отправились к подошедшему к перрону поезду. Мы вошли в вагон, предъявив проводнику билет. Разместили Лидины вещи. А билет я положил в карман своего пиджака. И надо же такому случиться: когда подошло время прощаться, я забыл передать Лидочке ее билет.

Дождавшись отправления поезда, я пошел в Институт, в свой «директорский домик» и спокойно лег спать. Часов в 12 ночи раздался телефонный звонок. Я подбежал к телефону. Звонил какой-то незнакомый парень. Он и сообщил мне, что Лидочка едет без билета и ее могут снять с поезда, если через пару часов начальник поезда не получит подтверждения телеграммой, что ее проездные документы (билет) действительно остались у меня. Я бросился бежать на вокзал, где дежурный, выслушав мой рассказ и проверив билет, направил меня на располагавшуюся недалеко от вокзала железнодорожную почту. Там я и отправил телеграмму начальнику поезда Сухуми-Москва, в которой подтверждалось наличие у пассажирки поезда Вербицкой Лидии Борисовны билета до Москвы в таком-то вагоне, такое-то место.

Выполнив эти формальности, я должен был убедиться, что телеграмма поступит у начальнику поезда вовремя. Мне удалось упросить телеграфистку сообщить мне, что телеграмма поступила начальнику поезда и что Лиду с поезда не сняли. Она пообещала позвонить мне через пару часов. Сделать я уже ничего больше не мог и с тяжелым сердцем отправился «домой» ждать телефонного звонка.

Мир не без добрых людей. Часа в три ночи телеграфистка все-таки позвонила и сообщила мне, что инцидент исчерпан. Лидочке выписан дубликат билета, и она едет в Москву. Вот такая забывчивость, халатность чуть не привела к трагическим последствиям. Ехала Лидочка с тремя рублями в кармане и без паспорта (он остался у меня для оформления командировочного удостоверения). Мои переживания этой ночи не идут, конечно, ни в какие сравнения с тем, что пришлось пережить Лидочке.

Когда мы встретились в Москве, она рассказала о том, что происходило с ней в пути. Как только поезд тронулся в путь, в купе явился проводник и попросил сдать ему билеты. Лидочка, естественно, свой билет не нашла. Она сказала ему, что ее билет

220


остался в кармане у провожавшего ее мужа. Проводник сказал, что сообщит об этом начальнику поезда.

Как только проводник ушел, в купе вошел ехавший без билета молодой человек. Услышав рассказ заплаканной женщины, он спросил кто ее муж. Лидочка сказала, что он работает в Сухуми в ИЭПиТ. «А, Михаил Вербицкий, баскетболист? Так я же его знаю». Он взял у Лиды номер моего телефона и пообещал обязательно мне позвонить. Вышел он на ближайшей остановке, вероятно, в Новом Афоне. Когда пришел начальник поезда, невзирая на Лидины мольбы, он заявил, что если не получит подтверждения через 2-3 часа, то снимет ее с поезда.

Молодой человек выполнил данное Лидочке обещание: он дозвонился до непутевого провожающего, то есть до меня. Остальное Вы уже знаете.

Когда подтверждение о наличии у «безбилетной» пассажирки проездных документов было все-таки получено, Лиду оставили в покое. Остальной путь до Москвы прошел уже без осложнений.

Через неделю и я вернулся в Москву.

Все на борьбу с фальсификациями!В конце марта в лаборатории появилась Л.С.Волкова,

находившаяся в творческом отпуске в связи с написанием докторской диссертации. Она расспросила меня о результатах работы в Сухуми и подарила мне с дарственной надписью автореферат своей докторской диссертации.

Когда я прочитал это «творение», то у меня возникло множество вопросов, которые я, естественно, и задал автору. К сожалению, рукописи диссертации она мне не показала, а в автореферате целый раздел был посвящен моделированию гемолитической болезни новорожденных у животных - крыс и обезьян, то есть был основан на результатах моих и наших с ней совместных исследованиях, и не словом Л.С.Волкова не обмолвилась, что этот раздел выполнен ею совместно с М.Ш.Вербицким. На этот мой недоуменный вопрос она ответила, что поскольку являлась одним из моих научных руководителей, то имеет право использовать материалы моей кандидатской диссертации, а то что в автореферате нет ссылки на мои работы, то она сделала это в рукописи диссертации. Но не это было для меня, мягко говоря, удивительным.

Другой раздел автореферата и, естественно, ее докторской диссертации был посвящен иммунологическим исследованиям при гемолитической болезни новорожденных у человека на почве резус-несовместимости матери и плода. Эти исследования также были выполнены мной на станции переливания крови ГУЗМ. Я пытался

221


разработать метод определения Rho(D)-антигена в амниотической жидкости плода с помощью реакции задержки гемагглютинации. На протяжении, наверное, 3-х лет я исследовал образцы амниотической жидкости Rho(D)-позитивных и rh-негативных плодов, используя различные анти-Rho(D)-сыворотки, содержащие как антитела, активные лишь в реакциях конглютинации с желатиной и в антиглобулиновой пробе Кумбса, так и сыворотки, содержащие анти-Rho(D)-антитела, активные в солевой среде. Более того, в последний год я использовал эти реакции и для определения Rho(D)-активности „эритрофосфатидов“ человека.

Так вот, с помощью реакции задержки гемагглютинации выявить Rho(D)-активность в «эритрофосфатидах» удавалось лишь с использованием анти-Rho(D)-сывороток, активных в солевой среде. В амниотической жидкости Rho(D)-положительных плодов, а также в сыворотке крови Rho(D)-позитивных новорожденных выявить Rho(D)–антиген с помощью этих реакций не удалось. Вероятно, этот антиген из-за своей «липидной» природы в жидкостях человеческого тела (сыворотке крови, слюне, амниотической жидкости и др.) просто отсутствует в отличие от А- и В-аллоантигенов системы АВО.

Более того, в амниотической жидкости плодов при наличии анти-Rho(D)-антител в крови их матерей в высоком титре обнаруживались также резус-антитела. Протоколы этих исследований были, естественно, у меня. О результатах наших исследований, проводимых совместно с Аидой Гавриловной Башлай, О.С.Волкова знала. Но что-то заставило ее фальсифицировать результаты этих исследований и «подогнать» их под данные, которые были получены ей при исследовании АВО-антигенов в оболочках плаценты и амниотической жидкости.

Антигены А и В системы АВО по своей клинической природе относятся к гликопротеинам. Они являются водо-растворимыми антигенами и присутствуют не только на мембране клеток крови и тканей, но и в жидкостях организма человека. Поэтому материнские антитела в случае несовместимости матери и плода по аллоантигенам системы АВО будут проникать в организм плода и связываться там с антигенами не только на мембранах эритроцитов, но с антигенами, находящимися в жидкостях организма. Поэтому, как правило, гемолитическая болезнь на почве несовместимости матери и плода по аллоантигенам системы АВО никогда не протекает так тяжело, как гемолитическая болезнь новорожденных на почве резус-несовместимости.

Так вот, по данным, представленных в автореферате Л.С.Волковой, получалось, что резус-антиген присутствует в амниотической жидкости резус-позитивных плодов, и анти-резус-

222


антитела в амниотической жидкости таких плодов, даже при наличии антител в крови матери во время беременности в высоких титрах, не выявляются. То есть, все совсем наоборот от тех данных, которые были получены нами.

Когда я обратил ее внимание на это, мягко говоря, несоответствие, Л.С.Волкова сказала: «А что это тебя удивляет? Эти данные получены мной, совместно с Хамидой Максудовой!». Хамида - ее узбекская аспирантка. Я привел Хамиду на станцию переливания крови, где она должна была изучать MN-дифференцировку оболочек плаценты и амниотическую жидкость. Также мы пытались с ней наладить методы обнаружения резус-антигена в амнионе, хорионе и децидуальной оболочке плаценты с помощью задержки реакции конглютинации анти-резус-сывороток. Но четких результатов получить нам не удалось, и я эти исследования прекратил. К определению резус-антигенов в амниотической жидкости и выявлению в ней же анти-резус антител Хамида Макудова вообще никакого отношения не имела.

Таким образом мне стало совершенно ясно, что налицо факт фальсификации результатов научных исследований. И на этих «фактах» Л.С.Волкова попыталась получить авторское свидетельство об открытии. Все эти события происходили в период крайне напряженной обстановки в Институте, обострившейся в декабре 1966 года после «знаменитого» письма О.Е.Вязова и «группы ведущих ученых». Л.С.Волкова и О.Е.Вязов были представителями двух враждебных группировок, сложившихся в Институте, хотя Л.С.Волкова была зав. лабораторией, входившей в состав отдела иммуноэмбриологии, которым руководил профессор О.Е.Вязов.

Поскольку Л.С.Волкова на мои вопросы, возникшие при прочтении автореферата ее докторской диссертации, не дала, по сути дела, никакого ответа, я обратился к зав. отделом О.Е.Вязову. В разговоре с ним я поставил те же вопросы, что и перед Л.С.Волковой, спросив, правда, читал ли он рукопись ее диссертации перед апробацией работы, которая проходила на Ученом Совете Института, когда я был в Сухуми. Он ответил, что как научный консультант просматривал диссертацию. Он, правда, не помнил были ли в рукописи упоминания о моем участии в разработке модели гемолитической болезни новорожденных у животных, но что это не принципиально. А вот о фактах «возможной фальсификации научных данных в диссертации Л.С.Волковой, он поставит в известность руководство Института. На этом наш разговор и закончился.

Спустя пару недель, уже в апреле, последовала реакция руководства Института на всплывшие факты фальсификации

223


научных данных в диссертации Л.С.Волковой. Вопрос этот достаточно долго муссировался в дирекции и партбюро. Наконец решено было сообщить обо всем Н.Н.Жукову-Вережникову - академику АМН СССР, идейному вождю НИИ экспериментальной биологии. Хитрый и изощренный в околонаучной политике, как настоящий иезуит, он почувствовал во всей этой ситуации угрозу не только Л.С.Волковой, но и самому существованию Института. Поэтому нужно было каким-то образом замять это дело и не давать ему перерасти в конфликт, который может стать достоянием широкой научной общественности. Они, конечно, всё просчитали. Была создана комиссия «по расследованию». В состав комиссии вошли Г.П.Трибулев - зам. директора НИИ экспериментальной биологии (председатель), И.И.Подоплелов - ст. н. сотр., Н.С. Артемьева - секретарь партбюро.

Еще пару недель Комиссия к работе не подключалась, а может быть как-то готовилась. Во всяком случае, меня пригласили на комиссию где-то в середине апреля. На меня поначалу попытались оказать давление и даже угрожали: «С тобой, - кричал В.И.Козлов, - у нас будет еще другой разговор!» Я спокойно, естественно, сдерживая себя, ответил: «А с Вами у меня вообще никакого разговора не будет!»

После этой перепалки Г.П.Трибулев попытался смягчить обстановку. Он перевел разговор уже на вопросы методического характера. Как мы определяли резус-антиген в тканях плаценты и амниотической жидкости, кто осуществлял постановку реакций, кто вел протоколы, где проводили исследования? На все эти вопросы я ответил.

Определение резус-антигенной дифференцировки тканей плаценты осуществляли с помощью реакции задержки конглютинации анти-резус-сывороток экстрактами тканей плаценты и амниотической жидкостью. Выявить резус-антиген в этих биологических пробах нам не удалось. Исследования эти проводили на СПК в лаборатории стандартных сывороток - зав лаборатории А.Г. Башлай, протоколы вел я. Все это было на первом этапе наших исследований. А далее мы перешли к использованию анти-резус-сывороток, активных в солевой среде. С помощью задержки реакции гемагглютинации методом дробного истощения этих сывороток образцами амниотической жидкости резус-положительных и резус-отрицательных плодов нами были получены четкие данные об отсутствии резус-антигена в амниотической жидкости.

Кроме того, мы все образцы амниотической жидкости исследовали на наличие резус-антител. В случаях присутствия резус-антител в крови матери в высоких титрах, такие же антитела, но в более низких титрах, определялись и в амниотической жидкости.

224


Таким образом, согласно данным, полученным нами, резус-антиген отсутствует в амниотической жидкости резус- позитивных плодов, и в ней выявляются резус-антитела.

В диссертации же Л.С.Волковой было представлено как раз наоборот. Сначала Л.С.Волкова говорила, что данные в ее диссертации основаны на исследованиях, проведенных ей не на станции переливания крови (СПК), а в Институте акушерства и гинекологии МЗ СССР, то есть не мной. Но там таких исследований вообще никто не проводил, как выяснила Аида Гавриловна Башлай, а сама Л.С.Волкова не владела этими методами

После этого вопрос об «источнике» исследований был снят, и «комиссия» захотела ознакомиться с протоколами наших исследований, которые хранились на СПК. Произошло это уже, наверное, в начале мая. На СПК приехали И.И.Подоплелов, В.И.Козлов и Н.С.Артемьева. Я как раз работал в этот день в лаборатории А.Г.Башлай.

Члены комиссии, за исключением И.И.Подоплелова, вообще, мягко говоря, ни черта не понимали в вопросе, который они должны были прояснить.

Аида Гавриловна показала им протоколы наших исследований. Но отдать их чужим категорически отказалась.

На этом работа комиссии для нас закончилась. Какие выводы были ими сделаны не знаю. Но Л.С.Волкова спустя еще, наверное, пару недель положила мне на стол автореферат своей докторской диссертации, в котором ее рукой чернилами были сделаны следующие исправления.

В разделе «Моделирование гемолитической болезни новорожденных у животных» было указано, что эти исследования выполнены совместно с М.Ш.Вербицким. Самые «крупные» исправления были сделаны на страницах автореферата, посвященных резус-антигенной дифференцировке плаценты и амниотической жидкости. Здесь были зачеркнуты строки, которые говорили о выявлении резус-антигена в амниотической жидкости, и вписано рукой, что резус-антиген в амниотической жидкости не обнаружен. И что в ней выявлены резус-антитела в титре от 1:2 до 1:32.

Все было представлено так, как будто в автореферате были допущены «опечатки». Как оказалось, такие исправления были сделаны лишь в авторефератах, которые представлялись членам Ученого Совета, да мне. Ни в диссертации, ни в остальных почти 200 авторефератах подобных исправлений сделано не было. Заявка на открытие была попросту аннулирована. Вот в такой ситуации должна была состояться защита докторской диссертации в АМН СССР в начале июня.

225


Эхо Шестидневной ВойныТак уж случилось, что защита эта состоялась в день начала

шестидневной войны - 7 июня 1967 года.На «защиту» пришла инструктор РК КПСС и, проходя мимо

меня, бросила сквозь зубы: «Мы еще с тобой разберемся». Затем ко мне подошла профессор В.И.Бодяжина - научный консультант по этой диссертации и мой бывший официальный оппонент. Обращаясь ко мне, она сказала: «Я тебе как сыну советую - не выступай во время защиты!». На что я ответил: «Вера Ильинична, как же я могу молчать, если имеет место фальсификация научных данных!!!»

На защиту привели и посадили в первом ряду престарелого академика Сперанского, Героя Социалистического Труда, которому исполнилось уже лет 95-96. Он, естественно, плохо слышал и уже, конечно, мало что понимал. Защиту они построили хитро. Ни в докладе, ни в отзывах официальных оппонентов: чл.-корров АМН СССР профессоров М.А.Петрова-Маслякова и П.Н.Косякова вообще ничего не говорилось о тех разделах диссертации, где были сфальсифицированные данные. Как будто их вообще не существовало.

После выступления официальных оппонентов, председательствующий спросил, хочет ли кто-либо выступить из присутствующих. Я поднял руку и получил слово. Мне нужно было бы сказать, что трудно и больно говорить о выявленных фактах фальсификации научных данных моим научным руководителем. Но, думаю, что и это не возымело бы никакого влияния. Я же выступил как прокурор и бросил им всем вызов своим выступлением, в котором назвал вещи своими именами. Затем выступила Аида Гавриловна Башлай и подтвердила сказанное мной. Выступления наши проходили в мертвой тишине. Никто не задал нам ни одного вопроса. О.Е.Вязов, также взявший слово, сказал, что он как руководитель отдела, в котором выполнялась эта научная работа - докторская диссертация - не может не верить Л.С.Волковой и не может не верить М.Ш.Вербицкому. Следовательно факты эти следует перепроверить. Вид у него был «бледный». Таким запуганным я его еще никогда не видел.

Учитывая ситуацию, сложившуюся еще в декабре прошлого года, и постоянное давление, которое я испытывал со стороны ГК и РК КПСС и администрации Института, можно было его, конечно, понять. Более того, Л.С.Волкова в мае написала письмо в РК КПСС, что О.Е.Вязов хочет «убрать» ее с должности руководителя лаборатории, а на ее место поставить еврея - М.Ш.Вербицкого. Его по этому поводу вызывали в Райком партии и, естественно, он

226


клялся в отсутствии такого намерения. Так что его выступление было продиктовано чувством самосохранения.

Ученый Совет проголосовал, конечно, за присвоение ученой степени доктора наук Л.С.Волковой. Наших выступлений как будто и не было. Более того, как я узнал позднее из протокола заседаний Ученого Совета, они были изъяты. Так я получил хороший «урок»: «Правда никому не нужна», а тем более в «науке».

Для меня это было потрясение, которое я должен был выдержать и не сломаться. Предательство О.Е.Вязова также меня немного «удивило». Но жизнь есть жизнь. И надо же было случиться всему этому на волне всеобщей антисемитской истерии в СССР, развернутой на фоне успехов Израиля в Шестидневной войне.

Я не буду рассказывать о событиях тех дней на Ближнем Востоке, отмечу лишь, что победоносный марш израильской армии вызвал у меня в душе исключительную радость и огромный душевный подъем. Израильские войска приближались к Каиру, когда последовал демарш руководства СССР: «Если Израиль не прекратит наступление, то СССР придет на помощь своему другу - Египту».

Наступление израильской армии было приостановлено, но за эти шесть дней израильтяне «освободили» Синайский полуостров, Голанские высоты и западный берег Иордана. Такого удара арабские страны еще не испытывали. Иерусалим полностью находился теперь под контролем Израиля. Армии Египта, Сирии, Ливана были разбиты и деморализованы. Моше Даян, командовавший израильской армией, стал национальным героем.

А в СССР был создан советский антисионистский комитет из известных лиц еврейской национальности, которому было поручено клеймить «международный сионизм». Во главе комитета поставили дважды Героя Советского Союза, генерала Драгунского. Активную роль играла в «публичных выступлениях» членов комитета народная артистка СССР, актриса Малого театра Э.Быстрицкая. Заставляли «работать» в этом комитете видных ученых, писателей, музыкантов и других известных советских граждан еврейской национальности.

На фоне этой антисемитской истерии началась новая волна еврейской иммиграции. Сотни тысяч советских евреев уехали из страны.

СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем. Восстановлены они были лишь почти четверть века спустя. Первым послом СССР, а позднее России в Израиле станет известный журналист, политический обозреватель газеты «Известия» А.Бовин. Но до этого момента пройдут долгие, суровые годы, когда государственный антисемитизм в СССР достигнет своего апогея. В

227


такой обстановке мы жили, выживали и доказывали свою «нужность» стране, где приходилось работать.

Посчитав исход «защиты» своей победой, Л.С.Волкова попыталась отстранить меня от дальнейшей работы по моделированию гемолитической болезни новорожденных на обезьянах и разработке метода антенатального лечения этого заболевания. Руководство Института пошло у нее на поводу. О.Е.Вязов - руководитель отдела и все еще научный руководитель этих исследований ушел «в подполье»: никакой поддержки от него в этот период не было.

Против лома нет приема, акромя другого...Мне предстояло в июле продолжить в Сухуми свои

исследования. Но директор Института И.Н.Майский заявление мое о направлении меня в Сухуми не подписал, так как возражала против моей поездки Л.С.Волкова. Тогда я написал письмо на имя вице-президента АМН СССР, академика В.В.Кованова, и пошел к нему на прием.

Я рассказал Владимиру Васильевичу о случившейся ситуации. Он выслушал меня внимательно и бросив, «что же ты раньше не поставил нас в известность об этом до заседания Ученого Совета», он вызвал к себе директора нашего Института, профессора И.Н.Майского. Который как раз был в это время в здании АМН СССР на Солянке, 4.

Поговорив с ним, В.В.Кованов вновь пригласил меня к себе в кабинет и сказал: «В командировку поезжай и работай спокойно, мешать они тебе больше не будут. Подумай о возможном переходе ко мне в лабораторию». В академической группе В.В.Кованова на базе кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии 1-го МОЛМИ занимались проблемой пересадки органов и тканей, а иммунолог, обеспечивавший иммунологические исследования проводимых экспериментов В.И.Говалло перешел в ЦИТО МЗ СССР заведовать лабораторией. Мы договорились вернуться к этому разговору осенью.

После беседы с В.В.Ковановым, я немного успокоился. В холле АМН меня ждал И.Н. Майский. Он был, мягко говоря, напуган. «Ну что же ты не пришел сразу ко мне, мы бы решили все эти вопросы, не вынося их в АМН». И вот тут он и рассказал мне о своих взаимоотношениях с Н.Н.Жуковым-Вережниковым, как он «выдвигал» его в член-корры АМН и не только не обеспечивал необходимой поддержки, но и сам голосовал против. «Вообще мне все это директорство надоело», - сказал И.Н.Майский.

228


Не знаю, чувствовал ли он свой «конец». Но не пройдет и месяца, как И.Н.Майский будет освобожден от занимаемой должности директора института, а временно исполняющим обязанности директора будет назначен Г.П.Трибулев. Но и он пробудет на этом месте недолго. Фактически, не приступив к должности временно исполняющего обязанности директора Института, он заболеет и умрет в конце года. Институт останется без директора. И тут начнется «свистопляска» с выбором директора Института экспериментальной биологии и научного направления, по которому ему (Институту) предстоит в дальнейшем работать. Но об этом чуть позже.

Уже с апреля месяца «коллектив» Института в вопросе, возникшем в связи с фальсификацией Л.С.Волковой научных данных и поднятым мной, раскололся. Молодежь и часть ведущих руководителей лабораторий: Л.Д.Лиознер, В.Н.Доброхотов, П.И.Цейтлин, Давид Спитковский были на моей стороне, другие - Б.Конюхов, М.М.Капичников, А.П.Пехов занимали нейтральную позицию, а такие сотрудники. Как Г.П.Трибулев, М.Губерников, И.Н.Майский, В.Козлов, М.Н.Рыбаков и другие Жуков-Вережниковские прихвостни отстаивали не столько Л.С.Волкову, сколько свои позиции в Институте.

Уже после разговора с В.В.Ковановым я решил для себя, что теперь мне предстоит бороться «за живучесть». Я был моложе большинства своих противников и, естественно, имел преимущество перед ними. Если им не удастся меня «раздавить», то я доживу до того времени, когда они все уйдут в мир иной. Я еще не предполагал, что события начнут развиваться столь быстро, и мне доведется в течение ближайших лет узнавать о смерти Г.П.Трибулева, М.С.Губерникова, а позднее М.Н.Рыбакова, Н.Н. Жукова- Вережникова и И.Н.Майского

Все, кто пытался уничтожить меня, были уничтожены временем. Но все это еще впереди. А сейчас в конце июля 1967 года мы с Лидочкой и Галочкой собираемся в Сухуми.

Приколы сухумского летаЭхо событий, о которых я рассказывал выше, долетело и до

Сухуми. Но в ИЭПиТ подавляющее большинство сотрудников были на моей стороне. На сей раз мы остановились у Коли Асанова. Алла с Олегом отдыхали в Крыму.

Утром я уходил на работу, а Лидочка с Галочкой ходили на море. Купались мы на пляже напротив гостиницы «Тбилиси», то есть рядом с домом, где мы жили. В тот год возле дома еще была

229


огромная непересыхаемая лужа, в которой водились лягушки. По ночам мы слушали лягушачьи концерты.

Работа шла гладко. Я приступил к разработке метода антенатального лечения гемолитической болезни новорожденных путем введения в амниотическую жидкость плодов, иммунизированных аллоантигенами эритроцитов матерей, эритрофосфатидов.

В августе состоялись первые роды, давшие обнадеживающие результаты. Одно-двукратное введение эритрофосфатидов приводило к заметному снижению степени тяжести гемолитической болезни новорожденных у детенышей обезьян, рожденных самками с высокими титрами антиэритроцитарных антител. До этого самки рождали детенышей с тяжелыми формами ГБН.

По вечерам, после морского купанья и ужина, мы с Колей работали над материалами его кандидатской диссертации.

Еще несколько моментов того нашего пребывания в Сухуми сохранились в моей памяти. Летом часто в доме, особенно на 4-м этаже, где находилась квартира Асановых, не было воды. Чтобы искупаться, помыть посуду, да и сготовить, приходилось набирать воду в ванну по ночам. Однажды мы открыли кран в ванной, но до полуночи вода так и не пошла. Кран мы оставили открытым (забыв его закрыть) и легли спать. Проснулись мы от страшного стука в дверь. Я вскочил с раскладушки, чтобы открыть дверь и сразу же попал в воду, которая текла по полу. Тут же я вспомнил о незакрытом кране.

Перед дверью стоял испуганный Н.А.Григорович - сосед снизу. «Миша, Вы нас залили», - крикнул он и бросился бежать к себе, спасать свою квартиру от затопления. Я же рванулся в ванную и перекрыл кран. Вода уже вытекала из ванной и текла по полу в комнате. Мы все дружно бросились «сушить» пол.

Второй момент. Мы с Лидой купили на базаре прекрасное мясо и поставили вечером варить его. Дело было уже скорее не вечернее, а ночное. Мы «прикрутили» газ и оставили кастрюлю на плите, думая выключить газ позже. Но сон быстро сморил нас. проснулись мы уже под утро от запаха горелого мяса. Бульон весь выкипел за ночь, а мясо и кости «пригорели» ко дну кастрюли. Так мы потеряли мясо, испортили Асановым кастрюлю (в те годы большую ценность и редкость). Но в анналы истории Сухумского дома ИЭПиТ этот эпизод войдет под названием «как Вербицкие варили у Асановых «хаши»». Дело в том, что лишь хаши варят всю ночь, чтобы есть это блюдо рано утром.

Еще один «момент» того жаркого лета 1967 года сохранил я в своей памяти. В Сухуми на набережной был раскинут шатер цирка «Шапито». Мы с Лидой и Галочкой тоже посетили цирк и

230


присутствовали на одном из представлений. Кстати, программа цирка и отдельные номера были на высоте. Но мне хочется рассказать лишь об одном номере. Мне довелось увидеть выступление в цирке Сандро Дадашкелиани. У артиста отсутствовали обе руки - это был врожденный дефект. Все, что может человек делать руками, Сандро выполнял ногами. Он ел, держа нож и вилку ногами. Открывал ногами бутылку шампанского, зажигал зажигалку и прикуривал, держа пальцами ног сигарету. Он рисовал ногами и т.д. Артист этот, безусловно, уникален. Впервые я увидел его в детстве в московском цирке. Я присутствовал на его выступлениях два раза в далекие 40-е годы. И вот новая встреча 20 лет спустя. К сожалению, встреча эта оказалась последней.

Когда основная часть моих экспериментов на обезьянах была завершена, мы решили на выходные дни съездить в Пицунду - эту жемчужину черноморского побережья Кавказа.

Рано утром мы отправились по набережной в порт, взяли билеты на «Ракету» - теплоход на подводных крыльях - до Пицунды. У нас еще было примерно час времени до отхода «Ракеты». Мы зашли в кафе позавтракать. Галочка в то лето почему-то ела очень плохо. Быть может, сказывалась жара. Вот и в это утро она почти ничего не ела. Мы взяли с собой хлеб и пару вареных сосисок. Я посадил Галочку на плечи. и мы отправились к причалу.

По дороге я несколько раз предлагал Галочке съесть по сосиске, но она отказывалась. В очередной раз, сделав ей это предложение, я сказал: «Давай раздавим по сосиске!». Галочка приняла это предложение в буквальном смысле слова. Она обрадовалась, что есть сосиски не придется, и сказала с радостью: «Ну давай мы их раздавим!» и приготовилась слезть с отцовских плеч. Сосиски мы все же сохранили и съели их по дороге в Пицунду. Ведь морской путь от Сухуми до Пицунды даже на «Ракете» составлял в те годы, по-моему, около трех часов.

Мы благополучно прибыли в Пицунду. В 1967 году на этом чудесном, вдающемся далеко в море мысу, еще не началось строительство многоэтажных отелей и домов отдыха. Пляж был в те утренние часы еще полупустым. Мы сразу же отправились купаться. Вода была кристально чистой, прозрачной. Такой чистой воды в Сухумской бухте Черного моря не было никогда. Купаясь порой на «диком» пляже напротив гостиницы «Тбилиси» даже в ранние утренние часы, когда вода еще бывает более или менее чистой, можно было наткнуться не только на остатки пищи, но и на отходы из канализации: канализационные трубы в Сухуми выведены в море. Рассчитаны они были на численность населения Сухуми в период их постройки. За десятилетия, прошедшие с тех пор, население города выросло в несколько раз, а в разгар курортного сезона оно

231


увеличивается еще вдвое. Естественно, канализационные отходы также возрастали.

Поскольку Сухумская бухта довольно глубоко вдается в сушу, то все, что поступает по канализационным коллекторам в море, прибивает к берегу. Уже в 1970 году, в период распространения эпидемий холеры (Эль-Тор), был измерен Coli-титр (количество кишечных палочек) в воде Черного моря на «диких» городских пляжах. Оказалось, что содержание бактерий в морской воде в этих местах почти не отличается от количества их в сточных водах, то есть отдыхающие, и в их числе и Ваш покорный слуга, купались в «канализации».

ПицундаТак вот, чистота морской воды в Пицунде нас приятно поразила.

Да и пляжи были несравненно лучше. Вместо «булыжников» и крупной гальки Сухумских пляжей, здесь на километры тянулась широкая полоса чистого морского песка. Купаться и загорать было одно удовольствие. А если к этому добавить чистейший, пропитанный озоном воздух, то, естественно, можно было понять, почему в Пицунде построена одна из дач Н.С.Хрущева и почему понимающие люди едут отдыхать не в Сухуми или даже не в Сочи, а в Пицунду.

Когда стало жарко, мы отправились в город, съели в кафе по паре чебуреков и пошли отдыхать в знаменитую пицундскую сосновую рощу. Тогда еще доступ в рощу был свободным.

Роща эта уникальная. Сосны, составляющие ее - потомки древней черноморской сосны, которые сохранились до наших дней лишь в Пицунде. Даже в сильную жару в роще было прохладно и дышалось легко. Мы провели в лесу, наверное, часа три. Когда к вечеру жара стала спадать, мы пошли обедать в ресторан «Золотое Руно». Галочка проголодалась и с удовольствием съела настоящий шашлык из баранины, а мы с Лидочкой - люля-кебаб. На десерт дамы получили мороженое. Отобедав и отдохнув, мы решили остаться в Пицунде еще на один день.

Для осуществления этой идеи нам нужно было найти себе «ночлег». Мы спросили у местных жителей, где можно снять комнату. Нам указали на разбросанные вдоль широкого поля домики. Подойдя к одному из них, мы обратились к хозяйке, не сдаст ли она нам на одну ночь комнату. Хозяйка ответила, что у нее как раз есть свободная комната, и что за 2 рубля с человека она готова нам ее предоставить. Мы почти согласились, но когда узнали, что туалета нет не только в доме, но и во дворе, Лидочка

232


запротестовала. На наш вопрос, а куда же они ходят по нужде, хозяйка ответила: «В поле!!!».

Мы попрощались и отправились искать другое пристанище. Нам посоветовали обратиться в монастырь. Это был, конечно, не действующий монастырь, а превращенный в коммуналки бывший монастырь. За те же 6 рублей мы сняли комнату, где было две кровати. В туалет нужно было идти по «эстакаде», расположенной по периметру «келий», на противоположную сторону здания, построенного в виде каре, метров, наверное, 30-40. Но там все же был туалет с кабинками. Мы согласились с предложенными нам «удобствами» и остались ночевать в Пицунде. Эту единственную ночь, проведенную в «келье» монастыря, я запомнил на всю жизнь.

Я вообще то, особенно в молодости, спать мог в любом положении и где угодно. Но эту ночь мы с Галочкой спали на одной металлической кровати с пружинным матрацем и ватным тюфяком. Кровать была узкая, и я спал практически всю ночь на одной металлической планке, а чтобы не скатиться с кровати на пол, держался рукой за спинку кровати.

Рано утром я поднялся, совершил утренний туалет и отправился обозревать окрестности монастыря. Когда Лидочка с Галочкой проснулись, мы отправились завтракать в кафе-молочное, а затем на пляж. Искупавшись и позагорав. Мы пошли на причал, взяли билеты до Сухуми, а остаток дня провели в Пицундской реликтовой сосновой роще.

Нам с Лидочкой доведется еще дважды отдыхать в Пицунде.В 1984 году мы провели чудесный месяц в Доме отдыха

кинематографистов и композиторов Грузии. Погода стояла великолепная. Было солнечно, сухо, но не жарко. Температура воздуха в пределах 25-28°, а воды в море - 25-26°. К этому времени Пицунда значительно изменилась. По всему периметру мыса стояли многоэтажные отели и пансионаты, где отдыхали тысячи «трудящихся» и зарубежных гостей (в основном из стран соцлагеря). Кроме того вдоль побережья стояли многочисленные дома отдыха и санатории, в том числе газеты "Правда". Наш дом отдыха располагался на краю, километрах в 2-3-х от этого «массива» отелей.

Территория Пицундской реликтовой сосновой рощи, на краю которой размещалась территория нашего дома отдыха, была огорожена забором и посещение ее было запрещено. Такие меры приняты для спасения этого уникального природного заповедника. Вместе с нами в тот август 1984 года отдыхали в Пицунде (в доме отдыха кинематографистов и композиторов) известные актеры - Георгий Жженов, Галина Польских, Стеблов, Тамара Макарова (правда, без Сергея Герасимова) и многие другие. Был среди отдыхающих и кинооператор Анатолий Мукасей, который снимал

233


фильм «Внимание, черепаха!», где одну из главных ролей исполняла и наша Галочка (режиссер фильма - Ролан Анатольевич Быков). Из Пицунды мы с Лидой ездили на экскурсию в Новый Афон и посетили знаменитые Анакопейские пещеры.

Последний раз мы были в Пицунде в начале мая 1989 года вместе с Катюшей. Мы провели неделю на даче, снятой М.Яковлевым для руководства кооператива «Мечников». Дом этот располагался на окраине Пицунды, вдали от центра города и тех отелей и дома отдыха, где мы отдыхали 5 лет назад. Погода стояла прохладная, дождливая. Пляж был пустынный. Мы все же каждый день купались в море, гуляли, но очень много выпивали в связи с постоянными «деловыми встречами». Лидочке это, конечно, не понравилось. А вечерами играли в преферанс с М.Яковлевым и его тогдашней женой Наташей.

Монастырь, где мы провели первую «ночевку» в Пицунде, уже к 1984-му году был отреставрирован и превращен в культурный центр. Там, в частности, выступала с сольным концертом известная наша скрипачка Лиана Исаакадзе - лауреат Международного конкурса им.П.И.Чайковского.

Сейчас Пицунда - территория Абхазии. Что стало с этой жемчужиной Черноморья после многих лет войны и противостояния Абхазии и Грузии??? Остается только сожалеть, что такой чудесный, уникальный уголок нашей Земли теперь недоступен большинству населения России.

Воспоминания о днях, проведенных в Пицунде, остаются в моей памяти среди наиболее ярких и приятных дней моей жизни.

Покинув Пицунду, мы вечером вернулись в Сухуми, а через несколько дней, завершив все дела, - в Москву.

Нам трудности не преградаК сожалению, не всегда все складывается хорошо. Так и эта

поездка в Сухуми была омрачена. Сначала Галочка заболела ангиной, а от нее заразилась Лида. Но если у Галочки болезнь завершилась без осложнений, то Лидочка перенесла ангину эту довольно тяжело и у нее развилось тяжелое осложнение - миокардит. Узнали мы об этом уже в Москве.

Лидочку положили в ЦКБ в Кунцево, где ей была проведена тонзиллэктомия. После проведенного местного обезболивания раствором новокаина, как рассказывала Лида, ей стало плохо. Оказалось, что у нее непереносимость к этому препарату. А во время операции она даже проглотила одну миндалину. Даже после тонзилоэктомии сердце продолжало ее еще долго беспокоить.

234


Но жизнь продолжалась и, несмотря на все трудности, следовало работать и идти вперед.

С осени 1967 года мы начали работу по созданию отечественного образца препарата антирезусного иммуноглобулина для профилактики гемолитической болезни новорожденных.

Смешно сказать, но первую информацию об этом препарате я почерпнул не из научного журнала, а из журнала «Америка». В большой статье в этом журнале сообщалось о работе американских исследователей V.Fieda, O.Gorman и др., выделивших из анти-резус-сывороток крови человека иммуноглобулин-G (фракция иммуноглобулинов), в котором были сконцентрированы анти-резус-антитела. С помощью одной дозы такого иммуноглобулина, получившего название «Rhogamm», удавалось предотвратить образование резус-антител у резус-отрицательных женщин после родов резус-положительного ребенка, если 1-2 мл препарата вводили женщине внутримышечно через 24-72 часа после родов.

В научной литературе до этого имелась лишь статья английского исследователя R.Finn, который первым предложил профилактику резус-сенсибилизации путем введения родильницам анти-резус сыворотки. При этом требовалось вводить резус- отрицательным женщинам после родов по 15-25 мл сыворотки. Это было, естественно, неудобно и небезопасно (как показала жизнь в дальнейшем переливание такой сыворотки чревато опасностью заражения реципиентов гепатитом В и С, а также СПИДом).

В научных журналах публикации об иммунопрофилактике гемолитической болезни новорожденных появились лишь в конце 1967 года, а для нас они стали доступны лишь в начале 1968 года, так как поступление журналов в наши научные библиотеки задерживалось в те годы на несколько месяцев. Я стал собирать литературу, посвященную этой проблеме, а параллельно мы стали с Аидой Гавриловной готовиться к получению собственного препарата - антирезусного иммуноглобулина. С этой целью мы провели на СПК скрининг всех резус-отрицательных доноров на наличие в их крови резус-антител. Была отобрана довольно большая группа таких доноров. Однако резус-антитела в их крови содержались в низких титрах. Использовать такую кровь как сырье для выделения антирезусного глобулина было невозможно.

Для получения сывороток анти-резус высокого титра необходимо было активно иммунизировать резус-отрицательных лиц. А по существующим в Минздраве инструкциям это было запрещено. Кровь же доноров, содержащую даже в низких титрах резус-антитела, также нельзя было использовать для переливания. Она шла на переработку.

235


Мы предложили главному врачу СПК А.И.Успенской получить от уже сенсибилизированных резус-отрицательных доноров анти-сыворотки с высокими титрами резус-антител. Для этого следовало провести реиммунизацию таких «доноров-добровольцев» одногруппной (по системе АВО) резус-положительной кровью. Я походя, из опыта работы на обезьянах, рассчитал, что для стимуляции образования в организме таких лиц резус-антител достаточно будет ввести им по 3-5 мл крови 1 раз в месяц. Александра Ивановна Успенская, выслушав нас, дала добро на проведение такой реиммунизации. Этот подход оказался весьма успешным и продуктивным. Уже к концу 1967 года у нас было более 10 доноров с высокими титрами резус-антител. Станция переливания крови (СПК) получила новый источник для изготовления типирующих анти-резус сывороток, а мы получили сырье для изготовления анти-резусного иммуноглобулина.

Поскольку на СПК еще не было собственного производства иммуноглобулина из крови человека, мы обратились к специалистам МНИИЭМ им.Габричевского с предложением о совместном производстве анти-резусного иммуноглобулина. Мы встретили там полное взаимопонимание. Руководитель отдела биохимии, профессор Николай Васильевич Холчев и заведующая лабораторией по производству гамма-глобулинов Лидия Игнатьевна Колесникова пригласили нас с Аидой Гавриловной Башлай к себе, чтобы обменяться информацией и наметить план совместных действий.

На нашей первой встрече мы рассказали им о способе иммунопрофилактики гемолитической болезни новорожденных и о имеющемся у нас сырье (анти-резус-сыворотки с высокими титрами резус-антител) для выделения антирезусного иммуноглобулина. Они же в свою очередь показали нам свое производство, где осуществлялось фракционирование крови человека. Этот Институт уже в течение ряда лет производил препараты нормальных иммуноглобулинов человека («гамма-глобулин») и даже экспортировал их на Запад.

Таким образом, речь шла об использовании уже готового технологического процесса для выделения специфического иммуноглобулина или иммуноглобулина направленного действия.

Для них это был новый препарат, и на его даже экспериментальное производство следовало получить разрешение директора Института. Но прежде чем идти к директору МНИИЭМ профессору И.И.Шарову следовало заучиться поддержкой научного руководителя Института, заведующего отделом иммунологии, лауреата Государственной премии профессора М.П.Покровской.

На всех этих этапах (встречах) я выступал в качестве основного «докладчика». Наконец, все эти этапы были пройдены и мы

236


передали «сырье» - около 10 литров анти-резус-сыворотки высокого титра Лидии Игнатьевне Колесниковой.

Они сразу же приступили к работе, и уже к концу 1967 года была получена первая экспериментальная серия советского антирезусного иммуноглобулина.

Мне было предложено выступить на научной конференции сотрудников МНИИЭМ и доложить о ходе этой работы. Доклад прошел с огромным успехом. Я рассказал об иммунопрофилактике гемолитической болезни новорожденных за рубежом, о методах получения антирезусного глобулина, о наших подходах к получению сырья для производства такого препарата и привел характеристики полученной первой экспериментальной серии антирезусного иммуноглобулина. После этого мы получили разрешение дирекции Института на производство этого препарата и на подготовку документации: МРТУ (межреспубликанские технические условия) и временной фармакологической статьи на «Иммуноглобулин антирезус-Rho(D) человека». Такое официальное название было присвоено этому гаммаглобулину направленного действия.

Итак, в конце 1967 года у меня появилось новое направление научных исследований: разработка методов иммунопрофилактики гемолитической болезни новорожденных с помощью отечественного препарата антирезусного иммуноглобулина.

От начала этой работы в 1967 году до внедрения метода в клиническую практику пройдут долгие годы. Лишь 10 лет спустя будет утверждена Временная фармакопейная статья на этот препарат, а еще лет через пять - первая постоянная Фармакопейная статья. Работа наша, начатая в 1967 году, позволит спасти жизни десяткам тысяч новорожденных детей, предотвратить развитие резус-сенсибилизации, наверное, более чем у ста тысяч резус-отрицательных родильниц.

Уйдут в мир иной многие мои соавторы и руководители учреждений, стоявшие у истоков этой работы. Уже давно нет в живых Лидии Игнатьевны Колесниковой, Александры Ивановны Успенской, Ивана Ивановича Шатрова, Магдалины Петровны Покровской, Николая Васильевича Холчева. Производство препарата уже в 80-е годы было перенесено на СПК, где оно продолжалось вплоть до моего отъезда в Германию. Все названные выше ученые навсегда сохраняться в моей памяти как прекрасные люди, отдавшие бескорыстно свои знания и труд ради благородной цели - помощи людям.

На этом долгом пути от начала работы до внедрения результатов в клиническую практику мы встретили массу препятствий, которые все же сумеем преодолеть. И вот теперь, 35

237


лет спустя, могу сказать, что создание отечественного образца антирезусного иммуноглобулина, является пожалуй главным достижением всей моей научной карьеры.

Я хочу сказать пару слов, для чего потребовались наши исследования.

Чтобы осуществлять в СССР профилактику ГБН потребовалось бы около 150.000 доз антирезусного иммуноглобулина. Закупать препарат за рубежом для нашего здравоохранения было нереально. Во-первых, одна доза препарата стоила в те годы 26 инвалютных рублей, то есть около 30-40 долларов. Во-вторых, ни одна фирма в таком количестве антирезусный иммуноглобулин не производила. Уже в 70-е годы в некоторых странах Европы иммунопрофилактика резус-сенсибилизации, естественно, осуществлялась обязательно всем резус-отрицательным родильницам. К таким странам относились Голландия, Финляндия, позднее Бельгия, Англия, ФРГ.

Профилактика ГБН с помощью антирезусного глобулина проводилась и в ГДР. Однако, не во всех странах препарат, вероятно, контролировался на наличие в нем вирусов гепатита В и С. В результате еще и до сих пор в землях бывшей ГДР идут судебные процессы в связи с заражением женщин гепатитом В и С в результате такой иммунопрофилактики. В препаратах, полученных нами вирус гепатита В отсутствовал. У нас проводился строгий контроль крови на наличие антигена гепатита в крови, которая использовалась в качестве сырья для выделения иммуноглобулина, а применявшийся нами метод водно-спиртового фракционирования сывороток крови по Кону, разрушал бы вирус, если бы он случайно попадал в кровь. Поэтому за 20 с лишним лет применения иммуноглобулина антирезус в нашей стране не было ни одного случая заражения женщин вирусом гепатита при иммунопрофилактике гемолитической болезни новорожденных.

Но, чтобы прийти к таким результатам, потребовалась достаточно трудоемкая и упорная работа коллектива сотрудников нескольких учреждений, неформальным научным руководителем этого коллектива стал я.

Женское сердцеКонец 1967 года ознаменовался одним эпохальным событием в

области медицины. В Кейптауне (ЮАР) выдающийся хирург Кристиан Барнард осуществил первую успешную операцию по пересадке сердца.

Первым пациентом, ставшим реципиентом, получившим донорское сердце, был Луис Вашканский. Он страдал неизлечимым заболеванием сердца и лишь пересадка сердца могла спасти ему

238


жизнь. Чудо-операция была успешно проведена и Л.Вашканский получил сердце молодой женщины, погибшей в автокатастрофе. В те далекие годы еще не было возможности осуществлять подбор максимально совместимых пар донор-реципиент для трансплантации органов и тканей. Не были созданы и эффективные препараты для подавления иммунологических реакций отторжения пересаженных органов. И все же первый пациент с пересаженным сердцем прожил 21 день. Это была веха в истории трансплантации органов и тканей.

Но даже такое выдающееся событие в медицине не прошло без появления анекдотов. Когда скончался Луис Вашканский сразу появился следующий анекдот:

«На 21-й день после пересадки сердца Л.Вашканскому было разрешено встать с кровати и пойти в туалет. Когда же он достал свой половой член, чтобы помочиться, сердце женское не выдержало». (Я уже писал, что Л. Вашканскому было пересажено сердце молодой женщины. Вот так, действительно, «от великого до смешного - один шаг»).

Через тернии – к звездамПосле получения первых трех серий препарата мы подготовили

научно-техническую документацию, технические условия, временную фармакологическую статью, инструкцию по применению. Однако, ни одно учреждение: Фармакологический Комитет МЗ СССР и Контрольный Институт вакцин и сывороток им.Тарасевича МЗ СССР , на базе которого работал сывороточно-вакцинный комитет, не приняли для рассмотрения нашу заявку.

Первый отказ нам был дан на том основании, что «иммуноглобулин антирезус» не лекарственный препарат, а второй - что это препарат не направлен на профилактику инфекционных заболеваний. Пока длилась вся эта волокита, мы параллельно приступили к клиническим испытаниям препарата.

Для получения разрешения на проведение «ограниченных» клинических испытаний мы обратились в отдел помощи матерям и детям Главного управления Здравоохранения Москвы. Алик Аксельрод - один из создателей знаменитого теперь теле-шоу «КВН», выпускник 1-го МОЛМИ, работавший в те годы на кафедре анестезиологии ЦИУ врачей, составил нам протекцию к главному акушеру и гинекологу ГУЗМ Юрию Мироновичу Блошанскому.

Мы пришли на прием к главному специалисту ГУЗМ с Аидой Гавриловной Башлай. Я подробно рассказал о способе иммунопрофилактики резус-гемолитической болезни новорожденных, о полученном нами препарате и возможном

239


механизме его действия. Юрий Мироновыч попросил оставить ему материалы, собранные мной об использовании таких препаратов за рубежом. Он посоветуется с руководством ГУЗМа и даст нам ответ через несколько дней. Мы обменялись рабочими телефонами. Дней через пять он позвонил Аиде Гавриловне и предложил выступить с лекцией перед акушерами и гинекологами Москвы на совещании, которое состоится в конце января 1968 года в конференц-зале НИИ сердечно-сосудистой хирургии АМН СССР на Ленинском проспекте. Выступить с докладом от лица нашего научного коллектива было поручено мне.

До поры до времени я вообще никому в Институте экспериментальной биологии не говорил о том, что начал работу по созданию отечественного образца антирезусного глобулина. Но после конференции акушеров и гинекологов Москвы, посвященной проблемам перинатальной смертности, на которой я выступил с докладом (а скорее, с лекцией, продолжавшейся больше часа), молчать больше было нельзя. Я поставил в известность руководителя нашего отдела профессора О.Е.Вязова и получил «официальное добро» на проведение этих исследований. Теперь я мог спокойно 1-2 дня в неделю работать на СПК и выступать перед сотрудниками родовспомогательных учреждений Москвы.

Дело в том, что после названной выше конференции, мы получили «добро» от Мосгорздрава на проведение клинических испытаний нашего препарата. Была достигнута договоренность, что мы начнем эти испытания в 5-6 роддомах Москвы. Наиболее активно к испытаниям приступили в 26 роддоме, главным врачем которого в те годы был к.м.н. Георгий Георгиевич Церцвадзе. С ним нас связывали добрые отношения на протяжении почти 20 лет. Он приходил мне на помощь неоднократно. В 26-ом роддоме появился на свет Толин (мой брат) сын Стасик, «опекал» он при необходимости и Лиду, лечил по моей просьбе и Галю Левину, и других. Последняя наша встреча с Георгием Георгиевичем произошла в 1985 году в Тбилиси во время защиты диссертации моего аспиранта Гии Кавкасидзе.

Отец Гии был начальником 4-го главного управления Минздрава Грузии («Лечкомиссии», грузинской «кремлевки»), а Георгий Георгиевич работал в роддоме ЦК КПСС и Совмина Грузии. Ему пришлось в середине 70-х годов покинуть Москвую Причиной тому послужили неприятности с сыном. И я и он были искренне обрадованы нашей встрече. На всех банкетах и встречах Георгий Георгиевич - неизменный тамада - непременно провозглашал тост за «московского гостя и его большого друга», то есть за меня.

240


Перед началом клинических испытаний я в каждом из роддомов читал врачам лекцию об иммунопрофилактике гемолитической болезни новорожденных, передавал им по 3-5 доз препарата, инструкции по применению.

Сама процедура испытаний была длительной и трудоемкой. Первородящие резус-отрицательные матери, родившие резус-положительного ребенка, получали внутримышечно 1 дозу препарата, а затем на протяжении полугода у них несколько раз брали кровь для исследования на наличие резус-антител. В качестве контроля исследовали кровь в аналогичной группе, в которой профилактика резус-сенсибилизации не проводилась.

Не все женщины, получившие в послеродовом периоде антирезусный иммуноглобулин, являлись на повторные исследования. Поэтому мы вынуждены были увеличивать группы, которым проводили профилактику в каждом из 5 роддомов, чтобы собрать достаточный для получения достоверных данных материал. Так вот, наиболее четко работа эта была проведена в 26-м роддоме. К концу 1969 года у нас уже был собран большой материал, показавший практически 100% эффективность нашего препарата в предотвращении появления резус-антител у резус-отрицательных женщин после родов. В контрольной группе уже через 3-6 месяцев после родов у женщин в крови выявлялись резус-антитела.

Осенью 1968 года в Москве проходил Международный Конгресс по гематологии и переливанию крови. На этом конгрессе одно из секционных заседаний было посвящено антирезусному иммуноглобулину и иммунопрофилактике ГБН. Я выступал на этом заседании с докладом. Мы были единственными представителями СССР. Все остальные докладчики были представителями США и Западной Европы.

После заседания я разговаривал с доктором Хьюзом Джонсом, который возглавлял Центр Всемирной Организации Здравоохранения по стандартизации антирезусного глобулина м договорился, что мы пришлем ему образцы наших препаратов для определения в них концентрации резус-антител в микрограммах. Более того, позднее (уже в 70-е годы) я получу приглашение и буду участвовать в международном межлабораторном исследовании, целью которого будет оценка препаратов из разных центров для выбора «эталонного» международного стандарта.

Эти наши исследования, начатые в 1967 году, в следующие четверть века принесут нам заслуженное признание и будут называться в качестве научных достижений Институтов медицинской генетики и морфологии человека, где я буду работать.

241


Прибалтика8 марта 1968 года мы отметили с Лидой 10-летний юбилей. По

традиции у нас собрались наши родители, Толя с Раей и Юля с Робиком. Мы были тогда еще такими молодыми.

Осенью Галочка должна будет пойти в 1-ый класс. Зимой она часто болела, ее «преследовали» ангины, и нам рекомендовали съездить с ней на Рижское взморье. Борис Сергеевич «организовал» нам путевки в пансионат «Ассари», и в начале августа мы с Лидочкой и Галочкой поехали отдыхать на Рижское взморье. Это была моя первая поездка на побережье Балтийского моря.

Пансионат располагался в 5-ти этажном здании у самого моря. От здания до пляжа было, наверное, не более 100 метров. Нам предоставили комнату с тремя кроватями, столиком и платяным шкафом. Все «удобства», кроме раковины, были на этаже. Кормили в столовой довольно сносно, но однообразно. Нам повезло с погодой. Несмотря на то, что стоял август месяц, погода была солнечной, теплой. Температура воздуха колебалась от 20 до 24 градусов, а вот вода в Рижском заливе была прохладной - не более 16 градусов.

Пляж был шикарный - чистый, светлый морской песок, вода чистая, но чтобы дойти до «глубины», где можно было поплавать, нужно было пройти метров 30-50. Мы с Галочкой купались ежедневно по нескольку раз. А вот Лидочка никогда не любила купаться в холодной воде. В первый же день она подошла к воде, попробовала ее ногой и ушла к дальнему краю пляжа, где росли маленькие деревья. Там она и загорала все время нашего пребывания там. А Галочка буквально «не вылезала» из воды. Она плескалась в холодной воде у берега, строила там из песка домики. И надо же - ни в Ассари, ни после нашего возвращения в Москву горло у нее не болело. Видимо высокое содержание йода в водах Рижского залива оказывало действительно благотворное действие в случаях, если дети болели хроническим тонзиллитом.

Мы провели на Рижском взморье почти четыре недели. За это время мы совершили самостоятельно несколько поездок по курортным городкам Рижского залива, посетив Кемери, Майори, Булдури, Лейлупу. Останавливались и в менее известных местечках: Дубулты, Яун-Дубулты и других.

В Кемери мы посетили знаменитый санаторий, белоснежный корпус которого напоминал океанский лайнер. В этом санатории Лида отдыхала вместе в Варварой Сергеевной, Борисом Сергеевичем и Юлей лет 20 назад. Вместе с ними тогда отдыхали Борис Полевой со своей супругой Юлей, которые жили в то время в одном с Бурковыми доме в Москве на Беговой улице.

242


Во время одной из наших поездок мы - с целью экономии - билет детский для Галочки не взяли. Мы считали, что небольшого роста девочка вполне сойдет за шестилетнюю. Когда же на вопрос явившегося в вагон электрички контролера, сколько лет ребенку, мы ответили «шесть», то как назло Галя влезла в разговор и заявила, что ей уже семь лет. Нам пришлось платить штраф за «безбилетного пассажира».

Еще одна поездка в Ригу осталась в моей памяти. В Риге жила сестра Робика Ляля с семьей. Ее супруг Карен работал на Вагоностроительном заводе и был одним из ведущих инженеров. Они пригласили нас в гости. Мы вместе с ними посетили этнографический музей под открытым небом в пригородном районе Риги, где были собраны дома из разных провинций Латвии конца Х1Х века, а в них выставлена мебель и одежда крестьян тех далеких дней.

В этом интересном музее можно было познакомиться с жизнью и бытом Латвии Х1Х века. Я впервые увидел «живьем» мельницы, риги, амбары, хлева латвийских крестьян. Позднее, уже в конце 70-х годов, сходный этнографический музей нам доведется посетить в Грузии, в Тбилиси, на горе Мтацминда.

После обеда у Ляли мы отправились на органный концерт в знаменитый Домский собор. Я впервые слушал орган.

Поздним вечером Карен отвез нас в Ассари. Вместе с нами поехала на море и их 3-х летняя дочка Гая. Она проведет с нами несколько дней. Гаянэ была милой, спокойной девочкой. Они с Галочкой играли на пляже, купались в море. Правда, засыпала она порой с трудом. Чтобы как-то отвлечь ее от «мыслей от дома», я показал ей, как двигается на ладони оторванная от паука-сальпуга, которого мы с детства называли «косиножкой», нога. Ее движения действительно напоминали движения косы. Поздним вечером, когда мы укладывали детей спать, Гая просила показать ей «коси-коси-ножку». Поймать дома паука было, конечно, невозможно. Я положил на ладонь своей руки указательный палец другой руки и стал совершать движения, похожие на движения ноги «коси-коси-ножки», приговаривая «волшебные слова».

Девочке так понравилось это, что она тоже стала повторять эти движения своими ручонками и так и уснула. А утром, проснувшись, вновь стала повторять эти движения, приговаривая «коси-коси-ножка».

243


ПолитвоспитаниеМы вернулись в Москву в конце августа и стали готовиться к

школе. Галочке предстояло идти первый раз в первый класс, а Андрюшеньке - уже в третий.

Я хорошо помню тот день 1-го сентября 1968 года. Мне довелось даже присутствовать на первом уроке первоклассников. И Галочка и Оксана оказались в одном классе. Классным руководителем у них была Анна Корниловкна. Полная, высокая женщина лет около сорока.

Когда дети заняли места за партами, Анна Корниловна, стоя у классной доски, приветствовала их с началом нового этапа в их жизни: «Теперь Вы не просто девочки и мальчики!».

Затем она спросила первоклашек: «Дети, а какой большой праздник будем мы скоро отмечать?». Все дети сидели с широко открытыми глазами и смотрели на свою первую учительницу. «Ну, кто из Вас знает? Поднимите руку!». И тут я смотрю, руку подняла Галочка. «Скажи нам, Галя, какой же праздник мы будем отмечать скоро?». «Новый год!», - выкрикнула Галя и села. «Хорошо», - ответила учительница. «Но я имею в виду День рождения В.И. Ленина!», - продолжала Анна Корниловна и стала рассказывать удивленным деткам о вожде и учителе нашего народа, большом друге всех детей.

Вот так проявилась «политическая неподготовленность « наших первоклашек, которые и не знали и не гадали, что самый большой праздник они будут отмечать аж 22 апреля следующего года!!!

10-летний юбилей АндрюшиВ этот день Андрейка пригласил домой своих школьных друзей.

Это был его первый «юбилей». Сразу столько 9-10-летних ребят у нас еще никогда не собиралось. В гости к Андрюше пришли его одноклассники: Наташа Иванова, Вера Колесова, Лена Шатунова, Миша Нехорошев, Вася Ореханов, Лева Пинский, Аркашка Каминиер, Сережа Присекин, Алеша Марков и др. Мы специально к юбилею подготовили фотомонтаж, который прослеживал основные вехи на этом трудном 10-летнем пути Андрюши. Фрагменты того фотомонтажа хранятся до сих пор в нашем семейном альбоме.

На Новом Арбате мы закупили для «честной компании» особый торт, «накрыли стол», выставив бутерброды, фрукты, конфеты, соки и воду. Утолив «голод» и жажду, ребята принялись играть и шуметь. Компания веселилась «до упаду». Нужно было хоть как-то дать им немного передохнуть. И, предоставив в их распоряжение магнитофон «Комету», мы на некоторое время отвлекли их от

244


«буйства» и стали записывать их «сольные и хоровые номера». Мы сохранили и привезли в Кемнитц магнитофонную кассету, на которой записаны песни, звучавшие в тот памятный для нас день. В памяти моей и сегодня звучит исполненная ребятами песня о героях-панфиловцах, павших на подступах к Москве, но не пропустивших рвавшихся к столице фашистов.

«…..на них чудовища стальные ползли, стреляя на ходу. «Мы защитим страну родную», - сказал гвардейцам политрук. И все решили за Клочковым: «Умрем, но немцам не пройти». И вот уже в огне багровом пылают танки на пути!!!»

Пели ребята, конечно, и другие песни. Но мне почему-то эта запомнилась особо. Солировали по очереди многие ребята, но во мне до сих пор звучит чуть хрипловатый голос Миши Нехорошева. С ним Андрюшу связывала долгая дружба, начавшаяся, наверное, с первого класса.

Мишу я помню совсем маленьким мальчиком, жившем в доме 13 по Беговой улице, то есть там же, где прошло детство Лиды и где рос Андрюшенька. Порой, гуляя во дворе этого дома, когда ребята уже подросли и достигли 8-9 летнего возраста, можно было слышать доносившийся с балкона квартиры, в которой жила Мишина семья, голос его бабушки, обращенный ко внуку, гонявшему мяч с другими детьми: «Миша, не возбуждайся!». Миша настолько был увлечен игрой, что, естественно, не обращал внимания на призывы бабушки. Лицом он становился красным, как рак, и пот струился по нему ручьями. Наверное так выглядел и я в этом же возрасте, когда гонял в футбол во дворе нашего дома на Остаповском шоссе. И меня в таком вот состоянии загоняла домой моя мама.

Миша часто бывал у нас дома и в годы студенчества. Он также как и Андрюша учился в 1-ом МОЛМИ, но на сангиге (санитарно-гигиенический факультет, который потом кончала и наша Галочка). Со студенческих лет Миша увлекся КСП (Клуб самодеятельной песни), знал много песен популярных бардов и уже в 90-е годы как-то целый вечер пел под гитару у нас дома популярные в те годы песни.

Он сменил много «профессий». Одно время вместе с Васей Орехановым они занимались «багетным» бизнесом, и от этого времени у нас сохранились изготовленные в их мастерской картины. Это Лидины работы на бересте, обрамленные в красивые рамки. Большинство этих работ осталось в Москве, на Беговой 13-62.

Короткий период Миша работал с Андрюшей в «Сопричастности». Затем пути их, накануне нашего отъезда в Германию, разошлись. Личная жизнь Миши, на мой взгляд, тоже не очень удалась. Правда, он имеет многочисленное потомство от

245


нескольких жен. Бабушка его давно уже умерла, а мама и сестра стали алкоголичками.

И еще, Миша растил и воспитывал одного из щенков нашей собаки «Джульки-2». Собака прожила у него несколько лет. Невзирая ни на что, Миша всегда вызывал у меня чувство симпатии, что я не могу сказать о других Андрюшиных друзьях. Мне, например, никогда не нравился Лева Пинский. Уже в детстве в нем проявились черты лиц определенной нестандартной сексуальной ориентации. К сожалению, с возрастом это закрепилось окончательно. Лева вместе с родителями уехал в США, наверное, в конце 70-х годов. Сейчас он преподает английский язык в разных странах мира. В один из его приездов в Москву, уже во второй половине 90-х, незадолго до нашего отъезда в Германию, он как-то навестил нас. Это уже сложившийся человек, человек «свободного мира». Но счастлив ли он в «своих» Япониях и Италиях - сказать трудно. Да и понятия и критерии счастья у всех нас разные, а тем более у лиц иной сексуальной ориентации.

Сережа Присекин, сын художника-баталиста из студии Грекова, стал известным «живописцем». Пишу живописец в кавычках. Он известность завоевал своими портретами «великих мира сего». Им написаны, в частности, портреты Б. Ельцина и английской королевы Елизаветы II. Уже здесь, в Кемнитце, я читал, что портрет английской королевы, написанный им и подаренный королеве первым Президентом России Б.Н.Ельциным, Елизавете Второй понравился. За эту работу художник получил в подарок от английской королевы автомобиль «Бентли», который одно время считался самым шикарным автомобилем в Москве.

Аркадий Камениер, ставший одно время самым близким другом Андрюши, и бывавший часто в нашем доме, проявил не самые лучшие свои качества. Он попросту своровал у нас несколько ценных брелоков, а, быть может, и другие вещи. Брелоки Андрею удалось вернуть, а вот исчезнувшие в те же дни Лидины часы, так и канули в вечность. После тяжелого разговора с ним, мне пришлось его визиты к нам прекратить.

Уже в студенческие годы Аркашка в состоянии, наверное, подпития вместе с другими студентами, когда они выезжали в какой-то подмосковный колхоз, сорвали советский флаг и сожгли его. За это они были исключены из комсомола и из института. Что с ним стало в годы «дикого капитализма» в России, не знаю. Быть может, он нашел свое счастье.

Из девочек лишь Наташа Иванова - дочь Валерия Иванова и Гали Колосовой - хороших соседей Бурковых - оставалась на протяжении десятилетий в поле нашего зрения. Пару лет они даже жили на даче «Мосдачтреста», которую «получал» Валерий в

246


Заветах Ильича. Они навещали нас на даче, на улице Добролюбова, 5, а мы с Лидой как-то заходили к ним в гости. Дача их располагалась недалеко от речки Серебрянки где-то в районе Кооперативной улицы.

Каждый раз, когда мы приезжаем из Германии в Москву, мы встречаем Наташу Иванову и ее маму Галю Колосову. Валерия Иванова мы встречали в последний раз в 2001-ом году, летом. К сожалению, этот симпатичный и в высшей степени интеллигентный человек осенью 2001 года покинул сей «безумный, безумный, безумный мир».

Как сложилась жизнь других ребят - участников того «юбилейного» дня, мне неизвестно.

ДжерриА теперь немного назад в май 1968 года. В первые майские дни

мы приобрели второго щенка спаниеля. Был это уже почти двухмесячный красивый, сильный, веселый, мраморной окраски спаниель. Первоначально мы думали, что берем его для Ады Владимировны в Сухуми. У нас уже пару недель жила Ладочка - тоже спаниель, тоже хорошенький, но по сравнению с Джерри (такую кличку имела новая собака) Ладочка явно проигрывала. Было решено оставить нам Джерри, а Ладочку отправить в Сухуми.

Уже в конце мая, когда Джерри осталась одна, начались с ней разные приключения. Помимо щенка, жила у нас небольшая черепаха. Когда мы уходили на работу, а ребята в школу, дома оставались щенок и черепаха. Жила черепаха на кухне в картонном ящике. Джерри всегда очень радовалась, когда мы выпускали черепаху погулять по квартире. Она неоднократно пыталась схватить ее в пасть. Но мы ей не позволяли делать этого. Когда же нас дома не было, то охотничий инстинкт брал верх. Джерри забиралась к черепахе в ящик, переворачивала его, выталкивала оттуда черепаху и играла с ней.

Так как Джерри росла, то ее попытки схватить черепаху в пасть в конце концов увенчалась успехом. Мы по вечерам наблюдали, как она, играя с «гуляющей подружкой», хватала ее и начинала трясти из стороны в сторону так, что голова черепахи высовывалась из панциря. В конце концов она таки загробила черепашку, «отметав» той голову.

Когда в доме не осталось живой игрушки, Джерри принималась за вещи. Сначала она изгрызла Лидину модную французскую шляпку, затем скинула с маленького серванта хрустальную вазу. Правда, ваза осталась цела. Но самый сильный переполох возник, когда она добралась до телефона. Стоял телефон в коридоре на

247


столике. Я позвонил домой с работы. Телефон был занят. Я перезвонил через некоторое время - опять занято. Так продолжалось, наверное, в течение получаса. У нас никто никогда так подолгу по телефону не разговаривал. Более того, дома в это время могла быть лишь Галочка. Меня эта ситуация, конечно, обеспокоила. Я помчался домой.

Открыв дверь квартиры, я увидел валяющийся на полу телефон, а Джерри спрыгнула с нашей софы, где она отдыхала, хотя мы ей строго-настрого запрещали залезать на нашу постель. Подловить ее в нарушении порядка нам долго не удавалось, хотя мы замечали следы ее «преступлений». На покрывале, которым мы застилали софу, видны были «углубления» от лежащей собаки. Но, как правило, она соскакивала с софы и бежала встречать нас, когда слышала поворот ключа в замке.

На сей раз она попалась с поличным. Джерри кинулась ко мне с радостью, начала прыгать и лизать мне руки. Удостоверившись, что ничего страшного не произошло, я водрузил телефон на место, накормил щенка и отправился на работу.

Когда мы гуляли с собачкой, то она неизменно привлекала внимание не только всех «собачников», но и просто прохожих. Да, это была удивительно красивая собака. Даже на выводке молодняка - выставке годовалых собак в Краснопресненском парке, которую мы посетили в начале лета, не было такого красивого спаниеля.

К сожалению, уберечь Джерри мы не смогли. Среди собак, гулявших с нами на скверике напротив нашего дома. Началась эпидемия «чумки» (собачьей чумы). Первой заболела и погибла молодая овчарка Импал, хозяин которой не предупредил нас о болезни своего друга. «Импав» (так звучала в устах хозяина кличка собаки) заразил не только Джерри, но и других собак. Большинство из них вскоре погибли. Джерри оказалась самой крепкой из них. Мы думали, что все обошлось.

На месяц, когда мы с Лидой и Галочкой уехали отдыхать в Ассари, Джерри оставалась в Загорянке у моих родителей на даче. На ночь мама запирала ее в сарае с земляным полом - так Джерри сделала подкоп и убежала со двора. Правда, беглянку вскоре нашли.

Когда мы приехали за ней, мама спросила у меня: «А что, Ваша Джерри - кобыль?». Она имела в виду половую принадлежность щенка, но почему-то вместо «кабель» сказала «кобыль».

Даже в сентябре признаков болезни у Джерри еще не было. Мы ездили с ней гулять в Раздоры и она бегала по лесу и оврагам, резвилась, доставляя нам и детям радостные минуты общения с природой.

Но в октябре у нее появились первые симптомы болезни. Мы пригласили ветеринара, но назначенная терапия оказалась мало

248


эффективной. Джерри, конечно, боролась со своими недугом, но силы постепенно покидали ее. А тут еще мне пришлось уезжать в командировку в Сухуми. Когда я вернулся, Джерри стало уже совсем плохо. У нее началась уже стадия поражения головного мозга. Все это сопровождалось сильными головными болями. Она стонала, особенно по ночам, грызла все, что попадалось ей. Изгрызла даже ковер, который достался мне от родителей и с которым я прожил всю мою жизнь.

Когда собаке стало совсем плохо и мы увидели, что уже никакие лекарства ей не помогают, мы решили избавить ее от дальнейших мучений и усыпили ее. Наш дом одной стороной стоял к московскому Ипподрому, а другой - к белорусской железной дороги. Там, недалеко от дороги, под огромным тополем, мы ее и похоронили. Так трагически закончилась наша первая «собачья эпопея».

Сухумская компанияВ ноябре я вновь отправился в командировку в Сухуми для

продолжения своих исследований на обезьянах. Я не буду утомлять Вас подробностями моей научной работы. Необычным в этот мой приезд стало время досуга. Я остановился в институтской «гостинице» - в доме на набережной. Что же изменилось на сей раз?

Дом оказался заселенным семьями молодых специалистов, бывших аспирантов Института экспериментальной биологии и других Институтов АМН. Так, в подъезде, где размещалась «гостиница», поселились Юра Кривошеин с супругой. Кроме них в этом же доме теперь жили Светлана Шестопалова (теперь Мамамтавришвили) с супругом Гиви. Соседями Асановых по подъезду стала сотрудница лаборатории биохимии Света, супруг которой Юлий Бидерман в тот год был одним из главных действующих лиц молодежных компаний, часто собиравшейся то у Асановых, то у Кривошеиных, то у Бидерманов.

Застолья затягивались Юрой за полночь. Юлий Бидерман прекрасно играл на аккордеоне, знал множество анекдотов и реприз. Он хоть и получил полиграфическое образование и продолжал пока работать в типографии вместе с Лёней Бушиным, но основной его работой становилось конферирование на концертах двух братьев - абхазских певцов, а также руководство художественным самодеятельным коллективом Дворца культуры.

С Юлием Бидерманом и его дружком Лёней Бушиным меня связывали теплые отношения на протяжении более чем 15 лет, пока я бывал в Сухуми. Лене Бушину я оказал «услугу», наблюдая за ходом беременности его супруги Нелли. Дело в том, что она была

249


резус- отрицательной, а Лёня - резус-положительным. К счастью резус-антител у Нелли (Некки) во время беременности не было, и роды завершились рождением здоровой резус-положительной дочери.

После родов Нелли сделали иммунопрофилактику резус-сенсибилизации нашим препаратом - «Антирезусным иммуноглобулином». Антитела не появились у нее и в послеродовом периоде. С тех пор они считали меня «крестным отцом» своей дочери и близким другом семьи.

К сожалению, уже в 90-е годы судьба этой семьи оказалась трагической. Нелли с дочкой с началом военных действий в Абхазии уехали в Ленинград (Санкт-Петербург), а Леня оставался в Сухуми. В 70-х - 80-х годах у Лёни водились деньги, и порой немалые. Но большая часть их уходила на «рестораны» и выпивку с друзьями. Когда же в квартиру к нему пришли, скорее всего по наводке, бандиты и стали требовать денег, то он, естественно, ничего не смог им дать. Его пытали, прикладывая к телу раскаленный утюг.

Как-то ему удалось вырваться из этого ада. Он побывал в середине 90-х годов в Москве у Асановых. По словам Коли, это был уже совершенно сломленный (спившийся) человек, на теле которого остались глубокие рубцы от тех пыток раскаленным утюгом. Жив ли сейчас Лёня Бушин, не знаю.

А вот Юлик перебрался в Москву раньше, женившись на одной московской «гастролерше», с которой познакомился в Сухуми еще в конце 70-х годов. Он что-то делал в Доме актера (или ЦДРИ), ставил капустники. Но ни личная жизнь, ни творческая, по-моему, так и не удалась. Он умер от инфаркта, наверное, в начале 90-х годов.

С Юрой Кривошеиным и Галкой, которые тоже вскоре покинули Сухуми, мы с Лидой встретились в середине 80-х годов в Симферополе, где проходила Всесоюзная конференция анатомов, гистологов и эмбриологов. После завершения научной программы, Юра и Галя пригласили нас к себе на дачу. Юра был в то время доцентом кафедры микробиологии, а Галя - ассистентом на кафедре биологии Симферопольского медицинского института. Она делала доклад на секционном заседании, где я председательствовал. Вместе с Юрой и Галей мы сначала съездили в Севастополь, посетив там Панораму «Севастопольской обороны», познакомились с городом, а затем уже остаток дня провели у них на даче, вспоминая «былое».

Пожалуй, это была наша последняя встреча с Кривошеиными. Распад Союза прервал наши связи.

С Володей Щиколоткиным пути наши пересеклись где-то в середине 90-х годов, когда он возглавлял Центральную курортную поликлинику в Ялте и, вроде бы, проявил интерес к нашим иммуноферментным наборам для определения АФП и

250


репродуктивных гормонов. Но из-за финансовых трудностей приобретать эти наборы он не смог. На этом наши контакты также прервались.

Дольше всех их оставался в Сухуми в ИЭПиТ Толя Антоничев, также как и Щиколодкин и Кривошеины - выпускник Симферопольского мединститута. Он оканчивал аспирантуру в Институте биохимии АМН СССР в Москве, а затем работал в Сухуми. С ним мы на протяжении 70-х годов несколько раз играли в баскетбол, как на площадке в ИАПиТ. Так и в зале в зимний период в одной из сухумских школ недалеко от улицы Ленина. Нашими постоянным партнерами были Захар Джемилев и Юра Белкания.

Последний работал в лаборатории физиологии. В период «победоносных действий» Грузинской стороны во время грузино-абхазского конфликта 1993-1994 годов он даже возглавлял ИЭПиТ, ставший научно-исследовательским институтом Минздрава Грузии. Как сложилась его дальнейшая судьба, не знаю. Слышал, что после «освобождения» Сухуми абхазами, он бежал в Грузию.

Сейчас часть сотрудников ИЭПиТ во главе с бывшим директором академиком АМН СССР Б.А.Лапиным работают в бывшем филиале Института в Адлере. Что стало с Сухумским Институтом и обезьяньим питомником, какова судьба оставшихся там сотрудников, не знаю. Так завершилась целая полоса моей жизни, связанная с работой на обезьянах в Сухуми.

Осенние новости (1968)Теперь же я возвращаюсь в далекий 1968-й год, ноябрь месяц.

Именно в Сухуми я узнал об успешном запуске в СССР космического корабля «Союз» (или «Салют»), который пилотировал герой Советского Союза, полковник Г.Береговой. Это был первый космический полет советских космонавтов после трагической гибели В.М.Комарова. За этот полет Г.Береговой был удостоен 2-й золотой звезды Героя Советского Союза и первым из космонавтов получил генеральское звание генерал-майора.

Вслед за этим радостным событием в Мехико началась Олимпиада. Мы с интересом следили за ходом этого выдающегося спортивного фестиваля, болели за наших спортсменов, радовались уникальным достижениям многих феноменальных атлетов. На той Олимпиаде был показан ряд выдающихся результатов можно сказать эпохального значения. Достаточно назвать прыжок в длину американского негра Боба Билюна на 8 м 90 см. Этот прыжок был назван «Прыжком в 21-й век». Думали, что никто из спортсменов не сможет показать в 20-ом веке лучший результат. Но делать прогнозы вообще, а особенно в спорте, дело не благодарное. Знатоки и на сей

251


раз были посрамлены. Правда рекорд Б.Билюна продержался почти четверть века. Лишь в середине 90-х он был побит опять же американским негритянским спортсменом.

Олимпийским чемпионом в прыжках в высоту стал на сей раз американец Фёссбюри. Он показал совершенно новый прыжок - «флопп». Этот способ был настолько необычен, что казалось никто, кроме самого автора не будет его применять. Этим способом спортсмен преодолевает планку, пролетая над ней не грудью, как при «перекидной» или «волне», а спиной. Однако, вскоре «Фёссбюри-флопп» стал единственным способом в прыжках в высоту. Его освоили и мужчины и женщины. Результаты в этом виде спорта сразу же начали расти. Мужчины теперь прыгают уже за 2 м 40 см, а женщины - за 2 м 10 см. Тогда же, если мне не изменяет память, Фёссбюри прыгнул лишь на 2,26 м (или 2,28 м.).

Смотрели мы эти соревнования легкоатлетов по телевидению у Юры Кривошеина. В их квартире собиралась почти вся наша мужская «компания». Передачи шли поздним вечером, затягиваясь порой до 3-4-х часов ночи. Мы все болели и за сухумца Виктора Санеева. Он впервые победил в Мехико в тройном прыжке, а затем еще на двух Олимпиадах завоевывал золотые медали. Вторую золотую олимпийскую медаль среди тяжеловесов завоевал наш штангист Леонид Жаботинский, повторивший свой успех 4-х летней давности на Олимпиаде в Токио, где он сумел обыграть легендарного Юрия Власова - героя Олимпийских игр в Риме в 1960 году.

Еще одной героиней Олимпиады в Мехико стала наша гимнастка Наташа Кучинская, которая собрала богатый урожай золотых медалей в отдельных видах спортивной гимнастики. Однако, абсолютное первенство в этом виде спорта завоевала чешская гимнастка Вера Чеславска.

Было и еще много ярких моментов, драматических событий, побед и поражений спортсменов мирового класса. Так, в марафонском беге свою вторую победу на Олимпиадах праздновал выдающийся бегун из Эфиопии Абебе Бикилла. Спустя несколько лет он попадет в автомобильную катастрофу, получит тяжелейшие травмы и до конца своих дней будет прикован к инвалидному креслу.

Не знаю почему, но эта Олимпиада осталась в моей памяти, как один из самых больших праздников спорта, на которых мне довелось «присутствовать» в своей жизни.

Но все проходит в этой жизни. Завершилась и эта Олимпиада и пришел срок возвращаться в Москву.

За несколько дней до этого пришло известие о смерти К.Е.Ворошилова - «первого Советского маршала». Для нас это имя

252


тогда еще не было запятнано кровавыми преступлениями сталинского периода. Поэтому у К.Е.Ворошилова еще оставался придуманный и фальсифицированный «ореол» героя гражданской войны. Вскоре и этот миф будет развеян.

Я уже писал раньше, что в предвоенные годы, совпавшие с моим ранним детством, да и в первые послевоенные годы, мы еще играли в «ворошиловских стрелков», а у нас на Остаповском шоссе над диваном висел в круглой деревянной рамочке маленький, размером 5 см в диаметре, портрет Клима Ворошилова. И даже у Б.Квитко, детского писателя и поэта, одного из активных членов Еврейского антифашистского комитета, расстрелянного вместе с другими выдающимися деятелями культуры пятьдесят лет назад, в годы сталинских репрессий в период разгула антисемитизма в СССР, было стихотворение, в котором маленький, наверное, еврейский мальчик пишет письмо Климу Ворошилову: «…Климу Ворошилову письмо я написал. Товарищ Ворошилов, народный комиссар, в Красную Армию в нынешний год, в Красную Армию брат мой идет…..Товарищ Ворошилов, верь ему в бою...», и т.д. и т.п..

Вот на таких мифах воспитывалось мое поколение с раннего детства. Повзрослев, мы поняли - не сразу, конечно - что мы «молились» не тем богам, верили не в ту «правду», на деле оказавшуюся ужасной, страшной ложью. Но если мое поколение смогло хоть как-то пережить все это, то для поколения наших родителей крушение «советского мифа» стало трагедией всей их жизни, а точнее, конца их жизни. Они так и не смогли поверить, что отдали лучшие годы своей жизни служению ложной идеологии тоталитарного режима.

Морские рассказы в ожидании полетаВ начале декабря 1968 года я вылетел из Сухуми в Москву.

Впервые в моей жизни вылет самолета «по метеоусловиям Москвы» задерживался. Я сидел в аэропорту Бабушеры (Дранды) и не смог никуда тронуться, так как никто не знал, когда может быть объявлена посадка. Чуть позже я узнал, что самолеты в Москву не летают уже второй день. Я сидел в зале ожидания и ждал, когда ко мне подошла сотрудница ИЭПиТ Медея Григолия. Это была высокая, худая женщина, лет, наверное, 45-48, а быть может и старше, со следами былой «восточной красоты». Ее отец был княжеского рода и на протяжении многих лет считался одной из самых колоритных фигур Сухуми. Он, если мне не изменяет память, был долгие годы бессменным директором Института курортологии. Медея же работала в клинике обезьяньего питомника врачом.

253


«Но дело вовсе не о нем (и даже не о ней), а….». Медея Александровна подошла ко мне не одна. Она провожала в Москву своего «родственника». Оставлять его одного в Аэропорту она считала для себя невозможным. А поскольку в моем лице появился попутчик для ее родственника, то она могла распрощаться с ним и отправиться домой, не дожидаясь, когда, наконец, состоится наш вылет.

Она представила нас друг другу. Мой попутчик оказался морским офицером в чине не то капитана 2-го ранга, не то контр-адмирала (я до сих пор путаюсь в морских званиях). Во всяком случае на его погонах было 3 звезды на двухполосном поле, как у полковника. Носил он шинель черного цвета, такого же цвета были и его брюки и пиджак. Это был высокого роста, статный, интересный седой мужчина лет под пятьдесят - пятьдесят «с хвостиком». Он искренне обрадовался нашему знакомству и на протяжении почти шести часов, пока мы сидели в аэропорту, рассказывал мне о событиях минувших лет.

Я, наверное, оказался благодатным слушателем, и он проникся ко мне почему-то доверием. Иначе чем можно объяснить те откровения, в которые он посвятил меня, в общем-то почти незнакомого ему человека.

Он много рассказывал и о роде Григолия, и о известных людях, связавших свою судьбу с этой семьей. Он был женат на сестре Медеи, которая в разные годы была сначала женой поэта Михаила Светлова, а затем выдающегося физика, первооткрывателя «нейтрино» - Бруно Понтекорво. Сам он - инженер-капитан, лауреат Сталинской премии, участник Великой Отечественной Войны.

Наш разговор начался с обсуждения смерти К.Ворошилова. Мой собеседник открыл мне глаза на этого «героя», рассказав о событиях первых дней Войны, когда проявилась полная некомпетентность «первого маршала» как полководца, а точнее военоначальника Красной армии.

Затем он вспомнил маршала Г.К.Жукова, которого и сейчас считают главным героем минувшей Войны. Мой попутчик рассказал мне о событиях 60-летней давности, когда в 1942-ом году он, молодой офицер, был участником обороны Ленинграда. В тяжелые для города и для всей страны дни, командовать ленинградским фронтом был назначен маршал Г.К.Жуков. И вот он явился свидетелем одного «события», показавшего жестокость «великого полководца», причем, по его мнению, ничем не обоснованную. Дело было на одной из переправ. Лошадь, тянувшая пушку, оступилась, нога ее попала в расщелину между досками дощатого настила моста, а молодой офицер никак не мог справиться со сложившейся ситуацией. Возник затор на мосту. А в это время как раз подъехала к

254


этому мосту машина командующего. На его вопрос, почему возник затор, было доложено о произошедшем. Жуков подъехал к месту события, вышел из машины и спросил, кто командир орудия. Ему указали на молодого, наверное, не старше 17-18 лет, безусого младшего лейтенанта. «Расстрелять!», - приказал командующий.

Так закончилась, практически не начавшись, жизнь молодого человека, почти мальчика. Одно слово жестокого человека решило судьбу его не родившихся детей и внуков. «С этого эпизода», - продолжал далее мой попутчик, - «я не могу уважать этого «героя»».

Мы просидели уже часа три, а сколько нам еще осталось ждать вылета – не знал никто. Проголодавшись, мы пошли в ресторан перекусить. Застольная беседа продолжалась под бутылку хорошего вина и цыплят табака. Мы провели за столом, наверное, часа два. И тут объявили, что Москва, наконец, начинает принимать, и наш вылет намечен на 20 часов. Таким образом, мы просидели в Аэропорту более шести часов.

На борту самолета наша беседа продолжилась. Скорее это была не беседа, а монолог моего нового знакомого. Он рассказал мне, что никогда не был «сталинистом», но что, по его мнению, историю нельзя повернуть вспять. Сейчас пытаются вытравить имя Сталина. Даже Сталинскую премию переименовали в Государственную, и лауреатам сталинских премий предложено сдать «значки» с изображением Сталина взамен на новые без «головы вождя» на золотом знаке. «Я не собираюсь этого делать. Мне была присуждена «Сталинская премия». Она и останется у меня». Он рассказал еще много интересного. В частности о том, как был похищен физик-атомщик Бруно Понтекорво.

Спустя годы мне доведется о некоторых фактах прочитать или услышать о них из других источников. Но впервые подобную информацию я получил за те несколько часов, которые мне суждено было провести с эти интересным человеком.

Конец ИнститутаЗаканчивая свои воспоминания о событиях 1968 года, хочу

сказать еще несколько слов. Осенью и.о. директора Института экспериментальной биологии был к.м.н. Н.П. Бочков. Я переехал в новую лабораторную комнату в подвал Института. Теперь мои пути с Л.С.Волковой «окончательно» разошлись. В этой комнате начались наши «совместные исследования» с Лёвкой Хундановым.

Дни Института экспериментальной биологии были уже сочтены. Через несколько месяцев руководство АМН СССР и Бюро ОМБН (Отделение медико-биологических наук АМН СССР) «обыграют»,

255


наконец, Н.Н.Жукова-Вережникова. Ему как раз в 1968 году исполнилось 60 лет. Как рассказывали «осведомленные источники», его пригласили в АМН и, поздравив с юбилеем, предложили возглавить «Проблемную лабораторию экспериментальной биологии». Ему было при этом сказано, что ничего лучшего в его возрасте ученый «не может сам себе пожелать». От такого предложения Н.Н.Жуков-Вережников не мог уже отказаться. Пришлось ему соглашаться на раздел НИИ экспериментальной биологии.

Часть Института при этом была преобразована в дальнейшем в НИИ медицинской генетики, который возглавил Н.П.Бочков. На базе другой части будет сформирована «Проблемная лаборатория», в состав которой войдут большие лаборатории И.Н.Майского, М.С.Губерниева, А.П.Пехова, группа Н.Н.Жукова-Вережникова, лаборатория Л.С. Волковой, М.М. Капичникова.

Наш отдел, возглавлявщийся О.Е.Вязовым, но без лаборатории Л.С.Волковой, войдет в состав нового Института. Вместе с нами к будущему Институту медгенетики отойдут лаборатории биофизики нуклеиновых кислот П.И.Цейтлина, лаборатория цитологии С.С.Лагучева и «отдел роста и развития» Льва Давидовича Лиознера. Лаборатория генетики Б.Н.Конюхова перейдет первоначально также в этот Институт, но вскоре будет переведена в созданный Институт общей генетики АН СССР. Но это все еще впереди.

Лева ХундановКонец же 1968 года «ознаменовался» нашим «союзом» с Левой

Хундановым. До этого он был для меня лишь младшим братом Лиды Хундановой и просто хорошим знакомым. Репутация у Левы не была «на высоте». Он, мягко говоря, выпивал. Но тогда еще длительных запоев за ним не числилось. Отец его был зам. директора по науке противочумного Института в Иркутске.

Лида Хунданова, закончив аспирантуру, уехала работать в Улан-Уде. Лева же поставил перед собой цель стать ни много ни мало академиком. Но на первом этапе этого пути ему нужно было хотя бы защитить докторскую диссертацию. Он, пользуясь поддержкой, которую ему оказывали многочисленные знакомые его отца, пытался выбить себе место в докторантуре АМН СССР. Пока же шел этот «процесс», он искал область, где можно было бы быстро зацепиться.

Бурно развивающимся разделом экспериментальной биологии и медицины в те годы стала трансплантационная иммунология. В этот «модный» раздел науки и решил внедриться Лева хунданов,

256


«завязав» с иммунологией канцерогенеза и покинув при этом лабораторию И.Н.Майского как малоперспективную.

Лёвка пришел ко мне и попросил помочь ему с литературой по аллоантигенам лейкоцитов человека и животных. Он знал, что я этим вопросом интересуюсь в плане изучения роли аллоантигенной несовместимости организмов матери и плода в нарушении процессов репродукции.

Я поделился с ним собранным материалом. Затем мы набросали с ним возможный план будущей докторской диссертации и приступили к выполнению одного из разделов, а именно к получению антилимфоцитарной сыворотки-АЛС, как нового перспективного средства для проведения иммунодепрессивной терапии. Лёвка занимался «выбиванием» животных для наших экспериментов, доставкой их в Институт из питомников АМН, я же разрабатывал схемы иммунизации, выделял из лимфатических узлов крыс и мышей лимфоциты, а после проведенной иммунизации кроликов, тестировал полученные сыворотки крови на наличие и титр антилимфоцитарных антител. При массовых забоях крыс и мышей для выделения лимфоузлов Лева помогал мне.

Работа наша шла успешно и уже к концу 1968 года в нашем распоряжении была высокоактивная АЛС против лимфоцитов мышей и крыс, и мы приступили к экспериментам по подавлению иммунного ответа у животных, которым пересаживали кожные аллотрансплантаты, а также вводили АЛС беременным самкам-крысам и мышам с целью изучить влияние лимфопении беременных на состояние иммунной системы у потомства. Это уже был мой раздел работы.

Еще до начала нашей совместной работы Левка предложил оплачивать мой «труд». Конечно, к моим 160 рублям лишних 40-50 рублей в месяц было бы хорошим подспорьем. Но речь ведь в действительности шла о том, что такая сумма пойдет фактически за проведение экспериментальной части работы, которая основой его докторской диссертации. Я от «рабского труда» отказался. Пришлось Лёвке и самому участвовать хоть в какой-то мере в проведении запланированных исследований.

Я уже говорил, что на него пала «организационная работа»: доставание реактивов, животных, «поиск» научной литературы. За все это тоже приходилось платить. Я же «позволял» ему оплачивать наши совместные обеды в ресторанах, чаще «комплексные», которые в те годы стоили 3-5 рублей. Обедали мы с ним и в кафе и ресторанах на «Соколе», и в «Национале», и в «Рыбном» на улице Горького (вблизи Белорусского вокзала).

Лёвка, к сожалению, не владел методами иммунологических и гематологических исследований, которые мы использовали в наших

257


экспериментах. Поэтому на первом этапе практически вся работа выполнялась мной. Но, поскольку объем работы лавинообразно нарастал, пришлось привлекать к ней соисполнителей-помощников.

Первым из них стала Сима (Серафима Семеновна) Керзон. Сима была дипломницей нашей лаборатории. Она выполняла дипломную работу будучи студенткой кафедры эмбриологии Биолого-почвенного факультета МГУ им. Ломоносова. Руководителем работы была ст.н.с. лаборатории иммунологии эмбриогенеза Р.Ф.Аверкина. Я же выступил рецензентом при защите диплома в МГУ.

После окончания Университета О.Е.Вязов пристроил Симу в группу к своей супруге Ольге Ивановне Вязовой, которая начала работать на кафедре оперативной хирургии 2-го Мединститута. Заведовал кафедрой ректор 2-го Мединститута профессор, а впоследствии академик АМН СССР Ю.М.Лопухин. Эта группа должна была обеспечивать иммунологические исследования при проведении экспериментов по аллотрансплантации органов и тканей. Я обучил Симу методам определения лейкоагглютининов, лимфоцитотоксинов, а в дальнейшем и антитромбоцитарных антител. Симу привел я и на СПК к - Аиде Гавриловне, где она могла определять антитела к аллоантигенам лейкоцитов в сыворотках крови пациентов, которым пересаживали почки. Другой возможности выделять лейкоциты из крови доноров для проведения подобных исследований у Симы не было.

Мы освоили с ней методы выделения лейкоцитов, а затем и лимфоцитов из крови доноров, используя методы осаждения крови сначала в желатине, затем в растворе декстрана, а позднее в градиенте фикол-верографин. Исследования эти хоть и очень трудоёмкие нужно было проводить лишь, когда возникала необходимость исследования сывороток крови пациентов, которым пересаживали почки. В остальные же дни Сима помогала нам в проведении экспериментов на животных.

Чтобы у Симы появился дополнительный стимул в этой работе, мы запланировали ей тему кандидатской диссертации, и я стал ее научным руководителем. Сима станет первым научным сотрудником, защитившим кандидатскую диссертацию под моим руководством. Произойдет это, правда, лишь в 1974 году.

Многое изменится к тому времени. Научным руководителем группы, а позднее лаборатории во 2-ом Мединституте, станет к тому времени академик Р.В.Петров. Он будет первым научным руководителем кандидатской диссертации Симы Керзон, а я стану вторым руководителем. Но все это непринципиально. Первые навыки научных исследований Сима получит как раз при работе со

258


мной как в «подвале» нашей лаборатории, так и на Станции переливания крови (СПК)

Лёвка, поначалу сам проводивший пересадки мышам и крысам кожных лоскутов-аллотрансплантатов, в дальнейшем привлек для этого м.н.с. лаборатории М.М.Капичникова - Нину Сорокину (Настоящую). После получения Лёвой места в докторантуре АМН СССР - в НИИ хирургии им. А.В.Вишневского АМН СССР - к нашему научному «коллективу» присоединилась гематолог лаборатории этого Института (руководителем этой лаборатории был В.Ф.Портной) Инна Николаевна Шаталова.

По мере нарастания объема экспериментальных исследований к нам присоединились ст.н.с. отдела патофизиологии НИИ гематологии и переливания крови Е.Кипервассер, доцент кафедры анатомии Университета дружбы народов им. П.Лумумбы И.Л.Кривский (наш бывший сокурсник по 1 МОЛМИ), Женя Умеров и другие специалисты из НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф.Гамалея АМН СССР, НИИ вакцин и сывороток им. И.П.Мечникова МЗ СССР.

Одни из них участвовали в наших экспериментах с целью получения материала для своих будущих диссертаций, получения печатных научных работ (все, кто хоть как-то участвовал в наших исследованиях, становились соавторами печатных работ – статей, тезисов докладов, выходящих из-под нашего пера), другие получали материальное вознаграждение за свой труд (финансировал оплату их труда Лёвка Хунданов, а я никогда не интересовался размерами вознаграждения). Вот так с помощью труда целого научного коллектива за 4 года будет собран материал, ставший основой докторской диссертации Лёвки Хунданова.

Так как Лёва не был особо загружен экспериментальной работой, ему было поручено обеспечивать наш научный коллектив научной литературой. Он находил в ЦНМБ, библиотеке им.Ленина, Библиотеке иностранной литературы, ВИНИТИ интересующую нас литературу, а, заплатив сотрудникам библиотек или лицам подрабатывавшим таким трудом, получал и приносил мне ксерокопии статей или главы монографий, посвященные иммунологическим проблемам пересадки органов и тканей. Статьи на английском языке я переводил сам, а работы на французском и немецком языках (их было не так уж и много) приходилось отдавать переводчикам. За переводы, естественно, также приходилось расплачиваться Лёве.

На основе этих материалов были написаны несколько больших литературных обзоров, опубликованных в журнале «Успехи современной биологии», которые и легли в основу обзора литературы докторской диссертации Л.Л.Хунданова.

259


Было еще много интересных моментов как в период нашей совместной научной работы с Лёвой Хундановым, так и в постдиссертационный период наших тесных контактов, продолжавшихся с небольшими перерывами вплоть до нашего отъезда в Германию. Но об этом позже.

Вы, наверное, помните Лёву Хунданова уже «зрелым мужчиной». Среднего роста, плотный бурят с седой бородой и седой уже шевелюрой. Глазки монгольского типа, с хитринкой, я бы сказал - восточной хитринкой.

В те же годы конца 60-х это был еще молодой лет 30-ти человек, с черными усами над полной верхней губой, заходившими за уголки рта, и с черной шевелюрой, чуть тронутой сединой. Лёва, видимо, «с детства» (или как поется в одной «одесской» песенке - «с пеленок») обожал женщин и, как ни странно, имел у них успех. Успех этот, как мне кажется, был, в известной мере, обусловлен наличием у Лёвы денег. Как говорится, «кто девушку ужинает, тот ее и танцует». У него было много знакомых молодых женщин среди балерин Большого театра, среди артисток московских театров («Современник», «Ленком» и др.).

О своих «победах» Лёва неизменно подробно рассказывал мне. Честно говоря, тогда я ему не очень верил. Но, скорей всего, большинство его романов были реальностью. В чем я смог позднее убедиться на примере прима-балерины Большого театра Нины Тимофеевой и артистки театра «Ленком» Нины Дорохиной, с которыми он познакомил меня, а Нина Дорохина бывала даже у нас дома.

Любил Лёва балет и был «завсегдатаем» всех балетных спектаклей как Большого театра, так и созданного в начале 70-х балетного коллектива «Классический балет» (под руководством Игоря Моисеева). Позднее этот ансамбль был преобразован в «Молодой балет», который возглавил бывший танцовщик и балетмейстер Большого театра Ю.Жданов. В этом балете делал первые шаги не принятый в Большой театр один из выдающихся танцоров 20-го века Александр Годунов. С Лёвой Хундановым мы также побывали на представлениях этих прекрасных балетных коллективов.

Еще любил он бокс. И не просто любил, но и понимал этот вид спорта. Более того, в студенческие годы он и сам занимался боксом, а навыки приобретенные за годы тренировок, неоднократно использовал при «определенных ситуациях». Мне, правда, не пришлось при этом присутствовать, но от очевидцев я слышал, как Лёвка нокаутировал Андрюшку Горина на одном из «вечеров» в Институте экспериментальной биологии. Было это, по-моему, году в 1964-ом.

260


Я покинул Институт, оставив Андрея ответственным от комитета ВЛКСМ завершать вечер. Левка появился на вечере «навеселе». Андрей предложил ему покинуть зал, где проходили танцы. Хунданов, естественно, отказался. Слово за слово, и Андрей, на голову выше Лёвки, попытался применить силу. Что уж там происходило не знаю, но во время начавшейся драки Хунданов нокаутировал Горина.

Второй нокаут имел место уже в начале 70-х. Теперь уже в Институте хирургии им.Вишневского. Тоже во время очередной пьянки в лаборатории, где Лёвка проходил докторантуру, он нокаутировал одного хирурга, наверное, 2-х метрового роста.

Среди Левкиных близких друзей были и известные боксеры. Тесная дружба связывала его с боксерами-бурятами Вилликтоном Баранниковым - чемпионом Европы, призером Олимпийских игр, впоследствии судьей международной категории и Борей Зориктуевым - чемпионом Союза (СССР), призером чемпионатов Европы.

Судьба первого из них сложилась «благополучно». В 90-е годы он стал большим «авторитетом», державшим в своих руках многие «сектора» бизнеса в Улан-Удэ, а, быть может, и во всей Бурятии. Боря Зориктуев, к сожалению, «спился» и погиб на Дальнем Востоке в 80-е годы.

И с Виллей и с Борисом Лева познакомил меня. Мы неоднократно ходили вместе на соревнования, «отмечали» их победы в ресторанах и банях. Борис Зориктуев бывал у нас дома на Беговой улице.

Уже после защиты докторской диссертации Лёвка начнет «писать», сниматься в кино. И хотя «большой славы» своим творчеством он не снискал, но членом Союза журналистов он стал. Так уж случилось, что произошло это уже в последние годы существования СССР и этих Союзов, что давало мне повод подтрунивать над Лёвкой и говорить, что, как только он станет членом какого-либо Союза, тот прекращает свое существование. И это следует учитывать при приеме его в очередной Союз.

Напоминал я этому «известному» советскому и русскому писателю, что «…цель творчества самоотдача, а не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех…». Эти строки Бориса Пастернака разили прямо в цель.

Все свои литературные произведения - в рукописях, он неизменно приносил на суд нам с Лидой. Наши замечания и предложения он всегда учитывал при доработке рукописи. Теперь он считал меня не только «своим учителем» (в плане науки), но и «редактором» и «цензором». Рассказы и повести Левы Хунданова

261


публиковались в журналах «Дружба народов», выходили и отдельными изданиями.

В 90-е годы Левка станет и членом-корреспондентом АМН СССР. Можно сказать, что он достиг всех намеченных в конце 60-х годов целей.

Но, в целом Левка так и остался одиноким человеком. Все чаще и дольше у него продолжались периоды запоя. В таком состоянии он мог придти к нам даже ночью (не зная который час), чтобы мы дали ему что-нибудь выпить. Во время запоев он ничего не ел. Часто у него начиналась икота, которая могла продолжаться много дней, а однажды даже целый месяц. И я, и Лида помогали ему в эти тяжелые для него дни. Последний раз мы отвезли домой уже во второй половине 90-х годов в состоянии тяжелейшего «запоя» домой - к нему на квартиру на улицу Верхнюю, возле Белорусского вокзала, и позвонили его сестре Лиде Хундановой. Она забрала Леву к себе и в очередной раз «поставила его на ноги».

Именно от Лиды Хундановой мы узнали во время нашего посещения Москвы в июле 2002 года, что Левы уже нет в живых. Он, по словам Лиды, упал на улице во время гололеда в декабре 2001 года, был доставлен в тяжелейшем состоянии в Боткинскую больницу, где и скончался из-за внутричерепной гематомы не приходя в сознание.

Охота в моей жизниПосле почти месячного перерыва я вновь берусь за перо, чтобы

описать мой «опыт» в охоте и рыбалке.Я уже говорил, что у нас установились дружеские отношения с

семьей Поповых. Мы бывали у них жома, Элида ездила в 1964 году с Лидой в Болгарию, а после этой турпоездки Элида с Борисом побывали у нас на Беговой, и я уже описал «эффект» вьетнамской водки, имевший место как раз во время этого визита.

Наши контакты продолжались и в последующие годы. И вот в один из наших визитов к Поповым Борис предложил мне составить ему и его друзьям, также военным летчикам, компанию и приобщиться к охоте. Они много рассказывали о своих охотничьих трофеях. В конце концов я дал себя уговорить. Мне было оформлено удостоверение члена «Охотничьего общества Минобороны СССР».

Правда, пройдет еще пара месяцев прежде чем я попаду на свою первую охоту. Случится это осенью 1967 года. Мы поедем на «Утиную охоту» на Мещерские озера.

Я попросил у Бориса Сергеевича его старую «Тулку» - охотничье двуствольное ружье. Оно давно уже висело без дела. Борис Попов приобрел патроны и на мою долю. Я долго чистил

262


«старое ружье», приноравливался к нему. Еще ни разу в жизни мне не доводилось бывать на охоте, да и опыта «огневого» у меня практически не было.

Пару раз мне доводилось стрелять в тире: «на военном деле» в школе в 9-м или 10-м классе и в Институте. Больших успехов я не имел, пули упрямо не хотели ложиться «в яблочко», зато «молоко» мишени я изрешечивал отменно. Стрельбу из боевого оружия во время военных сборов в Гороховце после окончания пятого курса 1-го МОЛМИ я уже описал раньше.

И вот настал мой первый охотничий сезон. Во второй половине сентября 1967 года, собрав свои охотничьи доспехи, я отправился на встречу с компанией охотников.

Боря Попов заехал за мной на своей «Волге». Мы загрузили в багажник мои резиновые сапоги, спортивную куртку, ружье и пару бутылок медицинского спирта. По дороге мы прихватили еще двоих Бориных приятелей. С одним из них, Володей, я был знаком. Мы встречались пару раз у Поповых на дне рождения Бориса. Это был небольшого роста коренастый, лысоватый, жизнерадостный подполковник, работавший в те годы как и Борис военпредом на одном из заводов, выпускавших ракеты и космическую технику. Второй охотник - тоже подполковник, был полной противоположностью Володе. Высокий, мрачноватый, казавшийся старше нас, хотя ему было, вероятно, столько же лет как Борису и Володе. Ведь их связывала давняя дружба еще со времен их учебы в летном училище. Итак, бригада охотников в полном составе, и наша «Волга» берет курс на Мещеру.

Этот озерный край, расположенный во Владимирской области, известен своими живописными озерами и «утиной охотой» с незапамятных времен. Там находится и «охотничье хозяйство Минобороны СССР», куда и лежит наш неблизкий путь.

Выехав за город и проделав километров 40-50 нашего пути, мы сделали привал. Достав прихваченную с собой «закуску» и водку, мы подкрепились и втроем выпили грамм по 150 за удачную охоту. Борис, естественно, не пил, он ведь за рулем. Таких привалов за время почти шестичасового пути мы сделали еще два раза, то есть через каждые два часа. Нужно было дать отдохнуть Борису и «расслабиться».

В охотничье хозяйство мы прибыли лишь к позднему вечеру, так что на «вечернюю зорьку» уже опоздали. Нас встретил егерь и сказал, что утки на озерах есть, и завтра нам предстоит охота на «утренней зорьке». Для опытных охотников все эти термины, конечно, знакомы, но для меня все это было, естественно, как откровение. Я слушал «охотничьи рассказы» теперь не только от моих знакомых, но и из уст «профессионалов». Они обсуждали ход

263


перелета птиц, результаты охоты высших чинов Минобороны и перспективы нашей «бригады».

Нас разместили в одном из охотничьих домиков на центральной усадьбе «охотничьего хозяйства». Мы достали привезенную с собой снедь и выпивку, егерь принес сковородку с жаренной «дичью». Выпили за встречу и знакомство, прослушали наставления егеря и узнали «распорядок» завтрашней охоты. «Подъем» намечался на 5 часов утра, то есть задолго до восхода солнца. Нас - охотников развезут на лодках на свои «точки», а после завершения утренней охоты привезут на центральную усадьбу, а на вечернюю зорьку можно будет повторить наши попытки в добыче охотничьего трофея.

Поужинав, мы отправились обозревать окрестности мещерских озер. Погода в тот день выдалась хорошей, небо было ясное, светила луна, ярко сияли звезды, но в низинах уже стелился густой туман. Мы прошлись по берегу озера, затем немного побродили по лугам и опушкам леса. Было удивительно и непривычно тихо. Ничто не нарушало покой прекрасной природы. Наверное, также тихо и чудесно было здесь и 50, и 100, и 200 лет назад. В таких заповедных местах, да тем более лунной ночью, мне бывать еще не приходилось. К сожалению, наша прогулка не была продолжительной. Ведь нам предстоит завтра встать очень рано, поэтому мы решили не искушать судьбу и отправились отдыхать в отведенный нам охотничий домик.

Ранним утром егерь постучал к нам в дверь и объявил «подъем». Было еще темно, светила луна. Поднявшись и совершив утренний туалет, мы отправились в домик егеря пить чай. Не было еще и 5 часов. Перекусив и собрав свои «доспехи» (ружье и патроны), мы отправились на берег озера, где нас уже ждали две лодки и егеря. Рассадив охотников по двое в одну лодку-плоскодонку, егеря сели на весла и мы отправились к месту охоты.

Было еще совсем темно, на небе сверкали звезды и сияла луна. Нас должны были развести по «точкам». Путь наш занял около получаса. Сначала высадили Бориса. В камышах устроено место для охотника: на деревянных столбиках был сделан настил из бревен толщиной 10-15 см, который с трех сторон был обнесен плетнем из тонких веток высотой примерно 1,5 метра, чтобы скрыть охотника и замаскировать его в камышах.

Нас предупредили, что стрелять можно только вверх в летящих уток или прямо перед собой в уток, сидящих на «чистой воде» - открытом участке озера. Это правило необходимо было соблюдать неукоснительно, чтобы избежать возможности несчастного случая, когда охотник, стреляя в другом направлении, может случайно попасть в своего «соседа».

264


Меня высаживали вторым. Егерь направлял лодку по узким протокам, проложенным в камышах. Как он ориентировался, для меня осталось секретом. Ведь было все еще темно, правда, звезды на небе почти исчезли и диск луны заметно побледнел. Начало светать. Над поверхностью озера расстилался густой туман. Вот и моя «точка». Высадив меня и дав последние советы, егерь отправился по своим делам.

Разместившись в своем «шалаше», я начал присматриваться к окружающей «обстановке». Туман не позволял еще хорошо рассмотреть прилежащую к моему «охотничьему месту» часть озера. Внезапно схватило живот и мне пришлось, извините за выражение, пропоноситься прямо на своем «рабочем месте». Было ли это результатом чрезмерного потребления накануне спиртного или съеденной недоброкачественной пищи, не знаю. А быть может это было проявлением «медвежьей болезни». Как-никак, ведь я остался «один на один» с природой в незнакомом мне месте, в камышах, в тумане, на озере, глубина которого была мне неизвестна. Одолев это «дело», я почувствовал облегчение.

Стало довольно быстро светать. Я постарался отгрести в камыши следы своего «преступления». Туман постепенно рассеялся, но все еще оставался довольно густым. Можно было увидеть лишь очертания свободной от камышей глади озера.

Передо мной была «чистая вода», окруженная камышами. Размер этого «озерца» был, наверное, метров 20х30. Хотя одет я был достаточно тепло: свитер, спортивная куртка, резиновые сапоги, - этим ранним утром стоять в камышах на крохотном «помосте», в тумане среди озера было, мягко говоря, зябко. Влага пронизывала насквозь, а хоть как-то согреться не было никакой возможности. Мне это не очень понравилось. Но ведь и у охоты есть издержки.

Я стоял, пританцовывая, и наблюдал за происходящими изменениями. Вот уже рассвело, но солнца еще не видно. Небо стало серо-голубым. Звезды исчезли, а диск луны все еще белел на небе. Тишина. А вот уже на востоке, над лесом небо зарозовело, и вскоре выкатилось красное солнце. Оно еще не «разгорелось», а в виде красного круга повисло над лесом. Стало быстро светлеть, туман стал «таять». Но ни одна птица еще не пролетала над озером. Ружье мое было заряжено, курки взведены. Я держал его обеими руками наперевес.

Вдруг слева от меня послышался какой-то звук, я поднял голову и увидел летящих неподалеку трех уток. Они летели, наверное, на высоте 15-20 метров над поверхностью «чистой воды». Я вскинул ружье и выстрелил в направлении пролетевших уже надо мной уток. К моему изумлению одна из трех уток как-то перевернулась через голову и начала падать в озеро. Она упала вблизи камышей, стеной

265


стоявших напротив меня. Убил ли я ее или только ранил, не знаю. Скорее всего ранил, так как она сразу же скрылась в камышах. Этот первый выстрел на охоте в тот день оказался для меня единственным.

Больше ни одна утка не пролетела надо мной. Я слышал выстрелы в разных местах этого огромного озера, но все они, как потом оказалось, были безрезультатными.

Уже часов в десять вдалеке пролетел на довольно большой высоте строй из пяти гусей. Раздался выстрел. Стреляли дуплетом. А дальше наступила тишина.

Солнце поднялось и осветило озеро. Вот тут я смог насладиться прекрасной картиной. Огромные острова камышей разделяла чистая, прозрачная вода озера, цвет которой менялся от белесо-серого до серо-коричневого. Небо стало светло-голубым, солнце ярко освещало верхушки желтоватых и красных деревьев на опушках леса и безбрежные буроватые луга, тянувшиеся на многие километры. И тишина.

Часов в 11-12 я услышал говор и плеск воды, а вскоре ко мне подплыла лодка. Наш егерь и Борис попов приветствовали меня. Я рассказал им, что подстрелил утку, но она упала в камыши.

Егерь сказал, что сейчас он отвезет нас на охотничью усадьбу. А затем вернется с собакой и поищет мой трофей. Я подумал, что он не поверил в мой успех. Он ведь знал, что я новичок, а в этот день даже опытные охотники остались без трофеев.

Нас привезли на охотничью усадьбу, мы переоделись, умылись и отправились обедать. Егеря приготовили картошку с тушенкой, мы выставили на стол привезенные из Москвы консервы, соленые огурцы, мою «настойку» на спирте и просто чистый 96° спирт.

Выпив и закусив, мы отправились отдыхать, а егеря, взяв собаку, поплыли проверять «результаты» охоты. Часа через два они вернулись с трофеями: один из егерей подстрелил гуся, да я убил-таки утку. Это была прекрасная утка из породы шилохвостовых. Считается, что это одна из лучших диких уток. Моим товарищам по охоте было, наверное, обидно, что новичок, «неумейка» оказался более удачливым охотником, чем они. Но они все же нашли в себе «мужество» поздравить меня с успехом. И, конечно же, мы «обмыли» мою утку.

Это был мой первый и последний успешный и результативный выстрел на охоте. В тот же день поздно вечером мы вернулись в Москву, и я, конечно, похвастался перед Лидой своими охотничьим трофеем. Мы вынесли утку на балкон в кухне и легли спать. А утром воскресного дня я уже рассказывал о своей удаче Андрюшеньке и Галочке, и с гордостью демонстрировал им настоящую дикую утку, подстреленную мной.

266


В тот же день мы поехали на Зиме с Толей Бажановым в лес в Пушкино. Там на костре мы опалили, ощипали утку, а вечером зажарили ее и угощали Вареньку и Бореньку «дичью» и, конечно, сами попробовали. Ничего более вкусного, как мне показалось, я до сих пор не ел. Вот таким «сладким» показался мне мой первый охотничий трофей.

Моя вторая и последняя «утиная охота» состоялась там же, на Мещерских озерах, в тревожные дни августа 1968 года.

Тревожный август пражской весныВот уже несколько месяцев мы жили в тревожном ожидании и

внимательно следили за событиями, происходившими в Чехословакии. Там весной 1968 года был смещен со своих постов первый секретарь ЦК компартии Чехословакии, Президент этой страны Антонин Новотный. Чешский народ не мог больше терпеть «коммунистическую» диктатуру. Но выхода Чехословакии из под своего контроля СССР его руководители не могли и не хотели допустить. Поэтому они делали все, чтобы удержать Чехословакию в соцлагере.

Избранный первым секретарем ЦК КПЧ Александр Дубчек не смог довести до конца Пражскую революцию («Пражскую Весну») и построить «социализм с человеческим лицом». Ему не позволили это сделать руководители СССР и его приспешники из стран соцлагеря Восточной Европы. Многие интеллигенты, деятели литературы и искусства, ученые, выдающиеся спортсмены выступали на стороне народа и его новых руководителей. Они обращались к народу Чехословакии с призывами поддержать намечаемые реформы.

Я запомнил обращение-письмо «Тысяча слов», которое было подписано всемирно известными учеными, писателями, музыкантами, спортсменами, путешественниками (среди них двукратный Олимпийский чемпион Эмиль Затопек, известные путешественники Зигмунд и Ганзелка - авторы книг и фильмов «Африка грез и действительности»). Но все благие намерения народа Чехословакии и его новых руководителей Александра Дубчека и главы Правительства Олджриха Черника были растоптаны в буквальном смысле слова советскими танками.

Якобы по просьбе руководства Чехословакии и выполняя свой интернациональный долг, войска стран Варшавского Договора были введены в Чехословакию. Многие активисты «Пражской весны» были арестованы и брошены за решетку. Кому удалось - бежали из страны. Александр Дубчек был смещен со своего поста Первого секретаря ЦК КПЧ и заменен Густавом Гусаком, а через короткое

267


время «освободили» с поста и премьер-министра О.Черника. Революция была подавлена, и лишь через четверть века Чехословакия обрела, наконец, истинную свободу и независимость.

Но в тот далекий 1968-й год не только военная мощь СССР решала исход этого «народного восстания». Наша «свободная печать» и все средства массовой информации были задействованы, чтобы «объяснить» братскому народу «ошибочность» избранного им пути. Активную роль в распространении пропагандистских материалов о событиях в Чехословакии играло и Агентство Печати новости - «АПН», возглавлявшееся Борисом Сергеевичем Бурковым. В душе он, конечно, поддерживал деятелей «Пражской весны», со многими из которых был лично знаком. Это впечатление сложилось у меня на основе его рассказов о действительном ходе событий в Чехословакии, которые не соответствовали информации о событиях в этой стране, появлявшейся в средствах массовой информации - газетах, радио и телевидение СССР. Но он обязан был выполнять свой долг руководителя «АПН» - органа контрпропаганды. В Чехословакию были направлены советские журналисты с пропагандистскими материалами.

В августе 1968 года в горах был сбит вертолет, на борту которого находились трое наших журналистов и среди них К.Непомнящий - сотрудник «АПН». Экипажу вертолета, упавшего в горах, удалось спастись, а вот журналисты оказались замурованными в транспортном отсеке вертолета и сгорели заживо вместе с теми «пропагандистскими материалами», которые они сопровождали. Эта трагедия коснулась и нашей семьи. Все мы хорошо знали Карла Непомнящего.

Произошли эти события как раз в те дни, когда состоялась моя вторая «утиная охота». Уезжая на охоту я, естественно, ничего не знал об этом.

Продолжение утиной охотыМы прибыли в охотничье хозяйство на «Волге» Бориса Попова в

том же составе, что и год назад.Приехали мы вечером, часов в шесть. Солнце еще стояло

высоко. Места в охотничьих домиках на центральной усадьбе охотничьего хозяйства были на сей раз заняты. Егерь попросил нас немного подождать на берегу озера, и примерно через час нас усадили на две лодки и повезли в охотничий домик на одном из островов.

Погода стояла чудесная, светило солнце, на воде было не жарко. Мы проплывали по удивительно красивым местам. Озеро оказалось довольно большим, со множеством островов и островков.

268


Через минут 30-40 мы прибыли на место. Наш домик стоял на берегу небольшого острова среди деревьев. Это была бревенчатая хата с двумя окнами. В домике была кухня с умывальником и комната отдыха. Мы начистили и отварили картошку, разложили привезенную снедь: малосоленые огурцы, селедку, нарезали колбасу, ветчину и хлеб. Перед ужином решили искупаться. Вода была теплая, ласковая. Мы даже немного поплавали, хотя озеро оказалось довольно мелким.

Накупавшись и обсохнув, отправились ужинать. Выпив и закусив, продолжили «треп», начатый еще в дороге. События в Чехословакии никого не могли оставить равнодушным.

Мои сотрапезники и раньше высказывали нелицеприятные в адрес руководства нашей страны взгляд и мысли, а тут, под парами алкоголя, военпреды вообще полностью раскрепостились и почем зря честили «душителей свободы». Лейтмотив всех высказываний был таков: «Сами живем как рабы, и другим не даем жить по-человечески».

«Разобравшись» с политикой, перешли к вещам более интересным - начали травить анекдоты. Настроение у всех заметно улучшилось. «Застолье» наше затянулось. Солнце уже село и стало смеркаться.

Разогретые алкоголем и беседой решили прокатиться на лодках и провести «рекогнасцировку» местности, где завтра нам предстояло охотиться на уток. Не знаю уж зачем, но Володя взял с собой на прогулку свое ружье. У него была очень дорогая бельгийская двустволка. Взяв две лодки, мы разбились на пары. Я оказался в лодке с Борисом Поповым, а в другой - Володя и Петр.

Озеро, освещенное лунным светом, являло собой сказочные картины. Поначалу, любуясь чудесной природой и наслаждаясь чистым, теплым воздухом и тишиной, мы плыли в сторону «открытой воды», ориентируясь по звездам. Но тут, не знаю по чьей инициативе, возник спортивный азарт, и начались гонки на лодках-плоскодонках. То одна, то вторая лодка выходила вперед. Мы с Борисом не сразу и заметили, что плывем по озеру одни. Развернувшись, мы пошли обратным курсом. Через несколько минут мы увидели силуэт бредущих по воде наших товарищей. Подплыв поближе, услышали русский мат и узнали, что лодка наших соперников перевернулась, и Володино ружье ушло под воду. Часа два, наверное, мы прочесывали ногами и руками дно озера в том месте, где, по рассказам наших недавних соперников по гонкам, лодка перевернулась. Дно было илистым и наши попытки обнаружить ружье оказались тщетными.

Решено было возвращаться «домой». Следовало хоть немного поспать перед завтрашней утиной охотой на утренней зорьке.

269


Наутро Володя и егеря продолжили поиски, но успеха не добились. Было решено занять свои «охотничьи места» и попытать счастья в охоте. Володя получил с этой целью ружье одного из егерей. К сожалению, лета уток на сей раз не было вообще, и часов в 10, когда солнце стояло уже довольно высоко, нас «сняли» с наших «охотничьих мест». На этом закончилась «утиная охота» моей жизни.

Мы так безудержно хохотали накануне охоты, что это не могло предвещать ничего хорошего. Я еще раз убедился, что чрезмерное веселье к добру не приводит. Неудача на охоте (это, конечно, ерунда), гибель Карла Непомнящего и еще двоих советских журналистов и жестокое подавление «бархатной революции» - «Пражской весны» последовали за нашим безудержным весельем на Мещерских озерах.

На зверяЕще дважды у меня была возможность участвовать в охоте.Первую возможность я, к сожалению, использовать не сумел.

Дело было в конце января 1969 года. Борис Попов пригласил меня на охоту на лося в охотничье хозяйство «Завидово» на Волге. Так же как и «Мещеры» - это было хозяйство Минобороны СССР. Мы купили лицензию на отстрел лося, заплатив на четверых 80 рублей. Кстати, сейчас в «Завидово» загородная резиденция Президента России.

Не помню уже по какой причине я не смог поехать с Борисом на машине в пятницу. Мы договорились, что я приеду на электричке в субботу во второй половине дня, а Борис встретит меня на перроне. Когда я приехал «на охоту» и вышел из поезда, меня уже ждала вся «охотничья компания». Охота для них прошла успешно, им довелось подстрелить лосиху. Все это произошло ранним субботним утром. Егеря помогли им разделать «зверя».

Загрузив охотничьи трофеи в машину, друзья-охотники отметили свой успех «как положено» и прибыли на встречу со мной. Поскольку я в охоте не участвовал, но « в доле был», мне презентовали голову лося и кусок туши, килограмм, наверное, десять. С этими охотничьими трофеями я и был доставлен домой. Ребята помогли мне затащить мясо и огромную голову лося прямо в квартиру.

Мясо мы вытащили на балкон, а голову бросили в ванну. Когда Лида начала «обмывать» голову теплой водой, в ванну полезло бесчисленное количество клещей. До этого мне не приходилось вообще видеть живых клещей, а в таком количестве я их не видел даже в Кемнитце. Мы с огромным трудом справились с полчищем

270


клещей. На память Лида отрезала по кусочку верхнего века лося с огромными ресницами. В течение более 20 лет этот «трофей» хранился у нас в серванте.

Обрезав куски мяса с головы лося, мы не стали вскрывать черепную коробку и голову выкинули.

В поварских книгах мы прочитали, что мясо лося надлежит перед приготовлением замариновать. Мы так и сделали с частью мяса, а другую часть пустили на котлеты.

Возможно, мы не сумели правильно подготовить мясо к готовке: маринованное мясо лося и при жарке, и при тушении оставалось жестким. Честно говоря, мне ни мясо, ни котлеты из лося не понравились. Но я все-таки могу говорить, что мне довелось поесть лосиного мяса.

Вторую попытку поохотиться в «Завидово» я использовал на 100%.

Дело было поздней осенью, нет скорее ранней зимой 1969 года. На сей раз намечалась охота на кабана. Мы прибыли в «Завидово» вечером в пятницу. Лицензия стоила нам на 4-х всего-то 40 рублей, то есть по «червонцу» на брата. В нашем распоряжении были два охотничьих дня. Так что мы с полным правом могли рассчитывать на успех.

Егеря сказали, что кабаны в лесу есть, и что завтра на утренней зорьке мы и еще одна «команда» из восьми охотников попытаем своего счастья.

На ужин нам было предложено «охотничье блюдо» - жареные «потроха» (печень, сердце, почки, легкие) молодого оленя, убитого сегодня утром. Под водку, на свежем воздухе, у костра это «блюдо» было очень вкусным.

После ужина егеря провели инструктаж всех охотников, которые примут участие в завтрашней охоте.

Нас разбили на две группы: одна, в которую попал и я, - будет расставлена на «точки» в лесу и получит возможность стрелять в зверя, если он окажется в «зоне» перед охотником; другая группа будет участвовать в «загоне» кабанов.

К сожалению, утренняя охота оказалась безрезультатной. Ни один кабан в «зону» охоты не попал. Нас сняли с «точек» и отправили на охотничью усадьбу отдыхать и обедать. Прием спиртного был категорически запрещен. Пока мы отдыхали, егеря провели «рекогносцировку» и с радостью сообщили, что кабан в лесу есть.

Мы вновь отправились в лес, но теперь роли наши поменялись. Те, кто стоял утром «на точках», участвовали в гоне кабанов, а утренние «загонщики» были расставлены «на точки». В гоне

271


участвовали восемь человек и две охотничьи собаки. Побегать по лесу мне довелось, но живого кабана увидеть не пришлось.

Часа через полтора прозвучал один выстрел, а минут через пятнадцать после первого выстрела - второй. На этом охота на кабана закончилась. Наши две «команды» подстрелили одну большую дикую свинью. Удачный выстрел в этом случае произвел Борис Попов, а наши «соседи» убили молодого кабанчика. Так как их было восемь человек, было решено большую свинью отдать им.

Нам достался молодой кабанчик, живым весом, наверное, 40-50. Обе свиньи были покрыты черной длинной щетиной.

Наши охотничьи трофеи мы притащили на усадьбу, и егеря помогли разделать туши. Каждому из нашей команды достался хороший кусок мяса, килограмм по 8-10 и по одной поросячьей ноге.

Потроха обеих убитых свиней егеря по традиции зажарили, и мы устроили охотничий пир. Свежая кабанятина была очень вкусной.

Привезенный домой кусок мяса мы сохранили до Нового 1970-го года. Зажаренная в духовке кабанятина всем пришлась по вкусу. В отличие от лося, мясо кабанятины было мягким, сочным, горько-сладким.

Вот на такой мажорной ноте закончилась «охота в моей жизни».

«Особенности национальной рыбалки»В моей жизни было несколько попыток «приобщиться» к

рыбалке. Сразу же скажу, что рыбаком я так и не стал, но о нескольких эпизодах, связанных с рыбалкой, хочу Вам рассказать.

Впервые о «рыбалке» я услышал, наверное, в 1943 году в Омске, когда мы жили на Большой Луговой улице. Живший в соседнем дворе мой сверстник, 5-6-летний Женька, носил кличку «Мулёк». Как я узнал, получил он ее за то, что пошел на речку Омку купаться и, увидев в воде стайку маленьких рыбок-мальков, плававших у берега, с криком «мулёк!!!» плюхнулся в воду. Он чуть не утонул, но был вытащен на берег более старшими ребятами, ловившими на удочку рыб.

Лишь 9 лет спустя, в 1952 году, я получил возможность вторично «приобщиться» к рыбалке. В конце июля я был впервые отправлен проводить свой летний отдых в пионерский лагерь от Министерства мясной и молочной промышленности в Битце, в Подмосковье.

В один из теплых августовских дней наш отряд совершал турпоход с ночевкой на природе. Наш ночной привал проходил на берегу живописной речушки Рожайки. К берегу реки подступал молодой хвойный лес. После вечернего костра мы улеглись спать.

272


Проснулся я на рассвете. Солнце только-только показалось над горизонтом. Наверное, я впервые встречал тогда восход солнца. Столь рано я еще никогда не поднимался.

Каково же было мое удивление, когда на берегу реки я увидел несколько своих товарищей, стоявший с самодельными удочками и пытавшихся поймать рыб, чтобы разнообразить наше походное меню рыбацкой ухой, сваренной на костре. Они то насаживали червей на крючок, то забрасывали леску с наживкой в воду, то подсекали, но ни один из них так ничего и не поймал. Когда мне надоело наблюдать за терпеливыми «рыбаками», я пошел купаться. Сразу же у берега вода доходила мне до пояса. Я подумал, что речка глубокая и поплыл к середине реки. Каково же было мое удивление, когда я достиг своей цели: я оказался на отмели. Вода едва доходила мне до колен.

Я побрел вдоль реки и на этой песчаной отмели обнаружил старый чайник. Я поднял его из воды и с удивлением обнаружил в нем небольшую рыбку. Длина ее, наверное, не превышала 12-15 см. Так я добыл свой первый «трофей» на рыбалке. Моей гордости не было предела, когда я узнал, что в это утро это была единственная рыбка, «добытая» нашим пионерским отрядом.

Пройдут еще долгих 14 лет, когда мне, наконец, придется действительно впервые приобщиться к рыбалке. Произойдет это в апреле 1966 года в Сухуми. Это была «морская рыбалка».

На вёсельной лодке мы отправились от лодочной станции санатория Минобороны СССР, располагавшейся в глубокой «протоке» в Черное море. Стоял чудесный солнечный весенний день. На веслах сидел Алик Лоренц. Мы же с Галей Тереховой (моей лаборанткой) загорали, наслаждаясь тишиной и ласковым солнцем.

Снасти и наживку А.Лоренц получил от своих знакомых на лодочной станции. Снасти были «нехитрые»: леска, намотанная на кусочек картона, крючки и грузила. Ловить рыбу мы будем на креветок. Нам дали с собой несколько консервных банок, в которых находились мелкие, размером не более 3-4 см, серые креветки. К каждой леске было привязано по несколько крючков. Алик показал, как нанизывать наживку на крючки. Затем мы сели с ним у противоположных бортов на корме лодки и забросили наши «снасти» в воду.

Каково же было мое удивление, когда я, еще не успев даже до конца размотать леску, услышал крик Алика: «Тащи!». Оказывается уже клюнула рыба. Я вытащил леску, перекинутую через указательный палец левой руки, и впервые в жизни в моих руках забилась живая серебристая рыбка. Это была небольшая ставридка. Я вновь нанизал креветку на крючок и бросил леску за борт. Через пару минут поплавок вновь «заиграл-заплясал» на поверхности

273


воды, и я опять вытащил леску с добычей. На сей раз я поймал одну «глосску» - небольшую черноморскую камбалу. «Добыча» при этом схватила не только крючок с наживкой, но и пустые крючки.

Камбала - «рыба-язык». Отсюда и «глосска». Так называли этих рыбок, наверное, греки, когда-то компактно проживавшие и в Сухуми.

В тот день мы вместе с Аликом поймали около тридцати рыбок. Были среди них и скумбрии, и бычки, но, выражаясь медицинским термином, «единичные в поле зрения». В основном наш улов состоял из небольших ставридок. Так состоялась моя первая настоящая морская рыбалка. Вечером мы с удовольствием поели свежей жареной рыбы. Она показалась мне очень вкусной.

Лишь шесть лет спустя доведется мне вновь побывать на рыбалке. Произойдет это на сей раз опять же в Черном море, но уже в Одессе. В конце августа-начале сентября я буду сопровождать Галочку на период «озвучания» кинофильма «Мушкетеры 4-го «А»» в Одессе. Фильм этот был снят Одесской киностудией летом этого же 1972 года «на натуре» в Старой Збурьевке, расположенной под Херсоном на Черноморских лиманах. Режиссером фильма был Валентин Казачков.

Галочка снималась в одной из главных ролей. В период съемок ее сначала сопровождала Лидочка, а в конце июня в Старую Збурьевку приехали и мы с Андрюшей. О днях, проведенных в Старой Збурьевке и Одессе, я расскажу позже. Сейчас же лишь о рыбалке.

После завершения съемок фильма, Лида с Андреем, как и большинство родителей, дети которых участвовали в съемках, возвратились в Москву. Родители Гали Будановой, с которой Галочка снималась еще в 1969 году у Ролана Быкова на Мосфильме в кинокартине «Внимание, черепаха!», и я остались с детьми. Большинство детей с «сопровождающей» от Одесской киностудии остановились в гостинице от киностудии Бульваре Советской Армии (вблизи студии) - это бывший Французский Бульвар. Нас же с Галочкой и Будановыми разместили в центре города в гостинице, кажется, «Октябрьская».

Дни свободные от «озвучания» мы проводили на санаторном пляже в Аркадии. Погода стояла великолепная. Ранняя осень, ласковое солнце, чистое небо, море цвета «морской волны». Такого цвета воду Черного моря ни в Пицунде, ни в Сухумской бухте мне видеть не доводилось. Песчаный пляж с лежаками. Море, отделенное волнорезами и бетонным «барьером» от открытой части моря, было относительно безопасным для купания не только взрослых, но и детей. Мы с удовольствием проводили такие дни на

274


пляже с раннего утра до самого вечера, отлучаясь на короткое время, чтобы пообедать.

Как-то раз на пляж прибыла почти вся съемочная группа во главе с Валентином Казачковым. Не знаю, как всё произошло в действительности, но В.Казачков решил сделать нам с Толей Будановым подарок. «Завтра у Вас будет лодка и Вы сможете весь день, пока дети будут «работать» на студии, порыбачить».

Ранним утром мы с Анатолием Будановым отправились на «Привоз» - знаменитый Одесский рынок. Там приобрели леску с крючками, грузила с поплавками и живых креветок в качестве наживки. Часов в 9 утра мы были уже на пляже. Нам «выдали» лодку, и мы отправились в «открытое море». Правда, далеко мы не заплывали. Лодку мы «поставили на якорь» метрах в 20-30 от «бетонного барьера». Погода нас на сей раз не баловала: хотя солнце светило ярко, море рябило.

Мы подготовили свои рыболовные «снасти» - леску, наброшенную на палец, и вторую, привязанную к уключине весел.

Такого «клева» мне больше ни разу в жизни увидеть не пришлось. Мы едва успевали менять наживку, забрасывать и вытягивать леску с трепещущими на крючках рыбками. За несколько часов, проведенных «на воде», пока у нас еще была «наживка», да не были совсем изрезаны леской пальцы, мы поймали в общей сложности более 120 бычков, причем штук 10-15 настоящих «кнутов». Так в Одессе называют крупных, длиной 15-20 см, толстых бычков. «Вязка» из 3-х таких кнутов на Привозе стоила тогда 5 рублей. Так что улов наш был по-настоящему хорош. Кроме бычков, нам попались на «самодур» (крючок без наживки) штук 20 маленьких скумбрий и ставридок, да еще поймали мы 5-6 «глоссок».

Весь этот богатый улов мы притащили в гостиницу киностудии. Там с помощью Ирины Будановой и «воспитательницы» мы пару часов чистили рыбу.

По совету Вали Казачкова мы вытащили печень из бычков и пожарили ее. Скумбрий и ставридок засолили. Из мелких бычков сварили уху на весь творческий коллектив «Мушкетеров 4-го «А», а крупных бычков - «Кнутов» на следующий день взяли с собой на пляж и сделали из них «шашлык».

Все блюда оказались отменными по вкусу. Раньше я ел бычков лишь в виде консервов - популярной «народной» закуски к водке «бычки в томатном соусе». В годы войны и послевоенные годы «остаповская шпана» неизменно закусывала этой дешевой закуской почти при каждом распитии водки и в праздники и в будни.

К сожалению таких вкусных бычков, которые были пойманы в Одессе, мне больше нигде поесть не довелось.

275


Еще один раз мне довелось участвовать в рыбной ловле в Старой Збурьевке. Хотя хронологически эпизод этот проходил месяца на 1,5-2 раньше, чем рыбалка в Одессе, я намеренно рассказываю о нем сейчас, так как рыбалкой назвать его у меня не хватает нахальства.

По сценарию фильма «Мушкетеры 4-го «А», герои киноленты - дети, должны были участвовать в ловле рыбы. Был заказан специальный рыболовецкий, не знаю уж как его назвать, не то «катер», не то «сейнер». Нас, родителей актеров, пригласили участвовать в «массовке», помогать рыбакам тащить сети.

Ранним утром всех нас приняли на борт этого рыболовецкого судна, и оно взяло курс на «заказник». «Заказник» - это место на лиманах, где лов рыбы запрещен. Но поскольку по сценарию был запланирован и «утвержден» лов рыбы, то, как говориться, за все было «уплочено».

Во-первых, мы прошли на этом катере до места лова по удивительно живописным протокам, между островами и островками. Во-вторых, когда нас «бросили» на помощь выбирать рыбу из сети, которую подтащили к небольшому глубоко вдающемуся в берег заливу, то мы оказались по пояс в воде, которая по своему составу напоминала «крепкий бульон» от ухи.

Рыбы было столько, что слизь от нее покрывала всю поверхность воды. Все тело и руки были в рыбьей слизи и чешуе. Никогда раньше и никогда после не видел я такого количества рыбы и не участвовал в ее «изъятии» из сетей и помещении в спецтару: бочки и ящики. Какой только речной рыбы здесь не было: щуки и лещи, карпы и тарань (вобла) и даже пара рыбцов.

Но главным трофеем был безусловно огромный сом, длиной, по-моему, метра полтора. Все мы - участники «массовки» - получили в подарок рыбу в виде нашего «трофея». Нам достались прекрасные лещи и карпы. Сом же поступил в распоряжение администрации съемочной группы.

Из крупных лещей и карпов мы с Лидой приготовили фаршированную рыбу, а средних размеров лещей посолили и завялили в специальных «садках», обеспечивающих безопасность и защиту вялящейся рыбы от мух. Штук пять таких отменных, прозрачных и бесподобных по вкусу лещей мы даже привезли в Москву.

Сом же был запечен и лежал целиком на столе во время банкета, устроенного съемочной группой для участников съемок и родителей юных артистов. От нашей семьи я был единственным представителем на этом банкете, так как и Галочка и Андрейка в это время тяжело болели гриппом.

276


Четверть века назад, в августе 1977 года в Монголии, на реке Селенге, впадающей в Байкал, в самом северном аймаке, вблизи границ с СССР, состоялась моя последняя «рыбалка». В тот год произошла и моя первая встреча с Монголией. Выезд на «рыбалку» был фактически последним «крупным мероприятием», стоявшем в плане знакомства с этой удивительно красивой страной.

Мы прилетели в этот аймак на самолете «АН-10», нас встретили у трапа самолета руководители органов здравоохранения этой самой северной части Монголии и на «рафике» повезли нас на Селенгу. Там нас уже ждала «группа товарищей». В честь «высокого» советского гостя был устроен «пикник на обочине», продолжавшийся два дня.

Не буду сейчас утомлять Вас подробностями этого чудесного отдыха на природе. Скажу лишь, что к моменту нашего прибытия приехавшие раньше монгольские друзья уже сумели поймать великолепного тайменя длиной пожалуй более метра.

Назавтра была запланирована рыбалка с нашим участием. Как говориться, на сей раз нам не очень повезло. Больше ничего поймать не удалось.

Чтобы как-то сгладить «неудачу,» советскому гостю (то есть мне) в подарок был преподнесен таймень, пойманный накануне. С этим трофеем мы возвратились в Улан-Батор, где я с его помощью «приобщил» к рыбным блюдам моих дорогих и добрых друзей - семью Монхтувшина. Я приготовил из тайменя настоящую уху, «угостил» их жаренной и отварной рыбой. Они ели рыбные блюда впервые. Но было рыбы столько, что съесть ее им было не под силу. Часть рыбы они заморозили, а часть отправили на пробу своим родителям и многочисленным родственникам.

Вот так закончилась моя «рыбацкая « эпопея.

На конькахГалочка с удовольствием проводила «свободное время» на льду

как на дворовом катке, так и во время редких посещений стадиона «Юных пионеров», где мы катались всей семьей по выходным дням. В те годы раздевалка на стадионе «Юных пионеров» не работала или работала очень редко. Мы раздевались прямо на снегу.

Ну а в конце 1968 года мы решили приобщить ее к фигурному катанию и записали в платную группу на катке «Динамо» на Петровке. Раз или два в неделю мы возили ее на каток, где в группе начинающих «фигуристов» она постигала азы фигурного катания.

Когда я рассказывал о наших спортивных «потугах» на станции переливания крови, то Наташа Моргулис решила составить нам компанию и записать в эту группу свою дочь Катю. Так мы стали

277


ездить на каток сначала вчетвером, а потом то я, то Наталья Борисовна (Наташа) сопровождали девочек. Мы добирались до катка на 20-м троллейбусе. Доезжали обычно до Пушкинской площади, а оттуда пешком мимо кинотеатра «Россия» по Пушкинской улице до катка «Динамо».

Больших успехов ни Галочка, ни особенно Катя Аксельрод (дочь Натальи Борисовны и Альберта Аксельрода –основоположника «КВН») не достигли. Галочка, правда, научилась делать «ласточку» и «пистолет» и хорошо скользить на фигурных коньках. Кате же не под силу оказалось освоить даже и эти простые элементы.

Навыки, полученные на катке «Динамо» Галочка пронесла через всю свою жизнь, составляя компанию на катках уже своим детям. Даже здесь в Кемнитце хоть несколько раз в год, но она все же выходит на лед. Каталась она и на «искусственном льду» у Оперного театра и у галлереи «Ротер Турм», и в знаменитом ледовом дворце «Eishalle». Для Кати же Аксельрод «ледовые уроки» на катке «Динамо», наверное, не пригодились в ее дальнейшей жизни. Сейчас она живет в Израиле, где лед наверняка более дефицитен, чем в Кемнитце.

Те наши совместные «ледовые» уроки продолжались лишь пару месяцев. Нам, родителям, не просто было «срываться» с работы, чтобы возить детей на каток. А так как успехи они делали, как я уже сказал, очень скромные, то занятия эти, как говорится, «умерли своею смертью».

Зато теперь Галочка могла «блистать» мастерством на дворовом катке и «тренировать» своих подружек - Веру Шевченко и Машу Кухтареву. Коньки одевали дома, так же как и костюм для фигурного катания. У Галочки было черное вельветовое платье (утепленное), украшенное полоской белого искусственного меха по нижнему краю юбки, на манжетах и «под горлом». В таком наряде, с вязаной шапкой на голове (красно-белой) она спускалась на лифте с 8-го этажа, топала через заснеженный двор до катка, где могла часами кататься в компании подружек, а мы присматривали за ней с кухонного балкона.

В Америку со своим бутербродомВесна 1969 года принесла нашей семье еще одно приятное

событие. Лидочка получила возможность принять участие в работе Международного симпозиума по мозжечку в Чикаго (США). Она была единственным специалистом из Москвы, удостоившейся такой чести. Более того, в немногочисленной научной делегации советских ученых, в составе которой было всего 4 человека вместе с ней, она

278


была единственным морфологом и единственной женщиной. В эту группу входили академик АН СССР, профессор П.Г.Костюк – директор НИИ физиологии из Киева и профессора Карамян и Фанарджан из Армении и Ленинграда.

Лидочка подготовила свой доклад на английском языке и, конечно же, очень волновалась. Во-первых, это был ее первый доклад на Международном симпозиуме, а, во-вторых, на английском языке и вдали от Родины.

Дорога до Чикаго оказалась довольно долгой, но интересной. Самолет их делал посадку в Лондоне. В течение четырех часов, пока они ждали вылета в США, сотрудник «АПН» (по просьбе Бориса Сергеевича) возил их по достопримечательным местам английской столицы. Затем перелет через океан. Не сразу попали они в Чикаго. Самолет их совершил вынужденную посадку в одном из аэропортов на Восточном побережье США. В аэропорту Чикаго нашу «советскую» группу встретил шофер из оргкомитета симпозиума и на шикарном лимузине привез их в отель. Все это я пишу по рассказам Лидочки, которой эта первая научная командировка в США принесла массу впечатлений и переживаний.

1969-й год - мы еще находились в плену нашей советской пропаганды об американском образе жизни и «страшной» действительности Америки: Чикаго - город американских гангстеров; засилье негров-наркоманов. К тому же один из участников симпозиума, русскоговорящий господин, предупредил наших «товарищей» ни в коем случае не удаляться от центральной улицы города, особенно в вечернее и ночное время. Это «метод профилактики» от возможных неприятностей и ограблений.

Однако оргкомитет организовал все-таки для советской группы знакомство с «городом миллионеров и гангстеров». Они даже посетили негритянский район Чикаго, правда, жизнь его наблюдали из окон автомобиля. А вот центр Чикаго и набережные озера Мичиган они посещали уже без особого страха, особенно в дневное время.

По вечерам и ночам в отеле были слышны пронзительные сигналы несущихся по городу машин стражей порядка - «Police». У Андрюшеньки была такая «полицейская машина», привезенная ему из Штатов Борисом Сергеевичем. По такой игрушечной модели я мог себе представить «работу» полиции в ночном Чикаго.

Когда наша «советская» группа была размещена в отеле, то информация о том, где они будут «питаться» не была еще до них донесена. Поэтому ранним утром следующего дня бедные советские ученые на выданные им в Академии наук скудные «доллары» (всем им, кроме Лиды, которая от своей АМН ничего не получила, было выдано по 10 долларов «на всякий случай», которые они должны

279


были по приезде сдать обратно) приобрели себе в ближайшем торговом центре хлеба и немного колбасы. Позавтракав таким образом, они с радостью узнали от члена Оргкомитета, что могут питаться в ресторане отела. Оказывается, за все «уплочено». Теперь уже и завтрак и обед и ужин были «как у людей».

В дни заседаний симпозиума, нашим ученым вообще не удавалось покидать отель. Научные доклады и дискуссии, «кофе-брейки», обеды и ужины - все проходило под крышей отеля.

Лидочка сделала свой доклад на английском языке. Все прошло как нельзя лучше. Особенно нервничал из «нашей группы» профессор Карамян. Он совершенно не знал английского языка. Но на помощь ему пришел П.Г.Костюк. Карамян делал доклад на русском языке, а П.Г.Костюк переводил на английский. В целом, сообщения советских ученых были приняты очень хорошо. Лидин доклад вызвал живой интерес у присутствующих, а руководитель симпозиума, профессор Llinas (Ллинас) после окончания заседания подошел к ней и персонально поздравил с интересным докладом и похвалил за хороший английский язык.

После завершения работы симпозиума Лидочка прилетела в Нью-Йорк, где в течение трех дней провела в доме у Генриха Боровика. В те годы Г.Боровик возглавлял бюро «АПН» в США. Лидочка благодаря ему получила уникальную возможность познакомиться с этим гигантским Мегаполисом. Она побывала и на Бродвее, и в Чайна-таун (китайском районе Нью-Йорка), и в итальянском районе, где впервые попробовала настоящий «крепкий» итальянский кофе. Даже маленькую чашечку такого кофе она не смогла допить. Посетили они и «Гарлем» - негритянский район Нью-Йорка, и Центральный Парк, и Музей «Метрополитен» и «Карнеги-Холл».

В порядке восполнения пробелов в «образовании» Лиды Генрих Боровик сопровождал ее и в кинотеатры, где шли шведский и американский эротические (или, по-нашему, порно-фильмы), фильмы, и даже на пару минут протолкнул ее в «стрептиз-клуб». Правда, побыть там ей довелось действительно лишь несколько минут, так как эти клубы только для мужчин и ей пришлось быстро ретироваться. Поднималась Лидочка и на Эмпайр-Стейт-Билдинг - в то время самый высокий небоскреб в мире.

Генрих Боровик рассказывал ей и о своих встречах с интересными людьми Америки. Он брал даже интервью у А.Ф.Керенского - премьер-министра Временного Правительства России, свергнутого в результате революции в 1917 году. Мы долгие годы называли этот «путч», организованный большевиками, Великой октябрьской социалистической революцией. Сейчас же все

280


чаще для обозначения этого события употребляют термин «Переворот».

С Генрихом Боровиком и его супругой мне доведется познакомиться у Лидиных родителей, когда Боровики нанесли им визит во время пребывания в Москве в начале 70-х, пока Борис Сергеевич еще возглавлял «АПН». Лидочка что-то привезла для отца Генриха Боровика из США (кажется, очки), переданные Генрихом, и мне пришлось передать их этому тогда уже довольно пожилому человеку («старому еврею»).

Меня тогда это очень удивило, что еврей Г.Боровик возглавляет Бюро АПН в США - в самом логове империализма. Г.Боровик еще в течение ряда лет оставался на этом посту, а вернувшись в Москву работал политическим обозревателем АПН, часто появлялся на телеэкране. Был он и последним Председателем советского комитета защиты мира.

Книгу Г.Боровика «Повесть о зеленой ящерице» я прочитал еще в 60-е годы. Она была посвящена кубинской революции, руководителями которой Фиделем Кастро и Эрнесто Че-Геварой мы все тогда восхищались. Генрих Боровик побывал во многих «горячих точках». Он описывал в своих журналистских очерках и события в Никарагуа, и мятеж Пиночета против правительства социалистов в Чили, возглавлявшегося Сальвадором Альенде.

По материалам этих событий им были написаны пьесы, шедшие в период «застоя» на сценах многих московских театров.

В середине 80-х мы встретили Генриха Боровика с дочерью Мариной на спектакле «Гамлет» в модном тогда театре-студии на Юго-Западе. Последняя встреча с Генрихом Боровиком произошла на похоронах Бориса Сергеевича в марте 1997 года.

В последние годы ХХ века из семьи Боровиков самой заметной фигурой становится сын Генриха и Гали Артем. Я впервые смог оценить его журналистские способности, читая репортажи советского еще журналиста о «службе» в американской армии. Артем описывал свои впечатления о «солдатской» службе в профессиональной уже тогда армии США.

Кто-то придумал совершить «обмен», свидетельствующий о наметившемся в период окончания «холодной войны» сближении двух великих Держав. Американский гражданин должен был пройти «службу» в Советской Армии, а гражданин СССР (России) в Армии США. Затем уже в середине 90-х годов Артем становится членом редколлегии еженедельника «Совершенно секретно», возглавлявшегося в те годы ее основателем, известным писателем Юлианом Семеновым. После смерти последнего Артем возглавляет не только редколлегию «Совершенно секретно», но и становится главой «издательского дома» или даже холдинга «Совершенно

281


секретно». В еженедельнике и на телевидении появляются довольно «острые» материалы о событиях тех непростых для России дней и о ее верхних эшелонах власти, погрязших в коррупции и оказавшихся тесно связанными с миром организованной преступности. Публиковались в «Совершенно секретно» и злободневные материалы о преступной и непопулярной в народе чеченской войне.

Как говорят о таких журналистах, как Артем Боровик - «он слишком много знал». Быть может это и явилось причиной гибели молодого талантливого журналиста и менеджера нового типа. При невыясненных обстоятельствах самолет, в котором летел Артем Боровик с группой журналистов разбился 9 марта 2000 года. Так трагически оборвалась жизнь этого молодого еще человека. Ему не было еще и сорока лет.

А в 1969 году, когда Лида жила у Боровиков в Нью-Йорке, Артему было всего лет 6-7, он еще и в школу не ходил.

Пока Лида совершала свой первый вояж в США и первую научную командировку, мы с Галочкой ждали ее на Беговой в нашей квартире одни. Андрейка в эти дни был в санатории им. Герцена в Подмосковье. Утром я провожал Галочку в школу, а забирала ее домой моя мама - баба Маня (Манюша, как звал ее папа).

Часов в пять я возвращался домой и мы с Галочкой делали домашние задания, занимались хозяйством. В целом, мы вполне справлялись с домашним хозяйством в «отсутствии» Лиды. Для меня что-либо сготовить или постирать не составляло никакого труда. Сложнее давались занятия с Галочкой, не отличавшейся большим рвением в постижении школьной программы.

Но вот настал день встречи. Утром я отвел Галочку в школу и с Толей Бажановым, шофером Бориса Сергеевича, на ЗИМе поехал встречать Лидочку в Шереметьево - московский международный аэропорт.

Мы встретили Лидочку и ее попутчиков. Толя сначала завез нас домой, а затем доставил Лидиных попутчиков - Костюка, Карамяна и Фанарджана в здание Президиума АН СССР, на Ленинском проспекте.

На свои 10 долларов, которые ей дал Борис Сергеевич, Лида умудрилась приобрести подарки для детей: Андрюшеньке досталась курточка из искусственной кожи темно-оранжевого цвета, которую он носил несколько лет, а спустя годы она перешла Боре Гоголадзе - нашему племяннику. Галочка получила в подарок «красивые» колготки. Таких купить в Москве не было никакой возможности. Еще дети получили в качестве сувениров (от Боровиков) тоже необычные для нас «картины» для раскрашивания.

282


Вот то, что удержала моя память о самом этом знаменательном для нашей семьи событии и о связанных с ним моментах общения с известными людьми.

Рождение кинозвездыВесна 1969 года принесла нам новые еще не изведанные

переживания и ожидания. Как-то в один теплый апрельский день Галочка, вернувшись из школы, сообщила: «Меня приглашают сниматься в кино!». Сначала мы отнеслись к этому сообщению сдержанно и с недоверием.

Из рассказа Галочки мы поняли, что какая-то женщина подошла к ней на школьном дворе и спросила: «Девочка, ты хочешь сниматься в кино?». «Да!», - не задумываясь ответила Галя. «Тогда дай мне номер Вашего домашнего телефона. Я позвоню твоим родителям», - сказала незнакомая женщина, представившись ассистентом режиссера Мосфильма. Вот такой, примерно, диалог произошел в тот весенний день 1969 года.

Через пару дней нам действительно позвонили. Незнакомый женский голос: «Я ассистент режиссера Ролана

Быкова. Могу поговорить с родителями Гали?». «Я отец Гали», - ответил я. Далее, чтобы избежать прямую речь, я перескажу суть нашего разговора. Алла Григорьевна, так звали звонившую ассистентку Ролана Быкова, сообщила, что на Мосфильме «запускают» новый фильм о детях-школьниках под названием «Внимание, черепаха!». Авторы сценария Лунгин и Нусинов. Снимать фильм будет известный актер и режиссер Ролан Быков.

Мы были знакомы с актерскими работами Р.Быкова такими, как роль солдата в филме «Служили два товарища», роль Бармалея в фильме «Айболит-66» и др. Кстати, в фильме «Айболит-66 Ролан Быков выступал и в роли режиссера. Фильм тот произвел фурор в среде кинолюбителей в 1967 году. И вот приглашение на кинопробы поступило и для нашей дочери.

Мы договорились с Аллой Григорьевной, что подумаем, посоветуемся с Галиной мамой, а Алла Григорьевна нам перезвонит. Вечером состоялся «семейный совет». Мы спрашивали Галочку, хочет ли она действительно сниматься в кино, и знает ли она, что это нелегкий труд. На что наша теперь уже взрослая дочь (ведь ей 24 апреля исполнилось уже 8 лет!!!) ответила, что хочет сниматься в кино. Мы согласились с ее желанием, и получили официальное приглашение на кинопробы.

Первой сопровождавшей Галочку на Мосфильм была Лида. В назначенное время они прибыли на киностудию. С Галочкой

283


побеседовали и отпустили домой. А уже в мае нам вновь позвонили и попросили приехать на Мосфильм еще раз.

На сей раз сопровождать будущую «артистку» пришлось мне. Я впервые оказался на знаменитой советской киностудии. На метро мы доехали до «Киевской», а оттуда на троллейбусе, кажется, 34, до «Мосфильма».

Студия занимала огромную территорию за высоким забором. На проходной, предъявив паспорт, я получил разрешение пройти в 1-й павильон студии. Дежурный любезно рассказал, куда нам следовало идти и где искать съемочную группу фильма «Внимание, черепаха!». Минут 5, а может больше, шли мы с Галочкой до корпуса, где размещался 1-й павильон.

Наконец, минуя лабиринты лестниц и длинных коридоров, мы оказались перед дверью, на которой была прикреплена белая бумага с напечатанными на ней крупными буквами названием фильма. Мы постучали и сообщили вышедшей на стук молодой женщине, что прибыли по их вызову. Она попросила нас подождать немного.

Минут через 5-10 она вновь вышла и представилась: «Лика Аароновна Авербах, режиссер фильма «Внимание, черепаха!». К Гале она обратилась уже как к старой знакомой: «Галочка, сейчас тебя пригласят главный режиссер фильма Ролан Антонович Быков и наш оператор Анатолий Мукасей. Они хотят с тобой побеседовать».

Вскоре нас пригласили в комнату, где находились режиссеры и кинооператор, а также еще какие-то люди. Фотограф сделал несколько снимков, предлагая Галочке то улыбаться, то хмуриться. Что-то спрашивал Ролан Быков, о чем-то они беседовали. Затем нас отпустили, сказав, что сообщат о нашей дальнейшей «судьбе».

Еще два или три раза мы с Лидой по очереди возили Галю на Мосфильм на кинопробы. Наконец, где-то в конце мая нам сообщили, что Галочка утверждена на одну из главных ролей в кинофильме, и передали сценарий фильма и бланки «Договора», который мы должны будем подписать с киностудией.

В июне начались съемки. Проходили они как в павильонах Мосфильма, так и «на натуре» - на улицах и дворах Москвы. На начальном этапе в съемках участвовали в основном дети, да исполнявшая роль учительницы молодая актриса Ирэн Азер. По-моему, она была в то время еще студенткой ВГИКа (Всесоюзный государственный институт кинематографии). Чуть позже к ним присоединилась Малкина, исполнявшая роль бабушки главного героя - Вовы Васильева.

Лишь на конечных этапах съемок на съемочной площадке появились известные актеры советского кино: Алексей Баталов, Зоя Федорова, Рина Зеленая и сам Ролан Быков, сыгравший в эпизоде роль бабушки одного из героев фильма.

284


Прочитав сценарий «Внимание, черепаха!» я, честно говоря, не был в восторге от него. «Айболит-66» показался мне более интересным. Но если вдуматься, вопросы, поднятые в этом фильме, весьма важны для воспитания в детях доброты, любви к «братьям нашим меньшим», к природе, воспитания в них чувства ответственности, дружбы, искренности.

Дети-актеры «работали» на съемках, если можно так сказать, прямо «с листа», они не заучивали свои роли, а «жили» на съемочной площадке. Порой их снимали «скрытой камерой». В естественности «молодых артистов» Вы можете убедиться, посмотрев этот фильм.

Но что хочется отметить, что участие в съемках фильма - это тяжелая работа. Особенно, если учесть, что кино не было исключением в те годы, и, как и на других «производствах», было много беспорядка, безалаберности. Дети проводили на съемочной площадке по 10-12 часов. Причем много времени тратилось бестолково. Естественно, домой вечером их привозили усталыми и даже голодными. При возможности то я, а особенно Лида «поддежуривали» на съемочной площадке, стараясь хоть как-то облегчить труд нашей «молодой артистки».

Зоя ФедороваНа выходные дни мы вывозили Галочку в Лесные Дали, где

отдыхали Варвара Сергеевна с Андрюшенькой. Помню как один из выходных дней, или как сейчас сказал бы я «Wochehende», мы с Галочкой посвятили тому, чтобы выучить наизусть текст песни, которую дети должны были исполнять на уроке пения вместе со своей учительницей пения, роль которой исполняла Зоя Федорова.

Песня эта называлась «Орлята учатся летать». Боюсь, что полностью воспроизвести весь текст этой песни по памяти спустя 33 года, мне не удастся, но то, что память сохранила, выглядит примерно так:

«Орлята учатся летать.Им салютует шум прибоя, в глазах их небо голубое. Ничем орлят не напугать, орлята учатся летать. Непросто спорить с высотою. Еще труднее быть непримиримым. Но жизнь не зря зовут Борьбой. И рано нам трубить отбой. Бой! Бой! Орлята учатся летать!!!».

285


Выучить какой-либо текст, стихотворение, таблицу умножения для Галочки всегда было трудно. Но мы должны были эту проблему за два выходных дня решить. Мы отправились с ней в лес и там разучивали куплеты этой не простой для ребенка песни. Многократные «повторы» отдельных куплетов, а потом и всей песни принесли свои плоды. Песня в конце концов была Галочкой разучена. Но каково же было разочарование , когда я узнал, что в фильм песня эта не вошла. В последний момент ее заменили, на мой взгляд, более подходящей песней «Главное, ребята, сердцем не стареть!!!» В исполнении Зои Федоровой, обращавшейся с этой песней к детям начальной школы (перво- или второклассникам) эта комсомольская песня начала 60-х годов звучала весьма комично.

Ударяя по клавишам рояля, сидящая к нему в пол-оборота, учительница, делая одновременно замечания детям, с по-настоящему «комсомольской искоркой» в глазах самозабвенно напевала:

«Главное, ребята, сердцем не стареть, песню, что придумали, до конца допеть. В дальний путь собрались мы, а в этот край таежный, только самолетом можно долететь! А ты, улетающий в даль самолет, в сердце своем сбереги. Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги!».

Напевая эту песню, замечательная актриса советского кино, популярная еще в предвоенные годы, то есть в начале 40-х годов ХХ века, не могла, конечно, предполагать, как трагически закончится ее непростая судьба актрисы и женщины.

За любовную связь с военным моряком, атташе посольства США в Москве в годы 2-й Мировой войны, Зоя Федорова была брошена в застенки КГБ (НКВД), а затем почти 10 лет провела в лагерях ГУЛАГа. Но ничто не смогло сломить эту мужественную женщину. После смерти Сталина в 1953 году, Зоя Федорова была выпущена на свободу.

Конечно, годы, проведенные в тюрьме и в ГУЛАГе не прошли бесследно. Вернувшись в кино, она уже не могла играть молодых девушек, как это было в начале 40-х годов, но ее искрометный талант позволял даже в ролях «второго плана» создавать прекрасные образы наших современниц или комические образы простых женщин, как например, Гапуся в кинокомедии «Свадьба в Малиновке».

286


КГБ не оставляли в покое Зою Федорову. Ее дочь уехала в США к своему отцу, а сама актриса так и находилась под «колпаком» наших спецслужб. В конце концов Зоя Федорова была найдена убитой в своей скромной московской квартире. Скорее всего, это было делом «длинной руки» агентов КГБ. Смерть артистки потрясла всех нас. Убийцы так, конечно, и не были найдены. Произошло это, кажется, в начале 80-х годов.

А сейчас, стоя «за кулисами» съемочной площадки, я с восхищением наблюдаю за игрой этой великолепной актрисы, задорно поющей песню моей комсомольской юности. Я впервые услышал эту песню в автобусе, везшим нас, комсомольцев Фрунзенского района г. Москвы, от Миусской площади (позднее площадь А. Фадеева) в Лужники к гостинице «Юность», где в октябре 1964 года проходила 1-я конференция молодых ученых Москвы.

Космонавтам нелегко – а актерам трудноКак-то в один из жарких летних день конца июня 1969 года, во

время съемок «на натуре» в одном из московских дворов на Мосфильмовской улице, я встретил Бориса Егорова - первого врача-космонавта. Он подъехал на томно-синем «Форде». Увидев меня, подошел и сразу же стал рассказывать, что с Элкой он развелся и женился на Наталье Фатеевой, синеглазой красавице-актрисе.

««Волгу», подаренную мне правительством после успешного космического полета, я продал и купил вот этот «Форд». А красивой машине нужна красивая женщина!», - продолжал он, - «и вот теперь у меня все есть. Я работаю в НИИ биологических проблем АН СССР у академика Газенко. Руковожу отделом и отвечаю за медицинскую подготовку космонавтов», - закончил он.

Я рассказал о наших с Лидой «успехах» и о том, что у нас в семье тоже растет актриса. Указав на Галочку, стоявшую на съемочной площадке, объяснил, что наша с Лидой дочь снимается в кино у Ролана Быкова. «Красивая девочка», - сказал Борис, смерив Галочку оценивающим взглядом.

На этом наша краткая встреча и беседа завершилась, Борис спешил куда-то.

Съемки продолжались все лето, и Галочка, да и мы с Лидой уже начали уставать от нашего приобщения к миру кино. В самые жаркие летние дни съемки шли в павильоне Мосфильма при освещении юпитеров. Лидочка все время ходила с Галочкой на съемки, чтобы можно было ее накормить и «напоить».

287


В павильоне стояла ужасная жара. И однажды Галочка сказала Лиде: «Мамочка, давай откажемся от съемок. Мне надоело». К сожалению, этого уже сделать нельзя было.

Мы договорились с Роланом Быковым и директором фильма, кажется, Урвачевой, что в конце июля - начале августа Галочку отпустят на дней десять. Лидочка попросила Бориса Сергеевича достать нам путевки в Дом отдыха. Так у нас появилась возможность вновь посетить «Валдай» - дом отдыха ЦК КПСС на Валдае под Новгородом. Мы с Лидой уже отдыхали там зимой 1961-го года. Галочка же получила хоть короткую передышку от съемок.

ВалдайМы прибыли на Валдай на сей раз поездом. Отправлялся поезд с

Ленинградского вокзала ночью, а часов в 7-8 утра мы прибыли уже в дом отдыха. Нас разместили в небольшом одноэтажном корпусе, стоявшем невдалеке от главного корпуса. Когда-то это была дача А.А. Жданова - члена Президиума ЦК КПСС (ВКП(б), секретаря ЦК, ведавшего идеологическим участком работы партии.

После смерти А.А.Жданова дача якобы перешла И.В.Сталину. Но говорят, что «великий вождь всех времен и народов» никогда здесь не был. Дом отдыха занимал великолепную территорию. Чудесный лесопарк, множество небольших живописных островков, соединенных с основной территорией шаткими деревянными мостиками, озера, также включенные в «закрытую» территорию дома отдыха. В левой части нашего корпуса жила семья главного врача дома отдыха, который входил в систему 4-го главного управления Минздрава СССР («кремлевки»). Столовая размещалась в главном корпусе.

В доме отдыха была своя лодочная станция, и уже в первые дни нашего отдыха мы сразу после завтрака брали лодку и отправлялись путешествовать по живописным Валдайским озерам. Погода стояла хорошая, теплая. Солнечные дни благоприятствовали отдыху и водным путешествиям. Мы медленно продвигались по водной глади озер, причаливая к небольшим островкам, поросшим хвойными деревьями, а порой отыскивали и более светлые березняки, где на солнечных полянках собирали землянику и чернику.

Возвращаясь к обеду, мы тянули за лодкой держащуюся за полотенце Галочку. Она нежилась таким образом в приятной теплой воде. После обеда мы отдыхали, а вечерами гуляли по территории дома отдыха, забредая в «удаленные островки», где как в сказке стояли «русские печки». Рядом с каждой печкой лежали сложенные «поленицы» дров, чтобы отдыхающие могли использовать печи по назначению.

288


Придет время и мы тоже будем сушить на одной из таких печей собранные в лесу грибы и варить варенье из земляники.

Одновременно с нами в доме отдыха проводили свой отпуск Белов Спартак Иванович, который был в течение ряда лет первым заместителем Б.С.Буркова, то есть первым замом Председателя Правления АПН, а позднее политическим обозревателем Агентства Печати Новости. Отдыхали Бегловы всем семейством: супруга Спартака Ивановича Зоя, дочь Наташа - студентка и сын Миша на год или полтора моложе Галочки. Вечерами мы порой встречали их во время прогулок. Как-то раз мы договорились отправиться вместе за грибами. И вот в одно прекрасное теплое утро светлого солнечного дня начала августа мы отправились в лес.

Лес на Валдае заметно отличался от привычного подмосковного леса. Огромные пушистые ели, вековые сосны перемежались участками березняка, особенно светлого и радостного в солнечный день. Но что меня особенно поразило - это холмы и холмики, покрытые темно-зеленым мхом, словно ковром, а на этих холмиках из мха торчали красноголовые подосиновики, напоминавшие мне penis‘ы в состоянии эрекции. Такого количества молодых, крепких красноголовых подосиновиков мне еще никогда видеть, а тем более собирать не приходилось. Помимо грибов в лесу было множество кустов черники, буквально обсыпанных спелыми сочными ягодами. Попадались и земляничные полянки, но земляника уже сходила на нет.

Галочка и Миша быстро устали от сбора ягод и грибов, и чтобы дать возможность взрослым продолжить грибную и ягодную «охоту», я предложил остаться с детьми, расположившимися на отдых на солнечной стороне одного из чудесных «мшистых» холмиков. Они сначала перекусили прихваченными после завтрака из столовой бутербродами, а затем принялись играть в какие-то им одним понятным игры. Я же поднялся на вершину холма и огляделся вокруг. Невдалеке я увидел пару торчащих из мха подосиновиков. Азарт охватил меня. Сказав ребятам, чтобы они оставались на месте, я спустился с холмика, сорвал грибы и тут же увидел на другом холмике еще несколько подосиновиков. Я направился к ним и так увлекся сбором грибов, что на мгновенье потерял ориентацию. Испугавшись, я стал звать Галочку и Мишу. Никто не отвечал на мои призывные крики и ауканья.

Я поднялся на вершину ближайшего холмика и вновь позвал детей. Никакого ответа. Теперь я уже просто растерялся. Ведь я потерял доверенных мне детей. Я наметил для себя несколько ориентиров и начал кругами то удаляться от них, то возвращаться, - обследовать близлежащую территорию леса. Я понимал, что далеко

289


от места, где я оставил детей, уйти не мог, и все же какой-то холодок охватывал мою грудь и живот.

Но вот страх покинул меня, внезапно, поднявшись на вершину одного из холмов, я увидел моих деток, мирно игравших в котловине между мшистыми холмами на том же самом месте, где я их оставил. Только теперь я понял, что мои крики Галочка и Миша просто не могли услышать. Ведь я кричал им, находясь в «котловине», с другой стороны холма, и звук моего голоса до них просто не доходил. Больше я уже ребят не оставлял одних.

Вскоре к нам подошли и остальные «грибники», довольные как «уловом» грибов, так и «урожаем» черники.

Вернувшись домой после удачной, а для меня незабываемой лесной прогулки, мы пообедали, отдохнули и отправились на один из островков жарить и сушить собранные отборные подосиновики.

Вспомнив этот день нашего пребывания на Валдае, мне захотелось поделиться с Вами своим жизненным опытом, касающегося сбора грибов. Но об этом чуть позже.

Сейчас же еще несколько слов о Валдае 1969-го года. В те дни отдыхала на Валдае еще одна известная супружеская пара - народная артистка СССР, солистка Большого театра Лариса Авдеева и Евгений Светланов - известный дерижер. Тогда более известной из этой пары была Лариса Авдеева, энергичная, эффектная женщина, пользовавшаяся большой популярностью не только у «народа», но и обласканная «власть предержащими».

Пройдут годы и вершины славы достигнет уже Евгений Светланов, ставгий вы 80-е годы ХХ века едва ли ни самым знаменитым из советских (а позднее российских) дирижеров. А в те дни лета 1969 года, отправляясь на завтрак, мы часто встречали возвращавшегося с рыбалки Евгения Светланова. Он неизменно приносил по 4-5 крупных угрей. Довольный уловом, он с гордостью показывал свою «добычу».

Кино кином, а учиться-то надоДни отдыха пробежали быстро. Мы даже не смогли пробыть в

доме отдыха «причитающиеся» нам 12 дней. Лишь десять дней были «отпущены» Галочке Мосфильмом. Следовало возвращаться домой и вновь приступать к работе - съемкам фильма «Внимание, черепаха!».

Весь август интенсивно работала съемочная группа. Эпизоды фильма снимались то в павильонах, то на натуре. Помню лишь съемки павильонные, когда «работали над эпизодом - урок пения - Зоя Федорова так заразительно исполняла «Главное, ребята, сердцем не стареть!», что, казалось, и все работающие на съемочной

290


площадке, и «зрители» готовы были подпевать ей. Еще помню «массовку» на природе, на берегу какой-то речушки в районе Филей. Другие съемочные дни в памяти моей не удержались.

В августе мы решили вопрос с переводом Галочки в другую школу. 39-я средняя «английская» школа оказалась нам «не по зубам». Галочка не проявила способности к усвоению школьной программы, особенно «языковой». Мы пытались помочь ей в освоении основ английского языка. Но занятия с «репетитором» были для нее лишь лишней нагрузкой. Она зевала во время занятий и едва ли не засыпала.

Мы решили, что вряд ли стоит мучить ребенка дальше. Написали заявление, забрали документы из 39-й школы и, получив «добро» в РОНО (Районный отдел народного образования), перевели ее в новую школу, здание которой располагалось на 1-ом Беговом проезде, также недалеко от нашего дома.

Посоветовавшись с Лидой, мы решили, чтобы Галочка начала учиться в новой школе с 1-го класса. Ведь ей еще предстояли «съемки» в течение, по крайней мере, первого полугодия учебного года. И чтобы она вновь не отстала в прохождении школьной программы, мы попросили дирекцию школы зачислить ее в 1-й класс. Ее классный руководитель Клавдия Ивановна оказалась на редкость добрым человеком. Она с пониманием отнеслась к нагрузке, которую несла «молодая актриса», и старалась помочь ей в освоении учебного материала.

Объем нагрузки и требования к ученикам в этой школе были несравненно легче, чем в «английской» школе. Галочка, несмотря на частые пропуски занятий, а порой и длительные, когда, например, после окончания 1-й четверти съемочная группа на две недели выезжала в Сочи, совсем не отстала от своих соучеников. Так что этот наш шаг оказался правильным.

В сентябре съемки проходили на Калининском проспекте (Новый Арбат). Там снимался эпизод, когда дети и учительница идут в школу. Молодая симпатичная учительница - Ирэн Азер - направляется в школу в «мини-юбке». Подходя к школьному двору, она превращает свою «мини-юбку» в юбку «нормальной» длины. То же самое проделывают со своей школьой формой и ее ученицы: Эла и Бела (Леночка Рябухина и Галочка).

Этот небольшой по времени эпизод фильма снимался практически весь субботний день. Хорошо, что хоть с погодой повезло. Был теплый солнечный день начала осени. Березки уже пожелтели, реставрированные церковки сияли своей белизной. Правда, в те годы это были не действующие храмы. В одном из них размещалась экспозиция «Искусство природы». В залах церкви демонстрировались «произведения» мастеров, использовавших для

291


своих работ найденные в лесу необычной формы корни деревьев, ветки, напоминающие животных, сказочных героев. Там же были представлены «скульптуры» из пней, резьбе по дереву, а также аквариумные рыбок. Сейчас, наверное, храмы эти используются уже по своему назначению.

«Мстители»В конце октября съемочная группа выехала в Сочи. Галочку

сопровождала Лида. Мы с Андреем впервые остались дома вдвоем - в мужском коллективе.

На октябрьские праздники мне пришлось дежурить в Институте, а Андрюшенька как раз заболел. Он вынужден был проводить свои школьные каникулы в постели. А тут еще мое дежурство. Отказаться от этой «обязанности» даже несмотря на Андрюшенькину болезнь я не мог. Мне удалось, правда, перенести свое дежурство на дневное время.

Утром я покормил Андрюшеньку завтраком, дал ему лекарства, оставил на плите обед и отправился на работу. В этот день по телевидению передавали «Новые приключения неуловимых». Я позвонил Андрейке из Института. Он как раз смотрел этот фильм о приключениях полюбившихся уже нам по фильму «Неуловимые мстители» молодых ребят - героев гражданской войны.

Когда-то, наверное, еще в 30-е годы шел фильм о «красных дьяволятах». В 60-е годы Кеосаян сделал «ремейк» на этот же сюжет и поставил фильм, ставший заметной вехой в нашей революционной кино-эпопее. Хороший актерский ансамбль, удачные кадры «революционной романтики». В первой части - «Неуловимые мстители» - прекрасно сыграл Бубу Касторского Леонид Сичкин. Он на долгие годы стал любимцем советской киноаудитории.

Его трогательные куплеты одесского «шансонье» и особенно комическое пританцовывание сделало его столь популярным, что даже в тюрьме к нему было особое отношение со стороны тюремного начальства. Отбыв свой срок заключения за «левые концерты», он в 80-е годы эмигрировал и осел в США. К сожалению, других хороших ролей ему сыграть не удалось. Так он и остался героем одной роли.

В середине 90-х он на короткий срок приезжал в Москву. Выступая по телевидению, Л.Сичкин - «Буба касторский» рассказал анекдотический случай, имевший место во время его пребывания в советской тюрьме. «В коридоре, по которому заключенных выводили на прогулку, висел на красном полотне транспарант -«Ленин с нами!». «Как-то раз начальник тюрьмы, обращаясь к заключенному, спросил: «Ну, как дела, Буба Касторский?». Артист,

292


указывая на транспорант, ответил, что поначалу ему было не очень хорошо. Но когда он узнал, что Ленин с нами, успокоился. Вот такие курьезные моменты делают порой нашу жизнь смешной и не такой страшной. «На следующий день, - продолжал Сичкин, - транспарант этот исчез со стены».

А вот вторая часть фильма «Новые приключения неуловимых» мне лично запомнилась песней-романсом на музыку А. Островского «Русское поле». В течение многих лет, особенно катаясь на лыжах по подмосковному раздолью в Раздорах, Ромашково, а в последние годы пребывания в России в Заветах Ильича, я часто, выезжая на поляны, напевал эту песню:

Поле, русское поле,светит луна или падает снег.Счастьем и болью связан с тобою,Нет, не забыть тебя сердцу вовек.Не сравняться с тобой ни леса, ни поля,Ты со мной, мое поле, студит ветер висок.Здесь Отчизна моя и скажу не тая,Здравствуй, Русское поле, я твой тонкий колосок.Поле, Русское поле,сколько дорог прошагать мне пришлось.Ты моя юность, ты моя воляВсе, что сбылось, все, что в жизни сбылось»

Озвучим – и на премьеруЗавершились Октябрьские праздники и школьные каникулы.

Андрюшенька выздоровел, Лидочка с Галей вернулись из Сочи. Съемки фильма «Внимание, черепаха!» практически завершились. Начались «рабочие будни». Но Галочку еще несколько раз выдергивали на «досъемки», а затем началось «озвучание».

Озвучание фильма по своей сложности для юных актеров оказалось более тяжелым, чем съемки. Я пару раз присутствовал на озвучании и видел, как тяжело давалось детям задача точно попасть в звучащую с экрана фразу, произнесенную ранее самим актером во время съемок.

293


Наконец завершился этот непростой этап создания фильма. Теперь дело было уже за режиссером и монтажниками. К середине декабря фильм был готов и допущен к выпуску и прокату.

Премьера фильма «Внимание, черепаха!» состоялась в декабре 1969 года в Доме кино на Васильевской улице (недалеко от площади Маяковского, ныне Триумфальной площади). К сожалению, я не смог присутствовать на премьере из-за болезни нашей актрисы. Нашу семью представляли Лидочка с Андрюшенькой. Я проводил их, прошел в фойе Дома кино, увидел торжественную обстановку и суету московского «бомонда» и быстро вернулся домой к Галочке.

Галочка получила в подарок большую красивую, ходящую за руку и говорящую куклу. Вернувшись домой после просмотра фильма, Лидочка рассказывала об обстановке, в которой проходила премьера и о том, что фильм был встречен аудиторией очень хорошо и доброжелательно. Премьера не прошла незамеченной и средствами массовой информации. И в газетах, и по телевидению фильм и его режиссер получили высокую оценку.

Мне доведется побывать на еще одной «премьере» этого фильма уже в январе 1970 года, когда он вышел на широкий экран. Встреча зрителей с творческим коллективом фильма «Внимание, черепаха!» состоялась в кинотеатре «Космос» перед началом сеанса. На сцене присутствовали режиссеры фильма (Ролан Быков и Лика Авербах), ведущие актеры (Зоя Федорова, Рина Зеленая, Малкина, Ирэн Азер), а из детей актеров - Галя Буданова, Лена Рябухина, Галочка, Алеша Ершов, Андрей Самотолкин, Алеша Голубев, а также главный опреатор Анатолий Мукасей. На сей раз не было лишь Алексея Баталова, ленинградского актера, да мальчика из Армении - Миши Мартиросяна.

«Молодые артисты» получили от администрации кинотеатра цветы и маленькие сувениры. Галочке достались «красные шарики» - елочные украшения. Мы бережно относились к ним и на протяжении почти тридцати лет неизменно украшали ими наши новогодние елки.

Вот так завершилась Галочкина прервая «кинопроба». После этого фильма она будет многократно получать приглашения от разных киностудий страны принять участие в съемках фильмов.

Приглашали ее также принять участие в озвучании известного американского фильма «Звуки музыки». Но тяжкий труд на киноплощадке и опыт, приобретенный ею во время съемок «Внимание, черепаха!», несколько охладил ее пыл стать актрисой. Лишь трижды она дала согласие участвовать в съемках новых фильмов.

294


Грибная охота в моей жизниОписывая наш поход за грибами на Валдае в 1969 году, мне

захотелось вспомнить, как возникла и культивировалась на протяжении моей жизни страсть к “грибной охоте”.

Все началось еще в детстве. В первые послевоенные годы у нас на даче в Загорянке жила семья Янкилевичей-Лившицев. Елена Исаевна Янкелевич - врач, много сделавшая добра нашей семье в период Великой Отечественной войны. Она помогла перевести папу, получившего ранение ноги под Сталинградом, для “долечивания” в госпиталь в Омске, где мы находились в эвакуации. С того тяжелого для нашей семьи и всей страны 1943 года между нашей семьей и семьей Елены Исаевны установились теплые дружественные отношения.

В первое послевоенное лето 1945 года на даче в Загорянке жили лишь мы (Толя и я) с мамой, да дочь Елены Исаевны и Якова Анатольевича Лившица Наташа со своей бабушкой Симой Юдовной (матерью Елены Исаевны). Жили мы все вместе в правой половине дачи, где было две комнаты и терраса. Мы с мамой занимали дальнюю комнату, а в проходной комнате (между нашей спальной и террасой) жили Сима Юдовна с Наташей. Когда на дачу приезжали ее родители, они спали либо в комнате наверху, либо в комнате, расположенной в левой половине дачи.

Хорошо помню наш первый “поход за грибами”. Было это в начале августа 1945 года. Елена Исаевна была в отпуске и проводила его на даче в Загорянке. В один из будних дней мы собрались в лес. К этому дню мы тщательно готовились.

За несколько дней до этого Елена Исаевна во время прогулки “на пруд” рассказывала нам, как она ходила за грибами в довоенные годы. Летом они жили где-то в Поволжье. Там были прекрасные леса, славившиеся своими грибными местами. Они собирали там великолепные белые грибы-боровики, нежные маслята, красноголовые подосиновики и черноголовые подберезовики. Такие грибы мне еще не приходилось самому собирать или даже видеть. Мы пару раз ходили в “ближний” лес в Загорянке, но кроме сыроежек ничего там не находили.

Елена Исаевна уговорила нашу маму (бабу Маню) пойти в “дальний” лес, в Оболдино. Взрослые собрали съестные припасы и “питье”, чтобы детям хватило на весь день. Все это было уложено в дерматиновые черные сумки (“модные” в те годы), в “авоськи” сложили подстилки (старые одеяла) для отдыха в лесу.

Позавтракав часов в 9 утра, мы вышли с дачного двора и направились в лес. Мы шли вначале по нашей 8-й просеке в сторону пруда, затем по Электрозаводской улице к Загорянскому лесу.

295


Одеты мы были во фланелевые выцветшие пижамки и тапочки, а Наташа (она была на 1 год моложе меня) в летнее платьице.

Когда мы вошли в лес, то роса еще не просохла на траве. Мы сразу же промочили ноги. Идти в мокрых тапочках было неприятно. Елена Исаевна как врач посоветовала нашей маме разрешить нам сбросить мокрые тапки и идти босиком. Мама нехотя согласилась.

Я лично получил большое удовольствие идти по мокрой прохладной траве босиком. Особенно приятно было ступать босиком по теплым чистым лужам, встречавшимся в лесу на нашем пути. Примерно через час мы пересекли Загорянский лес и вышли к полю, за которым виднелась какая-то деревня. Это была деревня Оболдино. На опушке леса мы сделали первый привал.

Трава на опушке леса, освещенная солнцем, уже обсохла. Расстелив одеяла, мама и Елена Исаевна разложили припасенные бутерброды, вареные яйца и бутылки с компотом. Перекусив и отдохнув, мы продолжили свой путь. Примерно через полчаса мы достигли деревни. У местных жителей расспросили, где в ближних лесах грибные места. Нам посоветовали пройти еще километра полтора к видневшемуся “на горизонте” лесу.

Шли мы сначала по пыльной проселочной дороге, затем через луга, поросшие пожухлой травой. Наконец мы подошли к опушке лиственного леса. Молодые белые березки обступали словно в хороводе огромные серые дубы. На опушке этого леса было решено устроить еще один привал, чтобы с “новыми силами” уже отправиться “по грибы”.

Я с нетерпением ждал “команды” - “искать грибы”. На привале Елена Исаевна проинструктировала всех, как себя вести в лесу, чтобы не отстать друг от друга и не потеряться (не заблудиться). Я помнил сказку про девочку и медведя и про 3-х медведей. Страха потеряться в лесу у меня не было, но отходить далеко от взрослых я не стал.

Войдя в лес, мы растянулись “в линейку”, находясь метрах в 5-10 друг от друга, и стали углубляться в незнакомый нам лес. Солнце уже поднялось и находилось за нашей спиной. Елена Исаевна сказала нам, что будет ориентироваться в лесу по солнцу, и чтобы мы перекликались- “аукали” и не уходили далеко от взрослых. Первый гриб-сыроежку нашла, конечно, она. Мы бросились смотреть и вновь собрались “ в кучу”. “Так грибы не собирают!», - сказала нам опытный грибник. “Двигаемся вглубь леса, но на расстоянии 5-10 шагов друг от друга”. Мы послушно разбрелись и вскоре я тоже нашел первый гриб. Был это рыжий, гладкий масленок, у которого под шляпкой была тонкая белая пленка.

Мы как раз подошли к молодому сосняку.

296


Молодые сосенки стояли правильными рядами. Видимо, это была “посадка”, осуществленная еще в предвоенные годы. Елена Исаевна сказала, что в молодом сосняке должны быть маслята. Мы начали “поиск”. И действительно, каждый из нас нашел штук по пять молодых маслят. Радости нашей не было предела. Мы двинулись дальше вглубь леса. Н

а смену молодому сосняку пришел светлый, веселый березняк. Молодые стройные березки стояли, словно невесты, готовые идти под венец. Здесь мы нашли несколько подберезовиков. Таких “благородных” грибов мне раньше находить не доводилось.

Вершиной этого первого в моей жизни грибного похода стала “находка” Наташи. Я и тогда думал и считаю и сейчас, что нашла тот огромный белый гриб Елена Исаевна, но, чтобы порадовать Наташу, она показала ей этот гриб, а та просто сорвала его. Мне почему-то он запомнился своей темно-фиолетовой окраской шляпки. Быть может она была темно-коричневой? Размер шляпки был, наверное, сантиметров 8-10.

Еще долгие годы не удастся мне найти белый гриб такого размера. В тот же день августа 1945 года я так и не нашел ни одного белого гриба. И все же страсть собирать грибы началась для меня именно с этого первого грибного похода.

Еще несколько раз мы ходили за грибами в Оболдино с Еленой Исаевной. По дороге в лес и обратно она рассказывала нам всякие интересные истории времен своей молодости, в том числе и не очень “веселые”. В этих случаях речь шла о вынужденной эвакуации их семьи в период гражданской войны. Однажды она упомянула о своем старшем брате Юрии Исаевиче Янкелевиче - выдающемся скрипаче-педагоге, создавшем знаменитую скрипичную школу в СССР и позднее ставшим профессором Московской консерватории.

Они уже несколько дней не могли сесть на поезд. Пришлось “штурмом” брать вагоны подошедшего железнодорожного состава. Пассажиры бросали на вокзале свои вещи, но Юра не мог расстаться со своей скрипкой. Он прижал ее к груди и с огромным трудом буквально в последний момент его втолкнули в переполненный вагон. С этой скрипкой он никогда не расставался, ни в период гражданской войны, ни в годы Великой Отечественной войны. Она сделала его всемирно известным педагогом, воспитавшим целую плеяду выдающихся скрипачей-виртуозов.

Затем наступил длительный перерыв в моей “грибной охоте”. Лишь в годы моей юности мы повторили те “подвиги” второй половины 40-х годов. Уже без взрослых, своей загорянской компанией - человек 5-7 ребят и девочек 16-17-летнего возраста мы ходили “по грибы” опять же в Оболдино. Последний раз это было в

297


1954 году. На “поджарку” мы, конечно, грибов набирали, но белых среди них так и не было.

“Грибная эпопея” продолжилась для меня лишь в 1958 году в Валентиновке. На даче у Лидочки, где мы проводили то лето, я впервые увидел “свинушки”. Сначала мы нашли их под сложенными перед “уразовским” забором (отделявшим территорию дачи от соседней дачи Измаила Алиевича Уразова, который в те годы вел в “Огоньке” рубрику “Почему мы так говорим?”) бревнами, спиленных несколько лет назад огромных сосен и елей. Лидина бабушка Анна Иосифовна засолила свинушки, и мы все с удовольствием ели их с отварной картошкой, сдобрив грибы подсолнечным маслом и мелко нарезанным репчатым луком.

В это же время мы с Лидой, находившейся уже на 9-ом месяце беременности, собирали свинушки не только на территории дачи, но и в ближнем Валентиновском лесу. Кстати, там же в лесу в конце августа 1958 года я впервые нашел опята. Пару десятков небольших молодых опят Варвара Сергеевна, вернувшаяся уже после отдыха, проведенного вместе с Борисом Сергеевичем и Юлей в Крыму, засолили вместе с найденными во дворе дачи свинушками. Так я попробовал теперь и опят.

Две дальнейшие попытки набрать грибов в считавшихся тогда грибными местах Подмосковья окончились неудачей.

Первого октября 1959 года мы всей нашей студенческой группой - 17-ой группой потока «Б» лечебного факультета 1-го МОЛМИ – прогуляв занятия цикла «ЛОР»-болезней (болезни уха, горла и носа), поехали, по предложению Коли Чебышева, в лес под городом Чехов. На электричке с Курского вокзала мы доехали до станции Чепелёво. Выйдя из поезда в тот хмурый, ветреный осенний день, мы направились в сторону леса. Сразу же скажу, что осень эта была в Москве прохладной, а накануне нашего похода пару раз по ночам были даже заморозки.

На опушке леса Светка Сальникова нашла один гриб, кажется, стареющий подберезовик. Мы обрадовались, что впереди нас ждет богатая добыча. Но полчаса поисков не дали никакого результата. Продрогшие, мы решили немного «согреться». Распив прихваченный с собой «Портвейн» и повеселев, мы с новыми силами бросились на поиски грибов. К нашему великому разочарованию мы набредали несколько раз на пни, усыпанные опятами. Но, схваченные морозом и оттаявшие, грибы почернели и уже в пищу не годились.

Раздавив ногами единственный найденный ранее гриб и допив «Портвейн», мы отправились на вокзал и вернулись в Москву. Поход этот, несмотря на неудачу, остался в моей памяти на всю

298


жизнь. Причем картинки того дня сохранились столь яркими, что кажется, было это не 44 года назад, а буквально вчера.

В сентябре 1966 года, в год, когда Андрюшенька пошел в 1-ый класс, а мы вернулись в Москву из турпоездки в Италию, Варенька и Влада Иосифовна Харламова решили в солнечный теплый день середины сентября съездить со своими внуками в Столбовую («Белые Столбы») за грибами. Мы с Лидой составили им компанию. На двух машинах - ЗИМе и Волге - мы прибыли в лес уже во второй половине дня.

Погода стояла великолепная. Наверное, в тот год я впервые увидел в Подмосковье «золотую осень». Березы стояли действительно в «золотом уборе», а редкие осины и клены - багряно-красными. Мы провели пару чудесных часов, бродя по солнечным опушкам леса. Дети: Галочка, Оксана, Андрюшенька и Вася Ореханов бегали, резвились. Мы же бродили по освещенным ранним закатным солнцем полянкам. Но на сей раз «грибная охота» была попросту «пустой».

Зато 8 лет спустя, во время путешествия по Чудскому озеру мы набрали огромное количество грибов и среди них множество, как мы думали, белых. Но оказалось, что эти очень похожие на «боровики» грибы, были ядовитыми «сатанинскими» грибами. Принеся наш «урожай» на теплоход и нанизав их (грибы) на нитку, мы пошли на «кухню», чтобы посушить их. И вот тут нас огорчили, сказав, что это ядовитые грибы. Пришлось все их выбросить. А из кучки лисичек и сыроежек повар теплохода сделал нам целую «сковородочку» жареных грибов, которые мы с удовольствием съели за ужином. Путешествовали мы по Чудскому озеру в тот дальний 1974-й год всей нашей семьей и в компании с Лидиными подругами-сослуживицами - Наташей Урановой и Гелей Кривицкой.

А год спустя, в конце июля 1975 года, мы с Лидой и ребятами, гуляя по лесу в Заветах Ильича, набрели на участке леса «за картофельным полем» на березки, стволы которых были сплошь усыпаны молодыми опятами. Никогда до этого столь рано летом собирать опята мне не приходилось. Мы набрали тогда довольно приличное количество опят, но, засолив их, получили лишь пару литровых банок соленых грибов. В последствии ни разу в этих лесах опят мне находить не удавалось.

В этот же год, уже в сентябре, мы впервые «открыли» для себя новый вид грибов. Мы приехали на дачу, где еще жили с Борькой Варвара Сергеевна и Борис Сергеевич, на выходные дни. В субботу днем мы всей «компанией» пошли в лес. Грибов было мало, но на опушке леса встречались довольно большими кучками светло-коричневые, незнакомые нам грибы. Встретив одного грибника - пожилого мужчину, несшего целый пакет этих грибов, мы

299


поинтересовались, что это за грибы. Он ответил нам, что это «подореховики», очень вкусные грибы. Вернувшись в места, богатые этими грибами, мы набрали две полные сумки. Придя домой, мы отварили их, часть засолили, а часть пожарили. Они действительно оказались очень вкусными. По вкусу своему «подореховики» близки опятам.

Пару лет нам удавалось в начале сентября набирать довольно приличное количество «подореховиков». Мы четко знали «грибные места». Но внезапно подореховики в лесу «Заветов Ильича» почти исчезли. Уже в начале 90-х годов, отдыхая на даче в сентябре месяце, мы с Лидой однажды попали на волну опят. На сей раз мы притаскивали домой полные полиэтиленовые пакеты грибов. Мы их солили, жарили, сушили. Этих запасов хватило нам на целый год. Больше опят мы собирали лишь в Цайсигвальде в Кемнитце.

Года за два до нашего отъезда в Германию, в «Заветах Ильича» был урожай на «черноголовых подберезовиков». Мы собирали их в ближнем лесу. Особенно много было их на опушке леса по «берегам» прорытых для осушения болота каналов

В 1977 году, во время моего первого пребывания в Монголии, мне впервые довелось собирать шампиньоны, росшие в огромном количестве в монгольских степях.

Монголы грибов не знают, в пищу их не употребляют и поэтому никто тогда шампиньоны в «безлюдной» степи, естественно, не собирал. Лишь 10 лет спустя, когда мы с Лидой посетили Монголию по приглашению наших друзей, моих учеников Монхтувшина и Дариму, мы приобщили их к блюдам из грибов. Из поездки в Эрденет - город на севере Монголии, где с помощью СССР был построен медеплавильный комбинат, мы привезли в Улан-Батор - столицу Монголии, целый багажник Батмунховского «Москвича» грибов.

Помимо шампиньонов мы набрали на берегу небольшой речушки, наверное, штук сто подосиновиков. Были среди них грибы с огромными шляпками, диаметром по 12-15 см, крепкие, чистейшие, ни одного червячка. Но большинство составляли средних размеров молодые подосиновики, росшие целыми «семействами». Я обнаружил их в кустах, когда рано утром после ночевки в палатке пошел на речку умываться. Сорвав несколько грибов, я вернулся и, разбудив Лиду и Монха, потащил их собирать грибы. Такого количества подосиновиков мне больше никогда и нигде собирать не доводилось.

В тот же год на «даче» у Монха, расположенной в чудесном месте недалеко от Улан-Батора, мы ходили за грибами в кедровник. Там мы набрели на удивительные для меня виды маслят. В отличие от привычных маслят со светлыми желтыми или

300


светлокоричневыми шляпками, встечающихся в лесах России (в Подмосковье, на Вологде, в Вязьме), здесь нам попадались в огромном количестве маслята, цвет шляпки которых был красным, бордовым и красно-желтым.

Такого количества маслят я больше не собирал никогда. Лидочка научила Дариму жарить грибы, готовить грибной суп и солить маслята. Спустя годы Монхтувшин, навестивший нас в Москве, говорил, что теперь они тоже полюбили грибы и собирают их, бывая на даче, а также «приобщили» к этому своих ближайших родных и друзей.

Еще дважды в нашей жизни в СССР и последние годы в России мы с удовольствием собирали грибы.

В середине 80-х мы отдыхали с Лидочкой в Карпатах, на Гуцульщине. Наш дом отдыха размещался вдали от поселений, в горах, километрах в десяти от Ярёмчи - городского центра Гуцульщины. После экскурсии в горы «по местам Олексо Довбуша» - карпатского «Робин Гуда», мы получили возможность погулять по «горным лесам». К нашему удовольствию в лесу было полно грибов.

Собрав немного подберезовиков и очень крепких сыроежек, мы вернулись в дом отдыха, почистили их, нанизали на нитки и повесили на балконе сушиться. Еще пару раз мы ходили в лес за грибами. К сожалению «волна» белых грибов уже прошла, но подберезовиков и сыроежек мы собрали много. Домой в Москву мы вернулись с сушенными грибами.

А за год до нашего отъезда в Германию, мы отдыхали на нашей «дальней даче» под Вязьмой вместе с Андрюшенькой и Дашенькой. Раз пять мы ходили в ближние леса за грибами. Нам повезло. Мы возвращались каждый раз с хорошим урожаем. В тот год мы собирали в большом количестве не только сыроежки, но и подберезовики и белые грибы.

Почти каждый день у нас к обеду и ужину были блюда из грибов (грибной суп из белых грибов, грибы жареные с картошкой, грибы тушеные в сметане). Более того, часть грибов мы засушили, а собранные в последние дни и сохраненные в погребе свежие белые грибы привезли в Москву.

И наконец, «грибная охота» стала «смыслом» нашей жизни в осенне-летний период в Кемнитце в последние три года. Особенно удачной такая «охота» стала в последний год второго тысячелетия и в первые годы ХХ1 века.

Мы познакомились здесь с совершенно новыми для нас видами съедобных грибов. В сентябре 2000 года мы с Лидой устраивали лекцию в «клубе» с демонстрацией более пятидесяти видов грибов и дегустацией блюд из грибов. Мы приготовили «жульен», суп из

301


белых грибов с перловкой, грибы жареные, грибы соленые, мясной рулет с грибами.

В последующие годы мы приобщили к «грибной охоте» наших знакомых, соседей, друзей и родственников.

Цайсигвальд – «чижовый лес», находящийся всего-то в 15 минутах ходьбы от нашего дома, оказался богатым грибами. Мы с Лидочкой знаем множество мест, где в разные периоды «грибного сезона», продолжающегося, кстати, с конца мая до декабря месяца, следует собирать те или иные виды грибов. Такого количества белых грибов в России мне никогда прежде собирать не приходилось. Но в последние два года мы открыли для себя новые виды грибов, которые особенно хороши в соленом виде. К ним прежде всего следует отнести «зайчики дубовые» , «ёжики», белые рядовки.

На этом, я думаю, походы «по грибы» можно и закончить.

Возрождение медицинской генетикиВ начале июня 1970 года я принял участие в 1-ой

Республиканской конференции по медицинской генетике, проходившей в Киеве. К этому времени я уже стал сотрудником Института медицинской генетики АМН СССР. Дело в том, что наш Институт экспериментальной биологии, наконец, прекратил свое существование и нашу лабораторию эмбриологии в составе отдела индивидуального развития (руководитель - профессор Л.Д.Лиознер) перевели в состав нового института.

В наш отдел вошли три самостоятельные лаборатории: роста и развития (зав. Лабораторией - профессор Лев Давидович Лиознер), лаборатория цитологии (зав. Лабораторией - Сергей Сергеевич Лагучев) и наша лаборатория эмбриологии (зав. - профессор Олег Евгеньевич Вязов). Кроме нас из НИИ экспериментальной биологии во вновь организованный Институт медицинской генетики вошли еще две лаборатории: биофизики (зав. - профессор Павел Иосифович Цейтлин) и лаборатория биохимии нуклеиновых кислот (зав. - Давид Михайлович Спитковский).

Остальная часть Института экспериментальной биологии была преобразована в проблемную лабораторию экспериментальной биологии, руководителем которой стал академик АМН СССР, профессор Н.Н.Жуков-Вережников. Произошло это в 1969 году. АМН СССР смогла все-таки «сломить» Н.Н.Жукова-Вережникова, сыгравшего в свое время зловещую роль в разгроме медицинской, да и не только медицинской генетики, да и биологической науки в СССР в сталинский период.

302


Я уже, кажется, упоминал, что разгром генетики в СССР был начат еще в предвоенные годы, когда был арестован и вскоре погиб в застенках НКВД выдающийся генетик ХХ века академик Н.И.Вавилов. А в 1948 году на сессии ВАСХНИЛ разгром этот был завершён. Все генетические Институты, Центры, лаборатории были закрыты, их сотрудники «выброшены на улицу». Им было запрещено заниматься изучением проблем наследственности. Генетика была объявлена лженаукой, «продажной девкой империализма». Ученых-генетиков преследовали, сажали в тюрьмы, высылали из столицы и других крупных научных центров.

Не только генетики подверглись гонениям в тот период. Были закрыты и другие крупные научные центры, в которых изучались проблемы современной биологии. Такую судьбу разделил и Институт морфологии человека, возглавлявшийся тогда академиком А.И.Абрикосовым.

Видные морфологи и цитологи, возглавлявшие кафедры или лаборатории в медицинских институтах или в НИИ, были отстранены от руководства, уволены с работы. Началась «охота на ведьм», борьба с «вирховианством» и т.д. Главой советской биологической и сельскохозяйственной науки на долгие годы становится безграмотный академик Трофим Денисович Лысенко. В эти годы (конец 40-х- начало50-х) Н.Н.Жуков-Вережников «поднял на щит» в общем-то «аферистку» - профессора Ольгу Борисовну Лепешинскую, сделав ее «знаменем советской биологии». По его доносам были уничтожены многие известные советские ученые.

И вот в 1963 году именно он начинает читать нам, молодым ученым НИИ экспериментальной биологии АМН СССР, цикл лекций по современным проблемам генетики, все еще не произнося термин «ген» и критикуя «аполлогетов буржуазной генетики» Дармингтона, Добжанского и Мёллера - выдающихся ученых, обеспечивших прогресс генетики в 50-60-е годы. Излагая теорию Жакоба-Моно о строении генов бактерий и вирусов, Н.Н.Жуков-Вережников использовал термины «цистрон», «оперон», «рекон» и др., но не называл их «частицами» гена.

В октябре 1964 года по его инициативе в НИИ экспериментальной биологии АМН СССР была проведена конференция по экспериментальной медицинской генетике. Я тоже выступал с докладом на этой конференции - «Моделирование гемолитической болезни новорожденных» на экспериментальных животных. Но дело вовсе не в моем докладе.

Я делал этот доклад во второй день работы этой конференции, вернувшись лишь накануне вечером из Сухуми. А вот основные события развернулись как раз в мое отсутствие в 1-й день работы этой конференции.

303


С «программным докладом» выступал Н.Н.Жуков-Вережников. Изложив данные литературы (в основном работы иностранных специалистов, сделавших заметный шаг вперед в генетических исследованиях, в том числе и в области медицинской генетики) и отметив «отставание» в этих областях советских ученых, он набрался смелости (я бы сказал - нахальства) и предложил начать процесс «возрождения медицинской генетики» в СССР. Более того, он договорился до того, что готов возглавить этот процесс. Он, наверное, не думал, что получит отпор и пощечину от присутствующих на конференции видных ученых.

Лев Александрович Зильбер - академик АМН СССР, профессор-иммунолог, вирусолог, сам пострадавший в годы сталинских репрессий, бросил ему с трибуны: «Вы не имеете никакого права возрождать науку, которую сами же уничтожили. Руки ваши по локоть в крови. На вас кровь многих ученых-генетиков».

Но даже эта публичная пощечина Н.Н.Жукову-Вережникову и директору нашего Института И.Н.Майскому («Зиц-президенту»), который хоть и числился директором Института, был на самом деле «марионеткой» в руках Н.Н.Жукова-Вережникова, вертевшего им по своему усмотрению, не охладила пыл бывших «герастратов», пожелавших превратиться в «новых строителей», решивших восстановить «сожженный храм науки» - медицинской генетики.

В течение еще почти пяти лет продолжалась с переменным успехом борьба нового руководства АМН СССР с Н.Н.Жуковым-Вережниковым. Не так-то просто было столкнуть его с «насиженного места». Он пользовался поддержкой и в ЦК КПСС (где зав. отделом медицины был его ставленник, некто Балтийский) и в КГБ. И все же в 1967 году И.Н.Майский был снят с поста директора НИИ экспериментальной биологии, а через пару месяцев ушел в мир иной назначенный на должность и.о. директора бывший зам.директора Г.П.Трибулев.

В течение года АМН СССР решала как «перепрофилировать» НИИ экспериментальной биологии. Предполагалось сделать его Институтом индивидуального развития и на пост директора намечали эмбриолога, чл. корр. АМН СССР, профессора Кнорре из Ленинграда. Но клика Н.Н.Жукова-Вережникова сумела оклеветать его и не допустила такой возможный поворот событий.

Следующий этап - попытка создать на базе нашего Института НИИ иммунологии, который должен был возглавить молодой, подающий надежды, профессор - зав. отделом радиационной иммунологии НИИ биофизики Рэм Викторович Петров. Но и ему «перекрыли кислород», вытащив на свет «грехи молодости», развивавшего в своей кандидатской диссертации на кафедре

304


микробиологии Воронежского мединститута идеи О.Б.Лепешинской.

Бороться с иезуитом Н.Н.Жуковым-Вережниковым можно было лишь его же оружием.

И вот настал такой момент. В 1968 году Н.Н.Жукову-Вережникову исполнилось 60 лет. В АМН СССР были отмечены «заслуги» Н.Н.Жукова-Вережникова перед советской биологией и медициной, и, учитывая возраст ученого, ему было предложено возглавить «проблемную лабораторию экспериментальной биологии» АМН СССР, собрав под «своим крылом» всех своих «соратников» и учеников из «бывшего» НИИ экспериментальной биологии, который решено преобразовать в НИИ медицинской генетики. И.о. директора будущего Института назначается кандидат мед. наук, старший научный сотрудник из НИИ радиологии г.Обнинск (под Москвой) Николай Павлович Бочков.

На сей раз Н.Н.Жукову-Вережникову было сделано такое «предложение», от которого он «не смог отказаться». Ему ясно дано было понять, что вопрос этот, в принципе, уже решен, и «проблемная лаборатория» для него - лучший возможный результат в сложившейся ситуации.

Придя в Институт экспериментальной биологии и.о. директора, Н.П.Бочков, на мой взгляд, очень правильно построил стратегию и тактику своих отношений с Н.Н.Жуковым-Вережниковым. Он поддерживал с ним и его окружением ровные, почти дружеские отношения. Все «требования» Н.Н.Жукова-Вережникова, касающиеся «дележа» помещений Института, кадровых «захватов» Н.П.Бочковым удовлетворялись.

Процесс этот затянулся почти на год. В результате такого «дележа» я и оказался в НИИ медицинской генетики АМН СССР.

Правда, официальный перевод меня (в составе лаб. эмбриологии) в новый Институт был оформлен в АМН СССР лишь 10 января 1970 года. В эти «переходные» годы я и познакомился с Дышловым - зав. кафедрой биологии, с основами генетики Киевского мединститута. Он, посетив нашу лабораторию, заинтересовался проблемами иммунологических взаимоотношений организмов матери и плода и попросил помочь литературой и в освоении методов исследований одному из его аспирантов. О.Е.Вязов (наш шеф) переадресовал его ко мне. Мы договорились, что он направит к нам в лабораторию «на рабочее место» своего аспиранта В.Сидорова.

Так начались мои «научные контакты с Киевом». Слава Сидоров приехал через пару месяцев, весной 1969 года к нам в Институт. Я чем мог поделился с ним, дав ему почитать свою кандидатскую диссертацию, вышедший в журнале «Успехи современной

305


биологии» большой литературный обзор «Иммунологические взаимоотношения организмов матери и плода», познакомил с методами определения антиэритроцитарных и антилейкоцитарных антител.

В.Сидоров еще пару раз приезжал к нам в лабораторию. В один из приездов он предложил мне направить тезисы доклада на готовящуюся Республиканскую конференцию по медицинской генетике в Киеве. Членом (или даже председателем) Оргкомитета конференции был профессор Дышловой. В апреле-мае 1970 года я получил официальное приглашение принять участие в работе этой конференции, написал заявление на имя директора НИИ медицинской генетики Н.П.Бочкова с просьбой разрешить мне научную командировку в г.Киев для участия в работе 1-ой Республиканской конференции по медицинской генетике.

«Добро» я получил, но не знал тогда еще, что и сам Н.П.Бочков будет участвовать в работе этой конференции. Мы «столкнемся» с ним в фойе конференц-зала перед торжественным открытием конференции.

Николай Павлович побеспокоился, устроился ли я в гостинице и не нужна ли его помощь. Я ответил, что все в порядке. Дело в том, что я остановился в гостинице ЦК КПУ. Борис Сергеевич позвонил руководителю бюро «АПН» в Киеве и мне забронировали номер в гостинице ЦК.

Более того, меня встретили в аэропорту «Борисполь» и доставили на машине прямо в гостиницу, расположенную на одной из тихих улочек в центре города, минутах в 5 ходьбы от Крещатика - центральной улицы Киева. Номер, естественно, был хорош, со всеми «удобствами». Кроме того, можно было заказывать завтраки, обеды и ужины в номер. Я, правда, лишь пару раз воспользовался такой возможностью, так как в большинстве случаев обедал и ужинал в городе.

Конференция открылась в конференц-зале НИИ физиологии на Крещатике. Директор НИИ медицинской генетики Н.П.Бочков был в числе «членов Президиума». Он не делал доклада, но выступал на 1-ом пленарном заседании. Рассказав о состоянии медицинской генетики в СССР, о трудностях, стоящих перед нашими учеными и врачами в процессе возрождения и столь бурно прогрессирующего на Западе развития генетики, о необходимости финансовой поддержки со стороны Минздрава и АМН вновь создаваемых институтов и лабораторий.

Н.П.Бочков отметил, что не следует ждать быстрых успехов от медицинской генетики в борьбе за снижение заболеваемости и смертности, особенно снижения уровня перинатальной смертности. Пройдут годы, пока мы сможем осуществить «прорыв» в этих

306


направлениях. «Я хочу предостеречь излишне оптимистичных врачей и ученых, думающих, что все болезни обусловлены наследственными факторами и причинами», - продолжал он, - «это напоминает мнение одесских обывателей из популярных романов Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двеннадцать стульев» и «Золотой теленок», считавших, что «все болезни от гемоглобина».

Это выступление, на мой взгляд, было самым ярким на этой конференции.

Большого интереса для себя в программе конференции я не нашел. Поэтому большую часть времени мы со Славой Сидоровым провели за анализом результатов его экспериментов, а свободное от работы время я использовал для знакомства с Киевом. Именно в этот приезд я впервые в жизни в Киеве увидел цветущие каштаны. Такой красоты мне до сих пор нигде видеть не доводилось.

Пройдут годы и я буду любоваться цветущими каштанами в Одессе и Магдебурге, а последние годы – в Кемнитце. Но первые впечатления от цветущих каштанов Киева оказались особенно яркими.

Вместе с «моим гидом» Славой Сидоровым мы посетили Киево-Печерскую Лавру, восстановленные соборы - святыни христианства на территории СССР. Ведь именно здесь, в Киеве, на Днепре в 988 году Русь приняла христианство.

Мы долго бродили с ним по Киеву, поднимались и спускались по Андреевскому спуску, прошли весь Крещатик, как говорится, «туда и обратно», заходили на Бессарабский рынок и в магазин «Дитячий Свит» (Детский мир). Я с удовольствием читал украинские названия: «Перукарня», «Цырульня» и т.п., сопоставляя их с абхазскими: «Афататырта», «Апациссарта» и др.

В один из дней мы посетили в Институте растениеводства ученого-генетика «старой школы», чудом уцелевшего после разгрома генетики в годы сталинизма. Этот интеллигентный, высокообразованный человек - профессор Гершензон - рассказывал нам о трагедии многих ученых-генетиков на Украине.

Мне доведется еще несколько раз побывать в Киеве. Город будет хорошеть с каждым годом. Уже позже появятся в Киеве новые памятники и монументы, будет открыт дом-музей Михаила Афанасьевича Булгакова. На мою долю выпадет счастье побывать во многих памятных местах этого красивого, солнечного города.

Но самыми яркими впечатлениями от столицы теперь «самостоятельной Украины» останутся впечатления того далекого уже июня 1970 года. Провел я тогда в Киеве всего-то дней пять, но запомнил это свое знакомство с городом и его жителями на всю оставшуюся жизнь.

307


К сожалению на месте трагедии Украинских евреев в Бабьем Яру мне побывать так и не пришлось.

Я делаю небольшую паузу в своих воспоминаниях о событиях 1970 года, чтобы рассказать Вам о «Бане в моей жизни». Я делаю это под влиянием и впечатлением моего посещения (после более чем 3-х летнего перерыва) «общественных бань» в Кемнитце. Два последних воскресенья (9 и 16 марта 2003 года) Андрюша «вытаскивал» меня в сауну «Stadt-Bad‘а» Кемнитца.

308


ОглавлениеВ начале трудового пути_______________________________________________3

Жизнь в науке - начало________________________________________________7

По коням?___________________________________________________________9

Перед выбором______________________________________________________11

Научные сенсации___________________________________________________12

Тренируйтесь на кроликах____________________________________________15

Заветам Петруччи верны!____________________________________________20

Основным курсом____________________________________________________23

Ноябрьские празднования_____________________________________________25

Детский сад________________________________________________________26

Крысы большой науки________________________________________________27

Обслуживая «больших» ученых_______________________________________30

Молодость науки____________________________________________________32

Лида идет на работу_________________________________________________34

Первый Новогодний вечер_____________________________________________35

Лепешинская________________________________________________________36

Новый Год в кругу семьи______________________________________________41

Год 1962-ой_________________________________________________________41

Английский как минимум (кандидатский)______________________________43

«Голый король»_____________________________________________________44

Первая командировка________________________________________________44

Предчувствия великого_______________________________________________49

Научные кулуары____________________________________________________56

Продолжение Сессии________________________________________________57

Москва, наука, семья_________________________________________________59

Сухуми. Начало_____________________________________________________62

Питомник__________________________________________________________64

Знакомство с Сухуми________________________________________________67

Работа командировочного____________________________________________71

Обезьяны на службе науке____________________________________________72

Как я погорел!_______________________________________________________75

Светлячки__________________________________________________________80

По окрестностям Сухуми и дальше____________________________________84

Сухумский Интернационал___________________________________________86

Кулинарные дебюты_________________________________________________88

309


Мы остаемся!_______________________________________________________89

Первый семейный отдых в Сочи_______________________________________92

Осень настала..._____________________________________________________98

Кратово____________________________________________________________99

1963-й год__________________________________________________________101

Бессрочный кандидатский минимум__________________________________102

Лабораторный юбилей______________________________________________103

Пройдет весна, настанет лето..._____________________________________105

Аида______________________________________________________________106

Разбуженный Восток_______________________________________________109

Сухумские хаши____________________________________________________110

Гуськовские истории________________________________________________113

Анна Сысоева______________________________________________________115

Назад к обезьянам и обратно в Москву________________________________116

Вперед, в кандидаты!_______________________________________________117

Апробируемся?_____________________________________________________122

Пришла беда..._____________________________________________________125

Все снова в строю – готовьтесь к защите_____________________________128

Сухуми – горячая точка в резус конфликте____________________________133

Хороша страна Болгария..., а на Клязьме лучше всех____________________134

Командировка в бархатный сезон_____________________________________136

Космические высоты и политические пропасти_______________________138

Асановы___________________________________________________________141

Комсомольцы - ученые______________________________________________142

Карибский кризис___________________________________________________143

Защита___________________________________________________________144

Музыкальный подарок_______________________________________________147

В обезьянник на роды_______________________________________________148

С Новым, 1965-м Годом, товарищи!__________________________________149

В 1965-й год с комсомольским задором________________________________150

В Болгарию по узкой колее___________________________________________153

Курортная публика_________________________________________________156

Антраша с балеринами______________________________________________160

Массовый выезд в Сухуми____________________________________________162

Кавказское гостеприимство_________________________________________165

Снова в питомнике_________________________________________________166

310


С госдачи на писательскую, с писательской в директорский дом_________167

К Гоголадзе в Леселидзе_____________________________________________170

Осень, Москва, черные крысы..._______________________________________172

Сухуми под снегом__________________________________________________173

Ада Владимировна__________________________________________________175

Любое время года надо не скорбя благословить..._______________________177

Робик_____________________________________________________________177

Сухумский роман___________________________________________________181

Тбилисо, ..._________________________________________________________184

Италия ждет______________________________________________________188

Вечный город_______________________________________________________190

Генуэзские встречи_________________________________________________194

Милан_____________________________________________________________197

Венеция___________________________________________________________199

Флоренция_________________________________________________________202

Пиза______________________________________________________________205

Конец римских каникул______________________________________________206

Первоклассник_____________________________________________________207

Защита Лидина____________________________________________________208

Минск как веха на путях трансплантологии__________________________212

Зимний отдых_____________________________________________________213

Околонаучные страсти_____________________________________________214

Год «свинки»_______________________________________________________216

Сухуми, плачущий февраль__________________________________________219

Приключения безбилетницы_________________________________________220

Все на борьбу с фальсификациями!___________________________________221

Эхо Шестидневной Войны___________________________________________226

Против лома нет приема, акромя другого...____________________________228

Приколы сухумского лета___________________________________________229

Пицунда___________________________________________________________232

Нам трудности не преграда_________________________________________234

Женское сердце_____________________________________________________238

Через тернии – к звездам____________________________________________239

Прибалтика_______________________________________________________242

Политвоспитание__________________________________________________244

10-летний юбилей Андрюши_________________________________________244

311


Джерри___________________________________________________________247

Сухумская компания________________________________________________249

Осенние новости (1968)_____________________________________________251

Морские рассказы в ожидании полета________________________________253

Конец Института__________________________________________________255

Лева Хунданов______________________________________________________256

Охота в моей жизни________________________________________________262

Тревожный август пражской весны___________________________________267

Продолжение утиной охоты________________________________________268

На зверя___________________________________________________________270

«Особенности национальной рыбалки»_______________________________272

На коньках_________________________________________________________277

В Америку со своим бутербродом_____________________________________278

Рождение кинозвезды_______________________________________________283

Зоя Федорова_______________________________________________________285

Космонавтам нелегко – а актерам трудно_____________________________287

Валдай____________________________________________________________288

Кино кином, а учиться-то надо______________________________________290

«Мстители»_______________________________________________________292

Озвучим – и на премьеру_____________________________________________293

Грибная охота в моей жизни________________________________________295

Возрождение медицинской генетики__________________________________302

312

Documents

ПЕРЕШАГНУВ ЧЕРЕЗ СТОЛЕТИЕ... (Часть 2)