4.Самый длинный день (22 июня 1941 г.) Тот самый длинный день в году С его безоблачной погодой Нам выдал общую беду На всех, на все четыре года. Она такой вдавила след И стольких наземь положила, Что двадцать лет, и тридцать лет Живым не верится, что живы. Константин Симонов

22 июня 1941 года. По календарю это, действительно, самый длинный день года. 22 свидетельства современников, жителей Ордынского района, будущих солдат Великой Отечественной войны и тружеников тыла, еще не подозревающих о том, что буквально через несколько минут, после того, как они услышат слово «война» все переменится в судьбе страны, республики, области, района, их родных и близких, в их собственной судьбе. «Этот день застал меня в Новосибирске, где я работал токарем на заводе «Сибсельельмаш». Я родом из села Елбань, откуда уехал в 1939 году в город, поступил в училище ФЗО, которое закончил год спустя, в 1940 году. Учили нас прекрасные преподаватели, учеба мне нравилась. Поэтому когда я пришел на завод и стал токарить, то мог выточить из металла любую круглую деталь – вал, болт, гайку и все прочее. Платили за работу не особенно много, но я старался перевыполнить норму и побольше заработать, потому что хотелось прилично одеться, чтобы люди видели, что я уже человек самостоятельный в свои семнадцать лет. И вот, ну буквально за несколько дней до объявления войны, я, наконец, купил себе приличный костюм, ботинки, рубашку. Оделся, плечи расправил – красота! Да недолго я эту красоту проносил. Жил я на квартире. И вот сидим мы и слушаем радио. И вдруг объявляют: «Война!» Взбудораженный народ так и посыпался из квартир на улицу. Побежал и я вместе со всеми на площадь, а там уже идет митинг. Тут же стоят столы, где можно записаться в добровольцы. Люди подходят, записываются, даже очередь образовалась. Молодежь тогда горела желанием защищать Родину. Так все были воспитаны, и я не был исключением. Я тоже встал в эту очередь и записался добровольцем. И уже в сентябре я ехал в солдатской теплушке, где было много таких же, как я молодых ребят». (Михаил Иванович Аникеев, районный поселок Ордынское.) «В 1940 году я поступил в фабрично–заводское училище и уехал из Мало- Ирменки. Учили меня в ФЗО на шахтера, забойщика и бурильщика по

2

золотодобыче. А распределили в город Анжеро-Судженск на угольную шахту «пять дробь семь», такой у нее был номер. И начал я на ней добывать уголек в качестве забойщика седьмого разряда. 22 июня работали мы в лаве, отбойными молотками рубили угольный пласт. Смена кончилась, вышли мы из забоя, даже умыться не успели, а тут такая новость. Запомнились два чувства у людей при объявлении войны. Во-первых, горе с плачем, с ревом. Во-вторых, общее возмущение людей. Хотите войны, гады фашистские? Ладно, будет вам война, еще пожалеете!» (Петр Парфенович Телюков, село Верх-Алеус.) «Начало войны я встретил на Дальнем Востоке, в армии. Призвали меня в РККА еще в октябре 1939 года из моей родной Усть-Хмелевки. Служить я пошел с охотой и удовольствием, потому что в то время служба в армии не только считалась, но и действительно была почетной обязанностью. Взять хотя бы меня. До армии кто я был? Восемь зим в школу отходил, а все мое образование – четыре класса. А в армии я закончил школу сержантов, стал командиром отделения полковой разведки. Да и служить мне пришлось в 40-й ордена Ленина стрелковой дивизии, которая этот орден получила за бои с японцами на озере Хасан. Чем все мы, военнослужащие этой дивизии, гордились, конечно. В нашей части была такая комната для красноармейцев, вроде красного уголка. 22 июня нас в ней собрали и объявили о нападении фашистов. Мы сразу же стали рваться на фронт, такой общий настрой был у всех. Рапорты все давай писать – требуем отправить на фронт немедленно! Но в армии свои порядки, и на фронт я попал позже, в 1942 году». (Андрей Ефимович Вырышев, село Кирза) «Сейчас мало кто помнит, что в 1940 году был неурожай и в Ордынском районе начался сильный голод. В колхозе «Искра» Нижне–Каменского сельсовета, где работали мои родители, картошка, и та уродилась, как горох. А уж про хлеб и говорить нечего. А у нас семья огромная, одиннадцать человек. Чтобы как-то прокормиться, мы переехали в Кемеровскую область, к брату, работавшему на железнодорожной станции Тяжин. Там нас и застала война. Что вспоминается о 22 июня, так это настоящее море народа на станции. И что там творилось, описать невозможно. Провожали мобилизованных: крики, плач, все прощаются, воздух аж дрожит от голосов. Еще эшелоны запомнились. Идут и идут на запад, один за другим, почти непрерывно. С техникой, с солдатами. Каждый день, почти непрерывно. Из нашей семьи на фронт ушли шесть человек – пять братьев и я, закончив Томскую окружную школу санитаров. Григорий, Иван, Николай и я вернулись, Александр и Степан погибли». (Анна Капитоновна Ильиных, село Нижне-Каменка.)

3

«Летом 1941 года, закончив шесть классов, я пошел работать. Мне уже исполнилось семнадцать лет. И я решил, что пора начинать самостоятельную жизнь. Жили мы в поселке Петровский или, как тогда его еще называли, в совхозе № 212. Отец работал в совхозной мастерской. Там ремонтировали технику, кузница была, станки всякие стояли. Мать здесь же работала, сторожем. И я сюда же устроился, учеником слесаря. Зарплата у меня маленькая была, семьдесят шесть рублей. Но я учился, помаленьку постигая слесарное дело. 22 июня день был нерабочий, воскресенье. Хороший такой день, жаркий. Мы пошли купаться на пруд. Искупались, возвращаемся в самом прекрасном настроении домой. И видим еще издалека, что возле совхозной конторы народ столпился, много народа. Прибавили шагу. Подходим. Гляжу – лица у людей строгие, хмурые. Война, говорят, Германия на нас напала. Прихожу домой. Мать сидит, плачет. Мама, ты че, спрашиваю. Дак ведь война, говорит, горе-то какое. Война и есть война, говорю, тут плачь, не плачь, а слезами горою не поможешь. Воевать надо, говорю, а не плакать. Мать меня послушала – послушала, да как слезами зальется… В 1942 году меня призвали. Сначала служил в войсках НКВД, охранял Забайкальскую железную дорогу. А в 1944 году попал на Карельский фронт, где и воевал». (Александр Алексеевич Юдин, село Петровское.) «Наша семья жила в то время в поселке Приозерка Ордынского района, которого сейчас нет. А тогда его еще называли «Вторая ферма совхоза № 212». Родители работали в совхозе, там же работал и средний брат. Старший брат служил на Дальнем Востоке, а сестра жила в Карасуке. Я меньшой был, поскребыш, только успел пятый класс закончить. Радио на нашей второй ферме не было. Прискакал кто-то с центральной усадьбы совхоза и объявил, что началась война. Среднего брата Григория тут же мобилизовали. Меня в четырнадцать лет сначала направили на курсы трактористов, а потом посадили на трактор «ХТЗ», у которого колеса с шипами. И я стал на нем работать, как умел. В семнадцать лет меня призвали в армию, это уже шел 1943 год. Тогда не очень-то смотрели на годы, не рассуждали, что правильно, а что неправильно. А смотрели так – годен к службе или негоден. Кума моего, Михаила Ивановича Уточкина, так вообще призвали в шестнадцать лет. Время такое наступило, военное время». (Евгений Иванович Зайков, село Петровское.) «…Ну как же этот день забудешь!.. Очень даже хорошо помню все до сих пор. У нас в Козихе покос во всю шел, трава тем летом просто отменная была. Ну, мы и работаем, все с утра как обычно. И вдруг нас собирают на покосе и прямо здесь же объявляют, что началась война, и что всем мужикам собраться у сельсовета.

4

Собрались мы. Нас тут же посадили на подводы – и в Верх-Ирмень, где военкомат находился. Толпа за нами идет огромная, плач с гармошкой пополам, кто плачет и рыдает, а кто песни поет. А мы же молодые. Кому восемнадцать лет, кому чуть побольше. Мы едем и говорим: «Да не плачьте, чего вы! Разобьем мы этих немцев и вернемся с победой, вот увидите». Все просто нам, молодым, в тот день казалось. Дальше все пошло быстро: из Верх-Ирмени в город, там – на вокзал, а потом под Москву, в район Тулы. Я вернулся, как и обещал, с победой. Так судьба сложилась, что жив остался. Получил четыре ранения – в голову, в спину, да два раза в руку. А большинство из тех, с кем меня в тот день провожали из Козихи, не вернулись». (Борис Акимович Гамаюнов, село Козиха.) «В этот день прискакал к нам в Усть-Луковку гонец из Ордынского с известием о войне. Все село сразу же сошлось и сбежалось на митинг, который проходил у церкви, переделанной в клуб. Речи, конечно, забылись, ведь столько лет прошло. Но настрой у людей запомнился – раз война, будем биться до победы, фашистам нас не победить. (Протокол митинга, сохранившийся в областном архиве, дается в приложении к главе – Авт.) Сразу же началась мобилизация. Мне должно было исполниться пятнадцать лет только в октябре, и под мобилизацию я, конечно, не попал. Но уже тогда, 22 июня, я твердо решил, что любым способом прорвусь на фронт. Это сейчас патриотизма мало, а тогда он был очень велик. Раз на нашу Родину напал враг, наше место на фронте, считала молодежь, особенно комсомольцы. Конечно, и в тылу работать нужно, но все решается на фронте, так мы понимали ситуацию. В январе 1943 года я добровольно явился на учебный пункт при Ордынском райвоенкомате. Пункт этот находился там, где сегодня пристань. Раньше там стояла церковь, потом ее закрыли, вот в ней-то этот учебный пункт и расположился. Учили там на автоматчиков, а руководителем учебного пункта был офицер по фамилии Епанчинцев, фронтовик, попавший в тыл по контузии. Оружие мы изучали, тот же автомат, строевой подготовкой занимались. Я с Епанчинцевым поговорил: так, мол, и так, семнадцати еще нет, но хочу на фронт. Как мне быть, куда обратиться? Епанчинцев посоветовал обратиться в военкомат и пошел туда со мной, чтобы поддержать мою просьбу. Ордынским военкомом был тогда Капустин. Как только я начал излагать свою просьбу, он разозлился, всяко меня обозвал и начал кричать, что фронту нужны солдаты, а соплякам там делать нечего. После чего выгнал меня из кабинета. Пришел я к себе домой, посидел, подумал и опять поехал в военкомат. Решил не отступать и любой ценой добиться своего. Капустин выслушал

5

меня, на этот раз ругаться уже не стал, вздохнул и говорит: «Ладно, парень, ступай домой и жди повестку». И вот 4 августа 1943 года мне принесли повестку, хотя мне еще не исполнилось даже семнадцати лет. На фронт, в Прибалтику, в 10-ю армию генерала Баграмяна я попал позже, уже в мае 1944 года. Поздновато, но все-таки попал я на фронт, как хотел. (Алексей Николаевич Шайдуров, село Усть-Луковка.) «Каждый день мы, колхозники колхоза «Победа Ленина» Сушихинского сельсовета собирались перед работой у колхозной кладовой, перед амбаром. Именно там 22 июня отец моего друга, Александра Захарова, работавший заместителем председателя колхоза, и сказал нам, что началась война. После этого я повез женщин на сенокос. Всю дорогу они плакали и пели песни. То плакали, то пели. Уже 29 сентября 1941 года я получил повестку. На следующий день мне предстояло расставание с домом. Мне и Саше Захарову в этот последний день дали задание – грузить на подводы пшеницу и везти ее в Ордынское заготзерно. Саша пошел к отцу, чтобы меня отпросить с работы, но ничего не вышло. За хлебосдачу тогда спрашивали очень строго, и кому какое дело было до того, что я завтра ухожу воевать… Пока погрузились, пока добрались до заготзерно, пока сдали пшеницу, весь день и прошел. Мать без меня собрала прощальный стол, пригласила моих дружков, выставила самогонку. Так что проводы прошли без моего участия. Я едва успел добраться до дома в тот момент, когда мои друзья уже собирались расходиться. Выпил я с ними на прощанье, а ранним утром встал и пошел в военкомат. Направили меня в военное училище имени Верховного Совета РСФСР, которое находилось в Новосибирске по причине эвакуации. Там я проучился по ускоренной программе до 20 июля 1942 года, получил звание младшего лейтенанта, после чего попал на фронт под Ленинградом. У пехоты жизнь героическая, но короткая. В октябре 1942-го у станции Киричи меня тяжело ранило осколками мины. Часть из них мне вырезали под местным наркозом, часть потом вышла сама, а часть во мне по сей день. Рука и нога до сих пор гнутся с трудом, а сначала совсем худо приходилось. Поэтому целых шестнадцать месяцев пришлось пролежать в госпитале в Вологде, где я познакомился со своей будущей женой, Валентиной Григорьевной Кукиной. До войны она училась на ветеринарного врача, вот ее и мобилизовали и направили медсестрой в госпиталь. После того, как я довоевал до Победы, мы поженились. Это был уже 1945 год». (Александр Павлович Старцев, районный поселок Ордынское.) «В июне 1941 года мне шел двадцать первый год, я уже вовсю работал в Верх-Ирменской МТС на комбайне «Коммунар». Сейчас этот комбайн уже почти не помнят. А я так скажу - хорошая была машина для своего времени,

6

очень она мне нравилась. Жил я в селе Красный Яр, но не в современном, а в том, которое было до затопления. 22 июня с утра никто ничего в Красном Яру не знал, это я помню совершенно отчетливо. День был выходной. Мы, молодежь, собрались у клуба, кино посмотреть. Мимо нас идет председатель сельсовета со всей своей свитой. Все озабоченные, хмурые, о чем-то промеж себя говорят. Это сейчас я понимаю, что они уже узнали о начале войны. Но нам никто ничего не сказал, и мы пошли в кино. Фильм показывали новый, первый раз его к нам привезли, «Друзья из табора» назывался. Фильм оказался интересный, очень он нам понравился. Посмотрели мы кино и пошли по домам. Вдруг приезжает машина из Верх-Ирмени и начинает собирать по деревне тех, кто в МТС работал. Говорят: «Садись, срочно нужен на работе». Мы сели поехали и всю дорогу гадали, что да зачем. Приехали. Во дворе МТС стоит большая толпа народа, всех собрали, кто здесь работал из соседних деревень, даже из Верх-Чика рабочих привезли. Что такое, почему? Тут перед нами выступил парторг и объявил, что на Советский Союз напала Германия, уже идет война, и что в стране объявлена мобилизация. Сразу же после этого всех собравшихся посадили на грузовики, и мы поехали по полям собирать бочки из-под горючего. Фронту требовались трактора, а как трактор отправить в Новосибирск без запаса горючего? Вот для этого и потребовались срочно бочки. Так что начался этот день для меня как выходной, а закончился как рабочий. Уже на следующий день, 23 июня, пришлось кроме своей основной работы заниматься подготовкой тракторов для отправки их на фронт. Первый, помню, отправили С-65, гусеничный трактор, дизельный. На нем уезжал Митрофан Дерябин. Попрощался он со всеми, сел на трактор и уехал. И как в воду канул. Потом на тракторе ЧТЗ отправили Голубенко из Верх-Чика. За ним следом нашего механика Федора Мазина из Верх-Ирмени. Позже выяснилось, что Голубенко оставили работать в тылу, а Федор Мазин попал со своим трактором под Ленинград, воевал там, остался жив и вернулся домой. На фронте он шибко застудился, сильно болел и умер где-то в 47-м или 48-м году. Я еще успел отработать уборку, а когда ее закончил, мне принесли повестку. Это был уже октябрь 1941-го, когда фашист рвался к Москве». (Андрей Пантелеевич Дьяков, село Козиха.) «22 июня я, тракторист Верх-Ирменской МТС, работал на своем тракторе ХТЗ в колхозе имени Карла Маркса Верх-Ирменского сельсовета. Для тех, кто не знает, что к чему, поясняю, что «ХТЗ» - это трактор-колесник производства Харьковского тракторного завода. Ну, значит, закончили мы все свои дела, сели на подводы и поехали в соседнюю с Верх-Ирменью деревню Плотниково справлять окончание

7

посевных работ. Хорошо справили, весело нам было, настроение у всех просто отличное. Отпраздновали, сели на телеги и возвращаемся домой в Верх-Ирмень. Едем с песнями, шутками, дурачимся. В село въехали – ничего не понимаем: улицы пустые, как все повымерли. Что это за дело, куда все подевались-то? Видим – на площади у столба с громкоговорителем собралась громадная толпа народа. Подъезжаем, спрашиваем – в чем дело? Оказывается, война началась. Все наше праздничное настроение разом закончилось, как его и не было. Даже те, кто крепко выпивши был, сразу протрезвели. Ну а дальше… Я успел доработать до 20 августа. К тому времени многих трактористов уже забрали, поэтому напоследок мне достался трактор ЧТЗ, хорошая гусеничная машина, на которую раньше сажали только опытных и хороших трактористов. Я на тракторе, отец мой на сеялке, сеем мы с ним, как сейчас помню, озимую рожь. Дело идет хорошо, трактор работает нормально, прикидываю уже – сколько осталось до конца работы? И тут мне прямо на полосу привозят повестку из военкомата. Получил я повестку, трактор заглушил и говорю отцу, что пойду я домой. Надо же уволиться из МТС, надо расчет получить, да и вообще собраться, раз завтра идти на войну. А отец мне и говорит: «Давай хоть этот участок досеем, совсем мало осталось, нехорошо же все вот так взять и бросить». Я ему говорю: «Не обижайся, батя, это поле без меня досеют. А мне пора». И пошел я домой в Верх-Ирмень. Иду, думаю – ну что ж, надо так надо, будем воевать. В декабре 1941 года, будучи морским пехотинцем, я принял боевое крещение под Тихвином, на Ленинградском фронте». (Николай Кондратьевич Толстиков, районный поселок Ордынское.) «Начало войны застало меня в поле. Мне семнадцать уже было, и в этот день я работал в колхозе имени Ленина Верх–Ирменского сельсовета. Работал я как раз с 21 на 22 июня, в ночную смену. Мы с Ильей Полозовым землю в этом колхозе пахали, он на тракторе, я на прицепе. Вот уже утро ранее, солнышко скоро выглянет, пора смену заканчивать. А у нас именно в этот момент горючее возьми и закончись! Что остается делать? Правильно – сидим, курим, ждем заправщика, который накануне обещал нам в это время как раз подъехать и горючее подвезти. Нет заправщика. Еще подождали – все равно нет. Заглушил Илья трактор, оставили мы его в борозде и подались на бригаду разбираться, почему горючее не подвезли. Илья шибко разозлился, грозит заправщику морду набить. Я, говорит, научу эту бестолочь трактористов уважать. Он строгий был, Илья-то, шибко непорядка не любил. Вот и наша бригада. Утром на ней всегда полно народа, потому как пересменка, и вообще новый рабочий день начинается. Что за черт! Никого на бригаде нет, кроме поварихи. Лизой, помнится ее звали, глухонемая она была.

8

Начали мы разговаривать с ней жестами. Она нам объясняет, что все собрались и уехали в Верх-Ирмень. Вот, мол, лошадь стоит, специально для вас оставили, запрягайте ее и езжайте вслед за остальными. И только тогда мы догадались, что стряслось что-то чрезвычайное. Подъезжаем к колхозной конторе. Там уже народа целая толпа. Война началась, говорят. Народа очень много собралось, почти все с работы, кто с поля, кто с сенокоса. Одеты – кто в чем. И никого не отпустили даже переодеться. Сразу же подогнали подводы, стали сажать на них мужиков и отправили их в военкомат. Никто домой даже забежать не успел. И меня к ним определили. Но вмешался главный механик Верх-Ирменской МТС Федор Михайлович Гундарев. Я уже на телегу уселся к мобилизованным, и тут он меня увидел. Нрав у Гундарева был крутой, авторитет среди рабочих имел он огромный, а для меня Федор Михайлович был царь и Бог. - Стой, - говорит. – Ты это куда собрался? Слезай немедленно, ты мне нужен. - Зачем? – спрашиваю. - Раз Полозова мобилизуют, вертайся немедленно на бригаду, заводи его трактор и заканчивай пахоту. Справишься? - Завести трактор могу, - говорю. - Вспахать тоже смогу, если трактор не сломается или не заглохнет. Гундарев на меня посмотрел эдак строго и говорит: - А ты постарайся сделать так, чтобы трактор не сломался и не заглох. На курсы я пошлю тебя позже, а сейчас иди и работай. Горючее тебе подвезут, я уже распорядился. Но если ты, Андрюха, трактор загубишь, разбираться буду с тобой по законам военного времени. Ты меня понял? И пошел я обратно на бригаду. Подвезли горючее, я завел трактор и стал впервые в жизни пахать самостоятельно. Илью Полозова я больше никогда не видел, его убили на фронте. Всего Полозовых было четверо братьев, трое из них погибли на войне. В августе 1942-го меня, как члена ВЛКСМ, вызвали в Верх-Ирменский райком комсомола, где мне дали готовый, отпечатанный в типографии бланк заявления, в котором говорилось, что я желаю идти на фронт добровольцем. Оставалось только вписать свою фамилию и расписаться. Я так и сделал. На медкомиссии в военкомате меня забраковали. Рост малый, веса не хватает, еще чего-то не то. Тут встает лейтенант и говорит: «Все так, товарищи, но он комсомолец и желает идти на фронт добровольцем. Вот его заявление. Прошу комиссию сделать для него исключение и уважить его просьбу». Комиссия посовещалась и признала меня годным». (Андрей Петрович Бурнаев, село Верх-Ирмень.) «Я учился тогда в пятом классе, было мне четырнадцать лет, жил я в Верх - Ирмени. Про то, что на нас напала Германия, я услышал по радио. В этот же день на центральной площади села народ собрался на митинг. Пришло все село, от мала до велика. Происходил все это в старой части села, там где

9

сегодня памятник погибшим партизанам. Военком выступал, другие люди. Сразу же после митинга пошла мобилизация, которая потом продолжалась всю войну. В сорок первом забрали отца, в сорок втором – брата. Оба не вернулись. Отец пропал без вести, брат погиб». (Сергей Петрович Толстиков, село Верх-Ирмень.) «До войны Красный Яр не там стоял, где сейчас. На том месте теперь Обь, все затоплено. А красивое село до войны-то было. Мне семнадцать лет уже исполнилось. Я работал в Красноярском заготзерно вместе с батей. О войне я услышал днем по радио. Дома у нас была «тарелка», громкоговоритель такой большой. Вот по нему и передали. Впечатление было… Неожиданности, это прежде всего. Никто же не ожидал такого совершенно. С утра мир стоял, вдруг – на тебе, война!.. Сразу рев на деревне начался, слезы, смятение. Но не паника, паники не было. На другой день многие получили повестки, а дальше так и пошло, что сегодня забирают одного, завтра другого. В 1942 году я уже служил в армии, где попал в школу снайперов». (Дмитрий Петрович Ельчанинов, село Красный Яр.) «К началу лета я только что закончил седьмой класс Верх-Алеусской средней школы. Отец работал участковым ветеринарным врачом. Незадолго до начала войны его перевели из Сушихи, где я родился, в Верх-Алеус. Занятия закончились, наступили каникулы. Я помогал отцу по хозяйству, заготавливал сено для коровы и отцовской казенной лошади, на которой он ездил по деревням. И вот, кажется, 18 июня… Нет, вспомнил точно, 21 июня 1941 года, в субботу, поехал я из Верх-Алеуса в Сушиху бабушку попроведовать. Поехал я на велосипеде. А надо знать, что велосипед до войны в деревне был редкостью, как сегодня самая дорогая иномарка. Я, конечно, давно мечтал его иметь, но понимал, что велосипед – роскошь и поэтому отца об этом даже не очень-то и просил. А отец сдал зерно и на вырученные деньги вдруг взял да и купил! Поэтому я не просто ехал, а ехал и гордился. Приехал к бабушке, переночевал. Утром решил на велосипеде по Сушихе проехать – чтобы все видели мое богатство. Что такое? Гляжу - толпа народа возле сельсовета. Тогда, если кто не знает, в Сушихе свой сельсовет был. Женщины все плачут. Даже не плачут, а, пожалуй, кричат во все горло. Мужики тут же, лица хмурые, суровые. Их уже собрали на призыв, в Ордынку везти, и люди прощались перед разлукой. Война, говорят. Я ничего не могу понять – почему война, с кем война? Бабушка мне все объяснила, потом говорит: «Собирайся и сейчас же езжай домой, к отцу. Его же в армию заберут, так хотя бы проститься успеешь».

10

Я на велосипед – и в Верх-Алеус. Приехал, а там то же самое. У сельсовета громадная толпа, вся деревня тут. Мужиков, которых забирают в армию, уже садят на телеги. Подвод было, кажется, три или четыре, и все полные народа. Посадили их, повезли. За ними следом пошла вся деревня. Пыль летит, ребятишки бегут, крики, плач как на похоронах… Отца взяли только 20 сентября. На его казенной лошади я отвез отца в Ордынку, в военкомат. И в тот же день из военкомата отвез его на пристань. Посадили их всех на пароход и отправили в Новосибирск. (Иван Васильевич Игнатов, районный поселок Ордынское.) «Я успел закончить педучилище в городе Камне и год отработать учителем начальных классов в Чингисах. Учебный год закончился, я первый раз в жизни пошел в отпуск, который проводил у родителей в селе Шарап. Родители мои работали в колхозе имени Димитрова, отец пастухом, мать разнорабочей. 22 июня меня разбудила мать: «Вставай сынок, говорят, что война началась». Прихожу к сельсовету, а там все село. На балкончик сельсовета вышел председатель и говорит, так, мол, и так, напала на нас Германия, бомбят наши города, в стране объявлена мобилизация. То, что меня рано или поздно призовут и что к этому надо готовиться, я прекрасно понимал. Мне исполнилось девятнадцать лет, я был комсомолец и знал, что война никого не минует, что воевать обязательно придется. Сначала в армию, насколько я помню, стали забирать тех, кто уже прошел службу и мужчин старших возрастов. Повестки приносили каждый день. И каждый день люди отправлялись в Ордынское, в военкомат. Мой старший брат Николай встретил войну в армии и провоевал от начала до конца. Занесла его судьба во время войны в Иран, куда вошли наши войска, потом он опять попал на запад, закончив войну в Берлине. Что самое удивительное, за всю войну он не был даже ранен. Меня призвали в 1942 году. Первую военную зиму я еще работал учителем в Мало-Ирменке, откуда и попал в Заполярье на Карельский фронт. Отцу в это время было сорок лет. Сначала его забрали в трудармию и он в Усть-Хмелевке делал лыжи для фронта. Потом, в конце 1942 года пришла и ему повестка. Попал отец под Ленинград, откуда вскоре пришла похоронка. Вот и вся его служба. Третий брат, Владимир, на фронт не попал по здоровью, всю войну токарил в Новосибирске на заводе. Вот так этот день решил судьбу нашей семьи». (Михаил Александрович Хромов, село Рогалево.) «Семья наша была большая, семь братьев и еще сестра. Таких семей до войны много было. И вот как 22 июня отразилось на нашей семье. Самый старший брат, Василий, 1910 года рождения, встретил этот день в армии на западной границе СССР. Он пропал без вести. Где и как он погиб, я не знаю до сих пор.

11

Захар, второй брат, 1912 года рождения, прошел всю войну, получил два ордена, медали и вернулся домой. Степан, 1914 года рождения, третий мой брат, во время войны стал железнодорожником, возил военные грузы. Ему дали «броню» и на фронт он не попал. Ему, можно сказать, повезло. Четвертый брат, Иван, 1921 года рождения, был призван, стал артиллеристом, участвовал в обороне Москвы в 1941 году. Там попал в плен к немцам, где и пробыл всю войну. Из плена его освободили американцы уже в самом конце войны. Чудом жив остался, что там говорить. Павел, пятый мой брат, 1923 года рождения, тоже попал в артиллерию. Воевал на «катюшах», вернулся домой. Михаил, шестой брат, самый младший из нас, 1927 год рождения, прослужил всю войну на флоте в Амурской флотилии. Но в боевых действиях не участвовал, даже во время войны с Японией. Меня призвали в армию в 1942 году. Исполнилось мне тогда семнадцать лет, учился я в городе Бердске в сельскохозяйственном техникуме, на факультете механизации. Даже успел закончить первый курс и перейти на второй. И тут пришли в техникум из военкомата, вызвали меня с занятий и предложили написать заявление, что я желаю пойти на фронт добровольно. Я, конечно, написал». (Семен Николаевич Панков, село Нижне-Каменка.) «Такой день невозможно забыть, хотя уже более шестидесяти лет прошло. Срок огромный, целая жизнь. Но вспомнить, конечно, могу. Такой это день оказался, что его до самой смерти помнить будешь. Было мне тогда шестнадцать и жил я на Маргазе. Для тех, кто не знает, что такое Маргаза, могу пояснить, что это часть деревни Чернаково, та, что перед мостом через Орду, на самом въезде в Ордынское. Учился я в седьмом классе Ордынской средней школы, потому что учиться пошел только в девять лет. В то время такое часто бывало. У нас на Маргазе уже работало радио. По радио люди и узнали о начале войны. Помнится, утором я пошел в магазин, а там народ только об этом и говорит. Там я и узнал о нападении Германии на Советский Союз. Я сразу же побежал в школу. Ордынская средняя школа тогда работала с утра до поздней ночи, несмотря на каникулы. Тогда в нашей школе трудились замечательные учителя, к которым можно было обратиться в любое время. До сих пор удивляюсь – когда же они отдыхали? Мы знали, что если возникнет какой-нибудь вопрос, какая-то проблема, нужно прийти в школу, хоть в ночь-заполночь. И там тебе все объяснят и обязательно помогут. Прибежал я. На школьном дворе собралось уже немало учеников старших классов из самой Ордынки и из Чернаково. Даже из Вагайцево ребята пришли, как сейчас помню. Все обсуждают, что делать. Мы все тогда были значкистами. Кто имел значок БГТО, кто уже успел получить ГТО. (Значки оборонно-спортивного комплекса, очень популярные у молодежи в предвоенные годы, получить которые можно было после сдачи

12

целого ряда спортивных нормативов. Старшеклассники получали значок «Готов к труду и обороне» (ГТО), остальные – «Будь готов к труду и обороне» (БГТО). – Авт.) Каждый уважающий себя школьник, кроме того, обязательно имел значок «Ворошиловский стрелок» и еще пару других оборонных значков. Мы хорошо разбирались в международной обстановке, следили за ходом боевых действий в Европе и Африке. Я к тому же в марте 1941 года успел вступить в комсомол, и как все остальные комсомольцы, настроен был очень решительно. Поэтому мы быстро решили, что нельзя бездействовать, если на СССР напал враг. Мы посовещались и решили идти в Ордынский военкомат, чтобы записаться добровольцами. Перед военкоматом гудела огромная толпа, которая все увеличивалась. Мобилизованные подходили и подъезжали на грузовиках и телегах со всех сторон. В коридорах военкомата было невозможно протолкнуться, настолько они были забиты людьми. С огромным трудом нам все-таки удалось пробиться в кабинет районного военного комиссара и упросить его принять нашу делегацию. У военкома Стогниенко вид был усталый и озабоченный. Дел на него в этот день, надо думать, свалилось выше головы. Но он нас принял, внимательно выслушал и сказал: «Вы, ребята, пока подождите. Я вас понимаю, но на фронт вам рано». Вышли мы из военкомата разочарованные. Но, посовещавшись, решили не сдаваться и добиться задуманного. Я написал три заявления в военкомат с просьбой об отправке на фронт. Дважды мне отказывали, но после третьего все-таки взяли в армию». (Иван Михайлович Сульжин, районный поселок Ордынское.) «Раннее утро этого дня я запомнила на всю жизнь. Встретила я его с подружками в селе Чингисы на речной пристани. Мои родители в то время работали в лесном хозяйстве Ордынского района, сначала в Спиринском лесхозе, а где-то в 1940 году, кажется, отец перевез семью в Чингисы, где стал работать бухгалтером в местном химлесхозе. Существовала до войны такая организация в Чингисах, занимавшаяся заготовкой живицы для химической промышленности. Мама в этом же химлесхозе устроилась счетоводом-кассиром. Нашим любимым занятием в то время было встречать на пристани пароходы. Сегодняшней молодежи оно покажется странным, поэтому придется рассказать об этом подробнее. Автомобильных перевозок грузов до войны практически не было. Паромная переправа отсутствовала, и попасть из Чингисов на левый берег Оби, в Спирино или Кирзу, можно было только на лодке. На лодке к нам из Спирино и почту возили. Поэтому весной, летом и осенью все грузы шли по Оби пароходами и баржами. И лес, заготовленный за зиму на правобережье, тоже сплавлялся по

13

Оби, как из Чингисов, так и из Нижне-Каменки. Мы, ребятишки, даже помогали сплавщикам сбивать бревна в плоты. И хотя эта работа считалась отнюдь не безопасной и вообще не детской, она нам очень нравилась. Но прежде чем начать сплавлять лес, его нужно было заготовить. На лесозаготовках в Чингисах работало много народа, потому что лес валили и разделывали вручную топорами и пилами. Все продукты для рабочих – муку, мясо, крупу приходилось завозить на лесозаготовки тоже по Оби, так же как и горючее для тракторов. Из Чингисов, кроме леса, отправлялись бочки с грибами, ягодами, живицей. Перед пристанью, на лесной опушке, все было заставлено и завалено мешками, тюками, бочками, которые то грузили на пароходы и баржи, то выгружали. Вот нам и было интересно посмотреть, что привезли, что увозят, какие грузы прибыли, что отправляют. Кроме того, пароходы были для нас посланцами из большого мира, находившегося где-то за пределами нашего лесного села с его повседневной жизнью. На них куда-то плыли горожане из Камня, Барнаула, Новосибирска и даже далекого Томска. Это были рабочие, специалисты, военные, девушки в городских нарядах, полюбоваться на которых нам, сельским девчонкам, было очень интересно – как они выглядят, как себя ведут, во что одеты, что у них есть при себе. Тут же на пристани чингисцы встречали родных и знакомых, узнавали из первых уст все окрестные новости. Поэтому когда к пристани подходил пароход, встречать его собиралась большая толпа народа, не говоря уже о нас, молодежи, которая давно знала наизусть внешний вид всех пароходов, которые плыли мимо Чингисов по Оби. Мы могли запросто по гудку определить их названия. Многие названия я помню и сегодня – «Киров», «Комсомолец», «Дзержинский», «Хохряков», «Дрокин». Даже само зрелище появления парохода из речной дали нам нравилось чрезвычайно. Представьте: ранее утро на Оби, встает солнце, тишина, тихий шелест волн. И вдруг где-то далеко – пароходный гудок, потом нарастающий шум пароходных колес по воде, все ближе, ближе. Интересно, что это за пароход? По гудку вроде бы «Комсомолец». Точно он! Девчонки, бежим на пристань! Дважды в день причаливали пароходы к нашей пристани. И дважды в день мы бросали все дела и бежали на Обь, чтобы их встретить. 22 июня 1941 года приплыл «Дрокин». Утро, как я уже сказала, было просто замечательное – ясное, тихое, жаркое июньское утро. Полюбовались мы на то, как пароход причалил к пристани, посмотрели на пассажиров, обсудили их наряды и пошли по домам. Наш дом находился прямо напротив конторы химлесхоза, в которой работал отец. Во дворе перед конторой стояли лошади, телеги, толпились возчики, подходили рабочие. День был воскресный, но в лесхозе работа не прекращалась и по выходным, такой порядок существовал в предвоенные годы. Только я поравнялась с конторой, на крыльце появился мой отец. Рядом с конторой, в небольшой пристройке, помещался радиоузел, где он, видимо,

14

только что услышал сообщение о начале войны. Встал он на крыльце и говорит: «Война, товарищи. На нашу страну напала Германия. Вражеские самолеты бомбят наши города». Как объяснить мои чувства в тот момент?.. Я как бы ничего не поняла из того, что услышала. До меня слова отца словно не дошли. Как война? Почему война? Какая Германия? Ведь вокруг все тихо, такое утро хорошее, только что пароход причалил… Мне уже исполнилось пятнадцать лет, я закончила семь классов, что по меркам довоенного времени считалось неплохим образованием, особенно в деревне. Я уже решила поступать в новосибирский авиационный техникум, мечтала в будущем строить самолеты, а, если уж совсем повезет, когда–нибудь самой взлететь в небо. Я считала себя почти взрослой, но только что услышанную новость никак не смогла осмыслить. Таким далеким и нереальным казался мне тот мир, где Германия уже начала войну. И все оттого, что вокруг меня продолжалось это июньское утро… Но уже на следующий день мне стало ясно, что наша мирная жизнь закончилась. На моей любимой пристани все переменилось. Один за другим пошли с Алтая пароход за пароходом, большие, двухпалубные, под завязку набитые мобилизованными. Мобилизованные были уже в военной форме, в гимнастерках, пилотках, вместо сапог обутые в ботинки с обмотками. Эти обмотки мне почему-то запомнились больше всего. На пристани теперь постоянно шумела огромная толпа провожавших. Лошади, телеги, ходки, слезы, плач, звуки гармошки… Запомнился один пароход, приплывший из Барнаула, набитый солдатами особенно плотно. На верхней палубе молодой солдат играл на гармошке и пел: «Прощай, любимый город…» Увидел нас, помахал рукой и крикнул: «Ждите нас! Мы еще вернемся!» Я его как сейчас вижу… Начали забирать в армию и в Чингисах. Очень много мобилизовали с лесозаготовок мужчин лет тридцати – сорока, сильных, красивых, самый цвет. Их везли на подводах по берегу. Провожающие шли за ними до самого Абрашина. Ближе к осени меня вызвали в сельсовет и объявили, что я мобилизована в училище ФЗО. Собрали наших девчат, привезли в Спирино, где работал мобилизационный пункт. Потом трое суток везли нас в Новосибирск с ночевками на постоялых дворах. Я попала в фабрично-заводское училище при заводе имени Чкалова. Поселили нас в только что сколоченном холодном бараке, посередине которого стояла паровозная топка, которой он отапливался. С одной стороны – нары для ребят, с другой – для девчат. Посередине барака на веревке простыни, вроде как ширма. Вот и вся обстановка. Учить нас не стали, а сразу же направили на работу. Меня определили в строительную бригаду. Я не боялась высоты, хорошо лазила по любой верхотуре, поэтому работать мне пришлось, в основном, на крышах

15

строящихся зданий. Работала я до тех пор, пока не простудилась и не заболела. Об этом каким-то образом узнал отец, который увез меня домой в Чингисы. Как ему удалось меня отпросить, я даже не знаю. Но удалось. Жизнь в деревне оказалась нисколько не легче, но в военное время легко никто не жил. Далее были лесозаготовки, промерзшие бараки в заснеженном лесу, лесоповал, на котором пришлось работать вместе с немцами, сосланными в Сибирь из Поволжья, ссыльными эстонцами и латышами. Но это, как говорится, уже совсем другая история». (Юлия Ивановна Зайкова, районный поселок Ордынское.) «В 1941 году я находился на действительной военной службе. День 22 июня запомнился мне так: выстроили нас и объявили. И через несколько дней мы уже ехали на фронт. А уже в 1942-м я лежал в новосибирском госпитале с ранением в позвоночник и контузией. Потом поработал немного трактористом в Березовке, и снова на фронт. А чтобы ко мне не прикопались врачи, так как я толком не успел вылечиться, написал заявление, что хочу пойти добровольцем. Добровольцев, как я знал, брали без придирок. И вскоре я снова воевал. Тогда все происходило быстро – сегодня ты здесь, а завтра ты там. Сегодня ты воюешь, завтра лежишь в госпитале, послезавтра снова на фронте. Такое было время, такая шла война». (Степан Тимофеевич Гилев, село Березовка.) «До призыва в армию я успел закончить педагогическое училище. После окончания учебы нас, выпускников, собрали в военкомате и предложили продолжить обучение в военных училищах. Но никто не согласился. До войны профессия учителя считалась престижной, очень уважаемой в народе, мы хорошо сознавали это и учились на совесть. И теперь, после окончания учебы, горели желанием работать по специальности. Поработать не удалось – в октябре 1940 года нас призвали на действительную военную службу. Я даже родным сообщить ничего не успел. Попал я в Житомирскую область, где дислоцировалась 8-я воздушная дивизия. Службу начал рядовым «химиком», т. е. в подразделении противохимической защиты. В июне 1941 года нас направили в летние лагеря, в город Новгород- Волынский, что в двадцати километрах от границы с Польшей. Время стояло тревожное, но, несмотря на это, у нас даже предчувствия надвигающейся войны не было. Все знали – у нас с Германией пакт о ненападении. В ночь с 21 на 22 июня где-то около пяти часов утра нас подняли по сигналу «Боевая тревога». Каждый занял свой пост. Мой находился при химической лаборатории, чтобы обеспечить защиту аэродрома при химической атаке со стороны противника. Когда наступило утро, командир объявил о нападении фашистов на наше государство. Первая мысль, которая промелькнула в голове, была – остаться в живых, не уронив своей чести.

16

Утром 23 июня 1941 года наши самолеты, бомбардировщики дальнего действия, вылетели на задание. Отбомбились, а назад вернулись с «хвостом»: сзади к ним, как выяснилось позже, пристроился немецкий самолет-разведчик. Покружился он над аэродромом и улетел обратно. И через два часа на наш аэродром напали двенадцать немецких самолетов. Защиты с воздуха нет, а без нее что может сделать тяжелый бомбардировщик? А с земли какая защита, если на аэродроме всего четыре спаренных пулемета «Максим»? Страшно вспоминать, что было дальше. Траншеи отрыть не успели, палатки для личного состава стояли рядом с аэродромом. Люди бежали, стараясь укрыться от вражеских самолетов, которые засыпали нас бомбами, обстреливали, гонялись за каждым бегущим… Когда все закончилось, вместо летного поля и самолетов – воронки, горящая техника, скрученный метал, кругом убитые и раненые. Уцелевших собрали только на вторые сутки. Настолько люди были растеряны и потрясены случившимся. Те немногие самолеты, которые уцелели, перебазировали на другое место. Всем нам сразу стало ясно, что война будет тяжелой, не такой, какую мы ожидали, и о какой нам рассказывали на политзанятиях». (Георгий Маркович Языков, село Спирино.) «Призвали меня на действительную военную службу в 1939 году. Летом 1941 года я ждал, когда меня демобилизуют. Мы жили в летних лагерях, в палатках, на пограничной реке Буг. Про войну никто не думал. В субботу 21 июня приезжает к нам подполковник из другой части. Выстроили нас. Подполковник говорит, что завтра начинаются тактические учения. Наша часть будет обороняться, другие части будут на нас наступать. Объяснил, что учения приближены к военным действиям, будет артиллерия, танки, чтобы вели мы себя внимательно. Ну, учения, так учения. Солдату не привыкать приказы исполнять. Меня назначили дежурить на кухню. Мы отогнали полевую кухню немного назад, за наше расположение, замаскировали ее палатками и ветками, как и положено. Ночью и грянуло. Самолеты над нами загудели, эдак волна за волной. Артиллерия заработала, от взрывов земля затряслась. Вот и учения начались, думаем. Стрельба все ближе, пуля над нами засвистели. Что за черт, пули-то, вроде, разрывные? Дальше – больше. Накрыло нас артиллерийским огнем, кругом снаряды начали рваться. Мы ничего не понимаем, а нас успокаивают – все, мол, по плану. Какое там по плану – зарево уже в полнеба! И самолет над нами пронесся, так низко, что мы разглядели кресты на крыльях. Мы таких самолетов раньше не видели, начали гадать, что да как. Один боец додумался – наш, говорит, самолет, чей же еще, а кресты означают, что он медицинский. И тут «медицинский» самолет развернулся и открыл по нам огонь. И этого паренька первого очередью перерезало. Закричали раненные, начали падать

17

убитые. И только тогда мы поняли, что никакие это ни учения, а самая что ни на есть война. Когда рассвело, фашисты на нас и пошли. Шли в открытую, в новеньких мундирах, рукава закатаны, все видно. Я даже рассмотрел, что у их солдат челочки такие аккуратные. Впереди шли танки, за ними пехота. И они, и мы открыли огонь. Наша артиллерия ударил по танкам, мы – по пехоте. Из полка нам по телефону приказывают - прекратить огонь! Они там еще не поняли, что происходит. А кругом уже бой идет вовсю. Ад кромешный, наших так и косит огнем! Мы отвечаем, что прекратить огонь не можем, немцы наступают. Тут в окоп к нам сваливается полковник, ползком до нас добрался, потому что уже головы поднять невозможно. Хватает он за грудки лейтенанта–артиллериста, трясет его и кричит: «Прекратить немедленно огонь! Не поддаваться на провокацию!» Явно человек не в себе был, не мог осмыслить, что вокруг творится. Тут нашу позицию накрыла немецкая артиллерия, разбила наши пушки, а полковника того убило. Дальше я смутно помню. Обошли они нас, начали мы отступать. Бьют нас со всех сторон, а у нас винтовка, и то не у каждого. Так что хватили мы в тот первый день войны сполна. Почти все наши ребята тогда погибли, я чудом жив остался. Повезло мне безмерно, конечно. Это я сейчас очень даже понимаю. Прошел я всю войну, на Эльбе с американцами встречался. Они нас шоколадом угощали, мы их махоркой. Кашу гречневую вместе ели. Ранен был, инвалидность мне потом дали. И нагляделся же я за войну на всякое, чего мне только увидеть не довелось… Лютые звери были фашисты, вот что я скажу. Что эти гады творили, это надо было видеть!... Я сам концлагерь освобождал где-то под Берлином. И горы трупов видел, и людей, которые не люди, а скелеты живые. И «душегубки» ихние видел, и крематорий фашистский. Мы концлагерь с налету захватили, немцы не успели заключенных добить. Я своими глазами видел человека, который за ребра на крюк подвешен был. Еще живой, а уже ничем ему не поможешь… Мы понимали, что фашизм надо уничтожить, иначе нам не жить. И воевали мы не за награды или льготы. Работали после войны с утра до вечера, вот тебе и все льготы. А награды мои для ребятишек как игрушки потом были. Я простой колхозник. Прожил всю жизнь в одном селе, всю жизнь там проработал. С женой, Матреной Сергеевной, шестерых ребятишек поднял. Я человек старый, сколько мне осталось, не знаю. Что сегодня творится, в политике этой, многого не понимаю. Но мне обидно, когда находятся такие, что солдатские заслуги ногами топчут. Ведь я дожил до времени, когда в глаза спрашивают: «Зачем вы воевали?» И я так скажу - мы страну защищали, защищали наш советский народ. И защитили, а то бы висеть нам на крюках и гореть в фашистских печах. А кто это до сих пор не понял, я за таких дураков не в ответе». (Игнат Сидорович Лихачев, село Новопичугово.)

18

7 – 8 июля 2004 года.

ЖИВЫЕ ГОЛОСА ИСТОРИИ: От первого лица

1. Постановление бюро Ордынского РК ВКП (б) от 22 июня 1941 года

Заслушав доклад т. Стогниенко ( районный военный комиссар Ордынского района – Авт. ) об объявлении мобилизации в связи с подлым нападением на СССР со стороны немецких кровожадных фашистов, бюро Ордынского РК ВКП ( б) ПОСТАНОВЛЯЕТ: 1. Немедленно организовать оповещение о мобилизации партийных организаций в сельсоветах, обязав их организовать в селах митинги по этому вопросу. На митингах организовать выступления лучших товарищей с призывом к населению повысить свою трудовую дисциплину и поднять производительность труда. 2. Обязать секретарей первичных парторганизаций мобилизовать все хозяйственные и общественные организации на полное и качественное выполнение нарядов райвоенкомата на поставку при мобилизации всех мобилизационных ресурсов. 3. Для оказания практической помощи секретарям первичных партийных организаций направить политуполномоченных из числа партийного актива, обязав последних возглавить руководство мобилизацией в сельсоветах. Секретарь Ордынского райкома ВКП ( б) Дмитрий Смагин.

ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 241, л. 244

2. Резолюция митинга в колхозе имени Молотова Вагайцевского сельсовета от 22 июня 1941 года

Присутствовало 85 человек. Заслушав сообщение, переданное по радио 22 июня 1941 года Народным заместителем Председателя Совнаркома и комиссара по иностранным делам Вячеславом Михайловичем Молотовым о нарушении границы германским фашизмом, собрание колхозников и колхозниц колхоза им. Молотова

19

выражает свою уверенность, ( что) все как один ( в) станут на защиту нашей Родины. Сейчас теснее сплотим свои ряды вокруг коммунистической партии и любимого вождя народов товарища Сталина и удесятерим свой труд, чтобы дать стране и нашей рабоче- крестьянской Красной Армии больше продуктов. Этим самым мы облегчим победу над германским фашизмом.

ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 241, л. 240

3. Ордынский РК ВКП ( б) т. Смагину О проведении митинга в Усть- Луковском с/ совете Ордынского района по вопросу объявления войны Германией Советскому Союзу от 22 июня 1941 г. В 8 часов 30 минут утра 23- го июня на площади возле клуба собралось граждан в количестве 300 человек. Митинг открыла председатель сельсовета тов. Фокина. С докладом по данному вопросу выступил тов. Вертков, по докладу выступил тов. Зайцев, который сказал, что мы всегда готовы отразить врага и не пощадим своей жизни. Мы надеемся, говорил Зайцев, нас заменят наши семьи и удесятерят нормы выработки в сельском хозяйстве и промышленности. Тов. Куткин выступил и сказал, что мне уже 50 с лишним лет, и я желаю встать вместе с молодыми товарищами в ряды Красной Армии и разить врага. Колхозники и колхозницы под шум аплодисментов приняли резолюцию, в которой говорится: « Одобряем решение нашего правительства о принятии мер по уничтожению зарвавшихся палачей фашистской клики Германии, которая без объявления войны перешла нашу советскую границу. Мы все как один не пощадим своей крови, а еслив потребуется, отдадим жизнь за нашу Родину Советский Союз и не допустим врага на нашу территорию. Еще теснее сплотим свои ряды вокруг нашей коммунистической партии, вокруг нашего любимого вождя тов. Сталина. Повысим производительность труда, своевременно обеспечим выполнение производственных планов и досрочно рассчитаемся по обязательной поставке и добровольным планам».

20

Все товарищи, которым объявлена мобилизация, как один заявили, что мы будем разить врага на той территории, откуда ( он) не появится.

Проводил митинг: Вертков. 23.6. 41.

ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 241, л. 243

4. Из протокола заседания бюро Ордынского РК ВКП (б) от 26 июня 1941 г. Вопрос 8. О ходе мобилизации ( докладывает райвоенком тов. Стогниенко) Заслушав доклад о ходе мобилизации, бюро РК ВКП ( б) отмечает, что организация оповещения военнообязанных о явке по мобилизации прошла организованно и быстро. Во всех населенных пунктах проведены многолюдные митинги, на которых народ позором заклеймил кровавых хищников – германских фашистов и показал свою готовность встать на защиту нашей Родины. На сборно-сдаточных пунктах организована читка лекций, бесед, показ кино и т. д. Вместе с положительными сторонами в период мобилизации имело место допущение и отрицательных фактов со стороны отдельных председателей колхозов. Пред( седатель) колхоза « Наука и труд» ( село Средний Алеус – Авт. ) Дмитриев к выполнению нарядов по мобилизации проявил антигосударственную практику, выразившуюся в том, что лошадей для поставки выделил совершенно негодных, истощенных и зараженных чесоткой, а сбрую на лошадей представил некомплектную и издержанную. Не произвел своевременный расчет призванным в Красную Армию колхозникам. Пред( седатель) колхоза « Красный победитель» ( село Кирза – Авт. ) Пашенцев так же проявил недисциплинированность в своевременной поставке лошадей по мобилизации. Бюро РК ВКП ( б) ПОСТАНОВЛЯЕТ: 1. За антигосударственный поступок, выразившийся в несвоевременном выполнении наряда по мобилизации, тов. Дмитриева из кандидатов ВКП ( б) исключить. Поручить прокурору тов. Окуневу оформить материал на предмет привлечения тов. Дмитриева к уголовной ответственности. 2. Кандидата ВКП ( б) Пашенцева предупредить и указать ему, чтобы он впредь не допускал

21

недисциплинированности к выполнению государственных обязательств. 3. Обязать секретарей ( первичных партийных организаций) и парторгов обсудить данное решение на закрытых партсобраниях и впредь не допускать подобных фактов при мобилизации. Секретарь Ордынского райкома ВКП ( б) А. Иноземцев

ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 234, л. 178 – 179

5. Из протокола заседания бюро Ордынского РК ВКП (б) от 3 июля 1941 г. Вопрос 5. Заявление тов. Дмитриева Максима Ивановича о восстановлении его кандидатом в члены ВКП ( б) ( Докладывает тов. Лобанов, Дмитриев присутствует.) Дмитриев Максим Иванович, рождения 1907 года, кандидат в члены ВКП ( б) с февраля 1940 года, кандидатская карточка № 2985025, русский, образование низшее, работает председателем колхоза « Наука и труд». Решением бюро РК ВКП ( б) от 26 июня 1941 года за антигосударственную практику, выразившуюся в том, что тов. Дмитриев по нарядам райвоенкомата выделил негодных лошадей, тов. Дмитриев исключен из кандидатов в члены ВКП ( б) Тов. Дмитриев в своем заявлении признает допущенные им ошибки и заявляет, что в рядах Рабоче- Крестьянской Красной Армии он с честью оправдает доверие перед партией. ПОСАНОВИЛИ: 1. Решение бюро РК ВКП ( б) от 26 июня 1941 года об исключении тов. Дмитриева из кандидатов ВКП ( б) отменить. 2. Учитывая признание своих ошибок и то, что тов. Дмитриев уходит на фронт добровольцем, тов. Дмитриева М. И. кандидатом в члены ВКП ( б) восстановить. Секретарь Ордынского райкома ВКП ( б) Д. Смагин

ГАНО, ф. 110, оп. 1, д. 234, л. 172